КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Тень королевы, или Слеза богини [Карина Тихонова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Карина Тихонова Тень королевы, или Слеза богини

Scan , OCR & SpellCheck : Larisa _ F

* * *

Что может произойти с человеком возле собственного подъезда? Очень многое! Особенно ночью!

Я потеряла нательный крестик, отправилась искать его под окна нашего дома и... стала свидетелем убийства! До самого утра я просидела в кустах, ожидая верной смерти. Но Бог миловал; убийца меня не заметил. А умирающий неожиданно схватил меня за руку и сунул бумажку, на которой были написаны всего четыре коротких предложения.

Если бы я только знала, что этот клочок бумаги поведет меня по следу легендарного бриллианта, принадлежавшего египетским фараонам! Бриллианта, последней владелицей которого была королева исчезнувшего государства! Бриллианта, который по легенде всегда приносил несчастье своим владельцам!

Но я не знала, что тень проклятия уже нависла надо мной. Чем же кончится эта сумасшедшая гонка за голубым призраком?..


Кто сказал, что волки серы,

Против правды погрешил.

Волки — есть такая вера,

Образ мыслей, склад души.

А. Дольский. Песня


Этот вечер был похож на предыдущий. А предыдущий — на вечер неделю назад.

Мы сидели с Лешкой под окнами дома на нашей любимой скамейке и целовались. За нашими спинами благоухали пышные сиреневые кусты, воздух пах весной и ожиданием чего-то нового, обнадеживающего.

Но меня это не радовало.

«Скучно, — думала я, вяло отвечая на пылкие Лешкины поцелуи. — Господи, как же мне скучно!»

Справедливости ради стоит заметить, что Лешка тут ни при чем. Он отличный парень, мой хороший друг с самого детства. Лет примерно с пяти.

— Ирка, когда в ЗАГС пойдем? — спросил Лешка.

— Ты что, беременный? — не удержалась я.

Лешка удивился и захлопал глазами.

— Не-ет...

— А чего тогда торопишься?

Лешка обиделся и отодвинулся от меня подальше. Я вздохнула. Нужно делать шаг к примирению.

— Леш!..

Молчание.

— Леш!..

Нет ответа.

— Ну, Леша!

— Чего? — отозвался он, наконец, с неудовольствием.

— Не обижайся, — попросила я.

— Я на больных не обижаюсь, — холодно ответил мой поклонник и встал со скамейки. — Пойдем, провожу.

Я поднялась следом за ним и поплелась во двор нашего общего дома.

«Ай, как все нескладно! — думала я уныло. — Как же противно на душе!»

С Лешкой мы решили пожениться тогда, когда нам стукнуло по тринадцать лет. Я эту детскую влюбленность пережила, а Лешка, видимо, все еще нет.

Честно говоря, возле Лешки я держусь из-за его матери. Тетя Женя — самая замечательная женщина, которую я видела в своей короткой двадцатилетней жизни. Пять лет назад моя мама попала в автомобильную аварию и скончалась в машине «скорой помощи» по дороге в больницу. Папа после ее смерти так и не смог оправиться. Он ушел в какой-то одному ему понятный мир, а мир реальный игнорировал почти полностью. Он все время был погружен в свои мысли и не обращал внимания ни на меня, ни на отсутствие денег... В общем, практические вопросы пришлось решать мне. И тут меня взяла под крыло тетя Женя.

Раньше Лешкина мама работала на кожевенном заводе, находившимся возле нашего дома. Она была великолепным технологом и прекрасно зарабатывала. После известных событий, когда производство в стране начало рушиться как карточный домик, завод обанкротился и закрылся. Сейчас на его огромных площадях расположен спортивный торговый комплекс. Ну, не об этом речь.

Так вот, тетя Женя оказалась без работы. Именно в этот момент выяснилось, что ее муж уже давно страдает от нехватки душевного тепла и не может больше существовать в насквозь промерзшей домашней атмосфере. И тетя Женя осталась одна без денег, без работы с девятилетним Лешкой на руках.

Заняла две тысячи долларов и пошла в челночный бизнес.

Женщина она сильная, умная, отступать было некуда, поэтому ей больше ничего не оставалось, как наладить собственное дело. Сейчас тетя Женя владеет несколькими торговыми точками на двух вещевых рынках и может считаться представителем среднего класса.

Хотя, если перефразировать Ларошфуко, то можно сказать, что средний класс в России похож на привидение. Все о нем слышали, но мало кто его видел.

Наверное, в Москве он в зачаточном состоянии существует. Но в провинции — сильно сомневаюсь.

Итак, через два месяца после смерти мамы тетя Женя пришла к нам домой. Папочка сидел, погрузившись в себя, и ее прихода не заметил. Тетя Женя взяла меня за руку и сказала, глядя мне прямо в глаза:

— Ты понимаешь, что придется самой зарабатывать на жизнь?

— Понимаю, — ответила я.

— Как ты это собираешься делать?

— Не знаю, — честно ответила я.

— Пошли, — сказала тетя Женя.

И мы пошли на рынок в Коньково.

— Вот, — сказала тетя Женя. Обвела рукой пустое пространство и объяснила:

— Открываю еще одну точку. Будешь продавать верхнюю зимнюю одежду. Дубленки, утепленные курточки... Поняла?

— Поняла, — ответила я покорно. И добавила:

— Спасибо...

А что мне еще оставалось делать?

Так что вот уже четыре года, как я сижу на рынке и продаю турецкие дубленки, а тетя Женя с Лешкой ездят за товаром. Жаловаться грех, на жизнь я зарабатываю.

Тетя Женя мои отношения с Лешкой очень одобряет. И вообще, ей кажется, что наш деловой тройственный союз давно должен превратиться в родственный. Мне страшно жаль ее разочаровывать, но что делать... Чем старше я становлюсь, тем отчетливей понимаю, что замуж мне не хочется. Хочется совсем даже противоположного.

Учиться хочу.

Господи, как же я завидую своим ровесницам, имеющим такую возможность! Самое смешное, что сами они этому преимуществу ничуть не радуются. Сильно подозреваю, что им как раз хочется замуж.

Нет в жизни справедливости!

— Пока, — холодно сказал Лешка, останавливаясь возле моего подъезда.

— Маме привет.

— Передам.

И он удалился.

Я вошла в лифт и нажала на кнопку с цифрой девять. Наша квартира находится на последнем этаже, и мы имеем все с этим связанные неприятности. В частности — протечки.

В лифте я размышляла о том, что нужно самой нанять рабочих, купить все необходимые материалы и перекрыть крышу над квартирой так, чтобы не латать силами ЖЭКа ежегодные дыры. Нужно поговорить с тетей Женей, как это сделать практически. Наверное, существуют специальные рынки... Интересно, сколько это будет стоить?

Лифт остановился, двери раскрылись, и я вышла на площадку. Открыла дверь квартиры и, не включая свет в прихожей, стянула с себя босоножки.

— Ира!

Господи, надо же, папочка не спит!

— Да! — громко ответила я.

— Тебе звонила Маша.

— Какая?

— Громова, — ответил папочка и появился на пороге коридора. — Просила перезвонить, когда вернешься.

— Завтра позвоню, — пообещала я.

— Почему завтра? — удивился папочка. — Почему не сегодня?..

— Пап, половина второго ночи, — мягко напомнила я.

— А-а-а...

Он немного потоптался на месте. Бесполезно ожидать, что он закатит дочери истерику по поводу ее позднего возвращения домой. Нет, папочка не сумасшедший, он просто не хочет реагировать на чересчур жестокую действительность. Вот и все.

— Ты почему не спишь? — спросила я.

— Не знаю, — ответил отец растерянно. — Не хочется.

Я пошла на кухню. Достала из холодильника успокоительное, которое отцу прописали вместо снотворного, выдавила две таблетки, налила в стакан кипяченой воды и вернулась назад.

— Выпей, — сказала я.

— Что это?

— Твое лекарство.

— Я болею?

— Это просто профилактика.

— А-а-а...

И папочка проглотил таблетки.

Нужно сказать, что этот диалог повторяется каждый день с точностью до запятой. Господи, неужели отец никогда ко мне не вернется?

— Иди ложись, — сказала я ласково. — Теперь ты уснешь.

— Хорошо, — покорно согласился папочка и отбыл в свою комнату.

Я присела на диванчик.

Вот так я и живу. Пять лет назад я почти еженощно рыдала в подушку, так мне было себя жалко. Глупо, конечно... Как будто слезы могли мне помочь изменить ситуацию.

Плакать мне давно не хочется. Я поняла, что жизнь слезам не верит. И вообще, если хочешь ее изменить, то стискивай зубы и берись за дело. И загружай себя по полной программе, без поблажек и свободного времени на сопли.

Вы заметили, кто в итоге преуспевает в сказках? В любых сказках: русских, французских, скандинавских, немецких...

Падчерица, имеющая злую мачеху!

Почему? А потому, что постоянно делом занимается и не имеет времени себя жалеть!

Из этого следует вывод: хочешь преуспеть в жизни — стань своей собственной мачехой.

Не самый глупый рецепт, уверяю вас. Именно поэтому я решила учиться без отрыва от производства. А что? Заочное образование, конечно, хуже очного, но человек, который хочет учиться, научится. Буду таскать книги на работу и зубрить в перерывах между двумя покупателями. Справлюсь.

Вот только не решила, куда мне пойти учиться.

Вариантов сейчас масса, кто ж спорит? В школе у меня неплохо обстояло дело с гуманитарными дисциплинами, но этим сейчас трудно прокормиться. Гуманисты не в почете, время такое... Негуманное. В общем, надо подумать.

Я встала с дивана и пошла в ванную. Остановилась перед зеркалом и принялась внимательно себя разглядывать.

Не Брижит Бардо, но это и к лучшему. Мне типаж порочного ребенка совсем не по душе. А по душе мне роскошная русская красавица Маша Шукшина.

Но на нее я, к сожалению, тоже не похожа. Слишком мелкая. Во всех смыслах.

Во-первых, подкачал рост. Сто пятьдесят пять сантиметров, конечно, считаются в Индии королевским ростом, но я же в России живу. А здесь предпочитают высоких.

Во-вторых, черты лица.

У Маши Шукшиной они крупные. И при этом очень красивые.

У меня мелкие. И не сказать, чтобы художники на старом Арбате хватали меня за руку, умоляя стать их музой.

Крупный у меня только рот. Вот эту часть моего лица я нежно люблю. Тем более, что зубы тоже не подкачали. В наличии все тридцать два, и ни одной дырочки. Большая редкость по нашим временам. Причем зубы у меня ровные и белые, а улыбка обаятельная. Это я знаю точно, потому что случайно услышала, как одна моя соседка сказала другой: «Ирка-то, когда улыбается, так просто красавица!»

Вторая подумала и добавила: «А когда не улыбается — так просто Щелкунчик!»

Так что улыбаться я стараюсь как можно чаще. Тем более, что покупателям моя улыбка тоже нравится. Как научно выразилась тетя Женя, «твоя харизма располагает к тратам...»

Интеллигентка она, что поделаешь?

Вешу я немного: сорок девять килограммов. Но и здесь природа подложила мне свинью. Худой при таком смешном весе я не выгляжу. Наверное, это происходит из-за роста. Была бы я повыше на десяток сантиметров...

Впрочем, ерунда. Сантиметры ничего не изменят. Красавицы из меня никогда не выйдет.

К этой мысли я привыкла настолько, что давно перестала огорчаться. И вообще, как говорит моя бывшая одноклассница и подружка Машка Громова, «главное, чтоб человек был хороший...»

Ей говорить легко. Сама Машка замечательно красивая девчонка, хотя немного располнела после рождения ребенка. Да-да, Машка в свои двадцать лет уже успела обзавестись наследником! Правда, наследовать Димке пока особенно нечего, но со временем...

Я вздохнула.

Нет, поводов для оптимизма Машкин брак не давал. Наверняка она сегодня звонила с одной-единственной целью: рассказать мне об очередном скандале с мужем и спросить совета насчет развода.

Машка относится к тем легко внушаемым людям, которые судят о собственных делах только сточки зрения окружающих. Если окружающие считают, что у них дела идут хорошо, то все прекрасно. Если же нет — пиши пропало.

Именно поэтому Машка, обнаружив в кармане Вовки носовой платок, заляпанный губной помадой, немедленно бросается к телефону и начинает названивать своему штатному психологу. То есть мне.

— У него другая женщина, да? — спрашивает меня Машка, всхлипывая. — Мне развестись, да?

И я приступаю к своим обязанностям:

— С чего ты взяла, что это его платок? Там что, инициалы вышиты?

— Так расцветка...

— Что «расцветка»? Обычный ширпотреб, которого в магазинах навалом!

— А почему он лежит в кармане моего мужа?

— Может, ему кто-то из приятелей подсунул!

— Зачем?

— Чтоб жена не нашла!

— А я, значит, не жена?!

— Ты умная жена! — с напором подчеркиваю я. — Не станешь из пустяка делать глобальные выводы!

— Да? — остывая, спрашивает Машка.

— Ну, конечно!

— Значит, ты считаешь, что это не его платок?

— Машка, подумай сама: мужик, который налево ходит, перед приходом домой карманы проверяет?

— Проверяет, — сразу соглашается подруга.

— А Вовка не проверил...

— Не проверил.

— Значит что? — спрашиваю я, как в школе.

— Что? — не догадывается Машка.

— Значит, совесть у него чиста! — втолковываю я.

— Ты думаешь?

— Я уверена.

— Правда?

— Правда.

— Слушай, ну ты просто следователь по особо важным! — восхищается Машка.

Бросает трубку и несется к Вовке мириться и просить прощения.

— Ты бы хоть карманы проверял, — как-то раз не удержалась я от замечания любвеобильному Машкиному мужу.

Мачо повел томными очами и небрежно уронил:

— Ничего... Сами оправдание придумаете.

Незатейливый такой.

Я оперлась руками о раковину и уткнулась носом в зеркало.

Хочется мне подобного семейного счастья?

Подобного не хочется.

А какого хочется? Как у моих родителей?

Я вздрогнула, оторвала руки от раковины и машинально перекрестилась.

К богу у меня всего две просьбы.

Господи, верни мне папочку!

Господи, помоги понять, чего я хочу в этой жиз...

Тут я остановилась на середине слова и схватилась пальцами за платье.

Крестика нет!

Покрестилась я недавно, четыре года назад. Цепочку с крестиком мне подарила моя крестная мама, тетя Женя. Подарок был не слишком ценным, но я им очень дорожила. Перед свиданием с Лешкой я проверила: крестик был на месте. Наверное, пока мы целовались, цепочка расстегнулась и соскользнула в траву.

Что делать?

Я посмотрела на часы.

Начало третьего.

Идти искать прямо сейчас? Ни зги не видно!

С другой стороны, завтра может быть уже поздно. Ранние собачники могут запросто меня опередить.

«Пойду сейчас,» — решилась я. В конце концов, идти недалеко.

Взяла фонарик, проверила, работает ли он. Фонарик работал.

Перед тем как выйти из квартиры, я зашла в спальню.

Папочка мирно спал, слава богу. Во сне его лицо было счастливым, как у ребенка, и я подумала, что ему снится мама.

На цыпочках вышла из квартиры и осторожно прикрыла дверь.

Электрическая лампа разливала по лестничной площадке нестерпимо яркий свет. Почему-то ночью звуки и предметы становятся совсем другими, чем днем. Свет кажется назойливым, темнота — одновременно страшной и интригующей, а каждый шорох заставляет сердце испуганно екать.

Я вышла из подъезда и немного постояла в круге света, лившегося из окон лестничного пролета.

Воздух майской ночи был прохладным. Я пожалела, что вышла без кофточки. Ну, ничего. Найду крестик — и сразу обратно.

Повторяя последнюю фразу как заклинание, я обошла дом и двинулась к нашей любимой скамейке.

Нужно сказать, что наш дом стоит на самом краю городской магистрали, почти вплотную примыкая к МКАД. Две узенькие дороги отделяют нашу старую девятиэтажку от запущенных яблоневых садов Немчиновки и покосившихся деревянных домиков, когда-то крашенных в зеленый цвет.

С обратной стороны дома располагается небольшой парк с футбольной площадкой. Вся полоса земли под окнами первого этажа засажена кустами сирени.

Я была уверена, что в своей ночной прогулке не окажусь одинокой. Кто-то из соседей упорно срезал по ночам душистые цветущие ветки. Что ж, возможно, сегодня я узнаю чью-то страшную тайну.

Подбадривая себя таким образом, я дошла до буйных зарослей сирени. Опустилась на корточки рядом со скамейкой, включила фонарик и принялась методично обыскивать сантиметр за сантиметром.

Вокруг царила сонная тишина, только лениво брехали в Немчиновке собаки, да отзывалась на их лай одинокая дворняга со стороны нашего двора. Честно говоря, мне было страшно.

И, конечно, именно в этот момент мой фонарик мигнул два раза и погас. Все. Батарейки сдохли.

Я вздохнула. Придется искать на ощупь.

Осторожно, чтобы не порезаться о невидимые осколки стекла и не вляпаться в собачьи подарки, я начала похлопывать растопыренной ладонью по траве. Трава издавала вкусный свежий запах, какой издают только весенние молодые растения. «Сварю зеленые щи, — подумала я мимоходом. — Очень витаминчиков хочется.

Не поднимаясь с корточек, я передвинулась вправо и оказалась за скамейкой. Так, я сидела с левой стороны. Если цепочка расстегнулась, то она должна была упасть сюда, за деревянную спинку.

Я снова принялась добросовестно шарить по траве. Пальцы стали влажными. Роса? Надеюсь...

Ладонь накрыла что-то твердое. Сначала я рефлекторно отдернула руку, но потом снова вернула ее на место.

Так и есть. Мой крестик.

Я облегченно вздохнула. Крестик был освящен в Иерусалиме, а я очень верю в добрую силу этого обряда.

Я сжала цепочку с крестом в ладони и уже собралась подняться на ноги, как вдруг услышала негромкие голоса двух мужчин, приближавшихся ко мне.

Я замерла на месте.

Кто его знает, что это за люди? Лучше не высовываться, пока они не пройдут.

Они вышли со стороны футбольной площадки. Тьма скрадывала очертания фигур, но мне показалось, что они были невысокими. Мужчины переговаривались негромко, и я не уловила, о чем идет речь. Впрочем, догадаться нетрудно. Пара каких-нибудь местных алкоголиков в эйфории обсуждает проблемы космического масштаба.

Я пригляделась.

Да нет, непохоже, чтобы они были пьяны. Походка у обоих твердая, голоса звучат ровно...

Мужчины остановились. Они стояли спиной ко мне, опираясь локтями о невысокий бордюр спортивной площадки. Говорил один, второй внимательно слушал. По-моему, собеседник его в чем-то пытался убедить, но как я ни напрягала уши, слов до меня не доносилось.

Наконец говоривший резко ударил кулаком по бордюру ограждения. Он явно был сильно раздражен.

Второй пожал плечами, оторвался от опоры и повернулся ко мне.

— Значит, нет? — повысив голос, спросил его первый.

— На таких условиях — нет, — резко и внятно ответил второй.

Он сделал шаг мне навстречу. Собеседник стремительно шагнул следом. Мне показалось, что он хочет его остановить.

Во всяком случае, он сделал резкий короткий выпад вперед, словно пытался удержать приятеля за рукав. И тут же отпрянул в сторону.

Второй мужчина вдруг покачнулся. Медленно повернулся лицом к недавнему собеседнику и минуту стоял на месте.

А потом рухнул на землю. Рухнул навзничь, по стойке «смирно».

И остался лежать неподвижно.

Я изо всех сил укусила кулак, чтобы не закричать.

Первый мужчина бросился на колени рядом с упавшим. Я невольно подалась вперед. Может, тому просто стало плохо, и его приятель сейчас начнет оказывать ему первую помощь?

Как бы не так!

Тот нетерпеливо обшаривал одежду упавшего. Поднимал его с земли, ощупывал спину и бока, небрежно выбрасывал в стороны не интересующие его предметы. По-моему, выбросил носовой платок, что-то небольшое, светящееся... Кажется, мобильный телефон... Боже! Это же убийство!

Я опустилась на четвереньки и начала осторожно отползать в кусты.

Во рту у меня пересохло, сердце прыгало, как акробат на батуте.

Если убийца меня заметит — обратно я не вернусь. И что будет тогда с бедным папочкой? Кому он нужен, кроме меня?

Я старалась двигаться медленно и бесшумно, но дикий звериный страх гнал меня в спасительные заросли и мешал правильно оценивать обстановку. Торопясь укрыться, я сделала неверное движение, и тут же громко хрустнула ветка под моим коленом.

В кожу впился колючий разлом.

Я замерла на месте.

Вообще-то, я была уже за кустами, под окнами первого этажа. Но в этом месте заросли были не такие густые и немного просвечивали. При желании найти меня не составляло никакого труда.

Услышав треск, мужчина резко поднял голову и замер на месте. Я впилась к нему взглядом и утратила способность передвигаться.

«Все, все, все, все,» — кружил в моей голове прощальный хоровод из одного-единственного слова.

Мужчина медленно поднялся на ноги. Постоял, прислушиваясь, и крадучись двинулся ко мне. Могу поклясться, что его глаза светились в темноте, как глаза хищного животного. И двигался он так же, бесшумно и легко. И казалось, мог найти меня, как находит хищник жертву: по запаху моего страха.

Впервые в жизни я испытала такой кошмарный, жуткий, всепоглощающий ужас. Это был паралич, граничащий с равнодушием. Мозг вполне осознавал, что через несколько минут меня могут убить, но это ничего не меняло. Я не могла пошевелиться и отползти в более укромное место. Не могла вскочить и начать стучать в окна первого этажа. Не могла заставить себя выскочить из кустов и кинуться к дороге, по которой все же проезжали редкие ночные автомобили.

Я просто сидела и ждала, когда меня найдут.

Мужчина приблизился к скамейке. Теперь нас разделяло всего несколько метров, но я по-прежнему не видела его лица, хотя не могла отвести от него взгляда.

— Здесь есть кто-нибудь? — спросил он громким шепотом.

Мне казалось, что удары моего сердца слышны так хорошо, что и спрашивать нечего.

Рука, в которой я сжимала крестик, взмокла. Я непроизвольно стиснула кулак покрепче. Только бы он не подошел ближе!

Мужчина сделал шаг вперед. Я с усилием закрыла глаза и начала молиться.

Не помню, какие слова кружили в моем мозгу. Но серебряный крестик, зажатый в моей руке, вдруг стал очень горячим. И я услышала, как незнакомый голос шепнул мне на ухо:

— Зеленое платье...

«Что, зеленое платье? — не поняла я. — Да, на мне темно-зеленое платье. И что?»

Додумать я не успела. Руки сами подхватили подол широкой длинной юбки и плавно накрыли мою голову. И мое лицо.

— Я тебя вижу, — негромко произнес хищник.

«Не верь, — шепнул мне внутренний голос. — И не смотри на него.»

Я зажмурилась так крепко, как только могла. И хотя моя голова была скрыта подолом юбки, сквозь нее и сквозь плотно сжатые веки я увидела тусклое пятнышко света.

Фонарик! У него с собой фонарик!

Я зажмурилась еще сильней и стиснула спасительный крестик. Он сильно впился в кожу ладони. Боль отрезвила меня и помогла взять себя в руки. Нужно сидеть очень тихо и дышать очень тихо. На мне темно-зеленое платье. Светлые волосы и лицо спрятаны под подолом. Меня не видно.

Пятнышко света зашарило рядом со мной, неумолимо приближаясь.

«Не смотри,» — снова посоветовал голос внутри.

«Не буду,» — мысленно пообещала я.

И принялась читать про себя «Отче наш», единственную молитву, которую знаю наизусть.

Не помню точно, сколько раз я прочитала ее от начала до конца. Наверное, много раз. Очень много раз. Потому что, когда я открыла глаза, вокруг начинало светать.

Мужчины, недавно стоявшего в двух шагах от меня, не было видно. Я бы даже могла подумать, что он мне приснился, если бы не различала в траве лежащее человеческое тело.

Рука, в которой был зажат спасительный крестик, напомнила о себе коротким всплеском боли. Я поднесла ладонь к глазам и разжала ее. Что-то капнуло мне на платье.

Ладонь была в крови. Края крестика ушли глубоко под кожу, и я с трудом удержала стон, вытаскивая их.

Высвободила спасительный крест и прижалась к нему губами.

Меня тряс нервный озноб.


Я немного пришла в себя и посмотрела на часы. Половина пятого. Ничего себе!

Хлопнула подъездная дверь, залаяла собака. Так, первый собачник выходит на прогулку.

Присутствие другого человека придало мне смелости. Я сунула крестик в карман, выползла из кустов и огляделась.

Никого.

Так же на четвереньках я доползла до человека, лежавшего на спине с закрытыми глазами. Трава вокруг него потемнела, от странного резкого запаха у меня закружилась голова.

Я обессиленно плюхнулась на задницу, но тут же подпрыгнула на месте и чуть не заорала.

Глаза трупа открылись!

Я резво вскочила на ноги, но тут же сообразила, что со стороны раненого мне ничто не угрожает. И вообще, в помощи он сейчас нуждается больше, чем я.

Я склонилась к лицу мужчины.

Тот шевелил белыми губами, пытаясь что-то сказать.

— Молчите, — зашептала я горячо, — молчите! Я сейчас «Скорую» вызову! Не двигайтесь! Ай!..

Холодные пальцы цепко схватили мою левую руку.

Мужчина с усилием приподнял голову. Я машинально поддержала его за шею. Тот еще немного пошевелил губами и совершенно отчетливо выговорил:

— Ка-тра...

Тут из уголка его губ выползла красная ниточка, мужчина коротко вздрогнул и захрипел.

Я в ужасе отдернула руки, и голова мужчины стукнулась о землю. Глаза его вцепились в меня с каким-то мучительным выражением и вдруг медленно остекленели.

Я приложила дрожащую руку к его шее, поискала тоненькую ниточку пульса, но ничего не нащупала.

Все. Мертв.

Я поднялась на ноги и медленно попятилась назад. Отошла шагов на десять и только после этого развернулась и кинулась бежать к дому. Дворничиха тетя Нина уже приступила к работе, но у меня хватило ума спрятаться за углом гаража. Дождалась, когда она отошла от нашего подъезда подальше, и по стеночке добралась до двери. Сунула руку в карман, достала ключи. Не отрывая глаз от спины дворничихи, осторожно открыла дверь, скользнула в подъезд и бесшумно прикрыла за собой дверь. Не вызывая лифт, взлетела на девятый этаж и ворвалась в квартиру. Заложила старый засов, которым мы обычно не пользуемся, упала на пол и в изнеможении прислонилась спиной к стене.

Дома! Слава богу, дома!

Сколько я просидела в таком положении, сказать не берусь. Меня обнаружил мой проснувшийся папочка.

— Ира...

Я открыла глаза и медленно перекатила голову к правому плечу. Перед моими глазами находились папины ноги в старых тапочках.

Я задрала подбородок и посмотрела на отца.

— Почему ты сидишь на полу? — спросил папочка без тени осуждения.

— Устала, — коротко ответила я.

— А-а-а...

И он пошел на кухню.

А я начала подниматься с пола.

Процесс оказался на редкость трудным и болезненным. Болело правое колено. Я осмотрела его и увидела здоровенную рваную царапину с несколькими занозами под кожей. Ну, конечно! След той самой сломанной ветки, которая чуть не стоила мне жизни!

Колени подламывались, и до своей комнаты я добралась, хватаясь за стену. Упала на диван и несколько минут полежала. Немного успокоилась. И только теперь заметила, что левая рука отчего-то зажата в кулак.

Я поднесла руку к глазам и медленно распрямила пальцы. Вниз плавно спикировал какой-то бумажный обрывок. —

Я нахмурилась. Это еще откуда?

И тут же память услужливо напомнила мне холод мужских пальцев, в последнем усилии стиснувших мою ладонь. Да так живо напомнила, что меня подбросило на кровати!

Я села и поискала глазами упавший листок. Он валялся на полу, возле ножки кресла. Я нагнулась, подняла обрывок и, не читая, сунула в книгу. Прочту потом. Когда смогу.

— Ира! Я налил тебе чай!

— Спасибо! — громко ответила я. К моему удивлению, голос почти не дрожал.

Пора собираться. Скоро на работу идти.

Конечно, я вполне могла позвонить тете Жене и отпроситься на сегодня. По-моему, у меня была вполне уважительная причина, чтобы не ходить на работу. Но именно сегодня мне не хотелось изменять свой обычный ритм жизни и тем самым привлекать к себе внимание.

Поэтому я достала иголку, продезинфицировала ее спиртом и выковыряла все занозы из царапины на ноге. Хорошенько прижгла ее йодом, перебинтовала эластичным бинтом. Дошла до ванной и долго стояла под душем, словно хотела смыть с себя липкое ощущение ужаса, ночного кошмара, которое до сих пор сидело где-то глубоко внутри. Потом перевязала правую руку, бросила темно-зеленое платье в стиральную машину. Но предварительно достала из кармана крестик на тоненькой цепочке. Еще раз поцеловала его и надела на шею. Кажется, все.

«А фонарик?» — вдруг напомнил мне внутренний голос. Напомнил очень встревожено.

Я застонала.

Фонарик!

Я оставила его валяться возле скамейки. Конечно, на нем не написано, что он мой. Обычный фонарик, каких полно в магазинах... И потом, кто сказал, что он потерялся именно этой ночью? Мог потеряться когда угодно. Вчера, позавчера, неделю назад...

И все равно. Плохо, что я не забрала его. Если взять мои отпечатки пальцев и сравнить с отпечатками на фонарике...

Я стукнула себя кулаком по голове.

Паникерша! Почему кто-то должен брать у тебя отпечатки пальцев?! Кому ты нужна?!

Я пошла на кухню и упала на табуретку. Кухонное окно выходит прямо на спортивную площадку, возле которой лежит мертвый человек. Интересно, его уже нашли?

— Пей чай, — сказал папочка и поставил передо мной чашку.

— Спасибо, — поблагодарила я машинально. И тут же с надеждой впилась глазами в его лицо: неужели вернулся?...

Но глаза отца были такими же тусклыми, как обычно, и надежда медленно растворилась.

Я быстро выпила остывший чай.

— Пап, мне пора.

— Ты уходишь?

— Ухожу.

— Куда?

Я стиснула левую ладонь в кулак. Этот диалог тоже повторяется каждый день.

— На работу.

— А-а-а...

Собиралась я недолго. Влезла в джинсы, накинула на майку легкую шерстяную кофту, взяла сумку. Только не свою обычную, маленькую, а хозяйственную. Переложила в нее документы и деньги и понапихала всяких мелочей: пудреницу, губную помаду, расческу, пару фарфоровых собачек с книжной полки, два набора ключей и книжку в мягкой обложке.

Нацепила босоножки и, не застегивая сумку, побежала вниз.

Во дворе кучками собирались соседи. Местная сплетница Вероника бегала от одной группы к другой и что-то с жаром рассказывала. Впрочем, почему «что-то»? Я хорошо представляю, что именно...

— Ирка!

Вероника заметила меня, бросила уже проинформированных соседей и ринулась навстречу.

— Знаешь уже? — спросила она тревожным голосом, впиваясь в меня взглядом.

— Что? — спросила я, очень стараясь, чтобы голос звучал невинно и заинтересованно.

— У нас за домом человека убили!

Я вскрикнула и прикрыла рот ладонью. Правой, перебинтованной. Вероника подозрительно прищурилась.

— Что с рукой?

Я отмахнулась:

— Порезалась.

— Когда? — продолжила допрос соседка.

— Вчера.

— Как?

— Открыла банку сгущенки, — пустилась я в оправдания, — не удержала в руках и чуть не уронила. Схватила — и неудачно. Прямо ладонью по зазубренной крышке...

Теперь вскрикнула Вероника. Она долго качала головой, но я видела, что это происшествие ее ничуть не интересует.

— Кого убили-то? — спросила я.

Честно говоря, я не надеялась, что Вероника знает больше меня. И, как всегда, недооценила ее способности.

— Юрку Казицкого из последнего подъезда.

— Что? — не поняла я. — Он в нашем доме жил?

Вероника поджала губы и посмотрела на меня с неодобрением.

— Ирка, ну ты прямо на облаках живешь! Своих собственных соседей не знаешь!

Я промолчала. Учитывая, что в нашем доме семь подъездов и больше трехсот квартир, удивительной выглядит как раз Вероникина осведомленность.

— Ты же знаешь, у меня времени нет, чтобы со всеми соседями общаться...

— Ага, — ехидно подтвердила Вероника. — Только с некоторыми...

Я снова промолчала. Глупо думать, будто от Вероники можно скрыть наши с Лешкой полуночные прогулки.

— Его Макарыч нашел. Ну, из первого подъезда, — снисходительно уточнила Вероника. — Со спаниелем гуляет, знаешь?

Макарыча я тоже не знала, но на всякий случай кивнула.

— Он рано выходит, в его возрасте уже не спится... Короче, вышел он, спустил пса с поводка, а тот вдруг как завоет!

Вероника впилась в меня взглядом. Я изобразила на лице заинтересованность и страх.

— Ну-ну...

— Вот. Сел пес на землю, морду поднял — и давай арии выводить! Макарыч его и так уговаривает замолчать, и эдак — ни фига.

— Ну-ну...

— Макарыч его тянет подальше от окон, на первом этаже тетка скандальная живет, вечно орет, что ей собаки спать не дают... А пес не идет! Ни в какую с места не трогается! Макарыч, бедный, взмок! Ну и оставайся, говорит. И пошел за дом один. Ну и нашел...

— Бедный!

— Не говори! Старика чуть кондратий не хватил! До сих пор валерьянку глотает. Хотя, чего он так разнервничался? Можно подумать, трупов не видел! Да их каждый день по всем каналам столько показывают! И анфас, и в профиль.

— Ну, одно дело по телеку, другое — в жизни.

Вероника пожала плечами.

— Да, наверное... Жалко, что не я нашла. Я бы так не дергалась.

— Милиция уже приехала?

— Приехала. И «Скорая» тоже. Хотя, для чего ему врачи?

— Увезти-то надо.

— Это да, — неохотно согласилась Вероника. Подалась ко мне и с жаром сказала:

— Представляешь, Макарыч говорит, вокруг него вся трава кровью пропиталась! Представляешь, вся кровь вытекла! Обескровленный труп, представляешь?!

Ее глазки восхищенно засверкали. Я вспомнила бурую землю, резкий тошнотворный запах, исходивший от нее, и невольно взялась рукой за горло.

— Плохо, да? — участливо сунулась ко мне Вероника. — Тошнит, да? По утрам, да?

— Ничего подобного! — отрубила я железным голосом. Только разговоров о моей беременности мне не хватает для полного счастья!

— Ангина у меня. С высокой температурой.

Вероника испуганно шарахнулась в сторону. Больше всего на свете она боится микробов. Любых, не важно каких.

— А чего ж ты вышла?

— Долг прежде всего, — пояснила я. — Работать некому.

— Счастливо, — торопливо сказала Вероника и ринулась прочь. Из подъезда показались новые неинформированные лица.

Я неторопливо двинулась по направлению к спортивной площадке. Интересно, милиция уже перекрыла пути-дороги? Тогда мой фонарик станет частью вещественных доказательств...

Милиция суетилась вокруг трупа, но весь наш маленький парк не перекрывала. Во всяком случае, подходы к скамейке были свободны. И, конечно, именно на ней по закону подлости сидели оживленно переговаривающиеся бабуськи, а вокруг скамейки толпились любопытствующие всех возрастов!

Я подошла поближе и смешалась с толпой. По возможности незаметно оглядела пространство вокруг деревянных ножек.

Вот мой фонарик!

Я нахмурилась.

Странно, что он лежит с другой стороны. Я сидела на корточках слева и до того места, где лежал сейчас фонарик не добиралась... Впрочем, может, откатился? Странно, если так... Земля здесь ровная, не пологая... Ладно, неважно.

Я задавила подозрительные мысли и приступила к плану «А».

Делая вид, что с интересом прислушиваюсь к бабкиным разговорам, подтянула сумку к груди и принялась ее мять, как бы в волнении. Потом незаметно перевернула ее вверх дном.

— Ой!

Куча мелочей, которые я заботливо запихала перед выходом, разлетелась в разные стороны.

Бабки на секунду обернулись на мой возглас, быстро сориентировались в ситуации и утратили ко мне интерес.

Я присела на корточки и принялась подбирать свои вещи. Незаметно подхватила фонарик, закатившийся в густую траву под правой ножкой скамейки, сунула его в сумку.

Поднялась на ноги и окинула землю придирчивым взглядом: не забыла ли чего?

На этот раз как будто ничего не забыла.

Облегчение, которое меня обхватило, было настолько огромным, что я с трудом устояла на ногах.

Тщательно застегнула молнию на сумке и несколько минут постояла на месте, делая вид, что наблюдаю за действиями следственной группы. Потом сделала несколько незаметных шагов в сторону и неторопливо побрела к асфальтовой дорожке. Почему-то мне все время казалось, что сейчас мне в спину полетит грозный начальственный окрик, приказывающий оставаться на месте, но ничего подобного не произошло.

Я добралась до дорожки и пошла в сторону автобусной остановки.

Господи, неужели пронесло?

«Пронесло», — поняла я, усаживаясь в маршрутку.

По дороге я не переставала обдумывать свое жуткое положение. По идее, конечно, я просто обязана пойти в милицию и сдаться. То есть рассказать о том, что я видела. И слышала, кстати... Ведь убийца явно находился с моим покойным соседом в деловых отношениях, как это теперь говорят. Не зря же убийца спросил: «Значит, ты не согласен?»

А тот ответил: «На таких условиях — нет»...

Да. Это серьезная информация. И, думаю, она будет совсем даже не лишней в поисках убийцы.

Наверное, это мой долг не только перед правосудием, но и перед убитым человеком. Неужели его убийство так и останется безо всякого наказания?

«Можно подумать, что это будет первой убийство в нашем бардаке, оставшееся без наказания, — резонно возразил мне циничный внутренний голос. — Ты лучше подумай о том, что первая попадешь под удар, если пойдешь свидетелем. Надеюсь, иллюзий относительно программы по защите свидетелей у тебя нет?»

Таких глупых иллюзий у меня, разумеется, не было.

«И что будет тогда с отцом?» — привел внутренний голос последний сокрушительный довод.

Убедил.

Папочку мне оставить не на кого. Мир, конечно, не без добрых людей, но где гарантия, что добрые люди захотят взвалить на себя чужую проблему?

Значит, в милицию я не пойду. И моей нечистой совести придется с этим как-то примириться. Кто мне дороже: сосед, которого я до вчерашнего дня знать не знала, или отец родной? Даже спрашивать глупо!

На работу я немного опоздала.

— Ир, тебя клиентка спрашивала, — доложила мне соседка.

— Давно?

— Минут десять назад. Сказала, что пока пройдется по рынку, а потом назад вернется.

Соседка оглядела меня с некоторой завистью и спросила:

— Слушай, вот чем ты их берешь? Чего они именно к тебе возвращаются? Рынок-то большой...

— А ты красишься ярко, — ответила я честно.

— И?.. — не поняла соседка.

— Женщины за крупными покупками обычно приходят с мужьями.

— Ну?..

— Ну, и какой жене понравится, что ее обслуживает яркая, привлекающая к себе внимание баба?

— А-а-а, — протянула соседка. Минуту смотрела на меня понимающим взглядом, потом уважительно склонила голову и произнесла:

— Ну, ты психолог... Серой мышкой, значит, нужно прикинуться...

— Что-то вроде того.

— Ну, ты психолог, — повторила она задумчиво и скрылась в своем закутке.

Покупательница нагрянула через десять минут. Я сразу узнала эту женщину. Она у меня купила дубленку, обещала прийти за кожаной курткой. Она обрисовала фасон, который ей нравился, я составила с ее слов неуклюжий, но понятный рисунок и честно передала его тете Жене. И она привезла из Турции нечто похожее.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте!

— Вот, пришла, как обещала...

— Очень рада вас видеть, — сказала я искренне. Всегда приятно видеть человека, благодаря которому получаешь часть зарплаты.

— Привезли?

— А как же!

Я отправилась вглубь своей каморки и завозилась среди огромных сумок. Все-таки как удачно, что я опоздала и не успела выложить и вывесить весь товар! Курточка, заказанная дамой, находится у меня обычно на самом виду, и ее мог купить кто угодно. К счастью, пока никто не купил.

— Вот, — сказала я, извлекая куртку. — Специально припрятала пока.

— Спасибо! — расцвела клиентка. И громко позвала:

— Лелик!

Как и следовало ожидать, муж слонялся поблизости. На его лице застыла гримаса, которую я привыкла видеть на лице мужчин, обреченных сопровождать жен на вещевой рынок. Смесь скуки, нетерпения и покорности судьбе.

Жена развернула перед ним куртку.

— Как тебе?

— Блеск! — ответил тот, не глядя. — Берем!

— Как это? — обиделась жена. — Без примерки?

— Ну, давай, меряй скорей!

— Сейчас...

Дама разложила куртку на прилавке и начала тщательно осматривать и прощупывать кожу.

К этому процессу я отношусь легко. Тетя Женя — великолепный специалист во всем, что касается кожаных изделий, и никакую второсортную халтуру ей не подсунет даже самый пронырливый турецкий бизнесмен. Она исколесила вдоль и поперек всю Турцию, прежде чем нашла маленький симпатичный заводик, где шились куртки и дубленки с соблюдением всех основных технологий. Мало того. Она не поленилась узнать, кто поставляет сырье, съездила на место и проверила поставщика! Так что, насчет качества вопросов нет.

Турецкий партнер преисполнился такого уважения к профессионализму тети Жени, что тут же предложил ей работу на своем предприятии. И очень расстроился, когда «русская ханум» ему отказала.

— Вроде все нормально, — наконец сказала дама.

Она влезла в рукава, запахнула полы, стянула пояс и начала озираться в поисках зеркала.

Я торопливо вынесла наружу высокую, во весь рост, зеркальную стойку.

Дама завертелась перед ней.

— Ну как? — спросила она меня.

Я оценивающе прищурилась.

Для того, чтобы клиент поверил в искренность продавца, совершенно не нужно сразу кидаться с заверениями, что все великолепно. Этому шаблону все равно уже никто не верит.

— Даже не знаю, что вам сказать. Цвет, безусловно, ваш... Но что-то меня настораживает...

— Что? Что? — заволновалась дама. Я видела, что она почти готова купить куртку, и мысль о том, что вещь у нее отбирают, только укрепляла ее решимость.

— По-моему, сидит прекрасно! — нервно заявила дама. И потребовала поддержки у мужа:

— Лелик! Тебе нравится?

— Идеально! — ответил Лелик и скроил в мою сторону зверскую гримасу.

— Нет, что-то не то, — произнесла я с задумчивым сомнением. — В плечах не широковато?

— В плечах?..

Дама еще раз обозрела свое отражение. Так, нельзя позволить ей укрепиться в этой мысли.

— Поняла! — воскликнула я и сильно шлепнула себя полбу.

— В чем дело? — спросила дама.

— Лена! — громко позвала я свою соседку.

Та явилась немедленно.

— Ау...

Я потеряла дар речи. Ленкино лицо, пять минут назад напоминавшее лицо индейца в праздничном боевом раскрасе, было абсолютно чистым. Никакой косметики! Даже губную помаду стерла! Вот это я понимаю, деловая оперативность!

— Что, Ирочка? — кротко спросила Ленка.

— Свитер! — ответила я, когда снова обрела способность говорить. — Под эту курточку нужен свитер! Видишь, женщина в маечке, от этого кажется, что ей в плечах широко...

— Ну, где же широко? — не поверила Ленка. — Ирочка, ты же не первый день работаешь! Ясное дело, с летней майкой кожаную куртку носить никто не станет! Так, минутку...

Она окинула клиентку цепким взглядом и скрылась среди своего барахла.

— Девушка! — через минуту позвала Лена клиентку, которой явно было хорошо за тридцать.

— Да! — с готовностью откликнулась та.

— Подойдите, пожалуйста!

Клиентка торопливо засеменила на зов. Лелик, брошенныйна произвол судьбы, подошел ко мне и нервно прошипел:

— Убить вас мало! Она уже брать хотела!

— Не будьте эгоистом! — укорила я.

Лелик безнадежно махнул рукой.

Через два часа клиентка уходила от нас, загруженная под завязку. Помимо курточки, она приобрела пару свитеров, великолепно с ней гармонировавших, пару сапог под цвет свитера, сумочку и пару перчаток для полного комплекта. Еще Ленка навязала ей шелковый шарфик и две пары колготок «Омса» по смешной цене.

Дама плыла по воздуху. Она была счастлива. За ней в кильватере тащился Лелик, загруженный пакетами и сумками. Его ноги, в отличие от ног жены, попирали грешную землю.

— Вот ведь как мало нужно женщине для счастья, — задумчиво сказала Ленка, провожая покупательницу взглядом. — Пара новых шмоток — и все проблемы позади.

Она стряхнула пепел с сигареты и повернулась ко мне.

— Спасибо, Ирок, — сказала она задушевно. — Ты настоящий друг. За мной не пропадет.

— Да ладно! — ответила я беспечно. — Забудь!

— Не забуду! — пообещала Ленка. — Долг платежом красен.

Я еще не знала, как пригодится мне впоследствии Ленкина помощь!


Вечером, по окончании работы, ко мне неожиданно заглянула тетя Женя.

— Как дела? — спросила она бодро.

— Прекрасно, — ответила я.

— Тогда почему у тебя такой вид, будто тебя кошка с помойки притащила?

— Не выспалась, — ответила я почти честно.

Тетя Женя сдвинула брови.

— Пора высыпаться! — сказала она строго. — Может, ты, наконец, соблаговолишь выйти замуж и перебраться к нам? Меньше будете под кустами просиживать... Полуночники...

— Я думаю, — ответила я без энтузиазма.

Тетя Женя вздохнула. Присела на одну доверху набитую сумку, потянула меня за запястье и усадила напротив. На такую же набитую сумку.

— Поговорим? — предложила она.

Я пожала плечами. О чем тут говорить?

— Ты Лешку не любишь?

— Я не знаю.

— Ир, чего ты хочешь? — спросила тетя Женя напрямик.

— Хочу получить образование, — ответила я так же прямо.

Начальница удивилась.

— Мало зарабатываешь?

— Дело не только в этом.

— А в чем?

И тетя Женя принялась загибать пальцы:

— Продавать умеешь. Я тебя не обманываю, плачу честную зарплату. Лешка у меня вполне приличный парень. Я тоже не старая людоедка. Нет, может, и старая, но не людоедка... Чего тебе еще?

— Не все так просто, — ответила я уклончиво.

Тетя Женя сделала нетерпеливый жест.

— Да ну тебя...

— Не смогу же я всю жизнь этим заниматься! — попробовала я зайти с другой стороны.

— Почему?!

— Скучно потому что!

Тетя Женя подняла брови.

— Скучно?

— Вы извините меня, — покаялась я. — Я все прекрасно понимаю. Если бы не вы, мы бы с отцом просто не выжили. Только не мое это дело — вещи продавать. Понимаете?

— Нет.

— Разве вы не хотите, чтобы Лешка поступил в вуз?

— Нет.

— Нет?! — не поверила я.

— Нет, — подтвердила тетя Женя. — Зачем? Я училась много лет, и что? Каков итог? Продаю на базаре турецкую выделку. Предположим, Лешка куда-нибудь поступит и что-нибудь закончит. И чем он будет заниматься? Продавать на базаре турецкую выделку. Так чего зря время терять? Кому оно сейчас нужно, это образование? Ты посмотри вокруг: безработица гуляет именно среди таких людей. Среди образованных, я имею в виду. Не нужны этой стране грамотные и умные. Нужны спекулянты, и только спекулянты. Я, к сожалению, дошла до этой простой мысли слишком поздно. Так хоть вы с Лешкой не повторяйте моих ошибок!

— Времена меняются...

— Не говори глупости! — вспылила тетя Женя. — Не повторяй эту благостную чушь, которую несут по телевизору для нашего успокоения! Ничего не меняется! Все остается по-прежнему! И. смотри жизни в глаза, а не в задницу! Какой бы диплом ты ни получила, с ним еще пристроиться нужно! Поверь мне: вернешься на рынок, и рада будешь, если возьмут! Так что не валяй дурака.

Я промолчала.

— Ладно, — сказала тетя Женя, резко меняя тему. — Ты устала, тебе пора отдыхать. Бери отпуск.

— Нет, зачем? — испугалась я.

— Оплаченный отпуск, чего заколыхалась? Выспишься, дурь и пройдет. Как отец?

— По-прежнему, — ответила я хмуро.

— Мне рекомендовали одного врача...

— Ой, хватит! Где только мы не были!

— Это хороший врач, — с напором сказала тетя Женя. — Слышишь, Ирка? Хороший!

— Чем он так хорош?

— Он не совсем обычный врач.

— То есть? — не поняла я.

— Ну, не профессиональный...

— Все-все! — замахала я руками. — Закончили этот разговор! Еще к шарлатанам я отца не водила!

— Он не шарлатан...

— Разговор окончен, — повторила я твердо.

Тетя Женя поднялась с сумки.

— Тяжелый у тебя характер, Ирина, — сказала она, не глядя на меня. — Категоричная ты очень. Трудно тебе в жизни придется.

— Вот спасибо, — сказала я. — А то мне сейчас так легко живется!

— Будет еще хуже, — пообещала тетя Женя, — если себя не поломаешь.

И повторила, не глядя на меня:

— Бери отпуск.

— Надолго?

— Как полагается. На двадцать четыре дня. Дальше видно будет.

— Хорошо.

— Домой едешь?

— Мы с подругой в кафе собирались, — солгала я.

— Поздно не разгуливай, — предупредила меня тетя Женя. — У нас за домом человека убили, знаешь?

— Что-то слышала.

— Пока, — сказала тетя Женя и сделала шаг к выходу из нашей тесной каморки.

Остановилась и повторила:

— Хорошо подумай, Ира.

— О чем?

— Обо всем. А Лешку пока не трогай. Если он тебе не нужен, пускай отвыкает. Нечего ему зря дергаться.

Я осталась одна. Медленно собралась, закрыла дверь и побрела на улицу.

Ни с какой подругой я встречаться не собиралась. Мне просто хотелось немного побыть одной и подумать о жизни. Или ни о чем не думать вообще.

Я вышла на оживленный бульвар и огляделась. Народ торопился к метро, но я не захотела сливаться с толпой. Над городом еще не начали сгущаться веселые майские сумерки, воздух был насыщен свежим резким запахом влажной земли, и я остановилась, жадно вдыхая.

Весна — самое бесовское время года.

Именно весной мной начинают овладевать мечты, которые в другое время года кажутся абсолютно неосуществимыми. Именно весной мне начинает казаться, что моя жизнь вот-вот переменится к лучшему. Что вот сейчас я, наконец, пойму, чего же я хочу и куда мне нужно двигаться, чтобы этого достигнуть. Что, начиная с этой весны, все в моей жизни пойдет по-другому.

По-правильному. По-праздничному.

Но одна весна сменяется другой, а все остается по-прежнему.

Моя прогулка изрядно затянулась, и домой я попала уже в начале одиннадцатого.

Проходя мимо подъезда, в котором жил убитый сосед, я втянула голову в плечи. Почему-то мне было стыдно.

На скамейке сидела незнакомая мне женщина и тихо плакала. Сначала я хотела пройти мимо, но все же замедлила шаг. Постояла в нерешительности и осторожно приблизилась к ней.

— Вам плохо? — спросила я участливо.

Женщина подняла голову. Ее лицо было мне незнакомо. Впрочем, я не могу похвастаться особенной наблюдательностью. Вполне возможно, что она живет в нашем доме.

— Плохо, — ответила женщина и снова расплакалась. Уже громче.

Я присела рядом с ней и взяла ее за руку.

— Могу я чем-то помочь?

— Нет, — ответила женщина, всхлипывая. — Мне теперь никто не может помочь.

— Хотите воды?

— Хочу, — ответила она.

— Тогда давайте зайдем ко мне, — предложила я. — Выпьете воды, умоетесь...

— Вы живете в этом доме? — перебила меня собеседница.

— Да. Только не в этом подъезде.

— А Казицкого вы знаете? То есть...

Женщина громко всхлипнула и поправилась.

— Знали?

— Казицкого? — медленно переспросила я. По коже побежали мурашки.

— Юру Казицкого! Он жил в этом подъезде!

— А вы ему кто? — спросила я.

Женщина беспомощно пожала плечами:

— Формально никто... Мы собирались пожениться, но не успели...

И она разрыдалась.

Я обняла ее за плечи и принялась укачивать, как ребенка.

Ну почему меня преследует эта проклятая история! Я хочу обо всем забыть! У меня собственных проблем выше крыши! У меня папа больной!

Благоразумнее всего было бы встать со скамейки и уйти домой, предоставив женщину ее собственной судьбе. Именно это я и сделаю.

Я поднялась с места и сказала:

— Ну, что же вы? Идемте!

Женщина покорно встала и пошла следом за мной.

Нет, все-таки я идиотка.

Дома я первым делом проверила, ел ли папочка. Ел. Только не разогревал ничего. Ладно, слава богу, что не забыл о приеме пище. Уже прогресс. Раньше забывал.

Я пошла в спальню, тихонько постучала и приоткрыла дверь.

Папочка лежал на кровати и смотрел в потолок. На мое появление он не отреагировал.

Я бесшумно прикрыла дверь и вернулась на кухню. Женщина сидела за столом и смотрела в окно. Я опасливо выглянула наружу. Тело, слава богу, увезли. Но из глаз бывшей невесты Казицкого все равно бежали слезы.

Я достала из холодильника бутылку вина и разлила его по бокалам.

— За помин полагается водку пить, — объяснила я, — только у нас водки нет. Выпьем.

Женщина молча взяла свой бокал и единым глотком осушила его. Я отпила совсем чуть-чуть. Я быстро пьянею.

— Представляете, — сказала женщина, не отрывая от окна мокрых глаз, — мы сегодня встретиться договорились. Я пришла, а Юрки нет... Ждала, ждала, за ним поехала. Думала, такой скандал закачу! А у него дверь опечатана.

Она закрыла лицо совершенно мокрым носовым платком. Ее плечи затряслись.

Я ушла в свою комнату и вернулась назад со стопкой отглаженных носовых платков.

— Возьмите, — сказала я, и подвинула стопку женщине. — Ваш совсем мокрый.

— Спасибо, — прошептала женщина.

— Меня зовут Ира.

— Юля.

— Мне очень жаль, что мы так знакомимся, — сказала я искренне.

— Мне тоже.

Женщина всхлипнула и яростно высморкалась в сухой носовой платок.

Она была не очень юной. А может, мне так показалось из-за поплывшей косметики? Но она определенно была милой. Знаете, есть такие женщины, к которым сразу проникаешься симпатией. Неизвестно, с какой стати. Просто так.

— Как это случилось? — спросила Юля.

— Я не знаю, — ответила я, опустив глаза.

— Соседка сказала, что Юру зарезали.

Я промолчала.

— Господи, бред какой, — сказала женщина больным голосом. — Юру зарезали! Юру! Да он в жизни мухи не обидел! Кто мог его зарезать? За что?

— Я его совсем не знала, — сказала я наконец. — Дом большой, соседей много. А чем он занимался?

— Юрочка был лингвистом.

— Лингвистом?

— Да. Он работал в институте истории языка и литературы.

— Переводчиком что ли? — не поняла я.

— Нет, не совсем. Понимаете, лингвистика — это...

Тут Юля прервала сама себя и договорила безжизненным голосом:

— Какая теперь разница?

Решительно взяла бутылку и налила себе полный бокал вина. Так же лихо осушила его и впечатала в стол.

— Все пропало, — пробормотала она. — Все.

Я молчала не только потому, что не знала, о чем говорят в таких случаях. Я страшно боялась ляпнуть лишнее.

— Подожди, говорит, Юлечка, — бормотала женщина себе под нос. — Все, говорит, у нас будет. Уедем, говорит, куда захочешь. Уехали.

Она горько рассмеялась.

— Он был обеспеченным человеком? — осторожно поинтересовалась я.

— Юрка-то?! Господи!

Женщина закатила глаза под лоб и быстро вернула их на место.

— Тогда откуда такие планы?

— Вот и я думаю: откуда?..

Юля снова потянулась за вином.

— Вы простите, Ира, — сказала она, налив себе третий бокал. — Но мне так и правда легче становится. Знаю, что утром будет плохо, но хоть на час забуду...

— Не извиняйтесь, — сказала я.

Юля кивнула и выпила. Уже не так быстро, как в первый раз. Мне показалось, что она насильно запихивает в себя красную пахучую жидкость.

— Друзья у него были? — спросила я.

— У Юрки? Ой!

Юля икнула и прикрыла рукой рот. По-моему, она немного опьянела.

— Не знаю. Он вообще-то не очень общительный человек... был.

Она тяжело задышала, но справилась с собой и не расплакалась.

— Почти ни с кем не общался. Самодостаточный человек... был.

Юля подперла висок кулаком и продолжала не очень связно:

— Юрка был из хорошей семьи. С корнями. Сейчас модно искать голубую кровь, а ему и искать не нужно было. Все бумаги имелись. Только он стеснялся. Его прадед был известным ювелиром. Магазин имел. В Варшаве, кажется. Раньше Польша в Российскую империю входила, знаешь?

Я кивнула.

— Ну, вот... Ян Казицкий был пожалован личным дворянством за меценатство.

Юля кивнула и пояснила:

— Искусство очень любил. Ну, и тратился на него щедро. Особенно на живопись.

— Осталось что-нибудь? — спросила я быстро. Вот вам и мотив для убийства!

— Да нет, ничего. Ограбили их то ли в девятнадцатом году, то ли в двадцатом... То есть конфисковали все. А прадеда застрелили, чтоб под ногами не мешался.

— Понятно.

Я снова замолчала.

Юля тяжело поднялась со стула.

— Поеду. Спасибо тебе, Ира, хороший ты человек.

— Не за что.

— Есть за что. Знаешь, сколько людей мимо меня прошло? Ни один не остановился. А ты остановилась.

Она пошатнулась и ухватилась за стол.

— Я провожу тебя, — сказала я и взяла гостью под руку.

— Да, пожалуй... До трассы. Там машину поймаем...

Юля посмотрела мне прямо в глаза и вдруг спросила:

— Что мне делать?

— Жить, — ответила я, не задумываясь.

— Как? Раньше все Юркой заполнялось. А теперь... пустая квартира. Фикус и две кошки. Ради чего жить?

— Хотя бы ради фикуса и кошек, — сказала я. — Они без тебя погибнут.

Минуту она молчала, потом задумчиво кивнула. Напряжение стало медленно уходить из ее глаз.

— Дело говоришь. Погибнут.

И Юля, пошатываясь, пошла к двери.

У самого выхода она задержалась и попросила:

— Можно, я буду тебе звонить? Иногда, не часто! А то одной так тяжело...

— Конечно, — ответила я. Быстренько сбегала за ручкой и написала номер телефона на отрывном листке блокнота.

— Вот.

— Спасибо, — сказала Юля. — И ты мне позванивай, ладно?

— Тогда номер оставь.

— Сейчас.

Она сощурилась, сфокусировала зрение и тщательно вывела на бумаге крупные неровные цифры.

— Ты где-то в центре живешь? — спросила я.

— Возле МИДа. Звони, хорошо?

— Я позвоню.

Мы вышли на улицу. Я поддерживала Юлю под локоть. Ее немного пошатывало.

Мы остановили старенький «Жигуленок». Водитель был пожилым и добродушным, но я, на всякий случай, демонстративно осмотрела номер машины и велела Юле:

— Приедешь — позвони.

— Зачем? — удивилась она. Впрочем, тут же сориентировалась, бросила на водителя хитрый взгляд, хихикнула в кулак и пообещала:

— Обязательно позвоню.

— Пока.

— Пока. Спасибо тебе.

Машина отъехала.

Я провожала ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась из виду. Потом развернулась и медленно побрела домой.

Покойный Юрий Казицкий, правнук ювелира и мецената, пожалованного личным дворянством, упорно не хотел оставлять меня в покое.

То, что его предок был ювелиром, наталкивало на определенные выводы. В семье мог сохраниться какой-то раритет, передававшийся по наследству. В итоге он дошел до Юрия, а тот, вознамерившись жениться и устроить любимой женщине красивую жизнь, мог решиться на продажу.

Ясно, что эта вещь была ценной. Иначе зачем столько тайн и недомолвок? Зачем эти полуночные встречи с потенциальным покупателем? Зачем его убили?

Интересно, что это была за фамильная ценность? Картина? Вряд ли. Я видела, как убийца торопливо обшаривал карманы Казицкого. Значит, вещь была небольшой. А может, он искал ключ от сейфа или что-нибудь в этом роде? Не сошел же Казицкий с ума, чтобы держать вещь огромной ценности в собственной квартире!

Я так ничего и не придумала. Добрела до квартиры, открыла дверь и плюхнулась на невысокую банкетку с вытертой бархатной обивкой. Как же я устала!

Сил не было даже на то, чтобы совершить необходимые водные процедуры. Я с трудом поднялась, дотащилась до спальни и проверила, спит ли папочка.

Кажется, спит. Во всяком случае, лежит с закрытыми глазами.

Я дошла до своего дивана, упала на него как была, в джинсах, неумытая, с нечищенными зубами, и моментально провалилась в темноту.


Спала я долго: до двенадцати. Проснулась и первым делом возблагодарила тетю Женю за своевременный отпуск. Все-таки как здорово, что мне сегодня никуда не надо идти!

— Доброе утро.

В дверях моей комнаты стоял папочка.

— Доброе утро, папа. Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо, — вежливо ответил папочка. Он теперь все время разговаривал со мной именно так: вежливо и безразлично. Единственные эмоции, которые он иногда проявлял, были испуг и удивление. Все остальное давно осталось за кадром.

— Ты выспался?

— Спасибо, выспался.

Папочка подумал и решил проявить вежливость:

— А ты?

— Выспалась, — сказала я.

— А почему ты спишь в одежде?

— Я вчера так незаметно уснула, — ответила я виновато. — Не успела раздеться.

— А-а-а...

Папочка подумал еще немного.

— Тебе звонила Маша.

— Ох, черт! Совсем забыла!

Со всеми своими перипетиями я забыла позвонить Машке. Представляю, какой концерт ждет меня сегодня!

— Она очень сердилась из-за того, что ты ей не перезвонила.

— Забыла!

— Я сказал, что ты вчера поздно пришла, — сообщил папочка, чем растрогал меня почти до слез.

Он пытался меня прикрыть!

— Спасибо, папуля.

— Не за что. Я заварил чай.

— Иду.

Папочка вышел из комнаты.

Я вылезла из несвежей одежды, накинула на себя халат и отправилась в ванную. Размотала бинты на ноге и ладони, внимательно осмотрела свои раны.

Так. Нога, конечно, выглядит не лучшим образом, но нагноение мне не грозит, слава богу. Ладонь почти затянулась.

Я влезла в ванную, выкрутила краны до упора. Долго стояла под душем, ловила губами теплую воду и наслаждалась минутами приятного бездумья. Наконец с сожалением перекрыла воду, досуха растерлась полотенцем, накрутила на мокрой голове тюрбан, влезла в халат и отправилась завтракать.

— Ты не опоздаешь на работу? — проявил бдительность папа.

— У меня отпуск. С сегодняшнего дня.

— А-а-а...

— Машка давно звонила?

— Последний раз примерно полчаса назад, — добросовестно отчитался папа.

— Господи! Она не один раз звонила?

— Пять раз. С восьми утра.

— Ох.

И я мрачно задумалась. Очередная личная драма. Нет, на этот раз Машке придется справляться самой. На нее у меня сейчас просто нет сил.

Не успела я допить чай, как телефон затрезвонил снова.

— Я подойду, — сказала я папе и поднялась с места.

Сняла трубку и обречено сказала:

— Слушаю.

— Ты почему не перезвонила? — сразу ринулась в атаку моя подруга.

— Прости, закрутилась...

— Тебе что, все равно?

— Мне не все равно...

— Хоть бы поинтересовалась для приличия, что случилось!

Я закрыла глаза и посчитала до пяти. Потом открыла глаза и спросила.

— Маша, что у тебя случилось?

— Спасибо, что спросила, — съязвила подруга. Помолчала и добавила торжественным тоном:

— Ирка, я подаю на развод.

— Подавай, — ответила я, не успев подумать.

Машка подавилась. Она, как обычно, ждала моего противодействия.

— Как это «подавай»? — переспросила она растерянно. — А ребенок?...

— Тогда не подавай.

Машка умолкла. Я тоже молчала, потому что не знала, что еще сказать.

— Ирка, ты странная сегодня, — подала голос подруга.

— Разве?

— У меня создается впечатление, что тебе до фени мои трудности.

— Маш, — сказала я устало. — Мне, конечно, не до фени... Но ты пойми, у меня нет готовых ответов на все вопросы. Я, правда, не знаю, как тебе нужно поступить. И потом, извини, конечно, но тебе не приходило в голову, что у меня тоже могут быть свои трудности?

Сказала — и сама испугалась. В трубке воцарилась зловещая тишина.

— Маш, — позвала я дрожащим голосом.

— Понятно, — прошипела моя подруга. Вернее, уже моя бывшая подруга.

И в ухо мне полетели короткие гудки.

Перезванивать я не стала.

Мой вам совет, хотя не люблю их давать: не приучайте людей плакаться вам в жилетку. Иначе они к этому привыкнут и ваше нежелание подставить ее в очередной раз воспримут как личное оскорбление. Вот, как Машка, например.

Так уж получилось, что своими проблемами я подругу не обременила ни разу. Мне вообще кажется неприличным загружать людей собственными переживаниями. Тетя Женя называет это «синдромом сильной женщины». Ей виднее. Если и есть на свете сильные женщины — то моя начальница в числе первого десятка.

— Все в порядке? — спросил папочка, когда я вернулась на кухню.

— Все в порядке, — произнесла я волшебную фразу, и папа сразу успокоился.

— Папуля, ты не хочешь пойти погулять? — спросила я осторожно.

Папочка подумал.

— Не знаю...

— Далеко не пойдем. Посидим на лавочке возле дома. Да?

— Да, — согласился папа, но без особого энтузиазма.

Выходить из дома он почти перестал. Мне стоит больших усилий вывести его хотя бы на час. Отец испытывает страх перед открытым пространством. Врач назвал это какой-то фобией, не помню, какой именно.

Тем не менее я не оставляю осторожных попыток вернуть его из потустороннего мира, в котором он пребывает со дня смерти мамы. Но иногда мне кажется, что это уже невозможно. Что папочка настолько далеко ушел в запретную территорию, что уже не слышит голоса, зовущего его назад.

Я вывела папочку на лестничную клетку, заперла дверь и вызвала лифт.

— Давай пойдем пешком, — попросил отец.

— Ты боишься лифта?

— Нет. Просто хочу пешком, — заупрямился папочка.

Это было уже что-то новенькое в его болезни. Раньше замкнутое пространство у отца страха не вызывало.

— Ну, хорошо, — согласилась я.

И мы побрели вниз.

На пятом этаже нас перехватила Вероника, которая вытряхивала шерстяной плед.

— Привет, — сказала она, не глядя на меня. Все ее внимание было приковано к лицу папочки.

— Дмитрий Семенович, здравствуйте! — громко, словно обращаясь к глухому, воззвала соседка.

Отец слегка вздрогнул от повышенного тона и ответил:

— Здравствуйте, Вероника.

Глаза соседки стали тоскливыми. Конечно, Вероника надеялась на то, что отец ее не узнает. Это дало бы ей прекрасный повод перемыть нам кости за вечерним чаем у подружки: «Иркин-то отец совсем плохой стал. Я с ним сегодня поздоровалась, а он меня не узнал, представляешь? Скоро совсем с ума сойдет. Господи, хоть бы кидаться не начал! Да, Ирку жалко. Бедная девочка!..»

И так далее, и тому подобное.

— Как он? — спросила Вероника жалостливо.

— А почему ты спрашиваешь у меня? — удивилась я. — Вот отец стоит! Спроси у него сама!

Вероника икнула от неожиданности. И нехотя повернулась к папе.

— Как вы, Дмитрий Семенович? — снова завопила она.

Отец немного отстранился и вежливо сказал:

— Все в порядке. Я хорошо слышу, Вероника, не кричите.

Я мысленно возблагодарила всех дружественных святых за этот прекрасный ответ.

— Ну, удовлетворена? — спросила я. — Нам можно идти дальше?

Вероника поджала губы и хлопнула дверью. Ясно. Сегодня разговор за вечерним чаем у подружки примет другой оборот: «Ирка-то какой хамкой выросла! Я сегодня спросила ее папашу, как он себя чувствует, так она мне так нахамила, что и вспоминать не хочется! С другой стороны, понятно, конечно... Девчонка без матери осталась, отец со сдвигом, кому ее воспитывать? И не говори! Жалко девчонку...»

Почему-то я уверена, что все перемывания костей ближним, сплетники заканчивают богоугодными сожалениями. Не знаю почему. Наверное, это их возвышает в собственных глазах.

Дескать, не просто в чужом белье копаемся, а жалеем несчастных. Добрые такие.

Поменьше бы их было, таких добрых.

Когда мы вышли во двор, отец привычно напрягся. Мир вокруг стал для него враждебной средой, полной ловушек. И, несмотря на то, что ярко светило солнце, воздух пах цветущей сиренью, а дворничиха сегодня особенно тщательно вымела двор, этот мир отца не радовал.

— Посидим? — предложила я, указывая на скамейку.

— Хорошо, — согласился отец. Его голова втянулась в плечи.

— Пап, все в порядке, — повторила я. — Все хорошо. Никто нас не обидит.

— Да, — повторил папочка. Но я видела, что он мне не поверил.

Тем не менее он покорно пошел следом за мной к скамейке и уселся на самый край.

— Облокотись, — призвала я. — Так удобней!

— Спасибо, мне хорошо, — ответил отец и окончательно спрятался в своей раковине.

Я вздохнула и поерзала по деревянному сиденью. Ну, ничего. Пускай хоть немного воздухом подышит.

Двор дома в это время был почти пуст. Только сидели возле своих подъездов две-три пенсионерки и грели на солнце косточки.

Оно и понятно. День будний, народ давно на работе, только я осталась не у дел. Интересно, что будет, если я не захочу выходить замуж за Лешку? Тетя Женя уволит меня с работы или нет?

Нет, конечно, нет! Она не подлая и не мстительная женщина. Она добрая, сильная и справедливая. И потом, она меня не из жалости держит. С работой я справляюсь, клиенты меня любят, товар продается хорошо... С чего ей меня увольнять?

Конечно, тетя Женя очень хочет видеть в качестве невестки именно меня. Во-первых, потому что мы живем рядом почти всю сознательную жизнь. Тетя Женя все про меня знает и не опасается никаких неприятных сюрпризов. Во-вторых, потому что ее, как и любую московскую мамочку, преследует образ корыстной провинциалки, мечтающей о столичной прописке.

Впрочем, это пустяки.

Почему-то мне кажется, что даже если Лешка приведет домой девушку-лимитчицу, тетя Женя, немного поворчав для приличия, в конце концов с этим смирится. И даже подружится с невесткой.

Незаурядная она женщина.

Все местные бомжи ходят к ней за чаем.

Да-да, я не оговорилась!

Зимой, когда эти несчастные замерзают на улицах, тетя Женя взяла за правило выдавать им — в термосе, банках, кружках, в чем угодно — горячий чай. Может, это не так уж и много, но она делает, что может, чтобы хоть немного помочь людям. Многие ли из нас могут похвастаться тем же?

Из-за этого тетя Женя имеет массу неприятностей с соседями, которым не нравится даже минутное присутствие дурно пахнущих бомжей на их чисто вымытой лестничной клетке. Один сосед, здоровенный, раскормленный, красномордый мужик, вообще клянется спустить их пинками с шестого этажа, если увидит еще раз.

Знаете, что самое интересное?

Этот мужик исправно посещает церковь.

Больше того. Считает себя верующим и христианином.

Я так и вижу, как он выстаивает службу. Огромный, красномордый, с постным выражением лица. Как он крестится в нужных местах и благоговейно склоняет толстую шею перед распятием.

Как он умиляется самим собой.

Иногда мне бывает интересно: зачем люди, подобные ему, ходят в церковь? Они же там ничему не учатся!

Не понимаю...

Вообще, мне кажется, что диалоги бога с людьми похожи на игру в испорченный телефон. Бог говорит, люди слушают. Потом переглядываются, перетолковывают сказанное так, как им удобней, и, довольные, расходятся по домам.

Поведение людей меня в данном случае не удивляет. Меня поражает терпение бога. Ему не надоело разговаривать впустую?

Как говорила одна моя школьная преподавательница, «педагог должен обладать неутомимостью попугая».

Наверное, подобная неутомимость должна быть и у бога. И то, не гарантия, что он достучится до глухих, не желающих слышать, и слепых, не желающих видеть.

Зачем он с нами возится? Я бы на его месте давно плюнула.

— Ира!

Я очнулась и повернула голову.

— Что, папа?

— Пойдем домой, — робко попросил папочка. — Я уже нагулялся.

Я взглянула на запястье. Нагулялся за полчаса.

— Тебе здесь совсем не нравится? — спросила я с горечью. — Смотри, какая погода хорошая!

— Я на балконе посижу...

— Ну, хорошо, — капитулировала я. — Пойдем домой.

Врач предупредил меня, что ломать папин страх не нужно. «Время и терпение, — повторил он несколько раз. — Только время и терпение. И тогда, возможно...»

Врач не договорил, но я поняла. Возможно, отец ко мне вернется. А возможно, и нет.

На этот раз папа не стал отказываться от лифта. Страх перед враждебным внешним миром так изматывал его, что он даже начал немного задыхаться. Я стояла рядом с отцом в тесной кабинке, крепко держала его под руку и чувствовала, как быстро и сильно колотится его сердце.

Мне хотелось плакать от жалости и бессилия.

Дома я напоила отца чаем с медом и уложила его на диванчик в гостиной. Подсунула под руку книжку, которую отец изредка пытался читать, и попросила:

— Отдохни, хорошо?

— Хорошо. Ты уходишь?

— Ухожу.

— Надолго?

— Не знаю. Ты боишься остаться один?

Папочка помотал головой.

— Нужно же мне знать, когда ты вернешься, — ответил он рассудительно.

Я не стала обольщаться этими всплесками разумности. Они были только поведенческими рефлексами, стереотипами, заложенными в подсознании. Ну, все равно, что вымыть руки или почистить зубы, не более того...

— Я позвоню, если задержусь, — пообещала я.

— Хорошо.

— Не забудь пообедать.

— Не забуду.

— Все на плите. Только разогрей, не ешь холодное.

— Разогрею.

Он соглашался со мной, как ребенок. Я поцеловала отца в щеку и пошла в коридор.

Обулась, проверила содержимое сумочки и вышла из квартиры.

Честно говоря, никаких дел у меня не было. Просто не хотелось сидеть дома. Я купила в киоске мороженое и неторопливо побрела по улице.

Да, не привыкла я сидеть без дела. Руки так и чешутся чем-нибудь заняться. Интересно, чем?

Идея, возникшая у меня, была плохой идеей. Но ноги сами принесли меня в телефонную будку, руки сами вытащили из сумочки телефонную карту, а пальцы сами набрали номер телефона.

— Справочная слушает, — ответила трубка казенным голосом.

— Будьте добры, продиктуйте мне адрес Института истории языка и литературы, — попросила я.

— Минуту...

В трубке запел Элтон Джон. Интересно, у меня хватит денег, чтобы дождаться ответа? По-моему, на карте у меня не больше трех единиц...

— Записываете? — осведомилась женщина.

— Да-да!

Телефонистка продиктовала адрес. Я добросовестно запомнила его, вышла из телефонной кабинки и сразу же записала. На всякий случай.

Институт, в котором работал покойный Казицкий, располагался в старом уютном тупичке. Здание тоже было старым и уютным, с фасадом, украшенным колоннами, как дворянская усадьба. Ступени, похожие на гармошку, вели к высокому крыльцу, огороженному каменной балюстрадой. Похоже, особняк действительно был старинным. Судя по классическому архитектурному стилю, примерно девятнадцатого века. Точнее не скажу, образования не хватает.

Я еще раз с горечью ощутила собственную ущербность. Господи, до чего учиться хочется!

Я поднялась на полукруглое крыльцо. Здесь стояли двое мужчин и курили. По-видимому, работники института.

«Что ты делаешь?»— воззвало ко мне благоразумие, но я наплевала на его голос.

— Простите, вы здесь работаете? — спросила я мужчин, стараясь улыбаться наивной улыбкой.

— Работаем, — весело ответил один. Второй, высокий, широкий в плечах мужчина, мой вопрос проигнорировал.

— А вы не знаете, как мне повидать Юру Казицкого? — спросила я.

Вопрос, как и следовало ожидать, произвел на мужчин неприятное впечатление. Тот, который был пониже, выронил сигарету. Высокий прищурился и уставился на меня оценивающим взглядом.

— Зачем он вам? — спросил высокий, впервые раскрыв рот.

— Он меня приглашал в гости, — беспомощно соврала я.

Мужчины переглянулись. Невысокий откашлялся.

— Тогда вам лучше не торопиться, — сказал он неловко.

— То есть?

— Юра умер.

Я постаралась изобразить ужас. По-моему, получилось.

— Умер?! Когда?

— Позавчера.

— От чего?!

— От несварения желудка, — ответил высокий грубо. Он нравился мне все меньше и меньше. Точнее говоря, вообще не нравился.

— Алик, зачем ты так? — мягко укорил невысокий. И, обращаясь ко мне, грустно проинформировал:

— Убили. Ударили ножом.

— Боже мой!

Я приложила ладонь к губам. И почти не лицемерила, потому что при этих словах память услужливо предоставила мне картинку: неподвижно лежащее тело, бурая трава и медленно стекленеющие глаза, обращенные ко мне с какой-то мучительной просьбой.

— Боже мой! — повторила я дрогнувшим голосом.

Высокий стряхнул пепел с сигареты.

— А вы кем ему приходитесь? — снова вылез он с бестактным вопросом.

— Кем?

Я растерялась.

— Знакомой...

— Знакомой! — с иронией повторил высокий. — Странно! Мы с Юркой довольно тесно общались. Что-то не припоминаю вас среди его немногочисленных знакомых.

— Я вас тоже не припоминаю, — ответила я высокомерно.

Мужчина ухмыльнулся и стал смотреть в сторону. Мерзавец!

— Так что, девушка, — подвел итог невысокий и прикурил новую сигарету, — в гости к Юрке теперь не торопитесь. Все там будем, каждый в свое время. И вас вызовут.

Я не нашлась, что ему ответить, повернулась и медленно пошла вниз.

Глупо! Очень глупо, что я не составила толкового плана!

Я хотела познакомиться с людьми, работавшими с моим покойным соседом, и выяснить, с кем из них у Казицкого могли быть деловые отношения. Или не с ними, а с кем-то другим... На работе люди, как правило, общаются теснее, чем обычные соседи. Меня страшно мучил один вопрос: что за раритет собирался продать мой сосед? Что это было? Как это выглядело?

И вот что получилось в итоге. Пришла и засветилась совершенно напрасно. Ничего не узнала.

В полном расстройстве чувств я побрела к метро. Купила талончик на одну поездку, спустилась по эскалатору вниз и принялась мерить шагами платформу.

Конечно, лучше мне не лезть в эту историю. Но как интересно! И потом, что за слово пытался произнести Казицкий перед смертью? «Катра...» Может, он пытался выговорить фамилию убийцы? Какие фамилии могут так начинаться? Катранюк. Катрашов. Катраненко. Катранин.

Я вздохнула. Проще телефонный справочник перелистать.

Поезд оповестил о своем прибытии мелодичным звоном. Я вошла в полупустой вагон и плюхнулась на сидение.

Отпуск — это, конечно, хорошо. Плохо то, что я не привыкла бездельничать.

Нужно найти себе разумное занятие. Например, просмотреть справочник для поступающих.

Как говорит одна моя знакомая, которой посчастливилось поступить в вуз, она рассматривала проспекты, издаваемые учебными заведениями, как меню в ресторане. Выбор зависел от того, на что хватит денег.

Для меня это тоже болезненный вопрос. Конечно, хотелось бы получить хорошее образование, которое даст мне интересную работу и пристойный заработок, но хватит ли у меня на это денег?

Как говорил принц Гамлет, «вот в чем вопрос».

Еще плохо то, что я пока смутно себе представляю, чего мне хочется. Существует множество соблазнов, которые в разное время кажутся мне приоритетными. Например, юридический факультет. Блеск! Юристы нужны во все времена! Востребованная и перспективная профессия!

Или, например, экология.

Если учесть ужасающее потребительское отношение человечества к окружающему миру, то эта специальность выглядит еще более перспективной и востребованной. И вообще, мне по душе бесшабашные активисты «Гринписа», которые плюют на юрисдикцию и защищают окружающий мир такими же противозаконными средствами, которыми остальные его разрушают.

Например: взяли и не дали китобойным судам заниматься убийством китов. Вполне, кстати, законным, лицензионным убийством! Просто выстроили свои суда между гарпунерами и стадом китов и заслонили животных. И, как китобои ни маневрировали, так и не смогли загарпунить ни одного кита.

Сделали дело — и предоставили возможность судиться с ними сколько угодно! Главное-то уже совершилось: животные выжили.

Честное слово, мне ужасно нравится эта организация!

Так что вполне возможно, что я изберу себе именно такую специальность.

Впрочем, не нужно забывать о больном отце.

Папочка один не выживет. Его нужно кормить, поить, выводить на прогулки. И еще его нельзя надолго оставлять одного. Потому что он боится.

Я снова вздохнула.

Да, пожалуй, профессия эколога в моей ситуации чересчур экстремальная.

Не сделаться ли мне маркетологом?

Маркетология — это совершенно новая специализация в наших вузах. Исследования рынка стали возможным только с её появлением. Вот только не знаю, хватит ли у меня денег. Перспективное образование дорого стоит.

Вот так, незаметно, погрузившись в собственные мысли, я доехала до нужной станции. Вышла из метро и пересела на маршрутку.

В середине дня пробок на дороге еще не было, и я добралась до дома за двадцать минут.

Решено. Сейчас же позвоню Светке, однокласснице, которая в прошлом году поступила в пединститут. У нее должны сохраниться справочники для поступающих. Зайду к ней, благо, живет она в двух кварталах от меня, улягусь на диван и начну изучать специальную литературу.

Пора определяться. Экзамены скоро.


К моему удивлению, папа встретил меня в прихожей.

— Приходил милиционер, — проинформировал он меня.

— Зачем? — не поняла я.

— Не знаю.

— Чего хотел?

Папочка пожевал губами.

— Спрашивал про тебя, — ответил он наконец.

Я обомлела. Милиция интересуется мной?!

— Спрашивал, во сколько ты вернулась домой позавчера.

— И что ты ответил?

Папочка выдержал паузу.

— Сказал, что ты вернулась в семь, — гордо поведал мне он.

— В семь?!

Я взялась за голову. Если милиция дойдет до Лешки, то папочкины откровения будут равны нулю. Лешка-то точно помнит, что расстались мы в начале второго ночи. Или это уже утро?

— Долго расспрашивал? — спросила я.

— Да нет... Минут десять. Или пятнадцать.

— Понятно.

Я, наконец, сбросила босоножки и добралась до своей комнаты. Идти к Светке мне расхотелось.

Меня что, уже подозревают?

Или это просто плановый обход жильцов, предусмотренный процедурой следствия?

В любом случае, известие меня не порадовало.

Я перетащила телефон в свою комнату и набрала номер Лешкиного мобильника.

— Да? — сухо осведомился Лешка. Номер моего телефона у него, естественно, определился. Интересно, тетя Женя уже проинформировала сына о нашем с ней разговоре?

— Привет.

— Здравствуй.

Ясно. Проинформировала.

— Леш, к вам милиция не приходила?

Он так удивился, что даже забыл о своем засушенном тоне:

— Милиция?! К нам?! Зачем?!

— Ну, в связи с убийством.

— А-а-а...

Лешка немного оттаял.

— Еще нет. А к тебе уже приходила?

— Приходила. Только меня дома не было. Представляешь, отец решил обеспечить мне алиби. Заявил, что я домой в семь вернулась.

В трубке воцарилось напряженное молчание.

— Ты хочешь, чтобы я это подтвердил? — неловко осведомился Лешка.

— Да нет!

Я пожала плечами.

— Какой смысл? Мы все равно ничего не видели.

— Правильно.

В Лешкином голосе сквозило явственное облегчение. Он был мальчик законопослушный и врать не любил.

— Правильно, — повторил он. — Мы ничего не видели. Его убили уже потом, после нашего ухода. А что, у твоего отца будут неприятности, если я скажу правду?

— Не будет у него неприятностей, — тихо ответила я. — В крайнем случае сошлюсь на его болезнь.

Лешка тактично промолчал.

— Ну, ладно, — завершила я беседу. — Будь здоров.

— Ты больше ничего не хочешь мне сказать? — спросил Лешка со значением.

— Вроде ничего.

— Тогда пока.

И он разъединил связь.

Я вернула аппарат в прихожую, хотя папа не пользовался телефоном совершенно. Сила привычки.

Не переставая раздумывать о неприятном посещении, я прошла на кухню и проверила, обедал ли папочка.

Судя по сгруженным в раковину тарелкам, обедал.

Я механически перемыла посуду и расставила ее по местам.

Подошла к окну и потянула на себя штору, чтобы немного затемнить яркое, бьющее в глаза солнце. Перед тем как отойти от окна, выглянула во двор. Безо всякого особого интереса.

Ну что у нас во дворе может привлечь внимание? Все то же самое, что было с утра.

Скамейки, мусорные баки, пододеяльники, сохнущие на протянутых веревках... Дворничиха Нина, разговаривающая с каким-то высоким мужчиной.

Ничего интересного!

Я развернулась и пошла из кухни. Но на полдороге вдруг споткнулась и замерла.

Высокий мужчина!

Я бегом вернулась к кухонному окну и снова осторожно выглянула наружу. На этот раз из-за шторы.

Он.

Тот самый человек, с которым я познакомилась на крыльце Института истории языка и литературы. Знакомый Казицкого.

Что он здесь делает, интересно мне знать?

Возможно, он приехал вместе с милицией. Предположим, в квартире покойного остались его вещи, и он хочет их забрать. Книги, например.

А может, и нет. Может, он специально поехал за мной. И теперь выяснил у дворничихи, что я живу в этом доме. Следовательно, не могла не знать, что Казицкого убили. Только зачем ему выяснять мою личность? Он что, имеет какое-то отношение к произошедшему убийству?

И от этой мысли меня затошнило.

Я закрыла глаза и постаралась максимально четко вспомнить фигуру мужчины, стоявшего возле скамейки напротив кустов сирени. Вспомнила сверкающие в темноте белки глаз, вспомнила громкий шепот и почувствовала, как по коже поползли мурашки.

Нет, тот мужчина был невысоким. Кажется.

А может, мне так показалось от страха? Может, я тогда утратила способность реально оценивать события и их участников?

Может быть. Вполне может быть.

Я рухнула на табуретку.

Что им нужно от меня?! Я же ничем не могу навредить тому убийце! Не видела я его лица! Я даже не могу с уверенностью утверждать, какого он был роста! А Казицкого я до его смерти даже в лицо не знала! Что нужно от меня? Что? Что?!

И тут я вспомнила. Быстрым шагом вернулась в свою комнату, схватила книгу, лежавшую возле дивана, взялась за обложку и потрясла страницами над полом.

Вниз спикировал неровно сложенный листок бумаги.

Я подхватила его на лету, непочтительно уронила книгу и развернула листок.

Он был небольшим и разлинованным. Наверное, вырван из блокнота. Да, точно! В правом верхнем углу жирным шрифтом отпечатана буква «А». Первый блокнотный лист.

Снизу лист был оторван неровно. Очевидно, половина осталась в блокноте Казицкого.

Итак, что же там написано?

От волнения у меня сильно дрожали руки и ровные буквы прыгали перед глазами. Наконец, я справилась с волнением и прочла записку. В ней было всего четыре коротких предложения: «Дом принца Дании. Подвал. Путь к свету. Под ним.»

И, чуть пониже, как бы в стороне от основной части, было добавлено одно слово: «Угадал?»

Я почесала затылок.

Лично я ничего не угадала. Ну, почти ничего.

Понятно, что убийца разыскивает какую-то ценную вещь, которую Казицкий не желал продавать на невыгодных условиях. Наверное, они почти договорились, иначезачем мой убитый сосед писал эту записку? Наверное, потом что-то произошло и договоренности поменялась. А Казицкого это не устроило.

Я еще раз осмотрела записку.

Ровный четкий почерк. Никаких следов спешки или волнения. Чувствовалось, что писал ее человек в спокойной обстановке. Даже в хорошем расположении духа. Какой-то детский ребус с игривым вопросом в конце.

Конечно, убийца бы сообразил, что все это значит.

«Дом принца Дании».

Какого принца? По-моему, сейчас их в Дании несколько. Подозреваю, что и домов у них немало. А в домах наверняка есть подвалы.

А может, это просто условное обозначение? Поговорка в дружеском кругу?

Не было у Казицкого друзей. По крайней мере, так утверждает его невеста.

Может, она не все про него знала? Возможно.

«Путь к свету». Йога какая-то. Ничего не понимаю.

Я сложила записку. Нужно еще раз поговорить с Юлей. Подробней, основательней. А записку пока перепрятать.

Я встала с дивана и осмотрела комнату.

Куда прятать будем?

Места у меня в комнате не так много. А потайных мест отродясь не водилось.

Я почесала затылок. В задумчивости посмотрела на записку и поняла, что спрятать ее мне некуда. Если захотят найти — найдут. Выход один: сжечь.

Я посмотрела бумагу на свет. Может, там есть водяные знаки?

Ничего подобного. Обыкновенная бумажка из дешевого блокнотика.

На всякий случай я включила настольную лампу и уложила листок на ее абажур. Сейчас стекло нагреется и будет понятно, не писал ли Казицкий потайными чернилами. По-моему, если написать на бумаге молоком, а потом бумажку положить на что-нибудь горячее, то буквы проступят. Где-то я про такое читала.

Абажур нагрелся, но бумажка ничего нового мне не сообщила.

Я переложила листок на горячую лампочку. Может, абажур недостаточно разогрет?

Бумага медленно потемнела, и часть текста оказалась утраченной, как говорят историки о какой-нибудь древней рукописи. И все. Никаких дополнительных инструкций.

Я погасила лампу, взяла листок и заучила текст наизусть. Память у меня хорошая, да и учить было почти нечего. Четыре коротких предложения.

После этого отнесла записку на кухню, положила на поднос и чиркнула спичкой.

Поднесла горящую спичку к бумаге, и она медленно, словно нехотя, свернулась в темный комочек. Пламя разгоралось все сильнее и завораживало взгляд. Я смотрела на небольшую горстку пепла, оставшуюся на подносе и думала: вот и все. Если я чего-то не заметила, то возврата нет.

Что ж, может, это и к лучшему.

Я стряхнула пепел в мусорное ведро, протерла поднос тряпкой и пошла назад. На душе стало спокойней. Вот и нет никаких следов того страшного события.

Я решила, что идти к Светке уже поздно. Пойду завтра. А сегодня займусь хозяйством. Например, заштопаю постиранный пододеяльник, перед тем как его отгладить.

Я вооружилась иголкой, оторвала от катушки белую нитку и прицелилась ею в игольное ушко.

В этот момент в дверь позвонили.

Я вздрогнула. Кто бы это мог быть? Гости к нам давно не ходят. Снова милиция?

Не выпуская иголку из пальцев, я вышла в коридор.

— Кто там? — спросила я, не открывая дверь.

— Откройте, пожалуйста, — ответил приятный женский голос. — МЧС.

— Кто-кто? — не поняла я.

— Эм-че-эс, — членораздельно ответила женщина.

Заинтригованная, я приоткрыла дверь.

На площадке стояла приятная немолодая женщина, одетая в фирменную майку с логотипом министерства чрезвычайных ситуаций. Она улыбнулась мне и нерешительно спросила:

— Вы позволите мне войти?

Я распахнула дверь и отступила в сторону.

Женщина вошла в квартиру и деликатно остановилась на пороге.

— Чем могу помочь? — поинтересовалась я.

Женщина улыбнулась.

— Это я пришла, чтобы вам помочь.

— В каком смысле? — не поняла я.

— Ну, как же! Такое страшное событие! Убийство, я имею в виду. Наше министерство оказывает жильцам Дома психологическую поддержку.

— А-а-а! Спасибо, я в порядке...

— Вы не можете этого знать, — ответила женщина мягко и убедительно. — Шок — коварная вещь. Внешне он может не проявляться, но останется глубоко в подсознании. И последствия такого скрытого шока будут гораздо тяжелей.

Я почесала затылок и прислушалась к себе. Ничего необычного.

— И как вы собираетесь меня проверять?

— Если позволите, мы с вами присядем, — полувопросительно-полуутвердительно предложила женщина.

— Да, прошу, — спохватилась я и сделала жест в сторону моей комнаты.

Женщина вошла первая и окинула комнату быстрым цепким взглядом.

— Как у вас уютно, — похвалила она.

— Спасибо. Присаживайтесь.

Женщина села в кресло, предварительно развернув его в сторону дивана. Мне волей-неволей пришлось сесть на него. Ладонь, в которой была зажата иголка, немного вспотела.

— Вы знали убитого? — спросила женщина.

Я пожала плечами.

— Честно говоря, нет. Дом большой, подъездов много. Я его даже в лицо не помню.

— Понятно.

Женщина зацепила пальцем цепочку на шее и вытянула из-под майки странный медальон. Он был овальный, с каким-то причудливым орнаментом. Женщина сняла цепочку с шеи и принялась небрежно покачивать ее перед глазами.

Я невольно принялась следить взглядом за движением маленького маятника.

— Красивый? — спросила женщина через несколько минут.

— Очень — медленно ответила я. Говорить не хотелось. Язык неожиданно стал тяжелым и ленивым.

— А вы прилягте, — мягко и убедительно предложила женщина. — Так будет удобней разговаривать.

И я послушно легла на диван, не отрывая взгляда от раскачивающегося медальона со странным рисунком.

Чтоб было удобней его рассматривать, женщина медленно поднялась с кресла и перебралась на край дивана, поближе ко мне.

Уселась, вытянула руку. Овальный медальон раскачивался перед моим лицом как метроном. Не могу описать ощущение, овладевшее мной. Я как будто поплыла.

— Вытяните руки вдоль тела, — медленно произнес чей-то голос.

Я покорно разложила руки на диване.

— Вам спокойно, тепло и уютно, — продолжал голос, а я не отрывала глаз от мерного раскачивания маятника. — Все хорошо. Вы в безопасности. Ваше тело наполняется теплом. Голова легкая, свободная. Вокруг вас только хорошие, добрые люди, которым вы доверяете. Вы можете рассказать все что угодно. Вас выслушают и поймут. Вы ничего не боитесь.

Что-то происходило с моими глазами. Веки отяжелели и норовили опуститься вниз. Навалилась сладкая дремота.

— Закройте глаза, — позволил голос, и я с благодарностью воспользовалась разрешением.

— Вам спокойно и уютно. Вы ничего не боитесь.

Я чувствовала, что засыпаю. И именно в этот момент что-то острое больно впилось в правую ладонь, где еще не зажили глубокие царапины от острых краев моего нательного крестика.

Я сильно вздрогнула.

— Все хорошо! — повелительно заговорил голос чуть громче. — Все спокойно. Вы в безопасности.

Но сонливость уже улетела прочь. Взамен пришел страх. Она меня гипнотизирует! Она меня почти загипнотизировала!

Невероятным усилием воли я заставила тело расслабиться. И только незаметно пошарила правой рукой по дивану, отыскивая иголку, которую выпустила из ладони. Эта женщина не должна се заметить.

Нашла тонкую железную спичку, накрыла ее ладонью. И надавила посильней, чтоб чувствовать отрезвляющую силу боли.

— Вы спите и вспоминаете то, что было позавчера вечером, — продолжал голос женщины. — Вы вспоминаете и рассказываете все мне, вашему другу. Мне можно рассказать все. Вы в безопасности. Вы приходите с работы домой. Что потом?

Теперь все зависело от того, насколько убедительно я смогу притвориться. Людей в трансе я видела в основном в телесериалах, поэтому их поведение представляла себе непрофессионально. В отличие от этой женщины, которая, судя по всему, была неплохим гипнотизером.

Тем не менее я должна была попробовать.

Я медленно разомкнула губы:

— Мне...

Сосчитала до трех.

— Звонит...

Опять сосчитала до трех.

— Лешка...

— Кто это? — ровно спросил голос сверху.

— Это... мой... парень...

— Что было потом?

Неужели у меня получается?!

— Мы... договариваемся... встретиться...

— Где вы встречаетесь?

— В парке... за домом... скамейка...

Господи, не оставь!

— Во сколько вы встречаетесь? — монотонно уточняет голос.

— В десять... часов...

— Что вы делаете?

Надеюсь, я не покраснею.

— Мы... гуляем...

— Где?

— По парку...

— Что вы видите?

— Мальчишки... играют... в футбол...

— Еще!

— Мальчишки... уходят...

Притворяться становилось все легче. Наметилась даже какая-то метода. Слово — считаю до трех. Второе слово — считаю до трех. И так далее. Я старалась говорить не очень внятно, словно языку было лень шевелиться.

— Кто приходит вместо них?

— Компания... пьет... пиво...

— Что потом? — спросил голос с чуть заметной ноткой нетерпения.

— Они... уходят...

— Потом? — требовал голос, и я прекрасно понимала, что женщина хочет от меня услышать.

— Сосед... гуляет... с собакой...

— Потом?

— Больше... никого...

— Что вы делаете?

Я мысленно чертыхнулась.

— Мы... сидим... на скамейке...

— Где стоит скамейка?

— Возле... кустов... сирени...

— Дальше!

Я снова чертыхнулась. Ну, была не была!

— Мы... целуемся...

— Дальше!

— Лешка... спрашивает... когда... поженимся...

— Дальше!

— Я... не отвечаю...

— Дальше!

— Он... обижается...

— Дальше! — произнес голос уже устало.

— Мы... уходим... домой...

— Во сколько вы уходите домой? — почти по слогам отчеканила женщина. — Вспомни точно, Ира! Это важно! Вспомни точно!

— В начале... второго...

— Почему ты так думаешь?

— Папа... сказал... что... звонила... моя... подруга... просит позвонить... Я... смотрю... на часы... Половина... второго... половина... второго... половина... второго...

Я так увлеклась, что несколько раз повторила последние слова. Мне было очень важно, чтобы женщина поверила. Возможно, что для меня это был вопрос жизни и смерти.

— Что потом? — спросила женщина, но уже несколько разочарованно.

Потом — самое интересное! Только тебе об этом незачем знать.

— Я... умываюсь...

— Потом?

— Иду... в комнату...

— Потом?

— Я сплю...

— Потом?

— Я сплю...

— Потом?

Я сделала длинную паузу. Отделила, так сказать, день последующий от предыдущего.

— Открываю... глаза... Вижу... часы... Семь... часов...

— Хватит, — сказала женщина устало. Вздохнула, что-то неразборчиво пробормотала себе под нос.

— На счет «три» ты проснешься, — заговорила она громко после минутной паузы. — Этого разговора не было. Ты его не помнишь. Ты просто захотела спать и ненадолго уснула. Раз, два...

Она помедлила, а я внутренне подобралась.

— Три!

Я резко распахнула глаза и минуту добросовестно пялилась в потолок по возможности безумным взглядом. Потом повернула голову и спросила:

— Что случилось?

— Мы беседовали, и вы заснули, — улыбаясь, ответила мне гостья.

— И что это значит? — испугалась я. — Шок, да? Скрытый?

— Нет-нет, — успокоила меня женщина. — Совсем наоборот. Организм справляется со стрессом. У вас могут быть приступы подобной сонливости, но бояться не нужно.

— Долго у меня будут такие приступы? — недовольно поинтересовалась я.

— Недолго, — ответила женщина и поднялась с кресла. — Попейте настойку пустырника на ночь.

— И все?

— И все.

Я послушно кивнула головой. Женщина двинулась на выход.

Что и говорить, ценную психологическую помощь мне оказали!

— Голова не болит? — вскользь поинтересовалась женщина, надевая босоножки и не глядя мне в лицо.

— Да нет, не болит...

— Ну и хорошо.

Женщина надела обувь, улыбнулась мне на прощание и вышла на лестничную клетку.

Я захлопнула дверь и дважды повернула ключ. Только сейчас мое сердце превратилось в зайца и принялось барабанить в грудную клетку.

Поверила или нет?


* * *

Спала я плохо. Хотя, зачем это сообщать? И так ясно...

Утро выдалось пасмурным. Я долго лежала на диване и смотрела в окно. Мыслей в голове не было. Мною правило состояние общего глубокого уныния.

Тем не менее день, данный мне богом, следовало попытаться прожить.

Я с кряхтением приподнялась с дивана, влезла в халат и потопала на кухню.

Папочка сидел возле стола и смотрел в окно.

— Привет, — хмуро поздоровалась я.

Папочка немного встрепенулся и обернулся ко мне.

— Привет, — ответил он. И добавил:

— Что-то ты поздно. А на работу не опоздаешь?

Я села напротив него и стала молча смотреть ему в глаза. Папочка так же молча смотрел на меня.

Бесполезно. Все бесполезно. Я никогда не дозовусь его обратно.

— Я тебе вчера уже говорила, — сказала я, устав от молчания. — Я в отпуске.

— А-а-а...

Он успокоился и спросил:

— Чай налить?

— Лучше кофе.

— А у нас кофе есть?

Я молча поднялась с табуретки, подошла к висячему шкафчику и достала банку растворимого «Нескафе».

Как неустанно и совершенно справедливо внушает своим читательницам Донцова, натуральная «Арабика», конечно, гораздо лучше. И если бы у меня, как у нее, была домработница, то я пила бы только этот кофе. И с утра пораньше не возилась с коричневой кофейной массой, оседающей в чашке, и не отчищала бурый налет по бокам посуды.

Мысль насмешила меня своей абсурдностью.

Домработница! У меня! Ха-ха!

До такого я не доживу.

Я залила коричневый порошок кипятком, уселась на прежнее место и принялась помешивать горячий напиток.

Мысли бродили в голове унылые, тусклые и безрадостные. Бороться за такое существование мне совершенно не хотелось, и я невольно подумала, что, если меня должны убить, пускай уж сделают это поскорей. Но тут же посмотрела на папочку, сидящего напротив, и устыдилась.

А с ним что будет?

— Ты ничего не ешь, — рассудительно заметил папа. — Хочешь, бутерброд тебе сделаю?

— Хочу, — ответила я со слабой улыбкой.

— Сейчас.

Папа достал из холодильника сыр, который, судя по названию, был земляком Ивана Сусанина.

И его же современником, судя по намертво высохшей корке.

Папочка с трудом отпилил толстый кусок, шлепнул его на такой же толстый ломоть хлеба и протянул мне.

— Ешь!

Я приняла бутерброд, достойный кисти Ван Гога, и поблагодарила:

— Спасибо, папуля.

— Ты сегодня уходишь?

Я немного подумала.

— Уйду, наверное.

— Надолго?

— Нет. Зайду к Светке за справочниками для поступающих.

— А-а-а...

И папочка вышел из кухни.

Я завернула чудовищный бутерброд в газету. Вынесу на улицу, покрошу птицам. Если получится его раскрошить, конечно.

Допила кофе, вымыла посуду, прихватила газетный сверток и положила его в коридоре, чтобы не забыть. Быстренько умылась, собралась, прибрала в комнате и отбыла из дома.

Несмотря на серое неприветливое небо, воздух был теплым. Я немного постояла возле подъезда, закрыв глаза и втягивая носом запахи цветения. Все же этот странный и страшный мир иногда бывает невероятно привлекателен.

— Ира, здравствуй!

Я открыла глаза. Дворничиха тетя Нина тащила к мусорным бакам доверху нагруженную тележку из мусоропровода.

— Здрасте, — ответила я и перестала дышать. Пахла тележка отнюдь не весной.

Тетя Нина остановилась рядом со мной. Судя по ее невозмутимому лицу, она к этим запахам давным-давно адаптировалась.

— Слушай, — сказала она, почесав нос в каком-то затруднении, — тут тебя один мужик спрашивал.

— Высокий? — спросила я обречено.

— Высокий, — подтвердила тетя Нина и посмотрела на меня с удивлением. — Откуда знаешь?

— В окно увидела...

— Знакомый, что ли?

— Да нет.

— То-то он все выспрашивал, кто ты, да что ты, да в какой квартире ты проживаешь...

— Сказали? — спросила я безнадежным голосом.

Тетя Нина нахмурилась.

— Вот еще! Мало ли кто тут ходит, выспрашивает!

— А почему он про меня выспрашивал?

Тетя Нина пожала плечами.

— В метро, говорит, увидел. Понравилась, говорит, девушка. Познакомиться, говорит, хочу!

— А вы что?

— А я сказала, что в его возрасте люди умнее бывают! — отрезала тетя Нина. — Мужику явно за сорок перевалило, а он все за девочками бегает!

Тут она подавилась и с тревогой спросила:

— А может, зря я его отшила? Может, ты познакомиться хотела?

— Боже сохрани!

— А, ну ладно тогда!

Дворничиха оттаяла.

— Незачем тебе! Лешка — парень хороший, а от добра добра не ищут.

— Вот именно, — подтвердила я и поблагодарила:

— Спасибо.

— Не за что.

И тетя Нина потащила тележку к мусорке. А я пошла дальше.

Вот, значит, как. Понравилась я тому типусу так, что он меня до дома сопроводил. А проще говоря, выследил.

Так что он теперь точно знает, что живу я в одном доме с покойным Казицким. И не знать о его смерти никак не могу.

Ну и черт с ним! С высоким типом, имею в виду!

Пускай только сунется еще раз!

Я вошла в подъезд и позвонила в дверь Светкиной квартиры. Мне открыла Светкина мама.

— Здравствуйте, Светлана Георгиевна!

— Здравствуй, Ирочка.

Мою одноклассницу назвали в честь ее матери. Может, потому что Светка похожа на нее внешне. А может, все хотели, чтобы она была похожа на нее не только внешне.

Светлана Георгиевна — очаровательная женщина. Умная, красивая, с обаятельной манерой общения. Лично я считаю, что Светке до нее еще далеко. Хотя, какие ее годы?

— Входи, детка...

И она удалилась вглубь квартиры.

Я вошла в коридор и застыла на пороге.

Светлана Георгиевна вернулась назад довольно быстро. В руках у нее была стопка толстеньких справочников. Забыла сказать, что перед выходом из дома я созвонилась со Светкой и попросила оставить для меня нужную литературу.

— Извини, Света тебя не дождалась. У нее занятия, скоро экзамены.

— Ничего страшного. Трудно ей учиться? — спросила я.

Светлана Георгиевна пожала плечами.

— Как всем... Куда поступать собираешься?

— Не решила еще, — ответила я дипломатично. — Дорого все очень.

— И не говори. Бедные вы, бедные...

Светлана Георгиевна покачала головой.

— В мое время образование бесплатным было.

— Как сыр в мышеловке, — договорила я машинально.

— Это только для бездарных, — не согласилась со мной Светкина мама. — А для способных людей — действительно бесплатное.

— Так не бывает.

Минуту Светлана Георгиевна смотрела на меня грустными глазами.

— Какие же выросли...

— Какие? — не поняла я.

— Циничные, — ответила она сразу.

— Жизнь такая.

— Она такая, — согласилась Светлана Георгиевна и спросила без всякого перехода:

— Чаю выпьем?

— Спасибо, не могу, — отказалась я. — Папа один не любит надолго оставаться.

— Как он?

— Ничего.

Светкина мать немного помялась.

— Ирочка... только не обижайся... может...

Она неловко отвела глаза в сторону.

— В общем...

И выдохнула:

— Деньги у тебя есть?

Мне стало смешно. Нашла, чего стесняться!

— Спасибо, есть. И деньги есть, и все есть...

— Ну, умница, — ответила мать моей одноклассницы. — Если что-то понадобится, звони мне. Поняла?

— Поняла. Спасибо.

— Не за что, — повторила Светлана Георгиевна.

Я вышла на лестничную клетку, повернулась и сказала:

— До свидания. Светке привет.

— Передам, — ответила Светлана Георгиевна.

Я, не вызывая лифт, побежала вниз по лестнице. И только пробежав два лестничных пролета, услышала, как щелкнул замок закрытой двери.

Светлане Георгиевне меня жалко. Интересно почему?

Мало ли на свете людей, находящихся в гораздо более худшем положении, чем я? Бездомные, например! Почему бы людям не собраться, и не попытаться как-то им помочь? Я-то со своими проблемами и сама справляюсь.

Я выскочила на улицу и машинально огляделась.

Как говорят разведчики, «чисто». Никаких высоких мужчин.

— Это называется невроз, — сказала я вслух. Проходившая мимо молодая женщина удивленно оглянулась на меня.

Нужно поменьше думать о неприятном. Тогда и нервничать буду меньше. А чтобы не забивать голову грустными мыслями, займусь-ка я подготовкой к экзаменам.

Дома меня ждал еще один сюрприз.

— Тебе звонили, — сообщил папочка.

— Кто? — спросила я и положила справочники на телефонную тумбочку. — Машка?

— Нет, — ответил папочка. — Не Машка. Незнакомая женщина.

— Незнакомая? Мне? — удивилась я.

Круг наших знакомств очерчен с предельной ясностью и, я бы сказала, лаконичностью.

— Я записал.

Папочка удалился в гостиную за бумажкой. Неудивительно, что ему пришлось записывать. Говорю же, незнакомые женщины мне не звонят. Как, впрочем, и незнакомые мужчины.

— Юля! — довел папочка до моего сведения, возвращаясь.

— Какая Юля? — снова удивилась я.

Папочка еще раз внимательно осмотрел бумажку. Но дополнительной информации она не содержала.

— Не знаю.

Я пожала плечами, собрала свои талмуды и двинулась в свою комнату.

— Ошиблась, наверное, — предположила я.

— А-а-а...

В комнате я разложила справочники на диване и в задумчивости оглядела их. Так, какой посимпатичней? С какого начать?

Телефон зазвонил с неприятной настойчивостью. И тут мне почему-то вспомнилась вчерашняя женщина, одетая в легкомысленную маечку с эмблемой министерства чрезвычайных ситуаций.

Неужели?!.

Я вышла в коридор и застыла возле аппарата.

Аппарат надрывался.

— Ну? — спросил папочка, появляясь на пороге гостиной. — Почему ты трубку не берешь?

И мне не осталось ничего другого, как ответить.

— Да...

— Ира? — спросила трубка робким женским голосом.

Отпираться было бесполезно.

— Я слушаю.

— Ира, это Юля.

Внезапно я все вспомнила. С души свалился огромнейший валун.

— Юля! Как хорошо, что это ты!

— Правда?

Она немного ожила.

— А я думала, что тебе не до меня.

— Почему?

— Ну, не знаю. Ты же про себя ничего не рассказала. Ты, наверное, учишься?

— Нет. Пока нет, — поправилась я. — Хочу поступать.

— Куда?

— Пока не определилась.

— Пора определяться. Экзамены скоро.

— Да.

Она еще немного помолчала, потом неуверенно спросила:

— Я у тебя дома ничего не натворила?

— В каком смысле?

— В смысле, меня не тошнило?

— Нет.

— Слава богу!

Она вздохнула и покаялась:

— Не умею я пить. Ты прости, если что не так.

— Перестань!

— Перестала.

Мы еще немного помолчали, потом она предложила:

— Приходи в гости.

— С удовольствием, — ответила я, стараясь не смотреть в открытую дверь своей комнаты. Справочники лежали на диване, как материальное воплощение укоров совести.

— Прямо сейчас! — еще больше обрадовалась Юля.

— С удовольствием!

— Здорово! Адрес пиши.

Я вооружилась ручкой, листком бумаги и записала ее координаты. Честно говоря, сидеть дома и листать справочники не было никакого желания.

— Скоро приеду, — пообещала я. — Купить что-нибудь?

— Не нужно, — отказалась Юля. — Все есть.

— Выезжаю.

Я положила трубку и немного постояла возле телефона. Почему мне кажется, что мой покойный сосед чего-то упорно от меня добивается?

— Чего ты хочешь? — спросила я вслух.

Ответа, разумеется, не дождалась. Только вспомнила мучительное выражение, застывшее в мертвых глазах, и вздрогнула.

Да что же это такое?! Не отпускает — и все!

Говорят, что души убитых людей не могут успокоиться до тех пор, пока убийца не будет найден. Наверное, это правда. Не понимаю только одного: почему Казицкий добивается справедливости через меня, когда для поиска убийц существуют компетентные органы? Им бы и являлся!

Я вздохнула.

Не доверяет им, наверное. Впрочем, я его понимаю.

И потом, я же видела, как его убили...

— Но лица-то не разглядела! — вслух укорила я своего покойного соседа.

— Что?

Папочка снова вышел из зала.

— Папуля, я ухожу, — быстро сказала я.

— Надолго? — покорно спросил папа.

Я подошла к нему и взяла его за руку.

— Ты боишься один?

— Нет.

— Хочешь, попрошу кого-нибудь побыть с тобой, пока меня не будет? — предложила я, лихорадочно соображая, к кому же я могу обратиться с подобной просьбой.

— Не надо! — категорически отказался папочка, чем снял с моей души большую тяжесть. Попросить-то некого...

— Я вернусь не поздно.

— Хорошо.

— Ты пока книжку почитай, поспи.

— Хорошо.

— Купить тебе что-нибудь?

— Нет.

Я влезла в босоножки и сказала:

— Пока.

— Пока, — откликнулся папочка.

Я закрыла дверь. Не знаю, будут ли у меня когда-нибудь дети, но что это такое, я хорошо понимаю.


Дом, в котором жила бывшая невеста Казицкого, я нашла сразу. «Люблю такие основательные, невысокие постройки,» — думала я, разглядывая скромный фасад здания. Как правило, в них высокие потолки и большие светлые комнаты. А также коридоры, в которых можно развернуться даже вдвоем.

Юля открыла мне дверь сразу же после звонка, словно поджидала меня в коридоре.

— Вот умница, быстро приехала! — сказала она. — Ну, зачем ты?!

Второе предложение относилось к коробке конфет и бутылке вина, купленных по дороге.

— В первый раз в дом с пустыми руками не приходят, — ответила я и разулась.

— Проходи.

Юля, не выпуская из рук принесенных мной подарков, повернулась и пошла по коридору.

Даже в полутьме было заметно, что я не ошиблась относительно кубатуры. Коридор был не очень широким, но длинным.

А комната, в которую мы вошли, поразила меня невообразимыми для жителя панельного дома размерами.

— Господи! — ахнула я и обвела глазами высокие потолки. — Сколько здесь?!

— Двадцать восемь метров, — скромно ответила хозяйка. И быстро уточнила:

— Общий объем.

— Ясно, что не в высоту, — ответила я. — Кстати, а потолки?

— Четыре метра.

— Офигеть можно!

Я еще раз задрала голову. Где-то очень высоко мерцала хрустальными переливами отмытая до блеска люстра.

— И как ты тут лампочки вкручиваешь?

— У меня стремянка есть.

— Не страшно?

Юля вдруг присела на диван и медленно опустила на пол мои подарки.

— Страшно, — ответила она тихо. Я поняла, о ком она подумала.

— Прости.

— Ничего.

Юля незаметно вытерла глаза. Ну и скотина же я бестактная!

По счастью, в комнату неторопливо, по-хозяйски, пошла огромная пушистая кошка. Посмотрела на меня голубыми глазами и вопросительно мяукнула.

— Это Соня, — представила ее хозяйка.

— Красавица!

— Да.

— Персидская?

— Дворовая, — с улыбкой ответила Юля. — А впрочем... Я ее мамочку во дворе подобрала уже беременную, про кавалера не спрашивала. Возможно, есть в Соньке и персидская кровь.

— А, так у тебя мама и дочка? — сообразила я, вспомнив, что Юля упоминала двух кошек.

— Да. Семейную пару я не потяну. Что с котятами делать? Я Сонечкиных братьев-сестричек полгода раздавала, пока не пристроила. Топить не умею.

— Я тоже, — призналась я.

— А у тебя есть кошка? — заинтересовалась Юля.

— Нет. Говорю же, топить котят не умею.

— Это просто! — отмахнулась Юля. — Можно стерилизовать.

— Жалко.

— Тогда мучиться будет.

— Тоже жалко.

— Тогда не заводи, — сказала Юля нетерпеливо.

— Я и не завожу.

Юля рассмеялась.

— Ладно, оставим... Возраст у тебя еще не тот, чтобы кошками обрастать. Парень-то есть?

— Не-а.

Сама не знаю, почему я это ляпнула. А Лешка?

— Нет? — удивилась Юля. — Странно... Почему?

— Учиться хочу, — ответила я коротко. И торопливо попросила:

— Дай бутерброд, если не жалко. Я с утра ничего не ела.

— Господи! Ну, конечно!

Юля всплеснула руками, подхватила вино и конфеты и убежала на кухню. А я неторопливо осмотрелась.

Да. Не зря я люблю такие дома.

Огромная квадратная комната. Светлая. Окно в полстены. Добротные двойные рамы. Старенькие, правда, но аккуратно выкрашенные белой краской.

Широкий подоконник, на котором так удобно сидеть и смотреть во двор.

Соня, словно прочитав мои мысли, вскочила на подоконник и призывно мяукнула.

— Что? — спросила я.

Подошла к окну и погладила пушистую шерстку палевого цвета. Соня деликатно прогнула спину и ушла из-под моих пальцев.

— Чего звала тогда? — спросила я.

Соня уселась на краю подоконника, аккуратно обложила себя пушистым хвостом и стала рассматривать меня невообразимыми голубыми глазами. Есть, есть в ней персидская кровь! Это у персов глаза голубые!

Я также уставилась в узкие кошачьи зрачки, которые то расширялись, то сходились в тонкую полоску поперек выпуклого голубого шарика. Невозможные глаза. Как это сказал Саша Черный про кошку?

«Пушистая муфта с глазами русалки...»

Точно.

Соня словно прочитала мои мысли. Дотронулась до моей ладони, лежавшей на подоконнике, мягкой объемной лапой и тихо мяукнула. Словно хотела сказать: «Не отвлекайся!»

— Что случилось? — спросила я.

В голубом кошачьем глазу отражалась вся комната, выгнутая, как в кривом зеркале. Вот стенка, вот диван, вот торшер... Какая-то фигура бесшумно переместилась от входа к окну, ко мне поближе. Юля вернулась!

Я обернулась и застыла с открытым ртом. Из головы мгновенно вылетели все слова, которые я собиралась сказать.

Комната была пуста.

Минуту я стояла молча и глотала воздух открытым ртом. По коже побежали ледяные мурашки.

— Юля! — позвала я, наконец, дрожащим голосом.

— Сейчас иду, — издалека откликнулась хозяйка.

Я прижалась спиной к стене и зашарила по комнате испуганным взглядом. Соня опять тихо мяукнула. Позвала. Но ничто не могло заставить меня снова взглянуть в живое голубое зеркало, отражающее такие страшные вещи!

Я оторвалась от стены и почти побежала по длинному полутемному коридору. Свернула в правый рукав коридорной кишки и оказалась на кухне.

Юля хлопотала возле стола. На столе стоял поднос, уставленной всяческой снедью.

— Сейчас хлеб порежу и пойдем в комнату...

— Не надо! — оборвала я ее на полуслове. — Посидим на кухне!

— Почему? Тебе в комнате не понравилось?

Я немного отдышалась.

— Понравилось, — ответила я. — Но я кухню больше люблю. Давай здесь посидим. Ладно?

— Как хочешь, — ответила озадаченная Юля.

Включила электрочайник, посмотрела на меня и озабоченно спросила:

— Ты себя неважно чувствуешь?

— Нормально я себя чувствую.

— Ты бледная.

— Не обращай внимания.

Я села поближе к окну и спросила:

— Юль, ты в привидения веришь?

— Не знаю. А почему ты спрашиваешь?

— Просто так, — солгала я. — Кстати, тебе известно, что кошки способны видеть призраков?

— Да, египтяне так считали, — равнодушно ответила Юля. — Суеверие.

«Ничего себе, суеверие!» — подумала я, вспомнив размытую человеческую фигуру, отразившуюся в голубых Сониных глазах.

Но вслух ничего не сказала. Нечего пугать Юлю. Ей и так досталось.

— Садись, — пригласила меня хозяйка.

Она налила мне чай, открыла сахарницу и подвинула многочисленные блюда и блюдечки.

— Пирожки! — застонала я.

— С мясом, с капустой, с луком и яйцами, — перечисляла Юля. — Тесто удачное вышло, попробуй. Третий день стоят и не черствеют.

— Обалдеть! — заверила я с набитым ртом.

— Правда?

— Угу!

Я запихала в рот вкуснейший пирожок с мясом и, не успев прожевать его, потянулась за вторым.

— А ты не печешь?

Я замотала головой. Отхлебнула глоток горячего сладкого чая и сделала мощное глотательное движение.

— Я не умею.

— Это просто! — оживилась Юля. — Хочешь, научу?

— Хочу. Но не сегодня.

— Ладно. Научу в другой раз, — покладисто согласилась хозяйка. — Ты ешь, ешь... Попробуй рыбу в маринаде. Это окунь. Он не очень костлявый. Филе.

— Еще как попробую, — пообещала я и навалилась на угощение.

Через полчаса я отодвинулась от стола. По-моему, мой живот перестал помещаться в отведенном ему пространстве.

— Какая же ты умница! — сказала я искренне.

Юля отмахнулась. Она открыла принесенное мной вино и пила его небольшими глотками. Причем налила только себе. Мне не предложила. Не от жадности, конечно. Мне показалось, что она думает о чем-то своем и никак не может отогнать от себя эти мысли.

— До чего же вкусно! — не умолкала я, в надежде отвлечь ее от грустных раздумий.

— Да. Юрке тоже нравилось, как я готовлю.

Праздничное настроение вмиг испарилось. Почему у меня все выходит в противоположном направлении?

— Прости, что я все время его вспоминаю, — виновато сказала Юля.

— Глупости. Если хочешь, вспоминай.

Может, ей нужно выплакаться?

— Тебя это не раздражает? — спросила Юля.

— Что ты! Нисколько!

Я преодолела сытую дремоту, снова подвинулась к столу и попросила:

— Расскажи мне о нем. Что он был за человек, чем жил, с кем общался... И вообще... Я же его совсем не знала.

Юля еще минуту недоверчиво смотрела мне в глаза.

— Тебе правда интересно?

— Очень! — ответила я совершенно искренне. Кто знает, не поможет ли мне Юля найти убийцу?

«Лучше бы не помогла,» — как всегда неприятно высказалось благоразумие.

«Цыц!» — гаркнула моя авантюрная душа.

И благоразумие испарилось.

— Рассказать, как мы познакомились?

— Конечно!

— В театре, — сразу ответила Юля. Ее щеки немного раскраснелись от вина. — Мы познакомились в театре. Ты будешь смеяться, но мы в театр ходили.

— Что тут смешного? — не поняла я.

— Ну, как? Мне тридцать шесть, ему сорок два... было...

Юля оперлась щекой на руку и пригорюнилась.

— Юрка, как и я, ни разу женат не был.

— Почему?

— У него мама болела. Ты не знала?

Я молча покачала головой. Стыдно, конечно, жить в одном доме и ничего друг о друге не знать.

— Тяжело болела?

— Невроз, — коротко ответила Юля.

— Ну, это пустяки!

— Не скажи. Разные есть формы. Юркина мама, например, не могла к окну подойти. Ей все время казалось, что она сейчас наружу упадет с седьмого этажа. В метро вообще не ездила, поездов боялась... Говорила, что ее рельсы притягивают. В общем, она даже на улицу одна не выходила.

— Господи! — поразилась я. — С чего бы это?

— Она тяжело пережила смерть мужа, — ответила Юля, и я невольно стиснула руки под столом.

— В общем, проболела она восемь лет.

Я хрустнула пальцами. Восемь лет!

— Что с тобой?

— Извини, — быстро сказала я. — Просто представила, что это такое.

— Откуда тебе про такое знать! — махнула рукой Юля. — Да не дай бог тебе это представить!

Я промолчала.

— В общем, сама понимаешь. Не до женщин было. Да и какая женщина захотела бы на себя такое бремя взвалить?

— Все не так страшно, — снова не утерпела я. — Ты, например, справилась бы, я уверена.

— Не знаю. Мы познакомились, когда Юрочка уже один жил.

Она вдруг рассмеялась.

— Знаешь, он такой забавный был. Все время вокруг меня суетился. То чай принесет, то плед подаст, то мои вещи перегладит... Трогательно очень.

Она всхлипнула и замолчала. Я молча погладила ее по плечу. Юля быстро вытерла нос.

— У меня эти полгода были самые лучшие в жизни, — сказала она негромко.

— Все еще будет, — пообещала я.

Она молча отмахнулась.

— Будет! Вот увидишь!

Юля подняла голову и посмотрела на меня безнадежными пустыми глазами.

— Ты не понимаешь. Дело не в том, есть ли мужчина. Дело в том, чтобы с ним хорошо было. Это редко бывает.

И добавило совсем тихо.

— А так хорошо, как с Юркой, мне ни с кем не было. И не будет.

«Нужно ее о чем-нибудь спросить,» — быстро подумала я.

— Юлечка, а друзья у Юры были?

Она пожала плечами.

— Нет. Были знакомые. Только они почти не виделись. Юрке не до компаний было.

— Да, я понимаю. А ты кого-нибудь из них знаешь?

Юля нахмурила брови, припоминая.

— Видела, конечно, но уже и не вспомню... Я у него на работе всего два раза была.

— А он у тебя на работе был? — спросила я. Сама не знаю зачем. Наверное, боялась, что Юля расплачется.

— Что ты!

И к моему облегчению она рассмеялась.

— Ко мне на работу так просто не придешь!

— Почему?

— Я в Гохране работаю.

— Что это? — не поняла я.

— Не знаешь, что такое «Гохран»? — удивилась Юля. — Темнота! Государственное хранилище драгоценных камней!

— Bay!

Я посмотрела на хозяйку с интересом.

— И какие камни у вас хранятся?

— Разные. Алмазы, например.

— Ничего себе!

Я присвистнула.

— Никогда в жизни не видела алмаза.

— Ты не много потеряла, — заверила меня Юля.

— Почему?

— Они некрасивые. Тусклые, пыльные... Совсем не похожи на драгоценные камни.

— Да? — в свою очередь удивилась я. — А я думала, что алмаз — это большой не отшлифованный бриллиант! В смысле, тоже сверкает и переливается.

— Нет!

Юля снова рассмеялась. У меня отлегло от сердца, Пусть хоть ненадолго забудет о своем горе.

— Сверкать камень начинает только после огранки.

— И как это делается?

— Способов много.

Я спохватилась.

— Слушай, ничего, что я расспрашиваю? Может, тебе нельзя об этом рассказывать.

— Ничего секретного я тебе не расскажу, — успокоила меня Юля. Открыла рот, чтобы продолжить рассказ, и вдруг споткнулась.

— Слушай, а ведь Юрка меня тоже об этом расспрашивал, — сказала она растерянно.

— О чем? Об алмазах?

— Ну да!

Мы смотрели друг на друга, захваченные общей догадкой.

— И как гранится камень, и где добывают, и сколько стоит карат, — медленно перечисляла Юля.

— И сколько стоит карат? — не удержалась я.

— Смотря какой камень.

Юлины глаза смотрели в одну точку у меня за спиной.

— Наши камни дешевле африканских, — говорила она механически, думая о чем-то другом. — Сибирские алмазы не такой чистой воды. С желтизной. В среднем — пятьдесят пять долларов за карат.

— Так дешево! — не сдержала я разочарования.

— Что?

Юля оторвала взгляд от точки за моей спиной. Ее глаза снова стали осмысленными.

— Дешево, говорю! — повторила я с обидой.

— Это технические камни. А есть раритеты. Их стоимость со стоимостью технических камней несопоставима. Тем более, если у камня есть история...

— История?

— Ну, да! Знаменитый владелец, легенда, связанная с самим камнем, или что-то еще... Возраст, например.

— И сколько стоят такие раритеты?

Юля беспомощно пожала плечами.

— Да сколько угодно! Миллионы!

— Долларов?

— Можно и в евро.

—Да-а...

Мы снова переглянулись.

— Как ты думаешь, почему он тебя об этом расспрашивал?

Юля покачала головой.

— Знаешь, Ирка, мне только сейчас это в голову пришло. Пожалуй, что не просто так. Тогда я на тот разговор и внимания не обратила. Ну, мало ли почему он об этом расспрашивал! Интересно, где невеста работает, например! Я вон тоже расспрашивала про его лингвистику. Хоть и не понимаю в ней ни черта...

Она снова покачала головой.

— Точно! — повторила она уверенно. — Он не любопытствовал. Он что-то уточнял.

— А он тебе ничего не показывал? — рискнула я задать мучивший меня вопрос.

— Ничего! — твердо ответила Юля.

— Правда?

— Правда.

— Правда?! — еще раз с нажимом повторила я.

Юля цепко и быстро поймала мой взгляд.

— Ирка, да ты сама что-то знаешь! — сказала она удивленно.

— Ничего.

— Правда?

— Клянусь! — тут же прекратила я ненужное объяснение. И тихо добавила:

— Но очень хочу узнать. А ты?

— Я боюсь, — сразу ответила Юля. — Юрку убили из-за этого...

Она поискала слово и с ненавистью договорила:

— раритета...

Несколько минут мы сидели молча, размышляя каждая о своем.

— Тебя уже в милицию вызывали? — наконец деловито спросила я.

— Нет. А должны?

— Думаю, да. Ты была его единственным близким человеком.

— Думаешь, меня найдут?

— Найдут! — ответила я уверенно, вспомнив нашу Веронику.

— Да я же ничего не знаю!

— Зато можешь догадываться, — ответила я.

Юля вздрогнула.

— Ну, знаешь! Если я о чем-то и догадаюсь, то в милиции этого не скажу.

— Почему?

— Жить хочу! — ответила она с нажимом.

Налила в бокал еще вина и залпом выпила. Со стуком, как у меня, впечатала стакан в стол. Вытерла губы.

— А как же Юра? — спросила я, отбрасывая деликатность. — Пускай его убийца гуляет? Не наказанный, да?

Юля вздрогнула и заплакала. Мне стало ее жалко.

— Тебе хорошо говорить, — прошептала Юля, размазывая слезы по лицу. — Тебя это не касается. А мне страшно! Знаешь, как страшно!

— Знаю, — ответила я, треснувшим голосом. Откашлялась и повторила:

— Знаю. Но меня это касается.

Юля быстро подняла голову.

— Он мне хочет что-то сказать, — объяснила я, прекрасно зная, как сейчас выгляжу. — Юра. Но я не могу понять. А вдвоем мы сможем.

Юля безмолвствовала. Только ее глаза раскрылись широко-широко. И плакать она перестала.

— Ира?!

Она не договорила.

Я встала и сказала:

— Спасибо за угощение. Ты потрясающая хозяйка.

Юля поднялась с табуретки и пошла следом за мной по полутемному коридору.

Я обулась, стараясь не столкнуться с ней взглядом. Выпрямилась.

— Ира? — повторила Юля неуверенным голосом.

— Я не могу сейчас, — оборвала я ее. — Потом, ладно?

Она кивнула, потрясенная, испуганная.

— Ничего не бойся, — сказала я. — Нас теперь двое.

Она снова молча кивнула. Из гостиной, задрав хвост трубой, вышла голубоглазая Соня и уверенно двинулась ко мне. Наверное, принесла очередное послание.

Но я торопливо открыла дверь и выскочила из квартиры.

Можно сказать, сбежала.


Боюсь, что слишком часто повторяюсь, но все же повторюсь.

Спала я очень и очень плохо.

Сны, которые снились мне этой ночью, можно смело назвать шизофреническими. Самая жуткая и неприятная мешанина, которую я видела в жизни.

Мне снилось, что я живу в одной комнате с цыганской семьей. Женщин было много, мужчин мало. И еще помню множество маленьких детишек, которые носились по комнате и не давали мне ни минуты покоя.

Помню, что я решила навести в комнате порядок и принялась выметать веником мусор из-под огромного пианино, занимавшего половину комнаты. Мусор был странный: какие-то отвратительно пахнущие предметы, упакованные в бумагу. Помню, что я долго размышляла, посмотреть мне, что в свертке, или лучше не надо. Мудро решила воздержаться и, как апофеоз, вымела из-за пианино половину лошадиной туши. Лошадь при жизни была белой. Помню, что меня совершенно не удивила моя жуткая находка. Я только зажала нос, отошла подальше и принялась с тоской размышлять, как же я одна вынесу на улицу этот полуразложившийся труп.

В таком положении я и проснулась. Нос был крепко зажат рукой, тело плавало в холодном поту.

Первое чувство, которое я испытала, было облегчение оттого, что мне не нужно убирать тухлую лошадиную тушу.

Потом я нащупала на стене выключатель и зажгла бра. Над моей головой вспыхнула неяркая лампочка.

Я посмотрела на часы. Половина четвертого.

Я поднялась с дивана и подошла к окну. Ночь еще оставалась хозяйкой положения, но к городу уже неотвратимо приближался ранний весенний рассвет. Горизонт переливался всеми оттенкамигустого синего бархата, луна бледнела, и на глазах превращалась в свой призрак.

Призрак!

Я вздрогнула и обернулась. Комната была пуста.

«Чего ты боишься, глупая, — укорила я сама себя. — Ну, что плохого тебе может сделать бесплотный дух? И потом, с какой стати духу Казицкого тебе мстить? Убила-то его не ты!»

И тут же негромко звякнула ложечка в стакане.

Перед сном я выпила чашку чая и оставила стакан возле дивана, на столике. Чайная ложка торчала из него.

Я подошла, внимательно осмотрела стакан и ложку. Вполне устойчивое положение.

— Что тебе нужно от меня? — спросила я вслух, но не очень громко. Боялась разбудить папочку.

Ответа, разумеется, не получила. Ложка осталась неподвижной, и я даже подумала, не примерещилось ли мне?

«Насмотрелась голливудских фильмов, — укорила я себя, но уже мысленно, не вслух. — Одно дело кино со спецэффектами, другое дело реальность. И никакие монеты у тебя по стенке ползать не будут, как в том фильме. Хороший фильм, кто ж спорит? Но в жизни ничего такого не бывает. Не бывает, поняла?»

Я вернулась на диван, улеглась, но свет погасить отчего-то не решилась. Хотя призраков и не бывает.

Уснула я незаметно и остаток ночи провела без снов.

Утро порадовало меня мелким осенним дождиком. Люблю в такую погоду сидеть дома, уютно устроившись на диване с книжкой и чашкой горячего чая. Вот и сегодня никуда не пойду. Займусь, наконец, собственными проблемами. Полистаю справочники.

Но моим благим намерениям в очередной раз не удалось сбыться.

Не успела я привести себя в божеский вид, как в дверь зазвонили.

Я быстренько причесалась и посмотрела в глазок.

На площадке стоял незнакомый мне человек мужского пола. За его спиной маячила противная лисья мордочка Вероники.

— Может, дома нет? — спросил вполголоса мужчина.

— Дома, дома! — поспешно заверила Вероника. — Вы звоните, звоните! Ирка в отпуске, а отец у нее ненорма...

Тут я распахнула дверь, и соседка умолкла на полуслове.

— Ирочка! — радостно вскричала она. — А это следователь, который дело ведет! Ну, об убийстве Ка...

— Я поняла, — сухо перебила я. — Чем могу служить?

Следователь открыл было рот, но Вероника не позволила ему затрудниться.

— Так убили-то его недалеко от того места, где вы с Лешкой по вечерам сидите!

— Да что ты! — так же сухо удивилась я.

— Ну, да! — наивно округлила глаза соседка. — Вот я и сказала следователю, может, вы что-то заметили... Вы же вечно там за полночь гуляете!

И в ее маленьких глазках мелькнул и пропал злорадный огонек.

— Спасибо, — наконец смог вклиниться в беседу мужчина в штатском. — Вы можете идти.

— Да не за что! — замахала руками Вероника. — Чего там! Все мы помогать друг другу должны! Что ж я, не понимаю, что ли?

— Проходите, — сказала я мужчине, проигнорировав торжествующую соседку.

— Спасибо, — пробормотал тот. Вошел в коридор и тут же быстро прикрыл дверь. Приложился к ней ухом и показал мне жестом: молчок! Потом оторвал голову от двери, заглянул в глазок и опять-таки жестом спросил: куда идти?

— На кухню, — ответила я, ничуть не удивившись таким предосторожностям. Мне ли не знать, что Вероника сейчас торчит под моей дверью и в упоении ловит каждый звук!

Мужчина нагнулся и принялся развязывать шнурки на туфлях.

— Можно не разуваться, — предложила я, но без особого энтузиазма.

— Ничего, мне не сложно, — ответил на удивление хорошо воспитанный работник следственных органов. Таких только в кино показывают.

Наконец он снял туфли и пошел вслед за мной на нашу небольшую, но уютную кухоньку.

— Извините за беспорядок, — сразу начала я оправдываться. — Мы завтракали...

— Ничего-ничего, можете продолжать, — разрешил мне следователь.

— Присоединяйтесь, — предложила я.

— Чашку чая, если можно.

— Можно.

Я налила следователю чай, вытерла салфеткой стол и пригласила:

— Располагайтесь.

Он в сомнении оглянулся назад, в коридор. Подошел к кухонной двери и плотно прикрыл ее.

— Компетентная женщина, — поделился он со мной, возвращаясь к столу. — Просто оторопь берет.

— Вероника? Да, она такая...

— Я сначала записывать хотел, потом понял, что бумаги не хватит.

— И это возможно, — не стала спорить я.

Мужчина уселся на табуретку, боком к окну. Я расположилась на противоположном конце стола.

— Собственно, мне вас порадовать нечем, — сразу перешла я к делу. — Мы с Лешкой действительно сидели на той скамейке, но ничего подозрительного не видели.

— Давайте по порядку, — призвал меня следователь. Он достал из папки лист бумаги, дешевую ручку и подышал на стержень. В сомнении осмотрел ручку и проверил на собственной ладони.

Ручка писала.

— Так, — обрадовался следователь. — Порядок. Как вас зовут?

— Послушайте, а зачем все это?

— Порядок такой.

— Я понимаю. Я хотела сказать, зачем вам это второй раз?

Теперь удивился мой утренний гость.

— Как это?

— Приходил милиционер. Все про меня уже выспросил.

— Когда?

— Позавчера, по-моему.

Следователь снова удивился. Пока он что-то соображал и морщился, я разглядывала его лицо.

Немолод. Но и не слишком стар. Примерно полтинник. Или полтинник с хвостиком. Высушенный какой-то. Похож на постаревшего Буратино. Даже нос, как у этого персонажа, длинный и заостренный. Слегка облысел, но череп еще не сияет, как лампочка Ильича. В общем, ничего отталкивающего. Но и ничего интересного.

— Он вам представился?

— Кто? — не поняла я. — А! Насколько я знаю, нет. Меня дома не было, он с отцом разговаривал.

— Ага! — хищно приветствовал следователь новый поворот дела. — Отец дома?

— Дома, — ответила я.

— Позовите его.

— Нет! — ответила я твердо. — С отцом вы разговаривать не будете!

— Почему? — не понял гость.

Я молча встала и вышла из кухни. Назад вернулась с папочкой, один вид которой наводил на мысли о больнице.

— Вот, — сказала я и разложила перед мужчиной многочисленные выписки из истории болезни.

Тот молча принялся рассматривать текст, пестревший непонятными латинскими буквами.

— Что с отцом? — тихо спросил он наконец.

— А Вероника вам не сказала? — спросила я устало.

Следователь промолчал.

— Отец не сумасшедший, — сухо конкретизировала я. — Но он совершенно не обращает внимания на реальный мир. Он живет внутри себя. И того милиционера он забыл сразу после того, как закрыл за ним дверь.

Следователь постучал ручкой по столу. Не верит.

— Впрочем, можете попробовать, — предложила я безнадежно. И громко позвала:

— Папа!

Папочка явился на зов немедленно.

— Добрый день, — вежливо поздоровался он со следователем.

— Здравствуйте, — ответил тот смущенно и покосился на меня, явно не зная, как начать.

— Пап, помнишь милиционера, который к нам приходил?

— Когда?

— Позавчера.

— К нам приходил милиционер? — удивился папочка.

— Ты мне это сказал.

— Да? — снова удивился папочка. Подумал и обобщил:

— Если сказал, значит, приходил.

— А вы не помните, какой он был из себя? — нарушил молчание следователь.

Папочка пожал плечами.

— Обыкновенный... В форме...

— Рост не помните?

— Обыкновенный рост.

— Высокий, низкий?

— Я не помню, — ответил папочка. Повернулся ко мне и спросил:

— Я должен его помнить?

— Нет, папа, — ответила я мягко. — Ты ничего не должен.

— Тогда я пойду?

— Конечно.

— До свидания, — вежливо сказал папа незнакомому человеку и покинул кухню.

Несколько минут мы молчали. Меня охватила привычная душевная усталость.

— Убедились?

Следователь в замешательстве взял чашку и сделал глоток.

— Извините меня, — ответил он наконец.

— Ничего.

— Что это за болезнь? Объясните попроще, я в этом ничего не понимаю.

И он кивнул на листы, разложенные перед ним.

Я встала, собрала выписки в папку и положила ее на холодильник.

— Не помню, как это по латыни называется. В переводе на русский язык «боязнь реальности».

— Да? — удивился следователь. — Что же здесь болезненного? Жизнь наша такая, что только ненормальный ее не боится...

— Это другое, — перебила я. — Отец просто уходит от реальности. Если его не накормить, он забудет, что нужно есть, и может умереть от голода. Это только один пример. Вообще их множество.

— Понятно, — тактично закруглил тему следователь.

— Он никогда не запоминает, кто приходил и зачем. Или кто звонил по телефону. Он записывает. Тогда на листочке было написано только одно слово: милиционер. Так что никаких других сведений вы от него не получите. Он будет стараться, будет делать вид, что вспомнил того человека. Скажет, например, что он был высокий или низкий, худой или толстый, лысый или волосатый... Но все это не будет иметь никакого отношения к реальности. Отец его просто уже не помнит.

— Я понял. Извините.

— Ничего, — повторила я.

Посмотрела в окно. Над парком висела рваная влажная кисея дождя.

— Мне тоже вас порадовать нечем, — прервала я затянувшееся молчание.

— Почему?

— Мы ушли домой в начале второго. Насколько я понимаю, соседа убили позже. Кстати!

Я оживилась.

— Вы нож нашли?

— Откуда вы знаете, что его ударили ножом? — сразу спросил гость.

Я запаниковала.

— Откуда, откуда... Откуда мы все про всех знаем? Вероника сказала! — вывернулась я.

Следователь смотрел на меня, не отрываясь. Его глаза немного прищурились.

— Нож мы не нашли, — медленно ответил он. — Забавно, что вы упомянули именно о ноже. Зарезать можно и бритвой.

— Вероника сказала, — повторила я, стараясь говорить равнодушно.

— Понятно.

Следователь еще минуту сверлил меня профессиональным взглядом. Потом собрал свои письменные принадлежности, постучал ими по столу, собрал в аккуратную стопочку и отложил в сторону.

Демонстративно отложил.

— Давайте поговорим, — предложил он. — Просто поговорим. Без записей.

— Не о чем, — твердо ответила я.

— Никакой милиционер к вам придти позавчера не мог. Настоящий милиционер! — подчеркнул мой гость.

Я тоскливо промолчала. И без него догадалась.

— Я бы знал о том, что вас опросили. Знал бы даже о том, что в этой квартире дверь не открыли. Если бы вы не окрыли. Значит, приходил не милиционер. Вы понимаете?

— Слушайте, не разговаривайте со мной, как с умственно отсталой! — вспылила я.

— А как мне с вами разговаривать?!

Гость на минуту повысил тон, впрочем, тут же одернул себя и умолк. Подошел к двери и снова плотно прикрыл ее.

— Ира, вы что-то знаете.

— Ничего не знаю.

— Сначала к вам приходит ряженый милиционер, потом вы меня спрашиваете про нож. Кстати говоря, о том, что его ударили именно ножом, а не каким-то другим колющим или режущим предметом я узнал только вчера вечером.

— Вероника сказа...

— Хватит!

Гость, не отрывая от меня взгляда, нашарил свою чашку и отпил еще глоток.

— Ира, если вы не слабоумная, прошу вас, расскажите мне все.

— Я ничего не знаю.

— Глупо! Глупо! Я уже не говорю, что это просто безнравственно! Знать что-то об убийце, не помочь сле...

— Слушайте, вы...

Меня прорвало. Я наклонилась ближе к незваному гостю и заговорила яростным свистящим шепотом:

— Вы сначала в собственных рядах порядок наведите, а потом за других беритесь! «Безнравственно», блин! Вы это коллегам в метро скажите! Которые только одним озабочены, как карманы собственные набить! За порядком они следят, как же! Да заплати любому менту и неси свою взрывчатку дальше! Взрывай, что хочешь! Вези грузовики с оружием! Только заплати! Ну, какой нормальный человек к менту подойдет по доброй воле?! А?! Да вы на их рожи посмотрите, уже все понятно!

— Вы оскорбляете милицию...

— Она сама себя оскорбляет! — убежденно и в полный голос сказала я. — Она себя уже так оскорбила, что захочешь хуже сделать — не сделаешь!

— Не все такие...

— Конечно! — воскликнула я, всплеснув руками. — Не все, блин! Через одного! Нет, я понимаю: зарплата маленькая. Так не ходи туда работать! Не давай присягу! Устраивайся в жизни как-то по другому!

— Как? — саркастически спросил гость. — В бандиты подаваться?

— В сто раз честней в бандиты податься! — убежденно заявила я. — Бандиты присягу не дают и защищать нас не обязуются! Поэтому люди к ним за справедливостью идут, а не в вашу долбаную милицию! Даже если бы я что-то знала, вам бы я ничего не сказала. Ни за какие деньги! Потому что любая сволочь в погонах меня завтра же сдаст убийце, если за это нормально заплатят! И защищать меня никто не станет! А с ним что будет?

Я кивнула на стенку, за которой в зале сидел отец.

— Вы что ли кормить его будете? А? Или, может, наше высоконравственное государство? Что же вы молчите? А?

— Стыдно потому что, — вдруг ответил гость треснувшим голосом.

Только сейчас я заметила, как багровая краска залила его шею и медленно перекидывалась на лицо. Я споткнулась и замолчала.

Гость смотрел в окно, где уныло моросил мелкий, какой-то осенний по настроению дождь.

— Стыдно мне, — повторил он, по-прежнему не глядя на меня. — Тридцать лет отработал... Такой грязи, как сейчас, никогда у нас не было. Всякое было, чего там... Такого — не было.

Он повернул ко мне голову.

— И все же не все такие.

Я промолчала.

— Поверьте мне, — сказал следователь убежденно. — Не все. Я точно знаю.

Я оглядела его старенькую, аккуратно отглаженную рубашку, заметно потертую на манжетах, и мне стало стыдно.

— Простите меня. Действительно, разоралась... Наверное, не все...

— Знаете, почему я не уволился? — спросил вдруг гость.

Я оторопела. Мне-то какое дело? И все же спросила:

— Почему?

— Потому что кто-то должен честно делать свою работу. Иначе в кого мы превратимся? Страшно подумать!

Он медленно покачал головой. И вдруг усмехнулся.

— Мне и дело-то это дали, потому что бесперспективное, — сказал гость. — Ни чинов, ни ценностей, ни свидетелей... Ни-че-го!

Он встал с табуретки и сказал:

— Ладно. Закончим на этом. Только нехорошо получается: убили молодого здорового мужика, который никому зла не сделал, а всем наплевать. Так мы совсем зверями станем.

Я молчала. За стеной сидел мой папочка, который никому, кроме меня не был нужен, поэтому я и молчала. Хотя молчать было очень трудно.

— Ладно, — повторил следователь.

Потоптался на месте и двинулся назад в коридор. Я молча шла за ним.

В коридоре гость обулся, выпрямился и сказал:

— Если кто-нибудь явится вас допрашивать, — спрашивайте, как зовут. Дверь не открывайте. После этого звоните по этому телефону...

Тут он похлопал себя по карману, достал ручку и нацарапал на обрывке бумаги номер.

— Это мой рабочий номер. Если я скажу, что знаю этого человека, тогда пускайте. Запомните: милиционер должен представиться, прежде чем начать разговор.

— Да? — с усмешкой сказала я. — Чего ж вы не представились?

Гость хлопнул себя по лбу.

— Эта ваша соседка! Она меня совсем заболтала...

Он достал из внутреннего кармана красную корочку и развернул ее передо мной.

Дуганов Олег Витальевич.

— Очень приятно, — сказала я вежливо.

— Ну, приятного, конечно, мало... И еще.

Тут Олег Витальевич перевернул обрывок бумажки со своим рабочим телефоном и нацарапал еще семь цифр.

— Вообще-то, домашних номеров мы не даем, — объяснил он, протягивая мне листик, — но я сделаю исключение.

— Почему? — удивилась я.

Следователь поколебался.

— Мне кажется, главные неприятности у вас еще впереди, — наконец, высказался он предельно откровенно.

— Вот спасибо! — сказала я.

— Не за что. И еще. Звоните мне в любое время дня и ночи. Живу я один, так что никого вы не побеспокоите.

— Хорошо.

— Обещаете?

— Обещаю.

Олег Витальевич открыл дверь и сказал вполголоса:

— Будьте осторожны.

Он вышел на площадку.

— Буду, — пообещала я.

Закрыла дверь и дважды повернула ключ в замке.


Несколько дней после визита следователя прошли относительно спокойно. Однажды вечером ко мне заявилась тетя Женя.

— Ну? — спросила она, усаживаясь на диван в моей комнате. — Как дела?

— Потихоньку, — ответила я неопределенно.

— Я тебе отпускные принесла.

— Вот спасибо! — обрадовалась я и приняла из рук начальницы длинный узкий конверт. Судя по всему, не пустой.

— Тут пятнадцать тысяч, — конкретизировала тетя Женя. — Пересчитай.

— А почему так много? — удивилась я, но пересчитывать не стала.

— Премиальные. Ты в прошлом месяце хорошо расторговалась. Две дубленки, три курточки... В общем, набежала премия.

— Все равно много.

— Ладно! — внезапно разозлилась моя начальница. — Много не мало! Можно подумать, лишними будут!

— Лишними не будут, — заверила я.

— Ну и не выступай! Бери, пока даю!

Я молча спрятала конверт в карман.

— То-то, — сказала тетя Женя, успокаиваясь. — Гордая какая... Не в нашем положении хвостом крутить!

Я снова промолчала.

— Отец-то как?

Я пожала плечами.

— С переменным успехом.

— К врачу не хочешь его сводить?

— Сколько можно? — устало спросила я.

— Сколько нужно!

— Так результатов никаких!

— Все равно не останавливайся!

— Нет! — категорически отказалась я. — Хватит его мучить.

— Так и будешь всю жизнь его за ручку водить? — насмешливо спросила моя начальница.

— Так и буду, — ответила я.

— Ты не вечная.

— Он тоже.

— Ну, если ты так ставишь вопрос...

Тетя Женя пожала плечами.

— По идее, конечно, дети отцов переживают. Так что...

Она неловко умолкла.

— Прости! — покаялась вдруг начальница. — Чушь несу! Тебя, дурочку, жалко.

— Ой, вот только не надо!

— Не буду, не буду...

Тетя Женя умолкла, искательно глядя на меня.

Несколько минут мы молчали.

— Может, чаю? — предложила я.

— Да нет, не хочу. Слышь, Ирка, к нам следователь приходил.

— Олег Витальевич?

— Он самый.

— Чего хотел?

— Спрашивал, до которого часа вы с Лешкой тогда гуляли.

— Ну?

— Лешка сказал, до начала второго.

— Правильно.

— Он еще спрашивал...

Тетя Женя умолкла, разглядывая меня исподлобья.

— Ну?

— Спрашивал, не возвращались ли вы назад?

— В каком смысле? — не поняла я.

— Ну, не потеряла ли ты что-то...

Я подавилась.

— Лешка сказал, что он понятия не имеет про тебя. Сам он не возвращался.

— Джентльмен! — похвалила я.

— А ты чего хотела?! — немедленно взвилась моя несостоявшаяся свекровь. — Что он еще мог сказать?!

— Да нет, все правильно, — успокоила я гостью. — Правильно сказал.

— Он возле тебя всю ночь не сидел!

— Да.

— Вот вышла бы замуж, тогда он мог бы...

— Я без претензий, — оборвала я затянувшийся монолог гостьи. — Правильно все сказал. Кстати, ко мне этот Олег Витальевич тоже приходил. Так что пусть Лешка отвечает за себя. А за себя я как-нибудь сама отвечу.

— Ладно.

И тетя Женя резко встала с дивана.

— Трудный у тебя характер, Ирка, — сказала она на пороге.

— Вы это уже говорили.

— А ты не поняла.

— Я поняла.

— Ничего ты не поняла, — повторила тетя Женя и, не прощаясь, вышла из квартиры.

Я закрыла за ней дверь и немного постояла в раздумье.

Мысли крутились в голове неприятным осиным роем. Что со всеми нами будет? Со мной, с папочкой, с Юлей...

Я вздохнула. Лучше не думать. Сходить что ли за хлебом, пока светло и людей вокруг много?

Нацепила босоножки, прихватила из кухни полиэтиленовый пакет и отправилась в магазин.

Магазин находился в двух кварталах от нашего дома. Есть магазины ближе, но я люблю «Рябинку». Там не бывает левых продуктов, очень чисто, а покупателей обслуживают вежливые милые продавщицы.

В это время суток в магазине всегда малолюдно. Я поздоровалась с несколькими продавщицами, которые уже знали меня в лицо, и подошла к нужному отделу. Передо мной стоял только один покупатель: худенький светловолосый юноша с огромной спортивной сумкой через плечо.

— Половинку формового, пожалуйста, — попросил он. И тут же углубился в раскрытую книгу, которую держал в руках.

— Пять семьдесят, — ответила продавщица, возвращаясь назад.

— Что? — не понял юноша. — А, ну да...

Он порылся в кармане, вытащил мелочь и протянул ладонь с деньгами продавщице.

— Если вас не затруднит...

— Не затруднит, — ответила та и ловко отсчитала деньги.

— Спасибо, — механически поблагодарил юноша и двинулся к выходу. По-прежнему, не отрывая глаз от книги.

— Молодой человек!

Он с недоумением оглянулся через плечо, и я увидела веснушчатое лицо с удивительно белой кожей и ярко-голубые глаза за стеклами очков.

— Вы хлеб забыли, — напомнила продавщица.

— Ой!

Молодой человек смутился, вернулся к прилавку и забрал покупку.

— Спасибо, — повторил он.

— Не за что.

Мы обе проводили его взглядом.

— Странный такой, — поделилась со мной продавщица. — Вечно что-нибудь забывает. То сдачу, то покупку. А вчера оставил пакете лекарствами. И вечно с книжкой. Студент, наверное.

— Формовой, пожалуйста, — ответила я с улыбкой. Действительно, странный юноша. Рассеянный с улицы Бассейной.

Я расплатилась, сунула хлеб в пакет и вышла на улицу.

Рассеянный юноша шел впереди меня. Он спотыкался на ходу, наверное, именно поэтому опережал меня совсем немного. Шагов на десять.

Я догнала его и тоже замедлила шаг. Держалась позади и неторопливо разглядывала парня.

Славная у него мордочка. Страдает, наверное, из-за своих веснушек. Странно, что волосы у него не рыжие. Зато кожа очень белая. Говорят, такой тип кожи склонен к неровной пигментации: ко всяким веснушкам, родинкам... Одет обыкновенно: джинсовая курточка, недорогие джинсы, белая майка без всякой надписи. Индийская, наверное. Такие продают по три штуки за сто пятьдесят рублей. Да, возможно, что парень студент. Сейчас редко можно увидеть молодого человека с раскрытой книжкой в руках. Да еще такого, который в эту книжку чуть ли не носом уткнулся. Вон как идет, под ноги совершенно не смотрит. Во все лужи вляпался, в какие только можно было. Интересно, он каждый день джинсы стирает или нет?

Мы шли по узкой асфальтовой тропинке, проложенной через маленький сквер. Асфальт был очень старый, изломанный до такой степени, что после каждого дождя в выбоинах образовывались долго не засыхающие лужи. И скверик превращался в филиал какого-то безымянного болота.

Вот и сейчас узкая колея дорожки то и дело нарушалась водной гладью. И все бы ничего, только непосвященный человек не знал, какой глубины эти небольшие озера. Большей частью они мелководные, но есть одна такая коварная лужа, в которую можно провалиться по колено. И молодой человек, уткнувшийся в книжку, неумолимо приближался к ней.

Я сочла своим долгом вмешаться:

— Послушайте!

Он вздрогнул от неожиданности и обернулся ко мне. Но при этом движения вперед не остановил.

— Вы под ноги-то смотрите, — начала я.

— Что?

— Говорю, под ноги смотрите! Стойте!

— Не понял, — ответил юноша и с размаху вписался в злорадно раскинувшуюся лужу.

Провалился в нее и замер. Остановилась и я.

— Теперь поняли? — спросила я, сдерживая смех. Нехорошо смеяться над чужой бедой, но у него на веснушчатой мордочке застыло такое обиженное выражение, что сдержаться было очень трудно.

— Теперь понял, — ответил юноша.

Он вытащил одну ногу и внимательно осмотрел ее. С кроссовок текли небольшие грязные ручейки. Тогда он вытащил вторую ногу и осмотрел се. Не знаю, на что он надеялся, но результат осмотра был абсолютно таким же.

Плачевный результат, прямо скажем.

Молодой человек посмотрел на меня.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил он.

Тут я не выдержала и засмеялась.

— Не за что!

— Теперь буду знать.

— Да вы из лужи-то выйдите.

— Ах, ну да! — спохватился парень.

Он выбрался на сушу и несколько раз энергично топнул ногами.

— Не поможет, — сказал я сочувственно. — Придется переодеться.

— Вижу.

— Вы далеко живете?

— Да нет, через дорогу.

И молодой человек кивнул на узкую проезжую часть, отделяющую нас от остатков деревни Немчиновка.

— В деревне?

— Ага.

Я с сомнением посмотрела на него. Не похож он на деревенского.

— Я там дом снимаю, — счел нужным объясниться молодой человек.

— Понятно.

Тут мне стало неловко. Во-первых, он не обязан передо мной отчитываться. А во-вторых, он совершенно мокрый. И может заболеть, если срочно не переоденется.

— Вы идите скорей, — поторопила я. — Вымокли ведь.

— Да-да, — оживился юноша. — Бегу.

— Только черед дорогу аккуратно переходите, — не удержалась я от назидания.

— В каком смысле?

— В смысле, от книжки оторвитесь.

— Спасибо, — еще раз вежливо поблагодарил меня молодой человек.

— Пожалуйста, — ответила я.

Мой собеседник еще немного потоптался на месте, потом неловко развернулся и, ускоряя шаг, двинулся к дороге.

Я стояла на месте и провожала его глазами. Сама не знаю почему. Просто хотела убедиться, что он не вляпается в очередную неприятность на проезжей части.

Не вляпался.

Благополучно преодолел препятствие, развернулся, убедился, что я за ним слежу, и махнул мне рукой.

Я махнула в ответ. Славный мальчик.

Тот немедленно развернул книжку и двинулся дальше, привычно спотыкаясь. Помоги ему бог.

Я вернулась домой, разогрела обед и накормила отца. После чего вымыла посуду, убрала со стола и вернулась в свою комнату.

Справочники для поступающих встретили меня безмолвным укором.

— Сейчас, сейчас! — пробормотала я с досадой.

Со вздохом взяла всю стопку, переложила ее на диван и забралась на него с ногами. Все, меня нет. В смысле, нет для всяких глупостей. Займемся серьезным делом.

Но не успела я раскрыть первую книжку, как затрезвонил телефон.

Я задумчиво посмотрела на справочник в своих руках.

Похоже, это становится неприятной традицией. Стоит мне открыть одну из этих книжек, как тут же на мою голову обрушиваются незапланированные проблемы. Может, не поднимать? Но тогда к телефону подойдет папочка. Нет, пусть уж лучше неприятности обрушиваются на меня.

Я отложила справочник и вышла в коридор. Сняла трубку и обреченно сказала:

— Слушаю...

— Ира!

Мне в ухо ударил тревожный голос Юли.

— Что случилось? — резко меняя тон, спросила я.

— Ты не могла бы приехать?

— Что случилось?!

— Не по телефону, — ответила Юля дрожащим голосом. — Приезжай.

— Бегу, — ответила я.

Быстренько влезла в босоножки, схватила сумку и выскочила наружу.

Не вызывая лифта, помчалась по лестнице, прыгая через ступеньку. В голове бились догадки одна страшнее другой.

Юлю достает человек, убивший ее жениха. Решил, что Юля в курсе дела, вот и начал ее преследовать. А она ничего не знает. Не знает даже, что за раритет собирался продать покойный Казицкий.

«Думаешь, не знает?» — недоверчиво вопросил меня внутренний голос.

Я помотала головой и отогнала прочь все подозрения.

Если ты человека принимаешь, то нужно ему доверять. Полностью. Или не принимать его вообще.

Мне Юля нравилась. Она очень милая женщина. В наше время так редки люди, излучающие искреннюю доброжелательность! И потом, Юля мне почему-то кажется очень беспомощной. Сама не знаю почему.

Все же как обидно, что она так и не вышла замуж! Кому-то очень повезло бы. Нет на свете справедливости.

Размышляя таким образом, я добралась до Юлиного дома.

Юля сидела на скамеечке возле подъезда. Рядом с ней стояла большая сумка, похожая на контейнер.

— Почему ты здесь? — спросила я.

Юля поднялась мне навстречу. Она была очень бледной.

— Понимаешь, — начала она, — я на перерыв приехала.

— И?

— Сунула ключ в замок, а он не входит.

— Как это?

— Ну, не входит и все!

— Мастера нужно вызвать, — начала я, раздосадованная таким поворотом дела. Я-то думала, у нее серьезные неприятности!

— Не нужно, — тихо ответила Юля. — Дверь и так открылась.

— Как это? — снова не поняла я.

— Просто. Толкнула ее, она и открылась.

Тут мое сердце сделало кульбит.

— Ты вошла?! Одна?!

— А как же!

— Глупая!

— Я за них испугалась.

И Юля кивнула на сумку. Я повернула голову вслед за ее кивком.

Из темноты контейнера сверкали четыре глаза.

— Кошки, — догадалась я.

— Да.

— Они в порядке?

— В порядке, — ответила Юля.

— А квартира?

— Пойдем, посмотришь...

Юля потянула меня за руку. Я высвободилась.

— Подожди. Может, лучше милицию вызвать?

— Там никого нет, — прошептала Юля. — Я уже посмотрела.

Я подумала и пожала плечами.

— Ну, ладно. А чего ж ты тогда здесь сидишь?

— Мне страшно там одной быть. Замок сломан, дверь не закрывается. Пойдем?

— Пойдем.

Мы поднялись на третий этаж почему-то на цыпочках. Юля подошла к двери своей квартиры и прислушалась. Потом осторожно толкнула дверь, обитую черной кожей, и она медленно распахнулась.

Юля оглянулась на меня. Я поняла ее взгляд и сделала шаг в полутемный коридор. Мое сердце выбивало неровные ритмы.

Юля громко дышала за моей спиной. В руках у нее был контейнер с кошками.

В коридоре я не заметила никаких следов постороннего вторжения. Только неровно сбитый половик смотрелся диссонансом на фоне безупречного Юлиного порядка.

Я машинально поправила коврик и медленно двинулась в комнату. Приоткрыла створку двери с непрозрачным матовым стеклом и застыла на пороге.

Вот это да!

Подобного разгрома я не видела никогда. Даже во время нашего домашнего ремонта.

Все в комнате было перевернуто вверх дном. Диванные подушки, распоротые и выпотрошенные, валялись на полу. Поролон, наполнявший их, образовал в комнате еще один пористый неряшливый ковер. Все ящики в стенке были распахнуты. Содержимое валялось на поролоне.

Маленькие вставные ящички брошены на пол с той же варварской небрежностью. Видимо, вор просто вытряхивал их содержимое. Для скорости. Видимо, у него было мало времени. Видимо, он знал, что хозяйка должна вернуться домой.

— Он не собирался тебя убивать, — поделилась я с Юлей, обернувшись назад.

— Ты думаешь?

— Уверена. Видишь, какой разгром?

— Да уж, вижу, — ответила Юля с тоской.

— Если бы он хотел тебя дождаться, то не спешил бы. Он торопился уйти до твоего прихода. Понимаешь?

Она тяжело вздохнула. Я еще раз обвела взглядом разгромленную комнату. Восстанавливать придется все с нуля.

— Не расстраивайся, — попросила я Юлю. — Я тебе помогу. Приведем все в порядок.

— Я не из-за этого, — ответила Юля слабым голосом. — Просто испугалась.

— Еще бы!

Я сделала шаг вперед.

— Что-нибудь пропало?

— В том-то и дело, что ничего!

— Откуда ты знаешь? Уже проверила?

— И проверять нечего! Смотри...

Юля с усилием вошла следом за мной и подошла к стенке. Подняла что-то с пола и показала мне.

— Что это?

— Доллары, — ответила Юля. — Триста долларов. Вчера получила зарплату и купила валюту. Не успела спрятать, держала вот тут.

И она кивнула на зеркальную полку стенки, в которой обычно стоит посуда.

— Вот здесь лежали, на самом виду. В вазочке.

— Ага, — сказала я озадаченно. Странно, что вор не польстился на деньги. Понятно, что он искал совсем другое, но все же...

— Если он доллары не взял, будет странно, что он забрал что-то из поношенного барахла.

— Ты права.

Мы еще раз осмотрели комнату с общим тоскливым предвкушением предстоящей работы.

— А кухня? — спросила я.

— Еще страшней, — ответила Юля. — Он все банки опрокинул. На полу смесь из варений, солений и круп. Хочешь посмотреть?

— Успею, — ответила я философски. — Все равно вместе убирать будем.

— Ирка!

Юля внезапно подошла ко мне и крепко обняла за шею.

— Спасибо тебе.

— Да ладно!

— Просто не знаю, как бы я одна...

Она не договорила и отвернулась.

— Милицию вызывать будем? — торопливо спросила я. Только бы Юля не расклеилась!

— Зачем? — ответила Юля ломким от слез голосом. — Не пропало же ничего.

— Положено.

— Много чего положено. Только кому это нужно?

— Тоже верно.

Я немного подумала.

— Ты знаешь, — начала я медленно, — ко мне приходил следователь, который дело ведет.

— Юрочкино?

— Да.

— Олег Витальевич?

— А ты откуда знаешь? — удивилась я.

— Я к нему ходила.

— Зачем?

— Насчет похорон. У Юры никого нет, кроме меня.

— Понятно. И что он сказал?

Юля беспомощно пожала плечами.

— Ничего не сказал. Пока что тело не выдают. Обещал позвонить, когда забрать можно будет.

— Ты знаешь, он мне показался вполне нормальным дядькой, — поделилась я.

— Мне тоже.

— Он тебя допрашивал?

— Скорее, расспрашивал. Да, нормальный мужик. Разговаривает по-человечески, не по-протокольному.

— И что ты ему рассказала?

Юля бросила на меня быстрый взгляд.

— Почти ничего.

— Про то, что Юра интересовался алмазами?

— Нет, — так же быстро ответила Юля.

Я прошлась по разгромленной комнате.

— Жалко мужика, — сказала я, глядя в пространство.

— Ты про кого? — не поняла Юля.

— Про следователя. Никто ему ничего не сообщил.

— А... ты? — спросила Юля, избегая смотреть мне в глаза.

— Тоже ничего, — тихо ответила я.

Юля вздохнула. Я снова сделала круг по разгромленной комнате.

— Он мне одну вещь сказал...

Я замолчала, не договорив. Потом собралась с силами и закончила:

— В общем, несправедливо это. Что убийца безнаказанным останется. Ты об этом думала?

— Все время думаю, — тихонько ответила Юля. — Мне Юрка каждую ночь снится.

— Да? — заинтересовалась я. — Что-то говорит?

— Ничего не говорит. Сидит в этом кресле, — Юля кивнула на перевернутую мебель, — смотрит. Ничего не говорит.

Она уселась на жесткий каркас дивана и устало ткнулась лбом в сплетенные пальцы.

Что ж, вполне понятно. Где же и быть душе Казицкого, как не в этой квартире? Я вспомнила бледную размытую фигуру, отразившуюся в кошачьих глазах, и вздрогнула.

— Ты его боишься? — спросила я, понизив голос.

Юля оторвала руки от лица и подняла голову.

— Кого? — не поняла она. — Юру? Господи!

Она вскочила с места и в волнении прошлась по комнате.

— Юру! — повторила она. — Не говори глупостей! Юра в жизни никому ничего плохого не сделал! Что ж он может теперь, после смерти?!

— Вот следователь так и сказал, — подтвердила я, глядя перед собой. — Мол, ничего плохого мужик не сделал, а его убили...

— Не трави ты мне душу, — с надрывом попросила Юля. — Я боюсь! Это подло, я знаю... Но ты ведь тоже что-то знаешь?

Я молча посмотрела на нее. Тайна разъедала меня изнутри, как серная кислота.

— Ты знаешь? — повторила Юля.

Сказать, не сказать?

— Знаешь, давай позвоним следователю, — предложила я неожиданно для себя.

— Зачем? — не поняла Юля.

— Поможем ему. Объясним, что официальных показаний давать не будем... пока! — поторопилась я уточнить. — Если поймают убийцу — другое дело. Я первая в свидетели пойду.

— И что?

— Ничего! Мы ему расскажем все, что знаем... по-дружески. Без протокола. Понимаешь?

Юля недоверчиво поджала губы.

— Юль, я больше не могу, — сказала я устало. — Мне твой Казицкий покоя не дает.

— В каком смысле? — растерялась Юля.

— Не знаю, как объяснить. Такое ощущение, что он меня преследует. Словно добивается чего-то.

Я посмотрела на бледную Юлю и неуверенно предположила:

— Может, справедливости?

Юля побледнела еще больше.

— Ты фильмов насмотрелась, — сказала она через минуту.

— Думаешь?

Она отвернулась. Потом повернулась ко мне лицом и твердо сказала:

— Нет, не думаю. Просто пытаюсь оправдать свою трусость. Ты права. Звони следователю.

— Умница, — тихо сказала я. — Юра бы тобой гордился.

Ее бледные щеки медленно порозовели.

— Звони, — повторила она.

Я в растерянности похлопала себя по карманам.

— Бумажка с телефонами дома осталась. Не помню наизусть.

Юля вышла в коридор. Порылась в своей сумке и вытащила записную книжку.

— Вот, — сказала она и раскрыла ее передо мной. — Это рабочий номер.

— А домашний он тебе не дал? — спросила я.

— Нет, — удивилась Юля. — Зачем?

— Просто спросила, — пробормотала я.

Выходит, Олег Витальевич считал, что я нахожусь в большей опасности, чем невеста покойного. Что ж, возможно, он прав.

Я набрала номер, записанный Юлей, и попросила соединить меня со следователем Дугановым.

Больше всего я боялась, что его нет и за время ожидания наша с Юлей решимость испарится. Но Олег Витальевич оказался на месте.

— Да, — сказал он в трубку недовольным казенным голосом.

— Олег Витальевич?

— Да, — повторила трубка.

— Это Ира.

— Какая Ира?

— Вы у меня были несколько дней назад. Помните, тот дом, где жил Юрий Казицкий?

— Казицкий?

Его голос переменился и стал заинтересованным.

— Казицкий... Помню. Конечно, помню!

— Вас привела наша местная сплетница. Веронику помните?

— Такое не забывается, — ответил собеседник уже вполне по-человечески и засмеялся.

Я не поддержала его веселья.

— У вас есть, что мне сказать? — со значением спросил следователь.

— Без протокола, — быстро ответила я. — С глазу на глаз.

— Ну, что ж...

Следователь вздохнул.

— Это лучше, чем ничего. Приезжайте.

— Нет, — ответила я твердо. — Приезжайте сами. Немедленно.

— Я сейчас не мо...

— Тогда мы вообще никогда не сможем поговорить, — так же твердо оборвала я. — Или сейчас, или никогда.

— Ого! — немного ошарашенно ответил Олег Витальевич. — Круто забираете!

— У меня есть для этого серьезные основания.

Он мгновенно подобрался:

— Где вы?

— Записывайте адрес.

— Диктуйте.

Я продиктовала Юлин адрес.

— Через полчаса буду у вас, — коротко проинформировал Олег Витальевич.

Я опустила трубку на рычаг и вернулась в комнату.

— Ты доволен? — громко спросила я пространство.

Вошла палевая Соня и потерлась о мою ногу.

Доволен, значит.


Олег Витальевич явился, как и обещал, через полчаса.

Раздался звонок, и мы с Юлей вышли в коридор встречать гостя.

Юля открыла дверь, я встала у нее за спиной.

— Почему не спрашиваете кто? — не теряя времени на приветствия, спросил гость.

— Некому быть, кроме вас, — ответила я из-за Юлиной спины.

Олег Витальевич шагнул в коридор.

— Я смотрю, вы знакомы, — констатировал он.

— Знакомы, — подтвердила Юля.

— Давно?

— Недавно. Мы познакомились на следующий день после Юрочкиной смерти.

— Понятно.

Гость еще раз окинул нас недоверчивым взглядом и назидательно сказал:

— Спрашивать все равно не помешает. Откуда вам знать, что кроме меня никто не явится?

— Все, кому нужно было тут побывать, уже побывали, — ответила я за Юлю. И пригласила:

— В комнату идемте.

Олег Витальевич дошел до комнатной двери, остановился на пороге и присвистнул.

— Вот я и говорю, уже побывали, — подтвердила я.

— Вижу, — хмуро ответил следователь.

Он вошел вслед за мной и осмотрелся.

— Милицию вызывали? — спросил он у хозяйки.

— Нет.

— Почему?

— Смысла нет. Все равно ничего не украли.

— Точно не украли? Вы хорошо проверили?

— Точно, — вмешалась я. — Вон доллары на полу валяются. На самом виду лежали, в вазочке.

— Надо же, — поразился следователь, — какой вор пошел зажиточный... Много лежало?

— Триста.

— Да, это сумма. Странно, что не взял.

Мы с Юлей молча переглянулись. Олег Витальевич подошел к дивану и осторожно уселся на жесткий краешек.

— Вы здесь ничего не трогали? — спросил он Юлю.

— Ничего.

— Тогда тем более нужно милицию вызвать. Следы могут остаться.

— Отпечатки? — влезла я в разговор.

— Не только. Следы обуви, например.

— Вызовешь? — спросила я Юлю.

Она немного поколебалась.

— Нет.

— Напрасно, — укорил Олег Витальевич, — хоть какая-то ниточка у нас появилась бы.

— Все равно нет, — решила Юля окончательно.

Следователь недовольно нахмурился.

— Тогда я не понимаю, зачем вы меня оторвали от работы.

Мы снова переглянулись.

— А у вас новостей никаких нет? — спросила Юля, избегая прямого ответа.

— Почему же? — пожимая плечами, ответил наш гость. — Есть одна.

— Какая? — спросила мы в один голос.

Он посмотрел на нас и ехидно ухмыльнулся.

— Ишь, как всполошились! Что значит нечистая совесть... Ладно, ладно, не буду.

Он помолчал еще немного.

— Мы нашли завещание вашего...

Олег Витальевич запнулся и немного покашлял.

— Завещание Казицкого, — договорил он тактично.

— У Юры было завещание? — поразилась Юля.

— А вы не знали?

— Понятия не имела, — ответила она растерянно.

— Завещание составлено недавно. Два месяца назад.

— Да что ему было завещать? У Юрочки же ничего ценного не было!

— В квартире — не было, — подтвердил Олег Витальевич.

Выдержал еще одну томительную паузу и договорил:

— Зато была сама квартира.

— А-а-а, — равнодушно протянула Юля.

— Вы знали, что квартира приватизирована?

— Знала.

— А вы знаете, что приватизированную жилплощадь можно дарить, продавать, завещать?

Юля пожала плечами.

— Как-то не задумывалась об этом.

— А зря. Потому что свою квартиру он завещал вам.

— Мне?

Юля растерялась окончательно.

— Мне?! — переспросила она.

— Вам.

— Не может быть!

Следователь молчал, не спуская с нее глаз, и под его взглядом Юля запаниковала. Сначала сунула руки в карманы, потом вытащила их и сцепила за спиной. Снова опустила и сплела на груди.

— Почему вы так на меня смотрите?

— Родственники у него были? — не отвечая на вопрос, спросил Олег Витальевич.

— Родственники? Не знаю... По-моему, были двоюродные или троюродные братья... Где-то в провинции...

— Адреса их знаете?

Юля прижала руки к груди.

— Понятия не имею, — ответила она с чувством. — Он пару раз про них упоминал — и все.

— Понятно, — ответил Олег Витальевич и задумался.

Мы с Юлей молчали, чтобы ему не мешать.

Наконец следователь очнулся и сказал:

— Ключи возьмите.

Он достал из кармана связку со смешным брелоком-пищалкой.

— Узнаете?

— Юрочкины ключи, — прошептала Юля. — Этот брелок я ему подарила. Он вечно ключи бросал, где попало, а потом найти не мог.

На мгновение я испугалась, что она закатит истерику, но Юля справилась с собой. Протянула дрожащую руку и приняла связку.

— Там же опечатано все, — вмешалась я. — Как она войдет?

— Уже не опечатано, — хмуро ответил гость. — Мы в квартире побывали, посмотрели, что нам нужно. Вы извините, Юлия Павловна, там теперь тоже немного... неубрано.

Мы одновременно издали громкий вздох. Олег Витальевич смутился и потупился.

— Ничего, — наконец, ответила Юля. — Я приберу.

— Мы приберем, — поправила я ее внушительно.

Юля благодарно улыбнулась мне сквозь слезы.

— Вы теперь богатая невеста, — сказал следователь каким-то двусмысленнымтоном.

— То есть?

— Ну, одна квартира в самом центре в хорошем доме, вторая квартира... Правда, на окраине, зато трехкомнатная...

Его глаза иезуитски убежали в сторону.

— На что вы намекаете? — не поняла Юля.

— Он намекает на то, что ты Юру пришила за квартиру, — объяснила я простыми понятными словами.

— Я?!

Юля так растерялась, что на нее было больно смотреть.

— Вы так думаете? — спросила она, заглядывая в лицо следователю.

Тот, наконец, нехотя повернул голову и уставился на Юлю неприятным сверлящим взглядом.

Юля стояла прямо перед ним, не опуская глаз. Минуту спустя лицо Олега Витальевича смягчилось, и он первым отвел взгляд.

— Я... так не думаю, — сказал он, сделав ударение на местоимении.

— А! — догадалась я. — Не вы! Другие!

— А кто? — беспомощно спросила Юля.

— Неважно, — нетерпеливо подытожил гость. — Главное не это. Главное то, что вам сейчас угрожает опасность.

— А мы думали, что все худшее уже позади, — ответила я и указала на разгромленную комнату.

— То-то и оно, что не позади.

Олег Витальевич потянулся вперед, мягко взял Юлю за руку и усадил рядом с собой на диван.

— Он что-то искал.

Юля кивнула.

— Вы знаете что?

Юля молча потрясла головой.

— И, вероятно, не нашел. То есть, возможно, нашел, но мы об этом не знаем. Поэтому будем предполагать худшее.

— Худшее, это что? — спросила Юля слабым голосом.

Олег Витальевич выдержал паузу и ответил сочувственным тоном:

— Он может решить, что вы что-то знаете. И тогда возьмется за вас.

— Боже мой!

Юля уронила ключи, которые держала в кулаке. Я нагнулась и подняла их.

— Конечно, убивать вас ему не резон, — поторопился с утешениями следователь, — но всякое может быть.

— Классная перспектива! — вклинилась я с неуместной остротой. Олег Витальевич строго посмотрел на меня и ничего не ответил.

— Что мне делать? — спросила Юля.

Следователь немного поколебался.

— Пока не знаю.

Он еще раз осмотрелся вокруг.

— Милицию вызвать все же нужно, — мягко посоветовал он. — Преступники сейчас, конечно, грамотные, отпечатков пальцев не оставляют. Но может быть какая-то мелочь, которую он не предусмотрел. Нитка, запах, след ноги... Нужно вызвать экспертов.

— Ну, раз нужно, — беспомощно сказала Юля и глянула на меня. Я молча пожала плечами.

— Вы в этом теперь еще больше заинтересованы, чем раньше, — напомнил следователь.

— В чем «в этом»?

— В поиске убийцы. Понимаете...

Олег Витальевич замялся.

— Вы теперь тоже лицо... Как бы это сказать...

— Имеющее мотив, — снова предельно просто высказалась я.

— Ну, в общем да, — не стал спорить гость.

Юля взялась за голову.

— А если я откажусь от той квартиры? — спросила она тревожно. — Просто откажусь! В пользу родственников Юры, например...

Олег Витальевич покачал головой.

— Не все так просто. Вы могли убить, а потом испугаться. Это бывает. Иногда преступники отказываются от того, ради чего убили. Просто из страха.

— У меня это в голове не укладывается, — сказала Юля, глядя перед собой в одну точку. — Абсурд! Я убила Юру! Из-за квартиры!

Она медленно покачала головой.

— Могут найтись люди, которым такая версия событий не покажется абсурдной, — витиевато ответил следователь. И осторожно поинтересовался:

— Кстати, вы не помните, что вы делали той ночью, когда убили Казицкого?

— Спала, — сразу же ответила Юля.

— Странно, что вы ответили не подумав...

— Да нечего мне раздумывать! — почти закричала Юля. Она вскочила с места, но Олег Витальевич поймал ее за руку и усадил обратно.

— Нечего мне раздумывать! — с силой повторила Юля. Губы у нее побледнели. — Я всегда ночую дома! Всег-да! Понимаете?!

— Понимаю, — ответил следователь. Поскреб затылок и нерешительно договорил:

— Одна? Вы меня простите, ради бога! — тут же покаялся он, увидев расширившиеся Юдины глаза. — Я понимаю, что одна...

Подумал и уныло сказал:

— Хотя, лучше бы не одна. Для вас лучше.

— Ничем не могу вас порадовать, — с трудом выговорила Юля.

— Понимаю.

— Зато я могу, — вдруг сказала я. Сама не знаю, как мне удалось это сказать.

— То есть?

— Юру убил мужчина, — сказала я твердо.

Все. Снявши голову, по волосам не плачут. Сказала «а», теперь нужно вспоминать весь алфавит.

Я посмотрела на них. Затаили дыхание, боятся слово проронить. Неожиданно мне стало смешно.

— Вы сейчас похожи на чучела, — поделилась я.

— Что вы сказали? — не обиделся Олег Витальевич. Только чуть-чуть подался вперед и замер, как сеттер при виде дичи.

— Говорю, что вы похожи на чуче...

— Нет-нет, перед этим! Вы что-то хотели сказать...

— Я не хотела! — ответила я сердито. — Обстоятельства заставили!

— Обстоятельства, они такие, — поддержал Олег Витальевич. — Давайте, Ира, давайте. Все равно я уже догадался.

— Ну, да, — подтвердила я так же сердито. — Я там была. Во время убийства.

— Ага!

— Ты там была? — переспросила Юля дрожащим голосом.

— Была, — ответила я ей пристыженно. И тут же раздраженно огрызнулась:

— А почему, ты думаешь, твой бывший жених меня в покое не оставляет?!

— Кто вас в покое не оставляет? — окончательно запутался следователь.

— Неважно! Важно то, что я видела, как его убили.

Я посмотрела на Олега Витальевича. Тот сделал попытку продвинуться вперед еще на микрон и чуть не свалился на пол. Сердито пробормотал что-то себе под нос, демонстративно плюхнулся на середину сидения.

— Давайте рассказывайте! — велел он.

И я рассказала.

Села на диван рядом с Юлей и приглушенным от страха голосом рассказала все, что видела в ту страшную ночь. Я старалась вспомнить все подробности, очень волновалась и от этого говорила путано, все время возвращалась назад, припоминала ту или другую упущенную деталь, но они сидели не шевелясь, и ни разу меня не перебили.

Не знаю, удалось ли мне передать весь тот ужас, который охватил меня, когда под коленом треснула сломанная ветка. Но, когда я дошла до описания убийцы, у меня перед глазами поплыл серый туман, и я отчетливо увидела скамейку, возле которой обронила крестик. А рядом с ней смутно нарисовалась черная фигура, при виде которой у меня задрожали ноги и ходуном заходило сердце. И снова я услышала змеиный шепот, от которого зашевелились волосы на голове:

— Я тебя вижу...

Так и сидели мы втроем на диване: Юля посередине, мы с Олегом Витальевичем по бокам. Я говорила все тише и тише и в конце рассказа незаметно для себя перешла на шепот. Меня начала сотрясать дрожь, ладони стали влажными. Юля незаметно взяла меня за руку, и я почувствовала, что ее тоже колотит нервный озноб.

— Все, — наконец сказала я.

И только сейчас заметила, что наши головы почти соприкасаются.

Олег Витальевич тоже заметил это и отодвинулся.

— Да, — пробормотал он очень тихо.

Юля крепко сжала мою руку.

— Бедная ты моя, — сказала она.

Я молчала, испытывая двойственные чувства. С одной стороны, меня охватило дикое облегчение, с другой...

С другой стороны, бояться меньше я не стала. Пожалуй, стала бояться даже больше, чем раньше.

— Почему вы уверены, что это был мужчина? — вдруг спросил Олег Витальевич.

Я поразилась.

— Ну, как! Я же его видела!

— Вы видели фигуру, — напомнил гость. — Абрис. Вы даже не уверены, высоким он был или нет.

— Голос слышала, — отпарировала я с меньшей уверенностью.

— Шепот, а не голос. Вы умеете отличать мужской шепот от женского?

Я беспомощно промолчала.

Гость обратился к Юле.

— Какой рост был у вашего...

Он не договорил.

— Невысокий, — сразу ответила Юля, не дожидаясь окончания. — Сто семьдесят пять.

— Средний рост, — себе под нос уточнил следователь.

— Да.

Он нагнулся и впился в меня взглядом.

— Когда вы их видели рядом, они были одного роста? Или кто-то был выше?

Я закрыла глаза и добросовестно постаралась воскресить картинку. Вот из темноты парка выходят две фигуры... Так кто же из них выше? Казицкий шел слева, это я теперь знаю...

Я сморщилась от усилия. В комнате стояла напряженная тишина.

— Нет, — ответила я, наконец, и открыла глаза. — Не могу вспомнить.

Олег Витальевич почесал затылок.

— Есть вероятность, что они были примерно одного роста.

— Почему?

— По выводам эксперта. Удар был такой...

Тут он снова вспомнил про Юлю и осекся.

— В общем, есть такая вероятность, — неловко подытожил гость. — Если бы один был намного ниже или намного выше, вы бы сейчас не задумались. Большая разница в росте бросается в глаза.

— Да, — ответила я, — пожалуй, что так.

Несколько минут мы молчали. Следователь обдумывал мой рассказ, мы с Юлей держались за руки и тряслись как зайцы.

— Вам это поможет? — спросила я.

— Не знаю, — ответил гость. — Вы же не хотите делать официального заявления. Так что для следствия его все равно, что не существует.

— Если вы его поймаете, я сделаю заявление, — твердо пообещала я.

Олег Витальевич посмотрел на меня и безнадежно усмехнулся.

— Да как мы его поймаем? — спросил он. — Чтобы поймать преступника, нужны какие-то действия: надо снимать отпечатки пальцев, производить обыск... А главное, надо знать, где это делать и с кем! Мы не можем просто так прийти к человеку и сказать: дай нам отпечатки пальцев!

— Почему? — не поняла я.

От волнения Олег Витальевич перешел на «ты».

— Потому что он имеет право отказаться! А мы можем на этом настоять только на основании каких-то свидетельств! Ну, например, ты говоришь, что он был невысоким. Значит, отпадают все, кто был значительно выше среднего роста. Но ты не хочешь подписывать заявление. Значит, убийцей может быть кто угодно, понимаешь? И невысокий мужик, попавший под подозрение, с полным основанием может нас спросить: почему я? Кто вам сказал, что убийца был среднего роста? Понимаешь?

Теперь я почесала затылок.

— И потом, ты даже опознать его не сможешь.

— Смогу! — с жаром заверила я.

— Как?

— По голосу! Клянусь вам! Я его шепот из миллиона узнаю!

— Ладно, — подвел итог гость. — Это все, что вы мне хотели рассказать?

Я промолчала, давая Юле возможность остаться в стороне.

— Не все, — твердо ответила она. — Мы знаем еще кое-что.

— Так.

— Юру убили из-за какой-то фамильной ценности.

— У Казицкого были фамильные ценности? — искренне удивился следователь.

— Одна точно была. Он собирался что-то продать. Что-то очень дорогое.

— С чего вы взяли?

Юля на мгновение запнулась.

— Он не говорил определенно, — путаясь, начала объяснять она. — Он просто намекал... Говорил, что построим собственный дом... Спрашивал, какой дом я хочу иметь... Мы даже проспекты вместе смотрели...

— Так, — оживился Олег Витальевич. — Проспекты мы у него в квартире нашли. Еще думали, зачем ему?

— В общем, что-то ценное у него было, — обобщила Юля.

— Что? — в упор спросил гость.

— Не знаю, — выдохнула Юля. — Клянусь вам, не знаю!

— Но мы предполагаем, — вмешалась я. — Юля, расскажи!

Юля собралась с силами и продолжила:

— Предполагаем, что это была драгоценность. Понимаете, прадед Юры был ювелиром. И еще. Юра у меня подробно выспрашивал все об алмазах. Стоимость, огранка, происхождение... В общем, его интересовало все, связанное с камнем.

— С камнем? — быстро переспросил следователь. — Или с камнями?

Юля на секунду задумалась.

— С камнем, — твердо ответила она. — Он интересовался только алмазами. Ну, и производными от них. Бриллиантами.

— Ага!

Гость встал и в волнении прошелся по комнате. Мы молча следили за ним.

— Теплее, теплее, — бормотал он себе под нос.

Остановился, посмотрел на Юлю и сурово спросил:

— Он не просил вас что-нибудь припрятать? Или взять на сохранение? Давайте, Юля, не темните! Вы уже столько мне сказали, что темнить глупо!

— Клянусь, я бы вам все рассказала! Он ни о чем меня не просил и ничего мне не показывал!

Олег Витальевич сделал еще один круг по комнате.

— У него были ключи от вашей квартиры?

— Нет, — удивилась Юля. — Мы не жили вместе. Просто встречались. И у меня не было ключей от его дома.

— Значит, спрятать что-то потихоньку от вас он здесь не мог?

Юля пожала плечами.

— Почему не мог? Мог, конечно! Я за ним по пятам не ходила, когда он у меня бывал... Иногда я на кухне возилась, а он в комнате один оставался... Иногда наоборот...

Она еще немного подумала и заявила:

— Мог. Только я об этом ничего не знаю.

— Понятно.

Следователь еще раз оглядел комнату.

— Что ж, — начал он, — не буду от вас скрывать: положение очень и очень неопределенное. И это мне сильно не нравится. Неизвестно, где была спрятана ценность. Возможно, у вас, возможно, нет. Возможно, убийца ее нашел, возможно, нет. Главное ему известно: ему известно, что вы с Казицким были в близких отношениях. То есть Юрий мог попросить вас спрятать эту ценность. Понимаете?

— Вы это уже говорили, — недовольно напомнила я, почувствовав, как напряглась рука Юли.

— Не мешает повторить. Я не хочу вас пугать. Я хочу, чтобы вы ни на минуту не забывали об опасности. Просто из чувства самосохранения.

Мы переглянулись.

— У вас есть подруга, к которой вы могли бы переехать на время? — продолжал Олег Витальевич.

— Есть, — ответила я вместо Юли.

Следователь поморщился.

— Вы не годитесь, — сказал он недовольно.

— Почему это? — не поняла Юля. — Если Ира не против, я с удовольствием к ней...

— Лучше вам не находиться в одном и том же месте, — хмуро оборвал гость.

— Что вы хотите ска...

— Он хочет сказать, что нам не стоит облегчать работу убийце, — снова перевела я простым и доступным языком. — В том смысле, что мы с тобой самые важные свидетели. И если он захочет нас убить, нам не стоит так компактно группироваться.

— Убить! — ахнула Юля и вырвала руку.

— Ну, Ира, вы даете, — недовольно прокомментировал гость мой перевод.

— Что, не права?

— Права-то права, только можно было как-то мягче...

— Ладно, мы не маленькие, — сказала я решительно. — Будем называть вещи своими именами.

— Других подруг у вас нет? — поинтересовался Олег Витальевич у Юли.

Та пожала плечами.

— Близких — нет. Есть просто знакомые. На работе.

— На работе нежелательно, — задумчиво пробормотал гость. И потребовал:

— Еще варианты!

Юля развела руками. С некоторой неловкостью.

— Все...

— Не густо.

Олег Витальевич подошел к окну и стоял несколько минут возле него, глядя на улицу. Наконец решился и повернулся к нам.

— Тогда так, — начал он робко, поглядывая то на меня, то на Юлю. — Можете временно пожить у меня. Временно, я сказал! — перебил он сам себя, уловив протестующее движение Юли. — Живу я один, квартира у меня двухкомнатная... в общем, поместимся. Ухожу я рано, прихожу поздно, так что дом будет в полном вашем распоряжении. С работы вам придется временно уйти. Отпуск взять можете? За свой счет?

— Не знаю, — совсем растерялась Юля.

— В крайнем случае, я тебе больничный сделаю, — пообещала я. — На месяц. Пойдет?

— Там видно будет, — со вздохом ответил следователь. И я поняла, что шансы поймать убийцу за это время ничтожны. — Ну, как? Решились?

— Я не могу! — отбивалась Юля. — У меня две кошки, Сонька и Тонька! И фикус! Его поливать нужно!

— Я очень люблю кошек, — сказал Олег Витальевич. — А фикус поливать может и соседка. Отдадите ей. На время.

— Юль, он дело говорит, — поддержала я. — Одной тебе опасно. У меня тоже опасно.

— Мне неловко вас затруднять, — пробормотала Юля.

— А вы на себя хозяйство возьмете, — предложил следователь. — Может, когда борщ приготовите. Вы готовить умеете?

— Она божественно готовит! — с жаром сказала я.

— Вот и хорошо! Считайте, мы в расчете! Так как? Уживемся?

— Ну, если я вам не помешаю...

И Юля еще раз пожала плечами. Уже сдаваясь.


Следующие полтора часа были заполнены хлопотами. Олег Витальевич позвонил в отделение и попросил выслать дежурную группу по адресу. В ожидании экспертов мы с Юлей сидели на диване и потерянно молчали. Олег Витальевич, напротив, развил бурную деятельность. Сбегал в магазин и прикупил новый замок.

— Нужно будет квартиру закрыть, — объяснил он нам, вернувшись.

— Я вызову слесаря, — сказала Юля. — Только сегодня он вряд ли придет.

— Не нужно никого вызывать, — отказался Олег Витальевич.

— А кто замок поменяет? — спросила я.

— Сам и поменяю, — удивился следователь. — Трудно что ли?

Мы с Юлей одобрительно переглянулись. Приятно, когда у мужика руки растут из нужного места. Жаль, что таких мужиков все меньше и меньше.

— Ир, ты иди домой, — сказала Юля.

— Глупости!

— Иди, иди! Что тебе тут делать?

— А ты?

— Со мной останется Олег Витальевич.

Я высунулась в коридор.

— Олег Витальевич!

— Я! — откликнулся следователь из разгромленной кухни.

— Мне можно быть свободной?

— Можно, — ответил наш гость, по совместительству ангел-хранитель. Он вышел в коридор, вытирая руки клетчатым носовым платком.

— Программа по защите свидетелей работает? — уточнила я.

— Работает, — недовольно отмел следователь мой игривый тон. — Кстати! Вы понимаете, что видеться вам не придется?

— Долго? — спросила Юля, появляясь на пороге комнаты.

— Не знаю.

— А звонить друг другу можно? — спросила я.

— Звонить можно. Ира, у вас телефон с определителем?

— Без.

— Ну, и хорошо. Созванивайтесь.

— И на том спасибо, — поблагодарила я.

Олег Витальевич кивнул и снова удалился на кухню. Я подошла к Юле и взяла ее за руку.

— Ты правда не обидишься, если я уйду?

— Конечно, нет! — ответила Юля. Обняла меня и шепнула:

— Спасибо тебе. Ты — самая лучшая моя подруга.

— Не преувеличивай, — ответила я и неловко отодвинулась. Честно говоря, я просто не привыкла к таким нежностям.

— Я позвоню тебе, — пообещала Юля.

— Буду ждать.

— Когда лучше звонить?

— В любое время дня и ночи. Я сейчас в отпуске.

Юля кивнула. Несколько минут мы стояли, держась за руки, и рассматривали друг друга.

— Ну, иди, — сказала Юля и подтолкнула меня к выходу.

— Иду.

Я пошла к двери, оглядываясь на нее.

Юля стояла посреди коридора и провожала меня взглядом. И выглядела такой несчастной и беспомощной, что у меня невольно сжалось сердце.

Я остановилась у выхода и махнула ей рукой. Юля махнула в ответ.

Я вышла на лестничную клетку и бесшумно прикрыла за собой дверь.

По дороге домой меня одолевали невеселые мысли.

Итак, я раскололась. В принципе, ничего аморального я не сделала. Можно даже сказать, совершила акт гражданского мужества. Но за этот акт я могу расплатиться так, что мало не покажется. Господи, что тогда будет с папочкой!

С другой стороны, меня, наконец, перестала мучить совесть. Вполне вероятно, что дух Казицкого, который непрерывно снует между нашими с Юлей квартирами, теперь оставит меня в покое.

— Я сделала все что могла, — вслух сказала я.

И все пассажиры маршрутного такси, в котором я ехала, посмотрели на меня.

Я смутилась, опомнилась и уткнулась носом в боковое стекло.

Папочка встретил меня радостно. За время моего отсутствия нам, слава богу, никто не звонил. Хоть и маленькое, но облегчение.

— Погулять не хочешь? — спросила я отца, разуваясь в прихожей.

— Нет! — решительно ответил мой родитель.

— Почему? Погода прекрасная.

— Я на балконе сидел, — уклончиво ответил папочка.

Я вздохнула. Ясно. Мир вокруг по-прежнему кажется ему большой мышеловкой. Хотя, возможно, он такой и есть.

Я вошла в свою комнату, плюхнулась на диван и принялась обдумывать ситуацию.

За Юлю я теперь спокойна. Маловероятно, что убийца начнет искать ее в доме следователя, ведущего дело. С другой стороны, непонятно, с чего это Олег Витальевич так расщедрился на заботу и внимание? Кто ему Юля? Он видел-то ее раз в жизни! И потом, я теперь категорически не доверяю мужчинам среднего роста! А Олег Витальевич аккурат попадает под это определение!..

Тут меня прошиб холодный пот.

«Меньше думай, Ирка! — призвала я себя. — Иначе ты до такого додумаешься, что мало не покажется!»

Воображение тут же нарисовало мне картинку: Юля спит, а к ее кровати на цыпочках подбирается Олег Витальевич с огромным ножом. Длинное лезвие зловеще сверкает в лунном свете.

Я фыркнула. Фигня какая!

Судя по всему, следователь мужик приличный. С ним можно чувствовать себя вполне спокойно. Можно даже поделиться своими маленькими женскими тайнами. Например, рассказать о том, что ты стала свидетелем убийства. И ничего! Он никому не проговорится!

Я снова фыркнула.

Осмотрела комнату в поисках какого-нибудь занятия. На полу рядом с диваном лежал Сомерсет Моэм. Не лично, конечно. Лежала его книга под названием «Театр». Одна из моих любимых книг.

Люблю я этот роман потому, что он написан с пониманием и уважением к личности женщины. Честно говоря, это большая редкость. Есть авторы, которые пишут о женщине с пониманием. Есть авторы, которые пишут о женщине с уважением. Но авторы, которые счастливо сочетают в себе оба эти достоинства, редки, как бриллианты чистой воды.

Я с мужчинами общаюсь редко. Можно сказать, почти не общаюсь. Но если я попадаю в компанию, а в ней находится маленький самоуверенный фюрер, который провозглашает лозунг «все бабы — дуры», я никогда не ввязываюсь в полемику.

Я просто отхожу от этого недоросля и ищу себе умного собеседника.

И он находится, уверяю вас!

Помню, как-то раз мне в руки попался сборник арабских сказок. Начала я его читать без особого энтузиазма, просто так, от нечего делать. Но постепенно увлеклась необыкновенно мудрой и лукавой философией, которой были пронизаны эти восточные небылицы.

Еще мне запомнились некоторые пословицы и поговорки. Я даже взяла их на вооружение, и с тех пор жить мне стало намного легче.

Не верите?

Ну, например, мне очень нравится следующий тезис: «Если человек умер — это надолго. Если человек дурак — это навсегда».

Скажете, неверно? Еще как верно! Легче дождаться Страшного суда и воскресения мертвых, чем втемяшить в голову дурака хоть немного разума!

Или, например, другой постулат: «Глупее дурака тот, кто пытается доказать дураку, что тот дурак».

Ну? Разве не точно? Вы часто видели дурака, который признавал бы свою дурость? Я ни разу.

Один мой хороший знакомый поделился со мной своим главным жизненным принципом.

— Знаешь, Ирка, — сказал он, — если в магазине вокруг меня начинается свара, я просто ухожу из этого магазина и иду в другой.

Не могу сказать, что я сразу поняла, сколько жизненной мудрости в этом рецепте. Мне казалось, что такая позиция пахнет капитулянтством. Как это можно: уйти, не поругавшись! Но потом, поразмыслив и сопоставив рецепт с собственным опытом, я поняла: умнее поступить нельзя.

Действительно, зачем терять время и расходовать нервные клетки на какие-то ничего не значащие словесные препирательства, когда на свете существует так много других магазинов? С таким же ассортиментом? А может, и с более богатым выбором?

Именно по этому принципу я строю свои отношения с окружающим миром. Если в компании находится человек, который считает свое мнение последней инстанцией, я в спор не ввязываюсь. Здоровье дороже.

Если человек провозглашает свое превосходство, основываясь на половой, национальной или расовой принадлежности — я его не переубеждаю.

Мне таких людей просто жалко.

Действительно, что может быть страшней комплекса неполноценности? А ведь это именно его яркое проявление! Не может человек никаким образом реализовать себя в этой жизни! Ну, не дал бог ни ума, ни таланта! Вот ему и обидно: зачем другим дал?!

Несчастные. Отсутствие ума — не их вина. Это их большая беда.

Я на таких ущербных времени не трачу. Просто выхожу из магазина и иду в другой магазин. Вы меня правильно поняли? Мир большой, в нем много умных и интересных людей, с которыми стоит общаться. Их и нужно искать, а не тратить время впустую, доказывая дураку, что он дурак.

Пару дней после взлома Юлиной квартиры я провела довольно однообразно. Читала справочники, звонила по номерам приемных комиссий, уточняла стоимость обучения.

Уточнения угнетали.

Выяснилось, что в среднем стоимость одного заочного курса в более-менее приличном вузе равнялась примерно трем тысячам долларам.

Выходит, в месяц я должна платить не менее трехсот долларов.

Веселое кино. И где мне взять столько денег?

На этот вопрос справочники ответа не давали.

Наконец я отложила книжки, потянулась и встала с дивана.

Пора переключаться с негатива на позитив.

Я пошла на кухню и проверила холодильник. Полупустой.

Проверила хлебницу. Остатки батона заржавели.

Пора в магазин.

Я сняла с вешалки свою сумку и схватила с телефонного столика связку ключей. Вышла из квартиры и попыталась всунуть ключ в замок.

Ключ упорно отказывался подчиняться.

Я наклонилась над связкой, прищурилась и тут же выпрямилась. Повертела связку перед глазами и озадаченно свистнула.

И тут же яркий брелок на связке откликнулся пронзительным писком.

Я быстро вернулась обратно в квартиру и плотно прикрыла дверь. Стояла так, пока брелок не прекратил издавать ясный и пронзительный звук. Не знаю, от кого я пряталась, но мне было страшно.

Ключики-то чужие! От квартиры Казицкого!

Ну да! Юля выронила связку, а я ее подняла. Машинально сунула в карман и забыла ей отдать. А ключи от нашей квартиры должны быть у меня в сумке.

Я покопалась в ней. Точно! Вот моя связка!

Я присела на потертую бархатную банкетку и задумалась.

«Плохая идея!» — предупредило меня благоразумие еще до того, как идея сформировалась окончательно.

То, что забираться в чужую квартиру плохо, я понимала и сама. Но меня мучило жестокое любопытство. Конечно, я не рассчитывала откопать под паркетной планкой перстень, усыпанный алмазами. Но я очень надеялась натолкнуться на какие-то ниточки, ведущие к сокровищу.

Олег Витальевич сказал, что квартиру Казицкого уже обыскали и ничего интересного в ней не нашли. Но разве они знали, что нужно искать?!

А я — знаю!

Все, связанное с алмазами и бриллиантами. Например, справочники по драгоценным камням. Возможно, Казицкий имел привычку писать замечания на полях.

Записи, намекающие на драгоценности. Любые записи. Возможно, в блокнотах. Возможно, на бумажных обрывках. Где угодно.

Просто непонятные тексты. Вроде того, который Юрий сунул мне в руку перед своей смертью. Кстати, не забыть бы...

Я закрыла глаза и добросовестно повторила про себя:

«Дом принца Дании. Подвал. Путь к свету. Под ним».

И залихватская приписка: «Угадал»?

Кстати, приписка тоже косвенно свидетельствует о том, что убийца мужчина. Жаль, что я сожгла оригинал. Вряд ли мне поверят на слово.

Я спрятала связку чужих ключей в ящик телефонной тумбочки. Нечего им на виду лежать.

Вышла из дома, достала из сумки свои ключи и заперла дверь.

Интересно, кого Казицкий называл «принцем Дании»? Не сомневаюсь, что это кто-то из его знакомых. Попробую догадаться.

Возможно, у него был знакомый по имени Гамлет. Думаете, сейчас нет таких имен? Ошибаетесь! Очень распространенное у армян имя!

Значит, нужно спросить у Юли, не было ли у Юры знакомого армянина по имени Гамлет.

Это первая версия.

Версия вторая.

Возможно, под это определение попал человек, имеющий датские корни. Ну, дед, бабка или какой-то отдаленный родственник у него родом из тех краев. Возможно?

В принципе, да.

Версия третья.

Может быть, принцем он называл человека с высоким социальным статусом? Проще говоря, своего богатенького знакомого?

Такая версия была более чем вероятна. Только богатый человек мог купить фамильный раритет, который стоил Юрию жизни.

Какой бы неприспособленный человек ни был Казицкий, он прекрасно понимал, что размахивать такой вещью перед посторонними глазами не следует.

Значит, он поделился информацией только с теми людьми, которые могли ее купить.

С богатыми.

— Девушка! — окликнула меня продавщица, и я пришла в себя.

Оказалось, что я стою в очереди за хлебом. Позади меня волновалось несколько человек, продавщица смотрела на меня нетерпеливо.

— Нарезной, — быстро проговорил я. — И пакет молока. Нежирного.

Продавщица ловко выставила на прилавок заказанный мной товар. Я расплатилась, уложила покупки в пакет и медленным шагом двинулась к дому.

Последняя версия казалась мне очень убедительной. Круг общения у покойного соседа, судя по Юлиным словам, был маленьким. Значит, она наверняка знает богатого человека, с которым Юрий поддерживал отношения. Не думаю, что среди знакомых Казицкого было много богатых. Вычислим.

Возле подъезда, где жил Юрий, я замедлила шаг.

Подъезд меня просто притягивал.

Я воровато оглянулась по сторонам. Никого.

Тогда я подошла к тяжелой деревянной двери и попыталась ее открыть.

Не тут-то было! Дверь оказалась надежно заблокированной кодовым замком.

«А ведь я даже не знаю номера его квартиры!» — вдруг с удивлением сообразила я.

Да, непорядок. Позвонить Юле? Не стоит. Она может проговориться Олегу Витальевичу. Просто из страха за меня проговориться. И тогда мне не миновать неприятностей. Ключи у меня отберут.

Спросить у соседей? Интересно, к кому я могу подойти с таким вопросом?

И моя авантюрная жилка немедленно подсказала: к Веронике!

Точно!

Вероника знает все! А того, чего она не знает, не знает никто.

Тут я остановилась и досадливо качнула головой.

Да, но как я объясню ей свой интерес? И потом, наши отношения в последнее время оставляют желать лучшего. После того, как соседка навела на меня следователя, я с ней здоровалась сквозь стиснутые зубы. Вероника не могла этого не заметить.

Я уселась на скамейку возле подъезда и пригорюнилась. Все-таки сообразительность у меня не на высоте.

Тут из подъезда вышла Вероника и, заметив меня, немедленно поджала губы.

— Привет! — сказала я так приветливо, как только могла.

Вероника недоверчиво глянула на меня.

— Привет, — ответила она осторожно.

— Куда бежишь? — продолжила я разговор самым задушевным тоном.

— За хлебом, — все так же недоверчиво ответила Вероника. Но немного притормозила.

— Там очередь, — заботливо поделилась я.

— Откуда ты знаешь? — не поверила Вероника.

— Только что оттуда.

И я продемонстрировала ей пакет с батоном.

— Постою, — ответила Вероника, немного поколебавшись. Действительно, при всем богатстве выбора альтернатива рисовалась незавидная. Либо болтать со мной, либо с соседями по очереди. Выбирая из двух зол, она предпочла меньшее.

— Ну-ну, — пробормотала я уныло. Ничего-то у меня не получается!

— А ты чего здесь сидишь? — спросила Вероника.

И тут меня обуяло вдохновение.

— Воздухом дышу. Сейчас следователь должен приехать, обыск у Казицкого делать будет. Просил меня поприсутствовать в качестве понятной.

— Да? — переспросила Вероника, и ее глаза удивленно расширились. — Так они же обыск уже делали! Два дня назад!

— Не может быть! — не поверила я. — Ты ничего не путаешь?

— Я?!

Вероника даже взвизгнула от возмущения.

— Я?! Путаю?!

— Может, они в другой квартире обыск делали? Не у Казицкого?

Вероника всплеснула руками.

— Держите меня! Не у Казицкого! У него, у кого ж еще! В шестьдесят восьмой! И понятые были: Софья Гавриловна с пятого этажа и Макарыч из первого подъезда! Ну, тот, который труп нашел!

— Чего ж тебя не взяли? — насмешливо спросила я.

Вероника насупилась.

— Почему не взяли? — ответила она неохотно. — Я сама не пошла! Нужно очень... Своих дел полно!

Я поднялась со скамейки и сказала:

— Ну, ладно. Пойду, перезвоню следователю. Может, я что-то напутала?

— Ты, возможно, что-то напутала, — ответила Вероника, напирая на местоимение. — А я — ничего.

— Пока, — торопливо завершила я беседу.

Вероника не ответила.

Я вошла в подъезд и вызвала лифт. Внутри что-то сладко съежилось, предвкушая опасное и запретное приключение.

«Пойду сегодня ночью,» — решила я.


Весь вечер я нетерпеливо ждала, когда папочка выпьет свои успокоительные таблетки и отправится в спальню. Но он, как назло, долго сидел на балконе, разглядывал двор с таким любопытством и страхом, словно был домашним котенком, ни разу не выходившим на улицу.

Потом он уселся на диване и долго вертел перед глазами книгу, которую никак не мог дочитать.

Наконец я не выдержала.

— Папа!

— Что? — отозвался папочка, отрывая взгляд от страницы.

— Тебе пора пить лекарство.

— Я болен? — как обычно удивился родитель.

— Это для профилактики, — как обычно покорно напомнила я.

— А-а-а...

Папа послушно проглотил две таблетки.

— А теперь иди ложись, — ласково сказала я.

— Мне не хочется спать.

— Полежишь немного — захочется. Иди, иди, поздно уже.

Папочка не привык отстаивать собственное мнение. Или, лучше сказать, отвык. Поэтому он отложил книгу, поднялся с дивана и сказал мне:

— Спокойной ночи.

— Выспись хорошенько, — ответила я.

Прислушалась, уловила, как скрипнула в спальне кровать, встала с кресла в гостиной и перебралась в свою комнату.

Легла на диван и стала смотреть на часы, висевшие напротив.

Десять. Всего только десять.

Я решила наведаться в квартиру Казицкого ночью, когда наш двор, наконец, успокаивается и очищается от поздних компаний. Нужно сказать, что таких компаний вокруг дома слоняется много. Место у нас тихое, уютное, парк под окнами, сирень цветет. Приятно посидеть в таком местечке с бутылкой пива и сушеной воблой, поговорить с приятелями о нашей неправильной жизни, а потом уйти домой, добросовестно загадив окрестности.

В общем, в запасе у меня еще часа четыре. Пойду не раньше двух.

Поспать, что ли? Но сна не было ни в одном глазу.

Время тянулось невыносимо медленно. Я подняла с пола любимый роман Моэма и попыталась включиться в происходящее. Ничего не получалось.

Глаза все время убегали к часовой стрелке, которая двигалась невыносимо медленно, и через час я вдруг осознала, что ни разу не перевернула страницу.

Тогда я отложила роман и выключила бра. Попытаюсь уснуть.

Минут двадцать я крутилась с боку на бок, никак не получалось найти удобное положение. Мысли в голове носились неопределенные, но очень тревожные. Главным образом, о том, что будет, если меня поймают за руку у чужой двери при попытке ее вскрыть.

«Ничего, — подумала я. — Юля выручит. Она меня прикроет. Скажет, что сама дала ключи, в крайнем случае.»

И все же попадать в такой оборот мне не хотелось.

Незаметно суета в голове успокоилась, мысли расплавились и потекли, как медлительная река: неторопливо, гладко. Я задышала глубже, спокойней, напряженное тело расслабилось...

И тут настойчиво зазвонил телефон.

Несколько минут я лежала неподвижно. Потом разозлилась и приподняла голову. И только теперь поняла, что звонок у аппарата изменился.

Наш телефон звонит, как хороший будильник. Этот звук, как пение бормашины, пробирает слушателей до самых костей. Такое ощущение, что если сейчас же не встанешь и не снимешь трубку, телефон прибежит в комнату, пихнет тебя в бок и стащит на пол одеяло.

Сейчас он звонил совершенно иначе: мелодичная негромкая трель не била в мозг, а деликатно напоминала, что кто-то на другом конце провода терпеливо ждет ответа.

Такая деликатность меня удивила. Неужели папа в мое отсутствие поменял телефон? Не может быть!

Заинтригованная, я села на диване и прислушалась.

Да. Совершенно незнакомый сигнал.

Я сунула ноги в тапки и вышла в коридор. Странно, но факт: вместо нашего белого широковещательного аппарата фирмы «Симменс» на тумбочке почему-то стоял зеленый допотопный телефон с надписью «Телеком».

«Очень странно,» — подумала я еще раз.

Подошла к нему и сняла трубку.

— Да?

Трубка молчала.

— Говорите!

Тишина.

— Идиоты! — сказала я злобно и бросила трубку.

И уже хотела вернуться назад, в свою комнату, как вдруг с удивлением обнаружила, что в прихожей новые обои. Точнее, старые обои.

Наши, конечно, тоже не слишком новые, но эти были совсем ветхие, выгоревшие, местами вытертые до бумажной основы.

«Что происходит?» — подумала я.

Протянула руку и коснулась холодной стены.

И тут же проснулась.

Моя рука шарила по стене. И не успела я окончательно перейти из сна в мир реальный, как пальцы нащупали выключатель.

Комната облилась приглушенным хрустальным светом. Я протерла глаза и уставилась на часы.

Половина второго. Пора собираться.

Я встала, потрясла головой, разгоняя остатки идиотского сна, на всякий случай выглянула в коридор.

Наш белый «Симменс» с базарным голосом горделиво красовался на телефонной тумбе.

— Приснится же такое! — сказала я вполголоса.

Влезла в черные джинсы и черный свитер. Не знаю почему. Наверное, такая экипировка у меня подсознательно ассоциировалась с воровской атрибутикой.

Вышла в коридор и, не включая свет, пошарила в обувном шкафу. Достала мягкие теннисные тапки, которые обычно ношу летом. Они очень удобные, но дело не в этом. В них можно ходить совершенно бесшумно. И еще они плотно сидят на ноге и не упадут в том случае, если мне придется спасаться бегством.

В общем, обувь не для Золушки.

Я надела тапочки и прошлась по комнате. Хорошо. Удобно, надежно и бесшумно.

Посмотрела на часы.

Без пятнадцати.

Высидеть дома еще пятнадцать минут было выше моих сил. Принятое неразумное решение подталкивало меня в спину так нетерпеливо, что я не могла устоять. Только заглянула в папину комнату и проверила, спит ли он.

Папочка дышал ровно и размеренно. Спит.

Все так же тихо я притворила дверь спальни и вышла в коридор. Еще вечером я приготовила свой фонарик к работе. В смысле, заменила севшие батарейки на новые.

Я взяла фонарик и нажала на кнопку. На обои прихожей упал неяркий круг света. Годится.

Не выключая фонарик, я открыла ящик телефонной тумбочки и нашла среди всякого барахла связку ключей Казицкого. Потом пошарила в сумке и достала ключи от нашей квартиры. С сомнением осмотрела обе связки.

Тяжелые, ничего не скажешь. Главное неудобство не в тяжести. Главное неудобство в том, что они звенеть будут.

Я сняла со своей связки один ключ от двери и ключ от подъездного замка. Прицепила их на связку Казицкого. Не слишком облегчила себе жизнь, но все же... Суну в карман джинсов. Джинсы тесные, облегающие... В таких не позвенишь.

Посидим перед дорожкой.

Я присела на банкетку, опустила голову на руки и просидела так несколько минут. Мыслей в голове не было никаких. А жаль.

Наконец я встала. Открыла дверь, вышла на лестничную площадку и заперла замок. При свете длинной электрической лампы над дверями лифта пересчитала ключи в связке.

Так, два моих отпадают. Всего на связке Казицкого три ключа. И ключ от подъезда.

Один ключик совсем маленький. Наверное, от почтового ящика.

Еще один круглый, с резьбой. Знаю я такие замки. Их обычно ставят на сейфовые двери. Очень неудобная конструкция. Пока найдешь нужную сторону — на пенсию выйдешь.

И второй ключ от обычного нехитрого замка, который ставится в любую среднестатистическую дверь. Примерно такой же стоит и у нас.

Ладно. Разберемся.

Вызывать лифт я не стала. Почему-то мысль о том, что кабина оживет и с ровным гулом тронется в путь, меня не вдохновила. В подъезде стояла благостная сонная тишина, и нарушать ее не хотелось ни единым звуком.

Я быстро побежала по лестнице вниз.

Бежать в теннисках было легко и удобно, прыгать через ступеньки получалось изящно и просто, и я добежала до первого этажа с рекордным результатом.

Вышла на улицу и поежилась.

Хоть и май месяц, а ночи какие-то осенние.

Мгновенно окоченели ноги. Ну, правильно. Обувка-то на мне летняя, на картонной подошве... Или на матерчатой, что, в общем, одно и то же.

Я побежала вдоль дома, отсчитывая на ходу подъезды. Добежала до нужного и замедлила бег. Перешла на шаг, оглянулась.

Никого.

Я подошла к светящемуся табло домофона и зачем-то набрала номер квартиры: шестьдесят восемь.

Сама не знаю, для чего я это сделала.

Как и следовало ждать, никто мне не ответил. Пока в громкоговорителе переливались длинные гудки, как в телефонной трубке, я с трудом вытащила из тесного кармана связку ключей. Приложила металлический кругляш к нужному отверстию, и тут же радостно заиграла бравурная трель.

Замок щелкнул, на табло высветилась надпись «опен», и я потянула на себя деревянную дверь.

Подъезд, в котором жил мой покойный сосед, почти не отличался от нашего. Разве что было чище.

Оно и понятно. У меня вообще такое ощущение, что все местные уроды собрались в месте проживания компактно. В нашем подъезде.

Именно наш подъезд стоял распахнутым дольше всех остальных подъездов в доме. Именно у нас в подъезде постоянно собираются пьяные компании. Именно в нашем подъезде чаще всего обворовывают жильцов.

Наконец, с великими усилиями мы собрали деньги и установили нормальный механизм, который автоматически закрывал дверь за всеми входящими-выходящими жильцами. (Проделать эту процедуру сами они, конечно, не могли. Интеллекта не хватает.)

И что вы думаете?

Три раза кто-то из подъездных уродов по ночам снимал с двери доводчик!

Так что я искренне завидую нормальным людям, живущим в нормальных домах. Судя по всему, в подъезде Казицкого жили нормальные люди.

Вычищенные лестничные клетки. Никаких объедков, никакой грязи возле мусоропровода. На некоторых этажах даже стояли живые цветы в горшочках разной величины. В общем, приятно посмотреть.

Я медленно поднималась по лестнице, разглядывая номера квартир.

Квартира Казицкого была на седьмом этаже.

Несколько минут я стояла перед черной сейфовой дверью. Сердце мое исполняло танец с саблями.

Наконец, я решилась. Достала связку, сжала ее пальцами так, чтобы она не звенела, и начала тыкать круглым ключом в отверстие замка.

К моему удивлению, нужный поворот нашелся почти сразу, и замок лязгнул, открывая мне путь.

Теперь второй.

Второй открылся не менее легко. Минуту я постояла на месте, пытаясь справиться с сердцебиением, не справилась, и осторожно толкнула дверь от себя.

И тут же испуганно придержала ее: а вдруг заскрипит?

Дверь, к счастью, двигалась абсолютно бесшумно. И вообще, она выглядела очень новой и солидной. Непонятно, зачем скромному сотруднику не слишком доходного института ставить дома такую дверь.

Я распахнула дверь до конца и ступила в чужую темноту.

То, что темнота была чужой, неопровержимо доказывали запахи. Здесь пахло пылью, валокордином и еще каким-то неуловимо казенным запахом бумаги. Так пахнет в старых библиотеках.

Я немногопостояла в прихожей, прислушиваясь. Тишина.

Конечно, никого здесь нет, да и быть не может! И все же мне было страшно.

Глаза привыкли к темноте и начали различать очертания предметов.

Справа смутно нарисовался платяной шкаф. За ним зеркало с тумбочкой, телефон на ней...

Я зажгла фонарик, и желтый круг сразу упал на аппарат.

Я замерла.

Под зеркалом красовался зеленый допотопный «Телеком», словно материализовавшийся из моего сна!

Не может быть!

Я подошла ближе и ощупала аппарат.

Нет, мне не кажется. Именно такой телефон я видела во сне.

Волосы на моей голове зашевелились от предчувствия чего-то жуткого и мистического. Сейчас аппарат разразится негромкой переливчатой трелью, я сниму трубку, скажу «Алло...»

И мне никто не ответит.

Я стояла возле зеркала и ждала, по коже бегали ледяные мурашки. Но телефон молчал.

Тогда я сняла трубку и с облегчением услышала бодрый длинный гудок.

Дура! Нельзя же так себя накручивать!

Я глубоко вздохнула. На всякий случай пошарила светом фонарика по тумбочке.

Ничего интересного. Справочник «Желтые страницы», деревянный карандаш, кусочек бинта...

Тут круг света упал на обои позади телефона. Я подскочила и снова чуть не заорала.

Именно такие старые, ветхие обои я видела во сне! И рисунок тот же! И цвет!

«Нет, это не может быть простым совпадением,» — шепнул мне рассудительно внутренний голос. И повелительно добавил: «Ищи!»

И я принялась искать.

Отодвинула в сторону телефон, пошарила желтым лучом по стене.

Есть!

На ветхих обоях внезапно слабо высветилась какая-то надпись. Точнее, не надпись, а цифры.

Знаете, есть люди, которые любят записывать нужные номера не в книжках, а прямо на обоях. Помните «Покровские ворота»? Там возле телефона всегда был карандаш. А номера писали на стене.

Я уткнулась в стенку носом.

Вот и Казицкий любил это делать. Нацарапал два номера прямо на бумажных обоях. А чтобы было не слишком заметно, нацарапал их карандашом. Обои серо-коричневые, на них след карандаша почти незаметен. Только если специально приглядеться...

Два номера.

Я схватила с тумбочки карандаш, вырвала из справочника край страницы и быстро переписала четырнадцать цифр.

Видимо, номера московские. Если бы они были междугородние, то Казицкий наверняка бы дописал цифры кода.

Я еще раз дотошно проверила, правильно ли я разглядела номера, сверилась со своими записями и сунула бумажку в карман. Второй раз я сюда вряд ли приду.

После этого я вдруг спохватилась, вернулась к входной двери и закрыла ее на один замок.

Тот, который попроще.

Пора идти в комнаты.

Длинный коридор приводил гостя в зал. Справа дверь на кухню, рядом с ней удобства... Так.

Слева дверь в еще одну комнату.

А где третья? Помнится, Олег Витальевич говорил, что у Казицкого трехкомнатная квартира.

Я вошла в зал и пошарила лучом по стене. А! Понятно! Зал и третья комната смежные!

Я вернулась в коридор и повернула налево.

Комната казалась длинной и узкой. На полу валялись какие-то предметы, узлы, коробки...

Я пошарила лучом по полу.

Так. Видимо, Казицкий собирал вещи покойной матери. В разворошенных узлах пододеяльников были старые женские пальто, платья, юбки и кофты. Еще в комнате было множество коробок со старой обувью, а на столе стоял деревянный ящик, похожий на ящик с посылкой.

Я подошла к нему и поворошила содержимое.

Лекарства. Бесконечное количество лекарств.

Видимо, это была комната покойной матери Казицкого.

Я вышла из нее и направилась в зал.

Даже при тусклом свете фонарика мне было ясно, что разгром здесь учинили ужасающий. На полу валялись журналы и книги, по всей комнате были разбросаны диванные подушки, а телевизор почему-то был снят со своей подставки и отставлен к окну.

Я вздохнула. Малоприятное зрелище. Убирать-то здесь придется Юле...

Не выключая фонарика, я пошла в смежную с гостиной комнату.

Так. Судя по всему, это комната хозяина.

Маленькое, примерно четырнадцатиметровое помещение было заставлено книжными полками. Книги, правда, поменяли свое месторасположение и стопками громоздились на стуле и подоконнике. Некоторые, раскрытые и выпотрошенные, были небрежно брошены прямо на пол.

Я машинально подняла несколько разбросанных томиков, аккуратно отряхнула и положила на письменный стол, стоявший слева от окна.

Здесь, надо полагать, хозяин работал.

Я пошарила лучом по комнате.

Кроме книжных полок и стола в комнате стоял маленький раскладной диван. С него небрежно свисал клетчатый плед с длинной нитяной бахромой.

Я нагнулась, приподняла шерстяную ткань и заглянула под диван.

Не знаю зачем. Все равно там никого не было. Только лежала длинная деревянная швабра. Как она оказалась в комнате? Непонятно.

Я села за рабочий стол Казицкого. Оказывается, у него не было компьютера. Впрочем, может, компьютер и был, просто его увезли компетентные органы?

Возможно.

Я повозила руками по столу.

Странно, но на его поверхности царил образцовый порядок. Ничего не перевернуто, ничего не сброшено на пол. Может, потому что на столе лежит очень мало предметов?

Руки нашарили длинную продолговатую папку, и я подтянула ее к себе.

Развязанные тесемочки болтались по обе стороны картонки. Я раскрыла обложку и направила свет фонарика на содержимое.

В папке были собраны рисунки. Карандашные наброски, в основном, портреты. Очень неплохие, кстати.

Вот и Юля.

Я отложила в сторону ее портрет и полюбовалась на него.

Что ж, у Казицкого был талант. Это не просто любительский рисунок, похожий на оригинал. В лице женщины, изображенной на портрете, художнику удалось удержать ее нрав: мягкий, уступчивый, склонный к компромиссам...

Я убрала портрет Юли на край стола и принялась рассматривать другие рисунки.

Всего здесь было четыре плотных белых листа бумаги. На двух была нарисована Юля в разных ракурсах, еще два...

Нет, это не может быть портретом. Женщина, изображенная на двух других рисунках, походила на героиню какого-нибудь модного светского романа.

Мне почему-то вспомнилась Гайде из «Графа Монте-Кристо».

Помните? Его экзотическая невольница царского происхождения.

Лицо женщины, изображенной на рисунке, было восточного типа. Это несомненно. Глаза, огромные, темные, чуть поднятые у висков, широкие темные брови, почти сросшиеся у переносицы, роскошные черные волосы...

А царское происхождение мне припомнилось, вероятно, потому, что волосы женщины плотно обхватывал венец, похожий на корону.

Надо лбом поднимался широкий трезубец, в центре которого сиял какой-то драгоценный камень. Два лепестка по обе стороны от центрального зубца тоже были украшены драгоценными камнями, но их Казицкий почему-то заштриховал. От этого камни казались непрозрачными, матовыми и были похожи друг на друга формой и размерами.

Я поднесла рисунок близко к глазам.

Да, несомненно, на голове женщины сиял царский венец. И выражение лица у нее гордое, своенравное... Не похоже, чтобы такая женщина могла кому-то подчиняться. Скорее, подчинялись ей.

Красивое лицо. Только очень уж решительное. Почти мужеподобное.

Я присмотрелась к камню, находящемуся в центре венца. Он не был заштрихован, как два других. И форма камня странная: грушевидная, заостренная кверху, расширенная книзу.

И еще от этого камня исходило сияние. Казицкий нарисовал прямые лучи, расходящиеся в разные стороны.

Бриллиант?

Неужели драгоценность, которую собирался продать мой покойный сосед, была царским венцом?!

Тут я вспомнила, как убийца обшаривал карманы Казицкого, и решительно покачала головой.

Нет. Такую вещь в карман не спрячешь.

Я еще раз внимательно посмотрела на рисунок. Не знаю почему, но я была уверена, что Казицкий нарисовал эту женщину не просто так. И еще этот венец в волосах...

Тут мой слух, обострившийся от страха, уловил вдалеке какой-то слабый звук.

Я поднялась со стула, выключила фонарик и замерла.

Так и есть. Кто-то открывал входную дверь, а слабый скрежет издавал верхний замок, который я не заперла. Видимо тот, кто был за дверью, безуспешно пытался провернуть его вправо.

Боже!

Уже в который раз за последние полторы недели у меня зашевелились волосы на голове. В панике я завертелась на месте. Куда бежать? Куда?! Куда?!!

Нужно спрятаться. Под диван. Нет, под диван нельзя. Не выберешься из-под него в случае опасности.

Куда?

То, что входная дверь открылась, я поняла по слабому сквозняку, долетевшему из коридора.

И мне не осталось ничего другого, как залезть с ногами на подоконник и прижаться спиной к боковому проему окна. Занавески в комнате плотные, авось...

Додумать я не успела, потому, что в соседней комнате послышались осторожные шаги. Кто-то на цыпочках крался по квартире моего покойного соседа.

И этот «кто-то» был тяжелым и, видимо, высоким мужчиной.


Почему я так подумала?

Трудно объяснить. Попробуйте поставить себя на мое место. Ночью, одна, в квартире убитого человека, да еще в компании второго незваного гостя!

Все мои чувства и ощущения обострились до предела. Организм превратился в точнейший детектор, в аналитический аппарат, не имеющий права на ошибку. Потому что от этого зависела моя жизнь.

Итак, слух донес до меня осторожные шаги. Но, как ни старался человек ступать бесшумно, у него это не получалось. Значит, он был тяжелым.

Если он был тяжелым, логично предположить, что он был высоким. Нет, конечно, есть люди маленькие и грузные, но я вспомнила того высокого мужчину, которого видела на крыльце института, в котором работал Казицкий.

Случайно что ли он за мной тогда следил?

Он явно имеет какое-то отношение к этой истории. Вот только какое? Он разговаривал со мной весьма по-хамски. Помнится, второй собеседник его даже укорил: «Ну, зачем ты так, Алик...»

Я чуть не вскрикнула.

Алик!

А записка Казицкого, которую я выучила наизусть и сожгла, была написана на половинке блокнотного листа с буквой «а» наверху!

Алик!

Мужчина вошел в комнату, где я пряталась. Я отчетливо слышала его дыхание. Он перемещался уверенно, как человек, бывавший в доме. Что, если он подойдет к окну?

Я с тоской посмотрела вниз. Нет, не выпрыгнешь... Седьмой этаж.

Мужчина между тем переместился к письменному столу, который стоял слева от окна. Уселся на стул и включил настольную лампу.

Комната облилась неярким светом.

Я зажмурилась. Интересно, не просвечивает ли мой силуэт?

Незаметно выглянуть из-за шторы я не могла, поэтому ориентировалась только на слух. Тихо зашуршали бумажные листы. Видимо, незваный визитер рассматривал рисунки. Несколько минут царила тишина, потом мужчина пробормотал сквозь зубы:

— Надо же, какая цаца...

И, хотя голос звучал негромко, я его узнала.

Он. Тот самый высокий тип, который проследил за мной до дома. Алик.

Мужчина еще раз перебрал рисунки и замер. Потом негромко присвистнул, как человек, которому открылась неожиданная истина.

И вдруг в тишине комнаты раздался громкий ясный писк! И исходил этот звук из моего кармана!

Боже милостивый!

Брелок! Брелок, который Юля подарила Казицкому, чтобы тот быстрее находил брошенные ключи!

Сказать, что меня парализовало, значит ничего не сказать.

Я окаменела. Одеревенела. Оледенела. Остолбенела. Впала в кому. И все это одновременно.

Мужчина замер. Потом стул под ним скрипнул вкрадчивым негромким звуком.

Встал.

Теперь скрипнула планка расшатанного паркетного пола, и я, как в замедленной съемке увидела мужскую руку, взявшую в кулак край занавески...

А потом занавеска резко отъехала в сторону.

Могу сказать вам совершенно твердо: никакого решения я не принимала. И плана действий у меня не было. Поэтому я сама обомлела от удивления, когда моя нога сразу и сильно ударила мужчину в какое-то уязвимое место.

Кажется в живот.

Мужчина отшатнулся от окна, охнул и согнулся пополам.

Все та же неведомая спасительная сила подхватила меня с подоконника, швырнула на пол и понесла к дверям.

Честное слово, я сама не понимаю, как мне удалось так быстро проделать все эти действия! Никакого отчета в происходящем я себе попросту не отдавала!

Не раздумывая, я схватилась за ручку входной двери и в отчаянии рванула ее на себя. Если дверь заперта, то я пропала. Времени, чтобы достать из кармана ключи с предательским брелком и отпереть замок, у меня не было.

Но бог снова спас меня, неразумную. Дверь оказалась открытой. Видимо, визитер не запер ее за собой.

Я выскочила на площадку и понеслась вниз, ощущая за плечами чье-то тяжелое дыхание.

Он гнался за мной.

Самое странное, что по лестнице я неслась в полном молчании. Отчего-то мне было неудобно вопить, звать на помощь и вообще привлекать к себе внимание.

Так мы и бежали, перепрыгивая через ступеньки. Я была легче и моложе, поэтому использовала данную мне фору на все сто.

Но у него оказалось больше выносливости.

Когда я добежала до первого этажа, то начала захлебываться собственным рваным дыханием. В то время как мой преследователь дышал все так же тяжело, но ровно.

Из последних сил я распахнула подъездную дверь и вывалилась наружу. Преодолела три ступеньки, ведущие к подъезду, выбежала во двор...

И тут он меня настиг.

Цепкие пальцы ухватили мою руку повыше локтя и сомкнулись, как замок.

«Все!» — поняла я.

Мужчина резко дернул меня на себя, и я чуть не упала. Второй рукой он схватил меня за плечо и рывком развернул к себе.

Хотите верьте, хотите нет, но глаза его горели в темноте, как у хищника. И было это зрелище таким кошмарным, что я заорала от ужаса.

Огромная горячая ладонь тут же перекрыла мой рот, крик забился и забулькал возле самых губ. Страшные горящие глаза медленно опустились сверху к моему лицу, и человек нетерпеливым шепотом спросил:

— Она у тебя?

Вместо ответа я сделала попытку снова ударить его коленом в живот. Но теперь он был настороже, и повторить свой подвиг мне не удалось.

— Она у тебя? — повторил мужчина уже угрожающим голосом.

Я выкручивалась и вырывалась из его рук, но он был гораздо сильней, и мои попытки, наверное, со стороны выглядели просто жалко.

— Я тебе сейчас шею сверну, — пообещал мой противник. — Если не ответишь — сверну!

Он снова наклонился над моим лицом, всмотрелся в мои глаза, отразившие всю мою трусливую душу, и вдруг злорадно засмеялся. Негромко. И этот смех меня добил.

Я перестала брыкаться, закрыла глаза, обмякла и приготовилась к смерти. В конце концов, терпение бога не беспредельно. Раз спас, два спас, три спас, сколько же можно?!

Но тут послышался какой-то странный короткий звук, похожий на удар, и руки, крепко державшие мой рот и мой затылок, вдруг ослабели.

Я открыла глаза.

Противник стоял, слегка покачиваясь. Вдруг сверху мелькнуло что-то темное, и на голову преследователя снова обрушился какой-то тяжелый предмет.

Звук повторился. Странный звук. Гремящий. Такой получается, если взять неплотно набитую коробку и встряхнуть ее.

Мой преследователь бесшумно повалился на землю и распластался на ней. И я увидела еще одну фигуру, стоявшую за ним.

Честно говоря, я за эту ночь натерпелась такого страху, что сил бояться больше не было.

Поэтому я посмотрела на новое действующее лицо с некоторым любопытством.

Человек перепрыгнул через поверженного противника, подхватил меня под руку и потащил прочь.

Я не сопротивлялась. Просто ноги мои ослабели, и спасителю приходилось волочить меня за собой как дохлую гусеницу.

По дороге я пыталась взять себя в руки и осмыслить все, что произошло со мной этой ночью.

Значит, так. Я забралась в квартиру Казицкого и нашла на его рабочем столе папку с рисунками. Один, вернее, два из них изображали женщину в царском венце. Может, в короне.

Вслед за мной в квартиру проник второй визитер. Этот человек явно замешан в событиях. Только с какой стороны? Трудно сказать.

Этот человек спросил меня: «она у тебя?»

Спрашивается, кто она?

Вернее, «что» она?

Корона?

Вряд ли. Убийца шарил по карманам Казицкого. Корона в кармане не поместится.

Драгоценность?

Возможно. Значит, у него ее нет. Значит, ее еще никто не нашел.

Потом преследователь пообещал меня убить. Не знаю, это он пошутил, или серьезно намеревался, не успела выяснить. Подоспел освободитель, шарахнул моего противника по голове чем-то тяжелым и потащил меня прочь от опасного места.

Кстати, куда он меня тащит?

Я огляделась. Вокруг меня простирались яблоневые сады деревни Немчиновка.

— Куда мы бежим? — спросила я на ходу.

— Ко мне, — ответил мой спаситель дрожащим голосом. Видимо, сам испугался, бедный.

— А вы где живете?

— Вот здесь.

Спаситель ткнул рукой в темноту, окутавшую деревню. Почему-то голос его был мне смутно знаком.

— Я вас знаю? — спросила я.

— Вряд ли, — ответил собеседник все так же неуверенно.

— Тогда зачем...

— Сам не знаю, — ответил он, не дожидаясь окончания вопроса. — Просто увидел, что один человек душит другого человека. Ну, и не выдержал. Рефлекс сработал.

— Понятно, — пробормотала я.

Мы перешли на шаг. Спаситель тяжело дышал и без конца поправлял на плече ремень спортивной сумки, которой он долбанул по голове преследователя.

— Тяжело? — спросила я, кивая на сумку.

— Что? — не понял спаситель. — А-а-а... Вы про сумку. Тяжело.

И через небольшую паузу добавил со скромной гордостью человека, признающегося в скрытых от глаз достоинствах.

— Она у меня всегда такая. Я привык.

— Очень хорошая привычка, — похвалила я. — Мне что ли начать такую сумку таскать?

— А чего он от вас хотел? — с любопытством спросил спаситель.

Я пожала плечами.

— Понятия не имею. Напал и все. А зачем напал — не объяснил.

— Вы знаете, кто он такой? — не отставал собеседник.

— Понятия не имею, — покривила я душой. А что мне оставалось делать? Парень меня, конечно, спас, но это еще не повод раскрывать перед ним душу!

— Вот мы и пришли, — порадовал меня мой спутник.

— Вы здесь живете?

— Здесь, — сознался спаситель и шмыгнул носом.

— М-да, — только и сказала я.

Дом, к которому мы подошли, представлял собой ветхое сооружение, предназначенное под снос. Краткая характеристика подобных жилищ: «удобства во дворе».

Неужели в таких хибарах все еще живут люди?

Спаситель поднялся на кривое крыльцо, пошарил в кармане, достал один-единственный ключ и открыл дверь.

— Осторожно, тут ведро с водой! — предупредил он меня.

— Тогда включите свет.

— Сейчас.

Он еще немного побродил в темноте, и вдруг пространство озарилось ярким светом пыльной лампочки под потолком.

Я впервые за все это время посмотрела в лицо спасителю и удивленно вскрикнула:

— Вы!..

Передо мной стоял тот самый рассеянный с улицы Бассейной, который так удачно вляпался в лужу, на моих глазах.

— Мы знакомы? — удивился юноша в свою очередь.

Вместо ответа я сделала шаг в круг света.

— Вы! — в свою очередь воскликнул спаситель. И всплеснул руками.

После чего добавил ни к селу ни к городу:

— Здрасте...

— Здрасте, — ответила я и огляделась. — Так вы этот дом снимаете?

— Этот, — подтвердил спаситель с готовностью. Оглядел убогую прихожую и виновато развел руками.

— Зато дешево. Пятьдесят долларов за все про все.

Тут он спохватился и продолжил светским тоном.

— Проходите в комнату. Там немного уютней.

В комнату, так в комнату.

Я сделала шаг через порог и остановилась.

— Свет включите...

— Сейчас, сейчас, — заторопился гостеприимный хозяин. Он дышал мне прямо в затылок. Его рука деликатно, чтобы не задеть меня, просунулась в комнату над моим плечом и пошарила по стене. Он стоял так близко, что я чувствовала запах его туалетной воды. Слабый, но приятный.

Наконец щелкнул выключатель, и комната предстала передо мной во всей своей красе.

Нужно сказать, что, к моему удивлению, она действительно оказалась вполне уютной.

Тяжелые плотные шторы отгораживали небольшое освещенное пространство от остального темного мира. У окна стоял письменный стол, на столе компьютерный монитор. Плоский, дорогой монитор, как механически отметила я.

Системный блок скрывался под столом и на вид казался новым.

Справа от меня стоял симпатичный стеллаж с книгами. На нем же разместился небольшой музыкальный центр и стойка для компакт-дисков.

Слева от входа — большая изразцовая печь. Изразцы были старые, местами побитые, но все еще не утратившие своего очарования. Недалеко от печки, лицом к ней стоял довольно современный раздвижной диван, покрытый веселым лоскутным одеялом.

— Симпатично, — похвалила я.

— Нравится? — обрадовался хозяин.

— Очень!

— Тогда садитесь на диван. Я сейчас поставлю чайник.

— Лучше воды! — попросила я. — Ужасно хочу пить.

— Сейчас принесу.

И он убежал на кухню, где немедленно загремел посудой. Через минуту вернулся, подал мне стакан.

— Кипяченая, — объяснил спаситель.

— Спасибо.

Я выпила воду залпом.

— Чай будет через минуту. Вы пока отдохните, — проинформировал меня хозяин и снова убежал на кухню.

Я уселась на диван с ногами. Диван был ужасно удобный и располагал к непринужденности. Незаметно я опустила голову на симпатичную клетчатую подушку и задремала.

Мне показалось, что спала я не больше получаса. Поэтому очень удивилась, когда открыла глаза и обнаружила, что за плотно сдвинутыми шторами ярко светит солнце. Я подскочила на месте и оглядела комнату.

Оказывается, кто-то заботливо накрыл меня пледом. Хотя, нетрудно догадаться кто.

Я посмотрела на часы, стоявшие на письменно столе.

Десять!

Я пошарила ногами по полу и нашла свои босоножки. Влезла в них и отправилась на поиски спасителя.

Спаситель спал на кухне. Он сидел на табуретке, навалившись всем телом на стол, и тихонько сопел. Умилительная картина.

Я положила руку ему на плечо и тихонько встряхнула.

— Я все помню, — отчетливо произнес хозяин дома и повернул голову в другую сторону.

— Очень рада за вас, — ответила я и потрясла его еще решительней.

Спаситель оторвал голову от стола и проговорил плачущим голосом:

— Ну, в чем дело?

— Доброе утро, — сказала я.

Молодой человек поднял глаза на меня и прищурился. Я с улыбкой разглядывала его смешные веснушки.

— А-а-а! — сказал он, совсем как мой папочка. — Доброе утро!

— Извините меня, — покаялась я.

— За что? — не понял парень.

— Ну, вы из-за меня толком не выспались... И вообще...

— Ерунда! — отмахнулся спаситель. — У меня день свободный, высплюсь. Вы, наверное, голодная?

— Голодная, — подтвердила я. — Но завтракать буду дома.

— Да? Ну, и хорошо, — ответил молодой человек неожиданно. Поймал мой удивленный взгляд и пояснил:

— У меня есть нечего. Кофе да чай.

— Тогда приглашаю вас на завтрак ко мне домой.

Спаситель встал с табуретки и смущенно оглядел свои помятые джинсы.

— Ерунда! — повторила я его интонацию. — У нас дома вполне демократичная обстановка.

— А ваши родители ругаться не будут?

— Я живу с отцом. Он никогда не ругается.

— Здорово! — расцвел спаситель. — Честно говоря, мне ужасно хочется есть.

— Пошли!

— Пошли!

Я двинулась к двери, потом вспомнила одну маленькую деталь и снова обернулась к спасителю.

— Кстати, меня зовут Ира.

Минуту он смотрел на меня с недоумением, потом расхохотался и хлопнул себя по голове.

— Станислав. Слава, короче говоря.

— Мне очень приятно познакомиться с вами, Слава, — сказала я совершенно искренне.

— Взаимно, — неловко ответил спаситель. Но я видела, что ему было приятно это слышать.


* * *

Мы вышли из дома. День выдался упоительный, и, если бы мою душу не терзало опасение за ближайшее будущее, я бы ему порадовалась.

— Чудная погода, — сказал Слава.

— Да, — согласилась я.

— Мне здесь очень нравится, — поделился со мной спаситель. — Я имею в виду Немчиновку.

— Что здесь может нравиться? — удивилась я и окинула коротким взглядом полуразвалившиеся деревянные домики.

— А здесь тихо!

— Ну, разве что тихо...

— Нет, ты не понимаешь, — начал горячиться собеседник. — Понимаешь, раньше мы с приятелем снимали квартиру на проспекте Мира. В двух шагах от кольцевой станции.

— И что?

— Да ничего! Занавески приходилось стирать каждые пять дней!

— Почему?

— Да они черные были! От копоти. И потом вечный шум под окнами и днем и ночью: машины, троллейбусы, трамваи... Ужас!

— Сочувствую.

— Спасибо. А здесь — благодать. Как будто домой приехал.

— Ты не москвич?

— Ты льстишь моему произношению. Я украинец. Хохол, по-вашему.

— Не лезь в бутылку! Я не националистка.

— Это приятно. А ты заметила, что мы перешли на «ты»?

— Нет. Ты против?

— Наоборот.

Вот так, незатейливо переговариваясь, мы добрались до моего дома.

— Близко от меня, — заметил спаситель.

Я открыла подъезд и попросила:

— Иди вперед.

— Зачем? А! Боишься!

— Тебя он в лицо не видел, а меня видел, — огрызнулась я.

Спаситель вошел в полутемную пасть подъезда, казавшуюся мне мышеловкой, и позвал:

— Ира! Чисто!

— Тоже мне, разведчик, — пробормотала я.

Мы вызвали лифт, вошли в тесную кабинку. Пока мы поднимались, я лихорадочно прикидывала, что мне делать дальше. То, что теперь этот мужик меня не оставит в покое, — понятно. Я, ведь, не успела ему ответить, что «её» у меня нет. Значит, нам еще предстоит теплая дружественная встреча. Интересно, он хотя бы квартиру Казицкого запер? Или дверь так и осталась распахнутой настежь?

Но идти и проверять это было выше моих сил.

— Ира!

Спаситель пощелкал пальцами у меня перед глазами. Я отпрянула назад и стукнулась головой о стенку кабины.

— Извини. Мы приехали.

Действительно. Двери лифта были раскрыты настежь.

Я вышла на площадку и подошла к двери квартиры.

— Вот здесь я живу.

— Очень приятно.

— Приятного мало. Девятый этаж со всеми вытекающими последствиями, — пожаловалась я.

— То есть?

— Протечки!

— А-а-а...

Я открыла дверь и вошла в коридор. Мне навстречу тут же вышел папочка в домашнем халате.

— Доброе утро! — поздоровался он.

— Привет, папуля! — ответила я, как можно непринужденней. — Ты завтракал?

— Спасибо, да. А ты куда-то уходила?

— Да. За хлебом.

Папочка автоматически перевел взгляд на мои пустые руки.

— Не привезли еще, — быстренько выкрутилась я. Глаза отца уперлись куда-то мне за спину.

— Папочка, это Слава, — представила я гостя, вытаскивая его из-за своей спины.

— Очень приятно, — вежливо ответил отец.

— Мне тоже, — смутился Слава.

— Проходите...

— Спасибо.

— ...и будьте как дома, — закончил монолог папочка. Посмотрел на меня с тревогой: все ли правильно сделал?

Я молча кивнула. Папочка успокоился и удалился в гостиную.

— Классный у тебя отец, — нарушил молчание Слава.

— Да, — ответила я коротко.

— Мой бы мне всю задницу исполосовал, если б меня ночью дома... Ой!

Он спохватился и прикрыт рот ладонью.

— Разувайся, — сказала я. — У меня полы чистые.

— Конечно.

Я скинула босоножки и пошла на кухню. Открыла дверцу холодильника и окинула взглядом его содержимое.

— Как ты относишься к омлету с зеленым луком и сыром? — громко спросила я.

— Отлично, — ответил Слава у меня под ухом.

— Господи!

Я схватилась за сердце.

— Как ты бесшумно ходишь!

— Извини.

— Ладно, проехали. Хочешь умыться?

— Еще как!

— Ванная слева по коридору.

— Блеск! — ответил Слава и так же бесшумно удалился.

— Полотенце синего цвета! — крикнула я.

— Спасибо! — так же громко ответил гость, и из ванной донесся шум воды.

Я быстро разбила яйца, нарезала лук и брякнула на огонь старую сковородку с толстым дном. Пускай разогревается.

Кстати, не мешало бы мне тоже умыться.

Я взбила яйца, натерла сыр, высыпала в горячее масло мелко нарезанный лук. Немного помешала и вылила на него яйца, взбитые с молоком и мукой. Интересно, а хлеб в доме есть?

Проверим. Да, хлеб несвежий. Ничего, его можно поджарить и сделать гренки.

Я поставила на огонь вторую сковородку, нарезала несвежий батон. Аккуратно обмакнула хлеб в подсолнечное масло и положила на сковородку. После этого высыпала на почти готовый омлет натертый сыр и удовлетворенно вздохнула.

Господи, как же есть хочется!

— Я уже отвык от цивилизации, — поделился Слава, выйдя из ванной.

— Можешь приходить купаться.

— Правда?

— Конечно!

— Два раза в неделю не очень часто? Дома приходится мыться в тазике...

— Приходи, — ответила я коротко.

— Нет, правда не обременю?

Я повернулась лицом к гостю и тихо отчеканила:

— Ты мне жизнь спас. Забыл?

— Забыл, — ответил он чистосердечно.

И мы рассмеялись.

Я быстренько сбегала в ванную, вымылась под душем на скорую руку и, замотав мокрые волосы в полотенце, вернулась на кухню. Меня ждал накрытый стол.

— Извини, я тут похозяйничал, — покаялся Слава. — Посуда на виду стояла.

— Молодец. Садись скорее.

И мы набросились на еду с такой жадностью, словно голодали целую неделю.

Наконец я тяжело вздохнула и отодвинулась от стола.

— Больше не могу.

Слава медленно дожевывал гренок. Дожевал, взял бумажную салфетку и промокнул губы.

— Я тоже.

— Чай? Кофе?

— Все равно, — вяло ответил гость.

— Тогда будем пить кофе.

— Отлично!

— Кофе растворимый, можешь не радоваться, — предупредила я.

— Я это и имел в виду, — удивился Слава.

«А он тактичный мальчик,» — подумала я одобрительно.

Пока я доставала чашки и банку «Нескафе», Слава быстренько убрал со стола грязную посуду. И не просто поставил ее в раковину, а еще и перемыл. Очень добросовестно и ловко. Просто не мужчина, а свадебный подарок.

— Расскажи о себе, — попросила я и поставила перед ним чашку с дымящимся кофе.

— Что тебя интересует?

— Все. Ты давно в Москве?

Он посчитал.

— С восемьдесят восьмого года.

— Ничего себе!

— Я тут учился, — охотно поделился Слава. — В Политехническом. Я программист. Потом удачно устроился на работу. В девяносто третьем.

— Куда?

— В «Кредобанк».

— Так он же...

— Ну, да! Лопнул! Просто свинство с его стороны. Такая зарплата хорошая была... А уж премии!

И он присвистнул. Из ванной запищал брелок, забытый в кармане моих черных джинсов.

— Что это? — испугался Слава.

— Так, фигня, — ответила я мрачно и невольно дотронулась до рукава халата. Здесь, на правой руке, чуть повыше локтя, у меня красовались три ярких отчетливых синяка. Следы чужих пальцев.

— Может, пейджер?

— Брелок для ключей.

— Удобная штука.

— Как сказать, — тихо ответила я. И тут же спросила в полный голос:

— А потом? Когда банк развалился?

— Потом началась свистопляска, — признался мой спаситель. — Черте-те что и сбоку бантик. Никакой определенности, все рушится, непонятно, куда деваться... В общем, ужас.

Он отпил глоток горячего кофе, сморщился и поискал глазами сахарницу. Я молча подвинула ее к нему.

— Спасибо.

Он бухнул в чашку три полные ложки. Ясно, сладкоежка.

— Но я не растерялся, — похвастал он. — Попросил российского гражданства еще до того, как оно стало дефицитом.

— А прописка? — спросила я нерешительно.

— Меня прописал у себя один мой хороший московский приятель, — ответил Слава.

Я ничего не ответила, но сильно удивилась. Неужели бывают такие люди? Это в наше-то время, испорченное квартирным вопросом!

— Так и живу. Снимаю квартиру, пока не выгонят. Потом снимаю другую.

Он попробовал кофе. На этот раз с удовольствием.

— В последний раз мы жили с одним парнем... В смысле, квартиру вместе снимали, — испуганно поправился он и быстро посмотрел на меня. Мне стало смешно.

— Я поняла.

— Понимаешь, на двоих гораздо дешевле выходит. Цены-то ломовые!

— Еще бы!

— И работы постоянной нет... Так, крутимся, перебиваемся случайными заработками.

— А что случилось с приятелем? — поинтересовалась я.

— Женился, — коротко ответил Слава. — И все. Переехал к жене, а я четыреста баксов один не потяну... Вот и пришлось соглашаться на Немчиновку.

— Ясно.

Некоторое время мы молча пили кофе. Я производила в уме некоторые вычисления. И вдруг чуть не выронила чашку.

— Сколько же тебе лет?!

— Тридцать пять, — ответил гость, немного удивленный таким напором.

— Ничего себе!

Я остолбенела. Дело в том, что выглядел мой спаситель так неприлично молодо, что я в простоте душевной посчитала его своим ровесником.

— Я думала, тебе лет двадцать. Ну, может, с небольшим хвостиком...

Слава пожал плечами.

— Для тебя это принципиально?

— Да нет, — ответила я, покривив душой.

Конечно, принципиально! Для меня все люди, старше двадцати восьми, автоматически переходят в разряд «старших». И общаться с ними я стараюсь почтительно. Во всяком случае, обращаюсь на «вы».

Перейти что ли со спасителем на «вы»?

Я в сомнении посмотрела на него. Пожалуй, уже не стоит. Поздно.

— Теперь твоя очередь, — сказал Слава.

— В смысле? — не поняла я.

— Расскажи о себе!

— А-а-а, — протянула я, невольно копируя папочкину интонацию. — Да нечего рассказывать.

— Ты учишься?

Мне стало стыдно.

— Нет, — ответила я сухо. — У меня только школа.

Похоже, спасителя эта подробность ничуть не смутила.

— Работаешь? — продолжал он расспрашивать. Но расспрашивал так доброжелательно, что мне ничего не оставалось, как покорно отвечать.

— Работаю.

И, не дожидаясь нового вопроса, уточнила:

— На барахолке в Коньково. Продаю турецкую кожу.

— Понятно.

Слава тяжело вздохнул.

— Жизнь такая, — сказал он, словно объясняя свой вздох.

— Какая?

— Трудная.

— И не говори.

Мы оба помолчали. Гость нехотя встал с места.

— Спасибо тебе за завтрак.

— Не стоит.

Я тоже поднялась с места и быстренько уложила в прозрачный пакет остатки колбасы, сыра и несвежего батона.

— Ты не обидишься, если я дам тебе с собой бутерброды?

— Обижусь? — удивился Слава. — Да ты что! Возьму с радостью! Ужасно лень в магазин тащиться.

— Да, тебе лучше как следует выспаться.

— Точно.

Он подхватил пакетик с продуктами, потоптался на месте и медленно двинулся в коридор.

Обулся, выпрямился и спросил:

— Можно я тебе позвоню?

— Звони, — согласилась я. Оторвала край газеты, лежавшей на телефонной тумбе, и написала свой номер.

— У меня только мобильник, — отчитался гость. И на оставшейся части газетного листа нацарапал семизначный городской номер. Прямой, значит. Насколько я знаю, прямые номера без восьмерки довольно дорогие.

— Вот, — сказал спаситель, и отложил карандаш. — Ты тоже звони. Я рад буду.

— Хорошо.

Он открыл дверь и вышел на площадку. Я обласкала взглядом его худую спину и невольно сказала вслед:

— Спасибо тебе за вчерашнее.

— Ерунда, — ответил Слава и нажал на кнопку вызова лифта.

— Мое предложение насчет ванной остается в силе.

— Вот за это особое тебе спасибо.

— Приходи.

Двери лифта открылись, спаситель шагнул в кабину. И уже оттуда глухо донеслось:

— Приду.

Двери закрылись, лифт загудел и поехал вниз.


Я вернулась на кухню и перемыла чашки.

Странно, но при свете дня все вчерашние страхи казались мне несущественными и преувеличенными. Ну, подумаешь, чуть не убили!

Не убили же!

«Странно устроена человеческая психика,» — подумала я философски.

Пошла в гостиную и проверила, чем занят папочка. Папочка сидел на диване и листал книгу, которую все никак не мог дочитать.

— Ты не проголодался? — спросила я.

Папочка оторвался от книги.

— Нет.

— Погулять не хочешь?

— Нет, — поспешно отказался он.

— Ну, как знаешь. Я в магазин иду. Что тебе купить?

Папочка немного замялся.

— Не знаю. Все равно.

— Может, немного ветчины?

— Да, хорошо, — торопливо согласился папа. У него уже давно не было никаких желаний, и он этого стеснялся. Во всяком случае, мне так кажется.

— Я пошла.

— Счастливо, — ответил папочка и снова развернул книгу перед глазами.

Перед тем как выйти из дома, я вытряхнула из кармана вчерашних черных джинсов связку ключей с брелоком-предателем. Хотя, в чем он, собственно, виноват? Просто делал свою работу, и все.

Вместе с ключами на пол выпал обрывок желтого листа с двумя телефонными номерами, записанными друг под другом.

Господи, чуть не забыла! Это же те самые телефонные номера, которые были записаны на стене прихожей Казицкого!

Я отнесла бумажку в свою комнату, немного поозиралась вокруг и сунула ее в роман Моэма, лежавший у кровати.

Потом вернулась в ванную, подобрала с пола связку и отделила два своих ключа. Спрятала ключи от квартиры Казицкого в ящик телефонной тумбы. Нужно отдать их Юле как можно скорей. От греха подальше.

Джинсы и свитер я бросила в стиральную машину и включила нужный режим. Вещи не были грязными. Мне просто хотелось смыть с них все напоминания о вчерашней ночи.

«Вот бы и с душой так же! — подумала я, спускаясь вниз по лестнице. — Вытащила се наружу, сунула в машину, засыпала порошком, залила отбеливателем — и вперед... Никаких пятен, никаких загрязнений. Чистенькая, новенькая, готовенькая к дальнейшему употреблению!»

Я посмеялась абсурдности этой мысли и распахнула подъездную дверь.

На улице пахло летом. Не омерзительным, пышнотелым московским летом, когда воздух на три четверти состоит из расплавленных паров асфальта, а прохожие становятся похожи на выпотрошенных рыб, нет!

Пахло летом нежным, молодым, трепетным. Летом, похожим на акварельную картинку, написанную уличным художником просто так, для души, не для продажи.

Люблю весну гораздо больше всех остальных времен года. Впрочем, это я уже говорила.

Я набила в магазине полную сумку и неторопливо побрела домой. Поразительно, но мне было совсем не страшно расхаживать одной по улице. Даже мысль о том, что за мной, возможно, следят, ничуть меня не напугала.

Подумаешь!

Да. Днем, при свете солнца, все ночные страхи съеживаются и уползают в темные закоулки души. До своего часа.

Не успела я разобрать сумку, как затрезвонил телефон. Я аккуратно выложила на стол картонку с яйцами и побежала в коридор.

— Да!

— Ирка, привет!

— Юлечка!

Я быстро схватила аппарат и унесла в свою комнату. Плотно прикрыла дверь и сказала:

— Как же я рада тебя слышать!

— Ты прости, что я тебе не позвонила сразу...

— Ну что ты!

— Понимаешь, Олег Витальевич просил подождать несколько дней.

— Конспирация, ничего не поделаешь.

— Не говори.

Мы немного помолчали. Я ждала, что Юля спросит меня о ключах, но она не спросила. Пришлось вести беседу самой.

— Расскажи, как ты в тот день перебралась.

— Ой, не спрашивай!

Юля шумно вздохнула.

— Это был не день, а фильм ужасов! Сразу после твоего ухода приехала милиция. Перевернули квартиру еще больше и уехали. Правда, Олег Витальевич сунул им мою сумку с вещами и контейнер с кошками.

— Тоня и Соня не скандалили?

— Конечно, нет! — удивилась Юля. — Они у меня девочки разумные. Все понимают.

— Думаешь, все?

— Все! — решительно сказала Юля. — Мне иногда кажется, что они знают дальше больше, чем мы. Просто говорить не умеют.

Мне снова вспомнилась размытая фигура, отраженная в Сониных глазах. Что ж, в Юлиных словах есть свой резон. Может, и хорошо, что кошки не умеют говорить.

— Ну-ну, — поторопила я подругу. — Что дальше?

— А дальше мы с Олегом Витальевичем сели в его «Жигули» и отбыли в районное отделение милиции.

— На работу к нему что ли?

— Ага.

— А почему не домой?

— Он сказал, что за моей квартирой, возможно, следят, — объяснила Юля.

— И ты с ним целый день на работе сидела?

— Нет. Там есть внутренний двор. Я там в другую машину пересела, и меня отвезли домой...

Она споткнулась и поправилась.

— То есть к Олегу Витальевичу.

— Понятно.

— Он мне ключи дал, — похвастала Юля.

При слове «ключи» у меня свело челюсти.

— Рада за тебя.

Я еще немного подумала и тревожно сказала:

— Слушай, Юль, не хочу тебя расстраивать, но в квартире-то убрать надо! У тебя, имею в виду. Там же черви заведутся!

— Уже убрали, — ответила Юля.

— Кто?

— Соседка Олега Витальевича подрабатывает уборщицей. Они с дочкой поехали ко мне домой на следующий день и все там отмыли.

Юля помолчала, потом неуверенно договорила:

— Неудобно, конечно, что посторонние люди такой бардак вылизывали... Но я им заплатила.

— Много?

— Нет. Пятьдесят долларов.

— Ничего себе!

— Они просили тысячу рублей, — объяснила Юля извиняющимся голосом, — но я настояла на пятидесяти баксах. Ты вспомни, что там делалось!

Я вспомнила и поежилась.

— Да, наверное, ты права.

Мы еще немного помолчали.

— Как себя чувствуют Соня и Тоня?

— Замечательно! — с энтузиазмом сказала Юля. — Ты знаешь, Олег Витальевич действительно кошек любит! Как придет с работы, так сразу на руки или Соньку, или Тоньку хватает. И на диван. А вторая возле него пристраивается.

— Отлично!

— Да. Я боялась, что мое зверье будет ему в тягость.

— А ты с ним как уживаешься?

— Ты знаешь, — медленно ответила Юля, словно ее это удивляло, — хорошо. То есть мы почти не видимся, он целый день на работе... Но вообще он мужик не обременительный. Говорит только по делу, ведет себя просто.

Она немного подумала и решительно закончила:

— Сама не ожидала, что все так хорошо сложится. Без напряга.

— Готовишь, небось, каждый день?

— Да мне это в удовольствие, — просто ответила Юля. — И потом, чем мне сейчас еще заниматься? Я в отпуске.

— Я тоже, — поддакнула я. Но подумала, что даже в отпуске можно найти для себя экстремальные развлечения. У меня, во всяком случае, это выходит виртуозно.

— Вот я и подумала: приведу в порядок квартиру благодетеля, — продолжала Юля, не слушая.

— А что, там свинарник?

— Да нет! Просто нежилой какой-то дом, неуютный.

— А где его жена? — не удержалась я. — Или жены даже в проекте не было?

— Жена была, — ответила Юля. — Я тут от нечего делать полистала альбом с фотографиями... Была жена. А сейчас нет. Мне неудобно его расспрашивать.

— В общем, была, да сплыла, — подвела я итог.

— Можно и так сказать. Ну, ладно, хватит обо мне. Ты-то как?

— Нормально, — ответила я небрежно. — Чуть не убили меня вчера.

Юля икнула.

— Это ты фигурально выражаешься? — спросила она.

— Да нет, к сожалению, — ответила я. — Самым что ни на есть прямолинейным образом выражаюсь. Юля, ты растеряха.

— Почему это? — возмутилась моя собеседница.

— По кочану! Где ключи от квартиры Юрия?

Юля споткнулась наполуслове.

— Забыла, — ответила она растерянно.

— То-то!

— Они у тебя?

— У меня, у меня...

Я немного помолчала и сказала, понизив голос:

— Я ночью была в его квартире.

— Ты с ума сошла! — выдохнула Юля.

— Знаю. И была там не одна.

— А с кем?

— Это я у тебя хотела выяснить. Ну-ка вспомни: был у Юры знакомый мужик высокого роста, которого звали Алик?

— Конечно! — ответила Юля, не раздумывая. — Алик Верховский!

— Кто он такой?

— Приятель Юры, — послушно ответила Юля. — Они раньше вместе работали, потом Алик ушел из института.

— Куда?

— Не знаю, не спрашивала... Ирка, в чем дело? При чем тут Алик?

— Он меня вчера чуть не убил, — ответила я.

— Алик?!

— Алик, Алик... Я тебе почему все это рассказываю: не вздумай ему звонить! Поняла?

— Да зачем мне?

— Я на всякий случай предупреждаю. И еще. Юль, подумай, кого Юра мог называть принцем Дании?

— Боже милостивый! — сказала Юля больным голосом. — Ирка, я так сразу не могу все переварить... Мне нужно как-то обдумать... Боже мой! Тебя чуть не убили!

— Это в прошлом, — сказала я нетерпеливо. — Сейчас важно другое. Мне очень нужно знать, кого Юра называл принцем Дании.

— Гамлета, — слабым голосом подсказала Юля. Я подскочила на месте.

— Какого Гамлета?

— Ну, этого... Из Шекспира...

— Не годится, — ответила я. — Он называл так кого-то из своих знакомых. Думай, Юля, думай, умоляю тебя!

— Я постараюсь, — прошептала Юля. И договорила внезапно окрепшим голосом:

— Ирка, нужно все рассказать Олегу Витальевичу!

— Нужно, — согласилась я со вздохом, так как понимала, какая головомойка меня ожидает. — Я ему уже столько рассказала, что скрывать вчерашнее просто глупо.

— Позвони ему на работу! Немедленно!

— Думаешь, немедленно? — спросила я уныло. Я намеревалась созвониться со следователем вечером после ужина. Говорят, сытый человек добреет.

— Немедленно! — с силой повторила Юля. — Если ты ему не позвонишь, позвоню я!

— Ладно, ладно. Уймись, — проворчала я. — Позвоню я ему, позвоню.

— Немедленно?

— Немедленно.

— Сразу, как только трубку положишь?

— В ту же секунду.

— Тогда пока.

— Пока, — ответила я. И быстро напомнила:

— Принц Дании! Не забудь!

— Не забуду, — ответила Юля и разъединила связь.

Я немного посидела над аппаратом, сделала несколько глубоких вдохов, как перед прыжком в воду и принесла из коридора бумажку, на которой были записаны номера телефонов Олега Витальевича. Быстро, чтобы не передумать, набрала номер его рабочего телефона и застыла в трусливом ожидании.

Сейчас мне задницу надерут по полной програм...

— Да! — неприязненно рявкнул в трубку знакомый голос.

— Олег Витальевич! — залепетала я.

— Да!

— Это Ира...

Я уже собралась было пуститься в объяснения, но этого не потребовалось. Следователь тяжело вздохнул и спросил вполне человеческим голосом:

— Что ты еще натворила?

И я рассказала все без прикрас и утаиваний. Рассказала честно, как и обещала Юле.

— Боже мой! — плачущим голосом простонал Олег Витальевич, выслушав мои откровения, — за что мне все это! Заявление писать будешь?

— Нет! — отрезала я.

Следователь что-то неразборчиво пробормотал себе под нос.

— Дома сиди! — велел он неприязненно. — В обед приеду. С часу до двух.

Не знаю, как у Олега Витальевича обстояло дело с предками, но точностью он отличался поистине королевской. Ровно в тринадцать ноль-ноль раздался звонок в дверь.

Я открыла, стараясь смотреть в сторону. Почему-то встречаться глазами с гостем мне не хотелось.

Олег Витальевич не мог скрыть раздражения. А может, не считал нужным его скрывать.

Он быстро разулся и, не ожидая приглашения, пошел на кухню. Я трусила следом как жертвенная овца.

Следователь плотно прикрыл дверь и обрушился на меня с мощностью урагана «Энни». Правда, бушевал он вполголоса, очевидно, чтобы не тревожить папочку.

— Когда это кончится?! Я тебя спрашиваю! Какого рожна ты лезешь, куда тебя не просят?!

— Я помочь хотела, — начала я слезливо.

— Помочь она хотела! Тогда делай, что тебе говорят! Заявление напиши! Развяжи мне руки!

— Заявление не напишу...

— Пойми ты, балда, я этому парню, который тебя чуть не прибил, никаких претензий предъявить не могу! Нет у меня оснований!

— Не предъявляйте, — обиделась я. — Я не за себя переживаю... За дело.

Олег Витальевич с шумом втянул носом воздух. Я воспользовалась паузой и вкрадчиво предложила:

— Пообедайте со мной. У нас сегодня грибной борщ.

Олег Витальевич замер. Потом немного посверлил меня взглядом и ворчливо уточнил:

— С консервированными грибами?

— Да вы что! — всплеснула я руками. — У них ни вкуса, ни запаха! С настоящими, сушеными...

— С сушеными?

Олег Витальевич посмотрел на часы. Но я видела, что его зацепило.

— Только быстро, — сказал он, сдаваясь. — Вообще-то, я хотел дома пообедать...

— Я, конечно, готовлю не так здорово, как Юля, — сказала я, ставя перед ним тарелку, налитую до краев, — но вполне съедобно. Никто еще не отравился.

— Да, Юлия Павловна готовит очень вкусно, — сознался следователь.

Я поставила перед собой вторую тарелку и спросила:

— Вы, что, по имени-отчеству к ней обращаетесь?

— Ну да! — удивился гость. — А как же?

— И она к вам по имени-отчеству?

— И она, — ответил Олег Витальевич уже строже. Попробовал борщ и снова подобрел.

— Сама готовила?

— Сама.

— Молодец.

Несколько минут в кухне царила напряженная тишина. Гость ел быстро, но аккуратно. Не проливал на стол лужицы, не ронял на пол кусочки капусты. В общем, не производил неприятного впечатления.

Я ела скорее из вежливости. И думала о том, что у меня сегодня странный день: приходится кормить уже второго мужчину. И аппетит у обоих весьма неплохой, дай бог им здоровья. Есть же несчастные женщины, которые вынуждены готовить три раза в сутки. А еще работа, дети, стирка, уборка...

М-да. Семейное счастье. Как же без него хорошо!

Гость доел остатки борща и отодвинул тарелку.

— Спасибо, — сказал он чуть милостивей. — Действительно, очень вкусно.

— Ну, вас теперь ничем не удивишь, — вежливо ответила я.

Убрала тарелку и налила гостю чай.

— Это точно.

Олег Витальевич взглядом поискал сахарницу и бухнул в чашку три полные ложки. Еще один сладкоежка.

— Юлия Павловна такие вкусности готовит! Иногда даже не знаю, как они называются.

Он размешал сахар и попробовал. Пробормотал: «Не сладкий,» — и добавил еще одну ложку сахара. Я с трудом удержала на месте отваливающуюся челюсть.

— Так, — начал Олег Витальевич уже спокойным тоном. — Давай еще раз. Он что-нибудь искал?

— Нет. Он сразу пошел в ту комнату... Смежную с залом.

— Это кабинет Казицкого.

— Я догадалась. Вошел, сел за стол, включил лампу и стал рассматривать рисунки. Вы их видели?

— Видел. Два портрета Юлии Павловны и еще два рисунка... Похожие на картинки в книжке.

— На иллюстрации, — поправила я. — Да, я почему-то тоже об этом подумала. Не верится, что эту даму он нарисовал с натуры.

— Нет, не с натуры, — неохотно поделился со мной следователь. — Наш программист говорит, что есть какие-то специальные приемы, с помощью которых можно определить, с натуры нарисован человек или это фоторобот...

— Фоторобот можно определить и без приемов, — не удержалась я.

— В общем, мы друг друга поняли! — повысил голос Олег Витальевич.

— Поняли, — торопливо поддакнула я.

Еще немного помолчали.

— Что, ты говоришь, он у тебя спросил? — подал голос следователь.

— «Она у тебя»?

— Прямо так? Я имею в виду, ты дословно помнишь?

— Дословно.

— «Она...»

Олег Витальевич задумался.

— Корона? — предположил он вполголоса.

— А в кармане она могла поместиться?

— Почему именно в кармане?

— Потому, что убийца обыскивал карманы Казицкого.

— Может, искал какую-нибудь бумажку? — неожиданно предположил следователь.

Я подавилась чаем.

— Какую бумажку?

— Ну, не знаю... С инструкциями, например, как «её» найти...

И водянистые серо-голубые глаза вцепились в мое лицо.

Я пожала плечами, как могла непринужденно.

— Возможно...

— Тебе такая бумажка случайно не попадалась?

— Не попадалась, — ответила я твердо.

Про последние слова Казицкого и ту бумагу, которую он сунул мне в руку, я умолчала. Не знаю почему. Мне хотелось сначала разобраться самой, а потом небрежно подкинуть следствию верную ниточку.

И еще мне ужасно хотелось первой взять в руки то, что Верховский назвал словом «она». Желание мое было абсолютно бескорыстным. Мне хотелось подержать «её» и посмотреть на «нее» до того, как наши доблестные органы заграбастают ценность и упрячут ее за семь замков вместе с другими вещественными доказательствами.

И вообще, я за разделение труда. Милиция пускай ищет убийцу, а я буду искать драгоценность. И посмотрим, у кого получится лучше. Вступим, так сказать, в соцсоревнование.

— Ничего такого мне не попадалось, — твердо повторила я.

— Боюсь я, что ты, Ира, темнишь, — озабоченно поделился следователь.

— Ну, конечно! Вот и рассказывай вам после этого свои секреты! — возмутилась я. — Возьму и не скажу, что я нашла в квартире Казицкого!

— Говори! — велел следователь коротко. — У меня перерыв кончается!

Я убежала в свою комнату и вернулась обратно с бумажкой желтого цвета.

— Пришлось вырвать из справочника Казицкого, — объяснила я. — У меня с собой бумаги не было.

— Что это? — спросил Олег Витальевич и близоруко сощурился.

— Это номера телефонов, — сказала я. — На стене были нацарапаны. Карандашом.

У следователя отвисла челюсть, а я невинно добавила, упиваясь своим триумфом:

— Неужели не заметили?

Олег Витальевич сунул бумажку за пазуху. Несколько минут молча смотрел на меня, потом мстительно сказал:

— Дуракам везет.

— Вот спасибо! — обиделась я.

Следователь поднялся с места и поблагодарил:

— Спасибо за обед. Все было очень вкусно.

— Не за что, — пробурчала я.

Мы вышли в коридор. Олег Витальевич влез в ботинки и сказал:

— Ну?

— Что? — не поняла я.

— Ключи давай!

Я неохотно выдвинула ящик и достала из него связку Казицкого.

— Пойду проверю, закрыта ли дверь, — пробормотал себе под нос Олег Витальевич.

— Только будьте осторожны!

— Уж кто бы говорил, — ответил он мне, но уже беззлобно.

— Можно я с вами пойду?

— Нельзя!

— Пожалуйста! Я у подъезда постою! Мало ли что!

— Ой, Ирка, какой же ты репей! — выругался следователь. — Идем! Нет у меня сил с тобой спорить. Я сытый, как удав...

Во дворе мне пришлось стоять недолго, минут десять. Олег Витальевич вышел из подъезда Казицкого и неторопливо подошел ко мне.

— Дверь была закрыта, — поделился он. — Ключом, между прочим. Никаких царапин, никаких следов отмычек.

Он почесал кончик длинного носа и уточнил:

— Рисунки-то на столе оставались?

— На столе, — поспешила заверить я. — В папке.

— Ну да, ну да, — пробормотал Олег Витальевич. — В папке.

Посмотрел на меня и сказал в полный голос:

— Нет там папки.

— Как? — поразилась я. — Была же!

— А теперь нет. Кстати, а что твой спаситель Слава делал возле этого дома после двух часов ночи?

Я задумалась. Этот вопрос как-то не приходил мне в голову.

— Не знаю...

— Вот и я не знаю.

Олег Витальевич немного помолчал и сказал своим обычным благожелательным тоном:

— Ира! Занимайся хозяйством! Ты в отпуске!

— Скучно, — пожаловалась я.

— Неважно. Если ты еще раз сунешь свой нос не в свое дело, то я сделаю то, что не успел Верховский.

— То есть?

— Шею тебе сверну, — ласково ответил гость.

Сел в потрепанную «четверку» и уехал прочь.


Я вернулась домой. В душе бушевал пожар. Нет на свете справедливости!

Я рискую собственной шеей, помогая следователю, а он мне обещает эту шею свернуть! Свинство, вот как это называется!

Я набрала домашний номер Олега Витальевича. Юля ответила немедленно, словно сидела у аппарата.

— Да...

— Юль, это я.

— Рассказала? — спросила подруга без предисловий.

— Только что выпроводила твоего домохозяина, — ответила я неприязненно. И пожаловалась.

— Неблагодарный он какой-то! Занялась бы перевоспитанием!

— Да? — удивилась Юля. — Не заметила. По-моему, наоборот, очень воспитанный и вежливый человек...

— Не заметила, — повторила я реплику подруги язвительным тоном. И попросила:

— Юль, не говори ему ничего про принца Дании.

— Ира!

— Юль, я еще сама не знаю, важно это или нет, — повысила я голос. — Вот вспомнишь, тогда я пойму...

— И расскажешь Олегу Витальевичу?

— В ту же минуту! — с жаром пообещала я.

— И сама ни во что не полезешь?

— Клянусь, не полезу!

Юля помолчала и ответила на пару тонов ниже.

— Ладно.

Немного подумала и пожаловалась:

— Самое странно, что у меня есть какие-то ассоциации на принца Дании. Только не могу вспомнить, какие.

— Вспоминай! — приказала я и повесила трубку.

Два дня после нашего разговора я честно старалась вести образ жизни нормальной российской домохозяйки. Перестирала все залежи грязного белья. Перемыла окна. Перестирала занавески. Устроила в доме генеральную уборку. Разморозила холодильник. Приготовила обед. Перебрала книги и почистила их с помощью пылесоса.

Все. Больше дел не оставалось.

На третий день я проснулась с чувством глубокого неудовлетворения. Квартира сияла сказочной, невозможной чистотой. По образному выражению моей покойной бабушки, просто плюнуть было некуда. Пахло свежестью и чистыми занавесками.

«Чем бы заняться? — подумала я. — Перегладить белье?»

И вспомнила, что это я уже сделала вчера.

Я присела на диване и мрачно подперла рукой подбородок. Убрала, постирала, приготовила обед и перегладила белье. Ужас. Заняться нечем.

Как была, в пижаме, переместилась на кухню и, неумытая и непричесанная, плюхнулась на табуретку.

Пойти, что ли, погулять?

— Доброе утро, — сказал папочка, появляясь в дверях.

— Привет, — ответила я мрачно.

— Будем пить чай?

— А как же!

— Я могу сам все приготовить.

— Будь добр.

Папочка занялся хозяйством, а я удалилась в ванную. Настроение было таким гнусным, что не хотелось даже умываться. Но я преодолела уныние и привела себя в надлежащий вид.

К тому же, мне в голову пришла неплохая идея.

Сразу после завтрака, даже не перемыв посуду, я рванулась к телефону. Быстренько набрала рабочий номер Олега Витальевича и замерла с трубкой, прижатой к уху.

— Да! — неприязненно выкрикнул он через минуту, но я уже была пуганая, поэтому не обратила на его тон никакого внимания.

— Добрый день! — начала я жизнерадостно.

— Опять ты!

Начало разговора меня немного смутило. Никакой радости в голосе собеседника я не уловила. Более того. Мне показалось, что в его словах содержится некоторый оскорбительный подтекст.

— А вы мне не рады?

— Давай короче, — потребовал следователь. — Что еще произошло?

— Вы понимаете, — заюлила я, — пришла в голову мысль.

— Какая?

— Я все равно дома сижу...

— И что из этого?

— Ну, просто я могла бы вам помочь. Давайте, к примеру, я выясню, кому принадлежат телефоны, записанные у Казицкого на стене...

— Ира! — сказал Олег Витальевич жестким, я бы сказала, ржавым голосом. — Этот вопрос я уже выяснил без тебя. Когда ты на работу выходишь?

— Через две недели, — ответила я угрюмо.

— Умоляю, запри себя на ключ в своей комнате! На две недели! — страстно попросил следователь и положил трубку.

— Ну, ладно, — пробормотала я угрожающе.

Невиноватая я. Он первый начал. Хотелось по-хорошему, но мне не дали так поступить. Пусть пеняют на себя.

Я перебрала бумажные обрывки, валяющиеся возле телефона. Безобразие какое-то. Нужно переписать номера в записную книжку, а эти лохмотья выбросить. Да и переписывать не нужно. Все равно помню наизусть. Выбросить что ли? Ладно, успею.

Я отыскала номер телефона Славы и уверенно набрала заветные семь цифр. Гудки неслись мне в ухо долго, почти три минуты. После чего Слава, наконец, отозвался. Сонным голосом.

— Алло...

— Разбудила? — удивилась я. — Уже десять!

Он немного помолчал. Потом ответил без особой радости:

— Ира...

— Это я.

Слава душераздирающе зевнул.

— Ты прости, что я тебя разбудила, — из вежливости покаялась я.

— Ничего...

— У меня есть просьба.

— Валяй.

Я почесала бровь и спросила:

— У тебя есть программа, по которой можно определить адрес телефонного абонента?

— Что? — не понял собеседник. — Говори медленней, я еще не проснулся.

— Я говорю, можешь по номеру телефона определить адрес? — повторила я очень раздельно и медленно.

— Легко!

Я возрадовалась.

— Поможешь мне это сделать?

— Легко! — повторил Слава.

— Записывай.

Дело в том, что у меня зеркальная память на цифры. Увидев один раз телефонный номер, я не забуду его никогда. Честное слово! В моей голове, как в компьютере, хранятся номера телефонов десятилетней давности. Я забываю, кому они принадлежат, но никогда не забываю сам номер.

Вот и с теми номерами, которые я переписала с обоев Казицкого вышла та же история. Они намертво врезались в мою подкорку и будут сидеть там всю оставшуюся жизнь без всякого моего на то желания.

Ничего не поделаешь!

— Слушаю, — сказал Слава уже вполне трезвым голосом.

Я продиктовала ему два номера, попросила перезвонить мне сразу, как только он определит их хозяев, и положила трубку.

Мою душу переполняло радостное нетерпение. По крайней мере, будет чем заняться в свободное время.

Я перемыла посуду, расставила все по местам и удалилась в свою комнату. Взяла справочник для поступающих, но листала его совершенно бесцельно. Мозг отказывался воспринимать написанное, и все мои мысли крутились только вокруг предполагаемых абонентов.

День прошел в нетерпеливом ожидании. Слава перезвонил ближе к вечеру, и я уже успела на него обидеться за такую неспешность.

— Прости, что я долго, — сразу начал каяться спаситель, и у меня немного отлегло от сердца.

— Да ладно...

— Оказывается, у меня не было этой программы! То есть раньше была, а сейчас не смог найти. Наверное, приятель забрал с собой, когда переезжал. Пришлось съездить на Горбушку, отовариться...

— Ты ездил за программой? Специально для меня? — не поверила я.

— А что здесь особенного? — удивился Слава. — Я же тебе пообещал!

Всю мою злость как рукой сняло. Люблю обязательных людей. Наверное потому, что сама обязательная до глупости. Если я что-то пообещала — разобьюсь, а сделаю.

— Ну, зачем же было так напрягаться, — забормотала я, но Слава перебил:

— Никакого напряга! Программка нужная, мне еще сто раз пригодится. Короче, записывай.

— Пишу, — ответила я покорно.

— Первый номер принадлежит Архивному институту.

— Архивному институту, — послушно повторила я, и тут же чуть не выронила карандаш. — Не человеку? Целому институту?

— Я даже не могу тебе сказать, в чьем кабинете находится этот телефон, — извиняющимся голосом поведал Слава. — Но, думаю, это не так трудно выяснить. Просто позвони да спроси.

— Ладно, — ответила я, успокаиваясь. Действительно, не конец света. Но я так настроилась на вполне конкретные фамилии имена и отчества, что незапланированное осложнение меня немного огорчило.

— А второй номер?

— Тоже не личный.

— Что на этот раз? — спросила я угрюмо.

— Российская антреприза, — ответил Слава.

— Что-о?!

— Театр такой, — объяснил собеседник. — Труппы постоянной нет, приглашают актеров на разовые спектакли. В общем, договорная основа.

— А-а-а, — протянула я.

Театр! Час от часу не легче!

И тут же меня пробила сверкающая молния озарения.

Театр! Принц Дании! Гамлет! Черт, я была права!

— Слава, спасибо, — быстро сказала я.

— Ира!

— А?

Слава нерешительно кашлянул и напомнил:

— Ты говорила, можно искупаться...

Вот оно как! Даже лучшие из людей любят получать компенсацию за свои услуги!

— Приходи, — ответила я нетерпеливо.

— Когда?

— Когда хочешь.

— Сегодня вечером можно?

— Можно.

— Тогда часиков в семь. Нормально?

— Нормально, нормально, — ответила я и положила трубку.

Догадка, поразившая меня как чума, требовала немедленного подтверждения.

Я набрала номер телефона и застыла в ожидании. Мне ответил приятный женский голос:

— Театр Российской антрепризы.

— Добрый день, — начала я. Сердце мое бешено колотилось.

— Здравствуйте, — вежливо ответила дама.

— Я бы хотела заказать билет.

— Пожалуйста. На какой спектакль?

— На «Гамлета».

Секунду в трубке царила удивленная тишина, потом женщина ответила все так же вежливо:

— Вы ошиблись. «Гамлет» у нас не идет.

— Не идет?

Мое разочарование было таким же полным, как и озарение. Казалось, еще минута — и я накрою убийцу. Ни фига. Нет в жизни счастья.

— Может быть, шел в прошлом сезоне? — попробовала я копнуть глубже.

— Нет, не шел.

— Значит, вы собираетесь его ставить? — не отставала я.

Женщина помолчала и ответила по-прежнему вежливо, но несколько нетерпеливо:

— Девушка, «Гамлет» в нашем театре не шел, не идет и ставить его мы пока не собираемся.

И тут же мне в ухо понеслись короткие гудки.

Ясно. Приняла меня за телефонную хулиганку.

Я уселась на диван в своей комнате и обдумала ситуацию. Звонить в архивный институт я не буду. Не хотелось бездарно светиться, как это произошло только что. Мыслей в голове нет никаких, а нужно, чтобы они были.

Я добросовестно посопела. И поймала одну мыслишку. Небольшую такую... Но вполне «съедобную.»

Нужно туда съездить. Но съездить не просто так, а имея знакомого. Так сказать, Ариадну в лабиринте. И помочь мне в этом случае может только тетя Женя.

Дело в том, что своими дубленками моя крестная снабжает половину столицы. А вторую половину можно преспокойно вычислить через общих знакомых!

Я вспомнила телефонную книжку крестной. Да. Карманное издание «Войны и мира». А может, и потолще.

Некоторое время меня терзали угрызения совести. Обещала же Олегу Витальевичу вести себя прилично и не соваться поперед батьки в пекло! И потом, невозможно постоянно отвлекать человека от важных дел! Сколько он может меня спасать!

Мучилась я недолго, заключив с совестью договор: если тетя Женя дома, я привожу свой план в исполнение. Если нет...

Ну что ж! Тогда я запираю себя на ключ в своей комнате до конца отпуска и ни в какие игры с огнем больше не играю.

Решение было соломоново, и совесть удовлетворилась.

Я набрала номер крестной, молясь только об одном. Чтобы трубку не снял Лешка.

Мне повезло. Или не повезло, не знаю, что верней. Но ответила мне тетя Женя.

— Это я, — сказала я вместо приветствия.

— Вижу, — ответила крестная. — Номер определился.

Я помолчала и сказала:

— Можно я к вам приду?

— У тебя что-то случилось? — насторожилась крестная.

— Мне нужна ваша помощь.

— Тогда приходи, — ответила тетя Женя и тут же положила трубку. Я даже не успела спросить, дома ли Лешка.

— Вот так! — сказала я совести. Совесть попыталась, было, опротестовать мое решение, но было поздно. Меня несла на своем гребне исполинская волна приключения.

— Лешка дома? — спросила я вполголоса, когда тетя Женя открыла мне дверь.

— Его нет, — ответила крестная, и я переступила порог с чувством облегчения.

Везение продолжалось.

Крестная проводила меня на кухню, где, как известно, обычно протекают деловые переговоры, и спросила:

— Что на этот раз?

— Тетя Женя, мне нужно найти знакомых в Архивном институте, — ответила я напрямик.

Она удивилась.

— В Архивном? Господи, там-то ты что забыла? Родословную собираешься ваять?

На сей раз удивилась я:

— Какую родословную?

— Обыкновенную, как у собаки! Все ваяют!

— Надо же! — поразилась я. — Не знала!

— Ты просто еще столько денег не заработала, — ответила крестная. — Вот Юсупов недавно к ним обращался. Сам мне рассказывал.

Юсупов был предпринимателем, открывшим в Москве сеть магазинов верхней одежды. Самое смешное, что товар для его довольно дорогих бутиков поставляла тетя Женя. Правда, у нее те же модели стоили на треть дешевле.

— Зачем ему? — не поняла я.

— Разбогател! — пояснила тетя Женя. — Хочется чего-то для души! Тем более фамилия такая... известная... Обязывает!

— И как? — поинтересовалась я. — Наваяли?

— А то! За пятьсот баксов обещали сварганить родство с князьями Юсуповыми по младшей ветви. А за семьсот — по старшей, основной.

— И что решил наш общий знакомый? — искренне заинтересовалась я.

— Понятно, что! — веско ответила крестная. — Заплатил по верхнему тарифу и велел, чтобы ветка была самая лучшая!

Я истерически расхохоталась. Поразительно, что у всех наших разбогатевших плебеев есть одна общая слабость.

Родословная.

И они готовы платить за приличных предков любые деньги. Так сказать, по верхнему тарифу.

— И какие пределы в этой тарифной сетке? — спросила я из простого любопытства.

Тетя Женя пожала плечами.

— Да безразмерная она, эта сетка!

— Нет, ну есть же какие-то разумные границы... Нельзя же претендовать, к примеру, на родство с Наполеоном?!

— Почему нельзя? — не согласилась крестная. — Очень даже можно! В Москве был? Был. Хоть и проездом. Кто такой Наполеон? Обыкновенный мужик со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так что варианты вполне возможны. Вполне.

— Интересно, почем сейчас Наполеон? — пробормотала я. Тетя Женя услышала и ответила:

— Думаю, недешево. Уж точно, дороже Юсуповых. Тысячи две-три. Как минимум.

— С ума сойти! — ахнула я. — И что, со всеми печатями документы выдают?

— Конечно! Мало ли у них там в институте печатей! Отксерили — и привет, родственник Наполеона!

— Но это же подделка!

Тетя Женя оторвалась от своей знаменитой телефонной книжки, которую она рассеянно листала, и спросила:

— А ты, что, собираешься претендовать на французскую корону?

— Ну... нет, конечно.

— Вот именно! Говорят же тебе: родословную ваяют не корысти ради, а для души.

Крестная немного подумала и добавила:

— И для гостей, разумеется.

После чего разгладила открытый блокнот и вернулась к делу.

— Ладно. Хочешь сваять родословную — твое дело. Понимаешь, можно было бы узнать у Юсупова, к кому обратиться, но я через него не хочу. Мужик болтливый, любопытный, разговоров не оберешься. А нам, как я понимаю, лишние разговоры ни к чему?

— Ни к чему! — подтвердила я.

— Ладно, — пробормотала тетя Женя. Нацепила на нос очки и, постоянно сверяясь с блокнотом, набрала чей-то номер. И вдруг запела незнакомым задушевным голосом:

— Элечка! Здравствуй, радость моя! Как поживаешь? Как дубленка носится? Ага! Я тебе говорила! У тети Жени плохого не бывает! Забегай, моя хорошая, я привезла кожаную двоечку... Нет-нет, не черную! Отпадного ржавого цвета, ты закачаешься! Если понравится, договоримся. Лапочка моя, приходи в любое время... Да, когда удобно. Вот и отлично. Слушай, лапуля, у меня есть вопрос. Помнишь, ты говорила, что твоя соседка занималась по истории с каким-то преподавателем университета? Нет, нам не нужен преподаватель, нам нужен сотрудник Архивного института. Любой подойдет, мы не гордые! Нет, нам нужна консультация. Конечно, мы отблагодарим! Что? Хорошо! Хорошо! Вот спасибо, моя девочка! Перезвони, я дома.

Тетя Женя положила трубку и сняла очки.

— Ничего себе! — сказала я.

Крестная махнула рукой.

— Одна моя клиентка, — пояснила она. — Ее соседка поступала в прошлом году, ну и занималась у частника по истории...

— Зачем нам преподаватель университета?

— Преподаватель нам не нужен, — перебила меня тетя Женя. — Мы через него выйдем на Архивный. Историки все друг друга знают.

Она немного помолчала, сверля меня взглядом, и предупредила:

— Придется отблагодарить. За просто так сейчас и прыщ не выскочит.

— Само собой! А какая такса?

— Этого я пока не знаю, — ответила тетя Женя, — но узнаю. Элька позвонит соседке, соседка позвонит преподавателю, преподаватель свяжется с коллегами в Архивном, перезвонит ученице, та перезвонит Эльке, а Элька перезвонит мне.

Моя голова пошла кругом.

— Вот так, — задумчиво подытожила тетя Женя. — Круговорот жизни. Все люди, все человеки, и все друг другу нужны. Выпьем пока чаю?

И, не дожидаясь ответа, тетя Женя достала из шкафа посуду.

— Как отец? — спросила она, разливая заварку.

— Как всегда.

— Ясно.

Помолчали еще немного.

— А как ты сама? — спросила крестная с намеком.

Я молча вздохнула.

— Понятно, — коротко резюмировала крестная. — Я что тебе скажу, Ирка... Упустишь парня — не обижайся.

— Не буду, — пообещала я.

И тут, наконец, зазвонил телефон.

«Слава богу!» — подумала я.

Крестная сняла трубку и радостно закричала:

— Да, моя лапочка! Да! Да! Вот спасибо! Записываю, диктуй!

Она быстро подтянула к себе блокнот, отыскала крохотное свободное пространство, втиснула туда семь микроскопических цифр и две буквы. Надо полагать, инициалы.

— Вот спасибо! Спасибо, моя девочка! Конечно, зачтется! Приходи, цену обговорим! Главное, чтобы тебе понравилось! Жду! Целую!

Тетя Женя положила трубку, откашлялась и сказала обычным голосом:

— Вот тебе и золотая рыбка. Короче говоря, у бывшего преподавателя Элиной соседки в Архивном работает сестра бывшей жены.

— Что-что? — не поняла я. — Помедленней, пожалуйста!

— Неважно! Короче, велено позвонить по этому номеру и спросить Ольгу Михайловну. Она уже в курсе, что будут звонить от Виктора Семеновича.

— Господи!

— Ты поняла? — спросила меня крестная, как слабоумную.

— Нет! — ответила я честно. — Но это неважно. Позвоню.

— Я тебе перепишу ее номер.

И тетя Женя оторвала чистый уголок от газеты.

«Обрастаю газетными обрывками,» — подумала я.

— Возьми.

— Спасибо.

Обрывок газеты с нужным номером перекочевал в мои руки.

— Теперь самое главное, — продолжала тетя Женя. — Ее сестра разошлась с мужем интеллигентно, зла на него не держит, поэтому такса у Ольги Михайловна для тех, кто приходит от Виктора Семеновича, не ломовая.

У меня в голове помутилось, но я не перебивала.

— Если простая консультация, то купишь коробку конфет. Она предпочитает «Вечерний звон». Или «Визит». Если нужны будут ксерокопии документов, то к коробке приложишь конверт.

— Пустой? — спросила я. — В смысле, для ксерокопий?

Тетя Женя молча покрутила пальцем у виска.

— Ксерокопии ты можешь засунуть куда угодно, — ответила она грубо. — А в конверте должна быть одна тысяча рублей. Доступно?

— Вполне, — ответила я, вспомнив Стругацких.

— Вот и умница. А теперь давай, чеши домой, мне на работу пора уходить.

— Спасибо вам, тетя Женя, — поблагодарила я, поднимаясь с места. — Просто не знаю, что бы я без вас делала.

— Вот и проверишь в скором времени, — ответила крестная.

И прежде чем я успела сообразить, что она имеет в виду, меня выставили на лестничную клетку и захлопнули дверь.


К Архивному институту я подъехала через полтора часа. В руках я держала непрозрачный пакет, в котором лежала коробка конфет «Визит» и конверт с тысячей рублей.

Проходная впечатлила меня количеством стражи. Интересно, что здесь охранять? Ах да, тут же полно всяких печатей...

— К кому? — спросил меня неприветливый охранник за стойкой.

— К Варакиной Ольге Михайловне.

— Пропуск есть?

— Нет. Она сказала, чтобы я ей по внутреннему номеру позвонила, когда приеду.

— Ну, звони, — разрешил страж и кивнул на допотопный аппарат, висевший на стене.

Я созвонилась с архивной дамой и через пять минут Ольга Михайловна, сияя улыбкой, бежала по лестнице вниз.

— Ирочка! — с чувством воскликнула она и, к моему изумлению, крепко меня обняла. — Племяшка!

— Подыгрывай! — шепнула она мне на ухо.

— Тетя Оля! — послушно залепетала я.

— Ты давно приехала?

— Нет, я недавно...

— И сразу ко мне! Моя ты умница!

Ольга Михайловна обернулась к охранникам и пояснила:

— Это моя племяшка из Ростова. Собирается поступать в этом году. Ничего, если она ко мне пройдет? А то неудобно в коридоре разговаривать...

Охранник немного помялся.

— В пакете что? — спросил он меня.

— Конфеты, — ответила я, сделав круглые детские глаза. — Тети Олины любимые.

— Моя лапочка! — умилилась тетя Оля.

— Ну, ладно, — решил охранник. — Только Церберу на глаза не попадайтесь, а то мне нагорит.

— Ни в коем случае! — пообещала тетя Оля и потащила меня за собой.

Проходя мимо охранника, я распахнула пакет, приглашая его заглянуть. Но тот вяло отмахнулся: иди, иди...

— Какие конфеты? — спросила вполголоса Ольга Михайловна, пока мы поднимались по лестнице.

— «Визит».

— Отлично.

В кабинете моя новоявленная тетушка вытряхнула коробку конфет на свой стол. А вслед за ней выпал конверт с деньгами.

— Тоже мне? — спросила Ольга Михайловна деловито, указывая на него.

— Если вы мне поможете.

— Что за вопрос! Конечно, помогу! Какие бумажки нужны? Только даты поточней называй, а то я в пыли надолго утону.

Я почесала затылок.

— Ясно, — сказала Ольга Михайловна обреченно. — Дат не знаем.

— Не знаем, — созналась я.

— Паршиво, деточка моя.

Ольга Михайловна снова вздохнула и нерешительно посмотрела на конверт. Я видела, что ей очень не хочется рыскать в пыли, и она мысленно соизмеряет, стоит ли сумма таких мучений.

— А что нужно-то? — спросила она наконец, так и не приняв никакого решения.

— Мне нужны документы на одного польского ювелира.

— Имя?

— Ян Казицкий.

— Казицкий, — повторила Ольга Михайловна. — Что-то знакомое... Ну-ну, продолжай.

— Что продолжать? — удивилась я.

— Ориентиры давай! Ты представляешь, сколько в Польше было ювелиров по фамилии Казицкий?! Год давай! Хоть примерный!

— Значит, так, — принялась я размышлять вслух. — Этот ювелир был прадедом одного моего знакомого. Знакомому примерно сорок-сорок два, значит прадеду...

Я замолчала и с надеждой уставилась на Ольгу Михайловну.

— Прадед? — медленно переспросила она. — Прадед Юрки Казицкого?

— Точно! — осторожно подтвердила я.

— Вот откуда я эту фамилию помню, — пробормотала Ольга Михайловна. Потом вдруг поперхнулась, посмотрела на меня и нерешительно спросила:

— Позволь, Юрка же... умер?

— Умер, — подтвердила я. Мне было ужасно неуютно, потому что я не могла понять, как вести себя в сложившейся ситуации.

— И зачем тебе эти материалы?

— Мне не хотелось бы это обсуждать, — быстро ответила я.

Ольга Михайловна прошлась по кабинету.

— Сокровища вы ищете, что ли? — спросила она вполголоса.

— Кто это «мы»?

— Неважно.

Она пошла к двери, коротко приказала:

— Жди!

И вышла. К своему ужасу я услышала, что дверь кабинета закрыли на ключ.

Снаружи.

Я присела на краешек стула и попыталась собрать разбежавшиеся мысли. Выходит, Ольга Михайловна уже сталкивалась с просьбой собрать документы, касающиеся прадеда моего покойного соседа. Кто ее попросил? И почему она меня заперла?

Я огляделась. В кабинете стоял телефонный аппарат. Я быстро схватила трубку и набрала номер телефона тети Жени. Несколько минут мне в ухо летели ровные гудки, потом трубку снял Лешка.

— Да...

— Леша, быстро посмотри, номер определился? — лихорадочно попросила я.

— Номер?

— Да-да! На определителе у вас какой сейчас номер?

Лешка еще немного подумал. Он меня в могилу сведет своей флегмой.

— А ты сама не знаешь, откуда звонишь? — наконец ответил он.

— Ты, тупица, говори быстро! — закричала я в полный голос.

Лешка икнул и продиктовал мне номер телефона, с которого я звонила.

— Не тот, — прошептала я и положила трубку.

На обоях Казицкого был записан другой номер. Значит, он звонил не Ольге Михайловне. Значит, не он просил ее собрать документы, касающиеся жизни его прадеда.

Не успела я выработать план действий, как ключ в замке повернулся снова и Ольга Михайловна вошла в кабинет. Тут же быстро закрыла дверь и велела:

— Говори шепотом!

— Почему? — не поняла я.

— Потому, что Цербер на работе. Если увидит, чем мы тут занимаемся, все, конец.

— Цербер — это ваш начальник? — догадалась я.

— Замначальника. Въедливый, сволочь... Вот, смотри.

Ольга Михайловна положила на стол толстую кожаную папку.

— Здесь все, что мне удалось найти в архиве о Яне Казицком. Документов много, тебе придется не один день на них потратить. В общем, давай так. Я тебе все отксерю, и ты уберешься от греха подальше. Идет?

— Идет!

Ольга Михайловна быстро взялась за дело. Через пятнадцать минут передо мной лежали копии документов.

— Так, а как ты все это вынесешь? — задумчиво спросила моя заботливая тетушка.

— Что, не разрешается выносить? — проявила я наивность.

— Не будь дурочкой!

— Но это же копии!

— Все равно нужно разрешение... Давай так.

Ольга Михайловна задрала мою майку на спине и сунула кипу бумаг за пояс джинсов.

— Кофточку не одевай, просто накинь, — наставляла она. — Вот так. И иди уверенно, я тебя со спины прикрою. Поняла?

— Поняла.

— Вперед.

Она отперла дверь и вышла в коридор. И тут же сделала ладонью отчаянный жест, который я поняла без слов. На цыпочках пробралась к двери и спряталась за ней.

— Здравствуйте, Александр Иванович! — радостно произнесла моя новоявленная тетка.

— Мы уже виделись, но все равно здравствуйте, — ответил голос, при звуке которого у меня на голове зашевелились волосы. А если заглянет?

Но шаги не замедлились возле кабинета, а проследовали дальше по коридору.

— Я на обед собираюсь, — повысив голос, закричала Ольга Михайловна вслед уходящему.

И издали глухо донеслось:

— Не опаздывайте.

— Чтоб ты подавился, — сквозь зубы пробормотала Ольга Михайловна и позвала:

— Ира! Быстро!

Я выскочила из-за двери, успев кинуть панический взгляд по сторонам. И увидела в самом конце коридора высокую удаляющуюся фигуру. Что ж, значит, уже оклемался после удара спортивной сумкой по голове...

Ольга Михайловна схватила меня за запястье, и мы осторожным галопом потрусили к лестнице.

— Наш Цербер, — объяснила Ольга Михайловна, чуть задыхаясь. — Не дай бог он тебя застукает. Представляю, что тогда будет.

«Нет, милая, ты даже представить этого не можешь!» — подумала я и ускорила бег трусцой.

Перед самым выходом мы притормозили.

— Ну, Ириша, счастливо, — запела моя благодетельница, снова превращаясь в тетю Олю. — Занимайся, как следует, конкурс в этом году большой.

— Хорошо, — ответила я пионерским голосом и покосилась на охранника. Тот высунулся из-за стойки и взволнованно спросил:

— На Цербера не напоролись?!

— Бог миловал, — ответила Ольга Михайловна.

Охранник издал вздох облегчения и впал в нирвану. Ольга Михайловна подтолкнула меня вперед и пошла сзади, прикрывая мою спину. Больше всего я боялась того, что какая-нибудь бумажка вылетит у меня из-за пояса, и нас разоблачат в самый последний момент. Это было бы обидно. Однако все обошлось. Охранников удалось миновать без приключений.

— Приходи еще! — в полный голос крикнула Ольга Михайловна.

И добавила негромко:

— Но лучше не на работу.

— Спасибо, — прошептала я. И, придерживая правой рукой спину, побежала к остановке.

Спрятать не проблема. Вытащить — вот в чем сложность.

Минут десять я слонялась по улице, выискивая укромный уголок. Но, как назло, вокруг было полно народу. Тогда я зашла во двор ближайшего дома, уселась на пустую лавочку, не стесняясь задрала майку и вытащила из-за пояса толстую пачку документов.

Старушки, сидевшие напротив меня, как по команде замолчали и раскрыли рты от любопытства.

— Сумку дома забыла, — объяснила я им.

Старушки поджали губы и ничего мне не ответили. Но проводили пристальным взглядом.

Держа в руках неудобную разваливающуюся стопку, я добралась до первого магазина и купила пакет. Со вздохом облегчения уложила в него копии документов.

Теперь можно и домой.

Я посмотрела на часы. Половина четвертого. Добираться до дома мне как минимум полтора часа, так что до прихода Славы я смогу пробежать глазами все бумажки, которые выдала мне Ольга Михайловна.

Что она там говорила про несколько дней, которые мне придется на них потратить? Глупость какая... Быстренько просмотрю — и все!

И только дома я поняла, как права была моя новоявленная тетушка.

Чтобы разобраться в груде документов, среди которых были метрики, личные письма, купчие, дворянские грамоты, деловые записи и еще множество непонятных мне бумаг, требовалась уйма времени. Поэтому я сунула все бумаги в папку и затолкала ее под диван. Скоро придет Слава, а я не люблю прерываться на середине. Посмотрю документы, когда гость уйдет.

Слава позвонил в дверь ровно в семь. Я открыла и замерла на пороге. В руках у спасителя была тяжелая картонная коробка.

— Что это? — спросила я.

— Войти можно?

— Входи.

Слава шагнул в прихожую и аккуратно поставил ящик на пол.

— Это телевизор, — сказал он, не ожидая второго вопроса.

— Зачем?

— Для кухни. Для твоей кухни, — уточнил он.

— Ты с ума сошел!

— Ничего подобного! Поставишь на холодильник и будешь смотреть. Очень удобно.

— Ну, зачем ты? — начала я.

— Мне его просто девать некуда, — перебил Слава. — В старой квартире было два телевизора, и оба мои. Один-то я в комнате у себя поставил... Здесь, в Немчиновке. А второй девать некуда, только пространство занимает. Возьми себе, а?

— Только на время! — ответила я решительно. — Переедешь в нормальную квартиру — заберешь.

— Договорились! — обрадовался спаситель. — Спасибо!

— На здоровье! — небрежно ответила я.

Но втайне очень обрадовалась. Мне давно хотелось купить маленький телевизор для кухни, но было жалко тратить деньги. Так что очень даже приятный сюрприз. Хотя и неожиданный.

— Ты голодный? — спросила я, не зная, как еще выразить свою благодарность.

Слава нерешительно потоптался на месте.

— Ясно, — констатировала я. — Иду разогревать.

— А я пока телевизор распакую и установлю.

— Валяй.

Через десять минут новенький «Фунаи» с небольшим экраном переливался на нашем холодильнике яркой цветной картинкой, а Слава озабоченно подстраивал канаты.

— Хватит! — взывала я. — Борщ остынет!

— Сейчас, сейчас, — бормотал спаситель. — Только СТС поймаю, и все...

Наконец настройка завершилась, гость уселся за стол, а я взяла пульт и с удовольствием полистала каналы.

— О! Остановись на «Культуре»! — попросил Слава.

— Любишь этот канал? — спросила я несколько пристыженно. Потому что сама смотрела его очень редко. Можно сказать,почти не смотрела. Мне казалось, что передачи этого канала адресованы только очень умным и образованным людям.

— Кроме него больше и смотреть нечего, — ответил гость, с аппетитом наворачивая борщ. — Вкусно-то как! Ирка, ты гений!

— Скажешь тоже, — скромно пробормотала я.

— Зря не скажу. Очень вкусно.

— Спасибо.

Тут из динамика полилась классическая музыка, и на экране появились буквы:

— В вашем доме, — прочитала я.

— С кем интервью? — поинтересовался Слава.

— С Хворостовским, — ответила я. — Повтор прошлогодней передачи.

— Переключи, — коротко попросил гость.

Я удивилась.

— Не любишь Хворостовского?

— Очень люблю.

— Тогда почему...

— Потому что не люблю Бэлзу.

— Кто такой Бэлза? — не поняла я.

— Ведущий.

— А-а-а...

Я с некоторым недоумением уставилась на экран. По-моему, весьма импозантный мужчина, даже на фоне красавца Хворостовского. За что его не любить?

— Я посмотрю немного, — попросила я.

Слава молча пожал плечами.

Передача оказалась недлинной, примерно получасовой. Большую часть эфирного времени говорил ведущий, Хворостовскому изредка удавалось вставить предложение-другое.

— Господи, что же он приглашенному слова сказать не дает? — пробормотала я с удивлением.

— Вот и я об этом думаю, — сухо ответил Слава.

Я смотрела передачу и удивлялась все сильнее.

Местоимение «я» с уст ведущего практически не сходило. Бэлза рассказывал телезрителям, как он присутствовал на концертах Хворостовского, кого он приглашал с собой и кто что сказал по этому поводу. Вообще создавалось впечатление, что гость был приглашен только для того, чтобы почтительно внимать рассказу ведущего о себе любимом.

— «Моя жизнь в искусстве», — раздраженно прокомментировал Слава этот парад словоблудия. — Тень Станиставского... Ты замечаешь уровень его вопросов? «Кем вы хотели стать в детстве»? — передразнил он Бэлзу и злобно фыркнул. — Нет, ты подумай: приглашает на передачу певца мирового уровня и не знает, о чем его спросить! Это же просто неприлично! Все эти сю-сю му-сю он мог бы разводить дома, если бы Хворостовский решил завернуть к нему на чашку чая! Тебе интересно, есть ли слух у пятимесячного сына Хворостовского? Мне — нет. Думаю, что и большинству зрителей гораздо интересней Хворостовский-отец. Ведь его интервью, если это можно так назвать, транслируется на всю страну! Почему не спросить мнения Хворостовского о современном оперном спектакле? Меня, например, это очень интересует! Мы же здесь, в России, практически не видим новых мировых постановок! Что во главе угла: драматическое действие или музыка? Насколько сложен современный музыкальный язык? Такой же, как у Прокофьева и Шостаковича, или современные композиторы предпочитают его упрощать? Кого из современных композиторов он считает наиболее интересным? Какие требования предъявляются сейчас к исполнителям, помимо хорошего голоса и умения им владеть? Как он относится к эстрадной музыке, к мюзиклам, например? Не собирается ли, как Паваротти, попробовать себя в этом жанре? Тут же сидит жена Хворостовского, итальянка по имени Флоренс. Сидит просто как мебель, не раскрывая рта! Тоже певица, кстати! Почему не дать ей поучаствовать в разговоре? Тем более, что женщина прекрасно говорит по-русски! Ты представляешь, она выучила наш зубодробильный язык из любви к мужу! Разве это не достойно уважения? Почему не спросить, какой у нее голос, где она поет, собирается ли выступать дальше или уйдет в тень знаменитого мужа?

Слава подавился своим негодованием. Отдышался и веско заметил:

— Ведущий пришел на программу неподготовленным. Это называется непрофессионализм. Ненавижу непрофессионализм во всех его проявлениях. И потом, редактору программы давно пора напомнить господину Бэлзе, что зрителей интересует не его персона, а гости, которых он приглашает. Гости, которые вынуждены сидеть, не раскрывая рта, и слушать, как Бэлза повествует о себе. А его угодливые любезности в адрес этих гостей я считаю откровенно бестактными. Ты слышала, что он сказал Хворостовскому?

Слава сложил губки бантиком, захлопал ресницами и жеманно проговорил:

— «Ваш приезд в Россию становится почти таким же событием, как приезд Паваротти или Доминго...»

Он злобно рассмеялся.

— Сечешь? «Почти»! Он, что, указал Хворостовскому его порядковый номер? Для меня, как для любого нормального человека, приезд Хворостовского значит гораздо больше, чем одноразовая гастроль Паваротти или Доминго! Хотя бы потому, что он русский, хотя бы потому, что он приезжает гораздо чаще, чем избалованные западные примы... И потом, какое тут может быть сравнение? Они — тенора, Хворостовский — баритон... Один из лучших баритонов мира, если не самый лучший! Бэлза, что, не в курсе?

Он раздраженно отобрал у меня пульт и, не глядя, переключил канал.

— Извини, не могу на это смотреть спокойно. Позор, а не программа.

— Слава, успокойся! — попросила я. Меня взрыв эмоций гостя просто ошарашил. — Не кипятись!

— Не могу! — горячо повторил он. — Не могу успокоиться! Пойми, «Культура» — единственный канал, который служит критерием хорошего вкуса и интеллекта. Не должно там быть таких передач! Непозволительно держать ведущего, который задает вопросы такого низкого уровня! Который говорит либо пошлости, либо банальности! Причем говорит их невыносимо высокопарно. Система, конечно, понятная: попадает человек в обойму и становится затычкой в каждой дырке. Как Бэлза, например. Что, у нас нет других искусствоведов? Нет грамотных и интересных людей? Полно! Просто искать неохота! А всего-то и нужно: объявить конкурс и дать перспективным людям возможность себя показать! Вот и все!

— Добавки хочешь? — перебила я. Честно говоря, мне стало немного страшно.

Слава споткнулся на полуслове, посмотрел в пустую тарелку и ответил тоном ниже:

— Спасибо. Нет.

— Чай, кофе? — предложила я.

Слава вздохнул. Хрустнул пальцами и сказал обычным спокойным голосом:

— Извини. Я увлекся.

— Ничего страшного. Только не горячись так, — попросила я.

Гость криво усмехнулся и повторил:

— Ненавижу непрофессионализм. Больше всего на свете.

— Я не знала, что ты так хорошо разбираешься в искусстве, — почтительно сказала я, наливая Славе чай.

— Не так уж и хорошо. Я дилетант.

— Ничего себе дилетант! Это Бэлза по сравнению с тобой дилетант!

— Слава, а что ты говорил о современном оперном спектакле? Что-то про музыку и действие, — заинтересовалась я.

— А-а-а... Понимаешь, это очень давний спор. Как ты думаешь, что главней в опере: музыка или сюжет?

Я растерялась.

— Понятия не имею... Наверное все-таки музыка, раз это оперный театр.

Слава пожал плечами.

— Тебе интересно будет смотреть спектакль, в котором персонажи будут просто выходить к краю сцены, становиться в удобную для пения позу и добросовестно озвучивать свою партию?

Я почесала бровь.

— Не знаю... Наверное, нет.

Слава торжествующе щелкнул пальцами у меня под носом.

— Вот то-то и оно! Еще Глюк... Знаешь такого композитора? — спросил он.

— Знаю, — соврала я.

— Так вот, еще Глюк в восемнадцатом веке отстаивал принцип первенства драматического действия. Музыка — это просто дополнительный элемент спектакля. Главное — действие. Зрелище.

— Странно, что композитор поставил музыку на второе место, — заметила я.

— Он был умным человеком, — нетерпеливо ответил Слава. — Вот, того времени спор и не угасает. Что главнее: музыка или сюжет? И разные оперные режиссеры решали этот вопрос по-разному. Борис Покровский, например, разделяет точку зрения Глюка. То есть спектакль — прежде всего. Его должно быть интересно смотреть, а музыка просто дополнительный эмоциональный элемент этого спектакля. Есть режиссеры, которые считают наоборот... В общем...

И Слава развел руками.

— Театр! Театр...

— Понятно, — ответила я, сгорая от стыда. Какая же я малограмотная! — А где ты все это узнал?

— Дома, — ответил Слава рассеянно. — Родители очень любили оперу. У нас в Киеве был отличный оперный театр.

— А кто твои родители по профессии?

Слава немного помолчал.

— Врачи, — наконец ответил он. — Отличные профессионалы, между прочим. И меня учили прежде всего быть профессионалом, неважно, в какой области.

Он встал из-за стола и подвел итог:

— Борщ потрясающий. Спасибо. Накормила, напоила... Если еще искупаться позволишь — умру счастливым.

— Не умирай! — попросила я. — Живи как можно дольше. Заодно и меня, темную, чему-нибудь научишь.

— А ты темная? — удивился Слава.

Я вспомнила наш разговор о музыкальном театре и мрачно резюмировала:

— Темная. Как лес.

— Что ж, дело поправимое, — оптимистично заметил гость.

— Надеюсь, — со вздохом ответила я.

Я очень стыдилась своего невежества.


На следующий день я проснулась непозволительно рано: в пять утра.

Некоторое время лежала неподвижно и пыталась разобраться в сложных ощущениях, владевших мной со вчерашнего вечера.

Во-первых, меня одолевал стыд. Конечно, мои родители тоже ходили в театр и иногда брали меня с собой, но это развлечение меня не увлекло. Сама не знаю почему. Наверное, была слишком маленькой.

С другой стороны, в нынешнем сознательном возрасте, я театр тоже не посещаю. Ни драматический, ни музыкальный. Почему?

«Потому, что лень,» — созналась я сама себе беспощадно. Лень приподнимать задницу и ехать за билетом, лень добираться на перекладных до театра, лень поздно возвращаться домой... Лень!

Отвращение к себе, охватившее меня, было настолько сильным, что почти вытеснило второе сильное потрясение вчерашнего дня.

Оказывается, Алик Верховский, он же высокий мужчина, обещавший свернуть мне шею, работал в Архивном институте. И проходил там под кличкой «Цербер».

Очень подходящая кличка.

Я закинула руки за голову и задумалась.

Скорее всего, Казицкий звонил в институт именно Верховскому. Юля говорит, что они были приятелями. Возможно, что именно Казицкий попросил Верховского вытащить из архивов документы, касающиеся его прадеда.

Зачем?

А бог его знает!

Нужно узнать у Олега Витальевича, нашли ли в доме Казицкого копии этих документов. Хотя, нет. Он мне ничего не скажет.

Я откинула плед и села на диване. Спать не хотелось, я чувствовала себя злой и бодрой.

«Ничего! — пообещала я себе. — Прочитаю все бумажки, которые мне дала моя новая тетушка Оля и разберусь. И в театр я еще успею сходить, какие мои годы? Все впереди!»

Успокоив себя таким образом, я приободрилась, сунула босые ноги в тапки и отправилась в ванную. Потихоньку умылась, чтобы не разбудить папочку. Вышла из ванной, не поленилась сварить себе кофе, перелила его из турки в маленькую чашечку и пошла работать.

Поставила кофе на журнальный столик и достала из-под дивана спрятанные туда документы. Подумала, подошла к секретеру и запаслась бумагой с карандашом. Что-то мне подсказывало, что такой ворох информации придется систематизировать и конспектировать.

Для начала я составила опись всех документов. Помечала каждый лист номером, потом переносила в свой конспект номер документа, его краткое содержание и датировку. Ситуацию осложняло то, что среди документов было множество личных писем, написанных на польском и украинском языках. Правда, к ним прилагались отпечатанные переводы, но нужно было еще сообразить, каким документам они соответствуют... В общем, через три часа я с трудом закончила составлять оглавление бумаг. Голова моя раскалывалась от обилия информации. Я решила передохнуть.

Проведала папочку, накормила его завтраком и предложила пойти погулять. Получила привычный отказ, налила себе еще кофе и удалилась назад, в комнату.

И принялась за чтение.

Чтобы не утомлять вас, скажу лишь, что на это у меня ушел весь день. Последнюю бумажку я изучила, держа пальцами верхние веки, чтобы не закрывались утомленные глаза. Дочитала, сложила все в стопку, упала на диван и немедленно отключилась.

Давненько мои мозги не получали такой нагрузки.

Утром я проснулась с нетерпеливым предвкушением предстоящей работы. Умылась, привела себя в порядок, накормила папочку и зарылась в документы. Удивительное дело! Все отдельные листочки вдруг превратились в осколки мозаики, которые сами по себе не дают представления о картине в целом, но, будучи собранными вместе, складываются в ясный, понятный глазу узор.

Итак, что у меня получилось.

Ян Казицкий, прадед моего покойного соседа, родился вовсе не в Польше, а на Украине, в местечке под названием Верховня.

Его отцом был перекупщик зерна, сновавший между Верховней и Волынью в поисках выгодных сделок.

Ян Казицкий стал в семье поздним ребенком. Он родился в 1850 году, когда его отцу было уже за пятьдесят, а матери больше сорока лет. Всего в семье было восемь детей: пятеро сыновей и три дочери.

Говорят, что поздние дети рождаются талантливыми. В случае с Яном Казицким эта поговорка себя оправдала. Таких людей американцы называют «self made man», то есть «человек, который сделал себя сам».

Судя по всему, отец Яна не был богатым человеком. К тому же ему приходилось кормить большую семью. В 1860 году он пристроил младшего сына подмастерьем к дальнему родственнику, Ладисласу Ржевусскому, державшему в Киеве небольшую ювелирную мастерскую. И Ян уверенно пошел в гору.

Документ 1870 года сообщал, что Ян Казицкий становится младшим компаньоном своего наставника и получает пятьдесят процентов чистой прибыли. Неплохо для двадцатилетнего юноши.

Брачное свидетельство, помеченное 1875 годом, гласило, что девица Северина Ржевусская вступила в законный брак с Яном-Владиславом Казицким с благословения и одобрения родителей обоих сторон. Документ был написан пышным витиеватым слогом и немного рассмешил меня, человека другого века, привыкшего к высушенному языку официального жанра. По условиям брачного контракта (они, оказывается, были распространены уже в те времена), Ян-Владислав Казицкий получил в приданое все дело своего наставника, а также десять тысяч рублей серебром. Не считая недвижимости в виде дома.

Итак, в двадцать пять лет прадед моего соседа уже был самостоятельным, крепко стоящим на ногах человеком с собственным капиталом и перспективным бизнесом, как сказали бы сейчас.

И, судя по всему, довольно быстро преуспел.

Через два года после женитьбы Ян Казицкий открывает большой ювелирный магазин на Крещатике. Сохранились газетные вырезки, повествующие об этом событии. Я бы сказала, что текст носил рекламный характер. Журналист восхищался огромными окнами, пускавшими в магазин потоки солнечного света, который так эффектно подчеркивал сияющую красоту драгоценных безделушек, разложенных на черном бархате витрин. И прозрачно намекал, что самая изысканная публика сможет удовлетворить в сем роскошном магазине свой безупречный вкус.

Читать эти вырезки было одновременно и забавно, и грустно. На меня пахнуло невыразимой наивностью, от которой нынешнего потребителя полностью излечила продукция рекламных агентств. Словно я случайно наткнулась среди старинных бабушкиных вещей на пузырек отдухов и, открыв пробку, почувствовала слабый старомодный аромат лаванды.

Но я отвлеклась. Итак, свидетельство о смерти Ладисласа Ржевусского, тестя Казицкого, было выдано 28 мая 1885 года. Нужно полагать, что старый коммерсант умер счастливым. Дело ширилось, процветало и обещало прекрасные перспективы в будущем.

Меня удивило только одно. Я не нашла ни одного свидетельства о рождении ребенка Яна Казицкого и Северины Ржевусской. Похоже, что детей у них не было.

Возможно, именно по этой причине Ян Казицкий так увлекся коллекционированием. Натура у него, судя по всему, была кипучая, не терпящая безделья, и одна только работа не смогла поглотить целиком его беспокойную душу.

Масса пригласительных билетов. Я прочитала каждый. Они были датированы разными годами, но текст почти не менялся. Ян и Северина Казицкие имели честь пригласить господ таких-то на открытие выставки современной французской живописи.

Ян и Северина Казицкие имели честь пригласить на постановку оперного спектакля композитора Глинки «Жизнь за царя».

Ян и Северина Казицкие имели честь пригласить на открытие Русского сезона в Париже, который знаменовался постановками знаменитой балетной труппы г-на Дягилева.

Ян и Северина Казицкие имели честь пригласить на открытие выставки современной российской живописи со вступительным словом известного критика Стасова.

И так далее и тому подобное.

Насколько я понимаю, все эти предприятия финансировались из глубокого кармана Яна Казицкого. Иначе с чего ему выступать в роли хозяина и приглашать гостей?

Вот как бывает. Поздний сын перекупщика зерна стал богатым, солидным и очень образованным господином, испытывающим болезненное преклонение перед искусством. Но даже искусство не смогло поглотить г-на Казицкого полностью.

Ян Казицкий становится коллекционером и собирателем.

Меня немного удивило, что собирать он решил не картины и не предметы искусства, а драгоценности. Впрочем, в драгоценностях он разбирался лучше, чем в чём бы то ни было еще.

Об этой новой забаве он сообщил в письме своему старшему брату. Сообщил небрежно, вскользь, и попросил отнестись снисходительно к выбранной игрушке.

Игрушка, однако, оказалась весьма дорогостоящей.

Судить о размерах благосостояния Яна Казицкого в 1895 году позволяет любопытная купчая. За перстень с бирюзой, принадлежавший императрице Марии-Антуанетте, казненной больше ста лет назад, Ян Казицкий заплатил французскому подданному, графу де Лаваль, пятнадцать тысяч рублей серебром.

Я уже немного ориентировалась в ценах тех времен и могу для сравнения сказать, что за те же деньги можно было купить недурное поместье, расположенное на плодородных украинских землях.

Поместье за кольцо с полудрагоценным камнем!

Да, судя по всему, Казицкий заболел коллекционированием всерьез.

Среди документов, которыми меня снабдила Ольга Михайловна, оказалась обширная деловая переписка Казицкого с посредниками во всех известных странах цивилизованного мира. Он покупал драгоценности в Англии, Франции, Китае, Турции, Черногории, Венгрии... Причем условие было только одно: драгоценность должна была иметь родословную и принадлежать известному историческому лицу.

Казицкий всегда требовал доказательств. В роли экспертов выступали профессора Киевского и Петербургского университетов, которым он щедро платил за консультации. Сохранились расписки, полученные от ученых, в которых сообщались суммы гонораров: пятьдесят рублей, сто рублей, сто пятьдесят рублей...

Для примера: преподаватель киевского университета, имеющий профессорское звание, получал жалованье в размере тысячи пятисот рублей в год.

Да, ничего не скажешь, Ян Казицкий вел свои дела самым широким и элегантным образом. Но наследников у него не было.

Пока не было.

Еще одно свидетельство о смерти. Помечено оно было 1898 годом и сообщало о смерти Северины-Эвелины Казицкой, в девичестве Ржевусской. Причина смерти — двусторонняя пневмония.

Вот оно, значит, как. В возрасте сорока восьми лет Ян Казицкий остался богатым преуспевающим вдовцом, к тому же не обремененным детьми. Представляю, какая охота началась на завидного жениха!

И Казицкий проходил холостяком совсем недолго. Ровно через год после смерти жены он сочетался браком с Лиреттой Пшекрувской, девицей двадцати лет отроду.

Не знаю, какие соображения заставили двадцатилетнюю девицу Лиретту выйти замуж за человека, годившегося ей в отцы. Возможно, Ян Казицкий был видным мужчиной, вполне способным завоевать любовь молодой женщины. Возможно, сама Лиретта происходила из небогатой семьи и отчаянно мечтала о красивых нарядах. Во всяком случае, никакого упоминания о ее приданом я в документах не нашла.

Как бы то ни было, но молодая жена честно исполнила свой супружеский долг.

Метрика 1900 года сообщала о рождении Владислава Казицкого, сына Яна и Лиретты Казицких.

То есть в 1900 году родился дед моего убитого соседа.

Я держала в руках копии старых документов и впервые в жизни ощущала то, что называется «связью времен». Берега разных столетий, оказывается, скрепляются мостами человеческих жизней. Я не помню, в каком году родился мой дед. Но он был ненамного моложе деда моего убитого соседа. А их отцы застали времена, когда женщины носили длинные платья со множеством пышных накрахмаленных юбок, вздыхали по идиллическим временам патриархального рабства, отмененного указом 1861 года, дрались на дуэлях, выписывали «Котидьен де Пари...»

Кстати, оплаченный счет за годовую подписку этого журнала я нашла среди деловых бумаг Яна Казицкого.

Скажу честно, мне было немного страшно. Словно высветилась в волшебном шаре ясная и отчетливая картинка из прошлой жизни, которую сейчас вспоминают с такой ностальгией. Я только теперь отчетливо поняла, что такое двести лет. Это всего-навсего срок жизни трех поколений: деда, отца и внука.

Запахло воздухом прошедшего времени. Запахом выветрившихся духов.

Впрочем, события после 1917 года покатились более привычным и разрушительным снежным комом.

Революция. Бесконечная смена власти на Украине. Полная неопределенность будущего. Абсолютное обесценивание денег. Лозунги. Манифесты и воззвания всевозможных спасителей Отечества. В том числе однодневных.

Мародерство.

Не знаю, как Ян Казицкий устроил свои дела в новом двадцатом столетии. Предчувствовал ли он крушение своего привычного мира или уже утратил прежнюю звериную интуицию и события начала века застали его врасплох? Передал ли он дела в руки сына или держал их под собственным присмотром?

Не знаю. Никаких документов, проливающих свет на эти вопросы, мне найти не удалось.

Зато я нашла письмо Лиретты Казицкой, написанное ею в 191-9 году из Киева в Варшаву. В этом городе жила сестра Лиретты, вышедшая замуж за артиста варшавского оперного театра.

«Милая Эва! Я не знаю, что будет со мной дальше, не знаю, как и зачем мне жить. Вчера эти распоясавшиеся воры убили моего мужа. Если до вас докатились слухи о том, что происходит в Киеве, то вы должны знать, что не осталось ни одного приличного дома, который не был бы ограблен. Или, как они это называют, подвергнут конфискации. Вчера ночью они пришли к нам. Ян взял ружье и крикнул, что выстрелит в любого бандита, который переступит порог нашего дома. Они взломали дверь и пристрелили Яна. Пристрелили так просто, словно он был бродячим взбесившимся псом, убить которого — благо. Меня спрятала наша кухарка.

Не знаю, что будет со мной, но умоляю тебя: не отпускай Владислава домой! Боже мой, я пишу и не представляю, как переправить тебе это письмо! Почта не работает, вокруг хаос, анархия и беззаконие. Не знаю, за какие грехи господь наказал отцов, но умоляю его быть милосердным к детям. Храни вас Пречистая дева!»

Выходит, во время смуты и гражданской войны, сын Яна Казицкого был в Польше. Как он туда попал и когда вернулся назад в Россию, я не знаю. На этом история семьи Казицких, собранная в документах, обрывалась.

Но самое интересное я оставила напоследок.

Как я уже говорила, сохранилась обширная деловая переписка Яна Казицкого с посредниками, торгующими драгоценностями. И среди этих писем меня заинтриговало послание одного итальянского ювелира, отправленное Казицкому в 1899 году.

«Должен признать, сеньор мой, что вы выиграли спор. Я считал эту вещь не просто утерянной, а мифической. Однако остается только признать, что ни одна легенда не возникает без весомых на то оснований. Вы были правы, сеньор, она существует. Человек, которому она досталась в наследство, сильно обнищал. Однако он не желает продавать реликвию ни за какие деньги. Больше того. Мне пока не удалось ее осмотреть с той тщательностью, которой требуют обстоятельства. Владелец показал мне ее, не поднимая хрустальной витрины, под которой пребывает сей Артефакт. Владелец поклялся, что как бы ни властвовал над ним рок, этот предмет никогда не покинет его дом. «Никакими деньгами, — сказал он, — невозможно измерить высоту, с которой оказался низвергнутым мой род. Род, восходящий к императору Аврелиану». При сих величественных словах он принял не менее величественную позу, в которой изображен его благородный предок. Впрочем, подождем, сеньор, подождем. Владелец интересующей вас вещи еще не успел проесть деньги, полученные от продажи Рафаэля. Мне помнится, что те же самые великолепные слова он произносил относительно его божественной Мадонны, которую недавно продал очень выгодно при моем скромном посредничестве. Увы! Дух древних римлян давно переместился из сердец наследников в их объемные желудки!».

Итак, вот оно, первое упоминание об Артефакте! Ювелир, очевидно, сознательно избегал называть вещь своим именем. Ясно одно: это была драгоценность, которую Казицкий хотел получить для своей коллекции, и это была драгоценность, ставшая легендой.

Я отложила первое письмо итальянского коллеги Казицкого и взялась за второе, пришедшее из Рима полгода спустя.

«Что ж, сеньор мой, вода точит камень, как говорят в вашей превосходной стране. Наследник «доел» Рафаэля, а больше есть ему нечего. Одно время он всерьез намеревался найти себе богатую невесту из неродовитого купеческого сословия. Было сделано несколько попыток, но ни одна из них не увенчалась успехом. Рим слишком старый город, чтобы не помнить об эфемерности знатных имен и незыблемости золота. Честь, которую собирался оказать нашему сословию столь знатный господин, осталась невостребованной. Я думаю, что стоит подождать совсем немного, и величественные жесты, кои он так любит, останутся в величественной истории его рода. В самом деле, предкам этого господина они пристали куда больше, чем ему. Все вырождается в этом мире, сеньор мой, все переходит в свою противоположность, и самое доброе вино через тысячелетие становится уксусом!».

Итак, человек, которому принадлежала драгоценность, происходил из древнего патрицианского рода. Что же могло храниться в его роду как величайшее сокровище, продавать которое он отказывался до самого конца?

Я вздохнула, снова ощущая собственное убожество. Возможно, человеку образованному и грамотному хватило бы этих двух писем, чтобы выстроить десяток гипотез.

У меня не было ни одной.

«Она». Итальянский ювелир называл эту вещь словом «она».

Я потерла занывший висок и взялась за третье письмо.

«Победа, сеньор мой, полная победа! Вчера мне оказал честь своим посещением сам князь Гвидобони-Висконти! Сиятельный Эмилио сидел в моих креслах и пил мое вино. Как вы понимаете, я был настолько раздавлен этой честью, что не осмелился пригласить его отобедать.

Впрочем, должен признаться, что моя неучтивость имела и практическую сторону. Мне показалось, что потомок наших сиятельных кондотьеров слегка отощал за то время, что мы не виделись. Конечно, продать такой Артефакт он может и без моего скромного участия, но сиятельный Эмилио достаточно разумен, чтобы позаботиться о своей безопасности. Он хочет остаться в стороне.

Итак, сеньор мой, между, нами состоялись лишь предварительные переговоры. Мой ослепительный гость всячески набивал цену своей родовой гордости, но избегал выражать ее в цифрах. Я, однако, думаю, что определенность не замедлит вскоре явиться, так как, повторяю, сиятельный Эмилио привык обильно есть. Думаю, вам стоит подготовить все наличные деньги, которые вы можете собрать. Но даже при всем вашем богатстве их может оказаться недостаточно. Надеюсь, что продажа некоторых имений не изменит вашего горячего желания получить кусочек истории».

Итак, мне стало известно имя владельца драгоценности. Князь Гвидобони-Висконти. Звучит красиво, но ничего мне не говорит. Висконти...

Я порылась в памяти. Фамилия довольно известная, только вот что с ней связано? Нет, не помню.

Я взялась за четвертое письмо неведомого мне римского ювелира. Должна сказать, что он нравился мне все больше и больше. За иронично-учтивыми строчками вырисовывался образ немолодого, умного и желчного человека, все повидавшего на этом свете и ничему не удивляющегося. Человека, точно знающего что почем и не склонного переплачивать. Человека с довольно злой жизненной философией.

«Итак, сеньор мой, это письмо вам привезет мой доверенный человек. Сумма, которую в итоге назвал мне сиятельный Эмилио, настолько баснословна, что я не осмеливаюсь доверить ее бумаге. Вам шепнет ее на ухо мой посланник. Благоволите шепнуть ему в ответ, согласны ли вы на такие сумасшедшие условия.

Клянусь, что я бился за ваши интересы, как лев. И это несмотря на то, что размеры моих комиссионных прямо зависят от суммы сделки! Оцените же, сеньор мой, стоимость моих дружеских чувств!

Правда, должен сознаться, я, как человек трезво мыслящий, прекрасно понимаю, что выложить подобную сумму чистоганом способны лишь единицы баловней судьбы. Конечно, барон Ротшильд не стал бы раздумывать, предложи я ему эту сделку, но сиятельный Эмилио питает предубеждение патриция к евреям-ростовщикам, которых его благородные предки небрежно давили колесницами, когда их долги становились неоплатными.

Итак, барон Ротшильд, как и все прочие бароны, обменявшие деньги на титул, решительно отклонены сиятельным князем.

Повинуюсь!

Конечно, сиятельный Эмилио хочет, чтобы драгоценность с таким прошлым досталась благородной фамилии, руки которой не опозорят наследство древних царей, но что делать?! Благородных фамилий так много, а денег у них так мало!

Остается только компромисс.

Итак, шепните моему посланцу, способны ли вы выплатить такую сумму, и я буду знать, как мне действовать дальше. Не скрою от вас, что у меня есть второй покупатель, но долгие годы нашей переписки склоняют мое старое сентиментальное сердце в вашу сторону. Не медлите, сеньор мой! В ожидании комиссионных я вынужден кормить сиятельного князя за свой счет, а аппетит его, видит бог, мне не по карману!»


Проснувшись следующим утром, я не стала торопиться и дочитывать оставшиеся письма.

Я чувствовала потребность осмыслить и уложить в сознании все, что прочитала вчера.

Итак, Ян Казицкий разыскивал какую-то драгоценность, которую его итальянский адресат назвал «наследством древних царей». Он нашел этот Артефакт и вел переговоры о его покупке. Сумма, в которую владелец оценил свое родовое сокровище, была так велика, что итальянский ювелир не рискнул написать ее. Значит, вещь была не просто ценной безделушкой. Она была составной частью какой-то легенды.

Я порылась в памяти. Что я знаю о легендарных сокровищах древних царей?

Увы! Почти ничего. Память выдала мне жалкую догадку о жемчужинах, которые Клеопатра растворяла в уксусе. Чушь, конечно.

Тут я вспомнила женщину с красивым и властным лицом, которую видела на рисунках Юрия Казицкого.

Нет, эта женщина не походила на египтянку. Хотя египтянок я представляю себе в основном по храмовым фрескам, которые показывают в образовательных программах пятого канала.

Я, конечно, не физиономистка, но мне кажется, что лицо женщины, изображенной Казицким, было восточного типа. Каких восточных легендарных цариц я знаю?

Семирамида?

Вряд ли. Волосы вавилонской царицы были бы мелко вьющимися. Шумеро-аккадский тип.

На этом мои познания в истории себя исчерпали.

Что ж, придется обратиться к специальной литературе.

Тут мои мысли прервал оглушительный звонок нашего телефона. Я соскочила с дивана и бросилась к аппарату.

— Да!

— Ира, это я.

— Юлечка, привет! — радостно сказала я.

— Привет, моя хорошая, — ответила подруга. — Как твои дела?

— Все хорошо.

— Чем занимаешься?

— Самообразованием, — ответила я уклончиво. — Юлька, каких восточных цариц ты знаешь?

— Цариц? — озадаченно переспросила подруга. — Убей, не помню. А! Клеопатра!

— Не пойдет, — ответила я.

— А сколько букв?

— Где?

— В кроссворде. Ты же кроссворд разгадываешь?

— А... Ну да, — быстро сориентировалась я. — Уже догадалась.

— Кто?

— Семирамида.

— Точно! — обрадовалась Юля. — Ирка, ты, оказывается, еще и умница!

— Издеваешься? — мрачно спросила я.

— Нет, — удивленно ответила Юля. — Вполне серьезно...

— Юля, ты канал «Культура» смотришь?

— Редко, — ответила Юля с некоторой неловкостью. — Вообще-то, канал хороший...

— А что ты смотришь?

— «Культурную революцию». Смотрела?

— Не-а.

— Посмотри обязательно, — посоветовала Юля. — Очень интересная программа.

Я молча вздохнула. Невежество — вот имя твое, женщина.

— Что у тебя нового? — спросила я уныло.

— Да что у меня может быть нового? Сижу дома, выхожу только в магазин...

— Понятно. Как Олег Витальевич?

— Все по-прежнему. Утром убегает, поздно вечером приползает. Почти не видимся. Кстати, он очень просил позвонить тебе и узнать, что еще ты замышляешь.

— Государственный переворот!

— Что-о? — не поняла Юля.

— Чик чего! — огрызнулась я. — Это же надо так сформулировать! Сподвижница Березовского, не иначе...

— Ир, прости, я неудачно выразилась, — начала каяться Юля.

— Да ладно! — отмахнулась я. — Ты-то здесь при чем? Просто твой домохозяин меня на дух не выносит.

— Ты ошибаешься. Он за тебя беспокоится.

— Ой, я тебя умоляю! Хотя, наверное, ты права. Беспокоится, — неожиданно согласилась я. — Если меня сейчас убьют, то кто ж ему заявление напишет?

Юля молчала минуты две. Мне стало стыдно.

— Юля!

— Ау! — откликнулась подруга.

— Извини.

— Да что ты! Я молчу не потому, что обиделась.

— А почему?

Юля вздохнула.

— Не знаю, имею ли я право, — пробормотала она. И строго добавила:

— Поклянись, что не полезешь ни в какие расследования!

— Клянусь, — ответила я, скрестив пальцы на правой руке. В детстве это был знак, аннулирующий любую клятву.

— Ладно. Так вот, я вспомнила один телефонный разговор.

— Чей? — не поняла я.

— Юрочкин, конечно!

— Он с тобой разговаривал?

— Нет, — терпеливо ответила подруга. — Он разговаривал с каким-то мужчиной. Это было примерно недели за две до его смерти.

— Ну-ну! — поощрила я заинтересованно.

— Я к разговору не прислушивалась. Да Юра и говорил как-то странно... в основном, междометьями. И только на прощание сказал одно предложение, которое я запомнила.

Я затаила дыхание.

— Юра сказал: «Будьте готовы, ваше высочество». Несерьезно сказал, вроде бы в шутку.

— Ваше высочество! — чуть не вскрикнула я.

— Именно так! — повторила Юля. — Мне эта фраза потому и запомнилась. Знаешь, во времена моего детства был такой детский фильм.

— Какой?

— «Будьте готовы, ваше высочество!»

Я задумалась.

— Герой там был принцем? — спросила я.

— Кажется, да, — неуверенно ответила Юля. — Или малолетним царем. Уже не помню.

— Датским царем? — уточнила я.

— Нет-нет... какой-то африканской страны, по-моему. Но точно не Дании.

— Тогда это другое высочество, — пробормотала я.

— Что? — не поняла Юля.

— Я говорю, ты не знаешь, у Юры не было знакомых актеров?

— Актеров? Я таких не знаю...

— А театр Российской антрепризы знаешь?

— Нет.

— Вы вообще с Юрой в театры ходили?

— Ходили, но не очень часто.

— В какие?

Юля немного подумала.

— Пару раз в Маяковку, несколько раз в Ленком, один раз в Большой... Кажется, все.

Я почесала затылок. След снова потерялся. Сплошные нестыковки.

— Кстати!

Я невольно вздрогнула, так неожиданно вклинилась Юля в мои мысли.

— Я вспомнила, куда перешел работать Алик Верховский!

— И куда же? — спросила я без особого интереса. Это мне уже и без нее известно.

— В Архивный институт! — радостно ответила Юля. — Юра ему звонил пару раз...

— Насчет чего, ты не знаешь?

— Не знаю. Просил собрать какие-то документы...

— Собрал?

— Что?

— Я говорю, собрал? — заорала я.

— Не знаю. Юра их, во всяком случае, получить не успел.

— Откуда ты знаешь? Может, получил, но тебе не сказал?

— А он за день до смерти звонил Верховскому из моей квартиры, — ответила Юля. И добавила треснувшим голосом:

— Просил поторопиться.

— Юля! — умоляюще сказала я.

— Все, все, — торопливо заверила меня подруга. Помолчала и спросила:

— Ты мне ничего не хочешь рассказать?

— Юля, я пока сама ничего не понимаю, — ответила я честно. — Но как только пойму, ты будешь первая, кому я все расскажу.

— Лучше я буду вторая, — поправила меня Юля.

— После кого? — удивилась я.

— После Олега Витальевича, — с укором ответила Юля.

— Договорились, — бодро ответила я.

А сама подумала: «Ждите, Олег Витальевич, ждите... Разбежалась.»

Я вернулась в свою комнату и взялась за оставшиеся письма. Адресаты были разные, но один привлек мое внимание. Письмо было написано старшим братом Казицкого Станиславом.

«Не знаю, что тебе и посоветовать, — писал он брату. — Конечно, иметь в своем распоряжении подобный Артефакт — большой соблазн. Допускаю, что средства позволяют тебе его приобрести, хотя продажу всех твоих волынских имений вряд ли можно назвать разумным шагом.

Но дело не в этом.

Недавно я разговаривал с одним очень образованным и умным человеком, вернувшимся с раскопок древней Ассирии. Я спросил его, что он думает о той вещи, которую ты хочешь приобрести. И наш гость рассказал мне несколько легенд, связанных с этим Артефактом.

Как ты знаешь, в Малой Азии был сильно распространен культ женщины-богини. Исида, Астарта, Ашторет, Нана — это лишь часть ее многочисленных имен. По легенде, мужа богини убил злобный и завистливый бог, которого карфагеняне называли Ваал-Зебул (он же трансформировался у европейцев в Вельзевула. Вот тебе пример взаимопроникновения культур Востока и Запада!). Итак, овдовевшая богиня отправилась собирать останки тела мужа, которые Ваал-Зебул раскидал по всему миру. Собирая части тела, она, естественно, пролила много слез. И слезы ее, капая на мертвое тело бога, превращались в драгоценные камни. Отсюда и название твоего Артефакта: Вторая капля. По легенде, первая слеза превратилась в алмаз, величиной с человеческую ладонь. Не знаю, существовал ли такой камень на самом деле, но, если существует Вторая капля, почему не могла существовать Первая? Жаль, что история не сохранила для нас имен ее владельцев.

Но не это главное. По легенде, слезы богини приносят несчастье тому, кто осмеливается хранить их в своем доме. Конечно, ты можешь сказать мне, что это не более, чем суеверие, но ответь по совести: не слишком ли часто нам приходилось убеждаться, что суеверия наших предков оборачиваются их мудростью?

Повторяю, я не знаю, что тебе посоветовать. Если ты захочешь приобрести этот Артефакт, несмотря ни на какие предостережения, ты все равно это сделаешь. Так что, поступай, как подсказывает тебе твое благоразумие. Но, умоляю, сохрани это приобретение в тайне!»

Я отложила письмо в сторону и задумалась.

Очень интересно. Итак, речь идет о драгоценном камне. Восточная легенда называет его «Второй каплей». Опять-таки должна признать, что в моей голове при этом словосочетании не возникло никаких ассоциаций.

Пора идти в библиотеку.

Я собралась, запаслась бумагой и ручкой и двинулась на поиски ближайшей библиотеки.

К моему большому удовольствию, библиотека нашлась в квартале от нашего дома.

Я вошла в большой прохладный зал и огляделась.

Посетителей не было. Я оказалась один на один с пожилой библиотекаршей, и это мне понравилось. По крайней мере, будет меньше свидетелей моего невежества.

— Слушаю вас, — сказала мне женщина за стойкой вполголоса, словно боялась помешать кому-то заниматься.

— Здравствуйте, — начала я тоже полушепотом.

— Здравствуйте.

— Я хотела бы записаться в вашу библиотеку.

— Вы живете в нашем районе?

— Да.

— Паспорт, пожалуйста.

Я отдала женщине документ и принялась от нечего делать рассматривать помещение.

Читальный зал был большим и уютным. Странно, что никому не захотелось придти сюда, посидеть с книгой за узкими деревянными столами, подальше от шума и суеты большого города. На чисто вымытых окнах стояли многочисленные горшочки с цветами, полуопущенные жалюзи создавали приятный для глаз полумрак, а прямо передо мной на стойке сидел пятнистый черно-рыжий котенок, который лениво жмурил голубые глаза и тихо мурлыкал.

— Какая литература вас интересует? — спросила библиотекарь, вернув мне паспорт.

— Историческая, — сразу ответила я.

— Специальная, популярная?

Я растерялась.

— Я спрашиваю, история интересует вас профессионально или вы хотите получить общие знания? — уточнила женщина.

— Даже не знаю, — созналась я.

Женщина терпеливо вздохнула.

— Давайте разберемся! — призвала она меня. — Какой период истории вас интересует?

— Древний, — ответила я, не раздумывая.

— История России?

— Нет, Древний Восток.

— Только восточные области или греко-римская ойкумена?

Слово «ойкумена» резанула мне ухо. Если бы в зале были читатели, то я не рискнула бы обнаружить свое невежество. Но пустота и безлюдие придали мне храбрости.

— Что такое «ойкумена»?

— Ойкумена? — переспросила женщина. В ее тоне я не уловила оскорбительного подтекста. Только некоторую озабоченность: как бы объяснить это мне получше.

— Ойкумена — это известная среда обитания человека, — ответила она мне наконец. — Понимаете?

— Не очень.

— Видите ли, — пустилась библиотекарь в подробные объяснения, — в древние времена люди не знали мира целиком, так, как мы знаем его сейчас. Вот вы, к примеру, были в Америке?

— Нет.

— И я нет. Тем не менее, нам прекрасно известно, что этот континент существует. Более того, мы знаем, какие страны и города расположены на нем. Знаем кое-что об их культуре, языке, литературе, образе жизни, религии... Понимаете?

— Понимаю.

— В древние времена телекоммуникаций не существовало. И человек узнавал о существовании тех или иных стран, только попадая туда. Вот эта известная человеку часть мира и называлась «ойкуменой».

— Понятно.

Я подумала еще немного.

— Мне нужно узнать о знаменитых восточных царицах.

— Именно о царицах или о женах царей?

— Это не одно и то же?

— Нет.

Я запуталась окончательно.

— Вот что, — сказала мне библиотекарь, — я дам вам несколько книг по истории, вы их полистайте. Если найдете зацепку, скажете мне. И я поищу для вас более конкретный материал.

— Спасибо, — сказала я с благодарностью.

Женщина улыбнулась и удалилась куда-то за стеллажи. Я погладила котенка, избегая смотреть ему в глаза. Надеюсь, дух Казицкого не таскается за мной по библиотекам.

Хотя, кто его знает?

Помоги, если ты тут, — попросила я вполголоса.

— Что? — откликнулась женщина из-за стеллажей.

— Я с котенком разговариваю, — ответила я громко. — Симпатичный он у вас.

— Да, — ответила женщина, возвращаясь назад с целой стопкой книг. — Только это не он, а она.

— Кошка?

— Кошка.

Я снова погладила разноцветную мягкую шерстку и спросила:

— А как ее зовут?

— Лаки.

— Лаки? — удивилась я.

— Это означает «удача», — пояснила женщина. — Моя внучка ходит в английскую спецшколу, вот и назвала. Говорят, пятнистые кошки приносят счастье.

— Посмотрим, — заметила я негромко. Но женщина услышала.

— Вот именно.

Она разложила книги на стойке и пояснила извиняющимся тоном:

— Эту литературу мы домой, к сожалению, не даем. Вам придется читать в зале.

— Ну и хорошо, — ответила я искренне. — У вас здесь так уютно!

— Тогда садитесь за любой столик и ищите то, что вам нужно, — дружелюбно пригласила женщина.

— Спасибо.

Я собрала книги и уселась за самый дальний стол, стоявший у окна.

Отодвинула книжную стопку в правый угол и начала снимать с нее одну книгу за другой.

«Тайны городов-призраков»

«Тайны археологии»

«История Древнего Востока»

«Вавилон легендарный и исторический»

«Загадки древних времен»

«Ассирия и Вавилон»

«Ашшурбанипал. Миф и реальность»

«Эллинистический Египет»

«Походы Александра на Восток»

Я прочитала название последней книги и вытерла взмокший лоб. Книги были написаны добросовестными и грамотными людьми. Самая тоненькая из них включала в себя триста шестьдесят страниц мелкого печатного текста. Такого количества литературы мне хватит на полгода. Это при ежедневном изучении.

Библиотекарь заметила мою беспомощность.

— Начните с истории Древнего Востока, — сказала она по-прежнему вполголоса. — Это учебник для вузов. Там описаны важнейшие исторические события с соблюдением хронологии. Может быть, там вы найдете то, что вас интересует.

— Спасибо, — пробормотала я в десятый раз и раскрыла учебник.

Сначала чтение шло туго. Я ерзала и вздыхала, посматривала на остальные книги, надеясь, что они написаны более увлекательно, но постепенно втянулась, и даже сухой энциклопедический язык авторов учебника перестал меня тяготить.

Никогда бы не подумала, что история — такой потрясающе увлекательный предмет!

Я прочитала о самой ранней из всех известных нам цивилизаций — шумерской. Возникла она в Междуречье, в долинах Тигра и Евфрата. Именно этой цивилизации мы обязаны возникновением письменности.

Оказывается, раньше люди писали на глиняных дощечках! Представляете, сколько весила, к примеру, сумка почтальона того времени? Письменность называлась клинописью и была расшифрована лишь в девятнадцатом веке...

Я так увлеклась чтением, что забыла о времени.

Не сладко жилось нашим предкам. Для того чтобы выжить им приходилось бороться со множеством трудностей: осваивать болотистые равнины, делать заграждения от хищников, расчищать и возделывать почву, строить дома из подручного материала, оборонять свои поселения от воинственных племен... И при всем этом они умудрялись возводить города! И какие города!

Чего стоит один знаменитый Вавилон! Греческий историк Геродот считал его самым прекрасным городом на земле. В учебнике была дана иллюстрация. Собственно, это был не тот исторический город, который увидел Геродот, а только компьютерная попытка его воссоздания, но все равно, город, нарисованный равнодушной машиной, был удивительно красив.

Огромный величественный дворец венчал Вавилон, как корона венчает голову правителя. Трудно поверить, что такое здание строили люди, не имеющие в своем распоряжении никакой строительной техники, строили вручную. Дворец стоял на высоком холме, от него вниз спускался террасами роскошный пышный сад. Евфрат делил Вавилон на два берега. Один берег занимали дворец и аристократические кварталы, второй — ремесленные постройки и торговые ряды. Город был обнесен высокой зубчатой стеной, охранявшей его жителей от набегов воинственных соседей-ассирийцев.

Я так увлеклась, что просто не могла оторваться и забыла о цели своего прихода. Мне казалось, что еще одна страница — и я узнаю что-то очень важное, мимо чего никак нельзя пройти. Книга меня загипнотизировала и перенесла из скучного сегодняшнего дня в удивительное прошлое.

Да. Великими тружениками были наши предки. И великими умельцами впридачу.

Я невольно рассмеялась, прочитав об ужасе, который охватил иракских рабочих, откопавших в девятнадцатом веке из-под земли статуи крылатых быков. Одна голова чудовищного зверя была выше человеческого роста. Неграмотные, нищие наймиты в страхе побросали свои орудия и кинулись бежать прочь от страшных изображений, полагая, что им явился сам дьявол. И ни за какие деньги не соглашались вернуться назад и продолжить работу.

Лишь десятилетие спустя выяснится, что под этим холмом скрывались развалины Ниневии, древней столицы Ассирии, государства, соперничавшего с Вавилоном.

Крылатый бык был символом могучей Ассирии. Позже изображение крылатого быка перейдет в официальную символику Персидского царства. А Ассирия и Вавилон, утратившие свою силу и могущество, станут девятой сатрапией Персидского царства и будут платить ему дань.

История исчезнувших государств походила на пленительную сказку, записанную в древних пергаментах. События давно минувших тысячелетий отчего-то трогали душу, словно где-то глубоко во мне жило воспоминание о них, передающееся по цепочке от предков к потомкам.

Я перевернула страницу. С иллюстрации на меня смотрело красивое и жестокое женское лицо, сложенное из кусочков мозаики.


Олимпиада, жена Филиппа Македонского, мать Александра Македонского.

Красивая женщина. Только очень уж жестокое у нее лицо. Наверное, именно поэтому Филипп так и не смог полюбить свою красивую и властную супругу. Надо сказать, что и супруга не осталась в долгу.

Олимпиада внушила своему сыну, будущему великому полководцу, что отцом его был вовсе не хромой Филипп, а бог Дионис, в храм которого Олимпиада была посвящена с рождения.

Удивительно, как идея может управлять человеком!

Александр Македонский прошел в общей сложности больше тридцати тысяч километров и покорил почти все существовавшие царства и народы. Что заставило его буквально «протаранить» два континента?? Стремление к власти? Страсть к богатству? Жажда славы?

Ничего подобного!

Учитель Александра, греческий философ Аристотель, уверял знаменитого воспитанника, что Земля, будучи плоской, имеет свои края.

А за краем Земли, за ее пределами, начинается царство бессмертных богов и героев, рожденных богами от смертных женщин, таких, как Геракл и Персей. Именно туда, в призрачный рай и рвался великий завоеватель. Не знаю, замечал ли он красоту городов, покоренных на своем пути? Считал ли баснословные богатства, доставшиеся ему после падения великих империй? Воспринимал ли всерьез свои браки с дочерьми покоренных царей, заключенные для укрепления собственной власти?

Не думаю. Он не собирался жить среди смертных.

Мне кажется, идея, овладевшая им, стала маниакальной. Одновременно мечтой и бредом. Кошмаром и наслаждением. Именно эта идея, внушенная ему матерью и наставником, заставляла его упорно двигаться вперед и волочить за собой уставшее, измученное войско, жаждавшее покоя и оседлости. Ведь воины давно обросли имуществом и богатствами, доставшимися им после многочисленных сражений. Они уже не хотели рисковать жизнью, которая обещала им множество удовольствий. Люди роптали, пытались сопротивляться сумасшедшему безостановочному движению, взывали к оракулам, просили помощи у богов. Падали от усталости и отказывались подниматься. Александр приходил в ярость, устраивал жестокие показательные казни недовольных, собирал армию в кулак и тащил се дальше, дальше, в неизвестность, туда, где воды океана обрушивались с края Земли вниз, а за ними мерцало хрустальным светом призрачное царство бессмертных.

Именно туда он стремился всю свою короткую жизнь.

Он стремился домой.

И умер в возрасте тридцати трех лет, в уже разграбленном и утратившем былую мощь городе Вавилоне.

Огромная мечта сожгла его изнутри.

А огромная империя тут же распалась, превратилась в миф, сказку, легенду, оплаканную богами, позолоченную блеском несметных сокровищ и украшенную блеском никогда не тускнеющих драгоценных камней.

И один из них назывался «Вторая капля».


Библиотекарь тронула меня за плечо.

— Вы слышите?

— Что? — переспросила я, отрываясь от книги.

— Я говорю, мы скоро закрываемся.

— Уже? — удивилась я и посмотрела на большие часы, висевшие на стене. — Половина седьмого?!

— Вам пора отдохнуть, — заметила женщина. — Вы еще не добрались до нужных вам материалов?

— Не знаю, — ответила я задумчиво. — Пока еще не знаю.

Я собрала книги в стопку и попросила:

— А можно их не раскладывать по местам? Я завтра снова приду.

— Конечно! — ответил мне библиотекарь. — Я и уносить их далеко не стану. Прямо возле себя и положу.

— Спасибо.

— Не за что.

Я вышла на улицу. Город заканчивал дневную работу. Люди спешили домой.

Я шла по улицам со светящимися витринами магазинов, мимо меня проезжали автомобили и автобусы, проходившие люди доставали из карманов мобильные телефоны, которые с каждым годом все уменьшаются и уменьшаются в размерах, а мною владело странное чувство нереальности происходящего. Шагнуть из мира нынешнего в мир прошлого оказалось гораздо проще, чем вернуться обратно.

Скажу еще больше.

В прошлом мне было гораздо интересней, чем здесь.

«Господи, что за проблемы меня занимают? — терзалась я, неторопливо вышагивая по улице. — Протечки в коридоре! Нескончаемые локальные войны с домоуправлением по поводу того, что хорошо бы перекрыть крышу! Интересно, что по этому поводу подумали бы наши предки. Да они просто не поняли бы, что это за проблемы такие! Крыша течет? Влезь — и поправь!»

«А мои радости? — продолжала я упиваться собственным ничтожеством. — Самая большая радость, которую я помню? Ну, конечно! Продала за один день две дубленки и кожаную куртку! Апофеоз сознательной деятельности! И пять тысяч рублей премии!»

Я даже застонала сквозь зубы, такое отвращение к сегодняшней жизни меня охватило. Хочу назад, в прошлое!

Стоп! А отец?

Я остановилась, вздохнула и потрясла головой, отгоняя наваждение. Нечего скулить! У меня есть нечто более важное, чем какие-то приключения! У меня есть обязанности.

И есть человек, который пропадет, если я перестану их выполнять.

Дома меня ждало подтверждение этого нехитрого тезиса. Папочка забыл пообедать. С ним это все еще случается. Не так часто, как раньше, но все же бывает.

Я быстренько разогрела ужин и позвала отца. Он пришел из гостиной, где, как обычно, пытался дочитать раскрытую посредине книгу, окинул взглядом накрытый стол и довел до моего сведения:

— Я голодный.

— Неудивительно, — ответила я, подвигая к нему тарелку с гречневой кашей и курицей. — Ты забыл пообедать.

— Разве? — спросил папочка и радостно набросился на еду.

Я следила за ним одновременно с нежностью и болью. Если меня не будет рядом, никто не станет напоминать отцу, что нужно есть. Он забросит эту глупую привычку и...

Я обхватила руками виски и не додумала до конца.

После ужина я перемыла посуду, убрала со стола и вернулась в свою комнату.

Достала из пакета абсолютно чистую тетрадь, в которую за весь день не удосужилась записать ни одного слова, ручку и разложила их перед собой на журнальном столике.

Рядом я пристроила стопку документов, на беглый просмотр которых мне пришлось потратить три дня.

Права оказалась Ольга Михайловна. Что значит опытный человек!

Я взяла ручку и принялась в задумчивости разрисовывать тетрадный лист непонятными узорами.

Итак. То, что адресаты Казицкого называли обтекаемым словом «Артефакт», было драгоценным камнем. Скорее всего, этот камень украшал корону каких-то древних царей. Среди тех, кто носил эту корону, была женщина. Возможно, она носила эту корону последней. Не случайно же Казицкий изобразил в своем рисунке красивую женщину с царским венцом на голове! Кстати, камень, который назывался «Второй каплей», скорее всего был бриллиантом. Или алмазом. Почему я так думаю? Потому, что на рисунке Казицкого два камня были заштрихованы. Они располагались по бокам и были примерно одного размера. А центральному камню мой покойный сосед уделил гораздо больше внимания. Он тщательно прорисовал его форму, кстати довольно странную для бриллианта, и лучи, веером расходящиеся вокруг.

Камень сиял.

Да, точно. Форма камня была нарисована тщательно. Пожалуй, нарисована с натуры. Была в нем... не знаю, как сказать... индивидуальность, что ли... Два камня по бокам смотрелись на его фоне просто заштрихованными безликими овалами.

Алмаз или бриллиант грушевидной формы. Очень странно. Действительно, немного похоже на слезу.

Слеза богини. Вторая слеза.

Первая канула в неизвестность. Видимо, даже в те времена было небезопасно хвастать сокровищем такой баснословной ценности. Что уж говорить о временах нынешних, когда само представление о больших ценностях деформировано и сожрано инфляцией!

Наверное, именно поэтому владелец «Первой капли» держал свое сокровище в тайне. А возможно, все было совсем наоборот. Возможно, алмаз был подарен дружественному владыке, жившему далеко за морем. Сокровище доверили верным слугам, погрузили на корабль и отправили новому владельцу, но боги распорядились иначе. Корабль не доплыл, и сейчас «Первая капля» надежно спрятана от человеческой алчности. «Бриллиант» лежит на дне моря, и только пучеглазые рыбы и неведомые нам морские чудовища, проплывая мимо, бросают на камень равнодушный тусклый взгляд...

Как выразился старший брат Казицкого? По легенде, Слезы богини приносят несчастье своим обладателям?

Что ж, легенда оказалась права.

Яна Казицкого убили мародеры. Убили в собственном доме, который он пытался отстоять с оружием в руках. Храбрый семидесятилетний старик против стаи голодных молодых волков. Обреченный старик.

Возможно, он был обречен уже с того момента, когда шепнул на ухо посланцу итальянского посредника одно короткое слово: «Согласен!»

И завертелось.

Проданные имения, собранные наличные... Интересно, во сколько оценил сиятельный римский князь Гвидобони-Висконти «Вторую каплю»? И какую комиссию получил желчный итальянский адресат Яна Казицкого? Этого мы уже никогда не узнаем.

Бесспорно одно: драгоценность покинула Рим и перекочевала в Россию.

И начала проявлять свою разрушительную силу.

Не знаю, как закончилась жизнь сына Яна Казицкого. Зато знаю, как закончилась жизнь его правнука. Сама видела.

Я откинулась на спинку дивана.

Может, не стоит вытаскивать на свет божий эту мину, замедленного действия?

Лежит себе где-то, и пускай лежит! Хотя почему где-то?

Он лежит в доме принца Дании. Узнаешь, кого Казицкий называл таким титулом, узнаешь, где «Вторая капля».

Все так заманчиво просто.

Я поднялась с дивана и несколько раз прошлась по комнате.

«Остановись, пока не поздно!»— шепнул мне трезвый холодный голос благоразумия.

Но меня уже увлекло приключение и потащило за собой на аркане, как тащат на бойню неразумного глупого теленка.

Остановиться, конечно, было бы правильно, но я уже не могу остановиться. Я слишком далеко зашла на запретную территорию, чтобы просто взять и повернуть назад.

Как бы мне узнать побольше об этом камне?

Позвонить Юле? Она работает в Гохране, занимается шлифовкой алмазов, в принципе, человек компетентный...

Нет, с Юлей разговаривать никак нельзя. Она может испугаться за меня и передать наш разговор Олегу Витальевичу. Из лучших побуждений передать, чтобы я не вляпалась в очередные неприятности. И тогда мне придется объясняться со следователем. А это удовольствие гораздо ниже среднего.

И потом, мне просто не хотелось давать Олегу Витальевичу ниточку, ведущую ко «Второй капле». Его дело убийцу искать, а не драгоценность!

Итак, где взять ювелира?

Я в задумчивости похлопала себя по карману, словно ювелир лежал там, завернутый в носовой платок. Чтобы не запылился.

К сожалению, в моем кармане ни один ювелир не завалялся. А у кого может заваляться?

Он может заваляться в кармане тети Жени. Вернее, в ее безразмерной записной книжке.

Имею ли я право снова попросить ее об услуге?

Я с сомнением хмыкнула. Вообще-то, в прошлый раз крестная довольно прозрачно намекнула, что вскоре мне придется обходиться без ее помощи. Ее можно понять: за Лешку обиделась.

Итак, звонить или не звонить, вот в чем вопрос...

Я открыла дверь комнаты и выглянула в коридор. Телефон имел обманчиво невинный вид, приглашая меня взять в руки трубку.

— Ира!

Я вздрогнула и повернула голову. В дверях гостиной стоял папочка в халате.

— Я не могу уснуть!

Я поднесла руку к голове и помассировала висок. У меня есть обязанности, и мне нельзя о них забывать.

— Да, конечно, — ответила я терпеливо. — Ты не выпил лекарство.

— Я болею? — удивился папочка.

— Нет. Это для профилактики.

— А-а-а...

Я привычно достала из холодильника упаковку папиных таблеток, выдавила две из них на ладонь, налила в стакан дистиллированной воды. А потом вдруг села за кухонный стол, уложила голову на скрещенные руки и заплакала. Сама не знаю почему.

— Ира!

Папочка дотронулся до моего плеча.

Я подняла голову и увидела его испуганный взгляд.

— Почему ты плачешь?

— Не обращай внимания, — сказала я, вытирая глаза. — Просто устала. И все.

— Все в порядке? — потребовал от меня гарантий папочка.

— Все в порядке, — покорно ответила я.

И отец успокоился.

— Выпей, — сказала я и сунула ему в руку таблетки.

Папочка послушно проглотил лекарство, запил его водой и вопросительно посмотрел на меня.

— Иди спать, — сказала я ласково. — Теперь заснешь.

И тут случилось неожиданное. Папочка вдруг подошел ко мне и поцеловал меня в лоб. Я замерла на месте, стараясь не поддаться охватившей меня надежде. Это не осмысленное действие, просто воспоминание, рефлекс, все равно что зубы почистить или руки помыть...

— Тебе нужно отдохнуть, — заметил папочка. — Ты устала.

— Иду, — ответила я.

Вернулась в свою комнату, не раздеваясь, легла на диван. Полежу немножко, потом все сделаю. Умоюсь, почищу зубы, разложу постель, влезу в пижаму... Все потом...

И сама не заметила, как провалилась в долгий глубокий сон без сновидений.

Проснулась я поздно. Часы на книжной полке показывали четверть одиннадцатого, яркое, почти летнее солнце ослепительно преломлялось в оконном стекле, отмытом мною до хрустального блеска. Господи!

Я вскочила с дивана.

Отец не накормлен!

Только сейчас я заметила, что лежала, укрытая пледом.

Папочка? Он меня укрыл? Он обо мне позаботился?

Я стиснула зубы. Нельзя поддаваться надежде. Как было сказано в одном хорошем фильме, надежда — это тигр. Стоит выпустить его из клетки, и он съест тебя всю, без остатка.

Сколько я раз я позволяла этому тигру вырваться на волю! И сколько раз оказывалась съеденной!

Я быстро пригладила пятерней растрепанные волосы и выскочила в коридор. Мне в ноздри ударил вкусный резкий запах свежесваренного кофе.

— Папа? — неуверенно позвала я.

Папа тут же показался в дверях гостиной.

— Доброе утро!

— Привет, — ответила я. — Ты завтракал?

— Завтракал, — подтвердил папочка.

— И что ты ел?

— Я сделал омлет.

— Омлет?!

— Да. И тебе оставил.

Я несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот.

— Позавтракай, — пригласил отец. — Сама справишься?

— Справлюсь, — тихо ответила я.

— Ты хорошо выспалась?

— Хорошо.

— Я рад.

Папа развернулся и отправился в зал, на свой любимый диванчик. Я окликнула:

— Пап!

— Да?

Папочка остановился и повернулся ко мне.

— Ты меня укрыл? — спросила я, хотя понимала, как глупо звучит мой вопрос. Кто же еще, кроме него?

— Я.

— Зачем?

Папа пожал плечами.

— Я заглянул в твою комнату и увидел, что ты уже спишь. Мне показалось, что тебе холодно. Поэтому я укрыл тебя пледом и погасил свет, — добросовестно отчитался папочка.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — так же вежливо ответил папа и скрылся в гостиной.

Я пошла на кухню и подняла крышку сковородки. Действительно, омлет... Я отломила вилкой маленький кусочек и задумчиво его прожевала. Надо же, и посолить не забыл! Может, права тетя Женя, отца нужно еще раз отвести к врачу? Мне кажется, прогресс налицо! Или мне это только кажется?

Я доела остатки холодного омлета, и он показался мне самым вкусным деликатесом, который я пробовала в своей жизни. Потом подогрела оставшийся в турке кофе, аккуратно процедила его в чашку и выпила стоя, как пьют вино после хорошего тоста.

За папочку!

Вчерашняя хандра растворилась в ясном свете теплого майского дня. Я бодро перемыла посуду, расставила ее по местам и поймала себя на том, что все время забываю включить маленький кухонный телевизор. Привычки нет.

Ничего. К хорошему привыкают быстро. Успею еще.

После завтрака я умылась, переоделась в любимые бледно-голубые джинсы и светлую майку, накинула на плечи шерстяную кофту — на всякий случай! — и отправилась в библиотеку.

Женщина за стойкой встретила меня радостно, как добрую знакомую.

— Я думала, вы не придете, — сказала она вполголоса.

— Проспала! — объяснила я и огляделась.

Зал был пуст, так же, как и вчера. Бедная женщина. Конечно, ей скучно сидеть здесь одной по целым дням.

Тут сбоку мяукнул котенок. Мяукнул громко и возмущенно, словно выражал протест против такой глупой и несправедливой мысли.

— Прости, совсем про тебя забыла, — покаялась я и погладила смешную мордочку, казалось, сшитую из пестрых лоскутков. Котенок немедленно успокоился, разлегся на широкой стойке и замурлыкал. На его маленьком розовом носу чернела небольшая веселая клякса.

— Вдвоем веселей, — сказала женщина.

Я согласно кивнула.

Библиотекарь выложила на стойку мою вчерашнюю стопку книг и спросила:

— Дополнительную литературу брать будете?

— Наверное, нет... Хотя постойте! — сообразила я. — Меня интересуют знаменитые драгоценные камни. У вас есть какая-нибудь литература по этой теме?

— Драгоценные камни? — с сомнением переспросила женщина. Она оглянулась назад, словно ждала подсказки от вверенных ей книг. — Не помню... Сейчас посмотрю.

Она ушла вглубь стеллажей, а я быстренько перетащила книги за стол, ставший «моим» со вчерашнего дня.

— Девушка!

Я вернулась к стойке.

— Вот, я тут нашла кое-что. Не знаю, подойдет вам или нет?

И библиотекарь положила передо мной старую растрепанную книжку.

«Знаменитые украшения. Легенды и история», — прочитала я.

— Возьмете? — спросила женщина.

Я без особого энтузиазма перелистала книжку. Иллюстраций нет, текст полустертый... Скучно!

— Наверное, не буду, — отказалась я.

Проще найти ювелира и спросить у него, чем целый день рыться в старой пыльной макулатуре.

— Как хотите, — ответила женщина и хотела забрать книжку.

Но тут пестренькая Лаки, с интересом наблюдавшая, как я листаю страницы, протянула лапку и поддела книжку снизу.

— Осторожно! — вскрикнула библиотекарь в полный голос.

Но Лаки не послушалась. Несколько раз кокетливо шлепнула лапкой, выпустила коготки и зацепилась за холщовую ткань, которая склеивала две стороны переплета.

Испугалась, подскочила и потащила легкую книжку за собой.

— Стой! — крикнула я.

Лаки быстро попятилась назад, волоча за собой книгу. И вдруг сорвалась с библиотечной стойки. Вместе с книгой.

Раскрывшаяся книга шлепнулась на пол со смачным всхлипом. Лаки упала совершенно беззвучно. На все четыре лапы, как и положено добропорядочной кошке. Потрясла лапкой, убедилась, что свободна, прижала ушки и юркнула под стеллаж.

— Лаки! — позвала я, но кошка не откликнулась.

— Ну, натворила дел! — укоризненно сказала библиотекарь и вышла из-за стойки.

— Не беспокойтесь, я подниму.

— Придется клеить.

— Что клеить? — не поняла я.

Библиотекарь кивнула в сторону.

— Вон страница отлетела. Книжка старенькая, вся разваливается.

Я проследила за ее взглядом. Действительно, отлетела.

Я подняла книгу и положила ее на стойку. Потом сходила за выпавшей страницей. Подняла грязно-желтый от времени лист, бросила короткий взгляд на номер страницы.

И номера не увидела. Потому что глаз зацепился за словосочетание, взятое в кавычки: «Второй каплей...».

Я тихо вскрикнула.

— Что случилось? — встревожилась женщина.

— Я возьму эту книгу! — быстро ответила я. — Не убирайте ее!

— Нужно заклеить...

— После! Пожалуйста, после моего ухода! — умоляла я.

— Но так же читать неудобно! Она вся разваливается!

— Я аккуратно! Пожалуйста!

— Я вам отдам ее через десять минут! Потерпите! — убеждала меня библиотекарь, но я прижимала оторванную страницу к бешено бьющемуся сердцу и мотала головой, как заводная кукла. Я не могла больше ждать. Десять минут для меня сейчас ничем не отличались от десяти лет. Я не могу потерпеть. Не могу.

— Ну, как хотите, — сдалась женщина с выражением величайшего неодобрения. Очевидно, я, как единственный посетитель, пользовалась некоторыми привилегиями.

— Спасибо! — произнесла я с чувством. Дрожащими руками взяла книгу и отнесла ее за стол.

Половина мучавшей меня тайны была скрыта здесь, в ворохе разлетающихся выцветших страниц.

Я аккуратно вставила оторванный лист на его место, раскрыла книгу и сказала, обращаясь к библиотекарю:

— Вы были правы. Пестрые кошки приносят удачу.

— Это не я права, а примета, — ответила женщина все еще недовольным тоном. Потом взглянула на меня, смягчилась и коротко спросила:

— Нашли?

— Нашла, — подтвердила я. — Кажется, нашла.

— Поздравляю.

— Спасибо, — произнесла я в бессчетный раз.

Женщина опустила голову и продолжила чтение какого-то журнала. Из-под стеллажа сверкала глазами разноцветная Лаки, «сшитая» из пестрых лоскутков.

И голубые кошачьи глаза походили на ожившие драгоценные камни.


Книга оказалась не просто старой. Многие материалы в ней были перепечатаны из старинных изданий и написаны смешным витиеватым слогом. Но к нему я успела немного привыкнуть, прочитав копии документов, которые выдала мне Ольга Михайловна. Чтобы не обременять вас, перескажу все вкратце и современным языком.

Итак, как и писал своему младшему брату Станислав Казицкий, существовала легенда о богине и ее убитом муже. Вариантов легенды было много, первоисточник, очевидно, египетский.

Муж Исиды, бог Осирис, был убит, расчленен, и части его тела оказались разбросанными по свету.

Плачущая Исида отправилась искать останки мужа и собрала их все вместе. Этого оказалось достаточно для того, чтобы Осирис воскрес.

Как считают ученые, этот миф символизировал обновление природы и смену времен года: зимнюю смерть и весеннее воскресение. Не знаю, возможно, они и правы, но лично мне эта версия отчего-то не понравилась. Как, впрочем, и сама легенда.

Но не об этом речь.

Плачущая Исида омыла слезами мертвое тело Осириса. И ее слезы, падая на тело убитого бога, немедленно превращались в драгоценные камни.

Почему-то я насчитала всего две слезы.

Два алмаза огромного размера хранились в храме Исиды в Мединет-Абу. Один алмаз был величиной с женскую ладонь, и его решили оставить неотшлифованным.

Зато второй, странной и вытянутой формы, отдали в руки старых нубийских мастеров, хранивших секрет шлифовки алмазов внутри собственных ремесленных родов.

И им удалось сделать чудо.

Бриллианту придали сложную форму, похожую на слезу. По рассказам очевидцев, грани камня были расположены таким образом, что свет не отражался от них, а собирался в одну точку внутри бриллианта. И от этого камень будто бы светился в темноте.

Автор статьи добавлял, что в настоящее время секрет подобной огранки утерян.

Утерян и след камня. А произошло это после следующих событий.

Самым богатым фараоном Египта считался Рамзес Третий. Он правил своей страной более трех тысяч лет назад. Трудно даже примерно подсчитать количество сокровищ, собранных фараоном, но ясно, что их было действительно много. Во всяком случае, именно он первым построил каменное хранилище для своей казны, которое примыкало к внешней стороне дворца. Войти в сокровищницу было можно только из внутренних покоев фараона, но хитрый строитель сложил камни так, что один из них легко вынимался.

Тайну свою зодчий хранил до самой смерти. И только на смертном одре поведал ее своим сыновьям: Агамеду и Трофонию.

Фараон перенес свои богатства в построенную хитрым зодчим сокровищницу. Туда же отправились две «Слезы богини», подаренные фараону жрицами Исиды в честь его вступления на трон.

Похоронив отца, Агамед и Трофоний решили проверить историю, рассказанную им. В первую же ночь после похорон они пришли ко дворцу, легко отыскали нужный камень и унесли столько золота, сколько смогли.

Эти набеги они повторяли не раз, ибо к легким деньгам привыкают легко и быстро.

Долгое время Рамзес не замечал недостачу, благо золота было и впрямь не меряно. Но, поскольку он периодически докладывал средства на свой «текущий счет», а золота в сосудах не прибавлялось, он заподозрил неладное.

Трудно было заподозрить в краже кого-то из слуг: вход в сокровищницу фараон, уходя, каждый раз запечатывал собственными печатями, и каждый раз находил их целыми.

Тогда Рамзес приказал изготовить хитроумные капканы для воров и расставил их вокруг сосудов с золотом.

Потратив предыдущие наворованные деньги, братья снова пришли за добычей. Первым в хранилище полез Агамед и попал в капкан. После долгих неудачных попыток вырваться он приказал своему брату убить его и отрубить трупу голову, чтобы никто не мог опознать тело и найти родственников вора.

Не знаю, долго ли обливался слезами Трофоний, но приказ брата он в конце концов исполнил. Отрубил трупу голову и унес ее домой.

Переполох, начавшийся на следующий день в царском дворце, можете себе представить сами: целые замки, нетронутые печати фараона и обезглавленный труп в сокровищнице!

Дело пахло нечистой силой.

Тогда Рамзес приказал выставить тело вора возле городской стены. Он рассчитывал, что родственники придут оплакивать покойника, как это положено по обычаю, и он узнает, кто так долго пользовался деньгами фараона как своими собственными. А чтобы никто не мог незаметно утащить тело, возле трупа он выставил неподкупную стражу из чужеземцев.

Но он снова недооценил смекалку своего верноподданного!

Трофоний навьючил на ослов мехи с вином и погнал их к городской стене. Возле стражников он незаметно развязал один мех и вино хлынуло на землю. Стражники, не будь дураками, схватили кувшины и кинулись ловить вытекающее вино, которым с удовольствием и попользовались на дармовщинку.

Трофоний обругал их в притворном гневе. Потом смирился с потерей, махнул рукой (наш человек в такой ситуации сорвал бы с головы шапку и швырнул на землю, но в жарком Египте шапок не носили) и широким жестом пригласил стражников допить оставшееся.

Скоро они уже сидели в обнимку и распевали песни древнего Египта, которые принято было распевать в подобных случаях.

Нужно ли говорить, что сон очень скоро сморил всех стражников, ибо в вино для верности было подмешано сильное дурманящее зелье!

Трофоний взвалил на тех же ослов тело брата и увез его домой. Где похоронил его вместе с отрубленной головой.

Тогда фараон понял, что ему не справиться с хитроумным вором и объявил через глашатаев, что прощает вора и обещает ему награду, если он сам придет к фараону и расскажет, каким образом воровал царское золото.

Трофоний рискнул и явился.

Больше всего меня в этой истории удивило то, что Рамзес сдержал данное слово. Он не только не казнил Трофония и не бросил его тела на съедение собакам, он действительно простил удачливого вора и объявил его мудрейшим среди египтян!

И в награду за смекалку и находчивость подарил ему бриллиант, называемый «Слезой богини».

Впрочем, если подумать, то подарок вполне мог оказаться троянским конем.

Не прошло и года, как Трофония убили и ограбили. И след камня надолго потерялся в причудливом и кровавом калейдоскопе событий тех времен.

Остается только добавить, что легенду записал Геродот, а он считается исследователем весьма дотошным и заслуживающим доверия.

«Слеза богини» всплыла на поверхность в древней Греции. Бриллиант был посвящен богине любви Афродите и украшал ее статую в афинском храме.

Однако украшал недолго.

Имя вора, укравшего бриллиант, осталось нам неведомым. Камень снова принялся странствовать по свету, принося своим хозяевам одно несчастье за другим.

В числе последних известных владельцев бриллианта назывался персидский шах из династии Сасанидов по имени Шапур.

Шапур, судя по всему, был личностью весьма одиозной. Он решил, ни много пи мало, покорить весь мир и превзойти подвигами прославленного Александра Македонского. Свою идею он начал безотлагательно претворять в жизнь, захватив Армению, северную Мессопотамию, Сирию и часть Малой Азии.

Все эти территории находились под протекторатом Рима, и римский император Валериан немедленно выступил против Шапура во главе 70-тысячного войска.

Шапур разбил его войско и взял Валериана в плен, где тот вскоре и умер.

Неожиданно успешное сопротивление Шапуру оказал правитель Пальмиры Оденат. И сопротивление его быстро перешло в контрнаступление. Оденат очистил от персов провинции Азии и Сирии. Шапур, бросив свою походную сокровищницу, бежал.

Именно в этой сокровищнице и находился бриллиант под названием «Слеза богини».

Впрочем, тогда он назывался уже по-другому. Арабы, в руках у которых камень, видимо, успел побывать, дали бриллианту имя собственное, назвав его «Второй каплей». А по-арабски «Катратун Таниятун».

Здесь я остановилась.

Почему у меня такое ощущение, что я прочитала что-то очень важное? Почему? Арабское название я слышу впервые, никаких ассоциаций с этими словами у меня нет... Уж очень они сложно выговариваются. Как его... карта... нет.

Я заглянула в книгу, шепотом произнесла:

— Ка-тра...

И остановилась, выронив ручку.

Перед глазами возникло бледное лицо человека, лежащего на траве. Трава вокруг него потемнела, от нее пахло странным резким запахом. Человек приподнял голову, с усилием разомкнул бледные обескровленные губы и четко выговорил:

— Катра...

Катра!

Вот что пытался сказать мне умирающий сосед! Он пытался произнести название бриллианта! Он пытался дать мне понять, за что его убили!

Катра!

Я закрыла лицо ладонями и стиснула зубы, начавшие выбивать нервную дробь. Вот я и добралась до сути. Господи, почему мне так страшно?

Кто-то тронул мое плечо, и я чуть не заорала от неожиданности.

— Что с вами? — озадаченно спросила библиотекарь, поливавшая цветы на подоконнике.

— Ничего, — пролепетала я.

— Мне показалось, что вам нехорошо.

— Глаза болят, — соврала я окрепшим голосом.

— Неудивительно, — проговорила женщина тоном, в котором смешались осуждение и уважение. — Если вы столько читаете каждый день, то глаза у вас должны болеть. Второй день от книг не отрываетесь!

— Уже вечер? — удивилась я. — Так скоро?

— Вы сегодня позже пришли, — напомнила библиотекарь. Забрала пластмассовую леечку и пошла назад за стойку.

Я посмотрела на часы. Половина шестого.

— Вы работаете до семи? — спросила я.

— Да. Но в половине седьмого начинаем собирать книги.

— Ясно.

Я посмотрела на книжную стопку. Меня терзали два взаимоисключающих чувства: любопытство и усталость. Усталость не физическая. Я впервые поняла, что устать можно и от обилия информации.

Что ж, на сегодня хватит, пожалуй.

Я собрала книги и попросила:

— Не убирайте далеко.

— Вы нашли все, что искали? — спросила женщина, водружая стопку возле себя.

Я немного подумала.

— Почти все.

— Ну, осталось совсем немного, — не то поощрила, не то утешила меня библиотекарь.

— Точно, — ответила я.

Попрощалась и вышла на улицу.

Осталась самая малость. Найти «Вторую каплю». Катратун Таниятун.

Арабские слова звучали как заклинание, и я несколько раз повторила их шепотом.

Папочка ждал меня с нетерпением. Как только я разулась, он торопливо выскочил мне навстречу из кухни и радостно сообщил:

— Я приготовил ужин!

Я оторопела с босоножками в руках.

— Сам?

— Сам!

Я внимательно заглянула в папины глаза. Показалось мне или толстая ледяная корка в них немного подтаяла?

— И что ты приготовил? — спросила я, все еще не смея поверить в чудо.

— Картошку поджарил! — гордо ответил папочка. Подумал и добавил:

— Давненько мы ее не ели.

Я так и села. Вот уже пять долгих лет папочка живет, не замечая того, что ест. А тут — нате вам! Жареная картошка!

— Накормишь меня? — спросила я тихо.

— Конечно!

Папочка немного поколебался и счел нужным объясниться.

— Ты вчера так плакала... Я хотел сделать тебе приятное.

— У тебя получилось, — ответила я, изо всех сил сдерживая слезы.

— Я накрываю?

— Накрывай.

Папочка скрылся в кухне, а я еще минуту посидела на старой потертой банкетке. В голове не было никаких мыслей, ни хороших ни плохих, и только сейчас я поняла, какое это облегчение.

— Ира! — позвал меня папочка.

— Иду! — ответила я.

Пристроила босоножки под телефонную тумбу, быстро вымыла руки и вошла на кухню.

Боже мой!

Стол был заставлен тарелками и тарелочками. Папочка вытащил на стол все, что было в холодильнике. На одной тарелке мирно уживались сыр и колбаса, нарезанные толстыми ломтями. На другой истекали аппетитным рассолом маринованные огурчики. На третьей исходила жирной слезой соленая семга...

— Боже мой! — сказала я вслух. — Это просто праздник какой-то!

Папочка гордо приосанился.

— Нравится?

— Не то слово! Папочка, как здорово! Я такая голодная!

— Тогда садись.

Я уселась на свое обычное место и нетерпеливо потерла руки.

— Ну?

— Сейчас, сейчас...

И отец выложил на мою тарелку горку аппетитной румяной картошки с хрустящей корочкой.

Я застонала.

— Папа! Ты волшебник! Так даже я не поджарю!

— Ешь, ешь, — хлопотал папочка, приняв смущенный и гордый вид тайного альтруиста. — Не разговаривай.

Я яростно вколола вилку в самую гущу аппетитной горки. Поднесла ее ко рту, немного обдула со всех сторон и надкусила.

— О-о-о!

— Вкусно?

— Ужасно! — подтвердила я с набитым ртом.

— Огурчик бери, — суетился папочка. — И рыбку тоже.

Я только кивала головой и запихивала за щеку предложенные вкусности. Клянусь вам, что если бы картошка была обугленной или хрустела на зубах от сырости, я поглощала бы ее с неменьшим удовольствием. Потому что уже пять лет обо мне никто не заботился. Я забыла, как это приятно.

— Хлебушек...

Папочка протянул мне плетеную хлебницу. Я выудила из нее толстый ломоть черного хлеба, покачала головой, вздохнула от избытка счастья и сказала:

— Я сейчас умру...

— Тебе плохо? — встревожился папочка.

— Мне хорошо.

Это была чистая правда. Так хорошо, что я забыла и про убитого соседа, и про странное арабское словосочетание, которое легко вылетало из головы, и про опасность, которая угрожала мне, неудачливому свидетелю преступления... я забыла обо всем. Тигр по имени «надежда» рвался из клетки на волю, и я распахнула дверцу, словно зверь был всего-навсего ручной, привычной кошкой.

Неужели папочка возвращается?

Господи, как же мы заживем!

Я отложила вилку и принялась самозабвенно мечтать о том, как все замечательно сложится потом, после окончательного выздоровления. Как мы будем вместе ходить в театр, гулять по вечерам, смотреть телевизор, как папочка будет выслушивать мое хныканье и гладить меня по голове...

Неужели наконец начнется такая нормальная сказочная жизнь?

Раздался звонок в дверь, и я от неожиданности выронила кусок огурца.

— Кто-то обещал прийти? — спросила я отца.

— Нет, — ответил он растерянно.

— Никто не звонил?

— Никто.

— Странно...

Я встала со стула и вышла в коридор. На цыпочках подошла к двери, встала сбоку от нее и, надежно прикрытая бетонной стеной, громко спросила:

— Кто?

— Я, — нерешительно ответил знакомый мужской голос, и я оттаяла. Распахнула дверь, отодвинулась в сторону, давая дорогу.

— Прости, что я без предупреждения, — покаялся Слава. — Возвращался к себе, проходил мимо твоего дома... Вот, решил завернуть.

— Отлично сделал! — поддержала я. — Мы как раз ужинаем.

— Ой!

Гость смутился.

— Может, я попозже? — начал он, но я, не слушая, втянула его в прихожую, закрыла дверь и велела:

— Раздевайся! То есть разувайся, — поправилась я торопливо.

Слава стащил с себя кроссовки и застыл в ожидании дальнейших распоряжений.

— Руки вымой.

И опять-таки он прошествовал в ванную без всяких возражений. Забавно все же командовать человеком, который старше тебя на пятнадцать лет.

Я прислонилась к косяку ванной и похвасталась:

— Папа ужин приготовил!

— Да? — спросил Слава без особого удивления.

Где уж ему понять мои чувства!

— Готов?

— Готов! — подтвердил гость.

— Пошли.

Мы вошли на кухню, я горделиво обвела взглядом обильный стол и сказала:

— Присоединяйся!

— С удовольствием, — ответил Слава. Наклонил голову и почтительно поздоровался.

— Здравствуйте, Дмитрий Семенович!

— Мы знакомы? — удивился папочка.

Настала неловкая пауза. Слава бросил на меня недоумевающий взгляд.

— Ира! Представь мне молодого человека! — призвал папочка.

Я рухнула на табуретку. Взглянула в глаза папочки и не увидела в них ничего, кроме обычного ледяного равнодушия к происходящему. Он не помнит Славу! Боже мой! Они познакомились несколько дней назад, а он уже ничего не помнит!

Слава молчал, и я поняла, что ситуацию придется брать в свои руки. Сделала над собой усилие, проглотила комок, застрявший в горле, и произнесла:

— Это Слава.

— Очень приятно, — вежливо откликнулся папочка.

Гость слегка поперхнулся, но быстро взял себя в руки и ответил так же вежливо:

— Мне тоже.

Я промолчала.

— Ну что ж, — бодро подытожил папочка, — хозяйничайте, молодые люди! Ирочка, корми гостя!

— Хорошо, — проговорила я, с трудом шевеля неповинующимися губами.

Картошечка, огурчики, рыбка... В общем, ешьте на здоровье.

Папа встал из-за стола и с вежливым полупоклоном удалился в зал. Мы остались вдвоем.

Слава молчал, да и мне было нечего сказать.

Тигр, уж в который раз вырвавшийся на свободу, сожрал меня всю, без остатка.

Слава присел на папино место, подпер подбородок кулаком и стал смотреть на меня.

Так мы просидели минут десять. Молча.

Потом гость откашлялся, отставил подальше тарелку с маринованными огурцами и мягко сказал:

— Ирка, можешь меня обматерить, но я все-таки спрошу...

Он сделал паузу и договорил:

— Что с отцом?

Я стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Уже в который раз даю себе слово не верить этим коротким обманчивым улучшениям, которые заканчиваются так же быстро, как начинаются!

— Ира!

— Я слышу, — ответила я ломающимся голосом. — Подожди...

Слава встал с табуретки, достал стакан и налил в него воды из чайника.

Сунул стакан мне под нос и предложил:

— Выпей.

— Лучше коньяк, — проскрипела я.

От мучительного перенапряжения голову стиснул раскаленный огненный обруч, и сосуды грозили взорваться.

— Где?

Я поднялась с места, открыла холодильник и достала запотевшую бутылку самого дешевого коньяка, который только был в магазине. Знаю, что дерьмо, но «Мартель» мне не по карману.

Шлепнула бутылку на стол, распахнула дверцу шкафчика, выудила из него две пыльные пузатенькие рюмки.

Вытирать не стала. Слишком дрожали руки.

Просто разлила коньяк по рюмкам, взяла одну и выпила единым духом.

Едкая жидкость обожгла язык и горло. Проклятые слезы все же не удержались и покатились по щекам. Слава, озабоченно наблюдавший за мной, сунул мне кусок огурца.

Коньяк с огурцом!

Я невольно фыркнула сквозь зубы. Отпихнула предложенную закуску и шлепнулась на табуретку.

Коньяк, какой бы он ни был дешевый, пришел на помощь мгновенно. Как Чип и Дейл. В голове мягко зашумел морской прибой, сосуды объявили перемирие и отложили взрыв.

Отпустило.

Я откашлялась и спросила:

— Положить тебе картошки?

— Сам положу, — ответил гость, не спускавший с меня глаз. — Сиди.

— Тарелку найдешь?

— Чего ее искать? Все на виду.

Я кивнула, подперла висок кулаком и стала рассматривать стол.

Все хорошо, все будет хорошо...

Слава уселся напротив меня. Потянулся за куском семги и принялся есть. Молча. И за это молчание я была ему безумно благодарна.

— Чай, кофе? — спросил он, аккуратно подобрав хлебом остатки масла на тарелке.

— Чай...

— Сиди. Я подам.

Я снова расслабленно кивнула. Двигаться и впрямь не хотелось. Хотелось лечь и заснуть. На годик-другой. Пока папочка не поправится.

Слава налил кипяток в две большие кружки, достал из висячего шкафчика пакетную заварку.

— Один или два?

— Один, — ответила я вяло.

Слава бросил в чашки по одному пакетику и принялся помешивать кипяток ложкой. Мешал в строгой очередности: сначала мою чашку, потом свою. Потом опять мою...

Мне стало смешно.

— Оставь! И так заварится!

— Если надавить на пакетик, то крепче получается, — объяснил Слава. Но тут же приостановил процесс и испуганно спросил:

— Не любишь крепкий?

— Давай сюда, — ответила я и потянулась за своей чашкой.

— Осторожно, не обожгись...

— Там лимон в холодильнике. Достань, пожалуйста.

Слава открыл дверцу, пошарил взглядом по полкам.

— Не вижу.

— Он сбоку, в отделении для молока.

— А-а-а... Нашел.

Он достал изрядно ссохшийся лимон, повертел его перед глазами и постановил:

— Ничего, кипятком обдадим — и все нормально будет.

— Отрежь маленький кусочек, — попросила я.

— Почему маленький?

— Он ужасно кислый. И чай от него становится желтый, как моча...

— Понятно.

Слава отпилил от лимона толстую ядовитую дольку, подумал и разделил се надвое.

— Нормально?

— Нормально.

Я притянула к себе бутылку коньяка и плеснула в чай щедрую порцию.

— Только не спрашивай меня, почему я так много пью! — предупредила я.

— И не думал, — ответил гость. — Пей, если нужно. Ты не производишь впечатления хронической алкоголички.

Я отхлебнула немного и поморщилась. Горячо. И вкус специфический. Но надо выпить все, до дна. Иначе я не усну.

— А ты почему не пьешь? — спросила я. — Коньяк, конечно, дерьмовый, но другого нет...

— Я не разбираюсь в коньяках, — ответил Слава. Придвинул к себе стопку и сделал маленький глоток.

— Обычный коньяк... Вполне нормальный.

— Я редко пью, — сочла нужным объясниться я. — Очень редко. В последнее время сплошные стрессы, я устала...

Слава повозил стопку по столу. Потом остановился и сказал, не глядя мне в глаза;

— Ир, я не из любопытства спросил. У меня мама невропатолог. Хороший невропатолог.

— В Киеве?

— Там.

— Ты думаешь, я отца повезу в Киев на обследование?

— Почему нет? — удивился Слава.

— Потому что нет! — жестко отрубила я.

Мы замолчали. Через минуту меня начала грызть совесть. Не стоило отвечать так грубо, человек мне помочь хочет...

— Мы года три таскались по врачам, — сказала я безнадежно. — По самым лучшим. Бестолку. Они говорят, нужно время.

— Есть гарантии? — быстро спросил Слава.

— Никаких.

Он молча кивнул, по-прежнему не глядя мне в глаза.

— Папа не сумасшедший, — сказала я. — У него был стресс. Сильный стресс. Он вызвал болезнь, которая по-русски называется «боязнь реальности». Я не помню, как по латыни... В общем, он не хочет принимать участия в происходящем.

— Понятно, — ответил Слава. Подумал и добавил:

— Знаешь, есть такая методика... Лечить стресс стрессом.

— Это когда клин клином выбивают?

— Что-то вроде этого.

— И как ты себе это представляешь? — язвительно поинтересовалась я. — Сообщим папочке о моей смерти? И он тут же поправится от потрясения?

— Ну, не обязательно о смерти! Ты можешь заболеть, к примеру...

— Нет уж, — ответила я решительно. — Хватит с него стрессов. Накушались.

Я потерла рукой висок и добавила:

— Иногда у него бывают просветления... Такие моменты, как сегодня. Взял, например, и ужин приготовил. Потому что хотел мне приятное сделать.

Я проглотила комок, вставший поперек горла.

— Врач меня предупреждал, что таким вещам не стоит придавать большого значения. Папа иногда вспоминает что-то из прошлой жизни. Врач говорит, это просто рефлекс. Заученное действие. Это не сознательный поступок.

— Он до болезни часто картошку жарил? — спросил Слава.

— Часто, — ответила я. — Папа был большим специалистом по картошке. Ни у мамы, ни у меня так вкусно не получалось.

Слава молча посмотрел в свою пустую тарелку, вылизанную до блеска.

— Я стараюсь не поддаваться, но это так трудно. Понимаешь, трудно жить и не надеяться.

Слава протянул руку через стол и мягко подтолкнул ко мне чашку с коньячным чаем. Напомнил, значит.

Я отхлебнула еще немного. Остыл. Это хорошо.

Взяла кружку обеими руками и заставила себя допить ее до дна. Вот так. Сейчас все будет прекрасно.

— Извини, — сказала я виновато, опустив кружку на стол. — Меня через пять минут в сон потянет.

— Это хорошо, — ответил гость. — Успею немного прибрать.

Он встал с табуретки и принялся ловко наводить порядок на разгромленном столе.

— Оставь, — вяло сопротивлялась я. — Сама уберу. Утром.

Слава, не отвечая, освободил посуду от остатков еды и сгрузил ее в раковину.

— Я помою, — продолжала обещать я. — Утром встану пораньше и помою.

Не отвечая, гость быстро перемыл тарелки и уложил их в сушку. Туда же отправились столовые приборы.

— Куда девать рыбу и огурцы?

— Оставь. Я сейчас встану.

Голова наливалась теплой тяжестью до тех пор, пока места в ней не осталось. Тогда тяжесть перелилась через край и начала потихоньку наполнять язык. Говорить стало трудно.

Слава повернулся ко мне, хотел что-то сказать и вдруг остановился. Пристально заглянул мне в глаза, негромко проговорил:

— О-о-о!

Взял меня под локоть и помог подняться.

— Идем.

— Куда?

— Спать пора, — ответил гость.

— Таблетки! Папе!

Я вспомнила, что папочка перед сном не принял лекарство, и беспомощно затрепыхалась, делая попытку повернуться к холодильнику.

— Здесь?

— Да, да, — бормотала я.

Слава, не выпуская моего локтя, другой рукой открыл холодильник.

— Эти?

Я кивнула головой. Шум морского прибоя в ушах становился оглушительным.

— Сколько? — донеслось до меня откуда-то издалека.

Темнота наваливалась короткими рывками. Рывок — просвет, рывок — просвет. И с каждым следующим разом рывок становился длинней, а просвет короче.

Последнее, что я помнила, был расплывчатый овал чьего-то лица, склонившегося надо мной.

Очень хотелось выключиться из происходящего, но что-то мешало, сидело в голове здоровенной занозой, не давало уснуть.

О чем он меня спрашивал?

— Сколько таблеток? — повторил голос мне прямо в ухо.

И я вспомнила о том, что не сделала.

— Две, — ответила я совершено четко. Тут же навалилось облегчение, голову омыла теплая соленая волна и граждане отдыхающие отправились в теплые санаторные постельки.

А под раскрытым окном всю ночь шумело и переливалось море.


Проснулась я поздно. В одиннадцать.

Несколько минут лежала неподвижно и собирала мысли в одну точку.

Мысли, как загулявшие солдаты, отказывались возвращаться на службу и пытались дезертировать.

Почти полчаса ушло на то, чтобы вернуть их обратно и выстроить в более-менее стройный ряд. Вспомнить удалось весь вчерашний день, за исключением того, как я легла спать.

Подобно Степе Лиходееву, я провела рукой по бедру, но в отличие от него определила, что лежу в брюках. Точнее, в джинсах.

Я откинула плед и присела на диване.

Под головой у меня, оказывается, была подушка. Странно, не помню, чтоб я се доставала. Очевидно, подушка и плед — дело рук моего вечного спасителя. Ну и карма у него в этой жизни, не позавидуешь бедняге...

Я медленно поднялась на ноги и прислушалась к своей голове.

Голова вяло поприветствовала мое пробуждение. Болеть не болела, просто косила от службы.

— Не выйдет, — сказала я строго. — Дел по горло.

«Мне-то что? — ответила голова. — Твои дела, ты и разбирайся...»

Ладно. Сейчас влезу под душ, почищу зубы, все и пройдет.

Я потащилась в ванную. Содрала с себя несвежую одежду, залезла в ванну и подставила голову под горячую струю воды. Несколько минут поливала себя контрастным душем, варварски таская ручку крана то вправо, то влево.

Наконец почувствовала себя пригодной к употреблению. Вымыла голову, механически отметив, что последнее время делаю это слишком часто, почти каждый день. Влезла в банный халат, туго затянула пояс. Взглянула в зеркало и увидела в нем бледное лицо с заметными синими пятнами под нижними веками. Кажется, даже мешки появились. Блеск.

С добрым утром!

Я помахала рукой девушке, изможденной трудной жизнью. Девушка ответила мне тем же.

Я покинула ванную и отправилась на разведку. Как там папочка?

Папочка сидел на балконе и пугливо, как домашний кот, выглядывал на улицу.

Он всегда садился подальше от балконных перил, почти на самом пороге балкона и комнаты, и для того, чтобы разглядеть происходящее во дворе, ему приходилось вытягивать шею.

Наверное, постороннего человека это зрелище могло насмешить.

Меня — нет.

Я подошла к папе и осторожно, чтобы он не испугался, дотронулась до его плеча.

Папа вздрогнул и оглянулся.

— Это я, — сказала я быстро. — Привет.

— Доброе утро, — ответил папочка и поднялся со стула. — Ты выспалась?

— Выспалась, а ты?

— Я тоже.

Папочка отодвинул меня в сторону и вошел в комнату.

— Уже надышался? — спросила я с горечью.

— Да, — подтвердил папочка, не глядя мне в глаза. Он стыдился своего страха перед улицей, но ничего с этим поделать не мог.

Я вздохнула. Терпение и время. Терпение и время. У ирландцев есть забавная поговорка. «Когда бог создавал время, — говорят ирландцы, — он создал его достаточно.»

Да. Времени у нас в запасе достаточно. Терпение в дефиците.

— Ты позавтракал?

— Позавтракал, — подтвердил отец.

— Что ты ел? — проявила я бдительность.

Папочка замялся. Врать он не умел, а позавтракать забыл. Снова забыл.

Я стиснула руки в кулаки. Терпение. Терпение. Терпение.

— Пойдем поедим, — предложила я.

— Пойдем, — согласился папочка.

Я вошла в идеально убранную кухню, мысленно вознесла хвалу вчерашнему гостю и принялась накрывать на стол.

Примерно час у меня ушел на то, чтобы накормить отца и убрать грязную посуду.

Я посмотрела на часы. Двенадцать. С каждым днем я прихожу в библиотеку все позже и позже.

Я быстренько собралась, влезла в босоножки, открыла дверь. И, как это бывает в детективах, именно в этот последний момент зазвонил телефон.

Я вернулась назад и сняла трубку. Не так часто нам кто-то звонит, чтобы игнорировать такое событие.

— Алло...

— Ирка, привет.

— Юлечка, здравствуй, — сказала я радостно.

— Как ты?

— Нормально. А ты?

— Тоже. Ирка, у меня новость.

Я насторожилась.

— Какая?

— Меня разыскивает Верховский.

Я хмыкнула.

— Не удивила...

— Нет, ты не поняла! Он меня открыто разыскивает, не прячась!

Я присела на банкетку и велела:

— Рассказывай все подробно.

— Понимаешь, — начала Юля, — я на работе должна отпускные получить.

— Так.

— Звоню на работу, — у нас там определителя номера нет, — спрашиваю, когда прийти за деньгами. А девчонки говорят, что меня несколько раз спрашивал какой-то Верховский. Причем в последний раз просил передать, чтобы я обязательно с ним созвонилась. Понимаешь?

— Юль, надеюсь, ты такой глупости не сделаешь.

— Нет, конечно, нет, — неуверенно подтвердила подруга. И добавила:

— Ир, а может стоит позвонить?

— Ты домохозяину своему об этом рассказала?

— Конечно! — ответила Юля с негодованием добропорядочной законопослушной гражданки, которая и дорогу переходит только в положенном месте. — Сразу же!

— А он?

Юля споткнулась.

— Велел пока не звонить.

— Видишь? — философски заметила я. — Ему виднее!

— Видней-то виднее, но...

Юля замялась.

— Понимаешь, Юрочка ему доверял.

— Да? — поразилась я.

— Да. Они с Аликом вместе росли. Жили в одном дворе, Алик часто у Юры дома бывал. Потом родители Алика разошлись, квартиру разменяли, и он переехал. В общем, потеряли друг друга из вида. Но так случилось, что после учебы оба оказались в одном институте. Только Юрочка там до конца работал, а Алик года два назад ушел в Архивный. Ему хорошее место предложили.

— Они дружили? — уточнила я.

Юля снова замялась.

— Дружили? Да нет, это громко сказано... Говорю же тебе, некогда Юре было с друзьями время проводить, у него мама болела. Но Алик Юре помогал. Он и врача для его мамы нашел... В общем, Юра с Аликом общался не часто, но ему доверял. Полностью.

— Это еще не показатель порядочности Алика, — заметила я мягко, чтобы подруга не обиделась.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, что убийце своему Юра тоже доверял. Иначе не стал бы с ним встречаться поздно ночью в безлюдном месте. И спиной к нему не повернулся бы ни за что, если бы не доверял. Понимаешь?

— Понимаю, — задумчиво ответила Юля. Слава богу, ответила нормальным голосом, без слез.

— Я не говорю, что Алик и есть убийца, — поторопилась уточнить я. — Но они могут быть связаны. Мы же не знаем, на чьей стороне он играет.

— Почему не на нашей?

Я вздохнула.

— Если на нашей, то какого черта он не пришел к следователю? Почему забрался в квартиру Юры ночью? Что он там искал? Почему следил за мной? Почему обещал свернуть мне шею?

— Это была фигура речи, — попробовала поспорить Юля.

Я обиделась.

— Ничего себе, фигура! Знаешь, если бы он тебя подержал за горло, как меня, ты бы его так не защищала.

— Я не защищаю!

— Защищаешь!

— Я пытаюсь понять!

— Что понять?!

Юля споткнулась и сказала примирительно:

— Чего мы разорались? Еще не хватало нам поссориться из-за какого-то Алика!

Я остыла.

— Точно. Извини.

— И ты меня.

— Ладно.

Юля немного подышала мне в ухо.

— Говори! — велела я. — Слышу же, тебя распирает...

— Может, он хочет сказать что-то важное? — сразу же раскрылась Юля. — Может, это поможет найти убийцу?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Олег Витальевич так не считает?

— Он со мной не делится, — ответила Юля, и голос ее стал несчастным. — Велел ни в коем случае не звонить.

— Значит, сам хочет с ним поговорить.

— А вдруг он следователю не захочет рассказывать?

— Юль, не торопись! — призвала я. — Будущее покажет, кто нам друг и кто нам враг.

— Думаешь?

— Уверена!

Юля вздохнула.

— Хорошо, — согласилась она. — Я подожду...

— Умница!

— ...недолго, — договорила подруга и сразу положила трубку, словно опасалась, что я перейду от слов к методам физического воздействия.

Я почесала затылок. С одной стороны, приятно сознавать, что правила нарушаю не только я, с другой — страшно за Юльку. Странно, что за себя я боюсь меньше, чем за нее. Может, стоит поговорить со следователем?

«Поговорю, но позже,» — решила я. Юлька пообещала, что подождет. Вот и я подожду. Дня два. А потом позвоню Олегу Витальевичу.

Я вышла на улицу и пошла привычной дорогой. Библиотекарь встретила меня радостно.

— Думала, вы уже не придете!

— Ну, что вы! — ответила я и развернула пакет, в котором лежали остатки колбасы. — Можно я покормлю Лаки?

— Можно, — ответила женщина. — Только вряд ли она станет есть колбасу. Она у меня «Вискас» предпочитает. Но давайте попробуем.

Женщина выложила кусочки колбасы в маленькую тарелочку и позвала:

— Лаки-лаки!

Из-под стеллажа высунулась пестрая мордочка. Удивительно, как хорошо кошки понимают, когда их зовут не просто так, а чтобы накормить!

— Иди сюда, — пригласила библиотекарь и поставила тарелочку на пол.

Лаки вылезла из-под стеллажа и неторопливо прошествовала к угощению. Обнюхала колбасу, потом задрала голову и заглянула нам в глаза. Сначала хозяйке, потом мне.

— Говорила же, — начала библиотекарь, — она сухой корм...

Но тут Лаки присела на корточки, если эту кошачью позу можно так назвать, и принялась аккуратно подъедать мелко нарезанные колбасные остатки.

— Ну, надо же! — поразилась женщина. А я обрадовалась. Потому что загадала: если Лаки не откажется от моего угощения, то все кончится благополучно. Уточнять и конкретизировать, что такое благополучно, я не стала. Благополучно, и все.

— Ваши книжки...

Библиотекарь выложила их на стойку.

— Спасибо. Кстати, — спросила я, вспомнив, на чем я остановилась вчера, — вы не знаете, где находилась Пальмира?

— Гостиница?

— Нет, государство...

Женщина сняла очки и машинально протерла стекла концом легкого шарфика, кокетливо повязанного на шее.

— Пальмира, Пальмира, — пробормотала она себе под нос. Надела очки и пожала плечами.

— Честно говоря, не знаю. Петербург называли северной Пальмирой. Значит, настоящая была где-то на юге.

— Или на Востоке, — сказала я.

— Возможно, — согласилась женщина. — Да вы в учебнике посмотрите! Там наверняка все есть!

— А почему Петербург называли северной Пальмирой? — снова спросила я.

— Не будьте бестактной, — смеясь, ответила женщина. — Не задавайте библиотекарше вопросов, на которые она не может ответить.

— Извините.

— Пустяки. Я пошутила.

Я забрала книги и пошла вдоль рядов столов и стульев к своему полюбившемуся месту. Села, раскрыла вчерашнюю книгу на последней прочитанной странице.

Итак, вчера я остановилась на том, что «Вторая капля» в очередной раз перешла из рук в руки. От персидского царя Шапура к правителю Пальмиры Оденату.

Оденат, который был покорен красотой этого камня, велел изготовить для него новую корону. В центре ее должен был быть захваченный у персов бриллиант, по бокам — два рубина почти одинаковой формы. По представлениям того времени, корона считалась скромной и была предназначена для повседневной будничной жизни. Так сказать, царская форма на каждый день.

Впрочем, носил эту корону Оденат недолго. Камень не замедлил принести новому хозяину обещанное легендой несчастье.

Оденат погиб от руки собственного племянника, очевидно желавшего захватить трон Пальмиры. Вместе с Оденатом был убит его старший сын от первой жены, наследник трона Герод.

Но поцарствовать племяннику не удалось. Инициативу тут же перехватила вторая жена убитого правителя, Зенобия. Вообще-то, настоящее имя ее звучало иначе: Зубайдат. И переводилось оно как «женщина с густыми красивыми волосами».

«Зенобия» — имя греческое и переводится дословно, как «Вторая гостья». Этот перевод в точности соответствовал рангу второй жены.

Однако Зенобию этот ранг не устраивал.

Ходили слухи, что покушение на мужа организовала именно она. Не знаю, что Зенобия пообещала убийце (хотя догадаться не трудно!), однако после смерти мужа приказала немедленно обезглавить глупого исполнителя, проложившего ей дорогу к трону.

Что и было сделано.

Зенобия провозгласила наследником своего малолетнего сына Вахабаллата и путем сложных интриг добилась для себя права регентства.

И стала последней царицей Пальмиры.

Я на секунду оторвалась от книги и уставилась неподвижным взглядом в точку на стене.

Вот она. Женщина с царским венцом на голове, нарисованная Казицким. А в центре этого венца — знаменитая «Вторая капля». Бриллиант, который Казицкий пытался продать.

Бриллиант, который приносит несчастье своим хозяевам.

Интересно, стала ли Зенобия исключением в этом ряду?

Я снова уткнулась в книгу и обнаружила, что в ней нет нескольких страниц. Как раз там, где, очевидно, описывалась дальнейшая судьба камня.

Что ж, поищем в другой книге. Благо, я теперь знаю, что мне искать.

Мне повезло. На нужные сведения о пальмирской царице я наткнулась с первой же попытки.

Книга, которую я открыла, была написана замечательным языком. Читать ее было легко и интересно, как увлекательный детектив. Впрочем, события, происходившие много веков назад, вполне могли называться этим современным словом.

Судите сами.

Зенобия родилась в бедной бедуинской семье, которая кочевала неподалеку от Пальмиры. Как она попала на глаза правителю Пальмиры и каким образом нищей безродной девушке удалось стать его женой?

Загадка.

Современники единодушно говорят о том, что Зенобия обладала огромной силой психического воздействия. Проще говоря, была незаурядным гипнотизером.

Сохранилось много описаний Зенобии и ее изображений, в том числе на монетах, чеканившихся в Александрии, которая тоже подчинялась пальмирской царице. Римский историк Требеллий Поллион описал ее так: «Она имела все качества, необходимые для великого полководца. Осторожно, но удивительно настойчиво приводила в исполнение свои планы. Строгая к солдатам, она не щадила себя в опасностях и лишениях войны. Часто во главе своего войска шла она 3-4 мили. Никогда ее не видели в носилках, редко — в колеснице, почти всегда — верхом. В ней в равной степени сочетались таланты военные и политические, строгость тирана, великодушие и щедрость лучших царей. Расчетливая в походах, она умела окружать себя царской роскошью. Выходила в народное собрание в пурпурной одежде, осыпанная драгоценными камнями, с короной на голове».

Зенобия была не только воином, но и философом. Знала греческий и коптский языки, составила сокращенный труд по истории Востока, создала в Пальмире философскую школу во главе с греческим философом-неоплатоником Лонгином.

Рим больше не мог терпеть усиления Пальмиры в ущерб собственным интересам.

Зенобия утратила всякое чувство меры. Она наделила себя титулом «Августы», сына нарекла именем Августа — императора — и официально провозгласила независимость от Рима.

В 271 году огромная римская армия двинулась на Восток — через Малую Азию, горы Тавра и Киликийские ворота.

На берегах Оронта пальмирцы были разбиты и отступили. Аврелиан шел за ними по пятам и вскоре достиг стен Пальмиры. Началась осада.

Город был хорошо укреплен. Аврелиан писал в Рим: «Я не могу описать вам, отцы-сенаторы, как много у них метательных машин, стрел и камней. Нет ни одной части стены, которая не была бы укреплена двумя-тремя баллистами».

Аврелиан не желал затягивать осаду. Он написал Зенобии письмо, в котором оговорил условия сдачи. Вот оно: «Аврелиан — Зенобии. Твоя жизнь будет сохранена. Ты сможешь провести ее в каком-нибудь месте, куда я помещу тебя. Твои богатства я отошлю в римскую сокровищницу. Законы и постановления пальмирцев будут соблюдены».

Легко представить себе, какое впечатление могли произвести на женщину, привыкшую к неограниченной власти, подобные предложения. Пальмирская царица не замедлила ответить: «Зенобия — Аврелиану. Никто еще, кроме тебя, не отваживался просить то, что ты требуешь. То, что может быть добыто войной, должно приобретаться доблестью. Ты просишь меня сдаться, как будто совершенно не осведомлен о том, что царица Клеопатра предпочла умереть, чем пережить свое величие. Персидские союзники, которых мы ожидаем, недалеко. Арабы на нашей стороне, так же, как и армяне. Сирийские разбойники, о Аврелиан, побеждали твою армию! Так что оставь свое высокомерие, с которым ты требуешь моей сдачи, словно ты был победителем повсюду!»

Но союзники не торопились. В городе начался голод, он повлек за собой болезни и эпидемии. Темной ночью Зенобия, взяв с собой сына и нескольких приближенных, тайно бежала из города, обманув или подкупив римские сторожевые посты.

На верблюдах они добрались до персидской границы и уже садились в лодку, чтобы переплыть Евфрат, когда погоня их настигла.

Зенобия была схвачена.

Узнав об этом, пальмирцы предпочли сдаться и принесли Аврелиану ключи от города. Римский император милостиво обошелся с горожанами, подарив им полное прощение. Над приближенными Зенобии и ее военачальниками был назначен суд. Многих казнили, в том числе советника Зенобии, греческого философа Лонгина.

Аврелиан ушел из города, оставив там небольшой римский гарнизон. Однако не успел он отойти далеко, как пальмирцы восстали и перебили римлян.

Аврелиан вернулся назад и на этот раз был беспощаден. Он разорил город, ограбил знаменитый храм Солнца, украшенный золотом, казнил каждого второго мужчину и разрушил все, что только мог разрушить. Это был конец Пальмиры.

Сама Зенобия, потеряв царство, не покончила с собой, подобно Клеопатре, как грозилась в письме. Впрочем, ее хорошо охраняли и берегли для торжественной церемонии возвращения.

Аврелиан рвался домой, ему не терпелось отпраздновать триумф. Богатства Пальмиры, сваленные на повозках, придавали его победе вполне осязаемый блеск. Но самой эффектной частью представления был, разумеется, выход покоренной пальмирской царицы.

Вот как описывает это событие римский историк: «Последний раз красота се ярко блеснула во время триумфального шествия, когда Зенобия — пленница, опутанная золотыми цепями, — шла босая, с распущенными волосами впереди вереницы повозок с сокровищами Пальмиры и бросала в толпу такие взгляды, что многие не могли их вынести и отворачивались. Говорят, что корона Пальмиры, которую тщетно разыскивал Аврелиан, была в ярости уничтожена руками самой бывшей царицы перед ее побегом из осажденного города. Два рубина из нее пошли на оплату побега. Куда же делся знаменитый бриллиант, названный сарацинами Катратун Таниятун, мы, вероятно, уже никогда не узнаем».

Остается добавить немного.

Аврелиан выдал Зенобию замуж за своего родственника, римского сенатора. На его вилле неподалеку от Рима бывшая пальмирская царица и закончила свою жизнь. Прожила она недолго, но успела подарить новому мужу двоих сыновей. Есть предположение, что ее медленно отравляли каким-то ядом. Видимо, Аврелиан до самого конца опасался неукротимого нрава своей пленницы.

Пальмира после пленения Зенобии и учиненного в городе мародерства больше не воскресла.

Сказочный восточный город, находящийся в 240 километрах от Дамаска люди покинули и забыли. Только устоявшие под напором времени и песка рощи колонн (за обилие которых, оказывается, Петербург и прозвали «северной Пальмирой) напоминают о былом величии и великолепии города.

В 17 веке развалины Пальмиры обнаружил итальянец Пьетро делла Валле. Через сто лет после него английский художник Вуд привез зарисовки Пальмиры в Европу. Рисунки сделались модными, последовал всплеск интереса к древнему городу и его истории.

Любопытные ринулись на место действий. Среди них были и русские. Один из них, Амалебек-Лазарев, сделал самую интересную с исторической точки зрения находку — пятиметровую стелу с Пальмирским пошлинным декретом 137 года. Она стояла напротив развалин храма бога Рабасирэ, владыки подземного царства, теперь стоит в Эрмитаже.

О величии и падении Пальмиры довольно.


Я вышла из библиотеки как обычно, после шести вечера.

Побрела домой, раздумывая по дороге над тем, что узнала.

История древней Пальмиры и ее последней царицы была похожа на сказку. Как, наверное, и вся древняя история.

Но от тех событий до наших дней протянулась одна вполне осязаемая ниточка.

Это драгоценный камень, который украшал корону последних пальмирских правителей, а сейчас спрятан в подвале дома неизвестного мне принца Дании. Вот уж, действительно, от царя к наследнику.

Как свидетельствует историк, камень пропал после бегства Зенобии. Рубинами она расплатилась со своими помощниками, а возможно, и с римскими солдатами, которые пропустили ее через посты. Но бриллиант она не отдала никому.

Не знаю, каким образом, но ей удалось сохранить камень в своих руках. Именно от нее он перешел к детям от второго брака, а впоследствии оказался последней ценностью, которую продал Яну Казицкому потомок этого рода. Тот самый, у которого, по словам итальянского посредника, доблесть предков переместилась из сердца в желудок.

Господи, до чего же хочется увидеть камень! До чего же хочется подержать его в руках!

Бриллиант, который украшал царскую корону!

Бриллиант, который держал в руках египетский фараон!

Бриллиант, который украшал голову Зенобии, последней царицы исчезнувшего государства!

Я, спотыкаясь, брела домой. В голове вертелись бессвязные восторженные мечты о том, как я найду камень. Я видела его так ясно, словно уже держала в руке: вытянутой грушевидной формы, величиной с мужской указательный палец, как описывали его очевидцы, не отражающий свет, но собирающий его внутри себя.

Голубой бриллиант, светящийся в темноте.

Бриллиант, секрет огранки которого утерян.

Я почти дошла до подъезда, когда кто-то громко окликнул меня сзади:

— Ира!

Я медленно повернула голову.

Реакции мои были сильно заторможены, поэтому, даже узнав знакомую высокую фигуру, я еще минуту стояла на месте.

Но через минуту уже летела прочь от подъезда к дороге, отделявшей от нас деревни Немчиновка. Ужас нес меня к спасительным зарослям, как на крыльях.

— Ира! Стой!

Я, не глядя, выскочила на дорогу и ловко увернулась от автомобиля. Взвизгнули тормоза, вслед мне понесся неизобретательный мат.

— Стой! Дура! Собьют!

Не знаю, с чего он решил, что мне больше нравится смерть от удушья, чем смерть под колесами. Но я отчетливо помнила силу огромных рук, стиснувших мое горло, поэтому неслась вперед, не разбирая дороги.

— Ира-а!

Я перебежала через дорогу, остановилась и оглянулась, тяжело дыша.

Верховский в отчаянии вертел головой, высматривая просвет в автомобильных рядах. На мое счастье, поток машин в это время был настолько плотным, что давал мне солидную фору перед преследователем.

Заметив, что я остановилась, Верховский снова отчаянно махнул рукой и закричал:

— Стой! Поговорить нужно!

— Пошел ты, — ответила я сквозь зубы.

Развернулась к нему спиной и неторопливо затрусила к знакомому дому.

А вдруг Славы нет? Что мне тогда делать?

Мысль была настолько страшной, что я прибавила шаг. Из последних сил влетела на покосившееся крыльцо и отчаянно забарабанила в дверь.

— Слава! Это я! Открой!

Дверь распахнулась. Слава стоял на пороге в майке и спортивных шортах. В руках у него была гантель.

— Что случилось? — спросил он ошарашенно.

Не отвечая, я отпихнула его в сторону и ворвалась в коридор. Захлопнула дверь и дважды повернула ключ в замке.

Привалилась к двери спиной и сползла на корточки, хватая воздух открытым ртом, как собака.

— Может, пойдем в комнату? — нерешительно предложил мой вечный спаситель.

Я только кивнула. Молча.

Слава протянул руку и рывком поднял меня с пола.

«А он сильный! — подумала я. — По виду не скажешь...»

— За тобой снова кто-то гонится?

Я кивнула. Дыхание выравнивалось медленно, пережитый страх мешал внятно говорить.

Слава вздохнул. Положил гантель на пол, ногой откатил ее к стене.

— Пойду поставлю чайник. А ты посиди, отдышись.

— Я с тобой! — проговорила я.

— Ир, да не бойся ты! Здесь тебя никто не найдет.

— Задерни занавеску, — попросила я.

Слава, не вступая в дискуссию, пошел к окну. В сущности, глупая просьба. Окно выходило в глухой, запущенный сад позади дома, и чтобы добраться до него, нужно было перелезть через два забора.

Но страх, овладевший мной, не признавал доводов рассудка.

Слава аккуратно придвинул друг к другу плотные шторы. В комнате стало темно.

— Свет можно включить?

— Можно, — ответила я, громко стуча зубами.

Щелкнул в отдалении выключатель, комната облилась неярким оранжевым светом лампы, стоявшей на столе.

— Садись на диван, — велел Слава. — Я быстро.

Я послушно забралась с ногами на удобный уютный диванчик, накрытый лоскутным одеялом. Обхватила себя руками и затряслась.

— Холодно? — догадался Слава.

Достал плед, которым уже укрывал меня в прошлый раз, накинул на плечи.

— Грейся.

— Спасибо, — с трудом проговорила я, клацая зубами.

— Я сейчас вернусь.

И ушел на кухню.

Я положила голову на спинку дивана и замерла, прислушиваясь к каждому звуку. Но кроме успокоительного позвякивания посуды, мне услышать ничего не удалось.

Никто не крался под окнами, никто не поднимался по скрипучим разболтанным ступенькам крыльца, никто не стучал в дверь.

Действительно, откуда Верховскому знать, что у меня есть персональный ангел-хранитель? Человек, которому на роду написано вытаскивать меня из разных неприятностей?

Слава вернулся назад, толкая перед собой сервировочный столик.

— Ого! — сказала я.

— Это, конечно, не так вкусно, как грибной борщ, но все же... Закусим, чем бог послал.

Я молча рассматривала два отделения стола, полностью заставленные вкусностями.

Наверху дышала паром пицца, разрезанная на длинные аппетитные ломти. Пицца, при одном взгляде на которую у меня началось выделение слюны, как у павловской собаки. Пицца, щедро фаршированная мясом, оливками, грибами, сыром, томатами, луком, кусочками чеснока...

Боже мой!

Я оторвала кусок побольше, шлепнула его на тарелку, стоявшую рядом, и поднесла ко рту.

— Голодная? — спросил меня хозяин с тем же гордым выражением лица, которое я вчера наблюдала у папочки.

— Угу! — ответила я невнятно.

— Осторожно. Не обожгись.

— Угу!

— Кетчупом полить? Или ты не любишь приправы?

— Угу... То есть полить, — с трудом проскрипела я сквозь непрожеванный кусок.

Не знаю, у кого как, а у меня от переживаний аппетит улучшается. Начинаю трескать на нервной почве так, как не трескаю в нормальном состоянии никогда. К тому же я за целый день еще ничего не ела.

— Я еще ничего не ела! — довела я до сведения хозяина.

— За целый день?! — ужаснулся Слава.

Я быстро закивала, набив рот быстро остывающей пиццей. Слава взял вторую тарелку и проворно выложил на ней симпатичный натюрморт: кусочки свежей розовой ветчины, политые крепко пахнущей горчицей, мраморный сыр с изысканной прозеленью, кусочек копченого сала с чесночком, ярко-красные кружочки свежего помидора и здоровенный кус черного хлеба.

Я застонала от вожделения.

— Ешь, ешь, — поощрил Слава и забрал у меня из рук пустую тарелку. — Может, еще кусочек пиццы?

— Хватит.

Глаза требовали еды еще долго после того, как желудок оказался переполненным. Я отвалилась на спинку дивана.

Мною овладела тупая сытая лень, которую наши предки деликатно называли «истомой».

— Чаю, чаю, — суетился Слава, перемещая пиццу и остальные деликатесы с верхней части столика вниз, а чайные чашки — на их место.

— Я не могу.

— Нужно. Иначе будет плохо перевариваться.

Я хотела возразить, но вдруг громко икнула и виновато прикрыла рот ладонью.

— Извини.

— Ты торты любишь?

— Я наелась.

— Все равно.

Слава сбегал на кухню и притащил нарезанный торт, который совершенно не походил на магазинный. Я взяла кусочек и осторожно надкусила.

Божественный домашний «Наполеон».

— У тебя какое-то событие? — поинтересовалась я.

— С чего ты взяла? — не понял Слава.

Я молча обвела рукой продуктовое изобилие.

— А-а-а... Да нет, никакого события. Получил гонорар, решил отовариться.

— Ты хочешь сказать, что это покупной торт? — уточнила я.

— Конечно!

Я в сомнении осмотрела остаток «Наполеона». Убейте меня, если я не отличу домашнего торта от магазинного!

— Слава, такие торты в общественных пекарнях не делают!

— Делают, делают, — возразил он рассеянно. — Я его в центре купил, в хорошей кондитерской.

Я снова осмотрела недоеденный кусок.

— Ну, не знаю... Сколько же он стоит?

— Неважно, — добродушно отмел хозяин мое нескромное любопытство.

— А сало? Только не говори, что ты и его купил где-то в центре!

— Сало домашнее, — честно ответил Слава. — Мать прислала.

— Очень вкусно.

— Рад, что тебе нравится.

Я допила чай и поставила чашку на столик.

— Еще?

Я сделала рукой короткий протестующий жест.

— Умру сейчас.

— Ладно, переваривай.

Слава откатил столик к стене, подвинул ко мне уютное кресло и сел, удобно положив ноги на сиденье дивана.

— Не мешаю?

Я посмотрела на него. Интересно, он издевается или действительно такой деликатный человек?

— Слава! Это твой диван! — напомнила я. — А также твое кресло и твоя комната. Кроме того, у тебя, наверное, были свои планы, которые полетели к черту из-за меня. И не в первый раз. Поэтому не спрашивай, не мешаешь ли ты мне. Это я должна у тебя спросить.

— Не мешаешь, — коротко ответил Слава, терпеливо выслушав мой пространный монолог.

— Спасибо.

— Не за что.

Хозяин поерзал в кресле, устраиваясь поудобней, и деликатно спросил:

— Ты ничего не хочешь рассказать?

— Он меня ждал, — ответила я без колебаний. — Возле подъезда.

— Кто он? Тот высокий мужик?

— Да.

Слава задумчиво оттопырил губу.

— Наглый тип. Явиться к твоему дому среди бела дня!

Он немного подумал и посоветовал:

— Нужно идти в милицию.

— Я уже сообщила следователю, — начала я и тут же осеклась.

— Ну? — поторопил меня Слава. — И что? Найти не могут? Знаешь, такую гориллу найти не так уж сложно! Тем более, если он тебя возле дома караулит!

Я молчала. Слава насторожился.

— Ирка, ты что-то не договариваешь, — сказал он озабоченно. — Не доверяешь мне или как?

— Или как, — ответила я. — Не хочу тебя втягивать в свои неприятности.

Слава скривил рот и почесал бровь.

— Тебе не кажется, что я в них уже втянулся?

— Кажется, — признала я со стыдом. — Вечно ты меня спасаешь.

Слава махнул рукой.

— Нет, ты не думай... я все понимаю, — бормотала я бессвязно, — конечно, кому понравится, когда на шею садятся... Я постараюсь... Так вышло...

— Ирка!

Я умолкла. Мне вдруг стало ужасно стыдно. Стыдно оттого, что я постоянно попадаю в дурацкие истории.

— Рассказывай! — велел коротко Слава. — Шутки кончились.

И я начала рассказывать.

— Понимаешь, я видела, как убили человека.

— Что-о-о?!

— Вот именно, — подтвердила я. — Все вышло случайно. Потеряла свою цепочку с крестиком, пошла ее искать. Было уже темно, пришлось долго возиться. Тут все и случилось.

Слава молчал. Стекла его очков поблескивали, отражая свет настольной лампы.

— Я присела за скамейку, а они вышли из парка. Двое мужчин, — пояснила я. Слава кивнул. — Не знаю почему, но я побоялась им показаться. Мало ли... Два часа ночи.

— Понятно.

— Вот. Сижу за скамейкой, жду, когда они уйдут. А они разговаривают и разговаривают...

— О чем? — прервал меня Слава.

— Не знаю. Они далеко стояли, — немного покривила я душой, умолчав о нескольких расслышанных мной фразах.

— Ну-ну...

— Потом один повернулся спиной к собеседнику и собрался уходить. А второй его ножом ударил. В спину.

Я содрогнулась.

— Мне стало жутко. Понимаешь, получается, я свидетель!

— Конечно, свидетель! Ты же видела убийцу!

— Да не видела я убийцу! — ответила я с отчаянием.

— Как это? Сама говоришь...

— Я видела только очертания его фигуры! Темно было! Да и то, я сейчас уже ни в чем не уверена... Тогда мне казалось, что убийца среднего роста. Сейчас уже не знаю. Когда человек в панике, голова работает не так, как обычно... Во всяком случае, моя голова, — уточнила я язвительно. — Да! Еще я шепот слышала.

— Чей шепот?

— Убийцы. Я отползала в кусты за спиной, и под коленом хрустнула ветка. Он услышал и подошел. Спросил: «Здесь есть кто-нибудь?» Включил фонарик и начал шарить по кустам.

— Господи!

Слава хрустнул пальцами.

— Как же он тебя не заметил? Светлые волосы, кожа, руки...

— Бог спас, — ответила я устало. — Я молиться начала, он меня и надоумил. Я на себя подол платья накинула. Оно у меня было темно-зеленое. Вот и получилась темная бесформенная масса. Как куст.

Слава снова нервно хрустнул пальцами. Он смотрел куда-то в сторону, в темный коридор.

— Это просто в голове не укладывается, — сказал он тихо. Повернул ко мне голову и спросил:

— А дальше?

— Дальше — все, — ответила я быстро. Потому что твердо решила не рассказывать о записке, которую сунул мне в руку умирающий сосед, и о том слове, которое он пытался проговорить. Это мое приключение. Только мое.

— Я досидела в кустах до рассвета. Вышел сосед с собакой, пес залаял... я выползла и убежала домой.

— И все? — разочарованно спросил Слава.

Я почувствовала себя уязвленной.

— Ничего себе... «И все»! Тебя бы на мое место!

— Прости, пожалуйста! — быстро покаялся Слава. — Я не в этом смысле. Я о том, что обидно оказаться в таком положении. Убийство видела, а убийцу нет.

— Обидно, — подтвердила я и шмыгнула носом.

— А почему этот здоровый за тобой гоняется? Он, что, имеетотношение?

— Не знаю! — ответила я с отчаянием. — Клянусь, ничего не знаю! Таскается за мной и за Юлькой ...

— Кто такая Юлька? — перебил меня Слава.

Я поняла, что проговорилась и прикусила губу, но было поздно. Не хотелось впутывать еще и Юльку, но уже ничего не поделаешь.

— Юля — это невеста Казицкого. Того человека, которого убили.

— Ты ее знаешь?

— Мы недавно познакомились. Случайно, — объяснила я. — На следующий день после того, как все произошло. Я домой шла, а она на скамейке сидела и плакала. Я подошла, спросила, что случилось... В общем, слово за слово...

— Понятно, — повторил Слава свое любимое слово.

— Юлька говорит, что Алик пытается ее найти.

— Стой! Какой Алик? Этот высокий? Так ты его знаешь?!

Я только вздохнула. Вот вам, пожалуйста. Собралась выдать строго дозированную информацию без имен и действующих лиц, а выболтала практически всю подноготную! Балда!

— Ну, знаешь, — сказал Слава. Он поднялся с кресла и стал собирать посуду.

— Слава, извини...

— Все-все! — сухо отмел он мои попытки навести мосты. — Не хочешь говорить, не надо. Я из тебя клещами вытаскивать ничего не собираюсь. Это, в конце концов, меня не касается.

И оттого, что он так сказал, мне стало ужасно обидно. Только что мы были вдвоем, а минуту спустя — снова поодиночке.

В одиночестве было страшно. Очень страшно.

— Слава!

Он молча покатил столик назад, на кухню. Я поплелась следом.

— Не обижайся, пожалуйста!

— Я не обижаюсь. Поговорим о чем-нибудь другом.

— Нет, поговорим об этом! — упорствовала я. — Пойми меня! Я доверяю тебе...

— Вижу.

— Нет, не видишь! Мне просто не хочется вмешивать в свои неприятности других людей. Тем более Юльку. Ей и так досталось. И ты тоже... Ну, зачем тебе эта история? У тебя мало своих проблем?

Слава выгрузил грязную посуду в раковину, положил руку на кран, но не пустил воду. Подумал и неожиданно рассмеялся.

— Что тут смешного?

— Извини.

Слава отошел от раковины и присел на грязный покосившийся подоконник.

— Я в детстве зачитывался Майн Ридом. Читала «Всадника без головы»?

— Фильм видела, — ответила я со смирением человека, осознающего свою безграмотность.

— А я читал. Раз десять. Ложился спать, закрывал глаза и начинал мечтать. Как будто я среди этих людей с такой интересной жизнью, хожу на охоту, езжу верхом, дружу с индейцами...

Он снова рассмеялся.

— Ну, и конечно, раскрываю преступление! Глупо, да?

— Ничего не глупо! — ответила я горячо. — Я тебя прекрасно понимаю! Я недавно читала учебник по истории древнего Востока...

Тут я снова запнулась.

— Учебник? — спросил Слава. — Древний Восток? Зачем?

— Ты же знаешь, я собираюсь поступать, — вывернулась я, но не очень ловко.

— По-моему, при поступлении сдают только отечественную историю! Или правила изменились?

— Не знаю, — ответила я, глядя в сторону. — Мне библиотекарь дала древнюю историю, я начала читать. Вообще-то, интересно.

— Интересно?

Слава сложил руки на груди и стал смотреть на меня немного насмешливо.

— И что ты прочитала?

— Многое, — ответила я, глядя на грязную занавеску.

— А что было самое интересное?

— Самое интересное...

Я пожала плечами. Мною овладела усталость. Надоело мысленно выверять каждое сказанное слово.

— Самое интересное было про Пальмиру, — ответила я медленно.

Слава молча кивнул головой.

— Знаешь, о чем речь?

— В общих чертах, — ответил Слава. — Я же не историк... Гостиница была названа в честь этого города. Романтическая легенда. Прекрасная царица, падение цивилизации, песок и пепел... Красиво! Похоже на сказку!

— Похоже, — повторила я.

Вышла из оцепенения, охватившего меня, и тряхнула головой.

— Пора мне. Пойду домой.

— Я провожу.

— Не надо, — отказалась я нерешительно.

— Надо! — отрубил Слава. Подумал и добавил:

— Ирка, я тебя не подкупаю. Не хочешь рассказывать, не рассказывай. Но одну я тебя не отпущу.

— Ты такой замечательный, — сказала я с благодарностью. И тихо добавила:

— Как герой Майн Рида.

Прочитаю обязательно. Потом, когда все кончится.


Проснувшись следующим утром, я по привычке начала обдумывать планы на день. Собственно говоря, планов никаких и не было. В библиотеку мне идти больше не нужно; все, что я хотела узнать о драгоценности, ради которой убили моего соседа, я уже узнала. А вот найти ее мне вряд ли удастся.

Тоска!

Позвоню-ка я Юльке. Расскажу о вчерашнем визите Верховского.

Сказано — сделано.

Я перетащила аппарат в свою комнату и набрала номер. Юлька ответила не сразу и сонным голосом:

— Да...

— Юлечка, ты спишь? — удивилась я. — Половина десятого!

— Ирка?

Подруга душераздирающе зевнула.

— Извини. Поздно заснула.

— С чего бы это?

— Ворочалась, думала, — ответила Юля неопределенно.

— Ну, сейчас еще больше заворочаешься, — пообещала я.

— Что стряслось? — моментально насторожилась подруга.

— Не жизнь, а роман Майн Рида!

— Ирка! Колись!

— Вчера ко мне приходил Верховский, — выложила я горячую новость.

Юлька вскрикнула.

— Прямо к тебе?! Домой?!

— Он меня караулил возле подъезда, — ответила я.

— И что?!

— Ничего! Я удрала!

— А он?

— Что он? Бежал следом, орал, что нужно поговорить.

— Поговорить, — задумчиво произнесла Юля.

— Юлька!

— А?

— Не смей задумываться!

Подруга шумно вздохнула.

— Ир, тут что-то не то. Зачем ему открыто искать то тебя, то меня, если он замешан в убийстве? Давай с ним поговорим. Понимаешь, время идет, следов никаких, а воз и ныне там. Олег Витальевич говорит, что если убийство не раскрыли по горячим следам, то потом могут вообще не раскрыть. Это он меня готовит к худшему...

Юлька снова вздохнула.

— Давай с ним встретимся! Послушаем, что он скажет!

— Я боюсь, — решительно отмела я порыв подруги.

— Вдвоем пойдем! Вдвоем не страшно!

— Ну да, — сказала я язвительно. — А если он нас убить хочет? Облегчим ему задачу? Помнишь, что твой следователь сказал? «Не кучковаться»!

— Он не мой.

— Все равно не пойдем.

Мы замолчали, думая каждая о своем.

— Юль, — позвала я.

— Что?

— Я вчера все рассказала одному человеку.

— Что «все»? — не поняла Юля.

— Все, — повторила я уныло. — Про убийство...

Юлька ахнула.

— С ума сошла!

— Наверное.

— А что за человек?

— Хороший человек. Помнишь, я тебе рассказывала про парня, который Верховскому дал по голове сумкой?

— Помню.

— Мы познакомились.

— Так...

— И вчера я опять к нему прибежала. Когда увидела Верховского возле своего подъезда.

— Так, — повторила Юля, и в ее голосе мне послышались лукавые нотки. — Симпатичный мальчик?

— Во-первых, он не мальчик, — начала я. — Ему тридцать пять.

— Ого!

Юлька подумала и решила.

— Значительная разница, но не смертельная...

— Во-вторых, он очень умный. По сравнению со мной просто профессор. Я иногда боюсь при нем рот раскрыть.

— Ничего, он тебя подтянет...

— И в-третьих, дело совсем не в том, на что ты намекаешь.

— А на что я намекаю? — невинно удивилась Юля.

— На то! Нет у нас ничего общего!

— Конечно, нет! Он от нечего делать возле тебя крутится!

— Он возле меня не крутится!

— Значит, ты крутишься.

— И я не кручусь!

— Чего ж вы тогда все время встречаетесь? — спросила Юля ехидно, и этот вполне логичный вопрос меня ошеломил.

— Стечение обстоятельств, — неуверенно предположила я.

— Ну, конечно! — ответила Юля тоном взрослой опытной женщины. Снисходительным тоном.

Я промолчала. Честно говоря, мысль о том, что я Славе нравлюсь, мне в голову не приходила. Я быстренько прокрутила в голове наши немногочисленные встречи и пожала плечами. Да нет, это невозможно! Глупости!

— Глупости! — повторила я сердито. — Он порядочный молодой человек, и, если кто-то в его присутствии начинает душить женщину, он считает своим долгом помочь.

Подруга расхохоталась.

— Кому помочь? — спросила Юля, спотыкаясь от смеха.

Я обдумала сказанное и захохотала вслед за ней.

— Ничего не скажешь, порядочный молодой человек, — резюмировала Юля и прыснула напоследок.

— Очень порядочный. Из хорошей семьи. Родители врачи, любят оперу, — похвастала я.

— Вот и хорошо.

— Кому хорошо?

— Всем хорошо, — ответила Юлька и снова тихо засмеялась.

— Так, — сказала я железным голосом. — Хватит об этом.

— Ладно, ладно... Не буду.

— Лучше скажи, что нам делать? — спросила я.

Юля помолчала.

— Не знаю, — ответила она наконец.

— Вот и я не знаю. Посоветуйся со своим домохозяином.

— Он не мой! — рассердилась Юлька.

— А чей? Мой что ли?

— Не мой!

— Чего ты взъелась? — спросила я примирительно. — Я ничего не имела в виду...

— Еще бы не хватало!

— Тебе, значит, можно шутить на мой счет, а я права не имею? — рассердилась я.

— Все! Забыли! — призвала Юля. И добавила уже тоном ниже:

— Брэк. Ты не шутишь по поводу Олега Витальевича, я не шучу по поводу... Как его зовут?

— Слава.

— Я не шучу насчет Славы. Договорились?

— Договорились. Так что нам делать? С Олегом Витальевичем посоветоваться?

— Он ничего нового не скажет, — ответила Юля после небольшого раздумья. — Если мне не велел с ним разговаривать, тебе ответит то же самое.

— А интересно! — призналась я.

— Не говори. Главное, может, Алик что-то знает!

— Ну, и шел бы в милицию!

— Перестань! — отмахнулась Юля. — Какой нормальный человек туда пойдет по доброй воле? Ты пошла?

— Тоже верно.

Мы еще немного помолчали.

— Может, за ним последить? — предложила я.

— За Аликом?

— Да.

Юля фыркнула.

— Тоже мне, частный сыщик!

— Нет, серьезно!

Эта идея только что пришла мне в голову, и я ею страшно загорелась.

— Серьезно! Выясню хотя бы, с кем он общается!

— Зачем?

— Скажи мне, кто твой друг...

— А-а-а... Не знаю, имеет ли смысл.

Я почесала затылок.

— Юль, знаешь, — начала я нерешительно. — Только ты не плачь! — предупредила я испуганно.

— Не буду.

— Мне все-таки кажется, что убийцу я узнаю. Не знаю как. По фигуре или по шепоту. Я его шепот на всю жизнь запомнила.

— Шепот у всех одинаковый...

— Нет-нет! Он шептал...

Я поискала убедительные слова, но не нашла их.

— В общем, узнаю. Точно узнаю, если снова услышу.

— При чем тут Алик? Ты же говорила, что убийца был среднего роста?

— А вдруг они как-то связаны?

— Несерьезно это все, — пробормотала Юля. И напомнила:

— Олег Витальевич велел сидеть тихо и не вмешиваться. Ты обещала.

— Да? А кто собирался наплевать на Олега Витальевича и отправиться на встречу с Верховским? — спросила я ехидно.

Юля поперхнулась.

— Собиралась, но не отправилась же, — возразила она неуверенно.

— Так и я пока никуда не отправилась!

— И не отправишься! — твердо сказала подруга. — Ирка!

— А?

— Обещай мне!

— Что тебе пообещать?

— Что ты не станешь заниматься частными расследованиями.

— А ты будешь хорошо спать? — спросила я лукаво.

— Буду!

— И ворочаться не станешь...

— Не стану!

— И думать...

— И думать!

— Тогда обещаю! — сказала я торжественно.

Но предварительно скрестила пальцы на правой руке.

Разговор с Юлькой натолкнул меня на одну хорошую мысль. То есть хорошей она казалась только мне. Юлька ее не поддержала, и было у меня смутное подозрение, что и Олег Витальевич не одобрит мою бодрую инициативу.

В самом деле, почему бы не последить за пресловутым Аликом? Чего он так забегал, засуетился?

Интересно... Даже очень интересно. Нет, права поговорка! Одна голова хорошо, а две...

Тут я остановилась и прыснула. Возвращаясь домой в маршрутке, я как-то раз наткнулась взглядом на стакер, приклеенный к окошку. Надпись гласила: «Одна голова — хорошо, а две — уже уродство».

Тоже верно. Если посмотреть на ситуацию под другим углом.

Вот я и посмотрю на Верховского под другим углом. Так, чтобы он не заметил постороннего взгляда.

Я прошлась по комнате, ощущая неожиданный прилив сил.

Папочка постучал в дверь.

— Да! — бодро ответила я.

— Привет.

Папа сунул дверь в голову.

— Доброе утро, папуля. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. А ты?

— Аналогично.

— Кофе будем пить?

— Если хочешь.

— Тогда я сварю, — предложил папочка, но я уже не обманывалась этими порывами. Тигр по имени «надежда» был надежно заперт в своей клетке. Боюсь, навсегда.

— Свари, — ответила я ласково. — Справишься?

— Конечно. Умывайся.

— Иду.

Я быстро убрала постель, причесалась и пошла в ванную. Умылась, вычистила зубы, не переставая обдумывать идею, пришедшую мне в голову.

Конечно, лучше было бы нанять опытного детектива. Но, во-первых, у меня на это нет денег. А во-вторых, откуда мне знать, добросовестный детектив попадется или нет? Может, он денек подежурит, выяснит расписание Верховского и будет мне его перепечатывать под разными датами. И суточные накручивать...

Нет, не пойдет.

Я вышла из ванной и пошла на кухню.

— С молоком, без? — спросил папочка.

— С молоком.

— Тогда нужно его разогреть.

— Помочь?

— Сиди, я сам.

Я села на табуретку и уставилась в окно. Парк, в котором недавно убили человека, выглядел совершенно невинно, идиллически. Дети играли в футбол. На скамейке, возле которой стоял убийца и шарил по кустам лучом фонарика, сидели старушки и мамы с колясками. Между ними сновали голуби, отыскивая свое птичье пропитание. Как это сказано в Библии про божьих птичек: не сеют, не жнут, но хлеб насущный имеют? Интересно, это их похвалили или поругали? Ну, неважно. О чем это я... Ах, да.

Плохо, что Верховский знает меня в лицо. Какого черта я тогда поперлась в институт? Без плана, без идеи, понадеялась на вдохновение. А оно не осенило.

Значит, теперь нужно все продумать очень хорошо.

— Руку убери, — сказал папочка.

Я убрала руку со стола. Папочка поставил передо мной чашку с дымящимся кофе и молочник. В молоке плавала жирная сморщенная пенка. Я скривилась. Ненавижу пенку.

— Пап, можно я пенку тебе вылью?

— Можно.

Я разлила по чашкам молоко.

— Сахар?

— Нет, папуля, не нужно.

— Ешь бутерброд.

— Спасибо.

Я откусила кусочек сыра и снова ушла в свои мысли.

Во-первых, нужно как-то замаскироваться. Как? С моим-то ростом... Мальчиком переодеться, что ли? Интересно, у папы есть кепка?

Хотя не это главное. Главное то, что у Верховского наверняка есть машина. То есть точно я не знаю, но вполне возможно, что она есть. И как мне его догонять, если он на колесах? Вприпрыжку бежать? Спорт, конечно, дело хорошее, но не в таких дозах.

Значит, придется нанимать частника. М-да... Удовольствие не из дешевых. И потом, как мне его нанимать? Оптом или в розницу? В смысле, на целый день или в зависимости от ситуации?

Если на целый день, то, наверное, выйдет дешевле. Хотя кто знает? Возможно, Верховский днем сиднем сидит на работе, а вечером отбывает домой. Платить частнику за такие сведения — большая глупость. Да и денег жалко.

Значит, придется ловить частника в зависимости от ситуации. К примеру, выбежал Верховский на улицу с взволнованным видом, прыгнул в машину, а я тут как тут. Останавливаю такси и говорю: «Следуйте за той черной "Волгой"!»

Я поморщилась.

Глупо получается. Нормальный водитель может меня просто послать. В гробу наш затраханный жизнью человек видел такие детективы!

— Еще кофе?

Я не заметила, как допила все, что было в чашке.

— Нет, папочка, спасибо.

— Ты ничего не ела.

— Я не хочу.

— И не ужинала вчера.

«Надо же! — поразилась я. — Заметил!»

Но обольщаться глупыми надеждами себе не позволила.

— Я ела в гостях.

— Ты была в гостях?

— Так получилось.

— У кого?

— У Славы.

— У какого Славы?

Я вздохнула. Тупик. Снова тупик. Всегда все упирается в тупик.

— Я потом тебе расскажу. Папочка, мне нужно уйти. Ты не будешь бояться один?

— Я не боюсь один, — ответил папочка, и уши у него покраснели. Он не любил намеков на свои страхи. — Просто мне не нравится, что тебя целыми днями нет дома.

— Пап, а когда я работаю?

— Когда ты работаешь, ты работаешь, — логично ответил папочка. — И я знаю, где ты. А сейчас не знаю.

Меня умилил минутный родительский рефлекс.

— Папуля, я хожу в библиотеку.

— Зачем? — удивился папа.

— Готовлюсь к экзаменам. Я хочу поступить в вуз.

— Да? — поразился папа. — А почему ты мне ничего не сказала?

— Я говорила, ты забыл.

— А-а-а...

Папочка немного подумал.

— Тогда, конечно. Занимайся. Бутерброды с собой возьмешь?

— Возьму, — ответила я. — Только попозже. Сначала позвоню, выясню одну вещь.

— Я пока сделаю тебе бутерброды, — не отставал папа от понравившейся ему идеи.

— Сделай.

Я вышла в коридор, подхватила аппарат и снова унесла его в свою комнату. Плотно прикрыла дверь и набрала номер Славы. Он ответил сразу же:

— Привет!

— Привет. Не разбудила?

— Нет. Я собирался тебе звонить.

— Что-нибудь произошло?

Слава выдержал паузу и сдержанно ответил:

— Именно этот вопрос я и хотел тебе задать. У тебя все в порядке?

— Пока да.

— Почему «пока»?

— Потому, что еще не успела выйти на улицу, — ответила я честно.

— Хорошо, хоть сама понимаешь, — начал Слава, но я его перебила.

— Слава, мне нужна твоя помощь.

Он насмешливо хмыкнул.

— Но при одном условии.

— Моя помощь при одном условии, — повторил Слава. — Слушай, мать, ты не заговариваешься? Кто ж просит о помощи с одним условием?

— Я прошу, — ответила я. — Ты можешь мне помочь и не о чем не спрашивать? До тех пор, пока я сама тебе все не расскажу? Можешь?

Я подумала и поправилась:

— Вернее, хочешь?

— Хочу! — не раздумывая, ответил Слава. У меня потеплело на сердце. Все-таки я ужасно боялась остаться одна. Вдвоем и приключение становится интересней.

— Тогда слушай.

Я сделала паузу, проверяя, не забыла ли чего.

— Нужна машина. Какая-нибудь старенькая, неприметная, но на ходу. Ты водишь?

— Вожу.

— И права есть?

— А как же?

— Отлично. Машину найти сможешь?

— Постараюсь, — ответил Слава после короткого размышления.

— И еще. Тебе придется потратить на меня несколько дней. Я собираюсь последить за одним человеком. Обстоятельства позволяют?

— Позволяют.

— Слава...

— Да?

Я собралась с духом. Сказать это было трудно, но нужно. Иначе несправедливо получается.

— Я тебе заплачу.

— Что-о-о?!

— Я тебя нанимаю, — повторила я твердо. — Иначе ничего не нужно. Ты не обязан терять время и деньги из-за моих глупых игр.

Слава молчал.

— Алло!

Молчание.

— Слава!

Молчание.

— Ты обиделся?

— Нет, — ответил мне вновь появившийся собеседник. — Просто прикидываю, что ответил бы герой Майн Рида на предложение барышни его нанять?

— И что бы он ответил? — спросила я с трепетом. — Надеюсь, ответ был бы в пределах цензуры?

— Не уверен, — с сомнением сказал Слава. — Во всяком случае, ничего подобного Майн Рид не описывает. А значит, в жизни так не бывает.

— Бывает!

— Ты-то откуда знаешь? — язвительно вопросил собеседник. — Фильм видела?

Я подавилась стыдом и негодованием.

— Ладно. Не обижайся. Ты меня под дых, я тебя под дых... В общем, один — один. Победила дружба.

И уточнил:

— Она победила?

— Победила, — мрачно подтвердила я.

— Отлично. А чтоб я не работал даром, ты мне потом все расскажешь. Когда сочтешь нужным. Обещаю ни о чем тебя не спрашивать. Договорились?

— Договорились, — подтвердила я уже веселей.

— Тогда жди. Я отправляюсь на поиск автотранспорта. Найду — перезвоню.

— Жду. Спасибо тебе, — неожиданно сказала я.

— Это тебе спасибо, — не очень понятно ответил Слава и разъединился.

Я положила трубку и пожала плечами.

Мне-то за что?


Слава объявился только через три часа, когда я уже успела поседеть от ожидания.

Не знаю, замечали вы или нет: стоит принять какое-то решение, в правильности которого не уверен, и время начинает идти гораздо медленней. И еще. Выполнять не очень разумные решения лучше сразу, не откладывая надолго. Потому что с каждой лишней минутой тебя начинают одолевать сомнения.

Одолели они и меня. Благо, времени у них для этого было предостаточно. Целых три часа.

К тому времени, когда раздался телефонный звонок, я уже была готова отказаться от задуманного плана. Гусарская лихость, владевшая мною с утра, растворилась в довольно скучных доводах рассудка, как в азотной кислоте.

Скучные-то они скучные, зато правильные!

«Мало того, что сама лезешь поперед батьки в пекло, — укоряла я себя в манере Олеге Витальевича, — так еще и парня за собой тащишь! Хорошего парня! Из хорошей семьи! Господи! А если с ним что-то случится? Что тогда? Как я посмотрю в глаза его родителям-врачам?! Да они меня живьем анатомируют, и будут правы, между прочим!»

Поэтому, когда раздался телефонный звонок, я не бросилась со всех ног снимать трубку. Я стояла над аппаратом и слушала, как надрывается наш подслеповатый «Сименс», очевидно предполагающий, что я нахожусь где-то на северном полюсе. Наконец с тяжелым вздохом решилась и сняла трубку.

— Ирка, это я, — быстро сказал Слава.

У меня оставалась слабая надежда, что машину раздобыть не удалось, но бодрый тон собеседника говорил об обратном.

— Нашел! — с ликованием оповестил Слава.

— Да? — проскрипела я. Откашлялась и нерешительно спросила:

— Слушай, тебе эта затея со слежкой не кажется большой глупостью?

— Кажется! — радостно ответил Слава.

— И чему ты радуешься? — удивилась я.

— Ирка, ты себе не представляешь! Как будто в детство вернулся!

— В детство впадают, — поправила я. — Тебе пока рано.

Собеседник замолчал.

— Ты передумала? — спросил он через минуту.

— Не знаю.

— Ну, ты даешь! — протянул Слава уже совсем похоронным тоном.

— А если с тобой что-нибудь случится? — выложила я мучавшие меня опасения. — Что со мной тогда будет?

— В каком смысле?

— В прямом! Твои родители меня живьем в землю закопают!

— Не закопают.

— А не закопают... так я сама закопаюсь, — не нашла я угрозы поубедительней.

— Интересно посмотреть, как это у тебя получится. Так, ладно, — перешел к делу Слава. — Если ты передумала, то машину я должен вернуть. Передумала?

— А ты не мог бы мне ее оставить? — попросила я умильно.

— Тебе? Машину?

Слава так поразился, что негромко икнул.

— Ты водить умеешь?

— А что, для этого нужно иметь семь пядей во лбу? — разозлилась я.

— Да нет, я не в том смысле... Простоты совсем девчонка. А права у тебя есть?

— Представь себе, есть, — ответила я.

— Нет.

— Что нет?

— Машину я тебе не оставлю.

— Я аккуратно...

— Дело не в этом, — отрубил Слава. — Или мы приключаемся вдвоем, или ищи себе авто в другом месте. Ясно?

— Предельно, — ответила я. И спросила:

— Ты отдаешь себе отчет в том, что вляпываешься в неприятности?

— Полностью! — твердо ответил Слава.

— Жалеть не будешь?

— Только если ты меня не возьмешь с собой.

— Точно?

— Точно.

— Приезжай, — велела я, немного успокоившись.

— Я стою перед твоим подъездом. Белая шестерка. Двести сорок два. Легкий номер.

— Бегу, — ответила я.

Заскочила в гостиную. Торопливо оповестила папочку:

— Я побежала!

— Бутерброды! — вскинулся папочка с дивана. — На кухне лежат! На столе! В пакетике!

— Возьму, возьму, — успокоила я.

— Не забудь!

— Не забуду. Целую, папочка.

— Счастливо.

Я на бегу схватила со стола пакетик с бутербродами, выскочила на лестничную клетку и устремилась вниз, не вызывая лифт.

Прямо впритык к подъезду стояла ржавая разваливающаяся колымага, которая в прошлой жизни, возможно, была белого цвета.

Слава радостно улыбался мне с водительского места.

Я обошла машину, качая головой.

Да. Просила авто попроще, чтобы внимания не привлекать, но не до такой же степени!

— Ты не волнуйся! — ободрил меня Слава. — Машина — зверь!

— Да уж, — ответила я кисло.

— Давай садись, не куксись...

Я попыталась открыть переднюю дверцу и потерпела поражение. Слава врезал по ней кулаком изнутри, и дверца с ржавым скрипом распахнулась.

— Может, я лучше сзади сяду?

— Садись-садись! — бодро ответил Слава. — Не бойся! Меня хозяин предупредил, что ее проще изнутри открыть, чем снаружи.

— А-а-а, — протянула я совсем как папочка.

Но все же послушалась и уселась рядом с водителем.

— А это у тебя что? — поинтересовался Слава, подавая ржавую колымагу назад.

— Где?

— В пакете.

— Это бутерброды.

— Да ты что! — восхитился мой приятель. — Вот здорово! С утра ничего не жрал! Умница!

— Серьезно? — обрадовалась я.

— Ага! Как проснулся, решил тебе позвонить. Мало ли, какие новости... Потом ты велела раздобыть средство передвижения. Пришлось взять ноги в руки. Кстати, куда мы едем?

— Знаешь, где Архивный институт?

— Знаю.

— Мы едем к нему.

Некоторое время мы молчали. Я смаковала фразу, сказанную приятелем: «Ты велела...»

Интересно, неужели Юля права? Может быть, я действительно ему небезразлична? То есть как женщина?

Я покосилась на соседа.

Нет, вряд ли. Он просто взрослый мальчишка, попавший в приключение. Вот и радуется, как ребенок.

— Он работает в Архивном? — спросил Слава.

— Кто?

— Алик.

— А-а-а... Да.

— Мы собираемся за ним следить?

— Если ты не против, — ответила я с тайной надеждой на взрыв негодования. И обманулась.

— Я не против, — коротко ответил мой приятель.

— Понимаешь, я хочу выяснить, с кем он общается, — объяснила я. — Мало ли что...

— Очень неглупо, — похвалил Слава.

— Правда? — не поверила я.

— Правда.

— Тогда и решим, разговаривать с ним или лучше не надо.

Слава молча кивнул. И за всю оставшуюся дорогу больше ни разу не раскрыл рта.

К институту мы подъехали в половине четвертого. День сегодня будний, Верховский просто обязан быть на работе.

— Как ты думаешь, он на работе сидит от и до? — озвучил Слава мои сомнения.

— Должен! — ответила я. — Ольга Михайловна говорит, что у него кличка «Цербер».

Слава тихо засмеялся.

— Следит за всеми! — объяснила я. — Она ему говорит: «Я на обед», а он ей отвечает: «Не опаздывайте»! Представляешь? Нет, чтобы даме пожелать приятного аппетита!

— Кто такая Ольга Михайловна? — спросил Слава.

— О!

Я просияла и подняла вверх указательный палец.

— Ты чего? — не понял Слава.

— Славка, ты гений! — сказала я радостно.

— Рад, что ты заметила. Бутерброды дай.

Я сунула ему пакетик.

— Ешь на здоровье. Только телефон одолжи на минутку.

Слава молча протянул мне маленький серебристый прямоугольник и зашуршал бумагой.

— С ветчиной! Обожаю!

— Тихо! — цыкнула я и строго приложила палец к губам. Потому что уже успела набрать номер.

— Да, — ответила трубка приятным женским голосом.

— Ольга Михайловна! — пропела я сладко.

— Я...

Голос стал настороженным.

— Кто говорит?

— Это Ира.

— Какая Ира?

— Ваша племянница. Из Ростова, — напомнила я.

— Племянница... из Ростова... Ах, Ира! — радостно вскричала моя самозванная тетушка. — Очень приятно! Какие-то проблемы? Документы не пригодились?

— Нет-нет, — заверила я поспешно. — С документами полный порядок! Я звоню по другому поводу. У меня есть приятельница, она хочет поискать в архивах своих родственников.

— Ира, на это существует определенная такса, — строго ответила тетушка.

— Да, конечно! Она заплатит, сколько нужно! Я что хотела спросить: когда можно к вам подъехать?

Ольга Михайловна вздохнула.

— Ко мне проблематично, — ответила она после короткого раздумья. — Если Цербер застукает — костей не соберем.

— Вот зануда! — сказала я сочувственно. — Он, что, целый день на работе?

— С девяти и до шести, — мрачно ответила тетушка. — Как привязанный. А иногда и по выходным здесь ошивается.

— Скотина! — не сдержала я эмоций.

— Не говори, — совершено не обиделась тетушка. — Даже хуже, чем скотина. Сам зарабатывает, а другим не дает.

Мне стало любопытно.

— Чем зарабатывает?

— Как это чем? — не поняла вопроса тетушка. — Тем же, чем и мы! Родословными! Торгует, понимаешь, голубой кровью! Только у него возможностей больше. Все-таки замдиректора...

Я сочувственно вздохнула.

— А у твоей подруги какие планы? — спросила тетушка.

— То есть? — удивилась я.

— Ну, куда рвется?

— В аристократки!

— Это и так ясно. В какие роды? Как ее фамилия?

— Громова, — ответила я машинально, вспомнив Машку.

— Громова, Громова, — забормотала Ольга Михайловна. — Не помню таких особо родовитых... Ладно, можно подобрать родство по женской линии. Сейчас все предпочитают... по женской.

Я невольно хмыкнула. Тетушка меня поддержала.

— Я вот что предлагаю, — приступила я к делу. — Мы с подругой каждый день мимо вашего института ходим. Могли бы с вами как-то пересечься...

— Только если Цербер отбудет в высшие сферы! — твердо определила Ольга Михайловна.

— Куда?

— В министерство, — перевела собеседница.

— А-а-а... А машина у него есть?

— Есть.

— Он ее перед институтом ставит?

— Обычно да, — озадаченно ответила тетушка и тут же вскрикнула: — Правильно! Умница! Если машины нет, стало быть, и Цербера нет! Запоминай: у него «Ниссан». Джип такой небольшой. Номера не помню, цвет синий. Да у нас всего один джип во дворе стоит, не ошибешься!

— Хорошая машина, — сказала я с многоточием в голосе.

— Хорошая, — подтвердила собеседница. — Говорю же, сам зарабатывает, гад, другим кислород перекрывает.

— Он сейчас здесь? — спросила я в лоб.

— Здесь! — с сожалением ответила собеседница. — А подруга твоя наши расценки знает?

— Нет, но она девочка обеспеченная, — непринужденно соврала я. — Вполне способна заплатить.

— Это хорошо, — удовлетворенно заметила собеседница. — Мы тут существуем как испанская армия в семнадцатом веке, на самообеспечении. Так что ты давай подружку тащи.

— Притащу, — пообещала я.

— Ира!

— А?

— Твои десять процентов.

— Как это?

— Что тут непонятного? — разозлилась тетушка. — Десять процентов с каждого приведенного клиента! Поняла?

— Поняла.

— Звони, — ответила тетушка и, не прощаясь, повесила трубку.

Я отключила мобильник и сказала Славе.

— «Ниссан». Синий джип. Если он здесь, значит, и Верховский здесь.

— Он здесь, — ответил Слава.

И указал мне на приметную машину, торчавшую из ряда скромных легковушек.

— Значит, будем ждать, — решила я. — Как минимум до шести.

— Будем, — не стал спорить приятель.

Он дожевал бутерброд, глубоко вздохнул и сказал:

— Для полного счастья не хватает чашки чая.

— Ой!

Я виновато приложила руку к губам.

— Прости, не подумала.

— Ерунда! — с легкостью отмел приятель мою провинность. — Сейчас сок куплю. Тебе какой?

— Апельсиновый.

— Понял.

Он вышел из машины и побрел к киоску с водой и пивом. Перешел через дорогу, повернулся ко мне и помахал рукой.

Я помахала в ответ.

Все-таки он приятный парень. Очень спокойный, уравновешенный, а главное, умный. Надо воспользоваться знакомством и заняться самообразованием. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Слава наклонился к окошку. Я рассматривала сзади его фигуру.

Щуплый. То есть очень худенький. Надо же, как обманчиво визуальное впечатление! Когда он меня рывком поднял с пола, я поняла, что он совсем не та овечка, какой кажется. То есть жилистый, но сильный. И гантель была не хилая. Килограмм пять, не меньше.

Слава отошел от киоска с двумя маленькими упаковками сока и начал озираться по сторонам. Ну да, нужно перебежать дорогу. Юля ни за что не стала бы так делать. Она бы нашла переход.

Впрочем, при чем тут Юля?

Конечно, мы со Славой не самые законопослушные граждане.

«Мы со Славой...»

Я вздохнула и покачала головой.

Это невозможно. Он слишком взрослый, слишком умный и слишком образованный для меня.

Хотя... как это говорится? Противоположности притягиваются?

— Вот!

Слава шумно ввалился в машину, протягивая мне разноцветный пакетик с приклеенной трубочкой.

— Апельсинового не было. Я взял ананасовый. Ничего?

— Отлично, — ответила я. Приняла упаковку и начала отдирать трубочку от разноцветного картонного бока.

— Не выходил?

— Нет, — ответила я, и виновато покосилась на ряд машин. Синий джип стоял на месте. Совсем забыла, что за ним нужен глаз да глаз.

— Теплый! — разочарованно проинформировал меня Слава.

— Да? — спросила я, сражаясь с упаковкой.

— Помочь?

Он забрал у меня сок, оторвал трубочку, распаковал ее и проткнул дырочку, заклеенную фольгой.

— Нормальный! — вынесла я вердикт, сделав глоток.

Несколько минут мы сосредоточенно высасывали содержимое упаковки.

— Допила?

Я поболтала пакетиком.

— Чуть-чуть осталось.

— Не давись. Хочешь, еще куплю?

— Нет, мне хватит.

Слава забрал у меня из рук пустую упаковку, вышел из машины и аккуратно выбросил пакеты в ближайшую урну.

Еще один балл моему приятелю. Ненавижу людей, которые свинячат вокруг себя без зазрения совести.

— Нирвана! — проинформировал меня Слава, усаживаясь на место. — Наелся, напился.

— Наелся двумя бутербродами? — не поверила я.

— Я мало ем.

— А-а-а...

Слава повозил рукой слева от себя. Послышался знакомый ржавый скрежет, спинка кресла рывками поехала вниз.

— Ох!

Слава улегся на сиденье и прикрыл глаза газетой.

— Толкни, если покажется, — велел он.

— Толкну, — пообещала я.

Что ж, все правильно. Человек наелся, напился, теперь хочет поспать. А мне чем заняться?

Я обвела взглядом непрезентабельный салон. Жаль, книжку не взяла. Магнитолы, и той нет!

— Тебе скучно? — вдруг спросил Слава, обладавший даром иногда читать мои мысли.

— Да нет, — фальшиво отказалась я.

— Хочешь, поговорим?

— Если ты хочешь, — ответила я дипломатично.

— Я хочу.

— Тогда давай поговорим.

Слава, не открывая глаз, поерзал на сиденье.

— О чем говорить будем?

— Не знаю. О! Придумала! Расскажи мне о театре!

— О каком театре?

— Не знаю.

Слава убрал газету с лица, открыл глаза и повернул голову к окошку. Убедился, что «Ниссан» стоит на месте, и спросил:

— Хочешь, расскажу, как я в первый раз попал на оперу?

— Хочу, — тихо ответила я.

Я на оперном спектакле не была ни разу в жизни. Стыдно, конечно.

— Родители привезли меня в Москву. Мне тогда было лет восемь, не больше...

Слава замолчал, что-то сосредоточенно высчитал в уме и кивнул.

— Ну, да! Восемь лет. Семьдесят шестой год.

— Я еще не родилась, — тихонько вставила я.

Слава посмотрел на меня и засмеялся.

— Прости, перебила.

— Ничего. Ты, значит, не застала настоящую московскую зиму. Боже мой, какая была зима! Не то, что нынешняя слякоть...

Слава с хрустом потянулся.

— Мороз — градусов двадцать. Днем. А вечером — все тридцать. И при этом ясное голубое небо, ослепительное солнце и чистый резкий воздух. И везде пахнет апельсинами. Почему-то их продавали возле каждого метро. Здоровенные такие оранжевые шары с толстой легко снимающейся коркой. И очень сладкие. Кажется, они стоили два рубля.

— Штука? — спросила я.

— Килограмм, детка, — ответил приятель очень снисходительно. — Килограмм.

— Дешево! — оценила я.

— Не очень, если учесть, что средняя зарплата равнялась ста рублям, а пенсия — шестидесяти. Особенно не разгуляешься. Но очереди за апельсинами все равно стояли. И воздух был пропитан этим едко-сладким запахом. От него сразу начинала выделяться слюна.

Он тихо засмеялся.

— Знаешь, что я больше всего любил есть на завтрак?

— Что?

— Сливки с хлебными палочками. В магазине продавались сливки десятипроцентные. Для самоубийц...

— Почему это? — не поняла я.

— Жирные очень! Но я их обожал. А палочки продавались в длинных хрустящих пакетах. И сами были длинные и хрустящие. Они немножко походили на сигары. В общем, сливки с палочками я был готов есть на завтрак, обед и ужин. В любом количестве.

— А в Киеве этого не было? — удивилась я.

— Почему же, были и сливки, были и палочки, но совсем другого вкуса. Вкус московских продуктов был неповторим. Еще помню мороженое. «Бородино». Двадцать две копейки, кажется...

Слава замолчал, закинув руки за голову. Я ждала.

— Прости, отвлекся... Так вот, на улицу я выходить не любил. Было ужасно холодно, особенно после Киева. Я к таким морозам не привык.

Он снова рассмеялся.

— Ты не поверишь: после пяти градусов мороза у меня начинал семафорить нос.

— Как это?

— Опухал и становился красным, как у деда Мороза! Представляешь, и градусник незачем покупать: смотришь на мой нос и определяешь, больше пяти градусов или меньше...

Я тихо засмеялась.

— Уши мерзли, — пожаловался Слава. — Просто мучение. Мама мне специальную шапочку покупала, чтобы уши прикрывать, только ничего не помогало. Я дома даже плакал, когда с улицы приходил. Болели ужасно.

— Ты про театр хотел...

— А, ну да. Так вот, родители достали билеты в Большой, на «Иоланту». Тогда достать билеты в Большой театр было так же просто, как билет на Луну. В кассах билетов, конечно, нет, а перекупщики прячутся по норкам, как мыши.

— Почему?

— Боятся! Раньше за спекуляцию сажали! Но родителям повезло. Мамина сестра, к которой мы приехали, работала в Министерстве культуры. Вот и достала три билета. И заболела. Пришлось взять меня.

— Детей пускали на вечерний спектакль?

— Это был дневной спектакль, — объяснил Слава. — Не знаю, как сейчас, а раньше такое практиковалось. Честно говоря, мне идти не хотелось. Мы жили в Чертаново, оттуда добираться далеко... Уши заранее разболелись, я даже посимулировать решил. Но не помогло. Меня утром разбудили, собрали, упаковали в теплую одежду, закрыли уши и потащили.

Он сделал паузу и немного опустил стекло.

— Приехали. Входим. Оглядываемся. Я смотрю — и глазам не верю, какая красота. Спрашиваю у мамы: «Это дворец?» Она смеется. Входим в ложу. Везде красный бархат. На полу, на обивке, на сиденье, на шторах, на потолке... Сказка! Вокруг полно людей, все такие нарядные, вежливые, приветливые... Мне мама купила пирожное, я такого больше никогда не ел. Ну, думаю, все; останусь здесь жить. И тут вдруг первый звонок дают, как в школе. Я напрягся, спрашиваю у родителей: на урок идти пора? Они смеются, переглядываются; говорят, не сейчас. После третьего звонка. Третьего звонка еле дождался, так интересно стало, какие же здесь уроки? Звенит звонок, медленно гаснет люстра, а она меня особенно поразила: огромная, хрустальная, вся переливается... Я смотрел и прикидывал, поместится такая люстра в нашей квартире или нет? Решил, что поместится, только ходить будет негде. В общем, театр меня очаровал уже с гардероба. А дальше — вообще не описать... Раздается музыка, я не могу понять откуда. Отовсюду. Звук такой чистый-чистый, просто потрогать его хочется. В Большом акустика хорошая, звук материализуется... Открывается занавес, а там...

Слава сделал паузу и плавно провел рукой перед глазами.

— Цветы. Много-много цветов. Розы. Красные, желтые, фиолетовые, белые... До чего на цветы было приятно смотреть после бесконечного снега и апельсинов! Какая-то изумительная беседка, вдали пейзаж, такой красивый, что туда убежать хочется. А среди этой красоты сидят женщины в прекрасных платьях и поют, как ангелы.

Он потряс головой и рассмеялся.

— Представляешь, я подумал, что они действительно там живут. А мы подсматриваем и завидуем.

Он снова с хрустом потянулся.

— Сюжета я не знал, мне отец потом, по дороге домой рассказал. Но я и так разобрался. Мне повезло. Пел хороший состав. Водемона пел Соткилава. До сих пор помню, как он со смехом выскочил на сцену: маленький, кругленький, похожий на африканца... Я даже разочаровался немного. Думаю, почему рыцарь такой некрасивый? Но тут он запел...

Слава сделал паузу.

— И все.

Он повернул голову и внимательно посмотрел на меня. Глаза за стеклами очков мерцали нежно и таинственно.

— И все, — повторил он, а я молча смотрела на него и не могла оторвать взгляд. — Я до сих пор помню, как водил рукой по воздуху: пытался пощупать голос. Он звучал где-то совсем рядом, прямо передо мной. Сильный, торжествующий, легкий... Мне казалось, что таким голосом поют победители.

— Победители чего? — спросила я.

— Победители всего, — ответил Слава. — Победители вообще. Счастливые люди. Понимаешь?

Я молча кивнула.

— Перестаешь замечать, что человек маленький, толстенький, некрасивый, что у него огромный рот и кудряшки, как у эфиопа... Он просто берет тебя за руку и ведет за собой в тот мир. Мир с белыми лебедями, с разноцветными розами, с прекрасными замками и красивыми женщинами в роскошных платьях... В мечту.

Я снова молча кивнула.

— А музыка! До сих пор ее помню. Помню целые отрывки. У благородного короля был очень низкий голос. Бас. Помню, как он умолял восточного врача в чалме вылечить его дочь, слепую принцессу Иоланту.

Слава сдвинул брови и запел: «Со страхом жду решенья твоего...»

— А врач отвечает высоким чуть дрожащим тенором: «Аллах велик, надейся на него!»

Он замолчал и покачал головой. Потом тихо сказал, обращаясь к самому себе:

— Сказка... Мурашки по коже...

И замолчал.

— А потом? — робко спросила я.

Слава посмотрел на меня так, словно только что проснулся.

— Потом? Потом мы вышли на улицу, в снег, в мороз, в холод, в бесконечные апельсиновые ящики... Я рыдал, упирался, просил родителей остаться. А они уговаривали меня, объясняли, что это только сказка, что на сцене были артисты и что они тоже сейчас пойдут домой. В этот холод, в мороз, в запах апельсинов... Ты знаешь, меня это просто убило. Я-то был уверен, что мы подглядели кусочек настоящей сказочной жизни.

Он рассмеялся, а я нет.

— А на следующий день я свалился с температурой под сорок. И остаток каникул проплавал в поту.

— Простудился?

— Нет. Последствия стресса. Нервное потрясение.

Он посмотрел на меня и снова тихо засмеялся.

— Вот и вся история. А когда мы вернулись домой, родители подарили мне книжку, называется «Сто оперных либретто». Мою любимую книжку.

— Что такое «либретто»?

— Сюжет оперы или балета. Это итальянское слово. В музыке вообще приняты итальянские обозначения.

— Почему? — спросила я.

Слава пожал плечами.

— Почему? Как бы тебе объяснить... Понимаешь, итальянский язык для музыкантов все равно что английский для программистов. Так сложилось. Такова традиция.

— То есть итальянцы круче всех остальных в музыке? — уточнила я.

Слава громко расхохотался.

— Прости, прости...

Он смеялся и отмахивался от моей обиженной физиономии.

— Бедный ребенок. Дитя технократии... Прости.

Он пересталсмеяться, достал платок, вытер глаза под очками и серьезно сказал:

— В переводе на язык поколения «пепси» ты в теме.

Я хотела обидеться, но передумала.

— Ты меня сводишь в оперный театр? Потом, когда время будет?

Слава снова повернул голову и посмотрел на меня. Осторожно коснулся рукой моей макушки и тут же убрал руку.

— Обязательно, — пообещал он. — Только для начала тебе придется прочитать либретто. Иначе смотреть неинтересно.

— Прочитаю, — пообещала я. — Оно длинное?

— Оно занимает полстраницы, — ответил Слава серьезно.

Я прикусила нижнюю губу и решительно кивнула.

— Прочитаю. Повтори это слово...

— Либретто.

— Либретто, — тихонько прошептала я. — Катратун таниятун.

Мой иностранный словарь стремительно пополнялся.


Еще полчаса мы сидели молча. Наконец Слава откашлялся и спросил:

— Который час?

— Без пятнадцати, — ответила я, бросив короткий взгляд на запястье.

— Шесть?

— Шесть.

— Как время быстро летит, — пробормотал Слава.

Рывком поднял спинку сиденья и энергично потряс головой, отгоняя дремоту.

— Ты чего? — не поняла я.

— Привожу себя в боевую готовность.

— Может, Верховский на работе задержится.

— А если не задержится?

— Тоже верно...

Мы впились взглядами в тяжелую деревянную дверь с позолоченными ручками.

Дверь открывалась с правильными равномерными промежутками. Из темной пасти холла радостно вываливались сотрудники и разбегались в разные стороны.

— Интересно, почему у людей, уходящих с работы, бывают такие счастливые лица? — спросил Слава.

Я мрачно покосилась на него.

— Риторический вопрос.

— Это точно, — согласился приятель. — Заметь, а нашего подопечного не видать. Вдруг он сегодня занят дополнительными заработками?

— Тот есть?

— То есть родословную ваяет.

— Да, это возможно, — расстроилась я.

— Ирка, не грусти! — бодро утешил меня Слава. — Сегодня мы с тобой наберемся опыта и в следующий раз явимся на слежку во всеоружии.

— Это как?

— Возьмем, к примеру, магнитофон и пару хороших кассет. Ты будешь слушать хорошую музыку, а я обеспечу лекционное сопровождение. Совместим полезное с приятным.

— Под приятным ты разумеешь лекцию?

— Под приятным я разумею слежку, — ответила Слава и вдруг резко подобрался:

— Ирка! Смотри! Не он?

Я дернулась вперед. На полукруглом каменном крыльце задержалась высокая мужская фигура. Мужчина постоял, прикуривая сигарету, сунул в карман зажигалку, огляделся и сбежал по ступенькам вниз.

— Он! — сказала я мрачно.

— Да. Мужик высокий, сразу в глаза бросается.

— Как ты думаешь, какой у него рост?

Слава пожал плечами и повернул ключ зажигания.

— Мне пришлось подняться на носочки, чтобы достать до его головы. У меня — метр семьдесят пять. Думаю, у него — метр девяносто. Или девяносто с хвостиком.

— Здоровый бугай, — процедила я сквозь зубы.

— Да. Заметная фигура, — согласился Слава. — У такого главная особая примета — рост. Не спрячешь, не замаскируешь...

Верховский влез в машину. Джип мигнул разноцветными фарами и стал задом выползать из ряда малорослых легковушек.

— Машинка у него не дешевая, — продолжал приговаривать Слава. — Сейчас он проедет мимо нас, тогда и тронемся.

— Да, хорошая машина.

— Не знаю, какая у него зарплата, но сомневаюсь, чтобы он за два года накопил на «Ниссан».

— Тем более, что и жить на что-то нужно, — поддержала я. — Интересно, у него семья есть?

— Узнаем! — пообещал Слава. — Все разнюхаем, ничего не упустим!

Темно-синий джип медленно двигался по узкой асфальтовой колее, ведущей к трассе.

Слава протянул мне газету.

— Прикройся. Он тебя знает.

Я схватила газету и развернула ее перед глазами. Слава уронил что-то на пол, наклонился, зашарил по грязному коврику.

— Черт!

— Что ты ищешь? — прошипела я сквозь зубы, словно Алик мог меня услышать.

— Ручку уронил, — сказал Слава сдавленным голосом.

— Какую ручку?

— Обыкновенную, шариковую.

— Зачем она тебе?

Джип поравнялся рядом с нашей колымагой и остановился, ожидая просвета в автомобильном ряду, чтобы повернуть на основную трассу.

— Как зачем? — удивился Слава, не переставая шарить рукой по полу. — Ты его домашний адрес знаешь?

— Нет.

— И я нет. Сейчас узнаем и запишем. Пригодится.

— А вдруг он не домой поедет?

Я покосилась на джип из-за газеты. Стоит рядом, мигает поворотником.

— Тогда еще лучше. Выясним, с кем он общается. Ты же этого хотела?

Джип тронулся с места, величаво проплыл мимо нашей ржавой телеги, как проплывает мимо старого катера ухоженная представительская яхта, и свернул направо.

Слава выпрямился и показал мне ручку.

— Нашел!

— Быстрей! — заторопилась я, швыряя газету на заднее сиденье. — Потеряем из виду!

— Ни-за-что, — по слогам отчеканил мой приятель и сообщник. — Такой роскоши мы себе не позволим. Полдня на него потеряли. Впустую, что ли?

Мы выехали на дорогу. От синего джипа нас отделяли четыре машины.

— Ближе и не нужно, — бормотал Слава. — Ага! В правый ряд перестроился! Он в правый — и мы туда же... Вот так... А ближе подъезжать не станем...

— Да уж, — не сдержалась я. — Нашу машину трудно не запомнить.

— Ирка!

Слава бросил на меня укоризненный взгляд.

— Если бы ты дала мне пару дней, я, конечно, нашел бы что-то поприличней. Но ты велела обеспечить машину сегодня. Что мне оставалось делать? Взял первое, что подвернулось!

— Кстати, где ты откопал такую груду металлолома?

— У приятеля одолжил. Зато, если ее угонят, сердце болеть не будет.

— Господи! — поразилась я. — Кто ее угонит? Кому она нужна?

— Можно сдать в утильсырье, — предположил Слава.

— Разве что в утиль...

Переговариваясь таким образом, мы не выпускали из виду высокий синий кузов. Плотный вечерний поток машин облегчил нам задачу: джип двигался со скоростью не больше двадцати километров в час.

— В центр он, гад, рвется, — бормотал Слава. — Интересно зачем?

— Может, там живет?

— Может быть, может быть...

Джип остановился, помигал боковой фарой и повернул направо.

— Слава!

— Вижу, не дергайся.

Слава завертел головой. Плотный поток машин сбоку отрезал нас от поворота.

— Слава!!

— Сейчас что-нибудь придумаем.

— Потеряем!

— Ничего, опять найдем...

Поворот пришлось проехать. Слава пытался перестроиться в правый ряд, но водители, уставшие за день, спешили проскочить сами и не уступали дорогу.

— Все, — сказала я обреченно. — Потеряли.

— Моя вина, — признал Слава. — Не перестроился вовремя. Сплоховал.

Раздался короткий сигнал. Какой-то пожилой дяденька в белой «Тойоте» раздраженно показывал нам: проезжайте, проезжайте...

— Есть, оказывается, еще добрые люди среди водителей, — с удивлением отметил Слава.

Мы резво проскочили в образовавшийся между машинами просвет и свернули в узкий переулок.

— Переулки пересекаются? — спросила я расстроенным голосом. — Может, догоним?

— Попробуем.

Мы немного попетляли. Выехали в переулок, куда свернул синий джип, но машины, разумеется, и след простыл.

— Все! — мрачно подвела я итоги. — Выследили.

Слава подавленно молчал. Мы медленно тащились по узенькой улочке, застроенной старыми основательными домами.

— Моя вина, — снова покаялся приятель. — Бей меня, Ирка.

— Да ладно! Завтра снова приедем.

— О!

Я подскочила от неожиданности.

— Смотри направо! Быстро! Не его машина?

Справа от меня переливалась сверкающая вывеска ювелирного магазина. На стоянке, примыкающей к нему, стояло несколько дорогих иномарок. В том числе, синий джип.

— Он! — возликовала я. — Его «Ниссан»! Ура!

— Как бы нам встать...

Слава завертел головой. Переулок узенький и спрятаться в нем невозможно.

— Не приткнешься нигде...

Мы закрутили головами с удвоенной энергией.

— На стоянку заедем? — спросил Слава, но без особого энтузиазма. — К магазину?

— Ну, что ты! Он нашу развалину наверняка еще возле института разглядел!

— Да, светиться не хочется. Второй-то машины у нас пока нет...

— Давай во двор, — решила я. — Машину приткнем, сами выйдем и где-нибудь здесь спрячемся. Так, чтобы видно было, когда он выйдет. И быстренько назад, в машину.

— Давай попробуем, — согласился Слава.

Мы въехали в ближайший двор и с трудом припарковались.

— Здеся чужие машины нельзя ставить! — неприязненно сообщила нам местная бабулька. — От своих некуда деваться!

— Мы на пять минут! — прижав руки к груди, заверила я.

— Все на пять минут! — ответила непримиримая бабулька и проводила нас подозрительным взглядом.

Слава взял меня под руку и сказал вполголоса.

— Не беги. Передвигайся спокойно, неторопливым шагом. Мы гуляем, поняла? Погода отличная, воздух чудный.

— Ага! — согласилась я и втянула в себя испарения бензина и разогретого за день асфальта. — Чудный!

Мы вышли со двора. Через дорогу переливалась разноцветными лампочками яркая нарядная вывеска.

— Заехал жене подарок купить? — предположил Слава.

У меня при виде ювелирного магазина закопошились в голове совсем другие догадки, но я пока не могла ими поделиться.

— Возможно...

— Да, не хило живет работник Архивного института. Ездит на джипе, отоваривается в ювелирном... Пора менять специализацию.

— У тебя все равно ничего не получится, — коротко предупредила я.

— Не веришь ты в меня! — укорил Слава. — А напрасно! Я талантливый!

Мы дошли до угла следующего дома и повернули обратно.

— Лучше бы нам зайти во-он в ту арку, — говорил Слава, указывая подбородком на темный тоннель между домами.

— Зачем?

— Затем! Ходим в пяти шагах от этой гориллы и не боимся! Кстати! Я сегодня без сумки, так что не уверен, что смогу с ним справиться!

— Тогда пошли в арку.

— Пошли. Я сказал «пошли», а не «побежали»! — напомнил Слава и придержал меня за локоть. — Мы гуляем, слышишь, Ирка? Гуляем!

Я шла и косилась то на синий джип, то на дверь ювелирного магазина. Дверь была прозрачной, а вот стекло в ней наверняка было пуленепробиваемым. Хорошо, что я удержала Юльку от разговора с Верховским! Не знаю, что он делает в ювелирном магазине, но все это не случайно. Не верю, что он за подарочком приехал. Уж слишком много совпадений у нас получается.

Казицкий пытался продать бриллиант. Верховский, его доверенное лицо, посещает ювелирный магазин. Может быть, они договаривались продать бриллиант через магазин? Может быть, человек, собиравшийся купить бриллиант, клиент магазина? А ювелир — посредник, как тот итальянский адресат Казицкого? Тогда получается, что ювелир, клиент и Верховский должны быть знакомы.

— О чем задумалась? — спросил Слава.

Я вышла из ступора и заметила, что мы стоим в темном проходе между двумя домами.

— Потом расскажу.

— Все, забыли...

Дверь магазина открылась и наружу вышли трое. Верховский, охранник с автоматом наперевес и плотный невысокий господин в отлично скроенном костюме. Я говорю «отлично скроенном» потому, что на подобную фигуру очень трудно найти готовую вещь.

Костюм был явно сшит на заказ.

Господин стоял к нам спиной и что-то договаривал, обращаясь вглубь магазина. Наконец, договорил, обернулся, отпустил ручку двери и вытер платком лысину.

И тут я его узнала.

— Я его знаю!

— Кого? — удивился Слава. — Маленького толстенького?

— Да. Я видела его вместе с Верховским перед институтом, в котором работал мой покойный сосед. Я тогда подумала, что они оба там работают.

Точно! Именно этот человек стоял на крыльце рядом с Верховским, когда я приезжала в институт. Именно он посоветовал мне не торопиться на встречу с Юрой Казицким. Именно он мягко осадил грубияна Верховского: «Ну, зачем ты так, Алик...»

— Я не понял, — озадаченно спросил Слава. — Они, что, вместе работают?

— Я думала, что да, — ответила я, не спуская с них глаз.

Невысокий мужчина что-то взволнованно говорил Верховскому. Тот стоял возле машины, сунув руки в карманы, и смотрел на собеседника сверху вниз.

— А ювелирный магазин у них место конспиративных встреч?

— Не знаю.

Выходит, невысокий человек в Архивном не работает. Или работает, но сегодня на работу не пришел. Иначе мы бы увидели его в тот момент, когда сотрудники института радостно покидали рабочие места.

— Ты подожди делать выводы, — спокойно предостерег Слава. — Нужно узнать все точно.

— Каким образом? Спросим у охранника?

— Нет.

— А как?

Верховский сделал движение к своей машине. Невысокий ухватил его за пуговицу и не дал отойти. Видимо, разговор был нелегкий.

Охранник курил в отдалении, стрелял глазами по сторонам и делал вид, что не прислушивается к чужой беседе.

— В магазин зайдем? — спросила я.

— Нет.

— Почему?

— Там полно видеокамер. Твое личико запечатлеют для истории, и оно может попасть на глаза нашему общему врагу.

— Почему нашему общему? — удивилась я.

— Твой враг — мой враг, — учтиво ответил Слава.

Я невольно засмеялась от удовольствия.

— Спасибо, польщена...

Верховский оторвал руку собеседника от своего пиджака, повернулся к нему спиной и дернул на себя дверцу джипа. Невысокий господин чуть не потерял равновесие и отшатнулся в сторону. Верховский прыгнул в кресло и хлопнул дверцей.

— Ого! — оценил Слава. — Подопечный-то гневается! И довольно сильно. Даже машины ему не жаль.

— Да, — подтвердила я с тоской. — Жаль, что мы разговора не слышали.

Джип медленно выезжал со стоянки. Невысокий господин шел рядом с машиной и что-то громко говорил в закрытое окошко водителя. Но Верховский на него даже головы не повернул.

Охранник бросил недокуренную сигарету и жадно, не таясь, следил за происходящим. Господин остановился, проводил взглядом уезжающий джип, понурился и побрел назад в магазин.

Следом за ним побрел охранник.

— Ирка!

Я очнулась.

— Что?

— Пора в машину!

— Ах, да! — спохватилась я.

Мы быстрым шагом преодолели два дома, повернули в знакомый двор и нос к носу столкнулись со знакомой бабуськой.

— Я же говорила, что мы на пять минут! — констатировала я.

— А прошло пятнадцать, — ответила непримиримая бабуська, у которой язык за зубами не держался.

— Формалистка, — сказала я вполголоса, но бабуська меня услышала. И оскорбилась:

— Сама ты формалистка! И хахаль твой такой же! Ишь ты! Приехали в чужой дом, а ты смотри как разговаривают! Машину поставили посреди двора! Детям играть негде!

Слава открыл мне дверь энергичным ударом кулака, я ввалилась в салон и попросила.

— Поехали отсюда!

— С удовольствием, — ответил мой приятель.

Мы проехали мимо бабуськи, потрясавшей кулаком нас вслед.

— Где он?

— Снова потеряли? — спросила я, но уже без особого сожаления.

Пищи для ума у меня было предостаточно. Мне хотелось поскорей остаться одной и тщательно все обдумать.

— А ты заметила, что охранник пошел следом за тем дяденькой? — спросил Слава.

— Заметила.

— Тебя это на мысли не наводит?

— Слава, но это же дураку понятно! — ответила я нетерпеливо. — В любом ювелирном магазине существует вооруженная охрана!

— Вот я и говорю, — невозмутимо подтвердил Слава. — Чего он из магазина вышел, вместо того, чтоб его охранять?

— Покурить пошел...

— И вернулся обратно следом за тем мужиком.

— Что ты хочешь сказать?

— Он не магазин охранял, — спокойно ответил Слава. — Он того мужика охранял.

Я откинулась на спинку сидения.

Да, пожалуй... Вышел он впереди начальника, вошел за ним следом. Пока начальник разговоры разговаривал, стоял рядом, но не слишком близко, чтобы не мешать. Курил и вокруг оглядывался. И сигарету бросил, не докурив. Вторую сигарету. А почему? А потому, что начальник пошел обратно в магазин. И охранник потрусил за ним.

— Похоже, ты прав, — признала я.

— Из этого следует еще один вывод.

— Какой?

— Невысокий мужик не работает в Институте истории языка и литературы. И не работает в Архивном институте. А работает он, скорее всего, в этом ювелирном магазине. И наверняка не простым продавцом. Иначе зачем ему охрана?

— Логично, — ответила я.

— Но не будем торопиться, — снова призвал меня Слава. — Разузнаем факты и сравним с нашими выводами.

— Ты уже говорил. Каким образом ты собираешься их узнавать?

— Ты забываешь, кто я по профессии, — коротко ответил Слава.

— Нет, — ответила я. — Не забываю. Ты программист.

— Вот именно!


* * *

Машину Верховского мы не потеряли. Но ничего интересного в этот вечер нам больше увидеть не удалось. Верховский подъехал к новому жилому дому, загнал машину в гараж и скрылся в подъезде.

— Вот и теремок нашего подопечного, — констатировал Слава. Высунулся из окошка и взглянул вверх. — Ого! Славный теремок! Записывай адрес.

— Будем караулить дальше? — спросила я.

— Зачем?

— Вдруг еще куда-нибудь намылится.

— Это возможно, — согласился Слава. — Например, в ресторан. Или в ночной клуб. Судя по всему, дяденька привык жить широко и ни в чем себе не отказывать. А у нас с тобой денег на посещение злачных мест сегодня в обрез.

Слава вытащил из кармана мятые купюры.

— В общей сложности пятьсот рублей. С хвостиком. На красивую жизнь не хватит.

— Тогда поехали домой, — решила я.

Слава искоса взглянул на меня.

— Ты чем-то расстроена? — спросил он небрежно, заводя машину.

Я молча покачала головой.

— Я же вижу...

— Я не расстроена. Я думаю.

— Мы узнали что-то важное?

— Мне кажется, да.

Слава удовлетворенно кивнул головой.

— Ирка, давай завтра сделаем паузу.

— То есть? — не поняла я.

— Я пошарю по компьютерам. Посмотрю, что за ювелирный магазин мы сегодня посетили. Кстати, магазин должен быть не из дешевых.

— Почему?

— В центре ничего дешевого не бывает.

Я снова кивнула, признавая его правоту.

— Потом покопаюсь в адресной книге. Дом, конечно, новый, данных может и не быть... А может, и есть уже список жильцов. Узнаем, кто в теремочке живет. В смысле, есть ли у него семья...

— Думаешь, это важно?

— Не знаю. Выясним, тогда и решим.

— Хорошо.

Я откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. Как все-таки хорошо, что я не одна! Вдвоем даже думается легче!

— Ну, пока, — сказал Слава останавливая машину напротив моего подъезда.

— Пока, — ответила я. — Спасибо тебе. Не знаю, что бы я одна делала.

— Тебе не придется что-то делать одной, — пообещал Слава. — Я буду тебе помогать. Во всем.

Я не нашлась, что ответить. Неловко кивнула и толкнула дверь плечом.

Безрезультатно.

— Отодвинься! — велел Слава.

Я откинулась назад, и кулак моего помощника врезался в дверцу.

Дверца распахнулась с ржавым стоном.

— Я смажу, — пообещал Слава. — Послезавтра будет как огурчик!

— Ладно, — ответила я.

Вышла из машины, нагнулась и спросила:

— Позвонишь, если что-то узнаешь?

— Сразу же.

Я захлопнула дверцу, повернулась и зашагала к подъезду.

«Да, неожиданный поворот, — думала я в кабине лифта. — Что Верховский и этот невысокий дядька делали в институте Казицкого? Ну, Верховский мог заехать к бывшим коллегам. Он все же раньше там работал. А невысокий? Тоже там работал? Накопил денег и открыл ювелирный магазин?»

Маловероятно.

И потом, почему они оказались там одновременно? Вместе приехали? И почему они оказались там через день после смерти Казицкого? Не держал ли мой покойный сосед на работе что-то важное? Интересно что?

Я вышла из лифта, открыла сумочку и пошарила внутри. Ключи нашлись не сразу. Я уже подумала, что их потеряла. Хорошо, что запасная связка всегда есть у соседей...

Стоп!

Я остановилась перед дверью.

Не держал ли он на работе запасные ключи?

Олег Витальевич говорил, что дверь в квартиру Казицкого была открыта ключами. Не отмычками.

И закрыта она была тоже ключами.

А последним посетителем квартиры покойного был Алик Верховский.

Выходит, он приходил в институт за ключами?

Я как во сне вставила ключ в замок и повернула его.

Что ж, вполне вероятно. Он раньше работал вместе с Юрой. Он мог запросто появиться у него в кабинете. Тем более, что повод был уважительным. Услышал о смерти приятеля, приехал разузнать подробности... И ключи он мог взять совершенно незаметно. Его знали в институте. Ему наверняка доверяли. И вполне могли оставить одного в кабинете.

«Нужно позвонить Юле,» — подумала я, открывая дверь.

Бросила ключи на телефонную тумбу и присела на банкетку.

— Ира!

— Что, пап? — спросила я, думая о своем.

— Тебе звонил какой-то мужчина.

Я вздрогнула и уставилась на отца.

— Какой мужчина?

— Сейчас...

Папочка развернулся и отправился в комнату за шпаргалкой.

— Вот, я все записал, — говорил он, возвращаясь. Остановился, отодвинул руку с бумажкой подальше от глаз, сощурился и прочитал:

— Вер-вер-ховский...

Опустил руку и посмотрел на меня. Я почему-то не удивилась.

— Что он сказал? — спросила я хмуро.

— Ничего не сказал. Оставил свой номер телефона и просил обязательно ему перезвонить.

Папочка снова сверился с бумажкой и проинформировал меня:

— Пять раз звонил.

— Ого! — произнесла я с иронией.

— Да. Все спрашивал, когда ты дома будешь. Я не стал ему говорить, где ты. Ты не просила никому сообщать.

— Ты просто золото, — ответила я.

— Да?

Папочка расцвел. Я сняла босоножки, подошла к отцу и поцеловала его.

— Папочка, у меня к тебе еще одна просьба.

— Да, какая? — собрался папа, всем своим видом выражая готовность помочь.

— Не открывай никому дверь, когда меня нет дома. Хорошо?

— Хорошо, — ответил папочка без малейшего удивления.

— Запомнишь?

— Конечно!

«Не запомнит, — подумала я. Отправилась в ванную и открыла воду. — Ничего он не запомнит.» Мне придется запирать его и забирать ключи. Дома две связки, третья у соседей. Нужно их предупредить, чтобы никому не давали, ни милиции, ни пожарным... Хотя нет. Лучше забрать у них запасную связку — и дело с концом. А то не наобъясняешься.

Я вымыла руки, закрутила кран и вышла на кухню.

— Папа!

— А? — откликнулся отец из гостиной.

— Ты что-нибудь ел?

— Ел!

— Что?

Молчание. Ясно.

Я вздохнула, достала из холодильника сковородку и открыла крышку. Ничего он не ел.

Разогрела ужин, накрыла на стол и позвала отца. Сидела напротив, смотрела, с каким аппетитом папочка поедает котлеты, и думала о своем.

Детали. Очень много деталей. И все они между собой не стыкуются. Нужна какая-то мелочь, чтобы их соединить. Я ее не знаю. А возможно, знаю, но не придаю ей значения.

Я поднялась с табуретки и отправилась к телефону.

Перенесла аппарат в свою комнату и плотно прикрыла дверь. Набрала номер Юли и села на диван.

— Да! — ответила подруга через минуту.

— Юль, привет.

— Привет еще раз.

— У меня один вопрос.

— Давай.

— У Юры были запасные ключи от дома?

Юля немного подумала.

— Точно! — ответила она. — Были!

— Ты знаешь, где он их держал?

— Знаю.

— На работе? — спросила я.

— На работе, — медленно ответила подруга. — А ты откуда знаешь?

— Знаю.

Я задумалась.

— Олег Витальевич не говорил про запасную связку? Они ее на работе не изъяли?

— Нет, — растерянно ответила Юля. — Он мне только одну отдал. С брелоком.

— Понятно.

Я пожевала нижнюю губу.

— Юлька, мне сегодня звонил Верховский.

— Да?!

— Да. Пять раз звонил.

Юлька тяжело задышала.

— Ну?! Что сказал?!

— Меня дома не было.

— Ах, та-ак! — разочаровалась Юлька.

— Но он оставил номер телефона, чтобы я перезвонила.

— Перезвонишь?

— Перезвоню.

— Правильно.

— Юля, а вот ты ему звонить не смей.

— А если из автомата?

— Нет! — отрубила я жестко.

— Ты что-то узнала? — спросила Юлька тихо.

— Узнала, — ответила я после небольшого колебания.

— Что?

— Это не телефонный разговор. Главное одно: встречаться с ним нельзя. Поняла?

— Поняла, — повторила Юля все так же тихо. И добавила:

— Ирка! Мне за тебя страшно;

— Я не одна, — ответила я быстро.

— Со Славой?

— С ним.

— Все равно страшно.

Мы помолчали.

— Может, поговоришь с Олегом Витальевичем?

— Не сейчас! — ответила я нетерпеливо. — Мне не хватает какой-то ерунды. Мелочи. Не могу нащупать.

Я с досадой щелкнула пальцами.

— Мне совсем немного осталось, — завершила я беседу. — Тогда я ему все расскажу.

— Ладно, — ответила Юля. И попросила:

— Береги себя.

— Ладно.

— Потом расскажешь, о чем с Аликом беседовала?

— Расскажу.

— Тогда не прощаюсь.

Я положила трубку, сходила в гостиную и забрала со стола папину шпаргалку. Телефон, записанный в ней, оказался не домашним и не рабочим. Мобильным.

Что ж, это показатель срочности. Мобильный номер позволяет отыскать человека везде: и дома, и на работе, и в гараже, и в ресторане... Верховский действительно очень хочет со мной побеседовать.

Что ж, доставим ему это удовольствие.

Я вернулась в свою комнату и, сверяясь с бумажкой, набрала сложный номер из одиннадцати цифр. Номер дешевый, через восьмерку. Странно, что пижон Верховский, который ездит на «Ниссане», не купил себе нор...

— Да! — выкрикнул мне в ухо резкий голос. — Ира!

— Это я.

Сердце сделало кульбит и вдруг остановилось. Я боялась этого человека. Неудивительно, что я его боялась.

— Нам нужно срочно поговорить! — громко и безапелляционно заявил собеседник.

Ненавижу такой тон.

— Говори, — ответила я коротко.

— Это не телефонный разговор. Давай встретимся.

— Нет, — ответила я так же коротко.

— Дура, — пробормотал Верховский в сторону.

Я усмехнулась.

— Она у тебя? — снова спросил он, понизив голос.

— Кто «она»?

— Не прикидывайся дурой!

— Ты только что сказал, что я дура, — напомнила я. — Чего ж мне прикидываться?

— Вот и не будь еще большей дурой! — разозлился умный Алик. — Просто ответь, да или нет!

— Скажи, что ты имеешь в виду, и я отвечу да или нет, — невозмутимо ответила я.

Минуту он молчал, сердито сопел в трубку. Потом проговорил с каким-то сожалением:

— Я хотел как лучше...

— Ты меня пугаешь? — вскинулась я.

— Я хочу понять, с кем ты и против кого.

— В каком смысле?

Он чертыхнулся.

— Ира! Ты сама видишь, это не телефонный разговор. Нужно встретиться, — начал он вкрадчиво.

— Иди к черту, — ответила я и положила трубку.

Минуту сидела, обдумывая разговор. И ровно через минуту аппарат взорвался истерической трелью.

— Господи!

Я невольно подскочила на месте. Звук нашего телефона хорошо слышен и с двадцати шагов, а уж в непосредственной близости от слуховых центров может запросто довести до заикания.

Я сняла трубку и сказала:

— Да!

— Ира!..

Я снова бросила трубку на рычаг и вытащила из гнезда вилку сети. Встретиться нам надо, вот как... Может, я и дура, но не до такой же степени!

Нужно купить телефон с определителем номера. Там есть функция блокирования нежелательных абонентов. Да и звук нашего «Сименса», честно говоря, давно расшатывает мою нервную систему.

Так я сидела минут десять, обхватив ладонями пылающие щеки. Мысли разлетелись, душа трусливо спряталась в пятках. Наконец я вставила вилку на место и набрала номер Юли.

— Я позвонила ему.

— Ну-ну! — заторопила меня подруга.

— Ничего особенного, — ответила я вяло. — Он хочет встретиться. Разговор у него не телефонный.

Юля молчала. В трубке что-то шипело и потрескивало.

— Встречаться не надо, — наконец, резюмировала подруга.

— Это и дуре понятно! Кстати! Он тебя дурой не называл?

— Алик? — поразилась Юля. — Не-ет, ни разу...

— А меня три раза за две минуты, — похвастала я.

— Не может быть!

Я разозлилась.

— Слушай, что ты его все время защищаешь?! Между прочим, именно он умыкнул Юрины запасные ключи! И залез в его квартиру! Ночью!

— Ну и что? — тоже повысила голос подруга. — Между прочим, ты тоже залезла в его квартиру ночью! Я же не делаю из этого глобальных вы...

Я с треском впечатала трубку в телефон.

Договорились! Я залезла в Юркину квартиру!

Я отнесла телефон в прихожую. Поставила его на место и минуту постояла, ожидая, что Юля перезвонит и извинится. Но телефон молчал, и я пошла на кухню.

Папочка уже поужинал и отбыл в гостиную. Я включила маленький телевизор, подаренный Славой, плюхнулась на табуретку и уставилась в экран.

Реклама.

Я полистала каналы.

Везде реклама.

У меня есть смутное подозрение, что телевизионщики договорились показывать рекламные блоки в строго определенное время. Так сказать, всем миром.

Действительно, что делает человек, когда его вынуждают смотреть рекламу на одном канале?

Переключается на другой!

Во всяком случае, так было раньше. А попробуйте это сделать сейчас!

Если рекламный блок начинается, к примеру, на первом канале и вы переключаетесь на «Россию», то выясняется, что там вас ждет все та же осточертевшая «рекламная пауза»!

Думаете, на «ТВЦ» будет лучше? Ничего подобного!

И на «НТВ» все тот же рекламный блок.

И нам, хотим мы этого или не хотим, приходится поглощать «разумное, доброе, вечное», данное в переводе на потребительский язык!

Несколько минут я тупо наблюдала за тем, как женщина в рекламе, явно сделанной не у нас, носится по какому-то кафе, сея вокруг себя хаос и разрушения. Как она со зловещей энергией смешивает какао, масло, кетчуп и еще какие-то продукты, а потом опрокидывает этот жуткий коктейль на белую рубашку первого встречного. И облитый встречный поднимается со стула с беспомощным возгласом:

— Что же вы делаете?

Да. Реклама явно сделана не у нас. Вы представляете, что сказал бы даме наш человек, специально облитый ядовитым составом?!

Но у этой рекламы, как и у всякой сказки, был добрый конец. С несчастного снимали рубашку, выдавали взамен желтую майку лидера, а пятно выводили чудодейственным порошком. И счастливчик со слезами на глазах благодарил даму за стирку.

Редкий идиотизм. А уж на эту даму с ее зловещей энергичностью, я просто не могу смотреть без раздражения.

Есть рекламные ролики, которые меня смешат. Знаете, где снимается один и тот же актер, но в разных ситуациях. Так сказать, с разными семьями.

Вот благообразный дяденька, работающий отцом в одной рекламной семье. Дура-жена возвращается домой с семинара о пользе йодированных продуктов, и решает теперь кормить детей и мужа исключительно пакетной продукцией. Разводит в кипятке всю химию, какая находится в доме, и приглашает семейство к столу:

— Кушайте на зда-аровье!

И благородный отец с идиотическим восторгом замечает, хлопая в ладоши:

— Бульончик!

А восторг-то, как выясняется во второй рекламе, был ненатуральный. Липовый восторг был.

У благородного отца, оказывается, есть еще одна семья. И я его, честно говоря, не виню. Кто выдержит такую жену и такой рацион питания?

Правильно. Никто.

Вторая семья мужчины с благородной сединой и добрым выражением лица, была полной противоположностью первой.

За столом, заставленным дымящимися кушаньями, сидела вторая жена, во всем бывшая полной противоположностью первой. И фигура у нее была стройней, и лицо симпатичней, и натура шире.

Добрая бабушка сновала между кухней и домочадцами, приговаривая:

— Ешьте, ешьте, на работе-то, небось, одни бутерброды...

Мужчина наворачивал, невнятно соглашаясь.

— А вот тебе и «мезим»! — заботливо говорила вторая жена, выкладывая на стол упаковку лекарства от последствий обжорства.

Хорошая женщина.

Вот такая у благородного отца жизнь. День — бульончик, день — обжорство. И лекарство на десерт.

Не позавидуешь мужику. Желудок, наверное, ни к черту не годится.

Я выключила телевизор, убрала со стола, перемыла посуду и отправилась в свою комнату.

Лягу сегодня пораньше. Только лекарство папочке дам.


* * *

Утром меня разбудил телефонный звонок. Я бросила взгляд на часы. Половина десятого.

Да, привыкла я хорошо отсыпаться. К хорошему вообще привыкаешь как-то быстро и незаметно.

Я поднялась и побрела в коридор. Телефон надрывался с неослабевающим энтузиазмом.

— Да, — сказала я, зевая в трубку.

— Ирочка!

— Да...

— Привет.

— Привет.

— Не узнала?

Голос был женский и очень знакомый.

— Не узнала.

Женщина засмеялась.

— Вот так! А еще соседка по барахолке!

— Ленка!

— Наконец-то!

Теперь мы рассмеялись обе.

— Ириша, ты что, уволилась?

— Я в отпуске.

— А-а-а, — протянула моя соседка по рабочему месту. — Вот оно что! А то я смотрю, вместо тебя другая девчонка работает. Думаю, ну все. Не увижу больше Ирку. Вернешься-то когда?

— Через полторы недели. Как у тебя дела?

— Отлично, — похвастала Ленка. — Перестала краситься, и покатило, покатило... Ты, девка, психолог.

— Да ладно, — скромно потупилась я.

— Не ладно! А я-то думаю, чего бабы мою каморку обходят? Оказывается, вот почему! Не хотят, чтобы их мужики на мой боевой раскрас пялились!

— Новости есть? — спросила я.

— Да какие у нас могут быть новости? Ничего хорошего. Места опять подорожали. Придется на ценнике еще один нолик дорисовывать. Хотя это не твои проблемы... Женькины.

— Почему не мои? И мои тоже! Заработок от чего зависит?

— Тоже верно, — уныло согласилась Ленка. И тут же сменила грустный тон на бодрый:

— Ладно, не будем о неприятном, раз ты в отпуске. Возвращайся, поболтаем. А то одной скучно сидеть.

— Вернусь, — ответила я. — Через десять дней.

— Ир!

— А?

— Я у тебя в долгу! — напомнила Ленка.

— Да забудь ты про долги!

— Еще чего! — возмутилась Ленка. — Ни за что! Ты мне раз пять клиентов подбрасывала! Все! Вернешься — ставлю вискарь с хорошими конфетами!

— Ладно.

— Или нет...

Ленка оживилась.

— Пойдем в ресторан! Ладно? Расфуфыримся, раскрасим морды, как индейцы, — и вперед. Отведем душу. Я приглашаю.

— Договорились, — ответила я.

— Ладно, пока.

— Пока.

Я положила трубку и пошла умываться. Но не успела дойти до ванной, как раздался второй телефонный звонок.

«Становлюсь популярной, — подумала я. — Давненько я не пользовалась таким спросом.»

Сняла трубку и сказала терпеливым голосом:

— Алло.

— Ира, привет.

— Слава? Ты чего так рано? — всполошилась я.

— Ничего себе рано! Десять!

— Нет, я не в этом смысле... Есть новости?

— Сажусь за компьютер, — проинформировал меня сообщник. — Новости будут к вечеру.

— А-а-а. — протянула я разочарованно. И спросила:

— Может, притащить тебе что-нибудь съедобное?

— Я работаю не дома. У знакомого.

Я удивилась.

— Почему не у себя?

— Мне нужен интернет. А в Немчиновке его нет.

— Ясно.

— Я перезвоню, как только раскопаю побольше интересного.

— Хорошо.

— Вопросы есть? — спросил Слава.

— Есть, — ответила я.

— Слушаю.

— Кого могли называть принцем Дании?

— Гамлета, — ответил Слава, не раздумывая.

— Нет, ты не понял. Принцем Дании мой покойный сосед называл какого-то своего знакомого. Вполне возможно, что этот человек его и убил.

— С чего ты так решила? — удивился Слава.

— Это не телефонный разговор, — ответила я фразой Верховского. — Слава, как ты думаешь, можно принцем назвать богатого человека.

— Молено... А Дания тут при чем?

— Не знаю! Поэтому испрашиваю. Вдруг тебе в процессе раскопок попадется что-то связанное с этим вопросом. Не проходи мимо. Понимаешь?

— Нет, — ответил Слава. — Но постараюсь не пройти.

— Тогда до вечера.

— Ир!

— А?

Слава сделал небольшую паузу.

— Не выходи сегодня из дома. Мало ли кто тебя может поджидать у подъезда.

Я уже открыла рот, чтобы рассказать о телефонном разговоре с Верховским, потом подумала и решила, что пока не стоит. В конце концов, ничего интересного он мне не сказал.

— Ты чего молчишь? — спросил Слава.

— Я думаю.

— О чем?

— Идти за хлебом или нет.

— Лучше не ходи. Я сам тебе привезу. Вечером.

— Ладно, посмотрим.

— Ну, пока.

— Пока.

Я, наконец, дошла до ванной и, зевая, влезла под душ. Разленилась, барышня, разленилась... Неужели каких-то две недели назад я вскакивала в половине седьмого и не считала это ранью?

Трудно представить.

Когда я появилась на кухне, папочка уже с нетерпением меня ждал.

— Доброе утро!

— Доброе утро! — ответила я и чмокнула папу в щеку. — Как спалось?

— Хорошо. А тебе?

— И мне.

— Завтракать будем?

— А как же! Обязательно!

Я открыла хлебницу и проверила, сколько хлеба у нас в запасе. Мало, очень мало. Придется все-таки выйти в магазин. До вечера не дотянем. Папа без хлеба ничего не ест.

После завтрака я прихватила полиэтиленовый пакет, деньги и отправилась в «Рябинку».

Вышла на улицу, втянула в себя запахи цветущего мира. Все к лучшему в этом лучшем из миров. Кстати, кто назвал Землю «лучшим из миров»? Какой-то фантаст. Брэдбери, Шекли, Азимов? Не помню. Вот так всегда: нахватаюсь по верхам, а основательных знаний — никаких. Хотя нет, думаю, что историю древнего Востока я могу сдать хоть сейчас на твердую «четверку».

Размышляя таким образом, я дошла до перекрестка и остановилась, ожидая, когда светофор загорится оптимистичным зеленым светом. Возле меня притормозила тяжелая черная машина, открылась дверь, и меня окликнул смутно знакомый мужской голос:

— Ира!

Я испуганно шарахнулась назад, подальше от дороги, к остановке, где было довольно людно. Где я слышала этот голос?

Из машины выбрался здоровенный детина, одетый в корректный черный костюм. Его я видела первый раз в жизни.

Мужчина подошел ко мне, снял черные очки и, не здороваясь, произнес следующую фразу:

— С вами хотят поговорить.

Несмотря на ужас, охвативший меня, я чуть не расхохоталась.

Боже мой! Да что за напасть такая! Все хотят со мной поговорить! Все жаждут общения! И именно со мной!

На всякий случай я отодвинулась подальше от собеседника.

— Кто хочет со мной поговорить? — спросила я подозрительно.

Человек в черном повернулся к машине и указал на нее квадратным боксерским подбородком.

— Вы охранник? — уточнила я. Человек молча кивнул, хотя и так было ясно. Такие шкафы с антресолями в черных костюмах не могут быть хозяевами жизни. У них, как у динозавров, все пошло в габариты, а не в голову.

— Кто хочет со мной поговорить? — повторила я вопрос.

— Хозяин.

— Кто ваш хозяин?

Охранник молча смотрел на меня. Очевидно, на последнем сказанном слове инструкции, которыми его снабдили перед выходом, закончились.

— Ира!

Я обернулась на голос. Из машины выбирался невысокий плотный человек и приветливо помахивал мне рукой.

Вот кто жаждал моего общества!

Человек, с которым Верховский курил на ступеньках крыльца перед институтом. Человек, которого мы со Славой видели вчера возле ювелирного магазина. И опять-таки в обществе Верховского.

Я помахала в ответ. Неуверенно.

Человек отлепился от машины и неторопливо пошел в нашу сторону.

— Добрый день! — весело улыбаясь, поздоровался он. У него было приятное круглое лицо и отличные зубы.

— Добрый, — ответила я без улыбки.

— А я вам только что звонил!

— А я вышла.

— А я знаю! Мне ваш папа сказал.

Я промолчала. Папу лучше в мои дела не впутывать.

— Я хотел вам перезвонить попозже, вдруг, смотрю, вы идете! Как говорится, на ловца и зверь бежит!

Он весело рассмеялся, но я не стала его поддерживать. Собеседник замолчал и огляделся.

— Здесь очень неудобно разговаривать, — пожаловался он.

— Мне удобно, — сухо ответила я.

— Вы боитесь садиться в машину? — догадался собеседник.

— Просто не считаю нужным.

Он снова огляделся вокруг и взмахнул рукой.

— Видите кафе через дорогу?

Я посмотрела направо. Кафе — это громко сказано. Автозаправка и при ней харчевня на свежем воздухе, прямо возле проезжей части. Насколько свеж там воздух, сами понимаете.

— Посидим? — предложил собеседник.

Я пожала плечами. Место, конечно, людное...

— У меня к вам предложение. Выгодное предложение, — подчеркнул собеседник вполголоса и многозначительно обвел взглядом толпу на остановке.

— Ну, хорошо, — решилась я. — Только пусть ваши гориллы сидят в машине.

— Договорились! — весело воскликнул он. Повернулся к охраннику и спросил:

— Слышал?

Тот молча кивнул.

— Выполняй.

Охранник, сохраняя все тоже каменное выражение лица, развернулся и потопал к автомобилю. Уселся в него и захлопнул дверь.

— Что-нибудь еще? — спросил собеседник.

— Да. Представьтесь, пожалуйста.

— Ox...

Мужчина спохватился и торопливо выхватил из внутреннего кармана бумажник. Достал паспорт и протянул мне.

— Во избежание недоразумений и недоверия, — пояснил он.

Я приняла документ, стараясь сохранять на лице безразличное милицейское выражение.

Данилевич Эдуард Алексеевич. Год рождения — семидесятый, место прописки — город Москва. Очень приятно.

— Можно просто Эдик, — предложил мой новый знакомый и снова продемонстрировал свои отличные зубы.

— Ира, — сказала я, возвращая документ. — Впрочем, вы и так знаете.

Тот быстро закивал.

— Ну, идемте, — нерешительно сказала я. — Поговорим.

Эдик немедленно подхватил меня под руку, впрочем, не очень крепко, скорее галантно. Мы перебежали через дорогу и уселись за свободный столик под тентом.

— Пожалуйста, — сказал мой новый знакомый светским тоном, протягивая мне папку с меню. — Выбирайте.

Я обвела взглядом неопрятную обстановку.

— Я воздержусь.

— Мудро, — одобрил Эдик. — Но для проформы нужно. Как вы думаете, сок нам не повредит? В запечатанном пакете, разумеется?

Мы заказали сок и порцию шашлыка, который скормили попрошайке-дворняге, сновавшей между столиками, на чем сочли свой общественный долг выполненным.

— Ну, говорите, — поторопила я. — Слушаю вас.

— Ирочка, я буду говорить прямо.

— Да, так лучше всего.

Эдик вздохнул и уставился на проезжающие машины цепкими голубыми глазами. Когда он переставал улыбаться, то выглядел гораздо старше своих лет. Возможно, мне так казалось из-за его комплекции. В нем вообще была заметна... не знаю, как сказать... привычка к солидности. Да. Он был солидным человеком.

Я вдруг с удивлением подумала о том, что он младше Славы. На два года. А выглядит почти как его папочка. Или, в лучшем случае, как его дядюшка.

Богатый дядюшка.

— Как вы уже знаете, в вашем доме убили человека.

Я молча смотрела на собеседника. Не буду ничего говорить до тех пор, пока он не выскажется. И постараюсь сохранять на лице равнодушную мину.

— Юра был моим хорошим знакомым. Точнее, у нас с ним были деловые отношения. Видите ли, я владею ювелирным магазином, и у меня есть солидные клиенты. Юра хотел продать одну ценнуювещь и обратился ко мне с просьбой о посредничестве.

Эдик побарабанил пальцами по столу. Потом спохватился, отдернул руку, достал платок и брезгливо вытер ладонь.

— Так вот. Юра... умер, не успев продать вещь. А мой клиент очень хочет ее приобрести.

Он замолчал и уставился на меня холодными голубыми глазками. Мне было трудно, но я выдержала его взгляд.

— Поэтому мой клиент уполномочил меня сделать вам предложение.

Еще одна пауза. Цепкий взгляд, высасывающий мозг.

Мне было тяжело молчать, но я молчала. Пусть выскажется до конца.

— Пятьдесят тысяч долларов, — тихо и отчетливо проговорил мой новый знакомый. И тут же снова вцепился в меня взглядом: проняло или нет?

Мы молчали очень долго. Наконец я поняла, что больше Эдик ничего говорить не намерен. Моя очередь.

Я откашлялась и спросила:

— Почему вы думаете, что она у меня?

— Она не у вас?

— Нет.

Эдик быстро кивнул. Что-то прикинул в уме и мягко напомнил.

— Ира, вы никогда не продадите ее сами!

— Я и не собираюсь, — ответила я, пожимая плечами. — У меня действительно ее нет!

— Вполне возможно, — быстро согласился Эдик. — Мой клиент допускает такой вариант. Но вы можете догадываться или...

Он сделал паузу.

— ...знать, где она находится.

Я молчала.

— Найдите ее.

Я молчала.

— Мой клиент не будет вмешиваться б ваши поиски. Он просит только одного: чтобы вы нашли эту вещь как можно скорей. И проинформировали об этом меня. Совершим обмен. Вам деньги, нам...

Он пожал плечами, не договорив. Странно. Почему-то все боятся называть бриллиант его собственным именем.

Артефакт. Ценность. Вещь. «Она».

«Слеза богини». «Вторая капля». «Катратун Таниятун».

— Я пока не знаю, где спрятана эта вещь, — медленно проговорила я.

— Пока! — подчеркнул мой собеседник и просиял.

— Но, возможно, я ее найду. Какие у меня гарантии, что вы действительно заплатите?

— Какие угодно! — ответил Эдик очень быстро. — Хотите, мы заплатим вперед?

— Сколько?

Он сделал большие глаза.

— Всю сумму, разумеется!

Я присвистнула и откинулась на спинку стула.

— А если я убегу? Вместе со всей суммой?

— Мы вам полностью доверяем, — мягко подчеркнул собеседник. — И потом, куда вам бежать... с больным отцом?

И его голубенькие глазки превратились в острые колючие сосульки. А улыбка стала просто приторной.

— Понятно, — сухо резюмировала я. — Проинформированы, значит.

— Ирочка, обо всем! Обо всем!

Мой новый знакомый склонился над столом, поманил меня к себе и заговорил вполголоса:

— Абсолютно обо всем, начиная с того момента, как вы пошли искать свой крест.

— Что-о-о?

Я растерялась. Собеседник весело рассмеялся.

— Позвольте, — забормотала я, — как же это... Значит, Казицкого убил не ваш клиент?

— Конечно, нет! Мы сами очень пострадали от... этой неожиданности!

«Неожиданность» — это он про убийство?

— Мой клиент готов назначить награду за раскрытие дела!

Я откинулась на спинку стула. Все смешалось в доме Облонских. Ничего не понимаю.

— Эдуард Алексеевич...

— Можно просто по имени.

— Скажите, откуда вы знаете, что я там была?

— Догадался, — ответил собеседник очень хладнокровно.

— Это несерьезно.

— Почему? После того как вы побывали ночью в квартире покойного, стало ясно, что вам что-то известно. Иначе бы вы туда не полезли.

Я поперхнулась.

— Откуда вы знаете...

— Про квартиру? Господи! От брата! От Алика!

Я молчала и смотрела на него во все глаза. Эдик усмехнулся. На этот раз снисходительно.

— Алик Верховский — мой брат, — объяснил он мягким тоном. — Сводный. У нас разные отцы. А мать одна.

Родство по женской линии. Где-то я это слышала...

— Кстати, он просил перед вами извиниться за грубость.

Я молчала. Я была не в силах говорить.

— Он пытался поговорить с вами, но Алик у нас немного импульсивен.

Эдик тяжело вздохнул, намекая на руки, обхватившие мою шею той ночью. Действительно, импульсивный мальчик.

— Поэтому я решил приехать к вам сам.

Я откашлялась. В горле неожиданно стало очень сухо.

— Вы с ним абсолютно не похожи, — сказала я глупо.

— Да, совсем. Алик пошел в родню своего отца. Тот был очень властный, сильный человек. И характер у него был немножко авторитарный. Алик на него очень похож.

Эдик весело рассмеялся и добавил:

— Вы уж его простите! Кровь датских королей!

Я подпрыгнула на месте.

— Что?!!

— Я говорю, кровь предков, — объяснил собеседник, немного изумленный моим порывом.

— Каких предков?!!

— Бабка Алика была датчанкой. Причем, каких-то голубых кровей. Алик даже родословную свою вывел...

Эдик снова рассмеялся.

— У каждого человека есть свои слабости, — объяснил он мне извиняющимся тоном.

Я молчала.

— Когда вы приехали в институт, мы сразу поняли, что вы приехали не случайно. Алик давно был знаком с Юрой и хорошо знал круг его общения.

— А зачем вы приехали в институт? — спросила я. — За ключами?

— Конечно!

— Вы надеялись, что эта вещь лежит у Казицкого дома?

— Мы хотели проверить.

— А Юля? Ее квартиру тоже вы проверили?

— Так получилось, — уклончиво ответил Эдик.

— Ничего себе! Да вы там камня на камне не оставили! Всю мягкую мебель изрезали!

— Мы компенсируем Юлии Павловне доставленные неудобства, — быстро ответил Эдик. — Так что? Мы с вами договорились?

— Я подумаю, — ответила я, вставая.

— Сколько? — потребовал конкретики гость.

— Не знаю.

— Ира, у вас очень мало времени, — напомнил гость мягко, но что-то в его тоне мне не понравилось.

— Что значит «у меня мало времени»? Это у вас его мало!

— Нет, Ирочка, — ответил собеседник, и тон его стал скорбным. — У вас есть пять дней.

— На раздумье?!

— На все. Либо через пять дней вы отдадите нам то, что мы хотим получить, либо...

Тут Эдик сделал паузу.

— Мне не хочется вам угрожать.

— Не хочется — не угрожайте, — ответила я непослушными губами.

— Придется. Вы ведь любите вашего отца?

Я снова медленно опустилась на стул.

— Не смейте трогать папу, — прошептала я.

Эдик встал. С его лица слетела напускная мягкость, на меня смотрели колючие водянистые глаза убийцы.

— Тогда соображай побыстрей, — сказал он негромко, и голос его разом потерял мягкие интонации. — Поняла?

Я молчала и смотрела на него. Это сон. Это просто кошмарный сон.

Эдик снова заулыбался. Его гуттаперчевое лицо обладало подвижностью эластичной маски.

— Если потребуется помощь — любая помощь! — подчеркнул он, — звоните мне. В любое время дня и ночи.

На грязный стол передо мной легла визитка.

— Здесь все мои телефоны. А деньги вам могу отдать прямо сейчас. Хотите? Заодно и проверите, не фальшивые ли...

Он повернулся лицом к машине и призывно махнул рукой. Охранник в черном костюме не спеша выбрался наружу.

Эдик сделал пальцами правой руки жест, одинаково понятный во всем мире. Пошуршал пальцами друг о друга. Охранник кивнул и нырнул в машину. Впрочем, тут же вышел из нее и направился в нашу сторону. В руке он нес обыкновенный непрозрачный пакет. Почти такой же, какой прихватила я, отправляясь за хлебом.

Перешел через дорогу и отдал пакет хозяину.

В пакете лежал какой-то сверток. Небольшой.

Эдик положил пакет на стол и мягко пожелал:

— Вдохновляйтесь. Сумма того стоит.

Вытащил из бумажника несколько сотенных рублевых купюр и припечатал их нераскрытым пакетом сока, чтобы не разлетелись. Повернулся и пошел через дорогу к машине. Охранник пошел следом.

А я сидела на месте и не могла пошевелиться.


За столиком я просидела долго. Мной овладело странное оцепенение, а мир вокруг стал нереальным. Шум машин, пролетающих рядом, доносился до меня сквозь ватную заглушку, очертания предметов утратили резкость.

Подошла официантка, равнодушно провела тряпкой по столу передо мной и что-то сказала. Я не поняла что. Просто сидела и смотрела, как двигаются ее губы.

Официантка немного постояла рядом. Потом отошла, и на смену ей явился мужчина кавказской наружности.

Мужчина заглянул мне в глаза, взялся крепкой волосатой рукой за мое плечо и хорошенько меня встряхнул.

Ватная заглушка выпала из ушей, очертания мира обрели цвет и четкость.

— Спасибо, — сказала я мужчине. Он ничего не ответил. Только смотрел на меня подозрительным цепким взглядом.

Я встала со стула и пошла к дороге.

— Эй! Девушка!

Я обернулась.

Кавказец протягивал мне непрозрачный пакет, лежавший на столе.

— Ты забыла!

Я вернулась назад и забрала у него пятьдесят тысяч долларов. Пошатнулась, чуть не упала и ухватилась свободной рукой за стол.

— Что с тобой? — спросил кавказец.

Я молча покачала головой. Что я могла ему сказать?

Не помню, как мне удалось перейти дорогу. Не помню, как добралась до дома. Не помню, как поднялась наверх и открыла дверь.

Но через какое-то время я пришла в себя и сообразила, что сижу на диване. А рядом со мной лежит непрозрачный полиэтиленовый пакет.

Минуту я смотрела на него. Потом протянула руку и стряхнула его с дивана коротким брезгливым жестом, каким стряхивают таракана. Пакет упал на ковер.

Я легла на диван и собралась в комок. Меня знобило.

Короткий шок прошел, голова обрела способность соображать, и мысли, как искалеченные солдаты, выстроились в жалкое защитное каре.

Что делать?

Позвонить Олегу Витальевичу? Все рассказать, во всем признаться и получить заслуженную порку?

Да бог с ней, с поркой! Что это изменит?

Ни-че-го!

Кто станет защищать моего отца? Следователь в заношенной старенькой рубашке?

Программа по защите свидетелей?

Бред.

Что ж, выход один. Я должна отыскать бриллиант и отдать его в заинтересованные руки.

А искать его мне уже не нужно. Потому что я и так знаю, где он лежит.

В доме принца Дании. В доме Верховского.

Нужно узнать, есть ли у него дача. И есть ли на этой даче подвал.

Я обхватила себя руками и съежилась еще больше.

Узнать это не так сложно. Можно попытаться раздобыть нужные сведения через Ольгу Михайловну. Сотрудники должны быть в курсе. Они всегда в курсе жизни начальства.

Или же Славе удастся раскопать адресную книгу. Наверное, существует и такая компьютерная программа.

В общем, где спрятана «Вторая капля», мне известно.

Непонятно другое.

Кто убийца? И будет ли он наказан?

То, что Верховский не убивал моего соседа, сомнению не подлежало. Убийца был невысоким. Во всяком случае, не таким высоким, как импульсивный Алик.

Имею ли я право доверять тому, что услышала от Эдика Данилевича?

Собственно говоря, а зачем ему врать? Единственное, что интересует его во всей истории, это камень. И потом, от кого он мог узнать подробности моего ночного визита в квартиру Казицкого, если не от самого Алика? Мы там были только вдвоем!

Возможно, Юрия убил посредник. Сам Эдик. Зачем? Не сумел собрать деньги? Или посредник решил нагреть продавца и покупателя, ограничиться меньшей суммой, а Казицкий на нее не подписался?

И это возможно.

Все возможно.

Выходит, так: той ночью между покупателем и моим соседом должен был состояться окончательный расчет. Но Казицкий на всякий случай подстраховался и спрятал бриллиант в чужом доме. В доме принца Дании.

Написал короткую записку о том, где спрятан камень, и спрятал ее в рукаве. Как фокусник карту.

Покупатель на встречу явился не при деньгах. В общем, о чем-то они с Казицким не договорились. Но покупатель рассчитывал на то, что Юрий принесет с собой камень. Значит, они были хорошо знакомы. Значит, Казицкий своему убийце доверял.

И снова всплывает Верховский. Юля говорит, что из всех своих немногочисленных знакомых, Юрий больше всего доверял именно Верховскому. Другу детства. Соседу по подъезду.

И именно Верховский с его ростом упорно не втискивался в габариты убийцы.

Жалость какая!

Будем мыслить логически. Если Казицкий дружил с Верховским, то должен был хорошо знать и его брата!

Опять не выходит.

Юля сказала, что родители Верховского разошлись, и квартиру разменяли. А Эдик Данилевич — ребенок от второго брака. Казицкий не мог быть с ним знаком в детстве. Эдик родился после того, как Верховский и Казицкий потеряли друг друга из виду.

Я встала, достала плед и закуталась в колючую ткань. Села на диван и снова принялась перекладывать имеющиеся в моем распоряжении кусочки мозаики.

Все же какого-то кусочка у меня не хватает. Картинка упорно не вырисовывается.

Может быть, я выкладываю узор вверх ногами?

Ладно. Допустим, что ювелирный Эдик сказал мне правду. То есть Юрия убил не покупатель камня. Вернее, не тот покупатель, которого нашел Данилевич.

Второй покупатель.

Значит, у Казицкого были варианты?

Сомнительно. При его ограниченном круге общения... Маловероятно, но возможно. И этого второго покупателя он нашел сам. Без помощи посредника. Поэтому ювелирный Эдик об этом человеке ничего не знает. И не знает, ушел ли камень к убийце, или он все еще не найден. Камень, разумеется. Убийца его как раз интересует мало.

Если я права относительно второго покупателя (он же убийца), то найти его гораздо проще Олегу Витальевичу.

Именно он опрашивает всех, кто знал Юру. Ему проще очертить круг людей, с которым покойный Казицкий общался более-менее регулярно, и выделить из него людей состоятельных.

У меня такой возможности нет.

Я зацепилась за Верховского. Или он зацепился за меня, какая разница? Его интерес к камню понятен: видимо, комиссионные они с братом делят на двоих. А теперь, когда хозяина бриллианта нет в живых, это уже не комиссионные.

Это уже состояние. При условии, что они получат камень.

И еще они почему-то очень спешат. Спешат настолько сильно, что уже не скрывают этого.

Куда спешат?

Возможно, покупатель камня выезжает за границу. Возможно, он иностранец! Возможно, что и сам ювелирный Эдик решил провести остаток жизни в каком-нибудь более цивилизованном и безопасном месте, чем варварская Россия. Возможно, брат его в этом решении поддерживает.

Все возможно.

Меня не покидало ощущение, что я упустила из виду какую-то очень важную деталь. Маленькую, почти незаметную, но важную. Такую деталь, которая позволит увидеть скрытую в стене дверь.

Что-то из того, что я видела или слышала совсем недавно. Буквально только что...

Я сморщилась и с силой стукнула себя кулаком по голове.

Не помогло.

Папочка постучал в дверь.

— Входи, — сказала я.

Папочка сунул голову в комнату и спросил:

— Может быть, пойдем погуляем?

Я села на диване и внимательно посмотрела на него.

— Ты хочешь пойти погулять?

Папочка потоптался на месте.

— Не то что хочу... Но я не против.

Я взялась за голову. Судьба явно издевается надо мной.

— Папуля, посиди лучше на балконе, — попросила я.

— Мне надоело.

— Ну, я тебя прошу!

— Почему нельзя погулять? — заупрямился папочка, как ребенок.

— Пока нам лучше не выходить.

— Почему?

Я встала, бросила плед на диван, подошла к отцу и взяла его за руку.

— Потерпи немного, — попросила я.

— Сколько?

— До завтра.

— Завтра пойдем гулять?

— Пойдем, куда ты захочешь, — твердо ответила я. — Обещаю.

Папа подумал и кивнул.

— Хорошо. Тогда я пока на балконе посижу.

— Посиди.

Папа отправился в гостиную, а я в коридор. Забрала телефон в свою комнату и набрала номер Славы.

Он ответил не сразу. Мне пришлось перенабрать номер, потому что после десяти длинных гудков связь автоматически разъединилась.

Зато после второго набора Слава ответил немедленно:

— Да!

Он немного запыхался, словно бежал к аппарату издалека.

— Как дела? — спросила я.

— Грандиозно! Ирка, ты знаешь, кто был вчерашний маленький толстенький господинчик?

— Знаю. Брат Верховского. Эдик Данилевич.

Слава опешил.

— Ничего себе! Откуда знаешь?

— Я с ним только что говорила, — ответила я безразлично.

Слава помолчал.

— Ирка, я боюсь задавать тебе вопросы.

— А я боюсь на них отвечать, — сказала я тихо.

— Что я должен делать? — спросил Слава деловито. — Руководи.

— Узнай, пожалуйста, есть ли у Верховского дача.

— Дача?

— Дача, загородный дом, что угодно. Только дом, не квартира!

— Я перезвоню, — лаконично ответил Слава.

Я, не прощаясь, положила трубку.

Остаток дня я пролежала на диване. Мной овладела апатия.

В принципе, план моих действий прост и понятен. Я неосмотрительно пообещала папочке, что завтра он сможет пойти погулять, и он сможет пойти погулять, чего бы мне это ни стоило. Мир не станет для него смертельно опасной ловушкой. И папочка постепенно привыкнет возвращаться в реальность.

Сначала ненадолго, потом все чаще, все охотней...

Он скоро поправится.

Я отведу его на консультацию к лучшим врачам. Деньги у меня для этого есть. Я поступлю учиться в вуз. Я брошу продавать турецкую кожу. И плевать, что все это я сделаю на деньги человека, который, возможно, убил Юру Казицкого.

Кто такой Казицкий? Разве я его знаю?

Все, что я должна сделать, это поехать в дом, принадлежащий Алику Верховскому, спуститься в подвал и найти там путь к свету.

Путь к «Второй капле».

Отдать бриллиант ювелирному Эдику и спокойно повести папочку на прогулку.

Я уткнулась носом в ладонь и тихо заплакала. Меня сильно знобило.

Слава приехал вечером, часов в шесть. Он выглядел уставшим и подавленным. Я отвела его в свою комнату и быстро спросила:

— Нашел?

— Нашел, — ответил мой приятель. Посмотрел на меня испуганными глазами и признался:

— Ирка, я почему-то боюсь.

— Я тоже, — тихо ответила я. Подумала и предложила:

— А ты иди домой. Поспи, отдохни...

— А ты?

— У меня свои планы на вечер, — ответила я уклончиво.

— Какие планы?

Я вздохнула и потрогала горячие щеки. Слава встал с кресла, пересел на диван рядом со мной и приложил ладонь к моему лбу.

— У тебя температура, — сказал он и убрал руку. Жаль. Рука была холодная.

— Ты заболела?

Я покачала головой и со слабой усмешкой ответила:

— Последствия стресса. Нервное потрясение.

— Расскажи! — сразу попросил Слава.

Я снова покачала головой. Впутать в мои проблемы еще и Славу! Ни за что!

Приятель молча пожал плечами. Укорил меня, глупый. Если бы он только знал...

— Ладно, не хочешь — не рассказывай, — сказал он холодно. — Расскажу я. Или тебе не интересно, что я раскопал?

— Интересно, — ответила я безразлично. — Только ты адрес дома Верховского на бумажке напиши. И на стол положи, чтоб не забыть. Потом рассказывай.

— Да зачем тебе сдался этот дом?! — в сердцах воскликнул Слава. — Не живет он там! Никто там не живет! Поселок еще до конца не достроен!

— Все равно, — ответила я кротко. — Сделай, как я тебя прошу.

Слава закатил глаза, вернулся в коридор и принес свою знаменитую тяжелую сумку. Достал из нее новенький блокнот, раскрыл его и показал мне исписанную страницу.

— Вот! Все тебе оставлю! Все адреса, какие раскопал.

— Мне нужен только дом...

— О господи!

Слава вырвал из блокнота чистый лист, схватил карандаш, лежавший на моем журнальном столике и переписал адрес дома. С размаху поставил жирную точку, грифель хрустнул и сломался.

— Довольна?!

Я взяла листок.

— Барышиха? Это где?

— Это в районе Митино. Новый коттеджный поселок прямо посреди леса.

— Понятно.

Я сложила листок и сунула его в карман. Придется брать машину. Дорого, наверное, а что делать?

— У тебя на полу что-то валяется, — сказал Слава и поднял с ковра пакет с долларами. Господи, все время забываю про доллары. Все время забываю, что я теперь богатая.

Я не выдержала и засмеялась. Наверное, смех получился странный, потому что Слава отложил пакет в сторону и внимательно заглянул мне в глаза. Я перестала смеяться.

— Все в порядке.

Слава с сомнением поджал губы.

— Ты рассказывай, — попросила я. — Хочешь, пойдем на кухню? Только ухаживать за тобой я не буду, у меня сил нет. Сам ужин разогреешь?

— Сама-то что-нибудь ела? — спросил Слава подозрительно.

Я покачала головой.

— Почему?

— Забыла! — ответила я и снова засмеялась. Мы с папочкой поменялись местами. Он хочет гулять. А я велю ему сидеть на балконе. И забываю есть. Совсем как он. Что же теперь с нами будет?

Слава подошел ко мне, крепко взялся руками за плечи и потряс меня, как куклу.

Я перестала смеяться.

— Ирка, у тебя истерика.

— Возможно, — ответила я. — Ты не волнуйся, я возьму себя в руки. Пошли на кухню.

На кухне Слава развил бурную деятельность. Притащил из прихожей сумку с продуктами, выложил на стол свежий хлеб, овощи, зелень, пакет апельсинового сока.

— Я помню, ты просила апельсиновый, — объяснил он.

Я кивнула. Внимательный парень.

Слава налил сок в большой разрисованный бокал, накапал в стопку валерьянку и заставил меня все выпить.

— От нее в сон тянет, — пожаловалась я.

— А ты, что, собираешься куда-то уходить? — удивился гость.

Я промолчала. Этого ему знать не нужно.

Слава ловко перемыл и нарезал овощи, покрошил в них свежую зелень и спросил:

— Майонез, масло?

— Все равно, — ответила я.

Уютные кухонные хлопоты меня успокаивали. Мне даже немного захотелось есть.

— В холодильнике лежат котлеты, — вспомнила я и встала с табуретки. — Гарнира нет, но в морозилке остался пакет картошки-фри. Можно пожарить.

— Я все сделаю, сиди, — велел Слава.

Я снова уселась на место. Он прав. Мне нужно набраться сил.

— У меня такое ощущение, что тебя совершенно не интересует, что я сегодня раскопал, — сказал Слава, доставая из холодильника сковородку с котлетами и пакет картошки. — Рассказывать, или это уже не имеет значения?

Для меня теперь имело значение только одно. Найти бриллиант, приносящий своим хозяевам только несчастье, и поскорее отдать его. Чтобы он не успел принести несчастье в наш дом.

Нам с папочкой и своих несчастий хватает.

Но обижать Славу мне не хотелось. Он старался помочь. И помог.

— Рассказывай.

— Значит, так, — начал Слава, ставя на огонь чистую сковородку и наливая в нее масло. — Верховский купил новую квартиру недавно. Прописан он в том теремочке, который мы с тобой видели, один. До этого они жили большой дружной семьей на второй Брестской. Скорее всего, в коммуналке. Дом старый, квартиры огромные... Ну, неважно. Год назад он купил квартиру в новом доме и туда перебрался.

— А как ты узнал про брата? — спросила я.

— Они были вместе прописаны в старой квартире. Данилевич, Елена Константиновна, год рождения сороковой, если я не ошибаюсь, Данилевич, Эдуард Алексеевич, год рождения семидесятый. И Верховский Александр Иванович, год рождения — шестьдесят второй.

— И все?

— Был прописан еще Данилевич Алексей... отчества не помню... Второй муж Елены Константиновны. Но он умер пять лет назад.

— Понятно.

— Эдуард Данилевич — владелец ювелирного магазина.

— Знаю.

— А теперь самое главное.

Слава сделал паузу.

— Помнишь, ты спрашивала, кого твой покойный сосед мог называть принцем Дании?

— Верховского, — ответила я.

Слава споткнулся и чуть не выронил на пол открытый пакет с картошкой-фри.

— Ирка, ты издеваешься надо мной? Зачем спрашивала, если и так все знаешь?

— Не обижайся, — ответила я безразлично. — Я все это узнала только сегодня.

Слава немного постоял на месте. Потом, ни о чем не спрашивая, отвернулся к плите и высыпал картофель в горячее масло.

Я поставила локти на стол и обхватила ладонями щеки.

Температура. У меня температура. И мысли какие-то расплавленные, бесформенные, больные...

Нельзя болеть. Только не сейчас. Через два дня — все что угодно. Но только через два дня. Я пообещала папе, что завтра он сможет выйти на прогулку.

И никакая черная машина с гориллами внутри не станет поджидать его на перекрестке.

Сейчас мы поужинаем, потом я дам папе лекарство и уложу спать пораньше.

Соберусь, выйду на улицу, поймаю машину и поеду к дому принца Дании. В Барышиху.

«Сделай это завтра!» — посоветовало благоразумие.

«Я не переживу эту ночь, сидя дома на диване, — ответила я. — Я должна сделать все как можно скорей.»

«Ты можешь не пережить эту ночь и по другой причине! — не сдавалось благоразумие. — Ночью! Одна! В лесу! В пустом недостроенном доме! Это сумасшествие!»

«А утром? — возражала я. — Утром туда ехать не сумасшествие? А если там будут люди? Рабочие, к примеру! Я что, при них буду по подвалу шарить? Да еще, не дай бог, найду! При свидетелях! И сколько у меня тогда шансов живой до дома доехать? А?

«Все равно! — не отставало благоразумие. — Ты не имеешь права так рисковать. Попроси Славу тебе помочь.»

«И впутать его в мои проблемы?»

«Ты его уже впутала!» — припечатало благоразумие.

Слава потряс меня за плечо.

— Я говорю, готово все.

— Что? — переспросила я. — Ах, да! Все готово... Нужно папу позвать. Он не обедал.

Слава вышел в коридор и направился в гостиную, а я осмотрела накрытый стол.

Попросить или не попросить? Мне кажется, что я и так злоупотребляю чужой покладистостью.

— Дмитрий Семенович идет за мной, — проинформировал Слава, возвращаясь на кухню. — Тебе салат и горячее в одну тарелку положить или в две, как полагается?

— В одну, — ответила я, принимая у него из рук посуду. — Так вкусней.

— Я тоже так больше люблю, — признался Слава. — А Дмитрию Семеновичу?

— Ему в две. Положи сразу, пускай горячее немного остынет.

— Хорошо.

Пришел папочка, потер руки и бодро заявил:

— Вкусно пахнет! А я голодный.

— Садись, пап, — сказала я и подвинула отцу тарелку с салатом. — Сегодня нас кормит Слава.

— Мы с Ирой завтра гулять пойдем, — сообщил ему папочка и принялся с аппетитом поедать овощи.

Слава бросил на меня быстрый вопросительный взгляд.

— Конечно, пойдем! — подтвердила я.

Повозила вилкой по тарелке. Аппетит отчего-то пропал, а я должна съесть все, до последнего кусочка.

Потому что ночь будет трудной.


— Какие планы у тебя на вечер? — спросил Слава после ужина, когда мы с ним убирали со стола.

— Мне нужно подумать над тем, что я узнала, — сказала я уклончиво.

— Может быть, подумаем вместе?

— Завтра, — ответила я твердо. — Завтра ты придешь, и я тебе все расскажу. Завтра будет Можно.

— А сегодня нельзя?

— Сегодня нельзя.

— Как знаешь.

Слава быстро собрался и ушел. Не прощаясь.

Обиделся.

Я вздохнула и начала переодеваться. Влезла в свою воровскую униформу: черные джинсы, черный свитер, только на ноги одела не тенниски с картонной подошвой, а добротные кроссовки на высокой платформе. Если дом не достроен, то грязи там, наверное, предостаточно.

Завязала шнурки, спрятала длинные концы за отворот носков, выпрямилась. Посмотрела на часы. Половина восьмого.

Я подошла к окну.

Лекарство, которое я заставила папу выпить намного раньше обычного, уже, наверное, подействовало. Заходить в папину спальню мне не хотелось. Я боялась передумать и никуда не поехать.

Я отчаянно трусила. Поэтому решила добираться до Барышихи прямо сейчас, пока не стемнело.

Достала из кармана сброшенного платья листок с адресом дома и прочитала:

«Барышиха. Десятый километр. Поселок «Отрадный». Дом номер шесть».

Интересно, как я узнаю шестой дом? Если поселок не достроен, то все дома в нем должны быть одинаковыми. И табличек там наверняка нет...

Значит, обшарю подвал каждого дома. Что мне еще остается?

Решение было принято, и отступать было некуда.

Я открыла дверь, потихоньку притворила ее за собой и заперла на ключ.

Вызвала лифт, спустилась вниз и вышла из подъезда.

Возле подъезда стояла ржавая белая «шестерка» и Слава выжидательно смотрел на меня с водительского места.

Я остановилась.

Слава вылез наружу, обошел машину и дернул на себя переднюю дверь пассажира. Дверь открылась почти без сопротивления. Смазал ее все-таки.

Слава сделал рукой вежливый приглашающий жест и застыл в ожидании.

Я все так же молча подошла к сиденью и плюхнулась на него. Меня охватило такое облегчение, что я чуть не разревелась.

Я не одна. Слава богу, я не одна!

Слава снова обошел машину и уселся на водительское кресло. Я ждала упреков и укоров, но их не последовало.

— В Барышиху? — спросил деловито мой приятель.

И я кивнула.

Когда мы подъехали к поселку, сумерки стали темно-синими, и в этом сумеречном свете поселок «Отрадный» не производил особенно отрадного впечатления. За проволочным ограждением стояли несколько недостроенных домов. Или, как сейчас принято говорить, коттеджей. Территория была грязной и неухоженной. Влажная земля еще хранила следы вывороченных пней.

— Да, это не Рио-де-Жанейро, — вполголоса сказал Слава.

— А почему строительство не закончили?

Слава пожал плечами.

Я еще раз обвела взглядом небольшой расчищенный пятачок земли посреди леса.

Угрюмое место. И веет от него какой-то... безнадежностью. Никаких следов бодрой человеческой жизнедеятельности: ни строительной техники, ни вагончиков для рабочих, ни теплушки сторожа... Даже собак, и тех нет.

Странно. Очень странно.

Место выглядело так, словно люди решили покинуть его навсегда. Словно все здесь было построено очень давно, а потом просто развалилось, разрушилось и заросло сорняками.

Как мертвые города майя, которые были внезапно покинуты своими жителями.

— Пойдем? — спросил Слава.

Я молча кивнула.

Слава потянул на себя высокую калитку, но она не поддалась. Я стояла позади и рассматривала его испачканные джинсы. И где он успел так заляпаться? Впрочем, если учесть, что он ходит по улицам, уткнувшись в книжку...

— Перелезем, — предложил Слава. — Здесь невысоко.

Перелезть оказалось не сложно. Проволочная сетка была словно создана для ленивых воров, не желающих обременяться оригинальными решениями.

Мы спрыгнули в грязь.

— Осторожно! Здесь просто месиво какое-то!

— Поздно, — ответила я, рассматривая испачканные джинсы. — Слава, посмотри, дома пронумерованы?

— Темно, не вижу...

Мы подошли к ближайшему коттеджу. Основательная кирпичная кладка, два этажа, мансарда со скошенным потолком... Да, это был бы хороший дом. Лично я в таком жила бы с удовольствием.

— Смотри!

Слава показал мне на цифру, криво нарисованную известкой.

— Это второй дом.

Я подошла к стене, и дотронулась пальцем до резко пахнущей белой полоски. Поднесла палец к носу.

— Известь совсем свежая. Даже высохнуть не успела.

— Значит, какие-то работы здесь все же идут...

— В смысле, дома нумеруют? Хорошо работают!

— Может, началась внутренняя отделка...

— Тут половина домов не достроена. Смотри, там крыши нет... И там только полтора этажа...

Мы переговаривались шепотом. Сумрачный лес, обступивший поселок с трех сторон, потихоньку подбирался все ближе к нам.

— Страшно, — пожаловалась я шепотом и бросила вокруг опасливый взгляд.

— А ты хотела одна ехать, дурочка! — укорил меня Слава в полный голос.

Я схватила его за руку.

— Тихо!

— Что тихо? Мы тут одни!

— Поэтому и страшно, — разобралась я в своих ощущениях. — Тишина такая... Непривычная. Не жилая.

— Не живая, — поправил меня Слава и почему-то усмехнулся.

— Ищи шестой дом, — приказала я коротко.

— Чего его искать? Считай, и все! Видишь, они нумеруются слева направо!

Слава пошел вперед, вполголоса отсчитывая:

— Два, три, четыре, пять, шесть...

Шестой дом казался полностью построенным. Даже красная черепица покрывала крышу волнистой чешуей. Торчали каминные трубы, на первом этаже были вставлены стеклопакеты.

— Дом-то почти готов...

— Вижу.

— А почему остальные в таком полуфабрикатном состоянии?

— Ирка, откуда я знаю? Может, у хозяев деньги кончились!

— У всех одновременно?

— Не знаю!

Переговариваясь шепотом, мы дошли до шестого дома. Я достала из сумки фонарь и велела:

— Дверь открой.

Слава подошел к невысокому каменному крыльцу. Поднялся по ступенькам и бросил вокруг тревожный взгляд. Подошел к двери и потянул ее на себя.

— Заперто.

— А ты чего ожидал?

Я пригляделась. Дверь была солидной, бронированной. Такую плечиком не откроешь.

— Придется лезть наверх.

— Как?

— Не знаю.

Мы постояли перед домом, задрав головы. На втором этаже в окнах не было стекол, но как туда влезть по гладким кирпичным стенам, я не представляла.

— Может, здесь есть лестница?

— Ты с ума сошел! Откуда здесь лестница?

— Не знаю. Давай посмотрим.

— Где посмотрим?

— В недостроенных домах. Внутри.

Я уныло почесала затылок. Нужно попробовать. Я почти у цели. Не ехать же назад за ломом или топориком!

— Стой здесь! — велел Слава и растворился в темноте.

Я не успела ничего сказать. Отошла к дому, прижалась спиной к кирпичной стене и затравленно огляделась.

Темный лес вплотную приблизился к несерьезной сетчатой ограде и рассматривал меня с холодной плотоядной усмешкой. Редкие шорохи, долетавшие до меня из глубин темноты, казались крадущимися шагами зверя. Зверя, по имени Опасность.

— Ирка!

Я оглянулась. Слава стоял возле соседнего дома и энергично размахивал рукой.

Я отлепилась от стены и побежала к нему.

— Что?

— Нашел! Помоги!

Он показал мне на длинную лестницу, лежавшую поперек крыльца. Лестница была испачкана в известке.

— Берись с этой стороны, — велел Слава и взбежал вверх по ступенькам.

Я подхватила две деревянные оглобли и чуть не выронила их. Лестница оказалась неожиданно тяжелой. Ничего, нам недалеко.

Мы быстро перетащили лестницу к нужному дому и приставили ее к стене.

— Я первый! — шепнул Слава.

— Хорошо.

Он потряс лестницу, попробовал на устойчивость и начал медленно подниматься по перекладинам. Я поползла следом. Темный лес дышал мне в спину, темнота высасывала сердце черными щупальцами, и от этого ощущения по коже бегали ледяные колючие мурашки.

Моя черная воровская униформа перечеркнулась белыми известковыми полосками. Если я вернусь домой, то даже стирать ее не стану. Сверну в узел и отнесу к мусорным бакам. Пускай разживется какой-нибудь бомж.

В памяти всплыла фраза из фильма, виденного в детстве: «Бери мое добро, и горе-злосчастье впридачу...»

Именно это я произнесу мысленно, когда отдам ювелирному Эдику голубую слезу богини. Если найду ее.

Что значит «если»? У меня, что, есть выбор?

— Осторожно! — вполголоса предупредил меня Слава. — Пол неровный!

Лестница кончилась. Я села на подоконник, перекинула ноги вовнутрь и прыгнула вниз.

— Ой!

Правда, неровный. Правая нога провалилась вниз, левая почему-то оказалась полусогнутой.

— Осторожно, ящик!

— Какой ящик? — не поняла я. Сняла ногу с высокой опоры, наклонилась и растерла щиколотку. Больно.

— Не знаю. Со стройматериалами, наверное.

Я расстегнула сумку и. достала оттуда фонарик. Нажала на кнопку и осветила комнату. Пусто. Только у окна стоят несколько ящиков, сбитых из длинных неровных досок.

— Нам нужно в подвал...

— Я понял. Дай фонарик и держись за меня.

— Иди осторожно.

— Знаю, знаю...

Слава, не глядя, протянул назад руку, и я за нее крепко уцепилась. Маленькое желтое солнце выхватывало из темноты то деревянную ступеньку, то неровную поверхность пола, то кусок серой бетонной стены, то арку, ведущую в темные соседние комнаты...

— Большой дом! — шепнула я Славе.

Он не ответил.

Время от времени я оборачивалась назад. Мне все время казалось, что кто-то крадется за нами, неслышно ступая след в след. Темнота пульсировала живой плотью, сжималась вокруг маленького пятна света, которое мешало ей пожрать нас окончательно.

— Туманность Андромеды, — пробормотала я.

— Что?

— Я вспомнила «Туманность Андромеды». Ты читал?

— Давно. В детстве, — ответил Слава, не оборачиваясь.

— Там на планете была вечная ночь. Представляешь? Черная планета и вечная ночь.

— При чем тут черная планета?

— Просто я сейчас поняла, что это такое, — ответила я вполголоса.

Слава крепко стиснул мои пальцы. Страх немного отступил.

— Ирка! Осторожно!

— Что там?

— Лестница вниз. Наверное, она ведет в подвал.

— А со второго этажа мы уже спустились?

Слава обернулся и направил свет фонарика мне прямо в глаза.

— Ай! С ума сошел!

Я заслонилась ладонью, как щитком.

— Я не понял, ты спишь или в коме?

— Я задумалась.

— Лучше под ноги смотри. Все. Спускаемся. Иди осторожно, ногой проверяй, где край ступеньки.

Я добросовестно зашарила вокруг себя. Край, обрыв, шаг вниз. Подтянула вторую ногу. Остановилась, пошарила ногой. Край, обрыв, шаг вниз.

Спуск оказался долгим.

— Слава, почему подвал такой глубокий?

— Не знаю. Может, у него здесь бомбоубежище.

Мы тихо захихикали. Меня стала пробирать нервная дрожь. Но теперь я уже тряслась не от страха.

От возбуждения. От предчувствия. От предвкушения.

Я не знаю, как правильно это назвать.

— Стой!

Я замерла на месте. Круглое желтое пятно уперлось в тяжелую сейфовую дверь.

Я застонала.

— Если она закрыта, я умру.

Слава взялся за ручку, медленно опустил ее вниз, толкнул дверь от себя.

Она плавно, как в замедленной съемке, поплыла вправо и бесшумно утонула в темной глубине.

— Не умрешь, — хрипло сказал Слава.

Он выпустил мою руку, шагнул вперед и провалился в темноту.

— Черт!

— Что?! Что?!

Слава отряхивался где-то впереди, недалеко от меня.

— Тут ступеньки. Три штуки. Давай спускайся.

Он посветил мне фонариком, но я, минуя ступеньки, просто прыгнула вниз, на залитый бетоном пол.

Слава поймал мою руку. Поднес ее к груди и приложил к сердцу.

— Слышишь? — спросил негромко.

Сердце сотрясало грудную клетку, как узник сотрясает решетку своей тюрьмы. Мне стало жутко.

— Ты в порядке?

— Я в порядке, — подтвердил он. — Просто вспомнилось...

— Что?

— «Копи царя Соломона». Тот момент, когда они входят в сокровищницу. Читала?

— Фильм видела, — чуть не плача, ответила я.

Слава тихо рассмеялся и отпустил мою руку.

— Что теперь? — спросил он.

Я сделала шаг вперед и задрала голову.

Высоко под потолком узкое прямоугольное окно. Оно выходит во двор дома. Но даже если бы мы в него влезли, то, спрыгнув вниз, запросто переломали бы себе ноги. Высота — метра четыре, не меньше. А может, и больше.

Круглая луна, застрявшая в прямоугольной деревянной раме, казалась ненастоящей, нарисованной. Ее свет ложился на бетонный пол бледными молочными разливами.

— Я до него не достану, — тихо сказала я.

— Что?

— Мне нужно достать до окна.

Слава подошел к стене и опустился на колени. Я опешила. Помолиться решил? Сейчас?

— Забирайся, — сказал он будничным тоном.

— Куда? — не поняла я.

— На плечи!

Тут я сообразила. Нагнулась и начала расшнуровывать грязные кроссовки.

— Что ты делаешь?

— У меня обувь вся в грязи...

— Ну и что? — почти закричал он. — Не тяни! Я больше не могу!

— Не ори! — огрызнулась я. — Я тоже не железная.

Развязала шнурки, стянула с себя кроссовки и подошла к Славе.

— Держись за стену и забирайся на мои плечи.

Ступни ерзали по чужим упругим мускулам и никак не могли найти точку равновесия.

— Я сейчас свалюсь!

— Не свалишься! Впереди стена!

Несколько минут мы балансировали, как два акробата в цирке. Наконец я нашла более-менее устойчивое положение и замерла. Слава осторожно и медленно начал подниматься на ноги. Его ладони обхватили мои щиколотки.

— Держись, держись, вот так, умница...

Глядя вниз, я подняла руки и зашарила по стене ладонями. Костяшки пальцев больно ударились о какой-то выступающий край.

Я подняла голову.

Луна, спрятанная за стеклом, светила всего в полуметре от меня. Маленькое бледное пятно. Мертвая бабочка, пришпиленная булавкой к прямоугольной раме. Фантазия в духе Сальвадора Дали.

«Дом принца Дании. Подвал. Путь к свету. Под ним».

Все просто.

Я осторожно потянулась вверх. Подоконник. А под подоконником, между деревянным основанием и стеной, довольно большая щель. Ладонь входит свободно. Почему такая щель? Ах, да... Отделочные работы еще впереди. Еще немного — и эта щель будет намертво замурована. И то, что в ней находится, тоже.

Ладонь шарила по холодной шероховатости кирпича и бетона. Просто колючие выступы, и больше ничего. Неужели ошиблась?

— Поднимись на носки, — сказала я, глядя вниз.

— Что?

— Я не достаю до конца! Поднимись на носки!

— Я долго не удержусь...

— Хотя бы секунду!

Меня резко подбросило вверх. Я вытянула руку так далеко, как только могла. Пальцы уткнулись в край стены под подоконником. Теперь короткое быстрое движение слева направо.

— Есть!

Слава тяжело задышал.

— Ирка, я больше не могу...

— Все! Зацепила!

Пальцы нащупали край полиэтиленовой пленки, или пакета. Я едва успела вцепиться в нее, как меня потащило вниз.

Но я не выпустила свой трофей.

Сверток выскочил из-под окна и упал на пол с легким, почти неслышным стуком. Я прыгнула вслед за ним, не думая, не размышляя, не примериваясь... Пятки больно ударились о холодный бетон. Я тихо охнула.

Круг света вспыхнул в темноте и заплясал по полу. Вот он!

Я упала на колени и схватила что-то небольшое, плотно замотанное в черную полиэтиленовую пленку. Трясущимися пальцами размотала плотную водонепроницаемую обертку, бросила ее на пол. Рядом тяжело дышал Слава.

У меня в руке была продолговатая бархатная коробочка. В такие коробочки упаковывают драгоценности, купленные в магазине.

Замка на них нет. Нужно только поднять крышку.

Я провела пальцем по ворсинкам черной ткани.

— Ну?!

Я не поняла, кто это сказал, я или Слава. Но раздумывать и переспрашивать не стала.

Подцепила пальцем низкую черную крышку и потянула ее вверх.

И она сдалась без сопротивления.

Я не заметила, что Слава погасил фонарик. Потому что яркий голубой свет, шедший из глубин черного бархата, ослепил меня.

Я закрыла глаза и посчитала до пяти.

— Выключи фонарь, — попросила я ровным голосом.

— Давно выключил, — ответил голос, который я не узнала. — Бриллиант отражает лунный свет.

Я снова открыла глаза и несколько минут смотрела на голубое пламя, мерцающее в руке.

Легенда говорила правду. Камень был странной и непривычной для глаз формы. Суженный наверху, он растекался к низу тяжелой хрустальной каплей. Слезой.

Слезой богини.

Бриллиант был необыкновенно прозрачен и не походил ни на один виденный мной драгоценный камень. И дело было не только в его фантастических размерах.

Крохотные бриллиантики, разложенные на витринах ювелирных магазинов, весело разбрызгивают вокруг себя разноцветную хрустальную радугу. Устраивают маленький драгоценный фейерверк.

Этот камень не отражал свет. Онсветился изнутри, словно в него каким-то колдовским образом вмонтировали маленький голубой прожектор.

— Можно его подержать? — спросила я трясущимся голосом.

— Попробуй, — ответил Слава голосом, не отличимым от моего.

Я дотронулась до бриллианта и почувствовала, что он лежит не на бархатной подушке. Мои пальцы быстро обшарили пространство вокруг «Второй капли». Похоже на кусок железа неровной формы. При чем тут железо?

— Что это? — спросила я в растерянности.

Фонарик вспыхнул снова и осветил изломанные ребристые края. Камень был намертво вплавлен в кусок бурого металла.

— Что это? — спросила я снова.

— А ты не понимаешь? — ответил Слава севшим голосом. — Это обломок короны! Короны последних правителей Пальмиры! Боже мой! Не дай сойти с ума!

— Корона? Из железа?

— Какое железо, дурочка! Это золото! Потускневшее золото! Еще бы не потускнеть! Две тысячи лет!

Слава хрипло захохотал. Вдруг он оборвал смех и насторожился. Схватил меня за руку, прислушался.

— Тихо!

Я замерла на месте.

— Тут кто-то есть, — прошептал Слава мне на ухо.

Бесшумно повернулся и растворился в темноте недостроенного дома. А я стояла, не шевелясь, и смотрела на ровный голубой свет, спрятанный в моей руке.

Это было самое красивое зрелище, какое я видела в своей короткой жизни. Камень впитывал тусклые лунные лучи и преображал их в голубую текучую реку. Свет переливался внутри твердой прозрачной глубины, притягивал и завораживал взгляд. Кто сказал, что алмаз — это всего лишь твердый углерод? Глупость какая! Этот камень — живой.

Никому его не отдам.

Это было последнее, что я подумала. Сзади надвинулась ладонь с зажатым в ней платком. Ткань пахла острым и дурманящим запахом нарциссов. Платок прижался к моему носу, я опустила руку, и голубой свет перед глазами померк.

Темнота все-таки добралась до меня.


В детстве мне удалили аппендицит. Эту операцию я помнила очень долго, но совсем не потому, что у меня что-то болело.

Помнила потому, что мне дали наркоз.

И кино, которое мне показали во сне, было таким цветным, ярким и захватывающим, что не хотелось просыпаться.

Помню, что после возвращения в реальный мир, я долго не могла придти в себя от разочарования: таким серым, тусклым и скучным он выглядел после мира, увиденного мной на операционном столе.

Постепенно с течением времени воспоминание потускнело, краски выцвели, и я научилась находить красоту и яркость в мире реальном.

А потом на меня свалились обязанности, и мне вообще стало не до иллюзий.

Но сейчас я точно знала, что нахожусь в мире иллюзорном, ненастоящем. Все-таки небольшой опыт у меня уже есть.

Настоящий мир никогда не бывает таким красивым.

Я видела огромный, смутно знакомый город, который не могли построить современные архитекторы. Потому что этот город органично и естественно вписался в окружающее пространство, а не захватил в войне с природой нужную территорию.

Дворец, огромный храм с длинным порталом, мозаичные полы, колонны, в уголках которых свили гнезда ласточки, фонтаны, статуи на площадях...

И огромная толпа зрителей, собравшихся поглазеть на невиданное зрелище.

Длинная процессия медленно двигалась по широкой, вымощенной камнями улице.

Впереди всех ехал высокий худой человек.

Человек был не молод, но и не стар. Морщины, резкими прямыми линиями исчертившие его худощавое надменное лицо, говорили, скорее об усталости, чем о возрасте. У мужчины были очень светлые серые глаза, ярко выделявшиеся на смуглом загорелом лице, и эти глаза напоминали глаза хищных птиц. Возможно потому, что были такими же ясными, возможно потому, что мужчина, подобно хищной птице, смотрел не на толпу, бросавшую под ноги его коня цветы и венки, а куда-то вдаль, на одному ему видную цель.

На одному ему видную добычу.

Даже нос его, хищно изогнутый к костлявому подбородку, напоминал острый птичий клюв. Тонкие губы мужчины были твердо сжаты, но все же нет-нет да и мелькала на них едва заметная довольная усмешка.

Усмешка, говорившая о том, что равнодушие мужчины к триумфу, устроенному в его честь, напускное. И что тщеславие, пускай даже слабое, свойственно всем. Даже римским императорам.

Особенно римским императорам.

Оглушительно и натужно ревели трубы, солнце ослепительно отражалось в начищенных металлических доспехах, разбрызгивало лучи с золотого шлема, вкрадчиво переливалось на драгоценных перстнях, украшавших худые коричневые пальцы. Сверкала золотая уздечка, горел красным кровожадным светом огромный рубин в конском налобнике, играло золотом шитье драгоценной парчи, покрывавшей спину белого коня.

И, заглушая надсадный рев победных труб, равнодушно и мерно печатали шаг старые, ко всему привыкшие легионеры, шедшие следом за своим императором по широкой Аппиевой дороге.

Они и в самом деле были равнодушны к ликованию зрителей, к цветам, летевшим под кожаные подошвы высоких котурнов, к восторженному реву толпы.

Потому что они видели все: и триумфы, и поражения.

Иногда их встречали, как сегодня, цветами и приветственными возгласами, иногда — камнями и издевательствами. И они закрывались щитами от цветов и венков так же равнодушно, как закрывались когда-то от летящих в них камней.

Они привыкли.

Они устали.

Они были главными героями в настоящих, не театральных битвах.

Они были статистами в этом представлении, устроенном в честь удачливого полководца и императора.

Звуки труб и четкий печатный шаг удалялись все дальше, растворялись за поворотом, в самом конце длинной Аппиевой дороги. Дороги почета. Дороги, по которой всегда возвращались победители.

А вместе с ними почему-то смолкла и ликующая толпа.

За ветеранами римских легионов, чуть отстав, шла одна женщина.

Женщина была опутана золотыми цепями с такой изобретательностью, что они, не сковывая движений, ясно давали понять: женщина — пленница.

Женщина была не похожа на высоких статных римлянок с белокурыми волосами, уложенными в замысловатые прически, скрепленные обручем вокруг головы.

Но она была красива. Она была очень красива.

Стройное невысокое тело закрывали до пояса распущенные черные волосы. Распущенные волосы — знак позора и скорби.

Но лицо женщины печальным не было.

Черные огромные глаза пленницы смотрели не вдаль, как серые холодные глаза победителя, а прямо в толпу, смотрели пристально и яростно, словно запоминали свидетелей ее унижения. И под этим яростным ненавидящим и пристальным взглядом люди почему-то смущались, отворачивались и отступали назад, словно женщине было тесно идти одной по широкой вымощенной камнями улице.

Так и шла она посреди гробового молчания, высоко подняв голову, глядя прямо в глаза зевакам. И никто не осмелился выкрикнуть ей вслед насмешливую и оскорбительную фразу, вслед за которой раздается презрительный хохот. И ни одна рука не бросила в нее унизительный мелкий камешек.

Толпа молчаливо приветствовала падшее величие.

А следом за женщиной ехала вереница повозок. Сокровища были свалены на деревянные доски небрежно, как ненужный хлам, театральная мишура. Их было так много, что золото обесценивалось прямо на глазах, казалось кусками бурого запыленного металла, а огромные драгоценные камни — просто разноцветными стекляшками, которыми играют дети.

И, замыкая шествие, тащились позади повозок пленники. Самые сильные, самые высокие, самые красивые, которых удалось найти среди поверженных врагов. Будущие гладиаторы. Будущие актеры кровавых представлений.

Их плечи, в отличие от плеч женщины, шедшей впереди были уныло опущены, и шеи покорно склонены. Они смотрели только под ноги и не поднимали тоскливых глаз на обступившую их толпу. Глухо звякали настоящие, не театральные цепи, которыми были скованы их руки.

Так и уходили все они в неизвестность, в будущее, скрытое от их глаз за поворотом широкой Аппиевой дороги.

Но почему я иду среди пленников? Почему мои руки скованы одной с ними цепью? Почему кто-то с силой бьет меня по щекам? Я не хочу! Мама!

Я застонала и затрясла головой. Попыталась оттолкнуть от себя чужую руку, но почему-то не смогла этого сделать.

— Ира!

Меня снова ударили по щеке. Сильнее, чем раньше.

Я открыла глаза, и взгляд уперся в тусклую серую стену. С прибытием. Почему этот мир такой бесцветный?

— Ира, ты меня слышишь?

Я повернула голову. Где-то надо мной, совсем недалеко плавал в воздухе расплывчатый белый овал.

Я попыталась подвинуться к нему поближе, сфокусировать взгляд и понять, наконец, чей смутно знакомый голос называет мое имя. Дернулась и не смогла встать. Левая рука почему-то висела в воздухе. Я попыталась шевельнуть пальцами. В предплечье одновременно всадили сотню тонких глубоких иголок.

Я повернула голову. Ну, да. Классическая поза современного раба. Левая рука прикована к батарее наручниками.

— Ира, как ты себя чувствуешь?

В комнате царил полумрак, но даже он был слишком ярок для моих слезящихся глаз. Я прикрыла лицо правой рукой. Что со мной?

— Кто вы? — спросила я с трудом.

Язык опух и занимал слишком много места во рту.

— Ира, ты меня видишь?

— Нет, — ответила я более внятно. — Мне больно открывать глаза.

— Это пройдет. Посмотри на меня, слышишь?

Я оторвала ладонь от лица и подняла голову. Боже мой, ну почему его голова так высоко?

Потому, что он высокого роста.

Я застонала и попыталась вжаться спиной в холодную кирпичную стену.

Верховский!

— Добился своего, сволочь, — сказала я тихо.

— Ира!

— Сними наручники! У меня рука болит!

— Ира!

— Ты слышишь?

— Посмотри на меня! — терпеливо попросил он меня. Я прищурилась.

Верховский сидел недалеко от меня. В отличие от меня, он был не только прикован к батарее. На ногах у него были какие-то странные средневековые цепи. Я невольно засмеялась.

— Что за маскарад?

— Ира, почему ты босиком? — спросил он, не отвечая на мой вопрос.

Я посмотрела на свои ноги в тоненьких старых носках. Потом обвела взглядом комнату.

Подвал. Я его помню. И окно наверху в четырех с половиной метрах от пола. И кроссовки мои стоят у противоположной стены.

— Тебе не холодно?

Только сейчас я почувствовала, что тело начала сотрясать мелкая ледяная дрожь.

— Холодно, — ответила я растерянно. — Что произошло? Почему мы в таком виде? Кто это сделал?

— Я! — ответил мне насмешливый, смутно знакомый голос.

Я вздрогнула и оглянулась в сторону двери.

Слава стоял на верхней ступеньке. Подтянутый, спокойный, уверенный в себе. Не тот человек, которого я знала. Не тот смешной очкарик, никогда не смотревший под ноги.

Этот человек прекрасно видел и точно знал, куда идет.

Минуту он озабоченно смотрел на меня, потом присел на ступеньку и сказал:

— С возвращением!

Я не ответила. Просто не знала, что сказать, и все.

Слава обернулся в сторону открытой двери и громко крикнул:

— Мама!

Послышались шаги, спускающиеся вниз по ступенькам, и в подвал вошла женщина, которую я уже видела раньше. Только сейчас на ней была не смешная маечка с логотипом министерства чрезвычайных ситуаций, а строгий брючный костюм.

— Оклемалась! — констатировала она и подошла ближе.

— Пришли оказать мне психологическую помощь? — спросила я.

— И не только психологическую, — ответила она терпеливо. — Не дергайся, дурочка, тебе же хуже будет.

Я не могла сопротивляться, поэтому позволила женщине дотронуться до моего лица и оттянуть вниз глазное веко.

Она обхватила ладонями мое лицо, подняла его к высокому окну в деревянной раме. Яркий свет взорвал роговицу глаз, и по щекам немедленно потекли слезы.

— Ничего страшного, пройдет, — сказала женщина равнодушно и отпустила меня. — Слава! У нее температура.

— Это последствия стресса, — ответил мой приятель. — Нервного потрясения.

Улыбнулся мне и весело спросил:

— Правда, Ирка?

Я промолчала. Меня знобило все сильней.

— Да нет, это не стресс, — сказала женщина. — Скорее всего, простуда, и не вчерашняя...

Она пожала плечами и договорила:

— Простуда сильная, с высокой температурой.

Впрочем, договорила без особой тревоги в голосе. Просто поставила диагноз.

— Там ее кроссовки стоят, — подал голос Верховский. — У стены. Дайте ей одеться.

Женщина вопросительно взглянула на моего бывшего приятеля. Тот немного подумал, затем медленно и грустно покачал головой.

— Не нужно.

Слава подошел ко мне и присел на корточки. Протянул руку и попытался дотронуться рукой до моей щеки. Я отчаянно завертела головой, пытаясь увернуться. По щекам непрерывной дорожкой бежали слезы.

Слава опустил руку на свое колено и посмотрел мне в глаза. Странно, что он может смотреть мне в глаза. Интересно, как это у него получается?

— Ирка, мне не хочется делать тебе больно, — сказал он мягко, даже с каким-то сожалением. — Может, так оно и лучше будет. Ты же понимаешь, что я не смогу тебя отпустить.

Я стиснула зубы и ничего не ответила.

Слава поднялся на ноги и пошел назад, к двери. Тут Верховский сделал короткое движение ногами, скованными короткой цепью, и врезался подошвами в щиколотку уходившего.

Движение было яростным, но неловким. Правая рука, прикованная к батарее, не позволила ему дотянуться до цели. Слава пошатнулся, но устоял на ногах. Покачал головой, нагнулся и аккуратно почистил испачкавшиеся брюки.

— Еще раз что-нибудь такое выкинешь, накажу, — сказал он укоризненно, как ребенку.

— Мразь!

Алик скрипнул зубами.

Слава дошел до ступенек, ведущих из подвала, и сказал, обращаясь к женщине:

— Мам, он сегодня в туалет не ходит.

И добавил, обращаясь к Верховскому:

— Можешь гадить под себя. При даме.

— А она? — спросила женщина, кивая на меня.

Слава пожал плечами, как бы говоря: да какая разница? Считай, что ее уже нет!

Задержался на верхней ступеньке и мягко сказал:

— Ты прости меня, Ирка, но в оперный театр я тебя не свожу. Не получится.

— Все к лучшему, — ответила я, собрав в кулак всю оставшуюся у меня дерзость. — Не придется читать либретто.

Слава откинул голову и расхохотался.

— Что мне в тебе нравилось, — сказал он, — так это то, что мозги у тебя как губка. Ты вообще любознательная девочка, я бы с удовольствием с тобой повозился. Жаль, что все так получилось. Честное слово, жаль.

И вышел.

Женщина проводила его взглядом, потом повернулась ко мне и спросила без всякой враждебности:

— Пить хочешь?

Я промолчала из гордости, хотя сухой язык давно царапал сухое горло.

Женщина вышла из подвала и через пять минут вернулась с высокой полуторалитровой пластиковой бутылкой.

— Вот, — сказала она и поставила бутыль рядом со мной. — Это вам на сегодня. Дотянешься?

Я не стала проверять.

— Гордая, — констатировала женщина. — Ну, как знаешь. Хочешь умереть от жажды — ради бога. Может, оно, действительно, к лучшему.

Пошла к двери, задержалась на верхней ступени и спросила с профессиональным любопытством:

— А как тебе удалось меня обмануть?

— Иголка, — ответила я равнодушно. — У меня в руке была иголка.

Женщина кивнула головой.

— Ты знаешь, — поделилась она, — у меня мелькнуло подозрение, что ты симулируешь. Но я подумала, что ты еще слишком маленькая, чтобы так нагло врать.

Я не нашлась, что ей ответить.

— Майя Давыдовна! — позвал женщину Алик.

Она повернулась к нему, вопросительно задрав бровь на холеном, все еще привлекательном лице.

— Обуйте ее, — попросил Верховский хрипло. — Прошу вас. Я не буду дергаться.

— Алик, ты же слышал, нельзя, — ответила женщина так просто, словно он просил дать ему еще один кусочек торта.

— Вы такая же больная, как ваш сын, — четко сказал Верховский.

Женщина снисходительно усмехнулась и вышла из подвала.

Толстая бронированная дверь плотно закрылась за ней.

— Покричим? — предложила я. — Может, нас услышат?

— Бесполезно, — коротко ответил Верховский. — Здесь полная звукоизоляция.

— Зачем тебе звукоизоляция? — спросила я любознательно.

— Почему мне?

— Это же твой дом!

Верховский минуту молча смотрел мне в глаза.

— Вот оно что-о, — протянул он наконец. — Вот что он тебе наплел...

Неловко завозился на полу, пытаясь сесть поудобней.

— Нет, Ира, — сказал он. — Это не мой дом. Это его дом. Весь поселок его.

Подумал и тихо резюмировал: — Это очень плохо. Это значит, что сюда никто не придет. Вот так.

Посмотрел на меня и тревожно позвал:

— Ира! Ира! Слышишь меня?

— Слышу, — ответила я.

Ощущения мои были странными, но в общем приятными. Временами я проваливалась в серое безлюдное пространство, и перед глазами развевалась какая-то рваная пелена. В этот момент меня переставал колотить озноб и не беспокоила онемевшая рука. Я бы с удовольствием осталась в том мире, но голос Верховского доставал меня оттуда и заставлял возвращаться назад, в реальность, где было столько проблем и неприятностей!

— Ира!

— Я слышу, — откликнулась я и открыла глаза.

— Помассируй свою руку.

— Зачем?

— Так надо. Ну, давай, давай, моя хорошая, разомни плечо. Вот так, вот умница...

Я покорно делала все, что требовал это странный человек. Хотя какая разница, отвалится моя рука до того, как я умру, или после того?

Странно, что меня все еще мучает любопытство. Странно, что меня вообще что-то мучает. Скорее бы все кончилось. Нет, об этом лучше не думать. Очень страшно.

— Расскажи мне все, — попросила я.

— Он убил Юрку, — с яростью ответил Верховский. И я поняла, что его это мучает больше всего. То, что убийство Казицкого останется безнаказанным. Вот глупый! Его самого тоже убьют, разве не ясно?

— За что?

— За камень.

Я прижалась виском к холодной стене.

— Ира, отодвинься. Не прислоняйся к холод...

— Мне так легче, — перебила я. — Расскажи мне все по порядку. Кто он? Ты давно его знаешь?

Верховский тяжело вздохнул.

— Он актер, Ира. Хороший актер. Я знаю его очень давно. Лет пятнадцать, не меньше.

— Откуда?

— Он учился у моей мамы. На ее курсе. Моя мать — актриса.

— Данилевич? — спросила я.

— Данилевич — это фамилия моего отчима. А маму ты наверняка знаешь под се девичьей фамилией.

И Верховский назвал мне актрису, которую когда-то знала вся страна. Великую актрису.

— Это твоя мама?! — поразилась я. И даже оторвала голову от стены, чтобы получше разглядеть собеседника: нет ли родственного сходства.

Сходства не было.

— Я тебе завидую! — сказала я искренне и снова прижалась виском к стене.

— Чему? — спросил Верховский безнадежно. — Ты думаешь, что это счастье — быть сыном актрисы? Господи, да если бы не Юркина семья, просто не знаю, во что бы я превратился!

Он тяжело вздохнул и продолжал.

— У Юрки была хорошая семья. Интеллигентная. И мне нравилось, что они... дружат, что ли... Не знаю, как сказать. Но почему-то мне было легче общаться с Юркиными родителями, чем со своими. Я, можно сказать, у Юрки жил.

— И твои родители тебе это разрешали?

— Да они просто ничего не замечали, — спокойно ответил Алик. — Актеры! Вся их жизнь — это драмы, трагедии, фарсы... А я не вписывался, скучный был. Как-то раз Юркина мама позвонила мне домой и предупредила, что я останусь у них ночевать. Я сам попросил ее позвонить, чтобы мама разрешила. Она у меня натура артистическая, иногда взбрыкивает... А мама удивилась и спросила: разве Алик у вас? Представляешь, она даже не заметила, что меня дома нет!

Алик рассмеялся, но как-то невесело.

— Потом Юркин отец отвел нас во дворец пионеров. Были раньше такие организации для детей. Юрка рисовал хорошо, вот отец и решил его пристроить в соответствующий кружок. А я следом увязался, хотя рисовал не очень здорово. Все считали нас братьями. Мы с ним были как сиамские близнецы, не разлей вода. Вместе в школу ходили, вместе возвращались. В кино бегали. Тогда показывали старые трофейные американские фильмы про индейцев, мы их обожали. Гарнизон осажден в своей крепости, запасы воды на исходе, и в самый последний момент на экране появляется титр: «Ура! Подоспела морская пехота Северо-американских Штатов»!

— Немые фильмы? — удивилась я.

— Представь себе! Ты, наверное, ни разу такой фильм не видела.

Я пожала плечами. Конечно, не видела! Кому нужна такая древность!

— Есть в них своя прелесть, — попенял мне Алик. — Впрочем, ты маленькая, тебе не понять... Вот так мы и жили. До семи лет.

Он замолчал.

— А потом? — спросила я. И тут же попросила:

— Ты говори, а то меня куда-то затягивает. Не хочу уходить, не дослушав. Мне интересно.

— Куда уходить? — спросил Верховский испуганно, и глаза у него стали круглыми. — Ирка, не смей! Слушай меня!

— Говори, говори, — пробормотала я.

— Ирка!

— Да слышу я, вот пристал! — разозлилась я.

— Хорошо, — немного остыл Алик. — Слушай. Хотя осталось рассказать немного. Мои родители в конце концов разошлись, разменяли квартиру и разъехались. Отец уехал в город-герой Ленинград, где его след благополучно потерялся, а мать снова вышла замуж. И родился Эдик.

— Ты, наверное, очень переживал? — спросила я и прижалась виском чуть ниже. Старое место сильно нагрелось.

— Переживал? — удивился Алик. — Да я на седьмом небе был! Отчим оказался классным мужиком. Он со мной столько возился, столько хорошего мне дал! Мы с ним подружились.

Он покачал головой и сказал себе под нос:

— Не могу понять, как у такого отличного мужика мог родиться такой генетический урод?

— «Все вырождается, друг мой, — процитировала я письмо итальянского ювелира. — Все переходит в свою противоположность. И даже самое доброе вино становится уксусом...»

Верховский быстро взглянул мне в глаза. Его губы тронула слабая улыбка.

— Ты все-таки раздобыла папку с документами?

— Раздобыла, — подтвердила я.

— Как?

— Неважно.

Он засмеялся и облокотился спиной о батарею.

— Оля! Вот ведьма! Перехитрила меня все-таки!

— Зачем тебе понадобились эти документы? — спросила я.

— Не мне, — поправил меня Алик. — Юрке. Мы с ним встретились на работе, после распределения. Он учился в Пединституте, а я в университете. Получил распределение в Институт истории языка и литературы. Юрка тоже. Так все и вышло.

Он помолчал.

— Юрка совершенно не изменился, даже внешне. Мальчишка мальчишкой. И такой же беззлобный был, как в детстве. А потом Любовь Тимофеевна сильно заболела. Это Юркина мать, — пояснил он.

— Понятно.

— Я нашел хорошего невропатолога.

Его лицо омрачилось.

— Майю Давыдовну, — выдохнул он с непередаваемым выражением ненависти, горечи и иронии.

— Это мать Славы? — спросила я спокойно.

— Да.

— Он говорил, что его родители врачи. Хорошие врачи.

— Это правда, — подтвердил Алик. — Мать — невропатолог, как ты уже знаешь. А отец был хирургом. Замечательным хирургом. Виртуозно делал операции на сердце. Последние пятнадцать лет работал только в хороших клиниках и в хороших странах. Немножко в Америке, немножко в Австрии, немножко в Англии... В общем, все это...

И Алик обвел подбородком стены.

— ...заработано им.

— Ты сказал, что Славке принадлежит весь поселок.

— Да. Они вложили деньги два года назад после смерти отца, и вложили неудачно. Майя Давыдовна плакалась моей мамочке.

— Он знакомы?!

Верховский усмехнулся.

— Знакомы. Говорю же тебе, мы почти дружили семьями. Моя мамочка очень любила Славку. Говорила, что лучшего ученика у нее в жизни не было. Он и дома у нас бывал очень часто. А когда его мать переехала в Москву, они стали бывать у нас вдвоем.

— Почему Юра называл его принцем Дании?

— А-а-а... Есть у него навязчивая идея: сыграть Гамлета. Понимаешь, на последнем курсе мать решила поставить этот спектакль специально под него, под Славку. А ей велели отдать роль другому студенту. Его папа тогда был министром культуры.

— Да, неприятно, — заметила я.

— Неприятно, — согласился Алик. — И несправедливо. Этот подонок действительно хороший профессионал. Он играл Лаэрта. И блестяще играл, кстати.

— А Гамлета? Так и не сыграл?

— У него это превратилось в навязчивую идею, — ответил Алик. — Только ему не везло. Он в последнее время работал в театре Российской антрепризы, а там «Гамлета» ставить не планировали. Неходовая пьеса, а театр на самоокупаемости...

— Жаль, — сказала я. — Это нечестно.

— Не переживай! — язвительно перебил меня Алик. — Слава себя в обиду не даст! Он умудрился показаться продюсеру шекспировского фестиваля в Англии, и его пригласили на эту роль. Представляешь? В Англию! В Страффорд! На фестиваль Шекспира!

— Да что ты!

— Приятно тебя порадовать! — все так же язвительно ответил Алик.

— И как он сыграл?

— Он еще не сыграл. Он должен ехать то ли в конце этой недели, то ли в начале следующей. Фестиваль начнется в конце августа, три месяца на репетиции. Вот так.

— Что ж, за него можно порадоваться.

— Мы все за него радовались, — с горечью ответил Алик. — Все. И Юрка больше всех.

— Юра сам предложил ему купить бриллиант? — спросила я.

— Не совсем. Юрка пришел сначала ко мне и попросил раздобыть в архивах все документы и личные письма его прадеда, Яна Казицкого.

— Зачем? — не поняла я.

— Это документы, свидетельствующие о подлинности камня, — объяснил мне Верховский. — Понимаешь, стоимость драгоценности возрастает в несколько раз, если у нее есть легенда. Есть история. А у этого камня история такая, что продать его в России почти невозможно.

— Слишком дорого?

— И слишком много шума. Сама понимаешь, в нашей стране быть богатым опасно. Поэтому Юра решил продать его за десятую часть стоимости, но продать людям, которым можно доверять. Эдик к тому времени уже владел ювелирным магазином. Он получил неплохое наследство от тетки, сестры его отца. Она была женщина состоятельная и одинокая. Вот и завещала племяннику почти триста тысяч долларов. Юра попросил меня найти через Эдика денежного покупателя. Эдик нашел Славу.

— Он что, состоятельный человек? — удивилась я.

— Был состоятельным, благодаря своему отцу. Но они с матерью решили вложить все свои деньги в строительство поселка для новых русских. И, видимо, что-то не рассчитали. То ли инфляция, тали что-то другое, не знаю. Но денег на окончание строительства им не хватило. Славка попытался найти инвесторов-компаньонов, но это процесс длительный. А тут Эдик со своим предложением. Они со Славкой дружили. К тому же, Славка был умнее моего братца, и тот это прекрасно понимал... Юрка просил миллион.

— Миллион! — ахнула я.

Верховский с презрением посмотрел на меня.

— Да один камень, без легенды, стоит больше! А обломок короны Зенобии вообще бесценен! Десять миллионов — это стартовая цена на нормальном аукционе! Тем более, что вся история камня зафиксирована документально! Юрка просто не хотел головной боли...

Его голос треснул. Я молчала. Что я могла сказать?

— В общем, — продолжал Алик через минуту, — план у них был такой. Эдик нашел покупателя за границей. Богатого человека, который готов был заплатить пять миллионов. Эдик со Славкой договорились собрать миллион самостоятельно и выкупить камень у Юрки. А потом Славка должен был вывезти бриллиант за границу.

— Каким образом? — спросила я.

— Не знаю. Возможно, с театральным реквизитом. А что? Актер едет по приглашению в Англию. Все бумаги в порядке, приглашение лестное. Таможенники радостно интересуются, кого играть будет. Ах, Гамлета! Знаем, читали... А это что? Реквизит? Мечи, пояса. Перчатки, украшения... А это что за обломок? Да фигня, просто антураж! Конечно, антураж! Разве настоящие драгоценности бывают такие огромные? Верно, не бывают! Ну, успехов вам!

Алик пожал плечами и откашлялся.

— Возможно, так. Возможно, по-другому. Он мне не докладывал.

— А как ты узнал, что это он убил?

— А я и не знал! — с горечью ответил Алик. — Я, как только услышал, что Юрку убили, кинулся к Эдику. Взял его за горло, пытался узнать, кто покупатель.

— Сказал?

— Нет, — угрюмо ответил Алик. — Не сказал. Мы договор заключили.

— Какой?

— Я найду камень и отдам ему вместе со всеми документами. А он мне скажет, кто убил. Ясно же, что убил тот, кто знал про бриллиант. А знали только мы трое: я, Эдик и покупатель.

— Почему ты не заподозрил Эдика? Потому что он твой брат?

— Нет, — отрезал Алик. — Не поэтому. По поводу братца у меня иллюзий нет. Просто Эдик скорей бы отравил, чем зарезал. Он крови боится до судорог, а Юрку ножом ударили. Эдик бы так не смог.

Он посмотрел на меня и усмехнулся.

— А тут еще ты под руку подвернулась... Чего ты в институт явилась?

— Сама не знаю, — сказала я. — Наверное потому, что видела, как его убили. Я крестик потеряла, отправилась его искать. И все увидела. Хочешь знать, как это было?

Алик немного помолчал.

— Нет, — ответил он наконец, — не рассказывай. Мне и так плохо. Идиот!

Он скрипнул зубами и с силой ударился головой об стену.

— Как я мог так купиться?

— Ты в институт за ключами приезжал?

— Да. Я знал, где Юрка держит запасную связку.

— Зачем ты в квартиру пришел?

— Я помнил, где у Юрки тайник, — ответил Алик. — Мы его в детстве вместе придумали. Надеялся, что камень там. Я ведь не знал, что это за драгоценность. Только когда рисунок увидел — догадался.

— Ты не знал? — поразилась я. — Юра тебе не показал?

— Он сказал, что эта вещь приносит несчастье. Сказал, что будет лучше, если я останусь в стороне. Просто сведу его с Эдиком. И все. Откровенничать не стал. А я не расспрашивал.

— Как ты тут оказался? — спросила я.

— Славка вчера позвонил мне на работу. Просил срочно приехать в «Отрадный». Сказал, что у него есть информация о Юркиной смерти.

Он замолчал.

— И ты приехал.

— Конечно! Примчался, а не приехал! И получил хорошую порцию наркотика.

— Значит, вчера вечером, когда я сюда приехала, ты был уже в доме?

— В доме. Лежал в какой-то комнате. Ящиком меня накрыли — и все.

Я вспомнила длинные деревянные ящики, стоявшие под окном, и невольно рассмеялась.

— Ты чего? — не понял Алик.

— Ничего. Не обращай внимания.

— Теперь твоя очередь. Рассказывай.

— Что?

— Все!

Я опустила голову ниже, поискала место похолодней, но мне это уже не помогло. Я могу работать батареей. Вся стена горячая только потому, что я к ней прислонилась. А пол холодный. Странно, ногам холодно, а голове горячо. Оказывается, так бывает...

— Ира!

— Потом, — ответила я невнятно и закрыла глаза. — Отдохну немного...

— Ира!!

Меня поглотил водоворот и утащил в необитаемый мир за серой рваной пленкой.


Последующие дни я помнила смутно. Сознание все чаще поглощала серая рваная пелена, но голос Верховского упорно вытаскивал меня обратно. Он тормошил меня, не давал успокоиться, прилечь, заснуть. Орал в ухо, рассказывал какие-то истории, заставлял смеяться, отвечать, петь песни, просто тряс за плечо свободной рукой.

Иногда я приходила в себя оттого, что на моих губах оказывался влажный платок. Верховский заставлял меня глотать противную мутную воду, пахнувшую хлоркой, а меня тошнило и чуть не выворачивало наизнанку от одного ее запаха.

Он заставлял меня разговаривать с ним, хотя разговаривать мне хотелось все меньше и меньше.

Мне хотелось, чтобы меня оставили в том мире, куда я уходила.

Мне хотелось досмотреть картинку, от которой меня все время отрывал назойливый голос Верховского.

Я брела по раскаленному песку. Между ногами изредка проскальзывали маленькие ящерицы. Впереди дорогу мне преграждал высоченный горный хребет.

Я дала себе слово дойти до основания горы и только там лечь и отдохнуть.

Дошла и со вздохом облегчения упала на горячий песок. Пот лил с меня градом, в ушах звенело. Я подумала, что, наверное, ужасно пахну, но сил устыдиться этого уже не было.

Я устала. Я хочу отдохнуть.

Почему-то всегда именно в этот момент в мои сны врывался голос Верховского, назойливый, как наш телефонный звонок.

Он что-то орал мне прямо в ухо, заставлял вставать, идти дальше, петь песню, отвечать на какие-то вопросы...

Невыносимый человек.

Иногда меня сопровождали люди, лица которых казались смутно знакомыми. Словно я видела их раньше, в другой, прошлой жизни. Худой парень с удивительно белой кожей, покрытой веснушками. И как он умудрился сохранить здесь такую белую кожу?

Он смотрел на меня внимательным, пристальным взглядом и говорил кому-то:

— Оставь ее. Поскорее отмучается.

И этот, другой, рычал в ответ:

— Мразь!

Изредка показывалась какая-то женщина в строгом брючном костюме на каблуках. И как она может ходить здесь на таких каблуках? Неудобно же...

Женщина клала руку мне на лоб, зачем-то поворачивала мою голову, заглядывала в глаза.

— Дня два-три, от силы... Началось обезвоживание...

И белокожий парень отвечал, озабоченно качая головой:

— Плохо... Лучше бы после моего отъезда...

Я не понимала, о чем они говорят, а попросить объяснений не было сил. Но эти загадочные люди нравились мне больше Верховского. Потому что они не тормошили меня, как он. Позволяли лечь, закрыть глаза, отдохнуть.

— Ира!

Вот, снова он. Что за напасть такая!

— Ира!

Придется встать. Он не отстанет, я знаю.

Я поднялась на ноги и оглянулась назад. Внизу расстилалась пройденная мной пустыня. Я поднялась не очень высоко, до вершины еще идти и идти. Отдохнуть бы. Почему он не дает мне отдохнуть?!

Меня ударили по щеке. Не сильно, но ощутимо.

— Отвечай!

— Оставь меня, — ответила я внятно.

— Говори со мной! Слышишь? Говори!

— О чем? — спросила я, не открывая глаз.

Попробую поспать стоя.

— О чем угодно! Ты учишься?

Я молча покачала головой.

— Отвечай!

Меня ударили по щеке.

— Нет, — ответила я.

— Учиться хочешь?

— Да, — ответила я, не дожидаясь нового удара.

— Тогда будем заниматься.

— Чем?

Я старалась говорить коротко и односложно. В промежутках между ответами можно немного поспать.

— Историей. Тебе придется сдавать историю. Ты в курсе?

— Да.

— Слушай меня внимательно. Начнем с самого начала.

Он тряс меня снова и снова, орал на меня. Заставлял вставать с земли и брести дальше, выше, по пустой горной тропе, уходящей в небо. Я уже боялась оглядываться назад, потому что поднялась очень высоко. Так высоко, что в ушах непрерывно звенело.

Но до вершины еще далеко.

— Отвечай мне! Кто такие древляне?!

— Не знаю...

— Знаешь! Я только что тебе рассказал! Отвечай!

И он продолжал меня мучить. Бил по щекам, тормошил, заставлял подниматься и идти дальше.

— Я больше не могу!

— Можешь!

— Оставь меня!

— Отвечай! Кто такие древляне?!

Отче наш! Иже еси на небеси... Не помню, как дальше. Господи! Помоги мне! Дай мне отдохнуть!

— Ирка!

— Не бей меня! Пожалуйста!

— Слушай меня еще раз. Если не сможешь повторить — ударю!

Господи! Смилуйся надо мной!

Время перестало существовать. Никогда ничего не было и ничего не будет вокруг, кроме бесконечной тропинки, ведущей в бесконечную высоту, ненавистного голоса, рвущего мозг и ударов по щекам.

Я больше не могу.

— Ирка!

Мне показалось, или голос его действительно изменился?

Я так поразилась, что открыла глаза и заставила себя увидеть пустой подвал и бутылку хлорной воды, стоявшую рядом со мной.

— Ты слышишь?

Где-то очень далеко и высоко над нашими головами проехала машина.

— Сюда едут, — прошептал Алик.

Потряс меня рукой за плечо и закричал.

— Сюда едут! Ирка! Ты слышишь!

Я не могла говорить. Просто сидела и смотрела на свои ноги, обутые в огромные мужские кроссовки. Откуда у меня такие? Не помню...

Алик с трудом поднялся. Рука, прикованная к батарее, не давала ему выпрямиться, и он стоял, согнувшись, припав ухом к кирпичной стене.

— Почему ты босиком? — спросила я неожиданно очень отчетливо.

Но он не ответил. Постоял, прислушиваясь к происходящему снаружи, поднял голову и отчаянно закричал в плотно закрытое окно, не пропускающее звуков наверх, к людям:

— Мы здесь! Помогите! Мы здесь!

Дом наполнился топотом множества ног. Коротко и гневно вскрикнула женщина, послышался глухой хлопок.

— Мы здесь! — надрывался Алик. — Мы в подвале! Помогите!

Кто-то закричал в ответ, вниз по ступенькам загремели тяжелые торопливые шаги.

Я закрыла глаза и на одну минуту потеряла сознание. И тут же вернулась обратно, потому что подниматься дальше было некуда.

Я стояла на самой вершине хребта. У моих ног плыли рваные белесые облака, похожие на клочья тумана.

Дошла.

Кто-то ударил ногой в бронированную дверь, она сердито загудела. От этого звука затряслась и распалась гора под моими ногами, и я вернулась назад, в реальность.

— Все, Ирка, — сказал Верховский. Его глаза не отрывались от гулко вибрирующей стали.

За дверью голос, знакомый мне до боли, кричал:

— Ключи найдите! Ломать дольше будем! Да в кармане у нее, где ж еще! Конечно, этот! Давай сюда!

Я закрыла глаза. А когда открыла их, то увидела лицо Олега Витальевича, отстегивающего от батареи мою руку.

Он поймал мой взгляд, взял меня за щеки и зачем-то спросил:

— Живая?

— Ура! — сказала я шепотом. — Подоспела морская пехота Северо-американских Штатов!

— Какая пехота? — не понял Олег Витальевич и удивленно оглянулся.

— Бредит, — сказал кто-то позади него.

— Шутит, — возразил Верховский. Он стоял в двух шагах от меня, его почему-то поддерживали под руки двое незнакомых мне мужчин.

— Шутит?! — не поверил Олег Витальевич.

Он наклонился к моему лицу и что-то сказал. Но я уже не расслышала что.

Улыбнулась, закрыла глаза и погрузилась в сон.

Прав Алик. Есть своя прелесть и в немых фильмах.


ЭПИЛОГ

— Успели в самый последний момент, — объяснял Олег Витальевич. — Благодари Елену Вадимовну, Ира. Если бы не она...

Следователь многозначительно откашлялся.

— Ленка! — сказала я.

И обняла мою соседку по барахолке.

— Я же говорила, долг платежом красен, — ответила мне Ленка.

— Какой долг? — спросил папочка удивленно. — Мы Лене задолжали?

— Наоборот, — ответила Ленка. — Это я Ирке задолжала.

— Уже нет, — сказала я.

— Уже нет, — согласилась Ленка.

Мы сидели на даче, снятой на все лето. Честно говоря, мы не знали, для кого она была снята. Верховский привез мне ключи, буркнул: «Врачи велели», — и уехал.

Врачи велели отдыхать не только мне, но еще и папочке, Олегу Витальевичу и самому Алику. Впрочем. Алик нас визитами не баловал. Просто перевез наши вещи и уехал назад в город.

Зато Олег Витальевич с Юлей приезжали каждые выходные. А сегодня привезли с собой Ленку, которую я все никак не могла поблагодарить.

— Когда Юля два дня подряд не смогла до тебя дозвониться, мы запаниковали, — рассказывал Олег Витальевич. — Приехали к тебе, дверь закрыта, отец не знает, где ключи... Хорошо, что догадались спросить у соседки! А то бы дверь пришлось ломать.

«Хорошо, что я не успела забрать запасную связку,» — подумала я с раскаянием.

— Открыли дверь. Дмитрий Семенович в панике, говорит, что не помнит, когда ты ушла. Пришлось порыться в твоих вещах. И вдруг — нате вам! Пятьдесят тысяч долларов в пакетике на полу валяются! Богатая наследница!

— Настоящие? — спросила я.

— Настоящие, — ответил Олег Витальевич.

— Странно, — пробормотала я.

— Ну, кинулись искать твоего Славу. Ничего про него не знаем, кроме того, что парень живет в Немчиновке. Облазили деревню, местных расспросили. Да, говорят, был тут такой. Дом купил. Только дом он не покупал и не снимал. Стояла изба заколоченная, он ею и попользовался. Кто у него документы проверять будет? Тем более, что человек вещи в дом привез! Мебель, книги, компьютер... Значит, и правда хозяин. Он очень хотел к тебе поближе подобраться. Познакомиться.

— Как он догадался, что я все видела? — спросила я.

— Он нашел твой фонарик. Долго оставаться на месте после убийства он побоялся. Не хотел, чтобы его увидели собачники. Послонялся неподалеку, выждал некоторое время, пока труп обнаружили и любопытные вокруг собрались. Среди них и затесался. А ты подошла специально для того, чтобы фонарик забрать. Так?

— Так.

— Вот он и понял, что в кустах сидела именно ты.

— Ясно.

— Короче говоря, следов у нас никаких нет, кто такой Слава — понятия не имеем, — продолжал Олег Витальевич. — Фоторобот составили, только время нас поджимало. Ужасно поджимало. Естественно, опросили и обзвонили всех твоих знакомых.

— Благо, у меня их немного, — вставила я.

— Да, — согласился Олег Витальевич. — Крестная твоя очень переживала. И рассказала Елене Вадимовне о том, что ты пропала. А Елена Вадимовна позвонила мне.

— Я с работы домой ехала, — объяснила мне Ленка. — В маршрутке. Встали на светофоре, смотрю, а напротив ты в белой консервной банке! Да еще и с молодым человеком! Я от нечего делать номер и запомнила. Думала тебя подколоть, когда на работу вернешься. Ну, а когда Женя рассказала, что тебя разыскивает милиция, я сразу Олегу Витальевичу позвонила.

— И спасла тебе жизнь, между прочим, — вставил папочка.

Я снова обняла Ленку.

— А как вы узнали, куда мы поехали? — спросила я.

— Да очень просто! Машину-то он купил на свое имя! В тот же день, когда ты решила следить за Верховским, купил. Ему эта слежка пришлась очень на руку. Он хотел, чтобы вы друг друга подозревали. Велел Данилевичу вызвать брата к магазину, чтобы ты увидела их вместе. Ты увидела и решила, что они сообщники.

— Решила, — призналась я убитым голосом.

— Ему было очень важно не дать вам встретиться с Аликом. Не дать вам разобраться. К тому же его отчаянно поджимало время. Виза открыта, билеты куплены, нужно ехать. А ехать без камня — обидно. К тому же он опасался, что Данилевич найдет бриллиант в его отсутствие.

— Отказался бы от роли! — сказала Ленка. — Какой-то Гамлет и такая ценность!

— Нет, Лена, — ответила я. — От этой роли он бы не отказался ни за что. Даже за бриллиант.

— Вот именно, — сухо подтвердил Олег Витальевич. — Он хотел успеть все сделать до своего отъезда. Поэтому купил в деревне первую попавшуюся развалюху на ходу. Ему искать варианты и запутывать следы было просто некогда. Доверенности оформлять на подставных людей и все такое прочее... Торопился очень. Поэтому купил машину на свое имя. Ну а дальше все просто. Мы посмотрели прописку. Съездили, осмотрели квартиру. И наткнулись на пакет владения поселком «Отрадный». Вот и приехали.

— Еще бы день...

Юля не смогла договорить.

— Я думаю, что сам убивать вас он бы не стал, — сказал Олег Витальевич.

— Да, — согласилась я. — Для этого была любящая мама.

— И врач, впридачу! — подчеркнул Олег Витальевич. — Он бы преспокойно уехал и тем самым обеспечил себе алиби.

— А как они всеэто планировали? — не удержалась я.

Юля возмущенно вскрикнула.

Олег Витальевич не стал возмущаться. Просто немного помолчал и неторопливо ответил:

— Поверь мне, Ира, лучше тебе этого не знать.

Папочка пересел поближе ко мне и взял меня за руку.

— Пойду, принесу самовар, — вызвалась Ленка.

Некоторое время мы сидели молча.

— А почему он убил Юру? — спросила Юля. — Не хотел платить?

— Нет. Просто не успевал собрать нужную сумму. Они с Данилевичем договорились собрать по пятьсот тысяч каждый. Но у каждого были финансовые трудности. Слава с матерью вложили все, что было в строительство поселка. Но достроить не смогли. Денег не хватило. Он попытался заложить «Отрадный» в банке, но там смекнули, что клиент торопится, предложили триста тысяч за все. А в поселке одна земля дороже стоит. И у Данилевича были проблемы с наличными. В общем, они собрали шестьсот тысяч. В тот вечер Слава приехал сразу после спектакля, чтобы просить Казицкого об отсрочке. Но тот не хотел ждать. Слава стал ему предлагать закладную на всю свою недвижимость, но Казицкого это не интересовало. Он хотел одного: получить деньги и обеспечить себе и любимой женщине спокойное существование. Возиться с долгостроем он не собирался. Он хотел спокойной жизни. Я прав, Юлия Павловна?

Юля молча кивнула.

Вернулась Ленка. Олег Витальевич запоздало перехватил у нее самовар, осторожно водрузил его на стол и сказал:

— Извините.

— Да ладно! — отмахнулась Ленка. — Знаете, какие сумки с товаром таскать приходится! Мужики отдыхают!

Она принялась разливать чай во все разнокалиберные чашки, нашедшиеся в доме.

— Слава знал о нашем разговоре с Данилевичем? — спросила я.

Олег Витальевич высоко поднял брови.

— Конечно! Он его к тебе и послал! Он подозревал, что ты знаешь, где находится драгоценность, но как из тебя все вытянуть? Захватить в плен и пытать? Для этого тоже опыт нужен... А если бы ты не сказала? Ты барышня упрямая, это невооруженным глазом видно.

— Если бы не ее упрямство, — неожиданно подал голос папочка, — меня бы на свете не было. Кто меня тащил на своем горбу пять лет подряд? Кто?

У меня на глаза навернулись слезы. Я все еще не могла привыкнуть к тому, что папочка вернулся. Поэтому ответила немного суше, чем хотела:

— Пап, своя ноша не тянет. Олег Витальевич, вы рассказывайте дальше.

— Да нечего больше рассказывать. Он поступил умно. Познакомился с тобой, подружился, влез в душу. И стал добровольным помощником. Предоставил тебе возможность самой найти бриллиант.

— Я должна была догадаться, — сказала я. — Он сказал про машину Верховского, что за два года на такую не накопишь. Если он не был знаком с Аликом, то откуда ему знать, что тот перешел в Архивный два года назад? А я пропустила это мимо ушей.

— Зато он ничего мимо ушей не пропускал, — ответил Олег Витальевич, делая глоток. — Горячо... Помнишь, ты его спросила про принца Дании?

— Помню. Он тогда быстренько подставил Алика, у которого в родне никаких датских королей нет и не было.

— Да. А потом ты попросила отыскать адрес дома Верховского. Не квартиры, а именно дома. И он понял, что бриллиант находится в его доме. Слава когда-то привозил Казицкого в поселок, предлагал ему купить дом. Тогда Юра и спрятал камень, только он не знал где. Поехал в поселок, обшарил свой дом, ничего не нашел. Да и глупо было шарить бесцельно, вдруг Юра его закопал где-то на прилегающем участке? Тогда он быстренько намалевал на домах номера, чтобы ты не заблудилась, вызвал в поселок Верховского, который создавал массу неудобств, и решил таким образом все свои проблемы.

— У него были брюки испачканы, — вспомнила я. — Я еще удивилась, где он так вымазался. По идее должен был целый день за компьютером просидеть. Свежую известь я заметила. А что он делал ночью у нас во дворе? Ну, тогда, когда мы столкнулись с Верховским в Юриной квартире? Он, что, за мной и ночью следил?

— Он следил не за тобой, а за Аликом, — поправил меня Олег Витальевич. — Помнишь, Алик приехал за запасными ключами Казицкого нему на работу?

— Помню.

— Там же он столкнулся со своим братцем. Но Алик успел раньше.

— А почему они хотели проверить квартиру Казицкого?

— Потому, что бриллианта в ней мы при обыске не обнаружили. Вдруг не заметили? Они не знали, где камень. Возможно в квартире Казицкого. Возможно, в квартире Юлии Павловны. На всякий случай проверили и тот, и другой вариант.

— А откуда они знали, что при обыске бриллианта не нашли?

— Был у них в милиции осведомитель, — сказал Олег Витальевич. — Тот самый, Ирка, который к тебе приходил. Он и сообщил, что в квартире Казицкого никаких ценностей не обнаружили. Алик успел перехватить ключи, и Слава за ним следил. Он понимал, что ключи Верховский взял не просто так. Проводил его до дома Казицкого, не зная, что ты уже там. Ну а потом, когда Алик за тобой погнался, сыграл в героя-освободителя.

— Ему не пришло в голову, что Алик мог найти бриллиант в квартире? — спросила я. — Ведь Слава его не обыскивал. Звезданул сумкой по башке, схватил меня за руку и потащил в свою Немчиновку.

— Просто он соображает быстрее тебя, — с сожалением ответил Олег Витальевич. — Что спросил Верховский, когда тебя догнал?

— «Она у тебя»? — медленно повторила я.

— Вот именно! Стал бы он это спрашивать, если бы сам нашел бриллиант?

— Не стал бы.

— А ты ему ответила?

— Каким образом? — возмутилась я. — Он меня за горло держал!

— Вот именно. По этой причине ты Славу интересовала гораздо больше, чем Алик. Он тебя чаем поил?

— Воды дал, — ответила я, порывшись в памяти.

— И ты уснула через пять минут, так?

Я кивнула.

— Ну, вот и все! Он дал тебе снотворное, и пока ты спала, обыскал тебя.

— А когда я проснулась, сыграл роль скромного героя.

— Я же говорю, он соображает быстро...

Олег Витальевич взял чашку и сделал глоток.

— Что же вы! — пригласил он. — Остыло все!

Все, словно проснувшись, потянулись к своим чашкам.

— Все же не представляю, — сказала Ленка, шумно прихлебывая, — как можно убить трех человек, а потом спокойно уехать на гастроль?

— Он не на гастроль уезжал, — ответил Олег Витальевич. — Он навсегда уезжал. В нормальную сказочную жизнь с замком, лебедями, разноцветными розами и красивым пейзажем.

Я без стука поставила чашку на стол.

— Это он вам сказал?

— Это он не мне сказал. Психиатру. У нас все убийцы проходят тест на вменяемость. Вот психиатр с ним и побеседовал. Говорит, давно не встречал такого интересного случая.

— Больной? — быстро спросила Ленка.

— Не совсем. Психически он вполне адекватен. Только подсознательно отвергает нашу реальную жизнь. Не нравится она ему. Слишком грубая, шумная и грязная. Поэтому и искал случая удалиться подальше. И поселок выстроил отдельный... Но с поселком не повезло. А камень давал возможность обзавестись замком в живописной местности с прудом и лебедями. И он такую возможность не мог упустить. Тем более, что убийства оставались в этой, грязной жизни, которая его не привлекала. Здесь можно все, потому что эта жизнь не главная. Она не считается. Он бы вскоре и думать о ней забыл. Сидел бы на террасе, любовался пейзажем, репетировал Гамлета... Понимаете, у него не человеческая психология. Волчья. Волк убивает в случае необходимости, например, когда кушать хочется? Убивает. И совесть его за это не мучает. Волк не виноват, что должен есть! Вот и Слава себя виноватым не считает. Должен был добиться другой, красивой жизни, а Казицкий вдруг встал поперек! Ну, и вынудил! Психиатр говорит, что давно не встречал такой устойчивой психики. Такой способности убивать совершенно безболезненно для себя.

— Хватит! — сказала Юля подчеркнуто ровным голосом.

Олег Витальевич спохватился.

— Извините, Юлия Павловна. Действительно, разговорился. Пойду-ка я покурю.

Он поднялся из-за стола и удалился в сад.

В саду было жарко. Июль в этом году выдался знойный.

— На речку пойдем? — спросила я гостей. Хотя, честно говоря, так и не разобралась, кто здесь гость, а кто хозяин.

— Да нет, — сказала Юля задумчиво. — Мне в город надо.

— Олега Витальевича по-прежнему рвут на части? — спросила я.

— Не говори! — ответила Юля. — Журналисты проходу не дают! Еще бы, такая история!

— Да, — тихо сказал папочка. Вздохнул, вышел из-за стола и отправился в сад следом за гостем.

— Как он? — спросила Юля.

Я постучала по столу.

— Хорошо. Задачки по физике начал решать.

— На фиг ему задачки? — удивилась Ленка.

— А он раньше физику в школе преподавал, — объяснила я. — Осенью вернется на работу. Говорит, неприлично будет, если не сможет правильно задачки решать. Ученики засмеют.

Мы замолчали. Пахло цветами и свежескошенной травой.

— Хорошо здесь, — сказала Ленка со вздохом и потянулась.

— Оставайся! — пригласила я.

— А работать за меня кто будет?

— А ты в отпуск уйди.

— Я подумаю, — пообещала Ленка. — Давай со стола убирать, разбежались все.

Мы поднялись и принялись за привычную работу.

— Девочки, я погуляю немного, — извиняющимся тоном сказала Юля. — А то нам возвращаться скоро. Ирка, мы в субботу приедем на два дня.

— Отлично, — сказала я.

— Как Алик? Не приезжает? — немного поколебавшись, спросила подруга.

— Не приезжает, — ответила я спокойно.

Юля кивнула и вышла из-за стола.

— Лен, ты меня извини... Мне нужно у Юльки кое-что спросить.

— Да ладно, иди! — отмахнулась Ленка.

Я догнала Юлю и пошла рядом с ней.

— Алик сказал тебе насчет камня?

— В том смысле, что я могу на него претендовать? — сообразила Юля.

— Да.

— Сказал. Я не стану этого делать. Ни за что на свете.

— Юра хотел, чтобы все перешло к тебе...

— Юра меньше всего хотел, чтобы мне достался камень, приносящий несчастье, — оборвала меня Юля. — Ирка, это решено. Я не стану претендовать на обломок истории. Пусть отправляется туда, где ему место. В Оружейную палату.

— Как знаешь, — не стала спорить я. — Ты теперь дома живешь?

— Давно! — ответила Юля. — Как только тебя нашли и этого подонка поймали.

— Тебе не скучно одной? Перебирайся к нам! — предложила я.

— Я работаю, — ответила Юля. — А у вас я и так каждые выходные.

— Мне показалось, или вы с Олегом Витальевичем поссорились?

— Тебе показалось, — ответила Юля очень твердо. — Извини, мне хочется пройтись.

— Ну-ну, — сказала я.

Ясно. Обсуждать эту тему подруга не желает.

Попробуем с другого конца.

Я побрела к дачной калитке. Олег Витальевич копался в багажнике своего старенького «Жигуля».

— Гуляешь? — спросил он меня с улыбкой.

— Вас ищу, — не стала темнить я.

— Чего это? — удивился он.

— Вы с Юлькой поссорились?

Олег Витальевич выпрямился, достал из багажника тряпку и начал медленно вытирать руки.

— Не то чтобы поссорились, — начал он медленно. — Просто, как бы тебе это сказать...

— Скажите прямо, — посоветовала я. — Вы оба какие-то закомплексованные. Вам Юлька нравится?

— Очень! — ответил следователь. Его уши трогательно покраснели.

— Почему вы ей этого не скажете?

Олег Витальевич понурился.

— Как я могу? Она теперь богатая женщина. Даже страшно подумать, насколько богатая. Алик к нам приезжал, все объяснил. Говорит, есть все возможности отсудить бриллиант в пользу Юли. Есть завещание Юры, есть документы, подтверждающие, что бриллиант является собственностью его семьи...

Он вздохнул и стал с тоской смотреть в сторону. Так я и знала.

— Юля не собирается претендовать на бриллиант, — сказала я вполголоса.

— Что? — не поверил следователь.

— То! Она мне только что сказала прямым текстом, что если ей камень станут насильно навязывать, она его все равно не возьмет. Его место в Оружейной палате.

— Она так сказала? — переспросил Олег Витальевич.

— Дословно!

Он растерянно уставился на свои руки.

— Значит, она не собирается...

— Господи, какой вы тупой! — сказала я сердито.

Повернулась и ушла в дом.

Остаток дня прошел незаметно. Ленка забрала у меня старое пуховое одеяло и отправилась спать в сад.

Папочка ушел в свои задачки. Юля и Олег Витальевич отправились на речку. А я спряталась в тени пышного сиреневого куста с книжкой братьев Стругацких.

Что ж, вот вам и хэппи-энд. Все довольны и все счастливы. Так не бывает, но это так.

Вступительные экзамены в этом году я пропустила. Правда, по вполне уважительной причине. Лежала в больнице с тяжелой пневмонией.

Ничего страшного. Поступлю на следующий год. Заодно и денег поднакоплю. Слава богу, крестная меня увольнять не собирается. Да и папочка теперь станет зарплату получать, вдвоем легче будет...

Интересно, почему не приезжает Алик?

«Тебе-то какое дело? — оборвала я себя. — Не приезжает, значит, не хочет приезжать! Имеет право!»

Но суровая отповедь облегчения не принесла.

В отдалении послышались голоса. Я бесшумно отступила за куст. Мне не хотелось ни с кем встречаться.

— Дмитрий Семенович, — сказал взволнованный Юлин голос. — Я хотела с вами посоветоваться.

— Посоветуйтесь, Юля, — согласился папа.

— Олег Витальевич... Он вам нравится?

— Очень, — подтвердил папа. — Он храбрый и порядочный мужчина.

— Я тоже так думаю, — ответила Юля после небольшой паузы. — Вы знаете, он приглашает меня сегодня вечером на прогулку.

— Так, — не разобрался в проблеме папочка.

Я улыбнулась. Слава богу, наш следователь отелился!

— Я не знаю, идти или отказаться?

— Но вы ведь жили в одной квартире довольно долго? — совсем запутался папа. — Он ваш хороший знакомый? Не первый встречный? В чем проблема?

— Да, но это совсем другое дело! Он приглашает меня на прогулку! Понимаете? Это совсем другие отношения! И я не знаю...

Юля запнулась.

— Вы не знаете, имеете ли на это право? — догадался папа. Вздохнул, помолчал немного и мягко сказал:

— Хороните своих мертвых, Юля. Им совсем не хочется тащить нас за собой.

— Вы так думаете? — прошептала Юля в сомнении.

— Я знаю! — ответил папа с убеждением. — Поверьте мне! Я знаю!

Юля молчала. Папа откашлялся и сказал:

— Потом, я не вижу ничего двусмысленного в приглашении на прогулку. Возможно, Олег Витальевич просто привык рассказывать вам то, что произошло за день...

Юля быстро чмокнула папочку в щеку и убежала прочь. Папа смотрел ей вслед и улыбался.

— Давай, Ирка, выходи из кустов, — сказал он, не оборачиваясь.

— А ты откуда знаешь, что я тут? — поразилась я.

— У меня с тобой астральная связь.

Я выбралась наружу.

— Еще подруга называется! — сказала я. — Со мной не посоветовалась!

Обняла папу за пояс, и мы стали смотреть на дорогу, где стоял одинокий «жигуленок» Олега Витальевича.

— Кто-то едет, — сказал папа.

— Это не к нам, — ответила я из вредности.

— А я думаю, к нам.

Синий джип скромно приткнулся позади маленькой машинки следователя. Верховский выбрался наружу, захлопнул дверь и нерешительно остановился перед калиткой.

— Давай, Ирка, зови гостя, — сказал папа. — А я пойду, задачку дорешаю.

И я пошла навстречу неизвестности.

— Я тебе учебники привез, — не здороваясь, сказал Алик. — Для поступающих.

— Спасибо.

— Не за что.

Мы постояли еще немного, разделенные закрытой калиткой.

— Войдешь или сразу назад поедешь? — спросила я.

— Войду, — ответил Алик. — Мне нужно с тобой поговорить.

— Входи, — ответила я.

Он вошел, и мы побрели к дому.

Но, как говорится у Стругацких, это уже совсем другая история.


Оглавление

  • ЭПИЛОГ