Государство-город Евровест.
Со своими девятьюстами миллионами жителей самая крупная и значительная после Ньювеста и Большого Йорка нация мира. Не девятьсот миллионов один, не восемьсот девяносто девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять, а точно девятьсот миллионов жителей, помещённых в одну область, ограниченную нанолазерной стеной. За четыре века до этого, прежде чем вступил в силу закон о квотировании, здесь располагались такие страны, как Германия, Франция, Люксембург, Бельгия и Голландия, с такими городскими кварталами и центрами, как Большой Париж, Берлин, Новый Франкфурт, Город Фландрия и Вест-Холланд-Дельта.
Сейчас у нас 2443 год. Мир находится во власти квотирования — высокосложной, созданной и контролируемой нанокомпьютерами системы, в которой достигнутые экономические и социальные способности человеческих индивидуумов сопоставляются с текущим курсом валют. Цель квотирования — держать население Земли на точно согласованном уровне. Если в определённый день года, Контрольный день, кривая курса индивидуума опускается ниже текущего курса, этот индивидуум немедленно умерщвляется, спрессовывается в строительный камень и добавляется в кладку Дворца человечества. Здание постоянно расширяется и находится на южной границе Евровеста на уровне Вольного государства Австро-Швейцарии. Стена километровой высоты толщиной в несколько десятков метров закрывает его от взоров людей. Так написано в хрониках государства-города, все жители которого имеют по экземпляру этих хроник, отпечатанному по старинке, на бумаге. При помощи персонального пульта управления каждый может запросить о текущих дополнениях.
На дворе год Водяного Грифа, день Альфа месяца Грутто. Ценком, управляющий Евровестом и контролирующий его, принял решение, что это звучит приемлемее, чем 03-05-2443.
Тёмные тучи ползут над площадью перед министерством квотирования. Крупные дождевые капли косо падают вниз и разбиваются о серые камни мостовой, отдалённо напоминающие мёртвых блестящих рыб. Здесь, в сердце бывшего Парижа, когда-то располагалась площадь Согласия. Античные камни мостовой и историческое строение министерства сохраняют в себе что-то от старомодного шарма, которым некогда, должно быть, обладал этот город.
Дождь разогнал с площади большинство людей, но Лайра знала, что ей нельзя далеко отходить от министерства, не в этот день. Она быстро направилась к зданию. «Жизнь — это деньги», — гласила световая надпись на цифровом фронтоне министерства, но Лайра наполовину прикрыла свои зелёные глаза. «Смерть — это деньги», — подумала она про себя и продолжила свой путь к порталу. Когда она поднималась по длинным ступеням здания, взгляд её снова устремился к фронтону, но теперь там красовался уже другой текст: «Бытие содержит в себе живые кирпичики Евровеста, небытие — мёртвые камни дворца».
— Всё кончится хорошо, — уверял её сегодня утром Хинрик, выделенный ей по договору брачный партнёр, пытаясь таким образом ободрить её. Но Лайра сделала, и правильно сделала, свои собственные вычисления, и по этим цифрам баланс её квоты приобретал однозначно неблагоприятное направление.
— В мой прошлогодний Контрольный день я получила уже второе предупреждение, — ответила она ему.
Хинрик с решительным видом помотал головой, но в глубине его глаз за его всегдашней добротой она прочитала и сомнение, и смутный страх.
— Я заглянул на твоё место, — вдруг добавил он.
В его почти чёрных глазах вспыхнул странный огонь. Хинрик работал нанотехнологом в министерстве квотирования и отвечал за безотказность функционирования кресел. Работа его отдела по вполне понятным причинам подвергалась строгому контролю. Настолько строгому, что последняя неполадка была отмечена семьдесят лет назад.
Хинрик быстро прошептал:
— Удачи тебе, милая, — и коротко поцеловал её в губы.
Лайра ещё долго после этого раздумывала над его странным замечанием. Она мысленно представляла себе, как он сквозь античные стёкла своих очков разглядывает её сиденье для квотирования. Что он хотел этим сказать? Неужто он знал, что на сей раз она с высокой степенью вероятности умрёт на этом сиденье? Неужели ему уже ясно, что в мгновение бытия или небытия расклад окажется не в её пользу?
Лайра вошла в здание и приложила большой палец к пластинке идентификатора, который, помимо отпечатка, одновременно проверял и её ДНК.
— Ана Лайра Жермина фон Фукс, семь тысяч девятьсот пятнадцать дней, три часа, двенадцать минут и шестнадцать секунд, — сказал комп. — Бокс восемь-три-три, сиденье квотирования три-восемь-шесть-пять-пять-три-два-четыре.
Лайра встала на транспортировочную ленту, которая доставила её к закреплённому за ней месту. С неотвратимым, ленивым равнодушием она была отправлена навстречу своей участи. И ей вдруг показалось, что дальнейший путь в её неизвестное будущее поведёт вниз, в бездонную пропасть.
Её бокс на арене квотирования уже на три четверти был заполнен. Колесо квотирования вертелось без остановки, как оно делало это и в любое другое время дня и ночи. До её бокса восемь-три-три очередь должна была дойти только через полчаса. Лайра обратила внимание, что в окружающих её людях не было заметно никакого напряжения. Ежегодный Контрольный день был для них, казалось, второстепенным делом, чем-то вроде необходимой неприятности регулярного посещения зубного врача. В их мимике и жестах выражалась уверенность в том, что жизнь имеет прочное будущее. Лайра отвела свои чёрные локоны со вспотевшего лба и оглядела своих попутчиков. Все её мускулы были натянуты как струны, она чувствовала, как на неё накатывают невидимые волны тяжёлой головной боли.
— А, Лайра, ну вот, опять настал наш Контрольный день.
В поле её зрения попало улыбающееся лицо Смита, её спутника по ежегодным Контрольным дням и соседа по боксу. Смит был солидный сорокалетний мужчина и тоже демонстрировал сбивающую с толку самоуверенность человека, чья кривая квотирования наверняка лежит намного выше границы курса. Она припомнила, что по профессии он нанобиолог, имеющий несколько известных и всеми высоко оценённых публикаций.
Он протянул ей свою на редкость маленькую руку, которую она нехотя пожала тонкой вспотевшей ладонью. Он удивлённо взглянул на неё.
— Так волнуешься?
Лайра хотела взять себя в руки, но у неё уже невольно выскользнуло хрипловатое «Да».
— Но почему? — с искренним недоумением продолжал пытать её Смит. — Ты же молодая многообещающая актриса. Твоё имя известно всему Евровесту, и в последние месяцы ты сыграла несколько значительных ролей. Через спутниковые передачи твоя слава пробилась даже в некоторые заокеанские государства.
— Но слава добавит моему квотированию не особенно много пунктов и процентов, — возразила Лайра. Странным образом нервозность немного отпустила. — В остальных областях я вообще не продвинулась вперёд. Координация и экономические показатели, такие, как эффективность, у актёров вообще слабое место, а эмоциональный баланс, на мой взгляд, у меня сильно упал за последние недели. Не говоря уже о моей способности к сопереживанию.
Смит озабоченно нахмурился.
— Я не знал, что у тебя так плохи дела. Но хотя бы с договором тебе повезло? — Он имел в виду её брак с Хинриком, но не стал дожидаться ответа и пробормотал: — Как-нибудь пронесёт.
— Боюсь, что нет, — ответила Лайра отчётливее, чем намеревалась. — У меня уже было два преду…
Она резко осеклась. Разглашение деталей собственного курса квотирования влекло за собой ощутимые потери пунктов и процентов. Но, судя по взгляду Смита, он всё же понял, что она хотела сказать.
— Арена — нейтральная область, — быстро добавил он. — Всё, что происходит здесь, на курсе не сказывается.
— Бокс восемь-три-два, — объявил комп. — Тридцать секунд.
Они видели, как сто вызванных на этот день заняли свои места в соседнем боксе и подключились тонкими, как волос, нанотродами к пульту. Напульсные браслеты автоматически замкнулись с резким щелчком. Тут и там Лайра замечала дрожащие веки, трясущиеся пальцы и нервные жесты. Значит, она была всё же не единственным неуверенным человеком на всей арене.
Прозвучал удар гонга.
Комп приступил к монотонному считыванию хода кривых у людей в боксе восемь-три-два. Большинство значений лежало намного выше актуального курса. Где-то в середине кривая одного мужчины лет шестидесяти, тоже имеющего на своём счету уже два предупреждения, упала до значения, которое лишь на четыре тысячных доли превышало еврокурс. Когда цифровой указатель квотирования остановился над самым еврокурсом, Лайра увидела, как побелели костяшки пальцев этого мужчины. По его телу пробежала дрожь.
— Уф! Еле проскочил, — воскликнул Смит.
Она увидела, как в его глазах сверкнул азарт падкого до сенсаций человека; он явно надеялся на то, что сегодня ему удастся стать свидетелем приведения приговора в исполнение.
Его волнение и в ней вызвало выброс адреналина. Она привстала на цыпочки и начала изучать значения кривых соседнего бокса на пульте контролёра. Были ещё два человека, уже получивших второе предупреждение. Худой мужчина не старше тридцати пяти лет и пожилая женщина лет шестидесяти на сиденьях восемьдесят пять и девяносто семь.
Мужчина осматривался вокруг холодным взглядом так, будто всё это его вообще не занимало, а женщина, наоборот, притихла на своём сиденье как мышка и не сводила глаз с пульта.
Смит вдруг встал перед Лайрой и загородил ей вид на другой бокс.
— А ты никогда не задавала себе вопрос, почему, собственно, квотирование не проводится с самого начала жизни?
Она немного наклонилась в сторону, чтобы сиденье восемьдесят пять снова оказалось в поле её зрения, но Смит двинулся вместе с ней. Она уже несколько раз дискутировала с Хинриком как раз на тему, которую затронул Смит. И всякий раз ей становилось ясно, что к какому-то определённому мнению ей не прийти. Она постоянно ждала, что получит дополнительную информацию.
— У юности всегда есть свои привилегии, — осторожно ответила она. — Уж так однажды решил регулирующий орган, что свобода стоит в начале жизни, а неволя в конце. Такой установкой я вполне довольна.
Она вспомнила свои разговоры с Хинриком на эту тему и обнаружила, что лишь повторяет его точку зрения. Смит неторопливо кивнул.
— Вполне легитимная позиция. Я, правда, думаю на этот счёт иначе. Главную проблему я вижу в том, что первую фазу мы проживаем неосознанно, а в поздней фазе при полном сознании узнаём, со всеми болезненными последствиями… — Он подчеркнул эти слова коротким решительным жестом, — …которые, к счастью, ограничены кратким моментом…
Лайра любовалась Смитом. Ей в голову приходили такие определения, как «ладный» и «складный». Было видно, что человек много думал и сформировал отчётливое собственное мнение. Ей это никогда не удавалось, она могла бесконечно размышлять на какую-то тему, но так и не находила собственную точку зрения.
— Мгновение бытия или небытия длится лишь секунду, — сказала она и в тот же момент возненавидела собственный менторский тон.
— Моё отступление от общепринятых взглядов стоило мне многих пунктов, — продолжал Смит, будто вовсе не слыша её. — Мне приходится весьма и весьма налегать на работу, чтобы компенсировать эти потери.
Лайра с удивлением поняла, что квота Смита лежит ближе к текущему курсу, чем она предполагала. Во все предыдущие годы она была слишком занята самой собой и потому не имела понятия, как обстоят дела у её соседа по боксу. Странным образом её это даже утешило. Ведь она приобретала товарища по несчастью! Теперь она лишний раз пожалела о том, что не может со своего сиденья видеть значения курса соседей по боксу. Иногда, если кривая сильно падает, приговор приводится в исполнение немедленно, даже если перед этим не было ни первого, ни второго предупреждения. Насколько она знала, у Смита до сих пор не было предупреждений.
Смит, погружённый в свои мысли, рассеянно продолжал:
— Кроме того, я сомневаюсь в том, что Дворец человечества действительно существует. Это тоже стоило мне хорошей части моей квоты. Я даже думаю…
— Место восемьдесят четыре, — прогремел комп. Лайра подвинулась в сторону и теперь снова могла видеть другой бокс. Смит на полуслове смолк и повернулся. Молодая женщина, которая подвергалась оценке в этот момент, победно огляделась. Её кривая лежала намного выше актуального курса и даже заметно поднималась в гору. Ей наверняка предстояла долгая жизнь.
— Место восемьдесят пять. — Мужчина на восемьдесят пятом месте тупо смотрел в пустоту.
— Не пропусти, — сказал Смит осипшим голосом. — Если кто сегодня и попадётся, так это…
Ему, значит, тоже было ясно, что этот мужчина находился опасно близко к границе между бытием и небытием.
Оглашались все детали квотирования. Медленно, но верно становилось ясно, что мужчина стоит на краю пропасти. Голос зачитывал:
— …Эмоциональный баланс 38,435, коммуникационная составляющая 59,161, координационная функция 67,32…
— Теперь ему в эффективности понадобится не меньше восьмидесяти, — прошептал Смит.
И то, что знал Смит, было давно уже ясно и мужчине. Он окаменел и вдавился в спинку сиденья.
— …эффективность…
Лёгкий хриплый стон послышался из горла Смита.
— …73,266.
До смертоносного решения не прошло и секунды, но Лайре это время показалось очень долгим.
— Исполнение!
Глаза мужчины вылезли из орбит. От его панели донёсся пронзительный звук.
Мысли Лайры неожиданно уклонились в сторону. Она знала от Хинрика, что шёл год Высокой До Диез. Она слышала, как он говорил: «В год Водяного Грифа камни кладутся в буквальном смысле очень высоко». Его слова для неё почти не имели смысла, потому что она никогда не понимала, какое отношение Дворец имеет к звукам.
Пальцы мужчины пытались порвать нанотроды. Его отчаяние нашло выход через горло, у него вырвался истошный крик.
Нанотроды раскалились. Кожа мужчины стала белой как мел, потому что вся кровь из него была откачана. Его череп форменным образом вмялся внутрь, сиденье откинулось, и безжизненное тело стремительно ухнуло вниз и исчезло из виду.
Некоторое время по арене носились шёпот и волнение.
— Вау, — прохрипел Смит. — До чего же интенсивное переживание.
Глаза его блестели.
Но Лайра этого не видела. Она стояла как пригвождённая, с закрытыми глазами, у неё не было сил взглянуть.
— Трус умирает тысячу раз, прежде чем действительно умрёт.
Лайра распахнула глаза. Её соседка справа шёпотом процитировала мудрые слова государственного поэта Бирлема так, что их могла услышать только Лайра. Её сердцебиение снова успокоилось и вернулось к нормальному ритму, и она поблагодарила женщину коротким кивком головы.
Лайра осмотрелась в своём боксе. Все места были заняты, кроме одного. Только она не могла вспомнить, кто отсутствовал. Более или менее осознанно она пыталась таким образом отвлечься от терзающего нервы произошедшего события.
В соседнем боксе женщина с девяносто седьмого места осталась со своей квотой существенно выше критического курса валюты.
— Бокс восемь-три-три. Тридцать секунд.
Комп будто ножом разрезал мысли Лайры. Она уселась в своё кресло и пристегнулась. С необратимым щелчком застегнулись оба напульсных браслета. Она всё ещё судорожно пыталась отвлечься и сохранять спокойствие. Из-под её пульта выглядывал красный провод, который делал крутой виток и исчезал в утопленном в полу цоколе, на котором крепился распределительный щиток. Странно.
На арене прозвучал удар гонга, и комп забубнил, считывая значения сиденья номер один. Никто из её соседей по боксу даже близко не подходил к актуальному курсу валюты. Когда очередь дошла до Смита, она почти не заметила, что он получил первое предупреждение.
— Место двадцать четыре.
Её мышцы натянулись как струны. Она снова закрыла глаза и попыталась не слышать цифры своих показаний. Вначале ей это удавалось, но потом они всё же проникли в её сознание, как аудиовирусы.
— Честолюбие 42,558.
Это было намного ниже, чем в прошлом году. Дело принимало серьёзный оборот. Она чувствовала, как отдельные капельки пота щекоча пробивали себе дорогу через её брови, чтобы потом залить глаза.
— Эмоциональный баланс 33,310.
Это было на целых десять пунктов ниже!
— Коммуникационная составляющая 64,927.
Ну, хотя бы в этом небольшой подъём.
— Координационная функция 65,531.
Это куда ни шло. Она попыталась прикинуть, сколько ей надо достичь в эффективности, чтобы выровнять падение кривой. Кажется, не меньше 73-х.
— Эффективность…
Неужто время замедлилось? Ей казалось, что голос чего-то выжидает.
— 71,879.
Не дотянула!
— Исполнение.
Запах горелого достиг её ноздрей. Она ждала мгновения, которого так долго страшилась: когда из её тела будет откачана кровь. Странным образом она оставалась совершенно спокойной. В тот же растянувшийся до вечности миг она увидела, как раскалился и тут же погас тот красный проводок.
Почему ничего не происходит?
В этот момент западня под её креслом раскрылась, и она провалилась вниз. Она услышала, как где-то далеко кто-то ошеломлённо вскрикнул. Неужто Смит?
Она была ещё жива! Как это могло быть? Она медленно открыла глаза. Её сиденье со скрипом неслось по колее вдоль тёмного туннеля. В некотором отдалении она заметила на фоне зеленоватой подсветки другие кресла с безжизненными телами. Она попыталась представить, что сейчас будет. Её напульсные браслеты всё ещё были прочно защёлкнуты на ней. Когда же, собственно, тела будут размолоты, растёрты и спрессованы в строительные камни? Лайру охватила паника: её разотрут живьём!
С мягким толчком она уткнулась в своего предшественника, мужчину с сиденья восемьдесят пять из бокса восемь-три-два. Они медленно вкатились в небольшой зал, похожий на перрон, набитый блестящей аппаратурой, где мужчина в белом костюме одно за другим проверял сиденья.
Что с ней сейчас сделают? Она рванула свои напульсные браслеты, но они не поддались.
Мужчина осмотрел её предшественника и распрямился. Затем его взгляд перешёл на Лайру, и он бросился к ней.
— Хинрик? — прошептала Лайра, не веря своим глазам.
Её партнёр по браку достал маленький чёрный аппарат и приставил его к её напульсным браслетам. Они со щелчком раскрылись. Затем он освободил её от нанотродов.
— Идём скорее, — шепнул он.
Всё происходило слишком быстро. Лайра ничего не успевала понять. На мгновение она припомнила тот красный проводок под её пультом. Так, значит, это было дело рук Хинрика.
Она механически, как робот, вылезла из сиденья. Все её мышцы болели, но она не обращала на это внимания. Хинрик быстро скрылся в нише и тут же появился оттуда, волоча безжизненное тело женщины. Её лицо показалось Лайре знакомым. И она вдруг вспомнила эту покойницу: то была женщина, которой как раз не хватало в их боксе! Хинрик усадил труп в кресло вместо Лайры. Напульсники снова защёлкнулись, и сиденье пришло в движение.
Потом Хинрик схватил её за руку и потянул в нишу. И как раз вовремя, потому что по другую сторону рельс появилась ещё одна фигура в белом. Хинрик приложил указательный палец к её губам. В его глазах отражалось множество чувств: страх, надежда, удовлетворение и вспышки гнева.
Потом он осторожно выглянул наружу.
— Ушёл, — шепнул он. — Идём.
Она хотела его спросить, но Хинрик зажал ей рот рукой.
— Молчи, пока я не скажу тебе, что можно говорить.
Следующие часы они плутали по каким-то коридорам, туннелям, рабочим помещениям, несколько раз им пришлось скрываться от охраны. В конце концов они очутились в огромном зале, где мёртвые тела размалывались и перерабатывались в строительные блоки.
Цапфы манипулятора подхватывали розово-красные кубы и загружали в капсулы, которые потом автоматически запечатывались и транспортировались к входу в туннель.
— Это наш единственный шанс выжить, — хрипло шепнул Хинрик.
Он поднырнул под цапфами манипулятора на другую сторону и принялся опорожнять капсулу.
— Быстро полезай внутрь. Постарайся дышать как можно спокойнее. Надеюсь, воздуха хватит до Дворца. Я влезу в следующую капсулу. По дороге будут сильные ускорения, ты не пугайся.
Она сжалась как можно плотнее и попыталась дышать ровно. Капсула четыре раза дёрнулась, громко щёлкнула, и Лайра почувствовала, что едет. Вскоре начались перегрузки ускорения. Они так рвали тело, что в ней поднялась паника. С огромным трудом ей удалось подавить в себе страх. «Это могло бы сильно повысить мою квоту в части самоконтроля», — подумала она и попыталась улыбнуться, но всё ещё нарастающие перегрузки не позволили ей даже губами шевельнуть. Время потеряло всякое значение. Она поняла, что капсула достигла своей наивысшей скорости. Дышать было нечем. Она пыталась удержать себя в сознании и сосредоточилась на том, чтобы экономно расходовать остатки кислорода. Но чувствовала, как постепенно соскальзывает в обморок.
— Лайра! — резко шипел Хинрик ей на ухо, вытаскивая её из капсулы.
— Ты делаешь мне больно, — контуженно пискнула она.
— Они нас застукали!
Она растерянно огляделась. Теперь они находились в каком-то другом подземном зале. Потом она услышала охранников:
— Стоять! Вы преступаете закон.
Три фигуры в белых костюмах бежали к ним. Их движения были отрывистыми, дискретными: роботы. Хинрик потащил её к двустворчатой двери, за которой слабо мерцал свет. Створки раздвинулись, и они бросились вверх по длинной каменной лестнице, ведущей к дневному свету. Их глаза отвыкли от солнца, и они зажмурились, очутившись наверху.
Путь им преграждала стена, сложенная из камней разнообразного цвета кожи. Бежать было некуда. За стеной высились сверкающие альпийские вершины.
— Дворец человечества, — пролепетала Лайра, охваченная не поддающимся описанию волнением. Значит, он всё же существует.
— Отзвучавшая музыка, — вздохнул Хинрик, тоже переполненный чувствами. И благоговейно добавил почти шёпотом: — Дворец заявлен как отзвучавшая музыка, каждый умолкший звук — это отдельная жизнь, каждая замолчавшая гамма — это семья, каждая исчезающая мелодия — это народ.
То были слова Йоахима фон Шёппена, духовного отца квотирования, архитектора и основателя Дворца.
Лайре показалась знакомой эта череда башен и строений, с их вычурными, почти кичевыми статуями, балдахинами, боковыми нефами, стрельчатыми окнами, выпуклостями и сложными орнаментами. Она припомнила изображение старинного кафедрального собора, которое когда-то видела на картинке. И даже название вспомнила: Sagrada Familia, где-то на юге Европы. Купающийся в сочных лучах Дворец содержал в себе не меньше сотни таких «Святых семейств», был вдесятеро выше и в тысячу раз запутаннее. И он подрастал каждый день.
— Миллионы человеческих жизней, — сказал Хинрик.
Лайра глянула на своего партнёра и спасителя и увидела слёзы в уголках его глаз. Невольно и её глаза наполнились слезами. Затем она вдруг сообразила, что они стоят, и испуганно оглянулась. К её недоумению, никакой погони за ними не было. Хинрик тоже оторвал взгляд от строения, подавляющего воображение, и посмотрел назад. Он кивнул — так, будто его предположения подтвердились.
— Это запретная зона, — прошептал он.
— Можно сказать и так, — послышался мягкий голос.
Когда они снова посмотрели вперёд, перед ними стояла старая женщина в длинном одеянии из зелёного шёлка. У неё были тёмно-зелёные глаза и правильные черты лица, испещрённого морщинками. Кожа её казалась почти прозрачной. Должно быть, когда-то она была красавицей. Она сделала приглашающий жест своими хрупкими пальцами.
— Идёмте, я покажу вам мой Дворец.
Она повернулась, не дожидаясь их реакции, и зашагала вперёд удивительно величественной поступью.
Хинрик и Лайра послушно двинулись за ней.
— Твой Дворец? — переспросила Лайра с некоторым удивлением.
Женщина пожала плечами и ответила, не замедляя хода:
— Когда в течение семидесяти лет остаёшься в стенах такого здания одна, в конце концов начинаешь считать его своей собственностью. Но у меня есть и официальный титул — Хранительницы Дворца человечества.
Она ступила на мощёную дорожку, которая, сделав несколько поворотов, повела их круто вверх и закончилась перед высокой, узкой дверью.
— Ночи — самое худшее, — тихо сказала женщина, открывая дверь и входя внутрь.
В воздухе витал лёгкий запах гари. Женщина, видимо, считала, что Лайра и Хинрик знают, о чём она говорит.
— Особенно в последние годы мне становилось всё труднее, — продолжала она. — Лица близких уже почти стёрлись из моей памяти. Единственное, что мне осталось, — это собственное отражение в зеркале. И каждый день я вижу, как возраст отвоёвывает всё большую территорию на моём лице как на поле битвы.
Лайре почудилось, что откуда-то издалека доносится музыка: сложная композиция переплетённых гармоний, отдельные звуки которых почти не воспринимались нормальным человеческим ухом.
В зале размерами с арену квотирования Хинрик и Лайра сели за огромный стол длиной в добрых двадцать метров и шириной в два. Женщина открыла шкафчик, достала два бокала и налила им красного питья из зелёной бутылки.
— Вино, — сказала она. — Роботы — прекрасные виноделы, а склоны Альп — прекрасное место для возделывания лозы. Меня зовут, кстати, Элеонора. Я бежала из Евровеста в 2373 году. Раз в несколько десятилетий кому-нибудь удаётся уйти от квотирования. Ваш побег, разумеется, был обнаружен. Из этого следует, что теперь долгие годы никому не удастся проскользнуть сквозь ячейки сети.
Она поднялась и обвела помещение повелительным жестом.
— Всё это скоро будет принадлежать одному из вас.
Лайра и Хинрик смотрели на неё с испугом.
— Одному из нас? — переспросил Хинрик.
Элеонора кивнула.
— Так было задумано фон Шёппеном. Я скоро покину Дворец, и вам решать, кто из вас двоих останется его Хранителем. Сегодня ночью вы должны договориться об этом между собой.
— А второй? — спросил Хинрик.
Элеонора некоторое время молчала.
— Умрёт, — просто сказала она. — За чёрной дверью, — и указала на маленькую дверь рядом со шкафом. — Правда, роботы помогут сделать это безболезненно.
Лайра была потрясена тем, что выдерживает всё это. Должно быть, череда шокирующих событий этого дня закалила её.
Элеонора накрыла для них богатый ужин и составила им приятную компанию. Затем робот отвёл их в просторную роскошную комнату.
Они разделись и в полном отчаянии молча ласкали друг друга в кровати под пологом, точно зная, что это их последняя ночь вдвоём.
Она смотрела на него и искала нужные слова.
Хинрик избегал её взгляда и вскоре заснул.
Лайра ещё долго сидела на краю кровати и затем приняла решение. Посреди ночи она бесшумно соскользнула с постели, чтобы направиться к двери. Но, обернувшись, увидела, что кровать пуста. Похолодев, она выбежала в зал, где Элеонора уже поджидала её.
— Ты не видела Хинрика? — спросила Лайра, задыхаясь.
Элеонора с улыбкой кивнула на чёрную дверь.
— Он задумал то же, что и ты. Только он знал, что должен опередить тебя.
Весь день и всю ночь Лайра горевала о своём супруге и чуть не утопила себя в укорах и в жалости к себе самой. Затем за ней пришла Элеонора. На ней было чёрное платье, и она благоухала цветами новой весны.
— Идём, Лайра, Хранительница Дворца человечества. Мы подыщем для твоего Хинрика самое красивое место, неподалёку от лестницы, ведущей к туннелю. Радуйся, что его тело осталось целым и невредимым. Он не был размолот и переработан в строительный камень.
Слёзы Лайры иссякли. Погребение Хинрика принесло ей умиротворение. Когда они возвращались во Дворец, Лайра снова услышала музыку, или, вернее, она опять никак не могла её расслышать.
Казалось, её приносит лёгкий бриз из сада, окружающего Дворец.
— Эта музыка! — воскликнула она. — Откуда она доносится?
Элеонора улыбнулась.
— Музыка? Я не слышу никакой музыки.
Они вошли во Дворец и вернулись в зал.
— Моя задача исполнена, — сказала Элеонора. Казалось, она вдруг куда-то заспешила.
— Почему? — спросила Лайра. — Почему всё происходит именно так? Почему я должна всё это выносить одна?
Хранительница смотрела на неё с весёлым недоумением.
— Я не знаю. Жизнь полна вопросов. Настоящие ответы на них получаешь очень редко. Почему фон Шёппен заложил именно такие правила? Да знал ли он это сам? Я часто задавала себе этот вопрос. От него осталось много дневников; как-нибудь прочитай их. Времени для этого у тебя будет достаточно.
Уходя, она повернулась и сказала через плечо:
— Мне только легче, что теперь всё кончилось. Семьдесят лет в полном одиночестве, когда вокруг тебя миллионы человеческих душ, замурованных в камни… Удивляюсь, как я не сошла с ума. Может, музыка спасла меня. — По её лицу скользнуло изумление, и она со вздохом повторила: — Музыка, ах…
Не закончив фразу, она ушла из жизни Лайры через чёрную дверь.
Лайра пыталась привыкнуть к совершенно одинокой жизни во Дворце. Она скорбела по Хинрику, каждый день приходя к его могиле и оставляя там свежие цветы в золотой вазе. Она слагала стихи, подолгу сидела в библиотеке и читала дневники фон Шёппена, так и не доискавшись до причин, почему этот человек захотел так драматически распорядиться жизнями множества людей. Её обслуживали роботы, которые содержали в порядке Дворец и прилегающую территорию, а она искала пути бегства в сторону Австро-Швейцарии, но так и не обнаружила ни одного.
Однако в первую очередь она много лет пыталась понять происхождение музыки, которую каждый день снова и снова почти что слышала. Лет через двадцать пять, больная от меланхолии, она прекратила эти тщетные попытки, но и за долгие годы после этого, блуждая по коридорам и залам Дворца и по его бескрайним садам, она так и не обнаружила источник музыки. Со временем она начала воспринимать всё это как ритуал, и все её ежедневные действия стали ритуальными. Незадолго до того, как из её воспоминаний стёрлось знание о том, что Дворец и его сады овеяны музыкой и что камни издают звучание, которое не в состоянии уловить человеческое ухо, её дух породил мысль, внушающую благоговение. Она припомнила звук, сопутствовавший приведению приговора в исполнение. Широко раскрытыми глазами она смотрела на розово-красные камни. Неужто сам Дворец человечества и был источником этой небесной, неслышной музыки?
Мысль развеялась и исчезла из её памяти.
Одиночество замкнуло её в своих холодных объятиях. Скорбь по некогда утраченному возлюбленному прокралась в её чувства, словно лёгкая, но неизбывная головная боль. Появились морщины, но она не чувствовала, как стареет. Она стала меньше двигаться и всё больше заданий передоверяла роботам. Раз в неделю она приходила на могилу Хинрика. А после этого бродила по саду в поисках чего-то, что уже не в состоянии было преодолеть порог её памяти.
Потом, в один прекрасный день, на пятьдесят шестом году её службы в должности Хранительницы, на лестнице появился взъерошенный молодой мужчина, и она с чувством нечеловеческого облегчения передала ему Дворец. Юношу, которому было не больше двадцати лет, звали Йоахим, в честь основателя квотирования.
Он спросил её, откуда доносится музыка, на что она с дружелюбной улыбкой ответила:
— Музыка? Я не слышу никакой музыки.
На мгновение её глаза просияли. Клочок воспоминаний на миг вернулся к ней: голос Хинрика.
— Отзвучавшая музыка, — прошептала она себе самой. И в следующее мгновение её память снова сомкнулась, и она с весёлой улыбкой глянула на Йоахима. Она попросила его и впредь класть свежие цветы на могилу Хинрика и затем с лёгким сердцем и чувством внутреннего умиротворения шагнула за чёрную дверь.
