— Сколько же это нулей после единицы?
— Двенадцать, что ли. А то и больше.
— И что мы сможем на них купить?
— Всё, что захотим.
— Ты хочешь сказать, что мы, может, даже выберемся из этой ловушки?
— Очень даже может быть, Пиб.
Городская вонь висела в липкой январской жаре. Со времени прохождения опустошительного циклона Вали в квартале так и не восстановили электроснабжение, и все дома были погружены в глубокую темноту. Собственную руку не разглядеть. Как и каждый вечер, тысячи беззоновцев стекались к большому залу бывшего Восточного вокзала. Хотя конструкция кровли из стекла и стали была по большей части разрушена, она всё ещё давала какое-то укрытие от проливных дождей, которые бушевали по ночам, словно несметные воинства. Кроме того, в этот лагерь, охраняемый с наступлением темноты и до утренних сумерек вооружёнными постами, не смели войти ни охотники за органами, ни прочие торговцы человеческим мясом.
Я откинул одеяло, сел и посмотрел на Стефф. До сих пор она ещё ни разу не впутывала меня в свои тёмные дела.
— Ты ведь говоришь о… евро, нет?
Она кивнула. Буйные кудри падали ей на глаза и, казалось, приплясывали.
— Но ведь евро же больше абсолютно ничего не стоит.
Стефф ответила мне движением губ, про которое я никогда не знал — то ли это улыбка, то ли гримаса, — и воровато оглянулась.
— Ты ошибаешься, Пиб. До 31 июля ещё можно обменять евро на риалы или дольюани.
— В банке? Да ты бредишь! Нас ведь даже внутрь не впустят!
— Я знаю одного скупщика. Мы поделимся с ним пятьдесят на пятьдесят.
— Чёрт. Наверняка какой-нибудь головорез!
— Тут уж или — или, Пиб.
Мурашки, пробегавшие по моей спине, означали, что я давно уже принял её предложение, но хотел ещё немного поторговаться, чтобы застраховать себя. Громкий храп в непосредственной близости от нас перекрывал хор посапывающих с присвистом.
— И что, это в самом деле не опасно?
— Детская забава, Пиб.
— Как ты про это разнюхала?
Она наморщила лоб. И стала вдруг похожа на старушку, которой, надо полагать, ей никогда не стать.
— Есть у меня свои источники.
Я сделал вид, что ещё раз всё обдумываю. В конце концов я произнёс судьбоносную фразу:
— И когда?
Она придвинулась ко мне вплотную. Меня обволокло её сводящим с ума ароматом. Она быстро приподняла уголок своей кожаной куртки. Из-за пояса торчала рукоять видавшего виды пистолета, впившаяся в складки её живота.
— Прямо сейчас, Пиб.
Я закусил нижнюю губу и ощутил привкус крови. Ночами риск возрастал в десять, в сто, в тысячу раз. Торговцы человечьим мясом, уличные банды и бригады ПД — Перманентного Джихада — делили между собой неохраняемые кварталы Парижа. Жизнь беззоновца они ни в грош не ставили — если не считать его органов, которые можно было продать потом жителям зон в укреплённых и охраняемых кварталах. Зачастую они даже не убивали свои жертвы перед тем, как вырезать у них глаза, печень, лёгкие, почки или мошонку или отрубить руки и ноги. Я чуть было не пошёл на попятный, но боязнь разочаровать её оказалась, в конце концов, сильнее, чем страх. Итак, я натянул комбинезон и встал. Одеяло я скатал на куске картона, который служил мне матрацем.
Лавируя между спящими телами, мы пробрались к выходу бывшего Восточного вокзала. Охранник у боковой двери указал мне дулом своего оружия в темноту, пронизанную опасностью.
— Вы что, туда?
Стефф лишь глянула на него с вызовом и решительной поступью вышла на пустую площадку перед зданием.
Шагая по изрытому колдобинами безымянному бульвару, мы попали под ливень. Пришлось забежать в разрушенный дом, ища укрытия под провалившейся крышей. Целый час лило и громыхало, как во время светопреставления. Стефф тесно прижималась ко мне — по крайней мере, так мне казалось. Я предпочёл бы остаться с ней тут до утра.
Я знал её два месяца, что для беззоновцев — по-настоящему большой срок, однако лишь теперь начал видеть в ней девушку. У неё не было явных кожных болезней, переносимых новыми вирусами; я думаю, это могло служить критерием красоты. Познакомились мы благодаря тому, что столкнулись лбами: однажды вечером я на четвереньках пробирался к картонке своего ночлега и с такой силой стукнулся о её голову, что у неё над бровью образовалась потом шишка.
— Тип уже старый, как ископаемое, — прошептала она. — Телохранителей у него нет. Если он нам не выложит монету, мы ему начистим морду.
Я понимал, что она говорит так, чтобы скрыть свой страх. При этом она включила неизвестно откуда взявшийся карманный фонарь. Слабый луч прошёлся по её полурасстёгнутой куртке, скользнул по коже и по ржавому дулу пистолета. Много бы я отдал за то, чтобы оказаться на месте этого оружия!
— Триллион! Это хотя бы окупит себя!
Я кивнул, хотя не имел ни малейшего понятия, сколько это — триллион. Один бывший учитель по имени Маджуб, прибившийся к беззоновцам, преподал мне основы счёта. Но у меня всё ещё были проблемы с числами, состоящими более чем из шести разрядов.
— Идём, Пиб, уже можно идти дальше!
Она потянула меня за рукав. Раскаты грома удалялись, как барабанная дробь отступающей армии. Старики уверяли, что в их время не бывало ни таких частых, ни таких сильных гроз. Якобы тогда людям не приходилось спать на улице, и можно было наслаждаться сотнями телевизионных каналов. Мне надо было их спросить, как же это они допустили, чтоб их прежний рай превратился в такой ад.
Отвратительная погода имела то преимущество, что возможные преследователи сами отсиживались в укрытиях. Это касалось даже фанатиков из Перманентного Джихада, которые с незапамятных времён готовили захват Европы. Правда, большая часть исламистских группировок базировалась в Казахстане и в России, чтобы воспрепятствовать продвижению китайско-американских освободительных групп. Маджуб, учитель, всегда сравнивал старую Европу с тонущим кораблём: финансовые махинации и коррупция обеспечили ему первую пробоину, националистские тенденции расширили её, а бригады самоубийц ПД теперь доделывали остальное. Иногда он говорил также, что Европа — всё равно что одиноко умирающая старуха, мысли которой постоянно вертятся вокруг её роскошного прошлого, а тем временем её пожирают горькие воспоминания.
От города, который когда-то называли городом Любви, остались лишь фасады с мрачными дырами оконных проёмов, напоминающих пустые глазницы. Только гусеничный транспорт был в состоянии продвигаться по разрушенным улицам и площадям. Пышная растительность проросла сквозь асфальт и трещины в цементе, цеплялась за стены, пробиралась выше, проникала под крыши, обвивала арки и захватывала внутренние дворики. Вдали слышались гудящие моторы, детонации, взрывы и крики.
Стефф шла вперёд, ощутимо нервничая. В бывшем квартале Шатле́ она дважды останавливалась и вслушивалась в ночь. Должен признаться, втайне я надеялся, что она самым коротким путём приведёт нас назад, к Восточному вокзалу, но вместо этого она устремилась в темноту в направлении Сены. В конце концов мы добрались до Моста Менял, одного из трёх последних мостов, которые ещё не были разрушены той или другой стороной.
Стефф вытащила из-за пояса пистолет и профессиональным движением сняла его с предохранителя. Штучка была приметного калибра; по-видимому, грубая имитация. Тибетские кланы собирали их из чего придётся, в первую очередь из металлолома, который находили в развалинах. Никогда нельзя было заранее сказать, в какую сторону полетит пуля. Интересно, приходилось ли Стефф уже когда-нибудь использовать ствол? Я вовсе не хотел знать, откуда он у неё. У меня, по крайней мере, не хватало бабла, чтобы прикупить себе стрелялку у рыскающих повсюду перекупщиков. В настоящий момент я довольствовался ножом, который унаследовал от отца, — вернее, это было единственное, что я нашёл у его трупа.
Осторожно, как недоверчивая кошка, Стефф ступила на мост. Через пять метров она пригнулась в тени парапета и махнула мне, чтобы я следовал за ней. В то же мгновение из-за рваных туч выглянула луна. Я скрылся за кучей камней и выждал перед тем, как перебежать к Стефф, с пересохшим горлом, с колотящимся сердцем, и взглядом, прикованным к темноте. Когда я добежал до неё, она насмешливо улыбнулась и тут же побежала дальше. На середине моста я впал в настоящую панику. Торговцы человечьим мясом могли показаться одновременно с обеих сторон. Случись такое — и у нас был бы единственный выход: прыгать в набухшие от ливней воды Сены, — а ведь я не умел плавать.
Позади нас взревел мотор. Скользящие лучи фар бросили свой беспощадный свет на мокрый от дождя мост.
— Беги! — крикнула Стефф.
И сама выпрямилась и побежала в сторону острова Сите. К грохоту мотора прибавился скрежет гусениц танка на мостовой. Я бросился бежать, похолодев от страха, ведь на другой стороне я мог напороться на ещё одно транспортное средство или группу охотников за органами. Но, к счастью, у наших преследователей не было времени занять оба берега. Я побежал ещё быстрее и по ту сторону моста бросился во тьму, в которой уже скрылась Стефф.
— Сюда, Пиб!
Я бежал за ней по лабиринту из руин. Лишь после того, как этот брод из камней и искорёженного металла, соединяющий остров Сите с противоположным берегом, остался позади, мы остановились. На площадке перед сгоревшей церковью мы попытались отдышаться и рассортировать наши пять чувств.
— Кто это были такие, а? Человеческие мясники?
— Скорее, бригада джихада.
— Тогда, значит, напрасно мы бежали как сумасшедшие.
Она метнула в мою сторону косой взгляд, который пробрал меня до мозга костей.
— Я не знаю, заметил ли ты это, Пиб, но вообще-то я девушка. Типы из ПД терпеть не могут, чтобы женщины разгуливали по улицам. Тем более среди ночи. И уж тем более без паранджи. Если бы они меня поймали, то они бы меня… они бы меня тогда… ну, ты понимаешь?
Я лишь кивнул.
— Я должен тебе кое-что сказать, Стефф: я не совсем уверен, что страх, которого я сейчас натерпелся, действительно стоит того три… триллиона евро.
Я тут же пожалел о сказанном, но слова уже спорхнули с моих губ, как пьяные бабочки, и поймать их назад я не мог. Она погладила меня по черепу, который я брил раз в три дня, чтобы лишить питательной среды вшей и прочих паразитов. Нежность её жеста огорошила меня.
— Ты что, правда хочешь провести остаток жизни в вонючей дыре, Пиб? Может быть, это наш единственный шанс выбраться отсюда.
— И куда же мы пойдём?
— Чем дальше, тем лучше.
Наконец мы увидели свет. Прямо-таки расточительный поток света заливал участок улицы, лежал на фасадах домов и лился из магазинов. Мы добрались до Монпарнаса, защищённого города, зоны, где мы не могли бы ничего ни купить, ни продать. Таких людей, как мы, здесь просто не существовало. У нас не было биологических чипов, вживлённых в тыльную сторону ладони. Эти чипы служили одновременно личным паспортом, кредитной картой и правом доступа. Правда, в соответствии с европейским правом, мы тоже могли бы получить такой чип — по предъявлении специального акта. Но на практике здесь давно уже никто такими вещами не занимался.
Днём и ночью Монпарнас кишел людьми. Здесь легко было разжиться любыми наркотиками, какие только можно себе представить, здесь промышляли проститутки всех видов и работали гигантские игорные заведения, в которых игроки могли ставить на кон что угодно: лошадей, войны или природные катастрофы. Электричество здесь было всегда, поскольку в распоряжении Зоны была атомная электростанция, круглые сутки охраняемая сотней мужчин.
Мы ступили на ярко освещённый тротуар. В сточных канавах поблёскивала вода.
— Если мы хотим остаться незамеченными, — прошептала Стефф, — то должны смешаться с толпой.
Хотя шум и свет отпугивали человечьих мясников и прочих подозрительных типов, мы и на Монпарнасе не были в безопасности. Стоило какому-нибудь накачанному наркотиками или алкоголем жителю Зоны почувствовать потребность разрядить в наши животы магазин своего автомата, и никто бы ему в этом не воспрепятствовал — ни прохожие, ни полиция, ни остатки европола. Мы, беззоновцы, не считались легальными существами, и цена нам была — как крысам. Те из нас, кто попытал счастья в Зоне на ниве проституции, были почти всегда либо задушены, либо зарезаны, либо изрублены на куски.
Ослеплённые мигающей световой рекламой, мы шли вдоль улицы и жались к витринам. Чернокожая проститутка, прислонившись к столбу, курила сигарету, завёрнутую в золотую бумагу, и глядела на нас отсутствующим взглядом. Здесь никто в глаза не видел ни одной денежной купюры, какие ходили в других кварталах. Рукопожатия и пары слов было достаточно, чтобы тысячи дольюаней сменили счёт, банк или континент. Лишь один-единственный раз я видел своими глазами банкноту дольюаня. Дольюань — это была валюта китайско-американской оси, заменившая собой как евро, так и риал. Я находил зеленоватую, перечёркнутую двумя красными полосами купюру по-настоящему кошмарной, но всё же предпочитал её виртуальному бартеру. Кроме того, я счёл бы ужасным носить в своём теле чип, при помощи которого тебя могли найти в любом укрытии и в любой ситуации.
Стефф старалась не поднимать головы. К счастью, мы были далеко не единственными людьми, одетыми в грязные, вонючие шмотки, — хотя у них тут был водопровод, жители Зоны часто ленились стирать своё бельё. Кое-как собранные из чего придётся автомобили носились по лужам, взметая фонтаны грязи. Из полуоткрытых окон раздавались крики и смех.
Мы обогнули GZZ-12, гигантскую гору обломков, оставшуюся после обрушения Монпарнасской башни. Маджуб говорил, что её взорвали два вертолёта-самоубийцы, начинённые взрывчаткой. GZZ означало Ground Zero Zone, а цифра 12 означала, что это уже двенадцатая башня Запада, взорванная Джихадом.
Мы снова нырнули в темноту, лишь время от времени нарушаемую светом автомобильных фар.
— Теперь уже недалеко, — шепнула мне Стефф.
Пронзительно яркая вспышка, сопровождаемая оглушительным грохотом, заставила нас вздрогнуть. Наверное, взорвалась мина, подложенная Джихадом или какой-нибудь уличной бандой. Тёплый ветер сквозь ночь донёс до нас пороховой дым и запах расплавленного металла.
Мы свернули в относительно целую улочку, которая была узковата для танков или грузовиков. У бортика тротуара стояли, сгорбившись, автомобили, словно окаменевшие динозавры. В нишах слева и справа по улице шевелились тени. Это были типы, накачавшиеся хлачем, одним из занесённых с Востока наркотиков, который вводят прямо в кровь. За несколько недель этот наркотик превращает человека в существо, блаженно уставившееся в пустоту, с IQ на уровне картофелины. Нам нечего было их бояться — в принципе; каждый день на рынок поступали новые смеси, побочного действия которых никто не мог предугадать.
Тягучие, как тесто, голоса обращались в нашу сторону.
— Эй, вы двое, не хотите дозу кайфа? Всего тысяча дольюаней. Можно с рукопожатия или с вашего дурацкого кода…
Я услышал щелчок пистолетного предохранителя. Вначале я подумал, что это Стефф выхватила свой ствол, чтобы держать наркоманов на расстоянии, — что, вообще-то, не имело смысла, поскольку под воздействием хлача человек лишается всякого чувства опасности, — но оказалось, она остановилась перед какой-то дверью в стенной нише и нажимает дюжину кнопок на кодовом замке антикварного вида. Железная дверь с щелчком раскрылась. У меня больше не было времени спрашивать, откуда она знает код, поскольку она уже скользнула в подъезд, где бледные ступени винтовой лестницы уходили круто вверх. Мой внутренний голос нашёптывал мне, что я того и гляди вляпаюсь в какую-то беду. С колотящимся сердцем и весьма запутанными чувствами я всё-таки последовал за Стефф: она была права, мне действительно не хотелось всю свою жизнь влачить жалкое существование в этой проклятой еврозоне. Карманный фонарь отбрасывал тусклый луч на потрескавшийся, покрытый серыми пятнами гипс.
Камень нижних ступеней быстро перешёл в изъеденное жучком дерево. Жуткий скрип, издаваемый каждым нашим шагом, способен был разбудить весь дом. Мне вспомнилась история, рассказанная Маджубом, о гусях, которые своим криком помешали вождю галлов завоевать Рим.
На третьем этаже Стефф уверенно свернула к одной из бронированных дверей. Она сунула ствол себе под куртку, жестом подозвала меня и показала крохотный стеклянный глазок в двери, усыпанной дырками от пуль.
Камера наблюдения.
У меня кровь застыла в жилах. Охотнее всего я бы смылся отсюда, но поскольку Стефф была совершенно спокойна, я ограничился тем, что крепче сжал рукоять ножа в кармане комбинезона. В чернильной тьме послышалось потрескивание. Невидимый изучающий взгляд скользнул по моему лицу. То был взгляд, каким человечьи мясники оценивают свою жертву. Я покрылся гусиной кожей, рукоять ножа впилась в ладонь. Но Стефф улыбнулась мне, будто всё это не стоило принимать всерьёз, будто она просто разыгрывала меня шутки ради.
Дверь распахнулась так внезапно, что я испуганно отпрянул. На паркет упал красноватый свет. Стефф схватила меня за рукав и втянула внутрь квартиры.
В первой комнате стояли софа, два кресла и низенький столик. Огромные зеркала выделялись на тёмных панелях стен, как окна довольно абсурдного вида. Какой-то неопределимый, удушающий запах чуть не вывернул мой желудок наизнанку.
— Ну, хорошо, где же он, этот…
Указательный палец Стефф лёг мне на губы, приказывая молчать. Она открыла дверь в ещё бо́льшую, освещённую настенными светильниками комнату. Мы пробирались сквозь настоящий склад разномастной мебели, книг и всякого хлама. Пыль покрывала бледным саваном сотни минувших сущностей. Я бы с удовольствием задержался здесь, чтобы поближе обследовать эти смертные останки века, ещё не совсем впавшего в трупное окоченение, но Стефф жестом дала мне понять, что мы здесь не для того, чтобы упиваться мёртвыми мирами.
Мы прошли по коридору, забитому штабелями старых газет. Стефф не испытывала ни малейших затруднений, ориентируясь в этой чужой квартире. Без всяких сомнений, она здесь уже не раз бывала. Мы добрались до плохо освещённой комнаты. Кислая, едкая вонь была здесь так сильна, что я зажал нос.
На гигантской кровати полулежал, опираясь на высокие подушки, старик. У него был голый пятнистый череп, остекленевшие глаза и тощая морщинистая шея. Видна была просторная рубашка в разводах пота. Его потрескавшиеся губы растянулись в подобии улыбки, когда он увидел Стефф.
— А, это ты, моя красавица. И ты привела с собой дружка, это хорошо. Очень хорошо.
Его надтреснутый голос действовал мне на нервы, как скрежет камня по железу.
— Это Пиб, — представила меня Стефф и присела на край кровати.
Она накрыла ладонью руку старика. Это прикосновение, эта очевидная доверительность между ними пробудили во мне бешеную ревность. Невозможно, чтобы она, такая юная, полная жизни, и этот старый хрыч… Мне пришлось крепко держать себя в руках, чтобы не перерезать им обоим горло моим ножом. Среди раскиданного тряпья я заметил ночной горшок и понял, откуда эта вонь. Ничего мне не хотелось так сильно, как исчезнуть отсюда, ринуться прочь, в тёплый ночной воздух.
— Ну что, ты смогла купить то, чего хотела, на деньги, которые я дал тебе в прошлый раз, моя красавица?
Стефф искоса глянула на меня, и в её взгляде я прочитал одновременно и отчаяние, и решимость.
— Хватило тютелька в тютельку. — Она немного поёрзала и запустила руку себе под куртку. — Но мне нужно больше. Гораздо больше.
Старик погладил её по щеке, издав при этом череду свистящих звуков, — должно быть, это был его смех. Когда я увидел его руку с набухшими синими венами на тёмной гладкой коже Стефф, мне стало дурно.
— Не будь такой корыстной, крошка. Давай сперва посмотрим, как нам немножко позабавиться втроём, а?..
Она отпрянула, выдернула руку из-под куртки и направила дуло своего пистолета прямо в лоб старику. Скорость, с какой её лицо превратилось в каменную непроницаемую маску, ужаснула меня.
— Я хочу всё! Всё, тебе понятно? Или я нашпигую твою мерзкую харю свинцом!
Казалось, он не удивился, по крайней мере, не всерьёз. С бульканьем, как в лопнувшей водопроводной трубе, он вжался в свои подушки.
— Кто тебя подослал?
— Тебе какое дело! Я знаю, что где-то здесь, в твоей хибаре, припрятан триллион евро наличными, и если ты мне сейчас же не скажешь, где, я размозжу тебе череп, клянусь.
Он оглядел её со всем презрением, какое ещё не израсходовал за свою долгую жизнь, потом поднял руку и показал ей красноватое свечение чипа под своей морщинистой кожей.
— Я житель Зоны, моя красавица. Как только мой чип погаснет, Европол будет здесь в течение трёх минут.
Стефф засмеялась.
— Европол? Делать им больше нечего. А ну, быстро колись, где деньги?
Он откинул стёганое одеяло, обнажив свои голые волосатые ноги. Они были такие тонкие, что, наверно, подломились бы под ним. Паучьи ножки.
— Если я тебе не скажу, ты меня убьёшь. А если ты меня убьёшь, тебе никогда не узнать, где я их спрятал.
Его тон, издевательский, провоцирующий, вывел Стефф из себя. Она с грохотом долбанула его рукоятью своего пистолета по переносице. Он вскрикнул и зажал лицо ладонями. Из глаз брызнули слёзы, между пальцев выступила кровь. В это мгновение я понял, что она заставляла его платить за каждый час — а может, и за целые ночи? Однажды Стефф не появлялась на Восточном вокзале целую неделю и не проронила ни словечка о том, где пропадала. Она снова ударила его, на сей раз по черепу. Кость глухо проломилась. Старик мешком осел на своей кровати. Почти чёрная краснота его крови смешалась с красным цветом его стёганого одеяла. Он со стоном выкрикивал отрывочные фразы:
— Эти свиньи, они всё погубили… Спекулянты… Биржевики, поганцы… На их совести евро… Дольюань, боже мой, курам на смех! Доллар и юань, абсолютные противоположности… Они взяли нашу старую добрую Европу в тиски… Мы слишком долго спали на наших богатствах и на нашей защищённости… От этого Европа и окочурилась. Она издохла… И сразу тут как тут вы, мелкие стервятники! Ни евро вы от меня не получите, ни единого… Ни… никогда…
Зловещее бульканье, сопровождаемое свистящим выдохом, донеслось из его горла. После этого он уже не двигался. Мы некоторое время подождали, и Стефф дулом пистолета приподняла его подбородок.
— Издох, придурок. Наверно, я немного не рассчитала удар. Чёрт, теперь нам придётся перерыть всю его халабуду.
— А если явится полиция?
Она пожала плечами.
— Иногда приходится и рисковать, Пиб.
— Ты хотя бы представляешь, куда он мог спрятать бабло?
Она отрицательно помотала головой.
— Но ты делала всё, чего он от тебя требовал, верно?
Её глаза затуманились. Она посмотрела на труп, кусая при этом губы.
— Он… он ведь старик, Пиб, он хотел только… ну, только смотреть на меня. И немножко потискать. Он не мог больше… ну, ты понимаешь.
Мы решили обыскать всё, что хоть как-то походило на дверцу сейфа. После того, как часа три мы ворочали мебель, стопки газет и штабели книг, вдыхая тонны пыли, мне вдруг вспомнилась одна фраза старика.
Мы слишком долго спали на наших богатствах…
Я тут же бросился в его комнату, преследуемый ругательствами Стефф, ткнул ножом в матрац, вспорол его сбоку и развёл края надреза. Когда я обнаружил первые пачки денег, я чуть не подпрыгнул от радости.
— Он спал на них! Ты супер, Пиб. Я сама должна была догадаться.
Стефф бросилась мне на шею и поцеловала в щёку. Потом отодвинула труп в сторону, и он свалился в щель между кроватью и стеной.
Триллион — это изрядная гора бумаги, даже в купюрах по миллиону евро. Мы втиснули всё в четыре больших мешка, которые нашли в гостиной. Странным образом наша эйфория быстро улетучилась. Мы только что пережили мечту всякого беззоновца — получить в руки такую кучу бабла, которая могла бы открыть ему дверь в новую жизнь. Но для этого нам придётся сперва тащить эти мешки в нору перекупщика, поменять их там на дольюани, потом суметь незаметно смыться из города и добраться до одной из тех стран, где свобода — не просто слово, напечатанное в словаре.
По этому пути мы ушли не очень далеко. У подножия лестницы нас ослепил луч прожектора. Мы оцепенели. В темноте мы смутно различили очертания нескольких фигур, по плиткам пола скрипели подошвы. На улице начал накрапывать дождь. И тут же ливень окутал двор дома мрачной завесой.
— Ну класс, правда, Стефф? И, как видишь, тебе даже не понадобилось самой до меня добираться. Я уже тут как тут. Мне с самого начала было ясно, что ты умница. Мне бы никогда не вытянуть из старого хрыча, где он всё это прячет. Но теперь ты своё отработала. Давай-ка деньги мне, я найду им применение.
От угрозы, исходящей от этого низкого, очень спокойного голоса, у меня мурашки пробежали по спине. Стефф отставила свои мешки и тыльной стороной ладони отёрла лоб.
— Давай сюда мои дольюани!
И хотя почти ничего не было видно, я не сомневался, что на нас направлены не только взгляды.
— Только после того, как я их пересчитаю. Это потребует времени.
Она кивнула. Жест казался равнодушным, но я всё же разглядел в её глазах бездонный страх.
— Одно могу тебе сказать сразу: эти твои бумажки почти ничего не стоят. Десять, ну, может, пятнадцать тысяч дольюаней, если повезёт.
Десять-пятнадцать тысяч? Это хоть и звучало не так впечатляюще, как триллион, но эту сумму хотя бы можно было себе представить. И этого бы вполне хватило на поездку в страну без имплантированных чипов.
— Ты что, смеёшься надо мной? — прошипела Стефф. — Меньше, чем за миллион дольюаней я монеты не отдам.
— Ты получишь ровно ту цену, о которой мы договорились, шлюшка. Не думай, что если мы разок-другой потрахались…
Стефф нырнула в темноту из-под луча прожектора.
— Беги, Пиб!
Хлестнул выстрел, молния разорвала темноту, и я услышал свист пули, вошедшей в плоть совсем рядом. Луч света метнулся и полоснул по стене, по ступеням лестницы и разбитым плиткам. Раздались ещё выстрелы, ночь наполнилась мерзким запахом сгоревшего пороха. Парализованный от страха, я пригнулся у стены, за своими двумя мешками. Стефф продолжала стрелять, перебегая с места на место. Другие лучи света пытались её поймать, но она всякий раз уворачивалась, то откатившись, то ловко отскочив.
— Беги, Пиб!
Её голос вывел меня из оцепенения. Вокруг свистели пули. Я воспользовался кратким моментом затишья, чтобы скользнуть под лестницу, и упал на какую-то дверь, которая с грохотом распахнулась.
— Держите мальца! Сейчас он сбежит!
На пятой точке я съехал по перилам лестницы вниз и приземлился спиной на сырой пол, как жук, трепыхая лапками. Так и не выпустив из рук мешки, я с трудом встал на ноги и бросился прочь, от боли и страха не соображая уже ничего. Я бежал анфиладой подвалов, переходящих один в другой. Выстрелы и крики постепенно стихли. Я пробежал по какому-то туннелю, взобрался вверх по какой-то лестнице и очутился посреди полуразрушенного здания. Я даже не пытался выяснить, где нахожусь, а просто бросился в ближайший переулок, где чуть не упал, споткнувшись о вытянутые ноги какого-то хлач-наркомана. Остановился я лишь после того, как со скоростью бешеной собаки пробежал не меньше чем с десяток улиц. После этого мне стало ясно, что я бросил Стефф в беде, оставил её одну с бандой убийц, и от этой мысли ноги подо мной подкосились. Я упал на бортик тротуара и разразился слезами.
Маджуб прикинул, что полтриллиона евро могут стоить около ста тысяч дольюаней.
— Купюры по миллиону евро в ходу на рынке, поскольку валюта претерпела чудовищную инфляцию. Мы, беззоновцы, потомки миллионов тех бедняг, которые после великого кризиса сороковых годов пришли к полному краху. А в мире, где правят лишь экономические соображения, тот, кто не может потреблять, не имеет права на существование…
Стефф так и не вернулась больше на Восточный вокзал. Она, без сомнения, получила пулю в голову или в сердце, но я так и не набрался мужества наверняка узнать об этом. Я обзавёлся стволом, купив его у тибетских беженцев. Он обошёлся мне в десять миллионов евро.
Может, когда-нибудь я смогу обменять мои полтриллиона. И, может, когда-нибудь призрак Стефф перестанет скитаться по этому жуткому городу. И тогда, наконец, у меня больше не будет причин здесь оставаться.
