Роза и чума [Антонин Петрович Ладинский] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Ант. Ладинский Роза и чума

ПЯТАЯ КНИГА СТИХОВ

«Когда средь бури сравниваю я…»

Когда средь бури сравниваю я

Свою победу с пушкинскою славой,

Мне кажется ничтожной жизнь моя,

А сочинение стихов забавой.

Зима? Воспета русская зима.

Кавказ? Воспето гор прекрасных зданье,

И в тех стихах, где «розы и чума»,

Мы как бы слышим вечности дыханье.

Горам подобна высота стола,

И утешеньем служит за торами,

Что ты слезу с волненьем пролила

И над моими темными стихами.

1946

«Свой дом ты предпочла тому…»

Свой дом ты предпочла тому,

Кто новый мир открыл,

Ты выбрала себе тюрьму

В краю приморских вилл.

Но в этом доме (моря гладь

И очень много роз)

Чего-то будет нехватать,

Каких-то бурь и слез.

О, льется времени вода,

А нам забвенья нет!

Ты не забудешь никогда

О том, что был поэт!

О, как шумел над головой

Печальный ветер скал,

Когда он говорил с тобой

И руки целовал!

Порой, в невероятных снах,

Где все наоборот,

Услышишь ты как в облаках

Прекрасный голос тот.

Проснешься ты как бы от гроз,

И будет в тишине

Подушка мокрая от слез,

Что пролиты во сне.

1939

«Как две планеты…»

Как две планеты —

Два огромных мира:

Душа с душою

Встретились, коснулись

Как путники среди пустынь Памира

И вновь расстались, разошлись,

Проснулись.

Но мы успели рассмотреть в волненьи

Все кратеры, все горы и долины,

Песок тех рек и странные растенья

На берегах из розоватой глины.

И, может быть… Как в тихом лунном храме

И в климате насыщенном пареньем,

Заплаканными женскими глазами

И на меня смотрели там с волненьем?

И удивлялись, может быть, причине

Такой зимы, тому, что — снег, что хвоя,

Что мы в мехах, фуфайках и в овчине,

Что небо над землею голубое.

1939

НАЕЗДНИЦА

Ты птицею в тенетах трепетала,

Всего боялась — улиц, замков, скал.

Пред зеркалом прическу поправляла,

Как собираясь на придворный бал.

Ждала тебя как в книге с позолотой,

Как в сказке, — хижина и звук рогов,

Волненья упоительной охоты

И шум метафорических дубов.

Как ножницами вырезаны листья

Деревьев, что торжественно шумят,

Как римские таблички для писанья

Покрыты воском, как латынь звенят…

Наездницей летела ты в дубравы,

Шумели бурно книжные дубы,

И, может быть, сиянье милой славы

Уже касалось и твоей судьбы.

1940

«Все гибнет в холоде зиянья…»

Все гибнет в холоде зиянья:

Корабль в морях, цветок в руке,

Все эти каменные зданья,

Построенные на песке.

Все хижины и небоскребы,

Нью-Йорк и дом, где жил поэт.

Подвалов черные утробы

Останутся как страшный след.

Но, может быть, в литературе

Хоть несколько моих листков

Случайно уцелеют в буре,

В которой слышен шум дубов.

И женщины прочтут с волненьем

Стихи о том, как мы с тобой

С ума сходили в упоеньи —

В бреду, в постели голубой.

1941

«Ты жила…»

Ты жила,

Ты любила,

Ты мирно дышала,

Но над этим физическим счастьем

Гроза

Как милльоны орлов

Возникала,

И катилась

В пространствах вселенной

Слеза.

В той стране

Возвышались прекрасные горы, —

Там, куда я тебя

Сквозь бессонницу звал.

Мне казалось,

Что это органные хоры,

А тебе снились платья

И кукольный бал.

В той стране

На ветру раздувались рубашки.

Клокотали вулканы

И билась душа.

Ты спокойно доставила

Чайные чашки

И пшеничный нарезала хлеб неспеша.

Я тебе говорил:

— О, взгляни на высоты!

О, подумай,

Какая нас буря несет!

Ты ответила,

Полная женской заботы:

— Ты простудишься там,

Средь холодных высот!

Было ясно:

В каком-то божественном плане

Разделяют нас горы, пространства, миры.

И в объятьях твоих я один

Как в тумане —

Альпинист

У подножья прекрасной горы.

1941

«Хорошо, когда о пище…»

Хорошо, когда о пище

Забывает человек,

Бредит в ледяном жилище

Африкой, а в мире — снег.

Хорошо витать в прекрасном,

Вдохновляясь как герой

Чем нибудь огромным, страшным —

Бурей, музыкой, горой.

Скучно, если все — в теплице.

Если в жизни наперед

Нумерованы страницы

И расчитан каждый год.

Только тем, что непохожи

На других, на всех людей,

Жребий дан из царской ложи

Созерцать игру страстей,

С высоты на мирозданье

Потрясенное взирать

И в театре, где страданье,

Больше всех самим страдать.

1941

МЭРИ

Л. Е. Гюльцгоф.

Ты в мире как в море,

Где черные хмары.

Ты — Мэри, ты — в хоре,

Где голос Тамары.

Ты — ласточка в буре,

Где парус весь в дырах

И гибель лазури.

Ты — кровь на мундирах.

Но в мире, омытом

Твоими слезами

И бурей разбитом,

Восходит над нами —

Над домом невежды,

Над замком поэта —

Светило надежды

Под щебет рассвета.

И в море страданья, —

Мы знаем, — как реки

Два чистых дыханья

Сольются навеки.

КРАСАВИЦЕ

Твоя душа — прекрасный

Пустой огромный зал,

Где мрамор беспристрастный

И холодок зеркал.

Таких размеров рамы

Задуманы судьбой

Для музыки, для драмы,

Для бури голубой.

В таких холодных зданьях

Витает тишина,

И в окнах как в зияньях

Плывет всю ночь луна.

Но вспыхнет люстр хрустальных

Сияний миллион

И в грохотах рояльных

Мир будет потрясен.

Так и твое дыханье:

Полюбишь ты потом,

И музыкой страданья

Наполнится твой дом.

1941

ГОРА

Под звездами и облаками

Стоит высокая гора —

Чистейший снег в альпийской раме,

Тирольского рожка игра.

Ты там живешь. Почти в небесной

Стране из ледников и троп,

Склонив над пропастью телесной

Высокий и прекрасный лоб.

Двух данных точек расстоянье

Мы постигаем на лету,

Но хватит ли у нас дыханья

Взойти на эту высоту?

Теодолит есть глаз науки…

Но цифрам всем наперекор

Мы к счастью простираем руки,

И я иду на приступ гор.

1941

ЗИМА

В моей стране, средь бурь и зим,

Стоит дубовый прочный дом.

Валит из труб высокий дым,

И есть тепло в жилище том.

Как бедный путник одинок,

Когда вокруг холодный снег…

Узрев в окошке огонек,

Попроситесь вы на ночлег.

Хозяин отопрет вам дверь.

Вы скажите, что вы поэт,

Что дом ваш — мир, но крыши нет,

Что холод как жестокий зверь.

Вы скажите: — Мой путь в стихе,

Я шел, где пальмы, где Урал,

Но заблудился в чепухе

И в этот зимний мир попал…

1945

В ЦАРСТВЕ ПЕРНАТЫХ

Л. Е. Гюльцгоф.

Такая малая она на вид,

Но таковы небес большие планы:

Немного перышек, а так летит

Ее душа в возвышенные страны!

И как она умеет жить и петь!

С горошиною в горле, со слезами,

Сильнее, чем больших оркестров медь,

С закрытыми от нежности глазами.

Такой, что рвется в высоту небес,

Не наш курятник нужен и не клетка,

А весь огромный мир и лунный лес,

Концерт, а не болтливая соседка.

ПОЭТ

Не во дворце и не в шелку

Он пишет каждую строку.

А в бедной хижине, в плюще,

В дырявом голубом плаще.

На чердаке огонь горит.

Поэт, он на соломе спит.

Но жизнь поэта не кровать,

Чтобы лениться или спать,

А важный и высокий труд

И над стихом народный суд.

Не ошибется Судия,

Во мрак забвенья низведя

Посредственность и пустоту

И малодушную мечту.

1940

БЕГЛЯНКА

Л. Е. Гюльцгоф.

Чтоб жить — терпение воловье.

И зная твой непрочный дом,

И слабое твое здоровье,

Я беспокоился о том,

Как ты перелетишь темницу,

Покинешь этот скучный бал

И ночью перейдешь границу,

Где черный лес и много скал.

В лесу железные колючки

Рвут жадно платье из тафты,

Но спряталась луна за тучки,

И тенью проскользнула ты.

Потом, пролив слезу как братья,

Найдут средь терний пастухи

Кусочек голубого платья,

В бутылочке твои духи,

Твой милый голос в ранней птице,

Под дубом туфельку твою,

Но ты уж будешь заграницей, —

В Италии или в раю.

1945

«Я думал: жалок человек!»

Я думал: жалок человек!

Ничтожный план, пустое место!

А ведь какой высокий век —

Герои из такого теста!

Он жил средь суеты земной,

Весь беспокойство и сомненье,

И слышался ему порой

Какой то голос или пенье.

Да, маленький переполох —

Жизнь человека, образ дыма,

Бесцельная, как слабый вздох.

Но эта жизнь неповторима.

1939

«Все тяжелее с каждым годом воз…»

Все тяжелее с каждым годом воз,

Не ласточка, а трудный перевоз.

Шумит полет небесных голубей

И синева от них еще синей.

Гремит безоблачный высокий гром

И в горле от стихов рыданий ком.

Но ничего не слышит слух людей —

Ни грома, ни стихов, ни голубей.

О как самодоволен этот мир,

Та улица, где окнами квартир

Глядит на вас в геранях счастья жар,

Семейный мир и душ ленивых пар!

И ты напрасно голос надрывал,

Когда людей средь ночи поднимал.

1939

«Среди стихотворенья…»

Среди стихотворенья

Я потому поэт,

Что создал мир как пенье,

B котором кашля нет.

Искусственный немного,

Быть может; не такой

Огромный как у Бога,

Но мир особый, мой.

Суровый мир и мало

Пригодный для мольбы,

Где ледники и скалы

И римские дубы,

Где воздух, хвоя, срубы,

И холод всех вещей.

И я не в теплой шубе,

А в голубом плаще.

1939

ПЧЕЛА И РОЗА

Твою судьбу поэт сравнил с цветком,

А жизнь свою с непрочным мотыльком.

Поэт стихи об этом сочинил,

Их соловей на ноты положил.

Но ты постолько голубой цветок,

Посколько я твой белый мотылек,

Твоя трудолюбивая пчела —

Тобою вдохновленные дела.

1947

«Жизнь наша как луг…»

Жизнь наша как луг, где скосили

Былинки железной косой.

Как партия в шахматы. Или

Как битва, где умер герой.

И в жизненной битве едва ли

Закован в броню человек,

И пусть мы игру проиграли

И даже умолкнем навек,

Но в битве имеет значенье

Не гибель, не раны, не страх,

А то лишь, за что мы в волненьи

С оружием гибнем в руках.

1941

ПОЭМА О СЫРЕ

Земной кусочек сыра,

Ты баснословным стал.

Ты — весь в слезах и дырах

Взошел на пьедестал.

Ты доказал Европе,

Что брюхо выше лир,

Что стройной антилопе

Предпочитают жир.

Европа, ты у лавки

Средь кумушек других

Шептала в этой давке

Полузабытый стих,

Ждала с большим волненьем

Трагичного конца,

Смотрела с умиленьем

В глазища продавца.

Вдруг, может быть, ворона

Раскроет глупый рот,

И сыр, а не корона

На землю упадет?

Как принц — кусочек сыра:

В сиятельных слезах.

Как плащ поэта: в дырах,

Воспетый мной в стихах.

1941

«Жизнь — это счастье…»

Жизнь — это счастье. В синюю полоску

То платье, где оно живет.

Пусть парикмахер римскую прическу

Придумает, тебя завьет!

Пусть будет мир шуметь зеленым древом

На берегу того ручья,

Где рыбка в сказке приплывает к девам,

И тихо плещет жизнь твоя!

Пусть будут как органные рыданья

Губной гармоники лады,

Пусть птичьим шумом, ветром и дыханьем

Наполнятся твои сады!

Пусть нажимают медные педали

И раздувают в кузницах мехи;

Будь музыкой в большом концертном зале,

Чтоб написали о тебе стихи!

1945

ЛИРИЧЕСКИЙ ТЕАТР

1

Я — зритель. Я — слушатель пенья.

Огромный спектакль предо мной:

Прекрасная драма творенья,

Где гибель, но свет голубой.

Я в лучшем театре вселенной

Сполна заплатил за билет,

За зрелище это, за тленный

Свой праздник, за несколько лет.

Я — в кресле из красного плюша,

Я в зрительном зале, дружок,

Где все голубое, где суша —

Подмостки, а море — пролог.

Мы слушаем в виде вступленья

Высокую музыку гор.

Зеленых деревьев смятенье

Средь бури родил дирижер…

2

Жизнь — ветер, листок и орешек.

Живи, мой дружок, на горе,

И много букашек и пешек

Участвуют в этой игре.

А страшный финал — это слезы

Над спящей в гробу красотой,

Но лишь катастрофа средь прозы

Вдруг делает жизнь высотой!

О ты отлетаешь навеки!

Вокзал полон дыма и роз!

Рыданий хрустальные реки

Текут! И трубит паровоз!

И в этих безмерных утратах

Я маленькой пешкой стоял

На черных и белых квадратах

Вокзальных и шахматных зал.

1941

«Не требуйте от глупой птицы…»

Не требуйте от глупой птицы,

От курицы, чтоб этот жир

Вдруг стал подобием орлицы

И с облаков взглянул на мир.

Ей жить приятно за оградой,

В курятнике, вдали от бед,

Ей небо кажется громадой,

Где милых куч навозных нет.

Вполне довольна прозябаньем

Ее куриная душа,

По мнению ее — страданье

Не стоит медного гроша.

Она не знает в упоеньи,

Что в лаврах ей, но не в венке,

В ближайшее же воскресенье

Вариться в суповом котле.

1940

ИЗ ГОЛУБОЙ ТЕТРАДИ

1

Всю ночь под лампочкой убогой

Он пишет и читает вслух.

Его владенья — стол трехногий

С чернильницею, полной мух.

Но в темноте он воспевает

Блаженный солнечный восход,

И муза нежно отирает

Со лба пылающего пот.

2

Значит, ты не червь, не раб, не прах,

Если ты страдаешь так, созданье,

Если слезы на твоих глазах

И обуглен рот, твое дыханье…

1939

ЗИМОЙ

Все в инее. Летит экспресс

Средь пихт и лиственниц Сибири.

Летит! Вечнозеленый лес,

Как бы в охотничьем мундире,

Глядится в зеркало зимы.

Олень прекрасными глазами

Глядит на горизонт. А мы

Как дети тешимся снежками.

Влетает поезд в белый сад

И лучших на земле румяных

Сибирских молодых солдат

Везет, как в северных романах.

Они поют под стук колес

И на гармонии играют.

Под музыку о царстве роз

Деревья в инее мечтают.

Под музыку среди древес

Летают белки как по вантам,

Сороки украшают лес

Подобно черно-белым бантам.

Лиса ушами шевелит,

И тяжко думают медведи, —

С лисой, что в баснях все хитрит,

Они крыловские соседи.

Садится птица на суку

Вся в черно-белом опереньи,

И с ветки горсточка снежку

Вдруг падает. Как в сновиденьи!

Вся эта русская зима,

С морозом и оледененьем,

Не безнадежность и не тьма,

А крепкий сон пред пробужденьем.

1944

«В беседе пылкой…»

В беседе пылкой

Любя весь мир

И за бутылкой

Устроив пир,

Сошлась в трактире

Одна семья —

На братском пире

Компания:

Любовь, бродяжка

И стихоплет,

И деревяшка —

Все свой народ.

Солдат про славу

Нам говорил,

Как по уставу

Он кровь пролил.

Себя настроив

Как на хорал,

Про век героев

Поэт сказал.

Но пусть пшеница

В полях шумит,

И на странице

Перо скрипит,

Пусть пахарь плугом

Вздымает век,

И мир к лачугам

Слетит навек.

1939–1949

«Ты — ниже травинки и тише воды…»

Ты — ниже травинки и тише воды.

Подобная жизнь — как букашка —

Ползет и трепещет у края воды,

И радость ее — полевая ромашка.

И люди глядят с олимпийских высот

На это старанье, пыхтенье и муки,

На этот безвольный и маленький рот,

На эти неловкие слабые руки.

Но в грозной акустике царственных зал,

В оркестре любви и в садах мирозданья,

И твой небольшой голосок прозвучал

Негромкой, но чистою нотой страданья.

1946

«Прославим гений Пушкина!»

Прославим гений Пушкина!

Рассвет над Альпами!

Суворова в алмазах!

Да чтут народы гром его побед

И петушиный крик в его проказах.

Прославим книжный труд,

Любовь к стихам

И честные рабочие мозоли!

Восходит пушкинское солнце там,

Где весь народ как бы в огромной школе.

Учитесь, дети!

В школьной тишине

Пишите в ученической тетради:

— Наш гений — Пушкин…

Гремят в огромной вышине

Стихи его на голубой эстраде.

1945

«Ты — остров в пальмах…»

Ты — остров в пальмах,

Непонятный стих,

Земля, где нет бывало человека.

И в тихой бухте

Серых глаз твоих

Стоит корабль XV века.

Тяжелый якорь опустив на дно,

Глядят

Мечтательные мореходы,

Как в вымытое хорошо окно, —

На свежесть

Этой пальмовой природы.

Какая свежесть!

Утро стихотворных строк!

Какие раковины! Перед нами

Летит

Цветкообразный мотылек

Над бабочкоподобными цветами.

1947

ПУШКИНУ

Он сделал гордым наш язык, а нас

Он научил быть верными в разлуке.

И как Онегин миллионы раз

России нашей мы целуем руки!

Какая жизнь была ему дана —

Глоток «Аи» и всех страданий чаша!

Струилась — вся прозрачная до дна —

Река его стихов и радость наша.

Какой был дан ему прекрасный дар

Воспеть свободу на своих страницах,

Дыханья человеческого пар

Вдруг солнцем озарить, как мрак в темницах!

И перечитывая вновь и вновь

Его слова о славе и свободе,

Воспринимаем чище мы любовь,

Возвышеннее мыслим о природе.

1947

ЦВЕТЫ ПОД ДОЖДЕМ

Серебряный дождь перестал

Звенеть и по стеклам струиться.

Вновь вымытый, мир засиял

От капель и слез как теплица.

Ты шумно закрыла свой зонт.

А в пурпуре, где горизонт,

Там солнце шипело и гасло,

И автомобильное масло,

Пролитое в луже,

В том мире, где смертью напрасной

Погиб под дождем мотылек,

Вдруг радугой стало прекрасной…

Иль Ладогой, где огонек,

Сказал бы трехлетний ребенок,

Взлелеянный в неге пеленок

Как теплый цветок.

1946

«Пушкин прославил тебя стихами…»

Пушкин прославил тебя стихами.

Пушки во славу твою гремели,

Ядрами били в Казань,

И алмазные звезды

Сияли средь черных твоих небес.

Миллионы людей

Ради тебя умирали,

Горели в огне,

Гибли на кораблях,

И эти страданья

Пушкин с тобой разделил,

Когда умирал он,

Прикрытый плащем,

Твой первый поэт

И самый любимый твой сын.

«Когда приходят мысли…»

Когда приходят мысли

О гибели и страх,

Не трепещи! Помысли,

Что ты не только прах,

А некое сиянье

В бессмертном веществе,

Что ветерком дыханья

Прошелестит в листве.

И потому, что гробом

Кончается наш путь,

С волнением особым

Подумать не забудь

О том, что в этой жизни

Всего дороже нам, —

О верности отчизне

И о любви к стихам…

О, с нежностью печальной

Как розу или плод

Садовник гениальный

Взрастит нас и сорвет.

1949

ПАМЯТНИК

Все может быть! Ha заседаньи чинном

Мне памятник потомки вознесут

И переулок в городке старинном

В честь бедного поэта назовут.

Так, — скромный бюст, подобье человека,

В напоминанье стихотворных дел, —

В том скверике, где на углу аптека,

Где некогда я с книжкою сидел.

Собранье, бюст, министром просвещенья

Прочитанная по бумажке речь.

Потом — зима и тишина забвенья,

Снежок на бронзе голых римских плеч.

У памятника песик в надзиданье

Поднимает ногу, милой жизни рад,

И школьница для первого свиданья

Назначит этот неприметный сад.

Прочтет прохожiй: «Антонин Ладинский»…

И пустит мне в лицо табачный дым,

И буду я с улыбкою латинской

Смотреть на мир, завидуя живым.

1947

КНИГИ АНТ. ЛАДИНСКОГО

«Черное и голубое» — 1-ая кн. стихов. Изд. «Соврем. Записки», 1931 (разошлось).

«Северное сердце» — 2-ая кн. стихов Изд. Парабола. (Разошлось).

«Стихи о Европе» — 3-я кн. стихов (разошлось).

«Пять чувств» — 4-ая кн. стихов. Изд. Y.M.C.A. (разошлось).

«XV легион» — роман. Изд. «Русская книга» (разошлось).

«Голубь над Понтом» — роман. Изд. «Русская книга» (разошлось).

«Путешествие в Палестину» — путевые очерки (разошлось).

В РУКОПИСИ:

«Анна Ярославна и ее время» — биография.

«Парфянская война» — роман.

«Взирая на лилии» — исторический этюд.

«Владимир Мономах» — биография.

СЕРИЯ СБОРНИКОВ «РИФМА»

В первую серию сборников «Рифма» входят следующие книжки стихов:

Вадим Андреев. «Второе дыхание».

Георгий Иванов. «Портрет без сходства».

Вл. Корвин-Пиотровский. «Воздушный Змей».

А. Ладинский. «Роза и чума».

Ю. Мандельштам. «Годы».

Ю. Терапиано. «Странствие земное».

Игорь Чиннов. «Монолог».

А. Шиманская. «Капля в море».

Анатолий Штейгер. «Дважды два четыре».

Е. Щербаков. «Свет и камень».

Ирина Яссен. Третья книга стихов.

Окончена печатанием
20 июня 1950 г.
в Париже.