КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Американская фантастика. Том 3 [Андрэ Мэри Нортон] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Американская фантастика в четырнадцати томах Том 3 Андрэ Нортон Фредерик Пол Сирил М. Корнблат

Андрэ Нортон Саргассы в космосе

1. «Королева солнца»

Худощавый, очень молодой человек в необмятой форме Торгового флота попытался вытянуть затекшие ноги. «На кого они рассчитывали, когда проектировали эти вагоны? — с некоторым раздражением подумал он. — Они, верно, воображали, будто в их межконтинентальных подземках станут ездить одни карлики». В который уж раз он пожалел, что не смог позволить себе взять место на самолете. Но ему стоило только ощупать свой тощий кошелек, чтобы вспомнить, кто он и что он: Дэйн Торсон, новичок в Космофлоте, без корабля и без протекции.

В кошельке были подъемные, положенные выпускнику Школы, и жиденькая пачка мятых кредиток — все, что удалось выручить за вещи, которые не берут с собой в космос. Остался у него только небольшой чемодан, вмещавший все его пожитки, и еще тонкая металлическая бляха, на которой вырезаны и выбиты непонятные ему значки. Эта бляха была его пропуском в будущее, в светлое будущее, как твердо решил Дэйн.

Впрочем, не забывай, что до сих пор тебе тоже везло. Все-таки не каждый мальчишка из федерального приюта получает путевку в Школу и десять лет спустя становится помощником суперкарго, готовым к назначению на космический корабль. Тут он вспомнил о последних неделях в Школе, о свирепых экзаменах и содрогнулся. Основы механики, введение в астрогацию, а потом — экзамены по специальности: обработка грузов для перевозок, техника погрузки, торговые операции, галактические рынки, внеземная психология и прочее, и прочее… Все это он втискивал в свой мозг, и временами ему казалось, что в голове у него ничего нет, кроме каких-то кусочков и обрывков, которые он уже никогда больше не сможет увязать в разумное целое. Мало того, что учиться было трудно, — угнетали также эти новые веяния в системе распределения выпускников.

Дэйн хмуро уставился на спинку сиденья перед собой, большинство курсантов принадлежали к семьям работников Торгового флота, они уходили в него корнями. Похоже, что работники Торгового флота превращаются в закрытую касту. Сыновья уходят в Космофлот вслед за отцами и братьями, и человеку без связей все труднее становится получить путевку в Школу. Ему повезло…

Взять, например, Сэндза. У него все служат в «Интерсолар» — два старших брата, дядя, двоюродный брат. И он никогда и никому не дает забыть об этом. А ведь стоит выпускнику получить назначение на корабль большой компании вроде «Интерсолар», и он обеспечен до конца дней своих. Компании держат в руках все регулярные рейсы между планетными системами. Их космолетчики всегда спокойны за свое место, им дают возможность приобретать акции своей компании, а когда приходит пора оставить космос, обеспечивают пенсией или предоставляют административную должность, если они хоть как-то проявили себя. Ребятам вроде Сэндза достаются самые сливки Торгового флота — «Интерсолар», «Комбайн», «Денеб-Галактик», «Фолворт-Игнести»…

В дальнем конце обтекаемого вагона телевизионная реклама восхваляла импортные товары «Фолворт-Игнести». Дэйн, помаргивая, глядел на экран, но ничего не видел и не слышал. Все решит Психолог. Дэйн снова пощупал кошелек: опознавательный жетон в потайном кармашке был в целости и сохранности.

Реклама потускнела и сменилась красной надписью. Дэйн дождался легкого толчка, возвестившего об окончании двухчасового пути, и поднялся. Он с облегчением выбрался наружу и извлек свой чемодан из груды багажа в багажном вагоне.

Большинство пассажиров было из торгового флота, но лишь немногие щеголяли эмблемами больших компаний. В основном это были бичкомеры, или вольные торговцы, люди, которые по вздорности характера или по каким-либо причинам не приживались в мощных организациях и кочевали с одного корабля-аутсайдера на другой, люди, стоящие на самой нижней ступени в иерархии Торгового флота.

Взвалив чемодан на плечо, Дэйн поднялся в лифте и вышел под палящее южное солнце. На бетонной полосе, огораживающей изрытое и обожженное взлетное поле, он задержался, разглядывая ряды стартовых установок. Тупоносые межпланетные торговцы, совершающие рейсы на Марс и в пояс астероидов, а также корабли для полетов на спутники Сатурна и Юпитера его интересовали мало. Звездолеты — вот что ему было нужно. Они возвышались вдали, их гладкие бока лоснились от предохранительной смазки, и пыль чужих миров еще лежала, быть может, на их опорных стабилизаторах…

— Ба, да это Викинг! Что, Дэйн, высматриваешь себе кораблик получше?

Дэйн стиснул зубы, но когда он повернулся, лицо его вновь было спокойным и непроницаемым.

Артур Сэндз явно строил из себя старого космического волка, и это, как с удовольствием отметил Дэйн, выглядело весьма забавно в сочетании с его сверкающими ботинками и новехонькой формой. Но все же манеры Сэндза, как всегда, возбудили в нем скрытое раздражение. Вдобавок с Артуром были его обычные подпевалы — Рики Уорэн и Хэнлаф Баута.

— Только что прибыл, Викинг? Надо понимать, судьбы ты еще не пытал? Мы тоже. Пошли погибать вместе.

Дэйн колебался. Менее всего ему улыбалось предстать перед Психологом в компании с Артуром Сэндзом. Снисходительная самоуверенность этого типа действовала ему на нервы. Сэндз явно рассчитывал на самый лучший кусок, а школьный опыт показал, что Сэндз получает то, на что рассчитывает. Дэйн же давно привык сомневаться в своем будущем. И если сейчас ему выпадет незавидный жребий, то лучше пусть это произойдет без свидетелей. Однако он понимал, что отделаться от Артура невозможно, и покорно отправился сдавать чемодан в камеру хранения.

Они, конечно, прибыли самолетом, подумал он. Артур со своими присными не привык себе в чем-нибудь отказывать. А интересно, почему это они до сих пор не были у Психолога? Что они здесь делали целый час? Решили истратить свое последнее свободное время на прогулочку? Неужели… Дэйн ощутил легкое замирание сердца. Неужели им тоже не по себе, неужели они тоже боятся ответа машины?

Впрочем, от этой мысли ему тотчас пришлось отказаться: когда он снова присоединился к ним, Артур разглагольствовал на свою излюбленную тему.

— Машина, видите ли, беспристрастна! Все это детские сказки, которыми пичкают в Школе. Слыхали мы эту болтовню — человек, мол, назначается на должность, которая соответствует его характеру и его таланту, корабль-де должен обслуживаться идеально притертым экипажем… Все это мыльные пузыри! Если «Интерсолар» хочет заполучить себе парня, она его получит, и никакой Психолог не сможет всучить ей того, кого она не хочет! А это все разговоры для сопляков, не знающих, где у корабля нос и где корма… или для тех, у кого ума не хватает подыскать себе хорошее местечко. Меня вот не засунут на край света, на какой-нибудь заморенный торговец…

Рики и Хэнлаф с восторгом внимали каждому его слову. Но Дэйн не желал слушать такие разговоры. Вера в неподкупность Психолога была единственным, за что он цеплялся последние дни, когда Артур и ему подобные важно расхаживали по Школе, совершенно убежденные, что быстрое продвижение им обеспечено.

Он всегда предпочитал верить официальному утверждению, что реле и импульсы машины не подвержены воздействию извне, что судьба всякого, кто обращается к машине за назначением, решается совершенно объективно. Ему хотелось верить, что, когда он бросит в машину свой опознавательный жетон, электронному Психологу будет безразлично, что он сирота, что у него нет родственников в Торговом флоте, что кошелек его тощ и не может повлиять на его судьбу, и решение будет зависеть только от его знаний, от школьной характеристики, от его характера и способностей.

Но семена сомнений были брошены, неуверенность росла, и по мере приближения к залу назначений он шагал все медленней помедленней. Впрочем, он ни за что на свете не дал бы заметить свое беспокойство Артуру и его прихвостням.

Упрямая гордость толкнула его вперед, и он первым из четверых сунул свой жетон в щель машины. Пальцы его непроизвольно дернулись вдогонку, но жетон уже исчез, и Дэйн, справившись с собой, уступил место Артуру.

Электронный Психолог представлял собой всего-навсего ящик, куб сплошного металла — таким он по крайней мере казался сейчас выпускникам. «Насколько легче было бы ждать, — подумал Дэйн, — если бы мы своими глазами могли наблюдать, что происходит внутри этого сундука, как машина оценивает, сравнивает, комбинирует значки и насечки на наших жетонах, пока не подберет нам подходящие корабли из тех, что прибыли сюда в порт и подали заявки на помощников суперкарго».

Длительные перелеты, когда маленький экипаж закупорен в звездолете почти без отдыха и без развлечений, приводили в прошлом к страшным трагедиям. На лекциях по истории Торгового флота, которые читались в Школе, рассказывали о таких случаях. Потом появился Психолог и стал с беспристрастной объективностью распределять нужных людей на нужные корабли в соответствии с их профессиональной подготовкой и составом экипажа, так чтобы их деятельность протекала с наибольшей отдачей и в наиболее благоприятной обстановке. В Школе никто не рассказывал курсантам, как работает Психолог, как он читает значки на жетонах, но известно было, что решение машины фиксируется на жетонах, что оно окончательное и обжалованию не подлежит.

«Так нас учили, — думал Дэйн, — в это я всегда верил, и разве это может быть неправдой?»

Мысли его были прерваны медным звоном в недрах машины — это вернулся один из жетонов, на его поверхности появилась новая надпись. Артур схватил его и мгновение спустя торжествующее заорал:

— «Звездный скороход»! «Интерсолар»!.. Я знал, малыш, что ты не подведешь старину Артура! — Он покровительственно похлопал машину по плоской крышке. — Ну, ребята, говорил я вам, что для меня он постарается.

Рики энергично закивал, а Хэнлаф даже позволил себе шлепнуть Артура по спине. Волшебник Сэндз сотворил чудо.

Следующие два медных удара раздались почти одновременно, и два жетона, звякнув, выпали из машины один на другой. Рики и Хэнлаф схватили их. Лицо Рики разочарованно вытянулось.

— «Марс — Земля инкорпорэйтед»… — прочитал он вслух. — «Искатель приключений»…

Дэйн видел, как дрожат его пальцы, запихивающие жетон в кармашек на поясе. Не будет у Рики ни дальних звезд, ни великих подвигов, а уготовано ему незавидное местечко в системе околосолнечных сообщений, где так много конкурентов и так мало надежд на славу и богатство.

Зато Хэнлаф был в восторге.

— «Воин Денеба»! «Комбайн»! — вскричал он, не слушая несчастного Рики.

Артур, осклабившись, протянул ему руку.

— Давай пять, враг мой! — сказал он. Он тоже не обращал внимания на Рики, словно его бывший приятель перестал существовать.

— Держи, конкурент! — ответствовал Хэнлаф. Его обычного раболепия как не бывало.

Ему поразительно повезло. «Комбайн» был мощной компанией, настолько мощной, что последние два года она с успехом бросала вызов самой «Интерсолар». Она выхватила из-под носа у «И-С» правительственный контракт на почтовые перевозки и сумела завладеть концессией на эксплуатацию рейсов в одной из планетных систем. Вполне вероятно, что отныне Артур и его бывший подпевала никогда больше не встретятся по-приятельски, но сейчас главным для них была их общая удача, а все прочее пока не имело никакого значения.

А Дэйн все ждал. Может, жетон там где-нибудь заело? Может, пойти поискать кого-нибудь из администрации и спросить, что делать? Ведь он бросил жетон первым, а тот все не возвращается. Вот и Артур это заметил…

— Так-так, а для Викинга кораблика-то все нет! Видно, не просто подобрать корыто по твоим редкостным талантам…

«А может это и на самом деле так? — несмело подумал Дэйн. — Может, сейчас в порту нет корабля, который нуждался бы в специалисте моего типа? Тогда что же — мне придется торчать здесь и ждать, пока такой корабль прибудет?»

Артур словно читал его мысли. Его торжествующая ухмылка превратилась в издевательский оскал.

— Что я вам говорил, ребята? — провозгласил он. — У Викинга не нашлось нужных людей. А не сходить ли тебе за чемоданчиком, парень? Устроишься здесь где-нибудь в уголке и подождешь денек — другой, пока Психолог не разродится.

Хэнлаф нетерпеливо дернулся. Теперь он чувствовал себя совершенно независимым, и Артур ему был не указ.

— Я подыхаю с голоду, — объявил он. — Пошли пожрем… а потом поищем свои корабли…

Артур помотал головой.

— Подождем еще минутку. Я хочу собственными глазами посмотреть, достанется ли ему какой-нибудь кораблик… или такого вообще нет в порту?..

Дэйн терпел. Только это ему и оставалось — делать вид, будто ничего особенного не происходит, а на Артура и его банду ему наплевать. Но что все-таки случилось? Работает машина или жетон просто затерялся где-то в ее таинственных потрохах? Если бы не Артур с его подлыми шуточками, он бы давно побежал за помощью.

Рики был уже в дверях, он словно чувствовал, что теперь в этой компании ему не место, что несчастливое назначение навсегда превратило его в парию. Хэнлаф тоже повернулся, чтобы уходить, но тут медный удар прозвучал в четвертый раз. Дэйн ринулся к машине одновременно с Артуром, но оказался быстрее. Он выхватил жетон из-под самых пальцев наглого счастливчика.

Светящегося значка — символа крупной компании — не жетоне не было, это Дэйн увидел сразу же. Значит… значит, он обречен всю жизнь прозябать в солнечной системе… та же унылая судьба, что у Рики?

Нет, здесь есть звездочка, она дарует Галактику… а вот и название звездолета… не компании, правда, но все-таки звездолета… «Королева Солнца». Никогда прежде Дэйн не считал себя тугодумом, но сейчас он не сразу понял, что произошло.

Если названия компании нет, а есть только название корабля, значит… Вольный торговец! Один из бродяг и гончих псов космоса, что рыщут по звездным тропинкам, которыми большие компании пренебрегают, ибо тропинки эти слишком новые, слишком опасные и не сулят верной прибыли. Да, это тоже отряд Торгового флота, и непосвященные находят в них некую романтику. Но у Дэйна на миг упало сердце. Для честолюбивого человека вольная торговля — это почти наверняка тупик. Даже преподаватели в Школе, говоря об этом предмете, старались ограничиться лишь самыми необходимыми сведениями. Слишком часто вольная торговля оборачивалась игрой со смертью, гибелью от страшных болезней, войнами с чужими враждебными племенами. Слишком часто вольные торговцы рисковали не только прибылью и кораблем, но и головой. Вот почему в иерархии Космофлота эта профессия считалась самой незавидной. Да что там говорить, любой выпускник с радостью предпочел бы судьбу Рики назначению на вольный торговец!

Дэйн был ошеломлен и потому забыл об осторожности. Рука Артура протянулась через его плечо и выхватила жетон.

— Вольный торговец! — проорал Сэндз на весь порт.

Рики остановился в дверях и обернулся. Хэнлаф коротко заржал, Артур залился смехом.

— Так вот ты у нас каков, Викинг? Ты будешь космическим викингом… Колумбом звездных дорог… бродягой далеких пространств! А умеешь ли ты обращаться с бластером, приятель? Не пойти ли тебе позубрить правила контакта с внеземными племенами? Ведь с земными племенами вольные торговцы встречаются нечасто. — Он повернулся к Хэнлафу и Рики. — Пошли, ребята! Закатим Викингу роскошный обед, ведь он, бедняга, до конца жизни обречен теперь сидеть на концентратах.

Он ухватил Дэйна за руку. Вырваться ничего бы не стоило, но надо было сохранить лицо и не утерять достоинства, и Дэйн пошел за ним, подавив ярость.

Шуточки Артура вызвали у него упрямое стремление отыскать в своем положении что-нибудь хорошее. В первую секунду, когда он прочел на жетоне свою судьбу, он был совершенно подавлен, но теперь настроение его вновь поднялось. Пусть вольный торговец не считается фигурой в Космофлоте, пусть лишь немногие из них гордо расхаживают по крупным портам, где гораздо чаще можно увидеть служащих крупных компаний. Но никто не станет отрицать, что на окраинах космоса сколочено немало состояний и что вольные торговцы не из тех, кто теряется.

В Торговом флоте не было строгих кастовых разграничений, космолетчики различались не по рангам, а по месту службы. Огромная столовая в порту была открыта для любого посетителя в форме Космофлота. Большие компании имели здесь собственные залы, где их служащие расплачивались талонами. Транзитники же и новички, не приписанные еще к определенному кораблю, устраивались обычно за столиками поблизости от входа.

Дэйн первым сел за свободный столик и сразу нажал на клавишу автокассы. Хоть он и вольный торговец, но дает этот банкет он, и даже если этот шикарный жест будет стоить ему половины всех его капиталов, это лучше, чем съесть хоть один кусок, оплаченный Артуром.

Они набрали на диске заказ и посидели, озираясь по сторонам. Из-за столика неподалеку поднялся человек с молнией инженера-связиста в петлице. Два его сотрапезника продолжали методично жевать, а он направился к выходу. У него было лицо восточного типа, но чрезмерно широкая грудная клетка выдавала в нем марсианского колониста второго или третьего поколения.

Те двое, что остались за столом, были в ранге помощников. Один носил значок штурмана, у другого в петлице красовалась шестеренка механика. Он-то и привлек внимание Дэйна.

Помощник суперкарго подумал, что никогда ему не приходилось видеть такой дерзкой красивой физиономии. Жесткие черные волосы были подстрижены коротко, но заметно было, что они вьются. Тонко очерченное лицо покрыто космическим загаром, темные глаза прикрыты тяжелыми веками, а углы слишком ярких для мужчины губ искривлены едва заметной цинично-веселой усмешкой. Это был типичный телевизионный герой-космопроходец, и он сразу не понравился Дэйну.

Зато сосед этого красавца, негр, был скроен грубо, словно вытесан из гранитной глыбы. Он что-то оживленно рассказывал, между тем как механик вяло отвечал ему односложными словами.

Вскоре Дэйн отвлекся от них, потому что Артур вновь выпустил свое ядовитое жало.

— «Королева Солнца»! — провозгласил он, излишне громко, по мнению Дэйна. — Вольный торговец! Да, Викинг, нюхнешь ты жизни, это уж точно. Одно утешение — нам можно будет общаться с тобой по-прежнему… конкурент из тебя, сам понимаешь…

Дэйну удалось выжать из себя подобие улыбки.

— Какой ты добрый, Сэндз! Теперь мне не на что жаловаться — до меня снизошел служащий «Интерсолар»…

Рики прервал его.

— А ведь это опасно — вольная торговля, — произнес он.

Артур нахмурился. Опасности всегда присуще некое очарование. Он поспешил возразить:

— Брось, Рики! Неужели ты воображаешь, будто все эти вольные непременно имеют дело с новыми мирами? Многие сидят на регулярных рейсах между планетками победнее, где большими компаниям делать нечего. Вот увидишь, придется нашему Дэйну мотаться взад-вперед между двумя городишками под куполами… там ему даже нос из скафандра нельзя будет высунуть…

«А тебе этого, видно, очень хочется, — сказал Дэйн про себя. — Того, что со мной уже случилось, тебе недостаточно». Несколько секунд он размышлял, почему это Сэндзу доставляет такое удовольствие жалить его.

— Да, ты прав… — поспешно согласился Рики. Но Дэйн перехватил его взгляд и заметил в глазах у Рики какую-то тоску.

Артур театральным жестом поднял кружку.

— За Торговый флот! — провозгласил он. — Да сопутствует удача «Королеве Солнца»! Ведь удача тебе ох как пригодится, Викинг!

Дэйн вновь почувствовал себя уязвленным.

— Не знаю, не знаю, Сэндз, — возразил он. — Бывало, что вольные торговцы делали большие дела. А риск…

— Вот то-то и оно, старик, риск! А кости падают то так, то эдак. На одного вольного торговца, который чего-то добился, приходится сотня таких, которым нечем оплатить стоянку в порту. Да, старик, жалко, что ты не обзавелся знакомствами среди сильных мира сего.

И тут Дэйн решил, что с него хватит. Он откинулся на спинку стула и поглядел на Артура в упор.

— Я отправлюсь туда, куда меня назначил Психолог, — сказал он ровным голосом. — Все эти разговоры насчет ужасов вольной торговли ничего не стоят. Походим сначала годик в космосе. Сэндз, а потом поговорим…

Артур расхохотался.

— Точно! Я — годик в «Интерсолар», ты — годик на своем разбитом корыте. Ставлю десять против одного, Викинг, что, когда мы встретимся в следующий раз, у тебя не будет ни гроша и мне придется заплатить за твой обед. А теперь, — он поглядел на часы, — теперь я намерен взглянуть на свой «Звездный скороход». Кто со мной?

Очевидно, послушные Рики и Хэнлаф. Во всяком случае, ушли они все вместе. А Дэйн остался сидеть за столиком, приканчивая отличный обед, уверенный, что пройдет много времени, прежде чем ему доведется снова попробовать что-либо подобное. Он надеялся, что вел себя достойно, хотя Сэндз безмерно надоел ему.

Но он недолго оставался в одиночестве. Кто-то придвинул стул Рики и сел напротив.

— Ты на «Королеву Солнца», приятель?

Дэйн резко поднял голову. Опять Артуровы шуточки? Но перед ним сидел негр, помощник штурмана с соседнего столика, и при виде его открытого лица Дэйн немного оттаял.

— Только что назначен, — сказал он и протянул через стол свой жетон.

— Дэйн Торсон, — прочитал вслух помощник штурмана. — А меня зовут Рип Шеннон… Рипли Шеннон, если тебе угодно, чтобы я представился по всей форме. А это, — он поманил пальцем телевизионного героя, — это Али Камил. Мы оба с «Королевы». Ты, значит, помощник суперкарго, — заключил он полувопросительно.

Дэйн кивнул и поздоровался с Камилом, надеясь, что скованность, которую он ощущал, не очень заметна на его лице и в голосе. Ему показалось, что Камил смотрит на него откровенно оценивающим взглядом и при этом, кажется, думает, что Дэйн — не находка.

— Мы как раз собираемся на корабль, — сказал Рип. — Пойдешь с нами?

От него веяло такой дружеской простотой, что Дэйн тут же согласился. Они вышли из столовой, уселись в кар и покатили через взлетное поле к стартовым установкам звездолетов, маячившим вдали. Рип болтал без умолку, этот здоровяк нравился Дэйну все больше и больше. Шэннон был старше, в скором времени ему предстояло, вероятно, перейти на самостоятельную работу; он рассказал Дэйну кое-что о «Королеве» и ее экипаже, и Дэйн был искренне благодарен ему.

По сравнению с гигантскими суперкосмолетами компаний «Королева» была сущим лилипутом. Экипаж ее состоял всего из двенадцати человек, и каждому приходилось выполнять больше одной обязанности — жесткой специализации на борту вольного торговца не бывает.

— Сегодня мы уходим с грузом к Наксосу, — прояснил Рип. — А оттуда… — он пожал плечами. Кто знает — куда?

— Во всяком случае, не к Земле, — сухо вставил Камил. — Так что прощайтесь с домом надолго, Торсон. На эту дорожку мы попадем теперь нескоро. Мы и сейчас-то здесь только потому, что подвернулся особый груз, такое случается раз в десять лет.

Дэйну показалось, что красавчик старается запугать его.

Кар обогнул первую из исполинских стартовых башен. Вот они, корабли компаний, в собственных доках — иглоподобные носы вонзаются в небо, вокруг кишат люди, идет догрузка. Дэйн не мог оторвать глаз от этих гигантов, но он не повернул головы, когда кар свернул влево и покатился к другому ряду стартовых установок. Кораблей здесь было мало, всего полдюжины, и они были гораздо меньше по размерам — вольные торговцы, готовые к взлету. И Дэйн не очень удивился, когда кар затормозил возле трапа самого потрепанного из них.

Но была в голосе Рипа любовь и неподдельная гордость, когда он объявил:

— Вот она, приятель, «Королева Солнца», лучший торговец на звездных трассах. Она настоящая леди, наша «Королева»!

2. Распродажа миров

Дэйн вошел в служебную каюту суперкарго. Здесь, в окружении кассет с микропленкой, проекторов и прочей аппаратуры, необходимой каждому опытному торговцу, восседал за столом человек, совершенно непохожий на суперкарго, каким представлял его себе Дэйн. Преподаватели, читавшие в Школе лекции по торговому делу, были людьми гладкими, холеными и внешне мало отличались от преуспевающих земных администраторов. В них не было ничего от космоса.

Что же касается суперкарго Дж. Ван Райка, то о принадлежности его к Космофлоту говорила не только форменная одежда. Это был огромный мужчина, не жирный, но чрезвычайно плотный. У него были белесые редеющие волосы и широкое лицо, скорее красное, чем загорелое. Заполняя каждый дюйм своего мягкого кресла, он глядел на Дэйна с сонным безразличием, и с таким же сонным безразличием разглядывал Дэйна большущий полосатый кот, развалившийся тут же на столе.

Дэйн отдал честь.

— Помощник суперкарго Торсон прибыл на борт, сэр! — отчеканил он лихо, как учили в Школе, и положил на стол свой опознавательный жетон.

Однако его новый начальник не шевельнулся.

— Торсон… — прогудел он глубоким басом, исходившим, казалось, из самых недр его огромного туловища. — Первый рейс?

— Да, сэр.

Кот сощурился и зевнул, а Ван Райк все глядел на Дэйна оценивающим взглядом.

— Явитесь к капитану, он вас зачислит, — сказал он наконец.

И это было все. Несколько ошарашенный, Дэйн поднялся в секцию управления. В узком коридоре его нагнал какой-то офицер, и ему пришлось прижаться к стене, чтобы освободить проход. Это был тот самый инженер-связист, который обедал за одним столиком с Рипом и Камилом.

— Новенький? — коротко бросил он на ходу.

— Да, сэр. Я должен…

— Каюта капитана выше, — сказал связист и скрылся.

Дэйн, не торопясь, пошел следом. «Королеву» действительно не назовешь гигантом межзвездных трасс — на ней не было того комфорта и разных новейших приспособлений, которыми славились корабли компаний. Но даже новичок заметил бы, что на борту «Королевы» царит идеальный порядок. Да, у нее обшарпанные борта, и снаружи она выглядела потрепанной и несколько помятой, но зато внутри придраться было не к чему: сразу видно, что корабль находится в хороших руках. Дэйн поднялся на следующую палубу и постучал в полуоткрытую дверь. Нетерпеливый голос приказал войти, и он вошел.

На мгновение он растерялся — ему почудилось, что он попал в музей космозоологии. Стены тесной каюты были увешаны огромными фотографиями. Нечего только не было на этих фотографиях! Внеземные животные, которых он видел и о которых только слыхал, перемежались здесь с чудищами, словно бы выскочившими из тяжелых кошмаров. А в небольшой клетке, которая покачивалась под низким потолком, сидело голубое существо — немыслимая помесь попугая и жабы, если только бывают жабы о шести ногах, две из которых с клешнями. Когда Дэйн вошел, существо просунуло голову между прутьями клетки и хладнокровно плюнуло в него.

Потрясенный Дэйн стоял столбом, пока его не привел в себя скрипучий окрик:

— Ну, в чем дело?

Дэйн поспешно отвел взгляд от голубого чудища и увидел сидящего под клеткой человека. Грубое лицо капитана Джелико было изуродовано шрамом, идущим через щеку. Такие шрамы остаются после ожога от бластера. Из-под фуражки с капитанской кокардой торчали седые волосы, а глаза были такие же холодные и властные, как выпученные глазки обитателя клетки.

Дэйн опомнился.

— Помощник суперкарго Торсон прибыл на борт, сэр! — доложил он и снова предъявил свой жетон.

Капитан нетерпеливо выхватил жетон у него из пальцев и спросил:

— Первый рейс?

Дэйн вновь был вынужден ответить утвердительно, хотя ему очень хотелось бы сказать: «Десятый!»

В этот момент голубое животное испустило душераздирающий вопль, и капитан, откинувшись в кресле, звонко шлепнул ладонью по дну клетки. Животное замолчало и принялось плеваться. Капитан бросил жетон в рекордер бортжурнала и нажал кнопку. Официальное зачисление состоялось. Дэйн позволил себе немного расслабиться. Теперь он был членом экипажа «Королевы», теперь уж его не вышвырнут.

— Старт в восемнадцать ноль-ноль, — сказал капитан. — Идите устраивайтесь.

— Слушаю, сэр, — сказал Дэйн.

Справедливо полагая, что приказ быть свободным получен, он отдал честь и с радостью покинул зверинец капитана Джелико — хоть там был всего один живой экспонат.

Спускаясь в грузовой отсек, он размышлял, откуда, из какого странного мира взялось это голубое существо и чем оно могло полюбиться капитану — настолько, что тот всюду таскает его за собой. По мнению Дэйна, в этой твари решительно не было ничего такого, что могло бы вызвать симпатию.

Груз, который «Королеве» предстояло доставить на Наксос, был уже на борту: проходя мимо трюма, Дэйн заметил, что грузовой люк опечатан. Таким образом, служебных обязанностей в этом порту у Дэйна больше не было. Он направился в маленькую каютку, которую указал ему Рип Шэннон, и переложил свои нехитрые пожитки в шкаф.

Новое жилище показалось ему роскошным, он никогда не имел такого. В Школе у него были только подвесная койка и шкафчик. Так что, когда прозвучал сигнал приготовиться к старту, Дэйн был совершенно доволен жизнью, и никакие артуры сэндзы не могли бы испортить ему настроение.

С остальными членами экипажа Дэйн познакомился уже в космосе. В рубке управления, помимо капитана, нес вахту Стин Вилкокс, тощий шотландец лет тридцати с небольшим. Он был штурманом «Королевы», а до поступления в Торговый флот работал помощником штурмана в Службе изысканий. Кроме того, в секцию управления входили инженер-связист марсианин Тан Я и помощник Вилкокса Рип.

Инженерная секция тоже состояла из четырех человек. Начальником там был Иоганн Штоц, молчаливый молодой человек, ничем, видимо, не интересовавшийся, кроме своих двигателей. Из рассказов Рипа Дэйн заключил, что Штоц был своего рода гениальным механиком и мог бы подыскать себе место получше, чем стареющая «Королева», но предпочел остаться и принять вызов, который она бросала его искусству. Помощником у Штоца был элегантный, даже фатоватый Камил. Впрочем, при всем его зазнайстве и напускной небрежности Камилу под таким начальником, как Штоц, вполне удавалось справляться со своими обязанностями — «Королева» не несла мертвого груза. Остальные двое в штате инженерной секции представляли собой нечто вроде звездной пары гигант — карлик.

Впечатление они производили поразительное. В роли гиганта выступал Карл Кости, громоздкий, похожий на медведя мужчина, неуклюжий на вид, но в работе точный и надежный, как узел прекрасно налаженного механизма. Вокруг него, словно муха вокруг быка, вертелся малорослый Джаспер Викс. Лицо у него было худое и настолько выбеленное венерианскими сумерками, что даже космическое излучение не могло придать ему естественный коричневый цвет.

Коллеги Дэйна располагались на грузовой палубе и являли собой весьма разношерстную компанию. Во-первых, здесь обитал сам Ван Райк, начальник, столь компетентный в делах своей секции, что временами казался Дэйну не человеком, а вычислительной машиной. Дэйн пребывал в состоянии постоянного благоговения перед ним, ибо, по-видимому, не было на свете таких тонкостей вольной торговли, которых бы Ван Райк не изучил в совершенстве, а любое новое сведение, достигавшее его ушей, навсегда оставалось в непостижимой кладовой его памяти. Было у него и слабое место — горделивая уверенность в том, что он, Ван Райк, ведет свой род из глубин веков, из тех времен, когда корабли бороздили только воды и только одной планеты, и что он принадлежит к фамилии, все представители которой занимались торговлей от дней паруса до дней звездолетов.

В штате секции состояли еще два человека, имевшие к грузам лишь косвенное отношение: врач Крэйг Тау и кок-стюард Фрэнк Мура. С врачом Дэйн иногда встречался во время работы, а Мура был так занят у себя на камбузе, что экипаж редко его видел.

У нового помощника суперкарго работы оказалось выше головы. Скорчившись на крошечном пятачке, отведенном ему в служебной каюте грузового отсека, он трудился по многу часов в день, изучая документацию. Время от времени Ван Райк учинял ему неофициальные, но безжалостные экзамены, и каждый раз Дэйн с ужасом обнаруживал в своих познаниях зияющие провалы. Через несколько дней он уже только робко удивлялся, почему это капитан Джелико вообще пустил его на борт, согласившись с решением Психолога. Было ясно, что сейчас от него, Дэйна, при его потрясающем невежестве пользы гораздо меньше, чем хлопот.

Впрочем, Ван Райк был не только машиной, перерабатывающей сведения и цифры. Он был еще знатоком легенд и великолепным рассказчиком, и, когда он принимался излагать в кают-компании очередную историю, все слушали его как зачарованные. Например, только от него можно было во всех подробностях услышать жуткую легенду о «Новой Надежде». Этот корабль, набитый беженцами, стартовал с Марса во время восстания и был замечен в космосе только столетие спустя. «Новая Надежда» вечно падает в пустоту, ее мертвые носовые огни зловещи и багровы, наглухо задраены аварийные люки… Никто не пытался отвести ее в порт, потому что видели ее только те корабли, которые сами терпели бедствие, и выражение «увидеть "Новую Надежду"» стало синонимом несчастья.

Еще были «шепчущие», о них существовало множество легенд. Их призывные голоса слышат космонавты, которые слишком долго скитаются в пространстве… Знал Ван Райк и всех героев звездных троп. Так, он рассказывал о Сэнфорде Джонсе, первом человеке, решившемся на межзвездный перелет. Его исчезнувший корабль внезапно вынырнул из гиперпространства неподалеку от Сириуса через триста лет после старта с Земли. Пилот, высохший в мумию, еще сидел перед покрытой изморозью панелью управления. И теперь Сэнфорд Джонс принимает на борт своей призрачной «Кометы» всех космонавтов, погибших на посту… Да, немало нового из истории космических полетов узнал Дэйн от своего начальника!

Полет к Наксосу был самым обычным. Да и сама эта окраинная планета была слишком похожа на Землю, чтобы возбудить любопытство. Впрочем, увольнительной Дэйн все равно не получил. Ван Райк поставил его старшим на разгрузку, и вот тут-то оказалось, что Дэйн не зря столько времени корпел над грузовой документацией: найти любой груз в трюме ему теперь ничего не стоило.

Ван Райк с капитаном уехали в город. От их нюха, от их умения заключать сделки зависел очередной рейс «Королевы». Корабли вольных торговцев не мешкают в портах дольше, нежели необходимо для того, чтобы разгрузиться и найти новый груз.

На следующий день после обеда Дэйн оказался без дела. Чтобы хоть как-то скоротать время до старта, он в компании Кости слонялся у входного люка. За взлетным полем раскинулся провинциальный городок, окруженный с трех сторон рядами деревьев с густой красно-желтой листвой. В городок никто не пошел — погрузку могли объявить в любую минуту, а портовые грузчики сегодня не работали, отмечали какой-то местный праздник. Поэтому Дэйн и Кости одновременно увидели наемный кар, который на полной скорости мчался через ракетодром прямо к «Королеве».

Подлетев к кораблю, машина затормозила, подняла тучу пыли, пошла юзом и остановилась в метре от трапа. Ван Райк еще не успел выбраться из-за руля, а капитан Джелико уже взбежал по трапу и оказался перед люком.

— Всем собраться в кают-компании! — бросил он Кости.

Дэйн быстро оглядел поле, готовый увидеть по крайней мере целый полицейский отряд: так возвращаются, когда необходимо срочно удирать. Однако на поле ничего примечательного по-прежнему не было, а его шеф поднимался по трапу со своим обычным достоинством. При этом он насвистывал какой-то мотивчик — верный признак того, как уже было известно Дэйну, что, с точки зрения Ван Райка, все обстоит прекрасно. Какие бы новости ни собирался сообщить капитан, суперкарго явно считал эти новости добрыми.

Несколько минут спустя Дэйн втиснулся в кают-компанию и, как самый младший и новичок, скромно пристроился у дверей. Собрались все, от врача Тау до обычно отсутствующего Муры. Все внимательно смотрели на капитана, который сидел во главе стола, нетерпеливо поглаживая кончиками пальцев шрам на щеке.

— Ну, капитан, какое сокровище плывет нам в руки на этот раз?

Это Стин Вилкокс задал вопрос, вертевшийся у всех на языке.

— Аукцион! — выпалил Джелико, словно не в силах более сдерживать себя.

Кто-то присвистнул, кто-то шумно перевел дух. Дэйн заморгал. Он был еще слишком зелен, чтобы понять сразу, о чем идет речь. Но когда смысл происходящего дошел и до него, его охватило горячечное возбуждение. Аукцион Службы изысканий!.. Вольному торговцу такой случай выпадает, быть может, только раз в жизни, на таких-то аукционах и сколачиваются состояния.

— Кто будет участвовать? — спросил механик Штоц. Сузив глаза, он в упор глядел на Джелико с видом прокурора.

Капитан пожал плечами.

— Те же, кто всегда. Но в распродажу идут четыре планеты класса «дельта»…

Дэйн быстро прикинул в уме. Большие компании автоматически зацапают классы «альфа» и «бета». За класс «гамма» будет драка… А вот четыре штуки класса «дельта»… четыре новооткрытые планеты… Обычно федеральные цены на такие планеты вольному торговцу по карману. Полная монополия на право торговли в течение пяти или десяти лет — мы сможем стать богачами, если нам повезет… Вот только сумеет ли «Королева» наскрести нужную сумму?

— Сколько у нас в сейфе? — спросил Тау, обращаясь к Ван Райку.

— Когда мы получим чек за последний груз, — ответил тот, — и оплатим стоянку, у нас будет… Да, а как у нас с провиантом, Фрэнк?

Некоторое время маленький стюард что-то подсчитывал, шевеля губами. Потом он сказал:

— Мне нужна тысяча… тогда будет прочный запас… если рейс не на самую окраину…

— Ну, Ван, — сказал Джелико, — откиньте эту тысячу. Сколько мы тогда потянем?

Суперкарго не нуждался в гроссбухе, чтобы ответить на этот вопрос. Все цифры, в том числе и эти, он хранил в своей удивительной памяти.

— Двадцать пять тысяч, — сказал он. — Может, наскребу еще сотен шесть…

Наступило молчание. Да, соваться на аукцион с такой суммой не имело смысла. Тишину нарушил Вилкокс.

— А чего ради они проводят аукцион здесь? Ведь Наксос — не административный центр.

Действительно странно, подумал Дэйн. Никогда раньше он не слыхал, чтобы устраивали аукцион на планете, которая не является столицей хотя бы сектора.

— История простая, — объяснил капитан Джелико. — Пропал изыскатель «Римболд». Все корабли Службы изысканий получили приказ немедленно свернуть дела и выйти на поиски. «Гризволд» шел куда-то проводить аукцион и, получив приказ, направился сюда. Просто Наксос оказался к нему ближе всего… Так что в смысле законности тут все в порядке.

Короткие толстые пальцы Ван Райка забарабанили по столу.

— Здесь есть агенты больших компаний, — сообщил он. — А вот вольных торговцев всего два, кроме нас. Если до шестнадцати часов не прибудет еще кто-нибудь, на нас троих придется четыре планеты. Компаниям класс «дельта» не нужен — их агенты имеют четкий приказ не торговаться за него.

— Послушайте, сэр, — сказал Рип. — Эти двадцать пять тысяч… Сюда входит наше жалованье?

Ван Райк отрицательно покачал головой, и тут до Дэйна дошло, что имеет в виду Рип. На мгновение он испугался. Поставить на кон жалованье за целый рейс — да разве так можно? С другой стороны, у него, конечно, не хватит смелости голосовать против…

— Сколько же получится вместе с жалованьем? — тихо и без выражения спросил Тау.

— Около тридцати восьми тысяч.

— Все равно не густо, — заметил Вилкокс с сомнением.

— А вдруг повезет? — возразил Тан Я. — По-моему, надо попробовать. Не получится — останемся при своих…

Провели голосование и единогласно решили, что экипаж «Королевы» присоединяет свое жалованье к основному капиталу, а предполагаемая прибыль будет поделена пропорционально вкладу, который делает каждый. Ван Райк при всеобщем одобрении был назначен покупщиком. Но оставаться в стороне от событий никто не пожелал. Капитан Джелико согласился нанять сторожа для корабля, и весь экипаж в полном составе отправился пытать судьбу.

Сумерки здесь наступали рано. В городе, вдали от взлетного поля, пропахшего испарениями горючего, воздух был напоен ароматом цветущих растений, даже слишком сильным для обоняния землянина. Город был типичным поселением окраинного мира и весь светился яркими огнями шумных ресторанчиков. Но экипаж «Королевы» двинулся прямо к рыночной площади, где должен был происходить аукцион.

Там, на шаткой платформе из пустых ящиков, уже стояли несколько человек — двое в сине-зеленой форме Службы изысканий, один местный горожанин в куртке из грубой кожи и один в черном с серебром мундире Космической полиции. Наксос был всего-навсего малонаселенным окраинным городком, но формальности соблюдались здесь строжайшим образом.

Перед платформой гудела толпа. Далеко не все были в желтой форме Торгового флота, был кое-кто и из горожан, пришедших поглазеть на редкое зрелище. Переносные фонари давали мало света, и Дэйну пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть опознавательные значки соперников. Да, здесь был агент «Интерсолар», а немного левее поблескивало тройное кольцо эмблемы «Комбайн».

В первую очередь в распродажу шли планеты класса «альфа» и «бета». Эти миры тоже были только недавно открыты Службой изысканий, но уровень цивилизации на них был высок, и они, возможно, сами уже занялись торговыми операциями в своих планетных системах. Большие компании стремились иметь дело именно с такими планетами. Планеты класса «гамма» — с более отсталыми цивилизациями — представляли для космической торговли больше риска, и компании дрались за них с меньшим азартом. Что же касается класса «дельта» — миров с самым примитивным уровнем разумной жизни или вообще лишенных разумной жизни, то компании не интересовались им вовсе, и это оставляло известные возможности для «Королевы».

— Коуфорт здесь… — услышал Дэйн слова Вилкокса, обращенные к капитану, и уловил досадное восклицание в ответ.

Дэйн вгляделся в шумную толпу. Кто-то из этих людей без всяких значков и нашивок был легендарным Коуфортом, князем вольных торговцев, которому баснословно везло во всем — настолько, что имя его стало притчей во языцех на звездных трассах.

Один из офицеров Службы изысканий подошел к краю платформы, и толпа затихла. Все взгляды были устремлены на плоский ящик, где лежали опечатанные пакеты; в каждом пакете — микрофильм с координатами и описанием новооткрытой планеты.

Пошел класс «альфа». Таких планет было всего три, и агент «Комбайн» вырвал у «Интерсолар» две из них. Однако «Интерсолар» взял реванш на классе «бета» — их было две, и обе достались ему. «Денеб-Галактик», специализирующаяся на отсталых мирах, завладела четырьмя планетами класса «гамма». И тогда объявили класс «дельта»…

Экипаж «Королевы» протиснулся в первые ряды и теперь стоял под самой платформой рядом с экипажами других вольных торговцев.

Рип ткнул Дэйна пальцем под ребро и одними губами прошептал: «Коуфорт!»

Знаменитый вольный торговец оказался на удивление молодым. Он был больше похож на молодцеватого офицера Космической полиции, чем на торговца; Дэйн отметил, что он носит при себе бластер, и бластер этот так ловко прилажен к его бедру, словно Коуфорт никогда с ним не расстается. В остальном же, хоть молва и приписывала ему несметные богатства, он ничем внешне не отличался от прочих вольных торговцев. Он не щеголял ни браслетами, ни кольцами, ни серьгой в ухе, как это делают иные преуспевающие любители внешнего эффекта, а куртка его была такой же затрапезной и поношенной, как у капитана Джелико.

— Четыре планеты класса «дельта»… — голос офицера вернул Дэйна к происходящему. — Номер первый. Минимальная цена Федерации — двадцать тысяч…

Экипаж «Королевы» дружно вздохнул. Тут и пытаться не стоило. При такой высокой минимальной цене они вылетели бы из игры, едва успев начать. К удивлению Дэйна, Коуфорт тоже не стал повышать, и номер первый достался какому-то торговцу за пятьдесят тысяч.

Однако, когда объявили номер второй, Коуфорт точно проснулся и стремительно оторвался от конкурентов, повысив цену почти сразу до ста тысяч. Считалось, что содержимое пакетов заранее узнать невозможно, но тут многим пришло в голову: не получил ли Коуфорт какого-либо доброго совета?..

— Номер третий, класс «дельта», минимальная цена Федерации — пятнадцать тысяч…

Вот это уже похоже на дело! Дэйн был уверен, что Ван Райк станет повышать. И Ван Райк действительно повышал до тех пор, пока Коуфорт не перекрыл его одним прыжком, подняв цену с тридцати до пятидесяти тысяч, Теперь оставался один-единственный шанс. Экипаж «Королевы» сбился в плотную кучку за спиной Ван Райка, словно подпирая его в последней схватке не на жизнь, а на смерть.

— Номер четвертый, класс «дельта», минимальная цена Федерации — четырнадцать тысяч…

— Шестнадцать! — взревел Ван Райк, заглушив последние слова офицера.

— Двадцать… — это был не Коуфорт, а какой-то незнакомый темнолицый человек.

— Двадцать пять… — Ван Райк наступал.

— Тридцать… — быстро отозвался темнолицый.

— Тридцать пять! — провозгласил Ван Райк с такой уверенностью, будто в его распоряжении были капиталы Коуфорта.

Темнолицый уже не торопился с ответом.

— Тридцать шесть… — осторожно сказал он.

— Тридцать восемь!

Это было последнее, что мог предложить Ван Райк, но ответа не последовало. Мельком Дэйн заметил, как Коуфорт передает чек и получает свои два пакета. Офицер повернулся к темнолицему, но тот помотал головой. Наша взяла!

Несколько секунд экипаж «Королевы» еще не верил в свою удачу. Потом Камил испустил радостный вопль, а степенный Вилкокс принялся в восторге лупить по спине капитана Джелико. Ван Райк выступил вперед и принял покупку. Они пробрались сквозь толпу, втиснулись в кар, и у всех на уме было одно — скорее добраться до «Королевы» и узнать, что же они купили.

3. Кот в мешке

И вот они снова в кают-компании, в единственном помещении корабля, где экипаж мог собраться вместе. Тан Я установил на столе проектор, а капитан Джелико вскрыл пакет и извлек из него крошечный ролик микропленки. Ролик вставили в проектор, изображение отфокусировали прямо на стене, потому что экрана не было, а экипаж ждал, и, казалось, все перестали дышать.

— Планета Лимбо, — загудел в кают-компании ровный голос какого-то усталого чиновника Службы изысканий, — единственная годная для обитания из трех планет системы желтой звезды…

На стене появилось плоское изображение — схема планетной системы с солнцем в центре. Солнце было желтое — возможно, на планете такой же климат, как на Земле! Дэйн обрадовался. Может быть, повезло — по-настоящему повезло. Рип, сидевший рядом, заерзал.

— Лимбо… — пробормотал он. — Ох, ребята, несчастливое это название, чует мое сердце…

Дэйн не понял его. Слово «лимбо»[1] ничего ему не говорило. Многие планеты на торговых путях носили диковинные имена — любые, какие взбрели на ум работникам Службы изысканий.

— Координаты… — голос принялся сыпать цифрами, которые Вилкокс поспешно записывал. Прокладывать курс к Лимбо предстоит ему.

— Климат сходен с климатом средних широт Земли. Атмосфера… — снова ряд цифр, которые на сей раз касались Тау. Дэйн уловил только, что атмосфера пригодна для дыхания.

Изображение на экране сменилось. Теперь они как бы повисли над Лимбо и разглядывали планету через иллюминаторы корабля. И при виде этого зрелища кто-то вскрикнул от возмущения и ужаса.

Ни с чем нельзя было спутать эти серо-коричневые язвы, изуродовавшие материки планеты. Это была проказа войны — войны столь разрушительной и страшной, что никто из землян не смог бы представить ее себе в подробностях.

— Планета-пепелище! — прошептал Тау, а капитан в ярости закричал:

— Это подлое жульничество!

— Постойте! — гаркнул Ван Райк, заглушив их обоих. Его огромная лапа протянулась к верньерам проектора. — Надо посмотреть поближе. Вот здесь, чуть к северу…

Шар на экране стремительно надвинулся, края его исчезли, как будто корабль пошел на посадку. Было очевидно, что давняя война обратила материки в пустыню, почва была выжжена и переплавлена в шлак, возможно, до сих пор ядовитый и радиоактивный. Но суперкарго не ошибся: на севере, среди чудовищных рубцов тянулась зеленая, со странным оттенком полоса. Это могла быть только растительность. Ван Райк с облегчением перевел дух.

— Кое-что еще сохранилось, — объявил он.

— Да, кое-что, — с горечью отозвался капитан Джелико. — Ровно столько, сколько нужно, чтобы мы не могли обвинить их в жульничестве и потребовать наши деньги назад.

— Может, там что-нибудь осталось от Предтеч? — робко, словно боясь, что его засмеют, предположил Рип.

Капитан пожал плечами.

— Мы не археологи, — сказал он резко. — Чтобы заключить с археологами контракт, нужно куда-то лететь, на Наксосе их нет. А лететь мы никуда не можем, потому что у нас нет денег, чтобы внести залог за новый груз…

Он очень точно сформулировал всю безнадежность их положения. Они получили право на торговлю с планетой, где не с кем было торговать. Они заплатили за это право деньгами, которые были необходимы для закупки груза. Теперь им некуда было податься с Наксоса. Они поставили все на кон, как и полагается вольным торговцам. Они рискнули — и проиграли.

Только суперкарго сохранял хладнокровие. Он все еще тщательно изучал изображение Лимбо.

— Не будем вешать нос, — спокойно предложил он. — Служба изысканий не продает планет, которые непригодны для эксплуатации…

— Большим компаниям, конечно, не продает, — заметил Вилкокс. — Но кто будет слушать жалобы вольного торговца… если это не Коуфорт?

— И все-таки я повторяю, — продолжал Ван Райк тем же ровным голосом, — нам надо познакомиться с нею поближе…

— Вот как? — в глазах капитана тлели огоньки затаенной злости. — Вы хотите, чтобы мы отправились туда и сели там на мель? Планета сожжена дотла… нам остается наплевать на нее и забыть. Вы отлично знаете, что на планетах, где дрались Предтечи, никогда не бывает жизни…

— Да, — согласился Ван Райк. — Большинство таких планет — просто голый камень. Но Лимбо как будто получила неполную порцию. В конце концов, что мы знаем о Предтечах? Почти ничего! Они исчезли за сотни, а может, и за тысячи лет до того, как мы выбились в космос. Это быта великая раса, они владели многими планетными системами и погибли в войне, оставив после себя мертвые планеты и мертвые солнца. Все это я знаю. Но, возможно, Лимбо попала под удар уже в самом конце войны, когда их мощь была на исходе. Мне приходилось видеть другие сожженные планеты — Гадес и Ад, Содом и Сатану — это просто груды пепла. А на Лимбо вот сохранилась растительность. И раз ей попало меньше, чем прочим, есть надежда что-нибудь там найти.

«Убедил, — подумал Дэйн, увидев, как изменилось выражение лиц у собравшихся вокруг стола. — Быть может, это потому, что все мы не хотим верить в свою неудачу, хотим надеяться, что еще сумеем отыграться».

Один лишь капитан Джелико упорно стоял на своем.

— Нам больше нельзя рисковать, — сказал он. — Мы можем заправить корабль горючим только на один рейс — на один-единственный рейс. Если это будет рейс к Лимбо, а товара там не окажется… — Он хлопнул ладонью по столу. — Сами понимаете, что это значит для нас. Конец тогда нашим полетам.

Стин Вилкокс хрипло откашлялся, и все посмотрели на него.

— Может быть, удастся как-то уладить дело со Службой изысканий?

Камил с горечью рассмеялся.

— Где это видано, чтобы Федерация возвращала деньги, на которые уже наложила лапу?

Никто не ответил. Потом капитан Джелико поднялся из-за стола — тяжело, словно его крепкое тело утратило упругость.

— Завтра утром мы с ними поговорим, — сказал он. — Пойдете со мной, Ван?

Суперкарго пожал плечами.

— Ладно. Только я не думаю, что из этого что-нибудь выйдет.


— Черт бы их побрал, — выругался Камил. — Теперь все пропало…

Дэйн снова стоял у входного люка. Снаружи была ночь, слишком, пожалуй, светлая, потому что у Наксоса было две луны. Он знал, что Камил обращается не к нему. И действительно, через секунду отозвался Рип.

— Я, приятель, никогда не считаю, что дело — дрянь, пока не вляпаюсь по самые уши. Ты же видал снимки Ада и Содома. Груды пепла, как говорит Ван. Теперь возьми эту Лимбо: там все-таки есть зелень… А вдруг мы наткнулись бы там на какое-нибудь барахло Предтеч, представляешь?

— Гм… — Али задумался. — И такая находка принадлежала бы нам?

— Это должен знать Ван, это по его части. Погоди-ка… — Тут Рип заметил Дэйна. — Вот у Торсона спросим. Слушай, Дэйн, если бы мы нашли какое-нибудь оборудование Предтеч, могли бы мы претендовать на него по закону?

Дэйн был вынужден признаться, что не знает. Впрочем, ответ на этот вопрос можно будет поискать в фильмотеке суперкарго, где собраны все законы и правила.

— Только я не думаю, чтобы такой вопрос когда-нибудь поднимался. Ведь от Предтеч никогда ничего не оставалось, кроме пустых развалин… Планеты, где должны были стоять их крупные сооружения, сожжены начисто…

Камил прислонился к краю люка и уставился на мигающие огоньки города.

— Интересно, на что они были похожи? — проговорил он. — Все гуманоиды, с которыми мы до сих пор сталкивались, были потомками земных колонистов. А негуманоиды так же мало знают о Предтечах, как и мы. Если потомки Предтеч и существуют, мы пока их не встретили. И потом… — Он помолчал. — Возможно, это и к лучшему, что мы ничего не нашли из их оборудования. Ведь всего десять лет, как кончилась война в кратерах…

Наступила тягостная пауза. Дэйн понял, что имел в виду Камил. Земляне сражались, сражались яростно, беспощадно. Марсианская война в кратерах была лишь последней вспышкой бесконечной борьбы, которую Земля вела со своими колониями в космосе. Федерация с трудом удерживала состояние мира, работники Торгового флота из сил выбивались, чтобы сохранить это состояние навечно и не дать разразиться новому, еще более убийственному конфликту, который грозил истребить Космофлот и, возможно, вообще положить конец нынешней непрочной цивилизации.

И если бы в этом последней схватке было пущено в ход оружие Предтеч — или даже только сведения о таком оружии попали бы в злые руки, — может быть, и Солнце превратилось бы тогда в мертвую звезду, вокруг которой кружились бы выжженные до шлака миры…

— Да, если бы мы нашли их оружие, была бы беда, — сказал Рип, словно отвечая на его мысли. — Но ведь у Предтеч было не только оружие. И, быть может, именно на Лимбо…

Камил выпрямился.

— …именно на Лимбо они оставили тебе целый склад, набитый торкскими алмазами и ламгримскими щелками… или чем-либо в этом роде. Не думаю я, чтобы капитан горел желанием слетать и поискать его. Нас двенадцать человек, и у нас один звездолет. Как ты полагаешь, сколько времени нам понадобится, чтобы прочесать всю планету? А ты не забыл, что наши флиттеры тоже жрут горючее? Может, тебе улыбается застрять на какой-нибудь планетке вроде этого Наксоса и заделаться фермером, чтобы добывать себе хлеб насущный? Вряд ли тебе это по нраву!

Дэйн внутренне согласился, что ему это уж во всяком случае не по нраву. Ведь если «Королева» действительно надолго застрянет в порту, ему даже не выплатят жалованья, на которое он смог бы продержаться, пока не устроится на другой корабль. И весь экипаж в таком положении.

Потом Дэйн лежал без сна на своей узкой койке и размышлял о том, как быстро рухнули все надежды. Эх, если бы только Лимбо не была планетой-пепелищем… или хотя бы средств у них хватило слетать туда и посмотреть… Дэйн вдруг вскинулся. Ведь остается еще тот торговец, который повышал против Ван Райка на аукционе! Может, удастся уговорить его взять Лимбо с хорошей скидкой?

Только вряд ли… Вряд ли он захочет взять планету-пепелище даже за полцены. Слишком уж велик риск. Кому захочется затевать дело при таких шансах? Разве что у человека есть резервный капитал, как у Коуфорта, например… Но Коуфорт этой планетой не интересовался.

Утром угрюмый экипаж потянулся по одному в кают-компанию. Никто не смотрел в конец стола, где мрачный капитан Джелико прихлебывал из чашки особый напиток, который Мура обычно готовил лишь в торжественных случаях. Сейчас никакого торжественного случая не было, но стюард, по-видимому, решил, что команду следует подбодрить.

Появился готовый к визиту в город Ван Райк — облегающий мундир, застегнутый до подбородка, на голове офицерская фуражка с кокардой. Джелико крякнул и поднялся, оттолкнув свою чашку. При этом он глядел столь сурово, что никто из присутствующих не рискнул пожелать ему успеха.

Дэйн спустился в пустой трюм и произвел кое-какие измерения. Он решил приготовиться на тот случай, если им повезет и «Королеву» зафрахтуют. Трюм состоял из двух отделений — огромного помещения, занимавшего треть корабля, и маленькой кладовой, расположенной палубой выше и предназначенной для хранения особо ценных и нестандартных грузов.

Кроме того, была еще крошечная каморка, где на стеллажах и в ящиках хранились «товары для контакта»: небольшие безделушки, заводные куклы, украшения из стекла, проволоки и никелированного металла — все для привлечения дикарей и наивных туземцев. Тренируясь в знании товарного каталога, Дэйн полез по стеллажам. Ван Райк уже дважды водил его сюда, но Дэйн все еще не утратил первоначального чувства изумления перед разнообразием и качеством этих товаров, знаниями и воображением суперкарго, собравшего всю эту коллекцию. Здесь были подарки для вождей и царьков, были и диковинки, поглазеть на который наверняка сбежится от мала до велика все население любой туземной деревушки. Конечно, запасы такого товара были строго ограничены, но вещицы были подобраны с такой тщательностью, с таким глубоким пониманием психологии — как человеческой, так и негуманоидной, что покупатели у «Королевы» были обеспечены на любой отсталой планете.

Впрочем, на Лимбо все это было бы ни к чему. На таком пепелище не могла уцелеть никакая разумная жизнь. Если бы там хоть кто-нибудь уцелел, изыскатели сообщили бы об этом, цена планеты возросла бы… а возможно, ее и вовсе сняли бы с торгов до тех пор, пока правительственные служащие не изучат ее основательнее.

Стараясь отогнать неприятные мысли, Дэйн заставил себя углубиться в осмотр «товаров для контакта». Из терпеливых разъяснений Ван Райка, подкрепленных практическими примерами, Дэйн уже знал, в каких случаях предлагаются те или иные товары. Насколько он понял, зачастую в ход шли и вещицы, изготовленные членами экипажа.

Жизнь на корабле во время длительных перелетов однообразна — управление переключается на автоматику и обязанности команды сведены к минимуму. Скука и безделье вызывают космические мании, и труженики галактических трасс быстро поняли, что спастись можно, лишь заняв каким-нибудь делом голову и руки. Спасение было в хобби, в любом хобби.

Капитан Джелико, например, увлекался ксенобиологией, причем это его увлечение было далеко не любительским. Он не имел возможности держать свои коллекции на борту (исключение делалось только для любимцев вроде голубого Хубата, обитавшего в клетке в капитанской каюте), но стереофото, которые он делал, наблюдая жизнь на иных мирах, принесли ему определенную известность среди натуралистов-профессионалов. Стин Вилкокс, чьи дни проходили в возне с однообразными математическими вычислениями, пытался переводить свои формулы на язык музыки. Но самое странное хобби было у врача Тау. Тау коллекционировал магические приемы лекарей и знахарей отсталых племен и пытался найти рациональное зерно, лежащее в основе инопланетных мумбо-юмбо.

Дэйн взял в руки одно из творений Муры — стеклопластовый шар, в котором плавало какое-то странное насекомое с радужными крыльями, совсем живое на вид. Внезапно скользнувшая по обшивке тень заставила его вздрогнуть. Это был Синбад, корабельный кот. Он мягко вскочил на ящик и уселся там, разглядывая помощника суперкарго.

Из всех земных животных чаще всего сопровождали человека в космосе кошки. Они переносили ускорения, невесомость и прочие неудобства перелетов с такой легкостью, что это вызвало появление довольно странных легенд. Согласно одной из них, Domestica felinus не является аборигеном Земли, кошачье племя — это все, что осталось от давно забытого вторжения на Землю из космоса, и теперь на звездолетах оно возвращается в свой золотой век.

Впрочем, Синбад и его собратья на других кораблях не даром ели свой хлеб. Зачастую вместе с грузом на борт проникали грызуны, причем не только земные мыши и крысы, но и странные твари с чужих планет. Неделями и даже месяцами они не давали о себе знать, а потом вдруг принимались хозяйничать в каком-нибудь укромном уголке трюма. Вот тут-то за них и принимался Синбад. Где и как он их ловил — оставалось неизвестным, но тела убитых он регулярно представлял на рассмотрение Ван Райку, и надо сказать, тела эти зачастую выглядели весьма жутко.

Дэйн протянул руку. Синбад лениво обнюхал его пальцы и мигнул. Он уже признал этого нового человека. Все было правильно, Дэйн находился здесь по праву. Синбад потянулся, легко соскочил с ящика и отправился вокруг комнаты с очередным обходом. У одного из тюков он остановился и принялся обнюхивать его столь проникновенно, что у Дэйна возникла мысль: а не вскрыть ли этот тюк и не дать ли коту проинспектировать его поосновательнее. Но тут далекий удар гонга заставил обоих насторожиться, и Синбад, никогда не пропускавший мимо ушей призыва к трапезе, торопливо выскользнул из комнаты, представив Дэйну следовать за собой более степенным шагом.

Ни капитан, ни суперкарго еще не возвращались, и атмосфера в кают-компании оставалась напряженной. Все вздрогнули, когда над дверью мигнула сигнальная лампа, связанная с входным люком. Кто-то чужой ступил на трап. Если в порту, кроме вас, стоят еще два вольных торговца, всякий фрахт надлежит считать даром небес.

Поэтому Стин Вилкокс мгновенно вылетел в коридор, а Дэйн отстал от него всего на секунду. В отсутствие Джелико и Ван Райка Вилкокс замещал капитана «Королевы», а Дэйн исполнял обязанности суперкарго.

В метре от трапа стоял кар. Водитель оставался за рулем, а какой-то высокий, тощий, загорелый до черноты человек уверенно поднимался по трапу к входному люку.

На нем была потертая куртка грубой кожи, фрабкордовые брюки и высокие сапоги — обычное обмундирование пионера на новооткрытой планете. Однако вместо широкополой шляпы, какую носят пионеры, на голове у него был метапластовый шлем со съемным козырьком и с наушниками коротковолнового радиотелефона. Такие шлемы носят работники Службы изысканий.

— Капитан Джелико? — Голос у незнакомца был жесткий, начальственный — голос человека, привыкшего отдавать приказы, которым повинуются без рассуждений.

Штурман покачал головой.

— Капитан в городе, сэр.

Незнакомец остановился и принялся барабанить пальцами по своему широкому, с карманами поясу. Ясно было, что отсутствие капитана на борту «Королевы» рассердило его.

— Когда он будет?

— Не знаю, — холодно сказал Вилкокс. Видимо, незнакомец ему не понравился.

— Свободны для фрахта? — внезапно спросил тот.

— Вам лучше поговорить с капитаном, — уже совсем холодно отозвался Вилкокс.

Пальцы принялись отбивать дробь на поясе еще быстрее.

— Прекрасно. Я поговорю с вашим капитаном. Где он? Это вы мне можете сказать?

К «Королеве» приближался еще один кар. Это возвращался Ван Райк. Вилкокс тоже его увидел.

— Вы узнаете это через минуту. Вот наш суперкарго…

— Так… — Незнакомец быстро повернулся. Движения его были легкие и отточенные.

Дэйн следил за ним с нарастающим интересом. Этот человек представлял для него загадку. У него была одежда пионера и движения тренированного бойца. В памяти Дэйна всплыла картина: Школа, спортивная площадка, жаркий летний полдень… подсекающий взмах руки, характерный наклон плеча… Да ведь этот тип — форсблейдер! И притом — опытный форсблейдер! Но как же так… это же нарушение закона, частным лицам не разрешается обучаться форсблейду…

Ван Райк обогнул кар незнакомца, вылез из-за руля и обычным своим тяжелым шагом стал подниматься по трапу.

— Кого-нибудь ищете? — осведомился он у незнакомца.

— Ваш корабль свободен для фрахта? — снова спросил тот.

Лохматые брови Ван Райка дрогнули.

— Для хорошего фрахта свободен любой торговец, — спокойно ответил и, словно не замечая нетерпения незнакомца, повернулся к Дэйну. — Торсон, — сказал он. — Поезжайте в «Зеленую птичку» и попросите капитана Джелико вернуться на корабль.

Дэйн сбежал по трапу и уселся в кар, на котором приехал Ван Райк. Включив сцепление, он оглянулся. Незнакомец вслед за Ван Райком вступил на борт «Королевы».

«Зеленая птичка» оказалась не то кафе, не то рестораном. Капитан Джелико сидел за столиком у дверей и беседовал с тем самым темнолицым, который торговался с нами за Лимбо на аукционе. Разговор, видимо, шел к концу. Когда Дэйн вошел в сумрачный зал, темнолицый решительно покачал головой и встал. Капитан не сделал попытки удержать его. Он только медленно передвинул вправо свою пивную кружку, осторожно и задумчиво, словно это было бог весть какое ответственное дело.

— Сэр… — Чтобы привлечь внимание капитана, Дэйн осмелился положить руку на стол.

Капитан Джелико поднял на него угрюмые холодные глаза.

— Да?

— На «Королеву» явился какой-то человек, сэр. Он справляется о фрахте. Мистер Ван Райк послал меня за вами…

— Фрахт!

Пивная кружка опрокинулась и со стуком упала на пол. Капитан Джелико швырнул на стол местную монетку и бросился к выходу. Дэйн устремился следом.

Усевшись за руль, Джелико с места взял сумасшедшую скорость. Но в конце улицы он сбросил газ, и, когда кар подкатил к «Королеве», никакой посторонний наблюдатель не смог бы догадаться, что водитель спешит.

Через два часа экипаж снова собрался в кают-компании послушать новости. Капитан говорил, а незнакомец сидел рядом с ним во главе стола.

— Это доктор Салзар Рич, археолог, один из федеральных специалистов по Предтечам. Оказывается, ребята, Лимбо сгорела не дотла. Доктор сообщил мне, что в северном полушарии изыскатели обнаружили какие-то довольно обширные развалины. Он фрахтует «Королеву», чтобы переправить туда свою экспедицию…

— И это никоим образом не ущемляет наших прав, — сказал Ван Райк, добродушно улыбаясь. — Так что у нас тоже будет возможность поработать.

— Когда старт? — осведомился Иоганн Штоц.

Джелико повернулся к археологу.

— Когда вы будете готовы, доктор Рич?

— Как только вы разместите мое оборудование и моих людей, капитан. Доставить сюда снаряжение я могу немедленно.

Ван Райк поднялся.

— Торсон, — позвал он. — Пойдемте готовиться к погрузке… Можете везти свое снаряжение, доктор?

4. Высадка на Лимбо

За последующие несколько часов Дэйн узнал об укладке грузов больше, чем за все время обучения в Школе. Кроме того, выяснилось, что на корабле надо еще найти место не только для Рича, но и для трех его помощников.

Снаряжение пошло в большой грузовой трюм. Всю эту работу взяли на себя сотрудники Рича: доктор объявил, что в его грузе находятся тонкие и хрупкие инструменты и он ни в коем случае не позволит швырять их как попало наемным портовым грузчикам.

Однако, когда дело дошло до размещения груза в трюме, Ван Райк без обиняков дал доктору понять, что этим будет заниматься команда и что команда способна управиться без посторонней помощи. Так что Дэйн вместе с Кости потели, чертыхались и таскали, а Ван Райк руководил ими и сам не упускал случая подставить плечо, пока весь груз не был размещен в строгом соответствии с механикой распределения веса при взлете. Затем люк был задраен до прибытия на Лимбо.

Выбравшись из трюма, они обнаружили в малом грузовом отсеке Муру, который прилаживал там подвесные койки для помощников Рича. Удобств никаких не было, но археолога еще до подписания контракта уведомили, что на «Королеве» нет специальных кают для пассажиров. Впрочем, никто из вновь прибывших не жаловался.

Эти люди, как и их руководитель, являли собой тип людей, совершенно новый для Дэйна. Все они на вид были крепкие и выносливые, какими и надлежало быть, по представлениям Дэйна, людям, которые занимаются поисками следов исчезнувших цивилизаций на иных мирах. Один из них даже не был, собственно, человеком — зеленая кожа и голый череп выдавали в нем ригелианина. У него было странное, не по-человечески гибкое тело, но одет он был совершенно так же, как и прочие. Дэйн всячески старался не слишком на него таращиться, но удержаться было трудно.

Кто-то тронул его за руку. Он обернулся и увидел Муру.

— Доктор Рич поместился в вашей каюте, — сказал стюард. — Вам придется перебраться в кладовую… Пойдемте!

Слегка уязвленный тем, что его так бесцеремонно выселили, Дэйн последовал за Мурой в свое новое обиталище, которое располагалось во владениях кока-стюарда. Эти владения состояли из камбуза, холодильных камер, а также гидропонической оранжереи, предмета забот не только Муры, но и врача Тау, отвечающего за внутреннюю атмосферу корабля.

— Доктор Рич пожелал быть рядом со своими людьми, — объяснял на ходу Мура. — Он специально это оговорил…

Дэйн покосился на маленького стюарда. Ему показалось, что в последней фразе Муры содержится какой-то намек.

Любопытный человек этот Мура. Он был японец, а Дэйн еще со школьных времен помнил, какая страшная судьба постигла Японские острова много лет назад. Вулканические извержения, сопровождавшиеся приливной волной огромной силы, за два дня и одну ночь уничтожили целый народ, так что Япония, стертая с лица земли, просто перестала существовать.

— Сюда, — сказал Мура. Они дошли до конца коридора, и Мура движением руки пригласил Дэйна войти.

Стюард не пытался как-нибудь украсить свое жилище, поэтому его идеально чистая каюта производила несколько унылое впечатление. Впрочем, на откидном столике покоился шар из стеклопласта, и в самом центре его, удерживаемая какой-то волшебной силой, висела земная бабочка. Крылья ее, словно инкрустированные драгоценные камни, были распростерты, и она казалась на удивление живой.

Перехватив взгляд Дэйна, Мура наклонился и легонько постучал ногтем по верхушке шара. И как бы в ответ на это яркие крылышки дрогнули — мертвая красавица ожила и чуть сдвинулась с места.

Дэйн перевел дух. Он уже видел один такой шар на складе и знал, что Мура собирает и заключает в шары насекомых сотен миров. Еще один шар занимал почетное место в каюте Ван Райка. Он изображал сценку из жизни подводного мира: стайка сверкающих точно самоцветы рыб-мух укрывалась в зарослях вьющихся водорослей, а к ней подкрадывалось странное существо с двумя ногами и длинным зловещим жалом. А инженер-связист был счастливым обладателем шара с городом эльфов — вереница серебристых башен, между которыми порхают призрачные жемчужные существа.

— Всякому свое, верно? — Мура пожал плечами. — Способ занять время. Как всякий другой.

Он взял шар, завернул его в кусок материи и спрятал в ящичек с перегородками, выстланными ватой. Затем откатил дверь в следующее помещение и показал Дэйну его новое жилище.

Это была вспомогательная кладовая, которую Мура освободил от припасов и оборудовал подвесной койкой и рундучком. Здесь было не так удобно, как в собственной каюте, но и не хуже, чем в тех каморках, где Дэйну приходилось ютиться во время учебных полетов на Марс и на Луну.

Измотанный Дэйн сразу улегся спать и старта не слышал. Когда он проснулся, корабль находился в космосе. Он спустился в кают-компанию, и там его настиг предупреждающий сигнал. Дэйн вцепился в стол, мучительно глотая слюну, борясь с приступом головокружения, которое всегда поражает людей в момент перехода в гиперпространство. Наверху, в рубке управления, Вилкокс, капитан и Рип должны были чувствовать то же самое, но они не могли оставить свой пост до тех пор, пока переход не завершится.

Ни за что на свете не стал бы штурманом, в сотый раз подумал Дэйн. Ни за какие коврижки. Конечно, основную работу выполняют бортовые вычислительные машины, но ведь одна ничтожная ошибка в расчетах — и корабль может занести неизвестно куда или даже выбросить из гиперпространства не рядом с планетой-целью, а внутрь ее. Дэйн знал теорию гиперперехода, он мог бы проложить курс, но, честно говоря, сомневался, что ему хватило бы мужества ввести корабль в гиперпространство и вывести обратно.

Он все еще хмуро глядел в стену, погруженный в не слишком лестные для себя мысли, когда появился Рип.

— Ну, парень… — помощник штурмана с глубоким вздохом повалился на стул. — Вот мы и снова прорвались, и снова не рассыпались на кусочки!

Дэйн изумился. Сам-то он не был штурманом, ему-то позволительно было сомневаться. Но почему у Рипа такой вид, словно у него гора с плеч свалилась? Может, что-нибудь было не в порядке?

— Что произошло? — спросил он.

Рип махнул рукой.

— Да ничего не произошло. Просто на душе всегда легче, когда переход позади. — Он засмеялся. — Эх, парень, ты думаешь, нам там не страшно? Да мы боимся этой штуки побольше, чем ты. Тебе-то хорошо, лети себе, пока не сядем, и никаких забот…

Дэйн немедленно ощетинился.

— То есть как это — никаких забот? А наблюдение за грузом, а продовольствие, а вода?.. Что толку от твоего перехода, если произойдет отравление воздуха?..

Рип кивнул.

— Верно, верно, все мы не зря деньги получаем. Но должен тебе сказать… — Он вдруг замолчал и оглянулся через плечо, чем очень удивил Дэйна. — Слушай, Дэйн, тебе когда-нибудь раньше доводилось видеть археологов?

Дэйн помотал головой.

— Откуда? Это же мой первый рейс. А в Школе нам почти ничего не говорили об истории… разве только об истории Торгового флота…

Рип нагнулся через стол к Дэйну и понизил голос почти до шепота.

— Понимаешь, меня всегда интересовали Предтечи, — сказал он. — Я разобрался в Хаверсоновских «Путешествиях» и одолел «Службу изысканий» Кэйгеля. Это, между прочим, две самые фундаментальные работы на эту тему. И вот сегодня я завтракал вместе с доктором Ричем и могу поклясться, что он никогда ничего не слыхал о Башнях-близнецах!

Дэйн тоже никогда ничего не слыхал о Башнях-близнецах и не понял, почему это так волнует Рипа. Видимо, озадаченное выражение лица выдало его, и Рип поспешил объяснить:

— Понимаешь, Башни-близнецы — это самый значительный след Предтеч из всех, обнаруженных до сих пор Службой изысканий. Находятся они на Корво, стоят посреди кремниевой пустыни, похожи на два гигантских, высотой в двести футов пальца, указывающих в небо. Насколько удалось установить специалистам, пальцы эти литые и сделаны из какого-то материала, очень прочного, но не из камня и не из металла… Рич очень ловко увильнул, но я совершенно уверен, что он никогда об этом не слыхал.

— Но если это такая знаменитая штука… — начал было Дэйн, и тут вдруг до него дошло, что может означать невежество доктора Рича.

— Да-да, почему наш доктор понятия не имеет о самой важной находке по его специальности? Тут возникают кое-какие вопросы, не так ли? Хотел бы я знать, навел ли капитан о нем справки, прежде чем заключить контракт…

На этот вопрос Дэйн ответить мог.

— Документы у него в порядке, — сказал он. — Мы носили их в Космическую полицию. Они дали разрешение на экспедицию, иначе нас бы просто не выпустили из Наксоса…

Рип признался, что это верно — не выпустили бы. Правила работы ракетодромов на планетах Федерации были достаточно строги и обеспечивали по крайней мере девяностопроцентную уверенность в том, что лица, прошедшие процедуру проверки, располагают подлинными удостоверениями и действительно имеют разрешение на вылет. А на периферийных планетах, особенно привлекательных для браконьеров и преступников, Космическая полиция удваивала свою бдительность.

— И все-таки о Башнях-близнецах он ничего не знает, — упрямо повторил помощник штурмана.

С точки зрения Дэйна, эти слова звучали достаточно веско. Ведь невозможно служить с человеком на одном звездолете и при этом не узнать его так близко, как никогда не способны узнать друг друга люди, обитающие в обычных условиях цивилизации. Если уж Рип утверждает, что доктор Рич — не тот, за кого себя выдает, значит, он в этом действительно убежден, и Дэйн верил ему полностью.

— А что говорится в законах относительно следов Предтеч? — спросил Шэннон после паузы.

— Очень мало. Торговцы никогда еще не находили ничего существенного и не заявляли прав на свои находки…

— Значит, если мы найдем что-нибудь стоящее, нам не на что будет сослаться как на прецедент?

— Видишь ли, — сказал Дэйн, — отсутствие прецедента — это палка о двух концах. Изыскатели пустили Лимбо на продажу, так? Значит, можно считать, что Федерация утратила права на эту планету… Здесь, понимаешь, получается такая юридическая путаница…

— Отменнейший казус, — прогудел над их головами Ван Райк. — Тот самый казус, о котором мечтает половина всех законников в мире. Процесс по такому казусу тянулся бы годами, тянулся бы до тех пор, пока обеим сторонам все это не осточертело или они не почили бы в бозе. И вот именно поэтому мы совершаем наш перелет с федеральным открытым листом в сейфе.

Дэйн усмехнулся. Он мог бы догадаться, что такой матерый волк в торговле, как его шеф, конечно же, предусмотрел все, что лежит в пределах человеческих возможностей. Открытый лист на любые находки! Все, что они найдут на Лимбо, принадлежит им и только им!

Однако Рипа все еще одолевали сомнения.

— А на какой срок открытый лист? — спросил он.

— Как обычно — год и один день. Надо полагать, изыскатели не так уверены в возможности что-нибудь там обнаружить, как наши пассажиры.

— А вы сами как думаете, сэр? — спросил Дэйн. — Найдем мы там что-нибудь?

— Я никогда не загадываю наперед, когда речь идет о новой планете, — невозмутимо ответствовал Ван Райк. — В нашем деле полным-полно ловушек. И если человек возвращается домой с целой шкурой, звездолет у него в порядке, а в кармане — кое-какая прибыль, значит, боги глубокого космоса были добры к нему. О большем мечтать не стоит.

Во время перелета сотрудники Рича держались обособленно, питались они собственными продуктами, из тесного своего помещения почти не выходили, да и к себе никого не приглашали. Мура сообщал, что они только и делают, что либо спят, либо играют в какую-то сложную азартную игру, которой их обучил ригелианин.

Доктор Рич столовался вместе с командой «Королевы» и появлялся в кают-компании, когда народу там было немного, причем эти немногие всегда оказывались работниками инженерной секции, и непонятно было, случайно так получалось или доктор намеренно выбрал себе в сотрапезники инженеров. Под предлогом необходимости изучить будущую арену своих действий он попросил в свое распоряжение микрофильм о Лимбо. Пользоваться микрофильмом ему разрешили, однако всякий раз, когда он располагался с проектором, рядом оказывался суперкарго, а суперкарго, по глубокому убеждению Дэйна, видел и замечал все, каким бы рассеянным и задумчивым он ни казался.

Как и было рассчитано, «Королева» вышла в обычное пространство неподалеку от Лимбо. Орбита Лимбо имела размер орбиты Марса, а две другие планеты этой системы располагались так далеко от местного солнца, от зоны тепла и света, что представляли собой ледяные, совершенно безжизненные миры. Когда «Королева» вышла на посадочную орбиту, проходящую через атмосферу, где корабль должен был погасить скорость до скорости посадки, инженер-связист включил все обзорные экраны. И те, кто не стоял на вахте, увидели смутные очертания нового мира.

Сначала были видны только уродливые серо-коричневые шрамы ожогов на лике планеты, но корабль, опускаясь под углом, пробивал все новые слои атмосферы, и вот на экранах появились зеленые полосы растительности, маленькие моря — или, быть может, большие озера — доказательства того, что планета-пепелище не совсем мертва.

День сменился ночью, затем снова наступил день. Если бы Лимбо была обычной отсталой планетой, они в соответствии с инструкцией избрали бы для посадки какую-нибудь пустынную местность, произвели бы тайную разведку на флиттерах и только после этого вступили бы в открытый контакт с обитателями планеты. Но на Лимбо, по-видимому, не было разумной жизни, так что для посадки можно было выбирать любое удобное место.

Через гиперпространство корабль провел Вилкокс, посадку же на поверхность планеты должен был осуществить сам капитан Джелико. И теперь он маневрировал, отыскивая посадочную площадку с таким расчетом, чтобы опустить корабль на самом краю выжженной пустыни в непосредственной близости от покрытой зеленью полосы.

Это была хитрая посадка, не из тех, на какие способен любой новичок — на чистый ракетодром по лучу локатора. Но «Королеве» не впервой было совершать сложные посадки, и Джелико осторожно опускал ее, управляя огненными струями, пока она не встала на грунт с хрустом и скрежетом, не столь уж громкими, как можно было бы ожидать.

— На грунте! — прозвучал в репродукторах сиплый голос капитана.

И сейчас же Штоц откликнулся:

— Двигатели в норме!

— Распорядок прибытия стандартный! — объявил капитан. Голос его обретал обычную силу.

Дэйн отстегнул ремни и отправился за приказаниями к Ван Райку. Однако в дверях служебной каюты суперкарго уже стоял доктор Рич.

— Когда можно будет выгрузить оборудование? — нетерпеливо спросил он.

Ван Райк еще только отстегивал предохранительные ремни. Он с удивлением воззрился на археолога.

— Вы собираетесь разгружаться?

— Разумеется. Как только вы раздраите люки…

Суперкарго водрузил на голову форменную фуражку.

— Не так быстро, доктор, — сказал он. — Мы — на новой планете.

— Но здесь же нет туземцев. И изыскатели не обнаружили здесь ничего опасного…

Нетерпение доктора быстро превращалось в откровенное раздражение. Похоже было, что за время перелета он так разжег в себе жажду деятельности, что теперь боялся упустить хоть мгновение.

— Спокойно, спокойно, доктор, — невозмутимо отозвался суперкарго. — Мы здесь действуем по приказу капитана. Да и рисковать не стоит — что бы там ни утверждали изыскатели.

Он локтем нажал вызов интеркома.

— Рубка слушает, — отозвался голос Тана.

— Суперкарго — рубке. Что снаружи?

— Обзор не закончен, — ответил Тан. — Коллектор еще в работе.

Доктор Рич стукнул кулаком по косяку.

— Коллектор! — рявкнул он. — У вас же есть отчет Службы изысканий! Что вы возитесь с коллектором?

— Именно поэтому все мы живы-здоровы, — заметил Ван Райк. — В нашем деле бывает риск разумный и риск неразумный. Так вот, мы предпочитаем рисковать разумно.

Он опустился в кресло, а Дэйн прислонился к стене. Ясно было, что спешить с разгрузкой не придется. Доктор Рич, сделавшись похожим на капитанова голубого Хубата — он только что не плевался, зарычал и умчался к своим людям.

— Да, — проговорил Ван Райк и щелкнул пальцем по обзорному экрану. — Не очень-то приятная картина…

Вдали виднелась иззубренная гряда серо-коричневых скал, кое-где вершины были покрыты снегом. Подножие гряды напоминало рваное полотнище — так оно было изрыто узкими извилистыми лощинами, поросшими бледной, чахлой зеленью. Даже при солнечном свете эти места выглядели тоскливо. Словно в дурном сне, подумал Дэйн.

— Вывод коллектора: условия снаружи пригодны для жизни, — объявил вдруг голос из репродуктора.

Ван Райк снова нажал клавишу.

— Суперкарго — капитану. Прикажете готовиться к разведке?

Ответа он не услышал, потому что в каюту вновь ворвался доктор Рич и, оттолкнув его, заорал в микрофон:

— Капитан Джелико, говорит Салзар Рич! Я требую, чтобы мое оборудование было выгружено немедленно, сэр! Немедленно!

Наступила тишина. Дэйн в благоговейном ужасе подумал даже, что капитан от негодования лишился дара речи. Никому не дано «требовать» чего-либо от капитана звездолета, даже Космическая полиция может всего лишь «просить».

— А по какой причине, доктор Рич? — К изумлению Дэйна, капитан говорил совершенно спокойно и невозмутимо.

— По какой причине?! — Рич, навалившись животом на стол суперкарго, шипел и плевался в микрофон. — Да по той простой причине, что только в этомслучае я успею разбить лагерь до темноты!..

— На западе — развалины, — прервал его размеренный голос Тана.

Все трое взглянули на экран. Инженер-связист, завершая круговой обзор, перевел детектор на запад, и теперь они видели перед собой сожженную равнину, в которой неведомое оружие Предтеч прорубило страшные шрамы до самого скального основания. Шрамы эти были наполнены застывшим стекловидным шлаком, и солнце отражалось в нем неподвижными слепящими бликами. А у самого горизонта громоздился хаос каких-то строений, уходящий краем в нетронутую полосу зелени.

На унылом, однообразном фоне развалины эти казались единственным цветным пятном, россыпью ярко-красного, желтого, пронзительно-зеленого и голубого. До них было миль двадцать, они выглядели необычайно эффектно, и все трое смотрели на них не отрываясь. Доктор Рич заговорил первым — потому, наверное, что почувствовал себя в своей стихии.

— Там! — он нетерпеливо ткнул пальцем в экран. — Мой лагерь будет там! — Он резко повернулся к микрофону. — Капитан Джелико! Я хочу разбить лагерь около этих развалин! Как только ваш суперкарго соблаговолит начать разгрузку…

Он все-таки добился своего — через несколько минут Ван Райк уже снимал пломбы с грузового люка. Доктор нетерпеливо топтался рядом, а в коридоре позади него собрались остальные археологи.

— Теперь мы управимся сами, Ван Райк, — сказал он, но суперкарго легонько отстранил его плечом.

— Нет, доктор, благодарю вас. «Королева» разгружается только под надзором моей секции!

И Ричу пришлось уступить, хотя он так и шипел от злости, пока Дэйн при помощи крана извлекал из недр «Королевы» и опускал на грунт краулер с радарным управлением. Затем под надзором Дэйна началась разгрузка. Ригелианин забрался в краулер и, переключив его на ручное управление, повез первую партию груза к развалинам. Оттуда машина вернулась за второй партией сама, по лучу корабельного радара.

Рич с двумя археологами отправился вторым рейсом, и Дэйн остался с последним членом экспедиции, угрюмым молчаливым человеком. Несмотря на откровенное неудовольствие этого субъекта, Дэйн принялся складывать чемоданы и саквояжи — по-видимому, личный багаж археологов — в одну груду, чтобы потом их было удобнее грузить на краулер. В том, что произошло дальше, виноват был не он. Археолог сам уронил свой потрепанный чемодан. Чемодан грохнулся, зацепился замком о камень и раскрылся.

С приглушенным воплем археолог бросился запихивать обратно вывалившиеся вещи. Он действовал очень проворно, но Дэйн успел заметить толстую книгу, которая выпала из стопки белья.

Знакомая книга! Солнце слепило глаза, и Дэйн прищурился, всматриваясь. Но было поздно — археолог уже затягивал чемодан ремнем. И все-таки Дэйна не покидала уверенность, что точно такую же книгу он уже видел однажды в рубке управления, на столе у Вилкокса. «Странно, — подумал он. — Зачем археологу таскать с собой свод программ для бортовой вычислительной машины?»

5. Первая разведка

Сумерки на Лимбо были необычайно плотные, словно тьма здесь обладала осязаемой материальностью. Дэйн старательно задраил внешний грузовой люк. Пустой краулер, вернувшийся из последнего рейса, он оставил под открытым небом на выжженной земле рядом со стабилизаторами «Королевы». Экипаж принял все меры предосторожности, необходимые на неизвестной планете: трап был втянут, шлюзовые люки наглухо задраены. Теперь экипаж был огражден от чужого мира гладкой непроницаемой броней, пробить которую могло разве что самое совершенное и современное оружие. Любой корабль Торгового флота мог при необходимости превратиться в неприступную крепость.

Погруженный в свои мысли, Дэйн поднимался с палубы на палубу, пока не добрался до каюты Рипа в секции управления. Помощник штурмана сидел, сгорбившись, на откидном стуле с Т-камерой в руках.

— Я нащелкал полную пленку этих развалин, — возбужденно сказал он Дэйну, остановившемуся в дверях. — А этот Рич — настоящая крыса, можешь мне поверить. Прямо удивительно, как это Синбад упустил его…

— Что он еще натворил?

— Понимаешь, эти развалины. — Рип ткнул пальцем в стену, — это самая крупная находка за всю историю поисков Предтеч. Так он подгреб их под себя, будто это его собственность. Он, понимаешь, объявил капитану, что запрещает нам даже близко подходить к развалинам… мол, вторжение неспециалистов слишком часто приводило к гибели ценных находок!.. Неспециалисты, видишь ли! — Рип чуть не рычал от ярости, и Дэйн впервые за их знакомство увидел, что это такое — разозленный Рип.

— Ну и пусть его, — рассудительно сказал Дэйн. — Их ведь всего четверо, не смогут же они подгрести под себя всю планету. А мы сейчас начнем регулярную разведку, правильно я говорю? Кто нам не велит самим найти классные развалины? Не может быть, чтобы здесь ничего не осталось, кроме этого города. А по закону никто не помешает нам копаться в развалинах, которые мы сами найдем.

Лицо Рипа просветлело.

— Правильно, дружище! — сказал он и отложил Т-камеру.

— Во всяком случае, произнес Камил из коридора за спиной Дэйна, — нашего милого доктора не упрекнешь в бездеятельности! Он так устремился к своим развалинам, словно боялся, как бы кто-нибудь не опередил его в последнюю секунду. Довольно странная фигура наш милый доктор, а?

Рип тут же поделился своими подозрениями:

— Он ничего не знает о Башнях-близнецах…

— А его рыжий ассистент, — добавил Дэйн, — таскает в чемодане свод программ для вычислителя.

Дэйн был очень рад, что и у него есть что сказать, а тем более — в присутствии Камила. Тишина, наступившая после его сообщения, польстила его самолюбию. Но Камил, как всегда, не упустил случая подколоть его.

— И каким же образом сей поразительный факт дошел до вашего сведения? — осведомился он.

Дэйн решил пренебречь слабым, но достаточно неприятным ударением на слове «вашего».

— Он уронил чемодан, книга вывалилась, и он в панике принялся засовывать ее обратно.

Рип потянулся к шкафчику и извлек из него толстый том в водонепроницаемом переплете.

— Такая?

Дэйн покачал головой.

— Нет. У той обложка была с красной полосой. Такая, как в рубке у Вилкокса.

Камил тихонько свистнул, а у Рипа широко раскрылись глаза.

— Но ведь это же полный свод! — воскликнул он. — Такой свод может быть только у штурмана. А когда штурман увольняется, книга хранится в сейфе у капитана, пока не подпишет контракт новый штурман. По федеральным законам на корабле может быть только один экземпляр такого свода. Когда корабль списывают, полный свод подлежит уничтожению.

Камил засмеялся.

— Не будь таким наивным, друг мой. Как же тогда, по-твоему, летают браконьеры и контрабандисты? Высасывают программы из пальца? Я ничуть не сомневаюсь, что этими сводами, которые считаются давно сожженными, вовсю торгуют на черном рынке.

Рип помотал головой.

— Нет-нет. Им бы негде было взять новые программы. Мы такие программы получаем на каждой планете, когда регистрируем прибытие. Как, по-твоему, зачем Вилкокс тащит свой том в портовую регистратуру всякий раз, когда мы куда-нибудь прибываем? Эту книгу посылают прямо в местное отделение Службы изысканий, и там в нее впечатывается новая информация. А подсунуть какую-нибудь другую книгу вместо законной не удастся — они это мигом засекут!

— Мой бедный наивный ребенок, — насмешливо растягивая слова, проговорил Камил. — Каждый раз, когда Федерация в своем идеалистическом вакууме вырабатывает новый закон, на сцене немедленно появляется какой-нибудь ловкач, который будет день и ночь ломать голову, как бы этот закон обойти. Я не знаю, как именно это делается, но ставлю свою долю в нашей нынешней авантюре, что это так. Раз Торсон видел книгу с красной полосой у того парня, значит, это делается и сейчас, здесь, на Лимбо.

Рип вскочил.

— Надо сказать Стину…

— Что сказать? Что Торсон видел, как из сундука этого землекопа вывалилась книга, похожая на свод программ?.. Вы ведь не подобрали ее, Торсон, не листали ее?

Дэйн был вынужден признать, что нет, не подобрал и не листал. Тогда Камил взялся за него как следует. Какие у него доказательства, что у сотрудников экспедиции был именно запретный свод программ? Стин Вилкокс болтовни не терпит, ему подавай факты. Книги у Дэйна на руках нет, предъявить ее он не может, и Вилкокс ему, конечно, просто не поверит.

— Так что, милый мой, — Камил снова повернулся к Рипу, — нечего нам играть в отважных федеральных агентов и юных космических полицейских и приставать к старшим, пока в наших чумазых ручках не будет доказательств поувесистее.

Рип снова уселся. Его убедили. Дэйна тоже.

— Ну, хорошо, — сказал Рип, поразмыслив. — Но ты вот говоришь: «Пока не будет доказательств поувесистее». Значит, ты все-таки и сам считаешь, что с доктором Ричем не все в порядке?

Камил пожал плечами.

— На мой взгляд, он самый настоящий мошенник. Но это лишь мое личное мнение, и я намерен держать язык за своими прекрасными белыми зубками до тех пор, пока не почувствую, что действительно могу убедить власть предержащих. А сейчас у нас будет своих дел по горло. Через час нам предстоит тянуть жребий, кто с кем полетит на разведку.

«Королева» несла на себе два разведывательных флиттера. Это были маленькие летательные аппараты, рассчитанные на экипаж из двух, а если потесниться — то из трех человек. Пока Дэйн занимался выгрузкой экспедиционного оборудования, работники инженерной секции тщательно подготовили обе машины, чтобы завтра, прямо с утра две разведывательные группы могли приступить к работе.

Ни один огонек не мерцал в угрюмом мраке лимбеанской ночи, так что экипаж «Королевы» вскоре потерял интерес к пустым обзорным экранам, которые связывали корабль с внешним миром. Сразу после ужина была устроена жеребьевка. Состав групп определялся тройственной структурой экипажа: в каждую группу должен был войти один человек из инженерной секции, один из рубки управления и один из разношерстной команды Ван Райка.

Будь у него выбор, Дэйн попросился бы в одну группу с Рипом. Но судьба рассудила иначе, и Дэйн получил как раз то, чего желал меньше всего. Вытащив свой билетик, он обнаружил, что его товарищами по группе будут Камил и Тан. Командиром группы выпало быть инженеру-связисту, но капитан Джелико по каким-то своим соображениям оставил его на «Королеве» и заменил врачом Тау.

Весьма расстроенный этой неудачей, Дэйн вернулся в свою прежнюю каюту. Из любопытства он наскоро в ней пошарил в надежде обнаружить что-нибудь забытое загадочным доктором. В телевизионном боевике неустрашимый герой Дэйн непременно нашел бы секретные планы… чего? Он понятия не имел — чего, и ему вдруг вспомнились исполненные здравого смысла рассуждения Камила.

Тогда он принялся думать о Камиле, стараясь понять, откуда у него такая неприязнь к помощнику механика. В какой-то степени эта неприязнь была вызвана броской внешностью и изысканными манерами Камила. Сам Дэйн еще не вышел из того возраста, когда не знают, куда девать руки, и натыкаются на мебель. В Школе на плацу инструкторы всегда приводили его в пример, рассказывая, как не следует выполнять строевые упражнения. Он заглянул в зеркальце на стене каюты, и не обнаружил в своей физиономии ничего чарующего. Да, физически Камил был одарен всем, чего был лишен Дэйн.

Вдобавок помощник суперкарго сильно подозревал, что и по остроте ума Камил тоже оставляет его далеко позади. Он, Дэйн, был похож на бульдога, действующего медленно, но верно. А Камил скакал легко и быстро, как кузнечик. «И всегда по верному пути — вот в чем вся беда, — подумал Дэйн с невеселой усмешкой. — Он бы нравился мне гораздо больше, если бы хоть разок дал маху. А то ведь всегда и во всем он до отвращения прав. Ладно. Психолог решил, что я больше всего подхожу именно этому кораблю и именно этому экипажу. Но это вовсе не значит, что мне должен нравиться каждый член команды. Машина тоже не всемогуща. Во всяком случае, с большинством людей я могу поладить, об этом я догадался еще в Школе».

В конце концов, придя к выводу, что утро вечера мудренее, Дэйн заснул. А проснувшись рано утром, он думал уже только о том, как это здорово, что он сейчас полетит в разведку.

Капитан Джелико настолько пошел навстречу пожеланиям доктора Рича, что даже исключил из задач разведки обследование района развалин. Но, с другой стороны, он дал обеим группам самые недвусмысленные инструкции: в случае обнаружения новых следов Предтеч доложить об этом ему, капитану, лично и ни в коем случае не по радио, потому что радиопередача может быть перехвачена в лагере Рича.

Дэйн надел на голову шлем с коротковолновым радиотелефоном и затянул на поясе широкий ремень, к которому были прицеплены моток тонкого, но прочного троса, фонарик и сумка с набором полевых инструментов. Они не думали, что покидают «Королеву» надолго, однако под сиденья флиттеров уложили пакеты концентратов, полевые аптечки, полные фляги, а также ящики с «товарами для контакта», хотя, по мнению Дэйна, вряд ли эти товары могли здесь пригодиться.

Камил сел за пульт управления, а Дэйн и Тау втиснулись на одно сиденье у него за спиной. Помощник механика нажал кнопку на пульте, и гнутый колпак обтекателя надвинулся, закрыв кабину. Флиттер мягко снялся с борта «Королевы» и взял круто к северу по курсу, проложенному для них капитаном Джелико и Ван Райком.

Солнце было уже высоко. Лучи его высекали блики в реках стеклянного шлака и пробуждали к жизни чахлую зелень, рваной бахромой выстилавшую лощины у подножия скалистого хребта. Дэйн включил автоматическую кинокамеру.

Когда флиттер достиг зеленой полосы и внизу потянулись редкие скопления кустарника, Камил для удобства наблюдения снизился и уменьшил скорость. Но нигде не было видно никаких признаков жизни — ни на земле, ни в воздухе.

Они пролетели до конца первой лощины, затем Али свернул вправо и свечой взмыл над зубчатым гребнем голой скалы в поисках нового клочка плодородной почвы. Они обследовали вторую лощину и опять не увидели ничего, кроме редкого кустарника и разбросанных островков зеленой травы.

Третья лощина оказалась интереснее. По дну ее струился извивающийся ручей, растительность здесь была не только гуще, но и темнее — не такая чахлая и бледная. И там было еще что-то. Дэйн и Тау одновременно закричали:

— Снижайся!

— Вот там!

Камил с ходу проскочил это место, но тут же сбросил скорость и по дуге вернулся обратно. Дэйн и Тау, прижавшись лицами к прозрачному пластику обтекателя, жадно смотрели вниз, ища глазами это необычное пятно среди кустарника.

Вот оно! Дэйн понял, что не ошибся. Это было возделанное поле — крошечный огороженный участок правильной формы. Собственно, его даже нельзя было назвать полем. Ограда из камешков и прутьев обрамляла каких-нибудь четыре квадратных фута почвы.

Крохотные растеньица были высажены на этом участке прямыми рядами. Их желтые папоротникоподобные листья непрерывно трепетали как бы от порывов ветра, хотя на кустарнике рядом не дрожал ни единый листок.

Камил дважды облетел вокруг этого «поля», а потом, выключив двигатель, перешел в планирование вдоль лощины в сторону выжженной равнины. Они миновали еще три таких поля, довольно далеко отстоящих друг от друга, а затем пролетели над местом, где лощина расширялась и три или четыре поля располагались рядом. Все они были заключены в ограды и казались тщательно ухоженными, но нигде не было видно ни тропинок, ни строений, ни следов тех, кто сеял, возделывал и будет собирать урожай.

— Возможно, конечно, — проговорил Тау, нарушая молчание, — мы имеем здесь дело с флоральной, а не фаунальной цивилизацией…

— То есть, по-твоему, эта морковка сама себе построила ограду и сама себя высеяла… — начал Али.

Но у Дэйна уже был готовый ответ. Как-никак он был специалистом по контактам, и в него достаточно крепко вколотили идею о том, что, когда имеешь дело с внеземной цивилизацией, мыслить надлежит широко и свободно, не отвергая без тщательного рассмотрения никаких, даже самых диких гипотез.

— Может, это своего рода детские ясли, — проговорил он. — Может, взрослые особи посеяли здесь свои семена…

Али только презрительно фыркнул, по Дэйн решил не раздражаться.

— Нельзя ли нам сесть? — спросил он. — Надо бы поглядеть на это вблизи… Только сесть надо подальше от полей, — добавил он на всякий случай.

— Слушайте, вы, торговец стекляшками, — произнес Али сквозь зубы. — Я вам не новичок зеленый и не кретин…

«Поделом мне, — честно признал Дэйн. — У Камила есть опыт, а я впервые в разведке. Черт меня дернул соваться куда не следует…» Он прикусил язык и молчал все время, пока Али вел флиттер, снижаясь по спирали к голой скалистой площадке, расположенной достаточно далеко и от ручья, и от полей.

Тау связался с «Королевой» и сообщил о сделанном открытии. В ответ последовал приказ осторожно осмотреть лощину и поискать еще какие-нибудь признаки разумной жизни.

Врач оглядел утесы, окружавшие место посадки, и сказал:

— Может быть, в пещерах…

Но пока они пешком пробирались к лощине вдоль голых черных скал, они не обнаружили ни одной трещины, ни одной щели, достаточно глубокой, чтобы там могло укрыться животное размером хотя бы с Синбада.

— Они могли спрятаться, увидев флиттер, — заметил Али. — Возможно, они даже сейчас следят за нами.

Дэйн настороженно огляделся вокруг, всматриваясь в стены утесов, в скопления кустарника, в заросли высокой жесткой травы.

— Они должны быть маленькие, — пробормотал он вполголоса. — Уж очень маленькие у них поля.

— Все-таки это, наверное, растения, — отозвался Тау. Но Дэйну не хотелось с ним соглашаться.

— До сих пор, — медленно проговорил он, — мы вошли в контакт с восемью негуманоидными расами. Слиты — пресмыкающиеся, арвасы — что-то вроде кошек, фиффтоки — моллюски, из прочих три отличны от нас химически, а канддойды и мимсисы — насекомые. Но разумные растения…

— …вполне возможны, — закончил за него Тау.

Они очень тщательно обследовали ближайшее поле. Растеньица достигали в высоту двух футов, кружевная листва их непрерывно трепетала. Они были старательно прорежены, и между ними не было ни стебелька сорной травы. Ни плодов, ни семян разведчики не обнаружили, а когда наклонились, чтобы рассмотреть растения вблизи, то почувствовали сильный пряный запах. Али принюхался.

— Гвоздика?.. Корица?.. Может быть, это плантация лечебных трав?

— Почему же именно лечебных?

Дэйн присел на корточки. Странно. Эти миниатюрные плантации были заботливо обработаны, но не было между ними никаких тропинок, и непонятно было, как неизвестные фермеры к ним подходят. Подходят?.. Быть может, в этом-то все и дело… Может, они крылатые? Он произнес это вслух.

— Ну, разумеется, — сказал Али с обычным ехидством — Племя летучих мышей. И выходят они наружу только ночью. Именно поэтому нас не встречает здесь торжественная делегация…

«Ночной образ жизни? Что ж, вполне возможно, — подумал Дэйн. — Значит, надо установить здесь пост и оставить на ночь наблюдателя. Впрочем, если фермеры выходят на работу в полной темноте, наблюдать их будет очень трудно. Сейчас мы можем сделать только одно: укрыться где-нибудь поблизости и подождать до вечера. Возможно, они действительно не показываются только потому, что испугались нас и прячутся».

Дэйн и Тау залегли в тени высокой скалы, а Камня увел флиттер на вершину утеса, так что снизу его видно не было. Однако шли часы, а в лощине ничего не менялось. Душистые растения продолжали трепетать, а их дикие братья неподвижно кучились вдоль ручья.

Животный мир Лимбо не отличался ни разнообразием, ни обилием. Кроме пробы воды и образцов растительности, Тау удалось заполучить лишь окрашенное под цвет почвы насекомое, похожее на земного жука. Он упрятал его в коробку, чтобы отвезти на «Королеву» для основательного исследования. Спустя час еще одно насекомое с тусклыми крупными крыльями пронеслось над водой. А животные, птицы и пресмыкающиеся так и не появились.

— На этом пепелище, — вполголоса пояснил Тау, — могли уцелеть только самые низшие существа…

— А как же плантации? — возразил Дэйн. Все это время он ломал голову, чем можно соблазнить таинственных лимбеанцев, если они вообще когда-нибудь появятся. Задача не из легких, тем более что он понятия не имел об их природе. Например, если их зрение отличается от человеческого, то для них не годятся ярко раскрашенные безделушки, которые пользуются таким успехом у примитивных гуманоидных племен. А если у них иная область слуховой чувствительности, бесполезными окажутся музыкальные ящики, так хорошо зарекомендовавшие себя при установлении контакта с канддойдами… Дэйн был склонен принять за отправную точку обоняние. Растения на плантациях пахли, причем, пожалуй, слишком сильно даже для человеческого носа с его слабой чувствительностью. Единственное, что сейчас можно было с уверенностью сказать о коренных обитателях планеты, — это то, что они не лишены обоняния. Попробовать в качестве приманки запахи, пряные запахи… Это может сработать. Он сказал Тау:

— Эти растения сильно пахнут. Нет ли у вас в аптечке чего-нибудь с таким же запахом? У нас есть душистое мыло с Гаратоля, но оно вряд ли подойдет…

Тау улыбнулся.

— Ищете приманку? Да, запах, возможно, их приманит. Только лучше пошарить не в аптеке, а в кладовых у Муры. Взять у него по щепотке различных пряностей…

Дэйн прислонился спиной к скале. Как это он об этом не подумал? Пряности употребляются в кулинарии — разумеется, у Муры найдется что-нибудь подходящее для народца, который выращивает эти пахучие травы. Значит, придется вернуться на «Королеву»…

— И вот что, — продолжал Тау. — Сегодня, надо думать, с контактом у нас ничего не получится. По-видимому, они ведут ночной образ жизни, и наблюдательный пост надо оборудовать соответственно. А пока — пойдемте…

Тау был командиром группы, и решения принимал он. Дэйн обрадовался, ему хотелось поскорее заняться подготовкой к контакту. Они помахали Камилу, чтобы он спустил флиттер, связались по радио с «Королевой» и получили приказ возвращаться.

Капитан и суперкарго приняли их в рубке, выслушали Тау и позволили Дэйну высказаться по поводу пряностей. Коша Дэйн закончил свою вдохновенную речь, капитан повернулся к Ван Райку.

— Что скажете, Ван? Вы когда-нибудь пользовались пряностями для контакта?

Суперкарго пожал плечами.

— Для контакта годится что угодно, лишь бы оно привлекало туземцев. Можно попробовать и пряности — наряду с обычным набором.

Джелико сказал в микрофон:

— Фрэнк, поднимитесь ко мне. Захватите образцы всех пряностей, какие у вас есть. Образцы всего, что сильно и хорошо пахнет.

Два часа спустя Дэйн уже оценивал дело рук своих, стараясь, по возможности быть строго объективным. Он нашел широкий плоский камень на полпути между двумя плантациями. На камне разложили образцы товаров — украшения, маленькие игрушки, поделки из металла, сразу бросающиеся в глаза, музыкальный ящик, устроенный так, что, если взять его в руки, он начинает играть. И наконец, он поставил на камень три пластиковые чашки с пряными смесями, накрытые легкой тканью.

В кустах неподалеку был замаскирован нацеленный на камень телепередатчик. Дойну, Тау и Камилу предстояло провести ночь перед экраном во флиттере на вершине утеса.

Дэйн все еще немного недоумевал, как это ему доверили такое важное дело. Но он уже понимал справедливость закона «Королевы»: ты задумал — ты и выполняй. Успех или провал всецело зависит от тебя. И Дэйну было немного не по себе, когда он забирался во флиттер, чтобы подняться на вершину утеса.

6. Зловещая лощина

Снова на них навалился плотный мрак лимбеанской ночи. У этой планеты не было спутника, а холодные иголочки звезд не способны были сделать ночь сколько-нибудь светлее. Даже на экране тьма казалась непроглядной, хотя телекамера внизу была оборудована сверхсветосильной оптикой.

Тау потянулся, нечаянно задев Дэйна. Они были одеты в двойные зимние куртки, температура в закрытом флиттере была почти комнатная, и все-таки холод снаружи добирался до них. Они поделили ночь на три вахты, так что двое, свободные от дежурства, могли попытаться вздремнуть. Впрочем, Дэйну было не до сна. Он таращил глаза во тьму, окутывающую флиттер непроницаемым покрывалом.

Он не догадался засечь время, когда увидел первую вспышку — острый огненный луч, прорезавший небо на западе. Он вскрикнул. Дежуривший у экрана Али вскинул глаза, проснулся Тау.

— Вон там, глядите! — крикнул Дэйн. — Вон там!

Они не могли разглядеть его руки, но в этом уже не было нужды. Тьму озарила новая вспышка, потом еще одна, потом сразу несколько, а потом все исчезло, и ночь сделалась еще темнее, чем прежде.

— Палят из бластеров, — проговорил Али. Он уже включил передатчик и отстукивал сообщение на «Королеву».

На мгновение Дэйна охватила паника. Но он тут же сообразил, что стреляют далеко к западу от того места, где стоит «Королева», так что это не нападение на их корабль.

Али доложил капитану, что они только что наблюдали, видимо, какое-то далекое сражение. С корабля вспышек не заметили, все было спокойно вокруг «Королевы», в том числе и в развалинах за пустошью, где располагался лагерь Рича.

— Нам оставаться здесь? — спросил Али напоследок.

Ответ последовал немедленно: да, оставаться, если только на них не нападут. Теперь особенно важно выяснить, что же все-таки представляют собой аборигены Лимбо.

Но на экране телевизора по-прежнему смутно виднелся камень с разложенными на нем товарами, и больше ничего.

Теперь они несли вахту по двое: один следил за экраном, другой — за западным горизонтом. Но вспышки больше не разрывали ночи. Если там и происходил бой, то он уже кончился.

Была очередь Дэйна дежурить перед экраном, и, по его расчетам, уже близился рассвет, когда что-то впервые шевельнулось возле камня. Это движение было едва заметным, и в первый момент Дэйн решил, что ошибся. Но вот на черном фоне кустарника справа от камня возникло нечто такое странное, что Дэйн не поверил глазам. Совершенно машинально он включил регистрирующий киноаппарат.

И вовремя. Удивительное существо было не только почти бестелесно, оно передвигалось с поразительной быстротой, искажавшей его и без того жуткие очертания. Дэйн что-то видел, в этом он был вполне уверен. Но он хоть убей не мог бы сказать, что это было или на что оно было похоже.

Тау и Камил дышали ему в затылок, а сам он вперился в экран, подстерегая малейший намек на движение там, внизу. Но вот наступил рассвет, тьма быстро редела, а они так ничего и не увидели больше, кроме листвы кустарника, колеблемой утренним ветром. То, что прошло мимо камня, не заинтересовалось выставкой товаров. Оставалось положиться на пленку киноаппарата.

Солнце Лимбо поднялось над горизонтом. Иней, покрывший за ночь вершины утесов, быстро исчезал. Но лощина оставалась пустынной — ночной гость больше не появлялся.

Прибыл второй флиттер со сменой. Рип подошел поговорить с зевающими по весь рот товарищами.

— Удалось что-нибудь? — спросил он.

— Да, что-то, кажется, засняли на пленку, — отозвался Дэйн.

Он чувствовал, что радоваться, пожалуй, пока еще рано. Этот неясный призрак мог и не быть владельцем плантации. Возможно, просто какое-нибудь животное случайно проскользнуло мимо.

— Капитан приказал вам перед возвращением обследовать район, где стреляли, — сообщил Рип, обращаясь к Тау. — Решения принимайте сами, только не впутайтесь во что-нибудь серьезное.

Врач кивнул. Али включил двигатель, и они поднялись в воздух. Внизу раскинулся уже знакомый пейзаж — узкие лощины, кое-где крошечные квадратики плантаций. Флиттер, завывая, шел совсем низко, но никаких признаков жизни, кроме растительности, видно не было. Они пролетели к западу миль пять, и вдруг перед ними открылась ужасная картина.

Над тлеющим кустарником еще поднимался дым, огненные удары высоковольтных бластеров исхлестали землю и камень, прорубили черные просеки в густой зелени, но не это было самым страшным.

Трупы…

Три обгоревших трупа скрючились в расселине, словно в попытке спрятаться от ударов оружия, которого эти существа не понимали. Да, совсем недавно это были живые существа, хотя теперь они походили на уродливые обуглившиеся головешки.

Али пролетел еще немного вперед над лощиной. Ничего живого. Тогда он развернулся, чтобы сесть рядом с расселиной. Выскочив из флиттера, они двинулись через каменную россыпь и тут же наткнулись на четвертую жертву.

Этот тоже был настигнут огнем, но умер не сразу Смертельно изувеченный, он еще пытался бороться за жизнь, заполз в узкую трещину между скал и там цеплялся за стенки, пытаясь вскарабкаться наверх, но смерть настигла его, и бессильное тело выкатилось наружу.

Тау опустился на колено рядом со скорченным трупом. А Дэйн глянул только один раз и тут же зажмурился. Его замутило. Воздух был наполнен отвратительным смрадом, и это был не только запах горелой зелени. Впрочем, главное Дэйн успел заметить.

Это был не человек. Ничего подобного Дэйн никогда не видел и ни о чем подобном не слышал. Это существо — оно было нереально, невозможно! Дэйн огромным усилием воли заставил себя вновь открыть глаза и смотреть.

Существо это было жуткое, как порождение болезненного бреда. Тело его, изуродованное ожогами, состояло из двух шарообразных образований, одно вдвое меньше другого. Чего-нибудь похожего на голову не было вовсе. От большого шара тянулись две пары тонких четырехсуставчатых отростков, вероятно очень гибких. Из меньшего шара торчала еще пара отростков. Второй сустав каждого оканчивался щупальцами, а щупальца переходили в пучки тонких, словно волосы, нитей. Шары соединялись между собой столь же тонкой, прямо осиной талией. Дэйн так и не смог заставить себя принять участие в детальном обследовании, которым немедленно занялся Тау, но, во всяком случае, он не заметил у существа ни глаз, ни ушей, ни рта.

Особенно странно выглядели шары, из которых состояло тело. Они были серовато-белого цвета и полупрозрачные. Сквозь поверхность отчетливо просвечивала красноватая структура, служившая существу чем-то вроде скелета, и другие органы, к которым Дэйн не захотел присматриваться.

— Великий Космос! — Вскричал Али. — Да его же видно насквозь!

Он преувеличивал, но не слишком. Лимбеанцы — если это был лимбеанец — были прозрачнее любого существа, с которым землянам приходилось встречаться раньше. Теперь Дэйн был уверен, что на пленке, отснятой ночью, окажется точно такое же полупрозрачное существо.

Али обошел тело, разглядывая след огненных ударов, загнавших существо в трещину. Затем он осторожно прикоснулся пальцем к черному маслянистому пятну на скале и поднес палец к носу.

— Да, это бластер.

— Думаете — Рич?..

Али, прищурясь, смотрел вдоль лощины. Лощина эта, как и все остальные, начиналась у подножия гор и должна была проходить не слишком далеко от развалин, где расположились археологи.

— Но… почему? — снова спросил Дэйн, не дождавшись ответа.

Может быть, лимбеанцы напали на Рича и его людей? Дэйн никак не мог в это поверить. Изувеченное тело, над которым сейчас трудился Тау, выглядело таким жалким, таким беззащитным. В нем не было и намека на угрозу.

— В этом-то и вопрос, — сказал Али.

Тяжело ступая, он миновал расселину, где лежали остальные обгорелые трупы, и спустился к берегу ручья: по этой лощине тоже протекал ручей, и вдоль него тоже тянулись маленькие плантации.

И тут на мягкой почве Дэйн увидел следы. Это были не следы ног, а две глубокие параллельные борозды, безжалостно разворотившие маленькие «поля». Дэйн остановился как вкопанный.

— Краулер! — сказал он. — Но ведь наши краулеры…

— …находятся там, где им положено, — закончил Али.

— Один стоит под «Королевой», другой — в трюме. А поскольку Рич не мог провезти сюда собственный краулер в своем чемоданчике, приходится допустить, что Лимбо совсем не так уж безжизненна, как нас уверяют изыскатели.

— Он постоял на берегу ручья, затем присел на корточки, рассматривая борозды в грязи. — Странные у него борозды…

Дэйн тоже наклонился, всматриваясь. Гусеницы оставили ясные отпечатки шириной около четырех дюймов. Дэйн умел управляться с краулерами, это ему полагалось по долгу службы. Если понадобится, он сумеет даже произвести небольшой ремонт. Но отличить одну машину от другой по отпечаткам гусениц он не смог бы. Тут он полностью полагался на Али.

Последующие действия помощника механика показались Дэйну совершенно загадочными. Стоя на коленях, Камил извлек из сумки рулетку и принялся измерять расстояние между колеями. Некоторое время Дэйн молча наблюдал за ним, потом не вытерпел.

— Что-нибудь не то? — спросил он.

Сначала ему показалось, что Али не намерен отвечать. Но тот присел на корточки, стер грязь с рулетки и посмотрел на Дэйна снизу вверх.

— У стандартного краулера должно быть четыре — два — восемь, — сказал он наставительно. — У ракетного кара — три — семь — восемь. У броневика — пять — семь — двенадцать.

Сами по себе эти числа мало что говорили Дэйну, но он понял, что имеет в виду Камил. Весь машинный парк в пределах Федерации был полностью стандартизован. Это позволяло унифицировать запасные части в ремонтных мастерских на разных планетах. Али назвал параметры трех главных типов наземных механизмов, которые использовались на большинстве планет, входящих в Федерацию. Впрочем, броневик, оборудованный лучеметом, был боевой машиной и применялся, как правило, только военными и полицией, если не считать первооткрывателей, которые использовали лучемет, чтобы пробивать просеки в непроходимых лесах или зарослях джунглей.

— А здесь, значит, ни то, ни другое и ни третье? — догадался Дэйн.

— Вот именно. Здесь — три — два — четыре. И это тяжелая машина… или перегруженная. Ракетный кар или краулер без груза не оставляют такой колеи.

Али был инженером, ему и карты в руки.

— Так что же это за машина? — спросил Дэйн.

Али пожал плечами.

— Не стандарт. Низкая, узкая, иначе она не прошла бы здесь, может нести изрядный груз. Но у нас такой машины нет.

Дэйн оглядел утесы, громоздящиеся по сторонам лощины.

— Она могла уйти только вдоль ручья, — проговорил он. — Либо вверх, либо вниз.

Али поднялся на ноги.

— Я пойду вниз, — объявил он. Затем взглянул на Тау, поглощенного своей работой над трупом. — Его теперь за уши не оттянешь, пока не закончит. — Он передернулся от отвращения — то ли показного, то ли истинного. — Вообще мне кажется, что не следует торчать здесь слишком долго. В разведке надо пошевеливаться.

Дэйн повернулся.

— Я пойду вверх по ручью, — твердо сказал он. Нечего Камилу командовать, тут они на равных. И он, не оглядываясь, двинулся в путь, шагая между колеями.

Дэйн настолько увлекся, отстаивая перед всем миром свое право на самостоятельные действия, что совершил ошибку, непростительную для любого разведчика. Он начисто забыл включить радиотелефон в своем шлеме и шел навстречу неизвестности, не имея никакой связи с остальными членами группы.

Сейчас он думал только о колеях, которые вели его вверх по ручью к подножию горного хребта. Лощина постепенно сужалась, вершины утесов все чаще загораживали солнце, отбрасывая пурпурные тени.

Два больших насекомых с кружевными крыльями пронеслись низко над ручьем и взмыли в холодное небо.

Растительность стала чахлой и редкой, плантации больше не попадались. Дно лощины под ногами стало ощутимо наклонным. Лощина превратилась в ущелье, извивающееся между скалистыми стенами, и Дэйн шел очень осторожно. Ему нисколько не улыбалось, обогнув какой-нибудь выступ, столкнуться лицом к лицу с обладателем бластера.

Он был убежден, что доктор Рич имеет ко всему этому какое-то отношение. Но откуда у него взялся краулер? Может, доктор бывал на Лимбо раньше? Или, быть может, он здесь нашел и разграбил аварийный склад изыскателей? Но ведь Али говорил, что эта машина не относится к стандартному типу.

Колея оборвалась внезапно, и Дэйн остановился как вкопанный, не веря своим глазам. Она уходила прямо в глухую скалу, исчезая у ее подножия, как если бы машина прошла сквозь камень.

Дэйн быстро напомнил себе, что самый поразительный факт должен иметь некое логическое объяснение, причем вовсе не обязательно из области телевизионных «силовых стен» и прочих фантастических штучек. Колеи уходят в скалу — это либо обман зрения, либо открытие, и остается только выяснить, какое именно.

Скрипя каблуками по песку и гравию, Дэйн подошел к каменной преграде на расстояние вытянутой руки. И тогда, еще не сознавая, что происходит, он ощутил что-то странное, какую-то дрожь. Здесь было очень тихо, в этом каменном тупике, замыкавшем лощину, не было ветра, не шуршали кусты. И тем не менее в воздухе ощущалось некое неспокойствие, какая-то еле уловимая вибрация на самом пороге человеческой способности воспринимать звуки и движение.

Повинуясь импульсу, он приложил ладони к каменной стене и сразу ощутил это — через его ладони в мускулы и кости полились пульсирующие толчки, словно исходящие из самого тела планеты. Тогда он принялся шарить пальцами по шероховатой поверхности, внимательно исследуя каждый ее дюйм, но не нашел ни малейшей трещинки, никаких следов двери, никакого источника этого тяжелого тамп-тамп-тамп, которое било его по нервам. Пульсация была неприятной, в ней таилась угроза, и Дэйн вдруг резко отдернул руки, испугавшись, что попадет под гипноз этого тупого ритма. Теперь он окончательно уверился в том, что Лимбо — не безжизненный, мертвый мир, как это казалось на первый взгляд.

Тут он впервые вспомнил, что у него нет связи с другими членами группы, и поспешно включил радиотелефон. И сразу же в наушниках зазвенел голос Тау:

— Вызываю Али… Вызываю Торсона… Отвечайте… Отвечайте!..

В голосе врача была такая тревога, что Дэйн сейчас же бросился прочь от стены, крича на ходу:

— Я Торсон, нахожусь в конце лощины! Имею доложить…

Но врач нетерпеливо перебил его:

— Возвращайтесь к флиттеру! Али, Торсон, возвращайтесь к флиттеру!

— Торсон возвращается, — крикнул Дэйн и со всех ног побежал вниз по лощине. И пока он спешил, оскользаясь на камнях и щебнях, голос Тау продолжал звать Али, а помощник механика все не откликался.

Тяжело дыша, Дэйн наконец добежал до места, где они расстались с Камилом. Врач, увидев его, замахал рукой, подзывая к флиттеру. «Где Али?», «Где Камил?», — крикнули они одновременно и уставились друг на друга.

Дэйн ответил первым.

— Он сказал, что пойдет вниз по ручью… по следам этих гусениц… Я пошел вверх…

— Значит, это был он… — Тау нахмурился, повернулся на пятках и оглядел лощину. Здесь, у воды, зелень разрослась особенно густо, кустарник стоял стеной, в которой ручей пробил нечто вроде туннеля.

— А что случилось? — спросил Дэйн.

— Кто-то окликнул меня по радиотелефону, окликнул и сразу же замолчал…

— Не я. Мой радиотелефон был выключен, — ляпнул Дэйн, не подумав. Он тут же прикусил язык, сообразив, что наделал. Разведчик не имеет права выключать радиотелефон, это знает любой приготовишка. А он, Дэйн, нарушил это правило в первой же своей разведке! Дэйн почувствовал, что щеки его загорелись, но не стал ни извиняться, ни объясняться. Он совершил проступок и готов был понести наказание.

— С Али что-то случилось, — сказал Тау. Не произнеся больше ни слова, он забрался в кабину флиттера. Притихший Дэйн последовал за ним.

Флиттер рывком взвился в воздух — Тау был не таким искусным пилотом, как Камил. Флиттер пошел над лощиной очень низко и на самой малой скорости. Дэйн и Тау напряженно всматривались, но не видели ничего, кроме выжженных полос, оставленных бластером, густой зелени, россыпей щебня и торчащих скал.

Следы краулера тоже были видны, и Дэйн коротко рассказал все, что ему удалось узнать. Лицо Тау было угрюмо.

— Если мы не найдем Али, — сказал он, — придется сообщить на «Королеву».

До Дэйна вдруг дошло, что ему страшно не хочется сознаться перед собой еще в одном упущении. Упущение это было гораздо серьезнее, чем промах с радиотелефоном. Он должен был настоять на том, чтобы держаться вместе, не разбредаться в разные стороны, хоть лощина и казалась такой пустынной и безопасной.

— Здесь происходит что-то очень скверное, — продолжал Тау. — Из бластеров стреляли преступники…

Дэйн хорошо знал, как беспощадны законы Федерации, когда речь идет о контактах с аборигенами иных миров. В Школе ему пришлось зазубривать на память соответствующие параграфы из Свода законов. Защищаться от нападений инопланетян не возбранялось, но только защищая свою жизнь, торговец имел право применить против негуманоида бластер или какое-нибудь другое оружие. Только защищая свою жизнь… Не одобрялось даже применение гипноизлучателей, хотя, как правило, торговцы вооружались ими, отправляясь на неисследованные планеты, населенные варварскими племенами.

Экипаж «Королевы» ступил на землю Лимбо без оружия и должен был оставаться безоружным до тех пор, пока их жизнь или их корабль не окажутся под угрозой. А здесь, в лощине, кто-то бил из бластера по живым существам просто из гнусной прихоти, утоляя какую-то садистскую ненависть к инородцам.

— Ведь не может быть, чтобы напали они, эти шарообразные…

Тау покачал головой, его загорелое лицо стало жестким.

— У них вообще нет оружия. По всему видно, что на них напали без предупреждения, просто взяли и скосили их… чтобы позабавиться.

Тау запнулся и не стал продолжать. Картина, которую он нарисовал, была слишком отвратительна для человека, воспитанного в традициях Торгового флота.

Лощина под ними расширилась и широким веером влилась в равнину. Али нигде не было. Он исчез, словно прошел сквозь каменные стены утесов. Каменные стены!.. Дэйн вспомнил стену, в которую ушел след краулера, и прилип к ветровому стеклу, вглядываясь в скалистые обрывы. Но нет, там не было никаких следов.

Флиттер пошел на снижение и сел.

— Надо доложить на «Королеву», — сказал Тау. Не вставая с места, он потянулся к ключу бортового передатчика.

7. Еще одинкорабль

Тау начал выстукивать вызов, когда скрежещущий вой, грозный и странно знакомый, поднял их на ноги. Это был не ураган — здесь, на краю выжженной пустыни не происходило ничего, что могло бы нарушить извечное молчание мертвой планеты. Более опытный Тау первым понял, что это такое.

— Звездолет! — крикнул он.

Дэйн был новичком в Космофлоте, но и ему было понятно: если корабль идет на посадку с таким раздирающим ревом, значит, дело его плохо. Он схватил Тау за плечо.

— Что с ним?

Лицо врача побелело под загаром. Прикусив нижнюю губу, он как зачарованный глядел в небо. Сквозь нарастающий свист и скрежет он прокричал на ухо Дэйну:

— Спускается слишком быстро!.. Не может затормозить!..

И тут они его увидели. Темное пятно стремительно прорезало утреннее небо и исчезло за зубчатым хребтом на северном горизонте.

Вой затих. Наступила тишина. Тау медленно покачал головой.

— Разбился. Не сумел погасить скорость.

— Что это за корабль? — спросил потрясенный Дэйн. Темное пятно пронеслось так быстро, что он не различил силуэта.

— Слава богу, для пассажирского лайнера он слишком мал. По крайней мере я надеюсь, что это был не лайнер…

Да, крушение пассажирского лайнера было бы сущим кошмаром. Дэйн отлично это понимал.

— Какой-нибудь грузовой корабль… — Тау снова сел и застучал ключом. — Должно быть, потерял управление, когда вошел в атмосферу…

Он связался с «Королевой» и доложил обо всем случившемся. Ответ последовал незамедлительно. Им было приказано оставаться на месте и дожидаться второго флиттера, который прибудет с оборудованием для полевого госпиталя. Затем второй флиттер, взяв на борт Тау, отправится в горы и попытается отыскать место аварии, чтобы оказать помощь, если кто-нибудь там остался в живых. Дэйн, Мура и Кости займутся поисками Камила.

Второй флиттер появился через несколько минут. Мура и Кости выскочили из него, едва он коснулся грунта, а Тау поспешно вскарабкался на их место. Флиттер сейчас же по спирали взмыл в небо и лег на курс к иззубренному хребту, за который упал звездолет.

— Вы видели, как он падал? — спросил Дэйн.

Мура покачал головой.

— Не видели. Только слышали. Потерял управление.

Широкое лицо Кости сочувственно сморщилось.

— Они, должно быть, здорово треснулись. Такой удар — наверное, никого в живых не осталось. Однажды на Джуно я видел примерно такую же посадку — дрянь дело, все погибли. А этот, должно быть, потерял управление еще раньше, чем пошел на посадку. Он даже не пытался тормозить, падал точно кусок железа.

Мура тихонько присвистнул.

— Может, чумной корабль…

Дэйн вздрогнул. Чумной корабль… Жуткий призрак на космических трассах. Блуждающий склеп с мертвым экипажем, заразившимся неизвестной болезнью на неведомой планете и избравшим смерть в отдаленных пустынях космоса, чтобы не занести инфекцию на обитаемые миры. Перед Службой охраны солнечной системы стояла незавидная задача перехватывать эту дрейфующую смерть и либо посылать ее в очищающие недра звезд, либо уничтожать каким-либо другим способом. А здесь, за пределами цивилизованного мира, такой блуждающий склеп мог носиться в пространстве годами и даже столетиями, прежде чем игра случайно бросит его в сферу притяжения какой-нибудь планеты и не разобьет о ее поверхность.

Впрочем, люди «Королевы» знали, что к чему, они не полезут в разбитый корабль очертя голову. И вообще место крушения могло оказаться в тысяче миль отсюда, далеко за пределами радиуса действия флиттера. И там будет Тау — кто-кто, а уж он-то знает, что с чумой шутки плохи.

— А как Али? Он пропал? — спросил Кости.

Дэйн подробно рассказал о том, что произошло в логине, не утаив и собственной оплошности. К его огромному облегчению, ни Мура, ни Кости не стали тратить время на упреки, а сразу приступили к делу. Мура предложил план.

— Пусть Кости поднимется на флиттере и летает над нами. Мы с вами пойдем пешком. Может быть, есть следы, которые вы не заметили с воздуха.

Так они и сделали. Флиттер на самой малой скорости кружил над их головами, а Дэйн и Мура двигались по зловещей лощине пешком, прорубаясь ножами сквозь густые заросли. Они обнаружили место, где гусеницы краулера соскользнули со скалистого выжженного массива и впервые врезались в рыхлую почву плодородной полосы.

Здесь Мура остановился и оглядел равнину. Пестрых развалин отсюда видно не было, но краулер, несомненно, появился с той стороны, затем с неизвестной целью прошел по лощине к горам и… исчез там, пройдя сквозь сплошную каменную стену.

— Из лагеря Рича?.. — предположил Дэйн.

— Может — да, может — нет, — уклончиво ответил Мура. — Вы говорили, по мнению Али, это была нестандартная машина?

— Но… — Дэйн разинул рот. — Не может же быть, что это сами Предтечи…

Мура засмеялся.

— Говорят, в космосе вес возможно, верно? Нет, я не думаю, чтобы древние владыки космоса оставили здесь своих потомков. Но они могли оставить здесь другое — и это другое кто-то здесь использует. Хотел бы я знать побольше о развалинах…

Что ж, возможно, Рип был недалек от истины, когда несколько дней назад утверждал, будто на какой-нибудь планете могло сохраниться оборудование легендарных Предтеч. И, быть может, кто-то наткнулся здесь, на Лимбо, на склад этого оборудования? Но тогда обретало силу мрачное предостережение Али — о том, что оборудование Предтеч в руках землян может стать угрозой всему человечеству.

Они старательно обыскивали устье лощины, а флиттер все кружил над их головами. Дэйн на ходу вскрыл пакет с полевым рационом и принялся жевать безвкусную каучуковую массу, которая по идее должна была снабдить его молодой организм всеми необходимыми калориями и витаминами, такую неаппетитную и совсем не похожую на настоящую еду.

Он прорубался сквозь колючие кусты, продирался через путаницу ветвей и вдруг очутился на крошечной полянке, со всех сторон окруженной шипастой растительностью. Под ногами был толстый слой опавшей листвы.

Дэйн замер. Грязный коричневый ковер был местами продран. Из-под разворошенных листьев выглядывала отвратительная зеленая слизь, и от нее поднималась нездоровая гнилостная вонь.

Дэйн опустился на четвереньки. Он не был следопытом, но даже ему было ясно, что здесь происходила какая-то драка — и притом совсем еще недавно, потому что грязь даже не успела подсохнуть. Дэйн огляделся. Да, идеальное место для засады. И если Камил вышел отсюда… и пошел туда…

Стараясь не наступать на следы, Дэйн пересек поляну. Так и есть. На кустарнике виднелись следы ножа, многие ветки были обрублены. Здесь прошел человек, вооруженный обычным походным ножом.

Прошел здесь… а здесь его поджидал кто-то… или что-то.

Лимбеанцы? Или хозяева странного краулера, которые жгли лимбеанцев из бластера?

В одном Дэйн был уверен: на Камила напали именно здесь — напали, скрутили и уволокли. Куда? Он тщательно оглядел кустарник, но нигде больше не обнаружил никаких следов. Все выглядело так, словно охотник, овладев добычей, испарился вместе с нею.

В кустарнике затрещало, и Дэйн резко обернулся, выхватив гипноизлучатель. Но это был Мура — его славное загорелое лицо появилось среди листвы. Дэйн махнул ему рукой, и Мура вышел на поляну. Объяснять ему ничего не пришлось, он сам все понял с первого взгляда.

— Они сцапали его здесь, — сказал Дэйн уверенно.

— Да, но кто или что такое эти «они»? — возразил Мура и тут же задал вопрос, на который невозможно было ответить: — И как они отсюда ушли?

— Их краулер, например, прошел прямо через скалу…

Мура поворошил ногой слой опавшей листвы.

— Ничего похожего на люк, — объявил он серьезно, как будто ожидал все-таки обнаружить что-либо в этом роде. — Остается одно… — Он ткнул пальцем в небо, где нарастал рокот флиттера: Кости сделал круг и возвращался к ним.

— Но мы бы увидели… услышали… — запротестовал было Дэйн, но тут же усомнился в собственных словах. Ведь если Али попытался звать на помощь, сам он был на другом конце лощины, да и до Тау отсюда было по крайней мере две мили поворотов, выступов и густого кустарника.

— Что-нибудь поменьше наших флиттеров, — размышлял вслух Мура. — Вполне возможно. Ясно одно: Камила они утащили, и, чтобы отбить его, мы должны узнать, кто они и где находятся.

Он снова стал продираться сквозь кустарник, и Дэйн последовал за ним. Они вышли на открытую скалистую площадку и помахали флиттеру. Кости посадил машину и сразу же спросил:

— Нашли?

— Нашли место, где его захватили, — ответил Мура, усаживаясь перед радиопередатчиком.

Дэйн обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на эту зловещую лощину. Но то, что он увидел у горизонта, сразу заставило его забыть и о лощине, и об утесах, обступивших ее. Оказывается, пока они шарили в кустарнике, солнце скрылось. Небо затягивало облаками — и не только облаками. Не стало больше видно и голых, покрытых снегом горных пиков, которые совсем недавно вырисовывались на фоне бледного неба. Словно оно обвалилось, это белесое выцветшее небо, и закрыло собой горизонт. Там, где были горы, теперь клубился туман, такой плотный, что ничего не было видно, как будто художник замазал белой краской неудавшийся пейзаж. Дэйн никогда не видел ничего подобного. И туман надвигался с необычайной быстротой, на глазах пожирал милю за милей. Не хватало еще затеряться в этом молоке!..

— Смотрите! — Он побежал к флиттеру и схватил Муру за руку. — Посмотрите, что делается!

Кости сдавленно выругался по-венериански, а Мура только послушно поднял глаза. Вся местность к северу от лощины уже скрылась в тумане. Более того — от вершин утесов, обступивших лощину, клубами поднимался серовато-желтый пар, он полз по каменным склонам, размывая очертания скал. И земляне непроизвольно сбились в кучу, ощущая озноб и от этого зрелища, и от холода, наступившего с исчезновением солнца.

Писк рации заставил их опомниться. На «Королеве» заметили туман и предлагали обоим флиттерам немедленно возвращаться.

А туман сгущался все быстрее. Клубы пара над лощиной сливались, образовывали гряды облаков, и облака эти начали опускаться, затрудняя всякую видимость.

Кости обеспокоенно произнес:

— Плохо дело, эта штука надвигается слишком быстро. Можно, конечно, идти по радару, но я предпочел бы обойтись без этого…

К тому времени, когда они поднялись в воздух, туман уже залил лощину и грозно выбросил первые щупальца на изрытую поверхность выжженной равнины. В этом было что-то зловещее, твердь исчезла, ее заливали грязные крутящиеся волны, и вот уже ничего не было видно внизу, кроме неясного, грозного движения бесформенных клубов.

Кости уводил флиттер на полной скорости, но они не пролетели и мили, как он вынужден был убавить скорость. Туман встал стеной, но оседал липкими каплями на ветровом стекле, становился все плотнее.

Правда, они не рисковали заблудиться. Флиттер шел по пеленгу с «Королевы». Но теперь вокруг кипело сплошное море тумана. Они не видели ничего, и только жужжание радарной системы связывало их с родным кораблем.

— Надеюсь, наши ребята успели выбраться, — проговорил Кости.

— Если не успели, — отозвался Мура, — им лучше сесть и переждать.

Жужжание радара становилось все громче, и Кости снова убавил скорость.

— Как бы нам не врезаться в нашу старушку, — пробормотал он.

В этом тумане не было ни расстояний, ни направлений. Может, они летели сейчас на высоте десять тысяч футов, а может, скользили в каком-нибудь ярде над поверхностью скалистой равнины. Кости сгорбился над панелью управления, обычно добродушное лицо его было искажено, глаза перебегали с циферблатов на ветровое стекло и обратно…

Потом они увидели корабль — темную тень, возникшую из белесой мглы. Кости повел флиттер на снижение и с мастерской точностью посадил его на хрустнувший щебень. Все кончилось, но он не торопился вылезать. Сначала он вытер лицо тыльной стороной ладони Мура наклонился вперед и похлопал великана по плечу.

— Отличная работа, — сказал он.

— А как же иначе! — ухмыльнулся Кости.

Они выбрались из флиттера и, прежде чем направиться к смутной громаде «Королевы», повинуясь какому-то внутреннему чувству, взялись за руки. Рука товарища к твоей руке — это было нужно не только для того, чтобы не потеряться в тумане, это давало ощущение безопасности и уверенности, в котором так нуждался каждый из них. Грозный враждебный туман подавлял их. Пока они шли, жирная влага оседала на шлемах и стекала крупными каплями на лица и плечи.

Они поднялись по трапу, перешагнули порог люка и остановились, охваченные блаженным теплом ярко освещенного шлюзового отсека. К ним кинулся бледный и встревоженный Джаспер Викс.

— А, это вы… — разочарованно произнес он.

Кости захохотал.

— А кого ты ждал, малыш? Мистера дракона с такой вот пастью? Конечно, это мы, и мы очень рады, что это мы…

— Что-нибудь случилось? — прервал его Мура.

Викс подошел к открытому люку, выглянул.

— Второй флиттер… — сказал он. — Он не отзывается уже целый час. Капитан приказал им возвращаться, как только мы заметили туман… В отчете изыскателей сказано, что эти туманы могут стоять несколько дней… но в это время года их обычно не бывает.

Кости присвистнул, а Мура, прислонившись спиной к стене, принялся отстегивать шлем.

— Несколько дней…

Дэйн почесал в затылке. Несколько дней в этом супе! Тут уж остается одно — сидеть и надеяться на лучшее. А если им еще пришлось совершить в горах вынужденную посадку… Теперь он понимал, почему Викс так мается у люка. Да, полет над плоской равниной — легкая прогулка по сравнению с испытаниями, которые выпали на долю экипажа второго флиттера.

Они поднялись в рубку, чтобы доложить капитану. Но капитан слушал их вполуха. Он то и дело посматривал на Тан Я, который сидел за пультом бортовой радиостанции, напряженно вслушиваясь в эфир, готовый в любой момент выйти на связь. Капитана тоже можно было понять. Где-то там, в таинственных просторах Лимбо, затерялся уже не только Али — затерялись Рип, Тау и Стин Вилкокс — тесть экипажа «Королевы».

— Опять! — с досадой проговорил Тан. Он сморщился и обеими руками оттянул от ушей наушники. И сейчас же в рубке стал слышен шум, рвущийся через мембраны. По-началу его можно было принять за жужжание пеленгатора, но тон его все повышался, пока не перешел в визг, от которого заныло в ушах.

Дэйн вслушивался в этот визг и вдруг уловил в нем что-то знакомое, какую-то скрытую пульсацию, знакомый ритм… да-да, тот самый ритм, который он ощутил, приложив ладони к шершавой стене в зловещей лощине. Значит, есть некая связь между этим шумом в эфире и вибрацией далекой скалы!

Визг оборвался так же внезапно, как и начался. Тан вновь надвинул наушники и стал ждать вызова — либо рации пропавшего флиттера, либо радиотелефона Али.

— Что это было? — спросил Мура.

Капитан Джелико пожал плечами.

— Мы знаем не больше вас. Возможно, какой-то сигнал… он повторяется весь день через равные промежутки времени.

— Приходится признать, — пробасил Ван Райк, остановившись в дверях рубки, — что мы на Лимбо не одни. И вообще на Лимбо много такого, чего сразу не заметишь.

Тут Дэйн решил поделиться своими подозрениями.

— Археологи… — начал было он, но капитан бросил на него выразительный взгляд, и помощник суперкарго замолчал на полуслове.

— Пока нам ничего не известно, — холодно сказал капитан. — Ступайте, ребята, поешьте и отдохните…

Глубоко уязвленный Дэйн поплелся вслед за Мурой и Кости вниз, в кают-компанию. По дороге они прошли мимо каюты капитана. Из-за двери было слышно, как дико визжит в своей клетке Хубат. «Мне сейчас самому в пору так визжать», — подумал Дэйн с горечью. И даже горячая еда, ничуть не похожая на резиновую жвачку, которой он питался накануне, не могла поднять его настроение.

Однако та же еда оказала самое благотворное влияние на настроение Кости.

— Плохо вы знаете Рипа! — восклицал он во всеуслышание. — Это же головастый парень! И мистер Вилкокс тоже знает, что к чему. Наверняка они где-нибудь уютненько устроились, сидят себе и ждут, пока эта штука не рассеется. Кому же придет в голову вылезать в такой туманище?..

«Хорошо бы, если так, — подумал Дэйн. — А вдруг на Лимбо живут люди, которые знают все причуды местного климата, знают эти туманы и умеют ими пользоваться… например, как прикрытием… А этот радиошум… может, это пеленг, и по этому пеленгу их отряды крадутся сейчас сквозь мглу… и направляются эти отряды сюда, к «Королеве»!»

8. Пленники тумана

После обеда все свободные члены экипажа собрались у входного люка. Они, конечно, предпочли бы находиться где-нибудь поближе к рубке управления и бортовой радиостанции, но присутствие там капитана совершенно исключало такую возможность. Поэтому лучшее, что им оставалось, это торчать у открытого люка, таращить глаза в затянутое серой мглой пространство и напряженно прислушиваться, не раздастся ли наконец урчание моторов флиттера.

— Они же толковые ребята, — в двадцатый раз повторял Кости. — Не станут они рисковать своей головой, пробираясь через это дерьмо. Вот Али — другое дело. Его сцапали раньше, чем все это началось.

— Может быть, это браконьеры? — предположил Бикс.

Великан задумался.

— Браконьеры? М-да… Но что браконьерам делать на Лимбо, скажи, пожалуйста. Что-то я не видел здесь мехов и драгоценных камней. — Он повернулся к Дэйну: — Как насчет этих мертвых тварей в лощине, Торсон? Могут браконьеры у них чем-нибудь поживиться?

— Оружия у них не было… и одежды тоже, насколько я мог судить, — сказал Дэйн рассеянно. — А на плантациях у них растут пряности; я таких раньше никогда не видел…

— А это не наркотики? — спросил Викс.

— Если и наркотики, то это что-то новое. Тау их тоже не знает… — Дэйн поднял голову и прислушался. Он был почти уверен… ага, вот, снова! — Тише! — Он схватил за рукав Кости и подтащил к люку. — Прислушайся… Слышишь? А теперь?

Туман был настолько плотен, что казалось, будто наступила ночь. Даже сигнальный огонь на носу «Королевы» не мог рассеять эту тьму. Туман странно искажал звуки, дробил и множил урчание моторов, и можно было подумать, что целая армада флиттеров приближается к «Королеве» одновременно со всех сторон.

Дэйн стремительно повернулся и, рванув рубильник, включил огни вдоль трапа. Даже самое слабое мерцание могло помочь блуждающему в тумане флиттеру определить место посадки. Викс исчез. Было слышно, как он гремит каблуками по коридору, спеша сообщить новости в рубку управления. В ту же минуту туман вокруг «Королевы» осветился. Это вспыхнул сверхмощный прожектор — маяк, который невозможно было не заметить с флиттера.

Темное тело пронеслось рядом с кораблем — так близко, что Дэйн отпрыгнул, уверенный, что оно врежется в трап. Урчание мотора слабело, удаляясь, потом вновь стало нарастать, превратилось в рокот, и темный силуэт вновь вынырнул из тумана, теперь уже совсем низко.

Флиттер сел со страшным скрежетом. Видимо, туман все же помешал пилоту правильно определить высоту. У подножия трапа появились три фигуры, смутные и размытые в тумане. Никого нельзя было узнать, пока они поднимались к люку, и вдруг раздался знакомый сочный басок Рипа:

— Ах, черт меня побери! — Он задержался перед порогом и ласково похлопал ладонью по обшивке корабля. — До чего же славно снова увидеть нашу старушку!.. Бог ты мой, как славно!

— Как же это вам удалось добраться? — спросил Дэйн.

— А что было делать? — отозвался помощник штурмана. — В горах не сядешь. Эти горы — сплошные вершины и пропасти… так, во всяком случае, они выглядят. Мы вышли на пеленг, но тут… Слушайте, что это здесь за помехи? Мы дважды теряли пеленг, никак не могли настроиться…

Стин Вилкокс и Тау медленно шли следом. Врач едва держался на ногах, волоча за собой походную аптечку. Вилкокс только крякнул в ответ на приветствия, растолкал встречающих и направился прямо в рубку управления. А Рип задержался.

— Что с Али? — спросил он.

Дэйн рассказал ему про полянку в кустарнике.

— Но как же они?..

— Непонятно. Разве что взмыли прямо в небо. Флиттер посадить там негде. Но ведь краулер-то прошел сквозь скалу! Нет, Рип, на этой планете что-то не так…

— От развалин лощина далеко? — помощник штурмана произнес это жестким, резким тоном.

— Ближе, чем от «Королевы». Мы их не видели из-за тумана, но, возможно, пролетели над ними…

— А с Али вам так и не удалось связаться?

— Тан все время пытается. Да и мы не отключались, пока не вернулись сюда.

— Вероятно, они сразу же отобрали у него шлем, — сказал Рип. — Я бы на их месте сделал то же. Иначе он бы мог нам запеленговать их…

Дэйн вдруг увидел некую возможность.

— Слушай, а нельзя запеленговать сам радиотелефон? Если он не выключен, конечно…

— Не знаю. Только расстояние, наверное, очень уж велико. Надо спросить у Тана… — И Рип побежал наверх, в рубку управления.

Дэйн взглянул на часы и быстро пересчитал корабельное время на время Лимбо. Была ночь. Ночь и туман. Даже если Тан сумеет поймать шум радиотелефона Али, все равно сейчас нельзя высунуть носа из корабля.

Инженер-связист был не один. В рубке собрались все офицеры «Королевы», а сам Тан опять сидел, отведя от ушей наушники. И в рубке снова звучал визг — снова где-то за пеленой тумана работала какая-то гигантская заглушка.

Когда вошли Рип и Дэйн, Вилкокс рассказывал:

— Вот это самое. В точности на нашей рабочей частоте. Я взял два пеленга. Но понимаете, — он пожал плечами, — тут атмосферные помехи, да и определить было трудно в тумане. Точно ли — не знаю. Могу сказать только, что источник находится где-то в горах…

— А это не статические разряды? — спросил капитан Джелико.

— Наверняка нет! И я уверен, что не передача… Возможно, чей-то пеленг. А больше всего похоже на помехи от крупной работающей установки…

— И что это может быть за установка? — спросил Ван Райк.

Тан снял наушники и положил их на пульт рядом с собой.

— Очень большая, — сказал он. — Что-нибудь вроде Центрального Мозга у нас на Земле.

Все ошеломленно замолчали. Установка типа ЦМ на этой опустошенной планетке! Такое не сразу переваришь. Впрочем, Дэйн заметил, что в осведомленности Тана никто не усомнился.

— Что ей здесь делать? — спросил изумленный Ван Райк. — Как ее здесь можно использовать?

— Давайте лучше думать, кто ее использует, — возразил Тан. — Не забывайте, что они захватили Камила. Так что они, наверное, многое знают о нас, а вот мы о них не знаем ничего.

— Браконьеры… — произнес Джелико, однако по тону его было ясно, что он сам этому не верит.

— Браконьеры с установкой типа ЦМ? Может быть, конечно… — откликнулся Ван Райк, и в голосе его чувствовалось сомнение. — Но все равно мы не можем выйти на разведку, пока туман не рассеется…

Трап втянули, и корабль снова перешел на обычный распорядок. Но Дэйн не верил, чтобы кто-нибудь спал в эту ночь. Он думал, что и сам не заснет, однако усталость, накопившаяся за последние двадцать четыре часа, в конце концов сморила его и понесла от одного сна к другому: он все время догонял Али, сначала по извилистым лощинам, а потом между огромными, как башни, узлами ЦМ, и все никак не мог догнать убегающего помощника механика.

На его часах было девять, когда он утром спустился в шлюзовую камеру. Люк снова был открыт настежь. Снаружи было по-прежнему темно, словно стояла глубокая ночь, может быть, лишь чуть-чуть светлее. Густой туман все еще окутывал корабль.

Внизу на трапе стоял Рип. Он машинально взялся за поручень, но сейчас же отдернул руку и принялся вытирать ладонь о штанину — по поручню крупными маслянистыми каплями стекала осевшая влага. Дэйн спустился по скользким ступенькам и встал рядом с ним.

— И не думает проясняться, — заметил он.

— Кажется, Тан поймал пеленг! — выпалил Шэннон. — Рацию Али! — Он снова схватился за поручень и жадно уставился в сторону развалин, словно пытался усилием воли пробуравить взглядом груды серой ваты, завалившей все вокруг.

— С какого направления? — спросил Дэйн. — С севера?

— Нет! С запада!

Значит, все-таки с запада… где развалины, где лагерь Рича… Значит, все правильно — Рич и впрямь имеет какое-то отношение к тайнам Лимбо.

— Сегодня рано утром, — продолжал Рип, — помехи исчезли и слышимость минут на десять сделалась хорошей. Тан присягать бы не стал, но уверен, что поймал жужжание включенного радиотелефона.

— Далековато все-таки… до развалин, — пробормотал Дэйн. Но он знал, что, если уж инженер-связист что-нибудь сказал, значит, так оно и есть. Тан Я никогда не фантазировал.

— Что же мы теперь будем делать? — спросил Дэйн.

Огромные лапы Рипа сжали поручень.

— А что мы можем сделать? — сказал он беспомощно.

— Не брести же наудачу — авось выйдем на развалины… Вот если бы они включили передатчик…

— А они что, не включают? Они же должны держать с нами связь… Мог бы ты вести флиттер по пеленгу их передатчика?

— Мог бы, — сказал Рип. — Если бы они нам что-нибудь сообщали. Но они не выходят в эфир. Всю ночь Тан вызывал на аварийной частоте, чтобы они точно знали, что это мы, а не кто-нибудь другой. Но они так и не отозвались.

Да, без пеленга флиттер до развалин не доведешь. И все же какую-то рацию там засекли — возможно, рацию Али — и совсем недавно.

— Я попробовал выйти, — сказал Рип, указывая в туман. — Хорошо, что догадался привязаться тросом, а то бы заблудился через несколько шагов…

Дэйн в этом не сомневался. Но лихорадочное нетерпение, мучившее Рипа, передалось и ему. Невозможно же сидеть, сложа руки, когда появилась наконец какая-то надежда выручить Али! С ума можно сойти… Он спустился по скользкому трапу, нашел трос, который Рип привязал к поручню, и, крепко взявшись за него, двинулся в серую мглу.

Туман каплями оседал на его куртке, стекал по лицу, оставляя на губах странный металлический привкус. Дэйн осторожно, шаг за шагом продвигался вперед.

И вдруг впереди замаячил какой-то темный силуэт. Дэйн, крадучись, приблизился и смущенно хихикнул, обнаружив, что это всего лишь краулер — тот самый, который проделал несколько рейсов к развалинам и обратно, перевозя оборудование Рича.

К развалинам и обратно!

Дэйн стиснул трос в кулаке. А что если…

Быстро перебирая руками по тросу и поминутно спотыкаясь — так торопился, — он вернулся к трапу. Если его надежда оправдается, проблема решена. Можно будет найти лагерь и застать археологов врасплох. Они, конечно, ничего подобного сейчас не ожидают.

Рип ждал его на трапе. По лицу Дэйна он сразу понял, что у того есть какая-то идея, но вопросов задавать не стал, а просто поспешил за ним по пятам.

— Где Ван Райк? — спросил Дэйн на ходу. — Или капитан?

— Капитан спит, — ответил Рип. — Тау заставил его прилечь. А Ван Райк, наверное, у себя в каюте.

Дэйн устремился на грузовую палубу. «Ах, если бы все получилось так, как я задумал! Это была бы настоящая удача — первая удача с тех пор, как мы связались с этой проклятой планетой…»

Суперкарго возлежал на своей койке, заложив руки за голову. Дэйн в нерешительности остановился на пороге, но голубые глаза Ван Райка были открыты и тотчас же уставились на него. Дэйн начал с места в карьер:

— Кто-нибудь пользовался краулером последние два дня, сэр?

— Насколько мне известно, нет, — ответил суперкарго. — А что такое?

— Значит, — дрожа от возбуждения, произнес Дэйн, — значит, им пользовались здесь только для перевозки оборудования доктора Рича?

Ван Райк сел. Он не только сел, но потянулся за ботинками и обулся.

— Так ты полагаешь, автонастройка у него сохранилась? Возможно, сынок, вполне возможно!

Он уже натягивал куртку. Тут до Рипа дошло.

— Проводник до самого лагеря! — с восторгом вскричал он.

— Будем надеяться, — сдержанно произнес Ван Райк.

Снова вернулись к краулеру — на этот раз во главе с самим суперкарго. Приземистый грузовоз по-прежнему стоял между стабилизаторами «Королевы» в том же положении, в каком его оставил Дэйн, — уставив тупой нос на запад. Да, автонастройка на лагерь, видимо, сохранилась. Когда двигатель включили, краулер медленно пополз по своим старым следам, и, если бы Дэйн, нагнав его, не заглушил мотор, он так полз бы и полз, невзирая ни на какие туманы, через выжженную пустошь до того места, где Рич выгрузил свое оборудование. Это был идеальный проводник. Людям «Королевы» оставалось лишь следовать за ним.

Суперкарго не сказал ни слова. Он только повернулся и пошел обратно к «Королеве». Шагая следом за ним, Дэйн пробормотал:

— Эх, нам бы хоть один ручной лучемет…

— Тогда уж лучше резонатор, — возразил Рип.

Дэйн испуганно покосился на него. Лучеметом не обязательно убивать — им можно пригрозить или проломить стену укрепления. Но резонатор… Акустические волны невидимы, от них нет защиты, и они буквально разрывают людей на части. И если Рип заговорил о резонаторе, значит, он считает, что настоящее сражение неизбежно. Впрочем, все это пустые разговоры. «Королева» — послушный закону торговый корабль, на ней нет ни пулеметов, ни резонаторов.

Ван Райк поднялся в секцию управления и постучал в дверь капитанской каюты, из-за которой доносились пронзительные вопли Хубата. Джелико откатил дверь. Лицо у него было усталое и хмурое. Он раздраженно стукнул по клетке голубого чудища и поздоровался с суперкарго. Однако на этот раз встряска не оказала обычного действия — Хубат завизжал еще громче.

Суперкарго спросил, разглядывая его:

— Давно он у вас так бесится, капитан?

Джелико бросил на своего любимца яростный взгляд и вышел в коридор подальше от шума.

— Почти всю ночь. — Он задвинул дверь, стало тише. — По-моему, он сошел с ума. Не понимаю, что с ним стряслось?

— У него слуховой порог, кажется, выше ультразвука?

— Значительно. А почему… — Капитан проглотил свое «почему». Глаза его сузились. — Вы имеете в виду эти чертовы радиопомехи? Полагаете, они связаны с акустикой?

— Не исключено. Он орет, когда помехи прекращаются?

— Это можно проверить. — Джелико сделал было движение, чтобы вернуться в каюту, но Ван Райк остановил его.

— Сейчас есть дело поважнее, капитан.

— А именно?

— Мы знаем, как добраться до лагеря Рича.

И Ван Райк принялся рассказывать капитану о краулере. Джелико внимательно слушал, прислонившись к стене, лицо его было бесстрастно, словно Ван Райк зачитывал ему список принятых на борт грузов. Когда суперкарго закончил, капитан только проговорил неторопливо:

— Ну что ж, может быть, и получится…

Снова экипаж собрался в кают-компании. Отсутствовал только Тан, оставшийся в радиорубке. В руке у капитана Джелико был серебряный стерженек, прикрепленный к поясу длинной цепочкой.

— Мы обнаружили, — начал он без всякого вступления, — что управление грузового краулера по-прежнему настроено на лагерь Рича. Таким образом, краулером можно воспользоваться как проводником…

Это заявление было встречено общим шумом, в котором можно было разобрать вопрос: когда начнем? Джелико постучал стерженьком по столу, и шум прекратился.

— Жребий, — сказал он.

Мура уже приготовил все для жребия — нарезал соломку, сложил в кружку и встряхнул.

— Тан останется на рации, — объявил капитан. — Жребий будут тянуть десять человек. Пойдут пятеро, те, кто вытащит короткие соломинки…

Стюард пошел по кругу, держа руку выше уровня глаз сидящих людей. Каждый вытаскивал соломинку и, не глядя, зажимал ее в кулаке. Потом все одновременно раскрыли ладони.

Короткая! Дэйна бросило в жар — то ли от радости, то от волнения. А кто еще? Он оглядел стол. Рип! У Рипа тоже короткая! И в замасленных пальцах Кости тоже зажата короткая соломинка. Четвертую показал Стин Вилкокс, а пятую и последнюю — Мура.

Командиром будет Вилкокс — это хорошо. На молчаливого штурмана можно положиться полностью. И надо же как странно распорядилась судьба. Короткие соломинки достались как раз тем, без кого «Королева» на крайний случай может обойтись. Если мы все пропадем, корабль и без нас сумеет уйти с Лимбо. Дэйн постарался отогнать от себя мрачные мысли.

Капитан Джелико недовольно фыркнул, обнаружив, что сам он в экспедицию не попал. Он поднялся, подошел к стене справа от себя и вставил серебряный стержень в какое-то отверстие. Дверца секретного сейфа со скрежетом распахнулась. Видно, ее давно не открывали.

Внутри на подставке стояли бластеры — целая шеренга ручных бластеров! Под ними висели кобуры и зловеще поблескивали полные обоймы. Это был арсенал «Королевы», вскрыть его мог только капитан и только тогда, когда считал положение чрезвычайно серьезным.

Один за другим Джелико извлекал бластеры и передавал Штоцу. Тот тщательно осматривал каждый бластер щелкал разрядником и клал перед собой на стол. Пять бластеров, пять кобур, пять патронташей с комплектом обойм. Затем капитан закрыл сейф и запер его серебряным стерженьком, с которым — по законам Федерации — не имел права расставаться ни днем ни ночью. Он вернулся к столу и оглядел пятерых избранников судьбы. Каждый из них умел пользоваться бластером, как и всякий вольный торговец, так что объяснять было нечего. Капитан сделал приглашающий жест.

— Разбирайте, ребята, — сказал он. — Это все ваше!

Он ничего больше не добавил — и без того было ясно, что, по его мнению, дело им предстояло опасное.

9. Охота вслепую

Снова Дэйн облачился в полевое обмундирование. Застегивая шлем, он дал себе торжественную клятву впредь ни при каких обстоятельствах не выключать радиотелефона. Никто так и не упрекнул его за оплошность в лощине, а ведь он думал, что отныне его будут держать подальше от настоящего дела. И вот, пожалуйста, никто не оспаривал его права идти в поход, ему предоставили новую возможность отличиться — просто потому, что он вытащил короткую соломинку. Что ж, он приложит все силы, чтобы оправдать доверие.

За бортом по-прежнему не было ни дня, ни ночи. Был только туман. Они плотно поели и спустились по трапу в серые сумерки, которые, судя по показаниям часов, следовало называть полуденными.

Рип шагал впереди. Ощущая у бедра непривычную тяжесть бластера, Дэйн шел вслед за Вилкоксом. Кости и Мура уже хлопотали у краулера.

На плоской платформе маленькой машины было место для одного человека, от силы для двух. Бортов у платформы не было вовсе, держаться на ее скользкой поверхности было не за что, а потому решили, что все пойдут пешком, привязавшись тросами к корме.

Кости запустил двигатель, и краулер пополз вперед, дробя гусеницами гравий и обломки пористого камня. Двигался он со скоростью пешехода, и поспевать за ним не составляло труда.

Дэйн оглянулся. «Королевы» уже не было видно. Только слабое сияние еще мерцало где-то вверху — это был прожектор, который в обычных условиях виден на расстоянии многих миль. Вот тогда-то Дэйн по-настоящему понял, что значит сейчас потеряться, и ухватился за трос, проверяя, хорошо ли он привязан.

Человек, который вел краулер через пустошь в первый раз, выбирал самый удобный путь. Дорога под ногами была достаточно ровной, только раз они попали на реку застывшего шлака, где было очень скользко, и пришлось основательно попотеть.

Однако довольно скоро они обнаружили еще одну особенность тумана. Звуки! Они так и не смогли понять, что это за звуки. То ли многократное и усиленное эхо их собственных шагов и хруста гусениц, то ли какие-то другие, естественные шумы. Несколько раз Кости внезапно глушил двигатель, и они замирали, прислушиваясь. Им казалось, что они окружены, что какой-то другой отряд скрыто следует за ними во мраке, готовясь напасть. Но стоило им остановиться, как звуки исчезали, так что в конце концов по общему молчаливому согласию они решили пренебречь этими слуховыми галлюцинациями и двинулись вперед уже без остановок, видя лишь несколько дюймов грунта у себя под ногами да смутную тень на месте ближайшего соседа.

Влага, стекающая по шлемам, пропитывала одежду. Она неприятно пахла, и собственная кожа казалась Дэйну липкой и нечистой. Он попытался вытереть лицо, но только размазал маслянистую жидкость еще сильнее.

В остальном же все шло хорошо. Краулер уверенно и беспрепятственно двигался вперед. Его электронная память работала безотказно. Так они оставили позади уже три четверти пути через пустошь, когда в тумане вдруг послышался новый звук, и звук этот явно не был эхом их собственного движения.

Топот! Кто-то бежал во мгле, совсем недалеко.

Очень странный топот, подумал Дэйн. Какой-то дробный. Как будто у бегущего больше двух ног. Он стал медленно поворачивать голову, стараясь определить, с какой стороны доносится топот. Но определить направление было невозможно. Непонятно было даже, догоняют их эти шаги или, наоборот, убегают от них. Тут трос подергали, и приглушенный голос Рипа спросил:

— Что это там?

— Не знаю, — отозвался Дэйн. Топот затих. Может, это был шаровидный лимбеанец?

Из тумана впереди выступило какое-то обширное темное пятно, и сейчас же раздался чей-то крик. Дэйн вздрогнул. Башмаки его съехали с гравия и песка на что-то гладкое. Теперь он стоял на плите мостовой, а темное пятно оказалось обвалившейся стеной древнего строения. Пустошь кончилась. Они достигли развалин.

— Торсон! Дэйн!

Это кричал Рип, и Дэйн поспешил откликнуться. Трос больше не натягивался — значит, краулер стоял. Дэйн осторожно двинулся вперед и наткнулся на Рипа. Рип стоял, склонившись над лежащим Вилкоксом.

Оказывается, Вилкокс оступился и попал ногой в трещину. Перелома не случилось, но острый камень пропорол ему икру, а нога застряла.

Вчетвером они подняли штурмана, посадили на платформу краулера и перевязали рваную рану, из которой хлестала кровь. Идти Вилкокс больше не мог, а потому остался на платформе возле пульта управления.

Прошло полчаса, прежде чем они снова двинулись в путь. Вилкокс сидел с бластером наготове, а остальные шагали рядом с краулером, по обе стороны от него. Вокруг вырастали стены, целые кварталы каких-то диковинных строений, но никаких следов лагеря землян видно не было.

Здесь, среди руин древней и чуждой жизни, у Дэйна снова появилось ощущение, будто кто-то следит за ними из тумана, чьи-то глаза, для которых эти неверные сумерки не помеха. Гусеницы краулера больше не хрустели по щебню, стояла жутковатая тишина. По гладким стенам стекала вода, там и тут она скапливалась в большие лужи. Жидкость в этих лучах была гнилая, скверная, от нее тянуло дурным металлическим запахом.

Вскоре они достигли места, где здания, видимо, не пострадали. Крыши и стены охраняли вечный мрак внутри, и становилось страшно при одной только мысли заглянуть в эти зловонные склепы.

Поскрипывая гусеницами по осевшим плитам мостовой, краулер продолжал бодро двигаться вдоль улицы. По-видимому, стены как-то задерживали туман: Дэйн обнаружил, что различает уже не только фигуры своих товарищей, но и их лица. И еще он заметил, что все они то и дело опасливо оглядываются и косятся на черные провалы.

Рип вдруг вытащил фонарик и включил его. Луч света упал на темное пятно у ближайшей стены. Вилкокс остановил краулер. Рип нагнулся над своей находкой, и Дэйн подошел к нему.

Рип принюхался, посапывая словно ищейка, разбирающая запутанный след.

— Что тут у тебя? — спросил Дэйн. Пятно как пятно, ничего особенного.

Луч фонарика заскользил по мостовой, как будто Рип искал еще что-то. В круге света появился какой-то желтоватый комочек. Рип рассматривал его очень внимательно, но рукой не касался. Дэйн нагнулся.

— Крэкс… — произнес Рип.

Дэйн отшатнулся.

— Ну да?

— Понюхай, — посоветовал Рип.

Но Дэйн не стал следовать этому совету. Чем меньше имеешь дело с крэксом, тем лучше.

Рип выпрямился и подошел к краулеру.

— Кто-то здесь выплюнул жвачку крэкса, — сообщил он. — Совсем недавно… возможно, сегодня утром.

— Я же говорил — браконьеры! — сказал Кости.

— Так… — Вилкокс стиснул рукоять бластера. Крэкс был наркотиком, объявленным вне закона по всей Галактике. Человек, жующий крэкс, обретал — ненадолго — невероятно быструю реакцию, сверхчеловеческую способность владеть собой, необычайную ясность мышления. Потом следовала жестокая расплата. Но под действием наркотика человек становился вдвое хитрее, вдвое быстрее, вдвое сильнее любого нормального человека. Встретиться с таким противником было бы страшно.

Они тщательно обыскали все вокруг, но, кроме выплюнутой жвачки, не нашли никаких следов. Словно никто до них не ходил этим путем с тех пор, как забытая война разрушила город. Если доктор Рич и начал свои раскопки, то место его работ еще предстояло отыскать.

Вилкокс пустил краулер малым ходом, и группа двинулась дальше. Теперь все держали бластеры наготове.

— Интересно… — Дэйн вгляделся в изломанную линию крыш. — Тебе не кажется, что туман редеет? — спросил он Рипа.

— Да, уже давно. И это очень неплохо… Гляди-ка, гляди!

Мостовую пересекала глубокая расселина, и будь туман погуще, из нее получилась бы настоящая яма-ловушка. Она могла бы с легкостью поглотить и краулер, и всех кто его сопровождал. Впрочем, краулер помнил о ней. Он неторопливо повернул и полез в обход через гору щебня, так что Вилкоксу пришлось засунуть бластер в кобуру и обеими руками вцепиться в пульт управления, чтобы не упасть. Краулер вскарабкался на вершину груды и стал сползать по противоположному склону в лавине потревоженного щебня.

Шум при этом стоял такой, что люди Рича не могли не услышать его. Вилкокс остановил краулер, и все бросились в укрытия. Некоторое время они ждали, но тянулись минуты, а ничего не происходило. Вилкокс приказал двигаться дальше.

— Да нет их здесь, — заявил Кости, вылезая из укрытия.

— И, наверное, довольно давно, — согласился Рип. — Я так и знал, что он не археолог.

— А как же насчет рации Али? — спросил Дэйн. Все-таки Тан принял этот слабый пеленг именно со стороны развалин. Впрочем, может быть, только с направления на развалины.

Краулер дополз до места, где расселина была до краев заполнена обломками, образовавшими нечто вроде моста. Прочность этого моста вызывала сомнение, но краулер уже проходил здесь, и не один раз, так что имело смыслрискнуть.

Штурман включил двигатель и железными пальцами вцепился в пульт. Краулер, приседая и раскачиваясь, пополз по обломкам. Был момент, когда его гусеница сорвалась в рытвину, и он сильно накренился на левый борт, едва не сбросив Вилкокса в пропасть, но все обошлось.

Когда машина переползла на ту сторону, пошел Кости. Держась обеими руками за трос, он мелкими шажками двигался по самой середине насыпи, и пот стекал у него из-под шлема, смывая со щек слизь осевшего тумана. Остальные медленно пробирались следом, проверяя каждый свой шаг. Идти было особенно неприятно потому, что дна пропасти ни справа, ни слева видно не было.

Когда опасное место осталось позади, краулер снова набрал скорость и вывернул на свой изначальный курс. Туман явно редел, и, хотя он не исчез совсем, видимость значительно улучшилась. Теперь они видели все вокруг по крайней мере на полквартала.

— У них были надувные палатки, — задумчиво сказал Дэйн. — И полевая энергостанция.

— Ну? — сказал Рип раздраженно. — Где же все это?

С того момента, как он нашел жвачку крэкса, его хорошее настроение испарилось.

— Лагерь они разбили не в городе, — уверенно сказал Дэйн.

Здесь, среди развалин, было нехорошо. Все здесь было чужое, жуткое, давящее. Дэйн никогда не считал себя особенно чувствительным человеком, но эти развалины его угнетали. Остальные, по-видимому, чувствовали себя не лучше. Маленький Мура не произнес ни слова с тех пор, как они вступили в город. Он брел за краулером, держась за свой трос, и все время озирался, словно ожидая, что вот-вот нечто бесформенное и ужасное ринется на них из тумана. Да кто же решится разбить здесь палатку, спать здесь, есть, работать, жить среди запахов, пропитывающих эти спаленные, разрушенные здания — здания, в которых, наверное, никогда не обитало ни одно человекоподобное существо?

Краулер вел их сквозь лабиринт строений, а потом уцелевшие кварталы остались позади, и по сторонам вновь потянулись полуразрушенные стены, груды земли, щебня и обломков.

Вдруг Вилкокс торопливым ударом по клавише остановил его. Это движение штурмана было столь красноречиво резким, что все мгновенно, не дожидаясь приказа, залегли.

Впереди, за пеленой тумана, виднелась надувная палатка. Ее гладкие вздутые стены блестели от осевшей влаги. Вот он, наконец, лагерь Рича!

Но Вилкокс не спешил приближаться к нему. Хотя ничто, кроме некоторых косвенных подозрений, не говорило против археолога, штурман вел себя так, словно находится перед лицом противника.

Он приладил ларингофон и подтянул ремень шлема. Но не голосом, а жестом он приказал окружить палатку. Дэйн с Рипом поползли вправо, прячась за обломками и кучами щебня.

Когда они проползли примерно четверть окружности, Рип схватил Дэйна за руку и знаком велел остановиться, а сам пополз дальше, заходя противнику в тыл.

Дэйн осторожно приподнял голову. Палатка стояла посередине довольно обширного пространства, тщательно расчищенного от щебня и мусора. Можно было подумать, что археологи подготовили здесь стоянку для флиттеров или для краулеров. Но не видно было никаких следов археологических раскопок. Дэйн плохо представлял себе археологические работы — только по кино и по рассказам Рипа, но одно было ясно: то, что было перед ним, более всего напоминало не научную станцию, а полевой штаб крупного отряда первопроходцев или изыскателей. Может быть, палатка действительно оставлена изыскателями?

Затем в поле его зрения появился краулер. Вилкокс восседал на платформе в такой позе, что посторонний наблюдатель никак не заподозрил бы в нем раненого. Краулер с хрустом двигался прямо к палатке, но там по-прежнему никто не подавал никаких признаков жизни.

Дэйн — да и Вилкокс, судя по выражению его лица, — никак не ожидали, что краулер не остановится перед палаткой, а обогнет ее и устремится куда-то дальше. Тогда Вилкокс остановил машину, и в наушниках Дэйна прошелестел его шепот:

— Вперед, но осторожно…

Они с четырех сторон двинулись к палатке, перебегая от укрытия к укрытию. Из палатки не доносилось ни звука. Мура добежал первым, и его ловкие пальцы быстро нащупали входной клапан. Клапан откинулся, открылся вход, и они заглянули внутрь.

Палатка оказалась всего лишь пустой скорлупой. В ней не было даже внутренних перегородок, даже пол из тиловолокна не уложен — надутые воздухом стены стояли прямо на грунте. И не было в ней ни одного мешка, ни одного ящика из грузов, доставленных «Королевой».

— Фальшивка! — прошипел Кости. — Ее поставили, только чтобы мы…

— Чтобы мы думали что их лагерь здесь, — закончил за него Вилкокс. — Похоже на то.

— Да, — пробормотал Рип. — Если бы мы смотрели на эту штуку с флиттера, мы бы решили, что здесь все как надо… Куда же они девались?

Мура снова закрыл клапан.

— Здесь их нет, объявил он таким тоном, будто сделал открытие. — Но, мистер Вилкокс, краулер, кажется, порывался двигаться куда-то дальше. Возможно, он знает больше, чем мы думаем…

Вилкокс в задумчивости оттянул подбородочный ремень, огляделся. Туман вокруг все рассеивался, хотя и не так быстро, как раньше сгущался. Вероятно, если бы дело не касалось Али, он бы отдал приказ возвращаться на «Королеву». Но теперь, после долгого раздумья, он снова включил двигатель.

Краулер пополз, группа двинулась за ним. Город кончился, стали появляться участки, покрытые растительностью — жесткой травой и чахлым кустарником. Появились каменные россыпи и огромные валуны — до горного хребта было уже недалеко.

Туман, поредевший было в городе, снова сгустился, и люди старались держаться поближе к краулеру и друг к другу.

У Дэйна вновь появилось ощущение, будто за ними следит кто-то невидимый. Грунт под ногами сделался неровным. Кости мимоходом указал на следы гусениц, отпечатавшихся на участках с мягкой почвой, когда краулер проходил здесь раньше.

А туман становился все плотнее, и они уже ничего не видели, кроме краулера и ближайшего соседа.

— Осторожно! — Рип схватил Дэйна за руку — и вовремя. Еще шаг, и Дэйн с размаху налетел бы на каменный выступ, выросший вдруг из тумана. Они услышали многократно отраженное эхо своих шагов и через несколько минут поняли, что находятся в узком ущелье. Тогда они взялись за руки и растянулись в цепь — фланги цепи уперлись в скалистые обрывы.

И здесь Вилкокс снова остановил краулер. Все это ему очень не нравилось. Двигаясь вслепую по этому ущелью, они легко могли попасть в ловушку. Но, с другой стороны, те, кого они преследовали, вряд ли ожидали, что экипаж «Королевы» решится на поход в таком тумане. Штурману предстояло выбрать, что лучше: прекратить преследование и потерять преимущество внезапности или двигаться дальше с риском попасть в засаду.

Вилкокс был очень осторожен, он был идеальным космическим штурманом и не в его духе было принимать поспешные решения. Его товарищи знали, что никакие доводы сейчас не помогут, что решение он примет сам, единолично. И все с облегчением вздохнули, когда он вновь включил двигатель.

Но не прошло и нескольких минут, как преследование закончилось самым неожиданным и ошеломляющим образом. На их пути вдруг встала огромная черная скала, краулер ткнулся в нее носом и остановился, а его гусеницы вес продолжали скрести грунт, словно стремились вогнать машину в неподвижный камень.

10. Разбитый корабль

— Да он лезет сквозь стену! — изумленно сказал Кости.

Вилкокс опомнился и выключил двигатель. Краулер замер, упершись носом в скалу, сквозь которую вела его электронная память.

— Они ввели в автонастройку ложные координаты, — сказал Рип.

Но Дэйн уже видел след гусениц, уходивший в сплошную скалу Он обошел Рипа и приложил ладони к осклизлой и влажной поверхности камня. Так и есть!

Он ощутил вибрацию. Как и в лощине, сначала она была слабой, но постепенно усиливалась, и вскоре он почувствовал ее не только в скале, но и в грунте, на котором стоял, и тут ее почувствовали остальные.

— Что за чертовщина! — рявкнул Вилкокс. Он перегнулся через пульт управления и тоже приложил ладони к стене. — Она, должно быть, полая. Это работает установка, о которой говорил Тан!

Именно! Именно та самая установка, о которой Тан говорил, что она мощнее самой мощной вычислительной машины на Земле. И она дает о себе знать не только радиоволнами и ультразвуками, зарегистрированными на «Королеве», но и вибрацией скальных массивов. Но зачем? Какой цели служит эта колоссальная энергия? И как можно провести краулер сквозь глухую каменную стену? Нет, Рип не прав. Если бы эти люди действительно хотели сбить автонастройку краулера, они бы сделали это так, чтобы машина завела нас куда-нибудь в сторону, в глубину пустыни, в никуда…

— Здесь должен быть какой-то секрет… — бормотал Вилкокс, ощупывая каменную поверхность. Но Дэйн не верил, что штурману удастся найти скрытую кнопку, отпирающую потайную дверь. Дэйн сам пытался сделать это при ярком солнечном свете, и ничего у него не получилось.

Кости прислонился к гусенице краулера.

— Если он и прошел разок через это место, то больше, видно, не хочет. Мы не знаем, как отпереть эти ворота. Здесь нужен хороший заряд торлита.

— Вот это дело! — воскликнул Рип. Он наклонился и принялся ощупывать подножие стены. — Как ты думаешь, сколько понадобится торлита?

Но Вилкокс покачал головой.

— Так дело не делают, — сказал он. — Ну-ка, Кости, подключи свой аккумулятор к моему, попробуем связаться с «Королевой». Может быть, на двойной мощности мы до нее дотянемся.

Кости повиновался.

— Вибрация усиливается, — предупредил Дэйн. Он явственно ощущал это кончиками пальцев, приложенных к стене. — Через помехи вам не пробиться, сэр.

— Пожалуй, — согласился Вилкокс. — Впрочем, эти помехи неустойчивы, подождем перерыва.

Дэйн, ведя рукой по стене, двинулся вправо. Через несколько шагов он обнаружил устье узкой расселины, до этого скрытое туманом. Держась за шершавый камень, он углубился в нее и сразу обнаружил, что вибрация нарастает. Может быть, вот так, на ощупь удастся дойти до самой установки? Об этом стоит подумать… А что, если всем отвязаться от краулера, соединить тросы в один …и пройти держась за этот трос, как можно дальше?.. Он вернулся к краулеру и поделился с Вилкоксом своими мыслями.

— Посмотрим, что скажет капитан, — ответил штурман.

Теперь, когда они стояли на месте, их начал прохватывать озноб. Туман был холодный. «Сколько можно ждать?» — нетерпеливо подумал Дэйн. Но вибрация уже ослабевала, и ясно было, что скоро наступит очередной перерыв. Вилкокс, прижав ладонь к стене, готовился выйти в эфир в первый же удобный момент.

И когда вибрация почти совершенно стихла, он быстро заговорил в микрофон на кодовом языке торговцев. Когда он закончил доклад, наступила томительная тишина. Не известно, приняла ли «Королева» их передачу, потому что расстояние было слишком велико даже для радиотелефона на сдвоенном питании. Однако в конце концов сквозь треск разрядов они услышали приказ капитана провести короткую разведку расселины и не позже чем через час начать движение обратно к кораблю.

Вилкоксу помогли слезть с краулера, вручную развернули неуклюжую машину и переключили автонастройку на обратный маршрут. Затем из пяти коротких тросов связали два длинных.

Дэйн, не дожидаясь приказа — в конце концов, мысль-то была его — обвязал конец одного из тросов вокруг пояса. Вторым тросом, невзирая на протесты Рипа, преспокойно завладел Кости.

— Снова началось, — сообщил Мура, стоявший у скалы.

Дэйн приложил ладонь к стене и двинулся вперед. Кости последовал за ним. Они ступили в устье расселины, все еще забитое ватными клочьями тумана.

Было ясно, что здесь никакие краулеры не проходили. Узкая расселина была завалена обломками скал, через которые приходилось перебираться, помогая друг другу. И чем дальше они шли, тем сильнее вибрировали стены.

Когда они остановились передохнуть, Кости стукнул кулаком по скале.

— Вот ведь барабаны, — сказал он. — Бьют и бьют…

Он был прав. В этой непостижимой пульсации было что-то от далекого барабанного боя.

— Знаешь, — продолжал Кости, — на Горби пляшут под такие вот барабаны. Дьявольская штука, послушаешь-послушаешь — и проберет тебя до самых костей, и сам пускаешься в пляс… И здесь тоже… Чувствуешь? Так и дерет по коже. И все время кажется, будто там… — он указал в туман, — сидит кто-то и ждет удобной минуты, чтобы прыгнуть тебе на спину…

Передохнув, они пошли дальше. Груды обломков становились все выше, почти все время приходилось карабкаться в гору. Они были уже намного выше уровня равнины и тут наткнулись на удивительную находку.

Придерживаясь за выступ скалы, чтобы удержать равновесие, Дэйн балансировал на гребне очередной насыпи, как вдруг нога его соскользнула, и он кувырком покатился вниз, прежде чем Кости успех подхватить его. Он больно ударился обо что-то, перевернулся и ощутил под ладонями не грубый шершавый камень, а гладкую скользкую поверхность. Что это? Стена здания? Так далеко от города?

— Цел? — окликнул его сверху Кости. — Поберегись, я спускаюсь.

Дэйн отполз в сторону, и Кости съехал вниз по насыпи ногами вперед. Его подкованные ботинки с металлическим звоном ударились о тот же предмет, что остановил падение Дэйна.

— Вот это да! — воскликнул Кости. Он уже стоял на коленях, ощупывая гладкую черную поверхность. — Корабль!

— Что-о?

Дэйн подобрался ближе. Теперь он тоже различал изгиб броневой обшивки и другие знакомые детали. Да, они наткнулись на корабль, и этот корабль потерпел ужасное крушение. Его вогнало в расселину между скалами словно пробку в бутылку. Если бы Дэйну и Кости вздумалось идти дальше, им пришлось бы перебираться через него. Дэйн поднес микрофон ко рту и сообщил о находке на краулер.

— Тот самый корабль, который разбился вчера? — спросил Вилкокс.

Но Дэйн уже понял, что это не тот.

— Нет, сэр. Этот разбился давно. Его почти завалило щебнем, корпус изъеден ржавчиной. Мне кажется, он лежит здесь уже много лет…

— Ждите нас, мы сейчас будем…

— Краулер здесь не пройдет, сэр. Дорога никуда не годится.

Через некоторое время они пришли все трое. Через самые трудные участки Вилкокса перетаскивали на руках. Его усадили на обломок скалы, и Кости, успевший в поисках люка осмотреть разбитый корпус, доложил:

— Видимо, это разведывательный корабль. Но он какой-то странный. Не могу определить его тип. Попал сюда давно. Люк, по-моему, должен быть где-то здесь… — Он ткнул носком ботинка в кучу щебня, завалившего корпус. — Можно попробовать откопать.

Рип и Дэйн сходили к краулеру за лопатами и ломами и принялись расчищать завал.

— Ага! Что я вам говорил? — торжествующе вскричал Кости, когда из-под щебня показался верхний край открытого люка.

Но им пришлось перекидать еще немало грунта и камня, прежде чем открылась дыра, в которую можно было пролезть. Разведывательные корабли не отличались скоростью хода, но зато строились с таким расчетом, чтобы запас прочности у них был предельно высок. Они выдерживали там, где лопались корпуса лайнеров и давали трещины даже превосходные грузовые и почтовые корабли больших компаний.

Но этот корабль обладал, по-видимому, совсем уж фантастической прочностью. Чудовищный удар о скалы не разнес его на куски, корпус уцелел, только немного сдвинулись броневые плиты обшивки.

Кости оперся на лопату.

— Никак не могу понять, какого он типа, — пробормотал он, покачав головой, словно это обстоятельство особенно тревожило его.

— Что тут удивительного? — нетерпеливо возразил Рип. — Это же просто груда ржавого лома…

— Тип корабля всегда можно определить, — с досадой сказал Кости. — Даже если он разбит вдребезги… А здесь ничего не понять, у него все не так…

Мура улыбнулся.

— Я все-таки думаю, Карл, что здесь все так, как надо. Просто ни один современный корабль не выдержал бы такой посадки.

— По-вашему, это старинный корабль? — быстро спросил Вилкокс. — Вам приходилось видеть такой раньше?

Мура снова улыбнулся.

— Да, но не в космосе. Чтобы увидеть такой корабль в космосе, надо было бы родиться лет пятьсот назад. Он похож на охотника за астероидами, класс три. Один такой выставлен на Земле в Музее космонавтики, в космопорте «Восток». Но как он попал сюда… — Мура развел руками.

Дэйн не разбирался в истории космического кораблестроения, но Вилкокс, Кости и Рип поняли, о чем говорит Мура. Штурман тут же возразил:

— Пятьсот лет назад никто ничего не знал о гиперпереходе. Люди были прикованы к своей собственной солнечной системе, никто еще не летал к звездам…

— Если не считать отдельных храбрецов, — поправил его Мура. — Вы же знаете, что в других планетных системах существуют колонии землян, насчитывающие тысячелетнюю историю. О том, как они возникли, известно только по легендам. Одни пересекали космос в состоянии анабиоза, другие умирали в пути от старости, оставив сыновей и внуков, и только их отдаленные потомки достигали новых миров. И, кроме того, в то время уже знали о гиперпереходе и пытались строить первые варианты гиперкораблей. Правда, ни один изобретатель не вернулся на Землю рассказать, вышло у него что-нибудь или нет. Как этот охотник попал на Лимбо, я объяснить не могу. Не готов поклясться, что находится он здесь очень давно.

Кости посветил фонариком в люк.

— Надо слазить туда, — сказал он. — Посмотреть…

Охотник был маленьким тесным корабликом. По сравнению с ним «Королева» показалась бы пассажирским лайнером. Очень скоро Кости вернулся обратно. Оказалось, что он не сумел протиснуть свое огромное туловище в изуродованный дверной проем. И в конечном счете только Дэйну и Муре удалось добраться до отсека, служившего некогда кладовой и жилой каютой.

Осмотревшись, они обнаружили любопытную вещь. В стене зияла огромная дыра, обшивка была вспорота, и это произошло не в результате катастрофы. Оплавленные края дыры свидетельствовали о том, что броню разрезали лучеметом. Обвал засыпал этот борт корабля, и потому отверстие не было видно снаружи. Нетрудно было догадаться и о причине такого вторжения огнем: если не считать груды щебня и земли, насыпавшейся сквозь разрез, отсек был совершенно пуст. От груза остались лишь следы контейнеров на полу.

— Его разграбили! — воскликнул Дэйн, водя фонариком вокруг себя.

Справа находился раздавленный отсек, который был, вероятно, рубкой управления. Там тоже поработали лучеметом, но неизвестные мародеры, видимо, не нашли ничего для себя интересного. Все там было изломано и исковеркано до неузнаваемости.

Мура ощупал края бреши.

— Это сделано довольно давно… вероятно, несколько лет назад. Но много, много позже катастрофы.

— Зачем они сюда лезли?

— Из любопытства… Хотели посмотреть, что есть на борту. Космический разведчик в дальнем перелете может сделать интересные находки. У этого на борту наверняка было что-то ценное, раз он разграблен… А когда груз вытащили, корпус мог завалиться, а может быть, его сдвинуло землетрясением и совсем засыпало. Но сначала его разграбили…

— А тебе не кажется, что это был кто-нибудь из экипажа? Уцелел, а потом вернулся за своим добром. В конце концов они могли катапультировать на аварийном боте…

— Нет. Между катастрофой и разграблением прошло слишком много времени. Кто-то другой нашел этот корабль и обчистил до нитки. А потом, я не думаю, чтобы им, — Мура указал в сторону рубки управления, — удалось уцелеть.

Неужели на Лимбо есть разумные обитатели, которые умеют владеть лучеметом? Шаровидные существа… Нет, Дэйн не мог себе представить, чтобы эти странные создания были способны разграбить корабль.

Прежде чем уйти, Мура протиснулся в рубку управления и через некоторое время пятясь выбрался обратно.

— Икс — четыре — девяносто пять — тридцать два — шестьсот, — сказал он. — Регистрационный номер, как это ни странно, разобрать еще можно. Запомните его: икс — четыре — девяносто пять — тридцать два — шестьсот.

— А, так это все-таки корабль с Земли!

— Да, я так и предполагал с самого начала. Охотник за астероидами… вероятно, опытный корабль с одним из первых вариантов гипердвигателя. Возможно, частный корабль, построили его два — три человека и рискнули направиться к звездам. Если разобрать эту кучу металла в рубке, можно наверняка найти что-нибудь любопытное для наших механиков. Ради одного этого стоило сюда пробиваться…

— Эй! — проревел снаружи бас Кости. — Что вы там застряли?

Дэйн рассказал в микрофон обо всем, что они увидели, после чего они выбрались из корабля.

— Уже разграблен! — Кости был явно разочарован. — Значит, было что грабить…

— А я хотел бы все-таки знать, кто это сделал, — сказал Рип. — Пусть даже несколько лет назад.

По лицу Вилкокса было видно, что ему тоже хотелось бы это знать. Он с трудом поднялся на ноги.

— Пожалуй, пора на «Королеву», — сказал он. — Пошли.

Дэйн огляделся. Туман в расселине заметно редел, как и в городе. Хоть бы установилась наконец летная погода — можно было бы взять флиттер и как следует прочесать весь район. А то ведь ничего по-прежнему не ясно. Али исчез бесследно, Рич скрылся в каменной скале… теперь этот корабль, разграбленный через много лет после крушения. И вдобавок где-то в недрах Лимбо работает неведомая сверхустановка, в которой, быть может, и таится самая главная угроза.

Они вернулись к краулеру, и пока устраивали Вилкокса на платформе, туман рассеялся совсем. И тогда стало ясно, что по этому ущелью проходит дорога, которой пользуются очень часто. Это было видно по изрытому гусеницами грунту, по исцарапанным и оббитым стенам ущелья. И еще было ясно, что дорогой этой начали пользоваться задолго до прибытия «Королевы» — многие царапины и борозды выглядели очень старыми.

В отчете Службы изысканий ни слова не говорилось обо всем этом — о развалинах, об установке, о разбитых кораблях… Почему? Может быть, изыскатели здесь работали спустя рукава? Решили, что это планета-пепелище, едва ее обследовали и передали на аукцион как не представляющую интереса…

Группа двинулась в обратный путь. Начал моросить дождь, за воротник, за голенища сапог поползли капли. Все невольно ускорили шаг. Дэйн подумал, что хорошо было бы найти путь покороче, срезать угол и добраться до «Королевы», минуя город. Впрочем, спасибо и на том, что больше нет нужды привязываться к краулеру тросами.

Они снова вступили в развалины, настороженно озираясь по сторонам. Несмотря на то, что солнца не было, яркая окраска зданий раздражала глаза. Возможно, у жителей этого города глаза были устроены по-иному, а быть может, раскраска изменилась под действием высокой температуры при чудовищных взрывах, спаливших планету, — так или иначе, эти яркие краски действовали угнетающе.

— Дело не только в цвете, — вдруг громко произнес Рип. — Здесь и форма действует. Все углы и линии какие-то не такие… смотреть на них тошно…

— Их, наверно, перекосило взрывной волной, — сказал Дэйн. Но Мура с ним не согласился.

— Нет, Рип прав. Цвет этот не для наших глаз. И форма тоже. Посмотрите вон на ту башню. Видите? Осталось только три этажа, когда-то она была выше. Продолжите мысленно сохранившиеся линии. Очертания не те. Все не то.

Дэйн понял его. Усилием воображения можно было добавить башне недостающие этажи. Но тогда получалось… У Дэйна закружилась голова. Да, Предтечи были совсем иными, чем мы. Они отличались от нас сильнее, чем любое другое племя, с которым землянам приходилось до сих пор сталкиваться в Галактике.

Он поспешно отвел глаза от башни, болезненно поморщился при виде какого-то немыслимо алого здания и с облегчением остановил взгляд на спокойной окраске краулера и на квадратной спине Вилкокса, обтянутой желтой выцветшей тканью куртки.

Только теперь он заметил, что штурман сидит в напряженной позе, подавшись вперед и прижимая обеими руками наушники радиотелефона. И все остальные тоже заметили это и насторожились.

11. Саргассова планета

Дэйн напряг слух, пытаясь уловить что-нибудь в своих наушниках. Он услышал только слабый щелчок, и это было все. Но радиотелефон Вилкокса был соединен с аккумуляторами Кости, и он должен был слышать больше.

Краулер вдруг остановился, штурман отнял одну руку от наушников и поманил всех к себе. К счастью, в этот момент из-за каких-то причуд лимбеанского эфира радиотелефон Дэйна принял обрывок передачи. «Оставаться …!» — рявкнул голос капитана, и все снова смолкло.

Вилкокс поднял голову.

— Нам нельзя возвращаться, — произнес он.

— Что-нибудь произошло? — обычным спокойным голосом осведомился Мура.

— «Королева» окружена…

Все заговорили разом:

— Окружена?

— Кем?

— Что случилось?

— Они попытались выйти из корабля и были обстреляны, — сказал Вилкокс. — И почему-то корабль не может оторваться от грунта. Нам приказано держаться подальше, пока они не разберутся, что к чему…

Мура оглянулся в сторону лощин. Последние рваные клочья тумана быстро таяли в сером небе.

— Если мы двинемся через пустошь, — медленно проговорил он, — нас тут же заметят, потому что тумана больше нет. Но мы можем вернуться и пройти по одной из лощин. Так мы незаметно выйдем на траверз «Королевы», взберемся по склону и посмотрим, что там делается.

Вилкокс кивнул.

— Далее, — продолжал он, — нам запретили пользоваться рацией. Капитан боится, что нас запеленгуют.

Туман рассеялся, но близился вечер, и видимость опять была неважная. Штурман с неудовольствием оглядел окрестности. Ясно, что в темноте двигаться по пересеченной местности вдоль подножия хребта нельзя. Надо ждать утра. Но штурману явно претило располагаться на ночь в этих малопривлекательных зданиях. Его выручил Мура.

— Есть палатка, — напомнил он. — Ночь можно провести там. Ведь ее поставили для отвода глаз, вряд ли она кому-нибудь понадобится.

Все с облегчением ухватились за эту мысль, и краулер покатился обратно к фальшивому лагерю фальшивых археологов. Они распахнули вход в палатку и закатили краулер внутрь. Когда вход снова задраили, Дэйн вздохнул с облегчением. Стены вокруг были изготовлены руками землян, все было знакомо, привычно, ему уже не раз приходилось ночевать в таких палатках. Это ощущение привычного порождало чувство безопасности и независимости от чужого города, нависшего над ними.

Палатка защищала от ветра, и в ней было не так уж неудобно, хотя и холодно. Кости, бесцельно бродивший из угла в угол, раздраженно пнул ногой обломок камня.

— Могли бы оставить здесь хоть обогреватель, — сказал он. — Ведь был же у них обогреватель в лагерном комплекте…

Рип хихикнул.

— Они же не знали, что ты заявишься сюда ночевать!

Кости уставился на него, словно собираясь обидеться, но потом тоже расхохотался:

— Да уж, чего-чего, а этого они и предположить не могли. Так что жаловаться нам нечего…

Между тем Мура занялся своими прямыми обязанностями кока. Прежде всего он отобрал у всех полевые рационы и фляги с водой. Потом каждый получил от него по одному безвкусному кубику синтепищи и по нескольку глотков воды. Дэйна удивило, как экономно Мура распределяет продукты. Видно, полагает, что они не скоро вернутся на борт «Королевы», и старается растянуть запасы продовольствия на самый долгий срок.

Покончив со скудным ужином, они улеглись на голые камни и тесно прижались друг к другу, чтобы согреться. Снаружи завывал ветер, он свистел и визжал, врываясь в трещины обвалившихся стен.

Дэйна одолевали беспокойные мысли. Что происходит с «Королевой»? Если корабль действительно осажден, то почему он не взлетит и не сядет где-нибудь в другом месте? А за ними можно было бы послать флиттеры… Кто или что мешает капитану поступить так?

Остальных, вероятно, мучили те же мысли, но никто не высказал их вслух. Все молчали. Они получили приказ, разработали план действий, и теперь надо было только как следует отдохнуть перед новым походом.

На рассвете осунувшийся Вилкокс поднялся первым и проковылял к краулеру. В серых утренних сумерках он выглядел много старше своих лет, губы его были плотно сжаты. Он вскарабкался за пульт и переключил управление на ручное.

По-видимому, никто так и не уснул. Потому что вслед за Вилкоксом все разом вскочили на ноги и принялись разминаться кто как умел. Обменявшись односложными хриплыми приветствиями, они быстро съели то, что Мура выделил им на завтрак. Потом все высыпали из палатки на знобящий утренний холодок. На горизонте поднималось солнце, которого они не видели так долго, розовые лучи его рассеяли последние клочья тумана. На севере, на фоне ясного неба, громоздились голые скалы.

Вилкокс вывел краулер и направил его на север, туда, где к подножию хребта веером сходились извилистые лощины. На такой пересеченной местности можно было рассчитывать продвинуться к западу незамеченными. Зато идти было трудно, и штурману пришлось тяжелее всех. Здесь не было дороги, краулер подпрыгивал и раскачивался, и, чтобы не слететь с платформы, Вилкокс уже через полмили сбавил ход, так что краулер пополз медленнее пешехода. В конце концов решили разбиться на две группы. Двое в качестве дозорных высылались вперед, а двое оставались при Вилкоксе. Вокруг все было мертво. Могло показаться, что на всей планете, кроме них, нет ни одного живого существа. На грунте не видно следов, в воздухе не слышно ни звука, и даже насекомых нет — вероятно, они держатся ближе к воде и к растительности.

Дэйн шел в дозорной группе вместе с Мурой, когда стюард вдруг хмыкнул, остановился и поднял руки, прикрывая глаза от солнца. Впереди ярко отсвечивал в солнечных лучах какой-то предмет.

— Металл! — воскликнул Дэйн. «Неужели мы нашли эту проклятую установку?» — мелькнуло у него в голове.

Он устремился вперед, карабкаясь через осыпи, взобрался на скалистый уступ и оказался рядом с новой находкой. Нет, это не имело никакого отношения к установке Предтеч. Это опять был корабль, причем очень странный корабль. Он был меньше охотника за астероидами и гораздо сильнее разрушен — исковерканная груда металла, объеденная ржавчиной, — и с первого взгляда было ясно, что корабль этот устроен не так, как земные корабли.

Подоспевший Мура остановился рядом, разглядывая обломки.

— Очень старый, — сказал он. — Очень… — Он взялся за торчащий из груды стержень. Металл распался в ржавую пыль. — Древний. Вряд ли на нем летали земляне.

— А кто же — Предтечи? — взволнованно спросил Дэйн. Корабль Предтеч был бы замечательной находкой. На такую находку сюда мигом слетелись бы работники Службы изысканий и ученые со всей Галактики.

— Нет, он не настолько старый. Иначе от него давно бы уже ничего не осталось. Но до нас в галактическое пространство вышли ригелиане, а еще раньше — исчезнувшая цивилизация с Ангола Два. Может быть, это их корабль. Уж очень он старый…

— Как же он попал сюда? — проговорил Дэйн. — Он явно разбился при посадке. И тот охотник тоже. И вчера один корабль разбился прямо у нас на глазах… А наша «Королева» села благополучно. Непонятно. Ну, одно крушение — еще туда-сюда… А тут целых три!

— Да, есть о чем подумать, — согласился Мура. — Надо бы всем этим заняться как следует. Возможно, разгадка прямо под носом, только у нас не хватает ума ее найти.

— Они подождали группу с краулером и дали сигнал остановиться. Вилкокс тщательно определил координаты этого места. Когда у них будет время, они пошлют сюда отряд для подробного обследования обломков. Возраст и внеземное происхождение корабля могут сделать эту находку очень ценной.

— Мне все это напоминает, как сисситы ловят своих пурпурных ящериц, — сказал Кости. — На кожу для башмаков. Они берут кусок блестящей проволоки и присоединяют его к моторчику. Моторчик крутится, проволочка мотается взад-вперед. Ящерица ее увидит — и готово. Сидит и глазеет на эту дурацкую проволоку, так что сисситу остается только взять ее и сунуть в мешок. Может, и здесь, на Лимбо, крутится какая-нибудь проволока — подманивает корабли? Вот было бы здорово…

Вилкокс воззрился на него.

— А ведь в этом что-то есть, — сказал он, теребя микрофон. Видно было, что ему очень хочется сообщить о новой находке на «Королеву». Но он только сказал дозорным: — Когда будете идти, осматривайте попутно боковые лощины. Если это не отнимет слишком много времени, конечно. Может быть, здесь есть еще разбитые корабли.

После этого каждая пара дозорных не только разведывала путь для краулера, но и бегло осматривала местность вокруг. Не прошло и часу, как Кости и Рип обнаружили еще один корабль.

На этот раз корабль был вполне современный, и определить его тип не составляло никакого труда. По какой-то причине страшный удар о поверхность планеты не слишком повредил его корпус. Он лежал на боку, обшивка прогнулась и треснула в нескольких местах, других повреждений заметно не было.

— Изыскатель! — прокричал Рип, едва краулер оказался в пределах слышимости.

Да, это был корабль изыскателей. Ошибиться было невозможно: на носу корабля красовалась помятая эмблема — скрещенные кометы, известная на галактических трассах не меньше, чем скрещенные мечи Космической полиции.

Вилкокс слез с краулера и, хромая, двинулся вдоль корпуса поверженного гиганта.

— Люк открыт! — сообщил Рип с верхушки валуна, на который он забрался, чтобы лучше видеть.

Все подняли глаза — из раскрытого люка свисал канат. Это могло означать только одно — часть экипажа уцелела. И, может быть, именно в этом крылось объяснение всех загадок Лимбо. Дэйн попытался припомнить, сколько человек составляют экипаж корабля изыскателей… обычно на таком корабле летает группа специалистов… значит, человек десять — двенадцать… возможно, пятнадцать… Ну, сейчас-то там, конечно, никого не осталось…

Рип спрыгнул с валуна прямо на корпус корабля и, балансируя руками, чтобы не потерять равновесие, побежал к люку. Остальные, кроме Вилкокса, вскарабкались по канату.

Было очень странно спускаться в глубокий колодец, который всегда служил коридором. Лучи фонариков выхватывали из мрака пустые стены, распахнутые двери, какие-то полированные поверхности.

— Этот тоже разграблен! — прогремел в наушниках голос Рипа. — Я иду в рубку управления…

Дэйн плохо представлял себе планировку корабля изыскателей. Поэтому он просто следовал за остальными. У первой же открытой двери он заглянул внутрь и осветил помещение фонариком. По-видимому, здесь когда-то был склад скафандров и исследовательского оборудования. Теперь склад был пуст, крышки контейнеров откинуты, дверцы шкафов распахнуты. Может быть, экипаж покинул корабль еще в космосе? Но тогда откуда канат?

— Господи, спаси и помилуй! — снова раздался в наушниках голос Рипа. В этом возгласе прозвучал такой ужас, что Дэйн застыл на месте.

— Что там случилось? — нетерпеливо спросил снаружи Вилкокс.

— Сейчас узнаю, — проворчал Кости.

Через несколько секунд он разразился площадной бранью, в которой было столько же ярости, сколько ужаса было в восклицании Рипа.

— Да что там происходит? — обозлился Вилкокс.

Дэйн поспешно выбрался из склада и со всех ног помчался вдоль шахты, соединяющей все палубы корабля. Впереди уже бежал Мура, Дэйн нагнал его, и они вместе остановились у рубки управления.

— Мистер Вилкокс, — проговорил Рип. — Мы их нашли. — Голос у него был надтреснутый, словно он разом постарел.

— Кого? — спросил штурман.

— Экипаж…

Дверь в рубку загораживала огромная туша Карла, и Дэйну ничего не было видно. Рип заговорил снова, и Дэйн опять едва узнал его голос.

— Я… я пойду… пойдем от… отсюда…

— Да, — сказал Кости. — Пойдем.

Они оба повернулись и пошли от рубки, и Дэйну с Мурой пришлось отступать перед ними, потому что в шахте не разойтись. Так они дошли до люка и выбрались наружу. Рип, согнувшись, отошел к стабилизаторам, и его вырвало.

Лицо Кости тоже позеленело, но он держался. Остальные молчали, не решаясь спросить, что они там увидели. И только когда трясущийся Рип вернулся к люку и сполз к ним по канату, Вилкокс потерял терпение.

— Ну? Что там с ними? — спросил он.

— Убиты! — выкрикнул Рип. И мертвые черные скалы вокруг повторили его крик: «…биты… биты… биты…»

Дэйн оглянулся и успел заметить, что Мура снова полез в люк. Лицо маленького стюарда под шлемом было при этом совершенно спокойно. Все молчали, даже Вилкокс не задавал больше никаких вопросов.

Через несколько минут в наушниках раздался голос Муры.

— Здесь тоже похозяйничали мародеры…

«Опять мародеры, — подумал Дэйн. — Да, такой корабль — лакомый кусочек, не то что крошечный охотник. Только почему обязательно мародеры? Это могли быть люди, уцелевшие от прежних крушений, им нужны продукты, материалы, снаряжение. Правда…»

Рип разом покончил с его сомнениями.

— Их сожгли! — проговорил он. — Бластером! В упор!

Бластером? Как тех лимбеанцев в лощине… Да что же это делается здесь, на Лимбо! Откуда эта непонятная жестокость, которая давно забыта цивилизованным миром?.. А у Муры уже была наготове еще одна версия.

— По-моему, это пропавший «Римболд», — сообщил он.

Ну и ну! Тот самый «Римболд», исчезновение которого привело к аукциону на Наксосе и в конечном счете к тому, что все они оказались на Лимбо! Но как его сюда занесло и как он попал здесь в аварию? Ведь это же изыскатель, самый неуязвимый из кораблей Космофлота! За последние сто лет Служба изысканий потеряла не более двух кораблей. Но никуда не денешься, вот он, «Римболд», и не помогли ему ни хитроумные антиаварийные устройства, ни великолепные надежнейшие двигатели, ни мастерство опытнейшего экипажа — валяется здесь разбитый, как и все это ржавое старье, которое они нашли раньше…

Дэйн спустился по канату, Кости последовал за ним. Солнце скрылось в туче, заморосил мелкий дождик. Он уже превратился в ливень, когда Мура возвратился наконец из недр «Римболда». Зрелище, потрясшее Рипа и Кости, не произвело на него, по-видимому, такого ужасного впечатления. Он был спокоен, задумчив, но, кажется, слегка озадачен.

— Помните, Ван рассказывал как-то старую легенду? — сказал он неожиданно. — Легенду об очень давних временах, когда корабли плавали по морям, а не в космосе… На Земле, в ее западном океане, было такое место, где никогда не дули ветры и густо росли морские водоросли. Парусные корабли в этом месте застревали. Трава опутывала их, и они оставались там навсегда. За долгие годы сотни и тысячи кораблей сбились там в одну кучу, так что получился плавучий остров — сотни и тысячи мертвых гниющих кораблей…

Дэйн заметил, что в глазах Рипа появился огонек интереса.

— Да, помню, — проговорил Рип. — Сагово… нет — Саргассово море.

— Совершенно верно, — кивнул Мура. — Так вот, здесь, на Лимбо, тоже что-то в этом роде… Саргассы в космосе… Каким-то образом они захватывают корабли, разбивают их о скалы и оставляют ржаветь здесь навсегда. Для этого, конечно, нужны гигантские мощности: ведь корабль изыскателей — это вам не самодельная скорлупка древности, когда не умели толком ни прокладывать курс, ни строить настоящие двигатели…

— А как же наша «Королева»? — возразил Вилкокс. — Мы совершили самую обычную посадку без всяких неприятностей.

— Вам не приходит в голову, — сказал Мура, — что «Королеве» было разрешено сделать нормальную посадку?.. По некоторым причинам.

Такое предположение действительно могло многое объяснить, но от этой мысли им стало не по себе. Это означало, что «Королева» — лишь пешка в чьей-то игре. В чьей именно? Рича?.. Но в этом случае «Королева» не вольна более распоряжаться своей судьбой…

— Ладно, поехали дальше… — сказал Вилкокс и заковылял к краулеру.

Дозорные теперь больше не искали разбитых кораблей. А их, как подозревал Дэйн, было здесь, вероятно, немало. Догадка Муры овладела его воображением: Саргассы космоса, жадно хватающие межзвездных странников, случайно попавших в пределы досягаемости их зловещих щупалец. Но почему все-таки «Королева» совершенно безболезненно опустилась на эту планету, где все прочие корабли разбились вдребезги? Может, потому, что на борту был Рич и его люди? Тогда кто такой Рич?..

Они переправились через поток, разбухший от дождя. Вилкокс остановил краулер и сказал:

— По-моему, мы уже на траверзе «Королевы». Давайте-ка осмотримся…

Рип и Мура вскарабкались на ближайший утес. Они не рисковали пользоваться радиотелефоном, и Рип вскоре вернулся и доложил, что «Королеву» уже видно, но можно подойти к ней еще ближе, если продвинуться по лощине примерно с милю.

Так и сделали. Пока краулер медленно полз, одолевая рытвину за рытвиной, их нагнал Мура со вторым сообщением.

— Оттуда все будет хорошо видно, — сказал он, указывая вперед, на высокую скалу, торчащую среди утесов. «Королева» стоит с задраенными люками. Вокруг нее какие-то люди, но я не разглядел, сколько их и как они вооружены…

Почти тотчас же вернулся посланный в дозор Кости. Он рассказал, что рядом со скалой, о которой говорил Мура, есть подходящее укрытие, куда можно спрятать краулер.

Укрытие оказалось действительно подходящим — обнаружить здесь краулер было бы невозможно даже с воздуха. Пока Вилкокс и Кости, который смертельно боялся высоты и потому по скалам не лазил, загоняли машину в этот каменный мешок, Мура и Дэйн взобрались на наблюдательный пункт и присоединились к Рипу. Отсюда открывалась вся пустошь, и «Королева» была видна как на ладони — тонкая сверкающая игла на серо-рыжем выжженном грунте.

Рип сидел, опершись спиной о камень, и держал у глаз полевой бинокль. Да, «Королева» была закрыта наглухо. Трап втянут, все люки задраены. Можно было подумать, что она готова к старту в любую секунду. Дэйн достал бинокль, навел его на корабль и так пристально вглядывался, что вскоре холмистая местность запрыгала у него перед глазами.

12. Осажденный корабль

Сколько Дэйн ни напрягал зрение, ему удалось разглядеть только одну странную машину и две человеческие фигурки рядом с нею. Он удивился: если это осаждающие, то непонятно, почему их не обстреливают с «Королевы».

— Они даже не прячутся, — сказал он вслух.

— Прячутся, не беспокойся, — уверенно сказал Рип. —Между ними и «Королевой» есть холмик. Только сейчас его отсюда плохо видно, потому что нет солнца. Эх, винтовку бы сюда!..

Да, будь у них винтовка с оптическим прицелом, они могли бы снять эти фигурки, хотя расстояние было значительное. Но, к сожалению, они располагали только оружием ближнего боя: почти безвредными гипноизлучателями и бластерами, средством мощным, но непригодным для расстояния свыше ста шагов.

— С тем же успехом ты мог бы пожелать миномет или пушку, — проворчал Дэйн. Он все глядел в бинокль. Мельком он отметил про себя, что оба флиттера убраны, по-видимому, внутрь «Королевы» — их нигде не было видно. За пять минут Дэйну удалось засечь с полдюжины небольших групп противника, вытянувшихся цепочкой вокруг корабля. Четырем из них были приданы краулеры. Машины эти напоминали стандартные краулеры торговцев, но были уже и длиннее — словно специально приспособленные для передвижения по извилистым лощинам и тесным ущельям.

— Кстати о пушках… — напряженным голосом произнес Рип. — Что это у них там такое… вон там, к западу?..

— Где? — быстро спросил Дэйн, послушно наводя бинокль на запад.

— Видишь скалу, похожую на голову нашего Хабута?.. Слева от нее.

Дэйн принялся искать скалу, которая напоминала бы капитанова любимца. Нашел. Ага… А теперь левее… Вот оно! Толстый задранный ствол… Да, они установили там миномет и держат «Королеву» под прицелом, готовые в любую секунду усыпать грунт под ее стабилизаторами градом смертоносных яйцевидных снарядов. Правда, задраенному кораблю снаряды не страшны, но если это буду газовые мины и если на «Королеве» приоткроют люки, чтобы отстреливаться… Да, с минометом шутки плохи…

— Господи! — сказал он. — Это Лимбо — настоящее змеиное гнездо!

— Вот именно, — сказал Рип. — И мы это гнездо основательно растревожили… Но почему «Королева» не взлетает? Они могли бы сесть где угодно, а потом подобрать нас. Что они там прилипли?!

— А вам не кажется, — сказал Мура, — что странное поведение «Королевы» как-то связано с нашими находками? Что, если «Королева» попробует подняться, ей конец?

— Я не инженер, — сказал Дэйн, — но я не вижу, из чего они могли бы сбить «Королеву». Для этого понадобилось бы что-нибудь помощнее миномета…

— Разве вы видели следы снарядов на корпусе «Римболда»? — спросил Мура. — «Римболд» просто рухнул с большой высоты. Будто его притянула какая-то сила, которой он не мог сопротивляться. Возможно, те, кто залег там, внизу, владеют секретом этой силы. Но это означало бы, что они господствуют не только на поверхности этой планеты, но и в ее небесах…

— И вы думаете, эта установка?.. — спросил Рип.

— Кто знает, — спокойно произнес стюард. — Очень возможно. — Он продолжал рассматривать в бинокль «Королеву» и все вокруг. — Я не прочь после захода солнца спуститься на пустошь и немножко там пошарить. Не плохо было бы обстоятельно и без помех побеседовать с кем-нибудь из них…

Мура как всегда говорил очень мягко и негромко, но Дэйн понял, что человека, с которым Мура намерен беседовать, ждет незавидная доля.

— Гм… — сказал Рип. — А ведь это можно устроить. И еще можно добраться до «Королевы» и узнать у них, что происходит…

— Может, попробуем связаться с ними сейчас по радио? — предложил Дэйн. — Расстояние небольшое, слышно будет хорошо…

— Ты видишь шлемы у этих типов? — сказал Рип. — Так вот, ставлю все свое жалованье, что они сидят на нашей частоте. Стоит нам заговорить, и они нас тут же запеленгуют. А местность они знают гораздо лучше нас. Тебе что — захотелось поиграть с ними в прятки в темноте?

Нет, этого Дэйну решительно не хотелось. Но расстаться с мыслью о радио было очень трудно. Ведь это так просто — вызвать капитана и поговорить с ним… И тогда не надо было бы всю ночь ползать по пустоши, рискуя жизнью. Но еще в Школе им много раз говорили: в вашем деле нет простых и коротких путей, ваше благосостояние, целость вашего корабля и самой вашей шкуры будут зависеть прежде всего и при любых обстоятельствах от вашей сообразительности, от вашего умения мгновенно принимать решения в минуту опасности. Сейчас именно такая минута — на кон поставлен его корабль и его шкура.

— По крайней мере мы теперь точно знаем, — сказал Рип, — что против нас не только доктор со своей отборной троицей.

— Да, — согласился Мура, не отрываясь от бинокля. — Противник явно превосходит нас числом. Здесь их человек пятнадцать…

— И, наверное, это еще не все, — сказал Рип. — Но кто же они такие, черт бы их побрал…

— Там что-то готовится, — прервал его Мура. Он весь подался вперед.

Дэйн торопливо поднял бинокль. Стюард был прав. Один из осаждавших, не скрываясь, смело шел к «Королеве» и размахивал белой тряпкой — древним знаком перемирия.

Минуту или две казалось, что «Королева» не собирается вступать в переговоры. Но потом верхний люк распахнулся, и в проеме появился капитан Джелико.

Человек с белым флагом остановился в нерешительности. Сумерки уже сгустились, видно было плохо, но зато с неожиданной отчетливостью в наушниках зазвучали голоса. Рип был прав — эти гангстеры действительно сидели на корабельной частоте.

— Ну что, капитан, образумились?

— Это все, зачем вы пришли? — скрипучий голос капитана нельзя было спутать ни с каким другим, — Я объявил вам свое решение еще вчера.

— Вы здесь будете сидеть, пока не сдохнете с голоду, капитан. А если попробуете взлететь…

— Нам не взлететь, а вам не войти!

— Воистину так, — заметил Мура. — С их средствами ворваться в корабль невозможно, а взрывать его — бессмысленно.

— Вы думаете, им нужен именно корабль? — спросил Дэйн.

Рип фыркнул.

— Это же ясно. Они не дают ему подняться, хотят заполучить целеньким. Держу пари, что Рич затащил нас сюда только для того, чтобы завладеть «Королевой».

Между тем переговоры продолжались.

— Не забывайте о продовольствии, капитан, — мурлыкал в наушниках голос гангстера. — Мы можем сидеть здесь хоть полгода, если понадобится. А вы — нет. Не будьте ребенком. Мы предложили вам честную сделку Вы же сидите в галоше. Всю наличность вы угрохали на аукционе. Что ж, мы предлагаем вам нечто лучшее, чем эти ваши торговые права. И будьте уверены, мы своего добьемся, терпения у нас хватит…

Может быть, у парламентера и хватило бы терпения, но у кого-то из его дружков терпение уже истощилось. Блеснула вспышка винтовочного выстрела, и капитан Джелико исчез — то ли упал, то ли отпрянул в глубь шлюза. Люк захлопнулся.

Наблюдатели на скале замерли. Парламентер явно растерялся — очевидно, он никак не ожидал такого подвоха от своих подручных. Потом он отшвырнул предательский белый флаг и бросился за ближайший камень, а оттуда ползком и перебежками вернулся на свое место.

— Кому-то там не хватило терпения, — заметил Мура. — Переусердствовал. Плохо ему придется. Уничтожил последнюю надежду на возможные переговоры.

— Как вы думаете, капитана не ранило? — спросил Дэйн.

— Э, старик знает все эти фокусы, — беспечно отозвался Рип. — Его не проведешь… Но теперь он лучше помрет с голоду, чем сдаст корабль. Такими штучками наших не запугаешь…

Мура опустил, наконец, бинокль.

— Ну, а тем временем, — сказал он, — нам надо провернуть наше дельце. В темноте можно, конечно, добраться до корабля, но как в него попасть? Вряд ли нам ночью спустят трап по первой же просьбе. Особенно после этого выстрела.

«Да, проскользнуть мимо часовых противника и добраться до корабля было бы нетрудно, — подумал Дэйн, глядя в бинокль. — Укрытий и скрытых подступов достаточно. И потом гангстеры, вероятно, даже и не подозревает, что мы находимся у них за спиной. Все их внимание сосредоточено на «Королеве». Но Мура прав — трап нам не спустят…»

— Надо подумать… — пробормотал Мура. — Надо хорошенько подумать…

— Слушайте, а ведь мы здесь находимся как раз на уровне рубки управления, — сказал вдруг Рип. — Нельзя ли придумать какой-нибудь сигнал?.. Предупредить их, что мы посылаем человека?

Дэйн готов был идти к кораблю. Он прищурился, соединяя воображаемой линией верхушку их скалы с носом корабля.

— Надо спешить, — заметил Мура. — Ночь надвигается быстро…

Рип взглянул на небо. Оно было затянуто свинцовыми тучами. Солнце уже зашло, стало почти темно.

— Я придумал, — сказал Рип. — Давайте накроемся куртками и будем сигналить фонариком. Тогда снизу свет не увидят, а на «Королеве», быть может, обратят внимание…

Стюард без лишних слов расстегнул ремень и принялся стягивать с себя куртку. Дэйн торопливо последовал его примеру. Потом они, трясясь от холода, растянули куртки шалашиком, и Рип, присев на корточки между ними, принялся мигать фонариком, подавая сигнал бедствия на кодовом языке торговцев. Было очень маловероятно, что именно сейчас кто-нибудь в рубке управления смотрит именно в их сторону. А если и смотрит, то обратит ли внимание на эту слабую искорку во тьме?..

Вдруг на «Королеве» вспыхнул штормовой маяк — в темное небо ударил, озарив плотные тучи, столб желто-голубого света. Через несколько секунд он потускнел и принял красноватый оттенок. Мура с облегчением вздохнул.

— Они приняли сигнал, — сказал он.

— Откуда вы знаете? — спросил Дэйн. Сам он ничего не понял.

— Они включили штормовой маяк. Видите, он снова потемнел. Да, сигнал они приняли, — Мура натягивал куртку. — Теперь надо сообщить обо всем Вилкоксу и составить донесение на «Королеву» по всем правилам. Даже односторонняя связь может дать нам преимущество…

Они спустились к краулеру. Рассказать новости было делом недолгим.

— Но они же не могут ответить нам, — возразил Вилкокс. — Они бы не стали включать прожектор, если бы у них было другое средство дать нам знать, что они приняли наш сигнал…

— Мы пошлем туда кого-нибудь. А сейчас передадим им, что он выходит и они должны ждать его и принять на борт, — живо сказал Рип.

Было видно, что Вилкоксу этот план не очень по душе. Но они обсудили его тщательно, пункт за пунктом, и ни к какому другому решению не пришли.

Мура встал.

— Скоро совсем стемнеет. Нужно решать немедленно, потому что подниматься на скалу лучше все-таки засветло. Итак, что идет и когда? Уж это-то мы можем им просигналить…

— Шэннон, — сказал Вилкокс. — Вот когда пригодятся твои кошачьи глаза. На Балдуре ты, помнится, видел в темноте не хуже, чем Синбад… Согласен попытаться?.. Выйдешь… — он посмотрел на часы, — скажем, в двадцать один ноль-ноль… Будет совсем темно, и бандиты, наверное, уже начнут клевать носом на постах…

Ответа не требовалось — достаточно было взглянуть на сияющую физиономию Рипа. Пока они взбирались на утес, он все время мурлыкал про себя какую-то песенку.

— Когда прибудете на борт, — заметил Мура, — не забудьте сказать им, чтобы они просигналили нам маяком. Хотелось бы знать, что у вас все в порядке.

— Обязательно, дружище! — Хорошее настроение вновь вернулось к Рипу — впервые после ужасного открытия в рубке «Римболда». — А за меня не беспокойтесь. Это будет просто веселая прогулка по сравнению с тем, что было на Балдуре…

Но Мура был очень серьезен.

— Недооценивать противника опасно, — сказал он. — Ведь вы не новичок, Рип, и все знаете. В нашем положении нельзя бессмысленно рисковать.

— Все будет в порядке, дружище! Я проскользну мимо них как змея. Они ничего не услышат.

На вершине утеса Дэйн и Мура снова сняли куртки и снова дрожали от сырости и холода, пока Рип передавал сообщение на безмолвную осажденную «Королеву». Ответного сигнала на сей раз не последовало, но они были уверены, что после первой передачи за их скалой из рубки ведется постоянное наблюдение.

Мура и Дэйн остались на своем посту, а Рип вернулся к краулеру, дожидаясь назначенного часа. Когда он исчез из виду, Дэйн принялся строить из камней стенку для защиты от ветра.

Греться они могли только друг о друга, и они скорчились за каменной стенкой, набираясь терпения на долгие часы, пока не вспыхнет сигнал, означающий, что Рип благополучно добрался до цели.

— Огни, — пробормотал Мура.

Луч прожектора «Королевы» по-прежнему сиял в ночи. Но Мура говорил о другом: внизу, на темной пустоши, замерцали слабые огоньки, обозначая кольцо вокруг «Королевы».

— Тем лучше для Рипа, — сказал Дэйн. — Ему будет легче ориентироваться…

— Не думаю, — возразил Мура. — Они сейчас настороже. Вероятно, между постами пустят дозорных.

— Вы думаете, они догадались о нас и сейчас подстерегают Рипа?

— Возможно и так. Но уж, во всяком случае, они готовы к любым действиям капитана… Послушайте, Торсон, вы ничего не чувствуете? Под нами… в скале?

Ну, конечно! Дэйн почувствовал все тот же пульсирующий ритм. Он ощущался здесь слабее, чем в ущелье за развалинами, но зато теперь не утихал ни на минуту. Видимо, установка была включена на полную мощность.

— Вот что держит нашу «Королеву» на грунте, — сказал Мура.

Разрозненные кусочки мозаики постепенно складывались в единую картину. Очевидно, в распоряжении гангстеров находилась чудовищная установка, способная притягивать к Лимбо корабли из космоса. Капитан, верно, еще не знает об этих удивительных свойствах планеты, а гангстеры хотят захватить «Королеву» в целости и сохранности. Поэтому они вынуждены непрерывно держать установку под напряжением, иначе корабль взлетит, и его придется разбить, как и все остальные.

— В таком случае у нас только один выход, — медленно сказал Дэйн. — Найти эту установку и…

— Взорвать ее? Да… Если Рип доберется благополучно, мы этим и займемся.

— «Если»?.. Вы думаете, он может не добраться?

— Вы еще новичок в Космофлоте, Торсон… Когда человек полетает годик — другой, он становится очень скромным и осторожным. Он начинает понимать, что земное понятие «удача» тесно связано с успехами и поражениями. Мы никогда не можем с уверенностью предсказать, какой план действий окажется удачным. Всегда кое-что остается неучтенным, всегда имеются факторы, которые нам неподвластны. Возьмем Шэннона… У него много преимуществ: необычайно острое ночное зрение — мы узнали об этом сравнительно недавно, когда оказались примерно в таком же положении, — большой опыт, настойчивость и хладнокровие. Кроме того, сейчас он неплохо изучил местность и расположение постов противника… Так что, пожалуй, у него процентов восемьдесят на успех. Но остаются еще двадцать против… Поэтому и он, и мы должны быть готовы к любым неожиданностям. Пока не увидим сигнала о том, что он добрался благополучно…

Эти бесстрастные рассуждения обескуражили Дэйна. Было в них что-то от скептицизма Камила, только они были еще более убедительны, точны и безжалостны… Камил… Где он сейчас?.. Держат ли его на одном из этих постов? Или уволокли в недра планеты, к этой таинственной установке?..

— Как вы думаете, что они сделали с Камилом? — спросил он Муру.

— Для них он источник информации — о нас и о наших намерениях… Поэтому его, конечно, доставили к главарю. Я думаю, он жив и будет жив, пока он им нужен…

В этом ответе таился зловещий намек, и Дэйн вдруг вспомнил о судьбе экипажа «Римболда».

— Эти изыскатели… — сказал он. — Рип не ошибся? Их действительно сожгли бластером?

— Да, он не ошибся, — бесстрастно произнес Мура, и от этого кажущегося спокойствия смысл сказанного стал еще страшнее.

Наступило молчание. Они сидели неподвижно и только изредка меняли положение, когда затекала рука или нога. Луч прожектора на равнине по-прежнему упирался в ночное небо.

Было очень холодно, и тем не менее клонило в сон — пульсирующий ритм вибрации убаюкивал. Чтобы не заснуть, Дэйн твердил про себя целые главы из «Правил погрузки», которые он вызубрил за время перелета. Эх, сидеть бы сейчас в уютном отсеке Ван Райка, в тепле и безопасности, изучать документацию на прибывший груз да готовиться к предстоящему разговору с контрагентом…

Тихий свист донесся из тьмы внизу — Рип предупреждал, что выходит. Дэйн схватился за бинокль, но, конечно, ничего не увидел в темноте.

После этого часы потянулись как дни. Дэйн упрямо таращился на луч маяка, пока у него не заболели глаза. Ничего не менялось, и ничего не происходило. Потом Мура заворочался рядом, под прикрытием куртки слабо засветился фонарик, и Дэйн спросил:

— Сколько прошло?

— Четыре часа, — отозвался Мура.

Четыре часа… Вдвое, втрое более чем достаточно, чтобы добраться до «Королевы»… даже если делать крюк и пережидать, когда пройдут дозорные… Видимо, сработали те двадцать процентов, о которых говорил Мура. Рип не прошел.

13. Нападение и тупик

Приближался рассвет. Небо на востоке посветлело. Прожектор на «Королеве» так и не мигнул, и надеяться на это больше не приходилось.

Не в силах оставаться в бездействии, Дэйн выбрался из укрытия и прошелся вдоль обрыва, чтобы осмотреться. Утес, на котором они расположились, разделял две вытянутые наподобие языков лощины. В одной находились сейчас Вилкокс и Кости, а другую они еще не обследовали.

В этой необследованной лощине Дэйн заметил ручеек. Он уже знал, что жизнь на Лимбо жалась к воде — где вода, там жизнь. Берега ручья заросли травой и кустарником, были там и крохотные плантации — Дэйн насчитал их штук десять.

Только на этот раз на плантациях работали. Два лимбеанца медленно двигались между рядами растений, разрыхляя почву вокруг корней своими нитевидными щупальцами. Их шаровидные тела колыхались при каждом движении.

Вдруг они замерли. У них не было ни голов, ни глаз, и Дэйну было непонятно, что они сейчас делают, но можно было догадываться, что они прислушиваются или смотрят на что-то.

Показались еще трое лимбеанцев. Они несли длинный шест, с которого свисало какое-то животное величиной с кошку. Охотники подошли к фермерам и бросили шест. В бинокль было видно, как все они стали в круг, сплетя щупальца.

На плечо Дэйна легла рука. Он вздрогнул и обернулся. Перед ним, приложив палец к губам, стоял Мура.

— Тихо, — сказал стюард шепотом. — Сюда направляется какой-то краулер…

Лимбеанцы снова на секунду замерли и вдруг с необычайной скоростью бросились врассыпную. Берег ручья опустел.

В утренней тишине послышался хруст гравия и щебня под гусеницами, и в лощину вкатился краулер. Камил оказался прав — это была не стандартная машина. Она была узкая и очень длинная, и корпус ее при движении как-то странно изгибался — словно на шарнирах.

За пультом управления сидел человек. Лицо его закрывал козырек шлема, а одет он был так же, как Рич и его люди.

Пальцы Муры стиснули плечо Дэйна. Но Дэйн и сам заметил легкое движение в кустарнике. Потом между кустами проскользнул лимбеанец, прижимая к своему верх нему шару увесистый булыжник. За ним последовал второй, тоже с булыжником.

— Достанется ему… — едва слышно прошептал Мура.

Краулер неспешно катился вперед, хрустя гусеницами по гравию и расплескивая воду ручьев. Вот он достиг первой плантации, гусеницы сокрушили низенькую ограду и пошли давить высаженные растения.

Лимбеанцы, скрытые кустарником, легко неслись за краулером, не отставая ни на шаг. Каждый нес булыжник или обломок скалы — судя по всему, ловушка должна была вот-вот захлопнуться.

Разъяренные владельцы плантаций нанесли удар, когда машина подмяла под себя третье поле. Град очень точно направленных камней обрушился на краулер и на водителя. Один булыжник попал прямо в шлем — водитель сдавленно охнул, приподнялся и повалился на пульт. Машина вильнула, наехала одной гусеницей на выступ скалы и угрожающе накренилась.

Дэйн и Мура торопливо скатились с утеса. Водитель, несомненно, заслужил то, что получил, но он был человеком, и они не могли позволить негуманоидам расправиться с ним. Лимбеанцы исчезли, но Дэйн и Мура приняли все меры предосторожности: добежав до краулера, они прежде всего окатили окружающий кустарник из гипноизлучателей. Затем Дэйн подхватил обмякшее тело водителя и поволок его за скалу, подальше от кустов, где при необходимости они могли бы выдержать новую атаку лимбеанцев. Мура прикрывал его с гипноизлучателем наготове.

Впрочем, нового нападения не последовало. Может, подействовали гипноизлучатели, а может, их напугало появление еще двух землян, но только лимбеанцы больше не обнаруживали себя. Лощина теперь казалась совершенно пустой — остались только Мура с Дэйном да распростертое у их ног тело.

— Попробуем взобраться?.. — Дэйн кивнул в сторону утеса.

Мура усмехнулся.

— Попытайтесь, — сказал он. — Но мне кажется, только любитель крэкса мог бы туда вскарабкаться с такой ношей на плечах…

Дэйн опомнился. Конечно, Мура был прав. Подъем на утес был нелегким делом даже со свободными руками, а втащить туда грузную тушу было бы совсем уж невозможно.

Между тем контуженный водитель застонал и пошевелился. Мура опустился на одно колено и прежде всего отстегнул у него кобуру с бластером, которую тут же подвесил к собственному поясу. Затем ослабил подбородочный ремень, стащил с водителя треснувший шлем и принялся деловито хлестать по небритым щекам.

Это подействовало. Гангстер заморгал и приподнялся; Мура, рванув за воротник, помог ему сесть.

— Пора идти, — сказал стюард. — Ну-ка…

Вдвоем они поставили гангстера на ноги и повели в обход утеса к укрытию, где находились Вилкокс и Кости.

Гангстер ничего не соображал, он только старался удерживать равновесие. Тем не менее Мура крепко держал его за руку, и Дэйн догадывался, что стюард готов в любой момент применить один из приемов вольной борьбы, в которой он не имел себе равных на борту «Королевы».

Сам Дэйн то и дело оглядывался, ему очень не хотелось стать мишенью для точно брошенного булыжника. Рассуждая логически, лимбеанцы должны были принять их за союзников этого мерзавца, так что теперь, видимо, не осталось никакой надежды установить с ними торговые отношения. Но не могли же они бросить человека на растерзание негуманоидам!..

Гангстер сплюнул кровь и сказал, обращаясь к Муре:

— Вы что — люди Омбера? Я не знал, что вас тоже сюда вызвали…

Лицо Муры не дрогнуло.

— Дело слишком важное, — сказал он. — Вызвали многих…

— Кто меня так долбанул? Эти проклятые твари?

— Да, туземцы. Они забросали вас камнями.

Гангстер яростно оскалился.

— Их давно надо всех зажарить!.. Стоит появиться в этих холмах, и они так и норовят проломить тебе череп. Надо снова дать им понюхать бластера… Только догнать их трудно, больно быстро бегают…

— Это верно, — подтвердил Мура. — А теперь сюда.

Он подтолкнул пленника к повороту во вторую лощину. Но тот впервые, по-видимому, заподозрил неладное.

— А зачем туда? — спросил он, переводя взгляд с Муры на Дэйна. — Это же не сквозная лощина…

— У нас там краулер, — объяснил Мура. — Я думаю, в вашем состоянии лучше ехать, чем идти.

— А?.. Да, пожалуй… Башка у меня так и гудит… — Он поднял свободную руку и, морщась, ощупал шишку над правым ухом.

Дэйн перевел дыхание. Мура был великолепен. Теперь, кажется, можно будет доставить этого дылду на место без драки.

Продолжая крепко держать пленника за руку, Мура обогнул огромную груду булыжников, и через минуту они оказались в пещере, где им навстречу поднялись Вилкокс и Кости. Тут гангстер увидел краулер и понял все. Он весь напрягся и остановился так внезапно, что Дэйн по инерции налетел на него. Свободная рука гангстера дернулась к поясу, но кобуры не нашла.

— Кто вы такие? — хрипло спросил он.

— Здесь, приятель, спрашиваем мы! — прогудел Кости, надвигаясь и оглядывая его с ног до головы. — Это ты нам сейчас скажешь, кто ты такой!

Гангстер повернулся было в надежде увидеть подмогу, но Мура резким движением кисти вновь поставил его лицом к Кости и Вилкоксу.

— Да, — мягко сказал стюард. — Мы очень хотели бы знать, кто вы такой?

Их было всего четверо, и, возможно, именно поэтому пленник обнаглел.

— Ага! — торжествующе объявил он. — Вы с того корабля!..

— С одного из кораблей, — поправил его Мура. — На этой планете много, очень много кораблей.

Эти слова подействовали так, словно он с размаху ударил пленника по лицу. Дэйн в порыве вдохновения добавил:

— Например, есть корабль изыскателей…

Пленник пошатнулся. Зеленоватая бледность покрыла его испачканное кровью лицо. Он закусил губу, словно для того, чтобы удержать рвущийся крик.

Вилкокс присел на гусеницу краулера, извлек свой бластер и положил его на колено, уставив дуло прямо в живот пленнику.

— Да, здесь немало кораблей, — произнес он. Если бы не желваки, вздувшиеся на его скулах, можно было подумать, что он ведет светскую беседу. — Как вы думаете, с какого из них мы?

Но пленник еще не был сломлен.

— Вы с этого… с «Королевы Солнца»… — проворчал он.

— С чего вы взяли? — быстро спросил Мура. — На других кораблях живых не осталось, а?.. Будет лучше, если вы нам расскажете все, дружок.

— Давай, выкладывай! — Кости надвинулся на помятого гангстера и навис над ним. — Выкладывай, красавчик, но береги наше время и свое здоровье!.. А будешь запираться, у нас терпение лопнет, понял?..

Было ясно, что пленник понял. Понял угрозу, таившуюся в тихом голосе Муры. Увидел угрозу в огромных волосатых лапах Кости…

— Кто вы такой и что здесь делаете? — снова начал Вилкокс.

— Меня зовут Лэв Снолл, — мрачно ответил гангстер. — И если вы с «Королевы Солнца», то знаете, что я здесь делаю… И ничего у вас не выйдет — мы будем держать ваше корыто столько, сколько нам вздумается…

— Да что вы говорите? — растягивая гласные, насмешливо произнес Вилкокс. — Значит, вы будете держать этот корабль, что стоит на равнине, сколько вам вздумается? Какими же веревками вы его удержите?

Пленник оскалился в издевательской усмешке.

— Нам веревки не нужны, — сказал он. — Нам сама планета помогает… Когда нам надо, она у нас в мышеловку обращается…

Вилкокс повернулся к Муре.

— У него что — сотрясение мозга?

Мура кивнул.

— Что-то вроде… — сказал он. — В точности судить не могу — я не медик, но мозги ему встряхнуло основательно…

И Снолл попал в расставленные сети.

— Если вы думаете, что я чокнутый, так вы ошибаетесь… Вы же не знаете, что мы здесь нашли! Мы нашли машину Предтеч, и она все еще действует! Она может притягивать корабли прямо из космоса и бьет их о камни!.. Пока она работает, вашей «Королеве» нипочем не подняться. Будь она даже полицейским дредноутом… Да мы бы и с дредноутом смогли управиться, это нам раз плюнуть!

— Занятные сведения! — сказал Вилкокс. — Значит, у вас есть какая-то машинка, и она может вытягивать корабли прямо из космоса? Это здорово! А кто вам это сказал? «Шепчущие»?..

Снолл побагровел.

— Говорю вам, я не псих!

Кости положил руки ему на плечи и силой усадил на камень.

— Да, да, конечно… — издевательски-успокоительно загудел он. — Все так и есть… Большая такая машина, и управляют ею Предтечи… Она протягивается в космос и делает вот так… — кулак Кости рывком сжался перед самым носом гангстера, точно он поймал муху.

Но пленник уже немного оправился.

— Хотите верьте, хотите — нет, дело ваше, — сказал он. — Вот увидите, что будет, если ваш дубина-капитан попробует взлететь. Ничего хорошего не получится… А там вскорости и вас всех похватают…

— Вы полагаете, нас так легко схватить? — спросил Вилкокс, вздернув левую бровь. — Мы здесь уже довольно давно, а нас до сих пор так и не обнаружили.

Снолл озадаченно оглядел их.

— Что вы мне заливаете?.. — сказал он наконец. — Вы же с «Королевы»… На вас форма торговцев…

— Но вы в этом не совсем уверены, не так ли? — вкрадчиво осведомился Мура. — Ведь может оказаться, что мы совсем с другого корабля, который вы зацапали этой своей ловушкой. Почему вы так уверены, что ни один экипаж не уцелел? Может статься, что уцелевшие до сих пор бродят по окрестностям.

— Если и так, то недолго им осталось бродить!.. — вырвалось у Снолла.

— О да, вы умеете с ними разделываться! С помощью вот этих штучек! — Вилкокс поднял бластер. — Как вы разделались с экипажем «Римболда»!..

— Меня там не было! — сипло сказал Снолл. Несмотря на утренний холодок, лицо его покрылось испариной.

— А мне кажется, все вы — преступники, — возразил Вилкокс все тем же светским тоном. — Кстати, вы уверены, что за вашу голову не назначена награда?

Тут пленник не выдержал. Он рванулся бежать, и только железная рука Кости удержала его на месте.

— Да, да, да!!! — истерически завопил он. — Да, назначена! Ну и что? Что вы можете сделать? Хотите убить безоружного? Нате! Убивайте!..

Торговцы умели быть жестокими, когда этого требовало время и обстоятельства, но Дэйн превосходно знал, что Вилкокс ни за что на свете не причинит вреда безоружному человеку, даже если за голову этого человека назначена награда и он поставлен Космической полицией вне закона, как преступник и убийца. Но тут в разговор снова вступил Мура.

— Убивать? Зачем? — спокойно сказал он. — Мы вольные торговцы, и вы прекрасно знаете, что это значит. Быстрая смерть от бластера — слишком легкий способ перейти в мир иной. Но здесь, за пределами Федерации, на необжитых мирах, мы научились кое-каким приемам… Вы меня понимаете, Лэв Снолл?

Стюард не строил угрожающей физиономии, его лицо оставалось добродушным и приветливым, но Снолл поспешно отвел взгляд. Он громко проглотил слюну.

— Вы не посмеете… — хрипло проговорил он без всякой уверенности в голосе.

По-видимому, он понял наконец, что люди, которые стояли перед ним, гораздо опаснее, чем он думал вначале. В уголовном мире о вольных торговцах ходили самые недобрые слухи. Их считали не менее жестокими, чем Космическую полицию, но торговцы вдобавок еще не были ограничены никакими уставами и наставлениями. И Снолл поверил, что этот маленький человек с приветливым лицом ни перед чем не остановится.

— Что вам от меня нужно? — спросил он.

— Правду, — сказал Вилкокс.

— Я вам сказал всю правду, все как есть… Там, в горах, мы нашли установку Предтеч… Она действует на корабли, когда они заходят в луч… или в поле… я не знаю… Не знаю, как она там работает. Ее никто не видел, кроме самых головастых ребят, которые знают толк в разных там рациях…

— Почему же «Королева» села благополучно? — спросил Кости.

— Да потому что эта штука была выключена. Ведь у вас на борту был Салзар…

— А кто такой Салзар? — спросил Мура.

— Салзар. Гарт Салзар. Он первый разобрался, что за штуку мы здесь нашли. А когда сюда подвалили изыскатели, Салзар велел нам всем попрятаться… Он знал, что, если эту планету выставят на аукцион, нам каюк. И тогда он схватил какую-то помятую посудину, которую мы кое-как залатали, и кинулся на Наксос. А там сами знаете, что получилось… Он задурил вам головы и привел сюда ваш корабль… хороший корабль, пустой, нам как раз такой был нужен, чтобы переправлять добычу…

— Добычу? А сами вы как сюда попали? Крушение?

— Крушение потерпел здесь Салзар. Десять или двенадцать лет назад. Он отделался легко и пошел здесь шарить со своими ребятами… Ну, нашли они эту машину и стали в ней копаться, покуда не научились включать и выключать. А когда сюда прибыли изыскатели, его как раз не было и машина была выключена — чтобы не разбить его, когда вернется…

— Жаль, что не разбили. Где машина? — спросил Вилкокс.

Снолл помотал головой.

— Этого я не знаю… — Кости придвинулся к нему, и он завопил: — Да ей же богу, не знаю! Только сам Салзар и его ребята знают, где она и как работает!

— А сколько их? — спросил Кости.

— Салзар и еще трое или четверо… Она в горах… где-то вон там… — он ткнул трясущимся пальцем в сторону горного хребта.

— По-моему, ты знаешь больше… — начал Кости, но Дэйн прервал его:

— А что Снолл делал на краулере? Этого он тоже не знает?..

Мура, поправляя подбородочный ремень, опустил глаза и сказал:

— Мне кажется, мы допускаем некоторую оплошность. Следовало бы выставить наблюдателя: может быть, в лощине появятся друзья Снолла…

Снолл молча рассматривал носки своих ботинок.

— Я погляжу, — сказал Дэйн и побежал к утесу.

На первый взгляд на пустоши со вчерашнего вечера ничего не изменилось. По-прежнему неприступной крепостью возвышалась на равнине «Королева» с задраенными люками, по-прежнему копошились вокруг нее гангстеры. Но по направлению к утесу двигался еще один диковинный краулер. Позади водителя сидели двое гангстеров, а между ними Дэйн с замиранием сердца увидел человека в желтой форме Торгового флота.

Лица его Дейн не мог разглядеть даже в бинокль, но это, конечно, был Рип. И пока Дэйн смотрел, стало совершенно очевидно, что краулер идет к устью той самой лощины, где Снолл попал в засаду.

Вот он случай — не только освободить Рипа, но и пробить изрядную брешь в рядах противника! Дэйн подполз к краю утеса и, не осмеливаясь крикнуть, принялся яростно размахивать руками, стараясь привлечь внимание своих товарищей внизу. Его сразу заметили. Вилкокс и Мура кивнули, а Кости немедленно уволок Снолла в глубь пещеры. Тогда Дэйн вернулся на свой пост и стал с нарастающим возбуждением ждать, когда краулер войдет в лощину.

14. Иерихонская труба

Мура вскарабкался на утес и присел рядом с Дэйном.

— По-моему, сейчас самое время перенять тактику у наших шарообразных союзников, — сказал он. — Вы хорошо бросаете камни, Торсон?

Он пошарил вокруг себя, нашел булыжник величиной с кулак, затем прицелился и швырнул. Булыжник описал правильную дугу и с треском разлетелся, ударившись о скалистый выступ. Дэйн сразу понял все выгоды такой тактики. Огонь бластеров не разбирает, где друг, где враг, и может убить или покалечить Рипа. А умело брошенный камень не только способен сбить человека с ног, но и маскирует нападающих — естественно предположить, что в засаде сидят лимбеанцы.

Кости обогнул подножие утеса и укрылся под площадкой, где сидел Мура. Дэйн спустился вниз, пересек лощину и, торопливо набрав булыжников, спрятался в расселине на высоте человеческого роста.

Они едва успели занять позицию, как в лощине появился краулер. Скрежеща гусеницами по щебню, он выкатил из-за поворота и стал с треском продираться сквозь кустарник. Но, выбравшись из кустов, водитель резко затормозил. Видимо, его радиотелефон был включен, потому что в наушниках Дэйна вдруг громко прозвучали его слова:

— Гляди-ка! Это же машина Снолла! Какого черта!..

Один из гангстеров, охранявших Рипа, спрыгнул с платформы и направился было к перевернутой машине. И в этот момент Мура дал сигнал. Здоровенный булыжник треснул гангстера по шлему, и тот, потеряв равновесие, ухватился обеими руками за гусеницу. Дэйн сейчас же швырнул в него второй камень и еще один бросил в водителя.

Все они разом заорали, и Рип немедленно вмешался в события. Руки у него были связаны за спиной, но он всем телом бросился на второго охранника и оба они повалились с платформы. Водитель включил двигатель, краулер рванулся вперед под градом камней.

Первый гангстер, спотыкаясь, догнал машину и вскарабкался на платформу, второй все еще боролся с Рипом. Ему удалось наконец повалить Рипа на спину, и он, оскалившись, потащил из кобуры бластер. В то же мгновение лицо его превратилось в кровавую кашу, и он, дико вскрикнув, опрокинулся навзничь. Первый гангстер обернулся на крик.

— Кранер! Эти твари убили Кранера!.. Да не останавливайся!.. Черт с ним, с этим торговцем!.. Гони, пока до нас не добрались!..

И водитель погнал. Краулер быстро уходил вверх по лощине в сторону гор. Непонятно, почему гангстеры даже не воспользовались бластерами — видимо, их совершенно ошеломило неожиданное нападение и гибель одного из своих и они думали только о спасении. Через минуту они уже скрылись за поворотом, и тут Кости выскочил из своего укрытия и побежал к Рипу, Дэйн — за ним.

Шэннон лежал на боку, руки его были неестественно вывернуты за спину и скручены. Один глаз, окруженный огромным черным синяком, не открывался, разбитые губы кровоточили.

— Здорово, брат, тебя отделали… — пробормотал Кости, разрезая веревки.

— Они… подстерегли меня… — невнятно произнес Рип, еле шевеля окровавленными губами. — Я уже почти добрался… И тут они меня сцапали. Они держат «Королеву» каким-то лучом…

Дэйн просунул руку Рипу под плечи и помог ему сесть. Тот застонал и вскрикнул от боли, прижимая ладонь к боку.

— Что там у тебя еще? — спросил Кости и протянул руку, чтобы расстегнуть на Рипе куртку. Но Рип отстранил его.

— Сейчас все равно ничего нельзя сделать… Мне сломали ребро… или два… Этот луч притягивает корабли…

— Мы уже знаем, — сказал Дэйн. — Мы здесь взяли пленного. Он вел вон тот краулер. Он нам все рассказал. Может, он нам еще пригодится… Ты можешь идти?

Подошел Мура.

— Да, пора уходить, — сказал он. — Радиотелефоны у них были включены, так что, возможно, вся их банда уже знает о нападении.

Поддерживая Рипа, они вернулись в укрытие, где их ждал Вилкокс.

— Ты ничего не знаешь о Камиле? — спросил Кости.

— Али у них, это точно, — ответил Рип. — Мне кажется, он там, где их главная группа. У них здесь много народу. Они, если захотят, смогут держать «Королеву», пока она не заржавеет.

— Об этом мы уже знаем от Снолла, — мрачно сказал Вилкокс. — Правда, он клянется, что не знает, где эта установка. По-моему, врет.

Тут связанный Снолл принялся извиваться и мычать сквозь кляп, видимо пытаясь сказать, что не соврал.

— В конце этой лощины есть вход в их казармы и складские помещения, — сказал Рип. — Наверное, где-нибудь там и находится установка.

Дэйн ткнул извивающегося Снолла носком сапога.

— А нельзя обменять этого типа на Али? Или, на худой конец, заставить его показать место?

— Сомневаюсь, — ответил Рип. — Это зверье, а не люди. Плевали они на вашего Снолла.

Налитые кровью глаза над кляпом выразили полное согласие с этим утверждением. Снолл ни на грош не верил в товарищеские чувства своих приятелей. Они и пальцем не пошевельнут, чтобы спасти его, если речь не зайдет об их собственной шкуре.

— Итак, нас пятеро. Из них двое — калеки… — раздумчиво произнес Вилкокс. — Как ты думаешь, Шэннон, сколько всего этих типов может быть в горах?

— Наверное, не меньше сотни, — ответил Рип. — И по-моему, эта банда очень неплохо организована.

Наступило молчание. Потом Кости решительно сказал:

— Если мы будем здесь сидеть, то просто подохнем с голоду без всякого толку. Я за то, чтобы рискнуть. Должно же нам когда-нибудь повезти!..

— Пусть Снолл покажет нам, куда идти, — предложил Дэйн. — По крайней мере хоть что-нибудь узнаем…

— Если бы только у нас была связь с «Королевой»! — Вилкокс с досадой стукнул себя по колену кулаком.

— Солнце высоко, — сказал Мура. — Можно попытаться.

Он сходил к брошенному краулеру и отвинтил никелированную металлическую пластину, служившую спинкой водительского сиденья. С помощью Дэйна он втащил это импровизированное зеркало на вершину утеса. Там они установили зеркало и, поймав солнечный луч, бросили его через полторы мили, отделявшие их от «Королевы».

— Я думаю, должно получиться, — улыбнулся Мура. — Это не хуже наших фонариков. И если только у гангстеров нет глаз на затылке, они ничего не заметят.

Но сначала надо было покончить с другими приготовлениями. Все собрались возле краулера Снолла. Машина оказалась в порядке. Надо было только стащить ее со скалы и приладить соскочившую гусеницу. И пока Вилкокс, Рип, Кости и пленник оставались у краулера, Дэйн и Мура вернулись на утес, где им пришлось немало попыхтеть, прежде чем удалось дважды передать на «Королеву» свое сообщение.

Теперь оставалось только ждать какого-нибудь сигнала, означающего, что сообщение получено, — до тех пор они не могли действовать.

И они дождались, когда Дэйн совсем уже потерял надежду. Круглые иллюминаторы на бортах «Королевы» засверкали вспышками. Над постом, расположенным между утесом и «Королевой», взвился столб дыма, раздался грохот. Да, сообщение было получено, и теперь капитан Джелико отвлекал на себя внимание противника, давая группе Вилкокса возможность произвести неожиданный и отчаянный налет на штаб-квартиру Рича.

На краулере Снолла нашлось место для всех. Кости сел за пульт управления, а связанного пленника втиснули между Дэйном и Мурой. В отличие от краулера торговцев на платформе этой машины были поручни, за которые было очень удобно держаться, когда краулер, кренясь и подпрыгивая, двинулся по изрытому дну лощины.

Дэйн внимательно следил за кустарником, покрывавшим склоны. Он не забыл нападения лимбеанцев. Возможно, эти существа действительно вели ночной образ жизни, но могло быть и так, что они до сих пор сидели в засаде, готовые напасть на любую небольшую группу землян.

Лощина извивалась и делалась все уже. Краулер полз теперь почти все время по дну ручья, вода временами заплескивалась на платформу. Этой дорогой, по-видимому, так же часто пользовались, как и тесным ущельем за развалинами города, — на выступах скал виднелись царапины, гравий по берегам потока был изрыт гусеницами.

Ручей вдруг распался на несколько водопадиков, вливавшихся в небольшой мелкий водоем, а за водоемом на пути краулера поднялась, перегораживая лощину, сплошная отвесная стена. Кости остановил краулер, выдернул кляп изо рта Снолла и требовательно спросил:

— Ну, умник, что надо сделать, чтобы проехать дальше?

Снолл, облизывая распухшие губы, смотрел на него с вызовом. Он был связан, беспомощен, но самоуверенность почему-то вернулась к нему.

— Сами догадайтесь, если вам надо, — ответил он.

Кости вздохнул.

— Время тратить неохота, дружочек, — сказал он. — Но будь уверен: если мне надо чего-нибудь от тебя добиться, то я добьюсь…

Он не успел договорить: в дюйме от его уха просвистел камень, и в тот же миг другой камень попал Сноллу по спине, так что тот взвыл от боли.

— Лимбеанцы! — крикнул Дэйн.

Он выхватил гипноизлучатель и повел им по стенам лощины, откуда, как ему показалось, летели камни.

Огромный булыжник с треском ударился в корпус машины, и Вилкокс, обхватив Рипа, перевалился с ним прямо в воду, стараясь укрыться за гусеницами. Мура уже стоял по колено в воде и спокойно, как ни в чем не бывало, с деловитой аккуратностью поливал изгипноизлучателя зеленую стену кустарника.

И тут Кости совершил ошибку. Чтобы дать пленнику возможность поскорее добраться до укрытия, он разрезал на нем веревки. Но вместо того, чтобы соскочить с платформы и бежать, Снолл рванулся к панели управления и с размаху стукнул кулаком по какой-то клавише. Стены ущелья огласились высоким пронзительным воем. От этого воя у всех заныли зубы, и Дэйн едва удержался от того, чтобы зажать уши руками.

И тут произошло невероятное: монолитная стена, запиравшая лощину, вдруг разверзлась, открыв широкий проем во тьму. Ошеломленные торговцы не успели опомниться, как Снолл со всех ног кинулся в этот проем.

С нечленораздельным ревом Кости рванулся за ним. Дэйн спрыгнул с платформы и побежал вслед за Кости. Он нырнул в темноту и сразу ослеп после яркого солнечного света, но продолжал бежать, слыша впереди буханье ботинок Кости и отдаленный топот Снолла. Гангстер оказался прекрасным бегуном.

Пробежав десяток шагов по прямому коридору, Дэйн опомнился. Он позвал Кости, и его голос гулким эхом отдался где-то в глубине туннеля. Кости не остановился, он продолжал преследовать Снолла.

Дэйн в нерешительности оглянулся назад. Стоит ли разделяться? Может, сходить и привести сюда краулер?.. Или все-таки бежать за Кости?.. Он еще успел заметить, как в туннель из озаренной солнцем лощины неторопливо вошел Мура, и вдруг — к ужасу Дэйна — проход снова закрылся — не стало солнечного света, не стало внешнего мира…

— Дверь! — завопил Дэйн и с энергией, с которой он только что преследовал Снолла, устремился туда, где еще недавно был выход. Железная рука Муры остановила его.

— Не надо волноваться, — сказал стюард. — Никакой опасности нет. Вилкоксу и Шэннону ничто не грозит. У них есть гипноизлучатели, и они знают, как отпереть скалу… если понадобится. Но где же Карл? Куда он девался?

Спокойный тон Муры сразу отрезвил Дэйна. Маленький японец вел себя так уверенно, что Дэйну стало стыдно за свой страх.

— Он побежал за Сноллом…

— Будем надеяться, что он его догонит. Здесь, в пещере, я предпочел бы иметь Снолла под рукой. Кроме того, если Снолл успеет предупредить своих, нам будет совсем худо.

Тут только Дэйн заметил, что в туннеле довольно светло. Сумеречный свет струился от гладких стен и от потолка.

Они зашагали вперед и вскоре обнаружили, что туннель круто сворачивает влево. Дэйн прислушался в надежде уловить топот бегущих, но через некоторое время услышал чьи-то размеренные шаги. Навстречу им шел Кости, лицо его выражало разочарование.

— Где Снолл? — спросил Дэйн.

Кости скривил лицо:

— Сбежал. Проскочил сквозь одну из этих проклятых стен…

— Далеко? — спросил Мура и, не дожидаясь ответа, устремился вперед.

— Там был проход, — рассказывал Кости. — Он проскочил, и стена закрылась у меня перед носом… Теперь нам его не догнать. Разве что мы притащим эту свистульку с краулера…

Они остановились перед глухой стеной, превратившей коридор в тупик. Дэйн потрогал стену. Это был не камень. Стена была из того же материала, что и здания разрушенного города.

— Здесь?.. — спросил Мура, постучав пальцем по гладкой поверхности. Кости угрюмо кивнул. — Ни щели, ни зазора…

Глухая вибрация, к которой они уже настолько привыкли, что почти ее не замечали, мерно сотрясала пол под ногами. Эта вибрация, узкий коридор, сумеречный свет — Дэйн физически ощущал, что они попали в ловушку.

— Похоже, что мы влипли, — прогудел Кости. — Как насчет того, чтобы вернуться в лощину? Где Вилкокс и Шэннон?

Дэйн рассказал. Он тоже надеялся, что Вилкокс догадается включить эту иерихонскую трубу, отворяющую стены. Почти бессознательно, просто для того, чтобы быть поближе к выходу, он двинулся обратно. Вот поворот, где они свернули из главного туннеля. А где же туннель? Туннеля не было. От него осталась ниша глубиной в метр.

Не веря своим глазам, Дэйн постучал костяшками пальцев в это новое препятствие. Нет, это не галлюцинация. Прочная, сплошная стена. Позади послышался сдавленный крик. Дэйн обернулся и увидел, что в нескольких шагах воздвигается еще одна стена, грозя запереть коридор, где находились его товарищи.

Не помня себя, Дэйн ринулся в оставшуюся узкую щель. Он бы, наверное, не успел, но Кости со всей силой ухватился за край надвигающейся стены и на несколько мгновений задержал ее движение. Только на несколько мгновений… Послышался щелчок, и они оказались заперты со всех сторон.

— Ловко они нас, — проговорил Кости. — Теперь им остается только прийти сюда и взять нас голыми руками.

Мура пожал плечами.

— Во всяком случае, мы теперь можем не сомневаться, что Снолл поднял тревогу, — сказал он.

Стюард был совершенно спокоен. Кости начал выстукивать стены, словно надеясь найти скрытый механизм, приводящий их в движение.

— Не трудитесь, — сказал ему Мура. — Они, конечно, управляются дистанционно… Как ни забавно, но эти типы, вероятно, воображают, что держат нас в руках.

— А на самом деле — нет? — с надеждой спросил Дэйн.

— Сейчас посмотрим… Итак, наружный вход управляется акустическим устройством. Тан считает, что акустические шумы установки лежат главным образом в ультразвуковой области. Исходя из этого, можно попытаться подобрать ключ к этому капкану…

Он расстегнул куртку и принялся шарить во внутреннем нагрудном кармане, где торговцы обычно носят свои ценности. Наконец он извлек белую трубочку из слоновой кости. Трубочка была не более трех дюймов длиной.

Кости перестал стучать.

— А, — сказал он. — Знаменитый манок!

— Совершенно верно. Этой трубочкой я приманивал бабочек на Кармули. А здесь попробуем применить ее для других целей.

Он приложил манок к губам и подул в него. Но они не услышали ни звука. Слабая надежда, мелькнувшая было у Кости, уступила место разочарованию.

— Ничего не выйдет, — сказал он.

— Вы слишком нетерпеливы, Карл, — улыбнулся Мура. — У меня здесь десять ультразвуковых тонов. Пока я опробовал только один. Вот когда и остальные откажут, будем говорить о неудаче.

Последовали томительные минуты тишины. Ничего не происходило.

— Пустая затея, — покачал головой Кости.

Но Мура не обратил на него внимания. Время от времени он опускал свою дудочку, отдыхал немного, а потом снова принимался дуть в нее. Дэйн был уверен, что все десять тонов уже давно опробованы, но стюард, видимо, не унывал.

— Было уже больше десяти, — сердито заявил Кости.

— Сигнал, который открыл проход в лощине, состоял из трех тонов, — терпеливо пояснил Мура. — Возможно, такая же комбинация применена и здесь.

Кости уселся на пол, всем своим видом показывая, что не желает участвовать в этой бесполезной затее. Дэйн опустился на корточки рядом с ним. Но терпение Муры, казалось, было неистощимо. Прошел час, потянулся второй… Интересно, как сюда проникает воздух, подумал Дэйн. Видимо, как и свет, через стены. Дышится легко.

— Эта дудка ничем нам не поможет, — сказал наконец Кости со злобой. — Смешно же надеяться каким-то паршивым манком одолеть эту… — он с размаху стукнул кулаком в стену коридора.

И стена медленно сдвинулась, открыв узкую темную щель высотой в человеческий рост.

15. Лабиринт

— Есть! — радостно воскликнул Дэйн, улыбаясь. Муре, а Кости немедленно вцепился в край щели, изо всех сил стараясь расширить ее. Стена подавалась туго.

— А все-таки это выход не туда… — упрямо пропыхтел он.

— Да, это выход не в тот коридор, — согласился Мура. — Но это выход из ловушки, и пренебрегать им не стоит. Кроме того, судя по вашим усилиям, Карл, этим выходом давно не пользовались. Поэтому для нас он удобнее. Видимо, мне удалось наткнуться на сочетание тонов, которое здесь редко применяют.

Он тщательно обтер манок и спрятал его во внутренний карман.

Как ни тужился Кости, но расширить щель ему удалось лишь ненамного. Мура пролез в нее без труда, а Дэйну и особенно Кости пришлось протискиваться. Был момент, когда казалось, что Кости вообще застрянет. Только сняв с себя ремни со снаряжением и кобурой и сбросив куртку, гигант сумел, обдирая кожу, пробраться к товарищам.

Они оказались в новом коридоре, более узком, чем прежний. Стены здесь тоже излучали сумеречный свет, но пол под ногами был накрыт слоем тончайшей пыли.

Мура достал фонарик и посветил вперед. Всюду лежала пыль, и на ней не было никаких следов. Вероятно, этим коридором очень давно никто не проходил — быть может, с тех самых пор, как Предтечи оставили свою горную цитадель.

— Эй! — испуганно вскрикнул Кости.

Они оглянулись. Проход исчез, они снова были отрезаны.

— Опять нас поймали! — хрипло сказал Кости. Но Мура покачал головой.

— Не думаю. Просто сработал какой-то автомат. Мы прошли, и дверь закрылась… Да, этим коридором не пользуются. Скорее всего Рич и его приятели даже не знают о его существовании. Что ж, посмотрим, куда он нас приведет.

И Мура бодро зашагал вперед. Коридор шел параллельно главному туннелю. Стены были совершенно гладкие, но Дайн подумал, что в них может таиться множество дверей, и каждая настроена на определенное сочетание ультразвуковых сигналов. Впрочем, проверять это не было ни времени, ни желания.

— Ветер… — негромко сказал Мура.

Дэйн уже и сам ощутил встречное движение воздуха. Холодного воздуха. Чуть сдобренного запахами зелени.

Они устремились вперед и скоро обнаружили в стене квадратное отверстие, из которого с шуршащим гулом била воздушная струя.

— Вентиляция! — сказал Кости. Он вытащил фонарик и сунул голову и плечи в черную дыру. — Здесь можно пролезть, — сообщил он, светя в темноту фонариком.

— Ладно, запомним, — заметил Мура. — Но сначала давайте дойдем до конца коридора.

Через двадцать минут они уперлись в стену. На этот раз Кости не упал духом.

— Ну, Фрэнк, достань-ка свою дудку, — сказал он. — Пусть этот сезам откроет нам путь…

Но Мура не торопился доставать манок. С фонариком в руке он обследовал преграду. Перед ними была не гладкая поверхность — дело рук Предтеч, а грубый, шершавый камень.

— Эта стена вряд ли послушается моей дудки, — сказал Мура. — Здесь конец пути.

— Но должен же коридор куда-нибудь вести, — возразил Дэйн.

— Да, — согласился Мура. — В стенах коридора наверняка много ходов, которых мы не видим. Но мы не знаем комбинаций звуков, чтобы их открыть. По-моему, не стоит тратить время на поиски этих комбинаций. Лучше вернемся к воздухопроводу. Если он снабжает воздухом целую систему ходов, возможно, он приведет нас к другому коридору.

Они вернулись к вентилятору. Как и сказал Кости, вентиляционная труба была достаточно велика, чтобы по ней можно было ползти.

Один за другим они залезли в трубу и на четвереньках поползли в темноту, навстречу потоку воздуха. Пыли здесь совершенно не было.

Впереди полз Мура с фонариком в руке. Гладкий пол под ними мерно вибрировал — установка продолжала работать.

Стюард вдруг выключил фонарик и хрипло прошептал:

— Впереди свет…

Когда глаза Дэйна привыкли к темноте, он тоже увидел этот свет — бледный сероватый квадрат. Вентиляционная труба кончалась.

Но когда они подползли поближе, оказалось, что выход забран металлической решеткой. Ячейки ее были достаточно велики, чтобы просунуть руку. Мура прильнул лицом к решетке, и впервые за все время у него вырвалось что-то вроде изумленного возгласа. Дэйн похлопал стюарда по спине, как бы напоминая, что им с Кости тоже хочется посмотреть.

Мура прижался к стене, и Дэйн занял его место. За решеткой открывалось огромное пустое пространство. Казалось, что пустота заполняет всю внутренность горы. Ни свода, ни противоположной стены гигантского помещения не было даже видно, а все дно его — сколько хватал глаз — занимало самое поразительное сооружение, какое Дэйн когда-либо видел.

Сначала Дэйну показалось, что под ним что-то вроде невообразимо огромных пчелиных сотов. Но ячейки сильно различались по форме и по размерам. Некоторые были шестиугольные, некоторые же представляли собой неправильные восьмиугольники; одни были полностью замкнуты, другие соединялись проходами. Чем дольше смотрел Дэйн, тем отчетливее возникало у него представление о колоссальном лабиринте, видимом сверху. Но этот лабиринт был проходим! Его можно было пройти поверху, по широким, метровой толщины, стенам, разделявшим ячейки. «Так и придется сделать, — подумал Дэйн. — Пути назад все равно нет…» Он попятился, давая место у решетки Кости.

Кости глянул и крякнул от изумления.

— Для чего все это? — спросил он. — Здесь же нет никакого смысла!

— Да, по нашим понятиям смысла здесь нет, — согласился Мура. — Но построено это на совесть и, следовательно, с какой-то целью. Никто не стал бы строить такое сооружение просто так.

Дэйн протянул руку через плечо Кости и потряс решетку.

— Это придется выломать, — сказал он.

— А потом что? — спросил Кости. — Крыльев-то у нас ведь нет…

— А потом мы спустимся вниз, на стены — они достаточно широкие, и по ним можно идти…

Некоторое время Кости молчал. Затем он ощупал металлические прутья.

— Придется повозиться, — пробормотал он и принялся извлекать из сумки инструменты.

Так, в согнутом положении, они и поели, достав еду из неприкосновенного запаса. Серый свет в пещере не тускнел и не становился ярче, и время суток можно было определить только по часам. Казалось, что это полночь — а часы показывали середину дня.

Кости проглотил свою порцию синтепищи и вновь принялся за работу. Полтора часа спустя он отложил инструменты.

— Ну-ка, — пробормотал он и, взявшись за решетку обеими руками, без особых усилий вытолкнул ее наружу. Проход был открыт. Но вопреки ожиданиям Дэйна Кости не полез сквозь отверстие. Вместо этого он отполз назад, пропуская Муру и Дэйна. Мура просунул в отверстие голову, потом оглянулся.

— Слишком высоко для меня, — сказал он. — Около двух метров. Вам придется мне помочь.

Он закинул руки назад, и Дэйн крепко взял его за кисти. Потом стюард ногами вперед сполз в отверстие. Когда он повис, Дэйн заскользил вслед за ним, но Кости обхватил его за ноги.

— Все в порядке, — сообщил Мура и отбежал по стене вправо.

Дэйн просунул ноги в отверстие, готовясь к спуску.

— Счастливого пути, — сказал Кости из темноты.

Голос у него был какой-то странный, и Дэйн остановился.

— То есть как?

— То есть дальше вы пойдете без меня, парень, — грустно и спокойно сказал Кости. — У меня голова не так устроена, чтобы ходить по стенам. Два шага, и я сковырнусь вниз…

Дэйн совершенно забыл об этой слабости гиганта. Но что делать? Единственный путь отсюда — по стенам, а идти по стенам Кости не может. Но не оставлять же его здесь одного?..

— Слушай, парень, — продолжал Кости. — Вы идите. Если найдете выход, я уж как-нибудь доползу до него. А пока вы будете искать, я буду только мешать. Так что разумнее мне остаться…

Может быть, оно было и разумнее, но Дэйн не мог на это согласиться. Впрочем, Кости не дал ему даже возразить. Он ухватил его за руки и спустил вниз. Дэйн не успел опомниться, как ноги его коснулись стены. Затем Кости разжал руки. Дэйн беспомощно обернулся к Муре.

— Кости остался. Говорит, ему здесь не пройти. Мура кивнул.

— Да, сейчас бы он не смог здесь пройти. Но если мы найдем выход, мы вернемся и заберем его. Без него мы пойдем быстрее, и Кости это понимает…

Все еще чувствуя себя предателем, Дэйн неохотно последовал за стюардом, который с кошачьей легкостью и ловкостью ступал по плоской поверхности, направляясь к центру лабиринта. Стены были метров шесть высотой, помещения и коридоры, которые они образовывали, были совершенно пусты. Можно было подумать, что за много веков сюда не ступала человеческая нога, но Мура вдруг негромко вскрикнул и направил луч фонарика вниз, в глубину узкого прохода.

Свет упал на кучу белых костей, на голый череп с пустыми черными глазницами. Нет, по крайней мере одно существо побывало в этом лабиринте и осталось здесь навсегда.

В луче фонарика темнело какое-то тряпье, тускло поблескивала пряжка из никелированного металла.

— Узник… — проговорил Мура. — Да, в этом лабиринте человек может бродить до самой смерти и так и не найдет выхода…

— Вы думаете, он лежит здесь с того самого времени… — неуверенно произнес Дэйн, затрудняясь сказать когда именно произошла катастрофа на Лимбо и был разрушен город.

— Нет. Ведь это был человек, такой же, как и мы. Конечно, он лежит здесь давно, но он не из тех, кто строил этот лабиринт…

И они пошли дальше, переходя со стены на стену. Одни стены уводили их от направления на центр, а другие возвращали — изгибались, ломались, сближались, расходились. Оба они внимательно смотрели вниз. Дэйн уже понял, что пространство, занятое удивительным сотоподобным сооружением, гораздо больше, чем казалось из воздухопровода. Площадь лабиринта составляла, вероятно, несколько квадратных миль. Несколько квадратных миль причудливо изломанных стен, огораживающих пустоту.

— Должна же быть какая-то цель… — бормотал Мура на ходу. — Какая-то задача… Но какая? Все линии какие-то неправильные… как у построек в городе… Это — сооружение Предтеч, но для чего оно?..

— Тюрьма? — предположил Дэйн. — Вы же сами сказали, человеку отсюда вовек не выбраться. Здесь и тюрьма, и способ казни.

— Нет, — сказал Мура. — Слишком все это велико. Люди не станут строить таких зданий только для того, чтобы управляться с преступниками. Для свершения правосудия существуют более простые и экономичные способы.

— А может, Предтечи были не люди, — возразил Дэйн.

— Может быть, не такие люди, как мы… но что мы понимаем под словом «люди»? Мы называем людьми разумные существа, которые в той или иной степени способны властвовать над окружающей природой и над своей судьбой. В этом смысле Предтечи были, несомненно, людьми, и никто не убедит меня, что они построили эту громадину только для того, чтобы держать здесь своих преступников и казнить их.

Ни Дэйн, ни Мура не боялись высоты, но тем не менее не решались идти слишком быстро. Дэйн обнаружил, что нельзя долго смотреть под ноги — начинала кружиться голова, подташнивало и приходилось останавливаться, задирать голову и некоторое время отдыхать, глядя в безликую серую пустоту вверху. И все время они ощущали вибрацию, биение пульса могучей машины, скрытой где-то во чреве горного хребта, в гигантских подземельях этой фантастической крепости, частью которой, и немаловажной, видимо, был этот лабиринт. А неправильные, как выразился Мура, линии лабиринта порождали в душах людей тревогу и страх.

Второй труп они обнаружили часа через два. На этот раз луч фонарика вырвал из темноты форменную куртку с эмблемой Службы изысканий.

— Не знаю, что строили Предтечи, — угрюмо сказал Дэйн, — но теперь-то ясно: это определенно тюрьма.

— Смотрите, он здесь уже несколько месяцев, — сказал Мура, но Дэйн не стал смотреть. — Возможно, он с «Римболда»… А может, с какого-нибудь другого корабля…

— Кораблей здесь погибло много, — сказал Дэйн, — так что держу пари, что и трупов здесь хватает.

— Что верно, то верно, — сказал Мура, поднимаясь с колен. — Ну что ж, помочь этому бедняге мы уже не можем… Пошли.

Дэйн только того и ждал. Он рванулся было вперед, но стюард вдруг поднял руку и громко скомандовал:

— Стоп!

Дэйн послушно остановился. Стюард напряженно прислушивался к чему-то. И тогда Дэйн тоже услышал: топот ног, клацанье магнитных подковок по камню. Звук был такой, словно идущий пошатывался и спотыкался на ходу. Мура постоял, потом свернул вправо и быстро пошел обратно в том направлении, откуда они пришли.

Звуки шагов вдруг затихли, и Мура завертелся на месте, как охотничий пес, потерявший след. Он сделал несколько неуверенных шагов по одной стене, вернулся и пошел по другой, светя фонариком в тьму под ногами.

Потом он стоял и ждал, пока снова не послышался звон магнитных подковок. Теперь это были медленные, с большими перерывами шаги, будто идущий совсем выбился из сил. Еще один бедняга блуждает по лабиринту. Если бы только найти его… Дэйн бросился туда, откуда, как ему казалось, доносился шум шагов узника.

Но в этом лабиринте звук был очень неверным ориентиром. Стены отражали и заглушали его, так что определить можно было только самое общее направление. Мура и Дэйн двигались параллельно, стараясь держаться так, чтобы между ними оставалось не больше двух помещений. Теперь они шли медленно, освещая каждый уголок внизу.

Наконец, на дне шестиугольной комнаты со стенами неравной длины Дэйн заметил какое-то движение. Он посветил. Узник стоял, пошатываясь; голова его была опущена, он держался рукой за стену.

— Сюда! — позвал Дэйн стюарда.

Человек сделал несколько неверных шагов, наткнулся на другую стену и со стоном упал ничком. Он лежал на дне глубокого колодца, а Дэйн глядел на гладкие стены и думал, как же спуститься вниз, чтобы помочь ему.

Подбежал Мура, двигаясь с такой легкостью, словно всю жизнь только и делал, что бегал по стенам лабиринтов. Теперь распростертое тело освещали два фонарика, и в их свете они отчетливо увидели, что человек внизу одет в изодранную желтую куртку Торгового флота. Это был вольный торговец, такой же, как они сами. Они не были уверены, заметил ли он свет фонариков, но он вдруг застонал и перевернулся на спину. Видимо, его зверски и умело избивали — лицо у него было опухшее, покрыто синяками и запекшейся кровью. Дэйн, может, и не узнал бы его, но Мура не колебался ни секунду.

— Али!

Возможно, Камил услышал этот возглас, а возможно, огромным усилием воли заставил себя очнуться — он снова застонал и попытался разглядеть их сквозь заплывшие веки, а потом произнес что-то неразборчивое, еле шевеля разбитыми губами.

— Али! — позвал его Мура. — Мы здесь. Вы меня слышите?

Задирая к ним черное лицо, Камил с трудом произнес:

— Кто?.. Не вижу…

— Мура и Торсон! — стараясь говорить отчетливо, ответил стюард. — Вы меня понимаете? Мура и Торсон!

— Ничего не вижу… ослаб… голоден…

— Как же мы спустимся? — спросил Дэйн. Если бы у них были тросы! Но они остались на краулере…

Мура отстегнул свой ремень.

— У нас два ремня, — сказал он.

— Но их же не хватит!..

— Да, не хватит, но мы посмотрим…

Стюард соединил ремни пряжками и сказал:

— Вам придется спустить меня туда. Удержите?

Дэйн с сомнением огляделся. Зацепиться на стене было совершенно не за что. Если стюард его перевесит, они вместе свалятся вниз. Но иного выхода не было.

— Постараюсь…

Он лег на живот, вцепился левой рукой и носками ботинок в закраины стены и намотал конец ремня на правую руку. Тем временем Мура вытащил бластер и отрегулировал разрядное устройство.

— Ну, я пошел, — сказал он и стал спускаться.

Когда он повис, Дэйн стиснул зубы, мускулы в плечах нестерпимо заныли, хрустнули суставы. Затем жаркая вспышка опалила ему лицо, и он поспешно закрыл глаза и отвернулся. Нос и глотка наполнились едкими испарениями. Теперь он понял, что задумал Мура — стюард выжигал бластером ступеньки в стене.

16. Сердце Лимбо

Внезапно тяжесть в руке исчезла. Дэйн с облегчением перевел дух и поглядел вниз. На гладкой поверхности стены он увидел вертикальный ряд щелей — черных, остывших вверху и все еще раскаленных, багрово светящихся внизу. Онемевшие пальцы разжались, и ремни упали на пол.

Когда последние ступеньки остыли и тоже почернели, Дэйн натянул перчатки и полез вниз. Спускаться было нетрудно. Правда, Мура вырезал последнюю ступеньку примерно на высоте человеческого роста, но это уже было не страшно.

Мура распаковал походную аптечку и начал обрабатывать избитое лицо Али.

— Свет, пожалуйста! — нетерпеливо бросил он Дэйну через плечо. — Возьмите фонарик и посветите мне.

Дэйн светил, пока стюард оказывал Али первую помощь. Вскоре Али разлепил веки, страшная опухоль чуть опала. Его накормили и дали глоток тонизатора. Улыбаться он еще не мог, но когда заговорил, в голосе его послышались нотки обычной иронии:

— Откуда вы взялись? Прилетели на флиттере?

Мура поднялся на ноги, поглядел в серую пустоту над головой и серьезно ответил:

— Нет. Но флиттер бы здесь пригодился.

— Да, что верно, то верно… — проговорил Али. Говорить ему было трудно, но он упрямо продолжал: — Я уж думал, мне конец… Когда этот подлец Рич засунул меня сюда, он сказал, что умный человек выход отсюда найдет, а дурака не жалко… Но, по-моему, тут никакой ум не поможет, если у тебя нет крыльев…

— А что у них здесь? — спросил Дэйн. — Тюрьма?

— И тюрьма, и еще кое-что… Вы знаете, что происходит на этой планете? — голос Али задрожал от возбуждения. — Они нашли здесь установку Предтеч — она до сих пор работает! Захватывает любой корабль в пределах досягаемости, и все они разбиваются. После этого банда Рича обирает их до нитки…

— Да, мы знаем, — сказал Дэйн. — Этой установкой они пригвоздили нашу «Королеву». Стоит только ей подняться, как она попадет в их сети.

— Ах, вот оно что… — проговорил Али. — То-то машина теперь работает у них без передышки… Я подслушал один разговор — еще до того, как меня сюда бросили, — они спорили, сможет ли она работать так долго без перерыва. Думаю, обычно она включается и выключается автоматически, по какой-то программе… Но они в ней не разбираются… А ключ ко всему — где-то здесь, в этом проклятом лабиринте…

— Установка здесь, в лабиринте? — переспросил Мура и огляделся, словно ожидал, что стены лабиринта тут же откроют ему свои секреты.

— Либо вся установка, либо какая-то важная ее часть… — подтвердил Али. — Через лабиринт до нее можно добраться. Только мы не знаем дороги… Я уже давно здесь брожу и дважды слышал человеческие голоса — один раз совсем рядом, за стеной. Но мне так и не удалось найти правильный путь… — Али вздохнул. — Господи, я уж совсем подыхал, когда вы вдруг свалились на меня прямо с неба.

Дэйн застегнул ремень, достал бластер и, отрегулировав разрядник на малое напряжение, принялся вырезать недостающие ступени в стене.

— Ничего, — сказал он. — Сейчас мы ее поищем…

— Вы поищите, — сказал ему Мура. — Вы отправитесь искать и найдете. При этом избегайте всякого риска. Али пока не может пройти поверху. Вы найдете тот путь, о котором говорит Али, а затем вернетесь и покажете нам дорогу. Мы пойдем низом…

Это было разумно. Дэйн кивнул и присел на корточки, дожидаясь, когда остынут раскаленные ступеньки. Мура рассказал Али обо всем, что произошло с того момента, как его схватили. Али в свою очередь принялся рассказывать о том, что с ним стряслось.

— Они поджидали меня в засаде. Их было двое, и они разом насели на меня… — Он откровенно стыдился собственной неосмотрительности. — У них до черта летательных аппаратов. Что аппараты! Великий Космос, да Лимбо — это склад техники Предтеч! Рич со своей бандой пользуется этими машинами, а сам не знает ни их назначения, ни как они действуют, ничего! Эти горы — настоящая сокровищница!.. Ну ладно… Когда я очнулся, меня везли связанного на таком червяке-краулере, вы, верно, их видели… Потом у меня был небольшой разговор с Ричем и несколькими его опытными палачами… — Али не вдавался в подробности, но на лице его сохранились красноречивые следы этой встречи. — Затем они отпустили несколько острот, и меня впихнули сюда, и с тех пор я так и ходил кругами по этим коридорам… Но вот что главное: Лимбо — то самое, за чем Федерация охотится многие годы. Техника Предтеч, новенькая, с иголочки… Если мы когда-нибудь отсюда выберемся…

— Да, прежде всего нужно отсюда выбраться, — прервал его Мура. — А еще прежде нам надо отыскать установку…

Дэйн посмотрел вверх, на край стены.

— А как я вас найду?

— По пеленгу. И кроме того… — Мура достал фонарик, поставил его на пол рефлектором вверх и включил на малую мощность. — Когда заберетесь, посмотрите. По-моему, видно будет хорошо.

Цепляясь за края выжженных ступенек, Дэйн забрался на стену и выпрямился. Да, узкий луч фонарика бил прямо в зенит, совершенно так же, как луч маяка на «Королеве». Дэйн помахал рукой Али и Муре и пустился в путь. Стены изгибались, уводя его то вправо, то влево, но он все время держался направления на центр лабиринта, где, как полагал Али, находилось сердце установки. Он внимательно следил за коридорами лабиринта, но ему так и не удалось заметить ни одного, который не кончался бы тупиком. Возможно, некоторые из этих тупиков можно было бы открыть ультразвуковым свистком, но для постороннего глаза все они казались одинаковыми и непроходимыми.

Потом Дэйн заметил, что вибрация под ногами усиливается. Видимо, он приближался к источнику этого ритмичного биения. Вдруг впереди показалось странное сияние, подсвечивающее серую мглу. Это был не прожектор, сияние скорее напоминало излучение стен в коридорах, но оно было гораздо сильнее. Он замедлил шаги и стал ступать с особенной осторожностью, боясь выдать себя клацаньем магнитных подков.

Прежде всего он увидел двойную стену, огораживающую обширное пространство овальной формы. Стены отстояли примерно на метр друг от друга. Дэйн рискнул перепрыгнуть на внутреннюю стену, опустился на четвереньки и, осторожно вытянув шею, заглянул внутрь овального зала. То, что ему открылось, поразило его.

Там были машины — огромные башнеподобные чудища, заключенные в блестящие металлические кожухи. А треть поверхности стены напротив занимал пульт управления — россыпь циферблатов, клавиш, кнопок, мерцающих ламп и в центре широкий экран, напоминающий главный видеоэкран на «Королеве». Но экран этот был совершенно черный, и голубые искры зигзагами пробегали по нему сверху вниз.

В зале было три человека, все трое глядели на экран. Дэйн узнал Салзара Рича и ригелианина, который прибыл вместе с ними на «Королеве». Третьего, сидевшего перед экраном в кресле, положив руки на панель с клавиатурой, Дэйн никогда раньше не видел.

«Вот оно, гнусное сердце Лимбо, превратившее планету-пепелище в угрозу для этого уголка космоса!.. И пока это сердце бьется, «Королева» находится в опасности, и мы ничего не можем сделать. Впрочем, так ли уж мы беспомощны?.. — По спине Дэйна пробежал холодок возбуждения. — Ведь Рич управляет машиной, хотя толком в ней не разбирается. А в опытных руках она может стать безвредной… Что если попытаться подсмотреть, как это делается, и освободить «Королеву» из плена?»

Дэйн лег на живот и подполз поближе к собравшимся. Голубые огоньки продолжали мелькать на экране, и тройка гангстеров сосредоточенно и с беспокойством следила за ними. Они не трогали ни клавиш, ни кнопок, только смотрели на экран и молчали.

Несколько минут Дэйн лежал, распластавшись на стене, и вдруг в глубине лабиринта послышался топот бегущих ног. Дэйн приподнял голову и увидел еще одного гангстера — он выскочил из кривого коридора в многоугольную комнату, примыкавшую к внешней стене овального зала. Перед стеной гангстер остановился и, задрав голову, заорал что было мочи, так что голос его гулким эхом отдался в глубине пещеры:

— Салзар!

Рич вздрогнул от неожиданности, протянул руку и нажал какую-то кнопку сбоку панели. Стены расступились и пропустили вновь прибывшего.

— В чем дело? — с холодным раздражением спросил Рич.

Запыхавшийся гангстер отдувался, мясистое лицо его было багровым.

— Сообщение Алгара, шеф, — проговорил он наконец. — Алгар приближается… а на хвосте у него висит полицейский крейсер…

— Полицейский крейсер? — Человек, сидевший перед экраном, резко повернулся. Челюсть у него отвалилась.

— Вы их предупредили, что машина включена? — спросил Рич.

— Конечно, предупредил. Но он не может больше маневрировать. Либо он сядет, либо его настигнут…

Некоторое время Рич стоял молча, поглядывая на экран. Ригелианин проворчал:

— Сколько раз я говорил, что надо установить радиостанцию здесь!

— А что бы ты делал с радиопомехами?.. — начал было человек в кресле.

Но его прервал Рич. Резким повелительным тоном он обратился к посыльному:

— Возвращайся наверх и передай Дженнису, чтобы он сообщил Алгару следующее. Ровно через два часа… — он взглянул на часы, ровно через два часа мы выключим машину. Выключим ровно на час. За этот час он должен успеть сесть. Неважно, если он при посадке повредит свое старое корыто, — сам-то он спасется, я уверен. Потом мы снова включим машину и разобьем крейсер. Повтори.

— Два часа… Затем выключается на час… Он должен успеть сесть… Затем включается… — отбарабанил посыльный. — Ясно!

Он повернулся, выскочил из зала и затопал, удаляясь по коридору.

На мгновение Дэйну захотелось раздвоиться, чтобы пройти за посыльным к выходу из лабиринта. Но сейчас было гораздо важнее узнать, как Рич будет выключать машину.

— Думаешь, Алгару это удастся? — спросил человек в кресле.

— Двенадцать против двух, что удастся, — отозвался ригелианин. — Алгар — отличный пилот.

— Гм… — с сомнением проговорил человек в кресле. — Ему ведь придется войти в поле и включить тормозные двигатели точно в тот момент, когда мы снимем поле… Рискованная штука.

Рич все смотрел на экран. На черной поверхности появились два новых огонька и тотчас беспорядочно задвигались.

Губы Рича шевелились, словно он отсчитывал про себя секунды, глаза перебегали с часов на экран и обратно. Напряжение в овальном зале возрастало. Человек в кресле сгорбился, не отрывая взгляда от ряда клавиш под руками. Внезапно ригелианин скользящим бесшумным шагом передвинулся к дальнему краю пульта управления и протянул к какому-то рычагу костлявую голубую руку с шестью пальцами.

— Стой! — крикнул вдруг человек в кресле. — Снова сбои!..

Рич грязно выругался. Огоньки на экране заплясали в бешеном танце, и Дэйн почувствовал, что ритм пульсации изменился — машина действительно сбоила. Рич прыгнул к клавишной панели.

— Переключай! — рявкнул он. — Живо!

Человек в кресле повернул к нему лоснящееся от пота лицо.

— Не могу! — заорал он. — Мы же не знаем, почему так получается!..

— Уменьши радиус поля, — спокойно посоветовал ригелианин. Из всех троих он один сохранял хладнокровие. — Помнится, однажды это помогло…

Человек в кресле нажал на две клавиши. Все уставились на экран. Бешеный танец огоньков замедлился, теперь экран выглядел почти таким же, каким его впервые увидел Дэйн.

— Где сейчас проходит верхняя граница поля? — спросил Рич.

— На уровне атмосферы.

— А где корабли?

Человек в кресле взглянул на циферблат.

— Еще далеко. Они подойдут к пределу досягаемости не раньше чем через час… возможно, через два. Но теперь понадобится время, чтобы восстановить максимальную мощность… Одно утешение: к проклятому торгашу все это не относится — он-то не взлетит.

Рич достал из кармана маленькую коробочку, отсыпал из нее что-то на ладонь и слизнул языком.

— Приятно слышать, — сказал он, — что у тебя хоть что-то идет как надо.

Голос у него был такой, что у Дэйна мурашки пошли по телу.

— Мы же ничего не знаем об этой машине… — оправдываясь, проговорил человек в кресле. — Мы не умеем ею пользоваться. Начать с того, что ее строили Предтечи…

— Когда ты восстановишь максимальную мощность, — если тебе это удастся, — дай мне знать.

«Часа два, тот сказал, — подумал Дэйн. — За эти два часа я успею привести сюда Муру… а может, и Кости… и Али… Этот рычаг, к которому потянулся ригелианин, — он, наверно, управляет чем-то важным… Если бы нам удалось захватить этот зал и этих людей, мы бы смогли узнать о машине все что нужно… и сделали бы так, чтобы полицейский крейсер сел сразу вслед за пиратом… Что же мне делать?»

За него решил Рич. Продолжая жевать свою жвачку, он направился к тайному выходу.

— Так говоришь, два часа? — сказал он через плечо. — Для всех нас будет куда лучше, если ты сократишь этот срок наполовину. Понял? Я вернусь через час, и будь готов к этому времени дать мне полную мощность.

Коротко кивнув ригелианину, Рич вышел.

Теперь Дэйн был готов идти за ним. Он дал Ричу отойти, а затем двинулся следом. Рич шагал уверенно, сразу было видно, что он отлично знает дорогу. Еще до того, как вдали в сером сумраке засветился луч фонарика Муры, Дэйн уже знал формулу пути к выходу из лабиринта. Два поворота направо, один налево, еще три направо, пропустить один проход. И снова: два поворота направо, один налево и так далее до самого выхода. Рич на глазах у Дэйна проделал этот цикл четыре раза подряд, после чего Дэйн остановился, подождал, когда Рич пройдет вперед, а сам пошел на маяк, к Муре и Али.

Али чувствовал себя гораздо лучше — он уже бодро расхаживал взад-вперед. Дэйн спустился со стены и принялся рассказывать.

— …Вот так обстоят дела, — закончил он свой рассказ. — Крейсер гонится за пиратом по пятам. Пока они не вошли в атмосферу, ничего не случится, но как только машина наберет максимальную мощность… — он щелкнул пальцами.

— Теперь дело за нами, — сказал Али. — Мы должны во что бы то ни стало выключить эту машину. Полностью.

— Да, — сказал Мура, направляясь к «лестнице». — Но сначала надо доставить сюда Кости…

— Как же мы его доставим? — спросил Дэйн. — Он ведь не может ходить по этим стенам…

— Когда есть только один выход, человек может сделать все что угодно, — ответил Мура. — Вы оставайтесь здесь. Я приведу Кости. Но сначала, Торсон, покажите мне дорогу к машинному залу.

Дэйн снова вскарабкался на стену и довел стюарда до того места, где в последний раз видел Рича. Там он объяснил Муре формулу движения. Мура улыбнулся своей безмятежной улыбкой.

— Очень просто, не так ли? — сказал он. — А теперь возвращайтесь к Камилу и ждите меня… И не делайте никаких глупостей. Все это очень интересно…

Дэйн послушно вернулся на их временную стоянку. Камил сидел на полу, прислонившись к стене, и глядел на фонарик. Когда Дэйн спустился, клацнув магнитными подковами об пол, помощник механика обернулся к нему.

— Добро пожаловать, — сказал он. — И расскажи мне побольше об этой установке…

Он учинил Дэйну настоящий допрос, в результате которого Дэйн был вынужден признаться самому себе, что он еще очень плохой вольный торговец, ибо вольному торговцу надлежит глядеть в оба и замечать все. А он, как выяснилось, не заметил почти ничего. Машину он не разглядел из-за стальных кожухов, в пульте управления совершенно не разобрался, потому что следил не за пультом, а за людьми у пульта. Короче говоря, самое интересное от него ускользнуло, и к тому времени, когда Али прекратил допрос, Дэйн снова ощущал собственную неполноценность, с одной стороны, и прежнюю неприязнь к помощнику механика — с другой.

— Откуда же она все-таки берет энергию? — недоуменно спросил Али. — У нас нет ничего похожего — решительно ничего! Должно быть, они обогнали нас на многие годы, возможно, на целые поколения. Но ничего, теперь мы их нагоним!..

— При условии, что нам удастся завладеть всем этим, — не без иронии заметил Дэйн. — Ведь мы еще не победили.

— Но и поражения не потерпели! — возразил Али. Роли их явно переменились. Теперь Камил строил воздушные замки, а Дэйн их разрушал.

— Нам бы со Штоцем этот зал хоть на два часа! Нет, черт возьми, нам здорово повезло, что мы купили эту Лимбо!..

Было совершенно очевидно: Али и думать забыл, что господином положения пока остается Рич, что «Королева» стоит прикованная к грунту, что противник по-прежнему во много раз сильнее их. И чем лучезарнее представлялось Али будущее, тем мрачнее глядел Дэйн на настоящее. Тихий оклик сверху заставил их обоих поднять головы.

— Мура! — Дэйн вскочил на ноги. Мура не оплошал: Кости стоял рядом с ним, держась за его плечо.

— Тише! — сказал Мура. — Поднимайтесь на стену. И побыстрее. Время не ждет.

Али полез первым, тихонько вскрикивая от боли в разбитом теле. Дэйн подобрал фонарик, включил его на полную мощность и полез следом.

— Теперь мы сделаем так, — сказал Мура. Он снова взял на себя роль командира, которую выполнял с тех пор, как они очутились в подземелье. — Кости и Али пойдут низом, по той дороге, где шел Рич. Мы с Торсоном пойдем по стенам. Они ждут Рича. Кости и Али войдут через дверь, а мы нападем сверху. Главная задача: добраться до рычага и выключить машину. И надо сделать все возможное, чтобы они не смогли включить ее снова. А теперь — вперед!

И они двинулись в путь. Кости шел медленно, цепляясь за плечо стюарда, ноги у него подкашивались. Дойдя до дороги, ведущей к машинному залу, они снова сцепили ремни и спустили Кости и Али в проход.

Сияние над машинным залом служило им отличным ориентиром, и они добрались до овальной стены без всякого труда. Здесь Мура дал знак Кости, и тот, подражая давешнему посыльному, заорал во всю глотку:

— Салзар!

Глаза Дэйна были прикованы к ригелианину. Ригелианин поднял голову и уставился круглыми глазами на то место, где должен был открыться проход. Все должно обойтись хорошо: костлявая голубая рука потянулась к кнопке на краю клавишной панели. А за стеной Кости держал наготове бластер, и безоружный Али стоял позади него.

17. Сердце остановилось

Стена сдвинулась, Кости прыгнул в образовавшийся проход, и в тот же миг Мура крикнул со стены:

— Ни с места! Вы под прицелом!

Человек в кресле резко обернулся и уставился на Кости, лицо его сделалось похожим на гипсовую маску. Но ригелианин не растерялся. Его рука с неуловимой быстротой метнулась к какой-то другой клавише. Дэйн выстрелил и попал не в него, а в пульт рядом с ним. Человек в кресле дико завизжал. Его визг эхом отдался в лабиринте. Ригелианин упал на пол, но тут же вскочил и прыгнул на Кости.

Гигант отшатнулся, но ригелианин уже вцепился в него и они повалились, заламывая друг другу руки. Человек в кресле не шевелился — он только всхлипывал и бормотал что-то нечленораздельное.

Тем временем Али, придерживаясь за стену, обогнул зал и приблизился к пульту. Ноги его подкашивались.

— Где этот рычаг? — спросил он, подняв к Дэйну избитое лицо.

— Прямо перед тобой… Вон тот, черный… с каким-то механизмом в рукоятке… — крикнул Дэйн.

При этих словах человек в кресле взглянул вверх и обнаружил на стене двух вольных торговцев. Почему-то их присутствие неожиданнопридало ему сил, он схватился за кобуру. И сейчас же разряд бластера прошил воздух у самой его головы, так что его, должно быть, обожгло палящим лучом.

— Руки! — гаркнул Мура и голос его загремел, как у капитана. — Встать! Руки вверх! Живо!

Гангстер послушно поднялся и, наклонившись, уперся руками в экран. Но тут, повернув голову, он увидел, что делает Али, и на лице его появилось выражение ужаса.

— Не надо! — закричал он.

Али не обратил на него никакого внимания. Ухватившись за черную рукоять, он изо всех сил потянул ее на себя. Гангстер снова завизжал, и вдруг наступила тишина. Смолкло гудение машины, прекратилась вибрация, сотрясавшая стены.

Ригелианин вырвался из рук Кости, поскользнулся, упал, а Али уже всем телом повис на рычаге, рычаг сломался, и, увидев это, гангстер, стоявший перед экраном, словно взбесился. Забыв о направленном на него бластере Муры, он с хриплым рычанием, вытянув руки со скрюченными пальцами, рванулся к Али.

Это застало Дэйна врасплох: он следил за ригелианином, которого считал самым опасным из этой компании. Зато Мура не дремал и аккуратно срезал из бластера этого сумасшедшего, прежде чем он успел добраться до горла Али. Гангстер захрипел и повалился ничком. Дэйн был очень рад, что не успел увидеть его обугленного лица.

Ригелианин поднялся на ноги, его змеиные немигающие глаза уставились на Муру и Дэйна, державших в руках бластеры. Затем он отвел глаза и, не обращая ни малейшего внимания на Кости, принялся засовывать за ремень выбившуюся рубашку.

— Вы приговорили всех нас к гибели, — ровным бесстрастным голосом проговорил он на жаргоне вольных торговцев.

Кости подошел к нему.

— А ну, подними руки и не вздумай выкинуть какой-нибудь фокус, — сказал он.

Ригелианин пожал плечами.

— Теперь уже никакие фокусы не нужны, — сказал он. — Всем нам каюк. Мы в ловушке.

Али ухватился за спинку кресла и сел. Экран над его головой был пуст, мертв.

— И что же это за ловушка? — спросил Мура.

— Вы сломали этот рычаг. Теперь вся система управления машиной разрушена. — Ригелианин прислонился к стене в непринужденной позе. Его чешуйчатое лицо было лишено всякого выражения. — Нам никогда не выбраться отсюда. Сейчас наступит тьма.

И тут впервые Дэйн заметил, что призрачный серый свет, заполнявший пещеру, как будто померк. Так тускнеют угли в догоревшем костре.

— И вдобавок мы заперты, — безжалостно продолжал ригелианин. — Ключ вы сломали и выйти отсюда теперь невозможно.

Кости расхохотался.

— Нечего разыгрывать перед нами «шепчущего», — прогремел он. — Подумаешь — тьма! А это ты видел? — он достал и включил свой фонарик.

Ригелианин даже не повернул головы.

— Мы не знаем всех тайн этого подземелья, — сказал он. — Вряд ли ваши фонарики пригодятся вам здесь.

Дэйн сказал Муре:

— Надо бы уходить поскорее… пока светло…

Мура кивнул и обратился к ригелианину:

— Вы смогли бы открыть дверь?

Тот покачал головой. Тогда Кости принялся за дело. При помощи бластера он принялся быстро резать щели в стене. Дэйн приплясывал от нетерпения, ему казалось, что выжженные щели никогда не остынут.

Но вот наконец все они перелезли через стену и двинулись по коридору. Кости тащил ригелианина за собой, связав ему руки его же собственным ремнем. Идти приходилось довольно медленно, потому что даже с помощью товарищей Али едва волочил ноги. А между тем тьма все сгущалась, серое свечение почти исчезло.

Мура включил свой фонарик.

— Будем пользоваться только одним фонариком. Надо беречь аккумуляторы.

Дэйн удивился — ведь аккумуляторы фонариков рассчитаны на несколько месяцев непрерывной работы. Однако через несколько минут ярко-желтый луч света потускнел и сделался бледным, сероватым.

— Он у вас на полной мощности? — спросил Али.

Было слышно, как в темноте позади злорадно фыркнул ригелианин. Мура ответил:

— Да, на самой полной.

Все молчали, но Дэйн чувствовал, что не он один смотрит на бледное пятно света с возрастающим беспокойством. И когда фонарик перестал освещать даже пол под ногами, Дэйн в общем не удивился. Но Кости удивился.

— Что там у вас случилось? — прогудел он. — Темно ведь. Погодите-ка… — и он включил свой фонарик.

Минуты две тьму пронизывал яркий чистый луч, а затем он тоже стал быстро тускнеть, словно что-то в атмосфере жадно опустошало аккумуляторы.

— Любая энергия в этой пещере сейчас вырождается, — сказал ригелианин. — Мы не знаем, почему так происходит, но это как-то связано с работой установки. Исчезает свет, а потом и воздух…

Дэйн торопливо вздохнул полной грудью. Воздух как воздух — холодный, свежий… Возможно, насчет воздуха ригелианин преувеличил, чтобы их припугнуть. Тем не менее все ускорили шаг.

Какое-то время меркнущий свет фонарика еще позволял им следовать путем Рича. Теперь, когда машина не работала, кругом стояла тяжелая тишина, в которой слышалось только эхо от клацанья магнитных подковок. Выдохся фонарик Кости, Дэйн зажег свой. Они шли и шли, из комнаты в комнату, из коридора в коридор, стараясь до последнего использовать умирающий свет. И никто из них не знал, далеко ли еще до выхода.

Когда погас и фонарик Дэйна, Мура отдал новый приказ:

— Взяться за руки!

Дэйн правой рукой ухватил Муру за пояс, а левой вцепился в запястье Али. И они двинулись дальше. Дэйн слышал, как Мура что-то невнятно бормочет, и вскоре понял, что стюард отсчитывает шаги, вырабатывая какой-то свои метод движения по лабиринту во тьме.

А тьма давила на них, плотная, осязаемая, пропитанная чем-то неизъяснимым, что было свойственно тьме на этой планете. Казалось, они проталкиваются сквозь какую-то вязкую жидкость, и непонятно было — то ли они продвигаются вперед, то ли топчутся на одном месте.

Дэйн машинально следовал за Мурой, он мог только надеяться, что стюард знает, что делает, и рано или поздно приведет их к выходу из лабиринта. Он пыхтел и задыхался, словно бежал, хотя шли они не слишком быстро.

— Сколько же миль нам еще переть? — осведомился Кости.

Ригелианин снова фыркнул.

— А не все ли тебе равно, торгаш? Дверь не откроется — вы ведь сломали машину.

Неужели ригелианин сам верит в это? И если верит, то почему он так спокоен? Или он принадлежит к народу, который считает, что нет разницы между жизнью и смертью?

Мура удивленно хмыкнул, и в следующий момент Дэйн натолкнулся на него. Сейчас же идущие сзади натолкнулись на Дэйна и столпились у него за спиной.

Впереди была стена. Это могло означать только одно: Мура просчитался и где-то свернул в темноте не туда, куда надо. Они заблудились…

— Где мы? — спросил Кости.

— Заблудились, — с холодным ехидством отозвался ригелианин.

Дэйн протянул руку и ощупал стену. Сердце у него заколотилось. Под пальцами была не гладкая скользкая поверхность, а грубый шершавый камень. Нет, Мура не просчитался, он привел их к каменным границам пещеры. И словно подтверждая эту мысль, Мура произнес:

— Это скала. Конец лабиринта.

— А где же выход? — спросил Кости.

— Заперт! — сказал ригелианин. — Заперт навсегда. Вы сломали машину!.. А она управляла всеми входами и выходами.

— Если это так, — впервые подал голос Али, — то что вы делали, когда вам приходилось выключать машину прежде? Сидели взаперти в темноте, пока не включали снова?

Ответа не было. Затем Дэйн услышал в темноте какую-то возню, хрипение, и голос Кости прорычал:

— Когда мы задаем вопросы, змея, надо отвечать!.. А то плохо будет… Ну? Так что вы делали, когда выключали машину?

Снова возня. Затем хриплый ответ:

— Мы оставались здесь, пока она не включалась снова. Она выключалась ненадолго.

— Она выключалась ненадолго, когда здесь работали изыскатели, — сказал Дэйн.

— А тогда мы вообще к ней не подходили, — быстро отозвался ригелианин. Что-то слишком быстро.

— Врешь, — сказал Али. — Кто-то должен был оставаться около машины, чтобы включить ее снова. Если бы все двери были заперты, вы не могли бы сюда войти.

— Я не инженер… — ригелианин утратил свою бесстрастность и свой вызывающий тон. Он просто помрачнел.

— Правильно, — прогудел Кости. — Ты не инженер, ты просто помощник Рича. И если отсюда есть выход, ты его знаешь.

— А как насчет вашей дудочки? — спросил Дэйн у Муры. Молчание стюарда его тревожило.

— Я как раз сейчас ее пробую, — ответил стюард.

— А она не действует, да? — сказал Кости. — Ну-ка, змея… выкладывай!..

Снова началась возня в темноте.

— Если это скала, может, попробуем пробиться бластерами? — предложил Али.

Прорезать скалу! Рука Дэйна легла на кобуру. Бластеры прекрасно режут камень, во всяком случае гораздо лучше, чем материал стен… Видимо, эта идея понравилась и Кости, потому что возня прекратилась.

— Только нужно точно выбрать место, — продолжал Али. — Где здесь дверь?

— А это мы выясним сейчас у нашей гадины, верно? — промурлыкал Кости.

Послышалось неразборчивое всхлипывание. Видимо, Кости принял эти звуки за знак согласия, потому что через секунду он уже протискивался мимо Дэйна, волоча за собой пленника.

— Это здесь, да? — прогудел он. — Ну, смотри, если это не здесь…

Ригелианина оттолкнули на Дэйна. Дэйн отпихнул его локтем и выпрямился.

— Это ты, Фрэнк? — гудел Кости. — А ну-ка, отойди в сторонку… И все отойдите!

Дэйна опять толкнули. Он попятился вместе с ригелианином и Мурой.

— Да побереги лицо, балда! — крикнул у него за спиной Али. — Начинай с самой малой мощности! Посмотри сначала, как пойдет дело!

Кости захохотал.

— Я играл этими игрушками, сынок, когда ты еще пешком под стол ходил… Сейчас ты посмотришь, на что способен дядя Кости! Ну, счастливого нам старта!

И едва отзвучал этот старинный тост, повторявшийся бесчисленное количество раз в бесчисленных барах, где торговцы праздновали благополучное возвращение на родную планету, как вспыхнуло яркое пламя. Заслонясь ладонью, Дэйн сквозь прижмуренные веки смотрел, как камень раскаляется докрасна, потом добела, плавится и жидкой струей стекает на пол. Жаркие волны кипящего воздуха заставили их отступить. Один лишь гигант стоял неподвижно, широко расставив ноги, козырек его шлема был надвинут на лицо, а правая рука вздрагивала от отдачи каждый раз, когда новая порция огня вылетала из ствола бластера и вонзалась в разваливающуюся стену.

Раскаленная крошка и брызги расплавленного камня летели во все стороны, ядовитый пар поднимался столбом, обжигая глаза, разъедая глотки, заставляя сгибаться в кашле. А Кости стоял в этом аду, управлял им как ни в чем не бывало и только время от времени свободной рукой в перчатке сбивал язычки пламени с тлеющих штанин.

— Карл! — крикнул Али. — Осторожней!

Отвернув лицо от нестерпимого жара, Дэйн перехватил взгляд ригелианина, устремленный на Кости. Круглые змеиные глаза его были полны ужаса. Ригелианин попятился и отступил вместе со всеми, но казалось, что он боится не столько этого разверзшегося ада, сколько неподвижной черной фигуры.

Огромная глыба отвалилась от стены и рухнула под ноги Кости. Но тот лишь отступил в сторону, чтобы его не задело, ни на секунду не переставая буравить огнем раскаленный камень. И вдруг все кончилось. Шипение и грохот разрядов прекратились.

— Дело сделано! — раздался приглушенный голос Кости.

Они еще не осмеливались приблизиться к раскаленному проходу, но Кости уже подходил к ним, засовывая бластер в кобуру, потом остановился, сдвинул шлем на затылок и принялся обеими руками хлопать себя по тлеющей куртке. От него распространялся резкий запах горелой ткани, лицо лоснилось от пота.

— А что там? — спросил Дэйн. Кости сморщил нос.

— Опять какой-то коридор, — сказал он. — И темно, как в угольном мешке… Но из мышеловки-то мы, во всяком случае, выбрались.

Все были охвачены нетерпением, но пришлось ждать, когда остынут и потемнеют раскаленные края прохода. Затем они спустили на лица защитные козырьки, закутали незащищенную голову Али курткой ригелианина и приготовились выходить. Но прежде Кости обратился к пленнику:

— Мы могли бы, конечно, взять тебя с собой, — сказал он, — только боюсь, что ты по пути изжаришься или, чего доброго, начнешь хватать нас за руки, если мы сцепимся с твоими дружками… Так что придется оставить тебя здесь до востребования…

Он крепко связал ригелианину ноги, потуже затянул узлы на руках и откатил его в угол, подальше от горячих камней.

Потом они плотным кольцом окружили Али и поспешно проскочили через дыру. Да, там был новый коридор. Опять их окутала тьма, и они тотчас убедились, что фонарики здесь так же бессильны, как и в лабиринте. Но коридор этот был по крайней мере гладкий и прямой, и заблудиться в нем было невозможно.

Неторопливо, чтобы Али мог поспевать за ними, они, взявшись за руки, двигались вперед.

— Темно, как у черта за пазухой! — проворчал Кости.

— Что у этих Предтеч — глаз не было?..

Дэйн обхватил пошатнувшегося Али за плечи. Видимо, он при этом задел больное место, потому что Али судорожно дернулся, не издав, впрочем, ни звука.

— Коридор кончился, — объявил Мура. — Вышли в туннель… Очень широкий туннель.

— Чем шире дорога, тем важнее место, куда она ведет, — заметил Дэйн.

— Лишь бы подальше отсюда, — пробубнил Кости. — Надоело мне плутать по этим вонючим щелям… Давай, Фрэнк, веди нас!

Они свернули направо и двинулись по туннелю. Теперь они шли рядом. По-прежнему не было видно ни зги, но чувствовалось, что туннель очень широк.

Вдруг впереди послышался отдаленный крик и раздался треск выстрела. Они остановились. Снова выстрел.

— Ложись! — гаркнул Мура, но вес уже и без того лежали.

Теперь выстрелы трещали непрерывно. Дэйн лежал, прижимая Али к полу, и силился по звукам определить, что происходит и где стреляют.

— Перепалка какая-то идет… — произнес Кости в перерыве между залпами.

— Причем приближается прямо к нам, — пробормотал Али в самое ухо Дэйну.

Дэйн вытащил бластер, хотя не очень хорошо представлял себе, зачем он это делает. Не палить же, в самом деле, наугад в темноту.

— А-а-а-а!.. — послышалось во мраке. Это был не крик ярости, но вопль смертельно раненного человека. Али был прав — сражение приближалось к ним с каждой минутой.

— К стенам! — скомандовал Мура и опять опоздал — все уже и так ползли к стене.

Дэйн вцепился в рваную куртку Али и тащил его за собой. Куртка трещала и расползалась под пальцами. Они распластались возле стены и замерли, прислушиваясь.

Огненный разряд распорол темноту над их головами, на стене вспыхнуло и сейчас же начало тускнеть багровое пятно. Выстрел из бластера ослепил Дэйна, но он все же успел заметить впереди какие-то темные фигуры.

— Господи помилуй, — вполголоса проговорил Али. — Если они начнут лупить из бластеров, они же нас сожгут!..

Кто-то бежал к ним, бухая сапогами, и Дэйн весь напрягся, сжав рукоятку бластера. Может быть, следовало стрелять на звук, бить по бегущим, пока они еще далеко, но он не мог заставить себя нажать на спуск — слишком прочно вбили в него инструкторы отвращение к кровопролитию без самой крайней нужды.

Тут вспыхнул свет — не серый сумеречный свет, озарявший ранее эти коридоры, а яркий, желтоватый, земной. Мощный луч прожектора прорезал темноту, и на его фоне Дэйн увидел пять черных фигур.

Они больше не отступали, теперь они залегли и готовились дать последний бой своим преследователям.

18. Счастливого старта!

— Именем Федерации, сдавайтесь! — прогремело откуда-то сверху.

— Полиция! — воскликнул Али.

Прекрасно! Значит, крейсер все-таки сел на Лимбо! Хорошо бы теперь понять, где здесь полиция, а где — гангстеры…

Луч прожектора медленно надвигался, затем грохнул выстрел, и прожектор погас. Загремели ответные выстрелы, кто-то вскрикнул.

«Разумнее всего сейчас отступить к лабиринту, — подумал Дэйн. — Переждать, пока все кончится… Чего хорошего — попасть между двух огней…» Но он и не подумал поделиться этой блестящей мыслью с Али. Вместо этого он поднял бластер и выпалил в свод туннеля.

Расчет был правильным — прямо над залегшими людьми (Дэйн уже сообразил, что это и есть гангстеры) в своде вспыхнуло багровое пятно.

Это было неожиданностью для всех. Полицейские перестали стрелять, а гангстеры изумленно уставились в потолок — Дэйн прекрасно видел их белые лица и разинутые рты. И вдруг один из них вскочил и стремглав помчался прочь от освещенного места в глубь туннеля, к лабиринту.

Ему наперерез выскочил Кости. Их было едва видно в потускневшем свете, и все же Дэйн успел заметить, что бегущий, нечеловечески изогнувшись, едва не ускользнул, но Кости успел схватить его за ремень, и оба они упали.

Дэйн снова выпалил вверх, и новая яркая вспышка осветила туннель: Кости лежал на полу, обмякший и неподвижный, а гангстер уже поднимался на четвереньки, готовясь к новому рывку.

Ошеломленный Дэйн — он ожидал увидеть совсем иную картину — не успел еще ничего сообразить, как в ноги гангстеру бросился Али, и гангстер, споткнувшись, снова упал. Тогда Дэйн вскинул бластер и залил огнем всю ширину туннеля на пути к лабиринту.

— Прекратить! — снова загремел голос. — Прекратить стрельбу, иначе мы пустим в ход лучеметы и сотрем всех вас в порошок!..

В ответ послышался яростный звериный рык. На краю огненной лужи прыгало и бесновалось какое-то чудовище, лишь отдаленно напоминавшее человека.

Снова вспыхнул прожектор. Он осветил трех гангстеров, стоявших с поднятыми руками, задержался на секунду на неподвижном теле Кости, выхватил из темноты Муру, бежавшего к нему, а затем Али, который стоял на коленях и мучительно кашлял, прижимая руки к груди.

Все это время Дэйн водил стволом бластера, держа на прицеле жуткую фигуру, прыгавшую на фоне красных языков пламени. Он видел дикие глаза, залитую слюной отвисшую челюсть и едва верил тому, что это и есть Салзар Рич, властелин этого богом забытого царства, преступник и убийца, загнанный в ловушку, обезумевший от крэкса, уже почти не человек.

Луч прожектора осветил Рича, он зашипел, начал плеваться и вдруг, сжавшись в комок, прыгнул через лужу расплавленного камня. Пламя обожгло его, он дико взвизгнул, но не остановился, и через мгновение уже был по ту сторону огня и стремительно уходил к лабиринту.

— Торсон, Мура! — раздался грозный оклик.

Дэйн вздрогнул. Ему полагалось бы броситься за беглецом, но он не мог заставить себя прорваться через огонь и в полном мраке преследовать Салзара по коридорам лабиринта. Он обернулся. Свет прожектора ослепил его, и он долго болезненно мигал, прикрываясь рукой, пока не различил наконец перед собой черную с серебром форму Космической полиции и желтые куртки вольных торговцев. Только тогда он засунул бластер в кобуру.

Несколько часов спустя он сидел за столом в очень странном помещении. Это были личные апартаменты человека, называвшего себя Салзаром Ричем, и комната была битком набита награбленным с кораблей добром, которое, по мнению бывшего хозяина, придавало ей пышность и утонченную роскошь.

Дэйн набивал рот настоящей едой — никаких концентратов — и в полудреме слушал, как Мура отчитывается в своих действиях перед капитаном Джелико, Ван Райком и командиром полицейского крейсера. Дэйн едва боролся с томящей усталостью, ему хотелось просто положить голову на стол и заснуть, но он упрямо сидел и жевал деликатесы, каких не пробовал с тех пор, как покинул Землю.

Люди в черных с серебром мундирах входили и выходили, отдавали рапорта и выслушивали приказания, а Мура все рассказывал, и его то и дело прерывали вопросами. Все это было похоже на последнюю серию телебоевика — порок наказан, добродетель торжествует, прибыла полиция, и все теперь в ее надежных руках.

— Никогда еще нам не приходилось натыкаться на такое гнусное гнездо, — сказал наконец командир крейсера.

— Мне кажется, — заметил Ван Райк, — здесь будет раскрыта тайна многих исчезнувших кораблей.

Командир вздохнул.

— Придется прочесать все эти холмы, — сказал он. — Возможно, понадобятся и кое-какие раскопки. Только тогда мы сможем считать, что выполнили свой долг. Впрочем, многое выяснится, когда мы разберемся в награбленном… и здесь мы закроем дела многих преступников. Все это благодаря вам — он встал и отдал честь капитану Джелико. — Я с вами ненадолго прощаюсь, капитан, и буду рад видеть вас у себя… — он взглянул на часы, — скажем, часа через три. Мы устроим небольшое совещание — нужно кое-что обсудить.

Он вышел. Дэйн отхлебнул из кружки и вдруг заметил на ней эмблему Службы изыскателей. При виде этих скрещенных комет он вспомнил «Римболд» и поспешно оттолкнул кружку. «Да, здесь, наверное, будут сделаны самые неожиданные находки», — подумал он, оглядывая комнату. И почувствовал облегчение, что не ему придется копаться во всем этом и составлять списки награбленного.

— А как насчет лабиринта? — спросил Ван Райк. — По-моему, туда стоит заглянуть!

Капитан Джелико невесело усмехнулся.

— Так вам и позволит полиция, — сказал он. — Теперь в лабиринт пустят только федеральных экспертов.

При слове «лабиринт» Дэйн встрепенулся.

— Между прочим, туда удрал Рич, — сказал он. — Его еще не поймали, сэр?

— Пока нет, — ответил капитан равнодушно. Судьба пропавшего предводителя гангстеров его явно не интересовала. — Вы сказали, что он — пожиратель крэкса?.. То-то он метался как полоумный…

— Да, сэр, — сказал Мура. — В конце концов он свихнулся. Я все-таки надеюсь, что полиция о нем не забыла. Это весьма опасно — охота за сумасшедшим в лабиринте. Не хотел бы я этим заниматься…

— Да нам и не предлагают этим заниматься, — сказал капитан, поднимаясь. — На то есть полиция. Чем скорее мы уберемся с этой проклятой планеты, тем лучше. Мы — вольные торговцы, а не полицейские…

— Гм… — Ван Райк все еще сидел, развалившись в кресле, попавшем сюда из каюты какого-то несчастного капитана. — Да-да… вольные торговцы… в том-то и дело. Нам ведь жалованье не идет.

И Дэйн, уловив выражение его прозрачных голубых глазок, понял, что в отличие от капитана Джелико суперкарго Ван Райк вовсе не торопился покидать Лимбо. У полиции свои заботы, а у него — свои.

Капитан так и не отдал им приказа возвращаться на борт. Вместо этого он принялся бесцельно блуждать по комнате, то и дело останавливаясь, чтобы рассеянно повертеть в пальцах какую-нибудь безделушку из коллекции Рича. Помолчав немного, Ван Райк поглядел на Дэйна и на Муру.

— Отправляйтесь-ка в спальню доктора Рича, ребята, — предложил он благодушно. — Мне кажется, у него должна быть очень мягкая койка.

Все еще недоумевая, почему их все-таки не отослали на «Королеву», куда несколько часов назад перевезли изувеченных Кости и Али, Дэйн последовал за стюардом в спальню Рича. Ван Райк ошибся: там была не койка, а роскошная двуспальная кровать, заваленная одеялами с автоподогревом и пуховыми подушками.

Дэйн стащил с себя шлем, расстегнул пояс, содрал с ног осточертевшие сапоги и повалился на ворох одеял. Он еще смутно помнил, как Мура сел на кровать с другой стороны, но тут сон окончательно сморил его.

…Ему снилось, что он в рубке управления «Королевы» и ему надо рассчитать гиперпереход. А напротив сидит Салзар Рич с суровым жестким лицом — такой же, каким он увидел его впервые на Наксосе. Он, Дэйн, должен ввести корабль в гиперпространство, но если он ошибется в расчетах, Салзар Рич сожжет его из бластера… и тогда он будет падать, падать, падать, в лабиринт, где что-то страшное и беспощадное уже поджидает его во мраке…

Дэйн открыл глаза и уставился в потолок. Его неудержимо трясло от холода. Влажными непослушными руками он пытался ухватиться за что-нибудь твердое, ощутимое в этом хаосе вещей, которые таяли при его прикосновении. Он не смел ни приподняться, ни повернуть головы, потому что рядом происходило что-то страшное и смертельно опасное.

Он заставил себя дышать глубоко и ровно, хотя нервы его были напряжены до крайности. Слева должен был лежать Мура, но Дэйн не смел даже скосить глаза, чтобы убедиться в этом. Очень медленно, миллиметр за миллиметром, он начал поворачивать голову.

Вот дверь… Из-за двери доносится неразборчивое бормотание голосов — капитан и Ван Райк все еще там… Теперь стена рядом с дверью… огромная стереокартина, какой-то инопланетный пейзаж, угрюмый, мертвый; но по-своему прекрасный… Дэйн осмелел и начал тихонько под одеялом тянуть руку к Муре. Мура надежный человек, он не выдаст себя, когда проснется…

Он медленно тянул руку и медленно поворачивал голову. Край картины… затем портьера — тяжелая, роскошная, закатанная сверкающими нитями… нити блестят, режет глаза… и на фоне портьеры — чьи-то широкие плечи…

Салзар!

Дэйн и не подозревал, что у него такая тренированная воля — он не вскрикнул и даже не пошевелился. Впрочем, гангстер не смотрел на кровать. Медленно и бесшумно, скользящими шагами он подкрадывался к двери.

Внешне он снова был человеком, но в темных неподвижных глазах его не осталось ни искры разума. В руках он сжимал какую-то странную трубку, несомненно, оружие — что-то вроде бластера с очень толстым стволом… Он миновал портьеру, голова его заслонила картину… Еще три шага, и он будет у дверей. Но тут Дэйн почувствовал, как горячие пальцы Муры впились ему в запястье. Мура не спал. Мура был готов действовать.

Дэйн тоже был готов действовать. Но как? Он лежал на спине, закутанный в одеяло. Так сразу, прямо с постели, броситься на Салзара невозможно. Но и подпускать его к двери нельзя…

Вдруг Мура, сжав руку Дэйна, резко оттолкнул ее от себя. Это был сигнал, и Дэйну оставалось только надеяться, что он понял этот сигнал правильно. Он весь напрягся, и когда из глотки Муры вырвался пронзительный нечеловеческий вопль, кубарем скатился на пол.

И сейчас же воздух прорезала молния, и вся кровать разом превратилась в ослепительный костер. Но Дэйн уже вцепился в край паравианского ковра и что было силы дернул его на себя. Салзар не упал, он только пошатнулся и ударился спиной о стену, но успел швырнуть оружие в сторону Дэйна. И в то же мгновение дверь распахнулась, могучие руки Ван Райка вцепились в Салзара, опрокинули его, сдавили ему горло. Прижатый к широкой груди Ван Райка, гангстер задергался и обмяк. И только тогда Дэйн и Мура поднялись на ноги по обе стороны пылающей кровати.

Комната наполнилась полицейскими, пламя на кровати быстро погасили, Салзара скрутили и уволокли, а Дэйн на подгибающихся ногах кое-как добрался до ближайшего стула и сел — он на всю жизнь возненавидел роскошные мягкие кровати. «Нет, — думал он. — Дайте мне только добраться до моей коечки на «Королеве»… Больше мне ничего не надо… Правда, не знаю, сумею ли я теперь когда-нибудь заснуть…»

Ван Райк положил на стол захваченное оружие.

— Это что-то новенькое, — заметил он. — Наверное, какая-нибудь игрушка Предтеч. А может, из какого-нибудь разграбленного корабля. Ну, этим займутся федеральные эксперты… Да, что ни говори, а приятно сознавать, что с Салзаром покончено.

— Благодаря вам, сэр! — от души сказал Дэйн.

Ван Райк вскинул брови.

— Благодаря мне?.. Я только закончил дело, и если бы вы не подняли шум, все могло бы обернуться по-другому. Полагаю, это был твой голос, Фрэнк, — сказал он Муре.

Мура зевнул, деликатно прикрывая рот ладонью. Куртка на нем была расстегнута, одежда в беспорядке, но он был холоден и бесстрастен, как всегда.

— Объединенные усилия, сэр, — сказал он. — Если бы не Торсон, я бы не проснулся. И потом, он прекрасно использовал ковер… Меня только удивляет, почему Салзар не сжег сначала нас?

Дэйна передернуло. От вони сгоревшей постели его и без того выворачивало наизнанку. Ему нужен был свежий воздух, много свежего воздуха!.. И он просто отказывался думать о том, как все могло обернуться.

Дверь распахнулась, вошел капитан Джелико в сопровождении командира крейсера.

— Это исключено, — говорил он. — Своего Рича вы получили. Что же нам теперь — ждать, когда вы прочешете планету и раскопаете все корабли, которые он погубил этой своей чертовой машиной?

— Вовсе нет, капитан, — ответил командир крейсера. — Вам совершенно незачем здесь оставаться…

Тут вмешался Ван Райк.

— Мы совсем не торопимся, — сказал он. — Еще не выяснен вопрос о наших торговых и прочих правах. Об этом еще и разговора не было. А ведь у нас есть надлежащим образом оформленный документ, дающий нам право в течение десяти лет вести торговлю с этой планетой, а кроме того — открытый лист на все находки, сделанные здесь, и лист этот действителен добрых двенадцать земных месяцев. В свете всего сказанного мы хотели бы знать: на какую долю обнаруженных здесь ценностей имеет право экипаж «Королевы»?

— Обнаруженные здесь ценности изъяты незаконным образом с кораблей, потерпевших крушение в результате преступных действий… — начал было командир крейсера.

Но Ван Райк мягко прервал его:

— Значительная часть кораблей потерпела здесь крушение отнюдь не в результате преступных действий Салзара, а задолго до его появления. Машина, очевидно, включалась и выключалась автоматически еще со времен Предтеч, то есть многие тысячи лет. А это означает, что Лимбо — исторически сложившийся, гигантский склад бесценных сокровищ, не имеющих никакого отношения к преступным действиям Салзара и его шайки. И нам кажется, что мы располагаем неоспоримыми правами на этот склад. Наши люди без всякого труда уже обнаружили здесь два корабля, упавших на планету задолго до появления на ней Салзара Рича. Два корабля за сутки! Значит, здесь их сотни!.. — и он благодушно улыбнулся командиру крейсера.

Капитан Джелико больше не торопился на «Королеву». Он уселся в кресло рядом со своим суперкарго, как на самых обычных торговых переговорах.

Командир крейсера рассмеялся.

— Меня вы в этот спор не втянете, суперкарго, — сказал он. — Разумеется, я могу передать в штаб ваши претензии и протесты. И могу отослать вас на карантинную станцию на Полдаре. И немедленно. И, если понадобится, под конвоем. Однако я не думаю, что Федерация в ближайшее время уступит кому-нибудь права на Лимбо…

— Ну что ж, если Федерация аннулирует законно заключенную сделку, она должна за это заплатить, — сказал Ван Райк. — Я хотел бы только напомнить, что на Полдаре постоянно толчется масса народу из прессы и телевидения… А мы ведь не полиция, рот нам не заткнешь, никакие законы не запрещают нам отвечать на любые вопросы по поводу приключений на этой планете… И каких приключений! — Он мечтательно закрыл глаза. — Легенда, ставшая реальностью!.. Саргассы в космосе!.. Планета-сокровищница!.. Сокровища погибших кораблей!.. Да сюда слетятся зеваки со всей Галактики!

— Да, — поддержал его капитан Джелико. — И каждый зевака притащит сюда экскаватор. Вы правы, Ван: это будет настоящий бум!

— Правильно! Мы построим здесь роскошные отели… Туристические прогулки с гидами… Распродажа участков под раскопки… Да это золотое дно!

— Ни один человек не сядет здесь без официального разрешения! — отпарировал командир крейсера.

— Ну, тогда я вам не завидую, — сказал Ван Райк. — Вам придется держать здесь половину личного состава полиции… А как ухватятся за эту историю ребята с телевидения!.. Кстати, — Ван Райк в упор посмотрел на командира, — не рассчитывайте, что вам удастся упрятать нас в карантин надолго. Мы немедленно подаем рапорт в Совет вольной торговли — по гиперсвязи, разумеется, чтобы вы не могли заглушить.

На лице командира крейсера появилось обиженное выражение.

— Мы и не собираемся обращаться с вами как с преступниками, — сказал он. — Откуда у вас эта странная идея?

— Так… Кое-какие намеки… По-видимому, мне показалось… нет, вы не беспокойтесь: мы отправимся в ваш карантин, как и надлежит добрым честным послушным закону гражданам Федерации. Но как добрые честные граждане Федерации мы раструбим об этой истории по всей Галактике… если, конечно, нам не удастся достигнуть с вами разумного соглашения.

Командир крейсера не преминул взять быка за рога:

— А что вы подразумеваете под «разумным соглашением»?

— Подходящая компенсация за потерю торговых прав. Это во-первых. А во-вторых, денежное вознаграждение.

— За что вознаграждение?

Ван Райк принялся загибать пальцы.

— Спасение полицейского крейсера — вы сели невредимыми только потому, что наши люди вывели из строя установку. Это раз. Наши люди нашли «Римболд», который вы безуспешно разыскиваете уже несколько суток. Это — два. Мы передали вам в руки Салзара — в упаковке и перевязанного ленточкой. Я мог бы добавить еще.

Командир крейсера расхохотался.

— Упаси меня бог спорить с вольным торговцем о его правах! Ладно. Я сегодня же отправлю ваши претензии в штаб, а вы пообещайте мне помалкивать на Полдаре…

— Неделю! — сказал Ван Райк. — Мы будем молчать ровно семь земных суток, после чего расскажем ребятам с телевидения наши биографии. Так что передайте своему начальству, чтобы они там пошевеливались. Мы стартуем сегодня, вернее — сегодня вечером, и пойдем прямо на Полдар. Но мы сообщим Совету вольной торговли о том, где и сколько времени будем находиться.

Командир крейсера сдался окончательно.

— Договаривайтесь с начальством сами, — сказал он. — Я умываю руки. Вы даете слово, что пойдете прямо на Полдар?

Капитан Джелико кивнул.

— Конвой не понадобится, — сказал он. — Счастливой охоты, командир.

Распрощавшись с командиром крейсера, вольные торговцы покинули бывшие апартаменты Салзара Рича. Дэйну было немного не по себе. Вообще-то пребыванием на карантинной станции Космической полиции обычно заканчиваются все полеты к новому неизвестному миру. Там корабли и экипаж внимательно осматривают и ощупывают врачи и ученые, чтобы в пределы Федерации не занесли какой-нибудь опасной болезни. Но на этот раз, видимо, придется посидеть подольше. Однако ни капитана, ни Ван Райка это ничуть не огорчало. Напротив, Дэйн давно уже не видел их в таком хорошем настроении.

— Что у вас на уме, Ван? — спросил капитан, стараясь перекричать хруст и треск гравия под гусеницами краулера, на котором они возвращались к «Королеве».

— Я покопался немного в архиве у Салзара, — отозвался Ван Райк. — Вы помните Трэкста Кама, капитан?

— Трэкст Кам… А, он занимается окраинными планетами…

— Занимался, — невесело поправил Ван Райк.

— Вы хотите сказать, он тоже погиб здесь?

— Да. Иначе я не могу представить, как его бортовой журнал попал в лапы к Ричу… У Трэкста, как вы помните, были права на разработку Саргола. Он возвращался оттуда с очередным грузом и разбился здесь…

— Саргол… — повторил капитан Джелико. — Как же, помню: там алмазные копи…

— Да… Права Трэкста на Саргол действительны еще на полтора года. Я думаю, власть предержащие не откажутся уладить с нами дело за счет этих прав. Мы отказываемся от Лимбо, а они отдают нам права Трэкста и весь фрахт на Саргол. Что скажете, капитан?

— Если все получится, это будет лучшей вашей сделкой, Ван… И я думаю, что может получиться. Властям это выгодно. Они от нас отделаются, и мы будем на самой окраине Галактики, где много не поболтаешь…

— Может получиться… — Ван Райк покачал головой. — Вы меня недооцениваете, капитан. Обязательно получится! Саргол и алмазы ждут нас!

Его уверенность вселила надежду в душу Дэйна. Он глядел вперед, поверх спаленной равнины, и не видел се. Он старался представить себе — как там будет, на Сарголе. Богатая окраинная планета. Алмазные копи… Кажется, Лимбо все-таки принесла им счастье. Месяца через два они будут знать это наверняка.

Фредерик Пол Сирил М. Корнблат Операция «Венера»

1

В это утро, одеваясь, я мысленно повторил длинный список цифр и обдумал все недомолвки и преувеличения, которые мне потребуется пустить в ход в сегодняшнем докладе на заседании правления. Мой отдел, рекламирующий готовую продукцию, изрядно пострадал из-за большого числа заболевших и уволившихся. А без людей какая тут работа! Но вряд ли правление станет считаться с этим.

Я натер лицо депиляторным карандашом и подставил его под тонкую струйку пресной воды, лившуюся из крана. Непозволительная роскошь, конечно, но я аккуратно плачу налоги, а соленая вода раздражает кожу. Однако прежде чем я успел смыть пену, струйка иссякла. Тихонько чертыхнувшись, я домылся соленой водой. Последнее время водопровод частенько пошаливал. Кое-кто считал, что это проделки «консов», и среди служащих Нью-йоркской Компании водоснабжения то и дело проводились проверки лояльности. Однако толку от этого было мало.

На минуту мое внимание привлек экранчик утренних новостей, расположенных над зеркалом для бритья. Вчерашняя речь президента… Снимок ракеты, предназначенной для полета на Венеру, приземистой, серебристо поблескивающей в пустынных песках Аризоны… Мятеж в Панаме… Я выключил экран, когда радиочасы мелодично отбили очередную четверть.

Похоже, что сегодня я снова опоздаю в контору, и это, разумеется, еще больше настроит членов правления против меня.

Я сэкономил пять минут, натянув на себя вчерашнюю сорочку, чтобы не вдевать запонки в манжеты свежей, и оставил киснуть на столе утреннюю порцию сока. Но я потерял эти пять минут, пытаясь дозвониться Кэти. Ее телефон не отвечал, и я опоздал в контору.


К счастью, совершенно неожиданно для всех Фаулер Шокен тоже опоздал. Он ввел в конторе правило раз в неделю, перед началом рабочего дня, устраивать пятнадцатиминутные совещания членов правления. Это держит в напряжении клерков и стенографисток, а самому Шокену особого труда не составляет: он все равно каждое утро в конторе. А «утро» для Шокена начинается с восходом солнца.

Я даже успел прихватить со своего стола сводку, подготовленную секретарем. И когда, извинившись за опоздание, в конференц-зал вошел Шокен, я уже сидел на своем месте в конце стола, спокойный и уверенный в себе, как и подобает члену правления Объединенного рекламного агентства «Фаулер Шокен».

— Доброе утро, — поздоровался Фаулер, и, как всегда, одиннадцать членов правления ответили ему невнятным бормотанием. Он не сразу опустился в кресло, а с минуту стоял, озабоченно оглядывая нас, словно отец свое многочисленное семейство. Затем любовным и восхищенным взглядом обвел стены зала.

— Я думал сейчас о нашем зале, — вдруг произнес он, и мы все, как по команде, тоже огляделись. Зал был не очень велик, но и не так уж мал — метров двенадцать-пятнадцать. Но в нем всегда прохладно, он хорошо освещен и обставлен красивой, добротной мебелью. Кондиционные установки искусно спрятаны в стенах за движущимися фризами, пол устлан толстым пушистым ковром, а мебель изготовлена из настоящего, неподдельного дерева.

— А зал-то у нас недурен, правда, друзья? — сказал Шокен. — Да разве может быть иначе? Объединенное агентство «Фаулер Шокен» — самая крупная рекламная фирма в городе. Наш годовой оборот на мегамиллион долларов больше, чем у других компаний. Но жалеть об этом нам еще не приходилось, не так ли? — Он снова выразительно оглядел присутствующих. — Среди вас ведь не найдется ни одного, у кого нет по крайней мере двухкомнатной квартиры? Даже у холостяков. — Он подмигнул мне. — А что до меня, так мне совсем грех жаловаться. Моя летняя вилла выходит в один из лучших парков Лонг-Айленда, я потребляю белки только в виде натурального свежего мяса, а прогулки совершаю в собственном педальном «кадиллаке». Нужда давно забыла дорогу в мой дом. Да и всем вам живется неплохо. Верно?

Рука заведующего Отделом рынков взметнулась вверх. Фаулер кивнул:

— Да, Мэттью?

Мэтт Ренстед — парень не промах. Он вызывающе посмотрел по сторонам.

— Я только хотел подтвердить, что полностью согласен с мистером Шокеном. Согласен с ним на все сто процентов, целиком и полностью! — рявкнул он.

Фаулер Шокен одобрительно кивнул головой.

— Спасибо, Мэттью. — Он действительно был растроган. Прошло какое-то время, прежде чем он смог продолжить речь. — Всем известно, — вновь начал он, — как нам удалось добиться этого. Мы помним первый баланс компании «Старзелиус», помним, как наносили на карту «Индиастрию». Первый глобальный трест! Объединение всех недр континента в единый промышленный комплекс! И в том, и в другом случае мы были пионерами. Никто не посмеет сказать, что мы плелись в хвосте у времени. Но все это уже в прошлом.

А теперь мне хотелось бы спросить вас, джентльмены, — неужели мы сдаем позиции? — Фаулер выжидающе посмотрел каждому из нас в лицо, словно не видел леса поднятых рук. (Да простит меня Бог, но моя рука тоже-была поднята кверху.) Затем он кивнул человеку, сидевшему справа от него. — Начинай, Бен, — сказал он.

Бен Уинстон поднялся и заговорил:

— Что касается нашего Отдела промышленной антропологии, то мы сдаваться не собираемся. Слушайте нашу сводку — ее передадут в дневном выпуске бюллетеня. А пока, разрешите, я вкратце познакомлю вас с нею. Согласно сведениям, полученным сегодня ночью, все начальные школы к востоку от Миссисипи приняли рекомендованную нами упаковку для школьных завтраков. Соевые котлеты и бифштексы из мяса ископаемых животных… — При одном упоминании о соевых котлетах и бифштексах из восстановленного мяса все присутствующие невольно содрогнулись. Уинстон продолжал: — …поступят в продажу в такой же зеленой обертке, в какой идут все товары фирмы «Юниверсал продактс». Однако конфеты, мороженое, детские сигаретки — все это идет на рынок в ярко-красной упаковке фирмы «Старзелиус». Когда дети подрастут… — тут Бен Уинстон, оторвавшись от своих записей, торжествующе посмотрел на нас. — …Короче, по нашим точнейшим подсчетам, через каких-нибудь пятнадцать лет фирма «Юниверсал продактс» будет полностью подорвана, обанкротится и исчезнет с рынков!

Под гром аплодисментов он сел на свое место. Шокен тоже аплодировал и сияя поглядывал на нас. Я выдвинулся вперед и придал лицу выражение Номер Один: готовность, деловитость, смекалка. Но я зря старался. Фаулер кивнул Гарвею Бренеру, сухопарому человеку, сидевшему рядом с Уинстоном.

— Я мог бы и не напоминать вам о том, что у Отдела торговли своя специфика работы, — начал Бренер, надувая впалые щеки. — Ручаюсь,что наше проклятое правительство кишит «консами». Знаете, до чего оно додумалось? Оно запретило нам принудительную обработку потребителя ультразвуковой рекламой. Но мы не отступили и дали рекламу с подбором таких слов, которые ассоциируются у потребителя с основными психотравмами и неврозами американского образа жизни. Правительство послушалось этих болванов из Департамента безопасности движения и запретило проецирование рекламы на окна пассажирских самолетов. Но и здесь мы его перехитрили. Наша лаборатория сообщает, — он кивком головы указал на сидевшего напротив заведующего Отделом научных изысканий, — что скоро будет испробован способ проецирования рекламы непосредственно на сетчатку глаза. И это еще не все! Мы постоянно ищем новые пути. В качестве примера можно сослаться на рекламу нашего напитка Кофиест… — Но тут он вдруг резко оборвал свою речь. — Прошу прощения, мистер Шокен, — сказал он почти шепотом. — Наш Отдел безопасности хорошо проверил эту комнату?

Фаулер Шокен кивнул.

— Абсолютно безопасна. Ничего, кроме обычных приборов для подслушивания, установленных государственным департаментом и палатой представителей. Мы их, разумеется, подключили к магнитофонам с заранее сделанной записью.

Гарвей успокоился.

— Так вот, о Кофиесте, — продолжал он. — Мы пробуем его сейчас в пятнадцати крупнейших городах страны. Условия обычные — трехмесячный запас Кофиеста, тысяча долларов наличными и недельная поездка на Лигурийскую Ривьеру для всех, кто согласен попробовать Кофиест. Но, — и это, с моей точки зрения, делает нашу рекламу поистине грандиозным мероприятием, — каждая порция Кофиеста содержит три миллиграмма простейшего алкалоида. Никакого вреда для здоровья, но привыкаешь, как к любому наркотику. Через десять недель клиент пойман, он наш до конца жизни. Чтобы излечиться, ему придется потратить по меньшей мере пять тысяч долларов; куда дешевле пить Кофиест — по три чашки за завтраком, обедом и ужином да кувшинчик у постели на ночь — все как указано на этикетках.

Фаулер Шокен буквально сиял, а я снова поторопился придать своему лицу выражение Номер Один. Рядом с Гарвеем сидела Тильди Матис, заведующая Отделом литературных кадров, подобранная на эту должность самим Фаулером Шокеном. Однако на заседаниях правления Шокен не любил давать слово женщинам. А рядом с Тильди сидел я. Мысленно я уже начал готовить свое выступление, как вдруг Шокен с улыбкой посмотрел на меня.

— Я отнюдь не собираюсь заслушивать все отделы. У нас нет времени. Но вы, джентльмены, уже ответили на мой вопрос. И ваш ответ мне по душе. До сих пор вы принимали любой вызов, думаю, не подведете и сейчас.

Он нажал кнопку на щитке перед собой и повернулся на вращающемся кресле. Свет в комнате погас; спроецированная на стену картина Пикассо исчезла, белела только матовая поверхность экрана. Но вот на ней появилось новое изображение.


Я уже видел его сегодня утром на экранчике над моим зеркалом для бритья.

Это была ракета для полетов на Венеру — трехсотметровое чудовище, уродливый отпрыск стройной «Фау-2» и приземистых лунных ракет далекого прошлого. Ракета била в стальных и алюминиевых лесах, по которым ползали крохотные фигурки людей, вспыхивали голубоватые огоньки сварочных аппаратов. Эти кадры были сняты в первые недели или месяцы постройки ракеты; я же видел ее сегодня совсем готовой к отлету.

С экрана донеслось: «Этот корабль проложит путь к звездам». Я узнал торжественный, как орган голос комментатора из Отдела звукоэффектов. Автором полуграмотного текста была, несомненно, одна из девиц, подобранных Тильди Матис; только «таланты» из отдела Тильди Матис, не моргнув глазом, могли назвать Венеру звездой.

«Вот корабль, который современный Колумб поведет в космос, — раздавалось с экрана. — Шесть с половиной миллионов тонн стали и укрощенных молний, ковчег, вмещающий тысячу восемьсот мужчин и женщин и все необходимое для того, чтобы новый мир стал им родным домом. Кто же поведет этот корабль? Кто те счастливчики, которым выпала честь первым отвоевать у космоса одну из богатейших и плодороднейших его территорий? Позвольте представить их вам. Вот супружеская чета, бесстрашные…»

И все в таком роде. Изображение ракеты сменилось видом просторной комнаты в пригороде. Раннее утро. Муж убирает в стену кровать, сдвигает перегородку, отгораживавшую на ночь детский уголок. Жена вращает диск автомата, отпускающего завтрак, устанавливает раскладной столик. За утренним стаканом сока для взрослых и завтраком для малышей (который, разумеется, все до одного запивают чашкой дымящегося Кофиеста) семья беседует о том, как мудро и дальновидно поступили они, решив лететь на Венеру. После вопроса, заданного самым младшим членом семьи («Мамочка, а когда я вырасту, можно мне отвезти моих маленьких сыночков и дочек в такое же хорошее местечко, как Венера?»), следовали впечатляющие кадры, показывающие Венеру такой, какой она станет к тому времени, когда малыш подрастет, — зеленые долины, кристально-чистые озера, сверкающие горные вершины.

Комментатор не то чтобы отрицал, он попросту умалчивал о тех десятилетиях, которые пионерам предстоит прожить в герметически закрытых помещениях, используя гидропонику и достижения безводной химии, работая над тем, как изменить совершенно непригодную для земных жителей атмосферу Венеры.

Когда началась демонстрация фильма, я машинально нажал кнопку своего секундомера. Теперь стрелка показывала девять минут. Втрое больше, чем полагается на коммерческую рекламу. На одну минуту больше того, что мы привыкли давать потребителю.

Лишь потом, когда зажегся свет и все потянулись за сигаретами, а Фаулер Шокен снова заговорил, я понял, почему это стало возможным.


Фаулер начал свою новую речь взволнованно и, как всегда, издалека. Умение говорить туманно и витиевато принято считать у нас признаком профессионального мастерства. Фаулер напомнил нам историю развития рекламы — от первых попыток зазвать покупателя, чтобы сбыть изготовленные домашним способом товары, до той поистине великой роли, которую играет реклама сегодня, создавая новые отрасли промышленности, перестраивая весь образ жизни человека в угоду интересам рекламных компаний. Он снова напомнил нам все, что сделала фирма «Фаулер Шокен» за славную историю своего стремительного развития. Выступление он закончил так:

— Есть старинная пословица, друзья: «Так мир мне устрицею станет»[2]. Мы как нельзя лучше подтвердили это, проглотив устрицу. — Он старательно погасил окурок. — Да, мы проглотили ее, — повторил он. — Мы в полном смысле слова завоевали этот мир. А теперь, как Александр Македонский, мы жаждем новых миров и новых побед. — И там, — он махнул рукой в сторону экрана за своей спиной, — вы только что видели первый из них.

Как вы, должно быть, уже догадались, я не выношу Мэтта Ренстеда. Он всюду сует свой нос и, как я подозреваю, подслушивает телефонные разговоры даже у нас в конторе. Он, несомненно, заранее вынюхал все, что касалось Венеры. Пока мы все еще переваривали сообщение Фаулера, Ренстед уже вскочил на ноги.

— Джентльмены! — с подъемом воскликнул он. — Это поистине гениально! Это вам не Индия, не продажа товаров широкого потребления! Перед нами возможность продать целую планету! Приветствую тебя, Шокен — Клайв, Боливар, Джон Джекоб Астор[3] нового мира!

Как я уже говорил, Мэтт высказался первым. Затем один за другим выступили все и повторили то же самое. Включая и меня. Мне это было совсем не трудно, так как за долгие годы не раз приходилось проделывать подобное. Кэти никак не могла примириться с этим, а я, отшучиваясь, говорил, что в сущности это своего рода ритуал — разбивали же бутылку с шампанским о нос нового корабля перед его спуском на воду или приносили девственницу в жертву богу урожая. Но даже в шутках я старался знать меру. Не думаю, чтобы кто-либо из нас, кроме разве Мэтта Ренстеда, хотел сбывать населению наркотики только ради одной наживы. Однако, слушая Шокена, завороженные собственными речами, мы, казалось, были готовы на все во имя нашего великого бога — Торговли.

Я отнюдь не хочу сказать, что мы преступники. Ведь, как заверил нас Гарвей Бренер, наркотики в Кофиесте совершенно безвредны для здоровья человека.

Когда наконец высказались все, Фаулер нажал еще одну кнопку на щитке и начал знакомить нас с материалами. Он объяснил все обстоятельно. Одна за другой возникали на экране таблицы, схемы, диаграммы нашего нового отдела, который должен заняться исследованием и эксплуатацией Венеры. Он посвятил нас во все закулисные махинации и сделки с членами конгресса, обеспечившие нам исключительное право обирать планету, и мне стало понятно, почему он так смело нарушил закон и втрое превысил время, положенное на коммерческую рекламу. Шокен сообщил нам, что американское правительство (странно, как мы все еще наделяем самостоятельностью этот орган сделок и взаимных услуг) очень заинтересовано в том, чтобы Венера принадлежала Америке. Поэтому-то оно и решило прибегнуть к истинно американскому способу рекламы. Слушая Фаулера Шокена, мы заразились его энтузиазмом, и я уже начал завидовать тому, кто возглавит наш новый отдел. Любой из нас был бы счастлив получить эту работу.

Шокен рассказал, сколько хлопот ему доставил сенатор, ставленник — химического треста «Дюпон», прошедший большинством в сорок пять голосов, и как просто удалось разделаться с сенатором от компании «Нэш-Кальвинейтор», собравшим всего шесть голосов. Он с гордостью поведал нам, как ловко было подстроено фальшивое выступление «консов» против фирмы «Фаулер Шокен», обеспечившее нам поддержку министра внутренних дел, бешено ненавидевшего консервационистов. Отдел наглядной рекламы прекрасно суммировал материалы, однако понадобилось не меньше часа, чтобы просмотреть все карты и таблицы и выслушать рассказ Фаулера о его планах и победах.

Наконец он выключил проектор.

— Ну, вот и все, — сказал он, — такова программа нашей новой рекламной кампании. Приступаем мы к ней немедленно, сейчас же. Остается сделать последнее сообщение.

Фаулер Шокен — превосходный актер. Он порылся в своих заметках и конспектах и наконец, отыскав нужный ему клочок бумаги, прочел то, что мог бы произнести без всякой шпаргалки самый мелкий клерк в нашей конторе.

— «Заведующим Отделом Венеры, — торжественно читал по бумажке Шокен, — назначается Митчел Кортней!»

И это было, пожалуй, самым большим сюрпризом, ибо Митчел Кортней — это я.

2

Все члены правления разошлись по своим отделам, но я задержался у шефа еще на минутку-другую. Несколько секунд прошло, пока я спускался на лифте к себе на восемьдесят шестой этаж. Поэтому, когда я вошел в кабинет, Эстер уже разобралась с бумагами и освободила мой стол.

— Поздравляю, мистер Кортней, — сказала она. — Вы переселяетесь на восемьдесят девятый. Замечательно, не правда ли? Теперь у меня тоже будет отдельный кабинет.

Я поблагодарил Эстер и тут же пододвинул к себе телефонный аппарат. Прежде всего предстояло созвать сотрудников отдела и объявить им, в чьи руки отныне передаются бразды правления. Но начал я с того, что снова позвонил Кэти. Когда мне опять никто не ответил, я пригласил к себе сотрудников отдела.

Все, как положено, вполне пристойно сожалели о моем уходе и откровенно радовались — ибо каждый соответственно продвигался вверх по служебной лестнице. Наступило время ленча, и я отложил дела, связанные с Венерой, на вторую половину дня.

Позвонив еще раз по телефону, я быстро позавтракал в кафетерии компании и спустился на лифте к платформам метрополитена. Поезд, промчав кварталов шестнадцать, доставил меня в южную часть города. Выйдя из метрополитена, я впервые за весь день очутился на открытом воздухе. Достав пылеуловители, я хотел было заправить их в нос, но потом раздумал. Шел небольшой дождь, и воздух был сравнительно чистым. Стояла летняя погода, душная и сырая. Пешеходы, запрудившие тротуары, спешили поскорее укрыться в зданиях. Просунувшись сквозь толпу, я пересек улицу и вошел в вестибюль одного из домов.

Лифт поднял меня на четырнадцатый этаж. Дом был старый, с плохим кондиционированием воздуха, и в своем промокшем костюме я сразу же почувствовал озноб. Я подумал, что, пожалуй, лучше сослаться на озноб, чем на придуманное наспех недомогание, но потом отказался от этой мысли и вошел в приемную. Девушка в белом, туго накрахмаленном халате вопросительно подняла глаза. Я назвал свое имя.

— Силвер. Уолтер Пи Силвер. Я записан на прием.

— Да, мистер Силвер, — тут же вспомнила она. — Вы сказали, что у вас сердце, случай неотложный.

— Совершенно верно. Возможно, это нервы, но я внезапно почувствовал…

— Конечно, конечно. — Она указала мне на стул. — Доктор Нэвин сейчас вас примет.

Но ждать пришлось минут десять. Когда из кабинета вышла молодая девушка, туда прошел мужчина, записавшийся на прием раньше меня. Наконец сестра сказала, обращаясь ко мне:

— Проходите, пожалуйста.

Я вошел. Кэти, очень строгая и очень красивая, в белом докторском халате, прятала в стол карточку больного. Подняв голову и увидев меня, она недовольно воскликнула:

— Митч!

— Я солгал только тогда, когда назвал вымышленное имя, — сказал я. — А в остальном все верно. Случай, действительно, неотложный, и речь идет о моем сердце.

Что-то похожее на улыбку мелькнуло на лице Кэти, но тут же исчезло.

— Этот случай медицину не интересует.

— Я сказал твоей девушке, что, возможно, это нервы, но она все же предложила мне подождать.

— Я с ней об этом потолкую. Ты прекрасно знаешь, Митч, что я не могу беседовать с тобой, когда идет прием больных. Пожалуйста, уходи…

Я сел у ее стола.

— Ты теперь совсем не хочешь видеть меня, Кэти? Что случилось?

— Ничего. Уходи, Митч. Я — врач, меня ждут больные.

— Да пойми же, для меня это важнее всего на свете! Я пытался дозвониться тебе и вчера и сегодня утром.

Не поднимая глаз, она закурила сигарету.

— Меня не было дома.

— Да, знаю. — Наклонившись вперед, я взял у нее из рук сигарету и затянулся. Пожав плечами, она вынула из пачки новую. — Должно быть, я даже не имею права спрашивать, где моя жена бывает по вечерам?

Кэти вспыхнула.

— Черт возьми, Митч, ты же отлично знаешь…

В это время на ее столе зазвонил телефон. Кэти на мгновение устало прикрыла глаза, а затем взяла трубку. Откинувшись на спинку кресла и устремив взгляд куда-то в угол, сразу смягчившись, она превратилась в врача, терпеливо выслушивающего жалобы больного. Когда разговор, длившийся несколько минут, наконец был окончен, Кэти уже полностью овладела собой.

— Пожалуйста, уходи, Митч, — попросила она, гася окурок.

— Не уйду, пока не скажешь, когда мы встретимся.

— Я… у меня нет времени, Митч. Кроме того, я тебе не жена. Ты не имеешь права преследовать меня. Я попрошу защиты, наконец, даже могу потребовать, чтобы тебя арестовали.

— Не забывай, что я уже подал заявление о браке, — напомнил я.

— Зато я не подавала и никогда не подам. Как только кончится год, я порываю с тобой, Митч! Порываю навсегда!

— Мне надо сообщить тебе кое-что очень важное.

Любопытство всегда было слабостью Кэти. Наступила долгая пауза, а затем вмести того, чтобы снова сказать мне «уходи», она спросила:

— Ну, что еще случилось?

— Нечто поистине потрясающее, и это необходимо отпраздновать. По этому случаю мне и хотелось бы увидеться с тобой сегодня вечером. Совсем ненадолго. Пожалуйста, Кэти! Я люблю тебя и обещаю не устраивать сцен.

— Нет… — Но она уже заколебалась.

— Прошу тебя!

— Хорошо. — Пока она раздумывала, снова зазвонил телефон. — Хорошо, — сказала она. — Позвони мне домой. В семь. А теперь я должна заняться больными.

Она сняла трубку. Я направился к двери. Кэти разговаривала по телефону и даже не взглянула в мою сторону.


Когда я вошел в кабинет Шокена, он сидел, низко склонившись над столом, и листал последний номер «Таунтонз уикли». Обложка журнала ослепительно сверкала, словно типографская краска вобрала в себя все цвета радуги, и каждая ее молекула била прямо в глаза, как крошечный яркий прожектор. Шокен потряс передо мною блестящими страницами.

— Что ты скажешь об этом, Митч?

— Дешевка, — не задумываясь, ответил я. — Если бы мы унизились до того, что стали издавать подобный журнальчик, я тут же подал бы в отставку. Слишком дешевый прием.

— Гм. — Фаулер положил журнал яркой обложкой вниз; краски вспыхнули в последний раз и погасли.

— Да, это дешевка, — сказал он задумчиво. — Однако, нашим конкурентам нельзя отказать в изобретательности. Еженедельно рекламу фирмы «Таунтон» читают шестнадцать с половиной миллионов. И все они становятся потребителями товаров фирмы «Таунтон» — ее и никого больше. Надеюсь, ты пошутил, когда сказал об отставке? Я только что дал указание Гарвею Бренеру начать издание журнала «Шок». Первый номер выйдет тиражом в двадцать миллионов. Ладно, ладно, — милостиво остановил он меня, когда я стал неуклюже оправдываться. — Понимаю, что ты хотел сказать, Митч. Ты против дешевой рекламы. Я тоже против. Для меня Таунтон — олицетворение всего, что мешает рекламе занять принадлежащее ей по праву место в жизни нашего общества наравне, скажем, с религией, здравоохранением и судом. Таунтон способен на все, вплоть до подкупа судьи и похищения сотрудников конкурирующих фирм. Тебе, Митч, надо его особенно остерегаться.

— Мне? Почему именно мне?

Шокен издал самодовольный смешок.

— Да потому, что мы украли у него Венеру из-под самого носа, вот почему. Я уже говорил тебе — он предприимчив, эта идея пришла в голову одновременно ему и мне. Поверь, нелегко было убедить правительство отдать предпочтение нам.

— Понимаю, — сказал я. И действительно понял все. За долгую историю существования наших правительств нынешнее было, пожалуй, самым представительным. Не по количеству представителей per capita[4], а скорее, ad valorem[5] этих представителей. Если вы любите пофилософствовать на разные темы, то лучше этой не найти. Следует ли расценивать голоса избирателей одинаково, как это пытаются провозглашать наши законы, ссылаясь на заветы отцов — основателей нашей нации, или правильнее будет прежде всего принимать в расчет силу, мудрость и влияние, точнее, деньги избирателя? Однако, эти размышления не для меня. Я — прагматик, да к тому же прагматик, состоящий на жаловании у фирмы «Фаулер Шокен».

Меня беспокоило одно.

— Не вздумает ли Таунтон предпринять… э-э… решительные шаги?

— О, он, конечно, снова попробует украсть у нас Венеру, — спокойно ответил Фаулер.

— Я не об этом. Помните, что произошло, когда мы начали эксплуатацию Антарктики?

— Еще бы, я сам там был в это время. Сто сорок убитых у нас и Бог знает, сколько у них.

— А ведь это был всего лишь один континент. Таунтон расценивает такие вещи как личный вызов. Если он полез в драку из-за какого-то паршивого замороженного континента, представляете, на что он пойдет из-за целой планеты?

— Нет, Митч, — терпеливо разубеждал меня Шокен. — Он не решится. Во-первых, драки теперь влетают в копеечку, во-вторых, мы не дадим ему формального повода и, в-третьих, мы вовремя прищемим ему хвост.

— Да, конечно, — сказал я и успокоился.

Поверьте, я искренне предан фирме. С первых же дней работы, еще в-пору ученичества, я старался жить только интересами фирмы и интересами торговли. Но войны в промышленном мире, да и в мире рекламы, ведутся очень уж грязными способами. Всего несколько десятков лет назад одно небольшое, но предприимчивое рекламное агентство в Лондоне затеяло тяжбу с английским филиалом фирмы «Бэттон, Бартон, Дерстайн и Осборн». В результате уцелела лишь пара Бартонов да один малолетний Осборн.

Говорят, что и сейчас еще на ступеньках Министерства почт и телеграфа видны следы крови — свидетельство жестокой схватки «Уэстерн юнион» с Американской железнодорожной компанией за контракты на перевозку почты.

Шокен продолжал.

— Прежде всего не спускай глаз со всякого рода фанатиков. Им ведь придется что-то сказать о проекте. Каждая из этих организаций, начиная с «консов» и кончая республиканской партией, немедленно выскажется «за» или «против». Надо сделать так, чтобы они были «за». От этого многое зависит.

— Чтобы даже «консы» были «за»?! — воскликнул я.

— Ну на этих я не рассчитываю. Они скорее будут помехой. — Фаулер задумчиво покачал головой. — М-м. Пожалуй, надо пустить слух, что космические полеты противоречат убеждениям консервационистов. Полеты требуют больших расходов сырья, а это непременно приведет к снижению жизненного уровня, понимаешь? К примеру, для получения горючего нужно органическое сырье, а «консы» считают, что его лучше пустить на удобрения.

Любо-дорого смотреть, когда за дело берется мастер. Фаулер тут же набросал программу действий. Мне осталось уточнить детали. Консервационисты — всегда подходящая мишень. Эти свихнувшиеся фанатики пытаются утверждать, что современная цивилизация «опустошает» планету. Чудовищная ерунда! Когда не хватает природных ресурсов, на помощь всегда приходит наука. В конце концов, когда натуральное мясо стало редкостью, у нас появились соевые котлеты. Когда иссякли запасы нефти, техническая мысль дала нам педальный автомобиль.

Я в свое время тоже испытал на себе влияние идей «консов» и знаю, что все их аргументы сводятся к одному: жить, сообразуясь с законами природы. Вздор! Если бы природа хотела, чтоб мы жили в соответствии с естественными законами, зачем бы ей предоставлять нам возможности для изготовления заменителей?

Еще минут двадцать я слушал вдохновенные речи Фаулера Шокена и снова, в который уже раз, отметил про себя умение шефа кратко и четко излагать программу действий.

Детали, как всегда, он оставлял мне. А я-то уж свое дело знал. Необходимо, чтобы американцы колонизировали Венеру. Для этого нужно решить три задачи: завербовать колонистов, доставить их на Венеру и занять их там чем-нибудь.

Первую задачу легко решить с помощью рекламы. Телевизионная реклама фирмы «Шокен» поставлена настолько хорошо, что можно полностью на нее положиться. Людей, в сущности, не так уж трудно убедить, что хорошо именно там, где нас нет. Я уже набросал примерный план рекламной кампании с бюджетом в мегамиллион долларов. Запрашивать больше, пожалуй, было бы неосторожно.

Решение второй задачи лишь отчасти зависело от нас. Созданием межпланетных кораблей по заказам военного министерства занимались Республиканская авиационная компания, телефонная компания Бэлл и Американский стальной трест. Наша задача заключалась не в том, чтобы перевезти колонистов на Венеру, а в том, чтобы заманить их туда. Когда ваша жена вдруг обнаруживает, что испортившуюся плитку для поджаривания хлеба невозможно заменить новой, потому что детали к ней изготовляются из нихрома, идущего на постройку реактивных двигателей, а вечно недовольный конгрессмен, ставленник какой-нибудь захудалой фирмы, вдруг решает, потрясая сводками, уличить правительство в безрассудном расходовании средств на бредовые проекты — вот тут-то и начинается наша работа. Нам предстоит убедить вашу жену, что ракета нужна ей больше, чем плитка для поджаривания хлеба, а фирме мы даем понять, что глупость конгрессмена может ей дорого обойтись.

Я подумал было о применении «жесткой» политики, но тут же отказался от этой мысли. Это может повредить другим капиталовложениям фирмы «Шокен». Пожалуй, правильнее сыграть на религиозных чувствах — например, убедить те 800 миллионов, которые не полетят на Венеру, что им необходимо чем-то жертвовать.

На всякий случай я взял все на заметку — в этом мне поможет Бренер. Оставалось решить третий вопрос: чем занять колонистов на Венере.

Я знал, что именно над этим ломает сейчас голову Фаулер Шокен. Правительственная субсидия на организацию рекламы была бы неплохим дополнением к нашему годовому бюджету. Но Шокен был слишком крупным дельцом, чтобы довольствоваться единовременной подачкой. Он хотел заручиться финансовой поддержкой на несколько лет, пока на Венере не будут построены основные промышленные центры. Кроме того, колонисты и все их потомство должны принадлежать только ему. Ясно, что Фаулер задумал повторить наш блестящий опыт с Индиастрией, только в еще более грандиозных масштабах. Наша фирма объединила Индию в гигантский картель, где каждая сплетенная крестьянином корзина, каждый слиток иридия и каждый грамм опиума находили сбыт только через рекламное агентство Шокена. То же предстояло сделать на Венере. Потенциальные выгоды от этого предприятия были бы равны общей сумме всех золотых запасов на Земле. Планета величиной с Землю, не менее богатая, чем Земля, — и каждый микрон, каждый миллиграмм ее наш!

Я посмотрел на часы. Около четырех. Свидание с Кэти назначено на семь. Времени в обрез. Я вызвал Эстер по телефону и велел заказать билет на реактивный самолет, отбывающий в Вашингтон. А сам тем временем позвонил человеку, которого указал мне Фаулер, — Джеку О'Ши, пока единственному из смертных, побывавшему на Венере. Когда он давал согласие на встречу, его молодой голос звучал довольно самоуверенно.


На посадочной площадке нас продержали лишних пять минут, затем у трапа послышался какой-то шум. Самолет окружили солдаты охраны из сыскного агентства Бринка, и лейтенант начал проверку документов. Когда очередь дошла до меня, я поинтересовался, что случилось. Внимательно посмотрев на коротенький номер моего свидетельства благонадежности, лейтенант отдал честь:

— Простите за беспокойство, мистер Кортней, — извинился он. — «Консы» сбросили бомбу вблизи Топеки. У нас есть сведения, что преступник находится на борту самолета, прибывающего в 16:30. Похоже, он стреляный воробей.

— На что же они покушались?

— На Отдел сырьевых ресурсов компании «Дюпон». У нас с ней контракт на охрану их заводов. Компания собралась заложить новую шахту на месте плодородного поля. Все было обставлено очень торжественно, но как только гидравлические машины начали бурение, из толпы бросили бомбу. Машинист, его помощник, а также вице-президент компании были убиты наповал. Преступник скрылся в толпе, но его заметили. Он от нас не уйдет.

— Желаю успеха, лейтенант, — сказал я и поспешил в здание аэровокзала. О'Ши уже ждал меня в баре за столиком у окна. Он был явно недоволен, но, выслушав мои объяснения, улыбнулся.

— Что ж, со всяким может случиться, — заметил он, болтая коротенькими ножками, и звонким голосом подозвал официанта. Когда тот принял заказ, Джек откинулся на спинку стула и сказал:

— Итак, я к вашим услугам.

Я посмотрел на него, а затем перевел взгляд в окно. Далеко в южной части аэродрома на гигантском обелиске в память Ф.Д.Р.[6] мерцал огонек светового сигнала, а еще дальше едва виднелся крохотный купол старого Капитолия. Я никогда за словом в карман не лез, а тут не знал, как начать разговор. О'Ши явно наслаждался моим замешательством.

— Итак, — снова повторил он не без ехидства, и я понял, что в эту минуту он думает: — «Ну вот, теперь вы все приходите ко мне на поклон. Каково? Вроде бы вам это не по вкусу?»

Наконец я решился:

— Что на Венере?

— Песок и туман, — ответил он не задумываясь. — Разве вы не читали мой отчет?

— Разумеется, читал. Но мне этого мало.

— В отчете все сказано. Господи, когда я вернулся, меня допрашивали целых три дня. Если я что-нибудь тогда и упустил, то теперь уже наверняка не вспомню.

— Меня не это интересует, Джек. Кому придет в голову убивать время на чтение официальных отчетов. Я специально держу пятнадцать человек только для того, чтобы они читали их за меня. Мне нужно другое. Я должен сам почувствовать, что такое Венера. И помочь мне в этом может только один человек — тот, кто сам там побывал.

— Иногда я жалею об этом, — устало сказал Джек О'Ши. — С чего начать? Я единственный на Земле пилот-карлик. О корабле, на котором я летал, вы и без меня все знаете. Видели, должно быть, образцы пород, которые я доставил на Землю. Целиком полагаться на них не стоит. Я совершил всего одну посадку, а в пяти милях от этого места геологическое строение Венеры может оказаться совсем иным.

— Все это мне известно. Послушайте, Джек, предположим, необходимо заманить на Венеру людей, много людей. Что бы вы им рассказали о планете?

Он рассмеялся.

— Наговорил бы кучу небылиц. Выкладывайте-ка все начистоту. Зачем я вам нужен?

И пока я посвящал его в планы Шокена, его крохотные круглые глазки на крохотном круглом личике, не отрываясь, глядели на меня. В лицах карликов есть что-то непроницаемое, как у фарфоровых кукол: будто природа, обидев их ростом, тут же поторопилась доказать, что рост — это еще не все, и придала их чертам то совершенство и утонченность, которых нет у обыкновенных людей. Джек медленно потягивал свой напиток, а я в паузах большими глотками пил свой.

Закончив рассказ, я все еще не знал, станет ли Джек моим союзником, а для меня это было очень важно. Он не марионетка из правительственного аппарата, пляшущая под дудку Фаулера Шокена, и не чиновник, которого легко можно купить. Фаулер дал ему возможность немного понежиться в лучах славы — мы рекламировали банкеты в честь О'Ши, его книги и публичные лекции. Он должен был чувствовать по отношению к нам известную благодарность, но не больше.

— Что ж, если я могу быть вам полезен… — сказал он. После этого беседа пошла непринужденней.

— Можете, — заверил его я. — За этим я к вам и приехал. Скажите, что можно сделать на Венере?

— Чертовски мало, — ответил он, и тонкая морщинка прорезала его гладкий блестящий лоб. — С чего бы начать? Вас интересует, должно быть, атмосфера Венеры? Формальдегид в чистом виде — препятствует гниению. Температура? Все время выше точки кипения воды, если бы вода вообще была на Венере. По крайней мере до сих пор ее там не обнаружили. Ну, что еще? Ветры, например? Меня несло со скоростью пятьсот миль в час.

— Нет, не то, — сказал я. — Это все мне известно. Право, Джек, на такие вопросы я и сам бы мог ответить. Я хочу почувствовать, что значит побывать на Венере, хочу знать, что чувствовали вы, когда попали туда. Говорите все. Я остановлю вас, как только услышу то, что мне нужно.

Джек прикусил верхнюю губу.

— Ладно, — заметил он. — В таком случае начну с самого начала. Закажем еще по стаканчику, а?

Официант подал напитки. Джек, барабаня пальцами по столу и потягивая рейнвейн с сельтерской, стал рассказывать.

Начал он издалека, и это было как раз то, что нужно. Я хотел знать все, самую суть, хотел уловить то трудно передаваемое субъективное впечатление очевидца, которое неизбежно должно крыться за сухими, профессиональными данными его отчета о полете на Венеру. Ведь именно это впечатление должно было придать потом убедительность нашей рекламной кампании и обеспечить ее успех.

Он рассказал о своем отце, инженере-химике, рослом мужчине, и о матери, хлопотливой толстушке. Он заставил меня пережить сначала их отчаяние, а затем горячую любовь к их крохотному сыну. Джеку исполнилось одиннадцать лет, когда впервые встал вопрос о его будущем и выборе профессии. Он вспомнил, как были они удручены, когда спокойным и нарочито небрежным тоном он внес свое первое предложение — поступить в цирк. И если в семье никогда больше не возвращались к этому разговору, то это была целиком заслуга его родителей. Однако самым большим подвигом их родительской любви была безоговорочная поддержка, которую они оказали сыну, когда он решил изучать механику и реактивные двигатели, чтобы стать летчиком-испытателем. Они помогли ему мужественно перенести насмешки и пережить обиду первых отказов, поступивших из школ. Все это потом окупилось его полетом на Венеру.

Создатели ракеты столкнулись с самого начала с большими трудностями. Послать ракету на Луну, до которой всего каких-нибудь четверть миллиона миль, было не трудно; теоретически просто направить ракету и на Венеру, ближайшую от Земли планету. Трудность состояла в том, какую выбрать орбиту, как сократить время полета, как управлять ракетой и как вернуть ее на Землю. Перед конструкторами встала дилемма. Можно создать ракету, которая достигнет Венеры буквально за несколько дней, но при этом потребуется столько горючего, что его не разместить и на десяти межпланетных кораблях. Можно, конечно, направить ракету по орбите Венеры, — она поплывет спокойно, словно баржа по тихой реке; это сэкономит горючее, но растянет полет на месяцы. За восемьдесят дней человек съедает такое количество пищи, которое вдвое превышает его собственный вес, поглощает кислорода в девять раз больше собственного веса, а воды — столько, что на ней вполне может продержаться шлюпка. Пытался ли кто-нибудь извлекать воду, продукты питания и кислород из отходов человеческого организма? Конечно. Но, к сожалению, такая аппаратура весила бы значительно больше всех запасов продовольствия, воды и кислорода. Казалось, послать в ракете пилота-человека невозможно.

Группа конструкторов начала работать над созданием автоматического управления. Автопилот был создан и успешно прошел испытания. Однако весил он порядочно, несмотря на то что использовали печатный монтаж и микромодули.

На этом все попытки закончились, пока кому-то в голову не пришла мысль использовать самый совершенный из механизмов — пилота-карлика. Джек О'Ши весил втрое меньше нормального человека, и соответственно ему понадобится втрое меньше еды и кислорода, Когда его снабдили легчайшими приборами для очистки воздуха и воды, Джек точно подошел по всем статьям и покрыл себя неувядаемой славой.

А сейчас он сидел печальный и задумчивый, немного захмелевший от быстрого воздействия алкоголя на его крохотный организм.

— Они сунули меня в ракету, словно руку в перчатку. Надеюсь, вы представляете, как устроен корабль? Понимаете, они втиснули меня в сиденье пилота. Собственно, это даже не сиденье. Это скорее напоминает водолазный костюм. Воздух поступает только в него, вода льется вам прямо в рот. Так достигается экономия в весе…

И все восемьдесят дней он провел в этом костюме. Костюм кормил и поил его, очищал воздух от испарений, уничтожал отходы организма. Если бы понадобилось, он мог бы ввести новокаин в сломанную руку, наложить жгут на разорванную артерию, накачать кислород в поврежденное легкое. Джек чувствовал себя в нем, словно младенец в утробе матери, и это ощущение было не из приятных. Полет на Венеру длился тридцать три дня, обратно — сорок один. И все это ради того, чтобы побыть шесть дней на планете.

Джек вел корабль вслепую: облака газа, окутывавшие поверхность незнакомой планеты, заволакивали иллюминаторы, мешали работе радиолокатора. Лишь на расстоянии трехсот с лишним метров от поверхности Венеры Джек смог разглядеть еще что-то, кроме желтых вихрей. Он посадил корабль и выключил моторы.

— Разумеется, выйти из ракеты я не мог, — сказал он. — По многим причинам не мне первому суждено было ступить на почву Венеры. Должно быть, эта честь выпадет кому-нибудь тогда, когда будет решен вопрос о дыхании. Но, во всяком случае, я был на Венере и видел ее. — Он пожал плечами и со смущенным видом негромко выругался. — Сколько раз повторял эти слова на своих лекциях, а вот до сих пор не могу к ним привыкнуть. Я уже говорил, что на Земле наиболее точное представление о Венере дает пустыня Пейнтед Дезерт. Может, это и действительно так. Я там не бывал. На Венере дуют ветры огромной силы и отрывают от скал целые глыбы. Мягкие породы выдуваются, возникают настоящие пыльные бури. Твердые остаются и, выветриваясь, принимают самые причудливые формы и окраску. Некоторые напоминают грандиозные, величественные монументы. Горы и впадины — самых фантастических очертаний; иногда кажется, что ты в пещере, только освещенной. А свет там какой-то странный. Такого на Земле не увидишь. Оранжево-красный, яркий, очень яркий и какой-то зловещий. Таким бывает летнее небо во время заката перед грозой, когда вот-вот загремит гром. Только гроз на Венере не бывает, потому что нет ни капли воды. — Он помолчал. — Молнии сверкают часто, а вот дождей нет…

— Не знаю, Митч, — вдруг отрывисто сказал он. — Даст ли вам это что-нибудь?

Я ответил, не сразу. Взглянув на часы и увидев, что до отлета в Нью-Йорк остались считанные минуты, я нагнулся и выключил магнитофон, спрятанный в портфеле.

— Вы мне очень помогли, Джек, — заверил его я. — Но мне этого мало. Сейчас я должен лететь обратно. Послушайте, не могли бы вы приехать в Нью-Йорк? Мы бы вместе поработали? Я записал все, что вы говорили, но мне нужны наглядные материалы. Наши художники могут, конечно, использовать снимки, которые вы сделали, но этого недостаточно. Вы можете помочь нам лучше всяких фотографий. — Я подумал, что наши художники все равно изобразят Венеру такой, какой она должна, по их мнению, быть, а не такой, какая она есть на самом деле, но не стал ему этого говорить. — Ну так как же?

Джек, прежде чем дать согласие, с ангельски невинным видом откинулся на спинку стула и заставил меня выслушать подробнейший план обширного лекционного турне, составленный его антрепренером на ближайшие несколько недель. Я сидел как на иголках. Выступление можно отменить, согласился он, а встречу с литераторами, писавшими за него книгу, можно, пожалуй, провести вместо Вашингтона в Нью-Йорке. Едва мы успели договориться о встрече на следующий день, как объявили посадку на мой самолет.

— Я провожу вас, — предложил Джек. Соскользнув со стула, он бросил на столик деньги для официанта. Мы протиснулись между столиками к выходу. Джек самодовольно ухмылялся и пыжился, слыша восхищенные ахи и охи узнававшей его публики. На аэродроме было темно; на фоне городских огней вырисовывались контуры взлетавших в воздух самолетов. Навстречу нам низко плыл огромный грузовой вертолет; подвешенный к нему контейнер слабо поблескивал в темноте. Вертолет летел на высоте не более двадцати метров, и мне пришлось обеими руками придержать шляпу, чтобы ее не снесло воздушным потоком.

— Черт бы побрал этих извозчиков! — проворчал Джек, подозрительно поглядывая на вертолет. — И куда лезут? Их место на грузовом аэродроме! Только потому, что вертолеты могут маневрировать, эти лихачи и решили разгружаться где попало. Управы на них нет. Если бы я вздумал так обращаться с реактивными самолетами… Эй, бегите! Да бегите, же!! — вдруг завопил он, толкнув меня обеими руками в спину.

Я удивленно вытаращил на него глаза. Но тут он с такой силой толкнул меня своим маленьким телом, что я невольно отскочил в сторону.

— Какого черта!.. — начал было я, но скрежет металла и стрекот винтов заглушил мои слова. В нескольких шагах от нас на цементную дорожку с грохотом упал контейнер. Из его лопнувшего алюминиевого брюха посыпались картонки с овсяными лепешками фирмы «Старзелиус».

Одна из красных круглых картонок подкатилась мне под ноги. Я машинально поднял ее.

Освещенный огнями вертолет поднялся вверх и вскоре исчез из виду. Однако я даже не заметил этого.

— Господи, да помогите же им! — вдруг крикнул Джек, дернув меня за рукав. И только теперь я увидел, что в этой части аэродрома мы были не одни. Из-под изуродованной стенки контейнера виднелась чья-то рука, судорожно сжимавшая портфель, и в хаосе звуков я различил захлебывающиеся прерывистые стоны. Так вот чего требовал от меня Джек — помочь этим несчастным! Он подтолкнул меня к контейнеру, и мы вместе попытались поднять его покоробленный край. Но я только оцарапал руки и разорвал пиджак. Вскоре появились работники аэропорта и грубо оттеснили нас прочь.

Не помню, что было потом; когда я пришел в себя, то увидел, что сижу у стены аэровокзала на чужом чемодане, а Джек что-то возбужденно говорит мне. Он проклинал пилотов грузовых вертолетов и на чем свет стоит ругал меня за то, что я не заметил, как разжались зажимы, державшие контейнер, и еще что-то в этом роде, — я все равно не в состоянии был ничего уразуметь. Помню, с каким негодованием он выбил у меня из рук красную картонку с лепешками «Старзелиус», которую я неизвестно зачем продолжал держать. Психиатры никогда не относили меня к числу слабонервных и впечатлительных натур, но я продолжал находиться в состоянии шока даже тогда, когда Джеку, наконец удалось посадить меня в самолет.

Только потом стюардесса сказала мне, что под упавшим контейнером погибло пять пассажиров и дело, кажется, получит огласку. Но это я узнал, уже подлетая к Нью-Йорку. А пока только одно запечатлелось в моей памяти — выражение горечи и гнева на фарфоровом личике Джека и слова, которые он то и дело повторял: — Слишком много людей, Митч. Слишком тесно. Я с вами, Митч, нам нужна Венера, нам нужен космос…

3

Квартирка Кэти в Венсонхэрсте, деловой части города, была небольшой, но уютной, обставленной красиво, удобно и разумно. Кому как не мне это знать. Я нажал кнопку звонка над табличкой «Доктор Нэвин» и улыбнулся, когда Кэти открыла дверь. Но вместо того, чтобы ответить улыбкой, она упрекнула меня: — Ты опоздал, Митч. Кроме того, мы договорились, что ты позвонишь.

Я вошел и сел.

— Я опоздал, потому что чуть было не погиб. А не позвонил, потому что опаздывал. Тебя удовлетворяет такое объяснение? — Как я и надеялся, она сразу же спросила, что случилось, и я рассказал ей о том, как чудом избежал сегодня смерти.

Кэти красивая женщина. Лицо у нее неизменно приветливое и располагающее, белокурые со светлыми и темными прядями волосы всегда безукоризненно причесаны, в глазах затаилась улыбка. Я не раз глядел в это лицо, но никогда не всматривался в него так пристально, как сейчас, когда рассказывал о катастрофе на аэродроме. Увы, меня ждало разочарование. Без сомнения, моя судьба волновала Кэти. Но с таким же успехом ее могли волновать судьбы сотен ее знакомых; я не уловил на ее лице выражения, которое бы говорило, что для Кэти я все-таки значу больше, чем остальные.

Тогда я выложил другую важную новость — о Венере и моем новом назначении. Здесь, кажется, мне больше повезло. Она была удивлена, взволнована, обрадована и в порыве добрых чувств даже поцеловала меня. Однако, когда я попытался ответить ей тем же, — ведь я столько месяцев мечтал обэтом! — она отстранилась и отошла в другой конец комнаты, сделав вид, что хочет заказать по автомату напитки.

— Придется выпить, — улыбнулась она. — По меньшей мере шампанского. Дорогой Митч, новость действительно замечательная?

Я решил воспользоваться моментом.

— Ты не откажешься отпраздновать ее со мной? Отпраздновать по-настоящему?

В ее карих глазах появилась настороженность.

— Гм, — нерешительно промолвила она, однако потом сказала:

— Конечно, Митч. Мы отправимся в город. Угощать буду я, только не возражай. Но ставлю одно условие — ровно в двенадцать мы простимся. Я ночую в госпитале. Утром операция, мне нельзя слишком поздно ложиться. И слишком много пить.

Но говоря это, она улыбалась.

Я решил, что и на том спасибо.

— Чудесно! — ответил я, ничуть не кривя душой, ибо знал, что с Кэти скучать не придется. — Можно мне позвонить по твоему телефону?

Пока Кэти готовила напитки, я успел заказать билеты в кино, обед в ресторане и коктейли в ночном баре. Кэти с сомнением выслушала мою программу.

— Не слишком ли много, Митч? Надо уложиться в пять часов. Я не имею права делать операцию, если руки дрожат от усталости.

Я успокоил ее. Она вынослива. Однажды, после того как мы проссорились всю ночь напролет, утром ей пришлось делать трепанацию черепа. Операция прошла блестяще.


С обедом я потерпел неудачу. Не такой уж я гурман, чтобы есть только натуральные белки, но меня возмущает, когда подсовывают суррогаты, а берут ту же цену, что и за натуральные продукты. Шашлык с виду был ничего, но вкус его никого не смог бы обмануть. Извинившись перед Кэти, я раз и навсегда поставил крест на этом ресторане. Но она только рассмеялась. Фильм был неплохой. Киногипноз обычно вызывает у меня головную боль, но здесь я сразу же впал в транс, а после чувствовал себя вполне прилично.

Ночной бар был переполнен, и метрдотель, конечно, перепутал время нашего прихода. Пришлось минут пять подождать в вестибюле. Я попросил Кэти в связи с этим продлить «комендантский час», но она отрицательно покачала головой. Однако, когда метрдотель, рассыпаясь в извинениях, провел нас наконец к нашим местам у стойки бара, Кэти поцеловала меня. Я был на седьмом небе.

— Спасибо, — сказала она. — Чудесный вечер, Митч. Почаще получай повышение по службе. Мне это нравится.

Я раскурил для нее сигарету, затянулся сам и открыл было рот, чтобы объявить ей то, что так хотелось сказать, но тут же передумал.

— Ты что, Митч? — спросила она.

— Я только хотел отметить, что нам всегда хорошо вместе, Кэти.

— Так и знала, что ты это скажешь. Но по-прежнему отвечаю тебе: нет.

— Я тоже знал, что ты так ответишь, — уныло произнес я. — В таком случае пошли отсюда.

Она уплатила за коктейли, и мы вышли на улицу, заложив в нос пылеуловители.

— Педикеб? — спросил швейцар.

— Да, пожалуйста, — ответила Кэти. — Двухместный.

Швейцар свистком подозвал двухместный педальный кеб. Кэти дала старшему из рикш адрес госпиталя.

— Ты тоже можешь ехать, Митч, — сказала она, и я сел рядом.

Швейцар подтолкнул кеб, и рикши тронулись с места.

Не спрашивая разрешения, я поднял верх. На мгновение мне показалось, будто я вновь ухаживаю за Кэти: та же уютная комната, запах пыльного брезента, скрип рессор. Но эта иллюзия тут же исчезла, когда Кэти предупредила:

— Будь благоразумен, Митч.

— Пожалуйста, Кэти, — произнес я, как можно спокойнее. — Выслушай меня. Я буду очень краток.

Она смирилась.

— Мы поженились восемь месяцев назад. — Заметив, что она хочет возразить, я торопливо добавил: — Хорошо, пусть не окончательно. Но мы на время дали друг другу слово. Ты помнишь, почему мы это сделали?

После небольшой паузы она терпеливо ответила:

— Мы были влюблены.

— Верно, — сказал я. — Мы любили. Но у каждого была своя работа, и мы знали, что иногда она мешает нам понимать друг друга. Поэтому мы решили, что наш союз будет временным. Через год мы посмотрим, стоит ли делать его постоянным. — Я дотронулся до руки Кэти, и она не отняла ее. — Дорогая, тебе не кажется, что мы знали тогда, что делаем? Разве мы не можем подождать? В нашем распоряжении целых четыре месяца. Давай подождем. Если к концу этого срока ты не изменишь своего решения, ну что ж, по крайне мере я не буду винить тебя в том, что ты не дала мне последней возможности. Что до меня, то мне нечего себя проверять. Я подал заявление и не возьму его обратно.

Мы проезжали мимо фонаря, и я заметил, как ее губы искривились в горькой усмешке.

— Черт побери, Митч, — сказала она с болью. — Я знаю, что ты не изменишься. И в этом все несчастье. Неужели мне снова надо повторять, что эти просьбы напрасны, что у тебя несносный характер, что ты хитер, как Макиавелли, и так же вероломен и эгоистичен. Когда-то мне казалось, что ты хороший, идеалист, для которого принципы дороже денег. У меня были основания так думать. Ты искренне и убежденно говорил мне об этом, так хорошо отзывался о моей работе. Ты интересовался медициной, чуть ли не через день приходил в больницу, чтобы присутствовать на моих операциях. При мне ты говорил своим друзьям, что гордишься женой-хирургом. Но спустя три месяца я поняла, зачем ты это делал. Взять в жены домашнюю хозяйку может каждый. Но превратить первоклассного хирурга в домашнюю хозяйку удалось только, одному Митчелу Кортнею. — Голос ее дрогнул. — Могла ли я мириться с этим, Митч? Нет, и никогда не смогу. Дело не в наших размолвках, упреках, ссорах. Я — врач. Люди доверяют мне свою жизнь. Могу ли я отвечать за нее, если я издергана бесконечными семейными ссорами? Неужели ты не понимаешь, Митч?

Я услышал звук, похожий на рыдание.

— Кэти, разве ты меня больше не любишь? — спросил я тихо.

Она долго молчала. Затем рассмеялась коротким нервным смехом. — Вот и госпиталь, Митч! — воскликнула она. — И уже полночь.

Я откинул верх, и мы вышли из коляски.

— Подождите, — сказал я старшему из рикш и проводил Кэти до дверей. Она не захотела поцеловать меня на прощанье и отказалась от новой встречи. Я постоял в вестибюле еще минут двадцать: хотел убедиться, что она действительно ночует здесь. Затем сел в коляску и велел довезти меня до ближайшей станции метрополитена. Настроение у меня было отвратительное. Разумеется, оно не улучшилось, когда, получив с меня деньги, один из рикш с самым невинным видом спросил:

— Скажите, сэр, а что такое мак… Макиавелли?

— Это по-испански: «Не суй нос не в свое дело», — ответил я как можно спокойнее. В метро я с горечью подумал, каким богатым в наше время надо быть, чтобы купить себе право побыть с кем-нибудь наедине.

Настроение у меня не улучшилось и на следующий день, когда я утром явился на работу. Только благодаря такту Эстер я не вспылил в первые же несколько минут. К счастью, в этот день не было заседания правления. Передав мне на просмотр утреннюю почту и бумаги, скопившиеся за ночь, Эстер благоразумно удалилась. А когда появилась вновь, в руках у нее была чашка кофе — настоящего ароматного кофе из настоящих кофейных зерен, выращенных на плантациях.

— Смотрительница дамской туалетной комнаты тайком варит нам кофе, — пояснила Эстер. — Она не позволяет выносить его: боится, что об этом узнают в отделе Кофиеста. Но так как вы теперь большое начальство…

Я поблагодарил Эстер и, передав ей пленку с записью беседы с Джеком О'Ши, принялся за дела.

Прежде всего предстояло выбрать участок для испытаний, и тут, конечно, не обошлось без стычки с Мэттом Ренстедом. Он заведует Отделом рынков, и нам бы следовало работать вместе. Однако особого желания сотрудничать он не выказывал. Пока я вставлял в проектор карту Южной Калифорнии, Мэтт и двое его безликих помощников курили, стряхивая пепел прямо на ковер.

Я обвел указкой участок, предназначавшийся для испытаний и размещения контрольных пунктов.

— На территории от Сан-Диего до Тихуаны и в доброй половине населенных пунктов вокруг Лос-Анжелоса и Монтеррея будут контрольные пункты. Остальная часть Калифорнии и Мексики к северу от Лос-Анжелоса станет районом испытаний нашей рекламы. По-моему, тебе не худо побывать там, Мэтт. В качестве штаб-квартиры предлагаю контору фирмы в Сан-Диего. Ее возглавляет Тернер, он парень смышленый.

Ренстед заворчал:

— Ни снежинки за год. Ни за какие деньги не продашь там и одного пальто, даже если пообещаешь красивую девушку в придачу. Черт побери, почему ты не предоставишь заниматься рынками тому, кто в этом кое-что смыслит? Неужели ты не понимаешь, что климат сведет на нет все наши усилия?..

Младший из помощников Ренстеда, словно отштампованный из жести, попытался было поддакнуть своему патрону, но я тут же оборвал его. С Ренстедом я вынужден считаться, ибо он свое дело знает. Но Венера поручена мне, и я был намерен сам ею заниматься. Поэтому мой ответ прозвучал довольно резко:

— Местный и общий доход, возрастной состав и плотность населения, особенности его психического склада, здоровье, распределение дохода по возрастным группам, смертность и ее причины — все это дело десятое. Мэтт, Калифорния и Мексика самим богом созданы для испытаний нашей рекламы. Лучше места не сыщешь — на небольшой территории с населением около ста миллионов представлена в миниатюре вся Северная Америка. Менять свой план я не намерен — испытания будем проводить здесь. — Я спелая особое ударение на слове «свой».

— Ничего не получится. Климат решает все. Ясно каждому, — упорствовал Мэтт.

— Я не каждый. Я человек, отвечающий за это дело.

Ренстед погасил окурок и встал.

— Поговорим с Фаулером, — сказал он и вышел. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Выходя, я услышал, как старший из помощников Ренстеда по телефону предупреждает секретаря Шокена о нашем приходе. Ренстед неплохо вышколил своих ребят, и вместо того, чтобы обдумать, как получше изложить дело Фаулеру, я стал размышлять над тем, что и мне не мешало бы так-же приструнить своих.

У Фаулера проверенный метод разрешить конфликты между сотрудниками. Он применил его и сейчас. Как только мы вошли, он радостно воскликнул:

— Вот хорошо, что вы здесь! Как раз вы оба мне и нужны. Мэтт, выручай старика! На этот раз дело с Американским институтом гинекологии. Они утверждают, будто наша реклама противозачаточных средств наносит им ущерб, если мы не прекратим этого дела, грозятся переметнуться к Таунтону. Правда, доход от них не ахти какой, но у меня есть сведения, что сам Таунтон подбивает их на это. — И он принялся объяснять нам запутанные взаимоотношения с АИГ. Я слушал без всякого интереса. В результате нашей кампании «Дети наверняка», оплачиваемой институтом, рождаемость выросла по меньшей мере на двадцать процентов. Казалось, после этого институт должен был бы стать нашим постоянным клиентом. Ренстед тоже так считал. Он прямо заявил:

— У них нет оснований затевать судебный процесс. Ведь рекламируем же мы одновременно спиртные напитки и средства от алкоголизма. Какого черта они суют нос в чужие дела? Кроме того, какое это имеет отношение к Отделу рынков?

Фаулер довольно ухмыльнулся.

— В том-то и дело, — довольно проворковал он. — Мы спутаем им карты. Они рассчитывают получить ответ обычным порядком — через финансовые органы. А мы напустим на них тебя. Засыпь их таблицами, диаграммами, статистическими данными и докажи, что наш антиберемин в конечном счете не спасает от детей, только дает возможность повременить немного. Словом, докажи, что институт остается при прежнем интересе. Это будем хорошей пощечиной Таунтону. Адвокатов лишат практики за то, что они ведут дела конкурирующих фирм, и кое-кому это влетит в копеечку. Надо им сразу дать понять, что с нами этот номер не пройдет. Пресечь все их попытки в самом начале. Надеюсь, ты не подведешь старика, а, Мэтт?

— О, черт, конечно, — проворчал Ренстед. — Ну, а как же Венера?

— Венера? — Фаулер подмигнул мне. — Обойдешься на время без Мэтта?

— Обойдусь совсем, — сказал я. — За этим я и пришел. Мэтт испугался Южной Калифорнии.

Ренстед уронил сигарету на ковер и не поднял ее; нейлоновый ворс, курчавясь, заплавился.

— Какого черта!.. — раздраженно начал было Мэтт.

— Спокойно, — заметил Фаулер. — Твоя точка зрения, Мэтт?

Ренстед метнул в мою сторону злобный взгляд.

— Я только сказал, что Южная Калифорния не годится. В чем разница между Венерой и Землей? Прежде всего в температуре. Для рекламы надо выбирать район с умеренно-континентальным климатом. Жителя Новой Англии еще можно соблазнить жарким климатом Венеры, но жителя Тихуаны — никогда. Ему и без того до смерти надоела дьявольская жара Мексики и Калифорнии.

— Гм, — промычал Фаулер. — Знаешь, Мэтт, это надо обсудить, а ты будешь по горло занят, дело с институтом не терпит. Подбери себе на время хорошего заместителя по делам Венеры. Мы завтра же обсудим все на заседании правления. А сейчас, — он взглянул на часы, — сенатор Дантон ждет меня уже целых семь минут. Решено? Тебя это устраивает?

Разумеется, Мэтта это нисколько не устраивало. Зато я весь день был в отличнейшем настроении. Дела шли хорошо. Обработав мою беседу с Джеком О'Ши и другие материалы, Отдел идей дал предложения. Тут были планы создания на Венере новых отраслей промышленности — например, изготовление сувениров из органических веществ, которые мы в шутку именовали «атмосферой» Венеры, — и планы на более отдаленнее будущее — добыча чистого железа, абсолютно чистого, без примесей, какое невозможно ни найти, ни получить на такой «кислородной» планете, как Земля. Лаборатории неплохо заплатят нам за этом. Отдел идей, правда, не сам придумал, а раскопал в архивах занятную вещь — так называемую установку Хилша. Без дополнительных источников энергии, используя горячие смерчи на Венере, она сможет охлаждать воздух в домах первых поселенцев. Это простейшее изобретение пролежало без движения с 1943 года. До сих пор никто не мог найти ему применение, да и не мудрено, — на Земле не приходилось иметь дело с ветрами такой силы.

Трэси Колльер, сотрудник Отдела идей, которому было поручено осуществлять связь с Отделом Венеры, попытался изложить мне свою мысль об использовании азотного катализатора. Рассеянно слушая его, я время от времени кивал головой, но из всего сказанного уяснил только одно, — если по поверхности Венеры рассеять платину и вызвать непрерывные мощные электрические разряды, то можно получить искусственный «снегопад» из окиси азота и «дождь» из углеводорода; это очистит атмосферу Венеры от формальдегида и аммиака.

— А не дороговато ли обойдется? — осторожно спросил я.

— Все в нашей власти, — сказал он. — Ведь платина давно не находит применения. Истратите грамм — результатов прождете миллион лет. Истратите больше — скорее добьетесь своего.

Так я толком ничего и не понял, но, видимо, идея была великолепной. Похлопав Колльера по плечу, я велел ему действовать дальше.

Однако в Отделе промышленной антропологии я столкнулся с неожиданным препятствием.

Вен Уинстон жаловался:

— Нельзя запихнуть людей, словно сардины, в жестяные коробки и заставить их там париться. Американцы привыкли к определенному образу жизни. Кому охота переться куда-то за пятьдесят миллионов миль, только чтобы проторчать весь остаток жизни в закупоренном бараке? Это противно человеческой натуре, Митч! Не лучше ли остаться на Земле? Здесь столько простора: коридоры, эскалаторы, улицы, крыши домов, гуляй сколько влезет!

Я начал было возражать, но это ни к чему не привело. Бен стал объяснять мне, что такое американский образ жизни: он подвел меня к окну и показал бесконечную гладь крыш, где каждый американец может прогуливаться на свежем воздухе без всяких там громоздких кислородных масок, заправив в нос всего лишь простые пылеуловители. В конце концов я не выдержал.

— Но кто-то должен полететь на Венеру! Почему же люди расхватывают книги Джека О'Ши? Почему избиратель без возражений голосует за миллиардные ассигнования на строительство ракет? Видит Бог, я не хочу тыкать тебя носом, но вот что тебе стоило бы сделать: изучи всех читателей Джека О'Ши, всех, кто по нескольку раз смотрит его передачи по телевидению, кто раньше других приходит на его лекции, а после толпится в коридорах и спорит. О'Ши у нас на жалованье. Выжми из него все, что можешь. Разузнай хорошенько о колониях на Луне — что за люди их населяют. Тогда мы будем знать, на кого рассчитывать нашу рекламу. Возражения есть? — Возражений не последовало.

Эстер превзошла себя, составляя расписание моего первого рабочего дня в новой роли, и я успел переговорить со всеми заведующими отделов.

Однако она не могла прочесть за меня всю корреспонденцию, и к концу дня у меня на столе выросла солидная кипа бумаг. Эстер вызвалась остаться после работы, но она едва ли могла мне помочь. Я разрешил ей принести мне бутерброд и еще одну чашку кофе и отпустил домой.

Когда я закончил последнее письмо, шел уже двенадцатый час. По пути домой я завернул в ночное кафе на пятнадцатом этаже — мрачную комнатушку без окон, где подавали кофе, отдававшее дрожжами, на которых оно и было приготовлено, и бутерброды с ветчиной, по вкусу напоминавшей сою. Однако я постарался не думать об этом. Как потом оказалось, настоящие неприятности ждали меня впереди. Не успел я открыть дверь своей квартиры, как вдруг послышалось щелканье, а затем выстрел. Пуля ударилась в дверь над моей головой. Вскрикнув, я пригнулся. За окном мелькнула тень человека с пистолетом в руке, раскачивающегося на веревочной лестнице, которую относило куда-то в сторону.

Я был настолько неосторожен, что подбежал к окну и высунулся из него. Раскрыв рот от удивления, я провожал глазами удалявшийся вертолет. С него свисала веревочная лестница, на которой болтался человек. В это время я, должно быть, представлял собой отличную мишень, если бы только ему снова вздумалось-в меня прицелиться. Но, к счастью, это было невозможно.

Удивляясь собственной выдержке, я подошел к телефону и набрал номер Муниципальной корпорации по обеспечению безопасности граждан.

— Вы наш клиент, сэр? — спросил меня женский голос.

— Да, черт побери, да. Целых шесть лет. Пришлите человека! Пришлите отряд!

— Одну минуточку, мистер Кортн… Мистер Митчел Кортней, не так ли? Литературный работник высшей категории?

— Нет, — ядовито ответил я. — Теперь я мишень для стрельбы. Не будете ли вы так любезны сейчас же выслать вашего агента, пока тот, кто только что стрелял в меня, не вздумал проделать это еще раз!

— Простите, мистер Кортней, вы как будто сказали, что вы литературный работник высшей категории? — вежливо и невозмутимо уточнял голос.

Я заскрежетал зубами.

— Да, да, высшей категории!

— Благодарю вас, сэр. У меня в руках ваша карточка. Очень сожалею, но у вас задолженность по взносам. Вам, должно быть, известно, что для служащих высшей категории, учитывая острую конкурентную борьбу, у нас установлены особые расценки… — И она назвала мне цифру, от которой каждый волосок на моей голове встал дыбом.

Однако я сдержался — она была всего лишь простым исполнителем.

— Благодарю, — сказал я мрачно и повесил трубку. Через справочную-автомат я связался еще с двумя-тремя детективными агентствами, но везде получил отказ. Наконец какой-то частный детектив сонным голосом дал согласие приехать, заломив неслыханную цену.

Он явился через полчаса, и я уплатил ему его гонорар. Но он лишь извел меня глупыми вопросами и поисками несуществующих отпечатков пальцев. Наконец он ушел, заявив, что займется этим делом.

Я лег спать, так и не разрешив мучивший меня вопрос: кому понадобилось стрелять в меня, скромного служащего рекламной конторы?

4

На следующий день, мобилизовав всю свою храбрость, я направился к Фаулеру Шокену. Мне было необходимо получить ответ, и никто, кроме Фаулера не мог его дать. Он мог, конечно, вышвырнуть меня за дверь, однако попытаться все же стоило.

Но, кажется, момент для этого я выбрал явно неудачный. Только я приблизился к двери кабинета, как она с треском отворилась, и из нее выскочила Тильди Матис. Лицо ее странно подергивалось. Она уставилась на меня, но, готов поклясться, она меня не узнала.

— Переделать заново! — исступленно взвизгнула она. — Работаю как каторжная на эту старую крысу и что же? Переделайте! Текст хорош, но ему, видите ли, нужен отличный! Переделайте! Вы только послушайте! «Пусть текст засверкает, заискрится! Мне нужна теплота человеческих чувств, восторг, трепет и печаль вашего нежного женского сердечка!» И все это извольте уложить в пятнадцать слов! Я покажу ему пятнадцать слов! — всхлипнула она и промчалась мимо. — Медоточивый ханжа и кривляка, мелочный придира, пустозвон несчастный, кровожадный спрут, старый…

С шумом захлопнувшаяся дверь помешала расслышать последний из эпитетов, о чем я очень пожалел, ибо не сомневался, что на этот раз Тильди подобрала самый подходящий.

Я откашлялся и, постучавшись, вошел к Шокену. В улыбке, с которой он меня встретил, не было и намека на только что разыгравшуюся сцену. Розовое лицо Фаулера и его безмятежный взгляд, казалось, вообще исключали что-либо подобное. Однако я не забыл, что вчера в меня стреляли.

— Я всего на одну минутку, Фаулер, — начал я. — Скажите, вы в последнее время не вели грубую игру с фирмой «Таунтон»?

— Я всегда играю грубо. Грубо, но чисто, — ухмыльнулся он.

— Я имею в виду очень грубую и очень грязную игру. Например, вы, случайно, не собирались подстрелить кого-нибудь из ее сотрудников?

— Ну, знаешь ли, Митч!

— Я спрашиваю потому, что вчера в меня стреляли с вертолета, — упрямо продолжал я. — Не представляю, кто бы это мог сделать — разве только Таунтон.

— Таунтон исключается, — категорически сказал Шокен.

Я собрался с духом.

— Фаулер, — произнес я, — скажите честно, вы не получали предупреждения? Возможно, я перехожу дозволенные границы, но я должен знать правду. Речь идет не только обо мне. Речь идет о проекте «Венера».

Румяные, словно яблоки, щеки Фаулера побледнели. По его глазам я понял, что моя карьера и положение служащего высшей категории висят сейчас на волоске.

— Митч, я сделал тебя сотрудником высшей категории прежде всего потому, что считал — ты способен взять на себя такую ответственность. Мне нужно не только умение работать. Работать ты умеешь, я знаю. Но мне казалось, что ты знаешь и кодекс нашей профессии.

Однако я не сдавался.

— Да, сэр.

Шокен сел и закурил сигарету «Старр». После умело рассчитанного секундного колебания он пододвинул ко мне пачку.

— Митч, ты еще молокосос, стал служащим высшей категории совсем недавно. Но в твоих руках теперь немалая власть. Твои несколько слов — и через недели или месяцы судьба полумиллиона потребителей, мужчин и женщин, может полностью измениться. Это власть, Митч, безграничная власть. Ты знаешь старинную поговорку: власть возвышает. Безграничная власть возвышает безгранично.

— Да, Сэр, — снова сказал я. Что-что, а все старинные пословицы и поговорки были мне хорошо известны. Теперь я не сомневался, что он ответит на мой вопрос.

— Ах, Митч, — вздохнул Шокен, мечтательно размахивая сигаретой, — у нас есть права, есть обязанности, но не обходится и без профессиональных неприятностей. Одно немыслимо без другого. Без острой конкурентной борьбы и соперничества вся наша система утратила бы равновесие и полетела вверх тормашками.

— Фаулер, — опасливо прервал я его. — Вы же знаете, я не жалуюсь на систему. Она действует, и это все, что от нее требуется. Знаю, что и конкуренция необходима. И вполне согласен, что мы должны свято блюсти кодекс торговли, даже если Таунтон и затевает что-то против нас. Знаю, что об этом надо помалкивать, иначе вместо того, чтобы работать, заведующие отделами только и будут заботиться о безопасности собственной персоны. Но проект «Венера» у меня в голове, Фаулер. Так мне удобней. Если я стану все записывать, когда же мне работать?

— Разумеется, — согласился он.

— Но, допустим, вы получили предупреждение и, допустим, Таунтон решил первым убрать меня, что будет с проектом «Венера»?

— Ты прав, — согласился Фаулер. — Хорошо, я тебе отвечу. Я не получал предупреждения.

— Спасибо, Фаулер, — воскликнул я искренне. — Однако в меня стреляли. А затем этот случай на аэродроме — может быть, вовсе не случайность. Как вы считаете, Таунтон способен действовать без предупреждения?

— Я не давал ему повода, а ни с того, ни с сего он не решится. Он падок на дешевку, методы его нечестны, но правила игры он знает. Убийство в результате коммерческой конкуренции — это преступление. Убийство без предупреждения — грубейшее нарушение кодекса торговли. А может, ты приударил за чужой женой, Митч?

— Нет, я веду примерный образ жизни. Все это просто непонятно. Должно быть, какая-то ошибка. Мне повезло, что этот парень оказался никудышным стрелком.

— Очень рад за тебя, Митч. А теперь займемся делами. Ты виделся с Джеком О'Ши? — Моя история больше не интересовала его.

— Да. Он приезжает сегодня. Будем работать вместе.

— Прекрасно. Если умело взяться, кое-что от его славы перепадет и нам. Пошевели-ка мозгами, Митч. Не мне тебя учить.

Я понял, что аудиенция окончена.

О'Ши уже ждал меня в приемной. Судя по всему, ожидание не было для него тягостным. Вое девицы из моего отдела плотным кольцом окружили Джека, восседавшего на краешке стола. Грубоватым и самодовольным тоном он что-то рассказывал им. В глазах девушек нетрудно было прочесть: даром что Джек мал ростом, но у него деньги и слава. Именно это мы усердно рекламируем и вбиваем в головы рядовому потребителю. Джек мог выбрать любую из этих девиц. Интересно, сколько их у него было после триумфального возвращения на Землю?

Порядки у меня в отделе строгие, но пришлось довольно громко кашлянуть, прежде чем девицы наконец разбежались по местам.

— Доброе утро, Митч, — приветствовал меня Джек. — Ну как, оправились от потрясения?

— Еще бы. Уже успел пережить новое. Кто-то пытался подстрелить меня. — И я рассказал ему, что произошло вчера вечером Он задумчиво хмыкнул.

— Может, вам обзавестись телохранителем?

— Я уже думал об этом. Но, пожалуй, не стоит. Это какое-то недоразумение.

— Как и тот случай на аэродроме?

Я ответил не сразу.

— Не будем говорить об этом, Джек. Мне и так не по себе.

— Ладно, не будем, — широко улыбнулся он. — Займемся лучше делами. Итак, с чего мы начнем?

— Прежде всего нужны слова. Нужны такие слова о Венере, чтобы они задели людей, встряхнули их, заставили мечтать о переменах, о космосе и новых мирах. Надо, чтобы люди вдруг почувствовали неудовлетворенность и им захотелось бы чего-то нового, захотелось представить себе, какими они могли быть. Нужны слова, которые заставили бы их гордиться тем, что они умеют мечтать, а отнюдь не стыдиться этого. Слова, которые должны пробудить у них чувство гордости за то, что существуют «Индиастрия», «Старзелиус» и «Фаулер Шокен» и негодование по поводу того, что есть на свете «Юниверсал продактс» и «Таунтон».

Джек уставился на меня, разинув рот.

— Вы это серьезно? — наконец вымолвил он.

— Теперь вы с нами, Джек, — ответил я прямо. — И вам следует знать, что мы работаем именно так. Ведь и вас мы заполучили в потребители только таким образом.

— Не понимаю.

— Вы, кажется, носите костюм и обувь фирмы «Старзелиус». Значит, нашей рекламе все же удалось вас поймать. С одной стороны, вас пытались обработать «Юниверсал Продактс» и «Таунтон», с другой — «Старзелиус» и «Фаулер Шокен». Вы выбрали «Старзелиус». Мы исподволь проникли в ваше подсознание и убедили вас, что есть что-то особенно хорошее в товарах фирмы «Старзелиус» и что-то особенно скверное в товарах «Юниверсал продактс».

— Да я никогда не читаю рекламных объявлений! — запротестовал Джек.

Я улыбнулся.

— Лучшей похвалы нашей работе не придумаешь.

— Даю слово, — воскликнул Джек, — как только вернусь в гостиницу, выброшу все свои пожитки в мусоропровод.

— И чемоданы? — спросил я. — И чемоданы фирмы «Старзелиус»?

Он испуганно взглянул на меня, потом твердо сказал:

— И чемоданы. А по телефону закажу себе все новое у фирмы «Юниверсал». И вам не удастся мне помешать.

— А мы и не собираемся, Джек. Нам это только на руку. Слушайте, что произойдет потом. Вы закажете себе полный комплект одежды у фирмы «Юниверсал». И чемоданы тоже. Какое-то время вы будете носить вещи и пользоваться чемоданами марки «Юниверсал». Но вас не будет покидать смутное чувство неудовлетворенности. Оно пагубно отразится на вашей мужской полноценности, ибо наша реклама, хотя вы и утверждаете, что игнорируете ее, давно убедила вас, как небезопасно для настоящего мужчины пользоваться товарами любой другой фирмы. Ваше самолюбие будет ущемлено, где-то в глубине души вы будете знать, что пользуетесь не самым лучшим. И наконец, вы подсознательно решите, что больше так продолжаться не может, и вдруг начнете «терять» одну за другой вещи, проданные вам фирмой «Юниверсал». Случайно вы обнаружите, как трудно попасть ногой в штанину брюк, купленных у фирмы «Юниверсал», а ее чемоданы покажутся вам невместительными и неудобными. И тогда у вас вдруг отшибет память, вы помчитесь в магазины и снова купите себе полный комплект одежды и чемоданов нашей фирмы «Старзелиус», черт возьми.

Джек О'Ши растерянно улыбнулся.

— И всего этого вы добились при помощи слов?

— Слов, графических изображений. Воздействуя на зрение, слух, обоняние, вкус, осязание. Но прежде всего при помощи слов. Вы читаете стихи?

— Боже сохрани, конечно, нет! Кто в наше время их читает?

— Я не имею в виду современные. Здесь вы безусловно правы. Но стихи Китса, Суинберна, Уайли — великих поэтов-лириков.

— Почитывал в свое время, — осторожно признался Джек. — Ну и что из этого?

— Я хочу предложить вам провести несколько часов в обществе одной из величайших лирических поэтесс современности. Тильди Матис сама не подозревает, что она поэтесса, и считает себя простым сочинителем рекламы. Не разубеждайте ее. Зачем делать человека несчастным?

Ты, непорочная невеста тишины,
Приемное дитя Молчания и медленно текущих лет[7].
Вот и она могла бы писать так, если бы не жила в век рекламы. Что поделаешь, расцвет рекламы — это закат лирической поэзии. Прямая зависимость. Людей, способных находить слова, звучащие как музыка, волнующие сердца, не так уж много. Когда работа в рекламном агентстве стала делом прибыльным, поэты ушли туда, а лирическую поэзию отдали на откуп бездарным писакам, которые вынуждены кривляться и кричать, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание.

— Зачем вы мне все это говорите? — спросил Джек.

— Я уже сказал, — вы теперь свой человек в рекламе, Джек. Власть — это также и ответственность. Представители нашей профессии владеют душами людей. Мы добиваемся этого, умело используя таланты. Никому не дано права играть жизнями, если только игра не ведется во имя высокой цели.

— Понятно, — промолвил он тихо. — Пусть вас не беспокоят мои побуждения. Меня не интересуют ни деньги, ни слава. Я согласен работать с вами лишь для того, чтобы люди получили хоть немного свободного пространства, чтобы человек мог снова вернуть себе утраченное достоинство.

— Вот именно, — сказал я, придав лицу выражение Номер Один. Но на душе у меня было прескверно. Ведь «высокая цель», которой я служил, обозначалась одним словом: «продавать».

Я вызвал Тильди.

— Побеседуйте с ней, — предложил я Джеку. — Ответьте на ее вопросы. Сами расспросите. Пусть это будет хорошая дружеская беседа. Дайте Тильди почувствовать все, что бы пережили. И вот увидите, она создаст из ваших переживаний лирическую поэму, которая затронет сердца наших читателей. Доверьтесь ей во всем.

— С удовольствием, Митч. А она мне доверится?

В эту минуту он напомнил мне танагрскую статуэтку, изображавшую юного сатира, выслеживающего нимфу.

— Да, — торжественно заверил я его. Ибо доверчивость Тильди была известна всем.

В этот день впервые за четыре месяца Кэти сама позвонила мне.

— Что случилось? — спросил я взволнованно. — Тебе что-то от меня нужно?

Кэти засмеялась.

— Ничего не случилось, Митч. Просто мне захотелось сказать тебе «здравствуй» и снова поблагодарить за тот чудесный вечер.

— Можем повторить его, — решил я поймать ее на слове.

— А ты не хочешь пообедать у меня сегодня?

— Еще бы, конечно хочу. Какого цвета платье ты наденешь? Я куплю живых цветов.

— О, Митч, цветы — это ужасно дорого. Надеюсь, ты не собираешься снова делать мне предложение. А я и так знаю, что денег у тебя куры не клюют. Но у меня к тебе просьба, Митч.

— Все, что прикажешь.

— Приведи с собой Джека О'Ши. Можешь это устроить? По телевидению передавали, что он приехал сегодня утром. Ведь он будет работать у тебя, не так ли?

Это было ушатом холодной воды. Так вот почему она позвонила.

— Да, он здесь. Я свяжусь с ним и сообщу тебе. Ты будешь в госпитале? — Я не мог скрыть разочарования.

— Да. Спасибо, Митч. Мне так хочется с ним познакомиться.

Я разыскал Джека по телефону. Он был у Тильди.

— Вы заняты сегодня вечером? — спросил его я.

— Гм… Мог бы, если бы захотел, — ответил он. Очевидно, его отношения с Тильди развивались успешно.

— У меня есть предложение. Обед в спокойной домашней обстановке со мной и моей женой. Она недурна собой, превосходная хозяйка, первоклассный хирург и интересная собеседница.

— Согласен.

Я позвонил Кэти и сказал, что ровно в семь доставлю ей эту светскую знаменитость.

В шесть, недовольно ворча, Джек вошел в кабинет.

— Я заслужил хороший обед, Митч. Ваша мисс Матис занятная штучка. Действует как наркотик. Интересно, она всегда витает в облаках или когда-нибудь спускается и на землю?

— Сомневаюсь, — сказал я. — Да и зачем? Даже в прежние времена, как известно, встреча с реальностью не сулила поэтам ничего хорошего. Вспомните Китса, Байрона, Суинберна. Могу, если хотите, продолжить.

— Нет, не стоит. Скажите, а что представляет собой ваш брак, Митч?

— Это все временно, — ответил я с неожиданной горечью.

Джек слегка поднял брови.

— Возможно, у меня старомодные взгляды, но, ей-богу, нынешние браки мне не по душе. Они могут вызвать только негодование.

— Согласен с вами, — вздохнул я. — По крайней мере в моем случае есть от чего негодовать. Если Тильди еще не успела просветить вас, сообщаю, что моя очаровательная и талантливая супруга не хочет, чтобы наш брак стал постоянным. Мы не живем вместе, и если в ближайшие четыре месяца мне не удастся переубедить ее, пожалуй, расстанемся навсегда.

— Тильди действительно не успела меня просветить, — ответил Джек. — Вам порядком тошно, насколько я понимаю.

Я чуть было не поддался охватившему меня острому чувству жалости к самому себе и уже готов был рассказать Джеку, как мне тяжело, как я люблю Кэти, а она так несправедлива ко мне. Однако я вовремя сообразил, что буду рассказывать все это карлику, который, если женится, наверняка станет беспомощной игрушкой в руках жены, а то и предметом ее насмешек.

— Хватит об этом Джек, — сказал я. — К тому же нам пора. Времени только-только, чтобы пропустить по стаканчику и успеть на поезд метрополитена.


Никогда еще Кэти не была такой обворожительной, и я пожалел, что послушался ее и не истратил двухдневный заработок на букет живых цветов. Когда она поздоровалась с О'Ши, он тут же без стеснения заявил:

— Вы мне нравитесь. В ваших глазах нет эдакого огонька, который говорил бы: «Ну, разве он не прелесть?» или «Черт побери, он, должно быть, богат и несчастен» или «Девушка имеет право немножко поразвлечься». Короче говоря, я нравлюсь вам, а вы — мне.

Как вы уже догадываетесь, он был немного пьян.

— Вам кофе, мистер О'Ши? — спросила Кэти. — Я буквально разорилась, чтобы достать настоящие свиные сосиски и натуральное яблочное пюре, и вы обязательно должны их отведать.

— Кофе? Я пью только Кофиест, мадам. Пить кофе нелояльно по отношению к великой фирме «Фаулер Шокен», где я теперь работаю. Не так ли, Митч?

— На сей раз фирма вам простит, Джек, — сказал я. — Кроме того, Кэти не верит, что наркотики в Кофиесте безвредны.

К счастью, Кэти занялась обедом в дальнем углу комнаты, служившем ей кухней, и стояла к нам спиной; она или не слышала моих слов, или сделала вид, что не слышит. В свое время у нас с ней по этому поводу была ужасная перепалка. В ход пускались такие слова, как «отравитель младенцев», «сумасшедший торгаш» и другие, короткие, но не менее выразительные.

Кофе несколько отрезвил Джека О'Ши. Обед был превосходный. После него атмосфера стала гораздо непринужденнее.

— Вы, должно быть, уже побывали на Луне? — спросила Кэти у Джека.

— Нет еще. Собираюсь на днях.

— Ну и зря, — вмешался я. — Только время убьете и деньги потратите. Луна — это замороженные капиталовложения. Мне кажется, мы занимаемся ею, только чтобы накопить опыт, который может пригодиться на Венере. Несколько тысяч человек работает в рудниках — вот и все.

— Прошу меня извинить, — Джек поднялся и вышел.

Я решил воспользоваться случаем.

Кэти, дорогая, как мило, что ты пригласила меня. Это что-нибудь означает?

Она потерла друг о друга большой и указательный пальцы правой руки, и я уже знал — что бы она сейчас ни сказала, все будет неправдой.

— Возможно, Митч, — деликатно солгала она. — Но ты не должен меня торопить.

Я решил уличить ее.

— Ты лжешь, — возмутился я. — Ты всегда делаешь вот так, — я повторил ее жест, — когда собираешься сказать мне неправду. Не знаю, как ты ведешь себя с другими.

Она рассмеялась коротким смешком.

— Откровенность за откровенность, — сказала она с горечью. — А когда ты говоришь неправду, то задерживаешь дыхание и смотришь мне прямо в глаза. Не знаю, как ты ведешь себя в таких случаях с клиентами и подчиненными.

О'Ши вернулся и сразу же почувствовал, что атмосфера накалилась.

— Ну, мне пора, — объявил он. — Вы идете, Митч?

Кэти кивнула, и мне ничего не оставалось, кроме как сказать «да».

После обычного обмена любезностями у порога Кэти поцеловала меня на прощанье. Это был долгий и нежный поцелуй, с которого я предпочел бы начать вечер. Я почувствовал, как у Кэти учащенно забилось сердце, однако это не помешало ей преспокойно выставить меня за дверь.

— Вы так и не наняли телохранителя? — укоризненно спросил Джек.

— Стоит ли? Все это было чистейшим недоразумением.

— Может, зайдем к вам, выпьем? — словно невзначай предложил он.

Я был тронут тем, как крохотный Джек О'Ши решил взять на себя сегодня роль моего телохранителя.

— Конечно, — сказал я, и мы спустились в метрополитен.

Он первым вошел в квартиру и зажег свет, но ничего не произошло. Потягивая слабый виски с содовой, он медленно обошел комнату и проверил оконные задвижки.

— Этому стулу лучше стоять здесь, — указал он; «здесь» означало подальше от окна и револьверных пуль. Я переставил стул.

— Берегите себя, Митч, — сказал он, прощаясь. — Если с вами что-нибудь случится, ваша очаровательная женушка и ваши друзья будут очень огорчены.

Но в этот вечер я всего лишь сильно ушиб ногу, раскладывая кровать, что, кстати, случалось со мной почти каждый вечер. Даже Кэти с сеточными скупыми движениями хирурга не смогла уберечься от боевых шрамов — следов жизни в тесной городской квартире. На ночь вы раскладываете кровать, утром убираете ее, затем устанавливаете столик для завтрака, потом его надо убрать, иначе вам не протиснуться к двери. Немудрено, что некоторые ограниченные обыватели с тоской вспоминают о старых временах, когда было много простора, подумал я, и с наслаждением растянулся на постели.

5

Всю неделю дела шли хорошо. Ренстед был занят разрешением конфликта с Институтом гинекологии и не мешал мне. Я полностью взял бразды правления в свои руки.

Девочки и мальчики из департамента Тильди дали первые образцы рекламы. Эти темпераментные юнцы то целый день просиживают над одной строкой, то, словно одержимые, строчат страницу за страницей. Тильди руководила всей работой, редактировала и вообще задавала тон. Отобрав лучшее из лучшего, она передавала мне тексты для девятиминутных рекламных передач, для афиш и плакатов, статьи, короткие заметки, объявления, наметки тем для кампании слухов, остроты, шуточки и каламбуры (как приличные, так и неприличные), которым предстояло потом облететь всю страну.

Отдел наглядной рекламы старался вовсю. Специалисты по рекламе в воздухе и кинорекламе испытывали подлинное вдохновение художников, воссоздавая образ Венеры. Им предстояло завершить нашу грандиозную панораму на тему «Венера До и После»; они и впрямь чувствовали себя так, словно создавали историю планеты.

Отдел идей походил на фокусника, извлекающего кроликов из цилиндра. Когда я попробовал намекнуть Колльеру, что он чересчур увлекается, он стал мне объяснять:

— Да ведь все дело в избытке энергии, мистер Кортней! Венера перенасыщена ею. Планета расположена близко к Солнцу, и оно щедро отдает ей свое тепло. У нас на Земле нет такого количества энергии. Для использования кинетической энергии атмосферы мы построили ветряные мельницы, а на Венере у нас будут турбины. Чтобы получить там электричество, достаточно поставить аккумулятор, присоединить его к громоотводу и самому поскорее убраться подальше. Там совершенно иные условия.

Отдел рынков и Отдел промышленной антропологии изучали район Сан-Диего и воздействие на население рекламы Тильди, макетов и фильмов Отдела наглядной рекламы, вносили поправки, что-то добавляли, что-то сокращали. Я держал постоянную связь по прямому проводу с Хэмом Гаррисом, замещавшим Ренстеда в Сан-Диего.

День обычно начинался с совещания: я произносил небольшую речь, задающую тон, затем выступали заведующие отделами, докладывали об успехах, вносили предложения, критиковали друг друга. К примеру, звонил из Сан-Диего Гаррис и просил Тильди заменить слова «безоблачная атмосфера» другими, с его точки зрения более подходящими, и требовал подобрать список синонимов. Или Тильди спрашивала у Колльера, не лучше ли сказать «топазовые пески», как бы намекая на то, что на Венередрагоценные камни валяются под ногами. Или Колльер, например, предлагал Отделу наглядной рекламы сделать небо на панораме «Венера До» багровым, а не просто красным, а я просил его не совать свой нос куда не следует, ибо все делалось в пределах допустимых поэтических вольностей.

После совещания все расходились по своим местам. У меня, как всегда, работы было по горло: завязывать деловые знакомства, координировать действия всех отделов, проводить в жизнь собственные распоряжения и вообще руководить работой снизу доверху. Перед концом рабочего дня мы проводили еще одно совещание. На нем обычно обсуждались перспективные проблемы, например включение продукции «Старзелиус» в экономику Венеры или определение доходов будущих колонистов и учет их оптимальной покупательной способности через двадцать лет.

А затем наступало лучшее время дня. Теперь мы с Кэти виделись постоянно. Правда, мы все еще жили под разными крышами, но я был полон радужных надежд: то она назначала мне свидание, то я ей. Одетые с иголочки, мы проводили вечера в барах и ресторанах, развлекаясь в свое удовольствие, и радовались, что мы молоды, красивы и умеем наслаждаться жизнью. О серьезных вещах мы не говорили. Кэти уклонялась от таких бесед, да и я к ним не стремился. Я считал, что время работает на меня. Однажды перед отъездом в очередное лекционное турне Джек О'Ши составил нам компанию, и этот вечер особенно запомнился мне: мы были молодой парой, достаточно богатой, чтобы иметь своим гостем самого знаменитого человека в мире. Да, жизнь казалась мне прекрасной.


Прошла неделя напряженной и плодотворной работы над проектом «Венера», и я сказал Кэти, что мне не мешает обследовать дальние объекты — строительную площадку в Аризоне и штаб по испытаниям рекламы в Сан-Диего.

— Чудесно! — воскликнула она. — Можно мне поехать с тобой?

Я просто обалдел от счастья, — значит, ждать осталось совсем недолго!

Посещение строительной площадки было простой формальностью. Я держал там двух уполномоченных для связи с вооруженными силами, авиацией, лабораториями Телефонной компании Бэлл и Американским стальным трестом. Они, как заправские гиды, показали нам с Кэти ракету.

— …огромная стальная оболочка… кубатура среднего нью-йоркского небоскреба… замкнутый цикл обращения пищи, воды, воздуха… одна треть — двигатели, другая — грузы, третья — жизненное пространство… героические пионеры… герметичность… автоматическая кухня… регулирование температуры и света… беспрецедентное в истории достижение техники… самоотверженные усилия нации… национальная безопасность…

Странно, но самое сильное впечатление произвела на меня не ракета, а пустыня вокруг нее. На целую милю в окружности все было снесено: ни домов, ни теплиц на крышах, ни продовольственных складов, ни установок, улавливающих солнечные лучи. И все это во имя секретности или в целях защиты от радиации. Кругом расстилалась слепящая глаза пустыня, изрезанная сетью ирригационных труб. Пожалуй, во всей Америке не найдешь другого столь унылого места. Даже глазам больно глядеть на это огромное пустое пространство. Ведь долгие годы я охватывал взглядом «просторы» радиусом всего в несколько метров.

— Как интересно! — воскликнула Кэти. — Можно пройти туда?

— Весьма сожалею, доктор Нэвин, — ответил сопровождавший нас уполномоченный. — Это мертвая зона. Часовым дан приказ стрелять в любого, кто туда проникнет.

— В таком случае отмените приказ, — распорядился я. — Доктор Нэвин и я хотим совершить прогулку.

— Конечно, конечно, мистер Кортней, — забеспокоился чиновник. — Постараюсь сделать все, что в моих силах, но на это потребуется время. Я должен получить разрешение службы контрразведки, морской разведки и Центрального разведывательного управления, а также Федерального бюро расследований. Комиссии по атомной энергии, Отдела безопасности, Отдела…

Я взглянул на Кэти; она беспомощно пожала плечами.

— Хватит, — остановил, я чиновника. — Пожалуй, действительно не стоит.

Он с облегчением вздохнул.

— Простите, мистер Кортней, но нам пришлось бы впервые испрашивать такое разрешение, а если не знаешь всех ходов и выходов, сами понимаете, как нелегко его получить.

— Понимаю, — вполне искренне согласился я с ним. — Скажите, оправдали ли себя такие меры предосторожности?

— Думаю, что да, мистер Кортней. По крайней мере до сих пор у нас не было ни единого случая саботажа или шпионажа со стороны иностранных держав или «консов». — Он самодовольно постучал костяшкой правой руки по обручальному кольцу из настоящего дуба, красовавшемуся на среднем пальце его левой руки. Я решил по приезде проверить его счета: чиновник с его жалованьем не имеет возможности покупать такие дорогие украшения.

— А разве наши работы могут заинтересовать «консов»? — полюбопытствовал я.

— Кто знает. Контрразведка, ЦРУ и Комиссия по атомной энергии считают, что могут, но морская разведка, ФБР и Отдел безопасности утверждают обратное. Не хотите ли познакомиться с комиссаром Макдональдом, начальником местной разведки? Большой специалист по «консам».

— Хочешь познакомиться со специалистом по «консам», Кэти? — спросил я.

— Если у нас есть время, — ответила Кэти.

— Я распоряжусь, чтобы в случае чего задержали самолет, — предупредительно предложил чиновник, стараясь хоть этим компенсировать неудачу с отменой приказа. Он провел нас по лабиринту узких проходов между бараками и складами к административному зданию, а затем, миновав семь контрольных постов, — в кабинет комиссара Макдональда.

Макдональд был типичным офицером-служакой, при встрече с которым невольно испытываешь гордость за Америку, — спокойный, уверенный, преисполненный сознания долга. По его погонам и нашивкам я определил, что он служит в сыскном агентстве «Пинкертон» и отрабатывает по контракту свой третий пятилетний срок.

Это был кадровый разведчик. Его руку украшало сосновое кольцо с выгравированным недреманным оком, лишенное всяких безвкусных украшений. Это был отличительный знак, свидетельство высшего класса.

— Вас интересуют «консы»? — тихо спросил он. — Я к вашим услугам. Борьбе с ними я посвятил всю свою жизнь.

— Личные мотивы, комиссар? — спросил я, надеясь услышать какую-нибудь романтическую историю.

— Отнюдь нет. Просто профессиональный интерес. Я люблю слежку, погоню, преследования, но в наше время этого почти нет. Для того чтобы поймать «конса», достаточно простейшей ловушки. Вы, должно быть, уже знаете о взрыве бомбы в Топеке? Конечно, нехорошо, критиковать коллег, но, право, они могли бы догадаться, что все было подстроено «консами». Они используют любой предлог для демонстрации.

— Но почему вы так думаете, комиссар? — спросила Кэти.

Макдональд многозначительно улыбнулся.

— Интуиция. Это трудно объяснить. «Консы», конечно, против гидравлической разработки недр. Но дело не в этом. Им достаточно любого предлога для того, чтоб выразить недовольство.

— Почему же они против? — настаивала Кэти. — Ведь нам нужны и уголь, и руда?

— Ну вот еще, — шутливо недовольным тоном ответил Макдональд. — Вы еще чего доброго захотите, чтобы я начал объяснять вам психологию «консов». Некоторых я допрашивал сутками, но ни разу не получал вразумительного ответа. Поймай я этого «конса» из Топеки, уверен, он бы охотно болтал, но все это было бы отъявленной чепухой. Например, он сказал бы, что при гидравлическом способе разработки разрушается верхний слой почвы. — Ну и что же? — Разве вы не понимаете? — Чего не понимаю? — Да ведь верхний слой почвы невозможно восстановить! — Ну и что же? — ответил бы я. — Восстановят, если нужно. А кроме того, куда лучше выращивать овощи на искусственных почвах. Тогда он обязательно сказал бы, что на искусственных почвах не вырастить пастбищ для скота и все такое прочее. Разговоры с ними всегда заканчиваются так. Они утверждают, что мир летит в тартарары и люди должны наконец это понять, а я им отвечаю, что до сих пор все как-то обходилось, обойдется и дальше.

Кэти недоверчиво рассмеялась, а он продолжал:

— Все они болваны и ужасно упрямы. Но дисциплина у них железная, система ячеек. Если поймаешь одного, то зацепишь еще одного-двух, не больше. Связи между ячейками нет, а связь с верхушкой поддерживается через специальных людей. Мне кажется, я хорошо знаю «консов» и поэтому не боюсь саботажа или демонстраций на своем участке. Здесь у них ничего не выйдет.


В самолете, откинувшись на спинки сидений, мы с Кэти смотрели, как на уровне наших глаз вдоль пассажирской кабины парадным строем проплывала реклама. Это была старая добрая реклама для детей, текст к которой я написал много лет назад, еще в пору моего ученичества. Легонько толкнув Кэти локтем, я сообщил ей об этом, пока реклама подмигивала нам под звуки детской песенки Виктора Герберта «В стране игрушек».

Вдруг мелодия оборвалась, экран погас и холодный голос диктора объявил:

«Самолет пролетает над сдвигом Сан-Андреас. Начинается зона землетрясений. Пассажиры ставятся в известность, что, согласно федеральным законам, пока самолет находится над зоной землетрясений, любые страховые полисы от несчастных случаев при землетрясениях не действительны».

Потом опять парадным строем поплыла реклама.

— Надо думать, — заметила вдруг Кэти, — где-нибудь здесь в самом конце совсем крошечными буквами набрано: «Страховые полисы от увечий, нанесенных яком, действительны везде, кроме Тибета».

— Страховой полис на такой случай? Неужели он у тебя есть? — в недоумении спросил я.

— Кто знает, где бедной девушке может повстречаться разъяренный як?

— Ты, кажется, изволишь шутить? — заметил я обиженно, стараясь сохранить достоинство. — Через несколько минут посадка. Я хотел бы нагрянуть к Гаррису без предупреждения. Парень он неплохой, но Ренстед мог заразить его пораженческими настроениями. В нашей профессии это самое опасное заболевание.

— Можно я поеду с тобой, Митч?

Мы смотрели в окна, пока наш самолет медленно кружил над аэродромом Сан-Диего, дожидаясь сигнала на посадку. Кэти была в этих краях впервые, а я однажды уже приезжал сюда. Но в этом районе тебя всегда ждет что-нибудь новое. Дома здесь то и дело рушатся и воздвигаются новые. Да разве это дома! Они скорее похожи на шатры из пластмассы. Когда случается землетрясение, они шатаются, но стоят на месте, а если землетрясение такой силы, что не выдерживают даже эти конструкции, потери не так уж велики — несколько потрескавшихся пластмассовых щитов да сборные детали, которые на худой конец всегда можно извлечь из-под обломков и снова пустить в дело.

Развертывать капитальное строительство в Южной Калифорнии не имело никакого смысла. С тех пор как испытания водородных бомб в районе Сан-Андреас привели к сильным сдвигам почвы, возникла реальная опасность, что в один прекрасный день весь район преспокойно сползет в Тихий океан. Случиться это могло в любую минуту. Но, глянув вниз, мы убедились, что Сан-Диего все еще стоит на месте и, как всякие приезжие, понадеялись, что, пока мы здесь, ничего не произойдет. Говорят, что раньше землетрясения случались чуть ли не каждый день и вызывали панику среди населения, главным образом потому, что здания старой конструкции, разрушаясь, загромождали улицы грудами обломков. Но постепенно, как и следовало ожидать от местных уроженцев, они привыкли к землетрясениям и, пожалуй, теперь даже гордились ими. Ссылаясь на многочисленные статистические данные, они даже могли убедить вас, что в этих краях куда больше шансов погибнуть от удара молнии или упавшего метеорита, чем от землетрясения.

Мы наняли быстроходный педальный лимузин с тремя водителями, и он мигом доставил нас в местное отделение фирмы «Фаулер Шокен». Я не очень доверял сотрудникам Отдела рынков. Чутье подсказывало мне, что у Хэма Гарриса наверняка есть свой человек на аэродроме, который не замедлит предупредить его о моем приезде. Гаррис, конечно, соответствующим образом подготовится, а в таких случаях, как известно, любая ревизия ничего не даст.

Но поведение секретарши Гарриса немало удивило меня. Ни мое имя, ни мое лицо не были ей знакомы. Когда я назвал себя, она лениво ответила:

— Пойду узнаю, сможет ли мистер Гаррис принять вас, мистер Коннели.

— Мистер Кортней, а не Коннели, милая барышня, а к тому же я — начальник вашего мистера Гарриса.

А потом перед нашими глазами предстала картина такого безделья и нерадивости, что у меня от ужаса волосы встали дыбом.

Сняв пиджак, Гаррис дулся в карты с двумя младшими клерками. Двое других юнцов с остекленевшим тупым взором сидели перед гипнотелевизором, находясь, несомненно, в состоянии полного транса. Еще один клерк, сидя у стола, рассеянно постукивал пальцем по клавишам счетной машины.

— Гаррис! — рявкнул я громовым голосом. Все, кроме тех, кто сидел перед телевизором, вздрогнули, повернулись в мою сторону и застыли с открытыми ртами. Я подошел и выключил телевизор: теперь и эти двое тоже осоловело уставились на меня.

— М-м-истер Кортней, — запинаясь, пробормотал Гаррис. — Мы вас не ждали…

— Вижу, что не ждали. Можете продолжать, — заявил я клеркам, — а мы, Гаррис, пройдем в ваш кабинет.

Кэти скромно последовала за нами.

— Гаррис, — сказал я. — За хорошую работу многое можно простить. А вы посылали нам чертовски ценные для нашего проекта сведения. Но меня беспокоит, серьезно беспокоит то, что я здесь увидел. Надеюсь, все еще поправимо…

В это время на столе Гарриса зазвонил телефон, и я снял трубку.

— Хэм! — послышался взволнованный голос. — Он здесь, поторопись! Он взял лимузин.

— Благодарю, — заметил я и положил трубку на рычаг. — Ваш «жучок» с аэродрома. — Гаррис побледнел. — А теперь покажите образцы рекламы, записи интервью, анализ общественного мнения, карточки учета, короче — всю работу, включая и вашу собственную. Покажите то, что вам хотелось бы скрыть от меня. Выкладывайте-ка все на стол.

Он долго молчал, стоя передо мной, и наконец сказал:

— У меня ничего нет.

— Что же вы можете мне показать?

— Общие сводки, — пробормотал он, — сводные отчеты.

— Иначе говоря, фальшивки? Фиктивные сводки, которыми вы потчевали нас все время по телеграфу?

Он кивнул головой. Вид у него был несчастный.

— Как вы могли, Гаррис! — воскликнул я, — как — могли — вы так работать!!!

Он стал сбивчиво оправдываться. Здесь не было злого умысла: это его первая ответственная должность. Допустим, он не справился, но он старался, чтобы нижние чины его не подвели, вникал в мельчайшие детали, а все сделать самому невозможно; подчиненные это поняли, обленились, и теперь их не призовешь к порядку. Однако от жалостливого тона он вскоре перешел к воинственно-наступательному. Да так ли уж он виноват? Ведь проект существует только на бумаге, не все ли равно, как его выполнять. Может, он весь полетит в мусорную корзинку. Не он первый, не он последний — так работают все, и ничего страшного в этом нет.

— Хватит, — сказал я. — Вы не правы и сами должны бы это понять. Реклама — это искусство, но искусство, требующее строгого изучения средств, вкусов потребителя. Вы буквально выбили у нас почву из-под ног. Придется спасать то, что можно, и начинать все сначала.

Но он не собирался сдаваться.

— Напрасная трата времени, мистер Кортней, поверьте. Я работаю с мистером Ренстедом не первый год и знаю его мнение, а он не меньшая шишка, чем вы. Он уверен, что все это бумагомарание — чушь, которая влетит в копеечку и ничего не даст.

Я знал Мэтта Ренстеда получше этого Гарриса, знал, что он, как и все мы, предан фирме.

— Что? — возмутился я. — Вы можете это доказать? У вас компрометирующие письма, подслушанные телефонные разговоры?

— Кажется, у меня что-то сохранилось, — пролепетал Гаррис и нырнул в стол. Он рылся в бумагах, вытаскивал куски магнитофонных лент, тут же прослушивал их, и на лице его все больше застывало выражение испуга и растерянности.

— Ничего не могу найти, но я абсолютно уверен… — лепетал он в полном отчаянии.

Конечно, он был уверен. В этом и состояло величайшее искусство нашей профессии — вбить человеку в голову любую идею, да так, чтобы он и сам того не заметил. Вот так Ренстеду и удалось разложить этого слабовольного типа, посеять в его душе неверие, а затем послать его сюда, чтобы он провалил мой проект.

— Вы уволены, Гаррис, — сказал я. — Убирайтесь и никогда больше не попадайтесь мне на глаза. Не советую вам пытать счастья в рекламном деле.

Я вышел в контору и объявил сотрудникам:

— Вы уволены. Все. Поживей собирайтесь и проваливайте. Расчет получите по почте.

Они остолбенели, а Кэти шепнула мне:

— Неужели так надо, Митч?

— Да, именно так, черт побери! Почему никто из них не сообщил о том, что здесь творится? Они все преспокойно бездельничали и прохлаждались. Я говорил тебе, — в нашем деле это самая страшная болезнь. Теперь ты сама убедилась.

Мимо нас с обиженным и недоумевающим видом прошмыгнул к выходу Хэм Гаррис. Он был уверен, что мистер Ренстед вступится за него. В одной руке он держал плащ, в другой — разбухший портфель. И даже не взглянул на меня.

Я вернулся в опустевший кабинет Гарриса и связался по телефону с Нью-Йорком.

— Эстер? Говорит мистер Кортней. Я сейчас уволил весь штат конторы в Сан-Диего. Сообщите об этом в Отдел личного состава, пусть подготовят им расчет. А теперь соедините меня с мистером Ренстедом.

Я ждал целую минуту, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Наконец в трубке снова послышался голос Эстер.

— Простите, что заставила вас ждать, мистер Кортней. Секретарь мистера Ренстеда сообщила, что его нет в городе. Он уладил конфликт с Институтом гинекологии и решил отдохнуть несколько дней в Литтл-Америке.

— Отдохнуть, черт побери! Срочно закажите мне билет на первую же ракету, отбывающую в Литтл-Америку. Я вылетаю в Нью-Йорк, а оттуда — на Южный полюс. Понятно?

— Да, мистер Кортней.

Я повесил трубку и только тогда заметил, каким пристальным и сочувствующим взглядом смотрит на меня Кэти.

— Знаешь, Митч, — наконец сказала она, — пожалуй, я была к тебе несправедлива, когда упрекала за несносный характер. Теперь я понимаю, откуда он, если вся работа у тебя такая.

— Ну, пожалуй, не вся, — ответил я. — Это один из самых злостных случаев саботажа, с которым мне приходилось сталкиваться. Но и других неприятностей хватает. Каждый норовит подложить тебе свинью. Надо спешить на аэродром, дорогая. Ты едешь со мною?

Она помедлила, прежде чем ответить.

— Ты не рассердишься, если я останусь и осмотрю город?

— Конечно, нет. Надеюсь, ты найдешь здесь много интересного. А когда вернешься в Нью-Йорк, я уже буду там.

Мы поцеловались на прощанье, и я выбежал из кабинета Гарриса.

Контора к тому времени уже опустела. Я велел сторожу, как только уйдет Кэти, запереть помещение и никого не пускать до особого распоряжения.

Выйдя на улицу, я поднял глаза и увидел Кэти: она махала мне рукой из окна этого неправдоподобного, зыбкого здания.

6

Когда в Нью-Йорке я сбежал по трапу, Эстер уже ждала меня.

— Молодчина, — похвалил я ее. — Когда отлетает ракета на полюс?

— Через двенадцать минут, с шестой полосы, мистер Кортней. Вот ваш билет. А это завтрак на всякий случай…

— Прекрасно. — Я действительно не успел поесть. Мы направились к шестой полосе; жуя на ходу бутерброд с эрзац-сыром, я спросил:

— Что нового в конторе?

— Ваши увольнения в Сан-Диего наделали много шума. Отдел личного состава пожаловался мистеру Шокену, но он вас поддержал — так балла на четыре, не больше.

Новость была не из приятных. Двенадцать баллов — это ураган, буря. Из кабинета Шокена доносились бы громовые раскаты: «Да как смеете вы, мелкая сошка, критиковать действия члена правления, облеченного правами?!. Чтоб я больше этого не слышал!..» и так далее. Четыре балла — это всего лишь крепчает ветерок, и мелким суденышкам лучше укрыться в гавани, ну, что-нибудь вроде: «Джентльмены, я уверен, что мистер Кортней имел все основания принять подобные меры. Занимаясь будничными делами, люди часто теряют чувство Большой перспективы…»

Я спросил у Эстер:

— Что, секретарша Ренстеда — просто одна из его сотрудниц или… — я хотел было сказать «наушница», но вовремя удержался: — …э-э… его доверенное лицо?

— Да, он ей очень доверяет, — уклончиво ответила Эстер.

— А как она отнеслась к скандалу в Сан-Диего?

— Мне передали — хохотала, как безумная.

Больше я не стал расспрашивать. Выяснить как бы невзначай, что думает о тебе большое начальство, — это одно, но выспрашивать, что говорят рядовые сотрудницы, — все равно, что поощрять подчиненных к доносам. Хотя не скажу, чтобы у нас в конторе было мало охотниц до этого.

— Я хочу тут же вылететь обратно, — сказал я Эстер. — Только выясню кое-что с Ренстедом.

— Ваша жена не едет с вами?

— Нет. Я собираюсь разорвать Ренстеда на куски, а она хирург и, чего доброго, еще вздумает сшить его.

Эстер вежливо хихикнула.

— Приятного путешествия, мистер Кортней, — сказала она. Мы подошли к шестой полосе.


Но путешествие оказалось не из приятных. Летели Мы довольно низко на отвратительной маломестной туристской ракете. Призматические стекла иллюминаторов неизменно вызывают у меня приступы воздушной болезни. Когда поворачиваешь голову и смотришь в такое стекло, видишь все внизу, прямо по вертикали. Но, пожалуй, хуже всего оказалась реклама — творение фирмы «Таунтон и K°». Глядишь в иллюминатор и только начинаешь внушать своему проклятому нутру, что все в порядке, а самому себе — что внизу под нами немало любопытного, как на стекла наплывает начальная и бесстыжая таунтоновская реклама, и в уши назойливо лезет идиотский мотив.

Пролетая над долиной Амазонки; по интереснейшим местам, я с любопытством разглядывал «Третью электрическую» — величайшую в мире гидроэлектростанцию, как вдруг началось:

Чудо-бюст, чудо-бюст,
Чудо из чудес!
Сопровождавшие эту пошлятину изображения были выдержаны в самом низкопробном духе. Я в который уже раз возблагодарил Господа бога за то, что не работаю у Таунтона.

Примерно то же повторилось над Огненной Землей. Ракета описала большой круг, чтобы туристы могли посмотреть китобойные промыслы. Под нами было огромное водное пространство, огороженное плавучими бонами — туда свободно проникал планктон, но попавшие в западню киты уже не могли выбраться оттуда. Я с восхищением смотрел, как самка кита кормит детеныша — это напоминало заправку самолета в воздухе. Но тут иллюминаторы опять помутнели — пассажиров начали потчевать очередной порцией таунтоновской рекламы:

Не мудрено, что он к тебе нейдет!
Скорей купи наш дивный «Антипот»!
Дальнейшее предназначалось непосредственно для органов обоняния. Это уже было свыше моих сил, и мне пришлось воспользоваться бумажным кульком, которым авиакомпания предусмотрительно снабжает пассажиров. А реклама чирикала дальше.

Затем музыка и пение прекратились и последовал грубоватый, прозаический медицинский совет:

«Не задерживайте естественное потовыделение. Это равносильно самоубийству. Врачи рекомендуют пользоваться дезодоратором, но ни в коем случае не астринджентом».

Потом еще раз густо шибануло в нос. Но мне было уже все равно — и в голове, и в желудке у меня было пусто.

Таунтоновские парни любят грубо приправлять свою рекламу медицинскими советами; можно подумать, будто они сами изобрели этот прием.

Мой сосед, невзрачный потребитель в костюме фирмы «Юниверсал», не без удовольствия смотрел, как меня выворачивало наизнанку.

— Что, многовато для тебя, приятель? — наконец спросил он снисходительно-покровительственным тоном человека, не подверженного воздушной болезни. Этот тон хорошо знаком и ненавистен всем, кто страдает ею.

— Угу, — промычал я, чтобы отвязаться.

— Да, от такой рекламы немудрено и захворать, — продолжал он, явно воодушевленный моим красноречивым ответом. Однако этого я уже не мог снести.

— А, собственно, что вы имеете в виду? — спросил я его ледяным голосом.

Он струхнул.

— Я только хотел сказать, что запах, пожалуй, был немного резковат, — поспешно пролепетал он. — В этой, последней рекламе. А так я ничего не имею против рекламы, я только об одной… Я лояльный гражданин Америки, приятель…

— То-то же, — сказал я и отвернулся.

Но он перепугался не на шутку.

— Я человек благонадежный, приятель. Вся семья проверена, учился в хорошей школе. Сам — по производственной части, у меня в Филадельфии мастерская по изготовлению штампов. Я соображаю — товар-то надо сбывать! Всякое там создание новых рынков сбыта, вертикальная интеграция экономики и прочее. Я вполне надежен… на меня можно положиться, приятель…

— Ладно, — буркнул я. — Тогда не распускай язык.

Он боязливо съежился в своем кресле. Я не испытывал ни малейшего удовольствия от того, что заткнул ему глотку, но дело тут в принципе. Пусть не болтает лишнего.

Над Литтл-Америкой нас продержали в воздухе, пока приземлялись два туристских самолета. Один из них прилетел из Индии, и при взгляде на него я просто просиял от удовольствия. Весь он от носа до хвоста принадлежал «Индиастрии», экипаж его был обучен «Индиастрией» и служил только ей. Пассажиры денно и нощно, ежечасно и ежеминутно обогащали «Индиастрию», а она в свою очередь обогащала рекламное агентство «Фаулер Шокен».

Наконец, тягач подтащил нас к гигантскому тороиду с двойными стенами из пластической массы. Это и была Литтл-Америка. Здесь размещался всего один контрольный пункт для регистрации пассажиров. Литтл-Америка — это долларовая ловушка для туристов со всего света. Военно-стратегического значения она не имеет. На полюсе есть несколько военных баз, но они невелики, находятся на значительном расстоянии друг от друга и упрятаны глубоко под лед. От небольшого ториевого реактора Литтл-Америка получает тепло и электроэнергию. Даже если бы какому-нибудь государству, отчаявшемуся получить собственные расщепляющиеся материалы, вздумалось захватить реактор, с военной точки зрения оно ничего бы не выиграло. Для получения тепловой энергии в помощь реактору использовались еще ветряные двигатели, которым в свою очередь каким-то непостижимым для меня образом помогали специальные «тепловые насосы».

В контрольно-таможенном пункте я справился о Ренстеде. Чиновник заглянул в регистрационный журнал:

— Он прибыл из Нью-Йорка, пробудет два дня. Его обслуживает туристическая компания «Томас Кук и сыновья». Разместился в III–C-2205.

Чиновник достал план и показал мне, где находится кольцо III, третий этаж, пятый сектор, комната двадцать два.

— Найти нетрудно. Если хотите, могу поместить вас в соседней комнате, — предложил он.

— Благодарю, только не сейчас.

Пустив в ход локти, я протиснулся сквозь шумную многоязычную толпу туристов, и, найдя после недолгих поисков кольцо III–C-2205, позвонил у двери двадцать второй комнаты. Никто не ответил.

Вдруг ко мне подскочил молодой человек приятной наружности.

— Камертон, директор туристического бюро, — представился он. — Чем могу служить?

— Мне срочно нужен мистер Ренстед. По очень важному делу.

— Что вы, сюда приезжают, чтобы забыть о делах! Если подождете минутку, я взгляну в свой реестр.

Я прошел за ним в его контору — она же спальня и ванная комната. Он полистал регистрационный журнал.

— Восхождение на ледник Старзелиус. О-ля-ля! Он пошел туда один, ровно в семь ноль-ноль, в электрокомбинезоне, с радиопеленгатором, взяв полный рацион питания. Должен вернуться часов через пять или около этого. Вы уже получили комнату, мистер… э-э?..

— Нет еще. Но я намерен сейчас же отправиться на ледник. Дело не терпит отлагательства.

И это была сущая правда. Я чувствовал, что меня хватит удар от бешенства, если Ренстед сейчас же не попадется мне в руки.

Суетливый директор турбюро принялся меня убеждать, что я многое потеряю, если не воспользуюсь его услугами. Он берется все устроить. В противном случае, сказал он, мне самому придется покупать или брать напрокат у разных посредников необходимое снаряжение, а оно при проверке может оказаться неисправным. Поди ищи тогда тех, кто тебе его всучил. Так и отпуск кончится. Я согласился, и мистер Камертон просиял. Он отвел мне вполне комфортабельную комнату в этом же секторе. Она была бы даже просторной, если бы не имела формы клина.

Через пять минут мистер Камертон уже выдавал мне снаряжение.

— Батарею прикрепите вот сюда. Это единственное, что может вас подвести. Если прекратится подача электроэнергии, примите таблетку снотворного и не беспокойтесь ни о чем. Мы разыщем вас еще до того, как мороз повредит ткани. Вот ботинки. Подключать их надо сюда, а рукавицы — вот сюда. Комбинезон, капюшон, темные очки, радиопеленгатор. На контрольном пункте скажете: «Ледник Старзелиус» — и вам настроят пеленгатор на нужное направление. Два простых переключателя: «подъем», «спуск». При подъеме тональность сигналов повышается: «бип-би-ип, бип-би-ип!», при спуске понижается: «би-ип-бип, би-ип-бип!». Запомнить легко. Если нужно дать сигнал бедствия, дерните вот за эту красную рукоятку и переходите на передачу. Вертолет прибудет через пятнадцать минут. Расходы по поискам и спасению — за ваш счет, поэтому не советую дергать рукоятку только для того, чтобы поскорее вернуться на базу. Лучше отдохните, выпейте глоток Кофиеста и продолжайте путь. Маршрут отмечен на карте. Лыжи, гирокомпас, полный рацион питания… Вот, мистер Кортней, вы и снаряжены. Я провожу вас до контрольного пункта.

Снаряжение оказалось не слишком обременительным, как это подумалось мне поначалу. Зимой в Чикаго, когда с озера дуют сильные ветры, мне приходилось таскать на себе и побольше. Такие громоздкие предметы, как батарея, радиопеленгатор и запас еды, были удобно размещены в комбинезоне. Лыжи складывались и превращались в палки с крючьями на концах для восхождения на ледник, и все это удобно пряталось в чехол за спиной.

На контрольном пункте все тщательно проверили, начиная с моего сердца и кончая снаряжением, а строже всего — батарею. Наконец контролер настроил мой пеленгатор на ледник Старзелиус, в который раз предупредив о том, что нельзя перегружать прибор.

В комбинезоне мороз не чувствовался, но, когда я на мгновение приоткрыл лицевое стекло шлема, мне тут же пришлось захлопнуть его. Ух! Сорок градусов ниже нуля, сказали мне. Эта температура ровным счетом ничего не значила для меня, пока я за одну секунду не проверил ее на кончике собственного носа.

У стен гигантского пластмассового здания Литтл-Америки лыжи мне не понадобились. Шипы моих ботинок только слегка пробивали крепкий наст. Я сориентировал карту по гирокомпасу и зашагал в необъятную белую мглу. Время от времени я касался левого рукава, нажимал на рычажок пеленгатора и слушал ободряющее, веселое: бип-би-ип, бип-би-ип, бип-би-ип.

Я обогнал группу туристов и приветственно помахал им рукой. Они были не то из Китая, не то из Индии. Вот, должно быть, приключение для них! Однако, подобно неумелым пловцам, предпочитающим боязливо плескаться у берега, они не решались отходить далеко от Литтл-Америки и резвились на снегу прямо у ее стен.

Немного поодаль другая группа туристов играла в незнакомую мне игру. Установив по обеим сторонам квадратного поля, очерченного на снегу, шесты с корзинками без днищ, они пытались забросить туда большой силиконовый мяч. Еще дальше инструкторы в красных костюмах обучали туристов ходить на лыжах.

Когда через несколько минут я оглянулся, инструкторов в красных костюмах уже не было видно, а здание Литтл-Америки превратилось в бледно-серое пятно. «Бип-би-ип», — пел мой пеленгатор, а я уверенно продолжал путь. Скоро, Ренстед, ты услышишь меня. Скоро. Литтл-Америка уже совсем скрылась из виду — исчезло даже бледно-серое пятно. Но меня это не тревожило. Одиночество рождало жутковатое и вместе с тем приятное чувство. Я подумал, что, должно быть, Джек О'Ши испытывал такое же чувство, когда попал на Венеру. Не потому ли он с трудом находил слова, когда рассказывал о ней, и не потому ли всегда оставался недоволен своим рассказом?

Одна нога провалилась в сугроб, и я достал лыжи. Щелкнув, они раскрылись, и после нескольких неудачных попыток я наконец перешел на легкий скользящий шаг.

Я шел по азимуту, выбирая все новые ориентиры: причудливо торчащий ледяной торос, голубую тень во впадинке на белой равнине. Пеленгатор подтверждал правильность курса. Я не на шутку возгордился своим уменьем ориентироваться в белой пустыне.

Через два часа я почувствовал сильный голод, остановился, присел на корточки и, поставив палатку из силиконовой ткани, забрался в нее. Осторожно высовывая нос, через пять минут я убедился, что температура воздуха в палатке вполне терпима. Я с аппетитом съел саморазогревающееся жаркое, запил его горячим чаем и попытался было выкурить сигарету. Но после того, как я затянулся второй раз, крохотная палатка наполнилась дымом, и я буквально ослеп от слез. С сожалением загасив сигарету о подошву башмака, я опустил лицевое стекло шлема, убрал палатку и с наслаждением распрямил затекшую спину.

Еще раз проверив маршрут по карте, я снова пустился в путь. Черт побери, сказал я себе, вся эта история с Ренстедом — просто из-за разницы в характерах. Очевидно, он не способен видеть широкие горизонты. Здесь нет злого умысла с его стороны. Он считает идею с колонизацией Венеры сумасбродной, — просто не может понять, что есть люди, которых она способна увлечь. Ему надо только объяснить…

Однако надежды, рожденные благодушным настроением, тут же разбились о доводы трезвого разума. Ведь вздумал же Ренстед отправиться на ледник. Если из всех мест на земле он выбрал ледник Старзелиус, значит, он не против широких горизонтов? Что же, ждать осталось недолго. Встреча все объяснит. Бип-би-ип!

Глянув через визир компаса, я заметил прямо по курсу неподвижную точку. Тогда я перешел на скользящий бег, но тут же запыхался и волей-неволей снова умерил шаг. Точка превратилась в человека.

— Мэтт! — крикнул я. — Мэтт Ренстед!

— Ты угадал, Митч, — ехидно ответил он. — Сегодня ты точен.

Я впился в него долгим пристальным взглядом, не зная, как лучше начать разговор. Его сложенные лыжи стояли рядом, воткнутые в снег.

— Как же!.. Как же это ты!.. — наконец начал я, запинаясь.

— Хоть времени у меня достаточно, но ты и так слишком долго морочил мне голову, — бесцеремонно прервал он меня. — Прощай, Митч. — И прежде чем я успел опомниться, он выхватил из снега лыжи и со всего размаха ударил ими меня по голове. Я упал оглушенный; боль, удивление и бессильный гнев душили меня. Я почувствовал, как его руки шарят у меня по груди, и затем потерял сознание.

Когда я пришел в себя, мне показалось, что с меня сползло одеяло и я зябну от раннего осеннего холодка. Но белое небо Арктики больно резануло глаза, а под собой я почувствовал непрочный колючий наст. Значит, это не сон, все это действительно случилось. Голова раскалывалась от боли, и было холодно, ужасно холодно. Я ощупал себя и обнаружил, что батарея исчезла. Тепло больше не поступало в комбинезон, рукавицы и ботинки. Лишен питания передатчик, бесполезно подавать сигнал бедствия.

С трудом поднявшись на ноги, я почувствовал, как холод клещами впился в тело. На снегу виднелись следы, уходившие куда-то в сторону. А вот и моя лыжня. Ноги окоченели, и я с трудом сделал шаг, потом второй, третий.

Я вспомнил о рационе. Можно засунуть пакеты с едой под комбинезон, сорвать термоизоляционную обертку, и благодатное тепло, которое еще сохранила еда, хотя бы на мгновенье согреет закоченевшее тело. Едва волоча ноги, я медленно брел и спорил с собой: остановиться, отдохнуть, пока тепло от пакетов с едой согревает меня, или идти дальше? Отдохни, убеждал я себя. Случилось что-то страшное, от боли трещит голова, но тебе станет легче, если ты присядешь на минутку, вскроешь один-два пакета с едой, чтобы хоть немного согреться, а потом снова пустишься в путь.

Но я не разрешил себе сесть, зная, чем это грозит. Каждый шаг стоил мне невероятных усилий. Отыскав в кармане банку с Кофиестом, я сунул ее под комбинезон. У меня не хватало сил сорвать обертку одеревеневшими, непослушными пальцами. Тогда я приказал себе:

— Сядь, соберись с силами. Но не смей ложиться, даже если очень хочется… — Наконец я сорвал обертку, и горячая жестяная банка обожгла руки.

В голове туманилось. Я открывал еще банки, затем у меня уже не было сил доставать их из карманов. Я сел, но тут же заставил себя встать. Потом снова сел, мучимый чувством вины и стыда за свою слабость, говоря себе, что через секунду я встану — ради Кэти, через две секунды — ради Кэти, через три секунды…

Но я не тронулся с места.

7

Уснул я на ледяном холме, а проснулся в многоголосом, пульсирующем пекле с пылающей печью и свирепого вида чертями. Именно в такое пекло мне всегда хотелось отправить писак из рекламного агентства «Таунтон». Как же я сам здесь очутился? Меня это порядком обескуражило. Но удивляться долго не пришлось. Один из чертей грубо тряхнул меня за плечо и сказал:

— Хватит дрыхнуть! Помоги-ка убрать койку.

В голове немного прояснилось, и я начал соображать, что передо мной не черт, а всего лишь представитель самого низшего класса потребителей, наверное, санитар из госпиталя.

— Где мы? — спросил я. — Опять в Литтл-Америке?

— Эй, чтоб тебя! Что ты мелешь? — заорал тот, кого я принял вначале за черта, а потом за санитара. — А ну-ка, подсоби, слышишь!

— Еще чего не хватало! — уже обозлился я. — Это я-то — литературный работник высшей категории?!

Он с явным сожалением посмотрел на меня и, обронив: — Как есть свихнулся! — убежал куда-то в гулкую, пронизанную красными вспышками темноту.

Я поднялся, пошатываясь, и невольно ухватился за чей-то локоть.

— Простите, где я? Это госпиталь?

На этот раз мне попался потребитель с нравом похлеще, чем у первого.

— Отпусти к черту руку! — рявкнул он. — Нужен тебе госпиталь, — подождешь до высадки.

— Какой высадки?

— Вот такой. Послушай, чокнутый, ты что, запамятовал, как подписывал контракт?

— Какой еще контракт? Ничего я не подписывал. Да как ты смеешь так разговаривать со мной? Знаешь ли ты, кто я? Я литературный работник высшей…

Выражение его лица смягчилось.

— Ага, ясно, — понимающе кивнул он. — Сейчас я тебе помогу. Одну минутку, полоумный, я вмиг соображу кое-что.

Через минуту он действительно вернулся и протянул мне на ладони маленькую зеленоватую таблетку.

— Всего пять сотен, — угодливо зашептал он. — Может, последняя на пароходе. Хочешь, организуем припадочек. Не хочешь? Ну, тогда этой пилюльки тебе хватит перед высадкой.

— Перед какой высадкой? — завопил я уже в отчаянии. — Что все это значит? Я ничего не понимаю. Не надо мне твоей отравы! Только скажи мне, где я и что это за чертов контракт, а дальше я уж сам разберусь.

Он внимательно посмотрел на меня:

— Здорово же тебя отделали. Должно быть, треснули по башке. Ну так вот, чокнутый, ты в шестом трюме грузового судна «Томас Мальтус». Ветер или шторм — неважно, курс 273 градуса, скорость 300 узлов, пункт назначения Коста-Рика, везет таких вот олухов, как ты да я, на плантации «Хлорелла».

Поначалу я решил, что это грубая и неуместная шутка подвыпившего матроса.

— А сам-то ты?.. — начал было я и умолк.

— Вот, скатился к чертовой матери, — докончил он с ожесточением и впился взглядом в зеленую таблетку на ладони. Затем, бросив ее в рот, продолжал: — Но я еще вернусь домой. — Глаза у него заблестели. — Я покажу им, как надо работать на плантациях. Через неделю меня уже назначат мастером, через месяц — управляющим, через год — директором компании. Я куплю пассажирскую линию «Кювард» и все ракетопланы отделаю чистым золотом. Только высший класс обслуживания пассажиров, все самое лучшее. Когда-то я сам водил суда по Атлантике. У себя на флагмане я отделаю твою каюту чистым золотом. Ничего не пожалею для друга, чокнутого. Не хочешь золотом, могу платиной. Не хочешь платиной, могу…

Я осторожно отодвинулся от него, но он даже не заметил этого, продолжая нести уже явный вздор. Какое счастье, что я не пристрастился к наркотикам. Отойдя подальше, с чувством полной безнадежности я опустился на пол и прислонился к перегородке трюма.

Кто-то сел рядом со мной:

— Хелло, — послышался вкрадчивый голос.

— Хелло, — ответил я. — Послушайте, мы действительно идем в Коста-Рику? Как мне повидать капитана? Произошла ужасная ошибка.

— О, стоит ли огорчаться! — воскликнул мой сосед. — Живи и жить давай другим. Мой девиз — ешь, пей и веселись.

— Убери свей грязные лапы! — завопил я.

Мой сосед разразился отборной бранью.

Я вскочил и поспешно отошел, натыкаясь на ноги и тела спящих на полу.

Мне вдруг пришло в голову, что, пожалуй я, никогда по-настоящему не знал массового потребителя, встречаясь с ним только тогда, когда пользовался его услугами, всегда принимал как неизбежное его слабости и пороки и лишь старался использовать их, не задумываясь, к чему это может привести. Мне вдруг страстно захотелось выбраться из шестого трюма, вернуться в Нью-Йорк, выяснить, какую злую шутку сыграл со мной Ренстед и почему он сделал это. Я хотел вернуться к Кэти, к дружбе с Джеком О'Ши, к своей большой работе у Фаулера Шокена. Ведь мне нужно было столько сделать!

Над запасным выходом светилась красная табличка. Я с содроганием представил себе, как в случае катастрофы сотни людей, набитых в трюмы, кинутся в эту дверь, давя друг друга.

— Посторонись, приятель, — произнес чей-то хриплый голос. Человек корчился от рвоты. Я открыл дверь запасного выхода и проскользнул в нее.

— Ты куда? — рявкнул здоровенный детина — часовой в форме сыщика частного сыскного агентства.

— Мне нужно повидать капитала. Я попал сюда по ошибке. Меня зовут Митчел Кортней. Я работник высшей категории в рекламной фирме «Фаулер Шокен».

— Номер! — грубо оборвал он меня.

— 16-156-187, - ответил я не без гордости. У человека можно отнять все — деньги, здоровье, дажедрузей, но нельзя отнять у него короткий номер его свидетельства благонадежности.

Сыщик довольно миролюбиво закатал мне рукав до локтя, и в ту же секунду сильнейшая оплеуха обожгла мне лицо, и я отлетел к перегородке.

— Марш в трюм, болван! — заорал он. — Здесь не место для прогулок! Мне надоела твоя болтовня!

В полной растерянности уставился я на свою руку, где было вытатуировано: 1304-9974-1416-156-187723… Мой собственный коротенький номер совершенно затерялся среди длинного ряда цифр. Краска была точно такого же цвета, лишь цифры чуть-чуть отличались, но заметить это мог, пожалуй, один только я.

— Ну, чего ты ждешь? — снова рявкнул сыщик. — Никогда не видел своего номера, что ли?

— Да, не видел, — ответил я как можно спокойнее, хотя ноги у меня подкашивались от страха. Я здорово перепугался. — Впервые вижу этот номер. Его кто-то вытатуировал вокруг моего настоящего. Говорю вам, я — Кортней, могу это доказать. Я заплачу вам…

И полез в карманы, но они оказались пусты. Только тут я заметил, что на мне чужой, в каких-то подозрительных пятнах, поношенный костюм фирмы «Юниверсал».

— Что ж, плати, — нагло ухмыльнулся сыщик.

— Уплачу потом, — растерянно пробормотал я. — А сейчас проведите меня к кому-нибудь из начальства…

В это время из-за поворота внезапно вынырнул аккуратный, подтянутый офицер с нашивками лейтенанта.

— Что здесь происходит? — напустился он на часового. — Почему горит лампочка над запасным выходом? Почему непорядок в трюме? Сообщу агентству, что не справляешься с работой.

Он даже не взглянул в мою сторону.

— Виноват, мистер Коблер, — вытянулся часовой, отдавая честь. — Этот малый, похоже, накачался. Мелет всякий вздор, говорит, что он какой-то литературный сотрудник, попал сюда по ошибке…

— Посмотрите на этот номер! — завопил я, обращаясь к лейтенанту.

Лицо лейтенанта искривилось в брезгливой гримасе, когда я сунул ему под нос свой обнаженный локоть. Но часовой грубо схватил меня: — А ну, проваливай отсюда!..

— Подожди, — остановил его лейтенант. — Я сам разберусь. Номер, пожалуй, великоват, приятель. Для чего ты мне его показываешь?

— Он подделан. Справа и слева к нему приписаны цифры. Мой настоящий номер 16-156-187. Смотрите, как отличаются цифры!

Брезгливо задержав дыхание, лейтенант пристально посмотрел на татуировку.

— Гм. Вполне возможно. А ну-ка пойдем со мной.

Часовой торопливо открыл перед нами дверь. Вид у него был испуганный.

Через грохочущий хаос машинного отделения лейтенант провел меня в крохотную, как шляпная коробка, каюту вербовщика. Это был карлик с резкими чертами лица. Форма висела на нем как мешок.

— Покажи-ка ему свой номер, — велел мне лейтенант; я с готовностью сделал это. Затем он сказал, обращаясь к карлику:

— Надо посмотреть его личное дело.

Карлик сунул в проектор какую-то пленку.

— 1304-9974-1416-156-18723, - прочел он. — Гроуби Уильям Джордж, 26 лет, холост, третий ребенок в семье из пяти детей, неудачное детство, отец бросил семью, психически здоров, выносливость — 1, здоровье — 2,9, работал по второй категории семь лет, по полуторной — три месяца, получил образование по степени девять, заключил контракт по форме Б. — Он взглянул на лейтенанта. — Биография обычная. Есть особые причины заинтересоваться им?

— Этот парень утверждает, что он — служащий высшей категории и попал сюда по ошибке. Говорит, кто-то подделал его номер. Да и речь у него покультурней, чем у людей этого круга.

— Э, — воскликнул карлик, — пусть это вас не смущает. Неудачное детство, третий ребенок в семье — такие всегда стараются выбиться в люди, много читают. Особенно, обратите внимание…

— Довольно! — оборвал я его, не выдержав. — Я — Митчел Кортней и так богат, что могу купить вас со всеми потрохами без всякого ущерба для моего кармана. Я возглавлял отдел Венеры в Объединенном рекламном агентстве «Фаулер Шокен» и требую немедленно соединить меня с Нью-Йорком и прекратить эту идиотскую комедию! Действуйте же, черт побери!..

Лейтенант испуганно потянулся к телефону, но вербовщик улыбнулся и отодвинул аппарат.

— Итак, вы — Митчел Кортней? — вкрадчивым голосом спросил он, и, достав еще какую-то пленку, вставил ее в проектор. — Читайте. — Он настроил аппарат.

Вместе с лейтенантом я взглянул в проектор.

Передо мной была первая страница газеты «Нью-Йорк таймс», и на самом видном месте — некролог Митчелу Кортнею, заведующему Отделом Венеры рекламного агентства «Фаулер Шокен». Меня нашли замерзшим на леднике Старзелиус неподалеку от Литтл-Америки. Оказывается, я вздумал ковыряться в батарейке, и она вышла из строя. Лейтенант давно уже с равнодушным видом отвернулся от проектора, а я все читал. Я узнал, что Отдел Венеры возглавляет теперь Мэтт Ренстед, что моя смерть была тяжкой утратой для мира рекламы, что моя жена, доктор Нэвин, отказалась дать интервью газетам, а Фаулер Шокен произнес прочувственную речь и высоко оценил мои заслуги. Я выяснил, что был личным другом Джека О'Ши, первого человека, побывавшего на Венере, который выразил глубокую печаль по поводу моей безвременной кончины.

— Я купил газету в Кейптауне. Можете преспокойно отправить этого проходимца обратно в трюм, лейтенант, — произнес вербовщик.

Вызвали часового. Всю дорогу он не переставал награждать меня пинками и с такой силой втолкнул в красноватый полумрак трюма, что я с размаху сшиб кого-то с ног. После сравнительно свежего воздуха в коридоре зловонье в трюме показалось мне невыносимым.

— Чего ты там натворил, приятель? — поднимаясь на ноги, добродушно спросил человек, послуживший чем-то вроде амортизатора.

— Хотел только им объяснить, кто я такой… — но, сообразив, что рассказывать об этом бесполезно, просто спросил: — Что с нами будет дальше?

— Высадят в порту, разместят по баракам, определят на работу. По какой форме у тебя контракт?

— Сказали, по форме Б.

Он присвистнул.

— Ловко же тебя одурачили.

— Что ты хочешь сказать?

— Да где были твои глаза? Дело дрянь. Контракт по форме Б — пять лет работы. Им удается подбить на это лишь беженцев да законченных идиотов, редко кого другого. В контракте есть пункт о поведении. Когда мне предложили форму Б, я сказал, что, пожалуй, выгодней податься к ребятам из сыскного агентства Бринка. Тогда мне предложили форму Д. Должно быть, им здорово нужна рабочая сила. У меня контракт на один год, могу свободно покупать продукты не только в лавках компании, есть и другие поблажки.

Я стиснул голову руками, словно боялся, что она разорвется от отчаяния.

— Неужели все так плохо? А деревенский образ жизни, работа на свежем воздухе, солнце?..

— Да-а, — смущенно протянул мой собеседник. — Конечно, это лучше, чем работа на химических заводах, хотя, пожалуй, похуже, чем в шахтах.

Он ушел, а я, разбитый и опустошенный, начал обдумывать, что делать дальше, и не заметил, как задремал.

Сигнала высадки не было. Просто судно с силой ударилось о причал. Открылись люки трюмов, и в них ворвалось слепящее тропическое солнце. Яркий свет больно полоснул по глазам, привыкшим к темноте. Вместе с солнцем в трюмы проник не свежий деревенский воздух, а едкий запах дезинфицирующих составов. Я кое-как выбрался из толпы бранящихся и толкающихся потребителей и стал протискиваться к выходу.

— Подожди, олух! — грубо остановил меня человек с недобрым лицом; на груди у него была бляха надсмотрщика. Он накинул мне на шею шнурок с биркой, на которой был проставлен номер. Такую же бирку получил каждый из нас, и все мы выстроились в длинную очередь, перед столом, стоявшим прямо на причале у стены высокого восьмидесятиэтажного здания компании «Хлорелла». Оно напоминало проволочные конторские корзинки для входящих и исходящих бумаг, поставленные одна на другую до самого неба. На каждом ярусе сверкали зеркала, и вокруг этой громадины на земле тоже было обжигающее глаза безбрежное море света. Я понял, что здесь еще больше зеркал — они улавливали солнечные лучи и направляли их на зеркала в разных ярусах. Оттуда солнечный свет отражался в чаны фотосинтеза.

С воздуха все это могло показаться красивым, хотя и довольно обычным зрелищем. На земле же это был сущий ад. Я должен придумать, как выбраться отсюда. Но в мозгу назойливо вертелось, мешая сосредоточиться: «С солнечных плантаций Коста-Рики, обрабатываемых умелыми руками гордых своим трудом свободных фермеров, к нам поступают свежие, вкусные, питательные продукты из белка хлореллы…»

Да, я сам когда-то написал эти строки.

— А ну, пошевеливайся! — заорал надсмотрщик. — Пошевеливайся, дьявол бы вас побрал, чертовы черпальщики!

Я прикрыл руками слезящиеся от света глаза и вслед за остальными приблизился к столу.

Сидевший, за столом человек в темных защитных очках спросил:

— Имя, фамилия.

— Митчел Корт…

— Это тот самый, — услышал я голос вербовщика.

— Ага, понятно, — ответил человек в темных очках и, обращаясь ко мне, произнес:

— Гроуби, у нас и до тебя находились охотники нарушать контракт по форме Б. И все они потом горько жалели об этом. Кстати, тебе известен годовой бюджет Коста-Рики?

— Нет, — пробормотал я.

— Почти сто восемьдесят три миллиарда долларов. А, может, ты знаешь, сколько налога платит в год корпорация «Хлорелла?»

— Нет, черт побери…

Тут он совсем вышел из себя.

— Почти сто восемьдесят миллиардов долларов! Такой сообразительный парень, как ты, легко может понять из этого, что правительство Коста-Рики и ее суд делают только то, что прикажет «Хлорелла». И если понадобится проучить какого-нибудь нарушителя контракта, они охотно окажут нам эту услугу. Можешь не сомневаться. Итак, твоя фамилия?..

— Гроуби, — ответил я сдавленным голосом.

— Имя? Образование?

— Не помню. Если вы запишете мне это на клочке бумаги, я выучу наизусть.

Я услышал, как вербовщик засмеялся и сказал:

— Этот одумается.

— Что ж, ладно, Гроуби, — милостиво произнес человек в темных очках. — Худого мы тебе не желаем. Вот твой пропуск и направление. Будешь работать черпальщиком. Проходи.

Я отошел. Надсмотрщик, выхватив у меня направление, рявкнул:

— Черпальщики, сюда.

«Сюда» означало спуститься под нижний ярус здания, где свет был еще более слепящим, затем пройти по узкому проходу между низкими зловонными чанами в центральную часть здания. Помещение, куда я попал, было довольно хорошо освещено, но после трижды отраженного зеркалами тропического солнца здесь, казалось, царил полумрак.

— Черпальщик? — спросил меня какой-то человек. Щурясь и моргая, я кивнул.

— Я — Мюллейн, направляю на участки. Ну вот, решай сам, Гроуби, — произнес он, заглянув в мой пропуск. — Черпальщик нам нужен на шестьдесят седьмом ярусе и на сорок первом. Спать ты будешь на сорок третьем. Выбирай, где тебе лучше работать. Предупреждаю, лифта для рабочих второго класса у нас нет.

— На сорок первом, — незамедлительно ответил я, стараясь что-либо прочесть на его лице.

— Разумное решение, — одобрил Мюллейн. — Очень разумное. — Приятно иметь дело с разумным человеком, — снова повторил он и опять надолго замолчал.

— У меня нет при себе денег, — наконец сообразил я.

— Ладно, — могу дать взаймы, — сказал он. — Подпиши-ка вот эту бумажку, а в получку сочтемся. Сумма невелика — всего пять долларов.

Я прочел и подписался, для чего мне пришлось снова взглянуть на пропуск — фамилию я помнил, а имя забыл. Мюллейн быстро нацарапал на пропуске цифру 41 и свои инициалы и тут же убежал. Разумеется, никаких пяти долларов я и в глаза не видел, но не стал его догонять.

— Я — миссис Хорокс, консьержка, — вкрадчивым голосом представилась мне какая-то матрона. — Добро пожаловать в нашу семью, мистер Гроуби. Я уверена, что вы проведете с нами немало счастливых лет. А теперь поговорим о деле. Мистер Мюллейн уже, наверное, сказал вам, что нынешнее пополнение оборванцев — то бишь законтрактованных рабочих — размещается на сорок третьем ярусе, если не ошибаюсь. В мою задачу входит помочь вам подобрать подходящих соседей по койке.

Миссис Хорокс напоминала тарантула.

— Есть свободная койка в седьмой комнате. Такие милые, милые молодые люди. Хотите туда? Я понимаю, как это важно попасть в свое общество. А?

Я сразу понял, о каком обществе она говорит, и поспешил отказаться.

Она оживленно продолжала:

— Тогда двенадцатая комната. Боюсь, народ там немного грубоват, но бедняку выбирать не приходится, не так ли? Они будут очень рады принять в свою среду такого приятного молодого человека, а? Однако там не мешало бы иметь при себе какое-нибудь оружие, ну хотя бы нож, например. На всякий случай, знаете. Итак, я помещу вас в двенадцатую, мистер Троуби?

— Нет, нет, — воскликнул я. — Где у вас еще есть свободные койки?. Кстати, не могли бы вы одолжить мне долларов пять до получки?

— Пожалуй, я устрою вас в десятую комнату, — сказала миссис Хорокс, что-то записывая. — Ну, конечно, конечно, я дам вам денег. Вы сказали десять долларов? Распишитесь вот здесь, мистер Гроуби, и поставьте отпечаток большого пальца. Благодарю вас. — И миссис Хорокс отправилась на поиски очередной жертвы.

Какой-то багроволицый тучный человек, схватив меня за руку, просипел пропитым голосом:

— Добро пожаловать, брат, в ряды местного отделения Пан-Американского Объединенного Союза Рабочих Слизе-Плесне-Белковой промышленности. Эта брошюрка расскажет тебе, как мы защищаем рабочих от шантажистов и вымогателей, которых везде хоть пруд пруди. Твой энтузиазм и уплата членских взносов будут учитываться автоматически, но за эту ценную брошюрку надо уплатить особо.

На этот раз я прямо спросил:

— Брат, скажи, что ждет меня, если я откажусь ее купить?

— Сбросят вниз головой в лестничный пролет, только и всего, — спокойно ответил он и, ссудив меня мифическими долларами на покупку брошюры, исчез.

Чтобы попасть в десятую комнату, мне не пришлось взбираться по лестнице на сорок третий этаж. Рабочим моей категории пользоваться лифтом не полагалось, но вверх и вниз по этажам ходила грузовая клеть, прыгнув в которую, можно было подняться или спуститься на нужный ярус. Шахта, где ходила клеть, была очень узкой, и если твой зад хоть немного выпирал, ты рисковал его лишиться.

В десятой комнате было шестьдесят коек, размещенных по три в ряд одна над другой. Поскольку работали только при солнечном свете, сменного пользования койками не было, и моей постелью пользовался только я один. А это было великим благом.

Когда я вошел, какой-то старик с постным лицом меланхолично подметал пол в узком проходе между койками.

— Новенький? — спросил он, взглянув на мой пропуск. — Вот твоя койка. Меня зовут Пайн. Я — дневальный. С работой черпальщика знаком?

— Нет, — ответил я. — Послушайте, Пайн, где здесь можно позвонить по телефону?

— В комнате рядом.

В соседней комнате был телефон, довольно большой гипнотелевизор, проекционные фонари для чтения, катушки с микрозаписями, иллюстрированные журналы. Я стиснул зубы, увидев на стеллажах яркие обложки «Таунтонз Уикли». Телефон, разумеется, был платный.

Пришлось вернуться в десятую комнату.

— Мистер Пайн, — обратился я к дневальному, — не найдется ли у вас взаймы долларов двадцать мелкими монетами? Мне необходимо заказать разговор по международной линии.

— Найдется, если вернешь двадцать пять, — ответил — он без тени смущения.

— Верну, сколько надо, верну.

Он медленно нацарапал расписку, я поставил свою подпись и отпечаток пальца. Затем Пайн извлек из своих бездонных карманов горсть монет и, не торопясь, отсчитал нужную сумму.

Мне очень хотелось позвонить Кэти, но я не рискнул. Может быть, она дома, а может, и в госпитале, и мой звонок оказался бы напрасным. Я набрал пятнадцать цифр телефона конторы Фаулера Шокена, предварительно всыпал в автомат целую пригоршню звенящих монет. Я ждал, что коммутатор произнесет знакомые слова: «Фирма «Фаулер Шокен» слушает. Добрый день. День всегда начинается хорошо для фирмы «Шокен» и ее клиентов. Чем можем служить?» Но вместо этого в трубке послышалось:

— Su numero de prioridad, por favor?[8]

Для международных телефонных разговоров требовался пароль, а у меня его не было. Чтобы получить пароль, хотя бы из четырех цифр, абонент должен обладать капиталом не менее чем в миллион долларов и аккуратно вносить плату за услуги. Международные телефонные линии теперь настолько перегружены, что нечего и думать о пароле для частных лиц. Все это меня мало волновало, когда я пользовался паролем фирмы «Шокен». Это было еще одним из тех удобств, без которых теперь придется обходиться.

Я медленно повесил трубку. Конечно, монеты обратно я не получил.

Можно написать письма. Написать Кэти, Джеку О'Ши, Фаулеру, Колльеру, Эстер, Тильди. Надо испробовать все! «Дорогая жена (дорогой шеф)! Настоящим уведомляю, что ваш супруг (сотрудник), которого вы все считаете мертвым, жив и самым непостижимым образом оказался законтрактованным на плантации «Хлорелла» в Коста-Рике. Поэтому бросьте все свои дела и немедленно выручайте его. Подпись: любящий муж (сотрудник), Митчел Кортней».

Но здесь все письма, несомненно, подвергались цензуре.

В полном отчаянии я вернулся в десятую комнату. Обитатели ее уже начали собираться.

— Новичок! — завопил кто-то, увидев меня.

— Встать! Суд идет, — протрубил чей-то бас.

Я не осуждаю их за то, что потом произошло. Это, должно быть, стало своего рода традицией, которая хоть немного скрашивала убийственную монотонность их жизни, единственной возможностью показать свое превосходство над кем-то, еще более униженным и несчастным. Ведь каждый из них тоже прошел через это. Я уверен, что в седьмой комнате эта процедура была бы куда более гнусной и унизительной, а в двенадцатой я бы вряд ли уцелел. Но здесь это было лишь способом немного поразвлечься. Уплатив «штраф» — еще одна долговая расписка — и получив положенное количество затрещин и пинков, я произнес какую-то богохульную клятву и стал полноправным жильцом десятой комнаты.

Я не пошел вместе со всеми обедать, а остался лежать на койке. Мне хотелось умереть, стать бездыханным трупом, каким теперь считал меня весь мир.

8

Работу черпальщика освоить нетрудно. Встав на рассвете, проглатываешь кусок белковой массы, только что отрезанный от Малой Наседки, запиваешь чашкой Кофиеста, надеваешь комбинезон, и грузовая клеть доставляет тебя на нужный ярус. С восхода до заката под слепящими лучами солнца ходишь вокруг низких бродильных чанов с хлореллой[9]. Если ходишь медленно, то через каждые полминуты на поверхности чана легко заметить созревший участок, пузырящийся, богатый углеводами. Собираешь черпаком готовую массу и сбрасываешь в желоб. А там ее подбирают, упаковывают в тару на экспорт или перерабатывают на глюкозу, которой кормят Малую Наседку, а та в свою очередь снабжает потребителя от Баффиновой Земли[10] до Литтл-Америки питательной белковой массой. Каждый час можешь глотнуть воды из фляги и принять таблетку соли. Каждые два часа — пятиминутный отдых. И так до захода солнца, а после заката сдаешь комбинезон и идешь в столовую съесть очередной кусок белковой массы. Затем ты свободен и предоставлен самому себе. Можешь болтать с приятелями, читать, впасть в транс перед гипнотелевизором, пойти, если хочешь, в лавку, затеять с кем-нибудь драку или до умопомрачения раздумывать над тем, что все могло быть иначе; на худой конец можешь завалиться спать. Чаще всего выбираешь именно это.

Я писал множество писем и старался как можно больше спать, наверное, потому и не заметил, как прошли первые две недели и настал день получки. Компании «Хлорелла» я остался должен восемьдесят с лишним долларов. Кроме долговых расписок, которые я так щедро раздавал, были еще взносы в фонд благосостояния служащих (насколько я потом разобрался, мы в некотором роде платили налоги за фирму «Хлорелла»), членские и вступительные взносы в профсоюз, прямые налоги (на этот раз за самого себя), больничные (попробуй добейся, чтобы тебя полечили, жаловались старожилы) и страховые взносы.

Лишь одно служило мне слабым утешением. Вот выберусь отсюда, — а я не переставал в это верить, — и буду знать потребителя, как никто другой в нашем мире рекламы. Правда, у Шокена мы иногда набирали в ученики толковых ребят из самых низов. Но теперь я понял, что из-за какой-то непонятной гордости они не хотели посвящать нас в образ жизни и мыслей рядового потребителя. Возможно, они сами стыдились своего прошлого.

Кажется, только теперь я начал понимать, какое мощное воздействие на подсознание человека оказывает реклама. Куда большее, чем мы, профессионалы, привыкли считать.

Поначалу я был неприятно удивлен, услышав, что здесь рекламу называют просто враками, но затем немало обрадовался, увидев, что так или иначе, а она свое дело делает. Разумеется, больше всего меня интересовало, как откликаются на рекламу проекта «Венера». В течение недели везде, где только мог, я наблюдал, как растет интерес к Венере даже у тех, кто никогда и не помышлял лететь на нее и едва ли знал кого-либо, кто туда собирался. Я сам видел, как люди смеялись, слушая шутливые куплеты и побасенки, сочиненные сотрудниками Фаулера Шокена:

Лилипутик Крошка-Джек
На Венере взял разбег,
На Земле — не тут-то было,
Парню силы не хватило.
Очень ловко и где только можно протаскивалась мысль, что Венера избавит мужскую половину рода человеческого от унизительного чувства неполноценности. Я всегда считал, что отдел Бена Уинстона, готовящий рекламу на массового потребителя, был самым талантливым и оперативным.

Особенно хорошо им удавались загадки. Например: «Почему Венеру называют утренней звездой?» Вроде на первый взгляд здесь не заложено особого смысла. Но если вспомнить, что у древних римлян Венера считалась богиней любви… Главное в жизни — направить в нужное русло мощный поток человеческих страстей. (Я вовсе не собираюсь оправдывать тех изменников нашему общему делу, которые, чтобы поднять спрос на отдельные виды товаров, пытаются сыграть на якобы естественном для человека «желании смерти». Оставим это неблаговидное занятие таунтонам. Оно бесчестно и аморально, и я никогда не имел ничего общего с подобными делами. Кроме того, если люди начнут думать только о смерти, это неизбежно приведет к сокращению числа потребителей).

Не секрет, что, если в рекламе опираться на великие первобытные инстинкты, не только сбываешь товар, но целишься и подальше. Реклама помогает укрепить эти инстинкты в людях, дает им возможность полнее проявиться, привлекает к ним внимание. В конечном итоге это приведет к росту населения, а следовательно, росту числа потребителей, в которых мы, рекламные агентства, так нуждаемся.

Я с удовольствием убедился, что компания «Хлорелла» неустанно заботится о росте народонаселения. Каждый работающий в ней ежедневно получал необходимое количество гормонов. На пятидесятом ярусе здания «Хлореллы» был открыт великолепный пансионат на тысячу коек. Компания ставила лишь одно условие — дети, родившиеся на плантациях, с десятилетнего возраста автоматически становились собственностью «Хлореллы», если хоть один из родителей к этому времени продолжал работать на плантациях.

Но мне было не до пансионата и развлечений. Я наблюдал за окружавшими меня людьми, изучал обстановку и ждал случая. Если же случая вскоре не представится, придется самому его искать. А пока следовало освоиться как можно лучше.

Я внимательно следил за рекламой проекта «Венера». Какое-то время дела шли превосходно. Шутки, загадки, каламбуры, небольшие рассказики, умело поданные на страницах журналов, веселые песенки, передаваемые в эфир, — все это оказывало свое воздействие.

А затем что-то произошло. Начался явный спад. Через неделю я уже не сомневался в этом. Слово «Венера» исчезло из радиопередач, а космическая ракета, если и упоминалась, то только в соседстве с такими словами, как «радиоактивное заражение», «налоги», «жертвы». В передачах на массового потребителя зазвучали новые, внушающие тревогу нотки, например: «Слыхали, какой-то болван все-таки задохся в костюме для космических полетов?»

Внешне все как будто обстояло хорошо, и Шокену, ежедневно читавшему только выжимки из экстрактов кратких суммированных сводок, составленных на основании сокращенных резюме и рефератов докладов Отдела Венеры, вроде и не было оснований беспокоиться.

Но я знал проект «Венера» и понял, что за дело взялся Мэтт Ренстед.


В нашей комнате Херера считался аристократом. После десяти лет работы в компании «Хлорелла» он сумел подняться до мастера-резальщика, но топографически это означало, что он спустился глубоко под землю в огромный холодный подвал, где росла и зрела Малая Наседка. Здесь он вместе со своими помощниками ловко обрабатывал ее ножами, похожими на мечи. Одним ударом Херера отсекал большие куски созревшей белковой массы, а затем его подручные фасовали их, замораживали, варили, сдабривая специями, упаковывали и рассылали во все концы земного шара.

Однако Херера был не только мастером-резальщиком. Он играл роль своего рода предохранительного клапана. Малая Наседка могла расти десятки лет. Начав с крохотной клетки, теперь она только и знала, что множилась и росла, готовая поглотить, всосать в себя все, что попадалось ей на пути. Она грозила постепенно заполнить свое цементное гнездо, сдавливая и разрывая клетки своей нежной ткани. Пока ее кормили, она росла. Херера следил за тем, чтобы Наседка была сдобной и мягкой, чтобы ни один кусок ее не перезрел и не стал жестким и, главное, чтобы одна часть Наседки не вздумала расти за счет другой.

И хотя за свою работу Херера получал неплохое вознаграждение, он не обзавелся семьей или квартиркой на одном из верхних ярусов. Время от времени он куда-то исчезал, и это служило постоянной темой для соленых шуток, но при нем об этих отлучках упоминали с неизменной осторожностью и почтительностью. Херера всегда держал при себе меч и изредка небрежно проводил точильным камнем по лезвию. С этим человеком я решил во что бы то ни стало познакомиться поближе. У Хереры, несомненно, водились деньги — не мог же он ничего не скопить за десять лет работы. А мне чертовски нужны были деньги.

Что представлял собой контракт по форме Б, выяснилось очень скоро: я не вылезал из долгов. Продажа в кредит была неотъемлемой частью самой системы, как и обстоятельства, вынуждавшие людей залезать в долги. Если брать в долг по десять долларов в неделю, к концу контракта я буду должен «Хлорелле» тысячу сто долларов, и мне придется работать у нее до тех пор, пока не погашу долг. А работая, я, разумеется, снова залезу в долги.

Мне нужны были деньги Хереры, чтобы вырваться в Нью-Йорк, к Кэти и к моей работе над проектом «Венера». Мне не нравилось, как Мэтт Ренстед распоряжался проектом. И один Бог знает, как распоряжалась собой Кэти, считая себя вдовой. Я упорно старался не думать о Кэти и Джеке О'Ши. Малютка Джек был полон решимости расквитаться с женщинами за их прежнее пренебрежение к нему. До двадцати пяти лет он был предметом всеобщих насмешек, а в двадцать шесть стал мировой знаменитостью, первым человеком, посадившим на Венере космический корабль. Едва достигнув зрелости, он уже стал бессмертным.

Теперь ему многое надо было наверстать, особенно в любви. Поговаривали, что в этой части он поистине ставил рекорды, совершая свои лекционные турне по стране. Это-то меня и беспокоило. Мне не нравилось, что он симпатизирует Кэти, а Кэти — ему.

Прошел еще один день — чуть свет подъем, завтрак, рабочий комбинезон, защитные очки, грузовая клеть, черпаешь, сбрасываешь в желоба, час за часом, час за часом, под палящим солнцем, затем обед, а вечером отдых и, если повезет, разговор с Херерой.

— Здорово же ты отточил этот меч, Гэс. Люди делятся на тех, кто бережет свой инструмент и кто не бережет его.

Подозрительный взгляд из-под ацтекских бровей.

— Прямой смысл делать все как положено. Ты, видно, из новичков?

— Да. Первый раз в этих краях. Как считаешь, стоит здесь задерживаться?

Он сделал вид, что не понял.

— Придется, раз контракт. — Херера отошел к полке с журналами.

Следующий день.

— Здорово, Гэс. Устал?

— Здорово, Жоржи. Есть немного. Десять часов размахивать ножом поди не шутка. Руки отваливаются.

— Представляю. Работать черпальщиком куда проще, да и смекалка не нужна.

— Что ж, может, и тебя когда-нибудь повысят. Посижу, пожалуй, перед гнпнотелевизором.

Еще день.

— Эй, Жоржи! Как дела?

— Не жалуюсь, Гэс. По крайней мере загорел.

— Да, это верно. Скоро станешь таким же чернокожим, как я. Ха-ха! Что, не хочешь?

— Porque no, amigo?

— Эй, tu hablas espanol! Cuando aprendiste la lengua?[11]

— Ну-ну, не так быстро, Гэс. Всего несколько слов. Жаль, что не знаю больше. Как-нибудь соберу деньжат и пойду в город к девочкам.

— Ну, они все болтают по-английски. Вот если заведешь постоянную милашку, тогда неплохо поболтать с ней по-испански. Это ей понравится. А попрошайничать они все умеют по-английски: «Дай доллар, дай доллар», да еще знают стишок насчет того, что можно получить за доллар. Ха-ха!

Еще день — самый удивительный. Выдали получку, и мой долг компании вырос еще на восемь долларов. Я мучительно пытался припомнить, куда ушли деньги, но все и без того было ясно.

После смены, как и предусматривалось администрацией, я был выжат словно лимон и помирал от жажды. У фонтанчика с напитком «Попси» я набрал свою комбинацию цифр и моя получка уменьшилась еще на двадцать пять центов. Стаканчика «Попси» мне было мало, и я выпил еще один — долой уже пятьдесят центов. На обед каждый день давали одно и то же — я с трудом проглатывал кусок-другой Малой Наседки, но вскоре меня снова начинал мучить голод. Тогда к моим услугам была лавчонка, где легко можно было получить в кредит пачку галет. Сухие галеты застревали в горле и камнем ложились на дно желудка, если не запить их стаканчиком «Попси». А «Попси» бунтовал и рвался обратно, если я тут же не выкуривал сигарету «Старр». Она в свою очередь снова вызывала острое чувство голода. Как знать, не предусмотрел ли все это Фаулер Шокен, создавая свой первый глобальный трест «Старзелиус»? От «Попси» к галетам, от галет к сигаретам, от сигарет к «Попси» и так до бесконечности…

За право пользоваться кредитом с меня и взимали шесть процентов. Так продолжаться не может. Если я не выберусь отсюда сейчас, мне уже не выбраться никогда. Я чувствовал, как с каждой минутой, проведенной здесь, глохнет моя инициатива — лучшее, что есть во мне. Небольшие дозы алкалоидов в пище незаметно подтачивали волю. Но самым страшным было сознание полной безнадежности, тупика, мысль, что ничего изменить нельзя и в сущности все не так уж плохо, — всегда можно впасть в транс перед гипнотелевизором, выпить стаканчик «Попси» или на худой конец проглотить одну из тех зеленоватых таблеток, которые продавались здесь из-под полы и стоимость которых колебалась в зависимости от спроса. Те, кто продавал их, охотно соглашались подождать, когда у тебя появятся деньги.

Нет, медлить было нельзя.

— Como 'sta, Gustavo?[12]

Он сел и улыбнулся мне своей ацтекской улыбкой.

— Como 'sta, amigo Jorge? Se fuma?[13]

Херера протянул мне пачку сигарет. Он курил «Гринтипз», и я автоматически ответил:

— Спасибо, курю только «Старр». Они ароматней.

И тут же машинально полез в карман за сигаретами. Медленно, но верно я становился тем идеальным типом потребителя, которого мы с Фаулером так ценили: хочешь покурить — вспоминаешь о сигаретах «Старр», закуриваешь, тут же тебя тянет на «Попси» — выпиваешь стаканчик, немедленно вспоминаешь о галетах — покупаешь пачку, а съев галету, опять закуриваешь, а закурив… Назойливая реклама фирмы «Шокен» лезет в уши, мозолит глаза, впитывается каждой порой твоего тела. Тебе вдолбили в башку: «Я курю «Старр» — они ароматны. Я пью «Попси» — он освежает. Я ем галеты — они на вкус приятны. Я курю…»

— Не похоже, чтобы тебе было весело, Жоржи, — заметил Херера.

— Да так оно и есть, приятель. — Я говорил правду. — В странную историю я влип.

Интересно, что он ответит.

— Сам вижу — здесь что-то неладно. Такой смекалистый бывалый парень, как ты… Может, нужна помощь?

Вот здорово, клюнул!

— Не пожалеешь об этом, Гэс. Конечно, есть доля риска, но не пожалеешь. Дело в том…

— Тс-сс. Только не здесь, — понизив голос, остановил меня Херера. — Риска все равно не миновать, но когда встречаешь здесь такого толкового парня, сразу задумываешься, отчего да почему. Когда-нибудь я ошибусь, seguro[14], и тогда жди беды, может, даже сразу выжгут мозги. Ну и черт с ними! Плевал я на них. Ведь свое дело я все-таки сделал. Вот, держи. Насчет осторожности, думаю, сам соображаешь. — Он сжал мою руку, и я почувствовал, как к моей ладони что-то прилипло.

Херера не спеша отошел к гипнотелевизору, выбил свой номер и, получив право на получасовой сеанс, опустился в кресло.

Я поспешил в туалетную комнату и, набрав свою комбинацию цифр, занял кабину на десять минут. Дзинь! — еще пять центов из получки. Я разгладил комочек, прилипший к моей ладони. Это была полоска тонкой бумаги:

«Жизнь человека в ваших руках!

При помощи листовки Номер Один Вы можете установить контакт со Всемирной Ассоциацией Консервационистов, широко известной под названием «консы». Листовку передал вам член ВАК, который решил, что Вы: а) умны; б) недовольны существующим положением в мире; в) сможете в дальнейшем быть полезным Ассоциации. Жизнь этого человека теперь в ваших руках. Прежде чем вы предпримете что-либо, просим прочесть эту листовку до конца.


Правда о ВАК

ВАК — тайная организация, преследуемая правительствами всего мира. Она считает, что хищническая эксплуатация природных богатств является причиной неоправданной нищеты и бедствий народов. Она считает, что, если так будет продолжаться, жизнь на Земле прекратится. Этого можно избежать, если все люди на Земле поймут, что надо добиваться планового роста народонаселения, восстановления лесных массивов и плодородия почвы, рассредоточения больших городов и, наконец, контроля над производством ненужных обществу товаров и запатентованных частными фирмами пищевых продуктов, которые не пользуются спросом. Программа воспитательной работы ВАК включает: пропаганду — примером служит эта листовка, — демонстрации протеста, а также акты саботажа на товары.


Клевета на ВАК

Вам, вероятно, уже приходилось слышать, что «консов» называют убийцами, сумасшедшими или психически неуравновешенными людьми, которые по глупости или по злобе идут на бессмысленные разрушения и убийства. Не верьте этому. Члены ВАК — это гуманные и разумные люди, и многие из них занимают видное положение в обществе. Небылицы, распространяемые о них, охотно поддерживаются теми, кто наживается на хищнической эксплуатации природных богатств. А мы хотим этому помешать. Неразумные и неуравновешенные люди или преступные элементы, совершая акты насилия в состоянии невменяемости или с грабительскими целями, сваливают все на «консов». ВАК не имеет ничего общего с этими людьми и гневно осуждает их преступные действия.


Что вам теперь делать?

Решение зависит от вас самих. Вы можете: 1) выдать человека, передавшего вам эту листовку; 2) уничтожить листовку и забыть о ней; 3) пойти к тому, кто передал ее вам, и попросить дальнейшей информации. Просим вас подумать, прежде чем принять решение».

Я подумал, хорошенько подумал — и пришел к выводу, что листовка: 1) скучнейший образчик самой бездарной писанины, какую мне когда-либо приходилось читать; 2) грубо искажает факты; 3) может помочь мне вырваться отсюда и снова увидеть Кэти.

Так вот каковы они, эти страшные «консы»! Ну и тарабарщину они здесь написали! А сколько противоречий в этой листовке! И все же она производит впечатление. Составлена квалифицированно и — правда, я убежден, что это чистая случайность, — немного напоминает наши рекламные фармакологические брошюрки для врачей. В них мы сдержанно и на профессиональном уровне рекламируем новые фармацевтические препараты людям трезвым и осведомленным, с которыми можно откровенно говорить о самой сути дела.

Это было обращение к разуму, а подобные обращения всегда опасны. Разуму доверять нельзя. Мы давно изгнали разум из нашей рекламы, и нам еще ни разу не пришлось об этом пожалеть.

Итак, у меня было два выхода. Можно пойти в контору и донести на Хереру. Возможно, на время я привлек бы внимание к своей персоне, меня бы выслушали и даже занялись бы расследованием дела. Но тут я вспомнил, что доносчикам нередко выжигают мозги, считая, что эти люди уже подверглись влиянию вредоносных идей, — даже если их первая реакция была верной, никто не может поручиться, что они сделают дальше. Такой конец меня мало устраивал. Более рискованным, но и более героическим было избрать другой путь: войти в организацию «консов», заслужить их доверие, а потом подорвать ее изнутри. Если это действительно всемирная организация, как они утверждают, то почему бы не попытаться с ее помощью попасть в Нью-Йорк? Там у меня будут все возможности выдать «консов» властям.

Я ни на минуту не сомневался в том, что мне удастся войти к ним в доверие. Руки чесались — так хотелось пройтись карандашом по тексту листовки: отточить фразы, выбросить все скучное, лишнее и ненужное, сделать текст броским, ярким, звонким. Это было просто необходимо.

Дверь кабины автоматически распахнулась — десять минут истекли. Торопливо бросив бумажку в унитаз, я спустил воду и вернулся в гостиную. Херера все еще сидел в трансе перед гипнотелевизором. Пришлось подождать минут двадцать. Наконец Херера пришел в себя, тряхнул головой, заморгал и огляделся вокруг. Когда он увидел меня, лицо его стало каменным. Я улыбнулся и кивнул ему. Он приблизился ко мне.

— Ну как, compañero?[15] — тихо спросил он.

— Все в порядке, — ответил я. — Готов в любое время, Гэс.

— Ждать придется недолго, — промолвил он. — Знаешь, в таких случаях всегда лучше впасть в транс. Уж больно неприятно ждать и мучиться. Когда-нибудь очнусь и увижу себя в лапах шпиков. От них пощады не жди. — Он провел точильным камнем по острию меча.

Теперь я истолковал этот жест совсем по-другому:

— Для них? — спросил я.

Он вздрогнул.

— Что ты! Нет, Жоржи. Для самого себя. Если вдруг струшу. Чтоб не стать предателем.

Это были смелые и благородные слова, и я проклял фанатиков, исковеркавших душу такого прекрасного потребителя, как Гэс. С моей точки зрения, это было равносильно убийству. Сколько пользы мог бы принести Гэс, работая и покупая товары, принося прибыль своим собратьям во всем мире! Он мог бы иметь семью, растить детей, которые в свою очередь стали бы потребителями. Больно видеть, что такого человека превратили в фанатика и скопца.

Я решил непременно помочь ему, как только удастся провалить всю организацию. Херера не виноват. За все обязаны ответить те, кто настроил его против существующего порядка вещей. Есть же способы излечивать таких околпаченных простофиль, как Гэс. Я наведу справки… Нет, пожалуй, не стоит. Люди любят делать поспешные выводы. Я уже представил себе, как иные скажут: «Конечно, у меня нет оснований сомневаться в Митче, но, по-моему, он зашел слишком далеко…» «Да, «консы» остаются «консами» — это всем известно». «Я не хочу сказать, что не доверяю Митчу, но…»

К черту Хереру! Пусть сам расхлебывает кашу, которую заварил. Человек, решивший поставить все с ног на голову, не должен сетовать, если и сам полетит вверх тормашками.

9

Дни казались неделями. Херера редко разговаривал со мной. Но вот однажды вечером он неожиданно спросил:

— Ты когда-нибудь видел Наседку?

Я ответил, что нет.

— Тогда пойдем со мной. Могу показать. Не пожалеешь.

Мы прошли по коридорам до шахты лифта и прыгнули в грузовую клеть. Я зажмурился. Если глядеть, как мелькают этажи, можно потерять голову от страха. Сороковой, тридцатый, двадцатый, десятый, нулевой, минус десятый…

— Прыгай, Жоржи! — крикнул Херера. — Ниже только машинное отделение…

Я прыгнул.

На минус десятом было темно, с бетонных стен сочилась вода. Потолок покоился на огромных опорах. Коридор, куда мы вышли, заполняла сложная сеть труб.

— Система питания, — пояснил Херера.

Я поинтересовался, из чего сделаны массивные перекрытия.

— Бетон и свинец. Чтобы не пропускать радиоактивные лучи. Бывает, Наседка болеет. Рак. — Он сплюнул. — Тогда она никуда не годится. Приходится сжигать, если вовремя не отхватишь… — Херера красноречиво взмахнул мечом.

Он распахнул передо мною дверь.

— А вот и ее гнездышко, — сказал он с гордостью. Я взглянул, в дыхание замерло у меня в груди.

Передо мной был огромный зал с куполообразным потолком и бетонным полом. Малая Наседка заполняла его почти целиком. Серовато-коричневая, словно резина, масса в форме полушария, метров тринадцати в диаметре. В эту пульсирующую массу впивались десятки труб; она жила и дышала.

Херера стоял рядом и пояснял:

— Весь день хожу вокруг нее. Как только увижу, какой-нибудь кусок созрел, стал нежным и сочным, — тут же отсекаю его. — Его меч, сверкнув, снова разрезал воздух. На этот раз он отсек ломоть Наседки величиной с хорошую отбивную. — Ребята, идущие за мной, подхватывают отрезанные куски, разделывают их и бросают на конвейер. — Неподвижные ленты конвейеров уходили в темные отверстия в стенах.

— А ночью она растет?

— Нет. Ночью трубы перекрывают, пищи дают ровно столько, чтобы Наседка не померла с голоду. Каждую ночь она почти отдает Богу душу, а утром воскресает, как святой Лазарь. — Он любовно похлопал мечом плашмя по упругой резинообразной массе.

— Ты ее любишь? — задал я глупый вопрос.

— Конечно, Жоржи. Иной раз она и шутки шутит со мной.

Он огляделся по сторонам, медленно обошел зал и заглянул во все конвейерные люки. Из одного он достал короткий брус и подпер им дверь зала. Брус одним концом уперся в дверную перекладину, адругим — в еле заметную ямку в бетонном полу. Получился довольно надежный запор.

— Одну из ее шуток я тебе сейчас покажу, — сказал Херера со знакомой мне ацтекской улыбкой и жестом фокусника вынул из кармана нечто вроде свистка без мундштука, снабженного небольшим баллончиком. — Не мое изобретение, — поспешил он заверить меня. — Эту штуку называют свистком Гальтона[16], а кто такой Гальтон, я и сам толком не знаю. А теперь гляди в оба и слушай.

Он сжал баллончик и направил свисток на Малую Наседку. Я ничего не услышал, но вздрогнул от отвращения, когда резинообразная масса начала отступать, образуя полусферическое углубление.

— Не пугайся, compañero. Иди за мной. — Он протянул мне электрический фонарик. Я послушно включил его. Играя свистком, Херера направлял неслышимые ультразвуковые волны на Малую Наседку, и она пропускала нас все дальше и дальше, пока углубление не превратилось в сводчатый коридор, полом которому служило бетонное основание гнезда Наседки.

Ступив под своды коридора, Херера приказал: — Не отставай. — Сердце мое замирало от страха, но я последовал за Херерой. Мы продвинулись еще немного. Своды коридора поднялись, образуя купол, а за нашей спиной коридор становился все уже и уже…

Мы находились внутри Малой Наседки, в полусферическом пузыре, медленно двигавшемся сквозь стотонную серо-коричневую резинообразную массу.

— Посвети-ка на пол, companero, — сказал Херера, и я направил луч фонаря вниз. Бетонный пол был исчерчен какими-то линиями, которые на первый взгляд казались хаотичными, но Херера прекрасно ориентировался по ним. Мы продвинулись еще на несколько дюймов, и в голове у меня вдруг мелькнула мысль — а что если свисток Гальтона откажет?..

Прошла, казалось, вечность с тех пор, как мы начали бесконечно медленно продвигаться в глубь Малой Наседки, но вот луч фонаря упал на металлический полукруг на полу. Херера остановился, и я увидел под ногами крышку люка. Херера трижды топнул по крышке ногой. Она тут же открылась.

— Прыгай, — приказал он мне, и я, не раздумывая, прыгнул вниз. Упав на что-то мягкое, я лежал, дрожа от страха. Через секунду рядом со мной упал Херера, и крышка люка над нами захлопнулась. Херера поднялся, потирая руку.

— Ну и работенка, — сказал он. — Нажимаешь, нажимаешь, а сам ни черта не слышишь. Когда-нибудь свисток разладится, а я даже и не замечу… — Он снова улыбнулся.


— Джордж Гроуби — Ронни Боуэн.

Херера представил меня низкорослому флегматичному потребителю в костюме служащего.

— А это Артуро Денцер. — Денцер был совсем юн и заметно нервничал.

Я находился в небольшом хорошо освещенном помещении, похожем на контору, с бетонным полом и вентиляционными установками. Здесь стояли столы и переговорное устройство. Трудно было поверить, что выбраться отсюда можно лишь через бурую неправдоподобную массу Малой Наседки. Но еще труднее поверить, что только крохотный свисток Гальтона может сдвинуть с места это огромное чудище.

Разговор начал Боуэн.

— Рады видеть тебя здесь, Гроуби, — сказал он. — Херера утверждает, что ты не лишен смекалки. Я не сторонник бюрократических формальностей, но все же хотелось бы знать, кто и что ты.

Я выложил ему то, что знал о Джордже Гроуби, и он все записал. Когда я упомянул о низком уровне «своего» образования, он подозрительно поджал губы.

— Скажу прямо, ты не производишь впечатление парня малообразованного.

— Сами знаете, как это бывает, — пояснил я. — В детстве я много, читал, был наблюдателен. Нелегко расти в семье, где пятеро детей. Ты и не самый старший, чтобы тебя слушались, и не самый младший, чтобы тебя баловали. Чувствовал себя заброшенным, а поэтому и старался наверстать, что мог.

Он удовлетворился моим объяснением.

— Что ж, молодец. А что ты умеешь делать?

— Я? Пожалуй, мог бы написать листовку получше той, которую вы распространяете.

— Вот как? А что еще?

— Ну, и вообще пропаганда. Можно пустить слухи, а люди даже не сообразят, что слухи распускают кон… то есть мы. Слухи, которые вызовут недовольство, заставят роптать.

— Недурная мысль. Например?

Голова у меня работала неплохо.

— Например, пустить в столовой слух, что научились вырабатывать новый вид белка. На вкус он точь-в-точь как ростбиф и стоит всего доллар за фунт. Сказать, что о нем объявят через три дня. А когда пройдут обещанные три дня и никто ничего не объявит, можно отпустить шуточку вроде такой: «Какая разница между ростбифом и Малой Наседкой?» Ответ: «Разница — 150 лет прогресса». Такие шуточки всегда схватывают на лету, и, смотришь, люди с удовольствием начнут вспоминать старые добрые времена.

Придумать все это было для меня сущим пустяком. Мне не впервые приходилось пускать в ход смекалку, чтобы расхваливать с моей точки зрения никуда негодные вещи.

Боуэн записывал все на бесшумной пишущей машинке.

— Неплохо, — сказал он. — Очень остроумно, Гроуби. Мы попробуем. Но почему именно три дня?

Не мог же я ему объяснить, что три дня — это тот оптимальный срок, когда слухи неизбежно выходят за рамки узкого круга и становятся достоянием всех. Вместо этого я смущенно пробормотал:

— Просто мне показалось, что три дня — самое подходящее время.

— Что ж, попробуем. А теперь, Гроуби, ты должен пройти курс обучения. У нас есть классические труды консервационистов, и тебе следует их прочесть. Есть специальные издания, за которыми надо следить. Например, «Статистические отчеты», «Журнал космических полетов», «Биометрика», «Сельскохозяйственный бюллетень» и многие другие. Если встретятся трудности, обращайся за помощью. Тебе следует выбрать область деятельности, которая тебя заинтересует, специализироваться в ней, чтобы вести исследовательскую работу. Чем консервационист осведомленней, тем он полезней.

— А какое отношение к этому имеет «Журнал космических полетов»? — спросил я с растущим волнением. Мне вдруг показалось, что здесь кроется разгадка саботажа Ренстеда, моего похищения, бесконечных задержек и проволочек с проектом «Венера». Не проделки ли это «консов»? Не решили ли они по своей глупости и неспособности логически мыслить, что космические полеты повредят их планам сохранения жизни на Земле, или еще что-нибудь в этом роде?

— Какое отношение? Да самое непосредственное. О полетах надо знать все.

Я продолжал прощупывать почву.

— Разумеется, для того чтобы помешать им?

— Наоборот! — возмущенно воскликнул Боуэн. — Подумай только, Гроуби, что значит для нас Венера, Целая нетронутая планета с богатствами, в которых так нуждается человечество, с плодородными почвами, запасами продовольствия, сырья. Пошевели-ка мозгами.

— А-а, — протянул я. Гордиев узел оставался неразвязанным.

Я пристроился в уголке с фотокопиями журнала «Биометрика» и время от времени обращался к Боуэну за разъяснениями, в которых совсем не нуждался: «Биометрика» была настольным журналом каждого работника рекламы. В нем сообщалось об изменениях в составе населения, его образовательном цензе, о росте смертности и ее причинах и о прочих вещах. Почти в каждом номере содержалось что-нибудь полезное для нас, работников рекламы, и что-нибудь такое, что неизменно приводило в негодование «консов». Нас всегда радовал прирост населения. Чем больше потребителей, тем больше товаров можно продать. Радовались мы и тогда, когда снижался уровень грамотности. Чем невежественнее население, тем легче всучить ему ненужный товар. Но эти фанатики «консы» думали иначе, и теперь мне приходилось притворяться, что я во всем с ними согласен.

Покончив с «Биометрикой», я принялся за «Журнал космических полетов». Новости были плохие, очень плохие. Чувствовалось, что население молчаливо и упорно протестует против трудностей, вызванных строительством ракеты для полета на Венеру; преобладали пораженческие настроения, когда речь заходила о колонизации Венеры, и высказывалось мнение, что колонистам будет нечем заняться, даже если на Венере и удастся создать колонию.

Проклятый Ренстед!

Но самая неприятная новость ожидала меня на обложке последнего номера, где я прочел подпись под фотографией: «Джек О'Ши с улыбкой принимает поздравления и поцелуй от прелестной подруги, после того как президент вручил ему Медаль почета». Прелестной подругой Джека оказалась ни больше, ни меньше, как моя жена Кэти.


Став членом ячейки «консов», я сразу же принялся за дело. Через три дня столовая глухо бурлила от скрытого недовольства. А через неделю массовый потребитель уже говорил:

— Какого дьявола я не родился сто лет назад?.. Черт побери, почему в этот барак напихали столько коек!.. Как бы мне хотелось работать на собственном клочке земли…

«Консы» ликовали. За неделю я сделал больше, чем они за год. Боуэн — он ведал кадрами — сказал:

— Нам нужна твоя голова, Гроуби. Мы не допустим, чтобы ты надрывался на работе черпальщика. Если на днях начальник Отдела перемещений спросит, знаешь ли ты химию питания, отвечай, что знаешь. Я сам пройду с тобой ускоренный курс и расскажу все необходимое. Мы уберем тебя подальше от солнца.

Это случилось через неделю, когда все вокруг уже говорили:

— Неплохо бы погулять в лесочке. Представляете, сколько раньше на Земле было деревьев!

Или:

— Провались он пропадом, этот суп из соленой воды!

А ведь прежде им и в голову не приходило, что их кормят супом, сваренным на морской воде.

Вскоре, как и предполагал Боуэн, начальник Отдела перемещений спросил меня:

— Гроуби, ты знаком с химией питания?

— Как странно, что вы меня об этом спросили. Я действительно немного изучал ее. Знаю серно-фосфорно-карбидно-кислородно-водородно-азотную формулу питания хлореллы, оптимальную температуру и все такое прочее.

Очевидно, это намного превосходило его собственные познания, поэтому он только крякнул и отошел от меня, немало удивленный.

Неделю спустя, когда из уст в уста передавался довольно скабрезный анекдот о фирме «Старзелиус», меня перевели на восьмичасовую работу в центральный пилон, где я стал следить за измерительными приборами и регулировал поступление питательной жидкости в чаны с хлореллой. Это была работа попроще и полегче. Все свободное время я проводил в подземелье под Малой Наседкой, пробираясь туда теперь почти без страха при помощи собственного гальтоновского свистка. Я переделал для «консов» их фантастически бездарную листовку Номер Один. Вот что получилось:

«Способны ли Вы преуспеть в жизни?

Только Вы сами можете ответить на следующие вопросы:

Являетесь ли Вы умным, дальновидным человеком — мужчиной или женщиной в возрасте от 14 до 50 лет?

Достаточно ли Вы инициативны и честолюбивы, чтобы выполнить по-настоящему важную работу, которая Вас ждет?

Можно ли Вам безоговорочно доверить величайшую и самую обнадеживающую из тайн нашего времени?

Если Вы тут же не вскакиваете и не кричите: «Да!» — лучше не трудитесь читать дальше.

Если же Вы сразу ответите «да», то Вы, Ваши родные и друзья заслуживают того, чтобы…»

и прочее в том же духе.

Боуэн был потрясен.

— Не кажется ли тебе, что, обращаясь только к умным и образованным, мы несколько сужаем круг?.. — обеспокоенно спросил он.

Я не стал ему объяснять, что разница в пропаганде на высшие и низшие слои потребителя состоит лишь в том, что последним все надо сказать в устной форме, потому что они не умеют читать. Я заверил Боуэна, что его опасения напрасны, и он удовлетворенно закивал головой.

— У тебя природный талант работника рекламы, Гроуби, — торжественно изрек он. — В Америке консервационистов ты бы далеко пошел.

Я скромно промолчал. А он продолжал:

— Я просто не имею права держать тебя здесь и должен передать дальше. Нельзя, чтобы такой талант пропадал. Я уже подал рапорт… — он кивком указал на переговорное устройство, — и думаю, что тебя скоро затребуют. Пожалуй, это будет правильней. Конечно, жаль с тобой расставаться, но я нажал кнопки, машина уже заработала. Вот посмотри справочник клиентов «Хлореллы».

Сердце у меня подскочило от радости. Я знал, что «Хлорелла» поставляет сырье многим фирмам Нью-Йорка.

— Спасибо, — пробормотал я. — Где бы я ни был, что бы ни случилось, буду служить не за страх, а за совесть.

— Знаю, Гроуби, — одобрительно сказал он. — Э-э… но прежде чем ты уйдешь… у меня к тебе просьба, в некотором роде личная, Джордж. Я, видишь ли, сам немного пописываю. Кое-что вот прихватил с собой. Конечно, вашему брату это покажется черновыми набросками, но если бы ты проглядел их на досуге…

Наконец я вырвался от него со справочником и четырнадцатью «набросками» под мышкой. Как я и предполагал, это была грубая стряпня без малейшего проблеска таланта. Боуэн доверительно сообщил мне, что у него есть их еще немало, и мы сможем славно поработать вместе.

Забыв обо всем, я с жадностью набросился на справочник.


Переключение вентилей и кранов не так изматывало к концу дня, как работа черпальщика, а Боуэн не слишком обременял меня заданиями ячейки «консов», чтобы я мог сидеть над его «набросками». В результате у меня впервые появились свободное время и возможность получше изучить обстановку: Херера как-то взял меня с собой в город, и я наконец узнал, как он проводит свои таинственные свободные дни.

То, что я узнал, поразило меня, но, пожалуй, не настроило против Хереры. Просто я лишний раз убедился, что пропасть, отделяющую высокооплачиваемого работника рекламы от рядового потребителя, не преодолеть с помощью такого эфемерного понятия, как «дружба».

Выйдя из старой трубы подземки и очутившись под мелким костариканским дождичком, мы направились в один из захудалых ресторанчиков. Херера потребовал, чтобы каждому из нас дали по настоящей картофелине, и настоял на том, что за все платит он.

— Нет, Жоржи, считай, что у нас праздник. Ты не выдал меня, когда я передал тебе листовку? Не выдал? Вот мы и отметим это.

Во время ужина Херера был великолепен — настоящий фонтан красноречия, каскад шуток на двух языках, низвергавшийся на меня и на официантов. Глаза его блестели, говорил он торопливо и неестественно возбужденным голосом, смеялся к месту и не к месту — точь-в-точь юноша на первом любовном свидании. Да, юноша на первом свидании… Я вспомнил свой первый вечер с Кэти, бесконечно длинный вечер в Центральном парке, когда, взявшись за руки, мы шли по темным коридорам, танцзал и час, равный вечности, когда мы стояли у ее двери…

Херера хлопнул меня по плечу, и, очнувшись, я увидел, что он и официант покатываются со смеху, глядя на меня. Я тоже засмеялся, чтобы как-то выйти из глупого положения, в котором очутился. Они расхохотались еще пуще. Сомнений не было, они потешались надо мной.

— Ничего, Жоржи, — сказал Херера, внезапно посерьезнев. — А теперь пошли. Думаю, тебе понравится то, что ты сейчас увидишь. — Он уплатил по счету. Официант вопросительно поднял брови.

— В заднюю комнату?

— Да, в заднюю. Идем, Жоржи.

Мы протиснулись мимо стойки вслед за официантом. В конце зала он открыл дверь и свистящим шепотом что-то сказал Херере по-испански.

— Не беспокойся, — ответил Херера. — Мы не надолго.

«Задняя комната», к моему великому удивлению, оказалась библиотекой.

Я почувствовал на себе взгляд Хереры, но, мне кажется, ничем себя не выдал. В библиотеке пришлось просидеть около часу, пока Херера с жадностью читал какую-то изъеденную червями книгу под названием «Моби Дик». За это время я успел пролистать около дюжины старинных журналов. Мне немного полегчало, когда среди этой почтенной классики, которую я с трудом переваривал, я наткнулся на нечто вроде раннего варианта наших нынешних обращений к потребителю, например: «А вы тоже делаете такие ошибки в английском?» Такой плакат недурно выглядел бы в моем собственном кабинете в агентстве Шокена. Но все же мне было не по себе от такого количества книг без единого рекламного объявления. Я не ханжа и не против уединенных развлечений, если от них бывает толк. Но всякому терпению есть предел.

Я пожаловался на головную боль, но, кажется, Херера не поверил мне. А когда вечером, спотыкаясь, он ввалился в спальню, я отвернулся к стене. После этого мы почти не разговаривали.

Неделю спустя, когда в столовой чуть было не вспыхнул бунт, вызванный слухами о том, что в тесто для оладий подсыпают древесные опилки, меня вызвали в главную контору.

Прождав час, я наконец был принят управляющим Отделом перемещений.

— Гроуби?

— Да, мистер Мило.

— Неплохие успехи ты сделал за это время. Очень неплохие. Я вижу, ты здорово продвинулся.

Это было делом рук Боуэна. Он давал сведения. Ему понадобилось пять лет, чтобы пробраться на эту должность.

— Благодарю вас, мистер Мило.

— Очень приятно. У нас, гм-м, открывается вакансия. Надо заменить одного из наших на Севере. Факты подтверждают, что он больше не справляется с работой.

Подтасованные факты, фиктивные сведения, состряпанные Боуэном. Я наконец оценил неограниченную власть, которой обладали «консы».

— Тебя могла бы заинтересовать работа по продаже товаров, Гроуби?

— Как странно, что вы спросили именно об этом, мистер Мило, — сказал я скромно. — Меня всегда привлекала эта работа. Мне кажется, я бы с этим делом справился.

Он скептически оглядел меня, мой ответ показался ему чересчур обыкновенным. — Но, может, придется делать работу и погрязнее, — предупредил он и начал бомбардировать меня вопросами, а я почтительно выдавливал из себя ответы, почерпнутые в справочнике компании «Хлорелла». Он изучал все это лет двадцать назад, а я всего неделю. Куда ему было тягаться со мной. Через час он уже был уверен, что Джордж Гроуби — единственная надежда компании «Хлорелла Протеин» и немедленно должен заполнить образовавшуюся в ее кадрах брешь.

В тот же вечер я рассказал обо всем в ячейке.

— Значит, переведут в Нью-Йорк, — уверенно заявил Боуэн.

Я едва не выдал своей радости. Прежде всего я подумал о Кэти.

Боуэн оживленно продолжал:

— Теперь тебя следует посвятить в некоторые детали. Прежде всего условные сигналы.

Я выучил их. На близком расстоянии сигнал подавался условным пожатием руки. Для средних расстояний существовал сигнал «опасность!» — громкий оклик. Для связи на дальних расстояниях пользовались газетным кодом, весьма хитроумным. Боуэн заставил меня попрактиковаться в подаче сигналов и выучить на память код. Мы просидели с ним до самого утра. Когда мы уходили, как обычно, через Малую Наседку, я вдруг вспомнил, что в этот день не видел Хереру. Я спросил, где он.

— Херера не выдержал, — просто ответил Боуэн.

Я промолчал. Это был условный язык «консов»: «такой-то не выдержал» означало, что «такой-то работая много лет на пользу ВАК, отдавая свои гроши, отказывая себе в тех скромных удовольствиях, которые мог бы на них купить. Он не женился и не спал с женщинами, ибо прежде всего думал о конспирации. Его начали одолевать сомнения, столь тайные и смутные, что он сам боялся себе в них признаться. Но сомнения и страхи росли. Они терзали и мучили его, и он наложил на себя руки».

— Херера не выдержал, — тупо повторил я.

— Не думай об этом, — резко сказал Боуэн. — Ты едешь в Нью-Йорк. Тебя ждут большие и важные дела.

Да, это было верно. Меня ждали важные дела.

10

Я отправился в Нью-Йорк почти в респектабельном виде: недорогой костюм служащего, четвертый класс туристской ракеты. Надо мной в верхнем ярусе абсолютно респектабельные костариканские туристы ахали, восторгаясь видами, мелькавшими в призматических иллюминаторах, или с тревогой пересчитывали свои гроши, гадая, надолго ли их хватит, если оплачивать удовольствия, которые сулит Северный колосс.

В нижнем ярусе ракеты находились мы, люди погрубее и попроще, но все же не законтрактованный рабочий скот. Здесь не было иллюминаторов, но горело электричество, стояли киоски-автоматы и урны. Представитель компании перед посадкой произнес речь.

— Вы, ребята, едете на Север, где уже не действуют костариканские законы. Вы там получите работу получше. Но не советую забывать, что это все-таки работа. Я хочу, чтобы каждый из вас зарубил себе на носу, что вы работаете на «Хлореллу» и только «Хлорелла» имеет право вами распоряжаться. Если кто из вас думает иначе и решил порвать контракт, он сможет на собственной шкуре проверить, как четко и быстро действуют законы против нарушителей. А если кто из вас воображает, что ему удастся удрать, пусть попробует. «Хлорелла» платит детективному агентству Бернса девять миллионов долларов в год не для того, чтобы Бернс хлопал ушами. Если вам, ребята, хочется узнать, почем фунт лиха, валяйте. Ну как, ясно?

Все действительно было ясно.

— Ладно, ребята. Грузитесь на ракету, и желаю удачи. У всех вас уже есть направления на работу. Привет Бродвею.

Без каких-либо происшествий приземлились на ракетодроме в Монтауке. Мы, пассажиры нижнего яруса, сидели и ждали, пока наверху не выгрузятся со своими чемоданами туристы. Потом мы сидели и ждали, пока таможенные инспекторы с красно-белыми повязками на рукавах не кончат пререкаться с командой ракеты из-за лишних продовольственных пайков — четверо наших умерло в дороге, и бортпроводники решили сбыть на черном рынке их бифштексы из Малой Наседки. А затем мы просто сидели и ждали.

Наконец была дана команда разбиться на полсотни. Выстроились в ряд, каждому на запястье поставили штамп въездной визы, и мы строем прошли к поезду подземки. Мне повезло: я с группой парней попал в просторный товарный вагон.

На бирже нас рассортировали и распределили, согласно направлениям. Произошел небольшой переполох, когда выяснилось, что «Хлорелла» перепродала «Фарбен индустри» контракт на двадцать человек — никому не хотелось работать в урановых шахтах. Но за себя я был спокоен. Рядом со мной какой-то тип мрачно смотрел, как охрана отбирает двадцать бедняг, которым так не повезло, и уводит их всем скопом.

— Обращаются, как с рабами, — сказал он с горечью, дернув меня за рукав. — Это преступление. Ты как считаешь, Мак? Унижают достоинство рабочего человека.

Я свирепо взглянул на него. Ясно как день — он был чистейшим «консом». Но тут же вспомнил, что сам я пока что тоже «конс». Решил было обменяться с ним условным рукопожатием, но потом отказался от этой мысли. Стоит запомнить этого человека на случай, если мне понадобится помощь. Но если прежде времени раскрыть карты, он еще чего доброго сам обратится ко мне за помощью.

Мы направились в пригород Найак к баракам «Хлореллы».


В хорошем хозяйстве ничего не пропадает. Под Нью-Йорком, как и под каждым большим городом мира, имелась канализационная сеть со сложной системой отстойников и фильтров. Как любой житель Нью-Йорка, я знал, что органические отходы города с двадцатитрехмиллионным населением вместе с водой стекают по канализационным трубам, что соли нейтрализуются путем ионообмена, оставшаяся жидкость насосами подается на плантации водорослей на Лонг-Айленд-Саунд, а густая масса отходов нагнетается в цистерны и морем отправляется на плантации «Хлорелла». Я слышал об этом, но никогда не видел своими глазами.

Моя должность называлась экспедитор-соединитель девятого класса. Моей обязанностью было соединять гибкие шланги, по которым подавались отходы. После первого дня работы я истратил недельное жалованье на пылеуловители. Они не спасли от всех запахов, но хотя бы давали возможность остаться в живых.

На третий день, закончив смену, я отправился в душ. Я рассчитал все заранее: после шести часов работы у цистерн, при вполне понятном отсутствии автоматов, продающих воду, галеты и папиросы (да и кто смог бы есть, пить или курить в таком зловонье), желания людей, привыкших к режиму «Попси — галеты — сигареты», в ближайшие полчаса будут вполне определенными, и едва ли кто вспомнит о душевой. Благодаря тому, что я умел подавлять эти желания — они еще не успели пустить во мне таких глубоких корней, — я мог мыться почти в пустом душе. Когда же наконец туда вваливались все, я спокойно отправлялся к автоматам. Разумеется, здесь был простой расчет, но что могло бы лучше свидетельствовать о разнице между умственным уровнем простого потребителя и рекламного босса? Конечно, повторяю, привычки еще не пустили во мне таких глубоких корней, как в других.

В душевой, кроме меня, был еще один человек, но мы почти не мешали друг другу. Как только я вошел, он передал мне мыло. Намылив тело, я с удовольствием подставил его под ревущую струю воды и совсем забыл о соседе. Но, возвращая ему мыло, я вдруг почувствовал, как он средним пальцем коснулся моего запястья, а указательным сжал мой большой палец.

— О, — воскликнул я растерянно, отвечая на рукопожатие. — Вы кон…

— Тсс! — зашипел он и раздраженно указал на микрофон, свисавший с потолка. Повернувшись ко мне спиной, он стал снова тщательно намыливать тело.

Когда он вернул мне мыло, к нему был прилеплен кусочек бумаги. В кабине для одевания я разгладил его и прочел:

«Сегодня день отпусков в город. Отправляйтесь в Музей искусств «Метрополитен», в зал классиков. Ровно за пять минут до закрытия музея остановитесь перед женским торсом».

Одевшись, я встал в очередь к столу надзирателя. Не прошло и получаса, как у меня в кармане уже был пропуск с печатью, дававший мне право переночевать в городе. Я вернулся к себе, собрал пожитки, предупредил того, кто будет спать на моей койке, что сосед надо мной разговаривает во сне, сдал вещи на хранение и сел в поезд подземки, идущий в Бронксвиль. Потом сделал пересадку, проехал одну остановку в северную часть города, пересел на другой поезд, поехал на юг и вышел у Шокен-Тауэр. За мной, кажется, никто не следил.

До моего свидания с «консами» оставалось почти четыре часа. Я стоял в вестибюле агентства «Шокен», пока меня не заприметил полицейский агент, презрительно оглядевший мой дешевый костюм. Я надеялся, что в вестибюль выйдет Эстер или, может, сам Фаулер Шокен, но мне не повезло. Правда, я увидел кое-кого из знакомых, но никому из них нельзя было довериться. Пока не удастся выяснить, что кроется за предательством на леднике Старзелиус, мне никого не хотелось бы извещать о том, что я жив.

Наконец агент спросил с ухмылкой:

— Ты что, пришел предложить свой пай ребятам Шокена? Не иначе как тебе денег девать некуда.

— Прошу прощенья, — пробормотал я и протиснулся к выходу. Вряд ли он последует за мной сквозь густую толпу. Так оно и вышло. Быстро свернув в комнату отдыха, где группа потребителей, дегустируя новые образцы Кофиеста, смотрела какой-то фильм, рекламирующий наши противозачаточные средства, я вышел в коридор и прыгнул в служебный лифт.

— Восьмидесятый этаж, — сказал я и тут же сообразил, что допустил оплошность. В рупоре прозвучал голос лифтера:

— Эй вы, в пятой кабине, служебный лифт идет только до семидесятого этажа. Что вам надо?

— Я посыльный, — жалко пролепетал я. — Мне надо кое-что взять в конторе мистера Шокена. Я говорил, что меня туда не пропустят. Так и сказал им: «Послушайте, у него небось двадцать пять секретарей и каждый остановит меня». Я сказал им…

— Экспедиция на сорок пятом, — объявил лифтер уже менее сурово. — Встаньте перед дверью лифта, чтоб я мог вас видеть.

Мне не хотелось делать этого, но выхода не было — пришлось подойти к двери. Мне показалось; что из рупора вырвался какой-то звук, но я не был в этом полностью уверен. Мне не приходилось бывать в каморке лифтеров, находившейся глубоко под землей, где лифтеры нажимали кнопки, посылая кабины вверх и вниз по узким шахтам. Я дорого бы отдал, только бы одним глазом заглянуть сейчас туда.

С минуту я постоял перед дверью. Затем голос лифтера нерешительно произнес:

— Ладно, возвращайтесь на место. Сорок пятый этаж, первый поворот налево.

Пассажиры лифта смотрели на меня осоловевшими от Кофиеста глазами. Наконец я вышел, ступил на движущуюся ленту коридора и проехал мимо двери с надписью «Экспедиция» до конца коридора, где пешеходная дорожка уходила под пол. Мне не сразу удалось отыскать лестницу, ведущую на верхние этажи, но наконец я ее нашел. Теперь можно было отвести душу и хорошенько выругаться. Снова воспользоваться лифтом я не рискнул, а доводилось ли вам когда-нибудь пешком преодолевать тридцать пять этажей?


К концу подъема я почувствовал себя совсем худо. Не только потому, что отнимались ноги, но и потому, что время шло, а его у меня было в обрез. Скоро пробьет десять, и потребители, ночевавшие на ступеньках лестницы, начали уже понемногу заполнять ее. Я был предельно осторожен, но все же на семьдесят четвертом этаже едва избежал драки, потому что у человека, расположившегося на третьей ступеньке, ноги оказались длиннее, чем я предполагал.

К счастью, выше семьдесят восьмого этажа ночевать не разрешалось: здесь было царство управляющих.

Я с опаской шел по коридорам, стараясь обращать на себя как можно меньше внимания, — ведь меня могли узнать или спросить, что я здесь делаю, и вышвырнуть вон. Но навстречу попадались только мелкие клерки, а я им был почти незнаком. Мне все еще везло.

Но не совсем. Дверь кабинета Фаулера Шокена оказалась запертой.

Я юркнул в пустой кабинет его третьего секретаря и стал думать что делать дальше. Фаулер после работы любил играть в гольф в местном клубе. Сейчас уже довольно поздно, но стоит попытать счастья. Чтобы попасть в клуб, надо было подняться всего четырьмя этажами выше.

Так я и сделал. Местный клуб считался весьма шикарным, да оно и понятно — членские взносы составляли кругленькую сумму. Помимо площадки для гольфа, теннисного корта и других спортивных сооружений, всю северную часть комнаты занимала «роща» с дюжиной прекрасных искусственных деревьев, а кругом разместилось не менее двадцати беседок для отдыха, чтения, просмотра фильмов и прочих развлечений.

Две пары играли в гольф. Стараясь остаться незамеченным, я приблизился к ним.

Они были заняты своими циферблатами и кнопками, направляя игрушечные фигурки к крайней лунке. Я прочел счет на табло, и сердце мое упало. Новички. Фаулер Шокен не мог играть с таким счетом. Конечно, его здесь не было. Когда я подошел поближе, то увидел, что оба мужчины мне не знакомы.

Стоя в нерешительности, я раздумывал, что делать дальше. Шокена нигде не было видно. Предположим, он в одной из беседок. Но не мог же я открывать двери каждой и заглядывать туда. Это слишком рискованно. Меня сразу же вышвырнули бы оттуда, как только я наткнулся бы на любого, кроме Фаулера Шокена.

Я прислушался к разговору играющих. Одна из девушек только что сделала удачный удар и закончила игру. Она радостно улыбалась, принимая поздравления, и когда наклонилась вперед, чтобы повернуть рычаг и поставить фигурки на место, я узнал ее — это была Эстер, мой личный секретарь.

Все стало намного проще. Я не мог еще сообразить, как Эстер очутилась в клубе, но все остальное были ясно. Я спрятался в беседку рядом с дамской комнатой. Ждать пришлось всего десять минут.


Конечно, при виде меня Эстер тут же упала в обморок. Я чертыхнулся и втащил ее в беседку. Там стоял диван, и я уложил на него девушку.

Наконец Эстер пришла в себя и уставилась на меня недоумевающим взглядом.

— Митч, — прошептала она, и в голосе ее послышались истерические нотки.

— Я жив, — успокоил я ее. — Это действительно я, Митч. Умер кто-то другой, и они просто подсунули его труп. Не знаю, кто такие эти «они», но перед тобой Митч Кортней, твой начальник. Могу доказать. Например, вспомни прошлогоднюю рождественскую вечеринку, когда ты так беспокоилась о…

— Не надо, — сказала она поспешно. — Боже мой, Митч, то есть мистер Кортней…

— Митч меня вполне устраивает, — сказал я и отпустил ее руку, которую растирал. Эстер приподнялась, чтобы лучше видеть меня.

— Послушай, я жив, это верно, но попал в чертовски серьезную переделку. Мне необходимо повидаться с Фаулером Шокеном. Можешь устроить это сейчас же, немедленно?

— О-о, — она судорожно глотнула воздух, наконец приходя в себя, и потянулась за сигаретой. Я тоже машинально вытащил пачку «Старр». — О-о, Митч! Мистер Шокен на Луне. Это страшная тайна, но вам я могу сказать. Что-то, связанное с Венерой. После того, как вы погибли, то есть… ну, вы сами знаете, что я хочу сказать, — после этого он поставил во главе проекта «Венера» мистера Ренстеда. Дела пошли хуже и хуже, и он решил взять все в свои руки. Я дала ему ваши заметки. Кажется, там что-то говорилось о Луне. Во всяком случае, два дня назад он улетел.

— О, черт, — выругался я. — Кого же он оставил вместо себя? Гарвея Бренера? Тогда свяжись…

Эстер покачала головой.

— Нет, Митч, фирму возглавляет мистер Ренстед. Мистер Шокен уехал так поспешно, что смог передать дела только мистеру Ренстеду. Я могу ему позвонить прямо сейчас.

— Нет. — Взглянув на часы, я застонал от отчаяния. Я едва успею добраться до музея «Метрополитен». — Послушай, Эстер, мне надо уходить отсюда. Ни слова никому о нашей встрече, слышишь? Я что-нибудь придумаю и позвоню тебе. Скажу, что я врач твоей матери, — как его там, — доктор Галлант? Условимся, где встретиться и что делать. Ведь я могу рассчитывать на тебя, Эстер, правда?

— Конечно, Митч. — Она задыхалась от волнения.

— Хорошо. А теперь ты должна спуститься со мной на лифте. Спускаться пешком нет времени, а если меня поймают на территории клуба, могут быть неприятности. — Я остановился и посмотрел на нее. — Кстати, о клубе. Что ты здесь делаешь, Эстер?

Она вспыхнула.

— О, вы знаете, как это бывает, — сказала она печально. — Когда вас не стало, работы для меня не нашлось. У всех управляющих свои собственные секретарши, а я, Митч, не могла уже снова стать рядовым потребителем, когда столько долгов и все такое… И тогда… здесь открылась вакансия, понимаете?..

— Гм, — хмыкнул я, надеясь, что мое лицо осталось спокойным. Видит Бог, я сдерживал себя. Будь ты проклят, Ренстед, сказал я себе, подумав о матери Эстер и о молодом человеке, за которого Эстер должна же когда-нибудь выйти замуж, и вспомнив вопиющую несправедливость, виновниками которой являются типы вроде Ренстеда, — они держат законы в своих руках, губят жизнь таких высокопоставленных работников, как я, или простых служащих, как Эстер, вынуждая нас становиться рядовыми потребителями.

— Успокойся, Эстер, — сказал я мягко. — Теперь я твой должник. И поверь, тебе не придется напоминать об этом. Я возмещу все, что ты потеряла.

Я уже знал, как это сделать. Многим девушкам, работающим по контракту ZZ, удается успешно избежать возобновления контракта или понижения квалификации. О выкупе контракта Эстер до того, как истечет его срок, думать не приходится — это обойдется слишком дорого. После года работы по контракту многим девушкам удается неплохо устраиваться в качестве личных секретарей. Я был человеком достаточно влиятельным и надеялся, что к моей рекомендации отнесутся благосклонно и к Эстер будет проявлено внимание.

Я против всяких сантиментов в служебных делах, но, как вы, наверное, уже заметили, в личных часто становлюсь их рабом.


Эстер настояла на том, чтобы я взял у нее немного денег. Поэтому, наняв педальный кеб, я смог заблаговременно добраться до музея. Я дал кебмену деньги вперед и, когда выходил, услышал, как он отпустил ехидное замечание по адресу «некоторых привилегированных». Если бы я в это время не думал о более важных делах, то проучил бы его как следует.

Я всегда любил музей «Метрополитен». К религии я равнодушен, возможно, потому, что это область, в которой подвизается Таунтон. Но в старинных шедеврах музея есть что-то возвышающее и облагораживающее, вселяющее в душу покой и благоговение. Как уже было сказано, я пришел немного раньше намеченного времени и, подойдя к бюсту Георга Вашингтона Хилла, отца рекламы, молча постоял около него. Я чувствовал себя так же спокойно, как в первые мгновенья на Южном полюсе средь снежной тишины.

Ровно без пяти двенадцать я уже стоял перед огромным женским торсом позднего периода. Вдруг за моей спиной кто-то стал тихонько насвистывать. Мотив был какой-то неопределенный, но в нем настойчиво повторялся один из условных сигналов, который я выучил в подполье под Малой Наседкой.

Одна из дежурных сотрудниц музея направилась к выходу. Обернувшись, она улыбнулась мне через плечо.

Постороннему наблюдателю это показалось бы обычным знакомством мужчины с женщиной. Я взял ее под руку и почувствовал, как ее пальцы отбивают на моем запястье условный код:

«Ничего-не-говорите-когда-я-оставлю-вас-идите-в-конец-комнаты-садитесь и-ждите».

Я кивнул головой, она подвела меня к отделанной пластмассой двери, открыла ее и знаком велела войти.

В комнате было человек десять-пятнадцать потребителей. Они сидели на стульях с прямыми спинками и слушали человека с профессорской бородкой. Найдя свободный стул в глубине комнаты, я сел. Никто не обратил на меня внимания.


Лектор рассказывал о самых важных событиях того скучнейшего периода цивилизации, который предшествовал веку коммерции. Я рассеянно слушал его, стараясь отыскать в столь разных людях, собравшихся здесь, то общее, что должно было их объединять. Все они «консы», в этом нет сомненья, иначе зачем бы им здесь сидеть. Но мне так и не удалось найти в них то главное, что должно было, хотя бы внешне, отличать этих маскирующихся фанатиков от остальных людей. Каждый из них казался обыкновенным потребителем, с голодным выражением лица, которое обычно появляется у человека от соевых котлет и дрожжевого кофе. На улице я прошел бы мимо любого из них и даже не обернулся. Но я был в Нью-Йорке, а, по словам Боуэна, все «консы», с которыми мне доведется здесь встретиться, — это руководящие деятели движения, его вожди и вдохновители.

Над этим фактом тоже не мешало призадуматься. Когда я наконец выпутаюсь из этой истории, встречусь с Фаулером Шокеном и восстановлю свою репутацию, то постараюсь накрыть эту подпольную шайку, если только умно поведу игру. Я стал более внимательно приглядываться к сидящим в комнате, запоминая их лица. Мне бы не хотелось ошибиться при новой встрече.

Очевидно, был подан какой-то сигнал, но я не заметил его. Лектор прервал лекцию на полуслове, и из первого ряда выскочил низенький толстый человечек.

— Ладно, — сказал он будничным голосом, — все мы в сборе, и нет смысла терять время. Мы враги всяких потерь, для этого и собрались здесь. — Он пресек легкий смешок, пробежавший по аудитории. — Не шумите, — предупредил он, — и не называйте друг друга по имени. На этом собрании мы будем пользоваться номерами. Можете звать меня «номер один», вы будете «номер два», — он ткнул пальцем в своего соседа, — и так далее, ряд за рядом. Ясно? О'кэй, а теперь слушайте внимательно. Мы собрали вас здесь потому, что вы все новички. Вы теперь члены большой организации. Здесь, в Нью-Йорке, находится ее руководящий центр, выше его уже ничего нет. Каждый из вас был отмечен за какие-то заслуги — вы сами о них знаете. Сегодня вы получите задания. Но прежде мне хотелось бы предупредить вас об одном. Вы не знаете меня, я не знаю вас. Каждый из вас прошел испытание в своей ячейке, но наши люди на местах иногда бывают не в меру доверчивы. Если они ошиблись в вас… Ну, вы и сами понимаете, чем это может кончиться, не так ли?

Все дружно закивали головами. Я не отставал от других, но постарался запомнить этого маленького толстяка. Людей вызывали по номерам, одного за другим, они вставали и после короткой беседы с толстяком по двое и по трое выходили из комнаты, исчезая для выполнения заданий. Меня вызвали почти последним. Кроме меня, в комнате осталась только девушка с волосами апельсинового цвета и слегка косящими глазами.

— Ну, теперь вы двое, — обратился к нам толстяк. — Вы будете работать вместе, поэтому вам надо знать друг друга по имени. Гроуби, познакомьтесь с Корвин. Гроуби — своего рода литературный работник, а Селия — художница.

— О'кэй, — сказала девушка и раскурила от окурка новую сигарету «Старр». Идеальный тип потребителя, подумалось мне, если бы ее не испортили эти фанатики. Я заметил, что она жевала резинку даже во время бесконечных затяжек.

— Сработаемся, — одобрительно кивнул я.

— Конечно, — сказал толстяк. — Ничего не поделаешь, придется. Сами понимаете, Гроуби, для того чтобы дать всем возможность проявить себя, мы вынуждены сообщить вам много такого, что нам не хотелось бы завтра прочесть в газетах. Если вы не сработаетесь с нами, Гроуби, — добавил он ласковым голосом, — понимаете, в какое положение вы нас поставите? Тогда нам придется позаботиться о вас. Соображаете? — Он слегка постучал по пробке небольшого флакона с бесцветной жидкостью, стоявшего на столе.

— Соображаю, сэр, — поторопился я ответить.

Действительно, не трудно было сообразить, что находилось в этом флаконе.


Выяснилось, что все не так уж сложно. Однако после трех часов напряженной работы в этой маленькой комнатке мне пришлось напомнить им, — если я не вернусь в свой барак и не попаду на утреннюю перекличку, то едва ли смогу оказаться им полезным. Тогда меня отпустили.

Однако на перекличку я все равно не попал. Когда я вышел из музея навстречу великолепной утренней заре, я был полон самых радужных надежд. Внезапно из предрассветного тумана вынырнул какой-то человек и заглянул мне в лицо. Я узнал противную ухмыляющуюся рожу водителя кеба, доставившего меня в музей. — Хэлло, мистер Кортней, — ехидно приветствовал он меня, а затем мне на голову обрушился возвышавшийся за музеем обелиск или что-то в этом роде.

11

— Очнется через несколько минут, — донесся до меня чей-то голос.

— Ну, как, готов он для Хеди?

— Что ты? Конечно, нет.

— Я только так спросил.

— Подготовить для Хеди не так-то просто. Тебе пора бы это знать. Прежде их надо хорошенько напичкать амфетамином, плазмином, а иногда и ниацином меганита. Вот тогда они готовы: Хеди не любит, когда теряют сознание. Знаешь сам, как она злится.

Послышался нервный, недобрый смешок.

Я открыл глаза и произнес:

— Слава Богу! — так как, увидев грязно-серый потолок, какие бывают в конференц-залах рекламных агентств, решил, что благополучно попал в контору Фаулера Шокена. Неужели я ошибся? Лицо, склонившееся надо мной, не было мне знакомо.

— Чему ты такрадуешься, Кортней? — услышал я. — Ты что, не знаешь, куда попал?

После этого сомнений уже не оставалось.

— Таунтон? — выдавил я из себя.

— Угадал.

Я попробовал шевельнуть рукой или ногой, но не смог. Неужели на мне пластиковый кокон?

— Послушайте, ребята, — сказал я как можно спокойнее, — не знаю, что вы тут задумали, но советую вашу затею бросить. Наверное, меня похитили в деловых целях. А это значит, вам придется или отпустить меня, или прикончить. Если вы убьете меня без предупреждения, вам самим смерти не миновать, поэтому убивать вы не станете. Значит, в конце концов вы меня отпустите. Тогда советую сделать это побыстрее.

— Убить тебя, Кортней? — спросил ехидный голос. — Да разве мертвых убивают? Всем давно известно, что ты умер на леднике Старзелиус. Неужели не помнишь?

Я снова рванулся, но безуспешно. — Вас приговорят к выжиганию мозгов! — завопил я. — Вы что, с ума сошли? Кто хочет, чтобы ему выжгли мозги?

Мой собеседник невозмутимо проронил:

— Тебя ждет сюрприз. — И обращаясь к кому-то в сторону, крикнул:

— Передай Хеди, что скоро он будет готов. — Затем со мной проделали какую-то манипуляцию, что-то щелкнуло, и я оказался в сидячем положении. Кожа туго натянулась на суставах. Теперь ясно — на меня надели пластиковый кокон. Сопротивляться было бесполезно. Лучше поберечь силы.

Зазвенел звонок, и резкий голос приказал:

— Разговаривай повежливей, Кортней. Сюда идет мистер Таунтон.

В комнату действительно ввалился Б. Дж. Таунтон. Таким мне частенько доводилось видеть его на многочисленных банкетах: красный, тучный, расфранченный и неизменно пьяный.

Широко расставив ноги, он уперся руками в бока и, слегка раскачиваясь, смотрел на меня.

— Кортней, — наконец изрек он. — Очень жаль. Из тебя мог бы выйти толк, если бы ты не связался с этим мошенником и сукиным сыном Шокеном. Очень жаль.

Он был пьян, он позорил нашу профессию, на его совести лежало не одно преступление, но я все же заставил себя быть учтивым.

— Сэр, — начал я, стараясь говорить спокойно. — Произошло недоразумение. Фирму «Таунтон» никто не провоцировал на убийство представителя конкурирующей фирмы, не так ли?

— Нет, — ответил он, с трудом шевеля губами и пьяно покачиваясь. — С точки зрения закона провокаций не было. Этот ублюдок Шокен всего-навсего украл мою главную работу, переманил моих сенаторов, подкупил моих свидетелей в сенатской комиссии и стащил у меня из-под носа Венеру! — Его голос неожиданно поднялся до визга. Затем, уже спокойнее, он продолжал: — Нет, повода мне не давали. Шокен осторожен, он не станет убивать моих людей. Хитрый Шокен, чистюля Шокен, чертов идиот Шокен! — почти проворковал он.

Таунтон уставился на меня остекленевшими глазами. — Ублюдок! — вдруг заорал он. — Из всех низких, подлых, бесчестных, мошеннических проделок твоя была самой мерзкой. Я, — он ударил себя в грудь и едва удержался на ногах, — я придумал самый верный способ убрать конкурента, но ты повел себя, как трусливая крыса. Ты сбежал, как заяц. Ах ты, собака!

— Сэр, — пролепетал я в отчаянии. — Ей-богу, не знаю, о чем вы говорите. — Годы пьянства, — подумал я, — не прошли бесследно. Такое можно плести только с перепоя.

Он неуверенно сел — один из его людей вовремя успел пододвинуть стул, на который Таунтон опустил свой грузный зад. Мечтательно взмахнув рукой, он изрек:

— Кортней, в душе я настоящий художник.

— Конечно, мистер… — автоматически поддакнул я и чуть было не сказал по привычке «Шокен», но вовремя прикусил язык. — Конечно, мистер Таунтон.

— В душе, — продолжал он, — я артист, мечтатель, творец сказочных иллюзий. — От его слов у меня действительно начались галлюцинации: мне почудилось на минуту, что передо мной сидит Фаулер Шокен, а не его противник, ненавидящий все, что дорого Шокену. — Мне нужна Венера, Кортней, и я получу ее. Шокен украл ее у меня, но все равно она будет моей. Проект Шокена о заселении Венеры лопнет как мыльный пузырь. Ни одна его ракета никогда не поднимется с Земли, даже если для этого мне придется подкупить всех его подчиненных и убить всех начальников его отделов. Потому что в душе я артист.

— Мистер Таунтон, — сказал я как можно спокойнее, — вам не удастся так просто поубивать всех начальников отделов. Вас приговорят к выжиганию мозгов, введут вам церебрин. Вряд ли удастся найти кого-нибудь, кто захочет так рисковать ради вас. Никому не захочется двадцать лет жариться в аду.

— А разве, — мечтательно заметил Таунтон, — разве мне не удалось найти пилота, который согласился сбросить на тебя с вертолета контейнер? Разве я не нашел безработного бродягу, который согласился пустить пулю в окно твоей квартиры? К сожалению, оба промазали. А затем ты подложил нам свинью, трусливо сбежав на ледник.

Я молчал. Бегство на ледник не было моей затеей. Одному Богу известно, кто заставил Ренстеда хватить меня лыжами по голове, подсунуть вербовщикам, а вместо меня оставить чей-то труп.

— Чуть было не выпустили тебя из рук, — мечтательно предавался воспоминаниям Таунтон. — И если бы не преданные мне люди — кебмен и еще кое-кто, — мне бы не заполучить тебя. У меня есть еще немало возможностей, Кортней. Они могут быть хуже или лучше, чем у других, но такая уж у меня судьба — рисовать сказочные картины и ткать фантастические сны. Величие художника в простоте, Кортней. Ты все твердишь: «Никто не захочет подвергнуться выжиганию мозгов». Но ты просто недалекий человек. А я заявляю: «Найди того, кто этого хочет, и используй его». Я говорю так, потому что я — великий человек.

— Кто захочет подвергнуться выжиганию мозгов? — тупо повторил я. — Кто захочет подвергнуться выжиганию мозгов?

— Объясни ему, — обратился Таунтон к одному из своих помощников. — Я хочу, чтобы он понял, что мы не шутим.

— Все дело в количестве населения, Кортней, — сухо пояснил один из его людей. — Ты когда-нибудь слыхал об Альберте Фише?

— Нет.

— Этот необыкновенный человек жил на заре Века разума — в 1920-е годы или около этого. Альберт Фиш втыкал в свое тело иголки, сжигал на себе ватные тампоны, пропитанные бензином, нещадно сек себя и при этом испытывал удовольствие. Ручаюсь, ему понравилось бы и выжигание мозгов. Для него это были бы великолепные годы, в течение которых он упивался бы удушьем и тошнотой, испытывал бы восторженный трепет от того, что с него сдирают, кожу. Это было бы осуществлением мечты Альберта Фиша.


В те времена существовал только один Альберт Фиш. Нервное напряжение и темп жизни нашего высокоорганизованного общества способствуют появлению альбертов фишей. Было бы неразумно ждать, чтобы на обширных пространствах при небольшом и разбросанном по всей планете населении того времени, составлявшем менее трех миллиардов человек, могло появиться несколько альбертов фишей. Сейчас население намного увеличилось, и вокруг бродит сколько угодно таких людей. Надо только найти их. Мы здесь, у Таунтона, с помощью первоклассных исследовательских приемов откопали сразу нескольких. На них можно наткнуться в больницах, иногда, они бывают необычайно уродливы на вид. Эти люди жаждут стать убийцами, и они уже предвкушают удовольствие от одной мысли о наказании. А вот такие, как ты, утверждают, что невозможно нанять убийц, потому что все боятся наказания. Но сам мистер Таунтон только что объяснил тебе, что можно заполучить убийцу, если только найти человека, не боящегося наказания. И самое интересное, что тот, кто любит испытывать боль, любит сам причинять ее другим. Ну, к примеру, причинить боль тебе…

В этих словах звучала правда, от которой кровь стыла в жилах. Наше поколение, казалось, было приучено ко всему. Передачи по радио и телевидению изобилуют сообщениями о сверхъестественных подвигах и чудовищной жестокости. Из истории я знал, что раньше люди не были ни столь храбры, ни столь порочны. Это всегда озадачивало меня. Находятся же у нас такие люди, как Мэлон, который в течение шести лет преспокойно прорывал подземный ход, чтобы в одно прекрасное утро взорвать банк в Нью-Джерси. А все из-за того, что его чем-то обидел полицейский, регулировавший уличное движение. Но, с другой стороны, у нас были и такие, как Джеймс Ревир, герой с потерпевшего бедствие парохода «Уайт Клауд». Работая официантом туристского класса, этот застенчивый и хворый на вид человек один вынес из огня семьдесят шесть пассажиров. Снова и снова возвращаясь в бушующее пламя, обгоревший и ослепший, он выносил их на плечах, нащупывая дорогу своими искалеченными руками. Это верно. Когда людей слишком много, всегда можно найти такого, который с охотой сделает все что угодно. Таунтон действительно художник. Он постиг эту простую истину и использовал ее. А это означало, что я мог считать себя покойником. — Кэти, — подумал я, — моя Кэти!

Хриплый голос Таунтона прервал мои размышления. — Дошло до тебя? — спросил он. — Величественная картина. И главное в ней то, что я снова стану хозяином Венеры. А теперь начнем сначала, и ты выложишь мне все об агентстве Шокена. Все его маленькие тайны, его уязвимые места, ходы и выходы, кого из служащих можно купить, каков капитал фирмы и как со связями в Вашингтоне, — ну, да ты и сам знаешь, что меня интересует.

— Все равно я мертв и мне уже нечего терять, — подумал я и ответил:

— Нет.

Тогда один из людей Таунтона отрывисто бросил:

— Вот теперь он готов для Хеди, — и вышел из комнаты.

— Ты изучал древнейшую историю, Кортней, — сказал Таунтон. — Тебе, может, знакомо имя Гилля де Рэ. — Да, я знал это имя, и при одном его упоминании мне почудилось, будто мою голову медленно сжимают стальными обручами. — Все предыдущие поколения насчитывают примерно пять миллиардов человек, — небрежно продолжал Таунтон. — И все эти поколения дали миру лишь одного Гилля де Рэ, который тебе кажется Синей Бородой. Но в наши дни у нас их немало и есть из кого выбрать. Для особых дел из всех возможных вариантов я выбрал Хеди. Почему — сам увидишь.

Дверь отворилась, и на пороге появилась бледная, хилая девица с прямыми светлыми волосами. Ее тонкие, бескровные губы растянулись в идиотской улыбке. В руке она держала шприц с шестидюймовой иглой.

Я посмотрел ей в глаза и пронзительно закричал. Я не переставал кричать до тех пор, пока ее не увели и дверь за нею не закрылась. Воля моя была сломлена.

— Таунтон, — пролепетал я наконец, — прошу вас…

Он удобно откинулся на спинку стула:

— Выкладывай.

Я пытался, но ничего не вышло. Слова застревали в горле, память словно отшибло. Я даже не мог вспомнить, называется ли моя фирма «Фаулер Шокен» или «Шокен Фаулер».

Наконец Таунтон встал:

— Ладно, придется отложить, Кортней, пока ты не соберешься с мыслями. Мне и самому не мешает подкрепиться. — Его невольно передернуло, но он тут же снова молодцевато подтянулся.

— Советую вздремнуть, — сказал он и вышел нетвердой походкой.

Двое подручных Таунтона из комнаты допросов отвезли меня на тележке по коридору в карцер с тяжелой дверью. В царстве управляющих наступила ночь. В кабинетах, мимо которых меня провозили, было пусто, огни погашены, и лишь одинокий дежурный в конце коридора зевал за своим столом.

— Не снимете ли с меня кокон? — робко взмолился я. — А то я потом ни на что не буду годен.

— Не приказано, — отрезал один из подручных, и они захлопнули и заперли тяжелую дверь карцера. Я стал кататься по полу узкой камеры, стараясь наткнуться на что-нибудь острое и разорвать пластиковый кокон, но все было напрасно. Я извивался в невообразимых конвульсиях, катался и падал и наконец понял, что мне в этом коконе не подняться на ноги. Еще чуть-чуть теплилась слабая надежда на то, что для моей цели пригодилась бы дверная ручка, но она была от меня все равно что за тысячу миль.

Митчел Кортней, работник рекламы, Митчел Кортней, главная фигура в Отделе Венеры, Митчел Кортней — гроза «консов», этот самый Митчел Кортней беспомощно барахтался на полу карцера в плену у самого жульнического, бесчестного агентства, которое когда-либо позорило торговый мир, и единственной перспективой для него, кроме предательства, была, если повезет, быстрая смерть. Кэти по крайней мере ничего об этом не узнает. Будет думать, что я погиб, как дурак, на леднике, потому что стал ковыряться в батарейке, хотя ни черта в этом не смыслил…

Загремел ключ в замочной скважине — за мной пришли.

Но когда отворилась дверь, то, лежа на полу, я увидел не мужские брюки, а две тощие щиколотки, обтянутые нейлоном.

Это была Хеди. Хеди с ее шприцем.

Я попытался позвать на помощь, но когда она склонилась надо мной и я увидел ее горящие глаза, крик застрял у меня в горле. Вдруг я почувствовал, что у меня оторвали левую половину головы. Это ощущение длилось всего несколько секунд и растворилось потом в красном тумане беспамятства.

— Проснись, — требовала Хеди. — Я люблю тебя, проснись. — Мой правый локоть пронзила молния, я вскрикнул и отдернул руку. О, чудо, она двигалась… двигалась!

Игла шприца вонзилась мне в челюсть, ища, очевидно, тройничный нерв. В отчаянии я старался выбраться из красного тумана, готового снова поглотить меня. Теперь я мог двигать рукой, потому что Хеди шприцем прорвала пластиковый кокон. Она снова нацелилась, — и боль пронизала левую руку. Одно конвульсивное движение, — и эта рука тоже была свободна.

Кажется, я вцепился Хеди в загривок. Не уверен, что все было именно так — да разве это важно? Через пять минут ни Хеди, ни ее «любви» уже не существовало. Я сорвал с себя пластик и, вскрикивая от боли, медленно и тяжело поднялся на ноги.

Дежурный был мне не страшен. Если он не прибежал на мои крики, значит, теперь и подавно не прибежит. Я вышел из карцера и увидел, что он как будто спит, уронив голову на стол. Наклонившись над ним, я заметил на старой жилистой шее следы запекшейся крови. Хеди достаточно было сделать один укол, парализующий мозг. Да, анатомию она знала отлично.

У дежурного был револьвер, который я после минутного размышления решил не брать; но, найдя несколько долларов у него в карманах, я подумал, что они пригодятся мне больше, чем оружие, и поспешил к выходу. Часы на столе дежурного показывали пять минут седьмого. Значит, наступило утро.

Я уже знал, каково подниматься по лестнице небоскреба пешком. Теперь мне предстояло спуститься вниз. Если сердце у вас в порядке, то вы почти не замечаете разницы между спуском и подъемом. Однако в моем состоянии понадобилось целых полчаса, чтобы спуститься из административного помещения на нижние этажи, где ночевали простые смертные. По лестнице уже двигался первый поток угрюмых потребителей, спешивших на работу. Я стал свидетелем доброй дюжины потасовок и одной жестокой драки. Ночные обитатели лестничной клетки в здании агентства Таунтона были оборванным, грязным сбродом, который не пустили бы на лестницы к Шокену. Но это было даже к лучшему, ибо никто не обратил внимания на мою грязную, изодранную одежду и рану на лице. Лишь какая-то девица свистнула мне вдогонку. Если бы я в подобном виде вздумал сунуться в такие древние трущобы, как здание Американской радиокорпорации или Эмпайр Стэйт Билдинг, меня бы немедленно вышвырнули вон.

Мне повезло, — это был час, когда ночные жильцы покидали здание фирмы «Таунтон». Смешавшись с толпой, бурлившей в вестибюле, я вместе со всеми выбрался на улицу и устремился к станции метрополитена, поезда которого подвозили потребителей к местам их жалкой работы. Мне показалось, что люди из охраны Таунтона пристально разглядывают толпу из окон второго этажа. Не оборачиваясь, я юркнул в душевую.

В кассе я разменял все свои доллары на мелочь.

— Душ пополам, парень? — спросил кто-то. Мне позарез был нужен душ, но не пополам, однако я побоялся выдать себя замашками привилегированного служащего. Пришлось согласиться.

Мы уплатили за пятиминутный душ из соленой воды с мылом и полуминутный душ из пресной. Я обнаружил, что все время тру правую руку, а когда холодная вода попадала на левую половину лица, это причиняло невыносимую боль. Немного придя в себя после душа, я спустился в метро и в течение двух часов колесил под городом. Наконец я вышел на Таймс-сквер, в центре торговой части города. Это была главным образом грузовая станция, где чертыхающиеся потребители швыряли ящики с протеином на движущийся конвейер, отправлявший их во все концы города. Я попытался дозвониться Кэти. Мне опять никто не ответил.

Тогда я позвонил Эстер в агентство Шокена и приказал:

— Собери все до последнего цента, одолжи, возьми все свои сбережения, купи мне полный комплект одежды фирмы «Старзелиус» и как можно скорее приезжай на то место, где твоя мать два года назад сломала ногу. Точно на это место, помнишь?

— Да, помню, Митч, — ответила она. — Но мой контракт?..

— Не заставляй меня просить тебя, Эстер, — взмолился я. — Верь мне. Я не подведу тебя. Ради Бога, поторопись. А если увидишь, что меня схватили полицейские, сделай вид, что ты меня не знаешь. А теперь действуй.

Повесив трубку, я тяжело опустился на пол телефонной будки и оставался в ней до тех пор, пока кто-то не начал возмущенно колотить в дверь. Тогда я вышел, медленно прошелся по платформе, выпил стакан Кофиеста и съел сандвич с сыром. У газетного киоска я взял напрокат утреннюю газету.

Обо мне было напечатано маленькое скучное сообщение, занимавшее скромный абзац на третьей странице: «Разыскивается по обвинению в саботаже и убийстве». Далее говорилось, что некий Джордж Гроуби не вернулся на работу после отлучки в город. Он использовал это время для того, чтобы совершить кражу со взломом в административном отделе фирмы «Таунтон». Убив секретаршу, которая случайно наткнулась на него, Гроуби скрылся.

Через полчаса Эстер встретила меня в метро неподалеку от того места, где однажды сорвавшийся с конвейера ящик сломал ее матери ногу. У нее был очень встревоженный вид; теперь она так же, как и Джордж Гроуби, была виновна в нарушении контракта.

Я взял у нее картонку с одеждой и спросил:

— Осталось у тебя хотя бы полторы тысячи долларов?

— Около этого, — ответила она. — Моя мать была в ужасе…

— Закажи нам билеты на первый же корабль, отлетающий на Луну. Если можно, сегодня же. Встречай меня здесь.

— Мы? На Луну? — задыхаясь, промолвила она.

— Да, на Луну. Мне надо исчезнуть с Земли, пока меня не прикончили, и на этот раз уже по-настоящему.

12

Моя маленькая Эстер расправила плечи и начала творить чудеса.

Через десять часов мы уже сидели в кабине воздушного корабля «Дэвид Рикардо». Эстер преспокойно выдавала себя за служащую фирмы «Шокен», отправляющуюся на Луну со специальным заданием, а меня за Гроуби, статистика отдела продажи шестой категории. Никому не пришло бы в голову искать экспедитора Гроуби, служащего девятой категории, на космодроме «Астория». Экспедитор, работающий в канализационной системе, попавший в черный список за саботаж и убийство, естественно, не может позволить себе поездку на космическом корабле.

Эстер заказала отдельную кабину и полный ежедневный рацион. На этом корабле большинство пассажиров обычно оплачивают кабину и полный рацион. Такие путешествия совершаются не ради удовлетворения праздного любопытства и не рассчитаны на тех низкооплачиваемых потребителей, которые составляют абсолютное большинство населения Земли. Путешествие на Луну — это чисто деловая поездка, связанная прежде всего с добычей полезных ископаемых и немного — с желанием посмотреть тамошние достопримечательности. Нашими спутниками, которых мы видели только при посадке, были инженеры с озабоченными лицами, горсточка рабочих, в срочном порядке отправляемых на Луну, а также несколько до идиотизма богатых, мужчин и женщин, которым хотелось похвастаться тем, что они побывали на Луне.

Когда мы оторвались от Земли, Эстер охватило истерически приподнятое настроение, но затем она сникла и поплакала у меня на плече, напуганная тем, что наделала. Воспитанная в духе глубокого уважения к принципам морали и к кодексу торговли, она не могла так просто смириться с тем, что пошла на преступление и нарушила контракт.

— Мистер Кортней… Митч… — терзалась она, — если бы я могла быть уверена, что поступила правильно! Знаю, что вы всегда были добры ко мне, никогда не сделаете мне ничего дурного, но я так напугана, так несчастна!..

Я вытер ей глаза и принял решение:

— Пожалуй, лучше рассказать тебе все, Эстер. Ты сама будешь судьей. Таунтон сделал ужасное открытие. Он установил, что есть люди, которые не боятся казни церебрином и готовы идти на убийство торговых конкурентов. Таунтон считает, что мистер Шокен бесчестно украл у него проект Венеры, и теперь он ни перед чем не остановится, чтобы вернуть его обратно. Уже по крайней мере дважды он пытался убить меня. Раньше я думал, что Ренстед — один из его агентов, нанятых, чтобы помешать Шокену наложить лапы на Венеру. Теперь не знаю, что и думать. На Южном полюсе, куда я поехал, Ренстед дал мне по башке и продал вербовщикам под чужим именем, а на леднике оставил чей-то труп. Кроме того, во всем этом, — осторожно сказал я, — еще замешаны «консы».

Эстер слабо вскрикнула.

— Только не знаю, каким образом они здесь замешаны, но я сам стал членом ячейки «консов»…

— Мис-тер Кор-тней!

— Не по своей воле, — поспешил объяснить я. — Меня завербовали на плантации «Хлорелла» в Коста-Рике, а попасть оттуда на Север можно было только через организацию «консов». На плантациях я и вступил в ячейку, проявил способности и был переброшен в Нью-Йорк. Остальное ты знаешь.

Она долго молчала и наконец спросила:

— Вы уверены, что теперь все в порядке?

Сам отчаянно надеясь на это, я храбро ответил:

— Конечно, Эстер.

Она радостно улыбнулась.

— Пойду за нашими пайками, — заметила она, отстегивая ремни сиденья. — А вы лучше оставайтесь здесь.


Через сорок часов полета я сказал Эстер:

— Этот проклятый жулик стюард совсем обнаглел. Посмотри! — И протянул ей мой термос с водой и пакет с рационом. Пломбы на них были повреждены, а воды явно не хватало.

— Считается, что эти пайки опломбированы, — гневно продолжал я. — Это же чистое жульничество! А как у тебя?

— То же самое, — ответила она равнодушно. — Тут ничего не поделаешь. Давайте поедим попозже, мистер Кортней. — Она делала явные усилия, чтобы казаться веселой. — Партию в теннис?

— Ладно, — проворчал я, устанавливая настольный теннис, взятый в комнате отдыха. Эстер играла лучше меня, но сегодня я без труда одержал победу. Она была рассеянна и неловка, не вовремя нажимала рычаг и не туда посылала мячи. Однако полчаса игры, по-видимому, принесли пользу нам обоим. Эстер повеселела, и мы с аппетитом позавтракали.

Теперь мы стали постоянно играть в теннис перед едой. Больше в этом тесном обиталище заняться было нечем. Через каждые восемь часов Эстер отправлялась за нашим рационом, я ворчал на недостачу и сорванные пломбы, мы играли в теннис, а потом закусывали. Остальное время приходилось изучать рекламу фирмы «Шокен», мелькавшую на стенах ракеты.

— Все не так уж плохо, — думал я. — Шокен на Луне, и никто не помешает мне с ним встретиться. Там не так тесно и больше свободного времени. Мне хотелось расспросить у Эстер, что она слышала о Джеке О'Ши, но я промолчал. Боялся, что мне не по душе будут истории, которые она могла мне рассказать о герое-лилипуте и его триумфальном шествии из города в город, от женщины к женщине.

Однообразная реклама была наконец прервана объявлением: «Пассажиров просят явиться на кухню за последней порцией жидкого пайка. Сейчас восемь часов, и до прилунения никакие продукты больше выдаваться не будут».

Эстер улыбнулась мне и ушла, захватив поднос.

Лунное притяжение уже давало себя знать — все мои внутренности выворачивало наизнанку. Эстер вернулась, как обычно, через десять минут с двумя термосами Кофиеста и мягко пожурила меня:

— Ах, Митч, вы даже не установили теннисный корт?

— Что-то не хочется, давай прежде поедим. — Я протянул руку за своим Кофиестом. Но Эстер не дала его мне.

— Только одну партию, — голос ее звучал просительно.

— Черт возьми, слышала, что тебе сказано! — разозлился я. — Помни свое место! — Пожалуй, это у меня никогда не вырвалось, если бы не Кофиест. При виде красной упаковки фирмы «Старзелиус» меня снова начало тошнить. Должно быть, я просто давно не пил Кофиеста, ибо, как известно, от него не тошнит.

Лицо Эстер вдруг исказилось от боли.

— Простите, мистер Кортней. — Она прижала руки к животу. Испуганный, я подхватил ее на руки. Она была смертельно бледна, и тело ее обмякло; она тихо стонала.

— Эстер! — закричал я. — Что с тобой? Что…

— Не пейте его, — прохрипела она, судорожно хватаясь за живот. — Кофиест. Он отравлен… Ваш паек… Я попробовала его.

Ее ногти рвали одежду, впивались в тело, царапали его.

— Пришлите доктора! — закричал я в рупор кабины. — Здесь умирает женщина!

Мне ответил голос старшего стюарда:

— Сейчас, сэр. Корабельный доктор сейчас будет у вас.

Я с ужасом увидел, как лицо Эстер начало разглаживаться. Она прошептала:

— Подлая Кэти. Предать тебя… Митч, подлая Кэти. Смешно. Ты слишком хорош для нее. Она не потерпит этого. Моя жизнь… твоя… — Новая судорога исказила ее черты. — Жена и секретарша. Смешно. Так было всегда. А ты меня даже ни разу не поцеловал…

Я и сейчас не успел сделать этого. Эстер была уже мертва, когда в узкую дверцу кабины протиснулся корабельный врач. При взгляде на Эстер его лицо помрачнело. Вдвоем мы отнесли ее в изолятор и положили в камеру восстановления сердечной деятельности. Сердце Эстер снова забилось, она начала дышать и открыла глаза.

— Где вы? — спросил доктор, громко и отчетливо выговаривая слова. Эстер сделала чуть заметное движение головой, и радость надежды охватила меня.

— Она отвечает? — шепотом спросил я у врача.

— Едва ли, — ответил он с профессиональным спокойствием. И был прав. Эстер сделала еще несколько движений головой, и веки ее все время подрагивали. Врач продолжал спрашивать:

— Кто вы? — Эстер чуть-чуть нахмурилась, губы ее задрожали — и все кончилось. Передо мной лежало мертвое, лишь на секунду ожившее тело.

Доктор в деликатной форме пытался объяснить мне:

— Нет смысла дальше пробовать. Я выключу прибор. Вы не должны тешить себя надеждой. По-видимому, необратимая клиническая смерть уже наступила. Часто для людей, связанных чувствами, бывает трудно поверить…

Я смотрел, как все еще трепетали веки Эстер — один, два, три взмаха… — Выключите это, — хрипло сказал я. Под «этим» я скорее имел в виду не машину, а то, что раньше было Эстер. Врач выключил ток и убрал иглу.

— Ее тошнило? — спросил он. Я кивнул. — Это ее первый космический полет?. — Я снова кивнул. — Были боли в брюшной полости? — Кивок. — До этого было какое-нибудь недомогание? — Я отрицательно покачал головой. — Бывали головокружения? — Я кивнул, хотя точно не знал. Он к чему-то клонил, продолжая задавать вопросы, и было совершенно ясно, какие ему нужны ответы. Аллергия, плохая свертываемость крови, головные боли, быстрая утомляемость — в конце концов доктор произнес свое веское слово:

— Мне кажется, это болезнь Фляйшмана, она еще мало изучена. — И он пустился в научные рассуждения о симптомах этой редкой болезни.

Но, взглянув на меня, сразу переменил тон. — Здесь есть немного спирта, — сказал он. — Если хотите…

Я потянулся к колбе со спиртом, но вдруг, вспомнив об Эстер, предложил.

— Выпейте и вы со мной.

Он кивнул и без раздумий отпил из колбы. Я смотрел, как двигается его кадык.

— Не пейте много, — предупредил он. — Скоро посадка.

Еще какое-то время я занимал его разговором, пристально следя за ним, а затем, проглотив полпинты неразведенного спирта, еле добрался до своей кабины.


Головная боль с похмелья, горе и страх, идиотски длинная процедура проверки личности при высадке на Луне. Я, должно быть, вел себя довольно странно, ибо несколько раз слышал, как кто-то из команды говорил представителям лунной администрации:

— Полегче с этим парнем. Во время полета у него умерла девушка.

В тесной каморке приемного пункта, отвечая на бесчисленные вопросы, я твердил лишь одно — что ничего не знаю о том деле, с которым сюда послан, я — Гроуби, служащий шестой категории, и самое лучшее — как можно скорее отправить меня к Фаулеру Шокену. Ему должны были сообщить о нас. Однако меня лишь высмеяли, велели сесть и ждать, когда придет ответ на запрос, посланный в отделение фирмы «Шокен» в Луна-Сити.

Я сидел, посматривая по сторонам, и пытался что-то придумать. Это было не так-то просто. Сотрудники контрольного пункта на космодроме привыкли к заведенному порядку вещей. Я же представлял собой случай необычный. Они наверное, выжидают момент, чтобы схватить…

Световой аппарат на столе неподалеку от меня щелкнул и заработал. Скосив глаза, я прочел:

«Шокен. Отвечаю на запрос. С этим кораблем никого не жду. Никакого Гроуби в фирме «Фаулер Шокен» нет. Сообщите о нем куда следует. Действуйте по обстоятельствам. По-видимому, не наш человек. Конец».

Это действительно был конец. Парни поглядывали на меня, переговариваясь вполголоса. Еще минута, и они подадут знак детективам.

Я встал со скамьи и смешался с толпой пассажиров. Оставался только один выход, но он страшил меня. И все же я, как бы невзначай, сделал жест, означавший у «консов» сигнал серьезной опасности.

Расталкивая толпу, ко мне протиснулся детектив и положил руку на мое плечо.

— Надеюсь, ты не собираешься здесь набедокурить? — спросил он.

— Нет, — произнес я с усилием. — Ведите, куда нужно.

Он фамильярно махнул рукой тем, кто сидел у стола. Они ухмыльнулись и помахали ему в ответ. Детектив провел меня сквозь испуганную толпу, подталкивая сзади дубинкой.

Словно в оцепенении, я позволил ему вывести себя из помещения контрольного пункта на узкую, как туннель, улицу со множеством магазинов.

«Лунные сувениры — самые дешевые в городе»

«На Луне вы купите самые лучшие товары»

«Газета вашего родного города»

«Лунные костюмы. Прокат. 50 лет без износа»

«Компания проката лунных костюмов. 73 года без износа. Цены доступные»

«Лунные костюмы для девушек. Сногсшибательные модели. Цены по соглашению. Докажите, что вы были на Луне»

«Уоррен Астрон, доктор философии. Чтение гороскопов только по предварительной записи».

Все это светилось, подмигивало с витрин и вывесок, а толпы приехавших сновали взад и вперед, разевая рты от удивления.

— Ну-ка, остановись, — проворчал мой страж. Мы остановились напротив вывески Уоррена Астрона, и детектив вдруг шепнул:

— Вырви у меня дубинку, дай мне как следует по голове и кидай дубинку в уличный фонарь. Беги к Астрону и подай ему условный, знак. Желаю успеха и… постарайся не проломить мне череп.

— Вы… вы… — забормотал я, заикаясь.

— Да, — криво усмехнулся он, — очень жалею, что увидел твой сигнал. Это может стоить мне двух нашивок и повышения. Пошевеливайся.

Я так и сделал: выхватил у него дубинку и ударил его по голове, стараясь, чтобы удар получился не слишком слабым, но и не очень сильным. Потом дубинка мелькнула в воздухе и разбила фонарь. Испуганные вопли пешеходов гулким эхом отозвались в туннеле улицы. Я скользнул в белоснежную дверь заведения доктора Астрона и растерянно уставился на высокого тощего мужчину с бородкой.

— Что все это значит? — возмущенно воскликнул он. — Прием только по предварительной записи. — Я подал ему условный знак. — Убежище? — коротко спросил он, отбросив изысканные профессиональные манеры.

— Да. И побыстрее.

Он провел меня через приемную в небольшую обсерваторию с высоким прозрачным куполом — здесь были телескоп, карты небесных светил с надписями на языке хинди, стенные часы и несколько столов. Сильным рывком Астрон сдвинул один из столов, легко повернувшийся на шарнирах. Под ним был люк с поручнями. — Спускайтесь, — приказал он мне.

Я спустился в темноту.

Помещение, куда я попал, было около двух метров глубины, площадью около трех квадратных метров. У одной стены стояли кирка, лопата и два ведра, наполненных образцами лунных пород.

Перевернув одно из ведер, я уселся на него и стал считать свой пульс. Досчитав до пятисот семидесяти шести, я бросил это занятие. Пол был усыпан камнями; я попытался расчистить себе местечко. После нескольких безуспешных попыток улечься я вдруг услыхал над головой голоса. Один был профессионально вежливый голос Астрона, другой — женский, капризный и недовольный, принадлежал, должно быть, какой-нибудь толстой и немолодой даме. Беседа, очевидно, велась за столом, под которым скрывалось мое убежище.

— …Это, право, очень дорого, мой милый доктор.

— Как угодно, мадам. С вашего разрешения, я тогда возвращусь к моим эфемерам…

— Но, доктор Астрон, я не хотела…

— Мадам простит меня, но, если я не ошибаюсь, она не согласна с моим обычным гонораром?.. Я ошибся? Ну, тогда все в порядке. А теперь скажите мне день и час вашего рождения.

Клиентка что-то невнятно пробормотала, и я подумал, как нелегко, должно быть, Астрону с женщинами, которые всегда скрывают свой возраст.

— Итак… Венера в расположении Марса… Гороскоп Меркурия…

— Это что такое? — В резком голосе дамы прозвучала подозрительность. — Я тоже немного разбираюсь в Великом искусстве предсказания, но никогда не слыхала, чтобы…

— Мадам должна понять, что лунная обсерватория делает возможными такие вещи, о которых, разумеется, еще никто не слышал. Наблюдения, проводимые на Луне, позволяют поднять Великое искусство до таких высот, о которых немыслимо было даже мечтать раньше, когда наблюдения велись через толщу загрязненной земной атмосферы.

— О… о… конечно, я слышала об этом. Пожалуйста, доктор Астрон, продолжайте. Смогу ли я взглянуть в гороскоп на мои планеты?

— Разумеется, мадам, только попозже. Итак… Меркурий… планета раздора и интриг, но если она в расположении Юпитера, приносящего счастье…

«Чтение» продолжалось, вероятно, с полчаса, потом были еще два сеанса, и наконец наступила тишина. Я задремал, как вдруг меня окликнули. Астрон опять отодвинул стол, и в прямоугольном отверстии люка показалась его голова.

— Поднимайтесь. В ближайшие двенадцать часов вам не грозит никакая опасность.

Я выбрался наверх и заметил, что купол обсерватории потемнел.

— Вы — Гроуби? — спросил он.

— Да, — ответил я. Ни один мускул не дрогнул на моем лице.

— Сведения о вас мы получили с борта «Рикардо», от курьера. Бог знает, какова цель вашего приезда. Но это не моего ума дело. — Я заметил, что он держит руку в кармане. — Вы появились на плантациях «Хлорелла», вы — прирожденный работник рекламы, вас переводят в Нью-Йорк и случайно или преднамеренно, не знаю, похищают у музея «Метрополитен»; вы убиваете девушку и исчезаете… А теперь вы на Луне. Кто знает, для чего вы здесь. Ну, в этом разберутся другие. Сюда скоро придет один из членов центра нашей организации, чтобы проверить вас. Вы хотели бы что-нибудь сказать? Ну, например, сознаться, что вы агент-провокатор или подвержены маниакально-депрессивному психозу?

Я промолчал.

— Хорошо, — сказал он. Где-то хлопнула дверь. — Это, наверное, она.

В обсерваторию вошла Кэти.

13

— Митч! — воскликнула она, не веря своим глазам. — Боже мой, Митч! — Кэти засмеялась каким-то истерическим смехом. — Этого ты не ожидал, правда? Так ты не остался на льду?

Астролог вытащил из кармана револьвер.

— Не прикажете ли?..

— Нет, Уоррен. Все в порядке. Я его знаю. Пожалуйста, оставьте нас одних.

Он вышел. Кэти, вся дрожа, упала в кресло. Я же не мог сдвинуться с места. Моя жена — важная шишка у «консов». А я-то воображал, что знаю ее. Как же я ошибался! Она постоянно лгала мне, а я этого даже не подозревал.

— Ты, кажется, ничего не собираешься мне объяснить? — произнес я наконец. Кэти, по-видимому, уже овладела собой.

— Ты удивлен? Звезда рекламы якшался с «консисткой»? Боишься, что это всплывет на поверхность и отразится на твоей карьере? — Когда я посмотрел на нее, ее деланная насмешливая улыбка тут же исчезла.

— Проклятье! — не выдержала она. — Когда я взялась за ум, мне от тебя нужно было только одно — чтобы ты исчез и никогда больше не появлялся мне на глаза. Какую же ошибку я совершила, помешав Таунтону убить тебя!

— Значит, это по твоей указке Ренстед подсунул меня вербовщикам?

— Бездарная работа! Но ради Бога, скажи, что ты здесь делаешь? Что означают твои дикие выходки? Почему ты не можешь оставить меня в покое? — Она уже кричала.

Кэти — «конс». Ренстед — «конс». Они сами решают, что лучше для бедняги Митча, и, не задумываясь, действуют. Таунтон тоже лезет решать мою судьбу. Двигают меня, как пешку, по шахматной доске.

— Шахматная королева, — отчеканил я и, подойдя к Кэти, вдруг залепил ей пощечину. Настороженность в ее взгляде исчезла, теперь в нем было просто удивление.

— Ну-ка, зови сюда этого, который вышел.

— Митч! Что ты собираешься делать? — Теперь она больше походила на прежнюю Кэти.

— Я сказал тебе, зови его.

— Ты не смеешь мне приказывать…

— Эй, ты! — заорал я. — Чертов колдун!

Он вбежал в комнату и наткнулся на мой кулак. Удар сбил его с ног. Когда я начал обыскивать его, Кэти, как дикая кошка, бросилась на меня сзади. Я извлек из кармана астролога револьвер и оттолкнул Кэти — она упала и с удивлением смотрела на меня, потирая ушибленное бедро.

— А ты, однако… большой мерзавец, — удивленно произнесла она.

— Тут станешь кем угодно, — согласился я. — Шокен знает, что ты на Луне?

— Нет, — она потерла большой палец об указательный.

— Опять лжешь.

— Мой маленький правдолюб, — издевательски протянула она. — Мой маленький рекламный чародей и пожиратель огня…

— Советую разговаривать повежливей, не то получишь вот этой штукой по физиономии.

— Боже мой, ты действительно на это способен. — Она прикрыла лицо рукой, с опаской поглядывая на револьвер.

— Рад, что ты это поняла. Еще раз спрашиваю — Фаулер Шокен знает, что ты на Луне?

— Как сказать, — она продолжала коситься на револьвер. — Он действительно посоветовал мне совершить эту поездку, чтобы забыть о тяжелой утрате.

— Позвони ему и пригласи сюда.

Она не ответила и даже не пошевельнулась.

— Слушай, — разозлился я. — Это говорит Гроуби. Тот самый Гроуби, в которого стреляли, на которого бросались с ножом, которого обворовывали и похищали. У него в мире был один-единственный друг, и того отравили на его глазах несколько часов назад. С ним пыталась позабавиться садистка, которая неплохо знала анатомию. Он убил ее и не жалеет об этом. Он попал в лапы к «Хлорелле», да так, что ему не выбраться оттуда. Его обвиняют в убийстве и саботаже. Женщина, которую он считал своей любимой, — лгунья, фанатичка и дрянь. Гроуби терять нечего. Могу выйти на улицу, отдать себя в руки полиции и рассказать все, что знаю. Они не поверят мне, но все же займутся расследованием. Рано или поздно, но подтверждение они получат. Пусть в это время я уже буду казнен. Это не имеет значения. Мне терять нечего.

— А что ты от этого выиграешь? — спокойно спросила она.

— Хватит упрямиться. Звони Шокену.

— Только после того, как сделаю еще одну попытку, Митч. Одно твое слово особенно больно задело меня. Ты назвал меня «фанатичкой». Да, я уговорила Ренстеда подсунуть тебя вербовщикам. Во-первых, потому что хотела спрятать тебя подальше от наемных убийц Таунтона. А во-вторых, хотела, чтобы ты узнал жизнь простого человека. Я думала… Не знаю, что я думала… Считала, что ты увидишь, сколько вокруг несправедливости. Это трудно заметить, живя среди избранных. Легче увидеть снизу, на дне жизни. Я думала, что потом, когда ты вернешься, мы с тобой найдем общий язык и будем работать вместе ради единственной настоящей цели. Но этого не получилось. О, все это твой проклятый ум, такой блестящий и такой извращенный! Сейчас тебе хочется только одного — снова попасть в число избранных, есть, пить и спать лучше других. Как жаль, что ты не фанатик, а все тот же прежний Митч. Ну вот, я сделала еще одну попытку.

А теперь можешь поступить так, как считаешь нужным. Не беспокойся, что этим причинишь мне горе. Хуже не будет, чем тогда, когда мы ночи напролет кричали друг на друга. Или когда я уходила по заданиям «консов» и не могла тебе об этом сказать, хотя и видела, как ты ревнуешь. Или когда отправила тебя на плантации «Хлореллы», надеясь превратить работника рекламы в нормального человека. Или когда, любя тебя, не могла полностью принадлежать тебе, потому что между нами лежала тайна. Мне было очень больно. И удар револьвером — ничто по сравнению с этой болью.

Наступила пауза, которая, казалось, длилась вечность.

— Позвони Шокену, — неуверенно сказал я. — Попроси его прийти сюда. Затем уходи и прихвати с собой этого звездочета. Еще не знаю, что я скажу Шокену. Но даю тебе и твоим друзьям два дня на то, чтобы вы переменили штаб-квартиру, условные знаки и всю вашу остальную идиотскую ерунду. Позвони Шокену и убирайся отсюда. Больше не хочу тебя видеть. Никогда.

Мне не удалось уловить выражение ее лица, когда она взяла трубку и набрала номер.

— Пожалуйста, третьего секретаря мистера Шокена. Говорит доктор Нэвин, вдова мистера Кортнея. Мое имя есть в списке, если не ошибаюсь. Благодарю вас. Второго секретаря мистера Шокена, пожалуйста. Говорит доктор Нэвин, вдова мистера Кортнея. Могу я поговорить с личным секретарем мистера Шокена? Мое имя есть в списке… благодарю… Хелло, мисс Грайс. Это доктор Нэвин. Могу я поговорить с мистером Шокеном? Конечно… благодарю вас. — Она повернулась ко мне:

— Придется чуть-чуть подождать. — Несколько секунд мы молчали. Наконец она произнесла:

— Хелло, мистер Шокен!.. Хорошо, благодарю вас. Не могли бы мы встретиться и поговорить по важному делу. Служебному и… личному… Чем скорее, тем лучше, я думаю. Первая улица Магазинов, д-р Астрон… Нет, нет… Просто удобное место для встречи. Благодарю вас, мистер Шокен.

Я выхватил у нее из рук трубку и услышал голое Фаулера Шокена: «Хорошо, дорогая. Тайны интригуют. До скорой встречи». — Кэти была достаточно умна и могла бы инсценировать разговор по телефону, но это действительно был голосШокена. В моей памяти всплыли утренние часы на заседаниях правления, блестящие доклады, напряженная, но приносящая удовлетворение работа и возглас: «Хорошо потрудились!», служивший ориентиром на трудном пути. От тоски по привычному легонько защемило сердце. Словно я вернулся домой.

Кэти кое-как привела в чувство звездочета, и, не сказав больше ни слова, они покинули обсерваторию. Дверь захлопнулась.

Ну и черт с ними…

Через несколько минут я услышал жизнерадостный голос Шокена:

— Кэти! Эй, есть тут кто-нибудь?

— Войдите! — крикнул я.

Вошли сначала двое телохранителей Фаулера Шокена, а затем и он сам. Его лицо тут же покрылось красными пятнами. — Где же?.. — начал он. А затем: — Вы похожи на… Ты, Митч! — Он схватил меня в объятия и весело провальсировал со мной по комнате; телохранители остолбенели от изумления.

— Ну и шутку ты сыграл со стариком! В чем дело, мальчик? Где Кэти? — Он замолчал, отдуваясь, хотя на Луне и очень легко танцевать.

— Я выполнял секретное задание, — ответил я. — Боюсь, что попал в беду. Нельзя ли усилить охрану? Нам, видимо, предстоит стычка с ребятами Бернса.

Парни Шокена, работающие от агентства «Бринк», самодовольно заулыбались. Чувство профессиональной гордости было у них на высоте.

— Конечно, Митч. А ну-ка, организуй! — кивнул Шокен лейтенанту, и тот с готовностью бросился к телефону. — Теперь рассказывай, в чем дело.

— Предположим, это была деловая поездка, которая не удалась, — начал я. — Предположим, я не оправдал надежд и не смог заинтересовать потребителя Венерой. Временно потерпел неудачу. Но, пожалуйста, Фаулер, не надо вникать в детали. Я попал в беду, голоден, устал, напуган и чертовски нуждаюсь в горячей ванне.

— Ладно, Митч. Ты знаешь мое правило. Найди хорошего коня, корми и пои его вволю и выжми из него все, что можешь. Ты никогда не подводил меня, и, видит Бог, я рад, что ты здесь. В Отделе Венеры для тебя найдется работа. Там все пошло вкривь и вкось. Акции упали до 3.77, в то время как они должны были подняться до четырех и больше. А общий оборот? И говорить не хочется! Ты знаешь, я прибыл сюда за пополнением. Небольшой набег на лунные разработки компании Луна-Сити и прочее. Нужны администраторы, разбирающиеся в космических делах.

Хорошо было снова очутиться дома.

— Кто теперь возглавляет Отдел Венеры? — поинтересовался я.

— Пришлось взяться самому, — ответил Шокен. — Пробовал поочередно поручать это дело то одному, то другому члену правления, но без толку. Вот я и занялся этим сам, хоть у меня других дел по горло. А ты еще спрашиваешь, рад ли я тебя видеть.

— А Ренстед?

— Замещает меня, бедняга. Что у тебя за неприятности с полицией? А где Кэти?

— Пожалуйста, об этом потом… На Земле меня обвиняют в саботаже и убийстве женщины. Здесь — я подозрительная личность. К тому же оказал сопротивление при аресте, стукнул полицейского его же дубинкой и нанес ущерб имуществу Луна-Сити.

Шокен нахмурился.

— Мне не нравится слово «саботаж». Надеюсь, в контракте найдется какая-нибудь неточность?

— Даже несколько, — заверил его я.

Он повеселел.

— Тогда уплатим неустойку и будем оспаривать обвинение в саботаже, даже если вопрос передадут в Торговую палату. Какая фирма?

— «Хлорелла», отделение в Коста-Рике.

— Гм… фирма второго сорта, но солидная. Прекрасные там люди. Все до одного. С ними приятно иметь дело.

«Только когда не работаешь на них», — подумал я, но промолчал.

— Уверен, что они будут вести себя разумно. Если же заартачатся, то большинство акций все равно у меня в кармане. Должен же я защищать своих подчиненных? — Фаулер легонько ткнул меня пальцем под ребро. Он был рад, что наконец мог снять с себя заботы о проекте «Венера».

Ввалился десяток молодцов из агентства «Бринк». Теперь их было достаточно. Фаулер Шокен сиял.

— Лейтенант, люди из агентства Бернса могут попытаться силой увести отсюда мистера Кортнея. Ведь мы не допустим этого, верно?

— Так точно, сэр, — с бравым видом подтвердил лейтенант.

— Тогда пошли.

Вспугнув случайных прохожих, мы прошли по Первой улице Магазинов, которая вывела нас на Первую Жилую улицу, потом на Вторую и Третью, а затем мы вышли на Первую Торговую.

— Эй, ты! — окликнул меня случайно встретившийся нам патрульный из агентства Бернса. Мы шли беспорядочной группой, и, очевидно, он не сразу сообразил, что парни Бринка охраняют меня. Мои фотографии, видно, уже были розданы всем полицейским на Луне.

— Иди, иди играй в свои игрушки, — накинулся на него наш лейтенант.

Патрульный побледнел, однако, прежде чем свалился под градом ударов, успел дать сигнал тревоги.

По улице-туннелю, нелепо вскидывая ноги, бежали его товарищи. В дверных проемах показались лица любопытных. Наш лейтенант дал команду. Его подчиненные приготовились пустить в ход дубинки, рукоятки револьверов, пояса от униформ и собственные ноги.

Щелк! Щелк! И вот уже установлены на треногах пулеметы, готовые прошить всю улицу насквозь. Наши противники остановились в нескольких шагах от нас, нерешительно вертя в руках дубинки.

— В чем дело, джентльмены? — поинтересовался лейтенант.

— Этого человека зовут Джордж Гроуби?

— Разве вы Джордж Гроуби? — обратился ко мне лейтенант.

— Нет, меня зовут Митчел Кортней.

— Вы слышали, что он сказал! — крикнул им лейтенант. По его сигналу были наведены пулеметы. Гулко прозвучали два выстрела, последние любопытные исчезли, захлопнув двери.

— О, тогда все в порядке, — неуверенно протянул начальник патруля. — Можете идти. — Он повернулся к своим. — Ну? Чего вы ждете, болваны? Вы что, оглохли? — Они ретировались, а мы пошли дальше по Первой Торговой улице; наши ребята держали пулеметы наготове. Филиал фирмы «Фаулер Шокен» в Луна-Сити находился в доме № 75. Мы вошли посвистывая. Пулеметы были установлены в вестибюле.

Все происходило словно в фантастическом представлении. Такого мне еще не доводилось видеть. Потом, когда Шокен провел меня в административную часть лунного филиала своей фирмы, он мне объяснил:

— Здесь как на заре колонизации Америки, Митч. — Хорошо бы отразить это в рекламе. Своего рода равноправие. На Луне пост, занимаемый человеком, ничего не значит. Взвод хорошо обученных вооруженных людей — вот кто устанавливает здесь законы. Общество возвращается к первобытному состоянию, и человек здесь — простой смертный, независимо от того, какой там у него номер свидетельства благонадежности.

Мы прошли мимо какой-то двери.

— Комната О'Ши, — показал Шокен. — Его, конечно, нет. Малыш срывает бутоны, пока еще есть возможность. Но скоро это кончится. Единственный человек, побывавший на Венере! Скоро мы отнимем у него эту славу, не так ли, Митч?

Мы вошли в крохотную кабинку, и Шокен собственноручно опустил для меня откидную постель.

— Разберись вот, — сказал он и вытащил из нагрудного кармана пачку бумаг. — Это только сырые наброски, над которыми надо поработать. Я пришлю тебе поесть и Кофиеста. Поработаешь пару часиков, а там можешь и вздремнуть, а?

— Согласен, мистер Шокен.

Довольно улыбаясь, он ушел, задернув за собой портьеру. Я обалдело уставился на эти «наброски».

«Буклет в шесть красок. Не упоминать прежние неудачи. Рассказать о Лероде (1959), Холдене (1961), Макгилле (2002) и других героич. жертв. первооткрывателях… Ни слова о Мейерсе и Уайте (2010), чей корабль взорв. при вых. на орбиту. Попробовать изъять материалы о М. и У. из арх. подшив. и кн. по истории. Подсчитать примерно, во что это может обойтись. Разыск. в арх. фотогр. Лерода, Холдена и Макгилла. Подобрать, чтобы были блондин, брюнет, рыжий. Крупн. планом на фоне косм. кораблей, снимок готов, к полету ракеты. Умоляющ. взгл. женщины, но герои думают о космосе. Подробн. личн. жизни не известн.»

В кабине были предусмотрительно оставлены карандаш и бумага. Я сел и начал писать:

«Мы были обыкновенными парнями. Любили Землю и все земные блага, утренний глоток Кофиеста, первую затяжку сигаретой «Старр», жестковатую материю нового костюма фирмы «Старзелиус», ласковую улыбку девушки в ярком весеннем наряде, но этого нам было мало. Нас тянуло в дальние страны, к неизведанным мирам. Коротышка — это Лерод, год 1959-й. А это я — Холден, 1961-й, рыжий, с широкими плечами — это Макгилл, год 2002-й. Да, нас нет уже в живых. Но мы видели далекие миры и, прежде чем умереть, узнали то, что хотели узнать. Не надо нас жалеть. Мы пошли на это ради вас. Длинноволосые астрономы могли только строить догадки о Венере. — Ядовитые газы в атмосфере, — пугали они. Ветры такие горячие, что волосы тлеют на голове, и такой силы, что могут поднять человека в воздух. Но это были догадки, а не уверенность. А что делаете вы, если в чем-то не уверены? Стараетесь увидеть все собственными глазами…»

Вошел дежурный с бутербродами и Кофиестом. Одной рукой я засовывал в рот бутерброды, а другой писал:

«По тем временам у нас были хорошие воздушные корабли. Нас снарядили и обеспечили горючим для полета на Венеру. Не было только одного — горючего на обратный путь. Но не надо нас жалеть. Наша цель была — разведать. Могли же длинноволосые ошибаться, — а вдруг мы, выбравшись из корабля, вдохнули бы чистый воздух, искупались в ледяной воде, а затем, раздобыв горючее, пустились в обратный путь и вернулись бы с добрыми вестями. Но вышло так, как предсказывали длинноволосые. Лерод не стал ждать голодной смерти в своей ракете, — закончив запись в судовом журнале, он открыл люк и вдохнул метан. Моя ракета была легче, ветер подхватил ее и разнес на куски. У Макгилла оставались запасы продовольствия, и ракета его была потяжелее. Неделю он сидел и писал, а потом… Он прихватил с собой цианистый калий; Но не жалейте о нас. Мы были Там, мы видели Ее и переслали вам сведения, обо всем, что нужно. Теперь вы, люди, знаете, что и как делать. Знаете, что длинноволосые не ошибались. Венера — коварная дама, и чтобы завоевать ее, нужны знания и сноровка. Только тогда она отнесется к вам благосклонно. Если вы найдете нас и наши ракеты, не жалейте о нас. Мы сделали это для вас. Мы знали, что вы не подведете».

Я снова был в родной стихии.

14

— Фаулер, — взмолился я, — только не сегодня. Давайте отложим до завтра.

Он пристально посмотрел на меня.

— Ладно, Митч, хотя я не из тех, что отступают. — Проявилось еще одно из качеств, благодаря которому он стал боссом: Шокен начисто поборол сжигавшее его любопытство и не расспрашивал, где я был и что со мной произошло. — Хорошая работа, — сказал он, бросив на свой стол листки, исписанные мною предыдущей ночью. — Не просмотреть ли тебе это вместе с О'Ши? Он, как никто, сумеет придать им нужный колорит и достоверность. Да, чуть не забыл, укладывай вещи — полетишь обратно на «Вильфредо Парето». Хотя тебе ведь нечего укладывать. Вот деньги, выдастся свободная минутка, купи все необходимое. Прихвати с собой парней из охраны. Помнишь насчет «равноправия»? — И он лукаво подмигнул.

Я нашел О'Ши в соседней кабине — он свернулся, как кошка, клубочком, на большой, не по росту, койке. Джек повернулся и уставился на меня тусклым взглядом. Вид у него был ужасный.

— Митч? — произнес, он осипшим голосом. — О, господи, опять эти кошмары.

— Джек, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более убедительно. — Проснись, Джек.

Он вскочил и сел на койке. — Что за чертовщина! Неужели это ты, Митч? Да-да, припоминаю, кто-то говорил мне о тебе, когда я утром вернулся домой. — Он старался держать прямо свою маленькую головку. — Ох, умираю, — вдруг произнес он страдальческим голосом. — Достань мне чего-нибудь выпить, а? Выслушай мое предсмертное слово — никогда не становись героем. Ты для этого слишком хороший парень…

Джек, казалось, снова впал в оцепенение.

Я пошел в кухню и взял чашку Кофиеста, ломоть хлеба и стакан минеральной воды, но на обратном пути вернулся и зашел в бар за рюмкой виски.

О'Ши посмотрел на поднос и икнул. — Это что еще за дрянь? — спросил он слабым голосом, имея в виду Кофиест, хлеб и минеральную воду. Одним глотком Джек осушил рюмку виски; его передернуло.

— Давненько не виделись, Джек, — снова начал я.

— Ох-ох, — стонал он: — Ты принес как раз то, что нужно. Почему в ваших рекламах чертовски брешут о похмелье? — Он попытался встать, но тут же снова рухнул на койку.

— Спину ломит, — пожаловался он. — В монастырь уйти, что ли? Приходится так жить, положение обязывает. Это медленно но верно убивает меня. О… проклятая туристка из Новой Скотии. Ведь сейчас весна? Ты думаешь, этим все объясняется? А может, у нее эскимосская кровь.

— Сейчас поздняя осень, — сказал я.

— Вот как! Тогда, может, у нее нет календаря… Дай-ка мне Кофиест.

И никаких «спасибо» или «пожалуйста». Он привык к тому, чтобы по его первому требованию весь мир был у его ног. Да, Джек здорово изменился.

— Джек, ты мог бы поработать со мной сегодня? — спросил я уже без всякого энтузиазма.

— Мог бы, — равнодушно произнес он. — В конце концов Шокен мне платит. Но черт возьми, что же с тобой все-таки приключилось?

— Проводил кое-какие изыскания, — уклончиво ответил я.

— А Кэти ты видел? Чудесная у тебя женушка, Митч. — Его улыбка пришлась мне не по вкусу. Она могла означать воспоминания.

— Рад, что она тебе нравится, — процедил я сквозь зубы. — Заходи, будем рады.

Он сплюнул в чашку с Кофиестом, аккуратно поставил ее на стол и спросил:

— Ты о какой работе говоришь?

Я показал ему мои наброски. Большими глотками он выпил стакан минеральной воды и, постепенно приходя в себя, начал читать.

— Все ты тут переврал, — наконец недовольно сказал он. — Не знаю я никакого Лерода, Холдена или Макгилла, и черта с два были они самоотверженными исследователями. К Венере не «притягивает», к ней «приталкивает». — Он сидел с мрачным видом, поджав под себя ноги.

— Мы предполагаем, что их притянуло, — терпеливо пояснил я. — Если хочешь, мы попытаемся убедить в этом читателя. Здесь надо бы оживить рассказ твоими личными впечатлениями. Как ты на это смотришь?

— Меня с этого воротит, — произнес Джек равнодушно. — Митч, закажи-ка мне душ, а? Десять минут из пресной воды, погорячей. Черт с ней, с ценой. Ты тоже можешь стать знаменитостью. Нужно только, чтоб тебе повезло, как мне. — Он свесил с койки короткие ножки и стал сосредоточенно разглядывать собственные ступни. — Что ж, — вздохнул он, — живи пока живется.

— Так как же насчет статьи? — спросил я.

— Поищи мои отчеты, — небрежно ответил он. — А как там насчет душа?

— Поищи себе лакея, — в тон ему ответил я и вышел, вконец взбешенный.

В своей кабине я часа два потел, вставляя в статью «впечатления очевидца», а потом, прихватив охрану, отправился делать покупки. Стычек с патрульными на этот раз не произошло. В витрине обсерватории Астрона я увидел объявление: «Доктор Астрон сожалеет о том, что неотложные дела потребовали его срочного возвращения на Землю».

Я поинтересовался, улетела ли ракета «Рикардо» на Землю.

— Два часа назад, — ответил один из моих провожатых. — Завтра отлегает «Парето».

Итак, теперь я уже мог говорить.


Я рассказал Фаулеру Шокену все.

И он не поверил ни единому слову.

Однако он держался достаточно тактично, стараясь не обидеть меня.

— Никто не упрекает тебя, Митч, — мягко сказал он. — Тебе много пришлось вынести. Все мы иногда восстаем против действительности. Но у тебя есть друзья, мой мальчик. Они помогут тебе. Бывают минуты, когда каждый из нас нуждается в помощи. Мой психиатр…

Боюсь, что я закричал на него.

— Ну, ладно, ладно, — произнес он все так же мягко и понимающе. — Время у нас есть. Правда, профанам нечего соваться в эту тонкую область, но, мне кажется, я кое-что в этом смыслю и постараюсь объяснить тебе…

— Объясните лучше вот это! — заорал я, сунув ему под нос подделанный номер моего свидетельства благонадежности.

— Хорошо, объясню, — он оставался спокойным. — Это еще одно доказательство твоего короткого… ну, если хочешь, бегства от действительности. У тебя был психический шок. Ты бежал от самого себя, возомнил себя другим человеком и выбрал жизнь, диаметрально противоположную той, которую вел талантливый и прилежный работник рекламы. Ты выбрал легкую и беззаботную жизнь черпальщика, загорающего под солнцем тропиков…

Выслушав все это, я уже не сомневался в том, кто из нас на самом деле далек от действительности.

— Твою чудовищную клевету на Таунтона поймет всякий, кто мало-мальски разбирается в природе наших подсознательных мотивов. Я рад, что ты высказался. Значит, опять входишь в норму. Какова наша главная задача, главная задача Митчела Кортнея, работника рекламы? Бить противника, подрывать конкурирующие фирмы изнутри, уничтожать их. Твои выдумки о Таунтоне говорят понимающему человеку о том, что ты рвешься стать прежним Митчелом Кортнеем, работником рекламы. Выраженные в символах, окутанные таинственностью подсознательного, эти небылицы о Таунтоне тем не менее понятны. А встречу с девицей по имени Хеди ты позаимствовал из детективной литературы.

— Черт побери! — не выдержал я. — Да взгляните на мою челюсть! Видите эту дырку? Рана все еще болит.

Он только улыбнулся:

— Хорошо, что ты не причинил себе большего вреда, Митч.

— А Кэти? — хрипло спросил я. — А те сведения о «консах», которые я вам передал? Условные знаки, пароли, приветствия, явки?

— Митч, — произнес он искренне. — Я тебе уже говорил, что не намерен забираться в дебри психоанализа, но все это твоя фантазия. Из ревности — это тоже результат раздвоения твоей личности на Гроуби — Кортнея — ты отождествил свою жену с этими чудовищами — «консами». «Гроуби» тщательно подтасовывает факты, чтобы его сведения о «консах» нельзя было ни проверить, ни опровергнуть. «Гроуби» устраивает так, чтобы твое настоящее «я» молчало об этих «фактах» до тех пор, пока «консы» не сменят пароль, явку и прочее. «Гроуби» действует из чувства самосохранения. «Кортней» должен вернуться, и «Гроуби» это знает. Он чувствует, что его «вытесняют», и тогда решает дождаться удобного момента. «Гроуби» подстраивает все так, чтобы еще вернуться…

— Я не сумасшедший!

— Мой психиатр…

— Вы должны верить мне!

— Борьба подсознательного…

— Говорю вам, Таунтон нанимает убийц!

— Знаешь, Митч, когда я окончательно убедился в том, что ты нездоров?

— Ну? — с горечью спросил я.

— Когда ты сочинил, будто на ячейке «консов» сидела Малая Наседка. Этот символ… — он даже слегка смутился, и щеки его порозовели. — Мне стало совершенно ясно…

Больше я не стал спорить и только в одном решил не уступать: — Мистер Шокен, говорят, что лучше не перечить сумасшедшим?

— Ты не сумасшедший, мой мальчик. Тебе просто нужна помощь, как и многим…

— Выражусь яснее. Вы исполните одну мою прихоть?

— Разумеется, — снисходительно улыбнулся он.

— Обеспечьте охрану себе и мне. Таунтон нанимает убийц. Я ли так думаю, или «Гроуби», или сам дьявол, — неважно, но повторяю, Таунтон нанимает убийц. Если вы согласитесь обеспечить охрану, я обещаю, что не буду, как вы говорите, валять дурака и даже пойду к вашему психиатру.

— Ладно, — улыбнулся он, явно потешаясь надо мной.

Бедняга Фаулер. Можно ли винить его? Ведь каждое мое слово было ударом по воображаемому миру, в котором он жил. То, что я говорил, звучало как анафема богу Торговли. Фаулер не мог этого допустить и не представлял, что мое настоящее «я» верит тому, что я говорю. Не мог же, на самом деле, Митчел Кортней, рекламный работник высшей категории, утверждать, что:

у тех, кто потребляет, и у тех, кто производит, интересы диаметрально противоположны;

большая часть населения мира глубоко несчастна;

рабочему человеку не так-то просто найти подходящую работу;

предприниматели ведут нечестную игру, всячески нарушая законы;

«консы» — вполне нормальные, разумные люди и имеют хорошую организацию.

Все это прозвучало для Фаулера как гром с ясного неба. Но Шокен умел быстро восстанавливать свое душевное равновесие. В конце концов всему можно найти объяснение, а бог Торговли непогрешим. Поэтому совсем не Митчел Кортней, работник рекламы, говорит все это, а его злой, еще не отступивший двойник, чертов «Джордж Гроуби» или еще кто-то, только не Митч Кортней.

И, как человек, действительно страдающий раздвоением личности, что наверняка привело бы в восторг Фаулера и его психиатра, я сказал себе: «Слушай, Митч, а ты и вправду говоришь, как истый «конс». И тут же мое второе «я» ответило: «Но я и есть «конс». Вот так номер!»

«Ладно, — продолжался этот внутренний диалог, — что я об этом знаю? Возможно, это действительно так…»

«Да, — заключило мое второе «я» после некоторого раздумья. — Вполне возможно…»

В нашей профессии существует такой прием — если хочешь что-нибудь выделить, создай контрастирующий фон. Сейчас, к примеру, таким фоном стали для меня взгляды Фаулера Шокена и его отношение к действительности.

«Ладно, Шокен, можешь смеяться, сколько хочешь, — думал я. — Только дай мне охрану. Мне совсем не хочется снова встретиться с таким «плодом моей фантазии», как милейшая Хеди».

15

Когда мы с Фаулером, Джеком О'Ши, секретарями и нашей вооруженной охраной прибыли в здание фирмы «Шокен», Ренстеда не оказалось на месте.

Его секретарша сообщила, что он где-то на нижних этажах, и мы решили подождать. Прошел час, и я высказал предположение, что он вообще не придет. А еще через час нам сообщили, что в правом крыле здания на нижнем этаже найдено чье-то тело. Оно было настолько изуродовано, что опознать его не удалось.

Секретарша, истерически всхлипывая, открыла сейф и стол Ренстеда. Здесь мы и обнаружили его дневник с записями, сделанными в последние месяцы жизни.

Вперемежку со служебными зачетками, набросками планов предстоящих кампаний, адресами любовниц и изысканных ресторанов были следующие записи:

«Вчера он опять приходил. Говорил, что публику надо стараться огорошить. Он пугает меня… говорит, что фирме «Старзелиус» нужны смелые и сообразительные люди… Боюсь его до смерти. Он и при жизни наводил на всех страх…

Вчера Г.В.Х. приходил снова… Я впервые увидел его при дневном свете. Я вскочил и закричал, но никто, кроме меня, его не заметил. Ну что ему нужно от меня?.. Сегодня его зубы показались мне еще острее и длинней. Мне нужна помощь… Он сказал, что я никуда не гожусь, что я позорю нашу профессию…»

Вскоре мы убедились, что Ренстеда тревожила тень Георга Вашингтона Хилла, основоположника нашей профессии, создателя музыкальной рекламы, теоретика шоковой рекламы и Бог знает, чего еще.

— Бедняга, — вздохнул побледневший Шокен. — Несчастный парень. Если бы я только знал. Почему он вовремя не обратился ко мне?

Последняя запись гласила:

«…сказал мне, что я никуда не гожусь. Это мне и самому известно. Позорю нашу профессию. Все это знают… Читаю это на их лицах. Он сказал им. Будь он проклят… Он и его зубы… проклят!»

— Ах, бедняга, бедняга… — Шокен чуть не плакал. Он повернулся ко мне:

— Видишь, как нелегко служить нашему делу?

Как уж тут не видеть. Сфабрикованный заранее дневник, безобразное месиво вместо трупа. С таким же успехом там, внизу, мог бы лежать семидесятикилограммовый кусок Малой Наседки. Но напрасно говорить это Шокену. В душе посмеиваясь над ним, я печально кивнул головой.

Я вновь вернулся к руководящей работе в Отделе Венеры и ежедневно посещал личного психиатра Фаулера, но ни на шаг не отпускал от себя вооруженных телохранителей.

Проводя со мной душеспасительные беседы, старик Шокен то и дело говорил:

— Пора бы тебе отказаться от глупой выдумки Пожалуй, эта охрана — теперь единственное, что стоит между тобой и действительностью, Митч. Доктор Лоулер сказал мне…

А доктор Лоулер лишь повторял Фаулеру Шокену то, что говорил ему я. В этом и заключался медленный процесс моего «выздоровления». Я нанял студента-медика, которому поручил задним числом разработать все симптомы моего психического заболевания, исходя из предположения, что психоз начался в бытность мою потребителем. И он не замедлил подобрать мне то, что нужно. Часть из симптомов я забраковал как унижающие мое достоинство. Тем не менее их осталось достаточно, чтобы каждый раз доктор Лоулер ронял от удивления карандаш. Мы откапывали их один за другим; трудно себе представить более нудное занятие.

Не уступал я в одном — по-прежнему утверждал, что моя жизнь и жизнь Фаулера Шокена находится в опасности.

Как я и предполагал, мы с Шокеном сходились все ближе и ближе. Он считал, что нашел во мне своего верного последователя. Мне же было стыдно разочаровывать его — ведь он так хорошо относился ко мне. Но поскольку речь шла о жизни и смерти, все остальное уже не имело для меня значения.

Наконец наступил день, когда Фаулер Шокен мягко сказал мне:

— Митч, хватит с нас героических мер. Я не прошу тебя лично обходиться без барьера, которым ты отгородился от действительности, что же касается меня, свою охрану я намерен снять.

— Они убьют вас, Фаулер! — крикнул я в отчаянии. Он только покачал головой: — Увидишь, все будет хорошо. Мне нечего бояться.

Спорить было бесполезно. Не слушая меня больше, Фаулер вызвал командира своей охраны.

— Вы мне больше не нужны. Возвращайтесь с вашими людьми к начальству за новым назначением. Благодарю за хорошую службу.

Лейтенант отдал честь, однако ни он, ни его люди не были обрадованы. Вместо легкой службы у Шокена им, чего доброго, придется выполнять обязанности часовых в коридорах сената или ночного патруля или же сопровождать почту и курьеров в ночное время.

Они ушли. Я понял, что часы Шокена сочтены.

В эту же ночь по дороге домой он был задушен. Убийца застрелил его шофера и сам сел за руль шокеновского «кадиллака». Преступника удалось схватить, но он оказал сопротивление при аресте, и полиция забила его насмерть дубинками. Опознать труп было невозможно, ибо его номер на запястье оказался срезанным.

Можно себе представить, что творилось на следующий день в конторе. Траурное заседание членов правления приняло резолюцию, в которой говорилось, что это грязное убийство — позор для нашей великой профессии, что мы никогда этого не забудем и не простим и все такое прочее, как и полагается в таких случаях. От многих фирм, в том числе и от Таунтона, были получены телеграммы с выражением соболезнования. Присутствующие с удивлением посмотрели на меня, когда, скомкав телеграмму Таунтона, я грубо выругался.

Теперь мысли членов правления были заняты одним — пакетом акций фирмы «Шокен». Фаулер скупал акции через подставных лиц, а на свое имя приобрел их весьма незначительное количество. Как служащий высшей категории, я тоже владел некоторым количеством акций, но самым солидным держателем акций был, бесспорно, Гарвей Бренер, старейший партнер Фаулера. По количеству акций, которыми он официально владел, Бренер формально имел, пожалуй, преимущество даже перед самим шефом. Но он знал, что стоит только заикнуться об этом, как Фаулер выставит против него всех своих подставных акционеров, и тогда ему несдобровать. К тому же он всегда был предан Шокену.

Он не сомневался, что рано или поздно станет преемником Шокена, а некоторые неосмотрительные сотрудники из Отдела научных изысканий уже заискивали перед ним, сущие идиоты. Но Бренер был совершенно бесталанной личностью, лишенной проблесков инициативы, — просто честная рабочая скотинка. Под его руководством фирма «Шокен» захирела бы через год.

Вздумай я сам играть, непременно поставил, бы на Силлери из Отдела массовых средств. Многие придерживались того же мнения, кроме, пожалуй, самоуверенного и недалекого Бренера и еще нескольких глупцов. Вокруг Силлери уже вертелась свита подхалимов, которые, без сомнения, помнили слова Фаулера: «Массовые средства рекламы — это основа основ, джентльмены. От работника этого отдела требуется смекалка». Я чувствовал себя прокаженным на своем конце стола; моя охрана молча наблюдала за происходящим.

Силлери только раз взглянул на моих телохранителей, но в его глазах я прочел все, как в открытой книге: «Слишком долго тянется канитель. Первое, что мы сделаем, — покончим с этими барскими замашками».

Наконец началось то, чего мы все с нетерпением ожидали.

Прибыли представители Американской арбитражной ассоциации и Секции утверждения завещаний.

Как и положено, физиономии у них были похоронные. То ли многолетняя закалка, то ли полное отсутствие чувства юмора позволили им сохранить скорбный вид даже во время краткой приветственной речи Силлери, в которой он упомянул о печальном долге, приведшем их сюда, и о нашем желании встретиться с ними еще раз при более счастливых обстоятельствах.

Скороговоркой пробубнили текст завещания и раздали копии присутствующим. Первое, что мне бросилось в глаза, были слова:

«Моему дорогому другу и соратнику Митчелу Кортнею я завещаю дубовое кольцо с инкрустацией из слоновой кости (инвентарный номер 56987) и семьдесят пять акций основного попечительского капитала Института распространения психоаналитических знаний при условии, что все свое свободное время он посвятит активному участию в этой организации и дальнейшему ее процветанию».

«Ну, Митч, — сказал я себе, — твоя песенка спета». Швырнув завещание на стол, я откинулся на спинку стула, мысленно стараясь представить размеры своего состояния.

— Плохие для вас вести, мистер Кортней, — храбро и сочувствующе обратился ко мне сотрудник Отдела научных изысканий, которого я едва знал. — Но мистер Силлери, кажется, весьма доволен.

Я взглянул на параграф первый, касавшийся Силлери. Еще бы, ему достались все личные акции Шокена и львиная доля капиталовложений синдиката «Мэнэджериал инвестмент». Корпорации страховых компаний и еще двух других объединений.

Мой сосед стал внимательно изучать копию завещания. — Простите, что вмешиваюсь, м-р Кортней, — заметил он, — но старик мог бы обойтись с вами получше. Я немного знаком с областью психоанализа, но о таком институте что-то не слыхал.

Мне почудилось, что за моей спиной ехидно посмеивается Фаулер. Ах, ты старый осел! Это было так похоже на Шокена с его своеобразным чувством юмора.

Силлери откашлялся, и в зале воцарилась тишина.

Великий человек заговорил:

— Джентльмены, мне кажется, здесь слишком много посторонних. Прошу всех, кроме членов правления, покинуть зал…

Я встал.

— Готов избавить вас от своего присутствия, Силлери. Пошли, ребята. Но, может, я еще вернусь. — И вышел вместе с охраной.


Нью-йоркское отделение Института распространения психоаналитических знаний, не приносящая прибыли некоммерческая организация разместилась в трех жалких комнатушках где-то в Йонкерсе, деловой части Нью-Йорка. В первой комнате чудаковатая старая дева выстукивала что-то на пишущей машинке. Она словно сошла со страниц романов Диккенса. На покосившейся стойке валялись засиженные мухами брошюры.

— Из фирмы «Фаулер Шокен», — представился я. Она вскочила.

— Простите, сэр. Я вас не заметила. Как поживает мистер Шокен?

Я рассказал ей, как он «поживает». Она заплакала навзрыд. Мистер Шокен был так добр, так щедр и предан делу. Что же теперь делать ей и ее бедняге брату? Ах, бедный мистер Шокен! Бедная она! Бедный ее брат!

— Еще не все потеряно, — заметил я. — Кто здесь главный?

Всхлипывая, она сообщила, что ее брат находится в следующей комнате.

— Пожалуйста, скажите ему об этом как можно осторожней. Он такой нервный, такой впечатлительный.

Я сказал, что постараюсь, и прошел в его комнату. Мертвецки пьяный братец храпел, уронив голову на стол. Я с трудом растолкал его, и на меня глянули тусклые, наглые глаза.

— Чег-го т-тебе?

— Я из фирмы «Фаулер Шокен». Мне надо ознакомиться с документацией.

Он энергично затряс головой.

— Нет, с-сэр. Н-нет. Только хозяин имеет на это право.

— Он умер. Вот его завещание. — Я показал ему пункт, касавшийся меня, и мое удостоверение личности.

— Ну, что ж… Значит, наша песенка спета. А может, вы оставите нас здесь, мистер Кортней? Ведь он предписывает вам…

— Увидим, — оборвал я его. — Давайте документацию. — Из потайного сейфа, спрятанного за обыкновенной дверью, он извлек конторские книги.

После тщательного трехчасового изучения документов я понял, что институт существовал единственно для того, чтобы держать 56 процентов акций организации, называемой «Генеральная корпорация Ньюарка по регенерации фосфора».

Я вышел в коридор и сказал охране:

— Пошли, ребята. Теперь — в Ньюарк.

Не буду утомлять вас подробностями. Скажу только, что Корпорация в своем развитии претерпела ряд изменений, в результате которых возникли посредническая компания по использованию старых инструментов во Франкфурте, державшая 32 процента акций агентства Фаулера, и Корпорация объединенных концессий, которой совместно с Уокеганским колледжем зубоврачебной ортопедии принадлежали остальные ценности.

Через две недели в сопровождении охраны я снова явился на заседание правления.

Председательствовал Силлери. Он выглядел утомленным и измученным, словно последние две недели каждую ночь занимался какими-то безуспешными поисками.

— Кортней, — зарычал он, — я думал, ты сам сообразишь, что твоему батальону здесь не место?

Тогда я кивнул честному недалекому старине Гарвею Бренеру, которого уже посвятил во все. Он был предан Шокену, а значит, и мне. Бренер проблеял:

— Господин председатель, я предлагаю разрешить членам правления иметь при себе личную охрану в том количестве, которое им необходимо для обеспечения безопасности.

— Поддерживаю предложение Бренера, — добавил я. — А ну-ка, ребята, тащите сюда чемоданы. — Мои телохранители, ухмыляясь во весь рот, стали втаскивать чемоданы, доверху набитые доверенностями на передачу мне акций пайщиков.

У всех буквально глаза полезли на лоб и раскрылись рты от удивления, когда на столе выросла груда ценных бумаг. Понадобилось немало времени, чтобы пересчитать их и установить, что они подлинные. А потом началось голосование. Все голоса «против» получил Силлери. Воздержавшихся не было. Правление, не раздумывая, переметнулось на мою сторону.

Верный старый Гарвей предложил избрать меня председателем правления. Предложение приняли единогласно. Затем он же предложил Силлери выйти в отставку, а его пай в фирме выкупить и отложить в качестве премиального фонда. Тоже приняли единогласно. Затем — пусть другим будет неповадно! — он предложил понизить в должности и вывести из членов правления некоего Томаса Хитерби, младшего сотрудника Отдела искусств, слишком откровенно выслуживавшегося перед Силлери, и лишить компенсации за его долю акций. Прошло и это предложение. Хитерби не успел и рта раскрыть. Кое-что все же лучше, чем ничего, должно быть, решил он, сдержав ярость.

Итак, свершилось. Я стал полновластным хозяином фирмы «Фаулер Шокен». Но к этому времени я начал презирать все, чему она служила.

16

— Мистер Кортней, междугородный! — раздался голос моей секретарши. Я нажал кнопку.

— В Олбени по доносу соседей арестован член организации «консов». Соединить вас?

— Черт побери! — не выдержал я. — Сколько раз вам говорить! Конечно, соедините. Какого черта вы сразу не соединили?

Голос ее задрожал:

— Простите, мистер Кортней, я думала, что это так далеко…

— В таком случае вообще не советую вам думать. Закажите мне билет в Олбени.

Возможно, я был чересчур резок с ней, но мне во что бы то ни стало нужно разыскать Кэти, даже если для этого пришлось бы перевернуть вверх дном все ячейки «консов» в стране. Я заставил Кэти уйти в подполье, опасаясь, что могу выдать ее, и теперь мне надо было вернуть ее обратно.

Час спустя я уже сидел в олбенской конторе Агентства по взаимному обеспечению безопасности. Это было местное отделение, работающее по договорам во многих городах. У лифта меня и мою охрану встретил сам директор.

— Такая честь, — бормотал он, — такая большая честь для нас, мистер Кортней. Чем могу служить?

— Вам передавали мою просьбу не допрашивать арестованного, пока я не приеду? Надеюсь, вы так и сделали?

— Конечно, мистер Кортней! Мои сотрудники, возможно, немного потрясли его в рабочем порядке, но он вполне в форме.

— Я хочу его видеть.

Директор агентства с готовностью провел меня к арестованному. Он надеялся заполучить в клиенты фирму «Шокен», но сказать об этом прямо пока не решался.

Арестованный сидел на табурете под ярким прожектором — рядовой потребитель лет тридцати в белом воротничке, лицо разукрашено синяками.

— Выключите прожектор, — приказал я.

Часовой с квадратной челюстью попробовал было возразить:

— Но мы всегда…

Мой телохранитель оттолкнул его и выключил прожектор.

— Ничего, Ломбардо, — торопливо успокоил часового директор. — Ты должен помогать этим джентльменам.

— Стул, — попросил я и, сев перед арестованным, представился: — Меня зовут Кортней. А вас?

Он посмотрел на меня — теперь, когда прожектор выключили, зрачки его глаз снова стали нормальными.

— Филмор, — четко произнес он. — Август Филмор. Не скажете ли, что все это значит?

— Вас подозревают в принадлежности к «консам».

Сотрудники агентства в ужасе ахнули. Ведь я нарушил элементарнейшие правила ведения следствия, сообщая обвиняемому, в чем его вина. Но это мало беспокоило меня.

— Какой абсурд, — Филмор сплюнул. — Я порядочный человек, женат, отец восьмерых детей, жду девятого. Кто мог сказать вам такую ерунду?

— Скажите ему, кто, — обратился я к директору.

Он обалдело уставился на меня, не веря своим ушам. — Мистер Кортней, — наконец пролепетал он, — при всем уважении к вам я не могу взять на себя такую ответственность!.. Это неслыханно! Закон охраняет личность осведомителя…

— Хорошо, ответственность я беру на себя. Могу дать расписку, если хотите.

— Нет, нет, что вы! Пожалуйста, мистер Кортней, я сообщу вам имя осведомителя, учитывая, что вы человек ответственный и знаете законы. Но прошу не называть это имя в моем присутствии. Я сейчас выйду из комнаты, хорошо?

— Как вам угодно, я на все согласен.

Он угодливо улыбнулся и шепнул мне на ухо:

— Это сделала некая миссис Уорли. Ее семья живет в одной комнате с семьей арестованного. Будьте осторожны, мистер Кортней…

— Благодарю, — ответил я.

Директор трусливо опустил глаза и вместе со своими подчиненными поспешно покинул комнату.

— Так вот, Филмор, — обратился я к арестованному, — он говорит, что это сделала миссис Уорли.

Арестованный разразился бранью, но я остановил его.

— Я человек занятый и спешу. Надеюсь, вы понимаете, что ваше дело дрянь. Что писал Фогт о консервации природных ресурсов?

Это имя ровным счетом ничего не говорило ему.

— А кто это? — спросил он равнодушно.

— Неважно. Тогда поговорим о другом. Я богат, и если вы согласитесь помочь мне и сознаетесь, что принадлежите к «консам», могу выплачивать хорошую пенсию вашей семье, пока вы будете отсутствовать.

Он напряженно думал несколько минут и наконец сказал:

— Ну, конечно, я «конс». Что дальше? Прав я или виноват, все равно мне крышка.

— Если вы такой уж закоренелый «конс», может, процитируете что-нибудь из Осборна?

Он понятия не имел об Осборне и начал сочинять.

— У него есть, например, высказывание, которое начинается так: «Первейшей задачей «консов» является подготовка всеобщего протеста против…» Не помню, что там идет дальше.

— Что ж, почти верно, — согласился я. — Теперь расскажите о заседаниях вашей ячейки. Кто в нее входит?

— Не знаю их по именам, — произнес он еще менее уверенно. — Мы значимся под номерами. Один чернявый — он наш главный, а…

Это было занятное зрелище. Конечно, я убедился, что он понятия не имеет о полумифических героях «консов» — Фогте и Осборне, чьи книги являются обязательным минимумом для каждого консервациониста.

Мы вышли из комнаты. Уходя, я сказал перетрусившему директору, который все время стоял под дверью:

— Не похоже, чтобы он был «консом».

Я возглавлял фирму «Фаулер Шокен», а он — всего лишь местное захудалое сыскное агентство, но все же я почувствовал, что перегнул палку. Директор выпрямился и с достоинством ответил:

— Мы исполнители законов, мистер Кортней, а закон еще в древности гласил: «Пусть лучше несправедлива пострадает тысяча невинных, чем уйдет от наказания один преступник».

— Это изречение мне известно, — подтвердил я. — До свидания.


Радист принял сигнал и передал трубку. Звонила моя секретарша из конторы и сообщила о новом аресте на мысе Код, в городе Пайл-Сити Третьем.

Мы вылетели в Пайл-Сити Третий. Лететь пришлось над морем во время шторма. Ненавижу это дело — я уже говорил, что подвержен воздушной болезни.

На этот раз арестованный оказался обыкновенным преступником. Он ограбил ювелирную лавку, забрав целый ящик булавок и колец из красного дерева и дуба, и оставил грозную записку насчет «мести» «консов», которые, придет время, рассчитаются со всеми богачами. Явная попытка замести следы.

Он был невероятно глуп.

Город находился под охраной сыщиков из агентства Бернса, и поэтому я очень осторожно побеседовал с их местным начальником. Он признался, что за последний месяц арестовывали только таких «консов», как этот. Вот раньше они чуть ли не каждую неделю раскрывали настоящие ячейки «консов». По его мнению, успех здесь, вероятно, зависел от времени года.

Мы вернулись в Нью-Йорк, где меня ждал еще один арестованный «конс». Я повидался с ним и несколько минут слушал, как он молол вздор. Этот поднатаскался в вопросах теории, знал на память целые страницы из Фогта и Осборна и утверждал, что ему Богом предназначено смести всю нечисть с лица матери-земли. Он охотно признался, что состоит в одной из организаций, но скорее умрет, чем выдаст ее тайны. Я понял, что так оно, пожалуй, и будет, потому что он не знал ни одной. «Консы» никогда не доверились бы такому типу, даже если бы в их рядах остались считанные единицы.

К вечеру явернулся к себе в агентство. Сменилась охрана. Это был отвратительный день, и по результатам он ничем не отличался от всех, что прошли с тех пор, как я стал преемником Фаулера Шокена.

Предстояло еще совещание. Идти никуда не хотелось, но тут я вспомнил, с какой гордостью и доверием передал мне Шокен полномочия, сделав своим наследником, и совесть заговорила во мне. Прежде чем направиться в конференц-зал, я по телефону навел кое-какие справки в Отделе торгового шпионажа.

— Пока ничего нового, сэр, — ответил мой агент. — Никаких сведений о вашей… о докторе Нэвин. Нити, которые вели в Отдел личного состава компании «Хлорелла», оборвались. Прикажете продолжать?

— Продолжайте. Если понадобится усилить наблюдение, не стесняйтесь. Сделайте все возможное.

Он поклялся мне в верности и повесил трубку, очевидно, решив про себя, что его хозяин — старый болван, тоскующий по сбежавшей, к тому же временной, жене. Что он думал о других лицах, которых я поручил ему разыскать, было трудно представить. Я только знал, что все мои немногочисленные связи с «консами» на Коста-Рике, в канализационной системе Нью-Йорка, а затем на Луне безвозвратно потеряны. Кэти больше ни разу не появилась ни у себя дома, ни в госпитале. Уоррен Астрон так и не вернулся на Первую улицу Магазинов, мои товарищи по костариканской ячейке затерялись в болотах и джунглях — все нити были оборваны.


Заседание правления.

— Прошу простить за опоздание, господа. Обойдемся без вступительного слова. Чарли, как идут дела Венеры в Отделе научных изысканий и разработок?

Чарли поднялся со стула.

— Мистер Кортней, господа! Я буду скромен, но, между нами, Отдел научных изысканий и разработок справляется с задачей отлично, и мои ребята — гордость фирмы «Шокен». Нам удалось решить вопрос об атмосфере на планете. Опыты подтвердили теоретические предположения и математические выкладки наших талантливых ребят из Отдела физики, химии и термодинамики. Если на высоте сорока тысяч футов Венеру окутать облаком углекислого газа толщиной примерно в полфута, то оно будет само себя поддерживать и регулировать. За год это облако способно снизить температуру на десяток-другой градусов и довести ее в конце концов до 30–35˚. Мы теперь занимаемся вопросом, как создать это колоссальное облако и на огромных скоростях забросить его в стратосферу Венеры. Вообще говоря, можно и на месте найти способ добывать природный углекислый газ или же производить его синтетическим путем. Я еще раз подчеркиваю, можно найти способ. На Венере происходит вулканическая деятельность; правда, при обычном, незначительном извержении там выбрасывается только жидкий аммиак. Зажатый в подземные русла, этот газ, найдя слабую породу, расщелину или пористый камень, вырывается наружу. Но мы уверены, что глубинное бурение поможет нам найти большие запасы жидкого углекислого газа…

— Каков процент вероятности? — поинтересовался я.

— Значительный, мистер Кортней, — он с трудом подавил снисходительную улыбку специалиста, который и не надеется, что его поймут. — Анализ отчетов О'Ши…

Я снова перебил его.

— А вы полетели бы на Венеру при такой степени вероятности?.. Если и другие данные были бы примерно такими же?

— Конечно, — он был слегка обижен этим вопросом. — Есть ли необходимость останавливаться на технических подробностях?

— Нет, благодарю вас, Чарли. Продолжайте в том же духе.

— Кх-хм. Итак, в настоящее время мы заняты решением этого вопроса в двух направлениях. Создаем примерную карту наиболее рентабельных буровых скважин и разрабатываем конструкции машин для сверхглубинного бурения. Мой принцип решения этих задач — дешевизна, самоснабжение энергией и дистанционное управление. Надеюсь, этого достаточно?

— Вполне. Благодарю вас, Чарли. Только один вопрос. Если окажется, что углекислого газа там и вправду чересчур много, перед нами встанет проблема. Если его к тому же и добывать легко, может случиться, что Венера станет экспортировать его на Землю, а это нам совсем ни к чему. Углекислого газа здесь пока хватает, и незачем обижать тех, кто на Земле занимается его производством. Давайте раз и навсегда запомним, что Венера должна оправдать себя как поставщик сырья, которого нет на Земле, а вовсе не конкурировать с нашей планетой. Железо — пожалуйста, нитраты — сколько угодно. Мы заплатим хорошие деньги за то, чтобы Венера могла в свою очередь покупать земные товары и дала бы возможность банкам, страховым и торговым фирмам на Земле еще успешнее вести свои дела. Не забывайте ни на минуту, что Венера только для того и существует, чтобы ее эксплуатировала Земля. Я хочу, Чарли, чтобы вы вместе с Финансовым отделом поточнее определили запасы углекислого газа на Венере и возможности его экспорта на Землю с учетом конкуренции. Если такая опасность существует, то от ваших планов придется отказаться. Будем добывать углекислый газ для облака над Венерой другим, более дорогим путем.

— Хорошо, мистер Кортней. — Чарли все старательно записывал в свой блокнот.

— Кто еще хочет высказаться по этому вопросу, прежде чем мы перейдем к следующему?

Бернгард, ревизор фирмы, поднял руку, и я дал ему слово.

— Относительно мистера О'Ши, — проворчал он. — Мы держим его как консультанта и платим немалые денежки. Я наводил справки — надеюсь, что не превысил своих полномочий, мистер Кортней, но такова моя работа, — так вот, я наводил справки, и выяснилось, что его консультации не стоят выеденного яйца. Вынужден также отметить, что и последнее время он взял довольно крупный аванс в счет будущих услуг. Если мы сейчас развяжемся с ним, — я хочу сказать, расторгнем контракт — он останется нам должен. И еще. Может, это и пустяк, но он тоже кое о чем говорит, — девицы из моего отдела жалуются, что он их преследует.

Мои брови взлетели вверх.

— Я считаю, Бен, что при всех условиях мы должны держать Джека О'Ши, хотя мода на него и проходит. В дальнейших авансах откажите. А что касается девиц, то, признаться, я удивлен. Раньше они не жаловались, когда он уделял им внимание.

— Вы видели его в последнее время? — ворчливо спросил Бернгард.

Я вспомнил, что давно уже не встречался с Джеком.

Остальные вопросы отняли немного времени, и я закрыл совещание.

Вернувшись к себе, я справился у дежурной секретарши, здесь ли сейчас Джек О'Ши, и, если он поблизости, попросил прислать его ко мне.

Он вошел, громко чертыхаясь. От него разило вином.

— Черт побери, Митч, хватит!.. Не успел подцепить малютку, как ты требуешь меня к себе. Неужели и ты веришь во всю эту затею с консультациями? Вам нужно было мое имя, чего еще вам от меня надо?

Вид у него был ужасный. Он был похож на крохотного толстого капризного и жалкого Наполеона на Эльбе. Но едва он вошел, я уже больше ни о чем не думал, только о Кэти. Мгновенно у меня возник план действий.

— Что это ты так на меня уставился? — недовольно спросил он. — Может, у меня лицо в помаде?

Алкоголь не мог заглушить аромата духов, исходящих от него. Menage a Deux, духи, которые я сам создал для Кэти, только для нее одной, когда мы были в Париже. Духи, которые она так любила и которыми порой даже злоупотребляла! Я почти слышал ее слова: «Ничего не могу поделать, милый. Запах их куда приятней, чем запах формалина, преследующий меня после работы в госпитале».

— Извини, Джек, — сказал я спокойно. — Не знал, что у тебя свидание. Дела подождут. Иди, развлекайся.

Он криво усмехнулся и вышел, покачиваясь на коротких ножках.

Я тут же схватил телефонную трубку и соединился с Отделом торгового шпионажа. — Немедленно установите наблюдение за Джеком О'Ши. Он должен выйти сейчас из здания агентства. Следите за каждым, с кем он встретится. Днем и ночью. Если не ударите в грязь лицом, получите повышение в должности и премию. Если же я узнаю, что вы недобросовестны, пощады не ждите.

17

Я стал таким раздражительным, что люди боялись попадаться мне на глаза, но ничего не мог с собой поделать. И жил только одним: ежедневными донесениями о том, что делает Джек О'Ши. Все остальное не интересовало и даже раздражало меня.

Спустя неделю более двадцати сыщиков вели одновременное наблюдение за Джеком и всеми, с кем он общался. Среди них были официанты, его антрепренер, девушки, старый друг летчик-испытатель, полицейский, с которым Джек однажды вечером затеял ссору в пьяном виде — а может, он и не был пьян и эта ссора — просто для отвода глаз? — и другие малоинтересные лица.

Но вот однажды вечером к очередным донесениям прибавилось еще одно: потребитель — женщина лет тридцати, роста среднего, худощавая, волосы рыжие, цвет глаз не удалось разглядеть, одета скромно, вошла в ресторан (указывается название дешевого ресторана), прождав четырнадцать минут у входа. Сразу же направилась к освободившемуся столику, который обслуживала новая официантка. Заказала рубленое мясо, почти не притронулась к еде, перекинулась с официанткой несколькими словами. Возможен обмен записками, но заметить не удалось из-за дальности расстояния. За официанткой установлено наблюдение.

Лет тридцати, среднего роста, худощавая. Вполне возможно, что это Кэти. Я позвонил и распорядился:

— Наблюдайте за ней. Немедленно сообщайте мне обо всем, что узнаете. Попробуйте расспросить о ней в ресторане.

Работник отдела начал смущенно объяснять, что обычно не в их правилах расспрашивать, но если я настаиваю, они так и сделают.

— Ладно, — согласился я. — Поступайте, как найдете нужным.

— Минутку, мистер Кортней. Наша девушка-агент докладывает: интересующая вас особа живет в домах Таунтона и только что направилась туда. Ступеньки семнадцать и восемнадцать на тридцать пятом этаже.

— А кто обычно живет на тридцать пятом?

— Семейные.

— Она, значит, тоже?.. — спросил я упавшим голосом.

— Она пока одна, мистер Кортней. Наша девушка сделала вид, что ищет свободное место. Ей ответили, что дама на семнадцатой ступеньке сняла восемнадцатую для мужа, который должен приехать. Он где-то в другом штате на летних работах.

— Когда прекращается доступ на лестницу у Таунтона?

— В 22:00, мистер Кортней.

Я взглянул на часы.

— Прекратите следить за ней. На сегодня хватит.

Я поднялся и сказал своей охране:

— Сегодня выйду без вас, джентльмены. Ждите меня здесь. Лейтенант, не дадите ли мне ваш револьвер?

— Конечно, мистер Кортней. — Я проверил револьвер.

Только я вышел из вестибюля агентства, как от ближайшей стены отделился мрачного вида молодой человек. Я заставил его плестись за собой по темной, узкой, как щель, пустынной улице, зажатой между огромными домами. В застоявшемся воздухе тяжело висел туман, смешанный с дымом. У меня были пылеуловители, а у него, видимо, нет, и я слышал его тяжелое дыхание, хоть он держался от меня на почтительном расстоянии.

Изредка проезжали закрытые веломобили; усталые водители тяжело нажимали на педали.

Не оглядываясь, я завернул за угол и прижался к стене. Шпик, не заметив меня, прошел мимо и остановился, растерянно вглядываясь в темноту.

Я оглушил его ударом револьвера по голове. Возможно, это был кто-нибудь из моих людей, но я вовсе не хотел, чтобы выслеживали меня самого.

В 21:59 я был у входа в жилой сектор корпусов Таунтона и не успел войти, как по сигналу часов автоматически захлопнулась входная дверь. Возле лестницы был маленький платный лифт. Опустив в кассу двадцать пять центов, я нажал кнопку тридцать пятого этажа. Пока лифт, поскрипывая, поднимался, я знакомился с правилами: «Ночные жильцы сами отвечают за порядок в помещении. Администрация не несет никакой ответственности за пропажу вещей, драки или насилие. Ночные жильцы должны своевременно заканчивать свой туалет, так как в 22:10 поднимаются перегородки между ступенями. Ежедневно плата вносится вперед в специальный автомат. Администрация сохраняет за собой право отказывать в ночлеге клиентам фирмы «Старзелиус».

На тридцать пятом этаже дверь лифта открылась. У меня было такое чувство, будто передо мной сыр, кишащий червями. На лестнице, скорчившись в неудобных позах, копошились мужчины и женщины, безуспешно пытаясь устроиться поудобней, пока не поднялись решетки. Я посмотрел на часы — 22:08.

Осторожно и очень медленно пробирался я в полумраке, перешагивая через лежащие тела, извиняясь направо и налево, и… считал. На семнадцатой ступеньке я остановился и посмотрел на часы: было 22:10.

В ту же минуту со скрежетом поднялись перегородки, отделившие семнадцатую и восемнадцатую ступеньки от остальных… и мы остались вдвоем.

Она вскочила, разгневанная и испуганная, сжимая в руке крохотный револьвер.

— Кэти!!

Револьвер выпал у нее из рук.

— Митч, вот глупый! — Голос ее прозвучал приглушенно и испуганно. — Что ты здесь делаешь? Они не забыли о тебе, они все еще ищут тебя, чтобы убить…

— Я знаю, Кэти, и лезу на рожон. Сую голову в пасть льва, только бы доказать тебе, что права была ты, а я ошибался.

— Как ты нашел меня? — настороженно спросила она.

— По запаху твоих духов. Ими пахло от Джека О'Ши.

Она окинула взглядом тесную клетку, в которой мы очутились, и тихонько засмеялась.

— Вполне возможно.

— Кэти, я больше не собираюсь преследовать тебя своей любовью. Я пришел только затем, чтобы сказать — я вместе с тобой. Говори, чего ты хочешь?

Она пристально посмотрела мне в глаза:

— Венеру.

— Она твоя.

— Митч, если ты лжешь, если обманываешь…

— Ты сможешь проверить это завтра, если нам удастся выбраться отсюда живыми. А пока нет смысла говорить об этом. Не так ли? Все равно мы здесь заперты на всю ночь.

— Да, — проговорила она. И вдруг неожиданно прошептала:

— Боже, как я соскучилась по тебе.


Ровно в 6:00 резко прозвучал сигнал побудки. Звон дребезжал в ушах, проникал в мозг: ни один лежебока не должен проспать.

Кэти стала поспешно убирать постели в ящики под ступеньками.

— Через пять минут опустят перегородки. — Из ящика под семнадцатой ступенькой Кэти извлекла плоскую шкатулку.

— Стой спокойно, — приказала она и принялась гримировать мою физиономию.

— Ох! — не выдержал я, когда она оттянула мою верхнюю губу и подклеила под нее кусок пластыря.

— Ну вот, готово, — она дала мне зеркало.

— Неплохо, — согласился я. — Мне как-то удалось выбраться отсюда вместе с толпой. Попробуем и сегодня.

— Сейчас опустят перегородки, — заметила Кэти, напряженно прислушиваясь к отдаленным звукам, которые еще не улавливало мое непривыкшее ухо.

Перегородки опустились. Из всех ночных жильцов на тридцать пятом этаже остались только мы одни. Но я ошибся. Перед нами стоял Таунтон и двое из его ребят. Багроволицый ухмыляющийся Таунтон, как всегда, нетвердо держался на ногах. Оба его подручных направили на меня свои автоматы.

Пьяно икнув, Таунтон изрек:

— Нечего сказать, подходящее ты выбрал место, чтобы поспать с красоткой, дружище Кортней. Для таких, как ты, полуночников, у нас в дверях есть фотоконтролер. А ну-ка, барышня, отойдите в сторонку.

Но Кэти не отошла в сторонку. Она шагнула прямо к Таунтону и ткнула ему дуло револьвера в живот. Его багровое лицо стало серым, как замазка.

— Теперь, надеюсь, вы знаете, что вам делать, — сурово сказала она.

— Ребята, — пролепетал Таунтон слабым голосом, — опустите автоматы. Ради Бога, опустите автоматы.

Те удивленно переглянулись.

— Опустите! — уже умоляюще сказал Таунтон.

Казалось, прошла вечность, прежде чем они сделали это. Таунтон жалобно хныкал.

— Повернитесь спиной, — приказал я парням, — а теперь ложитесь на пол. — Я вынул револьвер, предусмотрительно одолженный у лейтенанта. Приятно было чувствовать в руке его тяжесть.

В лифте нас могли отравить газом.

Поэтому мы трое спускались пешком, долго, медленно и осторожно, хотя лестница была свободна. Таунтон распорядился очистить помещение от посторонних. Он хныкал и что-то жалобно бормотал всю дорогу. На площадке десятого этажа он вдруг взмолился:

— Дай мне выпить, Кортней. Я умираю от жажды. Бар здесь рядом, вы можете не опускать ваши револьверы…

Но Кэти лишь иронически засмеялась, и мы продолжили наш медленный спуск по ступенькам.

У выхода, сняв пальто, хотя на улице был мороз, я перекинул его через руку Кэти и накрыл им револьвер.

— Ничего, это мои друзья, — дрожащим голосом успокоил Таунтон часового, удивленно уставившегося на нас. — Все в порядке.

Мы прошли вместе с ним до ближайшей станции метрополитена и, бросив перепуганного и дрожащего Таунтона на улице, юркнули в туннель. Здесь было безопасно. Чтобы уничтожить нас, Таунтону пришлось бы взорвать весь туннель, но на такое даже он бы не решился. Меняя направления, мы не меньше часа колесили под землей. Наконец на одной из станций я позвонил в контору. Нас встретила моя охрана, и через пятнадцать минут мы были уже в конторе фирмы «Шокен».

Впервые за весь день мы от души посмеялись, прочтя утренние выпуски газет. Среди прочих новостей в них сообщалось, что в три часа утра на лестнице в здании фирмы «Таунтон» неожиданно обнаружилась неисправность в системе охлаждения. Сам Б. Дж. Таунтон, рискуя жизнью, руководил эвакуацией ночных жильцов, которая была проведена в рекордный срок и обошлась без жертв.

За завтраком, который нам подали прямо в кабинет, я спросил у Кэти:

— Твои волосы какого-то ужасного цвета. Эта краска когда-нибудь сойдет?

— Сейчас не время думать об этом. Ты сказал, что можешь отдать мне Венеру, Митч. Я говорю абсолютно серьезно. Венера должна принадлежать нам. Мы — единственные, кто знает, что с ней делать, и мы первыми послали туда своего человека. Джек с нами, Митч.

— С каких это пор?

— С тех самым, как его родители поняли, что он никогда не вырастет. Они знали, что консервационистам понадобятся пилоты-карлики, и чем меньше ростом они будут, тем лучше. Венеру открыли мы, «консы». И мы требуем права на ее заселение. Ты можешь отдать ее нам?

— Конечно. Но это будет нелегко. Список уже заполнен наивными простаками, рвущимися на Венеру, чтобы Фаулеру Шокену и Земле было удобнее их эксплуатировать. И все же я попробую.

По внутреннему телефону я соединился с Отделом научных изысканий и разработок.

— Чарли! Я насчет конкуренции между Венерой и нашими фирмами на Земле. Забудь об этом. Мне стало известно, что почти все наши предприятия по добыче углекислого газа финансирует Таунтон.

— Прекрасно, мистер Кортней! — обрадованно воскликнул Чарли. — По предварительным данным, мы здорово можем ему насолить.

Я обратился к Кэти.

— Ты можешь найти Ренстеда? Не знаю, где вы его прячете, но он сейчас нужен. Работа предстоит нелегкая. Реклама должна убедить людей, но так, чтобы они сами того не заметили. Теперь же нам надо разубедить их, но так, чтобы об этом не подозревали ни они, ни сами работники рекламы. Нужна помощь человека, на которого мы могли бы полностью положиться.

— Это нетрудно сделать. — Кэти коснулась поцелуем моей щеки. — Вот тебе за слово «мы».

— Хм, — буркнул я, — разве я сказал «мы»? — И вдруг вспомнил. — Знаешь что, дорогая, у меня здесь наверху неплохая комнатушка. Пойди-ка отдохни. А я поработаю.

Она снова поцеловала меня.

— Не слишком утомляйся, Митч. Вечером увидимся.

18

Без Ренстеда я бы не справился. Он вернулся из Чикаго, где скрывался с тех самых пор, как по сигналу Кэти инсценировал самоубийство. Ренстед вошел посвистывая в конференц-зал, в самый разгар заседания правления; мы с ним обменялись рукопожатиями, а члены правления с готовностью поверили версии о выполнении особого задания. В конце концов один раз они уже поверили в нечто подобное. Ренстед знал свое дело и принялся за него, засучив рукава.

Был он «консом» или нет, я по-прежнему не доверял ему. Но все же надо признаться, что с его возвращением дело сразу же пошло на лад.

Для видимости фирма «Фаулер Шокен» широковещательно объявила конкурс на лучший девиз для полета на Венеру и учредила тысячу пятьсот первых премий — все в виде бесплатного билета на Венеру. Всего же было восемьсот тысяч премий, но остальные в счет не шли. Роль жюри конкурса была предложена одной нейтральной фирме, занимавшейся исследованием и анализом общественного мнения. Как потом оказалось, ее возглавлял свекор одного из приятелей Ренстеда. Из тысячи пятисот человек, получивших первую премию, тысяча четыреста, как сказал мне Мэтт, были активными членами организации консервационистов, а сто остальных — подставными лицами на случай каких-либо неожиданностей.

Мы с Кэти отправились в Вашингтон, чтобы устранить последние препятствия к отлету, а Ренстед остался следить за ходом дел в Нью-Йорке. Мне часто приходилось бывать в Вашингтоне: я приезжал сюда пообедать или провести вечер. Теперь же предстояло пробыть здесь целых два дня, и я радовался этому, как мальчишка. Оставив Кэти в отеле и взяв с нее клятву, что она не пойдет осматривать город без меня, я нанял педальный кеб и отправился в госдепартамент. В приемной, кроме меня, был еще меланхоличного вида маленький человечек в котелке; услышав мое имя, он тут же вскочил и уступил мне место. «Да, не то, что раньше, когда ты потел на плантациях «Хлорелла», Митч, старина», — сказал я себе. Наш представитель в конгрессе стремительно выбежал в приемную, шумно приветствуя меня. Я несколько умерил его пыл и объяснил, что мне от него нужно.

— Проще простого, мистер Кортней, — воскликнул он. — Сегодня же днем поставлю законопроект на обсуждение комиссии, и, если повезет, к вечеру его утвердят обе палаты.

— Прекрасно. Нужна какая-нибудь помощь? — выразительно спросил я.

— Не думаю, мистер Кортней. Но было бы неплохо, если бы вы сами выступили завтра на утреннем заседании, если найдете время, конечно. Все будут рады услышать вас, и это наверняка поможет быстрейшему решению вопроса.

— Что ж, не возражаю, — ответил я и потянулся за своим портфелем. Но человечек в котелке опередил меня и вручил его с легким поклоном.

— Скажите, когда мне нужно быть здесь, Эйблз, — обратился я к конгрессмену, — и я буду точно в назначенный час.

— Благодарю вас, мистер Кортней. — Он распахнул передо мной дверь.

Человек в котелке нерешительно окликнул его:

— Мистер Эйблз?

Эйблз отрицательно покачал головой.

— Сами видите, как я занят сегодня, — вежливо сказал он. — Приходите завтра.

Тот благодарно улыбнулся и вышел вслед за мной. Мы одновременно подозвали кеб, и человечек открыл передо мною дверцу. В Вашингтоне нелегко найти кеб, поэтому я предложил:

— Вас подвезти?

— Вы очень любезны, — ответил он, усаживаясь рядом со мной. Водитель нажал на педали и вопросительно взглянул на нас.

Я назвал адрес:

— Высадите меня у парка Старр. Но сначала подвезите этого джентльмена.

— Разумеется, — ответил водитель. — Белый дом, господин президент?

— Да, пожалуйста, — ответил мой спутник. — Очень рад, мистер Кортней, что познакомился с вами. Я слышал ваш разговор с мистером Эйблзом. Очень приятно узнать, что ракета на Венеру почти готова. Конгресс давно уже не имеет привычки ставить меня в известность о том, что происходит в стране. Конечно, я понимаю, что они очень заняты всякими там расследованиями и прочим, но все же… — Он лукаво улыбнулся, а затем тоном заговорщика сказал:

— Знаете, я принял участие в вашем конкурсе, мистер Кортней, предложил девиз: «Глаза как звезды, лечу я к звездам». Однако не уверен, что смогу воспользоваться выигрышем, даже если и получу премию.

— Я тоже не уверен, — воскликнул я искренне, а затем уже, явно кривя душой, добавил:

— Вас просто не отпустят: ведь вы нужны здесь.

— Не очень-то нужен. Правда, январь — трудный месяц. Понимаете, я открываю сессию, и они читают за меня послание конгрессу о положении страны. Ну, а все остальные месяцы проходят совсем спокойно. Вы ведь собираетесь завтра выступать, мистер Кортней? Это хорошо, значит, устроят совместное заседание двух палат, а в таких случаях мне обычно разрешается присутствовать.

— Буду очень рад, если вы придете, — доброжелательно заверил его я.

У маленького человечка была добрая улыбка, и его глаза тепло поблескивали за стеклами очков. Кеб остановился, президент дружески пожал мне руку и вышел. Но вдруг он снова просунул голову в кеб.

— Гм, — промолвил он, опасливо косясь на водителя, — вы были очень добры. Мне, возможно, не следует давать вам советы, но дело в том, что я немного разбираюсь в астрономии; это моя слабость. Надеюсь, вы не станете слишком затягивать отлет ракеты, пока Венера все еще в этой фазе.

Я с удивлением уставился на него. Венера отклонилась на десять градусов и продолжала уходить от Земли. Но, с тех пор как почти все технические препятствия были устранены, для нас это уже не имело значения.

Он приложил палец к губам.

— Прощайте, сэр.

Весь остаток пути я созерцал волосатые уши кебмена и думал о том, что хотел мне сказать президент.


Воспользовавшись свободным вечером, мы с Кэти отправились осматривать город. Он не произвел на меня большого впечатления. Знаменитые цветущие вишни были, конечно, красивы, но, став новоиспеченным «консом», я счел это все предосудительным расточительством и хвастовством.

— Дюжины деревьев за глаза бы хватило, — ворчал я. — Насажали тут всего, сорят деньгами направо и налево, и все за счет налогоплательщика. Знаешь, сколько стоит веточка цветущей вишни у Тиффани[17]?

Кэти тихонько засмеялась.

— Ах, Митч, милый. Вот подожди, Венера станет нашей. Представляешь, сколько зелени можно насадить на свободной планете? Целые луга цветов, рощи, леса…

Стоявшая рядом толстая особа, похожая на учительницу, выпрямилась, смерила нас презрительным взглядом, фыркнула и поспешно отошла.

— Помолчи. Из-за тебя у нас могут быть неприятности, — пожурил я Кэти. — Пока не поздно, давай-ка лучше вернемся в отель.

Я проснулся, разбуженный радостным воплем Кэти.

— Митч, — кричала она, высунувшись из ванной и прикрываясь полотенцем; ее широко раскрытые глаза сияли от восторга. — Представляешь, здесь есть ванна! Я открыла дверь, думала, что это душ, а здесь настоящая ванна! Можно мне принять ванну? Митч, ну, пожалуйста!

Бывают минуты, когда даже правоверный консервационист радуется тому, что он глава крупной рекламной фирмы. Я зевнул, послал Кэти воздушный поцелуй и великодушно разрешил:

— Конечно, можешь даже из одной пресной воды, слышишь?

Кэти сделала вид, что падает в обморок от изумления, а сама тем временем уже вызывала горничную. Пока готовилась ванна, я оделся. Мы позавтракали и пешком отправились в Капитолий.

Устроив Кэти в ложе для прессы, я направился в палату представителей. Через толпу ко мне протиснулся лидер наших лоббистов. Он сунул мне в руку телеграфную ленту.

— Это вам, мистер Кортней, — сказал он. — Надеюсь, у вас все в порядке?

— Да, — ответил я и, отпустив его, взглянул на донесение. Оно было с ракетодрома и гласило: «Пассажиры и экипаж готовы и ждут сигнала к отлету. Посадка пассажиров начнется в 11:45, погрузка закончится в 16:45. Горючее заправлено, оборудование и провизия на борту. Служба безопасности не знает, но поступили сведения, что сегодня с ночи между морской разведкой, группой контрразведывательной службы и корпорацией «Тайм-Лайф» идет усиленный обмен шифровками. Диспетчерский пост просит напомнить, что отлет возможен только в условленное время».

Я растер ленту пальцами и начал протискиваться к трибуне. В этот момент кто-то легонько тронул меня за локоть. Это был президент; он наклонился ко мне из президентской ложи с привычной заученной улыбкой на лице.

— Мистер Кортней, надеюсь, вы поняли, что я хотел сказать вам вчера. Я рад, что ракета готова к отлету. Кроме того… — улыбка расползлась по его лицу, и он кивнул головой с видом важного сановника, обменивающегося любезностями с приезжей знаменитостью, — …вы, должно быть, уже знаете, что он тоже здесь.

Но я так и не успел спросить, кого он имеет в виду. Ко мне с протянутой рукой спешил председатель, а палата уже бурно аплодировала. Я заставил себя улыбнуться, но это было лишь автоматическое сокращение мускулов — мне было не до улыбок: дело плохо, если даже президент знает о ракете.

Фаулер Шокен был ханжой и лицемером, Фаулер Шокен был великим мошенником, но, если бы не он, я никогда бы не произнес эту речь в палате представителей. Мне словно бы слышался его голос: «Продавай, Митч, продавай. Ты всегда сможешь продать, если будешь помнить, что они сами того хотят». — И я продал этим законодателям все, что они хотели. Коротко сказав об американском предпринимательстве в нашей стране, я предложил им для грабежа весь мир и чуть ли не всю Вселенную, как только смелые первооткрыватели из фирмы «Фаулер Шокен» проложат туда путь. Я нарисовал им конвейерную линию из планет и показал, как мы будем владеть и управлять ею, мы, предприимчивые американские бизнесмены, создавшие великую цивилизацию. Это конгрессменам очень понравилось, и они неистово зааплодировали.

Когда утихла первая волна оваций и все сели на свои места, несколько человек все еще продолжали стоять и хлопать. Они попросили у председателя слова. Я почти не обратил на них внимания, ибо в эту минуту вдруг с удивлением заметил, что стул Кэти в ложе для прессы был пуст. Председатель дал слово седому худощавому, величественного вида человеку — мистеру Колби, за спиной у которого было сорок лет службы в компании «Юмми-Кола».

— Слово предоставляется мистеру Колби.

— Благодарю вас, господин председатель. — На лице Колби застыла вежливая улыбка, но взгляд оставался холодным, как у змеи. Официально фирма «Юмми-Кола» считалась одной из немногих крупных независимых фирм. Но я вспомнил, что Шокен как-то намекнул на ее подозрительные связи с Таунтоном.

— Если мне будет позволено говорить от имени верхней палаты, то прежде всего я хотел бы поблагодарить нашего уважаемого гостя за его хорошо продуманную речь. Уверен, что усе мы с удовольствием прослушали здесь выступление столь уважаемого и известного человека.

«Пой, пташечка, пой», — подумал я с досадой; меня охватило смутное беспокойство.

— С разрешения заседания я позволю себе задать нашему гостю вопросы, касающиеся тех законодательных актов, которые он предлагает на наше рассмотрение.

— Представляю, как ты их «рассмотришь», чертов ублюдок, — подумал, я. Теперь даже галерка почуяла неладное. Можно было уже и не слушать, что Колби скажет дальше.

— Возможно, не все знают, что на сегодняшнем заседании, к счастью, присутствует еще один важный гость. Я имею в виду мистера Таунтона. — Он сделал грациозный жест в сторону скамей, где сидели гости; я увидел багровое лицо Таунтона и рядом с ним две неподвижные фигуры, в которых без труда узнал его телохранителей. — Перед заседанием мистер Таунтон в короткой беседе сообщил мне кое-что, о чем мне хотелось бы сейчас спросить мистера Кортнея. Прежде всего, — змеиные глаза теперь поблескивали холодной сталью, — я хотел бы узнать у мистера Кортнея, знакомо ли ему имя Джорджа Гроуби, которого обвиняют в нарушении трудового контракта и убийстве женщины? Во-вторых, мне хотелось бы уточнить, действительно ли мистер Кортней и Джордж Гроуби — это одно лицо? В-третьих, я хотел бы спросить мистера Кортнея, правда ли, что он, как конфиденциально сообщило мне лицо, которому, по мнению мистера Таунтона, можно полностью доверять, правда ли, что мистер Кортней давно является членом Всемирной ассоциации консервационистов, известной все честным американцам, как…

Даже сам Колби не слышал своих последних слов. В зале поднялся рев, подобный урагану.

19

Мысленно воспроизводя теперь то, что произошло в следующие безумные четверть часа, вижу, как передо мной все мелькает и исчезает, словно в бешено вращающемся калейдоскопе. Но некоторые картины, выхваченные из цепи событий, как бы застыли в моей памяти.

Море презрения и гнева, бушующее вокруг меня: искаженное лицо президента, что-то кричащего звукомеханику; гневный взгляд председателя палаты, безуспешно пытающегося дотянуться до меня…

Весь этот вихрь внезапно улегся и замер, когда раздался похожий на гром голос президента, транслируемый через усилители:

— Объявляю заседание закрытым!.. — До сих пор передо мною еще стоят изумленные лица членов конгресса, буквально остолбеневших от столь невероятной смелости. И действительно, маленький человечек в эту минуту был по-своему величествен. Прежде чем кто-либо успел опомниться, он хлопнул в ладоши — переданный усилителями хлопок прогремел, подобно взрыву бомбы, — и меня окружил взвод франтовато одетых солдат из личной охраны президента…

— Уведите его, — с пафосом произнес президент, сопровождая свои слова величественным жестом. В ту же секунду я был снят с трибуны. Пока конгрессмены все еще приходили в себя, президент успел проводить меня до выхода. Лицо его побледнело от испуга, но он шепнул мне:

— Долго это не продлится. Но на выяснения и запросы им понадобится все утро. Да хранит вас Бог, мистер Кортней.

И он вернулся в зал, чтобы, встретиться с ними лицом к лицу. Должно быть, вид у него был более мужественный, чем у первых христиан, выходивших на арену во времена императора Калигулы.


Меня сопровождала личная охрана президента, почетные выпускники академии агентства «Бринк». Лейтенант не проронил ни слова, но когда президент дал ему клочок бумаги со своим распоряжением, я без труда прочел на его лице еле сдерживаемое отвращение. Было ясно, что лейтенанту не по душе то, что ему велят делать, но я не сомневался, что он выполнит приказ.

Меня доставили на аэродром Анакостия в пригороде Вашингтона и посадили в личный самолет президента. Охрана все время оставалась со мной, меня даже покормили, и один из стражей играл со мной в карты, пока самолет находился в воздухе. Но никто из них не пожелал обменяться со мной хотя бы словом.

Летели мы довольно долго на громоздком старомодном роскошном лайнере, на котором по традиции полагалось летать президенту. Потом долго шли на посадку, и, глядя вниз, я видел, как под нами проплывает серая полоса посадочной дорожки. Когда наконец мы приземлились, уже стемнело.

Томясь в ожидании, я беспокоился только об одном: удалось ли Кэти благополучно выбраться из Вашингтона, увижу ли я ее снова? Лейтенант куда-то исчез.

Я ждал, перебирая в памяти вопросы, которые мучили меня и прежде, но от которых я всегда отмахивался. Теперь, когда у меня было столько свободного времени, а будущее представлялось таким неопределенным, я снова вернулся к ним и попробовал разобраться.

Например, — Кэти, Мэтт Ренстед и Джек О'Ши — они сговорились и в буквальном смысле слова загнали меня к черту на кулички. Хорошо. Все, что было потом, мне понятно. Ну, а смерть Эстер? Когда думаешь об этом, становится непонятным все поведение Ренстеда.

Если «консы» за межпланетные полеты, тогда почему Ренстед в Калифорнии саботировал испытания рекламы? В этом нет ни малейшего сомнения, да и его доверенный сам признался. Может, тут двойная игра? Может, Ренстед делает вид, что он «конс», который делает вид, что он работник рекламы… А на самом деле?..

Теперь я уже совсем по другой причине хотел как можно скорее увидеть Кэти.

Лейтенант вернулся только в полночь.

— Все в порядке. Вас ждет кеб. Водитель знает, куда ехать.

Я вылез из самолета и расправил онемевшие члены.

— Благодарю, — смущенно сказал я.

Лейтенант аккуратно сплюнул прямо мне под ноги. Дверца самолета захлопнулась, и я поспешил поскорее убраться со взлетной дорожки.

Кебмен был мексиканцем. Я попробовал было задать ему вопрос по-английски, но не получил ответа. Тогда я попытался заговорить с ним на том ломаном испанском, на котором довольно успешно изъяснялся на плантациях «Хлорелла»; он в недоумении посмотрел на меня. Существовало по меньшей мере полсотни немаловажных причин, по которым я не должен был садиться в этот кеб, пока не уясню себе, что происходит. Но, поразмыслив, я понял, что выбора у меня нет. Лейтенант честно выполнил приказ президента, и я представил себе, как теперь его жалкий умишко служаки уже строит планы, кому бы намекнуть, где сейчас можно найти известного «конса» Митчела Кортнея.

Теперь я — легкая добыча, только кто первый сцапает меня, полиция или Таунтон? Не стоило над этим долго ломать голову.

И я сел в кеб.

Уже одно то, что водитель был мексиканцем, казалось, должно было подсказать мне, где мы находимся. Но лишь увидев огромный корпус ракеты, отражающей звездное небо, я сообразил, что попал в Аризону, и только сейчас понял, как много сделал для меня президент.

Отряд из агентов Пинкертона и нашей охраны окружил меня и поспешно провел мимо будок с часовыми, через пустынную площадку, к ракете. Начальник охраны большим и указательным пальцем изобразил нечто вроде полумесяца.

— Вы в безопасности, мистер Кортней.

— Но я не собираюсь лететь на Венеру! — протестующе воскликнул я.

В ответ он громко рассмеялся.

Спешка, а потом ожидание. Спешить и ждать — вот теперь мой удел. Мне предстояло долгое, тоскливое путешествие. И здесь, и там, куда я летел, творилось непонятное, но я не мог чему-либо помешать. Мне даже не дали времени подумать. Кто-то схватил меня сзади за брюки и бесцеремонно втолкнул в ракету. Меня скорее поволокли, чем повели к подвесной койке, уложили на нее, застегнули ремни и оставили одного.

Койку то раскачивало, то встряхивало, а на грудь мне словно навалилась дюжина великанов. Прощай, Кэти, прощай фирма «Шокен». Хочу я того или нет, но я лечу на Венеру.


Однако я слишком поторопился попрощаться с Кэти.

Именно она расстегнула ремни моей койки, когда ракета вышла на орбиту.

Я встал и поплыл, неловко болтаясь из стороны в сторону под действием невесомости, потом потер занемевшую спину. Затем открыл рот, чтобы сказать, как я счастлив, но вместо этого лишь беспомощно пропищал:

— Кэти!

Я не произнес блестящей речи — просто не было времени, да и губы у меня были заняты. Я целовал Кэти.

Вдруг в нашу кабину влез, улыбаясь во весь рот, субъект с нашивками лейтенанта.

— Хотите поглядеть на звезды, друзья? — спросил он тем бодрым тоном гида, от которого меня всегда тошнило. Однако не стоило указывать этому нахалу его место. Ведь офицеры ракетных экипажей всегда считают себя выше прочих смертных, и, пожалуй, было бы невежливым придираться к нему именно сейчас. А кроме того…

Да, кроме того…

Мелькнувшая мысль отрезвила меня. Я привык к своему положению привилегированного служащего, и нелегко мне будет снова стать рядовым потребителем. Однако, освежив в своей памяти теорию «консизма», я решил, что, пожалуй, придется отвыкать от почестей и власти. Что ж, здравствуй, Кэти! Прощай, Фаулер!


Мы поднялись в салон в носовой части ракеты. Здесь было много незнакомых мне людей.

Ракеты, летающие на Луну, снабжены радарными установками, у них нет окон. Ради прочности и надежности конструкций создатели ракет отказались от таких излишеств, как возможность созерцать звездные просторы во время полета. Поэтому я никогда еще не видел звезд в космосе.

Здесь же за окном была белая ночь. Ослепительно сияли огромные звезды на фоне мелких, рассыпанных в звездной пыли. В этом безбрежном космическом просторе невозможно было найти ни одного даже крохотного пятнышка темноты — все мерцало и светилось. Занимавшееся за бортом зарево указывало, с какой стороны Солнце.

Наконец мы с Кэти оторвались от окна.

— Где Мэтт Ренстед? — спросил я.

Кэти тихонько засмеялась.

— Он снова в агентстве «Шокен», держится только на возбуждающих таблетках и пытается расхлебать кашу, которую ты заварил. Кто-то же должен был остаться, Митч. К счастью, Мэтт по праву может называться твоим преемником. В Вашингтоне нам не удалось как следует обо всем поговорить. У бедняги будет много вопросов, и никто не сможет ему помочь.

— А что, черт побери, он делал в Вашингтоне?

— Спасал тебя, Митч, после того как Джек О'Ши не выдержал и…

— После чего?

— О, господи, Митч! Давай лучше все по порядку. Джек О'Ши проговорился. Выпил лишнего, не смог вовремя сделать укол снотворного, выбрал не ту девицу, перед которой стоило бы изливать душу. Короче говоря, в тот вечер его схватили. Он выложил все о тебе и обо мне, о ракете и обо всем прочем.

— Кому?

— Твоему лучшему другу Б. Дж. Таунтону. — Кэти яростно чиркнула спичкой, раскуривая сигарету. Я понимал, что должно было твориться в ее душе. Малютка Джек О'Ши, похожий на фарфоровую куколку, человечек, словно вылепленный из воска. Были моменты, когда я почти ненавидел его, но теперь я забыл об этом и думал только о том, что должен был вынести Джек, попав в лапы таунтоновских обезьян.

— Таунтон узнал все, — продолжала Кэти. — Все самое главное. Если бы Мэтт не установил микрофоны в комнате, где Таунтон вел допросы, нам бы тоже несдобровать. Но Мэтт успел приехать в Вашингтон и предупредил меня и президента. Нет, президент не «конс»; он просто хороший человек. Не его вина, что он президент. Только благодаря ему мы теперь здесь.

Наш разговор был прерван капитаном.

— Через пять минут меняем курс. Будет лучше, если вы уляжетесь на свои койки. Толчок может быть и не очень сильным, но кто знает.

Кэти кивнула головой и повела меня в кабину. По дороге я вынул у нее изо рта сигарету, затянулся и снова вернул ей сигарету.

— Почему, Митч? — удивилась она.

— Я бросил курить, Кэти. Еще один вопрос. Не очень приятный. Что у тебя было с Джеком?

Кэти вздохнула.

— То же, что у тебя с Эстер, — ответила она. — Любовь без взаимности. Джек, возможно, был влюблен в меня или что-то в этом роде, а я-то, сумасшедшая, все не могла забыть тебя!

— Вот о чем ты, тупица, никогда не догадывался, — продолжала Кэти. — Ты не знал, как я люблю тебя, и не знал, что Эстер тебя любит. Бедняжка Эстер, она прекрасно понимала, что все напрасно. Господи, Митч, почему ты так слеп и глух?

— Эстер меня любила?

— Да, черт побери, да! Вот почему она предпочла умереть вместо тебя!

Я только растерянно почесал затылок.

Прозвучал сигнал — через минуту перемена курса.

— По местам! — велела Кэти.

— Да, это ужасно некрасивая история, — сказала она. — А сейчас мне нужно за одну минутупокончить с вопросами и ответами, успеть поцеловать тебя и помириться с тобой.

— Одна минута — это не так уже мало, родная.

Право, мне хватило бы и меньше, чтобы помириться с Кэти.



Примечания

1

Лимбо (англ.) — преддверие ада. — Прим. перев.

(обратно)

2

Слова Пистоля из комедии Шекспира «Виндзорские кумушки»: «Так мир мне устрицею станет: Его мечом я вскрою» (акт 2, сцена 2)

(обратно)

3

Роберт Клайв — один из наиболее жестоких и предприимчивых английских колонизаторов периода завоевания Индии; Симон Боливар — руководитель борьбы за освобождение латиноамериканского континента от испанских колонизаторов; Джон Джекоб Астор — основатель династии американских миллионеров.

(обратно)

4

На душу населения (лат.).

(обратно)

5

По стоимости (лат.).

(обратно)

6

Франклин Делано Рузвельт

(обратно)

7

Китс, «Ода греческой урне»

(обратно)

8

— Номер вашего пароля, пожалуйста (исп.).

(обратно)

9

Особый вид морских водорослей, обладающих способностью превращаться в сахар и белок, если их поместить в горячую воду с добавлением углекислоты и подвергнуть воздействию солнечных лучей.

(обратно)

10

Остров в североамериканском архипелаге.

(обратно)

11

— Почему бы нет, дружище?

— Эй, ты говоришь по-испански! Когда ты изучил язык? (исп.).

(обратно)

12

Как дела, Густаво? (исп.).

(обратно)

13

Как дела, друг Жоржи? Куришь? (исп.).

(обратно)

14

Будь уверен (исп.).

(обратно)

15

Приятель (исп.).

(обратно)

16

Свисток, работающий по принципу ультразвуковых волн

(обратно)

17

Самый дорогой ювелирный магазин в Нью-Йорке.

(обратно)

Оглавление

  • Американская фантастика в четырнадцати томах Том 3 Андрэ Нортон Фредерик Пол Сирил М. Корнблат
  •   Андрэ Нортон Саргассы в космосе
  •     1. «Королева солнца»
  •     2. Распродажа миров
  •     3. Кот в мешке
  •     4. Высадка на Лимбо
  •     5. Первая разведка
  •     6. Зловещая лощина
  •     7. Еще один корабль
  •     8. Пленники тумана
  •     9. Охота вслепую
  •     10. Разбитый корабль
  •     11. Саргассова планета
  •     12. Осажденный корабль
  •     13. Нападение и тупик
  •     14. Иерихонская труба
  •     15. Лабиринт
  •     16. Сердце Лимбо
  •     17. Сердце остановилось
  •     18. Счастливого старта!
  •   Фредерик Пол Сирил М. Корнблат Операция «Венера»
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •     5
  •     6
  •     7
  •     8
  •     9
  •     10
  •     11
  •     12
  •     13
  •     14
  •     15
  •     16
  •     17
  •     18
  •     19
  • *** Примечания ***