Самородок [Бернард Маламуд] (fb2) читать онлайн

Бернард Маламуд Самородок

Моему отцу посвящается

ПРЕДЫГРА

Рой Хоббс поскреб стекло ногтем большого пальца, потом чиркнул спичкой и, прикрыв вспыхнувшее пламя сложенной ладонью, подержал его у окна нижней полки. Поняв, что они едут в туннеле, он уже не удивлялся тому, что его отражение смотрит на него, держа над головой желтый огонек. Как только поезд вытянул свой длинный хвост из гремящего туннеля, стоящее на коленях видение исчезло, и Рой почувствовал, как его распирает ощущение свободы при виде залитых лунным светом Западных гор, теснящихся на фоне уходящей ночи. Небо прорезали всполохи летних молний, хотя все еще стояла весна. Он снова лег, опершись на локоть, спать не хотелось, несмотря на мерное покачивание вагона. Рой смотрел на убегавшую назад землю и с затаенным нетерпением мечтал увидеть Миссисипи, до которой оставалась еще тысяча миль.

Часов у Роя не было, и он, посмотрев в окно, увидел, что близится рассвет. Он уже не отрывался от окна, и перед его глазами проплывал белый фермерский дом с покосившимся крылечком, одиноко стоящий под лунным светом, а перед ним — тощий и длинноногий мальчишка. Услышав свисток паровоза, он посылает сверкающий мяч кому-то, кто прячется в тени дуба, и тот мгновенно отбивает мяч назад. Парнишка разворачивается и снова посылает мяч обратно. Рой закрывает глаза, чтобы не видеть этой сцены. Если она и не настоящая, то все равно он иногда представлял себя именно таким, как во сне, избавиться от которого ему никак не удавалось, хотя он проснулся от него очень давно. Ему снилось, что он стоял ночью в незнакомом поле с золотым бейсбольным мячом в ладони, и мяч становился все тяжелее, а Рой не знал, что с ним делать, держать или бросить. Но когда он решился, мяч был уже слишком тяжелым, чтобы поднять его или дать ему упасть (ну кому нужна такая глубокая лунка?), поэтому Рой передумал и не выпустил его из руки. Мяч стал легким, как пух, и превратился в белую розу, которая рвалась на волю и почти выпорхнула в воздух, только он уже поклялся никогда не выпускать ее.

На заре хлынул дождь, и ветер бросал в лицо Рою струи дождя, ослеплявшие его. При виде скатывающихся по стеклу капель ему захотелось пить, а от жажды проснулся голод. Не вставая с полки, он потянулся за одеждой, чтобы поспеть первым к завтраку в вагоне-ресторане, заказать и поесть наедине — иначе Сэм обязательно начнет говорить ему, что и как делать. Рой стянул с себя серый спортивный свитер и тренировочные брюки, которые надел вместо пижамы на случай крушения, если не будет времени одеться. Сунув голову и руки в рубашку, он вытащил брюки от своего лучшего костюма, выгнулся, задрал ноги и начал натягивать штаны, но попал в одну штанину, и ноги застряли в ней. Покрякивая от натуги, он вертелся и так и сяк, пока не ухватился за манжету брючины. Потянув ее вниз, Рой с облегчением выдохнул, высвободил ступни и надел брюки. Спустив ноги, он пристегнул носки к подвязке, завязал шнурки, надел галстук и пиджак.

Нагнувшись, Рой заглянул под нижнюю полку в поисках своего футляра для фагота. Он лежал на месте, но Рой все же открыл его. Впрочем, он тут же быстро захлопнул футляр, потому что к нему подошел Эдди, проводник.

— Привет, маэстро. Что играем сегодня?

— Это не музыкальный инструмент. — Рой объяснил, что это одна штука, которую он сделал сам.

— Животное, овощ или минерал?

— А, так, просто одна практичная штука.

— Кузнечик^[1]?

— Нет.

— Острога?

— Нет.

— Дай подумать. — Эдди, прикрыв глаза ладонью с длинными пальцами, размахивал в воздухе другой рукой. — Все, догадался — удочка, ружье и лопата в одном предмете.

Рой рассмеялся:

— Далеко до Чикаго, Эдди?

— Чи? О, далеко-далеко. Пешком я бы не пошел.

— А я и не собираюсь.

— Почему Чи? — спросил Эдди. — Почему не Новый Орлеан? Такой пьяный и совсем французский город.

— Никогда там не был.

— Или этот жаркий гористый городок Сан-Франциско?

Рой покачал головой.

— Ну почему не Нью-Йорк, колосс из колоссов?

— Когда-нибудь съезжу туда.

— А где ты был?

Рой растерялся:

— Буа.

— А, эта грязная каменоломня.

— В Портленде, в раннем детстве.

— В Мэне?

— Нет, в Орегоне, там, где проводят фестиваль роз.

— Орегон — это место, куда направляются беженцы из Миннесоты и Дакоты?

— Не знаю. Я еду в Чикаго, там «Волчата».

— Львы и тигры в зоопарке?

— Нет, бейсболисты.

— А, бейсбол… — Эдди прикрыл рот рукой. — А ты один из них?

— Надеюсь стать.

Проводник низко поклонился:

— Мой герой. Позволь поцеловать твою руку.

Рой невольно улыбнулся, хотя проводник немного раздражал и настораживал его. Он забыл спросить Сэма, когда давать ему на чай, утром или вечером, и сколько? Поскольку денег было в обрез, Рой взял за правило не спрашивать ни о чем, но накануне вечером Эдди подложил ему под голову подушку, а когда он пустился на поиски мужского туалета, Эдди взял его за руку и подвел к нему. Нужно было дать ему дайм или ограничиться глупым «спасибо», как сделал он? Рой будет рад, когда путешествие закончится, хотя, конечно, ему страшно не хотелось остаться одному в таком месте, как Чикаго. Без Сэма у него задрожат ноги, и он не сможет спросить самые простые вещи, вроде того, как пройти туда-то, или понять, куда идти дальше, когда бросишь монету в метро.

Рой с трудом побрился, обрезавшись два раза, и использовал одно тонкое полотенце, чтобы вытереть руки, лицо и шею. Потом вытер бритву и зубную щетку. Иначе пришлось бы просить другую и тем самым увеличить счет. Судя по разгорающемуся за окном свету, было около половины шестого, но сказать точно Рой не мог, так как недавно они покинули Горное время и потеряли, — нет, нагнали — да, потеряли час, Сэм называл это двадцатитрехчасовым днем. Рой убрал бритву, зубную щетку и карманную расческу в замшевый мешочек с затягивающимся шнурком, скатал его покомпактнее и положил в карман пиджака. Миновав длинный спальный вагон, он вошел в вагон-ресторан и с удовольствием позавтракал бы, потому что от запаха еды у него начались спазмы в желудке, но за столиками сидели официанты в рубашках с коротким рукавом и вязаных остроконечных шапочках и, обмениваясь шутками, ели копченую селедку с картошкой. Рой быстро пробежал через вагон с большими окнами, где сейчас не было ни души, через несколько спальных и пассажирских вагонов с сидячими местами, через бар, потом еще через несколько сидячих вагонов, пока не оказался в последнем; там, во мраке задернутых штор, среди спавших повсюду людей, спал и Сэм Симпсон. Прошлым вечером Рой умолял его взять полку, но тот своим приятным голосом возразил: «Возьми койку, малыш, тебе предстоит показать, как ты умеешь обращаться с мячом, когда мы доберемся до города, а где я буду спать, не имеет значения».

Сэм лежал на спине, и казалось, будто жизнь покинула его, хотя он равномерно похрапывал. Прервать этот звук, не будя Сэма, как однажды обнаружил Рой, можно было лишь посвистев на манер скета^[2]. Голова Сэма покоилась на сложенной подушке, а тощие ноги без ботинок свисали с подлокотника двойного сиденья, которое он добыл себе благодаря тому, что поначалу второе место занимал пассажир, сошедший по пути. Сэм легко приспосабливался к любым условиям, потому что главным условием комфорта для него была полная плоская фляжка, поэтому удивляло только то, что он так высоко задрал ноги. Сэм часто говорил, что никогда не умрет от жажды, хотя при этом в присутствии Роя никогда не забывал добавить, что никому не желает умереть от пьянства. Сейчас он, по-видимому, спал, и его острый нос был повернут в ту сторону, откуда тянуло густым ароматом «Дамы счастья»^[3], с которой, прежде чем заснуть, он провел счастливое время. Его сморщенные пересохшие губы улыбались в предвкушении волнующего поцелуя, хотя в сумраке вагона, при жидком свете лампочки под потолком, со своим комичным, изборожденным складками, обросшим щетиной лицом, он походил не на любовника, а на старое замызганное пугало. Проходивший мимо проводник, заметив, как Сэм во сне морщит нос, сделал вид, будто почуял вонь, и смешно повел носом. Рой неодобрительно насупился, но Сэм только что пережил во сне счастливый поворот судьбы, и выражение его лица изменилось. Из глаза вытекла слеза и медленно скатилась по щеке. Решив не будить Сэма, Рой ушел.

Он вернулся в пустой салон-вагон, сел там с журналом на коленях и задумался, стоило ли затевать эту поездку, когда в вагон вошел озабоченный Эдди и сунул ему пару красных игральных костей.

— Сравни-ка их, — сказал он. — Глазам своим не верю.

Рой повернул кости так, чтобы на него смотрели одни и те же числа.

— Они одинаковые.

— Теперь покатай их.

Он покатал кубики по своему башмаку.

— Змеиные глаза^[4].

— Попробуй еще раз, — сказал заинтригованный Эдди.

Рой постучал красными кубиками.

— Опять змеиные глаза.

— Поразительно! Еще раз, пожалуйста.

Покатав их по коврику на полу, Рой присвистнул.

— Мать моя мачеха, три раза подряд.

— Фантастика!

— У тебя получалось столько же?

— Нет, у меня получались семерки.

— Они что, заряжены, что ли?

— Заколдованы, — пробормотал Эдди. — Я нашел их в туалете, а теперь собираюсь избавиться от них pronto^[5].

— Почему — если я могу всегда выигрывать?

— В азартных играх я полагаюсь только на себя.

Поезд стал замедлять ход.

— Охо-хо, работа. — С этими словами Эдди исчез.

Глядя в окно с двойной рамой, Рой увидел, как проводник спрыгнул с поезда и пробежал рядом с ним несколько шагов, пока тот не остановился. Утро было чудесное, ярко светило солнце, но на пустынной станции, куда они прибыли, стоял один-единственный пассажир, девушка в модном черном платье. Несмотря на утреннюю прохладу, она ждала на перроне с пальто на руке и двумя чемоданами и сумкой на молнии для гольфа у ног. Пышные темные кудри обрамляли ее лицо. В руках она держала блестящую черную шляпницу на длинном шнуре и не позволила Эдди дотронуться до нее, когда он хотел взять вещи. У девушки было очень привлекательное лицо, хотя немного худое и бледное. Когда она вошла в вагон, Рой увидел ее ноги в нейлоне, и сердце его забилось чаще. Стараясь не смотреть на девушку, он наблюдал, как Эдди поставил ее вещи на землю, а потом, вынув из кармана красные кубики, поплевал на них и забросил на крышу станции. Быстро подхватив вещи, Эдди вскочил в тронувшийся поезд. Девушка вошла в вагон-салон и велела Эдди отнести вещи в ее купе, сказав, что останется здесь выкурить сигарету. Он снова показал на шляпную картонку, но девушка нервно рассмеялась и покачала головой.

— В жизни еще не терял женской шляпки, — пробормотал Эдди.

— Спасибо, но я отнесу ее сама.

Он пожал плечами и ушел.

Она обронила цветок. Рой подумал, что это гардения, но это была роза, которую она прикалывала к платью.

Когда он подал ей цветок, ее глаза лукаво блеснули. Видимо, ей показалось, что она где-то уже видела его и теперь вспомнила. Девушка поняла, что это не так, и ее лицо выразило скуку.

Она села по другую от него сторону прохода, вынула из сумочки пачку сигарет и зажигалку. Закурив, скрестила свои потрясающие ноги и начала листать «Лайф».

Он прикинул, что они сверстники, может быть, она на год или два старше. Ему показалось, что эта светская девушка одна из тех, что учатся в колледже, но Рой заметил, что шику у нее больше и одета она, как на прием. Так никогда не одевались девушки у него дома. Она вызвала у него острый интерес. Для него много значил ее первый взгляд, когда она посмотрела ему в глаза. Рой почувствовал страстное желание. Ему захотелось познакомиться с этой девушкой, но он не знал, как и с чего начать. Если она еще не завтракала и если у него хватит решимости, то он заговорит с ней в вагоне-ресторане, но ему было трудно решиться на это.

Салон-вагон наполнился людьми; в вагон вошел стюард и объявил, что завтрак для первой смены подан.

Небрежно, кистью руки, так, что звякнули ее браслеты, девушка бросила сигарету, подхватила шляпную картонку и пошла в вагон-ресторан. Ее смятая белая роза осталась в пепельнице. Рой взял ее и быстро сунул в карман брюк. Хотя ему нестерпимо хотелось есть, он выжидал, но, подумав, что уже обслужили всех, вошел.

Рой очень боялся, как бы девушка не заметила, что он не умеет себя вести, но его посадили за тот же столик, где сидела она со своей черной шляпной коробкой, занимавшей отдельное место рядом с ней. Она искоса взглянула на Роя и вернулась к своему кофе. Когда официант положил перед Роем блокнот, он написал заглавными буквами свое имя и дату рождения. Официант незаметно (эх ты, деревня!) дал ему понять, что это для заказа. Он указал на меню желтым карандашом (это завтрак за доллар), но залившийся краской бейсболист, с трудом вглядываясь в расплывшийся перед глазами текст, думал только о том, что у него в заднем кармане брюк есть монета пятьдесят центов и что он сидит на ней. Рой попытался подавить импульс, но что-то заставило его посмотреть на девушку, когда он стал наливать воду в свой стакан с кубиками льда (это успокоит) и пролил ее на скатерть (это чьи ж пеленки мочишь, парень?), потом ватными пальцами со стуком поставил графин на стол, выудил из брюк пятьдесят центов и, нацарапав нужные цифры в блокноте, брякнул монету на стол.

— Это вам, — сказал он официанту (чем я заслужил такое?), и хотя русалка с серебряными глазами уже почти заговорила, он не задержался, чтобы выслушать ее, а со всех ног кинулся прочь из этого треклятого вагона.

Странствуя по шоссе и сельским дорогам, месяцами скитаясь в поисках пустырей, на которых мальчишки играют в бейсбол, и откапывая там в лучшем случае пятиразрядных игроков, о которых мог бы телеграфировать старшему «Волков» по поиску новичков и, может быть, получить по почте сотню баксов в знак того, что проделанная им работа одобрена, еще несколько слов благодарности за столько усилий, он надеялся обрести когда-нибудь постоянную работу: искать способных игроков. Так вот, по прошествии отчаянно долгого времени, в течение которого Сэм не нашел никого, достойного зваться бейсболистом, он однажды заблудился на пыльной сельской дороге. Сэм так устал, что, поняв, где он, не повернул назад, а подошел к старому, ветхому амбару и сел, прислонившись спиной к стогу сена. Он собирался утопить все печали в глотке спиртного, но тут, почти засыпая от усталости, услышал крики и открыл глаза, защитив их рукой от яркого солнца. На лужайке играли в бейсбол двенадцать игроков со светлыми бородами, по шесть на каждой стороне, и даже с того места, где сидел Сэм, он видел, что это потрясающие бейсболисты, судя по тому, как звонко они били по мячу. Один удар послал мяч так далеко, что филдеру^[6] пришлось бежать за ним целую милю, прежде чем, высоко подпрыгнув, он поймал его голой рукой. У Сэма кружилась голова, но он все же встал и, не веря своим глазам, смотрел, как команды менялись сторонами, и первый бьющий послал мяч так далеко, что поймать его удалось, только когда он пролетел очень большое расстояние, то же самое со вторым, страшным клаутом^[7]. А затем пришло время третьего бьющего, того, который поймал мяч голой рукой, и он так ударил по шарику, что тот, кто кинулся за ним, вскоре показался пигмеем и остановился, разглядев его как пятнышко на горизонте.

То обливаясь потом, то дрожа, Сэм думал лишь о том, чтобы ему удалось отловить всех двенадцать. Пошатываясь, он вышел на поле, чтобы прокричать им об этом, но, увидев его, они схватили свои биты, мячи и разбежались в двенадцати направлениях. Сэм устремился за малым, который запулил мячик за горизонт, отчаянно крича ему: «Эй! Эй!», но тот не остановился.

Он проснулся с застрявшим в горле рыданием и дал волю слезам, потому что теперь ему вспомнился Рой. Сэм пробормотал: «Я добыл такого же хорошего», и впервые за долгое время пробуждение было для него лучше, чем сон.

Сэм зевнул. Во рту пересохло, а нижнее белье взмокло от пота. Сняв с багажной полки свой видавший виды саквояж, он вынул из него старое банное полотенце, кусок белого мыла и, к удивлению тех, кто наблюдал за ним, прошел через багажные вагоны к вагону между ними и тендером. Там Сэм разделся, вошел в душевую камеру и минут десять стоял под теплыми струями воды, без конца намыливаясь и смываясь. Вскоре мимо него прошел член поездной бригады и, обнюхав одежду Сэма, крикнул: «Эй, приятель, выходи!»

Сэм выключил воду и высунул голову.

— В чем дело?

— Я сказал, выходи. Это только для поездной бригады.

— Извините. — Сэм начал быстро вытираться.

— Не спеши. Я просто хотел объяснить, что ты ошибся.

— Я думал, что это входит в стоимость билета.

— Для сидячих — нет.

Сэм присел на металлический стул и зашнуровал свои высокие коричневые ботинки. Показав на потрескавшееся зеркало, он спросил: «Ничего, если я воспользуюсь вашим зеркалом?»

— Давай.

Сэм разделил свои светлые волосы пробором, зачесал их за уши, побрился, почистил свои желтые зубы, еще раз извинился перед железнодорожником и ушел.

Пройдя несколько вагонов до бара, он заказал чашку горячего кофе и сандвич, быстро поел и направился в салон-вагон. Негласно пассажирам сидячих вагонов запрещалось пользоваться салон-вагоном, но Сэм накануне вечером сказал пассажирскому агенту, что его племянник едет в спальном вагоне. Агент просил кондуктора не трогать его.

Войдя в салон-вагон и убедившись, что Роя там нет, Сэм направился к стойке бара. Он оживился, поскольку поезд шел по мокрой территории^[8], но что-то остановило его, и Сэм присел с газетой, разглядывая посетителей. Его внимание привлекли заголовки в газете. Заинтересовался ими и пучеглазый джентльмен небольшого роста, сидевший рядом с ним, который только что расспрашивал о чем-то крепкого, широкоплечего человека в темных очках. Пучеглазый подтолкнул здоровяка, и они уставились в газету Сэма.

ЗАСТРЕЛЕН ОЛИМПИЙСКИЙ ЧЕМПИОН

С ЗАПАДНОГО БЕРЕГА

через 24 часа после убийства

всеамериканского футбольного аса

В статье рассказывалось, что оба спортсмена были застрелены при загадочных обстоятельствах серебряной пулей 22-го калибра неизвестной женщиной, которую разыскивает полиция.

— Значит, и второй педик туда же, — сказал коротышка.

— Но почему серебряной пулей, Макс?

— Сам не пойму. Может, она охотилась за привидением, но не нашла?

Второй теребил пальцем узел галстука.

— Почему, как ты думаешь, она охотится на спортсменов?

— Не просто на спортсменов, а на самых знаменитых. Она завалила первоклассного футболиста, а теперь бегуна-олимпийца. Знаешь что, Бомбардир, очень возможно, что третьей жертвой она выберет бейсболиста. — Макс ухмыльнулся.

Сэм посмотрел на них и чуть не свалился, узнав обоих.

Преодолев нерешительность, он коснулся руки коротышки.

— Извините, мистер, но вы, случаем, не Макс Мерси, спортивный журналист? Я знаю ваше лицо по фотографиям в статьях, которые вы пишете.

Но спортивный журналист, который носил смешные усики и одевался во все полосатое, перекрещивавшееся в трех направлениях — пиджак, рубашку и галстук, человек возбудимый, был очень чувствителен к запахам и, хотя Сэм тщательно мылся и чистил зубы, унюхал спиртное, поэтому вопреки обыкновению не сразу отреагировал на лестные слова попутчика.

— Верно, — наконец подтвердил он.

— Как же я рад случаю сказать вам несколько слов! Вы, может быть, чуть помоложе, но я Сэм Симпсон, Баб Симпсон, ну тот, кто играл за «Сент-Луис Браунз» в сезоны с 1919 по 1921 год.

Сэм произнес это с усмешкой, хотя при воспоминании о былых днях внутри у него потеплело.

— Кажется, я слышал это имя, — отозвался Мерси и кивком указал на человека, в котором Сэм с самого начала узнал ведущего хиттера^[9] Американской лиги, трижды выигрывавшего премию Самого ценного игрока. — А это Уолтер (Бомбардир) Уэмболд — в газетах писали, что ему не выплачивают 75 тысяч долларов, и он едет на Восток, чтобы выдавить их из босса.

— Привет, — сказал Сэм. — Вас не узнать в обычной одежде.

Бомбардир был в желтых носках и галстуке — под цвет прилизанных волос.

Сэм вспыхнул, смущенно засмеялся и, обращаясь к Мерси, сообщил, что едет с потрясающим молодым питчером^[10], который скоро положит на лопатки всех в больших лигах.

— Я заговорил с вами, подумав, что вам будет интересно узнать о нем.

— Как его зовут?

— Рой Хоббс.

— Где он играл?

— Ну вообще-то он не играл в профессиональном бейсболе.

— А где же он научился подавать?

— Несколько лет назад его научил отец, он какое-то время был полупро. Ну а я уже отшлифовал.

— И где он подавал?

— Ну я же сказал, он еще молодой, но в прошлом году положил всех подряд в Лиге северных средних школ. Впрочем, вы, возможно, слышали о его восьми непринятых мячах.

— Ничего себе, классный результат, — рассмеялся Мерси, вынув из нагрудного кармана и закурив одну из сигар, на которые смотрел Сэм.

— Я везу показать его Кларенсу Муллигану из «Волчат». Может, заплатят мне несколько тысчонок за то, что открыл восходящую звезду века. Но есть условие — и Рой поддерживает меня в этом, потому что предан мне больше, чем сын, — я вернусь и снова стану агентом, как в 1925 году, и буду ездить и искать таланты.

Рой заглянул в салон-вагон, чтобы посмотреть, нет ли там девушки с черной коробкой (мисс Харриет Бёрд^[11], почему-то сообщил ему Эдди, добавив при этом, что она трепещет черными крыльями). Увидев, что она сидит около карточных столов и нервно перелистывает страницы журнала, он скрылся.

— Это он, — сказал Сэм. — Погодите, я сейчас верну его. — Он встал и побежал за Роем.

— Это еще что за трепач? — осведомился Бомбардир.

— А, так, один малый, зовут Симпсон, когда-то был кэтчером^[12] у «Браунзов». Чудное дело, я вчера вечером писал воскресный материал о пьяницах в бейсболе и случайно посмотрел, что писали про него. Он играл три года, подавал так себе, ничего особенного, но ловил мячи потрясающе. За ним не числится ни одной ошибки.

— Отделайся ты от него, больно много треплется.

— Тсс, вон он идет.

Сэм вернулся, ведя за собой Роя, неуверенно смотревшего прямо перед собой.

— Макс, — сказал Сэм, — это Рой Хоббс, о котором я говорил вам. Поздоровайся с Максом Мерси, это спортивный журналист, пишет для синдиката, малыш.

— Хэлло, — кивнул Рой.

— А это Бомбардир, — сказал Макс.

Рой протянул руку, но Бомбардир безучастно смотрел сквозь него. Заметив, что его взгляд устремлен на Харриет, Рой почувствовал антипатию к нему.

Бомбардир встал.

— Пошли, Макс, я хочу перекинуться в карты.

Макс поднялся.

— Лучше бы ты пил воду, Баб.

Сэм залился краской.

Рой неприязненно взглянул на спортивного журналиста.

— А ты, мальчуган, водился бы с тем, кто играет всухую, — хохотнул Макс.

Рой молча сел на стул Бомбардира, а Сэм опустился на свой и задумался.

— Так во что будем играть? — услышали они, как спрашивал Мерси, тасуя карты, у двоих пассажиров, расположившихся за карточным столом.

Бомбардир, казавшийся Сэму жирным куском мяса, завернутым в габардин, сказал:

— Черви.

Он вперил в Хэрриет взгляд и не отводил его, пока она не подняла глаз от журнала и неуверенно улыбнулась.

Бомбардир теребил узел галстука. Когда он собирал карты, на солнце сверкнул его бриллиантовый перстень.

«Проклятый миллионер», — подумал Сэм.

«А и черт с ней», — подумал Рой.

— Играем рами^[13], — сказал Макс, и хотя Сэма никто не окликнул, он быстро огляделся.

К концу дня Бомбардир, без умолку распространявшийся о своих подвигах на игровом поле, держался с Харриет совсем по-приятельски и очень скоро положил свои толстые пальцы на спинку ее кресла. Из-за этого Рой ушел из салон-вагона и сидел в спальном, глядя в окно через проход, где, сидя, спал Эдди. Вот это да, какой огромный лес! Он думал, что лес кончился вчера, но ничего подобного. Рой смотрел в окно, и деревья проплывали сплошной стеной, так же как горы и облака. Ему было не по себе, потому что он утратил ощущение места. Вчера точно знал, какое место покинул, а сегодня оно растворилось в пространстве, пределов которого Рой не постигал, и ему казалось, что он никогда больше не увидит его.

Лес все продолжался, взбираясь по холмам и спускаясь вниз. Когда поезд подбирался ближе к нему, деревья немного расступались, и Рой видел в глубине тот мир, с которым был по-настоящему близок во время своих скитаний. Этот зеленый мир, пронизанный таинственным светом и непостижимыми криками птиц, был погружен в глубокую тишину. Благодаря этой тишине уединение казалось таким полным, что Рой мог быть самим собой и предаваться честолюбивым мыслям. Потом он подумал о том, что происходило здесь и сейчас, снова и снова спрашивая себя, почему и ради чего их занесло в такую даль. Действительно ли Сэм знает, что делает? Иногда Роя терзали сомнения, и ему хотелось вернуться домой, где он по крайней мере представлял себе, что будет завтра. Вспомнив о белой розе в кармане брюк, он решил избавиться от нее. Но тут сосны скрылись за синими холмами, Рой увидел вдали золотистую гору со снежной вершиной, а на равнине, в нескольких милях от нее, — маленький городок, освещенный заходящим солнцем. Длинный состав медленно сбавил ход и остановился.

Эдди проснулся, приподнялся и стал смотреть в окно.

— Ох, беда, мы здесь никогда не останавливались.

Еще раз поглядев в окно, он спросил Роя:

— Что ты там видишь?

Примерно в сотне ярдов впереди, у перекрестка двух грунтовых дорог, вдали от города, был припаркован старенький «форд» модели «Т». Из него вылезал толстый пожилой человек в широкополой шляпе, ковбойских сапогах и с докторским саквояжем в руке. Кондуктору, нетерпеливо размахивавшему красным фонарем, он показывал желтый листок телеграммы. С минуту они препирались, потом кондуктор, открыв крышку карманных часов, знаком подозвал доктора, и оба вошли в вагон. Когда они проходили мимо Эдди, лицо кондуктора выражало недовольство, доктора — невозмутимость. Перед тем как скрыться за дверью, кондуктор сказал Эдди:

— Полчаса.

— Полчаса, — пропел Эдди, вытащил скамейку и поставил у ступенек вагона, чтобы тот, кому захочется размять ноги, мог бы спуститься на землю.

Из поезда вышли двенадцать пассажиров, в том числе Харриет Бёрд, не расстававшаяся со своей бесценной шляпной коробкой, Бомбардир и Макс Мерси. Все они держались вместе. Рой отыскал свой футляр для фагота, на случай если отстанет от поезда, нашел Сэма, и они вышли из вагона.

— Черт побери, глянь-ка! — Сэм показал туда, где ярдах в пятистах от них стоял паровоз. Там, расположившись на окраине города, вовсю гуляла ярмарка. Там были аттракционы, выставка уродцев и гигантское колесо обозрения, похожее на гигантские часы. Хотя до заката оставалось еще много времени, ярмарка сверкала гирляндами мигающих лампочек, ветерок трепал полотнища флагов, и вовсю звучала пронзительная музыка каллиопы.

— Пошли, — сказал Рой, и они двинулись за теми, кто направился к палаткам.

Когда они дошли до ярмарки и немного побродили по ней, Сэм остановился и выпил кокосового молока, незаметно подлив в него из новой бутылки. Рой тем временем обнаружил место, где можно было за дайм бросить три бейсбольных мяча в три деревянные мишени в виде молочных бутылок. Они стояли пирамидками, одна над двумя, на маленьких платформах, приподнятых над землей и расположенных в двадцати футах от стойки. Он разменял монету в пятьдесят центов, которую Сэм сунул ему, когда они выходили из поезда, и миленькая девица в желтом, полноватая, но с приветливым лицом и приятными манерами, обслуживавшая аттракцион вместе с тщедушным папашей, вручила ему три мяча. Бросив один из них, Рой без труда сбил пирамидку и выиграл куклу — голыша с большой головой. Ему понравилось, он положил на стойку еще один дайм и снова одним ударом отправил пирамидку на землю, получив на этот раз будильник. За три других дайма он выиграл новенький бейсбольный мячик в коробке, стиральную доску и детский ночной горшок, который поменял на шестидюймовую губную гармонику. Несколько мальчишек подошли поглазеть, и Сэм, оказавшийся рядом, милостивым жестом разменял для Роя на даймы еще полдоллара. Рой выиграл отличный кожаный футляр для сигар для Сэма, флажок с надписью «Боже, храни Америку», электрический фонарик, банку кофе и двухфунтовую коробку конфет. К восторгу ребятишек, Сэм, немного поколебавшись, подкинул Рою еще полдоллара, но на этот раз тщедушный человечек за стойкой подтолкнул дочь локтем, и она спросила, не согласится ли он принять по поцелую за каждую из трех разбитых пирамид.

Рой посмотрел на ее груди, и она покраснела. Он тоже смутился.

— А ты чего скажешь, Сэм? Это же твои полдоллара.

Сэм низко поклонился девушке.

— Мэм, — сказал он, — теперь вы видите, какими дурачками бывают молодые люди.

Девушка рассмеялась. И Рой начал бросать мяч за поцелуи, каждый раз разнося пирамиды вдребезги с одного или двух бросков, а девушка вслух считала, сколько поцелуев должна ему.

Проходившие мимо пассажиры с поезда остановились посмотреть, когда узнали от веселившихся ребятишек, за что Рой бросает мяч.

Девушка, делая вид, будто ей это совершенно безразлично, выдала третий и четвертый поцелуи. В тот момент, когда Рой поглаживал мяч пальцами, чтобы бросить его за пятый поцелуй, к ним подошел Бомбардир. На плече он держал луисвилльскую биту, которую выиграл на тренировочной площадке для бейсбола. Раскрасневшаяся Харриет держала куклу-голыша, а Макс Мерси нес коробку сигар. Бомбардир был без солнцезащитных очков и страшно гордился своими выступлениями и полученными призами.

Рой уже занес руку для броска за пятый поцелуй и полной победы, когда Бомбардир громко крикнул ему:

— Бросай сюда, любитель, и я зашвырну его на луну.

Рой бросил за пятый поцелуй и промахнулся. Промахнулся он, бросив второй и третий мячи. Толпа разочарованно загудела.

— Только четыре, — сказала девушка в желтом, явно огорченная тем, что не получит пятый поцелуй.

Разозлившись, Сэм хрипло сказал:

— У меня есть десять долларов. Он может выбить вас тремя бросками, Бомбардир.

Бомбардир смерил Сэма презрительным взглядом.

— Что скажешь, Макс? — спросил он.

Мерси пожал плечами.

— Я очень люблю соревнования в мастерстве, — возбужденно проговорила Харриет. Рой побледнел.

— Ну что, теленочек, испугался? — рассмеялся Бомбардир.

— Только не вас, — бросил Рой.

— Значит, так, мы перейдем рельсы, и там никто не пострадает, — предложил Мерси.

— Никто, кроме теленочка и его базуки. Кстати, что это у тебя там, любитель?

— А тебе какое дело? — Рой взял футляр для фагота.

Вся толпа перешла через пути, ребятишки сгрудились, чтобы ничего не пропустить, машинист и кочегар взирали на происходящее из окна своей кабины.

Сэм отловил одного малого, который жил неподалеку, и послал его домой за перчаткой филдера^[14] и рукавицами для кэтчера к своему приятелю. Пока тот бегал в город, Сэм спрятал под пальто, застегнув его на все пуговицы, стиральную доску, которую выиграл Рой. Макс начертил пластину бэттера^[15] рядом с куском шифера. Он обещал считать броски, сказав, что они будут засчитываться, только если прошли вчистую или если Бомбардир замахнулся, но не попал по мячу.

Когда вернулся малый с рукавицами, солнце уже заходило, и, хотя небо еще светилось, воздух похолодал.

Сэм взломал печать, выдавил из коробки мяч и кинул его Мерси. Тот осмотрел его, проверил поверхность и швы, стер смазку и перебросил Рою.

— Брось пару раз, чтобы разогреться.

— У меня рука в порядке.

— Ну что ж, это твои похороны.

Рой положил футляр для фагота подальше в траву и снял пиджак. Один из мальчишек подскочил, чтобы подержать его.

— Поосторожней, смотри, не вырони ничего из карманов, — предупредил его Рой.

Надев перчатку кэтчера, Сэм выступил вперед. Перчатка была маловата для его большой руки, но он сказал, что ничего, сойдет.

— Сэм, зачем ты поставил на меня столько денег? — удивился Рой.

— Я не притронусь к ним, если мы выиграем, малыш, но ничего, если и проиграем, — смущенно ответил Сэм.

— Нам они так трудно достались.

— Пусть все остается как есть.

Он предупредил Роя, чтобы он подавал по центру. Сэм знал, что Бомбардир хорошо брал мячи, посланные на внешний угол.

Сэм вернулся к куску шифера и пригнулся к земле за спиной бьющего. Для этого ему пришлось широко расставить ноги, чтобы не мешала стиральная доска. Рой натянул перчатку и захватил мяч. Мерси тер руки, пытаясь согреть их. Он отошел на шесть футов за Сэма.

Зрители перешли на другую сторону путей, осталась только Харриет. Она стояла близко, не боясь, что в нее попадет мяч. У нее сверкали глаза, когда она смотрела на двух мужчин, стоявших друг против друга.

Мерси крикнул:

— Подавай!

Бомбардир стоял чуть левей пластины, сжимая тяжелую биту у самой шеи, он сдвинул руки и ровно расставил ноги. Пиджак он не снял. Пристальный взгляд Бомбардира говорил о том, что он опасается попасть на левшу.

— Бросай, деревня, он легче не станет.

Хотя Бомбардир находился в шестидесяти футах от Роя, он казался ему великаном, а деревянная бита на его плече — каменным топором пещерного человека. Его массивная фигура не шевелилась, лицо было бесстрастно.

У Роя замерло сердце. Он обернулся и посмотрел на горы.

Сэм взмахнул рукой.

— Давай, малыш, давай, влепи ему как следует!

Бомбардир процедил, чтобы пьяница придержал язык.

— Дай ему в рожу.

— Закрой пасть, — сказал Мерси.

— Порви ему глотку.

— Если он попытается кокнуть меня, помоги мне разнести ему черепушку, — проговорил Бомбардир.

Рой собрался с силами, перенес тяжесть тела на согнутую левую ногу, вывернул правую, двинулся вперед и бросил мяч с такой силой, что костяшки пальцев чуть не вскопали землю, провожая его.

Тридцатитрехлетний Бомбардир отлично видел, как мяч вылетел из пальцев Роя. Это напомнило ему белого голубя, который был у него в детстве, и то, как, посылая его в полет, он подбрасывал птицу в воздух. Мяч летел в Бомбардира, и он почувствовал его форму, сходную с птицей, и хлопающие крылья, но внезапно мяч исчез из его поля зрения. Он услышал звук, похожий на взрыв петарды у своих ног, и увидел, что мяч в руках у Сэма. Не веря своим ушам, он услышал, как Мерси с неохотой объявляет страйк^[16].

Сэм сорвал перчатку и стал крутить рукой.

— Больно, Сэм? — крикнул ему Рой.

— Нет, это чертова перчатка.

Бомбардир не показал этого, но подача несказанно встревожила его. Не только скорость, но неожиданность происходящего — он бьет битой здесь, на железнодорожных путях, эта дурацкая ярмарка, пьяница в роли кэтчера и клоун, подающий мяч в поле, и эта дамочка Харриет, пять минут назад превозносившая его искусство. Теперь она холодно смотрела на него из-за того, что он пропустил один питч.

Он заметил, как Макс отошел подальше назад^[17].

— Какого черта ты отошел, они же не услышат тебя оттуда!

— Он какой-то дикий. — Макс передвинулся поближе.

— Ага, ноги затряслись, — захихикал Сэм.

— А ты не суйся, пьянь, — огрызнулся Макс.

— Следите за своими словами, мистер, — одернул его Рой.

— Подавай, что ли, сосунок! — крикнул Бомбардир.

Сэм пригнулся, перчатка была надета на руку.

— Всыпь ему еще разок!

Рой набрал в легкие воздух, отклонился назад и бросил.

Мяч показался ему медленно вращающейся планетой, надвигающейся на Землю. Долгий световой год Рой поджидал, когда же этот шар попадет в лунку, чтобы разлететься от сокрушительного удара на мелкие кусочки, которые вместе с пылью и мертвыми листьями разлетятся по далекому космосу. Наконец невидящий глаз, может быть, светящийся шар прорицателя или комбинация кругов, вплыл в пределы досягаемости, или он так подумал, но тут же, с неистовой силой закрутившись вокруг своей оси, направил биту навстречу несущемуся к нему шару. Рой упал на оба колена, а этот летящий мир, проплыв над его головой, с громким стуком упал в перчатку Сэма.

— Эй, Макс, — сказал Сэм, побежав за вывалившимся из перчатки мячом, — а что, если называть его не Бомбардиром, а Дыркой?

— Страйк! — выкрикнул Макс, но немного помедлил после того, как стихли крики одобрения (или насмешки?).

— Что он бросает? — взревел Бомбардир. — Чем намазал мяч?

— Свиными какашками. — Сэм ткнул ему мяч под нос. — Он суше, чем лысина твоего деда.

— Предупреждаю, чтобы и не выкидывал никаких штучек.

И все-таки Бомбардир испытал странное облегчение. Он любил, чтобы спина упиралась в стену, когда думаешь только об одном броске, который предстоит отбить, и об одном ударе, который предстоит нанести. Бомбардир посмотрел на крепкого долговязого безжалостного питчера, который действовал, несмотря на молодость и лишние движения, как ветеран бейсбольного поля, и его на мгновение охватила депрессия.

Сэм, должно быть, уловив это, внезапно почувствовал жалость, и в нем даже на долю секунды шевельнулась надежда, что идол не будет свергнут. Но Бомбардиру вернулась уверенность в известным всем его таланте и опыте, и он стал насмешками подначивать новичка, чтобы тот бросал. Кто-то в толпе заулюлюкал, и Бомбардир поднял два жирных пальца, показав, где он собирается прикончить мяч — там, вдалеке, блестящие рельсы сходились на горизонте.

Рой поднял ногу. Он учуял запах крови Бомбардира и хотел ее, потому что тот оскорбил Сэма.

Третий мяч свалился на бьющего, как метеор, сгорающий в собственном пламени. Бомбардир поднял биту, чтобы врезаться в космос искр, но тяжелое дерево двигалось медленно, и, хотя ему хотелось погасить услышанный им звук гонг-бонг, он с грустью понял: мяч, который он думал ударить, давно уже остался в прошлом. Макс не мог вымолвить ни слова, но Бомбардир понял, что он выбит из игры.

Толпа молчала, и фиолетовый вечер опускался на землю.

— Для ночной игры, — резко проорал Бомбардир, — принято зажигать свет!

Бросив биту, он понурился и поспешил к поезду.

Мяч угодил в стиральную доску Сэма и сбил его с ног. Он упал навзничь. Рой растолкал всех, расстегнул пальто Сэма и вытащил помятую стиральную доску.

— У меня и в мыслях не было поранить тебя, Сэм.

— Из меня весь дух вышибло, — с трудом проговорил Сэм. — Сейчас уже лучше. — Он поднялся.

Свисток паровоза отразился от далекой черной горы.

Появился раздраженный доктор в широкополой черной шляпе. Кондуктор старался успокоить его, за ними, припрыгивая, двигался Эдди.

Доктор размахивал желтой бумажкой.

— Была телеграмма, что кто-то на этом поезде заболел. Кто-то из вас?

Рой потянул Сэма за рукав.

— Нет.

— Что такое?

— Не я, — сказал Рой.

Доктор, устало передвигая ноги, ушел, сел в свой «форд», хлопнул дверцей и уехал.

Кондуктор открыл крышку часов. «На час, не меньше, опоздаем в город».

— Посадка заканчивается, — крикнул он.

— Заканчивается, — повторил за ним Эдди, тащивший футляр для фагота.

Полногрудая девица в желтом отделилась от толпы и обвила руками шею Роя. Он попытался вырваться, но она четыре раза клюнула его в правый глаз. Левым он заметил, что Харриет Бёрд (конечно же, шикарная богиня) пристально смотрит на него.

После обеда они сидели в полутемном и пустом пульмане Эдди, Рой упивался лучами славы, а Харриет рассказывала о своем недавнем путешествии. За окном простирался бесконечный лес. Рой с интересом слушал девушку, у которой был необычный взгляд на мир, и время от времени поглядывал в окно. Мимо пролетело озеро, окруженное странными деревьями с искореженными стволами. Их ветви сгибались от ветра.

Харриет разрумянилась, глаза загорались при новом воспоминании. Иногда она умолкала и, к удивлению Роя, подсмеивалась над собой за болтливость, но потом снова уносилась куда-то, видя себя наездницей, описывая захватывающую картину, на которой Давид увещевал Голиафа-Бомбардира, или сэр Перси пронзал копьем сэра Мальдемера, или первенец первобытного человека замахивался камнем на отца.

Рой вздохнул.

— Мой отец? Что ж, может быть, я и хотел иногда дать ему по башке. После того как умерла бабушка, старик засовывал меня в один детский приют за другим, в том месте, где он работал, это когда работал, но, правда, забирал меня летом и учил, как бросать мяч.

Нет, она имела в виду не это, сказала Харриет. Он когда-нибудь читал Гомера?

Как ни старался Рой, в голову приходили только четыре базы и ни одной книги. От вопросов Харриет у него голова шла кругом. Рою был незнаком ее язык — язык студентки колледжа, и он все ждал, когда она остановится, потому что ему хотелось поговорить о бейсболе.

Хэрриет выдохнула.

— Друзья говорят, что у меня фантастическое воображение.

Рой тут же возразил, что он бы так не сказал.

— Бросая, я думал только о том, что Сэм поставил десять баксов и мы не можем позволить себе потерять их. Вот почему я должен был заставить его просвистеть^[18].

— Просвистеть — о, Рой, как ты смешно выражаешься. — Она снова рассмеялась.

Он улыбнулся, погрузившись в воспоминания о том, как это сделал, — герой, который, подав три мяча, развенчал лучшего игрока Американской лиги. Разве это не говорит о его будущем? Поняв, что размечтался, Рой попытался вернуться к реальности.

— Играть в хороший бейсбол можно, когда у тебя все для этого есть, а у меня есть. Вот увидите, придет день, и я побью все рекорды по броскам и ударам.

Харриет, явно не ожидая таких слов, захлопала в ладоши так сильно, что зазвенели браслеты на запястьях.

— Я чувствую, — продолжал Рой, — что во мне это есть, поэтому я сделаю что-то очень значительное. Я должен это сделать. Я имею в виду, — скромно добавил он, — конечно, когда буду играть.

— Ты хочешь сказать, что ты не… — Казалось, она была очень разочарована, и это удивило Роя.

— Нет, — смутился он. — Сэм везет меня на пробу.

Харриет посмотрела в окно, взгляд ее стал отрешенным. Потом она спросила:

— Но Уолтер — он же успешный профессиональный бейсболист, верно?

— Бомбардир?

— И он три раза получал эту награду — как ее?

— Самому ценному игроку. — Рой испугался, что потеряет ее и она уйдет к Бомбардиру.

Девушка закусила губу.

— А ведь ты побил его, —пробормотала она.

— Он долго не протянет, от силы год-другой. Но тогда он будет уже слишком стар для бейсбола. А передо мной вся жизнь.

Харриет оживилась и дружески поинтересовалась:

— Так чего же ты хочешь добиться, Рой?

— Случается, иду по улице и думаю, как было бы здорово, если бы люди говорили: смотрите, это Рой Хоббс, самый лучший бейсболист в мире.

— И это все? — огорчилась она.

Он старался понять ее вопрос. Что еще ей нужно?

— И это все? — повторил Рой. — А что может быть важнее?

— А ты не знаешь? — удивилась Харриет.

— Ты о баксах? Их я тоже получу.

Она покачала головой:

— Разве нет ничего выше земных ценностей, чего-то более прекрасного в жизни и действиях человека?

— В бейсболе?

— Да.

Он сосредоточился.

— Может быть, я неясно выразилась, но ты наверняка догадался (я говорила это Уолтеру как раз перед тем, как поезд остановился): ты один — в том смысле, что все мы ужасно одиноки, как бы ни судили люди. То есть если бы ты понял, что наши ценности должны проистекать из… о, я на самом деле хочу сказать… — Она развела руками. — Прости меня, иногда я запутываюсь в том немногом, что знаю.

У Харриет были печальные глаза. Он ощущал к ней странную нежность, как если бы она была его матерью (той, настоящей), и ему отчаянно хотелось найти ответ, которого ждала Харриет, говоря о жизни.

— Кажется, я знаю, что ты хочешь сказать. Ты имеешь в виду радость и удовлетворение, которые испытываешь, бросив мяч так, как можешь только ты.

Она ничего не ответила.

Рой с трудом придумал что-то еще, что мог бы сказать, но не знал, сумеет ли выразить это словами. Странное чувство опустошенности и потерянности охватило его, словно он только что провалился на просмотре. Роя удручало то, что он так и не понял, к чему она клонит. Харриет зевнула. Никогда еще он так не сокрушался о том, что не может раскрыть свои мысли девушке, да еще такой красавице. Вот если бы он был с ней в постели…

Словно угадав, о чем он думает, Харриет перестала задавать дурацкие вопросы, вздохнула и придвинулась к нему поближе, сделав вид, что заинтересовалась футляром для фагота.

— Ты играешь?

— Нет, — ответил он, обрадовавшись, что разговор пошел о чем-то другом. — Там лежит одна вещь, которую я сделал для себя.

— Что же это?

— Бейсбольная бита.

Она рассмеялась.

— Рой, тебе цены нет.

— Я взял футляр, опасаясь, как бы деревяшка не пострадала до того, как будет случай воспользоваться ею.

— О, Рой!

Харриет настолько приблизилась к нему, что он осмелел. Рой нагнулся, поднял за шнурок шляпную коробку и подержал в руке, как бы взвешивая ее.

— Что это в ней?

— В ней? — переспросила она и, подражая ему, ответила: — Кое-что такое, что я сделала для себя.

— Похоже на шляпку.

— А что, если голова? — Харриет погрозила ему пальцем.

— Больше похоже на шляпку. — Растерявшись, Рой поставил коробку на место. — Придешь когда-нибудь посмотреть, как я играю? — спросил он.

Она кивнула, и Рой почувствовал, что ее нога касается его ноги. Харриет почти уселась ему на колени. Он воодушевился, решив, что ее интерес к Бомбардиру угас и теперь она думает только о том, кто развенчал его.

В туннеле Рой положил руку на плечо девушки. Когда поезд качнуло на повороте, его рука словно невзначай скользнула на ее полную грудь. Между его пальцами сразу набух сосок, и не успел он преодолеть порыв, как пальцы начали поглаживать его.

Пронзительно вскрикнув, Харриет вскочила и заметалась по проходу.

Испуганный Рой поднялся, поняв, что слишком далеко зашел.

Изогнув руки и повернув голову назад, Харриет опустила ее и направилась к нему.

— Посмотри, я кривое дерево.

Сэм незаметно подошел к избегавшему его и прячущему глаза Мерси. Тот, повернувшись спиной к Бомбардиру, прилип к Сэму, как пиявка. Стараясь выведать все о Рое, он спрашивал, откуда этот парень, как получилось, что ни один из скаутов главных лиг не вышел на него (они вышли, но он отказал им, оставшись со мной) даже при том, что сейчас они разбрасываются наличными бонусами (йес), кто его отец (я же говорил: старый полупрофи, мечтавший попасть в большие лиги) и что, ради Бога, он таскает в этом футляре (это его бита, мистер любопытный). Спортивный журналист стремился узнать побольше, намекал, что может сотворить чудеса для парня, но Сэм, то и дело поглаживая больной бок, в конце концов отделался от него и сбежал к себе в вагон, надеясь немного покемарить перед тем, как около одиннадцати утра они приедут в Чикаго.

Он долго не мог устроиться поудобнее, но потом уснул, лежа на спине, и сразу втянулся в длинный сон, в котором ему смертельно захотелось выпить и он требовал, чтобы жулики в баре дали ему бутылку, а не то… Потом этот хорек Мерси, прикинувшись, будто пишет в блокноте, карандашом указал на него кондуктору, тот схватил его за штаны и, протащив по опилкам, вышвырнул из поезда. Сэм вылетел оттуда на качающейся трапеции прямо в реку, под проливной дождь. Он подумал, что лучше бы перебраться через пенящуюся реку сейчас, пока она не снесла мост, поэтому, с ног до головы забрызганный грязью, Сэм начал переходить ее, только этот странный тип, доктор в клеенчатом плаще, старик с седыми усами и желтым фонарем, который он совал прямо ему в глаз, поклялся, что мост смыло. «Послушай, ты совсем рехнулся, что ли? Я же своими глазами видел, что он никуда не делся». Сэм протиснулся мимо старикашки. Тот уронил фонарь, и от него загорелись рельсы. Они боролись под ливнем, пока Сэм не подсек его и не бросил на землю, а потом сломя голову побежал к мосту, а там увидел, что моста и в самом деле нет! Его охватил ледяной ужас, и он стал карабкаться на берег, но с плеском свалился в крутящийся водоворот. Сэм рыдал, а белый сторож на набережной посветил ему ракетой, но было поздно: он уже слышал ниже по течению рев водопада (и неумолчное движение моря) и пощупал рукой то место, куда его ударили ножом…

Рой видел во сне огромную гору — Боже, какая она большая! — когда почувствовал, что его грубо трясут. Сэм, подумал он, потому что они были там вместе, но это оказался Эдди, державший зажженную свечку.

— Полетел предохранитель, и я не сумел ничего сделать.

— В чем дело?

— Бе-да. Твоему другу плохо.

Рой соскочил с полки, надел мокасины и побежал в погрузившийся во тьму вагон, где при тусклом голубоватом свете несколько человек стояли над Сэмом, лежавшим без сознания. Эдди следовал за ним с нюхательной солью.

— Что случилось? — крикнул Рой.

— Шш, — остановил его кондуктор. — У него сильный жар.

— Отчего?

— Не знаю. Мы вызвали доктора.

Сэм лежал на скамейке, завернутый в одеяла, с подушкой под головой, его худое лицо заливал пот. Когда Рой наклонился над ним, он открыл глаза.

— Хэлло, малыш, — сказал он надтреснутым голосом.

— Что у тебя болит, Сэм?

— Место, где стиральная доска врезалась в меня, но сейчас уже не так сильно.

— Господи!

— Не бери в голову. Я поправлюсь.

— Побереги его силы, сынок, — сказал кондуктор. — Больше не разговаривай.

Рой поднялся. Сэм закрыл глаза.

Поезд засвистел и сбавил скорость при въезде в следующий город, потом медленно остановился. Кто-то из поездной бригады привел полуодетого врача. Тот осмотрел Сэма и выпрямился.

— Придется снять его с поезда и поместить в больницу.

Рой сходил с ума от тревоги, но Сэм открыл глаза и велел ему наклониться.

Все отодвинулись, и Рой склонился к нему.

— Возьми у меня в заднем кармане бумажник.

Рой вытащил набитый бумажник из толстой кожи.

— Теперь так, иди в отель «Стивенс»…

— Нет, нет, Сэм, нет, только не без тебя…

— Давай, малыш, давай, ты должен. Пойдешь завтра к Кларенсу Миллигану и скажешь, что тебя послал я, он ждет тебя. Покажи все, что умеешь с мячом, и я буду счастлив.

— Но, Сэм…

— Ты должен это сделать. Нагнись пониже.

Рой склонился ниже, Сэм вытянул тощую шею и поцеловал его в щеку.

— Делай, как я сказал.

— Хорошо, Сэм.

На нос Сэма капнула слеза.

Глазами Сэм хотел сказать что-то еще, но не мог. Потом вошел проводник с носилками, кэтчера подняли и спустили по ступенькам. В небе сверкали яркие звезды, но он знал, что умер.

Рой вышел из Норт-Уэст-стейшн, следуя за толпой, и стоял в тени у стенки, пока не решился взять такси.

— Довезете до отеля «Стивенс»? — спросил он шофера, и тот молча рванул с места, хотя Рой толком не успел еще усесться, проскочил на красный свет и едва не задавил инвалида на пустынной улице. Они проехали много миль по неприятным, погруженным в глубокие тени городским джунглям.

Рой однажды видел диапозитивы Чикаго, множество каменных и деревянных зданий на бесконечной шахматной доске улиц, совершенно закрытом пространстве: только железные дороги, склады и берег озера, откуда непрерывно дул ветер. В деловом центре «Луп» офисы поднимались высоко в небо, улицы были наводнены людьми, и Рой подумал, как они все умещаются в одном городе. Вдруг вспыхнет пожар, и все они выбегут из домов посмотреть — да разве смогут они помочь, лишь потопчут друг друга. И Сэм предупредил его насчет незнакомых людей, сказал, что вокруг столько бродяг, мошенников и гангстеров, тех, для кого ты просто грязь. Они не знают тебя и знать не хотят, и за дайм перережут горло и бросят помирать на улице.

— Зачем я приехал сюда? — пробормотал Рой, и ему захотелось домой.

Такси свернуло на Мичиган-авеню, отсюда открывался вид на озеро и ослепительно белое здание со шпилем, вознесшимся к облакам. Рой остановился, как зачарованный (Боже, какой большой!), перед отелем, огромной крепостью из четырех секций. Он не решался войти во вращающиеся двери, но пришлось, потому что служащий подхватил его вещи, вырвал у Роя футляр для фагота и потащил по толстой ковровой дорожке к стойке. Заполнив карточку, Рой вынул из бумажника пять долларов за номер, от которого ему придется отказаться, как только он найдет место с пансионом.

Его каморка на семнадцатом этаже оказалась чистой, поэтому, разместив вещи в стенном шкафу, Рой перестал нервничать. Он открыл окно, и в комнату потянуло ветерком с озера. Находясь выше, чем когда-либо в жизни, не считая одной или двух ночей, проведенных в горах, он смотрел на залитый светом Чикаго, раскинувшийся внизу. Здесь, на такой высоте, где кажется, что земля выложена из маленьких квадратиков, Рой утвердился в мысли, что завтра пойдет и поразит всех своим стремительным броском, и они поймут, какой он замечательный питчер.

Зазвонил телефон. Сначала Рой боялся взять трубку. В незнакомом месте, так далеко от тех, кого он знал, ему не могли звонить.

Телефон зазвонил еще раз. Рой взял трубку.

— Хэлло, Рой? Это Харриет.

Ему не верилось, что он правильно понял.

— Простите?

— Харриет Бёрд, дурачок.

— А, Харриет! — Он начисто забыл о ней.

— Спускайся ко мне, — засмеялась она.

— Что, прямо сейчас?

— Прямо сейчас. — Она назвала ему номер комнаты.

— Конечно. — Рой хотел спросить, как Харриет узнала, что он здесь, но она повесила трубку.

Рой приободрился. Значит, вот как они ведут себя в городе. Он причесался и взял футляр для фагота. В лифте пьяный хотел отнять его, но Рой был сильнее.

Он долго шел по длинному коридору, но наконец увидел ее номер и постучал. Снедаемому нетерпением Рою показалось, что он шел целую вечность.

— Войдите!

Он открыл дверь, и его изумила величина комнаты. Из окна с белыми шторами открывался вид на бескрайнее темное озеро. По спине Роя побежали мурашки.

Затем он увидел Харриет. Обнаженная, она застенчиво стояла в дальнем углу комнаты. Сквозь прозрачный газовый халатик виднелись ее набухшие соски и пышный клинышек волос ниже живота. У него с сердца свалился камень.

Когда Рой закрыл дверь, Харриет вынула из шляпной коробки, стоявшей на столе рядом с вазой белых роз, черную шляпу с перьями и надела ее. Черная вуаль доходила до ее груди. В руке она держала маленький блестящий пистолет.

Смущенный Рой думал, что она шутит, но ему стало не по себе.

— В чем дело? — спросил он.

Она прощебетала:

— Рой, ты будешь самым лучшим в бейсболе?

— Да.

Харриет нажала на спусковой крючок (струну контрабаса). Пуля прочертила по воде серебряную линию. Рой попытался поймать ее голой рукой, но она ускользнула от него и, к его ужасу, угодила ему прямо в живот. Кривым кинжалом из ствола пистолета выплыло облачко дыма. Припав на одно колено, Рой ловил пулю на ощупь, и по мере того как она двигалась, ему становилось все хуже. Он упал, все взлетело вверх, а она, тихо бормоча слова победы и отчаяния, пританцовывала на цыпочках вокруг поверженного героя.

ПОДАВАЙ!

— Мне бы стать фермером, — с сожалением произнес Поуп Фишер. — Мне следовало бы фермерствовать с того дня, как я родился. Я люблю коров, овец и этих безрогих коз. Я не безразличен к козочкам, мой отец ходил с бородой, мне нравится кормить животных и доить их. Мне нравится все устраивать, выпалывать ядовитый дуб с пастбищ и следить за поливом полей. Мне нравится быть самим собой на ферме. Мне нравится находиться в поле, ухаживая за овощами, кукурузой, озимой пшеницей — такими зелеными, каких вы и не видели. Когда была жива Ма, она все время уговаривала меня бросить бейсбол и заняться фермерством, и я всегда собирался так и сделать, но после ее смерти у меня не хватило духа на это. — У него дрогнул голос, и Ред Блоу нервно заерзал на скамейке, но Поуп не заплакал. Он вынул носовой платок, встряхнул его и высморкался. — У меня есть этот талант, — сипло проговорил он, — и я должен был бы заняться фермерством, а не строить из себя няньку для команды мертвяков с последнего места. — Они сидели в дагауте^[19] «Нью-Йорк найтс», уставившись на пыльное поле, где тянулась вялая игра, и поглядывая на полупустые трибуны.

— Тяжело, — сказал Ред, не сводя глаз с питчера.

Стащив с головы кепи, Поуп потирал лысину забинтованными пальцами.

— Этот сезон был чертовски сухой. Ни капли дождя. Трава на внешнем поле стала сыпаться, а на внутреннем — трескаться. Сердцем чую, за всю свою жизнь в бейсболе не показывал такой слабой игры, как будет в этом сезоне.

Он встал, нагнулся над фонтанчиком и выплюнул в пыль теплую ржавую воду.

— Когда же, черт побери, они наладят эту штуку, чтобы мы могли пить приличную воду? Ты разговаривал с этим подонком, моим партнером, как я тебе велел?

— Говорит, что занимается этим.

— Занимается этим, — пробурчал Поуп. — Да он сам готов высохнуть от жажды, лишь бы и мы не пили. Когда эта змея вползла в наш клуб, это был самый черный день в моей жизни. Он украл у меня денег больше, чем я могу сосчитать.

— Мальчик снова слабнет, — заметил Ред. — Пропустил два.

Поуп с минуту понаблюдал за Фаулером, но менять его не стал.

— Если бы эти агенты время от времени заявлялись хотя бы с парой нападающих, я бы поменял питчеров, но они же не способны даже собственную бабушку привести с другой стороны улицы. Какую бойню нам учинили «Пираты» в последней игре, и вот вам, пожалуйста, в этой мы отстаем на шесть ранов^[20]. Это наш День поминовения, ладно, но не по солдатам.

— У нас могло быть несколько ранов. В первом иннинге^[21] у Бампа было четыре на четыре и два хита^[22], пока его не выбили.

Поуп вспыхнул:

— Не поминай при мне эту гориллу! Это нужно же, дать себя выбить, когда у нас единственный раз уже были нападающие на базах.

— Я бы и сам с удовольствием вышвырнул его, если бы был судьей, он же подсунул мне сухого льда в штаны.

— С каким удовольствием я засунул бы ему лед! Просто идиот со своими дурацкими шуточками.

Поуп нещадно чесал пальцы под неплотно намотанным бинтом.

— Так я к тому же еще умудрился подхватить «ступню спортсмена»^[23] на руки. Это же неслыханно! У всех, кого я знаю с грибком, он на стопах, а я получил его на обе руки. Чешется страшно, и еще нужно бинтовать в такую жарищу. Неудивительно, что я все время спрашиваю себя, стоит ли жизнь того, чтобы жить.

— Тяжело, — отозвался Ред. — Он пропустил Фибера, базы заняты.

Поуп вскипел:

— И это мой лучший питчер — всякий раз, как выставлю его против команды из первых строчек, он обязательно подгадит. Пойди поддай ему!

Тренер, тощий веснушчатый мужчина, проворно выскочил на ступеньки дагаута и засигналил питчеру на площадке для запасных на правом поле. Он неторопливо направлялся обратно, когда какой-то человек в уличной одежде поднимался по ступенькам из туннеля, который вел из здания клуба, и спросил крайнего на скамейке игрока:

— Кто тут Фишер?

Игрок указал в противоположную сторону дагаута, и пришедший направился к Поупу со своим большим потертым чемоданом и футляром для фагота.

Увидев, что тот направляется к нему, Поуп воскликнул:

— Боже мой, что это у нас, оркестр Армии спасения?

Человек поставил свои вещи на пол и сел на бетонную ступеньку лицом к Поупу. Он видел перед собой старикана лет шестидесяти пяти, с водянистыми голубыми глазами, тощей багровой шеей и тонкими губами, в не по росту большом бейсбольном костюме.

А Поуп увидел высокого, крепкого чернобородого человека, мрачного, с угасшими глазами, с приятными чертами скуластого, чуть полноватого лица, красивым ртом. Этот коренастый человек казался подвижным и спокойным, хотя на самом деле его снедало беспокойство и, сидя на ступеньке, он все еще находился в движении, в поезде, который никогда не останавливался. Все его существо и мозг продолжали стремиться вперед, так как он не прекращал движения, потому что еще не прибыл. Куда же он еще не прибыл? Сюда. Но теперь пришло время успокоиться, расслабиться на стареньком скутере, посидеть тихо и помолчать, хотя душа его рвалась вперед через маленькие и большие города, через леса и поля, сквозь годы.

— Единственный инструмент, на котором я играю, — ответил он Поупу, похлопав по футляру для фагота, — это моя бита. — Пошарив по карманам своего выцветшего и протершегося почти до дыр на коленях и локтях костюма, он нашел сложенное письмо и протянул менеджеру. — Я ваш новый филдер, Рой Хоббс.

— Мой — что? — фыркнул Поуп.

— В письме так написано.

Вернувшийся с питчерской горки Ред развернул письмо и передал Поупу. Тот пробежал его глазами и недоверчиво покачал головой.

— Тебя прислал Скотти Карсон?

— Верно.

— Он что, спятил?

Рой облизнул пересохшие губы.

Поуп хитро посмотрел на него.

— Тебе тридцать пять, ну примерно?

— Тридцать четыре, но лет десять еще поиграю.

— Тридцать четыре — Святой Юпитер, мистер, тебе место в доме престарелых, а не в бейсболе. — Игроки на скамейке повернулись к нему. — Где он откопал тебя? — спросил Поуп.

— Я был в «Уумуу Ойлерз».

— Это какая лига?

— Это полупрофи.

— Когда-нибудь был в организованном бейсболе?

— Я совсем недавно вернулся в игру.

— Что значит вернулся?

— Я играл в школе.

Поуп фыркнул:

— Какая-то ерунда получается. — Он пошлепал пальцами по письму. — Скотти принял его, и Судья подтвердил. Ни один не посоветовался со мной. Они этого не могут, — сказал он Реду. — Этот вор наверху вздохнул и владеет шестьюдесятью процентами акций, но у меня черным по белому написано, что я менеджер этой команды и одобряю все сделки по игрокам пожизненно.

— У меня контракт, — сказал Рой.

— Покажи-ка мне.

Рой вытащил из внутреннего кармана пиджака бумагу.

Поуп изучил ее.

— Откуда, черт побери, он взял цифру три тысячи долларов?

— Там было пять тысяч, минимально. Но Судья сказал, что я пропустил уже треть сезона.

Поуп презрительно захохотал.

— Конечно, но это значит три тысячи триста. Так похоже на этого прощелыгу. Он же сдерет кожу с отца родного, если сумеет залезть в могилу.

Он вернул бумагу Рою.

— Это незаконно.

— Скотти ваш главный агент? — спросил Рой.

— Да.

— Он подписал контракт с открытой цифрой, и Судья вписал ее. Я спросил об этом, и Скотти сказал, что имеет право подписать контракт со мной.

— Он имеет право, — вставил Ред, обращаясь к Поупу. — Ты сам говорил, если найдет кого-нибудь приличного.

— Верно, я так и говорил, но кому нужен филдер, которому столько лет, что он мне в сыновья годится? У меня есть левый филдер, — сказал он Рою, — чертовски хороший, когда захочет и когда не лезет ко всем со своими дурацкими шуточками.

Рой встал.

— Если я вам не нужен, веселого Рождества.

— Секундочку! — Ред поманил Поупа поближе к фонтанчику и тихо поговорил с ним.

Поуп успокоился.

— Прости, сынок, — сказал он Рою, вернувшись к скамейке, — но ты нашел меня в плохой момент. А тут еще тридцать четыре года для новичка с одной ногой в могиле. Но, как говорит Ред, если тебя посылает наш лучший агент, ты, наверное, что-то такое ему показал. Ступай в раздевалку, и пусть Диззи облачит тебя в мундир. Потом приходи сюда, и я определю тебе место на этой скамейке с остальными моими звездами. — Он бросил испепеляющий взгляд на игроков, и они тут же отвернулись.

— Послушайте, мистер, — ответил Рой, — я знаю, как выбраться из этих джунглей, если вы не можете меня использовать. Мне не нужен никакой второй состав.

— Делай, как он говорит тебе, — посоветовал Ред.

Рой, взяв свой чемодан и футляр для фагота, направился к туннелю. Сердце у него щемило.

— Мне нужно было купить ферму, — вздохнул Поуп.

Питчер оставил дверцу в душе открытой, и, когда вошел Рой, в раздевалке клубился пар. Не видя никого, он крикнул в душевую, где сидел кладовщик, и тот громко ответил ему, чтобы шел в кладовую, потом прикрыл дверь, чтобы не было сквозняка. Когда пар немного развеялся, Рой сориентировался в помещении и увидел комнату менеджера, о чем свидетельствовала надпись черными буквами на двери. Но это не была кладовая. В углу по диагонали находилась комната тренера, дверь в нее была приоткрыта, и оттуда доносился запах гаультерии. У Роя защекотало в носу. Он увидел тренера в серой фуфайке с трафаретной надписью «НАЙТС» поперек груди. Тот трудился над крупным человеком, лежащим на массажном столе. Заметив Роя, тренер с ирландским акцентом спросил, кого он ищет.

— Кладовщика, — ответил Рой.

— Это Диззи — дальше по залу. — Тренер показал глазами налево, и Рой открыл дверь, которая вела туда. Он нашел надпись «Кладовая» и через окошко под ней увидел кладовщика в бейсбольном свитере. Тот сидел спиной к стене на ящике с формами, читая спортивную страницу «Миррор».

Рой постучал пальцем по стеклу, и Диззи, отставной питчер из запасных, отложил газету.

— Застал меня на самом интересном месте. — Он осклабился. — Я читал об этом, знаешь, кэтчере, которому вчера в Бостоне попали в голову. Снесло полчерепа.

— Меня зовут Рой Хоббс, я тут новый. Фишер велел мне экипироваться.

— Новенький — филдер, а?

Рой кивнул.

— Да-а, у нас не хватало одного человека в списочном составе. Один наш парень взял и получил мячом по голове, и у него обе ноги теперь не ходят. Я не вру. А перед этим наш постоянный третий бейсмен^[24] наступил на биту и скатился по ступенькам из дагаута. Сломал спину в двух местах. — Диззи поморщился. — Честное слово, нам весь этот сезон не везет.

Рой кивнул.

Диззи подошел к Рою с сантиметром, снял с него мерку, направился к полкам и снял с них вещи.

— Попробуй-ка вот это, проверим размер. — Он дал ему синюю кепи с белым, вышитым спереди, Р.

Рой примерил.

— Мала.

— Ну и котелок ты отрастил.

— Семь с половиной. — Рой посмотрел на него.

— Это я так, не обижайся, не хотел обидеть — и вообще. — Он протянул Рою подходящую кепи.

— Как смотрится? — спросил Рой.

— Мечта, а чего это у тебя слезы?

— Да так, насморк. — Рой отвернулся.

Диззи попросил расписаться за вещи.

— Судья Бэннер требует. — Он помог Рою донести вещи до его шкафчика. — Можешь хранить здесь что хочешь, но, ради Бога, никакого алкоголя. У Поупа начинается трясучка, если кто-то из игроков пьет.

Рой поставил футляр для фагота в свой шкафчик.

— А есть замок у двери?

— Тут никто не запирает дверей. Перед матчем складываешь ценные вещи в этот сундучок, и я запираю его.

— О'кей. Забудь.

Диззи извинился и снова принялся за свою газету, а Рой начал раздеваться. В раздевалке было тихо, как в могиле. Питчер, который находился в душевой, — его следы еще не высохли на полу, — уже оделся и исчез. Убрав свои вещи, Рой осознал, что то и дело оглядывается, будто желает убедиться, что он здесь. С ним все было в порядке, и все-таки, размышляя о том, как он в конце концов попадет в высшую лигу, Рой не предполагал, что почувствует себя так скверно. Все вышло совсем не так, как он думал. Все было настолько по-другому, что хотелось бросить все, сесть в поезд и уехать туда, куда уезжают люди, когда все идет не так. Туда, где можно спокойно отдохнуть, в какой-нибудь маленький городок вроде того, где он жил мальчишкой. Вроде того места, где у него была лохматая собачонка, которая носилась по лесам и таскала его за собой в самые дремучие чащи, где стояла такая тишина, что достаточно было бросить камень, чтобы нарушить ее. Рой потерялся в этой тишине, его разбудил лай собаки, но, очнувшись, он услышал не тявканье, а голоса, доносившиеся до него через полуоткрытую дверь тренерской.

Рой внимательно прислушался: голоса показались ему знакомыми. Он узнал голос тренера, а затем густой бас, который Рой не столько узнал, сколько вспомнил, ибо слышал его на протяжении жизни — сильный, уверенный, знакомый ему с юношеских лет и по каким-то работам, где он позже зарабатывал на жизнь, по разным местам, где бродяжничал, по грязным забегаловкам, третьесортным отелям, нелегальным боксерским клубам — густой бас крупного, с бычьей шеей и мощными мускулами человека, похожего на гориллу, с которым не раз дрался до полусмерти, но по какой причине, не знал. Ага, Бомбардир, подумал он и быстро пригнулся, но тут же выпрямился, сообразив, что Бомбардиру теперь под пятьдесят и он давно уже ушел из спорта. Но особенно Роя насторожил третий голос, более высокий, чем те два, пронзительный и льстивый. Он явно слышал его раньше. Рой прислушался, но бас разглагольствовал о том, какую шутку он сыграл с Поупом Фишером, распылив белый перец на носовой платок Поупа, отчего тот непрестанно чихал и сморкался. Из-за этого началась эпидемия краж^[25], Поуп был вне себя, потому что в тот день сигнал захватывать он подавал, подняв платок к носу.

Рассказ кончился взрывом хохота и взвизгиванием, потом что-то проговорил тренер, а третий голос заметил, что Бамп наверняка получает удовольствие от своих розыгрышей, и Бамп, скорее всего это был он, сказал, что Поуп не согласится отпустить его, поэтому, раз уж ему суждено завязнуть в этом болоте, он по крайней мере в свое удовольствие поваляет дурака.

Он громко рассмеялся.

— А вот тебе еще одна история для твоей колонки. Мы приехали в Цинциннати в апреле, и у нас был свободный день, поскольку этот показательный матч отменили, и в то утро мы сидели в гостиничном лобби, там, в «Плаза», и трепались об игроках и рекордах. И вы знаете Поупа и его привычку распространяться о том, каким паршивым стал нынешний игрок по сравнению с теми усатыми мужиками, с которыми он играл во времена Кинга Тата. Он говорил, что середнячок филдер в наши дни, может быть, в состоянии поймать низкий глаз кенгуру, и при этом смотрел на меня, но не ждите, чтобы они поймали высокую муху. «Это какую высокую?» — спросил я, изобразив невинность, а он ткнул пальцем в небо и говорит: «А любую приличную. Они или теряют ее на солнце, или не могут рассчитать, куда сносит ветер». Тогда я отвечаю: «А ты, Поуп, поймаешь самые что ни на есть высокие?» И он тут разошелся: «Самые высокие, какие только могут быть, я поймаю». Потом подумал минуту и говорит: «Думаю, я поймаю мяч, сброшенный с Эмпайр-стейт-билдинг». «Нет», — и я прикидываюсь, будто страшно удивился, а он настаивает: «Да». Тогда я говорю: «У нас на сегодня нет ничего, и хотя в Цинциннати нет Эмпайр-стейт-билдинга, зато у меня есть дружок в аэропорту. Я дам ему мяч Национальной лиги, и он сбросит его с высоты здания, если ты согласишься его ловить». «Заметано», — говорит Поуп, он же упрямый, как козел. Я звоню своему знакомому и договариваюсь обо всем, ну и мы переходим по мосту на ту сторону реки, где Кентукки, там много места и можно свободно двигаться. Так вот, сэр, ждали мы недолго, появился желтый самолетик, сделал круг пару раз, чтобы набрать нужную высоту, а потом сбросил что-то такое, о чем я Поупу не сказал, но о чем знали ребята. Это был грейпфрут, чтобы если шмякнется ему на кумпол, то не расколол бы череп и не убил его. Эта штука летит, как пушечный снаряд, а Поуп в купальном костюме на случай, если придется лезть в воду, и в перчатке величиной с корзину бегает внизу кругами, как пьяный гусь, старается, чтобы солнце не попадало ему в глаза и чтобы видеть, откуда это летит. Это летит быстрее и быстрее, с каждой секундой становится все больше, и вдруг Поуп, совсем готовый поймать мяч, издает вопль: «Боже, на меня падает луна!» И в следующую секунду — бонг! — ему на чердак шлепается грейпфрут, и мы изо всех сил спасаем его, чтобы он не захлебнулся в соке.

Теперь в тренерской разразился дружный гогот. Голос, который не нравился Рою. Его донимала мысль, знал ли этот голос, что он здесь прячется. Этот голос сменил тему, спросив Бампа, правда ли то, что говорят о нем и племяннице Поупа.

— Нет, — сказал Бамп и осторожно поинтересовался: — А что говорят?

— Что ты и Мемо женитесь.

Бамп рассмеялся.

— Она, наверное, сама придумала эту байку.

— Значит, ты отрицаешь?

Дверь распахнулась, и в раздевалку впорхнул Бамп в шортах, такой же крепкий, мускулистый и широкоплечий, каким и помнил его Рой. За ним вышли тренер и немного пучеглазый джентльмен в дорогом полосатом костюме. Увидев его, Рой вздрогнул — он узнал Макса Мерси.

Опасаясь, что и Макс узнает его, Рой отвернулся и заправил фуфайку в брюки.

Но Бамп направился прямо к Рою и протянул ему свою волосатую руку.

— Привет, парень, так это ты последняя жертва, которую им удалось заарканить?

Рою нестерпимо хотелось врезать этому пустозвону, но он кивнул и пожал руку.

— Приветствую тебя в поганейшей из поганых команд в мире, — произнес Бамп. — А это старина Док Кейси, тренер, у которого, кроме меня, одни калеки. И пучеглазый хокшо^[26] — это Макс Мерси, знаменитый спортивный колумнист. Большинство газетчиков — ваши дружки, они знают, когда захлопнуть пасть, но для Макса частная жизнь — личное оскорбление. Ты не поживешь здесь и недели, а он раструбит всем, сколько ты посылаешь бабушке и как у тебя с половой жизнью.

Макс, у которого поседели усы и бакенбарды, деланно засмеялся.

— Рой Хоббс, — произнес он сдержанно, но, по-видимому, это никому ничего не сказало.

Игра закончилась, и игроки пошли по туннелю в раздевалку. Они стаскивали с себя форму и устремлялись в душ. Некоторые оставались под душем ровно столько, сколько требовалось, чтобы смочить спину. Вытеревшись насухо, они быстро надевали уличную одежду. Они могли бы и не торопиться, потому что Ред, вежливо попросив Мерси удалиться, встал с Эрлом Уилсоном, третьим базовым тренером, у дверей и никого не выпускал. Игроки нервничали в ожидании, один Бамп гоголем ходил между ними, хлопал по спине и подбадривал. Несколько ребят решили задержаться в душевой, пока, как они надеялись, Поупу все это до смерти не надоест и он не уедет. Но Поуп, знавший, чего ему надо, спокойно сидел в своей конторе и пересидел их. Услышав тихий стук Реда, означавший, что рыба в котелке, он распахнул дверь и с грозным видом прошествовал в комнату. Команда притихла.

Поуп взгромоздился на стул, где он, лысый и заросший щетиной, мог хоть раз возвышаться над ними. Размахивая забинтованными руками, он начал поносить их, но тут же умолк, захлебнувшись от ярости.

— Если он сейчас кашлянет, — прогремел Бамп, — его в пыль разнесет.

Поуп, с пылающей, как солнце, головой, уничтожающе взглянул на него. Он разгневанно набросился на игроков, сказав, что ни одного из находящихся здесь не назовешь бейсболистом. Они дохлые мартышки, жалкие мулы, узкогрудые жабы, гнусные рогатые червяки, а не настоящие бейсболисты.

— А как насчет туповатого толстолобика? — сострил Бамп. — Это у кого же тут рыбья фамилия? Фишер! — И с бульканьем в горле засмеялся собственной шутке, но полуоцепеневшие игроки его не поддержали.

— Как это ему сходит с рук? — спросил Рой у стоявшего рядом с ним парня. Бледный игрок прошептал, что Бамп — ведущий хиттер лиги.

Поуп, не глядя на Бампа, продолжал ругать команду:

— Непостижимо! Я потратил тысячи долларов на лучших игроков, каких только удалось найти. Я нанял двух лучших тренеров. Я из последних сил пытаюсь руководить вами, а вы что? Что вы приносите? Какие-то тухлые яйца. Да понимаете ли вы, дурачье, что мы проиграли последние сорок пять иннингов подряд?

— Только не Бамси, — раздался громкий голос. — Я — потрясающий!

— Вы теперь держите рекорд за всю историю лиги по числу проигранных подряд матчей, по аутам, по самому большому числу ошибок…

— Только не Бамси…

— …по глупости и тупости. Попросту говоря, вы ни на что не годитесь. У меня большой соблазн пожалеть этих бедных придурков, которые тратят полтора бакса, чтобы посмотреть, как вы играете, и продать всех вас к чертовой матери…

Бамп бросился на колени и воздел руки к небу.

— Меня первым, Господи, меня первым.

— …и начать с нуля создавать команду, способную играть вместе, ничего не бояться и бороться до последнего, прежде чем продуть семнадцать игр.

Игрокам в раздевалке уже надоело слушать его, один Бамп напевал:

— Много смельчаков ждут своего часа. Берегитесь, — проквакал он. — Берегитесь…

Поуп с яростью погрозил ему пальцем, всей душой желая наброситься на него и надавать по морде.

— А что касается тебя, Бамп Бейли, то хоть ты сейчас в силе и славе, но в один прекрасный день тебе придется расплачиваться за твои лавры. Помни: молния поражает самые высокие деревья.

Бампу не понравилось предупреждение о расплате, и он недовольно насупился.

— Молния — может быть. Но не старый выгоревший запал.

Поуп пошатнулся.

— Тренировка завтра в восемь утра, — сказал он отрывисто. Если бы не Ред, он свалился бы со стула. Они слышали, как Поуп рыдал за закрытой дверью своего кабинета. — Порой мне хочется перерезать себе горло.

Игроки не сразу опомнились и, когда удалился Бамп, разошлись по домам. Рой остался один. У него горело лицо, одежда промокла от пота. Ему было так стыдно, словно обвинения старика были адресованы и ему.

Выйдя в пожелтевшей панаме и ярком спортивном пиджаке, Поуп удивился, что Рой все еще сидит в темной раздевалке, и спросил, чего он ждет.

— Некуда идти, — ответил Рой.

— А почему ты не снял комнаты?

— Не на что.

Поуп посмотрел на него.

— Скотти выплатил тебе бонус наличными, так ведь?

— Двести долларов, но у меня были долги.

— Ты должен был взять аванс в офисе за твои первые две недели, когда пришел сюда сегодня. Сейчас слишком поздно, все уходят в пять, я выпишу тебе чек на двадцать пять долларов, а ты вернешь мне, когда получишь деньги. — Поуп раскрыл чековую книжку у себя на колене. — Ты женат?

— Нет.

— Почему бы тебе не поспрашивать женатых игроков, может, у кого-то есть свободная комната? Так у тебя была бы более нормальная жизнь. Или так, или в приличном пансионе. Некоторые из парней, живущих за городом, предпочитают снимать номер в отеле со средней ценой, что делаю и я после того, как скончалась моя жена, но в пансионе более домашняя обстановка и дешевле. Так или иначе, тебе лучше пойти вместе со мной в отель, а завтра найдешь подходящее место.

Рой сказал, что он не любитель отелей.

Они вышли со стадиона, сели в такси и поехали в центр города. Небо над Гудзоном окрасилось в оранжевые тона. Поуп задумался и только раз прервал молчание, чтобы показать могилу Гранта.

В отеле «Мидлтон» Поуп поговорил с портье, и тот дал Рою номер на девятом этаже, выходивший на Эмпайр-стейт-билдинг. Поуп поднялся с ним и пощупал матрас.

— Неплохо.

После того как ушел служащий, он выразил надежду, что Рой не из тех, кто любит удивлять людей.

— Как это? — спросил Рой.

— В нашем спорте кого только не бывает. Помню, один мой игрок, лет двадцать назад, ходил по карнизу пятнадцатого этажа и насмерть пугал жильцов других номеров. Однажды он ходил, ходил, свалился, сломал ногу и только чудом не бухнулся вниз. Начинался дождь, и он тащился от окна к окну, просил о помощи, но все пугались и не открывали окна. Кончилось тем, что он все-таки не удержался и разбился.

Рой распаковал свой чемодан и стал умываться.

— Позволь дать тебе один практический совет, сынок, — продолжал Поуп, — ты начинаешь очень поздно — я закончил после того, как пятнадцать лет был активным игроком. Тогда я был на год младше, чем ты теперь. Если хочешь, чтобы у тебя все получилось лучшим образом, веди себя правильно и отдавай игре все свои силы, а когда не сможешь делать это, уходи. Нам больше не нужны сачки, любители работать на публику или шутники. Одного Вампа Бейли достаточно для любой команды.

Он ушел в очень плохом настроении. Зазвонил телефон. Рой, помешкав, взял трубку.

— Ты чего? — удивился Ред. — Почему не отвечаешь на звонки?

— Хочу дать возможность передумать.

— Кому?

— Кому-нибудь.

Ред помолчал.

— Поуп попросил меня показать тебе город. Ты когда ешь?

— Да я уже проголодался.

— Встретимся в лобби, в половине седьмого.

Как только Рой дал отбой, в дверь забарабанили, и в комнату вошел Бамп Бейли в голливудской рубашке с красными цветами.

— Привет, парень! Я видел, как ты подрулил со старикашкой, и нашел тебя здесь. Я хотел попросить тебя об одолжении.

— Меня зовут Рой.

— Рой — нормально. Послушай, моя комната на четвертом этаже, намного лучше твоей мышеловки. Я бы хотел, чтобы ты поменялся со мной на эту ночь.

— А что у тебя такое?

— У меня гостья, а там, на этаже, слишком много любопытных.

Рой подумал и согласился.

Бамп хлопнул его по спине.

— Держись со мной, парень, и все будет в порядке.

Рой понял, что никогда не расположится к этому человеку

Бамп назвал ему номер своей комнаты, и они обменялись ключами, затем Рой положил в чемодан кое-какие вещи и спустился вниз.

Проходя по коридору четвертого этажа, он увидел полуоткрытую дверь и решил, что это и есть комната Бампа. Потянув за ручку, он оцепенел: прямо перед ним, спиной к нему, стояла стройная рыжеволосая девушка в черных трусиках и бюстгальтере. Она расчесывала волосы перед зеркалом, и свет падал на нее сквозь колышущиеся шторы. Увидев его в зеркале, она вскрикнула. Рой отшатнулся. Дверь захлопнулась. У него разболелась голова.

Комната Бампа была соседней, Рой вошел и лег на кровать. На стенах, выкрашенных в пурпурный цвет, были нарисованы листья и корзины с фруктами. Он лежал, пока не стихла головная боль.

В половине седьмого Рой встретился с Редом, одетым в мешковатый полотняный костюм. Они заказали стейки в ресторане поблизости. Рой взял два стейка и много картофельного пюре. Поев, они прошлись по Пятой авеню. После еды Рой почувствовал себя лучше.

— Хочешь посмотреть Виллидж? — предложил Ред.

— А что там?

Ред ковырял в зубах.

— А я и сам не понимаю. Если там и есть что-нибудь, то я это что-то не нахожу. А как насчет кино?

Рой не возражал, и они зашли в кинотеатр. Шла картина о городском парне, который приехал в деревенскую местность и завел роман с тамошней девушкой. Рою понравилось. Когда они возвращались в гостиницу, вечер был по-летнему теплым. Рой думал о девушке в черном бюстгальтере из соседней комнаты.

Ред рассказывал о «Рыцарях»:

— Они неплохие игроки, но играют порознь, и в этом больше всего виноват Бамп. Он за себя, а не за команду. Фаулер, Хинкл, Шульц и Хилл хорошие питчеры и могли бы выиграть пятнадцать или двадцать игр, если бы получали поддержку в трудной ситуации, а ее-то и нет, и сколько бы Бамп ни приносил им очков в нападении, он столько же теряет из-за никуда не годной игры в защите.

— Как это так?

— Да он дьявольски ленив. Поуп много раз штрафовал его и сажал на скамейку запасных, но после этого Бамп начинал нарочно мазать, и мы вообще ничего не выигрывали. На месте Поупа я давно бы взял его за задницу, но Поуп думает, что такой хиттер, как он, может повести за собой остальных, поэтому не теряет надежды, что он исправится. Если бы нам удалось заставить команду расшевелиться, Бамп моментально вылетел бы.

Они подходили к отелю. Рой отсчитал глазами четвертый этаж и посмотрел на занавески в окне.

— Я прочитал, что Скотти написал о тебе, — сказал Ред. — Он считает, что ты потрясающий хиттер. Как же получилось, что ты не начал играть, когда был моложе?

— Да я начал, но шлепнулся в грязь, — уклончиво ответил Рой.

Ред поморщился.

— Никогда не произноси у нас это слово.

— Какое слово?

— Шлепнуться — во всяком случае, ни в коем случае при Поупе. Он начинает плакать, когда слышит его.

— С чего бы?

— А ты никогда не слышал про Фишер-Шлеп?

— Кажется, нет, но я не уверен.

Ред рассказал ему такую историю. Лет сорок назад Поуп был третьим бейсменом у старых Соксов, когда они впервые за двадцать лет пробились в свою первую Мировую серию^[27]. Они, естественно, горели желанием занять первое место, но того же желали и Атлетики, с которыми они играли. Соперничество давалось очень тяжело вплоть до седьмой игры. Эта игра проходила на Фили и с первого иннинга счет сохранялся 3:3, пока «Атлетики» в конце восьмой игры не выиграли в дополнительное время. В девятой «Соксы» раскочегарились, но потом игра сложилась неудачно. Первый бьющий подал слишком близко, второй слишком далеко, третьим был Поуп. Все зависело от него. Сначала он подал на отбивание, а следующий подал мощно, прямо на бьющего.

— Мяч пролетел до самой середины поля, — сказал Ред, — где центральный инфилдер слишком поторопился, и мяч проскочил мимо него до ограды. Можно было успеть пробежать все три базы и вернуться домой, ну уж сделать три базы, это точно. А Поуп, тогда совсем молодой парнишка, рванул что было мочи, и все трибуны надрывались, чтобы он взял очко и поставил точку в игре. И вот тут, когда он уже побежал к дому, вдруг у него подкашиваются ноги. Поуп шлепнулся плашмя на живот. Когда он вскочил, мяч был уже в руках у кэтчера, и тот бежал за ним по полосе к дому. Поуп оказался между базой и домом, и третий бейсмен салит его.

Редсплюнул на тротуар. Рой хотел что-то сказать, но не успел.

— В тот вечер Шлеп Фишера или, как чаще его называют, Знаменитый шлеп Фишера появился во всех газетах, о нем говорили все. Естественно, Поуп чувствовал себя хуже некуда. Думаю, Ма Фишер выключила телефон и спрятала Поупа на чердаке. Он просидел там две недели, пока не загорелась крыша и пришлось выбирать — выходить или сгореть? После этого они поехали во Флориду, в отпуск, но это мало помогло. Его фото было известно всем, и куда бы он ни пошел, ему кричали вслед: «Фишер-шлеп-шлеп!» Через какое-то время его перестали узнавать. Только на поле, во время игры, но, хотя Поупа уже не дразнили, след остался.

Рой вытер лицо.

— Жарко, — сказал он.

— Но он очень стойкий человек, — продолжал Ред, — и не бросил бейсбол, играл еще больше десяти лет и добился многого. Потом на пару лет оставил бейсбол, что было совсем неплохо для него, чего он не понял. Умер один из богатых родственников Ма и оставил им кучу денег. Поуп купил половину акций «Рыцарей». Его сделали полевым менеджером, и его «шлеп» к этому времени забылся. Только полоумные журналисты, когда перепьют и не могут написать ничего толкового, выкапывают старую историю и называют ее Фиаско или Фарс, или Фанданго, ты даже не представляешь, сколько смешных слов начинаются с буквы Ф, и есть такие, кто и по сей день делает это, когда «Рыцари» слишком много фалят. А в результате у Поупа чувство, что со времени Шлепа Фишера его прокляли. Двадцать пять лет и почти все свои деньги он потратил, пытаясь справиться с этим проклятием, и думает, что добьется этого, сделав «Рыцарей» чемпионами Америки, чего Соксы ни разу не добивались. Восемь раз Поуп добирался до второго места, пять раз до третьего, а остальные были четвертые или пятые места. Но прошлый сезон, когда Судья купил акции клуба и потом воспользовался финансовыми затруднениями Поупа и завладел десятью процентами его акций, став мажоритарным акционером, был нашим худшим сезоном. Мы свалились в отхожую яму, а этот год, похоже, повторится.

— Почему?

— Судья пытается выпихнуть Поупа с его места, хотя у него контракт на менеджмент до конца жизни, вот что Судье пришлось пообещать за десять процентов акций. Так или иначе, он старается сделать все, чтобы ухудшить положение Поупа. Всякими хитростями навязывает нам разные сделки, которые, конечно, приносят деньги, но и причиняют вред команде. Мне это страшно не нравится, и я отдал бы правую руку, если бы это принесло Поупу Кубок. Уверен, если бы Поуп один раз взял первое место, а потом выиграл Серию, он почувствовал бы удовлетворение, оставил бейсбол и жил бы себе спокойно. Он дьявольски честный парень и заслуживает большего. Вот почему я прошу тебя отдать ему все лучшее, что в тебе есть.

В лобби Ред сказал, что ему было приятно провести время с Роем, и предложил ему чаще есть вместе. Перед тем как они расстались, он предупредил Роя, чтобы тот был осторожнее с заработанными деньгами. Ред знал, что это не очень-то много, но если Рою представится случай вложить их во что-то хорошее, он советует сделать это.

— Жизнь в бейсболе короткая, и нам нужно думать о будущем. В этом спорте с тобой может случиться что угодно. Сегодня ты наверху, а завтра будешь гол как сокол. Постарайся обеспечить свою старость. Сорить тем, что заработаешь, пользы не принесет.

К его удивлению, Рой ответил:

— К черту мою старость. Я в этом спорте буду долго.

Ред потер шею.

— Почему ты так уверен?

— А ради чего я потратил пятнадцать лет, чтобы попасть сюда? Я пришел не на время и оставлю здесь свой след.

Ред пожал плечами:

— Что ж, у каждого своя дорога.

Рой пожелал ему спокойной ночи и поднялся наверх. Войдя в комнату Бампа, он подобрал с ковра позолоченную шпильку и положил в бумажник, потому что слышал, будто это приносит удачу. Стоя у окна, он смотрел на залитый светом Эмпайр-стейт-билдинг. Это и в самом деле великий город! Раздеваясь, Рой думал о шлепе Поупа, перевернувшем всю его жизнь.

В темноте постель двигалась, описывая широкие круги. Это чувство было неприятным, поэтому Рой лежал неподвижно, пропуская мимо себя деревья, горы, штаты. Потом Рой почувствовал, что его влечет куда-то против его воли, и стал придумывать способы, как бы остановить постель. Но ничего не получалось, все продолжало двигаться. Теперь это был локомотив, пронзительно свистевший в ночи, и Рой ощущал напряжение, обливался потом и громко стонал. Ну почему это должен быть он? Ну что он такого сделал, чтобы заслужить это? Он видел, как снова идет по длинному пустому коридору с футляром для фагота, слышал стук в дверь, потом появлялась безумная Харриет с блестящим пистолетом, и Рой, в расцвете юности, лежал в луже собственной крови.

«Нет! — кричал он. — О, нет!» — и колотил подушку, как делал тысячу раз до этого.

Наконец, когда это воспоминание через долгие, долгие годы рассеялось, он обрел покой. Шум поезда затих, как только он остановился, и Рой увидел, что стоит в поле, где-то в деревне, где у него был продолжительный и радостный роман с девушкой, которую сегодня он видел в кинофильме.

Рой думал о ней, пока не погрузился в глубокий сон, когда в голове, казалось, открылась дверь, и эта обнаженная рыжеволосая исчезла с моментальной вспышкой света, и комната снова погрузилась в темноту. Рой думал, что все еще видит во сне картину, но когда она легла к нему в кровать, он вздрогнул: у нее были ледяные руки и ступни. Она быстро обняла разгоряченного Роя, и там, среди корзин с фруктами, он получил то, чего хотел.

На следующее утро в клубе небритые, с красными глазами «Рыцари» выглядели хмурыми. Они двигались вяло и чертыхались при каждом шаге. Иногда возникали драки. Они злились на себя и на весь мир, но когда вошел Рой и направился к своему шкафчику, все глаза устремились на него и с интересом наблюдали за ним. Он открыл дверцу и увидел, что его новая форма висит на крючке, скомканная, и с нее капает вода. Его гигиенические носки и шерстяные чулки изрезаны в куски, а все остальные вещи вымазаны черным гуталином. Рой нашел свой бандаж с двумя красными яблоками в нем болтающимся на шнурке, привязанном к стеклянному шару освещения на потолке, а обе его туфли были прибиты к потолку. Парни дружно загоготали. Бамп скорчился от смеха, но Рой сорвал с крючка мокрые штаны и хлестнул его ими по лицу. Игроки взвыли от восторга.

Ёрничая, Бамп утирался банным полотенцем, глубоко залезая в уши, и пританцовывал, когда, растянув полотенце, тер им жирный зад.

— Все понял, парень! — И в знак примирения: — Как насчет «Кэмел»?

Рой ничего не хотел от Бампа, но сигарету взял, так как все смотрели на него. Когда он закурил, кто-то за спиной крикнул:

— Огонь! — и пригнулся, потому что сигарета взорвалась прямо перед лицом Роя. Бамп исчез. Игроки попадали в объятия друг друга. По их щекам текли слезы. Некоторые из них никак не могли разогнуться от смеха и расползлись по углам.

Рой отшвырнул взорвавшийся окурок и начал вытирать свой мокрый шкафчик.

Элие Стаббс, второй бейсмен, танцевал по комнате, подражая голому дикарю. Он сделал вид, будто нашел под деревом тромбон, и зашагал, выдувая: «умпа, умпа, умпа».

Тогда-то Рой и сообразил, что футляра для фагота нет. Он вздрогнул, поняв, что до сих пор не подумал о нем.

— Ребята, кто его взял?

Никто не ответил ему. Элие теперь изображал, будто горстями бросает в тренерскую лепестки роз. Войдя туда, Рой увидел, как Бамп раскрыл футляр, и собирался накинуться на него.

— Не трогай, ты, кретин!

Бамп повернулся к нему и отступил с поднятой битой. Рой схватился за нее и быстрым движением вырвал из потных рук Бампа, при этом развернув его спиной к себе и сильно вмазав ему коленом. Бамп выругался и с размаха ударил Роя, но тот увернулся. Вся команда собралась в тренерской и вопила от восторга.

Но Док Кейси протолкался к ним и встал между Роем и Бампом.

— Все, хватит, ребята. Нам здесь не нужны проблемы. Выйдите и там разбирайтесь, не то Поуп снимет с вас шкуру.

Бамп вспотел и вышел из себя:

— Какая же ты сука, парень!

— Мне не нравятся подлые шуточки, которые ты позволяешь себе с теми, кого просил об одолжении, — сказал Рой.

— Я слышал, ты неплохо провел время, Вундеркинд.

Они снова схватились, но Док, позвав на помощь, развел их и не давал сойтись, пока игроки не прижали руки Роя и не навалились на Бампа.

— Я ему покажу! — ревел Бамп. — Да я шкуру сдеру с этой вонючки!

Команда сдерживала их, а они с ненавистью смотрели друг на друга поверх головы тренера.

— Что тут происходит? — донесся из раздевалки пронзительный крик Поупа.

В дверь всунулась седовласая загорелая голова Эрла Уилсона. Он быстро скомандовал:

— Выходим все, на парную игру.

Игроки проскочили мимо Поупа и побежали в туннель. Всем сразу полегчало.

Диззи на скорую руку экипировал Роя. Он оделся и стал полировать свою биту, жалея, что не сдержался. Он хотел поговорить с этим парнем спокойно и узнать, не рыжую ли он ждал в его комнате.

При мысли о ней он почувствовал тревогу и пошел к Поупу в дагаут.

— Что случилось у тебя с Бампом? — спросил Поуп.

Рой промолчал.

Поуп рассердился.

— Я не потерплю никаких разборок между игроками, так что утихомирься или придется снова рубить дрова там, откуда ты явился. Теперь ступай к Реду.

Рой пошел туда, где Ред ловил мячи Чета Шульца, который сегодня был питчером. Ред сказал, чтобы Рой подождал своей очереди в зоне для разминки бьющего.

На поле было полно лениво двигавшихся игроков. С полдюжины столпилось у калитки сектора, ожидая, когда им подаст мяч Эл Фаулер, которого Поуп отставил от тренировки бьющих за то, что в матче накануне он плохо избегал сильных ударов, способных изменить ход игры. Несколько человек находились на боковой линии и бросали пойманные мячи. Другие ловили флайболы^[28], группа игроков тренировалась, отбивая мячи, брошенные один за другим в быстром темпе игроками, стоящими близко от них. На линии между домом и первой базой^[29] Эрл Уилсон переправлял граундеры^[30] Элие Стаббзу, Кэлу Бейкеру, игроку защиты между второй и третьей базами, Хэнку Бенцу, защитнику третьей базы, и Эмилю Ладжонгу, защитнику первой. На кромке аутфилда^[31] Хинкл и Хилл, двое из постоянных начинающих, и Макги, запасной питчер, совершали обычную тренировочную пробежку: бегом — шагом — бегом. Казалось, никто еще полностью не проснулся, но когда Рой вошел в зону для разминки бросающих, все оживились и повернулись к нему.

У Фаулера, левши, было отвратительное настроение. Ему очень не понравилось, что Поуп при всех назвал его балаганщиком, а потом выпихнул тренировать удары после того, как он подавал. Двадцатитрехлетний Фаулер выглядел на тридцать. Поджарый, светловолосый, с маленькими голубыми глазами, он имел хорошие задатки питчера и знал об этом, но весь сезон играл неровно и непрестанно раздражался. Он был приятелем Бампа, который, в сущности, не имел друзей.

Выйдя со своим Вундеркиндом, Рой занял позицию, неудобную для Фаулера. Однако тот, так или иначе, находился в зоне, чтобы помогать бьющим отрабатывать быстроту реакции. Обозленный Фаулер подал мяч прямо в голову Рою. Рою не удалось отбить опасный удар.

Поуп закричал:

— Прекрати, чертов придурок!

Фаулер пробормотал, что мяч соскользнул. Но ему хотелось выставить Роя дураком, и он еще раз повторил тот же трюк. Рой вложился в удар со всей силой, и мяч улетел за ограду с правой стороны поля. Вспыхнув, Фаулер запустил мяч по крутой кривой. Рой зацепил его концом биты и отправил в трибуны слева.

— А попробуй вот это, старый пердун! — Фаулер бросил жесткий наклер^[32], который завис в воздухе, не вращаясь, и потом внезапно и резко рухнул к земле. Рой встретил его битой снизу, и мяч по высокой траектории улетел на двадцатый ряд центральной трибуны. Затем Рой повернулся, чтобы уйти в дагаут. Не успевший выпрямиться Фаулер злобно смотрел на него снизу вверх. На Роя смотрели все.

Поуп обратился к Рою:

— Дай-ка посмотреть эту биту, сынок.

Они с Редом осмотрели ее, взвешивая на руке и потирая пальцами вдоль волокон.

— Где ты взял ее? — спросил Поуп.

Рой ответил, что сделал сам.

— Это ты выжег на ней «Вундеркинд»?

— Да.

— Что это значит?

— А, я сделал это очень давно, — сказал Рой, — в детстве. Хотел, чтобы это была очень хорошая бита, поэтому так и назвал ее.

— Бита стоит пустяки, — заметил Ред.

— Знаю, но это дерево у реки, где я жил, расщепило молнией, мне понравилась древесина внутри, я взял и вырезал биту. Пока не стал играть семипро^[33], я почти ею не пользовался, но постоянно смазывал свежим маслом и полировал, чтобы не расслаивалась.

— Действительно, она совсем белая. Ты отбеливал дерево?

— Нет, это его натуральный цвет.

— Давно ли ты сделал ее? — спросил Поуп.

— Давно — не помню когда.

— А почему тогда не пошел в спорт?

Рой собрался с мыслями.

— Так получилось, что мне помешали.

Поуп расплылся в улыбке.

— Ред измерит и взвесит ее. Если там нет наполнителя и она отвечает требованиям, тебе разрешат пользоваться ею.

— Там ничего, кроме дерева.

Ред хлопнул его по спине.

— Нутром чую, что она принесет тебе удачу. — Он обратился к Поупу: — Может быть, скоро поставим Роя в состав?

Поуп ответил, что нужно посмотреть.

Но он послал Роя на левое поле, и Эрл набрасывал ему мячи по всему полю. Один мяч он взял через плечо и два отбил с отскоком от стены под трибунами. Рой со всем справлялся хорошо. Его подачи были быстрыми, сильными и точными.

В зоне разминки наступила очередь Бампа, и хотя обычно он не очень усердствовал на тренировках, сегодня пять раз мощно послал на трибуны фаулеровские подачи. Потом не спеша вернулся на свое обычное место на поле, и Эрл подал ему несколько высоких мячей. За всеми Бамп с удовольствием побежал и поймал даже те, которые попадали близко от стены, что для него было необычно, поскольку он не любил находиться слишком близко к ней.

Тренировка набирала темп. Все работали быстро и напряженно, чего не отмечалось уже долгое время. Поуп воодушевился, на глазах у него заблестели слезы, и он высморкался.

В клубе за полтора часа до начала игры ребята сидели в нижнем белье после душа. Они подшучивали друг над другом, решали кроссворды, брились и писали письма. Двое играли в шашки, их окружили, кое-кто пил содовую, просматривал «Спортинг ньюс» или просто сидел, закрыв глаза. Они старались не показывать этого, но все нервничали и всякий раз, когда кто-то входил в помещение, оборачивались. Рой не понимал этого состояния.

Ред познакомил его с некоторыми из игроков, и Рой немного поговорил с Дейвом Олсоном, кэтчером, а также с застенчивым мексиканцем, центральным полевым игроком, Хуаном Флоресом и Гэбби Ласлоу, правым защитником. Они стояли в стороне от Бампа, сидевшего перед своим шкафчиком и продевавшего красную нитку сквозь пожелтевшую ткань гигиенического носка.

— Переставляет эту нитку с одного носка на другой каждый день, — тихо сказал Сэм, чтобы не услышал Бамп. — Говорит, что помогает ему бросать.

Когда игроки стали облачаться в свежие формы, из своего кабинета вышел Поуп в очках. Он громко зачитал план игры, потом, листая пожелтевшие страницы записной книжки, имена игроков, на каждом остановился и напомнил, как питчеры должны подавать, а филдеры подбирать мячи. Вся книжка была исписана, и Поупу пришлось пролистать много страниц, пока он нашел всех. Рой ждал, что Поуп поставит горчичник всем скопом, но тот только беспокойно глянул на дверь и напутствовал их, сказав, чтобы пошевеливались и, ради Бога, заработали сколько-нибудь очков.

Не успел Поуп закончить свою вдохновляющую речь, как скрипнула дверь и в комнату заглянул толстый коротышка в зеленом костюме. Увидев, что они готовы, он приосанился и шагнул вперед. В руке он держал портфель. Он одарил игроков лучезарной улыбкой, и они, не ожидая указаний, сдвинули стулья, скамейки и расселись перед ним рядами. Рой сел со всеми, ожидая, что проведут тест, а затем беседу. За спиной этого человека сидели Поуп и тренеры, а у двери в холл кемарил Диззи.

— Это что за представление? — спросил Олсона Рой.

— Это док Нобб. — Казалось, кэтчер еще не проснулся.

— И что он делает?

— Успокаивает нас.

Игроки были тише воды, ниже травы, будто их собирались фотографировать. Нервозность, которую Рой испытывал поначалу, исчезла. Они походили на людей, которых освободили от забот, и даже Бамп довольно покрякивал.

Доктор снял пиджак и закатал рукава рубашки.

— Сегодня нужно поскорее, — сказал он Поупу. — Предстоит еще подзавести команду поло в Бруклине.

Он улыбнулся и заговорил:

— Значит, так, ребята, вы все расслабляетесь, и все ваше внимание устремлено ко мне. Не думайте ни о чем, только обо мне. — Он засмеялся, смахнул с брюк пылинку и продолжил: — Вы знаете, в чем моя цель. Вы с этим знакомы. Я должен помочь вам избавиться от страхов и ощущения личной неполноценности. Это они скручивают вас в узел и мешают быть асами в этом спорте. Кто такие «Пираты»? Вовсе не супермены, а простые смертные. Что есть у них, чего нет у вас? Мне не приходит в голову ничего такого. Абсолютно ничего. Вас принижает ваше собственное отношение к самим себе, ваше, а не «Пиратов». Что вы думаете о себе? Вы что, стая летучих мышей или солнце, спокойно сверкающее на водах синего озера? Вы что, сардины, поглощаемые морем, или кит, который пожирает их? Вот почему я здесь. Хочу помочь вам утвердительно ответить на этот вопрос, помочь гипнозом и научить самовнушению. Чтобы не я вам внушал, а вы сами внушали себе. Я только помогаю, делая вас восприимчивыми к вашим главным мыслям. Если вы считаете себя победителями, то и будете победителями. Если не считаете, то и не будете. Такова психология. Так работает мир. Сконцентрируйте на мне все ваше внимание и смотрите мне прямо в глаза. Что вы там видите? Вы видите, что спите. Правильно, спите. Итак, расслабьтесь, спите, расслабьтесь…

Голос у него был тихий, баюкающий, успокаивающий. Он поднял свои полные руки и жирными пальцами проводил круги по широкому безмятежному морю. Уже негромко похрапывал Олсон. В глубокий сон погрузились Флорес, Бамп и некоторые другие игроки. Поуп внимательно слушал.

Уставившись в блестящее пятнышко на лысине Поупа, Рой почувствовал, как отключается… ниже, еще ниже, его медленно несло по золотистой воде, а он искал свою леди-рыбку или русалку, или как там ее называют. Рой вглядывался изо всех сил. Его глаза вылезали из орбит. Погружаясь все глубже в тусклое зеленое море, он повсюду искал красноватый отблеск ее плавников, но потом вода стала плотнее и совсем темно-зеленой, а там постепенно и такой черной, что он потерял представление о том, где находится. Рой попытался подняться к свету, но не мог его найти. Он бросался во все стороны, и хотя моментами видел всплески ее зеленого хвоста, но всюду была темень. Рой взбил стаю светящихся пузырьков, но света от них было так мало, что он не знал, куда двигаться, всюду натыкаясь на стекло.

Рой с усилием разлепил веки и вскочил. Не разбирая дороги, он бросился бежать между рядами стульев.

Доктор удивился, но не остановил его. Поуп окликнул Роя:

— Эй, куда это ты собрался?

— Вон отсюда.

— Сядь, черт тебя побери, ты же в команде.

— Может, я и член команды, но только незачем медикам гипнотизировать меня.

— Ты подписал контракт и должен подчиняться приказам, — взвизгнул Поуп.

— Да, но я не позволю кому попало копаться в моей голове.

Спускаясь в туннель, он слышал, как Поуп клялся, что парень по имени Рой Хоббс никогда, пока он жив, не будет играть в бейсбол за его команду.

Он ждал до этого… и он ждал теперь на скамейке запасных. С истертым шиповками полом в дагауте, скрытом от неба, ветра и непогоды, от всего на свете, кроме пыли, которая летела с игрового поля «Рыцарей» и забивала горло тем больше, чем более жухлой становилась на нем трава. Ждал все то время, которое отсчитывало болы и страйки, смену бьющих, половины иннингов и целые иннинги, игры — выигранные и (в большинстве своем) проигранные, дни и ночи, и бесконечные железнодорожные мили от Филли — с промежуточными остановками — по дуге до Сент-Луиса, а затем кружным путем обратно через Чикаго, Бостон, Бруклин… и все еще ожидая.

— Послушай, Рой, — говорил ему Ред, — извинись перед Поупом и, когда в следующий раз приедет Нобб, садись с ребятами, и все будет о'кей.

— Хватит, — сказал Рой. — Не нужно мне, чтобы всякие жулики и шарлатаны вливали в меня свою храбрость. Я обойдусь своими силами.

— Док просто хочет, чтобы все расслабились и были в состоянии показать, на что способны.

Рой покачал головой.

— Я столько времени шел сюда, а теперь, став тем, кто я есть, хочу сделать это сам, без этой муры.

— Сделать — что? — спросил Ред.

— То, что должен сделать.

Ред пожал плечами и отстал от него, решив, что тот слишком упрям. Рой сидел, и хотя на груди у него значилось, что он один из команды, сидел среди них в одиночестве; у окна вагона, вглядываясь в движущийся лес, перед своим шкафчиком, возясь с не развязывающимся шнурком на туфле, в дагауте, краешком глаз наблюдая за великим действом игры. Он путешествовал в их компании и одевался там, где раздевались они, но нигде не присоединялся к ним, разве что для тренировки, и входил в зону со своей сверкающей на солнце деревяшкой на плече, чтобы поударять по мячу. Почти всегда он мощно пробивал по убийственным броскам (тренирующиеся питчеры выкладывали ему все свои самые хитрые приемы и уловки), посылая мяч на трибуны, а игроки только ахали, глядя на стремительный полет мячей, и потом забывали о нем, едва начиналась игра. Но наступили дни, когда ожидание добило его. Рой чувствовал, как из него утекает сила, и он слабел так, что почти не мог поднять Вундеркинда. В эти моменты у него пропадало желание двигаться, он боялся, что упадет ничком и придется уползать на четвереньках. Никто не замечал, что Рой не бьет, когда он впадал в такое состояние, только Поуп, и Бамп, видя, как побледнел Рой, презрительно сплевывал в пыль табачную жвачку. Потом, когда силы возвращались к Рою, он опять выходил в зону бэттеров и демонстрировал такие чудеса, которые заставляли всех с изумлением созерцать их.

Он же смотрел на них и, как бы худо ни чувствовал себя, не мог не смеяться. Они и так были кучей недотеп, а когда проигрывали, становились невозможны. Казалось, их поразила какая-то болезнь. Они бросали не в те базы, сталкивались лбами в аутфилде, проскакивали мимо друг друга на линиях от дома до баз, случалось, били не по правилам, вызывая у Поупа и судьи бешенство, и при этом поносили друг друга за собственные ляпы. Нередко на базе скучивались сразу три игрока, или кэтчер соперников в один прыжок осаливал двух из них в тот момент, когда они, толкаясь, старались встать на пластине^[34] дома. Рой наблюдал за тем, как Гэбби Лaслоу в трудный момент застывает, зачарованный мячом, или как Элие Стаббз получает в скулу мячом, брошенным Олсоном для кражи базы, когда Элие загляделся на даму на трибуне. Гипноз доктора Нобба снижал у них нервную дрожь, но мало помогал координации. Однако когда их на несколько дней оставляли без гипноза, они еще больше, чем обычно, боялись всякой ворожбы, сглаза и тому подобного колдовства и чего только не делали, чтобы разрушить враждебные чары. Думая о человеке, они скрещивали пальцы, увидев катафалк, или над рассыпанной солью, кофе, чаем. Эмиль Ладжонг делал резкое движение рукой через плечо всякий раз, как замечал на трибуне косоглазого болельщика. Олсон не переносил, когда женщина в одной и той же грязно-коричневой шляпке с пером появлялась на матче. Разглядев ее в толпе, он сплевывал через два пальца. Бамп не оставлял своего неизменного ритуала с продергиванием нитки в носки и шорты. Поуп порой поглаживал кроличью лапу. Ред Блоу никогда не переодевался в период «полосы удач», а Флорес трогал свои гениталии, стоило птице пролететь над его головой. Они мало отличались от болельщиков на потерявших цвет облезлых трибунах. Обычно в будние дни стадион походил на дом с привидениями, но в уик-энды там собиралась толпа. Это место напоминало зоопарк, где толкутся чудики, жулики, мошенники, бродяги, пьяницы и отвратительные психи. Многие собирались здесь, чтобы посмеяться над дурацкими играми. Некоторые, когда команда проигрывала, матерились и злословили, забрасывая ее, едва игроки приближались, гнилой капустой, помидорами, почерневшими бананами. Иногда — баклажаном. И тем не менее стоило судье объявить победу «Рыцарей» в спорном розыгрыше, как в него полетели бутылки, пивные банки, старые туфли и вообще все, что валялось под ногами. Удивительно, но некоторые игроки вызывали расположение и даже восхищение своих фанатов. Сэди Саттер, девица за шестьдесят, носившая большие шляпы с цветами, носки из униформы полицейских и короткие юбки, каждый раз, как Дейв Олсон выходил к пластине, демонстрировала свою бессмертную любовь к нему, колотя что есть силы в китайский гонг, который каждый день притаскивала с собой на стадион. Венгр-повар, добродушный человек в жесткой желтой соломенной шляпе, глубоко натянутой на голову, подпрыгивал на своем месте и кукарекал, как петух, когда Эмиль Ладжонг послал сразу двух соперников в аут. Была там еще девушка по имени Глориа из Миссисипи, выцветший цветочек вестибюлей, которая между иннингами, отведя глаза от игрового поля, выбирала одного-двух клиентов для быстрого обслуживания накоротке после матча. Она отдала свое сердце Гэбби и кричала: «Давай, давай, милок», чтобы он двигался побыстрее после флайбола. Кроме таких фанатов, в самом начале этого сезона появился напыщенный Отто П. Зипп, чей гундосый голос разносился по всему полю. Фанат считал своей миссией искоренение критиков Бампа Бейли, высмеивающих его короткие, как у детей, гетры. Карлик громко гудел в клаксон, привязанный к концу двухфутовой трости, и звук получался такой, как будто стадо гусей кидается на витиевато ругающегося нарушителя их покоя и гонит его искать убежища в каком-нибудь укромном месте на трибунах или за пределами стадиона. Зипп присутствовал на всех домашних играх и располагался у ограды поближе к шортфилду^[35], Бамп, очень заботившийся о своей рекламе, выбегал вальяжной рысцой на ту позицию, которую занимал в начале игры, громко чмокал его в лоб, и Отто возносился на вершину блаженства.

За время ожидания Рой изучил всех до одного; он достаточно долго смотрел на них сквозь пелену сигаретного дыма. Всех, кроме одной… Мемо Пэрис. Рыжеволосая племянница Поупа, грустная, надменная незамужняя дама, тем не менее сидела в ложе для жен позади третьей базы. Рой мог бы, если бы она разрешила, найти ее с закрытыми глазами, одними только руками, как в темноте. В акте любви она жила только в его воображении, только так он и знал ее. Ничего иного она не допустила бы. Он виноват, одну горькую полночь она горько рыдала, так ненавидела его грязную натуру. С момента возвращения команды в город (у него в ушах короткие гудки телефона, и она рвет его письма на мелкие кусочки, когда получает их), всякий раз, когда она выходит из лифта, Рой вскакивает со своего места в лобби гостиницы, стремясь сказать ей, как сожалеет, что приступил к делу не с того конца. Она плотнее одергивала свой меховой костюмчик и, презрительно смерив Роя зелеными глазами, пролетала мимо него туда, где у сигарной стойки стоял Бамп и посмеивался над поражением Роя («Душечка, — объяснил он, — да я по доброте души пожалел этого пентюха и пустил в свою комнату, так как для него не нашлось места, а ведь собирался провести ночь в номере моего двоюродного брата из Мобайла. Откуда мне было знать, что ты пойдешь туда, если сказала, что не разговариваешь со мной?» Бамп побожился, что не врет, разве он когда-нибудь ей врал? Но Мемо молча наказывала его, наказывала себя, и он знал это, потому что она продолжала появляться на трибуне всякий день, когда он играл). Она проходила лобби, позванивая своими серебряными браслетами и покачиваясь на высоких каблуках, словно только-только научилась ходить на них, и со своим прекрасным телом уходила прочь, за что Рой день и ночь поджаривал Бампа Бейли в кипящем жире своего омерзения.

Это ее он ждал. Утром двадцать первого июня Поуп сказал Рою, что со следующего дня его переводят в команду класса Б Ассоциации Великих Озер. Рой ответил, что все равно бросает бейсбол. В тот же день Док Нобб заявил рассерженному Поупу, что все полезное, что он успевает сделать, сводят на нет истерики менеджера. Поэтому команда продолжает сидеть в дерьме. Док предложил загипнотизировать Поупа вместе со всеми остальными и без дополнительной оплаты. Поуп орал, что не пристало психологу в его летах заниматься втиранием очков. На это Нобб возразил, что его отношение к гипнозу не просто смехотворное, а глупое. Поуп побагровел и велел ему отправляться ко всем чертям со своими фокус-покусами. Так что доктору указали на дверь.

В тот день «Рыцари» начинали серию с «Филсами», занимавшими в Лиге второе место. Узнав, что гипноза больше не будет, команда не поникла головами, играла так, как уже не играла много недель. В шестом иннинге они набрали три сингла^[36] и заработали очко, и хотя Шульц уже отдал «Филсам» пять хитов, те растерялись, и у них ничего не выходило. До самого окончания восьмого «Филсы» не могли заработать очко, и тут, когда Шульц выбил уже двоих в аут, у него не пошло. «Филсы» получили у Шульца базу по очкам, и он подал мяч, который удобно было отбить и достигнуть первой базы. Таким образом, у них было теперь по игроку на первой и третьей базах. На пластину бэттера вышел Роджерс, лучший бьющий «Филсов», и послал кривой в самый левый центр. Мяч показался не большим, чем длинный высокий, вполне ординарным, нетрудным для кэтчера. Случилось так, что Бамп был ближе к мячу, чем Флорес, который переместился вправо. Но Бампа разморило на солнце, и он размечтался о том, кого в этот вечер пригласить к себе в постель. Внезапно посмотрев вверх, он заметил летящий мяч. У Бампа еще оставалось время зайти под него, но страдальческое лицо мексиканца, галопом, с выпученными черными глазами, разинутым ртом и натянутой, как струна, шеей мчащегося к мячу, заворожил его, и он позволил ему подобрать мяч. В последний момент Бамп все-таки попытался отобрать мяч у мексиканца, рискуя столкнуться с ним головами, но ветер отнес мяч несколько ближе к стене, чем он рассчитал, поэтому Бамп притормозил, чтобы прикрыть Флореса на тот случай, если тот ошибется.

Мяч, на котором можно было заработать дабл^[37] и два очка, упал между ними. Поуп рвал остатки седых волос, но не мог как следует ухватиться за них маслянистыми руками в бинтах, поэтому начал тянуть себя за уши, и скоро они стали похожи на красные лампочки. К счастью, следующий Фил пригасил жар, перебежав на первую базу, что позволило сохранить счет 2:1. Когда Бамп вернулся в дагаут, Поуп помянул всю его родню. Это был тот редкий случай, когда Бамп не смог отбрехаться. Перед тем как Бамп вышел на поле, Поуп рявкнул, чтобы он оставался на своем месте. Флорес поймал мяч и перебежал на первую, но Поуп уперся и стал шарить глазами по скамейке за спиной Бампа. Его глаза остановились на Рое, сидевшем на дальнем конце скамьи. Окликнув его, Поуп велел ему выйти и занять место бэттера. Бамп покраснел как рак. Он схватил биту и рванулся к Рою, но на него навалилась половина команды. Рой сидел на месте, не двигаясь. И всем казалось, что он не встанет. Судья проорал, чтобы бэттер выходил, и, помедлив, пока игроки стояли в растерянности, а Поуп бесился, Рой вздохнул, подхватил Вундеркинда и медленно поднялся по ступеням.

— Сбей с него покрышку! — прокричал Поуп.

— Пожалуйста, внимание, — разнеслось по стадиону объявление. — Рой Хоббс, номер сорок пять, назначен бэттером вместо Бейли.

Разгоревшийся на трибунах шум перерос в рев протеста.

Отто Зипп запрыгал на своем месте, свирепо размахивая маленьким кулачком, направленным в сторону дома.

— Скормить его собакам! — исходил слюной Зипп, сотрясая воздух проклятиями.

Посмотрев на ложу жен, Рой увидел, что Мемо отвернулась. Он стиснул зубы и пошел к пластине, подумав, что нужно бы счистить грязь с шипов на туфлях, но опасался ненароком повредить биту. Поджидая, пока займет свое место питчер, Рой вытер ладони о штаны и поправил кепи. Подняв Вундеркинда, он встал, как скала, в ожидании первого броска.

Цвет летевшего в него мяча Рой не разобрал. Он думал только о том, что до смерти надоело ждать и как бы поскорее начать. Мяч теперь был каплей росы, глядящей ему прямо в глаз, он сделал шаг назад, поднялся на носки и замахнулся.

Вундеркинд сверкнул на солнце. Он поймал сферу в том месте, где она самая большая. Небо расколол гром, как салют из двадцати четырех орудий. Раздался напряженный звук, и на землю шлепнулись несколько капель дождя. Мяч просвистел к питчеру и, казалось, неожиданно нырнул к его ногам. Он врезал в него, направив к первой базе, и тут понял, ужаснувшись, что полетела только покрышка. Остальное, раскручивающаяся хлопковая нить, летело прямо в аутфилд.

Рой перебегал на первую базу, когда мяч, как мертвая птица, бухнулся в самый центр поля. Пытаясь поймать его и бросить, филдер «Филсов» запутался в нитке. Второй бейсмен подскочил, схватил корд и перекинул мяч кэтчеру, но Рой миновал третью и встал, достигнув дома. Судья объявил, что он занял базу, и мгновенно на поле разгорелась шумная перепалка. Менеджер «Филсов» и его игроки высыпали из своего дагаута, к ним присоединились девять игроков на поле. В то же время Поуп, во все горло защищая судью, кинулся вперед со всеми своими «Рыцарями», кроме Бампа. Судье, оказавшемуся между двумя командами, досталось крепко, на него нападали со всех сторон, и он сообщил, что был граунд-рул дабл^[38]. Флорес выиграл очко, и счет в игре стал ничейный. Рой возвращался на вторую базу, а Поуп объявил, что прекращает игру и подает протест. Кто-то закричал, что полило как из ведра. В мгновение ока трибуны опустели, а игроки кучей повалили в дагауты. Добежав до второй базы, Рой шлепал уже по щиколотку в воде. Поуп отослал его в клуб сменить форму, но он мог бы и не беспокоиться, потому что дождь не прекращался целых три дня. Игру засчитали ничьей со счетом 2:2 с переигровкой в конце сезона.

В раздевалке Поуп попросил Роя объяснить, почему ему показалось, что покрышка оторвалась от мяча.

— Ведь вы же сами сказали сделать это, разве не так?

— Верно, — согласился Поуп, почесывая лысину.

На следующий день он сказал Рою, что не уволит его, а будет использовать как пинч-хиттера^[39] и запасного полевого игрока.

Дождь смыл окончание серии с «Филсами», но «Рыцари» начинали новую с занимавшими седьмое место «Красными птицами». На тренировке Рой, вызывавший у всех любопытство из-за его недавнего чудного удара, выглядел великолепно. Впрочем, так же великолепно выглядел Бамп. Впервые за долгое время Рой отправился на левое поле для разминки. Там же был и Бамп. Эрл подавал мяч им обоим.

Когда они переодевались в чистую форму перед началом игры, Бамп при всех предупредил Роя:

— Лучше не попадайся мне под ноги, чайник, башку оторву.

Рой сплюнул сквозь зубы на пол.

Позже, когда Поуп отдавал Стаффи Бриггсу, судье у пластины бэттера, список игроков, в четвертой строке стояло, как всегда, имя Бампа. Однако Поуп уже предупредил его, что если он не растрясет свою задницу, когда мяч пойдет в его поле, то ему придется очень долго отдыхать на скамейке.

Бамп промолчал, но было видно, что слова Поупа задели его. Поэтому в тот день он играл лучше всех других полевых игроков. Бамп удачно подал восемь мячей, дважды добежал до центра поля, чтобы принять их от Флореса. Он ловил их и слева и справа, нырял под них и подхватил один у самой земли, делал пробежки, как на пожаре, изловчился схватить мяч из-за плеча. И этого ему было мало: за своим девятым мячом Бамп несся, как бык, и снова на территории Флореса. Мяч был хитрый, он поднялся высоко в воздух и летел в сторону стены. Ринувшись туда, Бамп почувствовал, как в душе расползается страх, и ноги невольно замедлили бег, но тут же он представил себя лучшим аутфилдером^[40] всей Лиги, признанным всеми фанатами и игроками, даже самим Поупом, которого он будет вечно уважать и будет любить Мемо и женится на ней. Эта мысль мелькнула у него в голове, и он помчался еще быстрее, не слыша, как безумствует за его спиной гусь Зиппа. В потрясающем прыжке Бамп поймал своими железными пальцами мяч. Но от этого стена не перестала приближаться, и, хотя рыжеволосая дама его сердца с пронзительным криком вскочила на ноги, Бамп врезался головой в бетон.

Несмотря на то что Бамп находился в больнице в критическом состоянии, многие газеты продолжали мусолить историю с мячом, с которого Рой сорвал оболочку. Объяснялось, что все это оптическая иллюзия (ни мяч, ни оболочку не нашли, остаток мяча, который поймал кэтчер, исчез, думали, что оболочку прихватил какой-нибудь фанат), и даже называли это поразительной силы подвигом. Прочесывались бейсбольные архивы и газетные подшивки, но, как ни старались, не удавалось обнаружить никаких свидетельств, что такое случалось прежде, хотя авторы постарше клянутся, что было. Потом прошел слух, что Поуп велел Рою содрать оболочку с мяча и Рой не мог не послушаться, но никто не принял этого всерьез. Один спортивный обозреватель предположил, что внешнюю оболочку мог срезать сильный режущий удар сверху вниз. Он попробовал у себя в подвале — и получилось. Еще один утверждал, что такой удар должен был бы закончиться инфилд-граундером^[41], не потому ли появилось огромное количество брызг? Первый доказывал: такой удар поднял бы мяч высоко над полем, а всем известно, что он пролетел прямо над головой питчера. Так что это был результат очень-очень сильного удара. Но многие бэттеры и прежде били очень-очень сильно, говорил другой, указывая на то, что все дело в бракованном мяче. Это весьма энергично опровергала компания, изготовившая мяч. У Макса Мерси была своя теория. В своей колонке «Мой глаз в дырке от сучка» он писал, что бита Роя внушает подозрения, и задавался вопросом, не наполнена ли она чем-то гораздо более твердым, чем древесина. Ред Блоу публично опроверг это. Он сказал: биту осмотрели представители Лиги, и оказалось, что она короче сорока двух дюймов и на два с тремя четвертями дюйма в самой толстой части и весит меньше двух фунтов, то есть соответствует правилам. Тогда Мерси потребовал проверить биту под рентгеном, но Рой, не желая и слышать об этом, прятал Вундеркинда, как только в клубе начинали шнырять и что-то вынюхивать репортеры.

На следующий день после несчастного случая Поуп дал Рою понять, что тот будет играть вместо Бампа. Когда Рой выбегал на поле, Отто Зипп сидел на своем обычном месте, но выглядел потерянным и постаревшим. Его повернутое к солнцу лицо напоминало блин с вишневым носом, слезы струились из глаз-щелочек. Казалось, он ждал своего поцелуя в бровь перед игрой, но Рой проскочил мимо него.

После долгого дождя трава на поле зазеленела, и Рой резвился на ней, как счастливый жеребенок. «Красные птицы» при каждой возможности испытывали его на прочность, подавая ему мощные мячи, потому что Хилл на своей питчерской горке чувствовал себя не совсем уверенно, но Рой принимал все нацеленные в него мячи. Казалось, он знает все мягкие, твердые и неровные места на поле и угадывает, с какой высоты упадет на них мяч. Он следил за флагами на крыше стадиона и определял по ним, куда дует ветер и куда он относит мяч, чтобы ловко выудить его из непредсказуемых движений воды на земле. Ему не мешали ни солнце, ни тень, ни дымка над стадионом, и когда мяч ударялся о стену, Рой успевал рассчитать угол отскока и отбить мяч с такой точностью, словно его траектория была заранее вычерчена на схеме. Он предвидел отклонение мяча от прямой и знал, когда подхватить мяч для быстрого броска. Однажды он побежал вперед, опустив голову, чтобы перехватить мяч, летевший в бетон стены. Хотя публика на трибунах вскочила с мест, предупреждая Роя об опасности, он поймал мяч спиной к стене и сделал коротенькое движение джиги, показав, что жив. Все с облегчением рассмеялись, им понравился его размашистый бег и то, что он напоминал акробата, когда, перекувырнувшись, вставал на ноги с мячом в перчатке. В тот день Рою много восхищенно свистели и аплодировали за его мастерство, но ни звука не раздавалось с того места, откуда он хотел бы слышать его, с пустого места в ложе для жен.

Не меньший успех принесли Рою его удары. Он стоял на пластине поджарый и раскрепощенный, в открытой правосторонней стойке, расслабив колени и расправив широкие плечи. Биту Рой держал в непривычном положении, немного подняв над головой и словно готовясь забить насмерть гремучую змею, но это не помешало ему свободным широким шагом пройти на свое место, не сказалось на легкости, с какой он отбил мяч, отразив его быстрым движением кистей. Каждый раз, когда Рой выходил на место бьющего, питчеры старались сделать что-то новое, пробуя слайдеры^[42], синкеры^[43], наклеры, но он взмахивал битой и точно попадал по мячу, отправляя его во все части поля. Ред Блоу сказал Поупу, что Рой — прирожденный бэттер, хотя порой не вполне совершенный, потому что иногда бьет по «неправильным» мячам. Поуп саркастически улыбнулся.

— Я не очень-то доверяю бьющему по «неправильным» мячам^[44].

— Бывают всякие бьющие, — ответил Ред. — Одни — непробиваемые пентюхи, некоторые отбивают неправильные броски, но ни те ни другие не беспокоят меня, если попадают во все, что летит в них.

Поуп сплюнул через ступеньки дагаута.

— Бывает, они делают очень опасные ошибки.

— А кто не делает?

Поуп ответил, что знал одного такого бэттера, который бил по «неправильным» мячам, так вот, потянувшись за лимоном, он сломал себе спину.

В тот день Рой поставил рекорд по числу триплов^[45], пробитых в дебюте игрока высшей лиги, а также по созданию ситуаций вне игры для бэттера или бегущего нападающей команды. Все сходились во мнении, что в его лице «Рыцари» приобрели нечто особенное. Один репортер написал: «Он может поймать все, что только есть на земле», и Рой почти доказал это. Случилось так, что женщина, жившая на шестом этаже дома, выходившего окнами на стадион, незадолго до окончанияматча, который «Рыцари» провели неплохо, чистила клетку птицы; канарейка выпорхнула из окна и полетела над бейсбольным полем. Рой, ждавший последней подачи, увидел, как что-то летит в его сторону, а что, разобрать не мог, поскольку глаза слепило солнце. Высоко подпрыгнув, Рой поймал канарейку в свою перчатку.

Когда умер Бамп, Мемо сходила с ума от горя. Бамп, Бамп, стонала она, стуча кулаками в стену. Поуп поначалу старался не оставлять ее без внимания. Нашел Мемо в постели. Она сжимала в руках клочки рыжих волос. Лицо было заплакано. Он испугался и уговорил ее позвать врача, но она так пронзительно кричала, что тот убежал. Мемо плакала много дней. Она пластом лежала на белой кровати в черной пижаме, мысленно осыпая тело Бампа поцелуями. При этом ей казалось, что она пробуждает его к жизни. Перед мысленным взором Мемо вставал образ Бампа, и она трепетала. Но Мемо видела темный коридор, в конце которого лежал Бамп с зажатым в его руке пылающим мячом, который он поймал в тот день. И Мемо вскоре перестала думать о живом Бампе и начала думать о мертвом. После этого ей оставалось одно: биться головой о стену.

Мемо не могла остановить слезы; они текли так, словно она не плакала никогда в жизни. Ей казалось, что от ее слез, как от дождя, промокла земля. Ее мысли падали каплями на цветы, темные цветы ночных полей. Она двигалась среди этих цветов, но не отличала их от камней. Мемо видела тень Бампа, которая медленно плыла впереди. «Бамп, о, Бамп!» — стонала она, но ее голос тонул в воде.

Прошло много дней, прежде чем Мемо покинула постель. Но по-прежнему все напоминало ей о Бампе. Она чувствовала себя призраком среди оставшихся от него вещей. Мемо открыла стенной шкаф, где лежали сувениры от него: бейсбольный мяч с автографом «моей милой от ее Бампа» (слезы), зажигалку в форме биты, загорающуюся, когда щелкала крышечка. Задув огонек, Мемо нашла старую целлулоидную куклу. Этого пупсика Бамп выиграл для нее. Там же лежала высохшая гардения, но распухший от слез нос Мемо не уловил никакого запаха. Она взяла в руки фиолетовые шорты, которые сама выстирала и спрятала в ящике среди своего белья. Мемо открыла альбом для вырезок: их было совсем немного — меню («Сардис», «Туут-Шор» и «Бриллиантовая подкова»), билеты в кино («Пэлас», «Парамаунт», «Капитал»), фотографии, которые она вырезала из спортивных страниц газет, писавших о Бампе. Вот он бросает мяч на линии между базами, вот завершает перебежку с возвращением в дом. Полистав страницы, Мемо тяжело вздохнула и отложила альбом. Потом взяла другой. Там была ее мать с печальными глазами, фотография улыбающегося отца, который зажигательно танцевал с партнершей. А вот и она сама, малышка, заливающаяся слезами, — как будто ничего на свете не изменилось… Боль в сердце не уходила. Бамп по-настоящему не принадлежал ей (она старалась не думать, с кем он был близок во многих городах), а это значило, что она оплакивает того, кто еще при жизни сделал ее несчастной. Это терзало Мемо более всего.

В знойный июльский день она вышла из номера, спустилась в лобби гостиницы вся в черном, отчего ее волосы казались светлее и с золотистым оттенком. Роя тронул ее вид. Он долго размышлял о том, какой снова увидит ее. Сейчас эта женщина в черном с отливающими золотом волосами поразила его. Рой внезапно осознал — и это было для него как удар грома, что эта женщина с заплаканными зелеными глазами — единственно желанная для него. Совсем недавно Рой пытался забыть ее, но это ему не удалось. Поэтому оставалось только ждать, когда у нее иссякнут слезы.

Временами это было трудно даже для того, кто привык ждать. Однажды неудержимое желание заставило его постучать в ее дверь, но она захлопнула дверь перед носом Роя, хотя он стоял, держа шляпу в дрожащих руках. Он подумал, не попросить ли Поупа замолвить за него слово — в конце концов, жизнь коротка. Но что-то подсказало ему не делать этого. Во время поездок по другим городам Рой посылал Мемо открытки, конфеты, маленькие подарки, но, вернувшись, находил все это в своем почтовом ящике. Это разбивало его сердце. Но, несмотря ни на что, каждое утро, когда Мемо выходила из лифта, Рой смотрел, как она идет на своих высоких каблуках, хотя, казалось, никогда не видит его. И вот однажды она сменила черную одежду на белую, но Рой догадывался, что Мемо все еще в черном, поэтому ждал. Однако теперь она порой бросала на него взгляд. Рой заметил, как ее неприязнь к нему сменилась равнодушием, и в нем крепла уверенность, что в конце концов он победит.

— Хочу сказать тебе, сынок, чего ты не должен делать, — обратился Поуп к Рою в лобби гостиницы одним дождливым утром, через несколько дней после похорон Бампа. — Не вини себя в том, что случилось с Бампом. Он разбился, но это не твоя вина.

— Что вы имеете в виду?

Поуп посмотрел на него.

— Он сам это сделал.

— А я ничего другого и не думал.

— Кое-кто говорит, будто этого не случилось бы, если бы ты не пришел в команду. Может, и так, но, по-моему, такие вещи никому не подвластны, и мне не хотелось бы, чтобы ты считал себя причиной всего этого.

— А я и не считаю. Бампу незачем было кидаться к стене за этим мячом, верно? Мы выигрывали по очкам, и базы были чистыми. Он спокойно мог поймать мяч, когда тот отскочил бы от стены, и ничего не потерял бы, разве не так?

Поуп почесал лысину.

— Да, наверное, так.

— Кто сказал, что виноват я?

— Да так… Моя племянница сказала, будто ты хотел, чтобы так получилось, но это ничего не значит. Она тогда была в истерике.

Рой встревожился. Разве он подстроил, чтобы Бамп врезался в стену? Нет. Разве он хотел, чтобы с этим парнем случилось такое и он умер? Так было только один раз, после ночи с Мемо. Но он никогда не помышлял о том, чтобы Бамп разбился о стену. Он к этому не причастен, поэтому попросил Поупа сказать об этом Мемо. Но Поуп забеспокоился и посоветовал Рою забыть об этом.

Хотя Рой отрицал, что желал смерти Бампу и как-то замешан в случившемся, он продолжал помимо воли думать о нем. Рой сознавал, что занимает место Бампа не только потому, что в критической ситуации всегда производит решающий удар и уверенно играет на солнечной стороне (он часто видел, как его тень проносится над местом, где Бамп нырнул под мяч). Суть в том, что за короткий промежуток времени он стал одним из ведущих бэттеров, а сейчас и самым сенсационным, поскольку публика видела в нем второго Бампа. Рой выходил из себя, когда, ловя фантастический мяч, какой Бамп в расцвете славы не решился бы брать, он слышал сквозь аплодисменты: «Славно, Бамси!», «Давай, Бамп!», «Не трогай, оставь Бампу!» Это было чертовски глупо. Те же самые фанаты, которые месяц назад освистывали Бампа за короткие гетры, теперь превозносили его так высоко, что Рою хотелось написать на щите для человека-рекламы «ИГРАЕТ РОЙ ХОББС» и отправить его разгуливать по полю. Даже Отто Зипп не отличал Роя от предшественника и дудел в свой клаксон, выражая восхищение его подвигами, хотя кое-кто утверждал, что дудел он без прежней страсти. Рой разделял славу с Бампом и на страницах спортивной прессы, где журналисты сравнивали их во всем, что приходило им в голову. Один из них дошел до того, что занялся подсчетом среднего количества ударов — общее число ударов Роя после первой, второй и третьей недели вступления в игру для сопоставления с Бампом, с начала сезона. Одна газета даже напечатала рядом фотографии живого и мертвого — с высоко поднятыми битами. Для убедительности фотографии сопроводили белыми стрелками, указывающими на сходство поз, которые принимали спортсмены.

Все это очень раздражало Роя, пока он случайно не заметил, как однажды вечером Мемо зашла в лобби с газетой, раскрытой на спортивной странице. Рой уже прочитал эту газету и понял, что она видела колонку о нем и Бампе как бэттерах. Поэтому Рой решил, что может извлечь кое-какую пользу от всех этих сравнений. Он стал теплее относиться к покойному и думал, что тот был не такой уж урод, хоть и увлекался своими идиотскими розыгрышами. Вспоминая его, Рой начал понимать, почему Мемо так увлекалась им. Хотя он как спортсмен превосходил Бампа, они оба играли за деньги и развлекали публику на стадионе. Рой пришел к мысли, что благодаря этому сходству Мемо постепенно привыкнет к нему, и они сойдутся. При этом он надеялся, что она будет видеть в нем его самого, а не призрака с другим именем.

Теперь Рой играл для нее, совершая чудеса своей золотой битой. В общем-то она была не такой уж золотистой, а белой. Но на солнце иногда отливала золотом, и некоторые питчеры противников жаловались, что эта бита слепит глаза. Стаффи Бриггз сказал, чтобы Рой избавился от нее и пользовался какой-нибудь другой, клубной, но он, отстаивая свои права, не хотел отказываться. Из-за этого поднялся большой шум, и Рой пообещал удалить с Вундеркинда излишний блеск. Он сделал это ребрышком ветчины, и хотя питчеры больше не ворчали, бита все-таки отливала матовым золотом. Она принесла ему несколько потрясающих эвериджей^[46], ранов и многие другие очки, и несколько недель в турнирах Рой занимал первое место в Лиге по хоумерам^[47] и триплам. (В одном интервью приводились его слова о том, что сингл всегда для него «ошибка». И он никогда не делал бантов^[48]. «Статистика показывает, что у него ноль бантов». Поуп, читая эти слова, качал головой, но Ред, посмеиваясь, сказал, что для удивительного бьющего, такого, как Рой, это нормально.) Он также побил много краткосрочных рекордов, вызвав своей игрой безумное количество комментариев в газетах. Однако самого Роя не совсем удовлетворяли его достижения. Он страстно желал сделать гораздо больше, добиться настоящей славы. Однако Рой сознавал, что у него еще нет того, ради чего он так рвется к успеху. В сновидениях он по-прежнему видел ту, о которой мечтал. Мемо, вздыхал он.

Поуп не поверил своим глазам.

— Новичкам везет, — бормотал он. Он видел много таких, приходили надутые с распушенным хвостом, размахивали им туда-сюда, а потом, ничего не совершив, уползали с поджатым хвостом. «На мальчика с неба свалилась удача. Обычно такое заканчивается громким треском, так что подождем и посмотрим», — высказывал он свои опасения. А Рой продолжал выступать, как и раньше, не один матч был выигран его усилиями. Команда также сомневалась, что он долго продержится на этом уровне, но не была уверена и в обратном. Когда Роя не было поблизости, игроки часто говорили о нем, сравнивали с Бампом, спорили о том, играет ли он за команду или за самого себя. Олсон сказал: за команду. Кэл Бейкер стоял на том, что это не так. Когда его спросили, почему он так думает, Кэл сказал:

— Эти великие всегда играют за себя, а не за маленьких людей. Если он за нас, то почему не бывает с нами чаще? Почему он все больше сам по себе?

— Да, — заметил Олсон, — но мы теперь выбрались из ямы, и кто это сделал — ветер? Вот что имеет значение, а не то, просиживает ли он с нами задницу или нет.

Большинство игроков согласились с Олсоном. Даже если Рой не интересуется ими, он классный бейсболист, и его пример хорошо действует на них. За три недели они добились координации полевых игроков, хитинга^[49] и питчинга^[50] (Фаулер и Шульц следят за соперниками, Хинкл и Хилл, периодически поддерживавшиеся Макги, стали по крайней мере действовать ровно), какой не было за все прежние сезоны. Как проржавевшие паровозы, которые впервые за годы выползают из депо, пыхтя, сопя, дымя и выбрасывая снопы искр, они тяжело шагали по дорожкам стадиона. Вскоре они потеснили «Красных», с начала сезона располагавшихся строчкой выше. Когда к концу июля они сравнялись с «Волчатами», имея на двенадцать выигрышей меньше, чем «Пираты», лидеры Лиги, и заняли шестое место, Поуп тер глаза, не веря тому, что видел. Игроки думали, что теперь, когда команда на подъеме, он мог бы не быть таким раздражительным, но Поуп удивлял их, становясь все мрачнее. Потом его и вовсе охватило раскаяние. Поупа терзала мысль, что если бы он не продержал Роя три недели на скамейке, они сейчас уже переместились бы в первый дивизион.

На стадионе Найтс-Филд начинался новый день. Поглядев на публику из своего офиса в башенке, которую он занимал и которая со странным наклоном немного возвышалась над главным входом на стадион, судья Гудуил Бэннер сначала забеспокоился из-за того, что увидел. Всякое увеличение посещаемости состязаний затрудняло ему задачу отнять у Поупа бразды менеджерского правления, чего он намеревался добиться к следующему сезону. Однако веселое позвякивание турникетов было сильнее внутреннего сопротивления судьи, и он послал еще людей вымести трибуны и пандусы, смахнуть пыль с сидений, на которых уже не сидели годами, но которые теперь почти всегда были заняты.

Первоначальных фанатов «Рыцарей», тех, кто раньше приходил посмотреть на их страдания, теперь разбавило новое племя, готовое подбадривать ребят. Про овощи забыли, даже для судей, и публика поддерживала ребят, раздражая приезжие команды обидными словами, свистом, язвительными шутками — всем тем, из-за чего питчеры команды соперников нервничали, а то и выходили из строя. Теперь старые приверженцы пустились во все тяжкие — повар-венгр перекукарекивал целое стадо здоровенных петухов. Глория, дама вестибюлей, приобрела новую доходную клиентуру, а Сэди Саттер забросила Дейви Олсона и теперь колотила в свой безумный гонг во имя героя дня. «О, Рой, — своим жирным голосом гоготала она, — ну обойми ж меня!» — и стадион взрывался бурным хохотом. Победа была сладка, но только не для Зиппа. Он больше не приходил на матчи. Кто-то встретил его, когда он выходил из метро в Канарси, и спросил, почему его не видно, но карлик только с отвращением взмахнул пухлой ручкой. Никто не догадался, что Зипп хотел этим сказать, а его клаксон пылился на чердаке его дома.

Даже погода стала лучше, более умеренной после невыносимой жары начала лета. Дождей выпало ровно столько, сколько было нужно, чтобы трава оставалась сочной и зеленой и не сбивалась в кустики, меняющие направление катящегося или прыгающего по земле мяча. Поуп скоро проникся духом побед, меньше поддавался мрачным размышлениям, и с ним стало легче иметь дело. Он размотал засаленные лохмотья на своих пальцах и начал обмывать их под струей воды в фонтанчике. Руки его зажили, зажило и сердце, поэтому даже в минуты труднейших схваток он выглядел вполне довольным. Теперь Поуп стал терпеливым, но самым удивительным было то, что складывалось впечатление, будто он никогда и не был другим. Случись игроку дать маху и подыграть сопернику, Поуп уже не изрыгал проклятий, а лишь сочувственно покачивал головой. Иногда, к изумлению провинившегося, он похлопывал его по спине. Раньше скрипучие вопли Поупа разносились повсюду: на поле, в дагауте, в клубе, у мешков на базах, звучали в снах игроков, а теперь он не поднимал голос даже на кота Диззи, когда тот обмочил его туфли. Больше никто не дразнил и не разыгрывал Поупа, и все его тактические планы выполнялись неукоснительно и, как правило, успешно. Он держал руль в своих руках. Мышцы у него расслабились, от гипертонии не осталось и следа, а на звезду команды он смотрел с любовью.

По мере того как росла слава Роя, про Бампа постепенно забывали. Фанаты уже не путали талант с гением. Когда звучал радостный хор приветствий, они приветствовали только Роя Хоббса. Люди интересовались им, хотели знать подробности его жизни и карьеры. Репортеры не отставали от Роя, добиваясь информации, а Макс Мерси, почему-то считавший, что обязан знать о Рое гораздо больше, чем знал, буквально рыл землю, но не мог найти ничего особо ценного. Известно было только то, что Рой сначала играл в мяч в команде детского приюта, что отец его — рабочий — постоянно искал работы на стороне, а мать, по слухам, была актрисой в бурлеске. Рой, скупой на факты, не подтверждал ничего. Мерси разослал анкету в тысячу газет на Западе, но не нашлось ни одного местечка или города, который назвал бы героя своим.

Однажды Рой увидел Мемо на одной из домашних игр. Однако вопреки обыкновению она сидела не в ложе для жен. Потом, случайно встретив ее в переполненном гостиничном лифте, где их прижали друг к другу, он вышел на ее этаже. Взяв Мемо за руку, Рой сказал:

— Мемо, я не знаю, что еще сделать, чтобы показать тебе, как я сожалею о том времени и как тяжело у меня на сердце.

Но Мемо неподвижно смотрела на него сквозь слезы.

— Я принадлежу только мертвому.

Рой подумал, что должен заставить ее забыть. Если она согласится выходить с ним, он развлечет ее в ночных клубах и на музыкальных шоу. Но для того чтобы осуществить это, парню нужны деньги, а на жалкие три тысячи он едва сводил концы с концами. Рой решил продавать свое имя и обратился в компанию, производившую спортивные товары, но ему платили всего пятьдесят долларов. В другом месте он получил костюм и пару туфель. Рой проконсультировался с агентом, и тот пояснил ему, что компании боятся, как бы он не оказался рыцарем на час. «Уйди пока в тень, — посоветовал он, — к концу сезона, если продолжишь играть, как сейчас, за тебя будут держаться двумя руками, и вот тогда мы возьмем свое».

Газетчики подсказали Рою, что делать дальше. Они обратили его внимание на то, как благодаря ему заполнились трибуны Найтс-Филда. Едва команда прибывала в какой-нибудь город, все билеты на игру моментально раскупались, и публика уж точно шла смотреть не стриптиз. Один из колумнистов (не Мерси) написал Судье открытое письмо, где выражал удивление, что такой отличный спортсмен, как Рой, получает самую низкую, ниже не бывает, плату. Между тем он играет лучше, чем многие из так называемых звезд, получающих сто тысяч. Роя обирают как липку, писал колумнист и призывал Судью сжечь старый контракт и вместо него подписать приличный. Ведь даже Бамп получал тридцать пять. Это и подстегнуло Роя. Он посчитал, что его деньги — это ровно сорок пять до конца сезона плюс гарантированный процент со сборов. Рой подумал, что если договорится об этих условиях и накопит денег, это не повредит его отношениям с Мемо.

Так что однажды, после двух матчей в один день, в обоих из которых победили «Рыцари», Рой взобрался по хлипким ступеням на башню в офис Судьи. Мужчина-секретарь Судьи сказал, что тот занят, но Рой сел и стал ждать, и его скоро пустили в кабинет. В огромном кабинете царил полумрак, несмотря на окна, выходившие на улицу (через эти окна Судья считал зрителей, прибывающих на стадион, а выходящих со стадиона он считал через окно на противоположной стене). У Судьи, расположившегося в широком кресле перед пустым письменным столом красного дерева, на голове была мягкая черная шляпа с круглой тульей, и он курил толстую черную сигару. На тех немногих фотографиях Судьи, которые попадали в газеты, сигара всегда казалась одной величины, и многие считали, что всюду печатали одну и ту же его фотографию, так как все знали: Судья никогда не покидает башни и туда не проникает ни один фотограф. Рой заметил чучело акулы, стоявшее на деревянной полке, которая висела на выцветшей зеленой стене, и девиз в рамке:

Самый скромный, твой дом — лучшее место на земле.

Nihil nisi bonum.

Не все то золото, что блестит.

Собака всегда возвращается к своей блевотине.

Пол офиса был наклонным, поскольку башня, пристройка к зданию стадиона, осела, и, чтобы выровнять его, Судья заказал ковер толще на полдюйма с одной стороны и на добрый дюйм — с другой. Однако немногие посетители знали, что стоят на наклонной поверхности, поэтому быстро садились. Так же сделал и Рой. Он слышал, что дверь на противоположной стороне комнаты вела в личное помещение Судьи. Поуп сказал, что, хотя Судья — редкий скупердяй, это роскошное жилье, с телевизором в ванной комнате, инкрустированной перламутром. Говорили также, что там стоят два больших медицинских шкафа, набитых слабительными средствами.

Судья оглядел Роя, зажег спичку и втянул огонек в потухшую сигару. Потом выдохнул вонючее облако желтого дыма, которое закрыло его лицо на целую минуту.

— Как мило, что ты зашел ко мне, — встретил он Роя. — Чему я обязан таким приятным сюрпризом?

— Думаю, вы знаете. — Рой нервничал.

— Это напоминает мне одно дело, которое я когда-то разбирал. Я спросил подсудимого: «Есть какие-то пожелания?» Он ответил: «Это уж на ваше усмотрение, судья». Я впаял ему двадцать лет тюрьмы.

Судья закашлялся и загоготал над своим анекдотом. Рой внимательно смотрел на него. Все предупреждали его, что Судья очень скользкий и хитрый тип. Особенно старался Поуп, выливший на партнера ушат грязи.

— Он сдерет с тебя шкуру, ты и не заметишь, если не будешь настороже. — Так случилось с ним самим, по словам Поупа. Он рассказал, что Судья купил долю в клубе, перед этим настроив против Поупа его старого партнера Чарли Галча и уговорив того продать ему его долю. После этого Судья воспользовался финансовыми трудностями Поупа и двух его братьев, владевших лакокрасочной фабрикой. К тому же в ту пору Поуп болел, и на лечение в больнице в течение зимы ушла уйма денег. Зная это, Судья надавил на Поупа, желая заполучить десять процентов его акций в обмен на более чем скромную выплату, которая в тот момент показалась Божьим даром, так как Поуп превысил кредит в своем банке и ему не давали ни цента под его акции «Рыцарей». Уже потом, поняв, как много уступил Судье в смысле влияния на принятие решений, он не переставал шпынять себя, потому что, по словам Реда Блоу, тот пустился в разные сделки, лишь бы получить лишний доллар. Хотя Поуп боролся с ним, тот показывал на бумаге, что они теряли деньги на посещаемости, и это единственный способ покрыть убытки и сохранить команду на плаву. Поэтому Поуп почти всегда уступал, но, когда Судья захотел продать Бампа, он проявил твердость, и Судья сдался. Так же Поуп поступит, если Судье взбредет в голову продать Роя. Поуп говорил, что ума не приложит, откуда у Судьи столько денег. Он знал его очень давно, это был нищий адвокатишко, однако, едва попав в судейское кресло, он пошел в гору. Но в течение трех лет, пока он занимал эту должность, его зарплата составляла всего двенадцать тысяч в год, и он явно не мог обходиться без левых денег, чтобы купить долю в клубе, а затем — зловонный жирный червяк! — предложить Поупу выкупить у него всю его долю. Поуп говорил, что в полном смысле слова вором Судью не назовешь, но и честным человеком — тоже. Например, один раз Судья, как бы между прочим, поинтересовался, нет ли у Поупа желания заняться чем-то, кроме того, о чем они уже заключили контракт, имея в виду аренду и т. п. Поуп ответил, что интересуется только игровой частью контракта. Тогда Судья составил соглашение, предложив Поупу пять процентов от всех поступлений от сделок, которые будет заключать сам, и начал сдавать в аренду место для проведения минигонок автомобилей, митингов, конференций и собачьих бегов, зарабатывая деньги для себя и пренебрегая при этом тем, что необходимо для команды. — Когда выдадут патент на двусмысленные сделки, он получит авторское право.

В кабинете было темно, но Судья не зажег свет. Он сидел неподвижно — глыба на фоне темнеющего вечернего неба.

Рой решил обойтись без обиняков.

— Так вот. Судья, — начал он. — Я подумал, возможно, вы ждете, что я зайду к вам. Вы знаете, что я делаю здесь и на выезде. В газетах писали, что вы могли бы пересмотреть мой контракт и написать новый.

Судья сдул пепел с сигары.

Рой забеспокоился.

— По-моему, сорок пять тысяч — справедливая цена для моей работы. Это только на десять тысяч больше, чем было у Бампа, — и вы можете вычесть из моего контракта три тысячи. — Эта мысль родилась у него только что, и он решил отложить разговор о процентах от продажи билетов до следующего года.

Судья издал какой-то непонятный звук.

— Я вспомнил Олафа Эсперсена. — В глазах Судьи появилось задумчивое выражение. — Это фермер, которого я знал в молодости, — жуткая жизнь. Но, как часто случается у фермеров, Олаф жил весьма неплохо, потому что имел кусок земли, дом и удивительную корову, Зиглинду. Прекрасное животное, с мягкой шелковистой шерстью и ногами отличной формы. Каждый день она давала около девяти галлонов молока, тоже редкого качества. Словом, это было превосходное животное, и с детьми она обходилась великолепно, то есть с телятами, конечно, но Олафу не нравилось некрасивое пятно на крестце. Он давно присмотрел Гасси, корову-альбиноса своего соседа, жившего неподалеку по той же дороге. Однажды Олаф спросил у него, не продаст ли он Гасси. Сосед согласился, честно признавшись, что она дает мало молока, но съедает больше, чем стоило бы ее мясо. Олаф сказал, что готов обменять на нее Зиглинду, и сделка состоялась.

Олаф отправился домой за коровой, но по пути к соседу Зиглинда споткнулась и упала, как будто замертво. У Олафа стало плохо с сердцем. Так их и нашли, но Зиглинда пришла в себя и скоро снова давала девять галлонов, а Олаф остался беспомощным до конца своих дней. Я часто проезжал теми местами и видел, что он сидит на старой скамейке у переднего крыльца, дрожащий калека, вконец изголодавшийся со своей туберкулезной коровой-альбиносом.

Рой понял эту притчу, не слишком глубокую: будь доволен тем, что имеешь. Он сказал об этом Судье.

— Любовь к деньгам — корень всех зол, — произнес Судья.

— Я не люблю их, Судья. Не пришлось быть рядом с ними, чтобы полюбить их.

— Подумай, с одной стороны, об Аврааме Линкольне, а с другой — об Иуде Искариоте. Я хочу сказать, что увлечение деньгами опошлит тебя. Трудно даже представить себе, как изменится к худшему твоя жизнь, если в тебе вспыхнет страсть к богатству.

Рой видел, к чему он клонит.

— Я прошу тридцать пять тысяч, как у Бампа, и ни центом меньше.

Судья чиркнул спичкой, и тени упали на стену. Уже наступила ночь. Он втянул дым сигары. Сигара тлела в темноте. Судья выдохнул черный туман дыма, и они снова погрузились во тьму.

«Зажги свет, сквалыга», — думал Рой.

— Прошу прощения за отсутствие света, — сказал Судья, отчего Рой вздрогнул. — В детстве я боялся темноты, всегда плакал, как если бы это была вода и я тонул. Теперь, прошу отметить, я совсем излечился от этого страха и предпочитаю темную комнату освещенной, а мой любимый напиток — вода. Хотите?

— Нет.

— Темнота порождает ощущение единства, какого не добиться при свете, объединяет с тем, что его окружает, позволяет испытать изысканное мистическое чувство. Я собираюсь написать исследование «О гармонии темноты: может ли зло существовать в гармонии?» Советую тебе подумать об этом.

— Я знаю о темноте только то, что в ней ничего не видишь.

— Чистой воды заблуждение. Ведь тебе известно, что ты можешь увидеть.

— Не очень хорошо.

— Ты же видишь меня, верно?

— Может быть, вижу, а может, нет.

— Что ты имеешь в виду?

— Я вижу кого-то, но не уверен, вы это или какой-нибудь тип, который незаметно прокрался сюда и занял ваше кресло.

Красный огонек сигары осветил губы Судьи. Это был он, Рой не сомневался.

— Двадцать пять тысяч, — тихо проговорил Рой, — на десять меньше, чем у Бампа.

Сигара осветилась от долгой затяжки, потом погасла. От ее запаха у Роя разболелась голова. Судья молчал так долго, что Рой сомневался, услышит ли от него ответ. Он даже не был уверен, сидит ли Судья на месте, но потом подумал: «Да он на месте, я чувствую его запах. Он здесь, в темноте, и если я приду завтра, он все равно будет здесь, и через год — тоже».

— Тот, кто спешит обогатиться, не будет невинен, — проговорил Судья.

— Судья, мне тридцать четыре, скоро будет тридцать пять. Это не спешка, напротив, все очень медленно.

— Я слышал, ты ставил на скачках?

— Умеренно, не больше пары долларов на двух лошадей.

— Избегай азартных игр, как чумы. Они приводят к гибели. И сторонись свободных дам. «Держи нож у горла, если склонен к чревоугодию».

Рой слышал, как он открыл ящик стола и что-то вынул. Подавая это ему, Судья зажег спичку, чтобы Рой прочитал: «Проклятие венерических болезней». Он бросил брошюрку на стол.

— Да или нет? — спросил Рой.

— Да или нет — что? — В голосе Судьи прозвучала угроза.

— Пятнадцать тысяч.

Судья встал.

— Мне придется просить тебя выполнить обязательства по твоему контракту.

— Не сказал бы, что вы хорошо настраиваете меня на будущий год.

Судья вытащил из ящика еще несколько бумаг.

— Полагаю, это твои подписи? — Он чиркнул еще одной спичкой.

— Мои.

— Первая расписка в получении двух форм и разных других вещей?

— Верно.

— А вторая — расписка о третьей форме?

— Да.

— Тебе полагалось только две. Знаю, другие клубы выдают четыре. Но это излишество. Поэтому вот тебе счет на пятьдесят один доллар за уничтоженную собственность. Сразу отдашь или вычесть из следующей зарплаты?

— Я не уничтожал их. Это Бамп.

— Ты за них отвечал.

Рой взял расписки, счет и порвал все на кусочки. Так же он поступил с брошюркой, а потом высыпал обрывки на голову Судье. Обрывки бумаги падали на его круглую шляпу, как снежные хлопья.

— Беседа закончена! — рявкнул Судья. Он снова чиркнул спичкой, чтобы Рой нашел дорогу к лестнице. — Мистер Хоббс!

Рой остановился.

— Не поддавайтесь злу…

Спичка вспыхнула и погасла. Рой спустился в кромешной темноте.

— Как поживаем, малыш?

Это был Макс Мерси, притаившийся на углу под тусклым уличным фонарем. Он проследил за Роем и целый час промучился, размышляя о том, что видел этого человека, но не знает, кто он.

Ему казалось, что он уже видел его, но какая команда, где, в какой лиге, что он делал и почему запомнился ему? Загадка мучила Макса. Чем дольше он думал, тем сильнее раззадоривался. Временами ситуация выводила его из себя. Однажды ему приснилось, будто он схватил этого сукиного сына за горло и потребовал, чтобы тот заговорил. И тогда он рассказал все.

Вид колумниста не успокоил Роя. «С какой стати он преследует меня?» Он знал, что разнюхивал Макс, но не имел ни малейшего желания делиться с ним. «Не хочу, чтобы его грязные руки копались в моем прошлом. Как же мне повезло, что у меня в тот вечер в кармане был бумажник Сэма и они записали его имя. Эта пиявка никогда не узнает всего, если только я сам не расскажу ему, а этого не случится, пока я жив».

— Послушай, Долгоносик, и чего тебе дома не сидится? — Макс деланно рассмеялся. — Где видано такое? Публика вынюхивает все, что делает этот человек, а он как в рот воды набрал. Ты что-то скрываешь? Если бы это было что-нибудь серьезное, тебя давно бы раскусили — неделями твое фото в газетах.

— Я ничего не скрываю.

— А кто говорит, что скрываешь? Но разве это тайна? Где ты родился? Почему так долго не занимался бейсболом? Как жил до этого? Моя газета гарантирует тебе пять тысяч наличными за пять статей по три тысячи слов о твоей прошлой жизни. Я помогу тебе написать их. Что скажешь?

— Скажу — нет. Моя жизнь касается только меня.

— Подумай о публике.

— Они имеют право сделать только одно: заплатить бакс и смотреть, как я играю.

— Ответь мне, правда ли, что ты один раз пытался начать с командой другой лиги?

— Мне нечего сказать.

— Значит, ты не отрицаешь этого?

— Мне нечего сказать.

— Ты когда-нибудь был акробатом или еще кем-то в цирке?

Молчание.

Макс коснулся своих усиков.

— Хоббс, человек, которого никто не знает. Скажи-ка, малыш, ты делаешь это нарочно, да?

— Что ты имеешь в виду?

— Хочешь, чтобы о тебе говорили еще больше?

— Я что, рехнулся?

— Не могу понять. Ты публичный человек, поэтому должен время от времени выдавать что-то для своих фанатов, чтобы не угасал их интерес к тебе.

— О'кей, скажи им, что мой крохобор-босс наотрез отказался повысить мне зарплату и я остался его рабом за жалкие три тысячи баксов.

Макс быстро начал писать в своем блокноте.

— Знаешь что, Рой, давай поболтаем немного. Я тебе понравлюсь больше, когда ты узнаешь меня. Ты ужинал?

— Нет.

— Тогда давай по стейку со мной в Пот-ов-Файер. Знаешь это место?

— Никогда там не был.

— Это ночной клуб, приятное шоу с девочками. Оттуда не вылезают все модные знаменитости вроде тебя. У них хорошая кухня и первоклассный бар.

— О'кей. — Рой не возражал поесть за чужой счет.

В такси Макс сказал:

— У меня иногда появляется странное чувство, будто я встречался с тобой раньше. Было?

Рой быстро взглянул на него.

— Где?

Макс внимательно посмотрел на него.

— Должно быть, я ошибся.

У входа в Пот-ов-Файер к ним пристал нищий.

— Господи, — проговорил Макс, — ну как мне избавиться от тебя?

— Я прошу только один бакс.

— Пошел к черту!

Нищий оскорбился.

— Ну и сука ты!

— Ну и сука ты! — повторил Макс. — Сейчас полицию позову.

— Ну и сука ты! — сказал нищий. — И ты тоже. — Указал он на Роя и сплюнул на тротуар.

— Твой дружок? — спросил Рой, когда они спускались в ночное заведение.

Макс вспыхнул:

— Никак не отделаюсь от этого подонка! Пристроился здесь, и никак не могут его отсюда шугануть.

В клубе стоял дым коромыслом. Несколько визжащих полуголых девиц бегали от чертей в масках с жестяными вилами. Потом потух свет, черти разбежались по залу и стали тыкать вилами в посетителей. Роя ткнули в зад. Он попытался схватить черта, но промахнулся, услышал хихиканье и понял, что это была девушка. Он потянулся к ней, но черт снова ткнул в него вилами и улизнул. Когда свет включили, все девушки и черти пропали. Посетители захохотали и стали аплодировать.

— Пошли, — сказал Макс.

Метрдотель узнал его и поманил к столику возле сцены. Рой сел. Макс огляделся и вскочил.

— Вижу знакомую компанию. Сейчас вернусь.

Оркестр заиграл последний номер, и в перемещающиеся круги света прожекторов высыпали хористки в красных с блестками трусиках и лифчиках.

Вернулся Макс.

— Меняем столик. Нас приглашает Гас Сэндс.

— Кто он?

Макс недоверчиво посмотрел на него, полагая, что Рой прикидывается.

— Не знаешь Гаса Сэндса?

— Никогда не слышал о нем.

— Ты что, читаешь «Новости нашей деревни»? Его называют Верховным Буки^[51], он зарабатывает не меньше десяти миллионов в год. Очень приятный малый и снимет для тебя последнюю рубашку. А еще с ним кое-кто, кого ты знаешь.

— Кто же?

— Мемо Пэрис.

Рой встал. Что она тут делает? Он пошел за Максом через танцплощадку к столику Гаса Сэндса. Там в одиночестве сидела Мемо в черном вечернем платье без бретелек и с высокой прической. Ее красота потрясла Роя. Он всегда рисовал себе Мемо одну в ее ночной комнате. Она слегка улыбнулась. Сначала он подумал, что Мемо все еще сердится на него, но потом услышал голоса, доносившиеся снизу, с другой стороны стола. Туда и смотрела Мемо.

Над столом торчал полулысый купол, и Рой увидел странные глаза: печальный голубой и другой, сверкающий колдовским золотом. Лысина букмекера блеснула, когда этот высокий худой человек поднялся. Изменился угол, под которым луч прожектора высветил его стеклянный глаз, как рождественскую елку, и глаз стал обыкновенным кусочком льда.

— Что случилось? — спросил Мерси.

— Мемо потеряла четвертак, — ответил вкрадчивый голос. — Не нашел еще? — осведомился он у официанта, ползавшего под столом на карачках.

— Нет еще, сэр. — Официант поднялся. — Нет, сэр.

— Забудь. — Сэндс привычным движением быстро сунул пятидолларовую бумажку в руку официанта.

Он поздоровался с Роем:

— Рад познакомиться с тобой, слаггер^[52]. Присаживайся. Не повезло, солнышко, — проговорил он, улыбнувшись Мемо.

Рой сел напротив нее, но она едва взглянула на него. Хотя Мемо принарядилась, Рой видел, что она не совсем еще пришла в себя. Синие тени, которые она наложила, не скрывали темных кругов под глазами, и Мемо выглядела усталой. Ее стул стоял близко к Гасу. Один раз он похлопал девушку по щеке, и она усмехнулась. Рою все это было противно. Он не понимал, что тут к чему. Помощник официанта убрал остатки двух лангустов, Гас сунул ему пятерку.

— Хороший малый, — удовлетворенно заметил Гас, передавая Рою меню.

Рой посмотрел меню и, хотя очень хотел есть, не мог сосредоточиться. Что этот пятидесятилетний мужик со стеклянным глазом имеет общего с такой прелестной живой девушкой, как Мемо, к тому же только что снявшей траур? Подняв глаза, он увидел большие руки Гаса с толстыми пальцами и желтыми ногтями. Под глазами у него были мешки, и, хотя Гас часто улыбался, лицо его не выражало веселья. Рою он не понравился. В нем было что-то гадкое. Он, видимо, принадлежал к тому же темному миру, что и Судья. Хорошо бы, оба они не высовывались оттуда.

— Заказывайте, мужики, — сказал Гас. Рой заказал, чтобы чем-то занять себя.

Подошел метрдотель и спросил, все ли в порядке.

— Проверка и перепроверка. — Гас вложил две пятерки в его ладонь. Рою не нравилось, что он швыряется баксами. Он подумал о прибавке, которой не получил, и ему стало еще противнее.

— Позволь мне поставить тебе, слаггер.

— Нет, спасибо.

— Трезвенник?

— Глаза. — Рой показал на свои глаза. — Я должен заботиться о том, чтобы они были чистыми.

Гас улыбнулся:

— Все правильно, слаггер.

— Ему нужно выпить, — сказал Макс. — Судья показал ему шиш вместо прибавки.

Рой прихлопнул бы его за то, что он ляпнул это при Мемо.

Гас поинтересовался подробностями.

— То есть он не вынул бумажник и не вытряс из него пару завалявшихся золотых?

Все рассмеялись, кроме Роя.

— Вижу, ты знаешь его, — улыбнулся Макс.

Гас сверкнул своим стеклянным глазом.

— У нас были кое-какие делишки.

— И что получилось?

— Как сказать? Никто никому не должен.

Макс застрочил в своем блокноте.

— Не записывай этого, Макс, — попросил Гас.

Макс вырвал страницу.

— Как скажешь, Гас.

Гас, просияв, обратился к Рою:

— Как прошло сегодня?

— Отлично, — сказал Рой. — Пять на пять в первом и четыре хита на дорожку.

— Ого, а знаешь что? — Гас тихо присвистнул. — Это обойдется мне в немалые деньги. — Он уставился своим здоровым глазом на Роя. — Я сегодня ставил против тебя.

— Ты имеешь в виду «Рыцарей»?

— Нет, только против тебя.

— Не знал, что ты делаешь ставки на конкретного игрока.

— На кого угодно и на что угодно. Мы делаем ставки на страйки, болы, хиты, раны, иннинги и полные игры. Если хорошая команда играет с вшивой, мы будем делать ставки на разницу между ранами. Мы ставим на все, чего только душа пожелает. Однажды в Серии игр я поставил сто тысяч на три поданных мяча.

— И что взял на этом?

— Догадайся.

— Думаю, ничего.

— Правильно, ничего. — Гас ухмыльнулся. — Но это не имело значения. На следующей неделе я опустил мужика совсем по другой схеме. Иногда мы выигрываем, иногда теряем, но процент всегда в нашу пользу. Сегодня мы потеряли на тебе, как-нибудь потом отыграемся вдвойне.

— Как у вас это получается?

— Когда ты отбиваешь не очень хорошо.

— А как ты знаешь, когда на это ставить?

Гас указал на свой стеклянный глаз.

— Волшебный глаз, — сказал он. — Он все видит и говорит мне.

Подали стейки, и Рой занялся мясом.

— Хочешь видеть, как это работает, слаггер? Давай поставим на что-нибудь.

— А я не знаю, на что бы поставил.

— Ставь на любое старье, а я поставлю против него, несмотря на то что тебе сегодня очень везет.

— Ну дело тут не только в везении.

— А я все равно поставлю.

Мемо слушала их с интересом. Рой решил попробовать.

— А как насчет того, что я завтра сделаю четыре хита за игру?

Гас задумался.

— Давай сейчас не ставить на бейсбол. Ставь на что-нибудь такое, что мы можем проверить здесь.

— Ладно. Ты выбирай, а я поставлю против тебя.

— Договорились. Видишь бар, вон там, у входа? Делаем ставки на следующий заказ. Видишь там Гарри, видишь? Он сейчас отдыхает. Через минуту кто-нибудь обязательно закажет выпивку, и Гарри приготовит. Мы подождем, пока к нему подойдет официант и даст ему заказ, любой официант, сам выберешь и сам скажешь когда, так что никто не заподозрит, что все подстроено. Потом я назову тебе один из напитков, который будет на подносе официанта, но еще до того, как Гарри их приготовит. Если будет только один, я должен точно назвать его — за тысячу.

Рой заколебался.

— Пусть будет сто.

Макс засмеялся.

— Значит, сотня, — кивнул Гас. — Скажи когда.

— Сейчас.

Гас закрыл глаза и левой рукой потер бровь.

— Один из стаканов на подносе у официанта будет «Розовая Мери».

Все, кроме Мерси, видели бар, поэтому он повернул свое кресло так, чтобы наблюдать за происходящим.

— Макс, у тебя остынет стейк.

— Я должен это видеть.

Мемо смотрела на все с любопытством.

Через минуту к бару подошел официант и что-то сказал бармену. Гарри кивнул и обернулся за бутылкой, но что он мешает, они не видели, так как перед ним сидел посетитель. Когда он ушел, Рой увидел на стойке высокий стакан с розовым содержимым. Ему стало не по себе, но мелькнула надежда, что это терновая шипучка. Гарри налил виски с содовой в стакан на том же подносе, и поднос взял официант.

Когда он проходил мимо, Гас подозвал его к столику.

— Что за розовый напиток у тебя там?

— Этот? «Розовая Мери», мистер Сэндс.

Гас сунул ему пятерку.

Все рассмеялись.

— Что скажешь? — спросил Гас.

— Работает безотказно. — Макс вернул свое кресло на место. — Здорово, Гас.

Гас просиял. Мемо похлопала его по руке. Рой разозлился.

— Вот сотня, — сказал он.

— Это получилось случайно, — возразил Гас, — так что мы это спишем.

— Нет, я должен тебе сто, но дай мне отыграться.

Он думал, что Мемо смеется над ним, поэтому проявил упрямство.

— Как угодно. — Гас пожал плечами.

— Назови, — сказал Рой. — Я поставлю двести.

Гас сконцентрировался. Все смотрели на него, на Роя. Для него дело было не в деньгах. Ему хотелось выиграть, чтобы видела Мемо.

— Давай сыграем на какое-нибудь число, — предложил Гас.

— На какое?

— На бумажные баксы в твоем кармане.

Рой покраснел.

— Ставлю на то, что угадаю с точностью до одного бакса, сколько у тебя с собой денег.

— Давай, — хриплым голосом проговорил Рой.

Гас прикрыл здоровый глаз рукой и сделал вид, будто он ясновидящий и пытается увидеть цифру.

— Девять баксов, — объявил он.

У Роя пересохло во рту. Он вытащил бумажник из заднего кармана брюк. Макс взял его и пересчитал деньги: одна пятидолларовая купюра и четыре по одному. «Девять». Бросив деньги на стол, он захохотал.

— Восхитительно, — пробормотала Мемо.

— Я должен тебе три сотни.

— А, не стоит.

— Мы заключили пари. Дать тебе расписку?

— Хочешь еще попробовать?

— Ещебы!

— Останешься без штанов, — предупредил Макс.

— На что? — спросил Гас.

Рой подумал.

— Как насчет другого числа?

— Почему бы и нет. Какого?

— Я выберу число от одного до десяти. Ты скажешь, что это за число.

— На три сотни? — предложил Гас.

— Да.

— О’кей.

— Хочешь, чтобы я написал число?

— Держи в голове.

— Давай.

— Задумал число?

— Задумал.

Гас снова прикрыл здоровый глаз и затаил дыхание. Потом сделал вид, будто таинственно колдует. Мемо сидела как зачарованная.

— Двойка, — быстро произнес Гас.

Рою показалось, будто его огрели по голове. Он подумал, не соврать ли, но решил, что они догадаются.

— Верно, как ты это делаешь? — Рой чувствовал себя глупо.

Макс надрывался от смеха. Мемо отвела глаза.

Гас проглотил виски.

— Два — магическое число. — Он подмигнул Мемо. — Двойка заставляет мир крутиться. — Она слегка улыбнулась, глядя на Роя.

Он попытался есть, но не смог.

Макс продолжал смеяться, и Рою хотелось ударить его.

Гас обнял Мемо.

— Мне здорово везет, правда, солнышко?

Она кивнула и отхлебнула из стакана.

Зажегся свет. Конферансье, встав из-за столика, занялся своей работой.

— Я должен тебе шесть сотен, — сказал Рой, отчего Макс снова разразился хохотом.

— Да забудь ты это, слаггер. Может, когда-нибудь и ты окажешь мне услугу.

Все вдруг замолчали.

— Какую услугу? — насторожился Рой.

— Когда я разорюсь и стану нищим, купишь мне чашечку кофе.

Все, кроме Роя, рассмеялись.

— Я расплачусь с тобой сейчас же. — Он встал из-за стола и исчез.

Через несколько минут Рой вернулся с белой скатертью, обернутой вокруг руки.

Рой развернул ткань, и свет прожектора упал на нее. Сначала она стала красной, потом золотой.

— Что происходит? — спросил Макс.

Рой помахал тканью над головой Гаса.

— Первый взнос.

Он дернул букмекера за нос. На его тарелку посыпался град серебряных долларов.

Гас уставился на деньги. Мемо с изумлением смотрела на Роя.

Люди за соседними столиками повернулись поглядеть, что происходит. Те, кто стоял сзади, вытянули шеи и вскочили. Конферансье, забыв про свои шутки, показывал, чтобы свет прожектора падал на Роя.

— Ради Бога, сядь, — зашипел Макс.

Рой потряс зеленой тканью перед лицом Макса и вытянул из его удивленного рта целую селедку.

Все вокруг захлопали.

Из-за пазухи у Мемо он вытащил утиное яйцо.

Гас побагровел. Рой еще раз потянул его за нос, и из него снова высыпались монеты.

— Второй взнос.

— Какого черта? — заорал Гас.

Цветные круги вращались. Рой становился фиолетовым, красным и желтым. Из кармана Макса он вытянул колбасу. Уши Гаса выдали третий взнос серебром. Из сумочки Мемо выпорхнул вихрь материи и выскочил белый кролик. Из-за воротника рубашки Макса он выудил свиной хвост.

Зрители стонали от восторга. Макс вынул свой черный блокнот и лихорадочно писал. Голубой глаз Гаса метался в поисках спасения, но его стеклянный глаз светился, как фонарь. А Мемо смеялась и смеялась, пока по ее щекам не потекли слезы.

— Может быть, я сломаю себе шею, пока занимаюсь этим, — Рой говорил в микрофон, стоя перед благоговейно внимавшей ему толпой, которая заполнила поле стадиона Найтс-Филд, — но приложу все силы, чтобы стать лучшим из всех, кто когда-либо играл в бейсбол. Спасибо вам, — закончил он, шумно вздохнув, отчего в громкоговорителях что-то затрещало, и сел, не слишком довольный собой, несмотря на чествование. Ведь когда его пригласили выступить, он предполагал начать с шутки, потом поблагодарить всех за доброе отношение и сказать, какая хорошая команда «Рыцари» и как ему приятно работать у Поупа Фишера, но получилось совсем иначе. С другой стороны, ну и черт с ним, ну будут они знать, что у него на уме, и что из этого?

Это был «День Роя Хоббса», который начали готовить две недели назад, после того как Макс Мерси напечатал в своей колонке: «Рою Хоббсу, Канониру, отказали в прибавке жалованья. Стараешься убить курицу, которая несет золотые мячики, Судья?» Среди верных болельщиков тут же возникло движение, имевшее целью устыдить Судью (если возможно), и они быстро устроили «День Роя». Все это произошло после того, как «Рыцари» поднялись на третье место, выиграв вечернюю игру с «Филсами», которые опережали их теперь всего на четыре игры и занимали второе место за «Пиратами», закрепившимися на первом.

Все держалось в секрете и должно было стать сюрпризом. После тренировки бэттеров в это утро начала августа правые ворота в ограде стадиона распахнулись, и в них въехала вереница автомобилей во главе с лимузином, набитым чиновниками и членами Американского легиона, а за ним подвешенный на трейлере, великолепный сверкающий белый «мерседес-бенц» и необъятный складской фургон, нагруженный всякой всячиной. Вся эта кавалькада медленно объехала вокруг поля под музыку оркестра, игравшего «Янки-дудль» под радостные вопли толпы. Кто-то постучал Роя по плечу и сказал, что все это для него.

— Для кого? Для меня? — спросил он, вставая…

Когда Рой закончил свою речь и ушел в дагаут, бросив быстрый недоверчивый взгляд на горы подарков, которые распаковывали для него, фанаты застыли в молчании. Одни быстро перекрещивали пальцы, другие сплевывали через левое плечо на ступеньки, чтобы не попасть ни в кого, и почти все надеялись, что Рой не сглазил себя навечно, сказав то, что сказал. «Лучшим из всех, кто когда-либо играл в бейсбол». Эти слова могли вызвать гнев каких-нибудь могущественных призраков. Но фанаты быстро оправились от шока, вызванного смелостью Роя, и захлопали с еще большим энтузиазмом.

Это был всеобщий праздник, и всем хотелось получить удовольствие от него. Никто не знал, кто сделал крупные подношения, но верные постоянные фанаты принесли и мелочь, и по доллару, чтобы закупить такую кучу товаров, какими можно было бы заполнить полки магазина средних размеров. Когда фургон разгрузили, Рой снялся рядом с ним, крутя в руках пару гаджетов, чего очень хотели фотографы. Правда, позже он заплатил Диззи, чтобы тот продал все, что удастся, любому, у кого есть наличные. Мерси сам насчитал два телевизора, детский трактор, пятьсот футов розового садового шланга из пластика, козочку, пожизненный пропуск в кинотеатр «Парамаунт», дюжину раскрашенных вручную галстуков с видами Большого Каньона, шесть алюминиевых дорожных чемоданов и кредит на семьдесят пять поездок на такси в Филадельфии. А еще триста фунтов швейцарского сыра производства Нью-Джерси, набор металлических аксессуаров для камина, сорок галлонов фисташкового мороженого, шесть ящиков лимонов, замороженный свиной бок, охотничий нож, ковер из медвежьей шкуры, снегоступы, четырехконфорочная электроплита, дарственная на земельный участок во Флориде, двенадцать пар синих шортов с монограммой, кинокамера и проектор, моторная лодка «Крис-Крафт». И поскольку все думали, что Судья (бесстыдно наблюдавший за происходящим из окна башни) — такая дешевка, что не стоит ждать от него ничего хорошего, подписанный чек на три тысячи шестьсот долларов. Хотя комитет старался избавиться от экстравагантных взносов, несколько каким-то образом просочились; среди них вонючая упаковка лимбургского сыра, человеческий череп, связка комиксов, банка крысиного яда и пачка тупых бритвенных лезвий с приложенной карточкой, на которой каракулями Отто Зиппа было написано: «Можешь перерезать себе горло». Но Рой не принял этого близко к сердцу.

Когда Рою сказали, что и «мерседес» принадлежит ему, он вымолвил только: «Это самый счастливый день в моей жизни». Сев за руль «мерседеса», он совершил круг по парку под буйные восторги фанатов и стрекотание кинокамер. Сверкающий белый автомобиль слушался легкого прикосновения руки и ноги, и он чувствовал, что может воспарить на нем над стеной стадиона. Но он остановился перед ложей Мемо и спросил, не присоединится ли она после игры к нему, чтобы покататься на новой машине, и она, потупив глаза, ответила, что не возражает.

Мемо сказала, что ей страшно хочется посмотреть на океан, и они поехали через мост и Лонг-Айленд в сторону Джонс-Бич, остановившись, когда ей захотелось есть, и заказали в придорожной закусочной жаренное на углях мясо. А потом была ночь, подсвеченная полной луной, плававшей в лимонном соке и время от времени затемнявшейся дождевыми облаками, которые собирались в темные пятна и мешали желтому свету падать на поля и верхушки деревьев.

Она говорила мало, один раз только заметила, что, похоже, собирается дождь.

Он не ответил. Несмотря на то что он начал очень хорошо (он отплатил устроителям его Дня хоумером и принес команде победное очко), на душе у него было тяжело. За последние две недели он встречался с Мемо почти каждый день, но ничуть не продвинулся. Были моменты, когда он думал: да, я начинаю ей нравиться, но не успевал он так подумать, как что-нибудь сказанное или сделанное ею заставляло перемениться — нет, не начинаю. Ну не смешно ли желать девушку, которой уже обладал, и не быть в состоянии обладать ею, потому что уже обладал; в его жизни обычная ситуация, сначала есть, потом желание того, что имел, как будто еще не имел, а в первый раз услышал об этом, и это возбуждало аппетит. Ему даже хотелось, чтобы он не обладал ею в ту ночь, и он думал, — предположим, что не обладал, — а был бы у него вообще интерес к ней.

В другом смысле это был неплохой вечер. По крайней мере Рой находился с ней, и они вместе ехали к океану, и все было так непринужденно. Он не совсем представлял себе, где это, и, хотя любил купаться, в этот вечер не возражал бы, если бы они никогда не доехали туда. Движение доставляло ему удовольствие, успокаивало, уменьшало душевные метания, то, что уводило его в никуда. Иногда ему хотелось избавиться от амбиций — он не понимал, откуда они у него взялись, ведь он помнил, как был доволен жизнью в ранней юности — тем немногим, что имел: собакой, палкой, одиночеством, которое так любил (и которое не томило его, как в зрелые годы). И Рой жалел, что юность так быстро закончилась. Эта мысль посещала его уже давно.

Подумав о лучшем будущем, он нажал на газ, и тут же его охватило смутное чувство опасности. Ему показалось, что за ними следят. Поскольку в зеркале заднего вида Рой не увидел ничего подозрительного, он усомнился в своем ощущении, но внезапно вспомнил черный седан, который следовал за ними от самого города, и только недавно они потеряли его из виду, свернув с шоссе. Тем не менее он продолжал посматривать в зеркало, хотя видел лишь залитую лунным светом дорогу.

Сказав, что до Джонс-Бич еще очень далеко, Мемо попросила Роя остановиться, когда они будут проезжать мимо ручья или пруда. Она хотела снять туфли и походить по воде. Высмотрев небольшой ручеек, пробегавший между участками леса, Рой притормозил. Они припарковались на обочине и выбрались из машины, но, переходя через деревянный мостик на поросший травой берег ручья, увидели надпись «ОПАСНО. ЗАГРЯЗНЕННЫЕ ВОДЫ. НЕ КУПАТЬСЯ». Рой предложил вернуться в машину и поискать другое место, но Мемо сказала, что хочет посмотреть на воду с моста. Она закурила сигарету и стояла, залитая лунным светом, глядя на воду, текущую под мостом.

— Думаю, я получил сегодня достаточно, чтобы обставить дом, — сказал Рой.

— Бампу тоже собирались устроить День, как раз перед тем, как он умер, — отозвалась Мемо.

Охваченный ревностью, он спросил:

— Мемо, что же у него было такое, чего нет у меня? — Рой выпрямился и стоял во весь рост, сильный и красивый.

Не глядя на него, она повторяла про себя имя Бампа, потом помотала головой, стараясь избавиться от наваждения.

— О, он был таким легким, беззаботным, так полон жизни. Он делал самые безумные вещи, все просто покатывались от смеха. Даже когда он играл в бейсбол, все у него получалось легко и весело. Он мог побежать ловить флайбол, а мог и не побежать, но уж если он решил поймать, одно удовольствие было смотреть, как он бежит, а уж тем более — как он ловит. Бамп заставлял вас думать, будто вам давно уже чего-то хотелось и он исполнил ваше желание. И то же самое с тем, как он бил в нападении. Когда ты ловишь или собираешься ловить, все наперед знают, что мяч приземлится в твоей перчатке или что будет хит. Для тебя это работа, иногда даже заметно твое напряжение, а для Бампа это была занятная игра, как и сама жизнь. Никто никогда не мог предсказать, что сейчас сделает Бамп, и это было замечательно.

«Значит, вот каким она видит его сейчас, когда он мертв, — подумал Рой. — Она забывает, как злилась на него после того, как разделила постель со мной».

Но Бамп умер, умер и похоронен в своем новом боксе^[53] — шесть футов под землей, — и ему оттуда не выбраться.

Рой незаметно перевел разговор на Гаса.

— Гас? — отозвалась Мемо. — О, да он для меня как папочка.

Рой спросил, что это значит, но она рассмеялась.

— Слушай, ты такой смешной спектакль устроил с ним в Пот-оф-Файр. Как ты проделал все эти трюки?

— Запросто. У них в программе дальше стояли фокусы. Я зашел в уборную к фокуснику, и, увидев, кто я, он позволил мне воспользоваться всеми этими штуками. Просто так, для смеха.

— А кто показал тебе, как ими пользоваться?

— Никто. В разное время в моей жизни мне приходилось заниматься разными вещами.

— Какими еще, например?

— Я наверняка занимался почти всем, о чем ты можешь спросить.

— То, что ты сделал с Максом, было уморительно.

На луну набежало черное облако.

— Как странно, — пробормотала она, глядя в воду.

— Что странно?

Мемо вздохнула и промолвила, что имела в виду свою жизнь.

— Все было странно, сколько я себя помню, за исключением, может быть, двух лет, которые я провела с Бампом. Это была хорошая часть моей жизни, но очень недолгая. Когда я была маленькая, отец бросил нас. Кажется, я не была счастлива, пока в девятнадцать лет не поехала в Голливуд.

Рой молча ждал продолжения.

— Я победила на конкурсе красоты. Из представительниц всех штатов отбирали кандидатку, которой предстояло отправиться в Голливуд и стать старлеткой с перспективой хорошей карьеры. Несколько недель я чувствовала себя королевой, потом сделали кинопробу, и, хотя по внешнему виду и фигуре я проходила, проба не удалась, им не понравилось, как я играю, и меня, в сущности, отправили домой. Не пожелав возвращаться, я прожила там еще три года, работала в ночных клубах и ходила на актерские курсы, надеясь когда-нибудь стать хорошей актрисой. Не получилось. Я понимала, чего от меня требовали, но не владела искусством перевоплощения. Не могла стать не самой собой. Потом поехала на Восток, там очень много пережила после смерти матери, пока не встретила Бампа.

Рой ожидал, что Мемо заплачет, но она сдержалась.

Мемо разглядывала гальку в воде.

— После Бампа я поняла, что счастья мне не видать.

— Почему ты так решила?

— Я знаю. Знаю, потому что так чувствую. Иногда утром мне не хочется просыпаться.

Рой почувствовал в ее словах безнадежность.

— Ну а как у тебя? — спросила она.

— Что значит как у меня? — мрачно отозвался он.

— Макс говорит, что ты какой-то загадочный.

— Макс — гнида. Никто не смеет лезть в мое прошлое.

— И какое у тебя прошлое?

— Такое же, как и у тебя, в основном беспросветное.

— Что же случилось?

Ему хотелось рассказать ей все так, как рассказала она, и добавить пару деталей покруче, но не хватило духу. Нет, он не боялся поведать ей о том, что произошло с ним в первый раз (хотя при мысли об этом у него запылали щеки), нет, не хотелось говорить о тех паскудных годах, когда все, буквально все полетело в тартарары, словно так и было предопределено.

— Что же произошло? — снова спросила Мемо.

— А ну его к черту!

— Я же рассказала о себе.

Он уставился в воду.

— Меня много лет носило туда-сюда, и много меня по-всякому били. Временами я думал, что уже ничего не добьюсь, и это опустошало меня, но теперь это прошло. Я знаю, что во мне есть, и добьюсь своего.

— Своего — чего?

— Того, чего добиваюсь. Стану чемпионом и получу все, что получает чемпион.

Она отстранилась, он поймал ее руку и притянул к себе.

— Не нужно.

— Ты должна жить, Мемо.

Рой нашел ее губы, они пахли лимоном, и страстно поцеловал. Приоткрыв глаза, он увидел, что она смотрит на него. Рой снова поцеловал ее, и на этот раз Мемо ответила на его страстный порыв.

Они прижались друг к другу, и он скользнул рукой под ее декольте, накрыв ладонью теплую маленькую грудь.

Мемо напряглась и, рыдая, оттолкнула его.

— Не трогай.

Рой с трудом повиновался.

Мемо всхлипнула:

— Не нужно, пожалуйста, не нужно.

Он убрал руку, чувствуя глухое недовольство.

Теперь она тихо плакала и терла руками грудь.

— Я сделал тебе больно?

— Да.

— Черт возьми, как я мог это сделать? Я же был нежен.

— Она больная, — всхлипнула Мемо.

Сердце у него сжалось.

Возможно, она и лукавила, но в ее глазах отражался страх, а руки покрылись гусиной кожей.

— Ты ходила к доктору?

— Я не люблю их.

— Ты должна пойти.

Мемо сбежала с мостика. Рой последовал за ней. Она села за руль и завела мотор. Подумав, что так она скорее успокоится, он не остановил ее.

Машина тронулась. Луна утонула в громадном облаке. Мемо промчалась по асфальтовому шоссе и на развилке свернула на грязную грунтовую дорогу.

— Включи фары.

— Мне нравится в темноте. — Руки Мемо сжимали руль.

Рой понимал, что она еще не овладела собой.

Из-за тучи вышла луна и залила призрачным светом дорогу. Мемо нажала на газ.

Ветер ударил Рою в лицо. Ладно, пусть она избавится от этого, особенно если это все еще Бамп.

Рой размышлял над ее словами на мостике о том, что она никогда не будет счастливой. В каком-то смысле Рой устал от Мемо — она была такая сложная, — но он желал ее страстно, как никого прежде. Он не знал, что теперь сказать или сделать. Может, подождать, но ждать ему не хотелось. А что ему оставалось?

Белая полоса лунного света пролегла между деревьями впереди. Рою захотелось вернуться куда-нибудь, поехать домой, куда угодно. Думая об этом, он увидел освещенного луной парнишку, который выходил из леса. За ним плелась собака. Вглядываясь в ветровое стекло, он пытался понять, иллюзия ли этот мальчик или настоящий. Рой велел Мемо притормозить на случай, если мальчик вздумает перейти дорогу. Но машина рванула вперед с такой скоростью, что деревья, освещенные лунным светом, сначала замелькали неясными тенями, а затем слились в сплошное черно-белое полотно, ставшее беспросветно черным, едва исчезла луна.

— Фары!

Она словно оцепенела. Рой, включив фары, осветил дорогу. Мемо вскрикнула и вцепилась в руль. Почувствовав удар, он похолодел. Прошла минута, пока Рой осознал, что они не остановились.

— Ради Бога, остановись — мы кого-то задели.

— Нет. — В ее лице не было ни кровинки.

Он потянулся к тормозу.

— Не надо, что-то лежало на дороге.

— Я слышал, как кто-то застонал.

— Это ты сам.

Рой не помнил, чтобы стонал.

— Я хочу вернуться и посмотреть.

— Если ты сделаешь это, полицейские задержат нас.

— Какие полицейские?

— Они следовали за нами, как только мы поехали. Я жала сто пятьдесят.

Рой оглянулся и увидел черный автомобиль, который ехал за ними с ближним светом.

— Сверни на следующем повороте, — велел он, — и я сяду за руль.

Они оказались ближе к Саунду, чем он предполагал, и, когда с поверхности воды набежал густой белый туман, Рой направил машину прямо в него. Хотя «мерседес» ехал с выключенными огнями, их белая машина была различима для тех, кто находился в седане. Поэтому Рой воспользовался туманом, чтобы оторваться от преследователей.

Возвращаясь назад, он пытался найти дорогу вдоль леса, желая посмотреть, не сбили ли они кого-нибудь. Мемо не хотела и слышать об этом. Хотя Рой утверждал, будто слышал стон на дороге, она твердила, что они наехали или на камень, или на деревяшку. Если они вернутся тем же путем, их подкараулят копы, и тогда неприятностей не оберешься.

Рой сказал, что все-таки поедет обратно.

У него было чувство, что седан все еще у них за спиной. Он не видел машину, но все время искал тот мостик и дорогу вдоль леса. Он не был убежден, что они не сбили мальчика. Если можно что-то сделать для него, пусть даже с запозданием, он хотел это сделать. Поэтому Рой включил дальний свет, пробивая клубящийся туман и двигаясь вдоль леса, обернутого в белый саван. Он не знал, тот ли это лес, поэтому внимательно смотрел на дорогу — нет ли тела или следов крови, но ничего не нашел. Мемо задремала, но проснулась, когда Рой, не заметив низенького бордюра впереди, врезался в дерево. Их здорово тряхнуло, но сильно не поранило. У Роя был кровоподтек на глазу, а у Мемо синяк на больной груди. От машины осталась груда железа.

Тем же утром перед рассветом, помогая Мемо выйти из такси, Рой посмотрел в сторону гостиницы. Тут же, сорвавшись с места, на них набросился Поуп Фишер. Мемо сказала:

— Бежим! — и они помчались по улице, заскочив в гостиницу через боковой вход. Но не успели они добежать до лестницы, как их перехватил разгневанный Поуп.

Мемо, всхлипывая, проговорила, что этой ночью ей досталось так сильно, что больше она не вынесет, и стала быстро подниматься по лестнице. Рой надеялся сорвать поцелуй, но, когда Поуп налетел на него, разбудив чуть не полгостиницы своими пронзительными криками, он решил, что лучше отвлечь его от Мемо.

Рой повернулся к Поупу, только сейчас разглядевшему его подбитый глаз. Несмотря на это, Поуп нещадно ругал его, называя чертовым сукиным сыном и проклятым предателем Иудой за то, что он пропустил тренировку, за подбитый глаз и возвращение в гостиницу почти в 5 утра накануне ответственного даблхедера^[54] с «Филсами».

— Черт бы тебя побрал, я чуть с ума не сошел! — орал он. — Меня чуть удар не хватил, когда Ред сказал, что тебя в полночь нет в твоей комнате.

Поуп тут же оштрафовал Роя на двести пятьдесят долларов, но снизил штраф до ста, когда Рой напомнил, сколько «Рыцари» платят ему.

— А с глазом моим ничего страшного, — сказал он, — так, чуть саднит, и все, и вижу им прекрасно, но если ты хочешь, чтобы я немного поспал перед игрой, перестань мотать мне кишки.

Поуп быстро утихомирился.

— Признаю, у тебя есть право погулять в твой День, но ты не представляешь, что я пережил за то время, пока ждал тебя. На ум приходили самые ужасные вещи. Незачем объяснять тебе, что убить человека в наше время ничего не стоит.

Рой засмеялся.

— Меня никто не убьет, пока не придет мой час. Я из тех, кто умрет своей смертью.

Увидев любящую улыбку Поупа, он сочувственно сказал:

— Даже с одним глазом я для вас надеру им задницу.

— Знаю, сынок, — почти промурлыкал Поуп. — Я же надеюсь, что ты выведешь нас наверх. У нас сейчас все получается, и думаю, если не будет серьезных происшествий, меньше чем через две недели мы сравняемся с «Пиратами». Потом, когда выйдем на первое место, нам нужно удержаться на нем до тех пор, пока не возьмем кубок. Боже, когда я думаю об этом, у меня дрожат поджилки. Ты, наверное, знаешь, что это значило бы для меня после всех этих лет. Иногда мне кажется, что я ждал этого всю жизнь. Очень прошу, береги себя. Столько сказано, столько сделано, ты ведь уже не мальчик. В твои годы тело часто подводит, будь разумным, избегай неприятностей.

— У меня молодая душа и здоровое тело, — возразил Рой. — Не беспокойтесь обо мне.

— Только будь осторожен.

Рой пожелал ему спокойной ночи, но уйти не мог, так как Поуп вцепился в его локоть. Проводя Роя до поворота, Поуп прошептал ему, чтобы он не слишком увлекался Мемо.

Рой напрягся.

— Пойми меня правильно, сынок, она неплохая девочка…

Рой удивленно смотрел на него.

Поуп вздохнул.

— Если и есть настоящий плохой человек, то это я. Ведь это я познакомил ее с Бампом. — Вид у него был удрученный. — Надеялся, что она исправит его и удержит в команде. Но… хотя ты и сам знаешь, что из этого получилось. Бамп был не из тех, кто женится, а она… ну ты понимаешь, что я имею в виду.

— И что?

— Ничего. Только я неправильно поступил, подталкивая их друг к другу, не подумал хорошенько, что из этого получится. Ну они не поженились, и теперь это страшно мучает меня. — Поуп прятал от Роя глаза. — Я начал тебе говорить, что она — неплохой человек, просто невезучая, и всегда ей не везло, думаю, у нее дурной глаз, она всем приносит зло. Вот почему я прошу тебя: не слишком увлекайся.

— Хороший же вы дядя.

— Я забочусь о тебе.

— Я сам позабочусь о себе.

— Пойми меня правильно. Она дочка моей сестры, и я люблю ее, но она всегда недовольна и наверняка впутает тебя в свои проблемы, а они будут забирать столько твоих сил, что тебя надолго не хватит.

— Тогда знайте, что я люблю ее.

— Она к тебе так же относится?

— Еще нет, но, думаю, будет относиться так же.

— Ну смотри, дело твое.

Поуп выглядел таким несчастным, что Рой сказал:

— Да не беспокойтесь вы о ней. Я и с невезением ее тоже справлюсь.

— Ну что ж, попробуй. — Поуп вынул бумажник, вынул оттуда розовую бумажку и отдал Рою.

Рой увидел, что это чек на две тысячи долларов.

— Это за что?

— Это баланс твоей зарплаты за те месяцы, которые ты пропустил, прежде чем попал сюда. Полагаю, ты заслужил по крайней мере минимальной платы за этот год.

— Это что. Судья прислал?

— Этот червяк? Да он не пришлет тебе даже своей отрыжки. Это мой личный чек. — Поуп покраснел.

Рой вернул бумажку Поупу.

— Я зарабатываю нормально. Если Судья согласится увеличить мое жалованье, хорошо, но мне не нужны ваши личные деньги.

— Мой мальчик, если бы ты знал, что для меня значишь…

— Не говорите так. — У Роя перехватило дыхание. — Погодите, пока я добуду вам первенство.

Он повернулся, чтобы уйти, как вдруг наткнулся на Макса Мерси. Увидев синяк Роя, тот вытаращил заспанные глаза. И тут же кинулся назад.

— От этого гада только и жди подвоха, — сказал Рой.

— Он спал на диване, неподалеку от меня, где я ждал, когда ты вернешься домой. Там у него был фотоаппарат.

— Снимать мой глаз ему ни к чему, — проговорил Рой.

Он быстренько взбежал наверх; за ним по пятам следовал Макс. Хотя колумнист тащил камеру и полный карман лампочек для вспышки, он бежал быстрее, чем ожидал Рой. Рой попробовал оторваться от него, свернув в дверь второго этажа, а потом рванул по коридору. Увидев, что Макс не отстает, он проскочил через пару открытых стеклянных дверей в гигантский бальный зал с расставленными повсюду креслами, пальмами в горшках, музыкальными пюпитрами, оставшимися от танцев предыдущего вечера. Застоявшийся аромат духов, смешанный с дымом сигарет, напомнил ему о волосах Мемо, запах которых преследовал его. Рой подумал, не спрятаться ли среди кресел, но не хотел стать посмешищем. Поскольку здоровый глаз привык к темноте, Рой проворно двигался между препятствиями, не теряя надежды, что четырехглазый монстр разобьет фотоаппарат или сломает ногу. Но казалось, Макс нюхом угадывал дорогу и ни разу не споткнулся. Добравшись до стеклянных дверей по другую сторону зала, Рой проскользнул в них как раз вовремя, так что вспыхнувшая лампочка не оставила Максу на память ничего, кроме вида пустого бального зала. Колумниста словно приклеило к тени Роя, он бежал за ним по спиральной лестнице, а потом по безлюдному коридору девятого этажа, который, казалось Рою, тянулся, как бесконечная автострада.

Он чувствовал себя так, будто бежит уже целую вечность, потом этот размытый в тумане черный лес остался позади, Рой замедлил бег. Каждое черное дерево чередовалось с белым, потом все деревья залил зловещий свет, сквозь листву пробилась луна и осветила лес. Из леса появился мальчик с собакой, и Рой прошептал ему: будь осторожен, мальчуган, переходя дорогу, — но он произнес это слишком поздно. Мальчик лежал с переломанными костями, истекая кровью в лунном свете, и некому было позаботиться о нем или помолиться за него. Рой едва сдерживал рыдание, стоя с фонариком над его телом. Ведь ему не удалось заставить Мемо повернуть назад, чтобы исправить причиненное зло. Над его головой вдруг что-то сверкнуло, и, метнувшись вперед, его тень стерла лежавшего на дороге мальчика… Рой почувствовал острую боль в животе, но тут же вспомнил, что ни на бампере, ни на капоте не было следов крови. Мемо сказала, что вскрикнула потому, что увидела в зеркало копов, преследующих их. Черный седан, который следовал за ними, тоже не остановился, что обязательно случилось бы, если бы в нем были копы и кто-то умирал на дороге. Значит, Мемо, наверное, права, — это был либо камень, либо собака мальчика, а возможно, даже и не это. Ведь скорее всего в тех лесах не было никакого мальчика, разве что в его воображении.

Вот его дверь. Макс пыхтел за спиной. Когда Рой вставлял ключ в замочную скважину, уставившись на нее одним глазом, Макс нацелился в него камерой с расстояния пятнадцати футов и щелкнул затвором. Блеснула вспышка. Хлопнула дверь. Макс чехвостил Роя на чем свет стоит, а Рой, уже за дверью, заходился от смеха.

Игра прошла замечательно. Док Кейси уменьшил отек под глазом, закрасил синяк телесной краской, и Рой повел атаку на «Филсов», дважды посадив их в этот день в галошу. Это обеспечило победу в серии и подняло «Рыцарей» на второе место. Фанаты выли от восторга. Газеты называли «Рыцарей» «чудом бейсбола этого века» и предрекали им Кубок.

Направляясь к Мемо после игры, Рой встретил ее в летнем, отороченном мехом костюме, когда она шла по четвертому этажу.

— А я думал заглянуть к тебе, узнать, как ты, Мемо.

Она не остановилась и шла своей покачивающейся походкой к лифту.

— Я чувствую себя нормально, — сказала Мемо.

— Уже была у доктора? — спросил Рой.

Мемо покраснела и быстро бросила:

— По его словам, это неврит, ничего серьезного.

Она нажала кнопку лифта.

— Ничего серьезного?

— Так он сказал. — Мемо смотрела вверх, и Рой понял, что у доктора она не была. Он догадался, что грудь у нее не болела и она так сказала ему, чтобы охладить его пыл. Хотя ее хитрости не понравились Рою, он сдержал раздражение и пригласил ее в кино.

— Извини. Меня ждет Гас.

Вернувшись в свой номер, Рой не находил себе места. Он подумал о том, насколько было бы лучше, если бы не встретил Мемо, но эта мысль вызывала у него горечь. Ред Блоу позвал Роя в кино, но тот сказал, что у него болит голова. Позже он пошел в кино один. В ту ночь Рой думал о Мемо до утра.

На следующий день в игре с «Храбрыми» у Роя не получился ни один хит. «Рыцари» выиграли, но во вторник против «Доджеров» в Бруклине Рой снова остался без хитов, и они проиграли. Поскольку никогда не случалось, чтобы хиты не получались у него шесть раз подряд, заговорили о спаде. Это встревожило Роя, но он старался не думать об этом. Мысли его занимала только Мемо. Он также смотрел, нет ли сообщений в газетах о дорожном происшествии на Лонг-Айленде, виновник которого скрылся. Не найдя никаких сообщений, Рой понял, что всему виной его воображение, и почел за лучшее забыть об этом. И еще он убеждал себя не волноваться по поводу спада — это случается и с самыми лучшими. Однако после третьего дня без единого бингла^[55] Рой начал дергаться.

Его игры без хитов продолжались, и это удивляло всех. Казалось, это невозможно для такого чудо-игрока, как Рой. Питчеры противника верили в эту новость меньше всех. Они подавали ему осторожно, опасаясь взрыва его ярости, но вскоре питчеры увидели в глазах Роя тоску и перестали ждать его прежних свободных и легких перебежек. Они спрямляли свои подачи и посылали мяч над самым центром пластины, рассчитывая, что Рой либо отправит его по низу в инфилд, либо выбьет самого себя. Правда, он оставался на поле все таким же величественным, высился в самой задней части своей пластины, широко расставив ноги и держа блестящий на солнце Вундеркинд. Рой бил с такой силой, что было видно взвившееся с земли облачко пыли, поднятое пронесшейся над ней битой, но это производило только легкое движение воздуха и больше ничего. Многие питчеры начинали чувствовать себя крепкими парнями, видя, как Рой сходил с пластины и, понурив голову, брел в дагаут.

«Что со мной?» — думал он с досадой. Рой чувствовал себя отупевшим и вялым: пальцы, мышцы, суставы — все онемело, все тело сковано. Пропало ощущение удара — того момента, когда перед тем, как дерево ударяет по мячу, вздымается все нутро, возникает та сладкая боль, которая пронзает руки и плечи, когда удар удается. Куда девалась радость, овладевающая полевым игроком (питчеры «Рыцарей» стали посылать мяч мимо бэттеров по всему полю), который носится с базы на базу, разворачиваясь у них со скоростью скаковой лошади, когда девять объятых яростью людей пытаются осалить его. Больше всего Рой страдал из-за утраты чувства торжества, наполнявшего его легкие, когда он успевал обежать все базы и вернуться к дому — и в список его рекордов записывали очередную победу. Вышли из строя физические и умственные ресурсы, без которых Рой чувствовал себя тем, кого оставил в прошлом.

«Что я делаю неправильно?» — спрашивал он себя. Никто на скамье или в клубе не мог дать ему совет или снабдить дельной информацией по этому поводу. Поуп страшно переживал то, что происходило с Роем, но не терял надежды, что это состояние пройдет так же внезапно, как появилось. Рой понимал, что слишком возбуждается и слишком вкладывается, — или ему не хватает выдержки, и он слишком рано машет битой перед мячом, или бьет слишком поздно, и Вундеркинд лишь слегка кусает, а то и вовсе остается голодным. Рой подумал, что, может быть, у него слишком широкий шаг и он слишком широко расставляет ноги, отчего ему не удается свободно разворачиваться. Он укоротил шаг, но это не помогло. Рой попробовал новую позу и попытался, считая про себя, изменить время удара. Напрасно! Чтобы сберечь зрение, он отказался от чтения и перестал ходить в кино. Отбивая мяч, Рой смотрел на питчеров противника с мрачным и не обещающим ничего хорошего выражением, но все равно они одерживали верх.

Рой часами мучительно раздумывал, обратиться ли за помощью или ждать, пока все уляжется само собой. В один прекрасный день спад должен пройти, но когда? Нет, Рой не стыдился просить помощи, но, пройдя такой путь и добившись успеха, он, чувствуя и понимая игру, вроде бы должен сам давать совет, а не искать его. Для признанного мастера это означало бы отказ от своих достижений. Это было бы все равно что начать все сначала, и Роя тошнило при мысли об этом. Но, сосредоточившись на ситуации, он запаниковал. Кончилось тем, что он отвел Реда Блоу в центр поля и растерянно спросил:

— Ред, что такое со мной, почему у меня не получаются удары? — Задавая вопрос, Рой пристально смотрел поверх стены правого поля.

Ред сплюнул в траву коричневую от табака слюну.

— Ну, — сказал он, потирая свой веснушчатый нос, — и что не дает тебе спать?

— Я беспокоюсь, что у меня столько промахов и мне не удается снова попасть в колею.

— А кроме этого? Ты, случаем, не обрюхатил какую-нибудь дамочку?

— Нет.

— Какие-нибудь финансовые проблемы?

— Нет.

— Делаешь что-то, что тебе не по вкусу?

— Что, например?

— Был у нас однажды малый, которого жена заставляла каждый вечер выносить помойное ведро, и хочешь — верь, хочешь — не верь, но это начало бесить его. Он целый месяц не мог попасть по мячу, пока не сказал, чтобы она сама выносила эту чертову помойку, и на следующий день бил как надо.

— Нет, ничего в этом роде нет.

Ред улыбнулся:

— А я-то думал насмешить тебя, Рой. Хороший смех, до колик в животе, иногда прекращает спад.

— Я бы и хотел посмеяться, но как-то не получается. Стыдно говорить, но мне больше хочется плакать.

Ред сочувствовал ему.

— В мое время, Рой, я перевидал много спадов, и если бы мог сказать, отчего это происходит, заработал бы состояние, купил бар и подал в отставку. Я знаю только одно: чтобы справиться с ними, нужно успокоиться, расслабиться. Догадываюсь, что ты чувствуешь сейчас, и понимаю: каждый наш проигрыш причиняет тебе боль, но если сможешь взять себя в руки и избавиться от нервозности, то скоро вернешь себе форму. И снова будешь бить, как бог.

— К этому времени я могу помереть, — мрачно заметил Рой.

Ред почесал голову.

— Советую тебе, Рой, самому решить это для себя.

Совет Поупа был практичнее. Рой пришел в офис менеджера после следующей (неудачной) игры. Поуп сидел за письменным столом, подсчитывая на отрывных листочках деловой книги общий уровень достижений игроков. На столе стояла пара спортивных туфель, портрет Ма Фишер, лежала пожелтевшая вырезка из «Спортинг ньюс» с рассказом о сенсационных успехах «Рыцарей». Поуп захлопнул деловую книгу, но Рой все-таки успел увидеть жирный красный нуль напротив своей фамилии. «Рыцари» были отброшены на третье место, располагались всего на одну игру выше «Кардиналов», и «ступня спортсмена» на руках Поупа расцвела в полной красе.

— Что я должен сделать, чтобы выбраться из этого? — угрюмо спросил Рой.

Поуп посмотрел на него поверх очков.

— Никто не скажет тебе определенно, сынок, но послушай меня. Не старайся тянуться за «неправильными» мячами.

Рой покачал головой:

— Едва ли дело в этом. Я вижу, когда они «неправильные», но иногда тянусь за ними, потому что иначе нечего будет отбивать. Питчеры не бросают мне хороших, последнее время все хорошие мячи они бросают другим бэттерам, а мне — только «неправильные».

— Черт меня побери, если я знаю, что посоветовать тебе. — Поуп поскреб свои багровые пальцы. Он тоже начал бояться. Но порекомендовал банты, просто подставлять биту под мяч, чтобы он катился по полю. Он сказал, что у Роя быстрые ноги и он быстро добегает до базы, поэтому ему удастся вернуть уверенность в себе.

У Роя никогда хорошо не выходили банты, ему было не по душе подставлять биту без удара и смотреть, как мячик катится и прыгает по траве, когда он с таким же успехом может замахнуться и запустить тот же мяч аж за ограду — но ждать, что это получится вот так, сразу же, на следующее утро, бесполезно. Пробуя такие удары, Рой выглядел смешным и скоро оставил эту затею.

Тогда Поуп посоветовал тренировать прямые удары с разными питчерами по тридцать минут каждое утро и продолжать так до тех пор, пока не вернется быстрота реакции. Спад, по его словам, выражался именно в утрате быстроты удара. Рой усердно тренировался и стал попадать в мяч, но, выходя на поле во время матча, снова терял этот навык.

Поуп, глядя на его мучения, сказал, что ему лучше бросить тренировки ударов и бить как попало. Но и это не помогло.

— Как твой глаз? Тот, что тогда ты повредил? — поинтересовался Поуп.

— Док проверил и сказал, что я вижу отлично.

Поуп мрачно посмотрел на Вундеркинда.

— Ты не думаешь, что тебе следовало бы для разнообразия попробовать другую биту? Иногда это помогает преодолеть спад.

Рой не хотел и слушать об этом.

— Вундеркинд поставил все мои рекорды вместе со мной, и я остаюсь с ним. Если что-то не так, то это со мной, а не с моей битой.

Поуп сидел с потерянным видом, но спорить не стал.

Мемо он видел редко, от случая к случаю. Она почти не появлялась, на игры не приходила, хотя какое-то время назад бывала на них довольно часто. Рою казалось, что Мемо не хочет видеть его из-за того, что он переживает спад. Он знал, что чужие проблемы пугали ее; ей нравилось быть там, где все веселы и довольны. Возможно, она считала его не таким хорошим игроком, как Бамп, и спад подтверждал это. Так или иначе, Мемо под разными предлогами не встречалась с ним, и он видел ее только мельком в гостинице. Как-то раз Рой наткнулся на нее в гриль-баре гостиницы. Мемо покраснела и сказала, что сочувствует ему. Она прочитала в газете, что у него полоса невезения.

Рой кивнул, но Мемо добавила, что Бамп обычно справлялся с нервами, когда не получались удары, обращаясь к гадалке Лоле, которая жила в Джерси-Сити.

— Для чего? — спросил Рой.

— Она говорила ему то, что поднимало у него настроение. Например, обещала, что Бамп получит наследство. Он так обрадовался, что от спада не осталось и воспоминания.

— Он получил деньги, о которых она сказала?

— Да. Под Рождество умер его отец и оставил ему гараж и новый «понтиак». Бамп продал все и получил девять тысяч.

Рой обдумал ее слова. Он мало верил, что какая-то гадалка способна помочь ему в беде, но все испробованные им способы не давали результата, Рой все глубже погружался в отчаяние и теперь был готов схватиться за любую соломинку. Взяв напрокат машину, он пустился на поиски Лолы в Нью-Джерси и нашел ее в двухэтажной хибаре у реки. Это была заплывшая жиром женщина лет пятидесяти в черных фетровых шлепанцах и с кухонным полотенцем, обвязанным вокруг головы.

— Проходите прямо в гостиную, — сказала она, отодвинув расшитую бисером портьеру, которая закрывала вход в темную, скверно пахнувшую комнату. — Я мигом, только отошью этого горлопана на крылечке.

Рой подождал, чувствуя себя глупо.

Наконец Лола вернулась, закутанная в испанскую шаль. Она зажгла хрустальный шар, сделала над ним несколько пассов своими узловатыми пальцами и близоруко уставилась в стекло. Через минуту она сообщила Рою, что скоро он встретит черноволосую леди и влюбится в нее.

— Что-нибудь еще? — нетерпеливо спросил он.

Лола снова уставилась в шар. Явно озадаченная, она покачала головой.

— Чудно, — сказала она, — больше ничего.

— Ничего о том, как я выйду из спада в бейсболе?

— Ничего. Будущее закрылось от меня.

Рой поднялся.

— Проблема в том, что я уже влюбился в шикарную рыжую девушку.

Поскольку сеанс был таким коротким, Лола взяла с него бакс, а не два, как обычно.

После визита к ней, Рой, не отличавшийся суеверием, попробовал кое-что, о чем слышал, желая посмотреть, не поможет ли. Он надел носки наизнанку, продернул через трусы красную нитку, увидев черную кошку, сплюнул между пальцами, каждый день высматривал, нет ли на трибунах косоглазого, который сглазил его. Кроме того, он стал есть меньше мяса, отчего постоянно чувствовал голод и решил пройти медосмотр. Доктор сказал, что Рой в прекрасной физической форме, а кровяное давление снизится, как только он успокоится. Рой пробовал по-разному держать Вундеркинд, глядя на себя в зеркало, нашил на внутреннюю сторону одежды медали, амулеты от сглаза из рыбьих и козьих косточек, сжатые кулаки, раскрытые ножницы, фигурки горбунов.

Мало чем из этого не пользовались другие «Рыцари». Пока они играли успешно, все это забывалось, но теперь, когда команда покатилась вниз, им понадобилась дополнительная поддержка.Поэтому Дейв Олсон начал снова враждовать с леди в шляпе с коричневыми перьями, Эмиль Ладжонг снова закувыркался со своими сальто назад, а Флорес стал опять играть с птичками. Одежду надевали в последовательности снизу вверх, перчатки поворачивали в сторону юга, когда игроки покидали поле, чтобы занять место бэттера, и все, в том числе Диззи, обзавелись хотя бы одной кроличьей лапкой. Несмотря на все эти меры предосторожности, они опять совершали дурацкие ошибки; то кто-то не вовремя наступит на пластину в самой банальной ситуации, то они уходят с поля с двумя игроками в ауте, в то время как удачный забег сразу завершался увеличением счета, то пытались растянуть единичные забеги в тройные, при этом каждый игрок боялся бежать первым, когда розыгрыш мог принести минимум два очка. И у них еще хватало духу сваливать все на Роя.

Вскоре фанатам надоели их штучки. Одни соглашались, что виноват Рой, сглазивший себя и команду, когда в свой День хвастливо наобещал с три короба, другие, включая группу спортивных репортеров, считали, что верзила держался только за счет закона средних чисел, когда сначала шли большие числа, а потом раздувшийся мешок лопнул и ничего не осталось. Сэди, прикладывая к глазам краешек нижней рубашки, закинула свой гонг на полку в сарае, а Глория поливала грязью всех мужчин. И вновь, словно дурной сон, объявился Отто Зипп со своим громким голосом и надоедливым клаксоном. Он, было, злобно ухал, отправляя Роя в забвение. Некоторые фанаты стыдились за тех, кто набросился на лежачего, но большинство разделяли общие чувства. Ветераны трибун опять начали забрасывать игроков овощами и ненужными вещами и, следуя примеру карлика, последними словами поносили игроков, особенно Роя, обзывая его самыми обидными словами, от труса и до сукиного сына. А так как Рой был особенно чувствителен к издевкам, любые насмешка и колкость попадали в цель. Он менялся в лице и, бормоча что-то себе под нос, отбрехивался от обидчиков. Однажды в приступе слабости он не успел быстро подскочить под свечу (а перед этим заставлял себя ловить отбитый мяч, который раньше хватал не глядя), отчего Флоресу пришлось со всех ног кинуться на его территорию спасать положение. Придурки, как один, вскочили с мест и дико зашикали. Рой погрозил им кулаком. Они подняли свист и загалдели. Он показал им нос. Они хором завопили: «Смотри, получишь!»

Он и получил: отчаянное бессилие овладело им. Видя это, Поуп пришел в бешенство. Он чуть не содрал с гноящихся пальцев недавно наложенную повязку. Поупа как с резьбы сорвало, он набрасывался на всех и каждого, его голос то и дело срывался на исступленный крик, штрафы сыпались налево и направо, но больше всего злобы изливалось на Роя.

— Это все твоя проклятая бита! — разошелся Поуп как-то в клубе перед тренировкой. — Когда ты наконец выбросишь свой треклятый Вундеркинд и попробуешь что-нибудь другое?

— Никогда.

— Ах, так, тогда полируй своей задницей скамейку.

И Рой просидел всю игру на самом дальнем конце скамейки, откуда наблюдал за Мемо, которая выглядела как никогда красивой. Она сидела в центральной ложе в компании двух гробовщиков, улыбающегося одноглазого Гаса и облизывавшегося, как кот, Мерси, чья передовая статейка в вечернем выпуске гласила: «Хоббс отправлен на скамейку. Всеамериканская серия — „Рыцарей“ осалили и отправили во второй эшелон».

Рой проснулся в раздевалке; он растянулся на скамейке. Рой помнил, что прилег обсохнуть перед тем, как одеться, но по-прежнему был мокрым от пота, зажженная над часами спичка показала, что уже за полночь. Он с трудом поднялся и сел, застонал и стал растирать сильными ладонями свое бородатое лицо. Снова вернулись тяжелые мысли и выбили его из колеи. Он сидел не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, а вместе с тем все его нутро словно пребывало в полете — двукрылые легкие, лодка-сердце, а там и тянущийся за ним длинный шлейф кишок. Ему до боли хотелось друга, отца, дома, куда он мог бы вернуться — Рой видел, как укладывает свое барахло в чемодан, покупает билет и бежит за поездом. Проехав первую станцию, он выбросит Вундеркинда в окно. (Через годы, стариком, возвращаясь ненадолго в город, Рой разглядывал полосу вдоль железнодорожного пути, пытаясь увидеть, не валяется ли там Вундеркинд, поблескивая в грязи.) Поезд мчался сквозь ночь по стране. В нем Рой чувствовал себя в безопасности. У него вырвался смешок.

Жалкое хихиканье разозлило его. «Я что, совсем рехнулся, что ли?» И снова потекли медленные мысли. Он тихо бормотал: «Что я делаю не так, что?» Теперь Рой кричал, спрашивая себя снова и снова, и вопрос возвращался к нему, отскакивая от стен. Зажигая спичку за спичкой, он торопливо накинул на себя одежду. Перед тем как выйти на улицу. Рой завернул Вундеркинда во фланель. На улице сразу стало легче дышать, но потом ему показалось, что кто-то следит за ним. Он остановился и быстро обернулся. Женщина, которая шла под уличными фонарями, заметила его и прибавила шагу, постукивая каблучками. Рой, прижавшись к стене стадиона, посматривал назад. В башне тускло горел огонек, Судья пересчитывал свои шекели. Обругав его. Рой потащился дальше.

Таксист с перебитым носом внимательно оглядел его, но не узнал. В гостиничном лобби не было ни души. Старик лифтер что-то бормотал себе под нос. В коридоре девятого этажа, длинном и пустом, не раздавалось ни звука. В Рое проснулся страх… что-то похожее на бульканье при стекании воды, когда в ванне остается мертвый паук, три мокрицы, крысиные какашки и то, чего он даже не мог назвать. Впервые за много лет Рой боялся войти в свою комнату. Зазвонил телефон. Рой ждал, когда он перестанет звонить. Наконец перестал. Рой сказал себе, что ведет себя, как болван. Повернув ключ в замке, он распахнул дверь. Кто-то в дальнем углу комнаты шевельнулся. У него в жилах застыла кровь.

Собираясь бороться, хотя силы покинули его, он включил свет. Белая тень метнулась в ванную. Бросившись туда. Рой ударом ноги распахнул дверь. На него пялилось все то же мертвенно-белое лицо. «Бамп!» Он вздрогнул. Прошла уже целая вечность… На Роя из зеркала в ванной уставилось немигающее лицо, его юность, череда пролетевших лет. Он испытал такое облечение, что едва не потерял сознание. Его голова пульсировала, мысли разбегались. На сердце навалилась гнетущая тяжесть. Ловя воздух, Рой стоял у открытого окна и смотрел на безрадостный город, пока ноги и руки не налились спасительной тяжестью. Он закрыл дверь в коридор и бросился на кровать. В темноте Рой растворился в овладевшей им слабости… «Я конченый человек», — бормотал он. Листочки с записями его рекордов рассыпались и разлетелись по ветру. Он спал и просыпался, конченый человек. Всю ночь Рой ждал проклятую серебряную пулю.

В дороге Поуп был в отвратительном настроении. Говорил о привилегиях для команды: никаких жен в поездках на матчи, никаких счетов за питание — каждое утро перед завтраком Ред выдавал деньги на еду, — комендантский час в одиннадцать вечера и проверка по комнатам каждую ночь. Но Рой обнаружил, что старик пригласил Мемо поехать с ними. Он принял за чистую монету слова о том, что Рой прислушался к его совету держаться подальше от нее, и теперь терзался из-за этого. Мемо не приняла приглашение, и Поуп ругал себя за то, что пригласил ее.

Рой думал о ней в то утро, когда они прибыли в Чикаго и втроем (Поуп, Ред и он) ехали в такси в гостиницу. Ему удалось на какое-то время забыть о Мемо, но теперь, вместе с новым разочарованием, она вернулась в его мысли. Рою хотелось понять, прав ли был Поуп, говоря, что, возможно, это Мемо сглазила его и привела к спаду. Если это так, не будет ли лучше здесь, на таком большом расстоянии от нее?

Такси свернуло на Мичиган-авеню, откуда открывалась панорама озера. Рой молчал. Ред обернулся и посмотрел в заднее стекло.

— Никто из вас, ребята, не заметил черный «кадиллак», который все время преследует нас? Я видел эту чертову машину почти всюду, куда мы ехали.

Рой тоже обернулся. У него екнуло сердце. Машина походила на ту, что следовала за ними через Лонг-Айленд.

— Черт бы их побрал, — сказал Поуп. — Я уволил этих ребят уже неделю назад. Наверное, не получили моей почтовой открытки.

Ред спросил, что это за люди.

— Частный детектив с партнером, — объяснил Поуп. — Я нанял их месяц назад последить за Великим Человеком и уберечь его от неприятностей, но теперь это деньги, выброшенные псу под хвост. — Он обернулся и со злостью бросил: — Эти мне олухи!

Рой посмотрел на Поупа таким тяжелым взглядом, что тот смешался.

Когда такси подъехало к гостинице, к ним кинулся возбужденный человек.

— Ребята, нет среди вас Роя Хоббса?

— Вот он, — мрачно буркнул Поуп, направляясь с Редом к гостинице. Он указал на Роя, вылезшего из такси.

— Никаких автографов. — Рой шарахнулся от мужчины.

— Ради Бога, Рой, — взмолился тот. Он поймал Роя за руку и не отпускал. — Не откажи мне, ради Господа!

— Что тебе надо? — Рой настороженно уставился на него.

— Рой, ты не знаешь меня, — со слезами проговорил мужчина. — Меня зовут Майк Барни, и я вожу грузовик у Кадахи. Мне самому не нужно ничего, только для моего мальчика Пита. Он попал под машину, когда играл на улице. Ему сделали операцию пару дней назад, у него проломлен череп, и он в плохом состоянии. Доктор говорит, что он сам не очень сильно борется.

Майк Барни заплакал.

— А какое отношение это имеет ко мне? — спросил побледневший Рой.

Водитель грузовика вытер глаза рукавом.

— Пит — твой фанат, Рой. У него целый альбом с газетными вырезками о тебе, вот такой толстый. Вчера меня пустили к нему, и я сказал Питу, что ты сделаешь для него хоумер во время сегодняшней вечерней игры. После этого он даже улыбнулся и стал лучше выглядеть. Ему дадут немного послушать радио сегодня вечером, и я знаю, что если ты сделаешь хит, то спасешь его.

— Для чего ты говоришь мне это? — желчно спросил Рой. — В таком состоянии я не попаду и в стенку амбара.

Не отпуская рукав Роя, Майк Барни упал на колени.

— Пожалуйста. Ты должен это сделать!

— Да встань ты, — сказал Рой. Ему было жалко парня, он хотел помочь ему, но боялся того, что может произойти, если у него не получится. Ему не хотелось брать на себя ответственность.

Майк Барни стоял на коленях и рыдал. Вокруг собралась толпа и наблюдала за ними.

— Я сделаю все, что смогу, если у меня будет шанс. — Рой высвободил рукав и побежал в отель.

— Прими отцовское благословение, — прокричал ему вслед водитель дрожащим голосом.

Одеваясь к игре этим вечером в гостевой раздевалке, Рой думал о мальчишке в больнице. Он думал о нем неотвязно, и ему очень хотелось сделать что-нибудь для него. Рой видел себя выходящим к пластине и отбивающим мяч далеко-далеко, в самые трибуны, а потом представил, как выздоровевший мальчик благодарит его за то, что он спас ему жизнь. Картинка получалась очень живой, и, полируя Вундеркинда, Рой чувствовал, как его пальцам не терпится выйти с ним на пластину и сделать классный удар.

Но Поуп имел свои планы.

— Рой, ты останешься на скамейке до тех пор, пока не откажешься от Вундеркинда и не начнешь пользоваться обычной битой.

Рой покачал головой, и Поуп подал судье расстановку игроков на поле без Роя. Когда Майк Барни, сидевший на несколько рядов позади пластины бэттера над третьей базой, услышал объявленный на стадионе состав «Рыцарей» без Роя, лицо его покрылось испариной.

Игра началась, а Рой сидел на дальнем конце скамьи, держа Вундеркинда между коленями. В этот погожий и теплый вечер на трибунах почти не было свободных мест. Прожектора на крышах освещали стадион ярче, чем дневной свет. Над сферой света висела темная ночь, и высоко в небе мерцали звезды. Хотя огорчение из-за того, что он не играет, не проходило, Рой без всякой на то причины был увереннее в себе, чем всю неделю до этого. У него появилось предчувствие, что в этот вечер все может получиться, вот почему он особенно жалел, что не в игре. Больше того, Майк Барни находился в поле зрения Роя и время от времени посматривал на него. Взгляд Роя скользил мимо Майка, дальше, к трибунам, туда, где слева от него на месте у прохода сидела молодая черноволосая женщина в красном платье. Он отчетливо видел белый цветок у нее на груди и то, что она больше смотрела, вытянув шею, на дагаут «Рыцарей», на него — он мог в этом поклясться, — чем на поле. Она заинтересовала его, и ему хотелось бы поближе рассмотреть ее, но выйти туда было нельзя, не привлекая к себе внимания.

Поуп поставил питчером Фаулера, который неплохо показал себя за две эти жуткие недели спада у Роя. Он только вечно накидывался на всех, особенно на Роя, за то, что ему не дают заработать очки и продули две игры, хотя он подавал безукоризненно. Поуп не спускал с Фаулера глаз в последних иннингах, поскольку, когда тот начинал злиться, у него пропадало стремление взять верх над бэттерами противника.

Вплоть до окончания пятого он не давал «Волчатам» поднять голову, но в следующем иннинге расслабился, и они заработали два очка при одном ауте. Поуп посмотрел на него испепеляющим взглядом, Фаулер собрался и завершил партию одной свечой и страйкаутом^[56]. В половине седьмого иннинга, когда нападали «Рыцари», Кэл Бейкер сделал потрясающий трипл, дав забежать Снабсу, и затем сам забежал с одного удара Флореса. Они свели счет к ничейному, но утратили позиции, когда в своей части иннинга «Волчата» запустили две пары игроков друг за другом, что и принесло им еще одно очко.

По мере того как на поле развивались события, Рой испытывал все большее напряжение. Он начал подумывать о том, чтобы рассказать Поупу про мальчика и попросить его дать ему возможность пробить. Но, зная упрямство Поупа, Рой понимал: тот будет стоять на своем и требовать, чтобы он отказался от Вундеркинда. Этого Рой и боялся. Как ни хотел он помочь мальчику, теперь его забрало всерьез, он не мог рисковать и бить чужой битой. Если он хоть раз откажется от Вундеркинда, кто знает, что с ним случится. Возможно, он расстанется со своей карьерой навсегда, потому что с того момента, как Рой вырезал биту, он ни разу не пробил какой-нибудь другой.

В восьмом иннинге при дабле и сакрифисе^[57] Поуп отправил раннера^[58] на третью базу. Сквиз^[59] не удался, и он озабоченно шарил глазами вокруг, чтобы найти замену бэттеру. Поймав взгляд Роя, Поуп сказал, как тот и предполагал:

— Возьми порядочную биту и отправляйся на место.

Рой не шелохнулся, хотя ему стоило огромных усилий не подняться. Он видел, как страдает на своем месте Майк Барни, как он вытирает лицо и вздыхает. Рой отвел от него взгляд.

Левая нижняя часть трибун заволновалась. Леди в красном платье поднялась и, возвышаясь над морем голов, казалось, искала кого-то. Потом она перевела взгляд на дагаут «Рыцарей» и наклонила голову. По толпе пробежал шумок. Кое-кто объяснял, что она не разобралась со счетом в седьмом, но другие говорили, что этого не может быть, так как счет показывали на табло после окончания иннинга. Она стояла в свете прожекторов и, видимо, пыталась что-то сказать, но у нее не получалось, и некоторые фанаты стали злиться. Сидевший рядом с ней незнакомец, охваченный желанием, старался скрыть это, нетерпеливо теребя сигарету. Рой не замечал ее, потому что им овладело беспокойство и он серьезно подумывал, не отказаться ли от Вундеркинда.

Поуп, конечно, не имел ни малейшего представления о переживаниях Роя, поэтому он кивнул Эдду Симмонсу, запасному полевому игроку. Эд взял биту из стойки, и, когда он приблизился к пластине, стоявшая леди медленно опустилась на свое место. Но к этому моменту все, кажется, уже забыли о ней. Эд отправил мяч в аут. Поуп презрительно глянул на Роя и сплюнул в пыль струю табака.

В половине «Волчат» в восьмом Фаулер справлялся чуть похуже, но дабл спас его, и счет оставался 3:2. Начался девятый. Поуп походил на ходячую смерть. Рой закрыл глаза. Пришла очередь Фаулера бить. Знатоки не сомневались, что Поуп заменит его запасным бьющим, но для питчера Фаулер был очень неплохим бьющим, и для «Рыцарей», желающих сравнять счет, его подачи были сегодня слишком хороши, чтобы пренебрегать ими. Он пробил первый мяч, послав его, к вящему удовольствию Поупа, совсем низко над землей. Элие Стаббз попытался сделать хороший удар, но его свечу в центре поля поймал противник. Следующим подавал Фаулер и в облаке пыли благополучно добрался до второй базы. Длинный сингл мог бы сравнять счет, но Кэл Бейкер, к его ужасу, попал в аут и отшвырнул от себя биту. Поуп снова шарил глазами по скамейке в поиске замены бэттеру. Его взгляд остановился на Рое, но Рой оставался неприступным. Поуп с досадой отвернулся.

Майк Барни, воплощение отчаяния, демонстрировал свою скорбь. Он умоляюще вытянул вперед длинные руки, и Рою казалось, будто они достигли самого дагаута, чтобы придушить его.

Рой больше не мог этого вынести. Положив Вундеркинда на скамью, он поднялся и встал перед Поупом.

Поуп грустно посмотрел на него.

— Твоя взяла, — сказал он. — Ступай туда.

Рой взволнованно спросил:

— Со своей битой?

Поуп кивнул и посмотрел в сторону. Рой взял Вундеркинда и вышел в свет прожекторов. Голос судьи, объявившего его имя, потонул в восторженном реве трибун. Хотя Рой не выходил с битой на поле всего три дня, они показались ему долгими годами. Он чуть не заплакал, подумав, как давно это было.

Лон Туми, похожий на медведя питчер «Волчат», который дважды за последние две недели хорошенько приложил Роя, с улыбкой смотрел на него сквозь свою перчатку. Кинув быстрый взгляд на Фаулера, стоявшего на второй базе, он покрутил мяч пальцами и бросил. Рой, стоявший на своей пластине, проводил его мяч взглядом.

— Стра-а-а-йк!

Он отступил назад, по нему снова пополз страх. А что, если спад не ушел? Сколько еще может это продолжаться, сколько еще он продержится, пока не рухнет окончательно?

Туми высоко поднял правую ногу и бросил мяч. Рой не должен был замахиваться на этот «неправильный» мяч, но замахнулся, и судья, расчихавшись под потянувшим вдруг ветерком, объявил:

— Второй страйк!

Вундеркинд походил на батон болонской колбасы. Рой обругал биту, а фанаты «Рыцарей» на трибунах разразились свистом. Измученное лицо Майка Барни пожелтело.

Рою стало не по себе. Он горько жалел, что с самого начала не отложил Вундеркинда и вошел в игру не с четырьмя ударами, а с тремя ничтожными страйками, два из которых уже использовал. Как он объяснит Барни, что променял жизнь его ребенка на привязанность к деревяшке?

Леди на трибуне неуверенно поднялась на ноги второй раз. Фотограф, расположившийся неподалеку, сделал ее снимок. Это была привлекательная женщина лет тридцати, плотная, но не полная, с красивой грудью, с темными, разделенными пробором волосами, которые спадали на плечи. Репортер подошел к леди и спросил, как ее зовут, но она не ответила ему. Фанаты, сидевшие сзади, недовольно галдели: «Да сядь ты!» — но, хотя по глазам было видно, что леди обеспокоена, она продолжала стоять.

Заметив, что Туми смотрит на нее, Рой тоже бросил на нее взгляд, быстро отвел глаза, но тут же снова повернул голову в ее сторону. Ему показалось, что она улыбается ему и хочет что-то сказать. Рой внезапно догадался: она хочет показать, что верит в него. Это очень удивило Роя, и в этот момент он почувствовал, что ночь наполнилась невероятным благоуханием.

К нему стремительно летел мяч. Туми сделал очень быструю подачу. Рой отклонился назад и, замахнувшись, встретил мяч ударом.

Часть публики уже потянулась к выходу. Майк Барни плакал, уже не скрывая слез. Ушла и леди, рассеянно натянув белые перчатки.

Мяч проскочил между ногами изумленного Туми и пошел над землей. Игрок на второй базе, повалившись спиной на траву, собирался схватить его, но мяч пролетел над его напрягшимися пальцами, проскочил полосу света и исчез в темноте, как белая звезда.

Поникший Туми смотрел в ночное небо.

Рой пробежал по всем базам со сверкающими огнями и развевающимися флагами и под торжественные гудки сделал круг по инфилду. «Рыцари», высыпав из своего дагаута, хлопали его по спине, а сотни их болельщиков прыгали по всему полю. Встав на пластине, Рой помахал шапкой пустому сиденью, где прежде сидела леди.

И, хотя в последней части девятого Фаулер обыграл «Волчат» под ноль и считался виновником победы, все знали, что только Рой спас жизнь этому мальчику.

Айрис казалось совершенно естественным ждать его здесь, на траве парка. Рой занимал ее мысли так часто в последний месяц, что она не воспринимала его как чужого человека, хотя на самом деле он был совершенно чужой. Она вспомнила, что накануне ночью заснула, думая о нем. Она смотрела тогда из окна на звезды и не заметила, когда они растворились в летнем дожде, хотя успела увидеть, как стрелы молнии пронзили облако. Хотя Айрис боялась, что молния ударит в нее, она не встала и не закрыла окно, а наблюдала, как огонь прорезал небо и исчез за горизонтом. Ночь была нежной и душистой. Надев платье, Айрис решила пройтись по полям с маргаритками, чьи белые звездочки обжигали ее голые ноги. Она думала о завтрашнем дне — почти так же, как в шестнадцать лет.

В этот прекрасный вечер зеленые и золотистые краски неба еще сохранились над белыми зданиями на Мичиган-авеню, но уже поблекли над озером, где сгущалась синева ночи. Легкий ветерок уже доносил дыхание осени, хотя в городе воздух был раскаленным. Время от времени Айрис ловила себя на том, что иногда недовольно посматривает на часы. Впрочем, виновата была сама, так как приехала слишком рано. По телу ее пробежали мурашки, и она подумала, что не стоило надевать такое легкое платье вечером, но вскоре догадалась: дело не в вечерней прохладе, а в воспоминаниях о далеком прошлом.

Много лет назад, в ранней юности, она однажды вечером пошла в кино одна. Там Айрис познакомилась с мужчиной, годившимся ей в отцы, и согласилась прогуляться с ним в парке. Почти сразу поняв, чего он хочет, она не испугалась, а, напротив, удивилась тому, что готова уступить ему. При этом Айрис не испытывала влечения к нему. Он обнимал ее под раскидистым деревом, и сначала она пыталась вырваться. Но мужчина не выпускал Айрис, покрывая ее поцелуями. Неожиданно для себя Айрис, которая не испытывала никакого желания, велела мужчине отвернуться и сняла трусики, после чего отдалась ему.

Раздался гудок.

Это был Рой в машине, взятой напрокат. Он поискал глазами место для парковки, но Айрис уже махала ему рукой, показывая, что бежит к нему. Рой увидел ее фото в одной из утренних газет на следующий день после того, как сделал хоумер для мальчугана. Он аккуратно вырезал фотографию и положил в бумажник. Всякую свободную минуту (он имел потрясающий успех с битой — пять на пять, три хоумрана, и все превозносили его) Рой вынимал и рассматривал фото, пытаясь понять, почему она так старалась для него. Никогда никто ничего подобного не проделывал. Обычно, когда Роя преследовали неудачи, он переносил их один. Рой заподозрил, что у нее либо не все в порядке с головой, либо она, как восторженная девочка, сходит с ума по кумиру, чьи портреты постоянно появляются на страницах газет. Но, судя по ее виду, вряд ли это соответствовало истине. Дамы нередко влюблялись в игроков, но Рой не относился к числу этих баловней судьбы. Внешне интересный и привлекательный, он был не из тех, кого женщины называют «парень моей мечты». Похоже, и она не принадлежала к числу таких женщин. В ее широко открытых глазах Рой разглядел что-то, заставившее его поверить, будто она знает жизнь.

Он позвонил фоторепортеру, сделавшему ее снимок, чтобы узнать, нет ли у него адреса этой дамы. Рою сказали, что он снимает лесной пожар в Миннесоте. Во время игры в этот полдень Рой оглядел все трибуны и увидел ее в пятом секторе слева, очень близко от него. Он попросил билетера передать ей записку, в которой предложил встретиться сегодня вечером. Она ответила, что не сегодня, и написала номер своего телефона. Сделав глоток виски, Рой позвонил ей. У нее был необычный голос. Она призналась, что боится, как бы их знакомство на том и не закончилось. Поняв, что их время давно прошло, они могут испытать разочарование. Он выразил сомнение в том, что она разочарует его. Рой очень упорно уговаривал ее, и она согласилась, когда он сказал, что хочет поблагодарить ее за поддержку.

Он открыл дверцу, и она села в машину.

— Я Айрис Лемон, — сказала она и покраснела.

— Рой Хоббс. — Он понял, что сказал глупость: ведь она знала, как его зовут. Рой сразу испытал разочарование: она была полнее, чем ему казалось, и что-то такое теряла в легком коричневом платье в сравнении с тем, как выглядела в красном. Рой не любил полных женщин, но, приглядевшись, решил, что ее нельзя назвать толстой, — крупная, да, но прекрасно сложена. У нее были красивое лицо и волосы, пропорциональная фигура. Рой счел Айрис привлекательной, хотя обычно не относил это понятие к женщинам, менее стройным, чем Мемо.

Он спросил, замужем ли она.

Вопрос застал ее врасплох, она смутилась, но, быстро овладев собой, улыбнулась.

— Нет, а вы женаты?

— Нет.

— Как же это девушки упустили вас?

Удержавшись от объяснений, Рой только пожал плечами. Они избегали смотреть друг на друга и не сводили глаз с дороги. Машина не двигалась.

Айрис чувствовала, что напрасно пришла. Он казался огромным на стадионе, а вблизи, к ее разочарованию, выглядел совсем не так, как она ожидала. В уличной одежде он проигрывал, утрачивая ореол бойца, который ему придавала спортивная форма. Сейчас он походил на обычного мускулистого механика или бармена. Не все ли ей равно, что именно этот человек пережил спад? Айрис поразилась своей сентиментальности.

Рой думал о Мемо. Если бы не она, он бы не был здесь и не пытался держаться раскованно с этой женщиной. Мемо относилась к нему не так, как он заслуживал. Какое-то время между ними все было хорошо, но стоило начаться неприятностям, как она начала избегать его. Если бы Мемо была приветливой с ним, он скорее вышел бы из спада. Однако Рой не обижался. Сейчас Мемо казалась далекой, почти нереальной. Странно, как быстро он забыл, какая она. Нет, не забыл, как она выглядит, не забыл! Но все же ее образ появлялся перед ним в дымке. Айрис, чужая женщина, сделала для него то, чего не сделали другие, да еще при всех. Он почувствовал к ней благодарность.

— Когда вы узнаете меня лучше, я больше понравлюсь вам. — Он сам удивился своим словам.

— Вы и сейчас мне по душе.

Он нажал на стартер, и они отъехали в фиолетовых сумерках. Куда, спросил он, и Айрис сказала, что это не имеет значения. Как только они тронулись с места, вышла луна. Рой внезапно осознал, как плохо было ему во время спада.

Они ехали так, что озеро почти все время оставалось в поле зрения. Они двигались по освещенному лунным светом шоссе туда, где озеро поворачивало к Индиане, и видели тянущиеся вдоль берега желтые дюны. Рой свернул на извилистую грунтовую дорогу, и вскоре они выехали на пустынный берег, окруженный березами. Дул теплый ветерок, и в воде отражалась луна.

Рой выключил мотор. Их окружала тишина, слышался только тихий плеск воды. Они тоже молчали. Рой не знал, что делать дальше, Айрис молилась, чтобы все было хорошо, не вкладывая в это слово определенного смысла.

Рой спросил, не хочет ли она выйти. Поняв, что он хочет этого, она кивнула. Он удивился, услышав, что уже была здесь раньше.

— Какая здесь вода?

— Холодная. Все озеро холодное, но быстро привыкаешь.

Они прогулялись по берегу. Возле одной из берез Айрис села на песок и скинула туфли. Движения ее были исполнены естественной грации. Сев неподалеку, Рой не спускал с нее глаз. Айрис догадывалась, что ему хочется поговорить, но сейчас его проблемы не трогали ее. В эту прекрасную ночь ей хотелось только наслаждаться природой.

Рой спросил, почему она встала накануне вечером.

— Не знаю, — ответила Айрис.

— Как так?

— Я пыталась понять это. — Она закурила сигарету.

Рой не ожидал такого ответа, но не выразил удивления.

— Ты болельщица «Рыцарей», да?

— Нет.

— Тогда с какой стати — не понимаю.

— Я не бейсбольная болельщица, но люблю читать про бейсболистов. Вот так я и заинтересовалась тобой, твоей карьерой.

— Ты читала о моем спаде? — От этого слова у него стиснуло горло.

— Да, а до этого о твоих победах.

— Ты когда-нибудь видела, как я играю, до того вечера?

Она покачала головой.

— Один раз тогда и еще раз вчера.

— А почему ты пришла в первый раз?

Айрис загасила сигарету.

— Потому что мне не нравится видеть, как проигрывает герой. Их так мало.

Она произнесла эти слова так серьезно, что Рой оценил их искренность.

— Без героев мы, простые люди, не знаем, куда идти.

— Ты хочешь сказать, что сильные устанавливают рекорды, а слабые выходят в аут?

— Да, их роль быть лучшими, а все мы должны понимать, что они такое, и вести себя соответственно.

Рой не рассматривал это под таким углом зрения.

— Ты оказываешь влияние на очень многих мальчишек.

— Верно.

— Ты должен отдавать им самое лучшее.

— Я и пытаюсь это делать.

— И как мужчина.

Рой кивнул.

— Я чувствовала: если бы ты видел, что люди верят в тебя, сила вернулась бы к тебе. Вот почему я встала на трибуне. У меня этого и в мыслях не было перед тем, как я пришла. Это произошло естественно. Конечно, мне было неловко, но, по-моему, сделать что-то ради кого-то нельзя, не ущемив в чем-то себя. Надеюсь, тебе не было стыдно за меня?

Рой покачал головой.

— Ты молилась, чтобы я запустил через крышу?

— Я надеялась, что ты снова станешь самим собой.

— Меня сглазили, — объяснил Рой. — Что-то мешало мне оставаться в форме. Там, на пластине. Я ничего не видел, как летучая мышь, и Вундеркинд дрожал как с перепугу. Но когда ты встала, я увидел тебя в красном платье и подумал, что ты со мной, даже если больше никого нет на моей стороне. И сглаза как не бывало.

Айрис рассмеялась.

Рой придвинулся и положил голову ей на колени. Она не шелохнулась. От нее пахло сиреневыми духами и чистотой. Рой закурил сигару, но она портила воздух, и он отшвырнул ее.

— Как я рад, что ты пришла! — вздохнул он.

— А кто-нибудь не приходил?

— Ты же ничего не знаешь.

Айрис тихо сказала, что хотела бы знать.

Рою очень хотелось рассказать, но он не мог говорить о сокровенном.

— Не рассказывай, если не хочешь, — промолвила она.

— Все получилось совсем не так, как я думал.

— В каком смысле?

— По-разному.

— Не понимаю.

— Моя проклятая жизнь повернулась не так, как я хотел.

— А у кого так? — быстро спросила она. Рой посмотрел на Айрис. У нее было доброе лицо.

— Я хотел всего, — начал он. — Я столько мог дать этой игре.

— Жизнь?

— Бейсбол. Если бы я начал лет пятнадцать назад, как пытался, был бы сейчас королем.

— Королем чего?

— Самым лучшим в игре.

Она глубоко вздохнула.

— Ты хорош и сейчас.

— Я бы хотел быть еще лучше. Я бы побил все рекорды.

— Это так много значит для тебя?

— А как же! Мне понравилось, как ты сказала недавно. Ты бьешь рекорды, а все остальные стараются догнать тебя, если получится.

— Ты не ограничишься несколькими?

— Нет!

— Не понимаю, почему ты придаешь этому такое значение. Что, твои ценности…

Ему послышался гудок паровоза.

— Где этот поезд? — Рой вскочил.

— Какой поезд?

Он всматривался в ночь.

— Тот, который я только что слышал.

— Наверное, это закричала птица, здесь нет поездов.

Он подозрительно посмотрел на нее, но потом успокоился и сел.

— Тогда, — продолжил он, — если после тебя останутся рекорды, которые никому больше не побить, о тебе всегда будут помнить. Ты как бы никогда не умрешь.

— Ты боишься смерти?

— Какое это имеет отношение к тому, что я говорю?

Айрис не ответила. Он подождал и, закрыв глаза, снова положил голову ей на колени.

Она погладила его волосы.

— Рой, что произошло пятнадцать лет назад?

К его глазам подступили слезы, но все же он рассказал ей то, чего не рассказывал никому.

— Я был совсем пацан, и перед самым первым моим испытанием меня подстрелила полоумная дамочка. После этого мне никак не удавалось начать все сначала. У меня пропала уверенность, а с ней все пропало.

Рой сказал, что над ним висело какое-то проклятие, повторялось одно и то же — он терпел поражение, когда до цели было рукой подать.

— Всегда?

— Всегда одно и то же.

— Всегда с женщиной?

Он рассмеялся.

— Конечно же, были в моей жизни женщины. Они использовали меня.

— Почему ты выбираешь таких?

— Просто так получается, они сами выбирали меня.

— Ты же мог отказать им.

— Только не таким дамам, на которых всегда западаю, — они не похожи на тебя.

Она улыбнулась.

— Я хочу сказать, что ты другая.

— Это плохо для меня?

— Нет, — серьезно ответил он.

— Я никогда не причиню тебе боль, Рой.

— Нет.

— И ты никогда не делай мне больно.

— Нет. Одно никак не укладывается у меня в голове, — проговорил он дрожащим голосом, — почему это всегда должно случаться со мной? Что я делаю, чтобы заслужить это?

— Не успеешь начать, как тебя останавливают?

Он кивнул.

— Может быть, это потому, что ты хороший человек?

— Это как?

— Опыт делает хороших людей лучше.

Она не отводила взгляда от озера.

— Как это получается?

— Через их страдания.

— Я страдал больше, чем достаточно.

— У нас две жизни, Рой. Жизнь, на которой мы учимся, и та, которой мы живем после этого. Страдания ведут нас к счастью.

— У меня этого хватало по горло.

— Хватало чего?

— Страданий, и я больше не желаю испытывать их.

— Они учат нас тому, чтобы мы не хотели ничего дурного.

— Все, чему страдания научили меня, так это держаться подальше от них.

— Это и есть твоя тайна, Рой?

— Какая тайна?

— Не знаю. Все думают, что есть тайна.

— Я сказал тебе все.

— Значит, на самом деле нет ничего?

— Нет. Ты сняла с меня заклятие.

— Мне тридцать три, — сказала Айрис, глядя на воду, залитую лунным светом.

— Я тоже давно уже не желторотый цыпленок, милая.

— Это не помешает нам?

— Что?

— Мой возраст?

— Нет.

— Совсем?

— Если ты не замужем.

— Нет.

— Разведена?

— Нет.

— Вдова?

— Нет.

— Как получилось, что такая сексуальная женщина никогда не была замужем? — Рой вдруг поднялся. — Господи, ты только взгляни на эту воду. Чего мы ждем? — Он потянул галстук.

Айрис между тем рассказала, что у нее есть ребенок, девочка, теперь уже взрослая, но Рой, казалось, не слышал, продолжая раздеваться. Теперь он стоял перед ней в одних трусах.

— Раздевайся!

Мысль о том, чтобы раздеться перед ним, испугала ее. Она уговаривала себя не стыдиться наготы, но не могла заставить себя раздеться при нем. Поэтому вернулась к машине и там сняла одежду. Рой нетерпеливо ждал. Айрис вернулась быстро, совсем нагая, и сразу побежала, залитая лунным светом, в воду. Войдя поглубже, она нырнула.

Рой кинулся за Айрис и вынырнул рядом с ней. Она выскользнула от него и уплыла. Хотя их разделяли лишь несколько ярдов, Айрис не позволяла Рою догнать ее. Рой думал о том, сколько еще продлится эта игра. Он окликал ее, но Айрис не отвечала и не останавливалась. Ему стало трудно дышать, и он решил бросить эту затею, но не хотелось сдаваться. Наконец Айрис остановилась.

Поравнявшись с ней, Рой попытался обнять ее.

— Давай поцелуемся, милая.

Ей это не понравилось, и она оттолкнула его.

Рой понял, что сделал ошибку, и ему стало неловко.

Рой отпустил ее и снова нырнул. По мере того как он погружался все глубже, вода становилась холоднее. Он почти ничего не видел, но не мог коснуться руками дна. Его охватила тревога.

Айрис испугало, что он не появляется так долго. Беспокоясь все сильнее, она смотрела на темную воду, но вода была неподвижна. На нее нахлынуло одиночество. Вспомнив, как стояла в тот вечер в толпе, Айрис осознала причину, побудившую ее подняться. Она сделала это ради мужчины, с которым ей хотелось бы разделить жизнь… ради того, кто пережил страдания. Она остро ощутила потребность в доме, детях, в нем, каждый вечер возвращающемся домой на ужин. Но он уже покинул ее…

…Наконец Рой дотронулся до жидкой грязи на дне. Он смутно подумал, что мог бы гордиться тем, что сделал, но в мозгу мелькали воспоминания, и ни одно из них не пробуждало в нем гордости, не доставляло удовлетворения.

Рой с трудом заставил себя начать медленно подниматься, размышляя о том, стоит ли вообще это делать.

Открыв глаза, он поразился, как глубоко проникая лунный свет. Потом Рой увидел в этом свете насмерть перепуганное лицо.

Облегчению его не было конца.

«Как же мне везет!»

Рой взбирался по длинной лестнице, широкой у основания и сужающейся кверху, а она, с тянущейся за ней стаей белых пузырьков, прокладывала путь к нему.

Со стоном выбросив облачко водной пыли, он мелькнул перед ее глазами и выскочил на поверхность, вдыхая успокаивающую прохладу.

Айрис плыла рядом и, когда Рой прижал ее к себе, не сопротивлялась.

— Зачем ты это сделал? — плача, спросила она.

— Хотел посмотреть, смогу ли достать до дна.

Когда они вышли на берег, она сказала:

— Разведи костер, нам нужно согреться.

Накинув ей на плечи свою рубашку, он пошел собирать хворост, нашел сухой мох, вернулся туда, где сидела Айрис, и начал разводить костер. Уложив на землю ряд березовых щепок, Рой поджег их единственной спичкой, которая у него осталась. Когда огонь разгорелся, он подбросил несколько сухих березовых веток. Очень скоро вспыхнуло яркое пламя. Огонь бросал отблески на воду и березы.

Он выхватил из тьмы нагую Айрис, ее широкие бедра и ягодицы, тонкую талию, высокую красивую грудь.

Глядя на нее, Рой думал подождать, пока огонь погаснет, а она согреется и обсохнет.

Айрис сидела близко к костру, и волосы падали на ее лицо. Она размышляла о том, зачем он нырнул так глубоко? «Он достиг дна озера из гордости, побуждающей его ставить рекорды, или от того, что я не поцеловала его?»

Рой вытянул руки над огнем. Айрис подняла глаза и неуверенно проговорила:

— Рой, я должна признаться тебе. Я никогда не была замужем, но у меня взрослая дочь.

Он ответил, что слышал это, когда она сказала первый раз.

Айрис откинула волосы.

— Я редко говорю об этом, но признаюсь тебе, что очень давно совершила ошибку и потом пережила много трудностей. Но ребенок значил для меня все и сделал меня счастливой. Я хорошо воспитала дочь. Теперь она взрослый человек и заботится о себе сама, а я могу подумать о себе.

Рой не задал ни одного вопроса.

Он смотрел на огонь. Пламя угасало. Когда оно угасло совсем, он подвинулся к Айрис и обнял ее.

— Ты первый, кого я по-настоящему хочу, — прошептала она.

Рой улыбнулся, никогда еще он не чувствовал себя таким счастливым, обладая женщиной.

Вдруг Айрис проговорила:

— Забыла сказать тебе, что я бабушка.

Он остановился. О Боже!

Потом она вспомнила что-то еще и попыталась подняться.

— Рой, ты…

Но он, опустив ее на песок, продолжил с той точки, на которой остановился.

После шумного празднования в вагоне-ресторане (где они всех довели до сумасшествия, кидаясь печеной картошкой и бутылками из-под кетчупа), а затем в пульмане, где разгулявшиеся парни под водительством Роя стаскивали пижамы с игроков, уже улегшихся спать, они стянули кальсоны с Реда Блоу и уничтожили брюки от нового летнего костюма Поупа. Рой спал беспокойно. Во сне он чувствовал, что ему не по себе, и винил в этом пищу. «Рыцари» уехали из Спортсменс-Парк, разгромив «Кардсов» двумя хедерами и в результате выиграв подряд двенадцать игр, по причине чего весь клуб предался в поезде веселью. Его разделял даже Поуп, который сильно оттаял, поскольку его команда, перепрыгнув «Доджерсов» и «Кардс», заняла третье место. «Рыцари» снова дышали в спину «Филсам» и не очень отставали от «Пиратов», а до конца сезона оставался целый месяц, и шестьдесят процентов оставшихся игр пройдет на их домашней площадке. Рой, конечно, пребывал в прекрасном расположении духа: признанный Король Бьющих, чьи сенсационные удары, разносившие в пух и прах любую подачу питчеров, с лихвой компенсировали пережитый им спад. И все-таки, сколько бы ударов ни насчитывала его коллекция, неутолимое стремление сделать больше не проходило. «Рыцари» сели в поезд в обеденное время, но Рой заскочил еще на вокзал, чтобы поглотить полдюжины франкфуртеров с тушеной капустой и запить их шестью бутылками пива. Обед в поезде состоял из двух гаргантюанских бифштексов, полдюжины булочек, четырех порций картофельного пюре и трех кусков яблочного пирога. И все равно этого оказалось мало. Поэтому, пока все играли в карты. Рой выскочил из поезда на остановке и снова предался чревоугодию. Впрочем это не помешало ему несколько раз за ночь проснуться от голода.

Когда утром открылся вагон-ресторан, Рой съел огромный завтрак, а потом скрылся от тех, кто уже не спал, и нашел себе укромное место в полупустом вагоне за паровозом, где никто его не тревожил. К тому же узнать Роя в габардиновом костюме и в темных очках было трудно. Некоторое время он смотрел на окраины города, мимо которого они проезжали, размышляя о том, читать ли толстое письмо от Айрис Лемон, лежавшее в кармане пиджака. Рой вспоминал ночь на озере, долгий заплыв, костер и все, что происходило после. Воспоминания не были неприятны ему, но какие, черт побери, у нее основания считать его простофилей, способным заинтересоваться бабушкой? Роя приводила в ужас одна мысль об этом. Отдавая должное Айрис, он думал о ее приятной внешности и других прелестях, но мысль о внуке приводила его в содрогание, хотя бабушке было всего тридцать три года. Для Роя все было довольно просто: если он пойдет на серьезные отношения с ней, это закончится тем, что он станет дедушкой. Господи, спаси и убереги от этого! Рой чувствовал себя юным и резвым, как жеребенок. Именно это он втолковывал себе, пока поезд набирал скорость, направляясь на восток. Хотя у него побаливал живот, он крепко заснул, и ему снилось, как морозным утром, когда он был мальчишкой, из земли торчала белая колючая трава и от холодного воздуха сжимались его внутренности.

Он проснулся с мыслью о Мемо. К его удивлению, она появилась в его комнате в Бостоне на следующий вечер. Это произошло после ужина. Рой сидел в кресле-качалке у окна и читал о себе в газете, когда она постучалась. Он открыл дверь и едва не упал, увидев ее. Мемо весело рассказала, что была в гостях у подруги, в ее летнем доме на Кейпе, и по пути домой, в Нью-Йорк, услышала, что ребята в городе, поэтомурешила сделать остановку, сказать им «хэллоу», и вот она здесь. Загорелая, она выглядела лучше, чем все последнее время. Рой почувствовал также, что за недели, которые не видел ее, она как-то изменилась. Это встревожило его, словно любые перемены в ней означали очередной удар для него. Вглядываясь в лицо Мемо, Рой не находил ничего нового, поэтому отнес это на счет пяти фунтов, которые, по ее словам, она прибавила с тех пор, как он ее видел в последний раз.

Рой еще не простил Мемо за то, что не поддерживала его, когда он так нуждался в поддержке, а еще за то, что отказала Поупу, пригласившему ее отправиться вместе с ними в Западное турне. И все же здесь, оставшись наедине с ней, когда Мемо, такая желанная, была так близко, Рой осознал, что это именно та женщина, которую он всегда бесконечно желал. Так стоит ли выказывать обиду и нападать на нее с упреками? Правда, в ней было что-то вроде той пищи, которую Рой недавно ел: испытав удовольствие, он чувствовал голод, порой даже более сильный, чем до этого. И все же Мемо была по-настоящему красивой, с формами, как у Мисс Америки, поэтому, несмотря на синяки и шишки, которые получил Рой, он был уверен, что как только сумеет найти к ней подход, все пойдет гораздо лучше.

Наверное, угадав по его лицу то, что он хотел сказать, Мемо грустно повернулась к окну и сказала:

— Рой, не ругай меня за то, что я не виделась с тобой какое-то время. Есть вещи, которые я ненавижу, например, быть с теми, у кого плохое настроение. Я так натерпелась с матерью, что тут же впадаю в отчаяние. — И добавила более сердечно: — Вот почему я держалась в стороне, хотя мне это не очень нравилось, и ждала, когда ты с этим справишься, а я знала, что справишься. Я вернулась, как только появился шанс, и так всегда было между мной и Бампом.

— Когда же, Мемо, ты наконец поймешь, что я не Бамп?

— Не злись! — Она подняла к нему лицо. — Я хотела сказать только то, что ко всем моим друзьям отношусь одинаково. — Мемо была совсем близко, и Рой чувствовал ее теплое дыхание. Он заключил ее в объятия, и она тесно прижалась к нему и позволила потрогать «больную» грудь. Но когда Рой попытался подвинуть ее к кровати, Мемо высвободилась и сказала «нет».

— Почему нет? — выдохнул Рой.

— Я нездорова.

Он не поверил:

— А что с тобой?

Мемо рассмеялась:

— Ты, Рой, бываешь таким невинным. Когда девушка говорит, что нездорова, она должна тебе все рассказать?

Теперь Рой понял и смутился, потому что вел себя как последний глупец. Приставать с объятиями он больше не стал и принял за добрый знак, что Мемо заговорила с ним так интимно.

«Рыцари» взяли в Бостоне свои три игры, а на следующий день двойной хедер в Эббетс-Филде, что составило семнадцать побед подряд на пути их возвращения в верхние строчки сезона. Перед тем как Рой вышел из спада, они упали на пятое место, отставая на двенадцать игр, затем постепенно поднялись на третье и после двойной победы в Бруклине отставали на две игры от Филсов, которые весь сезон бились с «Кардсами» и «Доджерсами». «Пираты», трижды подряд побитые «Рыцарями» во время их Западного турне, все еще занимали первое место, на две игры опережая «Филсов» в розыгрыше первенства Национальной лиги.

Когда «Рыцари» вернулись на родную площадку для серии в три игры с плетущимися в конце «Редами», весь город проснулся от спячки. Придя в себя от потрясающего сюрприза, который преподнес им блестящий прогресс команды, фанаты собирались толпами. Они набивались на трибуны и смущенно улыбались, потому что большинство из них за время пережитого Роем спада завязали с «Рыцарями». Теперь целые кварталы вокруг стадиона гудели от криков людей, вываливавшихся из подземки, троллейбусов и автобусов и шествовавших по переполненным улицам к заколоченным досками (к великому сожалению Судьи) с утра этого дня билетным кассам. Возбужденные полицейские с багровыми лицами, усиленные конными нарядами, пытались оттеснить всех туда, откуда они пришли. После долгих лет веселья, когда можно было вдоволь потешаться над «Рыцарями», город охватило предчувствие большой игры. Люди склонялись к радиоприемникам, вытягивали шеи в барах, чтобы взглянуть на чудо-мальчиков, названных так спортивными журналистами со всех концов Америки, которые теперь набивались в единственную, некогда пустовавшую, ложу прессы. Каждое движение этих чудо-мальчиков вызывало у их фанатических сторонников бурю восторга. Она расходилась кругами, концентрируясь вокруг фигуры Роя Хоббса, героя и несомненного человека судьбы. Он, говорили все, приведет «Рыцарей» к победе.

Фанаты нежно любили Роя, но Рой не любил фанатов. Он не забыл их подлого поведения в тот момент, когда переживал свой черный час. Часто ему хотелось засунуть в глотки фанатов их радостные вопли… Вместо этого Рой вымещал свои чувства на мячах, разнося их в мелкие клочки. Казалось, он считает лучшим способом отплатить фанатам, питчерам, издевавшимся над ним, и статистикам, которые подсчитывали и описывали его неудачи, — побить все возможные рекорды. Выходя с мячом, Рой напоминал охотника, выслеживающего медведя или того, кто мечтает поймать недоступную звезду. Рой не успокаивался до тех пор, пока, подняв Вундеркинда, не закручивал мяч над крышей, к горизонту. Часто, без очевидной причины, Рой ненавидел мяч, в который было вложено гораздо больше от него, чем он хотел бы выдать любому, кто когда-нибудь в сумрачный день откопает его среди грязи. Иногда, наблюдая за взвивающимся к небу мячом, Рой видел только круги, и ему казалось, будто он молотит по мячу потому, что всегда не любил круги. Они ведут в никуда, только обратно к тому, с чего начато, а он стоит и бьет по мячу, выбивая из Вундеркинда кольца дыма, и все радуются этому, как сумасшедшие. Чем больше они радовались, тем сильнее охладевал он к ним. Рой не мог перестать бить по мячу, и каждый удар только пробуждал голод по следующему (доктор сказал, что у него нет в кишках никакого солитера, а ест он так, потому что затрачивает много сил), но он не хотел никаких аплодисментов от этих олухов на трибунах. Один-единственный раз Рой на миг простил их, когда, рванувшись за свечой, почти врезался в стену, а они все ахнули от испуга и криками предупредили об опасности. Поймав мяч, он сдернул кепи, и от их воплей закачались стропила.

Пресса, которая во время его спада вела себя гнусно, также изменила тон. Все до единого (за исключением одного) осыпали Роя похвалами, превозносили его и в своих колонках называли «Новичком года»^[60] (хотя соглашались, что он больше похож на бывалого мастера, закаленного ветерана бейсбольных войн) и Самым полезным игроком. На годы вперед они заговорили о выдвижении Роя на персональную нишу в Куперстаунском Бейсбольном музее Славы. Репортеры писали, что он из бессмертных, гигант бейсбольного мастерства и больше напоминает кряжистых великанов восьмидесятых и девяностых^[61], чем стройных мальчиков нашего времени. Рой возвращал к прошлому, к временам настоящих героев, а не субтильных мальчиков, работающих на публику, которые как грибы после дождя появились вокруг неспортивного бейсбола, — прирожденный мастер, каких не видать в наш собачий век, и разве не повезло им, счастливчикам, что он, появившись здесь и сейчас, совершает перед ними свои чудеса? Многие авторы с придыханием рассуждали о том, чего мог бы добиться Рой, начни он играть в двадцать.

Исключение составлял, конечно, Мерси. Его по-прежнему больше интересовало прошлое Роя, чем его нынешние достижения. Он часами просиживал в справочном отделе газеты, пытаясь раскопать возможные наводки на возможные преступления (что такое он скрывает от меня?), запрашивал информацию у начальников тюрем, шерифов, инспекторов по делам несовершеннолетних, директоров детских приютов и полупрофессиональных менеджеров во многих городах Западных и Северо-Западных штатов, назначал вознаграждение, побуждая спортивных журналистов маленьких городков к исследованиям прошлого и настоящего Роя. Усилия Мерси не приносили плодов, пока однажды, к его удивлению, он не получил письмо, написанное печатными буквами на листке из блокнота, от человека, который предложил за две сотни баксов кое-что рассказать о новом чемпионе. Макс, не раздумывая, пообещал деньги и получил свой первый прорыв. Балаганный актер из провинции клялся, что Рой выступал клоуном в маленьком бродячем цирке. В качестве доказательства он прислал афишу с изображенным на ней лицом клоуна — в бело-красной боевой раскраске. Клоун прорывался сквозь бумажный обруч. Рой изображал курносого Бобо, который, несмотря на деланное веселье, казался печальным и одиноким. Уверенный, что картинка вызовет сенсацию, Макс напечатал ее на первой странице с подписью «Рой Хоббс, Принц-Клоун Бейсбола». Однако большинство из тех, кто купил газету, не верили в то, что это Рой, а те, кто поверил, не придали этому значения.

Рой пришел в ярость из-за картинки и поклялся выбить пустобреху зубы. Но не сделал этого: когда они встретились следующим вечером в лобби Мидтауна, Макс рассыпался в извинениях. Он сказал, что должен поздравить Роя с победой над всеми десятью разными способами и просит прощения за картинку. Рой кивнул, но не появился вовремя в ресторанчике, где его ждали Поуп, Ред и Макс — к вящему беспокойству Поупа, так как в эти дни Рой никогда не опаздывал к столу.

Обслужить их подошел официант, толстый немец с огромными усами. Обед начался с того, что он облил спину Макса супом, затем подал ему стейк, похожий на головешку. Когда Макс громко запротестовал, официант через четверть часа принес ему другой. Но не успел журналист отведать мясо, как официант опрокинул стакан пива ему на брюки.

Поуп вскочил и с кулаками кинулся на официанта, но Ред потянул его назад. Официант пытался вытереть брюки Макса мокрым полотенцем, а Макс поносил его на чем свет стоит. Официант схватил колумниста за воротник и стал трясти, злобно бормоча, что научит его разговаривать, «как жентельмен, а не как хам». Зажав Макса между коленями, он на глазах изумленных посетителей отвесил ему шлепок. Макс вывернулся и освободился. Осыпая лицо немца ударами, он сорвал его накладные усы. Через минуту весь ресторан надрывался от смеха, даже Поуп, не сдержав улыбки, сказал Реду, что узнал в официанте Роя.

Рой договорился встретиться с Мемо в субботу, но так скучал о ней в этот вечер, что поднялся на четвертый этаж и позвонил. Она открыла ему. На ней была пижама, черная лента стягивала рыжие волосы, спускавшиеся на спину. Она казалась Рою пленительной.

Мемо залилась краской.

— Это ты, Рой, — растерянно сказала она.

— Закрой дверь, — донесся из комнаты раздраженный мужской голос, — а то я простужусь.

— Тут Гас, — торопливо пояснила Мемо, — заходи.

Рой вошел, чувствуя опустошающее разочарование.

Мемо жила в большом и просторном однокомнатном номере с кухонькой и убирающейся кроватью. Гас Сэндс с сигарой сидел у зашторенного окна, рассматривая карты, в которые играл с Мемо. Его пиджак висел на спинке стула, а из расстегнутого жилета над массивной золотой цепочкой свисал галстук ручной работы: художник изобразил обнаженную женщину, танцующую с красной розой.

Увидев Роя, Гас проговорил:

— Добро пожаловать домой, канонир. Вижу, ты все-таки выбрался из дыры, в которую угодил.

— Думаю, это обошлось тебе в пару баксов, — отозвался Рой.

Гас фальшиво засмеялся и протянул Рою руку. Но Рой ее не пожал. Мемо взглядом умоляла Роя быть поласковее с Гасом, но Рой не мог скрыть раздражения. Мало того, что он встретил здесь Гаса, значит, она все еще встречается с ним! Давно ничего не слыша от нее о Гасе, он надеялся, что буки исчез с горизонта. Что же она нашла в этом жалком прокуренном ублюдке? И все же Рой боялся, что Гас значит для Мемо больше, чем он предполагал. Поняв, что они мирно сидели рядом и играли в карты, он заподозрил, что дело идет к браку. Нет, это невозможно! — одернул себя Рой. С чего бы ей выходить замуж за такого типа, как Гас? Да, он богат, но Мемо девушка-огонь, а всех денег ей с собой в постель не забрать. И каково ей будет видеть его по утрам без глаза? Кроме того, Гас не допустит, чтобы его жена разгуливала без бриллианта с картофелину, а единственное украшение, которое носит Мемо, — это колечко с маленьким нефритом. Да и зачем бы им сидеть здесь, в этом однокомнатном номере, если у Гаса есть пентхаус на Сентрал-Парк-Уэст?

Нет. Рой объяснял эти фантастические мысли только тем, что он все еще не уверен в ней. Мемо, догадавшись, о чем думает Рой, посмотрела на него и пожала плечами.

Гас, что-то заподозрив, злобно уставился на них.

Все сидели в неловком молчании, пока Мемо не предложила сыграть в карты. Гас оживился.

— Во что играем, канонир? — спросил он, собирая карты.

— Пинокль, игра для троих.

— Терпеть не могу пинокль, — сказала Мемо. — Давайте сыграем в покер.

— Покер не очень подходит, — возразил Гас. — Тот, кто в середине, выбывает. Никто не хочет сыграть крепс?

Он вынул пару зеленых костей. Рой согласился, Мемо кивнула. Гас хотел бросать на столе, но Рой сказал, что на ковре лучше, потому что кости могут отскакивать от стены.

Они отодвинули стол и расположились на полу. Мемо, встав на колени, бросила первой. Гас сказал, чтобы она кидала повыше, и через несколько минут она выиграла двести долларов. Рой выбросил две единицы, потом семерку. Гас увеличил ставку, подначивая Роя выложить три сотни на три, которые выложил на кон сам. Мемо взяла из них двадцать пять, Рой получил остальные. Гас сделал ставку и, снова бросив, выиграл у Роя еще двести долларов. Такого количества наличных у Роя при себе не было, но Гас предложил ему продолжить игру в кредит. Буки продолжал выигрывать. Не успел Рой оглянуться, как задолжал Гасу тысячу двести долларов, не считая уже проигранных наличных. Рой злился: ему не хотелось проигрывать Гасу на глазах у Мемо. Он следил за руками Гаса, желая убедиться, что тот не прячет в ладонях другую пару костей. Он заподозрил его, заметив, что Гас нервничает. Его стеклянный глаз упирался в кости, а здоровый беспокойно бегал по сторонам. Теперь Гас ставил по триста долларов, а Мемо только по десять, остальное добавлял Рой. К концу второго захода Гаса Рой потерял три тысячи пятьсот долларов, и его бросило в жар. Наконец Гас кинул кости в последний раз, Мемо проиграла, а Рой вдруг начал выигрывать и становился веселее с каждой минутой. Гас соответственно мрачнел. Вернув Рою наличные, он остался должен ему еще тысячу сто. Когда наконец Рой выбросил семь, Мемо поднялась и сказала, что приготовит кофе. Рой и Гас продолжили игру. Рою опять везло, поэтому Гас сказал, что в кости не стоит играть, если не набирается четырех игроков. Заявив, что больше не играет, он отряхнул колени от пепла.

— Тебе сегодня действительно везет, канонир.

— Можно назвать это и так.

Мемо задолжала Рою десять долларов, а Гас — две тысячи сто. Рой расхохотался.

Гас выписал чек, все еще чем-то обеспокоенный. Мемо сказала, что тоже выпишет чек.

— Забудь об этом. — Рой усмехнулся.

— Я учел ее долг в моем чеке. — Гас покрутил ручку в пальцах перед тем, как подписать.

Мемо вспыхнула:

— Я плачу за себя сама.

Гас порвал чек и выписал другой. Видя, как к этому относится Мемо, Рой взял и ее чек.

Гас вручил ему чек на две тысячи сто долларов.

— А, мелочь, — бросил он.

Рой громко чмокнул бумажку.

— Моя любовь.

Гас вперил в Роя здоровый глаз.

— Одно твое слово, канонир, и быстро получишь кучу баксов.

Рой не поверил своим ушам. Гас повторил предложение. На этот раз у Роя не осталось сомнений.

— Скажешь еще раз, и я высажу тебе здоровый глаз.

Гас побледнел.

— Мальчики, — встревожилась Мемо.

Гас пошел в туалет.

— Рой, помоги мне сделать сандвичи, — попросила Мемо.

— Слышала, что этот гад сказал мне?

— Иногда он говорит не думая.

— Зачем ты пригласила его?

Она отвернулась.

— Он сам пришел.

Мемо резала мясо для сандвичей, а Рой изнемогал от нежности. Он обнял ее за талию. Она посмотрела на него недовольно, но когда он поцеловал ее, ответила ему. Они отстранились друг от друга, когда Гас вышел из туалета и злобно посмотрел на них. Пока они пили кофе, Рой пребывал в хорошем настроении. Мемо подшучивала над тем, как жадно он поглощает ее сандвичи. Она выказала расположение к нему, угостив половиной холодного цыпленка. Рой обглодал его до косточек, съел большой кусок шоколадного торта и подумал, что неплохо бы поужинать одним или двумя гамбургерами. Гас выпил только чашку кофе, задумчиво ковырял в зубах. Через некоторое время он взглянул на часы, застегнул жилет и сказал, что уходит. Рой посмотрел на Мемо, она зевнула и сказала, что ей нужно очень рано встать утром.

К всеобщему неудовольствию, «Красные», как бы из презрения к бродягам, которые долго ютились в подвале под ними, оборвали полосу из 17 побед, одержанных «Рыцарями», а на следующий день побили их еще раз. Громоподобный стон прокатился по рядам преданных болельщиков. Вы только посмотрите, они опять за свое! Черт побери! Словно по мановению волшебной палочки посещаемость одной игры с «Филсами» упала до смехотворной величины. «Филсы» задали им еще одну трепку. Пресса помахала шляпой и переключила благосклонное внимание на «Пиратов», снова указывая на их превосходные качества. Ни у кого не умещалось в голове, как эти недоделанные «Рыцари» посмели надеяться выиграть чемпионат Национальной лиги. У них осталась двадцать одна игра, они на шесть игр отстают от «Пиратов» и на четыре от «Филсов». И, что еще хуже, у них равный счет с «Кардсами», и они делят с ними третье место. Поуповские ребята действительно пока еще сохраняют математический шанс, но они, как выразился один автор, в лучшем случае первоклассная команда третьего места. «Подождем до будущего года».

Поуп сжимал свою исстрадавшуюся голову. Игроки скрывали друг от друга смущение. Даже сам Великий Человек пришел в растерянность, хотя о спаде говорить было еще рано. Тем не менее его подвело никудышное вбрасывание, и за три дня не получилось три сингла. Все члены команды сознавали, что нужны решительные меры, но какие именно, сказать никто не мог. Время поджимало. Любая проигранная игра была последней проигранной. Приближалась осень. Они видели, как облетают листья, и вздрагивали при воспоминании о холодных зимних ветрах.

Для последних игр с «Рыцарями» — серии из четырех встреч — в город приехали «Пираты». В этом сезоне они уже однажды приложили «Рыцарей» с фантастическим счетом 15:3 и, несмотря на три последних поражения в игре с «Рыцарями» (везет дуракам), преисполнились решимости не оставить от них камня на камне на их собственном поле. Наблюдая за тем, как «Пираты» уверенно борются за победу, нанося свои безжалостные удары и совершая точные действия полевых игроков, ньюйоркцы стали падать духом. Вот это команда, настоящая команда, а не придумка Руда Голдберга^[62]. Каждый участник команды — отличный игрок, и ни одного не назовешь выдающимся. Фанаты «Рыцарей» пришли в смятение… И все-таки их ребята сумели вытянуть первую игру и оставить «Пиратов» ни с чем. Никто не понимал, каким образом, просто подфартило: тут чудом провели удар на базу, там противник подыграл. Выступая против этих ладных денди с первого места, они казались неуклюжими мужланами, однако игра осталась за ними. Но завтра был еще один день. Погодите, эти ребята из Города-в-саже придут в себя после железной дороги и тогда посмотрим. И опять «Рыцари» точно таким же непостижимым образом взяли игру. Их болельщики снова потекли на трибуны, свистели и гудели от восторга. По какому-то капризу природы они победили и в третий раз. Билеты на матч были распроданы до 10 часов утра. Опять копам пришлось отражать напор обрушившихся на них налетов безбилетников.

Уолт Уиккет, несравненный менеджер «Пиратов», в этой последней игре выставил своего лучшего подающего Голландца Фогельмана. Этот потрясающий питчер, победитель двадцати трех игр, единственный образец такого рода этого сезона в обеих лигах, был настоящей чумой для «Рыцарей», которые за последние два года побили его только один раз. Выступая против Роя в шести играх, он отдавал ему лишь один сингл в четырех играх, а в последних двух, во время случившегося у Роя спада, вообще оставил его ни с чем. Большинство уже распрощались с этой игрой, хотя Рой начал с хоумера в своем первом выходе. Затем Шульц отдал «Пиратам» два рана. Рой пробил еще один такой же. Шульц снова подарил «Пиратам» очки. Рой закончил свою серию еще двумя хоумерами, и это принесло победу. Начав великим и могучим, Фогельман к концу выглядел мокрой курицей. Пираты быстро рассовали свои вещички по сумкам и слиняли со стадиона. Теперь на первом месте были «Филсы», с преимуществом в одну игру, «Пираты» — на втором, а «Рыцари» отставали от них на одну игру и ракетой взлетали вверх. Опять город охватила лихорадка, и на улицах не прекращалось радостное оживление.

Теперь все, что осталось «Рыцарям» в этой сумасшедшей гонке, — это четыре игры в Бруклине, в том числе одна двойная в воскресенье, четыре с Бостоном и еще две с «Красными», дома. Затем три на выезде с «Филсами», одна из них плей-офф в счет игры, прерванной в июне, когда Рой раздолбал покрышку мяча. Их график предусматривал завершение сезона в последнюю неделю сентября матчем с «Красными» из трех игр на домашнем поле, щадящий финиш, если учесть, что «Пиратам» и «Филсам» предстояло сразиться друг с другом. Если будет на то воля Божья и «Рыцари» с этим справятся (и ничего не случится), на вторник первого октября было запланировано открытие Мировой серии на Янки-Стэдиум, так как «Янки» уже обеспечили себе первое место в Американской лиге.

Гонка шла с переменным успехом. Начать с того, что «Рыцари» припухли (у Роя не прошел ни один удар) «Доджерсам», «Пираты» выиграли, а «Филсы» проиграли — и теперь в борьбе за первое место они шли ноздря в ноздрю, «Рыцари» же отставали на две игры. Как только парни опять стали терять уверенность в себе, у Роя начались проблемы с мячом. Он ни с кем не делился этим, но после триумфального разгрома «Пиратов» пережил жуткий день страшной физической слабости, когда странным образом сила вытекла из его рук и ног, а потом голову расколола дикая, отдавшаяся в ушах боль. Однако во время второй игры на Эббетс-Филд он справился с собой, изо всех сил сжал Вундеркинда и отбил первый бросок прямо в часы на правой стороне стены. Часы рассыпали минуты по всему стадиону, и после этого «Доджерсы» уже не знали, который час. Они знали только, что Рой Хоббс набрал феноменальные четырнадцать прямых хитов, что и прикончило их. Раскачавшись по инерции, «Рыцари» приложили «Храбрецов» и нещадно расправились с «Красными», отомстив им за прерванную серию из семнадцати побед.

Теперь осталось сыграть всего шесть игр, но сложилась ситуация, когда на первое место претендовали три команды с равным количеством выигрышей. Фанаты «Рыцарей» довели себя до безумия, и обстановка стала почти невыносимой, когда «Филсы» на последних минутах проиграли «Кардсам» и опустились на второе место, оставив Пиратов и «Рыцарей» бороться за первое. Не успели «Филсы» прийти в себя, как «Рыцари» уже высадились в Шайб-Парке, а за ними повалили поезда с фанатами, которые должны были находиться на месте и видеть все своими глазами. Они увидели, как их любимые «Рыцари» взяли решающий плей-офф (Рой был потрясающим), кое-как пробились через вторую игру (плохой день для Роя) и уничтожили ошарашенных «Филсов» в последнюю (снова изумительную). В этой точке высочайшего напряжения механизм «Пиратов» не выдержал. Под безумное ликование населения города Нью-Йорка «Волчата» разложили их дважды, и неожиданный разящий удар нанесли «Красные». Над Пенсильванией нависла тяжелая тишина. Затем на Манхэттене взорвался рев и, как торнадо, пронесся по всей стране. Когда крики поутихли, «Рыцари» оказались неоспоримо на три игры выше, чем «Пираты», а «Филсы» с четырьмя меньше отошли на третье, а потому математически выпали из гонки. С оставшимися тремя последними играми против слабых «Красных» «Рыцарям» осталось рукой подать до чемпионства. Самое худое, что могло случиться с ними, — это равный счет с «Пиратами» в споре за первенство если «Пираты» выиграют три игры у «Филсов», а «Рыцари» проиграют свои «Красным» — фантастически невозможное предположение; стоит лишь вспомнить о том, как с ними расправлялся Рой.

Обычно дорога из Филадельфии занимала немногим больше часа, но это был настоящий кошмар на колесах, потому что ехавшие в поезде фанаты атаковали игроков. Услышав, что у Пенсильвания-стейшн собралась толпа, встречающая команды, Поуп приказал всем выйти в Ньюарке и взять такси. Но они еще только подходили к туннелю на выход из вокзала, как их приветствовал оглушительный рев, потому что на Гудзоне и по всему заливу на всех судах завыли гудки и сирены…

После последней игры в Филадельфии некоторые ребята в раздевалке стали кидаться мокрыми полотенцами, но Поуп, который незаметно от всех утирал слезы радости, тут же осадил их.

— Прекратите вы эти чертовы глупости, нам предстоит еще одна игра.

Когда они начали возражать, что теперь наконец похоже, все уже сделано, он побагровел и заорал, они что, хотят сглазить и напортить самим себе? Благодаря этому, несмотря на все внимание, которым их окружали, парни стали тише воды, ниже травы. Кое-кто тихо предлагал отметить, уложив старую перечницу, но они побоялись. Даже у Роя упало настроение, но он думал о Мемо.

Его сердце так томилось любовью, что отзывалось болью, когда он думал о ней. Иногда Рой видел ее в доме, который они купили. На руках у нее рыжеволосый малыш, а он сам ходит на рыбалку. Ну это того стоит, ведь он знает, что дома все в порядке, и еда будет готова, и ребенок будет носить имя Роя Хоббса, которое передаст поколениям. Жаль, что его старик никогда не узнает об этом. Размышляя таким образом, Рой спокойно ловил в речке рыбу, а потом они сидели за столом и ели рыбу, которую он поймал. Причины этого глубокого томления уходили в далекое прошлое Роя. Он вспоминал то, о чем мечтал и что не сбылось, и спрашивал себя, не уменьшится ли сила его желания теперь, когда он стал знаменитостью. Это может произойти только в том случае (Рой вспоминал те мгновения, что провел с ней в постели), если он будет с ней всегда. Это положит конец неудовлетворенности, снедавшей его, несмотря на триумфы, и превращавшей его жизнь в сущий кошмар.

Позже Рой осознал, что Мемо в кругу воображаемой им семьи не та девушка, какова она на самом деле. Та, о ком он грезил, больше походила на Айрис. Вспомнив о ней, Рой задумался о том, что же она написала ему, и решил прочитать письмо. Это не значит, что он должен ответить Айрис, но нужно хотя бы знать, что в этом письме.

На душе у Роя полегчало, когда, придя в гостиницу, он нашел в почтовом ящике записку от Мемо с приглашением зайти к ней и отметить успех. Открыв дверь, она поцеловала Роя и радостно сказала:

— Ну вот ты и сделал это. Все только и говорят, что ты — чудо.

— Нам осталось выиграть еще одну игру. Цыплят по осени считают.

— «Рыцари» обязательно выиграют. Газеты пишут, что все зависит от тебя. Ты большой человек, Рой.

Он схватил ее за руки.

— Больше, чем Бамп?

Мемо кивнула.

Рой притянул ее к себе, и она ответила на его поцелуй. Теперь самое время, подумал он. Прижав ее к стене, Рой просунул ладонь между ее бедрами.

Мемо вырвалась. Он поймал ее и приложился губами к выпиравшим из-под блузки соскам.

У нее на глазах блестели слезы.

Рой застонал:

— Солнышко, ну ведь живы мы, а не он.

— Не называй его имени.

— Ты забудешь его, раз я люблю тебя.

— Пожалуйста, не говори об этом.

Рой подхватил ее на руки и положил на диван. Она быстро села и застыла с окаменевшим лицом.

— Бога ради, Мемо, я взрослый мужчина. Когда же ты проявишь благосклонность ко мне?

— Рой, я добра к тебе.

— Но не так, как я хочу.

— Потерпи.

— Когда же? — нетерпеливо спросил он.

Она рассеянно сказала:

— Завтра — завтра вечером.

— Это слишком долго!

Мемо вздохнула.

— Сегодня вечером.

— Ты моя радость! — Он снова поцеловал ее.

Внезапно у нее изменилось настроение.

— Давай праздновать.

— Праздновать — что?

— Ну победу команды.

Удивленный Рой сказал, что побрился и готов к выходу.

— Я не о том, чтобы куда-нибудь пойти. — Мемо объяснила, что приготовила закуски в одном из банкетных залов наверху. — Там все приносят из кухни холодное мясо и всякую всячину. Я подумала, что хорошо бы пригласить девушек с ребятами и повеселиться.

Рой думал о том, чем займется с ней после, но решил доставить Мемо удовольствие. Да и упоминание о еде наводило на приятные мысли. В поезде он разделался с двойным стейком, но это когда было!

Налив ему выпить, Мемо позвонила тем, кого решила пригласить. Хотя почти все хотели бы прийти, они помнили о Поупе и опасались нарушить запрет. Однако Мемо уговорила их, сообщив, что Рой и другие придут. Женатым она не предложила привести супруг.

В десять часов Мемо надела ярко-желтое платье без бретелек. Рой подумал, что под ним нет нижнего белья, и это возбудило его. Они поднялись на восемнадцатый этаж. Все уже собрались: около дюжины мужчин и четыре-пять девушек. Мемо сказала, что позже подойдут и другие. Одни болтали с девушками, другие перекидывались словами между собой. Флорес стоял в углу с меланхоличной миной. Эл Фаулер, один из тех, кто весело проводил время, подтолкнул его, чтобы он не заснул.

Кто-то бренчал на стоявшем у стены пианино. По другую сторону комнаты за длинным, покрытым скатертью столом, раскладывая по тарелкам деликатесы, стоял коротышка-шеф в высоком поварском колпаке.

— Да, тут есть чем закусить, — с удовольствием заметил Рой — ты, наверное, загнала свое меховое манто.

— Немного отстегнул Гас, — беззаботно отозвалась Мемо.

У Роя сразу испортилось настроение.

— Эта обезьяна тоже придет сюда?

Она обиделась.

— Не обзывай его плохими словами. Это славный и щедрый парень.

— Бьюсь об заклад, он всю жратву отравил.

— Совсем не смешно. — Мемо повернулась и отошла. Рой поспешил за ней и извинился, хотя ее забота о буки — даже в этот вечер, когда они собирались спать вместе — выбила его из колеи и расстроила. Кроме того, он беспокоился о том, как отреагирует Поуп, если узнает про эту гулянку.

Он спросил Мемо, знает ли Поуп о том, что происходит.

Она снова была само очарование.

— Не беспокойся, Рой, я приглашала его, но он не подходит нашей компании, ведь мы все — молодые люди. Не бери в голову, Гас не велел подавать крепкого.

— Добрый малый, Гас! Наверное, для разнообразия делает на нас ставку.

Мемо не ответила.

К этому времени собрались все. Дейв Олсон привел с собой смешливую блондинку. Элие, Ладжонг; Хинкл и Хилл затянули знакомую всем песню, Фаулер показывал фокусы. В воздухе висел густой сигарный дым. И все-таки Рою что-то не нравилось. Все посматривали друг на друга, как будто ждали сигнала встать и разойтись. Некоторые игроки нервно оглядывались всякий раз, как открывалась дверь, словно ждали дока Нобба, приходившего гипнотизировать их перед играми. С противоположной стороны комнаты на Роя смотрел Флорес своими черными грустными глазами. Рой отвернулся. Он не отходил от Мемо.

— Ничего себе веселье, — сказал ему Фаулер.

— Смотри мне, малыш, — предупредил его Рой.

— Смотри за собой.

— Пусть Рой идет к столу. Он умирает с голоду, — проговорила Мемо.

Что правда, то правда. Хотя все мысли его занимала предстоящая близость с Мемо, забыть о трапезе он не мог. Мемо подвела его к столу, и Роя поразило необычайное изобилие — деликатесное мясо, аппетитная рыба, креветки, раки, омары, лангусты, черная икра, салаты, сыры, хлеб и булочки, три вида мороженого. У него засосало под ложечкой.

— Чего желаем? — спросил маленький шеф, держа в руках большую вилку и собираясь накладывать еду на тарелку. Рой сказал, что возьмет все сам.

Мемо помогала ему.

— Бери больше, Рой!

— Накладывай, душенька.

— Уморительно смотреть, как ты ешь.

— Это я только слегка закусываю. — Рой дурачился, смущенный тем, что у него такой аппетит.

— Бамп любил все это смешать… — Мемо внезапно умолкла.

Положив еду Рою, Мемо взяла себе ломтик ветчины и булочку. Они сели за столик в дальнем углу комнаты.

Мемо наблюдала за ним, как зачарованная. Она положила ветчину на булочку.

— Это все, что ты ешь? — спросил он.

— У меня аппетит плохой.

Рой с жадностью поглощал пищу, но каждый глоток, казалось, усиливал в нем желание обладать Мемо. Он думал о том, как было бы замечательно задрать это желтое платье и обнажить ее бедра.

Рой даже не заметил, что у него пустая тарелка.

— Давай, дорогой, положу тебе еще, — предложила Мемо.

— Да я сам положу.

— Это женская работа. — Она подошла к столу, и маленький шеф положил на тарелку мясо, пастрому, индейку, картофельный салат, сыр и маринады.

— Ты очень мила сегодня, — сказал Рой.

— Ты же милый парень.

— Зачем ты взяла так много?

— Это же хорошо для тебя, дурачок!

Рой засмеялся.

— Ты говоришь, как моя бабушка.

— Разве ты воспитывался не в детском приюте? — удивилась Мемо.

— Я попал туда после смерти бабушки.

— Ты когда-нибудь жил с матерью?

— Семь лет.

— Какая она была? Ты помнишь?

— Проститутка. Она испортила жизнь моему отцу. Он был хороший человек, но умер молодым.

В дверь впорхнула стайка девушек, Мемо поспешно извинилась и отошла к ним. Это были ее друзья-хористки из только что открывшегося бродвейского мюзикла. Поздоровавшись с ними, она представила их гостям. Начались танцы, и все оживились.

Рой вытер тарелку коркой хлеба. У него было чувство, будто он ничего еще не ел.

Вернулась Мемо.

— Может, еще чего-нибудь? — спросила она, но Рой отказался и встал.

— Дай-ка поздороваюсь с девушками.

— А, все вы одинаковы.

Он подумал, что она немного ревнует и это совсем неплохо. Девушки, которых Мемо подвела к Рою, увидев его, пришли в восторг. Они трогали его бицепсы и спрашивали, как ему удается так колотить по мячу.

— Здоровый образ жизни, — ответил Рой.

Они рассмеялись. Он оглядел их. Лучше всех была круглолицая привлекательная девушка, но и она не шла ни в какое сравнение с Мемо.

Когда он сказал Мемо, что она сама прелестнее всех этих девиц, вместе взятых, та нервно засмеялась. Посмотрев на нее, Рой почувствовал, что в этот вечер она другая, но какая, он не мог понять. Роя беспокоил Гас, но он подумал, что после сегодняшней ночи Мемо будет принадлежать ему всегда, и тогда он потребует, чтобы она больше не пускала к себе эту обезьяну со стеклянным глазом.

Когда Рой вернулся к столу, Мемо снова принесла ему полную тарелку, а себе — булочку с ломтиком ветчины.

Разглядывая гору еды на своей тарелке, Рой сказал:

— Что-то мне уже надоело все время есть.

Мемо вернулась к разговору о его матери.

— Но разве ты не любил ее, Рой?

— Кому до этого есть дело?

— Мне.

— Не помню. — Он положил в рот кусок мяса. — Нет.

— А разве она не любила тебя?

— Она никого не любила.

Мемо предложила ему отведать какое-нибудь новое сочетание пищи.

— Давай смешаем мясо лангуста с анчоусами, положим это на хлеб, а сверху греческий салат.

— Теперь добавим лопату навоза, и из этого вырастет лес.

— Перестань, Рой, не говори непристойностей.

— Да от этого человека раздует и разорвет на части.

— Пища здесь очень свежая.

Сделав сандвич, Мемо ушла в дамскую комнату. Рой задумался. С чего бы это ей задавать вопросы о его мамаше? Размышляя об этом, он ел сандвич. Рой запил его тремя бутылками лимонада, но потом пришлось тремя бутылками лайма смывать искусственный привкус лимона. Он чувствовал легкое опьянение. Ему казалось, будто он стоит на четвереньках и что-то ищет, но никак не найдет.

К столу подошел Флорес.

— Если ты скажешь им идти домой, — проговорил он, — они пойдут.

Рой непонимающе уставился на него.

— Сказать кому?

— Игрокам. Они боятся оставаться здесь, но не уходят, потому что ты все еще здесь.

— Тогда скажи, чтобы уходили.

— Ты скажи, — настаивал Флорес. — Тебя они послушаются.

— Ладно.

Вернулась Мемо, и Флорес отошел. Рой тяжело поднялся, но внезапно покрылся потом и снова сел. Фаулер подхватил Мемо, и они закружились в танце. Рою не нравилось, что они прижимаются друг к другу.

Его лицо покрылось испариной. Сунув руку в карман за носовым платком, он нащупал письмо Айрис. Рою вдруг показалось, будто он нашел то, что искал. Он отчетливо вспомнил ее миловидное лицо и карие глаза. Заглянув в них, он увидел себя гораздо лучшим, чем на самом деле. Рой вспомнил, как рассказал ей все. Она была первой, перед кем он раскрылся. Вспомнил он и облегчение, которое испытал после этого, и далекий заплыв, и Айрис, в лунном свете погружающуюся в воду, и костер на берегу, и ее, нагую, и, наконец, близость с ней. Почему-то Рой стыдился этого, хотя все произошло с согласия Айрис.

Толстые девицы пишут толстые письма, подумал Рой, и тут заметил, что маленький шеф смотрит на него. С изумлением Рой почувствовал, как он голоден.

С усилием поднявшись из-за стола, Рой направился к буфету. Шеф услужливо подал ему тарелку.

— Я съел уже очень много, — сказал Рой.

— У нас все самое свежее. — Шеф засмеялся.

Рой посмотрел в его маленькие поросячьи глазки.

— Это самое лучшее, — повторил шеф.

— Это воняет. — Рой повернулся и на негнущихся ногах двинулся к двери. Мемо видела его. Весело помахав Рою, она продолжала танцевать.

Он прошел через зал, вызвал лифт, спустился в лобби и направился в гриль-бар. Примостившись за столом, Рой заказал шесть гамбургеров и два бокала молока, решив, что здоровая пища убьет приступы голода.

Официант передал заказ повару. Тот достал из холодильника шесть полуфабрикатов и положил на гриль. Они тихо зашипели. Рой подумал, что не стоит больше есть, но ощутил голод. «Нет, я хочу есть, я голоден, что бы это ни значило… Что мне делать, чтобы не быть голодным?» Наверное, нужно попоститься, но Рой не постился с детства. Рой старался вспомнить, как это было, когда он хотел есть после дня, проведенного на рыбалке, и когда жарил на открытом огне озерного окуня и варил кофе в жестяной банке. Повсюду его мысли натыкались на остроконечные звезды.

Рой собирался встать, но вспомнил о свидании с Мемо. Он должен убить время, так почему бы не перекусить?

Кто-то хлопнул его по плечу.

Это был Ред Блоу…

— Ты так посмотрел, будто готов убить меня, — сказал Ред.

— Я решил, что это кто-то другой.

— Кто, например?

— Не знаю. Может быть, мексиканец.

— Флорес?

— Иногда он действует мне на нервы.

— Да он отличный малый.

— Возможно.

Ред сел.

— Не ешь столько дерьма. На носу великий день.

— Да я только так, перекушу.

— Шел бы ты лучше спать. Выспись хорошенько.

— Ладно.

Ред нахмурился.

— Мне и самому не спится. Даже не знаю, что со мной. — Он зевнул и повел плечами. — С тобой все в порядке?

— Лучше не бывает. Съешь гамбургер.

— Нет, воздержусь, спасибо. Пойду-ка прогуляюсь. Это лучше всего, когда не спится.

Рой кивнул.

— Береги себя, дружище. Завтра наш день. После этого Поуп станцует джигу. Ты будешь его героем.

Рой промолчал.

Ред грустно улыбнулся.

— Будет жалко, когда все это закончится.

Официант принес шесть гамбургеров. Ред безразлично скользнул по ним взглядом.

— Все зависит от тебя. — Он встал и вышел.

Рой видел в окно, как он идет по улице.

«Героем буду я».

Гамбургеры напоминали шесть мертвых птиц. Он съел первый, теплый, но сухой. Хватит мертвых птиц, подумал Рой… тем более без кетчупа. Он покапал на три птицы. Затем переместил их, чтобы не знать, какие с кетчупом, а какие без. Рой ел их, но не мог отличить, все они на вкус были одинаковы. Никакого удовольствия, только молоко пошло хорошо. Он взял на заметку, что нужно пить больше молока.

Расплатившись, Рой вышел. Лифт пулей взлетел вверх. Когда он остановился, Рой почувствовал режущую боль в животе. Лифтер с восковым лицом смотрел на него большими глазами. Взглянув на это огородное пугало, Рой вышел из лифта. Он стоял один в коридоре, стараясь понять, что происходит, но не понимал этого. Он собирался дать бой, полагаясь на Вундеркинда, но не видел врагов. Рой передохнул, и боль отступила.

В зале было тихо. Флореса он не видел. Огни притушили, все с вожделением смотрели на девиц. Олсон зажал в углу блондинку. Кто-то около пианино украдкой передавал кому-то бутылку. В центре полутемной комнаты одна из девиц задрала платье и пыталась изобразить стриптиз. За ней наблюдали несколько мужчин.

Рой взял Фаулера за пуговицу.

— Смотри не напейся этой дряни, малыш.

— Сам смотри не обожрись, большая шишка.

Рой замахнулся на Фаулера, но того уже не было. Вытерев пот со лба, он высматривал Мемо, собираясь сказать ей, что уже пора. Он не находил ее в дыму сигар, поэтому вышел из зала и, шатаясь, спустился по лестнице на четвертый этаж. Нащупывая звонок в номер Мемо, он наткнулся на торчавший в замке ключ и повернул его.

Она лежала обнаженная на кровати, ела ножку индейки и разглядывала фотографии в большом альбоме для вырезок. Мемо не замечала его, пока он не подошел совсем близко. Тогда она вскрикнула.

— Ты напугал меня, Рой. — Мемо захлопнула альбом.

Он мельком увидел фотографию Бампа. «Я посчитаюсь с этим гадом». Рой расстегнул ширинку.

Ее зеленые глаза пристально смотрели на него.

Раздеться оказалось очень больно. Внутри что-то рушилось. С лица капал пот…

И все-таки играла музыка, самая сладостная свирель, какую Рой когда-либо слышал. Сбросив брюки, он шагнул вперед.

Мемо раздвинула ноги — огни колыхались и таинственно мерцали. Грохочущий локомотив с ревом мчался через горы. Вот он, со свистом взвыв, миновал каменную преграду, и Рой почувствовал, что сейчас перед ним откроется нечто удивительное, но тут откуда-то, из какого-то непонятного места полыхнула слепящая молния. Он вскинул руки, чтобы защититься, но она нанесла ему сокрушительный удар в живот. Рой даже не подозревал, что может быть такая страшная боль. Он рухнул на колени, и мечта, поглощавшая его, разлетелась вдребезги. Он упал навзничь.

Плот с поющей зеленоглазой сиреной, охраняющей запретное пламя, скинул в вонючий поток смердящую одноглазую крысу. В отдалении спустили в унитазе воду, и, хотя герой был внутренне готов сопротивляться, стремительный напор зловонной воды захватил его, закружил и увлек вниз.

Судья Бэннер заключил очень экономный контракт снебольшим родильным домом неподалеку от Найтс-Филд (там-то и умер Бамп), чтобы там лечили все несчастные случаи, которые случаются с игроками, поэтому Роя отвезли туда. Дежурный акушер решил избавить героя от аппендикса. Однако Рой сопротивлялся, как сумасшедший, и с ним не могли справиться хирург, анестезиолог, санитар и две акушерки. Они утихомирили его, сделав укол, и увидели шрам, змеей извивающийся по всему животу. Осмотр показал, что аппендицит был удален, а вместе с ним и кое-что еще. (Всех привело в изумление его изуродованное шрамами и обезображенное тело.) Врачи предлагали удалить ему желчный пузырь, а может быть, и часть желудка, но никто не решался взять на себя ответственность, опасаясь реакции «Рыцарей» и общественности. (Город был в ужасе. Возле больницы собирались толпы; все ждали бюллетеней о его здоровье. Правительство Японии выразило соболезнования.) Вместо операции применили клизму и выкачали невероятное количество слизи. Пациент все время стонал в унисон с дамами, рожавшими на том же этаже. Врачи внимательно наблюдали за Роем, не предпринимая радикальных мер.

Живот донимал его так сильно, что он не мог думать ни о чем другом. Ледяные струи неслись по огненной пустыне. Он стучал зубами от холода и исходил потом, редко отдавая себе отчет в происходящем, но терзаемый снами. В них он возносился до гигантских высот, чтобы потом рухнуть на многие мили вниз и стать маленьким карликом Роем (эй, мистер, вы наступаете мне на ноги!). Его подхватили порывы бушующего шторма, ослепительно вспыхивали и гасли огни — так ярко, что болели глазные яблоки. Голова Айрис сидела на плечах танцующей Мемо, а голова Мемо на том, что осталось от мерцающего обрубка Айрис. Все перепуталось, переплелось, закружилось и поплыло. В ночном кошмаре он умирал по куче экзотической еды: фрукты и икра тропических рыб наполняли удивительную вазу. Он наклонил голову, чтобы съесть эту прелесть, и тут же угощение исчезло. Тогда ему подали отличный кусок мяса, и он обнаружил, что оно невероятно вкусно уже потому, что жует он сам, а не кто-то другой. От его воплей сестры разбежались по углам. Им нечего было противопоставить его молотящим воздух кулакам.

В бреду Рой выскочил из постели в одной ночной рубашке и пустился по коридорам, распугивая только родивших женщин, чтобы найти где-нибудь швабру или метлу и потренировать страшные замахи в своей палате перед зеркалом… Его нашли распростертым на полу… На рассвете он осторожно встал и утащил из кладовки плунжер водопроводчика, но на этот раз его поймали и водворили на место три служителя. Роя привязали к кровати, и он лежал, как арестант, а в это время «Рыцари» продули третью из трех решающих игр вконец израненным и ожесточившимся «Красным». Поскольку восставшие из пепла «Пираты» вдребезги разнесли «Филсов» три раза подряд, конец сезона раскалился как никогда. Единственная игра плей-офф на Найтс-Филд была назначена на следующий понедельник, за день до открытия Мировой серии.

К концу дня температура спала. Рой пришел в сознание, уже без пут, и увидел возле кровати встревоженную Мемо. От нее он узнал, что случилось с командой, и застонал от боли. Когда она ушла, прижимая носовой платок к покрасневшим глазам, он обнаружил, что его неприятности только начались. Лечащий врач Роя, длинный, сутулый, седоусый человек с печальными глазами, рассеянно игравший массивными золотыми часами, объяснил ему ситуацию. Он весело сообщил ему, что почти не сомневается в участии Роя в плей-офф в понедельник (Рой чуть не выпрыгнул из кровати, но доктор жестом остановил его). Он может сыграть, да, хотя его форма оставляет желать лучшего, поэтому ему не удастся играть с отдачей, как хотелось бы. Впрочем, он, безусловно, сможет находиться среди играющих, что, насколько понимает доктор, имеет огромное значение для Роя и для его публики. (Интерес к этому вопросу столь велик, сказал он, что он разрешил сообщить об этом прессе.) Общественное мнение вынудило его весьма неохотно пойти на это, хотя, по его взвешенному мнению, идеальным было бы отдохнуть несколько дольше, прежде чем вернуться к своей, хм, нормальной деятельности. Кто-то объяснил доктору, что отчасти бейсболисты — то же, что и солдаты, а поскольку ему известно, что реакция тела на исполнение долга иногда приносит такие же хорошие результаты, как уход и медикаменты, он согласился разрешить Рою сыграть.

Однако у хорошей новости всегда есть двойник, плохая новость, почти печально сказал он и в доказательство дал Рою понять, что лучше всего для него навсегда распрощаться с бейсболом, если он хочет остаться в живых. Если он попытается играть следующий сезон, его кровяное давление, временами очень высокое, к тому же осложненное особенностями спортивного сердца, может в значительной мере способствовать внезапной смерти. Если же Рой займется какой-либо легкой и ненапряженной работой, можно с уверенностью сказать, что он проживет многие годы. Доктор опустил золотые часы в карман жилетки и, кивнув пациенту, удалился. Рой ощутил, как с неба на него обрушилась гигантская рука с огромной дубиной и одним ударом раскроила ему череп.

Последовавшие за этим часы были самыми ужасными в его жизни за последние пятнадцать лет. Он жил мыслью о смерти, не шевелился, не разговаривал, не ел, не принимал посетителей. И все-таки фанатично боролся, стремясь опровергнуть откровения доктора, сражался каждую долю секунды, хотя что-то внутри подсказывало, что седоусый старина прав. Рой помнил, как годами подозревал что-то неладное, и вот что это было. Сильно подскочит давление — и голову сорвет. (Он видел, как черепушка взлетает в небо.) С ним кончено — его больше нет. Только Рой не верил — просто не мог в это поверить. «Я, Рой Хоббс, навсегда выбыл из этой игры. Невообразимо!» Он думал о фантастическом числе рекордов, которые побил за такое короткое время, что сделало его для народа героем. Он думал о тысячах — десятках тысяч рекордов, которые дал слово побить. У него вырвался стон.

И все-таки его одолевали сомнения. Может быть, седоусый ошибся? Ведь ошибаются и врачи? Может, не с такой уж силой летит на него этот мяч, как ему кажется, может, он попадет в землю у его ног, а не в перчатку. Ошибки могут быть в чем угодно. Разве это будет первый раз, что мясник ошибся. Может, он на сто процентов не прав.

Следующим вечером Рой выскользнул из больницы, прячась в процессии отцов, покидавших жен в час кормления новорожденных. На такси он добрался до Найтс-Филд, и удивленный Счастливчик Пеллер, сторож стадиона, впустил его. Телефонный звонок — и на сцене появился Диззи. Рой надел форму (он чуть не расплакался, увидев в шкафчике Вундеркинда таким заброшенным), а Счастливчик напялил снаряжение кэтчера. Диззи приготовился к роли питчера. Рой сказал, что это только для тренировки, настроить глаз и реакции к плей-офф в понедельник. Счастливчик включил вечерние прожектора. Диззи набросал ему несколько подач, потом Рой встал на пластину, и Диззи бросил по центру. Ударив со всей силой по мячу. Рой ощутил, как голову пронзила струя раскаленного пара. Они подняли его, посадили в такси и отвезли в больницу.

Бушевала метель, и Рой шел сквозь нее. Ну не совсем так, это потерялся Сэм Симпсон, и Рой разыскивал его. Он ходил вверх и вниз по холмам, оставляя за собой белые следы, пока не набрел на эту хижину с белым на крыше.

Есть здесь кто-нибудь, зовет он.

Нет.

Вы не знаете моего друга Сэма?

Нет.

Он заплакал и хотел уйти.

Да заходи, милый. Я пошутил.

Рой вытер глаза и вошел. Сэм сидел у стола под голой лампочкой, без галстука и воротничка и играл в солитер со всеми пиками.

Рой сидел у огня, пока Сэм не закончил. Сэм посмотрел на него поверх своих очков полумесяцем, в которых отражался лунный свет.

Ну так что, сынок, сказал Сэм, прикуривая сигару.

Клянусь, я не делал этого, Сэм.

Не делал чего?

Ничего не делал.

А кто сказал, что делал?

Рой не отвечал, он молчал, как рак-отшельник.

Да, Сэм.

Не делай этого.

Нет, сказал Рой, не буду. Он поднялся и встал, наклонив голову к стулу, на котором сидел Сэм.

Давай вернемся домой, Сэм, прямо сейчас.

Сэм уставился в окно.

Я хотел бы, милый, честно, но нам сейчас не выбраться отсюда. Черт, снег валит величиной с бейсбольный мяч.

Придя в себя, Рой попросил врача пообещать ему, что он никому не расскажет о его состоянии, если появится малейший шанс на улучшение, достаточное для того, чтобы он смог играть в следующем сезоне. Врач честно признался, что такого шанса не видит, но согласен хранить молчание, ибо следует принципу свободы выбора. Так что он никому не сказал; никому не сказал и Рой — даже Мемо. (Никто даже словом не обмолвился о том, что он будет участвовать в Серии, но Рой уже решил попробовать.)

Но в основном его одолевали мрачные мысли. Это пугающее чувство: крушение в начале пути. Снова карусель, и невозможность выполнить свою миссию в бейсболе. Это терзало его больше всего. Рой лежал, часами глядя в окно. Часто стекло казалось запотевшим, хотя дождя не было. Человек, ковылявший при свете яркого солнца, уходил во мглу. Это разбивало сердце… Когда это чувство уходило, если вообще уходило, приходилось думать о том, что делать. Поскольку сезон был уже на исходе, Рой имел около четырех месяцев, в течение которых мог продержаться на подношениях, спонсорстве, статьях, написанных «неграми», встречах с болельщиками и т. п. А что потом, когда придет время весенних тренировок, а он исчезнет с горизонта? Рой вспомнил тошнотворную вереницу работ — он был поваром, бурил колодцы, валил лес, собирал бобы и для странного разнообразия — был бейсболистом-полупро. Думать дальше было страшно.

И еще одиночество, от работы к работе, никогда конкретного места на долгий отрезок времени из-за нараставшей вскоре неудовлетворенности тем, чем он занимался… Но, предположим, он собрал бы штук двадцать пять — хватило бы такой суммы, чтобы начать жизнь для такой девушки, как Мемо, если бы она вышла за него? Он пытался придумать, куда вложить двадцать пять тысяч — может быть, в ресторан или бар, чтобы собрать пятьдесят, а потом еще удвоить. Его мысли перескакивали с денег на Мемо, единственную, каждый день навещавшую его. Рой вспоминал радостное возбуждение, которое охватило его, когда он увидел ее в желтом платье без бретелек на той вечеринке. И как бы худо ему ни было, он не мог не думать о том, какой желанной она была, ожидая его нагой на кровати.

Такие мысли занимали Роя большую часть времени, когда он сидел в кресле, листая журналы, или лежал на кровати. Иногда он думал, не покончить ли с собой, но эта мысль так угнетала, что не задерживалась в голове. Рой много времени проводил в полусонном состоянии и обычно просыпался с чувством одиночества. (Кроме Реда, который навестил его один раз, никто из команды к нему не приходил, хотя небольшие кучки фанатов все еще собирались на улице и рассуждали о том, будет ли Рой участвовать в игре в понедельник.) Вечером в субботу, подремав после ужина, он проснулся в еще более мрачном настроении, поэтому пошарил под подушкой, чтобы достать письмо Айрис. Но в этот момент в комнату вошла Мемо с охапкой цветов, и он с облегчением оставил его там, где оно лежало.

Хотя обычно Мемо следила за собой, сейчас она казалась измотанной, под глазами были синие круги. Она ставила цветы и осенние листья в вазу, и Рой увидел на ней то же черное платье, что она надевала всю неделю (чего нельзя было даже представить себе раньше), и что ее волосы потеряли блеск и не ухожены. Мемо переживала, что по ее вине случилась беда с командой. Как же глупо было не подождать день-другой! (Плача, она рассказала, как Поуп обзывал ее последними словами.) Отчаяние не покидало Мемо, пока она не услышала, что Рой собирается участвовать в плей-офф. По крайней мере не на ее совести будет, что он не сможет этого сделать. Поэтому теперь ей стало легче. Не намного легче, переживал Рой, иначе она не была бы такой потерянной и несчастной.

Поставив цветы, Мемо молча стояла у открытого окна и смотрела на темную улицу. Вдруг она громко зарыдала.

— О, Рой, я больше не могу этого выносить, не могу.

Он привстал.

— Что случилось?

— Я не могу больше жить, как я живу.

Мемо упала в кресло и расплакалась.

Отбросив одеяло, он спустил ноги на пол. Она посмотрела на него и попыталась улыбнуться.

— Не вставай, милый. Со мной все будет хорошо.

Рой сидел на краю кровати и чувствовал себя очень неуверенно. Он никогда не знал, что делать, если женщины плакали.

— Просто я сыта по горло, — плакала Мемо. — Сыта по горло. Поуп ведет себя со мной ужасно, и я не хочу больше жить за его счет, хотя он мой дядя. Мне нужно найти работу или уехать куда-то.

— И что эта вонючая креветка говорит тебе?

Она нашла в сумочке носовой платок и высморкалась.

— Дело не в его словах, — печально проговорила она. — Слова не убивают. Меня воротит от того, как он живет. Хочется бежать, и подальше.

Потом Мемо опять дала волю слезам и стала похожа на бьющуюся в клетке маленькую потерянную птичку. Рой растрогался.

— Не плачь, Мемо. Скажи только слово, и я позабочусь о тебе, — сказал он дрогнувшим голосом. — Выходи за меня.

Она не могла подавить рыдания. А он терзался от неуверенности в их будущих отношениях. Внезапно она перестала плакать и слабым голосом спросила:

— А ты возьмешь меня. Рой?

Чувства переполняли его. Он быстро сказал:

— Это я-то? — и упал на кровать.

Мемо подошла к нему.

— Есть кое-что такое, что ты должен понять, Рой. И тогда, вероятно, ты не захочешь меня. Я боюсь бедности. Наверное, я слабая или испорченная, но я должна быть с кем-то, кто способен содержать женщину. Не хочу жить, как рабыня. Я должна иметь свой дом, горничную, приличный автомобиль, чтобы ездить за покупками, и меховое пальто. Я не хочу думать о том, что на никель^[63] подорожала банка бобов. Может, и нехорошо хотеть всего этого, но я не могу иначе. Я уже достаточно знаю жизнь и много повидала. Я видела, как жила моя мать, и знаю, что это убило ее. Я решила, что буду иметь то, что мне нужно. Ты это понимаешь. Рой?

Он кивнул.

— Мы должны смотреть правде в глаза, — продолжила Мемо. — Тебе сейчас тридцать пять, значит, у тебя, как бейсболиста, осталось не так много времени.

— Что ты имеешь в виду? — с невозмутимым видом спросил он.

Но она имела в виду вовсе не его гипертонию. Рой испугался, что Мемо узнала.

— Мне не хотелось бы говорить об этом, Рой, но я должна быть практичной. Предположим, следующий сезон будет твоим последним или что после этого ты сыграешь еще один. Наверняка до этого ты получишь хороший контракт, но на жизнь нужны деньги. Так что же мы будем делать до конца наших дней?

В комнате стало темно. Рой почти не видел ее.

— Включи свет.

Она включила.

Он внимательно смотрел на Мемо.

Она забеспокоилась:

— Рой…

— Я как раз думал о том, что даже если мне придется уйти уже сейчас, за следующие несколько месяцев я сумею наскрести тысяч двадцать пять. Это большие деньги.

Она смотрела на него с сомнением.

— И что ты сделаешь с этими деньгами?

— Мы поженимся, и я вложу их в бизнес. Все так делают. Мое имя известно. У нас все получится, и у тебя будет все, что ты хочешь.

— Какого рода бизнес? — спросила Мемо.

— Пока не могу сказать — может быть, ресторан.

Она поморщилась.

— А что ты имеешь в виду?

— О, что-нибудь крупное, Рой. Я бы хотела, чтобы ты купил долю в компании, где получил бы должность менеджера. Тогда тебе не пришлось бы совать нос в кастрюли в вонючем ресторане.

— Сколько нам нужно денег, чтобы войти в какую-нибудь из больших компаний?

— Мне кажется, больше, чем двадцать пять тысяч.

Рой хмыкнул.

— Тысяч тридцать пять?

— Скорее пятьдесят.

Он нахмурился. От разговора о таких деньгах ему стало не по себе. Но Мемо права. Это должно быль чем-то большим, чтобы оправдать себя. К тому же большая компания позволит заботиться о своем здоровье. Рой ломал голову над тем, где бы взять еще двадцать пять. Это необходимо сделать до начала следующего сезона, — ведь как только все увидят, что он не играет, станет не так-то просто заработать на его имени. Людям не нужен бывший. Он должен жениться и иметь деньги, сделать и то и другое до следующей весны в том случае, если не вернется на поле. Рой обдумывал способы быстро заработать деньги — продать газетам историю своей жизни, поколесить этой осенью и зимой с выступлениями по провинции, ну без особого напряжения. Но ни то ни другое не принесло бы ему больших денег — во всяком случае, никак не двадцать пять тысяч. Рой лежал на спине, закрыв глаза.

Мемо что-то прошептала. Он открыл глаза. Почему она в этом старом черном платье, с нечесаными волосами, совсем как Лола, гадалка из Джерси-Сити? Но говорила Мемо спокойно…

— Кто послал тебя, — спросил он, — эта паскуда Гас?

Она покраснела, но ответила ровным голосом:

— Судья.

— Бэннер? — У Роя перехватило дыхание.

— Он сказал, что заплатит тебе пятнадцать тысяч сейчас и больше в следующем сезоне. Он сказал, что все зависит от тебя.

— Я сразу учуял, что воняет скунсом.

— Он просил передать это тебе. Я никакого отношения к этому не имею.

— Кто же имеет отношение к этому?

— Не знаю.

— Поуп?

— Нет.

Рой долго лежал, не шевелясь. Мемо не сказала больше ничего, не упрашивала, не подталкивала. Было уже позднее время. Объявили, что посетителям пора уходить. Она встала и надела пальто.

— Я думала о том, что ты будешь делать, когда оставишь бейсбол.

— Чего он хочет от меня?

— Что-то связанное с плей-офф.

— Они хотят, чтобы я сдал игру?

Она не ответила.

— Ни за что!

Она пожала плечами.

— Я сказала им, что ты не согласишься.

Она была такая худенькая, такая замученная. Плечи поникли, ни кровинки в лице. Отказывая ей, Рой чувствовал, как у него разрывается сердце.

Он погрузился в глубокую дрему, но спал не очень долго. По комнате черной тенью на потолке захлопал крыльями и закружился над его лицом, роняя капли жира, стервятник с красными глазами. Они сцепились, переворачивая столы и стулья, и тут вспыхнувший свет разбудил его. Рой сунул руку под подушку за пистолетом, думая, что он лежит там, но его не было. Придя в себя, он увидел сквозь слепящий свет, что на него смотрит стоящий в ногах его постели судья Гудуил Бэннер в темных очках и мягкой черной шляпе.

— Какого черта вам здесь нужно?

— Ну что ты так всполошился? — громко спросил Судья. — Мисс Пэрис сказала мне, что ты не спишь, и администрация разрешила зайти к тебе на несколько минут.

— Мне нечего вам сказать. — Ночной кошмар лишил Роя сил… Он не хотел, чтобы Судья видел это, и заставил себя сесть.

Весь помятый, Судья при электрическом освещении стал желтым и сидел в кресле, не снимая шляпы. Он втянул огонь в трубку и бросил сгоревшую спичку на пол.

— Как здоровье, молодой человек?

— Нечего говорить об этом. Теперь я в порядке.

Судья пристально рассматривал его.

— Хотите пари? — спросил Рой.

Резиновые губы Судьи сжали сигару. Прошла минута, он вынул ее изо рта и вкрадчиво осведомился:

— Насколько я понимаю, мисс Пэрис познакомила тебя с условиями определенного предложения?

— Не вмешивай в это ее.

— Восхитительное предложение — предложение, сделанное неизвестной персоной.

— Не смешите меня. Мне так и хочется натравить на вас ФБР.

Судья изучающе посмотрел на сигару.

— Я полагаюсь на твою честь. Впрочем, учти, что свидетелей, кроме мисс Пэрис, нет, и надеюсь, ты проявишь к ней снисходительность.

— Я сказал: не вмешивай ее.

— Все правильно. Думаю, она ошиблась насчет предложенного вознаграждения — пятнадцать тысяч, так ведь? Насколько я понимаю, двадцать тысяч, уплаченных наличными, одной суммой, ближе к истине. Уверен, тебе известна расценка на такого рода вещи: десять тысяч долларов. Мы предлагаем в два раза больше. Любая сумма, превышающая эту цифру, неприемлема, так как ставит под сомнение прибыльность предприятия. Прошу тебя тщательно обдумать предложение. Ведь ты, так же, как и я, знаешь, что играть не в состоянии.

— Тогда за что вы предлагаете мне двадцать тысяч баксов — в признательность за то, как я набивал ваш счет в банке?

— Не вижу причины для сарказма. Тебе платили за услуги по контракту. Что же до этого предложения, признаюсь откровенно: это страховка. Вполне возможно, что, выйдя на пластину, ты неожиданно, одним-единственным ударом, пустишь игру под откос. Конечно, я сомневаюсь, что такое произойдет, но мы предпочитаем не рисковать.

— Не заблуждайтесь: я не так слаб, чтобы быть не в силах играть. Вы же знаете, доктор сказал, что я буду там в понедельник.

Судья колебался.

— Двадцать пять тысяч, — выдавил он. — Но это окончательная сумма.

— А я слышал, буки собирают на бейсбольных ставках десять миллионов в день.

— Смехотворно!

— Так я слышал.

— Какая разница, я не буки. Что ответишь?

— Я сказал: нет.

Судья закусил губу.

— И совесть позволит вам сдать клуб, который двадцать пять лет не мог завоевать кубок, а теперь получил шанс? — спросил Рой.

— На будущий год у нас будет, в сущности, такая же команда, — ответил Судья, — и я не сомневаюсь, что мы проведем весь новый сезон лучше, так как появятся новые игроки и, возможно, будет новый менеджер. Если мы ввяжемся в борьбу с «Янки» сейчас, то есть, если окажемся настолько глупыми, чтобы выиграть плей-офф, они беспощадно разложат нас во всех четырех играх подряд, несмотря на твое присутствие. Ты сейчас недостаточно силен, чтобы выдержать напряжение Мировой серии, и тебе это известно. Нас разделают под орех, сделают посмешищем всего профессионального бейсбола, и твой друг Поуп Фишер на этот раз сам себя уничтожит, доведя команду до такого унижения.

— А как насчет тех денег, которые вы потеряете, если даже мы сыграем четыре игры из Серии и все до одной проиграем?

— Я все подсчитал и уверен, что заработаю больше тем способом, который предлагаю. У меня есть основания полагать, что, хотя нас считают слабыми, определенные интересы в игорном бизнесе по-крупному ставили на выигрыш «Рыцарей». Моя цель теперь с помощью неоспоренной, так сказать, игры дать этим паразитам урок, который им никогда не забыть. После этого они не осмелятся снова заражать наши трибуны.

— Простите, но сейчас меня вырвет.

Судья выглядел обиженным.

— У нас большие шансы, — сказал Рой. — Я видел в вечерней газете.

— Только в одной. Другие говорят другое.

Рой рассмеялся.

Судья побагровел.

— Honi soit qui mal у pense^[64].

— А тебе вдвойне, — отозвался Рой.

— Двадцать пять тысяч. — Судья сделал сердитый жест. — Большее не обсуждается.

Хотя голова раскалывалась от боли, Рой пытался обдумать ситуацию. В таком состоянии, как сейчас, он не сможет стоять на пластине в полной амуниции, не говоря уже о бите. Может быть, Судья прав, и ему не удастся сделать ничего, чтобы помочь «Рыцарям» взять игру. С другой стороны, а вдруг он будет таким, как всегда? Если он поможет им выиграть плей-офф, даже если они потом проиграют в Серии четыре игры подряд, все равно могут поступить какие-то предложения или даже контракт на фильм о бейсболе. Тогда у него будут деньги, и он сможет позаботиться о Мемо. И все же допустим, он выйдет на игру и из-за слабости провалится так же позорно, как во время спада? Это плохо скажется на предложениях и на всем остальном, и он останется ни с чем — или почти ни с чем. Голова шла у него кругом.

Все это время голос Судьи гудел, не умолкая.

— Я заметил, — говорил он, — как одна моральная установка приводит к своей противоположности или становится ею. Вспоминаю случай из своей судейской практики, когда из доброты душевной и теплой веры в человечество я решил спасти мальчика от тюрьмы. Хотя его вина была неопровержимо доказана, из-за его возраста я вынес постановление об отсрочке приведения приговора в исполнение и условно-досрочно освободил его с пятилетним испытательным сроком. В тот день, спускаясь по ступенькам суда, я чувствовал, что могу, не краснея, смотреть в лицо Создателя. Однако не прошло и недели, и мальчишка предстал передо мной как отцеубийца. Я спрашивал себя, может ли действие, каково бы ни было его побуждение и каков бы ни был его мотив, считаться добрым, если приводит к такому злу?

Судья вынул носовой платок и высморкался.

— Напротив, — продолжил он, — вредное деяние порой приводит к добру. Я имею в виду более позднее дело, которое рассматривал. Врач мошеннически выудил у пациента-паралитика почти четверть миллиона долларов. Он так хитро спрятал украденное, что его по сей день не могут найти. Тем не менее документальные доказательства были достаточно убедительными, чтобы осудить вора, и я приговорил его к сроку от сорока до пятидесяти лет тюрьмы, полагая, что он не выйдет из заключения и не воспользуется средствами, нажитыми нечестным путем до восьмидесяти трех лет. И вот, давая на суде показания из своего инвалидного кресла, паралитик поразил всех присутствующих, поднявшись в праведном гневе из кресла и заковыляв через весь зал, чтобы отомстить обидчику. Естественно, судебный пристав удержал его, но можешь себе представить, с того самого дня он выздоровел и сейчас так же активен, как ты и я. Он потом написал мне, что возвращение подвижности более чем компенсировало ему утрату богатства.

Рой нахмурился.

— Ближе к делу.

— Я пытался помочь тебе оценить это действие с позиций перспективы будущего.

— Вы имеете в виду, если я продамся?

— Если хочешь, называй это так.

— И что, из этого получится какое-то благо?

— Так я предполагаю.

— Для меня?

— И для других тоже. Предсказать невозможно, кто от этого выгадает.

— А я-то думал, вы сказали, что делаете это, желая избавиться от мошенников — это же действительно благо, верно?

— Так оно и есть. Однако, несмотря на трудности личной ситуации, никто не в силах предсказать, какое благо ждет тебя и других в будущем благодаря принятому тобой трудному решению.

Рой рассмеялся.

— Вам бы торговать змеиным ядом.

Ему уже казалось, что в этом доводе что-то есть. Однако сомнения исчезли, когда он припомнил случай из своего детства. Он шел с собакой по старой дороге в чаще леса. Внезапно залаяв, пес кинулся вперед и пропал. Близился вечер, и Рой не мог допустить, чтобы нес остался на всю ночь один. Он двинулся за ним в глубь леса. Сначала сквозь деревья Рой видел дневной свет — и до сих пор помнил, как шевелились от ветра кроны. Но когда сумерки сгустились, он почувствовал, что в поисках собаки ему приходится преодолевать темноту. Ему стало страшно и одиноко, появилось чувство потерянности. Сердце его колотилось. Он не мог найти в темноте направления. Стало холодно, и он дрожал. И что же, дело кончилось тем, что собачонка нашла его и вывела из леса. Это было добро от добра.

Рой натянул одеяло.

— Убирайтесь.

Судья не двинулся.

— Есть еще вопрос о контракте на будущий сезон.

Рой насторожился. А будет ли вообще следующий сезон?

— Сколько?

— Я предложу существенную прибавку — при условии, что мы договоримся по другому вопросу.

— Называйте цифры.

— Сорок пять тысяч за сезон. Мы можем также обсудить небольшой процент с входных.

— Двадцать пять тысяч за сданную игру недостаточно. — Когда Рой произнес эти слова, страх охватил его.

Судья поморщился и затянулся полупогасшей сигарой.

— Тридцать, — сказал он, — и ни цента больше.

— Тридцать пять, — сказал Рой. — Не забудьте, я потеряю пару тысяч выплат, которые мог получить во время Серии.

— Отвратительно, ну просто ни в какие ворота, — пробормотал Судья.

— Уходя, не хлопайте дверью.

Судья поднялся, разгладил брюки и вышел.

Рой вперил взгляд в потолок, испытывая огромное облегчение.

Судья вернулся, снял шляпу и вытер потное лицо.

— С тобой невозможно иметь дело, но я принимаю твои условия.

Но Рой сказал, что передумал. Обмозговав все, он решил: раз ребята хотят выиграть эту игру, он поможет им. Это — добро. Он не предаст свою команду и менеджера. Это — зло.

— Ты потеряешь мисс Пэрис, она уйдет к другому, если ты не проявишь осторожность.

Рой вскочил.

— К кому, например?

— К спонсору получше, чем ты.

— К Гасу Сэндсу?

— Достаточно намека умному… — начал Судья.

— Это вас не касается. — Рой опустился на подушку. — А что, если я не смогу провести игру? «Пираты» не такие уж мировые чемпионы. Мы разложили их в последних семи играх. Ребята способны снова сделать это, даже если я ни разу не подниму биту.

Судья потирал руки.

— «Рыцари» деморализованы. Без тебя они едва ли победят даже дворовую команду, что бы о них ни думали. Что же касается ситуации, при которой противники окажутся беспомощными, мы предприняли соответствующие меры.

Рой снова вскочил.

— Вы хотите сказать, что в деле участвует кто-то еще?

Судья улыбнулся.

— Кто-то из нашей команды?

— Центральная фигура.

— В таком случае…

— Тридцать пять — окончательная цифра. Меняться больше не будет.

— И сорок пять по контракту…

— Договорились. Ты понимаешь, что ни при каких обстоятельствах не должен пробить надежно?

После минутной внутренней борьбы Рой ответил:

— Я приму эту подачу.

— Прости, не понял.

— Договорились.

Судья понял и рассмеялся:

— Вижу, ты разделяешь мои филологические интересы.

Он закурил сигару.

Сквозь туманный бред Рой вспомнил старую поговорку: «Горе тому, кто называет зло добром, а добро злом».

Судья смотрел на него остановившимся злобным взглядом.

Вернулась Мемо и осыпала его лицо влажными поцелуями. Она щекотала ему нос, ерошила волосы и называла удивительным. После ее ухода Рой не мог заснуть, поэтому сунул руку под подушку и вытащил письмо Айрис.

«…После того как родился мой ребенок, женщины того дома, куда отец привез меня, чтобы избежать позора, предлагали мне отказаться от него. Они говорили, что девочке будет плохо, если воспитывать ее будет незамужняя мать, а у меня самой не останется ни времени, ни возможности начать нормальную жизнь. Они призывали меня проявить здравый смысл и отдать девочку в приемную семью. Но я кормила ее, хотя меня убеждали не делать этого. Ты видел следы от кормления. Они утверждали, что я испорчу фигуру, но мысль расстаться с дочкой навсегда убивала меня. Так как отец не хотел, чтобы она жила в одном с ним доме, я решила найти работу и сама вырастить ее. Это оказалось гораздо труднее, чем я ожидала. Я зарабатывала немного и должна была оплачивать уход за ребенком, жилье, покупать одежду ей и себе. Вечером мне приходилось позаботиться об ужине, выкупать ее, постирать, убраться в доме и приготовиться к следующему дню. И так день за днем.

Кроме дочки, я почти ни с кем не виделась, главным образом читала для общего развития, хотя временами это было невыносимо, особенно до двадцати и немного после двадцати. И не так уж мало времени ушло у меня, чтобы избавиться от чувства вины и не считать девочку виновницей моих бед. В конце концов я справилась, и скоро ее любовь ко мне и моя — к ней компенсировали все, что я перенесла и выстрадала. И все-таки я была привязана к времени — не столько к прошлому и не к надеждам на будущее, еще очень далекое, — просто к тому, что сейчас и здесь. Годы быстро промчались, и наступила перемена, скорее награда за такое долгое терпение. Скорее, чем я предполагала, дочка выросла, стала молодой женщиной и, словно оправдывая мои надежды, влюбилась в удивительного мальчика и вышла за него замуж. Как и я, она стала матерью, когда ей еще не было семнадцати. Внезапно, куда ни посмотри, все оказывалось завтрашним днем. Наконец я была свободна и продолжила жизнь с той точки, где оставила ее одним летним вечером, когда пошла погулять в парке с незнакомым человеком…»

Рой дочитал до последней страницы, где Айрис еще раз упомянула о том, что она бабушка. Скомкав письмо, он швырнул его в стену.

Утром, когда должна была состояться игра, на всех трибунах Найтс-Филда вспыхивали драки. Повсюду летали шапки, бутылки, огрызки яблок, кожура бананов и раздавленное содержимое пакетов с ленчем. Фанат в одной из лож, получив камнем по голове, обливался кровью. Два специально назначенных копа бросились вверх по ступенькам и схватили малого в очках, на вид невинного агнца, но его карманы были набиты камнями странной формы. Копы стащили его с трибуны, хотя он вопил, что собрал камни для своего сада, и, раскачав, вышвырнули из парка. Этот малый из Питтсбурга на чем свет стоит поносил «Рыцарей». Шофер фургона, огорченный тем, что не попал на игру, остановил его захватом сзади и ударил собирателя камней головой о тротуар. Так что у того вдребезги разлетелись очки. Выплюнув с кровью два зуба, малый сидел, всхлипывая, до приезда «скорой».

Большую часть утра солнце пряталось за облаками. День был холодный, футбольная погода, но трибуны разукрасили разноцветными флагами, над главной трибуной реяли большие стяги, и толпа орала осипшими голосами. Администратор пытался утихомирить фанатов, но их было слишком много, так как Судья продал сотни дополнительных билетов, и обладатели стоячих мест рыскали взглядом по трибунам в поисках освободившихся. Фанаты «Рыцарей» держались очень беспокойно; из-за взлетов и падений команды у них перенапряглись нервы. Кое-кто из мрачных джентльменов отчаянно чехвостил Роя, называя его болваном за то, что он заболел от обжорства. Но защитники Роя говорили, что организм Большого Человека сжигает пищу так быстро, что он нуждается в большом ее количестве. Вину они возлагали на ресторанную еду. Обвинявшие желали знать, почему никто из участников вечеринки не заболел. Им отвечали, что «Рыцари» без Роя были бы на самом дне. Тот, кто позволил себе критиковать его, схлопотал по уху. Критикана схватил коп и за шкирку оттащил к выходу. И все-таки хотя фанаты явно чувствовали себя не в своей тарелке и цапались между собой, они выступали единым фронтом в вопросе о ставках. Многие пессимистично качали головами, но, пересчитав семь чистых побед над «Пиратами» и взяв в расчет то, что Хоббс вернулся, тянули руку к карману. На трибунах было не так уж много болельщиков «Пиратов», но каждый заработанный тяжким трудом бакс они быстро ставили на кон.

Отто Зипп сидел, как маленькая гора, за оградой слева и читал спортивную страницу своей газеты.

Он не смотрел ни направо, ни налево, а если кто-нибудь пытался завести с ним разговор, сразу отбривал его. Потом, когда от него меньше всего ожидали этого, он пронзительно дудел в свою дудку: «На падаль его, трупоедам!» И сразу возвращался к спортивной странице.

Потянувшись к клубу, игроки очень удивились, увидев Роя. Он был в своей форме и полировал Вундеркинда. Ребята поздоровались с ним, только и всего. Флорес смотрел себе под ноги. Некоторые испытывали неловкость из-за того, что не приходили к нему в больницу. В душе они были рады, что он здесь. Элие Стаббз и Олсон даже начали дурачиться. Рой подумал, что они так не веселились бы, если бы знали, что у него руки-ноги ватные и он страшится игры. Судья просто сумасшедший: готов заплатить ему тридцать пять тысяч за то, чтобы он не пробил, когда Рой не чувствовал в себе силы даже поднять биту. Он надеялся, что Поуп догадается, как он слаб, и оставит его на скамье. Вот уж он посмеется над Судьей — и поделом этой гниде! Поуп даже не посмотрел в сторону Роя. Он прошел прямо к себе и захлопнул за собой дверь, что было очень на руку Рою.

Поуп заранее велел никого не пускать в помещение клуба до окончания игры, но Мерси изловчился и проскользнул. Улыбаясь во весь рот, он подошел к Рою и попросил рассказать, что же на самом деле произошло на той вечеринке. Однако Ред Блоу, увидев его, выставил из клуба. Тот же самый маневр Макс попытался проделать в больнице на предыдущей неделе. Дежурная сестра перехватила его около палаты Роя, и Макса выставили. Оказавшись за дверями клуба, Макс написал Рою записку: он приглашал его выйти и сделать заявление. Его называют грязным предателем — что он намерен сказать по этому поводу? Рой ответил ему одним непечатным словом. Мерси настрочил вторую записку. «Смотри, получишь. М.М.». Рой порвал записку и сказал привратнику, чтобы не брал от него больше никакого дерьма.

Поуп высунул свою лысину из-за двери и позвал Роя. Игроки обеспокоенно переглянулись. Рой встал и вошел в кабинет. Невыносимо долго Поуп молчал. Он пришел небритым, серая щетина покрывала его щеки, и от этого он выглядел как восьмидесятилетний старик. Его тщедушная фигура, казалось, усохла еще больше, левый глаз был полуприкрыт от переутомления. Поуп откинулся назад в своем скрипучем вращающемся кресле и уставился поверх полумесяца своих очков полными слез глазами на фотографию Ма. Рой рассматривал свои руки.

Поуп вздохнул:

— Рой, это моя вина.

Рой насторожился.

— В чем вина?

— В той ситуации, в какую мы сейчас попали. Я же помню, что целых три недели продержал тебя на скамейке в июне. Если бы я не сделал этой глупости, мы бы заканчивали сезон по крайней мере с полудюжиной игр впереди.

Рой уклонился от ответа.

— Но и ты серьезно напортачил.

Рой кивнул.

— Серьезно, и это когда команда была в шаге от кубка. — Поуп покачал головой.

Но, сказал Поуп, очень винить Роя он не станет, потому что все это он сделал своими руками. Потом извинился, что не навестил его в больнице. Дважды собирался, но в таком скверном настроении идти к больному человеку не стоило.

— Я злюсь не на тебя, Рой, — это все чертова Мемо. Я должен был вышвырнуть ее вон, как только она появилась у моих дверей.

Рой встал.

— Сядь! — Поуп подался вперед. — Мы сегодня можем выиграть. — Он помолчал. — Так, можем мы… или нет?

Рой кивнул.

— Что с тобой?

— Я чувствую слабость, — сказал Рой, — и не могу поручиться, что сегодня буду бить хорошо.

— Я говорю, что мы можем выиграть независимо от того, как ты себя чувствуешь. Начнешь играть, и сразу вернутся силы. И если остальные увидят, что ты запетушился, то пупы надорвут ради победы. Им нужно только чувствовать, что в команде есть кто-то, уверенный в том, что они могут победить, — ответил Поуп.

Потом Поуп рассказал историю об одном новичке, третьем бейсмене, которого когда-то знал. Этот молодой парень по имени Маллиган был отличный бьющий и отбивающий, но ему всю жизнь отчаянно не везло. Однажды у самой пластины в него угодил мяч, и он получил трещину черепа. На следующий год он вернулся на весеннюю тренировку, в первый же день столкнулся с другим игроком и сломал руку. По возвращении из больницы он забегал с первой базы на вторую при розыгрыше удара, и бэттер врезал мячом прямо в него; два ребра оказались сломаны, и сместился межпозвоночный диск. После этого Маллиган бросил бейсбол, и все вздохнули с облегчением.

— Ему просто не везло, — продолжал Поуп, — и никто ничего не мог поделать, чтобы снять с него сглаз и помочь избавиться от невезения. Знаешь, Рой, я недавно подумал, что очень многие люди похожи на него, и по одной или другой причине их жизни постоянно идут той же дорогой, и они не получают того, чего хотят, что бы это ни было. Например, я.

Потом он удивил Роя, заявив, что никогда и не надеялся завоевать первенство Мировой серии. Поуп подъехал в своем кресле поближе к Рою.

— Такова моя судьба, вот и все. Я достаточно разумен, чтобы понимать это. Ушло много времени, прежде чем я догадался, куда указывала стрелка. — Поуп глубоко вздохнул. — Но это, Рой, не относится к нашему Кубку лиги. Это вторая по значению вещь, и я чувствую, что имею на нее право. Я чувствую, что если выиграю его именно сейчас, получу удовлетворение и навсегда уйду из бейсбола. — Понизив голос, он добавил: — Понимаешь, что это значит для меня, сынок?

— Понимаю.

— Рой, я отдал бы жизнь, только бы выиграть эту игру и взять Кубок. Обещай, что выйдешь на поле и сделаешь все, что можешь.

— Выйду, — вздохнул Рой.

После того как прозвучал гонг, зовущий на тренировку, когда он, нехотя выбравшись из дагаута, с битой в руке побрел к площадке для тренировок и его увидела толпа, стадион пришел в движение: противно задудели дудки, воздух прорезал пронзительный свист, поднялась настоящая какофония. Рой стиснул зубы, но тут же услышал нарастающий гул, который перерос в рев, пронесся по всем трибунам, и, к его удивлению, он заглушил овациями и приветственными криками голоса тех, кто пытался освистать Роя. Мужчины бросали в воздух шляпы, колотили друг друга по головам и орали до хрипоты. Женщины визжали и рыдали. Шум нарастал, гул сменился рокотом, закончившимся настоящим взрывом. Когда шум на мгновение стих, стал различим торжественный гонг Сэди Саттер, но как только рев снова набрал силы, звук гонга стал чуть слышным и угас в отдалении. Роя лихорадило. Аплодисменты почти замерли, когда он снял кепи, чтобы вытереть пот. Тут же снова разразился гром, сопровождавший его до самой тренировочной площадки. Стараясь унять нервную дрожь, Рой трижды ударил по мячу и отбил его на приличное расстояние. По требованию Поупа он вышел в поле и послал в небо несколько свечей. Снова трибуны разразились криками восторга, хотя Рою очень хотелось, чтобы этого не было. Сделав еще несколько ударов, он бросил перчатки и пошел в дагаут. Радостное ликование провожало его, но за ревом толпы и вновь зазвучавшим гонгом Сэди он слышал истошные проклятия Зиппа. На карлика зашикали, но когда Рой проходил мимо, тот показал ему нос. Рой никак не отреагировал на это, отчего Отто пришел в дикую ярость.

«Пираты» закончили тренировку, и игра началась. Поуп велел Фаулеру начать выступление за «Рыцарей». Теперь Рой понял, что знает, кто еще участвует в сговоре. Судья должен был завязать мешок самым экономным способом — лучшим бьющим и лучшим бросающим. Очевидно, он сначала узнал у Поупа, кого тот намерен поставить на подачу, а потом пошел и купил игрока, несомненно, заплатив гораздо меньше того, что получил Рой. Его удивило, что Фаулер оказался продажным, несмотря на молодость и отличное здоровье. Обладай Рой хоть половиной перспектив Фаулера, он ни за что не запачкал бы руки такой сделкой. Однако, наблюдая за тем, как подавал Фаулер в первом иннинге, Рой усомнился в том, что он-то и есть тот второй. Быстрый мяч Фаулера подпрыгивал по земле, и он без труда быстро отделался от первых двух «Пиратов». Может быть, поначалу он осторожничал — время покажет. Мысли Роя прервал щелчок биты и раскатившееся за ним эхо. Третий игрок «Пиратов» перехватил мяч, и тот полетел далеко влево. Флорес уже спешил к нему из центра. Рой вспомнил, что обещал Судье не бить, но не ловить не обещал. Показав Флоресу, что берет мяч на себя, Ройпобежал несколько неуверенно, рванулся к мячу, поймал и бросил на выбивание третьего в аут. При этом он заметил движение в окне башни и увидел плотную фигуру Судьи, прижавшегося к окну. И тут вспомнил, что с субботы не видел Мемо.

Никто не удивился тому, что Голландец Фогельман вышел на питчерскую горку. Через несколько минут всем стало ясно, что он работает по-чемпионски, поскольку без особого труда расправился с первыми тремя «Рыцарями», в том числе с Флоресом, которого никак не назовешь легкой жертвой. От Роя не потребовалось пробивать, и это доставило ему облегчение. Но после того как Фаулер также снес сопротивление «Пиратов», Рой был первым во втором иннинге. Когда он прошел с Вундеркиндом на пластину, трибуны после короткого всплеска энтузиазма быстро угомонились. Все помнили четыре хоумера, которыми он уложил Фогельмана, когда в последний раз встречался с ним. В дагауте Поуп говорил с ребятами о том, что Рой умеет послать мяч далеко. На то же надеялись Ред Блоу и Эрл Уилсон на линиях баз. Однако они не знали, что у Роя кружится голова от слабости. Сердце у него неистово билось, и удары отдавались в ушах, как бывает глубоко под водой, а руки висели мертвым грузом. Вундеркинда он поднял с огромным трудом. Медленно располагаясь на пластине, Рой украдкой бросил осторожный взгляд на башню и не очень удивился, что в окне рядом с Судьей стояла, все еще в черном, Мемо и безучастно смотрела на него. Теперь он по крайней мере знал, где она.

Фогельман не торопился. Для питчера он был сравнительно невысокого роста и похож на утку своим длинным носом. У него были мощные руки и ноги, красные рукава вытекали из потертой футболки, он явно нервничал. Хотя Фогельман завершил сезон, победив в двадцати пяти играх, он панически боялся подавать Рою. Каждый раз, вспоминая те четыре жуткие мяча, один за другим приземлившиеся на трибунах, он внутренне сжимался от унижения. И знал: хотя на базе в этот момент не было никого, что если бы повторил один из тех ударов, это скорее всего поставило бы крест на победе «Пиратов» и испортило бы его триумфальный год. Поэтому Фогельман тянул время, стирал с мяча лоск, щупал швы, проверял, нет ли вздутий резины, перебирал ногами, чистя шипы на туфлях, и снял кепи, чтобы вытереть пот. Когда шум на трибунах стал все нетерпеливее и настойчивее, Стаффи Бриггз прорычал, чтобы он бросал, и Фогельман, преодолев скованность, бросил.

Бросок был резкий, сильный, но отбиваемый. При всей своей слабости Рой усмехнулся, подумав, что мог бы на самом деле сделать с Фогельманом, если бы захотел, но ударил чуть-чуть запоздало, крякнув, когда мяч разминулся с Вундеркиндом — а ведь он едва не вывернул запястья, стараясь попасть по нему, — и благополучно шлепнулся в карман перчатки кэтчера.

…Где она пропадала с самой субботы? В воскресенье впервые не пришла в больницу, хотя знала, что он выписывается. Рой ушел один, за ним увязалось несколько репортеров, с которыми он не стал разговаривать и взял такси до гостиницы. В своей комнате он надел пижаму, не переставая задавать себе вопрос, почему Мемо хотя бы не позвонила ему. В конце концов Рой уснул. Во сне он увидел ее — Мемо была в другом городе, вроде бы в Бостоне, и не узнала его, когда они столкнулись на улице, а прошла мимо. Он поспешил за ней, и ее поглотила толпа. Но Рой видел рыжие волосы и следовал за рыжей женщиной, но она оказалась крашеной, с порочным ртом и грязным взглядом. «Где Мемо?» — крикнул Рой и проснулся, думая, что она здесь, в комнате, но ее не было, и он не видел ее до тех пор, пока не заметил там, в башне.

Рой смотрел на пустые базы. Пробить сейчас, когда там нет никого, — это наименьший ущерб, который он мог нанести команде, но пальцы жгло желание поддать хорошенько. Доверять себе он не мог, так как кто знает? Мяч может улететь за ограду, куда рвется Вундеркинд, напрягая его мускулы. Фогельман попробовал послать низкий кривой, который Рой должен был принять как первый бол. Питчер бросил обманную подачу, и Рой притворился, будто чуть не свернул себе шею, пытаясь поймать этот мяч.

Второй страйк. Всего их три.

…Ему вспомнилось, как его бабушка топила в ванне черного кота. Он проник в ванную комнату вместе с ней и стал кусать ее за лодыжки. Она схватила его за шкирку и кинула в ванну с горячей водой. Кот стал выпрыгивать, но она засовывала его обратно и, как он жалостно ни мяукал, не пощадила его. И все-таки ему удалось каким-то образом оставаться на поверхности и плавать в очень горячей воде, в которой бабушка купалась для похудения, пока она не сунула его кусачую голову под воду. Но когда вода стекла, кот, с блестящей от воды шерстью, лежал на дне мертвый. Это оказалось для бабушки слишком, и у нее не хватало сил вытащить его из ванны.

Рой закрыл глаза перед следующей подачей, надеясь на быструю ошибку питчера, но мяч мощно загнулся на хорошее второе штрафное очко. Открыв глаза, он увидел Мерси, сидевшего совсем рядом с ним и глядевшего на него с презрительной усмешкой. И ты, Макс, тоже, подумал Рой, крепче сжав биту. Фогельман начал действовать более уверенно. И ты, Фогельман, тоже, и Рой снова прикрыл глаза, думая о том, как после того, что было у него с Айрис на озере, она прижалась к нему в машине по пути домой. Айрис боялась, хотела, чтобы он успокоил ее, а он не сделал этого. «Когда же ты повзрослеешь, Рой?» — сказала она.

Фогельман подал быстрый, довольно высокий мяч, такой нетрудно и пропустить, и это увеличило число очков до трех. Отто Зипп снова показал нос, и дрожащий Рой на несколько секунд замер с поднятым над головой Вундеркиндом, отчего вдруг карлик тоже застыл, и на трибунах воцарилась тишина. Отбросив Вундеркинда — сидевшие в передних ложах замерли с открытыми ртами, — Рой вернулся на скамейку. Судья и Мемо отошли от окон башни.

Когда Пираты вышли подавать в своей половине третьего иннинга (после ударов Роя в аут у «Рыцарей» больше не было игры в нападении), ветер принес на стадион облако пыли. Некоторые фанаты от нечего делать рассовывали гнилые фрукты в бумажные пакеты или запихивали их ногами под сиденья. Никто, кажется, не проголодался, и мальчишки-разносчики, как ни надрывали горло, продать ничего не могли, разве что несколько стаканчиков горячего кофе. Мало говорили и о прошедшей половине иннинга. Кое-кто утверждал, что Рой никогда не выглядел так плохо. Другие напоминали им, что игра еще только началась.

Ни та ни другая команда не взяла ни третий, ни четвертый иннинг. То, как отмахивались «Рыцари», заставило Роя подумать, не скупил ли Судья их всех оптом. Но вряд ли. Он слишком скуп. В пятом пришел его черед. Трибуны очнулись и дружно захлопали. «Врежь им, Рой! Выпусти им кишки! Пусти им кровь! Ты можешь!»

— Ты можешь, — со ступенек дагаута кричал Поуп.

С тяжелым сердцем Рой потащился к пластине. Мышцы спины простреливала острая боль, какой он еще не знал, сводило шею. Рой не мог как следует выпрямиться, и вес Вундеркинда еще больше прижимал его к земле. Но Фогельман, хотя Рой отправил его подачу в аут, так и не избавился от страха перед тем, что тот все-таки может сделать. Он вытирал лицо красным рукавом, но успокоиться не удавалось. По большому счету первые два броска Фогельмана были болами. Его выручил Рой, махнув битой под третьим брошенным мячом. Отто Зипп издал фейерверк негодующих звуков: фи, фу, фуй! Рой подумал, что лучше сфальшивить на следующей подаче во второй серии, но Фогельман не дал ему сделать это, бросив мяч почти над его головой. Помня о том, что если захочет, то получит базу по болам, Рой выжидал. Это не причинит вреда никому, а для него будет выглядеть лучше. Следующий бросок оказался очень близким, и так получилось, что Рой переместился на свою первую базу, а Судья к окну. Но это никак не меняло дела. Хотя Ладжонг дал ему возможность добраться до второй, Гэбби поднял мяч высоко над полем, за ним прыгнул второй бейсмен, и Рой сразу переместился на две базы. За это никто ему не попеняет, подумал Рой, выходя на поле. Он украдкой посмотрел на Поупа. Тот что-то бормотал себе под нос, шевеля губами.

Рой невольно задумался, не разорвать ли сделку с Судьей. Он мог бы послать записку, что договор отменяется. Но что написать Мемо, он никак не мог решить. Рой попытался представить себе, как будет жить без нее, и мысль об одиночестве была невыносима.

Дейв Олсон открыл шестой, первая подача была за «Рыцарями», получился мощный дабл. Трибуны взорвались от негодования. Но Бенц смазал, зато Фаулер послал мяч низом и быстро отправил двух «Пиратов» в аут, негодование тут же иссякло. Роя этот мяч заставил задуматься. У него сложилось впечатление, что Фаулер должен вот-вот раскрыться, потому что время уже поджимало. Но Фаулер не делал ничего подобного, напротив, вывел в аут трех «Пиратов». Пока он пропустил только два удара на базу^[65]. В седьмом, чувствуя, что Фогельман устает, они начали приспосабливаться к нему. Потянувшись за мячом, Элие Стаббз пропахал газон на площадке, попав ногой в выбоину на инфилде. Бейкер, пытаясь перехватить низовой, перестарался и оказался в ауте. Потом Флорес поднял мяч над жадными пальцами первого бейсмена, и Стаббз, набычившись, сделал прыжок и оказался на третьей базе. Рой стоял на своем месте, но два «Рыцаря» были на базах, и он забеспокоился. Зрители вскочили, во все горло требуя, чтобы Рой «показал им».

Когда он подошел к пластине, солнце, которое сначала пряталось за облаками, наконец выглянуло и залило стадион золотистым светом. Когда теплые лучи упали на него, Рой почувствовал спазм в горле. Исчезла слабость в ногах, сердце забилось ровно, ушла неуверенность в себе. Он твердо и прочно стоял на земле. Хотя это новое состояние испугало его, он вновь обрел себя. В голове теснились мысли, опровергавшие мрачный диагноз врача. Рой был почти счастлив, и ему казалось, что он способен совершить все, что захочет, — если захочет. Его глаза пробежались по первым рядам в левой части поля, остановившись только на насупленном лице Зиппа. Рою вдруг стало мучительно больно из-за того, что он обещал Судье.

После его первого удара — по «неправильному» мячу — Отто выкрикивал издевки и проклятия, гудел в свой клаксон, что сильно уязвляло Роя. «Я покажу этому маленькому ублюдку с ослиной мордой!» При следующей подаче он ухватил Вундеркинда покрепче, сделал шаг навстречу мячу и послал его по кривой в аут. Мяч просвистел мимо носа Отто, шлепнулся и запрыгал вниз по проходу. Карлик побелел от злости, запрыгал на сиденье, потрясая кулачком и истошным голосом призывая проклятия на голову Роя.

— Падаль, вонючка, дерьмо — спусти воду!

Рой попытался ударить поточнее. Мяч со звоном ударился в ограду и отскочил высоко в воздух. Фанат, сидевший за спиной Отто, поймал его в соломенную шляпу. Трибуны закатились хохотом, но гул негодования нарастал. Ред Блоу поднял два предупреждающих пальца. Рой срезал третий штрафной мяч в аут и прямо в карлика. Тот с диким воплем прикрыл лицо руками и опрокинулся вперед.

Несколькими рядами выше Отто поднялась темноволосая женщина в белом платье и встала, возвышаясь над толпой. Боже, еще одна, подумал Рой. В последнее мгновение он попытался сдержать силу удара, но не удалось. Мяч, поразив голову Отто, отскочил вверх, угодил даме в лицо, и, к ужасу толпы, она упала.

На трибунах разгорался шум. Фанаты сотнями валили к даме, но копы и смотрители не давали им подойти, говоря, что они задавят ее. Стаффи Бриггс объявил тайм-аут. Рой бросил биту и метнулся к трибунам, быстро взбежав туда, где она лежала. Многие фанаты вскочили на сиденья, чтобы все видеть, и сгрудились вокруг нее. Кто-то глухо угрожал линчевать Роя, но его пропустили. Над дамой склонился врач, но она была без сознания.

Рой уже понял, кто это.

Айрис пришла в себя, открыла непострадавший глаз и вздохнула:

— Рой!

Подхватив Айрис на руки, он отнес ее в помещение клуба. Док Кейси и Диззи выдворили всех на улицу. Макс Мерси, учуявший жареные новости, вставил ногу в дверь, но Диззи с силой захлопнул ее, и Макс заплясал, изрыгая ругательства.

Рой осторожно опустил Айрис на тренерский стол. Левая сторона ее лица была поранена. Глаз заплыл черным, веко распухло.

«Что же я наделал, — подумал Рой, — и зачем?» И ему вспомнилось все дурное, что он совершал в жизни, а потом пытался исправить. Но кому это удавалось?

Врач вышел вызвать «скорую». Рой закрыл за ним дверь.

— О, Рой! — снова вздохнула Айрис.

— Айрис, прости меня!

— Рой, ты должен победить…

Он застонал:

— Ну почему ты не пришла сюда раньше?

— Ты так и не ответил на мое письмо.

Он опустил голову.

Вошел врач.

— Ушибы и разрыв тканей. Особенно беспокоиться не стоит, но на всякий случай нужно сделать рентген.

— Не жалейте денег, — сказал Рой.

— С ней все будет хорошо.

— Ты должен выиграть, Рой!

Поняв, что дело тут не только в травмах, врач вышел.

Рой посмотрел на нее, пытаясь не забывать, что она бабушка, но прекрасные формы ее тела заставили его забыть об этом. Внезапно он почувствовал отвращение к Мемо.

— Дорогой, — шептала Айрис, — выиграй ради нашего мальчика.

Он уставился на нее.

— Какого мальчика?

— Я беременна. — В глазах у нее блестели слезы.

Живот у нее был плоский… но Рой ощутил слабый толчок.

— Господи Боже мой!

Айрис улыбалась дрожащими губами.

Наклонившись, он поцеловал ее в губы и почувствовал вкус крови. Рой поцеловал ее груди — они пахли розами. Он поцеловал ее живот — с любовью к ней и ребенку.

— Выиграй ради нас, ты не можешь не выиграть.

Она обхватила его голову руками и прижала к груди. «Как он похож на того, кто повалил меня в парке в ту ночь, — думала она и, чтобы прогнать эту мысль, прижимала его голову теснее и теснее к груди, понимая, что это будет совсем по-другому. — О, Рой, будь моей любовью и защити меня!» Но тут прибыла «скорая», и ее увезли.

В дагауте Поуп встретил его бранью. Он не выбирал слов.

— А ну пошел на поле и дело делай! Хватит мне разводить сопли, иначе возьму за задницу и выкину в дерьмо!

Рой кивнул. Выходя из дагаута, к своему ужасу, он увидел, что Вундеркинд валяется в грязи около фонтанчика. Рой ласково вытер его досуха. Стаффи объявил продолжение игры, и «Пираты», обозленные длинной задержкой, вернулись на свои позиции, Элие и Флорес на третью и четвертую базы, а Рой встал на позицию бэттера — болельщики Бронкса радостно приветствовали его. Их крики и вопли прекратились лишь когда Фогельман отступил, наклонился и бросил.

Счет был 0:2, потому что, за исключением одного мяча, который Рой пропустил намеренно, он каждый бросок сделал фолом. Рой следил за Фогельманом горящими глазами. Фогельман был почти загипнотизирован. Он видел перед собой другого человека, и то, что он видел, ему не нравилось. Его следующий бросок пошел за пределами пластины. Один бол. Потом быстрый второй бол, и питчер снова занервничал. К следующему броску он готовился очень долго, но, к его ужасу, мяч вылетел от него в сторону и плюхнулся в землю прямо перед пластиной. Элие побежал к дому, но кэтчер быстро перехватил мяч и бросил его к третьей базе. Развернувшись назад, Элие поймал его кончиками пальцев. Тем временем Флорес перебежал на вторую.

А потом был третий мяч. Теперь Рой молился о приличном броске.

Фогельман посмотрел, как Элие выдвигается для перебежки, замахнулся ногой и почти с отчаянием бросил. Рой потянулся и отбил бросок, опираясь на кончики шипов.

Громыхнул гром. Питчер заткнул уши пораненными пальцами. Его глаза ничего не видели. Поуп поднялся и хрипло закукарекал.

Отто Зипп с багровой шишкой на голове прятался, съежившись, за передними сиденьями. Фанаты, увидев молнию, решили, что вот-вот пойдет дождь, и подняли воротники пиджаков. Большинство из них встали, чтобы видеть полет мяча. Элие рванулся за очком, Флорес тоже, а Рой побежал на вторую базу, когда судья дал им отмашку возвращаться на первоначальную позицию. Мяч вылетел в аут. От стона фанатов содрогнулись трибуны.

Вундеркинд валялся на траве, расколотый по всей длине надвое, одна половинка указывала на первую, вторая на третью базу.

Бой «Рыцарей» испуганно подобрал обе половинки и сунул в поникшую руку Роя луисвильскую биту. Толпа сидела в напряженном молчании, когда Фогельман сделал следующий бросок. Он у него не очень удался, и справиться с ним было бы нетрудно, но Рой не смог поднять биту.

За ним бьющим был Ладжонг, он тоже смазал в аут.

«Рыцари» снова вернулись на площадку, в оборону, и Фаулер быстро сдал первому пиратскому бэттеру мяч под трипл. Затем последовал дабл, и не успели потрясенные фанаты оглянуться, как у «Пиратов» уже было первое очко. Поупа снесло со скамьи, как ошпаренного, и он знаками показывал своим игрокам, что пора бы начать шевелить ногами. Ред Блоу неторопливо прошел к питчерской горке, чтобы успокоить Фаулера. Услышав, что с ним все в порядке, Ред вернулся назад.

Следующий «Пират» запустил низовой мяч, который запрыгал налево. Крики толпы оторвали Роя от печальных мыслей о Вундеркинде. Он бросился к мячу, сделал рывок и поймал его. С усилием двинулся к третьей базе, приковав таким образом обоих бегущих к одной базе.

Теперь он знал, что не ошибся насчет Фаулера. Питчер нарочно делал ошибки. Рой попросил таймаут и пошел поговорить с ним. И Ред, и Дейв Олсон тоже двинулись к горке, но Рой сказал, что справится сам. Подходя к Фаулеру, он увидел, что Судья стоит у окна и пыхтит сигарой.

Рой тихо проговорил:

— Смотри, малыш, мы не хотим упускать игру.

Фаулер, прищурившись, смотрел на него.

— А ты, дядя, мне не указывай. Ты-то много выиграл?

— Бросай как следует, — сказал Рой.

— Хорошо, как только ты начнешь бить.

— Послушай, это, может быть, мой последний сезон в бейсболе. Мне уже тридцать пять. Ты хочешь, чтобы это был и твой последний сезон?

Фаулер побледнел.

— Ты не посмеешь раскрыть пасть.

— Выкинешь еще раз какой-нибудь номер — увидишь.

Фаулер со злостью отвернулся. Фанаты подняли свист и затопали ногами.

— По местам! — крикнул Стаффи Бриггз.

Рой вернулся на левую половину поля, но после этого Фаулер умудрился сделать так, что два игрока «Рыцаря» не смогли поймать мяч, и все заговорили о том, как плохо, что Рой не намылил ему шею после первого удара. Некоторые болельщики спрашивали друг у друга, не заметил ли кто, что Рой в конце иннинга поднимал глаза на башню?

Каждый раз, выбивая Роя из игры, Фогельман чувствовал прилив сил, и его подачи улучшались. Хотя в восьмом его удивил Гэбби Ласлоу, сделавший на его подаче быстрый сингл, но он сумел вынудить Олсона отбить слишком слабо, Бенца подстроиться под него, а Фаулера тремя удачными подачами выбить в аут. Прикидывая, кому он должен будет подавать в девятом, Фогельман обнаружил, что если он выбьет Стаббза, Бейкера и более трудного Флореса, то Рой Хоббс ему не достанется. Эти соображения так вдохновили его, что он решил попытать счастья. С другой стороны, Фаулер, несмотря на предупреждение Роя, бросал все небрежнее, но делал это почти незаметно, так, что никто не мог бы с уверенностью сказать, в чем дело. Вместе с тем товарищи по команде помогали ему больше, чем он предполагал, и ни один из первых двух «Пиратов» в девятом не смог попасть на базу, хотя пробивали очень сильно. Флорес, мексиканский попрыгунчик, поймал оба их мяча. Третий «Пират» был в ударе и выдал прекрасный высокий мяч, описавший петлю на левую половину поля, но Рой, отбегая назад — назад — назад, сцапал его у самой стены. Он запыхался и сквозь зубы чертыхался на Фаулера, но не мог сдержать улыбку, представляя себе, как огорчился питчер. Вдруг он почувствовал уверенность в том, что ребята не подведут, когда он выйдет отбивать, и он уничтожит Фогельмана и спасет игру. Это было самое важное из всего, что он должен был сделать в жизни.

А Поуп терял надежду. У него дрожали руки, протез во рту жал, он вынул его и сунул в карман рубашки. Принимать подачу вместо Элие он назначил Эда Симмонса, но в Фогельмане проснулась уверенность, работая быстро и умело, он заставил Эда послать несильный мяч в центр поля. Поуп чуть не упал со скамьи. От Реда осталась одна тень, побледнели даже его веснушки. Трибуны накрыло мрачным молчанием. Бейкер сплюнул и подошел к пластине. Вспомнив, что в этот день он не сумел пробить ни одного раза, Поуп вернул его и заменил Хэнком Келли, еще одним запасным игроком.

Фогельман выбил его в аут. Он вытер рукавом рот, одними губами впервые с начала игры улыбаясь себе. Еще один — мексиканец. Покончить с ним означало закрыть дверь за Хоббсом, и завтра — Мировая серия. Солнце клонилось к закату, и в воздухе, как густой запах, висело напряженное затишье. Флорес безумным взглядом взирал на стоящего перед ним питчера. Отправив мяч первым броском в аут, он подал второй неточно и со зверским усилием бросил третий… Промазал. Два страйка, а их всего три… Рой чувствовал, что медленно умирает. Каждый умирает в одиночку. По крайней мере если бы он был там, отбивая… Лицо мексиканца исказила мука. С вытаращенными глазами, извергая испанские ругательства, он выложился в броске. Вихляя из стороны в сторону, мяч взвился вверх и приземлился у правой стены поля. Помчавшись так, словно сама смерть гналась за ним по пятам, Флорес пронесся по полю и сделал третью базу. Фогельман обессиленно смотрел на него остекленевшими глазами.

Тишина взорвалась буйным безумным гвалтом.

Рой поднялся со скамьи. Когда он увидел, как Поуп рыщет глазами по другим лицам, у него затрепетало сердце. Он с радостью упал бы на колени и целовал тощие кривые ноги старика, сделал бы что угодно, чтобы выйти на поле в этот последний раз. Затравленный взгляд Поупа остановился на нем в нерешительности, двинулся дальше вдоль ряда насупленных лиц… и вернулся к Рою. Он назвал его имя.

Рой видел круги у него под глазами. Когда Поуп заговорил, у него сорвался голос.

— Видишь, до чего мы докатились, Рой?

Рой уставился в пол дагаута.

— Позволь мне выйти.

— И что ты собираешься сделать?

— Убить его.

— Убить кого?

— Мяч — клянусь.

Глаза Поупа неуверенно пробежали по лицам сидевших на скамейке. Его взгляд неохотно вернулся к Рою.

— Если бы ты, черт тебя подери, в последний раз не развлекался, обстреливая трибуны, ты поправил бы игру, а потом, заработав три очка, сделал бы ее. Ступай! — Вдогонку Поуп добавил: — Сохрани нам жизнь.

Рой выбрал на стойке биту, чем-то напоминавшую Вундеркинда, и, замахнувшись ею один раз, отправился к пластине. Флорес пританцовывал на базе, похлопывая себя руками, будто сбивая с тела горящее пламя, и бормотал по-испански, что если бы милостью святого Христофора ему было дозволено с третьей базы отправиться в путешествие домой, он до конца года ставил бы святому свечу. Безликую толпу уже почти скрыла наползавшая на трибуны темнота. Домашнюю пластину накрыла сгущающаяся пыльная тень, но Рой видел все с большей ясностью, чем когда-нибудь прежде. Удар, подведший под игру черту, вылечил бы его от тревог. Только хоумер и заработанное им победное очко, только они поставят его на ноги.

Фогельман раздумывал, далеко ли ему осталось до рая. Если бы мексиканец промазал, принимая эту подачу, игра была бы закончена. Всю ночь он чувствовал бы себя ростом в восемь футов, и когда забрался бы в постель с женой, она показала бы ему все, как полагается героям.

Вид его Немезиды, притаившейся где-то в глубине нависшей вокруг пластины темноты, наполнил Фаулера страхом.

Вздохнув, Рой превозмог себя и бросил.

— Первый бо-о-ол!

Пялившиеся с трибун лица разразились единым воплем, который стоял до конца игры.

Фогельман взмок от пота. Руки у него были такие потные, что он смог бы запросто бросить мокрый^[66] мяч, но не знал, как лучше, и боялся подыграть им.

Следующая подача прошла на уровне кепи бэттера.

— Бо-о-ол! Второй!

Уикетт, менеджер «Пиратов», вальяжной походкой направился к питчерской горке.

— В чем дело, Голландец?

— Забери меня отсюда, — жалостно простонал Фогельман.

— Какого черта? Ты же три раза делал этого ублюдка и снова сделаешь.

— Я боюсь его, Уолт. Ты посмотри, это же какая-то горилла, мать его. Ты только посмотри, как у него горят глаза. Это не человек.

Уикетт, посматривая на Роя, тихо уговаривал питчера:

— А я так вижу совсем другое. Он же постарел и какой-то помятый. Еще на прошлой неделе у него были дикие боли в животе, и он лежал в женской больнице. Говорят, он в любую минуту может отдать концы. Соберись и загни низовой, колени не дадут ему согнуться. Заработай на нем страйк, и он твой.

Он покинул горку.

Фогельман, чье тело болело от напряжения, бросил следующий мяч.

— Бо-о-ол! Третий.

Он поискал глазами Уикетта, но менеджер спрятал глаза.

«Лучше, — подумал питчер, — я отдам ему базу по болам». Его после этого могут заменить, он совсем больной человек.

Рой тоже думал о базе за болы. Это сняло бы с него ответственность, но не возместило ущерб, который он уже причинил. Он заставил себя не думать об этом. Фогельман потянулся вверх одеревеневшими руками. Пристально глядя на пластину, он почувствовал, что глаза застилает пелена и он не может понять знак, куда кидать, который подает ему кэтчер. Он снова перевел глаза на Роя — тот был в полном вооружении, на черном боевом коне. Фогельман сверлил его глазами, высоко вскинув руки с мячом над головой, чтобы не потерять уверенность при броске. Да, он не ошибся, вот он несется на него с копьем наперевес, длинным и толстым, как ствол молодого дерева. Закрыв глаза руками, Фогельман рухнул навзничь и потерял сознание.

Рев вознесся до небес. Солнце скрылось за облаками. Снова похолодало. Уикетт темной тенью высунулся из дагаута и показал рукой на запасных. Парень, который тренировал броски, бросил мяч своему кэтчеру, поправил кепи и не спеша направился к питчерской горке. Этому худощавому юноше с ясными глазами было двадцать лет.

— Герман Янгберри, номер шестьдесят шесть, подает за «Пиратов».

Мало кто на трибунах слышал о нем, но не успел он добежать до горки, как о его жизни уже знали все. В нем шесть футов роста, но вес всего сто пятьдесят восемь фунтов. Однажды, около двух лет назад, агент «Пиратов» наблюдал, как он подавал за свою городскую команду, и записал на карточке: «У этого парня плавная подача, слепящий быстрый мяч и взрывной кривой». Хотя агент сразу предложил ему контракт, Янгберри наотрез отказался подписать его, потому что всю жизнь мечтал заняться фермерством. Буквально все, включая девушку, с которой он был обручен, уговаривали его согласиться. Он этого не говорил, но ему хотелось заработать денег, купить ферму с тремястами акрами земли и навсегда расстаться с бейсболом. Порой, когда он бросал мяч с горки, перед его глазами под солнцем переливались волны золотой пшеницы.

Он пришел к «Пиратам» первого сентября из одного из их клубов класса А, чтобы помочь им получить кубок. За это время Янгберри имел две победы и два раза проиграл. Он видел, что Рой сделал с Фогельманом в тот день, когда пробил четыре хоумера, видел и то, что было в этот день, и ему не очень хотелось встречаться с ним лицом к лицу. Побросав мяч для разогрева, он вышел с площадки для запасных и постарался не смотреть, как Рой занял свое место на пластине.

Хотя он немного передохнул, под мышками было влажно. Поясницу сковала тяжесть, и он чувствовал, как поднялись волосы на ногах и груди.

Янгберри огляделся, чтобы увидеть расстановку «Рыцарей» на площадке. Они стояли по прямой, уйдя поглубже в поле, и даже игроки внутренней части поля были оттянуты назад. На базе переминался с ноги на ногу Флорес. Питчер внутренне собрался, но его отвлекли выкрики «Рыцарей», по-всякому обзывавших его, чтобы вывести из равновесия.

Рой все обдумал и решил, что внезапный бант не сработает. Судя по всему, лучше всего три раза хорошенько махнуть.

Он чувствовал, как Судья и Мемо отравляют воздух вокруг него, и повернулся, чтобы погрозить им кулаком, но они уже отошли от окна.

Мяч сам выбрал свою дорожку.

Скорость броска поразила Стаффи Бриггза, и он не сразу заставил себя прокричать:

— Стра-а-айк!

Нос Роя забило поднятой им пылью.

— На мыло его, на мыло! — визжал Отто Зипп.

Если бы он не ударил, а просто погасил удар, то заполучил бы первую базу, а Флорес заработал завершающее очко. Его смущало лишь то, что он не был уверен, сможет ли сделать это. Рой пристально смотрел на парнишку, пытаясь перехватить его взгляд, но Янгберри отводил глаза. Рой смотрел на молодого питчера, и вокруг того сгущался туман, в котором плавали призраки былого и снежная вьюга. Туман подобрался к Рою, и он пытался найти под ним мяч, который уже покоился в перчатке кэтчера.

— Второй страйк.

— По башке ему! По башке! — исходил слюной Отто.

Казалось, наступила зима. Рою хотелось к огню, погреть замерзшие пальцы. Все, для банта слишком поздно. Зря он не попробовал бант. Этого они определенно не ожидали.

Поуп бежал с кроличьей лапой, но Рой не взял ее. Он ни за что не сдастся. Флорес на третьей базе упал на колени и умолял небеса о милости.

Рой поймал взгляд питчера. Его же глаза затянула кровавая пелена. Янгберри вздрогнул. Он бросил мяч — «неправильный» мяч, но бэттер среагировал на него.

Его удар сопровождался ревом.

На стене замаячил кровавый силуэт Бампа Бейли. Ветер разнес по округе один громкий вопль. Рой испугался, что толпа поглотит его, разорвет на мелкие кусочки и раскидает оскверненные останки по полю, но она исчезла. Только Зипп слез со своего места, проковылял к пластине, подобрал биту и, замахнувшись, нанес кому-то страшный удар. Похоже, он не промахнулся, потому что его коротенькие кривые ножки, как на пружинках, запрыгали вокруг баз. С торжествующим гиканьем он переметнулся с третьей базы на пластину и объявил, что занял базу.

Отто отряхнулся, закурил сигару и отправился домой.

Когда совсем стемнело, Рой притащил две половинки биты на левую половину поля, складным ножом вырезал продолговатый кусок дерна и выкопал ямку. Руками углубил могилку, уплотнил края и уложил туда сломанную биту. Не было сил видеть эти две половинки, поэтому он вынул их и сложил вместе, надеясь, что они слипнутся, но раскол был таким гладким, словно бита сама пожелала разломаться и две ее части не хотели соединяться. Рой развязал шнурки на ботинках и одним обвязал тонкую ручку, другим — бьющую часть. Так он и похоронил ее, мечтая, что она пустит корни и даст жизнь дереву. Засыпав ямку землей, Рой тщательно примял ее и прикрыл снятым дерном, утрамбовал ногами, осмотрелся и ушел с поля. У фонтанчика Рой задумался, не набрать ли воду в ладони, чтобы полить землю над Вундеркиндом, но она прольется сквозь пальцы, он и дойти туда не успеет, да и едва ли найдет в темноте место. Поэтому Рой спустился по ступеням дагаута и вышел в туннель.

Зайти в помещение клуба ему было страшно, и он обрадовался, когда увидел, что все ушли, забыв потушить огонь. Похоже, все оделись и слиняли. Вокруг стояла тишина, только в душевой капала вода, и ему не хотелось заходить туда. Рой бросил форму в ящик для грязной одежды, надел костюм. Почувствовав во внутреннем кармане что-то толстое, Рой вынул запечатанный конверт. Разорвав его, увидел пачку тысячедолларовых купюр. Ни одной такой он никогда не видел, а здесь их было тридцать пять штук. Вместе с купюрами была вложена напечатанная на машинке записка: «С контрактом придется подождать. Возникли большие сомнения в том, что сотрудничество было полным». Рой сжег записку на спичке. Хотел сжечь и купюры, но не сжег. Попробовал запихнуть их в бумажник. Пачка была слишком толстая, поэтому он вернул их в конверт и сунул в карман.

На улице было холодновато, фонари светили тускло. Сгущалась темнота. Роя знобило. В башне он поднялся наверх.

Секретарь Судьи уже ушел, но дверь в его помещение не была заперта, и Рой вошел. В комнате было темно, хоть глаз выколи. Он определил, где находится дверь в апартаменты и, спотыкаясь, поднялся по узенькой лестнице. Войдя в кабинет Судьи, Рой увидел, что вокруг стола сидят рыжеголовая Мемо, Судья и Верховный Буки с маленькой сигарой во рту. Они считали кипы записок со ставками и груды банкнот. Мемо крутила ручку арифмометра.

Гас, увидев Роя, вскочил.

— Отлично сработано, бэттер, — приветливо проговорил он. Улыбаясь, он двинулся навстречу ему. — У тебя сегодня получилось настоящее шоу.

Рой с размаха заехал ему в ухо, и Гас рухнул на пол. Голова его ударилась об пол, из нее выпал стеклянный глаз и закатился в мышиную норку.

Мемо пришла в бешенство.

— Не трогай его, ублюдок! Да он стоит миллиона таких, как ты.

— Ты, конечно, права, хотя и шлюха.

— Ай-яй-яй, — зацокал Судья.

Подскочив к Рою, Мемо пыталась вцепиться ему в глаза, но он отшвырнул ее, и она упала на Гаса. Заплакав, она подняла голову Буки, положила себе на колени и стала по-матерински успокаивать его.

Вынув из кармана конверт, Рой сорвал с Судьи парик и высыпал тысячные купюры на его череп.

Судья наставил на него револьвер.

— Хватит, Хоббс. Еще одно движение, и мне придется защищаться.

Рой вырвал у него револьвер и бросил в корзину для мусора. Он крутил нос Судьи до тех пор, пока тот не завопил. Потом поднял его на стол и стал молотить кулаками по спине. Судья стонал и визжал, как свинья. Ударом ноги Рой сбросил его со стола. Подвывая, он лежал среди кучи записок и денег.

Мемо отпустила голову Гаса, и она упала на пол, а сама побежала вокруг стола к корзине. Подняв револьвер, она выстрелила в спину Роя. Пуля задела плечо и разбила зеркало в ванной комнате Судьи. Стекло посыпалось на пол.

Рой обернулся к ней.

— Не подходи ближе, или я выстрелю.

Он медленно двинулся вперед.

— Ты — грязный подонок. Ненавижу тебя со всеми твоими кишками и ненавидела всегда, с того самого дня, когда ты убил Бампа.

Ее пальцы сжимались на спусковом крючке, но когда Рой подошел совсем близко, она громко всхлипнула и сунула дуло себе в рот. Он осторожно забрал у нее револьвер, открыл барабан и вытряхнул патроны себе на ладонь. Высыпав патроны в карман, Рой снова бросил револьвер в корзину.

Он вышел из комнаты, и за спиной у него раздавались ее рыдания.

Спускаясь по лестнице, он боролся с ненавистью к себе. Она захлестывала его, и он вспоминал отвратительные события своей жизни.

В голове у него крутилось: «Моя прошлая жизнь никогда ничему не учила меня, теперь я должен снова страдать».

Рой вышел на улицу совсем измученным. Он не побрился, и лицо его обросло черной щетиной. Он чувствовал себя старым и с ног до головы запачканным дерьмом.

Рой всматривался в лица людей, проходивших мимо, но никто не узнавал его.

— Он мог бы быть королем, — сказала женщина спутнику.

Остановившись на углу возле магазина, Рой смотрел, как проносятся огни автомобилей. Его поглощала пустота внутри. Вскоре все оживилось. Мальчишка сунул Рою газету. Он хотел что-то сказать, но голос пропал. Заголовок гласил: «Хоббса подозревают в предательстве». Макс Мерси. Под заметкой фото, добытое торжествующим Мерси: Рой лежит на спине, а в его кишках застряла пуля. Вокруг него пляшет голая дама: «Хоббс в девятнадцать лет».

Там же было заявление бейсбольного комиссара: «Если это сообщение соответствует истине, это конец Роя Хоббса в профессиональном бейсболе. Его лишат права принимать участие в играх, и все его победы будут дезавуированы».

Рой вернул газету мальчишке.

— Скажи, что это неправда, Рой.

Рой посмотрел в глаза мальчишке. Ему хотелось сказать, что это не так, но он не смог и, закрыв глаза руками, горько заплакал.

Примечания

1

«Кузнечик» — детская игрушка в форме ходули с двумя подножками и пружиной для подскакивания. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Скет — вокальный джазовый стиль, который характеризуется импровизированными непоследовательными составами.

(обратно)

3

«Дама счастья» — дешевое американское виски.

(обратно)

4

«Змеиные глаза» — при игре в кости — две единицы.

(обратно)

5

Pronto — быстро (исп.).

(обратно)

6

Филдер — полевой игрок обороняющейся команды.

(обратно)

7

Клаут — очень сильный удар в бейсболе.

(обратно)

8

Мокрая территория — территория Соединенных Штатов, где не действовал «сухой закон».

(обратно)

9

Хиттер — игрок, отличающийся мощным ударом по мячу.

(обратно)

10

Питчер — игрок защищающейся команды, подающий мяч.

(обратно)

11

От англ. Bird — птица.

(обратно)

12

Кэтчер — игрок, принимающий мяч, поданный питчером.

(обратно)

13

Рами (или канаста) — карточная игра.

(обратно)

14

Перчатка филдера — игрок, ловящий мяч, пропущенный игроком с битой, надевает специальную защитную перчатку, чтобы не получить травму.

(обратно)

15

Бэттер — игрок с битой (бьющий).

(обратно)

16

Страйк — штрафное очко.

(обратно)

17

Отойдя назад, он показал, что боится, как бы Бомбардир не пропустил бросок и мяч не попал в него.

(обратно)

18

Просвистеть — на бейсбольном сленге: не отбить посланный питчером мяч.

(обратно)

19

Дагаут — скамейка на краю бейсбольного поля, где сидят игроки, не принимающие участия в игре, запасные игроки, тренер.

(обратно)

20

Ран — очко, заработанное игроком нападения.

(обратно)

21

Иннинг — период бейсбольного матча, во время которого команды играют по разу в защите и нападении. Как правило, матч состоит из 9 иннингов.

(обратно)

22

Хит — очко, полученное игроком защиты.

(обратно)

23

«Ступня спортсмена» — заразное грибковое заболевание ног, чаще всего встречается у спортсменов, которым приходится ходить босиком в спортзалах или пользоваться плавательным бассейном.

(обратно)

24

Бейсмен — игрок защищающейся команды.

(обратно)

25

Кража базы — в бейсболе маневр, совершаемый по сигналу тренера и состоящий в захвате базы, которую должны были бы занять соперники.

(обратно)

26

Хокшо — сыщик, нарицательное имя комического персонажа американского детективного романа второй половины XIX века.

(обратно)

27

Мировая серия — чемпионат США по бейсболу. В нем принимают участие обладатели кубков Американской и Национальной лиг с участием канадских команд. Проходит осенью и завершает сезон. Состоит из 162 матчей.

(обратно)

28

Флайбол — отскочивший мяч.

(обратно)

29

Дом — точка поля, с которой начинается и на которой заканчивается игра. Всего точек четыре: три называются базами, четвертая — дом. Команды должны переместиться по одному от дома через три базы обратно в дом.

(обратно)

30

Граундер — отбитый мяч, который катится или подпрыгивает по земле.

(обратно)

31

Аутфилд — часть поля между квадратом, образуемым тремя базами и домом, и ограждением. Это наиболее удаленная от дома часть поля.

(обратно)

32

Наклер — подача, при которой мяч движется с малой скоростью, но непредсказуемо. Питчер кидает его, зажав между большим пальцем и костяшками указательного и среднего пальцев.

(обратно)

33

Семипро — полупрофессионально.

(обратно)

34

Пластина — изготовленное из белой резины основание дома и баз.

(обратно)

35

Шортфилд — часть внешнего поля, граничащая с внутренним полем.

(обратно)

36

Сингл — удар, в результате которого бэттер успевает добежать до первой базы.

(обратно)

37

Дабл — удар, в результате которого бэттер успевает добежать до второй базы.

(обратно)

38

Граунд-рул дабл — удар, при котором мяч ударяется о землю и вылетает за пределы поля. При этом бэттер автоматически перемещается на вторую базу, а все активные раннеры (игроки нападения, находящиеся на базе) — на две базы вперед.

(обратно)

39

Пинч-хиттер — игрок, заменяющий бьющего в критический для команды момент.

(обратно)

40

Аутфилдер — игрок обороняющейся команды, располагающийся на внешней стороне поля.

(обратно)

41

Инфилд-граундер — мяч, прокатившийся или запрыгавший по внутреннему полю.

(обратно)

42

Слайдер — быстрый бросок, который сначала слегка меняет направление полета, а затем перед бэттером делает резкий поворот.

(обратно)

43

Синкер — мяч, поданный пинчером и падающий вниз, как только достигает базы.

(обратно)

44

«Неправильный» мяч — брошенный не по правилам, т. е. выше или ниже установленной высоты от уровня земли.

(обратно) name=t48>

45

Трипл — удар, в результате которого бэттеру удалось добежать до третьей базы.

(обратно)

46

Эверидж — среднее количество очков, которые получает бэтсмен (игрок защиты) за каждый тур бросков (иннинг).

(обратно)

47

Хоумер — удар через все поле, дающий бьющему право совершить перебежку по всем базам и принести своей команде очко.

(обратно)

48

Бант — отбитие мяча без замаха; биту просто подставляют под мяч.

(обратно)

49

Хитинг — удар, при котором отбивающий достигает первой базы.

(обратно)

50

Питчинг — вбрасывание мяча.

(обратно)

51

Буки — букмекер.

(обратно)

52

Слаггер — бейсболист, отличающийся особенно сильным ударом.

(обратно)

53

Бокс — специальный круг на поле, где находится питчер.

(обратно)

54

Даблхедер — две игры в один день.

(обратно)

55

Бингл — удар, позволяющий добежать до первой базы.

(обратно)

56

Страйкаут — выход бэттера из игры за три промаха.

(обратно)

57

Сакрифис — бант, позволяющий снизить нежелательные последствия неудачного хода игры.

(обратно)

58

Раннер — игрок нападения, находящийся на базе (это бэттер, который после отбития мяча перебежал без биты на базу).

(обратно)

59

Сквиз — прием, при котором раннер на третьей базе ждет удачного удара бэттера, чтобы добежать до дома и заработать очко.

(обратно)

60

«Новичок года» — почетное звание, ежегодно присуждаемое Ассоциацией бейсбольных комментаторов игрокам-новичкам каждой из высших бейсбольных лиг.

(обратно)

61

Имеется в виду конец XIX века.

(обратно)

62

Рубен (Руд) Голдберг — карикатурист.

(обратно)

63

Никель — 5 центов.

(обратно)

64

Позор тому, кто думает, что это зло (фр.).

(обратно)

65

Удар на базу — удар, позволяющий бегущему (бэттеру, пробившему в мяч), достичь первой базы.

(обратно)

66

Мокрый (скользкий) мяч очень трудно берется и опасен для игроков. До запрета правилами питчеры часто специально мочили мяч, чтобы обеспечить себе очко. У Фогельмана ситуация была проще, потому что мяч мог быть мокрым от пота.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДЫГРА

ПОДАВАЙ!

*** Примечания ***