Я, Менгск [Грэм Макнилл] (fb2) читать онлайн

Грэм Макнилл Я, Менгск

Пролог

Валериан услышал стук в дверь, но проигнорировал его, сконцентрировавшись на золотистом портвейне в дорогом хрустальном бокале, который он держал в ухоженной руке. Стук раздался снова, на этот раз более настойчиво и нетерпеливо; по этому звуку Валериан Менгск без труда определил, кто находится по ту сторону двери.

Юноша пригубил спиртное из бокала. На его красивом лице промелькнула улыбка, казалось бы, совершенно невозможная в этот день. И, кстати сказать, в последнее время в любой другой день тоже.

Валериан устроился поудобней в глубоком кожаном кресле, наслаждаясь теплом угольного камина снаружи и теплом напитка изнутри. В последние месяцы у него абсолютно не было возможностей для приятного времяпрепровождения. Ибо это были месяцы скорби и боли. Пусть Валериан не лично испытывал боль, по крайней мере, физически, но юноше было очень тяжело наблюдать за тем, как его мать страдает от изнурительной болезни, что поглотила ее плоть и покалечила разум.

Валериан посмотрел на стакан с портвейном — замечательный купаж богатого, насыщенного аромата, который еще долго оставался во рту, который был отличным дополнением к дичи, приготовленной для гостей, ожидающих юношу в главном зале его дома.

Его дом.

Эти слова все еще звучали необычно. Он к ним не привык.

Валериан поднял глаза и обвел взглядом комнату, осматривая каждую изысканную деталь: красивую панель красного дерева, которая скрывала множество коммуникационных линий и в полной мере препятствовала электронному подслушиванию; шелковые гобелены; портреты, обрамленные в золотые рамы, и установленные со вкусом лампы, в теплом, успокаивающем свете которых купалась комната с высоким потолком.

Но предметом гордости Валериана, являлась внушительная коллекция оружия. Ее экземпляры, вместе с вычурными архаичными украшениями, были оформлены в красивую композицию на стене. Тут был и серп с удлиненным лезвием, опирающийся на серебряные крюки, и изогнутые мечи, висящие крест-на-крест, и множество разнообразных кинжалов, и даже странный диск с выдвигающимися из кожаных рукояток клинками. Напротив стены располагалась стеклянная витрина, за которой хранились антикварные пистолеты с деревянными ручками с золотой чеканкой, и длинноствольные мушкеты, с встроенными в приклад аккумуляторными батареями.

Над потрескивающим огнем, на отделанной мрамором каминной полке, стояла голо-пластина. На ней мерцало полупрозрачное изображение женщины с задумчивым взглядом, от которого Валериан с трудом отводил глаза.

Дверь в комнату, за спиной у юноши, открылась. Смотря сквозь огонь безучастным взглядом, Валериан продолжил смаковать портвейн.

Только один человек мог позволить себе войти в покои Валериана Менгска без приглашения.

— Здравствуй, отец, — сказал Валериан.

Тень вошедшего легла на Валериана. Юноша поднял голову и увидел, что отец смотрит на него. Черты аристократа, строгий взгляд. Арктур Менгск. Валериан чувствовал исходящую от него харизму. Чаще всего отец общался с ним в голографическом виде, но никакая технология не способна передать энергетику личного присутствия.

Арктур был крупным человеком, с широкими плечами и талией. Его волосы, некогда темные и блестящие, теперь отливали серебром, а борода содержала больше седых волос, чем черных. Его облик с годами обрел еще большее величие и благородную осанку — достоинства, которыми Арктур и так был щедро одарен. Немногие мужчины в этом возрасте могли похвастаться подобным.

Черная мантия отца, аналогичная той, что носил сын, служила скорее для того, чтобы подчеркнуть власть хозяина, нежели скрыть крупные габариты: отороченные золотой вязью края, широкие бронзовые эполеты на плечах, клинок с массивной гардой, на поясе пистолет с изящной чеканкой. Однако Валериан знал, что прошло много лет с тех пор, когда у отца был повод в гневе вытащить оружие.

— Я стучал, — сказал Арктур. — Ты что не слышал?

— Да, я слышал, — ответил Валериан, кивая.

— Тогда почему не пригласил войти?

— Не думаю, что тебе нужно приглашение, отец, — ответил Валериан. — Ты император, не так ли? С каких это пор император ждет чьего-то согласия?

— Может я и император, Валериан, но ты — мой сын.

— Да, я твой сын, — согласился Валериан. — Но только сейчас, когда тебя это устраивает.

— Ты злишься, — сказал Арктур. — И, я полагаю, это объяснимо. Для людей естественно вести себя неразумно из-за таких вещей.

— Таких вещей? — огрызнулся Валериан, встав с кресла и бросив свой бокал в огонь. — Прояви хоть немного гребаного уважения!

Бокал разбился, и алкоголь с ревом вспыхнул рубиновым пламенем.

— Ты вообще хоть что-нибудь чувствуешь к людям? — крикнул Валериан. И только после того, как слова слетели с его языка, он понял, что он говорит, и кому он это говорит.

Валериан засмеялся.

— О чем я говорю? Конечно, не чувствуешь.

Во время этой вспышки гнева Арктур оставался неподвижным. Он просто стоял, убрав руки за спину.

— Пустая растрата хорошего портвейна, — сказал он. — И, насколько я могу судить, хорошего бокала. Я думал, что научил тебя не показывать свою злость. Особенно, когда это не служит никакой цели.

Валериан глубоко вздохнул и, отвернувшись от отца, направился к встроенному в стену бару. Различные солодовые напитки и его любимый портвейн скрывались там от внимания возможных отравителей зеркальным стеклом, снабженным непробиваемым энергетическим полем. Энергетический барьер был установлен по приказу его отца, поскольку любой, кто интересовался династией Менгск, знал об их пристрастии к дорогому алкоголю.

Валериан несколько секунд изучал свое отражение. Затем протянул руку и нажал на медную кнопку, чтобы отключить силовое поле. Белокурые волосы обрамляли симпатичное, почти красивое лицо. В его чертах безошибочно просматривался лик отца. Но если лицо Арктура было жестким, то чертах Валериана присутствовала мягкость, доставшаяся ему с генами матери.

Полноватые губы, глаза, цвета грозовых облаков, способные приманить птицу с дерева. Гладкая кожа фарфорового цвета и благородные черты лица. В свои двадцать один, он был красивым молодым человеком и прекрасно знал это. Хотя делал все возможное, чтобы скрыть свои достоинства за ширмой скромности. Что, конечно, лишь способствовало разжиганию интереса у противоположного пола.

Большой палец несколько секунд удерживал кнопку в нажатом положении. Встроенный ДНК-ридер^[1] зафиксировал событие в базе данных сервера здания и провел идентификацию юноши. Валериан не чурался "хай-тек" достижений современной цивилизации, однако он терпеть не мог эти самые достижения, в любых их проявлениях.

Еле заметное колыхание воздуха послужило единственным признаком отключения защитного поля. Валериан открыл стеклянную створку и налил две порции спиртного. Себе, как обычно, золотистого портвейна, отцу — красного марочного вина безумной стоимости.

Валериан вернулся к огню. Его отец занял второе кресло. Уперев клинок эфесом в подлокотник, Арктур принял стакан от Валериана и кивнул в знак благодарности.

— Успокоился? — спросил он сына.

— Да, — сказал Валериан.

— Хорошо. Не пристало Менгску открыто демонстрировать свои мысли.

— Правда?

— Да, — сказал Арктур. — Когда люди думают, что знают тебя, они перестают тебя бояться.

— А что если я не хочу внушать страх? — спросил Валериан, откидывая фалды мантии и присаживаясь напротив отца.

— Предпочел бы, чтобы тебя любили? — вопросом на вопрос ответил Арктур и сделал небольшой глоток портвейна.

— А если и то и другое?

— Это невозможно, — сказал Арктур. — И, предупреждая твой следующий вопрос, скажу сразу; лучше внушать ужас, чем быть любимым.

— Ну, это тебе лучше знать, — ответил Валериан.

Арктур засмеялся, но в смехе не было ни капли тепла.

— Я твой отец, Валериан, и второсортные издёвки не изменят этого. Я знаю, ты меня не любишь, как сын должен любить отца, но это меня мало заботит. Однако, для того чтобы идти по моим стопам, тебе придется быть жестким.

— А что если я не хочу быть твоим преемником?

— Это не обсуждается, — отрезал Арктур. — Ты Менгск. Кому еще им быть?

Валериана охватила злость.

— Даже если этот Менгск, по твоему собственному мнению, женоподобный книголюб и слабак?

Арктур небрежно взмахнул рукой.

— Это слова, скоропалительно произнесенные много лет назад, — сказал он. — Ты уже доказал, что я ошибся тогда, так что тебе нужно двигаться дальше. Подсчет моих промахов не дает тебе права на поблажки.

Чтобы скрыть недовольство, вызванное упрямством отца, Валериан пригубил портвейна. Прежде чем проглотить, он посмаковал во рту ароматическую жидкость. Краем глаза он следил за Арктуром, который, пользуясь паузой, осматривал комнату и висящее на стенах оружие. Тема оружия была одной из немногих тем, на которую отец и сын могли нормально поговорить. Без опасений услышать в ответ претензии или всплеск раздражения.

— Ты устроил тут себе прекрасный дом, — ни с того ни с сего сказал Арктур.

— Дом? — переcпросил Валериан. — Я не знаю, что значит это слово.

Заметив замешательство с глазах отца, Валериан уточнил:

— До последнего времени мой дом был любым местом, где мы обитали, пока снова не приходилось бежать. С одной растрескавшейся умоджанской луны на другую. Или на очередную орбитальную станцию, из тех немногих, что не уничтожил Директорат или зерги. Ты же должен знать, каково это?

— Да, — уступил Арктур. — Хоть и подзабыл уже. Долгое время моим домом был «Гиперион», но после всего, что случилось с Джимом…

— А как же Корхал-4? — перебил Валериан, не желая выслушивать тираду о предательстве Джима Рейнора. Последние несколько лет он внимательно отслеживал новости об авантюрах Рейнора и в душе восхищался опальным маршалом. Который, в буквальном смысле, стал занозой в заднице его отца.

Менгск-старший покачал головой, скрывая раздражение оттого, что его перебили.

— Приличные площади планеты уже снова пригодны для жилья. Мы восстановили большую часть из того, что было разрушено. Но все равно, чтобы в короткие сроки возместить весь ущерб, причиненный Конфедерацией… это выше моих сил… — Арктур на секунду замолчал. — Корхал снова станет великим. Я не сомневаюсь. Но он никогда не будет таким, каким был прежде.

— Да, полагаю, это так, — согласился Валериан. — Хотелось бы мне взглянуть на Корхал до той атаки.

— О, да, я думаю, тебе бы там понравилось, — сказал Арктур. — Палатинский Форум^[2], Золотая Библиотека, Марсово Поле^[3], наша летняя вилла… да, тебе бы там понравилось.

Валериан наклонился вперед.

— Хотел бы я узнать о Корхале больше, — сказал он. — В смысле, от кого-то, кто там бывал. Не сухие факты из медиа-книг и голофильмов, а что-то настоящее. От того, кто ходил по его поверхности и дышал его воздухом.

Арктур улыбнулся и кивнул, как будто ждал этой просьбы.

— Ну что ж, Валериан. Я расскажу тебе о Корхале, об всем, что я знаю, собрав по кусочкам в единое целое. Расскажу о том, о чем ты не сможешь узнать из официальных источников. — Он встал и одним глотком осушил свой стакан.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Валериан.

— История Корхала это история твоего деда, которая рассказывает о том, что значит быть Менгском. Корхал был кузницей, в которой на наковальне истории кровопролитно ковалась наша династия.

Валериан почувствовал, как его сердце забилось быстрее.

— Да, об этом я и хотел услышать.

Арктур кивнул на голографию женщины, стоящую на каминной полке.

— А еще я расскажу тебе о твоей матери.

— О матери? — мгновенно напрягшись, сказал Валериан.

— Да, — сказал Арктур, направляясь к двери. — Но сначала мы должны ее похоронить.

Книга первая Агнус Двадцатью пятью годами ранее

Глава I

Вилла была погружена во тьму. Ее обитатели спали. Со стороны все выглядело тихо и спокойно. Уязвимо. Однако он знал, что это не так. Целая сеть невидимых лазерных лучей окружала особняк, мраморная стена ограды была напичкана датчиками движения, а состояние каждого окна и двери фиксировалось датчиками удара. Все это стоило не самых больших денег, какие можно потратить на систему безопасности, но уже почти по максимуму.

Неприметная фигура не торопилась, тихонечко подползая к самому краю просвечиваемой детекторами зоны, чтобы проникнуть в летнюю резиденцию Менгска. Попасть в белокаменное сооружение, располагающееся на вершине белого утеса с видом на темные воды океана, будет очень непросто.

Специальная маска скрывала молодое красивое лицо. Закрепленный на поясе сканер, являлся модифицированным модулем для геологических изысканий, использующийся изыскателями Исследовательского корпуса Конфедерации. Он представлял собой пульсовый детектор электромагнитных волн для обнаружения выбросов веспен-газа. Настроить детектор на просвечивание лазеров охраны, и вывести изображение на поверхность окуляра очков, оказалось делом техники.

Чтобы аппарат заработал, необходимо знать частоты лазеров и точный минеральный состав кристаллов, которые их создали. Это оказалось достаточно просто, благодаря технику, что устанавливал систему прошлым летом.

Спец-очки обесцвечивали пейзаж. Темно-синее небо казалось плоским, цвета ржавчины, горы на севере приобрели глубокий красно-коричневый оттенок, а море внизу — переливалось алым.

Словно океан крови.

Стены виллы казались темными, а лазеры, проецируемые датчиком, выглядели как мерцающие серебряные нити, словно натянутые сигнальные растяжки.

— Слишком просто, — прошептал он, и тут же в мыслях упрекнул себя за ненужные слова.

Человек лег на землю и пополз вокруг северного края виллы, держась подальше от дороги ведущей в Стирлинг. Высокая трава колыхалась, под воздействием дующего с моря легкого бриза. Она хорошо скрывала ползущую фигуру.

Сеть пучков лазеров охраны постоянно меняла направление, однако в модуль визора человека были прописаны алгоритмы их движения. Поэтому, когда лучи сдвигались, он успевал сместиться в мертвую зону.

Конечно, ни одна программа не обладает стопроцентной надежностью, и шанс, что он будет обнаружен, всегда есть. Но он был уверен в своих способностях и даже не помышлял о неудаче.

По правде говоря, уж что-что, а провал задания ему не грозил. Может кто-то другой может провалить задачу, но только не он. Он был хорошим специалистом в своей области, и знал это. Поэтому он более чем уверен, что справится с заданием лучше, чем многие, так как он всегда добивался того, к чему стремился.

Ну хорошо, почти всегда.

Чем ближе он подползал к вилле, тем медленнее и осторожнее становились его движения. Придерживаясь правила, — "тише едешь — дальше будешь", он потратил практически два часа, чтобы сократить расстояние от стены до шести метров.

Пассивные ИК-датчики движения располагались по краю стены, но они уже устарели, так как были установлены около десяти лет назад. Эти датчики были не сложнее тех, какие можно встретить в системе охранной сигнализации какого-нибудь управляющего в колониях Периферии^[4]. Конечно, ни у кого и в мыслях не было, что подобная защита может быть установлена в летней резиденции одного из самых известных сенаторов Корхалла и его семьи.

Эти датчики не могли засечь фигуру в черном облегающем комбинезоне, с системой теплопоглощения. Эту систему он смастерил из внутренней прокладки защитного скафандра, что применялись изыскателями в исследованиях высокотемпературных областей. Человек улыбнулся, когда встал на ноги. ИК-сканеры, мечась по телу, не обнаружили его.

Сеть лазерных лучей снова начала двигаться. Он замер, пока она не зафиксировалась в новом положении. Он увидел тонкий луч, мерцающий у его ноги, и, задержав дыхание, осторожно отодвинулся от него. У него было семнадцать целых и три десятых секунды до того момента, как они снова переместятся. Он быстро перебрался к стене; осторожно, не касаясь ее, опасаясь датчиков вибрации.

Его окружала лазерная сетка, но пока он держался вблизи стен — но не касался их, — он был невидим для службы безопасности виллы. Воспользовавшись моментом, человек перевел дух, а потом обошел строение и направился к боковому входу.

Он замер, когда на землю впереди упало пятно света.

Открылась дверь.

Он почувствовал страх, пульсирующий в нем, когда из двери вышел человек, а за ним — еще один. Они закурили по сигарете и начали болтать. Нарушитель задержал дыхание; его сердце молотило по ребрам. Кухонные носильщики, только и всего.

Они отошли от двери, укрывшись за пристройкой от холодного ветра. Нарушитель воспользовался этой прекрасной возможностью, чтобы проскользнуть в дверь. Войдя на кухню, он откинул наверх окуляры очков.

От каменных печей на него хлынуло тепло; в воздухе витал слабый аромат, оставшийся от ужина Менгск. Ночью кухня была пуста; повара и прислуга высыпались перед ранним подъемом и приготовлением завтрака. Он на мгновение задумался, что здесь в такое позднее время делали те двое курящих.

Но, отбросив неуместные мысли, он продолжил двигаться через кухню, к двери, которая вела в главный вестибюль. Он приоткрыл дверь и выглянул в затененный зал.

На стене в ряд висели портреты прославленных предков Ангуса Менгска. На рифленых колоннах стояло множество статуэток, ваз и оружия, со вкусом подобранных его женой Кэтрин. У покрытой ковром лестницы, ведущей в спальни семейства, контрастируя с величием произведений искусства, было разбросано множество игрушек маленькой дочери Ангуса, Дороти.

Пол был в шахматном порядке выложен черной и белой плиткой. Человек ждал. С противоположной стороны зала вошел охранник и по ларингофону сообщил своим товарищам в комнате охраны, что все в порядке.

Ангус Менгск держал в своей летней резиденции только горстку вооруженных охранников, утверждая, что приезжает сюда, чтобы на время забыть о проблемах между Корхалом и Конфедерацией.

Охранник посмотрел на парадный вход, развернулся и ушел в столовую, закрыв за собой дверь. Когда охранник исчез, человек проскользнул в зал, поднялся по лестнице и, остановившись наверху, оглядел широкий коридор.

Спальня Ангуса и Кэтрин была слева, но человек двинулся в противоположном направлении, к спальням младших членов семьи Менгск.

Деревянный пол был застлан толстыми коврами. Он осторожно шел по нему, избегая мест, где, как он знал, были скрипучие половицы. Нарушитель подошел к толстой двери с бронзовой «А», закрепленной на ней; и улыбнулся.

Он взялся за ручку, тихо открыл дверь и заглянул в комнату.

В помещении царил полусумрак. Вдоль стен располагались длинные стеллажи, заваленные демонтированным оборудованием и образцами горных пород. На самих стенах, заключенные в рамки, висели схемы геологических образований и разрезы горных пластов. На большой, обитой железом кровати, лежала бесформенная фигура, накрытая простынями.

Нарушитель сделал шаг внутрь, и услышал голос:

— Полагаю, вы думаете, что это было очень умно.

Обернувшись, он увидел Эктона Фелда — начальника службы безопасности семьи Менгск. Мужчина сидел в кожаном кресле в дальнем углу зала. Его рука покоилась на рукоятке тяжелого пистолета. Одетый в темный пиджак и просторные брюки, Фелд обладал высоким ростом и идеально сложенной фигурой. Его внешность идеально вписывалась в образ человека отвечающего за безопасность жизней.

Фигура в черном сняла спец-маску, открывая свое лицо. Черты аристократа, волевая линия подбородка, широкие серые глаза с пытливым взглядом семнадцатилетнего мальчишки.

— На самом деле, я думаю, что это был верх моей изобретательности, — сказал Арктур Менгск.

Эктон Фелд без особого интереса осмотрел геодезический прибор. Этому парню удалось собрать неплохой комплект для проникновения в летнюю резиденцию сенатора. Фелд решил, что стоит серьезно пересмотреть местные средства обеспечения безопасности.

Он положил геодезический прибор обратно. Если Арктур смог забраться так далеко, неизвестно, как далеко сможет забраться человек с более злым умыслом.

Фелду не хотелось даже думать о возможных последствиях подобного. Корхал и без того не отличался стабильностью, не хватало еще чему-нибудь случиться с Ангусом Менгском. Если столь откровенный противник Конфедерации умрет в собственной кровати, корхальское движение независимости может никогда не оправиться.

— А разве вы не должны быть в академии в Стирлинге?

— Мне там наскучило, — сказал Арктур, сев на край кровати и сдернув то, что скрывало кучу подушек. Подушки были разложены так, чтобы походить на человеческую фигуру. — Они не могут меня научить чему-то, чего я еще не знаю.

Это вполне могло быть правдой, подумал Фелд. У Арктура Менгска было много талантов. Да, он был самовлюбленным хулиганом. Настолько самоуверенным, что многие назвали бы его высокомерным. Однако, помимо этого он действительно был очень умен и превосходно справлялся со всем, за что брался.

— Вашему отцу это не понравится.

— А когда ему нравилось что-либо из того, что я делаю? — возразил Арктур.

— Бунтарь всегда остается бунтарем, да? — сказал Фелд.

— И что это ты имеешь в виду?

— Ничего. Забудьте, — ответил Фелд. — Так почему же вы вломились в свой собственный дом?

Арктур пожал плечами.

— Наверное, чтобы выяснить, возможно ли это.

— И только?

— Ну, может, еще, чтобы позлить отца, — улыбнулся Арктур. — Это никогда мне не надоедает.

— Вот как. Не сомневаюсь, это позлит его, — сказал Фелд. — Особенно сейчас. И после того, как он сделает выговор мне, уверен, у него найдется пара ласковых слов и для вас.

— А как ты это сделал? — спросил Арктур. — Я имею в виду, нашел меня. Комбинезон скрыл меня от инфракрасных датчиков, и я уверен, что ни один лазер не задел меня. Как ты узнал?

— А почему это я должен вам говорить? Вообще-то, мне стоило бы намылить тебе шею и выяснить, как тебе удалось зайти так далеко. — Фелд пристально посмотрел на Арктура. — Вам ведь кто-то помогал?

— Нет, — сказал парень, но Фелд знал, что он врет. Имея в отцах сенатора, мальчик хорошо изучил различные политические уловки. Он был способен скрывать правду почти так же хорошо, как это делают закаленные в словесных баталиях ветераны Палатинского форума.

Почти. Но не так же.

— Вы бы не смогли обойти лазерную сеть без чьей-либо помощи.

— Ладно, — признался Арктур. — Мне помогли. Я убедил Лона Хелана дать мне спецификацию на лазеры, так что я смог подкрутить этот геодезический сканер и сделать лучи видимыми. Я сказал ему, что это для школьного проекта.

— Значит, утром Лон Хелан будет искать новую работу.

— Да, видимо, будет.

Такое равнодушие разозлило Фелда. Только что Арктур в шутку разрушил жизнь человека, и все только затем, чтобы бросить вызов своим способностям.

— Ну давай же, — сказал Арктур, — скажи. Как ты меня обнаружил? Какая-то новая система, о которой я не знал? Биометрический распознаватель? Сканер ДНК?

Фелд посмотрел на молодое, энергичное лицо и почувствовал, как его гнев угасает. Сын Ангуса Менгска обладал качеством, заставляющим окружающих забыть свои обиды и в чем-нибудь угодить ему. Только его отец и мать казались неподвластными этим чарам.

— Это была не новая система. Это была старая система, о которой вы забыли.

— Старая система? Какая?

— СГ. Базовая модель, — сказал Фелд, поднимая геодезический сканер.

— СГ? — повторил Арктур. — Никогда о ней не слышал. Она от «ЛарсКорпа»? Или нет, погоди; наверное, от «Близнецов», да?

— Ни тех, ни других, — сказал Фелд и показал на свой глаз. — «Собственные глаза». Самая базовая модель. Я видел вас через камеры наблюдения, когда вы проходили через кухню.

— Камеры наблюдения? Какие еще камеры наблюдения?

— Новая модель камер «Терры». Ваш отец установил их перед приездом Умоджанского посла.

— Кого?

— Вы вообще слышите что-нибудь из того, что говорят в этом доме, если оно не касается вас лично?

— Нет, если это связано с моим отцом. Вся эта политика и бизнес слишком скучны, чтобы обращать на них внимание, — сказал Арктур. — Так кто у нас здесь?

— Человек по имени Айлин Пастер и его дочь, — сказал Фелд. — Очевидно, некая «шишка» с Умоджи, приехал на торговые переговоры с вашим отцом.

Это было не совсем правдой, но Арктур в прошлом не проявлял особого интереса к делам сенатора, и Фелд решил не вдаваться в подробности. Происходили события, решающие судьбу мира, а Арктур тратил большую часть своего времени на кучку подхалимов из академии и свою коллекцией камней и самоцветов. Ну, и еще на то, чтобы позлить своего отца.

Держа в руках конфискованный геодезический сканер, Эктон Фелд развернулся к выходу.

— Кстати, тебе лучше сказать своим друзьям, что игра окончена.

— Своим друзьям? — сказал Арктур. — Ты о ком?

— Не нужно этого, — предупредил его Фелд. — Просто скажи им, чтобы они шли домой. Уже поздно, и я слишком устал, чтобы разбираться еще и с этой ерундой.

— Честное слово, Фелд, я понятия не имею, о ком ты говоришь.

Эктон Фелд пристально посмотрел на парня, глядя сквозь его беззаботное лицо и способность притворять ложь правдой. Арктур Менгск мог парой фраз убедить техника с десятилетним стажем отдать ему спецификацию лазерной сети, но Фелд понимал, что то, что он услышал сейчас, было чистой правдой.

А это значило…

— Черт, — сказал Фелд и включил переговорное устройство. — Всем постам, статус черный; повторяю, статус черный.

Фелд повернулся к Арктуру.

— Оставайся здесь, — сказал он. — И спрячься.

— Что там такое? — крикнул вслед уходящему Фелду Арктур.

Доставая на ходу свой пистолет, Фелд сказал:

— Вторжение.

После того, как Фелд исчез за дверью, Арктуру потребовалось еще несколько мгновений, чтобы до конца осознать слова начальника службы безопасности. Вторжение? Здесь?

Арктур пожалел, что ему пришла в голову мысль испытать таким вот образом систему охраны дома, чтобы потешить свое самолюбие: внезапно эта идея показалась ему глупой и по-детски импульсивной. Внезапно эту мысль вытеснила другая — сейчас его семья может быть в опасности! Он почувствовал, как внутренности опалил огонь страха.

Арктур быстро справился с нахлынувшими эмоциями. Вопреки инструкциям Фелда, он выскочил из комнаты обратно в коридор. Огни метались по всему дому, перекрикивались охранники, занимая свои посты. Когда хлопнула дверь, юноша замер в нерешительности.

Оглушительный хлопок пистолетного выстрела эхом прокатился по коридору. Следом раздался человеческий крик. Арктур крадучись двинулся дальше, пока не остановился около двери украшенной бумажными цветами и приколотым детским рисунком пони.

Красочные бумажные записки объявляли, что это "Комната Дороти". Арктур открыл дверь. В комнате горел свет. Он быстрым взглядом осмотрел помещение. Четырехлетняя сестра сидела на кровати и сонно протирала глаза. Ее длинные волнистые волосы неряшливо рассыпались по плечам.

Рядом с ней на кровати сидела молодая девушка примерно одного с Арктуром возраста. Ее светлые волосы сияли подобно меду, а лицо было столь же красиво, сколь неожиданно.

— Кто вы? — требовательно спросила девушка, закрывая руками Дороти.

— Могу задать тебе чертовски похожий вопрос, — сказал Арктур. — Кто ты, и что делаешь в комнате моей сестры?

— Я Жюлиана Пастер, — сказала девушка. — Дороти попросила меня остаться с ней и почитать ей сказку. Видимо, мы обе уснули. А вы, должно быть, Арктур? Но что там происходит? Это были выстрелы?

— Да, но я сам не совсем понимаю, что происходит, — сказал Арктур, устремляясь к кровати. — Думаю, на нас могло быть совершено нападение.

— Нападение? Но кем?

Арктур проигнорировал вопрос и встал на колени рядом с кроватью.

— Малышка Дот, — позвал он сестру уменьшительным именем, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Тебе нужно одеться.

Услышав голос брата, Дороти посмотрела на него. Гнев Арктура моментально улетучился, когда он увидел на ее глазах слезы. Юноша не особо любил отца или его работу, но он обожал сестру. Её улыбка могла растопить самое черствое сердце, и даже Ангус не мог устоять перед ее прихотями.

— Куда мы пойдем? — сонным голосом спросила Дороти.

Арктур не успел ответить, раздались новые выстрелы. Дороти в ужасе вскрикнула. Арктур посмотрел на Жюлиану Пастер и сказал:

— Пригляди за ней. Я посмотрю, что там происходит.

Жюлиана кивнула. Внезапно дверь распахнулась и в комнату ворвались два человека. Девушка крепко прижала девочку к себе. Арктур вскочил на ноги, но в этот же момент облегченно вздохнул — в одной из фигур он узнал мать.

Высокая, стройная и красивая, Кэтрин Менгск тем не менее никогда не была "домашним цветком", что проводит все свое время за вязанием крючком или за чтением стихов. Волевой стержень из нео-стали давал о себе знать, когда ее детям что-либо угрожало. Она удивилась, увидев Арктура, но быстро справилась с чувством, и начала быстро собирать детей для выхода. Второй человек бросился к Жюлиане.

— Вы в порядке? — выпалила Кэтрин. — Арктур? Дороти?

— Все нормально, мама, — ответил Арктур, высвобождаясь от ее хватки. — Где отец?

Кэтрин взяла Дороти на руки.

— Он с Эктоном. Какие-то люди пытаются проникнуть внутрь, и они пошли их задерживать.

В коридоре снова раздалась стрельба. Дороти расплакалась.

Кэтрин повернулась к мужчине и, кивнув на Жюлиану, спросила:

— Как она?

— С ней все хорошо, — ответил человек. В сильном голосе отчетливо слышалось волнение.

Мужчина на вид был примерно одного возраста с отцом Арктура — это говорило о том, что он уже разменял пятый десяток, — а его интерес к Жюлиане выдавал в нем Айлина Пастера. Арктур подумал, что для посла из такого важного мира как Умоджа этот человек выглядит не слишком впечатляюще.

Редеющие седые волосы, скошенный подбородок, придавали Айлину Пастеру робкий вид. Однако с раннего возраста Ангус предупреждал сына, что когда речь идет о политиках и борзописцах, то таких людей нельзя недооценивать, — иначе подомнут под себя.

— Что происходит, мама? — спросил Арктур. — На нас действительно напали?

— Да, — кивнула Кэтрин, а затем скомандовала. — Мы должны добраться до убежища. Не будем тянуть волынку, все за мной!

Его мать не была из тех, что "подслащивала пилюли", и это было одно из качеств, за которые Арктур ее любил. Айлин Пастер взял дочь под руку и приготовился следовать за женщиной.

Где-то недалеко прогремели выстрелы из автоматического оружия. Звук был таким громким, что было невозможно определить местоположение его источника, но Арктур подумал, что стреляют на этом этаже.

Он услышал тяжелые шаги и крики.

Арктур дернул мать за руку, когда где-то рядом прогремели новые выстрелы.

Первым выстрелом расщепило деревянный косяк двери. Все закричали и упали на пол. Арктур только закрыл уши, как вокруг загрохотали металлические и деревянные осколки разлетевшейся двери.

По ковру покатились витые серебряные шипы, тонкие металлические конусы с мизинец толщиной.

Арктур сразу узнал их — такими снарядами стреляли армейские автоматы. Гаусс-автомат К-14, если быть точным. «Каратель».

Под ударами дверь распахнулась и в проеме показались двое мужчин. Эктон Фелд держал в руках дымящийся пистолет-пулемет. Из ран на груди и плече текла кровь. Второй мужчина был вооружен "Карателем", и Арктур узнал его. Это был один из охранников, по имени Жак Дело.

Начальник службы безопасности окинул комнату пристальным взором.

— Ангус, это Фелд. — торопливо произнес он в петличный микрофон. — Я нашел их. Мы в комнате Дот.

Арктур не расслышал ответа за ревом новой стрельбы. Дело быстро высунулся в проем и сделал пару выстрелов. Грохот автомата был оглушительным; особенно, в сочетании с плачем Дороти.

— Эктон, — сказала Кэтрин, — где мой муж?

— Внизу, организует оборону. Скоро двинется к нам, — сказал Фелд, загоняя новый магазин в рукоятку пистолета и грубо передергивая затвор. — Но нам нужно выбираться отсюда. Здесь мы слишком уязвимы. В другом конце зала есть убежище.

— Мы не можем уйти! — сказал Айлин Пастер. — Нас убьют.

— Нас убьют, если мы останемся здесь, Айлин, — возразила Кэтрин.

— Нет времени на споры, — сказал Фелд. Его лицо было бледным от потери крови. — Их люди наступают с обеих сторон. Жак, что там видно?

Жак Дело поднял автомат и, выглянув в коридор, посмотрел налево и направо. Он выпустил очередь из «карателя», и Арктур услышал крик боли.

— Теперь чисто, — сказал Дело. Звуки выстрелов только участились.

Арктур не понимал, как там может быть чисто. Он слышал бессвязную какофонию криков. Кто-то требовал прикрытия, кто-то — медика. А кто-то звал маму.

Знал ли кто-нибудь, кто побеждает в этом бою?

— Сейчас! — крикнул Фелд. — Двигаем!

Первым из комнаты выдвинулся ствол пистолета. За ним вышел державший его Фелд. Дело следом вытолкал Кэтрин — с все еще прижатой к груди Дороти, — Айлина Пастера и Жюлиану. Наконец, вышел Арктур, а Дело пошел замыкающим. Все устремились по коридору в сторону убежища.

Дым от выстрелов заполнял коридор. В тусклом свете электрической дуги разбитых ламп, Арктур различал только то, что творится у него под ногами. Он прошел мимо тела, застывшего на полу в неестественной позе. Человек получил пулю в шею.

Глядя на рваную дыру и размазанные по полу кровавые кляксы, Арктур с отвращением закрыл рот рукой. Запах смерти имел привкус обжигающего металла. Еще один мертвец лежал дальше по коридору. Его грудь была буквально разорвана шипами "карателя". Создавалось впечатление, что человека практически разрезало пополам.

Фелд, спотыкаясь, вел всех в убежище, — подземный бункер, сооруженный в самом сердце дома, а Дело прикрывал тыл. Бункер имел мощную систему связи, с возможностью выхода на орбитальные спутники Корхалла. Кроме того, там был предусмотрен запас ресурсов, из расчета на четыре дня полной автономии.

Мать Арктура возражала против идеи построить в летнем доме "безобразное", по ее словам, сооружение. Но после того, как безумный психопат убил всю семью сенатора Никкоса прямо в своих кроватях, пусть с неохотой, но все же согласилась.

Теперь, этот псих скорей всего служит в армии Конфедерации. После нейронной ресоциализации.

Арктур споткнулся. Дело поддержал его.

Нео-стальные двери бункера были открыты и изнутри лился холодный свет от флуоресцентных ламп. Эктон Фелд в изнеможении опустился на порог. Раны давали о себе знать. При попытке приподнять пистолет-пулемет, по его лицу разлилась мертвенная бледность.

Доносящиеся до Арктура крики становились все настойчивей и требовательней.

Жак отпустил юношу и резко развернулся. Припав на колено, он поднял винтовку. Грохот и вспышки огня вырвались из дула оружия. Звук был настолько оглушающим, что Арктур закричал. Гаусс-шипы со свистом улетали прочь. Вслед за очередью, криков страданий стало еще больше.

— Пошли! — крикнул Дело.

И тут же в этот момент в него попали. "Каратель" поразил цель.

Это выглядело так, словно гигантский кулак ударил мужчину, и отшвырнул его к стене. Кровь забрызгала Арктура, и он с ужасом увидел, как Дело уронил голову на грудь. Шипы К-14 практически оторвали ее от тела.

— Арктур! — Крик матери из бункера донесся до него словно из бочки. Что она кричала он не мог разобрать. Все что он слышал, это хрип Дело, и звук брызжущей крови из его пробитой шеи.

Не осознавая до конца, что он делает, Арктур упал на колени и схватил выпавшую из рук Жака винтовку. Он никогда не стрелял из такого оружия раньше, однако сразу сообразил, что для того чтобы кого-то убить, нужно просто прицелиться и нажать спусковой крючок.

Только легко ли это сделать?

Из дыма в коридоре показалась фигура. Стрелок был одет в темную одежду, в бронежилете и странного вида шлеме. На шлеме сбоку от черного матового стекла — в котором Арктур видел собственное отражение — торчало множество электронных приспособлений.

Автомат лежал в руках Арктура мертвым грузом, и совершенно бессознательно парень поднял его. Но автомат террориста уже был наведен, и Арктур понимал, что не успеет нажать на спуск прежде, чем его разорвет на куски.

Это мысль скорее разозлила его, чем напугала.

Но до того, как террорист смог выстрелить, отражение Арктура в забрале шлема рассыпалось облаком плексигласовых осколков, костей и мозгов.

Еще один выстрел попал в шлем террориста, за ним еще один, и еще. Человек упал на колени, а высокоскоростные снаряды продолжали пронзать его грудь и ноги.

Арктур повернулся и увидел свою мать, идущую к нему. Обеими руками она держала перед собой пистолет Эктона Фелда. С длинными черными распущенными волосами и в ночной рубашке, развивавшейся словно накидка, она была похожа на воительницу из древних мифов.

Пистолет снова выстрелил в ее руках, и этот выстрел ни на миг не заставил ее сбавить шаг.

Арктур уронил гаусс-винтовку, когда увидел, что боевик умер. Рука Кэтрин легла на его плечо. Юноша поднял глаза. Лицо матери пылало гневом. Не на Арктура, а на человека, который осмелился угрожать ее ребенку.

Кэтрин подняла Арктура с колен и практически затолкала его в бункер. С помощью Айлина Пастера она захлопнула массивную дверь, а затем на панели доступа отбила код блокировки. Арктур ловил ртом чистый отфильтрованный воздух. Глотая кислород, он чувствовал, как трясутся руки. Смерть прошла совсем рядом от него. Он сжал кулаки, рассерженный на себя за проявленную слабость, и подавил страх усилием воли.

Успокоившись, он осмотрелся.

Эктон Фелд лежал у стены рядом с Арктуром. Его грудь и рука представляли из себя месиво красного цвета. Юноша не знал, жив ли начальник охраны, или мертв. Жюлиана Пастер сидела у противоположной стены бункера, крепко обняв Дороти. Арктур подошел к ним. Он погладил сестру по волосам и ободряюще улыбнулся Жюлиане.

— Малышка Дот! — позвал он. — Это я. Мы в безопасности!

Дороти взглянула на брата. Арктур улыбнулся.

— Ты была очень храброй, малышка. Больше никто не собирается нас обижать, — произнес он, стараясь, чтобы в его словах не проскользнуло и намека на неискренность.

— В безопасности? — переспросила Дороти, шмыгая носом. — Ты обещаешь?

— Я обещаю. — Аркутр кивнул. — Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Никогда.

— Никогда-никогда?

— Никогда-никогда, — пообещал он.

Единственным, чем можно было заняться в запечатанном бункере, это только ждать. Правда Арктур никогда не мог похвастаться способностью к усидчивости. Он сидел на кровати-раскладушке, скрестив ноги. Голова Дороти покоилась на его бедре. Девочка крепко сжимала подмышкой набивного пони по имени Понтий. Большой палец другой руки засунула в рот.

Несмотря на пережитое, она провалилась в глубокий сон. Арктур провел рукой по ее темным волосам и улыбнулся.

Как выяснилось, Эктон Фелд был еще жив. Кэтрин прилагала все усилия, чтобы хоть как-то обработать раны от "карателя". С прагматичностью — одной из составляющих ее непререкаемого авторитета в семье Менгск, мать Арктура начала ставить беглецам задачи. Таким образом она хотела занять их умы чем-то полезны, чтобы отвлечь от случившегося.

Она велела Арктуру позаботиться о Жюлиане и Дороти, а Пастеру — не спускать глаз с камер видеонаблюдения, чтобы иметь представление о том, что происходит снаружи бункера. Посол Умоджи кивнул в знак согласия. Получив доступ к панели с мониторами, он включил их. На многочисленных дисплеях появились изображения комнат и двора виллы Менгск.

Арктур не удивился тому, что именно мать перехватила бразды управления, и что Айлин Пастер охотно слушается ее. Кэтрин Менгск обладала аурой, излучающей власть, уверенность и надежность. В свои семнадцать, Арктур уже был достаточно взрослым, чтобы уважать силу характера матери. Он знал, что отец потратил многие годы, чтобы свыкнуться с тем, что нужно считаться с ее мнением.

— Айлин, что там происходит? — спросила Кэтрин, не отрывая глаз от раны Эктона Фелда. — Ты видишь Ангуса?

Арктур обратил внимание на посла. Айлин Пастер осмотрел все видеомониторы. Пустые коридоры, мертвые тела. Прячущиеся черные фигуры, совершающие зигзагообразные перебежки. Однако посол не мог определить, кто это — боевики или охранники.

Несколько камер не работало, и подключенные к ним мониторы показывали лишь "снег". Из-за чего получить полную картину происходящего не было возможности.

— На первом этаже все еще есть вооруженные люди. Но Ангуса я не вижу. Нет.

— Хорошо. Продолжай наблюдение, — ответила Кэтрин.

Пастер кивнул и снова сосредоточился на мониторах. Кэтрин встала и вытерла окровавленные руки о ночную рубашку. Глядя на напряженное, но все равно красивое лицо, Арктур улыбнулся, вспомнив, как она стояла над ним со сверкающим пистолетом Фелда. И как она убила человека, который хотел убить его.

— Твоя мать выглядит очень спокойной, — услышал Арктур голос Жюлианы. — Она знает что-то, чего не знаем мы?

Юноша повернул голову и посмотрел в лицо девушке. Подыскивая фразу для ответа, он рассмотрел ее повнимательней. Когда он увидел ее первый раз, то посчитал красивой. Теперь, приглядевшись, понял, как он ошибался.

Жюлиана Пастер была более чем красива. Она была ошеломляюще прекрасна. Но самое главное, она похоже не осознавала, насколько она привлекательна. Девушки в академии были либо карьеристки, с которыми невыносимо скучно, либо «заочки», соблазнить которых не составляло труда.

Он чувствовал, что Жюлиана не попадает ни под одно из этих определений.

Облегающая ночнушка подчеркнула изгибы ее тела, и воображение семнадцатилетнего юнца дорисовало то, что скрывалось под легкой тканью.

Арктур выбросил из головы возникший образ. Для подобных мыслей не место и не время.

— Моя мать, сильная женщина, — наконец произнес он.

— А моя мама заболела и умерла, — помедлив, сказала Жюлиана. — Когда я была совсем маленькой. Я почти не помню ее.

В ее голосе Арктур услышал неприкрытую тоску и не нашел, что сказать. Боль утраты ему не была знакома, и он никогда не проявлял сочувствия тем, кто потерял близких. Скорее находил их общество неприятным.

— Мне жаль, — выдавил он изсебя.

Жюлиана кивнула, похоже не заметив его неловкости.

— Мы здесь точно в безопасности? — спросила она.

Арктур утвердительно кивнул в ответ, довольный, что разговор перешел к вопросу, ответить на который он вполне компетентен.

— Да, тут совершенно безопасно, — сказал он. — Стены бункера метровой толщины из пластбетона^[5] усиленные арматурой из неостали. Чтобы пробить их, потребуется крупнейший бур Гильдии Горняков, БДЕ-1400, например. А может, даже и 1600.

— Ты хорошо разбираешься в бурах?

— Чуть-чуть, — ответил Арктур, таким тоном, чтобы у девушки не осталось сомнений о его познаниях в горном деле. — В моих планах стать изыскателем. Когда-нибудь.

— Ты не собираешься пойти по стопам отца?

Лицо Арктура потемнело, когда он услышал об отце.

— Нет, я ничем не могу ему помочь. Я не удивлюсь, если эта заварушка произошла по причине его выступлений против Конфедерации и сования носа не в свои дела.

— То, что делает Конфедерация, касается всех, — возразила Жюлиана.

— Может быть. — Арктур пожал плечами и посмотрел на Айлина Пастера в надежде, что тот уже может изложить ситуацию за пределами бункера. — Я не знаю, и мне без разницы. Я просто хочу, чтобы ко мне не лезли, и не мешали идти своим путем по галактике.

— Но если Конфедерация идет на такие меры, как эти, никто не сможет так сделать.

Арктур снова покосился на Айлина.

— Это сказал тебе твой отец?

— На самом деле, это сказал твой отец, — с усмешкой в голосе ответила Жюлиана.

— Тогда это интересует меня еще меньше.

— А ты не очень вежлив, не правда ли?

— Я тебя не знаю, — отрезал Арктур. — Почему я должен быть вежлив с тобой?

— Потому что даже поселенцы с Периферии знают — быть вежливым с гостем, это признак хорошего тона.

Юноша увидел, как зарделись ее щеки, и понял, что Жюлиана права. Он был груб. Причем груб с красивой девушкой. Своим поведением больше напоминая дикаря, а не сына сенатора.

Арктур глубоко вздохнул, и его лицо осветила лучезарная улыбка. Какой он обычно улыбался девушкам Академии, которые вдруг его заинтересовали. Улыбкой, от которой таяли девичьи сердца.

— Вы правы, я вел себя грубо. Извините. Сегодня был… непростой вечер. На самом деле, я не такой. И мне, правда, очень приятно находиться рядом с вами.

Она внимательно посмотрела на него, пытаясь проникнуть под маску неподдельной искренности. Однако даже самому искушенному человеку из светского общества Стирлинга, это было не по силам.

Жюлиана не имела никаких шансов устоять перед излучаемым юношей обаянием.

— Извинения приняты, — сказала она с улыбкой. Но Арктур знал, что это еще не означает, что рыбка на крючке.

— Ты проницательна, не так ли? Мне это нравится, — сказал он в ответ. То, что дочь Айлина Пастера смогла устоять перед его игрой, лишь подогрел интерес Арктура к девушке.

— Корхал, может, и является одной из жемчужин в короне Конфедерации, но Умоджа тоже не страдает отсутствием культуры и хороших манер.

— Я никогда не был там, — сказал Арктур. — Может, скоро приеду, если ваши девушки также красивы как ты.

— Не настолько. Но я думаю, тебе там понравится.

— Уверен, что да. Нет желания быть моим гидом?

— Почему бы и нет, — сказала Жюлиана. — Я могу показать вам каньон Саренго.

— Где потерпел крушение супер-носитель, — уточнил Арктур. — Говорят, захватывающее зрелище.

— Ты не будешь разочарован, — пообещала Жюлиана.

— Договорились. Если переживем эту ночь. Я ловлю тебя на слове, — подытожил Арктур, легким тоном, чтобы преуменьшить степень опасности.

Жюлиана улыбнулась. Арктур хотел сказать что-то еще, как Айлин Пастер вдруг воскликнул:

— Кэтрин! Дверь!

Арктур посмотрел на скопление мониторов. Однако, видеокамера, показывающая коридор была разбита в результате сражения. Панель доступа рядом с дверью пискнула комбинацией звуковых сигналов. Кэтрин наклонилась и проверила правильность шифровки, прежде чем ввести ответ.

В ответ с другой стороны, послышалась новая порция ударов по кнопкам, и Кэтрин снова ответила. Мать Арктура кивнула Айлину Пастеру, а затем напечатала завершающую комбинацию, которая открывала замки.

Арктур ощутил смесь облегчения и разочарования оттого, что время их нахождения здесь подошло к концу; однако улыбнулся, почувствовав, что в предвкушении Жюлиана взволнованно сжала его руку.

Толстая неостальная дверь убежища открылась, и в нее с покоящимся в руках «карателем» вошел Ангус Менгск — сенатор Корхала, отец Арктура и Дороти, и муж Кэтрин.

Ангус был широкоплечим, могучим мужчиной. Длинные темные волосы стянуты в хвост. В волосах, как и в бороде, пробиваются седые пряди. Волевое лицо, огрубевшее с возрастом, и холодные серые глаза под густыми бровями.

Он повесил винтовку на плечо, и заключил жену в медвежьи объятия.

— Слава Богу, вы в безопасности, — сказал он. — Я знал, что ты сможешь о них позаботиться.

— У нас все в порядке, — сказала Кэтрин. — Эктона подстрелили, но жить будет. Все закончилось?

Ангус выпустил жену из объятий и кивнул.

— Да, они все мертвы.

Арктур нервно сглотнул, когда увидел, что отец, наконец, заметил его, сидящего на кровати.

Ангус оторвал взгляд от Арктура и пожал руку Айлина Пастера; его хмурый взгляд сменился отточенной улыбкой политика.

— Приятно видеть, что ты жив, мой друг.

— И ты, Ангус, — сказал Пастер. — Несомненно, наши дела плохи. Конфедераты?

— Возможно, — сказал Ангус. — Обсудим это позже, ладно?

Пастер кивнул. Ангус прошел мимо него и остановился перед Арктуром. Улыбка политика слетела с его лица как маска, которую отбрасывают при ненужности.

— Во имя отцов, что ты здесь делаешь парень?! — потребовал ответа он. — Тебя опять выгнали из Академии?

— Я тоже рад тебя видеть, отец, — сказал Арктур.

Глава II

Ангус Менгск щедрой рукой плеснул себе бренди из дорогущего хрустального графина. Одним глотком осушил янтарный напиток. Прикрыв глаза, он подождал, пока согревающая жидкость минует горло и скатится в желудок. Налил себе второй стакан и в вопросительном жесте протянул бутыль Айлину. Посол Умоджы отрицательно покачал головой.

— Нет, Ангус, спасибо, — отказался он.

— Я знаю, что вы не пьете, Айлин, — сказал Ангус, — но ввиду сложившихся обстоятельств…

— Ангус, я не буду.

— Да брось, друг, — продолжил уговаривать Ангус, — один глоток точно не повредит.

— Он сказал, что не хочет даже одного. — Кэтрин вставила пробку в графин и бросила на мужа испепеляющий взгляд.

— Для меня не существует понятия "всего лишь один". Просто нет, — добавил Пастер.

— Ладно. — Ангус пожал плечами и поставил спиртное на стол.

Когда обитатели виллы пришли в себя после нападения, Ангус собрал всех в обеденном зале. В длинном, обшитом дубовыми панелями помещении, главенствовал роскошный стол из красного палисандра украшенный резными горельефами из сельскохозяйственной жизни Корхала. Такой, какой она могла бы быть.

Около шкафчика с напитками лежала шахматная доска. Изящные, вырезанные из слоновой кости фигуры стояли так, словно партия находилась в самом разгаре. Только вот белый король уже получил мат.

Кэтрин села в конце стола, рядом с Дороти и Жюлианой Пастер. Глядя на них, Ангус позволил себе чуть-чуть расслабиться. Его девочкам удалось избежать худшего из того, что случилось в эту кровопролитную ночь. Но когда он посмотрел на Арктура, настроение сразу испортилось. Парень сидел, скрестив руки на груди, и упорно не хотел встречаться взглядом с отцом.

Эктон Фелд тоже оторвался от больничной койки чтобы присоединиться к ним. Выглядел он ужасно, был весь серый и вспотевший. Все знали, что ему нужен отдых, но, к его чести, он нашел в себе силы, чтобы поучаствовать в обсуждении того, что же произошло этой ужасной ночью и как лучше всего отплатить тем, кто за это ответственен.

Менгск-старший, с кровожадным выражением на лице, ходил вдоль стола. Его глаза пылали гневом.

— Ангус, — сказала Кэтрин, — сядь, пока дырку в ковре не протер. И успокойся.

— Успокоиться? — взорвался Ангус. — Они пытались убить нас в нашем собственном доме! Вооруженные люди пришли в наш дом и пытались убить нас всех. Клянусь, я приведу армию к Палатинскому Форуму и собственными руками придушу Леннокса Крейвена^[6], если он хоть как-то в этом замешан. Ради всего святого, Кэт, как я могу быть спокойным в такое время?

— Но ты должен, — твердо сказала Кэтрин. — Ты корхальский сенатор, и потому не можешь позволить себя такую роскошь как гнев. Это ничего не даст и лишь затуманит твои суждения. К тому же, ты не знаешь точно, кто за этим стоит. Это мог быть и не Крейвен с его конфедератскими головорезами.

Леннокс Крейвен занимал должность генконсула Сената Корхала, и был человеком в чьи задачи входил контроль за соблюдением интересов Конфедерации, поддержка ее законопроектов, а также давление на строптивых сенаторов.

Ангус ненавидел этого человека, считая его не более чем марионеткой в руках Старых Семей. Тех самых, что коррумпировали власть и являлись серыми кардиналами Конфедерации. Однако, при всем при том, Крейвен оставался очень влиятельным сенатором и ловким бизнесменом. Обмен подначиваниями и колкостями между ним и Ангусом стали нормой в мраморных ложах Палатинского форума. Фактически, династия Менгск тоже относилась к Старым Семьям^[7]. Поэтому Крейвен никогда не упускал случая напомнить Ангусу, что негоже плевать в лицо обществу, которое дало тебе власть и богатство.

Ангус глубоко вздохнул и склонил голову в знак согласия. Улыбнулся жене и сделал глоток из стакана.

— Ты права, дорогая, — сказал он. — Мне нужен более непредвзятый взгляд на это… Эктон? Есть какие-нибудь мысли по поводу того, что сегодня случилось? Кем могли быть эти люди?

— Профессионалы, — сказал Эктон Фелд. — Они были хороши, но у нас было преимущество, благодаря выходке Арктура. Еще несколько минут, и…. в общем, я не хочу думать, что могло произойти.

— Нам с тобой еще предстоит обсудить систему безопасности виллы, — пообещал Ангус, поглядывая на своего сына. — Но, все же, кто они?

Эктон Фелд некоторое время жевал свою нижнюю губу, и сказал:

— Все указывает на то, что это был корпоративный «эскадрон смерти». Спецотряд, занимающийся устранением конкурентов, промышленным шпионажем, похищениями и прочими такими вещами.

— Зачем кому-то заказывать Ангуса? — спросила Кэтрин. — И почему именно сейчас?

— Может, кто-то пронюхал о том, что именно Ангус собирается высказать в своей речи на Закрытом Заседании в Сенате? — предположил Пастер.

— Да, это бы, мягко говоря, встревожило их, — согласился Ангус.

— Но ненадолго, — возразила Кэтрин. — К тому же, твои дела затрагивают лишь интересы Корхала.

— Многие на Корхале стали богачами благодаря делам с Конфедерацией, — сказал Пастер. — Значительная доля организаций работает и с Корхалом, и с Конфедерацией, и Ангус создает им проблемы. Если Конфедерация будет выкинута с Корхала, они потеряют миллионы.

— Я знаю, что это маловероятно, Эктон, но не было ли на телах чего-нибудь, что могло бы сказать нам, кто их послал? — спросил Ангус.

Фелд покачал головой.

— Все оборудование, которое они использовали, это списанное армейское вооружение; его легко можно найти, если знаешь, где искать. Похоже на местное, но я в это не верю. Нутром чую.

— И что именно чует твое нутро? — спросила Кэтрин.

— Что никакая корпорация не станет держать такие силы для собственных нужд.

— Почему ты так думаешь? — спросил Ангус.

— Потому что все эти мертвецы — десантники. Ну, или бывшие десантники.

— Десантные войска, да? Как ты узнал?

Фелд похлопал себя по затылку.

— Промытые мозги. У всех шестерых остались шрамы от нейронной ресоциализации^[8].

Айлин прочистил горло.

— Тогда, это очевидно указывает на Конфедерацию.

— Возможно ты прав, Айлин, — сказал Ангус, — но нападение было слишком грубым, даже для них.

— Правда? А ты слышал о восстании на Антиге Прайм?

— Нет. О каком восстании? Не припомню, чтобы по СНВ^[9] сообщали о нем.

— А о нем и не сообщали, правда ведь? — предположила Кэтрин. — Разве не ты всегда говорил, что новостными компаниями управляют Старые Семьи? Они передают только то, что хотят нам показать, двадцатисекундные аудиовыпуски с их версией правды.

— Да, это точно, — ответил Ангус. — Так что с Антигой Прайм?

— Ну, предположительно, горожане Андасара пробились через конфедератскую милицию и взяли в заложники местного магистрата. Они призывали народ положить конец разрухе, принесенной Конфедерацией; и целый район отозвался на их призыв. В городе началось открытое восстание, но через два дня прибыл взвод ДВК^[10] под командованием лейтенанта Наданера и занял территорию. В живых они не оставили никого.

— Боже правый, — сказал Ангус. — Сколько погибло?

— Никто точно не знает; но мои источники говорят, что счет шел на тысячи.

— Именно поэтому нам надо быть осторожнее, — заметила Кэтрин. — Ведь если Конфедерация не постеснялась устроить такую резню, значит, они могут без всяких сожалений пойти на убийство сенатора и его семьи, разве нет?

— Но зачем посылать ресоциализованных десантников? — спросил Арктур, оторвав взгляд от стола и подняв голову. — Ведь любые оставленные тела сразу наведут подозрение на Конфедерацию.

— Потому что они не рассматривали возможность поражения, — сказал Ангус, возвращаясь к хрустальному бокалу на барной стойке. Он налил себе еще бренди. — Их наниматели ожидали, что они убьют нас здесь всех и не оставят никого из своих. Чертова самонадеянность!

— Тогда зачем им беспокоится о том, чтобы выглядеть как корпоративные убийцы? — сказал Арктур.

— Прикрытие, — сказал Эктон Фелд. — На случай, если убийцы попадут на какую-нибудь запись. Заказные убийства, организуемые корпорациями, конечно, очень редки; но если вдруг вскроется, что покушение на видного сенатора устроила Конфедерация…

— Тогда восстание вспыхнет по всей планете, — закончила Кэтрин.

Ангус невесело рассмеялся.

— Мне почти хочется, чтобы они до меня наконец добрались.

— Не говори так! — крикнула Кэтрин. — Никогда.

— Прости дорогая, — сказал Ангус. Он остановился за женой и поцеловал ее в щеку. — Я не подразумевал этого, но чувствую, придется предпринять что-то действительно из ряда вон выходящее, чтобы поставить Конфедерацию на колени. Это не произойдет в одночасье, но мы все равно разобьем их. И я скажу вам, как.

Ангус снова прошелся вдоль стола. Затем заговорил.

— Не что иное, как высокомерие послужит причиной их гибели. Они не видят дальше собственного носа. — Тон его голоса сменился на глубокий баритон, каким он обычно произносил речи на Форуме. — А когда ты не видишь, что творится вокруг тебя, ты начинаешь ошибаться. Однажды, мой отец сказал, что если все, что ты имеешь, лишь молоток, тогда все остальное становится похожим на гвозди.

Ангус сделал паузу и повернулся к присутствующим.

— Мы покажем им, что бывает, когда гвоздь дает сдачи!

В столовой никого не осталось кроме Ангуса и Арктура. Неловкое молчание повисло в воздухе. Менгск-старший налил два бокала бренди. Один он взял себе, а второй, подойдя к сыну, предложил ему.

Арктур покосился на бокал, с явным желанием выпить, но не уверенный в том, правильно ли он поступит в таком случае.

— Бери, бери, — сказал Ангус. — Знаю, ты слишком молод, но разве в такую ночь это что-либо значит? Это будет тебе уроком: отличать важное от незначительного. Делай только то, что имеет смысл, и отбрось все остальное.

Взяв стакан, Арктур первым делом понюхал дорогостоящий напиток. Крепость спиртного ударила в нос. Поморщившись, он попробовал сделать глоток. Глаза парня расширились, и он чуть не закашлялся. Усевшись напротив Арктура, Ангус почувствовал, как гнев на сына покидает его.

Эктон Фелд объяснил, что натворил Арктур. И, не смотря на желание наказать его, в Ангус не мог не гордиться изобретательностью и легкостью исполнения парнем задуманного трюка.

Однако, не смотря на невольное восхищение, Ангус не мог позволить Арктуру так просто отделаться.

— Твои преподаватели в академии знают, что ты отсутствуешь? — спросил он.

Арктур посмотрел на часы на запястье и улыбнулся.

— Узнают в ближайшие несколько часов, — сказал он. — Я послал на консоль директора Стигмана сообщение с вложенным комм-вирусом. Он откроет его за чашечкой утреннего кофе, и это серьезно испортит ему предстоящий день.

Ангус покачал головой.

— Тебя ведь исключат за это.

— Возможно, — согласился Арктур, и Ангус с трудом поборол желание ударить его.

— Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, сколько стоит твое обучение в Стирлингской Академии?

Арктур пожал плечами.

— Нет.

— Очень много. И множество потенциальных студентов только и ждут, как бы занять твое место.

— Ну так позволь им его занять, — сказал Арктур. — Все равно я там ничему не научусь.

Ангуса сильно раздражала агрессивность сына. Но он сдерживался, вспоминая себя в этом возрасте. Когда он только-только приблизился к зрелости: начало полнокровной жизни, и ощущение того, что знаешь все, что нужно знать об этом мире. Арктур ничем не отличался от него. Поэтому только сейчас Менгск-старший оценил терпение, которое проявлял к нему его собственный отец.

Прежде чем снова заговорить, он сделал глубокий вдох.

— Слушай меня, сын. Твоя жизнь здесь — это тепличные условия. Но пришло время узнать, что там, в мире за этими стенами, жизнь жестока. И ты не готов к этому.

— Я справлюсь.

— Нет, — отрезал Ангус. — Не справишься. Я не буду скрывать, что впечатлен тем, что ты сделал вчера вечером. Но запомни, рано или поздно, подобные трюки заканчиваются смертью.

Арктур засмеялся.

— Ты уже переигрываешь.

— Нет. Нисколько. Это правда. Поэтому ты будешь наказан.

— Почему? — воскликнул Арктур. — Если бы не я, эти люди убили бы нас всех!

— Думаю, ты и сам понимаешь, что нас спасло только то, что тебя заметил Фелд.

— Это была шутка, — сказал Арктур. — И потом, разве теперь это имеет значение, после того, что случилось? Или следовать собственным поучениям тебе нет нужды?

Ангус поставил стакан и навис над столом, скрестив руки на груди.

— В тебе есть способности вести дебаты. Но ты все равно будешь наказан. Пустить молодежь на самотек, означает поощрять безрассудство и пренебрежение к существующему порядку вещей. Что является проклятием любого стабильного общества.

— Кто бы говорил, — возразил Арктур. — Ты протестуешь против существующего порядка постоянно. Все, что я регулярно слышу в разговорах студентов Академии, так это то, что ты только и делаешь, что накаляешь обстановку на Корхале. Своими речами о коррупции в Конфедерации, и как было бы лучше нам без нее. Почему-то это тебя не смущает!

Ангус откинулся на спинку стула, удивленный вспышкой Арктура. То, как сынишка представляет жизнь за пределами своего мирка, вызвало в нем гнев.

— Ты понятия не имеешь, о чем ты говоришь, — сказал Ангус. — То, что делает Конфедерация на Корхале, это преступление. Повсюду коррупция, откаты, взяточничество. Если у тебя есть деньги, закон становится не более чем шуткой. Практически каждая копейка, заработанная гражданами Корхала, идет в казну нескольких корпораций-марионеток Конфедерации. А это наша собственность! Независимые от Конфедерации предприятия чахнут и закрываются! Скажи мне, это по-твоему должный порядок вещей?!

— Я не знаю, — помолчав, ответил Арктур. — Все, что я хочу, это стать изыскателем.

— Изыскателем? Чтобы копаться в грязи и камнях, как какой-нибудь келморийский контрабандист? Вряд ли. Ты сын сенатора, Арктур! И твое предназначение заниматься более серьезными вещами, чем разведка недр!

— Я не хочу великих занятий. Я просто хочу делать то, что мне нравится, а не то, чем я, по твоему мнению, обязан заниматься.

— Ты слишком молод, чтобы действительно знать, чего хочешь, — сказал Ангус.

— Я знаю, что не хочу идти по твоим стопам, — огрызнулся Арктур. — Черт возьми, я могу даже записаться в армию!

— Не будь так уверен. Это в тебе говорит гнев, — сказал Ангус. — Ты далек от реалий жизни. Не знаешь, что сделала Конфедерация, и что еще сделает, если никто не остановит ее. После крушения суперносителей, Старые Семьи веками, с помощью силы, хитрости и коррупции, гребут все под себя. Скоро не останется ничего, что еще не попало под их контроль.

— Ну и что? Кто сказал, что это плохо?

Ангус подавил свой гнев, но все еще чувствовал раздражение, угасающее перед упрямством его сына. Неужели парень не понимает, насколько коррумпирована Конфедерация? Неужели он не видит ужасную судьбу, которая ожидает всех благомыслящих людей, в случае, если они не поддержат всеохватывающее влияние отдаленного, бездумного, жестокого правительства?

Глядя Арктуру в лицо, Ангус видел, что тот не понимает всего этого, и у него сжалось сердце.

Выступая с речью на Палатинском Форуме, Ангус Менгск склонял упрямых сенаторов на свою сторону, выигрывал безнадежные процессы благодаря своему красноречию, но он не мог убедить своего собственного сына в том, что Конфедерация — великое и ужасное зло, которое угрожало всему, что ценили свободные люди Корхала.

Ангус Менгск, сенатор-подстрекатель и сын Корхала, может спасти свою планету, но, при этом, может потерять сына.

Он понял всю иронию этой ситуацию.

На следующее утро, как только над горами взошло солнце, Арктур зевнул, услышав, как открылась дверь в его комнату. Он повернулся на другой бок и улыбнулся, так как в проеме двери стояла Дороти, сжимая в ручках ярко-голубую фигурку пони по имени Понтий.

— Что случилось, малышка Дот? — спросил он, приподнимаясь на кровати.

— Почему ты ругаешься с папой? — спросила Дороти.

Арктур засмеялся.

— Это серьезный вопрос для такой маленькой девочки.

— Но почему?

Арктур опустил ноги на пол и развел руки в стороны, после чего Дороти подбежала и запрыгнула к нему на колени.

— Ты с каждым днем становишься все больше, — сказал Арктур. — Ты толстеешь.

— Ничего я не толстею! — завизжала Дороти, тыча пальчиками ему в ребра.

— Ладно, ладно! Ты не толстая!

— Я же говорила, — сказала Дороти, удовлетворенная тем, что последнее слово осталось за ней в этом споре. Она посмотрела на Арктура. Юноша знал, что она отнюдь не забыла, что брат не ответил на вопрос.

— Я бы хотела, чтобы вы с папой не ругались, — сказала Дороти.

— Я бы тоже этого хотел.

— Так почему вы тогда ругаетесь?

— Это тяжело объяснить, Дот, — сказал он. — Мы с папой… ну, у нас с ним разные мнения по поводу многих вещей, и он слишком упрям, чтобы признать, что он не всегда прав.

— А ты что всегда прав?

— Нет, не всегда, но — …

— А как ты тогда можешь знать, что папа не прав?

Арктур открыл, было, рот, чтобы ответить на вопрос, основанный на детской логике сестры, но совершенно запутался, когда не смог придумать ответ, который удовлетворил бы их обоих.

— Полагаю, я не знаю. Но он хочет, чтобы я делал то, что я не хочу.

— Что, например?

— Например, не быть тем, кем я хочу быть, — сказал Арктур.

— А кем ты хочешь быть? Разве ты не хочешь быть как папа?

Арктур покачал головой.

— Нет.

— Почему?

Тихий стук избавил Арктура от необходимости отвечать, он поднял голову и увидел в дверном проеме свою маму. Кэтрин Менгск была одета в длинное платье кремового цвета с темно-синим лифом и выглядела очень бодрой, как будто она всю ночь отдыхала, а не пыталась спастись от вооруженных солдат.

— Дороти, пора завтракать, — сказала Кэтрин.

— Но я не голодна, — сказала Дороти.

— Не спорь со мной, юная леди, — предупредила мама. — Спускайся на кухню и скушай кашу, которую тебе приготовила Сеона. И не нужно воротить нос. Иди.

Дороти потянулась к Арктуру и чмокнула его в щеку, потом спрыгнула с его коленей и выбежала из комнаты, волоча за собой Понтия.

Как только Дороти ушла, Арктур встал и натянул рубашку и брюки, поправляя подтяжки на плечах.

— Ты так и не ответил на ее вопрос, — сказала мама.

— Какой вопрос?

— Почему ты не хочешь быть, как твой отец?

Арктур провел пальцами по своим темным волосам и налил стакан воды из стоящего у кровати серебряного кувшина.

— Потому что я хочу заняться чем-то своим в жизни.

Кэтрин прошла в комнату, — изящная, сильная, — и положила руку на плечо Арктура. В этом прикосновении чувствовалась материнская любовь и успокоение. Арктур пожалел, что к отцу он не настолько же близок, как к матери.

— Арктур, твой отец всего лишь желает тебе лучшего, — сказала его мама.

— Неужели? Иногда я думаю, он просто желает видеть во мне свою копию.

Кэтрин улыбнулась.

— На самом деле я вижу у вас много общего. Но все же в тебе слишком много моего, чтобы ты мог стать его копией.

— Это утешает, — сказал Арктур, но улыбка исчезла с его лица, когда он увидел в глазах матери боль.

— Прости, — сказал он. — Знаю, он хороший человек, но он просто не понимает меня.

— Думаешь, ты первый семнадцатилетний, который говорит так о своем отце?

— Полагаю, нет.

— Ты замечательный мальчик, Арктур: и ты можешь вершить великие дела, если позволишь себе. За что бы ты ни брался, ты овладеваешь этим в считанные дни. Твой отец просто хочет удостовериться, что ты правильно воспользуешься своими способностями.

— Помню, когда мне было столько, сколько Дот сейчас, ты говорила, что я буду великим руководителем, — сказал Арктур. — Но я уже давно вышел из этого возраста.

Мама взяла его за руки и посмотрела в глаза:

— Тогда это было так же верно, как и сейчас.

Грандиозные мечты матери о его будущем смущали Арктура, и он сменил тему:

— Мне действительно необходимо возвращаться в академию?

— Необходимо. Знаю, тебе там не нравится, но для меня очень важно, чтобы ты получил образование. Ты же действительно отменил отсылку письма с комм-вирусом на консоль директора Стигмана?

— Отменил, — ухмыльнулся Арктур, — хотя мое исключение стоило бы того, чтобы только взглянуть на выражение лица директора, когда вирус отсылал бы его личные файлы родителям всех студентов академии.

Мама гневно покачала головой, но он заметил, что ее забавляла мысль об унижении Стигмана.

— Даже не хочу думать о том, что могло быть в тех «личных файлах» этого отвратительного человечишки.

— А Айлин Пастер и его дочь собираются еще гостить у нас? — спросил Арктур, услышав движение в другой части дома.

Кэтрин почувствовала его заинтересованность и сузила глаза.

— Да, они еще погостят некоторое время. Твой отец считает, что для них будет разумнее оставаться с нами, пока он не вызовет еще нескольких охранников, чтобы они сопровождали всех нас обратно в Стирлинг.

— Звучит благоразумно, — кивнул Арктур, пытаясь не выдать свою заинтересованность, хотя, конечно же, его мама видела, что это намеренное безразличие, и улыбнулась.

— Она очень красива, — сказала мама. — Жюлиана.

— Да, красива, — согласился Арктур. — Я думаю, что нравлюсь ей.

Мама нагнулась и поцеловала его в щеку.

— Да как же тебя не любить, мой красавчик? А теперь иди и позавтракай с сестрой; а то я уверена, что она будет упрашивать Сеону дать ей побольше сладостей, что чревато для нее бессонными ночами.

Арктур направился вниз, проходя по тому самому коридору, который предыдущей ночью был наполнен дымом от выстрелов и звуками битвы. Тел на полу, заливающих ковры кровью, уже не было, и прислуга вычищала оставшиеся пятна.

Ему все еще не верилось, что те люди пытались убить их прошлой ночью. Сама мысль о том, что люди готовы убить беспомощных мирных граждан всего лишь ради денег, казалась нелепой; если из прочитанной истории он вынес какой-нибудь урок, то именно такие понятия закрепились у него в душе. Казалось, убийство ради славы, известности, земли или свободы — более благородные идеалы, ради которых можно было убить или умереть; но Арктур Менгск в ближайшем времени не планировал ничего подобного.

Он поставил ногу на ступеньку; дерево скрипнуло. Перила были расщеплены шипами «карателя», кругом валялись вырванные куски дерева. На мраморных и гипсовых стенах остались многочисленные следы от попаданий шипов.

Спустившись, Арктур услышал голоса из столовой. Дверь была приоткрыта, и он остановился, узнав громовой голос отца и более сладкозвучные тона Айлина Пастера.

Арктуру было интересно, о чем они говорят, и он подкрался ближе к двери.

— …именно поэтому нам, как никогда, нужна твоя помощь, Айлин, — сказал отец. — Корхал не справится с этим в одиночку. Мы собираем силы, но без поддержки Умоджи Конфедерация уничтожит нас.

— Я понимаю, — ответил Пастер, — но ты также должен понять ненадежность нашего положения. Недопустимо, чтобы Умоджу уличили в открытой помощи тебе, Ангус. Нам приходится нелегко из-за отпора влиянию Конфедерации, а быть публично связанными с таким подстрекателем как ты, станет отличным поводом для усиления их давления. Совет Правления охотно предоставит твоим людям все необходимое, но о нашем участии никто не должен знать.

— Это данность, Айлин, но настал переломный момент. Нападение прошлой ночью только лишний раз доказывает, что они в безвыходном положении. У меня есть сторонники в Сенате и по всему Корхалу, которые могут поднять шум, и ты хорошо знаешь, что локальные восстания поднимаются по всему сектору. Для уничтожения старого порядка нужен всего один яркий пример того, что Конфедерацию можно побороть. И Корхал может быть таким примером, но только с вашей поддержкой.

— И ты ее получишь, но за такие речи… тебя будут называть террористом.

— Я предпочитаю термин "борец за свободу", — сказал Ангус.

— Это уже зависит от того, победишь ты или нет.

— В таком случае, мне необходимо удостовериться, что я буду победителем.

Арктур знал, что услышанные слова имели огромное значение, но он не улавливал их смысл. Что отец мог планировать такого, чтобы на него повесили ярлык террориста? Уже само определение было ярким, вызывающим образы мрачных мужчин, что таятся в укромных местах и планируют смерть невинных, преследуя какие-то свои дьявольские цели.

Мысль о том, что его отец может быть таким человеком, пугала Арктура; а его твердое представление об Ангусе Менгске как о — пусть влиятельном, обладающим могуществом, но все-таки — добром человеке, теперь казалось хрупким, как стекло.

Пока такие мысли мелькали в голове Арктура, он услышал шаги. Юноша слишком поздно осознал, что звук приближается к двери, у которой он стоял и подслушивал. Арктур хотел отойти, но не успел, — чья-то тяжелая рука схватила его за рубашку и втащила в столовую, где они уже встречались прошлой ночью.

— Ты что шпионишь за мной!? — вскричал Ангус. — Что ты слышал?

Арктур вырвался из рук отца.

— То, что ты террорист! — прокричал он.

Ангус развернул его и толкнул на один из стульев.

— Ты ничего не слышал, сын, — сказал Ангус. — Эти слова не предназначены для таких как ты.

Арктур посмотрел на Айлина Пастера. Мужчина явно был удивлен и обеспокоен тем, что Арктур подслушал разговор.

— Что ты собираешься делать? — спросил Арктур. — Ты собираешься убивать людей?

Отец уставился на Арктура. Холодный серый взгляд проник в самое сердце сына.

Арктур понял, что отец для себя принял какое-то решение.

Пастер также это заметил и сказал:

— Ангус… ты уверен?

— Да, ему ведь уже скоро восемнадцать. Пришло время вести себя как мужчина, поэтому я буду обращаться с ним как с мужчиной.

Арктур почувствовал нервную дрожь от слов отца.

Неужели сейчас с ним будут говорить по-взрослому, как он мечтал все эти годы.

— Ну что, мальчик, ты готов стать мужчиной?

Арктур подумал какую-то долю секунды и ответил:

— Готов.

— Хорошо, — сказал Ангус. — Я с уважением отнесусь к этому. Но ты должен понимать — то, о чем я тебе собираюсь рассказать, не должно покинуть эту комнату.

Ангус протянул Арктуру руку.

— Поклянись мне, и я все тебе расскажу.

— Клянусь, — сказал Арктур, пожимая руку отца.

— Очень хорошо, — сказал Ангус, присаживаясь рядом с Арктуром и закидывая ногу на ногу. — Ты, конечно же, в курсе, что я всеми фибрами души терпеть не могу коррупцию Конфедерации, но все намного сложнее. Старые Семьи все контролируют из своего столичного мира, Тарсониса, и весь аппарат Конфедерации ориентирован на поддержание их власти, эксплуатируя и разворовывая управляемые ими планеты. Ну, в общем, все.

— Ты собираешься бороться с Конфедерацией? — спросил Арктур. — Почему?

— Потому что кто-то должен, — сказал Ангус. — Их империя распространилась слишком далеко, нужно только толкнуть в определенном месте, чтобы она рассыпалась, как карточный домик. Людей тяготит ярмо Конфедерации, запах восстания витает в воздухе — его можно почувствовать.

— Ты собираешься объявить войну Конфедерации, — недоверчиво сказал Арктур.

— Не совсем войну, — ответил Ангус. — По крайней мере, пока.

— Терроризм, — сказал Арктур. — Так это называется?

— Не сомневаюсь, что некоторые так и будут это называть, но если ты хорошенько подумаешь, то поймешь: то, что делает Конфедерация, легко может быть истолковано как терроризм.

— Уверен, что это не одно и то же.

— Да неужели? — хмыкнул Ангус. — Разве цель терроризма не в том, чтобы убивать и калечить людей, неважно кого, лишь бы заставить их подчиняться приказам? А разве Конфедерация не проводит военные операции в качестве устрашения, чтобы заставить население плясать под свою дудку?

— Но в этом-то и разница, — сказал Арктур. — Это уже война.

Ангус покачал головой.

— Не совсем так. В конце концов, цель войны не в том, или, по крайней мере, не должна быть в том, чтобы убить всех до единого в армии противника. Однако при уничтожении достаточного количества живой силы, их лидеры начинают больше бояться продолжения войны, чем капитуляции.

— Тогда, исходя из твоих рассуждений, любые военные действия попадают под определение террористического акта, — принуждение через устрашение с применением насилия.

— Именно, — подытожил Ангус, довольный тем, что добился своего.

— Но ты же не собираешься убивать людей? — уточнил Арктур.

— На войне люди умирают. Это печально, но неизбежно, — ответил Ангус. — Я бы хотел, чтобы все было иначе, но Конфедерация принесла войну с собой. Однако, в отличие от них, мы не будем причинять вреда мирному населению. Нашими целями будут только военные объекты.

— И все равно это неправильно, — сказал Арктур. — Все равно будут умирать люди, и убивать их будешь ты.

Ангус откинулся на спинку стула. Его лицо выражало разочарование.

— Я думал, что ты достаточно взрослый, чтобы понять необходимость таких действий. Вижу, что был неправ. Ты все еще ребенок, и думаешь как ребенок. Ты еще не способен увидеть реальный мир за пределами своего эгоистичного внутреннего мирка.

Слова отца уязвили его до глубины души, и Арктур вспыхнул от обиды. Он поднялся и резко направился к двери.

— Ангус… — прошипел Айлин Пастер.

— Сын! — рявкнул Ангус. — Ты никогда и нигде не должен упоминать об этом разговоре! Ты понял? Никогда!

— Я понял, — огрызнулся Арктур.

Глава III

Солнечный свет пробивался сквозь деревья и блеском отражался от несущихся по дороге в Стирлинг наземных машин^[11]. Их было шесть, в одной из которых находилась семья Менгск, в другой Айлин Пастер с дочерью, в остальных четырех ехали вооруженные люди.

Это были «Терра-кугуары» пятьдесят восьмого года^[12]. Старая модель наземных машин, любимая многими сенаторами Корхала за тяжелое армированное шасси и толстое бронепокрытие, предотвратившие не одно покушение.

На двух машинах были смонтированы станковые «каратели». На большой скорости конвой поехал по широкой полосе дороги. Впереди в полукилометре от него три ховербайка^[13] «Cтервятник» следили за редким движением транспорта на пути их следования.

Этим утром движение было незначительным. Тем не менее, Эктон Фелд решил не рисковать. Он приказал охране сначала стрелять и только потом задавать вопросы. Если кто-то вдруг выживет после гранатометного залпа "стервятников". Конфедерация уже как-то пыталась убить Ангуса Менгска, и Фелд ни секунды не сомневался, что она попробует это снова.

Арктур любовался мелькающим за окнами пейзажем, пышная зелень смешивалась с роскошной желтизной осенних тонов, как на картине, размытой дождем. Летняя усадьба семьи Менгск находилась в шестидесяти километрах к югу от Стирлинга, сельская местность по пути к городу была одной из самых зеленых и пышных на Корхале, хотя с каждым годом эта красота угасала, так как городской промышленный комплекс расширялся все больше и больше.

Его отец выбрал это место благодаря тому, что оно достаточно удалено от Стирлинга, чтобы можно было вырваться из беспрестанной суеты политики Сената и бизнеса, но в тоже время относительно близко, чтобы всегда находиться в курсе всех событий.

С каждым километром, по мере приближения к академии, настроение Арктура ухудшалось. Отец сидел напротив, с каменным лицом, улыбаясь каждый раз, когда на него смотрела жена. Дороти сидела у матери на коленях рядом с Арктуром. Девочка крепко сжимала Понтия, выглядывая из поляризованного, бронированного окна наземной машины.

Посмотрев на лицо сестры, озаряемое беспечной радостью, Арктур улыбнулся. Ему захотелось вернуться в те времена, когда жизнь была намного проще. Дороти волновал только Понтий, сладкие конфеты и присутствие папы рядом. Ей пока не нужно было следить за тем, чтобы не разочаровать кого-либо, или играть роль того, кем она не хочет быть.

Что бы она ни делала, Ангус души в ней не чаял, и это раздражало Арктура. Но это раздражение быстро проходило, так как он понимал, что глупо ревновать к четырехлетнему ребенку.

Несмотря на замечания матери о цвете листьев и красоте пейзажа; и энтузиазм Дороти по поводу поездки, атмосфера в машине веяла напряженностью. После грубого разговора прошлым утром в столовой, Арктур не обмолвился даже парой слов с отцом. И никакие примирительные слова матери не могли устранить эту возникшую пропасть, которая с каждой минутой тишины только росла.

Арктур не отрывал взгляда от пейзажа за окнами, пока машина проезжала мимо невысоких холмов, направляясь к южной части города. Несмотря на постоянный рост деловой сферы, Корхал оставался непокорным зеленым миром. Власти планеты оказались достаточно предусмотрительными и заложили в бюджет возобновляемые источники энергии и приняли закон о соблюдении чистоты атмосферы.

В результате, Корхал являлся одним из немногих миров Конфедерации, что сочетал в себе процветающий центр торговли и промышленности и славный край для проживания и туризма. Арктур еще не покидал планету, но его стремления лежали вдалеке от небес Корхала. Он хотел путешествовать в межзвездном пространстве и исследовать новые миры. Он хотел сколотить состояние собственными руками, а не просто унаследовать, как это сделал его отец.

Тот факт, что отец тоже неустанно работал, как только достиг совершеннолетия, Арктуру как-то не приходил в голову. Не то чтобы юноша был против наследования богатств, титулов и положения в обществе — традиции династий Корхала были четко расписаны — но он хотел стать известным, как человек, который достиг вершины всего, только за счет своих собственных способностей. Он хотел, чтобы люди смотрели на него и знали, — все чего он добился, он добился через пот, кровь и самопожертвование.

Его мысли о будущем прервались, когда просветы между деревьями превратились в мерцающее серебряное решето. Появлялись первые признаки цивилизации. Несмотря на плохое настроение, Арктур улыбнулся. В распадках между холмами он уже различал дразнящее мелькание Стирлинга.

Огромный город, Мекка возможностей для самореализации, представлял собой яркий пример того, чего могут достичь люди за два столетия от начала колонизации планеты. Арктур любил городскую атмосферу: изобилие, развлечения, суета, вездесущие пестрые толпы людей. Все, чего бы не пожелал человек, он мог найти в Стирлинге. И даже больше, если знать, где искать.

Машина перевалила через тянущуюся вдоль дороги гряду холмов, и город открылся взору Арктура целиком.

Несмотря на то, сколько раз он его уже видел, этот вид не переставал его поражать.

Стирлинг походил на застывший след упавшей в лужу капли ртути. Серебряные верхушки устремленных ввысь сооружений величественно возвышались в центре города, постепенно уменьшаясь в размере по мере приближения к его границам.

Невообразимая сеть эстакад окружала и пронизывала яркую столицу, как сотни темных шерстяных нитей, и город сиял ослепительными отражениями от неостали и стекла, из которых были построены почти все здания.

Архитектура Стирлинга не отличалась изысканностью. Большинство башен и шпилей принадлежали либо какой-нибудь мегакорпорации, либо какому-нибудь представителю Старых Семей. В связи с чем, каждый из владельцев старался превзойти соседей высотой и монументальностью сооружения. Грациозные закругленные стены когда-то ограничивали город, но с развитием торговли немалая часть инфраструктуры оказалась далеко за этими стенами.

Владения самых богатых семей Корхала находились за стенами Стирлинга, и семья Менгск не была исключением.

Небесный шпиль Менгск представлял собой мощное, похожее на крепость строение, которое возвышалось над ближайшими сооружениями: Континентал-билдинг^[14], Башней «ЛарсКорп» и филиалом «Сети Новостей Вселенной» на Корхале. Арктур ненавидел Небесный шпиль, — его угловатые черты в неоготическом стиле никак не сочетались с плавным и элегантным дизайном соседних зданий.

По мнению Арктура, это было архитектурное воплощение его отца: холодное, безжалостное и бескомпромиссное.

По мере приближения к городу движение становилось интенсивнее, «стервятники» вернулись и окружили машины, как квочки, защищающиецыплят. Арктур наблюдал за транспортным потоком, который, казалось, жил своей жизнью, двигался в своем ритме; и, вглядываясь в проносящиеся мимо лица, он думал о жизнях этих людей.

Каждый представлял собой автономный мир, вокруг которого вращалась вселенная, и Арктур тщетно пытался подобрать подходящие истории под каждое лицо — он пытался представить себе, что за судьбы у этих людей. Какие у них мечты и стремления? Что поднимает их с постелей каждый день и влечет на фабрики и в офисы Стирлинга?

Любовь? Амбиции? Желание? Жадность?

В наблюдении за торопящимися на работу людьми перед Арктуром проплывала вся человеческая жизнь — смех, ссоры, невозмутимая тишина и тысячи других вещей. Он видел, как беседуют мужчины и женщины, отцы и дети, любовники и коллеги, каждый маленький мир своих собственных надежд и грёз о будущем.

Молодая девушка с желтой лентой в волосах села на пассажирское сиденье в машину неподалеку от них. Она заметила, что Арктур на нее смотрит, и помахала в ответ. Он улыбнулся и тоже махнул рукой, чувствуя необъяснимую близость к этим людям Корхала, чувствуя, что в какой-то степени он свой среди своих. Он ощущал родство с окружающими, некую связь с теми, с кем он делил родной мир. Подобные чувства посетили его впервые.

Машина девушки съехала с автомагистрали и исчезла из виду. Арктур снова обратил внимание на город, в стеклянных и стальных каньонах которого утонул кортеж Менгск.

Напряженная тишина в салоне машины нарушилась, когда автомобиль приблизился к зданию нового Форума Ассамблеи Корхала.

Или что считалось новым Форумом Ассамблеи Корхала.

Башенные краны и громадные землеройные машины бездейственно стояли вокруг чудовищного недостроенного здания из бетона и атмосфероустойчивой стали; казалось, оно подверглось налету мародеров. Неподалеку располагались несколько сборных лачуг, но, казалось, ни людей, ни роботов, работающих тут, не было.

Арктур не был признанным эстетом, но даже для его нетренированного глаза это сооружение, казалось, являлось порождением ужаснейших кошмаров умалишенного архитектора.

— Посмотрите, — Ангус Менгск указал на недостроенное здание. — Я даже не знаю, что может быть более наглядным символом морального упадка и коррупции Конфедерации.

— Дорогой, пожалуйста, не начинай, — попросила Кэтрин.

Но Ангус не мог не высказать свое возмущение.

— Зачем, спрашивается, нам новое здание для Сената? Чем им не угодил Палатинский Форум? Да, он старый, но имеет свою изюминку и хранит традиции. Эта очередная неудача с постройкой подводит итог всему, что не так с Конфедерацией: деньги, выкачанные коррумпированными чиновниками, развращенные приоритеты и надменное безразличие к общественному мнению. Вы в курсе, что затраты увеличились до пятисот миллионов и более, и продолжают расти? А изначальная смета составляла шестьдесят три миллиона! И куда же делись эти деньги? На безрассудные затраты, типа регистрационного стола из дорогущего чау-сарского дерева или взяток городским чиновникам Конфедерации. Они «работают» над зданием уже шесть лет, и, кажется, не видать этому конца и края. Ну да, говорят, что закончат к концу этого года, но посмотрите… Неужели это соответствует действительности?

— Нет, дорогой, не соответствует, — покорно ответила Кэтрин.

— На самом деле, людям известно о Конфедерации лишь то, что за все надо платить в четыре раза дороже. А все из-за решающих любые дела взяток и дюжин новых «налогов», которые неожиданно применяются к какому-либо проекту, не предназначенному для набивания карманов Старых Семей.

— Тогда ты должен благодарить Конфедерацию за боеприпасы, — сказал Арктур.

— О, я и благодарю, сын, — сказал Ангус, забыв в пылу гнева о напряжении между ними самими. — Весь этот проект стал общественной катастрофой, о которой, слава Богу, даже СНВ не боится сообщать. И я твердо намерен этим воспользоваться.

И отец Арктура продолжил перечислять многочисленные дефекты в конструкции сооружения, а также ошибки в технологиях по которым его строят. Вернее, не строят.

Арктур перестал обращать внимания на слова отца, как только недостроенное здание пропало из вида.

В глубине города ощущение колоссальности небоскребов лишь усилилось. Кортеж летел в полумраке улиц. Арктур чувствовал, как пробегает по спине холодок, когда водитель ловко подрезал машины в потоке транспорта.

Улицы были заполнены элегантными и успешными людьми, но лишь некоторые из них обернулись на проносящийся мимо кортеж. Подобное зрелище было вполне естественным для Стирлинга, ввиду того, что многие сенаторы и промышленные магнаты предпочитали такой способ перемещения.

Ангус протянул руку и активировал коммуникатор на подлокотнике.

— Айлин, — сказал он. — Мы подъезжаем к Академии, где высадим Арктура. Поэтому мы чуть-чуть отстанем. Будем надеяться, что на этот раз он никуда не денется.

Последняя реплика предназначалась для ушей Арктура. Но юноша проигнорировал колкость отца. Кэтрин положила руку на плечо Ангуса и с неодобрением посмотрела на него.

— Хорошо, Ангус, — ответил Айлин Пастер. — Я буду ждать вас в Небесном шпиле.

Когда коммуникатор отключился, Арктур вздохнул. Машина проезжала мимо цветущего парка и игровых площадок Стирлингской академии. Здания поредели, утратили грубость форм и размеров, так как кортеж въехал в центр культуры и наследия. Где из перспективной молодежи лепили законопослушных граждан Конфедерации.

Арктур хорошо знал этот район, несмотря на то, что директор Стигман запрещал покидать огражденный стенами охраняемый кампус^[15] академии. Арктур решил, что на него такое незначительное правило не должно распространяться, и он — вместе с любителями приключений — частенько посещал экзотический, освещенный неоновыми огнями ночной город.

Разумеется, папа и мама не были в курсе таких «маневров», но чем меньше они знали о похождениях сына, тем лучше. По мнению Арктура, родители должны знать, как можно меньше о делах своих отпрысков, потому что, если они хотя бы начнут догадываться обо всех проделках, то обязательно попытаются установить запреты.

Огромный часовой шпиль академии возвышался над безукоризненно ухоженным рядом деревьев. Арктур вздохнул, предвидя последующие шесть месяцев просиживания в стерильных классах, «смешки» знающих о политике и истории намного меньше него болванов, которые только и делали, что болтали о великой судьбе, ожидающей выпускников.

Юноша тряхнул головой, чтобы избавиться от невеселых мыслей, так как машина замедлила ход и повернула на дорогу из гравия, ведущую к контрольно-пропускному пункту академии.

КПП представлял собой старую кирпичную сторожку и пару деревянных пильных козлов, загораживающих дорогу к кампусу, перед которыми было расставлено несколько оранжевых пластиковых конусов. Машина притормозила у сторожки, из которой появился Старый Алкаш. Сторож наклонился и осмотрел находившихся в машине людей.

Старый Алкаш, так звали студенты почтенного привратника. Арктур никогда не задумывался над тем, как его зовут по-настоящему. Уже с самого утра от старика за милю несло спиртным. Распухший нос и одутловатые щеки профессионального алкоголика изобиловали прожилками лопнувших капилляров.

Арктур почувствовал, как от привратника пахнуло алкоголем, и сморщил нос.

«Рановато начал», — сделал вывод парень.

— Доброе утро, мистер Менгск, — сказал Старый Алкаш, снимая фуражку при виде Ангуса. Лишь единицы людей на Корхале не знали отца Арктура в лицо. Его "показушная" политическая позиция и практически постоянная ругань с Конфедерацией, всегда были в центре внимания репортажей СНВ.

Ангус был известен во многих кругах Корхала, но в местах, на которые он тратил много денег, — а академия была таким местом — его чествовали, и прислуживали ему как особе королевской крови.

Старый Алкаш пошаркал к козлам и с кряхтением убрал их с дороги. Потом он собрал конусы и махнул машине. Водитель дал газу, и машина проехала вперед.

— Десять миллионов на «усиление мер безопасности», чтобы защитить сыновей и дочерей Корхала от нападений повстанцев, — сказал Ангус, качая головой, когда мимо пронеслось тупое ухмыляющееся лицо Старого Алкаша, и машина въехала на территорию академии. — Дорогая, ты помнишь тот благотворительный бал, который академия устроила, чтобы собрать деньги на улучшение этих самых мер безопасности?

— Да, помню, — сказала мать Арктура с ноткой отвращения. — Этот мерзкий директор Стигман вел себя как какой-нибудь скользкий торгаш, всеми силами выпрашивая эти деньги. Весьма неприятный был вечер.

Ангус кивнул.

— Я пожертвовал более полумиллиона в тот фонд, и теперь вижу, какую безопасность они на них купили: пара деревянных досок и несколько дорожных конусов, передвигаемые неподобающе одетым толстяком. Держу пари, большая часть тех средств ушла Стигману в карман.

Арктур запомнил на будущее эту деталь и уставился на громаду Стирлингской академии, возвышающейся над прекрасно ухоженным лесом и бескрайними просторами пышной зеленой травы. Лужайку украшали лучшие образцы фигурной стрижки, а молодежь уже практиковалась с рапирами под бдительным надзором Мастера Миямото.

— Если бы не уровень здешних преподавателей, я бы предпочел учить мальчика сам, — продолжил Ангус, и Арктур еле удержался, чтобы не рассмеяться от этой мысли.

Почти столетнее здание было построено из полированного серого гранита; от него просто веяло богатством. Величественная галерея с колоннами прикрывала вход, а треугольный фронтон был украшен изображениями героических личностей и знаками академического и военного отличия.

Резные статуи, стоящие в нишах по всей длине зданий, и замысловато вырезанные узоры заполняли пространство между высокими, узкими окнами. Несмотря на то, что здание было старым — одним из старейших на Корхале, — его карнизы и крыши были оборудованы сложными системами наблюдения и прослушивания; хотя, зачем профессорам было нужно следить за студентами, оставалось для Арктура загадкой.

Прохрустев по гравию, "Терра-кугуар" остановился у широкой каменной лестницы парадного входа в Академию. Одетый в ливрею швейцар спустился по ступенькам и открыл заднюю дверь машины.

— Тебе пора, дорогой, — сказала Кэтрин Арктуру.

Арктур кивнул и посмотрел на Дороти.

— Скоро увидимся малышка! — попрощался он с сестрой. — Я напишу тебе кучу писем, и мамочка прочитает их тебе.

— Я умею читать, глупый. — Дороти надула губки. — Сама прочитаю.

— Ну разве не умница! — засмеялся Арктур.

Дороти бросилась к нему на шею и крепко обняла.

— Я буду скучать по тебе Арктур!

Парень захлопал глазами от удивления. Обычно Дороти с трудом выговаривала его имя, коверкая звуки и называя его то "Актур", то "Арктрур". Но сейчас она произнесла имя без ошибок.

Арктур освободился от объятий Дороти и передал сестру матери. Кэтрин тепло улыбнулась ему.

— Остался только один семестр, дорогой, — сказала она Арктуру. — И затем все дороги в мир будут для тебя открыты. Я обещаю. Постарайся, если не ради себя, то ради меня. Хорошо?

Арктур глубоко вздохнул и кивнул. Он без угрызений совести мог обмануть надежды отца, но когда чувствовал, что подвел мать, это задевало его за живое.

— Все в порядке, — ответил Арктур. — Я закончу обучение.

— Лучше бы так и было, — проворчал Ангус. — Потому что я не хочу тебя видеть раньше твоего выпускного. Понятно?

Арктур не потрудился ответить. Он вышел из машины, слегка злорадствуя, заметив каким испепеляющим взглядом мать наградила отца.

Но это было слабым утешением. Неприятный осадок все равно остался в его сердце.

Однако, как только он получит образование, то сможет отправиться куда угодно.

Куда-нибудь подальше от Ангуса Менгска. Так далеко, насколько это возможно.

Через три месяца, обязательство торчать здесь утратит силу.

Директор Стигман недвусмысленно дал понять Арктуру, что тот все еще студент только благодаря отцу. Который очень много делает для академии. Арктур то и дело слышал в свой адрес предупреждения: что он ступил на тонкий лед, балансирует на лезвии ножа, ходит по краю пропасти, и другие избитые фразы.

Занятия шли как обычно, если не считать дополнительного внимания, уделяемого Арктуру со стороны персонала Академии. В том, что к этому приложил руку отец, парень не сомневался. И, из-за этого внимания, он лишился возможности исчезать вечерами в город, чтобы развеять невыносимую скуку.

Арктуру казалось, что вся академия следит за его персоной, и что даже бывшие дружки-единомышленники предупреждены об опасности общения с ним.

Таким образом, в последний семестр, большую часть свободного времени Арктур провел в библиотеке академии, читая и перечитывая медиа-книги какие только попадались под руку. О политике, о геологии, о психологии или войне. Многие книги он уже практически выучил наизусть, но каждое перечитывание позволяло глубже проникнуть в смысл и суть произведения.

Арктур, как и обещал, писал письма Дороти. Получаемые ответы служили ему поддержкой и одной из немногих маленьких радостей. В этих письмах мать сообщала ему, как обстоят дела в мире за стенами Академии. Арктур удивился откровенности, с которой она сообщала ему о бунтах в колониях и мирах Периферии. Их число неуклонно возрастало. Помимо этого, она рассказывала о последних сплетнях в обществе, однако тем, связанных с его отцом старалась не задевать. Но Арктуру не требовалось писем из дома, чтобы знать все о делах своего отца.

Передачи СНВ изобиловали репортажами об его пламенных выступлениях, осуждающих коррупцию Старых Семей и Совета Тарсониса. Одновременно с этим Ангус публично осуждал нарастающую волну беспорядков и волнений на Корхале. Но, несмотря на это, Арктур знал, что за смертью сотен солдат Конфедерации — от результатов взрывов и террористических нападений — стоит он, его отец. И это он подбрасывает уголь в топку.

Подходя к вопросу беспристрастно, Арктур действительно восхищался умением Ангуса демонстрировать непричастность к беспорядкам. Но в тоже время Ангус тонко намекал, что беспорядки — это неизбежные последствия притеснений Конфедерации. Что в свою очередь способствовало росту симпатий к делу Сопротивления.

Поскольку Арктур находился в Академии на положении изгоя, теперь ничто не мешало его однокурсникам, высказывать ему все, что они думают о Ангусе. Многие из них происходили из состоятельных семей, имеющих тесные связи с Конфедерацией, и не находили себе места из-за изобличающих выступлений Ангуса Менгска.

Хотя Арктур не хотел иметь ничего общего с политикой отца, у него хватало здравого смысла признать, что речи Ангуса наполнены глубоким смыслом. Тем не менее, травля, устроенная на него сокурсниками, лишь подогревала обиду на главу семьи Менгск.

Что позволяло Арктуру легче переживать горечь обид, так это предвкушение приятного времяпрепровождения в обществе Жюлианы Пастер.

В тот день, когда Арктур приехал в Академию, он получил от девушки письмо. В нем Жюлиана деликатно поинтересовалась о его здоровье и о возможности встречи в один из дней, когда ему будет разрешено выйти за пределы кампуса. С хирургической точностью Арктур вычислил скрытый смысл заложенный в письме девушки, — за ширмой банальностей чувствовался неприкрытый интерес к его персоне.

Очевидно чувство симпатии, возникшее между ними за то короткое время, что они провели в убежище, окрепло, несмотря на нынешнее "заточение" Арктура. Или, скорей всего, наоборот, благодаря ему.

Арктур написал девушке ответ. Содержание письма пестрело описаниями недостатков однокурсников, глупости преподавателей, и тягот практически тюремного заточения в стенах Академии.

Каждая фраза в письме была тщательно продумана, снабжена вкраплениями остроумия и эрудиции и с достаточной долей самокритики, чтобы не допустить толкования его слов, как бахвальства. Ничего такого, что выставило бы его воображалой. То, что самокритика совершенно надуманная, не казалось Арктуру враньем. В любом случае, получаемые в ответ бурные письма служили лишь подтверждением того, что его «писанина» имеет успех.

В течение всего срока переписки Арктур все больше убеждался, что окончательно очаровал Жюлиану. Он не мог не отметить контраста относительно их первой встречи в бункере. Словно только сейчас Жюлиана оценила его личные качества, и уже присматривается к нему как к потенциальному жениху.

Однако Арктур не забыл ее пьянящей красоты, и в его памяти девушка занимала особое место. Письма к ней стали для него отдушиной, возможностью поспорить или, иной раз, поделиться грандиозными планами на будущее. С другой стороны, желание поддерживать дружеские отношения начало потихоньку угасать. Но Арктур продолжал переписываться с Жюлианой, с надеждой, в конечном счете, затащить ее в постель.

Это станет финалом поставленной задачи. Которая когда-то казалась невыполнимой. Но теперь, как выяснилось, оказалась достаточно простой.

Недели и месяцы проходили как в тумане. Арктур слушал скучные лекции, без всяких усилий выполнял до неприличия простые задания. Конец всему этому забрезжил лишь тогда, когда за две недели до каникул, директор Стигман собрал выпускной курс в главном актовом зале центрального корпуса Академии.

Это была роскошная сводчатая комната со стенами, обшитыми кедровыми панелями, с обрамленными золотом портретами бывших известных студентов, с высокими потолками и дубовыми балками. Каждое утро Стигман устанавливал помост, чтобы становиться за своей кафедрой и обращаться ко всем старшим классам, объявляя результаты спортивных достижений академии и отзывы предполагаемой значимости.

Иногда актовый зал использовался для проведения безупречных балов для учителей или для приема сановников, рассказывающих студентам о преимуществах гражданской службы, или об иных подобных скучных вещах.

Одетые в одинаковую форму студенты тоскливо входили в зал, и Арктур на мгновение задумался о том, как и о чем их сегодня проинформируют. Приближаясь к двери, он услышал взволнованные голоса из актового зала, о том, что их ждет что-то непривычное и из ряда вон выходящее.

Он прошел под сводчатым входом в актовый зал и девизом академии «αἰὲν ἀριστεύειν», который означает «всегда быть лучшим» на одном из мертвых языков Старой Земли.

Перед помостом стояло много неудобных стульев, на которых сидели взволнованные студенты. Директор Стигман стоял за своей кафедрой, по-видимому, очень довольный собой, но внимание Арктура привлекли три громадные фигуры, стоящие по стойке «смирно» позади директора.

Они возвышались над Стигманом, чуть ли не на метр с лишним, словно аршин проглотили, и выглядели просто огромными из-за тяжелой брони из неостали.

Благодаря прочитанной в библиотеке технической литературе, Арктур узнал этот тип брони.

Это были боевые бронескафандры ДВК-300 — новейшая модель, приходящая на смену серии ДВК-200.

Боевые бронескафандры…

Которые носят солдаты десантных войск Конфедерации.

Глава IV

Директор Стигман не тратил даром времени и поспешил скорее начать. Как только все старшеклассники уселись, он уперся в кафедру обеими руками и наклонился вперед; Арктур знал, что директор считал эту позу авторитетной. На самом деле, подобная поза только подчеркивала невысокий рост Стигмана; но либо этого никто кроме Арктура не замечал, либо никто не спешил намекнуть об этом директору.

— Нам, несомненно, повезло, — начал Стигман, его гнусавый голос раздражал Арктура, — принимать у себя представителей бравых десантных войск Конфедерации, которые пришли пообщаться с вами сегодня. Их визит для нас — великая честь, и я уверен, что вы горячо их поприветствуете, как положено в Академии Стирлинга.

Последнее замечание, безусловно, было приказом, и юнцы с энтузиазмом начали бурно аплодировать, пока Стигман покидал кафедру. Под гром аплодисментов один из солдат вышел вперед и, прогрохотав тяжелой поступью по деревянному полу помоста, занял место директора.

Остановившись перед кафедрой, десантник снял шлем.

Тут-то и выяснилось, что он — на самом деле она.

И удивительно хорошенькая она!

Женщина-десантник положила шлем на кафедру и улыбнулась собравшимся юношам, которые, достаточно предсказуемо, теперь проявляли гораздо бОльший интерес к этой утренней беседе. За спинами бойцов поднялся занавес, открывая вид на большой экран с проекцией красно-голубого флага Конфедерации, энергично развевающегося на ветру, на фоне золотого заката. Видеоряд сопровождался энергичной музыкой, идущей из акустической системы актового зала.

— Доброе утро. Разрешите представиться — Ангелина Эмиллиан, — начала девушка. — Я капитан 33-й десантно-штурмовой дивизии десантных войск Конфедерации, и сегодня я пришла сюда по просьбе вашего директора, чтобы провести с вами беседу по поводу карьеры в десантном корпусе армии Конфедерации.

Капитан Эмиллиан подошла к краю помоста и уперлась руками в бедра.

— Знаю, о чем вы подумали.

По залу пробежал нервный смешок, намекающий на то, что Эмиллиан лучше не знать, о чем в тот момент подумало большинство парней.

— Вы подумали: «Какого черта я захочу вступить в десантные войска?». Верно? Тем более, как выпускники этой школы, вы, вне всяких сомнений, ожидаете получить легкую и хорошо оплачиваемую работу. Кроме того, десант — это ведь опасно. Вас могут убить. Ведь наш корпус для неудачников, у которых нет других вариантов».

Арктур увидел, как округлились от удивления глаза директора Стигмана. Презентация капитана Эмилиан очевидно начиналась совсем не так, как он себе представлял, и только по этой причине отношение Арктура к симпатичному капитану немного потеплело.

— Ну, если вы так думаете, у меня есть для вас одна новость, мальчики. Вы глубоко ошибаетесь. — Капитан Эмилиан окинула пристальным взглядом актовый зал.

Уверенность и суровое поведение девушки привлекли всеобщее внимание.

— В основе десантных войск Конфедерации лежат три принципа, — сказала Эмилиан, ударяя кулаком в ладонь, чтобы выделить каждый. — Сила. Гордость. Дисциплина. Эти идеалы предоставили возможность Десантному Корпусу и Колониальному Флоту защищать интересы Конфедерации на окраинах галактики в течение вот уже более полутора столетий. И прямо сейчас вы думаете, что десантники — это всего лишь ресоциализированные черепные коробки. Но я здесь для того, чтобы уведомить вас, — это не так. Десантниками становятся люди из всех слоев населения, всех уровней общества, и всех их объединяет одно — преданное служение во благо сохранения нашего образа жизни.

Во время выступления Эмилиан на экране появлялись изображения смеющихся солдат, спускающихся на веревке по отвесным скалам на берегу моря, играющих в пэдбол^[16] или катающихся на лыжах по заснеженным горным склонам. Арктуру казалось, что если они так превосходно проводят время, то просто удивительно, как им удается еще и служить.

— Наша армия предлагает бесчисленное множество возможностей для молодых мужчин и женщин увидеть сектор и получить ценный реальный жизненный опыт. Мы вас будем тренировать. Мы вас будем обучать. Мы превратим вас в эффективного воина, которого уважают и которым восхищаются ваши сверстники. Во время службы вы можете выбирать, где и что вы будете учить. Служба пролетит в одно мгновение. Но за этот срок вы обретете такую силу характера, какую вам в себе больше нигде не воспитать.

В этот момент на экране появились бойцы, проходящие полосу препятствий. Мужчины и женщины с рельефными мышцами и привлекательной внешностью кинозвезд. И снова они были веселы, несмотря на суровость физических упражнений. Арктур не без удовольствия отметил, что тот, кто снял этот рекламный ролик, бесспорно, любит визуальные преувеличения.

— В нашем корпусе чтят и блюдут традиции, а попадающих к нам новобранцев ждут многочисленные привилегии. Оплата и условия несения службы постоянно улучшаются, и только примерно пятидесяти процентам рекрутов доводится увидеть настоящее сражение. Но, вооруженный и экипированный по последним технологиям десантник может не опасаться людей, что хотят нарваться на драку. И не забывайте, что ваша служба фиксируется в личном деле. А в сочетании с репутацией этого замечательного учреждения у вас будет ключ от любой желаемой двери, как только вы закончите службу. Жизнь в десантных войсках протекает без ограничений, жизнь во благо Конфедерации и всех в ней. Вы можете стать частью этого, мальчики. Вы можете внести свой вклад. Вы можете проявить себя полностью, и стать тем, кем хотите.

К собственному удивлению, Арктур почувствовал, как наполняющая зал атмосфера энтузиазма, охватывает и его. Сочетание бесконечно повторяющихся изображений красивых, зрелых солдат, с безупречной подачей информации приправленной харизмой Эмилиан, дало нужный эффект. Юноша поразмыслив, пришел к выводу, что, может быть, армейская жизнь не такой уж и плохой вариант.

Капитан Эмилиан отошла немного назад и отдала воинское приветствие присутствующим юношам. Два десантника за ее спиной повторили жест. Последовали оглушительные аплодисменты, и Арктур вдруг осознал, что стоит на ногах, как и все остальные, для того чтобы искупать капитана Эмилиан в овациях.

Девушка улыбнулась и, повернувшись, наклонилась, чтобы пожать руку директору Стигману. Арктуру захотелось рассмеяться от увиденной картины — так нелепо и незначительно выглядел тщедушный человечек рядом с десантником в боевом бронескафандре.

Стигман вернулся к кафедре и поднял руки для установления тишины. Аплодисменты и свист не смолкали еще несколько минут. Когда разгоряченные юноши, наконец, опустились на свои места, Стигман сказал:

— Спасибо, капитан Эмилиан, за столь вдохновляющие слова. Я уверен, что Вы дали нашим старшеклассникам обильную пищу для размышлений.

И снова среди присутствующих послышались подавленные смешки.

— А сейчас, — продолжил Стигман, не обращая внимания на произведенный его словами эффект, — я хочу, чтобы вы чуть-чуть уделили времени на изучение литературы, любезно предоставленной нам десантным корпусом Конфедерации. Занятия возобновятся через час, поэтому у вас будет достаточно времени ознакомиться со всеми буклетами, что вас заинтересуют, и поговорить с сержантами-вербовщиками.

Арктур проследил за взглядом Стигмана и увидел, что вдоль стены актового зала стоят столы с разложенными на них брошюрами и книгами. До этого он их не заметил, всецело увлеченный капитаном Эмилиан и ее шоу-пропагандой. Высокие, симпатичные солдаты, как мужчины, так и женщины, в безукоризненно отглаженных мундирах темно-синего цвета, с поблескивающими нашивками, стояли за каждым из столов, заложив руки за спины.

— Разойдись! — скомандовал директор Стигман, после чего в зале воцарилась суета, так как юноши повскакивали с мест и с нетерпением бросились к столам.

Арктур последовал за толпой. Ему тоже было любопытно взглянуть на то, что же там предлагают.

* * *

— Постой спокойно, пожалуйста, — сказала Кэтрин Менгск, закрепляя бронзовой застежкой красную тогу на плече мужа. — И так тяжело, да еще ты дергаешься все время.

— От этой штуки начинает чертовски болеть шея, — сказал Ангус. — Напомни-ка, почему я должен это носить?

— Традиция, — ответила жена.

— Традиция, — фыркнул Ангус, как будто это было самое мерзкое слово, которое он знал.

— Дорогой, ну ты же не можешь произнести речь на закрытии сессии^[17] в Сенате в повседневном костюме.

— Ладно, — сказал Ангус. — Но почему я должен надевать это сейчас? До речи еще целых два месяца.

Эктон Фелд еле сдерживал смех, слушая жалобы и ворчание Ангуса, в то время как Кэтрин поворачивала мужа так и сяк, переделывая покрой и фасон церемониальных мантий сенатора Корхала. Облачение было тяжелым и на вид не очень удобным, но правительственный аппарат Корхала имел старинный обычай помпезности и связанной с этим церемонии.

— Потому что, дорогой, — терпеливо сказала Кэтрин, — тут требуется некоторая корректировка. С тех пор, как ты надевал в последний раз, прошло несколько лет, и ты уже не такой стройный, как раньше.

— То есть ты хочешь сказать, что я толстый, — сказал Ангус.

— Вовсе нет, — весело ответила Кэтрин. — Просто, более государственный.

Ангуса ее слова не слишком убедили. Поймав пристальный взгляд шефа, Эктон Фелд поднялся со стула и направился к балконному окну Небесного Шпиля, чтобы скрыть факт того, что он осмелился подсмеиваться над его неудобным положением.

У окна Фелд поправил кобуру под пиджаком, вздрагивая при каждом движении плеча, из которого доктора извлекли шесть шипов «Карателя». Сказали, что ему повезло остаться в живых: еще бы четыре дюйма в сторону, и легкие были бы пробиты.

Месяцы мучительных пересадок кожи и операций по восстановлению кости предоставили ему массу возможностей проклинать эту удачу — когда переставали действовать обезболивающие, и он оставался один на один с невыносимой болью, которую не мог заглушить даже виски.

Кэтрин продолжала суетиться вокруг Ангуса, и Фелд оставил их наедине. Он активизировал силовое поле, защищающее балкон и верхнюю наружную часть здания. Энергетический щит влетел в копеечку и не только защищал балкон от артиллерийских снарядов, энергетического оружия и электронного наблюдения, но и ограждал от завывающего вокруг сооружения ветра.

Начальник службы безопасности подошел к ручной ковки, металлическому ограждению на краю балкона. Осторожно облокотившись, он подался чуть вперед, чтобы полюбоваться открывающимся сверху видом.

Насколько хватало взгляда, вид везде был отличный.

Последний балкон башни Менгск располагался на сто шестнадцатом этаже здания, около восьмисот метров над уровнем улицы. На севере возвышались горы, похожие на крепостной вал гигантского замка, а к югу пейзаж постепенно приобретал зеленый цвет, пока не доходил до лазурной линии океана.

В такой ясный день далекая береговая линия четко просматривалась, и через оптический прибор наблюдения, установленный на штативе на краю балкона, можно было увидеть летнюю виллу, которая выглядела как белый прямоугольник.

Стирлинг раскинулся перед Фелдом серебряной сетью, с устремленными ввысь башнями, возвышающимися по обеим сторонам Шпиля, как сталагмиты из стали и стекла. Отсюда просматривался масштаб и жизнь города, и эта громадная агломерация, построенная в течение такого краткого периода времени, была доказательством мастерства и самоотдачи людей Корхала.

Более всего впечатляло то, что такие прекрасные результаты были достигнуты в условиях безудержного упадка в Конфедерации в целом. Фелд любил Стирлинг: отсюда он мог видеть зеленый лоскут Марсового Поля, места, где Корхал был признан членом коалиции миров Конфедерации. Давным-давно тот день сулил многообещающие перспективы, но сейчас, когда Марсово поле превратилось в тренировочный плац солдат Конфедерации, оно стало лишь горьким напоминанием того, как все поменялось в худшую сторону.

Как раз напротив Марсового Поля находился Палатинский Форум, дом Сената Корхала. Его бронзовая крыша светилась как сигнальный маяк, мерцая на солнце, словно кипящее золото.

— Воодушевляет, да? — сказал Ангус, неожиданно появившись рядом с Фелдом. — Живой пример того, к чему нужно стремиться.

Для достаточно тучного человека, Ангус Менгск, когда хотел, мог двигаться удивительно бесшумно. Фелд не услышал, как он подошел.

— Да, вид стоящий, — согласился Фелд.

— Жемчужина в короне Конфедерации, как они называют нашу планету.

— Так и есть. А теперь ты хочешь умыкнуть эту жемчужину?

— Прямо у них из-под носа, — улыбаясь, сказал Ангус. — Эта жемчужина им не принадлежит. Больше не принадлежит.

— И что будем с ним делать, если победим? — спросил Фелд.

— Если победим? — спросил Ангус. — Ты думаешь, что мы не сможем одержать победу над конфедератами?

— Да мне уже все равно, — сказал Фелд, выпрямившись и расправив плечи. — Я просто хочу им навредить.

— Ну, без этого точно не обойдется, друг мой. Даже не сомневайся, — пообещал Ангус.

— Ты действительно думаешь, что мы их одолеем?

— Конечно, одолеем, — подтвердил Ангус, кивая. — Я не занимался бы тогда всем этим, если бы не верил в плачевный для них исход. Может быть, мы не успеем этого увидеть, но то, что мы сейчас тут затеваем, станет началом чего-то исключительного. Даже лавина начинается с падения одного камешка.

— Это верно, — признал Фелд.

— Сфера влияния Конфедерации растет, — продолжил Ангус, распаляясь все больше, что происходило с ним всегда, когда в разговорах задевалась тема столь ненавистной им коррупции, — но люди, способные как-то влиять на это, до сих пор не осознают, что верхушка этой власти — злокачественная опухоль^[18].

— Почему вы думаете, что все именно так? Неужели все настолько очевидно?

— Ну конечно, очевидно. Только вот осознание проблемы принуждает брать на себя моральное обязательство что-то с этим делать, что-то предпринимать. — Ангус поморщился. — Однако слишком многие совершенно не желают во что-то влезать.

— Но не вы?

— Старые семьи и Совет могут поставить меня в затруднительное положение, я согласен, но все дела Менгсков вполне автономны. Нам принадлежат все процессы на моих предприятиях, начиная от заводов ховеркаров^[19] и заканчивая производственными линиями рекламного искусственного интеллекта. Для них нет лазеек, чтобы нас прижать.

— Легальных лазеек.

— Не сомневаюсь, что конфедераты потратят деньги на любое количество пиратских шаек или наемных группировок, чтобы доставить нам неприятности по всему миру, но мы уже зашли слишком далеко, чтобы сдаваться. Очень скоро мы будем готовы организовать кое-что помасштабней, чем установка бомбы или засада на отряд военных. Скоро мы сможем объявить настоящую войну.

Фелд услышал в голосе Ангуса нескрываемое наслаждение и подумал о том, реально ли сенатор понимает, что поставлено на карту в этой борьбе со страшной силой Конфедерации. Уже понесены человеческие потери, а войска Конфедерации предпринимает решительные меры по всему Корхалу.

Ранние утренние нападения на тех, кого они подозревали в террористической деятельности, стали обычным делом. Только благодаря тому, что Фелд настоял средствах защиты от утечки информации и изоляции друг от друга активных ячеек, недавно образовавшееся движение Сопротивления сохраняло живучесть.

Пока Корхал еще не находился на военном положении, но вряд ли Конфедерации потребуется много времени для форсирования событий.

— Чтобы научиться бегать, научись сперва ходить, — предостерег Фелд. — Если мы будем торопить события, мы рискуем лишиться всего.

— Ты прав, конечно, — сказал Ангус. — Но близится время, когда чаша весов склонится на нашу сторону и, если мы не начнем действовать к этому моменту, то мы его упустим. И этот момент уже скоро наступит, Эктон. Оружие и технологии Умоджи делают нас сильнее с каждым днем. Наши люди уже почти настолько же хорошо экипированы, как и армия Конфедерации.

Это действительно так, подумал Фелд. Каждый день с Умоджи прибывали поставки «промышленных деталей», которые проходили через ряд фиктивных корпораций и по обходным торговым маршрутам. Промаркированные как безопасные, сопровождаемые всеми положенными документами, грузовые контейнеры были набиты оружием, боеприпасами, взрывчаткой, скафандрами и технологиями, — всем тем, что позволит борцам за свободу Корхала посеять хаос среди конфедератов, — если будет на то воля Ангуса Менгска.

— Никогда не думал, что Айлин Пастер отважится нам помочь.

— Айлин — хороший человек, не надо его недооценивать, — сказал Ангус. — Уверен, что он нам помогает, преследуя выгоду Умоджи, а не нашу личную. Но я принимаю любую помощь.

— Он все еще намерен вернуться на Корхал, к твоему выступлению на закрытие сессии в Сенате?

— Конечно. Они с Жюлианой возвращаются сюда в конце этой недели.

— И дочь его будет? — не скрывая раздражения, спросил Фелд. — В задачи службы безопасности это не входило. Могут быть осложнения. Почему мне не сообщили?

— Я узнал об этом сегодня утром, — безразличным тоном произнес Ангус. — Скорей всего, это мой сын пригласил дочь Айлина сопровождать его на выпускном балу. И она согласилась.

Фелд отвернулся, проклиная Арктура за добавление лишней работы и так уже перегруженной службе безопасности. Помимо мероприятий, обеспечивающих сверх-безопасность, какие он организовал после нападения на летнюю виллу, Фелд закрепил отдельного человека за каждым членом семьи Менгск.

Кэтрин было относительно легко защитить, так как она постоянно находилась с Ангусом, а Дороти сопровождали по дороге в дошкольную группу и обратно. Но, казалось, Арктуру доставляет удовольствие усложнять жизнь Фелда, и это, конечно же, был один из способов испытания терпения начальника службы безопасности.

— Отлично, — вздохнул Фелд. — Еще одна проблема, без которой я мог вполне обойтись. Как будто вы недостаточно все усложняете.

— Знаю, что ты собираешь сказать, Эктон, и ответ по-прежнему нет.

Фелд знал, что бороться с Ангусом безнадежно, но это его не остановило.

— Послушай, — сказал он. — Тебе необходима усиленная охрана по дороге в Форум. Ты слишком уязвим, и если не позволишь мне увеличить количество телохранителей, я не могу гарантировать твою безопасность.

— Я уже говорил, — сказал Ангус таким тоном, словно ему надоело уже это повторять. — Я не пойду в Сенат в окружении вооруженных солдат. Я не могу выглядеть как путешествующий военный вождь. На нынешний момент я должен олицетворять мир.

— Но…

— Никаких но, — отрезал Ангус. — Закроем эту тему. Я и так согласился раскошелиться на дорогущее индивидуальное силовое поле, которое меня не очень устраивает, но солдаты меня окружать не будут. Форум — место демократии и дебатов, и Леннокс Крейвен назовет меня тираном или узурпатором, если я войду с вооруженным людьми за спиной.

— Это ваши похороны, — сказал Фелд. — Я просто говорю, что думаю. Эй, а вы знаете, что я мог устроиться на непыльную высокооплачиваемую работенку на Бронтсе^[20]? И следил бы там за богатенькими детьми.

— Ну и почему же не устроился?

— Черт, да я бы со скуки подох, и вы это знаете.

— Ты человек действия, — согласился Ангус. — И ты мой друг. Для меня очень много значит то, что ты волнуешься о моей безопасности.

— Просто не забывайте, что силовое поле сможет защищать вас только несколько минут, но этого должно хватить, чтобы успеть доставить вас внутрь Форума.

— Да, ты мне это уже говорил тысячу раз.

Фелд покачал головой, грустно улыбаясь.

— Мне же выплатят положенное, если вы умрете?

— Честно говоря, Фелд, ты еще хуже моей матери.

— Она была здравомыслящей женщиной, ваша мать, — сказал Фелд.

— Да брось, Фелд, не о чем волноваться, — сказал Ангус. — Ты просто гоняешься за призраками, и ничего более.

Начальник службы безопасности ничего не ответил.

* * *

Толпа перед столами рассеялась, и Арктур взял одну из брошюр. Анимированное изображение флага Конфедерации колыхалось под словами. «Десантные войска Конфедерации — место для героев».

Двое десантников, до этого неподвижно стоявшие за спиной капитана Эмилиан, теперь ходили по актовому залу. Они демонстрировали студентам свои бронескафандры и давали подержать в руках гаусс-автоматы ГА-14.

Арктур отложил брошюру в сторону, когда один из сержантов-вербовщиков появился у стола. Парень почувствовал запах полированной латуни, исходящий от униформы человека, и сладкий, слегка дурманящий аромат ружейной смазки. Лицо солдата было открытым и серьезным, но полностью лишено какой-либо индивидуальности.

— Подумываешь о вступлении, сынок? — спросил этот человек.

— Может быть, — сказал Арктур. — Еще не решил.

— Это почетная профессия, сынок, — сказал десантник, и Арктур заметил у него под отогнувшимся воротником формы предательский рубец шрама от ресоциализации.

— А когда вы поступили на службу? — спросил Арктур.

— Шесть лет назад, и никогда не жалел об этом, — машинально сказал солдат, и Арктур уловил оттенок заученности в его словах. — И могу сказать тебе, сынок, что это было лучшим решением во всей моей жизни. Я изъездил весь сектор Корпулу, увидел всевозможные типы миров и встретил множество интересных людей.

— И убили их? — ехидно закончил за него Арктур.

— Давай сейчас не будем об этом, — предложил мужчина. — Как тебя зовут, сынок?

— Арктур Менгск.

— Приятно познакомиться, Арктур. Тебе нужно обдумать все возможности, которые наши войска могут тебе дать. Путешествия, самоуважение, почести, дисциплину…

— Так вам приходилось? — прервал Арктур солдата. — Я имею в виду, убивать кого-нибудь.

— Послушай, Арктур, — сказал сержант, — десантникам иногда приходится убивать людей, но только тех, кто этого заслуживает. Когда плохие парни пытаются убить меня или моих приятелей, они не оставляют мне выбора. А когда кто-то наставляет на тебя ствол, тебе остается только одно, разве нет?

— Полагаю, это зависит от того, почему он наставляет на тебя ствол, — сказал Арктур.

— Нарушаешь порядок, а, Менгск? — раздался голос позади Арктура, и юноша сразу узнал надменный тон директора Стигмана.

— Вовсе нет, сэр, — ответил Артур, поворачиваясь на каблуках. — Просто пытаюсь узнать, что меня может ожидать.

— Ограничения военной службы пойдут тебе только на пользу, Менгск, — сказал Стигман. — Выбьют из тебя всю наглость. Чуток воинских порядков дисциплинирует тебя очень быстро.

— Не думал, что меня нужно дисциплинировать, сэр.

Стигман нагнулся поближе, и Арктур еле сдержался, чтобы закашляться от сильного, неприятного запаха крема после бритья директора.

— Я хорошо знаю таких, как ты, Менгск, — прошипел Стигман. — Будь моя воля, я бы всех вас отправил на службу. Именно военная подготовка превращает мальчика в мужчину.

Директор не успел развить тему, так как на него упала чья-то тень. Арктур поднял глаза и увидел Ангелину Эмилиан. Вблизи она впечатлялаеще больше — ее огромный бронескафандр делал ее чуть ли не на метр выше Арктура, который, в свою очередь, сам был достаточно высок.

Над Стигманом девушка возвышалась словно башня.

— А в какой части вы служили, директор Стигман? — поинтересовалась она.

— Прошу прощения?

Капитан Эмилиан приятно улыбнулась, обнажая идеальные зубы в идеальной улыбке.

— Я просто спросила, в какой части вы служили. Срочную службу, в каких войсках?

— Я… эм… не служил, — замялся Стигман. — То есть, как бы это сказать… я не мог.

Арктур прикусил губу, чтобы не рассмеяться над неудобным положением Стигмана, и старался не отрывать взгляд от пола. Когда он поднял глаза, то увидел уставившегося на него директора с пылающим от смущения лицом.

— Могу я наедине поговорить с господином Менгск, — спросила Эмилиан. Стигман резко кивнул и едва ли не бросился прочь от капитана.

— Кажется, я вас люблю, — сказал Арктур, широко улыбаясь.

— Не ты первый, — ответила капитан Эмилиан.

Арктур проследил за удаляющимся директором Стигманом и сказал:

— Он всегда утверждал, что служил, но я всегда подозревал, что он лжет.

— Честно говоря, он подавал заявление на вступление в Колониальный Флот, но провалил вступительные экзамены и не смог пройти медосмотр. Но, между нами скажу, что медосмотр для флота — плевое дело.

— Спасибо, что избавили меня от его общества, капитан, — сказал Арктур.

— Мистер Менгск? — позвала Эмилиан, когда он уже повернулся, чтобы уйти.

— Да?

— Я спасла вас от внимания директора не по доброте душевной. Я действительно хочу с вами поговорить.

— Да? Ну, говорите, — сказал Арктур, довольный тем, что капитан выделила его среди остальных. Он видел, как сокурсники с завистью следят за ним, и наслаждался уделяемым ему вниманием.

— Спасибо, сержант Девлин, — обратилась Эмилиан к солдату-вербовщику, все еще стоявшему по стойке «смирно» за спиной Арктура. — На этом все.

Сержант козырнул.

— Есть, мэм.

Тут капитан Эмиллиан быстрыми шагами начала удаляться, сложив руки за спиной, и Арктуру пришлось быстренько ее догонять.

— А у вас все вербовщики ресоциализированные? — спросил Арктур.

— В основном, да, — ответила Эмилиан. — Они, конечно, не прирожденные ораторы, но зато отлично справляются с ответами на вопросы студентов.

— И что же он сделал? — спросил Арктур. — Сержант Девлин, что он сделал?

— Я не знаю, — ответила Эмилиан. — Эти архивы недоступны. Раз уж ты десантник, ресоциализированный или нет, твое прошлое не имеет никакого значения. Ты десантник, — просто и ясно.

— Все так уравнительно, но я думаю, это не совсем так.

— Да, не совсем. Но неужели лучше знать, что он зарезал всю свою семью разделочным ножом и мириться с этим? Или, может, ему доставляло удовольствие приставать к маленьким мальчикам в парке.

— Я понял вас, — сказал Арктур, оглядываясь на мягкое и доброжелательное лицо сержанта Девлина и представляя его искаженным от гнева, с окровавленным ножом в руке.

— Избранные, гордые, психически неуравновешенные, — сказал Арктур.

— Ты пытаешься смеяться над нами, но ничего не выйдет, Арктур, — сказала Эмилиан, улыбаясь.

— А почему нет?

— Потому что я уже знаю, что ты подумываешь над тем, чтобы присоединиться к нам.

— Я? — спросил Арктур. — А как вы можете это знать?

— Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Я видела результаты твоих тестов и читала твою психологическую характеристику. Знаю, что ты обладаешь сильными лидерскими качествами и уверен в себе, благодаря чему люди хотят следовать за тобой. Знаю о твоей проблеме с авторитетными людьми, которых ты считаешь ниже себя, и что твой IQ достигает уровня гения.

— Эти файлы закрыты для посторонних, — сказал Арктур, раздраженный больше ее совершенно верной оценкой его личности, нежели вторжением в личную жизнь. Ему не нравилось, когда кто-то мог его прочесть, как открытую книгу.

— Да, закрыты, но директор Стигман предоставил нам информацию о выпускниках перед нашим сегодняшним визитом. Так гораздо легче подобрать подходящих кандидатов.

— А разве это не противоречит закону?

— Несомненно противоречит.

Арктур удивился такому легкому признанию Эмилиан и улыбнулся, поняв, почему она себе это позволила.

— Вы хотите, чтобы я почувствовал себя свободно, так как делитесь со мной секретом, — сказал он. — Если вы просчитали мой психологический профиль, то думаете, что я буду вам больше доверять, если подумаю, что вы со мной откровенны, и импонируете моим бунтарским задаткам.

Капитан Эмилиан кивнула.

— Очень хорошо. Ну и как, работает?

— Немного, — согласился Арктур, наслаждаясь этими обоюдными откровениями с привлекательной воительницей.

— Так скажи мне, Арктур, — обратилась к нему Эмилиан, наклоняясь над одним из столов, взяв целую кипу разных флаеров. — Чем ты хочешь заняться после окончания академии?

— Я подумывал над тем, чтобы стать изыскателем, путешествовать среди миров Периферии и исследовать окраины космоса. Есть такие планеты, на которые не ступала нога даже конфедератов. Я хочу оставить свой след в истории — дать имя планете, открыть что-то еще невиданное. Вы знаете, обычные…

— Изыскатель, — сказала Эмилиан, — очень почетная профессия. А ты знаешь, что армия может помочь тебе?

— Правда? А как?

— Большинство наших экскурсий проходят в удаленных мирах. Мы все время сотрудничаем с горнорабочими. Тебе будет предоставлена возможность почерпнуть реальный опыт непосредственно от горняков; горняков и им подобных. Не говоря уже об обучении в свободное время. Дальнейшие технические средства обучения на наших судах не имеют себе равных, оборудованных самым лучшим нейронным интерфейсом и мнемо-репетиторами. Ты мог бы овладеть совершенно любыми навыками во время сна.

— Звучит любопытно, — сказал Арктур, удивленный тому, что действительно считает это интригующим.

— Вне десантного корпуса добиться этого гораздо сложней, — сказала Эмилиан, подавая ему флаеры. — С такими результатами тестов, ты спокойно сможешь выучиться на офицера. И как только окончишь срочную службу, будешь волен ехать куда хочешь. Знания, полученные в армии, можно применить и на гражданке.

— Моя срочная служба, — сказал Арктур. — Как долго она будет длиться?

— Сроки у нас в десантных войсках довольно гибкие, — учтиво ответила Эмилиан. — Все зависит от твоего положения и текущего уровня угрозы, установленного Верховным Командованием.

— И каков текущий уровень угрозы?

Эмилиан улыбнулась.

— Низкий, — сказала она.

Глава V

День вручения дипломов. Арктур чувствовал, что нервничает от душевного волнения и от мысли, что наконец-то вырвется из заточения Стирлингской академии. После встречи с представителями десантного корпуса Арктур все больше и больше задумывался над тем, чтобы стать одним из них. Он даже заполнил электронный заявочный бланк, правда, пока не подтвердил.

Ему нравилась мысль о том, что можно будет обучиться навыкам изыскателя за счет Конфедерации. Равно как и о том, насколько это взбесит его отца. А, учитывая, что текущий уровень угрозы в секторе Копрулу все-таки низок, то ему, скорей всего придется отслужить только минимальный срок — три года, — после чего он получит право уйти в отставку и начать старательскую карьеру.

Да, эта идея имела свои преимущества. Но в глубине души Арктур не мог избавиться от мысли, что, в конце концов, это все-таки опасно для жизни. А он никогда не любил подвергать себя физической угрозе.

Но разве не для того и существуют десантники, чтобы оберегать людей от опасности?

Юноша выбросил из головы мысли об армии и сосредоточился на дне грядущем. Сегодня ему и без того хватало забот.

Стирлингская Академия купалась в солнечном свете, серый гранит сверкал как мрамор и придавал зданию налет новизны. На газоне, прямо перед главным портиком^[21], рабочие соорудили обширный помост, и выставили напротив несколько рядов стульев.

Сто пятьдесят шесть старшеклассников (и это был полный состав выпускающихся, так как заведение такого статуса как Стирлингская академия не позволяла своим студентам таких ошибок, как провал экзамена) заняли свои места. Все были в длинных черных мантиях, отороченных бледно-голубым шелком, и в четырехугольных академических шапках.

Трибуны для простых зрителей установили по обе стороны сидений в центре лужайки, оттуда гордые родители наблюдали, как их отпрыски наконец-то выпускаются из академии. Позади кафедры^[22], c которой директор Стигман^[23] выдавал столь желанные, с золотым тиснением, свитки дипломов, сидели преподаватели и магистры. Компанию им составляли выдающиеся выпускники академии. Тут были и генеральные директора крупных корпораций, и знаменитые ученые, меценаты, офицеры высшего звена армии Конфедерации и даже начальник полиции Стирлинга.

Директор Стирлингской академии был облачен в парадную черно-желтую мантию с ярко-красной ризой. В высокой конусообразной шляпе с кокардой он напоминал солдафона. Арктур нисколько не сомневался, что под мантией скрываются ботинки на высокой платформе.

Под бравые мелодии школьного оркестра студенты, один за другим, подходили к сцене и получали свои дипломы из рук Стигмана под громкие аплодисменты родителей и отрывистые рукоплескания тех, чьи дочери и сыновья уже получили дипломы или вот-вот получат.

Так как фамилия Арктура начиналась на букву «М», его имя находилось в середине списка, зачитываемого префектом начальной школы, и он с нетерпением ждал своей очереди выйти к помосту. Арктур взглянул на трибуны с гостями и улыбнулся, увидев, с какой гордостью за ним наблюдает его семья.

Дороти заметила взгляд брата и восторженно замахала. Мама махнула более сдержанно, и даже отец одарил его кивком, полным гордости и признательности

Рядом с отцом сидел Айлин Пастер с Жюлианой. Со дня нападения на летнюю виллу Арктур увидел девушку впервые. Его снова поразила эта красота. Будучи далеко, она была просто девушкой, «подружкой по переписке», о которой Арктур практически не вспоминал в другое время. Но сейчас, увидев Жюлиану здесь, вживую, в нем проснулось то неудержимое чувство, которое возникло при их первой встрече.

Сидящий рядом с ним студент, болван по имени Тоби Меркурио, проследил за его взглядом и сказал:

— Хто эта кудряшка, Менгск? Сладенькая красотка.

Меркурио принадлежал одной из стирлингских семей-нуворишей^[24]. Он не знал, что такое «хорошие манеры», и общался с людьми на сленге трущоб Тарсониса. Несмотря на это, Арктур не мог не согласиться с его умозаключением.

— Да, — согласился Арктур в предвкушении выпускного бала сегодняшним вечером. — Именно сладенькая.

— Ты погонишь с ней вечерком на бал?

— Да, Тоби, именно так.

Арктур перестал слушать бессмысленные шуточки Меркурио и сосредоточился на именах, которые называл префект. Он улыбнулся, когда начали вызывать студентов на "К".

Уже недолго…

Студентов на «К» оказалось не так уж и много, и сердце Арктура забилось чаще, когда назвали его имя. Он поднялся, бросил взгляд через плечо на свою семью и шагнул в проход между рядами. Аплодисменты звучали несколько вяло, но Арктур знал, что скоро все изменится.

С высоко поднятой головой он шел к помосту, направляясь к ступеням сбоку. Школьный фотограф щелкнул затвором, и Арктур поднял глаза туда, откуда, как он знал, мать с отцом будут снимать это знаменательное событие на голокамеру.

Юноша улыбнулся фотографу, затем поднялся по ступеням и вразвалочку подошел к заваленному золочеными трубочками дипломов директору. Арктур одарил Стигмана самой заискивающей улыбкой и протянул руку для получения диплома.

По традиции, директор поздравлял выпускающегося студента и желал ему успехов в будущих начинаниях, но Арктур не обольщался на свой счет подобным жестом со стороны Стигмана. И, надо сказать, не был разочарован.

— Ты плохо кончишь, Менгск, — сказал Стигман, протягивая свиток. — Я всегда это говорю плохим студентам, а ты худший из многих.

Арктур взял заслуженный диплом в левую руку, а правую протянул Стигману. Директора передернуло, но, не желая выглядеть невежливым перед родителями и бывшими студентами, он все-таки ответил на рукопожатие.

— Спасибо, — сказал Арктур. — Надеюсь, вам понравится ваша новая резиденция.

На лице Стигмана отразилось смятение, но он быстро совладал с собой и дал знак юноше покинуть помост. Арктур быстро обошел по кругу сидящих студентов, подняв диплом и улыбаясь, чтобы видели мама и папа.

Жюлиана встала, хлопая и глядя на него с восторженным обожанием, и Арктур подарил ей улыбку. Юноша вернулся на свое место и быстренько выудил из кармана консоль удаленного доступа.

Это устройство было немногим серьезнее, чем обычный коммуникатор с оптическим считывателем, тем не менее, оно имело интерфейс, позволяющий удаленно подключаться к компьютерным сетям. При условии наличия у тебя ключа подключения и кодов авторизации, практически в любую сеть можно было проникнуть без особых проблем.

Арктур быстро ввел коды консоли Стигмана. Юноша запомнил их еще тогда, когда его вызывали к директору в кабинет, и Арктур мог видеть их в зеркале за столом этого идиота.

Несколько секунд на экране мелькали цифры и буквы, пока не появился квадратик и под ним текст.

«Требуется подтверждение ДНК».

Арктур приложил палец к оптическому считывателю, и экран вспыхнул зеленым цветом.

«Личность подтверждена: Айзек Стигман».

Арктур положил консоль на колени и снял тоненькое, прозрачное покрытие с правой руки, которое нанес перед тем, как идти получать диплом. Односторонний биомиметический гель достаточно просто изготовлялся в лаборатории химии академии, и имел свойство под воздействием солнечного света распадаться на летучие молекулы. Поэтому буквально через несколько секунд после снятия — пленка исчезла.

Арктур снова взял консоль и открыл личные папки Стигмана. Используя лингвистический алгоритм, состоявший из нескольких грамотно подобранных ключевых слов, он быстро обнаружил файлы, которые знал, что найдет.

— Боже мой, он даже не пытался их спрятать, — засмеялся Арктур.

— Че там за ботва? — спросил Тоби Меркурио, уже вернувшись с дипломом, и садясь на свое место.

— Увидишь, — улыбаясь, ответил Арктур. — Погоди немного.

Быстро и методично, он выделил каждый обнаруженный алгоритмом файл, затем настроил консоль на сканирование окружающей территории на смартфоны и другие персональные консоли. На экране отобразились сотни названий, среди которых также были устройства отца Арктура и начальника полиции. Юноша выделил найденный файлы для операции пересылки на все обнаруженные в сети устройства.

Палец Арктура завис над иконкой «Отправить». Юноша помедлил какую-то долю секунды, наслаждаясь моментом.

— Трофеи достаются победителю, — прошептал он и запустил рассылку.

* * *

Ангус облокотился на перила балкона Небесного Шпиля, вглядываясь в огни ночного Стирлинга. В дневное время вид впечатлял, но ночью это было нечто воистину захватывающее. Океан света струился по улицам города, убегая к подножию гор; раскинувшаяся паутина разнообразных цветов сияла, окрашивая облака в теплое, золотое свечение.

Несмотря на беспорядки, поглощающие Корхал, бомбежки, тревогу и силовое воздействие конфедератов, пребывание ночью здесь, наверху, всегда умиротворяло Ангуса. При созерцании окрестностей города к Ангусу возвращалась способность адекватно оценивать ситуацию, чего ему так часто не хватало, когда он с головой уходил в решение многочисленных вопросов, касающихся дела всей его жизни.

Иногда полезно абстрагироваться от того, что делаешь, и в целом взглянуть на складывающуюся картину. Да, сейчас тяжело, но с каждым ударом по тирании Конфедерации, их позиции на Корхале постепенно укрепляются.

Ангус почесал старый шрам на предплечье. Он получил его, когда был с отцом на охоте, в восточной провинции Кереш. Отец сказал тогда, что нет зверя опасней, чем зверь, загнанный в угол. Эктон Фелд называл Корхал жемчужиной в короне Конфедерации, и это было очень точное сравнение. Поэтому ни Совет, ни Старые Семьи не собирались отдавать его без боя.

Ну что ж, пусть узнают, насколько сильно люди Корхала хотят, чтобы они исчезли из их жизни.

Ангус стал прокручивать в голове все несправедливости в отношении людей сектора Копрулу и почувствовал, как гнев закипает в нем.

На Тирадоре-9, например, Конфедерация проводила незаконные финансовые операции, что стало причиной обвала всей планетарной экономики и привело к массовой безработице. Люди избежали голодной смерти только благодаря гигантским ссудам (под разорительные проценты) и экономической перестройке, которая фактически передала всю планетарную систему в руки Старых Семей.

Одной из их излюбленных тактик был демпинг^[25] в мирах на Периферии, где влияние монополий Старых Семей было не таким сильным. Этим методом они уничтожали всех местных конкурентов, а потом устанавливали грабительские цены на товары первой необходимости.

Однако, не смотря на то, что грязные экономические хитрости были обычным «modus operandi»^[26] для Конфедерации, Старые Семьи не стеснялись применять и силу, чтобы отстаивать свои интересы.

Команда изыскателей Кел-Морийского Синдиката, изучавшая Пояс Паладино, (поле астероидов с высоким содержанием минеральных руд внутри больших камней), была уничтожена силами ДВК во время операции по захвату их лидера. Человека, который, как считали, был в розыске за убийство на Тарсонисе. Гибель группы списали на несчастный случай. А через несколько дней шахтерская команда Конфедерации уже разрабатывала поле, имея в комплекте целый гарнизон десантников и поддержку линейного крейсера.

Сотни подобных историй стали визитной карточкой Конфедерации. Истории о жадности, взяточничестве, коррупции, блате, поведанные за бокалом вина, и сопровождаемые пожиманием плечами и покачиванием головой. Несправедливость всего этого буквально кричала, чтобы кто-нибудь взялся за решение проблемы. Но размер этой проблемы в масштабах Конфедерации был таков, что никто ничего не мог сделать. Такое положение вещей люди стали считать нормой.

Ангус Менгск решил доказать, что это не так.

Он был не в восторге от того, что принес насилие на улицы и в дома Корхала. Но Ангус знал, что это единственный способ заставить людей очнуться и увидеть то, что творится вокруг них.

Все уже начинало меняться. Ангус выносил факты злоупотребления Конфедерацией властью на всеобщее обозрение, и люди, наконец, открывали свои глаза.

И им не нравилось то, что они видели.

Когда смотришь сказку о властолюбивых злодеях по СНВ, все это кажется далеким и быстро забывается. Но когда беда приходит в родной дом, это сложно игнорировать.

Даже самый безучастный зритель готовится к бою, когда злоупотребление властью начинает угрожать его жизни и будущему его семьи.

Ангус не мечтал о личной власти. У него не было желания сменить безликую и бездушную тиранию Совета собственным управлением. Нет. Когда Конфедерация падет, он приложит все усилия, чтобы создать демократическое правительство. Которое будет ратовать за благо всего человечества, и уж никак не будет служить воле одного человека.

Он ощутил присутствие позади себя и улыбнулся, поскольку уловил божественный аромат духов супруги. Ангус развернулся и увидел Кэтрин. Жена стояла перед ним в зеленом платье из переливающейся тафты, с лифом оттенка морской волны. Это платье она одевала на выпускной Арктура.

— Ты выглядишь восхитительно, Кэт, — сказал Ангус, принимая фужер из рук любимой.

— Ты мне уже говорил об этом сегодня, но продолжай в том же духе, — улыбнулась Кэтрин.

— Непременно, — ответил Ангус. — Как же мне удалось убедить тебя выйти за меня замуж?

— Ты этого и не делал. Я упрашивала тебя, помнишь?

Ангус пригубил вино.

— Я поставил тебя в такое положение, что у тебя не осталось выбора.

— Это ты так считаешь.

Это была обычная пантомима, которую Ангус и Кэтрин часто разыгрывали, когда выдавалась возможность побыть несколько минут наедине. Вдали от любопытных глаз, проблем бизнеса и революции. Для двух пылких, независимых личностей, не терпящих находиться в тени, бурный флирт воспринимался как нечто само собой разумеющееся.

Но, не смотря ни на что, они чувствовали, что нужны друг другу. И признавали, что быть половинкой целого не более обременительно, как и быть независимым.

Их свадьба стала самым счастливым днем в жизни Ангуса. На протяжении всей супружеской жизни они были опорой для друг для друга. Они делили, и радости, и горе, и никогда не сомневались в своей любви.

Кэтрин положила голову мужу на плечо, и Ангус поцеловал ее в макушку.

— Дороти уже спит? — спросил он.

— Без задних ног, — сказал Кэтрин. — Сегодняшний день выбил ее из сил.

— Неудивительно.

— Да, день прошел очень даже ничего. Как считаешь? — сказала Кэтрин, и Ангус засмеялся так, что слезы брызнули из глаз.

Когда он успокоился, то сказал:

— Ты всегда умеешь высказаться в сдержанном тоне, дорогая.

День действительно прошел очень даже ничего. День, когда его сын, наконец, получил высшее образование и директора Стирлингской академии уволокли в тюрьму, благодаря бывшему студенту.

Сначала Ангус разозлился, когда на церемонии вручения дипломов у него в кармане зазвонил смартфон, — ведь он дал четкие распоряжения всем своим подчиненным о том, что его не следует беспокоить.

Но потом он услышал множественные щелчки, гудки и свистки сотен смартфонов и персональных консолей, получивших входящий поток данных, и по толпе прокатилась волна оцепенения. У Ангуса похолодело в груди, когда он достал аппарат увидел, что сигнал пришел с консоли Арктура.

— Господи, что он на этот раз натворил? — прошептал Ангус. Экран смартфона включился, и открылось несколько файлов. Натренированные глаза Ангуса быстро просмотрели содержимое, и его злость усилилась, когда он наткнулся на некоторые позиции и записи о состоянии счетов.

— Ах ты, ублюдок… — прошипел Ангус. Он поднял глаза и увидел тот же гнев на лицах других зрителей. Все они уставились на директора Стирлингской академии. — Я же говорил! Он всего лишь проклятый мошенник!

— Кто? — спросила Кэтрин, озадаченная внезапной напряженностью атмосферы.

— Стигман! — рявкнул Ангус так, что Дороти вздрогнула. — Это его личные счета! Миллионы из пожертвований и бюджета академии оседали в кармане мелкой жабы на протяжении многих лет!

Люди повскакивали на ноги. Объявляемые имена студентов-выпускников утонули в поднявшемся гвалте возмущений.

Стигман разгневанный срывом мероприятия и недоумевающий о послужившей этому причине, стоял за трибуной, призывая к тишине и порядку. Но когда к нему протолкался возмущенный управляющий Академии, и сунул под нос портативную консоль, лицо директора побелело от ужаса. Он, наконец, понял, ЧТО только что прочитал весь зал.

Прокручивая в голове этот день, Ангус усмехнулся, вспомнив неуверенные попытки Стигмана уладить ситуацию. Предотвратить насилие помог начальник полиции — он вывел и усадил директора в свою машину под громкие возгласы и аплодисменты студентов.

Благодаря рассылке Арктура, новость распространилась очень быстро, и уже через час об этом скандале сообщалось по СНВ. У Стигмана не было влиятельных связей, а деньги он крал у очень богатых и могущественных семей.

Они были готовы бросить Стигмана на съедение волкам, а от судей ждать жалости не приходилось.

После ареста Стигмана, заместитель директора пытался успокоить присутствующих, но сдался перед кучей злых родителей и ликующих студентов, которые аплодировали и подбрасывали в воздух академические шапки.

Но бунта удалось избежать благодаря заразительному веселью студентов, которые танцевали, смеялись и пели, когда Стигмана с позором увезли. Впереди директора ждал ворох обвинений и тщательное расследование по объемам злоупотреблений служебным положением и взяточничества.

С отъездом Стигмана персонал академии и родители толпились в недоумении, не зная, что им теперь делать, пока заместитель директора не увел их в главный административный блок, оставляя торжествующих студентов продолжать веселиться на главной лужайке.

Некоторые из магистров академии хотели отменить запланированный на вечер выпускной бал, но после дневного происшествия стало ясно, что студенты не допустят столь скорого окончания празднества.

Теперь, когда закончился этот насыщенный событиями день, Ангус и Кэтрин стояли и пили вино, пока «виновник» случившихся дел наслаждался своим выпускным балом.

— Я должен злиться на него, — сказал Ангус.

— На кого? — спросила Кэтрин.

— На Арктура. На кого же еще?

— Я знаю, но сегодня тяжело на него злиться. В конце концов, он окончил академию, и ты не можешь не согласиться, что Стигман заслужил все это.

— Да, вполне заслужил, — улыбаясь, согласился Ангус. — А получить по заслугам, да еще и публично… Мне даже почти не жалко потерянных денег, только из-за этой эффектной сцены.

Кэтрин поцеловала его в щеку.

— А это за что?

— Неужели мне необходима причина, чтобы поцеловать мужа?

— Нет. Никогда.

— Хорошо. Я горжусь тобой, — сказала Кэтрин. — Ты ведь это знаешь?

Ангус кивнул.

— Знаю.

— Я горжусь вами обоими, тобой и Арктуром. Знаешь, вы так похожи.

Ангус нахмурил в недоумении брови и повернулся к жене.

— Наш парень сильно своеволен.

— Сын своего отца, — заметила, смеясь, Кэтрин.

Ангус заворчал, не желая этого признавать.

— Наш сын обладает тонким умом и способен достичь чего угодно. Но он хочет зарыть свой талант, занимаясь геологоразведкой, летая по Периферии, путаясь с захолустными провинциалами и бегая от келморийских пиратов. Это не жизнь для Менгска. Мы созданы для большего и лучшего!

— Если бы я тебя так хорошо не знала, то подумала бы, что это в тебе говорит высокомерие, — сказала Кэтрин.

— Но ты же знаешь, что это не так, — возразил Ангус. — Я знаю, ты тоже это видишь — ты довольно часто говоришь мальчику, что он может стать великим, если захочет.

— В том-то все и дело. Если он сам захочет. Ты должен знать, что теперь не можешь заставить Арктура делать то, чего он не хочет. Чем больше ты будешь стараться заставить его, тем больше он будет сопротивляться.

— Своеволен, — повторил Ангус, хотя на этот раз уже более мягко.

— Прямо как ты раньше, — подметила Кэтрин. — До встречи со мной.

Ангус выпил глоток вина и наклонился ее поцеловать.

— Тогда будем надеяться, что женщины в его жизни будут такими же мудрыми и успокаивающими, как ты.

Кэтрин улыбнулась, и Ангус Менгск знал, что был самым счастливым человеком во вселенной.

* * *

Актовый зал было не узнать. В любой другой день это было строгое холодное место для объявлений, новостей о спортивных результатах и скучных речей, но сейчас это был зал торжества, который вмещал сотни студентов, потягивающих напитки, танцующих и наслаждающихся абсолютным весельем дня. Естественно, единственной темой разговоров был арест Стигмана и роль Арктура в его низвержении.

Со сцены звучала музыка, с потолка лился яркий свет, стены были украшены лентами, и даже портреты обзавелись накладными бородами и носами.

Тематика выпускного бала была оформлена в виде контакта с пришельцами из иных миров. Светящаяся надпись на плавающем под потолком баннере гласила: «Выпуск 78 года! Они прибыли со звезд!»

Существа из папье-маше самых различных форм и размеров свисали с кровельных балок, то возникали над чашами для пунша, или появлялись из оборудованных в стенах логовищ.

Воображение студентов разыгралось не на шутку, и в последнюю неделю в художественных классах наблюдался всплеск их неудержимого энтузиазма. Карнавал нелепых созданий наполнял актовый зал: громадные рептилии, парящие выпуклые медузы с множеством глаз, змееподобные существа с висящими хвостами и щупальцами вместо ртов. На краю сцены акулоподобные существа смешались с волосатыми, многоногими пауками с длинными шеями и устрашающими мандибулами^[27].

Арктур знал, что человечество было просто помешано на пришельцах с тех пор, как впервые взглянуло в ночное небо со страхом и удивлением. Так, полный провал Конфедерации в попытках найти какие-либо признаки живого инопланетного разума с помощью науки и разведывательных летальных аппаратов стал источником постоянного чувства разочарования для тех, кто верил, что человеческая раса не одинока в галактике.

Конечно, сообщалось, что несколько археологических групп раскопали древние руины, которые, по их утверждению, являлись останками цивилизации пришельцев, но большинство людей были склонны считать, что это либо выдумки журналистов, либо искусно сфабрикованные фикции. Единственно, что на Умодже в свое время нашли больших насекомых, которых затем удалось приручить, но их вряд ли можно было причислить к разумной форме жизни.

Даже музыканты нарядились в костюмы пришельцев, дополненные протезами из латекса — для пущего сходства с ужасающими существами — с шишковатыми лбами, длинными волосами и зазубренными, шипастыми панцирями. Эффект получился больше комический, чем устрашающий — и что-то подсказывало Арктуру, что скорей всего он попал в точку.

Обычно ему не нравились такие мероприятия, но в этот раз он получал массу удовольствия.

Может быть, такому благодушному настроению способствовало то, что юноша чувствовал себя на высоте после дневного разоблачения преступлений Стигмана. В конце концов, более чем приятно было видеть, как уводят этого отвратительного коротышку. Арктур не сомневался, что директор точно знает, кто раскрыл его злодеяния и разрушил его жизнь.

А может, он был в таком настроении и благодаря привлекательной девушке, которую вел под руку?

Потому что Жюлиана Пастер, вне всяких сомнений, являлась самым красивым созданием в этом зале.

Но, если говорить откровенно, Арктур знал, что ни то, ни другое не являлось причиной. Главной причиной полета его души стало признание сокурсников и чуть ли не поклонение ему. Как только Стигман исчез, они тут же забыли про статус изгоя, и Арктур вдруг стал кем-то вроде героя войны.

Это очень опьяняло.

— Арктур, — обратилась к нему Жюлиана, когда стихла музыка.

— Что? — спросил он.

— Ты витаешь в облаках, — сказала она, протягивая ему стакан пунша.

— Извини, — ответил он с обаятельной улыбкой, принимая стакан и вновь обращая свое внимание на красивую девушку рядом с ним.

Жюлиана Пастер была в длинном шелковом платье цвета слоновой кости с лифом из вельвета. Платье облегало ее многообещающую фигуру и выгодно подчеркивало тонкие черты лица девушки. Светлые волосы золотыми волнами лежали на обнаженных плечах, а серебряное ожерелье с умоджанским сапфиром на девичьей шее смотрелось просто изумительно.

Арктур хлебнул пунш и поднял бровь.

— Тут есть алкоголь.

Жюлиана кивнула.

— Я видела, как какие-то студенты вливали в пунш что-то из бутылок, но не думаю, что кто-то будет возражать. Только не после сегодняшних событий.

— Да, — ухмыльнулся Арктур. — Думаю, никто не будет возражать.

Жюлиана взяла его за руку и улыбнулась. За те месяцы, что они переписывались, Арктур наслаждался влиянием, которое, как ему казалось, он имел над ней. Но сейчас, находясь рядом с девушкой, он в полной мере оценил то, что не зря потратил столько времени на диалоги с ней.

Разбираясь в языке тела, Арктур видел, что Жюлиана запала на него. Он находил это забавным, учитывая то, сколько раз им довелось встречаться вживую. По правде говоря, он даже толком не знал, как надо поступить. Да, девушка нравилась ему, и он находил ее компанию приятной, но не в такой степени, чтобы вот так взять и в чем-то признаться.

— Потанцуй со мной, — сказала Жюлиана, когда оркестр заиграл медленную мелодию, и многие пары направились к танцполу. Так как учителя отсутствовали, студенты старались не упустить возможности потанцевать в медленном танце, тем более, что сие действо располагало к более тесному контакту с противоположным полом.

— Потанцевать? — спросил Арктур. — Не думаю, что…

Жюлиана забрала у него пунш еще до того, как он мог что-либо возразить, затем поставила свой стакан

— Это была не просьба, — сказала она, ведя его к танцполу.

Арктур последовал за ней, беспокоясь, как бы не выставить себя дураком. В тоже время юноша с удовольствием отмечал, что на них все обращают внимание. Арктур не мог не признать, что они с Жюлианой хорошо смотрелись вместе. Она, в платье цвета слоновой кости, и он, в смокинге изящного покроя с золотым поясом.

Мысль о поцелуе проскользнула у него в голове, и идея о танце, когда он будет так близко к Жюлиане, уже не казалась юноше такой плохой.

Жюлиана повернулась к Арктуру, подставляя руки:

— Ты же танцуешь, не так ли?

— У меня не особо много опыта, — заметил он, беря ее левую руку и кладя свою правую на бедро девушки. — Мама заставляла меня брать уроки, когда я был маленьким. Мол, для того чтобы вывести меня в высшее общество, которое я всегда ненавидел.

— Не волнуйся, все будет хорошо, — пообещала Жюлиана, перекладывая его руку повыше, на талию.

— Боюсь, я не такой танцор, какого ты надеешься лицезреть.

— Поверь, Арктур, ты все мигом вспомнишь.

— Не говори, что я тебя не предупреждал, если оттопчу эти дорогие туфли.

Жюлиана улыбнулась, и они начали движение под музыку. Арктур думал, что позабыл все па тех давних уроков, но, вполне уверенно, после первого нерешительного шага, он начал двигаться в такт музыке, а не как попало. Они с Жюлианой естественно плыли в ритме совместных движений, и юноше показалось, что он только что вышел из танцевально класса.

Несколько пар прокружили около них. Девушки выразили комплименты Жюлиане по поводу наряда, а парни — сердечные поздравления Арктуру за то, что он сделал со Стигманом.

— А они тебя тут любят, — сказала Жюлиана, глядя Арктуру в глаза. — Должно быть, грустно покидать это место.

Юноша рассмеялся и покачал головой.

— Нисколечко.

— Правда? А мне, наверное, будет грустно покидать Умоджанский институт в следующем году.

— Это потому, что тебе все рады и у тебя нет назойливого, обременяющего отца.

— Если ты так рад закончить обучение, что ты собираешься делать дальше?

Арктур ответил не сразу, размышляя о том, что именно ему стоит рассказать девушке о планах на будущее, потому что она явно хочет стать их частью.

— Все еще хочу быть изыскателем, — ответил он. — Но не думаю, что это будет первое, что я сделаю.

— Нет? А что тогда? — спросила Жюлиана, сильнее к нему прижимаясь.

— Думаю вступить в десант.

Опешив, Жюлиана недоверчиво посмотрела на парня.

— Десантные войска Конфедерации? — уточнила она.

— Да. Думаю, будет неплохо иметь в личном деле запись о военной службе.

Арктур понял, что его идея податься в десантники девушке не очень понравилась. Но что являлось причиной недовольства — забота о его безопасности, или какие-либо моральные принципы, юноша пока не знал.

— Что думаешь? — спросил он.

— Я… Я даже не знаю, что сказать, — помедлив, ответила Жюлиана. — Звучит опасно, но если это то, чем ты хочешь заниматься…

— Это опора для толчка вперед, и только, — сказал Арктур. — Я вовсе не планирую задерживаться в армии. Как только закончится срочная служба, я демобилизуюсь и стану изыскателем, как изначально и планировал.

— Твоему отцу это не понравится.

— А мне до лампочки, понравится ему или нет, — резко ответил Арктур. — Это моя жизнь, и я буду делать, что хочу, а не то, что как ему кажется, я должен делать. На следующей неделе мне исполняется восемнадцать, и он уже ничего не сможет сделать, чтобы остановить меня.

Жюлиана посмотрела в полные решимости глаза парня и кивнула.

— Ну, тогда это замечательно. Я уверена, ты станешь лучшим солдатом, какой у них когда-либо был.

Арктур хотел рассмеяться тому, как легко Жюлиана приняла его точку зрения, несмотря на антиконфедерационную пропаганду, которой, несомненно, пичкал ее отец.

— Уже через полгода ты станешь генералом. Мой герой.

Чувствуя подходящий случай, Арктур отпустил руку Жюлианы и легким прикосновением чуть приподнял ее подбородок. Девушка догадалась, что он собирается сделать, и закрыла глаза. Ее длинные ресницы слегка затрепетали, а губы чуть-чуть раскрылись.

Их губы встретились, и они поцеловались.

Арктур почувствовал теплоту ее кожи, ощутил мягкость ее губ. Она слегка прижалась к нему, словно опасаясь, что он уйдет. Танцующие рядом молодые люди расплылись в улыбках, глядя на них.

Арктур уловил поддержку в пробежавшемся ропоте. И он понял, о чем это говорит. Это говорит о том, что ему позволено все.

Глава VI

Тысячи людей заполонили вымощенную мрамором улицу Парадную, пролегающую от Марсового Поля до Палатинского Форума, чтобы увидеть шествие сенаторов. Их приветственные крики были столь оглушительны, что Эктон Фелд не без труда вслушивался в доклады подчиненных, получаемые через скрытый в ухе микрофон.

Он не спал с самого рассвета, наблюдая за последними приготовлениями Ангуса Менгска к шествию сквозь сердце города. После нападения на летнюю резиденцию, Фелд усилил охрану сенатора, и именно этого момента он уже давно опасался.

Природное пренебрежение Ангуса к любым угрозам в отношении собственной персоны стало причиной многих бессонных ночей Фелда. Его беспокоили как киллеры Конфедерации, психи-одиночки, так и просто фанатичные приверженцы Леннокса Крэйвена. Для отслеживания любой потенциальной угрозы начальник службы безопасности рассредоточил по толпе своих людей, снабженных детекторами. Машинки были настроены на спектральную частоту сплавов, применяющихся в деталях огнестрельного и игольного оружия.

Самые распространенные стволы детекторы распознают, но Фелд не тешил себя иллюзиями, — если у кого-то из толпы окажется более замысловатое оружие, то обнаружить его можно будет только визуально.

Атмосфера накалилась до предела. Настроение толпы, коротающей время в ожидании Ангуса, достигло уровня ликования — что являлось для Фелда единственным позитивным моментом за весь день. Сегодня Сенат Корхала проводил последнее заседание в этом году, и по традиции, заключительное слово, посвященное завершению сессии, полагалось произносить всенародно выбранному сенатору.

С тех пор, как он выступил против тирании Конфедерации, не было и тени сомнения в том, что для этого выберут Ангуса Менгска.

Фелд окинул взором Парадную улицу. Стальные барьеры разделяли толпу и дорогу. Над флагами с эмблемой семейства Менгск, в виде головы волка, развевались транспаранты с именем Ангуса. Улица была свободна, и в ее конце светилось ослепительно белое здание Форума, — словно указывающий путь сигнальный маяк. Под летним солнцем крыша сияла как будто охваченная огнем. Даже Фелд вынужден был признать, что сей вид действительно производит впечатление.

Все шло по плану. Сейчас Ангус должен войти в большие дубовые двери Форума и предстать со своей речью перед собравшимися сенаторами и прибывшими высокопоставленными лицами планеты. А после этого… развитие отношений между Корхалом и Конфедерацией изменится навсегда. Фелд услышал двойной щелчок в наушнике и почувствовал всплеск адреналина в крови. Ангус приближался.

Уверенный в этом, Фелд увидел серебристый «Терра-Кугуар’58», который неторопливо выплыл из-за изгиба дороги. Наземная машина неторопливо приближалась к точке рандеву, где начальник охраны с нетерпением ожидал своего работодателя и друга. Движение было слишком медленным. Фелд от души пожелал, чтобы «лимузин» ехал быстрее, так как по мере продвижения Ангуса вперед, толпа шумела все громче и громче.

Наконец, машина остановилась, и Фелд поспешил открыть дверь. Она легко скользнула вверх, и Ангус Менгск вышел наружу. В яркой красной тоге он выглядел просто ослепительно. Ангус выпрямился во всей своей красе, приветствуя толпу, гордо подняв голову, тепло и искренне улыбаясь.

Следом за ним из машины вышла Кэтрин, и Фелд оторопело уставился на нее. Она была одета в простое, но элегантное, платье василькового цвета; ее длинные темные волосы были заплетены так, чтобы выгодно подчеркнуть классическую линию скул.

Ангус взял жену за руку, но, не успел он и шагу ступить по Парадной улице, как Фелд моментально оказался рядом с ним.

— Что, черт возьми, ты делаешь, Ангус? — в упор задал вопрос начальник охраны.

— Я направляюсь к Форуму, Эктон, — сквозь улыбку ответил Ангус. — А на что это еще похоже?

— Похоже на то, что ты просто проигнорировал план безопасности, который мы обсуждали. Что здесь делает Кэтрин? Она должна была встречать тебя уже в Форуме.

— Мне твой план не понравился, — сказал Ангус. — А теперь — с дороги. Я собираюсь дойти до Форума со своей супругой, и не хочу, чтобы ты путался у меня под ногами, как сторожевая собака.

— Хочешь, чтобы тебя убили?

— Не говори чепухи! Даже конфедераты не рискнут сегодня что-то предпринять, — усмехнулся Ангус. — И мы оба под защитой твоего силового поля. Ничего не случится.

Фелд посторонился и позволил Ангусу пройти, злясь на то, как сенатор с такой легкостью отбросил разработанный для него план безопасности. Наверное, Ангус прав в том, что сегодня ничего не произойдет, но из личного опыта Фелд знал — стоит только ослабить охрану, и враг тут же нанесет удар.

Проклиная потребность Ангуса в театральных жестах, Фелд быстро передал изменения в плане безопасности своим людям в толпе и закрыл дверь автомобиля, в то же время благодаря Ангуса, за то, что тот не разошелся на всю катушку и не взял с собой еще и Дороти. Машина будет следовать за сенатором на оптимальном расстоянии, если вдруг придется быстро уезжать, но начальник службы безопасности надеялся, в этом не будет необходимости.

Когда Ангус начал шествие под приветствующие и одобрительные возгласы, Фелд двинулся следом, держась наравне с автомобилем и прощупывая взглядом толпу. Лицавсех и каждого были обращены к сенатору Менгску и его обаятельной супруге.

Фелд не сомневался, что любой человек из многотысячной толпы несет в себе потенциальную угрозу.

«Надо было соглашаться работать на Бронтсе», — думал он.

Ангус чувствовал, как сквозь него проходит настроение толпы, и был уверен, что поступил правильно, приведя с собой Кэтрин. Он пожалел, что так и не решился попросить жену взять Дороти и Арктура, но быстро отогнал эту мысль. Взять такую малышку как Дот на столь серьезное мероприятие было бы полной глупостью, а Арктур… его сын не пошел бы в любом случае. После происшествия на дне вручения дипломов Ангус практически не общался с сыном; деловые операции с Айлином Пастером, и подготовка к сегодняшнему событию отнимали уйму времени.

Во всяком случае, большую часть личного времени Арктур теперь проводил с дочерью Пастера. Ангусу удалось поговорить с сыном только вчера за завтраком, когда он, несмотря на предупреждающие взгляды Кэтрин, поднял тему о планах Арктура на будущее.

— Я еще не решил, — ответил Арктур, и политические инстинкты Ангуса подсказали, что это всего лишь отговорка.

— Я мог бы организовать собеседование с Нестором Юргенсом, — невозмутимо произнес Ангус. — Он руководит одним из моих станочных заводов в Фейрстензе. Он хороший человек. Ты можешь многому у него поучиться.

— И чему бы это мне хотелось поучиться у директора завода? — спросил Арктур.

— Нестор — не просто директор завода, — ответил Ангус, раздражаясь неблагодарностью сына. — Все мои руководители эффективно ведут свои дела. Они и исполнительные директора, и финансовые менеджеры в одном лице, хотя, конечно, отчитываются передо мной. Тебе уже восемнадцать, и ты должен быть в курсе, как преуспеть на промышленном рынке. Кроме того, у тебя есть необходимый багаж навыков, которые потребуются, если ты настроен идти по моим стопам.

— По твоим стопам? — злобно прошипел Арктур. — У меня собственные планы.

— А я думал, ты еще не решил, чем хочешь заниматься.

— Допустим, решил.

Арктур не продолжал, и Ангус ждал ответа.

— Собираешься томить нас неизвестностью?

— Вы обо всем узнаете, — ответил Арктур, и его тон совсем не понравился отцу. После выходки Арктура на вручении дипломов, Ангус удостоверился в том, что мозг сына может работать совершенно не так, как надо.

На этом Арктур извинился и вышел из-за стола. Только то, что Дороти размазала свой завтрак из хлопьев по столу, удержало Менгкса-старшего последовать за сыном и узнать, в чем дело.

Ангус отогнал мысли об Арктуре, когда Кэтрин сжала его руку.

Он повернулся к ней и поцеловал в щеку — толпа неистовствовала.

Супруги шли по Парадной улице, приближаясь Форуму, здание которого буквально манило к себе сверкающей белизной и красотой. Высокая фигура в красной тоге встречала чету Менгск на верхних ступенях парадной лестницы, и Ангус улыбнулся, узнав Леннокса Крейвена, генерального консула Сената и человека, который официально будет приветствовать народного избранника.

— Должно быть, это для него просто убийственно, — сказал Ангус. — Необходимость лично меня приветствовать.

Кэтрин могла не уточнять, кого имел в виду супруг, и она улыбнулась.

— Уверена, так и есть. Но мне его ни капельки не жалко.

Ангус услышал сталь в голосе жены. Он знал, что Кэтрин более чем уверена, что именно Крейвен подослал убийц на летнюю виллу. И, скорее всего, она была права. Но без доказательств в публичных обвинениях не было смысла.

— С удовольствием понаблюдаю, как будет корежить этого ублюдка, — ответил Менгск супруге.

— Аккуратней, дорогой, — предостерегла Кэтрин, приветственно махая толпе. — На тебя смотрят десятки голо-камер^[28], и случится конфуз, если кто-то прочитает по губам то, что ты сейчас говоришь.

— Точно, — сказал Ангус. — Как всегда, ты как ветерок, утихомиривающий мою бурю.

— Такова моя участь, — улыбнулась она. — Только проследи за тем, что его точно покорежит.

Леннокс Крейвен не имел привычки выказывать свои эмоции на публике, однако, наблюдая за дефилирующим к нему довольным Ангусом Менгском, едва мог скрывать гнев.

Облаченный в аналогичную, как и у Менгска, красную тогу, Крейвен знал, что пусть он не выглядит столь внушительно и впечатляюще, как заклятый враг, зато он никогда не стремился выставить себя выходцем из народа.

Генконсул точно знал, что публичная репутация Менгска сфабрикована по тем же самым лекалам, что и у любой «звезды» шоу-бизнеса, которых СНВ круглосуточно транслировала по каналу знаменитостей. Менгск претендовал на роль поборника простонародья, выступая против неких несправедливостей Конфедерации, но не поимел ли он выгоды от деяний Совета Тарсониса? Не был ли Менгск богатым благодаря этому самому аппарату, который он так воодушевленно атаковал гневными тирадами в Форуме и непрерывными интервью на СНВ?

Нет, Леннокс Крейвен насквозь видел истинную личину Ангуса Менгска. Но самым возмутительным было то, что сегодня ему приходится стоять здесь и разыгрывать комедию, — словно он и Менгск лучшие друзья.

Его тошнило от этого.

Ни за взятки, ни за бывшие одолжения, он не смог предотвратить того, что Ангус захватит сердца и умы людей, а также получит право выступать на закрытии сессии. Совет очень и очень настоятельно «рекомендовал»: Ангус Менгск должен молчать. Если в пространстве Конфедерации появится публичная информация о том, что один из ее самых богатых и избалованных миров настроен против существующего порядка, то не за горами и время, когда другие колонии последуют его примеру.

А этого никак нельзя допустить.

«Заказчик» требовал результатов, а Леннокс Крейвен ничем не мог похвастаться.

Тысячи и тысячи людей заполнили улицы. Крейвен и не помнил, когда собиралось столько народа, чтобы посмотреть на шествие сенаторов к Форуму. Он вспомнил тот год, когда для заключительной речи избрали его, и как его душила обида из-за людского безразличия к его персоне. Поэтому сегодня, на фоне популярности Ангуса, генконсул чувствовал себя так, словно его изваляли в грязи.

Он приосанился, когда Ангус с супругой подошли к широкой лестнице, что вела к входной колоннаде и огромным черным дверям, за которыми находился главный зал заседаний.

Ангус обернулся к приветствующим его людям, и поднял руки вверх, словно принимая их идолопоклонство. Новая волна ликования прокатилась по толпе. Затем народный избранник взял супругу под локоть, и чета приступила к подъему по парадной лестнице.

Крейвен видел, как в глазах Менгска плескается самодовольство, и молился, чтобы негодяй споткнулся и упал, — может быть тогда напыщенное высокомерие сползет с его лица. Но Ангус благополучно достиг вершины. Крейвен, натянув на лицо маску, приличествующую умудренному сенатору, с дежурной улыбкой приготовился приветствовать Менгска, как одного из самых дорогих ему людей.

— Ангус Менгск, вы привели с собой целую толпу, — сказал он вместо приветствия. — Кэтрин, ты выглядишь изумительно. Как всегда, я рад тебя видеть!

Кэтрин присела в реверансе.

— Спасибо, Леннокс.

Ангус Менгск шагнул вперед с раскрытыми объятиями, и улыбка Крейвена дрогнула.

"Упаси Господи! Этот человек желает обняться?"

Толпа ревела, и Крейвен знал, что он будет играть в эту дружескую шараду. Он поднял руки, и Менгск обнял его сокрушительной медвежьей хваткой. Генконсул неловко похлопал по спине Ангуса в дружеском жесте, надеясь, что этого будет достаточно.

— Я знаю, что это ты послал киллеров убить меня, — прошептал Менгск. — Просто хочу, чтобы ты знал это, прежде чем я уничтожу тебя здесь.

Крейвен застыл и прежде, чем смог ответить, Менгск разжал объятия и продолжил путь к дверям зала заседаний. Кэтрин Менгск пронеслась мимо Крейвена, глядя тому прямо в глаза. Хоть она ничего и не сказала, ее холодный взгляд пронзил генконсула, как игла коллекционера пронзает бабочку.

Глубоко вздохнув для успокоения, Леннокс Крейвен повернулся и последовал за Ангусом в Форум, уже опасаясь того, что этот мерзкий человек собирается высказать в своей речи.

Внутри Палатинского Форума было так же великолепно, как и снаружи. Пол вестибюля был выложен черными мраморными плитами с золотыми прожилками, а колонны поднимались высоко вверх. На белоснежных стенах красовались большие фрески, изображающие пионеров героического прошлого Корхала: почитаемых сенаторов, отважных исследователей космоса, великих архитекторов, знаменитых военачальников и проницательных философов.

Ангус с Кэтрин пересекли вестибюль и подошли к бронзовым дверям палаты Форума, из-за которой доносился оживленный гул голосов.

Леннокс Крейвен догнал их, но Ангус не удостоил его даже взглядом.

Кэтрин сжала руку мужа. И снова Ангус в душе поблагодарил ее за успокаивающее присутствие.

— Я люблю тебя, — окидывая взглядом дорогого человека, сказала Кэтрин.

— Я тоже тебя люблю, — с теплотой в голосе ответил Ангус.

Кэтрин улыбнулась и направилась к двери, ведущей из вестибюля на балкон, чтобы оттуда наблюдать за процессом. По традиции только сенаторы имели право пройти в главную палату через центральную дверь, поэтому Кэтрин заняла место наверху, вместе с членами семьи других сенаторов и приглашенными гостями.

Демонстративно игнорируя Леннокса Крейвена, Ангус не входил внутрь до тех пор, пока не увидел, что Кэтрин заняла свое место. Затем подошел к двери.

Створки плавно открылись, и сердце Ангуса забилось сильнее при виде собравшихся сенаторов и почетных гостей, ожидающих его прибытие.

«Да, — подумал он, — вот мой звездный час…»

— А вот и твоя мама, — сказал Айлин Пастер, и Арктур увидел Кэтрин Менгск, пробирающуюся к ним через ряды собравшихся на балконе родственников сенаторов. Кэтрин тоже заметила сына, и ее глаза засияли от такого неожиданного подарка. В этот миг Арктур по-настоящему почувствовал сожаление о том, что собирался сделать.

Жюлиана сидела позади своего отца, полна нервного возбуждения от мысли, что увидит Ангуса Менгска, выступающего с заключительной речью в Форуме Корхала. С выпускного вечера девушка проводила достаточно много времени с Арктуром, хотя, благодаря постоянному присутствию компаньонки, юноше не представилась возможность затащить дочь посла в постель.

Наоборот, большую часть времени они посвящали прогулкам по Стирлингу (под пристальным наблюдением людей Фелда), и хоть Арктур никогда не уставал от рассказов о своих грандиозных планах на будущее, компания Жюлианы ему уже начала надоедать.

«Надеюсь, серьезных проблем не будет», — поглядывая на приближающуюся мать, и нащупывая бумаги в кармане куртки, подумал Арктур.

Кэтрин улыбалась, направляясь к их небольшой группке, не скрывая радости относительно присутствия сына. Она всем улыбалась, и Арктур видел неподдельную любовь, которую она излучала. Кэтрин Менгск была не только обаятельной женой сенатора, но и учредителем множественных благотворительных обществ, а также не стеснялась публично говорить на темы, касающиеся всех слоев населения.

Она первая подняла тему незаконной торговли детьми между мирами, открыла людям глаза на проблему бездомных в Стирлинге, а также основала многочисленные организации здравоохранения для помощи жертвам войны. Кэтрин говорила добрые слова всем, мимо кого проходила, и, наблюдая за ее естественной улыбкой и природной грацией, Арктур понял, почему его маму так любит народ Корхала.

Наконец, Кэтрин подошла к ним, и Арктур подвинулся, чтобы мать села рядом. Женщина наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Я так рада, что ты пришел, Арктур, — сказала она, тепло и искренне улыбаясь.

— Я тоже, — ответил Арктур.

Кэтрин поздоровалась с семьей Пастер:

— Добрый день, Айлин! Как замечательно, что ты здесь. Жюлиана, Ангус будет очень рад, узнав, что ты пришла.

Жюлиана застенчиво улыбнулась Кэтрин, и Арктур отметил, что девушка побаивается его матери.

— Спасибо, миссис Менгск.

— Пожалуйста, дорогая, зови меня Кэтрин, — улыбнулась женщина, похлопывая Арктура по колену. — Ведь ты уже почти член семьи.

Айлин Пастер улыбнулся в ответ на ее слова и сказал:

— Я бы ни за что не пропустил такое событие, Кэтрин. Люди надолго запомнят этот день.

— Не сомневаюсь, — сказала Кэтрин, широко улыбаясь. В это время глава церемонии стукнул о кафельный пол бронзовым наконечником своей трости.

Сенаторы внизу вытянулись по струнке, а все на балконе подались вперед, когда открылись бронзовые двери, и вошел Ангус Менгск.

Ангус с триумфом поднял руки, войдя в огромную куполообразную палату Сената, отдавая должное тому, что это столь же символично, как и пересечение порога здания. Подобно большинству привлекательных женщин, Палатинский Форум приберег самое ценное на потом, и как всегда Ангус ощутил глубокое чувство гордости, трепета и уважения к тому, что представляло собой это помещение.

Демократию, свободу воли и отсутствие угнетения.

В центре пола располагалось панно, вымощенное мозаикой из кубиков порфира и серпентина, которые имели рельефную форму. Вокруг панно — три широкие, низкие, покрытые мрамором ступени. На нижнем уровне на курульных креслах^[29] сидели самые видные сенаторы.

Две верхние ступени были шире остальных, и на них расположились сотни мужчин и женщин в ярких богатых туалетах^[30], все представители Сената Корхала и избранные официальные лица, получившие специальное приглашение на посещение последней сессии.

Серая полоса мраморной облицовки бежала вдоль стен, увенчанная декоративным карнизом, выше которого с равномерными промежутками располагались мраморные барельефы, лишь в трех местах уступая место нишам со статуей. Ближе к потолку барельефы сменялись гладкими серыми панелями, на которых золотыми буквами были записаны догматы конституции ранних поселенцев Корхала, и принципы, которыми необходимо руководствоваться при управлении людьми.

Купол представлял собой щедро позолоченный свод, состоящий из множества квадратных плиток с золотыми дисками в центре. Свод обрамлял балкон для зрителей, в число которых входили достаточно важные персоны, чье положение в обществе давало право присутствовать в Палатинском Форуме, однако недостаточно важные для того, чтобы сидеть в главном зале.

Ангус заметил Айлина Пастера, который, как и Кэтрин, с гордым видом ожидал его прибытия. Менгск еле удержался, чтобы не махнуть супруге. Присмотревшись, Ангус одновременно удивился и обрадовался, когда увидел рядом с ней Арктура.

Скорей всего Кэтрин насильно заставила его прийти сюда, сообразил он. На миг он задался вопросом, почему Кэтрин не сказала ему, что Арктур тоже придет. Но затем выбросил мысль из головы. Когда дело касалось Арктура, Ангусу приходилось довольствоваться тем, что есть.

Ангус изучал глазами купол, а к грому аплодисментов подключались все новые сенаторы. Шум все усиливался. И пусть процедура затягивалась, Ангус наслаждался признанием коллег. Когда он решил, что хватит, то медленно перевел взгляд на флаг Конфедерации. Флаг висел напротив входа, прямо над трибуной, за которой проводил заседания генеральный консул.

Именно с этой трибуны Ангус и произнесет речь. Аплодисменты все еще звучали в его ушах, пока он пересекал палату Сената. Менгск подошел к трибуне и смерил взглядом красно-синий флаг.

В его испепеляющем взгляде отразилась вся ненависть к тому, что символизировала регалия. И Ангус даже не пытался ее скрыть.

Жадность, коррупция и моральное разложение.

Резким движением руки он сорвал флаг.

Одобряющие возгласы среди сенаторов усилились.

Арктур вглядывался в лица людей в зале Сената, и тех, кто стоял вокруг него на балконе. Как они аплодировали и выкрикивали слова поддержки. Он был поражен тем, насколько люди очарованы отцом. Разве они не видят, какой он есть на самом деле? Обычный упрямый человек, который не умеет слушать! В этот момент решение окончательно созрело в Арктуре.

Неважно, каков на самом деле человек, важно только то, каким видят его окружающие. Люди Корхала не знали настоящего Ангуса Менгска. Они знали только то, что он демонстрировал им. Просчитанная манера поведения и поступков, направленная на то, чтобы завоевать их доверие. И тот факт, что Ангус обычный человек, и что он тоже мог ошибаться, как все они, — не имел никакого значения. Все, что имело значение, это то, как он трактовал происходящее, и что обещал им.

Арктур всегда знал, что обычными людьми легко манипулировать, но видеть то, как априори образованных мужчин и женщин так просто увлечь за собой, стало для него откровением.

Он сел на место, когда его отец прошел через весь Сенат к трибуне генерального консула, купаясь в рукоплесканиях сенаторов-единомышленников. Это был полезный урок, в торжестве силы очарования над действительностью, но у Арктура не было никакого желания слушать напыщенную речь отца о беззакониях Конфедерации.

Он уже достаточно наслушался, за свою недолгую жизнь. Столько, что хватит на целую жизнь.

Пришло его время.

Арктур глубоко вздохнул. Он нащупал во внутреннем кармане куртки пакет и вытащил наружу пачку хрустящих листов, которые подписал этим утром. Арктур положил их на колени и посмотрел на мать, чувствуя вину за то, что собирался сделать. Тем не менее, он знал, что для него лично, это верное решение. Потому что этого хочет он сам.

Почувствовав на себе взгляд, Кэтрин Менгск взглянула на сына. Ритм ее аплодисментов нарушился, когда она увидела бумаги Арктура, а также то, что было изображено на верхнем колонтитуле.

— Арктур, — произнесла она, недоумевая. — Что это такое?

— Это повестка, мама, — ответил Арктур. — Десантный корпус Конфедерации. Сегодня утром я подписал контракт.

Кэтрин изучила бумаги, и ее смятение обернулось в леденящий сердце ужас.

— Арктур, нет… Только не это… Зачем ты это сделал?

Кэтрин потянулась, чтобы выхватить бумаги у Арктура. Парень среагировал быстрее и спрятал их прежде, чем мать смогла швырнуть их в зал, в качестве приветствия толпой сенатора.

— Арктур, что ты натворил! — воскликнула женщина. — Почему, скажи мне!

— Я завербовался.

— Нет! Нет, ты не сделал этого, — все еще отказываясь верить в происходящее, произнесла Кэтрин. — Ты не можешь так поступить! Арктур, если это шутка, то очень плохая шутка!

— Я не шучу, мама, — ответил Арктур. — С сегодняшнего дня, я часть офицерского корпуса 33-й десантно-штурмового дивизиона под командованием Брантигэна Фоула.

— Нет, ты бы не сделал этого. Это ведь шутка, так? — повторила Кэтрин, и Арктур увидел настоящую панику в глазах матери. — Скажи мне, что это одна из твоих дурацких шуток!

Голос Кэтрин сорвался на крик.

Люди, смотревшие вниз, начали оборачиваться к разворачивающейся на балконе драме. Однако из-за раздающихся в Сенате аплодисментов и приветствий никто не мог разобрать ни слова, кроме ближайших по местам соседей.

— Это не шутка, мама, — сказал Арктур. Его сердце заполнила холодная ярость при мысли о том, что самое важное его решение расценивается как шутка.

"Это моя жизнь, а она думает, что я шучу?"

— Я сегодня уезжаю, добавил он.

Мать ударила его по щеке.

Когда ладонь Кэтрин соприкоснулась с щекой сына, выдох удивления среди присутствующих разбежался как рябь по воде.

— Ты глупый бестолковый мальчик, — набросилась на Арктура Кэтрин. — Глупый и эгоистичный парнишка. Таким образом ты хочешь насолить отцу? Сделать мне больно? Ты хоть подумал о том, что ты сделал?

— Я прекрасно представляю, что делаю, — сказал Арктур. Оскорбительная пощечина лишь укрепила его в принятом решении. — И ты только что облегчила мне задачу.

Кэтрин потянулась к нему, но Арктур убрал ее руки и встал на ноги. Мать смотрела на него снизу вверх. На ее глазах показались слезы.

— До свидания, мама, — ровным голосом сказал Арктур, засовывая документы в карман куртки. — Извинись за меня перед Дороти, и скажи, что у меня не было возможности попрощаться с ней лично. Скажи, что я обязательно напишу ей.

— Нет! — Кэтрин зарыдала, но ее плач поглотили аплодисменты, что по-прежнему грохотали в палате Сената. — Арктур, Боже мой, пожалуйста, не делай этого… подожди!

Казалось, Арктур не заметил ужасное состояние матери, ее горе и печаль. Гордо подняв голову, он пошел сквозь толпу сидящих в галерее людей, чувствуя на себе удивленные взгляды, намереваясь покинуть это место с достоинством.

Сильная рука схватила его. Арктур повернулся, чтобы разобраться с человеком, посмевшим сделать это.

Перед ним стоял Айлин Пастер. Лицо посла Умоджи дышало гневом.

— Ваш отец никогда не простит вам этого, Арктур.

— А я и не прошу его, — отрезал Арктур, освобождаясь от хватки.

— Вы могли это сделать это в любой момент, тогда почему именно сегодня? — не отставал Пастер.

Арктур посмотрел мужчине в глаза. В его пристальном стальном взгляде Айлин Пастер увидел нечто такое, что невольно отшатнулся, как будто его ударили

— Иногда, чтобы поставить точку, необходимо сделать нечто из ряда вон выходящее, — сказал Арктур.

Пастер осуждающе покачал головой и оглянулся на плачущую Кэтрин.

— Ну что ж парень, — с сожалением сказал он, — ты сделал это. Будем надеяться, что тебе не придется жалеть об этом.

— Не придется, — обещал Арктур и, развернувшись, ушел.

Книга вторая Арктур

Глава VII

Десантный катер типа «Выбрасывающий» ревел в верхних слоях атмосферы Сунъяна. За его крыльями бушевал огонь, а по бронированным пластинам тепловой защиты проходили всполохи оранжевого пламени. Это делало его похожим на парящего феникса. Быстро снижаясь к поверхности планеты, судно оставляло за собой полосы конденсационного следа.

Этот летательный аппарат был доказательством того, что достаточно иметь пару больших двигателей, чтобы удержаться в воздухе. Когда судно вошло в атмосферу его двигатели, находящиеся за короткими изогнутыми вниз крыльями, изрыгнули струи пламени.

Десантные катера предназначались для переброски вооруженных сил Конфедерации, — быстро и безопасно, хотя ни с одной из этих двух задач они не справлялись особенно хорошо. Вцепившись в металлическую стойку рядом со своей головой, Арктур понимал, что несмотря на все другие соображения, удобство определенно не входило в цели конструкторов.

Подобные машины могли нести в своих грузовых отсеках что угодно, от пехоты до осадных танков. Отсек, отведенный для бронированных десантников Арктура — его отделение носило название «Доминион», — был похож на промасленную и запыленную металлическую пещеру.

«ДесКаВ»^[31] вздрогнул, когда пошел на снижение. Шум ветра и рев двигателей делали обычные разговоры невозможными, приходилось пользоваться шлемофонами. Помимо шестерых солдат в бронескафандрах катер нес огромный осадный танк; и его гигантский поскрипывающий корпус, закрепленный несколькими гремящими цепями, занимал большую часть пространства в трюме. Перевозка такого количества солдат вместе с осадным танком являлось нарушением устава, но на такое размещение пришел приказ сверху, а Арктур не собирался обсуждать приказы на таком раннем этапе своей карьеры.

Его пятеро бойцов сидели лицом к задней части освещенного красным светом отсека, на неудобных металлических скамейках, выглядевших так, будто слепой сварщик случайно приварил их к внутренностям фюзеляжа.

— Так какова обстановка, лейтенант? — в сотый раз спросил Янси Грэй. — Что нас ждет?

Арктур вздохнул. Неугомонный уроженец Тарсониса, не имел привычки отставать до тех пор, пока не получит ответов. А также он имел странную, наивную веру в то, что командование должно держать его в курсе всех событий. Он служил еще достаточно недолго, поэтому не понимал, что пехотинцы на линии фронта подобны грибам: напичканы дерьмом и пребывают во мраке неведения.

— О, господи, Янси, сколько раз ты еще собираешься это спросить? — воинственно сказала де Санто. — Как только лейтенант узнает, что там происходит, он нам расскажет. Верно, лейтенант?

Даймонд де Санто (или Ди, как ее звали напарники) была смуглой девушкой, выросшей на Тирадоре-9. Дочь подневольных рабочих, трудившихся на одном из многочисленных курортов и курортных городков, которые сделали планету столь привлекательной для потомков Старых Семей. Армии мужчин и женщин, задолжавших деньги одному из многих финансовых институтов Конфедерации, были вынуждены работать там, погашая долги и обеспечивая нужды гостей, чтобы тем не пришлось лишний раз и пальцем пошевелить.

Нужно ли говорить, что Даймонд де Санто не особо наслаждалась такой жизнью. Поэтому в свой восемнадцатый день рождения, она без промедления записалась в армию в первом же пункте вербовки, который смогла найти. За шесть месяцев Арктур неплохо узнал ее. Он видел в ней стержень хорошего солдата, но Даймонд, будучи человеком озлобленным, всегда оставалась грубой и упрямой.

Она очень нравилась Арктуру.

И благодаря некому странному, извращенному притяжению, де Санто признала в нем родственную душу. Она тоже выражала привязанность к Арктуру, которая напоминала молодому лейтенанту связь между его отцом и Эктоном Фелдом.

— Эй, я только спрашиваю, — сказал Янси. — Нет ничего дурного в желании знать, что происходит, не так ли? В конце концов, я вообще-то уже грезил об отпуске, не получи мы это назначение.

— Мы все грезили об отпуске, — сказала де Санто язвительно, нисколько не скрывая своего раздражения от такого специфического решения гениев из командования.

Она была не единственной, кого раздражала ситуация с отложенным отпуском. Арктур планировал съездить на Корхал, чтобы увидеть мать и малышку Дот. Он не виделся с ними с тех пор как поступил на службу, хотя и писал им много раз по Конфедсети.

Мать в конечном итоге отвечала ему, хотя в ее словах уже не было той открытости и теплоты, как в письмах, что она писала Арктуру в академию. Ее ответы содержали известия о сестре и Корхале (и его неприятностях), но практически отсутствовали упоминания об отце, не считая того, что он остается в добром здравии.

Дороти не ответила Арктуру ни на одно из писем. Вероятней всего, она до сих пор мучительно переживала его внезапный отъезд. Арктур надеялся, что когда эта миссия завершится, у него будет шанс навести порядок в отношениях с семьей. Потому что последние полтора года заставили его понять, как сильно он по ним скучает.

Даже по отцу, к великому удивлению Арктура.

Немалую часть писем, конечно, составляла переписка Арктура с Жюлианой. И, похоже было, что она не потеряла к нему интерес, несмотря на разделяющие их световые годы.

Они как раз договорились встретиться на Тирадоре-9, прежде чем Арктур отправится на Корхал. И когда отпуск, в конце концов, так и не состоялся, он был вынужден признать, что с нетерпением ждал этой встречи.

Мысли Арктура прервал Янси, который повернул к нему свое закрытое забралом шлема лицо и сказал:

— Бьюсь об заклад, лейтенант уже знает, куда мы попадем. Точно. Сто кредитов ставлю, что он знает.

— Черт, я бы поспорил с тобой, если бы верил, что у тебя есть эта чертова сотня, — грубо сказал Чак Хорнер, но его широкая «приграничная» улыбка лишила его слова всяческих оттенков злобы. Отец Арктура пренебрежительно назвал бы Хорнера «старым добрым парнем», — широкоплечий и неотесанный, Чак был родом с отдаленных миров Конфедерации, где наличие электричества люди считали за удачу.

Именно таким Чарльз Хорнер, или Чак, казался на первый взгляд, и Арктур был удивлен, когда обнаружил, что за простодушной внешностью парня скрываются тонкая смекалка и острый ум.

— Только ты не наберешь и пары центов, — продолжил Чак. — По крайней мере, после того, как Чун Люн и я оставили тебя без штанов за тем покером.

— Вам просто повезло, — фыркнул Янси.

— Повезло? — протянул Чак. — Мой отец, как и его отец до него, играл в армейский покер, когда тебя еще в проекте не было, сынок. И он научил меня всему, что я знаю.

— Да ну? — возразил Янси. — Хочешь сегодня еще попытать счастье?

— И на что же ты собираешься играть? — вступил в разговор, упомянутый Чун Люн. — Твои деньги уже у меня, как и недельный паек шоколада. У тебя больше нет ничего, что Большой Пес захотел бы у тебя отнять.

— Я буду целый месяц чистить Маюми, — предложил Янси.

— А этот парень азартен, — сказала де Санто со смехом.

— Ни за что, — сказал Чун Люн и, положив свой «каратель» на колени, погладил его блестящий смазанный ствол. Маюми. Такое имя Чун Люн дал своему автомату, своей красе и гордости. Он всегда держал Маюми чистой и смазанной. И в то время как пушки всех остальных были битыми и исцарапанными, оружие Люна выглядело так, будто только что сошло с конвейера. — Никто кроме меня не прикасается к моему оружию, — сказал он.

— Ага, девушки на Прайдуотере тоже так поначалу говорят, — съязвила де Санто.

Люн показал ей средний палец.

— Нарываешься, детка? — сказал он. — Хочешь узнать, почему меня называют Большим Псом?

Арктур слушал их дружеский спор и чувствовал скрывающийся за ним страх. Никогда прежде командование 33-й дивизии не считало нужным использовать их в опасных точках, но теперь эти солдаты, не прекращая валять дурака, начинают понимать, что это назначение будет совсем другим.

И только один член отделения не вступал в перепалку. Арктур думал, что если где-то на небесах сущеcтвует Бог, то у него странное чувство юмора.

Тоби Меркурио, тоже выпускник Стирлингской академии, сидел напротив Арктура, опустив лицо и плечи. Арктур потратил шесть месяцев, пытаясь натаскать Меркурио до уровня остальных бойцов отделения, но лишь понял за это время, что жизнь солдата не для его бывшего сокурсника.

Хотя родители Меркурио оказались достаточно богаты, чтобы отправить его в дорогую школу, парень оказался не очень подходящим материалом для Стирлингской академии. Его учеба проходила со скрипом, и только успехи на падбольном поле позволили ему ее окончить.

Однако этих успехов не хватило для профессионального спорта, и во взрослую жизнь Тоби выплыл без спасательного круга какой-либо специальности. Череда бессмысленных бумажных работ на одном из заводов родного отца (с которыми он явно не справлялся) закончилась внезапно: днем он напился, а на следующее утро проснулся с ужасным похмельем и стопкой подписанных бумаг на зачисление в армию.

За восемнадцать месяцев службы Арктур обнаружил, что солдатская жизнь состоит и долгих периодов скуки, за которыми следуют безумные мгновения перераспределений и криков. Которые в случае отделения «Доминион» переходили в еще более долгие периоды скуки.

Кажется, на этом задании могло что-то произойти. Арктур с удивлением осознал, что с нетерпением ожидает перспективы участия в бою. Его научили сражаться в боевом бронескафандре, он мог с достаточной точностью вести огонь из гаусс-автомата. Но именно понимание тактики боя, способность вдохновлять окружающих, талант заставить невозможное звучать правдоподобно помогли ему дорасти до звания лейтенанта. Старшие офицеры следили за потугами Менгска подняться по служебной лестнице. Но прежде, чем его карьерный рост получит толчок, Арктур был просто обязан пройти боевое крещение.

Поэтому «Доминион» получил назначение на Сунъян.

— Ну так что, лейтенант, — сказал Чак Хорнер, — парнишка прав? Ты знаешь, зачем мы здесь?

Арктур почувствовал, что все отделение перевело свой взгляд на него. Через забрала из низкопробного сталепласта^[32] их лица выглядели несколько размыто.

— Да, Чарльз, — сказал Арктур, зная, что любой другой тут же словил бы пинок за использование полного имени Чака. — Я действительно знаю, зачем мы здесь. Я офицер, и это моя работа — знать.

— И что у нас за наводка? — спросил Янси, наклоняясь вперед. — Пираты? Банды наемников, терроризирующие беспомощных колонистов и их милых дочурок?

— Что-то вроде того, — согласился Арктур.

По связи пронеслась череда возгласов — наконец-то они применят свои знания на практике. Арктур поднял руку, призывая отделение к молчанию, и сказал:

— Мы высаживаемся на планете Сунъян, в лагере Юнона. Там мы встретимся с другими подразделениями 33-й дивизии. Наша задача: оказать содействие в эвакуации персонала, участвовавшего в незаконных глубокогорных работах.

— Нам придется кого-нибудь убить? — спросил Чун Люн, похлопав по стволу Маюми.

— Надеюсь, что нет, — сказал Арктур, — но, похоже, что многие не желают покидать свое насиженное место на Сунъяне.

— Ну, черт побери, мы покажем им, в чем была ихняя ошибка, — сказал Чак Хорнер так же амбициозно, как Чун Люн. Янси и Ди выглядели возбужденными от такой перспективы, но не более чем обычно. Тоби Меркурио к общему настроению не присоединился.

— Спорим, я убью больше чем ты, Ди? — сказал Янси.

— Ага, конечно, — усмехнулась де Санто. — Да ты вряд ли понимаешь, какой конец пушки надо направить на врага, мальчик. Так что когда начнется перестрелка, постарайся держаться у меня на виду, понял?

По экрану нашлемной системы индикации Арктура побежали мерцающие строчки текста, а красное освещение отсека начало мигать.

— Всем тихо, — сказал он, и его голос легко прорезал шум этого дружеского спора. — Мы заходим на посадку, так что будьте внимательны.

До Сунъяна Арктур бывал только на трех планетах. Проживая на Корхале, в цветущем мире, где летом все благоухает, а зимой мягкие морозы, он думал, что в большинстве других заселенных миров Конфедерации его ждет нечто похожее. Но обучение на колоссальной орбитальной верфи Дайлара-4, и первая командировка на Прайдуотер быстро развеяли эти иллюзии, и подвели черту под выводом — при достаточном упорстве, люди могут жить где угодно.

Но Сунъян был таким миром, который стоило посещать лишь имея вескую причину, не говоря уже о том, чтобы жить там.

Как только сходни коснулись песчаной корки планеты, обжигающий колючий ветер ворвался в катер, мгновенно ослепив Арктура и его бойцов.

Прежде чем солдаты успели приступить к высадке, группа инженеров отпихнула их, чтобы поскорей добраться до осадного танка. Арктур подавил в себе желание заорать на них. Вместо этого он сошел по трапу и ступил на усыпанную песком поверхность другого мира.

Лицевой щиток шлема потемнел, компенсируя увеличение яркости освещения, когда Арктур окинул взглядом новое место назначения.

Лагерь Юнона угнездился между возвышающимися грядами красно-коричневых гор на каменистом дне прерывистой долины. На вершинах гор носились песчаные вихри, и небо было цвета ржавчины. Желтый шар солнца низко висел над вершинами гор, отбрасывающими на лагерь длинные узкие тени.

В центре лагеря расположился модульный командный центр. Неутихающий ветер сновал между массивными упорами сооружения, шлифуя металл песчаной взвесью. Вращающаяся тарелка модуля спутниковой связи и обнаружения сканировала территорию. Множество унылых в своем однообразии сооружений окружали командный центр, — стандартный комплект, который можно увидеть на любой военной базе Конфедерации. Казармы, столовые, госпитали, посадочные площадки, а также арочные ангары, склады и тренировочные комплексы.

Шесть ракетных турелей, равномерно расположенные по периметру лагеря, соединялись между собой жгутами петляющих кабелей. Их спутниковые антенны зондировали небеса на предмет воздушной угрозы. Отряды бойцов совершали пробежки по всему лагерю, а старательные КСМ^[33] ремонтировали поврежденные здания.

Вопреки маячившим повсюду толпам людей, Арктур почувствовал расслабленную и неторопливую атмосферу в лагере и отсутствие суеты. Позы десантников, охранявших территорию, не выдавали никакой настороженности, а тренировки проходили неспешно. Несколько человек обернулись, когда он выводил своих людей из чрева десантного корабля, но всякий интерес к ним быстро иссяк.

— Ну, что дальше, лейтенант? — спросил Янси, фиксируя гаусс-автомат за плечом, в положении «на ремень»^[34]. — Где наша встречающая делегация?

Арктура интересовал тот же вопрос, но он ничего не ответил. Не пристало офицеру признавать, что он не знает, что происходит. Предполагалось, что их встретит начальник службы безопасности лагеря, но на посадочной площадке новоприбывшие были абсолютно одни.

— Эй, на трапе, поберегись! — выкрикнул из катера один из инженеров, избавив Арктура от необходимости отвечать.

Сразу за предупреждением последовал гортанный рев двигателя осадного танка. Выплевывая грязные хлопья голубоватого маслянистого дыма, танк выбрался из тьмы трюма и рывками выкатился на песок.

Арктур наблюдал, как танк с инженерами на броне погромыхал в сторону ангаров.

— Черт, Чак, эта штука, наверное, старше тебя, — сказала Ди де Санто.

— Милая, — протянул Чак. — Тех, кого ты зовешь старыми, я называю опытными.

— Ну да, это опытный танк, — сказал Янси.

— Да пошел ты, — сказал Чак и понимающе подмигнул де Санто. — Всякий раз, когда мне приходится выбирать между молодой кобылой и взрослой, я выбираю взрослую. Она знает, что надо делать, и всегда позаботится о том, чтобы ты тоже все сделал правильно.

— Мы все еще о танках болтаем? — спросил Янси.

— Смирно! — крикнул Чун Люн, и десантники отделения Доминион застыли. Арктур обернулся и увидел, что из командного центра к ним направляется человек в бронескафандре. На его плечах виднелись капитанские знаки отличия. За спиной офицера следовало сопровождение из двух бойцов.

Арктур принял положение «смирно», прищурившись от яркого света и пыли. Походка и жесты местного десантника показались ему знакомыми. Капитан остановился перед молодым лейтенантом, и по двигающимся, синхронно взгляду, фонарям скафандра можно было понять, что человек осматривает Арктура.

— Лейтенант Арктур Менгск для прохождения службы прибыл, сэр, — отчеканил Арктур, энергично отдавая воинское приветствие. — Отделение «Доминион» приведено в боевую готовность, сэр!

— Полегче, Менгск, — сказал капитан. Арктур улыбнулся. Теперь он понял, почему командир показался ему таким знакомым.

Блестящий щиток офицерского шлема откинулся вверх, и Арктур увидел лицо капитана Ангелины Эмилиан, той самой женщины, которая зародила в нем желание о вступлении в армию, казалось бы, целую вечность назад, в Стирлингской Академии.

Арктур расслабился, но только чуть-чуть. Может, Эмилиан и была его знакомой, но при этом она еще и капитан. А он пока лейтенант. Значит, субординацию никто не отменял.

— Рада снова видеть вас, Менгск, — сказала Эмилиан. — Итак, они сделали вас лейтенантом?

— Да, сэр, — сказал Арктур. — Все генеральские должности были заняты.

Эмилиан улыбнулась.

— Я вижу, вы не растеряли свое остроумие. Возможно, ваш директор был прав насчет вас? Они все еще позволяют ему там преподавать?

— Нет, сэр, — ответил Арктур. — Последнее, что я про него слышал, что следующие шестьдесят лет он проведет в исправительной колонии Бар-эль, по обвинению в растратах и мошенничестве. Как я понимаю, кандидат на ресоциализацию из него никудышный.

— Надеюсь, что ты не имеешь к этому никакого отношения? — решила уточнить Эмилиан, уловив в голосе парня нотки гордости.

— Я не могу сказать, — ответил он, не оставив у Эмилиан никаких сомнений по поводу своей причастности в низвержении Стигмана.

— Я так и думала. — Эмилиан выставила палец в сторону отделения Арктура. — А они чем похвастаются?

— Отделение Доминион, — сказал Арктур. — Готовы к несению боевой службы. Только прикажите.

— Отделение Доминион? — переспросила Эмилиан. — неплохо звучит. Сам придумал?

— Сам, — кивнул Арктур. — Посчитал, что это имя звучит достаточно благородно.

Эмилиан покачала головой и с усмешкой на лице пошла вдоль шеренги десантников. Ее суровый взгляд буквально сверлил каждого солдата, и не оставлял никаких сомнений в том, что капитан считает их полными ничтожествами.

— Итак, слушай сюда десант! — крикнула она. — Добро пожаловать на Сунъян, в самую убогую и грязную задницу на задворках основных миров! Это не учебный лагерь, и здесь точно не рай! Так что там, где вы бывали прежде и думали, что там хреново, можете расслабиться — здесь хуже. Жрачка отстой, в бараках больше дыр, чем в мишени после очереди из "карателя". И вы не уедете отсюда, не побывав в лазарете по крайней мере хоть один раз! Есть вопросы?

Большая часть отделения «Доминион» стойко выдержали ее речь, понимая, что лучшим ответом на такой риторический вопрос будет молчание.

Однако Янси Грей, по-видимому, позабыл об этой солдатской мудрости.

— А почему мы попадем в лазарет, сэр? — спросил он.

Капитан Эмилиан развернулась на звук. Щиток ее шлема оказался всего в дюйме от спросившего. Арктур поморщился, раздраженный тем, что один из подчиненных ставит его в неловкое положение.

— Ты что-то сказал, боец? — с расстановкой произнесла девушка.

— Эм… вы спросили, есть ли у кого вопросы, — ответил Янси. — У меня есть. Вопрос. В смысле.

— Отставить, Грей, — сказал Арктур. — Когда капитан проинформирует меня, я доведу до вас все, что вам положено знать. И лучше тебе постараться попасть в лазарет мертвым, чтобы избавиться от привычки задавать тупые вопросы.

Эмилиан продолжала пристально смотреть на Янси, который уставился в точку, где-то над ее правым плечом. В конце концов, капитан отошла от него и встала перед отделением, заведя руки за спину.

— Отвечая на вопрос рядового Грея. Скорее всего, вы попадете в лазарет, потому что вас подстрелят раздраженные шахтеры, незаконно начавшие подземные операции на этом булыжнике, который, так случилось, является частью недвижимого имущества Конфедерации.

Арктур не знал, что Сунъян является колонией Конфедерации. Эта крупица информации не озвучивалась при инструктаже до их отправки с Прайдуотера^[35]. Хотя, в принципе, весь инструктаж-то заключался в одной фразе: "Отправиться на Сунъян и ждать приказов".

В любом случае, это глухая периферия, где все строилось по принципу: планета принадлежит тому, у кого больше людей и крупнее пушки. С прибытием Доминиона и осадного танка, оказалось, что честь владения колонией теперь принадлежитКонфедерации.

— Большинство шахтеров уже депортированы, — продолжила Эмилиан, прохаживаясь взад-вперед. — Но осталось несколько твердолобых упрямцев, в избавлении от которых и будет состоять ваша работа. Это будет кровавым дельцем, потому что шахтеры зарылись похлеще, чем Тирадорский крово-сорокопут^[36]. Но вы будете не одни. С вами будет тридцать десантников, и горстка огнебоев^[37]. Теперь у нас есть еще и осадный танк. И без ошибок, бойцы! В вас будут стрелять, поэтому без жертв не обойдется.

— Последнее я вам гарантирую, — закончила капитан. — Так что, чертяки, вам повезло. Атака каньона Туранга состоится завтра, в шесть утра.

* * *

Обжигающее солнце уже стояло высоко в небе, когда Арктур соскочил с койки в пять утра. Он пошел в столовую, чтобы перехватить что-нибудь из завтрака и проглотить доз пять армейского кофеина. Завтрак состоял из высококалорийной дряни вкуса нечистот. Тем не менее, он обеспечивал солдат энергией, необходимой для ведения боевых действий.

Арктур сидел и рассматривал коричневатый "шлак" лежащий на его подносе. Капитан Эмилиан села напротив него.

— С добрым утром, лейтенант, — сказала она, кивая на еду. — Держу пари, это не то, к чему вы привыкли.

— Не совсем, — согласился парень. — Хотя столовая Стирлингской Академии вполне могла выставить подобное на продажу.

— Тогда понимаю, почему Десантный корпус показался тебе привлекательным местом.

Они молча стали поглощать завтрак. Арктур воспользовался возможностью, чтобы лучше рассмотреть Ангелину Эмилиан. Девушка была весьма симпатична, но он заметил шрам, которого раньше не было. Бледная линия начиналась над ухом и скрывалась в волосах.

— Заработала на Чау-Сара, — сказала она, не поднимая взгляда. — Тюремный бунт в одной из исправительных колоний. Там содержатся самые отбросы из отбросов: убийцы-рецидивисты, насильники, серийные убийцы. Мы как раз тусовались там, набирая партию будущих ресоцов, когда это случилось. Я была в "одиночке" зека по имени Уэйн Шайен, когда ему кинули пушку охранника. И он выстрелил мне в лицо.

— Неприятно, — сказал Арктур, осознавая, как нелепо занижена его оценка. Но Эмилиан, казалось, не заметила.

— Да, но мне повезло. Пуля срикошетила от внутренней оболочки шлема и оцарапала меня до того, как взорвалась за головой.

— И что вы сделали?

— Вокруг меня было столько крови, что тупой осел подумал, что я мертва, — ответила Эмилиан. — Думаю, я потеряла сознание на несколько секунд. Но когда я очнулась, то увидела, что он стоит у барьеров, спиной ко мне. Я встала и сломала ему шею. А затем рванула когти оттуда.

— Впечатляет, — на полном серьезе ответил Арктур.

— Да, ерунда, — сказала Эмилиан. — Во всяком случае, мы получили своих рекрутов, а я получила новый шрам, которым пользуюсь для произведения впечатления на юных лейтенантов. Так, расскажите о своем отделении, Менгск. Они хоть что-нибудь могут?

Арктур пробежался взглядом по всей длине стола. Его бойцы болтали с десантниками, которые тоже летели на задание в каньон Туранга.

— Да, — сказал он. — Пока не грянула эта миссия, они надеялись пойти в отпуск. Все вместе. Но они хорошие солдаты. Некоторые из них лучше, другие — похуже. Но те и другие будут выполнять приказы, как бы тяжко не придется.

— Этого вполне достаточно, — ответила Эмилиан.

Арктур посмотрел на предательские следы от нейронной ресоциализации у десантников, с которыми разговаривали его люди, и сказал:

— Скажите мне кое-что, капитан. У вас есть тридцать десантов, все ресоцы, что подразумевает слепое подчинение приказам…

— Да, и что?

— Зачем нужны мы?

— Вы когда-нибудь воевали вместе с десантниками-ресоцами? — С полным ртом, набитым омлетом, задала вопрос Эмилиан.

— Нет.

— Ты бы не спрашивал, если бы имел с ними дело, — сказала Эмилиан. — Не пойми меня неправильно. Они хорошие солдаты, они будут делать все, что прикажешь им, но они не проявляют инициативы, и своевременно не реагируют на быстро меняющуюся обстановку боя. Поставь задачу, которой легко следовать, и нет проблем. Но как только начинают возникать различные нюансы, они тут же теряются. Я постоянно запрашиваю кадры, которые не подверглись промывке мозгов, а мне все больше и больше присылают соцперов^[38].

— И вы думаете, что наша шестерка повлияет на ситуацию?

— Шесть человек и осадный танк, не забывай.

— Конечно, — сказал Арктур. — Эти шахтеры, должно быть суровая компания.

— Почему ты так считаешь?

— Вы точно уверены, что они не сдадутся, как только увидят нас. Или я не прав?

— Ты не ошибся.

— Я так не думаю, — сказал Арктур. — Почему они не сдадутся?

— Потому что мы не первый раз идем к ним. Они отбивались с применением шагоходов "Голиаф", зенитных ракет и множеством стволов. С другой стороны, в прошлые разы у нас не было осадного танка. И отделения "Доминион", — добавила она с улыбкой.

Осадный танк уехал к точке сбора в устье каньона Туранга еще с вечера, чтобы к утру предоставить артиллерийскую поддержку пехоте, которая будет штурмовать базу шахтеров.

— Вы помните тот разговор между нами, в Стирлингской Академии? — спросил Арктур.

— Конечно, — ответила Эмилиан. — А почему ты спрашиваешь?

— Вы сказали, что только приблизительно пятидесяти процентам десантников, доводится по факту увидеть бой. Может быть, тут имело место небольшое… преувеличение.

— Ничего подобного, — ответила Эмилиан. — Почти пятьдесят процентов курсантов в десанте либо драят учебные лагеря, либо погибли от несчастного случая, либо у них спекаются мозги при ресоциализации, либо по другому поводу становятся инвалидами, пригодными только для бумажной работы.

— То есть в принципе, если ты выжил в учебке, то увидеть боевые действия практически гарантировано?

— Вероятность высокая, — ответила Эмилиан, хмуря брови.

— Не очень-то привлекательно, когда тебе преподнесут это так.

— Следовательно, происходит смещение акцентов, — резюмировала Эмилиан.

Она встала и понесла поднос с остатками завтрака к стеллажам. Арктур последовал за ней, и задвинул свой поднос пониже капитанского.

— Я уже вижу. Теперь.

Эмилиан развернулась, и по стальному блеску в ее глазах Арктур понял, что неформальная обстановка приема пищи закончена.

— Замечательно. Пора приступать к делу, лейтенант. Соберите своих людей. Полная боевая готовность через десять минут. Мы выдвигаемся в 5:30, так что не задерживайтесь, иначе я отдам под трибунал твою задницу. Давай уж, шевели ей!

Арктур подчинился.

* * *

Арктур сидел с гаусс-автоматом у плеча, прижавшись телом к крутой скале, защищавшей его от потока пуль, лившегося сверху. Солнце сверкало высоко над ними. Желтый, словно кислый лимон, шар, казалось, был так близко, что до него можно было дотянуться рукой и потрогать. Его дыхание было отрывистым, а во рту чувствовался вкус крови из-за прокушенного во время крушения языка.

Отделение "Доминион", пряталось рядом с ним, в скалах. Немного потрепанное, но все бойцы были живы. И этот факт Арктур воспринимал как чертовское везение, вспомнив выворачивающий кишки ужас, который он ощутил, когда взрыв проделал чудовищную дыру в борту десантного катера.

Он не мог вспомнить практически ничего, из того, что случилось, за исключением ураганного ветра, неистово обрушившийся на отряд, полыхающий огонь, и ужасные крики боли обстрелянных десантников.

Следующее, что он помнил, — себя, лежащего в груде искореженного металла, объятого пламенем, и смотрящего на столб масляного черного дыма, что заполнял небо. Чьи-то руки подхватили его под подмышки и потащили из-под обломков. А затем, оперевшись на скалу, он увидел, что это был Чак Хорнер, кто спас его.

— Что случилось, — кое-как выдавил он из себя.

— Ракета, — сказал Хорнер. — Они установили турель в дне ущелья. Пилот не заметил ее, и мы словили самонаводящийся снаряд прямо под сопло. Как минимум половина бойцов уже мертва, а этот чертов танк все еще не прибыл.

— Эмилиан? — спросил Арктур. — Где капитан?

— Капитан выбыл из драки, сэр, — сказал Янси Грей, по другую сторону расщелины. — Я думаю, у нее сломана спина.

Слова рядового Грея прояснили мысли Арктура. Он подтянул под себя ноги и оперся о скалу.

Итак, он должен собрать всех в кучу и определиться, что делать дальше.

Лейтенант посмотрел, в какой позе лежит на спине Эмилиан, и сделал вывод, что Янси, похоже, не ошибался. Капитану не придется участвовать в бою.

Броня Эмилиан поддержит в ней жизнь какое-то время, но ноги и торс скафандра были изогнуты так, как не предусматривалось конструкцией. Арктур понимал, что если в ближайшее время не доставить капитана в лазарет, — девушка умрет.

В двадцати метрах вниз по ущелью лежала выпотрошенная громада десантного катера. Вокруг машины валялись груды искореженной и почерневшей от огня стали. Пилот как мог, пытался смягчить посадку, но что можно сделать, когда у тебя из-за взрыва отказали двигатели, а ближайший кусок ровной площадки в ста километрах? Толстые клубы дыма рвались ввысь из чрева разбитого корабля, пламя пожара потрескивало и щелкало, уничтожая кассеты боеприпасов и стим-пакеты.

Арктур провел быструю перекличку среди людей, летевших на катере, по результатам которой выяснил, что одиннадцать бойцов капитана погибли, и еще восемь слишком изранены, чтобы сражаться. Также погибли три огнебоя — став жертвами собственного оружия, которое взорвалось, детонировав от удара и огня крушения.

Только одиннадцать бойцов ресоц-пехоты и два огнебоя остались в строю и могли сражаться бок о бок с «Доминионом». Но не успел Арктур скомандовать общий сбор, как сверху со скал на солдат Конфедерации посыпался град пуль.

— В укрытие! — крикнул он, хотя приказ оказался излишним.

Пронзительная дробь от бьющего по скале металла разлеталась по ущелью с оглушительным эхом, словно кто-то с большой высоты сыпал на камень бесконечную коробку гвоздей.

Тяжело вздохнув, Арктур рискнул выглянуть из укрытия, когда огонь чуть-чуть стих. Множество стрелков засели на скалах выше отряда десантников. Арктур быстро прикинул их количество. Около двадцати человек в бронежилетах, касках. Амуниция по внешнему виду — основательно поношенная.

Определенно, они не были солдатами. Скорее, простые головорезы-наемники или пиратская шайка, нанятая шахтерами.

Арктур высунул гаусс-автомат из-за скалы и, просто желая ответить огнем, не особо целясь, — нажал на спусковой крючок. Бронескафандр компенсировал отдачу, однако выстрелам недоставало кучности. Чтобы улучшить позицию для ведения огня, Арктур лег ничком, отвечая противнику короткими очередями.

Отделение Доминион вжималось в скалы и, ощущая вкус паники на губах, подбадривали друг друга крепкими выражениями. Новый град шипов посыпался на них сверху. Арктур увидел, как концентрированный залп разорвал одного раненого десантника.

От попаданий человек дергался так, словно его казнили на электрическом стуле. Его броня неплохо защищала от большинства стрелкового оружия, но нескольким "карателям", стреляющим одновременно, бронепластины скафандра противостоять не могли.

Кого бы эти шахтеры не наняли для защиты, они знали свое ремесло.

Пули рикошетили над головами, прижимая десантником к скалам и не давая добраться до цели. Арктур видел только два варианта действий. Либо они отступают к входу в ущелье, либо продолжают ломать зубы об оборону врага.

Отступать Арктур не хотел, так как потери еще не были критическими, но и спешить прославиться посмертно в бою с неизвестным числом боевиков — тоже.

Изредка выглядывая на пару секунд, он определил, что основная масса противников пряталась за зубчатыми выступами скал в узком проходе среди зарослей непроходимого кустарника. Выше них скалы были ярко-белыми, словно выгорели на солнце.

Пока одна группа стреляла, вторая перезаряжалась. Меняясь таким образом, боевики изливали практически непрерывный поток шипов "карателей" на отделение Доминион, сопровождаемый грохотом и звоном от попаданий в камни.

Еще один быстрый взгляд. Арктур отметил тот факт, что у позиций боевиков ущелье сужалось. Поверхность перед атакующими резко повышалась, образуя смертельный участок, попробовать пересечь который равносильно самоубийству. Однако залезть на скалы, возвышающиеся над точкой залегания десантников, не составит большого труда. На высоте порядка четырех метров уклон становился более пологим и каменистым. Груды валунов и чахлые деревца усеивали его поверхность в большом количестве.

Идеальный ландшафт, чтобы зайти к нападающим с фланга.

Арктур повернулся к своим и вышел на связь с огнебоями.

Два выживших огнебоя скрючились за укрытиями. После аварии их неуклюжие скафандры малинового цвета пестрели вмятинами и пробоинами, но огнеметы "Погибель" сохранились полностью рабочими.

— Это лейтенант Менгск, — вызвал их Арктур. — Идентифицируйте себя.

— Рядовой Юджин Малик, — пришел первый ответ.

— Рядовой Харпер Атли, — ответил второй огнебой.

— Малик, Атли. Мне необходимо, чтобы вы двое встали прямо по центру и организовали огненный щит. Когда я подам сигнал, вы направите оружие на скалы, которые стрелки используют как укрытие, и организуете между нами стену огня.

— Сэр, есть, сэр! — ответили они в унисон, и из орудийных систем, закрепленных на их латных перчатках, вырвались голубые языки очищающего пламени.

Убедившись, что огнебои поняли задачу, Арктур обратился к ресоц-пехотинцам, которые выжили после крушения и еще могли сражаться. Он указал на ближайших из них и произнес: — Вы двое остаетесь с ранеными. Остальные, я хочу, чтобы вы поддержали Малика и Атли. Мне нужен поток иголок, который не даст этим ублюдкам и головы поднять. Всем ясно?

Кивание головами и поспешные жесты «под козырек» уверили его, в том, что они поняли. Но стоило Арктуру обратить внимание на своих собственных солдат, как срикошетивший шип "карателя" попал в его плечевую бронепластину.

— Каков план, лейтенант? — крикнула Даймонд де Санто.

Арктур смахнул шип с брони, как будто это была пушинка на его лучшем костюме.

— Мы выбьем оттуда этих стрелков и продолжим выполнение задачи, — ответил он.

— Сэр, это безумие! — воскликнул Чак Хорнер. Мы ни черта не знаем, сколько еще их там ошивается!

Арктур покачал головой, потрясая кулаком перед десантниками отделения "Доминион".

— Мы идем и это приказ! Когда огнебои и то, что осталось от пехоты Эмилиан, начнут свое дело, я хочу, чтобы Хорнер, Меркурио и Янси поднялись по скалам справа. Остальные со мной — слева.

Арктур увидел страх и сомнения на их лицах.

— Слушай, бойцы! Вероятней всего, часть из этих гадов уже обходит нас с флангов, — сказал он, чтобы подстегнуть их решимость, — если они возьмут нас в клещи, то нам конец.

Вряд ли это было так, как он говорил, учитывая ландшафт и тот факт, что боевики и так их очень четко гвоздили, — но направить страх подчиненных в русло боевой злости, не мешало.

— Поэтому, или мы идем вперед и вступаем в бой, или будем разорваны на куски, словно салаги! — закричал Арктур. — Мы, отделение «Доминион»! И мы убьем любого, кто встанет на нашем пути!

Чун Люн вскинул Маюми и с хлопком загнал в нее новую обойму.

— Пришла пора потолковать на нашем языке! — сказал он.

Глава VIII

Сверкающие струи жидкого огня огласили всю долину ревом, когда рядовые Малик и Атли вышли из укрытия. Земля хрустела под ногами этих закованных в красные доспехи воинов. Они шагали вперед, заливая кусты и камни перед собой потоками пламени. Даже через броню скафандра Арктур мог чувствовать отголоски теплового излучения их огнеметов. Шипы "карателей" колотили по двум огнебоям, но их броня была более толстой и тяжелой, чем у обычных десантников, и двое рядовых продвигались вперед, несмотря на обстрел.

Кустарник вокруг вражеских стрелков сразу же загорелся, потрескивая и выгорая с безумным весельем.

— Вперед! — крикнул Арктур, карабкаясь вверх по каменистому склону рядом с собой. Придерживая гаусс-автоматы перед собой, Чун Люн и Даймонд де Санто последовали за ним.

Снизу раздавалось все больше грохочущих выстрелов. Пехотинцы Эмилиан пошли в атаку вслед за огнебоями, стреляя от бедра по мере продвижения. Одного бойца сразило, едва он покинул укрытие, — поток острых, как бритва, шипов расколол лицевой щиток и разворотил заднюю стенку его шлема.

Другие не дрогнули и двинулись вперед, прямо под обстрел.

Арктур цеплялся за скалы, подтягивая себя мощными толчками. Бронескафандр увеличил его силу, и он был в состоянии без труда подниматься вверх по крутому склону каньона.

Держа гаусс-автомат на изготовке, он повернулся на бок, чтобы посмотреть, как обстоят дела у Янси, Чака и Тоби. Последние карабкались по камням, используя малейшие укрытия. Огнебои внизу продолжали поливать горящей смесью позиции боевиков. Один из них, (Арктур не знал кто именно), сильно хромал. Доспех его ноги был искорежен попаданиями до такой степени, что кровь, толчками бившая из раны на бедре, стекала прямо по броне.

Еще несколько пехотинцев упали. Наемники полностью сосредоточили свое внимание на продвигающихся по фронту воинов и упустили из виду окружающие их группы. Арктур вышел на связь с отделением и приказал:

— Все вперед! Пригнувшись и быстро!

— Принял, лейтенант! — подтвердил Чак Хорнер, уводя за собой Янси и Меркурио. Арктур отметил про себя это факт. Хорнер продемонстрировал неплохой потенциал лидера, естественным образом приняв на себя командование группой. Арктур решил, что если они переживут этот бой, то займется обучением парня.

— Чун! Ди! За мной! — крикнул он своей группе.

Рванувшись вперед, Арктур повел их за собой. Стараясь оставаться под прикрытием скал, он бежал, пригнувшись настолько, насколько ему позволяла броня. Его сердце бешено колотилось в груди — он знал, что в любую секунду по нему и его солдатам может начаться продольный огонь из «карателей». По почти непрерывным крикам и грохоту взрывов и стрельбы, доносившимся из ущелья, Арктур понял, что люди, которых он послал в лобовую атаку, все еще сражались.

Оранжевый шар бушующего огня, который затем оформился в виде гриба, сообщил Арктуру о смерти одного из огнебоев. Через несколько мгновений прогремел второй взрыв. Густой дым от горящей огневой смеси повис в воздухе. Крики умирающих солдат продолжали звучать в ушах Арктура.

Вдруг впереди он увидел белые вкрапления породы, и понял, что его группа, наконец, достигла скал, где засела засада. Он усмехнулся в диком предчувствии, испуганный и в тоже время опьяненный опасностью.

Арктур привстал на одно колено, и жестами начал указывать группе на камни.

— Занять позиции по обе стороны от меня, — сообщил он бойцам. — Мы доберемся до тех скал, и покажем им все, на что мы способны.

Де Санто и Люн кивнули. В их глазах Арктур увидел то же предвкушение, что, как он думал, можно было увидеть и в его собственных.

— Ну что-с, приступим-с? — прошипел Чун Люн, погладив блестящий ствол Маюми.

— Как скажешь, Большой Пес! — ответила Де Санто, ударяя кулаком по подставленному кулаку Люна.

— Пошли, — сказал Арктур.

Он добежал до скал и, уперевшись ногой в небольшой валун, посмотрел вниз, пока Де Санто и Люн занимали позиции. Под ними развернулся картина настоящего ада. Дно ущелья пылало, кругом валялись обугленные тела. Несколько наемников, крича и зажимая кровавые раны, корчились на земле. Но Арктуру было плевать на их боль. Эти люди пытались убить его и его ребят. Они значили для него меньше чем пустое место.

Как он и предполагал, оба огнебоя и около половины ресоц-пехоты Эмилиан были мертвы. Но они выполнили свою работу — внимание наемников было полностью приковано к ним, пока отделение Доминион обходило боевиков с флангов.

Арктур увидел, что Хорнер, Янси и Меркурио тоже залезли на скалы с противоположной стороны и взяли врага на прицел. Несколько наемников увидели, что над ними появились десантники Доминиона. Их паника бальзамом пролилась на душу молодого лейтенанта.

— Огонь! — закричал он.

Губительный дождь шипов "карателей" начал косить наемников. На таком расстоянии их легкие бронекостюмы не могли защитить от кинжального огня гаусс-автоматов. Арктур водил стволом по людям внизу, очередями шипов вскрывая черепа и отрывая конечности. Кровь фонтанами хлестала из их тел.

Попав под перекрестный огонь, наемники лишились всех шансов на выживание.

Они метались как зайцы под яростным шквалом огня, захваченные врасплох и не способные дать отпор. Оглушительное эхо от выстрелов из автоматов смешалось с визгом раскаленных шипов, и тесный узкий проход каньона погрузился в вакханалию звука. Нескольким наемникам все-таки удалось ответить огнем, но он оказался слишком запоздалым и слишком слабым. Доминион убил сопротивляющихся без сожалений.

Поняв, что сражаться дальше нет смысла, один человек бросил свою винтовку и поднял руки, выражая готовность к капитуляции.

Длинная очередь Арктура разрезала его надвое.

Все закончилось за несколько секунд, и как только Арктур с отделением прекратили огонь, в каньоне вдруг стало очень тихо. Из перегретых стволов автоматов курился едкий дым, а сами десантники с недоверием смотрели друг на друга, — шокированные бойней, которую устроили, и одновременно окрыленные победой в их первой перестрелке.

— Мы хорошо поработали, — сказал Арктур. — Каждый.

Нервное возбуждение от убийства стольких людей постепенно угасло, пульс замедлился.

Ущелье напоминало скотобойню: искромсанная плоть, валяющаяся в густых и вязких лужах крови, которые из-за жары быстро превращались в черные липкие бассейны.

— Черт подери, мы замочили этих сучьих детей! — крикнул Янси, торжествующе потрясая «карателем» над головой. Чак Хорнер козырнул Арктуру и даже Тоби Меркурио на этот раз выглядел довольным. В порыве радости Ди де Санто и Чун Люн бодались шлемами, а потом переключились на командира, наградив его хлопками по плечам.

— Вы сделали это, лейтенант! — воскликнула де Санто. — Мы их убили целую чертову кучу!

— Мы справились, — согласился Арктур.

Только сейчас он целиком оценил организованную им резню. Молодой человек знал, что многие люди испытывают жуткое и глубокое чувство вины за убийство других людей. Но, когда Арктур смотрел на разорванные мешки из мяса и костей, которые всего минуту назад были живыми, дышащими людьми, он ничего к ним не чувствовал.

Совсем ничего.

Арктур осмотрел лагерь шахтеров через оптический видоискатель, выискивая любые признаки наличия военной техники. Например, такой как ракетная турель, что сбила их катер. Само собой, он их обнаружил. Пара башен с широкими параболическими антеннами, ничем не отличающиеся от тех, что использовались в Юноне, красовались прямо на переднем крае лагеря.

Горнодобывающий комплекс был хорошо оборудован. Сборные модульные конструкции размещались на искусственно выровненном плато в устье большого разлома на склоне горы, похожего на логово какого-нибудь доисторического чудовища. По краю плато располагалась линия обороны хребта: обложенные мешками с песком стрелковые ячейки, и бетонные бункеры.

За баррикадами от одного края к другому ходила на своих вывернутых ногах пара боевых шагоходов «Голиаф». На их оружейных креплениях раскручивались многоствольные пушки, а в небеса смотрели ракетные установки, закрепленные над кабинами пилотов. Но «Голиафы» не особо беспокоили Арктура — хотя пехоте и не следовало пренебрегать мощью их пушек, их основным назначением все же было поражение воздушных целей.

В любом случае, у него было то, что могло справиться с этими «Голиафами».

Он улыбнулся, когда увидел, как шахтеры и наемники в панике забегали, увидев то, что появилось на ухабистой дороге, ведущей к главным воротами горнодобывающего комплекса.

После тридцати минут, прошедших с момента окончания перестрелки, по залитому кровью каньону наконец загрохотал осадный танк. За это время бойцы «Доминиона» собрали все оружие и боеприпасы погибших десантников и перетаскали тела в одно место.

Из всех пехотинцев, шедших в наступление под прикрытием огнебоев, остались в живых только пять. Остальных они сложили ровными рядами вместе с теми, кто погиб при крушении, и еще восемью ранеными. Тела наемников оттащили на другую сторону каньона. Оружие с них забрали, но тщательного обыска проводить не стали.

Чтобы транспортировать капитана Эмилиан и других раненых обратно в лагерь Юнона, вызвали эвакуационный катер, и как только Арктур получил подтверждение об его отправке, все отделение «Доминион» и пятеро ресоц-пехотинцев, устроились на броне танка и двинулись дальше по ущелью.

В конце концов, их работа еще не была окончена.

— О, да-а! — закричал Янси Грей, стоя на лобовой броне танка и удерживая равновесие при помощи громадной пушки. — Не такие дерзкие сейчас, ага? Не такие крепкие, когда увидели, что у нас есть танк, да!

Осадный танк вошел в зону поражения лагеря шахтеров и остановился. Его главное орудие могло превратить лагерь в тлеющие руины, не опасаясь какого-либо противодействия.

Но Арктур не хотел разрушать горнодобывающее оборудование, если этого можно было избежать. В принципе оно могло пригодиться в будущем.

— Заткнись, Янси, — сказал Арктур, передавая видоискатель Тоби Меркурио и отстегивая шлем. Положив шлем на гусеницу, молодой лейтенант спрыгнул вниз. — Чак, Ди. Вы со мной. Возьмите с собой пушки и удостоверьтесь, что они в порядке.

Хорнер и де Санто спрыгнули на утрамбованную землю, и Арктур двинулся вверх по дороге, ведущей к горнодобывающему комплексу. Гаусс-автомат он закрепил специальным хомутом за плечом. После жестокой резни во время битвы, все вокруг казалось таким безмятежным. Лютый ветер, что свирепствовал в низовьях гор, здесь отсутствовал. Скалы надежно блокировали его порывы, защищая дорогу от разгульной стихии.

Арктур следил за группой из пяти человек, появившихся из комплекса. Трое из них вооружены — предположительно наемники — тогда как двое других выглядели как закоренелые изыскатели, в постоянно грязных погодных накидках.

— Лейтенант, что вы задумали? — спросил Чак Хорнер.

— Кстати да, мне тоже интересно, — поддержала его де Санто.

— Мы идем поговорить с ними, — сказал Арктур. — И попросить их сдаться.

— Сдаться? — переспросил Хорнер. — Должен заметить, лейтенант, они не похожи на тех, кто сдается.

— Я возьму это на себя, Чарльз.

Две группы встретились на изгибе дороги, в двух сотнях метров от ворот лагеря. Арктур чувствовал враждебность, исходящую от шахтеров как порывы ветра. Первый был невысок и коренаст, с загрубевшей, в шрамах кожей, — как следствие суровых условий жизни и здешней среды. Другой горняк был такой же приземистый и заматерелый, но в его глазах читалась настороженность. И это подсказало Арктуру, что он не тот, кто будет вести переговоры.

Наемники остались позади, хотя всем своим видом они намекали на то, что более чем готовы открыть огонь.

До того, как Арктур успел открыть рот, первый человек достал пачку грязных, масленых бумаг и сказал:

— Это не ваша собственность, конфед. Мы владеем этой землей законно и по-честному. Передай своим боссам, что с бумагами у нас ладушки. Шаришь-не?

Арктур вежливо кивнул.

— Лейтенант Десантного корпуса Конфедерации Арктур Менгск. Я разговариваю с главой этого предприятия?

Человек с бумагами подозрительно глянул на него.

— Да, выходит, что так, — подтвердил он.

— А вы?..

— Лемюэль Баден. Но какая к черту разница от этого. Нам нечё сказать друг другу.

— Я считаю иначе, — сказал Арктур. — Это в целом неверно. У меня здесь осадный танк. А это означает, что нам есть что обсудить.

— Да неужели? И что же?

— Ваша немедленная капитуляция и переселение на другую планету.

Баден захрюкал, что Арктур расценил как хохот.

— Сдаться? Черт побери, да у тебя железные яйца, парень. Сколько кстати тебе, двадцать? Двадцать один?

— Девятнадцать, если позволите.

На этот раз рассмеялись оба горняка.

— Шуруй домой, парнишка, — сплюнул Баден. — Я не собираюсь сдаваться. По крайней мере, не мальцу, который еще даже бритву не пользовал.

— О, я думаю, вы сдадитесь, — сказал Арктур. — По правде говоря, я в этом уверен.

— С чего это?

— Потому что у меня есть танк. И если вы не сдадитесь, я разнесу это место к чертовой матери.

— Не смеши меня, — ощерился Баден. — Духу не хватит.

— А ты испытай меня, — сказал Арктур, выдерживая враждебный взгляд Бадена.

Арктур видел, как на висках шахтера выступили капельки пота. В глазах Бадена не было страха, но только осторожность, из-за невозможности вычислить молодого солдата, стоящего перед ним.

— Сейчас ты пытаешься вычислить, блефую ли я, — сказал Арктур. — Я могу заверить вас, что я не блефую. Я вообще никогда не блефую. Если в результате этих переговоров я не уйду с вашей капитуляцией, вы и все внутри ваших бараков погибнете в течение десяти минут. Я вам это гарантирую.

— А может нам проще завалить тебя сейчас? — окрысился Баден.

— Может. Но тогда мои люди убьют вас и все умрут в итоге, — ответил Арктур. — Итак, вы видите, что у вас есть только один выбор.

— Проклятые конфедераты, какого черта вы лезете к нам! Этот рудник наш, и мы не собираемся отдавать его вам! — услышав ультиматум Менгска, выкрикнул второй горняк.

Глаза Бадена скользнули на компаньона.

Арктур не обратил внимания на выкрики, зная, что Баден единственный, чье решение имеет вес на этих переговорах.

— Полегче, Бил. Я сам разберусь, — сказал Баден. Шахтер повернулся к Арктуру. — Дай мне двадцать минут поговорить с моими людьми.

— Конечно, — сказал Арктур. — Но если я не увижу, что вы сдаетесь после этого, тогда вы увидите мощь этого танка. И поверьте мне, вам это не придется по вкусу.

Баден кивнул, и делегация пошла обратно к горному комплексу, не говоря ни слова. Арктур проследил за ними, затем развернулся на пятках скафандра и двинулся вниз по дороге, где его ожидали солдаты и танк.

Когда Арктур достиг танка, он громыхнул кулаком в перчатке по его борту.

— Орудие наизготовку, скомандовал он.

— Лейтенант, вы блефовали? — спросила Ди де Санто.

— Нет, — сказал Арктур. — Как я сказал Бадену, я никогда не блефую. Я уже знаю, что он собирается сдаться.

— Вы уверены? — спросил Чак Хорнер. — Он выглядел, как упрямый осел.

— Что правда, то правда, — согласился Арктур. — Но он не глупец.

— Сэр? — удивилась де Санто.

— Он знает, что я взорву рудник и перебью всех, если он не сдастся, — объяснил Арктур.

Чак Хорнер подозрительно посмотрел на Арктура.

— Вы не шутите, так ведь?

— Нет, — ответил Арктур. — Не шучу. И Лемюэль Баден знает это.

* * *

Лазарет в лагере Юнона был местом стерильным во всех смыслах этого слова. Его сборные стены, облицованные керамической плиткой, сияли отраженным светом фонарей, закрепленных на опоясывающих крышу зеленых балках. Вся конструкция напоминала толстую трубу, разрезанную вдоль и брошенную на землю.

Секции с кроватями располагались по всему открытому пространству. В потолок были вмонтированы вентиляторы, чтобы разгонять застоявшийся воздух и резкий запах дезинфицирующих средств. Медики обходили кровати с ранеными, проверяя показания приборов и прописывая обезболивающие средства. Сюда, после выполнения боевых задач, избавившись от бронескафандров и облачившись гражданскую форму, шли десантники, чтобы навестить раненых товарищей. Надеясь, что последних не слишком накачали успокоительным.

Арктур ожидал, что в лазарете будет шумно, но внутри оказалось на удивление тихо. Лишь стоял негромкий шум от усердной работы специалистов, и жужжали приборы. Атмосфера сохранялась спокойной, благодаря тому, что большинство раненых солдат пребывали под действием мощных транквилизаторов, а те, кто был соцпером — практически поголовно. Многочисленные исследования доказали, что тяжелые травмы могут негативно сказаться на психо-нейронной программе, вживленной поверх настоящей памяти. И никто не гарантировал, что у солдат вдруг не восстановится их изначальная криминальная натура.

Наслышанный о шокирующих подробностях некоторых жестоких убийств, совершенные этими солдатами, до того, как им заложили в мозг нормальную модель поведения, Арктур был совершенно не против таких мер предосторожности.

Арктур увидел койко-капсулу капитана Эмилиан в одном модуле с тремя другими ранеными солдатами — двумя мужчинами и женщиной — и направился к ней.

Эмилиан улыбнулась, когда заметила Арктура. Секундой позже ее лицо исказила гримаса, когда девушка попыталась сесть. Ее таз и ноги были заключены в корсет из стали-серебрянки, и неуклюжая попытка изменить положение тела вызвала страшную боль. Опухоль на глазах и челюсти немного опала, и ее синяки приобрели очаровательный красноватый оттенок. С другой стороны лица, симметрично шраму, который Эмилиан получила на Чау-Сара, появилась ярко-красная линия от наложенного шва.

Каждый пациент в модуле был подключен к капельнице, и за их состоянием следила сложная система из каких-то квадратных аппаратов. Арктур осторожно пробрался к койке Эмилиан сквозь паутину проводов.

— Доброе утро, капитан, — сказал Арктур.

— Доброе, лейтенант, — ответила Эмилиан.

Арктур сел рядом с мед-модулем и разместил у ног девушки портативную консоль.

— Хорошо выглядите.

— Ага, конечно, — сказала Эмилиан. — Я выгляжу как кусок дерьма. Никто не дает мне зеркало. О чем это может говорить?

— О том, что даже близость смерти не пошатнула вашего самомнения?

— Осторожно, парень, — сказала Эмилиан. — Может, я и не могу стоять на своих двоих, но я все еще твой командир.

Арктур поднял руки вверх в примиряющем жесте.

— Понял, — сказал он.

— Слышала, что остальная часть операции прошла хорошо.

— Да, — согласился Арктур. — Мы взяли Турангу без единого выстрела. Если не брать в расчет того, что произошло в каньоне сразу после того, как мы туда рухнули.

Лицо Эмилиан помрачнело при упоминании о крушении.

— Ничего не помню, — сказала она. — Мне сказали, что я с размаху врезалась головой о пиллерс. Шлем раскололся напрочь, а чертова черепушка еле выдержала.

— Вам повезло, — сказал Арктур.

— Да, мне все это говорят.

— Зато теперь у вас есть шрам, дополняющий тот предыдущий, — заметил Арктур.

— Да ты что? Вот удача-то.

— Простите.

— Так, рассказывай об остальном, что случилось, — сказала Эмилиан. — Я слыхала суть от одного моего пешедрала, из тех остатков, что ты изволил привезти живыми. Но они не великие рассказчики, как ты сам понимаешь.

— Честно говоря, там особо нечего добавить.

— Когда кто-то говорит: «Честно говоря», — значит, он врет.

— Я запомню это, — сказал Арктур. — Но вероятно вы знаете все остальное. Лемюэль Баден вышел через двадцать минут и сказал, что его люди уйдут. Они деактивировали реактор и выключили турели. После чего я подал запрос на пару транспортников, которые привезли их сюда для допроса, прежде чем мы депортируем их. Мы обезопасили комплекс, и шахтерская команда Кусиниса^[39] уже ковыряется там. И я хочу получить разрешение на право руководства этой командой, капитан.

— Все еще мечтаешь стать изыскателем, а?

— Безусловно, — ответил Арктур.

— И как же ты убедил Бадена увести своих людей?

— Просто. Я сказал, что сровняю их лагерь с землей из осадного танка.

— И все?

— Да, — сказал Арктур. — Я был очень убедителен.

— А ты бы открыл огонь, если бы они не вышли?

— Конечно, — без колебаний ответил Арктур. — Какой смысл угрожать, если ты не готов выполнить угрозу?

— Это было бы очень дорогим решением, лейтенант, — сказала Эмилиан. — Много людей с более высоким чином, чем у нас, совершенно ясно дали понять, что хотели видеть это место в целости и сохранности.

— И они его получили. А Баден знал, что я не шучу, и он не хотел умирать. Все достаточно просто.

Эмилиан покачала головой.

— Нет, Менгск, не просто.

— Что-то не так?

— Да. Не забывай, что я изучала твой профайл^[40], и вижу тебя насквозь, — сказала Эмилиан. — Я знаю, что ты всегда имеешь в виду то, что говоришь, но ты не всегда говоришь то, что думаешь. Практически все, что происходит с тобой, ты держишь в глубине сердца. И не позволяешь никому видеть то, о чем ты думаешь. Только если не специально делаешь это. И в это раз, ты хотел, чтобы Баден знал, о чем ты думаешь.

— Полагаю, что да, — согласился Арктур. — Но ведь это сработало, не так ли?

— Да, ты это сделал, — сказала Эмилиан. — И только поэтому я прощаю тебе то, что большинство моих ребят погибли или получили увечья в этом ущелье.

— Это был маневр из учебника, — сказал Арктур. — Одна группа сосредотачивает все внимание врага на себе, а другие обходят его с флангов.

— Почти как в учебнике. Потому что бойцы, обеспечивающие прикрытие фланговых, не должны умирать. Подавляющий огонь? Ты когда-нибудь слышал о таком?

— Я знаю, но у меня не было другого способа гарантировать, что внимание наемников будет прочно приковано к фронту.

— Ну, в любом случае, ты, черт возьми, справился, — сказала Эмилиан. Девушка откинула волосы с лица и потянулась к чашке с водой у кровати. Совершая движение, она болезненно охнула. Арктур стремительным движением вложил чашку в ее руку.

— Спасибо, — поблагодарила Эмилиан. — А теперь скажи, ради чего на самом деле ты пришел.

— Простите?

— Да ладно, ты ведь пришел не потому, чтобы полюбоваться на мой последний шрам, не так ли?

Арктур пожал плечами, но потом понял, что нет никакого смысла ходить вокруг да около. Эмилиан читала его как книгу, либо на языке тела, либо через инстинкты старшего офицера.

— Есть одна вещь, которую я хотел обсудить с вами, но… — начал Арктур.

— Давай выкладывай, — подбодрила его Эмилиан. — Ты думаешь, что мне больше нечего делать, как сидеть здесь и слушать тебя? В этих палатах трудится не мало горячих докторов Конфедерации, и девушке надо думать о том, как провести увольнительную…

Арктур улыбнулся.

— А теперь с помощью юмора вы пытаетесь вызвать меня на непринужденный разговор.

— Господи, любитель сверханализа… — пробормотала Эмилиан. — Должно быть, болеутоляющие влияют. Обычно я более тонко работаю… Ладно, что там еще?

Арктур взял портативную консоль, лежавшую у нее в ногах, и одним прикосновением активировал ее. Экран засветился зеленым, а затем на нем появилась эмблема десантных войск.

— Я следил за допросом Лемюэля Бадена, — сказал Арктур.

— Кто проводил допрос?

— Прилетел капитан Грейвс из лагеря Ларсон.

— Он неплохой мужик, — сказала Эмилиан. — Работу делает быстро, и быстро получает результаты.

— Ну, опросили Бадена конечно очень быстро. Тем не менее, можно ли сказать, что работа была выполнена удовлетворительно, это уже другой вопрос.

— Что ты имеешь в виду?

— Лемюэль сказал, что юридически месторождение принадлежит ему и другим шахтерам. И что их заявка на владение был сделана до того, как Конфедерация проявила хоть какой-то интерес к Сунъяну.

Эмилиан пожала плечами.

— Ситуация нормальная для командования корпуса. Такое происходит постоянно.

— Не сомневаюсь, — сухо сказал Арктур, разворачивая консоль к Эмилиан, чтобы она увидела экран. — Дело в том, что я сверился с регистрационной базой данных келморийцев, и нашел реестр заявок, в котором указано, что каньон Туранга зарегистрирован на имя некоего Лемюэля Бадена с Тарсониса шесть лет назад.

— К чему ты клонишь?

— Кораблем Конфедерации, первым совершившим посадку на Сунъян, был «Джонстаун». Это было в семьдесят седьмом.

Эмилиан скрестила руки.

— Я понимаю. А ты думаешь, что это имеет значение, раз они прибыли сюда первыми?

— Разве нет? Если его заявка на месторождение является законной, тогда получается, мы украли его у него?

— Оставь в покое это дерьмо, солдат, — отрезала Эмилиан. — И не дай бог, я снова услышу от тебя подобное. Лемюэль Баден — это часть Кел-Морийского синдиката, кучки ни на что негодных мошенников и пиратов. Черт, в любом случае, большая часть их старателей — это разыскиваемые преступники.

— Конечно, это немного обобщенно, не так ли?

— Обобщенно? Слушай, Менгск, центральные миры зависят от полезных ископаемых и топлива, добываемых из таких шахт как эта. Ты что, действительно хочешь, чтобы мы были признательны келморийским уголовникам? Теперь Сунъян часть Конфедерации, и все что здесь есть — принадлежит Конфедерации. И Десантный корпус будет бороться за защиту нашего образа жизни. У тебя все?

— Да, но как…

— Никак, лейтенант, — сказала Эмилиан, наклоняясь вперед и повышая голос. Если ты хочешь выжить в армии, бросай вести себя как чертов бойскаут. В десантных войсках ты четко следуешь приказам. И это все. Абзац. Ты идешь, суешь свой нос куда не следует, и где тебе легко его могут откусить. Вот что значит быть десантником. В этом суть, Менгск. В приказах. Знаешь, что получается, когда мы начинаем решать, какие приказы мы хотим исполнять, а какие нет? Анархия. И я не допущу этого в 33-м.

Ее злость задела Арктура.

— Кажется, вы хотите, чтобы все были как ваши ресоц-пехотинцы, — сказал он. — Не потому ли, вы вызвали отделение Доминион, потому, что мы не безмозглые автоматы. Потому, что мы можем думать своей головой?

— Я вызвала вас, потому что мне нужны хорошие офицеры, которым я могла бы доверить выполнить приказ, — сказала Эмилиан. Я думала, ты понял это, Менгск. Но возможно я ошибалась. Значит, ты считаешь себя таким же мятежником, как твой отец? Это так?

— Разве мой отец в чем-то замешан?

— Я слежу за новостями по СНВ, — сказала Эмилиан. — Я видела, как твой отец выступает против Конфедерации и разжигает волнения на Корхале. Ты, похож на него. Напрашиваешься на неприятности, когда в этом нет никакой нужды.

— Я не такой, как мой отец, — сказал Арктур.

— Да неужели? Уверен, что одурачишь меня? — сказала Эмилиан, отодвигая от себя консоль Арктура.

— Я не такой, как мой отец, — повторил Арктур, на этот раз громче. — Он, обуза,разжигающая волнения там, где они не нужны.

— Точно так же, как ты поступаешь здесь, — сказала Эмилиан.

Она откинулась назад.

— Послушай, — сказала она более мягким тоном. — Я не хочу пролиться дождем на твой парад Менгск, но поверь, здесь не авеню для прогулок. Десантный корпус — это машина, и мы всего лишь винтики в этой машине. Ты затеваешь возню, и машина пережует тебя и выплюнет. Или сломается. Ты можешь, конечно, сделать так, чтобы тебя выплюнули, если хочешь. Но я не хочу, чтобы наше ведро с болтами сломалось. Командующий Фоул вышибет меня пинком под задницу, если твои писульки с чертовыми идиотскими вопросами дойдут до высших чинов. Ты понял меня?

— Я понял вас, — сказал Арктур. — И вы правы. Я перестану задавать вопросы.

— Хорошо, — сказала Эмилиан, вглядываясь в его лицо в поисках малейших признаков притворства.

Арктур знал, что капитан отлично читает людей. И она была чертовски права, когда сказала, что он никому не позволяет видеть того, что творится у него внутри. Поэтому, когда его лицо застыло в безучастной маске, Эмилиан расслабилась, довольная тем, что подавила в зародыше сомнения молодого лейтенанта.

— Хорошо, — подытожила она. — А теперь мотай наслаждаться отпуском, Менгск. Дуй домой, отдохни с семьей, поешь хорошей пищи, напейся, трахни кого-нибудь. Меня не волнует. Только возвращайся к нашим играм с головой. Мы поняли друг друга?

— Да, — кивнул Арктур. — Поняли.

— Ну, вот и ладненько. А теперь убирайся отсюда солдат. Мне нужно немного поспать.

Арктур встал, еще раз кивнул и поставил стул на место. Козырнув Эмилиан и начал высматривать путь через путаницу кабелей от прикроватных модулей мониторинга больных.

Когда он отвернулся от капитана, Эмилиан вдруг спросила его:

— У тебя есть дети, Менгск?

Арктур покачал головой.

— Вы же знаете, что нет.

— Это и к лучшему, угу?

— В смысле?

— Ну, с твоей-то семейкой… представь, какими бы они могли получиться?

Глава IX

Арктур вышел из блестящего тенарово-синего «Терра-Зефира» 79-го года и поправил воротник своего мундира. Кроме способности перевозки людей из пункта «А» в пункт «Б», Арктура мало что интересовало в автотранспортных средствах, но даже он вынужден был признать, что «Зефир» представляет собой прекрасный образец автопрома — с гладкими, изящными линиями, плюшево-кожаным салоном, и двигателем, урчащим словно довольный кот.

Молодой человек повернулся и подал руку Жюлиане Пастер. Девушка приняла этот любезный жест и с легким изяществом вышла из машины.

Два года с тех пор как Арктур в последний раз видел Жюлиану, пошли ей на пользу. Милая молодая девушка расцвела и превратилась в прекрасную леди. Она немного округлилась в нужных местах и, в свои восемнадцать, подавала себя с уверенностью и осанкой, о которых многие девушки могли только мечтать. На ней было простое платье с открытой спиной, а подобранная со вкусом бижутерия выгодно подчеркивала глаза девушки. У Арктура закружилась голова, когда Жюлиана взяла его под руку. Ночь была ароматной и теплой, с солоноватым привкусом легкого бриза, веющего со стороны океана, спасаясь от которого Жюлиана прикрыла плечи шалью из чистой пашмины.

Молодые люди вышли на аллею Цефеид, и направились в сторону ресторана. За ними на разумной дистанции следовали два плечистых человека в серых костюмах: Умоджанская охрана, сопровождающая Жюлиану во всех поездках за пределы дома. Арктур чувствовал, что не нравится им. По крайней мере, его униформа точно. Это не удивляло его, так как Тарсонис постоянно подталкивал Умоджу к объединению, но умоджанцы очень щепетильно относились к своей независимости и твердо отклоняли все попытки правительства Конфедерации к слиянию двух государств. Поэтому ему, как конфедерату, приходилось терпеть пристальное внимание со стороны представителей сопредельного государства.

Находящаяся в самом центре развлекательного района Эльсикаро (одного из самых престижных курортных городов Тирадора-9) аллея Цефеид являлась исключительно пешеходной, поэтому молодым людям пришлось идти пешком. Что Арктура вполне устраивало, — ведь у него появилась возможность лишний раз искупаться в этом воздухе, наполненном ароматом корицы, и насладится тем фактом, что в него, наконец, не стреляют. Тирадор-9 делила орбиту со своей планетой-сестрой Тирадор-8 и являлась одной из поздних колоний Конфедерации. Благодаря природным условиям и удаленности от суеты Тарсониса, Тирадор-9 с самого начала колонизации стала популярным местом для отдыха.

Орбитальный танец двух окраинных планет системы Тирадор наградил Тирадор-9 невероятным разнообразием экосистем и климатических зон. Путешествие в пределах нескольких километров могло привести к резким изменениям температуры, влажности и ландшафта. Эта особенность позволила предприимчивым колонистам организовать здесь такую стану чудес, в которой рай был воссоздан почти во всех возможных формах. Лыжные курорты соседствовали с джунглями и приморскими городами, где бойкие отдыхающие могли заниматься дайвингом в изумрудных водах и наблюдать за игрой тирадорианских нарвалов. До неприличия красивые пустыни тянулись под сенью высоких, покрытых снегом гор. Там, в виллах под облаками, жили богачи и знаменитости, и куда добирались исключительно при помощи орбитального транспорта.

Многие из Старых Семей имели на Тирадоре-9 личные земельные участки и поместья, где могли отдыхать так, как им заблагорассудится. Также, поговаривали, что там сильные мира сего скрываются от семейных дрязг и непристойных скандалов. Именно сюда влиятельные отцы отправляли безалаберных отпрысков — подальше от Тарсониса и навязчивых репортеров.

Но светские сплетни нисколько не волновали Арктура. Он просто отдыхал и радовался тому, что думы об убийствах остались где-то очень далеко. Арктур прибыл на Тирадор-9 утром и намеревался улететь на Корхал на следующий день. Через неделю ему предстояло вернуться в отряд, так что он не собирался тратить зря время на размышления о боевых скафандрах, гаусс-автоматах К-14, или о крови и смерти… Только не во время отпуска…

…— Правда красивое? — спросила Жюлиана Арктура, вырвав молодого человека из размышлений.

Она взяла юношу под руку и указала на грандиозное здание по другую сторону улицы.

Арктур улыбнулся.

— Да. Конечно симпатичней тех, к каким я привык. КСМ в принципе могут с легкостью построить нечто подобное, но эти ребята склонны к единообразию в архитектуре.

— Мне очень нравится, — сказала Жюлиана, — тут не найдешь ничего одинакового!

И это действительно было так. Дорожку аллеи замостили фигурными кирпичами без всякого соблюдения узора, здания обладали неким сельским шармом и индивидуальностью, которые отсутствовали в центральных системах. Молодые люди проходили мимо различных лавок с деревянными фасадами, в которых продавалось различное старье для туристов, чуть подальше начались галереи необычной живописи здешних художников, а еще чуть дальше расположились рестораны, в которых подавали деликатесы со всего сектора.

Всевозможные закусочные и бары соперничали между собой в привлечении клиентов. Ароматы дюжин различных кухонь смешивались в одну дразнящую массу вкусов. Прожив порядком на диете из бурды солдатской столовой, Арктур только сейчас осознал, как сильно он соскучился по нормальной еде.

Уличные артисты развлекали прохожих разнообразными нарядами, кукольными театрами и магическими фокусами. Отовсюду летел смех. Роскошные лампы висели на железных столбах, и оптоволоконные линии разноцветных огней окутывали ветки деревьев, все это создавало праздничную атмосферу. Люди толпились на улицах, богатые мужчины и женщины очевидно знатного происхождения. Арктур заметил, что многие из лиц имели странное, слегка тревожащее однообразие. Но потом он догадался, что скорей всего тому виной послужили пластическая хирургия и генная терапия.

Юноша обратил внимание на группу солдат, которые выпивали около сделанного наспех бара. Бойцы требовали выпивку и свистели проходящим девушкам, чем ярко выделялись среди остальной прогуливающейся публики. Когда они заметили Арктура, их выкрики моментально стихли. Проходя мимо, Арктур уважительно кивнул солдатам. Судя по знакам различия на их форме, это были военнослужащие рядового и младшего сержантского состава. Один из солдат, молодой парень, на вид едва достигший призывного возраста, вскочил и отдал Арктуру воинское приветствие.

— Добрый вечер, лейтенант. Добрый вечер, мисс, — поздоровался парень, и Арктур даже с нескольких метров уловил запах алкоголя.

— Добрый вечер, солдат, — откозырял ему в ответ Арктур. Ни один из этих людей не был ресоцом, и вежливость требовала переброситься с ними хотя бы парой слов. Однако слишком сближаться с ними тоже не стоило. — Как тебя зовут, сынок? — добавил он.

— Рядовой Шоу, сэр, 57-й десантно-саперный, сэр.

— Что, парни, развлекаетесь? — спросил Арктур с широкой улыбкой. — Поддерживаете славную традицию нашего корпуса?

— Сэр, так точно, сэр! — выкрикнули солдаты, подняв сжимавшие выпивку руки.

— Молодцы, парни, — похвалил Арктур. — Так держать. Только ведите себя хорошо.

— Безусловно, сэр, — сказал рядовой Шоу. — За нас не волнуйтесь, сэр!

— Я не за вас волнуюсь, — сказал Арктур. — Я беспокоюсь о здешних женщинах.

Солдаты засмеялись. Арктур козырнул им на прощание, и вернулся к Жюлиане. Бойцы одобрительно зашумели, когда девушка взяла молодого лейтенанта за руку.

— Ты такой нарядный в этой форме, — сказала Жюлиана. — Она тебе идет.

Арктур улыбнулся. Действительно, форма чертовски шла ему. Два года службы в армии добавили мяса на костях, из чего в итоге получилась приличная мускулатура. Выражение лица приобрело жесткость, и держался он с самоуверенностью, которой до этого, конечно, обладал как молодой человек, но которую теперь носил как вторую кожу.

— Спасибо, Жюлианна. Я уже говорил тебе, что ты прекрасно выглядишь этой ночью, но комплиментов для дамы никогда не бывает слишком много, верно?

— Определенно, — согласилась Жюлиана. — Я не видела тебя два года, хотела произвести впечатление.

— Ты определенно преуспела, — сказал Арктур, оглядываясь. — И всякий мужчина, у которого бьется сердце, определенно думает так же.

Она улыбнулась и сказала:

— Ну, оборачиваются ведь не только на меня. Знаешь, ты тоже привлекаешь немало внимания.

Конечно Арктур замечал, что некоторые из женщин улыбаются ему, и даже кое-кто из мужчин, что прогуливались по аллее, но предпочел об этом скромно промолчать. В некоторых женских взглядах читалась откровенная похоть, но большинство остальных людей просто кивали в дань уважения к его профессии военнослужащего.

— Ну, говорят же, что женщины любят мужчин в форме.

— Это правда, — мягким игривым тоном подтвердила Жюлиана. — Мы, женщины, слабые создания, и легко попадаемся на коварные уловки мужчин.

"Если бы вы только знали, как легко", — подумал Арктур.

Ресторан представлял собой удивительную смесь из вульгарности крайних миров и шика центральных. Арктур так не смог определиться — отвратное заведение, или чарующее. Жюлиана приняла решение за него, когда при виде «бара» рассмеялась и захлопала в ладоши, после чего объявила, что это как раз то, что надо.

Слой краски на деревянном полу выцвел и местами протерся ногами тысяч обедающих. В помещении было дымно и пахло чем-то очень знакомым. В ресторане оказалось около сотни людей. Их оживленные разговоры сливались в единый гул, что способствовало атмосфере уюта.

Молодые люди сели без какой-либо суеты в уютный уголок, отгороженный от соседних столиков деревянной ширмой со вставками из цветного стекла. Сиденья оказались комфортными, а хорошенькая официантка, принявшая у них заказ, казалось искренне рада обслуживать их.

Они немного поговорили на отвлеченные темы. Жюлиана поделилась с Арктуром о том, как прошел последний год обучения в Умоджанском Институте и как ей новая жизнь в лице многообещающего юриста. Она начала работать помощницей юрисконсульта в фирме, специализирующейся на законах о звездном транспорте, и надеялась получить высшую категорию юриста максимум, уже через пару лет.

Жюлиана вместе с отцом регулярно посещала Корхал, где встречалась с отцом Арктура, но девушка чувствовала, что эта тема не будет способствовать приятному времяпрепровождению. Поэтому она тактично избегала упоминаний о Корхале.

В свою очередь, Арктур рассказал девушке о жизни в армии, о своем путешествии на Прайдуотер и о битве в каньоне Туранга. Правда он опустил некоторые кровавые детали и умолчал о своем безразличии к смертям, которым он послужил причиной.

Некоторые вещи были не к столу.

Еду принесли оперативно, и Арктур приятно удивился, что блюда оказались превосходными. В его заказ входила андуильская ветчина и креветки в остром горчичном соусе. Жюлиана взяла кремовую поленту с грибами и рагу с колбасками. Они поделились друг с другом блюдами и, наполнив бокалы вином из полупрозрачного голубого цвета графина, выпили.

Во время еды молодые люди, отбросив скромность, неприкрыто флиртовали. Арктур старался не перебарщивать с комплиментами, разбавляя их искрометным юмором, чтобы поддерживать улыбку Жюлианы, а она частенько тянулась, чтобы взять его за руку или смахнуть пыль с плеча. Беседа протекала естественно и непринужденно, и Арктур обнаружил, что даже не подозревал о том, какое искреннее наслаждение ему доставляет это общение.

Жюлиана сделала глоток вина и спросила:

— Итак, тебе нравится быть солдатом?

Вопрос застал Арктура врасплох. Ведь, когда он рассказывал о буднях в армии, то был предельно осторожен, и описывал все настолько нейтрально, насколько это было возможно, ничем не показывая своего отношения к службе.

— Полагаю, что да, — помедлив, ответил он. — Думаю, большинство аспектов мне скорее нравится, чем наоборот. По крайней мере, пока ты делаешь то, что велят, все не так плохо.

— Я не могу представить, что это тебе по нраву, — сказала Жюлиана.

— По существу, у меня нет проблем с руководством, — начал объяснять Арктур. — У меня возникают проблемы, когда я думаю, что человек, отдающий приказы, идиот. Думаю, что армия, как и любая другая организация, имеет в своей структуре и хороших и плохих людей. Беда в том, что в армии из-за плохих парней меня могут убить.

— Не говори так, — предупредила Жюлиана, — не хорошо испытывать судьбу.

Арктур с усмешкой отмахнулся.

— Судьба? Я не верю в судьбу. Человек принимает решения и пожинает их последствия. Логика и последовательность, вот что определяет нашу жизнь, а не судьба. Так или иначе, сейчас, когда я прошел через настоящий бой, до повышения осталось как рукой подать. И тогда мне не придется торчать на передовой.

— Я же тебе говорила! — рассмеялась Жюлиана. — Говорила, что ты скоро станешь генералом.

— Ну, ты говорила про шесть месяцев. Я думаю, что это займет чуть больше времени.

— Зануда, — скорчила гримаску девушка.

— Прости.

— А как у тебя успехи в горном деле? Изыскательские работы и тому подобное, тебе все еще нравятся?

Арктур пожал плечами.

— Пока только захват горнодобывающих комплексов, что кажется, является нормой на пограничных территориях. Разведка дивизии — одно название, что разведка. Разведотдел посылает бойскаутов на какую-нибудь планету, чтобы разузнать, что там добывают, кто добывает, и кому они подчиняются. Затем их ищейки рыщут по сети в поисках законной лазейки или криминальных записей, которые можно будет использовать для обоснования введения в нужные районы вооруженных пехотинцев. А те в свою очередь, вынуждают шахтеров убраться.

— Это ужасно, — сказала Жюлиана, покачав головой. — А Совет Тарсониса еще удивляется, почему Умоджа не хочет вступать в альянс.

— Хотя это не так плохо. Я изучил некоторое горнодобывающее оборудование Конфедерации, когда они демонтировали его, и много для себя почерпнул. Хотя бы то, как не надо управлять работающей шахтой.

— Но Конфедерация крадет те прииски, — сказала Жюлиана. — Мой отец говорит, что жадность Совета увеличивается с каждым годом, и очень скоро они даже не будут беспокоиться, чтобы придумать лживые объяснения в оправдание своих краж. Папа говорит, что, в конечном счете, они будут просто брать то, что хотят силой, и их никто не сможет остановить.

— Говорит, как мой отец.

— Да. Но знаешь, быть может он и прав… — нерешительно сказала Жюлиана, осознавая, что, упомянув об Ангусе, рискует вызывать недовольство Арктура.

Но Арктур уже перестал злиться на измышления отца. С годами раздражение утихло и, более того, он ловил себя на мысли, что многое из того, о чем говорил отец, на самом деле имеет место быть…

Подрастая, Арктур всегда думал об отце как о суровом, авторитарном патриархе семьи Менгск, как о человеке безучастном к делам и амбициям юного сына. В подростковом мире Арктура, Ангус Менгск никогда не был юным, никогда не рос без надзора и не знал, что такое быть подростком. Он был человеком, что одержим ложной верой в свою собственную бесконечную мудрость. Человеком, что упивается сознанием собственной правоты и непоколебимости.

— Может быть, — предположил Арктур и улыбнулся, посмотрев на удивленное лицо Жюлианы. — Я не говорю, что он был прав во всем. Но чем больше я узнаю, тем больше думаю, что возможно он знает, о чем говорит.

— Ну и что это сейчас значит для тебя?

— Не знаю, — сказал Арктур. Признание себе в этом оказалось гораздо больнее, чем он мог предположить. Теперь он видел себя через призму бурных взаимоотношений с отцом, и понимал, что выбор пути оказался не настолько удачен, как ему думалось вначале. И это терзало его.

— Я должен дослужить свой срок в армии, — сказал Арктур, — но когда я уволюсь, то я улечу в космос. Подальше от всего этого. Куда-нибудь, где нет влияния Конфедерации, и где я смогу жить своей жизнью подальше от политики и коррупции.

— Такое место будет трудно найти.

— Все возможно, — возразил Арктур. — Когда я вернусь на Корхал, то обдумаю все долго и тщательно, где можно найти такое место.

— А когда приедешь домой, ты навестишь своего отца?

— Да, — ответил Арктур, — Это мое первое возвращение на Корхал, после того как я покинул его, поэтому мама готовит грандиозный семейный ужин. Мое присутствие обязательно. Это меня пугает.

— Глупости, — сказала Жюлиана и потянулась, чтобы взять его за руки. — Все будет замечательно.

— Я надеюсь на это, — улыбнулся Арктур. Мысль о сближении с семьей была ему несвойственна, но не нежеланна. От нее у парня засосало под ложечкой.

— Хотя сказать по правде, — продолжил он, — я беспокоюсь о встрече с Дороти. Я думаю, что она все еще злится на меня из-за того, что я уехал. У этой маленькой девочки может быть большой зуб на меня.

— Она уже не маленькая, — ответила Жюлиана. — Ей уже стукнуло шесть лет. Она теперь староста в своем подготовительном классе.

Арктур улыбнулся, с удовольствием представляя, как Дороти управляет школьным курятником.

— Она же Менгск, — сказал он. — Только этим мы и занимаемся.

Когда молодые люди закончила ужин, Арктур оплатил счет. Они вышли из ресторана, окунувшись в благоухающий, пахнущий океаном вечер Тирадора-9. Гирлянды огней на деревьях блестели как маленькие звезды, то увеличивая, то уменьшая яркость свечения. Шелковые фонари раскачивались под дуновением вечернего бриза^[41] с побережья. В воздухе веяло прохладой. Жюлиана слегка прикрыла пашминой плечи.

На аллее Цефеид стало гораздо людней. Толпу привлекали яркие огни, ощущение праздника, и множество аттракционов, созданных для облегчения карманов туристов. Арктур смотрел на улыбающиеся лица проходящих мимо симпатичных женщин и мужчин и ощутил досаду оттого, что очень скоро ему придется покинуть это место. Тирадор-9 по праву считался уникальным местом культуры и отдыха, и посетить его в ближайшее время снова было бы совсем неплохо. Жюлиана протиснула свою руку в его, и, держась за руки, молодые люди пошли обратно вдоль улицы. Телохранители девушки, как обычно, пристроились следом.

— Спасибо, — сказала Жюлиана.

— За что?

— За сегодняшний вечер. Я замечательно провела время, Арктур. Мне нравится быть рядом с тобой.

Арктур улыбнулся, довольный комплиментом, и сказал.

— Да. Я тоже весело провел время.

— Звучит довольно странно, — удивилась Жюлиана.

— Я не это хотел сказать, — ответил Арктур, осознавая, что ему на самом деле грустно, из-за того, что завтра они расстанутся. — Просто я давно не был в приличной компании. Если ты проводишь все свое время с солдатами, то быстро забываешь, как приятно провести вечер с красивой девушкой.

— Ну, ничего не потеряно, до тех пор, пока ты думаешь, что я красива.

— Ты действительно очень красива, — сказал Арктур. — Я думаю, что ты так не считаешь, и это делает тебя такой потрясающей.

Жюлиана крепко стиснула его руку и, остановившись, прильнула к нему, чтобы поцеловать.

— Ты в курсе, — сказала она, — что твоя лесть выручит тебя где угодно?

— Тогда тебе лучше быстрее к этому привыкнуть, — парировал Арктур, и тоже поцеловал девушку.

Поцелуй завершился под аккомпанемент хриплых "ура", раздавшихся неподалеку. Арктур повернул голову и увидел солдат, мимо которых они недавно проходили. Бойцы махали им из бара, подняв стаканы в знак одобрения.

— Прямо как на выпускном, — улыбнулась Жюлиана.

Арктур улыбнулся и коротко отсалютовал знакомым солдатам.

— Почти, — сказал он, — Я думаю эти люди немного грубее, чем студенты Стирлинга.

Арктур попытался сформулировать мысль, как волосы на его затылке встали дыбом. Он развернулся и увидел группу из пяти человек, развалившихся на железной скамейке по другую сторону аллеи. Внешний вид людей сразу выдавал в них неместных. Их лица были жесткие и худощавые, словом, типичные для людей, которые выросли без нормального сбалансированного питания.

Это был своеобразный аспект в формировании человека, который обнаружил Арктур. Такой, что можно определить качество воспитания человека, бросив лишь один короткий взгляд на костную структуру лица. Какую бы личину не носил человек, разница в строении лица, которая отличает богатых от бедных, всегда четко выражена.

Вне всяких сомнений, эти люди относились к категории малоимущих. Поэтому Арктура заинтересовало, что эти люди могут здесь делать.

"Вполне возможно, это наемные работяги, коротающие время перерыва", — подумал он, вспомнив, что за каждым райским курортом на Тирадоре-9 стоит труд таких людей, как семья Даймонд де Санто.

Но почему они крутятся здесь, среди гостей курорта и их роскоши?

Один из них, в длинном неуклюжем плаще, посмотрел прямо на Арктура. Бритую голову чела украшала татуировка обвивающейся вокруг уха змеи.

— Что-то не так? — спросила Жюлиана, ощутив неожиданное напряжение в поведении Арктура.

— Что? Нет-нет, все в порядке… — ответил он, не желая ее тревожить.

В то время как девушка попыталась проследить направление его взгляда, Арктур оглянулся назад, чтобы проверить, где бродит охрана. Телохранители рассматривали пролетающие в небе флаеры^[42]. Арктур снова перевел взгляд на бритого чела со змеиной татуировкой. Миновав смеющуюся толпу людей, их взгляды встретились.

— Жюлиана, иди внутрь, — сказал Арктур, как только распознал холодный взор профессионального убийцы.

— Что? — удивилась она, но Арктур уже тащил ее к охране, не отрывая взгляда от людей на скамейке. Человек с татуировкой увидел, как метнулся Арктур, и понял, что его раскрыли. Бритый что-то сказал сидевшему рядом подельнику, а затем потянулся к спрятанному под полой плаща предмету.

В этот же момент Арктур попытался достать свой пистолет, но рука схватила воздух. Пистолет остался спрятанным в пенном уплотнителе кейса, и вдобавок закрыт в сейфе номера! В руках у Татуированного Змея появился ГА-14, длинноствольный автомат устаревшей модификации. Сердце Арктура бешено заколотилось в груди, когда оружие повернулось в его сторону.

С такой винтовкой он пробегал в учебном лагере. Оружие без лишних изысков, стреляющее сверхзвуковыми разрывными пулями. И эти пули могли пройти сквозь тело человека не оставив ничего живого от плоти и костей. Четверо находившихся рядом с татуированным убийцей мужчин тоже обнажили свой арсенал, состоявший из самых разнообразных пистолетов и винтовок.

— Убивают! — закричал Арктур.

Люди слишком медленно оборачивались. Когда он услышал крики толпы от страха перед появившимся оружием, он толкнул Жюлиану на землю. Она вскрикнула, когда ударилась о землю, но оглушающий звук стрельбы поглотил все. ГА-14 по праву считался грозным оружием, разработанным с учетом того, чтобы способствовать панике и наносить тяжелые увечья. Арктур на четвереньках рванулся к стойке бара, увлекая за собой Жюлиану. Отсюда он начал следить за боевиками, которые перенесли огонь на их укрытие.

Деревянный интерьер бара разлетелся на щепки, стекло взорвалось миллионом алмазов. Солдаты, попавшие на линию огня, бились в конвульсиях, брызги крови летели во все стороны, звук от впивающихся в плоть пуль напоминал интенсивные удары молотком по сырому куску мяса. Арктур увидел, как страшные удары бросили рядового Шоу на спину, разорвав ему грудь. Следом за ним упал еще один солдат, а третьего автоматные выстрелы разрезали практически напополам.

Откуда-то сзади Арктура прозвучали выстрелы. Он увидел, как один из охранников Жюлианы, припав на колено, стреляет с двух рук из пистолета. Один из боевиков упал с пробитым затылком. Телохранитель хладнокровно прицелился в другого нападающего. Прежде чем он успел выстрелить, его грудь прошила автоматная очередь. Мужчина начал заваливаться назад, и в этот момент кровавая линия пулевых отверстий разорвала его, словно в грудной клетке взорвалась граната.

Второй телохранитель Жюлианы подобрался к молодым людям.

— Давай ее мне! — крикнул он Арктуру.

Арктур кивнул, и толкнул Жюлиану к мужчине.

— Арктур! — вскрикнула она, но юноша заставил себя не реагировать на ее призыв, так как увидел пистолет упавшего охранника. Он подполз к пистолету, с перекатом на спину подхватил его и нацелил на скамью.

Толпы людей в панике метались по аллее, крича от ужаса, что был посеян вокруг них. От бара остались руины из дерева и стекла. Опрокинутые столики, разбросанные стулья и окровавленные тела валялись на площади, словно их приговорили к смерти, и расстрельная команда выполнила приговор.

Татуированный Змей и его подельники продолжали обстреливать фасад бара, и трупы людей продолжали дергаться от попаданий. Смерть сослуживцев-десантников пробудила в Арктуре всепоглощающую ярость. Пистолет грохнул в его руке, и еще один киллер упал. Арктур перекатился на колени и выбрал новую цель. Еще один киллер завалился на спину с кровавой дырой в груди. Его сообщники развернули стволы в сторону новой угрозы.

Раздался грохот выстрела из другого пистолета. Арктур понял, что второй телохранитель Жюлианы открыл огонь. Пуля просвистела на волоске от убийцы, и напарник Татуированного Змея с ненавистью в глазах, тяжело качнул винтовкой в сторону охранника.

Арктур выстрелил первым, но пуля прошла мимо. Барная люстра, чудом уцелевшая в первые минуты перестрелки, взорвалась дождем стеклянных осколков. Очередь киллера сбила защитника Жюлианы с ног. Кровавые фонтанчики брызнули из тела мужчины, когда сверхзвуковые шипы прошили его насквозь. Татуированный Змей открыл огонь по Арктуру, но в этот момент между ними оказался бегущий турист в гавайке. Несчастный отдыхающий упал. Шальные пули взрыли землю вокруг Арктура. Но молодой лейтенант не собирался давать убийце второй шанс. Он навел дуло пистолета на врага и нажал спусковой крючок.

Выстрел развернул Татуированого Змея. Его плечо превратилось в мягкое месиво осколков костей и бахромы крови. Киллер выронил винтовку и, крича от боли, упал на спину.

Арктур собрал волю в кулак и подкрался сбоку к последнему выжившему противнику, который рыскал винтовкой из стороны в сторону. Арктур всадил две пули в грудь, прежде чем боевик успел выстрелить. Мужчина умер раньше, чем коснулся земли.

Арктур тяжело выдохнул, выпуская напряжение, только сейчас осознав какой опасности он подвергся.

Ношение тяжелых пластин боевого скафандра гарантирует почти полную непробиваемость для малокалиберного оружия поэтому, когда рядом свистят пули, легко принять этот иммунитет как должное, и совсем забыть, что брони нет. Это и произошло с Арктуром. В этот раз, даже легкий пистолет мог оказаться смертоносным.

Юноша продолжил наблюдение, нацеливая пистолет на подозрительные места. Арктур сомневался, что на бульваре остались еще враги, но соблюдение осторожности еще никогда не вредило. Он прокрался к остаткам разбитого бара. Стекло и щепки хрустели под ногами.

Бар был заполнен десятком, если не больше, тел, искалеченных и разорванных шквалом беспорядочной стрельбы. Состоятельные люди и простые солдаты лежали рядом, равные если не в жизни, то хоть в смерти. Арктур прошел по обломкам и остановился перед единственным выжившим в этой резне. Перед человеком, который ее и начал.

Змей рыдал от боли — на месте его плеча зияла рваная дыра. Он зажимал рану красной от крови рукой, делая резкие вдохи, и с мучением выдыхая воздух. Он смотрел на приближающегося Арктура. Его кожа приобрела восковой оттенок, а по лицу текли ручьи пота.

— Конфедератский ублюдок… — прохрипел он между стонами боли.

— Какого хрена вы затеяли? — спросил Арктур. — Чего вы хотели добиться?!

— Я не… боюсь… смерти, — выплюнул Змей, — и… я ничего не скажу… Можешь хоть сейчас… меня убить…

— Прекрасно, — сказал Арктур и выстрелил ему в лицо.

Покончив с киллером, Арктур решил вернуться к Жюлиане. Девушка была полностью подавлена случившейся бойней. Ее плечи содрогались от рыданий. В бесконечном потоке слез, она обхватила молодого Менгска за талию. Арктур уже бывал в перестрелках и знал, как справиться со стрессом и страхом тесного соприкосновения со смертью, но с Жюлианой это случилось впервые. Поэтому Арктур понимал, что девушке нужно немного времени, чтобы скопившиеся страх, гнев и горе выплеснулись наружу.

Больше никто не стрелял. Арктур отшвырнул пистолет и прижал Жюлиану к себе. Он держал ее в объятьях до тех пор, пока бронемашины Тирадорской армии с визгом не остановились рядом с ними. Недалеко, утонув в клубах реактивных струй, приземлились воющие ослепительно белые орбитальные летуны с эмблемами крылатого кадуцея, общеизвестного символа медицины.

Фельдшеры в зеленых униформах энергично сновали в толпе, оказывая медицинскую помощь раненым и успокаивая выживших. Тогда как сотрудники правоохранительных органов оцепили территорию с телами мертвых террористов и собрали оружие. Сирены и крики сливались воедино и уносились в вечернее небо, безвозвратно разрушая ауру неуязвимости, которая, как считали жители и гости Тирадора-9, существует вокруг них.

До сих пор считалось, что Тирадор-9 далек от дрязг политики и войны. Но ошибочность и наивность этой иллюзии были безжалостно растоптаны свершившимся злодеянием. Теперь ничто и нигде не гарантировало полную безопасность. Длинные руки насилия смогли дотянуться даже сюда, в место отдыха богатых и сильных.

Арктур и Жюлиана ответили на шквал вопросов от разных должностных лиц и, когда уже стало казаться, что это никогда не кончится, им наконец позволили покинуть место происшествия. Хотя Арктур согласился утром явиться в местное отделение милиции Конфедерации для более полного отчёта о его роли в ночном кровопролитии.

Вокруг уже звучали такие слова, как «герой», «благодарность», «медаль».

Полицейский флаер доставил их в гостиницу, где остановился Арктур. Как только они перешагнули через порог, Жюлиана разрыдалась. Арктур довел ее до постели и молча сел рядом. Он знал, что ей нужно выплакаться и все, чтобы он не сказал сейчас, будет банальным и бессмысленным.

Молодые люди просидели так почти час. Всхлипывания Жюлианы стихли. Девушка подняла голову с плеча Арктура и посмотрела на него. Ее глаза опухли, макияж расплылся по лицу черными струями. Золотые локоны разлохматились, а кожа приобрела бледноватый оттенок.

И, в своей беззащитности, Жюлиана была безумно прекрасна.

— Прости… — сказала она. — Я выгляжу ужасно. Я…

Арктур провел рукой по ее волосам и поцеловал ее в лоб.

— Ты выглядишь лучше, чем кто-либо, кто смог бы пройти сегодня через такое.

— Боже мой… все эти люди, — проговорила она, — они убили так много людей.

— Да это так. Но больше они никому не смогут причинить вред. Они мертвы. Я убил их.

— Да, — сказала Жюлиана, — ты это сделал. Ты был таким храбрым. Ты спас мою жизнь.

— Нет, — возразил Арктур, стараясь выглядеть скромным, хотя похвала пришлась ему по душе. — Я сделал то, что должен был. Помнишь, меня готовили для таких случаев. Я действовал подсознательно. Если бы я думал, я бы остался на земле. Идти против пяти вооруженных автоматами человек, имея только пистолет?.. Капитан Эмилиан съест меня с потрохами, когда узнает об этом.

— Она не будет тебя есть. — Жюлиана, прижалась к юноше. — Она подумает, что ты самый отважный мужчина, который ей встречался. Также, как и мне.

Арктур отметил для себя, что Жюлиана уже контролирует эмоции, преодолев весь ужас трагедии с такой уверенностью и самообладанием, которых не хватает многим солдатам. Он видел, что в девушке есть стальной стержень, подобный тому, каким обладает его собственная мать.

Но когда Арктур заглянул в голубые глаза Жюлианы, то увидел там полыхающую страсть, такую же, какую с трудом сдерживал и он.

Водоворот событий, что случились за день, пронесся перед ними. Но все это перестало иметь значение, когда они утонули в отчаянных объятиях друг друга.

Арктур прикоснулся губами к губам Жюлианы, и она ответила жадным и страстным поцелуем.

Они принялись срывать друг с друга одежды, нимало не заботясь о ее сохранности. Их тела сплелись в неподдающемся контролю порыве, подхлестнутом недавней кровавой расправой и близостью смерти. И молодые люди отдались страсти, забыв обо всем.

Страсть Арктура перехлестывала через край. Осуществилось то, о чем он мечтал с первого дня знакомства с Жюлианой. И в этот момент он даже не задумывался о последствиях. Последствиях, которые могли связать их двоих навсегда.

Скоро им снова предстояло расставание, но сегодня Арктур и Жюлиана постарались выбросить из головы мысли о собственной смертности, исповедуя продолжение жизни и человеческую сущность одним из самых первобытных способов.

Глава X

Корхал. Его родная планета. Пока он снова не ступил на его поверхность, он и не понимал, как сильно по нему скучал. Выйдя из орбитального космолета, который перевез его сюда с «Джона Ломаса», Арктур последовал за толпой к выходу из космопорта. Не забывая об антиконфедератских беспорядках, о которых сообщала СНВ, Арктур держал свою форму в чехле; однако жетон ДВК оставил висеть на шее — он облегчал прохождение через контрольно-пропускные пункты.

В стабильной ситуации этот жетон позволил бы пройти через все проволочки с минимальными хлопотами, но сейчас даже с ним путешествие от космолета до зала прибытия отняло у Арктура два долгих часа. Они стали кульминацией тех нескольких дней пути от Тирадора-9. И от Жюлианы.

Их расставание было трогательным и печальным.

По крайней мере, для нее.

Когда первые лучи рассвета проникли сквозь поляризованное окно номера отеля, Арктур проснулся с привкусом горечи во рту. Смотря на идеальную фигуру Жюлианы, что спала в ворохе простыней, он ощутил сильное раздражение на себя из-за того, что не смог справиться со страстью и эмоциями, позволив им затуманить рассудок.

Да, он хотел затащить Жюлиану в постель, и приложил много усилий ради этого. Но сейчас, когда дело сделано, Арктур почувствовал неподдельное сожаление. Возможно, что жестокость ночи повлияла на него сильнее, чем он думал. Лежа в тусклом свете утра, он чувствовал удовлетворение и стремление двигаться дальше. Это было необычное ощущение.

Арктур беззвучно соскользнул с постели, оделся и собрал свои вещи. Но уйти он не успел, — Жюлиана проснулась и улыбнулась ему. Ему пришлось задержаться, чтобы позавтракать. Перед тем как уйти Арктур пообещал, что они скоро увидятся. Жюлиана расплакалась от мысли о прощании. Какое-то время Арктур обнимал ее, а затем высвободился из цепких девичьих рук.

И ушел.

Арктур не мог понять, какие же чувства он питает к Жюлиане Пастер. С одной стороны, она была прекрасной девушкой, но с другой, если быть честным, она была не более чем еще одной возможностью потешить самолюбие. Хотя это заняло больше времени, чем он ожидал, он добился, чего хотел, и поэтому интерес к ней несколько угас. Конечно, она со своей стороны не скрывает, что увлечена им, но это совсем другой разговор…

Как только Арктур поднялся на борт «Джона Ломаса», он выбросил из головы мысли о Жюлиане Пастер.

Ведь его ждал Корхал.

По прибытию на родину и добравшись, наконец, до зала ожидания, Арктур обратил внимание, что повсюду вооруженные патрули Конфедерации. Группы хмурых мужчин и женщин сканировали толпу в поисках малейшей угрозы.

Неужели все было так плохо?

О проблемах на Корхале говорилось в нескольких репортажах по СНВ. Массовые беспорядки, нападения, а иногда даже и теракты. Но СМИ упорно представляли эти события общественности как ничем не связанные между собой инциденты, совершенные психами-одиночками. Но, очутившись дома, Арктур уже ни в чем не был уверен.

— Мой отец как всегда занят, — пробормотал он, оглядываясь вокруг.

Двери зала ожидания открылись, и юноша вышел в переполненный вестибюль. Кругом были озабоченные лица — мужчины, женщины, дети, ожидающие встречи с близкими людьми. Арктур вскинул сумку на плечо и стал всматриваться в собравшуюся толпу, в надежде найти знакомое лицо.

Когда Арктур, наконец, увидел, что искал, то конечно это оказалось совсем не то, чего он ожидал.

— С возвращением, — поздоровался Эктон Фелд, забирая у Арктура сумку.

— Фелд? — удивился Арктур, забыв поприветствовать начальника охраны. — А где моя мать или отец? И Дороти?

— Они на побережье, — пояснил мужчина, — в летней усадьбе.

— Они сами не могли меня встретить?

— Это не безопасно.

Арктур вздохнул. Ему не стоило удивляться, но он лелеял слабую надежду, что родители смогут побеспокоиться и приехать, чтобы возвратить блудного сына в лоно семьи.

Он увидел, что Фелд оценивает его проницательным взглядом.

— Что?

— Ты изменился, — отметил начальник службы безопасности семьи Менгск. — Что-то в тебе не так, как было раньше.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю, что конкретно, но то, что ты выглядишь лучше, это точно.

— Я рад, что ты так думаешь.

Фелд спокойно отнесся к сарказму Арктура.

— Хорошо… Тогда пройдем в машину.

Ангус из окна спальни наблюдал за серебряной машиной, что двигалась по дороге в сторону виллы, и тяжелое чувство сдавило его грудь. Прошло два года с тех пор, как он видел сына в последний раз, но эмоции того дня, когда Кэтрин в слезах рассказала, что Арктур ушел в армию Конфедерации, кипели в нем как никогда сильно. Ангус изо всех сил старался держать себя в руках, когда вспоминал слезы Дороти, зная, что Кэтрин возлагает большие надежды на сегодняшнее примирение семьи. А счастье Кэтрин, для Ангуса было важнее всего в мире. И он надеялся, что сможет провести этот вечер, не ругаясь с заблудившимся сыном.

— Ты готов? — спросила Кэтрин, войдя в спальню. — Он почти приехал.

Ангус повернулся и улыбнулся супруге.

— Я не знаю готов ли я, но в любом случае идем.

— Пожалуйста, Ангус, — взмолилась Кэтрин, — ты обещал!

— Я знаю, — сказал он, протягивая ей ладонь. Она прошла через комнату и взяла его за руки. — Но я не могу забыть, какую боль он причинил тебе. Какую боль он причинил нам всем.

— Ты должен. Арктур твой сын.

— Но вступление в армию… — сказал Ангус, качая головой. — Из всех способов, которые он мог выбрать, чтобы меня разочаровать…

— Прекрати, — сказала Катерина, тоном, который предупредил Ангуса, что он ходит по краю пропасти — Он наш сын, и мы будем приветливы с ним, несмотря ни на что. Ты понял меня?

— Конечно, дорогая, но этот парень выводит меня из себя.

Кэтрин улыбнулась.

— Никто не может ранить нас сильней, чем люди, которых мы любим.

— Особенно семья, — сказал Ангус.

— Особенно семья, — согласилась Кэтрин. — Они бы не расстраивали нас так, если бы мы не любили их.

— Согласен, — сказал Ангус. — Где Дороти?

— В своей комнате.

— Она спустится вниз?

— Пока нет, — расстроено сказала Кэтрин. — Она закрылась в комнате вместе с Понтием и сказала, что не хочет видеть Арктура.

— Я не понимаю, почему она может избежать всего этого, а я нет, — проворчал Ангус.

— Ты серьезно дуешься из-за того, что тебе надо что-то делать, а шестилетней девочке — нет?

— Нет, конечно, но…

— Тебе должно быть стыдно, Ангус Менгск, — сказала Кэтрин. — А сейчас пошли. Нам пора спускаться.

— Хорошо, — сказал Ангус, глубоко вздыхая и поправляя жилет, — как я выгляжу?

— Как отец, — улыбнулась Кэтрин.

Машина въехала во двор поместья и остановилась. Арктур вылез как раз в тот момент, когда мать и отец появились на верхних ступеньках парадного крыльца. Отец в строгом, без единого пятнышка, ладно скроенном костюме пепельно-серого оттенка, с эмблемой в форме головы волка на груди, а мать в фиолетово-синем элегантном платье.

В воздухе стояла свежесть, и пахло соленой водой. Со стороны океана тянуло приятным холодком. Арктур заметил пятерых вооруженных охранников, стоящих в тени внутреннего двора. Молодой человек остановился перед родителями, широко развернув плечи и пытаясь по лицам родителей прочитать их чувства. Мать тепло улыбнулась ему, и, Арктуру показалось, что даже в строгих чертах отца, проскользнул слабый намек на приветствие.

Эктон Фелд прошел мимо него, неся сумку, и молодой человек последовал за ним.

Как только Арктур поднялся на первые ступени, Кэтрин спустилась и обняла его. Отринув все мысли осдержанности, она заплакала, и слезы покатились по ее щекам.

— Арктур, дорогой… — сквозь слезы воскликнула она. — Так хорошо, что ты дома! Мы так сильно по тебе скучали!

Он ответил на объятья матери, испытывая всепрощающее чувство возвращения. Арктур не стал противиться ему, и накопившаяся за годы горечь начала исчезать под наплывом искренней и чистой материнской любви.

Когда Кэтрин наконец отпустила его, Арктур встретился лицом к лицу с отцом.

Момент затянулся, и предшествующая теплота растаяла как далекое воспоминание. Наконец Ангус протянул сыну руку.

— Рад тебя видеть, сын, — сказал он.

Арктур через силу улыбнулся.

— И я тебя, отец.

Несмотря на сухое рукопожатие, Арктур почувствовал, что несмотря на все, отец на самом деле рад видеть его.

— Ты изменился, — сказал Ангус.

— Тоже самое сказал мне Фелд, — ответил Арктур, — хотя он не смог сказать, как.

— Твои глаза. Ты стал старше. Ты прошел через вещи, которые заставили тебя повзрослеть.

— Это хорошо?

— Я пока не знаю, — сказал отец, отпуская его руку.

Арктур увидел, как сузились глаза матери.

— А где Дороти? — обратился он к ней.

— Она наверху, — ответила Кэтрин. — Спит. Не стоит ее сейчас будить.

Арктур уловил колебание в ее голосе.

— Перестань, мама. Где она на самом деле? — спросил он.

— Она наверху, — повторила Кэтрин. — Она просто… Все еще злится на тебя.

— Спустя два года?

— Люди могут таить обиду гораздо дольше, — сказал Ангус.

Арктур кивнул головой.

— Я понимаю. Она в своей комнате?

— Да, — сказала Кэтрин, — но, может быть, ты позволишь ей спуститься, когда сама сочтет нужным, дорогой?

— Я другого мнения, — возразил Арктур. — Есть одна вещь, которую я накрепко усвоил. Проблемы практически всегда нужно встречать лицом к лицу.

— Армия научила тебя этому? — спросил Ангус.

— Нет, этому я научился у тебя, — сказал Арктур, оставляя своих родителей и входя в дом.

Холл встретил его в точности таким, каким он запомнил его: пол с шахматной плиткой, темные панели, портреты в золотых рамках. Работы матери все также стояли на мраморных колоннах. Как только Арктур пересек порог, сотни воспоминаний детства нахлынули на него.

Он остановился в теплом коридоре, ощущая, как запахи родного дома штурмуют его чувства: запах втертого в деревянный пол воска, аромат готовящегося ужина, запах лака, покрывающего серебряную посуду. Арктур слышал, как копошится на кухне прислуга, скрипы и стоны старого дома, согретого солнцем, и жужжание генератора где-то глубоко в подвале.

Дом говорил с ним на языке чувств, комбинацией тысяч различных картин, звуков и запахов, которые смешивались в одно простое чувство.

Он — дома.

Какой солдат не грезил о доме? Абсолютно все, даже те, у кого на гражданке не было ничего такого, чтобы с нетерпением ожидать конца службы. Дом — это идеализированное понятие для большинства военных, однако сейчас Арктур, находясь в доме в котором проводил в детстве каждое лето, осознал, что это не фантазия.

Арктур пошел наверх по ступенькам, избегая тех, что скрипели, (как он делал это, будучи ребенком), и направился к комнате Дороти. Он улыбнулся, когда увидел, что на ее двери все еще красуются разноцветные записки.

Арктур постучал в дверь: три медленных стука, затем три быстрых, — секретный код, который они использовали, с тех пор как Дороти научилась ходить.

— Уходи! — послышался голос из-за двери.

— Малышка Дот, это же я, Арктур!

— Я знаю.

Сообразив, что таким способом в комнату не попасть, Арктур просто толкнул дверь и зашел внутрь. Комната Дороти изменилась с тех пор, когда он видел ее в последний раз. Игрушек в комнате не убавилось, но теперь среди них был порядок, в соответствии с иерархией игрушек Дороти.

Дороти лежала по середине кровати и крепко прижимала к груди Понтия. Старый пони выглядел немного изношенным, но это не мешало девочке вцепиться в него изо всех сил.

— Здравствуй, Малышка Дот, — сказал Арктур. — Я вернулся домой.

— Меня больше так никто не зовет, — фыркнула Дороти. — Я уже не малышка.

Арктур пересек комнату и остановился около кровати. Дороти на самом деле выросла с тех пор, как он ее видел. Она превратилась в прекрасную маленькую девочку с характерными высокими скулами своей мамы и грозными бровями отца.

Лежа на кровати и, несмотря на нарядное платье и заплетенные в косички волосы, в каждой черточке и жесте Дороти проступала порода Менгск.

— Хорошо. И как же теперь тебя все называют? — улыбнулся Арктур.

— Дороти, глупый, — сказала его сестра таким тоном, словно это была самая очевидная вещь во всем мире, и Арктур был вынужден признать, что так оно и есть. — Как же еще меня называть?

— Прости, я как-то не подумал об этом, — сказал он, присаживаясь на край кровати.

— Я не хочу разговаривать с тобой, — буркнула Дороти, поворачиваясь к Арктуру спиной.

— Ну, это очень плохо, — сказал Арктур. — Тогда подарок, что я собирался тебе подарить, придется оставить себе. Скорей всего я отдам его какому-нибудь бедному ребенку.

— Мне все равно, — отрезала Дороти. — Мне не нужен твой подарок.

— Очень жаль… Это был действительно хороший подарок.

— Я же сказала, мне все равно, — ответила девочка, и Арктур увидел, что он не завоюет ее расположения, взывая к детской жадности. Как всегда, ему снова придется надавить на чувства.

— Я писал тебе каждый день, но ты не отвечала, — сказал он, — я скучал по тебе. По-настоящему скучал по тебе, маленькая сестренка.

— Тогда зачем ты меня бросил? — заплакав, она перевернулась и запустила в него Понтия. Плюшевый Понтий отскочил на пол, и Арктур наклонился за ним. Дороти привстала на колени и начала бить его в грудь своими крошечными кулаками.

— Ты ушел и бросил меня! Ты даже не попрощался со мной, — зарыдала она.

Он позволил ей выпустить гнев без всякого сопротивления, и когда она перестала, он обнял ее и крепко прижал к себе.

— Я знаю, и я прошу прощения за это. Я никогда не собирался тебя так оставлять.

— Тогда почему ты ушел? Я не видела тебя, чтобы сказать "прощай".

— Я… Мне нужно было уйти, — сказал он, — я не мог здесь оставаться.

— Почему? Из-за папы?

— Нет, это из-за меня. Я должен был пойти и сделать что-то для себя. Что-то, что не было его идеей или его планом. Вступление в армию было способом поступить так.

— Ты мог умереть, — всплакнула Дороти, — солдаты погибают от пуль и взрывов постоянно. Я вижу это каждый день по новостям, несмотря на то, что маме и папе не нравится, когда я смотрю их. Но я продолжала искать тебя там, я продолжала смотреть новости, чтобы знать, погиб ты или нет.

Арктур пододвинулся к его сестре поближе, пока она плакала. Он не задумывался о том, через что ей пришлось пройти, высматривая в телевизоре — жив он или мертв. Конечно, мать и отец уверяли ее, что он жив и с ним все хорошо, но какая сила способна конкурировать с воображением шестилетней девочки?

— Прости. Дороти, мне правда жаль. Я не хотел, чтобы ты беспокоилась обо мне. Я твой старший брат и сам могу присмотреть за собой.

— А кому тогда присмотреть за мной? Ты мой старший брат и ты обещал, что со мной ничего не случится! Но потом ты ушел, и со мной могло случиться все что угодно! Те плохие люди могли вернуться снова и ранить маму с папой и меня! Или нас могли взорвать или те мятежники с оружием могли ранить нас, потому что у папы много денег!

Слова потоком хлынули из Дороти, и Арктур чувствовал, как колотится ее сердце. Дороти была самоуверенной, выразительной маленькой девочкой — вдобавок Менгск — но ей все еще было шесть. Он понял, что забыл про это.

— Ничего такого не могло произойти, — сказал он настолько убедительно, насколько он мог. — Папа платит Эктону Фелду слишком много денег, чтобы что-то могло случиться с тобой. И сейчас я солдат, у меня большая пушка и целый взвод десантников, которые защитят тебя. Я обещаю.

Она немного стиснула его, и Арктур улыбнулся, понимая, что раунд выигран.

— Я скучала по тебе, — сказала Дороти, — я плакала неделю, когда ты ушел.

— Прости, — сказал он еще раз, — но я вернулся ненадолго, и я обещаю, что не уеду отсюда, не попрощавшись с тобой.

— Мама очень скучала по тебе. Я слышала, как она тоже плакала. Папочка по тебе тоже скучал. Он никогда не говорил этого, но я знаю, что скучал.

Арктур поднял ее голову со своего плеча.

— Я люблю тебя, Дороти. И всегда буду.

— И я тебя, — шмыгнула она носом. — Все нормально, ты можешь звать меня Малышкой Дот, если хочешь.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — сказала Дороти, — ну и где мой подарок?

* * *

Длинный, из красного дерева стол ломился от различных блюд и сортов вина. За железной решеткой камина полыхал огонь. Ангус Менгск всегда садился во главе стола, Кэтрин напротив, а Арктур занимал место посередине, по правую руку от отца.

Дороти устроилась напротив брата и потягивала из чашки свежий яблочный сок. Как обычно Понтий сидел рядом с ней, на своем законном месте. Хотя это противоречило всем принятым нормам этикета, перед приемом пищи Арктур с отцом осушили по бокалу портвейна. Ангусу никогда не нравилось ограничивать себя, лишь потому, что так положено по книжке и, похоже, эта черта характера передалась и сыну.

Не долго думая, Ангус выпил свой бокал до дна. Арктур же распробовал темно-рубиновый напиток как следует, и нашел, что вкус порто^[43] просто чудесен. Отец и сын сели у шахматной доски пока Кэтрин ходила умывать Дороти. Резные фигуры были расставлены на исходных позициях, но мужчины не горели желанием сыграть.

Арктур обыграл отца, когда ему было одиннадцать, и после этого они больше никогда не играли.

Разговор не клеился. Арктур нисколько не удивился, что его отец все также красноречив, в своих нападках на Конфедерацию. Но особым поводом для гнева Ангуса в эти дни был тот факт, что возведение нового здания для заседаний ассамблеи Корхала свернули, а стройплощадку разровняли бульдозерами под строительство сверхдорого жилья. Само собой разумеется, что договор на демонтаж был заключен с компанией, принадлежащей Старой Семье — Тайгорам, а новый тендер на застройку выиграла фирма, принадлежащая внучатому племяннику Андреа Тайгора.

Времена изменились, но коррупция, кажется, осталась прежней.

Арктур допил портвейн, когда мать и Дороти вошли в столовую. Отец улыбнулся при виде дочери, и Арктур отметил, что при всей его политике, и распрях с Конфедерацией, и участием в террористической деятельности, Ангус Менгск все еще оставался любящим отцом.

Вся семья села за стол и ужин начался. Вскоре напряженная атмосфера развеялась, когда Дороти стала рассказывать о том, как она придумывала сказки в дошкольном классе и о том, с кем она играла там.

Арктур увидел, как лица матери и отца оживились, и понял, что Дороти давно не проявляла себя во всей красе. Они душевно беседовали за столом, хотя от Арктура не ускользнуло то, как мать очень ловко уводит разговор от любых спорных тем.

Подали первое блюдо: трюфельный крем с гарниром из маленьких кусочков паштета. Арктур одобрительно промычал, когда получил свою порцию. Как многие жены богачей, Кэтрин Менгск проявляла неподдельный интерес к ведению домашнего хозяйства, и большинство блюд были приготовлено ею лично, с использованием своих особых ингредиентов в сочетании со знанием вкусов своей семьи. К первому блюду прилагались небольшие стаканы со светлым игристым вином, за которым незамедлительно последовало ризотто^[44] с грибами, молодой рукколой^[45], с сыром Манчего и лимонным соусом с петрушкой.

Привычный к диете из продовольственных пайков и отвратного столового рациона, Арктур попытался выбрать что-то одно из огромного количества продуктов, но все же не смог устоять перед бледно-лиловым фруктовым мороженым с соком лайма, жаркого из филе свинины с розмарином на шампурах с томатным, портвеным соусом, посыпанное сыром Грюйер.

В завершении ужина подали широкое блюдо со сладким пирогом с начинкой из толченого картофеля в кроваво-оранжевой глазури с бурбоном и мускатными взбитыми сливками. После порции которого, Арктур понял, что объелся до такой степени, что больше не сможет съесть ни кусочка.

Затем подали кофе и поставили маленькие тарелки со сладостями в центре стола.

— Мама, все было просто восхитительно, — сказал Арктур, осиливая последний кусочек еды с тарелки.

— Абсолютно, — согласился Ангус, и Кэтрин улыбнулась, видя, как ее сын и муж хоть в чем-то согласились.

— Я рада, что вам понравилось, — сказала Кэтрин, — я планировала меню специально под сегодняшний вечер. Я хотела, чтобы мы просто поужинали в семейном кругу. Прошло много времени с тех пор, когда мы все сидели вокруг стола и наслаждались компанией друг друга. Не так ли?

Арктур спрятал улыбку, что возникла в ответ на простой, и с первого взгляда казалось бы невинный вопрос, когда увидел укоряющий взгляд матери.

— Конечно, — подтвердил Ангус, также уловив подтекст. Арктур с одобрением посмотрел на отца. Беззаботность взора и обычное выражение его лица удивили Арктура настолько, насколько удивился и Ангус.

— Я скучал по всему этому, — сказал Арктур, — как хорошо вернуться домой.

— Я рада, что ты вернулся, — сказала Дороти и, тем самым, разрядив обстановку.

Когда с обедом было покончено, Кэтрин поторопилась отправить Дороти в кровать, но сначала дождалась, чтобы отец с братом обняли и поцеловали и её, и Понтия. Когда женщины семейства удалились, напряжение, улетучившееся с их появлением, злой тенью снова прокралось в комнату.

— Еще портвейна? — спросил Ангус.

Арктур кивнул.

— Мне Руби^[46], — сказал он.

Ангус налил два стакана и передал один Арктуру. Молчание затягивалось. Арктур видел, что отец из всех сил пытается подобрать нужные слова. В присутствии Кэтрин беседа была легкой и непринужденной, но без ее умиротворяющего влияния напряженность между двумя вожаками снова начала расти.

— Я рад, что ты приехал, сын, — наконец произнес Ангус. — Твоя мать здорово переживала сегодня. И Дороти… ну, в общем, ты видел, как она обрадовалась тебе.

— А ты? — спросил Арктур. — Ты тоже рад видеть меня?

— Конечно. Ты же знаешь, что да. Ты мой сын.

— Я знаю. Но наш последний разговор закончился не очень дружелюбно…

— Ты просто ушел и вступил в десант, — сказал Ангус. — Мой сын солдат Конфедерации… какой реакции ты ожидал?

— Я ожидал от тебя уважения к моему проклятому решению, — отрезал Арктур.

Ангус вздохнул и глотнул портвейна.

— Ты ищешь повод для ссоры, Арктур?

— Нет, — ответил Арктур. — На самом деле нет. Просто… ну, мы практически ничего и никогда не обсуждали с глазу на глаз, не так ли?

— Насколько я помню, нет.

— Именно. И раньше, когда я жил на Корхале, каждый раз, когда ты смотрел на меня, ты сравнивал с собой, пытаясь найти недостатки во всем, чтобы я не делал. Я никогда не был достаточно хорош для тебя.

— Это просто смешно, — сказал Ангус. — Я просто хотел, как лучше для тебя. Неужели ты не понимаешь?

— Как лучше для меня? Ты уверен? Или ты хотел, как лучше для тебя? Все, к чему я стремился, тебе не казалось важным. Все, о чем ты заботился, выйдет ли из меня достойный преемник!

Ангус налил себе еще стакан портвейна, используя паузу, чтобы обуздать гнев.

Арктур знал, что нападки на отца могут привести лишь к одному результату, но уже не мог остановиться. Накопившиеся за два года эмоции рвались наружу, и он не мог сдержать их.

— Арктур, ты мой сын, и я всегда стремился дать тебе все самое лучшее. Ты умен, и можешь стать лучшим в том деле, о каком мечтаешь. Но потерять свою жизнь, сражаясь за тиранию и коррупцию, за режим, который стремится взять под контроль всю галактику, просто глупо.

— Выходит, что я глуп?

— Я этого не говорил. Ты даже не слушаешь меня. Ты слышишь лишь то, что хочешь слышать, таким образом, лишь раздувая спор.

Арктур знал, что отец говорит правду, но воспоминания о рядовом Шоу, всплыли в памяти, заполонив сознание. Образ разорванного в клочья парня, лежащего в луже крови на полу бара Тирадора-9 затуманил рассудок.

— Нет, все совсем не так, — сказал он.

— Тогда как это понимать? — потребовал объяснений Ангус. — Потому что мне действительно хочется это знать.

— Это то, что ты делаешь на Корхале, — сказал Арктур. — Подрывы и бунты. Ты, Фелд, и ваша банда революционеров раздуваете здесь пламя ненависти. Не так ли?

— Попридержи свой проклятый язык! — прошипел Ангус.

— Почему? Боишься, что десантник Конфедерации может донести на тебя властям?

— Ты же не донесешь? — спросил Ангус, искренне ужаснувшись тому, что взгляды сына могут обернуться против него.

— Нет, конечно, нет. Но я видел в реальности то, что делают такие люди как ты, — сказал Арктур. — Я видел трупы и кровь на Тирадоре-9, я слышал крики. Ты можешь оправдывать свои дела разговорами о коррупции и другими умными речами, но я видел то, что остается за кадром. Я видел людей, расстрелянных без пощады, и Бог знает, сколько невинных свидетелей погибло под перекрестным огнем. Если это то, что ты делаешь, то я не хочу участвовать в этом.

— Нападение на Тирадоре-9 никак не связано со мной, Арктур, — сказал Ангус, делая шаг к сыну. — Клянусь. Мы атакуем только военные цели. Боевые средства. Потому что мы на войне и не совершили бы такой ошибки как эта.

— Военные цели? — переспросил Арктур, нащупывая "смертник" под рубашкой. — И что по-твоему мне теперь делать? Скажи, ты бы разрешил сбросить на меня бомбу или совершить еще какое-нибудь нападение, которое могло повлечь мою смерть, если бы это было бы необходимо для твоего грандиозного плана?

— Конечно нет! Арктур, зачем ты такое говоришь? Твоя мать хотела, чтобы сегодня мы снова стали семьей. Ради нее не разрушай все снова.

— Приехать сюда было ошибкой, — сказал Арктур. Он поставил стакан на стол и повернулся к двери. — Я, пожалуй, пойду.

— Нет, Арктур, пожалуйста, останься, — сказал Ангус, подойдя к нему и взяв его за руку. — Ради матери и Дороти, если не ради меня.

Арктур повернулся к отцу.

— Я уеду утром.

Вдалеке от Стирлинга, что сверкал в ночи как драгоценный камень, мрак неба был абсолютен. Арктур сел на скамью из орехового дерева, которую отец соорудил у конца дорожки от виллы, и стал смотреть на море. Волны внизу бились об утес и разлетались серебряными каскадами брызг. Арктур обратил внимание на бронзовую табличку по центру скамейки, с выгравированными на ней памятными словами в честь Августа, деда Арктура. Однако надпись полностью исчезла под слоем зеленого налета, и Арктур не смог прочитать ее.

Он сидел и смотрел на звезды, размышляя о том, на какие из них его занесет в будущем. Вариантов было море и, без сомнений, будучи десантником, обилие разнообразных миров ему гарантировано.

А когда он устанет от военной жизни, а он чувствовал, что этот момент быстро приближается, то он соберет манатки и рванет к Периферии. Только как можно дальше, чтобы быть свободным.

Арктур почувствовал вибрацию в кармане и достал смартфон. Он подождал, пока вызов не прекратится, затем щелчком открыл аппарат. Пришло сообщение от Жюлианы. Уже пятнадцатое по счету, с того момента как он прибыл на Корхал.

Он вздохнул и, услышав за спиной шаги, сунул смартфон в карман.

— Не возражаешь, если я присяду, — сказал Эктон Фелд.

— Если ты здесь, чтобы убедить меня остаться, то зря не старайся.

— Да нет. Я знаю, что пытаться в чем-то тебя убедить — безнадежное дело.

Арктур кивнул на скамейку.

— Тогда садись.

Двое мужчин некоторое время сидели в тишине, просто наслаждаясь величием зрелища. До самого горизонта океан был как черное зеркало, — огромное зеркало, отражающее звезды в виде покачивающейся россыпи булавок. Иногда небо перечеркивали сверкающие полосы. Арктуру нравилось думать, что это метеоры, хотя он знал, что на самом деле это следы от бороздящих атмосферу звездолетов.

— Ты же знаешь, что будешь сожалеть об этом, — в конце концов, произнес Фелд.

— Что?

— Из-за такого отъезда. Ты не знаешь, что может произойти в будущем, и ты действительно хочешь, чтобы этот момент остался последним в твоей памяти о своих родных?

— Ты излишне драматизируешь Фелд, — сказал Арктур. — Тебе это не идет.

— Нисколько. Арктур, поверь мне то, что творится на Корхале гораздо опасней, чем ты думаешь. Конфедерация в панике бежит отсюда, и любой, кто бывал в бою, знает, что противник наиболее опасен, когда загнан в угол. Они предпримут что-нибудь, и насколько хорош бы я не был, я не могу гарантировать чью-либо безопасность перед лицом такого, своего рода, отчаяния.

— Неужели действительно все так плохо?

Фелд утвердительно кивнул.

– Ты можешь никогда не вернуться домой. Разве тебе этого не говорили? — сказал он.

— Кто?

— Родители, друзья… Да кто угодно. Это не важно.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда ты жил здесь, на Корхале, то думал, что это центр мира. И ты считал, что так будет всегда, что ничего не изменится. Тогда ты уехал и не возвращался в течение пары лет. А когда вернулся, все изменилось. Связь потеряна. Ты приехал, чтобы найти то свое, чего уже нет. Тебе придется уехать на долгое время, прежде чем ты сможешь вернуться и найти свое. Мир, где ты родился. Но пока для тебя это невозможно. Ты еще не готов вернуться на Корхал. А может он не готов для тебя. Я не знаю.

— С каких это пор ты стал философом, Фелд?

— Я многое повидал, — ответил Эктон, — и по пути кое-что для себя вынес. Просто не стоит пороть горячку, хорошо? Если хочешь уехать, прекрасно, но для начала попрощайся. Не уезжай как в прошлый раз.

— Не сжигать за собой мостов? Ты это имеешь в виду?

— Да, можно сказать и так, — согласился Фелд. — Скажи "до свидания", и только потом уходи. И не возвращайся, пока не будешь готов вернуться. И до тех пор никаких контактов.

Смартфон Арктура снова затрещал, и он, даже не глядя, уже знал кто это.

Жюлиана.

— Полная изоляция, говоришь?

— Угу.

— Я думаю, может ты и прав, Фелд.

Глава XI

Арктур откинул голову назад, оперевшись затылком на пластиковую перегородку офиса. Закрыв глаза, он расслабился. Звук работающих кондиционеров и щелканье клавиш клавиатуры лейтенанта Цестоды нагоняли на него дремоту. В любом случае, ранее чем через полчаса попасть в кабинет комдива Фоула ему не светило. Аудиенции с Брантиганом Фоулом всегда начинались с опозданием. По бычьи упрямый командир 33-й десантно-штурмовой дивизии всегда придерживался только собственного графика и никакого другого.

Лейтенант Ларс Цестода, адъютант и секретарь командующего, был настоящей язвой и педантом. Вряд ли бы нашелся хоть один солдат, кто ревностней его соблюдал армейский устав.

Несмотря на обогреватели, установленные в кабинете, Арктур почувствовал в воздухе холод и поплотнее запахнул свой китель. Скоро уже надо было запрашивать новый: этот едва умещал в себе широкую грудь и плечи Менгска.

Приказ явиться в кабинет генерал-майора Фоула в лагере Гастингс пришел из ниоткуда. Впрочем, в десантных войсках большинство приказов были такими. Однако, в отличие от остальных, от этого веяло некой особой важностью. Поэтому Арктур явился раньше назначенного времени, хоть и понимал, что ему придется подождать, прежде чем комдив сможет его принять.

Обстановка в приемной была скромной и строгой. Единственной мебелью был неудобный диван, на котором Арктур сидел, пара железных картотечных шкафов (выглядевших настолько старыми и помятыми, что можно было подумать, будто их нашли на «Саренго»), и стол с креслом лейтенанта Цестоды. На стене, прикрепленные канцелярскими кнопками, висели агитационные плакаты, призывающие всех к вступлению в ряды десанта. По мнению Арктура, тут они были лишними, так как любой, кто мог бы их здесь увидеть, уже должен был состоять на службе в десантных войсках.

Арктур встал и потянулся. Он прождал уже целый час, и даже успел полистать «Боевое знамя», журнал, выпускаемый ДВК. Медиа-книжные издания заменили бумажные версии уже довольно давно, так что этот экземпляр явно видывал лучшие дни. Когда Арктур поднялся на ноги, Цестода раздраженно на него посмотрел.

— Могу я что-нибудь для вас сделать, капитан? — спросил Цестода таким тоном, будто Арктур нарушил какое-то неписанное правило этого кабинета.

— Нет, — сказал Арктур. — Просто разминаю ноги. Вы не знаете, хотя бы примерно, когда генерал-майор меня примет?

— С минуты на минуту.

— Вы говорили это тридцать минут назад.

— Значит, нет нужды спрашивать это снова.

Арктур подошел к столу Цестоды и сел на край, прекрасно понимая, как это разозлит лейтенанта. Естественно, Цестода уставился на него, но Арктур встретил его взгляд одним из своих фирменных.

— Вы же, наверное, знаете этимологию своей фамилии? — спросил Арктур, поднимая со стола цифровое перо.

Цестода выхватил предмет из его рук.

— Что?

— Этимологию, — медленно повторил Арктур. — Происхождение слова. То, откуда оно появилось и как получило свой нынешний смысл. То есть, я спрашивал, знаете ли вы, что значит ваша фамилия.

— Ничего она не значит, — сказал Цестода. — Просто фамилия.

— Напротив, мой дорогой друг. В былые времена имя определяло суть человека. Многие фамилии пришли из профессий, такие как Смит или Бондарев. Другие относились к чертам характера или внешности.

— И какое отношение это имеет ко мне?

— Ну, видите ли, Цестода, это класс плоских червей-паразитов, живущих в пищеварительном тракте позвоночных и абсорбирующих остатки пищи, переваренной их носителем. Они уродливые твари, состоящие из ленточного тела и рудиментарной головы, с помощью которой прицепляются к носителю. Самый распространенный симптом на их наличие в организме, это тошнота. Просто я подумал, что вам будет интересно это знать.

Прежде, чем Цестода ответил, Арктур встал со стола и подошел к герметичному окну, выходящему на пустую, освещенную синим глушь Сигмы Онуру. Удаленные постройки лагеря Гастингс жались к турелям ПВО под кобальтовой громадой неба, и ледяная тундра раскинулась на сотни миль ледниковыми торосами километровой высоты.

Уплотнитель вокруг стекла обветшал, и жгучий холод полярных температур планеты крал часть того небольшого тепла, которое генерировали конвекторы.

Арктур изучал свое отражение на тонированном стекле, вглядываясь в резкие и красивые черты: идеально очерченные щеки и пухлые губы обрамляла аккуратно подстриженные усики и бородка; густые и абсолютно черные волосы. Глаза оставались таким же пронзительными, как и раньше, хотя и выглядели намного старше глаз любого двадцатичетырехлетнего мужчины.

Арктур улыбнулся, сообразив, что представляет собой полную копию своего отца.

Конечно, более молодую и красивую версию отца.

Хотя практически каждая трансляция СНВ пестрила изображениями Ангуса Менгска, — безумца с Корхала, как они называли его — прошло немало времени с тех пор, как Арктур впервые сознательно подумал об отце. Почти пять лет прошло с тех пор, как он последний раз видел своих родных. И, хотя Арктур держал постоянную связь с матерью и Дороти, с отцом он не обмолвился ни единым словом.

Его сестре недавно стукнуло одиннадцать, возраст, что заставил Арктура почувствовать себя действительно очень старым. Казалось, малышка Дот родилась только вчера, а уже сегодня все ее разговоры по видеофону были только о мальчиках и вечеринках, и о том, как ее бесит невозможность выйти из дома без охраны. Волнения на Корхале грозились в любой момент выйти из-под контроля, и многие эксперты сходились во мнении, что введение военного положения — это всего лишь вопрос времени.

Арктура не волновал отец, который выбрал такой опасный путь, но он постоянно беспокоился о матери и сестре. Когда-то он пообещал Дороти, что не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось, а признание Фелда в том, что он не может гарантировать их безопасность, прочно застряло в мыслях молодого Менгска.

Арктур обернулся, когда услышал звонок со стороны стола. Он улыбнулся, заметив, как на лице лейтенанта Цестоды промелькнула тень раздражения, когда тот услышал через наушник распоряжение Фоула. Цестода поднял взгляд на Менгска и буркнул:

— Генерал-майор Фоул желает видеть вас.

Арктур прошел в кабинет, встал по стойке «смирно», и отдал воинское приветствие командиру. Тот козырнул в ответ, не отрывая взгляда от бумаг, в беспорядке разбросанных по столу.

Командир 33-й десантно-штурмовой дивизии темпераментом напоминал пожарную колонку, то есть был настолько вспыльчивым и быстрым, что многие подчиненные летели кубарем уже в момент его пробуждения. Его черные, стриженые под «ёжик» волосы были обильно тронуты проседью, а из-за лучей сотен различных солнц кожа приобрела цвет и текстуру древнего пергамента. А на безупречно выглаженной форме блестело столько звезд, что вполне бы хватило для небольшого планетария. Образ ветерана дополняла незажженная сигара в зубах, и пережевываемый кусок табака, — привычка, которую генерал-майор подцепил за время службы на периферии и от которой не счел нужным отказываться по возвращению в цивилизованное общество.

Рядом с генерал-майором, вытянувшись в струнку, стоял офицер в белой униформе с капитанскими нашивками. Капитан был широк в плечах, от его внешнего вида прямо-таки веяло угрозой. В грубых чертах лица отчетливо читались высокомерие и склочный нрав.

Арктур сразу невзлюбил незнакомца. На вид тому можно было дать около сорока лет, что в свою очередь делало мужчину слишком старым для капитанского звания, однако физическая форма офицера была впечатляющей для человека такого возраста.

— Садитесь, капитан, — сказал Фоул. — У меня есть для вас задание.

— Да, сэр, — ответил Арктур, присаживаясь напротив стола генерал-майора.

— Это Эдмунд Дюк, — сказал Фоул, ткнув пальцем на человека, стоящего рядом с ним. — Капитан спецподразделения Альфа. Его корпус отправляется к шахтам веспена на леднике Норанда, и я хочу, чтобы отделение "Доминион" выдвигалось с ними.

Арктур кивнул. Он слышал о спецах Альфы, которые считались самыми эффективными бойцами в Конфедерации, что означало — самыми жестокими, и чей девиз был "Первыми входим, первыми выходим". Их прозвали "Кровавыми Ястребами", что говорило Арктуру о многом.

— Да, сэр. Наша задача?

— Убедить шахтеров, что в их интересах убраться оттуда и оставить место нам. Келморийцы крепко окопались в этой системе, а наших шишек, имеющих кое-какие планы на эту планетку, это не очень радует. От нас требуется прикрыть лавочку и удостовериться, что чертовы пираты не будут наглеть. Ну, ты же знаешь, все как обычно.

— Как обычно, — утомленно резюмировал Арктур, если Фоул и заметил, каким тоном он это сказал, то не подал виду. А вот Дюк ощетинился.

— Генерал, если у вас есть корпус Альфа, зачем тогда нужен «Доминион»? — поинтересовался Арктур.

— В указаниях сверху рекомендуется объединить кое-какие наши отряды. Я думаю прикрепить вашу группу к Альфе, так что пусть Дюк оценит вас на поле боя, и составит мнение о каждом.

Арктур ужаснулся при мысли, что "Доминион" попадет под юрисдикцию Эдмунда Дюка. Хоть он и не встречал этого человека, но внутреннее чутье подсказывало ему, что тот просто заносчивый хвастун. Затем, посмотрев на ухмыляющееся лицо Дюка, Арктур вдруг осознал, что узнал его.

Он видел такое же высокомерное лицо на СНВ, когда репортеры оправдывали махинации Старых Семей.

— Эдмунд Дюк? — уточнил Арктур. — Не из Дюков ли Тарсониса?

— Единственный и неповторимый, — протянул Дюк. — Я слышал, большинство твоих парней — деревенщина с крайних миров? Это так? А от Периферии можно ожидать только двух вещей, мальчик…

— Да, да, я знаю — перебил его Арктур, переключая внимание на генерал-майора. — Вы не можете перевести отделение "Доминион" под командование этого человека.

— Ты указываешь мне, что мне делать в моей дивизии, Менгск? — изумился Фоул.

— Нет, сэр, — поспешно сказал Арктур, — но…

— Так что вот, — продолжил Фоул, как будто Арктур ничего не говорил, — ты хороший офицер, Менгск, и люди тебя уважают, но ты будешь драить у меня до упора сортиры, если снова начнешь давать мне советы. Все ясно?

— Абсолютно, сэр — отчеканил Арктур.

— Да и какая тебе разница? Твое дело побыстрей уволиться в запас, так что не имеет значения, кто будет командовать ими.

— Я просто хочу убедиться, что мои парни окажутся в хороших руках, — сказал Арктур, взглянув на Дюка.

— Теперь это не твоя забота, Менгск, — отрезал Фоул. — А сейчас убирайся отсюда и позаботься, чтобы твои люди были готовы. Инструктаж в 19:00, десантные катера взлетают в 20:00.

* * *

Жестокий ветер полировал ледниковые склоны на подступах к веспеновым шахтам ледника Норанда. Арктур не решился поднять лицевой щиток шлема, чтобы оценить силу порывов. Поднимаясь вверх, он пристально осматривал возвышающуюся перед ним гору из голубого снега. Шахта находилась прямо за ней. Из-за бесконтрольных выбросов веспена в атмосферу все небо над перевалом украшали разводы клубящихся испарений летучего газа. Рядом с Арктуром вышагивал Эдмунд Дюк. Скафандр капитана украшали десятки знаков отличия и боевых цитат, из-за чего у юноши сложилось впечатление, что боевые действия для Дюка, это всего лишь повод порисоваться. В общем, сделанный вывод не способствовал возникновению симпатии. Арктур тешил себя лишь тем, что по крайне мере, в бой ему предстоит идти не с каким-нибудь желторотым курсантом.

Сотня десантников в боевом порядке тащилась по крутому откосу гребня. Семь шагоходов "голиаф" из группы сопровождения, несмотря на свою неприхотливость, также двигались черепашьим шагом по обманчивой поверхности, из-за того, что гироскопы машин с трудом компенсировали баланс равновесия на предательском покрове изо льда и снега. Ховербайки "стервятник" сновали вдоль флангов, а иногда, сквозь вой ветра Арктур мог различить рев двигателей двух истребителей "мираж", кружащих где-то в высоте. «ДесКаВы», что несли десант из лагеря Гастингс, были вынуждены сбросить его еще километр назад, так как никудышная аэродинамика машин не могла ничего противопоставить ураганному ветру в сочетании с плохой видимостью.

— Неплохой отряд, а, Менгск? — обратился Дюк к Арктуру через комлинк. — Видел где-нибудь еще такую великолепную демонстрацию конфедератской силы?

— Впечатляет, — согласился Арктур. — С такой огневой мощью, собранной в одном месте, я не сталкивался довольно давно.

— Ага, для полного счастья не хватает только осадного танка.

— Лед здесь не слишком надежный, — сказал Арктур. — Скорей всего, мы не прошли и полкилометра, как потеряли бы его в какой-нибудь расщелине.

— Я знаю, но с одним таким малышом мы бы в лёгкую напугали этих чертовых шахтеров, совсем как тех желторотиков, которых ты шурнул из каньона Туранга.

— Вы слышали об этом?

— Естественно. Ты тогда неплохо справился, но тебе чертовски повезло, что среди той шайки шахтеров ни у кого не оказалось парочки яиц.

Арктур кивнул головой в ответ на такую вольную интерпретацию событий, но никак не прокомментировал.

— Если бы я был на твоем месте, — продолжил Дюк, — то мы бы просто погнали прочь этих грязных землероек залповым огнем "карателей" и конец всему этому делу.

— Ну, это как-то слегка жестковато, — сказал Арктур.

— Жестковато? А ты думаешь, ты куда попал, в бойскауты? Это десантные войска Конфедерации, и если ты хочешь из себя хоть что-то представлять, Менгск, тебе следует поучиться жесткости.

— В самом деле?

— Да, черт возьми, — сказал Дюк, хлопнув тяжелой перчаткой по боку гаусс-автомата. — Но никак не сюсюкаться с этой шушерой.

— Скажите мне кое-что, Эдмунд, — начал Арктур. — Вы ведь не возражаете, если я буду называть вас Эдмунд? Как получилось, что отпрыск одной из Старых Семей торчит здесь, в чине капитана, гоняя шахтеров по Периферии? Со связями вашей семьи и с тем количеством битв, которые, вероятно, вы видели, мне кажется, что они должны были бы сделать вас генералом.

Дюк остановился и повернулся к Арктуру лицом. В его глазах плескалась холодная ярость.

— Да, я возражаю против того, чтобы ты называл меня Эдмунд. И то, почему я здесь — не твое собачье дело. Нам отдали приказы, а я человек, который следует приказам, так почему бы тебе не заткнуться и не сделать также?

Высказавшись, Дюк потопал в направлении перевала. Арктур улыбнулся. Выждал немного, а затем, выдерживая дистанцию, двинулся следом.

— Ну и дела, капитан. Мне кажется, вы разозлили большого парня, — заметил Чак Хорнер, сравниваясь с Арктуром. — Что вы ему сказали?

— Ничего особенного, — сказал Арктур. — Как отделение, лейтенант?

— Они в порядке, — ответил Хорнер, — де Санто ворчит насчет миссии, Янси не хочет затыкаться, Чун Люн скулит о том, что эта погода делает с Маюми, а Тоби не сказал ни слова с тех пор, как мы высадились, так что, кажется, дела как обычно.

После боя на Сунъяне Чак Хорнер служил неофициальным заместителем Арктура в отделении. С обязанностями он справлялся более чем успешно, поэтому звание лейтенанта заработал довольно быстро.

Арктур повернулся и посмотрел назад. Отделение «Доминион», — синие, закованные в броню фигуры шли на безопасном расстоянии от десантников подразделения Альфа. Их походку и повадки он знал, как свои пять пальцев. По мере приближения подчиненных, Арктур кивком приветствовал каждого.

— Что слышно, капитан? — спросил Янси. — Мы еще не на месте?

— Уже близко, — ответил Арктур, показывая на перевал примерно в ста метрах от них. — Прямо за ним.

— Ну и погодка, а? — сказал Чун Люн, прижимая винтовку к груди, в попытках хоть как-то прикрыть ее от порывов ветра. Стекло его шлема практически не просвечивало, грязь заляпала броне-пластины скафандра, но винтовка каким-то чудом оставалась чистой.

— Мы видели и похуже этого. На Парагосе, помнишь? — ответил Янси.

— Пытаюсь забыть, — проворчал Чун Люн. — Сколько потом ушло месяцев, чтобы вычистить весь песок из казенника Маюми.

— И до какой поры это будет продолжаться? — спросила Ди де Санто.

Арктуру не требовалось уточнений, что она имеет в виду. Последние несколько лет их операции в большинстве своем заключались в захвате шахт или пограничных исследовательских станций келморийских изыскателей. Или это, или подавление локальных беспорядков.

Бунты и многотысячные протесты вспыхивали по всей Конфедерации все чаще и чаще, и ни один выпуск новостей СНВ не обходился без какого-либо репортажа о недовольном населении, которое нападет на полицию или выходит на митинги, размахивая лозунгами.

Конечно, все подавалось так, как будто недовольных единицы, но пережитое в отделении «Доминион» и последний визит на Корхал подсказывали Арктуру, что дела идут намного хуже, чем кажется. Конфедерация прогнила изнутри, и власть имущие мира сего ходили по лезвию бритвы.

— Будет продолжаться пока… — начал Арктур, как по его спине побежали мурашки. — Знаешь, я предполагаю, что скоро не будет.

— Что вы имеете в виду, капитан? — спросил Янси.

— Мне почему-то кажется, что такие как Дюк, не способны видеть дальше своего носа, — сказал Арктур, пренебрегая воинским уставом, согласно которому солдат не имеет права критиковать действия старшего по званию.

— Вы считаете его опасным? — спросил Чак Хорнер.

— Очень может быть, Чарльз, — ответил Арктур. — Правда, я не уверен, кому именно надо его опасаться.

Ледник Норанда возвышался над ними, — монолитный эскарп синего льда по внешнему краю метеоритного кратера тысячелетней давности. Кромка кратера широкой дугой простиралась в обе стороны, замыкаясь в окружность с диаметром более трех километров. Пики ледника уходили в небо на тысячи метров, словно стены древнего храма богов из старинных легенд.

Лед в центре чаши пересекала черная линия разлома, и струйки желто-зеленого газа курились по всей ее длине. Гигантская металлическая структура перерабатывающего завода из огромных труб, башен конденсирующих баков и сгорающих выхлопов расположилась в центре кратера, словно гигантский пропитанный топливом паук, окруженный множеством заводских складов и наспех собранных жилых блоков.

Внизу люди в защитных костюмах сновали по своим делам, не обращая внимания на десантников, готовых прийти и отобрать у них все. Огромный грузовик с внушительными протекторами на колесах захрустел по льду, как только рабочие загрузили его контейнерами с ценным газом.

Казалось, что завод построили в центре давно разрушенного города, с зубчатыми башнями из темного, испещренного кристаллическими прожилками камня, окружающего более современные конструкции. От архитектуры этих руин веяло тайной, и было что-то чудное в их масштабах в сравнении с ковыряющимися под их сенью людишками.

Пехотинцы Брантигана Фоула лежали с подветренной стороны гребня кратера, глядя в огромную чашу. "Голиафы" расположились чуть позади, а "стервятники" кружили на снегу поодаль. Где-то в вышине, затерявшись в облаках, что даже не было слышно двигателей, "Миражи" выписывали восьмерки.

Через лед затаившиеся бойцы чувствовали гул и вибрацию, и Арктур не мог не восхититься мастерством строителей, которые умудрились соорудить перерабатывающий завод прямо над веспеновым гейзером.

«Как они решили проблему вибрации льда вкупе с необходимостью сохранять неподвижность собирательных чанов?» — Арктуру не терпелось изучить комплекс изнутри.

— Черт, они же должны бурить скважины, чтобы доставать оттуда веспен, — сказал Чак Хорнер.

— Именно, — подтвердил Арктур, — согласно данным, веспен здесь находится на глубине тридцати километров.

— Чувак, а не слишком ли глубоко? — удивилась де Санто. — Ведь здесь же есть места попроще?

— Безусловно, но это на редкость большой подземный гейзер, — сказал Арктур. — И, несмотря на то, что он загрязнен очень вредными химикатами подо льдом, он настолько богат, что окупает все дополнительные усилия и опасность добычи.

— Опасность? — переспросил Янси. — Какая еще опасность? Ну, кроме бурения больших грязных трещин.

— Посмотри на цвет газа, поступающего из экстрактора, — сказал Арктур. — Видишь, он имеет желтоватый оттенок?

— Угу.

— Этосероводород, очень токсичный и огнеопасный газ. Смешай его с веспеном, и получишь очень неустойчивую смесь.

— То есть, это место, одна огромная чертова бомба? — уточнила Ди де Санто.

— Теоретически, — согласился Арктур.

— Прекрасно, — буркнула де Санто, — дела становятся лучше и лучше.

Оставив своих бойцов ворчать по поводу опасности текущей миссии, Арктур сосредоточил внимание на цели внизу. Территория была открыта и гостеприимна, с возможностью легкого передвижения, но почти совсем без приличных укрытий. А чтобы добраться до центрального завода, от пехотинцев требовалось пересечь лабиринт заброшенных мастерских и обветшалых ангаров.

Всполохи отработанных газов говорили о том, что комплекс работает, однако для столь крупной очистительной фабрики, активность рабочего персонала снаружи была подозрительно низка. Около механизмов маячило лишь несколько человек. Что-то в этой обстановке показалось Арктуру ненатуральным. Но прежде чем он успел сообразить, что именно, к нему, пригибаясь, подбежал Эдмунд Дюк и бухнулся на колени рядом.

— Твои люди готовы, Менгск? — потребовал ответа Дюк.

— Готовы, — подтвердил Арктур. — Как вы планируете это сделать?

Его раздражало то, что он должен подчиняться Дюку, но комдив Фоул предельно четко указал, кто командует операцией.

Дюк посмотрел на него так, как будто Арктур сморозил какую-то глупость.

— А как ты, черт возьми, думаешь, я хочу провернуть все? Мы идем прямо к ним и стреляем в каждого, кто станет у нас на пути. Я поведу большинство людей со "стервятниками" и пятеркой "голиафов" вперед. Ты и те, кто останется, последуете за нами.

— Капитан Дюк, — обратился Арктур к Дюку по званию, чтобы потешить его эго. — Это кажется, чуток грубовато. Мы не знаем, что там внизу, и я только что предупредил своих солдат, что сбор газа чрезвычайно опасен. Нам следует соблюдать осторожность.

— В задницу осторожность, — усмехнулся Дюк, пренебрежительно отмахнувшись перчаткой. — Что там может быть, кроме кучи ковыряющейся деревенщины, Менгск? Ничего, с чем бы мы не справились. Или ты хочешь сказать, что твои ребята не справятся с работенкой?

Арктур почувствовал, как у него встали дыбом волосы от оскорбления его отделения, но он держал себя в руках, зная, что показать свой гнев Дюку — значит проиграть ему в этой стычке.

— Ни в коем случае. Отделение "Доминион" готово к действиям, но мы должны все продумать. Но нам не стоит просто лезть на рожон.

— Почему нет, черт возьми?

Арктур выглянул из-за гребня и указал рукой в сторону комплекса.

— Посмотрите сколько внизу ремонтных цехов и заброшенных построек. Как можно догадаться, в них может прятаться сотня, а то и больше человек, поджидающих нас. Ни дать ни взять приготовленная бойня. Мне не нравится это, Дюк. Здесь пахнет западней.

— Менгск, единственное, что я чую здесь, это запах малодушия, — прорычал Дюк. — А теперь поднимай своих чертовых людей, или я отдам твою задницу под трибунал командиру Фоулу.

По приказу Дюка подразделение Альфа поднялось на ноги, построилось и двинулось через гребень к заводу. В туже минуту рабочие из шахты прекратили работы и скрылись в центральном комплексе. Пехотинцы Конфедерации двигались широкими шагами по льду, их боевые скафандры позволяли приближаться к цели со скоростью бега.

Пять "голиафов" шагали по льду среди людей Дюка, их тяжелые автопушки вращались, готовые открыть огонь. Стреловидные "стервятники" с заряженными гранатометами быстро проскользнули вперед, легко обгоняя солдат и окружая комплекс.

Арктур позволил Дюку подойти поближе к заводу, прежде чем отдать приказ выдвигаться своему отделению и еще двадцати солдатам подразделения Альфа. Два оставшихся "голиафа" грохотали рядом с ними, рассредоточившись по обе стороны от группы. Впрочем, Арктур считал, что они вряд ли послужат хорошей поддержкой тут, где невозможно вести огонь без опаски попасть по своим.

— Черт, здесь воняет хуже, чем тот мертвец на Фо-Реке, — сказал Чак Хорнер.

— Смотри в оба, — приказал Арктур. — И, Чак, ты держишь связь с катерами?

— Конечно, но если ветер не утихнет, они не смогут нам сильно помочь.

— Я в курсе. Просто держи связь.

— Так точно, сэр! — отрапортовал Чак, распознав тон приказа своего старшего офицера.

Арктур проследил за тем, как бойцы Дюка достигли крайних зданий заводского комплекса, оперативно миновали их и рассредоточились, чтобы взять главную цель под контроль.

Ничего не случилось.

Арктур выдохнул сдерживаемый в груди воздух.

"Стервятники" рванули вслед за солдатами. "Голиафы" выбрались на заледенелый гравий, покрывающий площадку комплекса. "Миражи" проревели над головами, разрисовывая небо белыми спиралями инверсионного следа, подымая в воздух крошево льда при пролетах на малой высоте.

Когда "мираж" пронесся над заводом, Арктур услышал металлический кашель запускаемой ракеты с территории комплекса. Как он мог услышать это так ясно, невзирая на рев двигателей "миража" и грохот в ушах, он так и не понял, но Арктур готов был поклясться жизнью сестры, что слышал звук запуска так, как будто ракета стартовала прямо рядом с ним.

Восходя столбом белого дыма с сияющим огнем на верхушке, ракета штопором устремилась ввысь от одного из ветхих складских зданий, таща за собой обрывки камуфляжной сетки.

— О, нет… — прошептал Арктур.

Сначала казалось, что ракета не сможет догнать "мираж", но ее сопло вспыхнуло, и смертоносный снаряд рванул вверх с невероятной скоростью. Пилот истребителя заметил угрозу и увеличил тягу. Сменив траекторию полета, он направил машину в верхние слои атмосферы.

Ракета взорвалась менее чем в двух метрах от кабины пилота, и превратила переднюю часть истребителя в яркий огненный шар. Крутящиеся обломки в клубах черного дыма полетели вниз и врезались в лед.

Сбитый "мираж" словно послужил сигналом — неожиданно по всему комплексу раздался грохот и треск стрелкового оружия. Арктур увидел вспышки выстрелов. Из комлинка посыпались встревоженные крики и вопли.

Шахтеры не собирались сдаваться без боя.

Столб пламени взмыл в небо, затем последовал грохот и каскад последующих взрывов. Вооруженные люди в зеленых боевых скафандрах высыпали из складских зданий, считавшихся заброшенными, и открыли огонь по бойцам Дюка. "Голиафы" прикрытия затоптались на месте, чтобы развернуться, а затем потоки огня вырвались из их автопушек.

— Вперед! — прокричал Арктур, переходя на бег. — Бегом, марш!

Солдаты противника сосредоточили весь огонь на пехотинцах Дюка, поэтому по отделению Арктура никто не стрелял. Но так не могло продолжаться слишком долго, так что Арктуру нужно было пользоваться моментом. Отряд направился к серо-зеленому ангару с выпуклой крышей. Если бойцам удастся обойти его, то они получат шанс напасть на противников Дюка с тыла.

Неподалеку от здания взвыл "стервятник", гонимый волнистыми очередями шипов "карателей", выпущенных из бойниц в стенах постройки, за которой находилось отделение Арктура. Пилот бросал машину змейкой, виляя под потоками огня, но было ясно, что без поддержки он долго не протянет.

— Голиафы! — крикнул Арктур. — Подавите огневые точки! Давай!

Два бронированных шагохода зафиксировали шасси и развернули корпусы в сторону постройки. Их уже вращавшиеся автопушки вдруг заревели, и метровые языки пламени вырвались из стволов. Стена здания взорвалась мерцающими искрами и рваным металлом, тысячи круглых дыр прошили листовой металл, будто выбитые молниеносным плазменным резаком. Целые полосы металла опадали со стен ангара вместе с разорванными телами.

Для надежности из плечевых установок "голиафов" произвелся залп ракет, которые влетели в дыру, пробитую автопушками. Одна за другой, они взорвались внутри здания. Крышу сорвало, и при каждом взрыве ее подбрасывало вверх. Над поврежденными стенами и крышей взвилось пламя, и заклубился дым.

Пилот "стервятника" быстрым жестом отсалютовал «голиафам» перед тем, как с ревом развернуть ховербайк, чтобы вновь вернуться в сражение.

— Менгск! — закричал Дюк через комлинк. — Где тебя черти носят? Нам нужна помощь! Как можно скорей, черт возьми!

— Уже в пути — ответил Арктур. — Держитесь.

Борьба на окраине комплекса становилась все более жесткой. Группы солдат в броне перебегали между развалинами и нагромождениями металла, стреляя друг в друга короткими очередями. Арктур махнул рукой направо, по направлению, куда улетел пилот "стервятника", и повел своих людей в комплекс.

Шипы "карателей" со звоном щелкали по металлу и бронепластинам. Небо озаряли вспышки взрывов, от стен построек во все стороны полетели осколки. К счастью, никто не оказался настолько глупым, чтобы маячить в это время рядом с заводом. Но такое чудесное везение не могло продолжаться вечно. При приближении к заводу воздух стал более жирным и желтым, а на уровне щиколоток потянулся густой туман.

Крики по радиоканалам не затихали. Арктур ползком добрался до угла здания, обеспечив себе хоть какое-то укрытие. Отсюда он увидел устроенную недалеко засаду врага. Якобы ветхое строение на самом деле являлось хитро сооруженным укреплением, которое замаскировали под заброшенный или недостроенный склад.

Вражеский "голиаф" шагнул из-за угла и развернул орудия в направлении отряда.

— Ложись! — крикнул Арктур и упал в туман.

Рокочущая режущая линия пуль рассекла воздух подобно огненному лезвию, врезаясь в ледяную землю и заставляя разлетаться в стороны осколки гравия. Даже сквозь шумоподавляющие системы скафандра, звук был оглушительным. Арктур услышал крики и звенящие удары снарядов, пробивавших броню и плоть.

На него упало тело, большая часть которого была попросту измочалена. Кровь брызгала из порванной плоти, растекаясь по нагруднику Менгска извилистыми полосами. Арктур еле сдержал рвотный рефлекс, когда увидел глядящее на него из разбитого шлема безжизненное лицо Тоби Меркурио.

"Голиаф" прорвался сквозь завал из металлических плит, и, сквозь туман, на отряд обрушился новый грохочущий поток снарядов. Рассеянные пехотинцы открыли ответный огонь по бронированному ходоку, но без особого результата.

Арктур оттолкнул тело Меркурио в сторону и встал на колени. В этот момент очередной град разрывных 30-милиметровых снарядов превратил его небольшое укрытие в облако из крошева пластбетона и металлической стружки.

Серия взрывов прогремела у ног "голиафа", и машина пошатнулась. Его орудия повернулись, чтобы встретить новую угрозу. Арктур увидел атакующий "стервятник", который десантники спасли ранее. Из передней части ховербайка грянул залп гранатометов, и вокруг «голиафа» расцвели новые вспышки взрывов.

Этого было недостаточно.

Арктур видел, что в бесплодных попытка спасти пехоту, пилот практически подписал себе смертный приговор, как вдруг мимо него пронеслась ракета и врезалась в кабину вражеского меха. Последовал взрыв. Машина расцвела вспышками огня, после чего рухнула на землю пылающей массой покореженного металла.

Арктур обернулся и увидел один из своих "голиафов". Сине-красный флаг Конфедерации приветствовал его с корпуса машины. Из ракетной установки "Адский огонь" курился дымок. Арктур с облегчением выдохнул, осознав, как близко они были от смерти.

Не дожидаясь каких-либо слов благодарности, пилот "стервятника" развернул машину и помчался в эпицентр битвы.

— Сэр! — прокричал кто-то сквозь дым и неразбериху. — Сэр! Вы в порядке?

Арктур посмотрел вверх и увидел Ди де Санто. Лицевой щиток шлема девушки треснул и подгорел. Бронезащита руки была повреждена, и из раны текла кровь. Арктур заметил, что глаза де Санто стеклянные, что говорило о применении стим-пака.

— Да… Да, Ди, я в порядке, — сказал он, заставляя себя встать.

Чак Хорнер подбежал к Арктуру. Его скафандр также был помят и разбит.

— Вот дерьмо, — сказал он, когда увидел тело Меркурио.

Пока Арктур крутил головой, в попытках обрести равновесие, Чун Люн и Янси Грэй прикрыли мертвые зоны.

— Каков план, капитан? — крикнул Хорнер. — Сейчас у нас тут полный бардак! Этого идиота Дюка побили как шелудивого пса!

Арктур кивнул и, выглянув из-за угла разрушенного сооружения, осмотрелся.

Территория горнодобывающего комплекса превратилась в адскую зону боевых действий. Пехотинцы лежали мертвыми, или умирающими, и шипы "карателей" свистели над ними горизонтальным дождем. Грибовидные взрывы возносились вверх, и пожар распространился по всему периметру жилых построек.

Операция, начинавшаяся так гладко, превратилась в бедствие катастрофических размеров.

Дюк и его люди прорвались и захватили один из опорных пунктов, совершив жестокий и героический поступок, который очевидно и спас их жизни. Кинжальный огонь хлестнул из бойниц, выкашивая боевиков в бронескафандрах, которые попытались отбить точку обратно.

Дым и пламя скрывали большую часть поля боя, но Арктур не мог не заметить, что разгром Дюка и его Альфы вот-вот наступит. Через сколько — это лишь вопрос времени.

Арктур припал на колено и повернулся к своим людям.

— Тишина, — приказал он. — Сколько нас?

В его распоряжении оказалось шестнадцать пехотинцев и один "голиаф". Второй лежал тлеющей грудой из огня и выстреливающих снарядов. Арктур не заметил, когда его уничтожили.

— Чарльз! У нас есть связь с катерами?

— Да, но будет очень здорово, если они решатся вытащить нас из-под такого огня! — крикнул Хорнер. — Не тот случай! Наши пилоты не такие тупые, чтобы соваться на своих летающих гробах в такое пекло!

— Скажи им, что, если они не полетят, то будут расстреляны трибуналом!

— Я скажу, но отвечаю вам, что эти летчики не дураки!

— Тебя не спрашивают!

Арктур связался с выжившим пилотом "миража" и отдал ей новые приказы. До сих пор она держала приличную высоту, чтобы избежать атак ПВО, но если им хочется выбраться из этого месива, — то «миражу» придется сменить тактику. Затем Арктур принялся переключать каналы связи, пока не попал на Дюка.

— Эдмунд! — позвал он. — Это Менгск.

— Где ты, черт возьми? — заорал Дюк. — Нас тут выносят!

Арктур быстро изложил план осажденному капитану. Хотя Дюк остался страшно недовольным, у него хватило здравого смысла, принять факт того, что в любом ином случае шансов увидеть очередной рассвет, у него попросту нет.

— Ладно, Менгск, мы сделаем по-твоему. Конец связи.

Сообщив указания, Арктур повернулся к своим бойцам:

— Когда я подам сигнал, мы продвинемся вперед и организуем коридор между нами и капитаном Дюком. Будем прикрывать его выход из комплекса, так что «дескавы» смогут всех подобрать. Всем ясно?

Им было ясно. Арктур видел вспыхивающий в их глазах огонь при мысли дать сдачи этим келморийцам. Его комлинк завизжал, и Арктур повернул голову в сторону сражения.

— Внимание! Выступаем!

Внезапный звуковой удар объявил о прибытии "миража", заходившего на атаку. Каскад лазерных импульсов прошелся по лагерю, породив ураган из высокоэнергетических сгустков, что разрывали на куски десятки солдат в зеленой броне и взрывались среди грузовиков, наполненных веспен-газом.

Один грузовик детонировал градом острых осколков и огненным облаком расширяющегося газа. Огонь захлестнул вражеские позиции. Стрельба начала стихать. Люди горели и умирали. В воздухе прозвучал громовой залп, и ракеты взорвались в рядах противника, подкидывая тела в небо, сопровождаемые обильными клубами дыма и столбами пламени.

— Вперед! — крикнул Арктур, и его бойцы ринулись из укрытий на прорыв к Дюку. Под командованием Арктура, они открыли заградительный огонь из гаусс-автоматов, чтобы не дать выжившему противнику высунуться. Арктур заметил, как вражеский солдат пытается приподняться с земли, и всадил ему в голову очередь из шипов.

Враги один за другим поднимались на ноги. "Миражу" не хватило огневой мощи, чтобы поразить большинство наземных целей, но неожиданность и шум атаки дал конфедератам небольшую передышку. Дюк и другие Альфовцы выбежали из разрушенного укрепления и присоединились к группе Арктура. При поддержке огнем оставшихся "голиафов" бойцы Конфедерации начали выходить из западни.

Что-то взорвалось рядом с Арктуром и швырнуло его на землю. Гаусс-автомат куда-то улетел. На экране нашлемной индикации вспыхнули предупреждающие сигналы. Сталепласт забрала шлема треснул, и через длинную трещину в нос мужчины ударил резкий запах тухлых яиц.

Арктур приподнялся на колени и тут же ощутил серию оглушительных толчков. Завалившись на спину, он увидел приближавшихся к нему двух боевиков в зеленых бронескафандрах. Это были хорошие, обученные бойцы. Они немедленно открыли огонь из «карателей», чтобы очередями шипов прижать Арктура к земле. Красные иконки повреждений буквально усыпали визор шлема, предупреждая о неминуемом проникновении сквозь броню.

Вдруг один из вражеских солдат упал, его лицевой щиток окрасился красным там, где очередь шипов "карателя" пробила одну большую дыру. Арктур поднял глаза и увидел стоящего над собой Чун Люна, и Маюми, ударяющую последнего в плечо, когда тот спокойно прицелился и уложил второго боевика.

После ликвидации угрозы, Люн закинул любимую винтовку на плечо и предложил Арктуру руку.

— Со всем уважением, сэр, сейчас неподходящее время для отдыха.

От абсурдности замечания Арктуру захотелось рассмеяться, но вместо этого принял руку Люна и начал вставать.

Взрыв прогремел совсем рядом.

Арктур еще не успел толком встать на ноги, как увидел странный взгляд в глазах Чун Люна. На забрало его шлема изнутри брызнула кровавая пена.

— Люн! — крикнул Арктур, заметив, что из затылочной части шлема товарища торчит крупный осколок снаряда. Чун Люн упал на колени и протянул Арктуру винтовку.

— Позаботься о ней, — сказал он и упал замертво.

Арктур видел, как шлем Люна наполнялся кровью, скрывая испуганные нелепой смертью черты человека. Он плотно прижал Маюми к груди и, последний раз взглянув на тело Люна, отвернулся и побежал за отступающими солдатами.

— Капитан Менгск! — раздался громкий голос у него в ухе. — Это Мираж-Один-Фокс-Три, говорит лейтенант Ванг. Прием.

— Что случилось, лейтенант? — ответил Арктур, перебежками отступая и стреляя из винтовки Люна по перегруппировывающему противнику.

— Ваши катера на подлете, но советую вам пошевеливать задницами. У меня на радаре чертова куча точек, и они приближаются к вашей позиции. Там как наземные, так и воздушные единицы, и еще что-то большое, размером с линейный крейсер. Похоже, эти ребята настроены серьезно.

— Понял, — сказал Арктур. — Можешь прикрыть нас еще немного?

— Топлива и боеприпасов у меня еще на один заход, — ответила лейтенант Ванг.

— Тогда действуй. Конец связи.

Арктур очутился рядом с Эдмундом Дюком. После всего случившегося за день тот выглядел больше злым, чем уставшим. Дюк посмотрел на Менгска, прямо светясь необъяснимой злобой.

— Ты прям чертовски вовремя, — только и процедил он.

Арктур хотел было огрызнуться, но сдержался.

Последний "голиаф" упал, успев сбросить ракеты, во избежание взрыва. Отсоединенные от взрывателей, боеприпасы посыпались по льду во все стороны. Очередь шипов "карателя" пробила двигатель «стервятника», и тот клюнул носом в заледенелую поверхность. Ховербайк взорвался тысячью обломков, когда врезался в лед, а его пилот отлетел на скалы, очевидно, переломав при этом все кости.

Арктуру мог только надеяться, что это не тот пилот, который помог им ранее.

Весь горнодобывающий комплекс пылал от края до края. Арктур просто поражался тому, что все это место до сих пор не взлетело на воздух одним гигантским взрывом. Он посмотрел на возвышающиеся над комплексом ледники. И в этот момент, на фоне темно-синего неба мужчина увидел черные силуэты.

Звездолеты. Невероятно огромные монстры из нео-стали сходили с неба в струях огня, словно ангелы возмездия. Целый флот кораблей снижался над ледником, и Арктур понял, что конфликт между Конфедерацией и келморийцами перестал ограничиваться стычками и рейдами. Теперь все переросло в нечто намного, намного более серьезное.

Он окинул взглядом выживших в атаке, как вдруг воющие качающиеся силуэты «выбрасывающих» на полном ходу влетели в кратер. Их пилоты преодолели шквал вражеского огня и непогоды с целью спасти своих товарищей.

— Наши ангелы-хранители, — произнес Арктур и побежал к трапу катера.

* * *

Арктур вышел из дымящегося, освещенного красными огнями катера, как только тот коснулся посадочной платформы в лагере Гастингс. Пехотинцы, шатаясь, выходили из кровавого, дымящегося нутра машины, навстречу медикам и обслуживающему персоналу. Один из катеров разбился во время эвакуации. Изучив строй оставшихся в живых бойцов, Арктур пожалел, что Дюк летел не тем бортом.

В лагере царил переполох, как будто кто-то пропустил через весь персонал электрический ток. Арктур сдернул шлем и облегченно вздохнул. Даже здешняя тухлятина в воздухе была не так противна, как запах крови и пота в скафандре.

Чак Хорнер, Янси Грей и Ди де Санто спустились по трапу и остановились рядом с ним. Хорнер посмотрел на винтовку Арктура.

— Чун Люн?

Арктур кивнул.

— Черт… — выдохнул Чак и больше не смог ничего добавить.

Арктур запустил руку в волосы, наблюдая за тем, как КСМ снуют туда-сюда, демонтируя базу. Наземные экипажи уже перемещали заправочные линии к десантным катерам, а пехотинцы в бронескафандрах тянули отливающие серебром трубы из зданий к большим летунам.

— Что за чертовщина тут творится? — задал вопрос Янси.

— Похоже, мы отступаем, — сказала Ди де Санто. — Причем в спешке.

Арктур был вынужден согласиться с этим предположением. Всюду, насколько хватало глаз, он видел, как военнослужащие занимаются демонтажем, собирают все, что можно унести, и разрушают то, что нельзя.

В центре этого контролируемого хаоса Арктур увидел генерал-майора Фоула, экипированного в боевой скафандр и управляющего операциями со свойственной ему резкостью. Арктур перекинул Маюми через плечо и направился к нему.

Фоул заметил его и коротко кивнул:

— Рад, что вы выбрались, Менгск.

— Спасибо, сэр, — ответил Арктур. — Что здесь происходит?

— А на что это похоже? Мы уходим из системы Сигма Онуру.

— Что? Почему?

— Потому что этот конфликт разгорелся не на шутку, — сказал Фоул. — Келморийцы генерала Ма Сакаи вводят сюда крейсера и целые бригады, чтобы вытурить нас с этой скалы.

— Линейные крейсера? Откуда у них такие огромные корабли?

— Неважно, откуда они, важно, что они у них есть, — отрезал Фоул.

С трудом переставляя ноги до офицеров добрел Эдмунд Дюк.

Фоул, уперев руки в бедра, сказал:

— Теперь, когда вы оба здесь, я могу сообщить вам плохую новость. В приказе сверху продлили время службы. Так что я надеюсь, что никто из вас не планирует в ближайшее время поехать домой.

— Продлили? — удивился Арктур. — Но почему?

— Потому что, джентльмены, Кел-Морийский синдикат официально объявил нам войну, — закончил комдив.

Глава XII

Арктур покрутил регулятор настройки на боку резонатора и протёр запотевший дисплей, на котором танцевали зеленые линии. Гравиметрические показания были неустойчивы и, хотя мужчина был абсолютно уверен, что ощущения его не обманули и внизу находится довольно крупное месторождение, аппарат не торопился подтвердить то, о чем так ясно говорила интуиция.

Подняв глаза от магнитного резонатора, Арктур окинул взглядом рабочую площадку. На расчищенной территории одной из глубоких окутанных туманом долин Пайк-пика возвышались шесть буровых установок, вгрызавшихся в плотные горные породы, лежащие в основании речного каньона. По всему дну долины в высохших котловинах ютились потрепанные жилые модули и склады припасов. У буровых установок трудились люди в КСМ, извлекая керны, а низкочастотные грохоты работали день и ночь, отделяя минералы от пустой породы. Ничего ценного, увы, не попадалось.

Арктур знал, что многим рискует, вкладывая большую часть денег, которые заработал на последних двух шахтах, в этот кусок скалы на дальней окраине Периферии. Пока его интуиция, верно служившая ему в прошлом, все еще не могла помочь обнаружить огромные пласты минералов, которые — Арктур был уверен в этом — скрываются намного ниже реголита. Более мелкие долины обеспечивали прибыль другим старателям, а эта, хоть и довольно глубокая, до сих пор не торопилась делиться своими сокровищами.

Мужчина выругался и хлопнул ладонью по крышке аппарата.

— Я говорю тебе, Арктур, в этой проклятой долине нет ничего ценного, — раздался голос за его спиной.

— Оно где-то здесь, Ди, — Арктур оторвал взгляд от прибора, и посмотрел на Даймонд де Санто, которая стояла неподалёку, уперев руки в бёдра, и наблюдала за ним. — Я чувствую.

Как и Арктур, де Санто в данных условиях предпочитала практичную одежду, типичную для большинства старателей окраинных миров: толстотканные брюки, стеганую курточку со множеством карманов и открытая шлем-каска. Волосы девушка заплела в дреды и стянула в тугой хвост на затылке.

Де Санто наклонилась, чтобы изучить колебания синусоиды магнитного резонатора. Арктур, окончательно разочаровавшись в возможностях прибора, резко встал и непроизвольно поморщился, когда острая боль вдруг прострелила ему поясницу.

— Ты слишком подолгу сидишь, — сказала де Санто.

— Наверное, ты права, — согласился Арктур, проводя рукой по грязному лицу и волосам. В них уже появились проблески седины, и он знал, что в будущем её станет еще больше. Вчера по СНВ Арктур видел отца. Волосы у Ангуса уже приобрели серебряный цвет, но все оставались на месте. Так что, как минимум, Менгск-младший мог быть уверен, что к старости точно не облысеет.

— Ты уже далеко не юноша, — сказала де Санто с улыбкой, — Скоро тридцать.

— Мне всего лишь двадцать восемь, — ответил Арктур, — До вершины я еще не добрался.

— Да, но она уже совсем рядом. И скоро тебя ожидает скоростной спуск.

— Похоже, ты сегодня в хорошем настроении, Ди. В чём дело?

Де Санто пожала плечами и сделала широкий жест рукой, указывая на кипящую вокруг работу.

— И ты ещё спрашиваешь?

— Конечно. Так в чем же дело?

— Посмотри вокруг, Арктур, — начала де Санто, — Мы здесь торчим уже два месяца, и до сих пор не нашли во всей округе ничего стоящего. Я знаю, ты думаешь, что в это долине полно минералов, но на самом деле здесь ничего нет.

— Есть, Ди, я уверен в этом, — повторил Арктур, — Я чувствую.

— Ты чувствуешь? Неужели. Тогда почему геологическое картографирование, гравиметрический анализ и анализ горных пород говорят о другом? Здесь ничего нет, и ты потеряешь все, если не прекратишь впустую тратить наши деньги, и мы не уберемся отсюда как можно быстрее.

— Наши деньги!? — обрушился на девушку Арктур, — Мне казалось, что в основном на мои средства было организовано это предприятие: покупка машин в кредит, найм рабочих! Мы не так уж много получили с первой шахты, но этого хватило, чтобы выплатить кредиты. На второй мы подняли уже больше. Ты неплохо справилась для бывшего десантника, Ди, но даже на минуту не воображай, что ты рискуешь наравне со мной.

— Черт, какой же ты эгоистичный сукин сын, Арктур Менгск! — вспыхнула де Санто. — Я вложила весь мой доход с прошлых двух шахт в эту, и я влетаю наравне с тобой! Мужик, я поняла, что с тех пор, как мы ушли из десанта, ты стал не таким высокомерным мудаком каким был, а намного хуже! Ты в курсе, нет?

— Спасибо за откровенность, — ответил Арктур, — А теперь… у тебя было что-то конкретное ко мне, или ты пришла только поругаться?

— И то и другое, — устало сказала де Санто.

— Прекрасно, ты высказала свое мнение, — сказал Арктур, — Так что там за дело?

— Тебе на видеопанель пришло новое сообщение. Думала, захочешь посмотреть.

Арктур глубоко вдохнул, подавляя раздражение, вызванное нападками де Санто, но в глубине души понимая, что она может оказаться права.

— Отлично, — сказал он, наконец, — Продолжай работу с резонатором, а я пойду, посмотрю, что там.

Кивнув, девушка заняла его место у дисплея прибора. Арктур направился к центральному блоку, где обычно собирались рабочие, чтобы поесть и отдохнуть после тяжёлого дня.

— Не знаешь, откуда пришло сообщение? — обернувшись на ходу, поинтересовался он, ожидая, что получил весточку от матери или от Дороти.

— Сигнальный код Умоджи, — сказала де Санто.

— Умоджи?

— Угу. Какой-то парень по фамилии Пастер.

Арктур сбросил ботинки и рабочую курточку и шагнул в переходной тамбур жилого блока, позволяя потоку сухого воздуха остудить тело после влажной атмосферы промплощадки. Когда он вешал шлем-каску, то заметил, что его ладони снова вспотели. Арктур почувствовал, что ему как-то не по себе

Что нужно Айлину Пастеру от него через столько лет?

Прошло целых десять лет с тех пор, как он видел этого человека в последний раз. Расставание их вряд ли можно было назвать дружеским. Может, это Жюлиана решила воспользоваться консолью отца?

Арктур надеялся, что нет. Когда он покидал Корхал в то далёкое время, то воспринял совет Эктона Фелда начать жизнь с чистого листа буквально, и полностью порвал все связи с прошлым. За адские годы Войн Гильдий во время редко случавшихся отпусков он ни разу не подумал ни о Жюлиане, ни о возможном возвращении домой.

Вместо этого он записался на учебные курсы при Десантном корпусе, осваивая бесчисленные тонкости геологии и геологоразведки, в ожидании дня, когда он сможет предстать перед Брантиганом Фоулом и вручить ему рапорт об отставке.

— Черт, я не хочу терять тебя, Менгск, — сказал Фоул, когда Арктур подвинул к нему через стол прошение об отставке, — Келморийцы отступают, их неминуемая капитуляция лишь вопрос времени. Ты уверен, что не хочешь подождать еще немного, сынок? Ты уже полковник, но после того, как все это кончится, тебя ждет куча поощрений и предложений. Ты мог бы стать генералом, если захочешь.

— Нет, сэр, — ответил Арктур, — Как бы заманчиво это не звучало, но моя служба закончилась, и я просто хочу уйти.

— Чем ты собираешься заняться, Менгск? Ты же солдат. Ты прирожденный солдат. Я не думаю, что у тебя получится стать штатским. Давай, сынок, после всего того, что мы с тобой сделали, после всего того, что мы повидали… Как ты можешь после этого стать простым работягой-Джо?

— При всём уважении, сэр, — сказал Арктур, — Как раз из-за того, что мы сделали, я и ухожу.

— О чем это ты? — сказал Фоул, вся любезность которого тут же улетучилась.

Арктур вздохнул.

— Мне кажется, я больше не верю в то, за что мы сражаемся.

Фоул взглянул на него и без единого слова подписал рапорт об отставке.

Арктур выбросил из головы воспоминания и толкнул дверь в комнату отдыха. Внутренняя обстановка была спартанской: скудная мебель, побитая за время своего долгого путешествия по Периферии от одного хозяина к другому; в углу примостился старый головизор. Любой желающий с его помощью мог посмотреть последние новости от СНВ или любимый голофильм. Множество разнокалиберных стульев сгрудилось вокруг пластикового стола со сколотыми краями. В другом углу расположился бильярдный стол, облинявший и заклеенный скотчем.

За расшитой бисером занавеской размещалась небольшая кухня, а в дальнем конце блока за личными комнатами, в которых спали и хранили свой немногочисленный скарб рабочие, находился санузел.

У дальней стены стояла видеопанель — потрёпанный аппарат, приобретённый у старьёвщика и, вопреки заверениям продавца, никогда не работавший как следует. Арктур обладал достаточными знаниями, чтобы поддерживать её в рабочем состоянии, что позволяло его разведывательной команде хотя бы изредка выходить на связь с родными.

Мигающий красный индикатор освещал грязный, покрытый масляными пятнами пульт. Арктур сел перед видеоконсолью на табурет. Потратив минуту на то, чтобы успокоится, он ещё раз пригладил волосы рукой и стёр наиболее крупные пятна грязи с лица, как он всегда поступал перед любым сеансом связи. Ненужный ритуал, поскольку сообщение было получено в записи, но Арктур никогда не любил начинать важных дел в непрезентабельном виде.

Удовлетворённый своим внешним видом, он нажал красную кнопку, и на экране сквозь снег статических помех проступило изображение двух трёхконечных звёзд с окружностью, описанной через центры их лучей. Несмотря на свои незаурядные навыки в области электроники, Арктур никак не мог толком наладить цветопередачу, но он знал, что одна из звёзд должна быть угольно чёрной, а другая ослепительно белой.

Это изображение было планетарным гербом Умоджи. Арктур невольно задержал дыхание, когда картинка сменилась лицом Айлина Пастера.

Мужчина постарел. Его лицо избороздили морщины, а линия волос значительно отступила ото лба к макушке. Арктур видел, что последние годы дались послу Умоджи непросто. Тяжесть этих лет отражалась в его глазах.

— Здравствуй, Арктур, — сказал Пастер.

— Айлин, — ответил Арктур, отреагировав также как большинство других людей, которые получали подобные сообщения. Было легко поддаться иллюзии, что собеседник находится на прямой связи.

— Времени прошло порядком, с тех пор, когда мы общались последний раз. Так или иначе, я буду краток.

Арктура впечатлил тот факт, что, несмотря на преклонный возраст, голос Пастера не утратил ни капли силы. Тем временем мужчина продолжал говорить.

— Твоя мать рассказала мне, что ты оставил десантные войска и теперь работаешь изыскателем на Периферии. Что ж, ты всегда говорил, что хотел этого. Так что, я думаю, ты добился кое-каких успехов. Но многое изменилось с тех пор, как ты распрощался со старой жизнью, Арктур, и ты должен мужественно встретить эти перемены. Я не выходил на контакт с тобой раньше лишь потому, что Жюлиана просила меня не делать этого. Однако, как я сказал, многое изменилось.

Арктур нахмурил брови при этих словах Айлина. Что изменилось?

— Мне нужно, чтобы ты прибыл на Умоджу, — сказал Пастер, — Я знаю, что ты, вероятно, откажешься, но я взываю к тем крохам человечности, которые могли остаться в твоей душе. Прилетай на Умоджу, Арктур. Как можно скорее.

Изображение посла исчезло с экрана. Арктур, прикусив нижнюю губу, обдумывал только что услышанное. В поисках скрытого смысла в словах Пастера, он прокрутил сообщение ещё дважды, но ничего сверх сказанного обнаружить не смог.

Арктур покачал головой и пошел на кухню, чтобы приготовить какой-нибудь горячий напиток. Разжившись жестяной кружкой с дымящимся кофе из армейского пайка, он пробрался в свою комнату.

Кое-что изменилось, и он оказался перед необходимостью мужественно встретить это «кое-что» …

Во имя Вселенной, что же это могло быть?

Комната, которую Арктур занимал в жилом блоке, была словно маленьким окошком в его внутренний мир. Он содержал ее настолько чистой, насколько это было возможно в изыскательском лагере, который не блистал чистотой даже в свои лучшие времена. Узкая раскладушка с серым ружейным ящиком в изножье ютилась у одной стены. Рядом с ящиком были сложены узлы с грязной одеждой, а в углу на складном столике валялась куча демонтированных деталей из сломанных электронных приборов. Металлические стены были практически голыми. Лишь на одной из них, закреплённая кусками материи на ввернутых в стену болтах, висела блестящая гаусс-винтовка, да ещё одна стена могла похвастаться коллекцией покоробившихся голографических снимков.

С одного из них Дороти махала Арктуру рукой и посылала воздушный поцелуй. Снимок был сделан на ее тринадцатый день рождения; на переднем плане мерцал украшенный свечами торт. Дороти быстро стала центром внимания всех парней Стирлинга. Мальчики всех богатых семей выстраивались в очередь, чтобы поухаживать за ней, но тут же отправлялись восвояси отцом с советом возвращаться после того, как ей исполнится двадцать один год.

Арктур протянул руку и дотронулся до изображения, как делал это всегда. Затем просмотрел другие снимки: вот он на выпускном балу с Жюлианой; на следующем — Брантиган Фоул вручает ему погоны полковника; еще на одном — он в героической позе стоит на сверкающем пласте минералов, своей первой добыче.

На последнем изображении была вся семья Менгск, стоящая на балконе Шпиля Менгск. Тогда Арктуру только исполнилось тринадцать. Родители гордо стояли позади него. Малышка Дороти устроилась на руках матери. На заднем плане устремлялись ввысь серебряные шпили небоскрёбов Стирлинга. Это был последний раз, когда Арктур был действительно счастлив.

Он расчистил место на кровати и сел на скомканный матрас, привалившись спиной к стене, на которой висело оружие.

Арктур отхлебнул кофе и поморщился: напиток обжег ему язык. Он поставил кружку остывать и снял гаусс-винтовку со стены.

Маюми. Оружие Чун Люна.

Арктур не захотел расставаться с винтовкой после того, как ушел из армии, чувствуя, что было бы неправильным просто избавиться от нее или передать кому-либо другому. Он старался насколько мог содержать оружие в чистоте, но все равно понимал, что оно далеко от того безукоризненного состояния, которое знало прежде.

Арктур принялся разбирать винтовку для чистки, вспоминая бойцов, которые служили под его началом в ДВК. Несмотря на постоянное напоминание в лице де Санто, он с некоторых пор сознательно старался не думать об отделении "Доминион", и лица его товарищей постепенно затуманились, затерялись в лабиринтах памяти.

Чун Люн и Тоби Меркурио остались на Сигме Онуру. Убитые в равной степени как твердолобостью Дюка, так и западней келморийцев. Янси Грэй погиб на Артезии Прайм, когда их конвой накрыла волна выпрыгивающих из-под земли мин-пауков. Ноги парня испарились при взрыве, и даже мастерство полевых медиков не смогло спасти его. Истекая кровью и истошно крича, он умер в кузове грузовика.

Из отделения Арктура кроме него самого только Чак Хорнер и Ди де Санто дожили до окончания их сверхсрочной службы. Как Арктур и ожидал, Ди собрала вещи и решила составить ему компанию в путешествии по Периферии, помогая осуществить его давнюю мечту стать изыскателем. Она инвестировала свои небольшие сбережения, накопленные за годы службы, и стала чертовски хорошим геологоразведчиком, отменно чувствуя, когда новое месторождение могло принести прибыль, а когда нет.

— А что мне еще делать? Вернуться на Тирадор-9 и вкалывать на тамошних толстосумов? Не в этой жизни, — ответила де Санто, когда Арктур поинтересовался, почему она пошла с ним. Он подозревал, что это была не единственная причина, но решил не выпытывать подробностей.

Чак Хорнер выбрал мирную жизнь, и Арктур был рад, что его заместитель, дослужившийся до чина капитана, закончил войну невредимым. Во время отпуска Хорнер познакомился с девушкой, на которой потом и женился. И новую жизнь они планировали начать уже вместе.

Арктур пожал Чаку руку и пожелал удачи.

— Благодарю, сэр, — сказал Чак, когда они расставались в одном из доков над газовым гигантом Дайлар-6. — Думаю, ещё чуток удачи мне как раз не помешает. Как по мне, я слишком много потратил её во время войны, так что с удовольствием приму от Вас этот подарок. Мы с Карлой собираемся на Мар-Сару, попытать счастья в новой жизни. Пусть она молода и все видит в розовом свете, но ведь мы все были такими когда-то.

Больше Арктур никогда не видел Чака.

Капитан Эмилиан, само собой, осталась в десантных войсках. Правда, Арктур понятия не имел, как сложилась её судьба после его отъезда. Несмотря на её разговоры о соблазнении красивых докторов, Арктур знал, что Эмилиан — солдат до мозга костей, и не сомневался, что она покинет армию либо погибнув на поле боя, либо по причине выхода на пенсию.

Шансов в пользу первого было больше. Но если кто и мог бросить вызов судьбе, то это была Ангелина Эмилиан.

Арктур и Ди де Санто зафрахтовали корабль на Внешнем Кольце и организовали предприятие по геологоразведке и горной добыче. Наняв работников и закупив приличное снаряжение для поиска, они быстро снискали славу квалифицированных изыскателей. Уже первая жила позволила бывшим десантникам расплатиться по долгам, приобрести более мощные буровые машины и лучшее поисковое оборудование.

Вторая жила оказалась значительно крупней и чертовски прибыльной, но постоянное вмешательство в дела со стороны Келморийского синдиката и исследовательского корпуса Конфедерации стало слишком обременительным. Так что Арктур продал прииск за кругленькую сумму и возглавил дальнейшее путешествие вглубь космоса.

Миры на дальнем краю Периферии были слабо исследованы и имели потенциально еще более богатые месторождения минералов. С другой стороны, у них имелись и свои недостатки — полная изоляция от цивилизованных систем и уязвимость для налетов пиратов или вооруженных до зубов конкурентов.

На вырученные со второго прииска деньги, Арктур и де Санто купили старый звездолет "Китти Джей". Взяв на борт новое оборудование, квалифицированных работников, КСМ, и даже несколько бывших десантников для защиты, они отправились на Пайк-пик, ориентируясь лишь по рассказам изыскателей и старым аналитическим отчетам, которые Арктур отрыл среди завалов информации в архивной базе данных Конфедерации.

Де Санто не хотела рисковать, опираясь на столь скудную информацию, но Арктур настоял. Всё же его чутье еще никогда не подводило их. До сегодняшнего дня, ибо, как было сказано ему двадцать минут назад, ничего стоящего здесь нет. И если они в самое ближайшее время не внесут очередной платёж по кредиту, то их оскудевший капитал очень быстро растает.

Подобная мысль удручала. Арктур выбросил ее из головы, и углубился в протирку намащенной тряпкой частей гаусс-автомата. Добившись идеальной чистоты, он приступил к сборке оружия, размышляя о том, может ли случится так, что ему придется воспользоваться им, для защиты прииска.

Войны Гильдий, как быстро окрестила боевые действия с келморийцами СНВ, длились уже четвертый год, и из той информации, которой владел Арктур, следовало, что Брантиган Фоул был прав.

Келморийцы близки к поражению.

Пока ещё было неизвестно, чем это обернётся для небольших частных компаний, подобных его собственной, но Арктур подозревал, что пройдёт не так уж много времени, и Конфедерация вспомнит о невостребованных ресурсах Внешнего Кольца.

Арктур приладил последнюю деталь гаусс-автомата на место и прищёлкнул магазин.

Мужчина положил винтовку на колени, откинулся назад, прислонившись затылком к стене, и стал рассматривать голограммы, напротив. Он смотрел на снимок — Жюлиана и он сам улыбались, глядя в голокамеру — и улыбался воспоминаниям.

Так что же все-таки Айлину Пастеру от него нужно?

Скорее всего, это не имело отношения к его семье, иначе он получил бы сообщение от матери или Дороти. Возможно, что-то случилось с Жюлианой, но тогда почему Пастер обратился к нему?

Арктур пока не решил, откликнется ли на просьбу приехать на Умоджу или нет. Он ничего не был должен Айлину или его дочери, и не обязан тут же отправляться в столь длительное путешествие, но с другой стороны его уже разбирало жгучее любопытство.

Ход мыслей Арктура был прерван топотом ног и голосом Даймонд де Санто, бегущей по коридору и выкрикивающей его имя. Он лишь успел положить винтовку рядом с собой на кровать, когда в комнату ворвалась де Санто. Глаза девушки возбуждённо сверкали, а грудь тяжело вздымалась от быстрого бега.

— Святая преисподняя, Арктур! Вытаскивай отсюда свой зад! Давай скорей!

— Что такое? Что произошло?

— Ты был прав, — выдохнула де Санто. — Черт возьми, ты был прав! Невероятно!

— Помедленнее, Ди, — сказал Арктур, спуская ноги с койки и вставая.

Де Санто налетела на него, заключив в медвежьи объятия.

Арктур отцепил девушку от своей шеи и отодвинул на расстояние вытянутой руки.

— Слушай, Ди. Успокойся. О чем ты говоришь? Что невероятно?

Прежде, чем снова начать говорить, она сделала несколько глубоких вдохов, успокаиваясь. Но от этого возбуждение в её глазах не угасло, и Арктур почувствовал, что волнение, подобно электрическому току, передаётся и ему.

— Месторождение, — сказала де Санто, — Ты был прав, прямо под нами минералы, но мы не могли их засечь. Всё потому, что пласт железняка над ними создавал помехи для сигналов резонатора.

— Ты уверена? — спросил Арктур, — Ты все проверила?

— Конечно! С одной из буровых я получила керн, в котором оказались слои магнетита и сланцев. Я настроила резонатор так, чтобы отфильтровать наводки от них… О, ты должен сам на это посмотреть. Это крупнейшее месторождение, которое я когда-либо видела. Мы богаты, Арктур!

— Хорошо. Тебе нужно успокоиться, Ди.

— Ни за что. Оно действительно большое, Арктур. Я никогда и не слышала о столь огромных пластах. Он будет приносить прибыль, даже когда наши внуки отправятся на пенсию!

По прошествии четырех дней празднование и не думало прекращаться.

Оказалось, де Санто несколько преуменьшила реальные масштабы находки. Даже с точно откалиброванным резонатором, игнорировавшим залежи железняка, не удалось установить точную длину, ширину и глубину минеральной жилы — она казалась просто бесконечной. Когда Арктур убедился в реальности находки и первые образцы были подняты на поверхность, он собрал рабочих и пехотинцев. Тут же были откупорены бутылки с выпивкой и веселье началось.

Установка более мощных буровых продолжалась до сих пор. Это должно было ускорить разработку огромной находки. Арктур знал, что на этот раз станет действительно очень богатым человеком. Богаче, чем любой другой изыскатель в истории Конфедерации, потративший всю жизнь на копание и исследования.

Общая комната была заполнена людьми: шахтерами, химиками и солдатами. Завтра должны заработать более мощные буровые установки, и КСМ неплохо поработали, начав строительство перерабатывающей станции, но сегодня вечером все отдыхали. По всей видимости, для них это будет последний выходной на ближайшие несколько месяцев, поскольку постоянная база над месторождением уже развернута и каждые свободные руки теперь на вес золота.

Арктур сидел на одном из стульев возле стола, прислушиваясь к возбужденному говору его рабочих и позволяя им похвалить его интуицию, которая привела их в это место. Каждый ожидал разбогатеть благодаря этой находке, и в этот раз казалось, что их мечтам действительно суждено сбыться.

Бутылка с выпивкой передавалась по кругу, звучали тосты за будущее благосостояние. Арктур слушал грандиозные планы того, как его люди собирались потратить заработанные деньги. Когда же и ему предложили кружку смертельно крепкого самогона, он не стал отказываться.

Ди де Санто сидела рядом с ним, широко улыбаясь, и щёлкала пультом, просматривая те немногие каналы, которые мог поймать их головизор. Картинки мелькали в углу комнаты, в большинстве своём реклама, но когда в глубине проекции промелькнуло знакомое лицо, Арктур развернулся в её сторону. Он стал читать комментарий в бегущей строке под изображением.

— Подожди, — сказал он, когда увидел, что де Санто собирается переключить канал, — Верни назад.

Динамик трещал и плевался, но в конечном счёте Арктуру удалось расслышать голос своего отца, хотя шум гулянки в общей комнате почти заглушал его.

— Тихо! — рявкнул Арктур, и в комнате тут же воцарилась тишина.

Он поднялся со стула и встал прямо перед визором, когда внизу проекции снова появилась бегущая строка.

«Военное положение на Корхале, сенатор Ангус Менгск объявляет войну Конфедерации! Тарсонис обещает принять жёсткие ответные меры!»

В голограмме Ангус стоял, обращаясь к многотысячной толпе с трибуны, установленной в месте, которое Арктур опознал как Марсово Поле. Море обожающих лиц внимало отцу, произносившему пламенную речь на свою излюбленную тему тотальной коррупции в Конфедерации. Хотя СНВ заглушил его слова, было хорошо видно, как Ангус потрясает кулаком над головой, обращаясь к людям с призывом к оружию, на который толпа отвечает оглушительным приветственным рёвом.

Арктур видел свою мать и Дороти, гордо стоящих за спиной отца, в то время как диктор с отвращением говорил о широкомасштабных планетарных беспорядках, захвате башни СНВ и нападении на форпосты Конфедерации, повлекшие тысячи смертей.

Изображение сменилось пылающими казармами Конфедерации, затем огромными толпами людей на улицах с яркими плакатами и снова Ангусом, кричащим собравшимся последователям, словно огненный демагог какой-нибудь древней религии пламени и серы.

Это была причина, по которой Айлин Пастер хотел, чтобы он отправился на Умоджу?

Что знал Пастер помимо того, что сообщало СНВ?

— Жёсткие ответные меры, — пробормотал он, — Что бы это значило?

Арктур отвернулся от головизора и прошел по коридору к своей комнате. Он распахнул дверь и начал запихивать в вещмешок те немногочисленные чистые вещи, которые у него остались.

Секундой позже Ди де Санто ворвалась в его комнату, на ее лице читалась обеспокоенность.

— Что ты делаешь, Арктур?

— Я уезжаю, — ответил Арктур, — Разве не видно?

— Скажи мне, что это шутка. Ты не можешь уехать сейчас.

— Легко.

— Мы находимся на пороге разработки крупнейших минеральных залежей по эту сторону Долгого Сна, и ты хочешь уехать? Черт возьми, Арктур, ты нужен нам здесь. Ты нужен мне здесь.

— Не волнуйся, Ди, — сказал Арктур, положив руку на ее плечо, — Я скоро вернусь. Нам с "Китти Джей" надо посетить Умоджу, но я обязательно вернусь. Я обещаю.

— Умоджа? Какого черта тебе там надо?

— Мне нужно увидеть Айлина Пастера, — ответил Арктур, — Потом я должен буду убедиться, что моя семья в безопасности.

* * *

Арктур шагнул сквозь туман и смог на поверхность Умоджи. Точнее на огнеупорную керамическую посадочную платформу, которая только что успешно окончила свой спуск на несколько сот метров под поверхность планеты. Мелкая изморось оседала на его коже липкой холодной влагой, и только горячие двигатели "Китти Джей" согревали воздух.

Путешествия между мирами всегда давались Арктуру нелегко. Неизведанные глубины космоса и всё, что могло скрываться в его бесконечной пустоте, будоражили его воображение образами невиданных инопланетян и космических пиратов.

Как хозяин своей судьбы, Арктур испытывал огромный дискомфорт, вверяя жизнь в руки другого человека. Пусть даже такого опытного пилота, как Морли Санжайя, нанятого при покупке "Китти Джей". Хотя он и не умел управлять звездолетом, Арктур был уверен, что, если возникнет такая необходимость, то он смог бы достаточно быстро овладеть пилотскими навыками.

Да и как лучше можно было провести те две недели, которые потребовались им, чтобы добраться сюда…

Частная посадочная платформа Айлина Пастера была пуста. Стены подземелья представляли собой смесь камня и металла, выжженной до черноты взлетами и посадками орбитальных челноков. Проблесковый маячок янтарного цвета вращался над закрытыми огнеупорными воротами. Воздух еле заметно вибрировал от низкочастотных шумов, источником которых являлись скрытые в стене громкоговорители.

Маячок погас, и тяжелая плита ворот с грохотом поползла вверх.

Группа солдат в боевых скафандрах бледно-голубого цвета, вооруженных гаусс-автоматами, вышла на платформу, сопровождая человека в темном костюме и водонепроницаемом плаще.

Айлин Пастер.

Последний раз Арктур видел Пастера на закрытии сессии Сената Корхала. Тогда посол Умоджи отчитал его за то, как Арктур обошелся со своей матерью. Теперь же задним числом Арктур признался себе, что действительно повёл себя несколько опрометчиво в тот день, и поэтому его отношение к Пастеру с тех пор изменилось в лучшую сторону.

Пастер подошел к посадочной платформе и остановился.

— Здравствуйте, Айлин, — сказал Арктур, закидывая свой вещмешок на плечо, — Я бы сказал "доброе утро" или "добрый вечер", но не знаю, что у вас сейчас.

— Сейчас вечер, Арктур, — ответил Пастер, — Добро пожаловать на Умоджу.

Хотя слова были произнесены с официальной вежливостью, Арктур уловил в интонации скрытую злобу. Может, этот спектакль нужен специально для солдат, стоящих за спиной Пастера?

— Спасибо, — сказал Арктур, спускаясь с платформы и указывая рукой в сторону открытых ворот, — Идем?

Пастер кивнул и повернулся на каблуках, щелкнув пальцами солдатам, которые тут же двинулись следом в том же строевом порядке, в котором и появилась.

Пастер вёл Арктура через скальные туннели, выглядевшие так, будто их пробурили плазменными резаками. Арктур отметил качество и тип камня, улыбаясь тому, что поймал себя на подсчетах плотности камня и скорости, с которой его можно пробурить.

Шагая возле него, Пастер увидел улыбку и спросил:

— Что смешного?

— Нет, ничего, — ответил Арктур, — Я всё ещё мыслю, как изыскатель. Послушайте, скажите мне, что это все значит, Айлин? Моя команда только что обнаружила огромные залежи минералов, и мы должны начать добычу и управиться прежде, чем исследовательский корпус Конфедерации пронюхает об этом. Скажите прямо, что происходит?

— Будет лучше, если ты сам все увидишь.

Арктур вздохнул.

— Если это касается моей семьи, то я хочу узнать об этом сейчас.

— О да, это касается твоей семьи! Это точно! — рявкнул Пастер, — Но я обещал, что ничего не скажу. А я — человек слова.

Последнее замечание было особенно колючим, и Арктур задумался над тем, чем же он мог заслужить такую враждебность. Но Пастер ясно дал понять, что не собирается ничего объяснять, так что дальнейший путь вглубь комплекса они проделали в молчании. Вскоре они достигли подъёмника и в его серебристого цвета блестящей металлической кабине начали подъём к поверхности.

Лифт доставил их в просторный холл огромного дома, мало чем отличающегося от летней виллы Менгск. Стены были облицованы белым мрамором, а пол представлял собой мозаику из блестящего паркета и дорогих ковров. По железной винтовой лесенке можно было вернуться вниз — обратно в недра скалы, а широкие, в коврах, ступени главной лестницы вели на второй этаж.

Помещение холла венчал сияющий купол, с витражами из цветного стекла, и люстра с мерцающими свечами.

— Очень мило, — пробормотал Арктур, пока шел за Айлином Пастером к массивным деревянным дверям.

Пастер открыл дверь и предложил Арктуру войти.

Тот шагнул вперед и очутился в обширной комнате, уставленной дорогой мебелью. В широком камине горел огонь. Запах горячего кофе и фруктов витал в воздухе. В большом кресле у камина Арктур увидел Жюлиану.

Девушка подняла голову и, при виде вошедшего, ее лицо осветилось искренней радостью. Жюлиана повзрослела за прошедшие годы. На смену кокетливым девичьим формам пришли женственность и аристократичность. Жюлиана ничуть не потеряла в фигуре. Когда она встала и расправила платье, Арктуру невольно вспомнилась осанка и грация собственной матери.

Арктур прошел через комнату и замер, когда увидел мальчика. Тот сидел на полу перед камином. Он носил темные брюки и рубашку. Его длинные, до плеч, золотистые волосы были собраны сзади в хвост. Арктур не был экспертом в таких вопросах, но он оценил возраст мальчишки в шесть-семь лет.

Ребёнок сидел среди груды цветных пластмассовых кубиков, составленных так, будто он хотел создать разрушенный город. Крошечные солдатики были разбросаны по этим руинам, и Арктур видел, как мальчик передвигает их, издавая звуки стрельбы.

— У нас гости, — сказала Жюлиана, и ребёнок поднял голову.

Мальчик подарил Арктуру ослепительную улыбку, и тот почувствовал себя так, будто его пнули в живот.

Поразительно красивый ребенок был одарён высокими скулами, широкими серыми глазами, сливочной кожей и только намеком на воинствующий изгиб носа.

— Что здесь происходит? — прошептал Арктур, в то время как Айлин Пастер закрыл за ним дверь.

— Валериан, — сказала Жюлиана, — поздоровайся со своим отцом.

Книга третья Валериан

Глава XIII

Валериан несколько раз моргнул, и Айлин Пастер улыбнулся, глядя как парень борется с усталостью, которая грозила одолеть его. Это был долгий день. Все время, пока они ждали прибытия корабля Арктура, эмоции были накалены до предела. Возбуждения внука хватило бы на всех, что нисколько не удивляло Айлина, учитывая те раздутые истории об отце, которыми Жюлиана последние годы наполняла голову ребёнка.

Айлин улыбаясь, сел на край постели Валериана, наблюдая за тем, как тот, борясь со сном, яростно моргает.

— Но я не устал, дедушка, — сказал Валериан. — Почему я не могу поговорить с папой? Я ждал его весь день.

— Ещё одна ночь сна не повредит ведь, да? Он все еще будет здесь завтра утром.

Айлин очень хотел, чтобы это было действительно так, ведь, если он и узнал что-нибудь новое об Арктуре из разговора с Ангусом и Катрин, так только то, что капризность их сына неимоверно возрастает, когда ему приходится оставаться на одном месте длительное время.

— Он точно такой, каким я его себе представлял, — сказал Валериан, и Айлину Пастеру пришлось приложить значительные усилия, чтобы на его лице не отразилось тщательно скрываемое беспокойство. С самого рождения Жюлиана формировала у мальчика образ отца, несмотря на предупреждения Айлина не делать этого. То, как Жюлиана может до сих пор удерживать в памяти светлый образ Арктура, было постоянным источником недоумения для Айлина. Особенно учитывая то, как ужасно тот обошелся с ней, пусть частично это и было вызвано незнанием о существовании Валериана.

Он до сих пор помнит тот день, когда Жюлиана сказала ему, что она беременна. Гордость и радость смешались со злостью и страхом, когда стало ясно, что Жюлиана не собиралась рассказывать Арктуру о том, что он должен в скором времени стать отцом. До сих пор он не мог понять и как-либо повлиять на ее решение, приведшее к годам обожания издалека. Они яростно спорили об ее отказе сказать Арктуру о беременности. Эти споры всегда заканчивались угрозами Жюлианы уйти и никогда больше не позволять ему увидеть ребенка, если он еще когда-нибудь скажет хоть слово о любом из Менгсков.

Столкнувшись с таким ультиматумом, что бы сделал любой отец на его месте, кроме как не смирился?

С точки зрения Жюлианы, Арктура ждали великие дела, которые он должен был совершить на его пути к величию, и она не могла отвлекать его, пока не наступит её время. Сейчас, когда Арктур ушел из армии, это время, похоже, пришло.

Хотя было обидно — видеть свою дочь отказавшейся от своей зарождавшейся юридической карьеры в пользу предстоящего материнства — Жюлиана была счастлива, и он не мог отрицать удовольствия, которое он получал от того, что видел это счастье.

Когда родился Валериан, ее радость, казалось, была полной. Айлин обожал мальчика, тогда его было легко любить, одаренного грацией матери и сильными чертами отца. Когда же мальчик подрос, он начал проявлять необычайное остроумие и в характере его стали проскальзывать дьявольские чёрточки, которые Айлин очень хорошо знал из своих поездок на Корхал и предыдущих встреч с семейством Менгск.

Только раз или два Айлин ощутил сожаление дочери об отказе от карьеры, но достаточно ей было посмотреть на прекрасное лицо Валериана, и все сожаления тут же сметались в порыве любви.

После внезапного и шокирующего знакомства со своим сыном, Арктур ушёл совсем бледным и на этот раз воздержался от уничтожающей пикировки^[47]. Мастер чтения человеческих эмоций, Айлин видел гнев, росший в Арктуре, и увел Валериана подальше от скверной драмы, которая, вне всяких сомнений, развернется чуть позже.

Валериан пытался возражать, но Айлин был той жёсткой рукой, которая направляла жизнь Валериана, тогда как его мать, безусловно, таковой не была.

— Папа теперь будет жить с нами? — спросил Валериан, нарушая ход мыслей Айлина.

— Я не знаю, Вал, — сказал Айлин, не желая смягчить свой ответ: мать Валериана и так достаточно оберегала сына, — Он только что приехал, и я не знаю, что он собирается делать.

— Мама хочет, чтобы он остался.

— Я думаю, ты прав, но постарайся не волноваться на этот счёт. Лучше хоть немного поспи.

— А где был мой папа? — спросил Валериан с ненасытной любознательностью ребенка.

— Он был в армии, Валериан.

— Сражался с плохими людьми? Или с пришельцами?

Пришельцы. Валериан всегда возвращался к пришельцам. С тех пор как Айлин, пусть и с неохотой, прочитал ему перед сном рассказ о вторжении существ из другого мира, мальчик был увлечен идеей, что другие жизненные формы могли когда-то существовать (или до сих пор всё ещё существуют) где-то в Галактике.

Однажды Айлин и Жюлиана взяли маленького Валериана, конечно же, с вооружённым сопровождением, к дальним каньонам и руслам рек Умоджи в поисках тех пропавших цивилизаций. Не испугавшись неудач, Валериан возглавил раскопки "древних" артефактов — странных кусков породы, окаменелой коры и раковин вымерших существ, которые он с гордостью считал останками пришельцев.

— Нет, Валериан, я не думаю, что твой отец сражался с пришельцами.

— А с кем же тогда он сражался?

— Это сложный вопрос, на который трудно ответить, — Айлин замялся, пытаясь сформулировать объяснение, где был отец Валериана и чем занимался, так, чтобы не расстраивать подростка. Какой бы сильной не была ненависть Айлина к армии Конфедерации, он не хотел разрушать возведенный в идеал образ отца, до того как Валериан сможет познакомиться с ним лично и сформировать собственное мнение. "Так или иначе, любые героические представления на счет Арктура развеются у мальчика довольно быстро", — подумал он.

— Держу пари, что мой папа — герой войны, — сказал Валериан, — И он наверняка убил сотни врагов.

— Я не сомневаюсь, что так и было, — ответил Айлин.

— Но он не солдат больше, правда?

— Нет, он больше не солдат.

— И чем же он тогда занимается? — спросил Валериан, — Мама только говорит мне, что он занят великим делом, но я не знаю, что это значит.

— Мне сказали, что он после того как ушел из армии стал старателем на окраинных мирах, — сказал Айлин, — И, судя по его счетам, очень хорошим старателем.

— У него так много денег?

— Если верить слухам, думаю, он станет богатым весьма скоро.

— Хорошо, — объявил Валериан, — Я тоже хочу быть богатым.

— Ты знаешь Валериан, — улыбнулся Айлин, — мы и так не бедствуем.

— Я знаю, но я хочу найти пришельцев, когда вырасту! А для этого мне нужно будет много денег, ведь правда?

— Подозреваю, что ты сможешь сделать это, — засмеялся Айлин, — Тебе понадобится флот, лучшие археологи… в принципе их можно нанять за большие деньги… и всевозможный инструмент.

— Ну, археологи мне не нужны. Я буду вести раскопки сам.

— Неужели?

— Конечно, — сказал Валериан, — Если кто-то найдет пришельцев, то я не хочу, чтобы это был кто-то кроме меня. Иначе, какая мне с этого радость?

— Мне кажется ты прав, я как-то не подумал об этом, — сказал Айлин. Гордость и любовь наполнили его сердце при виде взволнованного лица Валериана, — А теперь давай спать, Вал. Завтра у тебя великий день.

— Да… — ответил мальчик, укутываясь в одеяло с довольной улыбкой, и закрывая глаза. — Я завтра встречусь с моим папой.

Айлин Пастер поднялся с кровати и выключил свет. Он вышел из комнаты внука и закрыл за собой дверь.

— Да, — сказал он вслух, — Ты встретишься со своим отцом. Надеюсь, он оправдает твои ожидания.

* * *

Он стал отцом?..

Арктур всё ещё не мог до конца поверить в это.

Он — отец?!

"— Как?" — был первый вопрос, готовый сорваться с его губ, но который он сразу же отбросил, — "А как, думаешь, это случилось, идиот?"

Он хотел что-нибудь сказать, но не находил слов. Он хотел бы всё отрицать, но один лишь взгляд на лицо мальчика отмел все сомнения. Каждая черточка лица принадлежала породе Менгска, и аналитический склад ума Арктура не мог не отметить, что парень действительно красив, и вобрал в себя все самое лучшее, что могли предложить гены его родителей.

Едва Айлин увел мальчика, как Жюлиана начала что-то говорить.

Арктур не слышал ее.

Его голова была наполнена беззвучным шумом миллионов вопросов, он ощущал бешеный ток крови во всём теле. Потрескивание огня было похоже на рев адского пламени, и он чувствовал, как воздух из его легких рашпилем пройдя по горлу с хрипом вырывается изо рта.

Жюлиана поднялась из кресла со страдальческим выражением лица и прошла через комнату, протягивая к нему руки. Не раздумывая, он обнял ее. Она положила голову ему на плечо и начала быстро шептать что-то, что он не мог понять.

Так он простоял несколько секунд, прежде чем осознание реального положения дел нахлынуло на него волной гнева и предательства. Арктур схватил Жюлиану за руки и оттолкнул ее, словно та была чумная.

— У меня есть сын? — спросил он, делая шаг назад.

— Да, — сказала Жюлиана, широко улыбаясь, — У тебя есть замечательный сын. Его зовут Валериан.

— Хорошее имя, — сказал Арктур, — Сильное.

Жюлиана кивнула.

— Я знала, что оно тебе понравится. Оно ему подходит.

Арктур был доволен именем, но у него были более неотложные проблемы, требующие решения.

— Какого черта ты не сказала мне?! — заорал он, — Ты прятала его от меня все эти годы? Почему, Жюлиана? Почему?

Она отшатнулась от его гнева, и он увидел страх в ее глазах. Раньше своё поведение он посчитал бы отвратительным, но сейчас он наслаждался им, желая сделать ей больно за обиду, нанесённую этой тайной. И какой тайной…

— Ответь мне, черт возьми! — рявкнул Арктур, когда она отвернулась от него и подошла к камину. Она провела рукой по каминной полке и кашлянула в платок, прежде чем повернуться к нему.

— Я думала, ты обрадуешься, — ответила она.

— Обрадуюсь? Что ты лгала мне и утаивала то, что у меня… что у нас есть ребенок? Чего, черт возьми, ты ждала? Что я обрадуюсь этому? Что я буду счастлив узнать, что я отец, в тот момент, когда моя жизнь начала идти так, как я всегда мечтал?

— Именно поэтому я не могла тебе ничего рассказать до сих пор! — воскликнула Жюлиана, — Все эти твои великие планы и мечты, о которых ты рассказывал мне… я знала, что не должна мешать тебе, пока ты не исполнишь их. Я знала, что ты вступил в десантные войска назло отцу, и я не могла тебе сказать о Валериане, пока ты участвовал в Войнах Гильдий.

— Но почему? — спросил Арктур, обнаруживая поднос с напитками на буфете и наливая себе изрядную дозу чего-то янтарного и едкого.

— Знание того, что у тебя есть сын, сделало бы твою жизнь только труднее.

Арктур взял стакан крепкого ликера.

— О чём это ты?

— Я не хотела, чтобы ты думал о чем-то еще, кроме выживания, Арктур. Я не хотела сделать что-нибудь, что отвлекло бы тебя и убило. Но сейчас ты уже не в армии, и я попросила отца разузнать, как у тебя дела.

Арктур налил себе в другой стакан ликера, и сделав внушительный глоток решил, что это какой-то сорт бренди. Он надеялся, что оно старое и дорогое.

— Если ты интересовалась моими делами, то ты знаешь, что мы только что наткнулись на самое большое месторождение минералов, о котором я когда-либо слышал. Моя команда работает так, как мы договаривались, и я должен быть с ними. Я нахожусь в шаге от того, о чём давно мечтал, а ты заставляешь меня отказаться от всего этого. Отлично, я бесконечно благодарен тебе за это, Жюлиана. Твой выбор подходящего времени весьма изыскан!

Её глаза зло сверкнули.

— А ты не думал, что у меня тоже есть мечты, Арктур? Помнишь, я только приступила к работе помощницей в той юридической фирме? Я неплохо показала себя и могла бы сделать отличную карьеру там, если бы не забеременела.

— Видно не особо перспективная контора, раз они уволили тебя из-за этого, — съязвил Арктур, — Тебе нужно было подать на них в суд.

— Спасибо за совет, но они меня не увольняли, — огрызнулась Жюлиана, — Они хотели, чтобы я после рождения Валериана вернулась, но я решила посвятить себя нашему сыну.

— Очень похвально, — сказал Арктур, наливая выпивку в третий раз. Он уже чувствовал, что вспышки гнева не приносят должного эффекта в своей очевидности.

— Валериан очень похож на тебя, Арктур. Он яркий, обаятельный и крайне целеустремлённый. Ты полюбишь его, я знаю.

Арктур промолчал, до сих пор не оправившись от того, что у него есть маленького сын и того, что он совсем его не знает. Прошло семь лет жизни ребенка, но до сих пор они ни разу не видели друг с друга.

— Мой отец знает? Мать? Дороти?

Жюлиана покачала головой.

— Нет, я хотела, чтобы ты узнал первым. Не я должна рассказать твоей семье о Валериане.

— И то верно, — сказал Арктур, и на секунду замолчал, поскольку вдруг его посетила неожиданная мысль.

— Что такое? — спросила Жюлиана, заметив зарождающееся понимание в его глазах.

— Это было на Тирадоре-9, не так ли? — спросил он.

— Ты можешь вспомнить другое время, когда ты спал со мной?

— Конечно, нет. Не устраивай драму. Это всего лишь мысли вслух, — сказал Арктур, — Проклятье, дай мне время, чтобы собраться с мыслями. Ты не можешь так ошарашить меня и ожидать, чтобы я сразу буду рационален.

Он снова потянулся за выпивкой, но потом передумал. Он оставил стакан и начал ходить по комнате, приглаживая волосы рукой, как и всегда делал это, когда волновался.

— Рационален? — сказала Жюлиана, — Что в этом должно быть рационального? У тебя есть сын и у тебя есть шанс узнать его. Узнать меня снова. Теперь мы можем стать семьей.

— Семьей? — спросил Арктур, останавливаясь перед ней, — Я… И это всё, что ты хочешь от меня? Бросить всё, переехать и жить на Умодже с тобой и мальчиком?

— Его зовут Валериан.

— Я знаю, как его зовут, Жюлиана.

— Тогда почему ты боишься сказать? — возразила она, — Ты боишься, что, назвав его имя, ты должен будешь признать его? Что он станет реальным для тебя?

— Нет, конечно, нет. Не говори глупостей.

— Но, тогда почему ты не хочешь произносить его имя?

— Валериан, — сказал Арктур, — Валериан, Валериан, Валериан. Вот, теперь ты довольна?

Жюлиана отвесила ему пощёчину, и Арктуру пришлось сдерживать себя, чтобы не ударить в ответ. Он вспомнил такой же жгучий удар своей матери. Теперь он понимал, что заслужил тот удар, и, ему пришлось признать, что этот удар он заслужил тоже.

— Мне жаль, Жюлиана, — сказал он наконец, — Но я не могу оставить все, что я строю, и играть в счастливую семью с вами. Я просто не могу.

— И что теперь? Ты просто уйдешь, как всегда уходишь? Убежишь прочь вместо того, чтобы встретиться с проблемой лицом к лицу?

— Я не бегу от проблем, — предупредил Арктур.

— Ну конечно, — сказала Жюлиана, — Ты вступил в десантные войска, чтобы убежать от своего отца, и ты убежал от меня, как только мы сблизились. А теперь ты собираешься убежать от своего сына. От своего наследника.

Удары слов Жюлианы были подобны ударам молота, и он понимал, что она права. Вместо того, чтобы преодолевать трудности, которые вставали на его жизненном пути, он просто уходил от них, избирая путь наименьшего сопротивления. Поступит ли он так же и в этот раз?

Арктур стоял на пороге всего, чего он когда-либо желал, но что хорошего было в этом, если оно имело под собой зыбкую основу? Может, настало время переосмыслить свою жизнь и задуматься о наследии. В конце концов отец был всего на несколько лет старше, чем Арктур сейчас, когда ему вручили сына.

— Ну что же, Жюлиана, — сказал он наконец, — Хорошо. Я останусь. Я поговорю с… Валерианом. Познакомлюсь с ним поближе, и, как ты и сказала, он будет моим наследником.

Жюлиана бросилась к нему шею.

— Я так счастлива! — воскликнула она, обнимая Арктура, — Я знала, что как только ты увидишь Валериана, ты захочешь стать частью его жизни.

Снова Арктур оторвал ее от себя, хотя и не столь резко как в прошлый раз.

— Не будем торопить события, — сказал он, — Я сказал, что познакомлюсь с ним поближе. Но я пока не решил, готов ли я, вот так запросто, отказаться от всего, что построил.

— Я не прошу тебя отказываться, — ответила Жюлиана, заключив в ладони лицо Арктура, и приближая его к своему лицу, — Разве ты все еще не понял этого? Ты ничего не должен бросать. Мы просто можем быть вместе. Все мы. У нас будет все, о чем мы когда-либо мечтали. Помнишь, много лет назад ты рассказывал о своих грандиозных планах? Они уже осуществляются. Прямо сейчас. Тебе нужно просто захотеть это увидеть.

Арктур улыбнулся.

Возможно, на него подействовали слова Жюлианы, или может алкоголь ударил в голову, однако, не зависимо от этого, Арктур с удивлением осознал, что подобное мысли больше не ужасают его. В конце концов, они вполне могут стать обычной семьей.

* * *

Арктур проснулся с тяжестью в голове и легкой дезориентацией, пытаясь понять, где он находится. Он неплохо восстановился и чувствовал себя великолепно отдохнувшим. Сборные жилые модули старателей или тесные помещения космического корабля отнюдь не способствовали непрерывному сну, и он уже стал забывать, как же это здорово — провести ночь в мягкой кровати. Он потянулся и повертел головой на подушке, наслаждаясь теплотой и позволяя болям прошлых шести месяцев покинуть его суставы.

Он улыбнулся, а затем блаженное неведение пробуждения сменилось холодными и тяжёлыми воспоминаниями о событиях предыдущей ночи, возвращая всё на круги своя.

Жюлиана.

Валериан.

Его сын…

Легкая истома пробуждения прошла, когда он сел на кровати и огляделся. Обшитая деревом комната была обставлена шикарной мебелью, на окне висели тяжелые занавески. Различная аппаратура идеально вписывалась в интерьер, не бросаясь в глаза. Обстановка комнаты полностью соответствовала Умоджанскому стилю, и лоскут пыльно-оранжевого неба за окном, только подтверждал это.

Арктур свесил ноги с постели. Его желание вернуться в уют тёплых одеял моментально испарилось, когда он вспомнил с какой целью его вызывал Айлин Пастер. По крайней мере, теперь он понимал причину его холодности при встрече.

Быстро, но без суеты, Арктур вымылся в акустическом душе, по качеству и изящности дизайна не уступавшему брендам Старых Семей и, даже, превосходившего их. При этом вся техника отличалась собственным стилем — даже в быту Умоджанцы стремились поддерживать самобытность культуры. Прием душа оказался недолгим и, к его удивлению весьма эффективным. Под действием вибрации застарелый пот и омертвевшая кожа отшелушивались от тела, открывая под собой новый и чистый слой кожи.

Он побрился такой же эффективной акустической бритвой и расчесал волосы. Затем надел темно-серый костюм и ботинки по колено высотой. Костюм был почищен и выглажен, ботинки отполированы до зеркального блеска. Слуги Айлина Пастера идеально справлялись со своими обязанностями.

— Помирать, так с музыкой, — сказал он вслух и вышел из комнаты. Пройдя немного по отделанному мрамором коридору, Арктур достиг холла, в котором уже побывал прошлой ночью, по приезду. Дверь в гостиную была открыта, и он мог слышать голоса, доносившиеся оттуда. Один из них принадлежал Айлину Пастеру, и Арктур решил войти в комнату.

Разумеется, посол Умоджи сидел в том же кресле, которое занимала его дочь накануне. Он беседовал с одним из служащих, который просматривал заметки на личной консоли.

Пастер, его лицо в своей беспристрастности напоминало непроницаемую маску, посмотрел на входящего Арктура.

— Доброе утро, Айлин, — сказал Арктур.

— Воистину, — ответил Айлин, — Хорошо спалось?

— Даже не представляете, насколько, — сказал Арктур, — В течение года мне приходилось спать на голых камнях, в походных койках, так что уснуть я могу практически где угодно; но здесь мне определенно было намного удобнее, благодарю вас.

— Голоден?

— Безумно, — сказал Арктур.

Пастер кивнул слуге, и тот с поклоном удалился из комнаты, закрыв за собой дверь.

— А где Жюлиана? — спросил Арктур.

— На улице, с Валерианом. Наверняка копаются в саду.

— У вас что, нет садовников?

Айлин улыбнулся, хотя в его улыбке не чувствовалось никакого тепла.

— Есть, но я не это имел в виду. Валериан прирожденный археолог, обожает копаться в земле. Почти как один молодой человек, как мне помнится.

— Возможно, он унаследовал это от меня, — сказал Арктур.

— Склонен полагать, что так оно и есть.

— Похоже, вас это огорчает.

— Нет, меня огорчает тот факт, что ты пропустил большую часть его жизни. Те годы, когда росла Жюлиана, были самими счастливыми в моей жизни. А ты уже никогда не познаешь этой простой радости.

— Это не моя вина, Айлин, — заметил Арктур, — Я даже не знал о его существовании.

— А что изменилось бы, если знал?

— Честно? Не знаю. Я не слепой, и вижу свои ошибки, причём такие как эта. Но я сказал, что останусь на какое-то время, чтобы лучше узнать мальчика. И я хочу, чтобы у него было всё самое лучшее.

— Мы сможем обеспечить его, — сказал Пастер, — Я богатый человек, Арктур.

— Я знаю. Но Валериан мой сын, и я буду его обеспечивать. Я не хочу быть кому-то обязанным, Айлин, и я не нуждаюсь в подачках. Даже если месторождение, которое я нашел, стоит лишь малую часть от того, на какую сумму указывают мои расчеты, то мне больше никогда не придется беспокоиться о деньгах. И Валериану тоже.

— Ну что ж, хорошо, — сказал Айлин, — Я рад это слышать.

Нотки еле сдерживаемого гнева в его голосе не ускользнули от Арктура.

— Только не надо считать меня виновным в том, что меня не было здесь. Жюлиана никогда не говорила мне о Валериане, — сказал он.

— Я не знаю, говорила она тебе об этом или нет, но факт остается фактом, тебя здесь не было. Ты не видел, как она воспитывала Валериана одна! Ты не слышал ее ночных рыданий! Ты пропустил все, что касается отцовства! Глядя на тебя, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не пожалеть тебя за всё упущенное тобой.

— Не надо жалеть меня, Айлин, — сказал Арктур, — Мне не нужна ваша жалость.

— Ладно. Не жалею, а сожалею. Жюлиана должна была позволить тебе быть рядом с ней, но она не сделала этого. И не потому, что она никогда не говорила тебе о Валериане. Это случилось потому, что ты оттолкнул её в погоне за собственными мечтами. Мы никогда не узнаем наверняка, что было бы, если бы Жюлиана рассказала тебе всё раньше, однако, подозреваю, ты бы отвернулся от неё и от ребенка. Или я ошибаюсь?

— Скорей всего, нет — признал Арктур, — Но сейчас-то я здесь, не так ли?

— Да, и это — единственная причина, почему я до сих пор вежлив с тобой. Я знаю тебя, Арктур Менгск. Ты — эгоист, которого ничего не заботит кроме себя самого. Думаю, что ты можешь быть очень опасным человеком, но ты отец моего внука, и я хочу дать тебе еще один шанс, чтобы окончательно не разочароваться в тебе.

— Вы слишком добры.

— Я говорю серьёзно, — отрезал Пастер, и Арктур поразился властной силе, прозвучавшей в голосе этого человека, — Теперь у тебя есть обязательства, и если ты, соблюдая их, ударишь в грязь лицом, я сделаю так, что ты никогда больше не увидишь Валериана.

— Звучит как угроза.

— Так и есть.

— Ну, по крайней мере, мы поняли друг друга.

Диалог оборвался, поскольку вернулся слуга Пастера. Человек нес серебряный поднос, на котором стояли дымящиеся кружки ароматного чая, а также тарелки с печеньем, сыром и ветчиной. Слуга остановился рядом с креслом Арктура. Из основания подноса выдвинулись тонкие металлические ножки и уперлись в пол.

Пастер поблагодарил мужчину, и тот ушел.

— Опасные нынче времена, Арктур, — сказал Пастер, как только дверь за слугой закрылась, — Линии фронта меняются. Старые войны заканчиваются, а новые уже не за горами.

— Вы говорите о Войнах Гильдий?

— Войны Гильдий закончились, — сказал Пастер, — И Конфедерация знает это. Знают и келморийцы, только пока всё еще не могут смириться с этим. Конфедерация слишком сильна, и даже если последние выстрелы ещё не сделаны, не сомневайся, скоро они прозвучат. А потом Конфедерация будет искать новую цель.

— И как вы думаете, кто станет ею? Умоджа?

— Возможно, — сказал Пастер, — Но для защиты Умоджы уже предприняты кое-какие шаги.

— Какие шаги? — спросил Арктур.

— Шаги, о которых я предпочёл бы всё же не говорить, — ответил Пастер.

Арктур хотелось узнать, что Пастер имел в виду, но он не стал настаивать. Если человек захочет поделиться секретом, то он сделает это в свое время.

— Ты общался с семьей в последнее время? — спросил Пастер.

Удивляясь резкой смене темы, Арктур сказал:

— Нет, уже довольно давно, но это одна из причин моего приезда. Я видел трансляцию по СНВ об объявлении военного положения.

— Да, на Корхале стало весьма опасно.

Арктур налил себе чай и потянулся за печеньем с корицей.

— Так расскажите мне, что случилось, — сказал он, — Я слышал по СНВ о взрывах, о зверствах террористов и о нападениях на полицию Конфедерации. Но мне кажется, что эти факты либо сильно преувеличены, либо правдивы наполовину. Каждый раз, когда я разговаривал с матерью, она изъяснялась так туманно, что я ничего толком не мог понять.

— Она осторожничает, — сказал Пастер, в свою очередь наливая себе чай, — Разведка Конфедерации контролирует все, что исходит от Корхала. Особенно передачи от твоей семьи. Небесный Шпиль и летняя вилла наверняка находятся под постоянным наблюдением.

— Я знаю, что вы и мой отец стоите за большинством атак против Конфедерации на Корхале. Но неужели вы действительно настолько опасны для них?

— Гораздо больше, чем тебе кажется, — ответил Пастер, — Корхал один из наиболее значимых миров Конфедерации, эталон того, что первые колонисты мечтали построить в этом секторе. В течение многих десятилетий Старые Семьи трубили на весь сектор, что Корхал драгоценный камень в их короне, образцовый мир, и с гордостью демонстрировали его достижения. Они думали, что пример Корхала, убедит Морию и Умоджу присоединиться к Конфедерации. Но они ошиблись. Все что они сделали, это лишь наиболее ярко продемонстрировали нам ярмо тирании. И теперь, когда Корхал восстал, они испугались, что если их самая оберегаемая колония повернулась против них, то у других может возникнуть соблазн последовать её примеру.

— Вы считаете, что мои родные в опасности?

— Я не считаю, я знаю это, — сказал Пастер, — Они в опасности с того самого момента, как твой отец произнес речь на закрытии сессии Палатинского Форума. Ты бы понял это, если бы остался там, и дослушал ее до конца.

— Пожалуйста, не заводите в очередной раз эту старую песню, — сказал Арктур, — Это порядком избитая история, и мне откровенно скучно выслушивать её снова. Расскажите лучше о своей семье.

Пастер откинулся на спинку кресла, явно не в восторге от смены темы.

— Ты прав. Извини Арктур, но я до сих пор не могу забыть слезы твоей матери в тот день. Нелегко простить такое.

— Она простила меня.

— Она твоя мать, — сказал Пастер, — Матери всегда прощают.

Арктур изучал лицо Пастера, пока тот говорил, примечая и глубокие морщины вокруг глаз, и отблеск от гладкой кожи на макушке — в том месте, где волосы были не гуще тонких клоков серого дыма. Годы тайной поддержки повстанческой группировки Менгска-старшего не прошли бесследно.

— Эктон Фелд хороший человек, но у него нет ресурсов Конфедерации. Он творит чудеса, защищая твоих родных, и он настолько же удачлив, насколько квалифицирован, но врагам твоего отца тоже может повезти однажды… и тогда всё будет кончено.

Арктур был потрясён. Он и не подозревал, что обстановка на Корхале была настолько шаткой. Сообщения, касающиеся его отца, существенно преуменьшали его значимость или представляли его этаким бредящим безумцем, и это — теперь он понимал — должно было бы подсказать ему, насколько серьёзно воспринимала Ангуса Конфедерация.

— Вы думаете, что Конфедерация планирует арестовать и казнить его? — уточнил он.

— Вполне возможно, — ответил Пастер, — Как политическое лицо Ангус имеет большой вес, поэтому они вполне могли бы поступить столь прямолинейно. Хотя я надеюсь, что популярность твоего отца послужит ему защитой. Если в Совете Тарсониса есть хоть кто-то, обладающий здравым смыслом, они поймут, что такой подход может скорее помочь делу Ангуса, нежели навредить ему.

Арктур насмешливо фыркнул.

— Да уж, в конце концов, здравый смысл — именно то, чем славен Совет.

— Собственно, поэтому я считаю, что сложилась очень опасная ситуация. Твой отец и Эктон Фелд сформировали настоящую народную армию — порядка миллиона жестких, дисциплинированных и преданных людей. Та пламенная речь и последующая поддержка, которую Ангус получил среди населения Корхала и соседних миров, говорят о том, что окончательная и бесповоротная потеря Конфедерацией Корхала — лишь вопросвремени.

— Звучит так, как будто они не нуждаются в какой-либо помощи.

— Не будь так наивен, — покачал головой Пастер, — Сейчас как раз такой момент, когда Совет Тарсониса очень опасен. Они думают, что могут потерять Корхал, и что у них нет иного выбора, кроме как применить силу.

— Вы говорите об оккупации? — уточнил Арктур, отказываясь верить в то, что его родная планета может подвергнуться штурму армией Конфедерации.

Пастер пожал плечами.

— Возможно, но я так не считаю. Армия Фелда хорошо обучена и имеет самое лучшее вооружение, какое мы могли поставить: штурмовые винтовки, взрывчатка, танки, ракеты «земля-воздух», роботов. Любое вторжение слишком дорого обошлось бы Конфедерации, и я не думаю, что они способны пойти на такой риск.

— А если Вы ошибаетесь?

— Тогда нас ждёт кровопролитие, подобного которому ещё никто никогда не видел, — мрачно заключил Пастер.

Глава XIV

Арктур нашел их в глубине сада на берегу реки. Валериан усердно копался в маленькой запруде, которую вырыл вручную детской лопатой. Жюлиана сидела на траве неподалеку и наблюдала за сыном. Приближаясь к ним, Арктур с наслаждением вдохнул чуть пряный чистый воздух Умоджи, не загрязненный выхлопами двигателей «Китти Джей», вонью масла, горящего металла или пыльной земляной крошкой.

Дом Айлина Пастера на Умодже был большим и хорошо спланированным; его украшал белый металл и широкие стеклянные панели бронзового оттенка. Он обладал приятной симметрией и элегантным дизайном, дополненным естественным пейзажем — травой и деревьями, отражающимися от блестящих стен. Арктур знал, что такое строение было бы дорогим и редким на планете типа Умоджи, с достаточно суровым климатом. Таким зданием могли лишь наградить за особые заслуги.

Зеленые сады перед домом сохранялись цветущими при помощи встроенных распылителей воды и целой армии роботов-садовников, заботившихся о живой ограде и ухаживавших за деревьями, высаженных изогнутыми линиями. Дорога, которой следовал Арктур, вела вниз к извилистой реке с медленным течением в дальнем краю сада, совершенно скрытой от взгляда за живой оградой посадочной платформы, где прошлым вечером приземлился корабль Арктура.

Они еще не видели его. Валериан по самые уши был увлечен ковырянием в грязи, а Жюлиана активно комментировала работу своего сына. "Нашего сына", — глядя на них, подумал Арктур. Валериан наклонился и поднял что-то из запруды, а затем выпрямился и с гордостью продемонстрировал находку матери. Она взяла предмет из его рук, кивнула, и положила вещицу на поднос рядом с кучей книг. И в этот момент Валериан увидел Арктура.

— Папа! — крикнул он и, бросив лопату, начал вылезать из запруды.

Жюлиана повернулась при возгласе сына и улыбнулась, увидев Арктура. Валериан припустил по траве к Арктуру, и мужчина понял, что в этот момент испугался сильнее, чем тогда, когда оказался на волосок от смерти под прицелом Голиафа на Онуру Сигма.

Валериан летел как ракета, и Арктур подхватил его на руки. Мальчик, заливаясь смехом, обхватил его за шею. Арктур удивился, насколько легок его сын, словно он держал не мальчика, а пушинку.

— Папочка, ты пришел! Я хотел поговорить с тобой еще вчера вечером, но дедушка сказал, что я слишком устал, хотя это не правда! Я действительно не устал, честно-честно!

Арктур не знал, что сказать. Когда Дороти была маленькой, он не испытывал подобных затруднений. Но она была младшей сестрой, он ее знал и любил с самого рождения. А Валериану уже исполнилось семь лет, и сегодня состоялась их первая встреча.

Что он может сказать семилетнему сыну, которого никогда прежде не видел?

- Нисколько не сомневаюсь, Валериан, — сказал Арктур в конце концов. — Но, думаю, твой дедушка был прав. Мне тоже надо было отдохнуть: я очень сильно устал.

Арктур опустил Валериана на землю и, взявшись за руки, они подошли к выкопанной мальчиком запруде.

— Я хочу показать тебе свои раскопки, — сказал Валериан. — Хочешь посмотреть? Я ищу пришельцев.

— На заднем дворе?

— Ну, не самих пришельцев, а их окаменелости. Ты знаешь, как выглядят окаменелости?

— Да, конечно, — ответил Арктур. — Я ведь тоже в некотором роде веду раскопки, ты же знаешь.

— Я знаю, мамочка рассказывала мне, — расцвел в улыбке Валериан. — Она говорит, что ты лучший шахтер в галактике!

— Она так считает? — спросил Арктур, когда они подошли к Жюлиане.

— Ага. Она говорила, что ты был великим солдатом, потом стал изыскателем, и что ты собираешься стать богатым, и что ты лучший шахтер, когда-либо…

— Валериан, успокойся, — прервала Жюлиана словесный поток сына. — Покажи лучше отцу, что ты нашел.

— Конечно, сейчас, — спохватился Валериан. Он встал на колени около подноса с находками. Арктур присел рядом с ним и посмотрел на Жюлиану.

Женщина откинула с лица прядь волос янтарного оттенка. Арктур заметил, что несмотря на солнце, ее кожа очень бледная, в отличие от светло-золотого оттенка кожи Валериана.

Она поймала его взгляд и, словно смутившись, отвернулась.

— Наверное, я оставлю мальчишек на некоторое время вдвоем, — сказала Жюлиана, вставая на ноги и ероша волосы Валериана. — Думаю, вы найдете общий язык, верно?

— Ага, — ответил Валериан, не отрываясь от своих находок.

Арктур кивнул Жюлиане. Он посмотрел ей в глаза и увидел там отчаянную надежду.

— Все будет в порядке, — сказал он. — Я уверен, мы без проблем проведем некоторое время вдвоем. Мы справимся, Валериан?

— Даю слово, — согласился мальчик.

Жюлиана пошла к дому, и Арктур проводил ее взглядом. Сейчас, когда шок от факта неожиданного отцовства прошел, он вспомнил о своем влечении к Жюлиане. Дочь Айлина Пастера всегда держалась на высоте, естественно и непринужденно. Однако сейчас Арктур был вынужден признать, что ее утонченность практически исчезла.

Нет, не исчезла, а изменилась…

Изменило ли ее материнство, или же теперь он просто смотрел сквозь очки, которые незаметно создали на его носу время и расстояние? Скорее последнее, предположил он, поскольку безо всяких сомнений, Жюлиана все еще была прекрасна. В некотором смысле, она стала даже еще более красивой.

Прошлой ночью он задался вопросом, могли бы они все же быть семьей, но если быть честным, острое желание, которое он когда-то испытывал к ней, было теперь холодно и мертво. Бестактный свет дня незавидно освещал идею, и Арктур знал, что любое такое желание было принятием желаемого за действительное в лучшем случае, опасным заблуждением — в худшем.

Арктур желал наследника, конечно, но семейная жизнь…?

Он повернулся к Валериану: мальчик что-то сказал.

— Прости?

— Я думаю, что это инопланетянин, — сказал Валериан, держа часть раковины, которая — что знал и Арктур, была треснувшим осколком раковины одного из одомашненных умоджианских насекомоподобных существ.

— Да, я думаю, это он. Вероятно, гигантский, крылатый монстр из другой галактики.

— Ты правда так думаешь?

— Еще бы. — Арктур поднял кусок окаменелой скорлупки. — Судя по размерам, это от какой-то инопланетной ящерицы, тебе не кажется?

Валериан кивнул с важным видом.

— Ага, я как раз, так и думал. Большая, человекоядная ящерица. За один присест могла проглотить целый взвод солдат. Ты видел таких, когда был на войне?

— Нет, не видел. — Арктур покачал головой в знак отрицания. — И этому я только рад. Я бы не хотел, чтобы меня проглотили целиком.

— Ну, я бы тоже не хотел, — сказал Валериан. — Тогда было бы скучно.

Арктур внимательно следил за сыном, как тот копается в своих находках и осматривает каждую вещицу. Несмотря на наследственность Менгсков, Валериан не обладал физическими данными Арктура или Ангуса. Мальчик был худым, даже более худым, чем Дороти в его возрасте, с тонкими руками без всякого намека на рельеф. В его годы Арктур уже владел рапирой и был в прекрасной спортивной форме.

Не то чтобы в век гаусс-автоматов и ракет у Арктура появится необходимость использовать такое архаичное оружие как меч, но изматывающие уроки научили его крепко стоять на ногах, закалили мышцы, вследствие чего он по достоинству оценил это боевое искусство. Учитывая характер Жюлианы, вряд ли она поощряла подобные занятия, и блеск пота на лбу Валериана только подтверждали отсутствие выносливости.

— Это твои книжки? — спросил Арктур, когда Валериан закончил показывать ему выуженное из реки барахло.

— Да, они были мамины, но она отдала их мне на сохранение.

— Можно? — спросил Арктур, протягивая руку к книгам.

— Конечно.

Сверху лежала тоненькая книга-картинка по археологии. Арктур взял ее и открыл. Книжка пестрела различными иллюстрациями скелетов животных и геологических пластов. Он вспомнил, что в детстве читал эту книгу и, кажется, потом подарил ее Дороти.

Когда Арктур взял посмотреть другую книгу, Валериан прокомментировал:

— Это моя любимая. Мама подарила ее на последний день рождения.

Покрытие книги в кожаном переплете было обрамлено золотой нитью, а название напечатано сложным, рукописным шрифтом.

"Поэмы о сумерках звезд" — прочитал Арктур. Он открыл книгу и пролистал несколько страниц. В глазах зарябило от разнообразия глянцевых иллюстраций фантастических зверей вперемешку со стихами о далекой от реалий чепухе. Стишки рассказывали о древних созданиях, которые путешествовали сквозь звезды в глубоком прошлом. Арктур прочитал один из них, — до смешного банальную историю, состоящую из многочисленных рифмованных двустиший и по-детски раздутых преувеличений.

Зацепив большим пальцем страницы, он быстро прощелкал их, и пришел к выводу, что какое стихотворение не взять, — одна дешевка, не заслуживающая ничего, кроме презрения. И это читает Валериан? Арктур посмотрел на корешки других книг. "Руководство к пониманию сущности души" и "История Умоджи."

По крайней мере хоть что-то можно было читать.

— Это твое? — спросил Арктур Валериана, показывая ему сборник стихов.

— Да, я прочитал их все. Там есть мой любимый стих. Мама читает мне его перед сном.

— И тебе нравятся такие вещи? Никаких военных книг и приключенческих историй?

— Мне не разрешают читать такие книги. Мама говорит, что галактика и так полное ужасов место, — сказал Валериан. — Она сказала, что такие вещи читать не стоит, и подобные истории только расстроят меня.

— И она сама все еще…

— Ага, ей тоже очень нравится.

— Но ты же мальчуган. Тебе надо читать о сражениях и приключениях. Про космические битвы и про героев. Когда я был в твоем возрасте, мой отец давал мне читать Логана Митчела, пограничного маршала. Это классика. Ты читал его?

— Нет, — Валериан покачал головой. — А о чем там?

— Там идет речь о человеке по имени Логан Митчелл, который поддерживает закон и порядок на одном из крайних миров. Куча пушек, куча девчонок, и множество перестрелок с коррумпированными властями. Логан обаятелен, и в то же время он — суровый боец, который всегда приструнит плохих парней. На самом деле незатейливое чтиво, но очень интересное, полное крови и кишков.

— А почему я должен хотеть читать о крови, кишках и перестрелках? По-моему, это ужасно.

— Я думаю, что большинству мальчиков нравится читать о таких вещах.

— Ну а мне не нравится, — ответил Валериан. — Я не люблю оружие.

— Ты когда-нибудь стрелял?

— Нет.

— А хотел бы попробовать?

Арктур увидел блеск в глазах мальчика и улыбнулся.

Арктур понял, что Валериан, как и большинство людей, пропагандирующих нелюбовь к оружию, никогда в жизни не стрелял. Более того, скорее всего даже не держал в руках оружия. В стрельбе было что-то такое, что взывало к инстинктам любого, будь то мужчина или женщина. И человек, будь он хоть трижды пацифист, не сможет отрицать остроту возникающих ощущений, когда разряжаешь мощный ствол в мишень, пусть даже картонную.

— Есть идея, — сказал Арктур, — у меня есть гаусс-винтовка и пулемет на "Китти Джей". Пришла пора узнать кое-что, что поможет вырасти настоящим мужчиной.

* * *

Валериан лег на кровать, изо всех сил сдерживая слезы разочарования и обиды. В месте упора приклада гаусс-винтовки плечо превратилось в один сплошной синяк. Мальчик намазал его болеутоляющей мазью. Он подумал, что если бы уже не ненавидел оружие, то за то время, что он провел с отцом, эта ненависть появилась бы обязательно.

Прошедшие семь дней претендовали на титул самой великолепной и худшей недели в жизни Валериана.

Великолепной потому, что папа был рядом, и оказался точно таким, каким он себе его и представлял: статный, высокий и сильный. Все, что говорил отец, звучало мудро и важно, несмотря на то, что многие из этих вещей лежали за пределами понимания Валериана.

А худшей потому, что чтобы не сделал Валериан, это не было для отца достаточно хорошим.

Валериан встречал каждый день как возможность заработать одобрение отца, и каждый день надеялся, что будет взрослеть точно также как Арктур. Он пытался перенять его жесты, походку, позы и даже манеру говорить.

Жаль, что отец практически не обращал внимания на многие проявления искренней привязанности Валериана и замечал лишь то, что у него не получалось.

Занятия с гаусс-винтовкой и пулеметом были настоящей катастрофой. Неукротимая отдача винтовки опрокидывала Валериана на спину, а пистолет вырывался из рук, выкручивая запястья. Оружие категорически не слушалось мальчика, и даже когда он умудрялся держать его ровно, то все равно не мог попасть ни в одну из мишеней, что Арктур соорудил для него на берегу реки.

Каждая неудача, похоже, раздражала отца, но как бы Валериан не старался сосредоточиться на мушке, прищурившись и высунув от старания язык, он не смог ни научиться стрелять, ни полюбить это занятие.

А кроме того, любимые книги были определены в мусор и заменены свежезагруженными цифровыми томами по экономике, истории, технике и политике — всеми теми вещами, которые не интересовали его, и где не было никаких инопланетян.

Они содержали длинные слова, которых Валериан не понимал, и которые лишь озадачивали. Ни в одной не было рассказов, помимо исторических описаний, но даже они оказались удивительно скучны и не снабжены хотя бы какими-то иллюстрациями, которые могли бы сделать их захватывающими.

Единственное, чем Валериан наслаждался, были спарринги на деревянных мечах, которые они с отцом устраивали на лужайке за домом. Вес меча была непривычен, но = ловкие руки мальчика могли быстро и легко вращать его вокруг тела. Несмотря на то, что в конце каждой из этих тренировок он оказывался покрыт синяками и ссадинами, отец смотрел на него без обычного разочарования и кивал.

— Ты двигаешься быстро, — сказал отец, взяв сына за руку и сильно сжав ее, — но тебе не хватает силы. Тебе нужно тренировать силу и выносливость, если хочешь стать фехтовальщиком.

— Но зачем бы мне становиться фехтовальщиком? — запротестовал Валериан. — Несомненно, сейчас, когда есть ружья, никто не сражается на мечах.

— А если у тебя вдруг не окажется под рукой ружья или кончатся патроны? Что ты тогда будешь делать? В любом случае, научившись обращаться с мечом, ты не только получишь навыки сражения. Это также научит тебя равновесию, скорости, координации, дисциплине. И я боюсь, что всего этого тебе не хватает.

Замечание — грубое и ненужное — причинило боль. После того как Валериан рассказал деду о том, что ему сказали, отец с дедом поспорили. Валериан слышал, как они кричат друг на друга за закрытой дверью его спальни.

А вчера дедушка ушел из дома, и, несмотря на то, что Валериан не знал, что происходит, он видел, что тот выглядел сильно встревоженным. Мама сказала ему, что Правящий Совет Умоджи собрал экстренное заседание (чем бы это ни было), и что происходит нечто очень важное.

Она не сказала, что это такое, но Валериан умел понимать настроение мамы не хуже, чем если бы она говорила вслух, и он мог сказать, что она была обеспокоена.

Мама не только беспокоилась о дедушке, но и, как понимал мальчик, его отец тоже не доставлял ей радости. Но, насколько знал Валериан, она держала свое мнение при себе.

По крайней мере, он не видел, чтобы они спорили.

Теперь, когда Айлин Пастер исчез из дома, Арктур отмерил себе очередную порцию портвейна и опустился на одно из кожаных кресел перед камином. Он отхлебнул напиток. Вкус был довольно приятным. Арктур вспомнил свой первый глоток портвейна: в ту ночь, когда киллеры-конфедераты попытались убить их на летней вилле. Вернувшись мыслями к той ночи, Арктур вспомнил, как сидел в столовой и разговаривал с отцом; он почувствовал внезапный, совершенно неожиданный укол ностальгии по тем давно минувшим дням.

Тогда все было проще, подумал он, а затем понял, что такой образ мыслей — лишь розовый туман, смягчающий проблемы, которые на данный момент были огромны и гибельны. Время, как он знал, умеет искажать истинный опыт, украшая его прошлыми удовольствиями и преуменьшая трудности.

Арктур почувствовал себя старым — несмотря на то, что все еще был молод. Частично причиной этого являлся тот факт, что у него есть сын, а этот фактор определенно предназначен для того, чтобы заставить любого мужчину чувствовать себя так, словно он стал совершеннее в возрасте — если не во взрослости — одной своей важностью.

Арктур задумался, почувствовал ли себя так же его отец, когда ему показали первенца. Вряд ли: ведь у Ангуса было целых девять месяцев, чтобы привыкнуть к этой мысли. Арктура же отцовство ударило, словно молния посреди ясного дня.

Тем не менее он уже начал привыкать. Первоначальное отторжение прошло, и теперь Арктур осознавал, что может быть, это даже неплохо: он имеет наследника. И избежал процесса участия в периоде грязных подгузников и ночных кормёжек.

Он отправил сообщение на Корхал, (специально пометив, что оно для матери и Дороти), сообщая родителям о последних событиях. Хотя ему потребовалось несколько дней, чтобы сформулировать новость о существовании Валериана так, чтобы не выставить себя в невыгодном свете.

Это оказалось непросто.

Арктур воевал с келморийскими пиратами, отстреливался от разъяренных шахтеров, стоял на ковре перед важными шишками, но даже в такие моменты он не испытывал столько сильного стресса, как сейчас, когда отправлял письмо домой — с сообщением, что стал отцом.

Арктур вспомнил, что когда ему было восемь или девять лет, он неудачно бросил мяч и разбил статуэтку балерины, принадлежавшую его матери. Несколько дней он обливался потом от страха, прежде чем наконец набрался мужества и сказал ей о проступке.

Когда его палец повис над значком записи в видеосистеме, его поглотило чувство, оказавшееся неприятно схожим с тем ледяным страхом, который он испытывал, когда стоял у входа в гостиную матери, обливаясь потом от сознания вины.

Он улыбнулся, понимая, что не важно, сколько тебе лет, — родители всегда будут главным авторитетом, и всегда будет очень нелегко рассказывать им о своих проступках. Для них он всегда останется ребенком, вне зависимости от возраста, сражений, достижений в жизни, и, возможно даже, наличия уже своей семьи.

Развитие отношений между родителями и детьми неизбежно.

Так или иначе, он отправил весточку о Валериане на Корхал. Когда прошло три дня, а ответа все не было, Арктур удивился. Он ожидал, что реакция Кэтрин на то, что она стала бабушкой, последует в кратчайшие сроки.

А Дороти?… Теперь она стала тётей. Если бы кто и отреагировал с радостью, то Арктур не сомневался, что это была бы она. Арктур не сомневался, что Дороти полюбила бы Валериана. Но на какие отношения с мальчиком рассчитывал он сам? Подружатся ли они или останутся далекими друг от друга, как далек Арктур от собственного отца?

Прошедшая неделя заложила в него подозрения, что их отношения будут не совсем гладкими. И, скорее всего, будут полны разочарований. Мальчик оказался слабым, не проявлял склонностей, навыков и стремлений, необходимых преуспевающему человеку.

Арктур вскоре собиралcя на Корхал, чтобы официально представить Валериана семье. Поэтому если мальчик хочет стать достойным преемником, ему необходима закалка.

В тоже время, он получил от Даймонд де Санто сообщение о том, что заявка на месторождение одобрена и все хорошо. Пробы образцов, полученные при бурении, оставались такими же чистыми, как и раньше, с самым низким процентом примесей за все время добычи, а доход от продажи минералов доходил до таких чисел, каких ни один из рабочих никогда в жизни не видел. Арктур улыбнулся, вспомнив с каким восторгом Де Санто рассказывала о стоимости прииска. Она также рассказала о слухе, гуляющем по интерсети Гильдий, что Война Гильдий практически завершилась и келморийцы проиграли.

Арктур ничего не слышал об этом, так как Айлин Пастер не держал дома телевизоров, утверждая, что по ним, кроме как пропаганды Конфедерации и бессмысленных, атрофирующих мозги мелодрам, все равно ничего не показывают. В принципе Арктур разделял его точку зрения. Чтобы узнать подробности, он подключился к спутнику СНВ, через удаленный доступ с консоли "Китти Джей". Само собой, СНВ в полной мере освещала торжествующие известия о поражении келморийцев.

Колонны десантников, сотни надраенных до блеска осадных танков мельтешили на экране, а чрезмерно рефлексирующий диктор рассказывал о трусливой капитуляции всех вражеских сил, словно военная машина Конфедерации только что победила самый кровавый режим, какой только можно вообразить, а не свободный союз пиратов и шахтеров.

Не поэтому ли поводу вызвали Айлина Пастера?

Вскоре Арктуру надоело и, чувствуя легкое отвращение к склонности СНВ расхваливать победы своих кормильцев, он отключил питание. Вернувшись в дом Пастера, он решил выпить портвейна, который согревал его не хуже, чем потрескивающий в камине огонь.

Арктур наслаждался редким моментом одиночества, как вдруг услышал, что за его спиной в комнату зашла Жюлиана. Он почувствовать неуверенность в ее походке, и понял, что сейчас снова начнутся споры о воспитании.

— Что на этот раз, Жюлиана, — спросил Арктур, не оборачиваясь.

— Твой сын опять в слезах, — ответила она.

— Меня это должно удивлять?

— Почему тебе нравится это? — Жюлиана обошла кресло и встала перед Арктуром.

— Нравится что?

— Почему ты так строг с Валерианом? — спросила Жюлиана, не обращая внимания на вопрос. Ее лицо превратилось в маску и пылало гневом. — Разве ты не видишь, что он обожает тебя? При всем при том, что ты унижаешь его каждый раз, когда видишь его! Он только что встретил своего отца! А ты только и делаешь, что талдычишь ему о том, что он ни на что не способен!

— Это потому, что он плох во всем! — Разозлившись, Арктур отодвинул от себя портвейн. — Он не то что стрелять, он даже оружие удержать не может. Книги, которые ты ему навязываешь, превращают его в божьего одуванчика, который пытается обрести вселенскую гармонию. Он худой, как скелет! На костях ни грамма мускулов, и он устает даже от легкой гимнастики. Если я строг к нему, то это лишь потому, что пытаюсь наверстать упущенное! И это все из-за твоего потворства!

— Мы его любим, Арктур, — сказала Жюлиана. — Мы не заставляем его делать то, что по нашему мнению, он должен делать. Я думала, что уж кто-кто, но ты будешь уважать подобный подход. Наш сын волен выбирать, что изучать и чем увлекаться.

Арктур покачал головой.

— Это просто какой-то кучерявый бред. Хочешь оставить его неподготовленным к жизни за пределами уютного пузыря, в котором благодаря тебе он живет сейчас? Ты воспитываешь книжного женоподобного слабака, Жюлиана. Галактика — жестокое мерзкое место. И если ты продолжишь воспитывать его в таком духе, он не выживет, когда столкнется с реальностью один на один. Ты понимаешь это?

— Я все прекрасно понимаю, — отрезала Жюлиана. — Ты хочешь вырастить из него точную копию себя!

— А разве это плохо? — возразил Арктур, вскакивая на ноги. — По крайней мере, я чего-то добился! Я вышел в галактику, заработал реальный опыт и создал свою судьбу собственными руками! Сможет ли мальчик когда-нибудь управлять своей собственной судьбой? Он Менгск, а для большого корабля — большое плавание! Но ему никогда не достичь подобных высот!

— Вне зависимости от того, как он распорядится своей жизнью, это его выбор, — сказала Жюлиана. — Мы не можем решать за него.

— Сущий вздор, — махнул рукой Арктур. — Детям нужна дисциплина, а ты явно не в состоянии обеспечить ее. Он слишком мал, чтобы понять, верный ли путь он выбрал. Поэтому мы обязаны направить его в нужное русло.

Жюлиана сжала пальцы в кулаки, и Арктур отметил, что она, вопреки его предположению, вовсе не утратила внутренней силы.

- Хотелось бы мне, чтобы ты услышал эти свои слова — тот ты, которым ты был раньше. Юный ты.

- О чем это ты?

— Всем тем, что ты отвергал, когда был юнцом, вот чем ты стал. Ты стал своим отцом.

— Не говори глупостей Жюлиана. Я не похож на своего отца, — отчеканил Арктур.

Жюлиана горько рассмеялась.

— Столь образованный человека, как ты, не может быть настолько слеп. Я выслушивала все, что ты рассказывал мне за все эти годы. О грандиозных планах, об амбициях и величии. И я верила тебе. Думаю, где-то в глубине души я до сих пор верю, что ты совершишь великие поступки, но уже не в одиночку. У тебя есть сын, и он нуждается в отце.

— Я и делаю то, что требуется от отца, Жюлиана. Я даю ему шанс воспользоваться моим опытом, чтобы стать настоящим мужчиной.

— Ему всего лишь семь! Он еще ребенок, — с мольбой в голосе произнесла Жюлиана. — Разве ему нельзя чуть-чуть подрасти?

Арктур уже было собрался поставить уничтожающую точку в диалоге, как открылась дверь, и в комнату вошел один из слуг Пастера. В ту же секунду

Арктур почувствовал всю безотлагательность его появления.

— Ну что такое? — гневно спросила Жюлиана, обернувшись.

— Информация для мистера Менгска, — ответил слуга.

— Письмо? — спросил Арктур. — И ради него вы побеспокоили нас? Я прочитаю его позже.

— Нет сэр, — уточнил человек. — Это не письмо. Это прямой канал с Корхалом.

Арктур нахмурился. Общение в реальном времени между планетами стоило невероятно дорого, и было доступно лишь тем, кто имел доступ к самому мощному и современному оборудованию.

— С Корхалом? — переспросил он. — Это моя мать?

— Нет сэр. Это мистер Фелд, — ответил вошедший. — И я боюсь, что у него для вас плохие новости.

* * *

Арктур баюкал бутылку бренди на коленях; он знал, что выпить остатки её содержимого было бы неправильно, но "правильное" и "неправильное" его больше не заботило. Его слёзы давно уже высохли, но горе до сих пор разрывало сердце своими холодными стальными когтями. Слова, произнесённые Фелдом, эхом повторялись в его голове.

Они мертвы… их всех…

Они отпечатались в его памяти так крепко, что ничто и никогда не сотрет их оттуда. Это было просто невозможно.

Никто не мог проникнуть через барьеры службы безопасности.

Никто не мог одолеть разнообразные системы, которые защищали их от зла.

Это было невозможно.

Они убили их. Боже, Арктур… Мне так жаль…

Он понял, что что-то не так с той минуты, как увидел лицо Эктона Фелда. Его изображение на видеопанели было зернистым, покрытым помехами — столь огромным было расстояние передачи, через множество реле, ускорителей и несущих, что сигнал заметно ухудшился.

Такой сеанс связи был равнозначен телефонному звонку посреди ночи, выдергивающему вас из сна глубоким гложущим страхом, что поднимается откуда-то изнутри. Никто не звонит ночью с хорошими новостями; никто не станет связываться с проблемной и дорогостоящей связью в режиме реального времени, если у него хорошие новости.

— Что такое, Фелд? — сказал Арктур, сидя напротив узла видеосистемы, через которую он отправлял на Корхал новости о рождении Валериана.

— Мне так жаль, Арктур. Мне так жаль… — повторял Фелд, и по его щекам текли слезы.

— Жаль? Чего? Послушай, Фелд, выкладывай. Что случилось? — сказал Арктур, и в его животе прочно обосновался тяжелый леденящий страх.

— Они мертвы… все… — По щеке мужчины покатилась скупая слеза.

— Кто? — надавил Арктур, когда Фелд замолчал.

— Все они… — всхлипнул Фелд, с трудом подбирая слова. — Ангус… Твоя мать. Даже… Даже Дороти.

Внутри Арктура словно бы образовалась огромная черная пустота. Его руки задрожали, и он почувствовал озноб. Рот пересох, а разум перестал функционировать, отказываясь принимать реальность того, что только что сказал Фелд.

— Нет, — сказал он наконец. — Нет, ты ошибаешься. Этого не может быть. Ты ошибаешься. Ты должен ошибаться, Фелд! Они не могут быть мертвы! Нет, я не допущу этого!

— Мне так жаль, Арктур. Я не знаю, как это случилось. Все было в порядке… Все системы безопасности функционировали. И функционируют до сих пор… Я просто не понимаю.

Арктур почувствовал, как его руки онемели, словно больше не принадлежали ему. Нарастающий звук, похожий на удары морской волны об утесы под летней виллой, зазвучал в его голове. Губы Фелда на экране двигались, но Арктур больше не различал слов. Он прижал руки к вискам, и слезы скорби, ярости и тянущей, ужасающей потери потекли по его лицу.

Это было похоже на эмоциональную тошноту — его человечность изливалась в слезах, и каждое, даже самое незначительное чувство, которое он когда-либо испытывал по отношению к своей семье, каждое сочувствие и последние осколки самообладания смывало приливом горячих слез.

Он осознал абсолютный, невообразимый масштаб случившегося. Это было слишком. Никто не мог бы пережить такую потерю, такую травму и остаться невредимым. Сила скорби разорвала его на части, словно ураган, разбивая цепи самообладания, чести и милосердия, унося с собой все мысли, кроме одного сияющего маяка, который предлагал луч надежды, тонкую спасительную соломинку, за которую он мог бы уцепиться.

Месть.

Те, кто заставил его так страдать, умрут. Все до единого.

Арктур знал, что подобные убийства могут быть делом рук лишь Конфедерации.

Лишь у них были агенты, обладающие навыками и дерзостью вершить нечто столь гнусное.

Лишь им хватило бы безрассудства считать, что они смогут так просто уйти.

Что же, Арктур Менгск собирался освободить Конфедерацию от подобных иллюзий.

Как там говорил его отец?

Если у тебя есть лишь молоток, то все становится похожим на гвозди…

Кристальная ясность мыслей помутнела от тяжести горя. Он набрал в грудь как можно больше воздуха, чувствуя, как вместе с воздухом душа наполняется праведным гневом. Слезы высохли, плечи расправились.

— Расскажи мне, что случилось, — сказал Арктур ледяным голосом, вновь обретя самоконтроль.

— Я… Они мертвы. Разве этого недостаточно? — сказал Фелд. — Тебе необходимо вернуться на Корхал.

— О, я вернусь и довольно скоро, — пообещал Арктур. — Но расскажи мне, что случилось.

Увидев немую мольбу в глазах Арктура, Фелд кивнул и вытер слезы рукой. Этот жест произвел на Арктура впечатление. Чтобы не говорили об Эктоне Фелде, он все равно оставался профессионалом.

— Я пришел утром с ежедневной сводкой безопасности, как делаю всегда, — сказал Фелд, закрываясь от скорби собственными стенами достойной похвалы дисциплины. — Я прошел через биометрические идентификаторы, провел своей картой и пошел дальше в пентхауз. Обычно Ангус ждал меня здесь — но не этим утром, что мгновенно вызвало у меня подозрения. Катрин… То есть, твоя мать обычно пила кофе, но я не ощутил аромата. Обычно это первое, что я замечаю, понимаешь? Аромат свежего кофе. Но не этим утром. Я понял, что что-то случилось, так что сразу же помчался в апартаменты.

— Что ты увидел?

Фелд сделал глубокий вдох.

— Я никого не увидел. Не были ни единого следа проникновения со взломом — то есть, совершенно ни единого. Но дверь на балкон была открыта.

— И? — сказал Арктур, поскольку Фелд не продолжал. Он видел, что Фелду требуется крайняя степень самоконтроля, чтобы продолжать говорить, и Арктур приготовился к худшему. Его челюсти напряглись. Самое худшее уже случилось… Что еще могло быть?

Фелд кивнул.

— Я вышел на балкон. И именно здесь нашел их. Чертово силовое поле замкнуло, и они просто лежали здесь… словно спали. Твоя мать, Дороти, и твой отец. Мертвые.

— Как они погибли?

— Это имеет значение? — бросил Фелд. — За каким чертом тебе нужно знать что-то вроде этого?

— Я должен знать, — сказал Арктур. — Я не знаю, почему. Просто я должен…

— Их застрелили, — сказал Фелд. — Катрин и Дороти были застрелены. Одна в сердце, другая в голову.

— А мой отец? Его тоже застрелили?

И вновь Фелд сделал паузу, отвернувшись, словно не желая встречаться с Арктуром взглядом.

— Нет. Он не был застрелен. Ему отрезали голову.

— Что? — закричал Арктур. — Отрезали голову? О чем ты говоришь?

— Ты слышал меня, — крикнул Фелд. — Они отрезали его чертову голову. Арктур! И мы не смогли найти ее. Грязные ублюдки забрали ее с собой!

— Пора заканчивать разговор, — переварив услышанное, сказал Арктур Фелду. — В ближайшее время я свяжусь с тобой, чтобы обсудить дальнейшие действия.

Затем он оборвал связь. Вернувшись обратно в гостиную, где еще так недавно спорил с Жюлианой, Арктур захватив с собой бутылку портвейна.

Совершенно забыв о времени, Арктур сидел и прокручивал в голове миллионы мыслей, пытаясь справиться с зияющими пустотами в душе. Сколько прошло времени — час или больше, он не знал.

Арктур сделал глоток портвейна. Спиртное не утратило крепости, но не оказало на него никакого эффекта. Тело попросту онемело, — силы покинули Арктура. Осилив половину бутылки, он швырнул остатки в огонь. Стекло разлетелось вдребезги.

— Расход хорошего портвейна… эх… — Арктур зашипел, вторя шипению алкоголя, сгораемого в ярком пламени.

Он услышал, как за спиной открылась дверь.

— Арктур, — прозвучал мужской голос. — Мне очень жаль. Я приехал сразу, как только узнал.

Арктур развернулся и увидел Айлина Пастера с Жюлианой. Они стояли на пороге комнаты, опасаясь вмешиваться в его горе, и словно радующиеся, что оно обошло их стороной. Сердце молодого человека захлестнуло презрением.

Лицо Жюлианы было покрыто разводами слез. Она крепко прижимала к себе Валериана. В широко раскрытых глазах мальчика плескался страх и непонимание происходящего. Валериан высвободился из хватки матери и подошел к Арктуру.

— Твои мама и папа умерли? — спросил он.

Арктур кивнул.

— Да, Валериан. Именно так. И моя сестра тоже.

— А почему они умерли?

— Тише, Валериан! — одернула мальчика Жюлиана. — Не спрашивай о таких вещах!

— Конфедерация убила их, — произнес Арктур. Его голос прозвучал низко и угрожающе. — Они убили их, потому что мой папа выступал против них. Убили, потому что они звери.

Валериан протянул руку и нерешительно дотронулся до плеча Арктура.

— Мне жаль, что они умерли, — прошептал он.

Арктур посмотрел в глаза сына и увидел в них неподдельную детскую искренность — искренность, незашоренную взрослыми понятиями приличия или такта.

— Спасибо, Валериан, — поблагодарил он мальчика.

Айлин Пастер отвел Валериана обратно к матери, а затем сел в кресло напротив Арктура.

— Чтобы ты не планировал делать, я обещаю тебе полную поддержку со стороны Умоджи.

— Как и моему отцу? — с горечью уточнил Арктур.

— Гораздо большую, — ответил Пастер. — Арктур, я только что вернулся с чрезвычайного заседания Совета Правления, посвященного поражению келморийцев. Министр Йоргенсен объявил о формировании Умоджанского протектората. Эта организация будет защищать наши колонии от тирании Конфедерации и оградит их от ее захватнической политики. Мы будем предоставлять убежище тем, кто будет бороться за свободу.

— Очень благородное решение, — сказал Арктур. — Правда, немного запоздалое.

— Наверное, ты прав, — признал Пастер, — но это только начало.

— Начало… — задумчиво произнес Арктур, глядя на потрескивающий огонь. — Да, это только начало.

Внезапно страшная мысль ворвалась в мозг Арктура, ударив как шип "карателя". Он посмотрел на Валериана и Жюлиану. От страха у него перехватило дыхание и скрутило внутренности в комок.

— Что такое? — спросил Пастер, увидев его затравленный взгляд.

— Жюлиана… и ты, Валериан, — сказал Арктур, вскакивая на ноги, — вам нужно уходить. Прямо сейчас.

— Что? Я не понял, что ты имеешь в виду?

— Они знают, — сказал Арктур, расхаживая по комнате. Его мысли стучали в голове, как колонна вездеходов, врезающихся друг в друга. — И если они еще не здесь, то появятся в ближайшее время!

— Подожди, Арктур, — перебил молодого человека Пастер. — Кто знает и что?

— Конфедераты! — отрезал Арктур. — Сообщение, что я послал родным о Валериане. Если они настолько хороши, что сумели обойти охранные системы Фелда, при этом даже не вспотев, то ясно как дважды два, что они знают где я, и что у меня есть сын. Мы — упущенные концы, и, раз дело касается убийства, Конфедерация не успокоится, пока не спрячет нас в воду.

— Ты думаешь, они придут сюда? На Умоджу? — покрепче стискивая Валериана в объятиях, спросила Жюлиана.

Арктур рассмеялся глухим мрачным смехом, звучащим из самой холодной и пустой части его души.

— Нисколько не сомневайтесь, что так и будет. Они сделают все возможное, чтобы уничтожить своих врагов. Вы должны убираться отсюда и постоянно перемещаться, иначе они найдут вас. А этого никак нельзя допустить.

— Не смеши, — возразил Пастер. — Мы здесь как в крепости.

— Не смеши? — изумился Арктур. — Если убийцы моей семьи смогли проникнуть через системы безопасности Небесного Шпиля, то сюда они просто войдут и перебьют всех в один момент! Ну уж нет! Единственный способ избежать с ними встречи — отсутствовать там, куда они придут вас искать!

— Арктур прав, папочка, — сказала Жюлиана. — Мы должны уходить.

Ее голос дрожал от страха, но Арктур знал, что боялась она не за себя, а за Валериана.

— Я не позволю, чтобы что-то случилось с Валом!

Айлин Пастер еще колебался, но все-таки потом неохотно кивнул.

— Через час сюда прибудет корабль.

— Постоянно передвигайтесь, — предупредил Арктур, — никогда не задерживайтесь слишком долго на одном месте.

— А разве ты не пойдешь с нами? — удивилась Жюлиана.

— Нет, — ответил Арктур. — Пока они еще не знают, но конфедераты только что создали величайшего врага, какого им когда-либо придется узнать.

— Что ты собираешься сделать? — спросил Пастер.

— Я сравняю Конфедерацию с землей, — процедил Арктур.

Глава XV

Меч обрушился на него, образуя серебряную дугу, и Валериан крутанул запястьем, чтобы собственным оружием заблокировать удар. Клинки встретились со стальным лязгом, в тот момент, когда Мастер Миямото сделал выпад мечом, а юноша парировал его. Отразив удар, Валериан опустил меч, и отступил, избегая новой безжалостной атаки наставника.

Пот ручьями бежал по лицу Валериана. Его дыхание стало прерывистым и тяжелым. Мастер Миямото напротив, выглядел столь же безмятежным и невозмутимым, как и всегда, независимо от того, наливал ли он чай или выполнял безупречные выпады мечом.

Одетый в простой кремовый кэйкоги^[48] и хакама^[49], Мастер Миямото был непредсказуем, как всегда. По его лицу нельзя было прочитать ни единого намека на возможные движения в этом опасном балете, называемом бой на мечах.

Валериан носил идентичную тренировочную одежду, скроенной по его небольшой фигуре девятилетнего мальчика, которая наконец начала крепнуть, поскольку он становился старше и все больше занимался. Он был все еще стройным и худощавым, хотя за последние два года его плечи и руки заметно окрепли. В облике хилого мальчика наконец стали проявляться многообещающие намёки на сильного мужчину, каким Валериан мог стать в будущем.

Они были одни в саду. Мастер Миямото никому не позволял наблюдать за их тренировками, даже матери Валериана. Высокие стены из грубо обтесанного камня ограждали сад. У прямоугольного внутреннего дворика, поросшего слегка колышущимися разнообразными растениями, недавно появились участки газона и вымощенная сланцем площадка рядом с восточной стеной.

В центре сада умиротворенно журчал фонтан, а в прохладном воздухе слегка витал такой домашний дух созревших зерновых, со слабым, но все же безошибочным запахом химических удобрений. Эта область Икара-4 всегда так пахла из-за плодородной глинистой почвы, которая так подходила для сельского хозяйства.

Птицы, сидевшие на высоких стенах, являлись единственными зрителями, какие могли наблюдать за изнурительными тренировочными ритуалами Валериана. Их щебетание походило на хор удивленных театралов, наслаждающихся унижением мальчика со стороны мастера фехтования.

— Что значит победа? — задал вопрос Миямото, медленно поднимая меч вверх и заводя назад.

— Победить своего врага, — ответил Валериан, сместившись по дуге, когда Мастер Миямото скользнул в строну.

— Нет, — сказал Миямото, нанося Валериану молниеносный удар, — просто победить врага недостаточно.

Валериан блокировал атаку с впечатляющей скоростью, и сделал ответный выпад в бок наставника. Клинок рассек пустой воздух, и мальчик понял, что попался на уловку, когда Мастер Миямото, повернув свой меч плашмя, больно ударил его с коротким электрическим звуком.

— Тогда что? — вскрикнул он. Каждый раз, когда Валериан отвечал на вопрос неправильно, он получал замечание, подкреплённое оружием Мастера Миямото.

— Уничтожить его, — сказал Мастер Миямото. — Стереть его из памяти живых. Ты не должен оставить и намека на его существование. Полностью сокрушить каждое его достижение и удалить из анналов истории любое пусть даже мимолётное упоминание о нём. От такого поражения ни один враг никогда не сможет оправиться.

Меч Мастера Миямото обернулся вокруг его тела серией отточенных движений. И если бы Валериан попытался повторить их, он лишился бы конечностей, ушей и жизни.

— Вот, — сказал Мастер Миямото, — что значит победа. Ты бы знал это, если бы обратил внимание на книги, которые читает твой отец. Или ту, что я дал тебе.

— Я прочитал ее, — сказал Валериан, возвращаясь в защитную стойку и кланяясь Мастеру Миямото.

— Не достаточно внимательно. Еще раз.

Валериан кивнул и снова принял защитную стойку,выставив длинное лезвие меча перед собой. После трех часов тренировок с Мастером Миямото, руки мальчика налились свинцом от усталости, а грудь пылала так, словно лёгкие пожирало пламя.

Мастер Миямото ответил на поклон Валериана, и они начали кружить вокруг друг друга, сверкая мечами под полуденным солнцем.

— Враг наступает на тебя в огромном количестве, — сказал Мастер Миямото. — Как ты будешь сражаться?

Мысли Валериана обратились к тексту, на который ссылался наставник. Это был трактат, восстановленный из банка данных суперносителя "Рейган", что доставил колонистов на Умоджу. Предположительно написанные древним воином-королем Земли, эти тексты служили наставлением по искусству войны, дипломатии и личной дисциплине.

У книги отсутствовало официальное название, но Мастер Миямото называл ее "Книга Достоинств" и, казалось, знал ее наизусть. Валериан прочитал книгу, поскольку она была во главе списка одобренных текстов, который дал ему отец, но мальчик никак не мог вспомнить ее содержание, пока пытался избежать язвительного удара плоской поверхностью клинка Мастера Миямото.

— Быстрее, — поторопил Мастер Миямото, и занес меч для удара. — Не думай. Знай!

Валериан поднял клинок, и позволил разуму вернуться назад к долгим вечерам, когда он сидел за столом и вникал в проплывающие перед его усталым, но твердым взглядом строчки. Он прочитал книгу дюжину раз или больше, и когда Валериан позволил течению мыслей сконцентрироваться на кончике меча наставника, слова сами пришли к нему.

— Лучше всего попробовать направить их в узкий проход или замкнутое пространство, — сказал Валериан.

— Почему? — Резкий удар в нижнюю часть тела.

— Таким образом, их количество будет работать против них. — Разворот и блок.

— Каким образом? — Удар в грудь.

— Собравшись вместе, те, что впереди будут мешать тем, что позади. — Парирование и ответный удар.

Валериан переместился влево и начал свою собственную атаку. — Давление сзади помешает тем впереди отступить или найти лучшее направление.

— Очень хорошо, — сказал Мастер Миямото, легко отражая атаку Валериана. — А что насчет баланса?

— Это ключ к успеху, — сказал Валериан, улыбаясь, когда в очередной раз, слова легко пришли к нему.

— Почему? — повторил Мастер Миямото, парируя неуклюжую атаку и вращая свой клинок вокруг меча Валериана.

— Лидер, который рассчитывает только на силу своего оружия дальнего боя, будет перехитрен, — сказал Валериан, отражая удар и поворачиваясь вправо.

— Тогда он должен обучать всех своих воинов сражаться в ближнем бою, — предложил Миямото.

— Нет, тогда он потеряет свои войска под вражеским огнем, — возразил Валериан.

— Очень хорошо. Так что означает иметь баланс?

— Это означает, что каждая воинская единица армии должна работать в гармонии так, чтобы ее эффективность в совокупности была больше, чем разрозненные действия каждого бойца по отдельности.

Мастер Миямото кивнул и опустил клинок. Он быстро прокрутил оружие и вложил в ножны на поясе.

— Мы закончили на сегодня, — сказал он.

Валериан почувствовал облегчение. Тело ныло, к тому же он чувствовал досаду на то, что только сейчас начал ценить уроки "Книги Достоинств", и понял, как получить доступ к ним, во время тренировок. Впрочем, это было только начало, но важное начало — Валериан чувствовал это.

Он ответил на поклон Мастера Миямото, вложил в ножны собственный меч, и пригладил руками светлые волосы. Валериан носил длинные волосы, туго стянутые в конский хвост во время занятий с мечом, и их золотой цвет все еще оставался таким же ярким как в пору, когда он был совсем маленьким.

Мастер Миямото повернулся на пятке и зашагал по выложенной камнем дорожке, к фонтану в центре сада. Присев у края фонтана, он опустил руку в холодную воду.

Валериан последовал за мастером меча и сел рядом с ним. Набрав в ладонь воды, он плеснул себе в лицо.

— Ты совершенствуешься, — сказал Мастер Миямото. — Рад видеть это.

— Спасибо, — сказал Валериан. — Это тяжело, но думаю, что у меня начинает получаться.

— Это займет время, — согласился Миямото. — Без усилий ничего хорошего никогда не получится. Припоминаю, что говорил твоему отцу то же самое.

Случайное откровение вызвало у Валериана жгучий интерес, поскольку наставник никогда не упоминал об отце до этого момента. Мастер Миямото появился через несколько недель после того, как Валериан и его мать сбежали с Умоджи, и сообщил Жюлиане, что его нанял Арктур Менгск. В его задачу входило наставление мальчика как в военных, так и в общеобразовательных дисциплинах.

Наглость Арктура, вывела Жюлиану из себя, но это решение не подлежало обсуждению. Менгск-старший с трудом уговорил Мастера Миямото оставить свою должность в Академии Стирлинга, чтобы преподавать мальчику за солидную зарплату. И только желание Валериана получить одобрение отца убедило Жюлиану позволить Миямото остаться.

— Вы учили моего отца обращению с мечом? — спросил Валериан.

— Учил, — кивнул Миямото. — Он бросает длинную тень, Валериан, но я надеюсь, что ты сможешь избежать ее и реализовать свой потенциал.

— Готов поспорить он хорошо владел мечом, — сказал Валериан. — Его внешность подходит для сражений.

— Он был прекрасным фехтовальщиком, — признал Миямото. — Он был силен и выиграл большинство поединков еще до того, как был нанесен первый удар.

— Как это?

— Сражение — это больше, чем просто владение мечом, — сказал Миямото. — Чаще всего, человек побеждается его собственными сомнениями.

— Я не понимаю.

— В любом споре оружия, где жизнь и смерть зависят от его исхода, большинству людей от страха будет казаться, что их противник более сильный, более быстрый и более умелый, — объяснил Миямото. — Сомнения только усилят это. Чтобы победить, у тебя должна быть абсолютная вера в свои силы. В голове не должно быть никаких сомнений.

— Это то, что делал мой отец?

Миямото встал, словно понял, что сказал слишком много.

— Да, у твоего отца была абсолютная вера в свои способности. Но победа не единственное мерило мужчины.

— Не единственное?

— Нет, еще есть честь. Мужчина может потерять все, что у него есть, и всё же сохранить свою честь. Нет ничего более важного. Всегда помни это, Валериан, независимо от того, кто пытается учить тебя. Даже твой отец.

— Честь более важна, чем смерть?

— Абсолютно, — сказал Миямото. — За некоторые вещи стоит умереть.

— Например?

— Защищая высшие идеалы или сражаясь с притеснением. Благородный человек должен всегда твердо стоять перед лицом тиранов, которые господствуют над слабыми. Со злоупотреблением властью всегда нужно бороться, и люди чести не бездействуют, в то время как многие разрешают существовать такому злу.

— Точно, как мой отец, — гордо сказал Валериан.

Мастер Миямото поклонился мальчику.

— Нет, — сказал он печально. — Не как твой отец.

***

Валериан, снял с себя тренировочные одежды и бросил их на пол спальни. Он подхватил полотенце и направился в ванную. Повернув кран, он оступил от края ванны, избегая холодной воды, что забулькала и рассыпалась брызгами из душа. В конце концов, вода нагрелась, и Валериан встал под горячий поток.

Весь прошедший год он вместе с матерью провел на Икаре-4. Валериан привык к водяному душу в отличие от акустического, с которым он прожил на Умодже. Горячая вода расслабляла мышцы и освежала, испытать подобное при процедуре вибрационного удаления с тела молекул грязи и омертвевшей кожи было просто невозможно. Даже исходя из того, что использовать воду таким образом достаточно расточительно, Валериан решил, что получаемый эффект полностью того стоит.

Парень вышел из душа и начал вытираться полотенцем, то и дело замирая на мгновение, чтобы оценить себя целиком в висящем на двери зеркале. Валериан был молод, его тело быстро развивалось, и торс с каждым днем становился все прокачанней. Сопровождаемый командой солдат, Валериан бегал каждое утро. Он совершал пробежки вдоль охраняемого периметра Умоджанского аграрного комплекса, на расстояние порядка шести километров, и был доволен своей увеличившейся выносливостью.

Валериан напрягал мускулы, позируя перед зеркалом, представляя, что он некий могучий межпланетный герой, совсем как папа. Несмотря на слова Мастера Миямото, Валериан гордился тем, что делал его отец.

Он вернулся в свою спальню. Комната буквально утонула в различном хламе — книги, медиа-книг, не до конца собранная кровать, куча забитых одеждой чемоданов из серебрёной кожи. Его коллекции окаменелостей, камней и инопланетных артефактов были гордо выставлены на показ во множестве шкафов-витрин, а на стене висело многочисленное старинное оружие.

Оружие принадлежало предыдущему владельцу особняка. Да и вообще эта резиденция стала самым лучшим жильем, в котором они останавливались после бегства с Умоджи. Валериану настолько понравилась оружейная коллекция, что он оставил её на месте. Парень спросил Мастера Миямото, может ли он потренироваться с каким-нибудь экзотичным оружием, например, с ятаганом, копьем или серпом, но наставник запретил ему касаться любого другого оружия, пока Валериан не научится обращаться хотя бы с мечом.

Однако не было никакого вреда от того, что оружие находилось вокруг. На вид многим экземплярам можно было дать сотню-другую лет, и служили цепочкой, связывающей Валериана с давно прошедшими временами. Каким-то способом эта странная коллекция немного подогревала веру в инопланетные цивилизации, существовавшие в далеких веках утраченного прошлого. Мироустройство, существовавшее миллионы лет назад, практически невозможно постичь, но то, от чего отделяло несколько сотен лет понять было легче. Пусть такими маленькими шагами, но двигаясь вперед, Валериан постепенно осваивал и большие интервалы времени.

Валериан расчистил место на кровати и оделся в широкие брюки и синюю рубашку из дорогого шелка. Взяв копию "Книги Достоинств", что дал ему Мастер Миямото, он сел обратно на кровать и приступил к чтению. В отличие от большинства других книг, эта была несколько старомодной — с бумажными страницами, кожанным переплетом и надписью на внутренней стороне обложки. Надпись была сделана иероглифами, поэтому Валериан не знал, что там написано.

Мастер Миямото сказал Валериану, что эти слова написал его собственный отец, в утро своей смерти. Лишь только после долгих уговоров наставник открыл их значение пареньку.

В тот раз Мастер Миямото взял книгу в руки, хотя помнил послание слово в слово. Тем не менее, его глаза бежали за словами на странице; его голос осекся от волнения, когда он читал прощание своего отца.

— Что такое жизнь? — прочитал вслух Мастер Миямото. — Это вспышка светлячка в ночи. Это крохотная тень, что бежит по траве и теряется в закате.

Валериан нашел слова удивительно воодушевляющими. Онопустил глаза вниз на голову волка, вышитую золотой нитью на нагрудном кармане рубашки. Это была эмблема семьи Менгск, и Валериан с гордостью носил ее всякий раз, когда находился в безопасном месте. Так как в тех редких случаях, когда они осмеливались появиться на публике, его предупредили не показывать ничего, что может связывать его с папой.

Учитывая то, в каком свете отца Валериана выставляли СМИ, это было разумной предосторожностью.

Прошло два года, с тех пор как он последний раз виделся с отцом. Это было на подземной платформе, у «Китти Джей», отцовского корабля.

Для Валериана тот момент запомнился с весьма противоречивыми эмоциями. Ему было грустно оттого, что папа уезжает, но даже в столь юном возрасте, он почувствовал напряжение между мамой, папой и дедушкой. Он чувствовал разворачивающуюся перед ним драму: его отец уезжал, оставляя маму здесь с дедом — уезжал, чтобы справиться с эмоциональными потрясениями. Даже притом, что в тот момент Валериан не понимал всей их глубины, он почувствовал их реальность, как если бы ему все объяснили.

Отец присел перед Валерианом и пристально посмотрел на него.

— Я бы хотел провести с тобой больше времени, Валериан, — сказал его папа.

— Да, — согласился Валериан. — Мне бы тоже хотелось этого.

— Тебе предстоит серьезно потрудиться, если ты хочешь стать достойным наследником. У меня есть Дело, которое нужно выполнить, и ты пока не можешь участвовать в этом. Ты недостаточно силен и недостаточно умен, но это пока. Ты услышишь обо мне много плохих вещей в ближайшие годы, но я хочу, чтоб ты знал, что все это будет неправдой. То, что я собираюсь сделать, пойдет на пользу человечеству. Всегда помни об этом.

И Валериан помнил.

Несмотря на запреты матери, Валериан с нетерпением смотрел каждый касающийся отца репортаж по СНВ. Он видел бомбардировки, убийства и распространение революционных настроений по всему сектору. Некоторые из сообщений были настолько абсурдны, что даже девятилетний ребенок мог видеть это, но другие, казалось, были чистейшей правдой, которая не нуждалась ни в каком приукрашивании.

Вид обгорелых тел и покалеченных трупов, выносимых из зданий Конфедерации, разрушенных взрывом заложенной бомбы. Горящий транспорт Конфедерации — очередная цель одной из многих повстанческих групп, которые медленно, но верно объединялись под знаменем и лидерством его отца.

Предприятия, принадлежащие Старым Семьям, взлетали на воздух одно за одним. Причем каждая цель выбиралась очень тщательно, чтобы урон экономической инфраструктуре Конфедерации вышел максимальным. Конечно, ни в одном новостном блоке не говорилось об этом прямо. Мастер Миямото всегда заставлял Валериана смотреть такие репортажи, чтобы Валериан смог найти ответ на самый важный вопрос из всех, которые могли возникнуть при взгляде на дело рук папы:

Почему?

Почему было разрушено именно это предприятие? Почему именно этот чиновник был убит?

Каждый вопрос заставлял Валериана думать не просто о кровавых фактах этих действий, а искать более глубокую причину, чем просто причинение ущерба противнику. Хотя на столь частые картины смерти и страданий было тяжело смотреть, Валериан чувствовал уверенность, что во всём этом есть какая-то высшая цель. Эти люди были частью Конфедерации, и они хладнокровно убили родителей папы и тётю.

Мастер Миямото убеждал Валериана не делить увиденное только на черное и белое, но у таких глубоких суждений было немного шансов на понимание в виду потерь мальчика. Благородные идеалы прекрасны до тех пор, пока тебе не придется бороться за них, столкнувшись с личной трагедией.

Конфедерация отняла у папы родителей и сестру, а Валериан потерял бабушку, дедушку и тётю, которых он никогда не встретит, никогда не получит шанса узнает их поближе, а не только по рассказам отца. Если это не стоило немного пролитой крови, то, что тогда стоило?

Валериан знал, что его отец разыскивается по всей территории Конфедерации, разыскивается как террорист и убийца, но это были ярлыки, повешенные на него врагами, поэтому Валериан не обращал на них большого внимания. Он знал, кем на самом деле был его отец. Знал, что, когда увидит отца снова, то не разочарует его, как получилось при первой встрече! Теперь Валериан понимал это, и готовился.

Он не забыл, как мать в слезах сказала ему, что папа назвал его женоподобным книголюбом и слабаком. Признание, о котором она позже сожалела, но которое не возможно было забыть. В тот момент Валериан дал себе клятву, что о нем никогда не будут так думать снова, и занялся физическими упражнениями с таким рвением, словно от этого зависела его жизнь.

С отцом у Валериана была некоторая связь, но она вся велась через дедушку и появлялась от случая к случаю. Икар-4 был пятым местом, в котором они жили за два года и, похоже, что не последним. Валериан старался не привыкать ни к одному из этих мест, зная, что срочное распоряжение, приказывающее им двигаться дальше, могли доставить в любое время.

Дед Валериана изолирует еще одну отдаленную заставу Умоджанского Протектората или колонию, чтобы спрятать их, и всё начнется сначала.

Необходимость подобных действий была жестоко продемонстрирована, когда Валериан однажды пожаловался на необходимость постоянно переезжать, и уговорил мать не переселяться снова. Она согласилась ненадолго задержаться, и однажды ночью Валериан проснулся от крика солдат, орудийного огня, и вспышек взрывов.

— Ни звука, ни вздоха, Вал, мой дорогой, — сказала мама, стаскивая его с кровати и передавая солдату Умоджи в разбитом боевом скафандре. Воспоминания Валериана о той ночи сохранились спутанными и обрывочными, но он не забыл, как его несли посреди ночи. Тьма разрывалась от сверкающих вспышек. Он упал, когда мужчина, несущий его, рухнул, но был снова поднят, в тот же момент понимая, что первого солдата убили.

Их втолкнули в десантный катер, который всегда был приготовлен поблизости. Как только он с ревом стартовал, набирая высоту, Валериан вцепился в мать и спросил:

— Мама? Папа когда-нибудь придет за нами?

— Да, милый, — ответила она. — Он придет. Однажды.

Когда пилот улетел на безопасное расстояние, Валериан примостил голову на мамины колени и пролежал так много часов, позволяя ей гладить его золотые волосы, забирая прочь тревоги. Потом он услышал плач матери и притворился спящим, чтобы она подумала, что он успокоился.

Валериан больше никогда не жаловался на необходимость постоянных переездов.

Было трудно. Постоянные переезды, отсутствие настоящих друзей, отсутствие чувства постоянства в жизни — Валериан всегда помнил, что матери такая жизнь обходится в сто крат тяжелее, чем ему.

Мать старалась скрывать это и все отрицала, когда Валериан заводил разговор о ее состоянии. Однако Валериан знал, что мать сильно больна. Он не знал точно, что с ней было не так, но он видел серую бледность ее кожи и то, как плоть, казалось, улетучивалась с ее костей, независимо от того, как много она ела. А ела она не очень много, даже в лучшие дни.

Всю ночь он слушал ее мучительный кашель и плакал, когда думал о боли матери и своей неспособности помочь ей. Во всем этом, самый тягостным для Валериана был вопрос «почему?». Почему его папа не пришел повидать ее?

Он знал, что дедушка, скорей всего, отправил отцу сообщение о том, что Жюлиана больна, но проходили недели и месяцы, но от его папы не было вестей. Разве ему было все равно?

Валериану было тяжело мириться с нарастающей очевидностью безразличия отца к их тяжелому положению; с тем, что образ Арктура Менгска, который он создал себе в детстве, образ отца, героя, и реальный человек Арктур Менгск кардинально различаются.

О причине болезни мамы всегда тихо умалчивалось всякий раз, когда он заговаривал об этом. Валериан понимал, что раз от него так тщательно скрывают ее состояние, то все на самом деле очень серьезно. Толпы врачей приходили и уходили, но ни один из них, казалось, не предложил ничего, что заставило бы исчезнуть ужасный, отрывистый и сухой кашель или позволило маме прибавить в весе.

Он слышал такие слова как “долгий срок", "неоперабельная", "предельный", "нежизнеспособна", "неизлечима", и хотя он понимал не все, но их значение предельно очевидно. Когда доктора приходили, у Валериана появлялась надежда, но когда они уходили, все чаяния рушились. Так или иначе, дед не собирался сдаваться, даже если казалось, что папа уже сдался.

Валериан чувствовал, как внутри его растет гнев, и постарался подавить его.

Одним из немногих уроков отца, которого он придерживался, было то, что гнев есть бесполезная эмоция.

— Разгневанные люди делают глупые вещи, Валериан, — говорил Арктур. — Говори, когда будешь в гневе, и ты выдашь такую речь, о которой потом будешь долго жалеть. Поэтому, когда твой гнев растет, думай о последствиях прежде, чем начнешь действовать.

Валериан отложил книгу и закрыл глаза, пытаясь успокоить свои смешанные эмоции. Это оказалось проблематичным из-за поднявшегося на нижнем этаже шума. Потребовалась секунда, чтобы до парня дошло, — шум внизу нетипичен для этого времени дня! Это заинтересовало Валериана, поскольку он уловил звуки беготни.

Валериан услышал, как кто-то плачет и кинулся к двери спальни. Определенно что-то происходило, поэтому он спустился вниз, направляясь в гостиный зал в задней части дома, который служил местом тёплых вечерних посиделок.

Парень услышал крики, ругательства, плач, и его сердце похолодело, когда он вдруг подумал, что что-то случилось с мамой. Валериан побежал и влетел в комнату, из которой раздавались крики. В комнате было полно людей. Все внимательно следили за тем, что показывало мерцающее голографическое изображение с проекционной панели в углу комнаты.

Первое, что почувствовал Валериан, — облегчение, поскольку он увидел маму, стоящую в центре комнаты. Но через секунду он увидел, что остальная масса людей выглядит так, как будто им только что сообщили настолько плохие новости, какие только возможно вообразить.

Несколько голов повернулись в его сторону. В глазах людей стояли слезы. Затем все быстро повернулись обратно к разворачивающейся на проекции трагедии. Изображение было нечетким и темным, и Валериану с порога показалось, что это всего лишь большой черный шар.

— Что происходит? — спросил он. — Почему все такие расстроенные?

— О Вал, мой любимый, — сказала его мама, кинувшись к нему и заключив в объятия. — О дорогой, это Корхал.

— Корхал? Родная планета папы? Что с ней?

Мать отступила назад, в неуверенности, — должна ли она рассказать ему, что произошло.

— Мам все хорошо, — сказал он. — Скажи мне.

— Корхала больше нет, дорогой.

— Нет? Как может не стать планеты? — не понял Валериан. — Она слишком большая.

Его мать изо всех сил пыталась найти нужные слова для объяснений. Ее глаза наполнились слезами.

— Я имею ввиду … не вообще нет, а …

— Конфедерация нанесла термоядерный удар по Корхалу, — сказал Мастер Миямото, появившись рядом с Жюлианой — Тысяча ядерных ракет класса «Апокалипсис», согласно пресс-релизу военных.

Валериан почувствовал, как скрутило живот, и ужасный страх парализовал конечности.

— Корхал уничтожен? Папа? Папа мертв?

— Нет! Нет, он жив, — поспешила успокоить его Жюлиана. — Мы получили известие от твоего дедушки незадолго до того, как начали появляться первые сообщения. Твой папа в порядке.

Валериан почувствовал облегчение и освободился из маминых объятий, пока все в комнате продолжали смотреть на голографическую проекцию. Он стоял перед мерцающим изображением Корхала, смотря на черный диск планеты, на то, как ядерные огненные бури бушевали на ее поверхности с неконтролируемой яростью. Когда-то изобильный и зеленый мир теперь был перегретой сферой почерневшего стекла, тенью прошлого и обиталищем призраков.

Даже с его ограниченным пониманием физики ядерных взрывов, Валериан знал, что тысяча ракет была чрезмерным количеством для массового убийства. Такое подавляющее нападение убило бы каждое живое существо на поверхности планеты.

— Сколько людей жило на Корхале? — спросил он.

— Больше тридцати пяти миллионов, — сказал Мастер Миямото. — Все мертвы.

Мысль о таком опустошении не укладывалась ни в какие рамки. То, что так много людей могли прекратить свое существование за такой короткий промежуток времени, было невероятно.

Какой сумасшедший мог додуматься до того, чтобы санкционировать такое безосновательное уничтожение?

— Это сделала Конфедерация? — спросил Валериан.

— Люди без чести сделали это, — ответил Мастер Миямото.

Глава XVI

Огонь вырывался из разрушенного бомбардировкой завода по производству боеприпасов, образуя зеленоватое зарево пожарища. Правда Валериан не мог с уверенностью сказать, был ли такой цвет следствием горения химикатов или же искажением голографической проекции. Пожарные вели безрезультатный бой с огнем, а медики вытаскивали из разрушенного здания кричащих мужчин и женщин.

Валериан не испытывал сочувствия к этим людям. Они работали на Старые Семьи и поэтому были частью системы, которая поддерживала разжиревший, коррумпированный строй Конфедерации — тех самых людей, которые уничтожили Корхал шесть лет назад.

Изображение переместилось от пылающего завода к рыжеволосому молодому человеку, стоявшему на краю периметра, состоящего из десантников Конфедерации, экипированных в боевые бронескафандры. Создавалось впечатление, что им не терпится использовать тяжелые гаусс-автоматы, которые они держали в руках.

— Перед вами очередное зверство, развязанное Арктуром Менгском и его Сынами Корхала, на чьей совести тысячи убитых! — комментировал репортер происшествие, и его голос соответствующе наполнился гневом смешанным, как показалось Валериану, с немалым удовольствием. — Неизвестное количество бомб, заложенных с необыкновенным умением по всему заводу боеприпасов Ареса, привело к его полному уничтожению. Из официальных источников пока не поступало данных о количестве погибших и пострадавших в ходе этого террористического акта, но одно известно точно: оно будет высоким. Майкл, вам слово.

Валериан приглушил звук и покачал головой, когда изображение горящего завода сменилось неоновым светом хромированного интерьера студии СНВ на Тарсонисе. Репортажу было несколько дней, и юноша не сомневался, что большая часть сказанного репортером, была правдой, что было редкостью в эти дни.

Сыны Корхала…

Подходящее название, подумал Валериан, очевидно придуманное отцом после ядерного удара по Корхалу, когда тот начал объединять вокруг себя разрозненные и рассеянные группы революционеров, предлагая свергнуть Конфедерацию. Эти разношерстные бандформирования превратились в армию, которая, если то, что он слышал от своего дедушки было верно, доказывала, что является серьезной угрозой для существования текущего режима.

Хотя согласно сообщениям СНВ, Арктур Менгск был сумасшедшим, безумцем, который делал бредовые заявления по информационным каналам о его воображаемой божественности и инопланетных существах, которые использовали препараты, управляющие разумом, и таким образом контролировали Совет Тарсониса.

В тех редких случаях, где СНВ проигрывали отрывки передач его отца, они были столь обрезаны, отредактированы или подчищены, что даже ребенок мог понять, что они не имеют ничего общего с первоначальным содержанием.

Прошло восемь лет с тех пор как Валериан последний раз видел отца. Восемь лет вынужденных перемещений и переездов от планеты к планете, чтобы на шаг опережать убийц Конфедерации и «команд смерти». Охотились-ли все еще на них эти убийцы или уже нет, — спорный вопрос, однако это не означало, что стоило рисковать, когда на чаше весов лежали их жизни.

Это убежище Валериан считал особенно спартанским. Хотя, по крайней мере, одно преимущество было, в виде относительной близости к Умодже, что упрощало тайную поставку запасов и обеспечивало устойчивый поток новостей, которые не были устаревшими на недели, если не месяцы.

Валериан встал с кровати и потянулся. Он подумал, что неплохо бы совершить пробежку в несколько кругов по внешнему кольцу «Орбитального-235», прежде чем вернуться к своим медицинским медиа-книгам по онкологическим исследованиям. Находящийся на орбите над неприветливой скалой, называющейся Луной Ван Остина (несмотря на то, что это была не даже луна, а кусок камня, не имевший естественных спутников), «Орбитальный 235» даже не оправдывал свое название, до того он был таким захолустным и незначительным.

Впрочем, Валериан полагал, что за скуку на «Орбитальном», он может винить только себя: это было место назначения, которое он лично выбрал из списка подходящих убежищ, после того как узнал название из археологического доклада, написанного доктором Джейкобом Ремси^[50]. Валериан читал этот доклад два года назад. На Луне Ван Остина были обнаружены древние руины, в связи с чем «Орбитальный-235» преобразовали из разработчика месторождений в археологический исследовательский модуль, и отправили в космическую экспедицию.

Затем экспедицию свернули из-за нехватки финансирования. В связи с чем руины не удалось исследовать досконально, к сильному огорчению доктора Ремси, что было понятно из разочарованного тона доклада, ибо новых возможностей более не предвиделось.

Но неудача Ремси была выгодна Валериану, и он ухватился за возможность исследовать руины, которые могли действительно принадлежать инопланетным цивилизациям. Юноша давно избавился от своей коллекции "окаменелостей", раскопанных в различных садах и берегах рек.

До настоящего времени Валериан, (разумеется, с сопровождением из солдат), совершил лишь одну поездку на эту безжизненную скалу, покрытую каменистыми пустошами, и минимумом атмосферы, чтобы осмотреть руины.

На поверхности Луны Ван Остина Валериану казалось, что он как будто идет к чему-то, что должно быть частью чего-то намного большего. Но откуда взялось это чувство, Валериан понятия не имел. Изо рта юноши валил пар, — воздух был режущим и холодным, словно морозным зимним днем. Хотя дыхательный аппарат не требовался, из-за разреженности атмосферы довольно быстро закружилась голова, и появилось ощущение дезориентации.

Чтобы не привлекать внимания Исследовательского Корпуса Конфедерации^[51], поставка исследовательского оборудования осуществлялась по частям, и Валериану пришлось какое-то время подождать, прежде чем количество оборудования оказалось достаточным, чтобы приступить к полному исследованию руин.

Но то, что он уже увидел, потрясало в захватывающей дух степени. "Потрясало" в прямом смысле слова, в его исконном значении как "способное к созданию страха, удивления или восхищения", а не пресная разговорная метафора, в какую это слово превратилось, когда даже пару новых ботинок могли наградить эпитетом "потрясающие".

На краю света, вздымаясь над тем, что когда-то было морским дном, устремлялись в небо руины. Они резко выделялись на фоне окружающих столовых гор — спиралевидные обломки обвалившихся башен и обрушившихся пещер, настолько огромные и геометрически идеальные, что создать их могло только разумное существо.

Во всем увиденном Валерианом, была любопытная смесь естественного и искусственного. Выветрившиеся стены изнутри были отделаны странно выглядящими сплавами, снаружи же был природный камень. Каньоны, горы и пещеры были искусно спроектированы для потребностей их создателей. Валериан нашел обширные и просторные пещеры с округлыми потолками, подобные ребрам хранилища, изогнутые туннели, которые уходили глубоко под поверхность Луны Ван Остина.

Он был рад хотя бы тому, что участок остался практически неисследованным. Валериан удивлялся глупости бюрократов, которые отказали в финансировании такой перспективной экспедиции.

Ощущение масштаба и предполагаемый возраст этого места были поразительны: разрушенные скалы, небольшие участки минерала похожего на известь — все указывало на то, что комплекс был построен задолго до появления людей в секторе Корпулу.

Кто возвел эти сооружения, оставалось загадкой, но одно Валериан знал точно, — он сможет узнать это только сам, не надеясь на ресурсы или перст судьбы, который со временем расставит всё на свои места. Хотя его отец сделал так, чтобы он и его мать никогда не испытывали недостаток в деньгах, найденные Арктуром минералы, которые он обнаружил прямо перед своей первой встречей с сыном оказались, по-видимому, бесконечным источником капиталов, который теперь ревниво охраняла целая армия солдат, танков и «голиафов», Валериан знал, что время было против него.

С его отцом, самым разыскиваемым человеком в галактике, было только вопросом времени, то, когда ищейки снова не сядут им на хвост, и они будут вынуждены двигаться дальше. Болезнь его матери уже вынудила его остановить исследование инопланетных руин, однако действия его отца вынуждают его вообще бросить раскопки.

Так или иначе, исход одинаковый.

Валериан продолжал разминаться, зная, что тяжелая пробежка сбросит часть его напряжения и гнева на отца. Трудно сердиться на того, кого не видел так долго, а Валериан мог думать только о состоянии матери, и знакомом незабываемом чувстве горечи, готовом вспыхнуть в его душе.

Кто-то взволнованно постучался в дверь комнаты

— Входи, Чарльз, — пригласил Валериан.

Дверь открылась, и в комнату вошел молодой человек. Гость, выглядевший всего на пару лет постарше Валериана, был в идеально скроенном костюме, с копной растрепанных рыжих волос на голове, которая совершенно не соответствовала утонченной внешности.

Чарльз Виттье стал частью их бродячей группы беглецов год назад. Помощник, слуга и денщик в одном лице. Он прибыл непосредственно по приказу Арктура. Валериан был уверен, что Виттье докладывает Менгску-старшему о каждом шаге его сына, но Менгск-младший не совсем понимал зачем.

Валериан предпочитал играть с Виттье в молчанку, так как не доверял ему, невзирая на то, что тот был способным слугой и выполнял требования юноши с готовностью и компетентностью.

— Доброе утро, сэр, — поздоровался Виттье. — Я надеюсь, что не потревожил вас.

— Нисколько, — сказал Валериан. — Я как раз собирался выходить на пробежку.

— О, тогда боюсь я, возможно, пришел с известиями, которые могут причинить вам беспокойство.

— Что такое?

— Ваша мать хочет поговорить с вами, — сказал Виттье.

Валериан шел вдоль обшитых сталью коридоров «орбитального», флуоресцентные полосы на потолке и стенах поглощали все естественные цвета, придавая предметам диковинные сине-серые оттенки. Когда-то это была добывающая установка, и в таком строении хорошая видимость была более важна, чем эстетика цветовосприятия. Валериан понимал это, несмотря на то, что не был с этим согласен.

Всё на борту «Орбитального-235» было просто и функционально, как и должно было быть там, где любое полезное пространство ценилось очень дорого, и где, как ожидалось, крепкие мужчины, по большей степени чернорабочие, будут проводить довольно много времени.

Вдыхая сухой, восстановленный^[52] воздух, Валериан в сотый раз поймал себя на мысли, что хочет вернуться на Умоджу с ее ароматным воздухом и медно-красными небесами. Его тело, несмотря на пик переходного возраста, не торопилось меняться, но сейчас, шагая, Валериан выжимал из него все.

Юноша все еще был достаточно красив, с безупречной кожей и золотыми волосами. Его юношеские черты лица менялись на мужские, но Валериан уже видел форму, которую они собирались принять, и знал, что они будут прекрасны.

Виттье шел рядом. Казалось, он переставляет ноги раза в два быстрее чем Валериан, только для того, чтобы не отстать от последнего. Виттье был стройным и очевидно не жаловался на здоровье, но в нем недоставало той кипучей энергии, которой Валериан был наделен с избытком.

— Какой она была, когда ты говорил с ней? — спросил Валериан.

— Почти такой как обычно, сэр. Хотя сегодня она выглядела более оживленно.

— Правда? Это хорошо. Не знаешь, почему?

— Нет, сэр, — ответил Виттье. — Хотя она получила официальное сообщение от господина Пастера.

— Откуда ты знаешь от кого оно пришло, Чарльз? — спросил Валериан. — Ты читал его?

— Конечно же нет! — воскликнул Виттье. — Это всего лишь моя догадка, сэр! Ваш дед всегда посылает сообщение в начале месяца. Сейчас начало месяца: следовательно, это сообщение от вашего деда.

— Какое еще начало месяца? Мы находимся в космосе, Чарльз.

— Я веду учёт смены дня и ночи на Умодже и Тарсонисе, чтобы отслеживать наше время относительно планетарного. В таких сложных условиях, мне кажется, это приносит определённость, помогает не потерять счёт времени… если есть заранее установленная точка отсчета, чтобы отталкиваться от нее.

— Ты много путешествовал в космосе?

— Больше чем хотелось бы, — уклончиво ответил Виттье.

Валериан хотел пораспрашивать его еще, но почувствовал, что не получит прямых и чётких ответов, поэтому решил отложить разговор о предыдущих путешествиях Виттье и сконцентрировался на предстоящем разговоре с матерью.

Жюлиана Пастер болела очень серьёзно, и ее здоровье только ухудшалось в течение последних шести лет. После своего пятнадцатого дня рождения Валериан потребовал ответа, что с ней было не так, и, наконец, мать рассказала правду о том, что обнаружили врачи.

Иногда Валериану хотелось, чтобы она не никогда этого не говорила.

Его матери был поставлен диагноз карциноидной опухоли^[53], редкая форма рака нейроэндокринной системы. Рак возник в кишечнике и медленно прогрессировал на протяжении нескольких лет. Только почему ей потребовалось так много времени для осознания того, что ситуация намного серьёзней, чем кажется, осталось загадкой.

К тому времени, когда она проконсультировалась с врачом, опухоль уже добралась до ее печени и начала поражать другие органы с бездумной биологической жестокостью. Её развитие было медленным, но верным, отнимая у Жюлианы ее энергию иссушая плоть и истончая кости. Даже самые передовые хирургические методы не могли победить рак, — Жюлиана была неоперабельна.

Валериан плакал вместе с матерью, когда она рассказала ему всё. Она мягко вела сына через те же самые эмоции, которые сама испытала: отрицание, шок, гнев, печаль, вина, и страх.

Ей предстояло умереть, и Жюлиана смирилась с этим.

Это было куда тяжелей, чем Валериан мог вынести.

Он немедленно прекратил выходы на поверхность астероида, вокруг которого вращался «Орбитальный-235», и погрузился в исследование состояния матери, несмотря на очевидную безнадежность усилий. Возможно, потому что его матери сказали, что она сможет прожить еще несколько лет, прежде чем смерть заберет ее. Жюлиана попыталась отговорить сына от траты времени впустую, от тщетных попыток найти чудотворное лекарство.

— Иногда, пытаясь удержать то, что любишь, ты можешь разрушить это, — сказала она одним вечером, обнимая Валериана, когда тот плакал. — Давай наслаждаться временем, которое нам отпущено, Вал. Позволь мне видеть, как ты растешь и живешь своей жизнью. Не трать ее впустую, сражаясь с ветряными мельницами.

Но ничто из того, что о чем она говорила, не могло остановить Валериана. Он должен был что-то сделать, должен был предотвратить смерть матери — и ему было всё равно, несмотря на знание того, что он сражается с врагом, которого нельзя победить. Он выяснил, что ни даже самые передовые внутрископические лазерные устройства не могли сконцентрировать в нужных областях тела необходимое количество высокой температуры, ни новейшие лекарства, ни даже нано-брахитерапия^[54] не могут победить этого противника, не убив сначала его жертву.

Однако Валериан был Менгском, и он не сдавался так легко. Он продолжал заказывать новые медиа-книги и следить за последними исследованиями лучших медицинских институтов Умоджи и Тарсониса (разумеется, через надежные маршруты, чтобы не ставить под угрозу безопасность семьи, и не раскрывать их местоположения).

…- Сэр? — сказал Виттье, и Валериан вздрогнул.

До него еще не дошло, что они добрались до комнаты матери, и попытался определить, как долго он простоял перед дверью.

— Вы собираетесь входить? — уточнил Виттье.

Валериан посмотрел на помощника, и глубоко вздохнул. — Да. Конечно, я войду.

***

Валериан сидел у кровати матери. Он держал женщину за руку, всем сердцем желая хоть как-нибудь передать ей часть своих жизненных сил. Энергии у него было в избытке, и он не видел смысла в ее экономии. Что плохого в том, чтобы просто восстановить равновесие? Но он понимал, что вселенная устроена по-другому. Вселенную не заботит, что с хорошими людьми происходят плохие вещи — она абсолютно безразлична к судьбе смертных существ, которые копошатся в звездном мусоре. Вселенная была глуха к мольбам тех, кто верил в её божественность, независимо от того чего они могли потребовать.

Удерживая спину прямо, мать Валериана сидела на кровати. Кожа женщины была настолько бледной и прозрачной, что казалось, как будто её слишком сильно натянули на череп. Ниспадающие на плечи волосы утратили золотой блеск, поблекли, обретя болезненно желтый цвет, сродни усам заядлого курильщика.

Жюлиана все еще была красивой, правда особой безмятежной красотой, приобретенной с пониманием и принятием своей участи.

Валериану было тяжело смотреть на неё. Он боялся, что, если станет смотреть слишком долго, то может потерять контроль над чувствами. В такие минуты он проклинал своего отца за уроки эмоционального контроля.

— Вал, ты был сегодня в своих руинах? — спросила она.

— Нет, мам, — сказал он. — Не был. Я больше не пойду к ним, помнишь?

— Ах да, я забыла, — сказала она, махнув исхудавшей рукой перед собой. — Ты же знаешь мне теперь трудно помнить обо всем.

Валериан осмотрелся. Комната своей строгой функциональностью напомнила ему офис похоронного бюро. Он ненавидел сильный запах разложения, который наполнял комнату.

— Хочешь попить? — спросил он, вместо того, чтобы спросить о чем-нибудь важном.

Она улыбнулась.

— Да, дорогой. Ты не нальешь мне немного воды?

Валериан заполнил две пластиковые чашки прохладной водой и дал одну матери, убедившись, что она держит чашку обеими руками прежде, чем отпустить ее. Жюлиана поднесла чашку ко рту и отпила воды. На ее изможденном лице появилась улыбка, когда она вернула чашку сыну.

— Чарльз сказал мне, что ты сегодня получила сообщение, — сказал Валериан.

— Получила, — подтвердила она с улыбкой, которая придала ее лицу более глубокую бледность, чем та была на самом деле. — Оно от твоего дедушки.

— И что он рассказывает о себе в этом месяце?

— Он сказал, что твой отец приезжает, чтобы повидать нас.

Чашка с водой выпала из рук Валериана.

***

Скальный шпиль возвышался над Валерианом как рог какого-нибудь огромного ископаемого нарвала. Его поверхность была вся в ямах и отполирована бесчисленными столетиями. Юноша провел рукой по скале, ощущая покалывающее тепло рифленой поверхности породы, которое резко контрастировало с холодом окружающей среды.

Отвесные утесы уходили вверх, изгибаясь в скальные своды. Как подозревал Валериан, естественный каньон когда-то перекрывали ребристыебалки из камня, которые теперь лежали беспорядочными обломками у его ног.

Холодные, песчаные ветры, с воем проносящиеся через каньон, оплакивали падение столь могущественного строения. Валериан попытался представить, насколько масштабной здесь произошла катастрофа, чтобы разрушить тут все. Небо слегка колыхалось, и сквозь тонкую атмосферу просвечивали пульсирующие далекие звезды, свету которых насчитывались тысячи лет.

Валериан как можно плотней запахнул толстую куртку, и отрегулировал защитные очки, перед тем как приступить к спуску по склону из осыпающегося щебня, ведущему к колоссальному входу в пещеру. Юноша уже бывал в этой пещере, и теперь, замерев среди ее мерцающих стен — сочетания природы и высоких технологий, снова ощутил глубокое чувство единения с прошлым.

Осознание того, что этот комплекс создали давным-давно неведомые мастера, по неведомым людям технологиям, будоражило воображение — это же доказательство того, что жизнь в галактике существовала задолго до появления человечества. Множество загадок все еще могли храниться в недрах величественного строения, и Валериан мечтал о возможности проникнуть в суть древних этих тайн ради знаний и ради плодов, которые они принесут.

Валериан остановился, чтобы несколько минут насладиться одиночеством. Юноша непроизвольно улыбнулся, когда осознал, что за всю свою жизнь, только сейчас он по-настоящему остался один Он был единственным человеческим существом на этой космической глыбе, и это ощущение опьяняло.

Новость о прибытии отца на «Орбитальный-235» выбила Валериана из колеи. Он стал угрюмым и раздражительным, из-за чего не только не мог сконцентрироваться на исследованиях, но даже заслужил упрек от матери, чего практически никогда не бывало.

Единственное место, где Валериан чувствовал себя спокойно, находилось на поверхности Луны Ван Остина. Наедине со своими мыслями и руинами неведомой расы инопланетных строителей. Что привело их сюда и что случилось с ними? Валериан не сомневался, что будь у него достаточно времени, он смог бы разгадать эти загадки.

Время. Все опять упиралось во время.

Времени он и, особенно, его мать, не имели.

Валериану удалось убедить Чарльза Виттье, что он вполне может путешествовать на поверхность Луны Ван Остина без эскорта. Взяв один из двух челноков «орбитального», Валериан направился к устью самой большой ветки каньонов, где и приземлился.

На нем были просторные брюки карго^[55], и тяжелая непромокаемая куртка. За спиной висел рюкзак, со средствами связи и геодезическим оборудованием, едой и водой; в наплечной кобуре покоился дробовик, а у правого бедра висел любимый меч. Валериан стремился к одиночеству, но собирался бродить по инопланетным руинам, без минимальных мер предосторожности.

Спуск по скалистому каньону в целом проходил благополучно, лишь из-за нехватки воздуха было трудно дышать. Чтобы не сбиться с темпа, Валериану пришлось надеть кислородную маску, соединенную трубкой с небольшим баллоном.

Шквал пыли взвился над землей, и Валериан посмотрел вверх в поисках причины. Высоко над головой он увидел огни второго посадочного модуля «орбитального», маневрирующего с целью зайти на посадку в устье каньона. Юноша выругался и, послав к черту нежданного гостя, хотел двигаться дальше, но затем отбросил эту мысль.

Посадочный модуль аккуратно приземлился. Через несколько мгновений открылся боковой люк, и в мир сумерек Луны Ван Остина шагнула высокая фигура.

Валериан немедленно узнал ее, и его сердце забилось чаще.

Даже с такого расстояния, величественный образ того человека ни с кем нельзя было спутать.

Его отец.

Арктур Менгск спустился по трапу и пошел навстречу сыну. Валериан увидел, что отец одет аналогично ему, — сверхпрочная рабочая одежда и крепкие сапоги; за плечами рюкзак. Двигался Менгск-старший с невозмутимой уверенностью человека, привыкшего контролировать ситуацию.

Пока отец приближался, Валериан изучал его. Волосы Арктура все еще оставались темными, но на висках и в бороде появились первые признаки седины. Арктуру было всего тридцать пять, но неутихающая война против Конфедерации, очевидно, преждевременно состарила его, хотя у него все еще была впечатляющая, гордая фигура.

Казалось, его отца нисколько не напрягал такой пустяк, как разреженность атмосферы — двигаясь по пересеченной местности, Менгск-старший поддерживал неплохой темп.

Арктур помахал сыну и, вопреки себе, Валериан помахал в ответ.

Мать когда-то говорила ему, что люди часто меняли свое мнение, для того чтобы понравиться его отцу. Но из каких побуждений, они почему-то затруднялись внятно объяснить. У Валериана мелькнула мысль, — а что если он тоже подвергся этому влиянию, искажающему реальность?

Арктур вскочил на упавший кусок скалы и глубоко вдохнул разреженный воздух.

— Бодрит, не так ли? — сказал он.

Валериан убрал кислородную маску.

— И это все? Это твое приветствие после восьми лет?

— А ты, верно, сердишься? — спросил Арктур с лёгким сарказмом, он сделал паузу и сел на гладкий валун. — Естественная реакция, я полагаю. Тебе нужно поругать меня некоторое время прежде, чем мы поговорим как мужчины? От этого не будет пользы, но если ты чувствуешь, что должен, тогда давай.

Валериан почувствовал, как вспышка гнева, которую он планировал испустить, угасает в груди, и негодующий ответ на кончике языка умирает не родившись.

— Верно — сказал он. — Я мог с таким же успехом сердиться на эти камни.

— Слова, сказанные в гневе, только сотрясают воздух, Валериан. Они редко ранят, так какой в них смысл? Нет слов более разрушительных, чем те, которые полностью продуманы.

— Тебе ли не знать об этом, — сказал Валериан. — СНВ пытается выставить тебя безумным сумасшедшим.

Арктур махнул рукой. — Никто не верит тому, о чем трезвонят на СНВ. В любом случае, и чем больше они чернят меня, тем больше людей очнется, чтобы увидеть, что Конфедерация обеспокоена из-за меня.

— А ты беспокоишь ее? Им стоит волноваться? — поинтересовался его сын.

Менгск-старший встал и подошел к нему, осматривая Валериана сверху донизу, как будто изучая племенной экземпляр домашнего скота. — О, я бы сказал, да. Конфедерация на грани развала: я вижу, как трещины расширяются с каждым днем. Мой отец и твой дед, Ангус, знал, что делал, но он мыслил недостаточно масштабно.

— А ты?

— Мои планы грандиозны. Ну а чем похвастаешься ты? — спросил Арктур, кивая в сторону входа в пещеру, куда направлялся Валериан. — Может, покажешь мне, на что ты тратишь свое время на этой голой скале?

Валериан кивнул и, выискивая путь по склону, без лишних слов продолжил спуск к зеву пещеры у дна ущелья. Весь следующий час ушел на то, чтобы достичь дна, — настолько огромными были размеры каньона. Высокие отвесные скалы заключили людей в объятья теней и холода.

Внизу поверхность скал была гладкой и прозрачной, словно под воздействием высокой температуры порода превратилась в стекло с прожилками чего-то, похожего на сияющий металл. Стены буквально пестрели множеством инкрустированных в них самоцветов, идеальной сферической формы.

— Очаровательно, — сказал Арктур. — Поверхность, на первый взгляд, как будто вулканического происхождения, но на самом деле является метаморфической. Ты определил субстрат^[56] протолита?

— Нет, — сказал Валериан, внезапно ощутив желание узнать больше о формировании скалы и заполучить сюда как можно больше специального оборудования. — Я даже не знаю, что означает этот термин.

— Я так и думал, что ты не знаешь — сказал Арктур. — Метаморфические породы появляются, когда первичная горная порода, протолит, преобразована во что-то совершенно новое.

— Что может вызвать это преобразование?

Арктур приложил руку к скале, прислонился лбом к гладкой каменной поверхности.

— Обычно это вызвано высокими температурами и давлением верхних пластов породы, но также это могли сделать такие тектонические процессы как смещение плит. Любая достаточно большая геологическая сила, которая вызывает огромное горизонтальное давление, трение и деформацию, могла послужить причиной данного явления. Но, я не думаю, что здесь мы видим, результаты естественного происхождения.

— Почему?

— Потому что, независимо от причины, это преобразование, если это вообще было преобразование, не прошло необходимых геологических циклов: я думаю, что метаморфоза произошла практически мгновенно. Но с другой стороны я только что прибыл. Я уверен, что ты уже гораздо глубже изучил местные геологические формации.

Валериан не имел возможностей для тщательного изучения, кроме как визуального осмотра, и подозревал, что отец знает об этом. Арктур рассуждал об исследованиях сына с неосознанной демонстрацией превосходства.

— Конечно, — сказал Валериан, пытаясь реабилитироваться в глазах отца. — Мои исследования показали, что эта формация — смесь природных сил и высокотехнологичной инженерии. Посмотри сюда: здесь сформировался естественный изгиб скалы и соединился с тем, что похоже на какое-то металлическое укрепление.

Арктур внимательно осмотрел скалу, указанную Валерианом.

— Да, аналогично арматурному профилю из неостали в пластбетоне.

Валериан махнул рукой.

— Пойдем, зайдем внутрь: там есть кое-что. Ты такого точно нигде не увидишь, — пригласил он отца.

— Не будь так уверен, я повидал многое за последние несколько лет.

— Ничего подобного этому ты ещё не встречал, — пообещал Валериан.

***

Арктур Менгск стоял в центре пещеры, хотя назвать ее так значило значительно преуменьшить ее невероятный, непостижимый размер. Это был гигантский собор из света, камня и металла, созданного в глубине горы древней расой богов. Несомненно, не смертные, а только боги могли опустошить столь огромную гору так, чтобы она не обрушилась через миллионы, а может через миллиарды лет, с тех пор как они впервые изобрели способ такого строительства.

Изящно изогнутые ребра скалы высились наверху, каждое было толще, чем корпус линейного крейсера. Карнизы размером с осадные танки выступали из стен и воздушных аркбутанов^[57] поддерживаемых нависающими украшениями и изящными нисходящими сводами из камня. Промежутки между ними казались узкими и изящным, хотя Валериан предполагал, что большинство из них шириной не менее двадцати метров.

Казалось, что сами стены мерцают какой-то внутренней биолюминесценцией. Волны света мчались вдоль длинных «металлических» элементов в камне, словно яркие искорки электрического тока. Самоцветы постоянно пульсировали слабым свечением, словно в такт медленному и бесшумному сердцебиению.

Рифленые сталактиты спускались конусообразными копьями, пронизывая крышу, словно вдавленная в вершину горы перевернутая ледяная корона. Под потолком огромной пещеры висел легкий туман, — клубящаяся область, что поддерживала воздух влажным и снижала уровень сырости внизу.

Казалось, интерьер пещеры еще более решительно указывал на кропотливую работу по её созданию. В сравнении с этой пещерой любые похожие человеческие строения выглядели лишь жалкой пародией на истинное великолепие. Любой из флотов, какие довелось видеть Валериану, мог бы поместиться в недрах этой огромной пещеры, а возможно, даже и целиком вместе взятые.

— Невероятно, — произнес Арктур, и Валериан удивился, услышав подлинные эмоции в голосе отца. — Я никогда подобного не видел.

— Я же говорил, — сказал Валериан, довольный, что смог удивить Менгка-старшего.

— И ты думаешь, что это пришельцы?

— А у тебя есть другое объяснение? — ответил Валериан, удивленный вопросом.

— Я не спорю, возможно, что это были представители иной цивилизации, — признал его отец. — Но даже если это и правда, что это меняет? Кто бы ни построил это, они уже давно мертвы.

— Разве тебе не интересно, кто построил такое? Какие великие тайны мы могли бы раскрыть, чему бы могли у них научиться?

— Не особо. Теперь они всего лишь пыль, и никто не помнит их. Можно ли в таком случае называть их великими?

Разочарование Валериана от упрямого отказа отца понять всю важность таких открытий росло с каждым новым словом Арктура. Юноша начал терять самообладание. Он понял, что купился на демонстративный интерес отца к древней пещере, и теперь его затянуло в реальность Арктура. Валериан встряхнулся, чтобы сбросить наваждение, и в этот момент все вещи, которые он хотел сказать отцу, внезапно вырвались на передний план в его сознании.

— Где ты был все эти годы? — выпалил он. — Почему ты никогда не приезжал? Тебе наплевать на нас?

Отец оторвался от осмотра обширной пещеры, немедленно забыв о ее величии, поскольку увидел, что милая иллюзия воссоединения отца и сына закончилась.

— Это было слишком опасно, — сказал он просто. — Конфедерация хочет меня убить, и если бы они узнали, где вы находитесь, то они использовали бы вас, чтобы добраться до меня. Валериан это очевидно.

— Моя мать больна, — сказал Валериан. — Ты знал?

— Да.

— Тебя это волнует?

— Конечно волнует, — огрызнулся Арктур. — Что за ребяческий вопрос?

— Ребяческий? Разве это проявление ребячества — поинтересоваться, где был ты, отец, в то время, когда мать твоего сына умирает?

— Айлин сказал мне, что рак твоей матери неоперабелен, — сказал Арктур. — Он прав?

— Да прав, — подтвердил Валериан, с трудом контролируя свой гнев и свою боль. — И вся эта беготня от планеты к планете и от луны к луне не способствует её выздоровлению. От этого ей становится только хуже.

— И чего я добился бы, примчавшись к вам? Кроме как подверг бы вас обоих опасности? — задал вопрос Арктур. — Ты хотел, чтобы я пришел и помог тебе подержать руку матери, пока та лежит на смертном одре? Ты этого хотел? Что ж Валериан, я сожалею, но это ничего бы не дало. У меня есть более важные дела, чем утешать тебя. Или твою мать.

Валериан хотел броситься на отца с кулаками и стереть спокойное выражение с его лица, но он держал свой гнев крепко запертым внутри себя. Хотя он очень не хотел признавать это, Валериан восхищался способностью отца рассуждать логически и сосредоточенно, стоя перед тем, что нарушило бы его собственное самообладание.

Но, тем не менее, у него было, что сказать отцу, независимо от того, проникнет ли это через его броню тщеславия или нет.

— Более важные дела? Такие как свергнуть Конфедерацию?

— Точно, — сказал Арктур. — И такая цель требует жертв. Мы все потеряли близких в ходе этой войны, сын, я тоже потерял. Родителей, Дороти, Эктона.

— Кого?

— Он был главой службы безопасности у моего отца, и хорошим человеком.

— Что с ним случилось?

— Он был на Корхале, когда ракеты нанесли удар.

— Ясно, — Валериан вздохнул.

— Но их смерть не будет напрасной, — продолжил Арктур, — когда Конфедерация будет лежать в руинах, и мы с тобой займем место этих тиранов из Совета Тарсониса. Мы можем сделать это, Валериан, мы сможем сокрушить врага. За мной стоит армия, которая не уступает той, которую может выставить Конфедерация. Вопрос падения Конфедерации — это только вопрос времени, а потом, мы можем править тем, что они оставят после себя. Но мы должны делать это правильно, и построить империю во благо человечеству.

— Во благо человечеству? — хмыкнул Валериан. — Ты имеешь в виду во благо династии Менгск?

Арктур пожал плечами.

— Не вижу особой разницы, — сказал он.

— И ты хочешь, чтобы я был рядом с тобой? — сказал Валериан, пытаясь сдержать надежду в голосе.

— Конечно, — ответил Арктур, подойдя и взяв его за плечи. — Ты мой сын, и ты Менгск. Кто как не мой наследник достоин стоять рядом со мной?

— Раньше ты так не думал, — возразил Валериан. — Я слышал, как ты раньше отзывался обо мне. Для тебя я был книголюбом и женоподобным слабаком.

— Слова, сказанные в гневе давным-давно, — сказал Арктур, взмахнув рукой, как будто бы пытаясь отогнать досадные слова. — Но посмотри на себя теперь! Ты заставил меня гордиться тобой, мальчик. И я впечатлен. Я не могу притворяться, что это не так. Ты многого достиг, с тех пор как я видел тебя в последний раз.

— Я сделал это не для тебя, отец, — сказал Валериан. — Я сделал это для себя.

— Я знаю это и это хорошо. Человек никогда не должен делать что-то, чтобы произвести впечатление на других. Он должен всегда делать вещи для себя, делать то, что считает правильным.

— И что, если я не захочу стать твоим наследником? — поинтересовался Валериан. — Ты управлял моей жизнью издалека очень долго. Думаю, что ты привык к мысли, что я всегда буду прыгать по твоей команде. Что ж отец, я не такой. Я сам себе хозяин, и сам буду принимать решения.

Арктур улыбнулся и кивнул. Отпустив плечи сына, он сел на ближайший обломок рухнувшей скалы. — Помнится, я сказал нечто подобное моему отцу давным-давно.

Валериан чувствовал, как гнев проходит. Он вытащил пластиковую солдатскую флягу и сделал большой глоток воды.

— Это принесло тебе какую-то пользу?

— Не особенно, — сказал Арктур, принимая флягу от Валериана. — Я называл его террористом и убийцей, но теперь я сделал намного больше зла, чем он за всю свою жизнь. Я полагаю, если кто-то сделал тебе что-то действительно ужасное, то легче оправдать свое возмездие, независимо от того насколько оно отвратительно. Конфедерация убила мою семью и испепелила мою родную планету — что я мог сделать, чтобы адекватно отплатить им?

— Я не знаю, — сказал Валериан. — И не думаю, что захочу узнать.

— Тогда, чего ты хочешь, Валериан?

— Я хочу быть частью твоей жизни, но я хочу сам творить свою судьбу.

— Я сказал это же моему отцу, — ответил Арктур. — Однако с тех пор я обнаружил, что время и история могут подхватить нас и использовать наши таланты, независимо от наших желаний.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что в будущем судьба иногда будет толкать нас к тому, что она предназначает для нас, и мы ничего не сможем с этим поделать.

— Ты думаешь, что с тобой это и произошло?

— Возможно, но я так не думаю.

— Почему?

— Потому что судьба играет по моим правилам, — сказал Арктур.

Валериан рассмеялся над этим, но смех затих, когда он понял, что его отец не шутил.

Глава XVII

Судьба играет по моим правилам…

Валериан вспомнил эти слова, когда посмотрел на гигантский голографический проектор РИИ на главной торговой площади Грамерси-Сити^[58], столицы Тирадора-8. Целых тридцать метров в ширину и девять в высоту Рекламный Искусственный Интеллект проецировал изображение над мерцающим подиумом перед гигантским небоскребом.

Обычно, РИИ рекламировал одежду, безалкогольные напитки или последние модели наземных автомобилей, но сегодня все было по-другому.

Мерцающее трехмерное изображение лица Арктура Менгска парило над подиумом и, на этот раз, Менгск вещал напрямую — без вмешательства цензоров Конфедерации или редакторов СНВ. Свыше тысячи людей заполнили площадь — торговцы, покупатели, бизнесмены, беженцы, преступники и служители закона, все молчали в волнительном ожидании, ловя каждый звук, исходящий из громкоговорителей, вмонтированных в подиум.

— Братья терраны, — начал Менгск, он произносил эту речь, словно строгий, но великодушный бог, снизошедший на грешную землю. — Обращаюсь к вам в свете недавних событий, чтобы воззвать к рассудку. Ведь ни один человек не посмеет отрицать того, насколько опасно нынешнее время. Пока мы сражаемся друг с другом, раздробленные мелкими дрязгами нашей общей истории — нас вот-вот захлестнет волна гораздо большего противостояния. И эта волна угрожает разрушить все, чего мы достигли.

Голос Арктура Менгска звучал на фоне великолепных и вдохновляющих изображений: бескрайних пейзажей и истребителей «Мираж», летящих в боевом порядке.

Валериан посмотрел на лица жителей Грамерси-Сити, окружающих его. Он чувствовал себя слегка ошарашенным от близости столь огромного количества народа. До этого дня максимум, сколько человек ему доводилось видеть в одном месте, то были слуги в доме дедушки на Умодже — это примерно около дюжины. Казалось, что это было так давно, как будто в другой жизни.

Использовать Тирадор-8 в качестве убежища, было идеей Валериана. Скрываться на видном месте, растворившись среди жителей густонаселенной планеты. Хотя, учитывая бедствия, свалившиеся в последние месяцы на головы конфедератов, а также и заявление отца, которое сейчас звучало из динамиков, было похоже, что вынужденные перелеты заканчивались.

— Настало время нам как нации в целом и как отдельным личностям оставить в стороне стародавнюю вражду и объединяться, — продолжал вещать громоподобный голос Менгска. Изображение сменилось — на экране появились мощные линейные крейсеры, величественно проплывающие по небу Корхала. — Потоки войны, в которой не будет победителей, мчатся на нас, и мы должны подняться как можно выше, чтобы не исчезнуть в пучине наводнения.

Голограмма пылающего от носа до кормы линейного крейсера Конфедерации появилась перед зрителями, и толпа взревела — гнев и обида, копившиеся долгие десятилетия, вырвались наружу.

Отец Валериана продолжил.

— Конфедерации более не существует. Какое бы подобие единства и защиты она не обеспечивала когда-то, это лишь фантом… лишь воспоминания. И к кому вы обратитесь за защитой теперь, перед лицом неистовствующих врагов?

Подборка видеосюжетов продолжалась, одобрительные крики не затихали. Разрушенный крейсер Конфедерации сменили кадры трассирующих очередей из аппарата, который, как уже знал Валериан, был кораблем протоссов. Затем появился снимок медленно дрейфующего в космосе высшего организма зергов^[59].

— Разгром, учиненный инопланетными захватчиками, очевиден. Мы видели, как наши дома и поселения были уничтожены методичными ударами протоссов. Мы видели своими глазами, как друзей и любимых истребляют кошмарные зерги. Таковы знамения нашего времени — беспрецедентные и невообразимые.

Подрагивающая голограмма вспыхнула ярче — появилась эскадрилья ведущих огонь «Миражей». Истребители пронеслись по экрану, и исчезли. Во что они стреляли, осталось за кадром.

— Братья мои терраны, пришло время сплотиться под новым знаменем! — воззвал Менгск-старший. — Наша сила в единстве, и многочисленные группировки диссидентов уже присоединились к нам! Мы сплавим множество осколков в неделимое целое, и вверим все единственному престолу. И, находясь на этом престоле, я буду оберегать вас.

По спине Валериана побежали мурашки, но он не знал, было ли это от облегчения или от страха. Слова его отца больше походили на предупреждение, чем на обещание защиты. Картинка вернулась к высоким шпилям, которые даже в такое трудное время восстанавливались на Корхале среди пепельного опустошения, вызванного беспощадной атакой конфедератов. Камера приблизилась к зданиям и, наконец, направилась к огромному черному флагу с символом, который стал знаком каждому за прошедшие несколько лет: красная рука с зажатым в кулаке кнутом. Хвост кнута заключал рисунок в круг.

Сыны Корхала.

Камера задержалась на флаге, пока Арктур не произнес заключительные слова.

— С этого дня и впредь да не посмеет человек пойти войной на человека. Да не вступит никакая терранская организация в сговор против этого нового начала. И никто из людей не спутается с чужаками. И говорю врагам человечества — спешите убраться с нашего пути! Ибо мы пойдем до конца, и за ценой не постоим!

Трансляция закончилась, неподвижный символ Сынов Корхала повис над подиумом, а затем помехи сформировали блестящую колонну белого шума.

Валериан отвернулся от рекламной установки, когда услышал знакомое щелканье и шипение — голографические проекторы запускались, чтобы повторить сообщение еще раз. Валериану не хотелось слушать его снова: он запомнил все с первого раза.

Развернувшись, он пошел вдоль по переполненному народом проспекту, проталкиваясь сквозь поток ликующих людей, что стремились к центру площади. Валериан вышел на знакомый переулок, где находилась маленькая кофейня, в которую он частенько заглядывал.

Кофейня была пуста. Валериан плеснул себе горячего напитка, предварительно положив на потертое дерево стойки несколько кредитов с запиской. Юноша сел у окна. Наблюдая за ликующими толпами проходящих мимо людей, он видел, как их лица светятся от счастья. Он знал, что пусть даже какое-то время, но местные жители будут помнить сегодняшний день, доброй памятью: день, когда ненавистная Конфедерация был свергнута и заменена на…

Что ж, до настоящего момента никто не был уверен в том, кто займет бразды правления, оставленные Конфедерацией, которая потерпела внезапный и шокирующий крах. Никто. За исключением Валериана Менгска.

Он точно знал, кто возьмёт власть в свои руки.

Сегодняшнее объявление по всему сектору всё только подтвердило. Его отец объявил себя императором Доминиона Терранов — Арктуром Менгском I, но никто пока не был уверен в законности его притязаний. Валериан слышал, как некоторые говорили о свободных выборах, в то время как другие выкрикивали лозунги в поддержку человека, который еще вчера был в розыске по всей территории Конфедерации как террорист и заочно приговорён к смерти.

Никогда еще в истории ни одно изречение, написанное победителями, не было настолько точным.

Судьба играет по моим правилам…

Спустя три года, с тех пор как он услышал эти слова, произнесенные отцом, Валериан только сейчас понял его конечную цель. Конечно, у него были подозрения, когда отец снова и снова побеждал любые войска Конфедерации, посылаемые против него, используя сочетание хитрости, грубой силы и чрезвычайной, даже демонстративной, жестокости. Жестокости, которая до сих пор поражала Валериана, когда он задумывался об этом.

Действительно, за прошедший год произошло множество изменений и потрясений. Все они появлялись с такой скоростью, что было трудно осмыслить их.

Первое потрясение пришло вместе с новостями о том, что планеты Чау-Сара и Мар-Сара были уничтожены флотилией кораблей, принадлежащих инопланетной расе, известной как протоссы.

Вскоре последовало и второе. Это случилось тогда, когда стало известно, что обе планеты испепелили для того, чтобы гарантированно уничтожить другую инопланетную расу. Расу, чье название вскоре стало синонимом массового уничтожения и паразитарной инвазии^[60] одного мира за другим. И имя ей было — зерги.

Начальное волнение Валериана относительно уже бесспорной очевидности инопланетной жизни было несколько остужено осознанием того, что ни протоссы, ни зерги никак не подходили в кандидаты на роль строителей древних сооружений, (юноша полагал, что это были своего рода храмы), которые он исследовал на Луне Ван Остина.

Зерги представляли собой мерзкую стаю генетически мутирующих существ, ведомую кровавым инстинктом и ненасытным аппетитом, в то время как протоссы были странной, отчужденной расой воинов-псиоников. Хотя протоссы и обладали технологиями, которые далеко опережали технологии терранов и явно отличались от людей, однако было не похоже, что они являются возродившейся разновидностью строителей храмов.

Новости о том, что человечество больше не одиноко во вселенной, одни встретили с ужасом и содроганием, а другие с религиозным экстазом и поклонением. Некоторые люди хотели встретить «гостей» с распростертыми объятиями, тепло и радушно, в то время как более здравомыслящие люди, понимающие текущий дух времени, готовились к войне. Они, должно быть, оказались более проницательны.

С появлением инопланетных рас, открытая борьба разгорелась по всей территории Конфедерации. Местечковые перестрелки и локальные конфликты, перерастали в полномасштабные восстания. И, конечно же, Арктур Менгск всегда был готов подлить масла в огонь.

Пока беглецам удавалось избегать всплесков этой все более свирепой войны. Но конфликты учащались и перерастали из простых нападений на представителей конфедеративной власти до полноценных планетарных сражений по всему сектору. Люди умирали каждый день тысячами. Конфедерации терпела бедствия одно за другим, и неумолимо теряла власть в колониях.

А затем последовало уничтожение Антига Прайм.

Правда о том, что случилось на Антига Прайм, разумеется, была скрыта. Но Валериан узнал всё. Узнал из источника, в словах которого сомневаться не приходилось. Этим источником был Айлин Пастер. Оказывается, великий Арктур Менгск использовал похищенные технологии пси-изучателя, чтобы привлечь зергов к колонии Конфедерации, в качестве оружия против врагов. Зерги, в свою очередь, привлекли туда протоссов, и уже протоссы в буквальном смысле зачистили планету — ни одного выжившего, и ни одного свидетеля.

Ужас, который последовал после этой катастрофы, распространился по остаткам колоний Конфедерации как чума. Ручеёк беженцев превратился в неистовый поток. Грузовые корабли, переполненные испуганными людьми, тысячами отправлялись из центральных миров, охваченных сражениями, к Периферии^[61], где было более-менее спокойно.

Валериан не мог забыть реакцию матери, когда та узнала, что его отец причастен к гибели Антига Прайм. Он видел, как сильно она сдала по причине того, во что стал превращаться когда-то любимый ей человек. А не так давно, Валериан пришел к выводу, что благородные идеалы отца сбросить ярмо тирании Конфедерации и покончить с коррупцией Старых Семей угасли. Их сменило желание создать собственную империю.

Его мать презирала то, чем стал Арктур, но Валериан втайне восхищался упорством, с которым отец шел к своим целям, твёрдо зная, что однажды ему суждено достичь их.

Мысли об этом все еще вызывали в душе Валериана противоречивые чувства.

Почти сразу после уничтожения Антига Прайм, отец приказал Валериану и Жюлиане найти новое убежище, удаленное от центральных миров, всё еще остающихся под контролем Конфедерации. Это было в духе Арктура, послать такое прямолинейное сообщение, но Валериан чувствовал, что за этим скрывалось нечто большее. Как будто, должно было произойти нечто ужасное, и требовалось, чтобы Валериан с матерью находились так далеко от центра событий, насколько возможно.

Он не знал, с чем это было связано, пока до них не дошли новости о разрушении Тарсониса, метрополии Конфедерации. Как и Антига Прайм перед этим, Тарсонис наводнили зерги, привлеченные Арктуром Менгском, для уничтожения его врагов — Старых Семей. Тех самых, что убили его родителей и сестру и обрекли на смерть миллионы людей на Корхале.

Когда акты мести осуществились, Валериану пришлось признать, что это был гениальный ход.

Смелый, беспощадный и непреодолимый.

Так как с Тарсонисом умерла и Конфедерация. Тарсонис был опорой человеческого мира так долго, что без него единство колониальных миров рассыпалось как карточный домик. Ничто более не препятствовало Доминиону Арктура Менгска торжествовать на костях поверженных врагов.

Едва Конфедерация пала, Арктур связался с Валерианом и сообщил, что приближается день, когда он позволит юноше выйти в свет как своему сыну.

Валериан не мог отрицать привлекательности этой идеи, поскольку ему исполнилось восемнадцать, и он был готов по праву занять свое место на галактической сцене. Теперь он был сам себе хозяин: умный, образованный, очаровательный и одаренный, способный сражаться мечом, винтовкой или же словом, если представится возможность и потребует честь.

Но был ли он преемником, как полагал его отец…

Хотя, это был совершенно другой вопрос.

Валериан допил ароматную жидкость и вышел из пустой кофейни.

— Пора идти домой, — сказал он.

***

В конечном счете, прошло еще шесть месяцев прежде, чем Валериану довелось снова увидеть отца. Необходимость отстраивать Доминион из руин Конфедерации отнимала у недавно провозглашенного императора больше времени и требовала большего внимания, чем предполагалось.

Сначала Валериана устраивало такое положение вещей. Теперь, когда им больше не нужно было переезжать с места на место, скрываясь от «эскадронов смерти»^[62] Конфедерации, он с удовольствием проводил время вместе с матерью на Умодже в доме дедушки. Но недели превращались в месяцы, и Валериан начинал терять терпение — вынужденное безделье начало раздражать его. Он был сыном императора, но все ещё не сделал ничего важного.

Состояние матери улучшилось, но за каждым улучшением следовало возвращение невидимой болезни, которая поглощала Жюлиану. Новые технологии замедлили развитие рака, но не могли его остановить, и доктора серьезно сообщали Валериану, что Жюлиане осталось жить самое большее шесть месяцев. Однако они говорили это годами, но, тем не менее, его мать удивляла всех своей волей к жизни, упорной стойкостью и храбростью.

То время, какое не занимала забота о матери, Валериан проводил за оттачиванием своих уже внушающих уважение навыков владения клинком и другим оружием под строгим присмотром Мастера Миямото. Старый наставник прибыл на Умоджу вместе с Валерианом и теперь с гордостью называл юношу лучшим учеником, которого он когда-либо обучал.

Валериан буквально проглатывал каждую медиа-книгу, которую мог достать, изучая все, что было известно о протоссах и зергах. Он обшаривал информационные сети в поисках любого признака новых инопланетных руин, но после войны археология не интересовала никого кроме престолонаследника.

Этим вечером, Валериан прогуливался вместе с матерью в садах дома дедушки, следуя вдоль реки, которая блестела в закате как расплавленная медь.

Мать попросила проводить ее к реке, и они отправились, как только прислуга приготовила ужин. Жюлиана ела немного в эти дни, но аппетит Валериана был зверским, как всегда.

Юноша носил облегающий костюм угольно серого цвета, высокие сапоги из блестящей черной кожи, двубортный жакет, который очень сильно делал его похожим на солдата, и алый плащ, накинутый на плечи. Его волосы свободно спадали на плечи каскадом золота, совсем как в молодости у матери.

Теперь, когда не было причин скрывать происхождение, и были все основания показать его, Валериан гордо носил на груди бронзовую медаль семьи Менгсков с изображением головы волка.

Его мать сидела в инвалидном автокресле, управляя им при помощи закрепленного за правым ухом считывающего альфа-ритмы устройства. Возвращение на Умоджу сказалось на состоянии Жюлианы гораздо благотворней, чем все годы лекарств и болезненной химиотерапии. Внутримышечные нано-стимуляторы препятствовали атрофированию ее мышц, и Валериан радовался тому, что жизненная энергия понемногу возвращается к матери. Он знал, что долго она не протянет, но юноше нравилось, что мать снова улыбается и находится дома.

Воздух был прозрачным и свежим, коричневое небо теплых медовых тонов тянулось вдоль всего горизонта — день приближался к концу. В воздухе стоял сильный аромат трав и цветов. Валериан глубоко вдохнул, немедленно вернувшись назад в детство, в безмятежное время, когда он был наивен, и ему казалось, что вся галактика лежит у его ног.

— Хорошо быть дома, не так ли? — сказала Жюлиана. Ее голос по-прежнему был слабым, но всё же сильнее, чем многие годы прежде. — Я имею в виду, вернуться назад на Умоджу.

Валериан кивнул.

— Да, хотя мне все еще трудно о чем-то как о доме.

— Я знаю, дорогой, — сказала его мать. — И я сожалею, что ты рос в таких условиях, мотаясь туда-сюда.

— Это не твоя вина. В конце концов, разве у нас был выбор?

— Я знаю, но я хочу, чтобы ты понял, мне жаль, что я не смогла дать тебе нормальное детство.

— «Нормальное детство?» — спросил Валериан. — Что это такое? Оно вообще существует?

— Конечно, существует. У меня было совершенно нормальное детство, которое прошло здесь.

— Я догадываюсь, — наконец произнес Валериан, когда они по дуге миновали тополиную рощицу, и перед ними открылся вид на реку. — Я с теплотой вспоминаю это место. Но в моей жизни случилось столько всякого, что я больше не воспринимаю его как свой дом.

— Это грустно, — сказала Жюлиана, указывая на неровную впадину, ломающую гладкую береговую линию реки. — Ты помнишь ту маленькую бухточку?

Вода заполнила бухту целиком, закручиваясь течением в миниатюрные водовороты, но Валериан не забыл, как стоял здесь по колено в грязи с маленьким совком и лотком раскопанных «сокровищ».

— Да, — сказал он с улыбкой. — Я помню. Я тогда раскапывал там «инопланетные окаменелости».

— Я так гордилась тобой, — сказала Жюлиана. — И я горжусь тобой, Валериан. Ты вырос в такого замечательного, красивого мальчика. Мое сердце щемит каждый раз, когда я смотрю на тебя.

— Мама, не продолжай! — воскликнул Валериан, смущенный, но, тем не менее, наслаждающийся похвалой.

— Я серьезно, — сказала она, на сей раз более настойчиво. — У меня, вероятно, не так много времени в запасе и есть вещи, которые я должна сказать тебе, мой дорогой мальчик. И я хочу, чтобы ты запомнил что-нибудь хорошее из своего детства прежде, чем я скажу их.

— О чём ты? — немедленно напрягшись, уточнил Валериан, уловив скрытый подтекст в словах матери.

— Тебе было необходимо повзрослеть так быстро, и я знаю, как тяжело тебе это далось. Но скоро тебе предстоит повзрослеть еще немного. Меня скоро не будет рядом…

— Мама замолчи, — сказал Валериан, опускаясь перед ней на колени и беря ее за руку. — Эти доктора не знают, о чем говорят. Ни один из них не был прав относительно твоего состояния. Ты запутала их всех, и я знаю, что ты переживешь всех нас.

— Ты так мил, — сказала она, проводя рукой по его лицу, — но мы оба знаем, что это конец и не важно, сколько у меня осталось времени.

— Пожалуйста, — сказал Валериан дрожащим голосом. — Не говори так.

— Но я должна. Я сожалею, что мне приходится всё это говорить, — сказала Жюлиана, и слёзы заблестели в уголках её глаз.

— Почему? — вскричал Валериан.

— Потому что скоро твой отец будет здесь, а у меня нет прежних сил, чтобы противостоять ему как раньше. — Эта последняя фраза была сказана с горечью, и казалось, дала ей силу продолжать.

— Твой отец — опасный человек, и он опасен не только для своих врагов. Он использует людей, Валериан. Берёт от них всё, что ему нужно, а когда кто-то становится бесполезным, просто выбрасывает его. Я впустую потратила свою жизнь, веря в него, и мое сердце не выдержит, если я буду знать, что ты собираешься стать таким же человеком как он. Я отказалась от своих мечтаний ради твоего отца, думая, что он нуждается во мне и что он придет за мной, когда наступит подходящее время, но он этого не сделал.

— Мама, почему ты говоришь такие вещи? Я не хочу это слушать.

— Нет, — она сказала, сжимая его руку изо всех сил. — Нет, ты должен. Ты должен быть достаточно сильным, чтобы сопротивляться влиянию отца. Пожалуйста, можешь восхищаться им, у него есть много замечательных качеств, но, заклинаю тебя, не старайся быть похожим на него, независимо оттого, что с тобой случится. Будь самим собой во всем и не позволяй ему манипулировать собой словно одной из его шахматных фигур.

Валериан чувствовал силу воли, исходящую от матери, как будто она с каждым словом направляла последние частицы своей энергии на то, чтобы донести до него эти слова. Валериан мог понять причину ее горечи из-за поведения отца, но действительно ли она понимала великие замыслы, которые Арктур претворял в жизнь, и жертвы, необходимые для того, чтобы осуществить их?

Валериан посмотрел во впалые глаза матери, и увидел боль и горе, что наполняли их. Он внезапно подумал, что, возможно, она осознала цену амбиций отца слишком хорошо…

— Ты понял меня? — спросила Жюлиана настойчиво. — Пожалуйста, скажи мне, что ты понял.

— Я понял, — сказал Валериан, хотя на самом деле он не понимал. — Да. Отец может сделать многое, но он не пожертвует собственным сыном ради своих амбиций.

— Я надеюсь, что ты прав, Вал, — сказала она, раскинув руки и обняв его. — Я искренне надеюсь, что ты прав.

В течение нескольких минут они, не сдерживая слез, молча сидели в объятиях друг друга. После Валериан вздохнул и отстранился, выпустив из рук исхудавшее тело матери.

— Я люблю тебя, Валериан, — сказала она. — Мой замечательный, красивый мальчик. Ты лучшее, что я сделала за всю свою жизнь.

Валериан попытался ответить, но в горле стоял ком, и он не мог произнести ни слова. Мысль о том, что совсем скоро ему предстоит потерять мать, совершенно выбила юношу из колеи.

Он вытер глаза носовым платком и смахнул оставшиеся слезы ладонью. Менгск не должен так себя вести, подумал он. Сердце и воля Менгска должны быть непоколебимы…

Валериан повернулся, услышав за спиной хруст гравия, и узнав робкую походку Чарльза Виттье, который все еще оставался его неизменным спутником. Виттье появился в сопровождении Айлина Пастера.

— Что такое, Чарльз? — спросил Валериан.

— Простите за вторжение, сэр, но мы только что получили сообщение от генерала Дюка.

— И? — сказал Валериан, когда Виттье замолчал в нерешительности.

— Он недоволен тем, что его суда держат на внешних границах системы, и потребовал разрешения вывести корабли на орбиту Умоджи прежде, чем император соизволит спуститься на поверхность планеты…

— И я сказал ему засунуть свои требования в задницу! — прервал Виттье Айлин Пастер.

Валериан был потрясен вспышкой деда, прекрасно зная, что тот терпеть не может ругательств, и считает их признаком плохого воспитания и нехватки словарного запаса.

— Держу пари, что Дюку это не понравилось, — сказал Валериан.

Он никогда не встречался с Эдмундом Дюком, но дедушка рассказал ему о репутации Дюка и о том, как он перешел на сторону Сынов Корхала, когда его корабль потерпел крушение посреди роя голодных зергов.

Валериан сразу почувствовал неприязнь к нему, вспомнив уроки Мастера Миямото и его понятия о чести. Какими бы старомодными эти убеждения не казались теперь, они всё ещё находили отклик в душе Валериана.

— Меня не волнует, понравилось ему это или нет, — продолжил его дед. — Правящий Совет обеспокоен тем, как Арктур управляет своим Доминионом Терранов. К слову, мягко говоря, мы не в восторге оттого, что флот военных кораблей Доминионанамеревается расположиться на орбите Умоджи.

— И что сказал Дюк?

— Дюк ничего не говорил, сэр, — сказал Виттье. — Император лично прислал ответ.

Валериан вскинул голову при упоминании об отце.

— Император согласился на условия Умоджи, — подытожил Виттье, и Валериан услышал нотки подобострастия в голосе помощника.

— Так, когда он будет здесь?

— Он прибудет к нам в систему рано утром на борту канонерского катера.

Валериан кивнул и посмотрел на закат. Свет заходящей звезды заливал пейзаж красновато-коричневым заревом, похожим на кровь.

***

— Это сработало? — спросила стоящая в дверном проеме корабельного трапа фигура в бронескафандре. Закрытый шлем приглушил голос, однако в нем четко слышалось нетерпение.

— Сработало, — подтвердил техник в испачканной нефтепродуктами спецовке, склонившийся над поношенным, сооруженным на скорую руку устройством связи. — Эта штука, которую мы добыли на Браксисе, реально помогла. Я смог расшифровать все каналы передачи данных Доминиона. Мы получили все: его план полета, коды СРО^[63], полный список пассажиров и место прибытия. Пилоты уже прокладывают нам курс.

Человек в скафандре кивнул. Его руки сжались в кулаки.

— Хорошо. Продолжай слушать их частоты, может еще какую болтовню услышишь.

— Есть! — подтвердил приказ техник.

Экипированный боец развернулся и направился по отделанному металлом коридору, который вел внутрь звездолета. Его боевой бронескафандр «ДКВ-300» украшали нарисованные на бронепластинах красно-синие флаги Конфедерации. На массивном плече покоился гаусс-автомат, а длинный боевой нож удобно устроился в пристегнутых к ноге ножнам.

Интерьер судна явно видывал лучшие дни. Стены коридора пестрели следами от стрелкового оружия, термическими пятнами от лазеров, при боях между кораблями, и кислотными кляксами от биоорганического оружия зергов. Было чудом, что корабль мог вообще находиться в космосе, учитывая повреждения, которые он получил во время сражения у Тарсониса. Когда Менгск натравил на них тех монстров, настоящих исчадий ада.

Неизвестный в скафандре направился вглубь корабля, минуя армейские кубрики, где десантники Конфедерации в который раз чистили свои бронескафандры и собирали-разбирали оружие. Воины больше молчали, чем говорили, и не обменивались шуточками, как было когда-то — крах Конфедерации и смерть на их глазах всего, чем они дорожили, положили конец любым шуткам.

Наконец фигура подошла к автоматической двери, и рукой, облаченной в тяжёлую бронированную рукавицу, постучала по металлической створке.

— Войдите, — лаконично прозвучал голос с почти мелодичным акцентом.

Человек в скафандре вошел в комнату и снял шлем.

Капитан Ангелина Эмилиан встряхнула головой и провела рукой по растрепанным волосам.

— Мы получили, что хотели, — сказала она, обращаясь к чернокожему мужчине, который сидел на краю единственной в отсеке кровати. Его белый форменная куртка была расстегнут, открывая безволосую грудь с «кубиками» из мускул. Мужчина полировал большую винтовку, которая лежала у него на коленях.

— Все? — уточнил он, откладывая винтовку.

— Да, — сказала Эмилиан. — Коды, которые мы получили на Браксисе, все еще действительны. Они пока не знают, что мы ударили по базе на Боралисе, таким образом, не удосужились изменить их.

— Превосходная работа, Ангелина, — вставая и застегивая куртку, похвалил девушку мужчина. — Соберите десантников и предупредите их, что на этот раз всё будет намного сложнее. Когда мы запустим ваш десантный катер, вы направитесь в самое пекло. Мы не сможем вытащить вас оттуда, даже если вы убьете его.

— Это не имеет значения, — сказала Эмилиан. — Если этот ублюдок Менгск будет мертв, мне уже будет все равно.

— Я знаю, — сказал чернокожий. Поверьте, мне, чувство ненависти мне очень хорошо знакомо.

— Я обучала его, вы знали это?

— Да, и именно поэтому я знаю, что вы убьете его. Вы лучше, чем он.

Эмилиан кивнула на его винтовку. — Вы уверены, что не хотите пойти с нами? Я знаю, как вам нравится использовать этого плохого мальчика.

— Не в этот раз, — возразил человек. — Наши новые союзники готовятся к другой операции такой же значимой, как и убийство Менгска. Я должен помочь им скоординировать действия.

— О? И где же будет проводиться эта операция?

— Верфи на Дайларе-4, - сказал Самир Дюран.

Глава XVIII

В последний раз, когда Валериан ожидал отца на Умодже, ему было семь лет. Он помнил свой наивный оптимизм при мысли о встрече с героическим человеком, который стоял на голову выше простых смертных. Общее между тем далёким днём и днём сегодняшним состояло только в том, что Арктур Менгск был теперь действительно на голову выше простых смертных.

Император Арктур Менгск I. Это звучало странно, как будто отец пока еще не соответствовал титулу, и право на его ношение нужно еще заслужить.

Валериан сдержал зевоту и пожалел, что не смог заснуть прошедшей ночью. Он объяснял это тем, что скорей всего он просто выпил слишком много кофе, хотя в душе знал, что бессонницу вызвали мысли о его признании в качестве сына императора. Теперь, когда Валериан имел любые ресурсы Доминиона в своем распоряжении, ему было подвластно всё. Он мог снова снарядить археологические экспедиции на Луну Ван Остина, или к любым другим всплывающим в новостях находкам.

Начинался яркий и теплый день, как будто сама Умоджа готовились принять новоиспеченного императора. Солнце походило на раздутый красный шар в медно-красном небе. Валериан стоял на лужайке перед домом деда, в своем самом лучшем наряде и сапогах, в неизменном алом плаще, что подчеркивал ширину плеч словно доспехи. На поясе с левой стороны красовался меч, а справа — бластер^[64] ручной работы. Валериан выглядел так, как и подобает сыну императора и, несмотря на предостережения матери, относительно предстоящей встречи, юноша видел, что она довольна тем, как эффектно он выглядел.

Жюлиана сидела в инвалидном кресле, одетая в самую подходящую одежду, какая только могла быть скроена на ее болезненно худую фигуру. Ее волосы были помыты и уложены в прическу и, даже после всего того, что мать наговорила об Арктуре на берегу реки, Валериан заметил, что она нанесла немного косметики.

Даже люди, отвергнутые отцом, все еще прилагали усилия, чтобы нравиться Арктуру Менгску.

Айлин Пастер, Чарльз Виттье и Мастер Миямото в своих самых приличных костюмах также присутствовали, а позади них стояли слуги Айлина Пастера. Это была идея Виттье сделать так, чтобы штат слуг приветствовал нового императора. Хотя Айлин поначалу сопротивлялся этой идее, считая её дешевым фарсом, Валериан убедил деда, что в этом нет ничего плохого.

— Великому императору нравится заставлять нас ждать, — проворчал Пастер.

— Ну, Правящий Совет заставил его оставить свои корабли у внешней границы системы, — заметил Витье, — да и канонерские катера далеко не самые быстрые корабли. Линейный крейсер прибыл бы сюда намного раньше.

Вздохнув, Пастер что-то пробормотал. Валериан не уловил слов, но мог предположить их смысл. Айлин Пастер и Чарльз Виттье неудачно начали знакомство и никогда не пытались исправить это. Валериан подозревал, что дед имеет свою точку зрения по поводу того, кому из Менгсков лоялен Виттье, посему сделал вывод, что Айлин Пастер должно быть неплохо разбирается в людях.

— Летит, — сказал Мастер Миямото, указывая на пятно света в перистых облаках рыжевато-коричневого цвета.

Валериан посмотрел вверх и почувствовал, как подскочило в груди сердце, когда он увидел пылающую крестообразную форму корабля, проходящего сквозь атмосферу. Два более легких корабля эскорта держались рядом, выписывая восьмерки вокруг канонерского катера. Валериан ощутил чью-то руку на своей руке. Опустив взгляд, он увидел, как мать с тревогой смотрит на приближающиеся корабли.

— Все будет в порядке, — сказал Валериан.

Она посмотрела на него и слегка улыбнулась. — Помни, что я тебе говорила.

— Хорошо, — пообещал он.

Из облаков начали вырисовываться очертания канонерского катера: грозного на вид корабля с широким фюзеляжем. Данный класс судов считался устаревшим, ввиду появления более быстрых и маневренных истребителей класса «Мираж». Однако, канонерки имели большую дальность полета и были способны к межпланетному перелету в пределах системы, и поэтому всё ещё использовались.

Валериан предположил, что, учитывая потери в войне с Конфедерацией, отец не мог позволить себе быть слишком привередливым, когда дело касалось вооруженных сил — каждый боеспособный корабль необходим фронту, и даже сам император не может позволить себе излишней роскоши. Двумя другими кораблями оказались «Миражи», обтекаемые истребители имели превосходство в воздухе и могли вести огонь по наземным и воздушным целям с одинаковой смертоносностью.

Канонерский катер замедлил снижение и развернулся в посадочное положение. Ракетные двигатели малой тяги заревели под днищем, когда корабль приблизился к земле. Выпуклые гондолы двигателей канонерки были слишком широкими, чтобы катер смог поместиться в подземный ангар, поэтому пилоту пришлось сажать корабль рядом с посадочной платформой. «Миражи» продолжали нести дозор, охраняя канонерку, пока та опускала свою тяжелую тушу на землю.

— Она никогда не вырастет снова, — проворчал Пастер, когда реактивные струи из двигателей выжгли траву газона.

— Ты используешь роботов, чтобы ухаживать за садом, так в чём беда? — спросил Валериан с улыбкой.

— А это не важно, — отмахнулся его дедушка. — Нехватка уважения к другим, вот в чём беда!

Их разговор прервался, когда люк канонерского катера с грохотом откинулся, утонув в клубах дыма. Дюжина солдат в боевых скафандрах сбежали вниз по трапу, разрывая дымовую завесу, и заняли позицию почетного караула по обе стороны от спуска.

В дыму появились очертания знакомой фигуры. Валериана позабавила театральность выхода отца в свет Умоджанского солнца.

Император Арктур Менгск носил длинную коричневую накидку с парчовой внутренней подкладкой, обрамленную золотой нитью. Его костюм был скроен аналогично парадной форме пехотинца, но при этом роскошно отделан, пряжку ремня украшала золоченая голова волка, сапоги были отполированы до зеркального блеска, а на бедре висел длинный меч.

Как только Арктур спустился по трапу, Валериан увидел, что отец постарел. С момента их последней встречи седых волос в бороде и прическе прибавилось порядком. И всё же, несмотря на эти признаки зрелости, отцу было всего тридцать девять, да и держался он с уверенностью и силой человека раза в два моложе.

Всё в облике Арктура излучало абсолютную уверенность в собственных силах. Валериан знал, что будь на месте отца любой другой человек, это выглядело бы как высокомерие, но в данном случае это была простая констатация факта.

Широкой и энергичной походкой Арктур миновал строй солдат, которые смыкались за ним в колонну. Валериан заметил в его глазах потрясение при виде Жюлианы. В этом быстро замаскированном взгляде Валериан уловил намек на страх и беспомощность перед тем, с чем его отец не мог справиться с помощью своего внушающего страх интеллекта и силы.

Дед Валериана шагнул навстречу Менгску-старшему, и с неизменной маской дипломата на лице, обменялся рукопожатием с человеком, к которому испытывал гамму эмоций: восхищение, недоверие, гнев, прощение и, наконец, снова недоверие.

— Арктур, добро пожаловать на Умоджу.

— Помню, в последний раз вы сказали мне тоже самое, Айлин, — ответил Арктур. — Тогда вы так не думали, и я подозреваю, что сейчас ситуация мало поменялась.

— Пока ты находишься здесь с миром, тебе рады, — возразил Пастер.

— Всё дипломатничаешь, а, Айлин? — спросил Арктур с тёплой иронией, и повернулся, чтобы поздороваться с Валерианом.

Император подался вперед, раскинув руки, его лицо светилось подлинной радостью.

— Мой мальчик, мое сердце радуется, когда я вижу тебя. Ты хорошо выглядишь, очень хорошо.

— Вполне, отец, — сказал Валериан, обнимая его и с неудовольствием терпя несколько сердечных хлопков по спине. Его отца нисколько не смущали такие дружеские жесты, но Валериан всегда считал их неуклюжими и притворными.

Валериан освободился от объятий, и Акртур повернулся к Жюлиане.

— Если ты посмеешь сказать, что я выгляжу хорошо, то я возьму этот меч и проткну тебя насквозь, — сказала она.

— Я собирался сказать, что рад тебя видеть, — ответил Арктур. — Но ты выглядишь лучше, чем меня уверяли, и это хорошо.

— Я польщена, — сказала Жюлиана, но Арктур, играя роль простого человека из народа, уже пошел дальше, чтобы поздороваться с Чарльзом Виттье и Мастером Миямото. Валериан видел в этом фальшивость и недоумевал, почему другие не замечают. Возможно, он походил на отца больше, чем думал, и был способен видеть всю отцовскую игру, так если бы она была его собственной.

Наконец Менгск-старший вернулся назад.

— Вы все очень дороги мне, друзья мои, и это много значит, — сказал он. — В конце концов, мы вместе прошли через всё это. Поэтому нам однозначно стоило встретиться, в качестве кульминации моего великого триумфа.

Арктур сделал шаг и, положив руку на плечо сына, потянул его за собой, чтобы Валериан встал рядом с ним перед лицом собравшихся зрителей.

— Мы живем в трудные времена, — сказал Арктур. — Но, двигаясь вперед вместе, мы можем достигнуть всего, чего пожелаем. Отец и сын, мы построим лучший мир для всех.

Со стороны штата слуг раздались сдержанные аплодисменты, и Валериан действительно захотел поверить словам отца, чувствуя, как его охватывают грандиозные перспективы будущего.

Только Мастер Миямото, с ужасом уставившись в небо, не выглядел впечатленным.

— А эти ваши? — спросил он, прикрывая глаза рукой от солнца.

Валериан проследил за взглядом Миямото, и его захлестнул горячий прилив адреналина.

Четыре истребителя «Мираж», с опознавательными знаками в виде флага Конфедерации, пикируя вниз, заходили на атаку.

***

— Все внутрь! — крикнул Арктур.

Собравшейся толпе не нужно было повторять дважды, и все кинулись в дом.

Два «Миража», имеющие приказ патрулировать небо над императором, отреагировали, как только их пилоты поняли, что принимаемые ими коды отзыва СРО фальшивые, но было уже слишком поздно. Первый истребитель взорвался, когда поток ярких лазерных импульсов прошил его фюзеляж и оторвал правое крыло.

Второй «Мираж» увернулся от вражеского залпа и открыл ответный огонь. Пилоту удалось попасть в одного из нападавших, и превратить кабину вражеского «Миража» в месиво расплавленного металла, стекла и запёкшейся крови.

Чужой истребитель вошел в штопор и устремился к земле, а затем эффектным огненным шаром пропахал борозду по газону. Прокатившись кубарем по лужайке, он влетел в дом. Грохот столкновения на миг заглушил крики паники разбегающихся людей. Истребитель проделал изрядную дыру в стене, а над горящими обломками заклубился чёрный едкий дым.

Сопротивление пилота Доминиона было недолгим — оставшиеся три истребителя Конфедерации окружили его «Мираж» и разорвали в клочья залпом лазерных батарей.

Пылающие обломки упали в реку, подняв большие фонтаны воды.

Валериан выхватил мать из инвалидного кресла и, подняв на руки, побежал в дом, понимая, что у них нет времени на то, чтобы подыскать более безопасное место. Испепеляющие разряды энергии прошили лужайку, когда, атакуя на бреющем полете, над ними промелькнул первый «Мираж». Полдюжины слуг были убиты. Их тела буквально разорвало изнутри под воздействием термических импульсных лазеров^[65].

Валериана швырнуло на землю, когда рубиновые разряды выжгли землю по обе стороны от него. Он ощутил привкус земли, крови и вонь палёной плоти. Жюлиана вскрикнула от боли, и он, откатившись в сторону, увидел её беспомощно лежащую рядом. «Миражи» Конфедерации с воем пронеслись по небу. Установленные под их крыльями лазеры безостановочно палили по беспомощным целям.

Отступив к дому, пехотинцы из императорского эскорта открыли по «Миражам» ответный огонь, но пилоты нисколько не беспокоились по поводу стрелкового оружия. Шипы «Карателей» искрами отлетали от фюзеляжей истребителей или вообще пролетали мимо. Впрочем, это, по крайней мере, создавало иллюзию борьбы.

Канонерский катер, что доставил императора на Умоджу, в спешке запускал двигатели, но прежде, ему удалось стартовать, «Миражи» противника налетели как хищники, и накрыли корабль уничтожающим залпом из всех орудий. Одна из гондол двигателя взорвалась, и разбросала раскаленные добела обломки во все стороны.

Просвистев, острая как бритва шрапнель проредила количество убегающих мужчин и женщин, превратив некоторых в кровавый фарш. Канонерский катер накренился, и оставшийся двигатель начал с ревом вращать судно вокруг своей оси. Разбрасывая по сторонам комья земли, корабль пропахал огромную борозду, а затем, качнувшись последний раз, исчез из виду. Он свалился в открытую шахту посадочной платформы, куда ранее не входил по габаритам. Теперь же, с одним взорвавшимся двигателем, это больше не было проблемой.

Валериан смотрел на усеянную трупами лужайку у дома, и вдруг услышал, как кто-то выкрикивает его имя. За распахнутой в дом дверью, он увидел отца и деда. Пригнувшись, мужчины неистово звали его, в то время как «Миражи» делали круг для следующего захода на цель.

Валериан не стал терять времени понапрасну, высматривая положение истребителей, а просто подхватил мать с земли и побежал к безопасному месту так быстро, как только мог.

— О Боже, Вал, я так боюсь! — вскрикнула Жюлиана.

— Не волнуйся, — ответил он, задыхаясь. — Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось!

Дом внезапно показался невероятно далеким, словно с каждым шагом он не приближался, а удалялся от Валериана. Солдаты отца расписывали небо очередями «Карателей». Валериан рискнул мельком посмотреть через плечо, когда услышал характерный, разрывающий воздух звук, что возникает при быстром снижении десантного катера.

Тяжелый транспортный модуль, среднего размера с опознавательными знаками Конфедерации, способный к переносу приблизительно двадцати — тридцати солдат, в зависимости от их экипировки, разрывая облака, стремительно приближался к земле. Валериан заставил себя бежать быстрее, и вдруг внезапно очутился в дверном проеме.

Отец схватил его и затащил в дом. Валериан с трудом справлялся с дыханием, а его сердце колотилось как никогда прежде. С восьми лет он тренировался сражаться, используя огнестрельное и холодное оружие, но это был первый раз, когда он принял участие в реальном бою. Валериан передал мать Чарльзу Виттье. Виттье усадил ее на резную деревянную скамью. Айлин Пастер в это время захлопнул дверь и закрыл магнитный замок.

Они были в прихожей восточного крыла, в вестибюле с бетонно-мозаичным полом, который связывал главные и гостевые комнаты. Валериан увидел, что кроме отца, матери, Мастера Миямото, Виттье и деда, уцелели пятеро солдат и горстка плачущей прислуги.

— Какого дьявола тут происходит, Менгск?! — потребовал ответа Айлин Пастер. — Кто пытается убить нас?

Арктур перевел дух и, поддавшись невольному порыву, на виду у всех положил руки на плечи Валериана, не скрывая радости оттого, что сын выжил.

— Были некоторые… несогласные с моим восхождением на престол, — мгновение спустя сказал он, поворачиваясь и обнажая меч, когда взяли его в боевое охранение. — Я могу только предположить, что это нападение дело рук тех несогласных.

— Несогласные? — взорвался Айлин. — Это больше, чем проклятые несогласные! Эти люди собираются убить нас!

Арктур рассмеялся Пастеру в лицо. — Убить нас? Не глупите, Айлин.

— Мы не в крепости, Арктур. Эта дверь не сможет сдерживать их долго.

— Они не убьют нас, Айлин, — повторил Арктур.

— Ты что-то чересчур уверен, — огрызнулся Пастер.

— Так и есть, — ответил Арктур. — Однажды я могу умереть, но это произойдет не сегодня. Не от рук дураков, которые не могут признать, что проиграли. Чарльз, что со связью? Мне нужно подкрепление.

Чарльз Виттье, все еще поддерживающий Жюлиану Пастер одной рукой, вторую не отпускал от уха, в котором изредка проблескивал огонек крохотного коммуникатора.

— Все местные каналы связи глушатся, сэр, — сообщил он. — Кажется, наши противники накрыли нас электромагнитной импульсной сетью. Не думаю, что в доме найдется хоть одно достаточно мощное средство связи, чтобы пробиться через нее. По крайней мере, до того, как мы все умрем. Также, я принимаю сотни каналов широкого спектра — там один белый шум. Даже если кто-то и смог бы принять наше сообщение, тут слишком много помех, чтобы они смогли разобраться в сигнале.

Арктур кивнул.

— Они используют скремблер^[66] Кассандры. Итак, мы можем не рассчитывать на помощь местных. Что ж, тогда придется искать поддержки в другом месте.

— Ее больше неоткуда ждать, — сказал Айлин Пастер.

— Всегда есть выход, — возразил Арктур. — Хочешь жить, умей вертеться.

Пока отец говорил, Валериан прижался к стене рядом с дверью, чтобы через стеклянную панель оценить обстановку снаружи. Через аккуратное отверстие в стекле, оставленное одним из осколков, юноша увидел, как десантный катер конфедератов с мощным толчком опустился на лужайку, выворачивая большие пласты мягкой земли. Трап челнока опустился, и группа десантников в бронескафандрах приступила к высадке. Они рассыпались и парами начали осторожно продвигаться к дому.

— Наступают, — сказал Валериан, оборачиваясь к отцу. — Десантники. По меньшей мере, тридцать.

Менгкс-старший кивнул и обратился к Айлину Пастеру.

— У вас тут есть убежище? Безопасное место?

— Да, в центральной части здания.

— Отправляйтесь туда. Возьмите Валериана, Жюлиану, Чарльза и двух моих солдат, — приказал Арктур. — Запритесь и ждите кавалерию. Все ясно? Оставшиеся трое и Миямото, вы со мной.

— Арктур, — всхлипнула Жюлиана. — Что ты собираешься делать?

— Я собираюсь привести какую-нибудь помощь, — сказал он. — Единственный модуль связи, достаточно сильный, чтобы пробиться через завесу Кассандры, находится на канонерском катере. Если мы сможем добраться до него, я смогу вызвать Дюка и его ребят.

— Я иду с тобой, — сказал Валериан. — Я не буду прятаться.

— Нет, — отрезал Арктур. — Ты отправишься в безопасное место.

— Я иду с тобой, — повторил Валериан, — и точка. Это не обсуждается.

Арктур хотел было переубедить сына, но затем вдруг оценил его решимость. Сердце подскочило в груди Валериана, когда он увидел в глазах отца гордость за него.

— Канонерка «приземлилась» в ангар, да? — сказал Арктур.

— Да, — подтвердил Валериан, — её двигатель взорвался, и она провалилась.

— Получается, что мы можем добраться до неё из дома.

— Арктур, это безумие! — воскликнула Жюлиана. — Корабли Эдмунда Дюка слишком далеко, чтобы добраться до нас вовремя! И к тому же ты не знаешь, уцелели ли средства связи на канонерке!

— Насколько я знаю Дюка, то он уже на полпути сюда, — сказал Арктур. — Простите Айлин. Вы же не думали на самом деле, что я оставлю свои корабли так далеко?

— Чёрт бы тебя побрал, Арктур, — сказал Пастер. — Ты зашёл слишком далеко.

Арктур рассмеялся.

— Если Дюк успеет добраться сюда в срок, вы будете рады тому, что я сделал.

Валериан выпрямился, когда отец повернулся к нему и вручил гаусс-автомат.

— Ты готов?

Юноша снял оружие с предохранителя.

— Я готов.

***

Арктур шел впереди, а Валериан, Мастер Миямото и три бойца следовали за ним. Пылающие обломки разбившегося «Миража» заблокировали первоначальный маршрут группы через дом, до скрытого лифта в главном зале, тем не менее, Валериан провел всех в обход. Электроснабжение отсутствовало, поэтому им пришлось воспользоваться лестницей. В отчаянной спешке они с грохотом пробегали уровень за уровнем, опускаясь все ниже.

Заслышав звуки выстрелов наверху, Валериан остановился на лестнице, разрываясь между желанием следовать за отцом и необходимостью защитить мать. Он вдруг сообразил, что даже не сказал ей «до свидания», и сделал шаг назад вверх по лестнице.

— Не глупи! — крикнул Арктур. — Мы сможем помочь им, только если доберемся до канонерки!

Валериана мучили сомнения, но он понимал, что отец прав, поэтому вновь возобновил движение вниз, перескакивая через ступеньки. В конце концов, они добрались до последнего уровня и вошли в систему коридоров, оборудованных пещер и мастерских с оборудованием для взлетно-посадочных нужд.

Едкий дым распространился по всему подземному комплексу, вызвав сработку системы пожаротушения — из форсунок на потолке распрыскивались струйки воды. Валериан закашлялся от резкой вони горевшего топлива, резины и пластика, и прикрыл рот рукой, чтобы хоть чуть-чуть ограничить попадание токсинов в легкие.

Юноша вздрогнул от звука бьющегося стекла. Повернувшись, он увидел Мастера Миямото идущего от аварийного шкафа и несущего три дыхательных аппарата с масками. Прежде чем надеть маску самому, он вручил один аппарат Валериану и один его отцу.

— В какой стороне платформа? — спросил Арктур. Его голос из-за маски отдавался эхом и казался искусственным. — Я не помню планировку.

— Сюда, — указал Валериан, бегом направляясь в боковой коридор, стараясь пригнуться пониже, чтобы дымовая завеса не мешала обзору. Глаза до сих пор резало от дыма, во рту стоял привкус гари, но он не мог отрицать того, что сражение рядом с отцом его опьяняет.

Валериан вел группу через сеть туннелей, пока они не добрались до огнеупорного створа, что вел на платформу. Покореженная створка из неостали валялась на бетонном полу, сорванная с петель чудовищным импульсом крушения канонерского катера.

Люди пробрались через обломки уничтоженного входа и вошли в шахту посадочной платформы. Канонерский катер лежал, завалившись на бок. В тех местах, где корпус судна соприкоснулся со скалистыми стенами шахты, зияли пробоины. От уцелевшего двигателя и горящих луж топлива, собравшихся под разбившимся кораблем, к яркому прямоугольнику дневного света устья шахты, поднимался черный дым.

— Мы должны действовать быстро, — сказал Арктур.

— Чертовски верно, — согласился Валериан. — Чего-то не хочется разлететься на куски от взрыва канонерки, нет уж спасибо.

— Да уж, не очень эпичный способ встретить смерть, согласен, — с улыбкой заметил его отец. — Давай убедимся, что этого не произойдет, гм?

С этими словами Арктур начал карабкаться вверх по скату к дыре в корпусе, используя в качестве опоры вмятины и выступы на искореженной обшивке судна. Когда он достиг зияющей раны на боку канонерского катера, то повернулся и крикнул Валериану:

— Смотри в оба за отверстием над нами и за коридором! Если враги перехватят сигнал с канонерки, будь уверен, у нас будут гости…

Глава XIX

Валериан укрылся за искореженным листом обшивки канонерского катера, и взял под прицел проход, через который они пришли. Мастер Миямото занял позицию напротив Валериана, а три солдата Арктура устроили свои огневые точки так, чтобы можно было обстреливать врага продольным огнем.

В конечном счете, нападающие поймут, что их цель не в доме. Как только вражеские десантники выяснят, куда направились и что пытаются сделать их жертвы, они атакуют шахту всеми своими силами.

Валериан и солдаты натаскали груды обломков к канонерке, чтобы соорудить простейшие баррикады. Все имеющиеся боеприпасы для гаусс-автоматов поделили. Время вышло, и теперь, чтобы их не ожидало в будущем, — они были готовы.

Или, по крайней мере, готовы настолько, насколько пять человек вообще могут быть готовы к тому, чтобы сдержать тридцать тренированных солдат.

В пещере стояла невыносимая жара. По лицу Валериана стекал пот и скапливался внизу маски. Собственное дыхание казалось юноше невероятно громким, и он практически ничего не видел своим периферийным зрением. В раздражении Валериан сорвал маску с лица и отбросил в сторону.

Воздух был спёртым, чувствовался недостаток кислорода, впрочем, большая часть дыма от разбившегося корабля уходила вверх через широкое устье посадочной шахты. Не лучшие условия для ведения боя, но кто-нибудь когда-нибудь вел бой в идеальных условиях?

Поэтому Валериан предпочел терпеть некоторый дискомфорт при дыхании, в пользу того, чтобы ясно видеть людей, которых ему предстоит убить.

Юноша рукой вытер лицо. Он старался делать неглубокие вздохи и чаще моргать, чтобы сохранять роговицу глаз постоянно влажной. Валериан с трудом улавливал отголоски звуков выстрелов и мог лишь догадываться, откуда они доносятся. Удалось ли деду и Чарльзу доставить мать в безопасное место, пока солдаты эскорта отстреливались? Или он слышал эхо выстрелов, подобных тем, что оборвали жизнь родителей и сестры отца?

Мысль, что мама находится в реальной опасности, чуть не заставила его сорваться с места. Валериан приказал себе не двигаться. Делать что-то, идя на поводу у эмоций — значит погубить себя. Подобное рвение никому не принесет пользы, а ему — тем более.

Валериан окинул взглядом канонерский катер. Почему так долго?

Модуль связи сломан? Отец пытается починить его прямо сейчас?

Сколько времени уже прошло?

Валериан обнаружил, что не может даже предположить, сколько времени прошло с тех пор как они подверглись нападению. По внутренним ощущениям ему казалось, что прошло несколько часов, но подозревал, что на самом деле — максимум около одного. Валериан что-то читал о том, что в бою время растягивается, но никогда не думал, что ему придется испытать это на себе.

Валериан почувствовал, как зашевелились волосы на затылке. Он посмотрел туда, где сидел Мастер Миямото. Наставник обменялся с ним взглядом и указал пальцем в коридор. Во рту у юноши пересохло, когда он услышал грохот ботинок и крики приказов.

Это были они. Враги, от которых он бегал всю свою жизнь — наконец появились. Но в этот раз Валериан Менгск не побежит. В этот раз он будет сражаться.

Юноша прижал к плечу гаусс-автомат и облизал губы, когда увидел появившиеся у разрушенных взрывом ворот тени. Рискнув быстро взглянуть на катер, он тихо пожелал, чтобы его отец поскорей выбирался оттуда.

Из проема разрушенных ворот появилась двойка десантников-конфедератов. Мастер Миямото приподнялся из укрытия. Его оружие рявкнуло очередью, выплюнув из дула метровый язык пламени. Первый десантник упал. Прицельный огонь опытного Мастера Миямото безукоризненно пробил забрало и нашпиговал шлем конфедерата металлическими шипами.

Валериан надавил на спусковой крючок, целясь во второго десантника. Рев оружия оглушил его. К тому же отдача у гаусс-автомата солидная^[67] и, как правило, гасится сервоприводами боевого скафандра, коего на Валериане естественно не было. Тем не менее, юноша прекрасно понимал, что для того, чтобы пробить боевой скафандр врага, ему необходимо стрелять в одну точку. Поэтому он раз за разом фиксировал винтовку на цели.

Враг упал, когда три бойца Арктура также вступили в бой. Слаженный залп из четырех стволов пробил броню десантника-конфедерата насквозь и заляпал стену позади него кровью. Валериан спрятался в укрытие, как только из дверного проема раздался ответный огонь. Шипы «карателей» застучали по металлу вокруг него. Юноша вздрогнул, когда один из них рикошетом резанул его по руке.

Он услышал крики и выглянул еще раз, одновременно выпустив очередь во входной проем.

Воздух наполнился грохотом выстрелов, и визгом рикошетов от обломков и каменных стен, поскольку вражеские десантники установили завесу из подавляющего огня. Валериан услышал, как что-то проскакало по земле. Душа юноши ушла в пятки, когда цилиндр гранаты медленно подкатился и остановился в двух шагах от него.

Не раздумывая, Валериан опустился на одно колено, схватил гранату, и отбросил ее туда, откуда та прилетела. Боеприпас взорвался через мгновение. Взрывная волна опрокинула Валериана на спину. В ушах мучительно громко зазвенело. Кашляя и пытаясь заставить воздух вернуться в легкие, юноша поднялся на колени.

Валериан услышал вскрики и призывы медиков, звучавшие с резким металлическим звуком и неправдоподобно далеко. Он почувствовал теплую влагу в ушах и дотронулся до них. Пальцы оказались в крови. На месте взрыва гранаты вверх уносились черные клубы маслянистого дыма. Валериан стал шарить вокруг в поисках оружия. Только сейчас он сообразил, что «каратель» взрывом вырвало из рук.

Раздались еще выстрелы, но Валериан не мог определить, кто стрелял.

Он нашел К-14 и схватил его. Верхняя часть баррикады, за которой он прятался, была сорвана взрывной волной. Валериан понял, если бы он отбросил гранату стоя, верхняя часть его туловища испарилась бы.

Около семи десантников валялись на земле и не переставая кричали. Осколки посекли их скафандры в клочья; внутренности людей разбросало по полу. Фрагменты брони и оторванные части тел покрывали землю, но определить точно, сколько человек погибло, было невозможно. Орущие вражеские десантники попытались оттащить раненых товарищей в безопасное место, но Валериан и Миямото не дали им этого сделать, накрыв перекрестным кинжальным огнем.

Валериана накрыла волна возбуждения. Он почувствовал внутри себя непреодолимое желание расхохотаться как можно громче. Среди всей этой резни и смерти чувство казалось нелепым, и он внезапно понял, насколько бессмысленно это сражение. Люди, которые никогда не встречались прежде, пытались убить друг друга.

Валериан знал, за что он сражается. Он сражается ради защиты любимых и спасения собственной жизни.

Но эти десантники? За что сражаются они?

За павший режим, который лгал им и вероятней всего стер правду об их собственной жизни путём насильственной ресоциализации.

Это не было достойной причиной, чтобы умереть, и все же они были здесь, сражаясь в битве насмерть.

Пока он обдумывал эти тяжелые мысли, в пещеру по дуге влетели три гранаты. Валериан увидел, как они пролетели и упали, и проклял себя за глупость — гуща сражения не место для размышлений об абсурде войны. И все же сейчас эти размышления казались самой естественной вещью в мире.

Удивительно, что вытворяет разум во время стресса, подумал он.

Очевидно, десантники усвоили урок и гранаты взорвались практически сразу при касании с землей. Чтобы по максимуму избежать зоны поражения Валериан вжался лицом в пол, когда над ним прогремел взрыв чудовищной силы.

Двое из бойцов отца исчезли в кипящем оранжево-огненном сгустке плазмы. Канонерка опасно покачнулась, когда ударная волна сместила обломки скал, удерживающие её на месте. Клубы удушливого дыма с новой силой устремились вверх, и Валериан понял, что линия обороны практически прекратила существование.

Он услышал, как конфедераты готовятся к новой атаке. Затем по ушным перепонкам ударила канонада непрерывного огня из гаусс-автоматов. Шипы «карателей» застучали по металлической обшивке катера и неостальным пластинам боевого скафандра. Получив тяжелые ранения, последний оставшийся в живых солдат из эскорта отца заорал от боли.

Валериан закашлялся и вскочил на ноги. На этот раз юноша крепко держал К-14 в руках. Осознавая всю бесполезность действий, Валериан все равно направил оружие на атакующих конфедератов, и…

* * *

Непрерывный ревущий гул, как гром самого сильного штормового фронта, заполнил замкнутое пространство посадочной шахты. Валериан упал на колени, зажав уши руками от оглушающего, невыносимого шума.

Десантники-конфедераты растворились в шторме ослепляющего света, уничтожаемые гиперскоростными пулями и взрываясь, словно мешки сырого красного мяса. Валериан посмотрел наверх и увидел, как установленная на верху канонерского катера орудийная башня изрыгает снаряды из счетверенного ствола. Броня, кости, плоть разлетались под истребляющим огнем орудия. Смертельная мощь четырех стволов с такого близкого расстояния была совершенно ужасающей.

Валериан с трудом разглядел отца, что сидел за орудием и безжалостным огнем косил врагов. Ответ противника не заставил себя ждать — верхнюю часть катера усыпали искры и раздался визг рикошетов. Валериан поискал взглядом, откуда ведется стрельба, задрал голову вверх и увидел с полдюжины десантников, стреляющих вниз с края шахты посадочной платформы.

Бронированный плексиглас башни продержался достаточно долго, чтобы Арктур успел выскочить из стрелкового отсека, однако уже через несколько секунд от башни остались лишь обломки искореженного пластика и металла. Град выстрелов сверху усилился. Вокруг Валериана по поверхности платформы защелкали шипы «карателей». Юноша резко отпрянул назад и упал. Чья-то рука схватила его за предплечье, и он развернулся, направляя винтовку прямо на противника.

Мастер Миямото отбил ствол в сторону, и Валериан нервно выдохнул от того, как близок он был к тому, чтобы убить человека очередью в упор.

— Нужно попасть на катер, — с трудом дыша, произнес Миямото. Из раны на голове наставника текла кровь, одежда на плече и бедре стала красной.

— Вы ранены.

— Я знаю, — как всегда лаконично ответил Миямото. — С этим уже ничего не поделать.

Валериан кивнул и прижался к пострадавшему корпусу канонерки. Они не могли выскочить из укрытия, конфедераты на поверхности сняли бы их в один момент. Валериан услышал, как из-за бывших ворот снова доносятся крики. Правда, теперь их было больше.

— Они не знают, что орудийная башня не работает, — прошептал Миямото, делая предположение, почему враги не торопятся высунуться. — Но это ненадолго. Мы должны действовать.

— Да, — согласился Валериан. — Черт побери, я надеюсь, что отец передал сообщение Дюку.

— Может передал, а может и нет, — сказал Миямото.

— Он уже должен быть здесь.

— Но его нет. Поэтому мы всё ещё должны сражаться.

— Вы всё ещё пытаетесь меня учить? — спросил Валериан, пригнувшись пробираясь вокруг борта катера и не забывая следить, чтобы его не увидели десантники сверху.

— Всегда есть, чему учиться, — возразил Миямото. — Человек, который думает, что знает все, на самом деле ничего не знает.

Валериан засмеялся, хотя в смехе чувствовалась нота отчаяния. Несмотря на опасность положения и несомненную боль от ран, у Мастера Миямото все еще находилось время для острот.

— Там, — сказал Валериан, наклоняясь и указывая на рваную пробоину в днище катера. — Мы можем залезть там.

Мастер Миямото кивнул и оглянулся на проем ворот в поисках признаков приближения нападавших.

— Ты пойдёшь первым, — сказал он. — Я тебя прикрою.

Валериан не стал спорить. Закинув оружие на плечо, он лег и по-пластунски пополз к дыре. Когда за спиной прозвучала очередь из гаусс-автомата, Валериан вздрогнул и повернул голову в сторону звука. Он увидел, как Мастер Миямото выронил оружие и опустился на колени. В животе наставника зияла кровоточащая рана.

С закрытыми глазами и безмятежным лицом Мастер Миямото рухнул на землю рядом с Валерианом. Юноша поднял глаза и увидел возвышающегося над телом десантника в ободранном и помятом бронескафандре. Валериан поднял руки.

У боевого скафандра конфедерата не хватало нескольких бронепластин, а вмятины от шипов «карателя» и зарубки от шрапнели покрывали чуть ли не каждый сантиметр поверхности. Шлем с десантника, вероятно, сорвало — на коротко стриженых волосах запеклась кровь. Глядя на светлые волосы врага, Валериан осознал, что Миямото убила женщина. На вид ей было слегка за сорок. Юноша отметил, что даже несмотря на слой крови, грязи и пота, она исключительно привлекательна.

Что лучше? Быть убитым красивым десантником или уродливым?

От этой мысли он невольно улыбнулся, а затем и вовсе расхохотался.

— Эй, парень! Ты, писхованый сукин сын, — глядя Валериану в лицо, крикнула женщина. — С каким же наслаждением я сейчас прикончу тебя!

Направив дуло гаусс-автомата в грудь Валериана, женщина двинулась к юноше, хромая на одну ногу.

Валериан хотел схватить свой «каратель», но знал, что умрет в одно мгновение, если хоть один мускул дернется в ее сторону.

Он уже был мертв, и они оба знали это.

Когда женщина приблизилась, ее глаза сузились.

— Не верю глазам своим, — рассмеялась она. — Ты случаем не парнишка Менгска? С таким лицом ты однозначно должен быть его родственником. Черт, мы заполучили двух вместо одного!

— Я, Валериан Менгск, — с гордостью произнес Валериан, — сын Императора Арктура Менгска Первого.

— Что ж, похоже, его проклятое высокомерие ты точно унаследовал.

Валериан напрягся.

— Кто вы? — потребовал он ответа. — Зачем вы все это делаете?

— Какая разница, кто я? Тебе мало того, что сейчас я грохну тебя?

— Хочу знать, кто убьет меня, — ответил он.

— Ангелина Эмиллиан. Я завербовала твоего старика в Десантные войска и научила всему, что он знает. Таким образом, можно сказать, что теперь я исправляю эту свою ошибку.

Эмилиан взяла автомат наизготовку и добавила.

— Прощай, Валериан.

Она не успела надавить на спусковой крючок, так как сверкнула серебрёная сталь, и гаусс-автомат взорвался — Мастер Миямото в последнем рывке разрубил мечом магнитный акселератор. Валериан сморгнул, избавляясь от остаточного изображения вспышки. За этот момент Эмилиан успела оправиться от взрыва и, бросив бесполезный «каратель», вытащила боевой нож.

С диким рыком ярости она набросилась на юношу.

Валериан сдернул с плеча гаусс-автомат и разрядил в противника остатки обоймы.

Большинство шипов расплющились о нагрудник скафандра, но все-таки шея женщины оказалась задета. Брызги крови разлетелись во все стороны, и Эмилиан с криком, переходящим в булькающий хрип, упала. Тяжело дыша, Валериан продолжал давить на спусковой крючок, не обращая внимания на свист работающего вхолостую механизма и сухие щелчки пустого магазина.

— Хороший выстрел, — раздался голос позади него.

Валериан повернул голову и увидел, как отец вылезает из отверстия в днище канонерки.

— Спасибо, — выдохнул Валериан.

Бросив гаусс-автомат, он приступил космотру Мастера Миямото.

Увидев, что наставник мертв, он в душе поблагодарил старого мастера за спасение жизни.

Арктур присел на корточки рядом с Ангелиной Эмилиан. Валериану практически удалось понять, какие чувства выражает лицо отца: отчасти гнев, отчасти сожаление.

— Никогда не думал, что еще раз увижу тебя, — сказал он, и Валериан поразился, сообразив, что Эмилиан все еще жива. Шипы «карателя» пронзили её шею и разорвали сонную артерию. Но она до сих пор не умерла, хотя, в лучшем случае ей оставалось несколько мгновений.

— Я думаю, ты и не хотел… — Эмилиан задохнулась. Остальные слова утонули в бульканье и хрипе.

— Ты умерла ни за что, — сказал Арктур. — Ты знаешь это, не так ли?

— Пошел ты, Менгск, — ответила Эмилиан, кашляя кровью. — Это уже не имеет значения. ДОЗ^[68] собирается начистить тебе харю по полной программе.

— Кто? — спросил его отец. — Что за ДОЗ?

Эмилиан повернула голову к Валериану.

— Черт, я была права насчет тебя, Менгск. Я знала, если у тебя появятся дети, они будут проблемой…

— Ангелина, что такое ДОЗ? — потребовал ответа Арктур.

Но Ангелина Эмилиан была мертва.

* * *

Внутри канонерского катера воняло топливом, горелой плотью и металлом. Валериан прокашлялся, затем вставил новый магазин с шипами в гаусс-автомат. Остов судна извело, и секции настила палубы со скрежетом болтались на остатках крепежа. Сломанные панели беспокойно стрелялись искрами, а разорванные шланги пенились вытекающей гидравлической жидкостью.

Огни мерцали и шипели, электрооборудование то гудело, то затихало, пока энергоячейки катера то выключались из-за короткого замыкания, то включались снова. Содержание шкафчиков вывалилось на палубу: игральные карты, столовые приборы, разнообразные журналы и личные вещи солдат, что сопровождали Арктура Менгска на Умоджу.

Валериан оперся о скрипящую стойку.

— Ты отправил сообщение Дюку? — спросил он отца.

— Думаю, да, — ответил Арктур, наблюдая за обстановкой снаружи сквозь дыру на боку канонерки.

— Ты думаешь? Ты не знаешь точно?

Менгск-старший покачал головой и быстро проверил, заряжено ли оружие. — Со скремблером Кассандры трудно сказать, что принимается или передается, но я думаю, Дюк услышал меня. Дело в том, что я слышал, как он ругается почем свет стоит, из-за чего я сделал вывод, что он скорей всего в курсе происходящего.

— Ты думаешь, он придет?

— Предполагаю, что, да. Эдмунд Дюк способен выкинуть всякое, но пока он верит, что союз со мной ему выгоден, он будет лоялен. И в этот момент он знает, что я его лучший шанс, чтобы сделать что-то для себя.

— Надеюсь, ты прав, — сказал Валериан, присоединяясь к отцу у пробитой дыры.

— Не сомневаюсь, что я прав, — сказал Арктур. — Если Эдмунд обладает здравым смыслом, то все его сенсоры без исключения следят за Умоджей, с того самого момента как я покинул флагманский корабль. Чуть-чуть удачи, и он прибежит, как только засечет выстрелы из оружия.

Снаружи донеслись голоса. Валериан без промедлений приготовился открыть огонь.

Он посмотрел через дыру в корпусе и увидел десяток десантников — в максимальной экипировке и вооруженные до зубов, они прокладывали путь к катеру через завалы обломков.

Валериан и Арктур остались вдвоем — с двумя гаусс-автоматами на двоих. Валериан понимал, что ему с отцом долго не продержаться и тем более не одолеть своих противников. Он решил, что умереть в бою, сражаясь бок о бок с отцом, не самый худший способ закончить отмерянный судьбой жизненный путь.

— Мы не сможем остановить их всех, — сказал Валериан.

Арктур усмехнулся.

— Говори за себя.

Валериан кивнул и, приободренный оптимизмом отца, прижал К-14 к плечу. Десантники-конфедераты заметили их и ринулись на штурм катера.

Валериан и Арктур одновременно открыли огонь, шипы их «карателей» застучали по самому ближнему нападавшему. Десантник оступился и упал, но бронескафандр уберег его от ранений. Валериан отступил назад, когда град шипов забарабанил по корпусу катера. От попаданий на внутренней поверхности обшивки образовались едва заметные вздутия.

Арктур выпустил очередь в ответ и снова спрятался за укрытием. Рев стрельбы из гаусс-автоматов, звонкий лязг металла о металл заполнил канонерку. Валериан снова выставил «каратель» из рваной дыры в корпусе и открыл огонь по десантнику в красной скафандре, пока тот карабкался по остаткам одной из сооруженных на скорую руку баррикад. Шипы «карателя» ударили по нему, но боец, не обращая внимания на попадания, продолжал двигаться вперед.

Стрельба по канонерке усилилась. Валериан не питал иллюзий относительно того, что их попытки остановить противника могут иметь хоть какой-то успех. В отличие от предыдущей группы, которая действовала с губительно неуместной самоуверенностью, эти штурмовики не оставляли шансов, работая в парах и прикрывая продвижение друг друга подавляющим огнем.

Валериан хлопнул по подсоединяемому к автомату магазину и глубоко вздохнул. Этот боекомплект был последним.

Вот и все. Это конец. Лучше и не придумать, чем как уйти в блеске славы.

Юноша просмотрел на отца и увидел аналогичное намерение сделать их конец достойным памяти.

— Ты готов? — спросил Валериан.

— Я готов, — ответил Арктур.

Они синхронно появились из укрытия и открыли огонь по всему, что двигалось.

В этот момент посадочная шахта наполнилась каскадом обрушившихся сверху ярких вспышек обжигающих огней. Ударные волны взрывов заполнили пространство, и канонерский катер пошатнулся, когда волна жара и давления захлестнула его.

Сильные удары встряхнули поврежденный корабль так яростно, что его корпус раскололся на две части. Арктура и Валериана бросило на палубу, когда сияющий поток света отправил мир вне их убежища в небытие.

Наконец водопад сжигающего света прекратился. Валериан усиленно заморгал, пытаясь избавиться от звездочек перед глазами. В ушах звенело от сильных взрывов, но он был жив, и это было совсем не то, чего он ожидал.

Отец лежал напротив, выглядя ошеломленным, но невредимым.

— Что за черт? — задыхаясь, спросил Валериан, видя снаружи только почерневшие стены и полное уничтожение.

Арктур засмеялся.

— Я же говорил… — произнес он, и замолчал, не закончив фразы.

Валериан посмотрел вверх.

Заслоняя падающий в шахту свет, огромный стальной монстр вопреки всем законам гравитации проплывал над открытым люком посадочной платформы.

В поле зрения Валериана появились чудовищные двигатели корабля, окруженные маревом раскаленного воздуха. Юноша закрыл уши, пытаясь снизить уровень шума от зубодробительного гула. С обеих сторон углубление стыковочного отсека украшала эмблема держащей кнут красной руки на черном фоне. Валериану потребовалось всего мгновение, чтобы понять, что он смотрит на днище линейного крейсера Доминиона.

Голос с тяжелым акцентом и невнятным протяжным произношением, проревел из внешнего громкоговорителя.

— Кто-то заказывал героическое спасение? — поинтересовался генерал Эдмунд Дюк.

***

После сражения оказалось невозможным найти хоть какие-то улики, указывающие на то, как этим смертникам Конфедерации удалось заполучить подробные сведения визита императора на Умоджу. Также никто не смог пролить свет на личности нападавших или принадлежность к ДОЗ, о котором говорила Ангелина Эмилиан перед смертью. Впрочем, на эту загадку ответ еще будет найден, довольно скоро и, — достаточно кровавый.

Арктур пообещал Айлину Пастеру, что будет проведено полное и тщательное расследование. Однако, несмотря на то, что никаких прямых обвинений не выдвигалось, было ясно, что император подозревает умоджанцев как соучастников нападения.

К императору направлялось еще больше судов Доминиона. В ответ Протекторат привел в движение крупные боевые корабли, дабы убедить Менгска-старшего в том, что в его же интересах отозвать флот из системы Умоджи как можно скорее.

Выжившие в нападении люди собрались в похожей на руины столовой Айлина Пастера. Потрепанные, окровавленные, но счастливые, что остались живы. Когда Валериан увидел мать то, бросив гаусс-автомат, кинулся обнимать ее. Увидев его живым, Жюлиана заплакала от радости.

— Я думала, что ты умер! — сквозь слезы, воскликнула она.

— Я, Менгск, — сказал Валериан. — Нас нелегко убить.

Эпилог

Но сначала мы должны ее похоронить…

Валериан сидел в кожаном кресле у камина с догорающими углями. В его руке переливалась очередная порция золотистого портвейна. Отец же налил себе густого янтарного коньяка, хотя обычно он предпочитал ему другие напитки. Но, находясь в доме Айлина Пастера всегда пил бренди, и сейчас не считал нужным что-то менять.

Заупокойная служба по Жюлиане Пастер была недолгой, но величественной. На ней присутствовало большинство Правящего Совета Умоджи и несколько ближайших советников императора. Айлин Пастер прочёл панегирик^[69] своей дочери, и никто не удивился, когда он не предложил Арктуру что-либо сказать.

Валериан планировал произнести несколько слов, но когда настал момент он не смог даже пошевелиться. Такой была тяжесть горя, пригвоздившая его к месту.

Смерть матери оказалась самой болезненной вещью, которую когда-либо испытывал Валериан.

Со дня нападения на дом её отца до её смерти прошло восемнадцать месяцев. Она испустила последний вздох всего за месяц до двадцать первого дня рождения Валериана. И эта смерть не была лёгкой: весь последний год она провела прикованной к постели, лишь изредка обретая ясность сознания.

Валериан провёл эти месяцы рядом с матерью, держа её за руку, делая компрессы на лоб, и читая отрывки из "Поэм о сумерках звезд". Часто Жюлиана забывала, кто он такой, либо думала, что он её давно утерянная любовь: Арктур, её великолепный принц в сияющих доспехах.

Тяжело было слышать, как она звала человека, которого больше не существовало, если он вообще когда-то был.

Её последнее утро было восхитительным: сияющий бронзовый диск солнца в небе, дующий с реки свежий ветер, приносящий ароматы отдалённых провинций и обещания неоткрытых стран.

Валериан открыл шторы и произнёс:

— На улице сегодня чудесно.

— Тебе следует пойти и прогуляться, — ответила мать. — Ты так давно не выходил на улицу.

— Может быть, — согласился Валериан. — Позже.

Его мать кивнула и приподнялась на постели.

Болезнь лишила Жюлиану почти всей былой красоты, но медный свет только что взошедшего солнца погрузил её в перламутровое сияние, искупаться в котором многие здоровые люди, не говоря уж о больных раком, могли только мечтать.

— Ты сегодня прелестно выглядишь, — сказал Валериан матери.

Она улыбнулась и произнесла:

— Посиди со мной.

Валериан сел на стул рядом с её кроватью, но она покачала головой.

— Нет, присядь на кровать.

Он сделал, как было велено, и мать обняла его, прижимая к себе. Так же как она делала это много раз, когда Валериан ещё был маленьким мальчиком. Жюлиана погладила его золотистые волосы и поцеловала в лоб.

— Мой дорогой мальчик, — сказала она. — Ты это всё чего я хотела. Помнишь тот день на берегу реки, перед нападением на дом твоего дедушки?

— Да, я помню. А что?

— Ты помнишь, что я тогда тебе сказала?

— Помню, — сказал он, опасаясь того, куда движется этот разговор.

— Милый, ты был так добр ко мне с тех пор, но теперь настало время тебе жить своей жизнью. Ты больше не можешь быть привязан ко мне.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что пришло время тебе стать хозяином своей судьбы, Вал, — с настойчивостью в голосе произнесла Жюлиана. Валериан в буквальном смысле слышал, как трепещет сердце матери, словно птица, пойманная в клетку.

— Ты так старался улучшить моё состояние и боролся с тем, с чем бороться бесполезно. Но пришло время меня отпустить.

— Нет, — сказал Валериан, крепче прижимая к себе мать. На его глазах выступили слёзы.

— Ты должен, — произнесла Жюлиана. — Принятие — единственный способ победить смерть, мой дорогой мальчик. Я смирилась с этим, а теперь и ты должен. Скажи мне, что ты понимаешь…

Валериан закрыл глаза, неспособный произнести ни слова. Он знал, что мать права. Он так долго боролся с неизбежным, что забыл о том, что все, чтобы он ни делал, не смогло предотвратить это. Его мать умирала, и часть его умрёт с нею. Но пока он будет жить, частика её будет жить в нём.

Это было её наследием ему. Доброта и сострадание матери всегда были частью характера Валериана, а её жизнь, красота и энергичность частью его души. Но в нём также были жестокость отца и его стремление к победе любой ценой. Эти качества, взятые у родителей, смешались в Валериане, делая его тем, кто он есть. И только сейчас Валериан понял, что это значило.

Он не копия отца или матери, он — Валериан Менгск, со всеми своими достоинствами и недостатками, например, такими, как унаследованное положение. То, что он унаследовал и чему научился у них обоих, всегда будет направлять его действия, но окончательный выбор, куда приведёт его жизнь остаётся за ним.

— Я понимаю, — сказал он, зная, что она чувствует правдивость его слов.

— Я знаю, мой дорогой. Я так горжусь тобой.

— Я люблю тебя, — произнёс он. По его лицу текли слёзы.

— Я тоже люблю тебя, Валериан, — сказала его мать.

Такими были её последние слова, сказанные ему, после чего сердце Жюлианы Пастер остановилось навсегда. Этим великолепным утром на Умодже Валериан последний раз ощущал ее объятия.

Сложив руки матери на ее колени, Валериан застыл. Он взирал на умиротворенность матери и улыбался в ответ. Смерть стёрла с её лица черты заботы, беспокойства и боли. Она ушла в мире, и она была красива.

Его отец приехал на Умоджу неделю спустя. Пока на похороны прибывали близкие родственники и другие скорбящие, они пристально следили друг за другом, подобно волкам в стае, выявляя сильные стороны противника. Теперь, когда погребение завершилось, и гости потягивали дорогое вино и поглощали канапе, отец с сыном удалились в кабинет Валериана.

— Твой дед, хорошо говорил, — произнёс его отец, наливая себе стакан бренди и усаживаясь напротив Валериана. — Это была трогательная надгробная речь.

— Да, но ты ожидал этого, — сказал Валериан, холодным и пустым голосом. — Учитывая его политическое прошлое.

— Полагаю, что так, — согласился Арктур.

— Так? — сказал Валериан, когда его отец замолчал. — Ты собирался рассказать мне о Корхале. О твоём отце. И моей матери.

— Да, произнёс Арктур, задумчиво поигрывая бренди в бокале. — Ты удобно устроился?

Затем его отец перешёл к несколько часовой беседе, рассказывая Валериану о своём детстве на Корхале, службе в Десантных войсках Конфедерации и о том, что произошло между ним и Жюлианой. Валериан был удивлён искренностью отца, но вскоре понял, что у Арктура Менгска больше нет никакой необходимости кому-либо врать.

Большую часть времени говорил отец, но когда рассказ зашёл о настоящем, Валериан разбавил монолог, дополняя историю отца своими собственными воспоминаниями. По окончании повествования оба мужчины погрузились в тишину.

Такая тишина не вызывала дискомфорта. Просто дистанция между двумя мужчинами, которые ещё не решили, что сказать друг другу.

Валериан заговорил первым.

— Я не стану таким, как ты.

— Я не прошу тебя становиться таким как я, — сказал Менгск-старший, делая большой глоток бренди. — Я никогда не хотел этого. Я лишь хотел, чтобы ты стал кем-то, кем я мог бы гордиться.

— Ну и? Ты гордишься мной?

Арктур на мгновение задумался, прежде чем ответить.

— Да, я горжусь тобой. Ты умён и храбр, два качества, благодаря которым ты многого добьёшься в этом мире. Но у тебя также есть нечто большее, Валериан. В тебе есть величие, так же, как и во мне. Все, о чем мы говорили сегодня, лишь подтверждает мою веру в то, что мы, Менгски созданы для деяний более великих, чем серая масса может вообще представить.

— Я, хозяин своей судьбы, отец. И я не буду коротать жизнь в твоей тени, — сказал Валериан.

Его отец усмехнулся.

— Этого я тем более от тебя не жду. Эх, Валериан, чуть ли не каждое твое слово напоминает мне о спорах, что я вел с моим отцом много лет назад.

Арктур встал и допил остатки бренди.

— Иногда мне кажется, что нам вечно суждено повторять ошибки своих отцов.

— Я не совершу тех же ошибок, что и ты, — пообещал Валериан.

— Конечно нет. Я уверен, что не совершишь, — согласился Арктур. — Ты сделаешь новые.

— Не очень-то утешает.

— Это и не было моей целью, сын, — сказал Арктур. — А теперь давай, возьми себя в руки. Нам нужно укреплять империю.

Примечания

1

ДНК-ридер — устройство для считывания и идентификации ДНК человека, с целью контроля за безопасностью объекта.

(обратно)

2

Палатинский Форум — правительственный аппарат на Корхале.

(Палатин (лат. Mons Palatinus, Palatium) — меньший из семи главных холмов Рима после Капитолия. В данном контексте может символизировать Корхал как один из миров-колоний Конфедерации, со столицей Тарсонисом (Капитолием).

Также: Палатин (нем. Palatin) — высшая после короля государственная должность в Венгерском королевстве (до 1853 года). Палатин совмещал функции премьер-министра и верховного судьи королевства.

Также: Римский Форум (лат. Forum Romanum) — площадь в центре Древнего Рима вместе с прилегающими зданиями. Первоначально на ней размещался рынок, позже она включила в себя комиций (место народных собраний), курию (место заседаний Сената) и приобрела также политические функции).

(обратно)

3

Марсово поле (лат. Campus Martius) — так называлась часть города Рима, на левом берегу реки Тибр, первоначально предназначенная для военных и гимнастических упражнений. Со времени изгнания Тарквиниев здесь происходили военные и гражданские собрания. Как место военных упражнений, поле посвящено было Марсу, который имел, в его центре, свой алтарь.

(обратно)

4

Периферия — планеты, лежащие на границе исследованного пространства сектора Копрулу, в котором происходят события StarCraft.

(обратно)

5

Пластбетон (Plascrete) — по своему составу напоминает усиленный железобетон, хотя намного прочнее, надёжнее и изнашивается он за многие сотни лет. Он содержит в своём составе термореактивное органическое связующее (обычно эпоксидную смолу) и большое количество дисперсного наполнителя (талька, аэросила, толчёного кварца, гранитной крошки и др.). Пластбетон ещё называют «искусственный камень» из-за его прочности и внешнего сходства. Тем самым, пластбетон сосчитает в себе два качества, которые редко, когда встречаются вместе, это красота и надёжность.

(обратно)

6

Крейвен — (англ. Craven) — трус, малодушный человек.

(обратно)

7

Старые Семьи — элита Конфедерации, потомки офицерского состава супер-носителей отправленных с Земли для колонизации космоса. Как правило, очень богатые и влиятельные люди, составляющие верхушку власти.

(обратно)

8

Нейронная ресоциализация — принудительная операция по «стиранию» у человека памяти и «программированию» новой идеологии и навыков. Применяется по вынесению обвинительного приговора к преступникам.

(обратно)

9

СНВ — аббревиатура от «Сеть Новостей Вселенной»

(обратно)

10

ДВК — аббревиатура от «Десантные Войска Конфедерации».

(обратно)

11

Наземные машины (англ. groundcars) — термин будущего, использующийся для определения нелетающего транспорта (для отличия его от летающих (аэро)машин/флаеров и ховербайков).

(обратно)

12

«Терра-кугуары» пятьдесят восьмого года: — Кугуар — одно из названий пумы; Кугуар/Cougar — бронетранспортер (США; в соответствии с современными взглядами на классификацию бронетехники может быть также отнесен к категории бронеавтомобилей); Далее имеется ввиду 2458 год.

(обратно)

13

Ховербайк — легкий летательный аппарат (по функционалу сходный с мотоциклом, но не имеющий колес), использующий для передвижения технологию парения в слабом гравитационном поле.

(обратно)

14

Континентал-билдинг — (англ. Continental Building), считается первым небоскребом, построенным в Лос-Анджелесе. Здание, первоначально построенное для коммерции, впоследствии было переоборудовано в жилую башню и теперь называется «Континентальным зданием».

(обратно)

15

Кампус (англ. campus) — университетский городок, включающий, как правило, учебные помещения, научно-исследовательские институты, жилые помещения для студентов, библиотеки, аудитории, столовые и т. д.

(обратно)

16

Пэдбол — (англ. padball) — терранский вид спорта, аналог хоккея на траве.

(обратно)

17

Cессия — период, в течение которого сенат собирается для обсуждений законопроектов или просто текущих событий. Сессии могут быть очередными, чрезвычайными или обязательными. За один год может пройти одна, две и даже (намного реже) три сессии.

(обратно)

18

Злокачественная опухоль — заболевание, характеризующееся появлением бесконтрольно делящихся клеток, способных к инвазии в прилежащие ткани и метастазированию в отдаленные органы.

(обратно)

19

Ховеркар — (англ. hovercar) — автомобили, использующие для передвижения технологии парения в слабом гравитационном поле.

(обратно)

20

Бронтс — (англ. Brontes) — один из тринадцати главных миров (планетарная система) входящих в состав Конфедерации. Впоследствии был заражен зергами.

(обратно)

21

ПОРТИК, а, м. [< лат. porticus]. архит. Перекрытие, поддерживаемое колоннадой или аркадой, образующее выступающую часть здания; часто оформляет главный вход.

(обратно)

22

Кафедра (из др. — греч. καθέδρα — «седалище; сиденье») — возвышение для лектора, преподавателя, оратора.

(обратно)

23

Стигман — (steeg — нидерланд. — переулок) — изворотливый человек.

(обратно)

24

Нувориш (от фр. nouveau riche — новый богач) — быстро разбогатевший человек из низкого сословия.

(обратно)

25

ДЕМПИНГ (от англ. dumping — сбрасывание) — продажа товаров на внешнем и внутреннем рынках по искусственно заниженным ценам, меньшим средних розничных цен, а иногда и более низким, чем себестоимость (издержки производства и обращения).

(обратно)

26

Modus operandi (сокр. M.O.) — латинская фраза, которая обычно переводится как «образ действия». Данная фраза используется в юриспруденции для описания способа совершения преступления.

(обратно)

27

Мандибулы, или жвалы — верхние (парные) челюсти членистоногих

(обратно)

28

Голо-камера, — голографическая камера создает объемные изображения объектов. В основе метода лежит эффект интерференции волн.

(обратно)

29

Курульное Кресло (лат., sella Curulis, от Curulis — курульный эдил, должность в Древнем Риме рангом ниже консула) — складное кресло, которое несли за курульным эдилом ликторы и ставили его в случае необходимости; со временем превратилось в один из атрибутов государственной власти, знак высокой должности его обладателя (существовали курульные колесницы и носилки).

(обратно)

30

Туалет — [фр. toilette, букв. уменьш. к toile — ткань]. — Это одежда, тщательно подобранная по характеру деталей, выражающих определенное назначение, вместе с обувью с предметами, дополняющими и украшающими костюм, в сочетании с прической и косметикой. В зависимости от назначения туалет может быть выходным, дорожным, для прогулки и т. п.

(обратно)

31

«ДесКаВ» — аббревиатура от «Десантный катер типа «Выбрасывающий»

(обратно)

32

Сталепласт — (Plasteel, — англ.) — прозрачный армированный пластик. Используется для лицевых щитков скафандров и иллюминаторов техники.

(обратно)

33

КСМ — сокращение от «Космический строительный модуль».

(обратно)

34

Положение «на ремень» — термин из Устава ВС. В положение "на ремень" автомат берут при построениях на марше в пешем строю, часовые на посту (в дневное время) и в других случаях.

(обратно)

35

Прайдуотер — (Pridewater, — англ.) — Величие Воды.

(обратно)

36

Крово-сорокопут — Птица. Строит гнезда в труднодоступных местах, в колючем терновнике, боярышнике и т. д. Добраться до их гнезд очень сложно. Известны своей особенностью ловить насекомых, мелких птиц, млекопитающих и других мелких животных, и накалыванием их на шипы и колючки растений. Это помогает им разрывать плоть на мелкие, более удобные по размеру для заглатывания куски. При этом они часто складируют животных и возвращаются к недоеденным остаткам позже.

(обратно)

37

Огнебой — (Firebat, — англ.) — Боец в тяжелом огнеупорном скафандре ДВК-660, вооруженный двумя огнеметами «Погибель». "Утка подгорает!"

(обратно)

38

Соцпер — сокращение от «социально перевоспитанный». Т. е. человек подвергся процедуре невральной ресоциализации.

(обратно)

39

Кусинисы — одна из Старых Семей. Судьба некоторых ее членов, раскрывается в манге «Академия Призраков».

(обратно)

40

Профайл — досье с личными данными и прочими характеристиками человека.

(обратно)

41

Бриз — легкий морской ветер.

(обратно)

42

Флаер (от англ. fly (флай) — летать) — вымышленный летательный аппарат, присутствующий во многих фантастических произведениях.

(обратно)

43

Порто — сорт крепленого вина. Слово «портвейн» происходит от названия одного из главных портов Португалии — Порту. Через данный порт экспортировали крепкие вина, изготавливаемые из винограда, растущего в долине реки Дуэро. В Англии их называли «вино-порто» или «порто-вино».

(обратно)

44

Ризотто — (итал. risotto, означает «маленький рис») — распространённое блюдо из риса в Северной Италии.

(обратно)

45

Руккола — или Эрука посевная (лат. Eruca sativa) — двулетнее травянистое растение, вид рода Индау (Eruca) семейства Капустные (Brassicaceae).

(обратно)

46

Руби — это самые молодые купажированные красные портвейны, выдержанные минимальный положенный срок в дубовых бочках перед бутилированием, названные так за свой яркий глубокий рубиновый цвет. За счёт минимального технологического вмешательства портвейн сохраняет первоначальный стиль, сочный, мощный и фруктовый характер. Развивается в бутылке после разлива.

(обратно)

47

Пикировка — обмен колкостями, враждебными замечаниями.

(обратно)

48

Кэйкоги — японский тренировочный костюм для различных видов боевых искусств, состоящий из рубашки с укороченным рукавом и штанов.

(обратно)

49

Хакама — широкие японские шаровары в складку.

(обратно)

50

Джейкоб Джефферсон Ремси — археолог, главный герой «Саги о Тёмных Тамплиерах», в будущем судьба ещё не раз сведёт его и Валериана на пути к «чудесным открытиям».

(обратно)

51

Исследовательский Корпус Конфедерации — официальное археологическое общество Конфедерации, снабженное отрядами охранения из морпехов, а также небольшой флотилией. В зависимости от поставленных перед Корпусом задач количество войск при экспедициях разнилось — нередко Корпус использовался как средство военной экспансии: под видом археологической экспедиции на планету просто высаживался ограниченный контингент войск. Преемником Корпуса после падения Конфедерации стал «Фонд Мёбиуса», учредителем и главой которого является Валериан.

(обратно)

52

На космических станциях, которые не имеют био-куполов с естественной зелёной растительностью используется технология восстановления кислорода из кислородосодержащих элементов, например воды, также может быть использована биомасса, вырабатываемая экипажем. Существуют такие же способы восстановления воды

(обратно)

53

Карциноидные опухоли — редкая и медленно растущая форма злокачественных новообразований, встречающаяся в любых участках организма, в которых содержатся нейроэндокринные (гормонопродуцирующие) клетки. Карциноидные опухоли нередко развиваются при отсутствии выраженных симптомов в течение нескольких лет, поэтому выявить их на ранней стадии сложно.

(обратно)

54

Брахитерапия — один из видов радиотерапии, когда источник радиационного ислучения вводится внутрь пораженного раком органа.

(обратно)

55

Брюки карго — брюки широкого покроя, с большими накладными карманами.

(обратно)

56

Субстрат — состав вещества, материи.

(обратно)

57

Аркбутан — один из типов, используемых в церковной архитектуре контрфорсов в форме наружной полуарки, передающей горизонтальное усилие распора от сводов постройки на опорный столб и расположенной за пределами основного объёма здания. Подробнее см. литературу по готической архитектуре.

(обратно)

58

Грамерси-Сити — город благодати, Благодать. Gramercy (англ.) — благодарение.

(обратно)

59

Высший организм зергов — в данном случае подразумевается Владыка/Управитель (Overlord) — космический транспортник, а также управляющее звено в иерархической цепочке зергов.

(обратно)

60

Инвазия — процесс проникновение паразита в организм носителя. Термин многозначный, но любое из его значений сводится к слову «внедрение».

(обратно)

61

Периферия — территории, находящиеся на границе терранской сферы влияния, своего рода «медвежий угол», контролируемый вольными шахтерскими гильдиями, общинами поселенцев и просто пиратскими шайками.

(обратно)

62

Эскадроны смерти — специальные вооруженные формирования Конфедерации, которые занимаются в основном ликвидацией врагов Старых Семей или «зачистками территорий». Ходят слухи, что в Эскадроны Смерти набирают только ресоциализированных бойцов, которые в прошлом были профессиональными убийцами.

(обратно)

63

СРО (ориг. identification, friend or foe (IFF)) — Система Радиолокационного Опознавания, также известная как система «Свой-Чужой».

(обратно)

64

Бластер — (англ. blaster, букв. «взрыватель») — распространенное название вымышленного энергетического/лазерного оружия в научной фантастике и космической опере. Бластером традиционно называют практически любое энергетическое оружие (особенно — ручное).

(обратно)

65

Термические импульсные лазеры — штатное вооружение истребителей "Мираж". Лазер излучает свет такой же яркости, как тело, нагретое до температуры несколько тысяч миллиардов градусов. Сам он при этом остается холодным. Его вспышка несет огромную мощность — тысячи ватт.

(обратно)

66

Скремблер — это автономное или встроенное устройство для засекречивания речевой информации, передаваемой по каналам проводной и радиосвязи. Также служит средством для постановки радиопомех.

(обратно)

67

Из авторского текста (как и в игре StarCraft) не совсем понятно, по какому же все-таки принципу работают гаусс-автоматы, — из описаний и видеороликов все говорит в пользу обычной пороховой системы. Тогда как в «теории» пушка Гаусса в качестве оружия обладает преимуществами, которыми не обладают другие виды стрелкового оружия. Это отсутствие гильз и неограниченность в выборе начальной скорости и энергии боеприпаса, возможность бесшумного выстрела (если скорость достаточно обтекаемого снаряда не превышает скорости звука) в том числе без смены ствола и боеприпаса, относительно малая отдача (равная импульсу вылетевшего снаряда, нет дополнительного импульса от пороховых газов или движущихся частей), теоретически, большая надежность и теоретически износостойкость, а также возможность работы в любых условиях, в том числе в космическом пространстве.

(обратно)

68

ДОЗ — аббревиатура от «Директорат Объединенной Земли». Данной аббревиатурой терраны, зерги и протоссы идентифицировали экспедиционный флот с Земли, выполняющий приказ этого самого Директората, по установлению господства в секторе Копрулу.

(обратно)

69

Панегирик (от лат. Panegyrikus) — похвальная публичная речь, или написанная по случаю чьей-либо смерти.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Книга первая Агнус Двадцатью пятью годами ранее

  Глава I

  Глава II

  Глава III

  Глава IV

  Глава V

  Глава VI

Книга вторая Арктур

  Глава VII

  Глава VIII

  Глава IX

  Глава X

  Глава XI

  Глава XII

Книга третья Валериан

  Глава XIII

  Глава XIV

  Глава XV

  Глава XVI

  Глава XVII

  Глава XVIII

  Глава XIX

Эпилог

*** Примечания ***