Пока один пример: вчера было воскресенье, и по расписанию, висящему у входа на пристань, пароход должен был в восемь часов вечера уйти в еженедельный рейс на юг, в Гасан-Кули. Но… парохода нет и сегодня, а по наведенным справкам он встал "на чистку котла" неизвестно, когда придет из Баку в Красноводск, чтобы отсюда следовать в Гасан-Кули.
Пользуюсь случаем и еду в Кизыл-Су.
Раколов Василий Ильич был прав: солнце закатилось, когда на лодке подняли парус, и, оттолкнувшись шестами от пристани, мы пустились в плавание на "Золотом фазане".
Лодка, грузоподъемностью в 550 тонн, принадлежала Ниаз-Мамеду, который, перевозя разные грузы, плавает на ней летом и зимой по южному Каспию. Из Красноводска в Куули-Маяк за солью, оттуда в Баку, затем с товаром в Гасан-Кули, из Гасан-Кули с рыбой снова в Красноводск и обратно. Лодка построена прекрасно, ее мореходные качества — быстроходность, отыгрывание на волне — необыкновенны. Недаром она выстроена на "верфях в Гасан-Кули лучшим мастером приморского аула Клыч-Рерды, с которым могут поспорить лишь такие артисты своего дела, как строители "туркменок" с острова Челекен. Сотни таких лодок обслуживают местный транспорт, успешно конкурируя с Каспийским пароходством на перевозках соли, камня, леса, бочек и рыбы по юж-ному Каспию. Заработок по перевозке грузов кормит не менее четырехсот туркмен-туземцев, живущих на островах Челекене, Огурчинском и в ауле Гасан-Кули.
Море воспитало из туркмен, обитающих по его берегам и на островах, удивительных мореплавателей, которые без компаса в любую погоду прекрасно ориентируются вдали от берегов и без ошибки достигают желаемой цели.
Давно закатилось солнце. Стало сыро и холодно. Туркмен, стоящий на руле, надел тулуп и, пристукивая босыми ногами, напевает унылую песню.
Через люк видно, как в каюте на белой кошме Ниаз-Мамед расставляет пиалы (круглые без ручек чашки) для чая. Мальчик Аджи-Бахчи, исполняющий роль кока (повара) на судне, выдвигает из-под полки огромное блюдо с пловом — баранина с рисом.
Аджи-Бахчи сейчас кок, а в будущем — член артели, работающей на "Золотом фазане" или на какой-нибудь другой лодке. Сейчас он проходит свой нелегкий стаж. Аджи-Бахчи — сирота, отец его умер в Персии, а мать — в Гасан-Кули.
Ниаз-Мамед пожалел мальчика, взял к себе на лодку, и вот Аджи — кок. Он готовит плов, ставит бесчисленное множество самоваров, чистит рыбу, убирает каюту, моет посуду — словом, делает все, что на берегу в его родном ауле делают туркменки, ведя домашнее хозяйство. Аджи плавает четыре года. И все четыре года изо дня в день он подает кушанья, а сам дожидается, когда взрослые кончат еду. Кончили — он пододвигает блюдо к себе и начинает есть. Таков обычай: жены и дети едят отдельно и после мужчин. Обычай обычаем, а на деле женщины — да, думаю, и дети — не дают себя в обиду, и я не раз мог заметить, что до того, как пища подана, хозяйка ее "пробовала" такими порциями, что у меня не оставалось сомнения относительно полного удовлетворения ее аппетита.
Подав на стол, Аджи сменил рулевого, который присоединился к остальным туркменам, сидевшим на корточках вокруг блюда с пловом.
Ели руками, ловко поддевая рис тремя пальцами правой руки, сделав из них "лопаточку". Мясо, лежащее сверху куском, отрывали небольшими порциями, кладя кусок обратно на то же место.
Я спустился в каюту и прилег в угол, наблюдая за ними, и в открытый люк мне был виден силуэт Аджи на почерневшем небе.
Аджи, стоя на руле, пел. Грустная мелодия беспрерывно тянулась из груди мальчика, Изредка тон ее повышался, темп ускорялся, голос звенел на высоких нотах и затем снова спускался. Отдельные музыкальные фразы время от времени повторялись. Голос, чистый, приятного тембра, звучал удивительно нежно и непрерывно. Какое дыхание!
— Как поет! — обратился я к Ниаз-Мамеду, показывая на Аджи.
— Его отец был тоже певец, "бакши" по-нашему, — объяснил мне Мамед.
Бакши — это народный профессиональный певец, исполняющий разные мелодии на слова песен, былин и сказок народного творчества. Часто бакши поет под аккомпанемент инструмента, немного похожего на гитару, но с одной или двумя струнами.
— Чай пьешь! — пригласил меня Ниаз-Мамед. — Красноводский вода — от ней никакой пользы, никакой вред нет!
Мы везем воду в Кизыл-Су, набрав ее из городского опреснителя. С качеством этой воды я уже знаком. Замечание Ниаз-Мамеда не подлежит опровержению в первой части, а по поводу "вред нет" у меня сложилось особое мнение.
Говорить с Ниазом, а в особенности слушать его весело: ветер он называет "петер", жареный — "шаренга", видел —"бидил" и т. д. Не всегда понятно, но зато удовольствие. К тому же Мамед весьма вежлив. Туркмены вообще
