моль не съела.
– Спасибо, это не имеет значения. Если она покажет церковь изнутри, больше мне ничего не надо.
– О, не сомневайтесь, сэр, покажет. У нее ключ от церкви и она чуть не каждую неделю ходит туда вытирать пыль. Славная это церковь, право слово. Мой зять говорит, что уж в ней-то никогда не завывали по-григориански. О господи! Ну и потеха, как вспомню, что он говорил про старого осла: «Я могу послушать, как он ревет, в любой день недели». И правда может, сэр.
Прогулка из Кингсбурна в Брокстоун была весьма приятной. Они шли по возвышенности, с которой открывался чудесный вид на холмы с пашнями и пастбищами, либо с темно-синими лесами. Затем начались вспаханные поля, а внизу показалась широкая долина реки. Последнее поле, которое пересекли путники, граничило с густой рощей. Как только они очутились в роще, тропинка резко пошла под уклон, и они увидели Брокстоун, расположенный в очень узкой долине. Вскоре прямо у них под ногами появились трубы, из которых шел дым, и черепичные крыши. А через несколько минут они уже вытирали ноги у черного хода Брокстоун-корта, в то время как собаки лесничего громко лаяли, а миссис Портер кричала на них, утихомиривая, здоровалась с отцом и приглашала гостей в дом – и все это одновременно.
II
Конечно, мистеру Дэвидсону не удалось избежать экскурсии по основным комнатам Корта, хотя дом не был готов к визитам. Как и предупреждал старый мистер Эйвери, картины и мебель были прикрыты чехлами, а ковры и портьеры убраны. Таким образом, нашему другу оставалось лишь восхищаться пропорциями комнат и росписью на потолке. Художник, сбежавший из Лондона в год, когда свирепствовала чума, изобразил на нем Триумф Верности и Поражение Мятежа. Мистер Дэвидсон выказал неподдельный интерес к этой росписи. Портреты Кромвеля, Айртона, Брэдшоу, Питерса и остальных соратников, корчившихся в искусно написанных муках, определенно были центральной частью замысла, и на них было затрачено много усилий.
– Эту картину велела написать леди Сэдлер, и еще одну, ту, что в церкви. Говорят, она одной из первых приехала в Лондон потанцевать на могиле Оливера Кромвеля, – сделав паузу, мистер Эйвери продолжил задумчиво: – Надо думать, она получила удовольствие, но я бы не стал платить за проезд до Лондона только ради этого. И мой зять говорит то же самое: дескать, больно мне надо платить столько денег ради какой-то ерунды. Когда мы ехали в поезде, Мэри, я рассказал джентльмену, как твой Гарри говорит о григорианских песнопениях в Стэнфорде, уж и посмеялись мы, правда, сэр?
– Да, конечно. Ха-ха! – мистер Дэвидсон натужно засмеялся, чтобы воздать должное остроумию лесничего. – Однако, – сказал он, – если миссис Портер может показать мне церковь, нам бы лучше пойти туда прямо сейчас. Ведь дни сейчас короткие, и мне бы хотелось вернуться в Лонгбридж засветло.
Даже если фотография Брокстоункорта не была помещена в «Сельской жизни» (а мне думается, что ее там нет), я не намерен расписывать здесь его достоинства. Но о церкви стоит сказать несколько слов. Она находится примерно в ста ярдах от дома, и при ней есть маленькое кладбище, окруженное деревьями. Это каменное здание длиной около семидесяти футов в готическом стиле – как этот стиль понимали в середине семнадцатого века. В целом она очень похожа на часовни оксфордских колледжей, но только алтарь в ней такой, как в приходской церкви, а на юго-западном углу – причудливая колокольня с куполом.
Когда распахнули двери, мистер Дэвидсон не сдержал восклицания: он был приятно удивлен завершенностью и богатством интерьера. Кафедра, скамьи, витражи – все относилось к одному периоду. А когда он прошел в неф и увидел орган с золотыми трубами с чеканкой, его восторг не знал границ. На витражах в нефе были в основном изображены геральдические гербы, а такие статуи, как в алтаре, можно было увидеть разве что в аббатстве Дор, отреставрированном лордом Скадэмором.[1]
Однако же мы ведем наш рассказ не ради археологического обзора.
В то время как мистер Дэвидсон все еще изучал орган (кажется, приписываемый одному из Далламов[2]), старый мистер Эйвери проковылял в алтарь и снимал теперь чехлы с синих бархатных подушек. Очевидно, здесь были места владельца Брокстоун-корта и его семьи.
Старик тихо обратился к дочери, и в голосе его звучало удивление:
– Как, Мэри, все книги опять открыты!
Дочь ответила раздраженным тоном:
– Ну и ну, просто ума не приложу!
Миссис Портер подошла к отцу, и они стали переговариваться вполголоса. Они явно обсуждали что-то необычное. Мистер Дэвидсон, спустившись по лестнице с галереи, присоединился к ним. В алтаре, как и во всей церкви, царили идеальный порядок и безупречная чистота. Но восемь молитвенников ин-фолио на бархатных подушках были открыты.
Это рассердило миссис Портер.
– Кто же может это делать? – сокрушалась она. – Ведь ключ-то один, и он у меня, и входная дверь одна, и все окна на запорах. Не
