Обретение любви [Доротея Уэбстер] (fb2) читать онлайн

Доротея Уэбстер Обретение любви

Глава первая

Номер ей понравился. Уютный, со вкусом обставленный, он не напоминал вошедшему, что он здесь — всего лишь временный гость. И эта картина на стене... Разумеется, копия, но очень хорошая. Интересно, а другие номера в этом отеле тоже такие? Как об этом узнать? Разве что напроситься к кому-то в гости... “До какой только чепухи не додумаешься, — спохватилась она, поймав себя на этой мысли, — пока распаковываешь чемодан, и когда настроение... А какое у тебя настроение, а? Что это на тебя сегодня нашло? Вас, мадмуазель, послали сюда по серьезному делу, а вы, как девочка, готовы прыгать на одной ножке и улыбаться первому встречному. А почему только улыбаться? Может, не только улыбаться? Может, я еще чего-то хочу от этого первого встречного? Может незамужняя и весьма-а недурная девушка чего-то хотеть? Ладно, давай выбросим все эти глупости из головы. Тебе ведь надо позвонить”.

Она набрала парижский номер, который знала наизусть. Приятный баритон ответил, что господин Тома в данный момент находится у шефа. “Передайте, что ему звонили из...” — она назвала небольшой городок на Изере, где находилась. Положив трубку, она поняла, что довольна тем, что разговор не состоялся. “Что ж, — подумала она, глядя на свое отражение в большом зеркале, — пора наконец честно сказать себе, как оно есть на самом деле. Себе и ему. Разобраться, додумать до конца и сказать. Эта поездка — хороший повод”.

Она выглянула в окно и уловила нежный волнующий запах. Справа от отеля был небольшой сквер; росшие в нем каштаны были усыпаны бело-розовыми крупными соцветиями. На севере, откуда она приехала, было пасмурно, с Северного моря который день дул пронизывающий холодный ветер, а здесь, в предгорьях Альп, уже была весна. В этой поездке был еще один, не предусмотренный ее работодателями плюс: когда она вернется, в Париже тоже будет весна, она переживет ее дважды. Она вспомнила, что, подъезжая к городу, видела горы, но не успела их как следует рассмотреть. И вообще, пора, пожалуй, заняться делом; сколько можно сидеть перед зеркалом, улыбаться неизвестно чему и мечтать. “В твои-то годы!” — усмехнулась она, беря чемоданчик с образцами. Выходя, она еще раз оглядела себя в зеркале и слегка подкрасила губы.

Спустившись вниз, она попросила портье вызвать ей такси и заодно осведомилась, далеко ли ехать до фабрики. Ей казалось, что в таком маленьком, как из шкатулки, старинном городке фабрика, словно некий изгой, должна притулиться где-то на окраине или даже за городской чертой.

— Мадам, конечно, может ехать и в такси, — церемонно ответил портье, — однако фабрика находится за углом. Возможно, мадам предпочтет...

Разумеется, она пойдет пешком. Гулять весной по такому городу — все равно что слушать хорошую музыку, пить шампанское или целоваться с тем, кто тебе очень нравится. Пожалуй, она не будет говорить об этом портье. А то он, чего доброго, захочет ее проводить. Кто же тогда останется в отеле? Просто ужас!

Спрятав улыбку, она уже собиралась отойти от стойки, когда над ее головой раздался низкий спокойный голос. Она обернулась и вынуждена была задрать голову: человек, стоявший сзади, был гораздо выше ее. Ей бросились в глаза куртка со множеством всяких карманов и застежек, твердый волевой подбородок и короткий ежик начавших седеть волос. Снова взглянув на портье, она поняла, что фразу, сказанную незнакомцем, поняла только она. Так что, пожалуй, если она не возьмет на себя роль переводчицы, ей самой придется вызывать такси для незнакомца. Портье, конечно, учил английский, но, прошу заметить, месье и мадам, английский, а не американский. Ах, мадам была в Штатах? И она понимает, что говорит этот господин? Всего-навсего такси? На аэродром? Господин, видимо, имеет в виду завод Дюпре, там есть летное поле... Но как он будет объясняться с шофером? Ах, если мадам нетрудно... Такси придет буквально через несколько минут, скажите ему.

Она обернулась и еще раз поразилась твердости этого подбородка и ледяному блеску глаз. Портье не понимает вашего языка, мистер (“Хаген, — улыбнулся он. — Лучше просто Роберт”). Шофер, по-видимому, не поймет тоже. Поэтому, мистер Хаген, придется мне... Что вы, не стоит благодарности. Да, она была в Штатах. Кентукки? Нет, так далеко она не забиралась. А вот, кажется, и такси.

Интересно, как он будет садиться, подумала она, глядя, как мистер Хаген открывает дверцу маленького “пежо”. Сейчас она объяснит шоферу, куда доставить мистера Хагена, надо ли его ждать...

Мистер Хаген с неожиданной ловкостью сложился и легко поместился в кабине. Такси отъехало. Летчик, подумала она, вспоминая, в какую сторону показывал портье, когда она спрашивала про фабрику. Только зачем он забрался в такую даль? Может, что-нибудь секретное? Но какое мне дело до их секретов. Да, она была в Штатах, и у нее сложилось вполне определенное мнение об американцах. Это невыносимо скучные люди, с которыми нельзя говорить ни о чем, кроме их работы, их дома и семьи. Проведя с американцем один вечер, ты знаешь о нем все. Американские мужчины занимаются любовью строго согласно пособию, которое изучили еще в колледже. А американские женщины... Впрочем, что это ты, сказала она себе. Какое тебе дело до американцев вообще и этого мистера Хагена в частности. Выбрось все это из головы.

На фабрике ее уже ждали. Ее встретил сам владелец, молодящийся господин лет за сорок. Он был сама предупредительность и любезность; в глубине его глубоко посаженных глаз ей даже почудился испуг. Еще бы — модели, которые она привезла, сулили фабрике хорошие деньги — но только если персонал во всем разберется и справится с заказом. А вдруг его девушки подведут? Девушки, которых ей предстояло обучить, уже ждали в мастерской. Она выложила из чемоданчика выкройки, образцы — и после этого отель, утренние мысли и все, не относящееся к делу, перестало для нее существовать. Недаром патрон называл ее “мадам Увлеченность” или “мадам Императорша” — когда она занималась своими любимыми моделями, она забывала обо всем и, как японка, вся отдавалась работе.

В полдень им в соседней комнате накрыли кофе с булочками. К пяти, когда самая старательная из девушек, Жоржетта, испортила уже готовое платье, она решила, что на сегодня, пожалуй, хватит. Владелец, господин Кабур, пригласил ее пообедать вместе с его семьей. Сославшись на усталость и головную боль, она отказалась. Ей хотелось одного — гулять по городу и его окрестностям, вдыхать этот удивительный весенний воздух и мечтать. Да, ей хотелось побыть одной. Одной или... с кем-то?

Размышляя об этом, она вышла с фабрики и направилась к реке. Она долго стояла на берегу, глядя на воду. Изер мощно катил свои воды, казавшиеся чуть зеленоватыми. Вздохнув, она пошла вдоль реки, а когда добралась до окраины, повернула и двинулась вверх по узкой улочке. Поплутав немного, она вышла к старинной крепости. Отсюда открывалась панорама всего городка, видны были окрестные поля, а вдали, освещенные закатным солнцем, проступали вершины Альп. Ей было так хорошо! Хотела бы она, чтобы Жан-Поль был сейчас рядом с ней? Она задумалась. Пожалуй, его присутствие ничего не добавило бы к тому чувству радости, которое она испытывала. А раз так — любит ли она его? Уже в который раз она задавала себе этот вопрос и не находила точного ответа.

Она вспомнила Жан-Поля, представила себе его лицо, то, как он почтительно держит ее пальто, готовый его подать, пока она причесывается. Да, он внимателен, даже предупредителен, никогда не забудет спросить о брате, о матери, подарить цветы, причем именно ее любимые... Когда его долго нет рядом, она иногда скучает, ей хочется, чтобы он был, чтобы спрашивал о делах фирмы, она бы с ним поделилась сомнениями (он всегда может дать дельный совет), рассказала бы о книге, которую прочла... Но... “Чего тебе не хватает? — спросила она себя. — Наберись смелости и скажи. Ну, скажи”. Внимание, забота... Все ли это, что ей нужно? А что еще? Он прекрасно, со вкусом одевается, хорошо воспитан, у него отличные манеры. У него прочное положение в его конторе, он хороший специалист. Он был бы ей отличным мужем. Ей уже говорили об этом. Да, иногда ей хочется, чтобы Жан-Поль был рядом, но сейчас нет. Вот в чем дело: она вспоминает о нем, когда ей скучно и одиноко, и забывает в минуты радости. Но разве так должно быть между любящими? А разве нет? Ведь когда тебе хорошо, зачем еще кто-то? Как зачем — чтобы поделиться своей радостью. Нет, никакой ясности не наступает, ни до чего она, стоя здесь, не додумается. Пора идти, солнце уже село.

Уставшая, она возвратилась в отель и сразу направилась в душ. Одеваясь, она почувствовала, что проголодалась, и спустилась вниз. Заглянув в крохотный ресторан отеля, она поняла, что ее страсть к прогулкам еще не удовлетворена и ей хочется поесть где-то в другом месте. Портье посоветовал ресторан в квартале от отеля: он, правда, без этой новой музыки, но с хорошей кухней.

Она вышла из отеля как раз в тот момент, когда к нему подкатило такси, и мистер Хаген, легко распрямившись, шагнул на тротуар. Увидев ее, он расплылся в улыбке. Бедняга, как он, должно быть, устал целый день общаться на своем ужасном французском и еще более ужасном англо-американском! Неужели его кто-то понимает, кроме нее? Понятно, что он рад ее видеть. Искренняя радость при виде знакомой, к тому же бесплатной переводчицы. С некоторым удивлением она отметила, что ей тоже приятно видеть мистера Хагена, о котором она, признаться, за день совершенно забыла. Она отметила, что ей нравится его голос. Странным образом в нем сочеталась твердость, даже властность с какой-то застенчивостью. О чем это он говорит? Да, конечно, он рад ее видеть, и не будет ли она столь любезна разделить с ним ужин. Хотя здесь это, кажется, зовется обедом, но все равно.

А почему бы и нет, подумала она. Это будет даже забавно. Кажется, он не занудливый, какими порой бывают американцы. Да, она может немного подождать, пока он приведет себя в порядок.

Ждать ей пришлось совсем недолго, так что она решила, что мистер Хаген принимал душ, видимо, не раздеваясь. Нет, он, наверно, совмещал эти две процедуры, поскольку костюм на нем был уже другой. Он предложил ей руку, но она помотала головой: она никогда не ходит под руку. С тех самых пор, как у нее появился первый поклонник, она всегда ходила сама по себе, рядом, но отдельно.

Ресторан находился в старинном особняке времен Регентства, а сам зал был оформлен в еще более раннем стиле: по стенам висели алебарды, рыцарские щиты и мечи, а по углам застыли фигуры рыцарей в полном боевом облачении. Мебель, впрочем, была вполне современная.

— Мне очень неловко, — заговорил господин Хаген, когда метрдотель, проводив их к столику, удалился, — что я пригласил вас, даже не зная вашего имени... — И, услышав ответ, он повторил задумчиво: — Камилла... Никогда не слышал. Наверно, редкое имя.

— Наверно, вы не так часто бывали во Франции, — отпарировала она. И, заметив подошедшего официанта, спросила: — Итак, что будем заказывать? Боюсь, что здесь вам не подадут ни пиццу, ни джин с тоником.

— О, я полностью полагаюсь на вас, — заявил мистер Хаген. — И я вовсе не такой уж поклонник американской кухни. Раз мы во Франции, пусть будет французская кухня, французское вино...

“...И французские женщины, для начала одна женщина, — закончила она мысленно его фразу. — Нет уж, дудки, мистер Хаген”.

— Только не надо лягушачьих лапок, — умоляющим тоном попросил он, пока она просматривала меню. — И устриц тоже.

— Ну вот, а вы говорите, пусть будет французская кухня, — язвительно заметила она. И, закрыв меню, уверенно продиктовала заказ. Она строила его вовсе не для мистера Хагена, а для мужчины, с которым бы она хотела вместе побыть в ресторане. Это был легкий обед, рассчитанный на человека со вкусом, изящного и остроумного. Вряд ли он понравится мистеру Хагену, подумала она.

Однако американец ее удивил. Хотя он, очевидно, был голоден, он не набросился на еду, ел не спеша, пробуя каждое новое блюдо и, видимо, получая удовольствие от еды. Руки у него были загорелые, сильные, большие, так что нож и вилка выглядели в них как игрушечные. Однако движения этих огромных ручищ были точные, легкие, непринужденные. Она поняла, что ей нравится смотреть на эти руки. “Интересно, а если он напьется, он будет все так же изящен? — подумала она. — Он не будет размахивать руками, сопеть и надувать щеки? А что, если его напоить?” — мелькнула у нее озорная мысль. Но вряд ли это было легко сделать. Роберт Хаген, правда, выпил бокал вина и, не дожидаясь официанта, сам налил себе второй — но его уже пил не спеша, наслаждаясь букетом и вкусом вина.

Покончив с закусками, он оглядел зал и заметил:

— Конечно, они постарались, чтобы это выглядело под старину. Но старины здесь не больше, чем в каком-нибудь ресторанчике у нас в Лексингтоне или Колумбусе.

— Да, вам, наверно, не хватает пятен крови на мечах и каких-нибудь скелетов, замурованных в цепи, — заметила она.

— Нет, крови быть не должно, — возразил он. — Думаю, ни один рыцарь не повесил бы свой меч, не вытерев его досуха. Впрочем, это делал оруженосец. Но мечи и особенно щиты и доспехи не были бы столь блестящими и новенькими. И запах... Здесь должно пахнуть собаками, потом, а главное — дымом.

— О, я вижу, вы там у себя в Кентукки увлекаетесь Европой, — постаралась она его поддеть. — Может, на стене вашего кабинета тоже висит такой меч? И в перерывах между бейсбольными матчами вы снимаете его и делаете выпады?

— Нет, меча у меня нет, не угадали. Больше того — я не смотрю бейсбол, — печально покачивая головой, ответил он. — Но должен признаться: я смотрю хоккей и американский футбол. А Европа... Я бы не назвал это увлечением, нет. Мои предки были из Голландии. Когда половину семьи сожгли на кострах, оставшиеся бежали в Англию. Но и там они не нашли свободы и тогда отправились за океан. Мой дедушка много рассказывал мне об этом.

— Мне очень жаль, мистер Хаген, что мои предки так вели себя с вашими, — возведя глаза к потолку, со вздохом сказала она. — От имени всего рода Бриваль приношу вам свои исторические сожаления. — И, заметив его удивленный взгляд, объяснила: — Должна вам сказать, что я истинная католичка и к тому же отчасти испанка. Но я надеюсь, мы с вами не начнем здесь новые религиозные войны?

— Не раньше чем покончим с этим цыпленком, — заявил Хаген.

— Куропаткой, мистер Хаген, куропаткой! — поправила она его.

— Оставили бы вы в покое этого мистера, Камилла, — заметил он. — А то я, чего доброго, сочту, что у нас деловые переговоры.

— Ладно, обещаю, что отныне я забыла вашу фамилию, — ответила она.

Они опять на некоторое время замолчали, занятые едой, и вновь она залюбовалась точными движениями его рук. “Интересно, как он держит ими... штурвал или что там у них”, — подумала она. Она мысленно представила своего спутника в кабине самолета. Сначала она помещала его в кабину огромного “Боинга”, но, покачав головой, прогнала это видение — к Роберту Хагену оно не шло. Затем возник военный самолет — с этим получилось лучше. Но совсем на месте он выглядел в легком одномоторном самолетике. Сквозь стекло кабины он напряженно вглядывался вниз. Может, он искал терпящих бедствие?

— О чем вы задумались? — оторвал ее от размышлений голос Роберта. Она и не заметила, как мысленно стала называть американца по имени.

— Разумеется, о вас, — заявила она. — Представляла, как вы кружите над океаном, высматривая там какой-нибудь плот с оставшимися в живых пассажирами какого-нибудь судна.

Он покачал головой:

— Но ведь я не летчик. Конечно, я летаю, вожу самолет, но вообще-то я авиаконструктор. Если точнее — конструктор двигателей.

И, побуждаемый ее любопытством, он рассказал, что владелец здешнего небольшого авиазавода Дюпре задумал выпустить новый тип легкого самолета — на них сейчас большой спрос. А он, Хаген, недавно разработал новый, очень экономичный двигатель для таких самолетов. Они познакомились на авиасалоне в Лондоне, договорились, и вот теперь он приехал испытать свой двигатель в деле.

— Все это, разумеется, большая коммерческая тайна, — добавил он, — но мне почему-то кажется, что вам я могу ее доверить.

— Вы делаете большую ошибку, мистер Хаген, — покачав головой, заявила она. — А что если я являюсь агентом ваших конкурентов и нахожусь здесь, чтобы выведать вашу тайну?

— Вы не похожи на человека, который выведывает тайны, — отверг он ее версию. — Вы, конечно, человек скрытный, но... не хищный.

— О, а вы, оказывается, помимо всего, еще и психолог! — воскликнула она с неподдельным изумлением. — Так вы за мной следите? Пишете психологический портрет? И что там еще на этом портрете?

— Ну... вы привыкли рассчитывать только на себя, не надеетесь на чью-то помощь... Возможно, у вас было трудное детство, — задумчиво заговорил Роберт Хаген, глядя куда-то мимо нее в одну точку. — У вас есть чувство юмора... И еще, мне кажется, — закончил он, взглянув прямо ей в глаза, — мне кажется, что вы одиноки.

Слушая его, она уже приготовила в ответ какую-то шутку, но при его последних словах она почувствовала, что у нее сдавило горло. “Запрещенный прием, Роберт Хаген, — хотела она сказать. — Удар ниже пояса. Ведь мы только играли. А это уже не игра”. Но она не сказала этого. Чувствуя, что краснеет, она заметила, что с едой они, кажется, покончили и можно возвращаться в отель.

На улице он остановился, и она невольно тоже остановилась, повернувшись к нему.

— Кажется, я сказал то, что не следовало говорить, — глядя ей в глаза, сказал он. — Простите меня.

Впервые она видела его лицо так близко. Ее глаза находились на уровне его подбородка. Она видела небольшой белый шрам на виске, обветренные скулы и внимательные глаза, которые смотрели на нее виновато и ласково. Она не нашла, что ответить, и пожала плечами.

Несколько шагов они прошли молча. Потом он стал рассказывать о том, как выглядят окрестности городка сверху. Сегодня он дважды поднимался в воздух, проверяя работу двигателя. Вокруг городка холмы с виноградниками, чуть выше по течению Изера находится старинный замок, за которым начинается лес. Вдали видны отроги Альп. У него было сильное желание слетать туда, но работа есть работа. Он спросил, надолго ли она приехала. Она объяснила, что ей надо обучить девушек работать с новыми моделями. На это уйдет, по-видимому, дня два-три.

— Отлично! — воскликнул он. — Мы еще увидимся и даже сможем совершить прогулку по окрестностям. Я уже был во Франции, но никогда ничего не видел, кроме отелей и авиационных ангаров. Мне обязательно нужно побывать в том лесу, что я видел. Давайте съездим туда.

— Посмотрим, — уклончиво сказала она. Они уже дошли до отеля. Отдавая ключи, портье спросил ее, понравился ли ей ресторан. Она искренне заявила, что кухня превосходна и она вполне оценила мастерство, с которым была приготовлена куропатка.

— Мистер Хаген тоже остался весьма доволен, — добавила она лукаво. — Кажется, теперь он готов питаться только в этом ресторане.

Портье одобрительно покачал головой, но весь облик его выражал сильнейшее сомнение. Разве может американец оценить настоящую французскую кухню?

Поднимаясь со своим спутником по лестнице, она испытывала беспокойство. Сейчас американец будет напрашиваться в гости или приглашать к себе. Спать ей вовсе не хотелось, и она была не прочь еще поболтать — он интересный человек, этот Роберт Хаген. Но впускать его в номер вовсе не входило в ее намерения. Не то чтобы она была такая пуританка (к тому же она действительно не пуританка!), но ей почему-то не хотелось, чтобы американец подумал о ней лишнее.

Однако у дверей номера ее ждала еще одна неожиданность — кстати, не первая за этот вечер. Роберт Хаген подождал, пока она откроет дверь и впервые сверкнув знаменитой американской улыбкой, поблагодарил ее за прекрасный вечер и пожелал спокойной ночи. Она растерялась — все слова, которые она приготовила для сурового отпора, оказались не нужны, никто не собирался штурмовать ее крепость. Она не знала, что сказать. Конструктор еще раз улыбнулся на прощанье и шагнул к двери напротив.

— А вы... здесь? — довольно глупо спросила она. “Боже мой, что я говорю, — пронеслось у нее в голове. Ведь можно подумать, что я удивлена, потому что...” И, поспешно и как можно суше произнеся “До свидания”, она захлопнула за собой дверь.

Зажигать верхний свет не хотелось. Она включила ночник. Вновь, как и утром, ее потянуло к окну. В свете фонарей улица казалась еще более уютной, чем утром. В доме напротив светилось окно, оттуда доносился смех и негромкая музыка. Она подумала, что можно было не спешить в отель, а пойти с американцем в другой ресторан, с музыкой, и потанцевать. Хотя вряд ли он хорошо танцует, на него не похоже. Да и слишком много достоинств было бы на одного авиаконструктора, чтобы он еще и танцевал. Но даже если он танцует неважно, все равно — он бы обнял ее, и она почувствовала эти сильные и такие выразительные руки. Потом, наверно, он бы ее поцеловал... “О, куда мы зашли, — подумала она. — Прямо-таки космическая скорость. Что это с тобой? С каких это пор ты стала такой эротичной? Жан-Поль все время жалуется на твою холодность, у тебя не бывает романов, и вдруг...” Призвав себя к порядку и осудив за распущенность, она направилась под душ. Затем, повинуясь какому-то странному капризу, надела не обычную ночную рубашку, а ту, которую надевала, когда они встречались с Жан-Полем — редко, очень редко, по мнению Жан-Поля, и слишком часто, по ее мнению. Зачем она ее вообще сюда захватила? “Слушай, малыш, твое поведение начинает меня серьезно тревожить, — обратилась она к себе, запахивая эту вызывающе короткую рубашку и нащупывая крохотный крючок, на который она застегивалась. — Что с тобой происходит? Ты что же, уже в Париже решила здесь кого-то встретить? И завести роман. Или без романа — просто?”

Она легла, но не стала покрываться одеялом, а лежала, разглядывая свои загорелые ноги. (Весь отпуск она провела на Лазурном берегу, купаясь и играя в теннис. Не то чтобы ей очень нравился теннис, но нужно было много двигаться — при ее любви к хорошей кухне, знаете, приходится думать о фигуре). Она представила, как бы сейчас вошел Роберт Хаген и увидел ее очень даже симпатичные ноги, которые оттеняла белизна рубашки. Он бы весь загорелся и впился в нее пламенным взглядом. А она простонала бы: “О, Роберт, наконец-то!” — и красиво откинулась на подушки. И тогда бы он набросился на нее, страстно и вместе с тем нежно. Он ласкал бы ее, как наверно, ласкает свой двигатель. Он изучал бы ее тело, как изучает закрылки самолета... О... Она рассмеялась, натянула одеяло и погасила ночник. Вскоре она забыла о Роберте Хагене и стала думать о Жан-Поле, о брате, о новых моделях, о которых говорил Таркэн, ее шеф. Завтра предстоит заняться самым трудным: сочетанием элементов кроя, деталей, создающих новые комбинации. Надо будет предоставить девушкам больше свободы. Она слишком их опекает. Ей вообще нравится кого-нибудь опекать: молоденьких девчонок, только пришедших в фирму, соседей, совершенно случайных людей. Хотя бы этого мистера Хагена. Как там его звать? Ах, да, Роберт. Смешной такой американец...

Глава вторая

Утром, выходя из номера, она с любопытством взглянула на дверь напротив. Дверь была закрыта и ни о чем ей не сказала. Отдавая портье ключ, она взглянула на доску за его спиной и заметила висящий там ключ от номера ее вчерашнего спутника.

На фабрике она принялась осуществлять свой вчерашний план. Объяснив принципы, на которых строилась вся серия, и приемы сочетания элементов, она затем предоставила девушкам самим решать возникающие проблемы, приходя на помощь лишь в самых крайних случаях.

Вначале эти "крайние случаи” возникали довольно часто, но зато после чая, к ее удивлению, все пошло на лад, у всех все стало получаться, и к концу дня на плечиках висело уже полтора десятка вполне пригодных изделий. Она с полной уверенностью заявила господину Кабуру, что его работницы — сама сметливость и старание, освоение заказа не займет у них много времени, а ее миссия почти окончена. Осталось завтра проследить за тем, как выполняются детали отделки — и можно возвращаться в Париж. Она вновь отказалась от обеда в семейном кругу и направилась в отель. Она отметила, что спешит. “Куда это ты? — спросила она себя. — Вам, мадмуазель, кто-нибудь назначал свидание? Вас кто-то ждет?”

Оказалось, что ее действительно ждут. Господин Хаген в нетерпении расхаживал возле белого “ситроена” — она еще издали увидела его длинную фигуру и отметила, что обрадовалась.

Подойдя, она поздоровалась и спросила, куда это он собрался. Господин Хаген сообщил, что собрался он на прогулку и притом не один, а с дамой. А точнее — с ней. Так что, если она не против, он подождет, пока она переоденется, потом они пообедают в каком-нибудь живописном местечке, а затем видно будет.

Она хотела сказать, что она никому ничего не обещала, и вообще... у нее масса дел... и она не собиралась проводить с мистером Хагеном целые дни... — но ничего этого она не сказала, а тихо и безропотно отправилась выполнять инструкции — переодеваться и вообще приводить себя в порядок перед важной поездкой.

Когда Камилла вернулась, конструктор ее не сразу узнал — так преобразилась девушка. Джинсы туго обтягивали ее ноги, а джемпер — плечи и грудь. Завершали ее гардероб вышитая кожаная безрукавка и жокейская шапочка.

— Я готова, — заявила она. — Куда едем? И где шофер?

— А я на что? — ответил американец вопросом на вопрос. — Правда, я с трудом привыкаю к этому вашему расположению руля, но как-нибудь справлюсь.

— Вы что же, угнали машину? — изображая ужас, спросила она.

— Да, у одного толстяка, изрядного скупердяя, угнал на целую неделю. Почему-то здесь все думают, будто американцы готовы разбрасывать деньги направо и налево... Да, а отправимся мы в один ресторанчик на окраине. Вчера вы меня угощали вашей кухней, сегодня настала моя очередь, — и он распахнул перед ней дверцу машины.

— Неужели вы обнаружили закусочную “Макдональдс”? — спросила она с искренним удивлением, усаживаясь поудобнее.

— Ну нет, до этого цивилизация в этом древнем месте еще не дошла, — ответил он. — Но это самый настоящий итальянский ресторанчик, где готовят настоящую итальянскую — на самом деле, конечно, это наша американская — пиццу.

Она думала, что американец, стараясь показать себя, будет гнать машину, словно участник ралли, и они помчатся с бешеной скоростью, однако этого не произошло. Хаген вел машину уверенно и достаточно быстро, но не рискуя, и она поняла, что ей не надо его осаживать и бояться за свою жизнь. И давать советы о дороге, кажется, тоже не требовалось: американец, похоже, неплохо изучил город и вел машину, не колеблясь и не затрудняясь в выборе нужной улицы. Ей стало хорошо и как-то спокойно рядом с ним. Она откинулась на спинку сиденья и прислушалась к этому новому ощущению.

Однако разобраться вполне в своих чувствах ей не удалось — машина затормозила, свернула и остановилась.

— Как, уже? — удивилась она.

— Увы, этот городок такой маленький, что тут не очень покатаешься, — объяснил конструктор. — Но остаются окрестности. Они ждут нас!

Они вышли из машины и направились к ресторанчику, и тут ей в голову пришла одна мысль.

— Так вы собираетесь заказать пиццу? — спросила она.

— А что, вы ее не очень любите? — огорчился Хаген. — Тогда надо искать другое местечко — здесь, кроме макарон, больше ничего интересного нет.

— Нет, я вот о чем, — сказала она. — Зачем нам есть пиццу здесь? Ведь ее можно взять с собой...

— Прекрасное предложение! — он вновь расплылся в своей национальной улыбке. Она у него была совсем детская. — Как это не пришло мне в голову? Так и сделаем. Мне тоже не терпится поскорее выехать из города.

Через несколько минут они вновь были в машине. Вскоре город кончился, вокруг замелькали поля, и в машину ворвался аромат цветущих деревьев. Камилла открыла окно полностью, но запах бензина и резины все равно мешал.

— Остановитесь, — попросила она.

Хаген, доехав до небольшого пригорка, выполнил ее просьбу. Она вышла из машины. Он хотел последовать за ней, но она, повернувшись к нему, извиняющимся тоном сказала:

— Можно, я немного побуду здесь одна? Вы не обидитесь?

Он улыбнулся ей в ответ и остался в машине. Она, поднявшись по каменистой осыпи, оказалась на небольшой поляне. Впереди расстилались виноградники. Она несколько раз глубоко вдохнула напоенный ароматом воздух. Она наслаждалась ощущением покоя и наполнявшей ее радости. Откуда эта радость, что было ее причиной, она не знала. Спустя несколько минут она вернулась к машине.

Некоторое время они ехали молча, потом американец сказал:

— Со мной тоже такое бывает. Хочется побыть одному. Тогда, если нет срочных дел, я еду в Монтану, в национальный парк. Беру ружье, даже покупаю лицензию, но чаще всего так никого и не убиваю. Просто брожу, живу несколько дней в домике — и все.

Она не ответила. Закрыв глаза, она подставила лицо бьющему в окно ветру, наслаждалась ароматом цветущих деревьев — и ни о чем не думала.

Вскоре они свернули с основной дороги на боковую. Конструктор, как и в городе, вел машину уверенно, как будто ездил здесь не раз. Дорога вела вверх, на холмы. Впереди, на самом высоком из них, показался замок. За ним расстилался лес.

Они подъехали к замку и остановились. Роберт помог ей выйти из машины. Надпись на воротах извещала, что замок является частным владением и открыт для посещения в первую и последнюю среду каждого месяца.

— Какой сегодня день? — спросила Камилла и сама себе ответила: — Среда! Нам везет!

У входа их встретил величавый привратник, сообщивший, что месье и мадам могут осмотреть главный зал, галереи и подвалы, а также сторожевую башню — но мадам, возможно, не захочет туда подниматься, там очень круто и нет перил. Да, мадам, там все как во времена первых Валуа, когда замок был построен. С тех пор он не раз перестраивался, но башня осталась такой, какой была при первых владельцах. Для осмотра зала и галерей он попросил бы мадам и месье обуть музейную обувь. Хотят ли они, чтобы их кто-то сопровождал? Впрочем, там есть пояснительные таблички. Он так и думал. Он видит, что мадам разбирается в истории.

Зал ее разочаровал. Наборный паркет, позолота, мебель с инкрустациями — дешевая роскошь времен Короля-солнца. Она искоса взглянула на своего спутника.

— Я вижу, вас это не трогает? — спросила она.

— Как и вас, — ответил американец. — Эти времена оставляют меня абсолютно равнодушным. Парики, камзолы, бесконечные романы... Да какие романы — просто погоня за животным наслаждением.

— Ах, да, я забыла — вы же пуританин! — воскликнула она. — Вам должны быть противны все эти женщины, театры, чувственные удовольствия. О, я понимаю, — продолжила она, закатив глаза, — ваша стихия — это небо, моторы, смазка, бензин... И никаких удовольствий! Никаких женщин! Не правда ли?

— Как вы угадали! — принял ее игру американец. — Терпеть не могу женщин. Суровый мужской дух от них совершенно приходит в негодность. А удобства? Как я их презираю! Я живу в бунгало... нет, в вигваме, умываюсь в ручье...

— ...Бреюсь с помощью томагавка... — невинным тоном добавила она.

— Разумеется, — согласился Хаген. — А если к моему жилищу приближается женщина, я спускаю на нее своих верных койотов. Бедняжки вынуждены спасаться от них на деревьях.

— О, я представляю себе эту картину, — вдохновенно подхватила Камилла. — Вигвам Роберта Хагена, а вокруг на деревьях сидят несчастные женщины. Впрочем, что-то здесь не так. С какой стати женщины должны стремиться к вашему жилищу? Что в вас такого особенного? Прямо скажем, ничего особенного, — она критически оглядела его. — Нос вполне обыкновенный, уши тоже... Ах, да — рост!

— Да, с ростом в нашей семье все в порядке, — согласился Роберт. — Хагены все рослые, а мой дедушка был настоящим гигантом — без малого шесть с половиной футов!

— Ну, тут мы, кажется, все увидели, — внезапно переменила тему Камилла. — Мы будем осматривать галерею или сразу спустимся в подвал? Уж там-то должно быть что-то подлинное.

— Не будем обижать здешних обитателей, — заметил Хаген, — давайте осмотрим все по полной программе.

Они вышли в длинную галерею, шедшую вдоль южной стороны замка. Главной ее достопримечательностью были портреты владельцев поместья. Некоторые были очень древними, другие — явно более поздними копиями со старых оригиналов, вероятно, утраченных. Они медленно побрели вдоль стены, вглядываясь в лица рыцарей в латах, дам в кринолинах, кавалеров в париках и камзолах. Камилла заметила, что американец задержался возле одного из портретов и что-то внимательно рассматривает.

— Идите сюда! — позвал он. — Тут что-то, чего я не понимаю.

Она подошла, заинтригованная. Хаген стоял перед портретом дамы, жившей, судя по ее платью, в XVI веке. На пояснительной табличке значилось ее имя и титул: “Мария-Луиза д’Аргонь, баронесса де Шателлэ”.

— Вы не замечаете ничего особенного? — спросил американец.

Камилла взглянула на портрет внимательнее. Баронессе, по-видимому, не было еще тридцати. Вряд ли ее можно было назвать красивой, но в ее лице было что-то милое и непосредственное. Может быть, такое выражение лицу придавали глаза. Они невольно привлекали внимание каждого, кто смотрел на портрет. Выразительные, живые, они внимательно смотрели на тебя, словно изучали или что-то спрашивали. В то же время где-то в глубине их прятался смех, а губы в любую минуту были готовы сложиться в веселой улыбке. Камилла поймала себя на том, что невольно улыбается, глядя на портрет. Она еще раз взглянула на табличку.

— Разумеется, портрет работы неизвестного художника, — констатировала она. — Жаль. Он действительно хорош.

— Так вы действительно не заметили ничего особенного? — глядя на нее во все глаза, спросил американец.

— Нет... ничего, — призналась Камилла и еще раз взглянула на портрет. Да, что-то было еще... Ощущение, что она где-то видела это лицо. Но где?

— Я будто где-то ее видела, — размышляла она вслух. — Причем недавно.

— Очень недавно! — подтвердил американец. — Не далее как сегодня утром. Утром, когда смотрелись в зеркало.

— Что?! — не поверила она своим ушам и уже не отрывала глаз от картины. Теперь стало ясно, почему лицо на ней показалось ей таким знакомым. Да, сомнений быть не могло: это был ее портрет.

— Минуточку... — Камилла подошла ближе. — Вот здесь — видите?

— Да, — пригляделся Хаген. — Кажется, здесь какое-то пятнышко.

— А теперь поглядите здесь, — она повернула голову.

— Так это родинка! — воскликнул он. — Так это не просто сходство! Вы — двойники!

— Или, вернее, один и тот же человек, — тихо поправила его Камилла. Она почувствовала легкое головокружение. Все окружающее — замок, галерея, стоящий рядом мужчина — стало каким-то нереальным, словно все происходило во сне.

— Вы побледнели! — встревожился Хаген. — Пойдемте на воздух.

Он бережно обнял ее и повел к выходу. Они вышли на площадку в конце галереи, и Хаген осторожно усадил Камиллу на скамью.

— Мне кажется, сейчас вам не помешает глоток вина, — заявил он. — Я принесу из машины.

Она слабо кивнула и не заметила, как осталась одна. Она оглядела замковый двор. Внезапно весенний день померк, двор изменил очертания. Камилла как наяву увидела людей, одетых в доспехи. Была ночь, горели факелы, и отряд строился по тревоге. Кажется, кто-то готовился напасть на замок. Она почувствовала огромную тревогу — но не за себя, а за того, высокого, который командовал отрядом. Да, ведь это ее муж. Тревога за мужа и еще — за ребенка. Пусть его пока нет, но она его уже чувствует, носит в себе...

Послышались шаги, и на площадке появились Хаген и старый привратник. Оба были заметно взволнованы. Американец нес бутылку, старик — поднос с двумя бокалами.

— Я очень плохо понял месье, — извинился привратник. —Он говорил о каком-то портрете, о том, что вы похожи на кого-то из рода де Шателлэ...

— Извините, что мы вас побеспокоили, — сказала Камилла. — Нам просто что-то показалось, и у меня слегка закружилась голова. Сейчас все пройдет.

— Сейчас я налью вам вина... если месье позволит... скажите же ему, — умоляюще обратился привратник к Камилле, поскольку Хаген упорно пытался открыть бутылку сам. Получив ее наконец в свое распоряжение, старый слуга быстро открыл и разлил вино и поднес бокал Камилле.

— Не сочтите за назойливость, — вновь обратился он к ней, — но какой портрет так привлек ваше внимание?

— Это Мария-Луиза д’Аргонь, — ответила Камилла. — Но не придавайте этому значения. Так, чисто внешнее сходство.

— Прошу меня извинить, если я оставлю вас на одну минуту, — значительно сказал привратник и, взглянув на Камиллу, скрылся в галерее. Камилла глотнула бордо, и ей стало лучше, голова перестала кружиться.

— Из-за меня поднялся целый переполох, — извиняющимся тоном сказала она Хагену. Американец покачал головой, собираясь что-то сказать, но тут из галереи вернулся привратник, чрезвычайно взволнованный. Он буквально впился глазами в Камиллу.

— Это поразительное, немыслимое сходство! — наконец произнес он. — Никогда в жизни такого не видел. А вы, мадам, никогда не слышали о баронессе де Шателлэ?

— Нет, — твердо ответила Камилла. — А что, она знаменита?

— Ее имя внесено в хроники Лиона. В свое время она была очень известна, — ответил слуга. — Это была храбрая женщина. Ее история очень трагична. Во времена войн с гугенотами один из их отрядов напал на замок. В бою погиб муж баронессы, Шарль де Шателлэ. И тогда она взяла на себя командование отрядом и отбила нападение. Она действовала так успешно, что даже захватила в плен предводителя нападавших, Франсуа де Серизи.

— Вот это женщина! — с загоревшимися глазами воскликнула Камилла.

— Что он говорит? Скажите, я же плохо понимаю, — взмолился Хаген. Действительно, она совсем забыла об американце. Она пересказала ему то, что услышала от привратника и приготовилась слушать дальше.

— В то время ожесточение достигло такого накала, — продолжил рассказ слуга, — что захваченным противникам обычно рубили головы или вешали. Тем более такого поступка ждали от баронессы, потерявшей мужа. Однако она не спешила с казнью. Пленник жил вот в этой башне. А потом... Никто не знает, как это произошло, но баронесса полюбила своего пленника. Видимо, вначале ей удавалось скрывать свое чувство, но затем она забыла осторожность. Хроники рассказывают, что они подолгу беседовали, гуляли в окрестностях замка. Слух об этом дошел до брата Шарля де Шателлэ Доменика. Он пригласил Марию-Луизу к себе. Она не хотела ехать, чуя недоброе, но все же поехала. В замке Доменика ее схватили и отдали папским легатам. Ее обвинили в колдовстве и поругании веры и приговорили к смерти. Однако она была беременна...

— Да, я знаю: мальчик! — внезапно воскликнула Камилла. — Это был мальчик!

— Да, мадам, — подтвердил привратник и вдруг спохватился: — но откуда вы это знаете?

— Я чувствовала... я знала... — растерялась Камилла. — Но продолжайте, прошу вас!

— Собственно, рассказать осталось немного, — вздохнув, сказал привратник. — Баронессу поместили в тюрьму Лиона, где она ждала двух событий: рождения ребенка и казни. Узнав, что она схвачена, Франсуа де Серизи бросился на выручку. Неизвестно, как ему это удалось, но только он совершил невозможное: он проник в тюрьму, в строго охраняемую камеру баронессы. Но поздно: он проник туда, чтобы узнать, что баронесса благополучно родила сына (несомненно, это был сын барона де Шателлэ) и, удостоверившись, что мальчик жив и не желая отдавать себя в руки палача, бросилась на кинжал. Узнав об этом, гугенот потерял осторожность, был обнаружен стражей и, тоже, как и баронесса, не желая сдаваться, бросился с крепостной башни. И знаете, что самое обидное в этой истории? Оба они погибли как раз накануне вступления Генриха IV в Париж и прекращения войн, когда все обвинения с гугенотов и их союзников были сняты. Подожди они еще несколько дней...

— Они не могли ждать, — твердо проговорила Камилла.

— Вспомнит ли кто-нибудь обо мне? — услышала она голос Роберта Хагена. Американец, брошенный на самой середине рассказа, хотел знать дальнейшее. Она рассказала услышанное от привратника.

— Какая потрясающая история! — воскликнул Роберт. — А вы еще спрашивали, почему я интересуюсь Европой. Когда слышишь или читаешь такие истории, чувствуешь, что прикасаешься к чему-то подлинному, к самой сердцевине жизни.

— Прошу мадам и месье меня простить, — прервал их разговор привратник, — но я хотел бы спросить мадам: не было ли в ее семье каких-то сведений о связях с родом де Шателлэ?

— В моей семье... — задумчиво повторила вслед за ним Камилла. — О родне моей матери известно только, что среди ее предков были испанцы. Мой прапрадедушка служил в армии императора. Он начал простым солдатом и закончил службу капитаном. Но кем были его родители? Об этом в нашей семье ничего не знают.

— Возможно, ваш предок скрывал свое аристократическое происхождение? — предположил Хаген, когда Камилла перевела ему содержание разговора. А привратник, приняв как можно более торжественный вид, заявил:

— К сожалению, владельцев поместья сейчас нет в замке. Однако я уверен, что господин барон и баронесса будут рады увидеть вас, мадам, а также месье у себя. Если бы мадам соблаговолила оставить у нас свой адрес...

Камилла удовлетворила любопытство старого слуги, заметив, что американец прислушивается к диктуемому ею адресу и телефону. Привратник налил еще по бокалу вина и спросил, куда намерена мадам Камилла направиться теперь: в башню или в подвалы? Впрочем, для нее он готов сделать исключение и показать и внутренние покои — хотя, честно говоря, там нет ничего интересного — обыкновенное современное жилье.

Однако Камилла отказалась как от дополнительного, так и от основного маршрута. Она чувствовала, что ей хочется одного: выбраться из замка в лес, к ручью, и на время забыть и о странном портрете, и о трагической истории баронессы де Шателлэ. Она сообщила о своем желании Хагену, и американец безропотно согласился с ней. Сопровождаемые привратником, они спустились по лестнице (идти через галерею мимо портрета Камилла отказалась) и направились к воротам замка. Привратник сообщил, что лес является частным владением баронов, но Камилле и ее спутнику, разумеется, можно углубиться в него. Ведь месье не собирается охотиться? Удобная тропа, ведущая к водопаду, начинается от западной стены замка.

Хаген взял из машины сумку с провизией, и они направились по указанной стариком тропе. Камилла чувствовала себя уставшей икакой-то опустошенной. В какой-то момент она даже пожалела, что пошла на прогулку. Не лучше ли сейчас вернуться в гостиницу и лечь в постель? Однако вскоре лес очаровал ее, и усталость отступила. Дубы и буки еще только выпустили первые листья, но клен уже был весь зеленый. Солнце свободно проникало сквозь редкую еще листву, и было так приятно подставить лицо его нежарким, таким ласковым лучам.

Вскоре они услышали шум воды, и из-за поворота показался небольшой водопад. Ручей сбегал по скальным уступам в каменную ванну. Вода была прозрачна и чиста, в глубине мелькали легкие тени — в ручье водилась форель.

— Господи, как хорошо! — вырвалось у Камиллы. Она закрыла глаза и стояла, слушая плеск воды, чувствуя дыхание ветра на лице. Когда она их открыла, то обнаружила, что Хаген уже постелил плед и разложил припасы.

— Позволено ли мне будет узнать, — спросил он, подражая тону привратника, — не проголодалась ли мадам?

— Еще не знаю, — ответила Камилла. — А откуда вы знаете, что говорил старик? Вы же ничего не понимаете.

— Нет, я, конечно, не знаю французский, — ответил Роберт, — и не могу говорить. Но кое-что понимаю. Я вообще быстро учусь языкам. Если я поживу здесь еще месяц, я буду щебетать по-французски не хуже ваших дикторов.

— А вы собираетесь жить здесь еще месяц? — удивилась она.

— Нет, меньше, — покачал головой американец. — Недели три. А вы, мадам? Вы вчера говорили о нескольких днях.

— Все получается лучше, чем я предполагала, — ответила Камилла, садясь на расстеленный плед. — Девушки все так быстро схватывают... Думаю, завтра я уже уеду.

— Так быстро... — руки американца, открывавшего вино, на мгновение замерли. — К чему такая спешка? Вас кто-то ждет?

Камилла пожала плечами и ничего не ответила. Хаген разлил вино. Отхлебнув глоток, она почувствовала, что проголодалась. Пицца и несколько банок фруктовых консервов пришлись как нельзя кстати. Они ели молча. Американец Думал о чем-то своем, изредка испытующе поглядывая на Камиллу, а она чувствовала, как к ней возвращаются силы и хорошее настроение. Замок, портрет, рассказ старого привратника, казалось, остались далеко позади.

Утолив голод, она разлила по бокалам остатки вина и села, прислонившись спиной к стволу старого дуба. Американец сделал то же самое. Некоторое время они сидели молча, слушая плеск ручья, пение птиц, глядя на причудливый узор ветвей.

Хаген первым нарушил молчание. Негромко, вначале медленно, затем все охотнее он начал рассказывать о своей работе, о друзьях, о своих родителях. Дед Роберта был моряком, штурманом на большегрузных торговых судах. Во время войны корабль, на котором они везли в Англию снаряды, торпедировала немецкая подлодка, и дед Роберта спасся чудом. Отец Роберта не пошел по стопам деда. Он стал фермером и переселился из Бостона в штат Кентукки, где выращивал коров, делал сыр и масло. Роберт характером был больше похож на деда, чем на отца. Именно от деда он унаследовал любовь к технике и тягу к путешествиям.

Камилла тоже рассказала о своей работе, о модельерах, у которых она училась, о том, как важно чувствовать стиль, о людях, которые безошибочно угадывают направление моды.

Вечерело. Воздух стал прохладнее, сильнее запахла трава, слышнее стали голоса птиц.

— Наверно, пора возвращаться, — задумчиво сказала Камилла.

— Но не хочется, — продолжил ее мысль Роберт и предложил: — Может, погуляем немного?

Именно этого ей и хотелось. Они перешли ручей и двинулись вверх по его течению. Так они оказались на площадке, откуда водопад спадал в каменную чашу. Помогая Камилле подняться, конструктор протянул ей руку. Ощутив эти сильные твердые пальцы, Камилла не выпустила своей руки из них. Они стояли на каменной площадке. Из-под их ног гибкой мощной струей убегала вода. Красный шар солнца закатывался за лес. Внезапно Камилла поняла, что ее спутник, несмотря на его силу, опыт и мужество, в сущности, большой застенчивый ребенок. Повернувшись к нему, она сама обняла его и прильнула к его губам. Потом резко повернулась и стала спускаться.

— Осторожно! — крикнул сзади Роберт. — Тут круто и скользко!

Она слышала, что он спешит вслед за ней. Этот охотник, и путешественник принимает ее за избалованную городскую жительницу. Конечно, он полон желания ее опекать. Но это ей как раз не нужно, потому что...

Она не успела додумать, почему ей совершенно не нужна мужская помощь, так как ее нога скользнула по камню, рука беспомощно схватилась за воздух — и она полетела вниз.

К счастью, уступ, на который они забрались, был невысоким. Камилла упала на мох, стукнувшись левой рукой и ногой о камень. Тут же сильные руки схватили ее и подняли в воздух.

— Ты не ушиблась? — испуганно глядя на нее, спросил Роберт. — На что ты упала?

— Вот, рука, — дрожащим голосом сказала она, глядя на свою измазанную в земле и, как ей показалось, залитую кровью руку. — И еще нога.

— Ну-ка, покажи, — скомандовал он. — Осторожно попробуй сжать пальцы. Ага, двигаются. А теперь попробуй подвигать самой рукой. Не больно?

— Больно! — пожаловалась она.

— Если бы был перелом, ты вообще не смогла бы ею двигать, — заявил он. — Дай теперь потрогаю ногу. Вроде ничего страшного. Ну-ка, идем к ручью, надо тебя помыть.

— Я надеюсь, не всю? — осведомилась она. — Я не люблю холодную воду.

— Я бы окунул всю целиком, чтобы в следующий раз вела себя лучше, — сурово заявил Хаген, — да не во что тебя завернуть. Удовлетворимся на первый раз рукой и личиком.

— А лицо-то зачем? — кокетливо спросила она.

— А вы взгляните на себя, мадам, тогда, может, поймете.

Она провела правой рукой по лицу и увидела на пальцах слой земли. Со вздохом она направилась к воде и принялась умываться. Вскоре выяснилось, что ничего страшного с рукой не случилось: Камилла лишь ушибла и оцарапала ее.

Пока они занимались ее “раной”, солнце село, в лесу сразу потемнело, стало тревожно и неуютно. Роберт быстро свернул плед, и они направились обратно к замку. Теперь, хотя под ногами были не скользкие камни, а мягкая тропа, она уже не вынимала своей руки из его большой и сильной ладони.

Наконец показался замок. Он возвышался на фоне багрового неба и казался охваченным пламенем. Камилла сразу вспомнила то, с чего началась их сегодняшняя прогулка. Ворота замка были уже заперты, привратник, видимо, отправился к себе.

Они сели в машину, Хаген завел мотор. Обернувшись, Камилла еще раз бросила взгляд на замок де Шателлэ. У нее не было сейчас сил, чтобы думать об этой загадочной истории. Но она обязательно постарается в ней разобраться. Сейчас ее волнует иное. Волнует? Да, признайся себе в этом.

Они въехали в город уже в темноте, но американец все так же уверенно вел машину, и Камилла и не заметила, как они оказались перед отелем. Хаген помог ей выйти и распахнул перед ней дверь отеля. У нее мелькнула мысль, что он, чего доброго, попросит сейчас у портье не только свой, но и ее ключ. Этого она бы совсем не хотела.

Однако американец и не думал ставить ее в неловкое положение. Взяв свой ключ, он тут же, у стойки, поблагодарил ее за прекрасно проведенный вечер и пожелал спокойной ночи. Портье осведомился, почему мадам хромает. Она сообщила, что поскользнулась на ступеньках замка де Шателлэ.

— О, там нужно быть весьма осторожным, — заявил портье. — Я слышал, в прошлом году одна английская туристка едва не свалилась со сторожевой башни — у нее закружилась голова. А какой-то итальянке стало дурно в подвале, в камере пыток. Вы ведь заметили, что там все осталось таким же, как и 400 лет назад?

Камилла заверила старика, что она не оставила без внимания ни одну из достопримечательностей замка, и отправилась к себе. Она знала, что сегодняшний вечер еще не кончился и гадала, где ее будет ждать Хаген: на верху лестницы? Или у двери?

Однако американца нигде не было. Дверь в его номер была закрыта. Камилла открыла свой номер и, не запирая его, рухнула в кресло. Единственное, на что у нее хватило сил, это зажечь лампу возле кровати. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Это было так обидно! Именно сейчас, когда...

Негромкий стук в дверь прервал ее размышления.

— Войдите! — сказала она и, заметив, что ее поза в кресле выглядит двусмысленной, резко встала. И тут же пожалела об этом: получается, что она ждала его, да еще стоя! Но хорошенько рассердиться на себя она не успела: американец был уже в комнате. Подойдя к Камилле, он обнял ее и поцеловал. “Наверно, я должна была что-то сказать, — подумала она, чувствуя на своих губах его твердые, но такие нежные губы. — Наверно, я должна была протестовать...”

Но вместо этого она повернула голову, и Роберт стал осыпать поцелуями ее щеки, закрытые глаза, шею. Он обнимал ее крепко, но бережно — так когда-то ее, маленькую, обнимал отец. Нет, не так, конечно же, не так, но что-то общее было. Она чувствовала, знала, что хочет его. Но чем яснее она это ощущала, тем лучше понимала и другое: что сегодня это не произойдет.

Однако она не находила в себе сил сказать ему об этом и выполняла его желания. Роберт осторожно расстегнул пуговицу на ее джемпере, и она сняла его, оставшись в туго обтягивавшем ее грудь лифчике. Он погрузил лицо в ее волосы, вдыхая их запах.

Лишь теперь, когда она не видела его лицо, она нашла в себе силы сказать:

— Нет, Роберт, нет. Не сегодня.

— Но почему? — спросил он, внимательно глядя на нее.

— Я ужасно устала... и я какая-то опустошенная. Нет, я не хочу, чтобы это произошло сейчас... Я не знаю, как это тебе объяснить...

— Не надо ничего объяснять, — тихо сказал Роберт, нежно целуя ее. — Я понимаю. Но тогда... Ты ведь завтра уезжаешь. Значит, мы можем встретиться только днем?

Она представила себе это свидание днем, при уже сложенных чемоданах; в промежутках между ласками оба поглядывают на часы, чтобы не опоздать... Нет, так ей тоже не хотелось.

— Могу же я задержаться еще на день? — спросила она, словно обращаясь к невидимому строгому наблюдателю. — Кажется, есть еще утренний поезд...

— Да, рано утром, часов в восемь, — подтвердил американец. И, еще раз крепко поцеловав ее, шутливо заметил: — Да, настаивать на ласках сейчас означало бы воспользоваться твоей слабостью. Ты такая измученная, даже глаза ввалились. И рука, наверное, болит. За ночь мадам отдохнет, соберется с силами. Так что завтра, может, еще и передумает.

— Очень даже может быть, — заметила она, гладя его по щеке, на которой уже вылезала свежая щетина. — Мужчина хорош на прогулке, при трудных обстоятельствах... Например, при переноске тяжестей или покупке машины. А в остальное время — какая от него польза?

— Надеюсь, какая-нибудь польза отыщется, — сказал Роберт, нежно целуя ее волосы. — Ну ладно, надо и правда идти. Нет сил от тебя оторваться. Прогони меня, а то я сам так и не уйду.

— Пошел, противный! — отвечая на пожелание, заявила она. — Фу, какой колючий, потный. Отвратительный тип! Вон, вон из моего номера! Как вы смеете приставать к женщине в таком виде?

— Извините, мадам, — возмутился Хаген, — но я-то как раз во вполне приличном виде, а вот мадам почему-то не совсем одета. Мне думается, мадам как раз в таком виде, когда приставать не только удобно, но совершенно необходимо... Ой, за что?

Последнее восклицание было вызвано тем, что Камилла, схватив диванную подушку, набросилась на американца, колотя его по плечам и спине и восклицая:

— Он еще смеет рассуждать! Довел женщину до такого состояния, а теперь сам ее в этом обвиняет! Какое бесстыдство! Мерзкий тип! Немедленно вон!

— Все, сдаюсь! — поднял руки Хаген, пятясь к двери. — Один поцелуй на прощание! Только один!

— Почему же один? — заметила Камилла, отбрасывая подушку. — Можно и два...

Их было не один и не два, их было много, этих восхитительных, нежных поцелуев. Наконец американец тихонько ткнулся губами в ее щеку, последний раз провел рукой по ее губам и, повернувшись, не сказав больше ни слова, вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Камилла осталась одна. Ноги у нее подкашивались. Она даже не приняла душ, не надела ночную сорочку. Раскидав белье по ковру, она рухнула в постель и сразу заснула.

Глава третья

... Враги усилили натиск. Она видела, с каким трудом ее воины сдерживают их напор. И все время она видела его — убийцу ее мужа. На великолепном черном коне он сражался во главе своего отряда. Как она его ненавидела, как желала его смерти! И вот — свершилось: ее конница ударила во фланг противника, вокруг всадника на черном коне закрутился вихрь схватки, вот он упал... Она отомстила! Но почему к торжеству примешивается горечь? Ладно, она потом разберется, а сейчас, окруженная своими приближенными, она скачет в замок, и ее синий плащ развевается на скаку...

И вот она уже в замке, на открытой площадке перед сторожевой башней. Отчего она одета в лучшее платье и почему сидит отдельно от всех? Ах, это пишут ее портрет! Этот долговязый художник такой забавный, он так внимательно вглядывается в нее. Но главный здесь — не он, и не она, а вот этот сидящий напротив нее юноша в черном. Он сидит боком, вытянув раненую ногу, и о чем-то разговаривает с ней. Ей так интересно, так важно все, что он говорит, что она забывает о художнике и о девушке, сидящей рядом с ней. Но эта девушка ее беспокоит. Что-то странное есть в ней. И хочется к ней обернуться, и что-то мешает. Наконец она оборачивается — и видит свой портрет, висящий на стене галереи. Она уже не сидит, а стоит перед портретом, а рядом с ней — художник и юноша в черном. Как похожи эти двое! И как похожа она на женщину на портрете! Еще бы не похожа — ведь это твой портрет! “Нет, не мой, а баронессы”. “Но ведь ты и есть баронесса”, — говорит ей юноша, и она верит ему — как верит ему, своему бывшему врагу, во всем...

Проснувшись, она долго не могла понять, где она находится и что с ней. Постепенно она вспомнила вчерашний день: поездку, замок, портрет, рассказ привратника, поляну у водопада, ушибленную руку и ногу (она сбросила одеяло и оглядела колено: осталась небольшая ссадина)... И — прощание в номере, его поцелуи, то, как они расстались. Да, такой день долго не забудешь! Но что же все-таки с этим портретом? Неужели среди ее предков были члены рода де Шателлэ? Но даже если так, как объяснить такое полное совпадение? Ведь женщина на портрете не просто похожа на нее — это она сама! И эти видения, странный сон, который она сейчас видела... Что-то еще было в этом сне необычное. Она напряглась, стараясь вспомнить. И вспомнила. Вот что: этот юноша, пленник баронессы, бросившийся за ней в тюрьму — он был поразительно похож на американца Роберта Хагена!

Роберт... Она вспомнила вчерашний вечер. Что с ней случилось? Почему ей было так хорошо с этим едва знакомым человеком? Неужели она влюбилась? С ней это бывает так редко. Все говорят, что она чересчур холодна. Жан-Поль все время твердит об этом. И вдруг... Хочет ли она сейчас, немедленно, видеть американца? Говорить с ним? Пожалуй, нет. Пожалуй, она проживет без него несколько часов, которые ей надо заняться работой. Кстати, она опаздывает на фабрику! Там, наверное, уже ждут. А вечером? Вечером будет видно.

Решив так, она занялась делами. Как восхитительно было принять душ, смыв остатки вчерашней усталости и сбросив все сомнения! Как хороша была утренняя чашечка кофе! По улице, полной птичьим пением и ветром, она направилась на фабрику.

Оказалось, что месье Кабур не стал ее дожидаться и велел девушкам работать самостоятельно. Ей осталось только проверить результаты. Они были превосходны. Она показала своим ученицам еще несколько приемов крепления фурнитуры, затем они вместе с владельцем просмотрели сделанное за эти дни. Ее работу можно было считать законченной. Фабрика была готова работать по образцам их фирмы. Месье Кабур пригласил ее, а также двух более опытных мастериц, к себе в кабинет выпить по бокалу шампанского за освоение заказа и за его успешное продвижение на рынок. Камилла выслушала множество комплиментов. Ей заявили, что она превосходно объясняет, что она вообще деловой человек. Ей было сказано, что вечером вся фабрика готова провожать ее на поезд. Отказавшись от такой чести, Камилла заявила, что хочет погулять по городу. Тут же был составлен подробный маршрут прогулки, в который входили крепость, ратуша, монастырь августинцев (“это самый настоящий XIII век, поверьте!”) и ресторан на улице Дюперре. Конечно, в окрестностях есть еще замок баронов де Шателлэ, но это так далеко, что мадам вряд ли захочет... К тому же сегодня замок, кажется, закрыт для посетителей. Нет, господин Кабур, моя сестра недавно ездила с женихом туда, и замок был открыт. Да нет, он закрыт, говорю вам.

— Не спорьте, — вмешалась Камилла. — Я уже была в замке. И сегодня он действительно закрыт.

Как, мадам была в замке де Шателлэ? Но сумела ли она оценить великолепие главного зала? А подвалы? О, какой ужас, не правда ли? Да, все было очень мило. А сейчас не надо ее провожать, она, пожалуй, действительно отправится по маршруту, который ей столь любезно наметили. Да, она представит отчет немедленно по приезде, до свидания.

Выскочив на улицу, полную солнца, и пройдя машинально несколько шагов, Камилла задумалась. Куда же на самом деле? Может, и правда осмотреть все их здешние достопримечательности? Так пройдет время до обеда, и... И что? Почему, собственно, она должна тянуть время, дожидаться вечера? Что мешает ей собрать вещи и уехать на станцию первым автобусом? “Не что, а кто”, — ответила она самой себе. Роберт. Она ждет Роберта. Она дала ему обещание.

Она задумчиво брела по улице, не замечая окружающего. То, что вчера так восхищало ее, наполняло радостью — цветение абрикосовых деревьев, солнце, пение птиц — все это теперь скользило мимо ее сознания. Камилла вновь и вновь вспоминала вчерашний вечер. Что означало это внезапно вспыхнувшее желание — что-то серьезное или нет? Может, надо было вчера уступить этому желанию — и забыть мистера Хагена, как приятный, но оставшийся позади пейзаж за окном мчащегося поезда? Но вчера она была уверена, что так нельзя, что этим она испортит что-то дорогое, красивое. А сейчас? Что заставляет ее дожидаться этого человека — верность данному обещанию или что-то еще?

Внезапно она поняла, чего хочет, что ей сейчас надо сделать. Она остановила такси и попросила отвезти ее на завод Дюпре. “Там, где есть летное поле”, — добавила она фразу, услышанную от портье.

Она думала, что они направятся вниз, на равнину, однако машина, переехав Изер, направилась куда-то вверх.

— Мадам, наверно, хочет покататься на одном из этих маленьких самолетов? — предположил шофер. — Говорят, красивое зрелище. Хотя удовольствие дорогое. У господина Дюпре, я слышал, можно арендовать самолет и полететь на нем в настоящее путешествие. Некоторые летают даже в свадебное путешествие. Да, вот недавно была история: сын господина мэра... — и он принялся рассказывать какую-то местную историю, довольно забавную. Впрочем, Камилла плохо его слушала. Она готовилась к встрече. Что она ему скажет?

Она не успела додумать — такси уже ехало вдоль окруженной невысоким заборчиком ограды летного поля. На нем виднелись несколько легких самолетов, в конце — раскрытые двери ангаров, а еще дальше — корпуса самого завода. Внезапно Камилла приняла решение. Она попросила шофера подъехать поближе к ангарам и подождать ее.

Выйдя из машины, она направилась к раскрытым воротам ближайшего ангара. Там никого не было. А вот из следующего доносились голоса. Говорили по-английски, но даже если бы по-китайски, она, наверно, узнала бы голос, который слышала так недавно.

Встав у полуоткрытой двери ангара так, чтобы ее не увидели, она заглянула внутрь. На полу стояло нечто, для непосвященного лишь отдаленно напоминающее самолет — с разобранным фюзеляжем, без кабины. Трое мужчин возились во внутренностях этого скелета. Одним из них был Роберт.

Когда она увидела эту высокую фигуру, сейчас согнутую над мотором, но готовую в любой момент разогнуться, как пружина, сердце у нее стукнуло и забилось сильнее. Он что-то отвинчивал там, в моторе. Наконец отвинтил и выпрямился, повернувшись к свету, стал рассматривать деталь. Камилле хорошо было видно его сосредоточенное лицо. Вот он поднял голову... Казалось, он смотрит прямо на нее. Однако Роберт Хаген видел что-то совсем иное. Круто повернувшись, он объявил своим напарникам, что теперь он понял, в чем дело, и придется разобрать двигатель почти до конца. Все трое вновь склонились над мотором.

Камилла тихо отошла от дверей ангара и вернулась к машине.

— Ну что, договорились? — весело встретил ее шофер. — И когда полетите?

— Нет, я не полечу, — ответила Камилла. — Вы правы — это, пожалуй, слишком дорогое удовольствие. Отвезите меня в отель.

И, не слушая больше болтовню шофера, она откинулась на сиденье и закрыла глаза.

В отеле она спросила у портье, когда отправляется автобус на станцию. Портье сообщил, что на экспресс, который мог бы доставить ее в Париж еще сегодня, мадам, к сожалению, опоздала, а обычный пассажирский будет через три часа. Автобус на Валанс отправляется в 17.25. Желает ли мадам заказать билет на поезд? И она еще успеет пообедать — да, в нашем ресторане. Почтовую бумагу и конверт? Мадам не придется никуда идти — разумеется, у него все есть. Что вы, не стоит благодарности. Спасибо, вы очень щедры.

Поднявшись в номер, Камилла сразу села за стол. Решено: она напишет ему письмо и все объяснит. Только вот... Как начать? “Господин Хаген”? Обращаться так к человеку, которому собираешься объяснить, почему ты не осталась с ним на ночь, довольно глупо. “Дорогой Роберт”? А это уже почти признание в чувствах, которых — об этом она и собирается написать — нет. Поколебавшись, она написала просто: “Роберт”. И затем, подумав еще немного, она начала писать и писала уже без остановок, пока не кончила. Письмо получилось коротким — полторы странички довольно убористым, больше похожим на мужской почерком. Она запечатала письмо и почувствовала себя так, словно сделала какую-то трудную работу. Словно ноша с плеч свалилась. Уже легко, напевая, она собрала вещи, оглядевшись, попрощалась с номером, в котором провела три дня — маленькую, но довольно интересную часть жизни — и спустилась вниз. Оставив чемодан у портье, она отправилась в ресторан. Она почувствовала, что проголодалась, и с жадностью набросилась на еду. Настроение ее можно было бы назвать совсем хорошим, но сама она понимала, что что-то не так. Иначе почему она так спешит покинуть отель? И не только отель — она поняла, что ей теперь хочется поскорее уехать из города.

Она вернулась в вестибюль, расплатилась за номер. Тут она вспомнила о письме.

— Передайте это, пожалуйста, тому американцу... ну, которого вы не могли понять... мистер Хаген, — попросила она портье. Тот наклонил голову — он хорошо понимает, о ком идет речь. Как только мистер Хаген вернется, он тотчас ему передаст. Багаж мадам уже в автобусе.

Больше делать здесь было нечего. Она забралась в автобус и, то и дело поглядывая на часы, ждала, когда же истекут оставшиеся до отправления несколько минут. “Ты словно стремишься скрыться от кого-то, — сказала она самой себе. — Словно за тобой кто-то гонится. Может, это ты сама? Может, ты боишься передумать? Что-то это непохоже на вас, мадам”.

Наконец автобус тронулся с места. Вот мелькнул знакомый ресторан, где они были вместе с Хагеном... Старинные дома... Дома поновее... Городок кончился. Итак, завтра утром она будет в Париже. Прямо с вокзала позвонит Жан-Полю. Она ни разу не позвонила ему за эти дни. Хотя нет, звонила, просто его не было на месте, но ему должны передать. И все равно — последние два дня она забыла о нем. Так никуда не годится. Ведь он так внимателен к ней, готов терпеть ее холодность, ее колебания. А ведь он мучается, только не подает виду. Неожиданно она подумала о том, что ее жених, в сущности, гордый человек. Она раньше никогда не задумывалась об этом. Да, у него есть гордость. Ведь он никогда не устраивает ей сцен, не жалуется, хотя есть на что. Они знакомы уже два года, год — даже больше — близки, а она все еще не отвечает на его предложение. Как она, должно быть, мучает его! Вот и сейчас она уехала на юг, не попрощавшись, ничего ему не сказав. Разве так бывает между близкими людьми? Для нее самой это аргумент в пользу того, что настоящего чувства к Жан-Полю у нее нет. Но если ты ведешь себя с человеком по-свински, это означает только, что ты свинья, а не то, любишь ты его или нет. А почему, собственно, она должна откладывать звонок до утра? Она позвонит Жан-Полю из Валанса, как только приедет. А утром у нее хватит забот. Прежде всего, надо будет позвонить в фирму и сказать шефу...

И Камилла стала думать о делах фирмы, о новых моделях, о сослуживцах... За этими мыслями она не заметила, как автобус обогнал знакомый ей белый “ситроен”, водитель которого пристально вглядывался в окна автобуса.

В Валанс они приехали уже в сумерках. До прибытия поезда оставалось полчаса. Она как раз успеет позвонить. Камилла направилась к телефону, когда кто-то загородил ей дорогу. Подняв глаза на нахала, она увидела Роберта Хагена.

Некоторое время они глядели друг на друга, и ни один не решался заговорить первым. Наконец американец произнес:

— Я прочитал... ваше письмо. И решил, что я еще успею на него ответить. Я хотел... Может быть, мы где-нибудь сядем?

— Я полагала, что все объяснила, — заявила Камилла. — Впрочем, это так по-американски: погоня за женщиной. А почему вы не стали прыгать с машины на автобус? Было бы очень эффектно.

— Я не собираюсь устраивать вам сцен и портить настроение. Я прошу всего несколько минут. Зачем вы так?

Камилла уже приготовилась сказать еще что-то насмешливое, но, взглянув на Роберта, прикусила язык: оказывается, эти ледяные глаза способны выражать страдание, даже боль. Ей стало стыдно. Она позволила Хагену взять у нее чемодан и безропотно направилась за ним. Они сели в маленьком привокзальном кафе.

Несколько минут Хаген не решался заговорить. Затем подчеркнуто ровным голосом спросил:

— Что же все-таки случилось? Почему вы... почему ты сбежала, словно я действительно за тобой гнался?

Камилла поняла, что он прав. Ей ведь и самой так казалось. Она действительно бежала от него. От него или от себя, от своего чувства? Чего она боялась? И почему не решается заговорить сейчас, прячется за иронией, за ничего не значащими словами? Что ж, попробуем найти ответ. Она не нашла его одна — может быть, теперь они найдут его вместе. Она пожала плечами:

— Не знаю. Нет, я действительно не знаю. Мне казалось, так будет лучше.

— Для кого?

— Для нас обоих, для близких нам людей. У меня, между прочим, есть жених, который ждет меня в Париже. Мы знакомы с ним уже два года. У тебя, я думаю, тоже кто-то есть. Если бы мы провели вместе ту, вчерашнюю ночь... Это не было бы чем-то серьезным. А ждать встречи, откладывать...

— То есть ты уехала потому, что поняла, что это действительно серьезно? — глухо спросил Роберт. — И ты бежала от этого настоящего, которое грозило вторгнуться в твою жизнь. Нарушить ее привычный ход...

— Если хочешь, да, — запальчиво ответила она. — Я не хочу ломать свою жизнь. Но это вовсе не значит, что то, что было, это слишком серьезно. Да и что было? В сущности, ничего.

— Ты сама себе противоречишь, — заметил он. — Ты только что говорила, что как раз отказ от близости сделал все слишком серьезным, чем-то большим, чем обычное знакомство. Так почему все-таки ты испугалась?

— Да ничего я не испугалась! — возмутилась Камилла. — Просто когда я увидела... Я увидела тебя...

— Меня? Когда?

— Я ездила на аэродром... Днем. Вы там возились в ангаре...

— Ты ездила на завод? Зачем? — изумился Хаген.

— Как тебе объяснить... — медленно сказала она. — Мне хотелось еще раз посмотреть на тебя... Сначала, когда ехала, я думала, что увижусь с тобой, может, даже посижу неподалеку, посмотрю, как ты работаешь... Потом мы поедем обедать...

— Ну, и что же? Тебе что-то помешало?

— Нет... Просто ты показался мне совсем чужим. Я поняла, что, в сущности, ничего о тебе не знаю.

— Конечно, не знаешь. Но ведь это естественно — мы едва знакомы. И не хочешь узнавать — ты это хотела сказать?

— Нет, не так. Просто... — Камилла замялась, подыскивая слова. — Ты такой увлеченный этими своими двигателями... Это настолько мне чуждо... Да нет, даже не в этом дело — я ведь многим интересуюсь, многое могу понять... Нет, не знаю, как это объяснить. Просто решила, что так будет лучше, и все, — отчаявшись найти объяснение своего поступка, она откинулась на спинку кресла.

— Значит, остается то, с чего мы начали, — мягко заметил Роберт, — ты бежала от того, что могло, грозило стать слишком серьезным. А значит, — и он внезапно улыбнулся, — это значит, что я должен радоваться!

— Почему же? — изумилась Камилла.

— Да потому что для тебя это серьезно, как ты не понимаешь! И теперь, когда тебе не удалось скрыться, я уж приложу усилия, чтобы это и стало серьезным в самом деле.

— А для тебя — что это для тебя? — спросила Камилла, уже зная ответ. И он прозвучал:

— Для меня, — заявил торжественно Роберт Хаген, — для меня это, кажется, самое серьезное, что было в моей жизни.

Услышав это, она растерялась. Она совершенно не знала, что теперь делать. Она так хорошо все сегодня решила, покончила со всей этой двусмысленностью, твердо все оборвала... И вот теперь все начинается сначала. Неужели он говорит правду? Она чувствовала, что сама она всем существом хочет верить, что это правда, Она уже верит в это. Да и невозможно не верить, глядя в улыбающиеся, веселые, вовсе не ледяные голубые глаза.

— Ну и что мы теперь будем делать? — заметив ее растерянность, спросил Роберт. — Наверно, скоро твой поезд?

И словно в ответ на его вопрос прозвучало объявление о прибытии поезда на Лион — Париж. Она встала:

— Мне пора. Или ты хочешь...

Он покачал головой:

— Нет, не надо выдумывать. Езжай. Оставь мне только свой адрес и телефон. Именно этого не хватало в твоем письме.

— А если бы там были все координаты, ты бы не погнался за мной? — спросила она.

— Конечно, погнался бы, — признался он и, шагнув к Камилле, заключил ее в объятия. Она вновь почувствовала эти сильные руки, эти губы... Он не успел переодеться, и от его одежды пахло машинным маслом, бензином и чем-то еще отменно мужским — целая заправочная станция, а не человек. Она и не подозревала, насколько соскучилась по нему. И от всего этого она хотела отказаться, всего этого лишиться! И лишилась бы, если бы не он.

За первым поцелуем последовал второй, третий...

— Тебе пора, — первым спохватился Роберт. — Кажется, уже объявили, что посадка закончена, и поезд отправляется.

Они бросились на перрон. Поезд, к счастью (или к несчастью? — мелькнула у нее сумасшедшая мысль), еще стоял. Она вошла в свой вагон, Роберт протянул ей чемодан — и поезд тронулся.

— Позвони мне! — попросила она.

— Но ведь ты так и не дала мне телефон! И адрес! — прокричал Хаген, который шел, затем побежал за вагоном.

Она поняла, что уже не успеет достать визитку.

— Я тебе сама позвоню! — закричала она. — Завтра вечером!

— Я буду ждать! — ответил он, останавливаясь у конца перрона. — Я буду ждать!

Поезд еще набрал ход, и фигурка у конца перрона стала совсем маленькой, а затем пропала в темноте. Но Камилла знала, что теперь на этом не закончится и она выполнит свое обещание.

Глава четвертая

Париж встретил ее дождем. Позвонив с вокзала в контору, она узнала, что Таркэн поссорился со своим компаньоном Огюстом, ходит из-за этого злой и грозит какими-то сокращениями, отчего все в ужасе. Следующий звонок, сопровождавшийся вздохом сожаления и раскаяния, был Жан-Полю.

Он был, как всегда, внимателен и вежлив, но она-то его хорошо знала: сквозь интерес к ее делам, сквозь все расспросы проступали хорошо скрытые обида и глубокая печаль. Нет, он не осуждал ее, но само собой становилось ясно, что он-то не забыл о ней, помнит малейшие подробности ее дел, а она о нем забыла начисто. И он, конечно же, не ревнует — она совершенно свободна, обещание, которое она когда-то давала, ни к чему ее не обязывает — но он так ждал... Он надеется, что сегодня они наконец смогут встретиться? Можно было бы вместе пообедать, потом сходить на новую выставку — говорят, что-то интересное — ну, а потом...

Камилле стало его мучительно жаль: в голосе Жан-Поля слышалось подлинное страдание. Да, конечно, они пообедают, и выставка... хотя она так устала с дороги, и сейчас звонила в фирму, там какие-то неприятности, возможно, придется задержаться... А насчет дальнейшего она еще не знает. Скорее всего, сегодня не удастся. Она его тоже целует и ждет вечера.

Добравшись наконец до своей квартиры и включив автоответчик, она поняла, что за время ее отсутствия неприятности решили собраться все вместе и обрушиться на нее сразу. На ответчике был записан звонок от матери. Она извещала, что поссорилась со своей сиделкой Жюстиной и просит Камиллу найти ей другую сиделку, “поскольку эта старуха сделалась совсем невыносимой”. Камилла готова была застонать: “эта старуха” была единственным существом, способным выдержать капризы престарелой мадам Бриваль. Они обе так похожи, что Камилла порой всерьез начинает размышлять, не сестры ли они — хотя одна родом из Наварры, а вторая из Нормандии. Надо срочно сходить к матери и помирить старух — если они уже не помирились без нее. По правде оказать, это у них не первая ссора, и всегда дело кончалось миром, хотя и не всегда быстро.

Но если она поедет вечером к матери, то когда она успеет пообедать с Жан-Полем? А если вначале пообедать... Тогда отказ пойти на выставку будет совершенно оправданным — ведь она идет к матери. Но ведь Роберт будет ждать звонка! Со скольки он будет его ждать? Наверно, часов с шести. Пожалуй, он даже не пойдет обедать, а закажет что-нибудь первое попавшееся себе в номер и будет сидеть у телефона. Его заказ, конечно же, не поймут, принесут какую-нибудь дрянь... Она представила Роберта Хагена, голодного и уставшего, ждущего ее звонка, и вся жалость к Жан-Полю тут же покинула ее. Нет, она должна позвонить! Она пойдет на любой обман, будет хитрить, но Роберт не будет долго ждать.

Приведя себя в порядок, она отправилась в контору. Видимо, подруга, которой она звонила с вокзала, преувеличила неприятности: шеф вовсе не показался Камилле таким уж мрачным. А услышав ее доклад, он вовсе повеселел. Правда, он тут же сообщил Камилле еще одну, действительно неприятную новость: их главные конкуренты сумели продать свою летнюю коллекцию моделей сети универмагов, с которой постоянно имела дело их фирма. Надо искать новых заказчиков, нужно думать. Может, в их коллекции не все учтено?

Работа, как всегда, захватила ее целиком. Ее знаменитое качество, за которое ее ценили в фирме — умение забывать на работе обо всем, словно никаких личных дел просто не существовало — сейчас весьма пригодилось. Она провела переговоры с двумя фирмами-партнерами, организовала совещание, посвященное летней коллекции, и собиралась провести еще одни переговоры, когда на другом конце провода ей сообщили, что “шеф нашей фирмы уже ушел, мадам, ведь рабочий день уже закончился”. А она и не заметила. Усмехнувшись, она положила трубку, и телефон тут же зазвонил. Это был Жан-Поль. Так они обедают, он надеется? Да, конечно, она очень хочет, ждала весь день, но тут такая неприятность у матери — она подробно обрисовала весь ужас ситуации — и она немедленно едет к ней и останется там весь вечер. Нет, его помощь, пожалуй, не понадобится, хотя она очень ему благодарна — что бы она делала без него? Завтра да, обязательно, непременно, и выставка, и все остальное, но сегодня... Да, да, ей тоже очень жаль, пока.

Она с облегчением положила трубку. Одну угрозу, которая могла помешать ей позвонить Роберту, она отвела. А что с другой? Она набрала телефон матери. Трубку взяла Жюстина. Она так рада услышать Камиллу! И мадам Бриваль тоже все время о ней вспоминала. Она сейчас смотрит телевизор, передают ее любимый сериал, и Жюстина не рискнет ее отвлекать, мадам очень не любит, когда... Да, у них все в порядке, и где-то через час они обе будут рады видеть свою девочку. Что, сегодня не получится? Ну конечно, она ведь должна увидеться с Жан-Полем, Жюстина понимает, она сама... Послезавтра? Конечно, конечно, они будут ее ждать, мадам Бриваль, возможно, даже испечет по этому случаю ее любимый пирог...

Камилла положила трубку, чувствуя себя настоящим чудовищем, чем-то средним между Цезарем Борджиа и Марией Медичи. Но теперь ничто не помешает ей позвонить Роберту! Вырулив со стоянки, она заметила, что проехала на красный свет. Надо взять себя в руки, а то можно и не доехать до дома!

Ей все мешало, все казалось чересчур медленным: уличное движение, консьерж, копавшийся с ключами, лифт... В квартиру она буквально ворвалась и, едва сбросив плащ, кинулась к телефону. Найти телефон отеля не составило особого труда: она знала его еще до отъезда. Но тут она сообразила, что не знает, как звонить в номер: прямое там соединение или через портье? К тому же она не помнила, в каком номере живет Хаген! “Не паникуй, — сказала она себе. — Сосредоточься и подумай. Сейчас ты вспомнишь. Твой номер был 17-й, правильно? Значит, его, скорее всего, 15-й или 16-й. И еще: ты же звонила оттуда в Париж, пользуясь кодом. Значит, и сейчас можно звонить напрямую. Ну-ка, посмотри карточку отеля... Вот твой номер. А что, если...” Она набрала свой собственный номер в отеле. Сначала трубку никто не брал, а затем капризный мужской голос сообщил, что он слушает.

— Это номер 15? — спросила Камилла, вложив в голос всю ласку, какую только могла.

— Вы ошибаетесь, это 17-й номер. Чем я могу вам помочь? — осведомился господин, занявший ее номер и спящий на кровати, где ей так хорошо мечталось.

— Мне нужно позвонить в номер, который находится напротив вашего, — проворковала Камилла. — Не будете ли вы столь любезны посмотреть в карточке отеля...

Голос ее собеседника утратил значительную часть своей любезности, однако сообщил, что мадам, по всей; видимости, имеет в виду 14-й номер, в котором живет этот угрюмый американец. Если мадам необходим именно он...

— Да, да, мне нужен американец! — обрадовала собеседника Камилла.

...То в таком случае ей нужно набрать не 3-61, а 3-70. Не стоит благодарности. Хотя, когда человека вытаскивают из ванны, чтобы он поработал телефонным справочником...

Еще раз извинившись, Камилла нажала на рычаг и тут же вновь стала набирать номер. Наконец набор закончился, возникла томительная пауза, и затем — гудок. Еще один. Неужели его нет? Может, как раз сейчас он выскочил в ресторан купить какой-нибудь бутерброд?

Третий гудок не закончился: Камилла услышала звук снимаемой трубки; а затем голос, который она сразу узнала, произнес: “Да, Хаген слушает”.

— Это я, — сообщила она ценную информацию.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Я жду уже целый час.

— Я только что прибежала с работы, — начала она оправдываться, — и это уличное движение, оно в Париже, знаешь, все же отличается от тамошнего...

— Ни слова больше об уличном движении, — попросил он. — Расскажи лучше, как твои дела.

Она рассказала ему и о звонке на автоответчике, и о том, как благополучно все завершилось. Попутно пришлось рассказать о матери и Жюстине. “Пожалуй, я никому так подробно не рассказывала о матери, даже Жан-Полю”, — мельком подумала она. Рассказала она и о делах в фирме. Роберт не только внимательно все выслушал, но и стал расспрашивать и даже дал пару советов, один из которых показался Камилле очень интересным.

Они болтали уже минут десять, когда она сообразила, что они говорят только о ее делах и она ничего не спрашивает о его двигателях. “Какая же я эгоистка!” — рассердилась она и спросила, как движется дело у него. Хаген ответил, что погода стоит по-прежнему прекрасная, в ангаре жарко, только в полете и отдыхаешь, что дело потихоньку движется; рассказывать подробно выйдет слишком долго, к тому же он надеется все рассказать ей не по телефону, а при личной встрече.

— И когда же намечается такая встреча? — спросила Камилла, удивившись и обрадовавшись.

Роберт объяснил, что вообще-то они готовят самолеты к салону в Эр-Риаде, который откроется через три недели. Поэтому они работают даже по субботам. Но заставить механиков выйти на работу в воскресенье не может даже господин Дюпре. Воскресенье у него совершенно свободно. И уже вечером в субботу он может припарковать машину возле ее дома — конечно, если там есть какая-нибудь парковка. Он надеется, что тогда они наконец смогут наговориться — ведь им не будут мешать ни покойные баронессы, подозрительно похожие на кое-кого из живых, ни скользкие камни, ни авиационные двигатели.

В ответ она заметила, что в Париже тоже есть много церквей, музеев и парков, есть где гулять и есть откуда падать.

— Ну да, Эйфелева башня, например, — сказал он.

— Или Центр Помпиду, — добавила она.

Они бы болтали еще долго, но тут она наконец вспомнила, что ее собеседник пришел с работы и ничего не ел. Сообщив ему о своем открытии, она пожелала ему хорошего аппетита и уже готова была положить трубку, когда Хаген взмолился:

— Может быть, ты хоть теперь, наконец, скажешь мне свой номер, чтобы я сам мог тебе позвонить?

Камилле ничего не оставалось, как сообщить и телефон, и адрес. Хаген попросил также рассказать, как проехать к ее улице. Оказывается, он действительно намеревался ехать не поездом, а на том самом “ситроене”. Как могла, она объяснила дорогу.

— Кажется, пора расставаться, — вздохнув, сказал Хаген. — Думаю, если бы мы видели друг друга, мы бы вообще не расстались.

“А если бы еще и чувствовали...” — подумала Камилла, но вслух этого не сказала. Однако неожиданно для себя она сказала другое:

— Целую тебя, — произнесла она, прежде чем положить трубку. Она не стала дожидаться ответа, но была уверена, что прежде чем трубка коснулась рычага, она донесла до нее ответный поцелуй.

Несколько минут она сидела неподвижно. Не хотелось никуда идти, ничего делать. Хотелось одного — чтобы он был здесь. Наконец она встала и, словно выполняя какую-то программу, направилась в кафе, где обычно обедала. Вернувшись домой, она по привычке села за компьютер, чтобы подумать над новыми моделями, но работа не клеилась. Фантазия, которой она гордилась не меньше, чем работоспособностью и деловой сметкой, сегодня ей явно изменила. Она пыталась представить новый силуэт платья, а вместо этого видела Роберта, его глаза, улыбку, представляла его сильные руки, его высокую, но такую ладную фигуру. Она представляла, как он копается в своем моторе, точными уверенными движениями что-то там заворачивая, как он отдает распоряжения механикам, а те поражаются его уму и прозорливости... Потом она представила егоприезд. Вот его белый “ягуар” тормозит у ее подъезда, и он, не замечая лифта, взбегает на ее 4-й этаж, врывается в квартиру с огромным букетом цветов и заключает ее в объятия. Она ждет его, одетая в вечернее платье с жемчужным ожерельем, и они немедленно падают в постель, где идут в ресторан, танцуют, причем она, разумеется, в бикини, и все поражаются, какой у нее спутник, с каким вкусом одет: джинсы, смокинг и большой пестрый галстук. Прямо из ресторана (или они еще в постели?) они отправляются в мэрию, затем в церковь, затем к матушке (Камилла, разумеется, в своем самом соблазнительном пеньюаре), а затем в кругосветное путешествие — Индия, Япония, она всегда мечтала побывать в Японии... или лучше не вставать с постели?

“Ах, глупая девчонка, — сказала она себе. — Тебе уже 26, незнакомые люди говорят тебе “мадам”, правда, дают тебе года на два меньше, но что это меняет, а ты все мечтаешь, и мечты какие-то глупые, детские. Сколько ему, твоему Роберту — тридцать пять? сорок? И что же ты думаешь — такой мужчина все еще свободен, и у него никого нет? Ведь он тебе ничего не ответил при вашей последней встрече, не сказал, что холост. Правда, он говорил, что живет один, но это ничего не значит. Скорее всего, он ХОТЕЛ бы жить один, но как он живет на самом деле, ты не знаешь. Ты вообще о нем ничего не знаешь, за исключением того, что его дед был моряком, отец — фермер, а сам он конструктор”.

Нет, не такая уж я мечтательница, возразила она самой себе. Есть же в конце концов интуиция, впечатление о человеке. Меня оно редко обманывает. И моя интуиция мне говорит, что передо мной человек чуткий, нежный — более чуткий и нежный, чем я — и в то же время твердый, даже жесткий. Человек, на которого можно положиться. И я хочу на него положиться. И пусть возле нашего дома нельзя оставлять машины, а ближайшая стоянка в двух кварталах, и пусть у меня нет жемчужного ожерелья, а он не умеет танцевать — я уверена, что у нас все будет замечательно. Если только мы сами себе все не испортим. И вообще, кажется, тебе действительно пора спать, ничего путного ты сегодня уже не придумаешь.

На следующий день она не находила себе места, все валилось из рук. Она едва не перепутала письма, которые собиралась направить двум партнерам фирмы, а когда шеф вызвал ее к себе, чтобы проконсультироваться, отвечала так невпопад, что господин Таркэн испытующе взглянул на нее — что это такое с одной из лучших его сотрудниц?

Еще вчера она и не знала о намерении Роберта приехать. Во всяком случае, вчера казалось, что это будет так скоро. А теперь она с ужасом думала о тех двух днях, которые она проведет в ожидании встречи с ним. Чем она заполнит эти бесконечные часы? Ну почему он не мог приехать сегодня? Что она будет делать в субботу? Не проводить же время с Жан-Полем!

Как бы отвечая на ее мысли, раздался звонок. Звонил Жан-Поль. Бесстрастным голосом он сообщил, что он, конечно, не собирался следить за ней, но ему захотелось вечером навестить ее матушку — тем более что она собиралась там быть. Оказалось, однако, что ее там нет. А когда он позвонил ей домой, оказалось, что телефон занят. Не захочет ли она объяснить ему, что все это значит? Возможно, он стал помехой в ее планах? Тогда он не станет мешать.

Камилле хотелось крикнуть, что так оно и есть, что она занята для него сегодня, и завтра и, кажется, навсегда — хотелось, но не хватило духу. Вместо этого она пролепетала что-то о разболевшейся голове, о плохом настроении... Сегодня? Нет, сегодня она тоже не может — она должна звонить на фабрику, на которой она была в командировке. Следуя правилу “нападение — лучшая защита”, она заявила Жан-Полю, что если уж он взялся ее проверять и следить за каждым ее шагом, он может проверить, куда она будет звонить сегодня; он убедится, что она говорит чистую правду.

В таком случае может ли он надеяться на субботу? О, на субботу конечно, в субботу она совершенно свободна и будет ждать его. Когда? Нет, это не рано. Конечно, в их любимом кафе. А потом — куда он поведет. Она будет совершенно ему покорна. К концу разговора голос Жан-Поля заметно потеплел. Кажется, он действительно поверил в головную боль, решила Камилла. Но зачем она его обманывает, она решительно не могла себе ответить. Может быть, оттого, что не уверена в Роберте? Ей не хочется потерять сразу их обоих и остаться ни с чем? Или ей просто жалко Жан-Поля — ведь он никогда не делал ей ничего плохого, был всегда так внимателен... Она поймала себя на том, что уже думает о женихе в прошедшем времени — плохой признак. Так жалко его или жалко себя? На этот вопрос она сейчас не могла ответить.

Придя домой, она решила, что на этот раз не станет спешить и даст своему собеседнику привести себя в порядок. Приняв душ, она одела было платье, которое сама придумала и сшила себе для дома, но затем передумала и отбросила его. Нет, она оденется так, как если бы Роберт ее видел! Что же лучше: пеньюар, бикини или вечернее платье? Подумав, она выбрала последнее. Налив в бокал вина, она села в кресле и набрала номер.

Телефон не успел прозвонить даже один раз: на том конце явно заждались.

— Это ты? — нетерпеливо спросил Хаген.

— Смотря кого вы имеете в виду, — томным голосом ответила она.

— Одну весьма деловую женщину, специалиста по моделированию, — в тон ей продолжил американец. — Если это она, то я хотел бы обнять ее покрепче и прижать к себе.

— Советовала бы месье делать это осторожнее, — заявила Камилла. — Дело в том, что на мне мое лучшее платье, а оно мнется.

— Ты куда-то идешь? — уже совсем другим голосом, в котором явственно сквозило разочарование, спросил Хаген.

— Нет, идти пришлось бы слишком далеко. Я надела его специально для разговора с тобой, — нежно сказала Камилла.

Собеседник промолчал, и она догадывалась о причине его молчания. Настал тот момент, когда слова не могли выразить того, что им нужно было сказать друг другу. Пришла пора, когда говорить должны были руки, губы, глаза. Но они были лишены такой возможности. Пока лишены.

— Как подвигаются твои дела? — пришла она на помощь своему собеседнику. Роберт отвечал вначале нехотя — видимо, он чувствовал то же самое, что она, — но постепенно разговорился и рассказал, что его беспокоит один из трех двигателей, с которыми он работает. На салоне они собираются представить три модели самолета: на одно, два и шесть мест. На первых двух двигатели совершенно одинаковые, третий немного отличается. Вот с ним-то и возникают проблемы. Экономия топлива в его двигателях достигается с помощью большого количества процессоров, которые регулируют подачу топлива и весь процесс работы мотора. Сложность в том...

Слушая Роберта, Камилла с удивлением отметила, что она не только отлично все понимает, но ей даже интересно. Значит, у него есть еще и талант преподавателя, лектора, отметила она.

“Скоро ты потеряешь счет его талантам, — подумала она. — Будешь их видеть даже там, где их никогда и не было”.

— Знаешь, я сегодня дважды поднимался в воздух, — неожиданно оборвав рассказ о норме впрыскивания, сказал Хаген. — Второй раз летал довольно далеко, до альпийских отрогов. Там так красиво... Мне хотелось бы когда-нибудь полететь туда с тобой.

— Я никогда не летала на маленьких самолетах, — сообщила Камилла. — Не знаю, как я их переношу.

— Ну, можно лететь и на большом самолете. Я, собственно, хочу сказать, что хотел бы побывать с тобой в горах. У себя в Штатах я часто езжу в горы в Монтану, а в ваших еще не был. Как ты относишься к этой идее?

— Пока мне нравятся все твои идеи, — заявила она. — Но как только появится какая-нибудь малосимпатичная, я тут же тебе сообщу.

— Не сомневаюсь, что мадам не задержится ни на минуту, — в тон ей ответил Хаген.

Они поболтали еще немного — о погоде, о постояльцах отеля (Хаген, между прочим, рассказал о жеманном молодом человеке, занявшем номер, в котором жила Камилла), о ее матери... Все чаще в их разговоре возникали паузы. “Если бы мы и завтра не смогли увидеться, — подумала Камилла, — наш разговор, боюсь, состоял бы из одного молчания”. Мысленно поцеловав друг друга и обняв на прощание, они расстались.

Когда на следующее утро Камилла проснулась, первое, о чем она подумала — что сегодня ей предстоит какая-то большая радость. Конечно — ведь сегодня приезжает Роберт. Но затем пришло смутное ощущение чего-то тяжелого и не слишком приятного. Что же это? — подумала она и вспомнила: свидание с Жан-Полем. Как ей себя вести с ним? Может, лучше честно обо всем рассказать? Так ничего и не решив, она отправилась в кафе, где они обычно встречались.

Жан-Поль уже ждал ее. Как всегда, он был одет с безукоризненным вкусом, отменно выбрит и вообще выглядел элегантно. Камилла заметила, что женщины за соседними столиками оглядываются на ее собеседника. На нее саму тоже оглядывались на улицах, но реже, чем на Жан-Поля.

Они поцеловались. Иногда Камилла при встречах уклонялась от этих поцелуев, но сегодня она чувствовала себя виноватой и ответила на поцелуй Жан-Поля даже горячее обычного.

Он начал расспрашивать ее о делах, о ее командировке. Камиллу всегда поражало, насколько точно он помнит все, что она ему рассказывает, как дотошно интересуется всеми обстоятельствами ее жизни. Нет, его расспросы вовсе не были проявлением обычной вежливости — он искренне интересовался всем, что с ней происходило или имело к ней отношение. Камилле обычно нечего было от него скрывать, она говорила правду. Теперь же, рассказывая о поездке, отвечая на вопросы Жан-Поля, она осознала, что это его свойство — подробно расспрашивать и все запоминать — может сыграть с ней злую шутку. Поэтому она старалась отвечать как можно более неопределенно. Она ни словом не упомянула ни о Хагене, ни о поездке в замок.

Слушая Жан-Поля, глядя в его внимательные и, кажется, любящие глаза, она еще раз задумалась над тем, почему она медлит и не отвечает на его предложение, которое он сделал ей уже полгода назад. Отличный юрист, работающий в преуспевающей конторе, с хорошим, уживчивым характером — многие женщины позавидовали бы ей. К тому же он действительно любит ее! Чего же ей не хватает? Но на этот вопрос, как и на другие, связанные с Жан-Полем, она пока не могла ответить.

Из кафе они отправились на выставку молодых африканских скульпторов. Там было довольно интересно, и Камилла на время забыла обо всех проблемах и даже перестала считать часы, которые остались до приезда Роберта. Ей вообще нравилась скульптура, особенно абстрактная. Здесь она видела нечто совершенно новое и оригинальное, что волновало ее чутье. Иногда на таких выставках ее фантазия просыпалась и, придя домой, она садилась за компьютер и придумывала целую серию новых моделей. Вот и сейчас она вышла с выставки, полная новых впечатлений и замыслов. Однако идти ей предстояло не домой — фантазировать и ждать Роберта — а в ресторан, на обещанный Жан-Полю обед. А затем еще надо найти слова, чтобы отказать ему в дальнейшем.

Все спокойствие покинуло Камиллу. Как ни старалась она держать себя в руках, ее нервозность выплескивалась наружу. Чувствуя это, она старалась почаще молчать. Так, в молчании, прошел весь обед. Она не замечала, что ест и пьет, не слышала, о чем ее спрашивает Жан-Поль. Голова ее была занята одним: она прикидывала, во сколько Роберт отправится в дорогу, сколько времени ему на нее потребуется и где ей лучше его встретить.

Жан-Поль спросил ее о чем-то, она сказала первое, что пришло в голову — видимо, настоящую чушь, потому что лицо адвоката потемнело, за столом воцарилось гнетущее молчание.

— Я еще утром заметил, что тебя что-то беспокоит, — наконец заметил Жан-Поль. — Теперь я вижу, что ты меня совершенно не слушаешь. Мне кажется, что ты кого-то ждешь. Не правда ли?

— Да, правда, правда! — выпалила Камилла, не в силах больше сдерживаться. — Я жду одного человека. И не надо меня расспрашивать о каждом моем шаге и сверять показания. Я не твой клиент, и я могу поступать, как мне вздумается.

— Ты, конечно, не мой клиент, — глядя в сторону, произнес Жан-Поль. — И ты, разумеется, вольна в своих поступках. Только зачем было играть эту комедию с самого утра? Неужели ты думаешь, что... Я бы в конце концов понял...

Камилла не верила своим глазам: Жан-Поль, всегда такой сдержанный, такой ровный, не мог окончить фразы, он был растерян. Взглянув на него, она поняла, что он готов заплакать. Она сама растерялась и была готова заявить, что никого не ждет и хочет провести ночь с ним — но Жан-Поль, бросив ей: “извини”, встал и вышел. В смятении она следила за тем, как он садится в машину. Он не дождался ее, не проводил — нечто неслыханное! Он был просто груб!

Она чувствовала угрызения совести, но гораздо сильнее было чувство облегчения. Не надо больше хитрить и обманывать. И ничто и никто не мешает ей дождаться Роберта! Она взяла такси и направилась домой.

Переступив порог своей квартиры, она всплеснула руками: она же совсем не приготовилась к его приезду! Везде такой беспорядок. Слава Богу, в ее жилище нет ничего специфически дамского, всяких там розовых штор, кошечек и вазочек, но вдруг ему не понравится? Она не купила цветы, не приготовила ничего... Она схватилась было за пылесос, но затем опомнилась. Во-первых, уже поздно, во-вторых, разве она должна волноваться, готовиться, покупать цветы? Пусть волнуется он!

Придя к такому выводу и немного успокоившись, она открыла шкаф. Что же одеть? Нет, вначале надо решить, где она его будет встречать. Может быть, следует спуститься вниз и ждать у двери? Но сколько придется там стоять? Она представила себя стоящей полчаса в подъезде, содрогнулась и отвергла эту мысль. Итак, все свои проблемы — как найти ее дом, где поставить машину — он решает сам. Она встречает его здесь. Но должна она быть скорее одета или раздета? В последнем варианте, конечно, есть свои плюсы, но... Нет, она оденет свое лучшее платье. И, конечно, лучшее белье. Сделав окончательный выбор и все приготовив, она отправилась в ванную.

Приняв душ, причесавшись, она накинула свой коротенький купальный халат и направилась в комнату — одеваться. И увидела стоящего посреди комнаты Роберта! А перед ним на кресле, как на выставке, было разложено все, что Камилла собиралась надеть.

Увидев ее, Роберт смущенно улыбнулся и развел руки, в одной из которых он держал огромный букет роз:

— Дверь была не заперта, — виновато пояснил он. — Я постучал, и она открылась.

Камилла не знала, что ей делать: то ли рассердиться на человека, который так спутал все ее планы и поставил ее в такое глупое положение, то ли... Она шагнула к нему, и Роберт заключил ее в объятия. Вначале она еще думала о том, что так нельзя, это не по правилам, что она сейчас оденется... Но потом она забыла про свой слишком короткий халат, а потом в какую-то минуту (честное слово, она даже не заметила когда) халат и вовсе оказался на полу, по соседству с цветами, и уже ничто не мешало им обоим выражать свою нежность друг к другу. Оказавшись в объятиях Роберта, полностью отдавшись ему, Камилла внезапно краем сознания подумала о Жан-Поле. Она поняла, чего ей не хватало в нем: мужчины, просто мужчины. Он слишком воспитан, слишком вежлив, слишком хорош. Роберт, может быть, грубее, но только с ним она чувствовала себя женщиной.

Она словно забыла себя, растворившись в его ласках. Роберт поднял ее и отнес на кровать. Она даже не успела скинуть домашние туфли, в которых вышла из ванной. “Хорошо хоть я причесалась, подкрасилась, — успела подумать она. — А то как бы ужасно я выглядела”. Однако Роберт, по-видимому, считал иначе. Он осыпал ее бесчисленными нежными поцелуями, шептал какие-то замечательные слова, половину из которых она не понимала. Его ласки становились все более страстными. У Камиллы не осталось уже никаких мыслей. Ничего, кроме ощущения все растущего наслаждения. Она даже не уловила момента, когда Роберт вошел в нее — просто наслаждение стало более жгучим. И, наконец, оно взорвалось в ней, заставив забыть обо всем на свете.

Некоторое время они лежали, совершенно опустошенные. Затем сознание постепенно стало возвращаться к Камилле, и она вспомнила, что ее гость только что проделал путь почти в 600 километров, что он устал и, наверно, голоден. Отправив Роберта в ванную, она стала собирать разбросанное по полу белье. Нет, она все же наденет свое лучшее платье!

К тому моменту, когда Хаген, чистый и выбритый, вновь появился в комнате, декорации переменились: его ждал накрытый стол и Камилла в вечернем платье. Роберт на какое-то время застыл, пораженный, а затем, покачав головой, сказал:

— Говорят, мужчины ценят женщин только в одном наряде — их прародительницы. Но что касается тебя, то я, честное слово, не знаю, когда ты красивее — обнаженная или в этом платье. Ты в нем такая замечательная!

— Ты даже не знаешь, что твоя похвала двойная — нет, тройная, — глядя на него влюбленными глазами, ответила Камилла. — Ведь это моя собственная модель.

Роберт подвинул ей стул, налил вина. Никогда его вкус не казался ей столь восхитительным. Глядя на Роберта, расправлявшегося с форелью, она вспоминала о том, что только что произошло, и думала, что это, пожалуй, еще произойдет сегодня, и она снова окажется во власти этого человека. О, она готова к этому!

Внезапно ей в голову пришла одна мысль, и она спросила:

— Скажи, а когда ты пригласил меня в ресторан — ну, тогда, в наш первый вечер, — ты думал, что за этим что-нибудь последует?

— Нет, — ответил Роберт, не задумываясь. — Вовсе нет. Просто мне было очень одиноко, не с кем провести вечер, а ты меня хорошо понимала...

— И я тебе нисколько не нравилась? И ты не мечтал о чем-то таком?

— Конечно, нравилась. Но я действительно ничего не имел в виду. Я не умею ухаживать за женщинами и... как это у вас говорят... волочиться.

— И ты хочешь сказать, что в твоей жизни совсем не было женщин? И нет сейчас? — спросила Камилла шутливым тоном, но сама вся сжавшись в ожидании ответа.

— Нет, Камилла, были, — серьезно, глядя ей прямо в глаза, ответил он. — Была одна женщина...

— Ты ее любил? — догадалась она.

— Да, очень, — просто ответил он.

— И... что же? Где она?

— Она... ей казалось, что она тоже меня любит. Но потом выяснилось, что любила она не меня, а успех, который мне сопутствовал. Ведь я не всегда был конструктором.

— Не всегда? А кем ты был раньше?

— Гонщиком. Я выступал в Штатах на разных соревнованиях, и довольно удачно. Но потом...

— Что-то случилось? — догадалась Камилла.

— Да, я попал в аварию. Конечно, я получил страховку, но какое-то время не мог выступать. Мое имя исчезло из газет. А главное — мне расхотелось этим заниматься. Еще когда я выступал, мне очень нравилось возиться в моторах, я был своим собственным механиком, постоянно пытался улучшить что-то... А когда я попал в больницу, во мне что-то переменилось, и я стал постоянно думать об устройстве мотора. Мне уже неинтересно было бороться за то, чтобы быть везде первым. Первым, вечно первым... Мне это стало просто противным. Какое-то время мне вообще не хотелось садиться за руль, я разлюбил быструю езду. Сейчас это, правда, прошло.

— Да, я это поняла, когда ты ворвался сюда часа на два раньше, чем я тебя ждала, — улыбнулась Камилла. — И что же потом?

— Потом? Ничего. Она от меня ушла. Она заявила, что я стал скучным, предпочитаю проводить время не с ней, а со своими железками. Наконец, она мне объявила, что я просто струсил, испугался получить новую травму и потому бросил гонки, а вовсе не из-за любви к конструированию. Я готов был... я подал заявку на участие в новых гонках на очень опасной трассе, чтобы доказать ей... А потом... Потом в одно прекрасное утро я проснулся и понял, что не надо никому ничего доказывать, а просто надо идти своей дорогой. Еще какое-то время я скучал по ней, она мне снилась, а потом... потом все прошло. Все прошло, — глухо закончил Роберт, глядя в стол и вертя в руках вилку так, словно собирался ее завязать в узел.

— Как ее звали... как зовут? — тихо спросила Камилла.

— Джоан, — так же тихо ответил Роберт.

— И... какая она? Красивая?

— Да, очень. Правда, совсем не такая, как ты. Она высокая, рыжая, с зелеными глазами... и никогда не поймешь, что в них. Я никогда не мог прочесть ничего в ее глазах. Но может быть, довольно о ней? — взмолился Хаген.

— Извини! — воскликнула Камилла и положила свою руку поверх его. — Я не хотела тебя мучить. Я не знала, что это так больно. Мне просто хотелось узнать. Обычное женское любопытство.

Роберт молча улыбнулся ей в ответ и погладил ее ладонь, а затем поднес к губам и поцеловал. Камилла ждала, что он спросит ее о Жан-Поле, но Хаген не задавал никаких вопросов. Она решила прийти ему на помощь.

— Помнишь, я говорила тебе о своем женихе, — начала она. — Так вот, я хочу тебе сказать...

Однако Роберт прервал ее:

— Не надо, Камилла, — мягко попросил он. — Я верю, что наша встреча для тебя — не шутка. Я не хочу, чтобы ты мне что-то обещала. Мы ведь еще не знаем, что у нас с тобой, насколько это серьезно.

— А для тебя — для тебя это серьезно? — спросила Камилла.

— Для меня — да, — просто ответил он и, встав из-за стола, потянул ее к себе. Она, не говоря ни слова, ответила на его призыв. Он целовал ее лицо, руки, обнаженные плечи. Потом она почувствовала, что ее красивое платье стало лишним, просто обузой. И платье полетело в сторону. Правда, теперь она успела хотя бы застелить постель и дать своему возлюбленному время раздеться. Она легла и любовалась его крепкими стройными ногами, его мужской силой. Он склонился над ней, и вновь все исчезло, кроме его лица, рук, кроме глубокого, наполняющего все ее существо наслаждения.

И вновь они лежали опустошенные, молчаливые. Потом Роберт тихо спросил:

— А ты, Камилла... насколько это серьезно для тебя?

— Мне... мне кажется, что я тебя люблю.

Она сказала эти слова и вдруг осознала их значение. Они вырвались у нее сами собой, без раздумий, как будто это кто-то за нее сказал. Она запнулась на минуту и вновь, уже полностью отдавая отчет в том, что говорит, повторила:

— Я люблю тебя, Роберт.

Он склонился над ней, поцеловал самым нежным поцелуем, и сказал тихо:

— А я тебя, Камилла.

— Повтори, — попросила она, закрыв глаза.

— Я люблю тебя, Камилла, — твердо повторил он.

Ощущение счастья охватило ее. Она вспомнила, что недавно чувствовала что-то подобное. Да, там, в городке на берегу Изера. Там тоже ее беспричинно охватило ощущение покоя и счастья. Наверное, это было предчувствие. Она чувствовала, что счастье рядом, что оно ожидает ее, но тогда не знала, откуда оно придет. Теперь знает. Теперь она знает...

Она не заметила, как заснула. Она спала со счастливой улыбкой на губах, а Роберт еще долго лежал, глядя на нее и тоже тихо чему-то улыбаясь.

Проснулась она довольно поздно — солнечные лучи уже пробивались сквозь шторы. Она потянулась к человеку, который должен был лежать рядом, и обнаружила, что кровать пуста.

— Роберт! — позвала она и прислушалась. Ни звука. Камилла встала и обошла всю квартиру: Роберта нигде не было. Пожав плечами, она направилась в ванную, а когда вернулась оттуда, услышала звук открывающейся двери. В комнату вошел Роберт Хаген с букетом тюльпанов.

— Я решил, что они неплохо будут дополнять твои розы, — заметил он и спросил: — Чем мы займемся сегодня, куда пойдем? По телефону ты грозила мне массой всяких достопримечательностей.

— Нет, — покачала она головой. — Я никуда не хочу. Давай просто побродим по набережным, пообедаем где-нибудь, и все.

— Отличная программа! — одобрил Роберт ее план. — Мне так вообще кажется, что кроме тебя, в Париже ничего интересного и нет.

Погода в этот день им благоприятствовала. Дождь, так досаждавший парижанам в последние дни, прекратился, день выдался солнечный. Над бульварами стоял аромат расцветающих каштанов. Они позавтракали в открытом кафе на набережной, где пахло водой и откуда открывался вид на остров Ситэ.

— Мне хочется знать о тебе больше, — сказал Роберт и попросил: — Расскажи о своих родителях; кажется, ты упоминала, что у тебя есть брат. Где ты училась? Где жила раньше? Какой ты была в детстве? Мне хочется знать все!

— Родители у меня обычные, они не тонули в море и не переселялись в другой город, — сказала Камилла. — Папа торговал мебелью и собрал небольшое состояние. У него было больное сердце, несколько лет назад он умер. Мама у меня... она немного капризная, но я ее люблю. И еще я очень похожа на нее характером, больше, чем на папу.

Она рассказала и о брате. Эрик был в семье больной темой. Он очень способный, рано начал рисовать, даже участвовал в нескольких выставках. И вдруг на них как гром свалилось известие, что Эрик арестован. Оказалось, что он пристрастился к наркотикам и даже кому-то их продавал. Его поместили в лечебницу. Она ездит туда, они переписываются, но в последнее время писем не было. Надо ей туда съездить.

Гуляя, они углубились в лабиринт старинных улочек, потом вновь вернулись к реке. Камилла заметила, как внимательно Роберт слушает ее рассказ.

— Знаешь, вчера ты не захотел слышать о моем женихе, — сказала она. — Но я все же хочу тебе рассказать. Я не хочу, чтобы между нами было что-то недосказанное.

И она рассказала Роберту о Жан-Поле, об их двухлетнем знакомстве. Она старалась выставить своего жениха в самом выгодном свете, сказать о нем все самое лучшее.

— Слушая тебя, я еще раз убеждаюсь, что когда один человек рассказывает о другом, он больше раскрывается сам, — заметил Роберт. — Ты так боишься бросить хоть какую-то тень на господина Тома, так заботишься о его репутации, что становится совершенно ясно: ты его не любишь. В этом смысле твой рассказ меня совершенно успокоил. Если бы ты его любила, ты бы сейчас его обвиняла, вспоминала бы все самое худшее в нем, мучилась...

Их прогулка закончилась в небольшом ресторанчике близ Пигаль, где они пообедали. Камилла призналась, что устала, и они вернулись домой на такси. Сидя в машине, Камилла почувствовала, как рука Роберта накрыла ее руку, и поняла, что он охвачен желанием. Оно передалось и ей. Войдя домой, она сразу направилась в ванную и вышла оттуда в своем любимом черном бикини. Увидев выражение на лице Роберта, она расхохоталась: он смотрел на нее, как ребенок, впервые попавший в большой магазин игрушек, смотрит на любимую куклу или на почти настоящую железную дорогу.

И вновь была ночь, полная ласк и поцелуев, прерываемых разговорами, и рассказов, обрывающихся, чтобы уступить место поцелуям. А затем все заполнило неизъяснимое блаженство, все утонуло в нем. И вновь Камилла не заметила, как уснула. Но на этот раз сон ее был тревожным. Ей не давала покоя мысль, что она что-то забыла, что-то должно случиться. Наконец эта мысль достучалась до ее сознания. Он же должен уехать! А они опять ни о чем не договорились!

С этой мыслью она проснулась. Увы, уже было утро, и Роберта не было. На столе она обнаружила записку. “Любимая! — писал Роберт. — Ты так хорошо, так тихо спала, что я не решился тебя будить. Через три часа мне надо быть на заводе, поэтому я ухожу на цыпочках, унося пакет с бутербродами и память об этих двух ночах. Взамен оставляю свое сердце — надеюсь, оно не будет лишним. Буду ждать следующего воскресенья, как ждут самого дорогого в жизни. Может быть, не будем перезваниваться каждый вечер — это так мучительно, когда слышишь тебя, но не можешь обнять. Но ты не подумай, что мне неприятно тебя слышать, просто знай, что если ты будешь не в настроении и не позвонишь, я не обижусь. Все, мне пора идти. Целую тебя тысячу раз. Твой Роберт”.

Она приложила записку к губам. Может быть, съесть ее? Она где-то читала, что так принято у каких-то племен. Тогда она почувствует любимого. Она усмехнулась, вернулась к кровати, откинулась на подушки. Зачем поедать записку? Она и так чувствовала его — его губы, руки, все его тело. Он был с ней. И будет всегда. В следующее воскресенье они, может быть, сходят к маме. Рано? Почему? Для чего рано? А когда будет не рано — через год? Нет, это у нее уже было. А что, если познакомить Роберта с шефом? Два таких деловых человека... Она представила эту встречу и улыбнулась. Хотя нет, Роберта нельзя назвать деловым, он не бизнесмен. Он нежный, азартный, мечтательный. В общем, он не такой, как все. Он... Да, Камилла, теперь ты целыми днями будешь думать об этом человеке. С тобой случилось то, чего ты так ждала — ты влюбилась. Неужели это правда?

Она только теперь осознала важность того, что произошло. Понимание важности происшедшего заставило ее встать. Она подошла к зеркалу, вгляделась в свое отражение. Ну что он нашел во мне? Губы могли быть немного полнее, глаза — больше, брови — гуще. Подбородок слишком тверд, скулы широки... А фигура? Правда, все говорят, что у нее красивая грудь и ноги, но талия широковата, и вообще она склонна к полноте, надо постоянно за собой следить. Что он во мне нашел? Нет, конечно, ум, обаяние, блеск глаз... И если встать вот так, то... Да, на нее оглядываются. Но все же: вдруг он меня разлюбит? Она еще раз представила Роберта, как он глядел на нее эти два дня. Нет, это невозможно. Он не может, не может разлюбить!

Глава пятая

Вопреки предположению Роберта, на следующей неделе они продолжали перезваниваться каждый вечер. Правда, теперь их разговоры стали более спокойными. Они вошли в привычку, как обмен новостями с подругами на работе каждое утро. Она рассказывала о делах в конторе, о своем посещении матери. Сказать правду, мадам Бриваль была обижена на дочь: она даже не зашла после поездки, ее не было целых пять дней. Зато теперь она провела у матери весь вечер. Под конец она не удержалась и намекнула, что в ее жизни произошло одно важное событие. “Неужели вы с Жан-Полем наконец решили пожениться? — обрадовалась мадам Бриваль. — Давно пора”. Однако Камилла решительно заявила, что дело обстоит как раз наоборот, Жан-Поль оказался не тем человеком, с которым она хотела бы связать свою жизнь. Старуха загрустила: Жан-Поль такой милый, такой воспитанный, он ей так нравился! Но она знала, что дочь всегда поступает по-своему, и только спросила, не расскажет ли Камилла что-нибудь еще. Однако в этот вечер она не решилась рассказать о Роберте, но в следующий раз обязательно расскажет. И когда он приедет, она поведет его знакомиться. Как он относится к такой перспективе?

Хаген отвечал, что он именно об этом и хотел просить. У него дела идут хорошо. Правда, погода испортилась, часто налетают грозы с ураганным ветром, полеты приходится откладывать, но он надеется, что на этот раз он сможет выехать в субботу сразу после полудня, и они, таким образом, смогут провести вместе почти два дня.

Что ж, решила она, можно будет пожертвовать половиной одного из этих дней на визит к матери. Однако следует ее к этому подготовить. Поэтому в пятницу она отправилась на улицу Гей-Люссак. Встретила ее Жюстина. Полчаса Камилле пришлось ждать, пока мадам Бриваль досмотрит свой любимый сериал. Как она ни любила дочь, но оторваться от экрана не могла. Но даже самое занудливое когда-то кончается.

После обычных расспросов о здоровье, о делах Камилла собралась с духом и объявила, что завтра собирается прийти не одна.

— Кто же этот гость? — спросила мадам Бриваль.

— Человек, с которым я познакомилась... недавно, — ответила Камилла. — Он мне очень нравится, и я надеюсь, что понравится также и тебе... и Жюстине тоже, — добавила она, повернувшись к старушке.

— Кто же он? Как его зовут? — почти одновременно спросили обе дамы.

— Его зовут Роберт. Он американец, — стараясь говорить как можно тверже, объявила Камилла. Она знала, что матери не понравится то, что она сообщила, и не ошиблась.

— Американец? — недоуменно и как бы обиженно протянула мадам Бриваль. — Никогда не думала, что тебе может понравиться американец. А что, он тебе... очень нравится?

— Как ты думаешь, мама, если бы не очень — стала бы я знакомить его с тобой? — ответила вопросом на вопрос Камилла.

Мадам Бриваль должна была признать, что в этом есть резон, однако у нее возникли новые вопросы.

— Чем же он занимается? Он молод? Есть ли у него дети? — спрашивала она. Камилла начала рассказывать о Роберте. Она с досадой вынуждена была признать, что на некоторые вопросы она ответить не может. Однако ей не хотелось признаться, что она знает своего возлюбленного еще недостаточно, и она отвечала уклончиво или говорила наугад. Не сказала и о том, что познакомилась с Робертом всего десять дней назад; старая Жанна Бриваль пришла бы просто в ужас от такого сумасбродства. Зато сообщение о профессии Хагена пришлось ей весьма по душе — конструктор, инженер — эти профессии всегда привлекали мадам Бриваль. Камилла сообщила, что он весьма начитан, разбирается в живописи, в истории.

Сказав о живописи, Камилла вспомнила, что хотела кое-что спросить у матери. Она осведомилась, хорошо ли она знает предков своих и отца; не было ли среди них кого-то из рода баронов де Шателлэ?

Жанна Бриваль задумалась, затем ушла в другую комнату и вернулась с несколькими тиснеными папками: в них хранился семейный архив.

— Боюсь, что я не смогу с уверенностью ответить на твой вопрос, — сказала она. — Смотри, вот генеалогическое древо моего рода Дюмурье. Он ведет свое начало с того момента, когда испанская дворянка Луиза Контрерас вышла замуж за гасконского дворянина Филиппа Дюмурье. Однако записи свидетельствуют, что дворянство ему было пожаловано за военные подвиги. Стало быть, бароны не могли быть его предками. Но, возможно, они были среди предков моей прапрабабушки? Что касается рода Бривалей, то о нем известно еще меньше... Но почему ты спрашиваешь?

Камилла, не вдаваясь в подробности, рассказала о посещении замка де Шателлэ и о портрете баронессы д’Аргонь. Обе старушки выслушали ее рассказ с большим вниманием, хотя Камилла не рассказала о самом удивительном в этой истории — о буквальном совпадении лица на портрете с ее собственным...

— Ну, я еще пороюсь в наших семейных бумагах, — задумчиво проговорила Жанна Бриваль, выслушав рассказ дочери. — Я также поговорю с господином Денье, нашим нотариусом. Но что может дать тебе этот титул, даже если выяснится, что ты имеешь на него все права? Разве что владельцы замка упомянут тебя в своем завещании...

— Но, мама, я вовсе не рассчитываю стать владелицей замка, — возразила Камилла. — Мне просто интересно.

Разговор вновь вернулся к Роберту Хагену. Договорились, что Камилла со своим спутником придут в гости к матери вечером в субботу.

Вернувшись домой, Камилла убрала квартиру, расставила везде цветы. Теперь-то она встретит Роберта так, как ей хотелось, а не впопыхах, как прошлый раз! Приготовив все, она села у телефона, ожидая звонка Роберта. Однако он не звонил. Тогда она решила позвонить сама. Удивительно — в номере, который занимал Роберт, никто не подходил к телефону. Такое случилось в первый раз.

“Что ж, — успокоила она себя, — он, вероятно, вышел поесть или что-нибудь купить. Позвоню попозже”. Она выждала полчаса и повторила звонок. Тот же результат. После этого она звонила каждые 15 минут — никто не снимал трубку. Роберта Хагена не было в отеле. Где же он? У нее возникла мысль позвонить портье. Некоторое время она колебалась, а затем решительно набрала номер. Портье, голос которого она сразу узнала, сообщил, что американец еще не возвращался с завода, и это довольно странно — обычно в такое время он сидит у себя в номере. Он в последнее время даже просит принести ему обед в номер, чего не делал прежде. А сегодня вот его нет. Позвонить на завод? Да, у него есть телефон, но ведь уже поздно, там наверное никого нет. Но если мадам будет угодно...

Тревожное ощущение охватило Камиллу. Она еще уговаривала себя, что Роберт просто задержался на работе, но тревога не проходила.

Она набрала контору завода. Тишина. Там действительно никого не было! О, если бы она могла заглянуть в тот ангар, в котором видела Роберта 10 дней назад! Что делать? Как узнать, что случилось?

Камилла не спала всю ночь. Она еще несколько раз набирала телефон гостиничного номера, и всякий раз слышала одно — длинные, безнадежно длинные гудки. Под утро она все же заснула в кресле рядом с телефоном. Ей приснилось, что она, одетая в доспехи, сражается с каким-то человеком, лица которого не видит. Наконец она наносит своему противнику рану, он падает, и в этот момент она узнает его: это Роберт. Он еще жив, но истекает кровью.

“Вот так все и кончается”, — пронеслось у нее в голове, и с этой мыслью она проснулась.

Было уже позднее утро, в окно светило яркое весеннее солнце, но оно не радовало Камиллу. Она еще раз, просто на всякий случай, набрала номер Роберта, уверенная, что никто не ответит. И вдруг кто-то взял трубку! Однако Камилла услышала не тот низкий голос, ставший ей родным, а женский голос: это была всего лишь горничная, пришедшая убираться. Она подтвердила, что в номере никто не ночевал, так что ей, в сущности, нечего делать. Нет, она, конечно, не знает, где постоялец.

Пытаясь узнать хоть что-нибудь, Камилла спросила, не слышно ли в городе что-нибудь о том, что делается на авиазаводе. И вдруг девушка сообщила, что да, сегодня утром, когда она собиралась на работу, по радио передавали про какую-то аварию. Хотя, кажется, никто не пострадал. Признаться, она плохо слушала. Может быть, мадам позвонит на завод. Хотя сегодня суббота...

Однако звонить Камилле не потребовалось. В дверь постучали. Это была телеграмма. Она лихорадочно разорвала обертку и прочитала: “Гренобль, госпиталь святого Людовика, хирургическое отделение. Рана неопасна. Дюпре”.

Рана неопасна! Какая рана? Самолет! Ну конечно же, самолет, на котором он совершал свой полет, упал. Можно представить, что может случиться с человеком в таком случае. Но ведь у него был парашют. Разве он им не воспользовался?

Она так погрузилась в свои мысли, что начисто забыла о почтальоне, который переминался у двери, ожидая вознаграждения. Он понимал, что принес плохую весть, но ведь вовремя — разве он виноват? Она нашла кошелек, достала какие-то деньги... Наконец она осталась одна. Что делать? “Как что делать? — сказала она самой себе. — Конечно, ехать! Для того тебе и дали такую телеграмму”. Это ведь он, Роберт, попросил Дюпре дать телеграмму, это совершенно ясно. Скорее всего, он не мог писать, а диктовал, поэтому телеграмма подписана не им. Но она узнает его стиль в каждом слове. Он не хочет ее волновать, поэтому спешит сообщить, что рана неопасна. Но он хотел бы, чтобы она приехала, поэтому такое точное указание, где он находится.

Итак, решено: она едет. Где расписание? Вот оно. Ура, удача: она еще успевает на экспресс и к обеду будет в Лионе, где сделает пересадку на Гренобль. Сколько она там пробудет: два, три дня или больше? Надо позвонить Таркэну, предупредить, что она не выйдет на работу в понедельник. Да, и еще надо сообщить матери — ведь она ждет их обоих сегодня вечером. Но как ей сказать, чтобы не волновать ее зря? Вот что: она скажет, что ее опять послали в командировку в этот город, поэтому посещение отменяется. Точнее, откладывается. Они еще обязательно ее навестят.

Так она и сказала старой мадам Бриваль. Та была очень огорчена: ведь Жюстина уже печет любимый пирог Камиллы. Что ж, придется им съесть его вдвоем, а позже испечь новый. Нет, до отъезда она не успеет зайти.

Шефа не было дома, и она продиктовала короткую и очень сухую информацию на автоответчик: неотложные семейные обстоятельства вынуждают ее просить о коротком отпуске.

Она уже собиралась уходить, когда зазвонил телефон, Взяв трубку, она с удивлением услышала голос Жан-Поля. Она совсем забыла о нем. Жан-Поль сообщил, что хочет извиниться за свой срыв там, в кафе. Он не в обиде на нее. Видимо, так должно было случиться, он это предчувствовал. Нет, они не пара. Он хотел бы...

Она в нетерпении прервала его монолог. Конечно, она рада его звонку, рада тому, что они помирились, но сейчас ей некогда, она спешит на поезд. И, совершенно неожиданно для себя, добавила:

— С Робертом случилось несчастье. Роберт — это тот человек... тот человек, к которому я тогда спешила.

Она сама не знала, почему она сказала об этом Жан-Полю. Видимо, ее снедало желание поделиться с кем-нибудь своей бедой. С матерью она не захотела, но почему-то поделилась с Жан-Полем. “А ведь он, в сущности, должен этому радоваться”, — мелькнула у нее мысль.

Однако Жан-Поль ее удивил. Помолчав несколько секунд, он спросил, что, собственно, случилось и где находится американец. А затем произошло нечто и вовсе неожиданное: Жан-Поль предложил Камилле сопровождать ее в этой поездке.

— Я ни на что не рассчитываю, не строю никаких планов, — твердо заявил он. — Я хочу, чтобы ты меня поняла и поверила. Просто я вижу, что тебе тяжело, а я мог бы помочь. Завтра я ничем не занят. Если тебе придется остаться на большой срок, я уеду. Твое согласие тебя ни к чему не обязывает.

Камилла молчала, не зная, что сказать. Странно, конечно, ехать к возлюбленному с брошенным женихом, но... Жан-Поль предлагает ей помощь просто как хороший товарищ. Ведь они и были товарищами много лет, почему бы им не остаться ими и теперь? И если Роберт узнает, она уверена, он поймет все правильно. Конечно, поймет. А помощь ей сейчас действительно нужна. Она не выносит вида крови, не любит бывать в больницах. Что ж, если решаться, то надо делать это быстро.

— Хорошо, я согласна, — просто сказала Камилла.

— Тогда я закажу билеты и заеду за тобой, — сказал Жан-Поль.

Ждать Камилле пришлось дольше, чем она рассчитывала, и она уже начала волноваться, когда наконец раздался звонок.

— Ты знаешь, — объяснил Жан-Поль причину задержки, — я решил, что будет удобнее ехать не поездом, а на машине. Я заправил полный бак.

Они спустились. “Фольксваген” Жан-Поля стоял за углом. Когда они наконец поехали, Камилла немного успокоилась. С каждой минутой, с каждым километром она приближалась к Роберту. Через несколько часов она его увидит, сможет обнять. Наверное, он ее ждет. Конечно, ждет, иначе не просил бы своего компаньона отправить телеграмму.

Интересно, как будет выглядеть их встреча, размышляла Камилла. Скорее всего, случилось что-то действительно серьезное, — если бы это была пустяковая царапина, он не стал бы просить чужого человека о телеграмме, а позвонил бы ей сам. Скорее всего, он не может встать. Может быть, ему сделали операцию. В сознании ли он? Если да, она сядет у его кровати, и он расскажет ей, что случилось. Ей так интересно будет его слушать! А если он без сознания? Если ему угрожает опасность? Ей впервые пришла в голову мысль о том, что происшедшая авария — не простая помеха их встрече, что это может быть очень серьезно и она может потерять Роберта. Как она тогда будет жить? Нет, лучше об этом вообще не думать.

Словно подслушав ее мысли, Жан-Поль, до этого молча ведший машину, осторожно, видимо опасаясь причинить ей боль, стал расспрашивать ее о Роберте, обаварии. Вначале она думала ограничиться самыми необходимыми сведениями — вроде тех, что сообщают чиновникам при пересечении границы. Однако Жан-Поль был так внимателен, а ей так хотелось говорить о Роберте, рассказывать о Роберте, о своей любви, что она увлеклась и рассказала почти свое, что знала. Что касается аварии, то она и сама почти ничего не знала о том, что случилось. Почему он не воспользовался парашютом?

— А может, он выпрыгнул, но парашют не раскрылся? — предположил Жан-Поль.

— Не знаю, ничего не знаю, — покачала головой Камилла. — Знаю одно — я ему нужна и он хочет меня видеть.

— А ты — его, — печально констатировал Жан-Поль.

Камилла ничего на это не ответила. Да и что было говорить? Жан-Поль все правильно понял. Она была благодарна за то, что он избавил ее от унизительных сцен и за то, что сопровождает ее в этой поездке. Она только теперь поняла, насколько ей нужно было выговориться, как важно чувствовать рядом понимающего, чуткого человека.

— Ты отличный товарищ, Жан-Поль, — вырвалось у нее. — Я и не знала, какой ты. Хотя знаю тебя так давно...

— Друзья познаются в беде, — повторил Жан-Поль старую, как мир, истину.

Дорожный указатель известил их, что они миновали Лион. Дорога стала ветвиться. Камилла заметила, что Жан-Поль ведет машину далеко не так уверенно и быстро, как Роберт. Что ж, это понятно: Роберт — профессиональный гонщик, находиться за рулем для него — естественное состояние. Она представила Роберта в шлеме, сидящего в гоночной машине. Нет, она бы не хотела быть женой гонщика. Ей не нужна слава, не нужно, чтобы их имена встречались в газетах. Знать, что он постоянно рискует жизнью ради их благополучия... Нет, в таком случае она бы чувствовала себя обязанной, а это ей не по душе. Конструктор — это гораздо лучше. Хотя, оказывается, и здесь есть риск.

— Мы не будем останавливаться в отеле? — прервал ее размышления голос Жан-Поля. — Поедем прямо в госпиталь?

— Да, — согласилась Камилла. — Сначала нужно узнать, что с ним. Тогда будет ясно, как долго надо мне здесь оставаться.

Показались пригороды Гренобля. Остановившись у поста дорожной полиции, Жан-Поль узнал, где находится госпиталь святого Людовика. Пришлось поплутать по центральным улицам, пока наконец они не въехали в ворота старинного монастыря. Правда, тут же выяснилось, что от монастыря осталась одна оболочка. За старым зданием аббатства стояло несколько новых корпусов. В одном из них, как им объяснили, и находился пациент Роберт Хаген.

Жан-Поль поставил машину на больничную стоянку и помог Камилле выйти.

— Я подожду здесь, — кивнул он на монастырский садик. — Думаю, тебе не надо говорить, что я приехал с тобой — он может не понять. Если ты там очень задержишься, как-нибудь дай мне знать.

— Ты ошибаешься, Роберт все поймет, — запальчиво возразила Камилла. — Мы во всем понимаем друг друга. Я не думаю, что тебе придется ждать долго — я приду, как только выясню, как обстоят дела.

В больничном холле за дисплеем сидела пожилая монашенка. Как выяснилось, это была старшая сестра. Камилла объяснила ей, кого ищет, и назвала свое имя. Взглянув на строчку на экране, монашка приветливо заметила, что американец ее ждет и уже несколько раз спрашивал о ней.

— Скажите, что с ним? — взмолилась Камилла. Она не могла больше выносить неизвестность.

— Сейчас все в порядке, — успокоила ее сестра. — Правда, когда его доставили к нам, этого нельзя было сказать. Но идите, он сам, вероятно, хотел бы вам все рассказать.

В лифте Камилла поднялась на третий этаж. С замиранием сердца она приблизилась к двери палаты, в которой лежал Хаген. Постучав, она вошла.

Она думала увидеть Роберта, но увидела прежде всего две вещи: яркую глянцевую обложку какой-то книги с пистолетами и девицами и огромную забинтованную ногу, вытянутую к потолку и висящую как бы отдельно от тела. Хаген опустил книгу и увидел Камиллу. Он сделал инстинктивное движение, пытаясь вскочить, и сморщился от боли. Камилла шагнула к постели.

— Лежи! — решительно заявила она, как будто он и в самом деле мог встать, и тут же спросила: — Что, очень больно?

— Нет, сейчас уже ничего, — бодро заверил ее Роберт. — Как ты доехала? Как себя чувствуешь?

— Тоже мне вопрос! Лучше скажи, как ты сюда попал и как себя чувствуешь.

— Летел, видишь ли, летел, — очень серьезно объяснил ей Роберт, — и вдруг почувствовал необъяснимую тягу к земле. Меня так туда потянуло, что я не успел выбрать место поровнее. Встреча с землей вышла очень бурной и страстной. Вот результат.

— Нет, а что все-таки случилось на самом деле? — продолжала допытываться Камилла. — Надеюсь, что это не твой мотор отказал?

— Ты попала в самую точку... — начал Хаген, но Камилла его опередила:

— Не может быть! Значит, это действительно был мотор?

— Нет, ты не так поняла. Ты попала в точку — меня беспокоило больше всего именно это. Просто в воздухе — а я забрался достаточно высоко — самолет вдруг перестал слушаться руля. А затем и мотор заглох. Я начал кувыркаться, потом немного выровнял машину, но она по-прежнему плохо слушалась и быстро теряла высоту...

— А почему ты не воспользовался парашютом? — перебила его Камилла.

— Видишь ли, когда я решил, что дело безнадежно и мне не удается выправить положение, я находился достаточно близко к городу. Я не знал, куда упадет самолет. Конечно, он маленький, но весит побольше автомобиля, к тому же мне было жаль мой мотор! Если бы он разбился, как бы я узнал, что он тут ни при чем!

— И что же ты сделал?

— Как что? Я же сказал с самого начала: у меня было бурное свидание с землей. Я высмотрел какую-то полянку и каким-то образом сумел направить туда самолет. Встреча с землей была такой страстной... Мы так долго с ней не виделись... Вот как с тобой. А мы вместо того, чтобы обняться, сидим и разговариваем, и ты выпытываешь всякие подробности, точь-в-точь как полицейский инспектор и страховой агент, которые побывали здесь до тебя. Может быть, мы наконец обнимемся?

— Извини, я не знаю, что со мной такое, — смутилась Камилла. — Мне так хотелось поскорее узнать, что с тобой случилось...

Она склонилась к нему, он крепко обнял ее. Поцелуй был долгим-долгим. Так не может оторваться от кувшина с водой человек, который долго мучился от жажды. Наконец они смогли разомкнуть объятия.

— Вот так же, — показывая, как он задыхается и измучен, сказал Роберт, — вот так же не отпускала меня земля.

— Что с твоей ногой? — спохватилась она. — И что еще, какие еще раны?

— Нога сломана в нескольких местах. Еще вот рука, — Камилла только теперь заметила, что левая рука Роберта тоже забинтована. — Ну, и пара ребер. В общем, можно сказать, что я легко отделался. Доктор так и сказал, что я счастливчик. Да вот он сам это и подтвердит. Правда, док, мне крупно повезло?

Последние слова были обращены к невысокому худощавому человеку, в окружении медсестер и студентов вошедшему в палату. Камилла встала, пропуская доктора к его пациенту.

— Я, док, объясняю моей невесте, как мне повезло при близком знакомстве с Францией, — продолжал шутить Роберт. Однако одно слово в этой тираде сразу окрасилось для Камиллы в другой, совершенно особый цвет. “Моей невесте”! Так он еще ни разу ее не называл. Собственно, он еще не делал ей предложения, она не ответила ему, и он не имеет нрава так ее называть незнакомым людям... Она могла бы протестовать... Нет, такая мысль даже не пришла ей в голову. Нет, она не будет протестовать, даже если он назовет ее своей женой!

— О, мисс уже прилетела из Штатов, — начал доктор по-английски, но Роберт остановил его:

— Нет, месье Ласурс. Моя невеста — ваша соотечественница, и вам, я думаю, будет удобнее объясняться на родном языке. Тем более я за эти недели стал говорить на нем гораздо лучше.

— Итак, — повторил доктор фразу уже по-французски, — мадмуазель уже успела приехать. И я должен согласиться с вашим женихом — ему, можно сказать, повезло. Хотя ему все же крепко досталось. Он держится очень мужественно.

— Кентукки не сдается! Кентуккские буйволы пройдут через любые прерии! — твердо заявил Хаген, придав лицу как можно более воинственное выражение.

— Однако я должен просить мадмуазель подождать несколько минут — мы должны осмотреть нашего героя, — обратился доктор к Камилле. Она вышла в коридор. Окно выходило в больничный сад. На скамейке под каштаном сидел Жан-Поль. Он не видел ее. Она с благодарностью подумала о нем. Как ей везет на благородных людей! Жан-Поль оказался настоящим другом. Но как ее поразил Роберт! Она понимает, что это слово он употребил в известной мере вынужденно, чтобы как-то представить ее врачу. Но он мог найти и другое объяснение. Однако он не захотел. Несомненно, он знает, что она заметила эти его слова, и теперь ждет, каким будет ее ответ. Итак, что ты ответишь, Камилла?

Она не успела додумать: дверь палаты отворилась, и доктор со свитой вышли в коридор.

— Все, мадмуазель, возвращаем вам вашего жениха, — заявил доктор. — Теперь он гораздо здоровее. Хотя некоторое время не рекомендую его крепко обнимать — ребра еще не зажили.

Камилла вернулась в палату. Роберт лежал, откинувшись на подушки, лицо его было бледнее обычного.

— Что, больно? — сама страдая от его боли, спросила Камилла. Роберт улыбнулся как можно бодрее и сел повыше.

— Пустяки, — уверенно заявил он. — Просто надо немного потерпеть.

— И долго придется терпеть?

— Доктор говорит, что в госпитале меня продержат еще дня три. Потом можно выписываться, но еще две недели надо находиться в гипсе. Можно будет даже ходить, но осторожно. Он предлагает мне остаться здесь хотя бы еще неделю: что я буду делать в отеле со своей негнущейся ногой?

— И что ты решил? — спросила Камилла.

— Пока не знаю.

— А я считаю, нечего тебе занимать место дольше срока, — решительно заявила Камилла. — Поухаживать за тобой могу и я. Мне кажется, из меня получится неплохая сиделка. Снимем комнату в каком-нибудь пансионате...

— Что ж, этот план мне начинает нравиться, — улыбнулся Роберт. — А как же твоя работа?

— Будем считать, что это мой очередной отпуск. Да, но ты мне так и не рассказал, из-за чего на самом деле произошла авария. Расскажи теперь.

— Оказалось, что механик неправильно соединил провода, ведущие от панели управления к мотору. Обычно я все делаю сам, а в этот раз торопился и решил, что механик уже достаточно разбирается... Такие вещи время от времени случаются. Он уже приходил сюда, страшно расстроенный, просил прощения...

— Представляю... А что было потом, после падения?

— Я, наверно, на какое-то время потерял сознание, а когда очнулся, рядом были люди. Меня уложили в машину, повезли. И знаешь, первая мысль была: как же я смогу попасть сегодня в Париж? Я ведь опоздаю! Я чуть было не попросил их везти меня на станцию, но неловко повернулся и опять потерял сознание. Так и не удалось мне в тот день до тебя доехать.

— А жаль, — задумчиво сказала Камилла. — Представляю, как хорошо бы ты смотрелся в моей квартире с этой твоей негнущейся ногой.

Их разговор опять прервали: сиделка принесла больному чай. Роберт предложил Камилле разделить его с ним, однако она сказала, что, пожалуй, пойдет узнает о пансионате, где можно остановиться.

— Ты приехала одна? — внезапно спросил Роберт.

— Конечно, одна, — так же неожиданно для себя соврала Камилла. — А почему ты спросил?

— Так, не знаю. Вдруг взбрело в голову. Так ты придешь к обеду? Я попрошу сестру, чтобы на тебя тоже накрыли. Пообедаем вместе. Или приходи после, когда тебе будет удобно. Спать вместе нам здесь, к сожалению, не разрешат — все-таки это госпиталь святого Людовика.

— Наверно, я приду после обеда, — сказала Камилла и, на прощание еще раз поцеловав Роберта, вышла. Спускаясь по лестнице, она спрашивала себя, почему она солгала Роберту, не сказала о Жан-Поле. Она ведь собиралась о нем сказать. Вопрос Роберта застал ее врасплох. И еще одно... В том, как он задал этот вопрос, ей почудилась какая-то тревога, и она, защищаясь, не сказала правду. Ну, ничего страшного в этом нет, успокаивала она себя. Роберт никогда не увидит Жан-Поля, их здесь никто не знает. К тому же Жан-Поль сегодня уедет. Иногда приходится обманывать даже любимых людей. Если им это не приносит вреда, что же в этом плохого?

Жан-Поля она нашла в госпитальном саду. Камилла рассказала ему то, что услышала от Роберта и предложила поехать, помочь ей искать пансионат, где бы они с Робертом могли остановиться на две недели. Однако Жан-Поль не поддержал ее предложение.

— Насколько я понял характер твоего американца, — сказал он, — он не сможет сидеть здесь две недели, зная, что их проект может сорваться. Он все равно бросится на свой аэродром. Не лучше ли снять пансионат в вашем городке? Там он мог бы продолжать готовиться к салону, хотя бы и со сломанной ногой.

Подумав, Камилла согласилась, что он прав. Оставалось найти отель на те три дня, когда Роберта не выпишут из госпиталя. Долго искать его не пришлось — им подсказали отель в нескольких кварталах от госпиталя. Когда Камилла привела себя в порядок, Жан-Поль предложил ей пообедать вместе. И вновь она была вынуждена согласиться с его доводами.

— Вряд ли твоему Роберту понравится чувствовать себя беспомощным рядом с тобой, когда нельзя ни согнуться, ни повернуться, ни поухаживать за дамой, — говорил Жан-Поль. — Мужчине, как, впрочем, и женщине, всегда хочется показать себя дорогому человеку в самом выгодном свете.

Камилла согласилась, и они отправились в ресторан. Теперь, когда все выяснилось и тревоги остались позади, она чувствовала себя так, словно с души упал тяжелый груз. Роберт жив, рана его действительно неопасна, через несколько недель он будет совершенно здоров — и она ему в этом поможет. Она по-прежнему нужна ему, он ее ждал и ждет — что ей еще надо в жизни?

Теперь ей хотелось веселиться. Она с удовольствием выпила вина, а когда заиграл оркестр, сама пригласила Жан-Поля танцевать. Ведь она так была ему благодарна!

Когда после танца они шли к своему столику, Камилла заметила, что из-за соседнего столика за ней внимательно наблюдает какая-то женщина. Камилле даже показалось, что незнакомка усмехается. Она сделала вид, что ничего не заметила, но ей стало неприятно.

— Уйдем отсюда, — попросила она Жан-Поля. — Тем более мне пора идти к Роберту.

Жан-Поль подвез ее до госпиталя, а сам поехал в отель. Они договорились, что он уедет в воскресенье утром.

Роберт как раз закончил обед и ждал ее. Они поговорили о делах, Камилла рассказала про свой визит к маме. Однако она чувствовала, что разговор как-то не клеится. Роберт иногда отвечал невпопад, как будто его мысли были заняты чем-то другим. Появление медсестры с лекарствами прервало разговор, становившийся тяжелым для обоих. “Наверно, ему больно, он это скрывает, а я тут щебечу о пустяках, — укоряла себя Камилла. — Интересно, как бы я разговаривала, будь у меня сломано ребро и нога?!” Пожелав Роберту спокойной ночи и пообещав прийти на следующее утро, Камилла направилась в отель.

Спала она плохо, несколько раз просыпалась. Ей снились бессвязные, нелепые сны. Она от кого-то спасалась, бежала по длинным узким коридорам и всякий раз оказывалась в тупике. Несколько раз во снах мелькала женщина, увиденная в ресторане. У Камиллы было чувство, что она где-то видела эту женщину. В то же время она была убеждена, что она ее прежде не встречала. “Что за чушь может лезть в голову!” — заключила Камилла, окончательно проснувшись. Ей хотелось поскорее увидеть Роберта. Едва дождавшись, когда минул час, с которого были разрешены посещения больных, она направилась в госпиталь.

Однако в вестибюле ее ждал сюрприз. Дежурная сестра сообщила, что у мистера Хагена посетители. Точнее, одна посетительница. Камилле почудилось, что, говоря это, медсестра посмотрела на нее сочувственно.

Камилла заколебалась. Может быть, прилетела мама Роберта? Правда, он ничего не рассказывал о матери, но это ничего не значит. Отлично, она сейчас с ней познакомится. Или это господин Дюпре прислал одну из своих служащих, чтобы справиться о здоровье компаньона? Да нет, он бы позвонил или приехал сам... Чего она боится? Ей нечего бояться. Решено: она пойдет и сама сейчас все узнает.

Приняв решение, Камилла уже двинулась к лестнице, когда увидела спускавшуюся ей навстречу женщину. Это была она — вчерашняя незнакомка из ресторана! И конечно же, Камилла ее знала, хотя они и правда никогда не встречались! Теперь во внезапном озарении она поняла, кто это. Рыжие волосы, зеленые глаза, выражение превосходства на лице... По лестнице навстречу Камилле спускалась Джоан — женщина, которую любил и не мог забыть Роберт Хаген.

Камилла застыла на месте, не зная, что делать. Джоан прошла мимо нее, одарив ее снисходительной улыбкой. Камилла видела, как она садилась в какую-то роскошную машину.

Камилла стояла, как оплеванная. Ей казалось, что медсестра смотрит на нее насмешливо и так же снисходительно, как Джоан. Все окружающие знают, что с ней произошло. Первым ее желанием было бежать отсюда без оглядки. Никогда больше не видеть Роберта Хагена, не слышать его, не думать о нем! Она даже сделала несколько шагов к выходу, но затем остановилась. Нет, она должна его увидеть! Пусть он объяснит, как это произошло. Она хочет посмотреть ему в глаза.

С этой мыслью она поднялась по лестнице и вошла в палату. Роберт полулежал на кровати, откинувшись на подушки. Услышав шаги, он открыл глаза. Камилла подошла к кровати, но осталась стоять. Несколько минут они смотрели друг на друга, и никто не решался заговорить первым. Наконец Камилла не выдержала.

— Это была ваша сестра, Роберт Хаген, не так ли? — спросила она.

— Нет, — сдавленным голосом ответил он и еще раз повторил, уже тверже: — Нет. Это была Джоан, о которой я тебе говорил.

— О да, вы же очень искренни, очень откровенны! И что же она здесь делала? Приехала за вами поухаживать, услышав о вашем несчастье?

— Нет, — вновь с усилием сказал Роберт. — Она не знала об аварии. Она приехала мириться.

— И она была здесь еще вчера днем?

— Да.

— И ты не сказал мне об этом?

— Нет... Я...

— Ну да, ты, наверно, все никак не мог выбрать, какая из двух лучше. А теперь выбрал наконец?

— Камилла!

— Что Камилла? Ты ведь рассказал ей обо мне, еще вчера?

— Да... Но откуда ты знаешь?

— О, у меня собственная служба безопасности. Я веду слежку. И хочешь, я тебе скажу, что еще знает моя служба?

— Что?

— Что ты не сказал ей, что любишь меня. Ты не сказал ей, что назвал меня своей невестой. Ты сказал ей, что это обычное увлечение.

— Нет, Камилла, не так!

— А как? Ты сказал ей, что у вас все кончено и что у тебя есть любимая? Сказал или нет?

— Нет, но...

— Что “но”? Довольно, Роберт. Не лги больше. Я-то думала, что ты такой твердый, сильный... А ты... Ты такая же мямля, тряпка, как и большинство мужчин! Но те, по крайней мере, этого не скрывают, не корчат из себя героев, рыцарей. А тут у нас, как же, гонщик, летчик, знаток и ценитель древностей. Просто король Ричард, да и только. А ты просто жалкое трепло! Понял, кто ты?!

— Ах, вот как? — сверкнул глазами Роберт Хаген. — Ты говоришь, я лгу? А сама ты, конечно же, всегда говоришь правду?

— Я не лгала тебе.

— А когда сказала, что приехала сюда одна — это тоже была правда?

— Я...—растерялась Камилла, — я не придала этому значения...

— Ну да, конечно! Ты приехала сюда со своим женихом — зачем?

— Жан-Поль предложил мне помочь... Когда я узнала про аварию, я растерялась... Мне необходима была чья-то поддержка, и он...

— Ну да, конечно, бескорыстная дружба, куча благородства! Вы ведь даже остановились в разных отелях!

— Откуда ты знаешь?

— Наверно, у меня тоже есть служба безопасности. А мне кажется — знаешь зачем ты его захватила? Чтобы не упустить ничего! Ты же любишь получать удовольствие от жизни, верно? Ты сама мне об этом говорила. Один, к сожалению, негоден — временно, а может, и навсегда — так не упустить бы второго! Разве нет?

— Ты... — задохнулась от ненависти Камилла, — ты... Ты негодяй! Ты жалкий, подлый негодяй! Да Жан-Поль в тысячу раз благородней тебя! Он хотя бы не строит из себя героя!

— Ты все сказала? — изменившимся голосом, с напускным спокойствием спросил Роберт. — Если все, можешь закрыть за собой дверь и оставить меня в покое.

Это была последняя пощечина. Он даже не дал ей возможности сказать, что она его бросает. Он ее выгонял! И она не могла отплатить ему, как может отплатить женщина — ведь не бьют раненого! Какая подлость! Взгляд Камиллы упал на стоящий на столике мужской одеколон. Она схватила флакон и, нажав пульверизатор, направила струю на Хагена.

— На, — почти спокойно проговорила она, щедро поливая его голову, руки, которыми он загораживался от душистой жидкости, одеяло, — на, душись на здоровье. Когда твоя Джоан придет, ты должен хорошо пахнуть. Никакой больничной вони! Такая женщина заслуживает, чтобы мужчина был хорошо ароматизирован!

Когда поток из пульверизатора иссяк, Камилла швырнула флакон на одеяло, затем сбросила со столика на пол стоявшую там вазу с цветами (краем сознания она отметила, что сама она вчера не принесла цветы — как-то забыла об этом). Больше ей нечего было здесь делать. На негнущихся ногах, с такой же твердой, словно приклеенной улыбкой на лице Камилла вышла из палаты.

Так же твердо она вышла из госпиталя и пошла по аллее к воротам, а затем по улице. В голове не было ни одной мысли, ни одного ощущения. Она не знала, куда идет, зачем. Кажется, она в эту минуту даже не знала, кто она.

Очнулась она оттого, что кто-то осторожно взял ее за руку. Подняв глаза, она увидела Жан-Поля, который с удивлением и тревогой смотрел на нее. В ту же минуту весь ужас случившегося дошел до ее сознания. Увидев любящие, добрые глаза Жан-Поля, она разрыдалась и упала на его грудь.

Глава шестая

Свадьбу решили играть сразу после Пасхи. Вблизи от Елисейских полей Жан-Поль подыскал подходящую, по его мнению, квартиру. В четверг он повез Камиллу ее смотреть. Квартира располагалась в новом фешенебельном доме, встроенном в квартал старинных особняков и отделанном под старину. Двухэтажная, светлая, с современным дизайном (там был даже небольшой японский сад), она не могла не понравиться. Требовалось лишь подобрать новую мебель да слегка пройтись по всей обстановке хозяйской рукой, чтобы квартира стала совсем своей.

Жан-Поль хотел, чтобы Камилла занялась всеми этими делами еще до свадьбы, — тогда они могли бы сразу въехать в новое жилье. Свою холостяцкую квартиру он твердо решил продать — он говорил, что она напоминает ему о годах одиночества и тоски, смертельно надоела. Он предлагал и Камилле продать свою квартирку, но она отказалась. Она объяснила Жан-Полю, что, по ее мнению, выгоднее сдавать квартиру в аренду. С цифрами в руках и с присущей юристам дотошностью он ее опроверг, доказав, что вырученные от продажи деньги можно вложить гораздо выгоднее и получать больше дохода, нежели сдавая жилье. Однако Камилла продолжала настаивать на своем, якобы видя выгоду в своем варианте.

На самом деле она не хотела расставаться со своей квартирой, к которой так привыкла, потому что это была последняя нить, связывающая ее с независимой, самостоятельной жизнью. Она хотела сохранить какой-то мост, по которому могла вернуться назад. Она не знала, понимал ли ее истинные мотивы Жан-Поль, но, во всяком случае, ей он ничего не говорил.

Тогда, после всего, случившегося в Гренобле — после того, как она несколько минут рыдала на его груди, не в силах ничего сказать, потом потеряла сознание, он отвез ее в отель, помог прийти в себя, а ночью она пыталась отравиться снотворным — после этого она испытывала к Жан-Полю глубокую искреннюю благодарность. Она сразу, не раздумывая, согласилась на его осторожно высказанное предложение. Да, конечно, она будет его женой. Она так ошиблась, принимая пустышку за жемчужину, но теперь она разобралась, кто чего стоит.

Они нанесли визит мадам Бриваль. Старушка была просто счастлива и даже не спросила дочь об американце, о котором ей рассказывали целый вечер и почти убедили, что он приличный человек. Посетили также месье и мадам Тома. Родители Жан-Поля приняли известие более сдержанно: они считали, что Камилла слишком долго мучила их сына.

Они выбрали дату венчания и церковь. Камилла должна была придумать и сшить наряды себе и жениху — нечто строгое и вместе с тем по последней моде. Обсуждались варианты свадебного путешествия. Жан-Поль, знавший про ее давнюю мечту о Японии, предлагал отправиться туда, Камилла же отказывалась, заявляя, что не хочет чрезмерных трат, — можно удовлетвориться поездкой в Италию. Жан Поль шел навстречу всем ее желаниям, сразу соглашаясь со всеми ее предложениями и возражениями.

Его уступчивость раздражала Камиллу. Почему он уступает ей, прощает капризы, раздражение? Он имеет право требовать, настаивать на своем. Он всегда был ей верен, ей не в чем его упрекнуть — не то что тот, другой. Тот казался таким твердым — скала, да и только, хоть вбивай сваи и строй дом. Гонщик, летчик, готовый одолеть тысячи преград... А на поверку оказалось — мямля, тряпка, из которого любая хищница может вить веревки. Тряпка, тряпка! О, как бы ей хотелось швырнуть эти слова ему в лицо, высказать все, что она надумала о нем! Ненависть к Роберту минутами просто душила ее. Как он ее унизил, как растоптал все лучшее в ней! Ведь она, дуреха, ни минуты не сомневалась в нем, даже не спросила, были ли его отношения с Джоан как-то оформлены, есть ли у них дети. Впрочем, глядя на эту львицу, трудно представить, что у такой могут быть дети. Хотя нет — она может завести их, чтобы создать о себе хорошее мнение в обществе. Или если ее доктор скажет, что роды могут наладить обмен веществ и у нее исчезнет какой-нибудь прыщик. И эта дрянь, бросившая его в трудную минуту, теперь, явившись накануне успеха — конечно же, она прослышала о его замыслах (а может, он ей сам написал? может, их переписка и не прерывалась?) — явившись теперь, она сразу отодвинула в сторону ее, Камиллу. Лицемер, гнусный притворщик! Зачем ты меня обманывал? Зачем носил на руках, готов был отказаться от близости, заставлял меня открывать тебе душу? Если бы была только постель, не было бы этих мучений. Но ты...

Расхаживая по своей квартире, она вела нескончаемые диалоги с Робертом. Точнее, это была ее обвинительная речь. Бывший возлюбленный помещался где-то возле двери — видимо, там была скамья подсудимых, — и, понурив голову, внимал ее речам. Но увы — все это было воображение. Он ее не слышал.

Она думала, что Жан-Поль больше бы ей помог, если бы вел себя с ней тверже, жестче. Но твердым и жестким он был лишь в делах. С ней же он мог быть лишь предельно мягким и уступчивым. В субботу он принес радостную весть — он продал свою холостяцкую квартиру и в этот же день купил ту новую, которую они с Камиллой смотрели.

— Ты не представляешь, — говорил он, — как мне иногда хотелось бросить это уютное, но такое одинокое жилище и уехать куда-нибудь на край света. Туда, где я мог бы наконец забыть тебя. Я изучал предложения от различных компаний, открывавших свои филиалы в Африке и Америке. Я даже вступил в переговоры с одной крупной фирмой насчет занятия должности их представителя в Аргентине. Как хорошо, что я не довел это свое намерение до конца!

В тот же день, когда Камилла вернулась домой, она обнаружила в почтовом ящике письмо от Роберта. Войдя к себе, она положила письмо на стол и села, глядя на него, как кролик смотрит на удава. В ней боролись два желания: разорвать письмо немедленно и узнать, как он там оправдывается (она не сомневалась, что он будет оправдываться). Она уже совсем было собралась вскрыть конверт, но тут в ее памяти внезапно всплыло воспоминание об улыбке, с которой Джоан проходила мимо нее, спускаясь по лестнице — и она, не раздумывая больше, разорвала письмо и продолжала рвать, пока не остались мелкие, словно конфетти, клочки, которые она выбросила в мусор. Ей сразу стало легче, и она позвонила Жан-Полю и весело сообщила ему, что через полчаса будет готова, чтобы пойти куда-нибудь пообедать.

Они провели прекрасный вечер в хорошем ресторане, обсуждая детали свадьбы и свадебного путешествия. Они составили маршрут и занесли его на салфетку, поскольку другой бумаги под рукой не оказалось. Они начнут с севера, с Венеции, Милана, посетят знаменитые картинные галереи, Ватикан. В Риме несколько дней, это обязательно. Потом двинутся на юг и закончат на Сицилии, а может, пересекут море и окажутся в Тунисе — говорят, там прекрасные пляжи. Она будет загорать — ей ведь так идет загар.

В промежутках между обсуждением они танцевали. А затем Жан-Поль проводил ее до дома. С того дня, когда она дала согласие стать его женой, он ни разу не предлагал провести ей вместе ночь. Она была ему за это так благодарна! Она боялась думать о том времени, когда замолчит церковный орган, отшумят поздравления и они окажутся вдвоем в одной квартире, в одной постели. Она боялась даже признаться себе в том, что боится этого. Она готова была думать о Жан-Поле как о хорошем товарище, собеседнике, как о спутнике жизни. Она даже представляла его в роли отца ее детей. Но как мужчину... Неужели она обречена всю жизнь помнить о том, другом, помнить его объятия, руки, губы? Нет, она преодолеет это в себе, вырвет! И какая низость с его стороны — не только обмануть и унизить ее, но вдобавок и остаться в ней, отравить ее любовь к будущему мужу! Какой же ты негодяй, Роберт Хаген!

Второе письмо от Хагена пришло на следующий день. И снова она положила его на стол и, пока переодевалась, принимала душ, пока сидела у компьютера (в этот вечер она твердо решила поработать), она помнила о том, что письмо ждет ее. Она отметила, что ее бывший возлюбленный не посылает телеграмм, не звонит, а предпочитает самый старомодный способ общения, оставляющий ей наибольшую свободу. Обычное его лицемерие! Нет, она не клюнет на эту его удочку! Вскочив с места, она схватила письмо, помчалась на кухню, зажгла горелку и сожгла письмо на бесцветном огне. Когда последний кусочек сгорел и горелка была выключена, она опустилась прямо на пол и зарыдала.

— Господи, Роберт, что ты со мной делаешь, — твердила она, и снова: — Роберт, Роберт, зачем ты это сделал...

На следующий день она уже ждала письма. Она знала, что теперь не сможет устоять и прочтет его. И действительно — письмо пришло вечерней почтой. Разглядывая его, она обнаружила, что адрес не написан от руки, как на первых двух, а отпечатан на компьютере. Вскрыв конверт, она обнаружила в нем листок прекрасной бумаги, украшенной родовым гербом. Барон и баронесса де Шателлэ обращались к госпоже Камилле Бриваль с приветствиями и наилучшими пожеланиями. Слуга рассказал им о поразительном сходстве между госпожой Бриваль и баронессой д’Аргонь. Их волнует эта таинственная история. Они мечтают встретиться с госпожой Камиллой. С помощью своего нотариуса они уже навели кое-какие справки и узнали что-то, что может заинтересовать госпожу Бриваль. Они были бы рады видеть ее в своем замке сразу после Пасхи.

Первая мысль Камиллы была о том, что это весьма удачное совпадение. Они с Жан-Полем могли бы заехать в замок, отправляясь в свое свадебное путешествие. Однако она тут же осознала, что ей не хочется, чтобы Жан-Поль знал историю с портретом. Ей хотелось бы, чтобы она оставалась ее тайной. Правда, она говорила об этом матери, однако мадам Бриваль с тех пор ни разу не вспоминала об этом. Но тогда она не сможет принять приглашения. Купив в магазине самой лучшей бумаги, Камилла села за компьютер и составила ответ. Она очень благодарна барону и баронессе за внимание к ней. Она хранит память о посещении замка в самой глубине души. Ее тоже интересует и волнует таинственная история с портретом, и ей есть что рассказать владельцам замка. Однако в данный момент, к ее глубочайшему сожалению, обстоятельства не позволяют ей принять их любезное приглашение. Возможно, барон и баронесса смогут принять ее позже? Насытив письмо всеми любезными оборотами, какие она знала, Камилла с удовольствием вывела на конверте: “Замок де Шателлэ, Довиль” и отправила письмо.

Но где же очередное послание от Роберта? Неужели мистер Хаген отступился от своих попыток, отказался от надежды объясниться с ней? На следующее утро она купила кипу газет и погрузилась в чтение. Она искала то, чем никогда не интересовалась — сообщения о готовящемся авиасалоне в Эр-Риаде. В газетах сообщалось, что до открытия салона осталось меньше двух недель, что гвоздем его, несомненно, станут русские бомбардировщики, по которым ожидается крупнейшая сделка с... Она с досадой пропустила все это. Где же то, что ее интересует? Ага, вот: состоится также показ легких самолетов. В нем будут участвовать Германия и несколько известных американских фирм. Какой-то сюрприз готовит малоизвестная компания из Франции. Известный специалист г-н Шульц утверждает, что характер ожидаемых сделок...

Она отбросила газету. Итак, они все же готовятся! Значит, Хаген там, в Довиле, в своем ангаре. Как же он управляется со своей сломанной ногой? И кто вместо него поднимается в воздух? Она представила, как он, сидя на раскладном стуле возле летного поля, наблюдает за полетом, бессильный подняться в небо сам, сам услышать, почувствовать работу двигателя. Как он вечером возвращается в отель, затаскивает свою ногу на кровать... Кто за ним ухаживает? Ну конечно же, эта его рыжая красотка! Хотя она не похожа на тех женщин, которые ухаживают за ранеными и больными. Толку от нее, видимо, немного. Значит, они наняли сиделку. Но ей-то какое дело до всего этого? Зачем она искала это сообщение в газете? Чтобы еще раз помучить себя?

Следующие дни были заполнены кипучей деятельностью. Готовиться к свадьбе, так готовиться! Она не выходила из мастерской. Костюм Жан-Поля получился на славу. Даже шеф пришел посмотреть и предложил ей на основе этого костюма подготовить новую модель. А уж что касается ее платья... Модельеры и другие работники фирмы столпились вокруг нее, разглядывая это чудо искусства. Все сошлись во мнении, что модель столь же смелая, сколь и элегантная.

Затем она занялась квартирой. Нанятые Жан-Полем рабочие перекрасили стены. Кроме того, Камилла купила новую мебель и развесила картины. Нет, квартира ей положительно нравилась! Теперь уже все было готово для новой жизни.

На Пасху устроили совместный чай. Из церкви Жан-Поль с Камиллой приехали к родителям Жан-Поля, туда же, преодолев немалое для нее расстояние, прибыла мадам Бриваль. Чаепитие прошло чинно, без скрытых уколов и раздражения. Все собравшиеся остались довольны друг другом.

Однако в этот вечер, как и в предыдущие, Камилла, придя домой, первым делом осмотрела почтовый ящик. Письма от Роберта не было уже целую неделю. Она уже ругала себя за то, что уничтожила первые два письма, не читая. Она так и не узнает, какие же жалкие оправдания придумал господин Хаген для своего поведения, какими аргументами он пытался растопить лед в ее сердце — а она не сомневалась, что письма были посвящены именно этому: иначе зачем и о чем еще писать? Она бы, конечно, не ответила ему, но хотя бы знала, что он там придумал. А может быть, ответила. Она бы написала короткое и очень ядовитое письмо, в котором объяснила ему всю его низость. Она уже составила его в уме. Чтобы его отправить, недоставало малости — очередного послания Хагена. А его-то и не было.

Наступил день, когда Хагену должны были снять гипс. Она уже давно отметила этот день на календаре. Теперь она представляла, как он ощупывает свою ногу, так долго скрытую от него, как осторожно делает первые шаги... Что ж, теперь он может спокойно отправляться в Аравию за успехом. Она не сомневалась в его успехе, всегда верила в его счастливую звезду. Он получит кучу заказов, кучу денег, он вновь будет нужен этой Джоан. Счастливого пути, Роберт Хаген! Я больше не ненавижу тебя, не ревную. Я освободилась от твоей власти. Я живу сама по себе, ты — сам по себе. Скоро ты уедешь к себе в Штаты, и я надеюсь, что мы никогда больше не увидимся.

Так Камилла твердила себе, лежа на своей одинокой постели, в своей одинокой квартире, лежа без сна. Она не говорила Жан-Полю, что уже вторую неделю живет на таблетках, чего с ней не было никогда в жизни — по крайней мере, с тех пор, как Эрик попал сначала в комиссариат, а затем в лечебницу. Вот и сейчас она напрасно уговаривала себя, что у нее все в порядке, до свадьбы осталось три дня, что вся эта история позади, что ей уже не больно — пролежав полночи с открытыми глазами, она встала и отправилась в ванную за таблетками.

На следующее утро произошло сразу несколько событий, одно из которых Камилла ждала с нетерпением, а другое — никак не ожидала.

С утренней почтой пришло письмо от Роберта. Взглянув на конверт, испещренный почтовыми пометками, Камилла сразу поняла причину затянувшегося молчания Роберта — он по какой-то причине ошибся в написании адреса и письмо блуждало по почтовой сети Парижа, по крайней мере, почти неделю. Она уже собралась на работу, поэтому не стала его читать, а положила в сумочку. Пока она ехала на работу, она то и дело поглядывала на сумочку, стоявшую на соседнем сидении, и на душе у нее было тревожно и в то же время весело.

Поставив машину на служебную стоянку, она направилась в офис, когда внезапно ей преградила дорогу какая-то женщина. Взглянув на нее, Камилла опешила: перед ней стояла высокая, рыжая... Джоан! Несколько секунд ни одна из женщин не произносила ни слова. Никто не решался заговорить первым. Наконец Джоан сказала:

— Может быть, мы сядем где-нибудь? Говорить особенно не о чем, но все же.

Камилла молча повернулась, и они направились в ближайшее кафе, где все сотрудники фирмы обычно пили кофе и обсуждали свои дела. Сейчас в кафе было пусто. Камилла заказала две чашки кофе. Пусть эта рыжая... эта рыжая дама видит, что она ничуть не волнуется, не кипит от ненависти. У нее есть какие-то вопросы? Что ж, она готова на них ответить. Хотя она ума не могла приложить, зачем она понадобилась Джоан. Она обратила внимание, что американка, хотя и старается держаться как победительница, выглядит неважно.

Первой молчание нарушила Джоан. Она долго разглядывала Камиллу, словно изучала ее, и наконец сказала:

— Нет, я так и не понимаю, что он в тебе нашел. У нас на Бродвее таких дают дюжину на десять долларов. Говорят, француженки славятся своей фигурой. Но разве у тебя фигура? Нет, я точно ничего не понимаю.

У Камиллы рвались с языка язвительные слова, готовые сложиться в достойный ответ, однако она сдержала себя. В словах Джоан была какая-то странность. Зачем ей выяснять, что нашел Роберт в какой-то француженке, если та отброшена и побеждена? Зачем же она приехала и говорит все это?

— Ладно бы ты была каким-нибудь знаменитым модельером, — продолжала американка. — Я проверила: фирмешка твоя вполне обыкновенная, таких тут десятка два, и ты в ней не бог весть какая персона. Ты такая же, как все, таких тысячи — и все же он предпочел тебя! Почему, хотела бы я знать? Может, ты умеешь делать мужчине нечто такое, что ему особенно нравится, а? Ну признавайся, чего молчишь, сидишь с невинным видом, как ангелочек?

Камилла побледнела от оскорбления и уже готова была ответить, когда лицо американки вдруг исказилось — и эта высокомерная, блестящая дама внезапно неудержимо разрыдалась. Она рыдала, уронив голову на стол, потоки слез смыли тушь, и она размазывала ее по лицу, продолжая говорить:

— Нет, скажи, какая обида — прикатить за тысячи миль, бросить все, забыть все его выкрутасы — и все зря! Он только и твердит: “Камилла, что там с Камиллой, Камилла сказала...” Ну почему, почему я такая несчастная? Ведь я так надеялась... Ведь я его еще немножечко люблю, этого дурачка, с его моторами и причудами. Ну что, что в тебе такого?!

Казалось, она была готова броситься на Камиллу, но вместо этого американка разрыдалась еще пуще. Сквозь слезы она выговорила:

— Послушай, закажи мне ради бога чего-нибудь покрепче! Видеть не могу этот ваш кофе и кислятину!

Камилла направилась к стойке, из-за которой Жюль, хозяин кафе, хорошо знавший Камиллу, с изумлением наблюдал за разыгравшейся сценой, и попросила чего-нибудь американского. Нашлось бренди. Джоан выпила стакан, расплескивая жидкость, потом второй. Казалось, она немного успокоилась. Она сидела, раскачиваясь на стуле, глядя в одну точку и что-то бормоча. Казалось, она забыла про Камиллу. Та не знала, что делать. Злоба к американке совсем прошла.

Она испытывала к ней скорее жалость. Несомненно, она была глубоко несчастна. Просто, в отличие от Камиллы, она не могла переносить свое несчастье, она обязательно должна была отыскать виновного в том, что ей плохо, и сделать несчастными всех вокруг.

— Ладно, — изменившимся голосом вдруг сказала Джоан, — забудь, что я тут тебе наговорила. Лишнего я наговорила. Все равно все зря. Зряшная поездка. Обидно, знаешь... Ну ладно, я пойду.

— Может, я вызову такси? — произнесла Камилла первые слова за все время их разговора и уже встала, чтобы идти, но Джоан остановила ее:

— Это ты насчет двух стаканчиков? Ерунда это. Джоан этим не проймешь. Видела бы ты, какие мы устраивали гонки, пропустив стаканчика три-четыре... Нет... Ну, я пошла...

Слегка пошатываясь, она вышла из кафе. Камилла видела, как она садится в машину. Визжа тормозами, машина резко вырулила с автостоянки и исчезла.

Камилла направилась на работу. Однако дела совсем не шли ей на ум. Произошедший разговор занимал ее целиком. Джоан несчастна, Джоан брошена! Выходит, Роберт не остался с ней. И он говорил о ней, о Камилле! Что же там произошло на самом деле? Нет, она должна поскорей прочитать письмо! Она не может больше выносить неизвестность!

Камилла едва дождалась перерыва. Она не пошла в знакомое кафе, а уехала подальше и нашла кафе, где ее никто не знал. Сев за столик, она наконец достала письмо и вскрыла конверт. Там было несколько страничек, исписанных мелким убористым почерком.

“Камилла! — обращался к ней Роберт. — Я не пишу “дорогая” не потому, что ты перестала быть для меня дорогой, и не потому, что я (как ты, может, думаешь) потерял на это право. Просто я не хочу делать вид, что ничего не случилось. У нас с тобой случилось несчастье. Произошло дикое, нелепейшее недоразумение, которое нас разлучило. Неужели навсегда? Этого не может, не должно быть! Ведь я люблю тебя по-прежнему. И я верю, что ты тоже меня любишь. Я чувствую, что ты страдаешь, мучаешься — и не могу приехать, чтобы объясниться с тобой. Поверь — я не обманывал тебя. Я умолчал лишь однажды — не сказал тебе тогда вечером, что днем, сразу после твоего ухода, внезапно нагрянула Джоан. Не знаю, откуда она узнала о моих планах. Полагаю, что это проболтался один мой старый приятель, которомуя как-то рассказал о своем проекте. Не знаю также, как она узнала, где я нахожусь. Впрочем, зная Джоан, можно поверить, что она может раздобыть любую нужную ей информацию. Она поняла, что я накануне успеха, что я снова на коне — как когда-то, когда брал первые призы на гонках. И она решила сделать ставку на мой успех.

Она появилась так внезапно, что я растерялся. Я не смог сразу прогнать ее, не смог сказать тебе о ее приезде. Если бы я это сделал, я уверен, ничего бы не случилось — ты бы сразу все поняла. Я допустил всего одну ошибку — и как дорого она обошлась нам обоим! Как и ты, не сказав мне, что приехала с Жан-Полем. Ну, а потом... Злость на собственную нерешительность, раздражение от нелепости всего происходящего плюс оскорбленное самолюбие — вот из чего сложилась наша ссора. Неужели мы принесем в жертву этим чудовищам нашу любовь? Я люблю тебя сейчас, как никогда прежде. У меня сердце разрывается от сознания, что ты страдаешь из-за меня и я ничем не могу тебе помочь. Я догадываюсь, что ты порвала первые два моих письма. Как я надеюсь, что та же участь не постигнет это!

Скоро мне наконец должны снять гипс. Как только я смогу нажимать на педаль и держать руль, я тут же приеду к тебе. Я так хочу тебя видеть! По-прежнему твой Роберт Хаген”.

Камилла посмотрела на стоявшую под письмом дату. Да, все совпадало — гипс должны были снять вчера... Значит, он приедет сегодня!

Для Камиллы словно взошло солнце. Роберт приедет! Он по-прежнему любит ее! Он не изменил ей, не бросил. Об этом ей сказала сама соперница, признавшая свое поражение. Она увидит его сегодня вечером!

Оставшееся время на работе она прожила словно в угаре, не помня, с кем и о чем разговаривает. Но вот странность — удача сопутствовала ей, она не сделала ни одной ошибки и даже договорилась об одном крупном заказе. День катился к вечеру, и Камилла все чаще поглядывала на часы. Это не ускользнуло от внимания ее шефа.

— Я чувствую, мадмуазель Бриваль, что у вас сегодня назначена особо важная встреча, — шутливо сказал он. — Пожалуй, я не буду вас сегодня особо задерживать. Передайте вашему жениху особые пожелания. Он очень, очень деловой и энергичный молодой человек!

Обрадованная, что ее отпустили, Камилла спустилась на стоянку. Однако в словах Таркэна было и что-то мрачное, неприятное, о чем она старалась не думать. Что же это? Да, упоминание о Жан-Поле. Как теперь быть? А, будь что будет! Сейчас ей важно встретиться с Робертом, удостовериться, что она все правильно поняла в письме.

Подъезжая к своему дому, Камилла издали увидела высокую, чуть сутулую фигуру в дорожной куртке. Это был Роберт. Сколько же она не видела его! Нет, она не в силах больше ждать, ставить машину в гараж, потом возвращаться! Остановившись прямо под знаком “Остановка запрещена”, она вышла из машины. Однако она не кинулась через дорогу к Роберту, как сделала бы две недели назад. Оставшись у машины, она сделала вид, что возится с ней, что-то приводя в порядок. Пусть он подойдет первый!

И он подошел. Склонившись над капотом, Камилла почувствовала рядом с собой его присутствие. Тогда она медленно выпрямилась. Впервые за долгие-долгие дни она видела Роберта. Она отметила, что он стал бледнее — видимо, последние дни не выходил из ангара. И еще он стал печальнее. Печаль поселилась в глазах, а губы и подбородок были по-прежнему тверды и выражали решимость.

— Здравствуй, — сказал он по-французски.

— Здравствуйте, месье Хаген, — ответила она. — Очень мило, что вы перешли на французский язык. Я вижу, вы в нем весьма продвинулись.

— Да, у меня была достаточная практика, — согласился Роберт и осторожно заметил: — Может, мы все же уберем отсюда машину? Разговаривать здесь все равно неудобно...

— А нам есть о чем разговаривать?

— Мне кажется, есть. Ты... ты прочла мое письмо?

— Последнее? Прочла. Правда, только сегодня. Тебе следует быть внимательнее. В Париже много улиц с похожими названиями. Ты ошибся, когда писал адрес.

— Правда? Но, впрочем, это неважно. Главное, ты прочла. Значит, ты знаешь...

— Что?

— Что это было недоразумение. Нелепое нагромождение случайностей и взаимного непонимания. Ничего больше.

— Ничего?

— А что же еще?

— А мне кажется, там было еще желание уличить другого и обелить себя. Разве не так?

— Но ты должна понимать, что когда тебя обвиняют, невольно начинаешь защищаться. Вот как сейчас я защищаюсь. А лучшая защита, как известно, — нападение.

— Как у тебя все гладко получается. Словно... О, месье, что вы делаете? — последние слова были обращены к полицейскому, который невозмутимо выписывал штрафную квитанцию прямо на капоте ее машины. — Я сейчас уеду! Я уже уезжаю! Садись же! — Эти слова были обращены уже к Роберту.

Однако, пока Камилла включала мотор, полицейский все так же невозмутимо засунул листочек с квитанцией под “дворник” и удалился — впрочем, недалеко. Со вздохом забрав квитанцию, Камилла направила машину в гараж. Запирая ее, она решала в уме важный вопрос: пригласить ли Роберта к себе или направиться в кафе? На помощь ей пришел Хаген.

— Давай пойдем погуляем, если ты не очень устала, — предложил он. — Мне кажется, так нам будет легче разговаривать. А поговорить, как ты убедилась, нам есть о чем.

Камилла согласилась. Они вышли на улицу и неторопливо направились в сторону бульваров. Первой на этот раз заговорила Камилла.

— Джоан была здесь, — сообщила она.

— Вот как? — удивился и насторожился Роберт. — Она... не обидела тебя? Когда она разозлится — а у нее было достаточно поводов разозлиться — она становится совершенно невыносимой.

— Да нет. Она пыталась, но... Под конец мне стало ее жалко. По-моему, теперь она окончательно поставила на тебе крест.

— Хорошо бы так, — со вздохом сказал Роберт. — Боюсь, однако, что если мне будет сопутствовать успех, она не выдержит и предпримет еще одну попытку. Тем более что первая дала такие прекрасные результаты — ей ведь и в правду удалось нас поссорить.

— И что, если будет эта вторая попытка, ты опять мне ничего не скажешь? — спросила Камилла.

— Ну уж нет! — воскликнул Роберт. — Теперь, как только она подкатит и попадет в пределы видимости, я вывешу огромный плакат и оповещу об этом пол-Франции. Ты не представляешь, как я проклинал себя за это малодушное молчание, за то, что не смог сразу прогнать ее, не смог достойно объяснить тебе ее появление!

— Скажи, Роберт, — твердо спросила Камилла, — а все-таки это было только недоразумение или там было что-то еще? Мне кажется, что ты так себя вел, потому что на какую-то долю поверил, что она снова тебя любит, и заколебался.

— Ну что ж, правду так правду, — после некоторой паузы так же твердо ответил Хаген и остановился. Теперь они стояли, глядя друг другу в глаза. — Да, ты права, я действительно поверил, что она меня снова любит, и мне стало ее жалко. Ведь она мне была так дорога! Когда-то мне казалось, что без нее я не смогу жить, она была для меня всем. Мне было очень трудно расстаться с ней. И теперь... Ты должна это понять. Ведь это ты заняла ее место.

— Я понимаю, — тихо ответила Камилла. — Но ты не ответил на второй вопрос.

— Я отвечу. А вот колебаний — нет, их не было. Была жалость. Если я в чем и колебался, так это в том, как помягче сказать ей, что я ее больше не люблю. Ну суди сама: если бы я выбирал, как ты говоришь, колебался между вами двумя, почему бы я сразу же после твоего ухода прогнал ее?

— Не знаю, Роберт, не знаю, — покачала головой Камилла. — Могло ведь быть и так: ты увидел, что она осталась такой же злой и эгоистичной, понял, что ей нужен не ты, а твой успех, и сделал выбор в мою пользу.

— Могло — но не было! — воскликнул Роберт. Скулы его отвердели, на шее вздулись жилы. — Пойми, Камилла: я не хочу оправдываться и надеюсь, что у нас здесь не суд, я не подсудимый, а ты не судья. Предположить можно все что угодно. Как я докажу, что я чувствовал или не чувствовал что-то? Я приехал сказать тебе одно, главное: я люблю тебя, тебя одну и не переставал любить. Веришь ты мне? Любишь меня? Вот главный вопрос.

Да, это был главный вопрос, Камилла понимала это не хуже Роберта. Верит ли она ему? Конечно, верит! Любит ли?

— Да, Роберт, да, — тихо ответила Камилла и шагнула к нему. Он нежно обнял ее, погрузил лицо в ее волосы, вдыхая столь дорогой для него запах. Они стояли посреди улицы, не обращая внимания на прохожих. До людского ли внимания им было! Камилла понимала: наступила, может быть, самая важная минута в ее жизни. Их любовь, так бурно и свободно взлетевшая, встретилась с первым серьезным испытанием и сейчас преодолевала его. Преодолеет — значит, это действительно любовь, а не пустое увлечение. Она обретет наконец то, что так давно ждала, чего искала во внимании и преклонении Жан-Поля — и не находила. Она обретает любовь.

— Камилла, Камилла! — шептал Роберт ее имя. — Сколько раз я звал тебя там, в Довиле. И проклинал за то, что ты оставила меня, и ругал последними словами себя за то, что не смог тебя удержать.

— Ах, Роберт, — шептала она в ответ. — Я тоже проклинала, даже, мне казалось, ненавидела тебя. Но забыть не могла.

— Это главное, Камилла, это главное, — говорил Роберт, — пока мы помним друг друга, наша любовь жива. Я хочу, чтобы ты поняла то, что понял за эти дни я: любовь выше всего. Ее права абсолютны и безусловны. Среди людских желаний и страстей она — как абсолютный монарх между подданными. Разрушить любовь — великий грех. Мы не совершим его, правда?

— Нет, Роберт, не совершим, — сказала Камилла, прижимаясь к его груди и чувствуя, как бьется его сердце. — Я сейчас ощущаю нас с тобой как одно целое.

— Осталось создать это целое, — прошептал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Ребенка, Камилла, конечно, ребенка! Это будет то целое, в котором будем мы оба.

— Ах, Роберт! — только и могла вымолвить она, прижимаясь к нему все крепче.

— Камилла! — позвал он ее.

— Да, милый!

— Я хочу тебе кое-что сказать. Точнее, спросить тебя кое о чем.

— Я слушаю.

— Камилла, будешь ли ты моей женой?

“Вот оно и произошло, — подумала Камилла. — Слова, которые я так хотела услышать, я услышала, стоя посреди я Больших Бульваров, в уличной толпе. Пусть так. Что же ты ответишь?”

— Да, Роберт, буду, — твердо ответила она. И затем, оторвавшись от его груди, предложила: — Может, мы уже достаточно погуляли и теперь пойдем ко мне?

— Видит Бог, как я этого хочу, — сказал Хаген, — но...

— Что “но”?

— Через два часа я должен вылететь из Орли в Эр-Риад.

— Через два часа?! Но... Как же так? — взмолилась она.

— Может, я не полечу? — предложил Роберт. — Скажи. Одно твое слово — и я останусь здесь, с тобой.

— Нет, что ты, — даже испугалась Камилла. — Я просто растерялась. Но... Ведь ты уже опаздываешь! Езжай, езжай скорее!

— Ну вот, не успели встретиться, ты меня уже гонишь, — пожаловался Хаген.

— Езжай, противный! — гнала она его. — Где твоя машина?

— На стоянке у твоего дома.

— Пошли быстрее.

Почти бегом они достигли стоянки. Роберт завел мотор.

— Ну что, будем прощаться здесь? — спросил он.

— Нет, я провожу тебя! — заявила Камилла. — Мне еще надо проверить, действительно ли ты летишь в Эр-Риад. А как ты думал? Я теперь в статусе невесты и должна бдительно следить за каждым твоим шагом.

— Что ж, придется смириться со слежкой, — вздохнул Роберт.

В машине они молчали. Камилла, переполненная услышанным, не хотела разговаривать, молча следила за уверенными, как всегда, движениями Роберта. Внезапно до нее дошла одна вещь.

— Слушай, я даже не спросила тебя о твоей ноге, — сказала она. — Как она себя чувствует? И ребра?

— Нога чувствует себя прекрасно и передает тебе привет, — сообщил Роберт. — Первые дни была какая-то неуверенность, но уже прошло.

Наконец показались огни аэропорта. Хаген загнал машину на длительную стоянку. У стойки рейса в Аравию толпились последние пассажиры.

— Ну вот, — повернулся Роберт к Камилле, когда подошла его очередь. — Пора.

— Когда ты вернешься?

— Салон продлится три дня. Возможно, мне придется задержаться еще на день, если мы заключим какие-то сделки. Я буду торопиться изо всех сил.

— Нет, ты уж не торопись, — возразила Камилла. — Дела есть дела. Я буду ждать столько, сколько потребуется».

— Я буду думать о тебе постоянно. Как я рад, что мы помирились — ты не поверишь.

— Почему не поверю? Но я рада гораздо больше тебя!

— А ты мерила?

— А ты?

— Поторопитесь, месье, — обратилась к Хагену служащая.

Склонившись к Камилле, Роберт крепко и нежно поцеловал ее. Это был их первый поцелуй после столь долгой разлуки. И впереди — увы! — снова разлука. Но теперь она будет наполнена ожиданием, мыслями о нем. Находясь у стойки, Камилла следила, как Роберт, то и дело оборачиваясь, уходит к эскалатору. Вот он последний раз махнул ей рукой и исчез.

Глава седьмая

Откинувшись на сиденье такси, Камилла представляла себе Роберта — как он входит в самолет, летит, поглядывая вниз на ночные огни, как объясняет, уже на выставке, важным шейхам достоинства своего мотора. Вдруг в эти грезы ворвалась острая, как боль, мысль: ведь завтра у нее свадьба с Жан-Полем! Что делать?

Самое честное и правильное — пойти и все рассказать. Прямо сейчас. Но как, как она ему скажет? Это ведь означает убить все его надежды! Нет, она этого сделать не сможет. Позвонить? Но что можно объяснить по телефону? Все равно придется встречаться. Не поможет и телеграмма. Решено: она пошлет ему письмо со службой доставки, чтобы ему вручили его завтра рано утром. Пусть эта ночь пройдет у него спокойно.

Придя домой, Камилла села за письмо. “Милый, дорогой Жан-Поль! — писала она. — Я знаю, что это письмо причинит тебе страшную боль. Пока я еще не принесла ее, я хочу сказать тебе, что я не знаю более благородного, великодушного человека, чем ты. Ты всегда был моим лучшим другом — и больше, чем другом. Ты всегда приходил на помощь в трудную минуту. Почему я пишу в прошедшем времени? Видит Бог, как хотела бы я, чтобы ты остался моим другом и впредь, но я понимаю, что это невозможно. Тому, что я делаю по отношению к тебе, нет оправданий, кроме одного. Имя ему — любовь. Да, Жан-Поль — то, что было у меня с Робертом — не увлечение, не фантазия, а настоящая любовь. Теперь выяснилось, что она не только была, но она жива, она все так же крепка. Роберт приезжал в Париж, мы помирились”.

Она уже собралась добавить: “и он предложил мне стать его женой, и я согласилась”, но передумала. Она поняла, что этим сделает страдание Жан-Поля еще острее. Подумав, она продолжила: “Я не прошу у тебя прощения, потому что понимаю: тому, что я делаю с тобой, нет ни прощения, ни оправдания. До конца жизни я буду помнить о совершенной по отношению к тебе жестокости. Этот грех всегда будет на мне, знай это. Я искренне, от всей души, желаю тебе встретить достойную тебя девушку, надеюсь, что ты будешь счастлив. Всегда ты можешь рассчитывать на мою помощь. Благодарная тебе, глубоко виноватая перед тобой Камилла”.

Запечатав письмо, она позвонила в знакомую ей фирму доставки. Ожидая служащего, она заколебалась. Правильно ли она делает, оттягивая объяснения до утра? Не доставит ли это Жан-Полю дополнительные мучения? Когда в дверь позвонили, Камилла уже приняла решение. Открыв дверь юноше в одежде фирмы, она продиктовала ему адрес и время вручения: как можно быстрее.

— С доплатой за срочность, мадам? — осведомился парнишка.

— Нет, без доплаты, но сегодня, — сказала Камилла.

Осталось выполнить еще несколько неприятных обязанностей. Вздохнув, она набрала телефон матери. Мадам Бриваль уже ложилась спать, звонок дочери застал ее в постели. Камилла как можно суше сообщила, что намеченная на завтра свадьба не состоится, поскольку она неожиданно должна уехать. На все расспросы она отвечала сердито, чем вконец расстроила мать и расстроилась сама. Подругам и гостям она решила дать телеграммы. Она составила одинаковый текст, извещавший, что мадмуазель Бриваль приносит свои извинения, поскольку свадьба не состоится “в связи с непредвиденными обстоятельствами”. Пришлось еще раз вызвать служащего. Когда, наконец, все было сделано, Камилла села, совершенно опустошенная. В голове не было ни одной мысли, и все чувства словно омертвели, не хотелось и спать. “Дорогой ценой тебе приходится платить за свое счастье”, — подумала она.

Она сидела прямо перед шкафом, одна створка которого была приоткрыта. Там что-то белело. Привстав, Камилла открыла шкаф и увидела свое свадебное платье. Она вынула его, разложила на кровати. Какое красивое! Завтра они с Жан-Полем должны были, нарядные, красивые, войти в церковь. Кругом все были бы такие радостные, веселые... И ничего этого не будет!

Камиллу охватили мучительные сомнения. Правильно ли она делает, принося людям столько зла, столько огорчений? И все — ради какого-то миража, чего-то неуловимого! Что такое эта любовь? Это всего лишь чувство. Сегодня оно есть, а завтра? Не может ли случиться так, что, проснувшись в одно прекрасное утро, она внезапно почувствует, что больше не любит Роберта? Или нечто подобное почувствует он? Может, надо срочно позвонить Жан-Полю, сказать, чтобы он не распечатывал полученное письмо, а если уже открыл и прочитал — чтобы забыл все, что в нем написано? Она шагнула к телефону. Положила руку на рычаг. И тут перед ее мысленным взором предстало лицо Роберта, его взгляд. Она вспомнила, как он обнимал ее — так прижимают к себе самое дорогое, казавшееся утраченным и вновь обретенное. “Права любви абсолютны и безусловны, Камилла, — прозвучали в ее ушах его слова. — Нам нельзя ее предать”. Нет, она не предаст его любовь. Любовь — это, прежде всего, вера, доверие. Она знает, что такое вера.

Она верит в свою и его любовь. Она сняла руку с рычага и тут почувствовала, как она устала, как опустошена. Едва раздевшись, она упала в постель и тотчас уснула.

Весь следующий день она провела за городом. К югу от Парижа она давно нашла одно уютное местечко. Там было много зелени, цветов, была маленькая частная галерея, открытая по воскресеньям, где был ее любимый Писарро. И было кафе, на террасе которого она часто сидела, предаваясь размышлениям, мечтая или просто глядя на озеро с искусственным водопадом. Вот и сейчас она укрылась тут ото всех, стараясь забыть о том, что в эти часы творилось в Париже — о недоумении родных и знакомых, о муках Жан-Поля.

Лишь к вечеру она вернулась домой и сразу включила телевизор. В нетерпении она ходила по квартире, дожидаясь, когда прозвучит долгожданное сообщение. Ага, вот! На экране появился Эр-Риад, начался рассказ об авиасалоне. Однако речь шла только о новых русских бомбардировщиках и суперсовременной модели “Боинга”. О легких самолетах — ни слова. Какая досада! Ну ничего — завтра вечером выйдут газеты, и уж там-то она найдет то, что так ее интересует.

В понедельник она уже собралась идти на работу, когда вдруг вспомнила, что уже неделю назад отпросилась у шефа в свадебное путешествие и сегодня в конторе ее не ждут. Что делать? Сидеть дома? Но она совершенно не представляет, чем заняться. Идти на работу? И давать всем объяснения, почему не состоялась ее свадьба. Нет, только не это. В конце концов, сегодня завершается салон, и Роберт уже может позвонить, а завтра и приехать. Денек она потерпит без дела, а там... Дальше Камилла пока боялась загадывать.

Когда она пила кофе, раздался звонок. Незнакомый мужской голос осведомился, имеет ли он дело с мадмуазель Камиллой Бриваль. Удостоверившись в этом, незнакомец представился: детектив Габер из отдела по борьбе с наркотиками. Не звонил ли мадмуазель Камилле ее брат? Нет? А когда она последний раз получала сведения о нем? Есть ли у них родственники вне Парижа?

Опешившая от потока вопросов Камилла наконец прервала его и спросила сама: что случилось с Эриком? Детектив Габер сухо сообщил, что брат скрылся из лечебницы, где уже заканчивал курс принудительного лечения от наркомании. Учитывая то обстоятельство, что он был замешан в распространении наркотиков, это серьезно, даже очень серьезно. И если мадмуазель каким-то образом узнает, где находится ее брат, она должна или убедить его вернуться в лечебницу, или сообщить ему, детективу Габеру, по такому-то телефону. Скрываясь от полиции, брат усугубляет свое положение. Мадмуазель его хорошо поняла?

Камилла заверила, что вполне поняла сказанное, и положила трубку. Известие ошеломило ее. Правда, в последний раз, когда она видела Эрика, он выглядел подавленным, но он ни слова не говорил о том, что не хочет оставаться в лечебнице и собирается бежать. Он вполне понимал свое положение и то, что ему надо лечиться. И его совершенно не тянуло к той компании, которая едва не погубила его. Что же заставило его совершить этот безумный поступок? Правда, Эрик импульсивный, никогда нельзя сказать, что он сделает в следующую минуту. Самое главное, надо решить, что теперь делать? Ехать в Нормандию, в лечебницу? Но Эрика там нет и, скорее всего, он постарается оказаться в Париже — больше ему вроде бы некуда податься. Ждать его здесь? Ведь если он к кому и придет, то именно к ней, Камилле. А если он придет, но заявит, что в лечебнице с ним плохо обращались и он туда не вернется — что тогда делать?

Сейчас, как никогда, ей был необходим совет Жан-Поля, его поддержка — и как друга, и как адвоката. И именно сейчас она не могла просить его о такой помощи. Надо же такому случиться!

В волнении Камилла расхаживала по комнате, не зная, на что решиться, когда в дверь позвонили. Открыв ее, она увидела Жан-Поля. Камилла едва не бросилась ему на грудь, но в следующую минуту почувствовала досаду: ясно, что Жан-Поль пришел, чтобы ответить на ее письмо, объясниться. Он имеет на это право, и она знала, что объяснения не избежать, но как это сейчас не вовремя!

Жан-Поль молча прошел в комнату и сухо спросил, одна ли она. А затем так же сухо и буднично сообщил, что знает о несчастье, случившемся с Эриком, и пришел, чтобы помочь. Как только мадам Бриваль позвонила ему, он сразу понял, что тут требуется его помощь.

Вот теперь Камилла действительно не знала, что сказать. Все слова оказывались неточными, неспособными передать охватившие ее чувства. “Господи, Жан!” — только и смогла вымолвить она, прильнув в порыве благодарности к его груди. Осторожно освободившись, Жан-Поль предложил ей сесть и все хорошенько обсудить. Им надо быть готовыми к любому развитию событий; надо знать, как действовать, если Эрика разыщет полиция, и что делать в том случае, если он позвонит или сам явится сюда.

Однако обсудить все хорошо и не торопясь им не удалось. Раздался еще один звонок в дверь. Открыв, Камилла увидела незнакомую совсем молоденькую девушку.

— Это вы мадмуазель Бриваль? — робко осведомилась она.

— Да, — ответила Камилла. — А вы...

— Я Жанна, Жанна Робен. Я... Можно я войду?

Камилла молча отступила, пропуская ее в комнату. Увидев Жан-Поля, девушка смутилась и даже, как показалось Камилле, испугалась. Видно было, что ей очень хочется уйти, но в то же время надо что-то сказать.

— Можно мне сказать вам что-то наедине? — попросила она Камиллу.

Они вышли на кухню.

— Я... — начала девушка и вновь запуталась, не зная, как ей начать. — В общем, мы с Эриком были знакомы. Он вам обо мне не рассказывал, я знаю, а мне о вас много говорил. Я знаю, что вы для него единственный близкий человек. Так вот: он звонил мне сегодня ночью.

— Откуда? Что он сказал? Что он собирается делать? — засыпала ее вопросами Камилла.

— Сначала скажите, а кто этот господин, что сидит в гостиной? — спросила девушка.

— Это мой большой друг, — объяснила Камилла. — Он адвокат. Ему позвонила моя мама, когда узнала, что случилось с Эриком. Он пришел специально, чтобы помочь. Ему можно полностью доверять. Поэтому будет лучше, если мы вернемся в гостиную.

Они так и сделали. Камилла представила Жанну и Жан-Поля друг другу и повторила то, что услышала от девушки. Теперь все ждали продолжения ее рассказа.

— Эрик позвонил из одного местечка недалеко от Аржантана. У моего дедушки там ферма, и однажды мы там бывали — ну, еще до того, как с ним все это случилось. Он сказал, что его вдруг охватила невыносимая тоска, он не мог больше сидеть в этой лечебнице. Он не считает себя больным, он заверил меня, что его совсем не тянет к наркотикам, но ограничение свободы ему стало совершенно невыносимо. Он ничего заранее не задумывал, а просто вдруг взял и ушел — режим там довольно свободный. Теперь он хочет уехать в Штаты и уговаривал меня найти денег, приехать к нему, а потом мы сбежим вместе. Там он найдет какую-нибудь работу, будет выставляться. Он говорил, что в лечебнице много писал и у него получается все лучше. Так что он верит, что в Америке его ждет успех.

— Ну и что вы думаете делать? — спросила ее Камилла.

— Вначале мне все это показалось разумным и даже захватывающим, — призналась Жанна. — Но он упорно просил ничего не говорить вам, и это меня насторожило. И еще в конце он признался, что хотя к сильным наркотикам его не тянет, но хотелось бы покурить немного травки — это, дескать, совсем безобидно, ведь и я когда-то этим занималась. Вот это мне уже совсем не понравилось, и я решила прийти к вам.

— И правильно сделали, — вступил в разговор Жан-Поль. — Ему обязательно надо закончить курс лечения. Тем более обидно его прерывать, что у Эрика, кажется, получается, лечение проходит успешно — а это нечасто бывает. И он никогда не мог бы легально выставляться в Штатах, потому что находился бы в розыске. Нам необходимо убедить его вернуться в лечебницу — тем более, что претензий к ней у него, как видно из вашего рассказа, нет. Я думаю, ставить в известность полицию не стоит — они начнут его искать, он может испугаться и наделать еще больших глупостей. Нам втроем надо ехать туда. Убедить его вернуться можете только вы двое — меня он вряд ли послушает.

— Но сможем ли мы его убедить? — засомневалась Камилла.

— А это уже зависит только от вас, — сказал Жан-Поль.

— И когда мы поедем? И на чем?

— Прямо сейчас, на моей машине. Только примем некоторые меры предосторожности.

— Что вы имеете в виду? — спросила Жанна.

— Ну, вдруг полиция наблюдает за этим домом. Конечно, Эрик не убийца, но... Поэтому я поеду на машине, а вы сядете в нее в условленном месте — скажем, возле нашего с тобой кафе, — обратился Жан-Поль к Камилле.

— Как здорово! — восхитилась Жанна. — Скрываться от слежки, путать следы... Прямо как в кино. Скажите, а вы правда адвокат?

— Да, — с улыбкой подтвердил Жан-Поль.

— Первый раз слышу про адвоката, который прячется от полиции! — заявила Жанна, глядя на него восхищенными глазами.

— Ну, мы же совсем немножко, — успокоил ее Жан-Поль. — Будем считать, что это игра. Итак, я пошел. Ровно через полчаса я жду вас возле кафе.

Жанна тоже заспешила: ей нужно было предупредить подруг, с которыми она училась в колледже, чтобы они, как она выразилась, “что-нибудь такое наплели преподавателям”, и собрать кое-что в дорогу.

Камилла осталась одна. Переодевшись в джинсы, собрав в дорожную сумку кое-какие вещи, она уже собралась уходить, когда одна мысль остановила ее. Ведь сегодня или завтра должен вернуться Роберт! Как сообщить ему, где она, что с ней?

Камилла оставила на автоответчике короткое сообщение о том, что она вынуждена уехать по срочному делу и просит всех перезвонить ей позже. Поскольку сообщение предназначалось всем, она постаралась — специально для Роберта, который, она уверена, тоже будет звонить, — вложить в свой голос как можно больше теплоты.

Кроме того, она написала короткое письмо, адресованное Роберту. Она объяснила, что произошло и почему она вынуждена уехать, и просила Роберта подождать ее. Подпись под письмом гласила: “Любящая тебя Камилла”. Письмо она оставила у консьержа, попросив его отдать письмо господину, который будет ее спрашивать и представится как Роберт Хаген.

Теперь можно было отправляться в путь. Добравшись до места встречи, Камилла увидела ожидавшую ее Жанну. Она только хотела спросить, не видела ли она Жан-Поля, как возле них остановился знакомый Камилле “фольксваген”, и Жан-Поль пригласил их садиться.

По дороге Жан-Поль все время оглядывался, но, кажется, никто за ними не следил. Доехав до Се, они свернули на боковую дорогу, и Жанна стала показывать путь. Уже вечерело, когда дорога привела их к ферме. Здесь они остановились.

— Дедушка знает об одном нашем визите, — объяснила Жанна. — Но вообще-то мы приезжали сюда еще дважды. У дедушки есть отдаленный хутор, вот в той стороне. Там обычно никто не живет. Там мы и останавливались. Мне кажется, Эрик именно там. Можно доехать вон до той рощи, оставить там машину, а дальше пройти пешком.

Так они и сделали. Пройдя вдоль пшеничного поля, они свернули на тропинку. За деревьями показались ветхие, явно нежилые строения. Жанна подошла к дому, подергала дверь. Она была заперта.

— Оставайтесь здесь, — шепотом сказала Жанна. — Он же просил прийти только меня.

Обойдя дом, она скрылась. Слышно было, как скрипнула дверь. Затем послышались голоса. Камилла узнала голос Эрика. Не раздумывая, она отправилась за девушкой. С задней стороны дома она обнаружила открытую дверь и вошла. На кровати, покрытой какими-то тряпками, сидели, обнявшись, Жанна и Эрик.

Появление Камиллы стало для Эрика полной неожиданностью. Он с изумлением уставился на сестру, а затем, уже с негодованием — на Жанну.

— Я не могла не сказать Камилле о тебе, — оправдывалась девушка. — Прости, Эрик, но кое-что из сказанного тобой мне не понравилось.

— Что же, интересно?

— Ну, насчет травки. И уж как-то легко у тебя все получалось насчет Штатов...

— Это предательство! — воскликнул Эрик, вскакивая с места. — Настоящее предательство! Я вижу, вы все против меня!

— Постой! — твердо сказала Камилла. — Послушай теперь меня. — С тобой плохо обращались в лечебнице?

— Нет, но...

— Тебе оставалось всего несколько месяцев, твое лечение шло успешно, что редко бывает. Почему же ты сбежал?

— Я...

— Нет, я сама тебе скажу. Ты сбежал, потому что тебе стало плохо. Ты не выдержал одиночества. Тебе, Эрик, не хватило элементарной выдержки, твердости. Как же может Жанна после этого положиться на тебя? Тебе и в другом может изменить выдержка. И как ты собираешься выставляться, стать известным в Штатах, если тебя будут разыскивать? Ведь на тебе судимость. А то, что тебе сразу захотелось наркотика, пусть слабого, разве ни о чем не говорит?

— Это говорит о том, что привычка к наркотикам еще не исчезла, — раздался новый голос. Эрик с изумлением уставился на появившегося в комнате Жан-Поля.

— А это еще кто? — в негодовании воскликнул он. — Вы еще и полицию привели?!

— Успокойся! — резко оборвала его Камилла. — Это Жан-Поль, о котором я тебе рассказывала.

— А, твой мужик, — усмехнулся Эрик и, обессилев после вспышки, тяжело опустился на кровать. — Я вижу, вы тут все сговорились, все продумали.

— Мы продумали, а ты нет, — с неожиданной для нее твердостью сказала Жанна. — Я столько тебя ждала, готова была ждать еще. Зачем ты все разрушил?

— Ничего еще не разрушено, — возразил Жан-Поль. — Если Эрик вернется в лечебницу сейчас и добровольно, то его побег не будет иметь никаких последствий. Кроме одного, — добавил он, улыбнувшись: — Что ты повидаешься сразу и с сестрой, и со своей девушкой. Смотри, как она за тебя переживает.

Несколько минут Эрик сидел молча, потом попросил:

— Оставьте нас с Жанной вдвоем, нам нужно поговорить.

Камилла и Жан-Поль вышли из дома.

— Как ты думаешь, — спросила Камилла, — ей удастся его уговорить?

— Думаю, удастся, — ответил адвокат. — Мне кажется, он уже принял решение. Но ему жаль расставаться со своей мечтой. И потом, ему просто хочется, чтобы его еще немножечко поуговаривали.

— И потом, — в тон ему добавила Камилла, — ему просто хочется ее обнять. Мы ведь совсем не дали им побыть вдвоем!

Через некоторое время дверь хижины открылась, и на пороге показался Эрик.

— Ну ладно, — уже другим голосом, в котором звучало не раздражение, а скорее смущение, заявил он. — Если ехать, так ехать. Где ваша машина?

Камилла думала, что у брата нет с собой никаких вещей, однако она ошиблась. Эрик вынес из дома перевязанный! бечевкой объемистый пакет.

— Здесь то, что я нарисовал в лечебнице, — пояснил он. — По-моему, кое-что из этого получилось неплохо.

Однако разглядывать рисунки было уже некогда: быстро темнело, а им предстояло ехать почти до самого Амьена. Было уже совсем темно, когда они въехали в Руан.

— У меня уже глаза слипаются, — пожаловался Жан-Поль. — Может, остановимся, выпьем чашечку кофе?

— У меня другое предложение, — заговорил Эрик. — Ведь ничего не случится, если я явлюсь в эту замечательную лечебницу завтра утром, правда? Неужели мы не можем остановиться и заночевать в приличных условиях? Я, между прочим, два дня почти ничего не ел, а вчера целый день ехал то в кузове грузовика, то в товарном вагоне.

Жанна молчала, но ее молчание было красноречивее слов — ясно, что она тоже не спешила расстаться с возлюбленным. У Камиллы были причины возражать против такой ночевки, но знал о них только Жан-Поль. Боясь, что адвокат, жалея ее, начнет возражать, она поспешила его опередить:

— Конечно, спешить совершенно незачем. Давайте проедем город и остановимся в какой-нибудь маленькой гостинице на окраине.

Так они и сделали. Выехав на шоссе, ведущее в Амьен, они остановились у дорожного отеля. Ночной портье сообщил им, что у них есть две свободных комнаты.

— Вот и отлично! — обрадовался Эрик. — Одна для нас, другая для вас. Как я мечтаю помыться! А как у вас насчет еды?

Услышав, что закусочная к его услугам, он вообще забыл про все проблемы, связанные со своим несостоявшимся бегством. Камилла едва успела достать из сумочки деньги, прикидывая, хватит ли их, чтобы прокормить голодного брата, как тот уже исчез, уводя с собой Жанну.

Камилла с Жан-Полем остались вдвоем. Ничего не оставалось, как идти в назначенный им номер. В номере они обнаружили единственную кровать — правда, достаточно широкую.

— Я, пожалуй, буду спать в машине, — сказал Жан-Поль, поворачиваясь, чтобы идти.

— Оставь эти глупости! — решительно возразила Камилла. — И не говори мне также, что ты будешь спать в кресле или на полу. Неужели ты думаешь, что я настолько не уважаю тебя и себя, что позволю такое? Мы будем спать как нормальные люди. Я даже пропущу тебя первого в ванную — я моюсь дольше, а ты, я вижу, совсем вымотался, того и гляди заснешь на ходу.

— Нет, Камилла, — покачал головой Жан-Поль. — Я не хочу стать помехой для твоего счастья. Сама понимаешь, что будет, если твой американец каким-то образом узнает, что мы ночевали в одной комнате и даже спали в одной кровати. Лучше уж я переночую в машине.

— Ты его не знаешь, — вспыхнула Камилла. — Если он даже узнает, не случится ровно ничего. Да что там: я сама ему об этом скажу! Поэтому хватит разговоров и отправляйся в ванную!

Жан-Поль, как видно, слишком устал, чтобы продолжать этот спор. Пожав плечами и захватив халат, он направился мыться. Камилла меж тем решала проблему, в чем она будет спать. Она не предполагала, что дело обернется таким образом, и взяла довольно легкую ночную рубашку. Она решила, что будет спать в гостиничном халате, хотя он ей и не понравился.

Слушая плеск воды в ванной, она думала о Жан-Поле. Как странно! Еще вчера она нанесла ему самую жестокую обиду, которую только женщина может нанести мужчине, а сегодня он выручил из беды ее брата. Нет, никто из подруг ее не поймет, все осудят ее за то, как она поступила с Жан-Полем. Она впервые осознала, что встреча с Робертом может сильно изменить ее жизнь. Некоторые знакомые, возможно, не захотят теперь с ней встречаться, будут ее осуждать. Да и вообще — она не знает, какие у Роберта привычки, что он любит делать, когда не работает.

Задумавшись, она даже не заметила, что Жан-Поль уже вышел из ванной и внимательно смотрит на нее.

— Я действительно смертельно хочу спать, — сказал он. — Так что я сейчас лягу. Только... Завтра мы уже расстанемся. Позволь мне тебя поцеловать. Может, это в последний раз.

Камилла поднялась, положила руки ему на грудь. Жан-Поль обнял ее и нежно поцеловал. Чувствуя его мягкие губы, Камилла думала о других, более твердых. Она думала о Роберте. Когда она вернулась из ванной, Жан-Поль действительно уже спал.

На следующее утро, когда она проснулась, Жан-Поля рядом уже не было. Он со своей деликатностью вновь угадал ее желание и избежал возможных недоразумений. Камилла нашла его в закусочной.

— А что наши молодые? — спросила она. — Еще не встали?

— Думаю, они будут тянуть как можно дольше, — предположил Жан-Поль. — Боюсь, мы их увидим не раньше полудня.

Однако он ошибся. Не успели они закончить завтрак, как Эрик с Жанной присоединились к ним.

— Надо, пожалуй, довести это дело до конца, — объяснил Эрик, словно отвечая на невысказанный вопрос. — И потом, я полагаю, у всех сегодня рабочий день, у кого-то могут быть из-за меня неприятности, а мне бы этого не хотелось.

Спустя час они уже подъезжали к Амьену. Неподалеку от города они свернули и скоро оказались перед воротами лечебницы. Она располагалась в живописном месте, окруженная рощами и перелесками. У самых ворот раскинулся зеленый луг.

— Ну что, блудному сыну пора возвращаться под свой кров, — криво улыбнувшись, сказал Эрик. — Пойду сдаваться.

— Я пойду с тобой, — заявил Жан-Поль. — Если возникнут какие-то вопросы или претензии, думаю, я смогу помочь.

Камилла с Жанной остались вдвоем.

— Вы знаете, он очень сожалеет теперь о том, что сделал, — сказала девушка. — Эрик твердо решил пройти курс лечения до конца и порвать с наркотиками. А вот мысль попытать счастья в Штатах он не оставил. У него большие замыслы. Он хочет попробовать себя в скульптуре, в мобилях, еще в чем-то новом. И знаете, я в него верю. Он же талантливый. Мне кажется, он многого добьется.

— Талантливый, но, к сожалению, слабый, — со вздохом добавила Камилла. — Ему необходимо, чтобы кто-то постоянно был рядом, поддерживал его, внушал ему веру в его талант, в его звезду.

— Что ж, я готова, — смело заявила Жанна и, испугавшись, что ее фраза прозвучала слишком самонадеянно, добавила: — Если, конечно, он захочет. И если я справлюсь.

— Я уверена, что ты справишься, — успокоила ее Камилла. — Ты так здорово помогла нам вчера, нашла самые нужные слова. Мне кажется, он поверил прежде всего тебе. И ты имеешь на него влияние. И конечно, я не сомневаюсь, что Эрик захочет иметь такую помощницу.

— Откуда вы знаете? — спросила Жанна. Видно было, что девушка напрашивается на похвалу. — У него были и другие девушки, до меня...

— Ну, я видела, как он на тебя смотрел, — заявила Камилла. — Знаешь, я все же немного знаю своего брата. И я не часто видела, чтобы он на кого-то смотрел с такой нежностью. Главное — верь в себя и в свою любовь. Верь и старайся ее сохранить, несмотря ни на какие обстоятельства. Ведь любовь — это такая ценность...

— Как вы здорово это сказали, — заметила Жанна. — Жаль, что я так не умею. Если бы я могла... А вот и господин Тома. Но почему он один?

Действительно, в воротах показался Жан-Поль. Он и правда был один, однако его довольный вид сразу успокоил обеих женщин.

— С Эриком все в порядке, — заявил он, подойдя. — Его авантюру засчитали как кратковременную отлучку для свидания с родными. Но знаете, кого я встретил? Господина Габера, детектива, который звонил нам по поводу Эрика. Он ждал нас здесь. Полиция специально приостановила поиски Эрика, когда поняла, что мы можем уговорить его вернуться. Он сейчас сложит свои вещи и выйдет к нам. А вот и он.

Подошедший Эрик сообщил, что у него нет никаких проблем и все могут возвращаться к своим делам. Он и так отнял у них слишком много времени.

— О чем ты говоришь! — упрекнула его Камилла. — Ты же знаешь, что мне на тебя времени не жалко. Думаю, Жанне тоже. И Жан-Поль...

— Да знаю я, знаю! — прервал ее Эрик. — Я действительно вам всем очень благодарен. И мне... Если хочешь, мне стыдно. Спасибо вам. Особенно господину Тома. Он проявил ко мне такое участие...

— Да, Жан-Поль, он прав, — с нежностью сказала Камилла, повернувшись к своему бывшему жениху. — Ты так мне помог... И ты такой замечательный! Учитывая то горе... В общем, если знать, что случилось... Мне так хочется тебя отблагодарить! — и в порыве благодарности Камилла обняла Жан-Поля и крепко его поцеловала — так, как целовала в самые лучшие минуты их близости, когда она верила, что свяжет с Жан-Полем свою судьбу. Он тоже крепко обнял ее.

В это время до сознания Камиллы дошло, что она уже некоторое время слышит какой-то шум. Шум все нарастал; и внезапно над поляной появился небольшой самолет. Едва не задевая деревья, он сделал круг над лугом. Кажется, пилот собирался садиться. Камилла еще не понимала, что происходит, однако в ее сознание проникла неясная догадка, что это имеет к ней какое-то отношение. Однако она продолжала стоять, держа Жан-Поля за руки. Самолет сделал еще круг. Теперь он летел всего в нескольких метрах над землей. Сквозь стекло кабины можно было разглядеть пилота. Казалось, он тоже вглядывается в людей, стоявших у ворот лечебницы. Внезапно острая, как игла, догадка, пронзила сердце Камиллы. Роберт! Конечно же, это он! Он прилетел за ней из самой Аравии. Должно быть, он звонил матери. Или он был в Париже и прочел ее письмо? Во всяком случае, Роберт здесь, и это так замечательно!

Она отняла свою руку у Жан-Поля и уже готова была сделать приветственный жест, когда до ее сознания дошло, что Роберт с самого начала видел их с Жан-Полем поцелуй, видел, как они стоят, обнявшись и держась за руки. Неужели он...

В тот же момент, словно отвечая на ее мысли, самолет резко изменил направление. Едва не задев верхушки деревьев, он стал быстро набирать высоту и вскоре исчез из виду.

Тяжесть, непоправимость случившегося были столь велики, что доходили до сознания Камиллы как бы кусками. Только что она была счастлива, все складывалось как нельзя удачнее: она выручила из беды брата, избежала тяжелого объяснения с Жан-Полем, оставшись с ним в дружеских отношениях, а главное — у нее был Роберт. И вдруг ничего не стало. Окружающее померкло в ее глазах. Словно с зеленого луга ее швырнули на арктический лед или в огненную печь Сахары. Как нелепо! Еще нелепее, чем было три недели назад, при первой их ссоре. Как жестоко подшутила над ней судьба, отплатив ей за участие в судьбе брата утратой самого для нее дорогого!

Перемена в настроении была столь разительной, что все остальные не могли ее не заметить. Все принялись ее расспрашивать, что случилось. С огромным трудом овладев собой, она успокоила Жанну и брата, отговорившись тем, что на нее внезапно навалилась усталость и заболела голова. И вообще, ей надовозвращаться в Париж, ее ждут дела. Пока лечебница не скрылась из виду, девушка, обернувшись, макала рукой Эрику.

Обратная дорога была тягостной. Жанна, не понимавшая, что случилось, пыталась разговорить Камиллу, спрашивая ее о детстве Эрика, его отношениях с товарищами, вкусах и привычках. Видно было, что ей интересно все, что касается Эрика. Камилла же отвечала сухо и невпопад. Ей хотелось одного — поскорее попасть в Париж, разобраться в том, что случилось, решить, что можно поправить — если что-то еще можно было поправить. Хорошо, что на помощь вновь пришел Жан-Поль. Он сам начал расспрашивать Жанну о колледже, где она училась, о том, как она познакомилась с Эриком. Девушка отвечала охотно. Видно было, что ей хочется поделиться своей любовью, крикнуть о ней всему миру. Как знакомо было это Камилле! Она помнила время, когда ей хотелось рассказывать о Роберте всем — матери, подругам на работе, даже Жан-Полю. И как горько потерять право на такие рассказы!

Однако все в жизни когда-то кончается, кончилась и их поездка. Высадив Жанну возле дома, где она вдвоем с подругой снимала квартиру, Жан-Поль направил машину к дому Камиллы. Однако, не доезжая несколько кварталов, он остановился.

— Мне кажется, дальше ехать нам вдвоем не стоит, — сказал он. — Ведь это был Роберт, так?

Камилла молча подтвердила.

— Мне очень жаль, что так случилось, — грустно произнес Жан-Поль. — Действительно жаль. Я же вижу, что с тобой делается. Ты действительно любишь своего американца. Я об этом догадывался и тогда, когда ты согласилась выйти за меня замуж, и когда шила свой свадебный наряд. Даже когда ты проклинала его, это было проклятие любящей женщины. Ни минуты не был я до конца уверен в удачном исходе нашей помолвки, в прочности твоего согласия. В глубине души, сам себе не сознаваясь в этом, я ждал катастрофы. И она произошла. Поэтому я принял ее спокойнее, чем ты, может быть, ожидала. Я не собирался тебя упрекать, и мне не за что тебя ненавидеть. Мое желание помочь Эрику было совершенно искренним. Я ничего не хотел выгадать для себя от этой поездки. Я остаюсь твоим другом. И вдруг так нелепо получилось. Могу я чем-то теперь тебе помочь?

— Спасибо, Жан-Поль, — ответила Камилла. — Ты замечательный друг, и я очень тебе благодарна. В том, что случилось, ты никак не виноват, это действительно нелепое совпадение. Чем ты можешь теперь помочь? Я попробую как-нибудь выпутаться сама. Пока.

С этими словами она в порыве благодарности наклонилась и вновь поцеловала его. Будь что будет! Не станет она бояться каждого своего шага!

С этими словами она в порыве благодарности наклонилась и вновь поцеловала его. Будь что будет! Не станет она бояться каждого своего шага!

Камилла вылезла из машины и, на прощанье помахав рукой Жан-Полю, зашагала к своему дому. “Я попробую выпутаться сама” — сказала она только что. Но разве она сможет сделать это в одиночку? Они могут сделать это только вдвоем с Робертом. Только если он поймет, что увиденное им — вовсе не измена ему, что она его не обманывает, только если он ей поверит — только тогда они преодолеют возникшую между ними преграду. Сможет ли он это сделать? Ведь увиденное им на лугу возле лечебницы должно было потрясти его не меньше, чем поразило ее свидание с Джоан в госпитале Гренобля. Можно представить, что он пережил, кружа над лугом и высматривая место для посадки, вглядываясь в стоявших внизу людей. Он так спешил на свидание с ней, преодолел тысячи километров, и вдруг... Нет, он не простит, не сможет простить!

С этими мыслями Камилла дошла до своего дома. Консьерж сообщил ей, что выполнил просьбу мадмуазель. Действительно, ее спрашивал американец, в точности такой, как она описала, и он отдал ему письмо. Господин так спешил, что прочел его тут же в его каморке и тут же куда-то помчался.

Камилла исправила оплошность мистера Хагена несколькими франками и поднялась к себе. В первую очередь она позвонила матери. Мадам Бриваль сообщила, что сегодня утром к ней ворвался ее сумасшедший американец и потребовал у нее адрес лечебницы, где находится Эрик. Разумеется, она ничего не собиралась ему сообщать, однако он проявил — что просто удивительно для американцев — столько обаяния, что она как-то незаметно для себя все же сказала адрес. Этот долговязый господин поцеловал руку и умчался. Но почему Камилла спрашивает о каком-то американце и ничего не расскажет матери о брате? Что с ним?

Камилла кратко рассказала матери об их поездке, решив не упоминать о Жанне — мать обидится, узнав, что сын скрыл от нее, что у него есть любимая девушка. Ей не удалось уклониться от расспросов о Жан-Поле. Она подтвердила, что он сопровождал ее в поездке, очень помог. Дальнейшие расспросы о том, почему Камилла сорвала свадьбу и о ее планах она прервала, соврав, что ей звонят в дверь и она перезвонит матери позже.

Затем, собравшись с духом, она позвонила в Довиль, на завод Дюпре. Ей ответил милый женский голос. Секретарша господина Дюпре сообщила, что владельца фабрики нет на месте, он еще не вернулся из Саудовской Аравии. Мистер Хаген? Нет, его тоже здесь нет, хотя его ждут. Да, они с мистером Дюпре продолжат сотрудничество. Разве мадам не слышала? На салоне в Аравии самолеты с моторами мистера Хагена имели большой успех, подписано два контракта. Как раз сейчас шеф улаживает детали их выполнения. Что передать мистеру Хагену?

Поблагодарив, Камилла сообщила, что ей нечего передать мистеру Хагену, кроме поздравлений, и повесила трубку. О чем она может попросить эту девушку? Чтобы та передала Роберту, что она, Камилла, любит его по-прежнему? Что она помнит все его поцелуи, его взгляд, жесты, походку? Какая нелепость!

Что делать еще, где искать Роберта, Камилла не знала. Она готова была лететь в Довиль, даже в Эр-Риад, если бы знала, что он там. Она была уверена, что найдет нужные слова, чтобы объясниться с ним. Но где он? И захочет ли ее слушать?

Камилла попробовала заняться работой, читать, включила телевизор — все скользило мимо сознания, все раздражало. “Ах, Роберт, Роберт, как мне тебя не хватает!” — в отчаянии подумала она.

Глава восьмая

Ночью ее мучили кошмары. Кто-то гнался за ней по узким длинным коридорам, и не раз казалось, что впереди стена, и лишь в самый последний момент обнаруживалась какая-то щель, в которую она с трудом протискивалась. Но все же ее догнали и судили. Ее спрашивали, как осмелилась она полюбить чужого, и требовали проклясть его. Принесли что-то, завернутое в синий шелк. Камилле дали меч и потребовали: “Убей, убей ее!” “Кто это? Что это?” — в страхе спросила она. “Это твоя любовь. Убей ее, и будешь свободна, — сказал невидимый мучитель. — Иначе сама умрешь”. “Нет! Никогда!” — закричала она и почувствовала, что ее покидают силы, что-то душит ее. Когда она проснулась, собственный крик еще звучал у нее в ушах.

Камилла вздохнула с облегчением, поняв, что это был всего лишь сон, и тут услышала звонок. Видимо, это был уже второй звонок, он был настойчивым. Первый, очевидно, разбудил ее. Накинув халат, Камилла подошла к двери и осведомилась, кто там. Консьерж сообщил, что мадмуазель принесли телеграмму и, кроме того, пришел посыльный. Открыв дверь, она дождалась, пока утренние гости поднимутся. Почтальон вручил ей телеграмму, а юноша-посыльный — букет алых роз.

Камилла едва дождалась, когда они ушли и она осталась одна. Распечатывая телеграмму, она едва не разорвала ее. “Камилла! — прочитала она, уже зная, от кого телеграмма. — Помни, что права любви абсолютны и безусловны. Я это помню. Верю тебе, верю в нашу любовь. Жду тебя в замке. Твой де Серизи”.

Она еще и еще раз перечитала текст. Главное, самое главное в жизни было понятно: Роберт любит ее по-прежнему, Роберт ждет ее. Но почему в замке? И кто такой этот де Серизи? Она смутно помнила, что когда-то слышала это имя. Но когда и где? Она еще раз взглянула на телеграмму, прочитала обратный адрес. Там значился замок де Шателлэ. Замок! Так вот где ее ждет Роберт! Но что он там делает? А этот де Серизи... Да, она вспомнила: так звали гугенота, которого полюбила баронесса д’Аргонь. Эта любовь привела обоих к гибели. Что хочет сказать Роберт, называя себя этим именем? Сплошные загадки! Но чего она ждет? Скоро она узнает ответ. Надо ехать, скорее ехать!

Камиллу охватило страстное нетерпение. Она поняла, что не выдержит поездки на поезде, когда не ты решаешь, с какой скоростью надо ехать. Она поедет на машине. Скорее в путь!

Наскоро собрав самое необходимое, она спустилась в гараж и уже через несколько минут мчалась на юг. Камилла изо всех сил сдерживала себя: она сознавала, что она — не Роберт, и не хватало ей именно сейчас попасть в аварию. Однако нетерпение давало себя знать, и несколько раз ее “пежо” совершал довольно рискованные виражи.

Наконец показались пригороды Довиля, а затем открылся и весь городок. Не останавливаясь, Камилла проехала мимо отеля, где жила несколько дней и где познакомилась с Робертом. Дорога вела ее дальше, вверх по течению Изера. Сейчас, сейчас она увидит Роберта! Как он ее встретит? Надо будет все ему объяснить. Нет, зачем объяснять — ведь главное он уже понял, а остальное неважно. Она обо всем расскажет потом. А сначала они просто обнимутся. Ведь они так долго не виделись: целых четыре дня! Но почему в замке? Здесь какая-то тайна. Ну ничего, сейчас она все узнает.

В спешке она проскочила дорогу, ведущую в замок, и проехала десяток лишних километров. Лишь когда показался незнакомый городок, Камилла поняла, что ошиблась, и повернула назад. С трудом она отыскала нужную дорогу. При повороте она забыла нажать на тормоз, машину занесло и развернуло поперек дороги, мотор заглох. “Ну, ты просто везунчик, — объявила Камилла самой себе. — Или твой ангел-хранитель помог тебе сейчас. Ведь все могло кончиться гораздо хуже. Ты могла сломать ногу и в придачу пару ребер. И теперь уже ты лежала бы в госпитале святого Людовика, а Роберт пришел бы тебя навестить. И конечно же, застал бы у твоей кровати Жан-Поля. Вот было бы здорово — все как в зеркале! Ладно, возьми себя в руки и езжай дальше тихо-тихо”.

Камилла повернула ключ зажигания, однако мотор молчал. Напрасно она раз за разом поворачивала ключ — машина отказывалась ей служить. Бросив взгляд на панель, она обнаружила причину: в спешке она забыла заехать на заправку и, судя по показаниям счетчика, последние пару километров ехала с пустым баком. Ее претензии к “пежо” были совершенно напрасны.

Что ж, придется идти пешком. Да хоть ползком! Неужели есть что-то, что помешает ей увидеться с Робертом? Несколько километров проселочной дороги — разве такая мелочь сможет ее остановить?

Камилла взяла сумку и вышла из машины. Отойдя несколько шагов, она оглянулась. Да, ничего не скажешь, оказала она услугу владельцам замка: ее “пежо” так удачно встал поперек дороги, что проехать к замку не было никакой возможности. Так что теперь бароны де Шателлэ полностью отрезаны от окружающего мира. Итак, вперед, в отрезанный замок!

Пройдя несколько сот метров, Камилла поняла, что шагать в туфлях на высоком каблуке и узкой юбке по деревенской дороге — не то, что гулять по Большим Бульварам. Начали болеть ноги, сумка оттягивала плечо. Ну и пусть! Она сильная, она все выдержит. Она дойдет до замка! Интересно, где сейчас Роберт? Конечно, он ее ждет. Скорее всего, он сидит на той площадке в конце галереи, где тогда они сидели со старым привратником, и вглядывается в дорогу: не покажется ли ее машина.

Однако в следующую минуту Камилла убедилась, что она ошиблась. Из-за поворота показалась высокая, чуть сутулая фигура так хорошо знакомого ей человека. Человек широко шагал, почти бежал ей навстречу. Роберт спешил к ней!

У Камиллы тоже прибавилось сил. Бросив сумку на дороге, она поспешила навстречу Роберту. Вот осталось всего несколько шагов, и вот его сильные руки подхватывают ее, словно ребенка. Она чувствует его губы на своих губах, прижавшись к его груди, она слышит, как бьется его сердце. Оба не могут вымолвить ни слова, слышен лишь шепот: “Роберт, Роберт!”, “Камилла!”.

Наконец Роберт опустил ее на землю. Каким-то образом она вспомнила о брошенной сумке, и она оказалась на плече Роберта. Дальнейший путь не показался ей трудным. Они говорили, говорили без умолку. Камилла объяснила, как она оказалась на дороге.

— Может, я вернусь в замок и приеду за тобой на своей машине, пока ты подождешь здесь? — предложил Роберт.

— Нет, я не хочу оставаться без тебя ни минуты, — заявила Камилла. — Я вовсе не устала, пойдем вместе.

— Я думал, ты поедешь поездом и ждал тебя только к вечеру, — рассказывал Роберт. — Но все равно я не мог сидеть на месте. Я решил: все равно ты должна приехать по этой дороге, другого пути нет. Если я выйду вперед, я могу встретить тебя раньше.

— Скажи, — испытующе взглянув на него и замедлив шаг, спросила Камилла, — когда ты решил дать телеграмму? Ты сразу решил это сделать?

— Скажу тебе правду, — произнес Роберт, останавливаясь. Теперь они стояли друг против друга — слишком серьезно было то, что они хотели выяснить, чтобы об этом можно было болтать на ходу. — Признаюсь: вначале, когда я увидел тебя с твоим женихом (а я сразу понял, что это он), я испытал такое... такое бешенство, что какое-то время летел, совершенно не зная, куда, нарушая все правила. Я хотел бы в этот момент скрыться на край света, провалиться под землю, умереть. Я с трудом взял себя в руки и направил самолет в Довиль. Когда я подлетал к городу, стали видны отроги Альп. Они были так прекрасны, эти горы на фоне неба. Я вспомнил о самых лучших минутах нашей любви, вспомнил тебя. Я вспомнил то, что сам говорил тебе: о том, что надо верить в любовь, верить друг в друга. Почему же, спросил я себя, ты не сделал даже попытки поверить? Ведь у того, что ты увидел, может быть совершенно другое объяснение, чем то, которое сразу, первым пришло тебе в голову. Где же твоя любовь, Роберт Хаген, спросил я себя, если ты позволяешь ревности убить ее? Когда я приземлился в Довиле, я уже не ревновал, не проклинал тебя — я готов был просить у тебя прощения за этот приступ бешенства, за то, что улетел и заставил тебя мучиться. Ведь я знал, что делаю тебе больно.

— Да, Роберт, это было так больно, так обидно, а главное — так нелепо! — подтвердила Камилла.

— Я не знал, что лучше сделать: ехать в Париж, позвонить или послать телеграмму, — продолжал Роберт. — Я сидел в номере отеля и прикидывал, когда ты вернешься в Париж и как с тобой связаться, когда зазвонил телефон. Портье сообщил, что меня ждут внизу. Голос у него при этом был чрезвычайно торжественный и взволнованный. Я понятия не имел, кому я мог понадобиться. Я спустился вниз и обнаружил там весьма величавого господина и даму, как говорят про таких у нас, “настоящую леди”. Они представились. Это были барон и баронесса де Шателлэ. Собственно, они искали тебя, звонили тебе в Париж, но тебя не было. По описанию привратника они поняли, кто был твой спутник во время поездки в замок (барон имеет свою долю в заводе Дюпре, и тот рассказывал ему обо мне). Они заявили, что имеют сообщить мадмуазель Бриваль нечто весьма важное. Не знаю ли я, где можно ее найти? Я сказал, что знаю и как раз собираюсь с ней связаться. Тогда они попросили от их имени пригласить тебя в замок. Заодно они пригласили погостить и меня. Так я оказался в замке. Телеграмму я, правда, послал еще из города.

— А почему ты ее так странно подписал? — спросила Камилла.

— Я увидел нечто общее в истории тех двух несчастных влюбленных и в нашей. Конечно, тебя не захватят в плен и не посадят в крепость. А мне, надеюсь, не придется бросаться со стен тюрьмы. Но мы тоже испытываем удары судьбы, нас тоже ждали испытания. И наша любовь их выдержала. Вот я и подумал... Но что это мы стоим? Так мы никогда не дойдем до замка. А барон и баронесса ждут нас.

— Да, пойдем, — согласилась Камилла, продолжив путь. — А ты так и не узнал, что именно они хотят мне сообщить?

— Нет, они заявили, что все объявят, когда ты приедешь.

— Что ж, ждать осталось недолго, скоро все узнаем.

Наконец впереди показались ворота замка. У ворот их ждал знакомый привратник.

— Рад приветствовать месье и мадам в замке де Шателлэ, — важно объявил он. — Позвольте проводить мадам в ее покои. Могу ли я сообщить барону и баронессе, когда мадам будет готова встретиться с ними?

Камилла сообщила, что ей хватит получаса, чтобы привести себя в порядок. Они шли по старинным анфиладам, заставленным мебелью в стиле империи. Комнаты, отведенные Камилле, напротив, оказались вполне современными и уютными. Роберт сообщил, что его комната находится в другом крыле замка.

— Хозяева, насколько я заметил, люди хотя и гостеприимные и современные, но довольно строгих правил, — сказал он. — Так что встречаться...

— Нам придется только днем, — закончила за него Камилла. — Надо уважать чужие правила. Кроме того, месье, надеюсь, вы не забыли, что с недавних пор я являюсь вашей невестой. А невесте, сами понимаете, пристала скромность. Потому прошу вас немедля покинуть мою территорию. И впредь, если захотите побеседовать со мной, присылайте вашего пажа осведомиться, готова ли дама к беседе.

— Простите, леди, — в тон ей ответил Роберт, — что я вперся в вашу гостиную в своих сапогах. У нас в Кентукки, сами понимаете, мэм, люди грубые, окромя коров да кукурузы ничего не понимают. Я уж лучше пойду к своим лошадям.

— Да, ступайте, — милостиво согласилась Камилла. — И ухаживайте за ними хорошенько — я, возможно, выеду сегодня верхом. Впрочем, подождите. Подойдите ближе. Еще ближе...

Они оба рассмеялись и обнялись. Поцелуй вновь был нежен и бесконечен. Наконец они разомкнули объятия.

— Надо мне оставить тебя в покое, — заявил Роберт. — А то хозяева, чего доброго, подумают, что мы тут не тем занимаемся. Ты приводи себя в порядок, а я, пожалуй, возьму кого-нибудь из слуг, кто умеет управлять, и отправлюсь выручать твою машину.

Спустя полчаса, когда Камилла, уже переодевшись, причесывалась, в дверь постучали. Старый слуга сообщил, что барон и баронесса ждут мадмуазель в большой гостиной. В сопровождении слуги она отправилась на встречу с хозяевами замка.

Вокруг большого овального стола сидели высокий седой господин в прекрасно сшитом костюме, дама с живыми, даже веселыми глазами и Роберт. При появлении Камиллы все встали. Роберт взял на себя обязанность представить присутствующих друг другу.

— Барон Рауль де Шателлэ, — торжественно объявил он. — Мадмуазель Камилла Бриваль. Баронесса Изабелла де Шателлэ.

Камилла обменялась улыбками с баронессой, протянула барону руку, которую тот поцеловал. Все вновь сели.

— Дорогая Камилла, — начал барон. — Вы позволите мне вас так называть? Мы были весьма заинтригованы рассказом Жюльена о вашем поразительном сходстве с Марией-Луизой д’Аргонь. Мы попросили нашего нотариуса господина Кэрсена навести все возможные справки о вашей родне. Ему пришлось приложить немало усилий, посидеть в архивах, но эти усилия не оказались напрасными. Вот что он выяснил.

Ваш прапрадед Филипп Бриваль был дворянином, но убежденным республиканцем. Когда началась революция, он отрекся от своего дворянства и сменил фамилию. Поскольку он поступил так по зову сердца, он не сделал обратного хода, когда при императоре дворянство снова вошло в моду. Разочаровавшись и в революции, и в императоре, он закончил жизнь в глубокой депрессии. И никто из его родственников так никогда и не узнал, что среди предков скромного служащего Филиппа Бриваля были бароны де Шателлэ. А подлинная фамилия ваших предков — де Базир. Бриваль — такую фамилию носил товарищ вашего прапрадедушки, погибший при штурме Тюильри. Таким образом, баронесса д’Аргонь — ваша родственница, и нет ничего удивительного, что вы на нее похожи.

“Нет, кое-что удивительное здесь все-таки есть”, — подумала Камилла, но ничего не сказала.

— Нам очень приятно, что найдена еще одна ветвь нашего древнего рода, — вступила в разговор баронесса. — У нас с Раулем, к сожалению, нет детей, нас редко кто навещает, и мы всегда будем рады видеть вас и ваших друзей в нашем замке.

Камилла от всей души поблагодарила хозяев за внимание к ее скромной особе, за усилия в поисках. В свою очередь она сообщила о женской линии своей семьи. Было высказано предположение о возможных связях семей испанских дворян Контрерас и гасконской фамилии Дюмурье с родом де Шателлэ. Генеалогический разговор прервал Роберт Хаген.

— Честно сказать, я сгораю от желания еще раз сходить в галерею и посмотреть на портрет Кам... я хотел сказать, на портрет Марии-Луизы, — заявил он. — Ведь именно с него все началось.

Предложение было поддержано всеми. Войдя в галерею, они остановились перед портретом. Камилла внимательно вгляделась в лицо баронессы. Что-то было не так, как в первый раз. Те же внимательные, живые глаза, которые, казалось, с любопытством наблюдают за тобой, то же милое выражение немного неправильного лица. Однако появилось что-то новое. Да, вот что: когда она видела портрет впервые, лицо баронессы д’Аргонь было печально, хотя в глубине глаз и таился смех. Сейчас же на зрителей смотрела веселая женщина, готовая в любую минуту рассмеяться от счастья. Да, баронесса д’Аргонь, несомненно, была счастлива! Неужели никто не видит перемены? Камилла украдкой оглядела своих спутников. Барон и баронесса были больше заняты не самим портретом, а его сходством с Камиллой. Они то и дело переводили глаза с лица женщины, изображенной на полотне, на лицо их гостьи и, как видно, находили все больше сходства. Роберт Хаген смотрел на портрет не так, как смотрят на понравившееся произведение. Было очевидно, что он любуется изображенной на портрете женщиной.

— Тебе не кажется, что баронесса с прошлого раза несколько изменилась? — шепнула ему Камилла.

— Да, она определенно похорошела, — ответил Роберт, очевидно, восприняв ее вопрос как шутку.

Камилла не стала его разубеждать. Она ни с кем не станет делиться своим открытием. Пусть это будет ее маленькой тайной. Нельзя громко говорить о своем счастье — его можно спугнуть. Оно не любит людского внимания. А она теперь была уверена, что портрет Марии-Луизы таинственным образом отражает состояние ее собственной души. И она была убеждена, что три недели назад, когда они с Робертом были в ссоре и жизнь была ей не мила, портрет был вовсе не таким, как сейчас — он был угрюмым, печальным. Теперь она знает, куда ей идти, если она сомневается, как у нее на душе на самом деле: портрет расскажет об этом лучше любого психоаналитика.

— Однако, Рауль, наши гости, вероятно, проголодались, — напомнила баронесса Изабелла. — Пора приглашать их к столу.

Обед был накрыт в старинной столовой, стены которой были украшены гобеленами и подлинным оружием рыцарей рода де Шателлэ. Было подано вино с фамильных виноградников урожая 1947 года. Разговор с событий глубокой древности постепенно перешел на дела сегодняшнего дня. Барон поинтересовался ходом салона и успехом самолетов завода Дюпре. Хаген рассказал о том, с каким вниманием клиенты изучали работу его моторов, о заключенных сделках. Уже сделаны два заказа, в общей сложности на шестьдесят самолетов. Двигатели будут изготавливать в Германии и затем доставлять в Довиль. Таким образом, ему придется находиться большую часть времени в Вестфалии, наведываясь время от времени на завод Дюпре. Кроме того, его двигателями, уже независимо от самолетов, заинтересовалась одна фирма, строящая небольшие электростанции. Его агент сейчас ведет переговоры.

— За ваш успех! — поднял бокал барон. Все поддержали этот тост.

После обеда барон предложил Роберту партию в покер, однако Хаген, взглянув на Камиллу, заявил, что он предпочел бы прогулку по окрестностям. Баронесса сказала, что господина Хагена и их дорогую Камиллу будут ждать к ужину.

Роберт и Камилла вышли из ворот замка и направились по тропе, по которой ходили в первый раз. Вечерело. В наступающих сумерках лес стал таинственным и загадочным.

Пройдя несколько шагов, Камилла и Роберт, не сговариваясь, остановились и обнялись. Они не целовались, просто стояли, прижавшись друг к другу. Им было так хорошо! Затем, так же одновременно, оба заговорили.

— Слушай, как же ты жил один, со своей сломанной ногой, кто за тобой ухаживал? — спросила Камилла.

— Бедная, что тебе пришлось вынести, когда ты отменяла свадьбу! — воскликнул Роберт.

— Слушай, если мы будем стоять, мы так никогда не дойдем до того места! — воскликнула Камилла. — А мне бы хотелось там побывать.

— Мне тоже, — поддержал ее Роберт.

— Так пойдем!

— Но для этого придется разомкнуть объятия! — возразил он.

— Но ведь это только на время, — утешила она его. — И потом, мы можем разговаривать!

Так они и поступили. Камилла, по просьбе Роберта, рассказала о том, как готовилась ее свадьба и как она ее отменила. Роберт рассказал, как он в тот же день, когда они поссорились, прогнал Джоан, как та пыталась еще и еще раз объясниться с ним, пока не поняла, что он действительно не хочет ее видеть. Это были тяжелые дни. Страдание от разлуки с Камиллой усугублялись нервными объяснениями с Джоан.

Наконец та уехала, а Роберту разрешили перебраться в Довиль. Он остановился в своем номере в отеле, нанял сиделку — очень почтенную и доброжелательную женщину — и время от времени ездил на завод. Под конец, когда приблизилось время салона, все изменилось: он фактически жил в ангаре, лишь изредка появляясь в гостинице, чтобы помыться и переменить рубашку.

— Понимаешь, — говорил Роберт, — я был очень благодарен и рад этой работе — она помогла мне на время забыть о тебе, о том, что мы с тобой в ссоре.

И еще он писал письма и ждал ответа на них. Ждал — но так и не дождался. Это было ужасно. Тогда он, как только сняли гипс, решил ехать сам. Будь что будет! Пусть ему в лицо выскажут все самое худшее, пусть она скажет, что она не любит его больше — все лучше, чем эта неопределенность, чем пустые надежды, от которых на душе остается такая горечь. И он поехал... Остальное она знает.

Да, она знала. И она понимала его страдания, когда они были в разлуке. Она словно была там, в пустом номере, когда некого ждать, кроме сиделки, когда тоска подступает к горлу. Как хорошо, что все кончилось!

Незаметно они дошли до ручья. Не останавливаясь, они перешли его и поднялись на ту возвышенность, где их впервые потянуло друг к другу.

Небо уже окрасилось в алый цвет, в лесу стало совсем темно, заливаясь, пел соловей. Внезапно Роберт одним гибким движением опустился на колени перед Камиллой.

— Здесь, именно здесь, где я так чувствую присутствие Творца, — сказал он, — я еще раз хочу спросить тебя, Камилла: согласна ли ты стать моей женой?

— Да, согласна, — ответила она, тоже опускаясь на колени и обнимая его.

— Ах, как жаль... — вырвалось у Камиллы, когда их губы наконец разомкнулись.

— Что мы не захватили с собой плед? — продолжил ее фразу Роберт.

Камилла, которая подумала именно об этом, напустила на себя неприступный вид:

— О чем вы говорите, месье?! И кому — своей невесте! Я хотела сказать: как жаль, что наша свадьба не завтра!

— Кстати, мы еще не назначили ее дату! — спохватился Роберт.

— Да, и есть еще одна проблема, — заметила Камилла.

— Какая?

— В какой церкви и по какому обряду мы будем венчаться — по католическому или по твоему евангелическому?

Хаген пожал плечами:

— Мне, конечно, дорога вера моих предков, но... В конце концов, я вовсе не такой верный кальвинист. А ваш обряд намного красивее. Так что я думаю, что не только Париж, но и парижанка стоит мессы! С этой проблемой мы покончили, но вот главная: когда?

Камилла была готова назначить свадьбу хоть на следующий день и провести ее в Довиле, вдали от родных, в узком кругу. Однако Роберт убедил ее, что им нечего скрываться, к тому же это будет нечестно по отношению к мадам Бриваль. Решено было справить свадьбу в субботу, в Париже.

— От меня свидетелем будет мой компаньон, господин Дюпре, — решил Роберт.

— А у меня есть на примете одна девушка, — задумчиво сказала Камилла, думая о Жанне.

Они еще долго обсуждали бы подробности свадебного обряда, состав гостей и даже меню, однако в лесу совсем стемнело.

— Надо идти, — со вздохом сказал Роберт. — А то хозяева, чего доброго, отправятся на поиски своей новой родственницы — решат, что ее похитили.

Едва различая дорогу, крепко держась друг за друга, они вернулись в замок. Их действительно ждали. Слуга сообщил им, что в столовой накрыт скромный ужин, но барон и баронесса велели ждать мадмуазель Камиллу и мистера Хагена.

За ужином барон развил планы дальнейшего знакомства Камиллы с ее новыми родственниками. Назавтра он предложил отправиться в Роман, в гости к потомкам Доменика де Шателлэ.

— Того самого, что погубил Марию-Луизу д’Аргонь? — с возмущением спросила Камилла.

— Да, это его потомки, но они очень милые люди, у нас прекрасные отношения, — возразил барон. — Мы им уже рассказывали о вас, и они очень хотели познакомиться. Я полагаю, мы могли бы пробыть там до пятницы, а затем нанести визит в замок Виньи, к графу де Руайе, другому нашему родственнику.

Камилла с Робертом переглянулись.

— Дорогой барон, дорогая баронесса, — волнуясь, начала Камилла. — Я хочу сделать одно сообщение, довольно для нас важное. Дело в том... — Она запнулась — впервые ей предстояло объявить другим людям о том событии, которое казалось ей самым важным в жизни, и голос ее дрогнул; однако она взяла себя в руки и повторила: — Дело в том, что мистер Хаген сделал мне предложение. И я ответила согласием. В эту субботу мы намерены сыграть свадьбу, на которую я счастлива пригласить вас. Так что завтра, по всей вероятности, мы уедем в Париж и не сможем нанести визиты моим новым родственникам.

Теперь настала очередь переглядываться барону и баронессе. Баронесса восприняла известие с откровенной радостью, барон тоже был доволен. Он приказал в честь жениха и невесты подать старинное вино из подвалов и сам разлил его по бокалам. Был поднят тост в честь Камиллы и Роберта. Барон и баронесса сообщили, что принимают приглашение.

Старинное вино с его необыкновенным ароматом было лишь первым приятным последствием объявления о помолвке. Следующим стало то, что теперь, отправляясь по своим спальням, они с Робертом совершенно открыто поцеловались, пожелав друг другу приятных сновидений.

Оставшись одна, Камилла буквально рухнула в постель. Этот день был поистине переполнен впечатлениями! Свидание и примирение с Робертом, известие о том, что она — баронесса, назначение срока свадьбы, объявление об этом... Каждого из этих событий хватило бы на целый день. Нет, сегодня она решительно не в силах что-либо обдумать! Вот завтра... С этой мыслью она заснула.

Однако на следующий день ей тоже не удалось полежать утром и хорошенько обдумать происходящее, что она любила обычно делать. Ее разбудил нежный поцелуй. Это Роберт, пользуясь своими правами жениха, вошел в ее спальню вместе с горничной.

— Вставайте, баронесса! — объявил он. — Вас ждут поистине великие дела. Что вы думаете о том, чтобы начать утро с верховой прогулки?

— Но я никогда не ездила верхом! — запротестовала Камилла.

— Ерунда! — воскликнул Роберт. — Зато верхом ездил я. Это не так сложно. Барон и баронесса приглашают нас на прогулку по окрестностям. Так что одевайся поскорее.

Прогулка прошла просто замечательно. Камилла на удивление быстро освоилась на лошади и к концу поездки уже научилась ею управлять. Про себя она решила, что теперь непременно будет кататься верхом как можно чаще.

После легкого завтрака они с Робертом отправились на завод Дюпре. Владелец завода Шарль Дюпре оказался совсем не таким, каким его представляла Камилла. Это был высокий, под стать Роберту, худой и задумчивый молодой человек, повадками похожий на подростка. Он сразу забросал Хагена кучей вопросов, связанных с осуществлением заказов. Роберт уже было втянулся в деловой разговор, но затем спохватился, виновато оглянулся на Камиллу и сразу сообщил своему компаньону, что собрался жениться. Можно было ожидать, что Шарль Дюпре встретит сообщение с плохо скрываемой досадой, однако он удивил Камиллу: его серьезное лицо отличника колледжа тронула милая, совсем детская улыбка, и он от всей души поздравил Камиллу и своего компаньона с этим радостным событием.

С завода они вернулись в город. Камилла предложила прогуляться по улицам, а затем зайти перекусить в ресторан, в котором они когда-то познакомились.

Так они и поступили. Через час они сидели за тем самым столиком, где сидели когда-то.

— Трудно поверить, что мы были здесь чуть больше месяца назад, — оглядывая зал, задумчиво сказала Камилла. — Здесь ничего не изменилось.

— Да, трудно поверить, что еще месяц назад мы не были знакомы, — сказал Роберт. — Кажется, прошла целая вечность.

— Помнишь, мы тогда спорили, что тут подлинное, а что подделка, — сказала Камилла. — Ты знаешь, я теперь, кажется, знаю, что подлинное в моей жизни, вообще в жизни. Это когда ты живешь полно, глубоко. Это не обязательно радость и счастье — вспомни, сколько огорчений выпало на нашу долю — но это заполняет тебя целиком. И дела успеваешь делать, как ни странно, но главное — ты живешь, а не существуешь. И еще — помнишь, ты вдруг сказал тогда, что я одинока. Ты угадал. В сущности, я была очень одинока. Да, у меня были мать и брат, о которых надо было заботиться, и Жан-Поль, который заботился обо мне. Но человек может быть окружен людьми, которым он нужен, и все равно чувствовать одиночество. Чтобы избавиться от этого ощущения, нужно иметь человека, которого ощущаешь как бы частью себя, с кем ты готов поделиться самым сокровенным — и встретить понимание.

— И ты хочешь сказать... — начал Роберт.

— ...Я хочу сказать, что теперь у меня есть такой человек и нет ощущения одиночества, — закончила Камилла.

В замке их ждал ранний обед. Хозяева предвидели, что уже сегодня их гости захотят вернуться в Париж. Машина Камиллы была уже заправлена. Уложить багаж было делом нескольких минут. Барон и баронесса вышли попрощаться с гостями. Камилла еще раз поблагодарила их от всей души и заверила, что, кроме устного, она обязательно пришлет им и письменное приглашение на свадьбу.

К вечеру они были в Париже. Поставив машину в гараж, они поднялись в квартиру Камиллы. Впервые за этот день они остались вдвоем. Долгий поцелуй должен был компенсировать столь длительное ожидание. За ним последовал второй, третий... Камилла почувствовала, что в них обоих одновременно проснулось страстное желание. Она уже почти не владела собой в объятиях Роберта, когда внезапно он отстранил ее. В ту же минуту опомнилась и она.

— Давай потерпим до свадьбы, милый, — прошептала она, облизывая пересохшие губы.

— Это ты мне говоришь? — удивился Роберт, все еще тяжело дыша. — Мне показалось, что один из нас решил потерпеть первый. И этот кто-то был...

— Ну конечно же ты! — признала Камилла. — Ты у нас такой благоразумный... Нет, нет, не надо доказывать обратное. И вообще — марш в гостиницу! И извольте являться к невесте только в присутствии двух свидетелей, чья порядочность заверена орденом святого Франциска!

Следующие два дня были заполнены хлопотами. Они нанесли визит мадам Бриваль. Старушка приняла приглашение и поддержала разговор, но, кажется, так до конца и не верила в то, что эта затея осуществится — от ее сумасбродной дочери не знаешь чего и ждать.

Костюм Роберту решили заказать в фирме, где работала Камилла. Правда, теперь пришлось взять готовую модель — времени выдумывать что-то новое уже не было. Камилла робко осведомилась, не стоит ли им заранее снять квартиру попросторнее — не такую роскошную, конечно, как хотел Жан-Поль, но все же... Ведь ее квартирка будет для них тесновата. Конечно, Роберту придется много разъезжать, но ведь должно быть место, куда он будет возвращаться? Однако Роберт уклонился от этого разговора, намекнув, что у него есть свои планы, о которых она узнает в свое время. Она не стала расспрашивать, полностью доверяя ему.

Среди радостных хлопот Камилле пришлось пережить и одно значительное огорчение. Жанна, которую она пригласила стать ее подругой на свадьбе, уклонилась от приглашения. Хотя она сослалась на занятость в колледже, причина отказа была очевидна: девушка была очарована Жан-Полем и не понимала, как можно променять такого замечательного человека на кого-то другого.

Вслед за этим щелчком Камиллу ждал и другой: Эрик, которому она позвонила в лечебницу, упавшим голосом сообщил, что Жанна категорически отказалась идти на свадьбу, а без нее... И вообще он тоже не одобряет ее выбор.

Раздосадованная, Камилла повесила трубку. “Как мы все хорошо разбираемся в чужих делах, — подумала она. — Как легко готовы решать, что для наших друзей и родных хорошо, а что плохо. Еще бы и за себя научиться решать все так же правильно — и дело в шляпе. Но вот это как раз почему-то не удается”. Ну и пусть! Жаль, конечно, что Эрика с Жанной не будет, но она не позволит сломать свое счастье.

В пятницу в Париж приехали барон с баронессой. Их встречал Роберт. В тот же день они нанесли визит мадам Бриваль. Старая дама была несказанно польщена визитом столь высоких гостей и обрадована известием, что она сама и ее дочь причастны к столь древнему роду. Вот если бы вдобавок выбор дочери остановился на Жан-Поле, а не на этом американце...

Наконец наступил вечер пятницы. В этот вечер Роберт прощался с ней, едва касаясь ее щеки губами. “Завтра, — шептал он, — завтра...” Камилла осталась одна. На диване был разложен ее свадебный наряд.

Завтра завершится история, которая началась чуть больше месяца назад со случайного знакомства в гостинице. И начнется новая жизнь. Какой она будет? Она верила, что счастливой. Камилла вспомнила, как она мечтала о счастье в тот день, когда приехала в Довиль. Теперь ее мечта близка к осуществлению. Она подняла платье, приложила к себе, стоя перед зеркалом. Затем не удержалась — и переоделась. Платье так шло ей! Не зря она над ним столько трудилась. Правда, она готовилась идти в нем к алтарю с другим. Жан-Поль ни разу не звонил в эти дни, не давая о себе знать. Но теперь, лучше зная его, она понимала: это не обида, а деликатность, нежелание напоминать о себе. Жан-Поль останется несчастен. Можно ли что-то сделать с этим? Осчастливить всех? Это невозможно. По крайней мере, она старалась причинить ему поменьше горя. Правда, это не всегда получалось, надо признать... Значит, завтра. Интересно, какое платье наденет Сандрина, подруга, приглашенная ею в свидетельницы? Будут ли их наряды гармонировать между собой? Так хочется, чтобы все выглядело красиво, гармонично. Если на Сандрине будет ее лучшее зеленое, которое она надевала тогда на вечеринку...

Камилла не заметила, как заснула, сидя в кресле, прямо в свадебном платье, которое она не успела снять. Поэтому утро выдалось весьма хлопотным: смявшееся платье требовалось срочно гладить, крючки и пуговицы в самую нужную минуту не желали расстегиваться, а потом, когда она была уже готова вновь одеть платье, застегиваться... В общем, когда Сандрина (действительно, в том самом зеленом платье) и еще две ее подруги явились за ней, она была еще не готова. Они опоздали к началу церемонии на 15 минут. Еще издали она увидела взволнованное лицо Роберта. Но, увидев Камиллу, он сразу успокоился и даже не спросил ее о причине опоздания.

Затянутый в парадный костюм и оттого казавшийся еще серьезнее Шарль Дюпре подошел к ней с поздравлениями и вновь в последний момент обрадовал своей детской неожиданной улыбкой. Подошла поздравить дочь мадам Бриваль, барон Рауль с баронессой, подруги, сослуживцы. Да, кое-кого не хватало на этой церемонии: Эрика с Жанной, да и Жан-Поля она хотела бы видеть. Правда, она почему-то была уверена, что Жан-Поль где-то поблизости и наблюдает за происходящим. Но она искренне хотела бы обнять и расцеловать его. В эту минуту ей хотелось поделиться своим счастьем со всеми. Она точно знала, что его от этого не убудет.

Наконец они стояли перед алтарем, и священник произнес вопрос, которого она так долго ждала: “Готов ли ты, Роберт Питер Хаген, взять в жены Камиллу Бриваль?” — “Да!” — твердо ответил Роберт. “Готова ли ты, Камилла Бриваль, стать женой Роберта Питера Хагена? ” — прозвучал следующий вопрос. И Камилла так же твердо и решительно ответила: “Да!” Впервые они поцеловались перед устремленными на них глазами десятков людей.

Выйдя из церкви, гости устремились к машинам, чтобы ехать на свадебный банкет.

— А нам с тобой в другую сторону, — шепнул ей Роберт. — Я предупредил Шарля, он всем объяснит.

— А мы куда? Что ты задумал? — спросила Камилла, скорее обрадованная, чем огорченная перспективой остаться вдвоем с Робертом, а не сидеть на банкете.

— Сейчас узнаешь, — объявил он. Они сели машину и помчались. Вскоре Камилла поняла, что их путь лежит куда-то на южную окраину Парижа. Наконец они выбрались из города. Машина свернула с шоссе, и вскоре за кустарниками показалось поле со стоящими на нем небольшими самолетами.

— Это частный аэродром одного моего с Шарлем общего знакомого, — объяснил Роберт.

Они въехали на поле и подъехали к небольшому самолету, возле которого уже возился механик.

— Все в порядке? — спросил Роберт, выходя и помогая выйти Камилле.

— Да, месье, машина готова к полету, — ответил механик.

Роберт поднялся на крыло и протянул руку Камилле:

— Залезай, смелее! — скомандовал он.

Камилла забралась в кабину, Роберт задвинул фонарь и включил мотор. Двигатель легко завелся, самолет покатился по полю, набирая скорость. Роберт сделал неуловимое движение рулем — и вот они уже в воздухе. Вскоре Париж остался позади. Камилла поняла, что они держат курс на юг. Она решила не задавать никаких вопросов. Ясно, что Роберт приготовил для нее какой-то сюрприз. Она надеется, что он ей понравится. Пока что все было здорово. Она впервые летела на таком маленьком самолете и с любопытством разглядывала проплывающие совсем близко дома, леса, поля. Были видны люди, машины.

Когда они отдалились достаточно от города, Роберт спросил:

— А ты не хочешь попробовать управлять сама?

Он передал полукруглый, непривычный руль Камилле и, помогая ей, показал, как заставить самолет снизиться и снова набрать высоту, повернуть в сторону. Показав на приборы, он объяснил ей, как держать заданный курс.

— А куда проложен этот курс? — наконец, не удержавшись, спросила она и получила ответ:

— Скоро все узнаешь.

И действительно, скоро она начала догадываться, куда они летят. Впереди показались отроги Альп — вначале сравнительно невысокие, темные на фоне густых лесов, а затем и величественные, покрытые вечными льдами вершины. В наушникахзапищало, Роберт вступил в переговоры, сообщив данные об их самолете. Камилла поняла, что они пересекли швейцарскую границу. Наконец впереди показался город. Роберт взял управление в свои руки и направил самолет к югу от города. Они приземлились на небольшом лугу, мало похожем на аэродром. Кроме их самолета, там стояло всего два других.

Их уже ждала машина. Роберт помог Камилле сойти с самолета и сесть в нее, сам он сел за руль. Машина направилась к горам. Они поднимались все выше и наконец въехали в уютную долину, по склонам которой были разбросаны несколько домиков. Возле одного из них Роберт остановился.

— Ну вот, наше путешествие окончено, — сказал он, распахивая перед Камиллой дверцу. — Добро пожаловать в Берни. Это, конечно, всего-навсего маленькая деревушка, но здесь есть все, что потребуется современному человеку. Этот домик полностью в нашем распоряжении. Ну-ка, позволь.

С этими словами он легко поднял Камиллу на руки и внес в дом. Как только ее поставили на ноги, Камилла тут же отправилась его осматривать. Спальня была расположена на втором этаже. Она подошла к окну. Отсюда открывался великолепный вид. Справа возвышалась ледяная вершина, а прямо, замыкая долину, стояла изящная Монте-Роза. Их ледяные поля контрастировали с изумрудной зеленью лугов. Камилла вышла на террасу. Чистейший горный воздух наполнил ее легкие. Еще час назад она была в шумном и дымном Париже, и вот она здесь, среди тишины и покоя Альп. Это похоже на сказку!

С гор подул легкий ветерок, и Камилла поежилась — в ее легчайшем свадебном платье сразу стало холодно. Тут ей в голову пришла мысль, и она вернулась в спальню.

— Ты замечательно это все придумал, Роберт, — заявила она, — но забыл об одной вещи. Точнее, о нескольких — у меня же ничего нет, ты меня не предупредил, и я не успела...

— Напрасно вы, мэм, изволите сердиться, — покачал головой Роберт, доставая объемистую сумку. — Мы в Кентукки, конечно, многого не понимаем, но затащить в горы женщину, не одев ее как следует — это уж извините. Вот этого хватит?

Камилла проверила содержимое сумки и удостоверилась, что там действительно есть все необходимое. Вещи были все новые.

— Видишь ли, — объяснил Роберт, предупреждая ее вопрос, — я тут вступил в заговор с твоей подружкой Сандриной, так что почти все по моей просьбе покупала она. Как я вижу, она умеет хранить тайну. А сейчас они вдвоем с Шарлем утешают гостей и расписывают красоты нашего убежища.

— Что ж, тут есть чем хвалиться, — согласилась Камилла. — Мне не терпится прогуляться, хочется подняться вон туда — там вроде какая-то впадина.

— Ты угадала, там горное озеро, из которого вытекает эта речка, — объяснил Роберт. — Давай скорее переодевайся. Мне тоже не терпится размять ноги.

Вскоре они по узкой тропинке уже шли к озеру. Когда они вступили на его берег, Камилла ахнула от восхищения: окружающие вершины четко отражались на поверхности воды. На берегах росли пушистые белые цветы с легким ароматом.

Вернувшись с прогулки, Камилла отправилась в ванную. В этой глухой деревушке она ничем не отличается от той, что была в ее парижской квартире: разве что чуть поменьше. Выйдя из ванной, она обнаружила, что Роберт уже накрыл стол для праздничного обеда.

После обеда они снова гуляли, пока не стемнело. Еще во время прогулки, когда их руки касались друг друга, Камилла чувствовала подымающееся в ней желание. Несколько раз они не могли удержаться от долгих и нежных поцелуев.

И вот наконец они оказались в своей спальне. Как долго они не были вместе! Они так соскучились друг по другу, что у них не было ни времени, ни желания заниматься любовными играми, обостряющими наслаждение. Они просто упали в объятия друг друга и разомкнули их только тогда, когда первый любовный голод был утолен. Тогда пришел черед рассказов, неторопливой беседы. И вновь их охватило любовное неистовство, и все окружающее на время исчезло. Где-то после полуночи они одновременно почувствовали голод и, слегка одевшись, соорудили себе небольшой ужин. Один голод был утолен, но не знал утоления другой — и они вновь вернулись в постель. Заснули они уже под утро.

Камилла проснулась первой. Быстро одевшись, она вышла из дома и окунулась в хрустально чистый горный воздух. На траве лежала роса. Над вершинами, уходящими к Симплонскому перевалу, вставало солнце. Вот весь золотой диск, еще не жгущий, а ласкающий глаза, повис над горами. Камилла глядела на него, не отрываясь. “Вот так же, — думала она, — так же взошла в моей жизни любовь — и осветила все. Пусть же она никогда не заходит!” В глубине души она была уверена, она знала: так оно и будет!

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая