КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Вождь и призрак [Колин Форбс] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Колин Форбс Вождь и призрак

ПОСВЯЩАЕТСЯ ДЖЕЙН И МАРДЖОРИ, благодаря которым появилась эта книга

ЧАСТЬ 1 Человек в зеркалах

Глава 1

13 марта 1943 года. Бомба с часовым механизмом, которой предстояло убить Адольфа Гитлера, фюрера и главнокомандующего Вооруженными силами, была изготовлена в Смоленске наитщательнейшим образом.

Суровая русская зима еще не кончилась. Стояли морозы, когда Гитлер обсуждал с фельдмаршалом фон Клюге планы ближайшего наступления на Красную Армию. Гитлер в армейской шинели и фуражке, украшенной изображением золотого орла, держащего в когтях свастику, был настроен весьма оптимистично и агрессивно.

— Мы атакуем русских раньше, чем они этого ожидают, — заявил он фон Клюге и штабным офицерам, — мы уничтожим их одним ударом, потому что у нас будет больше солдат, больше танков, больше артиллерии…

— Мой фюрер, — почтительно вставил фон Клюге, — я считаю своим долгом напомнить вам, что на сегодняшний момент у Сталина войск больше…

— Это на сегодняшний момент.

Гитлер сделал паузу, обвел глазами полуразрушенное бетонное здание, где проводилось совещание, а затем подошел величавой поступью к разбитому окну, лишь наполовину затянутому брезентом. Ткань полоскалась на ветру, громко завывающем в воцарившейся тишине. Это был театральный жест, прием, которым пользуются опытные актеры: немного подержать публику в напряжении, а затем сообщить ей что-то сенсационное.

Выглянув в окно, Гитлер посмотрел на нескончаемый поток советских военнопленных: они брели по снегу под охраной солдат вермахта. Белая преисподняя России, простиравшаяся до горизонта, исчезала вдали за снежной завесой. А за колонной военнопленных виднелось другое полуразрушенное здание, крыша его почти обвалилась. Даже поразительная интуиция Гитлера на сей раз не предупредила его о том, что творится в этих развалинах.

Обернувшись, Гитлер снова приблизился к столу и стукнул кулаком по разложенной карте Восточного фронта. Его голос сорвался на пронзительный крик.

— Это на сегодняшний момент! — повторил фюрер. — Вы же еще не знаете, что я собираюсь вам сообщить: скоро в вашем распоряжении будут сорок новых дивизий… в том числе десять танковых. Теперь только попробуйте заявить, что не сумеете за два месяца стереть Красную Армию в порошок!

Окоченевший от холода — хотя вокруг стола стояло несколько печек, пропитавших все вокруг запахом керосина, — фон Клюге, как, впрочем, и все остальные, был поражен. Однако быстро собрался с мыслями и осторожно задал вопрос:

— Мой фюрер, позвольте узнать, откуда прибудет такое мощное подкрепление?

— С Запада, разумеется! — воскликнул Гитлер. — Я отдам приказ сразу, как только вернусь в ставку. Получив свежие войска и танки, вы уже к маю окажетесь в Москве. А едва падет Москва, где сходятся все железные дороги, со Сталиным будет покончено!

— Но Западный фронт останется практически незащищенным! — продолжал гнуть свою линию фон Клюге. — А значит, мы дадим зеленую улицу англо-американскому десанту…

— У вас короткая память, мой дорогой фон Клюге, — перебил его Гитлер. — Я с успехом проделал этот же маневр в тридцать девятом, когда мы захватывали Польшу. Тогда западные границы рейха тоже остались без прикрытия. В то время и британская, и французская армии были на континенте. Разве они атаковали нас? Нет! Как я и предсказывал.

— Но когда Черчилль узнает об отводе наших частей…

— Вы думаете, я не предусмотрел этого? Ложные места дислокации с макетами танков уже готовы! Когда вражеские самолеты будут проводить рекогносцировку французской и бельгийской территории, они доложат, что сорок дивизий по-прежнему тут! Это будет очень ловкий маневр! А после падения Москвы даже горстка наших солдат сможет рассеять деморализованную толпу, в которую превратятся сталинские войска. Пожалуйста, занимайтесь этим не спеша целое лето! А затем сто двадцать дивизий будут переброшены обратно на Запад, чтобы встретиться лицом к лицу с мистером Черчиллем и его американскими господами. Вас, фон Клюге, я могу поставить во главе этих дивизий, — как бы мимоходом добавил фюрер.

А в одной из комнат другого бетонного здания — именно на него смотрел Гитлер — генерал Хеннинг фон Тресков, начальник штаба группы «Центр», которой командовал фон Клюге, уже изготовил бомбу замедленного действия и теперь прикреплял к ней часовой механизм. Его сообщник, лейтенант Шлабрендорф, волнуясь, караулил у двери. Он был намного моложе генерала и страшно нервничал, леденея от страха при мысли о том, что случится, если заговор не удастся.

— А где у нас гарантия, что все пойдет, как надо, когда он сядет в самолет? — спросил Шлабрендорф. — От этого зависит правильная установка часового механизма. Бомба должна взорваться, когда самолет наберет высоту, иначе нам конец…

— Успокойтесь, — буркнул фон Тресков, не отрываясь от работы. — Сразу после совещания фюрер отправится обратно в Восточную Пруссию, в Волчье Логово. По воздуху до него восемьсот километров. У нас полно времени…

— Если только он не решит остаться тут на ночь.

— Да не сделает он этого! Гитлер не любит надолго отлучаться из ставки. Он никому не доверяет… и никогда не доверял, — успокоил лейтенанта фон Тресков.

А про себя подумал, что, наверное, этим и объясняется столь удивительная способность фюрера к самосохранению. Но на этот раз инстинкт его, похоже, подвел. А в Берлине некоторые генералы ждут не дождутся известий о смерти Гитлера, чтобы захватить власть.

Довольный тем, что бомба готова, фон Тресков достал две бутылки коньяка, поставил их на стол, положил бомбу в пакет, а сверху водрузил коньяк. Затем твердым шагом вышел со своим подручным из здания и направился на аэродром, где стоял «Кондор», на котором Гитлер должен был улететь обратно в Германию.

Когда фон Тресков приблизился к самолету, его остановил Отто Рейтер, офицер СС, и потребовал объяснений: что ему нужно. Генерал фон Тресков замер и холодно, властно поглядел на бледного эсэсовца с выпирающими скулами. Через несколько секунд Рейтер, не выдержав его ледяного взора, опустил глаза и посмотрел на пакет, который ему показывал генерал.

— Этот маленький подарок моему другу в Волчьем Логове, я хочу положить его в самолет. Ну что, вы уберетесь с моего пути, черт подери? Или прикажете идти прямо на вас? Есть, конечно, еще один выход: я могу попросить об одолжении самого фюрера. Объясню, что вы превысили свои полномочия. Думаю, даже недолгое пребывание на фронте выработает у вас чувство дисциплины.

Рейтер, у которого из-за мороза было плохо с соображением, затрепетал, услышав угрозу генерала, и отошел в сторону. Фон Тресков забрался в самолет и пошел по салону между двумя рядами кресел, глядя сквозь замерзшее стекло на силуэт Рейтера, занятого беседой со Шлабрендорфом. Наконец генерал остановился и положил пакет под какое-то сиденье. Затем поправил фуражку, покинул самолет, сердито фыркнул, проходя мимо Рейтера. Фон Тресков вернулся в свое рабочее помещение неподалеку от того места, где проводилось совещание. Вообще-то генерал должен был там присутствовать, но в последний момент он отпросился у своего шефа фон Клюге, притворившись, что болен гриппом. Теперь, когда он остался один, без своего подручного, фон Тресков мигом утратил спокойный вид. Рухнув на походную койку, он буквально не находил себе места от волнения. Любая накладка — и ему не сносить головы!

Что если эта свинья Рейтер в последний момент заберется в самолет и устроит там обыск? Вроде бы он остался доволен, увидев два бутылочных горлышка, торчавших из пакета… А вдруг фюрер — как уже не раз случалось — неожиданно изменит расписание? У него ведь какое-то сверхъестественное чувство опасности, и он пережил уже шесть покушений. До фон Трескова даже доходили слухи, будто бы у Гитлера есть двойник, внешне очень похожий на фюрера. Интересно, а кто сейчас разглагольствует в штабе фон Клюге: фюрер или не фюрер?

«Проклятье, я раньше не был таким мнительным!» — сказал себе фон Тресков.

Должно быть, виной всему ненавистный русский мороз, парализующий тело и убивающий способность логически мыслить… Фон Тресков поднял глаза: дверь распахнулась, и на пороге появился Шлабрендорф.

— Он улетает! Вот-вот сядет в самолет!

— Что я вам говорил?!

Генерал вскочил и прижал ладонь к заиндевевшему стеклу. В его комнате тоже чадила керосиновая печка. Фон Тресков не знал, что он больше ненавидел: эту зверскую вонь, которая, однако же, позволяла ему остаться в живых, или лютый холод, убивавший все мысли и желание двигаться. Генерал упорно прижимал руку к замерзшему стеклу, пока в прозрачном отпечатке его ладони они не смогли разглядеть размытый силуэт фюрера.

— Поймите, фон Клюге, — повторял Гитлер, — наши войска и танки должны нанести русским массированный, сокрушительный удар. Командуя такими огромными силами — а в этой войне никто еще не имел в подчинении столько войск, — вы будете неустанно продвигаться вперед, только вперед! Вы пройдете без остановки до самой Москвы! Враг так и не оправится от потрясения. В плен никого не брать! — Гитлер вперил в фон Клюге гипнотический взор. — Все должно быть, как в сороковом году во Франции, вы тогда вели себя правильно и растоптали этих свиней! Вы должны идти вперед, пока не возьмете на прицел собор Василия Блаженного.

— Я понимаю, мой фюрер. Если вы пришлете подкрепление, все будет сделано как надо…

Специально задержавшись на жутком морозе, Гитлер схватил фон Клюге за руку и сказал более мягким тоном:

— Вы очень скоро будете творить историю, мой друг. Даже через сто лет историки не перестанут описывать вторую битву под Москвой, в результате которой Сталин был уничтожен, а мир избавлен от коммунистической заразы!

С этими словами Гитлер оставил фон Клюге, который, несмотря на всю свою прозорливость и полководческий опыт, чувствовал прилив восторга. В беседе с фельдмаршалом Гитлер снова проявил свою уникальную способность воодушевлять аудиторию. Фон Клюге стоял по стойке «смирно», пока фюрер медленно двигался к ожидавшему его «Кондору».

Вооруженные до зубов эсэсовцы из числа подчиненных Рейтера выстроились в две шеренги, и Гитлер не спеша шел между ними, пристально вглядываясь в лицо каждого. Казалось, мороз ему нипочем. Давным-давно, еще бедствуя в Вене, Гитлер научился не обращать внимания на погоду и мог усилием воли отвлекаться от любых неприятных ощущений. Однако на первых ступеньках трапа он неожиданно замер. Что-то было неладно…

Его интуитивное шестое чувство говорило: что-то не так. Но что именно? Он повертел головой, пытаясь прочитать ответ в вихре пушистых снежинок… Генерал фон Тресков, начальник штаба у фон Клюге, не присутствовал на военном совете. Вроде бы заболел гриппом… Почему это вдруг пришло ему на ум? Гитлер стоял, не шевелясь, словно не замечая коварного ветра, обжигавшего лицо. Эсэсовцы тоже замерли, каждый выкинул вперед правую руку, салютуя фюреру. Вдалеке слышались как бы приглушенные раскаты грома: ветер доносил с линии фронта, проходившей под Смоленском, отзвуки стрельбы.

Оставаясь у себя в комнате, генерал фон Тресков видел все это сквозь прозрачное пятно, оставленное на стекле его ладонью. Пятно быстро зарастало инеем, но фон Тресков не отваживался вновь прижать ладонь к окну: его могли заметить с улицы… Особенно генерал боялся фюрера, от которого ничего никогда не укрывалось.

— Он колеблется, он что-то подозревает…

Шлабрендорф внезапно осознал, что это его испуганный шепот нарушил напряженную тишину. Ноги у него стали как ватные, он мысленно ругал себя на чем свет стоит. Как они с фон Тресковым додумались до такого безумства?

— Да, — мрачно кивнул фон Тресков, — проклятая интуиция его не подводит. Фантастика.

Генерал уже мысленно видел себя перед расстрельной командой: вот он, выпрямив спину, стоит напротив солдат, все награды с него сорваны… Потом офицер отдает приказ, солдаты наставляют на него ружья. Короткое слово «Пли!» — и все, забвение… Усилием воли, которое сделало бы честь самому фюреру, фон Тресков взял себя в руки и ждал, что будет дальше.


Гитлер все еще не сел в самолет. У охранников из СС уже окоченели приветственно поднятые руки. Фельдмаршал фон Клюге и его штабные офицеры продолжали стоять чуть поодаль по стойке «смирно». Фон Клюге все еще трепетал от восторга. Перед приездом Гитлера он пребывал в полном отчаянии: ему казалось, что чем больше русских убиваешь, тем больше их становится. Кошмар — да и только!

Но сейчас он размышлял над новым планом, предложенным фюрером. И ему было все яснее, что план должен удасться. Раз он сработал в Польше, то не провалится и в России! Победа будет колоссальной, она потрясет весь мир! Они уничтожат Красную Армию одним-единственным сокрушительным ударом. Только Гитлер, обладавший гипнотической силой внушения, мог так быстро изменить настроение такого расчетливого человека, каким был фон Клюге.

Внезапно Гитлер поднял руку в ответном приветствии, и крик «Хайль Гитлер» эхом прокатился среди развалин, по унылому, заснеженному пространству. Фюрер молча повернулся, приблизился к самолету и исчез внутри. Дверь закрылась, пилот завел мотор, убрали трап, и самолет, подпрыгивая на ухабах, начал движение по свежерасчищенному летному полю.

В самолете Гитлер снял шинель и фуражку и, протянув их адъютанту, который стряхнул с них снег, быстро пошел вперед между двумя рядами кресел. Усевшись точно напротив того сиденья, под которое фон Тресков положил бомбу замедленного действия, Гитлер потребовал, чтобы ему подали портфель. Ему хотелось чем-нибудь занять свои мысли: он так же ненавидел летать самолетом, как обожал мчаться в автомобиле.

Суровое выражение, которое фюрер придал своему лицу при виде охранников из СС, смягчилось. Несмотря на отвращение, которое Гитлер питал к полетам, на его губах заиграла улыбка… улыбка, обворожившая и обезоружившая стольких западных лидеров. Пока Гитлер доставал из портфеля карту Франции и Бенилюкса, на которой были указаны ложные места дислокации войск, самолет оторвался от земли.

Фон Клюге и его подчиненные все еще стояли, не шевелясь, на морозе и глядели, как исчезает в темных тучах самолет, уносивший величайшего, по их мнению, политического и военного гения со времен Наполеона и Юлия Цезаря. Конечно, многие методы фюрера — как у дьявола, рассуждали они, но и его предшественники были далеко не ангелы. А ему, в отличие от них, не удалось получить блестящего воспитания и профессиональной военной подготовки!

Гитлер поднялся из самых низов, вооруженный необычайным красноречием, невероятной силой воли и верой в свое предначертание. Он всего добился самостоятельно, один вытащил восьмидесятимиллионную нацию из пучины деградации и отчаяния, превратив ее в мощную силу, которую боялись во всем мире.

Два других человека украдкой тоже наблюдали за крошечным пятнышком самолета, мало-помалу растворявшимся в небе. Потом фон Тресков и Шлабрендорф отвернулись от окна. Адъютант вытер со лба капли пота, а волевой фон Тресков расслабленно рухнул на стул.

— Удалось! — радостно выдохнул Шлабрендорф.

— Но бомба должна еще взорваться, — напомнил ему начальник.

Он стряхнул с себя оцепенение, явившееся реакцией на нечеловеческое перенапряжение, в котором они находились в последние часы.

— Мне нужно послать сигнал в Берлин, чтобы предупредить Ольбрихта, — добавил он.

Выйдя из помещения, он бодро зашагал по снегу по направлению к зданию, где находилась прямая линия связи с Берлином. Зайдя туда, фон Тресков приказал телефонисту оставить его одного.

— Я должен послать строго секретное донесение, — коротко заявил он.

Дождавшись, когда за телефонистом закроется дверь, фон Тресков позвонил в Берлин и попросил немедленно соединить его с генералом Ольбрихтом, начальником городского гарнизона.

— Говорит фон Тресков, — сообщил он, когда генерал взял трубку. — Подарок, который я вам обещал, доставлен…

Произнеся этот пароль, фон Тресков тут же оборвал разговор: гестапо вполне могло прослушивать разговоры. Теперь все было готово: едва известие о смерти Гитлера дойдет до Берлина, Ольбрихт начнет действовать, и его гарнизон захватит контроль над важнейшими точками в городе: над министерством обороны, радиостанциями, министерством пропаганды и просвещения и так далее.

Фон Тресков вышел с пункта связи и на секунду замер, глядя в ту сторону, где исчез самолет Гитлера, которому предстоял долгий путь в Восточную Пруссию, в Волчье Логово. Теперь все будет зависеть только от одного. От того, взорвется ли бомба…

Глава 2

13 марта 1943 года. На аэродроме, находившемся в нескольких километрах от Вольфшанце, Волчьего Логова — так называли штаб-квартиру Гитлера в Восточной Пруссии, — Мартин Борман, руководитель партийной канцелярии, стоял у диспетчерской, ожидая, когда прибудет самолет его повелителя.

Рядом стоял Алоиз Фогель, шеф службы безопасности СС. Этот высокий человек со впалыми щеками и плотно сжатыми губами был одет в черную форму с эсэсовскими молниями в петлицах. Топая окоченевшими ногами по хрустящему снегу, Фогель нетерпеливо глянул на часы. Не снимая перчатки, он поскреб большим пальцем по ледяной корочке, покрывавшей стекло циферблата.

— Он должен быть с минуты на минуту, — заметил Фогель. — Хоть бы рассеялся этот чертов туман!..

— Да ничего страшного, — спокойно возразил Борман. — Тем более что пилот у фюрера очень опытный.

И действительно, погода была самой обыкновенной. Унылый пейзаж, характерный для этой части Германии, по шесть месяцев в году затянут белесой дымкой и снежной пеленой. Эта дымка колыхалась над землей, словно туман над морем, а когда ненадолго рассеивалась, в просветах показывались расплывчатые силуэты сосен, которым, казалось, не было числа. В отличие от эсэсовского офицера, Борман стоял неподвижно, заложив руки за спину, и терпеливо ждал.

Одна из самых загадочных, личностей новейшей истории, Борман был приземистым, коренастым и лицом походил на славянина. Большеносый, крепкоголовый, он обычно никак не проявлял своих чувств. Окружающие никогда не знали, о чем он думает: на первый взгляд, он казался всего лишь верным секретарем Гитлера, который сообщает другим приказы фюрера и следит за их выполнением. Но более внимательный наблюдатель заметил бы что-то зловещее в его облике, изменчивом, словно облик хамелеона.

— Борман — тень Гитлера, — молвил как-то один генерал. — А тень всегда темней того, кто ее отбрасывает.

— Вот он! — воскликнул Фогель.

Он отошел от Бормана и начал отдавать распоряжения двадцати вооруженным эсэсовцам, личным телохранителям фюрера. Борман слегка повернул голову. Фогель был прав: белесую тишину прорезал гул приближавшегося самолета. Гул был еще тихий, но постепенно становился все громче. Борман зашел в помещение и вывел на цепи немецкую овчарку. После долгого перелета из Смоленска фюрер будет рад увидеть Блонди, пса, которого Борман раздобыл для Гитлера, чтобы утешить его после поражения под Сталинградом.

Именно благодаря таким знакам внимания Борман закрепился на должности личного секретаря Гитлера и стал человеком, который передавал окружающим большую часть распоряжений фюрера. Он даже изменил часы своего сна, чтобы они совпадали со сном Гитлера. Поэтому Борман никогда не отлучался из Волчьего Логова, он всегда был рядом с фюрером. Его совершенно не волновало, что Геринг, Гиммлер и прочие нацистские вожди питают к нему жгучую ненависть. Борман вполне довольствовался своей ролью — быть тенью Гитлера, присутствовавшей при принятии всех решений.

— Он приземляется, — сказал Фогель. — Я сообщу в штаб?

— Нет. Предоставьте это мне.

Однако Борман не тронулся с места. Он пристально всматривался в свинцовое небо, стараясь разглядеть самолет, который был уже совсем близко. К счастью, туман быстро рассеивался: подул легкий ветерок, и стала видна посадочная полоса, на которую должен был приземлиться самолет.

«Гитлеру опять повезло», — сухо сказал себе Борман.

Летное поле целый день было затянуто пеленой, но теперь пилоту ничего не стоило совершить мягкую посадку. Словно почуяв приближение хозяина, немецкая овчарка рванулась вперед, натягивая поводок.

— Стоять! — гаркнул Борман, шаря ледяными глазами по небу в поисках самолета.

Летевший на борту «Кондора» Адольф Гитлер надел шинель и фуражку. Теперь он глядел сурово и надменно, как и полагается покорителю мира, которого должны приветствовать ждущие на земле охранники из СС. А ведь всего полчаса назад он самозабвенно смешил адъютантов, расхаживая по проходу и передразнивая премьер-министра Чемберлена, который посетил его еще перед войной, во время Мюнхенских переговоров.

Сейчас Гитлер прильнул к окну: ему хотелось увидеть, когда покажется земля.

Никто из его попутчиков не догадывался, что фюрер страшно нервничает. Он ненавидел посадку ничуть не меньше, чем взлет.

«Ни за что больше не полечу самолетом!» — пообещал себе Гитлер. Однако он прекрасно знал, что все равно полетит, если понадобится. Его серо-голубые глаза вспыхнули. Гитлер разглядел внизу сосновый бор.

Стоявший на аэродроме Борман увидел, что «Кондор» снижается. Он то появлялся, то исчезал вновь, и наконец пилот пошел на последний круг. Окинув взором летное поле, где солдаты Фогеля уже выстроились для встречи фюрера, Борман в который раз окунулся в атмосферу напряженного, взволнованного ожидания, характерную для подобных ситуаций.

Какие новости привез Гитлер с Восточного фронта? За несколько минут до отъезда он отозвал в сторону начальника канцелярии и намекнул на свои планы… Это было странно. Обычно Гитлер не рассказывал о своих планах до самого последнего момента, этого правила он придерживался неукоснительно.

— Борман, — доверительно сказал он, — мы на пороге массированного наступления, которое переломит ход войны и склонит чашу весов в нашу сторону… Мой план настолько дерзок, что достоин Наполеона или Фридриха Великого…

— Я буду с нетерпением ждать, когда вы вернетесь, — ответил Борман.

Самолет опять вынырнул из облаков; он уже существенно сбавил высоту и летел примерно в километре от земли, не больше. Самолет стремительно снижался, затем снова скрылся за тучами. Неожиданно Борман увидел ослепительную вспышку, прорвавшуюся сквозь туман. Он даже успел разглядеть, как самолет разваливается в воздухе на куски, и услышал приглушенный взрыв. Затем небо опять затянула белесая пелена, зашелестели деревья, окутанные туманом… И воцарилась тишина.

Потрясенный Борман несколько секунд не мог пошевелиться. Чего нельзя было сказать об овчарке. Она тихо, горестно взвыла и, вырвав поводок из рук начальника канцелярии, кинулась в ту сторону, куда должны были упасть обломки самолета. Это привело Бормана в чувство. Он крикнул Фогелю:

— Пошлите двух человек в диспетчерскую! Перекройте связь! Надо срочно оцепить аэродром. Никого не впускайте и не выпускайте! Когда все это сделаете, подойдите ко мне.

Фогель моментально повиновался и принялся отдавать приказания. А потом побежал за Борманом, который торопливо шагал к «кюбельвагену». Эта странная машина, у которой спереди были колеса, а сзади — гусеницы, предназначалась для езды по бездорожью. Борман уже уселся за руль, и тут подоспевший Фогель предостерег его.

— В ставке вполне могли услышать взрыв.

Борман задумался, не выключая мотор. Фогель тем временем уселся рядом с ним.

— Кемпнер! — позвал Борман заместителя Фогеля.

Борман внимательно поглядел на эсэсовца, вытянувшегося перед ним по стойке «смирно». Никаких следов паники на лице… Борман быстро принял еще одно решение.

— Кемпнер, поезжайте в ставку. Сообщите им, что полет фюрера отложен из-за плохой погоды… и что самолет прибудет на другой аэродром. Скажите, что сегодняшнее совещание, назначенное на двенадцать дня, отменяется. А если кто-нибудь спросит про взрыв, объясните, что просто лиса наступила на мину.

Объяснение выглядело вполне удовлетворительно. Волчье Логово было окружено минным кольцом, и не раз, когда лисица напарывалась на мину, в Вольфшанце поднимался переполох. Кемпнер сломя голову кинулся к своей машине, а Борман помахал рукой парням из СС, приказывая им сесть в «кюбельваген», и машина рванулась вперед.

Вскоре Борман уже ехал по сосновой просеке, туман зловеще клубился среди деревьев, аэродром скрылся из виду. Борману не пришлось долго искать. Внезапно они очутились на прогалине: сосны были раскиданы в разные стороны, словно оторванные руки и ноги. Борман остановил машину, и его глазам открылось жуткое зрелище.

Повсюду валялись обломки аэроплана. Очевидно, он уже снизился до уровня деревьев, когда произошел взрыв, — и волна от него ударила в землю. Куски человеческих тел застряли в ветвях деревьев. Это напоминало здание бойни, по которому промчался обезумевший от ярости маньяк с секачом в руках. В воздухе висел едкий запах бензина и горелого мяса. Пес Блонди встревоженно обнюхивал «поляну смерти». Борман с Фогелем вышли из машины в сопровождении эсэсовцев.

— Не может быть, чтобы он уцелел, — медленно произнес Борман.

— Что же нам делать? — воскликнул Фогель.

— Подождите минутку, дайте подумать…

Борману удалось стать правой рукой Гитлера благодаря выдающимся административным способностям и умению все тщательно продумывать и планировать. Фюрер ненавидел нудную рутинную работу и с удовольствием поручал ее спокойному, надежному помощнику. Он отдавал приказы, а Борман следил за их выполнением… И дело дошло до того, что Борман мог отдать любое распоряжение, заканчивая его словами, которые никто не осмелился бы поставить под сомнение:

— Таков приказ фюрера!

Сейчас в руках Бормана была судьба Германии, и он показал, на что способен. Шел снег, туман клубился среди сосен, обступивших поляну. Ноздри Бормана, обозревавшего страшную, кровавую сцену, щекотал запах смерти, мозг его лихорадочно работал.

— Фогель, оцепите весь район! Стреляйте в любого, кто попытается приблизиться. Пригоните сюда самосвал и очистите поляну. Смотрите, не упустите ни малейшего пустяка! Останки тел и обломки самолета погрузите в самосвалы и отвезите куда-нибудь подальше. Вывалите все в кучу и подожгите… а потом пепел закопайте…

Неподалеку кого-то вырвало. Борман осекся. В тумане показался эсэсовец, он был так потрясен, что даже позабыл отдать Борману честь. Эсэсовец едва мог говорить.

— Что с вами? — рявкнул Борман. — Держите себя в руках!

— Карл обнаружил голову пилота… в шлеме… голову, одну только голову…

— Ее нужно погрузить в самосвал в первую очередь, — грубо сказал Фогелю Борман.

— И еще к-кое-что… — заикаясь, произнес солдат СС и показал предмет, который держал за спиной. Портфель, в который судорожно вцепилась оторванная рука…

— Это фюрера… — прошептал эсэсовец.

Борман, не моргнув глазом, взял портфель и, сдавив его с боков, рванул на себя застежку. Рука упала на землю, продолжая сжимать оторванную ручку.

Борман осмотрел содержимое обугленного портфеля. Да, он принадлежал фюреру. Борман узнал карты Западной Европы, которые он лично положил в портфель перед отъездом хозяина в Смоленск. Начальник канцелярии вернул портфель Фогелю.

— Положите его в одну кучу со всем остальным, чтобы погрузить в самосвалы.

Затем Борман указал на кошмарный обрубок, валявшийся на земле.

— И это тоже, — добавил он.

Фогель был шокирован.

— Но, право же, мы должны достойно похоронить его… На государственном уровне.

Борман мрачно уставился на Фогеля.

— Неужели вы полагаете, что такой человек, как фюрер, не предусмотрел подобного случая… не предвидел, что когда-нибудь его могут убить? Неужели вы думаете, он не распорядился, как нам действовать в подобных обстоятельствах? — солгал он.

— Извините, — пролепетал Фогель.

— Я не принимаю ваших извинений… пока не принимаю, — холодно бросил Борман. — Все ваше будущее зависит от того, как вы выполните мои распоряжения, которые полностью соответствуют приказаниям фюрера.

— Я тут же приступлю к их выполнению, — заверил Фогель.

— После того, как самосвалы будут разгружены, а то, что они привезут, сожжено, — продолжал Борман, — вы должны отогнать машины к ближайшему озеру и затопить их.

— Но ведь останется вот это. — Фогель указал на сломанные и обугленные сосны, ветки которых напоминали в туманной дымке безвольно повисшие руки.

— Принесите мину и устройте взрыв… Это прекрасно объяснит все повреждения.

Повернувшись спиной к эсэсовцу, Борман сел за руль «кюбельвагена» и уехал.

13 марта 1943 года еще не кончилось. Адольф Гитлер был мертв… за два года до окончания войны.

Глава 3

Мартин Борман сидел в мозговом центре огромной махины, контролировавшей передвижение вооруженных людей, армад самолетов, танковых колонн и артиллерии… Это была одна из крупнейших военных машин, которые только знала история.

В «Охотничьем домике», одноэтажном деревянном здании, где был сейчас Борман, имелся зал, в котором Гитлер дважды за сутки, в полдень и в полночь, проводил совещания, телефонный узел, откуда приказы фюрера передавались в разные уголки его обширной империи, гардеробная, ванная и вестибюль. «Охотничий домик» располагался в центре Секретной Зоны А, тщательно охраняемой части Волчьего Логова, защищенной тремя рядами колючей проволоки и минными полями. Этот район патрулировали отборные войска СС, и проход через три контрольно-пропускных пункта был только по специальным пропускам, которые выдавал начальник охраны Гиммлера.

Борман сидел один перед телефоном, стоявшим на столе. Он тщательно все обдумал, а затем снял трубку и отдал распоряжения, от которых зависела судьба всей Германии. Пока что благодаря принятым мерам предосторожности Борману удалось скрыть катастрофу. Кемпнер, заместитель Фогеля, приехал в Вольфшанце раньше всех и распустил слух, будто бы самолет фюрера, вылетевший с запозданием из-за плохой погоды, приземлился на другой аэродром.

По возвращении в Волчье Логово Борман встретился с генерал-полковником Альфредом Йодлем, начальником штаба оперативного руководства Вооруженными силами. Йодль с готовностью предложил свое собственное объяснение задержки фюрера.

— Я полагаю, это одна из внезапных перемен и расписании… ну, на случай покушения, да?

— Вполне вероятно, — ответил Борман.

— А следующее совещание с фюрером состоится завтра в полдень?

— Таковы его намерения на данный момент, — осторожно подтвердил Борман.

Теперь, уединившись в «Охотничьем домике», скрупулезный Борман внимательно изучал список имен, который он набросал на листочке, вырванном из блокнота. Главное, правильно рассчитать время, если он хочет, чтобы его план удался… нужно правильно рассчитать время и последовательность событий, а это сродни хитроумной головоломке… Борман еще раз проглядел список имен:

Комендант Бергхофа

Куби

Рейтер, СС, Смоленск

Шульц, СС, Берлин

Фогель, СС, Волчье Логово

Приняв решение, рейхслейтер снял телефонную трубку и потребовал немедленно соединить его с комендантом Бергхофа, горного пристанища Гитлера в Берхтесгадене. Раньше, до Аншлюсса, то есть присоединения Австрии к Великой Германии, там проходила граница между двумя этими государствами.

Борман говорил кратко и без обиняков:

— …надеюсь, вы все поняли? Куби должен прилететь сюда завтра в «Кондоре»… обязательно в «Кондоре»… и опознавательные знаки должны быть именно такими, как я вам сказал. А теперь позовите к телефону Куби…

Инструкции, которые Борман дал Хайнцу Куби, тоже отличались лаконичностью.

— Я лично встречу вас на аэродроме и проинструктирую перед прибытием в Волчье Логово. Вы точно поняли, что вам нужно будет делать?

— Безусловно, — ответил знакомый голос. — Ведь в моих руках судьба Германии.

— Не перестарайтесь, — холодно перебил его Борман. — Все будет зависеть от инструкций, которые я вам дам на аэродроме.

Он положил трубку. Несмотря на напускную суровость, Борман чувствовал огромное облегчение: ему вдруг впервые за все это время показалось, что затея удастся. О Господи, лишь бы это сработало!.. А не то через несколько дней он будет уже мертв! Следующий звонок был довольно рискованным: Борман связался по телефону с Отто Рейтером, начальником службы СС в Смоленске. Весь фокус в том, решил он, чтобы вытянуть из Рейтера побольше информации.

Ожидая, пока его соединят со Смоленском, Борман вычеркнул из списка коменданта Бергхофа и Куби.

— Говорит Борман, — заявил он, когда Рейтер подошел к телефону. — Я звоню по приказу фюрера. Вы командовали солдатами, которые дежурили возле самолета, когда фюрер совещался с фельдмаршалом фон Клюге?

— Да, рейхслейтер. Я лично все проверил, когда самолет стоял на земле. — В голосе Рейтера звучала гордость, граничившая с высокомерием.

Борман усмехнулся. Идиот, явно рассчитывает на повышение или даже на орден!

— Не случилось ли чего-нибудь… необычного, пока самолет стоял на земле? Может, кто-нибудь подходил к нему или забирался в салон?

— Рейхслейтер, что-то произошло? — Высокомерие Рейтера моментально сменилось беспокойством.

— Да… но вы не ответили на мой вопрос.

— Нет-нет, по-моему, ничего необычного не было, — слышался в трубке запинающийся голос Рейтера. — Я принял строжайшие меры предосторожности, уверяю вас! Когда генерал фон Тресков хотел пронести на борт самолета пакет, я лично осмотрел его содержимое. Генерал был недоволен. Но я знаю свои обязанности, рейхслейтер. В пакете было две бутылки коньяка. Я даже запомнил марку… «Курвуазье»… А больше никто не залезал в самолет, вплоть до отлета фюрера из Смоленска.

— Фон Тресков тут совершенно ни при чем, — вкрадчиво промурлыкал Борман. — Из портфеля фюрера исчезла карта… Но теперь я понимаю, что искать ее нужно здесь.

— Мой рассказ может подтвердить лейтенант Шлабрендорф, он заедет в Вольфшанце по пути в Берлин. Это адъютант фон Трескова.

Борман замер. Пожалуй, визит Шлабрендорфа следует отложить до того момента, как прибудет самолет из Зальцбурга…

Впоследствии получилось так, что адъютанта фон Трескова даже близко не подпустили к самолету, и он, желая скрыть свою неудачу, доложил шефу по возвращении в Берлин, что выкрал из-под сиденья невзорвавшуюся бомбу, разобрал ее в поезде на части и выбросил в окно.

Борман опять обратился к Рейтеру:

— Я не нуждаюсь ни в каких подтверждениях. Немедленно соедините меня с фельдмаршалом фон Клюге!

Когда фон Клюге взял трубку, Борман заявил, что фюреру, от чьих зорких глаз ничто никогда не ускользает, стало известно о нерадивости Отто Рейтера, проявленной им во время службы в Смоленске.

— Будьте любезны отправить его сегодня же на фронт, в дивизию СС. Таков приказ фюрера!

Фон Клюге, озадаченный и слегка раздосадованный тем, что Гитлер занимается такими пустяками, в глубине души был не очень-то удивлен. Фюрер, похоже, действительно замечал каждую мелочь, и фон Клюге тотчас исполнил распоряжение Бормана. Но до фронта Рейтер не добрался. В нескольких метрах от его машины разорвался советский снаряд, выпущенный из дальнобойного орудия, и Отто Рейтер скончался на месте. Когда это известие дошло до Бормана, он вычеркнул Рейтера из своего списка.


Затем Борман позвонил Райнеру Шульцу, начальнику особого карательного отряда СС, расквартированного тогда в Берлине. Разговор опять был короткий, однако на сей раз говорил в основном Борман:

— Вы здесь уже были однажды, Шульц… Мы с вами ездили на «кюбельвагене»… Местность должна быть вам знакома. Озерцо небольшое… вы должны сидеть, не высовываясь, пока они не затопят грузовики…

— Но это что-то из ряда вон выходящее, — осторожно заметил Шульц. — Убить двадцать человек…

— Один из которых, как я вам уже говорил, оказался шпионом! Мы не в состоянии определить, кто именно, а раз так, то надо убрать всех! Поймите, этот человек, кто бы он ни был, имеет доступ в Волчье Логово! Надеюсь, не нужно говорить, чтобы вы даже не думали приближаться к Секретной Зоне А? Как только выполните задание, возвращайтесь в Берлин. И необходимо сохранять все втайне! Таков приказ фюрера!

— Хайль Гитлер, рейхслейтер…

— И еще. Мы раскрыли нескольких членов подполья. Среди них оказался комендант Бергхофа, ни больше и ни меньше! После возвращения в Берлин вам следует вылететь в Берхтесгаден и разобраться с комендантом. Постарайтесь, чтобы это выглядело как несчастный случай. Понятно?

— Я немедленно начну приготовления к отъезду, рейхслейтер…


В ночь с тринадцатого на четырнадцатое марта Алоиз Фогель, командир отряда СС, охранявший Волчье Логово, безжалостно гонял своих людей по морозу, заставляя уничтожать следы авиакатастрофы. Мощные вращающиеся прожекторы, установленные на грузовиках, освещали поляну, и эсэсовцы смогли убрать все обломки самолета и останки человеческих тел.

Фогель, провозглашавший своим девизом тщательность и аккуратность, лично обнаружил хвост самолета, застрявший в ветвях могучей сосны. Чудом не поврежденную хвостовую часть самолета положили на кучу истерзанных человеческих тел. Страшный груз должны были перевозить на трех самосвалах. Лишь перед рассветом Фогель удовлетворенно решил, что его люди замели все следы.

— Теперь подложите мину и взорвите ее, — велел он одному из своих подчиненных, убедившись, что грузовики отъехали на безопасное расстояние и теперь едут по лесной дороге к озеру. Мину зарыли поглубже, чтобы взрыв был потише. Взрывом смело и покалечило еще несколько деревьев, но зато всякому, кто вздумал бы забрести в эту часть леса, стало ясно, почему тут так все разворочено.

— А теперь на озеро! — воскликнул Фогель, запрыгивая в последний грузовик.


Четырнадцатого марта к четырем часам утра Фогель и двадцать его подчиненных выполнили первую часть своего задания. Содержимое трех грузовиков — остатки «Кондора» и останки пассажиров — вывалили в снег на берегу заболоченного озера. Кучу облили бензином, подожгли, а затем обуглившиеся куски побросали обратно в кузов одного из самосвалов.

— Теперь нужно затопить грузовики, — сказал Фогель уставшим людям. — Чем скорее все сделаете, тем скорее вернемся в теплые постели…

Водитель первого грузовика завел мотор, затем на несколько секунд остановился и широко распахнул дверцу кабины. В свете фар над мутными водами озера клубился туман, а само озеро с виду напоминало болото, затянутое корочкой льда, под которым была вода вперемешку с грязью. Задание было не из приятных: разогнать грузовик, въехать на нем в озеро и успеть выпрыгнуть в самый последний момент. Несколько товарищей шофера стояли на берегу, готовые прийти ему на помощь. Глубоко вздохнув, шофер отпустил тормоз и двинулся вперед.

Стараясь выполнить задание как можно лучше — Фогель любил усердных исполнителей, — шофер замешкался и выскочил слишком поздно. Грузовик с ревом поехал дальше, а водитель, приземлившись, почувствовал под ногами липкую грязь: лед хрустнул и разбился, словно стекло. Двое парней схватили его за руки и вытащили на берег, сапоги водителя перепачкались илом. Стоявший на безопасном расстоянии Фогель глядел, как грузовик нырнул в воду: сперва в озере исчезли передние фары, потом задние… Машина ушла на дно.

— Давайте дальше! Поторапливайтесь!

Фогель махнул рукой, и второй самосвал ринулся вперед, въехал в озеро в нескольких метрах от первого. Второй водитель, видевший, что произошло с первым, выпрыгнул вовремя. Затем в трясине исчез и третий самосвал. О случившемся теперь напоминали только полыньи в озере, но стоял мороз, и вода тут же начала затягиваться льдом. Фогель подозвал к себе подчиненного.

— Я думаю, нам не помешает немного освежиться, — заявил он, доставая флягу с водкой, которой его предусмотрительно снабдил Борман.

Сбившись в кучу, эсэсовцы передавали по кругу флягу, как вдруг их ослепил яркий свет…


Незадолго до этого Райнер Шульц, командир карательного отряда из десяти человек, недавно вернувшийся с русского фронта, прибыл грузовым самолетом на аэродром неподалеку от Волчьего Логова. Пытаясь согреться, его люди сидели, тесно прижавшись друг к другу; рядом стояло пять мотоциклов с колясками, которые они загрузили в самолет в Берлине.

Борман лично велел начальнику аэродрома встречать отряд, который должен был приземлиться на рассвете. Подлетая, пилот должен был сообщить пароль: «Дракон». От начальника аэродрома совершенно ускользнул зловещий смысл этого слова.

— Они заменят нынешнюю охрану, — сказал Борман. — Через какое-то время людям надоедает заниматься одним и тем же. Я полагаю, не мне вам рассказывать, как важно, чтобы охранники всегда были начеку… Таков приказ фюрера! — добавил он в конце разговора.

Таков приказ фюрера! В который раз эти слова — а Борман произносил их монотонно, как автомат, — давали ему неограниченную власть, возможность править от имени Гитлера. Дошло до того, что ни одна живая душа во всей Германии не смела оспорить его приказ.

В половине четвертого утра грузовой самолет приземлился на летном поле, где на короткое время были включены прожекторы, и, проехав немного по посадочной полосе, остановился. Все шло как по маслу: Райнер Шульц всегда очень тщательно планировал операции. Сидя в коляске первого мотоцикла и держа на коленях свой «шмайсер», он увидел, что к самолету подали трап, и распорядился:

— Поехали! Я буду указывать вам дорогу.

Мотоколонна во главе с Шульцем выехала из самолета, даже не дожидаясь остановки пропеллеров, и направилась к открытым воротам. Повернув вправо от Вольфшанце, мотоциклисты съехали с шоссе на проселочную дорогу и углубились в лес.

Вслед за Шульцем ехали еще восемь парней: те, кто сидел в коляске, были вооружены автоматами и имели несколько запасных обойм. Фары первого мотоцикла, устремленные на пустынную просеку, освещали ряды сосен в клубах тумана.

Мотоциклы ехали на средней скорости, полностью положившись на волю своего вожака, обладавшего феноменальной топографической памятью. Стоило ему один раз проехать по какой-нибудь дороге, и он запоминал ее навсегда. Он, правда, взял дляподстраховки подробную карту местности, но ни разу не заглянул в нее, ведя отряд по обледенелой ухабистой дороге, пролегавшей по заиндевевшему лесу. Проводником ему служил лишь свет фар…

— Стоп! Вылезайте! Дальше пойдем пешком…

И вновь Шульц повел отряд вперед, автомат болтался у него на плече. Солдаты погасили мотоциклетные фары. На шее у Шульца висел бинокль ночного видения, но он прекрасно ориентировался в темноте и спокойно шел по широкой просеке, бинокль был ему не нужен. Бесшумно продвигаясь вперед, Шульц вдыхал запах сырости и влажной хвои.

За его спиной шестеро солдат, выполняя приказ командира, разбились попарно и толкали вперед мотоциклы; коляски елозили по обледенелой дороге. Оружие лежало в коляске. В мрачном, окутанном туманом лесу время от времени слышался лишь треск льда, проламывавшегося под тяжестью колес мотоцикла. Кожаное пальто надежно защищало Шульца от холода, и он терпеливо ждал, пока его люди освободятся.

— Столкните мотоциклы на обочину, — приказал он. — Вы должны красться тихо, как мышки…

Отдав это распоряжение, он пошел вперед, взяв с собой всего одного человека. Озеро было уже близко. За поворотом Шульц остановился и поднес к глазам бинокль. Туман клубился над озером, словно пар. В этот момент подчиненный Алоиза Фогеля чиркнул спичкой, закуривая… по его желудку разливалось приятное тепло от только что проглоченной водки… Отряд Фогеля всего несколько минут назад отправил под лед, в водяное царство забвения, третий грузовик.

— Очень удобно, — шепотом сказал своему спутнику Шульц. — Они сбились в кучу. Расставьте мотоциклы по местам и ждите моих приказаний.

Три мотоцикла с коляской были поставлены чуть поодаль друг от друга, чтобы можно было с разных сторон осветить фарами отряд Фогеля. Развалившись в коляске, Шульц достал автомат и приготовился открыть огонь.

— Все готово, — доложил ему подчиненный.

— Начинайте! — велел Шульц.

Его подчиненные действовали удивительно слаженно. Одновременно вспыхнули фары всех мотоциклов, ослепив светом стоявших впереди людей. Лесную тишину прорезал убийственный треск автоматов.

Команда Шульца расправилась с людьми Фогеля так молниеносно, что те не успели схватиться за оружие. Они падали как подкошенные, нередко друг на друга, порой это выглядело гротескно. Меньше чем за минуту все было кончено. Шульц вставил в автомат новую обойму и медленно пошел вперед, его суровые серые глаза настороженно высматривали, не остался ли кто в живых.

Когда ему показалось, что один из лежавших дернулся, Шульц выпустил в груду тел половину обоймы. Случившееся не пробудило в его душе никаких чувств. Шульца даже не интересовало, кто из убитых шпион, о котором говорил Борман. Шульц просто выполнил приказ начальства, подобные санкции его отряд не раз применял по отношению к партизанам в России.

— Приступайте к следующей фазе операции, — велел он своему заместителю.

Шульц подождал, пока его ребята разденут эсэсовцев догола и аккуратно сложат в кучу их одежду и содержимое карманов. Когда это было сделано, он достал бензин, облил им вещи и поджег их.

В отблесках пламени Шульцу было видно, как его люди методично выполняли задание. Двое солдат брали убитого эсэсовца за руки и за ноги и, раскачав, забрасывали как можно дальше в озеро. Трупы исчезали под свежим льдом, уходя туда же, куда ушли затопленные грузовики.

Шульц бесстрастно взирал на эту жуткую картину. Он хорошо знал Мазурские озера. Трупы глубоко увязнут в вонючем иле, замерзнут и пролежат там до весны. Но и весной они не всплывут на поверхность. В Восточной Пруссии не бывает по-настоящему жарко. Тела будут покоиться в иле, пока не сгниют.

— Так, теперь киньте туда все остальное…

Двое парней аккуратно собрали на лопаты докрасна раскаленные угли, оставшиеся от костра, и побросали их в прорубь, образовавшуюся во льду при падении трупов. Раздалось шипенье, кверху взметнулись клубы пара. Убедившись, что все убрано, Шульц отдал следующий приказ:

— А сейчас возвращаемся на аэродром Вольфшанце. Оттуда полетим в Берлин. Поторапливайтесь, у меня назначена встреча…

— …с комендантом Бергхофа в Берхтесгадене, — мысленно добавил Шульц.


14 марта 1943 года. Почти через восемь часов рейхслейтер Борман вновь стоял на аэродроме Волчьего Логова и ждал, когда туда приземлится еще один «Кондор». Как и в прошлый раз, он был один, если не считать нового отряда эсэсовцев, который незадолго до этого прибыл из Мюнхена.

— Фюрера предупредили, что в предыдущий отряд СС Проник шпион, — сообщил Борман генерал-полковнику Йодлю. — Это проливает свет на некоторые таинственные события. Поэтому весь отряд перебросили на русский фронт, а вместо него прислали новый.

Некоторые таинственные события… Йодлю незачем было спрашивать, что имел в виду Борман. В последнее время высшее советское руководство неизменно упреждало все атаки немцев, словно кто-то информировал из Волчьего Логова Сталина о планах фюрера, едва лишь тот принимал какое-либо решение.

— Очень уж крутые меры, — только и сказал Йодль. — Из-за одного человека послать на смерть весь отряд…

— Другого выхода не было. Таков приказ фюрера, — нараспев произнес Борман.

«Кондор» остановился, проехав по посадочной полосе меж сигнальных огней, которые тут же были погашены. Борман подошел в темноте к самолету как раз в тот момент, когда дверь открылась, послышались мягкие шаги, и по трапу вприпрыжку сбежал один-единственный пассажир.

Обменявшись с ним парой фраз, Борман подвел его к шестиместному «мерседесу» с подножкой и мощными фарами. Рейхслейтер открыл переднюю дверцу, отдал честь и помог пассажиру сесть в автомобиль. Затем захлопнул дверцу и не стал больше терять ни минуты. Мотор работал, и едва Борман и пассажир уселись, водитель снял ногу с тормоза и помчался по направлению к Волчьему Логову. Перед «мерседесом» ехали на мотоциклах недавно прибывшие эсэсовцы, другой отряд замыкал процессию. Борман подал прилетевшему человеку карту, где были отмечены тропинки, по которым можно было ходить по заминированному лесу.

— Это если вам когда-нибудь захочется размять ноги…

По дороге Борман пространно объяснял что-то пассажиру, который молча кивал, глядя вдаль. Его бесстрастность поразила Бормана, и он впервые почувствовал, что события принимают неожиданный поворот. От шофера их отделяла стеклянная перегородка, так что шофер не слышал ни слова. Машина пронеслась через первый контрольно-пропускной пункт, потом через второй и остановилась у ворот Секретной Зоны А.

В «Охотничьем домике» гитлеровские генералы ждали, сосредоточенно разглядывая крупномасштабную карту России, расстеленную на столе. В просторной комнате царило напряжение, характерное для подобных ситуаций. Йодля раздражал тусклый свет, который вдобавок то и дело мигал. Однако он понимал, в чем причина. Борман успел объяснить присутствующим, что происходит.

— У нас неполадки с электричеством… наверное, техники оплошали, хотя возможность саботажа не исключена, и мы начали расследование. Но военный совет мы сможем провести, надо подключить запасной генератор.

Йодль начал описывать диспозицию немецких войск на Восточном фронте фельдмаршалу Вильгельму Кейтелю, мужчине с суровым лицом; за его вечной невозмутимостью скрывался вояка старой закалки, придерживающийся ортодоксальных взглядов. Иными словами, Кейтель, как и большинство генералов обеих враждующих сторон — за исключением Гудериана, Монтгомери и Макартура, — в жизни не придумал ничего оригинального. Он лишь делал то, что приказывал ему Гитлер.


— Приехал…

Кейтель первым услышал, что к зданию подкатила машина. Разговоры вмиг прекратились. Все взоры устремились на дверь. Напряжение возросло еще больше.

«Интересно, в каком он настроении? — нервно думал каждый. — Он ведь непредсказуемый…»

Только Йодль, который был поумнее всех остальных, подозревал, что непредсказуемость фюрера — это уловка, позволявшая сбивать окружающих с толку.

Дверь распахнулась.

В комнату вошел Адольф Гитлер, фюрер и главнокомандующий Вооруженными силами. Он был в военной шинели, которую даже за то короткое время, что Гитлер шел от машины до порога, успели облепить снежинки. А на фуражке красовался немецкий орел, сжимавший в когтях свастику.

Стоя на пороге, фюрер мрачно обозревал зал заседаний. Борман помог ему снять шинель и фуражку. Пресловутая челка упала на лоб, сверкающие глаза уставились на Кейтеля.

«О Господи, — подумал фельдмаршал, — он не в духе!»

Гитлер приблизился размашистым шагом к столу и принял свою излюбленную позу: заложил руки за спину и в полумраке склонился над картой. Целую минуту он не произносил ни слова. Борман замер, скрывая нервную дрожь. Потом Гитлер внезапно нарушил молчание:

— Доложите мне ситуацию… и поподробней!

Он пролаял эту команду с явным австрийским акцентом, от которого так и не сумел избавиться. Молча слушая доклад Йодля, фюрер глядел по-прежнему мрачно… впрочем, при таком тусклом освещении его фигура казалась всего лишь неподвижным силуэтом. Когда генерал отрапортовал, фюрер обвел глазами комнату.

И заявил резким тоном:

— Полет из Смоленска был крайне утомительным. Завтра в полдень всем явиться на совещание! Я сообщу вам подробности нашего нового безотлагательного наступления на Красную Армию…

Когда он выходил из комнаты, Борман попытался его проводить, но Гитлер отмахнулся от рейхслейтера. Борман не выдал своих чувств, хотя на самом деле был потрясен и раздосадован.

Чтобы объяснить эти невероятные события, случившиеся 14 марта 1943 года в Волчьем Логове, нам необходимо вернуться назад на четыре дня… а затем на пять лет, в 1938 год, в золотое времечко…

Глава 4

10 марта 1943 года. За стенами Бергхофа, примостившегося на вершине горы Оберзальцберг, на бывшей границе Германии и Австрии, метель намела сугробы… стоял мороз и жуткая, давящая тишина…

Однако в большом зале, в личных покоях Гитлера, было не так тихо. Там, в пустой комнате, увешанной зеркалами, разыгрывалась кошмарная сцена. Зеркала висели под разными углами, чтобы человек, лицедействовавший тут, мог оценить, какое он производит впечатление.

Одетый в военную шинель, в точности копировавшую шинель Гитлера, Хайнц Куби держал речь… перед самим собой, ибо другой аудитории у него не было. Визжа, вопя и стараясь, чтобы получилось еще громче, он яростно жестикулировал. Правая рука резко, выразительно взметнулась вперед. На лоб упала прядь темных волос.

— Я больше не намерен терпеть эту проклятую свинью Бенеша! — орал он. — Бенеш распинает Германию в Судетах. А я распну его!..

Маленькие усики злобно ощетинились, когда оратор угрожающе поднял кулаки. Взвинчивая себя, Куби, однако же, успевал внимательно изучать лица семерых Гитлеров, отражавшиеся в зеркалах. Он смотрел на свой профиль справа, слева, оглядывал свои плечи сзади…

В кинозале, расположенном в подвале Бергхофа, Куби часами изучал кинопленки, на которых Гитлер произносил речи и посещал различные мероприятия. Эти фильмы ему поставлял Мартин Борман.

Профессиональный актер, Куби подмечал все характерные жесты Гитлера, вплоть до того, как тот странно подергивал правым плечом, одновременно слегка опуская левое. От Куби не укрылось, что есть два разных Адольфа Гитлера. Один — скромный, застенчивый человек, который робко улыбался, разговаривал с собеседниками уважительно и был очень обаятелен. Другой же, тот, кого Куби сейчас изображал, обладал демонической энергией и гипнотизировал многотысячные толпы.

Кроме того, Куби часами слушал пластинки с записями голоса фюрера. Он проигрывал их еще и еще раз, пока не усвоил каждую интонацию. Теперь, озираясь в таинственном кольце зеркал, Куби принялся поднимать правую руку, одновременно вскидывая голову — этот хорошо знакомый жест фюрер делал, достигая в своей речи кульминационного момента.

Отражения завертелись, голос сорвался на маниакальный визг. Кошмар достиг своего апогея.

— Бенеш — кровавый убийца! Он по колено в крови наших немецких братьев и…

В зеркалах появилось еще одно отражение… лицо миловидной блондинки. Глядя на столько ее отражений, сразу становилось понятно, что хорошенькая головка не особенно отягчена мыслями. Пока фюрер торчал в Волчьем Логове, она безвылазно сидела в Бергхофе, и ей было скучно, скучно, СКУЧНО!

Она обожала танцы, а что касается чтения, то предпочитала то, что не требует большого умственного напряжения… скажем, журналы мод. Девушка помахала рукой. Куби нахмурился и оборвал речь. Зная, что он ненавидит, когда его перебивают — а Куби с Гитлером были похожи не только внешне, но и по характеру, — она умильно попросила:

— Хайнц, ну, хватит… Пошли в кроватку…

— Мой фюрер, а не Хайнц, — поправил он. — Сколько раз тебе говорить?!

— Мой фюрер, — покорно произнесла она, — пойдем в постель…

Хайнц все еще был во власти пережитого и, машинально сжав протянутую руку девушки, побрел за ней, словно сомнамбула, из зеркальной комнаты и дальше, вверх по лестнице… Ева Браун любила мужское внимание, а фюрер редко ее этим баловал. Было что-то потрясающе эротичное в том, что она забиралась в постель с его двойником. Кроме того, Куби на поверку оказался более выносливым любовником…

Адъютант из Бергхофа рассказал Мартину Борману о Хайнце Куби в октябре 1938 года, через несколько лет после того, как Германия поглотила Австрию. Сперва Борман хотел сфабриковать обвинение против Куби и арестовать его, чтобы тот навеки затерялся в каком-нибудь концлагере.

— Этот Хайнц Куби, — сообщил адъютант, — дает представление в маленьком ночном клубе в Зальцбурге. Он подражает фюреру… передразнивает его…

— В Зальцбурге? — Борман был еще больше шокирован вопиющим бесстыдством негодяя… оскорблять фюрера чуть ли не в его собственном доме?!

В тот же вечер адъютант привел Бормана в клуб, ютившийся на задворках Старого Города.

Сперва актеры варьете изображали безумную жизнь Берлина конца двадцатых годов. На сцене даже крутилась высокая девчонка с тощими ногами в черных чулках: ни дать ни взять Марлен Дитрих. Борман внимательно посмотрел, как она вытягивает правую ногу.

— Какая мерзость! — пробормотал он, глядя масляными глазками на зазывно подрагивающую ножку. Адъютант сделал вид, что не слышит. В Бергхофе все знали, что Мартин Борман не пропускает ни одной секретарши, а его жена постоянно беременна.

Однако несмотря на рассказы адъютанта, встреча с Хайнцом Куби ошеломила Бормана.

— Сходство просто поразительное, — шепнул он адъютанту. — А вы говорили, он издевается над фюрером…

— Но… он же вытворяет это на сцене!..

Адъютант растерялся и не мог подыскать нужных слов. Борман же потерял к нему интерес и, не отрываясь, следил за Куби, который начал показывать свой номер. Борман заметил, что немногочисленные зрители, сидевшие за неудобными, скученно стоявшими столиками, смущенно зашикали.

Хайнц Куби не передразнивал фюрера: он имитировал его, причем так точно, что в этом было нечто жутковатое. Если бы Борман не знал, кто стоит перед ним, окажись они в другой обстановке, начальник канцелярии ни на секунду не усомнился бы, что видит самого фюрера. Когда представление закончилось, Борман долго сидел, погруженный в свои мысли…

— Пошли наверх, повидаемся с ним! — наконец заявил он.

— И, разумеется, арестуем? Мы предъявим ему обвинение в…

— Не забывайте, приказы здесь отдаю я! — рявкнул Борман.

Его разговор с Куби, проходивший в тесной комнатушке, не просторнее двух телефонных будок, в конуре, провонявшей затхлой пудрой и жирным гримом, длился недолго. Куби родился в Линце, почти там же, где и Гитлер, и поэтому у него был поразительно похожий австрийский акцент.

— Родственники есть? — спросил Борман.

— Н-нет. — Куби дрожал от страха: он узнал нежданного гостя, который даже не дал себе труда представиться. — Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было…

— Сколько вам сейчас лет?

— Сорок семь…

Чудеса не кончались. Куби оказался всего на два года моложе фюрера. Директор клуба приоткрыл тонкую фанерную дверь и, не веря своим глазам, уставился на Бормана.

— Что-то не так? Мы всегда можем отменить выступление Куби…

— Оно уже отменено, — сказал ему толстый коротышка-нацист. — И если вам дорога жизнь, то запомните: вы никогда меня тут не видели. Хайнц Куби поедет с нами. Прочь с дороги!

— А он вернется? — спросил директор. — Ведь нужно готовить репертуар на следующую неделю…

— Вы его больше никогда не увидите.


Через неделю, когда Гитлер приехал в Бергхоф из Берлина, Борман улучил момент и заговорил с ним о случившемся. Было десять часов вечера. Фюрер съел на ужин спагетти, выпил чай с яблоками и уселся у большого камина, где потрескивало несколько поленьев.

Борман вкрадчиво произнес:

— Я постоянно ищу новые средства, чтобы защитить вас от нападения какого-нибудь безумца…

— Очень похвально, — благодушно кивнул Гитлер, не отводя глаз от пляшущих языков пламени. Ему, похоже, доставляло удовольствие уничтожение деревьев в огне.

— Недавно я обнаружил в Зальцбурге человека, который сможет защитить вас… ну, прямо как в романе. Вы позволите привести его сюда?

— Конечно, конечно, мой дорогой Борман…

Мартин Борман драматическим жестом распахнул дверь и ввел Хайнца Куби в форме фюрера… незадолго до этого Борман с удивлением выяснил, что у них один и тот же размер. На рукаве Куби красовалась повязка со свастикой. Гитлер медленно поднялся на ноги и уставился на вошедшего. Лицо его было бесстрастно.

— Что это? — спросил он, помолчав.

— Ваш двойник, мой фюрер, — торопливо выпалил Борман, чувствуя, что назревают крупные неприятности. — В тех случаях, когда вы не сможете показаться на людях, в случаях какой-нибудь опасности, мы будем выставлять вашего двойника…

Больше Борман не успел сказать ничего. По-прежнему глядя на Хайнца Куби, словно на больного какой-то страшной болезнью, Гитлер вынес свой приговор:

— У-бе-ри-те его! Чтобы я никогда больше ЭТО не видел. ВЫ СЛЫШИТЕ?!

В конце Гитлер сорвался на визг. Борман поспешно вытолкнул перепуганного Куби в другую комнату и побежал обратно, чтобы ублажить патрона. Войдя в гостиную, он увидел, что Гитлер расхаживает взад и вперед, заложив руки за спину: это был его характерный жест. Фюрер не дал Борману вымолвить ни слова.

— Где вы раскопали этого мерзкого шута? Надеюсь, его больше никто не видел? Слава Богу! Вы должны избавиться от него! Неужели вы считали, что я потерплю рядом своего двойника? Не хватало только, чтобы генерал фон Браухич приехал, увидел ЭТО СУЩЕСТВО и принял его за меня.

— У всех нас есть где-то двойник, мой фюрер…

— Нет, я ЕДИНСТВЕННЫЙ и НЕПОВТОРИМЫЙ!

Через десять минут Бормана осенило. Он не сомневался, что фюрер оценит его хитроумную идею.

— Есть большой плюс в том, чтобы держать его при себе… так сказать, про запас, в кладовке, на тот случай, если, предположим, вам необходимо тайно побывать в одном месте, а вы хотите, чтобы в это самое время вас видели в другом. Куби нам очень бы пригодился в борьбе с заговором Рема…

— Борман, вы правы! — Гитлер, обожавший всякие трюки, пришел в неописуемый восторг. — Только вот в какой кладовке мы будем держать «подставного фюрера»?

— Как в какой?! Здесь, в Бергхофе! — уверенно ответил Борман. — Я отведу ему пару комнат и лично прослежу за тем, чтобы он из них носу не показывал, когда вы или кто-либо посторонний будете в Бергхофе.

— Однако он ни при каких обстоятельствах не должен покидать Берхтесгаден! Я настаиваю на этом!

— Это я тоже гарантирую… Нам осталось только разобраться с адъютантом, который его обнаружил. Я предлагаю немедленно отправить его на Восток, в какое-нибудь посольство. На самую низшую должность…

— Превосходно! Он может торчать там, сколько угодно… пока не пожелтеет!

У Бормана с души камень свалился. Гроза миновала. Фюрер даже перестал называть Куби «это существо», а начал говорить «он». Конечно, Борман сожалел, что привез в Бергхоф проклятого актеришку, но поскольку Гитлер согласился, придется держать Куби, «так сказать, в кладовке».

В октябре 1938 года Борман даже не подозревал, какое огромное, общемировое значение приобретает этот незначительный эпизод, о котором Гитлер мгновенно позабыл: вновь усевшись у огня, он подозвал к себе вошедшую в комнату Еву Браун и начал произносить очередной бесконечный монолог о своей юности и о том, какие ужасные были тогда времена.

Глава 5

12 марта 1942 года. Пилот английского самолета «москито», одетый в форму немецкого полковника СС, пролетал над горой Оберзальцберг. Прямо перед собой он увидел несколько ослепительно сверкавших снежных вершин, взмыл вверх и пролетел буквально на волосок от них.

За весь долгий полет подполковник авиации Ян Линдсей ни разу не выбился из графика. Этим хмурым утром горы казались мрачными часовыми, сторожившими подступы к Бергхофу, убежищу фюрера. Линдсей описал на своем самолете, сделанном для уменьшения веса и увеличения скорости из дерева, широкий круг, ища, куда бы приземлиться.

Ян Линдсей сидел в тесной кабине, за спиной у него был парашют, из-за которого он не мог толком повернуться…

Вскоре внизу показалась цель: заваленные снегом крыши Бергхофа… Линдсей отчетливо видел следы автомобильных шин, кто-то совсем недавно ехал по горному «серпантину» на машине.

Ян Линдсей прилетел с Мальты, а туда добрался из Алжира на американском военно-транспортном самолете «дакота». Его курс лежал через Адриатику. Затем, немного пролетев над севером Италии, Линдсей повернул на северо-восток и понесся над Альпами.

До самой последней минуты начальство колебалось: стоит ли посылать его на такое задание? В дискуссию оказался втянут даже генерал Александер. Он захотел познакомиться с Линдсеем и позвал его в штаб союзных войск в Алжире.

Генерал небрежно кивнул в ответ на приветствие Линдсея и предложил ему сесть.

— Что за страсти тут разгорелись из-за вашей поездки к Гитлеру? — дружелюбно спросил он.

— А почему об этом знает так много народу? — возмущенно ответил вопросом на вопрос Линдсей. — Предполагалось, что о ней будут знать только два человека в Лондоне и один здесь. Он вылетел вместе со мной и должен был обеспечить мне связь…

— И вы решили поболтать об этом со мной?

Александер пощипал свои аккуратные усики и усмехнулся. До него уже доходили слухи о том, что для Яна Линдсея никто не указ. Встреча с заместителем главнокомандующего Объединенными Силами союзников явно не повергла английского летчика в священный трепет. Но Александеру это даже понравилось, и он внимательно присматривался к человеку, сидевшему по другую сторону незатейливого складного столика.

У двадцатишестилетнего Линдсея были пышные светлые волосы, орлиный нос, как у римских императоров, изображенных на античных монетах, волевой подбородок и решительно сжатые губы. Ростом он был пять футов девять дюймов, и от него исходило ощущение силы. Лицо Линдсея отличалось большой выразительностью, как у актеров. И действительно, до войны он играл в театре.

— Отнюдь! Меня, наоборот, беспокоит ЧУЖАЯ болтовня, — возразил Линдсей. И добавил, словно спохватившись. — Сэр…

— У меня тоже есть поводы для беспокойства, — медленно произнес Александер, откидываясь на спинку стула. — Например, как не дать поссориться Эйзенхауэру и Монтгомери. Или как разгромить немцев на севере Туниса… Ну и тому подобные пустяки. А Телфорд, ваш связной, рассказал мне о ваших планах по секрету. Я его буквально вынудил это сделать, заявив, что иначе мы не будем давать ему никакой информации, откажемся от сотрудничества.

— Значит, вы получили шифровку? — воскликнул Линдсей. «Черт, этот беспечный тип вообще на что-нибудь годится или нет?»

— Можете сами ознакомиться, Линдсей… — Александер, привстав, протянул ему листок бумаги. — Видите ли, я люблю быть в курсе ВСЕГО, что происходит во вверенных мне войсках.

Линдсей тут же изменил свое мнение о генерале. Глаза и голос Александера посуровели. Сев на место, он ждал, пока его гость переварит содержание расшифрованного послания.

«Просим оказать всяческое содействие подполковнику авиации Линдсею в выполнении особого задания в тылу. Брук».

— Текст специально составлен несколько туманно… я надеюсь, вы со мной согласитесь, — насмешливо молвил Александер. — И не волнуйтесь, кроме меня, в Африке никто не знает, что вы здесь. Желаю вам удачи, самоубийца. Вы что-то вроде Гесса наоборот, да?


Кружа на своем «москито» высоко над Оберзальцбергом, постепенно снижаясь и пытаясь разглядеть сквозь очки грозные опасности, которые могли поджидать его впереди, Линдсей вспомнил разговор с Александером… Что это там? Немецкий истребитель или очередная гора? Они, как грибы, внезапно вырастают из тумана… В довершение всех неприятностей нисходящий воздушный поток в любой момент может затянуть самолет в ущелье, и он, Линдсей, не успеет и глазом моргнуть.

Линдсей решил, что хватит испытывать судьбу, пора покидать уютную кабину. Глубоко вздохнув, он катапультировался. Когда его лицо обжег ледяной ветер, Линдсей мельком взглянул вниз и увидел далекий, заснеженный мир. Линдсею казалось, что он спускается на удивление медленно, прямо-таки плывет по воздуху, а ведь его предупреждали, что это опасный симптом! Это значит, что в следующую секунду он может потерять сознание… Линдсей вцепился в парашютное кольцо и дернул:.. Но — без толку! Он по-прежнему дрейфовал в пустоте. Его и об этом предупреждали, но все равно чувство было ужасающим.

Линдсей поднял глаза и увидел неизвестно откуда появившееся облако. О Господи! Не дай Бог начнется гроза… Парашютные лямки впивались ему в тело. «Облако» оказалось большим зонтиком раскрывшегося парашюта! Линдсей вновь вспомнил о цели своего «приезда»… следовательно, к нему возвращалось самообладание. Он опять поглядел вниз и увидел вдали Бергхоф.

Потом англичанин вдруг сообразил, что ветер несет его прямо на отвесные скалы. Он подтянул левые стропы и начал спускаться по диагонали, рассчитывая приземлиться довольно близко от Бергхофа. Затем на глаза ему попалось нечто, о чем он уже успел позабыть, — брошенный «москито».

Самолет стрелой летел в гору. Линдсей содрогнулся, физически ощущая, как самолет врезается в скалы, и обрывается последняя ниточка, связывавшая его, Линдсея, с миром, в который он теперь может никогда больше не вернуться. Бензобак взорвался, Линдсей увидел ослепительную вспышку, услышал вдалеке глухой удар… В долину посыпались обломки самолета.

И тут же Линдсея окутала мрачная тишина, полное безмолвие, как обычно бывает зимой в горах. Линдсей еще никогда не чувствовал себя таким одиноким.

Линдсей сосредоточился исключительно на управлении парашютом, стараясь держаться подальше от опасных отвесных скал, высившихся на севере и на юге.

— Интересно, фюрер сейчас в Бергхофе? — подумал он.

Линдсей очень на это надеялся, как и на то, что Гитлер припомнит их довоенную встречу в Берлинской канцелярии. Гитлеру тогда понравился юный англичанин, который свободно говорил по-немецки и симпатизировал идеалам нацистов. Они беседовали наедине целых четыре часа! Замерзшая, занесенная снегом земля была уже совсем близко… Судя по всему, Линдсей должен был приземлиться рядом с извилистым шоссе, которое вело к Бергхофу. Как сказал генерал Александер? «Гесс наоборот…»

В субботу, 10 мая 1941 года Рудольф Гесс, заместитель фюрера, полетел по своей инициативе в Шотландию, чтобы встретиться с герцогом Гамильтоном. Гесс явился в Великобританию с «миссией мира». 12 марта 1943 года Ян Линдсей, племянник герцога Дункейта и член существовавшего до войны Англо-Немецкого клуба, прилетел в Баварию. Тоже с «миссией мира».

Гесс наоборот?

Глава 6

— Отвезите меня в Бергхоф! Немедленно! Хайль Гитлер! — гаркнул Линдсей.

Он выбросил вперед правую руку, салютуя, как было принято у нацистов, и высокомерно поглядел на эсэсовского офицера, выпрыгнувшего из грузовика, который на всех парах примчался из Бергхофа. Четверо других эсэсовцев с автоматами выглянули из кузова и с любопытством воззрились на немецкий парашют, лежавший на склоне горы и трепетавший под порывами ветра.

Линдсей с удовлетворением отметил, что по званию он выше офицера, который машинально отдал ему честь и замер в нерешительности. Главное, как ты держишься в первые тридцать секунд после выхода на сцену. Это и многое другое англичанин усвоил еще до войны, когда работал в театре.

Он продолжил словесную атаку:

— Какого черта вы стоите, как истуканы? Я замерз! Говорю вам, отвезите меня в Бергхоф!

— Но почему вы не приземлились на аэродроме? — поинтересовался эсэсовский офицер. Он был стройный, с худым, вытянутым лицом и полными губами, которые больше подошли бы девушке.

— О Господи! — взорвался Линдсей. — Вы что, думаете, мое любимое занятие — прыгать в такую погоду с парашютом? Мотор отказал, понимаете? Проклятый болван…

Услышав вопрос офицера, Линдсей почувствовал облегчение. Значит, немцы не замечали «москито», пока тот не взорвался, ударившись о скалы. Через какое-то время солдаты, конечно, доберутся туда и опознают самолет, но Линдсей надеялся, что он тогда уже будет преодолевать другие препятствия, например, прорываться к фюреру, добиваясь аудиенции. Только бы он не ошибся, только бы это действительно оказался Бергхоф! Линдсей ждал главного вопроса и, наконец, дождался.

— Мое имя — Кранц, — сказал офицер. — Нас никто не известил о вашем прибытии. Так что позвольте поинтересоваться, кто вы и с какой целью явились сюда?

— Вас отправят на русский фронт, если вы еще продержите меня тут на морозе! — пригрозил Линдсей. — Коменданту было послано специальное уведомление о моем прибытии.

— Из Вольфшанце? — испытующе поглядел на Линдсея Кранц.

— Ну, конечно! Неужели проклятая система опять не сработала? А кто я такой — это мое дело! Что же касается цели моего приезда, то она строго засекречена, и я не собираюсь обсуждать ее в присутствии ваших людей, которые, кстати сказать, осточертели мне своим любопытством…

Кранц спохватился и загнал солдат обратно в кузов. И Линдсей понял, что выиграл первый раунд. Идиот… даже не потребовал у него документов!.. Хотя Линдсей, конечно бы, предъявил, если бы понадобилось. Однако противника важно морально подавить с самого начала… так актер, выходя на сцену, покоряет зрительный зал. А предъявление документов было бы уступкой Кранцу.

— Вы можете сесть рядом со мной в кабину, — предложил немец.

Немного проехав вниз по шоссе, они нашли место для разворота и двинулись обратно, преодолевая долгий подъем до Бергхофа. «Дворники» елозили по лобовому стеклу, очищая его от налипающего снега. Линдсей сидел, уставившись прямо перед собой, и не глядел на Кранца. Он был заинтригован.

Вольфшанце… Волчье Логово… Линдсей никогда не слышал о нем и мог поручиться, что название незнакомо высшему командованию союзников или разведывательным службам. Местоположение ставки фюрера, нервного центра военных операций, было для всех тайной за семью печатями.

При подъезде к Бергхофу находились контрольно-пропускные пункты; при виде грузовика шлагбаум сразу подняли… Да, у них тут с безопасностью не ахти…

— И почему, — подумалось Линдсею, — люди склонны считать врагов суперменами, а своих соотечественников — дебилами?

Он снял перчатки и подул на руки.

Краем глаза Линдсей заметил, что Кранц глядит на безымянный палец его руки, где красовалось кольцо со свастикой. Линдсей сказал себе, что настал психологически оправданный момент, пора заставить Кранца принять очередное решение, чтобы враги еще какое-то время не узнали кто он такой.

— Когда мы доедем, выделите мне приличную комнату, где бы я мог переодеться и приготовиться к встрече с фюрером. И чтобы там был сейф! Мне нужно положить туда секретные документы…

— Но фюрер в Вольфшанце, — возразил Кранц.

Линдсей мысленно чертыхнулся, заметив, что Кранц повернул голову, и в его тоне промелькнула настороженность. Да, это промах… теперь любое необдуманное слово может его выдать…

Линдсей ответил моментально, по-прежнему глядя прямо перед собой:

— Кранц! Соблюдайте осторожность… ведь с нами водитель… Надеюсь, вы не упустили из виду этот маленький пустячок?

— Не понимаю…

Настороженность сменилась растерянностью, и Линдсей опять почувствовал себя на коне. Он понизил голос и, не поворачиваясь к Кранцу, сурово прошептал:

— Его ОЖИДАЮТ… Вы же знаете, он никогда не предупреждает о своих намерениях… чтобы избежать покушения. Честное слово, Кранц, мне страшно представить его реакцию, если я поведаю ему о нашем разговоре…

— Вы можете во всем на меня рассчитывать.

Однако Линдсей не сдавался.

— Вы сейчас между дьяволом и Господом Богом, в которого никто из нас не верит. Вас ждет или Россия, или повышение по службе. Не забудьте, что мне нужна отдельная комната. Коменданту о моем приезде ни слова! И желательно, чтобы и вы со мной не болтали, пока я не отдохну.

За окном красовались знаменитые бескрайние просторы, столь поражавшие воображение людей, которые до войны посещали Бергхоф. В самом Бергхофе будет, конечно, крайне опасно… Но там хотя бы будет ТЕПЛО!.. Он промерз до костей, его измотали полет, бессонная ночь, а главное — что греха таить — ужасное нервное напряжение, в котором он пребывал с момента приземления на вражеской территории.


Осмотрев как следует дверную притолоку, Линдсей тихонько отворил дверь своей комнаты, находившейся во внутренних покоях здания. Похоже, сигнализации нет… Линдсей выглянул в коридор. Часовых тоже не было. Своим напором он напугал Кранца, и тот не стал принимать никаких мер.

Понятно, что долго так продолжаться не может, а значит, ему нужно поскорее изучить план здания, пока немцы не выяснили, кто он такой. Прикрыв за собой дверь, Линдсей, крадучись, пошел по натертому до блеска паркету. В конце коридора была лестница на первый этаж. Линдсей немного подождал.

Вокруг вроде бы ни души… вопреки всем его предположениям! Однако затем Линдсей услышал приглушенный голос… очень знакомый голос! Линдсей медленно двинулся вниз по лестнице, устланной ковровой дорожкой. Тяжелая деревянная дверь в холле была закрыта… но не совсем! Голос раздавался из-за двери.

Вблизи слова слышались более отчетливо, и озадаченный Линдсей опять замер. Кранц совершенно определенно заявил, что фюрер в Вольфшанце, и англичанин не сомневался в его искренности. Но тогда кто — КТО, скажите на милость? — разглагольствовал там, за дверью?!

В холле тоже оказалось пусто, тяжелая дверь была открыта всего на несколько дюймов… словно кто-то позабыл затворить ее поплотнее. Линдсей уже не сомневался, чей это голос. Лишь один человек в мире умел так напыщенно говорить по-немецки и метать такие громы и молнии… Линдсей осторожно дотронулся до ручки и очень медленно приоткрыл дверь еще на несколько дюймов. Зрелище его потрясло, он просто окаменел. Большие зеркала были расставлены по кругу. А внутри зеркального кольца стоял и жестикулировал Адольф Гитлер. Челка упала ему на лоб. Он репетировал речь и смотрелся в зеркала…

Линдсей глядел на него как завороженный. Потом наморщил высокий лоб: он всегда так делал, когда его охватывали сомнения. У него была феноменальная память на лица, обогащенная вдобавок актерским опытом. В образе шестерых Гитлеров, которых он видел сейчас в разных ракурсах, было что-то кошмарное и ирреальное. Не рискнув больше трогать дверь, Линдсей оставил ее приоткрытой и на цыпочках поднялся по лестнице. Однако в тот момент, когда он входил в комнату, в коридоре появилась девушка.


— Я Ева Браун. А вы кто?

Девушка пригладила белокурые волосы и в упор посмотрела на Линдсея. Ему показалось, что она не прочь пофлиртовать. Возвращаясь, Линдсей применил еще один актерский прием: стоя в дверях, повернулся, словно не входил в комнату, а ВЫХОДИЛ из нее.

«Девица не слишком умна, — решил Линдсей, — но что касается мужчин, то она их видит насквозь, это ей дано от природы».

— Я маг и чародей, — лукаво ответил он. — Я только что прилетел сюда, чтобы повидаться с фюрером.

— Он уехал в это жуткое место, в Волчье Логово. Пойдемте, вы составите мне компанию. — Девушка пошла по коридору в другую сторону от лестницы и, болтая без умолку, привела англичанина в уютно обставленную гостиную.

— Я умираю со скуки, когда он бывает в Растенбурге, — продолжала Ева Браун. — Садитесь на диван, рядом со мной. Я как раз сварила кофе. Настоящий кофе…

Растенбург? Растенбург в Восточной Пруссии. Неужели ему удалось выяснить, где находится ставка Гитлера? А тут, в Бергхофе, творится что-то странное. Кранц, конечно, может не знать о том, что фюрер в Бергхофе… однако Ева Браун, про которую ходили слухи, будто она любовница Гитлера, должна знать, где он?! Но тогда кто этот человек, выплясывавший внизу перед зеркалами? Линдсей терялся в догадках, а Ева принесла две чашки, поставила их на низенький столик и села рядом с англичанином на диван.

— Что-то я вас раньше не видела, маг и чародей, — сказала она, забавляясь нехитрой игрой, которую он ей предложил.

Линдсей интуитивно угадал, что ей по душе детские забавы. Ева любила развлекаться.

— Интересно, что вам сказал ваш хрустальный шарик? — прищурилась она. — Фюрер скоро приедет?

Линдсей не успел ответить. Дверь распахнулась, ударившись о стену. Комнату заполонили эсэсовцы со «шмайсерами». Их было семеро во главе с полковником в обычной форме. Кранц застыл на пороге.

— Извините нас, фройлен, — почтительно сказал полковник. — Но это очень подозрительный тип.

Затем полковник повернулся к Линдсею и произнес совсем другим тоном:

— Отвечайте сию минуту: кто вы такой? Я Мюллер, комендант Бергхофа. Нас никто не предупредил о вашем приезде…

Мюллер был гораздо опаснее Кранца. Линдсей медленно встал и внимательно оглядел с ног до головы прямого, как палка, сурового немца.

А потом ответил спокойно, почти небрежно:

— Вряд ли вы останетесь тут комендантом… Я прибыл со специальным поручением, которое касается лично фюрера, и никого больше.

Мюллер быстро сделал три шага вперед, схватил Линдсея за воротник и рванул его на себя. Под эсэсовским мундиром показалась форма английского летчика. Комендант подбоченился.

— Мне сразу показалось, что тут дело нечисто. Ладно, посидишь в камере… в качестве награды…

— Вас вот только кто вознаградит? Как только фюрер сюда приедет, он…

Взбешенный дерзостью Линдсея, эсэсовец поднял автомат и врезал ему прикладом по челюсти. Англичанин отлетел назад, ударился о стену и сполз на пол. Ева выбежала из комнаты. Линдсей утер кровь со рта. Он в последнюю секунду сумел увернуться, и эсэсовец лишь рассек ему губу.

— Я надеюсь, рана еще не заживет до приезда фюрера, и он ее увидит, — бесстрастно молвил Линдсей.

В глазах Мюллера промелькнула тревога.

Кранц нерешительно вошел в гостиную и пролепетал:

— У него в комнате сейф… Я дал ему ключ… Он говорил о каких-то секретных документах…

— Я подполковник авиации Ян Линдсей, — быстро проговорил англичанин. — Племянник герцога Дункейта. Я был знаком с фюрером до войны. Эти документы предназначены только для его глаз. Я угнал самолет и прилетел сюда из Алжира. Неужели вы считаете, что я задумал совершить самоубийство? Я был членом Англо-Немецкого клуба. Это все, что я намерен вам сообщить до встречи с фюрером. Если вы дорожите своей непыльной работенкой, тот лучше пошлите в Волчье Логово депешу и сообщите о моем прибытии. А пока что я хочу вернуться в мою комнату..

Его отвели туда и обыскали под наблюдением Мюллера. Однако ничего не нашли, кроме ключа от вмонтированного в стену сейфа и удостоверения подполковника ВВС. Мюллер внимательно изучил удостоверение и вернул его Линдсею, а ключ взвесил на ладони, словно не зная, как с ним поступить. Линдсей к тому времени уже оделся и принялся подстрекать Мюллера, тем самым подспудно побуждая его принять нужное решение:

— Ну, давайте! Что же вы? Откройте сейф! Вскройте пакет и ознакомьтесь с его содержимым! Но едва фюрер узнает, что вы видели эти бумаги, не пройдет и часа, как вас поведут на расстрел..

Линдсей верно угадал характер Мюллера и играл на его слабостях. Это была старая военная лошадь, которую, наконец, отпустили попастись на травку… Туповатый, лишенный воображения, он долго выслуживался и теперь надеялся получить армейскую пенсию. Эсэсовец — тот самый, что ударил Линдсея, — снова поднял автомат.

Мюллер рявкнул:

— Клаус! Приказания здесь отдаю я! Ты уже и так накинулся на арестованного без моего разрешения…

И Линдсей понял, что победил! Мюллер уже отмежевался от бесчинства Клауса… А значит, до приезда Гитлера комендант ни за что не откроет сейф!

Мюллер положил ключ в карман.

Линдсей снова обратился к нему:

— Если вы возьмете ключ, я должен буду безвылазно сидеть в комнате.

— Господи Боже мой! Почему?

— Да ради вашего же блага, тупица! Только так я смогу уверить фюрера, что никто не видел содержимого пакета… только если скажу, что я торчал тут все это время! А раз так, будьте любезны присылать мне сюда еду три раза в день… И чтобы пища была горячей! Я обычно завтракаю в…

Мюллер был сражен. Дождавшись, пока Линдсей закончил фразу, он и его подчиненные вышли из комнаты. Англичанин услышал, как кто-то запер дверь снаружи. Он вытер о брюки вспотевшие ладони. Так, теперь весь расчет на то, о чем он предусмотрительно не упоминал в перепалке с нацистами.

Комендант, переполошившись из-за его появления, срочно пошлет депешу в Волчье Логово, умоляя распорядиться: что же теперь делать. Когда известие дойдет до Растенбурга, фюрер, конечно, будет заинтригован. Линдсей поставил на карту буквально все, уповая на знаменитую феноменальную память Гитлера. Он надеялся, что фюрер припомнит встречу с юным пронацистски настроенным англичанином в довоенном Берлине.

Сидя на стуле и чувствуя, как наваливается усталость — сказалось все пережитое, — Линдсей вдруг понял, что у него есть еще один повод для беспокойства. Его пребывание в штаб-квартире Союзных войск в центральном Средиземноморьебыло очень кратким, а генерал Александер казался человеком весьма надежным…

Но ведь русские связаны со штаб-квартирой, а значит, сейчас жизненно важно одно: советские не должны узнать о его существовании! И тем более о том, какое у него задание!


Комендант Мюллер отложил до утра решение о том, сообщать ли в Волчье Логово о загадочном бергховском посетителе. Так что только около полудня тринадцатого марта он позвонил в ставку фюрера в Восточной Пруссии и попросил связать его с Гитлером. Как обычно, к телефону подошел Мартин Борман. Он потребовал, чтобы Мюллер доложил ему, в чем дело.

— Значит, вы считаете, что англичанин прилетел с миссией мира? — спросил через несколько минут Борман.

— Я ничего не могу утверждать, рейхслейтер, — поспешил обезопасить себя Мюллер. — Мне просто казалось, что вам следует знать о его появлении.

— Правильно казалось! Вы приняли верное решение, Мюллер. Я должен знать обо всем, что происходит, тогда я смогу информировать фюрера, если дело заслуживает его внимания. Стерегите Линдсея как следует! Хайль Гитлер!

Сидевший на переговорном пункте Волчьего Логова Борман повесил трубку и мигом принял решение. Фюрер встречался с фельдмаршалом фон Клюге под Смоленском. Нужно послать ему сообщение о приезде англичанина.

Борман сам составил шифровку. Необычайное событие таило в себе бесчисленное множество возможностей! Племянник герцога Дункейта! Вполне вероятно, что англичанин привез предложения о мире… и если он, Борман, не сразу сообщит фюреру о прилете Линдсея, фюрер никогда ему этого не простит.

Отправив сообщение в Смоленск, Борман рассказал удивительную новость Йодлю, а тот поделился ею с Кейтелем. Через несколько часов Вольфшанце бурлил от слухов, приезд англичанина стал основной темой разговоров.

Гитлер ответил почти сразу же. Он явно вспомнил довоенную встречу с англичанином и прекрасно представлял, о ком идет речь.

— Немедленно привезите подполковника авиации Линдсея в Вольфшанце. Я встречусь в ним через несколько часов после моего возвращения.

Фюрер уже летел в самолете, возвращаясь из Смоленска.

Глава 7

13 марта 1943 года. Почти весь тот год контрразведка, пятый отдел секретной службы размещался в двух усадьбах — «Превуде» и «Гленалмонде», на окраине Сент-Олбанского предместья. Двадцатидевятилетний Тим Уэлби работал в «Превуде».

Уэлби всегда казался старше своих лет. Спокойный, тихий, он пользовался симпатией у коллег. Они расслаблялись в его обществе, и даже скрытные люди поверяли ему свои тайны, особенно пропустив пару рюмок вечерком в местной пивной. Одевался Уэлби небрежно (что очень соответствовало его раскованным манерам): в спортивные брюки и старый твидовый пиджак с заплатками на локтях. Уэлби курил трубку, и это тоже внушало доверие.

Вечером тринадцатого числа Уэлби выходил с работы, намереваясь пойти в пивную. И вдруг к зданию подъехал дребезжащий «моррис майнор». За рулем сидел Морис Телфорд, сорокалетний мужчина с вытянутым лицом. Уэлби подошел к машине и даже при тусклом свете приборного щитка заметил, что Телфорд совершенно измотан. Заметил он и то, что мотор машины барахлит. А ведь Телфорд был первоклассным водителем!

— Вернулся из путешествия, приятель? — спросил Уэлби. — Давненько я тебя не видел…

— Еще бы! Я, как проклятый…

— Хочешь, пропустим по рюмочке? Тебе очень полезно перед сном.

— Я хочу только лечь в постель. — Телфорд замялся, борясь с искушением. Он очень долго летел из Алжира и был страшно взвинчен.

Уэлби терпеливо ждал, зажав в зубах трубку. Он никогда никого не понукал.

— Да, пожалуй, глоток спиртного мне не повредит. И чуть-чуть перекусить. Ты даже не поверишь, если я тебе расскажу, когда в последний раз ел…

— Молодчина! — Уэлби запрыгнул в машину и развалился на переднем сиденье рядом с Телфордом. — Я люблю выпивать в компании.

У Телфорда сложилось впечатление, что он осчастливил Уэлби, согласившись к нему присоединиться. Всю дорогу они молчали. Наконец Уэлби привел Телфорда в полупустой бар «Голова оленя» и указал на место в углу у стены, обшитой деревянными планками.

— Пойду принесу выпивку… здесь, по-моему, довольно уютно.

Телфорд уселся на табуретку. Уэлби поставил перед ним бокал. Телфорд удивленно вытаращил глаза.

— Что это?

— Двойной виски… к чему мелочиться? И закуси бутербродами… правда, тут у них только с сыром… Давай выпьем за то, чтобы тебе больше не пришлось мотаться за границу!

— А кто сказал, что я был за границей? — поднял брови Телфорд и залпом выпил полбокала.

— Да говорил кто-то, толком не припомню… Это что, важно?

— Да нет… — качаясь от усталости, Телфорд допил виски. И расслабившись, почувствовал приятное тепло. — Я летел всю дорогу до Северной Африки в этом чертовом холодильнике, бомбардировщике «либерейтор»… ни сидений, ничего… валяешься прямо на полу в спальном мешке. У меня все тело в синяках. А все из-за этого безумца Яна Линдсея, подполковника авиации… Надо же, отправился на встречу с фюрером, это кому сказать?!

— Звучит довольно глупо… Он что, не мог сам, без тебя справиться?

Уэлби говорил небрежно, словно поддерживая разговор исключительно из вежливости. Он подозвал бармена и заказал еще пару бокалов.

Телфорд запротестовал:

— Теперь моя очередь платить, слышишь?

— Ничего, еще заплатишь, приятель. Мы с тобой оба наклюкаемся… А что еще тут делать, в этой дыре?

— Понимаешь, я вообще-то его не совсем сопровождал, — пояснил Телфорд. — В штабе союзных войск подготовили секретное донесение и хотели, чтобы я доставил его, так сказать, прямо до дверей. Сегодня вечером я, как только вернулся, сразу завез его на Райдер-стрит, а потом приехал сюда. Я служил Линдсею прикрытием: когда в Алжир прилетают двое, это меньше привлекает внимание, чем появление кого-то одного…

Он осторожно пригубил виски, потом отпил еще глоток. Уэлби встал, снял пальто, достал трубку и, не раскуривая ее, пососал мундштук. Они немного помолчали, наслаждаясь теплом потрескивающего камина. Телфорд жадно проглотил бутерброды. Наевшись, напившись, оказавшись в тепле и уюте, он засыпал прямо на стуле.

— Ты, к-к-конечно, шут-т-тишь? — словно невзначай заметил Уэлби. — Ну… н-насчет того, что этот тип из ВВС полетел к Г-г-гитлеру?

Увы, Уэлби никак не удавалось избавиться от заикания. Одурманенный винными парами и усталостью, Телфорд все же припомнил, что люди, страдающие этим недостатком, заикаются особенно сильно, когда волнуются. Это показалось ему важным… существенным… Но через пару секунд он уже не мог вспомнить, что именно показалось ему важным. Затем припомнил последние слова Уэлби, возмутился и решительно произнес:

— Подполковник авиации Ян Линдсей отправился на Мальту, чтобы получить разрешение на полет в Германию… для встречи с Гитлером! Только не спрашивай меня, зачем ему приспичило с ним встречаться… Я и сам не знаю!

— Но все равно, как бы там ни было, ты, по-моему, ужасно рад, что вернулся домой. Так что давай выпьем на дорожку. Двойной виски каждому!

Телфорд подождал, пока бармен принесет еще два стакана и отойдет в сторону. Голова его вдруг ненадолго прояснилась… так бывает при алкогольном опьянении. В бар входили люди, поэтому он понизил голос. Уэлби склонился к нему, чтобы лучше слышать.

— Я не должен был тебе этого рассказывать, Тим. Я тебе доверяю, но одно слово — и меня вытурят… а может, и того хуже…

— Да, за разглашение служебной тайны, приятель…

Бестактность Уэлби поразила Телфорда.

— Но мы с тобой оба давали подписку, — продолжал Уэлби, — так что теперь оба повязаны. Ни один из нас не припомнит завтра ни слова, а раз так, то нам нечего опасаться…

— Здорово мы с тобой набрались, да? Ладно, пора по домам.

Уэлби подошел к бармену, чтобы расплатиться, а Телфорд осторожно выбрался из помещения и сел в машину. Хозяин заведения обратил внимание на то, что Уэлби совершенно трезв: Тим тщательно пересчитал деньги.


Через два дня Тим Уэлби отправился на двое суток в Лондон, на Рейдер-стрит, чтобы посоветоваться со своим начальником по поводу заграничного агента: Уэлби подозревал, что тот «гонит туфту», лишь бы оправдать свое существование. В десять часов вечера он шел один по Джермин-стрит.

Джермин-стрит хороша тем, что это идеально прямая улица. Никто не сможет незаметно пойти за тобой, особенно в десять вечера, да еще в военное время, когда на улицах так мало народу.

Незадолго до этого Уэлби очень коротко поговорил по телефону из автомата на станции метро «Пикадилли».

Он остановился, прикуривая, и незаметно оглянулся, сделав вид, что глазеет на витрину. Темный переулок был пуст.

Уэлби опять не спеша двинулся вперед, почти миновал вход в магазин… Но вдруг резко метнулся в сторону и исчез в дверном проеме. За секунду до этого он был на улице и — раз! — испарился. Иосиф Савицкий, невысокий, коренастый мужчина в темном пальто и мягкой фетровой шляпе, заговорил первым:

— Такие незапланированные встречи крайне опасны! Надеюсь, риск хотя бы оправдан?

— Успокойтесь. Или вы мне доверяете, или нет…

— Вы же видите, я пришел…

— Тогда слушайте!

Обычно застенчивый, Уэлби резко переменился. Он приосанился, в его тоне появились властные нотки. Без единой запинки Уэлби выпалил:

— Десятого марта подполковник авиации Ян Линдсей прилетел в штаб-квартиру союзных войск в Алжире. Оттуда он отправился один в Германию, чтобы встретиться с Гитлером…

— Вы уверены? — Мужчина, говоривший по-английски басом, с явным акцентом, был потрясен.

Уэлби произнес еще отрывистей:

— Я не имею обыкновения сообщать непроверенные сведения. И не спрашивайте о моем источнике. Он вполне надежен.

— Это ведь миссия мира, да? — Толстомордый коротышка скорее не спрашивал, а утверждал.

— Не играйте со мной в эти игры, — еще резче сказал Уэлби и посмотрел на светящуюся секундную стрелку на циферблате своих часов. — Я понятия не имею, зачем они прислали Линдсея. Лучше добавьте в своем донесении, что он племянник герцога Дункейта. Герцог был до войны одним из заправил Англо-Немецкого клуба. Я это знаю наверняка. Я ведь тоже туда был вхож. Ладно, мне пора. До свидания…

Савицкий не успел опомниться, а Уэлби уже вышел на улицу и, засунув руки в карманы пальто, побрел вперед. Дойдя до ближайшего перекрестка, он повернул за угол и торопливо пошел по улице герцога Йоркского по направлению к площади Сент-Джеймс. Если даже за ним и следили, теперь его преследователям нужно было бы проявить недюжинную расторопность, чтобы определить, куда он направляется. (А направлялся он на Райдер-стрит.) На всякий случай Уэлби обошел вокруг квартала.

Иосиф Савицкий притаился в темном дверном проеме. Они давно договорились, что он ждет пять минут и только потом выходит на улицу. Когда пять минут истекли, Савицкий опрометью помчался прочь. Он специально выбирал места, чтобы никто не мог незаметно «сесть ему на хвост». Лишь к полуночи он добрался до советского посольства.


Советский агент, официально занимавший пост торгового атташе, направился прямиком в свой кабинет, запер дверь, включил неяркую настольную лампу и достал из сейфа одноразовый шифровальный блокнот. Составляя депешу, он даже вспотел, хотя глубокой ночью в марте в его кабинете было совсем нежарко.

Удовлетворенный результатом — тут надо было действовать безошибочно, ведь сообщение предназначалось для таких ВЫСОКИХ сфер! — он приступил к шифровке краткого текста. Затем лично отнес его к радисту, дежурившему той ночью в подвале. Более того, Савицкий подождал, пока связной передаст донесение. Савицкий славился своей аккуратностью. Его шифровка была адресована Казаку — так по коду называли Сталина.

Глава 8

— Подполковник Линдсей, вы должны немедленно вылететь в Вольфшанце для встречи с фюрером. Хайль Гитлер!

Комендант Бергхофа Мюллер выкинул руку в нацистском приветствии, стоя напротив англичанина в комнате, где тот провел взаперти всю ночь. Поведение коменданта в корне изменилось. И куда только подевалась властность, с которой он разговаривал с нежданным гостем во время их первой встречи?! Теперь комендант вел себя почтительно.

— Я могу добраться туда самостоятельно, — ответил Линдсей с присущей ему дерзостью. — Дайте мне аэроплан. — Он встал и тоже вскинул руку вверх. — Хайль Гитлер!

— Только что прибыл один из личных пилотов фюрера, Бауэр. Он отвезет вас. Это большая честь…

— Да, конечно. — Линдсей, он как раз закончил завтрак, с любопытством поглядел на девушку в медицинском халате, которая вошла в комнату и явно ждала дальнейших указаний. Девушка была темноволосой и очень симпатичной. — А она мне тоже полагается… вместе с пилотом?

Комендант хрипло рассмеялся. Линдсей нашел к нему правильный подход. Комендант покачал головой.

— Она обработает рану на вашем лице. Пожалуйста, сядьте, чтобы ей было удобно. А мы тем временем… — Он достал из кармана брюк флягу и откупорил ее. — Глоток шнапса? Сейчас в Германии этого почти не достать…

— Благодарю…

Сидя в кожаном кресле, Линдсей сделал глоток, такой большой, что на лице Мюллера промелькнула тревога. Англичанин был очень позабавлен и не выпускал из рук флягу, пока девушка, присев возле подлокотника, не сняла лейкопластырь, которым накануне небрежно залепила ему разбитый подбородок. Марлевым тампоном, намоченным в каком-то дезинфицирующем средстве, она умело сняла корку, образовавшуюся на болячке. Фюрер не должен заметить следов плохого обращения на лице англичанина. Теперь с ним носились, как с важной особой… И так продолжалось до того столкновения, которое произошло в Вольфшанце.


Когда Линдсея привезли в «мерседесе» на аэродром, он увидел «Юнкерс-52», грузовой самолет. Это была вполне надежная машина, она могла за несколько часов достичь Восточной Пруссии. И это при том, что им предстояло пролететь над всем третьим рейхом прежде, чем они доберутся до пункта своего назначения!

Открыв дверцу машины и ступив на обледеневшую подножку, Линдсей нащупал за пазухой объемистый запечатанный пакет, который Мюллер разрешил ему взять из сейфа. Квалифицированный сапер, конечно, осмотрел пакет снаружи — Мюллер знал свое дело, — но содержимое так и осталось втайне.

— Бауэр? Я — Ян Линдсей. Стоит на вас взглянуть — и сразу понятно, что беспокоиться во время полета не о чем…

Линдсей протянул руку мужчине в шлеме летчика. Он вылез из самолета и твердой поступью направился к Линдсею. Когда они пожимали друг другу руки, лицо пилота расплылось в довольной улыбке. Англичанин точно знал, о чем сейчас думает пилот. «Еще один чертов англичашка!..» Ему, конечно, можно было сказать, что его пассажир — подполковник авиации, и значит, выше его по званию. И, разумеется, Бауэр был бы потрясен, узнав, что Линдсей лично знает фюрера. Но в воздухе все различия в общественном и социальном положении летчиков, за исключением их воинского звания, отходят на задний план, и людей разных национальностей связывают узы товарищества.

Бауэр был приятно удивлен панибратским обращением Линдсея. Не укрылось от него и то, что Линдсей не позабыл поблагодарить шофера за свой благополучный приезд на аэродром.

Комендант Мюллер извинился за то, что не может проводить англичанина.

— Тут все на мне одном, будь оно трижды проклято! — сказал Мюллер Линдсею в Бергхофе. — Я должен остаться здесь, а то вдруг этот гад Борман… — Он осекся, подмигнул Линдсею. — Вы ведь ничего не слышали, правда?

— Ну конечно! А вы что-то сказали?

— Счастливого полета, мягкой посадки!


Уже садясь на пассажирское сиденье «Юнкерса-52», Линдсей задал Бауэру вопрос, надеясь, что тот в благодушном настроении и ответит. Показав на свежие следы на снегу, оставленные тяжелым самолетом, он поинтересовался:

— Кто-то сегодня уже улетал?

— Ага, да еще тайком! — У Бауэра был разобиженный вид. — Эсэсовцы затолкнули меня в барак, но я все равно увидел «Кондор». Странно как-то все это…

— Странно?

— Да. Он был точь-в-точь как самолет фюрера. Те же опознавательные знаки. Прямо-таки близнец! И едва он сел, из Бергхофа примчался целый автомобильный эскорт.

— В этом тоже было что-то забавное?

Дружелюбного Бауэра подкупило то, что Линдсей совсем не важничал.

— Мне не удалось разглядеть, кто там сидел, — словоохотливо продолжал пилот, докуривая сигарету. — Занавески были задернуты. Но ведь фюрер сейчас в Вольфшанце! Вот что странно!

— По крайней мере, я надеюсь, что он там, — откликнулся Линдсей, предусмотрительно прекратив дальнейшие расспросы. — Мне, по идее, предстоит с ним встретиться.

— Тогда двигаемся!

Бауэр раздавил окурок каблуком сапога, и через несколько минут самолет взмыл в воздух. Он быстро набрал высоту и взял курс на северо-восток. Когда Линдсей обернулся и посмотрел назад сквозь очки — гора Оберзальцберг уже скрылась из виду.


— Комендант Мюллер! Вы должны отложить отъезд подполковника авиации Линдсея вплоть до дальнейших распоряжений, — пролаял Борман в телефонную трубку на переговорном пункте Волчьего Логова.

Ответ Мюллера прозвучал с убийственной ясностью:

— Рейхслейтер, боюсь, что он уже полчаса как вылетел… как вы и приказывали…

— О Господи! Отзовите его назад! Свяжитесь по рации с пилотом…

— Не могу, — сообщил Мюллер. — На аэродроме потеряли с ним связь. К северу от Зальцбурга разыгралась метель… да и горы мешают…

— Вы что, хотите сказать, вам не удастся связаться с самолетом вплоть до его приземления в Волчьем Логове? — воскликнул Борман.

— Вполне вероятно, что так, — с некоторым удовольствием подтвердил Мюллер.

— В таком случае, — немного спокойней произнес Борман, — соедините меня с полковником СС Ягером. Включите секретную связь.

Борман ждал, в голове его был полнейший сумбур. Он не спал уже сутки… фюрер погиб по пути из Смоленска… Местный отряд СС уничтожил все следы катастрофы, второй отряд, прибывший из Берлина — каратели под командованием Райнера Шульца, — уничтожил местных эсэсовцев, когда те завершили свою грязную работу.

Борман был так поглощен улаживанием всех этих дел, что напрочь позабыл про удивительное появление подполковника авиации Линдсея. Вскоре в Волчье Логово должен был прибыть подставной фюрер, Хайнц Куби. Ладно, с нежеланным английским гостем можно будет разобраться попозже! Сейчас надо решить судьбу несчастного Мюллера, единственного, кто знает в Бергхофе о существовании Хайнца Куби…

В трубке раздался уверенный голос:

— Полковник Ягер слушает. Вам что-то нужно?

Никакого уважения, даже не назвал его рейхслейтером!

Борман поджал губы: он терпеть не мог Ягера с его независимостью. Нужно будет приструнить этого мерзавца!

— Вы уверены, что нас не подслушивают? — требовательно спросил Борман.

— Ну, если только гестапо… — Казалось, Ягеру нет до этого абсолютно никакого дела.

— Полковник Ягер! Вы же командуете специальным подразделением СС, Ваффен-СС, отвечающим за безопасность в Бергхофе!

— Я не специалист по связи… — Теперь в голосе Ягера звучала смертная скука. — А что касается безопасности, то это просто издевательство. Здесь, в Бергхофе, мне неподвластен целый большой кусок территории…

— Давайте не будем сейчас об этом, — торопливо перебил его Борман. Он мигом стал гораздо сговорчивей. — Я вам звоню, чтобы предупредить о прибытии из Берлина лейтенанта СС Райнера Шульца. Я велел ему незамедлительно явиться к вам. Комендант ни в коем случае не должен узнать о его приезде…

— Ну, ладно…

Ягер положил трубку и выругался. Этот грубовато-прямодушный мужчина сорока лет, высокий, с хорошей фигурой, темными бровями, аккуратно подстриженными усами и волевым подбородком ненавидел свою нынешнюю должность. Он участвовал во всех крупных военных операциях, и Гитлер его так полюбил, что назначил командовать отрядом своих личных телохранителей.

Ваффен СС впоследствии покрыла себя позором, поскольку ее слили с менее привилегированными частями. Изначально же в Ваффен СС брали лучших солдат, это были отборные подразделения, аналогичные британской гвардии. Они подчинялись только фюреру и рейху, а не Гиммлеру. Внутри этих частей царила демократия, между солдатами и офицерами было на удивление мало различий. Ягер, стосковавшийся по более активной деятельности, был типичным офицером Ваффен СС.


— Шульц, вы-то зачем сюда приехали? — спросил Мюллер.

В его голосе чувствовалось раздражение.

Комендант сидел на переднем пассажирском сиденье «мерседеса», который лейтенант Шульц вел по извилистой дороге к знаменитому Орлиному Гнезду, примостившемуся на вершине горы Келштейн. По иронии судьбы Гитлер годами не посещал это чудо инженерного искусства, построенное до войны под руководством Мартина Бормана и обошедшееся казне в тридцать миллионов марок. Фюреру надоел «чайный домик в поднебесье», Гитлер жаловался на то, что у него там кружится голова. В опустевшее Орлиное Гнездо и направлялись сейчас двое мужчин.

— У нас возникли некоторые затруднения… — Бледный, костлявый Шульц умолк, потому что впереди показался еще один опасный поворот. Он говорил медленно, словно составлять фразы ему было так же непросто, как ворочать брикеты взрывчатки. — Но это такое щекотливое дело… Мы должны быть уверены, что наш разговор никто не подслушивает. Рейхслейтер сказал: «Таков приказ фюрера».

Мюллеру стало не по себе, он ничего не ответил.

Полковник Ягер, конечно же, наплевал на приказ Бормана — это было в его духе — и, позвонив коменданту, предупредил его, что Шульц едет в Бергхоф.

— …премиленький у нас посетитель. Ожившая маска смерти…

Доехав по обледенелому шоссе до горы Келштейн, они оставили машину у подножия и пошли пешком по подземному коридору. Мюллер нервничал все больше.

По-прежнему молча мужчины вошли в лифт, облицованный медью, и Шульц, глядя прямо перед собой, нажал на кнопку. Лифт начал четырехсотфутовый подъем по вертикальной шахте, прорубленной в твердой скале. Мюллер засунул палец за воротник и чуть оттянул его. Лифт остановился, двери открылись.

— А где охрана? — резко спросил Мюллер. — Хорошо, что я сюда попал… они совсем обленились! Придется принять дисциплинарные меры…

Шульц не ответил. Он прошел по галерее, которую украшали римские колонны, миновал огромный круглый зеркальный зал и оказался на открытой террасе. Заснеженный пол предательски поблескивал. Мюллер заметил, что Шульц твердым шагом приблизился к барьеру, ограждавшему террасу. Человеку среднего роста барьер был примерно по пояс. У этого парня нет нервов!

Не поворачиваясь к коменданту, Шульц уперся руками в перчатках о запорошенный снегом барьер и полюбовался сказочно красивым горным пейзажем. Внизу был обрыв, четырехсотфутовая пропасть… Мюллер подошел к нему, стараясь не смотреть вниз. Он, как и фюрер, не переносил высоты.

— Ладно, — резко сказал он, намереваясь положить конец происходящему абсурду, — теперь, когда вы меня сюда притащили, было бы хорошо…

— А все уже хорошо, — довольно промурлыкал Шульц и впервые взглянул на Мюллера. — Мы обнаружили в Бергхофе предателя…

Мюллер окаменел. В голове замелькали абсурдные мысли, одна другой страшнее. Он отвечал здесь за безопасность. Наверняка будет назначено официальное расследование… Мюллер взглянул вниз и содрогнулся: то ли при виде пропасти, то ли от ужасного известия, которое сообщил ему Шульц, Мюллер и сам толком не знал, от чего. Он оперся обеими руками о барьер, чтобы не упасть.

— А кто предатель? — с деланной небрежностью поинтересовался комендант.

— Предатель, которого мы обнаружили, вы…

Эти слова Шульц сопровождал неожиданным выпадом. Правой рукой он схватил Мюллера сзади за пояс шинели, а левой ударил пониже затылка. Эсэсовец бил со всей силы, он старался сбросить Мюллера вниз. Жертва поскользнулась на льду, и это довершило дело.

Комендант попробовал было ухватиться за барьер, но безрезультатно. Он нырнул в пустоту, как пловец ныряет с высоких мостков в пруд. В прозрачном горном воздухе зазвенел его душераздирающий крик. Шульц бесстрастно смотрел, как падающая фигурка становится все меньше, проваливаясь в пропасть глубиной в четыреста футов… Затем снова воцарилась мертвенная тишина.

Шульц спустился вниз на лифте и медленно пошел по подземному коридору к машине: изувеченный труп коменданта он обошел стороной. Шульц лишь отметил про себя, как нечто любопытное, что комендант упал на удивление далеко от подножия горы.

Райнер Шульц завел мотор и поехал в Бергхоф, чтобы доложить о «несчастном случае».


— Какая беда! — пробормотал Борман в ответ на рассказ Шульца. — Вы должны сразу же вернуться в Берлин. Передайте полковнику Ягеру, чтобы он временно принял на себя командование Бергхофом. Таков приказ фюрера!

Борман положил трубку, вынул блокнот и открыл его на той странице, где был составлен список самых неотложных дел. Взяв ручку, он вычеркнул из списка два слова в знак того, что еще одно задание успешно выполнено.

«Комендант Бергхофа…»

Вернувшись в Берлин, Райнер Шульц обнаружил, что ему велено немедленно собираться. Его отправили на ленинградский фронт. Через три дня после приезда туда Шульц был убит снарядом, который выпустили по немцам защитники города.


От Бергхофского аэродрома до Растенбурга, находящегося в Восточной Пруссии, примерно шестьсот миль, Бауэр пролетел над Чехословакией, Польшей и взял курс на Восточную Пруссию. В полете двое мужчин непринужденно болтали о «юнкерсах», и в их разговоре не чувствовалось ни малейшего напряжения. У них одно дело: летать.

Ближе к полудню четырнадцатого марта «Юнкерс-52» подлетел к Волчьему логову. Сидевший рядом с пилотом Линдсей пытался встряхнуться и заставить работать свой окаменевшие от холода мозги, готовясь к тяжелому испытанию — встрече с фюрером. Они кружили над снежной пустыней, которой не было конца. А вверху простиралась другая пустыня: низкий небесный свод. Грязно-серые облака грозились вот-вот высыпать на землю новую порцию снежных хлопьев. Линдсей внезапно вспомнил один разговор на Райдер-стрит, там, где зародился этот безумный план, который он теперь претворял в жизнь.

Линдсей не особенно жаловал полковника Дика Брауна, который инструктировал его. Сидя на дальнем конце стола и слушая отрывистую речь Брауна, он как раз думал о своей антипатии к нему.

— Если вы доберетесь до Германии…

— Когда я доберусь до Германии, — поправил его Линдсей.

— Ну, хорошо, когда… — неуверенно согласился Браун, словно это было маловероятно. — Перво-наперво вы должны выяснить, где находится ставка фюрера. Поскольку до войны вы симпатизировали нацистам — и тем более лично встречались с фюрером — вам, возможно, окажут теплый прием.

Браун протянул ему пачку сигарет.

— Угощайтесь, Линдсей.

Вид у него при этом был такой, словно он выполнял последнюю просьбу осужденного на казнь. Линдсей взял сигарету и прикурил от немецкой зажигалки, с которой не расставался.

Брауну, надеявшемуся, что летчик как-то отреагирует на его слова, Линдсей не ответил, и полковнику пришлось продолжать самому:

— КОГДА вы доберетесь до секретной ставки фюрера, следующим вашим заданием будет определить, кто разрабатывает военные операции: Гитлер или какой-то его мозговой центр, скажем, один из фельдмаршалов. Если верно второе, то кто он?

— Судя по некоторым вашим выражениям, это задание разрабатывалось в верхах, — заметил Линдсей.

— Откуда исходят данные директивы — строжайшая тайна. Вы добывайте нужную информацию. Я думаю, важнее всего выполнить вторую часть задания. После этого вы проберетесь в расположение союзных войск и сообщите нам о вашем присутствии через местного главнокомандующего. И мы переправим вас самолетом домой…

— Да, проще пареной репы.

— Право же, Линдсей, я надеюсь, что вы не будете легкомысленно относиться к своему заданию…

— Ради Бога, Браун! Может, вы хотите, чтобы я дрожал тут, как нож на тарелке?

— Я, между прочим, полковник…

— А я подполковник авиации…

— Что ж, это, пожалуй, сослужит вам хорошую службу… — Браун поспешил изменить тактику, осознав, что этот тип из ВВС может пожаловаться в такие высокие сферы, куда он даже не осмеливается заглядывать. — Они скорее всего ограничатся просто проверкой… так сказать, изучат вас под микроскопом. Секретные документы союзников будут для вас хорошим прикрытием…

— Насколько я понимаю, сведения ложные? — поинтересовался Линдсей, глядя на пакет, который Браун вытащил из ящика. — А вам не кажется, что немцы имеют кое-какую информацию о войсках генерала Александера?

— Позвольте мне нарисовать вам полную картину, — самодовольно произнес полковник. — Здесь… — Он ласково погладил пакет, — нынешний план битвы за Тунис, разработанный Александером. Так что не бойтесь, вы в безопасности.

— Ах, как вы меня обнадежили! — усмехнулся Линдсей. — Ну… насчет безопасности. Однако мне кажется, Александер не погладит меня по головке, если я отправлюсь на вражескую территорию с этим пакетом в кармане.

Браун прямо-таки засиял от радости.

— В этом-то вся и прелесть! — Он откинулся на спинку стула и пригладил костлявой рукой редкие волосенки. — Связавшись со своей штаб-квартирой в Тунисе, немцы получат подтверждение: им сообщат, что мы именно так и планировали провести сражение, когда вы вылетали в Германию. Но едва вы окажетесь в небесной синеве, Александер решит изменить диспозицию войск. Если нам повезет, то немцы поведут атаку, основываясь на документах из этого пакета… и потерпят фиаско.

— Значит, Александер…

— С огромным удовольствием с нами сотрудничает. Благодаря этому мы и получили его «добро» на операцию. Ловко мы, а?

— Да уж…

— Итак, давайте подытожим, — закончил Браун. — Вы выясните, где скрывается Адольф Гитлер, узнаете, сам он правит бал или нет, а если нет, то кто его любимый полководец. И не забудьте о мирных предложениях! Затем встретитесь с нашим связным — он будет вас ждать на всех парах в Швейцарию!

— Проще пареной репы, — сухо повторил Линдсей.


Почувствовав, что самолет начинает плавно снижаться, англичанин очнулся от воспоминаний и вернулся в настоящее. Они подлетали к Рангсдорфу, от этого аэродрома до Волчьего Логова было уже рукой подать.

«Интересно, — подумал, глядя вниз Линдсей, — где это, черт побери, находится?»

Внизу виднелось море сосен, на ветках лежал снег, такой густой, что хвои под ним почти не было видно… как и признаков человеческого жилья…

В наушниках раздался голос Бауэра:

— Еще пять минут — и будем на земле.

— Надеюсь, не тут? — мрачно пошутил Линдсей, держа микрофон прямо у рта.

Он услышал, как пилот в ответ хмыкнул.

— Радио работает… это вам не проклятые Баварские Альпы! Я связался с аэродромом, нам дают полосу, и мы готовимся к посадке.

Внезапно показался аэродром, устроенный на большой поляне, где не было ни одного строения. Это поразило Линдсея. А где башня диспетчера?

Приземлились они отлично. Линдсей как профессионал поставил немцу высший бал. Шасси стукнулось о землю, и самолет понесся по посадочной полосе.

Только когда они приземлились, Линдсей смог разглядеть здания. Их крыши были для маскировки затянуты сеткой, опутанной вьющимися растениями. А кое-где на крышах даже росли деревья. Неудивительно, что никто до сих пор не заметил с воздуха Волчье Логово.

Едва самолет остановился, Линдсей вылез из кабины. Он совершенно окоченел и буквально примерз к креслу. Линдсей волновался, как девушка в первую брачную ночь.

Он поблагодарил Бауэра, искренне, сердечно пожал ему руку и поздравил с прекрасным полетом. Немец пренебрежительно передернул плечами, но Линдсей понимал, что Бауэр доволен похвалой.

— Ладно, еще увидимся, — ухмыльнулся Бауэр. — Как насчет того, чтобы когда-нибудь слетать на русский фронт?

— Когда-нибудь слетаем…

Внимание Линдсея приковал большой «мерседес», который вылез чуть ли не на середину летного поля. Высокий офицер приятной наружности приветствовал англичанина, вскинув вверх правую руку.

— Подполковник авиации Линдсей? Я — Гюнше, адъютант фюрера. Мне приказано немедленно отвезти вас туда, где вы встретитесь с фюрером, который только что прибыл с Восточного фронта. Хайль Гитлер!

О моем приезде здесь уже известно, моментально понял Линдсей. Он заметил, что все люди на замаскированном аэродроме побросали свою работу и уставились на него. Вот, например, офицер «Люфтваффе», осматривающий «Кондор»… Уж не тот ли это самолет, на котором фюрер прилетел с Восточного фронта? Копия такого же самолета взлетела, как уверял Бауэр, с аэродрома около Бергхофа. Механик с тряпкой в руке тоже оторвался от работы и пялился на него… А из маленькой башни диспетчера кто-то даже глазел на него в бинокль! Да, его тут встречают как кинозвезду!

— Благодарю вас, Гюнше. Вы не возражаете, если я поеду спереди. А то восседая сзади в гордом одиночестве, я буду себя чувствовать прямо-таки королем!

— Ну, конечно, подполковник! — Гюнше захлопнул заднюю дверцу и усадил его на переднее сиденье.

— Знаете, — продолжал он, сев за руль и заведя мотор, — фюрер тоже всегда сидит рядом с водителем… Куда бы он ни поехал. Он очень близок к народу. Так же, как и вы… если, конечно, мне будет позволено так сказать.

Линдсей подумал, что его страхи совершенно не подтверждаются. Он сходу завязывал тут дружбу с первым встречным. Полковнику Дику Брауну с Райдер-стрит до него, разумеется, далеко.

Умело ведя машину по дороге, вдоль которой стеной росли густые, мрачные сосны, адъютант продолжал говорить, сообщая Линдсею интересную информацию.

— Сейчас у нас много суеты: все носятся туда-сюда, людей поднимают по тревоге…

— Надеюсь, ничего серьезного не случилось? — спросил Линдсей.

— Нет, вообще-то нет. Просто вчера был сильный взрыв.

Словно бомба взорвалась. Но потом мы поняли, что все нормально… просто лиса подорвалась на мине. Однако я подозреваю, что там была не одна, а две или три лисицы, ведь взрыв получился ужасно громкий… Подполковник, вы, пожалуйста, никуда не ходите без провожатого. Волчье Логовокругом заминировано. А вот и первый пропускной пункт!

Не беспокойтесь… при подъезде к Волчьему Логову будет еще два таких КПП…

Ян Линдсей не беспокоился. Он онемел от ужаса.

Глава 9

Адъютант по фамилии Гюнше провел Линдсея через три контрольно-пропускных пункта. Перед тем, как сесть в «мерседес», англичанин снял летную куртку и остался в форме королевских ВВС. Он был заинтригован, увидев, что солдаты на пропускном пункте не проявляют к нему враждебности, а глазеют даже с любопытством. Он также заметил, что хотя Гюнше все знали в лицо, он тем не менее тоже предъявлял пропуск с фотографией.

— Охрана здесь что надо, — сказал Линдсей, когда немец после третьей проверки вновь завел машину.

— Даже Кейтель и Йодль вынуждены показывать свои спецпропуска, — откликнулся Гюнше. — Единственное исключение составляет сам фюрер…

Дорога с аэродрома оказалась довольно унылой: с обеих сторон ее обступал сосновый бор, от которого исходили влажные испарения — началась оттепель. Меж деревьев змеился туман; казалось, за стволами притаилась целая армия призраков, и Линдсей еще острее почувствовал гнетущую тяжесть одиночества. Добравшись до Волчьего Логова, Линдсей был поражен примитивной бедностью окружающего.

Въехав на территорию, огороженную колючей проволокой, машина очутилась среди одноэтажных домиков, которые, похоже, были построены за одну ночь. Это напомнило Линдсею временный армейский лагерь. В Волчьем Логове явно обращали серьезное внимание на маскировку.

Как и на Рангсдорфском аэродроме, крыши домов были искусно скрыты под маскировочной сеткой и плющом. Стены разрисованы коричневой и зеленой краской. Гюнше повернулся к Линдсею и указал ему на здание, к которому они в тот момент подъезжали…

— Это «Охотничий домик». Все военные советы проводятся либо тут, либо в бункере фюрера. Вон в том доме обитает фельдмаршал Кейтель, а в том — Йодль. Борман живет на отшибе. А вот и он. Легок на помине…

Низенький, тучный человек в нацистской форме вышел из дверей «Охотничьего домика» и почтительно посторонился. Вслед за ним появился кто-то другой, он был одет точно так же, как и Борман. Линдсей на секунду замер, но усилием воли заставил себя расслабиться. Коротышка встал возле своего хозяина, и Линдсей с удивлением отметил про себя, что Борман едва доходит Гитлеру до плеча.

Борман увидел Линдсея и что-то сказал фюреру, указывая на англичанина, который подходил к нему вместе с Гюнше.

— Он объясняет ему, кто я, — подумал Линдсей. — Странно!

И тут же, подражая адъютанту, вскинул вверх правую руку и безмолвно застыл. Они с Гюнше сделали это одновременно.

— Хайль Гитлер!

Фюрер мрачно кивнул. Но потом его лицо вдруг преобразилось. Линдсей как опытный актер смог оценить это по достоинству.

Суровость Гитлера вмиг исчезла, он протянул Линдсею руку и сердечно с ним поздоровался. Его улыбка был обворожительной, не аффектированной или снисходительной, а искренне дружелюбной. И говорил Гитлер с Линдсеем, словно со старым другом, к которому питал самые добрые чувства.

— Прошу пожаловать в мое скромное жилище, герр подполковник. Я заранее предвкушаю нашу долгую, приятную беседу. Перед войной вы были одним из немногих англичан, кто действительно понимал мои намерения. А теперь, пожалуйста, извините меня. Я очень утомился и хочу отдохнуть.

Когда фюрер удалился, а из «Охотничьего домика» вышли двое его подчиненных в военной форме, Гюнше произнес, почти не разжимая губ:

— Первый — это фельдмаршал Кейтель. Он всегда держится очень официально. А за ним идет генерал-полковник Альфред Йодль.

Кейтель, высокий, крепко обитый мужчина с аккуратными усиками, шествовал, высоко подняв голову. Проходя мимо Линдсея, он на секунду задержался и сказал властно и высокомерно:

— Насколько я понимаю, вы англичанин, прилетевший из Бергхофа? Будьте готовы к тому, что фюрер в любой момент удостоит вас краткой аудиенции.

Заявив это тоном, не допускающим никаких возражений, Кейтель тут же отошел от Линдсея.

Генерал-полковник Йодль оказался совсем другого склада. Фуражка у него была надета набекрень, а в глазах мелькали насмешливые искорки. Он остановился и ехидно осмотрел Линдсея с головы до ног. Длиннолицый, гладко выбритый Йодль говорил решительно, но вежливо.

— Кто, по-вашему, выиграет войну?

— Сейчас это одному Богу известно…

— Жаль, что вы не привезли его с собой… мы бы у него поспрошали, — усмехнулся Йодль и обратился к Гюнше. — Сегодняшний совет прошел впустую. Представьте себе: отказал генератор! Было так темно, прямо как ночью.

Йодль повернулся обратно к Линдсею и вновь удивил его своим вопросом:

— У вас тут в пакете что-то интересное? Вы так прижимаете его к груди, словно оберегаете драгоценности английской короны!

— Это план сражения на севере Африки, разработанный союзниками.

— Зайдите ко мне через два часа! Вам еще никто не назначил встречи? Даже фюрер? Удивительно… совсем не в его духе. А вот Господа Бога стоило привезти с собой.

Линдсея обуревали противоречивые впечатления. Перед глазами стояла мимолетная встреча с Гитлером. Вспоминая их пространную беседу перед войной, он не мог избавиться от странного ощущения: казалось, фюрер переигрывал, изображая сам себя… такого, каким он был раньше…

Йодль отошел от Линдсея, на его лице застыла цинично-брезгливая гримаса. Линдсей посмотрел ему вслед, стараясь определить, где же его дом, и тут вдруг Гюнше сказал:

— А ведь он первый заметил пакет. Я ждал, что фюрер задаст вам тот же самый вопрос, но… О, да тут есть еще одна особа! Надеюсь, она вам понравится…

Стройная темноволосая девушка с великолепной фигурой вышла из «Охотничьего домика» и медленно направилась к ним, словно выгадывая время, чтобы получше рассмотреть Линдсея. Она взмахнула правой рукой, с другой стороны под мышкой у нее был блокнот.

— Это Криста Лундт, старшая секретарша фюрера, — прошептал Гюнше. — Она уже спрашивала о вас. По-моему, вы ее заинтриговали.

Он вздохнул и добавил:

— Как же вам повезло!


Они сидели друг против друга в столовой. Криста Лундт с первой же минуты ошеломила Яна Линдсея. Отпив глоток кофе, она спросила его:

— Вы что, действительно пронацистски настроены, подполковник?

Вопрос был задан на отличном английском! До этого они говорили по-немецки. Когда Гюнше представил его Кристе, она удивила его приглашением сходить вместе с ней в столовую. Теперь они сидели там одни, если не считать официанта за стойкой. Однако он был далеко и не мог их подслушать.

— До войны я был членом Англо-Немецкого клуба, — ответил Линдсей и умолк, с равнодушным видом попивая кофе и не поддерживая разговор.

Внимательно посмотрев на секретаршу, он отметил про себя, что у нее прямой нос, решительный подбородок и большие, выразительные голубые глаза. В мозгу прозвонил тревожный звоночек. Линдсей насторожился, хотя внешне это никак не проявилось.

— Но, как говорится, это дела давно минувших дней, — продолжала она на его родном языке. — С тех пор столько воды утекло…

— А позвольте поинтересоваться, где вы так прекрасно выучили английский? — спросил он.

«Он перевел разговор на другую тему». — Криста томно улыбнулась, и улыбка озарила ее лицо отблесками тайного пламени. — Когда мне было восемнадцать, я жила в одной чудесной семье в Гилфорде, это в Миддлсексе…

— Нет, Гилфорд в Суррее, — быстро поправил ее Линдсей.

— Значит, вы действительно англичанин, а не немец, выдающий себя за англичанина.

— Но зачем, скажите на милость, мне за кого-то себя выдавать?

Криста еще раз улыбнулась. Линдсей напомнил ей, что нужно быть начеку. Ее улыбка способна погубить мужчину. И вдобавок у нее даже был готов вполне правдоподобный ответ на его последний вопрос!

— Потому что вы так прекрасно говорите по-немецки, и… не сочтите за дерзость, но у вас такие светлые волосы… совершенно арийская внешность!

— Вид представителя высшей расы?

Линдсей действовал, как его учили: вел разговор, одновременно думая о нескольких вещах, словно часть его мозга была переключена надругой канал. Он думал о том, что эта явно незаурядная, миловидная девушка допрашивает его, причем с пристрастием. Интересно, это ей Борман велел? Хотя вроде бы нет, не похоже. Линдсей и сам не понимал, почему. Он был глубоко озадачен.

— Да, вы были достойным членом Англо-Немецкого клуба, — продолжала Криста, пристально глядя ему в глаза. — В вас есть что-то странное, подполковник… И перед тем, как вы приехали сюда, в эту глушь, здесь тоже происходили очень странные события.

— Какие события?

Линдсей говорил безразлично, якобы только для того, чтобы поддержать разговор, но у него возникло неприятное ощущение, будто Кристу Лундт ему не провести… У нее были маленькие красивые ручки. Каждое движение дышало изяществом. Голос звучал нежно и успокаивающе. Криста говорила шепотом, хотя человек за стойкой отошел еще дальше и был поглощен чтением газеты.

— Ну, во-первых, вчера был очень громкий взрыв… Мы как раз ожидали приезда фюрера из России. Нам сказали, что несколько лисиц забрело на минное поле. Такое и раньше случалось, но этот взрыв был слишком громкий, и мне показалось — а у меня хороший слух, — что он донесся откуда-то сверху. После этого нам объявили, что самолет фюрера задерживается.

— Думаю, все это не имеет особого значения, — заметил Линдсей.

— Потом во второй половине дня возле аэродрома началась какая-то кипучая деятельность. Я уверена, что слышала, как в лес въезжало несколько машин. А сегодняшний день? Фюрер является, как обычно, на дневное совещание, и… оно заканчивается, едва успев начаться. Что-то стряслось с генератором. Мы почти все время сидели без света. Стояла такая тьма, что мы с трудом могли разглядеть друг друга в «Охотничьем домике».

— Ну, электричество иногда барахлит… Сейчас война, не забывайте…

— Я не дурочка, подполковник.

— Я не люблю держаться официально. Зовите меня Яном. А мне можно называть вас Кристой?

— Хорошо, Ян, но только когда мы одни. На людях я буду для вас фройлен Лундт. Мартин Борман десять раз пытался затащить меня в постель. Почти не одна секретарша ему не отказывала. Лучше вам его не сердить. Он самый опасный человек в Волчьем Логове. И он заведует здесь всем на свете, включая электричество…

— Он единственный, кто умеет обращаться с динамо-машиной?

— Нет, почему? Кейтель и Йодль тоже разбираются в технике и всюду суют свой нос. Они, как и все мы, чертовски скучают в этой проклятой дыре. — Криста опять посмотрела на него в упор. — Вдобавок тут царит такая шпиономания! Фюрер уверен, что в Волчьем Логове есть советский шпион..

Неожиданно лицо Кристы потускнело.

— А вот и Борман. Он хочет поговорить с вами. Я пойду…


Линдсей лежал на своей койке, подложив руки под голову и уставившись невидящим взором в потолок. Борман привел его в отдельный домик, маленькую хибарку, расположенную в зоне номер два, в той части городка, где обитали Кейтель и Йодль. Их жилища были не роскошней примитивного строения, в которое поместили англичанина.

Убогая обстановка поразила его, живо напомнив описание лагерей для военнопленных. Но сейчас Линдсей дословно припомнил свой разговор с Кристой Лундт. Можно ли ей доверять?

Во-первых, она утверждает, будто взрыв произошел в НЕБЕ. Во-вторых, очень странно, что военный совет проводился почти впотьмах. И, в-третьих, в его мимолетной встрече с Гитлером было что-то нереальное… Но затем Линдсей вспомнил, как Криста сказала про советского шпиона, пробравшегося в Волчье Логово. Это напрочь лишало все ее рассказы правдоподобия…


Какая-то фигура, закутанная до бровей, прошла через дальний контрольно-пропускной пункт и скрылась в окутанном туманом лесу. Человек шел пешком, легкой, почти женской походкой, бесшумно ступая по хрусткому снегу.

Вдалеке раздался звук, похожий на выстрел. Призрачная фигура даже не остановилась. С дерева с треском отломалась обледеневшая ветка. Такое случалось частенько. Таинственная фигура уверенно продвигалась по тропинке в поле. Примерно в полукилометре от КПП она остановилась в перелеске и нагнулась к земле.

Радиопередатчик был спрятан в месте, с виду напоминавшем звериную нору: он лежал под сугробом среди поваленных деревьев, которых здесь было хоть отбавляй. Достав из кармана блокнот, загадочная особа раскрыла его на нужной странице — там, где было заранее приготовлено зашифрованное донесение.

Чувствительные пальцы начали выстукивать «морзянку», предварительно вытянув телескопическую антенну мощной рации. Незнакомец действовал, не торопясь. Послав сообщение, он положил все обратно на место. Потом, дотянувшись до ветки, стряхнул с нее снег, чтобы замести все следы возле «норы».

Затем этот человек не спеша направился обратно на контрольно-пропускной пункт. В Волчьем Логове многие любили прогуляться по лесу, чтобы хоть ненадолго вырваться из замкнутого, затхлого мирка…

Через полчаса Ян Линдсей надел военную шинель, которую ему одолжил Гюнше, и вышел из домика размять ноги. Уже смеркалось. На Волчье Логово тоже опустился туман, и грязно-серая пелена застилала видимость. Вдруг перед ним возник неясный силуэт человека, который как следует закутался от холода.

Проходя к своему домику, фельдмаршал Кейтель устало в знак приветствия поднял маршальский жезл. Они с Линдсеем не перекинулись ни словом. В такой вечер никому не хотелось разговаривать…

ЧАСТЬ 2 Сеть Люси

Глава 10

Люцерн, Швейцария. В старинном швейцарском городе стояла морозная ночь. Лишь редкие прохожие шагали в темной тишине по заснеженным, пустынным улочкам. Сидевший в своей квартире на верхнем этаже старого дома Рудольф Ресслер снял наушники и, глядя в блокнот, принялся заучивать наизусть шифрованное донесение, которое он только что получил из Германии. Он сидел, по пояс спрятавшись в кухонный шкаф, где под опущенной доской хранился мощный радиопередатчик.

Это был человек средних лет; повстречавшись с ним на улице даже в сотый раз, вы бы его все равно не узнали. Ресслер внимательно глядел сквозь толстые стекла очков на шифровку, которую ему вскоре предстояло передать в Москву. Несмотря на то, что донесение было зашифровано, он понимал, о чем там говорится, ведь швейцарские шифровальщики давным-давно раскрыли код. Перед Ресслером лежал план действий немецкой армии на Восточном фронте.

Однако для него по-прежнему оставалось тайной — и разгадать ее Ресслеру так никогда и не удалось, — кто же такой Дятел, пробравшийся в фашистскую верхушку и регулярно сообщавший советскому руководству о военных планах Германии. Ресслер день и ночь ломал голову, размышляя на эту тему.

В самом Ресслере тоже было немало таинственного. И прежде всего интриговало его немецкое происхождение. До 1933 года он издавал в Берлине книги о театре и антинацистскую газету. В те навсегда минувшие времена, когда жизнь в столице Германии била ключом, когда туда стекались люди со всей Европы, Ресслер завязал кое-какие знакомства, благодаря которым впоследствии сумел образовать агентурную сеть, действовавшую в течение второй мировой войны, пожалуй, удачнее всех остальных подобных организаций. Ее называли «Сеть Люси»…

— Анна, я бы хотел выпить горячего кофейку перед тем, как выйду на связь с Москвой…

Сидевший на вращающемся табурете Рудольф повернулся к жене.

Она улыбнулась и, кивнув, достала банку с кофе. Привлекательная, темноволосая женщина лет сорока, Анна была худенькой, проворной и очень помогала своему мужу.

Склоняясь над плитой, Анна проговорила:

— По-моему, ты слишком много работаешь. Ты все время в таком страшном нервном напряжении!..

— Анна, но вполне вероятно, что мы с тобой творим историю! Может быть, нам даже удастся изменить ход войны… Если только в Москве к нам прислушаются!

— Это уже зависит Не от нас, — откликнулась Анна. — Единственное, что ты можешь, — это добросовестно выполнять свое задание. Ладно, иди сюда и пей свой кофе за столом, — ворчливо добавила она. — Жизнь и без того сложна.

Жизнь была действительно сложной. В 1933 году, после прихода Гитлера к власти, Ресслер скрылся в Швейцарии, чудом избежав ареста. Когда стало ясно, что вот-вот разразится война, он заключил соглашение с Нахрихтен-Дьенст, швейцарской Военно-информационной службой. В обмен на разрешение пользоваться радиопередатчиком Ресслер пообещал передавать швейцарской разведке сведения, которые он будет получать от своих старых берлинских друзей и знакомых.

Незадолго до отъезда Ресслера из Германии он встретился с одним из таких людей. Ресслеру так и не удалось выяснить, кто этот человек, однако он не сомневался, что разговаривает с коммунистом.

— Будет война, — сказал новый знакомый. — Когда она начнется, вы будете получать по рации сигналы от Дятла. Он сидит в таких верхах, вы даже не поверите. Через швейцарскую границу специально для вас провезут контрабандой, мощный радиопередатчик. Я прослежу за тем, чтобы вам сообщили все шифры и технические данные. Ну и конечно, имя швейцарца, который научит вас, как работать с радиопередатчиком.

В 1943 году мягкий, интеллигентный Ресслер, десять лет назад считавший, что так и кончит свои дни, издавая книги по театральному искусству, стал руководить крупнейшей шпионской сетью во всем мире.

— Вам нужна конспиративная кличка, чтобы никто не знал, кто вы на самом деле. Мы решили назвать вас Люси…


Стоя у своего письменного стола в Кремле, Сталин держал в руке расшифрованное послание. Напротив него стояли еще двое. Они хранили почтительное молчание.

Одним из этих людей был Лаврентий Берия, с ледяным лицом, в пенсне. Он руководил НКВД, Министерством госбезопасности, которое впоследствии преобразовалось в КГБ. Другим посетителем был генерал Жуков, широкоплечий, крупный, мускулистый. Сталин показал донесение Берии, а сам, сев за стол, откинулся на спинку стула и закурил трубку с изогнутым мундштуком. Его желтоватые глазки наблюдали из-под кустистых бровей за Берией. Сталин проговорил с грузинским акцентом:

— Это последнее, свежее донесение от Люси.

— А кто такая Люси? — довольно нетерпеливо спросил Жуков.

— Это вас не касается. Люси передает донесения от Дятла, он очень важный агент в гитлеровской Германии. Я надеюсь, генерал… — Сталин выдержал паузу, давая понять, что генеральское звание вполне может оказаться временным, — я надеюсь, генерал Жуков, что вы регулярно посылаете ваших людей в разведку?

Жуков напрягся. Подобный вопрос был чуть ли не оскорблением. Однако он постарался скрыть возмущение и ответить как ни в чем ни бывало:

— Товарищ Сталин, я готов лично поручиться, что наши люди ходят в разведку и днем, и ночью. И без «языка» им приказано не возвращаться.

— Тогда скажите, — вкрадчиво спросил Сталин, — как, по-вашему, можно ли верить сообщениям, что немцы готовятся к наступлению?

Сталин и Берия ждали. Тонкогубый Берия, привыкший никогда не заговаривать первым, а всегда дожидаться от Сталина прямого вопроса, протянул донесение Жукову. В робости и скованности шефа НКВД было что-то зловещее.

Жуков сказал, глядя на Сталина:

— Судя по последним сведениям, которыми я располагаю, это донесение правдиво… во всяком случае, что касается положения на передовой…

— Но ведь немцы могли подтянуть туда несколько частей просто для маскировки, — возразил Сталин.

Жуков вздохнул. Он ненавидел хитроумные интриги на военных советах, ненавидел, когда его вызывали в Кремль. Впрочем, он постарался, чтобы Сталин не заметил его вздоха. Да, это вполне в духе Сталина — никому, абсолютно никому не доверять!

«Неужели в ставке Гитлера — где бы она ни находилась — царят такие же интриги?» — подумал генерал.

Однако он не желал признать себя полностью побежденным.

— Конечно, — сказал Жуков, — но предыдущие донесения Дятла оказались на удивление верными, словно их посылал кто-то из ближайшего окружения Гитлера. У вас, как у солдата, наверняка есть нюх на подобные вещи…

— Надо еще немного подождать… пусть поступит еще несколько сигналов, и тогда решим, можно на их основании действовать или нет.

Сталин опустил глаза и вытряхнул пепел из трубки в большую пепельницу, стоявшую на столе. В полутемной комнате красновато мерцали искорки. В Москве по-прежнему экономили электроэнергию. Генерал Жуков понял, что его больше не задерживают.

Оставшись наедине с начальником секретной службы, Сталин немедленно достал второе донесение и протянул его Берии. Затем, не глядя на него, прокомментировал:

— Вот, пришло из Лондона. Английский офицер ВВС Линдсей полетел из Северной Африки на встречу с Гитлером. Боюсь, что Черчилль опять взялся за свое.

— Вы хотите сказать, они намереваются заключить с немцами сепаратный мир? — осторожно предположил Берия, прочитав текст донесения.

— А разве я это сказал? Подождем, как будут развиваться события.

Это была излюбленная фраза Сталина, он всегда занимал выжидательную позицию, пока не понимал, какой поворот принимает дело. То же самое он сказал и в июне 1941 года, когда в Кремль со всех сторон стекались сообщения о неминуемом нападении Германии на Советский Союз.

— А если это все же подтвердится? — отважился спросить Берия.

— Тогда мы примем суровые меры. Или ты со мной не согласен?


А в Люцерне за два часа до описанных событий Рудольф Ресслер, закончив передавать донесение в Москву, приставил назад откидывающуюся доску, которой был замаскирован радиопередатчик, и закрыл дверцу шкафа, где находился смысл всей его жизни.

Даже после того, как была установлена дальнодействующая антенна, он соблюдал меры осторожности. Швейцарский инженер, не военный, а штатский, протянул провода по периметру комнаты, поверх рамы картины.

Ресслер давно приготовил убедительное объяснение.

— Я хочу слушать «Би-би-си», ловить их передачи, — сказал он. Жена Анна ждала Ресслера в дверях. Наконец раздался знакомый звук — захлопнулась дверца кухонного шкафа.

— Давай лучше я дождусь курьера от Массона, — предложила Анна. — А ты ложись в постель и постарайся уснуть. Я сняла копию с донесения. Она в конверте. Пока ты выходил на связь, я позвонила на виллу Шульца.

— Что бы я без тебя делал? — вздохнул Ресслер.

— Умер бы с голоду.

— Из-за этой проклятой войны все полетело кувырком, — продолжал Ресслер. — Я немец, а получаю шифровки из антинацистского подполья. И передаю их потом в Москву! Я обеспечиваю швейцарской разведке копии с них — мы именно так договаривались, за это они и разрешили мне работать в их стране. С ума сойти можно, да?

— Пожалуй…

— Я получаю донесения от какой-то очень важной персоны. Наверняка мы с ним никогда в жизни не встречались. Он безумно рискует. Потом я передаю информацию от неизвестного Дятла такому же неизвестному Казаку. Прислушивается ли кто-нибудь там, в Москве, к нашим сообщениям? Русские до сих пор не могут победить…

— Мы узнаем, когда они к нам прислушиваются, — сказала Анна.

— Как, позволь поинтересоваться, как?

— Когда Красная Армия пойдет по Европе… Если это, конечно, случится. Ладно, Рудольф Ресслер, в последний раз тебе говорю: ложись спать!

Глава 11

Хайнц Куби, двойник фюрера, немного отдохнул и вызвал к себе Мартина Бормана. Для этой встречи Куби нарядился в форму Гитлера, которую тот носил во время войны: в темные галифе и военный китель.

Войдя и прикрыв за собой дверь, Борман увидел, что Куби расхаживает взад и вперед по комнате, заложив руки за спину.

Борман внимательно осмотрел, что называется, творение своих рук и остался доволен. У него возникло ощущение, будто он находится в присутствии настоящего фюрера. Актеришка начал разговор с фразы, весьма характерной для Гитлера.

«Даже, пожалуй, чересчур типичной», — подумал Борман, которому не терпелось проинструктировать Куби.

— Первый военный совет прошел хорошо, Борман. Вы, конечно, поняли мою тактику? Сам я говорил очень мало, а все остальные докладывали мне обстановку на Восточном фронте. Зато на следующем совете я сразу начну отдавать приказания…

Это чертовски опасно! — запротестовал Борман. Он нервно оглядел простую, без затей обставленную комнату. — Я надеюсь, мы тут одни?

— Конечно! Неужели вы думаете, я не принял мер предосторожности, вызывая вас сюда?

«ВЫЗЫВАЯ»… Бормана покоробило. Он-то считал, что Куби во всем от него зависит, по каждому поводу будет спрашивать его совета! А вместо этого актеришка, игравший роль Адольфа Гитлера, обращается с ним как начальник с подчиненным!

А Гитлер продолжал:

— Мне прежде всего нужно детально уяснить обстановку. Тогда я смогу все контролировать.

— Контролировать? — Борман был ошеломлен. — Но вы же не обладаете нужными знаниями, чтобы руководить операциями, в которых участвуют миллионы человек!..

— Если вы перебьете меня еще раз, то я вас выгоню, — пригрозил Гитлер. — Торча в Бергхофе, я постоянно готовился, я ждал, когда наступит мой звездный час!

Он начал размахивать руками, как бы подтверждая свои слова яростной жестикуляцией.

— Я изучал Клаузевица, фон Мольтке, всю военную литературу, которую только смог обнаружить в библиотеке… Все книги, которые читал мой предшественник, вызубрил от корки до корки. Так что если нужно, прочту их вам наизусть задом наперед! Вы забываете, Борман, что у меня великолепная память на факты…

— А если я вас не поддержу?

— Говорите «мой фюрер»! — прошипел двойник. — Вот как вы должны ко мне обращаться! И наедине, и на людях! Неужели вы думаете, что можете меня выдать? Разве не вы привезли меня в Волчье Логово? Как, по-вашему, сколько вы тогда сможете продержаться? Ну, отвечайте!

— А вы полагаете, никто не распознает в вас самозванца? — хмыкнул Борман. — Даже Кейтель с Йодлем? Вы успешно выдержали первый раунд, потому что я испортил генератор, и присутствующие в зале заседаний не смогли толком разглядеть вас. Кроме того, нас здесь посещают и другие люди: Геббельс, Геринг…

— Борман, вы круглый дурак!

Гитлер сел в кресло, вцепился руками в подлокотник. Челка упала ему на лоб. Он впился глазами в собеседника.

— Генералы, не согласные с МОЕЙ политикой, ждут не дождутся возможности сместить меня и тех, кто меня поддерживает… в том числе Кейтеля и Йодля. Их положение, а может, и жизни зависят от моего существования. О вас и говорить не приходится! В равной степени это относится и к тем, кто, как вы изволите выразиться, «нас здесь посещает». Так что если даже кто-нибудь что-нибудь и заподозрит, он будет предусмотрительно держать язык за зубами!

— Да, вы, конечно, правы, — кивнул Борман и добавил: — Мой фюрер…

— Нет, вы все-таки дурак, — задумчиво продолжал Гитлер, и Борман вдруг почувствовал, что не в состоянии отвести взгляд от его глаз навыкате. — Весь наш успех основан на пропаганде, а она, в свою очередь, на теории Большой Лжи! Я неоднократно говорил об этом и доказывал на практике. Когда люди слышат маленькую ложь, они могут поставить ее под сомнение. Но огромная ложь так их потрясает, что они начинают в нее верить. А механизм обратного действия вам понятен?

— Может, вы мне объясните?

Борман по-прежнему стоял. Фюрер так и не предложил ему сесть. Мысли Бормана путались, он словно впал в гипнотический транс. А фюрер продолжал:

— Большая Ложь… кому придет в голову, что человек, как две капли воды похожий на фюрера, действующий, как фюрер, говорящий, как фюрер, НА САМОМ ДЕЛЕ НЕ ФЮРЕР?

Гитлер резко вскочил: у него бывали такие приступы бешеной энергии, — и начал расхаживать взад и вперед по комнате. Его тон смягчился, Гитлер прямо-таки излучал дружелюбие.

— Борман, мне нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы всегда были рядом. Я ведь могу на вас рассчитывать, правда?

— Конечно, мой фюрер! Всегда!

Маленький, приземистый Борман весь обратился в слух. Он отдал фюреру нацистский салют. Гитлер остановился и ласково схватил его за руку, снова улыбнулся, и его слегка выпученные глаза увлажнились слезами.

— А разрешите поинтересоваться, как быть с собакой? — спросил Борман.

— Да с ней не будет никаких сложностей! Я подружился с Блонди еще в Бергхофе. Собака мне доверяет, я умею с ними ладить.

— Однако есть еще одна трудность… — нерешительно начал Борман. — И может быть, непреодолимая… если вы, конечно, поедете еще раз в Бергхоф… Я имею в виду Еву Браун…

— Ну, о даме вы не беспокойтесь, — уверенно сказал Гитлер, и в глазах его вспыхнули лукавые искорки. — В Бергхоф я, разумеется, буду ездить. Я провел, там в заточении столько лет, что чувствую себя в Бергхофе как дома… — Фюрер помолчал и добавил: — Я рад, что вы затронули эту тему, Борман. Пока люди ко мне не привыкнут, имеет смысл сменить обстановку, чтобы сбить их с толку. Поэтому мы ВСЕ, не откладывая, поедем в Бергхоф. Мне нужно отдохнуть после стольких месяцев напряженной работы в Волчьем Логове. Ладно, я думаю, на сегодня у нас все.


Борман в смятении возвращался к себе. Он медленно брел по снегу. В последний день у него была уйма хлопот, как никогда в жизни! Приходилось принимать решение за решением и столько думать о настоящем, что для будущего просто не оставалось места.

Борман предполагал, что Хайнц Куби будет послушным воском в его руках, принимая любую угодную ему форму. Но теперь созданный им «робот» ожил и начал действовать По своему усмотрению, и Борман ничего не мог с этим поделать.

С самого начала второй мировой войны Адольф Гитлер проявил себя как военный гений, вполне сравнимый с Цезарем, Фридрихом Великим и Веллингтоном. Уже разразилось полдюжины кризисов, и всякий раз фюрер демонстрировал свое невероятное чутье.

Апрель 1940 года. Гитлер с восторгом приветствовал и поддерживал дерзкое вторжение в Данию и Норвегию. Пока генералы заламывали руки и предсказывали катастрофу, Гитлер приказал претворять в жизнь план адмирала Редера.

Норвегия! Тысяча миль открытого моря и побережья от самой южной точки, мыса Норд-Кейп, а возле Скапа-Флоу — база английского флота. Это чистое безумие! Но Гитлер презрительно отмел все возражения. Вперед! Захватывайте вражеские территории, генерал Фалькенхорст!.. И план удался.

Франция! Именно Гитлер поддержал, казалось бы, безумный план — фантастическое танковое наступление Гудериана по непроходимым дорогам Арденн, выход на оперативный простор и прорыв через Меузу к Седану. Вперед, вперед к Ла-Маншу! А у генералов тем временем тряслись поджилки, и они предсказывали неминуемое поражение!

Так продолжалось, пока англичан не отбросили через пролив на их остров, служащий им неприступной крепостью, а Франция не пала всего через несколько недель. Видя эти блестящие успехи, генералы прикусили язык, и Гитлер смог назначить на командные должности своих верных людей — Кейтеля и Йодля.

Все это пронеслось в голове у Бормана, когда он уныло брел домой тем роковым мартовским днем в сорок третьем году, а над ним нависали свинцовые тучи. Что готовит грядущее? Этот вопрос преследовал Мартина Бормана как наваждение.


На столе генерал-полковника Йодля лежали планы расположения войск союзников в Северной Африке. По просьбе Йодля их Передал ему два часа назад Ян Линдсей. Теперь англичанин сидел и ждал решения генерал-полковника, стараясь не подать виду, что он находится в страшном напряжении.

У Йодля было время связаться с высшим немецким командованием в Тунисе, с человеком, который стоял во главе войск, сражавшихся с армией генерала Александера. Каков будет его приговор? Англичанин уже заметил, что в лице и повадках Альфреда Йодля сквозит лисья хитрость. И действительно, нужно было обладать большой изворотливостью, чтобы уцелеть в «домашней войне», которая постоянно велась в Волчьем Логове.

— Я передал содержание этих планов в Тунис. И уже получил ответ.

Йодль помолчал, постукивая карандашом по столу. Лампочка без абажура отбрасывала резкий свет на документы, лежавшие на столе. Вечер только начался, но уже было темно: плотная завеса тумана закрыла замаскированные фонари. Йодль играл с ним, как кошка с мышью… Линдсей это чувствовал и старался побороть огромное искушение сказать хоть что-нибудь, лишь бы нарушить гнетущее молчание.

— В каком-то смысле эти документы — доказательство вашей доброй воли, не так ли? — небрежно спросил Йодль.

Линдсей пожал плечами с совершенно равнодушным видом:

— Это пусть другие решают. Я просто жду, когда мне можно будет поговорить с фюрером…

— Вы можете прождать очень долго! — резко сказал немец.

У Линдсея внутри что-то оборвалось. Господи, наверное, вышла накладка с этими проклятыми документами! Ему захотелось вынуть из кармана пачку сигарет. Но он опять поборол соблазн, ведь Йодль наверняка следит за ним и заметит малейший признак нервозности.

Карандаш по-прежнему барабанил по крышке стола. Линдсей готов был вырвать его из рук Йодля и разломить пополам. Но вместо этого он откинулся на спинку и обхватил руками свое колено.

— Да, вы можете прождать очень долго, — повторил Йодль. — Видите ли, мне доложили, что у фюрера такой длинный список лиц, с которыми ему предстоит встретиться… такой длинный… ну, прямо как ваша рука.

Линдсей кивнул, никак не выразив своих чувств, но в глубине души ощутил огромное облегчение. Все предыдущее поведение Йодля, даже его лексика, убедили Линдсея, что его вот-вот арестуют и начнут допрашивать.

— Из Туниса, — неожиданно сказал Йодль, все еще буравя Линдсея взглядом, — мне сообщили, что нынешняя диспозиция войск союзников на Африканском фронте совпадает с данными, которые вы нам представили…

И опять англичанин заставил себя подавить вздох облегчения. Да, этот тип совсем не прост… Линдсей был уверен, что Йодль его испытывает. Он спокойно ждал, пока немец аккуратно соберет документы, положит их обратно в большой пакет и пододвинет к нему.

— Это ваш пропуск в Волчье Логово. Берегите его, как зеницу ока.

Йодль сказал это с каким-то ироническим выражением, и даже выйдя из его кабинета, Линдсей не мог решить, удалось ли ему завоевать доверие Йодля или тот относится к нему нейтрально. Да, загадочная личность этот генерал-подполковник Альфред Йодль!..

Линдсей прикрыл за собой дверь и остановился. Во дворе клубился густой туман, льдистые иголочки прокалывали шинель, и мороз пробирал до костей. Линдсея беспокоила свинцовая тишина, полное отсутствие всяческих звуков. Но затем он понял, что тишина тут ни при чем. Наоборот, где-то рядом раздался скрип ботинок или сапог. Окутанный туманом, словно серым одеялом, Линдсей замер, вдруг осознав, что он не один. И тут кто-то схватил его за руку…

— Тсс, тише! — раздался мягкий, как бы полусонный голос Кристы Лундт…

Впрочем, Линдсей уже догадался, Кто это, увидев, какая маленькая рука у гостьи.

— Я хочу поговорить с вами, — продолжала девушка, — но так, чтобы никто не видел. Вы знаете, что за вами следят? Не будем вдаваться в подробности, просто постарайтесь не производить шума. Ну, пойдемте ко мне.

Все еще держа его за руку, Криста повела Линдсея через двор. Линдсея насторожило, что она идет сквозь туман абсолютно бесшумно, словно не человек, а призрак. Так мог двигаться только профессионал. Кто же такая Криста Лундт?

— Вот мы и пришли. Погодите, я открою дверь.

Он внимательно прислушался, наблюдая за ней. Она без единого шороха вставила ключ в замочную скважину, повернула его и вынула. Должно быть, совсем недавно Криста смазала замок, чтобы дверь открывалась беззвучно. Легонько втолкнув англичанина в темное помещение, она шепнула ему, чтобы он стоял тихо.

Затем так же ловко прикрыла дверь, заперла ее и зажгла свет. Они стояли в узком коридорчике. Дощатый пол был голым, никаких ковров. Криста провела Линдсея в комнату, зажгла еще одну лампу и тут же подошла к окну, чтобы проверить, плотно ли задвинуты шторы.

— Хотите кофе?

— Может, попозже, спасибо. — Линдсей сел в кресло, на которое она ему указала изящным движением руки. — Вы говорите, за мной следят?

— Да, Мартин Борман. Этого и следовало ожидать. Он велел одному парню из СС ходить за вами по пятам и докладывать о каждом вашем шаге. Я встретила этого парня, он вас потерял из виду.

Криста лукаво усмехнулась, села почти вплотную к Линдсею, положила ногу на ногу, — они у нее были, надо признать, очаровательные, — и обеими руками слегка растрепала свои блестящие волосы.

— Малыш был в панике, — продолжала она. — Я сказала ему, что вы наверняка отправились к Кейтелю. Так что теперь он, должно быть, мерзнет у домика многоуважаемого фельдмаршала. Если ему повезет, то он может проторчать там всю ночь…

— А почему, по-вашему, Борман установил за мной слежку? Вы ведь сказали, что этого следовало ожидать…

— Потому что он ко всем относится с подозрением, — усмехнулась Криста. — Порой мне даже кажется, что он и в себе сомневается. Он считает вас английским шпионом и очень злится, что фюрер согласился с вами встретиться.

Криста зашла на кухню. На плите кипятилась вода для кофе. Разговаривая с Линдсеем, Криста то и дело вскидывала на него глаза, словно проверяя его реакцию. Чтобы избежать дальнейших разговоров о себе, он переменил тему.

— Вы тут, как я вижу, страдаете шпиономанией, — заметил он. — По-моему, вы говорили, что в Волчье Логово пробрался советский агент.

— Я сказала, что так считает фюрер: он уверен, что советскому агенту удалось проникнуть в Волчье Логово, несмотря на систему безопасности, — поправила его Криста. — Ему кажется, это кто-то из высших чинов…

— Во время войны такое бывает.

Англичанин нарочно произнес эти слова с оттенком недоверия и ждал, какая последует реакция. Криста ответила, процеживая кофе:

— У фюрера есть основания так думать. Всякий раз, как вермахт начинает наступление, русские подтягивают в нужное место свои войска. Интересно, что сами они в атаку не идут. Если им действительно удается узнать наши планы, то они вообще-то могли бы захватить нас врасплох. Вот и готово… это настоящий кофе, а не желудевое пойло, которым нас потчуют в столовой…

— А кому известна диспозиция войск?

Криста примостилась на подлокотнике кресла и молча пила кофе маленькими глоточками, словно не расслышав вопроса. Может, он зашел слишком далеко? Девушка ставила его своим поведением в тупик, Линдсей все больше раздражался, оттого что у него не получалось разгадать эту загадку. Скорее всего, ей приказано втереться к нему в доверие и сообщить добытые сведения… Но кому? Борману? Или самому фюреру?

Ответ Кристы в очередной раз удивил Линдсея.

— Мало кто знает ежедневную диспозицию. Во-первых, конечно, фюрер: он же планирует все важнейшие операции сам! Во-вторых, фельдмаршал Кейтель. Затем Мартин Борман, он всегда присутствует на военных советах. Ну, и еще генерал-полковник Йодль… — Его Криста, похоже, припомнила в последний момент. — Вот и все.

— Значит, в списке подозреваемых трое: Борман, Кейтель и Йодль. — Линдсей откинул голову на спинку кресла и с виду полностью расслабился, вытянув и скрестив ноги. — Кофе превосходен.

— А ваша троица — смех, да и только! Все они так высоко сидят, что должны быть вне подозрений.

— Самым ловким шпионам всегда удавалось пробраться так высоко, что они получали доступ к действительно важной информации и были, как вы говорите, вне подозрений. В бывшей Австро-Венгрии начальник контрразведки полковник Редль, оказывается, передавал секретные донесения с товарным поездом.

— Зачем вы прилетели в Германию, Ян?

— Я люблю путешествовать. Мне стало тесно в Англии…

— О, вы полетели из Англии в Африку, а оттуда — в Бергхоф?

Он не ответил. Линдсей вдруг начал менять свое мнение о Кристе, которую сперва счел просто пешкой, подосланной, чтобы выудить у него побольше информации и передать ее потом Борману или кому-то еще. Линдсей почувствовал, что Криста очень напряжена, нервничает и панически боится за свою жизнь.

Криста Лундт бывала на всех военных советах. Она помнила все распоряжения, которые отдавал фюрер: Криста сама призналась ему в этом, когда они обедали в столовой. А коли так, то лучшего человека для ответа на второй вопрос, ради которого он прилетел в Германию, ему не найти! Линдсей решил рискнуть.

— Меня просто распирает любопытство: так хочется узнать одну вещь, — осторожно начал он. — Фюрер действительно такой великий военный стратег, каким он себя выставляет? Или же армией руководит какой-то блестящий генерал? Может, Кейтель? Или Йодль?

— Вы, наверное, шутите?! — с презрением сказала Криста. — А я-то думала, вы сразу поняли, что эти двое — послушные исполнители Гитлера. Фюрер здесь единственный командир. С самого начала войны он принимает все важнейшие решения, которые принесли нам столько побед. Он сам себе голова…

— Вы им восхищаетесь? — спросил Линдсей.

— Мы все им восхищены. И не только его гениальностью: Он держится со всеми очень уважительно, особенно с женщинами. Фюрер может быть ласковым, он так все понимает! А до чего ж интересно смотреть, как он манипулирует своими генералами! Причем все они люди образованные, а он поднялся из низов…

По-прежнему развалившись в кресле, Линдсей огорошил Кристу неожиданным вопросом:

— А из-за чего вы так нервничаете? Не отпирайтесь, вы крались сюда от домика Йодля, будто привидение. Вы лгали, уверяя меня, что это ради моей безопасности… Нет, вы тряслись за свою жизнь! Вы боялись, что обнаружат не меня, а вас. Почему?

Девушка встала и начала медленно расхаживать по комнате, сплетая и расплетая пальцы. Так ведут себя женщины, принимающие какое-то важное решение. Наконец Криста остановилась возле кресла и, опустив глаза, поглядела на сидевшего Линдсея.

— Борман хочет сделать меня козлом отпущения. Я знаю!

Фюрер постоянно твердит о том, что в Волчьем Логове притаился предатель… А Борман всегда приносит фюреру на блюдечке все, что бы тот ни пожелал… Именно благодаря этому ему удалось забраться так высоко. Он собирается объявить меня советской шпионкой. Вот только вопрос: когда?.. Мне нужно отсюда бежать.

— Знаете что? — Линдсей перенял ее тактику и стал говорить очень медленно. — Вы просто великолепны… да, ей-богу, великолепны! Этого у вас не отнимешь…

— На что вы, черт побери, намекаете?

Лицо Кристы побелело от ярости, она хрустнула пальцами, и Линдсей почувствовал, что еще чуть-чуть — и девушка кинется на него с кулаками. Он молчал, сохраняя спокойствие. Наконец Криста не выдержала:

— Я спрашиваю, на что вы, черт побери, намекаете?

— А на то, что все эти разговоры про Бормана и про козла отпущения — чушь собачья. Ему понадобятся доказательства. И вы это понимаете. Но вот вторая часть ваших разглагольствований показалась мне любопытной… ну, о том, что вам нужно бежать. И якобы очень скоро. Но почему вы хотите бежать?


Криста Лундт была сломлена. Она рухнула на диван, и ее затрясло в ознобе. Это было душераздирающее зрелище. Криста сидела, выпрямившись и глядя перед собой, словно загипнотизированная. Она мелко-мелко дрожала, как больной с высокой температурой. Руки она держала на коленях, причем стиснула их с такой силой, что костяшки пальцев побелели: от них отхлынула кровь. Целую минуту Криста не могла произнести ни звука.

Линдсей сидел на другом конце дивана, лицо его было бесстрастно. Он пристально наблюдал за девушкой. В его ушах звучало предупреждение полковника Брауна с далекой Райдер-стрит:

«Все может пойти наперекосяк. И вы не доберетесь до фюрера, Тогда вам будут подстраивать ловушки, немцы на это мастера. Пытки, конечно, тоже не исключены. Но они могут действовать и более тонко. Например, использовать женщину, чтобы заставить вас потерять бдительность…»

По-прежнему глядя прямо перед собой, девушка сжала свои изящные ручки, словно пытаясь усилием воли вернуть — самообладание. В уголке правого глаза блеснула слезинка… блеснула, выкатилась и потекла по щеке. Линдсей ждал, что Криста достанет носовой платок. Но она лишь разомкнула дрожащие губы, потом опять сомкнула их и произнесла, стиснув зубы так же яростно, как и руки:

— Борман, Йодль и Кейтель — они, конечно, знают, что могут попасть под подозрение. Но я… я записываю за фюрером все его приказы, черт бы их побрал! А значит, мне и быть козлом отпущения. О Господи, мне необходимо отсюда бежать!

— Но почему вы советуетесь со мной?

Криста говорила тихо, почти шептала. Линдсею даже пришлось положить руку на спинку дивана и наклониться поближе, чтобы расслышать ее слова:

— Я уверена, что вы Хотите тут что-то разведать. И когда это удастся, уедете. О да, да! Вы совершите побег! Это в вашем духе, я чувствую…

Впервые после своего срыва Криста посмотрела на Линдсея. Последнюю фразу она произнесла спокойно. Нервная дрожь, вызванная страхом — или еще чем-нибудь? — улеглась столь же внезапно, сколь и появилась. Криста достала платок — Линдсей не отрывал глаз от ее лица и не заметил, откуда она его достала, — и утерла слезы. И тут в дверь тихонько постучали.


— Я майор Густав Гартман из абвера. Впустите меня! На улице сегодня довольно мерзко…

Линдсей похолодел. Все это явно подстроено! Сперва Криста Лундт поджидает его у домика Йодля и затаскивает к себе. Потом пытается заманить в ловушку, разыгрывая бурную сцену, чтобы он потерял самообладание. Однако он на это не реагирует, и тогда появляется абверовец…

Линдсей не сомневался, что кто-то отчаянно пытается его дискредитировать и не допустить их встречи с фюрером. Теперь только нужно понять, кто режиссирует спектакль. Борман, Кейтель или Йодль?

Гартман оказался здоровяком. Рост примерно шесть футов, хорошая фигура. Шинель с широкими лацканами. Возраст — к сорока, красивая форма головы, маленькие усики щеткой, резкие черты лица, проницательные глаза… Стоя в дверях, он снял фуражку. Абверовец принес с собой запах тумана и влажной хвои.

— Вы ко мне, майор? — требовательно спросила Криста.

— Мне нужно выполнить обычную формальность: побеседовать с вашим гостем.

— У вас есть соответствующие документы? И как вы узнали, что он здесь?

Криста явно демонстрировала, что раньше не встречалась с Гартманом. Абверовец достал удостоверение и показал его девушке, продолжая внимательно разглядывать англичанина. Криста изучила документы и вернула их Гартману.

— Входите в дом, не стойте на пороге. Я надеюсь, вы понимаете, что здесь, в Волчьем Логове, с безопасностью все в порядке?

— Я обнаружил это сразу, как только приехал сюда из Берлина. — В голосе немца звучала ирония. — Мне сообщили, что с англичанином беседовал генерал-полковник Йодль.

— Значит, вы пошли за нами и караулили у дверей? — резко сказала девушка.

— Я считал, что войти сразу же вслед за вами невежливо, — мягко ответил Гартман. — Поэтому я сходил в столовую и вернулся.

Гартман принялся было расстегивать шинель, но тут Линдсей решил, что с него достаточно. К дьяволу все эти игры, к дьяволу Гартмана и Кристу Лундт… ишь, притворяется, будто бы она офицера абвера и в глаза не видела!

Линдсей встал.

— Не трудитесь снимать шинель, Гартман. Я ни с кем не буду разговаривать, пока не повидаюсь с фюрером. Кто, черт возьми, уполномочил вас задавать мне вопросы?

— Я не имею права назвать имя моего начальника, — холодно произнес немец, но шинель расстегивать перестал.

— В таком случае я тоже не имею права вам ничего рассказывать. А если вы будете настаивать, пожалуюсь наверх!..

Линдсей говорил резко, почти дерзко. Он стоял, выпрямив спину, с самоуверенным видом, но на самом деле напряженно ждал, удастся ли его блеф. Если в низших эшелонах власти его возьмут в оборот, то не исключено, что он вообще никогда не доберется до фюрера.

— Что ж, беседа — дело добровольное, — спокойно откликнулся Гартман, по-прежнему не отрывая внимательных карих глаз от англичанина. — Так что…

Он медленно застегнул шинель. Криста прикрыла входную дверь, Гартман взял фуражку и, подойдя к ним поближе, доверительно прошептал:

— Никому не говорите, что я у вас был. Это в интересах подполковника Линдсея, в интересах его безопасности.

Гартман поклонился Кристе, надел фуражку и добавил:

— Повторяю, мой визит должен оставаться втайне. Если кто-нибудь будет спрашивать, советую все отрицать…

— Я вас не понимаю… — растерянно пролепетала Криста.

— А я именно к этому и стремлюсь. Спокойной ночи!

Линдсей подождал, пока Криста снова закроет дверь и они останутся вдвоем. Девушка прислонилась к двери и нахмурилась.

— Он из третьего отдела абвера — из контрразведки. Мерзкий субъект!

— А я думал, вы с ним раньше не встречались! — прищурился Линдсей. — Откуда же вам известно, из какого он отдела?

— Я же видела его документы, идиот! — Криста скрестила руки на груди и медленно подошла к столу, на котором стоял кофейник. — Они нас обложили кругом, подполковник… и подбираются все ближе и ближе…

Глава 12

— Кто вы, черт побери?

— Майор Гартман. Абвер.

Тон вопроса был высокомерный, повелительный. Гартман ответил резко и отрывисто. Выйдя из квартиры фройлен Лундт, он пошел по двору, окутанному туманом, и возле фонаря его окликнули.

Фельдмаршал Кейтель еще крепче стиснул свой жезл и подозвал охранника. Стоявший неподалеку солдат в армейской форме подбежал, держа на изготовку автомат. Яркий свет фонаря тонул в клубах серого тумана, так что Кейтель, Гартман и охранник не очень отчетливо видели лица друг друга; солдат во все глаза смотрел на фельдмаршала, ожидая дальнейших распоряжений.

— У вас есть оружие? — командирским тоном спросил Кейтель.

— Только девятимиллиметровый «люгер», — ответил Гартман. — И я заранее предупреждаю, что он заряжен. Пистолет без патронов — штука довольно бессмысленная, не правда ли?

Кейтель онемел от ярости. Сам по себе он был лишь рупором фюрера, массивным деревянным болваном, «устами которого вещает оракул», как выразился израненный в боях генерал, посетивший Растенбург. Поэтому Кейтель вымещал злость на тех, кто был ниже его по званию и не так влиятелен.

— Разоружить его! — приказал Кейтель.

При ярком дневном свете Гартман был бы похож на ловкого фокусника, ну, а во мраке ночи, который не мог рассеять фонарь, его ловкость рук показалась и вовсе чудом. Не успел солдат и глазом моргнуть, как Гартман выхватил «люгер» и приставил его к груди охранника.

— Брось оружие!

В беззвучной тишине раздалось бряцанье: руки солдата вяло разжались, и автомат упал наземлю. В голосе Гартмана звучала такая мрачная настойчивость, что солдат машинально повиновался. Потрясенный Кейтель не сразу обрел дар речи.

— Вы понимаете, с кем вы имеете дело?

— Нет. — Гартман выдержал паузу. — В этом тумане ни зги не видно! Я с трудом узнаю даже себя. Так что будьте любезны, представьтесь, пожалуйста, и тогда я опущу пистоле! Вы ведь можете и блефовать, это старый, избитый трюк — говорить властным тоном. А я, между прочим, явился сюда именно потому, что здесь затаилась измена…

— Фельдмаршал Кейтель! Я — фельдмаршал Кейтель!

— Вы все тут на одно лицо, в этой поганой ночи. Если вы считаете, что нам следует поговорить, то отпустите солдата, тем более что он не очень-то хорошо владеет оружием. С безопасностью у вас тут не блеск…

— Можешь идти! — рявкнул Кейтель, обращаясь К солдату. — И не забудь оружие… хотя тебе от него все равно мало проку. — Кейтель повернулся к абверовцу. — Пожалуйста, пройдемте ко мне. Я хочу с вами побеседовать:..

Медленно шагая вслед за Кейтелем, Гартман улыбался в усы; он не спеша убрал «люгер» в кобуру и достал трубку. Раскуривать ее абверовец не стал, а просто сунул в рот изгрызенный мундштук.

— Здесь не курят!

Кейтель изрек это, когда они зашли к нему в кабинет и он, повернувшись, увидел трубку Гартмана. Однако офицер абвера не стушевался и ответил, снимая фуражку:

— Я ее даже не зажег и не надымлю тут, не бойтесь. Трубка просто помогает мне сосредоточиться. А против этого, я уверен, вы не будете возражать.

Это прозвучало не как вопрос, а как констатация факта. Офицер абвера с первого взгляда узнал во дворе Кейтеля, но ведь он потратил полжизни на то, чтобы, используя знание психологии, заставлять людей пусть неохотно, но все же признавать его права. Кейтель был из породы забияк-школьников, которые раболепствуют перед учителями и портят кровь всем остальным ученикам. О боже, Гартман столько раз встречал их на своем веку — не сосчитать! Самое главное — сразу же выбить такого из колеи.

— Кто вам позволил входить в зону безопасности? — пролаял Кейтель.

Сняв фуражку и шинель, он уселся за большой письменный стол. Стул был очень внушительных размеров — чтобы поместилась его объемистая задница. Кейтель сидел, гордо выпрямившись. Гартману он сесть не предложил, решив, что нечего с ним церемониться. Офицер абвера выдержал паузу, желая, чтобы его заявление произвело как можно большее впечатление.

— Мне позволил фюрер. — Гартман вынул трубку изо рта, осмотрел ее, снова закусил мундштук и продолжал: — Ходят слухи… причем серьезные, их нельзя игнорировать… будто бы в Волчьем Логове орудует шпион. Я должен его обнаружить.

Гартман достал из бумажника сложенный листок и продемонстрировал его Кейтелю.

— Здесь говорится о моих полномочиях.

Абверовец снова выдержал таинственную паузу.

— Я уполномочен допрашивать любого из вас, независимо от ранга…

Когда Кейтель изучил бумагу, его лицо изменилось, стало вдруг замкнутым. Гартман был заинтригован. Действительно ли Кейтель так упрям и бездушен, как о нем говорят? Или за этим скрывается что-то совсем другое, более страшное?

— Вы позволите, я присяду? Вы очень добры. Благодарю…

Гартман повесил шинель и фуражку, на вешалку рядом с шинелью Кейтеля и уселся на стул, внимательно глядя на фельдмаршала, от которого его отделял широкий письменный стол. Кейтель ничего не ответил. Он медленно сложил бумагу и, вернув ее Гартману, посмотрел ему в глаза. Атмосфера незаметно изменилась. Гартман почувствовал, что Кейтель напрягся, что ему не по себе.

— Эта бумага дает вам неограниченные полномочия, — медленно произнес Кейтель.

— Верно! — радостно откликнулся Гартман. Он положил ногу на ногу и небрежно развалился на стуле. — Я могу допрашивать, могу арестовывать. Считайте меня агентом фюрера…

Абвер… Их не любили, потому что боялись. Никто не знал, каковы границы их полномочий.

«Это в духе адмирала Канариса, их шефа, — думал Кейтель. — Такой подход дает старой лисе большую свободу маневра».

Он решил испытать Гартмана и напустил на себя грубовато-добродушный вид.

— Но, разумеется, ваши полномочия не распространяются на высшие эшелоны власти? Например, на генерал-полковника Йодля?..

— Или на вас, — подыграл Кейтелю Гартман.

— Ну, естественно…

— Пожалуй, вам не мешало бы перечесть мою бумагу… — весело предложил Гартман. — Разве там не говорится «независимо от ранга»?.. Не сомневаюсь, что эта формулировка включена по настоянию фюрера, он ведь собственноручно подписал этот документ.

Кейтель поджал губы. Он с трудом сдерживался, вот-вот взорвется, заметил майор абвера. Фельдмаршал бросил взгляд на документ, по-прежнему лежавший на столе, но перечитывать его не стал, а предпочел переменить тему разговора.

— Вам обязательно держать эту чертову трубку во рту, когда вы разговариваете со мной?

— Я же объяснял, она помогает мне сосредоточиться. Всем нам требуется что-нибудь в этом духе. Я замечаю, наш разговор вас нервирует! Вы постоянно теребите в руках жезл…

Кейтель все же смог удержаться и не посмотрел на свои руки, однако его пальцы невольно стиснули жезл, который он вертел над столом. Гартман, усмехаясь, ждал. Кейтель не знал, как поступить. Если отпихнуть жезл от себя, проклятый абверовец сочтет это уступкой… Может, лучше держать его в руках как ни в чем не бывало? Гартман, в совершенстве владевший техникой допроса, ежедневно прибегал к подобным уловкам.

— Ну, вы и нахал! — в конце концов выдохнул Кейтель.

— Мне это часто говорят. Наверное, из-за того, что у меня такие манеры… или в силу особенностей моей работы…

Гартман вынул блокнот и карандаш. Он положил блокнот так, чтобы Кейтель не мог подглядеть. Лицо абверовца вдруг приняло почтительное и деловитое выражение. Гартман всем своим видом показывал, что не сомневается в помощи Кейтеля. Он выпаливал один вопрос за другим и не давал понять, что ему известно, а что нет — так всегда себя ведут следователи, когда хотят сбить свидетелей с толку.

— На военных советах, которые проводятся дважды в день, фюрер принимает все решения самостоятельно. А вы следите за их выполнением, да?

— Конечно. То же самое делает и генерал-полковник Альфред Йодль…

— А кто еще знает о решениях фюрера?

— Да как вам сказать… — Кейтель умолк и оперся подбородком о маршальский жезл.

Гартман ждал, чувствуя, что вот-вот произойдет что-то важное. Все-таки Кейтель не деревянный истукан, он способен на словесную дуэль. Гартману это показалось интересным.

— Вы же знаете, что на советах присутствует и другой человек? Причем постоянно! Мартин Борман… — вкрадчиво произнес Кейтель.

— Но он столько лет служит секретарем фюрера! — возразил Гартман, делая вид, что не видит в замечании Кейтеля ничего особенного.

При этом офицер абвера что-то записывал — вероятно, показания Кейтеля. Однако фельдмаршал очень удивился, если б ему удалось заглянуть в блокнот: он увидел бы там лишь карикатурное изображение своей собственной физиономии. Гартман обладал счастливым даром: умел дословно запоминать все разговоры, в которых ему доводилось участвовать.

— Итак, — продолжал абверовец, — три человека: вы, Йодль и Борман всегда в курсе событий и осведомлены о ближайшем будущем… Я имею в виду расстановку сил вермахта…

— Вы забыли еще одного секретаря, — глухо сказал Кейтель.

И опять у Гартмана возникла четкая ассоциация с задвигающимися шторами, скрывающими истинные намерения Кейтеля. Такого поворота беседы он не ожидал. Гартман прекрасно понимал, на кого намекает Кейтель.

— Еще одного секретаря? — удивленно переспросил он.

— Ну, я не совсем то хотел сказать… Я имел в виду Кристу Лундт, которая записывает все приказы фюрера…

— А сколько лет фройлен Лундт? — поинтересовался Гартман.

— Двадцать с небольшим. — Кейтель был удивлен и раздосадован. — А при чем тут ее возраст?

— Она слишком молода!

Офицер абвера сделал резкое движение, словно вычеркивая имя из списка, и закрыл блокнот. На самом же деле он зачеркнул шарж, изображавший Кейтеля с моноклем. Убрав блокнот, Гартман снова достал трубку.

— Не понимаю вашей логики! — возмутился Кейтель. — Какое отношение имеет возраст к поимке предполагаемого советского шпиона?

— Предполагаемого? — резко вскинулся Гартман.

— У вас нет доказательств его… или ее существования.

— Вы осмеливаетесь оспаривать утверждения фюрера? Я цитирую: «Советский шпион передает Красной Армии сведения о расположении наших частей».

Это был гениальный ход: сделать вид, что он хочет встать и направиться к двери. Гартман выбрал самый верный способ сломить сопротивление Кейтеля: допустить мысль о том, что Кейтель подвергает сомнению суждения фюрера. Гартман держал в руках незажженную трубку и, поглаживая ее, наблюдал за своей жертвой.

— Я не говорил ничего такого, что позволило бы вам сделать столь вопиющие выводы! — запротестовал Кейтель.

— Слова обладают странными свойствами, фельдмаршал, особенно если их передавать, что называется, «по испорченному телефону». Уж поверьте мне, ведь вести допросы — моя профессия. Кажется, Ришелье сказал: «Представьте мне любые шесть строк, написанные кем угодно, и я вздерну этого человека на виселицу»?

— Вы сами указали на фройлен Лундт! — рявкнул Кейтель.

— Нет… при всем моем уважении к вам я не могу с вами согласиться… Первым упомянули про эту девушку вы!.. Теперь, что касается ее возраста… видите ли, моя организация уверена, что шпион, пробравшийся в столь высокие сферы, должен быть гораздо старше. Его, очевидно, заслали много лет назад в надежде на то, что когда-нибудь он достигнет головокружительных вершин. Вы не боитесь высоты, фельдмаршал?

— Разумеется, нет! И этот наш разговор…

— Еще не окончен, — быстро вставил Гартман.

Он поднялся со стула и снял с вешалки шинель и фуражку.

— В должное время я, конечно же, извещу фюрера о нашей беседе, — продолжил он, одеваясь. — Разрешите откланяться.

Гартман завершил разговор на весьма подходящей ноте и, выйдя на холод, прикрыл за собой дверь. Его загадочная фраза, брошенная на прощанье, непременно должна врезаться в память Кейтеля. Такие фразы обычно бросаются, чтобы нарушить покой людей с нечистой совестью.


— Мой фюрер, — сказал Борман, — ваш предшественник распорядился прислать сюда абверовского офицера, чтобы проверить здешнюю систему безопасности. Офицер прибыл, это майор Гартман. Он уже осматривает военный городок…

— А система безопасности действительно нуждается в проверке? — уточнил Гитлер.

— Я считаю, что мы должны немедленно отправить этого Гартмана обратно в Берлин, — заявил Борман. — Он может представлять для вас опасность. Гартман — самый толковый агент абвера.

Был час ночи. Гитлер какое-то время молча расхаживал по комнате, прибегая к своей излюбленной тактике: ждал, когда его посетитель выговорится полностью. Затем фюрер обычно излагал свою точку зрения, причем теперь уже он говорил, не закрывая рта.

— Ходят слухи, будто бы в Волчье Логово проник советский шпион, — продолжал Борман. — Ваш предшественник интуитивно чувствовал что-то неладное…

— Ага! И однако же, вы предлагаете немедленно отправить Гартмана обратно? А англичанина Линдсея передать в руки гестапо, да? Выходит, я, едва успев приземлиться на аэродроме, должен отменить два важнейших решения фюрера и создать тем самым благоприятную почву для всяческих сплетен? А ведь мы вроде бы стараемся, чтобы все выглядело нормально?

Борман был поражен и напуган. Напуган своей собственной недальновидностью. А поражен реакцией Хайнца Куби, который мыслил точь-в-точь как фюрер, недавно погибший при взрыве самолета по пути из Смоленска. Произнося свой монолог, Куби по-прежнему расхаживал по комнате, словно маятник.

— Нет, мы сделаем прямо противоположное тому, что предлагаете вы! Линдсей останется здесь, и пусть ему оказывают почести, пока я не подготовлюсь к беседе с ним. А до этого я хочу повидаться с Гартманом… может, я встречусь с ним завтра, когда отдохну после обеда. Он же, пока суд да дело, пускай продолжает расследование…

— Фюрер снабдил его бумагой, которая дает ему неограниченные полномочия. Он может допрашивать любого. Даже таких людей, как Йодль!

— Так это же прекрасно! Пусть допрашивает всех, и как можно пристрастней! Неужели вы не понимаете, Борман: такой поворот событий отвлечет внимание людей, а тем временем они будут потихоньку ко мне привыкать. Все, разговор окончен! Я высказал свое мнение. Таков приказ фюрера.

— Я немедленно приступаю к его выполнению.

— Но если Гартману даны неограниченные полномочия, Борман, — на лице Гитлера заиграла лукавая усмешка; он взглянул на толстенького, маленького человечка, и тот с изумлением узнал усмешку, характерную для фюрера, когда он бывал в лукавом настроении и любой мог стать жертвой его остроумия, — если так, то абверовец может допросить и вас? Если сочтет нужным…

— Чему я вынужден буду противодействовать, ведь я — кладезь ваших тайн.

— А в бумаге, выданной Гартману, оговаривается, что вас нельзя допрашивать?

— Н-нет…

— Тогда будем надеяться, что он вас все-таки не арестует!..

Борман сник, потрясенный тем, как самозванец использует буквально все возможности, лишь бы выдать себя за настоящего фюрера.

Глава 13

«Выясните местоположение ставки фюрера…» «Определите, кто управляет немецкой военной машиной…»

Такой сценарий разработал для Линдсея полковник разведывательной службы Браун, когда Линдсей покидал Райдер-стрит в Лондоне. Линдсей употребил слово «сценарий», поскольку атмосфера в Волчьем Логове была несколько театральной. Казалось, все основные персонажи играют строго заданные роли.

Спустя две недели после своего приезда он уже мог ответить на оба вопроса, которые так интересовали Лондон. Волчье Логово притаилось в ужасных сосновых чащах Восточной Пруссии, где туман, похоже, вообще никогда не рассеивается, и день из-за этого кажется ночью.

Из разговоров с Гюнше, адъютантом фюрера, и таинственной Кристой Лундт, из некоторых фраз, оброненных Мартином Борманом, а также из подобострастного поведения Кейтеля и Йодля явствовало, что Гитлер принимает важнейшие решения самостоятельно.

— Когда вы раздобудете эту информацию, — ласково посоветовал ему перед отъездом Браун, — доберитесь до Мюнхена и свяжитесь с нашим агентом. В любой понедельник ровно в одиннадцать утра вы должны подойти к собору Божьей Матери. Прикурите сигарету и сунете ее в рот ЛЕВОЙ рукой. Сделаете несколько затяжек, выбросите окурок и загасите его ЛЕВОЙ ногой. Агент даст понять, что это он — или она, — назвав свое имя — Пако. Вы ответите: «Когда я был в Риме…» Пако будет руководить вашими действиями и переведет вас через швейцарскую границу…

— А если меня схватит гестапо? — спросил Линдсей.

Браун ответил не сразу, он довольно долго молчал и бесцельно теребил предметы, лежавшие на столе. Полковник, конечно, не сбрасывал со счетов и такой возможности, однако предпочитал говорить о неприятных вещах как можно туманнее. Он ни разу в жизни не был на поле боя.

— Мы учли и такой поворот событий, — наконец сказал он, не глядя на Линдсея.

Браун понимал, что, сколько бы ни продлилась война, его все равно не забросят в тыл врага и он не окончит свои дни в медленных муках где-нибудь в застенках гестапо. А перед человеком, который сидел напротив него за столом, маячила именно эта перспектива.

Браун откашлялся и продолжал:

— Если дойдет до этого и вы сообщите им о существовании нашего агента по имени Пако, они, скорее всего, приведут нас на встречу к собору Божьей Матери. Тогда вы, закуривая, поднесете спичку к сигарете не левой рукой, а ПРАВОЙ. Вы же, если уж на то пошло, правша! А когда сделаете Несколько затяжек, то растопчете окурок ПРАВОЙ, а не левой ногой. Это насторожит Пако, и он не станет объявляться…

— Очень умно. — Линдсей машинально достал сигарету и сунул ее в рот правой рукой. Потом вдруг сообразил, что делает, замер и поднял глаза на Брауна. Полковник смотрел на сигарету, словно загипнотизированный. — Пако, — продолжал Линдсей, закурив сигарету, — это мужчина или женщина?

— Этой информации вам лучше не иметь, — лаконично ответил Браун.


Лежа на кровати в комнате, которую ему отвели в Волчьем Логове, Линдсей отчетливо припомнил, как окаменело лицо Брауна, когда произошел инцидент с сигаретой.

О Боже, в уютном кабинете на Райдер-стрит все казалось таким простым и ясным! Линдсей полетит — как он и сделал — в район Бергхофа и спрыгнет с парашютом. Немного сноровки и, разумеется, везенья — и он добудет информацию, интересующую высшее руководство — боссов с Даунинг-стрит, полагал Линдсей, а добыв ее, убежит в Мюнхен.

Перед отъездом он часами изучал железнодорожные карты и план города. Железная дорога, которая вела из Зальцбурга в Мюнхен, проходила рядом с Берхтесгаденом, и обычно поездка до Мюнхена занимала около часа. Линдсей выучил наизусть план всего города. Добравшись до Мюнхена, он намеревался как можно скорее встретиться с Пако. А затем подпольщики переправят его в Швейцарию…

Теперь он находился в шестистах милях к северо-востоку от Мюнхена, в унылых дебрях Восточной Пруссии. И как добраться до Мюнхена, до Пако и до Швейцарии — не имел ни малейшего понятия. Через несколько часов после двухнедельного ожидания, истрепавшего ему все нервы, он должен был встретиться с фюрером. Линдсей все еще вспоминал Райдер-стрит, когда дверь тихо притворилась, и в комнату проскользнула Криста Лундт. Ее красивая грудь бурно вздымалась.

— Ну, а на этот раз что стряслось?

Линдсей вскочил с кровати и, пристально глядя на Кристу, приблизился к ней. В ее лице не было ни кровинки, но когда она заговорила, голос звучал тихо и спокойно:

— Почему вы говорите «на этот раз», словно я какая-то нервная дамочка?

— Ближе к делу!

— Будто мало у вас… у нас… было неприятностей с этим абверовцем Гартманом, который все тут вынюхивает и лезет с бесконечными расспросами! Он торчит тут уже две недели… вы знаете…

— Ближе к делу! — повторил Линдсей.

— Приехали гестаповцы. Они спрашивали о вас…

Мысли о Райдер-стрит вмиг куда-то улетучились.


В военное время серьезнейшие события подчас зависят от пустяков. В тот же вечер полковник Браун чуть не распрощался с жизнью.

Было самое начало марта. В девять часов вечера Браун возвращался в свой кабинет на Райдер-стрит. Для этого требовалось пройти по большому открытому пространству Пикадилли. Браун с большим трудом брел по Доувер-стрит. С реки поднимался густой туман… не видно было ни зги.

Браун, конечно, мог разглядеть свою руку, поднеся ее прямо к лицу… но и то с трудом. Капли влаги оседали на лице, холод из-за повышенной влажности ощущался особенно сильно. Площадь, похоже, была пустынна. Стояла гробовая тишина: густой серый туман поглощал все звуки. Браун на ощупь продвигался вперед. В такую погоду запросто можно сойти с тротуара и незаметно очутиться на мостовой.

Уличные фонари не горели. Тьма была хоть глаз выколи. Даже если откуда-нибудь из окна, сквозь неплотно задернутую штору просачивался свет, он все равно пропадал в тумане. Браун услышал хлюпанье своих ботинок, звук был тихий и противный. Затем вдруг до него дошло, что его ботинки совершенно не намокли. Звук издавала чья-то чужая обувь….

За его спиной!.. Только без паники! Браун инстинктивно прикоснулся к нагрудному карману под плащом. Зря он вынес на улицу после собрания эти бумаги! Но ему хотелось спокойно изучить их в своем кабинете.

Браун пожалел, что не попросил Тима Уэлби, своего помощника из Превуда, пропустить с ним за Компанию по рюмочке. Уэлби проявил себя как очень ценный сотрудник. Спокойный и внимательный, он мог перелопатить гору материала! Оказавшись на Райдер-стрит, Уэлби частенько часами торчал в офисе и задерживался допоздна, когда все уже расходились по домам…

Браун резко остановился и прислушался. Слабый звук шагов позади тоже прекратился. Да это просто его фантазии! Нервишки пошаливают! Он стареет и становится чересчур осторожным. Браун приосанился и двинулся дальше. Но где же, черт подери, Пикадилли?

Шаги — в такт его решительной поступи — возобновились. Теперь он в этом не сомневался. Как бы Брауну хотелось иметь при себе револьвер тридцать восьмого калибра, лежавший в запертом ящике письменного стола! Как назло, именно в тот момент, когда оно так нужно, оружие осталось в проклятом ящике!..

Внезапно в тумане замаячила огромная тень… словно левиафан… И Браун слишком поздно услышал неторопливое пыхтенье мотора. Он наткнулся на проезжавший мимо двухэтажный автобус и ударился головой. В глазах помутилось. Браун упал навзничь, зацепился ногой за какой-то выступ, но все же приподнялся и, подавшись вперед, принялся ощупывать свое тело.

Лоб был окровавлен… да, явно окровавлен. Но откуда текла кровь — неизвестно. У Брауна вдруг промелькнула мысль, что, наверно, у него сотрясение мозга, и он тут же почувствовал головокружение. О Господи! Оказывается, он, сам того не подозревая, шел по проезжей части Пикадилли! Вдруг, откуда ни возьмись, появилась рука и цепко схватила его.

— С вами все в порядке? Вы налетели прямо на автобус…

В голосе звучала искренняя тревога. В голосе Тима Уэлби.


— Как вы думаете, может, мне не стоит пить? — громко спросил полковник Браун.

— Рюмка бренди вам не повредит, — ласково откликнулся Уэлби.

Они сидели в углу «Рыжего льва», бара, расположенного в самом конце Джермин-стрит. Дело в том, что Уэлби проводил своего шефа на Райдер-стрит, куда полковник отправился, невзирая на свое состояние: он считал, что должен положить бумаги в сейф. А затем Уэлби предложил ему немножко прогуляться и зазвал в бар.

Браун потягивал бренди и оглядывал посетителей. Бар был в старинном стиле, с массивной, полированной стойкой. Бармен стоял на дальнем конце, протирал бокалы и, конечно же, ничего не слышал. Рядом стоял американский солдат: он увлеченно беседовал с девушкой, которая выглядела как дорогая проститутка.

Приятный напиток согрел Брауна и успокоил его расшатанные нервы. Голова болела, а на месте ушиба выскочила шишка. Браун никак не мог решить очень серьезный вопрос. Сидевший рядом с ним Уэлби это почувствовал и не вступал в разговор, молча попивая виски.

«Тим действует на людей успокаивающе», — подумалось Брауну.

Да, они правильно подобрали человека для работы в Превуде! Уэлби отвечал за контрразведку в Испании и Португалии. Он, правда, довольно много пил, но и остальные сотрудники, работавшие в предместье Сент-Олбанс, не были поборниками трезвости.

— Между прочим, я мог погибнуть, — заметил Браун. Язык у него слегка заплетался. — И то, что я храню в памяти… что нигде не записано… погибло бы вместе со мной.

— Это больше не повторится, — утешил его Уэлби. Он не проявил никакого интереса к упоминанию о секретах, которые Браун хранил в памяти. — Я, пожалуй, выпью еще. А вам не советую, с вас достаточно.

Хотя голова у Брауна раскалывалась, он сохранил ясность мыслей. Своей последней фразой Уэлби рассеял подозрение, что он будто бы хочет напоить шефа. И тот проникся еще большим доверием к своему подчиненному.

— Будьте здоровы! — Уэлби вернулся с двойной порцией виски. — Когда захотите домой, дайте мне знать.

— А мне здесь нравится! Тут можно спокойно думать, не боясь, что позвонят с Даунинг-стрит.

Браун снова отхлебнул бренди и почувствовал еще большее расположение к Уэлби. Это крепкий парень, он сумеет сохранить тайну и не разболтает ее в каком-нибудь клубе всему Лондону. С болтунами Браун уже не раз сталкивался. «БОЛТУН — НАХОДКА ДЛЯ ШПИОНА!» Браун повернулся и посмотрел на Уэлби, который застенчиво улыбнулся в ответ на молчаливое одобрение в глазах начальника.

— Хорошо бы, вы немного задержались и подольше побыли с нами! — задумчиво протянул Браун.

— Это зависит от того, как я управлюсь с работой.

— Это зависит от меня!.. Значит, вы изрядно пощипали немцев за спиной у Франко? Насколько я понимаю, вы бывали в Испании до войны, да?

— Да, но давно, — откликнулся Уэлби и не поддержал этот разговор.

Браун допил бренди и распрямил плечи. Он принял решение. Он совершит очень серьезную ошибку, если не поделится с кем-нибудь сведениями об операции «Орлиное Гнездо». Браун начал медленно вертеть в руках пустой бокал.

— Мы послали одного парня, Линдсея, на встречу с фюрером. Линдсей познакомился с ним еще до войны. — Браун помолчал. Незачем посвящать Уэлби в подробности, докладывать, каким образом Линдсей проник в третий рейх. — Дело в том, что мы разработали план побега после того, как он выполнит задание. Он должен добраться до Мюнхена. Место условной встречи — такой безобразный, огромный собор с двумя одинаковыми куполами, похожими на луковицы…

— Собор Божьей Матери, — пробормотал Уэлби, уставившись в другой конец зала.

Американский солдат выходил из бара вместе с девушкой.

— Вы были в Германии? — поинтересовался Браун.

— Недолго, — ответил Уэлби и снова умолк, не глядя на собеседника.

— Да, это собор Божьей Матери. А когда вы были в Германии?

Браун насторожился: впервые после своего столкновения с автобусом, чуть не закончившегося для него фатально, он испытал серьезные опасения. У него мелькнула мысль, что Уэлби надо как следует прощупать. Тот почуял, что желание пооткровенничать покидает Брауна, и понял, что нужно действовать.

— Я был членом Англо-Немецкого клуба, — объяснил он. — Следил за нацистами. В моем деле это указано…

— Да-да, верно. — Браун подумал, что все равно переступил грань дозволенного. Лучше уж сбросить с плеч тяжелую ношу и продемонстрировать Уэлби, что он считает его за своего. — У нас есть агент Пако, — продолжил Браун. — Довольно глупая кличка, да? Он будет ждать Линдсея по понедельникам, в одиннадцать утра. Пако переправит его через границу в Швейцарию. Надо, чтобы не только я, а и еще кто-нибудь знал об этом. А то вдруг я снова повстречаюсь с автобусом!

Больше Браун ничего не сказал, свел все к шутке, заставившей Уэлби улыбнуться. Вскоре после этого они вышли из бара. Браун споткнулся на ступеньках, но отказался опереться на предложенную ему руку. Морально он чувствовал себя лучше. Ведь теперь у Линдсея была дополнительная поддержка! Однако физическое самочувствие Брауна оставалось ужасным. Голова разламывалась от боли. Он мечтал только о том, как бы добраться до дома и завалиться в постель.


Через четыре дня в Кремле Сталин опять вызвал к себе Берию. Генералиссимус протянул начальнику НКВД расшифрованное донесение из советского посольства в Лондоне, адресованное Казаку; усы у Сталина обвисли, нос заострился, глаза беспокойно бегали.

— Как я и говорил, англичане закидывают удочки, пытаясь заключить с Гитлером сепаратный мир. Этот подполковник авиации Линдсей — эмиссар Черчилля.

— Мы можем его убить, — немедленно предложил Берия. Для него это было привычным решением любого вопроса: если кто-то мешает, его нужно ликвидировать. Такая тактика прекрасно помогала в щекотливых ситуациях. Однако Сталин покачал головой и коварно улыбнулся.

— Погоди! Неужели я единственный человек в Советском Союзе, кто умеет просчитывать на один ход вперед? Если будет нужно, я дам понять Черчиллю, что знаю о задании Линдсея, и смогу его этим шантажировать. А пока что у нас есть и другие возможности. Ты же видишь, тут говорится о том, что Линдсей, возможно, попытается бежать, используя в качестве перевалочного пункта Мюнхен…

— Ну и что? — подзадорил своего хозяина Берия.

— А то, что в случае необходимости мы натравим на него немцев! Не мы, а они убьют Линдсея!

Глава 14

Карл Грубер из гестапо был низеньким, толстым и бледным — как человек, который редко бывает на свежем воздухе и проводит большую часть жизни взаперти, сидя в конторе. Направляясь к Борману, он надел форменный кожаный плащ с ремнем, а на мясистый лоб надвинул мягкую шляпу. Притаившись за занавеской, Борман поджидал его безо всякого энтузиазма. Все люди, связанные с Гиммлером, были его врагами. А этого незваного гостя он сразу возненавидел из-за его внешности. Засунув руки в карманы, Грубер шарил маленькими, как у ящерки, глазками по двору, высматривал все, о чем можно будет сообщить в докладной записке.

Он знал расположение домов в военном городке: перед тем, как уехать с Принц Альбрехтштрассе в Берлин, Грубер внимательно изучил и запомнил карту местности. Подойдя к порогу, он был ошарашен: дверь неожиданно распахнулась, и показался Мартин Борман.

— Что вам надо? — рявкнул Борман.

— Я из гестапо. Разрешите отрекомендоваться: Карл Грубер…

— Входите! И поплотнее закройте за собой дверь.

Борман прошел в кабинет, сел за стол и указал посетителю на деревянный стул без обивки — самое неудобное сиденье во всей комнате. Грубер осторожно сел, словно опасаясь, что стул не выдержит его веса. Он шарил глазками по комнате, изучая обстановку. При этом руки его как бы сами по себе достали папку, куда был вложен листочек бумаги. Грубер отличался повышенной аккуратностью. Он тщательно соблюдал все формальности.

— Вот мое удостоверение, рейхслейтер, — хрипло проговорил он. — А вот отдельный документ, которым я уполномочен досконально проверить систему безопасности в Волчьем Логове…

— Спасибо, я умею читать, — оборвал его Борман. — Однако советую вам не становиться поперек дороги…

Борман нарочно умолк, не досказав фразы, что моментально привело гестаповца в смятение… Грубер, конечно же, угодил в эту ловушку.

— Я буду действовать очень осторожно, — заверил он Бормана. — Разумеется, я прибыл сюда по приказу фюрера…

— Господи, ну, мне ли не знать? Я же сам отправлял в Берлин приказ, но которому вы сюда явились. — Борман пристально поглядел на Грубера, который, в свою очередь, быстренько осмотрел комнату.

Это, естественно, не укрылось от взора хозяина кабинета. Борман бросил бумаги на стол и обрушил на гестаповца неожиданное известие, которое оказалось для него подобно взрыву бомбы.

— Вас опередил абвер! Майор Гартман уже довольно долго занимается тут тем же, чем и вы намерены заняться: системой безопасности…

— АБВЕР?!

— Да, я именно так сказал. У вас что, неважно со слухом?

Борман с удовлетворением наблюдал, как на жирном свином рыле появляются изумление и ужас… Однако он не смог в полной мере насладиться приятным зрелищем, потому что на душе у него кошки скребли. Когда самолет фюрера по пути из Смоленска разбился, Мартин Борман попал в кошмарное положение. Правда, до сих пор ему удавалось выкручиваться… Но началась эта неприятная история еще до того, как фюрер полетел на самолете в Россию.

Гитлер интуитивно чувствовал, что в Волчьем Логове есть предатель. Но он не знал, кто именно.

— Борман, — сказал он как-то в час ночи, когда закончился военный совет, — за моей спиной орудует советский шпион. Я знаю, он здесь! Мы должны немедленно провести доскональную проверку.

— Наверное, следует усилить внешнюю охрану? — предложил Борман.

Дальше этого он продвинуться в своих догадках не посмел.

— Да этот предатель торчит тут все время! — прорычал Гитлер. — Он здесь, среди нас… Грязная свинья, он передает Красной Армии все последние сведения о наших войсках! Поймите же, Борман! Нужно найти этого мерзавца и повесить! Никто не должен уклоняться от дознания! Ни один человек!

— Понятно, — кивнул Борман, хотя на самом деле ничего не понимал.

Однако фюрер его быстро просветил.

— Отыщите самого толкового абверовца во всем Третьем рейхе. Чтобы у него был самый лучший послужной список! Составьте бумагу, которая даст ему неограниченные полномочия для выявления предателя! Я сам подпишу! Никто — повторяю, никто! — не должен избежать допросов! Если офицер абвера захочет допросить Кейтеля — пусть допрашивает! — Гитлер стукнул кулаком по столу. Потом повернулся к своему помощнику и, неожиданно расслабившись, улыбнулся.

Борман поспешил его заверить:

— Все будет исполнено, мой фюрер!

— И вы, мой дорогой Борман, тоже должны позволить, чтобы вас в случае необходимости допросили. Здесь не может быть никаких любимчиков, иначе вас все возненавидят…

— Понятно!

— Я еще не закончил! — Настроение Гитлера опять переменилось. — Кроме того, вы отправите в Берлин запрос, чтобы нам прислали лучшего офицера гестапо. Пусть проводит свое, независимое расследование. Мы наделим его теми же полномочиями.

Абвер и гестапо были заклятыми врагами. Борман понимал, что представители этих организаций будут яростно сражаться за первенство: кто первым обнаружит советско го шпиона. Это было излюбленным приемом Гитлера: использовать соперничающие организации и отдельных людей, чтобы добиться наилучшего результата в каком-либо деле.

Ожидая, как отреагирует Грубер на его оскорбительный вопрос, Борман вспомнил свои собственные сомнения в тот момент, когда самолет, прилетевший из Смоленска, взорвался, и судьба нацистского режима вдруг оказалась в его руках. Тогда он, помимо всего прочего, размышлял еще и над тем, стоит ли послать в Берлин приказ, отменяющий оба расследования.

Однако в конце концов Борман решил ничего не предпринимать. Ему меньше всего хотелось, чтобы в столице зародились какие-то подозрения и поползли сплетни, будто бы в Волчьем Логове что-то не так. Прирожденный заговорщик, Борман понял, что в сложившихся обстоятельствах очень выгодно повергнуть в смятение всю ставку. Офицеры, проводящие расследование, привлекут всеобщее внимание, и никто не станет приглядываться к двойнику фюрера. У человека, который трясется за свою шкуру, нет времени на посторонние мысли.

— Я бы предпочел, — вкрадчиво произнес Карл Грубер, — узнать об абверовце до моего приезда сюда.

— Вы полагаете, фюреру есть дело до ваших предпочтений? — презрительно фыркнул Борман. — Когда вы закончите дознание, сообщите о результатах не в Берлин, а мне! Можете идти!

Грубер повиновался со вздохом облегчения. В комнате было жарко натоплено, и он обливался потом. Зайдя в домик к Борману, Грубер почтительно снял шляпу, однако темный кожаный плащ снимать не захотел. Пояс врезался в его толстое брюхо; вдобавок он чувствовал, что его носки ужасно воняют потом.

Вскочив, Грубер отдал нацистский салют, схватил шляпу и выметнулся во двор, где было сыро, холодно и промозгло.


— Герр Грубер, я не могу вам позволить войти в пункт связи! У меня инструкция!..

Офицер СС, загораживавший Груберу проход в здание, говорил вежливо, но твердо. Он был гораздо выше Грубера и очень снисходительно поглядывал сверху вниз на маленького, кругленького гестаповца. Бледное лицо Грубера покраснело, он впал в холодное бешенство.

— Вот мое разрешение! Отойдите, или я вас арестую.

— Мне сообщили о том, что вам даны огромные полномочия, — надменно ответил эсэсовец. — Однако они не предполагают доступа в пункт связи. Что же касается вашей угрозы арестовать меня, то, боюсь, существует и другая возможность. Если вы сделаете еще хоть один шаг, я буду вынужден посадить под арест ВАС!

Офицер СС посмотрел куда-то вдаль, Грубер повернулся и проследил за его взглядом. Дверь домика, того самого, из которого он только что вышел, была открыта. На пороге стоял плотно сбитый Мартин Борман. Может быть, Груберу показалось, а может, и действительно на лице рейхслейтера промелькнула слабая усмешка.

Клокоча от ярости, Грубер отошел от эсэсовца.

«Вы сообщите о результатах расследования прямо мне, а не в Берлин, — сказал Борман. И он же позаботился о том, чтобы Грубер оказался в Волчьем Логове в полной изоляции! Кто-то должен заплатить за эти унижения!..»

Грубер мысленно пробежал список имен, который он составил перед отъездом из Берлина. Список сотрудников, работающих в этом вечно сумеречном болоте. Криста Лундт, секретарша фюрера… Да, он, пожалуй, начнет с нее. Он ей задаст жару!..

— А, Карл Грубер! Добро пожаловать к престолу Всемогущего.

Гестаповец резко обернулся, еще больше помрачнев. Хотя землю запорошил хрустящий снежок, тот, кто его окликнул, приблизился совершенно бесшумно, и это не понравилось Груберу. Когда же он увидел, кто именно к нему обращается, его настроение и вовсе стало преотвратным.

— Гартман?! Интересно знать, долго ли вы тут околачиваетесь?

— Достаточно для того, чтобы обогнать вас, Карл. — Абверовец пристально поглядел на Грубера и закурил трубку. — У вас расстроенный вид. Они, что, не пустили вас в пункт связи?

— Тут что-то нечисто, неужели вы не чувствуете? — сказал Грубер, меняя тактику и стараясь вызвать противника на откровенность.

— Да нет, просто туман окутывает лес, — дружелюбно ответил Гартман. — Он навевает уныние, и вам кажется, что конец света не за горами…

— Вы думаете, мы проиграем войну? — пустился на очередную хитрость Грубер.

Скажи Гартман всего одну фразу, всего несколько слов, в которых отразились бы его пораженческие настроения, — и он окажется в руках у гестапо!

— Это вы сказали, а не я…

— Ей-богу, нам надо сотрудничать, объединить наши усилия и разделить успех, когда мы выполним задание.

Грубер опять юлил, надеясь выудить у Гартмана сведения, которые тот уже успел получить, поскольку приехал раньше. Ведь Гартман — настоящий ас! Грубер был вовсе не дурак и прекрасно знал цену этому спокойному-сероглазому человеку.

— Я так понял, что нам велено работать независимо друг от друга. — В голосе Гартмана звучало сожаление. — Да, не везет нам с этими связистами…

Он повернулся и пошел прочь. Последнее замечание абверовца повергло Грубера в ярость… на что Гартман и рассчитывал. Разъяренный человек совершает тактические ошибки. Подойдя к столовой и взявшись за ручку двери, Гартман мельком посмотрел через плечо. Офицер гестапо входил в домик фройлен Лундт.


— Что вы, черт возьми, вытворяете!.. О Боже! Мне больно! Прекратите!

Криста Лундт в одной ночной сорочке — да и та была расстегнута на груди — потрясенно глядела на Грубера, который злобно выкручивал ей руку.

Войдя без стука в ее домик, он швырнул Кристу на диван. Она как раз собиралась принять душ и прикрикнула на него, когда он вошел.

— А ну-ка повежливее с начальством! — рявкнул на нее Грубер и заломил ей руку за спину. — Ты телка, которая бывает на всех военных советах фюрера? Да или нет? Отвечай!

— Да! — выдохнула Криста.

Всего секунду назад у нее была нормальная жизнь, а теперь этот жирный боров с пронзительными, похотливыми глазками пялился в распахнутый вырез ее рубашки. Она почувствовала себя униженной. Грудь Кристы колыхалась, когда девушка корчилась от боли, и маленькие глазки смотрели на это с огромным интересом.

— А раз так, — продолжал Грубер, не давая ей вырваться, — отвечай: что ты делаешь со своим блокнотом, когда запишешь приказания фюрера и передашь их шифровальщикам и связистам?

— Блокнот лежит в запертом ящике…

— В каком-таком ящике? Где хранится ключ? Кто-нибудь еще умеет тут стенографировать? Сможет разобрать твои каракули?

— Я не знаю…

— По-моему, у вас неправильный подход к девушке, — раздался голос за спиной Грубера.

Гестаповец обернулся, отпустил Кристу и потянулся короткой жирной рукой к пистолету, висевшему под мышкой. Но рука замерла в воздухе. Перед Грубером стоял Гартман: в зубах трубка, шинель расстегнута…

— Так-то лучше, — кротко заметил абверовец. — А то бы я пустил в вас пулю, вы бы даже не успели выхватить пистолет…

— Вы угрожаете офицеру гестапо?

— Нет, я думал, это вы угрожаете мне, — возразил Гартман по-прежнему спокойным тоном. — И у меня есть свидетель…

Гартман повернулся к Кристе Лундт, которая скрестила руки, прикрывая полуобнаженную грудь, и растирала предплечье, на котором виднелись огромные синяки.

— У нас, как вы помните, фройлен, назначена встреча… — Гартман выразительно посмотрел на Кристу. — Для начала вы, пожалуйста, оденьтесь.

Он подождал, пока девушка выйдет из комнаты и прикроет за собой дверь в спальню. После этого вся его кротость вмиг улетучилась.

Гартман подошел вплотную к гестаповцу и мрачно прошипел:

— Ах ты, глупая жаба!..

— Как вы сюда попали? Что это за чепуха насчет какой-то там встречи? — проквакал Грубер.

Входная дверь, ведущая во двор, была закрыта. Гартман бесшумно отворил ее, проник в домик и столь же беззвучно прикрыл. Грубер бесновался из-за того, что ему помешали, и в то же время был потрясен способностью Гартмана передвигаться совершенно беззвучно, словно призрак.

— Отвечаю на первый вопрос, — усмехнулся Гартман. — Я вошел таким же способом, как вы. Отвечаю на второй вопрос: мы с фройлен Лундт договорились встретиться, чтобы я мог ее допросить. У вас совершенно идиотские методы: вы испугали ее, и теперь она, вполне вероятно, будет говорить сбивчиво и путано. Вы, наверное, только и умеете, что бить людей резиновой дубинкой. Но здесь это не сработает…

— Я пожалуюсь рейхслейтеру, что вы вмешиваетесь в мои дела!..

— А что, если я обвиню вас в попытке изнасилования?

— И я, конечно же, подтвержу это обвинение! — откликнулась появившаяся на пороге спальни Криста. Она уже надела блузку с юбкой и заканчивала расчесывать длинные черные волосы. — Вы же застигли его на месте преступления, правда, майор Гартман? Фюрер, между прочим, очень ценит своих сотрудников, так что какие последуют выводы? А?

Гартман был великолепным психологом. Он точно знал, когда надо говорить, а когда нет, потому что именно молчание будет действовать человеку на нервы. На лице Грубера отразилось множество разных эмоций. Он глядел то на абверовца, то на девушку, которая склонила голову набок и презрительно щурилась, то опять на Гартмана…

— Вы оба знаете, что это просто смешно, — прорычал он. — Я лишь хотел вложить ей ума…

— И при этом она была полуголой? В одной ночной сорочке? Буквально минуту тому назад она выключила воду в ванной. Очевидно, собиралась принять душ, когда вы на нее набросились… Я видел, как девушка лежала, распластавшись, на диване, а вы наклонились над ней… — Гартман передернул плечами. — Я сейчас же составлю рапорт, описав все это, а фройлен Лундт подпишет его в качестве свидетельницы. Документ останется в деле. Я ясно выразился?

Грубер схватил шляпу со стола — онбросил ее туда, когда ворвался в дом. Гартман отметил, что руки у него влажные, а на лбу выступили капли пота. Он без лишних слов выбежал из домика и тихо прикрыл за собой дверь. Криста подошла к Гартману.

— Я перед вами в огромном долгу, майор. У меня нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность. Грубер — похотливое животное…

— Не надо, не благодарите меня. — Гартман махнул рукой в перчатке.

Когда Грубер ушел, Гартман, как воспитанный человек, вынул изо рта трубку и держал ее в руке.

— Однако я действительно хотел бы задать вам пару вопросов, — продолжал он. — Вы в состоянии сейчас на них ответить? Может, для вас послужит некоторым утешением, что я побеседую прежде всего с вами, а затем обращусь к остальным, в том числе к Борману, Кейтелю и Йодлю…

— Я отвечу вам на любые интересующие вас вопросы. И сейчас вполне подходящее время. Только, может, вы сначала выпьете кофе?

— О, это было бы чудесно!

Гартман снял шинель и фуражку. Девушка пошла готовить кофе, оттуда, где он сидел, ему не было ее видно. Менее умный человек отказался бы от кофе и тут же приступил к допросу, пока Лундт не оправилась от потрясения. Но Гартман всегда стремился к тому, чтобы люди чувствовали себя непринужденно. И в данном случае результат оправдал все его ожидания. «Я перед вами в огромном долгу…»

Когда незадолго до описанных событий Гартман подошел во дворе к Груберу, он нарочно вывел его из себя, чтобы тот проявил свой печально известный, бешеный нрав. Абверовец увидел, что Криста Лундт зашла к себе и, перехватив взгляд Грубера, догадался, кто, очевидно, окажется первой жертвой гестаповца.

Такие люди, как Грубер, имеют привычку запугивать подчиненных, особенно женщин. Как и надеялся абверовец, гестаповский офицер, взбешенный его последним замечанием, отправился прямиком к фройлен Лундт. Дело зашло еще дальше, чем предполагал Гартман: благодаря чистой случайности, Криста собралась принять душ. И теперь абверовец Гартман держал гестаповца Грубера в своих руках.

Но что еще важнее: Криста прониклась к нему симпатией и была готова к сотрудничеству. С этой точки зрения все складывалось удачнее некуда.

— Ну как? Нравится кофе? — спросила через несколько минут Криста.

— Кофе просто великолепный! Я, пожалуй, буду ходатайствовать, чтобы вас перевели ко мне в Берлин. Будете варить мне кофе!

Желая выказать доверие, Криста села рядом с Гартманом на диван. Он достал блокнот и карандаш. Это были и ее «орудия труда», так что Криста восприняла процедуру спокойна.

— Вы такой деловитый, майор, — лукаво прищурилась она.

— Итак, вы готовы ответить на первый вопрос? — Гартман выдержал паузу, улыбнулся и, спросив у нее разрешения, закурил.

Его ласковые глаза внимательно наблюдали за девушкой: как она отреагирует на первый удар.

— Какое впечатление сложилось у вас о подполковнике авиации Линдсее, который утверждает, что прилетел в Бергхоф исключительно ради встречи с фюрером?

В данном случае Гартмана заинтересовал не ответ Кристы Лундт, а настороженность, вдруг появившаяся в ее дружелюбном, открытом взоре.


— Йодль, с тех пор как фюрер вернулся из Смоленска, положение здесь стало невыносимым. Просто невыносимым! Вы меня слышите?

Фельдмаршал Кейтель, не в силах усидеть на месте, метался по кабинету своего коллеги. Йодль, напоминавший хитрой, остренькой мордочкой лиса, понял, что дело худо, едва лишь Кейтель, не постучав, ворвался к нему в домик.

Во-первых, фельдмаршал Кейтель был пунцовый от негодования. Во-вторых, он нервно вертел в руках маршальский жезл, а фуражку со всей силы шмякнул о стол.

Йодль, не такой горячий, как его гость, пристально наблюдал за ним и говорил, взвешивая каждое слово. Он не забывал, что если Кейтелю будет выгодно, он передаст любой разговор фюреру.

— А в чем, собственно говоря, дело? — поинтересовался Йодль.

— Разве непонятно?! Два поганых чужака суют нос во все наши дела…

— Вы имеете в виду Гартмана из абвера и Грубера из гестапо?

«Всегда задавай вопросы. Ничего не утверждай сам. Не выражай своего мнения» — этот урок Йодль усвоил давным-давно, много лет назад.

— А кого же еще?! — вспыхнул Кейтель. — Взять хотя бы этого ублюдка Гартмана, он только что устроил мне допрос! МНЕ! Начальнику Генерального Штаба!

Йодль подавил смешок. Он уже понял, что Гартман гораздо умнее Грубера. И куда опасней! Судя по всему, Гартман нащупал уязвимое место Кейтеля, понял, что тот безумно тщеславен и кичится своим положением.

— Вы протестовали? — все еще осторожно поинтересовался Йодль. От Кейтеля всего можно было ожидать. Йодлю порой казалось, что фельдмаршал нарочно притворяется таким чванливым и ограниченным.

— Да как я мог протестовать? — вскипел Кейтель. — Его уполномочил сам фюрер. А теперь за нас, видно, возьмется Грубер. Жирная свинья!

— Этим типам нечасто удается взять в оборот старших по званию. — Йодль глядел в корень. — Ладно, они сделают свое дело, составят рапорты и уедут отсюда. И мы о них больше никогда не услышим.

— И что за бредовая идея? Будто бы в Волчьем Логове есть шпион…

— Фюрер несет тяжкое бремя…

— Я про фюрера ничего не говорил!

Кейтель взял со стола фуражку, еще крепче сжал в руках жезл, метнул на Йодля сердитый взгляд и вышел, хлопнув дверью. Когда он упомянул про советского шпиона, лицо Йодля осталось по-прежнему бесстрастным. Но теперь он медленно сел и начал барабанить пальцами правой рукой по столу, словно выстукивая «морзянку»…

Кейтель сказал правду. Обстановка в замкнутом мирке Волчьего Логова накалилась. Здешний климат вредно действовал на здоровье: в густых сосновых чащах попадались не только озера, но и болота. Мало этого! Жуткий, коварный, стелющийся туман окутывал деревья и нагонял тоску. А теперь еще все в Волчьем Логове заразились шпиономанией…

Йодль заметил, что после появления Гартмана и Грубера взаимоотношения людей резко переменились. В воздухе, подобно серому туману, витало недоверие. Разговоры стали натянутыми и осторожными. Йодль был уверен, что это Гартман, который явно умнее Грубера, создает такую атмосферу. Видимо, надеется, что шпион не выдержит, что такая обстановка окажется для него невыносимой…

НЕВЫНОСИМОЙ? Странно, что именно это слово пришло ему в голову. Именно его употребил Кейтель, возмущаясь поведением Гартмана. Йодль посмотрел на часы. Скоро полдень. Пора на военный совет.

Он встал, надел фуражку, одернул мундир и погляделся в зеркало, висевшее на стене. Фуражка, как обычно, сидела набекрень. Йодль старался, чтобы его внешний вид всегда оставался неизменным. Фюрер не любил перемен в облике и повадках окружающих. Сегодня им предстоял важный день: Йодль подозревал, что Гитлер ознакомит их с новой диспозицией войск на Восточном фронте.


Это случилось в тот же день, когда Кейтель посетил Йодля, только вечером. В глухой чаще, в клубах тумана, над тайником склонилась загадочная фигура.

Поваленные деревья, прикрывавшие вход в тайник, уже были убраны, и стал виден мощный радиопередатчик. При свете маскировочного фонаря — ночь была безлунной — пальцы опытного радиста отстукивали последние буквы донесения, которое начиналось со слова «Вагнер». Это означало, что речь пойдет о расположении войсковых частей. Если бы донесение касалось передвижения Люфтваффе, то в начале шло бы слово «Ольга».

Склонившись над тайником, фигура, похожая на призрак в туманной ночи, поглядела на освещенный циферблат своих наручных часов и выжидательно замерла. Маловероятно, что из Швейцарии в Восточную Пруссию поступит ответный сигнал. Но если это все же произойдет, то в течение двух минут, не позже. Прошло сто двадцать секунд, которые показались таинственному радисту целой вечностью. Рука незнакомца потянулась к кнопке выключателя. И тут рация вдруг заработала.

РАФС… Позывные Люси! Незнакомец дождался-таки ответа! Зажав фонарь под мышкой, он держал наготове блокнот и карандаш, собираясь записать точки и тире зашифрованного послания. Оно оказалось очень коротким.

Радист выключил радиопередатчик, положил на место поваленные деревья, встал, схватил ветку и запорошил свежим снежком следы.

Пройдя чуть-чуть по тропинке — тонкий лед трещал под его каблуками, — радист снова остановился, на сей раз у большого дерева, сунул руку в дупло и вытащил шифровальную книгу в водонепроницаемой обертке. Присев на корточки, радист зажег фонарь и расшифровал послание, потом положил книгу обратно в дупло и исчез в тумане. В руках он держал смертный приговор.

«Ликвидируйте англичанина», — передали ему из Швейцарии.


В далеком Люцерне Рудольф Ресслер учащенно заморгал, сидя возле кухонного шкафа, где он обычно прятал радиопередатчик. Ему казалось, что сегодня очень влажно. Рудольф закрыл крышку, выключил передатчик и обернулся, заслышав шаги.

— Ах, это ты, Анна.

— А кто ж еще?! — ободряюще улыбнулась высокая, энергичная женщина. — Вот, выпей кофейку. Я смотрю, у тебя очки запотели. Дай-ка их сюда.

Ресслер встал, захлопнул дверцу шкафа и, держа в руках листок бумаги, прошел вслед за женой в комнату. Все еще в каком-то одурении он сел за стол, накрытый скатертью, и принялся пить кофе маленькими глоточками. Анна энергично протирала его очки.

— Меня не перестают поражать донесения Дятла. Кто бы это мог быть? — задумчиво протянул Рудольф.

— Лучше нам ничего о нем не знать. И к счастью, мы никогда не узнаем. Держи свои очки. Слушай, а почему ты вспотел? Сегодня такая холодная ночь.

— Из Москвы прислали шифровку для Дятла. Я передал ее сразу же, после того как получил его последнее сообщение о передвижении немецкой армии, и переправил его дальше, Казаку. Мне незнаком шифр, который использовал Казак для связи с Дятлом, так что я понятия не имею, о чем говорится в его послании.

Анна нахмурилась. Неожиданный поворот событий встревожил ее, но она постаралась не подать виду.

— Мы впервые получаем сигнал из Москвы. Нам казалось, что связь будет односторонней, что только Дятел будет передавать сообщения в Москву…

— Нет, нас предупреждали, что и такое может случиться, — напомнил ей Ресслер. — Мы договорились о позывных и о прочих необходимых вещах. Но то, что произошло, нарушает наше соглашение со швейцарской разведслужбой. Мы уверяли их, что связь будет односторонней, и теперь я не понимаю, как поступить с этим последним сообщением. Швейцарцам это может не понравиться…

— Ты хочешь сказать, что нам не стоит отдавать им послание Казака?

— А как бы ты поступила на моем месте? — спросил Рудольф, став вдруг похожим на боязливого спаниеля.

— Забудь об этом сигнале! — решительно заявила Анна. — И ничего не говори швейцарцам.

— Что бы я без тебя делал, Анна?!

— Волновался бы с утра до ночи!

— А куда ты сейчас собралась?

— Да никуда, просто хочу позвонить в разведслужбу, чтобы они прислали курьера за посланием Дятла. — Анна махнула рукой, прогоняя мужа из комнаты, и сняла телефонную трубку. — Ты лучше иди, чтобы курьер тебя не увидел. Ложись, милый, отдохни!


Кремлевскую стену запорошило снежком. В два часа ночи в древней крепости царила тишина. Лаврентий Берия деловито протирал пенсне, ожидая, когда откроется дверь в дальнем конце мрачной комнаты. Сзади раздраженно переминался с ноги на ногу генерал Жуков в великолепном мундире.

— Добрый вечер, товарищи! Или, лучше сказать, доброе утро? Ведь уже за полночь, и впереди новый день, полный важных событий. Так что давайте не будем терять времени.

Говорящий вышел из полутьмы. Это был Сталин. Генералиссимус любит, заметил про себя Берия, наскакивать на людей неожиданно.

Невысокий грузин с высохшей левой рукой и хитрыми глазами держал в здоровой правой руке один из проклятых листков.

— Донесение Дятла, — догадался Берия. Он ненавидел агентов, которых не мог контролировать.

— Выскажите ваше мнение, генерал! — потребовал Сталин. — Это новые сведения о дислокации немецких частей…

Берия моргал, нацепив пенсне, лицо его было бесстрастно. Начальника НКВД вполне устраивало, что мишенью оказался Жуков. Сталин был сегодня в очень опасном расположении духа. Мягкий голос, кошачьи повадки… Словно кошка, играющая с мышкой…

Жуков прочел донесение и, как всегда, сказал то, что думал:

— Этот агент знает свое дело. Сведения о дислокаций немецкой армии полностью совпадают с моими представлениями о расстановке сил противника. Информация о резервах немцев, очевидно, тоже точна. А раз так, то я предлагаю атаковать фашистов, не дожидаясь оттепели. Мы захватим их врасплох…

— Вы можете гарантировать великую победу? — спросил Сталин и пощипал усы, искоса глядя на советского генерала.

— В войне не бывает гарантий…

— Тогда лучше еще немного подождать… пока мы не будем уверены в Дятле, в том, что он не марионетка…

— Много бы я отдал, чтобы узнать, кто такой Дятел! — не выдержал Жуков. — И сколько лет мы еще будем выяснять, марионетка он или нет?!

Берия затаил дыхание. Он боялся посмотреть и на того, и на другого. Сейчас, сейчас Сталин отдаст приказ арестовать Жукова! Наступила зловещая тишина, которую нарушало только мерное тиканье напольных часов, стоявших у стены: этим часам было уже лет двести.

— Идите-ка к себе в штаб, — спокойно велел Сталин. — И воздержитесь пока что от нападения. Будем применять, как и договорились, оборонительную тактику.

Он подождал, пока Жуков выйдет из комнаты, и подозвал начальника НКВД. Усевшись, Сталин достал трубку, закурил с решительным видом и изучающе взглянул на Берию, который незаметно вытер о колени вспотевшие ладони.

— Когда-нибудь, Берия, мы окоротим этих зарвавшихся генералов. Но сейчас они нам нужны, чтобы выиграть войну. Усиль наблюдение за Жуковым.


В Лондоне на Райдер-стрит полковник Браун притворялся, что думает вслух. На самом деле ему хотелось понаблюдать за реакцией своего подчиненного. Уэлби убирал в сейф какие-то досье, собираясь уходить.

— Некоторые люди интересуются, нельзя ли нам как-нибудь договориться с немцами… — Браун помолчал. — Кстати, когда вы недавно были в Мадриде, та сторона ни на что подобное не намекала?

— Нет, что вы! — торопливо солгал Уэлби.

— Да я просто подумал… — Браун успокоился и кивком попрощался с Уэлби, который незамедлительно покинул кабинет.

Дело в том, что у Уэлби была назначена на тот вечер встреча с Савицким. Агенты любят, когда им есть о чем доложить начальству. Поэтому Уэлби преподнес Савицкому случайное замечание Брауна в качестве нового направления английской политики.

— Оказывается, Линдсей — эмиссар Черчилля, он поехал с предложением о мире, — сказал Уэлби во время короткого разговора с Савицким. — Меньше двух часов назад Браун пытался выяснить у меня, что я думаю по этому поводу.

Вернувшись в советское посольство на Кенсингтон-Палас-Гарденз, Савицкий опять составил шифровку, предназначавшуюся лично Казаку, и отнес ее в подвал, в комнату шифровальщиков. Через три часа Сталин прочитал донесение и второй раз за ночь «посоветовался» с Берией.

— Положение в ставке Гитлера усложняется, — сказал Сталин, когда его подручный прочитал донесение.

— Усложняется? — переспросил Берия.

— Да, усложняется, — многозначительно произнес Сталин. — Ведь у нас там Дятел, а он, вполне вероятно, сейчас один из самых ценных наших агентов. И надо же — туда заявился этот англичанин! Наверно, он тоже ловкий шпион. Я думаю, он за фашистов. Представляешь, если он обнаружит Дятла? Мы должны помешать этому любой ценой.

— Разумеется! — подобострастно кивнул Берия. — И решение «как» напрашивается само собой.

— Мы пошлем Дятлу приказ…

Таким образом и появилась на свет шифровка, которую передал Дятлу Рудольф Ресслер по кличке «Люси».

«Ликвидируйте англичанина. По понедельникам его будет ждать у собора Божьей Матери в Мюнхене агент союзников…»

Глава 15

— Это безумие! Я же хотел, чтобы за фюрером… на почтительном расстоянии, конечно, но все равно следовали телохранители! Но он не разрешил и отправился в лес вдвоем с англичанином, без охраны!

Мартин Борман не мог усидеть на месте и расхаживал взад и вперед до домику Кристы Лундт. Она неподвижно сидела на стуле возле входной двери. Криста рассчитывала, что если Борман начнет к ней приставать, та ей удастся спастись бегством.

Борман продолжил свою тираду:

— Единственный, кто может сейчас защитить фюрера, это его собака Блонди…

Борман — он аж взмок от волнения — помолчал и устало махнул рукой.

— Как вы думаете, что там сейчас происходит?

— Думаю, фюрер произносит монолог. А подполковник авиации слушает. Я уверена, что все нормально.

Пятнадцать минут назад Криста присутствовала при необычайном событии. Сидя с Линдсеем на диване, они говорили о том, что, с тех пор как Гартман и Грубер начали каждый свое расследование, обстановка в Волчьем Логове накалилась.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге Молча вырос фюрер, державший на поводке собаку. Гитлер был в шинели и фуражке. Он пристально посмотрел на Линдсея и Кристу, которые поспешно вскочили с дивана.

Затем Гитлер отрывисто бросил:

— Наденьте пальто, подполковник. Нам надо поговорить. Мы пройдемся по лесу и побеседуем. Там нас никто не сможет подслушать…

Ошеломленный Линдсей надел пальто и меховую шапку-ушанку, которую ему раздобыл Гюнше, судя по всему, взявший англичанина под свое покровительство. Линдсей прошел вслед за фюрером по двору и миновал первый контрольно-пропускной пункт.

Теперь они уже прошли через третий пункт и шагали рядом по широкой дороге, уводившей их вдоль минных полей в занесенный снегом сосновый бор. Было сыро, и холод пронизывал до костей. Путников окутывала густая тишина, вызывавшая чувство страшного, нечеловеческого одиночества.

Наконец фюрер заговорил:

— По-вашему, в Лондоне есть люди, ратующие за мир, но они пока не в состоянии скинуть Черчилля. В Лондоне, что, все с ума посходили? Они не понимают, что случится, если моя великая миссия на Востоке потерпит крах? Орды коммунистов заполонят Европу. Великобритания и Америка столкнутся с безжалостным врагом, который будет стремиться только к тому, чтобы их уничтожить. Они никогда уже не будут жить в мире. Даже если удастся на некоторое время заставить Советы признать раздел Европы, вас все равно будет терзать страх… страх, что рано или поздно эти варвары, азиаты-коммунисты, окрепнут и победят вас! И тогда Европа опять погрузится во мрак. Америка окажется в изоляции. Проникновение коммунистической заразы в Китай и Японию будет лишь делом времени. Я один, один стою между Западом и варварами…

— В высших сферах Лондона и Вашингтона есть люди, которые это понимают, — ответил Линдсей, внимательно следя за выражением лица собеседника и стараясь уловить малейшее изменение интонации в бурном потоке речи.

— О Господи, но почему тогда они бездействуют?

— Пока что у них нет власти, — твердо произнес Линдсей. — Великая победа Германии на Востоке поможет…

— Она не за горами! Говорю вам, она не за горами! — воскликнул Гитлер, и его голос не смог заглушить даже туман. — Подождите до лета! Лето сорок третьего года будет поворотным моментом истории!

Голос и манеры фюрера резко изменились. Он вдруг спокойно, дружелюбно произнес:

— Ваш дядя, герцог Дункейт, прислал вас как эмиссара этой мирной коалиции, да? Я сразу это почувствовал, интуитивно, едва лишь узнал о вашем появлении.

Гитлер сам ответил на свой вопрос. Линдсей быстро научился уму-разуму. Он понял, что высовываться надо как можно меньше. Немецкий лидер был сам себе голова и ждал от окружающих только подтверждения своих мыслей. Линдсей видел, что Гитлер прекрасно обо всем осведомлен. Натягивая поводок, чтобы удержать собаку, фюрер продолжал:

— У меня есть несколько мирных предложений, которые я передам вам для Черчилля и других ваших друзей. Если мы прекратим враждовать, я отведу войска из Франции, Бельгии и Голландии… короче, из всей Западной Европы. А вы за это позволите мне разделаться со Сталиным и его мерзкой идеологией. Американцы ничего не смогут поделать без поддержки Великобритании и без использования вашего острова как военной базы…

— Черчилль, вполне вероятно, заинтересуется подобным предложением, — сказал англичанин. — Его самого уже беспокоит тo, что Красная Армия может далеко продвинуться в Европу…

— Мы должны детально разработать все эти предложения. Я поручу это Риббентропу. Пусть хоть чем-то оправдает свое содержание, — язвительно заметил фюрер. — Как жаль, что лорд Галифакс назначен послом в Вашингтоне. Он был один из лидеров вашей мирной партии. Разве не так?

— Подумать только, — осторожно заметил Линдсей, — что, когда Чемберлену пришлось подать в отставку, он предложил пост премьер-министра тому же Галифаксу. Если бы вам пришлось иметь с ним дело после Дюнкерка…

— Англия и Германия должны объединить свои усилия и двинуться крестовым походом на большевиков. И тогда Москвы уже не существовало бы! Я атаковал Францию только ради того, чтобы обеспечить себе тылы перед массированным наступлением на Сталина. Но, похоже, никто не понимает, почему я так действовал.

Гитлер умолк, предаваясь тяжким раздумьям. Несколько минут они шли молча. Местами дорога заросла мхом и была топкой, как будто они шли краем болота. В нос ударял густой запах сосновой хвои.

Они собрались повернуть обратно. Гитлер заговорил снова, но тут вдруг раздался выстрел. Линдсей увидел, что пуля угодила в ствол справа от тропинки. На землю упали хлопья снега. Гитлер стоял слева от Линдсея.

Англичанин торопливо произнес:

— Фюрер, пожалуйста, возвращайтесь поскорее в Волчье Логово! А я попытаюсь найти убийцу.

— Трусливая свинья! Даже стрелять как следует не умеет…

Не прибавляя шагу, подняв плечи и сразу став похожим на марионетку, Гитлер пошел по направлению к дому. После того как фюрер скрылся вдалеке, Линдсей простоял еще минут пять неподвижно: он прислушивался. Гитлер решил, что покушение было на него. Но Линдсей правильно угадал, что убийца целился не в фюрера, а в него. Пуля пролетела слишком далеко от немецкого вождя.

На первом же контрольно-пропускном пункте Линдсея арестовали.

«За соучастие в покушении на фюрера…»


Криста Лундт подошла к домику, в котором держали арестованного Линдсея. В руках у нее был поднос с накрытыми судками. Эсэсовец с автоматом загородил ей проход.

— Сюда нельзя. Герр Грубер…

Криста с холодным презрением поглядела на эсэсовца. Ее голос звучал резко и отрывисто.

— Я принесла ему обед. Таков приказ фюрера! Или вы хотите оказаться на Восточном фронте? Если через пять минут вы не уберетесь с моего пути, то…

Охранник заколебался. На его лице была написана нерешительность. Криста медленно повернулась к двери. Эсэсовец моментально отпрыгнул в сторону. Его так напугало упоминание о России, что он даже забыл осмотреть судки, стоявшие на подносе. Криста велела ему отворить дверь.

— Какие у вас свинские манеры! — прошипела она. — А ну-ка закройте за мной эту проклятую дверь!

Линдсей лежал на диване и читал газету. Увидев Кристу, он вскочил и расчистил на столе место для подноса. Криста села на диван и тихо сказала:

— Ешьте, пока не остыло. Что за чепуху болтают? Якобы вы покушались на жизнь фюрера…

— Да это все ублюдок-гестаповец. — Линдсей снял с судков крышки. Телятина с картошкой! Он умирал от голода. Линдсей принялся есть, в промежутках объясняя: — Грубер заявил, что, пока я был в лесу, он обыскал мою комнату. Теперь он демонстрирует несколько копий последних военных директив и заявляет, что нашел их у меня под матрацем в спальне. Лучшего тайника, конечно, не сыскать!

— Последние директивы? Но я могу доказать, что это ложь. Вы должны были бы иметь доступ к копировальному устройству…

— Это еще не все. Кстати, телятина очень вкусная. — Линдсей положил в рот еще кусок.

В руководстве, которое он изучал на Райдер-стрит, инструкция номер один гласила: «Не пренебрегайте возможностью поесть…»

— Грубер утверждает, что я заманил фюрера в ловушку, где на него было совершено покушение, — добавил Линдсей.

— А фюрер в этом сомневается! — перебила его Криста. — Грубер хотел немедленно отправить вас в Берлин. Но фюрер сказал: «Нет». Максимум, что он позволил Груберу, — это держать вас взаперти, пока не кончится расследование.

— Есть и еще кое-что. — Линдсей утер рот салфеткой, которую принесла Криста, и посмотрел ей в глаза. — Вам лучше это знать. Грубер пытается выдать нас за сообщников. Он послал в Берлин запрос с требованием прислать ваше полное досье.

— О Боже!

Кровь отлила от лица Кристы. Она схватила себя за запястье, защелкивая невидимые наручники. Наливая себе кофе из железного кофейника, Линдсей глядел на нее по-прежнему настороженно. Потом небрежно спросил:

— А что, в вашем досье есть какой-нибудь компромат?

— М-м… Грубер может кое-что истолковать не в мою пользу. — Криста быстро взяла себя в руки. — Там есть сведения о людях, которых я когда-то знала… потом они попали под подозрение… уже после того, как я прошла последнюю проверку. Особенно это касается моего бывшего жениха Курта. Его отправили на Восточный фронт. Никто не знал, что он мой жених… Все считали нас просто хорошими друзьями.

— Людей, о которых вы говорите, подозревали в связях с подпольщиками? И Курта тоже?

Криста кивнула. Она была абсолютно спокойна: так ведут себя люди, впадая в полное отчаяние.

— Теперь вы знаете, почему мне надо бежать. Я ведь проходила последнюю проверку давным-давно…

— Что ж, ситуация в Волчьем Логове непростая, — заметил Линдсей. — А сложные ситуации можно использовать в своих целях. Что вам известно о Густаве Гартмане? В этом абверовце есть что-то странное. Если склонить его на нашу сторону, он может нейтрализовать Грубера: гестапо ненавидит абвер, и это чувство взаимно. К тому же Гартман гораздо умнее Грубера…

— Не понимаю, как можно заставить Гартмана помогать нам? — От ощущения собственного бессилия Криста начала раздражаться.

«Либо она — величайшая в мире актриса, — подумал Линдсей, — либо говорит правду».

— Как бы там ни было, — озабоченно добавила Криста, — у вас тоже положение… незавидное…

— В подобной ситуации фюрер бы сказал: «Пора бы фортуне нам подфартить», — заметил англичанин.

Меньше чем через час Криста вернулась, осторожно закрыла за собой дверь, оглянулась по сторонам и, сделав Линдсею знак молчать, осмотрела другие, плотно закрытые двери.

— Мы тут одни, — сказал Линдсей.

— Тогда слушайте! У меня потрясающие новости!.. — Позабыв про осторожность, Криста подбежала к Линдсею и села рядом с ним на диван.

Схватив его за руки, она прошептала ему на ухо:

— Фюрер только что принял неожиданное решение! Все, в том числе Борман, были потрясены. Он иногда так поступает, чтобы сбить с толку своих приближенных… ну, и в целях безопасности. Ян, мы срочно уезжаем в Оберзальцберг! Гитлер решил временно перебазировать свой штаб в Бергхоф!

— Что значит «срочно»? — уточнил Линдсей.

— Через два часа. Тут ведь рядом железная дорога.

— Я видел…

— Поезд уже пришел. О, Ян, это так потрясающе! Вы тоже поедете с нами. Фюрер рассматривает вас как возможного посредника между собой и миролюбивой партией Европы… Помните, вы сказали, что фортуна должна нам подфартить?

Сидя рядышком на диване, они ощущали какую-то необычайную близость. Узнав о том, что возникла возможность покинуть Волчье Логово, оба испытали огромное облегчение и неожиданно утратили контроль над собой. Однако Линдсей все же сделал последнюю попытку сосредоточиться на практических вопросах.

— А когда из Берлина пришлют ваше досье?

— Самое раннее — завтра. В том отделе работает моя подружка. Она постарается протянуть как можно дольше…

— Ну, и когда досье доберется до Бергхофа?

— Через пять дней после нашего отъезда отсюда. Грубер, кстати, отправляется вместе с нами. — Голос Кристы потускнел.

«Да, это лишь временная отсрочка», — подумал Линдсей. Теперь он был почти уверен, что Криста говорит искренне. А ведь она может связать его с антинацистски настроенными немцами…

— Не надо так тревожиться. — Ничего больше Линдсей сказать не отважился.

Криста до сих пор держала его за обе руки. Она медленно наклонилась к нему, и ее губы коснулись его губ… Сперва чуть-чуть… потом все более страстно… наконец, Крйста — обвила Линдсея руками за шею и впилась в его губы жадным поцелуем, тесно прижимаясь к нему своей красивой грудью. Девушка отклонилась назад, легла на диван и притянула Линдсея к себе; у нее оказались на удивление сильные руки. Объятия становились жарче… Линдсей нашарил левой рукой на боку Кристы застежку юбки и быстро расстегнул пуговицы.

— Да, да, да! — горячо прошептала она.

Криста так отчаянно прижималась к нему, словно он был ее единственным спасением. Линдсей поспешил положить этому конец.

— Сюда в любой момент могут зайти…

После ухода Кристы Линдсей распечатал пачку сигарет, которую она оставила ему на прощание. Прикуривая, он думал одновременно об уйме вещей. Но все же постарался навести хоть какой-то порядок в своих мыслях.

«В Бергхоф… поездом». Очевидно, пункт назначения — Зальцбург, а затем автоколонной по горам в Бергхоф… Зальцбург! Это ведь по той же ветке, что и Мюнхен…

Мюнхен! Там ждет его встреча с таинственным Пако, которому поручено переправить его через границу с Швейцарией. Единственное, что нужно, это сыграть на вражде гестапо и абвера, чтобы они строили друг другу козни. Так это же детские шалости! Надо только постараться. Мысли Линдсея перескакивали с одного на другое, когда он упаковывал чемодан, который принесла ему Криста.

Правда, ему все же удалось найти ответ На два вопроса, которые поставили перед ним на Райдер-стрит. Однако недавняя прогулка по сосновому бору потрясла Линдсея. У него возникло полное впечатление, что фюрер играл роль… Роль фюрера!

С одной стороны, это вроде бы настоящий Гитлер, человек, с которым Линдсей долго беседовал в Берлине до войны. Но его жесты, походка, выражение лица — все было слегка утрированным. Как у актера, который переигрывает. Линдсей никак не мог оправиться от потрясения. Он был убежден, что видел двойника…

По-прежнему пребывая в некоторой прострации, Линдсей щелкнул замками чемодана. И тут кто-то легонько постучал в дверь. От неожиданности англичанин чуть не потерял равновесие.

— Кто это? — спросил он.

— Гартман.

— Входите.

Линдсей держался и говорил уверенно, даже вызывающе; он совсем не походил на человека, которого обвиняют во всех смертных грехах. Сероглазый немец вошел в комнату, закрыл за собой дверь и посмотрел на чемодан.

— Я вижу, вы приготовились к долгому путешествию…

— Сколько оно займет времени? И ради бога, объясните мне, куда мы отправляемся? Из болот Восточной Пруссии в Баварские Альпы, да?

— Это секретная информация. Знаете, мне очень хочется выяснить, зачем все-таки вы предприняли рискованное путешествие в Бергхоф. Я уверен, что это никому толком неизвестно. И тем не менее…

— Но здесь нет никакого секрета! — пожал плечами Линдсей, подождав, пока абверовец усядется поудобней на диване. — Я приехал только для того, чтобы способствовать установлению связей между фюрером и некоторыми влиятельными людьми в Великобритании, которые видят в России реальную угрозу…

Немец положил ногу на ногу, вынул трубку, раскурил ее и примял табак указательным пальцем. Он медлил с ответом и не сводил с англичанина глаз. Линдсей почувствовал, что с ним беседует самый опытный следователь Третьего рейха.

— Кстати, кто эти влиятельные люди, о которых вы упомянули? — как бы мимоходом поинтересовался Гартман.

— А вот это уже секретная информация. Спросите у фюрера…

Отвечать следует кратко. Не распространяться ни о чем, а главное, не вступать с Гартманом в непринужденную беседу. Нельзя позволить ему заманить себя в ловушку! С виду немец — человек доброжелательный, он больше похож на умного служащего, а не на члена одной из самых зловещих организаций гитлеровской Германии.

— Какая чепуха, что вы якобы замешаны в покушении на фюрера!

Гартман выдержал паузу, давая англичанину возможность отреагировать. Но Линдсей молча закурил еще одну сигарету из пачки, подаренной ему Кристой.

— Вы, по-моему, в хороших отношениях с Кристой Лундт, — заметил Гартман, неожиданно переменив тему.

— Наверное, ей интересно общаться со мной, потому что я — англичанин…

— Она очень привязалась к вам. Мне стало известно, что до вашего приезда она жила очень замкнуто.

— Не знаю, может быть…

Гартман встал и, улыбнувшись, произнес:

— Мы с вами ходим вокруг да около… У меня сложилось впечатление, что вы прекрасно подкованы и умеете уклоняться от любых вопросов.

— А вы разве не осторожничали бы, если б вокруг рыскали люди, подобные Груберу? — вспыхнул Линдсей. — Нет, я, конечно, не равняю вас с гестаповцами…

Теперь настала очередь англичанина следить за реакцией собеседника. Гартман умолк, выбивая трубку, и поглядел на Линдсея из-под кустистых бровей. Казалось, между ними происходит какой-то немой диалог.

— Ладно, мы еще побеседуем в Бергхофе. — Гартман выпрямился и поправил ремень, которым была подпоясана его шинель. — Вы, значит, общались с фюрером до войны?

— Да, мы встречались в Берлине…

— Как постороннему человеку вам не кажется, что в Волчьем Логове какая-то странная атмосфера?

— Да, она стала странной. После вашего приезда… и после появления Грубера…

— Здесь царит недоверие, люди косо поглядывают на тех, кого знали многие годы… Похоже, измена затаилась в самых верхах?

— Вам должно быть об этом известно больше, чем мне.

— Неужели?

Гартман — он уже подошел к порогу — обернулся, держась за ручку двери. Лицо его вдруг посуровело, он пристально поглядел на англичанина и, расправив плечи, быстро проговорил:

— Неужели? Подполковник, вы же не дурак! Я только что приехал сюда, а вы тут торчите уже целых две недели! Фюрер, как говорится, чувствует все кончиками пальцев… у него удивительный нюх на опасность, когда еще никто ни о чем не подозревает. Правда, без ложной скромности, должен признаться, что и я обладаю этим даром… в какой-то мере. Только вот вопрос: действительно ли здесь затаился советский шпион или…

Абверовец сделал несколько шагов навстречу Линдсею и раздельно произнес:

— Или я чувствую нечто другое, но не понимаю, что именно? Вы прилетели сначала в Бергхоф и только потом оказались в Волчьем Логове. Что вам тут бросилось в глаза? Помогите мне, подполковник! Я могу вам пригодиться в качестве союзника…

— Но я понятия не имею, о чем вы говорите! — без тени колебания ответил Линдсей.

— Ладно. Но предупреждаю: мы еще поговорим.


Поезд фюрера, забавно названный «Америка», несся вперед на большой скорости. В конце коридора из открытого окна — или двери — пахнуло холодом, и Линдсей увидел смутный силуэт стройной девушки. Он сорвался с места и побежал туда. Ему показалось, что это Криста.

Они ехали по горам… От Растенбурга, расположенного в Восточной Пруссии, их уже отделяло много часов пути. Время близилось к полуночи. В поезде соблюдалось затемнение, и коридор слабо освещался голубыми лампочками, которые отбрасывали призрачный, неяркий свет. Во всех купе занавески задернуты. Пассажиры спали.

Однако Линдсею не спалось, поэтому-то он и смог заметить в окошке, выходившем в коридор, знакомую девичью фигурку, которая проскользнула мимо его купе. Тихонько приоткрыв дверь, Линдсей тут же снова затворил ее. Девушка шла, крадучись, и это возбудило его любопытство. Но теперь он не на шутку встревожился.

Мороз пощипывал лицо. В холодном воздухе кружились снежинки. Линдсей подозревал, что они едут по Чехословакии, вероятно, где-то в Татрах. В коридоре не было ни души… если не считать призрачного силуэта. А в самом конце коридора виднелась РАСПАХНУТАЯ ДВЕРЬ!

Криста Лундт застыла в дверном проеме; одной рукой она вцепилась в поручень, а другой придерживала дверь. Криста так пристально вглядывалась в темноту, что не заметила Линдсея. Ее замершая фигура напугала англичанина, и он понял, что она вот-вот вывалится из вагона…

Он подбежал к девушке. Криста наконец увидела Линдсея и шагнула в пустоту… Он схватил ее за руку, рванул на себя и отшвырнул к противоположной стенке. Затем дотянулся до тяжелой двери и рывком захлопнул ее. Зажатая в углу между туалетом и тамбуром Криста пыталась открыть другую дверь. Линдсей грубо схватил ее обеими руками.

— Криста! Что за дура! Ты что, пыталась покончить с собой?

— Ян! — Криста облегченно вздохнула, ее трясло. — Я думала, это Гартман. Мне нужно бежать, пока Грубер не получил мое досье из Берлина. Но на каждой станции полно охранников. Я могу выпрыгнуть на ходу…

— Давай зайдем сюда. — Линдсей открыл дверь в туалет. — А то по коридору периодически ходят часовые. Тут тесновато, но что поделаешь?

Линдсей запер дверь изнутри. Внизу, под ними, раздавался мерный, убаюкивающий стук тяжелых колес. Линдсей посадил Кристу на опущенную крышку унитаза и при слабом мерцании голубой лампы обмахнул с её пальто и шапки снег.

На Кристе были кожаные сапоги до колен, шуба и меховая шапка-ушанка. Тепло, исходившее от радиатора в соседнем купе, попадало в туалет, и упавший на пол снег тут же начал таять.

— Признавайся, — потребовал Линдсей, — что ты собиралась делать? Я было подумал, что ты хочешь покончить с собой… поезд ехал так быстро…

— Когда я добралась до двери и открыла ее, он еле полз, — с горечью в голосе произнесла Криста. — Но потом резко рванулся вперед. Когда ты подошел, мне показалось, что это Гартман, и я решила рискнуть… Все равно скоро пропадать.

Линдсей пытливо вглядывался в ее лицо с тонкими чертами и вызывающе вздернутым подбородком. С этой девушкой он не так давно занимался любовью… И между прочим, все, что она говорила, подтверждалось фактами. Линдсей теперь вспомнил, как было дело.

Поезд действительно еле полз, когда Криста проходила мимо окошка, они тогда взбирались на гору. Потом он встал, приоткрыл дверь купе, и вдруг поезд резко набрал скорость. Они поднялись на вершину, и дорога пошла вниз.

Казалось, Криста — она тоже внимательно наблюдала за Линдсеем — прочитала его мысли.

— Я как раз распахнула дверь, и тут проклятый поезд ринулся вперед. Но если б я выпрыгнула сразу, все было бы хорошо, я очень тренированная.

— Да, я только что смог в этом убедиться, — вставил Линдсей.

— Нет, я серьезно! — оборвала его Криста. — Но ты же знаешь, как бывает в таких ситуациях? Человек замирает в нерешительности, начинает колебаться. По крайней мере, я заколебалась. А поезд к тому времени уже мчался на всех парах. Я надеялась, что он опять притормозит. Мы недалеко от австрийской границы, а раз мой родной язык — немецкий…

— Ты сошла с ума, понятно? На улице мороз! Лучше подожди, когда мы доедем до Бергхофа. Значит, через сколько дней, по-твоему, досье окажется в жирных лапах Грубера?

— Минимум через три дня… это если его срочно передадут.

— Тогда мы должны бежать, не дожидаясь, пока эти три дня пройдут…

Линдсей молился, чтобы не ошибиться. Он глядел на Кристу, словно ученый в микроскоп. Последними словами он себя выдал. Если она работает на Грубера — хотя, конечно, тут один шанс из ста, — то у него остается единственный выход: задушить ее и сбросить труп с поезда, который понесется дальше, по забытой Богом глуши.

Линдсей почувствовал, что у него вспотели ладони. Они будут скользить, когда он попытается стиснуть эту стройную, очаровательную шейку. Придется стукнуть девушку головой о вертикальную трубу, возле которой она сидит. О Господи…

— Значит, я не ошиблась насчет тебя? И ты можешь мне помочь?..

Что таится за ее слезами? Облегчение, изумление, неимоверная усталость? Линдсей не знал, но в глазах Кристы действительно стояли слезы. Потом она, скрипнув зубами, сунула руку под пальто, достала платок и утерла их. И все же даже это может оказаться притворством.

— Зачем тебе бежать? — сурово спросил Линдсей. — Говори правду, хватит играть словами! Мне нужна только правда, как на духу!

— Они могут узнать про мою связь с антинацистским подпольем. Курта подозревали. Поэтому и послали в Россию. Но про меня никто не знал. — Криста говорила отрывисто, очевидно, не оправившись от потрясения. И при этом не сводила с него глаз.

Удивительно, — подумал Линдсей, — даже когда женщина находится во власти бурных эмоций, она способна посмотреть на себя со стороны и оценить, какое впечатление это производит на мужчину.

Вновь засомневавшись в ее искренности, Линдсей попробовал копнуть глубже.

— Значит, говоришь, ты была связана с антинацистским подпольем?..

— Я пришла к ним после смерти Курта. Не то чтобы я успела серьезно поработать…

— И все-таки что ты успела сделать? Какое это подполье? Коммунистическое?

Криста перепугалась.

— О Боже, конечно, нет! Я говорю о людях генерала Бека… о военных. Беку подчас удается прислать в Волчье Логово своих людей. Они всегда подробно интересуются системой охраны…

— Ты вполне можешь оказаться советской шпионкой, — сурово заявил Линдсей.

— Господи, да ты нацист! Ты меня выдашь…

— Помолчи минутку и дай мне подумать. Никто тебя никому не выдаст.

Линдсею предстояло принять самое трудное решение в своей жизни. Он мог доверять Кристе. Она будет неоценимой помощницей, когда они попытаются бежать из Германии. Но бежать вдвоем — это даже не двойной риск, а гораздо страшнее. Связавшись с Кристой, он будет ощущать свою ответственность за нее. И пути к отступлению не будет.

Вдобавок Линдсей привык действовать в одиночку. Он инстинктивно старался не попадать в сложные ситуации вместе с другими людьми. Неизвестно, как они поведут себя в трудную минуту… А если они с Кристой совершат побег, им наверняка придется несладко, может быть, даже нужно будет пойти на убийство, — мрачно напомнил себе Линдсей.

— Ты знаешь, куда идут поезда из Зальцбурга? — Линдсей задал вопрос очень осторожно, все еще опасаясь говорить искренне.

Криста кивнула.

— Да, они идут в Вену. Я прекрасно знаю маршрут, — сказала она. — А еще можно поехать назад, в Мюнхен. Я жила там до войны. Если мы доберемся доБергхофа, — нам оттуда уже не ускользнуть…

— Можно угнать машину, — предложил Линдсей.

— Нет, это не получится. Там слишком много постов. Как только объявят тревогу, в Бергхофе сообразят, по какой дороге мы поехали, и перекроют ее. Один звонок на пост, мимо которого мы еще не проезжали, и…

— Значит, нужно бежать из Зальцбурга?

— Выходит, что так. Это наш последний шанс…

Глава 16

Короткая, пухлая рука расчистила на замерзшем стекле маленький кружочек. В нем показались австрийские горы, мимо которых проезжал поезд. Беспокойно ерзая в кресле вагона-ресторана, Мартин Борман, путешествовавший вместе с фюрером, глядел невидящим взором на пейзаж за окном. Колеса стучали все медленней: поезд приближался к Зальцбургу.

— Я хочу, чтобы вы лично выполнили этот приказ, — произнес Борман, обращаясь к человеку, который сидел напротив него за столом.

— Ваше желание для меня закон, — ответил Грубер.

Борман обожал грубую лесть. Как бы почтительно с ним ни обращались, ему все равно было мало. Грубер заметил, что никто так не гордился своим положением, как рейхслейтер. Сейчас они были одни в этом роскошно обставленном вагоне.

Вертящиеся кресла с подголовниками были обиты кожей. Рейхслейтер в таком кресле тонул и казался совсем карликом. Его круглая голова даже не доставала до подголовника. Сзади кресло, в котором он сидел, казалось пустым.

Мысли Бормана рассеянно блуждали…

Скоро они приедут в Бергхоф, там обстановка гораздо интимнее, чем в вечно сумеречном Волчьем Логове. Борман, у которого была жена и девять детей, уже несколько недель не спал ни с кем, кроме супруги. Ему очень хотелось переспать с надменной Кристой Лундт, которая всегда держалась с ним отчужденно. Борману никак не удавалось выбросить из головы мысли об этой девушке. В Бергхофе…

— Меня тревожит проклятый англичанин… этот подполковник авиации, — сказал Борман гестаповцу. — А фюрер до сих пор уверен, что в его окружении есть советский шпион, который, словно гниль, разъедает наши жизненно важные органы…

— Но я ведь продолжаю расследование, — запротестовал Грубер.

Борман нетерпеливо взмахнул рукой, приказывая ему умолкнуть.

— Я назначаю вас ответственным за безопасность в Зальцбурге, когда мы выйдем из поезда и отправимся мотоколонной в Берхтесгаден. Вы примете на себя командование всеми подразделениями, в том числе отрядом эсэсовцев. — Борман подался вперед и внимательно поглядел на Грубера при свете маленькой лампы с розовым абажуром, которая стояла на столе, накрытом к завтраку. — Следите, не попытается ли кто-нибудь удрать, сойдя с поезда…

— Если в моем распоряжении будет целый отряд эсэсовцев, то, уверяю вас, рейхслейтер, удрать никому не удастся…

— Дослушайте до конца! Я еще не все сказал! — рявкнул Борман. — Я хочу, чтобы эсэсовцы сошли с поезда сразу же, как только он остановится. Причем сошли незаметно! Их никто не должен видеть на вокзале. Тогда нам удастся заманить в ловушку того, кто попробует ускользнуть. Понятно?

— Конечно. — Грубер нерешительно встал. — С вашего позволения, я сейчас же начну готовиться к операции.

— Командир эсэсовцев уже проинструктирован.

Борман легким кивком отпустил Грубера и опять уставился в окно. Он устал, обычно в это время он уже лежал в постели. Фюрер сегодня долго не отпускал его из своего купе, все разглагольствовал и разглагольствовал, но Борман уже привык к этому.

Через некоторое время в вагоне появился майор Гартман, в руках у него был маленький саквояж.


— Отряд СС готовится к какой-то операции. Было бы неплохо, если бы меня посвятили в то, что происходит, — добродушно заметил Гартман, очищая от скорлупы яйцо, сваренное вкрутую.

Вагон-ресторан постепенно заполнялся; пассажиры торопились позавтракать. Проходя мимо их столика, Йодль перебросился с абверовским офицером парой шутливых замечаний. За ним шествовал Кейтель: он шел, высокомерно задрав голову и не глядя по сторонам.

— Пожалуйста, говорите потише, — раздраженно буркнул Борман и устроился в кресле поудобнее. Столик за ними был пуст, столы напротив — тоже. Окружающие явно сторонились Бормана, старались, по возможности, не подходить к нему близко.

— Да никто нас не подслушает! — возразил рейхслейтеру Гартман. — Не надо делать из меня дурака, да и потом, Грубер так откровенно готовится к своей секретной операции, что… К счастью, никто, кроме меня, не видел, что он вытворяет…

— Он ВЫТВОРЯЕТ, — саркастически произнес Борман, — то, что ему велел я! Вокзал в Зальцбурге оцеплен.

Поезд уже остановился. Гартман протер окно салфеткой. Платформа была пуста. Абверовец ничего не сказал, но, судя по всему, подумал, что вокзал, где нет ни души, даже железнодорожников, производит какое-то неестественное впечатление.

— Таков приказ фюрера? — торжественно поинтересовался Гартман.

— Таков МОЙ приказ! Фюрер еще спит. А мы завтракаем, чтобы не терять времени. Фюреру все равно придется встать спозаранку, но пускай хотя бы немножко поспит. Я же лишен и такой малости.

— Вы завтракайте, завтракайте! Это успокоит ваши нервы.

Произнося последнюю фразу, Гартман опустил глаза и, очевидно, не заметил, что лицо Бормана перекосилось от бешенства.

«Странный тип этот абверовец, чересчур уж независимый, — думал Борман. — Какая жалость, что у него в кармане бумажка, подписанная Гитлером, и что она дает ему такие же неограниченные полномочия, как и офицеру гестапо!»

Борман налил левой рукой кофе из кофейника и мельком взглянул на часы. Через час все сойдут с поезда. И в западню может угодить дичь.


Линдсей, ехавший в одном купе с Гартманом, предусмотрительно закрыл глаза, когда немец собирался на завтрак. Хотя поезд остановился, в голове англичанина по-прежнему раздавался стук колес. Он догадался, что они приехали в Зальцбург. Окна запотели, и ничего не было видно.

Линдсей не пожелал составить компанию Гартману, потому что за завтраком ему хотелось побыть одному и не отвлекаться на посторонние разговоры. Живот свело… да что там живот! Линдсей вообще в страшном напряжении. Скоро, совсем скоро они с Кристой попытаются бежать…

Линдсей был бы рад протереть окно рукавом, но боялся привлечь внимание охранника, который наверняка стоял сейчас на платформе. Он понимал, что, когда поезд фюрера доедет до места назначения, охрана будет усилена, и солдаты будут докладывать начальству о любом, самом незначительном происшествии.

Англичанин достал с полки маленький чемоданчик, вышел в коридор и направился вслед за Гартманом. В коридоре было на удивление пусто и спокойно. Казалось, весь вокзал тоже вымер. Купе, мимо которых он проходил, уже опустели.

Линдсей прошел мимо нескольких купе, и у него возникло ощущение, будто он бредет по поезду-призраку. Когда он добрался до нового вагона, ноздри защекотал запах свежеподжаренных гренок. Это оказалась кухня. Впереди, в дверном проеме, появился человек в белом халате с подносом, заставленным тарелками, и торопливо понес их куда-то.

Линдсей остановился у двери и заглянул внутрь. В кухне никого не было. В открытом ящике аккуратно лежали острые ножи. Англичанин выбрал нож с плоским крепким лезвием, задрал штанину и сунул нож в шерстяной носок.

Идя дальше по коридору, он услышал смутный гул голосов. Смысл слов еще было не разобрать. Линдсей толкнул обитую войлоком дверь и оказался в таком роскошном вагоне-ресторане, что сразу вспомнил фотографии довоенного Восточного экспресса. Криста Лундт сидела одна за дальним столиком.

Она надела очки и обложилась со всех сторон бумагами. Когда Линдсей вошел, Криста резко вскинула голову и, поднеся кусок ко рту, продолжала что-то писать. Предупреждение было совершенно ясным. «Ко мне — не подходи…»

— А, подполковник, вам придется поторопиться. Фюрер скоро покинет поезд. А следом за ним и нам придется выходить…

Линдсей, даже не глядя, определил, кто к нему обращается: слишком знаком ему был этот ироничный тон. Гартман… Немец указал ему на свободное место рядом с собой. Англичанин быстро принял решение. В критический момент спорить нельзя. Плохо только то, что он будет сидеть довольно далеко от Кристы. Линдсей уселся за столик.

— А сиденье-то теплое. Вам кто-то уже успел составить компанию, — заметил англичанин.

— Для летчика, не имеющего опыта разведчика, вы удивительно наблюдательны, — добродушно сказал Гартман, продолжая аккуратно очищать яйцо от скорлупы. Затем поднял на Линдсея прищуренные серые глаза. — Считайте, что вам оказана великая честь: совсем недавно моим сотрапезником был рейхслейтер Борман.

И опять Линдсей напомнил себе, что немец очень умен. Первой фразой он прощупал почву. А второй выразил свое слегка ироническое отношение ко всему нацистскому режиму. Черт побери, но за кого же тогда майор Густав Гартман?

— Вы, должно быть, наслаждались его обществом, — сказал Линдсей.

— О, Борман — такая популярная личность! Я подозреваю, во многом благодаря своему обаянию. А, вот и ваш завтрак! Ешьте, у вас не так уж много времени в запасе.

Линдсей жадно набросился на еду; лицо его было безразличным, мысли же лихорадочно скакали. Линдсей втайне проклинал абверовца за приглашение присоединиться к нему. Немец уже доел свой завтрак и сидел, развалясь в Кресле. Он закурил трубку и спокойно попыхивал ей, оглядывая вагон-ресторан.

Линдсей не знал, как избавиться от абверовца. В довершение всех бед ему пришлось сидеть, отвернувшись от Кристы, и он не видел, чем она сейчас занимается. Решительный момент приближался, и Линдсей страшно нервничал. Однако когда он поднес к губам кофейную чашку, рука его была тверда и не дрожала.

Йодль взял туго набитый портфель и пошел по центральному проходу, Линдсей как бы невзначай глянул на него через плечо. Криста все еще сидела за столом в дальнем конце вагона. Но бумаги исчезли. Большую их часть она уже спрятала в портфель и теперь изучала только одно досье.

В тот момент, когда Линдсей обернулся, Криста подняла глаза, подперла рукой подбородок и приложила к губам указательный палец. На миг их взгляды встретились. Потом Криста опять уткнулась в папку. Она была готова уйти.

— Фюрер, очевидно, уже сел в «мерседес», — заметил Гартман. — Поэтому Борман и ушел так поспешно. Ей-богу, он, верно, боится отойти от фюрера хоть на минуту, а то вдруг кто-нибудь другой сможет оказывать на него влияние?

— Мне нужно сказать пару слов Кристе Лундт. Когда я приехал в Волчье Логово, она была ко мне очень внимательна…

— Конечно-конечно!

Гартман привстал, отвесил Линдсею поклон и сел на место. У Линдсея гора с плеч свалилась. Однако он понимал, что отговорка его прозвучала крайне неубедительно. Беда в том, что в разговоре с опытным следователем трудно сохранять внешнее спокойствие, на это уходит практически вся энергия. В вагоне оставалась одна лишь Криста. Она положила папку в портфель, щелкнула замочком и тепло улыбнулась англичанину.

— Доброе утро, подполковник! Вот возьму и не прощу вас за то, что вы не сели ко мне за столик.

Криста говорила достаточно громко, Гартман наверняка ее слышал. И кокетничала она так откровенно тоже в расчете на абверовца.

«Да, Криста играет свою роль куда лучше меня», — уныло подумал Линдсей.

Он помог девушке надеть шубу. Ушанку Криста надевать не стала, чтобы не терять времени. Еще раз улыбнувшись Линдсею, она вышла из вагона-ресторана.


— Когда мы очутимся на платформе, иди за мной, — сказала Криста, шагая по опустевшему коридору. — Главное — не колебаться! Уверенность — это залог успеха.

Линдсей был поражен. Совсем недавно ночью девушка чуть не вывалилась из поезда, а потом дрожала от ужаса, ища утешения в его объятиях. Теперь же, когда им вот-вот предстояло пуститься в такую рискованную авантюру, она держалась так, будто собиралась с парнем на вечеринку! Она его ободряла!

Они прошли мимо дверей, которые вели на пустую платформу, однако Криста в них даже не выглянула. На платформе не было ни души. В мозгу Линдсея шевельнулась какая-то мысль, какая-то очень тревожная мысль…

Криста шла впереди. Линдсей отметил про себя, что у нее идеально прямые стрелки на чулках. До чего ж нелепо замечать подобные пустяки, когда творится ТАКОЕ! Но что же, черт побери, его тревожит? Чего-то вроде бы не хватает… Но чего? Это всегда труднее всего определить… Они продолжали свой путь по вагонам.

Нет ничего тоскливее поезда дальнего следования, который прибыл на конечную станцию; он похож на дом, откуда вынесли всю мебель. В опустевших купе валялись брошенные газеты и журналы. В пепельницах было полно окурков. В тишине раздавался только мерный стук каблуков Кристы.

Они добрались до конца очередного вагона. Криста бросила быстрый взгляд на открытую дверь и остановилась. Затем повернулась к Линдсею, который оглядывал вымершую платформу. Криста схватила англичанина за руку и крепко стиснула его ладонь. Голос девушки звучал спокойно.

— Вот! Видишь открытую дверь? Она ведет из вокзала на улицу. Пошли. Главное — не нервничать. Ты готов?

— Готов, — кивнул Линдсей.


После стольких часов, проведенных в тесном поезде, платформа показалась им необъятной. Линдсей полной грудью вдохнул свежий воздух, ласковый ветерок долетал со снежных вершин. После задымленной атмосферы вагона у Линдсея даже закружилась голова. Он вдруг ощутил неизъяснимый восторг. Впереди зазывно виднелась открытая дверь.

Криста приостановилась и быстро поглядела налево. Линдсей посмотрел в том же направлении и увидел распахнутые ворота, а за ними — крыши припаркованных автомобилей. Главный выход. И вроде бы НИКАКОЙ ОХРАНЫ! У него захватило дух. Криста сделала два шага вперед…

— Позвольте мне проводить вас до машины.

Неизвестно откуда взявшаяся рука схватила Кристу за локоть и повернула к центральному выходу. Линдсей замер. Он держал чемодан в левой руке, а правая была свободна, чтобы вовремя достать нож, спрятанный под штаниной. Неизвестно откуда появившийся провожатый оказался Гартманом. По-кошачьи грациозный, он словно материализовался из пустоты.

Гартман улыбнулся англичанину и поглядел на него с какой-то мольбой. Линдсей кивнул, и все трое пошли по платформе к главному выходу. Нигде, казалось бы, нигде не было охраны! Вот чего, значит, не хватало, и Линдсей интуитивно почувствовал, что тут кроется подвох. Действуй он в одиночку, он гораздо бы раньше догадался об опасности.

Приходится расплачиваться, с горечью подумал англичанин, за то, что перекладываешь часть забот на чужие плечи.

Стоявший возле центрального выхода шофер в военной форме открыл заднюю дверь серого «мерседеса». Гартман жестом пригласил Линдсея сесть вместе с Кристой, дверь захлопнулась, а сам абверовец сел на пассажирское место рядом с водителем. Криста смотрела прямо перед собой и крепко сжимала свой портфель, положив его на колени. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения.

Подождав, пока шофер заведет мотор и машина тронется с места, Линдсей быстро оглянулся. С внешней стороны все здание вокзала было оцеплено эсэсовцами, они стояли спиной к стене и каждый держал в руках автомат. Двое солдат замерли по обе стороны от зазывно открытой двери, к которой совсем уж было устремилась Криста, когда появился Гартман.

Глава 17

Фюрер и его автомобильный эскорт покинули Зальцбургский вокзал и устремились в Бергхоф в понедельник. Воздух был живительным и бодрящим, снегопад прекратился.

В тот же понедельник в Мюнхене шел снег; он покрыл два огромных, одинаковых купола собора Божьей Матери пушистым белым одеялом. Ровно в одиннадцать часов утра к церкви приковылял, приволакивая ногу, дворник; он толкал перед собой тележку, на которой стоял мусорный бак.

Бак качался, потому что резиновые шины давно сносились, а теперь в Третьем рейхе было не достать даже искусственного каучука. Поэтому тележка кое-как ездила по неровной булыжной мостовой на изношенных металлических ободьях колес.

Часы пробили одиннадцать, старый дворник остановился передохнуть, а снег все падал и падал, мягкие хлопья сыпались на землю… Притаившись на чердаке, агент по имени Пако просматривал в бинокль площадь перед собором Божьей Матери.

На несколько секунд его взор остановился на дворнике, и тайный соглядатай с удовольствием отметил, что дворник — с виду явно калека — стоит там, где надо. Затем агент пошарил биноклем по площади, методично разглядывая прохожих, которые торопливо прошмыгивали мимо церкви, опустив головы.

Пако настороженно всматривался, нет ли чего-нибудь подозрительного… может, среди прохожих затесались гестаповцы? Но все мужчины и женщины, шагавшие по площади, были пожилыми. В Германии теперь остались одни юнцы да старики. Цвет нации либо сражался на Восточном фронте и в Африке, либо был сосредоточен на Западе, куда Гитлер стянул часть войск.

Пако ждал человека, который поднесет спичку к сигарете левой рукой, сделает несколько затяжек и растопчет окурок левой ногой. В десять минут двенадцатого ему стало ясно, что сегодня ничего не случится. Пако вышел с чердака и оглядел площадь. Дворник поковылял, приволакивая ногу, в переулок.

Бак, который он толкал перед собой, был до половины наполнен мусором. А под ветошью и хламом лежали дымовые шашки и гранаты.


В тот же понедельник в Лондоне Тим Уэлби сидел за столом в вестибюле отеля «Риджент Палас» рядом с Пикадилли. Он сидел, загородившись раскрытой посередине газетой «Дейли Мейл».

Со своего места он видел вертящуюся входную дверь; это был идеальный наблюдательный пункт, позволявший не пропустить ни одного посетителя. В девять часов вечера у стойки администратора толпилось довольно много людей. Мужчины в основном носили военную форму: это были солдаты союзных войск, в том числе вездесущие американцы. Многие приходили в отель со своими английскими подружками.

Уэлби, одетый в старую спортивную куртку, сидел, развалясь, но внутренне был очень напряжен. Его связной Савицкий опаздывал. Тим посмотрел на часы. Через три минуты нужно будет встать и уйти. По телефону русский говорил взволнованно, словно стряслась какая-то беда… Это было совсем не в его стиле.

Уэлби нарочно положил на свободное кресло у соседнего журнального столика свой мятый плащ, чтобы туда никто не сел. Как обычно, рандеву должно было состояться в новом месте. Они никогда не встречались в одном и том же месте дважды. И время встреч тоже всегда менялось.

«Риджент Палас» идеально подходил для свиданий, потому что в этот час там было полно посетителей. А если вдруг появится какой-нибудь знакомый и заметит Тима, у него найдется прекрасное объяснение: дескать, высвободилось лишних полчаса, и он решил провести их в тепле. Тим, не отрываясь, глядел на входную дверь; внезапно чья-то рука дотронулась до его плаща и послышался извиняющийся голос.

— Этот столик занят? — спросил Савицкий.

— Нет. Прошу…

Уэлби раздосадованно нахмурился, перевешивая плащ на спинку своего кресла. И снова углубился в чтение. Савицкий примостился рядом и развернул «Ивнинг Стэндарт». По примеру англичанина он раскрыл газету посередине.

«Откуда, черт подери, материализовался русский?» — изумлялся Уэлби.

Хотелось надеяться, что Савицкий не прятался в туалете. Полиция и гостиничный персонал приглядывали за такими местами, чтобы избежать неприятностей… Савицкий, похоже, угадал его мысли.

— Извините за опоздание. Я был в ресторане. Мне никак не приносили счет…

Уэлби что-то пробормотал, не поворачивая головы. Савицкий был далеко не глуп. Он говорил по-английски с акцентом, но в отеле жило много поляков, французов и даже несколько голландцев. Так что неправильная речь русского не должна была привлечь к себе внимание.

— Мои люди обеспокоены из-за вашего англичанина, подполковника авиации. У вас есть какие-нибудь новости?

— Пока нет, — прошептал, почти не разжимая губ, Уэлби.

— Мы получили сигнал из верхов… нас проинформировали, что Линдсей провел последние две недели с фюрером. Он только что прибыл в Берхтесгаден.

Уэлби пролистал газету, взял свой стакан пива и осушил его. Известие Савицкого его потрясло. Откуда, черти полосатые, они знают, что Линдсей в Бергхофе? Уэлби утер губы платком и сказал, не отнимая платок ото рта:

— А какое отношение это имеет ко мне?

— Нас очень интересует его маршрут. Ближайшая дружественно настроенная к Англии страна — это Швейцария. Мы считаем, что он попытается бежать в Швейцарию, а оттуда — в Испанию. Вы отвечаете за Иберийский полуостров.

— И что, по-вашему, я должен сделать?

— Нельзя, чтобы он добрался до Англии живым…

Савицкий взглянул на часы, торопливо вскочил, словно спохватившись, что опаздывает, надел пальто и быстро удалился. Уэлби посмотрел ему вслед и перевел взгляд на циферблат своих наручных часов. Надо выждать три минуты, пусть русский скроется из виду… тогда можно выйти на улицу…

По гладкому лицу и ленивым глазам Уэлби никто бы не догадался, что слова Савицкого оглушили его, будто удар молота. Он так с ними не договаривался!..

«НЕЛЬЗЯ, ЧТОБЫ ОН ДОБРАЛСЯ ДО АНГЛИИ ЖИВЫМ…»


Современные средства связи — и возможность перехватывать сообщения — изменили течение больших войн. И даже определяли их исход. Успех дешифровальщиков в центре «Ультра», находившемся в английском загородном поместье в Блетчли, позволял союзникам узнавать содержание важнейших сообщений, передаваемых нацистами.

В первую мировую войну именно дешифровальщики, сумевшие разгадать закодированную телеграмму Циммермана, побудили президента Уилсона объявить о вступлении Америки в войну против Германии. Эта телеграмма, посланная с Вильгельмштрассе, из министерства иностранных дел, немецкому послу в Мехико, подтверждала, что Германия намерена использовать Мехико как свою базу в борьбе против великого северного соседа.

Самым неожиданным фактором, позволившим союзникам одержать победу во второй мировой войне, была сеть Люси. Ночью, накануне выезда «Америки» — так назывался поезд фюрера — из Волчьего Логова в Баварию, Дятел вновь пробрался к спрятанному радиопередатчику и послал в Люцерн донесение.

Шифр, как и в прошлый раз, был незнакомый, и это встревожило Ресслера. Снова перед ним был какой-то непонятный набор точек и тире.

— Еще один сигнал для Казака — и снова этот странный код! — сказал он Анне. — Но теперь мы непременно передадим его швейцарской разведке. Я не ошибся? Пахнет тушеным мясом? Вообще-то я не очень проголодался.

— Пожалуйста, сядь и поешь. Я готовила, возилась… Дай тебе волю — ты будешь сидеть на одном кофе, чтобы никогда не спать!

— Я передал сигнал Казаку…

— Ну и что? Кому говорю, садись! Ешь!

Неприятности начались на следующий же день: начальник швейцарской разведки лично явился к Ресслерам. Даже Анна слегка растерялась, услышав, как кто-то настойчиво трезвонит в дверь. Наконец она открыла и увидела на пороге Массона.

— Пожалуйста, входите, господин Массон, — произнесла Анна, словно Массон был обычным гостем в их доме. — Вам передали последнее донесение?

— Да, мадам. И дела обстоят очень плохо.

— Что там у нас, Анна? Кто пришел?

Ресслер, ссутулившийся от бесконечного сидения за радиопередатчиком, вошел в гостиную, нацепил на нос очки и удивленно заморгал.

— Господин Массон?..

Начальник швейцарской разведки был высокий мужчина лет сорока. Вместо обычной военной формы и фуражки он был одет в штатское. Гладко выбритый, с серьезным, даже суровым лицом, он пристально поглядел на Ресслера и сел в потертое кресло, на которое ему указала Анна.

— Вы получили последний сигнал? Мы отдали его вашему курьеру, — поспешил заверить его Ресслер.

— Ваш немецкий друг снова изменил шифр, — сообщил Массон. — Наши ребята не могут расшифровать его послание…

— Вы мне уже говорили, — беспомощно развел руками Ресслер. — Но я тоже не имею понятия, о чем эти послания…

— Я должен знать, кто ваш связной в высших эшелонах нацистского руководства. Ну, признавайтесь!

Массон, всегда такой учтивый, теперь разговаривал и держался холодно и отстраненно. У Анны, которая внимательно следила за ним, сложилось впечатление, что он страшно напряжен. Она вмешалась в разговор и резко сказала:

— Значит, после всего, что мы для вас сделали, вы нас еще и запугиваете? Или говорите прямо, что вас волнует, или оставьте нас в покое!..

Массон передернул плечами и потянулся за шляпой.

— Нас волнует личность вашего немецкого друга, — повторил он; — Мы чувствуем опасность…

— Какая опасность?! — взорвалась Анна. — Рудольф знает только, что связного зовут Дятел, Der Specht! Я еще раз вас спрашиваю: что особенного в этом последнем донесении, почему вы так разволновались?

— Наши дешифровщики все-таки кое-чего добились, — сказал Массон, уже собираясь уходить. — В донесении упоминается Швейцария…


…В начале апреля 1943 года весь мир, казалось, замер в ожидании… Он ждал невольно, неосознанно… Исход войны, в которую были вовлечены миллионы людей, до сих пор не был предрешен. Третий рейх пока еще мог одержать победу. Одного массированного удара по Красной Армии хватило бы для уничтожения коммунизма. Но будет ли нанесен этот удар?..

В Лондоне Тим Уэлби, еще не до конца погрязший в измене, страшно волновался и не знал, что предпринять. Приказ Савицкого впервые принуждал его лично совершить акт насилия. А говоря попросту — убийство. Тим Уэлби ждал, что русские еще раз выйдут с ним на связь.

В Бергхофе ждал Мартин Борман, ждал с тревогой и нетерпением, удастся ли его протеже стать величайшим в мире самозванцем. Если все пройдет гладко, нацисты останутся у власти. Если же нет, то военные по главе с генералом Беком совершат переворот.

И еще один человек ждал в Бергхофе… он ждал возможности совершить побег. Его отношения с Кристой Лундт осложняли дело, Ян пока никак не мог разработать план побега вдвоем из крепости, которую стерегли, как ни одно другое место в фашистской Германии.

А в старинном городе Мюнхене ждал Пако, агент полковника Брауна… он ждал следующего понедельника. Успеет ли англичанин вовремя добраться до столицы Баварии, явится ли он на встречу? С каждой неделей оставаться в Мюнхене было все опасней. Однако Пако терпеливо ждал…

В Москве сын грузинского сапожника тоже ждал… Он все еще решал для себя вопрос: заслуживают ли доверия донесения Дятла и стоит ли, основываясь на информации, которая потоком текла из Германии через Люцерн в Москву, спланировать военную операцию?

— Меня ужасно беспокоит, что англичанин приехал вместе с Гитлером в Бергхоф, — доверительно сказал Сталин Берии, когда они остались вдвоем в кремлевском кабинете. — Как жаль, что первое покушение сорвалось…

— Насколько я понял из донесений Дятла, этот Линдсей не является официальным представителем Черчилля, — осторожно произнес Берия.

Сталин смерил шефа секретной службы презрительным взглядом, попыхтел трубкой и положил ее в пепельницу. Затем откинулся на спинку кресла и сцепил руки на животе.

— Если Гитлер перебросит на наш фронт сорок дивизий, нацеленных сейчас на Западную Европу, нам конец. Ты понимаешь, Лаврентий? Конец! — с горечью повторил он. — И надо же, вдруг выясняется, что этот англичанин жив-здоров и приехал в Бергхоф вместе с Гитлером! Совершенно ясно, что ему удалось втереться в доверие… Может, как раз сейчас он ведет с Гитлером переговоры о сепаратном мире! Мы во что бы то ни стало должны убить Линдсея, не допустить его возвращения в Англию. УБИТЬ! Я возлагаю ответственность за его судьбу на тебя, Лаврентий.

Сталин тоже ЖДАЛ…

Глава 18

С момента приезда фюрера в Бергхоф прошло пять дней.

«Сегодня суббота, мрачно думал Линдсей, — завтра воскресенье, а за ним понедельник».

А он до сих пор не выработал план побега в Мюнхен, где его ждет Пако. А ведь это жизненно важно! Он должен как можно скорее добраться до Лондона. Если ему удастся уцелеть, Черчилль получит в руки могучее оружие: он сможет объявить всему миру, что Германией теперь правит самозванец, лже-Гитлер…

— Вот, располагайтесь, — резким тоном заявил Борман, когда они доехали до Бергхофа. — Фюрер дал согласие на то, чтобы вас подвергли интенсивным допросам…

На сей вдохновляющей ноте рейхслейтер покинул англичанина, оставив его в одиночестве.

Апартаменты, которые отвели Линдсею, явились для него первым сюрпризом. Среди всего прочего там была и большая комната у лестницы, где англичанин когда-то стал свидетелем кошмарной, фантасмагорической сцены.

Подсмотрев в полуоткрытую дверь, он увидел тогда в зеркалах фюрера, репетировавшего речь. Фюрер стоял в кольце зеркал, истошно вопил и жестикулировал, а сам при этом внимательно наблюдал: какое он производит впечатление… Сейчас все зеркала куда-то подевались.

Оставшись один, Линдсей тщательно осмотрел до блеска отполированный пол. Стекла в зеркалах были высокими и тяжелыми. Ножки, на которых стояли зеркала, непременно должны были повредить паркетный пол!.. Однако ничего обнаружить не удалось. Кто-то постарался замести все следы.

В комнате слабо благоухало свежим лаком. Паркет блестел. Линдсей заподозрил, что пол недавно отциклевали. Он выдвинул ящик в самом низу массивного гардероба. Там лежали книги Клаузевица, фон Мольтке и Шлиффена, признанных классиков военного искусства. Линдсей обратил внимание на множество пометок и страниц с загнутыми углами. Еще в ящике оказался неиспользованный ежедневник за 1943 год. Повинуясь мгновенному порыву, Линдсей положил его в карман.

Как только Линдсей распаковал свои скудные пожитки, его навестила Криста Лундт. Она вошла, не постучав, прикрыла за собой дверь и, приложив палец к губам, дала понять, что надо воздержаться от приветствий. Потом она долго осматривала комнаты.

— Вроде бы микрофонов нет, — наконец сказала Криста. — Значит, можно поговорить.

— Ты, конечно, бывала в Бергхофе? Я так и думал. А здесь, внизу, ты была?

— Никогда. Эту часть дома зорко стерегли, она была отделена от остальных помещений. Посетители допускались сюда только под надзором предыдущего коменданта… того, что покончил жизнь самоубийством…

— Покончил жизнь самоубийством? А как давно это случилось, Криста?

— Да недели две назад. По-моему, это случилось после твоего отъезда в Волчье Логово. Ну… я имею в виду коменданта Мюллера…

— Мюллер! — Линдсей, нахмурившись, зашагал по комнате. — В свой первый приезд я видел Мюллера… этот человек был неспособен на самоубийство! Что же тут произошло, черт побери?!

Он остановился и поглядел на Кристу.

— А каким образом он покончил с собой?

— М-м… — Криста замялась. Англичанин молча ждал. — Вначале сказали, что это был несчастный случай. Мюллер упал с террасы Келштейна, там высота футов четыреста. Это место называют Орлиным Гнездом, фюрер приказал построить Орлиное Гнездо на вершине скалы. Туда надо подниматься на лифте, шахта вырублена прямо в скале…

— Так-так, продолжай! — нетерпеливо воскликнул Линдсей, видя, что Криста умолкла.

— Комендант Мюллер вроде бы поскользнулся на льду и упал, перевалившись через стену, когда был в Орлином Гнезде…

— Но зачем его туда понесло? Тем более в это время года…

— Я никогда не слышала, чтобы он туда ездил. Но затем до нас дошли сплетни, будто бы на самом деле он покончил жизнь самоубийством, а слухи о несчастном случае распускаются, чтобы скрыть этот факт…

— А кого назначили на его место? И кто, кстати, его назначил?

— На место Мюллера назначили полковника Ягера, в его ведении находится здешний отряд СС. — Лицо Кристы помягчело. — Полковник — грубый вояка, профессиональный солдат. Но в глубине души он — человек порядочный. Ну, а кто его назначил… тут всем заправляет Мартин Борман…

— Откуда ты знаешь?

— Я, что, выступаю свидетельницей на суде? А ты меня допрашиваешь? — огрызнулась Криста.

Она села на стул с жесткой спинкой, положила ногу на ногу и принялась разглядывать свои ногти. Линдсей пододвинул к себе такой же стул, поставил его спинкой вперед, сел на него верхом, положил руки на спинку и посмотрел на Кристу в упор. Она вздернула подбородок, демонстративно глядя куда угодно, только не на него.

— Я пытаюсь разобраться в очень запутанной интриге… может быть, даже было совершено убийство, — спокойно объяснил Линдсей. — Поэтому спрашиваю еще раз. ОТКУДА ТЫ ЗНАЕШЬ?

— Потому что я передавала распоряжение Бормана в Бергхоф, в нем подтверждалось временное назначение Ягера комендантом, — вспыхнула Криста.

— А это распоряжение точно исходило от Бормана? Может, так приказал фюрер?

— Нет, — процедила сквозь зубы Криста. — Он сам добавил слова «таков приказ фюрера». В то время Гитлер еще не вернулся с русского фронта. Он запаздывал, а затем приземлился на другом аэродроме. Что вас еще интересует, господин подполковник?

— Сомневаюсь, что ты располагаешь еще какими-нибудь ценными сведениями, — пренебрежительно заметил Линдсей; он сделал это нарочно, чтобы раззадорить Кристу.

— А ты знаешь, что фюрер стал очень странным с тех пор, как вернулся из России? Ты, конечно, будешь смеяться, если я признаюсь, что мне подсказывает чисто женская интуиция, но…

Линдсей достал пачку сигарет и закурил, пристально глядя на Кристу. Медля с ответом, он сделал несколько глубоких затяжек. Ее лицо пылало гневом.

— Нет, — Наконец сказал Линдсей, — я не буду над тобой смеяться. Ты работаешь его личной секретаршей… ты умная девушка… да-да, я не льщу тебе, а просто констатирую факт. Поэтому я отношусь к твоим подозрениям очень серьезно. Тем более что они совпадают с моими ощущениями, которые никак не увязываются с…

Линдсей старался как можно осторожней подбирать слова.

— Я иногда думаю, — продолжал он, — что если мы стали свидетелями величайшего розыгрыша, который только знала история…

Криста предупредила его взглядом. Она сидела лицом к двери, а он спиной и не видел, что происходит. Линдсей сделал еще пару затяжек. Он не слышал, как дверь открылась, но зато прекрасно слышал, как она закрывалась.

— Как ни приду — вы всегда вместе! В военное время это особенно мило! Я хочу сказать: мило, когда немецкая девушка завязывает дружбу с англичанином…

Знакомый голос принадлежал майору Густаву Гартману, абверовцу.


— «Величайший розыгрыш, который только знала история…» Так вы, по-моему, изволили выразиться? — спросил Гартман. — Будьте любезны, поясните мне, что вы имели в виду, обронив столь интригующую фразу?

Криста уже ушла, и Линдсей остался вдвоем с Гартманом, который сел, раскурил трубку и теперь наблюдал за англичанином, выпуская облачка дыма, который образовал между ними голубую завесу.

— Это официальный допрос? — поинтересовался Линдсей.

— Нет, просто дружеский разговор двух людей, которых свели на короткое время вместе превратности войны.

— Я имел в виду советского шпиона, за которым вы охотитесь, — ответил англичанин и умолк, вынуждая немца дать ему еще несколько секунд на размышление.

— Я вас не вполне понимаю… Не вижу связи между двумя этими вещами.

— Если советский шпион действительно проник в ближайшее окружение фюрера, то это можно назвать величайшим розыгрышем, который только знала история, — ответил Линдсей.

Гартман приминал табак в трубке, неотрывно глядя на англичанина. На мгновение Линдсею показалось, что приоткрылась какая-то завеса, и за внешним дружелюбием следователя мелькнуло нечто совсем другое — безжалостный преследователь, который не привык признавать себя побежденным. Впоследствии Линдсей еще припомнит это свое впечатление.

— Вам что-то известно, — задумчиво произнес немец. — Вы гораздо умнее, чем мы предполагали. Может, только фюрер догадывался. У него прямо-таки женская интуиция в этих вопросах. Он прекрасно разбирается в людях. ЗАЧЕМ вы приехали в Германию, господин подполковник?

— Вы же знаете: чтобы установить контакты между Великобританией и Третьим рейхом. Главную, реальную опасность представляет Россия…

— И опять по кругу, — вздохнул Гартман. — По-моему, не стоит больше отнимать время… ни у вас, ни у меня…

Он встал, его помрачневшее лицо выражало решимость. Ни слова ни говоря, Гартман вышел из комнаты и бесшумно затворил за собой дверь.

Этот абверовец подкрадывался, словно кошка. Линдсей вспомнил его неожиданное появление на вокзале в Зальцбурге… Гартман спас тогда их с Кристой от опасности, подстерегавшей у дверей, которые охраняли эсэсовцы. Или так вышло случайно? Когда имеешь дело с Гартманом, ничего нельзя сказать наверняка.

Раздосадованный тем, что ему никак не удавалось понять, что к чему, Линдсей тоже вышел из комнаты. Эсэсовец, которого Ягер к нему приставил, глядел, как англичанин идет по коридору, доходит до окна в самом конце… Англичанин знал, что пока он будет оставаться в поле зрения охранника, тот его не потревожит.

Из окна был виден парадный подъезд Бергхофа. Линдсей чувствовал на спине взгляд охранника. Он закурил. Кто-то очистил большой кусок заиндевевшего стекла. Здание, казалось, вымерло.

Линдсей поглядел вниз, на заснеженную землю, и вдруг застыл, не донеся сигарету до рта. Он наконец понял, как им убежать из Бергхофа!


— Я знаю, как проверить англичанина: надо заманить его в ловушку, — сказал Груберу полковник Ягер.

— А вы облечены для этого соответствующими полномочиями? — поинтересовался гестаповец.

Они стояли вдвоем на смотровой площадке в Келштейне. Хотя толстый гестаповец был в кожаном пальто с поднятым воротником, он чуть не превратился в сосульку из-за ледяного ветра, дувшего с соседних гор и продувавшего насквозь всю долину.

Ягеру — он был в полной униформе с надвинутой на высокий лоб фуражкой — мороз, казалось, был нипочем. Его орлиный нос, торчавший из-под головного убора, и крепко сжатые губы выражали решимость. Привыкший командовать, он держался уверенно и говорил быстро и отрывисто.

— Мартин Борман дал неофициальное согласие на мой план…

— Неофициальное?

Гестаповец явно зондировал почву. Ягер сделал нетерпеливый жест. Он откровенничал с этим подхалимом только для того, чтобы мерзавец не путался под ногами и в самый ответственный момент не испортил все дело.

— Борман дал устное согласие. Поскольку оно исходит от рейхслейтера, то для меня этого достаточно. Вы, что, считаете, я привык получать только письменные распоряжения?

«От Бормана я бы предпочел получать их в письменной форме», — подумал Грубер, но от комментариев воздержался. Ему удалось вскарабкаться по служебной лестнице и достичь высокого положения именно благодаря тому, что он ничего не делал, не заручившись предварительной поддержкой своего начальника, причем желательно в присутствии свидетелей.

Грубер решил, что Ягера надо подбодрить, в этом он видел двоякую выгоду. Если план коменданта удастся, то это можно будет представить как их совместные действия. Если же все пойдет прахом, то он, Грубер, сумеет отмежеваться от Ягера и переложить на него ответственность за «безрассудную акцию» (он ее тогда так назовет)…

— А когда вы думаете привести в исполнение свой план? — осведомился гестаповец.

— Завтра. В воскресенье! — быстро ответил Ягер.

— Расскажите-ка поподробнее.

Грубер бы все сейчас отдал, чтобы продолжить разговор в роскошно обставленных комнатах Келштейна. Но зато здесь, на этой площадке, их никто не мог подслушать. Засунув руки в перчатках в карманы пальто, Грубер старался стоять спокойно и не дрожать. Ведь Ягер презирал слабаков.

Комендант увлеченно заговорил:

— Мы уберем охрану от дверей подполковника. В воскресенье это не вызовет особых подозрений. Линдсей решит, что мы дали маху. Я слышал, он частенько прогуливается по коридору…

— Да-да! Полковник, нельзя ли покороче? У меня есть неотложные дела…

Грубер совсем окоченел. Он начал подозревать, что Ягер нарочно его тут маринует. И в этом он был прав. А Ягер неторопливо продолжал объяснять:

— Лестница ведет к главному вестибюлю и к входной двери. Мы оставим пустую машину, она будет видна из окна в дальнем конце коридора. И уберем часовых из этой части Бергхофа…

— Так-так, продолжайте…

— Боже правый! Да разве непонятно? Если он ждет возможности улизнуть, то сядет в машину и уедет. Подозреваю, что в компании фройлен Лундт. Вы разве не замечали, что они проводят много времени вместе? Моим ребятам даны четкие приказания…

— Значит, по-вашему, они уедут в машине. И как далеко им удастся убежать?

— Мы снимем охрану с первого КПП по дороге в Зальцбург.

— А если им действительно удастся ускользнуть? Хотя нет. Там ведь еще два контрольно-пропускных пункта.

— Мы уберем солдат и со второго, и с третьего. Дорога на Зальцбург будет открыта!

— Господи Боже мой! Вы с ума сошли! — ахнул Грубер.

Ягер усмехнулся, глядя сверху вниз на коротышку-собеседника. Лицо Грубера посинело от холода. Полковник забавлялся от души.

— Однако в действительности охрана всех этих пунктов будет усилена, только незаметно, — продолжал Ягер.

Он указал на низкий парапет, отделявший их от четырехсотфутовой пропасти.

— Комендант Мюллер здесь… говорят, покончил жизнь самоубийством, да? — небрежно заметил Ягер.

— Это был несчастный случай, — пролепетал Грубер, изумленный столь неожиданным поворотом разговора.

— Римляне имели обыкновение сбрасывать врагов с Тарпейской скалы.

— Что это значит? — просипел Грубер.

— Да нет, просто так. Пойдемте к лифту…

И, не дожидаясь ответа, Ягер пошел прочь.

Резко оборвав разговор, он оставил Грубера в полной растерянности. В чем-то его техника ведения беседы напоминала технику Гартмана: он тоже выбивал противника из колеи.


В воскресенье утром казалось, что вот-вот начнется снегопад. Небо было свинцовым, горы скрылись в тумане, и пейзаж, видневшийся из окна в коридоре на том этаже, где обитал Линдсей, казался драматичным и даже зловещим.

Поднявшись спозаранку и торопливо побрившись, англичанин перво-наперво обратил внимание на то, что эсэсовец, обычно дежуривший у дверей, куда-то исчез. Обычно охрана сменялась каждые восемь часов. Неужели в воскресенье в Бергхофе меньше часовых? Линдсей тихо спустился по лестнице и подошел к главному входу.

Та же неестественная тишина и спокойствие… И ни одного охранника! Линдсей подошел когромным двойным дверям и внимательно осмотрел их, ища скрытую сигнализацию. В памяти всплыла очередная инструкция, которую он получил на Райдер-стрит. Простецкий электрик, говоривший на кокни, напутствовал Линдсея:

«Ты, парень, главное, ищи скрытую проводку! Если проводки нет, то и сигнализации тоже нет, это точно. Эсэсовцы всегда полагаются на грубую силу, у них ни на что, кроме пальбы, мозгов не хватает. Абвер — это совсем особая статья. Абверовцы, они хитрющие. У них есть традиции… ну, я хочу сказать, что они народ терпеливый. Ну, и наши старые друзья гестаповцы, они все используют, в том числе и систему сигнализации».

Но гестапо не осуществляет постоянный контроль за системой безопасности в Бергхофе!.. Линдсей взялся за массивную дверную ручку на правой половине двери и нажал на нее. Дверь медленно и бесшумно — петли оказались смазаны — распахнулась. Линдсей ждал, что в любой момент ему в лицо уткнется дуло автомата.

Но ничего подобного не случилось…

Линдсей выглянул на улицу и почувствовал, как лицо обдает холодом. Нигде не было видно ни души. Наверно, немцы рассчитывают на свои КПП по дороге в Зальцбург… Он закрыл дверь и вдруг услышал за своей спиной слабый шорох. Какой же он дурак! Возомнил, что главный вход оставлен без охраны!

Линдсей повернулся, благодаря Бога, что не вышел на улицу, и судорожно выдумывая оправдания своего присутствия внизу. На пороге стояла Криста Лундт и удивленно смотрела на него. На Кристе были лыжные брюки и теплая замшевая куртка. Палец, поднесенный к губам, предупреждал о том, что надо хранить молчание. Криста жестом велела Линдсею следовать за ней.

Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней спиной и перевела дух, а Линдсей прошелся по просторной передней и осмотрел комнату, в которой до этого ни разу не был. Он не увидел других дверей или камина, где можно было бы спрятать микрофон. Повернувшись к Кристе, он заметил, что она по-прежнему стоит у дверей. Ее взгляд вызвал беспокойство у Линдсея.

Я думаю, мы должны попробовать бежать сегодня, — сказала она. — На улице стоит машина. Ты, наверно, видел ее из окна в коридоре?

— Нет, не видел. А ведь я всего пару минут назад спускался вниз…

Озадаченный Линдсей подошел к окну и выглянул на улицу. Из одной половинки окна был виден большой зеленый «мерседес», на подножках которого лежал снег. Машина была пуста, ветровое стекло замерзло.

Пока Линдсей стоял, глядя на автомобиль, к нему подошла Криста. Она обхватила его руками и тесно прижалась к нему, Линдсей вспомнил, с какой нежностью она глядела на него, стоя у двери, и почувствовал еще большее беспокойство. Не слишком ли Криста им увлеклась?

Линдсей ругал себя за то, что тогда, в Волчьем Логове, поддался порыву страсти. Для него это был лишь мимолетный эпизод, реакция на страшное перенапряжение, которое он там испытывал. А для Кристы, значит, это нечто большее?..

— Как здорово, что мы оба встали так рано, — прошептала Криста и тут же добавила: — Кстати, машину даже заводить не обязательно, так что нас и не услышат, как мы поедем… Что, не понимаешь, о чем я говорю?

Криста нетерпеливо дернула его за рукав и начала объяснять:

— Машина стоит прямо возле спуска под горку. Мы снимем ее с «ручника», подтолкнем вперед и запрыгнем на ходу. Можно будет проехать целый километр, не заводя мотора!..

— Я не видел «мерседеса» из окна в коридоре наверху просто потому, что он оттуда не виден. А если б он стоял правее — так, чтобы я его смог разглядеть, им пришлось бы его поставить не на горке, а чуть поодаль…

— Господи, о чем ты рассуждаешь? Я понимаю… мы страшно рискуем, но…

— Интересно, когда ее там поставили, — задумчиво произнес Линдсей.

— О, я прекрасно знаю, когда! Минут десять назад, не больше. Два офицера СС выкатили ее из гаража и ушли… наверно, в казарму.

Линдсей посмотрел на Кристу в упор.

— Я хочу точно знать, что произошло. Ты говоришь, охранники толкали «мерседес» перед собой? Но зачем так надрываться? Не проще ли выехать из гаража и подъехать сюда?

— Но тогда они разбудили бы фюрера, глупыш! Тебе же известно, что он ложится черт-те во сколько, в три часа ночи, и до одиннадцати никогда не встает! А его спальня выходит как раз на ту сторону, где припаркована машина, так что эсэсовцам пришлось бы тарахтеть прямо у него над ухом…

— Что-то я никаких эсэсовцев вокруг не вижу. Ни одного охранника! Это что, обычная картина для Бергхофа?

— Откуда мне знать? Я почти никогда не встаю в такую рань. И потом я в основном бываю в другой части Бергхофа… если не считать приезда и отъезда.

Линдсей был в растерянности. Криста прижималась к нему сбоку, он почувствовал тепло ее тела. Она ему нравилась, но не больше того, и ее поведение его расстраивало. Объяснение, почему охранники не выехали на машине, а выкатили ее на руках, звучало вполне вразумительно. Все приближенные фюрера были прекрасно вышколены и старались не причинять ему ни малейшего беспокойства или неудобства.

— Все прямо один к одному, — пробормотал Линдсей. — Машина словно ждет нас: садись и поезжай…

— Я захватила с собой маленький чемоданчик. И ты тоже быстренько собирайся, чтобы нам никто не помешал.

Криста становилась все беспокойней: очевидно, это объяснялось тем, что ее нервы были взвинчены. Она хотела действовать! Что ж, Криста хотя бы не из тех женщин, что в решающий момент начинают терзаться сомнениями.

— Интересно, много ли в баке бензина, — пробормотал Линдсей, раздумывая, права девушка или нет.

— О Господи! Пойди и выясни!

— Ты оставайся здесь, — велел Линдсей. — Ни в коем случае не выходи из комнаты, пока я не вернусь. Где твой чемоданчик? За шкафом? Ты его не трогай. Если меня поймают, а потом придут сюда и увидят тебя, скажешь, что тебе не спалось и ты решила прогуляться…

В отделанном мраморном вестибюле по-прежнему не было ни души и царила мрачная тишина, когда Линдсей шел к выходу. Он замер у массивной двери и прислушался, склонив голову набок. Линдсей выждал ровно три минуты, следя за секундной стрелкой своих наручных часов. Если за дверью кто-то притаился, он наверняка шевельнется…

Тайный соглядатай непременно должен был себя выдать: либо он вздохнет, либо переступит с ноги на ногу — в общем хоть какой-то шорох все равно раздастся. Наконец Линдсей убедился, что за дверью никого нет. Он открыл ее и вышел на заснеженный двор. Утрамбованный снег хрустел под ногами, когда Линдсей шел размашистым шагом по направлению к «мерседесу». Кого поджидала машина? Линдсей протянул руку к передней дверце и замер. Резко вскинув голову, он взглянул на дом, внимательно всматриваясь, не всколыхнется ли занавеска, не метнется ли от окна чья-либо тень…

Нет, все нормально.

Прямо не верится… Неужели им неожиданно повезло? Такое порой случается, особенно в военное время. И тогда нельзя терять ни секунды! Надо действовать! Так что, может быть, Криста права… Линдсей нажал на ручку, и дверца открылась. Значит, машина не заперта? Да, с системой охраны в этой лесной глуши дела обстоят неважно.

Линдсей заглянул в салон и посмотрел на приборный щиток. Бензобак полнехонек… На заднем сиденье лежал полностью заряженный «шмайсер». Линдсей не стал к нему прикасаться и осторожно закрыл дверь.

Перед тем, как вернуться в здание, он аккуратно замел свои одинокие следы, а нечеткий след от сапог двух эсэсовцев, которые вытолкнули машину из гаража, оставил. Криста была права: «мерседес» только сними с «ручника», чуть подтолкни, поставь на «нейтралку» — и он покатится вниз по дороге, которая вилась по горам и исчезала вдали.

Когда Линдсей возвращался в вестибюль, руки у него окоченели от холода. Прислонившись к двери, чтобы обмахнуть носовым платком снег с ботинок, он вдруг услышал звук. Еле слышный, монотонный гул, напоминавший урчание медленно ползущего танка.

Взявшись за дверную ручку, Линдсей посмотрел через плечо на улицу. Далеко внизу в долине вздымалась белая пыль: там прошла снежная лавина. Весна на подходе. Линдсей вошел в здание. Криста, наверное, ждет его и готова кинуться в омут головой.


Полковник Ягер стоял в казарме у открытого окна, поднеся к глазам бинокль. Его взор был устремлен туда, где дорога, спускавшаяся из Бергхофа, делала крутой поворот и исчезала за отвесной скалой.

Рядом с Ягером стоял его помощник Альфред Шмидт, высокий, худощавый мужчина интеллигентной наружности в очках с тонкой металлической оправой. Шмидт все время ерзал и притоптывал каблуком. Ягер раздраженно отнял от лица бинокль, и он повис на шнурке, надетом на его шею.

— Что с вами, Шмидт? — сурово спросил полковник.

— Я боюсь, что англичанин даже не увидит машину. Надо было подкатить ее еще на несколько метров, чтобы он сразу ее заметил, если выглянет из окна в коридоре…

— Нет, это было бы нарочито, — хмыкнул Ягер.

— Если он только и думает, как улизнуть, то ухватится за любую возможность…

— Вы с ним не разговаривали, а я разговаривал! — отрезал Ягер. — Если делать все слишком явно, англичанин почувствует подвох. Это большая ошибка — недооценивать противника…

— Ладно, если он все-таки клюнет на нашу удочку, то далеко ему не уйти, — заметил Шмидт.

Он выглянул из окна и посмотрел вниз, где стояло два мотоцикла с колясками, в которых сидели вооруженные эсэсовцы. Они держали наготове автоматы.

— Если?! — взорвался Ягер. — Да что вы переполошились, как старая старуха?..

— И все же, хорошо бы нам понаблюдать за главным входом, — упрямо повторил Шмидт. — Можно было оставить человека в комнате наверху, он следил бы за входной дверью.

— Сейчас главное не спугнуть англичанина, он должен быть уверен, что за ним не следят. Когда машина доедет до поворота, мы пустимся в погоню. А теперь, ради бога, прошу: дайте мне сосредоточиться!

Глава 19

— Мы поедем на этой машине! Через десять минут!..

Линдсей и Криста яростно спорили, стоя в просторной прихожей. Англичанин промолчал в ответ на ее отчаянную попытку заставить его принять решение. Криста то умоляла его, то начинала ругать. Сейчас она схватила его за лацканы пиджака, встала на цыпочки и, оказавшись вровень с Линдсеем, яростно воскликнула:

— Послушай! Ты кого-нибудь видел на улице?

— Нет…

— А ты пытался выяснить, следят за машиной или нет?

— Пытался, но…

— Ради Бога, никаких «но»! Мое досье, которое Грубер выписал из Берлина, прибудет сюда со дня на день. Неужели ты хочешь, чтобы я погибла в концлагере?

Линдсей мягко взял девушку за запястья и отвел ее руки. Потом, все еще не отпуская Кристу, подтолкнул ее к стулу и заставил сесть.

— Слишком уж все легко и удачно складывается, — пробурчал он. — Во дворе никого, в доме никого…

— Но сегодня воскресенье!

«Черт подери, соблазн, конечно, велик, — подумал Линдсей. — Сейчас самое время совершить побег. Завтра понедельник, день встречи с Пако. Если повезет, то с помощью Кристы, которая хорошо знает здешние места, можно будет перебраться из Зальцбурга в Мюнхен».

Линдсей принялся рассуждать вслух:

— Я общался с Ягером и представляю, на что он способен. Если бы он хотел устроить нам западню, он бы поступил именно так…

— Да он тогда хотя бы поставил машину так, чтобы ты увидел ее из окна второго этажа! Ты же сам говорил, что она оттуда не видна.

— Да, не видна.

— Ну, так что?

— На месте Ягера, — не сдавался Линдсей, — я бы не делал этого так нарочито. И не стал бы устраивать слежку, а то вдруг заметит? Я бы притаился и ждал…

— Ну да! Ждать! Ждать! Ждать! Ты только об этом и думаешь!

— Я вспоминаю нашу встречу с Гитлером до войны. Мы с ним тогда очень долго беседовали. Он признался, что в любой трудной ситуации он всегда ждет, как будут разворачиваться события, ждет, стараясь понять, что же нужно делать. Я в чем-то похож на него…

— Только тебе недостает его решимости, — с горечью произнесла Криста.

— Я заметил, что сюда каждый день приезжает большой грузовик из прачечной: он увозит грязное белье и привозит чистое. Охрана привыкла к его появлению. Из окна в коридоре я видел, как солдаты реагируют на этот грузовик. Только вот непонятно: приезжает ли он по воскресеньям…

— Откуда мне знать? — уныло откликнулась Криста. — Мой кабинет выходит на другую сторону. Но зачем тратить время на какой-то грузовик?

— Он приезжает каждый день в одно и то же время, в одиннадцать утра, шофер пунктуален, как и все немцы. — Линдсей медленно расхаживал перед Кристой, которая нетерпеливо ерзала на стуле. — В грузовике обычно лишь один человек, он ездит без охраны. Это толстенький коротышка в спецовке, он выгружает большие тюки с грязным бельем, забрасывает их в кузов, запирает двери и уезжает. На боку грузовика написано название какой-то зальцбургской фирмы. А ведь нам нужно попасть именно туда, в Зальцбург!..

— А оттуда куда? — спросила Криста.

— Потом скажу. — Линдсей решил до последнего не говорить, куда они направляются. — Этот грузовик и поможет нам выбраться на свободу. Из окна я увижу, когда шофер откроет дверь. Мы спрячемся под тюками, загруженными ранее. Я думаю, часовые так привыкли к грузовику, что не будут его обыскивать, если, конечно, в Бергхофе не объявят тревогу. Где ты должна быть в одиннадцать утра? И еще, пока я не забыл… скажи, за сколько времени грузовик доберется до Зальцбурга? Будем считать, что по дороге он никуда не заезжает…

— Вообще-то я видела, как он отсюда уезжал, — задумчиво протянула Криста. — Водитель гонит, точно полоумный. Наверно, ему не терпится поскорее освободиться. Мне кажется, он должен быть в Зальцбурге примерно через час после отъезда отсюда. Ну, а что касается моих сегодняшних занятий, то у меня выходной. Стенограмму дневного военного совета поручили вести Траудлю…

— А что ты обычно делаешь в выходные?

— Читаю, отдыхаю, могу устроить постирушку, погладить какие-нибудь вещи. Ко мне никто не наведывается. — Криста подняла на него глаза, лицо ее слегка разгладилось. — Тебя, пожалуй, скорее хватятся.

— Да нет, нам с тобой сегодня чертовски везет! Грубер только вчера одолевал меня своими расспросами и ушел очень недовольный. Думаю, на сегодня он меня оставит в покое. Так-так… у нас воскресенье. В восемь мне принесли завтрак, через полчаса убрали поднос. Обед подадут не раньше половины второго…

— Значит… — Криста принялась вникать во все подробности. — Грузовик будет в дороге час, то есть мы доберемся до Зальцбурга в полдень. Я посмотрела расписание поездов, идущих до Вены и до Мюнхена… ты ведь не желаешь мне сообщить, куда мы направляемся. Надеюсь, когда-нибудь в один прекрасный день ты поймешь, что мне можно доверять…

Криста сказала это не с обидой, а с тоской, и у Линдсея снова промелькнула тревожная мысль, что девушка слишком увлеклась им.

— Я отвечаю не только за себя, — коротко ответил он.

— Понимаю… Итак, мы доберемся до Зальцбурга в полдень. Куда бы мы ни поехали дальше, нам придется поторопиться. На Вену экспресс отправляется в двенадцать пятнадцать, а на Мюнхен — в двенадцать тридцать. Если мы собираемся в Мюнхен, то нам обязательно надо уехать этим поездом, пока нас тут не хватились. Он прибывает в половине второго, как раз тогда, когда тебе приносят обед. А до Вены из Зальцбурга добрых три часа.

— Мы должны попытать счастья, — спокойно сказал Линдсей. — Конечно, всегда возникает множество непредвиденных обстоятельств. Например, грузовик даже не будет проезжать мимо вокзала.

— Или вообще не появится в воскресенье, — напомнила ему Криста. — Ну, мы с тобой здесь встречаемся?

— Да, примерно без четверти одиннадцать.

— Но мне все-таки кажется, что лучше поехать на «мерседесе». — Криста встала и подошла к окну. — Вот он: бери и поезжай!

Линдсей подошел к ней сзади и ободряюще взял за руки.

— Мы поедем на грузовике. Я так решил.

— Ладно. — Криста повернулась к нему и достала из кармана куртки девятимиллиметровый «люгер». — Этого пистолета не скоро хватятся. У меня есть запасные патроны. Я тебе их дам прямо перед нашим уходом.

Криста нерешительно умолкла.

— Что такое, Криста?

— Ян, пожалуйста, обещай мне… Если станет ясно, что нас вот-вот поймают, то… я хочу, чтобы ты меня застрелил. А уж потом, если захочешь, — себя… — Криста отвернулась, голос ее задрожал. — Если нам суждено погибнуть, то хотя бы погибнем вместе…

Линдсей чувствовал себя отвратительно. Он не знал, что сказать, как поступить. Он вдруг стал совершенно беспомощным. Сперва он хотел дотронуться до девушки, которая стояла к нему спиной, но потом передумал и отпустил руку. Чувства Кристы оказались гораздо глубже, чем он подозревал. А он не мог ответить ей взаимностью.

— Давай сперва убедимся, что грузовик приезжает сюда по воскресеньям, — грубо сказал он и вышел из комнаты.


— Загоните проклятую машину обратно в гараж! — рявкнул полковник Ягер.

Было десять часов утра, падал густой снег, и все вокруг: окрестные горы и долина — были затянуты белой пеленой. Ягер, у которого от долгого стояния на одном месте затекли ноги (он стоял неподвижно и внимательно вглядывался в сторону, где дорога круто поворачивала), был в ярости от ощущения собственного бессилия.

— Можем еще немножко подождать… — начал было Шмидт.

Зря он только высунулся!

Ягер немедленно на него обрушился.

— У вас что, не все дома? — завопил он. — Два часа назад вы критиковали меня за то, что я не поставил дурацкий «мерседес» прямо у парадного подъезда! Теперь предлагаете держать его на улице до скончания века! Люди из мотобатальона уже бог знает сколько времени торчат на морозе, они совсем окоченели. Делайте, как вам приказано, черт побери!

Шмидт выметнулся из казармы и отправился к солдатам, которые сидели на мотоциклах и хлопали в ладоши, пытаясь хоть немного восстановить кровообращение в замерзших руках. Отпустив солдат, Шмидт с опаской вернулся к полковнику, который расхаживал по комнате, периодически останавливаясь, чтобы погреть руки, перед старинной печкой, которая топилась дровами.

— Машину сейчас уберут, — еле переводя дух, пролепетал Шмидт.

— Борман придет в восторг, узнав о провале нашей затеи, — злобно прошипел Ягер.

— Но ведь это была ЕГО затея?! — изумился Шмидт, протирая шелковым платочком очки. За то недолгое время, что он пробыл на улице, очки успели запотеть. Мороз крепчал.

— Да, но теперь, когда план не сработал, он скажет, что это моя затея… Я Бормана знаю как облупленного!.. Он всегда выражается уклончиво, отдавая приказания. Тем более что на сей раз он даже не ссылался на фюрера…

Ягер осекся, заслышав звук мотора: «мерседес» отгоняли обратно в гараж. Машина завелась с пол-оборота, хотя и простояла столько времени на холоде: это означало, что он в прекрасном состоянии.

— Но ведь ее нужно было ЗАТОЛКНУТЬ обратно в гараж! — возмущенно вскричал Ягер.

— Я сделаю сержанту выговор.

— Да ладно, не суетись! Какая разница? Вся наша операция — сплошной фарс. Пойду-ка я лучше перекусить.

— Господин полковник, — тактично сказал Шмидт, — солдаты на пропускных пунктах все еще находятся в состоянии полной боевой готовности. Может, я позвоню по телефону и дам отбой?

Ягер, уже стоявший на пороге столовой, замер в нерешительности. Хлопья снега прилипали к окну, затуманивая стекла. Погода портилась…

— Это хорошая идея, — кивнул Ягер. — Если солдат без толку держать в напряжении, они теряют форму. Пусть расслабятся. Скомандуйте отбой, а потом приходите завтракать. Мне хочется с кем-нибудь поговорить… поспорить… — Ягер вздохнул и добавил: — Воскресенье!.. Я всегда ненавидел воскресенья… даже когда был маленьким мальчиком.


Линдсей услышал тихий шум внезапно заработавшего мотора. Он услышал его потому, что после ухода приставленного к нему солдата, который забрал поднос и грязную посуду, англичанин оставил дверь слегка приоткрытой.

Он сделал это, чтобы посмотреть, приставят ли к двери часового. Однако часовой все еще не появлялся. Линдсей не подозревал, что Ягер велел убрать охрану от его дверей, однако выслал большое подкрепление на три контрольно-пропускных пункта и оставил группу захвата неподалеку от Зальцбурга.

Линдсей еще раз взглянул на свои часы. Ровно десять. До встречи с Кристой остается сорок пять минут. Он открыл дверь пошире и высунулся в пустой коридор. Быстро и бесшумно англичанин подошел к окну и посмотрел вниз. «Мерседес» подъехал поближе к подъезду и теперь был прекрасно виден.

Машина стояла: водитель прогревал мотор. Два эсэсовца чистили обледеневшее лобовое стекло и прижимали к нему руки в перчатках, стараясь хоть немного его согреть. Водитель (Линдсей его сверху не видел) включил «дворники»; они сперва резко задергались, но потом заработали в нормальном ритме.

Спрятавшись за занавеской, Линдсей наблюдал, как двое эсэсовцев забираются на заднее сиденье. Машина описала широкий полукруг, поехала по направлению к казармам и скрылась из виду. Линдсей еще подождал, но больше ничего не случилось.

В половине одиннадцатого Линдсей внимательно осмотрел коридор, лестницу и вестибюль. Убедившись, что везде пусто, он взял саквояж, спустился по лестнице и зашел к Кристе. Девушка безостановочно ходила взад и вперед, стараясь побороть панический ужас, который с каждой минутой охватывал ее все больше и больше.

Пряча саквояж за большим комодом, стоявшим у стены, Линдсей пристально поглядел на Кристу. Да, одному совершить побег гораздо проще… однако бросить девушку он уже не мог. Совет, который дал ему на Райдер-стрит полковник Браун, остался втуне.

«В случае побега, — сказал тогда полковник, — смотрите не связывайтесь ни с кем! Это вдесятеро увеличивает риск. Как показывает статистика…»

А ну ее, эту статистику! Он должен перевести Кристу через швейцарскую границу. А там он ее с чистой совестью оставит: пусть отсиживается в Швейцарии до конца войны. Немецкий для нее родной язык, так что Криста вполне сможет затеряться среди местного населения.

— Машина уехала. Ее забрали! — воскликнула Криста, и по ее тону стало понятно, что она взвинчена до предела. — Ты, наверно, скажешь, что твои опасения подтверждаются: нас хотели заманить в ловушку!

— Я, право, не знаю. Может, кто-то хотел куда-то поехать, а потом передумал… из-за погоды…

— Ты так говоришь, чтобы меня успокоить…

Линдсей в три прыжка перемахнул комнату и схватил Кристу за плечи. Его тихий голос звучал сурово, взгляд стал вдруг жестким.

— Послушай! Не пройдет и получаса, как мы выйдем отсюда через эту дверь… если, конечно, грузовик сегодня появится. Мы должны перехитрить водителя и спрятаться в кузове. И с этой минуты дороги назад не будет, понимаешь?

Линдсей закатал правой рукой штанину и показал Кристе нож, который он стащил из кухни в поезде фюрера.

— Может быть, мне придется убить водителя, — продолжал он. — Но даже если нет, все равно рано или поздно придется убивать. Так что, дорогая, если ты сейчас же не успокоишься, ты мне будешь обузой.

— В Зальцбурге, когда мы выходили из поезда, я вела себя нормально, — тихо сказала Криста. — Нам просто не повезло, что Гартман нас остановил. И сейчас ты за меня не беспокойся! Как только мы начнем действовать, все придет в норму. Я тебя не подведу, Ян. Меня просто доконало ожидание…

— Тогда действуем вместе!

Линдсей отпустил Кристу и моментально пожалел о своей несдержанности. Она, конечно, была права. Судя по тому, как она вела себя в прошлый раз, на нее можно положиться. Надо всегда доверять не словам, а делам.

— Ты останешься здесь со мной? — спросила Криста.

— Да.

— Это необязательно. Я могу и одна подождать. Вдруг они сунутся к тебе в комнату? Лучше побудь пока у себя. А если им вздумается меня обыскать, то у меня есть «люгер».

— Мы с тобой все равно рискуем, — деловито сообщил Линдсей, словно Криста была для него чем-то третьестепенным, о чем думают в самую последнюю очередь. — Я пробрался сюда незаметно. Дверь в мою комнату заперта. Если им взбредет в голову приставить к ней часового, то они не будут заглядывать в комнату, решив, что я сижу внутри. Они всегда так поступали. А вот если я вернусь, то придется идти мимо часового, когда нужно будет снова спускаться сюда. В подобных случаях не существует идеального варианта. — Линдсей улыбнулся. — Так что можешь ходить по комнате, словно маятник, я не возражаю.


В 10.45 Линдсей попросил Кристу дать ему «люгер» вместе с запасными патронами. Он засунул пистолет за пояс и запахнул куртку. Они ждали и, похоже, не могли сейчас выдумать темы для разговора.

Неизвестно кто из них чаще поглядывал на часы. Минуты еле ползли. 10.50… На улице по-прежнему шел снег, правда, не такой густой. Линдсей молил Бога, чтобы снегопад не кончался. В плохую погоду, да еще в воскресенье, никому не захочется высовываться на улицу. Они посмотрели на часы одновременно. Их глаза встретились. 10.59…

«Время относительно», — сказал кто-то когда-то. И неважно, кто это сказал и по какому поводу, главное то, что шестьдесят секунд никогда еще не тянулись так томительно долго. Криста и Линдсей замерли, боясь пошевелиться. Оба стояли далеко от окна, выходившего на парадный подъезд. ОДИННАДЦАТЬ ЧАСОВ…

Линдсей склонил голову набок и прислушался: не раздастся ли шум мотора? Гробовая тишина… Снег за окном падал все чаще, тяжелые хлопья сыпались, как перья из подушки, и, медленно кружа, падали на землю. Одна минута двенадцатого…

— Наверное, не приедет… — начала было Криста.

Линдсей замотал головой, приказывая ей замолчать, и опять чутко прислушался. Криста не могла стоять спокойно. Она сжимала и разжимала руки. Англичанин же застыл, будто статуя и, решительно сжав губы, вслушивался в тишину. Ожидание страшно изматывает. Это сущий ад. Дикая нервотрепка.

Он поднял руку, призывая Кристу стоять спокойно, но рука застыла в воздухе. Вдалеке раздался шум приближающейся машины.

— Он гонит, как сумасшедший, — кажется, так выразилась накануне Криста. В общем, она сказала что-то в этом роде.

Линдсей приложил палец к губам и, подойдя к окну, выглянул из-за шторы.

В снежном вихре показалась темная тень, она прорвалась сквозь белую пелену и, резко затормозив, развернулась на 180 градусов. Капот грузовика теперь смотрел в сторону Зальцбурга. А Линдсей смотрел прямо на закрытый кузов с отодвигающейся дверью. Грузовик все-таки приезжал в Бергхоф по воскресеньям!

Сквозь узенькую — не больше дюйма — дверную щелку Линдсей выглянул в вестибюль. Водитель открыл половинку двери и зашел внутрь, таща на плече мешок. А затем исчез с ним в дальнем конце вестибюля.

— Дверь кузова открыта! — воскликнула Криста, смотря из окна на улицу.

— Тогда пошли!

Оба держали в руках саквояжи. Линдсей распахнул дверь и пропустил Кристу вперед. Затем аккуратно затворил дверь и тоже вышел из комнаты. Криста уже скрылась из виду. Они понятия не имели, когда появится водитель. Линдсей бесшумно пробежал по мраморному полу, на котором водитель здорово наследил, и присоединился к Кристе.

На улице оказалось не так холодно, как он ожидал. Снегопад понемногу стихал, хлопья становились меньше и падали реже. Криста в точности выполнила все его инструкции; Линдсей заметил кое-где на снегу небольшие отпечатки: Криста шла на цыпочках. Линдсей же, наоборот, пошел на пятках, причем старался идти как можно размашистей. Водитель не должен понять, что на снегу остались чьи-то следы!

Линдсей влез в кузов и услышал тихий шепот Кристы:

— Ползи сюда…

Она залезла на мешки с бельем, лежавшие в глубине кузова, прямо возле кабины водителя. Линдсей не смог разглядеть ее в темноте, и это его окрылило. Может, им повезет, и шофер их не заметит? Если, конечно, ему вдруг не приспичит достать мешок, лежащий у самой кабины…

Линдсей зарылся в груду белья. Криста прижалась к нему. Саквояж впивался в бок, но сейчас лучше было не шевелиться. Линдсей распахнул куртку и достал пистолет. Криста прошептала ему на ухо:

— Зачем тебе пистолет? Ты что, собираешься его убить?!..

— Только если он нас обнаружит. Тогда я сяду за руль, и мы помчимся…

— Будем надеяться, что до этого не дойдет.

Криста мгновенно сникла. «Будем надеяться…» О боже! Застрелить сейчас водителя — хуже не придумаешь! Потом Линдсей убил бы его без раздумий, но пока они не покинули Бергхоф, это было чересчур рискованно.

Кто-то может услышать выстрел. Придется куда-то прятать труп. Как им удастся проехать через три КПП, если он, Линдсей, будет сидеть за рулем? Он почувствовал, что Криста напряглась. Водитель возвращался за новым мешком. Они услышали, как он потопал ногами, отряхивая с сапог снег. Притаившись под грудой белья, беглецы слышали, как водитель ходит по кузову, и им казалось, что он совсем рядом. Линдсей надеялся, что — если до этого дойдет — он сумеет уложить водителя ударом рукоятки пистолета, и можно будет обойтись без стрельбы.

Шофер тяжело спрыгнул на землю, волоча очередной мешок. Снег скрипел под его ногами. Это хорошо: он затопчет их следы на снегу… Однако Линдсей был сейчас, как натянутая струна. Казалось, ожидание затягивается на веки вечные. А ведь с каждой секундой увеличивалась опасность, что его кто-нибудь хватится!

Водитель еще трижды относил мешки в Бергхоф. И всякий раз возвращался с грязным бельем, которое небрежно бросал в глубь кузова. На третий раз Линдсей увидел нечто такое, от чего у него похолодело внутри.

Шофер как раз подходил к грузовику, когда Линдсей заметил, что из-за мешков высовывается левый ботинок Кристы. Мешок, закрывавший ее ногу, сполз вниз. Не увидеть ботинок мог только слепой. Все пропало! Линдсей крепко сжал рукоятку пистолета.


— О Господи! Ну и погодка!

Водитель, разговаривая сам с собой, забрался в кузов. Он был педантом и хотел убедиться, что все грязное белье сложено в глубине. Выпрямившись, водитель перевел дух и поглядел вперед, держа очередной мешок с грязным бельем.

— Ну что, ты закончил, Ганс? Нравится тебе ездить в такую погоду? Тебе, сукин сын, давно пора запретить выезжать на приличную дорогу.

Появился эсэсовский солдат: это он беззлобно подшучивал над водителем, который по-прежнему стоял с мешком в руках. Водитель оглянулся через плечо и крикнул:

— Эй, Гюнтер! Спорим, что я к полудню уже буду в Зальцбурге? Хочешь, поехали со мной?

— В такую погоду?! Да ты совсем рехнулся, старина? Ничего, на КПП тебя притормозят… если ты, конечно, раньше не перевернешься…

Линдсей затаил дыхание. Ботинок Кристы по-прежнему торчал между мешками. Но он боялся ей об этом сказать. Если водитель заметит Кристу, то позовет охранника…

Мешок с грязным бельем пролетел по воздуху и приземлился прямо на ногу девушки, заслонив ее. Плюх! Водитель спрыгнул на снег. Послышался скрежещущий грохот. Стало темно. Водитель закрыл дверь кузова.


Ганс залез в кабину, завел мотор и включил противотуманные фары. Снял машину с ручного тормоза, нажал газ… Пора ехать. Грузовик сорвался с места и понесся под горку.

Лежавшая под грудой мешков Криста схватила Линдсея за руку и не выпускала ее, пока грузовик не перестал мотаться из стороны в сторону. Он ехал все быстрее. Мешки, конечно, смягчали тряску, однако, лежа в кузове, беглецы чувствовали, что колеса скользили по обледенелой дороге. Линдсей догадывался, что машина приближалась к крутому повороту. И ждал, что Ганс сбавит скорость.

Но Ганс, наоборот, прибавил газу. Он слегка протер запотевшее стекло и смотрел в узенькую щелку. Мрачножелтые противотуманные фары высвечивали опасный поворот, который был уже совсем близко. Однако водитель по-прежнему жал на газ.

Линдсей крепко обнял Кристу. Задние колеса прокручивались, потеряв сцепление с дорогой. Машина пошла юзом. Но Ганс не тормозил! Он вцепился в руль и ехал, не нажимая на тормоз, пока машина сама не сбавила скорость, а затем опять начал потихоньку разгоняться. Опасный поворот остался позади! Ганс надавил ногой на педаль газа и помчался к первому контрольно-пропускному пункту.


За спиной шофера, в кузове, Криста крепко прижималась к Линдсею. На лбу англичанина выступили капли пота.

Девушка глубоко вздохнула, переводя дух.

— Он нас угробит, — прошептала она.

— Машину занесло, — коротко бросил Линдсей. — Но он прекрасно справился с заносом. Теперь я могу тебе сказать, куда мы едем из Зальцбурга. В Мюнхен!

— Тогда нам нужен второй экспресс — тот, что отходит в половине первого. Если мы на него успеем, то приедем в Мюнхен в половине второго, как раз тогда, когда тебе в Бергхофе подавали обед. Значит, они забьют тревогу примерно к моменту нашего появления в Мюнхене. Борман отреагирует молниеносно, он поднимет на ноги всю Баварию.

— Давай сперва доберемся до Зальцбурга, — предложил Линдсей. — А в Мюнхене нам придется проторчать сутки, пока я не встречусь со связным. Куда нам деваться — ума не приложу…

— Ничего, зато я знаю! У Курта был небольшой тайник на чердаке… будем надеяться, что им можно воспользоваться.

— А где, в каком районе Мюнхена? — как бы между прочим поинтересовался Линдсей. — Возле Фельгерргалле или недалеко от собора Божьей Матери?

— Совсем рядом с собором. В маленьком переулке. Апартаменты не больно роскошные, но зато тетя Курта ненавидит нацистов. Они отправили ее мужа в концлагерь. Еще и поэтому Курт решил устроить тайник именно в ее доме… — Криста осеклась. — Мы тормозим?! О Господи!.. Мы уже у первого поста.


Сидевший в кабине Ганс выругался, увидев при подъезде к пропускному пункту, что шлагбаум, похожий на приграничный, опущен. Проклятые дураки! Делать им, что ли, нечего в такую погоду?! И почему-то охранников больше, чем всегда…

Водитель затормозил, но мотор глушить не стал, недвусмысленно намекая, что задерживать его не следует. Он опустил боковое стекло и облегченно вздохнул, узнав эсэсовского офицера, подходившего к грузовику. Ганс никогда не вылезал из кабины. Вот еще, станет он утруждать себя ради каких-то солдафонов!

— Ты хочешь побить рекорд, Ганс? — спросил тощий эсэсовец. — Мы видели, как ты спускался с горы. Ты когда-нибудь сломаешь себе шею.

— Я опаздываю на обед. Чего это вы тут переполошились? Что за дела?

— Да вот, обыскиваем все машины… Для тренировки. Такой приказ поступил вчера из Бергхофа.

— Ладно, осматривайте, что вам нужно, и поднимайте скорее этот проклятый шлагбаум!

— До чего ж ты у нас вежливый, Гансик!

В кузове было слышно каждое слово. Линдсей опять стиснул рукоятку «люгера». Если грузовик будут обыскивать, их с Кристой наверняка обнаружат. Сможет ли он хладнокровно приставить дуло пистолета к Кристиному виску и нажать на курок? Он еще ни разу не убивал женщин…

Раздался скрежет и грохот: кто-то открывал дверцу кузова. Стало еще холоднее: в кузов ворвался морозный воздух. Криста осторожно взяла Линдсея за руку, в которой был зажат пистолет, и поднесла ее к своему виску. Останется только спустить курок… Интересно, они будут прокалывать груду мешков штыками?..

Раздалось шуршанье. Кто-то, пыхтя, карабкался в кузов. Линдсей почувствовал, что ладонь, в которой он сжимал пистолет, вспотела. Криста лежала совсем неподвижно. Можно себе представить, о чем она сейчас думает. Линдсей никогда еще не ощущал себя таким беззащитным, а он это чувство люто ненавидел.

Сапоги ступали все ближе. Снаружи слышались голоса. Криста сжалась в комок. Бедняжка, она окаменела от ужаса!.. Звуки сменялись с головокружительной быстротой. Урча, подъехал бронированный вездеход. Затем раздался уже знакомый скрежет закрывающейся дверцы кузова.

— Ладно, отваливай, Ганс… Отправляйся обедать.

Мотор заработал. Водитель снял машину с ручного тормоза. Грузовик рванулся вперед.

— Ганс! — прокричал офицер вслед грузовику. — Можешь проезжать остальные КПП без остановки!

И они поехали дальше.

Глава 20

Фюрер поднялся, как всегда, поздно, в одиннадцать часов. Буквально за несколько минут до побега Линдсея и Кристы. Накануне Гитлер лег в обычное время: в три часа ночи.

Его спальня, соединявшаяся через гардеробную со спальней Евы Браун, была обставлена в спартанском духе. Стены украшал лишь портрет матери Гитлера, написанный маслом и представлявший собой копию старой фотографии.

Один из самых могущественных людей в мире брился и одевался сам, не прибегая к услугам своего камердинера Краузе. Одежда фюрера была очень скромной, поздний завтрак — без каких-либо деликатесов. Гитлер надел коричневую рубашку с красной свастикой на рукаве и брюки-галифе.

Завтрак фюрера всегда состоял из двух чашек молока и десятка черных сухарей. Кроме того, фюрер, как правило, съедал несколько кусочков не очень сладкого шоколада: он верил, что шоколад придает энергию.

Гитлер завтракал в одиночестве. Он сидел, проглядывая последние сводки Немецкого Агентства Новостей. Через пять минут с завтраком было покончено, и фюрер почувствовал, что готов к трудовому дню. Он начал полуденный военный совет, на котором присутствовали Борман, Кейтель, Йодль и прочее высшее офицерство, неожиданной фразой:

— У меня такое ощущение, что у нас неприятности.

— Но какие, мой фюрер? — промурлыкал Борман.

— Если б я знал!.. Ладно, давайте начинать.

Слушая доклад Йодля о положении на Восточном фронте, Гитлер встал в излюбленную позу: сложил руки на животе. Он ничего не говорил и лишь периодически кивал, как бы выражая свое согласие. Из-за того, что фюрер молчал, в комнате создалась напряженная обстановка.

В какой-то момент Гитлер неожиданно отошел от стола, где лежала крупномасштабная карта Советской России. Приблизившись к окну, он долго вглядывался вдаль, затем вернулся к столу. Фюрер смотрел в сторону Зальцбурга.


Когда Борману донесли о случившемся, он впал в неистовство. Военный совет резко оборвался, потому что Гитлер вдруг сердито зыркнул на своих генералов и, ни слова не говоря, выметнулся из зала заседаний. Была ровно половина второго. По случаю воскресенья повар приготовил Линдсею обед чуть пораньше. Ему не терпелось поскорее освободиться и на несколько часов уйти из кухни. Повар отнес поднос в комнату англичанина в двадцать пять минут второго. И убедился, что комната пуста.

— Господи Боже, Ягер! — злобно орал Борман. — Ну что у вас за охранники? Сперва вы пытались подстроить Линдсею ловушку, это сорвалось, и буквально через пару часов он удрал…

— Я без солдат как без рук, — оправдывался полковник. — Мой отряд разбросан по огромной территории… Мы же хотели заманить англичанина в западню… Которую, кстати, предложили вы…

Борман — он был Ягеру по грудь — взглядом заставил полковника умолкнуть. Он понял, что угодил в трясину, только когда его нога уже завязла. Если фюрер начнет расследование, эта эсэсовская гиена разделит позор поражения с ним, с самим Мартином Борманом!

— Как ему удалось убежать? — рявкнул Борман.

— Разрешите доложить? — подал голос Шмидт, стоявший в двух шагах от них, за спиной своего начальника.

Борман пристально поглядел на худощавого офицера в очках без оправы. Он не любил такие очки: они напоминали ему о Гиммлере, его заклятом враге. Но у Шмидта был аналитический ум. Эта парочка вообще представляла собой немалую опасность: Шмидт выполнял роль мозгового центpa, а Ягер действовал. Борман кивнул, разрешая Шмидту говорить.

— Я весьма сожалею, но есть еще более неприятная новость, — сообщил рейхслейтеру Шмидт. — Как известно, фройлен Лундт нередко видели в обществе англичанина. Похоже, она тоже исчезла…

— Значит, они бежали вдвоем?!

— Я думаю, — продолжал Шмидт, — что у них был только один способ совершить побег. Каждое утро в одиннадцать сюда приезжает грузовик из прачечной. Это очень удачное время.

— А посты? — взревел Борман.

— После того, как наш план с «мерседесом» не сработал, мы дали отбой, — вмешался Ягер.

Борман обратил внимание на слово «наш» и моментально сник. Воспользовавшись этим, Шмидт внес свое предложение. Ягер будет ему очень признателен, — подумал Шмидт, — если он отведет от бедняги гнев Бормана.

— Может, нам сообщит что-нибудь водитель грузовика? Разрешите, я позвоню ему по телефону?

Через несколько минут Шмидт уже звонил водителю домой. Он передал трубку рейхслейтеру, который говорил осторожно, чтобы не переполошить Ганса.

— Что-что? Значит, пропала форма офицера СС… Ваш склад недалеко от железной дороги?.. Так… на вокзал направлялись двое: эсэсовский офицер и девушка… так… значит, Мюнхенский экспресс… Подождите у телефона! — Рейхслейтер посмотрел на Шмидта и приказал: — Дайте мне железнодорожное расписание. Быстро! Поезд на Мюнхен отходит примерно в половине первого…

Борман еще о чем-то поговорил с водителем и повесил трубку.

Скрупулезный Шмидт уже достал расписание и листал его. Найдя нужную страницу, он протянул расписание Борману, который отдавал приказания Ягеру.

— Свяжите меня с начальником Мюнхенского СС, — сказал Борман. — Я поговорю с ним. Из грузовика пропала эсэсовская форма, отданная в стирку… Да, Шмидт?

— Если им удалось сесть в поезд — а Лундт наверняка это устроила, — то они выехали из Зальцбурга в двенадцать тридцать и приедут в Мюнхен в тринадцать тридцать…

Борман посмотрел на настенные часы. 13.39…

— Будем надеяться, что поезд опоздает, — вздохнул он. — Сейчас поезда почти никогда не ходят точно по расписанию.

Ягер прикрыл ладонью телефонную трубку и прошептал:

— Начальник Мюнхенского отряда СС на линии. Его зовут Майр…

— Говорит Борман. Вы Майр? Из Бергхофа сбежали двое: англичанин и немка, молодая женщина… да, вам сообщат их приметы. Мы подозреваем, что они сели в экспресс, который в половине первого выехал из Зальцбурга и буквально сейчас прибывает в Мюнхен. На мужчине может быть эсэсовская форма… Оцепите вокзал…


— Поезд опаздывает, — сказала Криста. — Все из-за этой дурацкой остановки в Розенгейме…

Линдсей взял у нее зеркальце и внимательно оглядел себя. Он был в форме офицера СС; она торчала из мешка с грязным бельем, и Криста ее заметила. На левом рукаве темнело пятно, а все остальное было в полном порядке. Линдсей боялся, что форма не подойдет ему по размеру, но она пришлась почти впору. Только воротничок оказался туговат. Линдсей нахлобучил фуражку так, что она закрывала верхнюю часть лица, и осмотрел почтовый вагон, в котором они ехали всю дорогу от Зальцбурга. Потом перевел взгляд на часы. Без двадцати два. Уже на десять минут позже…

Поезд — он сейчас еле полз —загрохотал на стрелках. Линдсей посмотрел на Кристу, которая стояла в дверях с саквояжем. Они договорились, что выйдут из вагона, как только поезд остановится. В пути Линдсей долго пытался отогнуть ножом засов, закрывавший вагонную дверь. Он уже совсем было отчаялся, как вдруг засов приподнялся и с лязганьем вылетел.

— Мы подъезжаем, — спокойно сказала Криста. — Мне знакомо это место, тут несколько железнодорожных стрелок…

— Отойди в дальний конец вагона, — приказал Линдсей.

— Но ведь я прекрасно знаю Мюнхенский вокзал! — запротестовала Криста. — Он огромный.

— Делай, как тебе велят, черт побери!

Криста сердито посмотрела на него, но послушалась. Линдсей встал возле отодвигающейся двери, держа в правой руке нож, а в левой саквояж. В Зальцбурге они без особого труда проникли в почтовый вагон. Однако в Мюнхене могло оказаться гораздо опасней.


Майор Гуго Брюкнер из частей СС стоял на платформе, поджидая Зальцбургский поезд. Этот дородный мужчина среднего роста очень серьезно относился к своим обязанностям. Особенно он презирал дезертиров: вероятно, потому что долго пробыл на русском фронте. Дезертиры обычно ездили на поездах. Их излюбленным местом был почтовый вагон, который как раз сейчас приближался к платформе.

Пассажирские вагоны быстро мелькали перед глазами майора. Двери были уже открыты, военные и штатские готовились спрыгнуть на платформу, и нырнуть в толпу, и в сутолоке помчаться к выходу. Зоркие глаза майора заметили сорванный засов на почтовом вагоне. Брюкнер напрягся. Похоже, сейчас он раздобудет пушечное мясо для Восточного фронта… Таков был неизбежный удел пойманных дезертиров.

Поезд остановился. Брюкнер, стоявший в глубине платформы, обратил внимание на то, что дверь чуть приоткрыта: очевидно, чтобы тот, кто там притаился, мог подглядывать в щелку… В вагоне было темно, и Брюкнер не видел, что там творится, но он не боялся поганых дезертиров. Гуго отодвинул дверь пошире и вошел в почтовый вагон.

Вагон оказался пуст. Брюкнер поглядел направо… и вдруг заметил Линдсея, всего в трех футах от себя! Линдсей был в эсэсовской форме. Брюкнер окаменел. Меньше всего он ожидал увидеть тут офицера СС…

Линдсей взмахнул рукой и со всей силы нанес майору роковой удар. Лезвие ножа ткнулось майору в грудь, скользнуло по ребрам и по самую рукоятку ушло в тело. Линдсей выпустил нож, Брюкнер зашатался и, пораженно ахнув, попятился…

Закрыв рот ладонью, Криста во все глаза смотрела на майора: он лежал на спине, а из груди его, точно украшение, торчал нож. Эсэсовская форма намокла от крови, на полу образовалась лужица. Линдсей схватил майора за шею и, стараясь не испачкаться, заволок поглубже в вагон, и бросил в том самом месте, где они с Кристой прятались по дороге.

В яростной спешке Линдсей бросил на труп эсэсовца несколько мешков с письмами, чтобы замаскировать его. Криста выглянула из вагона и спрыгнула на платформу. Линдсей схватил свой саквояж и кинулся за ней. Догнав девушку, он увидел, что она бледна, как полотно.

— Меня, наверно, сейчас будет тошнить…

— Переживать будешь потом. Возьми себя в руки. Ты говорила, что знаешь этот вокзал. Так что давай, действуй: выводи нас отсюда!..

Его словесная атака возымела действие. Криста пришла в себя и ускорила шаг.

— Вон, посмотри: к нам подъезжают тележки. Они едут за почтой…

Линдсей убил немца, повинуясь мгновенному порыву; он знал, что рано или поздно дело все равно дойдет до убийства. Однако он не предвидел, что по платформе к ним будет приближаться целая вереница тележек. Значит, уйти с вокзала прежде, чем труп будет обнаружен, не удастся?

Криста теперь почти бежала, они уже достигли конца платформы. Контролеров у барьера не было: в Германии билеты проверяли по дороге. Линдсей оглянулся. Вереница тележек, которую везли двое мужчин, один сидел в голове, другой — в хвосте, уже почти доехала до почтового вагона. Англичанин и девушка зашли за барьер.

И тут же их подхватила бурлящая толпа, люди сновали взад и вперед. Криста взяла Линдсея под руку и повлекла его к выходу. Заметив эсэсовскую форму, все расступались. Это позволяло Линдсею и Кристе быстрее пробираться к выходу, однако они оказывались в центре внимания.

— Квартира твоего жениха далеко отсюда?

— Нет. Пять минут на трамвае…

— Если в Бергхофе забили тревогу, то здесь будут искать двоих: мужчину и женщину. Нам надо идти порознь…

— Хорошо.

Криста без лишних слов раскрыла на ходу свою сумочку и проинструктировала Линдсея:

— Мы сядем в один и тот же трамвай. Я зайду первой: ты должен видеть, что я буду делать. Вот деньги, заплатишь за проезд. Ты входи спереди, а выходить будешь сзади. И пожалуйста, сядь за моей спиной.

Ее поведение в который раз удивило Линдсея. В самые напряженные моменты Криста проявляла необычайное хладнокровие и продумывала каждую мелочь. Только когда он убил эсэсовца, Криста на мгновение потеряла над собой контроль. Но тут кому угодно стало бы дурно, это было жуткое зрелище: немец отступает назад, а из его груди торчит нож…

— Я пойду вперед, — предупредила Криста и вдруг ахнула: — О Господи! Смотри, сколько эсэсовцев! Главное, ты не отставай от меня, умоляю!

Эсэсовцы действительно все прибывали и прибывали. Начальник СС Майр, мгновенно среагировав на звонок Бормана, подтягивал к вокзалу войска.

— Займите вокзал! — распорядился Майр. — Оцепите весь район! Проверяйте документы у всех без исключения! Особенное внимание надо обратить на мужчину в эсэсовской форме. Вы должны найти офицера и девушку. Мне сказал сам рейхслейтер, что их нужно арестовать.

Из первого грузовика, остановившегося у главного входа, солдаты начали выпрыгивать как раз в тот момент, когда Криста и следовавший за ней на некотором расстоянии Линдсей вышли через боковую дверь.

Криста направилась прямо к трамваю, в который садились последние пассажиры. Она взяла билет и протиснулась в середину вагона. Свободных мест не было, так что ей пришлось стоять.

Линдсей сел в трамвай последним. Купив билет, он пробрался поближе к Кристе и встал у нее за спиной. Одноногий инвалид на деревяшке, которая торчала, перегораживая проход, испуганно посмотрел на него и медленно встал, уступая место.

Англичанин чуть было не попросил его сесть, но вспомнил, что одет в эсэсовскую форму. Он молча опустился на сиденье и поглядел вперед. Криста, смотревшая на него через плечо, облегченно вздохнула. Двери закрылись, раздался предупредительный звонок, и трамвай тронулся.

Когда он сворачивал от вокзала на центральную улицу, Криста увидела в заднем окне эсэсовца: он стоял на рельсах перед следующим трамваем и махал руками, приказывая водителю остановиться. Еще несколько грузовиков с солдатами проехали мимо их трамвая, шоферы нажимали на клаксоны, вынуждая все остальные машины потесниться к тротуару.

Три мотоцикла с коляской, в которые набилось еще Бог знает сколько эсэсовцев, рыча, примчались на вокзал.

— Может быть, лучше сойти на следующей остановке, пока командир отряда не послал мотоциклы в погоню за трамваем? — подумала Криста.

Она никогда не видела, чтобы трамвай тащился так медленно. Девушка постаралась придать лицу равнодушное выражение, заметив, что на нее пристально смотрит мужчина в военной форме. Он встал.

— Садитесь, фройлен. У вас усталый вид. Вы, наверно, приехали издалека?

— Спасибо. — Криста слабо улыбнулась. — Но я выхожу на следующей остановке.

Как некстати сейчас эта мимолетная встреча. Она может оказаться даже опасной. Немецкий сержант, которому приглянулась Криста — она поняла это по его глазам, — вспомнит ее, если его будут допрашивать. И что еще хуже, он скажет, на какой остановке она вышла!

Трамвай остановился. Криста взяла саквояж и прошла мимо сержанта, даже не взглянув в его сторону. Линдсей подождал, пока она спустится с подножки, а потом вскочил и кинулся за ней. Очутившись позади Кристы на тротуаре, в толпе прохожих, он обернулся. Трамвай, в котором они только что ехали, окружили мотоциклисты. В вагон вошел офицер СС с явным намерением допросить всех пассажиров.


Настроение фюрера всегда было непредсказуемым. Он воспринял известие о том, что беглецам удалось ускользнуть с вокзала в Мюнхене, удивительно спокойно. Сняв очки — он никогда не фотографировался в очках, но вообще-то носил их, — Гитлер отложил в сторону бумаги, которые просматривал, и внимательно выслушал сбивчивые объяснения Бормана.

— Майр не проявил должной расторопности. Об этом свидетельствует его звонок с Мюнхенского вокзала. Беглецы ехали в почтовом вагоне. Негодяи убили эсэсовского офицера Брюкнера — его труп был обнаружен под мешками с письмами, — убили и скрылись…

— Но в почтовых вагонах часто ездят дезертиры, — возразил Гитлер.

— Да, но Майр еще доложил, что его мотоциклисты задержали трамвай, который только что отошел от вокзала. Свидетели очень точно описали пассажиров, сошедших на первой же остановке: мужчину в эсэсовской форме и девушку, которая как две капли воды похожа на Кристу Лундт…

— Ах, но какой теперь смысл об этом говорить?

Сидевший на диване Гитлер посмотрел на Ягера и Шмидта, вертя в руках очки. Кейтель и Йодль, вернувшийся, чтобы уточнить кое-какие детали после дневного военного совета, тоже находились в зале. Они тактично помалкивали.

— А вы что думаете о случившемся, Кейтель? — внезапно спросил фюрер.

— Думаю, что далеко им уйти не удастся…

— Майр велел прочесать весь город, — выпалил Борман. — Я совершенно согласен с фельдмаршалом.

— Вы просто не знаете, что говорите, — мрачно заявил Ягер. — Это колоссальная работа.

— Однако, — молвил фюрер, — из любой ситуации можно найти выход.

Эта фраза как нельзя лучше отражала его отношение к жизни, в ней таился секрет восхождения Гитлера к власти…


Через час Майр вернулся в казарму. Неожиданно раздался телефонный звонок. Майр поднял трубку и представился. Звонили опять из Бергхофа.

— Говорит Борман! Ко мне поступили сведения, что у Линдсея назначена встреча с агентом союзников возле собора Божьей Матери…

Голос звучал как-то удивительно глухо. Майр подумал, что он не очень похож на голос рейхслейтера. Однако уточнить побоялся: с Борманом шутки плохи. А невидимый собеседник продолжал:

— Связной ждет его по понедельникам в одиннадцать часов утра. Отдайте соответствующие распоряжения и ни в коем случае не распространяйтесь об этом звонке. Таков приказ фюрера!..

По-прежнему заинтригованный, Майр положил трубку. Завтра понедельник… Значит, он будет ждать агента союзников возле собора Божьей Матери…

Глава 21

— Вовремя мы успели, — сказала Криста. — Из трамвая выскочили и в переулок свернули.

— Но они прочешут весь район, — предупредил ее Линдсей. — Трамвай — это только начало.

Они стояли в узеньком проулке между старинными зданиями, и на то, что дело происходило днем, намекала лишь узкая полоска светлого неба над их головами. Пахло кошками. Булыжная мостовая обледенела, и было скользко. Дома казались нежилыми. Криста достала из сумочки ключ, вставила его в скважину крепкой, новой деревянной двери, усеянной в качестве украшения обойными гвоздями, но открыла не сразу, а сперва повернулась к Линдсею и прошептала:

— Курт приезжал сюда в отпуск, а потом, когда дезертировал, тоже скрывался тут. Это квартира его тети Хельги. Как я тебе говорила, ее мужа отправили в концлагерь. Тетя Хельга ненавидит нацистов. Твоя форма ее напугает. Так что ты лучше постой на площадке третьего этажа, пока я с ней переговорю…

На лестнице было так темно, что, когда Криста затворила дверь, Линдсей не смог разглядеть даже своей руки. Он принялся на ощупь карабкаться наверх, держась за засаленные перила. Сосчитав лестничные площадки, Линдсей остановился на третьем этаже, а Криста пошла дальше, на четвертый. Линдсей поморщился: на лестнице стоял затхлый, какой-то нежилой запах.

— Неужели тетя Хельга — единственная обитательница этого дома? — подумал англичанин.

Он услышал, что дверь наверху открылась, и увидел луч света.

Затем раздался шепот, очень соответствовавший общей атмосфере этого дома. Из открытой двери на той площадке, где стоял Линдсей, резко пахло мочой. Линдсей заглянул внутрь и увидел сквозь мутное окошко грязный туалет, который давно не прочищали.

— Ян! Иди сюда…

Голос Кристы… Линдсей с готовностью схватился за перила, устремившись на четвертый этаж, и почувствовал, что перила здесь недавно протирали. На площадке рядом с Кристой стояла пожилая женщина с волевым лицом. Она не обратила внимания на эсэсовскую форму, в которую был одет Линдсей, а, нахмурившись, пристально вгляделась в его лицо.

— У него есть какие-нибудь документы? — спросила тетя Хельга.

— У тебя есть документы? — в свою очередь осведомилась Криста. — Это тетя Хельга. Она очень осторожная женщина.

— В наши дни приходится соблюдать осторожность, — мрачно пробурчала женщина. — Говорят, существует подпольная организация, которая тайно переправляет в Швейцарию тех, кто помогает союзным войскам. А гестаповцы выдают себя за англичан или американцев и пытаются втереться в доверие к подпольщикам…

— У меня есть удостоверение летчика Королевской авиации, — сказал Линдсей.

— А почему его не отобрали? — требовательным тоном спросила изможденная женщина, беря у Линдсея удостоверение и подозрительно вглядываясь в лицо англичанина, а потом сравнивая его с лицом на фотографии. — Криста сказала, что вас держали там взаперти…

— О да… — Линдсей поймал предупреждающий взгляд Кристы и понял, что нужно как можно меньше трепать языком. — Гестаповец два дня не отдавал мне удостоверение: наверняка для того, чтобы перефотографировать его и завести на меня дело…

— Он отдал удостоверение, только когда на него нажали сверху, — поспешно проговорила Криста. — Линдсей — подполковник авиации. Я думаю, они надеялись получить какую-нибудь ценную информацию…

— Ладно, возьмите. — Хельга вытерла удостоверение цветастым фартуком, чтобы стереть отпечатки пальцев, и протянула документы англичанину. — Входите в дом. Однако я настоятельно прошу вас отдать мне эту форму, чтобы я могла ее сжечь.

— Ну, и вонища будет! — попытался пошутить Линдсей, но Хельга не поддержала его, глядя по-прежнему сурово.

— Мы сейчас жжем что угодно, лишь бы было тепло. Так что неприятные запахи для нас не новость. — Хельга затворила дверь, заперла ее и, подойдя к печурке, взяла кочергу. Открыв заслонку, она поворошила тлеющие угли.

Линдсею показалось, что Хельга взяла кочергу на всякий случай, в качестве оружия. Ее следующий вопрос подтвердил его опасения.

— Где вы раздобыли эсэсовскую форму?

— Тетя Хельга! — запротестовала Криста. — Это я достала ему форму… неважно как… Вы должны ему доверять. Я была в Англии, когда мы познакомились, испытала его. Покажите ему тайник.

— Тот, что Курт приготовил для себя, но так и не сумел использовать? — с горечью произнесла тетя. — Ладно, но пусть отдаст мне форму, я ее разрежу и сожгу по частям…

Похоже, сжечь эсэсовскую форму было ее навязчивой идеей. Линдсей заподозрил, что тетя на самом деле моложе, чем выглядит. Одному Богу ведомо, что ей пришлось пережить…

— Теперь они не застанут нас врасплох, — сказала Хельга. — Мой хороший друг — он живет в деревне — сделал мне отличную входного дверь, в нее из пушки пали — и то не пробьешь! Так что нацистам придется позвонить в звонок и ждать, пока я соизволю открыть. Когда они пришли за Куртом, то просто высадили дверь и…

В тайник вел хитроумно замаскированный люк, прорубленный в потолке возле поперечной балки. Хельга принесла из кухни стремянку, поставила ее в нужное место и взобралась по ступенькам, держа в руке нож с тонким лезвием.

— Нужно слегка воткнуть нож вот сюда, прямо возле балки, — объяснила она. — А потом всадить лезвие поглубже… ну, примерно как делает мужчина, лежа с женщиной в кровати…

Линдсей посмотрел на Кристу, она покраснела и отвела взгляд.

— Кончик ножа ткнется в стальной брусок, который Курт прикрепил к люку. А затем нужно вытолкнуть люк наверх. Вот так…

В гладком и с виду целом потолке вдруг открылась квадратная дверца и показалось темное отверстие. Хельга опустила люк на место и сошла вниз. Она провела Линдсея и Кристу в кухню и лишь там предложила:

— Если вы проголодались, я могу угостить вас бесцветным, безвкусным варевом, которое мы называем супом. Но эта бурда хотя бы горячая…

— Она тебя приняла! — прошептала Криста.

Ровно в три часа дня, через час после их появления в чисто прибранной квартире Хельги, начальник полицейского управления приказал прочесать весь район.


Дверной колокольчик оглушительно трезвонил… даже, скорее, не трезвонил, а тарахтел, как автомат. Криста проглотила остатки жидкого, водянистого кофе и вскочила из-за стола.

— Черт! Что такое?

— Внизу звонят в дверь, — лаконично ответила Хельга.

Она распахнула окно и высунулась по пояс из мансарды, глядя в переулок. Затем помахала рукой и крикнула что-то… что именно, Линдсей, который тоже встал из-за стола, разобрать не сумел. Тетя Хельга отошла от окна и, зайдя в кухню, снова вынесла стремянку.

— Похоже, у нас под окном собралась вся мюнхенская полиция. Вы сидите на чердаке, пока я не постучу по люку три раза палкой. Не забудьте свои сигареты, герр Линдсей…

Линдсей взял нож, который ему протянула тетя Хельга, и полез по лестнице. Ему удалось с первого раза открыть примитивный засов, и он, спустившись, взял чемодан, который держала в руках Криста. Хельга убрала со стола посуду, оставив только свою чашку и блюдце.

Дверной колокольчик опять зазвонил. Линдсей отнес на чердак свой саквояж и саквояж Кристы, а девушка тем временем собрала сигаретные окурки, завернула их в газету и сунула в карман пальто.

— Не забудь мою фуражку! — крикнул Линдсей.

Криста надела ее на голову, поднялась по стремянке, ухватилась за протянутую руку англичанина, и он втащил ее на чердак. Вернувшись из кухни, Хельга достала откуда-то палку с шишковатой ручкой. Неожиданно прихрамывая, она направилась к двери и уже на пороге подняла глаза на два лица, маячившие в отверстии на потолке.

— Ревматизм, — сухо сказала она. — Из-за него я спускаюсь по лестнице целую вечность…

За все время их знакомства Хельга впервые проявила чувство юмора. Линдсей закрыл люк и нащупал болт. Вставил его в паз, принялся ждать. Крышка люка была сделана из сучковатого дерева, как и весь потолок. Бедный Курт порядком потрудился, чтобы скрыть свой тайник. Криста зажгла маленький фонарик, который прихватила с собой из кухни.

Чердак был похож на декорации в стиле Диснея: вместо стен — скаты крыши. Пол был настлан поверх балок. Два крошечных слуховых окошка закрыты плотными занавесками, которые не пропускали дневного света. На чердаке нашлось даже два спальных мешка, и Криста тут же уселась на один.

— Садись на другой мешок, — велела она. — А то пол скрипит…

— Ты хорошо тут ориентируешься?

— Да, — кивнула Криста, и в ее глазах мелькнула тоска.

Линдсей подумал, что, должно быть, она часто уединялась с Куртом в этом крошечном мирке, спрятанном от посторонних глаз. Не успел он усесться на спальный мешок рядом с люком, как снизу донеслись голоса, причем так отчетливо, просто поразительно! В квартиру вошла полиция.

Хельга ворчала на сержанта полиции Берга, пятидесятивосьмилетнего мужчину с толстым животом и большими, свисавшими вниз усами. Он явился вместе с двумя подчиненными, которым велел начинать обыск.

— Мало того, что я живу впроголодь, так еще нельзя спокойно поесть, без посторонних! — ворчала Хельга, опираясь на палку. — Нужно принять закон, который бы запрещал это!

— Закон — это мы, — дружелюбно напомнил ей Берг.

— Тогда нужно законодательно запретить такой закон!

— Мы ищем мужчину и женщину, — примирительным тоном объяснил Берг. — Мужчина носит эсэсовскую форму.

— Я бы не пустила в свой дом эсэсовца! Пусти козла в огород… Какого черта я буду…

— Ну, ладно тебе, Хельга, я же просто выполняю свой долг…

— Тогда скажи им: пусть будут поосторожней у меня на кухне. А то они перебьют мне всю посуду.

И вдруг из деревянной крышки люка вывалился сучок! Линдсей приник ухом к полу и в ужасе замер. Он отчетливо услышал, как сучок шлепнулся на пол, причем — вот беда! — именно в тот момент, когда в разговоре наступила пауза.

— Что это? — встрепенулся Берг.


Англичанин заметил, что пальцы Кристы свело судорогой, и девушка не сразу смогла выключить фонарь. Не дотрагиваясь до деревянного пола, он поглядел одним глазом в дырку, которая образовалась от выпавшего сучка. В нее была видна вся комната.

Когда сучок шлепнулся на пол, Берг стоял у окна и смотрел на улицу, повернувшись спиной к Хельге. Тетя Хельга вздохнула и, передвинув палку на четыре дюйма, поставила ее прямо на сучок. Берг насторожился и подозрительно посмотрел на нее. Теперь на его лице не было и тени улыбки. Он превратился в строгого полицейского.

— Да это же печка! — скрипучим голосом произнесла Хельга. — Знаешь, иногда мне удается раздобыть настоящее деревянное полено, которое хорошо горит. — В голосе Хельги зазвучали издевательские нотки. — Это что, тоже запрещено законом?

Линдсей поглядел в «глазок», и у него перехватило дыхание. Сучок был больше, чем палка тети Хельги. Бергу стоило только сперва опустить глаза, а потом поднять их на потолок… Очки полицейский не носит, значит, зрение у него отличное…

Сердито поджав губы, Хельга выдержала пристальный взгляд Берга и опять заговорила:

— Ты еще не заглянул в этот большой шкаф! Может, я спрятала вашего эсэсовца за теми жалкими платьишками, что у меня остались? В шкафу полным-полно места, дубина ты стоеросовая!

Берг так разозлился, что действительно подошел к шкафу и открыл обе половинки дверей. Хельга быстро наклонилась, подняла сучок и подковыляла к печке. Она открыла кочергой заслонку и бросила сучок в огонь. Берг захлопнул дверцу шкафа и обернулся.

— Хельга, мне это нравится не больше, чем тебе. Но мужчина в эсэсовской форме — англичанин.

— Ага! И у него крючковатый нос и шрам на правой щеке…

— Так ты его видела?!

— Берг, ты совсем спятил, старый дурак! — хихикнула Хельга и шутливо замахнулась на него палкой. — Пора тебя отправить на покой.

Она пристально поглядела на двух полицейских, которые вышли один из спальни, другой из комнаты. Оба покачали головой. Хельга указала палкой на дверь и сердито проворчала:

— Вы помните, где здесь выход? Надеюсь, не заблудитесь в моих роскошных апартаментах?

Берг сделал им знак, веля выйти вон, закрыл за ними дверь и вернулся в комнату. Ему нужно было задрать голову… Линдсей сжался в комок. Неужели он знает о существовании чердака?

Берг сунул руку в карман и, выудив оттуда жестяную банку, протянул ее Хельге.

— Мой брат вернулся неделю назад из Туниса. Они там захватили английский грузовик, который заплутал на горных дорогах. В грузовике везли английский кофе. Фирма «Лайонс». Это тебе за то, что мы тебя побеспокоили…

— Взятка? Да еще товар с черного рынка? — Хельга скрючила пальцы и хищно цапнула банку. — Ах ты, плутишка, Берг. Ты знаешь, что ты плутишка? Первую чашку я выпью за твое здоровье…

— Ладно, я пойду… И чтобы тебя больше не беспокоили, оставлю тебе вот эту бумагу, В ней подтверждается, что здание только что обыскали.

Берг достал лист бумаги, положил его на стол, разгладил, поставил дату, подпись и протянул Хельге.

— Если явятся эсэсовцы, помашешь бумажкой у них перед носом. Здесь и моя подпись, и подпись начальника городской полиции.

— Я провожу тебя до выхода. Нет, пожалуйста, не спорь! Я сама хочу запереть дверь ключом и задвинуть засов. Ты не представляешь, какие люди шляются впотьмах по нашему переулку…

— Представляю! — горячо возразил ей Берг.

Дверь закрылась, и в квартире вдруг воцарилась тишина. Криста облегченно вздохнула и потянулась, выпрямляя затекшие ноги и руки. Все это время она сидела, не шевелясь.

— Когда выпал сучок, я чуть не вскрикнула, — сказала она.

— А ты-то как это поняла?

Криста схватила его за руку и указала наверх. Линдсей увидел на покатом потолке косой лучик света, проникавший снизу, из комнаты. Он рассказал Кристе о том, что там происходило.

— Твоя Хельга — отчаянная тетка, — усмехнулся он. — Теперь она хочет убедиться, что они уберутся восвояси. Пока ее нет, давай я тебе кое-что расскажу. Мало что со мной может случиться до завтрашней встречи?! Ровно в одиннадцать утра напротив собора Божьей Матери…

Линдсей подробно объяснил Кристе, как связаться с агентом Пако. Девушка сидела в темноте, тесно прижавшись к нему, и внимательно слушала.

Покончив с объяснениями, Линдсей сказал:

— Если ты с помощью Пако проберешься в Швейцарию…

— Или мы оба переберемся, или останемся здесь, — категорически возразила Криста.

— Сейчас война. Ради Бога, послушай меня! Союзному командованию нужно узнать, где расположена секретная ставка фюрера. Ты объяснишь это лучше, чем я. Еще они хотели выяснить, кто управляет немецкой военной машиной. Скажешь, что фюрер… — Линдсей запнулся, не зная, стоит ли продолжать.

— Есть ведь и еще кое-что? — тихо спросила Криста. — Ну, я имею в виду фюрера…

— Так… продолжай…

— С тех пор, как он вернулся из поездки на Восточный фронт, он стал другим. Я не думаю, что остальные это заметили, они ведь ужасно боятся его, даже Кейтель и Йодль. После своего возвращения он или слушает и ничего не говорит, или на них кричит. Да и ходит как-то не так… И потом есть много других деталей, очень мелких, которые только женщина может заметить. Это что-то сверхъестественное… мне казалось, что я общаюсь не с ним, а с его бра-том-близнецом… Но у фюрера не было брата-близнеца!

— Ты сказала «не было»… Сказала в прошедшем времени. Значит, ты уверена, что дело серьезное. Я, кстати, обратил внимание, что ты назвала Кейтеля и Йодля, но не упомянула про Бормана…

— Борман тоже вел себя странно после возвращения фюрера. На военных советах всякий раз, когда я глядела на фюрера, стараясь сообразить, что же все-таки изменилось, Борман следил за мной, словно кошка за мышью. Будто бы хотел понять…

— Понять что-то про фюрера?

— Нет! Про меня! Понять, заметила ли я перемену… или подмену.

— Вот именно, ПОДМЕНУ! Криста, ты совершенно права! Они подыскали двойника… Я уверен, что это сделал Борман. Когда я в первый раз очутился в Бергхофе, я видел там фантасмагорическое зрелище…

Линдсей рассказал Кристе о мужчине, который жестикулировал и истошно вопил в кольце зеркал. Криста крепко сжимала его руку. В начале рассказа она вдруг погладила его по щеке, но потом перестала и слушала, затаив дыхание.

— А когда это было? — наконец спросила она. — Помнишь, я тебе говорила: в эту часть Бергхофа комендант Мюллер никогда никого не пускал…

— Когда я увидел двойника Адольфа Гитлера, который вертелся в зеркальной комнате, фюрер был в Смоленске, за тысячи миль от Бергхофа.

— Выходит, их двое? Но как это возможно, Ян?

— Не знаю. Я только знаю, что это так. И твои наблюдения подтверждают, что Гитлер, севший в самолет под Смоленском, и Гитлер, высадившийся из него, — это два разных человека…

— Значит, это заговор? — вслух подумала Криста.

— Людям всегда грезятся интриги и заговоры… Но в действительности все часто оказывается гораздо проще. На ком держится все здание нацистского режима? Из-за кого генералы не могут произвести переворот?

— Из-за фюрера…

— А раз так, то что бы ни случилось, фюрер должен оставаться на месте! Борман, Геббельс, Геринг, Риббентроп и все остальные, не говоря уж о Кейтеле и Йодле и обо всех руководящих эсэсовцах и гестаповцах, — они зависят от фюрера. Само их существование зависит от фюрера!

— Ты хочешь сказать…

— Дай мне договорить. Если кто-нибудь из них, наверху, и заподозрил подмену, разве он решится о ней заикнуться? Нет, все они будут поддерживать обман…

— А как насчет генералов, которые не согласны с Гитлером? Например, генерал Гудериан…

— Скажи, такие люди часто приезжают теперь к фюреру, когда он сидит взаперти в своем Волчьем Логове и лишь изредка наведывается в Бергхоф?

— Нет, очень редко. И они заранее готовы к тому, что увидят ФЮРЕРА, — медленно произнесла Криста.

— Следовательно, им и в голову не придет, что произошла подмена… особенно если сходство столь убедительное. А насколько я смог удостовериться, впервые попав в Бергхоф, у незнакомца, похожего на фюрера, было полно времени, чтобы хорошенько подготовиться к представлению.

— Но ведь есть еще Ева Браун, — напомнила Линдсею Криста. — Она-то наверняка поняла, что это двойник!

— А насколько крепко ее положение без поддержки фюрера? Кстати, что она собой представляет?

— Хорошенькая пустоголовая куколка. Целыми днями прихорашивается и думает только о тряпках. Она тщеславна и часто жалуется, что фюрер не уделяет ей внимания…

— Значит, двойник фюрера, скорее всего, развлекал ее во время долгих отлучек Гитлера. Они могли даже завести, роман, — предположил Линдсей и повторил: — И все же, что с ней случится, лишись она поддержки фюрера?

— Она скатится вниз, на дно общества, — недвусмысленно заявила Криста. — Жены других нацистов: Риббентропа, Геббельса и прочих — ее ненавидят. О Боже, я начинаю думать, что ты прав! Кроме того, это объясняет, почему комендант Мюллер никого не пускал в ту часть Бергхофа…

— И почему с комендантом Мюллером приключился «несчастный случай» как раз тогда, когда Борман подменил фюрера двойником. Я уверен, что Мюллера убили. Он был не из тех, кто кончает жизнь самоубийством или падает с парапета на террасе Келштейна. Ты ведь говорила, что примерно в тот момент, когда самолет фюрера должен был прилететь из Смоленска и приземлиться на аэродроме, раздался очень громкий взрыв?

— Да, было такое впечатление, что взорвалась бомба…

— Очевидно, взорвался его самолет, — решил Линдсей. — А кто пошел встречать фюрера на аэродроме?

— Мартин Борман.

— Коричневая тень… Он всегда рядом с хозяином и приобрел неограниченную власть «по приказу фюрера». Только человек, обладающий подобной властью, мог провернуть такой фокус.

— Значит, по-твоему, самолет потерпел аварию? — спросила Криста.

— А какая была в тот день погода?

— Жуткая. Сплошной туман, даже верхушек деревьев не было видно. Но нам сказали, что самолет приземлился на другом аэродроме.

— Я сам летчик, и я видел туман в Волчьем Логове. Приземлиться в такую погодку равносильно самоубийству…

— Фюреру всегда не терпелось как можно скорее добраться до места. Наверно, он принялся руководить пилотом.

— Ты понимаешь, что это означает, если мы с тобой правы? Борман пошлет за нами целое войско, лишь бы стереть нас с лица земли! Мы с тобой слишком много знаем, чтобы остаться в живых.

Глава 22

Наступил решающий день: понедельник. День встречи с Пако. Ночь Криста и Линдсей провели на чердаке, чтобы, если вдруг нагрянут эсэсовцы, у Хельги не было неприятностей.

— Какое серое утро! Ты только посмотри в окно! — воскликнула Криста.

Она отодвинула занавеску, закрывавшую маленькое слуховое окошко под самой крышей. Линдсей подошел и тоже выглянул на улицу. Совсем рядом, над крышей, высились два гигантских купола: когда-то золотистые, а теперь позеленевшие, покрытые ярь-медянкой. Криста указала на них рукой.

— Это и есть собор Божьей Матери.

— Довольно близко. Насколько я помню, на карте, которую я изучал в Лондоне, перед собором изображалась большая площадь. Как, по-твоему, в одиннадцать утра на ней бывает много народу?

— Да нет, в основном это домохозяйки, которые ходят по магазинам в поисках продуктов. Если в какой-нибудь магазин что-нибудь завезут, площадь моментально опустеет. На этот раз мы пойдем вместе, да? Ты ведь будешь в штатском…

— Хорошо.

Зря они так договорились: вполне вероятно, на площади окажутся патрули, которые будут искать мужчину и девушку… Однако Линдсей понимал, что Кристе необходимо чувствовать его поддержку. Вдобавок он не имел ни малейшего понятия о том, как Пако собирается увести их с площади. Если придется уезжать на машине, надо будет моментально в нее запрыгнуть, нельзя терять ни секунды!

К половине одиннадцатого они съели скудный завтрак, который им подала Хельга (однако постарались восполнить это двумя чашками кофе, который подарил тете Хельге сержант Берг).

— Я смотрю, вы без дела не сидите, — заметил Линдсей.

Он сказал это потому, что, пока они спали, Хельга расстелила на столе эсэсовскую форму и разрезала ее портновскими ножницами на мелкие кусочки, чтобы сжечь в печке. Металлические пуговицы она аккуратно срезала и положила в маленький мешочек.

— Я спущу их в канализационный люк в трех километрах отсюда, — пояснила тетя.

Возле печки стоял старый деревянный стул, на котором лежал большой топор. Хельга указала Линдсею на этот стул.

— Вот, хочу разрубить его на дрова: вместе с деревом тряпки будут лучше гореть. А когда пепел остынет, я положу его в другой мешочек и брошу в мусорный бак, тоже как можно дальше отсюда.

Хельга дала Линдсею на выбор несколько поношенных пиджаков, брюк и пальто. Он быстро примерил всю эту одежду. Брюки оказались впору, а пиджаки были тесноваты, да и рукава коротки.

— Ладно, ничего, — успокоила его Хельга. — Мы тут, в Германии, сейчас носим что придется. Главное — вас может выдать ваше лицо.

— Лицо?

— Да, вы слишком молоды, а значит, вас вполне могут принять за дезертира. — Хельга протянула Линдсею палку, на которую она опиралась, изображая перед Бергом хромую старуху. — Возьмите палку и ходите, прихрамывая, словно вас тяжело ранило на войне и вы уже неспособны сражаться, и вас списали из армии. Наверно, в Англии сейчас та же картина: улицы кишат калеками…

Линдсей не стал ее разочаровывать. В отличие от солдат вермахта британцы не попадали в жестокую советскую мясорубку, они не сражались с казаками, которые отсекали шашками запястья немцам, когда те поднимали руки, сдаваясь в плен.

Линдсей заглянул в зеркало и был поражен произошедшей с ним переменой. То, что он был блондином, существенно облегчало дело: благодаря светлым волосам он вполне мог сойти за арийца. Линдсей засунул за пояс пистолет; на всякий случай он не стал застегивать пиджак, а пальто застегнул только на одну пуговицу.

— Это вещи Курта? — тихо спросил он.

— Да. Берг знал про Курта, но закрыл на это глаза, сказал, что во время войны все вокруг посходили с ума. Неужели если простой англичанин вдруг повстречает простого немца, он будет его ненавидеть? Или немец англичанина? — Хельга выпрямилась. — Вот вы англичанин. Разве вы меня ненавидите?

— Бог мой, да как же это возможно?! После всего, что вы для меня сделали…

— Ладно, вам пора идти, а то вы опоздаете на свою встречу, — сурово сказала Хельга, прервав англичанина на полуслове.

Криста обняла Хельгу и, подхватив саквояж, выбежала из квартиры; глаза ее наполнились слезами. Линдсей тоже взял свои вещи и посмотрел на Хельгу, которая стиснула рукоятку топора и помахала им, веля англичанину уходить. Спускаясь на ощупь по загаженной лестнице, Линдсей услышал, как тетя Курта запирает дверь…

…ВЫ ОПОЗДАЕТЕ НА СВОЮ ВСТРЕЧУ…

Старуха была умна. Догадываясь, в каком напряжении они сейчас пребывают, она простилась с ними так, словно они шли не на опасное, рискованное свидание, а на обычную деловую встречу.


Стоя на чердаке, с которого был виден собор Божьей Матери, агент по имени Пако поднес к глазам полевой бинокль: сперва он медленно осмотрел улицу Нойхаузер-Кауфигерштрассе, потом его взор остановился на площади перед большим собором. Возле входа в церковь стоял дворник, в руках он держал метлу, от которой в скором времени должна была остаться одна лишь палка. Рядом стояла невинная с виду тележка с мусором. Подметая тротуар, дворник слегка приволакивал левую ногу.

Агент по имени Пако поглядел на часы. 10.55. Если англичанин появится, то это произойдет через пять минут. Пока что на площади не наблюдалось ничего подозрительного. Несколько домохозяек устало брели каждая по своим делам.

Агент по имени Пако спустился по винтовой лестнице, которая вела в его наблюдательный пункт, и торопливо пошел к выходу. В каракулевой шубе и русской шапке-ушанке, нахлобученной на глаза, он казался крепким парнем, у которого явно водятся деньжата.

Из потайного отделения шкафа, стоявшего на первом этаже, агент достал футляр от скрипки. Внутри лежал автомат «шмайсер» с полной обоймой патронов.


Криста вела Линдсея по запутанному лабиринту улочек, мощенных булыжником. Задрав голову, Линдсей неожиданно увидел два одинаковых зеленых купола и понял, что они почти у цели. Но как, черт побери, Пако удастся помочь им отсюда выбраться? Этот вопрос не давал ему покоя.

— Стой! Быстро к дверям!

Они шли по узкому-преузкому переулку, похожему на кишку, и вдруг, шепотом предупредив его, Криста юркнула в какой-то подъезд. Линдсей кинулся за ней, держа саквояж левой рукой. Правой же он полез под пиджак и нащупал пистолет. Чуть высунувшись из подъезда, Линдсей поглядел в дальний конец переулка.

По перпендикулярной улице очень медленно ехал военный грузовик. Линдсей даже увидел, что из кузова торчат винтовки, которые, очевидно, сжимали в руках солдаты, сидевшие внутри. Англичанин посмотрел на часы. Без двух минут одиннадцать! Господи, они опоздают! Вдруг Пако не станет их ждать, а сразу уйдет?

— Уже все нормально, — сказала Криста и пошла дальше.

— Откуда ты знаешь! — поинтересовался Линдсей, нагнав ее.

— Постепенно начинаешь распознавать звук военных грузовиков… Я только надеюсь, что они не встанут прямо у входа в собор.

— В это время по улицам постоянно снуют военные, — уверенно сказал Линдсей. — Сколько нам еще идти?

— Пройдем перекресток, потом вон по тому переулку — и все.

— Тогда я пойду вперед. Если возникнет заварушка и лишь один из нас сможет уйти с Пако, я хочу, чтобы это была ты…

— Нет, я не оставлю тебя!..

— Не будь дурой, не устраивай сцен!

Линдсей быстро обогнал Кристу, однако успел увидеть ее опрокинутое лицо. Он никогда еще с ней так не разговаривал. Выглянув из переулка, Линдсей осмотрелся. У магазина стояла длинная очередь, похожая на крокодила. Прохожие спешили к ней присоединиться. Ни полиции, ни солдат — никого… Он пересек улицу и вошел в другой переулок. Сзади послышался стук Кристиных каблучков: она пыталась поспеть за ним. Линдсей остановился и повернулся к ней. Не выпуская из рук саквояж, он крепко обнял девушку и тут же отстранился.

— Извини, — торопливо проговорил Линдсей, — но кто-то должен добраться до Лондона и сообщить все эти сведения. Это жизненно важно.

— Я понимаю, Ян.

На лице девушки было написано облегчение. Криста мужественно улыбнулась. Линдсей поцеловал ее. Криста закусила губу, чтобы не расплакаться.

— Я не буду тебе обузой. Обещаю.

— Обузой?! Господи, да я бы даже досюда не добрался без тебя! Ладно, надо торопиться. Что это колокол вдруг зазвонил?

— Потому что уже одиннадцать часов. Собор в конце переулка.

В душе Линдсея поднялся вихрь эмоций. От леденящего ужаса нервы его были как натянутая струна.

«Все равно иначе поступить было нельзя, — подумал Линдсей, быстро шагая по мрачному переулку и чувствуя, что Криста чуть не наступает ему на пятки. — Жаль только, что девушка в него влюбилась…»

Они вышли на открытое пространство. И это было для них шоком. Когда долго бежишь, словно кролик, по тесным улочкам, напоминающим клетки, большое открытое пространство ужасает. Кажется, что ты у всех на виду… Линдсей, а вслед за ним и Криста остановились и огляделись.

С правой стороны высилось массивное здание собора. Мимо медленно проезжал «фольксваген» с уродливым новым приспособлением на боку, дополнительным баком для синтетического топлива. Мотор тарахтел. В отдалении шофер в ливрее открыл заднюю дверцу зеленого «мерседеса», куда забрался человек в сапогах, каракулевой шубе и меховой шапке.

Прямо возле церкви, у бровки тротуара, стоял большой продуктовый фургон; водитель чинил мотор.

— Сейчас никакая техника долго не работает, — подумал Линдсей. — Всех опытных механиков забрали на фронт. По соседству с фургоном дворник, прихрамывая, подметал мостовую. Линдсей встал напротив входа в собор, достал левой рукой из кармана Длинный сигаретный «бычок», сунул его в рот, закурил, сделал несколько затяжек и растоптал окурок левой ногой.


Небо над Мюнхеном было затянуто свинцовыми тучами. Они действовали Линдсею на нервы. Через секунду зарядил мелкий холодный дождь, и над городом нависла туманная мгла. Линдсей гадал, сколько еще ему предстоит проторчать на холоде; он понимал, что его неподвижно застывшая фигура бросается всем в глаза.

Зеленый «мерседес» тронулся с места и быстро поехал по направлению к нему. Линдсей смотрел на него… нет, вряд ли…

— Документы! Предъявите ваши документы!

— Обернись, Ян! — отчаянно вскрикнула Криста. — Они сзади!

Мерзавцы притаились в церкви. Два эсэсовца. Высокий тип властно протягивал руку, требуя предъявить документы. Второй, низенький и толстый, держал автомат.

Линдсей резко повернулся, мельком взглянул на эсэсовца, но тут же его внимание привлекла неожиданная суматоха неподалеку от собора. Водитель, ковырявшийся в моторе, поднял голову, и из кузова начали выскакивать люди в серых шинелях с винтовками в руках.

Куда бежать?

Внезапно заскрипели шины и взвизгнули тормоза. Зеленый «мерседес» подлетел к кромке тротуара и остановился прямо возле Линдсея и Кристы, Человек, сидевший сзади, распахнул заднюю Дверцу.

Дворник перестал хромать, бросил метлу и теперь торопливо шарил в мусорном баке, стоявшем на тележке. Затем выпрямился, зажав в каждой руке по какому-то предмету. Линдсей понял, что это гранаты. Пролетев по воздуху, они упали к ногам солдат в серых шинелях, выскочивших из фургона. И с глухим шумом разорвались.

Солдаты начали выделывать какие-то фантастические кульбиты: подпрыгивали, словно марионетки на ниточках, бросали ружья и падали навзничь. Дворник кинул третий снаряд. Он упал примерно там же, где и предыдущие, из него вырвалось облако темногодыма, и ошалевшие от потрясения солдаты моментально скрылись из виду вместе с фургоном. Дымовая бомба…

Из «мерседеса» высунулась рука, она схватила Линдсея за запястье. Послышался голос. Линдсею приказывали по-английски:

— Полезай в машину, болван! Ты хочешь, чтобы нас тут всех поубивали?

— Сначала посадите девушку…

Линдсей повернулся, чтобы схватить Кристу и, если понадобится, запихнуть ее головой вперед в машину.

Однако до Кристы было далеко… Его взору открылось жуткое зрелище… Линдсей взревел, как обезумевший зверь.

Он бросил саквояж. Человек в каракулевой шубе, отдававший лаконичные приказания, по-прежнему держал его за левую руку железной хваткой. Тогда Линдсей достал правой рукой «люгер» и прицелился. Он был вне себя от ужаса.

Эсэсовец — низкорослый, толстопузый боров — наставил оружие на Линдсея, собираясь скосить его автоматной очередью. Но Криста загородила собой англичанина: она нарочно встала на линии огня!

— О Боже! Боже! Господи Боже ты мой! — ахнул Линдсей.

Эсэсовец нажал на курок и разрядил в девушку пол-обоймы. Она качнулась вперед и схватилась руками за живот. Кровь хлынула на тротуар. Над обмякшим телом Кристы показался ее убийца. Он поднял дуло автомата. Линдсей дважды выстрелил ему в лицо; англичанин бил без промаха, рука его была тверда, как кремень…

Линдсей выпустил в эсэсовца и третью пулю, но человек, вцепившийся ему в запястье, резко притянул Линдсея к себе, и пуля пролетела мимо. Однако это уже не имело значения. Эсэсовец упал рядом со своей жертвой.

— Если ты не сядешь в машину, я тебя застрелю! — крикнул по-английски незнакомец. — Ты что, не видишь? Ее убили!

Линдсей прыгнул в машину, захлопнул дверь и только тут осознал, что творится вокруг. Дворник схватил свой чемоданчик, нырнул в «мерседес», уселся на переднем сиденье возле водителя и тоже закрыл дверь. «Мерседес» сорвался с места.

Линдсей обернулся и посмотрел назад. Ему удалось взглянуть на Кристу в последний раз лишь мельком. Ее изрешеченное пулями тело, скрючившись, лежало на мостовой. Ноги были неестественно раскинуты.

— Она спасла мне жизнь, — сказал Линдсей.

Однако его слова, похоже, никого не заинтересовали. Мощный мотор «мерседеса» урчал, мча их на бешеной скорости по улицам Мюнхена. Человек в каракулевой шубе, сидевший сбоку от Линдсея, держал на коленях автомат; открытый футляр от скрипки валялся под сиденьем: очевидно, оружие прятали в футляре.

Линдсею было уже безразлично, удастся им удрать или нет. Все его мысли были только о Кристе. Она заслонила его собой, как живым щитом, спасая ему жизнь. А он буквально за пару минут до этого обозвал ее дурой! Машина притормозила, въезжая на безлюдную улочку, а затем повернула налево в тупик.

Незнакомец накрыл ладонью его руку. Линдсей опустил глаза и понял, что до сих пор сжимает пистолет. Он напрочь позабыл про проклятую штуковину — про «люгер», который раздобыла для него Криста!

Новый товарищ строго произнес:

— Ты его не поставил на предохранитель…

— Да-да, конечно…

Линдсей щелкнул предохранителем и опять посмотрел вперед. Они проехали тупик почти до конца. Он заметил открытый гараж. Машина заехала внутрь и остановилась. Шофер выпрыгнул из «мерседеса» и запер гаражную дверь. Все молча ждали, пока он зажжет фонарь. Резко запахло бензином. Человек в каракулевой шубе и меховой шапке обошел вокруг машины и пристально поглядел на Линдсея. Он был одного роста с англичанином. Незнакомец резко спросил:

— Нам велели забрать только тебя. Что это была за девушка?

— Секретарша Гитлера. Без нее я бы сюда не добрался.

— Cʼest la guerre.[1]

Незнакомец снял шапку, и внезапно показались густые светлые волосы, красивый нос и подбородок и зеленые глаза. Перед Линдсеем стояла девушка! На вид он дал бы лет двадцать семь, она была очень стройной и удивительно хороша собой.

— Я — Пако, — сказала девушка. — Теперь тебя нужно будет переправить к союзникам. Как, по-твоему, это просто? Да или нет?

Глава 23

— Создаем оперативный штаб! Исключительно для поимки беглецов! Я лично буду командовать операцией…

Раскрасневшийся Борман, одетый, как обычно: брюки, заправленные в высокие сапоги, — осекся на полуслове, заметив, что фюрер махнул рукой, явно не соглашаясь с ним.

— Да полно вам, Борман! — умиротворяюще сказал Гитлер, и стало ясно, что он даже несколько позабавлен. — Мы же не с Жуковым и его армией сражаемся! Ну, я имею в виду — в данном случае. Речь ведь идет всего о двух людях!

В Бергхофе царила суматоха, и устроил ее Борман. На военном совете он принялся обсуждать побег Линдсея и пригласил для этой цели совсем не тех людей, что обычно присутствовали в зале заседаний. В просторной гостиной Бергхофа, откуда открывался живописный вид на окрестности, сидели восемь человек.

Кейтель и Йодль расположились рядышком на диване и даже не пытались скрыть раздражение. Четверо остальных были: полковник Ягер со своим помощником Шмидтом, гестаповец Грубер и офицер абвера Густав Гартман.

— Я понимаю, мой фюрер, — торопливо согласился Борман.

Он откинулся на спинку кресла, скрестил короткие ноги, и вдруг раздался резкий телефонный звонок. Борман набросился на телефон, словно ястреб, и прижал трубку к уху.

— Да, Майр, это Борман. Ну что, вы их поймали?

Последовала пауза. Борман слушал; Гартман, внимательно наблюдавший за выражением его лица, и без слов понял, что произошло. Ему ужасно хотелось закурить, но в присутствии Гитлера об этом нечего было и мечтать. «Да, ну и вид сейчас у Бормана!» — подумал Гартман.

— Майр, но такого просто быть не может! — запротестовал Борман. — Я не звонил вам и не сообщал ни о какой встрече Линдсея с агентом союзников. Что там у вас творится? Почему вы не перезвонили мне? Погодите минуту…

Борман прикрыл трубку пухлой ладонью и поглядел на сидевших в зале.

— Кто-то из обитателей Бергхофа позвонил Майру и заявил, что это я. — Взгляд рейхслейтера остановился на Кейтеле и Йодле.

Кейтель — он сидел, положив подбородок на верхушку жезла, — смотрел в сторону, словно Бормана вообще не существовало. Йодль скрестил руки на груди и мрачно воззрился на Бормана. Атмосфера создалась крайне напряженная. Борман продолжил телефонный разговор.

— Послушайте, Майр! — негодующе завопил он. — Вы, значит, утверждаете, что кто-то выдал себя за меня и рассказал вам об этой встрече? И что Линдсей действительно оказался в назначенный час на площади? Но надеюсь, в таком случае вы его поймали?.. Хорошо, я вас слушаю…

Остальные по-прежнему хранили молчание. Фюрер со скучающим видом рассматривал свои ногти. Гартман сделал непроницаемое лицо, но в душе веселился.

— Что-что? Сегодня утром?.. — Борман, похоже, не верил своим ушам. — Погодите-ка… — повторил он и поглядел на присутствующих. — У входа в собор Божьей Матери была настоящая бойня, убито много солдат.

— Дайте мне трубку! — рявкнул Гитлер.

Его апатия вдруг — как всегда, непредсказуемо — сменилась страшным возбуждением. Он выпрямился и поднес трубку к уху.

— Говорит фюрер. Вы слишком долго объясняете. Расскажите мне в двух словах, что произошло.

Гитлер напряженно слушал, иногда вставляя в рассказ собеседника короткие «да» или «нет».

«Вот вам, пожалуйста, очередной миф о фюрере», — подумал Гартман, доставая трубку и засовывая ее в рот (закурить он, правда, поостерегся). — «Миф о том, что Гитлер якобы не умеет слушать. Если ему интересно, он слушает как никто другой!»

— Делайте все, что в ваших силах, — наконец произнес фюрер. — Прочешите весь район. Англичанин не должен покинуть Германию. И лучше его взять живым. Регулярно докладывайте Борману о том, как продвигаются поиски. Приложите все усилия к тому, чтобы поймать его, Майр.

Гитлер повесил трубку и взволнованно, размашисто зашагал по комнате, заложив руки за спину. Лишь через несколько минут он смог вымолвить первое слово.

— Какое ужасное несчастье… Кристу Лундт, мою бесценную секретаршу, убили…

— Ее убил англичанин Линдсей, да? — торопливо вставил Борман.

— Да нет же! — Гитлер бросил на него презрительный взгляд. — Я буду вам очень признателен, если вы помолчите, пока я не закончу. Вам, наверно, будет небезынтересно узнать, что Кристу застрелил эсэсовец…

Гартман посмотрел на полковника Ягера и увидел, что от его лица отхлынула кровь. Фюрер явно старался лишить своих собеседников присутствия духа. Он остановился возле Грубера, который торопливо приподнялся со своего места.

— Сидеть! — рявкнул Гитлер. — Сегодня утром, явно на основе полученной информации, была устроена засада. А гестаповцы отличились тем, что их на площади не оказалось. Похоже, они понятия не имеют о том, что творится даже в Мюнхене…

Фюрер повернулся к Гартману. Офицер абвера спокойно выдержал его взгляд, сжимая в зубах нераскуренную трубку. Настроение Гитлера опять резко переменилось, и он сдержанно поинтересовался у Гартмана:

— А ваши люди знали о том, что намечается? Они знали, о встрече, которая должна была произойти в центре Мюнхена?

— Нет, им ничего не было известно, мой фюрер. Иначе вы бы первый об этом услышали…

Это был далеко не факт, но Гартман не мог упустить столь прекрасной возможности обскакать гестапо и СС. Фюрер кивнул, словно подтверждая, что он ничего другого от Гартмана и не ожидал. И тут же помахал рукой, давая понять, что пора расходиться.

— Поступайте, как считаете нужным, Борман. Я оставляю это на ваше усмотрение. Проследите, чтобы родственникам Кристы послали цветы и передали мои соболезнования. Я пойду к себе, отдохну…


После того, как Кейтель и Йодль выметнулись вслед за Гитлером из зала заседаний, между двумя организациями, оспаривавшими пальму первенства в поимке англичанина, разыгралась целая битва. Гестапо и СС — Грубер и Ягер — злобно пререкались, а Гартман сидел и молча слушал.

Борман частенько прибегал к тактике, которую перенял у фюрера: он натравливал одну сильную группировку на другую. Но сейчас Борман нарушил свое обыкновение и сам позвонил Майру, чтобы отдать новое распоряжение:

— Майр, этот англичанин — подполковник авиации Линдсей — шпион, и его нужно убрать как можно скорее! Понятно? Таков приказ фюрера!

Борман швырнул трубку, и Гартман ничуть не удивился бы, если бы в следующий миг рейхслейтер вскинул руку в нацистском салюте. Гартман редко вмешивался в чужие дела, но тут не выдержал:

— Рейхслейтер, это неправильно! Гитлер сказал Майру: «Лучше взять его живым».

— Это было раньше, — рявкнул Борман. — А потом, когда он окончательно понял, что произошло, он разрешил мне поступить так, как я сочту нужным. Вас это, кстати, тоже касается. Вы допрашивали Линдсея, вы его знаете. Теперь вы должны постоянно, все время, когда не спите, выслеживать его. Вы поедете за ним куда угодно, если понадобится, то и на край света!

— Но мне нужны будут деньги, много денег, — поспешно сказал Гартман.

— Вам предоставят неограниченные средства. Грубер, а что вы намерены делать?

— Мы прочешем весь Мюнхен. Перекроем все входы и выходы.

— Этого недостаточно! — перебил его Ягер. Расстелив на столе карту Баварии, он ткнул в нее пальцем. — Как, по-вашему, куда направляется Линдсей? Это ключевой вопрос всей операции, и, мне кажется, я знаю ответ.

— Да? И каков же он? — требовательно спросил Борман.

— Линдсей собирается проникнуть в Швейцарию! Мы должны буквально наводнить войсками всю местность от Мюнхена до швейцарской границы. В поездах должны ездить специальные патрули в штатском. Это потребует значительной концентрации наших сил. На всех — дорогах, ведущих в Швейцарию, нужно поставить заградотряды. Аэродромы необходимо тайно охранять. ТАЙНО! Мы должны устроить засады.

— Но причем тут аэродромы? — не понял Грубер.

Ягер смерил его презрительным взглядом.

— По-Моему, вы забыли, что Линдсей — подполковник авиации. И что он прилетел из Бергхофа в Волчье Логово на «Юнкерсе-52»… Очень возможно, что он внимательно изучил устройство самолета.

— Да, я вас понимаю, — сникнув, пробормотал Грубер.

Гартман, который тихо сидел, попыхивая трубкой, мог сполна оценить энергию и организаторские способности полковника СС. Однако Гартман, в мирное время адвокат по уголовным делам, придавал очень большое значение ВЕЩЕСТВЕННЫМ доказательствам. Поэтому он задал вопрос:

— У вас все строится на предположении, что Линдсей направляется в Швейцарию, да?

— А разве это нелогично? — агрессивно набросился на него Ягер. — Я просто представил себе, что бы я делал на месте Линдсея. Я всегда так поступал на фронте: пытался влезть в шкуру врага. А вы что, не согласны?

— Мне хотелось поподробнее узнать про ваш план, — уклончиво ответил Гартман.

— Как бы там ни было, — встрял в разговор Борман, — вы будете действовать в одиночку. Мы рассчитываем, что вы свяжетесь через Берлин с абверовскими агентами в Швейцарии. Вся информация, которую вам удастся раздобыть, должна быть передана полковнику Ягеру.

— Герр Борман, а вы не могли бы поточнее сказать, что именно случилось сегодня утром в Мюнхене? Вы употребили слово «бойня»…

— Майр запорол всю операцию. А случилось вот что…

Борман подробно пересказал содержание разговора.

Гартман внимательно слушал. Полковник Ягер уже связался по телефону с Майром и отдавал ему распоряжения. Когда Борман закончил рассказ, Гартман насупил брови. Рейхслейтеру это не понравилось.

— А теперь в чем дело, Гартман?

— Меня это тревожит. Спасение англичанина было превосходно спланировано, прямо-таки настоящая военная операция. Дворник, который швырял гранаты и дымовые бомбы в наших солдат, — это же мастерский штрих!

— Что вы такое говорите? — возмутился Борман. — Они убили столько наших людей!

— Кроме того, — продолжал Гартман, — мы не располагаем описанием троицы, которая увела Линдсея буквально у нас из-под носа. Похоже, что заправлял операцией мужчина в каракулевой шубе и шапке. Но больше мы ничего про него не знаем. Еще там были дворник и шофер, сидевший за рулем «мерседеса». Но опять-таки их приметы нам неизвестны. Интересно, как им удалось раздобыть «мерседес»?

— Как-как… наверно, украли его — и все тут! — вмешался Грубер, чувствуя, что он вдруг остался в стороне.

— Вполне возможно, — добродушно согласился Гартман. — И вот теперь гестапо потратит кучу денег и задействует бог знает сколько людей. Скажите, что вам известно, о подпольной организации, действующей в Мюнхене и его окрестностях?

Грубер, неожиданно оказавшись в центре внимания, смущенно заерзал на стуле. Борман, не мигая, уставился на него. Ягер закончил свой разговор с Майром и тоже посмотрел на Грубера.

— Ходит много слухов… мы должны их проверить… Время сейчас военное… — пролепетал гестаповец.

— Грубер! — Голос Бормана источал сарказм. — Я сам могу вам сказать, что время сейчас военное. И у всех нас связаны руки, однако мы-то делаем дело!

— Грубер, я имел в виду вполне определенную организацию, — мягко, но настойчиво проговорил Гартман. — Если они занимались саботажем, вы должны были бы обнаружить взрывчатку. Если шпионажем — ваши радисты засекли бы незарегистрированный радиопередатчик. В случае же подрывной работы вы столкнулись бы с антинацистской пропагандой. Ну, что вы мне скажете?

Даже Борман, насупившись, признал, что абверовец мастерски припер Грубера к стенке. Грубер запыхтел и ответил, сжимая потные кулаки:

— О такой организации нам ничего не известно. Очевидно, эти убийцы приехали издалека, помогли англичанину бежать и снова удрали…

— ОЧЕВИДНО?!. - взревел Ягер. — А откуда им было знать, что Линдсей совершил побег? Англичанин довольно долго торчал в Германии, причем почти все время — в Волчьем Логове! Значит, эти люди уже какое-то время поджидали его в Мюнхене, а гестапо даже не подозревало об их существовании! Это преступная некомпетентность!

— Я сообщу рейхсфюреру Гиммлеру, что вы возводите на меня поклеп! — вспыхнул Грубер. — Вы намекаете на измену…

— Пожалуйста, сообщайте! — презрительно пожал плечами Ягер. — Но пока вы будете наслаждаться болтовней с Гиммлером, я приложу все силы к тому, чтобы не только выследить англичанина, но и заманить в наши сети эту троицу, этих шпионов и саботажников, которые проворачивают свои грязные делишки у вас под носом!

Только Гартман заметил, что на лице Бормана промелькнула довольная усмешка. «Стравливай сильных соперников, и они будут тебе неопасны!» — вот его девиз… Гартман сидел, не шевелясь, и глядел на Грубера и Ягера, которые с ненавистью испепеляли друг друга взглядом. Борман поспешил вмешаться, теперь его голос звучал спокойно и умиротворяюще:

— По-моему, полковник Ягер совершенно прав, собравшись перекрыть швейцарскую границу. С другой стороны, я уверен, что гестапо тоже использует все имеющиеся в его распоряжении средства и внесет существенный вклад в осуществление операции. Совещание окончено.

Грубер, Ягер и Борман вышли из зала, оставив Гартмана в одиночестве. Он встал и склонился над крупномасштабной картой, которую Ягер разложил на столе. Гартман, как часто случается с одинокими людьми, привык разговаривать сам с собой: это помогало ему думать.

— Никому, конечно, и в голову не приходит, что Линдсей и его избавители могут поехать в Зальцбург… Ведь Линдсей только что оттуда… Да, все зависит от того, хватит ли у них мозгов…

Гартман прочертил мундштуком линию от Мюнхена до Зальцбурга, а потом продолжил ее… Следующим пунктом назначения оказалась Вена.


— Ну что ж, подполковник авиации Линдсей, мы тебя спасли. Кстати, ты вполне соответствуешь описанию, которое нам передали твои друзья, — сказала Пако.

Они с Линдсеем обменялись забавным паролем, который сообщил Линдсею в Лондоне полковник Браун.

— А если бы я не соответствовал? — поинтересовался Линдсей.

— Я бы тебя задушил. Это делается бесшумно, да и пули не нужно тратить.

Столь ободряющий ответ дал мужчина, игравший роль шофера. Однако Пако, которая, судя по всему, была тут командиром, его осадила:

— Ты не должен так разговаривать с нашим гостем. Он очень важная персона. Это племянник английского герцога…

С тех пор, как Линдсей сел в машину и «мерседес» помчался по улицам Мюнхена и в конце концов оказался в гараже, прошло от силы полчаса. Через потайную дверь, устроенную в шкафу, который стоял у дальней стены гаража, беглецы проникли на лестницу, ведущую в подвал, и, спустившись по ней, очутились в большом помещении. Возле противоположных стен стояли две двухъярусные кровати.

Едва потайная дверь закрылась — она была сделана из стальных листов и облицована толстым деревом, так что из гаража сюда не доносилось ни звука, — Пако представила Линдсею своих товарищей.

— Это, — сказала она, указав на сурового «шофера», — Бора. Он хорошо говорит по-английски. Пожми англичанину руку, Бора.

Мужчина лет тридцати, которого Пако называла Бора, был одного роста с Линдсеем. Он смотрел враждебно и сразу не понравился англичанину. К счастью, Линдсей догадался напрячься, ведь рукопожатие Боры оказалось железным, как у борца, он изо всех сил сжал руку англичанина.

— Веди себя прилично, Бора, — мягко попросила Пако. — Я ведь все вижу…

— «Бора» — это название резкого, сухого ветра, дующего на Адриатике, — заметил Линдсей.

— Наверно, теперь тебе понятно, почему мы дали ему такую кличку? — усмехнулась Пако и повернулась ко второму своему товарищу, мужчине лет сорока с обветренным лицом и проницательными, смеющимися глазами. — А это Милич. Он тоже говорит по-английски, правда, ему еще далеко до совершенства.

— Милич рад встречать англичанина… девушка, которую убили нацисты, твой близкий друг?

— Он хочет спросить, — как обычно, без обиняков заявила Пако, — был ли ты в нее влюблен. Да или нет?

— Нет, — напряженно сказал Линдсей.

— Но мне кажется, она была в тебя влюблена, — продолжала Пако.

У нее был мягкий, какой-то трогательный голос, странно контрастировавший с ее гордой, прямой осанкой и резкими манерами. Усталые, смотревшие с осторожностью глаза девушки пристально наблюдали за англичанином.

— Это была настоящая трагедия, — вздохнул Линдсей.

— Любовь сплошь и рядом бывает союзом любящего и любимого. Ваш писатель Сомерсет Моэм сказал что-то в этом роде… — бросила Пако и круто переменила тему. — Я хочу рассказать кое-что о себе…

Пако — такую она носила подпольную кличку — было двадцать семь лет. Она родилась от англичанки и серба, который преподавал языки в Белградском университете. Пако училась в Годольфине, в английском интернате, потом продолжила образование в Швейцарии и вернулась в Югославию. Она свободно говорила на английском, немецком и сербохорватском языках.

— Когда Гитлер бомбил Белград, мои родители погибли.

Я в одночасье стала круглой сиротой. Не нужно соболезнований, подполковник… в Англии такое сейчас тоже не редкость. Я ушла к партизанам. В Югославии вооруженных женщин можно встретить почти так же часто, как и мужчин. Знание немецкого мне пригодилось: благодаря ему я могу действовать в Третьем рейхе.

— Вы, должно быть, поддерживаете связь с Лондоном? — предположил Линдсей.

— Есть вещи, которые тебе знать не следует, — резко ответила Пако. — Однако выяснить чуть побольше о людях, от которых теперь зависит твоя жизнь и которые, в свою очередь, тоже могут зависеть от тебя в критический момент, тебе не помешает. Это поможет нам сплотиться в одну команду. Знаешь, подполковник, я вынуждена заметить, что ты новичок в этой опасной игре…

— Но я, между прочим, бежал из Бергхофа! — возмутился Линдсей.

— Да, правда. — Ее зеленые глаза изучающе посмотрели на него. — Я считаю это добрым предзнаменованием.

Пако опять посуровела.

— Так вот, начнем с Боры. Он убил много немцев и никому не доверяет. Его жена погибла во время бомбежки в ту же самую ночь, что и мои родители. Впрочем, мне кажется, что Бора обрел свое настоящее призвание, он по натуре боец. Ты не поверишь: до войны он был краснодеревщиком, делал изящные резные стулья…

— Тебя это забавляет, Пако? — Бора (он чистил автомат) подался вперед, в его голосе звучала угроза.

— Нет, мне это кажется странным. Такой мастер, а изготавливаешь сейчас взрывные устройства. Когда-то ты созидал, а теперь разрушаешь…

— Идет война.

Девушку совершенно не смутило поведение Боры. Она закурила сигарету, и Линдсей поразился, отметив про себя, что она всегда, при любых обстоятельствах, сохраняет спокойствие. Пако провела рукой по своим светлым волосам и поглядела на третьего подпольщика.

— Ну вот, теперь немножко о Миличе… — В ее голосе появились более ласковые интонации. — Он был каменотесом и работал в каменоломнях. Милич не знает, где сейчас его жена и двое детей. Они поехали отдохнуть в Загреб, и тут началась война. Милич очень сильный и сдержанный. Ты меня понимаешь?

— Думаю, да, — ответил Линдсей, старясь не глядеть на Бору.

— Теперь, — продолжала Пако, — мы должны действовать как можно быстрее. Надо вывезти тебя из Германии, пока нацисты — а они работают всегда очень слаженно — не успели сориентироваться. Мы уедем самое позднее сегодня вечером.

— Слишком скоро, — возразил Линдсей.

— Лишь бы не опоздать! Ты пока оставайся здесь. Мы с Миличем пойдем на разведку, а потом переправим тебя в безопасное место…

— А можно поинтересоваться, где это безопасное место?

— В Швейцарии.


Полковник Ягер, подбоченившись, обозревал Мюнхенский вокзал. Холодный ветер гонял вдоль рельсов бумажки, замораживая все вокруг. Ягер радовался, что на нем шинель, подбитая мехом. Его помощник Шмидт — он только что подошел — прихлопывал руками в перчатках, чтобы не замерзнуть.

— На всех подступах к швейцарской границе мы поставили наших солдат, — сообщил начальнику Шмидт. — Как всегда, нам отчаянно не хватает людей, но все равно на машине мерзавцам удрать не удастся!

— Поездом тоже, — откликнулся Ягер. — В каждом поезде, который идет в Швейцарию, есть теперь специальный отряд. Им дано описание англичанина и приказано проверять документы у всех пассажиров, даже у тех, кто не похож. Может, в наши сети заодно попадется еще какая-нибудь рыбка?

Ягер умолк. Шмидт проследил за его взглядом. К одному из патрулей, расставленных Ягером на вокзале, приблизилась девушка — высокая блондинка лет двадцати шести — двадцати семи. На ней было дорогое кожаное пальто, а на макушке — премиленькая черная меховая шапочка. Девушка поглядела в их сторону и встретилась глазами с Ягером. И тут же возобновила переговоры с двумя солдатами.

— Какая красотка! — одобрительно причмокнул губами Ягер. — Наверно, ей нужна помощь?

С этими словами он отошел от Шмидта, который проводил его циничной усмешкой. Полковник был известный волокита. Завидев приближение Ягера, солдаты встрепенулись и отдали честь.

— Что у нас за трудности? — любезно поинтересовался Ягер.

— Да вот… эти люди надо мной издеваются!.. — Пако посмотрела на Ягера долгим взглядом. — Я — баронесса Вертер, племянница генерала Шпейделя…

— Пожалуйста, предоставьте это мне, — коротко взмахнув рукой, Ягер отпустил солдат; он отдавал им нацистский салют, а сам не сводил глаз с Пако. — Они ищут английского шпиона и иногда проявляют излишнее усердие.

— Неужели я похожа на шпионку, полковник? — спросила Пако.

— Разумеется, нет, баронесса, — поклонился Ягер.

Девушка с первого взгляда произвела на него приятное впечатление, а Ягер считал, что знает толк в женщинах. Безусловно, вся эта арийская пропаганда — страшная дешевка, рассчитанная на дураков, однако тут же скептически настроенному полковнику вдруг показалось, что, вероятно, в ней все же есть какое-то рациональное зерно…

— Раз среди ваших родственников есть военные, то, может, вы не откажетесь со мной пообедать? — предложил он. — Чтобы дать мне возможность принести вам свои извинения за причиненные неудобства? Для меня постоянно зарезервирован столик в ресторане «Времена года»…

Полковник сам удивлялся своему неожиданному порыву, но еще больше удивился, осознав, что ждет ее ответа, чуть ли не затаив дыхание. Девушка поглядела на полковника, нe спеша обдумала его предложение… Ягер был уверен, что она откажет.

— Вы действительно поэтому предлагаете мне пообедать, полковник? Просто чтобы принести свои извинения?

Она держала его на длинном поводке. Смешно, конечно, но ему ужасно хотелось познакомиться с ней поближе… она взволновала его.

— Я почту за честь, — чистосердечно признался он, — войти с вами во «Времена года». Мы лишь пообедаем, ничего больше… слово офицера!

— И благородного человека? — Пако шаловливо улыбнулась. — Да, я с удовольствием с вами… — она выдержала паузу и спокойно прибавила, — ПООБЕДАЮ…


— Альфред, — обратился Ягер к Шмидту, — это баронесса Вертер, племянница генерала Шпейделя. Вы возьмете на себя командование операцией, пока мы пообедаем во «Временах года». Счастливой охоты!

Пако слегка наклонила голову в ответ на поклон Шмидта, на мгновение ее глаза встретились с глазами тощего помощника Ягера, смотревшего на нее из-за очков без оправы. Этот человек ее почему-то насторожил.

Полковник был бонвиваном, у него была горячая кровь, он наслаждался жизнью и прямо-таки излучал тепло. Такой мужчина вполне понятен женщине, хотя порой и доставляет ней немало неприятностей. «А вот Альфред, — почувствовала Пако, — полная противоположность своему начальнику».

— Кому вы меня представили? — спросила она Ягера, когда он подводил ее к своей машине.

— Моему помощнику Шмидту, — нетерпеливо отмахнулся полковник. — Он хороший человек, но вряд ли в вашем вкусе. До войны он служил в полиции! Ну а теперь, всего через несколько минут, мы сможем поближе узнать друг друга, уютно расположившись в ресторане «Времена года»…

Однако маленький тревожный звоночек по-прежнему звучал в мозгу Пако…


И действительно, в мирное время Альфред Шмидт служил в полиции. Природа наделила его шестым чувством, которое мог бы по достоинству оценить сам фюрер, и острым умом. Поэтому Альфред Шмидт дослужился до поста начальника полиции города Дюссельдорфа.

Когда первого сентября 1939 года разразилась война, его, разумеется, направили на работу в гестапо. Шмидт, хорошо знавший полицейские организации и службы безопасности в других странах, понимал, что охранять государство должно особое ведомство. Ему было известно о существовании в Англии специальной службы, о создании в Америке ФБР и так далее.

Однако за гестапо уже тянулась слава определенного свойства… Если говорить напрямик, то Шмидту не хотелось связываться с гестапо. Поэтому, чтобы избежать службы в гестапо, он попросился в СС. И даже через несколько лет войны он не утратил нюха.

Во-первых, у «баронессы» никто не попросил ее документов. Шмидт заметил, что она ничего не показала солдатам, с которыми разговаривала, пока не подошел Ягер. От Шмидта не укрылось, что девушка бросала долгие взгляды в сторону полковника. И вот теперь полковник, которого Шмидт глубоко уважал и любил, обедает с девушкой, а кто она — совершенно неясно…

Шмидт был в растерянности. Если он хотел проверить спутницу Ягера, то для этого нужно позвонить по надежному телефону, а такой телефон находится в эсэсовском штабе! Но ведь полковник оставил его на вокзале за старшего…

Вполне возможно, Шмидт тревожился понапрасну, но, как и девушке, шестое чувство подсказывало ему, что дело нечисто. Он прикинул, что с такой очаровательной спутницей Ягер просидит в ресторане по меньшей мере часа два. И принял решение.

— Клаус! — позвал Шмидт. — Пока что вы будете командовать операцией. Я вернусь чуть позже…

Он быстро домчался на машине до штаба, выскочил на улицу и побежал по лестнице в свой кабинет. Линия оказалась занята, так что Шмидт целых двадцать минут дозванивался в берлинское управление гестапо. Дозвонившись, он попросил связать его с начальником гестапо Генрихом Мюллером.

— У нас сейчас обед, — сообщил скучающий голос. — Мюллер вышел. Что ему передать?

— Говорит помощник полковника СС Ягера, я звоню из Мюнхена. С кем я разговариваю? У меня срочное дело…

— Это Брандт. Меня сюда временно назначили. Нет, все остальные тоже ушли. Говорю вам: у нас сейчас обед…

— Тогда займитесь этим сами. Вы имеете доступ в архив? Отлично! Мне нужно узнать, существует ли баронесса Вертер, племянница генерала Шпейделя. Сколько это займет у вас времени? Вы не знаете? О Господи…

Шмидт договорился, что Брандт позвонит его секретарше и доложит о результатах, швырнул трубку и велел девушке:

— Напечатайте ответ, который даст вам этот полудурок Брандт. Держите при себе курьера. Положите бумажку в конверт, заклейте его и скажите курьеру, чтобы он опрометью мчался на вокзал и передал мне депешу.

Вернувшись, Шмидт с облегчением вздохнул, услышав от Клауса, что в его отсутствие никаких ЧП не было. Теперь оставалось только подождать ответа. Если что-то действительно не в порядке, он позвонит Ягеру прямо во «Времена года»…

Глава 24

В четыре часа дня курьер из казармы СС подрулил к главному входу в Мюнхенский вокзал и передал капитану Альфреду Шмидту запечатанный конверт. Поскольку Ягер еще не вернулся, его помощник не сомневался, что полковник вовсю наслаждается обществом баронессы.

— Вот болван! — выругался Шмидт, глядя, как мотоциклист затормозил на полном ходу, и его мотоцикл занесло к самой бровке тротуара, так что лихач чуть не перекувырнулся через голову и не отправился к праотцам. А все потому, что на него смотрело несколько эсэсовцев! Бессмысленная, глупая бравада!

— Если я еще раз это увижу, я вас разжалую, сержант!

— Прошу прощения, герр лейтенант…

Курьер протянул Шмидту конверт. Он хотел было соврать, что у него барахлят тормоза, но взглянул на Шмидта и осекся. Шмидт взял депешу и вдруг заметил что-то за спиной сержанта, напрягся и торопливо проговорил:

— Вы свободны, сержант! Немедленно возвращайтесь в казарму!

Подъехал «мерседес», из которого вылез Ягер. Он явно пребывал в отличном расположении духа, потому что остановился возле стайки эсэсовцев и чем-то их здорово рассмешил. Ягер был всеобщим любимцем. Шмидт понимал, что нельзя афишировать полученное донесение… Если в нем, конечно, окажется что-нибудь настораживающее — тогда другое дело! Поэтому он торопливо вскрыл конверт и вынул сложенный листок.

Шмидт серьезно рисковал. Ни один офицер, который старше его по званию, даже такой «свой в доску», как Ягер, не любит, когда подчиненные лезут в его личную жизнь. Шмидт снова услышал хохот — на сей раз хохотал Ягер — и быстро пробежал глазами сообщение, которое напечатала секретарша, поговорив по телефону с Брандтом.


Новости были тревожными, причем их принесли оба разведчика. Первым в подвале появился Милич. Он был в халате уборщика и старой кепке. Глаза его глядели сурово. Он снял кепку, кивнул англичанину и почесал свою густую седую шевелюру.

— Ну? — нетерпеливо воскликнул Бора.

— Швейцария — ловушка, — сказал Милич, тщательно подбирая английские слова, чтобы Линдсей его понял. — Мы едем туда и видим тюрьма гестапо…

— Почему? — перебил его Бора. — Говори вразумительней!

— Я ехал три дороги на юг… везде заставы. Много солдат. Они смотрят документы и звонят по телефону…

— Можно поехать поездом! — заявил Бора. — Мы переправим англичанина поездом!

— Нет, поездом тоже нет, — покачал головой Милич. — На вокзале я смотрел поезда в Швейцарию. Там едут люди в штатском. Они тоже смотрят документы…

Он осекся, увидев входящую Пако: девушка как раз закрывала за собой потайную дверь. Сняв меховую шапочку, она бросила ее на какой-то ящик. Затем поглядела на Линдсея и пригладила обеими руками растрепанные волосы. Линдсей ничего не смог понять по выражению ее лица.

— У нас затруднения, — спокойно сказала Пако. — Путь в Швейцарию закрыт. Они перекрыли все подходы к границе. Любая попытка провести тебя кончится плачевно.

Пако сделала паузу.

— Я прекрасно сейчас пообедала с эсэсовским полковником Ягером, — добавила она.

— Что? Что ты сказала?

Бора спрыгнул с ящика, на котором сидел, и уставился на нее, как на сумасшедшую. Его глаза бегали по комнате: он глядел то на дверь, то на девушку…

— За тобой могли проследить! Надо сейчас же сматываться отсюда… если не поздно!

— Бора! — Пако положила руки сербу на плечи и посмотрела на него в упор. — Ты что, считаешь меня дилетантом? Конечно же, за мной не было «хвоста»! Я приняла все меры предосторожности, хотя они и Не понадобились. А сейчас садись и слушай.

Пако повернулась к Линдсею и сунула ему под нос большой конверт. Он взял его, вынул бумаги и внимательно изучил их, На каждом сверху красовался немецкий орел, держащий в когтях свастику. А внизу стояла подпись «Эгон Ягер, полковник СС».

— Господи, да это же разрешение на проезд до Вены! Но почему Вена?

— А теперь ТЫ слушай! Я получила это разрешение для себя и моей обслуги… Мне его дал полковник Ягер.

— Но как тебе удалось? — потрясенно спросил Линдсей.

— Не бойся, я с ним не спала… ты ведь об этом подумал, да? А тебе что, это было бы неприятно?

Линдсей не сразу нашелся, что ответить, но заметил, что в зеленых глазах, наблюдавших за ним, появилось лукавство. Англичанин закусил губу и предпочел переменить тему разговора.

— Здесь говорится о поезде…

— Ну, как ты не понимаешь?! — Пако хлопнула его по плечу, словно раздосадованная тем, что он такой тугодум. — Ты же только что приехал на поезде из Зальцбурга в Мюнхен. Путь на Вену лежит через Мюнхен и Зальцбург. На вокзале я видела, что нацисты не обращают внимание на Венский экспресс. Им и в голову не придет, что ты отважишься вернуться по собственным следам…

— Одна из бумаг выдана на имя Франца Вебера, шофера…

— Вебером будешь ты. Пожалуйста, примерь ливрею, в которую был одет Бора, когда мы тебя выкрали у них из-под носа возле собора Божьей Матери. Она тебе наверняка впору, ведь ты с ним одного роста и фигура у вас похожая. Ты прекрасно говоришь по-немецки, — властно продолжала Пако. — Скажи, ты умеешь водить машину? Тебе придется привезти нас на вокзал.

— Да, водить я умею, а на чем мы поедем? — спросил Линдсей.

— На «мерседесе», конечно! На чем еще может ездить баронесса? В Мюнхене полно зеленых «мерседесов», я уверена, что в панике, которая тогда возникла, никто не записал наш номер…

— А что будут делать Бора и Милич?

— Поедут на заднем сиденье. Бора будет моим камердинером. А Милича мы высадим где-нибудь на тихой улочке возле вокзала. Он сам доберется…

— А ты кого будешь изображать?

— Баронессу Вертер, разумеется! Я сяду рядом с тобой, чтобы показывать тебе дорогу…

— А если они вдруг решат проверить эту несуществующую баронессу?

— Но она существует! Я училась с ней в швейцарском пансионе до войны. Еще вопросы есть?

— А вдруг им взбредет в голову сличить ваши приметы?

— Это будет очень плохо. Послушай, Линдсей, мы предъявим документы и побыстрее смоемся. И никто не узнает, куда мы поехали…

— А куда мы направимся после Вены?

— Давай будем узнавать все постепенно.

Пако во второй раз осторожничала, сообщая Линдсею интересующие его сведения. На сей раз он взбунтовался:

— Мне это не нравится. Я должен срочно передать моим людям очень важную информацию!

— Ах, ТЕБЕ не нравится?! — вскинулся Бора, и его лицо безобразно исказилось. — Ты для нас опасная обуза! У тебя нет опыта подпольной работы, а мы рискуем жизнью, нянчась с тобой…

— Заткнись! — прикрикнула на него Пако.

Она схватила Линдсея за руку, отвела в угол подвала, села на ящик и усадила его рядом.

Потом сказала, понизив голос:

— Люди, которых я представляю, договорились с англичанами: те поставляют оружие и боеприпасы, а мы, в свою очередь, помогаем английским агентам выбраться из Германии. Пожалуйста, не отказывайся с нами сотрудничать. Бора прав, но он абсолютно не предсказуем. Прорываться в Швейцарию равносильно самоубийству. Нужно ехать в Вену, а оттуда… дальше.

— Ладно. Но когда мы отправляемся? Это тоже секретные сведения?

— Линдсей… — Пако положила ему руку на плечо. — Не сердись на меня. Мы выедем из Мюнхена восемь вечера и в одиннадцать будем в Вене. Это же экспресс…

— Слава Богу! Хорошо, давайте поторапливаться. Я тут просидел, точно в темнице, всего несколько часов, но эти стены на меня страшно давят…

— Теперь ты рассуждаешь совсем как Бора… И это неплохо. — Пако на секунду умолкла. — Если случится что-то непредвиденное и нам придется разделиться, иди с Мили-чем. Он тебя никогда не бросит. Ты ему нравишься…

— А Бора что, может бросить?

— Давай не будем думать о неприятных вещах…

Поведение Пако означало, понял Линдсей, что она, не говоря этого вслух, признала существование самой главной опасности: того, что кто-нибудь успеет поинтересоваться внешностью баронессы до их выезда за пределы Третьего рейха.


Было четыре часа, когда Пако вернулась в подвал и завела разговор с Линдсеем.

В то же самое время курьер передал Шмидту на Мюнхенском вокзале депешу. Шмидт прочитал бумагу, сложил ее и спрятал в карман, видя, что Ягер отошел от солдат, с которыми шутил, и направляется к нему.

«Баронесса Вертер, племянница генерала Шпейделя, является наследницей крупного стального магната. Ее отец — близкий друг рейхсмаршала Геринга. Брандт».

Прочитав сообщение, Шмидт облегченно вздохнул, но его не покидало ощущение, что он упустил какую-то деталь. Однако он отбросил тревожные мысли и приветствовал Ягера, который шествовал с видом прекрасно пообедавшего человека. Ягер похлопал Шмидта по плечу.

— Все в порядке, Шмидт? Хорошо. Я смотрю, вы стараетесь заработать повышение. Знаете, высшее офицерство такую деньгу зашибает, просто невероятно…

Ягер прищурился и добродушно огляделся. Шмидт деликатно поинтересовался:

— Надеюсь, ваша спутница оказалась… интересной собеседницей?

— ИНТЕРЕСНОЙ?! — Ягер понизил голос. — Друг мой, в этой женщине есть что-то такое, от чего кровь так и закипает. Я на седьмом небе от счастья…

— Вы встретитесь еще раз?

— Ну, разумеется! Через неделю и на природе! В первый раз они всегда корчат из себя недотрог… но такой, как она, стоит добиваться!

— Она живет в Мюнхене?

— Честно говоря, не знаю… — Ягер заметил, что двое его солдат грубо разговаривают со старой женщиной. — Эй вы! Пойдите сюда! Да она вам в матери… в бабушки годится! Потерпите, пока она найдет свои документы. Смотрите у меня: в трудовые батальоны требуются новобранцы…

Ягер повернулся к Шмидту:

— О чем мы говорили?

— Я спросил, где живет баронесса…

— Ну, до этого у нас как-то не дошел разговор. — Голубые глаза полковника озорно заблестели. — У нас были другие темы. Она обещала в течение недели позвонить мне в казарму. Я ей дал мой личный номер телефона…

Ягер подбоченился, напевая себе под нос «Лили Марлен».

— До чего ж фальшиво! — подумал Шмидт. Он редко видел своего шефа в такой эйфории. Девушка, должно быть, его совершенно обворожила.

— Шмидт, — внезапно спросил полковник, — а вы сами-то обедали? Так я и думал! Идите. Я тут за всем пригляжу…

Помощник Ягера вышел из здания вокзала и сел за руль машины. Он ехал в казармы очень медленно, мысли его блуждали. Полковник тоже стоял в задумчивости, грезя наяву. Лиза, баронесса, сообщила ему, что поедет в Вену навестить своего дядюшку, но пробудет там всего два-три дня.

— Надо отдать долг вежливости, — сказала она. — Как только мне станет скучно, я вернусь… А заскучаю я там очень скоро.

Ягер вспомнил, с каким выражением она посмотрела на него поверх бокала с вином. Он был счастлив снабдить ее пропуском, чтобы к бедняжке не лезли со всякими там расспросами. А когда он увидел, как два олуха досаждают несчастной старушке, то еще больше обрадовался, что снабдил красавицу необходимыми документами.

Шмидт, машинально крутивший руль и переключавший скорости, дословно припомнил сообщение, переданное ему с берлинской Принц Альбрехтштрассе, улицы, где находился штаб гестапо. В сообщении подтверждалось существование баронессы. Подтверждалось и то, что она доводится племянницей генералуШпейделю… И тут Шмидт вдруг вспомнил, о чем НЕ ГОВОРИЛОСЬ в донесении… Не говорилось потому, что он забыл запросить эту информацию!


Вбежав в свой кабинет, Шмидт велел секретарше снова связаться по телефону с Брандтом. Сидя в ожидании за столом, он неожиданно осознал, что нервно постукивает карандашом по крышке стола, а секретарша за ним наблюдает. Шмидт притворился, что читает какой-то рапорт. На сей раз его соединили удивительно быстро.

— Это снова Шмидт из Мюнхена. Я получил ваше сообщение, Брандт, большое вам спасибо. Вы меня извините, но я забыл уточнить еще одну маленькую подробность. Пожалуйста, раздобудьте точное описание внешности баронессы. Это тоже срочный запрос! Ответ мне нужен самое позднее в семь сегодня…

Глава 25

Начальник СС Майр, дежуривший на Мюнхенском вокзале, заметил пассажиров, направлявшихся в Вену. Когда они появились, он как раз стоял возле барьера. Майр обратил внимание на то, что девушка одета очень дорого, ее чемодан — тоже роскошный — нес шофер в ливрее, а рядом шел хромой камердинер… Наверняка беднягу ранили на войне. Майр было открыл рот, намереваясь заговорить, но Пако улыбнулась ему и достала из сумочки несколько бумаг.

— Я вижу, вы из СС, — сказала она. — А раз так, то вы наверняка знакомы с моим другом полковником Ягером.

Она произнесла слово «друг» с особой интонацией. Услышав имя Ягера, Майр мигом переменился. Этот добродушный Мужчина лет сорока отвесил Пако вежливый поклон, снял фуражку и зажал ее под мышкой.

— Ну, конечно, знаком! Однако мой долг — проверять документы у всех пассажиров, так что вы извините за беспокойство…

— Да вы взгляните на часы! — резко оборвала его Пако. — Это будет не просто беспокойство, если я по вашей милости пропущу Венский экспресс. У меня бумаги, выданные мне и моим слугам лично полковником Ягером! Так что поторопитесь…

Майр посмотрел на часы, потом увидел на документах подпись Ягера и торопливо махнул рукой, пропуская девушку на платформу.

— Счастливого пути! — пожелал он ей.

Линдсей быстро пронесся с чемоданами мимо Майра, стараясь не встречаться с ним глазами, и побежал за Борой и Пако, которые шли вдоль вагонов, пока не увидели свободное купе. Открыв дверь, Пако забралась в вагон, кивнула товарищам, призывая их последовать за ней, и осмотрела коридор. Он был пуст.

— Ты прекрасно справляешься со своей задачей, — сказал Линдсей, поставив чемодан на полку.

Экспресс тронулся. Линдсей искренне восхищался девушкой: она вела себя именно так, как надо: самоуверенно и кокетливо, но все в меру.

— Одно препятствие преодолено, — откликнулась Пако и, сняв меховую шапку, распушила свои золотистые волосы.

— А откуда ты взяла этот шикарный чемодан и роскошную ливрею, в которую нарядился Бора? — поинтересовался Линдсей.

— Не твое дело, — огрызнулся Бора.

— Не будь таким желчным, Бора, — добродушно упрекнула его Пако. — Это вполне разумный вопрос.

Она посмотрела на Линдсея и ответила:

— Мы пробрались на одну виллу в окрестностях Мюнхена и взяли все это там. Богатство производит на офицеров совершенно неотразимое впечатление: оно ассоциируется в их представлении с властью.

— А как нам быть с билетами? — внезапно спросил Линдсей. — В Германии кондукторы ходят по вагонам и проверяют билеты.

Пако открыла сумочку и, достав три билета на проезд в первом классе, протянула их Линдсею.

— Билеты всегда хранятся у шофера, тем более что ты говоришь по-немецки. А ты, я гляжу, все схватываешь налету… я хочу сказать, ты учишься продумывать каждую мелочь. Я купила билеты сегодня утром, когда увидела на вокзале, что все поезда в Швейцарию обыскиваются.

— Но билеты в оба конца: до Вены и обратно!..

— Да, — кивнула Пако, — это на случай, если Ягер вдруг вздумает проверить, собираюсь ли я возвращаться. Я ведь ему обещала… Жаль только, что не удалось избежать одного досадного момента… я о том, что мне пришлось назвать эсэсовцу имя Ягера. Они могут таким образом выяснить, каким поездом мы уехали.

— А разве это важно? — пренебрежительно пожал плечами Бора. — Мы через три часа уже будем в Вене.

Линдсей выглянул в коридор. Уборщик в спецовке и железнодорожной фуражке подметал платформу метлой и собирал мусор на совок. Это был Милич. Он подмигнул Линдсею и двинулся дальше.

— Да, это очень важно, что я назвала имя Ягера! — воскликнула Пако, глядя на Бору. — Помнишь, когда мы сидели в подвале, Линдсей задался вопросом: что будет, если кто-нибудь сличит мои приметы с приметами баронессы?

Экспресс набирал скорость, колеса убаюкивающе стучали. Линдсей ничего не сказал. До Вены оставалось три часа…


Шмидт заснул в своем кабинете прямо за столом, уронив голову на руки. На подносе стояли остатки еды. В большом здании было очень тихо. Потом резко зазвонил телефон, и Шмидт, вздрогнув, проснулся. Он поглядел на часы. О Боже! Без пятнадцати одиннадцать!

— Шмидт слуша… — сказал в трубку Шмидт и осекся.

Брандт заговорил, не дослушав его до конца. Голос Брандта звучал очень настороженно. Значит, ему удалось кое-что раздобыть…

— Я достал описание баронессы Вертер. Мне пришлось действовать крайне осторожно. Я сказал, что у нас ведется расследование по поводу ошибки в документах. Ваше имя не было упомянуто…

Шмидт переменил свое мнение о Брандте. Он не ожидал, что гестаповец проявит такое благоразумие. Слава Богу, значит, Ягер в этом расследовании фигурировать не будет… Шмидт взял блокнот и карандаш.

— Спасибо, я вам очень признателен. Пусть это так и останется между нами… Говорите…

— Рост — метр пятьдесят, брюнетка, склонна к полноте. Возраст — двадцать девять лет. Баронесса носит очки, она подслеповата, как летучая мышь… Ну что? Вам это пригодится?

Шмидт постарался говорить как можно беспечней:

— Да, очень даже. Я вам чрезвычайно признателен. Извините, что из-за меня вы задержались на работе.

— Ничего, зато у меня будет веская причина заявиться домой под утро. Мне еще нужно кое-куда заехать, — шутливым тоном сказал Брандт.

Шмидт положил трубку и чуть не упал в обморок. Другой подчиненный на его месте использовал бы полученную информацию, чтобы подсидеть начальника, но подобная мысль даже не пришла Шмидту в голову. Услышав, что дверь кабинета открылась, он обернулся. В кабинет заглянул Ягер, за его спиной стоял Майр.

— Тут есть кое-что насчет баронессы Вертер… — загадочно произнес Шмидт. — Мне бы очень хотелось переговорить с вами наедине…

Ягер что-то сказал Майру, вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Он был в приподнятом настроении. Сняв перчатки и фуражку, Ягер бросил их на стол, потом поставил венский стул спинкой вперед, уселся на него верхом и свесил руки.

— Я смотрю, вы озабочены, Шмидт? Никогда не надо беспокоиться. Неприятности обычно улаживаются сами собой. «Нечего зря суетиться!», как любит говорить фюрер.

— Вот описание внешности баронессы Вертер.

Ягер прочитал запись, сделанную Шмидтом на листке из блокнота. Большинство людей на его месте принялось бы приставать с расспросами, откуда Шмидт это узнал и с какой стати. Но Ягер промолчал и просто вернул листок подчиненному.

— Меня обвели вокруг пальца, Шмидт! Да еще как! Эта девица — не знаю, как ее теперь называть — прожженная мошенница. Я дал транзитные документы и ей и ее, так сказать, «прислуге»!

— А копии документов сохранились? — быстро спросил Шмидт. — Куда она поехала?

— Нет, никаких копий нет. А собиралась она в Вену.

Ягер осекся, потому что открылась дверь. В комнату зашел Майр. Вид у этого высокого, худощавого мужчины был сейчас растерянный.

— Прошу прощения, вот что я хотел вам сказать… Вы упоминали про баронессу Вертер, да?

— Да, — поспешно выпалил Ягер и выжидающе посмотрел на Майра.

— Я видел, как она со своими слугами садилась сегодня вечером в Венский экспресс. Она показала мне транзитный пропуск с вашей подписью. Да, эта блондинка — потрясающая красотка!

А что за слуги с ней были? — небрежно поинтересовался Ягер.

— Шофер в ливрее. Я не запомнил его лица, он надвинул фуражку на лоб и держал в руках гору чемоданов. Еще был второй мужчина… он похож на управляющего какой-нибудь деревенской усадьбой. Он хромал… наверно, получил ранение на войне… А что, это важно?

— Нет-нет, я просто из любопытства, — поспешил уверить его Ягер. — А третьего человека с ними не было?

— Нет, я совершенно уверен…

— Каким поездом они уехали? Во сколько он отошел? — спросил Шмидт.

— Ровно в восемь. Что-то не так?

— Нет, вы тут ни при чем, — успокоил его Ягер.

— Ну, тогда я пошел спать. Увидимся завтра утром.

Как только за Майром закрылась дверь, Шмидт кинулся к книжной полке и схватил расписание поездов. Быстро пролистав его, он принялся водить пальцем по столбцам, ища нужные цифры. Наконец палец остановился. Шмидт взглянул на часы. 22.51.

— Поезд еще в пути! — Шмидт с трудом подавил вздох облегчения. — Он приезжает через девять минут, в двадцать три ноль-ноль. Кто там у нас…

— В Вене? Антон Кар, начальник СС. Это мой старый приятель… Мы вместе воевали на русском фронте.

Шмидт просмотрел список телефонов, нашел нужный номер, велел телефонистке срочно связать его с Веной, и пока телефонистка дозванивалась, стоял, прижимая трубку к уху. Ягер — он сохранял ледяное спокойствие, словно перед битвой, — принялся размышлять вслух:

— Майр не будет болтать, если я ему прикажу, ведь это он разрешил им сесть в поезд. Странно только то, что там должен быть еще один человек: они же втроем похитили Линдсея у собора Божьей Матери…

— А вот и Кар, — внезапно сказал Шмидт, передал начальнику трубку и посмотрел на часы. Ягер говорил быстро, четко и ясно. Когда разговор закончился, на часах было только без шести минут одиннадцать.

— До прихода поезда еще шесть минут, — заметил Шмидт.

— Да, и когда он приедет, Кар со своими ребятами будет поджидать их на платформе. Нашу баронессу ждет маленький сюрприз…

Глава 26

Они вышли на платформу Западного вокзала Вены и смешались с толпой пассажиров. Пако показала Линдсею, где камера хранения, а сама встала туда, откуда ей было прекрасно видно, что там происходит. Когда экспресс подходил к конечному пункту, Бора опять, проявил строптивость.

— Линдсей, — сказала Пако, — ты оставишь чемодан в камере хранения. Подожди, пока тебе выпишут квитанцию. Вот деньги. Но за чемоданами мы не вернемся…

— А почему бы тогда не оставить их здесь? — раздраженно спросил Бора.

— Потому что их быстро обнаружат носильщики или уборщица. А в камере хранения они могут пылиться целую вечность. — Пако посмотрела на Линдсея. — Из Вены мы поедем в Грац, это столица Штирии, австрийской провинции. Потом двинемся на юг, доберемся до Шпилфилд-Штрассе и очутимся в Югославии. Там, у партизан, уже скрываются несколько агентов союзников…

Когда австрийский служащий взял у Линдсея чемоданы, англичанина так и подмывало уйти, но он подавил это желание и остался. Служащий выписывал квитанцию очень долго, тщательно; казалось, это будет длиться бесконечно… Но все же он отдал квитанцию Линдсею и получил деньги.

Англичанин вышел из камеры хранения на платформу, слабо освещенную островерхими фонарями, там уже было пусто. Линдсей чувствовал себя голым. Поравнявшись с Пако, он увидел, что она курит.

— А где остальные? — спросил он.

— Они уедут в другом такси. Так что если кому-нибудь вздумается нас проверить, ему скажут, что в одном такси ехали мужчины, а в другом — парочка: мужчина и женщина. То есть, не те, кого они ищут…

— Ты нервничаешь, да? — спросил Линдсей.

Они вышли из здания вокзала и очутились на большой площади, на которой почти не было транспорта, только несколько военных машин. Пако уводила его прочь от вокзала. Они шли довольно долго и лишь потом сели в такси.

— Поезд пришел на пятнадцать минут раньше, — сказала Пако. — В десять сорок пять…


Военный совет (так окрестил его Борман) состоялся в Бергхофе на следующий день, он начался в пятнадцать минут первого. Ему предшествовала жуткая гонка: из Мюнхена в Зальцбург прилетели Ягер, Шмидт и Майр. На совещании присутствовал и Гартман.

Машины, поджидавшие их на аэродроме, выехали из города и помчались по опасной, скользкой дороге в горы. Совещание проводилось в гостиной с огромным окном, откуда открывался живописный вид. Председательствовал сам фюрер. К облегчению и удивлению Ягера, Гитлер воспринял новости спокойно и говорил не горячась.

— Значит, англичанин выскользнул у вас из рук?! Я всегда заявлял, что англичане — опасный, упрямый народ. Как жаль, что нужно с ними дружить…

— Я один виноват в этом страшном недоразумении, — пролепетал Ягер, и Борман тут же на него набросился.

— Если так, то вы должны понести наказание!

— Борман! Пожалуйста! — Гитлер умиротворяюще поднял руку.

Из всех участников «военного совета» у него был самый свежий вид, а ведь он никогда не ложился спать раньше трех часов ночи!

— Нечего выяснять, кто виноват, — продолжал Гитлер, — это ничего не даст. Нам нужно действовать: решить, как выследить Линдсея и привезти его сюда.

Слово «недоразумение» прекрасно выражало смысл происшедшего. Из-за того, что поезд — чисто случайно — прибыл на пятнадцать минут раньше, начальник Венского отделения СС, придя на вокзал, обнаружил лишь пустую платформу. Его люди обшарили все, в том числе и камеру хранения.

— Есть одна любопытная деталь, — начал было Гартман, но Борман опять взревел, словно разъяренный бык.

— Это уже не касается абвера!

— Борман, пожалуйста! — повторил фюрер, демонстрируя завидное спокойствие. — Дайте послушать, что скажет майор Гартман.

— Судя по сообщению Майра, эти люди уезжали из Мюнхена с двумя дорогими чемоданами, — вновь заговорил Гартман. — Потом их обнаружили в камере хранения на Венском вокзале. Описание шофера в ливрее, сдававшего чемодан в камеру, совпадает с описанием человека, которого Майр видел на вокзале в Мюнхене. В чемодане лежали роскошные женские наряды…

— Вы думаете, они не вернутся за чемоданами? — спросил фюрер.

— Думаю, нет, — ответил Гартман. — Они их бросили. А это о чем-то говорит… Да, еще я уверен, что руководит группой девушка, которая так самонадеянно назвалась баронессой Вертер…

— Девушка?! Бог с вами!

Борман презрительно скривился. Его бесило, что Гартман оказался в центре внимания, а Гитлер его слушает, затаив дыхание. И опять рейхслейтер получил нагоняй.

— Успокойтесь, Борман! Мы знаем поразительные случаи, когда англичане посылали женщин для связи с французским подпольем. Эти женщины проявили незаурядную отвагу и находчивость. Пожалуйста, Гартман…

— Теперь главное определить, что они предпримут дальше, куда направятся…

— Вена — это лабиринт, — заметил Гитлер. — Уж я-то знаю: там прошла моя юность, полная невзгод и лишений. Если город им знаком, то они так спрячутся, что мы их в жизни не обнаружим!

— Если, конечно, они хотят этого, а не чего-то другого, — вставил Гартман. — Но сдается мне, что у них на уме другое.

Он так разгорячился, что, забывшись, достал трубку и начал размахивать ею, как бы подчеркивая свою мысль:

— Допустим, что девушка действительно их предводительница, у нее вполне хватит для этого выдержки. Я чувствую, что она всегда действует по плану, а не мчится, сломя голову, куда попало. Если судить по ее предыдущим поступкам — а людей всегда нужно судить по их поступкам, — она во всех деталях продумывает, как им добраться до следующего места назначения. Нам нужно только понять, куда они поедут, и оказаться там раньше них!

Гартман сел и чуть было не закурил. Однако вовремя спохватился и сунул трубку в карман.

— У вас все как-то слишком просто! — хмыкнул Борман.

— Нужно принять решение! — Гитлер вскочил на ноги и, почувствовав столь характерный для него, неожиданный прилив энергии, заходил по комнате, заложив руки за спину. — Грубер уже отправился в Вену вместе с офицером, который прилетел из Берлина. Вы, Ягер и Шмидт, тоже поедете и создадите второй отряд. И майор Гартман не должен оставаться в стороне…

— Вы бросите столько сил на поимку одного англичанина?

Борман был ошарашен. Он всегда знал, как должны развиваться события, но то, что сейчас происходило, пришлось ему не по вкусу. Однако фюрер даже не услышал его тихого замечания, ибо заговорил, все больше повышая голос:

— Таким образом им на «хвост» сядут три независимые организации: гестапо, СС и абвер. Если ни одной из них не удастся выследить подрывную группу, то можно спокойно закрывать лавочку! Борман, вы создадите им все условия и снабдите деньгами и оружием. Если придется, будете бодрствовать всю ночь!

Гитлер перестал расхаживать по комнате, скрестил руки на груди и пристально поглядел на молча слушавших его мужчин. Никто не осмеливался перебить фюрера.

— Я надеюсь, до рассвета вы все окажетесь в Вене… и будете целый день обшаривать город. И не забывайте, господа: гестапо уже там, оно вас опережает…


По-прежнему скрестив руки на груди, Гитлер сурово смотрел вслед подчиненным, которые торопливо покидали комнату. Но едва он остался наедине с Борманом, его настроение резко изменилось. Рухнув в кресло, Гитлер раскинул руки в стороны и затрясся от хохота.

— Борман, вы видели их физиономии? Это как гонки: кто первый поймает англичанина… Ничто так не распаляет людей, как состязание. А знаете, кто, по-моему, выследит голубчиков?

— Грубер!

— Ну, нет! — Гитлер опять расхохотался. — Нет, это будет Гартман, — сказал он, немного успокоившись. — Да… хитрый абверовец кое-что знает… он даже дал этим болванам ключ к разгадке, но они оказались слишком тупы, чтобы им воспользоваться.

Поведение Гитлера снова изменилось. Лицо застыло. Он выпрямил спину и отрывисто спросил:

— А что вы тут околачиваетесь? Вас заждались внизу, Борман! Вы задерживаете их отъезд, а ведь они торопятся…

Толстенький коротышка Борман — в высоких сапогах у него был весьма карикатурный вид — поспешно засеменил по натертому паркету, но на пороге остановился.

— Мой фюрер, вы сказали, что Гартман дал им ключ к разгадке?

— Ну, да!.. Чемоданы, которые они оставили в камере хранения!.. Чемоданы, набитые дорогими женскими тряпками! Ладно, бегите!..

Гитлер прислушался к дробному стуку каблуков Бормана, сбегавшего вниз по винтовой лестнице, а потом расслабленно развалился в кресле и расплылся в улыбке.

Он проговорил тихо-тихо (ему хотелось проверить ее слух):

— Ева!.. Ладно, можешь зайти, маленькая шалунья! Они все отсюда убрались! Ты ведь опять подслушивала, да?


Было два часа ночи, когда транспортный самолет «Кондор», на борту которого летели Ягер, Шмидт и Гартман, приземлился неподалеку от Вены. На аэродроме их поджидала машина, чтобы отвезти за город. Борман был своеобразным человеком, но даже его враги — а к таковым относились почти все, за исключением фюрера — признавали его выдающиеся организаторские способности.

Шмидт сидел на переднем сиденье рядом с водителем, а Ягер и офицер абвера расположились на заднем. Всю долгую дорогу Гартман был погружен в раздумья. Его молчание раздражало полковника СС, который был общительным человеком.

— Как вы собираетесь справиться с этим невыполнимым заданием? — спросил Ягер.

— А куда вы сперва направитесь? — ответил вопросом на вопрос Гартман.

— В штаб СС, чтобы проконсультироваться с Каром. Можете присоединиться ко мне.

— А будет очень бестактно, если я попрошу вас подбросить меня до Западного вокзала? — спросил Гартман. — Наверно, чемоданы, которые они там оставили, до сих лежат в камере хранения?

— Наверно. Но что это вам даст?

— Я не знаю… пока не увижу их своими глазами, не могу сказать, — ответил Гартман.

— Да, не очень-то вы разговорчивы, — дружелюбно ухмыльнулся Ягер.

— Однако, разрешите заметить, — повернувшись к ним, добавил Шмидт, — майор видит всех насквозь…

Шмидт чувствовал симпатию к бывшему адвокату. Тактика Гартмана во многом напоминала его собственную: подобные действия Шмидт предпринимал, служа начальником дюссельдорфской полиции. С тех пор прошла, казалось, вечность…

Когда шофер подъехал к вокзалу, Гартман вышел из машины. Было ровно полтретьего. Явившись в камеру хранения, он достал бумагу, которую ему некогда выдал Борман. Она позволяла Гартману допрашивать кого угодно, независимо от занимаемой должности. «Таков приказ фюрера»…

— Я только что сдал дежурство, — сердито буркнул служащий.

— Это не важно: вот мои полномочия, — жестко возразил Гартман. — Это вы приняли багаж, на который потом СС наложило арест?

Да, это был он. И он заявил, что может описать пассажира, сдававшего чемоданы в камеру хранения. Попыхивая трубкой, Гартман молча слушал, как служащий описывает внешность шофера. Описание оказалось не очень вразумительным, но Гартман не сомневался, что человек в ливрее — Линдсей. Абверовец попросил разрешения взглянуть на чемоданы.

Он довольно долго перебирал вещи и аккуратно клал их на место: Гартман был от природы большим аккуратистом. В обоих чемоданах хранились женские дорожные туалеты. Вещи были изысканными и очень дорогими. Когда проворные пальцы абверовца добрались до каракулевой шубы и меховой шапки, он замер.

Каракулевая шуба и шапка… В подробном отчете о печальных событиях, разыгравшихся перед собором Божьей Матери, упоминался МУЖЧИНА, одетый таким образом. Именно «мужчина», ехавший на заднем сиденье «мерседеса», и затащил Линдсея в салон автомобиля. Все верно, кроме того, что это был не мужчина, а… женщина!..

— Вы что-нибудь обнаружили, майор?

Гартман поглядел через плечо и увидел за своей спиной Шмидта. Эсэсовец улыбнулся и, дружелюбно кивнув Гартману, продолжал:

— Ягер послал меня выяснить, чем вы занимаетесь. Но я на него не в обиде: мне самому интересно узнать…

— Баронесса Вертер, вернее, самозванка, выдавшая себя за баронессу, присутствовала при трагедии, разыгравшейся у собора Божьей Матери. Вот ее шуба и шапка… шапку она наверняка нахлобучила на лоб, поэтому никто и не разобрался, что это женщина! Теперь она бросила свою бутафорию. О чем это свидетельствует, Шмидт?

— О том, что она ей больше не понадобится.

— А если логически завершить данную мысль? — продолжал допытываться Гартман.

— Я в недоумении…

— Мы найдем Линдсея, если не будем концентрировать свое внимание на нем, а постараемся предугадать действия баронессы, я по-прежнему буду ее так величать. Похоже, баронесса — достойный противник, Шмидт! Она мастерски меняет внешность, умеет изображать людей из разной социальной сферы. Пока что она путешествовала под видом аристократки. А раз так, то теперь она ударится в другую крайность: выдаст себя за крестьянку.

— Чтобы сбить нас со следа? Чтобы мы искали совсем не там, где нужно?..

— Отчасти — да, — согласился Гартман.

Его темные глаза блестели, а сам он напоминал Шмидту овчарку, взявшую след.

— Однако ее новый облик может подсказать нам, и каков ее дальнейший маршрут. Вероятно, ей ПРИДЕТСЯ прикинуться крестьянкой, потому что она попадет в крестьянскую среду. Понимаете мой намек?

— Боже! Нет, конечно!

— Прикажите своим людям, следящим за автовокзалами и капитанам кораблей, плавающих по Дунаю, внимательно наблюдать, не появится ли группа крестьян: трое мужчин и девушка. В Вене, по-моему, есть еще один железнодорожный вокзал…

— Да, Южный. Оттуда идут поезда на Грац и дальше, на Югославию…

— Установите наблюдение за этим вокзалом.

Шмидт посмотрел на массивные часы, свисавшие сверху. Они показывали без пятнадцати три.


Район возле Южного вокзала был страшно захудалым, каким-то беспризорным. В лучшем случае домишки выглядели убого — это если в них хоть кто-то жил. А вообще в сыром тумане, который был сущим бичом этих мест, не видно было ни зги. Призрачные остовы зданий вырастали в грязноватой дымке, словно громадные, изъеденные кариесом зубы. Линдсей подумал, что это как бы ничейная земля, давным-давно покинутая обеими воюющими сторонами.

Пако и Линдсей ехали в такси, которое постоянно кренилось набок: на этом боку «красовался» чудовищно безобразный бензобак, из-за чего машина казалась каким-то монстром. На середине пустыря Пако расплатилась с шофером и подождала, пока машина скроется в сером тумане.

— Дальше пойдем пешком, — отрывисто бросила она. — Если водителя задержат и будут допрашивать, он не сможет навести на наш след…

— А куда мы идем? — Линдсей поражался, как Пако удается ориентироваться в этой глуши. — Знаешь, я совсем иначе представлял себе Вену Штрауса…

— Это бедный район, — сказала Пако, идя вперед. — Вполне вероятно, что в юности его прекрасно знал Гитлер. Когда побываешь здесь, становится понятно, что человек на все может пойти, лишь бы выбиться в люди…

Они шли по булыжникам, и вдруг из тумана выплыло двое юнцов. В убогой одежонке, без шапок, они выглядели довольно мерзко. Один из парней держал длинную железную трубу. В следующее мгновение он занес ее над головой Линдсея, намереваясь нанести сокрушительный удар.

Англичанин остановил Пако левой рукой, поднял правую ногу и изо всех сил ударил негодяя в пах. Юнец взвизгнул, уронил трубу и скрючился, издавая истошные вопли. Его приятеля как ветром сдуло. Линдсей еще раз поднял ногу, поставил ее на плечо скорчившегося юнца и толкнул его. Парень упал на спину и растянулся на щебенке и осколках стекла. Он рассек голову, и из раны текла кровь.

— Пошли! — крикнул Линдсей. — И ради Бога, убери ты эту штуковину!

Он имел в виду нож с коротким лезвием, который Пако извлекла неизвестно откуда. Они поспешили прочь. Линдсей бросил на ходу:

— Если бы ты его зарезала, сюда бы примчалась целая толпа полицейских! Можно ведь обойтись и без…

— Я знаю. Нам сюда…

— И выброси нож…

— Да, но я не ожидала…

Пако осеклась.

«Что, проговорилась?», — подумал Линдсей.

Он знал, что Пако чуть было не сказала:

— Я не ожидала, что ты справишься с двумя этими мерзавцами…

— А ты быстро учишься, Линдсей. — Пако взяла его под руку. Она овладела собой и лукаво улыбнулась. — Может, тебе даже удастся остаться в живых. Только смотри, ты не должен запоминать дом, в котором мы проведем ночь.

— Еще чего?! — чуть не возразил ей Линдсей.

С тускло-коричневых стен трехэтажного дома, к которому они подходили, облупилась почти вся штукатурка. В клубах тумана Линдсей прочитал слово «гостиница», однако не смог разобрать названия.

Это была настоящая трущоба. Ободранные занавески с рваными краями криво висели на окнах. Неподалеку послышался приглушенный шум локомотива, отгоняющего товарняк на запасной путь. Неужели дом так близко от Южного вокзала?

Они с Пако оказались в мрачном подъезде, и Линдсей закрыл скособоченную дверь. Любопытная неожиданность: дверные петли были недавно смазаны, и дверь закрылась совершенно беззвучно.

Пако подошла к грубо сколоченной деревянной стойке, за которой их поджидал заскорузлый старик в потертом зеленом жилете. В помещении стоял затхлый запах плесени и мочи. Неужели придется долго торчать в этой жуткой дыре?

— Вы меня знаете. Я — Пако, — решительно заявила девушка. — Я жду еще двоих…

— Почему ты задержалась?

Словно по волшебству, на середине шаткой лестницы появился Бора. За ним, тепло улыбаясь, спускался Милич. Бора легко сбежал по ступенькам. Остановившись внизу, он в упор поглядел на Линдсея. Дерзкий серб осточертел англичанину, и Линдсей тоже уставился ему в глаза. Бора повернулся к Пако.

— Тут недавно были неприятности…

— Да перестань ты тарахтеть! — пробурчал старик из-за стойки. Судя по его поведению, он, как и Линдсей, недолюбливал Бору.

Игнорируя серба, старик повернулся к Пако.

— Полиция уже здесь побывала. Они посмотрели регистрационный журнал. Проверили — и ушли. И больше не вернутся. Они ищут убийцу.

— Убийцу? — мягко переспросила Пако.

— Да, двух юнцов в штатском, наверное, дезертиров. Они напали на двоих солдат и ограбили их. Стукнули по голове куском железной трубы. Одного убили, другой в больнице. Тот, что выжил, подробно описал преступников. Да, скажу я вам, это всех переполошило.

— Где чемоданы, которые я у тебя оставляла? — резко прервала его Пако.

— В семнадцатой комнате. Твои друзья уже один забрали. Я их поместил в двадцатую. Вы двое будете в одном?

Вопрос повис в воздухе. Старик поглядел через плечо Пако на Линдсея, но тот не издал в ответ ни звука. На лице старика не было скабрезного выражения: он просто, по-деловому поинтересовался…

— Да, мы вместе, — кивнула Пако.

— Деньги вперед…

— Знаю! Учти, в плату входит, чтобы ты нас вовремя предупредил, если опять нагрянет полиция. И потом… входная дверь все еще открыта…

— Уже нет!

Старик поднял откидную доску, подковылял к двери, вставил в замочную скважину длинный ключ, повернул его и начал задвигать засовы. Линдсей насчитал четыре штуки.

Старик подмигнул англичанину.

— Эту дверь даже пушкой не прошибешь! Тисовая…

Пако дала ему внушительную пачку банкнот. Потом взяла ключ и махнула рукой Линдсею, приказывая следовать за ней. Бора и Милич шли впереди. Пако подождала, пока все четверо добрались до конца длинного коридора, и, убедившись, что рядом никого больше нет, сказала:

— Бора, мы едем с Южного вокзала в Грац. Поезд отправляется в полпятого утра, так что постарайся хоть немножко поспать. Вы добрались сюда без приключений?

— Машина сломалась: мотор старый-престарый, вот и отказал. Пришлось идти пару миль пешком. Знаешь, этот убитый солдат меня тревожит. К утру здесь будет не продохнуть от гестаповцев…

— Поэтому мы и уезжаем первым же поездом. Ложись, Бора.

Линдсей вошел вслед за Пако в узенький, голый коридорчик, который вел в семнадцатую комнату. Она оказалась просторнее, чем он думал. Сквозь незанавешенное окно просачивался тусклый свет. Линдсей подошел к окну и посмотрел на улицу. Толком ничего не было видно: только глухая стена напротив и кусочек переулка внизу. Линдсей аккуратно задернул занавески, и Пако зажгла свет — сорокаваттную лампочку без абажура.

Девушка присела на край широкой кровати.

— Ты молодец, что не проговорился про этих двух головорезов, которых мы с тобой повстречали. Наверно, это они убили солдата. Если б старик узнал, то распереживался бы. А с Борой случился бы припадок, ей-богу!..

— Ты дала старику столько денег! Я даже удивился. Ему можно доверять?

— Такова цена молчания. Мы можем доверять своим денежкам. Забавно, да? За такую сумму мы могли бы остановиться в «Сашере»…

— А почему мы туда не пошли? Здесь такая дыра…

— Линдсей, ты опять стал двоечником! Если немцы все-таки догадались, что мы приехали в Вену, то они первым делом обыщут первоклассные отели, где могла бы остановиться баронесса Вертер. И потом, там же нужно отмечаться! Кроме того, здесь до Южного вокзала рукой подать. Я устала, как собака… Пожалуйста, достань из шкафа чемодан…

Мебель в комнате была простая, правильнее даже сказать, «примитивная». Большой шкаф с плохо закрывавшейся дверцей, разбитое зеркало. Большая кровать с облезшей лакированной спинкой. Треснутый умывальник, от которого, если подойти поближе, пахло очень специфически. Линдсей поставил чемодан на постель и сел, отгородившись им от Пако.

— Теперь мы будем крестьянами, — заявила она. — Перед сном нам надо переодеться. Тогда, в случае чего, мы удерем через черный ход. Он в конце коридора…

Линдсей — он падал с ног от усталости — переоделся. Пако сама выбрала ему одежду: теплую рубаху с обтрепанным воротом, латаные-перелатаные брюки из зеленого вельвета и ветхий пиджак из грубой ткани.

Пако управилась раньше Линдсея и, когда он переоделся, уже лежала в кровати под стеганым одеялом и спала глубоким сном. Линдсей осторожно, стараясь ее не разбудить, залез в постель с другого бока и лег. Он закрыл глаза и погрузился в блаженное забытье.


Было три часа утра. В штабе СС в Вене у всех мужчин, сидевших за круглым столом, слипались глаза. У всех, кроме одного. Густав Гартман, похоже, не знал, что такое усталость, и мог вообще обходиться без сна.

Речь держал Грубер. Рядом с ним расположился его новый коллега Майзель, узколицый человек лет тридцати, с густыми черными волосами. Он славился своей проницательностью.

— Теперь англичанин и эти бандиты убили возле Южного вокзала немецкого солдата! — Грубер распалялся все больше и больше. — Они уже во второй раз совершают убийство…

— Ах, ради Бога, оставьте! — перебил его полковник Ягер. — Не надо патетики. Особенно сейчас.

Шмидт, сидевший возле него, воздел очи к небу и уронил на стол карандаш. В наступившей на мгновение тишине это прозвучало подобно пистолетному выстрелу.

— Следы ведут в другую сторону, — осмелился возразить Вилли Майзель. — У нас есть подробное описание нападавших: это два юнца, наверно — так мне кажется — дезертировавшие из армии. Подполковник авиации Линдсей и его друзья тут ни при чем.

— Спасибо вам за поддержку, — злобно буркнул Грубер. — Но я хотя бы действую, а это больше, чем все, на что можете претендовать вы…

— Ах, вот как?! И что же вы делаете? — весело осведомился Гартман.

— В данный момент гестаповцы и наши платные информанты проверяют все первоклассные отели. Эта лже-баронесса любит пожить в свое удовольствие…

— Вы молодец, — с серьезным видом похвалил Гартман. — Я уверен, что ваши люди добьются больших успехов!

— Объявляю заседание закрытым. — Ягер встал и отпихнул стул к стене. — Я хочу спать. Утром начнем все сначала.

Шмидт подлетел к Гартману и оглянулся на стол, за которым сидели голова к голове Грубер с Майзелем. В комнате он ни о чем Гартмана спрашивать не стал, а когда они вышли в коридор, поинтересовался:

— Как, по-вашему, почему Грубер твердит о Южном вокзале? Это у него какая-то навязчивая идея…

— Голова там — Майзель, — загадочно ответил Гартман. — Он подает идеи, а Грубер обеспечивает грубую силу. Это прекрасно сбалансированная гестаповская команда. Они далеко пойдут!

— Значит, вы уклоняетесь от ответа?.. — беззлобно проворчал Шмидт, шагая рядом с Гартманом по коридору.

— Южный вокзал расположен в рабочем районе… Там живет настоящая беднота. Спокойной ночи!

Шмидт смотрел вслед абверовцу, исчезавшему в конце плохо освещенной лестницы. Он подозревал, что Гартман дал ему какую-то зацепку, но от усталости голова совершенно ничего не соображала.


— Линдсей, вставай! Ах ты, лежебока! Ты уже целую вечность спишь!

Голова Линдсея была словно набита ватой. Когда Пако снова потрясла его за плечо, он открыл глаза. Ему казалось, он заснул совсем недавно. Неужели эти гонки никогда не кончатся? Господи, как бы ему хотелось добраться до Швейцарии!

— Сколько времени? — спросил он, садясь в постели и усилием воли спуская ноги на пол.

— Четыре часа. Поезд отходит через тридцать минут. Ты немножко перекуси. Я принесла сюда завтрак.

«Завтрак» оказался куском черного хлеба, который имел вкус опилок, сдобренных угольной пылью. А в кружке с отбитым краем какое-то пойло. Линдсей так и не смог разобрать, какое именно. Сев за маленький столик, он поглядел на Пако.

Она повязала голову вылинявшим платком, спрятав свои белокурые локоны. Тяжелый короткий жакет и дешевая юбка, топорщившаяся в разные стороны, дополняли новый маскарадный наряд. Эта одежда ее полнила.

Линдсей расправился с хлебом и проглотил остатки пойла. На полу стоял потрепанный, старый чемодан. Линдсей указал на него рукой.

— Мы возьмем его с собой?

— Да, ты его понесешь. Когда доедем до Граца, переоденемся. Все переговоры на вокзале предоставь мне. Я уже купила билеты. Ты готов?

— Нет!.. А вот теперь пошли.

Линдсей взял фуражку — явно из гардероба какого-то работяги — и надвинул ее на лоб. В этой одежде он чувствовал себя неуютно. И не только потому, что пришлось спать одетым. Ткань была жесткой и даже плохо сгибалась. Подхватив чемодан, Линдсей неожиданно увидел свое отражение в разбитом зеркале, вделанном в дверцу шкафа.

— Я не побрился…

— Так ты и должен быть заросшим, ты же крестьянин! Ну, как такие простые вещи не приходят тебе в голову?

— О, ради Бога, перестань ворчать!

— Так-то лучше, — усмехнулась Пако. — Ты давай не спи. Мы выберемся по пожарной лестнице. Старик сказал, за домом следит полицейский…

Ржавая пожарная лестница была кое-как прикреплена к задней стене дома. Она вела в узкий переулок, который Линдсей видел из окна их комнаты.

— Не нравится мне эта лестница…

— Шагай-шагай! — прошипела Пако.

Одна железная ступенька прогнулась под весом англичанина, но все-таки выдержала. Бора и Милич ждали их в переулке. Линдсей заметил, что Бора тоже несет обшарпанный чемодан. Все были в крестьянской одежде. Пако шла за Борой и Миличем, а Линдсей шагал последним.

Дым… В этот предрассветный час район был как бы окутан дымом. Ночной туман еще не развеялся. Линдсей и его спутники миновали какие-то убогие домишки, и неожиданно показалось мрачное здание Южного вокзала. Оно больше напоминало тюрьму, нежели вокзал.

Ссутулившись, они словно призраки, побрели к этому зданию. Линдсей прошел вслед за Пако в кассу, где люди мерзли в очередях за билетами. Они вышли на платформу, поезд уже прибыл. На вагонах были таблички с надписью «Грац».

И тут Линдсей увидел Грубера, шефа бергховского гестапо…


— Делай, как я говорю, и не спорь…

Линдсей схватил Пако за руку и крепко сжал ее ладонь. Девушке пришлось остановиться. Линдсей понимал, что она вне себя от ярости, но ему было наплевать. ГРУБЕР! Все его чувства вмиг обострились. Гадкий привкус, оставшийся во рту после завтрака, позабылся. Линдсей посмотрел в оба конца платформы, запруженной людьми.

— Черт возьми, что с тобой? — прошептала Пако.

— Помолчи минутку!

Линдсей не выпускал ее руки, и Пако была вынуждена подчиниться. Двое юнцов, шедших им навстречу, остановились, как вкопанные. Это были те самые парни с железной трубой, что напали на Линдсея и Пако ночью. Линдсей смотрел на них, не отрываясь; Грубер стоял слева от него, почти вплотную.

Первым заметил Линдсея парень, который тогда, ночью, дал стрекача. Он что-то сказал своему приятелю, и второй юнец тоже уставился на Линдсея. Парни развернулись и бросились бежать. В панике они сбили с ног какую-то старушку. Начался переполох.

— Хальт! — резко выкрикнул Грубер. — Стойте! Стрелять буду!

Держа в правой руке «люгер», Грубер промчался перед носом у Линдсея. За ним бежало двое солдат, тоже вооруженных пистолетами. Пробежав немного, трое гестаповцев остановились и подняли оружие. Линдсей насчитал шесть выстрелов. Один из парней взмахнул руками, словно атлет, разрывающий финишную ленточку, и рухнул на платформу. Второй вскрикнул, остановился, схватился за левую ногу и упал на колени.

— Теперь пошли! Быстро!

Линдсей втолкнул Пако в поезд, оглянулся, увидел, что Милич и Бора рядом, и ткнул девушку в спину, подгоняя ее вперед. Она нашла свободное купе и села в углу возле коридора. Линдсей закрыл дверь. Бора и Милич устроились в другом купе.

— Это был Грубер из гестапо, — спокойно сказал Линдсей, ставя на полку чемодан. — Перед моим побегом из Бергхофа он меня допрашивал…

Линдсей подумал, что Пако незачем знать о существовании и местоположении Волчьего Логова.

— Эти два грабителя решили, что я их выдам, — продолжал он. — Они увидели меня, увидели Грубера… у него на роже написано, что он из гестапо. И, как я и надеялся, мальцы до смерти перепугались. Ну, а от нас это отвлекло внимание. Замечания будут?

Линдсей сел. Пако внимательно поглядела на него, склонив голову набок. Ее грудь бурно вздымалась, Пако никак не могла отдышаться.

Она улыбнулась.

— А ты и вправду быстро учишься, Линдсей!


Новость разлетелась по Вене мгновенно: все уже знали, что одного из парней, убивших немецкого солдата, гестаповцы застрелили, а другого арестовали. Грубер постарался растрезвонить о своем успехе. Еще бы, ведь получалось, что гестапо обскакало абвер! Грубер, однако, не предугадал, что не пройдет и суток, как в гестаповский штаб, где содержался уцелевший дезертир, которого вскоре должны были допрашивать, явится Гартман.

Абверовец без труда убедил дежурного офицера пропустить его к арестованному. Он просто сунул офицеру под нос бумажку, выписанную Борманом. Грубер в этот момент сидел в своем кабинете и пытался дозвониться в Бергхоф.

— Я — майор Гартман, — сказал абверовец дезертиру с перевязанной ногой, лежавшему на койке в камере. — Ты понимаешь, во что ты вляпался? Тебя будут судить и казнят на основании показаний солдата, которому удалось тогда остаться в живых…

— Но того парня убил Герд! — запротестовал юнец.

— Если ты хочешь, чтобы я тебе помог, — перебил его Гартман, — ты должен мне рассказать, что стряслось на вокзале. Я не могу понять, почему вы впали в панику. Вас ведь тогда, ночью, никто не видел…

— Нас выследили мужчина и девчонка…

Юнец осекся, словно сболтнул лишнего. Гартман подался вперед и предупреждающе поднял указательный палец.

— У меня мало времени. Я из абвера! Если я тебя брошу, ты останешься один… Наедине с гестапо! Говори! Какой мужчина? Какая девчонка?

— Мы остановили их накануне ночью возле вокзала. Самое забавное, что они были одеты совсем по-другому. Я бы их в жизни не узнал!.: Но мужчина смотрел так пристально…

Гартман за десять минут выудил из него все остальное. Юнец видел, как мужчина и девушка сели в поезд, отправившийся в Грац. Гартман встал, позвал охранника, вышел из камеры, а потом и из здания гестапо. Он долго думал, но все же решил, что, пожалуй, лучше доложить о результатах своих поисков Борману. А затем выехать в Грац.

Глава 27

«Бюро Н», отдел швейцарской разведки, сотрудничавший с Люси, располагался на вилле Штутц, в восьми с половиной километрах от предместья, где жили Ресслеры.

Это трехэтажное оштукатуренное здание находилось в отдалении от дороги, в уединенном месте: на безлюдной косе, вдававшейся в Люцернское озеро. С виду дом напоминал виллу богача. Никаких солдат в военной форме поблизости не было, двойные железные ворота охраняли люди в штатском.

Именно на виллу Штутц Роже Массон вызвал в полночь Ресслера. Он намеренновыбрал столь поздний час. Это давало Ресслеру возможность незаметно приехать в штаб «Бюро Н». В то время — как было известно Массону — Швейцария буквально кишела немецкими агентами, просочившимися через границу.

Массон восседал за столом неподвижно, как изваяние, когда в комнату вошел Ресслер. Уже одно это подействовало Ресслеру на нервы, ведь обычно Массон дружески, тепло его приветствовал. Едва Ресслер уселся напротив Массона, тот ринулся на него в атаку:

— Вы немец. Мы позволили вам пользоваться радиопередатчиком, четко договорившись, что вы будете передавать мне всю информацию, поступающую от Дятла!

— Но мне нечего было передавать вам…

— Неужели вы полагаете, что я вам поверю? Можно подумать, Дятел несколько недель не выходил в эфир?! Значит, цепочка порвалась? По-вашему, Дятла поймали гестаповцы? Все это крайне, крайне неубедительно. К вам подкатывался такой… Аллен Даллес, американец?

— Нет, я о нем даже не слышал! — отбивался Ресслер.

Массон откинулся на спинку стула. Похоже, Ресслер говорит правду… Однако американский агент, проникший в Швейцарию из оккупированной части Франции, уже успел всем осточертеть. Он открыто путешествовал по стране и даже не пытался маскироваться. Немцы уже прознали про то, что он в Швейцарии…

Все это пронеслось в голове Массона, когда он смотрел на своего гостя, беспокойно ерзавшего на стуле и испуганно озиравшегося. Длинные, до самого пола шторы закрывали окна, а туман, поднимавшийся с озера, поглощал даже те немногие звуки, которые иногда раздавались в густой тишине.

— Однако меня действительно поражает это внезапное исчезновение Дятла, — вдруг сказал Массон.

— А меня, думаете, не поражает? Тем более что приближается начало летнего наступления немецких войск, и Москва, вероятно, жаждет заполучить сведения о дислокации войск вермахта. Гитлер вполне способен разгромить русских, у него столько войск!..

— Я знаю. Ладно, поживем — увидим. Можете идти…

Массон еще целый час после ухода Ресслера сидел за столом и думал. Если Гитлер победит на Восточном фронте, то затем вторгнется в Швейцарию. Его безумно тревожило упоминание о Швейцарии, содержавшееся в донесении, которое они перехватили, но не сумели расшифровать. Деятельность Люси — если о ней станет известно — даст нацистам прекрасный повод для бесчинств. Вот Массон и ломал голову, разрешить ли Ресслеру продолжать свои дела или нет.

В конце апреля 1943 года Дятел вновь вышел на связь. Массон не мог знать, что это совпало с переездом фюрера и его ближайшего окружения обратно в Волчье Логово. Среди людей, ехавших вместе с ним на поезде, который носил название «Америка», был рейхслейтер Мартин Борман, упрямый Вильгельм Кейтель и любезный, но очень хитрый генерал Йодль.


«Америка» неуклонно приближалась к Волчьему Логову. Борман зашел в вагон-ресторан. Сидя за одним столиком с Кейтелем и Йодлем, Гитлер только начал свой скудный обед, состоявший из тарелки супа из сельдерея.

— Мой фюрер! — провозгласил Борман, усаживаясь на свободный стул. — У меня есть новости о нашем беглеце, англичанине Линдсее.

— Его поймали? Надеюсь, живым…

— М-м… нет… ПОКА нет. Но Гартман сообщил, что они направляются в Югославию. Он едет за ними.

— А, Гартман! — Гитлер явно потешался над Борманом. — Помнится, в Бергхофе вы намеревались возложить поимку Линдсея исключительно на гестапо и СС. А я настоял, чтобы включили и Гартмана. Разве нет?

— Да, это было ваше решение, мой фюрер. И оно опять подтвердило, что вы никогда не ошибаетесь, — подобострастно закивал Борман.

Йодль чуть не поперхнулся, откусив особенно большой кусок свинины, которую он смаковал за обедом. Самоуничижение рейхслейтера всегда его потрясало. Йодль был один из немногих, кто мог противостоять Гитлеру. Перед войной он как-то накричал на фюрера, открыто выразив ему свое несогласие.

— Не понимаю, как ваш желудок переваривает мясо… — сказал Гитлер. — То ли дело вегетарианская диета…

Он чуть было не принялся читать Йодлю длинную лекцию, но вовремя сдержался и вновь обратился к Борману:

— Значит, Линдсей и его сообщники не отправились в Швейцарию? А вы были так уверены, Борман… Хотя тот факт, что они бросили свои чемоданы на Западном вокзале, мог бы вас насторожить! Они явно намеревались сменить амплуа. А как Гартман считает, куда они теперь направляются?

— Мне стало известно об одном английском парашютисте, который пытается установить контакт с югославскими партизанами…

— А что это за человек? — спросил Йодль.

Кейтель хранил молчание, он был, очевидно, поглощен едой и созерцанием вида, открывавшегося из окна. Весенний день обещал быть погожим и теплым.

— Значит, Югославия… — задумчиво повторил Гитлер. — Интересно, они понимают, что их там ждет? Ведь они попадают в преддверие ада…


К половине третьего утра поезд «Америка» уже прибыл к маленькой железнодорожной станции Волчье Логово. Гитлер и его приближенные уютно расположились каждый в своих апартаментах, в секретной Зоне А. За исключением одного человека…

Темная одинокая фигура пробиралась по мрачному сосновому бору к лесному завалу. Проворные руки быстро раскидали ветки, под которыми скрывался радиоприемник. Зашифрованное послание состояло из двух частей. В первой сообщалось о расстановке немецких войск, определенной фюрером на полуночном совещании.

Во второй части, зашифрованной особым способом, докладывалось о донесении Гартмана, касавшегося вероятного местонахождения подполковника авиации Линдсея и его дальнейшего маршрута. Отстучав последние позывные, человек уложил все на место и зажег маленький, тусклый фонарик. Дятел возобновил свой контакт с Люси.


Въезжая в Кремль, вы оказываетесь в городе внутри города. Это похоже на расписные деревянные матрешки: каждая следующая представляет собой уменьшенную копию предыдущей. Проехав по большой площади, на которой красуются старинные дома и церкви, вы слышите, как за вами захлопываются тяжелые ворота, отрезающие вас от внешнего мира. Кажется, что вы совершили путешествие во времени и вернулись на несколько веков назад.

Первого мая в пять часов утра Лаврентий Берия, ехавший на заднем сиденье черной машины — советские потребители роскошных автомобилей признавали только такой цвет, — пребывал в ужасном расположении духа. Глядя невидящим взором на кремлевские палаты, он пытался угадать, что стряслось, почему Сталин вызвал его в столь неподходящий час? Берия в последнее время совсем не высыпался.

Генералиссимус, свежевыбритый, в полной военной форме, отличавшейся большой простотой, ждал начальника НКВД в своем кабинете, расположенном в современном здании. Сталин жестом велел Берии сесть, а сам оставался стоять. Так был незаметен его низкий рост, да и посетители чувствовали себя психологически неуютно.

— Ох, уж этот проклятый англичанин, подполковник авиации Линдсей! — Голос Сталина звучал резко, в жестах сквозила злоба.

Несколько минут он шагал взад и вперед по полутемной комнате. Ему редко доводилось видеть великого грузина в таком волнении.

— Он удирает в Югославию!

Сталин употребил слово «удирает», желая уязвить Линдсея.

— Неужели ты действительно считаешь, Берия, — продолжал он, — что человек может удрать из Берхтесгадена, не заручившись хотя бы молчаливым согласием фюрера?

— А вы установили наличие заговора? — осторожно предположил Берия и выжидательно умолк. Он привык служить эхом мыслей Сталина, особенно когда вождь был чем-то расстроен. Атмосфера в кабинете была накалена, в воздухе витали запахи, ассоциирующиеся в представлении людей Запада с Россией: запах пота, противного советского мыла и хлорки.

— Я получил еще одно донесение. В нем говорится не только о том, что англичанин направляется в Югославию, но и — слушай внимательно, товарищ! — что он попытается выйти на связь со шпионами, заброшенными в Югославию нашими так называемыми союзниками. Ты, конечно, понимаешь, чем это грозит?

— Может быть, вы меня просветите? — попросил Берия.

— Это все козни капиталистов! — Лицо Сталина вдруг побагровело. — Наверняка Линдсей — посланник Черчилля и послан с мирными предложениями. Он снюхался с Гитлером и везет ответ от него в Лондон! А Гитлер пытается это от меня скрыть, вот почему он послал Линдсея окольным путем! Гитлер скрывает свои истинные намерения даже от ближайших помощников. Представляешь, какие у них там интриги, какая атмосфера подозрительности? Все друг друга ненавидят…

Берия прекрасно это себе представлял, однако предусмотрительно промолчал. Точно в таких же выражениях можно было описать обстановку, сложившуюся в Кремле.

— Но, может, все не так уж неразрешимо? — отважился спросить Берия.

— Да, я уже предпринял кое-какие шаги, направленные против нашего дорогого подполковника, — сообщил ему Сталин.


Второго мая в Лондоне шел дождь, в чем, впрочем, не было ничего удивительного. Он упорно моросил, и человек, оказавшийся на улице, рисковал в пять минут промокнуть до нитки. Тим Уэлби как раз очутился в тот вечер на улице.

Одетый в обычный тускло-коричневый дождевик, он сидел на мрачной станции подземки Черинг-Кросс и читал газету. На улице было еще и холодно, так что Уэлби дрожал. Он взглянул на часы. Десять часов вечера. Ровно! Еще три минуты, и надо возвращаться домой.

— От Казака поступил срочный сигнал…

Слова были произнесены шепотом. Савицкий словно Возник из пустоты. Внезапно очутившись в полуметре от Уэлби, он стряхнул на англичанина дождевые капли со своего зонта. Затем повернулся к Уэлби и громко извинился.

— Ничего. Я все равно промок, — с издевкой ответил Уэлби. И добавил, понизив голос: — Идите, тут шныряет полицейский патруль…

— Наш подполковник направляется в Югославию. Насколько мы понимаем, он надеется связаться там с агентами союзников…

— Он действует в одиночку? — Уэлби не сумел скрыть удивления.

Он к этому времени уже составил довольно полное представление о Линдсее. Уэлби доподлинно знал, что англичанин бегло говорит по-немецки, однако о сербохорватском никто не упоминал! Нет, непохоже это на правду…

— А у вас точные сведения? — спросил он Савицкого.

— У меня всегда точные сведения, — с некоторым раздражением ответил русский. — И он действует не один. Линдсей связался с группой агентов, сотрудничающих с союзниками. Агенты помогли ему выбраться из Германии.

— А от меня что вам нужно?! — резко спросил Уэлби. — Я отвечаю за Иберийский полуостров. Если бы он ехал в Швейцарию, а потом в Испанию, я бы еще мог что-нибудь сделать…

— Он не должен добраться до полковника Брауна! Если понадобится, вы лично его перехватите. Так приказали НА САМОМ ВЕРХУ! Ладно, я пойду…

— Да, я бы на вашем месте тоже пошел, — с горечью ответил Уэлби.

Господи, они, что, считают его профессиональным убийцей?


Оказавшись не по своей воле на юге Австрии, подполковник авиации Линдсей даже не подозревал, сколько вражеских группировок охотятся за ним. Немецкую сторону представляли полковник Ягер и его помощник Шмидт, гестаповцы под предводительством Грубера и его более умного коллеги Вилли Майзеля, а также абвер в лице майора Гартмана.

Сталин тоже постоянно следил за передвижениями англичанина. И делал все возможное, чтобы поскорее ликвидировать подполковника авиации.

Ну, и, наконец, было вроде бы самое надежное место — Лондон, рай, куда отчаянно пытался прорваться Линдсей. Но в Лондоне его поджидал Тим Уэлби, которому было приказано проследить за тем, чтобы подполковник авиации не успел доложить начальству о своем визите к фюреру.

В тот момент, о котором идет речь, все главные действующие лица Великой Игры жили в состоянии хронической тревоги. Сталин страшно переживал, подозревая, что союзники заключают с немцами сепаратный мирный договор. Роже Массона мучили ночные кошмары, поскольку он не мог избавиться от страха, что, узнав о деятельности Люси, Гитлер вторгнется в Швейцарию. Ресслер беспокоился, подозревая, что он потерял доверие своих швейцарских покровителей.

А причиной всех этих тревог было то, что в мае 1943 года у немцев еще имелся вполне реальный шанс выиграть войну. Они располагали нужным количеством ресурсов, солдат — и генералов! — чтобы уничтожить Советскую Россию.

Окопавшийся в Лондоне Тим Уэлби прекрасно представлял себе ситуацию на фронтах. Недавняя встреча с Иосифом Савицким его глубоко потрясла. Тим, правда, несколько раз мельком видел когда-то Линдсея, но не обращал на него особого внимания. При этих встречах присутствовали другие люди, которые казались ему наиболее важными и интересными.

— Когда я в последний раз был в Мадриде, — как бы невзначай заметил он, беседуя с полковником Брауном вскоре после встречи на Черинг-Кросс, — до меня дошли слухи, будто бы мы изучаем возможность заключения сепаратного мира с Гитлером… если, конечно, нас устроят его условия…

— Вот как? — Браун, казалось, его почти не слушал, а сосредоточенно перебирал бумажки на столе. — А кто вам это сказал?

— Ну, один человек, которого я бы предпочел не называть. Я уверил его, что все это чепуха. Но все же любопытно, как зарождаются подобные сплетни?

— Наверно, как и все сплетни на свете…

— Тот же человек сказал мне, — сочинял на ходу Уэлби, — что Линдсея послали вести переговоры с Гитлером и что сейчас он обсуждает с фюрером условия мирного договора…

— Да что вы говорите? — В голосе полковника Брауна, потянувшегося за очередным листком, звучало искреннее недоверие.

Уэлби умолк. Затрагивать эту тему еще раз было опасно. Черт, он пока не завоевал доверия Брауна, и полковник не желает поведать ему, какую роль на самом деле играет Линдсей во всей этой истории!


Добравшись до Граца, старинного австрийского городка, Пако и Линдсей — ну, и, конечно, Бора с Миличем — не стали мешкать. Они приехали в сумерках. Смешавшись с толпой спешащих пассажиров, они беспрепятственно вышли с вокзала.

— Я смотрю, тут ни полицейских патрулей, ни службы безопасности, — заметил Линдсей.

— Это Богом забытое место, глубокий тыл, — ответила Пако, шагая пешком по городу со своими спутниками. — Такси тут тоже нет, а последний автобус ушел час назад. Ничего, ты вполне в состоянии пройти три километра пешком! Ты сегодня целый день сидел сиднем!

— Здесь совсем по-другому дышится.

Линдсей оглянулся: Бора с Миличем шли за ними в некотором отдалении. Луна ярко сияла, отражаясь от мостовой, столетиями полировавшейся подошвами прохожих.

— До чего же здесь тихо и мирно. Наверно, совсем как в Швейцарии, — вздохнул Линдсей.

— Не обольщайся, — предупредила его Пако и добавила: — Мы просидим здесь, затаившись, недели три: на случай, если они выслеживают нас на границе. А затем двинемся в Шпилфилд-Штрасс и переберемся в Югославию… И это будет совсем не увеселительная прогулка!

— Мы пойдем все вместе?

— Нет, мы с тобой пойдем вдвоем. Оденемся как сербы. А Бора с Миличем будут отвлекать пограничников, чтобы помочь нам перебраться в Югославию…

— Я тоже могу им помочь… — начал было Линдсей.

— Ты будешь делать, что тебе говорят, черт побери! Это моя вотчина. Ты — пакет, который мы должны передать представителю союзников…

— Может, мне еще извиниться за свое существование?

— Ладно, не дуйся! Я это могу и без…

Интересно, что Пако переругивалась с Линдсеем спокойным, мягким тоном, словно поддерживая обычную беседу. Она искоса поглядывала на англичанина, а он смотрел прямо перед собой.

— Ты нас тогда спас на Южном вокзале, когда впихнул меня в поезд. У нас с тобой получилась хорошая команда, Линдсей. — Пако взяла Линдсея за руку. — Мы все очень устали, и надо за собой внимательно следить. Вот, например, только что мимо нас прошли двое австрийцев в полицейской форме.

— Я их даже не заметил.

— Это потому, что мы спорили, как нормальная супружеская пара. Я видела, как один из них ухмыльнулся и что-то сказал своему товарищу.

— Ах, ты, лукавая бестия!

— Приятно, когда тебя ценят… — Пако сжала его руку еще крепче и ускорила шаг. Линдсей посмотрел на нее: значит, она нарочно затеяла ссору, чтобы провести его мимо полицейских?.. Его не переставали поражать сообразительность и ловкость Пако.

«Наверно, поэтому, — подумал он, — отряд Пако и продержался так долго».

— А что ты делала до войны? — спросил он. — Я очень мало о тебе знаю…

— Я работала в одном рекламном агентстве, в Белграде. Считалась ценным сотрудником. Чтобы удержаться на этой работе, надо уметь убедить кого угодно.

— А потом ты ушла в партизаны?

— Нет, я присоединилась к проклятым четникам. Они поддерживали монархию, которая меня вполне устраивала. Но затем мне стало известно, что они сотрудничают с немцами. Вот я и ушла к партизанам… они хотя бы сражаются с немцами! Видишь, как все просто…

Линдсей и Пако томились, не зная, как убить время, в маленьком домишке, который стоял в самом центре Граца на берегу реки Мур. В домишке обитали двое стариков: муж и жена. Пако велела Линдсею с ними не разговаривать. Он спал в крошечной комнатушке с видом на реку и на диковинную башню с часами, примостившуюся на склоне крутого холма на противоположном берегу.

Линдсей спал очень плохо: все время вертелся на чужой постели, а в открытое окно задувал холодный ветер. Линдсей распахнул окно, чтобы слышать все шорохи, долетавшие с улицы: вдруг нагрянет полиция? Когда они, наконец, покинули это убежище, он подумал: а может, бессонница была своего рода предупреждением? Ведь переход через границу в Шпилфилд-Штрассе был чертовски рискованной затеей.

ЧАСТЬ 3 Бурлящий котел

Глава 28

За последние сорок лет Шпилфелд-Штрассе совсем не изменился. Он такой же, как был в 1943 году, когда Пако и ее товарищи приехали туда на поезде, состоявшем всего из шести вагонов, которые вез старенький паровоз. Шпилфелд-Штрассе больше похож на полустанок где-нибудь в глуши, а не на пограничный городок.

Выйдя вслед за Пако из вагона, Линдсей заметил другой поезд, ждавший на соседней платформе. На табличках было написано «Вена. Южный вокзал». Они прошли по рельсам, покрытым утренней изморозью, и, пройдя в дверь с надписью «выход», очутились в тесном помещении вокзала. Никто не проверил у них билеты, приобретенные в Граце.

Пако неторопливо спустилась по бетонным ступенькам, и они вышли на свежий воздух. Станция была расположена на склоне невысокого холма. Они прошли немного вниз и очутились в Шпилфелде, поселке, состоявшем всего из нескольких домов и полицейского отделения — двухэтажного здания с черепичной крышей и крошечным слуховым окошком, какое бывает в голубятне. Над входом Линдсей увидел надписи «Жандармерия» и «Караульная служба».

Этого он совсем не ожидал. Линдсей переложил чемодан в левую руку и нагнал Пако.

— Что-то здесь не видно солдат и заграждений.

— Подожди, пока мы подойдем к самой границе. Это недалеко.

— А что случилось с Борой и Миличем?

— Вопросы, вопросы, вопросы! Ты опять за свое?! Они будут отвлекать внимание солдат, если на границе у нас возникнут неприятности.

Линдсей ничего не сказал. Он вдруг вспомнил, как однажды зашел на кухню… еще в Граце… Милич укладывал «багаж»: гранаты с длинными ручками и нечто похожее с виду на дымовые шашки. Очевидно, он достал это «походное снаряжение» из потайного оружейного склада, устроенного где-то в доме. Линдсей не стал спрашивать Милича, откуда взялись боеприпасы.

— Не останавливайся! — предупредила Пако. — Иди вперед, не обращая внимания на полицейский фургон.

Полицейское отделение находилось на краю безлюдной площади. Вдалеке виднелся громадный каштан, на его голых ветвях сидели стаи воробьев. За деревом примостилась старая гостиница с выцветшими, поблекшими стенами. Гостиница «Винный погребок»…

Все это выглядело так невероятно мирно!.. Остальные пассажиры, похоже, пошли в другом направлении, поэтому, завидев полицейское отделение, Линдсей занервничал. По булыжной мостовой расхаживали золотисто-коричневые куры, они трясли красными гребешками. В небе щебетали и гомонили птицы. Из распахнутого окна гостиницы доносился стук бильярдных шаров. Было одиннадцать утра, небо затянули серые тучи, и в воздухе пахло надвигающейся грозой.

В полицейском фургоне, стоявшем под каштаном, скучало двое полицейских в форме. Проходя вместе с Пако мимо машины, на капоте которой было написано белой краской «Полиция», Линдсей почувствовал на себе внимательный взгляд двух пар глаз. Полицейские сидели неподвижно, но Линдсей знал, что они за ним наблюдают. Он ждал, что раздастся скрежет поворачиваемой металлической ручки, и дверь машины откроется.

Когда они с Линдсеем отошли подальше, Пако заговорила. Сзади раздался шум, Линдсей чуть не подпрыгнул. Но оказалось, что это просто стая воробьев спорхнула с каштана.

— Да легавые никогда не станут с нами якшаться! — заявила Пако, демонстрируя прекрасное знание кокни. — Ты вспомни, как мы вырядились!

В Граце они еще раз переоделись. Теперь на Пако был крестьянский жакет и юбка в сербском стиле. Голову она туго повязала ярким платком, опять спрятав под ним свои белокурые волосы.

Линдсей надел мужскую крестьянскую одежду и, по совету Пако, снова не побрился, так что физиономия у него была довольно заросшая. Спускаясь по безлюдной деревенской дороге, они миновали высокий зеленый холм. Теперь тишину нарушали лишь далекий свисток паровоза и громыханье вагонов.

— Если нас попытаются задержать, Милич и Бора разнесут всю погранзаставу в щепки, — небрежно заметила Пако. — Так что в случае чего держись подальше от пограничников. Мы уже пришли…

Сцены насилия потрясают не столько кровавыми подробностями, сколько внезапностью, с которой они разыгрываются. За поворотом сельской дороги Пако и Линдсея поджидал пограничный шлагбаум, поджидала война.

На границе дежурили немецкие солдаты, одетые в шинели; они без передышки мотались Туда-сюда, стараясь согреться на утреннем холоде. Останавливались лишь для того, чтобы потопать сапогами по твердой, словно железо, земле, скованной морозом. Чтобы хоть чуть-чуть разогреть кровь, солдаты хлопали себя по плечам. Здесь, в долине, было на десять градусов холоднее, чем на станции.

Вновь показалась железная дорога: рельсы вели на юг, на Балканы, где шли в то время бои. На путях стоял товарный вагон, и солдаты загружали в него деревянные ящики, привезенные на армейском грузовике. Линдсей напрягся, но Пако, державшая его за руку, потянула англичанина за собой, не давая ему остановиться.

Ящики были прямоугольными, на каждом по трафарету была сделана надпись. Ящики с боеприпасами… Вагон уже почти полностью загрузили. По бокам грузовика стояли часовые с автоматами.

— Неудачный момент мы выбрали, — прошептал Линдсей.

— Очень даже удачный, — шепотом возразила Пако. — Их внимание приковано к вагону.

Линдсей поднял глаза на зеленые холмы, окружавшие долину. Наверху росли деревья. Он ломал голову, размышляя, где бы он спрятался на месте Милича и Боры. Их нигде не было видно. Пако достала какие-то грязные бумажонки, и они встали в очередь, где уже толпилось не больше полдюжины крестьян, направляющихся в Югославию.

Две старые женщины, стоявшие прямо перед ним, болтали на каком-то удивительно напевном наречии, навевавшем на Линдсея сон. Он никогда не слышал такого языка. Наблюдавшая за ним Пако прошептала:

— Это сербохорватский. Ты к нему привыкай, тебе теперь придется постоянно его слышать…

«Странно, — подумал Линдсей, — она совершенно спокойна и уверена, что мы достигнем Земли Обетованной, то бишь Югославии».

Пограничный пункт располагался в маленькой деревянной хибарке, очень напоминавшей будку ночного сторожа. Такие были в Англии до войны. Молодой армейский капитан внимательно проверял документы.

— Будь осторожна! — предупредил Линдсей Пако. — Молодые всегда самые опасные.

— Только не для меня!

Невероятная девушка! Линдсей был весь на нервах. Неожиданно он понял, почему такой молодой офицер занят бумажной работой. Его левый рукав болтался: у парня была только одна рука. Линдсей посмотрел на его поджатые губы, на озлобленное лицо. Пако явно недооценивала этого типа…

Очередь медленно продвигалась вперед. За хижиной метрах примерно в ста высилась аккуратно сложенная квадратная куча дров. Видимо, эти же поленья потрескивали в костре, разведенном возле хижины. Капитан махнул рукой мужчине, разрешая ему перейти границу. Вся система безопасности сводилась тут к разрешению спокойно пройти по сельской дороге и перейти на югославскую землю.

Теперь перед ними оставались только две старые женщины. Никогда еще Линдсей не чувствовал себя таким беззащитным: ни в Волчьем Логове, ни в Бергхофе, ни в развалюхе у Южного вокзала, где они провели тогда ночь, ему не было так страшно. Сейчас ему казалось, что он у всех на виду!..

— Мне кажется, моя тетя удивительно хорошо выглядит… особенно если вспомнить, какую тяжелую болезнь ей только что пришлось перенести. Ты со мной согласен? — спокойно спросила его по-немецки Пако.

Ее вопрос застал Линдсея врасплох. Он был всецело поглощен изучением пограничной зоны. Однако сообразил, что Пако завела разговор, желая произвести впечатление на офицера, проверявшего документы.

— По-моему, мы зря к ней ездили, только время потеряли, — ответил Линдсей.

Немец отдал старушкам их документы и внимательно поглядел на Пако, прежде чем протянуть руку за ее бумагами. Она улыбнулась, но он не проявил ни малейшего интереса. Именно этого Линдсей и ожидал.

— Ваши бумаги не в порядке, — заявил офицер, бросив на них один беглый взгляд.


На вершине зеленого холма, расположенного возле самой заставы, лежали трое мужчин. Двое живых и один мертвый. Немецкий пулеметчик, охранявший высоту, не услышал, как к нему подкрался Милич. У немца закралось подозрение, что он на холме не один, только когда Милич пырнул его ножом.

Лучшие британские солдаты, обучавшиеся в специальных лагерях, были бы просто любителями по сравнению с этим умелым сербом. Теперь за пулемет, стоявший на треноге, залег Бора.

Рядом с ним на холодной траве улегся Милич; он поднес к глазам полевой бинокль и следил за Линдсеем и Пако, которые стояли в очереди, чтобы предъявить документы. Возле Милича были аккуратно сложены гранаты с длинными-рукоятками; он вынул их из холщового мешка, который притащил на спине. За гранатами лежали дымовые шашки.

— По-моему, там что-то не так, — заметил Милич.

— Да ты что?! — отмахнулся Бора. — Вот увидишь, они спокойно перейдут границу. Ты что, Пако не знаешь?

— Она только что подала сигнал, — спокойно сказал Милич.

Он отчетливо видел в бинокль, как Пако подняла руку и прикоснулась к платку, повязанному вокруг головы. Это был условный знак. «МЫ В ОПАСНОСТИ…»


— На обоих документах отсутствует специальная марка, ее ввели совсем недавно, — сообщил Пако капитан, дежуривший на границе.

— Но капитан, нам только вчера их выдали в Граце…

— Вы хотите сказать, они были вчера подделаны в Граце?

Пако поднесла руку к голове, словно поправляя платок. Продолжая разговаривать, она попыталась отвлечь внимание капитана, достав еще несколько документов. Теперь она держалась более уверенно и даже слегка вызывающе.

— У нас особое задание. Разве вас не проинформировали? Нас должны пропускать без расспросов. Видите, вот бумаги, подписанные полковником СС Ягером, он из Бергхофа…

Линдсей снова повернул голову, оглядывая близлежащие холмы, а капитан, увидевший на бумагах выпуклое изображение орла, держащего в когтях свастику, погрузился в изучение транзитных пропусков.

На вершине холма, расположенного у самой пограничной заставы, появился невысокий, широкоплечий человек. Зажав в правой руке какой-то предмет, он замахнулся и кинул его вниз. Предмет упал к ногам нескольких солдат и взорвался.

Глухой взрыв расшвырял солдат, словно кегли. Через секунду упала вторая граната. Линдсей сжал кулак и ударил капитана в грудь. Капитан завалился навзничь, угодив головой в дверной проем хибарки. Англичанин схватил Пако за руку и потащил вперед… Через мгновение они уже опрометью мчались к границе.

— Видишь кучу дров? — крикнул Линдсей.

Мирная застава вдруг забурлила, солдаты метались, словно переполошившиеся муравьи.

— Нужно забежать за нее, а то вагон с боеприпасами…

Линдсей повалил Пако на землю. Пулеметная очередь просвистела над ними, дровяная куча так и брызнула щепками. Выглянув из-за нее, Линдсей увидел, что следующая граната описала в воздухе дугу и попала в цель — в вагон с боеприпасами…

Раздался оглушительный грохот, и все полетело в тартарары. Земля под их ногами — скованная морозом, твердая-претвердая — задрожала, будто началось землетрясение. Линдсей прикрыл Пако своим телом, защищая от дождя осколков. Только поленница почему-то уцелела.

Англичанин снова рискнул из-за нее выглянуть. Вагон исчез. Грузовик частично тоже. Исчезли и немцы, охранявшие вагон. Люди с винтовками двинулись, держась поодаль друг от друга, к вершине холма, с которого Милич швырял гранаты. Теперь он, присев на корточки, сбрасывал со склона дымовые шашки.

Шашки упали прямо перед цепочкой солдат, и образовалась дымовая завеса. Бора, залегший за пулеметом, не отрываясь, глядел в прицел. Наконец, в дыму показался первый немец. Бора ждал. Появилось еще несколько солдат.

Линдсей внимательно оценил расстановку сил в долине. Вокруг по-прежнему царила суматоха. Вдалеке слышались крики офицеров, отдававших приказы. Когда взорвался вагон с боеприпасами, пограничная будка тоже разлетелась в щепки.

— Пора! — сказал Линдсей Пако. — Сейчас дорогу в Югославию никто не охраняет. Вот только как нам быть с Миличем и Борой?..

— Они сами о себе позаботятся. Такой был у нас уговор. А потом, попозже, они к нам присоединятся…

— Ты иди за мной. Я побегу зигзагом — так в человека трудно попасть… Но только держись от меня поодаль…

Линдсей бросил прощальный взгляд на заставу и побежал. Пако — за ним, она старалась прижиматься к обочине дороги. Линдсей же, петляя, мчался посередине. И тут их заметил еще один солдат, поднимавшийся по холму. Он был правофланговым.

Солдат остановился, повернулся к ним лицом и вскинул винтовку. Он тщательно целился в англичанина, стараясь угадать, куда тот метнется через секунду. Поэтому правильнее будет сказать, что он целился не в Линдсея, а в дорогу перед ним. Солдат слегка нажал на спусковой крючок. Он был настоящим снайпером, благодаря чему его и поставили фланкером.

Бора повернул дуло пулемета в сторону солдата, собиравшегося выстрелить в Линдсея, прицелился и нажал на гашетку. Он долго не отпускал палец, буквально поливая очередями немцев, карабкавшихся вверх по холму. Правофланговый погиб. Пулемет еще какое-то время тарахтел, потом умолк.

Немцы валялись на склоне холма — все, кто лишь секунду назад взбирались к его вершине. В долине произошла настоящая бойня, никто не подавал признаков жизни. Черный дым медленно рассеивался, и постепенно обнажалась большая воронка, на месте которой когда-то стоял вагон с боеприпасами. Грузовик, доставивший боеприпасы на границу, тоже исчез. Покой — кошмарный покой — воцарился над Шпилфелд-Штрассе.


— В этой истории явственно чувствуется почерк преступной группы, которую мы выслеживаем, — заметил Гартман, докуривая свою трубку.

«Юнкерс-52», перевозивший двоих мужчин из Вены в Грац, пошел на посадку. С абверовцем летел Вилли Майзель. Гартман в течение нескольких недель безуспешно прочесывал Грац, а затем возвратился в столицу Австрии. Теперь его предположения подтверждались. Перед посадкой в «Юнкерс» он позвонил Борману. Рейхслейтер повторял вслух все, что ему говорил Гартман, и абверовцу были слышны в трубку голоса Кейтеля и Йодля. Меры безопасности, которые принимал рейхслейтер, на поверку оказывались сущим фарсом.

— Почерк преступной группы? — переспросил заинтригованный Майзель.

— Да, они действовали точь-в-точь как возле мюнхенского собора Божьей Матери. В поступившем из Граца донесении о нападении на Шпилдфелд-Штрассе говорится о гранатах и дымовых шашках. Это та же техника, что и в Мюнхене.

— Понятно, — кивнул Майзель. — Значит, вы полагаете…

— Я не полагаю, мой дорогой Майзель. Я знаю! Линдсей и его провожатые сегодня утром перебрались из Шпилфелд-Штрассе в Югославию. Я пытался предупредить Бормана, что они не поедут в Швейцарию…

— Выходит, нам тоже надо в Югославию?.. В этот бурлящий котел, как говорят в вермахте, — без особого энтузиазма проговорил Майзель.

— Да, это очень точное определение: там можно свариться, не успев даже глазом моргнуть, — жизнерадостно откликнулся Гартман. — Но мне волей-неволей придется туда отправиться. А вы — свободный человек, Майзель…

— Я тоже должен выполнить свой долг, — бесстрастно ответил офицер гестапо.

Шасси самолета с глухим стуком ударилось о посадочную полосу, и самолет помчался по земле. На здании аэропорта красовалась надпись «Грац». Тревога Майзеля втайне забавляла Гартмана. В Вене гестаповец сел в самолет в самый последний момент. Гартман прекрасно понимал, что Грубер послал Майзеля в Грац, приказав ему следить за ходом расследования, которое будет вести абверовец.

Но Гартман любил действовать в одиночку. Поэтому он решил при первой же возможности отделаться от Майзеля. Когда они вышли из самолета и Майзель двинулся было к зданию аэропорта, Гартман бросил саквояж на землю и потянулся.

— Я, пожалуй, немного прогуляюсь, разомну ноги…

— А я выпью кофе, а то в горле пересохло, — ответил Майзель и пошел дальше.

Гартман подождал, пока он скроется из виду, поднял чемоданчик и поспешно направился к маленькому самолетику «Физелер-Шторх», возле которого стоял и курил пилот. Завидев приближение Гартмана, он торопливо потушил сигарету.

— Я — Густав Гартман, — с веселой улыбкой сообщил немец. — Я звонил из Вены и договорился, что меня доставят самолетом в Шпилфелд-Штрассе…

— К вашим услугам, майор. Я — Эрхард Носке. Позвольте взять у вас багаж?

— Вы заправились? Можно лететь?

— Конечно, можно! Вы же четко приказали…

Через пять минут Вилли Майзель, держа в руке кофейную чашку, выглянул в окно и заметил маленький аэроплан, который уже набрал высоту и взял курс на юго-восток. Проглотив остатки кофе — настоящего, а не какой-то бурды: провинциалы, живущие в глуши, умеют позаботиться о себе! — Майзель побежал к башне диспетчера.

— Этот самолет, который только улетел… кто там на борту? Куда он направляется?

— Все полеты строго засекречены. Кто вы такой, чтобы требовать ответа? — поинтересовался пожилой австриец.

— Как кто такой?! — Майзель достал свое удостоверение. — Я из гестапо! Ну что, добром скажете или как?

— Пассажир — майор Густав Гартман, из абвера. Он летит на ближайший аэродром к Шпилфелд-Штрассе.

— Подонок!

— Прошу прощения, но я лишь ответил на ваш вопрос.

— Да не вы. По крайней мере, я вас таковым не считаю, — сухо проронил Майзель.


Аэродром показался совершенно неожиданно, словно материализовавшись по воле чародея. Всю дорогу от Граца они летели в густом тумане; серые, набрякшие от влаги облака плотно затягивали небо. Гартман — он вообще-то не любил летать на самолете — почти всю дорогу пытался припомнить, действительно ли по пути из Граца к югославской границе нет высоких гор. Потом самолет камнем полетел вниз.

Аэродром — всего лишь поросшая травой дорожка — оказался вдруг прямо под шасси. Они приземлились так скоропалительно, что Гартман даже не успел этого прочувствовать. На аэродроме их ждал «мерседес», спереди сидели двое мужчин.

— Вы — молодец, Носке! — одобрительно сказал Гартман, вылезая из самолета и беря саквояж, который протягивал ему пилот. — Я действительно велел, чтобы меня ждала машина. И шофер, я вижу, на месте. А второй человек — это охранник, да?

— Я понятия не имею, кто эти люди, — ответил Носке.

— Вот как? Ясно… — мрачно откликнулся Гартман и не спеша закурил.

Он медленно подошел к «мерседесу», по дороге абверовец несколько раз останавливался, раскуривая свою трубку. По обледенелому, в рытвинах полю змеилась поземка. Ничего, пусть подождут, черти! Гартман уже понял, что в машине его ждет полковник Ягер, а рядом с ним восседает Шмидт… Ягер любезно приветствовал абверовца:

— Полезайте на заднее сиденье! Я отвезу вас в Шпилфелд-Штрассе. Вы ведь туда направляетесь, правда?

— Разумеется. — Гартман устроился поудобнее, словно не сомневался, что эсэсовцы подождут. Ягер повел машину по ухабам и рытвинам к ближайшему шоссе. Гартман продолжал:

— С каких это пор СС прослушивает мои телефонные разговоры? Я звонил из вашего штаба, чтобы избежать вмешательства Грубера…

— Между прочим, столь повышенное внимание к вашей особе делает вам честь, — сказал Ягер. — Вся страна знает, что вы умеете решать даже неразрешимые задачи.

— Сказать вам одну вещь? — откликнулся абверовец. — Если мы будем тратить так много энергии на то, чтобы шпионить друг за другом, союзники и Россия выиграют войну, а мы и опомниться не успеем.

— Вы думаете, Линдсей перешел границу в Шпилфелд-Штрассе?

— Ну, кто-то, во всяком случае, ее перешел, — уклончиво ответил Гартман.

— Мы только что оттуда. — Тон Ягера вдруг переменился, в нем появилось уныние. — Жуткая там разыгралась сцена…

— А что вы ожидали? Кто-то обронил спичку в вагоне с боеприпасами?

— Не спичку, а гранату, — ворчливо поправил Ягер и встретился с Гартманом глазами, посмотрев в зеркало заднего вида. — В этой кошмарной бойне погибли солдаты СС…

— Когда Геринг устроил ковровую бомбардировку Белграда, погибло вообще Бог знает сколько людей…

Ягер так рассвирепел, что с размаху дал по тормозам и повернулся к Гартману.

— Послушайте, на чьей вы стороне? Вы сочувствуете Тито?

— Перед тем, как началась эта кровавая баня, которая зовется войной, я был юристом, — кротко сказал Гартман. — Мне приходилось выступать и в роли обвинителя, и в роли защитника. Это очень помогает взглянуть на мир глазами других. Я надеюсь, мы сегодня доберемся до Шпилфелд-Штрассе?

Ягер отпустил тормоза, и машина вновь помчалась по продуваемой ветром сельской дороге. Лицо полковника было мрачно. Он клокотал от ярости. Однако тщательно остерегался вновь повстречаться глазами с Гартманом. А офицер абвера безмятежно курил свою трубку.

Шмидт один раз оглянулся и мельком посмотрел на абверовца с легкой усмешкой. Гартман знал, о чем он думает. «Ах ты, хитрая бестия!..»

«Не с Ягером, а со Шмидтом надо держать ухо востро, — подумал Гартман. — Шмидт служил до войны в полиции и привык анализировать мотивы людских поступков».

Гартман нарочно раздражал прямодушного полковника СС, чтобы держаться от него на расстоянии, но Шмидт разгадал тактику абверовца.

Ягер молча вел машину по проселочной дороге, молча проехал железнодорожную станцию и добрался до долины, в которой совсем недавно стоял пограничный столб Шпилфелд-Штрассе.


Их глазам открылось трагическое зрелище. Несчастье произошло утром в половине двенадцатого. Теперь было три часа пополудни. Паровоз медленно увозил в Грац гигантский кран, поставленный на товарную платформу. Саперы, закончив работу, попивали пиво.

Они уже успели настелить новые рельсы и восстановить связь между Австрией и югославским городом Загребом. Гартман вылез из машины и снова ошарашил Ягера первой же фразой:

— Что ж, если у нас все будет организовано таким образом, то мы, пожалуй, еще имеем шанс выиграть войну.

— Основные коммуникации не должны прерываться, — хрипло ответил Ягер. — По этому маршруту осуществляются поставки для двадцати дивизий, сражающихся с партизанами. Для двадцати! Вы представляете, каких бы мы добились успехов, перебросив эти войска на русский фронт?

— Но, может, фюреру лучше было бы обойти Югославию стороной, а не прорываться сквозь нее? — сказал Гартман.

— Ага, чтобы союзники атаковали нас с флангов?

— Это им еще надо сделать в Испании. Нейтралов надо ценить на вес золота. Они не связывают драгоценные войска… Скажите, кто-нибудь уцелел?

На краю долины была поставлена большая палатка, и Гартман увидел, что в нее вошел санитар. Ягер указал на палатку рукой:

— В живых остался только капитан Бруннер. Просто потрясающе! Он, судя по всему, был в деревянной будке, когда началась свистопляска. Будку смело взрывом, но он, что называется, отделался легким испугом. Так мне сказали по телефону…

— Мне бы хотелось с ним побеседовать…

Гартман пошел к палатке. Ягер и Шмидт двинулись за ним. Абверовец остановился и вынул изо рта трубку. Его манеры стали вдруг резкими.

— Я хотел бы побеседовать с ним наедине! Разве можно устраивать человеку, пережившему шок, встречу с полковником СС, с капитаном СС и одновременно со мной? Бедняга будет потрясен и даже может заподозрить, что мы допрашиваем его, собираясь арестовать. Борман ведь наверняка попытается свалить на кого-нибудь вину за это поражение. А кто идеально подходит на роль? Единственный, кто уцелел.

— Ладно, — проворчал Ягер. — Мы с ним повидаемся позже.

Неожиданно полковник проявил чувство юмора и добавил:

— Если, конечно, вы не принесете мне подробный отчет о том, что поведает вам Бруннер. Слово в слово!

— Ну, разумеется! — В тоне Гартмана звучало изумление: как это Ягер мог предположить что-то иное?

Шагая по направлению к наспех сооруженному полевому лазарету, он проверил, на месте ли пачка сигарет. В прошлом сигареты творили на допросах настоящие чудеса. На пороге показался санитар.

— Вы позволите дать вашему пациенту закурить, если он захочет? И еще: мне нужно было бы задать ему несколько вопросов…

Санитар, сутулый человек лет пятидесяти, удивленно воззрился на Гартмана. Казалось, он такого еще не встречал.

— Обычно меня не спрашивают, а творят, что хотят… Да, он может покурить… Он действительно мечтает о сигарете. Шок быстро проходит. Думаю, общение с вами пойдет ему на пользу…

Бруннер полулежал на носилках между двумя ящиками, под спину ему подложили гору подушек, чтобы он держался прямо. Бруннер с опаской поглядел на гостя, а Гартман пододвинул к себе свободный ящик и сел на него. Когда следователь сидит,допрашиваемый чувствует себя более уверенно.

Пораненная рука капитана была Забинтована, так что Гартман сам прикурил сигарету и положил ее Бруннеру в рот. В глазах капитана все еще читалась настороженность. Он кивнул, благодаря за сигарету.

— Я из абвера…

Обстановка в палатке переменилась до смешного молниеносно. Мужчина, напряженно застывший на носилках, облегченно откинулся на подушки.

— Я ждал гестапо.

— Что ж, вам повезло. Если не считать этого… — Гартман кивнул на забинтованную руку Бруннера. — Но все-таки вы остались живы…

Абверовец посмотрел на болтающийся левый рукав капитана.

— Восточный фронт? Я так и думал. А здесь вы, должно быть, чувствовали себя спокойно, думали, что вы уже послужили верой и правдой рейху и будете теперь наслаждаться тихой жизнью, пока не кончится эта треклятая война?..

Возможно, сказывались профессиональные навыки… а скорее, Гартман от природы был большим знатоком человеческой психологии. Как бы там ни было, он всегда говорил именно то, что нужно. Глаза Бруннера вспыхнули, и вся его сдержанность куда-то подевалась.

— Совершенно верно! — страстно закивал Бруннер. — И вдруг на тебе — сегодня утром все это полетело к чертям! Вы знаете, что только мне удалось уцелеть? А ведь тут у меня были друзья… Если бы это случилось в России, я еще мог бы понять… Но здесь глухомань, никто о таком и месте-то — Шпилфелд-Штрассе — не слыхал!.. А все эта стерва, я уверен…

— Расскажите мне об этой… стерве, — проникновенно попросил Гартман.

Бруннера словно прорвало, он взахлеб принялся рассказывать о том, что происходило до того момента, как мир «полетел в тартарары». Гартман слушал, не перебивая, только предложил Бруннеру еще одну сигарету. Однако описание парочки, чьи бумаги Бруннер проверял за несколько секунд до катастрофы, повергло Гартмана в недоумение.

— Девушка была блондинкой или брюнеткой? — небрежно поинтересовался он.

— Понятия не имею. Она покрыла волосы платком… ну, как носят крестьянки.

— Она говорила по-немецки свободно?

— Да, как мы с вами.

Спутника девушки Бруннер описал еще более неопределенно. Гартман почти не сомневался, что это Линдсей, но опять-таки полной уверенности у него не было. Кроме того, Бруннер не видел партизан, нападавших на пограничную заставу.

— Они впервые забрели так далеко на север, — сказал он, размышляя вслух. — И я ума не приложу, зачем. Наверно, их привлек вагон с боеприпасами.

— А многие знали, что сегодня должны грузить боеприпасы?

— Ну, что вы! Вы даже не поверите, какая строгая у нас секретность, когда дело касается подобных вещей. Мы узнаем о вагоне, только когда он уже появляется и к заставе подъезжает грузовик с боеприпасами.

— То есть партизаны не могли узнать о том, что вагон сегодня окажется здесь?

— Насколько я могу судить — нет.

— Куда вас посылают? — спросил Гартман, вставая и направляясь к выходу.

— Мне дали отпуск. Я уже несколько месяцев служу сверх положенного. Полковник в Граце — очень приличный человек. Мне так далеко добираться до дому… Я живу во Фленсбурге. Вы знаете, где это?

— На датской границе… — Гартман слегка улыбнулся. — Вернее, там, где до сорокового года БЫЛА датская граница. Когда доедете до дому, ходатайствуйте перед местным командованием, чтобы вас списали на «гражданку». Вы сделали для Родины все, что могли. Удачи вам, Бруннер!

Гартман чисто случайно встретил санитара возле перевязочного пункта. Тот куда-то спешил, озабоченно хмуря брови. В руках у него был листок бумаги.

— У вас неприятности? — поинтересовался Гартман.

— Да, придется еще подержать моего пациента, капитана Бруннера. А я было договорился, что его перевезут в Грац…

— Но почему его нужно подержать здесь подольше?

— Из Вены сюда едет офицер гестапо Грубер, чтобы допросить капитана. Через три часа он будет здесь…

Гартман молниеносно принял решение.

— Немедленно отправьте Бруннера самолетом в Грац! И договоритесь, чтобы его сразу же перевезли во Фленсбург… пусть везут его через Франкфурт…

— Да, но как же Грубер?

— Я действую по приказу фюрера! — Гартман достал бумагу, подписанную Мартином Борманом и предоставляющую ему неограниченные полномочия. — Вот, прочтите. Кто-нибудь тут знает, как вас зовут?

— Нет. Все было в такой спешке… Я приехал прямо из Граца.

— Поезжайте вместе с Бруннером и проследите, чтобы он благополучно добрался до Фленсбурга. Он ваш пациент. А этого вы не получали… — Гартман взял у санитара телеграмму Грубера, скомкал ее и сунул к себе в карман. — Я не могу сообщить вам причину, по которой Бруннера нужно срочно эвакуировать. Но распоряжение исходит от самого фюрера. Ясно?

— Да, я прямо сейчас сделаю, как вы приказали.

Санитар с трепетом протянул Гартману бумагу, на которой красовалась подпись Бормана. Гартман положил ее в бумажник и отправился на вокзал, чтобы узнать, когда уходит следующий поезд на Загреб. Ягер и Шмидт не заметили, как он покинул заставу: они сидели на земле, прислонившись спиной к «мерседесу» и ели обед, раздобытый у саперов.


— Поезд отправляется через пять минут, — сказал Гартману дежурный по станции. — Рельсы починили, так что восстановлено нормальное сообщение с Югославией.

На маленьком сонном полустанке было теперь напряженно, как на фронте. Эсэсовцы, вооруженные автоматами, стояли в кабине паровоза рядом с машинистом и кочегаром. Солдат с пулеметом залез на тендер. В заднем вагоне, где перевозилась почта, прятался целый взвод: человек в каске на мгновение высунулся на улицу и тут же захлопнул дверь.

Гартман выбрал пустое купе в третьем классе с неудобными деревянными скамьями: ему хотелось привлекать как можно меньше внимания к своей особе. Через пять минут поезд двинулся на юг. Пока паровоз, пыхтя, ехал по свеженастеленным рельсам, Гартман остерегался смотреть в окно.

«Мерседес» уже исчез. Очевидно, Ягер, рассвирепев из-за того, что над ним так зло подшутили, метался по долине, разыскивая Гартмана. Временный полевой лазарет тоже исчез. Санитар тайно вывез Бруннера из Шпилфелд-Штрассе.

Наконец-то он остался один! Гартман закурил трубку и откинулся на жесткую спинку скамьи.

— Пора бы и перекусить, — подумал он, хотя вообще-то мог обходиться без пищи очень долго. На станции он выпил две бутылки минеральной воды, которые раздобыл на маленькой походной кухне.

— Что ж, я сделал все, что в моих силах, — вслух произнес Гартман.

— И я уверен, что вы очень постарались, майор…

Гартман медленно повернул голову и взглянул на человека, который смотрел на него сверху вниз и довольно улыбался. Вилли Майзель, офицер гестапо, которого Гартман оставил в Граце на аэродроме, был в таком же восторге, как и абверовец… за минуту до встречи с Майзелем.

Глава 29

— Поезда на Загреб проходят через Марибор, — прошептала Линдсею Пако.

— А где этот проклятый Марибор? — спросил Линдсей.

— Это следующая остановка после Шпилфелд-Штрассе. Конечно, сегодня никаких поездов из Граца не будет: рельсы ведь разворочены…

Они сидели на телеге, запряженной парой лошадей. Впереди лежала груда свежих дров, а рядом с крестьянином, державшим в руках поводья, примостились Бора и Милич. После того как Пако и Линдсей прорвались через границу, их друзья быстро спустились с холма и нагнали англичанина и девушку.

Телега показалась на ухабистой проселочной дороге вскоре после полудня. Пако заговорила с крестьянином на сербохорватском, и тот быстро согласился взять их с собой. Рассказ Пако был бесхитростным:

— Мы ехали в Загреб, и вдруг в Шпилфелд-Штрассе паровоз сломался. Они его целый день будут чинить, а нам обязательно надо успеть на встречу с одним человеком…

«На встречу с одним человеком…» Пако произнесла эти слова так, что усатый седой старик посмотрел на нее очень внимательно. А потом молча махнул рукой: дескать, залезайте!

— В чем дело? — пробормотал Линдсей, когда они уселись.

— Он думает, что мы связаны с партизанами. Он патриот, как и большинство крестьян, у которых немцы отняли их урожай. Он просто не желает вникать в подробности…

Телега ехала удивительно быстро: две сильные лошади без остановок везли ее по пустынной дороге. Ни немцев, ни контрольно-пропускных пунктов не было видно. Линдсей по-прежнему чувствовал какое-то беспокойство, но не мог разобраться, в чем дело.

— А вдруг поезд все-таки приедет сюда из Шпилфелд-Штрассе? — настойчиво повторил он.

— Ты что, всегда такой нервный? Всегда во всем сомневаешься? — хмыкнула в ответ Пако. — Ты же сам видел, в каком состоянии были рельсы, когда мы оттуда убегали.

— Да, наверно, ты права, — сказал Линдсей, однако по его голосу было понятно, что доводы Пако его не очень-то убедили. — А насчет нервов… знаешь, я только в истребителе не нервничаю.

— А я-то думала, что ты именно там не находишь себе места от волнения!

— Нет, там слишком много других забот: нужно ведь следить за всем, что творится вокруг, а особенно у тебя на хвосте. — Линдсей взглянул на Пако. — И потом, в истребителе я должен думать только о себе…

— О чем это ты? — спросила Пако, глядя прямо перед собой.

— Да так, просто пришло в голову…

— А ты забавный, Линдсей. И все же я скоро сдам тебя с рук на руки представителю союзников — дело с концом!

«В ее тоне звучит облегчение», — с горечью подумал Линдсей.

Телега, скрипя и качаясь, ехала по дороге, и в тряске их не раз прижимало друг к другу. Линдсей чувствовал тепло ее тела, и даже через толстый жакет ощущалось, какое оно у нее упругое…

Теперь уже он упорно смотрел вперед, а она украдкой бросала на него мимолетные взгляды, стараясь угадать по его лицу, что он сейчас чувствует. Бора, спрятавший автомат в цветастый саквояж, пристально следил за дорогой, взгромоздившись на вязанки дров. Крестьянин не разговаривал с пассажирами, а сидел наклонившись вперед и крепко держал в руках вожжи. Время летело как во сне, мерное покачивание телеги убаюкивало.

— Мы уже подъезжаем к Марибору, — прошептала Пако. — Теперь все переговоры буду вести я. Тут надо говорить только по-сербохорватски. Ты у нас будешь глухонемым. — Ее голос заискрился смехом:

— Сделай над собой усилие, сыграй дурачка…

Крестьянин высадил их возле маленького полустанка, и они опять разделились на пары. Линдсей пошел с Пако, а Бора — с Миличем. Первый неприятный сюрприз ждал их, когда Пако попыталась навести справки о следующем поезде на Загреб.

Она разговаривала с грубоватым стариком дежурным, которому явно было не меньше семидесяти. Линдсей вслушивался в напевные, убаюкивающие звуки незнакомой речи, которые он впервые услышал, стоя за двумя старухами в очереди на границе в Шпилфелд-Штрассе.

Поблагодарив дежурного по станции, Пако взяла Линдсея за руку и повела на платформу, где толпились крестьяне, ожидая поезда. Пако предусмотрительно не заговаривала с Линдсеем, пока они не отошли подальше, к самому краю щербатой платформы.

— Почему тут так много стариков? — спросил он. — Я это заметил сразу, как только мы приехали. В Мариборе не видно ни одного юного лица. В Германии это понятно, но здесь…

— Здесь та же причина, — коротко, но выразительно ответила Пако. — Молодежь в горах, с партизанами и четниками. Черт побери, Линдсей, ты был прав! Надо решить, что делать…

— Ты насчет…

— Это невероятно, но я дважды спрашивала у старикана. Ближайший поезд — это поезд на Загреб. И приедет он из Шпилфелд-Штрассе!

— Никогда не надо недооценивать врага. Лучше пропустим этот поезд и сядем на следующий…

— Который пойдет только завтра. Да и то необязательно! А в этом городке, между прочим, есть немецкий штаб. Городок крохотный, и я тут никого не знаю. Это Хорватия. Если остаться в Мариборе, то можно напороться на облаву, и нас сцапают. А почему ты не хочешь поехать этим поездом?

— Пако, мы же не знаем, кто в нем едет! Кого могли послать за нами в погоню? Ты не сомневайся, они, конечно же, кого-то послали. Но кого? Полковника Ягера? Грубера? Гартмана? Выбирай на вкус.

— Надеюсь, что не Ягера. Я уверена, он меня узнает! Даже в этом наряде. Мы ведь провели несколько часов в мюнхенском ресторане «Времена года», когда я выманивала у него разрешение на проезд…

— Ты так и не рассказала мне, как тебе это удалось…

— Ну, ты опять?! Я же тебе говорила. Я не спала с ним!.. Тебя ведь это заботит, да? Ягер — профессиональный военный, честный человек, который ревностно исполняет свой долг… По крайней мере, мне так показалось… А женщины — его хобби… Однако тебе-то что за дело?

— Значит, ты готова рискнуть и поехать поездом, который придет из Шпилфелд-Штрассе?

— Да, иначе нам нужно будет торчать в Мариборе. И потом, я не вижу опасности. Мы же их намного опередили!


Вечером Тим Уэлби встретился с Савицким в лондонской пивной на Тоттенхэм-Корт-Роуд, где всегда много посетителей. Войдя в пивную ровно в девять часов, Уэлби с удивлением увидел, что русский уже сидит в уголке, заказав полпинты светлого пива. Русский связной впервые приходил на свидание заранее.

Уэлби взял в баре двойное виски и пошел между столиками. Остановившись возле свободного стула, на который Савицкий положил шляпу, чтобы никто его не занял, Уэлби спросил:

— Вы не возражаете, если я здесь сяду? А то сегодня тут полно народу.

— Пожалуйста, присаживайтесь.

Уэлби проглотил половину виски и отметил про себя, что русский смотрит на него неодобрительно. А, плевать на этого педанта!.. Ишь, выискался тут… мальчик на побегушках! Уэлби выпил еще немного и поставил бокал на стол.

— Линдсей перебрался через югославскую границу.

— Немцы не слишком расторопны, да? — откликнулся Уэлби. — Когда это случилось?

— Только вчера утром.

Уэлби был потрясен. Он крепко сжал бокал, но больше пить не стал, а просто держал его в руке. Он понимал, что важно не выказать волнения. Уэлби не сомневался, что Савицкий регулярно докладывает в Москву о том, на что способен недавно завербованный советский агент.

Однако как, черт побери, в посольстве на Кенсингтон Палас Гарденз так быстро узнают последние новости? У них, видно, существует какая-то фантастическая система связи! И, похоже, истоки ее следует искать в Германии…

— А куда, по-вашему, он теперь направляется? — спросил Уэлби.

— Это яснее ясного: в одну из военных миссий союзников, сотрудничающих с партизанами. Теперь он может прилететь в любой момент. Гораздо скорее, чем мы ожидали. Вы должны его остановить, чтобы он не успел ничего сообщить в Лондон…

— Благодарю покорно, — лаконично ответил Уэлби.

— Извините, я не совсем понял…

— Вы мне уже говорили, что я его должен остановить. Может, потрудитесь сообщить, почему?

— Вам передают инструкции. Подоплека же вас не касается. Ваше начальство наверняка получает от Линдсея сообщения, в которых докладывается о последних событиях…

— Если и получает, то меня не информирует…

— А вы бы поинтересовались… Осторожно… Поняли?

— Очень вдохновляющий совет, — тихо пробормотал Уэлби. — Я надеюсь, вы не забыли, что мой сектор — это Испания и Португалия? Вернувшись домой, раскройте атлас и сами убедитесь, что они довольно далеко от Югославии.

— Раз эта задача представляется вам такой сложной, то вы сами себе покажетесь умнее, когда наконец решите ее!

— Вот именно, — усмехнулся Уэлби. — Для вас это, конечно, пара пустяков!


Уже стемнело, когда вдали, замаячили огни паровоза, подъезжавшего к Марибору. Гартман сказал, что ему нужно подышать свежим воздухом, оставил Майзеля в купе, вышел в коридор и, открыв окно, выглянул на улицу.

Трубка — «фирменный знак» Гартмана — лежала у него в кармане. На голове красовалась старая кепка, точь-в-точь как те, что носят в Югославии пожилые рабочие. Даже друзья узнали бы майора Густава Гартмана, только если бы столкнулись с ним нос к носу.

Гартман прекрасно видел в темноте, а она стремительно сгущалась, когда поезд подползал к станции. На платформе стояло много людей. Гартман слово в слово припомнил описание парочки, которое ему удалось выудить у раненого капитана Бруннера. Описание мужчины и девушки, которые протянули ему «неправильно оформленные бумаги» буквально за миг до того, как «мир взорвался».

В дальнем конце платформы, примерно там, где остановился, пыхтя, паровоз, устало дожидались поезда Пако и Линдсей. Они рискнули ненадолго покинуть станцию и зашли в маленькое кафе на задворках Марибора, чтобы перекусить. Владелец потребовал с них баснословную плату, заявив, что вынужден покупать мясо на «черном рынке».

— Всю дорогу до Загреба я буду спать, — заявила Пако. — Твое плечо послужит мне подушкой, хорошо?

— Мы будем спать по очереди, — возразил Линдсей. — Один из нас должен на всякий случай бодрствовать.

— Знаю-знаю! На поезде едет целая танковая дивизия, и у них нет другого дела, кроме как охотиться за нами. — Пако запнулась, устыдившись несдержанности, которая вообще-то была ей несвойственна. — Извини, я устала, как собака. Слишком много ответственности. Ты, конечно, прав. Мы составим расписание… О Господи, Линдсей, ты действительно прав!

Паровоз плавно проехал мимо них, и они увидели немецких солдат. Потом заметили пулеметчика, сидевшего на крыше топки. Они только не увидели человека, высунувшегося из окна последнего вагона… человека в старой кепке, который внимательно вглядывался в их лица.


Полковник Браун допоздна засиделся в своем кабинете на Райдер-стрит. Неожиданно туда вернулся Уэлби: якобы он забыл на работе какие-то бумаги. У Брауна в последнее время вошло в привычку разбирать свои бумаги после ухода остальных.

С начала войны он тратил все больше времени днем на всякие бесполезные совещания и заседания. Браун проклинал американцев. Похоже, они только языком трепать горазды. Полковник отложил ручку и вытянул затекшие ноги.

— Присаживайтесь, Уэлби. Хотите выпить?

— Да я только что пропустил кружку пива на Тоттенхэм-Корт-Роуд. Я там поболтал со старшим лейтенантом авиации Линдсеем. Он случайно не родственник подполковника авиации, который отправился в Берхтесгаден?

— Сомневаюсь. Наш Линдсей — единственный сын.

— От него никаких известий?

Измотанный Браун замялся, и от Уэлби не укрылась короткая пауза, наступившая в разговоре.

— Ни гу-гу, — коротко ответил полковник. — Но он даст о себе знать, когда придет время…

— Как, должно быть, изматывает ожидание, — еще раз попробовал прощупать Брауна Уэлби.

— Нет, не больше, чем всякие другие проблемы.

Уэлби оказался в безвыходном положении. Он знал, что структура командования на Средиземноморском театре военных действий недавно изменилась. Теперь штаб союзников в Алжире под командованием Эйзенхауэра и Александера контролировал все военные операции в Северной Африке, включая действия Восьмой армии, которая завершала Тунисскую кампанию.

Однако подрывной деятельностью на Балканах, включая Грецию и Югославию, руководило Средиземноморское командование со штаб-квартирой в Каире. Уэлби не представлял себе, как упомянуть в разговоре с Брауном о Каире, ведь полковник не знал, что Уэлби известно о местонахождении Линдсея. Ладно, придется подождать… обычно все само собой рано или поздно плывет к нему в руки.

— Вы о чем-то задумались? — спросил Браун.

— Да, о том, что пора спать. Спокойной ночи, сэр!


Борману сообщили в Волчье Логово о том, что Линдсей, очевидно, бежал в Югославию. Информация поступила к нему из двух источников. Когда Гартман бросил Вилли Майзеля на аэродроме в Граце, гестаповец немедленно позвонил Груберу в Вену.

— Этот хитрый мерзавец Гартман ускользнул от меня! Он полетел на «Физлере-Шторхе», который заранее был для него приготовлен в Шпилфелд-Штрассе. Гартман хочет провести самостоятельное расследование произошедшего инцидента. Он думает, что Линдсей сегодня пересек границу…

— Какой-такой инцидент? — резко оборвал его Грубер. — Чем он доказывал свои безумные предположения?

Грубер знал Мартина Бормана, знал, как осторожно действует рейхслейтер. Борману потребуются УБЕДИТЕЛЬНЫЕ доказательства, а сообщение Майзеля может на поверку оказаться всего лишь слухами. Бог свидетель, уже поступило столько донесений о том, что там-то и там-то видели англичанина.

А Борман всегда требовал доказательств, потому что подстраивался под фюрера. Он неоднократно слышал, как Гитлер обрушивался на генералов, которые являлись к нему с плохими вестями, а потом, когда генералов начинали расспрашивать, они шли на попятную.

— Там произошло нападение партизан, — объяснил Майзель и рассказал Груберу все с начала и до конца. — Гартман связал это с происшествием возле собора… гранаты и дымовые шашки — те же приемы…

Рассуждения Майзеля вполне убедили Грубера; он решил, что передать эти сведения Борману неопасно. В конце концов он может подчеркнуть, что всего лишь передает информацию, полученную от Вилли Майзеля! И если где-то выйдет осечка, виновником будет Майзель.

Грубер немедленно позвонил Борману, который выслушал его, не проронив ни слова. Грубер знал: рейхслейтер тщательно обдумывает: может ли новое развитие событий повредить его собственному положению при фюрере.

— Я передам фюреру ваш рапорт, — решил Борман, на всякий случай не упоминая о том, что он уже знает о происшедшем от Гартмана. — Хотя инцидент в Шпилфелд-Штрассе — это, конечно, не доказательство.

— Мне сообщил Майзель, — повторил Грубер. — А он, насколько я знаю, основывается на разговоре с другим человеком — с майором Густавом Гартманом.

— А, абвер! Но кто теперь доверяет этому гнезду предателей?

Однако фюрер, очевидно, доверял. Когда Борман сообщил новости Гитлеру, тот велел принести крупномасштабную карту Южной Европы и собственноручно расстелил ее на большом столе в зале заседаний. Фюрер провел пальцем по карте, прослеживая путь из Мюнхена в Вену через Зальцбург.

— А в этом есть смысл! — провозгласил он. — Борман, вы ведь перекрыли все дороги из Мюнхена в Швейцарию, да?

— Да, он же явно собирался в Швейцарию.

— А группа людей, которые пытаются переправить Линдсея домой, — это профессионалы…

— У нас нет доказательств, — запротестовал Борман.

Гитлер вспылил.

— Вы забыли, что случилось возле собора Божьей Матери? Такое могли провернуть только профессионалы! Они обвели вокруг пальца солдат, которые их там поджидали. А что было дальше? Гартман ищет чемоданы, которые они бросили в Вене на Западном вокзале. И чемоданы оказываются как две капли воды похожи на те, что нес так называемый шофер так называемой баронессы, когда они в присутствии Майра садились в Венский экспресс в Мюнхене. Так или нет, Йодль?

Два человека, сидевшие в комнате: генерал-полковник Альфред Йодль и фельдмаршал Вильгельм Кейтель до сих пор слушали рассуждения фюрера молча. Йодль кивнул.

— Вроде бы так, мой фюрер, — осторожно ответил он.

— Дальше, — взволнованно продолжал Гитлер, — на следующее же утро происходит история на Южном вокзале. На допросе один из убийц немецкого солдата рассказал, что видел девушку и мужчину, которые садились в поезд, отправлявшийся в Грац. А куда можно попасть из Граца, если двигаться дальше на юг? В Шпилфелд-Штрассе, где разыгралась гораздо более серьезная драма. Так или нет, Кейтель?

— Вы рассуждаете логично, мой фюрер.

— А теперь Гартман докладывает, что он узнал почерк — очень уместное здесь слово — почерк людей, орудовавших у собора Божьей Матери в Мюнхене… снова гранаты и дымовые шашки…

Гитлер раскинул руки, оперся о стол, на котором лежала карта, и обвел взглядом троих человек, внимавших ему в полном молчании. На его лице появилось циничное выражение.

— Пять миллионов большевиков сражаются со мной на Восточном фронте. Мне приходится каждый Божий день отдавать приказы: как, каким образом уничтожать их варварские орды. А теперь я еще вынужден играть в детектива, доискиваясь, как именно Линдсей пытается от нас удрать. И помогает мне в этом только один человек, единственный из вас, у кого есть хоть какие-то мозги! Этот человек — Гартман! Господа, совещание окончено.

В голосе Гитлера зазвучало презрение, и, выйдя из комнаты, он пошел по коридору к выходу на улицу.


Известие о вероятном побеге Линдсея достигло Лондона, как обычно, сложным, двухступенчатым путем. Через пару часов после совещания у Гитлера Рудольф Ресслер принял в Люцерне сигнал от Дятла, зашифрованный опять-таки особым способом.

Ресслер немедленно передал сигнал в Москву Казаку, и Сталин вновь вызвал Берию. Советский вождь молча передал сообщение о Линдсее начальнику секретной службы. Это была его политика — всегда показывать сигналы, полученные от Люси, бледному мужчине в пенсне. Если что-то не будет ладиться, Сталин всегда переложит вину на Берию. И окажется, что идея вовлечь в игру Люси исходила от Берии.

— Вы полагаете, Линдсей пытается связаться с одной из союзнических шпионских миссий? — спросил Берия.

— Этот вывод напрашивается сам собой, — язвительно ответил Сталин. — Наступит время — за ним пошлют специальный самолет и перебросят в Алжир, а потом в Лондон. Мы не можем доверить его уничтожение Тито. А раз так, то что нам делать?

— Наш агент в Лондоне позаботится, чтобы Линдсей не добрался до своего шефа.

— Хорошо. — Сталин взял донесение Ресслера из вялой руки Берии. — Когда будете выходить, пришлите ко мне моего персонального шифровальщика.

Оставшись один в темной комнате, где горела только настольная лампа с островерхим колпаком, Сталин сел за стол и, тщательно подбирая каждое слово, составил текст шифровки. Когда шифровальщик появился на пороге, Сталин не шелохнулся и, словно в комнате никого, кроме него, не было, продолжал работать. Наконец, офицер, стоявший по стойке «смирно», увидел руку, которая протягивала ему листок бумаги.

— Немедленно отошлите это Савицкому в наше посольство в Лондоне.


Вот какие запутанные события стояли за тем, что в Лондоне советский агент Савицкий удивил Тима Уэлби, явившись первым на свидание в пивную на Тоттенхэм-Корт-Роуд.

Впервые на памяти Савицкого сигнал от Казака пришел с пометкой «срочно». Русский очень обрадовался, что они с Уэлби — совершенно случайно! — заранее назначили встречу именно на этот вечер. Встречи, организованные впопыхах, всегда очень опасны.

Что касается Савицкого, то он спихнул ответственность на Тима Уэлби. В Вашингтоне, Лондоне, Волчьем Логове, Вене и Москве жизнь устроена примерно одинаково. Если вам дают гранату с выдернутой чекой, вы стараетесь как можно скорее передоверить смертоносную игрушку кому-нибудь другому.


Когда поезд из Шпилфелд-Штрассе доехал до Марибора, Гартман вернулся в купе и увидел, что Вилли Майзель достает с полки свой чемодан. Спасаясь от ночного холода, гестаповец застегнул верхнюю пуговицу пальто.

— Надеюсь, вы не уходите? — спросил Гартман, придав своему голосу заинтересованные интонации. И оказался прав!

— Я должен проинформировать Грубера о развитии событий, которые, как я вижу, никак не развиваются. Я могу позвонить ему из местного военного штаба. Вот уж он завертится как кошка на раскаленных кирпичах: ему же надо будет снова докладывать Борману…

— А я, наверно, останусь в поезде и поеду в Загреб, — небрежно проронил Гартман, сел и закурил трубку.

— Как хотите. Но я думаю, это пустая трата времени.

Гартман подождал, пока Майзель уйдет, а потом снова вышел в коридор и открыл окно. Он успел вовремя: Пако и Линдсей как раз садились в первый вагон, возле самого паровоза.

Поезд выехал из Марибора чуть раньше и уже мчался в темноте на юг, когда Вилли Майзель добрался до штаба и, предъявив свое удостоверение, попытался связаться с Грубером.

Телефонист сообщил ему, что из соображений секретности все звонки должны пропускаться через военный штаб в Граце. Майзель назвался и, ожидая ответа, вдруг осознал, что страшно голоден. В комнату долетали запахи готовившейся пищи… То, что последовало дальше, застало его врасплох.

— Это Вилли Майзель? — раздался хриплый голос.

— Да, я уже просил, чтобы меня связали с…

— Говорит полковник Ягер. Что вы делаете в Мариборе?

— Я сошел с поезда, который ехал из Шпилфелд-Штрассе. Я ехал вместе с майором Гартманом, абверовцем…

— Пожалуйста, дайте ему трубку.

— Но я сказал, что ЕХАЛ с ним! Это было примерно час назад. Он остался в поезде.

— А он не объяснил причины? Куда он сейчас направляется? Вы что, напали на след англичанина Линдсея?

Ягер выпаливал вопросы, словно отдавал команды войскам, идущим в атаку. Майзель проклинал чертовку-судьбу, подсунувшую ему полковника СС. Он не располагал никакими интересными сведениями, а раз так, то, наверно, не будет вреда, если он заявит об этом?

— Гартман решил ехать в Загреб. Я понятия не имею почему… По-моему, это бессмысленно. Линдсея и след простыл.

— Подождите у телефона!

Ягер прикрыл трубку ладонью и повернулся к Шмидту — тот стоял рядом. Полковник вкратце передал Шмидту содержание разговора.

— Попробуйте вы из него что-нибудь выудить, — предложил Ягер.

— Майзель, это Шмидт. Пожалуйста, расскажите мне как можно точнее, что произошло. Что именно сделал Гартман?

— Да ничего особенного! — Майзель был заинтригован и не на шутку раздосадован. — Когда поезд подходил к Мари-бору, он вышел в коридор и выглянул в окно. Сказал, что ему нужно подышать свежим воздухом…

— А куда выходило окно? На платформу?

— Да, на платформу…

Майзель начал догадываться, что пропустил нечто интересное, но никак не мог сообразить, в чем же дело. Почему они, черт побери, не повесят трубку и не дадут ему поговорить с Веной?

— Теперь, пожалуйста, подумайте хорошенько, — продолжал Шмидт. — Прежде чем выйти в коридор и выглянуть из окна, Гартман давал понять, что поедет дальше?

— Отнюдь! Он сказал это только когда вернулся. Я так удивился!..

— Спасибо, Майзель. Я передаю трубку телефонисту, и, поскольку мы подтверждаем, что это действительно вы, он свяжет вас с Веной. После той бойни в Шпилфелд-Штрассе мы контролируем все звонки…

— Сколько там было убитых?

— А вот и телефонист… До свидания, Майзель!..

Шмидт положил трубку и посмотрел на полковника.

Тот только что отпил глоток коньяка из фляжки и предложил помощнику к нему присоединиться, но Шмидт покачал головой. Ягер завинтил пробку и сказал:

— Надеюсь, вы не навели его на след? Удалось из него что-нибудь выудить?

— Его поразило, что я так оборвал разговор… Это отвлечет Вилли от размышлений о том, к чему я клонил, расспрашивая его. Я с радостью отметил, что он, видно, вконец измотан.

— Люблю, когда мои противники в таком состоянии, — не без удовольствия заявил Ягер. — Люблю, когда они измотаны! А теперь…

— Теперь самое интересное. Гартман выглянул из окна, когда поезд подъезжал к платформе. И только после этого заявил, что поедет в Загреб. Я думаю, он кого-то увидел на платформе… кого-то, кто собирался сесть в поезд…

— Да, наверно, вы правы. Этот умный мерзавец всегда действует в одиночку. Поезд тащится до Загреба добрых шесть часов. Почему бы нам не опередить нашего скрытного дружка Густава Гартмана?

— Вы хотите сказать, что нужно вылететь в Загреб самолетом и поджидать его на вокзале? — спросил Шмидт.

— Вы читаете мои мысли, дружище, — радостно откликнулся Ягер. — А раз так, то чего же вы ждете? Договоритесь обо всем, и мы немедленно отправимся в Загреб.

Глава 30

Хелич, командир партизанского отряда, действовавшего к северу от Загреба, выбрал для нападения на поезд глубокую лощину возле селения, называвшегося Зидани Мост. Хелич был ростом шесть футов два дюйма, у него была густая черная шевелюра и скуластое славянское лицо с темными, настороженными глазами, резко очерченным носом и волевым подбородком.

Хеличу уже исполнилось тридцать лет, в мирное время он работал инженером и сооружал дамбы. Сейчас он стоял на краю лощины рядом со своим помощником Влатко Йовановичем и глядел вниз. В правой руке Хелич сжимал немецкий «шмайсер».

— Который час, Влатко? — спросил он.

— Почти три часа. Поезд скоро придет. Все люди на месте. Они знают, что им нужно делать…

— Нужно перебить солдат, охраняющих паровоз. Убрать пулеметчика, что залег на крыше топки. И уничтожить эсэсовцев, которые прячутся сзади в почтовом вагоне. В плен никого не брать! Мы не можем себе этого позволить.

— Все будет в порядке, — успокоил его Влатко. — Не волнуйся.

— Стоит мне хоть раз проявить беспечность, и этот отряд прекратит свое существование…

Голос у Хелича был хриплый: командир партизанского отряда выкуривал в день до восьмидесяти сигарет. Трудно вообразить себе более разных людей, чем те, что стояли сейчас на краю горной кручи. Хелич чувствовал себя в военной обстановке как рыба в воде. Партизаны относились к нему с благоговением, их потрясали его стойкость и выносливость. Он спокойно проходил там, где не мог пройти ни один немецкий командир, да еще умудрялся отмахать за день целых тридцать миль!

Влатко Йованович, бывший сапожник, был низеньким и коротконогим. Этого добродушного, кроткого пятидесятилетнего человека ужасала война и разрушения, которые она влекла за собой, но он понимал, что альтернативы нет, надо сражаться. Спокойный, осторожный Влатко, считавшийся на протяжении двадцати лет лучшим сапожником Белграда, прекрасно дополнял свирепого, сильного Хелича.

— Ты хорошо поработал в Мариборе, — заметил Хелич.

Он похвалил Влатко автоматически, не отрывая глаз от того места на дне ущелья, где железная дорога делала поворот: поезд там шел резко в гору и волей-неволей вынужден был замедлить ход.

— Да что там! Просто надо все время быть начеку.

— Дорога назад оказалась нелегкой.

Хелич не спрашивал, а утверждал. Он считал, что его люди должны проявлять чудеса стойкости, однако никогда не забывал поблагодарить их за это. Йованович кивнул круглой головой и пощипал кончики роскошных усов: это был его характерный жест.

— И опять же это тесно связано с необходимостью сохранять бдительность, — ответил он.

Налет на поезд был экспериментом, который санкционировал сам Тито. Вообще-то партизаны находились сейчас во владениях ненавистных четников. В планы Тито входило заставить немцев перебросить серьезное подкрепление в этот район Югославии, где в то время немцев почти не было, а хозяйничали преимущественно четники.

Серьезный успех партизан к северу от Загреба потрясет немецкое командование, и слухи о нем дойдут до Берлина. Хелич прекрасно понимал, что поставлено на карту, и заранее предвкушал, как он нанесет врагу удар ниже пояса. Вот будет здорово!

— Я уверен, что у нас хватит сил справиться с ними, — вновь заговорил Хелич.

— Да, у нас сорок человек, — заверил его Влатко. — Мы занимаем стратегически важные позиции, да и потом, нас больше! Наполеон сказал, что в этом и заключается секрет ведения войны. Даже если у тебя меньше сил, ты должен собрать их в кулак и ударить там, где ты будешь превосходить врага численностью. Только нужно бить изо всех сил.

— Ты прав, конечно, — согласился Хелич. — Но я всегда боюсь какого-нибудь подвоха.

— Поэтому-то я в Мариборе и выяснил все, что необходимо для нашей операции.

«А это, — подумал, но не стал произносить вслух Влатко, — было непросто». Ему помогло то, что на платформе толпилось много людей: он смешался с ними и смог хорошенько разглядеть поезд, прибывший из Шпилфелд-Штрассе. Скрупулезный Влатко сосчитал вагоны. Их оказалось восемь, включая задний почтовый.

Немцы знали, что местность кишит шпионами, и действовали очень осторожно. Никому из эсэсовцев, прятавшихся в почтовом вагоне, не разрешили выйти на платформу, чтобы размять затекшие ноги. Но Влатко, которому однажды заказал башмаки сам король, славился необычайной наблюдательностью. И от него не укрылись кое-какие УПУЩЕНИЯ.

Заинтригованный тем, что почтовый вагон на станции НЕ ЗАГРУЖАЛИ, Влатко прислонился к стене и принялся ждать. Его терпение было вознаграждено: дежурный офицер приоткрыл на несколько дюймов раздвижную дверь почтового вагона и выглянул наружу. И прежде чем дверь снова защелкнулась, Влатко удалось разглядеть в свете фонаря, что в вагоне едут люди в немецкой военной форме.

— Через сколько минут отправляется этот поезд? — спросил он железнодорожника.

— Через полчаса, не раньше. А может, и попозже. Нужно залить воды.

— Значит, я еще успею выпить в баре, если он открыт?

— Выпей одну за меня…

Выскользнув из здания вокзала, Влатко вскочил на велосипед, спрятанный в переулке, выехал за город и добрался до фермы, расположенной в уединенном месте. Там он ненадолго задержался, чтобы передать по рации короткое сообщение Хеличу.

Покончив с этим, он пересел на старый мотоцикл и помчался в темноте окольными путями, выбирая проселочные дороги, по которым почти никто не ездил. Поезд еще не появлялся, а Влатко уже вернулся в отряд Хелича, притаившийся на краю обрыва.

Даже на этом этапе войны у партизан была великолепно налажена связь. Немцы напали на Югославию в апреле 1941 года. Два года спустя партизаны уже имели целую сеть связных, которые разъезжали по стране на велосипедах и мотоциклах. У них было много радиопередатчиков, но они пользовались ими только в случае крайней нужды, и в результате немцы не смогли засечь ни одной партизанской рации. Как справедливо заметил Влатко, это все было обыденным делом.

— Но у меня есть и неприятная новость, — поколебавшись, произнес Влатко.

— Какая? — вскинулся Хелич. — Ты же знаешь, я люблю, когда мне сразу докладывают о возникающих трудностях.

— Но мы ничего не можем тут поделать.

— Да скажи ты, ради Бога, что случилось?

— На платформе в Мариборе я видел Пако. Она садилась в поезд. Мне показалось, что с ней был какой-то мужчина…

— Садилась в поезд, который мы поджидаем? Ты думаешь, с ней англичанин?.. Тот, за кого мы должны получить оружие?

— Вероятно, да. Я не мог предупредить ее… рисковать было нельзя.

— Да-да, конечно! Пусть испытает судьбу… — Хелич тоже вдруг замялся в нерешительности. А с ним это бывало ой как редко!

— В каком вагоне она едет? — наконец спросил он.

— Там, где опаснее всего: в головном вагоне. А на крыше топки сидит пулеметчик.

Хелич молчал, предаваясь горестным размышлениям. Пако была его лучшей связной. Она могла отправиться и отправлялась в такое пекло, куда любой мужчина побоялся бы сунуться. Господи, да она только что пробралась со своими людьми в Третий рейх и вернулась целой и невредимой!

— Пако родилась в сорочке, — небрежно молвил Хелич.

— Ты тешишь себя иллюзиями, пытаясь заглушить угрызения совести…

— Да пошел ты знаешь куда? Операция уже подготовлена! — завопил Хелич в порыве бессильного отчаяния.

Ну почему Влатко в самый последний момент преподнес ему этот сюрприз? Лучше бы он ничего не знал до самого конца!

«Да, лучше… но только для меня», — тут же подумал он. Хелич всегда старался быть с собой честным.

— Спустись вниз и скажи ребятам, которые будут заниматься паровозом и топкой, чтобы они больше полагались на автоматы, а гранатами пользовались в последнюю очередь…

— Слишком поздно. Поезд уже идет.


Пако сидела в углу рядом с коридором, лицом к паровозу. Когда поезд пополз вверх по крутому откосу, она закрыла глаза и положила голову Линдсею на плечо. И ему вдруг стало так уютно!

Это было его единственным утешением. В купе битком набились крестьяне, большинство из них сейчас спали. Свободного места не было совершенно: не проход, а лес ног. Линдсей подумал, что в случае чего они с Пако окажутся в выигрышном положении — рядом с дверью.

Он осторожно отогнул манжет, чтобы не разбудить Пако, и посмотрел на часы. Три часа ночи… вернее, десять минут четвертого. В три часа он должен был ее разбудить. Они договорились, что один из них обязательно будет бодрствовать. Линдсей решил дать Пако еще поспать.

— Мошенничаешь, милый? — пробормотала она. — Я видела, сколько времени…

— Спи-спи, я еще свежий как огурчик.

— Лжец, милый лжец. — Пако подавила зевоту. — А где мы? Почему едем так медленно?

— Насколько я понимаю, мы ползем по какому-то ущелью…

— Значит, следующая остановка Зидани Мост, а потом Загреб…

— Ну, раз ты говоришь…

— Линдсей, на тебе так удобно спать…

— Ага, теперь ты так заговорила? Как раз когда мы остались «наедине»…

Пако еще теснее прижалась к нему и поглядела на него сквозь полуопущенные ресницы.

— Линдсей, я, пожалуй, приму твое предложение и посплю еще немножко. Знаешь, что? Ты на меня разлагающе влияешь. Но мне это нравится…

Пако говорила тихо-тихо, чтобы никто не мог разобрать имени Линдсея. Она закрыла глаза, но тут же снова открыла их, потому что Линдсей замер и напрягся. Нежное бормотанье сменилось тревожным шепотом.

— Что случилось?

— Да бред какой-то! Мне показалось, что на рельсах кто-то стоит.


Атака началась, когда один из парней Хелича запрыгнул на подножку предпоследнего вагона; поезд тогда еле полз. Добравшись до конца вагона, парень вытащил из-за пояса гранату, выдернул чеку, положил гранату на вагонную сцепку и спрыгнул вниз. Раздался глухой взрыв. Сцепка разорвалась, и почтовый вагон помчался вниз по склону. Второй человек, стоявший в хвосте поезда, дважды зажег и погасил фонарь, подавая сигнал отряду, который должен был заниматься паровозом и топкой.

Командир эсэсовцев, сидевший в почтовом вагоне, сделал все, что было в его силах: отодвинул дверь и выглянул, собираясь посмотреть, что происходит. И тут же затарахтели автоматы, и в вагон влетело целых пять гранат. Вагон, стремительно несшийся по рельсам, вздрогнул от взрывов.

Налетев на большое бревно, лежавшее на рельсах, вагон подскочил, словно намереваясь преодолеть препятствие, но слетел с рельсов и перевернулся на бок. Взметнулись языки пламени, и начался пожар. В живых не осталось никого.

Человек, стоявший в голове поезда, опять просигналил фонарем, объявляя начало второго этапа операции. Немецкий солдат, скорчившийся за пулеметом, увидел неясные тени, маячившие в темноте. Он нажал на гашетку, не подозревая о том, что в нескольких дюймах от него на крышу топки упала граната.

Пулемет затарахтел. Граната разорвалась с громким треском. Немца и его оружиеподбросило кверху, и бедняга упал на рельсы. На подножки паровоза с обеих сторон запрыгнули темные фигуры. В ход пошли ножи, которыми партизаны орудовали умело и без промаха, так что оба немца, сидевшие в кабине паровоза, не успели выстрелить. Атака заняла меньше полутора минут.

— Надо выбираться отсюда.

Линдсей схватил с полки оба саквояжа, а Пако распахнула дверь. Она взяла у него свой саквояж и нащупала ногой подножку. Главное сейчас не оступиться! Пако спрыгнула на рельсы, через секунду к ней присоединился и Линдсей.

Сумятица… Хаос… Крики людей, которые в панике мечутся, пытаясь покинуть поезд. Двери с грохотом открываются, хлопая о стенки вагонов. Женщины вопят.

Однако кошмар только начинался…

— Надо бежать отсюда! — Это голос Линдсея.

— Да это же партизаны! — Голос Пако.

— Быстрее карабкайся по склону! — Опять голос Линдсея…

Он схватил ее за руку и потащил вверх по горной круче, усеянной валунами. Неожиданно темноту прорезал луч прожектора, который зажгли в одном из средних вагонов. Свет помогал Пако и Линдсею карабкаться по большим валунам все выше и выше. Прожектор выхватил из тьмы группу партизан. Затарахтели автоматы… СТРЕЛЯЛИ ИЗ ПОЕЗДА!

— Среди пассажиров немцы! — ахнула Пако.

Автоматные очереди полоснули по партизанам, освещенным мощным прожектором. Скосив глаза, Линдсей увидел, как партизаны падают, словно подкошенные, летят кувырком вниз по склону и застывают в нелепых позах.

— Выше, давай выше! — велел Линдсей и поволок Пако дальше, заметив, что она заколебалась.

Возмездие было неумолимым, безжалостным. Партизаны забросали прожектор гранатами, часть гранат попала в гущу пассажиров, теснившихся у подножия горы. Вперемежку с грохотом гранат и тарахтеньем автоматов раздавались вопли раненых, перепуганных мирных граждан.

Не считаясь с тем, что вокруг были югославы, партизаны продолжали стрелять, сражаясь с немцами. Это была настоящая кровавая бойня. Испуганные пассажиры, толкаясь, кинулись бежать, но побежали не в ту сторону, стараясь держаться на свету. Линдсей увидел, как еще несколько гранат мелькнуло в снопе света и, приземлившись, разорвалось в самой гуще людей.

— Да вырубите вы этот проклятый прожектор, дегенераты! — гаркнул Линдсей, обращаясь к невидимым партизанам на верху горы.

— Им нужно перебить всех немцев, — еле слышно выдохнула Пако.

Внезапно наступила тишина, словно командир, притаившийся в темноте, приказал прекратить огонь. Затем раздалось три ружейных выстрела. Линдсей услышал в зловещей тишине звон разбивающегося стекла. Свет померк, а в следующий миг и вовсе погас.

— Слава Богу! — Линдсей был в ужасе. — И это, по-твоему, война? Может, это четники орудуют?

Они остановились, не добежав одной трети до вершины, их ноги так болели, что Пако и Линдсей были не в силах сделать ни шагу. Однако, как ни странно, оба до сих пор держали свои саквояжи. Линдсей решил остановиться, потому что большие валуны, располагавшиеся полукругом, служили им неплохим прикрытием.

— Нет, — помотала головой Пако. — Это партизаны. Четники в сговоре с немцами.

— Но это же бойня! Ты видела крестьян? Одной женщине оторвало руку…

— Да, нам приходится сражаться в таких условиях.

— А потом спустя годы мы услышим россказни о бравых партизанах, которые ушли в горы… Ну а о таких безобразиях, как это, никто и не заикнется. Все будет шито-крыто на ваших вонючих Балканах.

— Дурак!..

Пако с размаху влепила ему свободной рукой пощечину. Он не остался в долгу и тоже ударил ее. И довольно сильно.

— У вас тут на Балканах женщины, наверно, только такой язык понимают. Давай, живо дуй вверх!..

Реакция Пако была неожиданной. Линдсей думал, что она заорет на него, будет ругаться, но Пако спокойно пошла за ним по горной круче. Снизу, из бездонной пропасти, до них донесся звук выстрела. Партизаны приканчивали раненых немцев, понял Линдсей. Затем раздался ружейный треск чуть ли не у них над ухом. И тут же в ответ прилетела граната, которая упала всего в нескольких ярдах от Линдсея. Взрыв был подобен взрыву бомбы. Линдсей потерял сознание.


— Он контужен.

Незнакомый голос выговаривал английские слова очень тщательно, как бывает, когда человек хорошо владеет иностранным языком, но говорит на нем редко. Неясный силуэт становился постепенно отчетливей; мужчина придвинулся поближе и склонился над Линдсеем. Все вдруг приобрело четкие контуры.

Линдсей полулежал на земле, его прислонили к валуну, покрытому чем-то вроде сложенного в несколько раз одеяла. Пако сидела возле него на корточках и внимательно вглядывалась в его лицо.

— Линдсей, — тихо позвала она, — ты меня понимаешь? Хорошо. Это доктор Мачек. Настоящий доктор…

— Она хочет сказать, — с усмешкой на лице вмешался Мачек, — что я лечил людей и в мирное время, так что знаю свое дело. Вам нужно как следует отдохнуть…

Ему, вероятно, было лет сорок; черноволосый и темноглазый, с аккуратно подстриженными усиками, как у военных, он обладал почти гипнотическим взглядом. При свете фонаря, поставленного на землю, Линдсею было видно, что Мачек одет частично в крестьянскую одежду, а частично в армейскую форму. Однако он все же умудрялся содержать свой нелепый костюм в чистоте, чего явно не делали его соотечественники…

— Еще один немец? Так… и этого в расход!

Голос, говоривший на сербохорватском языке (Линдсей не понял ни слова), звучал властно и решительно. За Мачеком в луче света показался гигантский силуэт мужчины… и этот гигант с густой черной гривой волос держал в правой руке пистолет.

Затрепетав от ужаса, Линдсей увидел, что двое партизан тащат его знакомого, который каким-то чудом сохранил горделивую осанку, хотя руки у него были связаны за спиной и он едва не падал с ног от усталости. Майор Густав Гартман… Линдсей заметил на его лбу кровь. Жесты гиганта с пистолетом говорили лучше всяких слов…

— Ради Бога, останови его! Это майор Гартман, из абвера! — воскликнул Линдсей, обращаясь к Пако. У него было ощущение, что он может в любой момент потерять сознание, но все же он сообразил, что надо сказать. — Я сумею убедить майора сообщить вам очень ценные сведения…

— Хелич! Оставь его! — Пако резко вскочила и в упор посмотрела на обернувшегося командира партизан.

— Я знаю, что говорю, — продолжала она. — Он из абвера…

— Он — немец…

— Хелич… — в тусклом свете появился маленький круглолицый человечек. Это был Влатко Йованович. — Пако заслужила право вступиться за пленного…

— Отряд возглавляю я! — Хелич снова поднял пистолет. — У тебя нет никаких прав. И у Пако тоже. Права есть только у меня…

— Тогда решим этот спор, как у нас принято…

Влатко вытащил нож с изогнутым, длинным лезвием. Линдсей изо всех сил старался не потерять сознание. Мужество толстячка его просто изумило. Пако же пришла в неистовство: подступив к великану почти вплотную, она сверкнула на него глазами.

— Ах ты, начетчик! Я убила сегодня столько немцев… А тебе главное — отличиться перед Тито… Как ты смеешь говорить, что у меня нет прав? А кто повел отряд в глубь Третьего рейха, чтобы вызволить англичанина? Кто несколько часов обедал с полковником СС в центре Мюнхена, чтобы раздобыть разрешение на проезд?

Пако рассмеялась ему в лицо. Потом оглянулась на партизан, которые обступили их и завороженно ждали, чем кончится спор.

— Ваш вождь — очень храбрый человек… У себя на родине! — продолжала она. — Но как, по-вашему, он осмелится ступить хоть одной своей ножищей на немецкую землю?

— Я не говорю по-немецки, — начал оправдываться Хелич.

— Я тоже, но я был в Германии!

Милич, ехавший на поезде вместе с Борой, говорил пока еще спокойно, но усы его уже подергивались. Он держал в руках автомат, дуло которого было направлено на Хелича.

— Ты должен более уважительно разговаривать с Пако, — заявил Милич. — Абвер это тебе не гестапо, так же, как партизаны не четники. Ты что, хочешь вести себя, как четник? Я этого не допущу!

— Я вижу, ты собираешься занять пост командира отряда, Милич?

— Только если ты будешь по-прежнему убивать пленных, которые могли бы помочь Тито разработать стратегию дальнейших операций…

Когда Милич произнес последнюю фразу, воцарилась долгое молчание. Снизу, из ущелья, доносились стоны корчившихся от боли людей и запах пороха. Хелич сунул пистолет за пояс.

— Мы должны пошевеливаться, — сказал он, — пока не подоспели немецкие мотоциклисты. Этот немец может ходить, так что пусть идет с нами. Тито решит, как с ним о обойтись. А для англичанина соорудите носилки… — Хелич вдруг резко повысил голос: — Что с вами творится? Я же сказал: пошевеливайтесь!..

Пако молча повернулась к нему спиной и возвратилась назад. Встав на колени возле Линдсея, она ободряюще положила ему на плечо руку.

— Доктор говорит, ты контужен. Тебя понесут на носилках. Нет. Не спорь! Ты большая ценность, за тебя дадут много оружия. Таков уговор…

Линдсей открыл рот, намереваясь что-то сказать и провалился в темный колодец беспамятства.

— У него инфекционный мононуклеоз. Видите, как распухли железы на шее? И температура высокая…

Линдсей с изумлением услышал правильную английскую речь, услышал голос, аккуратно нанизывавший цепочку слов. Это было как повторение одного и того же спектакля, в котором он уже когда-то участвовал…

Линдсей открыл глаза: все словно в тумане… Над ним склонились две фигуры. Мужская и женская… Потом картина прояснилась. Стала вдруг совершенно отчетливой… Линдсеи учащенно заморгал. Черт возьми! Как и тогда, он полулежал на голой земле, под открытым небом, прислонившись к чему-то твердому.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Пако.

— Ужасно… просто ужасно. Но не беспокойся, будет еще хуже…

— А! Чувство юмора?! — откликнулся доктор Мачек — Я проходил практику в лондонской клинике Святого Фомы. Обожаю англичан… они удивительно сдержанный народ Я правильно говорю?

— Да, — кивнул Линдсей. — Но где мы, черт побери? Далеко от того жуткого ущелья?

— За много миль, — ответила Пако. — С тех пор прошло четыре недели. У тебя было…

— ЧЕТЫРЕ НЕДЕЛИ?? — Линдсей растерялся и встревожился. Неужели он сошел с ума? Как могло пролететь столько времени? Он ничего не помнит… только налет на поезд и ссору Пако с Хеличем… ХЕЛИЧ… Значит, он все-таки вспомнил имя негодяя?! Это немного придало Линдсею уверенности.

Пако взяла его правую руку в свои ладони и заговорила тихим, нежным голосом:

— У тебя было сотрясение мозга. Осколок гранаты попал тебе в лоб. Ребята по очереди несли тебя на самодельных носилках. Ты периодически порывался пойти самостоятельно…

— А теперь, — с жизнерадостным видом вмешался в разговор доктор Мачек, — когда мой пациент почти пришел в себя от контузии, он заболел лихорадкой. У вас опухли железы, и вы должны отдыхать…

— И не подумаю, черт побери! — Линдсей с трудом поднялся на ноги и, качаясь, посмотрел по сторонам.

Пако вложила ему в руку деревянную палку. Линдсей машинально взял ее и с удивлением почувствовал, что держит в руке что-то очень знакомое…

— Эту палку тебе сделал Милич, — пояснила Пако. — Ты одолел довольно большое расстояние, ковыляя как бы на трех ногах. А теперь послушайся доктора Мачека. — В голосе Пако появились дразнящие нотки. — Он проходил практику в клинике Святого Фомы, так что ему можно доверять…

Мрачный, трагический вид открылся Линдсею, когда он, шатаясь, взобрался на скалистую вершину горы. Они находились на маленьком плато, где сохранились остатки старинной крепости. Стены были так сильно разрушены, что их с трудом можно было отличить от больших валунов, на которых когда-то возводилась крепость.

Утро было в разгаре, понял Линдсей. День обещал быть ясным и свежим, зубчатые вершины далеких гор четко вырисовывались на фоне безоблачного неба и казались вырезанными из листового железа. Прекрасная летная погода…

Однако что-то не давало Линдсею покоя, какая-то неприятная мысль… Пако и Мачек прислонили его спиной к валуну, лежавшему в чахлой рощице. Другие деревья росли по краям плато чуть пониже крепости, на которой давным-давно уже не было крыши. Неожиданно Линдсей осознал, что машинально старается держаться в тени деревьев. Его спутники остались позади, а он, петляя и опираясь на палку, быстро шел в сторону крепости, где — он это инстинктивно почувствовал — располагался штаб Хелича.

— Подожди нас! — крикнула Пако. — Боже, он мчится, как скаковая лошадь.

И тут Линдсей услышал этот звук во второй раз… и резко остановился под густым, раскидистым деревом. Глухой рокот самолета… Впервые он услышал его, как только пришел в сознание, но тогда его отвлекло замечание Мачека и то, что он вообще плохо понимал, где он и на каком свете. Пако и Мачек догнали его, и Линдсей предупредил их:

— Держитесь в тени деревьев, чтобы вас не заметили с самолета…

— Это немецкий «Шторх», — раздражающе спокойно откликнулась Пако. — Я привыкла жить с этим звуком.

— Да? А умирать с ним тоже привыкла?


Яростный вопрос Линдсея, его неожиданная энергия и невероятная резвость, с которой он несся к крепости, так поразили Пако и Мачека, что они примолкли. Линдсей был этому очень рад, потому что теперь он мог спокойно слушать… Слушать ухом опытного летчика.

Линдсей стоял, склонив голову набок. Самолет летел очень медленно, на минимальной скорости. Еще чуть-чуть — и мотор заглохнет. Как и думал Линдсей, самолет описывал круг: точно по периметру плато.

Опершись обеими руками о палку, Линдсей вытягивал шею и пытался разглядеть сквозь листву очертания самолета. Наконец ему это удалось! Машина накренилась. Пилот тоже вытягивал шею, только смотрел сквозь очки не вверх, а вниз.

— Что ты так разволновался? — спросила Пако. — Немцы постоянно летают над Югославией.

— Когда я очнулся, над нами кружил такой же самолет.

— Да, действительно…

— А сколько раз сегодня тут рыскали немецкие самолеты? Ради Бога, подумай!

— Да ладно тебе!.. — запротестовала Пако.

— По-моему, шесть, — вмешался Мачек. — Сейчас шестой раз…

— А ведь сейчас только одиннадцать утра. — Линдсей взглянул на часы.

— Я их заводила, — вставила Пако.

— Значит, шесть раз… Понятно! Этот самолет летел так низко… летчик наверняка знал, что ищет… знал, где находится цель. Слышите? Он летит назад!

— Но я же тебе сказала… — вновь начала Пако.

— Надо предупредить Хелича, что будет массированная бомбардировка… Может, немцы даже сбросят парашютный десант. Мы должны немедленно уходить. — Линдсей говорил лаконично и решительно. — Сколько тут человек?

— Тридцать. Весь отряд, — ответила Пако. — Но послушай, Линдсей… Не нужно паниковать…

— Нет! Это ты послушай! Хелич, может, большой мастер нападать на поезда и убивать немцев — в том числе пленных, если ему предоставляется такая возможность… Он, конечно, большой мастер приносить в жертву множество мирных жителей… во славу коммунизма… Вот будет радость беднягам, которых вы бросили в ущелье, от вашего призрачного коммунистического рая!.. Так я про Хелича… он, может быть, крупный специалист по этим вопросам, но когда речь заходит о самолетах, то лучше ему послушать дядю Линдсея. Я знаю все предупредительные сигналы. Я их видел-перевидел, когда мой самолет упал и я тащился пешком до Дюнкерка. Где Хелич?

— В крепости.

Это сказал Мачек. Гул самолета-разведчика к тому времени почти стих и стал похож на далекий гул шмеля знойным летним днем. Линдсей схватил Пако за руку, стиснул другой рукой палку и потащил девушку вверх, к входу в крепость. Хотя он был физически очень ослаблен, уверенность в том, что над ними нависла страшная беда, придавала ему сил.

Войдя в крепость, Линдсей замер, потрясенный открывшимся зрелищем. Хелич с Йовановичем склонились над картой, расстеленной на большом валуне. На земле возле осыпавшейся стены лежал Гартман. На его скуле красовался свежий синяк. При виде англичанина Гартман криво усмехнулся.

Линдсей заговорил с абверовцем по-немецки, не обращая внимания на Хелича, который обернулся и бросил на него испепеляющий взгляд.

— Откуда у вас синяк, Гартман?

— Я пытался предупредить эту глупую скотину, что над нами кружит разведчик, и теперь…

— Знаю. Предоставьте это мне. — Линдсей посмотрел на Пако, по-прежнему игнорируя Хелича, который явно раздражался все больше и больше.

Ткнув палкой в сторону серба, Линдсей произнес:

— Пако, ты мне однажды сказала, что людей бывает трудно заставить сделать простейшие вещи… Тогда я не оценил твое замечание по достоинству. Теперь расскажи, пожалуйста, этому болвану, что с ним случится, если он немедленно не даст сигнал общей тревоги и не прикажет всем эвакуироваться. Скажи ему, что я — летчик и знаю, что такое атака с воздуха. Его сотрут с лица земли!

Пако начала быстро-быстро говорить. В какой-то момент она даже топнула ногой. В отчаянии от того, что они теряют время, Линдсей расхаживал взад и вперед, опираясь на палку. В горячий спор вмешался Йованович. Пако повернулась к Линдсею:

— Еще раз повтори, только поскорее, свои доводы. Говори убедительно. Хелич будет за тобой наблюдать.

Линдсей повторил все сначала. Раз. Два. Три. А в конце повернулся к великану и замахнулся на него палкой.

— Скажи ему, что, если он будет мешкать, я выбью из него дурь! — заорал он что было мочи.

Пако успела произнести всего несколько слов, как вдруг Йованович прервал ее и, махнув рукой в сторону крепости, скатал карту в трубочку. Хелич выбежал за ворота и скрылся из виду.

— Твоя угроза его убедила, — хмыкнула Пако. — Мы сейчас же уходим.

Едва они вышли за пределы крепости, Линдсей с удивлением увидел, что неизвестно откуда появилось множество партизан. Казалось, они выросли из-под земли, выскочили из каких-то невидимых траншей. Англичанин подошел вслед за Пако к краю плато: обрывистый склон прорезало несколько расщелин. Пако остановилась, желая помочь Линдсею, но он отрицательно махнул рукой.

— Нет, ты просто показывай мне дорогу. Я сам. О Господи, а вот и Бора! Пусть только заботится о себе, а не обо мне.

Склон был Крутым, и Линдсей полусползал по каменистым уступам, которые служили партизанам ступеньками, созданными природой. Каким-то чудом англичанину удавалось сохранять равновесие, и когда Пако оглядывалась, он махал ей рукой, а сам был уверен, что они не успеют отойти от плато.

Неожиданно Линдсей вспомнил про свой саквояж. И тут же заметил, что его несет Бора, а чуть пониже Милич тащит второй саквояж.

«Наверное, это вещи Пако», — догадался он.

Спускаясь дальше по жуткой крутизне, Линдсей подумал о Гартмане и оглянулся. Немец шел чуть позади, за ним спускался Милич с автоматом в руках. И тут натренированное ухо Линдсея различило первые далекие звуки приближающейся эскадрильи.


Партизанский отряд спустился с плато вниз, где пролегали глубокие ущелья; зимой тут кое-где, должно быть, текли бурные речки. Линдсей понял это, поскользнувшись на мелкой гальке.

Теперь он был уже близко от извилистой расщелины, к которой они пробирались, и видел на противоположном склоне горы темные пещеры. Там они укроются, когда начнется бомбардировка. Если, конечно, успеют добраться…

Милич окликнул Пако, и шагавшая впереди девушка остановилась. Гартман оказался почти рядом с Линдсеем, который удивительно резво ковылял по дьявольски крутому склону, он то и дело чуть не падал, но всякий раз палка его выручала.

— Скажи немцу, что, если он будет махать самолетам, я его пристрелю! — пригрозил Милич.

— О Боже, но ведь это он пытался внушить Хеличу, что они сюда прилетят! — злобно огрызнулась Пако. — Отправляйся тачать сапоги, если ты ни на что больше не годишься! И заткнись. У нас мало времени…

Она вкратце передала их разговор Линдсею и проворно, как козочка, побежала вперед. У НАС МАЛО ВРЕМЕНИ…

«Она права», — подумал Линдсей.

Они были почти в самом низу, но гул приближавшихся самолетов уже перерос в зловещий рев.

В расщелине пролегало русло речки. Зеленая вода, пенясь, прыгала по валунам, однако ее уровень сильно упал по сравнению с зимой. Пако подождала Линдсея и, схватив его за руку, помогла ему перебраться по валунам, как по булыжникам мостовой. Он смутно ощущал, что слева и справа от него партизаны быстро пересекают расщелину и забиваются в пещеры. Однако Линдсей старался сконцентрироваться исключительно на спуске и внимательно смотрел, куда поставить ногу. Наконец они перебрались на другую сторону.

Все еще сжимая его руку, Пако потащила англичанина вверх по невысокому склону, усеянному камнями, которые скользили и с шумом осыпались под его ногами. Показался вход в пещеру, располагавшийся на высоте восемь футов, и Пако торопливо затащила Линдсея внутрь. Едва они вошли под мрачные своды, повеяло холодом.

Пако тяжело дышала, ее грудь бурно вздымалась. Поймав взгляд Линдсея, она отвела глаза; в этот момент в пещеру зашел Гартман, которому буквально наступал на пятки Милич.

— Отцепите от меня этого энтузиаста, — сухо сказал Гартман и присел на большой валун, их было в пещере полным-полно.

Здравый смысл подсказывал им, что следует отойти в глубь пещеры. А любопытство — то самое любопытство, которое в 1940 году повлекло жителей Лондона на улицы, чтобы поглазеть на немецкие бомбардировщики, кружившиеся у них над головами, — подталкивало их к входу: им не терпелось узнать, что творится вокруг. Когда они выглянули, Линдсей стал свидетелем жуткой сцены.

Спрятавшийся за огромным валуном партизан прицелился из винтовки в небо. Неожиданно за его спиной появился Хелич; он поднял пистолет и застрелил партизана. Серб свалился в реку и исчез в другой пещере.

— Грязный убийца! — возмутился Линдсей.

— Хелич отдал строгий приказ, — спокойно возразила Пако. — Никто не должен стрелять в самолеты, чтобы не выдать, где мы прячемся.

Не успела она произнести эти слова, как Линдсей услышал знакомый звук и мысленно перенесся в прошлое, во Францию сорокового года… Пронзительный вой самолетного мотора… Линдсей осторожно выглянул из пещеры. Вслед за первым самолетом появился второй, они кружили над высокогорным плато, где, словно горный пик, вознеслась к небу полуразрушенная крепость, в которой располагался штаб Хелича.

Самолет, маленькая точка в небесной вышине, повернулся боком и, войдя в пике, понесся с бешеной скоростью. А из него посыпались бомбы. Грохот взрывов эхом разнесся по ущелью. Каменные брызги взлетели в воздух. Стена крепости обвалилась, куски ее упали в ущелье и разбились на тысячи осколков. На том месте, где она стояла, поднялось облако пыли.

— О Боже! — воскликнул Линдсей. — Пикирующие бомбардировщики «Штукас»… Окажись мы сейчас там…

Воздушная армада — в небе от самолетов было черным-черно — методично бомбила каждую пядь плато. Затем командир вдруг изменил тактику.

— Они заметили пещеры! — вскричал Линдсей. — Отходим подальше вглубь!

В пещеру, пригнувшись, вбежал какой-то человек. Это оказался доктор Мачек. Когда он увидел Линдсея, на лице его отобразилось изумление. Послушавшись Пако, доктор тоже отошел в глубь пещеры и укрылся за валунами. Бомбы прокладывали себе путь по дну ущелья, неся смерть всему живому; одна из бомб взорвалась прямо перед входом в пещеру, где сидели партизаны. Острые осколки скал, словно шрапнель, залетели внутрь и забарабанили по бастиону из валунов.

Спрятавшись за камнями — по правую руку от него лежала Пако, а по левую — Мачек, — Линдсей почувствовал, что перенесенные нагрузки дают о себе знать. Руки и ноги вдруг задрожали, перестав его слушаться. Мачек ласково потрогал лоб англичанина и, нахмурившись, повернулся к Пако.

— Да ладно вам, — проворчал Линдсей, заметив выражение его лица: он не доверял докторам. — В чем дело?

— Вы перенапряглись, спускаясь с горы. Я же говорил, что вы больны. И вам нужно как можно больше лежать…

— Ага, а они должны были нести меня вниз на руках, — язвительно усмехнулся Линдсей. — По-вашему, мы бы успели, да?

В памяти Линдсея еще успело запечатлеться, что, посмотрев через плечо Мачека, он поймал на себе внимательный взгляд Гартмана… Но в следующий момент бомбы, адски завывая, посыпались градом, в пещере поднялась пыль столбом, и лицо Гартмана скрылось из виду. А затем — о Господи! — Линдсей снова провалился в забытье.

Глава 31

Курск! Июль 1943 года…

До той поры мало кто слышал о русском городе, расположенном к югу от Москвы. Но именно в Курске в сорок третьем году решался исход второй мировой войны.

Здесь русские гигантским клином, напоминавшим палец великана, врезались в немецкий фронт. Здесь были сосредоточены отборные дивизии, готовые в любую минуту ринуться в атаку.

Этот огромный район был набит войсками. Под Курском скопилось множество грозных танков Т-34, новейшие советские самоходные орудия, закаленная в боях пехота и бронетанковые дивизии. По меньшей мере миллион русских солдат, собранных на Курской дуге, ждали приказа перейти в наступление. А Сталин все колебался.


В Волчьем Логове не колебались. Фюрер разработал план, который был полностью поддержан самым толковым из его полководцев — фельдмаршалом фон Клюге. Гитлер намеревался атаковать первым, отрезать гигантский палец у самого основания и захлопнуть исполинскую ловушку, где в считанные дни оказался бы в окружении миллион русских бойцов.

— Дорога на Москву будет открыта, — заявил фон Клюге на дневном совещании у фюрера первого июля. — И Сталин уже не сможет преградить нам путь. Мы захватим Москву, где сходятся все железные дороги большевиков, и России придет конец.

— Да, начнем наступление пятого июля, — согласился Гитлер. — А когда Россия будет уничтожена, без промедления перебросим сто двадцать дивизий во Францию и Бельгию. Все попытки высадить англо-американский десант закончатся неудачей. Господа, операция «Цитадель» начинается! Я так решил.

Гитлер поглядел через стол на Мартина Бормана, Кейтеля и Йодля, которые закивали, выражая свое согласие. Под «Цитаделью» понимался Курск. Как только он падет, ворота на Москву широко раскроются.

Гитлер закончил совещание и велел Борману проводить его домой. Он вышел из «Охотничьего домика» и, пройдя по двору, вошел в свое простое жилище. Оказавшись в доме, фюрер кинул на стол свою фуражку, приказал помощнику запереть дверь и уселся в кресло.

— Борман, надеюсь, теперь вы согласны, что все принимают меня за настоящего фюрера… каким я, собственно говоря, и являюсь! «Цитадель» станет самой грандиозной немецкой операцией за всю войну.

— Мой фюрер, — осторожно начал Борман, — я беспокоюсь только об одном. До сих пор нет известий о поимке подполковника авиации Линдсея… или о том, что его убили.

— Да кому он теперь нужен?! Как он мне может повредить?

Борман отметил, что фюрер сказал «мне», а не «нам». С тех пор как минувшим мартом двойник подменил настоящего фюрера, влияние Бормана, намеревавшегося управлять Хайнцем Куби, словно послушной куклой, свелось к его прежней роли, которую он играл при настоящем Гитлере.

«И ничего не поделаешь, — печально думал Борман. — Иначе — капут».

— Я внимательно изучил досье Линдсея, — продолжал настаивать Борман. — Он был когда-то актером и глубоко изучил технику перевоплощения. И потом он был близок с Кристой Лундт, которая не отличалась разборчивостью в связях! Я обратил внимание на то, что перед побегом она приглядывалась к вам. Я думаю, она что-то заподозрила…

— И что вы предлагаете? — нетерпеливо воскликнул Гитлер.

— Послать полковника СС Ягера обратно на Балканы. Может, ему удастся выследить Линдсея?

— Ягер будет командовать дивизией, участвующей в операции «Цитадель», — резко оборвал Бормана Гитлер. — Нам нужен опытный военный, на которого можно положиться. Если только советский шпион, который, как утверждал Гартман, затаился здесь, не передал противнику подробностей операции «Цитадель»… Все зависит от того, удастся ли нам застать их врасплох…


В тот же вечер, первого июля, в Волчьем Логове, прятавшемся в густой сосновой чаще, сложилась очень напряженная ситуация. Ночь обещала быть душной, влажной… на операцию «Цитадель» было возложено так много упований…

Три приближенных Гитлера поодиночке миновали пропускные пункты. Никто из них, видимо, не жаждал прогуляться в обществе своих коллег. Йодль считал Кейтеля напыщенным ничтожеством, получившим свой пост не по заслугам. А Мартин Борман обладал одним бесспорным свойством: его ненавидели все, кроме фюрера. И гитлеровской собаки Блонди.

Кейтель же воспринимал Йодля как лицемера, с которым не следует вступать в тесный контакт. От такого человека разумнее держаться на расстоянии.

Так вот и получилось, что эти трое отправились поодиночке отдохнуть, вырваться хоть ненадолго из замкнутого мирка Волчьего Логова, а потом вернуться на ночное совещание у фюрера.

В тех северных краях в пятнадцать минут двенадцатого было уже темно, и вновь опытные руки таинственного незнакомца разгребли завал, скрывавший в лесу мощный радиопередатчик. Донесение, которое радист передавал, освещая рацию карманным фонариком, оказалось необычайно длинным. Затем незнакомец положил все на место и явился на совещание к фюреру вовремя, по расписанию.


— Анна, я совершенно измотан! — воскликнул Рудольф Ресслер, со стуком приставляя доску, за которой он прятал в шкафу свою рацию. — По-моему, скоро должно произойти что-то очень важное.

— Откуда ты знаешь? — поинтересовалась Анна, протягивая мужу чашку кофе, который он жадно проглотил в один присест.

— Я получил донесение, зашифрованное обычным способом. Дятел никогда еще не присылал таких длинных донесений. Я, конечно, тут же передал его в Москву. Сдается мне, что Дятел сообщил диспозицию войск в намечающейся грандиозной операции…

— Ладно, ты, со своей стороны, сделал все, что мог, — торопливо проговорила Анна. — Так что посмотрим…

Осунувшийся от усталости Ресслер повернулся на стуле и поглядел на жену:

— Во всяком случае, на сегодняшний день нам известно, что Сталин не использует полностью информацию, которую я ему посылаю. Хоть когда-нибудь он мне будет доверять или нет?!


— Курск! Нам подстраивают гигантскую ловушку, чтобы нас уничтожить…

Было раннее утро, в маленьком кремлевском кабинете царила страшная напряженность. Сталин говорил. Двое других людей слушали. Напористый генерал Жуков и более спокойный, более интеллигентный маршал Василевский, начальник Генштаба…

Сталин держал длинное донесение Дятла, переданное Люси. К Сталину еще ни разу не поступала по этим каналам столь подробная сводка, касающаяся диспозиции немецких войск. Она производила ужасающее впечатление: вермахт собрал в кулак огромное количество солдат и военной техники. Если это, конечно, правда… Генералиссимус опять не спеша перечитал донесение, а кое-что даже повторил вслух:

— Танки «Тигры» и «Пантеры»… Самоходные орудия «Фердинанд»… Генерал Модель атакует нас с севера. А генерал Гот — с юга… Лучшие немецкие генералы… множество отборных дивизий. Колоссальные силы! Если это правда, мы должны подтянуть к Курску наши войска и уничтожить фашистов.

— А как, позвольте поинтересоваться, — осторожно произнес Василевский, — зарекомендовала себя агентурная сеть Дятла и Люси?

— Их информация всегда подтверждалась.

— Значит, и эта может подтвердиться! В конце концов мы должны рискнуть и пойти ва-банк… поверить Люси!..

— Жуков, а вы что скажете?

Сталин — он тоже не сидел, а стоял в кабинете, слабо освещавшемся только настольной лампой, — искоса взглянул на генерала. Василевский тихонько вздохнул. Сталин использовал свой излюбленный прием: выведывал мнения других, чтобы в случае неудачи было на кого свалить вину.

Увы, Сталин так и не преодолел свое природное грузинское коварство. Хитрый и вероломный, он везде подозревал обман. Люси, по его мнению, мог быть всего лишь гитлеровской пешкой, которая пытается завлечь Красную Армию в гигантскую ловушку, откуда она уже не выберется.

А вот Жуков не колебался. Он был единственным генералом, который отваживался открыто противоречить Сталину. Сейчас Жуков страстно воскликнул:

— Дятел сообщает, что день «Д» — это пятое июля, всего через трое суток! Кроме того, он говорит, что час «Ч», на который намечена атака, — пятнадцать ноль-ноль. Немцы обычно в такое время не наступали, так что это тоже похоже на правду. Мне хотелось бы как можно скорее вернуться в штаб и отдать приказания, исходя из того, что Дятел нас НЕ ОБМАНЫВАЕТ.

— И вы согласны взять на себя ответственность за это решение?

— Да, генералиссимус!

— Ладно, мы это еще обсудим. Приготовьтесь к тому, что ночь будет долгой, товарищи, — сказал Сталин.


Пятого июля в 14 час. 30 мин. застарелая рана на ноге полковника Ягера вдруг дала о себе знать. Высунувшись из орудийной башни огромной «Пантеры», Ягер командовал подразделением бронетанковой дивизии 4-й Армии генерала Мозеля, которой предстояло нанести удар по основанию русского «пальца» и соединиться с 9-й Армией генерала Гота, наступавшей на юге. Совместными усилиями эти две армии должны были ампутировать «палец» и окружить один миллион вражеских солдат.

День выдался жаркий и влажный, Ягер посмотрел на часы и перевел взгляд на бесконечную вереницу танков, приготовившихся к бою. Рана обычно беспокоила Ягера перед началом большого наступления. Скосив глаза на соседнюю «Пантеру», Ягер заметил, что Шмидт утирает со лба пот.

— Через полчаса будет действительно жарко! — весело крикнул ему Ягер. — Вот уж когда придется попотеть!

С другой орудийной башни послышался взрыв хохота. Ягер был из тех командиров, кто умел веселой шуткой разрядить любое напряжение.

— Полковник! — прокричал в ответ Шмидт. — А ваш пот отличается от нашего! Когда придет время, из ваших пор будет сочиться пиво!

Солдаты опять захохотали. Ягер, упрямый офицер прусского образца, всегда был непрочь переброситься шуточками с подчиненными, независимо от их ранга. Ровно в три часа Ягер отдал приказ по внутренней связи:

— Вперед! И не останавливайся, пока не увидишь перед собой зрачки генерала Гота!

Исполинские танки двинулись на юг, лязгая огромными гусеницами. Послышался грохот тяжелой артиллерии, которая открыла непрерывный заградительный огонь. Перед «Пантерой» Ягера, шедшей во главе грандиозной танковой колонны, расстилалась бескрайняя тоскливая русская степь. Не обращая внимания на разрывы снарядов, уродовавшие выжженную солнцем землю, Ягер ехал вперед на своем танке. На юг — все время на юг — пока он не встретится с генералом Готом. А тогда огромные клещи сомкнутся, и Красная Армия окажется в ловушке.


В общей сложности в тот душный июльский день под командованием фельдмаршала фон Клюге находилось примерно полмиллиона немецких солдат. Ему подчинялись семнадцать танковых дивизий, оснащенных чудовищными «Тиграми» и «Пантерами» и огромным количеством самоходных орудий, а сзади шла моторизованная пехота. Никогда еще немцы Не бросали столько сил на одну-единственную цель. «ЦИТАДЕЛЬ»…

Атака, намеченная на три часа дня, должна была захватить врасплох неприятеля, привыкшего к тому, что немцы идут в наступление на рассвете. Расчет был на то, что Жуков не успеет и глазом моргнуть, а уже окажется в окружении.

Вдобавок 2-я Армия, включающая в себя шесть танковых и две пехотные дивизии, должна была ударить по кончику «большого пальца» и отвлечь внимание советских войск от места основного сражения.


Однако полковник Ягер увидел советские танки раньше, чем ожидал: два Т-34 ехали к нему, держась примерно в ста метрах друг от друга. Нормальный командир приказал бы в подобной ситуации снизить скорость и, лишь подождав подкрепления, кинулся бы на врага. Но Ягер не был «нормальным» командиром.

— Быстрее вперед! — приказал он.

Как и предполагал полковник, на него нацелились громадные стволы пушек, похожих на телеграфные столбы. Однако русские наводили слишком медленно, ибо меньше всего ожидали, что «Пантера» помчится на них как оголтелая и проскочит между ними в щель в каких-нибудь пятидесяти метрах.

Пушки русских танков пришли в движение, целясь в самое уязвимое место «Пантеры» Ягера. Но полковник рассчитал правильно. За секунду до вражеского выстрела он опять приказал:

— Шпарь в том же направлении! Выкладывайся, не жалей сил. Мчись как угорелый!

«Пантера» рванулась вперед, танкист жал изо всех сил. Пушки Т-34 не поспевали за танком Ягера. Полковник был уже на полпути к цели, когда советские командиры осознали, что безумец пытается проскочить между ними.

Они скомандовали наводчикам развернуть пушки на 90°. Орудия начали поворачиваться… А Ягер стремительно несся вперед. Советские командиры отдали приказ одновременно:

— Огонь!..

Но Ягер уже успел проскочить. Орудия танков Т-34 оказались направленными друг на друга. Просвистев на волосок один от другого, снаряды поразили цель. Ягер оглянулся и увидел, что танки загорелись; из орудийных башен вырывались языки пламени. Он же пока еще не сделал ни единого выстрела.

— Двигайся в том же направлении…

Раньше, когда русские танки еще только приближались к нему, полковник успел заметить, что они сперва шли друг за другом, а потом разделились, чтобы уменьшить вероятность поражения. Ягер отчетливо видел отпечатки их гусениц и направил свою «Пантеру» по следам советских танков.

Минные поля! Этого постоянно боится любой танкист. Поехав по следам подбитых Т-34, Ягер мог быть уверен, что мины ему не страшны. И буквально через несколько секунд он убедился в собственной мудрости, ибо раздалась целая серия взрывов.

Слева и справа от него вышли из строя три «Пантеры». У одной слетели гусеницы, и она неподвижно застыла на поле боя. Два других танка, нарвавшись на мины, загорелись. Ягер обратился по рации к экипажам уцелевших танков:

— Поезжайте по моим следам. Я проведу вас сквозь минное поле.

Отдавая приказ радисту, Ягер понял, что начинает волноваться. Он вдруг инстинктивно почувствовал, что творится нечто странное. МИННЫЕ ПОЛЯ?..


Русские за одну ночь установили по меньшей мере сорок тысяч мин, каждая из которых могла вывести из строя танк типа «Пантера» или «Тигр».

Они заминировали все территории, по которым должны были продвигаться танковые дивизии. На рассвете второго июля в Кремле Сталин наконец решил поверить донесению Дятла. Получив приказ действовать, советские генералы перестроили всю оборону Курской дуги и превратили это место в грандиознейшую западню, равной которой еще не было в мировой истории.

Немцы, однако, сражались яростно. Пикирующие бомбардировщики «Штукас», вооруженные пушками, метались над полем боя и умудрились подбить довольно много советских танков. Танковые бои развернулись на огромной территории, но план Гитлера утратил главный элемент: эффект неожиданности.

Не нужно особого мастерства, чтобы выиграть сражение, если заранее знаешь планы противника. Два человека, действительно выигравшие решающее сражение в истории второй мировой войны, не присутствовали на поле битвы. Дятел был в Восточной Пруссии, в Волчьем Логове. А пожилой, убого одетый Рудольф Ресслер — в Люцерне.

Но даже при таком стечении обстоятельств битва на Курской дуге не стала для русских увеселительной прогулкой. Яростные бои длились с пятого по двадцать второе июля, и Курская дуга превратилась в огромный погост. Обе стороны понесли огромные потери. Немецкие врачи называли свои полевые лазареты бойнями.

И ночами, и долгими летними днями оглушительно громыхала артиллерия, стреляли танки, падали бомбы. Над землей страшно надругались, превратили ее в пустыню, усеянную обломками самолетов, танков и изувеченными трупами солдат.

Полковнику Ягеру удалось уцелеть и даже спасти Шмидта. Уже две «Пантеры», на которых сражался полковник, сгорели, он пересел на третью и вдруг заметил, что Шмидт, сраженный снайперской пулей, бессильно повис на краю башни.

— Стойте! — скомандовал полковник.

Спустившись на землю, где творилось Бог знает что, он побежал к Шмидту, и тут танк его помощника подорвался на мине. Большой кусок гусеницы соскочил и упал. Лежавший на боку Шмидт поднял голову.

— Уходите, полковник! Меня подберут санитары…

— Помалкивайте и лежите смирно!

Ягер сгреб Шмидта в охапку и потащил к своему танку. Он уже совсем было добрался до цели, как вдруг почувствовал удар в ногу. Однако полковник не обратил на это внимания и приподнял Шмидта, помогая нагнувшемуся радисту затащить раненого лейтенанта в люк.

— Полковник! Ваша нога! — прокричал радист, перекрывая оглушительный, ни на миг не смолкавший грохот.

— Затащите Шмидта в танк! А я сам залезу. Это приказ…

Брюки на бедре уже намокли от крови, и ногу пронзала острая боль. Над ухом Ягера просвистела еще одна пуля. Опять этот проклятый снайпер! Стиснув зубы, полковник проворно забрался на орудийную башню, влез в люк и задраил его.


— В Волчьем Логове есть шпион, и, черт возьми, я выведу мерзавца на чистую воду, когда выберусь отсюда! — сказал неделю спустя Ягер своему помощнику Шмидту, лежавшему на соседней койке в военном госпитале.

Используя имя фюрера, полковник СС добился, чтобы их обоих отправили в мюнхенский госпиталь. Он специально выбрал это место.

— А почему вы теперь так уверены? — спросил Шмидт.

— Да из-за истории на Курской дуге!

— Ну… мы проиграли битву, но это не значит, что война проиграна!

— Боюсь, дружище, — мрачно проговорил Ягер, — что ничего другого это не означает. Под Курском — поверьте, я не оригинальничаю — произошел исторический перелом. Мы ДОЛЖНЫ БЫЛИ победить, но большевикам каким-то образом удалось узнать наши планы. Я потом высказал свое мнение в присутствии фельдмаршала фон Клюге, и он со мной согласился. Фюрер был прав: в Волчьем Логове затаился крупный советский шпион.

— Но вы все равно ничего не можете с этим поделать, — пожал плечами Шмидт.

Они лежали вдвоем в небольшой палате, и оба быстро поправлялись от полученных ранений. Ягера ранили в правое бедро, пуля прошла всего в нескольких сантиметрах от старой раны, которую он получил в сороковом году, в конце французской кампании.

Доктор предложил списать его после выздоровления по инвалидности. Дескать, Ягер перенес столько лишений, чтоорганизм истощен. В ответ Ягер чуть было не уложил на больничную койку самого доктора. Схватив трость, прислоненную к кровати, полковник откинул одеяло и спустил на пол здоровую ногу.

— Вы, может быть, очень хороший врач, но зато никудышний психолог! — прорычал он. — Мне еще предстоит одно дело… особого свойства… И клянусь Господом Богом, я его сделаю!

Ягер грозно взмахнул тростью. Потом стащил с постели забинтованную правую ногу, встал и, опираясь на палку, сердито заковылял вперед. Доктор попятился назад и отступал до тех пор, пока не ткнулся в стену.

— Полковник, вам нужно лежать…

— Мне нужно в «Бурлящий Котел»! Я должен напасть на след, который приведет меня к человеку, чьими стараниями я оказался здесь… к человеку, из-за которого тысячи моих товарищей валяются мертвыми в пыли под Курском, а над ними роятся мухи! Я прошу вас об одном, доктор: поскорее поставьте меня на ноги…

— Я смогу выполнить вашу просьбу, только если вы будете соблюдать постельный режим…

Доктор побелел как полотно, — настолько его перепугал вид разъяренного Ягера. Ухватившись за спинку кровати Шмидта, полковник грозно поднял свою трость.

— Хорошо, но с одним условием. Вы будете каждый день увеличивать мне нагрузки, чтобы я смог поскорее выписаться. Или вам неизвестно, что идет война?..

— У меня к вам та же просьба, — вставил Шмидт. — Вы должны меня выписать тогда же, когда и полковника, день в день…

— Вполне вероятно, так и получится, — осторожно согласился доктор. — Ваша рана на груди хорошо заживает. Вам повезло, что пуля прошла навылет, не задев жизненно важных органов…

Он осекся на полуслове, увидев медсестру, которая застыла как вкопанная и изумленно уставилась на врача и раненых. Она не отличалась особой красотой, но держалась надменно, и Ягер в первый же день, когда его привезли в госпиталь, поставил ее на место.

— У нас очень важное совещание, — заявил Ягер, глядя на нее честным взором. — Не приставайте к нам со своими глупостями.

— К вам посетитель, господин полковник. Какой-то господин Майзель. Он уверяет, что вы его ждете…

— Да, он говорит истинную правду. Пожалуйста, проведите его поскорее сюда…

— Все в порядке, доктор? — спросила медсестра.

— Ему сегодня что-то тоже нездоровится, — сияя от радости воскликнул Ягер. — Видите, как он побледнел? Я предписываю ему покой и, может быть, даже — на короткий период — постельный режим!


— Вы действительно хотели меня видеть, полковник? — спросил Вилли Майзель.

Узколицый, темноволосый гестаповец был одет в синюю морскую форму, подогнанную точно по его фигуре. Он стоял, буравя своими пронзительными глазами попеременно то Ягера, то Шмидта. И при этом даже не удосужился справиться об их здоровье.

— Где, черт возьми, сейчас этот англичанин, подполковник авиации Линдсей? — резко проговорил Ягер.


Вилли Майзель сидел на стуле, придвинув его вплотную к постели полковника, и пил жидкость, которую в госпитале оптимистично называли «кофе». Ягеру постепенно удалось выведать у него, почему он сперва держался так отчужденно. Виноват в этом был Грубер.

Шефа гестапо, до сих пор торчавшего в Вене, буквально свели с ума нескончаемые звонки Мартина Бормана, который то и дело звонил ему из Волчьего Логова. Рейхслейтер мог побеспокоить Грубера в любое время суток, не считаясь ни с чем. Особенно он любил звонить в три часа ночи, так что Грубер уже чувствовал себя одним из своих собственных подследственных, которым намеренно не давали спать в застенках гестапо.

— Он вконец вымотался, — объяснил Майзель. — И когда услышал, что вы хотите повидаться со мной, принялся ругать вас на чем свет стоит. Он испугался, что я передам вам какую-нибудь информацию…

— Почему?

Ягер был заинтригован. Творилось что-то странное. Майзель, человек хитрый и умный, похоже, был рад отлучиться из штаба гестапо. И поговорить с кем-нибудь посторонним…

— По-моему, Борман срывает на Грубере зло и собирается сделать его козлом отпущения…

— Козлом отпущения? Но за что?

— За то, что никто не может поймать Линдсея. Борман просто леденеет от ужаса при мысли, что англичанин может добраться до Лондона. Йодль и Кейтель тоже. Они — каждый в отдельности — звонили Груберу и говорили с ним об одном и том же. Мне это кажется странным.

— А в чем дело? Как, по-вашему? — спросил Ягер.

— Наверное, фюрер хочет снова увидеться с Линдсеем. Очевидно, после Курска. Ходят упорные слухи, что Гитлер отчаянно ищет союза с Черчиллем…

— Вы полагаете, что чем больше людей охотится за Линдсеем, тем больше шансов его обнаружить? — вмешался Шмидт.

Ягер мысленно улыбнулся. В невинном с виду вопросе Шмидта таилась ловушка, и Майзель в нее угодил. Этот вопрос открывал Шмидту и Ягеру зеленую улицу для участия в поисках беглеца.

— Да, я думаю, это так, — согласился Майзель.

— А когда именно и где в последний раз видели Линдсея? — поинтересовался Ягер.

— Да вообще-то нигде… Я имею в виду, с той ночи, когда я говорил с вами из Марибора. Правда, наши люди на Балканах до сих пор передают какие-то сплетни. Якобы блондинка и Линдсей курсируют с партизанским отрядом… возможно, с тем самым, что совершил нападение на поезд, не позволив ему доехать до Загреба. И как ни странно, говорят, майор Гартман, из абвера, жив и тоже находится с ними. Во всяком случае, мы точно знаем, что он был на том поезде…

— Гартман?! — Ягер выпрямился. — Значит, умный мерзавец уцелел? А более подробных описаний блондинки не поступало?

— Ну, только сообщалось, что ей под тридцать, что она очень хороша собой и якобы носит имя Пако. Очевидно, это кличка. Еще, похоже, она пользуется большим уважением партизанского командира. А недавно мы услыхали, что в Югославии приземлилась целая военная миссия союзников; вроде бы они прилетели из Туниса. На Балканах вечно какие-то сюрпризы…

После ухода Вилли Майзеля Ягер какое-то время сидел молча. Зная характер шефа, Шмидт предпочел не лезть к нему с разговорами. Наконец Ягер принял решение. Откинув одеяло, он потянулся к трости, слез с кровати и начал расхаживать из угла в угол.

— Англичане храбро сражались при Дюнкерке. Вы помните, мы никак не могли тогда прорваться, Шмидт? Фюрер прав, надо заключить с ними союз. Зря он позволил этому жирному дебилу Герингу устроить бомбардировку Лондона. Если русские победят, они еще не одно поколение будут угрожать западному миру…

— Да, это трагедия, — согласился Шмидт. — Но что тут поделаешь?

— Линдсей для нас — это путь к спасению, — ответил Ягер. — Мы с вами должны его отыскать. И как можно скорее! Если опоздаем, союзники его увезут. Однако, разузнав, где находится их миссия, мы вполне сможем расстроить их планы. Это наша первая задача!..

Он говорил сам с собой, размышляя вслух, и при этом усилием воли заставил себя выпрямиться и медленно пошел по палате, стараясь как можно дольше обходиться без трости.

— А как именно мы расстроим планы союзников? — спросил Шмидт.

— Я собираюсь позвонить Борману и заручиться поддержкой фюрера. Мы отдадим приказ тамошнему командиру Люфтваффе, и он пошлет все имеющиеся в его распоряжении самолеты туда, где находится миссия союзников. Мы их забросаем бомбами, устроим им такое пекло, что они рванут — только пятки засверкают, и Линдсей не сможет с ними связаться до нашего приезда.

— И все же я не понимаю, почему Линдсей — такая важная персона…

— Меня поражает его ум. Вспомните, как он удрал из Бергхофа в грузовике с грязным бельем, как он не клюнул на приманку в виде «мерседеса», который поджидал его в то утро… Он нас обвел вокруг пальца, хитрый дьявол! Я думаю, за две недели, проведенные в Волчьем Логове, он успел многое разнюхать. И может, даже понял — с помощью Лундт, — кто в Волчьем Логове шпионит в пользу русских. А уж этому мерзавцу, клянусь Господом Богом, я хочу собственноручно всадить пулю в лоб!

— Далеко же вы замахнулись, — задумчиво протянул Шмидт.

— Я всю жизнь далеко замахивался…

Глава 32

Бригадир Фицрой Маклин был, вероятно, одним из самых отважных и выдающихся героев второй мировой войны; полковник Ягер несомненно одобрил бы такую яркую личность. Бригадир появился на Балканах, когда немецкий офицер выздоравливал в мюнхенском госпитале.

Маклин буквально свалился в «Бурлящий Котел»: однажды ночью он прыгнул с парашютом навстречу сигнальным кострам боснийских партизан, вместе с ним спрыгнули и его товарищи. Маклин получил задание, с которым удачно — справился, установить связь с Тито, но уже вскоре по прибытии ощутил беспощадный натиск немцев.

Его обстреливали с воздуха пулеметами. Его бомбили. Группа, к которой он присоединился, вынуждена была непрестанно менять место расположения, часто удирая из-под носа тяжелой мотопехоты. Благодарить за столь вдохновляющую встречу следовало полковника Ягера.

Через час после того как Вилли Майзель покинул госпитальную палату, полковник позвонил в Волчье Логово Мартину Борману. Разговор шел без обиняков.

— Я собираюсь выйти отсюда через несколько недель и хочу отправиться на поиски подполковника авиации Линдсея, — заявил Ягер.

— Прекрасная мысль, полковник, — елейным голоском проговорил Борман. — Я обещаю вам полную и неограниченную поддержку. Возьмите его живым или мертвым, — мурлыкал рейхслейтер, — я пришлю вам бумагу с моей подписью, она даст вам все полномочия.

— Сейчас мне необходимо узнать номер телефона командующего Люфтваффе в Югославии, а вы должны поддержать меня, чтобы я мог отдать ему соответствующие указания.

— Это несложно.

На другом конце провода возникла заминка. Послышались торопливо переговаривающиеся голоса, затем трубку взял сам фюрер.

— Полковник Ягер! Я желаю, чтобы вы по выздоровлении прибыли сюда, хочу собственноручно наградить вас за выдающиеся подвиги в Курской битве. Если бы у моих генералов была хоть половина вашей храбрости и решимости, мы одержали бы победу, от которой содрогнулся бы весь мир! Что касается Линдсея, то он должен быть доставлен живым и невредимым. Исход всей войны может зависеть от того, удастся ли вам выполнить задание, которое я вам поручаю.

— Я приложу все силы, мой фюрер! — сухо ответил Ягер.

Трубка вернулась к Борману, который уже успел найти нужный телефон и пообещал позвонить командующему авиацией в Югославии.

«Хоть свинья, но действует оперативно», — отметил про себя Ягер.

Закончив разговор, полковник повесил трубку и с циничной усмешкой обернулся к Шмидту, присевшему в ожидании новостей на краешек своей койки.

— Нам больше не о чем волноваться. Борман обещал мне полную и неограниченную поддержку.

— Но как это: взять и сдаться союзникам?

— Та же мысль не дает покоя и мне. В Волчьем Логове творится что-то странное. Перед тем как фюрер взял трубку, я слышал споры. Я уверен, что, кроме Бормана, там были Кейтель и Йодль. Почему они так интересуются Линдсеем?

— Вам приходят на ум мысли о русском шпионе?

— Да. — Ягер, опираясь на трость, прошелся по палате, и в его голосе появились веселые, насмешливые интонации. — Есть еще один нюанс, о котором вам, Шмидт, будет небезынтересно услышать. Гитлер хочет от нас… Я цитирую: «Доставить Линдсея целым и невредимым». Кавычки закрываются.

— С Балкан? О Господи!..

— Да уж… Он может не волноваться. Подполковник авиации Линдсей сейчас, скорее всего, гостит у партизан. А может, уже мертв. Я подозреваю, что слухи, пересказанные Майзелем, не так уж и необоснованны. У меня голова раскалывается… Правда, есть одно обнадеживающее обстоятельство…

— Какое?

— Другой слух — о блондинке, пользующейся таким авторитетом в партизанском отряде и удивительно похожей на экс-баронессу Вертер, с которой я когда-то мечтал оказаться в одной постели… — Он грустно улыбнулся. — Правда, вместо этого я благодаря ей оказался на больничной койке…

— Интересно, а где сейчас обретается Густав Гартман?

— Вот это по делу! Если мы найдем Гартмана, то отыщем и Линдсея. Гартмана не так-то просто убить.


В течение трех месяцев они пытались укрыться от бомбежек, скитаясь от одного пристанища к другому. Теперь немец и англичанин сидели бок о бок на обломке скалы, образовавшей естественное сиденье на вершине остроконечного холма. Полуденное солнце сияло на ярко-голубом небе. В нескольких метрах от них виднелась расщелина, служившая им траншеей, если вдруг — откуда ни возьмись — снова появятся самолеты с крестами на крыльях. Немцу воинственность его земляков осточертела почти так же, как и англичанину.

— Интересно, чем это они сейчас занимаются? — задумчиво произнес Гартман.

Внизу партизаны под руководством Хелича перекатывали железными рычагами огромные валуны и выстраивали их цепочкой на краю отвесного обрыва, под которым проходила дорога.

— Готовят очередную засаду для очередной немецкой колонны. Я полагаю, сегодня будет еще одно кровопролитие.

Гартман вынул кожаный кисет, достал из него щепотку табака, набил трубку, приминая табак пожелтевшим указательным пальцем, и осведомился:

— Вы надеетесь выбраться отсюда живым?

— А вы? Кстати, черт побери, как вы умудряетесь добывать себе табак?

— Покупаю у партизан. А они, в свою очередь, забирают его у убитых немцев.

Увидев выражение лица Линдсея, Гартман прикурил и несколько минут молча попыхивал трубкой; затем продолжил, стараясь говорить как можно небрежней: — Друг мой, это Балканы. По-моему, вы еще не осознали, куда вас занесло. Хорваты столетиями убивали сербов. Болгары ненавидят греков. И, конечно, наоборот. Гитлер не должен был соваться сюда. Здесь или ты убиваешь, или тебя убивают. Что же касается первого вопроса, то я лично надеюсь выжить. Трубка помогает мне сосредоточиться. Кстати, что именно в поведении фюрера показалось вам странным, когда вы были в Волчьем Логове?

— Я виделся с ним в Берлине еще до войны. Он заинтересовался мной из-за моих связей с британской аристократией. Я какое-то время был актером, поэтому обращаю внимание на то, как люди двигаются, какие у них привычки… короче, подмечаю всякие мелочи, которых обычно не замечают другие.

— Понимаю. Продолжайте, пожалуйста.

— Когда я увидел Гитлера в Волчьем Логове в первый раз, он был вроде бы тот же, но я почувствовал какую-то фальшь. Кристе тоже казалось, что, когда он возвращался из поездки в Россию, произошло что-то очень странное. А Борман после возвращения Гитлера стал пристально следить за Кристой…

— На что вы намекаете? — мягко спросил Гартман.

— Я лишь хочу сказать, что произошли какие-то изменения.

— Но из ваших слов следует, что из Смоленска вернулся не тот человек, который туда улетал, а другой.

Карты были раскрыты. Линдсей беспомощно развел руками.

— Да, его, по-моему, подменили…


Гартман замучил англичанина, пытаясь найти слабое место в его рассуждениях. Линдсей был доволен столь жесткой проверкой: она помогала ему избавиться от сомнений. Он рассказал абверовцу о загадочном происшествии, свидетелем которого он стал, когда приехал в Бергхоф.

— В это время настоящий фюрер находился на Восточном фронте, — прокомментировал его рассказ Гартман.

— Да, я же сказал, какого числа это было.

— Но как же Ева Браун? Ее-то обдурить невозможно…

— Я думаю, что и не нужно, — объяснил Линдсей. — Позже, в Бергхофе я мельком видел, как тот же человек обнял Еву за талию, и они направились в ее спальню…

— Значит, у нее был роман с двойником? Это похоже на Еву, — согласился Гартман. — Она красива, но капризна и пустоголова.

— И, видимо, всем обязана фюреру? Если он сойдет со сцены…

— То — прощай, Ева Браун! Многие ее не любят, особенно жены нацистских вождей. — Гартман задумался, а затем сообщил: — Это объясняет и кое-что другое…

— Что же?

Гартман прислонился спиной к скале и, попыхивая трубкой, огляделся: нет ли поблизости партизан.

— Катастрофу под Курском. В начале войны Гитлер продемонстрировал себя гениальным стратегом. Возьмите хотя бы нападение на Польшу… генералы тогда нервничали, но Гитлер их принудил действовать по его плану. Потом последовала блестящая кампания, в ходе которой мы заняли Данию и Норвегию. И снова именно Гитлер принял решение о наступлении и поставил во главе армии Фалькенхорста, а генералы тряслись от ужаса и предсказывали поражение. Или возьмем Францию сорокового года… Гитлер поддержал дерзкий план Манштейна, а Гудериан его выполнил. Генштаб был чуть ли не в обмороке… «Нас ждет катастрофа!» Но в результате — полная победа!

— А его ошибки под Сталинградом? — напомнил Линдсей.

— Миф! Йодль рассказывал мне, что Гитлер был уверен: Сталин будет накапливать войска за Доном. Но наша разведка — отдел Гелена — настаивала, что наступление произойдет под Смоленском, на сотни километров севернее. Все были согласны с Геленом. В конце концов Гитлер уступил. Как вы объясните тот факт, что двойник, который сейчас в Волчьем Логове, может справляться с функциями главнокомандующего? — спросил Гартман.

— Когда я оказался во второй раз в Бергхофе, мне отвели ту самую комнату, в которой я видел двойника. Оттуда все было убрано, но те, кто это сделал, забыли о полках в низу платяного шкафа. Я обнаружил там целую военную библиотеку: труды Клаузевица, фон Мольтке и других…

— Те же книги, как известно, штудировал и Гитлер, — подтвердил Гартман. — Этот новый фюрер всесторонне готовился к своей роли, может быть, репетировал ее долгие годы, и, конечно же, изучал те же военные книги, что и реальный Гитлер. Но ему не хватает интуиции подлинника. И он преподнесет Сталину победу на блюдечке с голубой каемочкой…

— Так вы считаете, что я прав?

— Да. Есть и другой довод. Гитлер больше не пользуется своим ораторским искусством, не выступает перед толпами людей: то есть, не пользуется талантом, который вознес его на вершину. Это кажется странным упущением, пока не поймешь, что публичные выступления — единственный вид деятельности, за который не отважился взяться лже-фюрер. Талант ведь не подделаешь! Это решающий довод. А вот и Пако!


— Хотите посмотреть, как твердо мы намерены воевать с немцами? — спросила Пако. — Пойдемте со мной, оба…

Она повела их вниз по склону к тому месту, где партизаны выстроили цепочку валунов на самом краю обрыва.

— Это не моя идея, — объяснила Пако. — На этой… демонстрации настоял Хелич.

— На демонстрации? — переспросил Линдсей.

— Да, демонстрации воли партизан к победе. Я отговаривала его, но он настоял на своем. Так что смотрите…

В группе партизан, стоявших за валунами, Линдсей увидел Хелича, на поясе которого висело множество гранат. Линдсей находил эту партизанскую моду весьма опасной. Здесь собрались все. Дружелюбный круглолицый Милич улыбнулся Линдсею. Суровый Бора отвернулся при их приближении. На лице доктора Мачека застыло выражение, далекое от счастья (Линдсею было интересно, почему)… Заместитель Хелича Влатко Йованович, стоявший за спиной командира, начал махать руками, жестами призывая Пако смириться… Что тут творится? — недоумевал Линдсей.

У Хелича был довольный вид. Он провел их вперед и поставил между двумя тяжеленными камнями, чтобы они видели уходящую вертикально вниз пропасть. Хелич даже похлопал англичанина по плечу и что-то сказал Пако.

— Он хочет, чтобы вы наблюдали за дорогой, — перевела Пако и добавила: — Вон они приближаются.

Внизу миниатюрные фигурки размеренно шагали по разбитой, извилистой дороге, которая сверху казалась ниткой. Когда колонна подошла совсем близко и стала проходить под ними, Хелич протянул Линдсею бинокль и что-то сказал. Гартман достал свой бинокль.

— Он хочет, чтобы вы хорошенько разглядели колонну, — сухо произнесла Пако.

Заинтригованный, Линдсей настроил свой бинокль. К его удивлению, колонна состояла из женщин в возрасте от двадцати до сорока лет. Они были вооружены всевозможными видами оружия.

Вокруг талии болтались почти обязательные для партизан ручные гранаты: они свисали со всех сторон, словно какие-то устрашающие украшения. За пояс были засунуты пистолеты. На боку у каждой женщины красовались ножны с кинжалами. Многие несли винтовки, некоторые — автоматы.

На головах у всех были головные уборы, какие носили югославские партизаны, на каждом — что-то красное. Линдсей догадался, что это пятиконечные коммунистические звезды. Было что-то жуткое в этой бесконечной, неумолимо продвигающейся вперед веренице женщин. Ни одна из них не подняла взор к вершине обрывистой скалы, нависавшей над ними, хотя Линдсей был почти уверен, что женщины знали о наблюдающей за ними группе соотечественников.

— Кто они? — спросил он, опустив бинокль.

— Бригада Амазонок, — бесстрастно ответила Пако.

Хелич возбужденно заговорил с девушкой, та, сверкнув глазами, заспорила… голос ее оставался ледяным. Пако отрицательно покачала головой, и Хелич посмотрел на нее угрожающе. Он вынул пистолет и направился на Линдсея. Пако повернулась спиной к командиру и заговорила по-немецки, чтобы Гартману тоже было понятно.

— Хелич требует, чтобы я сказала вам следующее: Бригада Амазонок — это те, кто выжил после нападения немецкой команды на маленький городок. Все мужчины погибли в бою. Женщины сами собрались в эту, так называемую Бригаду Амазонок, прошли обучение у партизан и отправились на охоту за командой, бесчинствовавшей в их городке. Вы, надеюсь, понимаете, что я рассказываю эту историю только по приказу Хелича?

— Давай заканчивай! — сказал Линдсей.

— Они думали, что отыскали тех немцев и загнали их в ловушку в ущелье. Окруженные немцы не ели несколько дней и выбились из сил. Они капитулировали…

— Продолжай, — мягко промолвил Линдсей.

— После того, как немцы сдались, их всех до единого кастрировали! Остального Хелич не знает, но я расскажу вам. Это были не те немцы! Они не нападали ни на какой городок. Теперь Хелич провел этих женщин парадом, чтобы показать вам, как все его люди — и мужчины, и женщины — сражаются с врагом. Иногда мне хочется позабыть о них и никогда их больше не видеть…

Гартман помрачнел. Хелич поднял пистолет и, приставив дуло к его лбу, что-то сказал Пако.

— Он хочет, чтобы вы еще раз посмотрели в бинокль на женщин, — объяснила Пако. — Говорит, что если вы не подчинитесь, он нажмет на курок.

— Скажите этому поганому убийце, пусть действует!

Гартман бросил бинокль к ногам командира партизан и выпрямился. Линдсей увидел, что Хелич плавно нажимает на спусковой крючок. Пако разразилась целым потоком сербохорватских слов. Англичанин ни разу еще не видел на ее лице такого страшного презрения. Хелич спустил курок.

Раздался щелчок.

Пистолет был не заряжен. Гартман не шелохнулся, в лице его не было ни кровинки. Хелич опустил оружие и заговорил вновь.

— Он говорит, что вы — смелый человек, — перевела Пако.

— Передайте ему, что я не могу ответить комплиментом на комплимент, — отозвался Гартман.

Он сунул руки в карманы куртки и направился прочь. Линдсей и Пако пошли за ним на вершину холма, к скалам, на которых они сидели до этого. Гартман снова уселся и посмотрел на англичанина.

— Знаете, почему я спрятал руки в карманы? Не мог сдержать дрожь. Я там чуть было не обделался…

— Надо бежать от этих ублюдков, и чем скорее — тем лучше, — резко сказал Линдсей.

После этой истории с Хеличем между немцем и англичанином возникла какая-то тесная внутренняя связь. Что же касается Пако, то она даже не попыталась возразить, услышав последнюю фразу Линдсея. БЕЖАТЬ…

Глава 33

Сержанта Лена Ридера привели, когда темнота, словно черное покрывало, окутала партизанский лагерь. А точнее, сержант Ридер привел троих обнаруживших его партизан во главе с Миличем.

Одетый в форму сержанта британской армии, Ридер шагал впереди, будто командир. Этот гладко выбритый двадцатисемилетний парень ростом примерно пять футов восемь дюймов, с орлиным носом и настороженными глазами, держался очень уверенно.

Он поинтересовался:

— Кто начальник этой чертовой банды?

— Так вы англичанин?!

Линдсей, ошеломленный появлением новичка, вскочил, держа в руках миску с ужином, который он жевал без особого энтузиазма. Ридер не проявил ни малейшего удивления и обратился к земляку так, словно их встреча была совершенно естественной:

— Я коренной лондонец, родился там и вырос. Сержант Лен Ридер, войска связи. На гражданке водопроводчик, поэтому мне сказали: «Ридер, мы сделаем из тебя радиста». О, я, кажется, нарушил субординацию?.. Вы случайно не подполковник Линдсей?

— Совершенно верно.

— Сэр! — Ридер откозырял, продемонстрировав все свое умение. — Кто-нибудь из этих бродяг вокруг нас понимает по-английски?

— Только светловолосая девушка по имени Пако. Она отошла куда-то.

— Значит, я могу говорить, и никто, кроме вас, ничего не уловит?

Ридер держал в одной руке английский автомат «стен», и до Линдсея только сейчас дошло, что сержант умудрился сохранить при себе оружие. На его поясе висел туго набитый подсумок с патронами; амуницию дополнял вещмешок.

— Да, сержант. И это подходящий момент для беседы.

— Я должен был присоединиться к бригадиру Фицрою Маклину, он прыгал со своей командой с первого самолета. Я и другие были во втором. Прыгнул нормально, но потом чертов парашют отнесло в сторону. Так что я остался в собственном распоряжении, а тут еще — милая шутка! — на меня приземлился контейнер с рацией. Чуть не раскроил мне череп.

— Этот бригадир Маклин… Вы можете мне сообщить, что он делает тут, в Богом забытой глуши?

— Полагаю, что ВАМ — могу! Ведь часть задания — это усадить вас в самолет и вывезти туда, откуда мы прибыли… — Ридер понизил голос. — В Тунис. Главное же задание Маклина — установить связь со здешним партизанским боссом, лучше не упоминать его имени, чтобы не привлекать этих любопытных мужичков вокруг. Я таскался по окрестностям несколько дней, уворачиваясь от немцев и от местных придурков, что закорешились с врагами. Как их там?..

— Четники, — прошептал Линдсей, — это местные жители, сотрудничающие не с теми, с кем надо.

— Нас о них предупреждали. У нас был инструктаж — ситуационная установка, как это называют пижоны из разведки. Словенцы, сербы, хорваты и Бог знает кто еще тут есть… Не страна, а какой-то гуляш! Парни, что меня обнаружили, не нашли моего передатчика, — с некоторым облегчением добавил Ридер.

— А что с ним? Это может быть жизненно важно…

— Закопал, конечно! Прямо перед их появлением. Его всегда можно будет достать, это не больше полумили отсюда. Но о передатчике лучше помалкивать, не так ли?

— Да, сержант. Я буду нем как рыба. Я хочу, чтобы вы вышли на связь с нашими, когда представится такая возможность. Как вы ухитрились оставить при себе «стен»? Милич должен был конфисковать его на месте.

— Вы говорите об этом толстяке? Он пытался. Я не знаю ни одного понятного ему слова, но уверен, он меня понял.

— Как вы этого добились, сержант?

— Приставил ствол к его груди, потряс автоматом и уведомил его, что, если он не уберет свои вонючие лапы, получит полмагазина на завтрак…

— Мне кажется, что, не понимая ни единого слова по-английски, Милич все-таки уловил смысл.

— Еще как! — Сержант Ридер оглядел воззрившихся на них партизан. — Стадо баранов! Никакой дисциплины. Я бы их быстренько подтянул.

— Не сомневаюсь, сержант. — Линдсей снова понизил голос. — Хочу, чтобы вы кое-что запомнили на случай, если со мной что-нибудь стрясется. В правом кармане моей куртки лежит маленькая записная книжка в черной кожаной обложке. Это мой дневник. Я записывал свои наблюдения с момента приземления в Германии. Там все, вплоть до имени человека, которого я считаю советским шпионом в ставке Гитлера. Этот дневник должен попасть к полковнику Брауну из контрразведки. Адрес: Лондон, Райдер-стрит…

— Пока я рядом, с вами ничего не случится, — бодро заверил Линдсея Ридер, — так что оставьте дневник при себе.

— Но если все же случится, — настаивал Линдсей, — заберите дневник и доставьте его в Лондон.

— Сэр! Давайте отойдем в сторонку и поговорим с глазу на глаз, — предложил Ридер.

Глава 34

Линдсей с Ридером уселись на лежавшем в сторонке валуне; сержант огляделся и задал своему спутнику вопрос, который поверг его в шок:

— Послушайте, дружище, у вас есть хоть какой-нибудь документ, удостоверяющий личность? Хотелось бы убедиться, что вы именно тот, за кого себя выдаете. Учтите, что автомат нацелен вам в брюхо не ради шутки.

— Какого черта?..

— Поменьше эмоций, подполковник, — прервал его Ридер со сдержанной угрозой в голосе. — Я играю в эти конспиративные игры достаточно давно и не поверю даже собственной бабушке, пока она не предъявит мне документы. А где ваши?

— Вот они, — устало ответил Линдсей, доставая книжку офицера Королевских ВВС. — Обычно я не требую чинопочитания, но…

— Значит, не требуйте и сейчас! Тем более что тот, у ко-,го оружие, главнее всех. Я кое-чему научился в Греции. То же творится и в этой мясорубке. Только в Греции они называют себя ЭДАС и ЭЛАС. В одной шайке коммунисты, в другой роялисты, и все больше рвутся перегрызть глотку друг другу, чем сражаться с фрицами. Балканы — это огромная куча дерьма…

Продолжая болтать, перескакивая с пятого на десятое, Ридер тщательно изучал идентичность предъявленного документа, даже попытался определить на ощупь толщину и плотность бумаги.

— Охота за фальшивками? — саркастически спросил Линдсей.

Ответная реакция Ридера была настолько неожиданной, что Линдсей принялся внимательно вглядываться в сержанта, словно только что увидел его в первый раз.

— Именно так, — откликнулся Ридер. — Парни из гестапо обзавелись типографией… Дом девять по Принц Альбрехтштрассе в Берлине. Они трудятся как бобры. Круглосуточно фабрикуют фальшивые бумаги. Потом внедряют своих людей в подполье, например, чтобы разнюхать тайные пути, по которым сбитые английские летчики доставляются из Брюсселя к испанской границе. Знаете, что, старина? Вы прошли проверку, к счастью для вас… Если бы вы не выдержали испытание, мне бы пришлось с наступлением темноты вас пристрелить…

Линдсей засунул свои документы в карман. Его удивило, как изменилась речь Ридера в четырех последних фразах… Если раньше это был разгильдяй, говоривший на кокни, то теперь Ридер вдруг заговорил как образованный человек.

— Да, кстати, — продолжал Ридер с холодной усмешкой, — вы не намного выше меня по званию. Я — майор. Армейская разведка.

— Я чувствовал в вас что-то фальшивое, — спокойно ответил Линдсей. — Извините, но вы сыграли чуть по-любительски. А я когда-то был профессиональным актером.

— Мне казалось, я играл вполне убедительно, — протянул Ридер, отбросив легкомысленный тон. — А что было не так?

— То, за что вас бы вышибли из Королевской академии театрального искусства. Вы переигрывали. Жесты, интонации и так далее. Надо быть экономным в выборе средств выражения — вот главный секрет! Достигать максимального эффекта минимальными средствами. Обучение искусству ничегонеделанья — это долгая история.

— Но для меня было важно одурачить этот сброд. Чего я и добился. Что за чудовищная толпа! Они жаждут купаться в крови, по крайней мере, многие из них. Без войны они не знали бы, чем себя занять.

— Мы не должны забывать, что на протяжении почти всей истории Балканы были колыбелью войн, — сказал Линдсей и добавил: — А зачем вам понадобилось играть эту роль, МАЙОР?

Они слезли с валуна и прохаживались вокруг вершины холма. Милич и другие партизаны, стоявшие поодаль, недоверчиво следили за ними. Дым, подобный облаку ядовитого газа, сползал с соседнего склона и нес с собой запах горелого мяса. Ридер наморщил длинный чуткий нос.

— Все Балканы воняют. Буквально все! Нам в Лондон поступает вполне достаточно информации, чтобы представить, что к чему. Никто тут никому не доверяет. Чужой, вновь прибывший автоматически попадает под подозрение. Это как в наших английских деревушках. Проживи лет двадцать безвыездно — и тогда тебе, может быть, ответят, который час. МОЖЕТ БЫТЬ!.. Как, по-вашему, отреагирует Тито, узнав, что к нему прибыла армейская разведка? Из того, что мы насобирали, известно: он — неврастеник, самый больной из всех этих болванов.

Линдсею понравилось слово «насобирали». Пока они прохаживались, руки Ридера все время пребывали в движении. Пальцы бегали вверх-вниз по стволу автомата, словно Ридеру не терпелось пустить его в ход. Наверно, ему не хватало туго свернутого зонта фирмы Данхилл… Хотя… Линдсей продолжал играть в открытую:

— Постарайтесь объяснить мне: зачем вы здесь? И зачем разжаловали себя в сержанты?

— Снова прикрытие. Мы сочли, что сержант будет в самый раз. Это придаст мне некоторый авторитет в глазах партизан. А офицер — увольте! Коммунистическая братия очень подозрительно относится, если им на голову сваливается офицер. Видит Бог, вы могли убедиться в этом на собственном примере.

— Не совсем. Однако вы собирались сообщить мне, что занесло вас в сей райский уголок…

— Я собирался? — Тень усмешки промелькнула в голосе Ридера. — Значит, вы меня спрашиваете? Ну ладно. То, что я вам сказал раньше, слегка сдобрив это жаргонными словечками, — святая правда. Я всего лишь дуэнья. Мне приказали: «Сопроводи подполковника авиации Линдсея на его пути с Балкан, Ридер».

— Кто приказал?

— Недурная филологическая задачка. Никто иной, как сам помазанник Божий! Полковник Браун.

— Он все так же курит свои вонючие сигары?

— Да, когда умудряется их раздобыть. Он просил передать вам привет. Думал, что вам здесь будет приятно это услышать.

— Значит, вы не радист? — мрачно осведомился Линдсей. — И у нас нет связи с внешним миром?

— Прошу прощения! — Усмешка сменилась легким возмущением. — До перехода в разведку я служил радистом. Имел отличные результаты по скорости передачи.

— И вы действительно где-то припрятали передатчик?

— Можете не сомневаться. — Ридер секунду помолчал и продолжил язвительным тоном: — Подумать только, старина, что делается?! Вся наша жизнь зависит от дурацкого ящика, напичканного проводами. Мы должны вывезти вас отсюда, и все, что нам нужно, — незаметно для окружающих послать радиосигнал, подготовить посадочную площадку, чтобы «дакота», присланная из Африки, смогла тут приземлиться… Еще, конечно, нужна сама «дакота». Пустяки, не так ли?

— Майор, я только что сообразил одну вещь, — подумал вслух Линдсей. — Вы столько времени уделили моим документам, но ваших я еще не видел.

— Однако вы их не спрашивали…

Чуть раньше неподалеку от них появилась Пако. Коротко переговорив с Миличем, она стала прогуливаться в сотне ярдов от англичан. Линдсей исследовал армейскую книжку, врученную ему Ридером. Он раскрыл коричневую жесткую обложку и рассмотрел страницы, временами бросая взгляд на окружающих.

— Эта блондинка Пако, — прошептал Линдсей, — говорит по-английски получше вашего. На самом деле она наполовину англичанка — по материнской линии. Думаю, вам стоит знать это заранее. Из соображений безопасности. Она партизанка…

Ридер, взял удостоверение, протянутое ему Линдсеем, и оно незаметно исчезло в его кармане. Отдав коричневую книжечку, Линдсей никак не мог выкинуть из головы слова, недавно произнесенные Ридером: «Парни из гестапо обзавелись целой типографией. Дом девять по Принц Альбрехтштрассе… трудятся, как бобры… фабрикуют фальшивки…»

— Сдается мне, вы по уши втрескались в эту девчонку, подполковник, — неожиданно заявил Ридер.

— Что за чушь? — взорвался Линдсей.

— Факт первый: интонация, с которой вы произнесли ее имя. Факт второй: во время нашей беседы вы практически не сводили с нее глаз. Вы следили за каждым ее движением так, словно перед вами богиня. Факт третий: выражение вашего лица. Как только я заговорил о ней, на нем явственно стало читаться: не суй свои вонючие лапы не в свое дело!

— Отчего же вы не послушались, СЕРЖАНТ? — гаркнул Линдсей.

— Сейчас самое время отбиться от этого стада крестьян, — сказал вдруг Ридер, нимало не затронутый реакцией собеседника. — Они кучкуются довольно далеко от нас. Надо действовать! Пойдемте туда, где спрятана рация.

— Может, взглянуть на ваш «стен»? — Вопрос прозвучал так неожиданно, что Ридер автоматически протянул Линдсею оружие.

Линдсей взял автомат и, держа его так, словно готовился пустить в ход, отступил на несколько шагов.

— Аккуратней! — В голосе Ридера звучала неподдельная тревога. — Вы сняли его с предохранителя, там же полный магазин?

— Я знаю. И всажу в тебя прямой наводкой! Полковник Браун действительно заядлый курильщик. Но сигарет! Он в жизни не прикасался к сигарам.

— Ох, как я надеялся, что вы меня на этом поймаете!..

— Действительно, сержант? А можно поинтересоваться, почему?

— Я же толковал тебе, старик. — Ридер снова вернулся к своему ужасающему кокни.

Линдсей увидел боковым зрением приближающуюся Пако. Ридер среагировал моментально, он явно талантлив, сукин сын!

А Ридер продолжал бормотать невнятные объяснения:

— Нас предупредили, что нужно соблюдать осторожность в этой чертовой навозной куче. Никому нельзя верить без тройной проверки. Мало ли что тебе наболтают? Сигары — это ловушка, их сам полковник придумал… Ты ведь кем угодно мог оказаться… — тараторил Ридер… — Для немцев ведь главнее миссии союзников ничего нету! А я… я должен был убедиться. Ты не злись…

Пако подошла, и Ридер, умолкнув, сорвал с себя фуражку, приветствовал Пако четким взмахом и уставился на нее с таким нескрываемым любопытством, что девушка приостановилась и оглянулась.

— Кого я вижу, подполковник?! Слушай, парень, когда мне болтали всякое про Балканы, я понятия не имел, что встречу тут царицу Савскую… Я верно говорю? Да я бы…

— Это сержант Лен Ридер, — представил его Линдсей. — И, как ты уже догадалась, у него что на уме, то и на языке, а язык как помело. Ридер, поздоровайтесь с Пако.

— С огромным удовольствием.

Они обменялись рукопожатием. Сонные глаза Пако изучали Ридера, и под ее взором он как-то забеспокоился.

— Могу я получить обратно свою руку? — осведомилась Пако. — У меня их только две.

— Тысяча извинений, леди. Не обижайтесь, но ведь у любого может крыша поехать. Здесь — и вдруг встретить такую девушку! А уж когда вы заговорили по-английски не хуже самой королевы… Ведь, с тех пор как я здесь появился, я только и слышу какое-то птичье щебетанье.

— А КОГДА вы появились, сержант Ридер? — прервала его Пако.

— Не волнуйся, — успокоил ее Линдсей. — Я его проверил.

— И все же мне хотелось бы знать, когда он появился, где и каким образом?

Тут Линдсей впервые понял, что одной из обязанностей Пако в отряде была контрразведка. Ирония ситуации позабавила его: вряд ли Пако предполагала, что она допрашивает человека, который сам был большим специалистом в той же области.

— Что касается вопроса «когда», — сказал Ридер, — отвечаю: несколько дней назад. Где — может объяснить Мики, я лично не имею ни малейшего понятия. Ну, а каким образом я тут очутился? Приземлился с парашютом. Что еще вам угодно узнать, великодушная леди? Моя группа крови вас случайно не интересует? Могу показать родимое пятно, если вы не слишком застенчивы.

— Я думаю, что он имеет в виду Милича, который его сюда привел, — объяснил Линдсей.

Пако не обратила внимания на его реплику и продолжала изучать Ридера, который глядел на нее в ответ с тупым высокомерием — так определил бы выражение его лица Линдсей. Он буквально физически ощущал нарастание враждебности между Ридером и Пако.

— Милич сообщил мне, — задумчиво произнесла Пако, — что он нашел вас ночью, вы шныряли по окрестностям. И никаких следов парашюта не было!

— Я спрятал его где-то под камнями. Что еще с ним делать? Или вы думаете, что лучше было оставить его на виду, как указатель для фрицев? И посадить целую танковую дивизию себе на хвост. Первое, что обязан сделать человек после приземления на вражеской территории, — это спрятать парашют.

— Я знаю.

— А тогда зачем спрашиваете? Объясните ради Христа! — вспылил Ридер. — Меня прислали помочь вам, а я попадаю на скамью подсудимых. Почему ты сделал то? Почему не сделал этого? Я чувствую, вы понравитесь моему боссу…

— А кто же все-таки ваш босс? — резко спросила Пако.

— Бригадир Фицрой Маклин! — Ридер наклонился поближе к девушке. — И позвольте добавить… Он прошел больше ловушек, чем вы съели горячих завтраков. Мы начали воевать с фюрером в тридцать девятом году. А вы присоединились к нам несколько позже, не так ли?

— Достаточно, сержант, — вмешался Линдсей.

— Ладно, но держите свою подружку подальше от меня. Иначе как бы чего не вышло! Сдается мне, что ей это будет не по вкусу…

Забрав у Линдсея свой автомат, Ридер, словно по команде «раз-два», четко зашагал прочь. Пако молчала, пока он не вышел за пределы слышимости.

— Линдсей, я ему не верю…

— Только потому, что ты с ним не поладила? Он так долго сюда добирался…

— Но это же классический маневр при допросе: затеять свару и прервать разговор, когда почувствуешь опасность!

— Да нет, он еще просто тут не акклиматизировался. Ведь он попал сюда несколько дней назад.

— Ты в этом уверен? Милич нашел его неподалеку от нас. Но никто не видел, как он опускается на своем парашюте. Парашют — это явно его слабое место. И вообще, почему он позволяет себе называть меня твоей подружкой?

Этот вопрос, заданный как бы невзначай, застал Линдсея врасплох. Пако стояла почти вплотную к нему. Для него было сущим мучением чувствовать ее близость… Эмоции, которые он так упорно подавлял, вдруг выплеснулись наружу. Все заслоны полетели к чертям… Будь проклят Ридер и его небрежно брошенные слова!

Линдсей замер, не глядя на Пако. Она молча ждала. Он знал, что она наблюдает за ним не менее пристально, чем недавно наблюдала за Ридером. Линдсей достал пачку сигарет — одну из немногих, что у него оставались в запасе, — и прикурил, защищая ладонью огонек от ветра.

— Можно мне тоже сигарету? — тихо спросила Пако.

— Пожалуйста, бери…

Он хотел было положить сигарету ей в рот, но воздержался, решив, что даже такой жест может показаться слишком фамильярным. Линдсей протянул Пако сигарету и с удовольствием отметил про себя, что руки у него,слава Богу, не трясутся. Ад, сущий ад — да и только! Пако сделала несколько коротких, торопливых затяжек, а потом… потом открыла ящик Пандоры.

— Линдсей, ты мне нравишься… — Она немного помолчала. — Даже очень. Но не больше того. Извини…

— Я к тебе отношусь так же…

Линдсей сам не знал, как ему удалось выдавить из себя эту фразу. Он с тревогой подумал, что голос его звучит неестественно, натужно. А ведь Пако была такой проницательной! Бог свидетель, он сделал все возможное, чтобы скрыть свои чувства. Но если она будет продолжать в том же духе, он не выдержит.

— Ты по-прежнему избегаешь моего взгляда…

— Нет, я просто смотрю на Ридера, вон он там слоняется. Ты же сказала, чтобы я не доверял ему.

— Ага, меняешь тему разговора? А дальше что ты сделаешь? Попытаешься поссориться, затеять свару?

Линдсей резко повернулся к ней и поглядел в упор.

— Что тебе от меня нужно?

— Пойдем-ка прогуляемся. Я хочу с тобой поговорить.

Пако взяла Линдсея под руку, и он, замирая, почувствовал, как она слегка прижалась грудью к его локтю. Пако старалась шагать в ногу с Линдсеем, говоря на ходу:

— Ты очень мало меня знаешь. Другие, кстати, тоже. Мне кажется, война сделала меня совершенно бесчувственной. Я видела столько ужасов, что мне уже все НИПОЧЕМ. Это меня тревожит… тревожит больше, чем ты себе представляешь, Линдсей. Я знаю, что ты ощущаешь… И хотела бы отвечать тебе взаимностью. Но — нет, увы! А покувыркаться наспех в стогу сена, когда стемнеет, — это не поможет ни тебе, ни мне. Я думала, что лучше поговорить об этом открыто. Но ошибалась. Теперь мне это понятно. Война — не самое увлекательное занятие.

Пако выпустила его руку, наклонилась, чтобы погасить сигарету о камень, и положила окурок в карман. Затем произнесла совсем другим, будничным тоном:

— Это первое правило партизана. Не оставляй следов, чтобы тебя не обнаружил враг!

Сказав это, Пако ушла… она шла медленно, величаво… Выглянуло солнце. Аккуратно причесанные волосы девушки заблестели в его лучах. Никогда еще Линдсей не желал ее так страстно.


Линдсей остановился на краю пропасти. Каменная стена обрывалась на тысячу футов вниз. Огромные валуны у ее подножия казались с такой высоты мелкой галькой.

Он хотел разобраться в своих мыслях. В его памяти и в дневнике хранится бесценная информация, которую он обязан доставить в Лондон. Она настолько важна, что может даже повлиять на исход войны. Главнейшая его цель — вернуться на территорию, контролируемую союзниками.

Однако это служило ему слабым утешением. Линдсей чувствовал себя униженным. Пако знала о его чувствах! Теперь он понимал, что пока она притворялась, будто ни о чем не догадывается, он еще держался. А сейчас — все, сломался!.. Как часто он представлял себе их любовные объятья! Представлял во всех подробностях… и Пако в его грезах отвечала ему взаимностью.

— Мы можем сейчас тихонько улизнуть, подполковник. Я нашел щелочку, что ведет прямо в долину…

Это был сержант Ридер. Конечно же, он.

Глава 35

— Этот идиот полковник, что ведет нашу колонну, заслуживает расстрела, — сурово сказал Шмидту Ягер. — Югославия — это вам не Франция и даже не Россия. Чтобы понять, как здесь следует вести военные действия, надо вернуться во времена Наполеона и герцога Веллингтонского, к войне на Пиренейском полуострове. Полковник заведет нас в западню!

— Хорошо хоть, что вам удалось убедить его перевести минометы в хвост колонны, — откликнулся Шмидт.

— Пришлось размахивать приказом, подписанным фюрером, — проворчал Ягер. — Посмотрите на местность. Здесь надо разбиться на отдельные группы, а он согнал всех в одну кучу.

Они находились южнее Загреба. Начал опускаться туман, похожий на зловещее облако. Бронетанковая колонна, включавшая танки, самоходные орудия и мотопехоту, втягивалась в узкое, извилистое ущелье с крутыми высокими стенами. Ягер нахмурился и взялся за бинокль, висевший у него на шее: он хотел разглядеть вал из огромных глыб на краю правой стены.

Они ехали в машине, замыкавшей колонну. Непосредственно перед ними тащились два крытых брезентом грузовика с минометами. Стояла тишина, нарушаемая только урчанием медленно идущих машин. Ягер сидел, выпрямившись, как статуя, и внимательно изучал в бинокль каменный вал, вознесшийся высоко над ними.

— Что-то есть странное в этих чертовых глыбах, — сказал он Шмидту. — Взгляните сюда.

— Куда? — переспросил Шмидт, глядя в бинокль.

— Нет ли там наверху каких-нибудь признаков движения? Эта гряда выглядит как-то неестественно. Валунов слишком много. Они слишком ровно выстроены. И к тому же собраны на самом краю обрыва! Этот свихнувшийся идиот Шренк обязан был выслать разведчиков, прежде чем заводить всех в ущелье. Судя по карте, оно примерно четыре километра длиной. Не нравится мне все это…

Ягер и Шмидт присоединились к колонне, потому что это был единственный способ проникнуть в глубь Югославии. Ягер надеялся получить информацию от пленных партизан; он хотел расспросить их о Линдсее и о девушке, которую когда-то принял за баронессу.

Колонна Шренка проводила карательную операцию. Они искали неуловимую Бригаду Амазонок. Информатор сообщил, что Бригада прошла здесь несколько часов назад. Ягер, отличавшийся скептицизмом и подозрительностью, не пользовался популярностью в колонне.

— Этот информатор, — допытывался он, — из местных?

— Серб, — ответил Шренк. — Жаден до денег. Раньше его сообщения всегда оказывались правдивыми.

— И что, теперь мы обязаны верить ему всегда?

Шренк вскипел, и полковники не общались уже семь часов, с момента выхода колонны. Вдоль колонны проехал нарочный на мотоцикле: он вез «доказательства» того, что они на верном пути. Доказательствами служили рваные женские панталоны из грубой ткани и партизанская шапка с красной звездой и прядью женских волос.

— Очень кстати! — только и сказал Ягер.


— И все же я думаю, нам стоит сейчас оторваться от партизан, — повторил Ридер, обращаясь к Линдсею. — Вот-вот стемнеет. Проход, который я обнаружил, никто не охраняет.

Линдсей осторожно огляделся. Похоже, Ридер был прав. Смеркалось очень быстро, как обычно бывает в этих краях. Среди партизан, которые собрались по настоянию Хелича за грядой больших валунов, царило какое-то оживление.

Они были вооружены толстыми деревянными шестами, которые, судя по всему, были намерены использовать в качестве рычагов. Партизаны подсовывали концы шестов под валуны, лежавшие на краю обрыва над ущельем, по которому недавно прошла Бригада Амазонок.

— Ну так что? — нетерпеливо переспросил Ридер. — Мы идем или вы не в состоянии оторваться от Пако?

— Нет, просто мне неохота кончать жизнь самоубийством. Вы, сержант, не знаете этих, как вы их называете, «крестьян». Они способны спрятаться в любой канаве, замаскироваться так, что вы их на фоне камней даже не заметите. Они везде, но вы их не видите… а когда увидите — будет поздно.

— И все же я думаю, дело в Пако…

— Думайте что хотите, — спокойно ответил Линдсей, не поддаваясь на провокацию. — Хелич наверняка знает про этот ваш проход. Но вы убедитесь, что я прав, только когда вам воткнут в спину нож…

— Ладно, оставайтесь при своем мнении… Все равно мы уже упустили свой шанс. Недолго же нам удалось побыть одним.

В пурпурных отблесках заката, которые становились все темнее буквально с каждой минутой, Линдсей увидел приближавшуюся Пако. Рядом с ней шагал Милич, державший наготове автомат.

— Хелич требует, чтобы вы шли к партизанам, — с неодобрением в голосе заявила Пако. — И, пожалуйста, сержант, отдайте ненадолго свое оружие Миличу. Хелич приказал во что бы то ни стало его конфисковать. Ради Бога… и ради меня, не противьтесь этому…

— Отдайте «стен», — вставая, проговорил Линдсей.

— Черта с два я ему что-нибудь дам!

— Не валяйте дурака! Оглянитесь и посмотрите вокруг. Мы окружены. Я вас предупреждал, что тут люди вырастают буквально из-под земли.

— Боже правый!

В каком-нибудь футе от них молча стояло более десятка партизан. У них была целая коллекция оружия, и все дула были направлены на Ридера. Винтовки говорили еще более красноречиво, чем молчание партизан. Ридер выругался и передал свой «стен» Миличу.

— А теперь спокойно пошли за нами! Хелич хочет, чтобы вы посмотрели, как партизаны будут сражаться… — Сказав это, Пако пошла к валунам, за которыми, как за стеной, пряталось большинство партизан. Линдсей шагал рядом с ней. И только когда они подошли совсем близко, заметил Гартмана. Линдсей уже начал волноваться и хотел было спросить у Пако, что случилось с немцем.

Стараясь держаться как можно прямее, Гартман повернул голову и посмотрел на Линдсея. Руки его были связаны за спиной. И опять англичанину показалось, что Гартман пытается ему что-то дать понять взглядом.

— Это что, так уж необходимо? — возмутился Линдсей.

— Не шуми! — цыкнула на него Пако. — Его связали по приказу Хелича. По ущелью идет танковая колонна. Вот почему тут открыто появилась Бригада Амазонок. Это ловушка, и немцы должны в нее угодить. Посмотри-ка вниз… вон туда!

Из ущелья доносилось урчание неторопливо ехавших машин. Выглянув с обрыва, Линдсей увидел, что по извилистому ущелью змеится колонна маленьких, словно игрушечных, военных машин. Еще не до конца стемнело, и было видно, что немцы собрали серьезные силы.

Впереди ехали бронетранспортеры и мотоциклы, за ними — танки; стволы орудий были задраны до упора и непрестанно поворачивались из стороны в сторону. Даже Линдсей, который особенно в этом не разбирался, понял, что проку от столь грозного войска не будет, танки даже не сумеют задрать стволы орудий, чтобы обстрелять людей Хелича.

Теперь-то он понял, зачем партизаны выбивались из сил, расшатывая камни, и зачем нужно было подсовывать под валуны большие шесты, служившие им гигантскими рычагами, которыми они могли управлять только по двое или трое.

Немецкий командир явно решил пойти ва-банк, ведь в этих краях солдаты вермахта никогда не совершали ночных вылазок. Немцы, видимо, надеялись проскользнуть под покровом ночи и выйти на равнину, простиравшуюся к югу.

С военной точки зрения это было безумием. Безумием, которое неминуемо приведет к кровавой бойне. Гартман, которого Хелич заставлял смотреть на гибель соотечественников, стоял рядом с Линдсеем, между ними была только Пако. Абверовец наклонился, заглядывая в пропасть. Затем украдкой сделал шаг вперед, но Пако с силой наступила каблуком сапога на его ногу.

— Ты хочешь помереть раньше времени, безумец? — прошептала она.

— А что случилось? — тихо спросил Линдсей.

— Твой немец — храбрый человек. Он пытался сбросить с обрыва камень. Начавшийся обвал предупредил бы колонну немцев об опасности. Они ведь, конечно, обречены…

В голосе Пако не чувствовалось ни возбуждения, ни торжества, а звучала лишь безмерная усталость при мысли о неминуемой катастрофе и кровопролитии.

Хелич бесшумно, как кошка, крался вдоль цепочки партизан, державших рычаги. Мягкими, кошачьими движениями он трогал командира каждой группы за локоть. Таким образом Хелич давал им сигнал к атаке.

В ущелье не успели войти только один грузовик с пехотинцами, два с минометчиками и замыкавший колонну полугусеничный вездеход. Через минуту они должны были присоединиться к своим товарищам.

Ягер взял у Шмидта полевой бинокль и, с силой прижимая линзы к лицу, стал смотреть вперед. Машины продолжали двигаться. Неожиданно Ягеру показалось, что у него от усталости начались галлюцинации.

Гигантский валун шатался! Взад-вперед, взад-вперед. Потом закачалась вся гряда валунов, словно началось землетрясение. На горизонте показалась трещина, пока еще еле заметная. Гигантский камень рухнул вниз…

Он ударился о скалу, отскочил и, пролетев над ущельем, со всей силы шмякнулся о противоположный склон, подпрыгнул, словно мячик, и упал вниз. Валун угодил прямо в открытый люк танка. От командира осталось мокрое место, пушку разворотило, а гусеницы сплющило в лепешку.

Танк, превратившись в груду металлолома, загородил проход всей колонне. Сверху посыпались новые валуны; они неслись с огромной скоростью и приземлялись прямо на машины, битком набитые людьми.

Поднялся крик. Страшный, жалобный вопль, который не прекращался ни на мгновение. Ночь огласилась истошными криками покалеченных, перепуганных, растерянных людей. Но ужаснее всего был жалобный вой… так воют призраки.

— Стой! Останови машину, черт побери!

Ягер отреагировал мгновенно. Выскочив из машины, он подбежал к грузовику с минометами, запрыгнул на подножку и завопил на перепуганного водителя, который тут же дал по тормозам так, что Ягер чуть не слетел на землю.

Только один человек, кроме Ягера, сохранял самообладание. Как ни странно, им оказался нарочный на мотоцикле, который совсем недавно принес Ягеру «вещественные доказательства» появления Бригады Амазонок, которые передал ему Шренк. Ему так не терпелось добраться до Ягера, что он нарушил строжайший приказ командования, за что его могли расстрелять на месте. Нарочный ехал с включенными фарами. Встав в кузове машины, Шмидт глядел, как мотоцикл с включенными фарами петляет между обломками скал, усеявших склон обрыва. Черт побери, с какими он едет вестями?

— Полковник Ягер… — Нарочный резко остановил мотоцикл и, запыхавшись, проговорил: — Теперь вы самый старший по званию… Полковник Шренк убит.

— Отдышись, приятель…

— Да ничего, я уже… господин полковник…

— Вот мой приказ. Его должны безоговорочно выполнить все офицеры. Приказываю немедленно покинуть машины, танки, бронетранспортеры — короче, всю технику! С собой можно взять только ручное оружие. Ясно?

— Так точно, господин полковник!..

— Оставшимся в живых солдатам занять позиции на восточном склоне горы. На восточном! Ясно?

— Так точно, господин полковник…

— Любого, кто не подчинится, я прикажу расстрелять. Ни в коем случае нельзя открывать огонь! Повторите приказ!..

Вдали слышался грохот падающих валунов, гремело железо. Раздавалась беспорядочная стрельба. Ягер спокойно стоял, дожидаясь, пока нарочный повторит приказ почти дословно.

— Теперь идите, — сказал Ягер. — Желаю удачи…

— Я не понимаю… — начал было Шмидт: он спрыгнул с машины и стоял рядом с полковником, глядя на отъезжавший мотоцикл с включенными фарами.

— Вот-вот, и противник тоже не поймет! — мрачно откликнулся Ягер. — А мы тем временем устроим этим свиньям, что притаились там, наверху, маленький сюрприз.

Он приказал минометчикам вылезти из машин и вытащить оружие. Они рассыпались по восточному склону, откуда были видны позиции, занятые партизанами. Ягер — он до сих пор слегка прихрамывал — удивительно проворно пошел вслед за минометчиками по каменистому склону.

— Пока я не отдам приказ, не стреляйте!.. Целиться надо в гряду валунов на вершине горы… Не торопитесь…

— Да, это прежний Ягер, — думал Шмидт, еле поспевая за своим начальником. — Решительный, выдержанный… Он не теряет голову, даже когда все вокруг летит в преисподнюю.

А все действительно летело в преисподнюю. Из-за глупого просчета Шренка партизаны захватили немцев врасплох. Валуны сыпались градом, клацая по металлической обшивке танков. Потом с горы полетели гранаты, этакий огненный дождь обрушился на нацистов. Послышался убийственный треск шрапнели.

Однако под начальством Ягера солдаты, которые впали сначала в панику и кинулись врассыпную, отошли на намеченные позиции. Подождав, пока каждый миномет поставят в нужное место, Ягер скомандовал:

— Пристрелочно… огонь!


Пако, застывшая на вершине горы, попросила у Милича бинокль ночного видения. Она внимательно вглядывалась в неясные очертания немецкой колонны. С партизан, которые подцепляли деревянными шестами валуны и сталкивали их с обрыва, ручьями лил пот. Рядом с Пако стоял связанный Гартман. Конвойные, отойдя от него, кидали в черную пропасть гранаты.

С другой стороны от девушки стоял Линдсей; поглядев по сторонам, он заметил возле себя Ридера. Лицо сержанта было удивительно бесстрастным. Неожиданно из-за туч выплыла луна. Пламя костра, который разожгли немцы, металось на ветру. Пако во все глаза глядела в бинокль.

— О Боже, по-моему, там, в конце ущелья, Ягер…

— Да что ты выдумываешь? — поморщился Линдсей.

— Пожалуй, нам следовало бы отойти подальше, — неожиданно проговорил Гартман, обращаясь к Линдсею.

Он кивнул на самую вершину горы, которая была довольно далеко от обрывистой кручи.

— Гартман предлагает отойти отсюда, — сказал Линдсей Пако. — Я думаю, он говорит не зря.

— Я слышала.

— Но тогда сделай что-нибудь, Бога ради!

— Да, пожалуй, на сегодня с меня хватит, — сказала Пако.

Она крепко взяла Гартмана за руку, помогая ему бежать трусцой к вершине горы. Линдсей побежал за ними. Ридер оказался самым последним. Их никто не останавливал. Партизаны были всецело поглощены тем, что творилось в ущелье. Казалось, Хелич в эйфории отдавал все новые команды.

Яркая голубая луна по-прежнему сияла в ночи, когда раздался первый минометный залп.

Снаряд угодил в большой обломок скалы.

— Вот теперь начнется… — пробормотал Гартман, карабкаясь вверх с помощью Пако, которая поддерживала его, не давая упасть. — Особенно если там, внизу, действительно Ягер…


В какой-то момент создалось впечатление, что немцев, загнанных в ловушку, удастся прикончить в два счета. Но затем разорвался первый снаряд. Отряд Ягера в считанные секунды навел орудия на нужную высоту.

Несмотря на всю свою радость, опытный боец Хелич слегка растерялся. Он поделился своим удивлением с Миличем.

— Они совсем не сопротивляются. Странно.

— Мы застали их врасплох, со спущенными штанами…

— И все же… они даже ружейный огонь не открыли… Ни единого выстрела?.. А это еще что такое?

ЭТО оказался пристрелочный залп из минометов, который приказал дать Ягер. Каким-то чудом люди, стоявшие возле того места, где разорвались снаряды, не пострадали. Взрывная волна рикошетом откатилась обратно в ущелье. Пламя зашипело и погасло. Партизаны приостановились, привыкая к неожиданной темноте. И тут Ягер задал им жару…

Стоя внизу, полковник Ягер слышал глухие звуки взрывов, но не видел, где именно взрываются мины.

— Наверное, метрах в ста от края обрыва, — подумал он. И оказался прав. Потрясенные партизаны кинулись бежать и… неожиданно очутились прямо на линии огня.

Взбираясь на вершину, Пако оглянулась и увидела, как люди Хелича падают, вскидывая вверх руки. Для стрельбы из минометов здесь было полное раздолье: вершина горы была усеяна наполовину вросшими в землю валунами, что стократно усиливало поражающую мощь мин. Ведь мины в горах гораздо опаснее снарядов. А осколки, словно лезвия ножей, с бешеной скоростью рвали людей в клочья.

— Мы идем слишком медленно, — предупредил Гартман. — Он откроет заградительный огонь.

— Господи, до чего ж глупо! — воскликнула Пако. — Постойте минуточку!

Она достала из-за пояса нож и разрезала веревку, которой были связаны руки немца. И тут что-то упало рядом с Линдсеем. Это оказался тучный, похожий на Фальстафа Милич; ему снарядом снесло полчерепа. Милич все еще сжимал в руках автомат. Ридер наклонился, вырвал из безжизненных пальцев Милича оружие и достал из нагрудного кармана погибшего торчащую оттуда запасную обойму.

— Ради Бога, поторапливайтесь! — бросил через плечо Гартман.

Они побежали дальше. Гартман, похоже, перехватил у Пако инициативу и начал ими командовать.

— Парадокс ситуации, — пронеслось в мозгу Линдсея, — в том, что абверовец уводит нас в более безопасное место, спасая от обстрела, который устроили немцы!

А Ягер как раз в этот момент отдавал приказ минометчикам, которых он разделил на два отряда. Он вел их вверх по склону так, что один отряд неизменно оказывался на сто метров выше другого и мог стрелять на более дальнее расстояние.

— Второй отряд! Открыть огонь!..

Минометчики загоняли снаряды в короткие, толстые створы зловещих орудий, рассредоточенных на территории в полкилометра. Ягер действовал наугад. Ничего ему не оставалось, он же не мог видеть, что творится на вершине. Однако его вдохновляло то, что партизаны, похоже, отошли от края обрыва и с него перестали сыпаться валуны.

Ягер вдохновился бы еще больше, если бы увидел, что там происходит. Всего пять минут назад Хелич был на коне, уничтожение вражеской колонны казалось делом решенным. Теперь же на вершине царили хаос и паника; растерянные, перепуганные партизаны вбегали прямо в разрывы.

— Если у них осталась бы хоть капля разума, они бы бежали обратно к краю обрыва, — запыхавшись, проговорил на бегу Ридер, обращаясь к Линдсею.

— Нам нужно вскарабкаться на вершину и перейти на другую сторону, — прокричал Гартман. — Мины, которые долетят досюда, попадут в другое ущелье…

Пако бежала рядом с немцем, стараясь не поскользнуться. А то можно не успеть встать на ноги… Она слышала совсем близко от себя ненавистное шипенье и свист осколков… Такой осколочек вполне снесет череп мужчине… или женщине. Линия огня была страшно близко, прямо сзади них. Поздно, чересчур поздно…

Гартман схватил Пако за руку и заставил замедлить шаг. Они уже добежали до противоположного склона горы, внизу пролегало другое ущелье. Гартман заметил узкую расщелину, похожую на русло реки. Скользя по каменистому склону, абверовец потащил за собой Пако. Пересохшее русло петляло между большими валунами.

Наконец они добрались до скалы, выдававшейся далеко вперед, словно навес. Запыхавшийся Гартман остановился, выпустил руку Пако и огляделся. Линдсей был совсем близко. Ридер шел прямо за Линдсеем, то и дело поскальзывался и взмахивал автоматом.

— Давайте передохнем, — сказал Гартман. — Здесь нам минометы не страшны. Присядьте на камни.

Пако дрожала. Гартман сел, вынул носовой платок и утер пот со лба. Линдсей, молчаливый, погруженный в свои мысли, сел на другой камень, а Ридер встал, прислонившись, спиной к скале.

— Через минуту мы пойдем дальше, и надо будет поторопиться, — сказал Гартман. — Из того ущелья можно перебраться в это? — тут же спросил он Пако.

— Да. Эта гора стоит особняком, — кивнула Пако. — Она отделена от других гор дорогами. Немцы вышли как раз на развилку…

— Тогда Ягер вполне может вернуться назад и пойти по второму пути… Да, возможно, что именно сейчас он идет по ущелью, которое мы воспринимаем как дорогу к свободе, Не так ли?

— Вы правы во всем, кроме одного, — откликнулась Пако, внимательно глядя на Гартмана. — Мне не верится, что Ягер нас догнал и что немцы вообще способны на подобный маневр. Там у них сейчас, наверное, жуткая неразбериха!

— Если Ягер действительно здесь, он додумается до этого и придет, — твердо возразил ей Гартман.

Линдсей был в состоянии, близком к шоку. Одно дело сидеть в кабине «Спидфайера», а другое — попасть в такую заваруху! Он впервые испытал на собственном опыте, что значит наземная война. При этом Линдсей наперекор всякой логике ругал себя за медлительность и страшно переживал, что не он, а Гартман помог Пако спастись.

Машинально потянувшись за сигаретой, он нащупал в кармане твердую обложку дневника. Вот что главное! Все остальное неважно! Он должен довезти дневник до Лондона… Однако на самом деле эта мысль была для него пустым звуком. В тот момент, глядя на Пако, он совершенно не заботился о том, что будет дальше.

Уцелевшие партизаны добрались до вершины горы и бежали в ущелье, минуя расщелины скал. В промежутках между мерным грохотом минометов, похожим на бой военного барабана, Гартман слышал шелест осыпавшихся камней и шорох скользивших по склону подошв. Он поднялся на ноги.

— Надо пошевеливаться… Пока нас не загнали в ловушку!

— Странно, — подумал Линдсей. — Гартман совершенно естественно принялся командовать нашим маленьким отрядом. И даже Пако с этим согласна. А бедняга Милич погиб, ему снесло полголовы… Милич, который, не говоря ни слова по-немецки, добрался с Пако до самого Мюнхена, чтобы спасти меня…

Чья-то рука схватила Линдсея за плечо и грубо встряхнула.

— Вы что, впали в транс, черт побери? Они уже полпути пробежали…

Ридер… Конечно же, это был Ридер… Вечный Ридер.


— Я передаю вам командование, Шмидт, — сказал Ягер, стоя в кузове вездехода и изучая в свете фонарика карту местности. — Примерно в километре отсюда есть развилка. Помните? Мы пошли направо. А на карте показано, что если пойти налево, то можно обогнуть гору с другой стороны. Я хочу заманить проклятых партизан в западню…

— А вы успеете?

— Для этого я собрал мобильную группу…

Ягер во второй раз достиг невозможного. Сперва он так ловко использовал минометы, что немецкий отряд не только спасся от гибели, но и разгромил партизан. А теперь полковник создал мобильную группу, куда вошли вездеход, оснащенный пулеметом на треноге, и шесть мотоциклов с коляской, в каждой коляске ехал солдат с автоматом и связкой гранат.

Вездеход был битком набит пехотинцами, которые тоже вооружились автоматами и гранатами. Ягер не сомневался, что им предстоит ближний — может быть, даже рукопашный — бой. Когда первые два мотоцикла двинулись по направлению к развилке, он еще отдавал распоряжения Шмидту:

— Выведите людей из западни, в которую их, к величайшему моему сожалению, завели. Позабудьте о машинах, бросьте танки! Нам важно спасти людей! Нужно быстро рассредоточиться и идти вперед, прорываясь на равнину. Там вы перегруппируетесь, а я, когда смогу, к вам присоединюсь.

— Удачи вам, шеф!

— Удача тут ни при чем, — прокричал Ягер, запрыгивая в вездеход, который развернулся на 180° и ринулся назад, к развилке. — Главное — огневая мощь и мобильность… ну, и, конечно, нужно добраться до цели…

И не успел Ягер повернуться лицом к дороге, как Шмидт уже ударил ногой по педали, заводя мотоцикл, позаимствованный у кого-то из солдат, и помчался вдоль колонны, отдавая приказ об отходе.


Случилось нечто удивительное. Правда, в тот момент Линдсей ничего не понял, происходящее показалось ему полнейшим абсурдом. Они доковыляли вслед за Гартманом до дна узкой извилистой расщелины. Там пролегала тропинка чуть пошире козьей тропки. Линдсей подумал, что, наверно, зимой здесь бурлит горный поток.

Они перешли дорогу самыми последними: более опытные партизаны уже перебрались на другую сторону ущелья и теперь карабкались вверх на крутую гору. Послышалось тарахтенье приближавшихся мотоциклов с коляской, на которых ехали немцы. А вскоре Линдсей и его товарищи не только услышали, но и увидели врагов, мчавшихся вперед с зажженными фарами.

Пако подождала, пока ее маленький отряд вскарабкается на несколько сотен метров вверх над дорогой. Когда же они, наконец, добрались до больших камней, лежавших у входа в темную пещеру, она выхватила из-под жакета пистолет и прицелилась в Гартмана.

— Если попытаешься дать знак своим, я тебя пристрелю!..

— Ради Бога!..

Гартман буквально зашелся от хохота. Линдсей даже подумал, что у абверовца сдали нервы: вероятно, он не выдержал напряжения. Однако немец внезапно посуровел и протянул руку к пистолету, который держала Пако.

— А кто, по-вашему, помог вам спуститься с горы? Кто понял, что сейчас произойдет? Кто совсем недавно — можно сказать, только что — спас вас от обстрела? Сейчас же отдайте пистолет!

Схватившись за ствол, Гартман легонько потянул его на себя и отобрал у Пако оружие. Затем взял пистолет за рукоятку и молниеносно приставил дуло к виску Ридера.

— Отдайте автомат Линдсею. У вас три секунды на размышление… Я считаю… Раз… два…

Ридер сдался. Они с Гартманом обменялись долгим взглядом. Потом Гартман взмахнул рукой, приказывая Ридеру отойти в глубь пещеры. Ридер пожал плечами и медленно зашел под темные своды. Гартман снова сделал жест рукой, на сей раз он обращался к Линдсею.

— Идите за ним. Не сводите с него глаз. Помните: у вас есть автомат…

— Но почему?.. — вмешалась Пако.

— Ну, допустим, потому что внизу его враги. Мы выживем, только если сумеем спрятаться. Там ведь, на дороге, не одни мотоциклы, есть и кое-что еще…

И тут впервые за все время их тяжелого, мучительного подъема в гору Пако услышала звук, еще более зловещий, чем прерывистый треск приближавшихся мотоциклов… Рев моторов и лязганье гусениц. Что это? Танк? Вездеход?

В поведении мотоциклистов было что-то гротескно-зловещее. Они сновали взад и вперед, словно обезумевшие муравьи, и ни на секунду не задерживались на одном месте. Пулей помчавшись вперед, мотоциклист резко останавливался, разворачивался и возвращался обратно. Через мгновение повторялось то же самое. А между тем лязганье гусениц становилось все громче…

— Отойдите от края! — скомандовал Гартман.

Он схватил Пако за руку и оттащил от входа в пещеру. И вовремя! Солдаты, приехавшие на мотоциклах, внезапно начали поливать склон горы автоматными очередями. Затем они заметили наверху партизан, которые кинулись спасаться бегством…

Какой-то мужчина вскрикнул… точно так же, как кричал немец тогда, в другом ущелье… Мрачная мысль пронеслась в голове Линдсея… До чего ж похожи эти звуки! Человек кубарем скатился с горы и, пролетев по воздуху, упал на скалы в нескольких сотнях метров от входа в пещеру.

А треск автоматов не прекращался. Простреливался весь склон. Причем обстрел непрестанно усиливался. Потом оказалось, что это еще полбеды. Главное было еще впереди: полковник Ягер решил припомнить партизанам то, что совсем недавно произошло в другом ущелье…


А в Люцерне в то время было тихо, на улице почти не осталось прохожих, когда невысокий мужчина средних лет в очках запер дверь издательства «Новая жизнь». У него накопилось много работы, и он засиделся допоздна. Перейдя через улицу, мужчина подошел к трамвайной остановке и принялся терпеливо ждать.

Погода стояла холодная и сырая, на мужчине были пальто и мягкая фетровая шляпа; он то глядел на часы, то туда, откуда должен был появиться трамвай.

Однако тишина и безлюдье оказались мнимыми…

— Вон он, — сказал человек, притаившийся у входа в какой-то магазин. Он обращался к своему товарищу, тоже, на первый взгляд, заурядному обывателю. — Он каждый день возвращается одним и тем же путем, никогда его не изменяет. Даже если задерживается допоздна, как сегодня. Он, наверное, не в своем уме.

— Неужели он никогда не отклоняется от этого маршрута? Ты уверен? — резко переспросил второй мужчина, который был немного повыше ростом.

— Мы наблюдаем за ним уже целую неделю. Он ведет себя совершенно непрофессионально.

— А ты уверен, что это Рудольф Ресслер? У такого человека вполне может быть двойник. У каждого из нас где-то есть двойник. Я же тебе рассказывал…

— Его трамвай подходит! — В голосе того, что был пониже ростом, впервые зазвенело волнение. — Приготовься! Другие группы на месте?

— Ну разумеется!

Трамвай медленно подполз к остановке. Начался дождь. Ресслер застегнул верхнюю пуговицу пальто; этот жест был абсолютно бессмысленным, потому что через секунду Рудольфу предстояло оказаться в сухом помещении. Блестящий от дождя трамвай затормозил, и Ресслер зашел в дверь; он уселся, как обычно, сзади. Неожиданно в трамвай вскочила какая-то женщина и, к большому неудовольствию Ресслера, которому хотелось побыть одному, села рядом с ним. Он искоса поглядел на нее.

— Анна?!..

— Тсс… Говори тихо. За тобой следят. Видишь тех двоих у входа? Они сели на той же остановке, что и мы.

Ресслер совершенно растерялся. Сначала откуда ни возьмись появляется жена, которая никогда не встречала его по дороге с работы… Потом эта глупая мелодраматическая история… Пытаясь собраться с мыслями, он привычным жестом снял запотевшие на дожде очки, чтобы протереть их. Но едва вынул платок, жена отобрала у него очки.

— Дай-ка их сюда! Ты еще больше испачкаешь стекла, совсем ничего не будет видно…

Без очков все было как в тумане. Впереди маячили расплывчатые силуэты двух мужчин, сидевших к нему спиной. Ресслер даже не заметил, как они вошли в трамвай. Жена вынула из сумочки лоскуток и начала протирать очки.

— Что происходит? — спросил Ресслер. — Я не понимаю… Мы же в Швейцарии! Тут безопасно…

— Мы ДУМАЛИ, что тут безопасно, — поправила его Анна. Она протянула ему очки. Ресслер, облегченно вздохнув, нацепил их на нос, и все сразу стало отчетливо видно. Капли дождя стекали по трамвайному окну. Ресслер принялся следить за одной капелькой, которая оставляла на стекле неровный, зигзагообразный след… Он был страшно напуган.

— О чем ты говоришь? — прошептал он. — Ты только что сказала, что за мной следят. Но кто?

Его пальто пахло мокрой шерстью. Зря он не надел плащ! Но ведь днем было…

— Я не знаю, — тихо ответила Анна. — Я просто заметила несколько дней назад, что какие-то люди утром идут за тобой на работу. Я спряталась за шторами и смотрела, как ты садишься в трамвай. Двое мужчин стояли на противоположной стороне улицы и вроде бы разговаривали. Шел сильный дождь, но ни у одного из них не было зонтика. Они промокли до нитки! Мне это показалось странным…

— Ах, все ты выдумываешь! — пробормотал Ресслер.

— Нет, погоди!.. Сперва дослушай, а потом скажешь, выдумываю я или нет. Я продолжала наблюдать. Ты перешел через улицу и не успел отойти и на сотню метров, как они двинулись вслед за тобой. А когда ты исчез за углом, бросились бежать…

— Это были те же двое, что сидят сейчас у входа?

Рассказ Анны походил на правду. Бежав из Германии, Ресслер почувствовал себя в безопасности сразу же, едва они пересекли швейцарскую границу. Поэтому ему очень не хотелось бы верить в правоту жены…

— Нет, не те же. То были другие…

— Вот видишь?! — Ресслер расслабился и развалился на сиденье. — Это просто совпадение. Я же говорил, что ты выдумываешь…

— За нашей квартирой день и ночь следят.

О Господи! Когда трамвай остановился, два подозрительных субъекта не тронулись с места… двери открылись, кто-то вышел, один человек зашел, двери закрылись, и трамвай поехал дальше. Мужчины, на которых указала Анна, молча сидели на своих местах. Ресслер поглядел в зеркальце, установленное сбоку, чтобы пассажирам было легче входить и выходить из трамвая. Один из мужчин смотрел прямо на него. Ресслер отвел глаза. Это становилось похоже на кошмарный сон.

— Приехали, — сказала Анна. — Вылезай из трамвая как ни в чем не бывало. Не смотри на них. Не поскользнись на ступеньках.

Они добрались до района Весемлин, где с тридцать третьего года снимали небольшую квартирку.

«До чего ж сильная женщина моя Анна!» — подумал Ресслер.

Жена твердым шагом двинулась к выходу, подождала Рудольфа и спустилась с подножки трамвая на улицу. Очутившись на тротуаре, Ресслер увидел в протертые очки, что двое незнакомцев поспешно выскочили из трамвая буквально за секунду до того, как двери автоматически захлопнулись. Это был один из самых ужасных моментов в его жизни.

Глава 36

Ягер очень точно определил момент, когда его вездеход должен ринуться в атаку. Мотоциклисты стреляли из автоматов, их заградительный огонь вынудил партизан расползтись по склону горы и карабкаться вверх. Ягер стоял за мощным прожектором, который еще не вступал в игру. Солдат но фамилии Олден замер у станкового пулемета на треноге с дальнобойностью выше, чем у автоматов.

— Олден! — окликнул его Ягер. — Я думаю, мы разгоним их, как муравьев. Приготовьтесь открыть огонь, как только я включу прожектор.

— Я готов и жду вас, полковник.

В голосе Олдена слышалась горечь. В здешних ущельях он потерял друзей, рядом с которыми воевал еще в России. А кое с кем даже прошел французскую кампанию сорокового года.

Полугусеничный броневик с грохотом двинулся вперед, скрежеща и лязгая гусеницами.

Ягер развернул Мощный прожектор, отведя его вправо до предела.

— Я опишу плавную дугу справа налево, — сообщил он Олдену. — И может, буду слегка покачивать вверх-вниз…

— Понял вас, полковник.

Олден повернул пулемет далеко вправо. Чтобы получить хороший результат, они должны были действовать согласованно. Олден радовался, что полковник встал к прожектору. Ягер обладал быстрой реакцией и умел сохранять ледяное спокойствие перед лицом опасности. К тому же он хорошо видел в темноте…

Ягер включил прожектор. Сноп света, похожий на лучи защитного прожектора ПВО, осветил склон горы. Фигурки, рассеянные по нему, совершили роковую ошибку: они оглянулись, и свет их ослепил. Застучал пулемет Олдена.

С броневика были видны падающие люди. Рев мотора, лязг гусениц и стук олденовского пулемета заглушили крики застигнутых врасплох партизан. Луч света двигался влево рывками, то замирая, то оживая вновь, чтобы дать Олдену возможность точнее управлять пулеметом.

Высоко на склоне Хелич, возглавлявший группу бойцов, остановился как вкопанный. Забрав винтовку шедшего позади партизана, он приказал продолжать спуск без него и выкарабкался из глубокой расщелины. Хелич снял винтовку с предохранителя и замер в ожидании.

Началась паника… Партизаны кинулись бежать, спасаясь от несущего смерть луча, словно обезумевшие кролики. Сейчас важнее всего было расстрелять проклятый прожектор. Но сделать это было нелегко. Командир вездехода оказался умной сволочью. Он постоянно менял скорость. Мишень не просто двигалась, а постоянно сбивала прицел.

Хелич прижал приклад к плечу. Он прицелился в точку, лежащую в нескольких метрах впереди от вездехода по линии его движения. Стоит вырубить прожектор — и стрелок ослепнет. Хелич спокойно ждал, когда вездеход приблизится к нужной точке.

Неожиданно прожектор повернулся. Какое-то время луч ощупывал склон слева от партизанского командира. Затем рванулся в сторону и застыл. Хелич оказался в самом центре яркого пятна.

Он рухнул на землю. Винтовка упала. Хелич покатился вниз.

Тело его быстро вращалось, словно детский волчок, руки были прижаты к голове. Хелич докатился до края обрыва, перевалил через него и, пролетев по воздуху примерно шесть футов, с глухим стуком ударился о землю.

Хелич уже почти докатился до края обрыва, когда Олден снова открыл огонь. В момент падения осколки камней, отбитые пулями Олдена, сыпались Хеличу на голову. Упав, он повредил плечо и неподвижно лежал, вслушиваясь в грохот пулемета.

«Зря только тратите ваши вонючие патроны, тупоголовые придурки!» — злорадствовал Хелич.

Внизу, на дне ущелья, Олден и Ягер были уверены, что в очередной раз попали в цель. Стоило. Олдену выстрелить туда, куда показывал прожектор, — и человек с винтовкой упал.

— Прекратите огонь! — скомандовал Ягер и выключил прожектор. Тактически это было совершенно правильно. Элемент неожиданности был использован в полной мере. Полковник нанес тяжелый урон партизанам. Когда же полковник увидел мужчину, целившегося в прожектор из винтовки, он понял, что партизаны пришли в себя. Вездеход с включенным прожектором превратился для них в мишень.

— Мы задали им хорошую трепку! — прокричал Ягер. — А теперь к черту отсюда! Присоединимся к другим на равнине.


— Может, нам пройти мимо нашего дома и сбить преследователей с толку? — предложил Ресслер.

Стекла его очков снова запотели. Он был растерян и подавлен. Превосходный радист, человек редкостного мужества, Ресслер ощущал себя в создавшейся ситуации абсолютно беспомощным. Чего нельзя было сказать о его жене…

— Глупости! — ответила она. — Они превосходно знают, где мы живем. Сейчас главное не дать им понять, что мы их заметили. Веди себя как обычно.

— Это может быть очень опасно, Анна, — возразил Ресслер и неожиданно добавил: — Посмотри вон на тот автомобиль. В него невозможно заглянуть…

— А ты и не пытайся… Действуй как ни в чем не бывало. Иди спокойно по улице к нашему дому.

Анна говорила уверенно, но на самом деле ее тоже тревожил автомобиль, стоявший точно напротив их подъезда: окна действительно были занавешены шторками из мелкой темной сетки, и невозможно было понять, есть ли кто-нибудь внутри.

— Хочу кофе! — попросил Ресслер, когда они вошли в квартиру.

— Уже делаю!

Единственной слабостью Ресслера был кофе: он поглощал его литрами. Ресслер ежеминутно подходил к окну.

— Не трогай занавески! — предупредила Анна.

— Что же делать! Эти двое из трамвая стоят под дождем… держат руки в карманах… Жуть какая-то! А ведь ночью мне нужно выйти на связь с Дятлом…

— После кофе тебе станет получше. Надо связаться с Массоном.

При упоминании о шефе швейцарской контрразведки Ресслер слегка приободрился. Он подошел к окну, стараясь не шевельнуть занавески, и вдруг замер. Учащенно заморгав, Ресслер снял и снова надел очки и воззрился на улицу. Потом возбужденно выкрикнул:

— Анна! Там бригадир Массон! Он только что вылез из этого автомобиля… Он идет к нам…

— Средь бела дня? — Анна вошла в комнату, неся на подносе кофейник и чашки. — Да ты явно ошибся…

Бригадир Роже Массон — на сей раз он был в штатском — пересек пустынную улицу и позвонил в дверь. Ресслер даже не стал спрашивать по домофону, кто пришел, а просто нажал кнопку, и дверь подъезда автоматически открылась. Ресслер открыл дверь своей квартиры и, стоя на пороге, поджидал швейцарца, который поднимался по лестнице. Обычно жизнерадостный, Массон был мрачнее тучи.

— Вам следовало бы сначала выяснить, кто пришел, — мягко укорил он Ресслера. — Я вынужден просить вас соблюдать меры предосторожности. Времена изменились — и увы! — к худшему!

Массон тщательно подбирал слова. Визит к Ресслеру был делом очень деликатным. Он хотел предостеречь Ресслера, но вовсе не желал его пугать.

Глава швейцарской контрразведки был человеком нервным и чувствительным, хотя обычно маскировал эти качества напускной жизнерадостностью. Штатская одежда не улучшала его настроения. В форме он ощущал себя более уверенно.

— Хотите кофе? — предложила Анна. — Давайте я повешу ваше пальто, на улице сыро.

— Вы очень любезны…

Сняв пальто, Массон подошел к окну и выглянул на улицу. Ресслер присоединился к нему, его глаза за стеклами очков лихорадочно сверкали.

— За мной следят уже несколько дней. Это Анна заметила…

— Не несколько дней, а уже целую неделю, — уточнил по привычке Массон. — Это мои люди… они работают посменнокруглые сутки. Я принял такие меры предосторожности ради вашей безопасности.

— Но почему именно сейчас? Что-то случилось?

— Какая разница когда? Главное, что ваша работа слишком важна… и для нас, и для русских…

Массон сел в кресло, стоявшее возле маленького столика, который Анна сервировала для кофе. Ресслер расположился в соседнем кресле и жадно отпил из своей чашки, не сводя глаз со швейцарца.

— Сейчас тысяча девятьсот сорок третий год, — начал он, выпив половину своей порции. — Прошло два года после вторжения Гитлера в Россию. Очевидно, недавно произошло нечто очень важное, из-за чего моя работа приобрела, как вы уверяете, такое большое значение, что вы тратите на меня столько своих людей…

Массон заставил себя расслабиться. Он улыбнулся, его яркие голубые глаза лучились неверием. Вся беда в том, что Ресслер — человек проницательный… не говоря уж об Анне! Какое счастье, что он пришел к ним сегодня! Войдя в дом, он сразу почувствовал, что настроение его обитателей резко изменилось. Анна вела себя настороженно, а Ресслер едва сдерживался, чтобы не впасть в панику. Массон поднял руку, успокаивая их.

— Раньше нам катастрофически не хватало людей. А теперь у меня неожиданно увеличился штат сотрудников. Поэтому я могу за вами присматривать: вы же для нас очень ценный кадр…

Пока он пил кофе, Анна присела на ручку кресла Рудольфа. Массон был доволен, заметив, что Рудольф пытается изобразить из себя скромника, хотя, конечно, истинные его чувства были совсем иными. «Может, это и банально, — подумал Массон, — но лесть действительно безотказное средство». Он осторожненько попробовал еще немного нажать на Ресслера.

— Что касается ваших визитов на виллу Штутц… по-моему, вам следовало бы периодически менять маршрут и время посещения… Чтобы мои люди попрактиковались в присмотре за вами. Относитесь к этому как к игре…

— Хорошо…

Продолжая радоваться радужным комплиментам Массона, Ресслер принялся за вторую чашку кофе, которую налила ему Анна. Лихорадочный блеск в его глазах постепенно исчезал.

«Странный человек этот немец, — думал Массон. — У него настолько непримечательная, заурядная внешность, что можно пройти мимо него по улице и потом не вспомнить, видел ли кого-нибудь вообще. Хотя, конечно, это большое преимущество…

Ладно, во всяком случае дело сделано. Лучше уйти, пока разговор не принял нежелательного направления. От греха подальше…» Массон допил кофе, отказался от второй чашки, предложенной Анной, и, дружелюбно улыбаясь, встал.

— Мне пора…


— Думаю, Ганс, что все улажено, — заявил Массон, усаживаясь рядом с водителем лимузина.

Он вздохнул. Потом оглянулся и смотрел, не отрываясь, на окна Ресслеров, пока водитель выполнял запрещенный здесь разворот, чтобы вернуться на виллу Штутц. Что за странный человек P.P.!

За рулем сидел капитан Ганс Гаузаманн, кроме него в большой машине никого не было. До войны Ганс занимался бизнесом и обеспечил себя бесценными связями по всей Европе, вплоть до Финляндии.

В начале войны его завербовал сам швейцарский главнокомандующий, генерал Гизан. Деловые связи Гаузаманна представляли собой готовую агентурную сеть, и он мог держать швейцарское командование в курсе событий по всему континенту. Сейчас Ганс руководил расположенным на вилле Штутц совершенно секретным подразделением контрразведки, известным под названием «Бюро Н».

— Вы вздыхаете? — спросил Гаузаманн. — Что, задали они вам жару?

— Да нет, не особенно. Вначале возникла неловкая заминка, но потом я убедил P.P., что наши люди наблюдают за ним из соображений его же безопасности…

— И он это проглотил?

— Думаю, да. — Массон немного помолчал. — У Анны, конечно, другое мнение. Она понимает, что грядут большие неприятности, но, я полагаю, она поможет мне успокоить P.P.

«P.P.» — так они называли Рудольфа Ресслера. Это не было официальным псевдонимом: просто кому-то однажды пришло в голову так его назвать, и это вошло в обиход.

— Вы уверены в Анне? — продолжал расспрашивать Гаузаманн. — Вы же ее знаете…

— Мы с ней составили заговор за спиной ее мужа. — Лицо Массона озарила мимолетная улыбка. — Насколько мне известно, главное для нее — это душевный покой Рудольфа. В каких-то серьезных случаях мы с ней всегда заодно. А ведь сейчас действительно серьезный случай…

Остаток пути они провели в молчании. До района Кастаниенбаум, где одинокий мыс вдается в озеро, было не больше восьми километров. Через полкилометра Гаузаманн свернул к вилле Штутц. Это был очень мирный уголок. Впрочем, Сент-Олбанс — предместье в Англии, где работал центр «Ультра», тоже дышал покоем. И Пре-Вудс, где находилась штаб-квартира пятого отдела, в котором трудился Уэлби…

Человек в тирольской шляпе, темном плаще и кожаных сапогах открыл сварные железные ворота во внешней стене. Ворота закрылись, лимузин подъехал к дверям и встал.

— Я недавно вспомнил, — произнес Массон, — что когда я пришел в контрразведку, то был полон идеалов и не мог подумать, что моим основным занятием станет уговаривать других сказать правду и при этом самому постоянно лгать. Даже если по какой-то оплошности…

— Я вас не понимаю, — перебил его Гаузаманн, имевший привычку всегда говорить то, что думает.

— Р.Р… Я оставил его совершенно счастливым. Представляете, как бы он отреагировал, если б узнал, что Швейцария нашпигована немецкими агентами, охотящимися за ним? Ведь именно поэтому мы прикрываем его своими людьми. Ладно, хотя бы мы можем себя успокаивать тем, что немцы — в частности Шелленберг — слава богу, понятия не имеют о происходящем…

Массон не догадывался, Что это было, пожалуй, самым большим заблуждением за всю его карьеру.


NDA FRX… NDA FRX… NDA FRX…

Ровно в полночь Ресслер, сгорбившись и засунув половину тела в кухонный шкаф, где был спрятан радиопередатчик, стал вызывать московский Центр. Уже тогда советские агенты называли штаб-квартиру русской госбезопасности «Центром».

Перед этим Ресслер получил радиограмму от Дятла и теперь пытался передать ее в Москву. Он склонялся над рацией, когда жена протянула ему чашку кофе. Не будучи уверена, что ее муж уже пришел в себя после дневных переживаний, она решила дать ему ночью дополнительную порцию.

Она могла бы и не беспокоиться. Если уж Рудольф устроился в своем миниатюрном рабочем кабинете, то для него существует только одно — рация, прием и передача сигнала. Он на самом деле не помнил сейчас о визите Массона.

Он еще дважды повторил вызов. Как было условлено, эта часть шла в эфир в диапазоне сорока трех метров. Его «почерк» радиста, которым он отстукивал точки и тире, был устойчив и не отличался от обычного.

Затем Ресслер переключился на 39-метровый диапазон, что также было предусмотрено заранее. Он подождал и отхлебнул полчашки почти кипящего кофе. Он был занят. Он был счастлив. Он правил миром…


NDA OK QSR5… NDA OK QSR5…

Москва ответила на его вызов. Он подождал еще. Через несколько секунд должны прийти серии по пять букв и цифр — маскирующий сигнал для этой передачи.

Ресслер записал сигнал и только после этого начал передавать сообщение от Дятла о последних распоряжениях немецкого командования. Все передавалось на волне 39 метров. В мире P.P. все было нормально.


NDA FRX… NDA FRX… NDA… FRX…

В дрезденском центре радиоперехвата сигнал вызова был принят без искажений. Пока начальник отдела Мейер собственноручно записывал принятый сигнал, руководитель разведслужбы СС прослушивал тот же сигнал через дополнительные наушники.

— Кончилось! Вы потеряли его! Это и есть подозрительный сигнал?

— Он самый, — подтвердил Мейер. — Чтобы его выудить, понадобилось несколько месяцев. Мне удалось выяснить на данный момент лишь то, что передатчик находится где-то на линии Мадрид — Женева — Люцерн — Мюнхен.

— А нельзя ли поточнее?

— Если вы хотите услышать мои предположения — а на данный момент это не больше чем предположения, — я бы сказал, что он находится на участке Женева — Мюнхен.

— Это что же, «бродячий» передатчик? — настаивал Шелленберг.

— Я проверил списки всех наших сигналов вызова. Их были сотни, но этого там нет. Тут орудует один и тот же человек. Я уже стал узнавать его по почерку…

Вальтер Шелленберг был назначен руководителем разведслужбы СС после того, как его предшественника Рейнхарда Гейдриха казнила в Чехословакии специально присланная группа диверсантов.

Высокий, привлекательный, хорошо одетый, он предпочитал штатское платье — Шелленберг был одним из немногих нацистских лидеров, кого можно было назвать настоящим интеллектуалом. Он считал, что мозги важнее грубой физической силы.

По собственному решению и с полного одобрения Гитлера Шелленберг решил выявить советского шпиона, который, по его убеждению, передавал в Кремль во всех деталях планы фюрера.

Взявшись за такую задачу, Шелленберг как хороший игрок, а охота за шпионом — это, несомненно, игра, — сконцентрировал свои усилия на слабом месте любой разведсети: на связи. Подобная тактика раньше нередко приносила ему успех. Такой подход требовал выдержки и хладнокровия, а Шелленберг обладал этими качествами в полной мере.

— Вам следует задействовать наши новейшие подвижные станции радиоперехвата, — сказал Шелленберг.

— Да, они помогут нам получить пересечение азимутов и определить точное местонахождение передатчика, — согласился Мейер и тут же добавил: — Разрешите, я предложу, куда их лучше разместить?

— Да, пожалуйста, и мы их там установим, — заверил его глава СС.

Мейер подумал, что с Шелленбергом вполне можно ладить. Несмотря на свой высокий чин, он разговаривает с тобой как равный. Всегда улыбается, ведет себя вежливо, обходительно, не то что эти задаваки из Берлина, от которых слова человеческого не дождешься, одни только требования…

Конечно, форма нижней губы Шелленберга свидетельствовала о его безжалостности. Но таковы и должны быть люди, несущие на своих плечах огромную ответственность. Придвинув к себе кресло, Шелленберг уселся и спокойно ждал, пока начальник отдела обдумает его вопросы.

Для Шелленберга Мейер был ценным инструментом. И относиться к нему следовало бережно и уважительно, словно к скрипке Страдивари. Если Мейер выследит бродячий передатчик, то от него будет зависеть исход войны. Шелленберг не сомневался, что именно этим путем важнейшие секреты Германии уходят в Москву.

— Страсбург, — изрек Мейер, поразмыслив над крупномасштабной картой Европы с нанесенной на нее линией Мадрид — Женева — Мюнхен. — Вот где хорошо бы установить подвижную станцию слежения…

— А если, кроме того, полдюжины людей здесь поступят под ваше личное командование?

— Это была бы огромная помощь. Тогда мы сможем выиграть время…

— Да, времени нам как раз не хватает. Вы правы. Этот сигнал всегда слышен в диапазоне сорока трех метров? A потом — молчок?

— Да. Я думаю, что для передачи основного текста радист переходит на другую волну. Мы должны ее обнаружить. Дополнительно назначенные люди вполне с этим справятся.

— Великолепно! Великолепно! Оставляю все на ваше усмотрение, Мейер. Ну, и поскольку вы будете руководить большим подразделением, вы получите очередное звание и соответственно повышенный оклад.

Это была еще одна особенность тактики Шелленберга. Работая с человеком, которого он считал ценным кадром, Шелленберг старался вызвать в нем чувство благодарности, что обеспечивало ему лояльность и поддержку сотрудников. А информация Мейера была очень ценной, ибо не только позволяла надеяться, что умница Мейер отыщет этот передатчик, но и подтвердит мнение Шелленберга о том, что тут замешаны Советы.

В СД — разведке СС — знали, что русские агенты при радиосвязи пользовались одной маленькой уловкой. Сигнал вызова посылали на одной условленной волне, а затем переключались на другую, также условленную заранее, и передавали на ней основное сообщение.

Шелленберг поспешно оглядел просторное помещение, разделенное на стеклянные звуконепроницаемые кабинки. В каждой сидел оператор, прослушивавший определенную длину волны. В Дрездене в то время была самая мощная в мире служба радиоперехвата. Не обронив больше ни слова, он вышел из здания и сел вместе со своим адъютантом Францем Шаубом в машину, которая должна была доставить их на аэродром к самолету, отправлявшемуся в Берлин.

— Я абсолютно уверен, что они в Швейцарии, Франц! Я давно так думаю. Почему — сам не знаю. Надо наводнить Швейцарию нашими агентами. Я хочу, чтобы они глаз не сводили с конторы Массона. Если Мейеру удастся добыть мне доказательства, то я возьму Массона за горло. Но почему именно Швейцария??.. — с заметным раздражением повторил Шелленберг.


Исход крупных войн — как и большинства других событий, действующими лицами которых являются люди, — нередко решают весьма эксцентричные личности.

Летом и осенью 1943 года положение немцев было очень шатким. Красная Армия уже к концу года могла бы их полностью разгромить и дойти до Ла-Манша. Для этого были созданы все предпосылки.

На Восточном фронте два миллиона немцев противостояли пяти миллионам русских. Будь солдаты вермахта менее стойкими и решительными, они были бы раздавлены одним только численным превосходством противника.

К тому же, в это время германской военной машиной управлял из Волчьего Логова псевдо-Гитлер, не имевший военного таланта своего предшественника. Основным сходством между ними было то, что новый фюрер умел упорно настаивать на одобрении принятых им решений.

Ну, и в довершение всего таинственный Дятел, словно принося Сталину победу на блюдечке, сообщал ему в Кремль о передвижении каждой немецкой дивизии. Казалось бы, победить в таких условиях будет детской забавой, но сухорукий бывший семинарист из Грузии никак не мог этого добиться. Немцы сражались, как тигры.


В Дрездене Герберт Мейер, получивший подкрепление, прилежно трудился, пытаясь засечь местонахождение неуловимого передатчика. В свои тридцать лет он должен был бы служить в пехоте или в танковых частях, но, подобно Геббельсу, был колченогим.

На его длинном, словно жердь, туловище «красовалась» маленькая мышиная головка. Застенчивый и тихий, он служил с детства предметом насмешек для своих одноклассников. Они прозвали его Мышонком, и ненавистная кличка преследовала беднягу всю жизнь. Вероятно, поэтому в мирное время он выбрал профессию часовщика, позволявшую ему работать в одиночестве.

Судьба преподносит людям странные сюрпризы. Именно Мышонок с его навыком работы с точными приборами случайно попал в дрезденский центр радиоперехвата. Он оказался идеальным человеком для выслеживания Люси. Случай и Вальтер Шелленберг привели его туда, где он мог повлиять на исход второй мировой войны.

Сейчас Мышонок ждал, что принесет ему подвижная сеть перехвата, размещенная в столице Эльзаса — Страсбурге. Может, тогда ему наконец удастся засечь неуловимый передатчик, который он окрестил «Призраком»?


В Люцерне же «Призрак» — P.P. — продолжал жить исключительно на черном кофе и спать по четыре часа в сутки. Утром он вскакивал в трамвай, который шел до издательства «Новая жизнь», и старательно игнорировал сменявшихся телохранителей. Он рассеянно съедал скромный завтрак, скудный обед…

Все это было только прелюдией к настоящей работе, которая начиналась поздно вечером. Передачи Дятла становились все длиннее. Соответственно удлинялись и передачи для Москвы.

Тихий P.P., окруженный заботами Анны, был по-своему счастлив. Швейцарцы теперь считали его такой важной птицей, что приставили к нему охранников. А после Курска он знал, что Сталин к нему прислушивается… О чем еще может мечтать человек?


— Немцы засылают к нам все больше тайных агентов, — предупредил Гаузаманна Массон, едва прибыв на виллу Штутц и скинув плащ. — Готовится что-то серьезное…

То, что сейчас испытывал Роже Массон, меньше всего походило на счастье. Повернувшись во вращающемся кресле спиной к заваленному бумагами столу, Гаузаманн наблюдал за шефом контрразведки.

— Что делают эти агенты? — спросил Гаузаманн и получил самый неожиданный ответ.

— А ничего! Вообще ничего! Они не высовываются из своих отелей в Берне, Женеве, Базеле. В Люцерне, слава богу, их еще нет… насколько мне известно. Ганс! Они, несомненно, ЖДУТ…

Гаузаманн погрыз карандаш, подумал и спросил:

— Ждут чего?

— То-то и оно, Ганс, что я не знаю! Тут чувствуется почерк Шелленберга, это какой-то коварный замысел.

— Но вы можете их выдворить из страны, — предложил Гаузаманн. Сам бы он так и поступил.

— Так они зашлют свежую команду. А в следующий раз мы, вполне может статься, не сумеем выявить всех. Они могут проскользнуть сквозь нашу сеть, и мы даже не узнаем, что они здесь. А это, Ганс, будет страшно опасно…

— Но что может натворить Шелленберг на этой стадии игры?

— Случилось кое-что еще, и мне это тоже не нравится…

Массон мерил шагами кабинет так рьяно, словно за остановку больше чем на несколько секунд ему грозила смертная казнь. Гаузаманн никогда не видел его таким взволнованным.

— Знаете, что случилось, Ганс? Шелленберг прислал мне через Гизевиуса, вице-консула Германии, личное послание. Он пишет, что хотел бы встретиться со мной накоротке, предпочтительно на нашей территории. Это психическая атака. Правда же? Он прячет в рукаве какие-то козыри…

— Ну, так дайте ему разыграть их…

Массон по-прежнему не слушал его. Гаузаманн готов был побиться об заклад, что до его шефа даже не доходит смысл сказанных слов.

— Я уверен, что все это каким-то образом связано с Люси, Ганс. Я знаю Шелленберга. Если он когда-нибудь докопается, что мы прикрываем человека, передающего военные секреты Германии в Кремль, мы можем, не задерживаясь, отправляться в горы. Все равно на следующий же день немцы вломятся к нам в дом.

— Чего я никогда не мог понять, — оживленно заговорил Гаузаманн, сознательно меняя тему, — это почему Дятел пересылает свою информацию через Люси? Почему он не связывается с Москвой напрямую?

— Меня это тоже всегда удивляло, — ответил Массон. — Ладно, я, наверное, слишком разволновался. Шелленберг не додумается, что между нами существует какая-то связь.


— Вы знаете, Шауб, — обратился к адъютанту сидевший в своем берлинском кабинете Шелленберг, — по-моему, что-то не так с этими швейцарцами. Они ни за что не осмелились бы служить передаточным звеном и ретранслировать сообщения советского шпиона из Германии в Россию. Линия, нарисованная Мейером на карте, проходит через Мюнхен…

— Вы думаете, радист сидит в Мюнхене? — поинтересовался Шауб.

— Когда Мейер разберется с этим делом, я думаю, ответом будет Мюнхен или его окрестности. Бог с ним, нам надо брать пример с нашего драгоценного Мейера — какая потрясающая у него выдержка! — а посему обратимся к иным вопросам, как сказал бы фюрер…


Ни один из корифеев шпионажа: ни Роже Массон, ни Вальтер Шелленберг — не представляли себе, как давно была задумана эта система связи. Линия Люси — P.P. поистине служила передаточным пунктом при двустороннем обмене сигналами между Дятлом и Москвой.

На жаргоне советских разведчиков Люси был тупиком на случай опасности. Даже если немцы засекут Люси, это все равно отвлечет их внимание от исходного источника — Дятла, работающего на самом верхнем уровне нацистской иерархии.

Эта операция планировалась много лет назад, еще в тридцатые годы, когда на посту министра государственной безопасности был не Берия, а Ягода.

Советы пытались засеять как можно больше полей в разных странах. Иногда, как и следовало ожидать, семена попадали на каменистую почву. Но были и те, что расцветали пышным цветом и своими плодами отравляли Запад. Скажем, Тим Уэлби, обаятельный, умевший внимательно слушать и мало говорить, упорно делал себе карьеру в Лондоне. А Дятел, ставший величайшим достижением Ягоды, взобрался к вершинам власти в гитлеровской Германии…

Глава 37

— Ну, я про таких парней вообще ничего не знаю, — заявил Лен Ридер. — Он какой-то нетипичный. Этакий голубоглазый летчик сорокового года… Да все это было миллион лет назад! Битва за Англию… Может, ему просто бабу надо, — добавил он, подмигнув.

— Ах ты ублюдок!..

Пако страшно рассвирепела. Склонившись над Линдсеем, она прикладывала к его раскаленному лбу холодную влажную тряпицу. Резко выпрямившись, девушка замахнулась на Ридера правой рукой, намереваясь влепить ему оплеуху. Он перехватил ее руку и усмехнулся.

— Только не надо Мне рассказывать, что ты в него влюбилась. Я все равно не поверю. Ты — настоящая женщина, и тебе нужен настоящий мужчина…

— Вы тревожите моего пациента, — послышался у входа в заброшенную хижину мягкий голос.

Ридер обернулся и оказался лицом к лицу с доктором Мачеком, который вошел внутрь с улыбкой, а теперь внимательно разглядывал англичанина сквозь свои очки без оправы.

— Я не могу вам позволить так себя вести, — продолжал доктор. — Прошу усвоить, что, если я вызову Хелича, вас попросту расстреляют. Извините, что вынужден говорить с вами так грубо…

— Педик ползучий…

Ридер выпустил Пако и, побагровев от досады, выскочил из хижины, сжимая автомат.

— Наконец-то мы избавились от главного грубияна! — произнесла Пако, растирая сдавленное Ридером запястье. — Я с самого начала говорила: этот тип мне не нравится…

— А как наш больной? — поинтересовался Мачек. Он прошел вперед и, нахмурившись, осмотрел Линдсея, лежавшего с закрытыми глазами на набитом соломой тюфяке. — Мокрый как мышь… так вроде бы говорится? Тоже не самое изящное выражение…

Пако подождала, пока Мачек осмотрит англичанина. Они прошагали уже много миль, и много недель отделяли их от ущелья, в котором полковник Ягер обрушился на Хелича. Болезнь Линдсея постоянно усиливалась. Он совершенно ослаб, и по настоянию Мачека были сделаны носилки, в которых англичанина несли всю дорогу двое партизан.

У партизан теперь был новый временный лагерь — один из дюжины за последнее время — убогая деревушка, притулившаяся на склоне одной из боснийских гор. Она словно карабкалась по ступеням вверх: одна крыша нависала над другой. Жители оставили свои дома перед приходом немецкой колонны, и теперь сюда тайно вселились партизаны Хелича.

Они понесли большие потери в стычках с Ягером. Приходя в сознание, Линдсей иногда видел, как в отряд вливались новые силы. Это выглядело загадочно: новички словно материализовались из пустоты. Он как-то говорил об этом с Пако.

— У Хелича репутация воинственного, никогда не отступающего командира, — устало объяснила Пако. — Поэтому они готовы пройти десятки миль пешком, лишь бы вступить в его отряд. Что они и делают, как только им предоставляется возможность раздобыть оружие. Без оружия и патронов Хелич никого в отряд не берет.

В ту ночь с ними был Густав Гартман, он тоже присоединился к разговору. Вопреки обыкновению, он казался подавленным.

— Понимаете, Линдсей, это доставляет им удовольствие: сражения, убийства… В этом мерзком закутке Европы столетиями длится кровавая бойня. Им все равно, с кем сражаться, лишь бы убивать. Почитайте историю Балкан. Когда нет врагов, они режут друг друга. Хорваты — сербов и так далее. Последние новости хороши для вас, печальны для меня и кошмарны для нас троих…

— Мне непонятно… — вмешалась Пако.

К этому времени англичанин Линдсей, немец Гартман и наполовину сербка, наполовину англичанка Пако очень сблизились и стали закадычными друзьями. Доктор Мачек еще не был полноценным членом их «клуба», но правами гостя уже обладал.

— Ридер, — объяснил Гартман, — великолепно прячет свою рацию по ночам, а днем перевозит ее на одном из мулов. Он подкупил погонщика. Ридер связывается с внешним миром. Сталин гонит немецкую армию по всему фронту. Для вас, Линдсей, это формально хорошие новости. Для меня — плохие…

— Я не о том, — возразила Пако. — Вы сказали в конце, что для всех нас эти новости кошмарные.

— Вы верите в хрустальные шары?

Гартман достал свою трубку и жадно пососал мундштук. О том, чтобы закурить, не было и речи. Хелич застрелил одного из своих бойцов за костерок, разожженный, чтобы согреть озябшие от ночного мороза руки.

— Хрустальные шары, которые предсказывают будущее? — Пако склонила голову набок и с улыбкой воззрилась на немца. Она уже относилась к Гартману с большой симпатией. — А кто-нибудь тут умеет предсказывать будущее?

— Во сне мы часто видим такое, что ни за какие коврижки не пожелали бы увидеть наяву.

— Ну вот, теперь он заговорил о снах!.. — Пако умоляюще простерла руки к Линдсею, сидевшему, опершись о скалу. — Он дурачит меня, Линдсей…

— Мне кажется, — продолжал Гартман, — что когда лет через сорок люди оглянутся назад, они увидят, какой катастрофой было позволить Сталину пройти половину, а может быть, и всю Европу. Жизнь новых, еще не родившихся поколений будет искалечена этой войной.

— О, я слышу глас мудреца! — насмешливо воскликнула Пако.

— Дай ему договорить! — вмешался Линдсей.

— Продолжай, о мудрый человек…

— Люди забывают историю. Сейчас Англия воюет с Германией. Но когда-то главным врагом Англии была Франция, а еще раньше — Испания. Я думаю, на самом деле естественный союзник Англии — Германия, и наступит день, когда Англия это осознает. И Германия тоже. Но какие потери к тому времени понесет Европа, родина цивилизации?..

— Она все потеряет в этой проклятой войне! — сказал Линдсей и упал без чувств.


— Вы готовы съездить за границу, Уэлби? — спросил полковник Браун.

— Надолго, сэр?

Уэлби старался держаться, как всегда, раскованно, чтобы скрыть, насколько он ошарашен предложением Брауна. Мысль о том, что он больше не заместитель Брауна и будет болтаться вдали от центра оперативного руководства, его отнюдь не радовала.

Время близилось к полуночи, когда его срочно вызвали на Райдер-стрит. Он знал, что, кроме него и Брауна, в здании никого нет, если не считать дежурного на первом этаже, который встретил Уэлби и запер за ним входную дверь.

— Вы поедете в Каир, — сказал полковник.

Браун был чем-то встревожен. Он расхаживал по комнате, сцепив за спиной руки, и быстро поглядывал на собеседника, словно раздумывая, какое принять решение.

— На постоянную работу, сэр? — поинтересовался Уэлби.

— Нет, в краткосрочную командировку. Мне кажется, они там погрузились в летаргию. Каир остался в стороне от главных событий с тех пор, как Монтгомери вышиб Роммеля из Северной Африки и вместе с янки вторгся в Сицилию и Италию. Судя по донесениям, они там застоялись… Мне необходима информация! И побыстрее, черт побери!

— А какова основная цель поездки?

Полковник снова нерешительно замер, бросая на Уэлби быстрые взгляды. Уэлби же, напротив, был непроницаем. Он знал, что Браун не любит, когда его заместитель отсутствует. Уэлби сумел стать незаменимым в рутинной канцелярской работе отдела.

— Основная цель — это Линдсей, — отрывисто бросил Браун. — Говорят, вы с ним не очень-то ладили?

— Да я встречался с ним всего пару раз! Он мне показался довольно толковым парнем…

— Отправляйтесь в Каир и устройте большой тарарам, выясните, что с ним стряслось. Наверняка у них есть хоть какие-то новости, хорошие или плохие… А если нет — пусть срочно что-то разузнают… — Браун замялся, но все же решил продолжить: — Это исходит от самого… того, что курит сигары…

Вот что, очевидно, ввергло Брауна в такое беспокойство. «Где Линдсей? Я хочу, чтобы он вернулся. Затраты не имеют значения. Приступайте СЕГОДНЯ…»

«Боже Всемогущий! — думал Браун. — СЕГОДНЯ…»

Полковник был бы счастлив узнать хоть что-нибудь через месяц… Уэлби, слушая Брауна, уселся посвободнее и старался скрыть, как он доволен, что выбрали именно его.

— Ваш отец — арабист, — продолжал Браун. — Он знает Ближний Восток. Вы от него наверняка чему-нибудь научились. Ваш самолет вылетает завтра ночью из Лайнхэма в Уилтшире. Учтите, что этой командировки в Каир официально не существует. Распишитесь в журнале перед отъездом. Пусть все думают, что вы в Лондоне…

— Я поеду под собственным именем? — спросил Уэлби.

С виду спокойный, он волновался не меньше, чем Браун. Отправление через сутки… а ведь еще надо успеть связаться с Савицким!..

— Еще чего?! — ответил Браун. — Вы будете Питер Стендиш, вплоть до самого возвращения…

Полковник достал что-то из нагрудного кармана и положил на стол. Это оказались британский паспорт и конверт. Уэлби, по-прежнему прикидывающийся скромником, взял паспорт и внимательно изучил его.

«Мистер Питер Стендиш. Гражданин Великобритании по рождению». Как обычно, ужасная фотография. На кожаной обложке — потертое золотое тиснение: изготовители даже об этом позаботились, чтобы каждому было понятно — этим документом человек пользуется всю жизнь.

— Питер Стендиш, не странноватая ли фамилия для англичанина? — спросил Уэлби, убирая конверт в карман.

— Мы сочли, что она вам вполне подойдет. — Браун улыбнулся. — В конверте имя человека, с которым вы должны связаться по прибытии… еще там лежат египетские деньги и рекомендательное письмо. Больше не о чем и мечтать, не так ли?


«Глен Миллер» — американский бомбардировщик типа «либерейтор», прибыл в аэропорт «Каир Западный» через час после восхода солнца. Тим Уэлби потянулся, разминая затекшие руки и ноги, а огромный аэроплан тем временем готовился к посадке в Египетской пустыне.

Путешествие было кошмарным, и Уэлби не удалось даже сомкнуть глаз. В гигантском фюзеляже не было сидений: каждому пассажиру выдали по спальному мешку, которые елозили по полу на протяжении всего полета. Рядом с Уэлби лежал английский генерал-майор с красными петлицами.

— Вы, наверное, из ученых, которых начальство гоняет по командировкам? — поинтересовался генерал.

Уэлби в ответ улыбнулся, пытаясь подавить зевоту. Одежда его была измята, больше всего на свете ему хотелось побриться и выспаться после бессонной ночи, проведенной в размышлениях о том, что самым большим парадоксом будет, если их сейчас собьет немецкий истребитель. Если бы немцы знали, кто летит на этом самолете, они бы подняли в воздух всю авиацию с приказом: «Найти и уничтожить».

— Наверно, я зря спросил, да? — заметил генерал. — Однако вы обратили внимание на то, что на борту самолета около дюжины пассажиров и ни один из них не имеет ни малейшего понятия, кто его спутник. Вам не кажется, что с нами может лететь какой-нибудь шпион…

«Либерейтор» круто пошел вниз. Пустыня цвета глубокой охры двинулась навстречу самолету, колеса коснулись почвы, машину неприятно встряхнуло, она, замедляя ход, плавно покатилась по посадочной полосе и наконец встала. Рев моторов и вибрация стихли. Уэлби оглянулся на других пассажиров. У всех были бледные, ничего не выражающие лица.

Кто-то открыл дверь самолета снаружи. В кабину ворвался свежий воздух, вытеснив прежнюю зловонную атмосферу со слишком высоким содержанием углекислоты. Пассажиры выкарабкивались из спальных мешков, словно насекомые из коконов.

— Мистер Питер Стендиш! Сэр, вы первый к высадке! Проходите, пожалуйста…

«Изумительный способ скрыть мое появление», — язвительно подумал Уэлби.

Избегая любопытных взоров, он взял чемоданчик и, с трудом передвигая затекшие ноги, пошел к выходу.

К борту, прямо под открытой дверью, был приставлен металлический трап. Первое, что ощутил Уэлби, спустившись, была тишина пустыни. Идиот, прооравший его имя, стоял у подножия трапа.

— Майор Харрингтон к вашим услугам, сэр! Я из службы безопасности. Пожалуйста, следуйте за мной вон к тому зданию. Да, и поздравляю вас С прибытием в Египет! Вы впервые здесь? Ну еще бы! Можно было и не спрашивать.

Уэлби не верил своим глазам. На Харрингтоне была безупречная, аккуратно застегнутая форма цвета хаки с тщательно отутюженными шортами. Руки и ноги, не говоря уж о лице, были цвета красного дерева. Но усы!.. Уэлби видел карикатуры в журналах, приходящих с Ближнего Востока, на которых изображался летчик Кайт с гигантскими обвисшими усами. Харрингтон носил именно такие усы.

— Стоило ли во всеуслышание объявлять мое имя? — спросил Уэлби, когда они бок о бок шагали по твердой безжизненной земле.

— Это лучше, чем прокрасться к вам тайком. Если вызвать вас громогласно, то другие пассажиры, не успев добраться до Каира, уже позабудут ваше лицо и тем более имя.

Уэлби отметил, что ночные испытания ослабили его обычно железную выдержку. А Харрингтон вовсе не походил на безвольного болвана, каким его представлял себе Уэлби. Войдя в здание, провожатый проверил паспорт Уэлби и принялся рассказывать последние новости:

— Мы посылаем «дакоту», чтобы вывезти Линдсея из Югославии. Вы прибыли вовремя…

— А откуда вы знаете, где он? Линдсей, что, добрался до военной миссии союзников? С ним есть радиосвязь?

Уэлби нарушил все свои правила, задав целую серию прямых вопросов, но он продолжал сыпать ими, сонно растягивая слова.

— Позвольте мне тоже сохранить свои маленькие секреты. Не обижайтесь… Вот мы и пришли. Вам не жарко? У нас здесь вещи разных размеров, и вы можете переодеться, а не то зажаритесь в своем одеянии, Не говоря уж о том, что в нем вы выглядите заметнее, чем скорпион на тарелке…

Уэлби вынужден был признать, что под обманчивой внешностью фанфарона скрывается хороший организатор. Оставшись один в комнате с цементным полом, обставленной случайной мебелью, он выбрал себе одежду из вещей, разложенных на столе. Уэлби почти закончил переодеваться, когда раздался стук в дверь.

— Входите, — отозвался Уэлби.

— Так вы смотритесь гораздо лучше…

— Я заметил, что остальные пассажиры уехали автобусом, взяв ШУФТИ вон в том окошке. А мы на чем поедем?

— «Шуфти»? Я смотрю, вы на лету схватываете местный жаргон.

Уэлби впервые более внимательно присмотрелся к Харрингтону, застегивая пуговицы нагрудных карманов рубашки. Фатовские усы сбивали с толку, отвлекая внимание от проницательных серых глаз, способных заметить малейшее ваше движение.

«Да, такой и через десять лет меня узнает, — подумал Уэлби, — даже если я переоденусь в арабскую одежду».

— Так вы говорили о транспорте… — Харрингтон, словно комик из мюзик-холла, покрутил усы. — У нас есть джип. Я сам его поведу. Вы будете обозревать окрестности. Монти избавился от всех штабных машин перед Аламейном. Думаю, затопил их в Средиземном море. Очень мило. Ладно, скажите «заветное слово» — и мы двинемся в путь.

— Я предполагал встретиться с лейтенантом Карсоном в отеле «Шеферд».

— Правильно. Я только что связался с Джоком… это Карсон… пока вы переодевались. Он просил сообщить ему, как только вы приземлитесь. Вы нашли тут туалет? Я смотрю, вы хорошо устроились… Ладно, помчались. Э-ге-гей!


— Здесь явно какая-то загадка, — размышлял Уэлби, когда машина неслась через пустыню по гудронированному шоссе. МАЙОР Харрингтон сопровождает его из аэропорта «Каир Западный». ЛЕЙТЕНАНТ Карсон ждет в гостинице. Что-то подсказывало Уэлби, что здесь произошла перестановка рангов, словно в перетасованной карточной колоде. Он явственно ощущал, что этот спектакль устроил именно Джок.

— Подъезжаем к пирамидам, — сообщил Харрингтон и добавил: — Это обязательная фраза гидов в этом месте. Можно взобраться вон на ту, на пирамиду Хеопса…

Он указал на нее одной рукой, а другой держал руль.

— Турки или еще кто-то, — продолжал Харрингтон, — ободрали мрамор. Пирамида похожа на огромные ступенчатые скалы… вот отсюда ее хорошо разглядывать… Но ступени великоваты, чтобы по ним шагать. Подниматься надо по одному из ребер. Придется покарабкаться. Однако до чего ж великолепный вид открывается сверху! Видно всю дельту…

— Я как-нибудь попытаюсь туда залезть.

— Если у вас найдется время, я вас сюда привезу…

Три древних сооружения стояли рядом. На фоне голубого неба их грани казались остро заточенными. Солнце уже начало пригревать спину Уэлби.

Пустыня кончилась неожиданно, дорога повернула под острым углом налево и дальше, насколько было видно глазу, шла по прямой. Цепочка двухэтажных вилл, смесь всех европейских стилей, тянулась вдоль обочины.

— Вон отель «Мена Хаус», — продолжал Харрингтон. — Похоже, чертовы русские собрались выиграть для нас войну. Не знаю, как вам, а мне это не по нраву.

— Я д-думаю, м-мы в-в-внесем свою л-лепту, когда наступит н-нужный момент.

Уэлби заикаясь произнес эту фразу и почувствовал, что Харрингтон оглянулся, внимательно изучая его профиль. Он ощущал, что в его недолгих отношениях с Харрингтоном что-то изменилось, словно в механизме зубец шестерни проскочил, не зацепившись за храповик.

— Все богатые мусульмане живут в этих идиотских домах, — произнес Харрингтон, не меняя тона. — Говорят, несколько итальянских архитекторов перед войной выстроили эти диснеевские декорации.

Остаток пути они проехали в молчании.


— Вы не могли бы высадить меня чуть не доезжая до «Шеферда»? Ярдов так за сто? — спросил Уэлби. — Лучше мне не появляться на людях в компании военных. Я, конечно, лично против вас ничего не имею…

— Ну разумеется! Сделаем! Вам отвели шестнадцатый номер…

— Знаю.

Уэлби резко оборвал собеседника. Он словно захлопнул свою раковину, его реакция очень заинтересовала Харрингтона. Они медленно ехали по улицам, пробираясь сквозь толпы арабов. Переводчики, зарабатывавшие себе на хлеб, обслуживая заезжих иностранцев, пялились на Уэлби.

— На вас обращают внимание, — предупредил Харрингтон. — Сразу видно, что вы приехали издалека — у вас не загорели ноги. Мы сделали все, что могли, выдали вам брюки вместо шорт, но лицо и руки вас выдают. Они белее первого снега.

Уэлби принюхивался к смеси восточных запахов: отбросы, гниющие в канавах, запахи восточного базара и восточных тел… Они казались ему знакомыми, приятными. Лотки уличных торговцев, набитые ожерельями разноцветных бус и прочими побрякушками, почти перегораживали улицу. Звучала какофония многоголосого спора на арабском языке. Харрингтон вел джип очень аккуратно, он ловко лавировал в толпе, временами проезжая буквально на волосок от верблюдов.

— Вот и гостиница. Вон то здание, видите? Недалеко отсюда. Так… Высаживайтесь здесь. До назначенного времени — двадцать минут. Джок любит пунктуальных людей.

— Спасибо, что подбросили…

Уэлби двинулся по забитой народом мостовой, стараясь не попасть ногой в зловонную канаву. Харрингтон не смотрел на него, отъезжая. Уэлби убедился в этом, задержавшись перед витриной какой-то лавчонки. Стекло было грязным, но отражение в нем оказалось достаточно четким, чтобы проверить, есть за ним слежка или нет.

Конный экипаж въехал на край тротуара. Возница-араб показывал на что-то своим пассажирам, двум английским офицерам.

— Загорели дочерна, — отметил, оглянувшись, Уэлби. — Старые служаки.

Как раз таких бы и послали последить за ним. Идеальным шпиком был бы араб. Но араб здесь не годится — его не пустят в «Шеферд». В душе Уэлби боролись два противоположных чувства.

Его радовала атмосфера странного, шумного беспорядка, напоминавшая ему о детстве, проведенном в Индии. Однако более осторожная часть рассудка подавила эмоции. Уэлби снова был готов к любым неожиданностям… словно закрылись крепостные ворота. Переиграл ли он Харрингтона?

— Скорее, ничья, — подумал Уэлби.

Экипаж проехал, и он пошел следом за ним. Офицеры не могли его видеть из-за поднятого тента.

Возле ступенек, которые вели к отелю «Шеферд», Уэлби остановился, чтобы утереть пот со лба. Солнце нещадно палило с безоблачного неба. Над улицей плыло горячее марево. Убрав платок в карман, Уэлби взглянул на часы. Стоило поторопиться…

В переполненном гостиничном холле вращались вентиляторы, перемешивая вязкий воздух. Уэлби поднялся по лестнице и вошел в пустой коридор, разглядывая номера на дверях и останавливаясь, чтобы проверить: не идет ли кто за ним. Убедившись, что все в порядке, он прошел дальше по тихому коридору и постучал условным стуком в дверь двадцать четвертого номера.


В шестнадцатом номере зазвонил телефон. Невысокий, плотно сбитый шотландец с коротко стриженными светлыми волосами, одетый в форму армейского лейтенанта, поднял трубку. Он говорил отрывисто, с явным шотландским акцентом, причем довольно нечленораздельно.

— Слушаю. Кто это?

— Это я, Харрингтон. Посылка вот-вот будет у вас. Содержимое может быть повреждено. Кстати, я поболтал с этим новым парнем.

— Ну и как?

— Он меня беспокоит. Я его спросил напрямую. Он в ответ начал заикаться. Так бывает, когда человека застигнешь врасплох. Это случилось один только раз, но пища для размышления есть. Хотя, вполне возможно, тут нет ничего особенного…

— Спасибо за звонок. Увидимся позже.

Человек по имени Джок Карсон положил на стол сцепленные руки и взглянул в окно, ВПОЛНЕ ВОЗМОЖНО, ТУТ НЕТ НИЧЕГО ОСОБЕННОГО… В переводе на нормальный язык это означало, что колокол тревоги звучал, будто провозвестник смерти.


В ответ на стук Уэлби дверь двадцать четвертого номера распахнулась, и невысокий человек, одетый в спортивный костюм цвета хаки, впустил его в комнату. Человек закрыл дверь и запер ее на ключ.

— Влацек? — прошептал Уэлби. — Москиты сильно кусаются…

— Малярию насылает Аллах, дабы укрепить нас, — ответил Влацек.

— У меня только несколько минут, — возбужденно сообщил Уэлби. Он оглядел комнату, отметил беспорядочно разбросанную по кровати одежду, затем посмотрел на застекленную дверь.

— Это, как я понимаю, балкон? Скажите, окна шестнадцатого номера действительно выходят на другую сторону отеля? Вы уверены?

— Абсолютно уверен, сэр. Давайте переговорим на балконе.

У Влацека, поляка, родившегося в российском пограничье, было типично славянское лицо. Широкие скулы, крупный нос и выпяченная нижняя челюсть. Костлявое тело. Стеклянные карие глаза. Руки с длинными пальцами, с виду совсем не мускулистые, кожа да кости, но на самом деле крепкие как железо. Руки душителя.

Влацек говорил по-английски тихо, медленно, осторожно выбирая слова. Звук «р» ему не вполне удавался. Поляк был в парусиновых теннисных туфлях. Он вышел вслед за Уэлби на балкон настолько бесшумно, что англичанин вздрогнул, неожиданно обнаружив его сбоку от себя. Быстро оглядевшись, Уэлби заговорил:

— Меняприслали из Лондона, чтобы вывезти Линдсея. По-видимому, он жив и находится в Югославии. Говорят, что его вывезут на «дакоте». Скорее всего на первом этапе путешествия его привезут сюда…

— Нет, сюда не надо. — Поляк покачал головой и закурил сигару. — Нельзя допустить, чтобы он добрался до Лондона живым. За это отвечаю я. Вы же должны проследить за тем, чтобы «дакота» приземлилась в аэропорту Лидда. Это в Палестине.

— Я знаю. Но почему Палестина?

— Мне нужно, чтобы он задержался там на два дня. За это время я выполню свое задание. За два дня…

— Однако у меня могут возникнуть серьезные сложности. Линдсея хотят перебросить домой как можно быстрее. Допустим, мне удастся устроить посадку в Лидде, но два дня…

— Скажите им, что вам это необходимо для первоначального инструктажа. К тому же Линдсей утомится. Постарайтесь настоять, что ему перед путешествием в Лондон следует отдохнуть.

— Но почему все-таки Палестина? — повторил Уэлби.

Разговор начинал походить на словесную дуэль. Влацек, казалось, решил не отвечать. Уэлби демонстративно посмотрел на часы. Пять минут отсутствия… Карсон может начать его разыскивать.

— В Палестине, — монотонным голосом сказал Влацек, — евреи часто убивают английских военных и полицейских. Это вам не Египет. Палестина — вулкан, готовый взорваться, и еще одно убийство спишут на европейских экстремистов. Если удастся, встречаемся завтра на час позже, чем сегодня. Если нет, то послезавтра, еще на час позже, и так далее.

— А вдруг — что очень вероятно — я не смогу вырваться и прийти к вам?

— Если вы отправитесь в Палестину, я буду знать. Найдете меня в Иерусалиме в отеле «Шарон». Снова в двадцать четвертом номере.

— Ладно, мне пора. Времени уже не осталось…

— Лейтенант Карсон — офицер разведки, у него очень высокий ранг…

Уэлби оставил коротышку на балконе, тот стоял, глядя вдаль и посасывал сигару, зажав ее пожелтевшими от никотина зубами. Уэлби подумал, что Влацек один из самых зловещих людей, каких ему когда-либо доводилось видеть, и попытался сообразить, кого же ему напоминает поляк.

Он открыл дверь и предусмотрительно выглянул в коридор, который оказался по-прежнему пуст. И тут вдруг его осенило. Да-да, эти стеклянные глаза… Ящерица, вот он кто!


Уэлби не сразу направился в шестнадцатый номер, а немного задержался в коридоре. Ему надо было убить две минуты, остававшиеся до встречи с Карсоном. Две минуты, чтобы восстановить внутреннее равновесие.

Сколько спешки было в Лондоне после разговора с полковником Брауном! И все сопряжено с опасностью. Срочный звонок из телефона-автомата Савицкому. Уэлби пытался в невинных с виду выражениях объяснить русскому, какой сюрприз преподнес ему Браун. Савицкий сказал, что они должны встретиться и обсудить, «как дела у бедной девочки».

— Через восемь часов вас устроит? — спросил Савицкий.

Боже, как, должно быть, засуетились в Москве! Сообщение Савицкого наверняка вызвало там переполох… словно кот забрался в голубятню. Однако они успели все организовать, и Уэлби дал для этого всю информацию. С Савицким они встретились за завтраком в отеле «Стрэнд Палас» на набережной. Слава богу, там не требовались продовольственные карточки.

— Мы послали человека в ту же каирскую гостиницу, в которой у вас встреча со связным, — сообщил ему Савицкий.

Одетый как английский бизнесмен, он выбрал угловой столик, где их не могли увидеть остальные посетители ресторана. Русский не упускал мелочей.

— Его зовут Влацек, — продолжал Савицкий, — он будет ждать в двадцать четвертом номере, пока вы не появитесь. Ждать сутками, если необходимо. Он поселится в этом номере. Ваш пароль будет…

Торопливо давая инструкции Уэлби, Савицкий высказывался о некоторых вещах очень неопределенно. В то время англичанин списал это на спешку, в которой Савицкий готовил всю операцию, на то, что русский пребывает в состоянии, близком к панике…

— Кто такой Влацек? Подпольщик? — допытывался Уэлби.

— Избави Бог, нет! — ответил ошарашенный Савицкий. — Он поляк. Нанялся на какую-то должность в английский отдел пропаганды. Поэтому он может открыто разгуливать по Каиру. Только не показывайтесь с ним на людях, вот и все…

Теперь, стоя в коридоре отеля «Шеферд», Уэлби задумался о том, кто же все-таки такой Влацек. Он разговаривал хотя и мягко, но так, словно Уэлби был его подчиненным. И тут к Уэлби пришла мысль, моментально лишившая его присутствия духа. Кажется, он только что беседовал с профессиональным убийцей.


Харрингтон был открытым, жизнерадостным, дружелюбным. Карсон же оказался суровым и бдительно-настороженным. Рукопожатий при встрече не было. Хозяин закрыл дверь и указал на кресло, стоящее у накрытого стеклом стола. Пока крепко сбитый шотландец шел к своему креслу по другую сторону, Уэлби внимательно его разглядывал.

Первое, что он отметил, это нашивки лейтенанта на каждом плече. Уэлби предполагал, что они будут новехонькие, только что из магазина. Но нашивки оказались потрепанными, как и лицо их обладателя, украшенное крючковатым носом и глазами с тяжелыми веками. Карсон не тратил слов попусту.

— Мы ожидаем — если, конечно, Господь и погода позволят, — что подполковника авиации Линдсея доставят в Каир через пару недель и вы отвезете его на родину. Вы, естественно, здесь никогда не бывали. В пассажирскую декларацию «либерейтора», на котором вы прилетели из Лондона, внесены фамилии только одиннадцати пассажиров. Пока вы ждете здесь, вы не должны высовываться…

— Погодите минуту, лейтенант. Я хотел бы обсудить, как все будет проделано. Я одобряю вашу осторожность. Однако меня интересует предполагаемый маршрут, по которому Линдсей будет доставлен в Каир.

— ПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ?

Шотландец стал картавить заметнее. В этом мощном теле, чувствовал Уэлби, таились сила и напор локомотива. Они с Карсоном явно боролись за превосходство. Первая схватка была самой важной. Она устанавливала схему отношений, от которой уже не будет отклонений.

— Да, я именно так выразился, — спокойно подтвердил Уэлби.

— Мы определяем маршрут, устанавливаем время и доставляем в срок. Вы будете сопровождать его в Лондон.

— Как давно были определены все детали? Несколько часов назад или несколько дней?

— Несколько дней.

Карсон решил не вдаваться в подробности. Он сидел неподвижно, сцепив руки перед собой и уставившись на собеседника голубыми глазами.

— Каков все-таки маршрут? — настойчиво спросил Уэлби.

— Из Югославии в Бенгази, это в Ливии. «Дакота» приземлится на аэродроме Бенина, он расположен изолированно среди пустыни. После дозаправки перелет на «Каир Западный»…

— Нет! — Уэлби заговорил резко и неуступчиво. — Все было решено несколько дней назад. Могла быть утечка информации. Линдсей — это задача номер один. Я хочу, чтобы из Бенина его перебросили в Лидду, в Палестине. Я его там встречу. Парень будет измучен после всех приключений, да и перелет его утомит. Пара дней в каком-нибудь неожиданном месте… скажем, в Иерусалиме, пойдут ему на пользу. Изменение маршрута подстрахует нас от любой утечки. Лондон не в восторге от здешнего режима секретности…

— Бедный старый Лондон…

— Они могут прислать еще кого-нибудь, и он будет действовать более топорно. Как умный человек вы меня поймете. Сугубо между нами… Значит, Лидда? Хорошо?

Карсон сидел, словно статуя из красного дерева. Непостижимо, как он умудрялся столько времени сохранять одну и ту же позу. Уэлби сознательно не добавил больше ни слова. Он ощущал, что шотландец взвешивает «за» и «против». Уэлби знал, что логически трудно опровергнуть его доводы. Он старался не говорить угрожающим тоном, а просто констатировал факты, даже с некоторым сочувствием. Дескать, вы же знаете, как это делается, не я устанавливаю правила игры. Как умный человек вы…

— Пусть будет Лидда, — кивнул Карсон. — Мы хотим, чтобы наши гости остались довольны. Мне кажется — сейчас проверим, прав я или нет, — что вы вылетите в Лидду завтра в это же время. Однако вы не сможете узнать, когда прилетит Линдсей. Честно говоря, я и сам до сих пор не знаю… Ночь рекомендую провести в «Серых Колоннах».

«Серыми Колоннами» на здешнем жаргоне называли штаб-квартиру главнокомандующего силами союзников на Ближнем Востоке. Это был квартал мрачных жилых домов, отгороженный от города колючей проволокой. Карсон встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Уэлби, сидя в кресле, положил ногу на ногу.

— Меня больше устроит комната в этой гостинице! Вот эта, если возможно. Я приехал сюда не для того, чтобы меня помещали в лагерь для военнопленных. Я волен принимать решения самостоятельно…

Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение и было высказано в прежней бесцеремонно-дружелюбной манере. Карсон прищурился и поправил форменный ремень с кобурой.

— Назовите Причину. Хотя бы для отчетности.

— Безопасность. Противник наверняка держит «Серые Колонны» под наблюдением. А обо мне здесь ничего неизвестно. Я — аноним, и это лучшее прикрытие. Поэтому, пожалуйста, никакой охраны. Я сам могу о себе позаботиться.

Хорошо, вы поселитесь в этом номере. На связи с вами будет майор Харрингтон. Кстати, в Лидду вы полетите не из «Каира Западного», а из аэропорта «Гелиополис». И подбросят вас опять янки.

— Опять из-за пассажирской декларации?

— Вы все схватываете на лету. Британская авиация не повезет через Синай, не зная имени пассажира. Мало ли что, вдруг авария?.. Кстати, у янки авиакатастрофы бывают гораздо реже…

Карсон надел фуражку. Потом медленно козырнул, задержал руку в воздухе гораздо дольше положенного, опять посмотрел на Уэлби и пошел к двери, молвив на прощанье:

— Я распоряжусь насчет комнаты, когда буду выходить из гостиницы. Вы, пожалуйста, не подходите близко к стойке администратора. Вас как бы не существует…


— Лидда?! — рассвирепел Харрингтон, сидевший в своем кабинете на втором этаже «Серых Колонн». — Да Палестина — это же минное поле! Мне это совсем не нравится…

— Мне тоже…

Карсон глядел из окна на иссушенный солнцем садик, железную ограду и на тихую, обсаженную деревьями улочку. Ему был прекрасно виден пропускной пункт, через который предстояло пройти каждому, кто хотел проникнуть в святая святых.

— Пожалуйста, повторите, что говорилось в последнем радиосигнале Лена Ридера…

— Он кратко описал, где именно в Боснии должна приземлиться «дакота». Насчет опознавательных знаков мы договоримся непосредственно перед посадкой: фрицы часто жгут костры, чтобы ввести наших летчиков в заблуждение. Какой странный обмен: оружие и боеприпасы на Линдсея! Впрочем, это дело тех, кто наверху. В следующий раз Ридер свяжется с нами, когда нужно будет вылетать.

— А где «дакота»?

— Она ждет в Бенинском аэропорту, оружие уже загрузили. Пилот знает, что ему нужно будет прилететь обратно в «Каир Западный».

— Харрингтон, вы переусердствовали. Я же сказал про Лидду, сказал совершенно серьезно. Сообщите пилоту новые инструкции.

— Хорошо. — Харрингтон поколебался. — А какое у вас впечатление о Тиме Уэлби? И когда он сюда приедет…

— Он не приедет. Уэлби остановился в «Шеферде», в шестнадцатом номере. Так ему захотелось.

— Боже мой! Что это за шуточки? Он должен быть ЗДЕСЬ…

— Знаю. — Карсон отвернулся от окна как раз в тот момент, когда слабый ветерок, непонятно откуда прилетевший, зашуршал тяжелыми занавесями. — С другой стороны, может, и хорошо, что он не проникнет в наш, что называется, нервный центр. Два моих человека знают его в лицо — они следили за ним из наемного экипажа, ведут наблюдение и заметят, если он покинет отель.

— И вы считаете, что это хорошая мысль? Да он же запросто может уйти из отеля полюбоваться достопримечательностями Каира или поглазеть на танец живота…

— И везде за ним будут следовать наши люди. Он сказал, что хочет оставаться инкогнито. Его поведение было вполне логичным. Давайте посмотрим, будет ли он на практике следовать тому, о чем заявлял…

— Вы до сих пор не сказали мне, что вы о нем думаете, — откликнулся Харрингтон.

Карсон помолчал, взявшись за ручку двери. Его бесстрастное умное лицо выражало сосредоточенность. Он явно взвешивал свои слова.

— Я бы с ним в джунгли не пошел, — сказал он и удалился.

Глава 38

На следующее утро ровно в восемь Уэлби снова постучался в двадцать четвертый номер. На час позже, чем накануне. И опять дверь немедленно отворил маленький костлявый мужичонка. Уэлби подумал, что он еще больше исхудал.

«Может он тут голодает?» — с кривой усмешкой сказал он сам себе.

— Есть новости? — спросил Влацек, едва они вышли на балкон.

— Я договорился насчет Лидды. Бог знает, как мне это удалось…

— Когда он прилетает?

— Понятия не имею. Вы хотите, чтобы я вам все подал на блюдечке с голубой каемочкой?

— С голубой каемочкой? — Влацек говорил тем же спокойным, монотонным голосом, но Уэлби внутренне содрогнулся, услышав следующие слова коротышки. — Надеюсь, это не шутка? У нас с вами очень серьезное дело. Что у него за маршрут?

— Из Югославии он полетит в Бенинский аэропорт, это в окрестностях Бенгази. А потом, после дозаправки, — в Лидду. Вас это устраивает?

— Значит, вы отправляетесь в Лидду…

— Да, сегодня. Из аэропорта «Гелиополис».

— Тогда ждите его в Иерусалиме. Отель «Шарон». Я буду…

— В двадцать четвертом номере. Я вполне способен запомнить такие простые вещи.

Они перекидывались вопросами и ответами, словно шариками в пинг-понге, каждый хотел, чтобы их свидание как можно скорее окончилось. Уэлби положил руки в карманы, высунув наружу большие пальцы. Он заговорил, не глядя на коротышку и не позволяя ему себя перебивать:

— Пока что я сделал все, что мог. Харрингтон в любой момент может ко мне зайти, так что, пожалуйста, выслушайте меня. Я не в состоянии гарантировать, что мне удастся остановиться в отеле «Шарон». Вполне вероятно, что пройдет очень мало времени между тем, как я узнаю о прилете Линдсея, самим его появлением и нашим совместным вылетом…

— Я же сказал: мне нужно два дня.

Влацек, казалось, не слушал. В левой руке он держал маленькую зеленую чашечку с турецким кофе, в правой — одну из своих вонючих сигар. Он то отхлебывал кофе, то затягивался сигарой и стоял, вперив вдаль свои карие, стеклянные глаза.

— Я постараюсь.

— Мне совершенно необходимо два дня.

Уэлби не ответил. Демонстративно наморщив нос, он дал понять, что ему не нравится запах сигар. Но на Влацека это не произвело впечатления. Уэлби заметил, что Влацек вообще не тратил сил зря. Тогда Уэлби решил перейти в наступление и поскорее закончить эту встречу.

— Вы считаете, что доберетесь до Лидды вовремя? Учтите, я вылетаю сегодня.

— Ну разумеется…

— Тогда хорошо. Я должен возвращаться к себе. Но вообще-то я не в восторге от того, что нам придется снова встретиться в одном отеле.

— Я — очень желанный гость в Каире…

— Но только не в компании со мной. Ладно, мне пора…

— Учтите: два дня, мистер Стэндиш…

Уэлби вышел из номера, соблюдая те же меры предосторожности, что и накануне. Быстро пройдя по коридору, он завернул за угол к своей комнате и был неприятно поражен. Возле его дверей стоял Харрингтон, он как раз занес руку, чтобы постучаться.

— Ах, вот вы где… — Майор предусмотрительно не назвал его по имени, ожидая, пока Уэлби вставит ключ в замочную скважину, откроет дверь и пригласит его войти. Когда Уэлби затворил дверь, Харрингтон принюхался и скорчил гримасу.

— Запах дешевых сигар… вернее сказать, вонь. Вы попали в дурную компанию. Не так ли?

— Внизу, в холле, витают самые разнообразные восточные запахи…

Этот шутливый, а на самом деле опасливый обмен репликами насторожил Уэлби.

Харрингтон был докой по части допросов. Уэлби знал этот стиль. Якобы небрежный вопрос, повисающий в воздухе. А затем — молчание, в результате чего подозреваемого так и подмывает что-нибудь ответить.

— Садитесь, — предложил Уэлби. — Не хотите ли кофе? Или чего-нибудь покрепче?

Харрингтон выбрал стул с жесткой спинкой, стоявший возле стола, накрытого толстым стеклом; Уэлби волей-неволей вынужден был усесться на другой стул, так что они оказались лицом к лицу. Словно на допросе.

— Нет, благодарю, — дружелюбно откликнулся Харрингтон. — Солнце только взошло. До двенадцати я не пью… так сказать, пока не настанет мой час… Ваш час, кстати, уже настал…

Харрингтон выдержал паузу, глядя, как Уэлби медленно опускается на стул напротив него. В его словах было что-то зловещее. Неужели Харрингтон узнал о Владыке? Действительно ли коротышка такой уж «желанный гость» в Каире? Уэлби усилием воли подавил беспокойство. Первоклассный следователь обычно дожидается, когда Допрашиваемый уже не сможет совладать со своими страхами. Уэлби не произносил в ответ ни слова.

— Вылет из Гелиотропина в полдень, — небрежно продолжал Харрингтон. — Самолет отправляется в Лидду. Я договорился с янки. Я вас туда подвезу и покажу вам, куда идти. Все остальное зависит от вас. По «легенде» вы мой приятель, вам дали отпуск по состоянию здоровья. Вы переутомились, работая сверхурочно. Вы и в самом деле выглядите неважно. Вас угнетает… ну, я имею в виду бремя ответственности?

— Я справлюсь. А в чем состоит моя работа? Янки ведь такие общительные…

— Вы — администратор, — быстро ответил Харрингтон. — Занимаетесь общими вопросами. Это объяснит все. Вам главное — добраться до места. Никто вами не заинтересуется. Когда я пришел, вы были в холле?

«Да, дьявольская техника… — подумал Уэлби. — Как раз когда ты думаешь, что он от тебя отстал, Харрингтон снова набрасывается на тебя, словно овод. Может, стоит выйти из себя? Нет, пожалуй, не нужно».

Уэлби потянулся и подавил зевок.

— Мы что, будем тут сидеть до полудня? — поинтересовался он.

— Вы — да, черт побери! После нашей вчерашней встречи я сбился с ног, улаживая все трудности. Мой главный информатор связывает похищение трех автоматов «стен» и тридцати обойм со склада в Тель-эль-эль-Киберес готовящимся покушением на Линдсея…

Уэлби вздрогнул. Он решил себе это позволить. Собеседник не сводил глаз с его лица. Лицо же и голос Харрингтона стали абсолютно бесстрастными, непроницаемыми.

— Где этот Тель-эль-эль-Кибер— спросил Уэлби.

— Хороший вопрос. Это британский армейский склад. Он находится здесь, в Египте, на полпути между Каиром и Измаильский, на канале.

— Но тогда они, очевидно, по-прежнему думают, что он прилетит сюда. Если, конечно, ваш информатор не заблуждается. Извините, но мне это кажется не совсем правдоподобным.

— Мой информатор — разумеется, тайный — никогда не ошибался. — Харрингтон внимательно поглядел на Уэлби, который подергал болтающуюся пуговицу на своей манжете. Уэлби никогда не отличался аккуратностью в одежде. И опять Тим промолчал, не пожелав прыгнуть в манящую бездну.

— Я думал, вы зададите мне один вопрос, он напрашивается сам собой, и любой человек на вашем месте не преминул бы его задать, — заметил Харрингтон.

Давление усиливалось. Харрингтон потихоньку отбрасывал свою небрежно-фамильярную манеру. Он откровенно пытался выбить Уэлби из колеи. И все же лезть в бутылку сейчас было бы опрометчиво.

— Какой вопрос? — поднял брови Уэлби.

— Кто попытается посягнуть на жизнь Линдсея…

— Да немцы, кто ж еще?! — Уэлби, казалось, удивился неожиданному повороту разговора. — Если, конечно, это не пустые сплетни. Надеюсь, мне позволяется иметь свое мнение?

— Имейте что хотите, но это не немцы. А мой информатор надежнее некуда. Учтите это, и пойдем дальше. Так вот, ходят слухи, что воспрепятствовать Линдсею добраться до дома в интересах русских.


Американский самолет вылетел из Гелиотропина ровно в полдень. Харрингтон стоял, прикрыв глаза ладонью от слепящего солнца, и глядел вслед аэроплану, который исчезал в направлении Иная, оставляя за собой в небе грязный след.

Из здания за спиной Харрингтона вышел Карсон, он был в темных очках. Неторопливой, уверенной поступью он приблизился к Харрингтону. На несколько секунд воцарилось напряженное молчание.

— О чем вы думаете? — спросил Карсон.

Он снял очки, сложил их и спрятал в портфель. Движения его были четкими и аккуратными.

— Готов поклясться, тут что-то нечисто, — ответил Харрингтон.

— Докажите.

— Не могу. Вы знаете человека, который курит дешевые сигары? Они воняют, как верблюжье дерьмо.

— Нет, не знаю. А что?

— От Уэлби, когда я с ним встретился в «Шеферде», исходил именно такой запах. Он быстро выветривается… а пристает только если стоишь близко… повторяю, близко к курящему! Однако Уэлби уверял, что ни с кем не общался. И потом он мастерски уклоняется от наводящих вопросов…

— Ничего удивительного. Вспомните, откуда он явился.

Они стояли на полуденном пекле, почти не обращая внимания на солнце. Они давно привыкли к нему. Теперь здесь, в Египте, была тихая заводь, и оба мужчины это знали. Война отступила далеко, очень далеко. Это было как отлив, однако они понимали, что на сей раз волны не нахлынут вновь.

Однако тоненькие нити опасности все еще связывали их с Балканами. И с Грецией. И с Югославией. Харрингтон и Карсон не торопились уходить с аэродрома, потому что там можно было спокойно поговорить с глазу на глаз.

— У меня какое-то странное чувство, — сказал Харрингтон. — Я почти уверен, что у нас в руках здесь что-то очень важное. Я имею в виду полковника авиации Линдсея. Мы обязаны доставить его живым. Я ужасно боюсь…

Это было так непохоже на Харрингтона, что Карсон удивленно воззрился на него. Харрингтон по-прежнему смотрел в ту сторону, где исчез самолет… Казалось, он отдал бы руку, чтобы оказаться на его борту.

— С кем вы связывались в Иерусалиме? — спросил Карсон.

— С сержантом Шерри Мальчуганом, из палестинской полиции. Он встретит Стендиста в Лидде, подойдет прямо к самолету. Вы помните Мальчугана?

— Да, это крепкий орешек. Такой своей собственной бабушке — и той не поверит. Но почему вы связались не с армией, а с полицией? — удивился Карсон.

— Аллигатор прекрасно чует всякие интриги, он привык разбираться со всякими мерзавцами.

— Вы считаете это веским основанием?

— Да, когда речь идет о Стендисте. От него прямо пахнет интригой, так же как дешевыми сигарами. Аллигатор тут же учует этот запах, стоит Стендисту спуститься с трапа самолета.


На борту было от силы полдюжины пассажиров. Вылетая из Гелиотропина, все они расселись обособленно друг от друга. Уэлби устроился у иллюминатора и глядел на охристую Синайскую пустыню, ровную, как бильярдный стол. Вдали высились горы, похожие на черные угольные копи, их обволакивало дрожащее марево. Внезапно Уэлби почувствовал, что кто-то остановился возле свободного сиденья в его ряду. Он осторожно поднял глаза.

— Если вам хочется побыть одному, вы мне скажите, и я уйду, но вообще-то я ужасно не люблю быть в полете без спутников…

— Пожалуйста, присаживайтесь… Мне одному одиноко.

На сей раз Уэлби не притворялся. Он любил женщин и прекрасно с ними ладил. Она была американкой, лет тридцати… летний костюм — юбка и блузка — облегал красивую фигуру.

— Позвольте мне за вами поухаживать…

Уэлби непринужденно протянул руку и помог ей застегнуть привязной ремень. Она расслабилась и спокойно глядела на него большими серыми глазами; их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга. Уэлби ласково взял ее тонкие руки с длинными пальцами и прижал их ладонями друг к другу, чем немало позабавил свою новую знакомую.

— Вот так. Удобно?

— Очень. Спасибо. Меня зовут Лида Камамбер. Я работаю в американском посольстве, а сейчас еду в отпуск.

— А я — Питер Стендиш. Вы отдыхаете от работы, а я — от жизни…

Они обменялись рукопожатием. Она снова сплела пальцы рук. У нее были очень темные волосы, доходившие до плеч. Уэлби не сомневался, что перед отлетом она посетила парикмахерскую. Брови у Лиды были густые, черные… не то, что эти жуткие, выщипанные ниточки. Взглядом знатока Уэлби оценил прямой, довольно длинный нос, большой полный рот, решительный подбородок. Лида сидела спокойно, позволяя ему себя разглядывать, а он смотрел на нее с полуулыбкой, немного застенчиво.

— Надеюсь, мы еще познакомимся поближе, — сказала она и улыбнулась, не разжимая губ. — Если вас интересует, почему я путешествую одна, то моему мужу пришлось улететь по делам… Вы не знаете какой-нибудь тихой гостиницы в Иерусалиме?

— Отчего же, конечно, знаю. Отель «Шарон». Но поскольку я там н-никогдан-никогда-неостанавливался, надо посмотреть на него. Мне об этом месте говорил мой приятель. Но приятелям не всегда можно доверять в таких вопросах. Да и потом, все может измениться.

— Но я, наверно, навязываюсь…

— Меня будет ждать в Лидде служебная машина. Я буду очень рад поехать вместе с вами.

Уэлби умел находить с женщинами общий язык. На родине другие мужчины ему завидовали, однако не испытывали к нему неприязни… может, потому, что он не выглядел волокитой. Застенчивость, робость, обаяние Уэлби покоряли женщин, они мигом прыгали к нему на колени. А оттуда до кровати был уже один шаг.

Казалось бы, завязывать знакомство с посторонними во время выполнения задания совсем не в стиле Уэлби. Отчасти он поддался мгновенному капризу — Лида Клаймбер была привлекательной женщиной, и, взглянув на ее ноги, нормальный мужчина думал уже только об одном. А отчасти он связался с ней потому, что Лида была для него превосходным ПРИКРЫТИЕМ.

Если он устроит ее в отель «Шарон», у него появится веская причина бывать там — а ведь там ему нужно встречаться с Влагоемком! Ну и потом, он таким образом нейтрализует сержанта Мальчугана — до чего ж неприятное имя! — по пути из Лидды в Иерусалим.

— Можно поменяться местами, — сказал чуть попозже Уэлби, — и вам тогда все будет видно в иллюминатор. А здесь есть на что посмотреть…

Он встал в проходе, уступая ей место, и почувствовал мимолетное прикосновение ее руки, которая оказалась на удивление холодной. Лида прильнула к иллюминатору, Уэлби наклонился, чтобы тоже посмотреть в окно. Он все прекрасно рассчитал.

— Видите вон ту разделительную линию, с этой стороны безжизненная желтая пустыня, а с той — необъятный зеленый оазис…

— Да, линия прямая, словно ее провели по линейке.

— С этой стороны — Египет, Синайская пустыня. А там — Палестина, поля, возделанные еврейским населением.

— Это два разных мира, Питер. Два чуждых друг другу мира, да?

Последние слова Лиды вертелись в голове Уэлби и потом, когда они приземлились… «Два чуждых друг другу мира…» Так и у него в голове: два разных мира, разделенных глухой стеной. Уэлби улыбнулся в ответ на ее слова, и бледное лицо Лиды зарделось от удовольствия.

К тому моменту как они приземлились в Лидде, Уэлби знал, что Лида готова завести роман. Причем он ничего особенного для этого не делал. Подполковнику авиации Линдсею, который был моложе Уэлби, такое даже не снилось.


Тимур сразу не понравился сержант Аллигатор, однако он постарался это скрыть. Аллигатор, высокий, поджарый мужчина лет тридцати, с маленьким ежиком волос, тоже явно невзлюбил его, однако действовал не так хитроумно, как Уэлби.

— Со мной дама из Америки, миссис Камамбер. Я хочу устроить ее в один отель в Иерусалиме.

— А кто она? Сэр, — добавил, словно спохватившись, Аллигатор, — здесь строго соблюдаются требования секретности.

— Это под мою ответственность, сержант. Вы знаете отель «Шарон»? Она, наверное, там поселится, но сперва хочет посмотреть, на что это похоже…

Уэлби преподнес все так, словно инициатива исходила от Лиды. Стоя на палящем солнце, они ждали, когда она выйдет из самолета. Аэропорт Лидда представлял собой небольшое поле, засеянное травой, которая была так же коротко подстрижена, как и волосы Мальчугана.

— Она из американского посольства в Каире, — пробормотал Уэлби. — Тут не о чем беспокоиться.

— Ну, если вы так считаете…

Аллигатор явно не одобрял затеи Уэлби, это чувствовалось и по его голосу, и по манерам. Однако, когда его представили Лиде, он вежливо поздоровался и повел их к бронированному вездеходу, стоявшему у самого здания. Его глаза под темными кустистыми бровями настороженно оглядывали все вокруг, правую руку он держал возле кобуры. Уэлби заметил, что она расстегнута.

— Мы поедем на этой штуке? — поинтересовался Уэлби.

— Да вы, должно быть, шутите! — прошептала Лида Клаймбер. — Я порву свои чулки!

Аллигатор встал в узком пространстве между вездеходом и стеной здания, вездеход служил ему прикрытием. Сержант резко, отрывисто заговорил. Английский солдат, сидевший за рулем, смотрел на них с каменной физиономией.

— Этот бронированный вездеход служит прекрасной прелюдией к тому, с чем вы Здесь можете столкнуться, — начал Аллигатор. — Вы случайно не заметили, когда летели, резкую, прямую границу между пустыней и возделанными полями?

— Заметили… — скучающим тоном откликнулся Уэлби.

— Тогда послушайте оба. Это может послужить для вас спасением. К югу от этой линии простирается Египет, в котором теперь, поскольку Монти положил Роммеля на лопатки, царит мир. Север же — там, где сейчас находитесь вы, — объят войной. Советую вам не ходить тут одним. А если все же пойдете — избегайте глухих улочек.

— Сержант, неужели это действительно необходимо? Вы пугаете даму.

— Да, мне очень хочется, чтобы у нее затряслись поджилки… — Сержант поглядел на Уэлби с откровенной неприязнью. — В моем подразделении было двадцать четыре человека. Обратите внимание на прошедшее время: «было»! За последние восемь недель троих убили еврейские террористы, это кровожадные скоты. Убили выстрелом в спину. Пропади они пропадом! Эти сволочи хуже немцев… те, по крайней мере, носят военную форму и сражаются в открытую. Вот такие дела. А мы поедем на этой машине.

Сержант указал на легковую машину с желтыми задернутыми шторками на окнах, стоявшую в тенечке.

— А что же вездеход? — поинтересовался Уэлби. Водитель как раз завел мотор. Железные листы обшивки задрожали.

— Он будет указывать нам дорогу. Мы поедем примерно в сотне ярдов от него. Если евреи подложили мины, он примет удар на себя. Скажите спасибо капралу Унисону, который сидит там…

Аллигатор уже не скрывал своей враждебности. Уэлби поджал губы, стараясь не глядеть на Уилсона. Сержант подвел их к автомобилю и, повернувшись к Лиде Клаймбер, сказал мягко и вежливо:

— Я возьму ваш чемоданчик. Залезайте в машину и устраивайтесь поудобней. Все будет хорошо. Это недалеко от Иерусалима.

Аллигатор открыл заднюю дверцу и, поддерживая Лиду под локоть, помог ей сесть в машину, Уэлби он полностью игнорировал. Лида откинулась на спинку сиденья и с искренней симпатией улыбнулась сержанту.

— Спасибо, сержант. Я начинаю понимать, какая здесь ужасная обстановка. Пожалуйста, передайте капралу Унисону, что я ему очень благодарна… хотя, наверное, это звучит смешно…

— Капрал любит очаровательных женщин. Ему будет приятно…


Дорога из Лидды в Иерусалим шла все время в гору, они взбирались по наклонной спирали вверх. Сержант Аллигатор сидел за рулем, на пустом пассажирском сиденье возле него лежал автомат. Сержант старался держаться по меньшей мере в ста ярдах от бронированного вездехода, который полз впереди, скрежеща гусеницами.

Штабной автомобиль, на котором ехали Уэлби и Лида, был просто роскошным, сзади было очень просторно. От Мальчугана их отделяла стеклянная перегородка, перед тем, как двинуться в путь, сержант задвинул стекло, и пассажиры могли свободно болтать, не опасаясь, что их услышат. Обычно оживленная Лида Клаймбер в начале пути вдруг притихла. Уэлби ободряюще взял ее за руку и тоже умолк. Он всегда обставлял все так, что женщины сами делали шаги к сближению, В начале общения…

Они добрались почти до вершины, дорога постепенно выравнивалась, и тут Уэлби вдруг подался вперед и отодвинул стекло, отгораживавшее его от Мальчугана.

— Вы не могли бы остановиться примерно в ста ярдах от «Шарова»? Я быстренько осмотрю это место…

— Что ж, пожалуй, это можно устроить…

— А железное чудище по-прежнему будет таскаться вместе с нами?

— Капрал Унисон довезет нас до Иерусалима, а там поедет по своим делам.

Резкий тон и отчужденный взгляд, брошенный через плечо на Уэлби, говорили о том, что упоминание о «железном чудище» взбесило сержанта, однако он не дал выхода своей ярости. Уэлби задвинул стекло и тихонько улыбнулся. Сработало! Ему удалось психологически отгородиться от Мальчугана, который все время его прощупывал.

— По-моему, ему не понравились ваши последние слова, — заметила Лида.

— Я иногда очень неуклюже выражаюсь. Наверно, и сейчас оплошал. А что вы делаете в посольстве? Или я слишком любопытен?

— Я помогаю одному чиновнику. Звучит весомо, но на самом деле я просто печатаю на машинке, стенографирую — у меня это хорошо получается — и выполняю массу другой бумажной работы. А вы, должно быть, важная птица, раз вас так встречают и охраняют… или я тоже любопытна?

— Да, любопытны, — спокойно ответил он. — Однако не стоит обращать внимания на то, как меня принимают. Я, что называется, нахожусь на отдыхе. Мне сказали: «Приятель, сделай нам одолжение, отвези в Иерусалим кое-какие бумаги. Они очень важные. В Лидде тебя будет ждать машина». — Уэлби застенчиво улыбнулся. — Я ничего из себя не представляю, поверьте…

Он соврал гладко и убедительно. А ведь он выдумал это буквально за долю секунды! Уэлби умолк, и они больше не разговаривали, пока не въехали в Иерусалим и капрал Унисон не покатил, расставшись с ними на перекрестке, в другую сторону.


Уэлби вернулся в то место, где Маллиган припарковал автомобиль — примерно в ста ярдах от отеля «Шарон». Он открыл переднюю дверцу, просунул голову и, убедившись, что стекло, отгораживавшее Мальчугана от заднего сиденья, на котором расположилась Лида Камамбер, задвинуто, проговорил тихо-тихо; Маллигану пришлось наклониться к нему, чтобы услышать:

— Отель «Шарон» — вполне достойное место для миссис Камамбер. Пожалуй, я тоже там поселюсь.

— Вас поселят в казармах. Все уже договорено.

— Ага, и если мной кто-то заинтересуется, то прежде всего будет выслеживать меня возле казарм. Мне предоставлена свобода действий. И я намерен ей воспользоваться. Гостиница недорогая и стоит на отшибе. Надо думать о безопасности, сержант Аллигатор! Я не дилетант.

Уэлби прибегнул к той же тактике, что и с Карсоном в Каире, когда лейтенант пытался поместить его в «Серые Колонны». Тим говорил тоном, не допускающим возражений. Аллигатор попытался еще раз, он тоже говорил шепотом:

— Даже в маленькой гостинице вам придется зарегистрироваться и показать паспорт…

— Я путешествую по подложным документам…

— Боже мой! По-моему, вы мните себя Господом Богом!

— Ладно, считайте меня кем хотите. Только дайте мне телефон, по которому я могу с вами связаться. Я окопаюсь в шестом номере.

Уэлби взял листок, на котором Аллигатор, стиснув зубы, наспех черкнул несколько цифр, и открыл заднюю дверь. Лида вышла на тротуар, разгладила юбку и повернулась к Маллигану, чтобы взять у него свой чемоданчик. Уэлби поднял его своей незагорелой рукой, кивнул сержанту и подхватил Лиду под локоть.

— Я бегло осмотрел отель «Шарон». Это не «Вальдорф», но тут чисто и меню вполне приличное.

Они перешли через мощеную улицу. Народу почти не было. Очутившись на противоположном тротуаре, Уэлби остановился и кивнул, указывая куда-то вдаль.

— Просто потрясающе! Когда я был маленьким мальчиком и ходил в воскресную школу, мне там давали цветные открытки с изображением древнего Иерусалима, они были похожи на огромные марки. В неделю я получал по одной такой открытке. То, что мы сейчас видим, похоже, как две капли воды…

В 1943 году в Иерусалиме все еще сохранялась библейская атмосфера. Город, окруженный семью холмами, лежал как бы на дне чаши. Создавалось обманчивое ощущение мира, покоя, многовековой незыблемости жизни.

— Да, здесь фантастически прекрасно, — вздохнула Лида. — Кстати, когда вы пошли осмотреть гостиницу, вы взяли с собой чемодан. А где он сейчас?

— В моей комнате… — Уэлби двинулся дальше по тротуару. — Я же вам говорил, что отдыхаю. Для меня тут зарезервирован шестой номер. А для вас — восьмой. Предоставляю вам право выбора. Оставайтесь здесь, если вам понравится. А если нет — подыщем еще что-нибудь.

Двухэтажное здание гостиницы с длинным фасадом было построено давным-давно. Черепица на крыше была когда-то красная, а теперь выцвела и приобрела терракотовый оттенок. На деревянную веранду, на которой стояли маленькие столики, покрытые скатерками в красную клетку, вели четыре ступеньки. Густой плющ увивал столбики перил, закрывал стены и даже заглядывал в открытые окна.

— Тут чудесно, — сказала Лида.

— Ну, если вам нравится… — откликнулся Уэлби. Он на нее совершенно не давил.


Неподвижно сидя за рулем своего автомобиля, Аллигатор смотрел, как Уэлби и Лида взбирались по ступенькам. Внезапно он услышал чьи-то приближающиеся шаги, и тут же его глаза уставились в зеркальце заднего вида, а рука схватила автомат. Однако в следующую секунду он расслабился, узнав стук железных подковок. Армейские сапоги… Капрал Унисон, как всегда, бесстрастный и непроницаемый, открыл переднюю дверцу автомобиля. Аллигатор указал ему на пассажирское сиденье.

— Они заметили, что я ехал сзади, сержант? — спросил Унисон.

— Держу пари, что нет. Рад тебя видеть целым и невредимым.

— Ну, как тут у вас дела? Или мне не следует спрашивать?

— Нет, чем больше ты будешь знать об этом деле, тем лучше, — ответил Аллигатор. — Тем более что ты должен меня подстраховать. Где ты оставил свой вездеход?

— На боковой улочке, ярдах в пятидесяти отсюда. На дежурстве остался Нобби Кларк, он будет ждать, когда я его сменю. Я, правда, думал, что мы отвезем этого парня в казармы…

— Я тоже так думал, Унисон. Но наш подопечный заявил, что он сам себе голова. Занятный парень. Глотает гласные и смазывает почти все согласные. Он решил «окопаться» — это его выражение — в отеле «Шарон». Так что теперь мне нужно приставить ко входу двух солдат в форме. Еще две мишени для еврейских террористов. Мне нужно, чтобы ты подстраховал моих ребят, сидя в броневике на боковой улице и держа наготове пулемет. Я позвоню, как только вернусь в казармы, твоему полковнику Пейну, но не сомневаюсь, что мы с ним договоримся.

— Еще бы, ты же ему недавно так помог…

— Из-за этого проклятого мистера Стендиста, который ни слова не умеет произнести по-человечески, шестеро моих ребят и еще Бог знает сколько твоих будут торчать здесь каждые сутки. Если бы он поехал в казармы, нам не понадобилось бы подкрепление. Пропади он пропадом, мерзавец!

— Ну а что бабенка? Она прехорошенькая. Он за ней ухлестывает?

— Да, я думаю, поэтому он и решил остановиться в «Шароне». — Аллигатор снял полицейскую фуражку и взъерошил свои коротко стриженные волосы. — Знаешь что, Унисон? Никогда не принимай ничего на веру. Перед отъездом отсюда я, пожалуй, проверю гостиничный регистрационный журнал…


— Наши комнаты рядом, — заметила Лида, держа в руках ключ, но не вставляя его в замок. Она искоса взглянула на Уэлби. — Я буду в восьмой комнате, вы — в шестой…

— Но ведь Аллигатор при вас описывал здешнюю ситуацию. Я решил, что так вам будет… спокойней.

Уэлби нес оба чемодана. Свой он забрал у дежурного администратора — Уэлби оставил там свой багаж, когда в первый раз зашел в гостиницу, — а чемодан Лиды он вызвался внести вверх по старинной лестнице.

— Вы очень любезны. Ну, посмотрим, на что похож мой номер…

Отперев дверь, Лида зашла в немного старомодную, но хорошо обставленную комнату. Дверь из комнаты вела в ванную. Лида хихикнула, прикрыв рот ладошкой.

— Боже мой! Вы только взгляните на постель!..

Кровать оказалась огромной, массивную медную спинку украшали продолговатые шишечки. Доходящие до пола окна были распахнуты, и из них открывался вид на Масличную гору. Уэлби поставил чемодан на стул и подошел к Лиде, Она ждала, что он до нее дотронется, однако он напустил на себя равнодушный вид, его бледное лицо было рассеянно-отрешенным.

— Мне нужно отнести эти бумаги, — сказал Уэлби и посмотрел на часы. — Может, вы подождете меня до двух, а потом спуститесь вниз, и мы перекусим?

— С удовольствием. А пока пойду прогуляюсь по магазинам…

— Только будьте осторожны. Значит, в два. И держите свою дверь всегда закрытой!

— Будет исполнено, сержант Аллигатор.

Уэлби вышел в коридор, прикрыл за собой дверь и выжидательно замер. Только когда замок защелкнулся, он быстро рванул вперед. Не выпуская из рук чемодана, Уэлби направился к лестнице и легко взбежал на второй этаж. Двадцать четвертый номер находился в дальнем конце коридора, пустынного и пропахшего мастикой для пола.

В ответ на его стук дверь тут же отворилась, словно Влацек, поселившийся в этой комнате, знал, что Уэлби придет с минуты на минуту.


Это была картина из другого, мирного, времени. Утреннее солнышко пригревало ярко-зеленое поле для игры в поло. Слышались только удары клюшкой по мячу и негромкий стук лошадиных подков.

Джок Карсон стоял посреди поля и вдруг заметил на краю Харрингтона, который размахивал листком бумаги, пытаясь привлечь внимание Джока. Спортивный клуб «Гезира» располагался на островке посреди Нила, он выходил фасадом к Каиру, в который можно было попасть, проехав по мосту.

Карсон поднял клюшку, предупреждая других игроков. Он пустил лошадь рысью, доехал до края поля, слез на землю, достал из кармана кусочек сахара, который его скакун послушно проглотил, и передал животное конюху-египтянину.

— Какие-то неприятности? — спросил Карсон Харрингтона, идя с ним к павильону и читая на ходу донесение.

— Наконец-то! — В голосе Харрингтона звучало ликование. — Мы получили сигнал от Ридера. Сделка заключена! Они требуют триста автоматов «стен» и тридцать магазинов к каждому. В обмен мы получим Линдсея…

— Значит, придется переправлять в Ливию еще одну партию оружия?

— Нет! Это просто потрясающе! Проклятый Хелич — или как бишь его там — сперва запросил двадцать пять пушек, то есть вооружение для целого дивизиона. Однако Ридеру в конце концов удалось с ним сторговаться, и онсогласился ограничиться тем, что мы уже загрузили в «дакоту», которая ждет в Бенине. Фантастический парень!

— Я вижу, в радиосигнале подтверждается, что посадка должна быть произведена в Боснии. Сколько времени это будет действительно? — Дерн пружинил под их ногами, суматошный Каир, казалось, был за тысячу миль от острова. — Нам надо поторопиться.

— Нас ждет джип. Держу пари, что сегодня я побью свой рекорд и еще быстрее домчусь до «Серых Колонн»!

Карсон утер пот со лба и шеи полотенцем, которое ему подал египтянин, прислуживавший членам клуба. Потом прочитал еще раз радиодепешу и нахмурился.

— У меня какое-то ужасное ощущение от всего этого дела. Тут что-то не так. И кончится эта история плохо, очень плохо…

Глава 39

Когда они приехали в казармы, в кабинете Харрингтона звонил телефон. Он влетел в комнату, поскользнулся — как уже не раз бывало — на натертом до блеска полу, однако удержал равновесие, оперся одной рукой о стол, а другой успел-таки схватить телефонную трубку прежде, чем телефон умолк.

— Харрингтон слушает…

— Это Лида Клаймбер. Я говорю с американским посольством? Да-да, я сказала «с посольством»! Мне что, третий раз повторить?

— Харрингтон, как всегда, к вашим услугам. Для вас получена посылка из Нью-Джерси.

Они обменялись паролями, подтверждающими их личность. Харрингтон опустился в кресло и указал Карсону на параллельный телефонный аппарат. Карсон — он уже закрыл дверь изнутри — снял трубку.

— Я не могу сказать ничего определенного о… о нашем друге… — сказала Лида и добавила с удрученным видом: — Вроде бы с ним все в порядке. У вас есть под рукой бумага и ручка? Хорошо. Мы остановились в отеле «Шарон». Да, вместе, если так можно сказать… Вот мой номер и добавочный…

Харрингтон нацарапал на листке каракули, которые никто не мог разобрать, кроме него самого.

— Что-нибудь еще вы про него можете рассказать?

— Он куда-то ходит один. Похоже, в отеле еще кто-то есть. Однажды он прокололся. Сказал, что пойдет на улицу. Я поднялась на второй этаж и следила за входом, но он так и не появился. А через десять минут вернулся и заявил, что оставил бумажник в другом костюме… ну, и пригласил меня прогуляться, совершить, что называется, утренний моцион…

— А когда это было… я имею в виду, когда он пропал на десять минут?

— Он ушел ровно в десять и вернулся в десять минут одиннадцатого…

— А как он себя вел, когда вернулся? — продолжал допытываться Харрингтон.

— Нормально. — Лида помолчала. — Ну, может быть, он слегка расслабился, словно на душе у него стало легче. Вот, собственно говоря, и все. Я звоню от Мальчугана. Его сейчас тут нет.

— Берегите себя. Продолжайте наблюдение.

— Постараюсь.

Они повесили трубки одновременно. Карсон взял офицерский стек и шагал по комнате. Наконец он остановился перед распахнутым окном. Утро выдалось совершенно безветренное, занавеска даже не подрагивала. Липкий воздух обволакивал здание удушливой пеленой.

— Предупредите пилота в Бенине, чтобы он был готов вылететь в любой момент, — распорядился Карсон. — Но пока не надо ему сообщать маршрут. Он может быть изменен в самую последнюю минуту… Да, что касается минут… эти десять минут, в течение которых Стендиш неизвестно чем занимался, не дают мне покоя, как заноза…

— Но что можно успеть за десять минут?

— За десять минут люди порой изменяли ход истории. Не нравится мне это… нет, не нравится.

— Может, нам стоит срочно связаться с Лондоном? Вы выскажете им свои сомнения…

— И что мне ответят? — вскинулся Карсон. — Во-первых, они, как правило, не торопятся. Недельки этак через две лондонская братия наконец пораскинет умишком и напишет, чтобы отделаться от нас: «Связной пользуется нашим полным доверием. На него можно спокойно положиться»… — Карсон помолчал, а потом добавил как-то неестественно громко: — Они так любят слово «спокойно»… наверное, потому что это перекликается с покойником…

— Значит, с Лондоном мы не связываемся?

— Нет, придется действовать на свой страх и риск… как всегда. — Карсон зашагал еще быстрее. — Вы останетесь тут за главного. Если что, примете решение самостоятельно. Договорились?

— Ну, разумеется. А вы куда-то уезжаете?

— Да, я первым же самолетом вылечу в Лидду. Устройте, чтобы меня там встретили на машине и отвезли в Иерусалим. И молите Бога, чтобы мне удалось вынуть эту проклятую занозу — выяснить, где тогда шлялся Стендиш… она меня просто с ума сводит…

После того как Сталин решил, что информация Дятла и Люси заслуживает полного доверия, Красная Армия к началу декабря сорок третьего отвоевала Киев. Русские ценой огромного кровопролития продвигались вперед по всей линии фронта.

Леса, обступавшие со всех сторон Волчье Логово, утопали в снегу. Обледеневшие ветки прогибались. Частенько в глухой чаще раздавался ружейный выстрел. Ба-бах! Но на самом деле это был не выстрел: просто от дерева отламывался сучок.

Низкое небо, похожее на серое море, казалось, набухало от снега и давило на дома. Атмосфера — так же, как и новости, доходившие с фронта, — была удручающей. Только фюрер сохранял оптимизм.

Он расхаживал по своему спартанскому жилищу, располагавшемуся в деревянном доме — фюрер недолюбливал бункер, построенный на случай бомбежки, — и сурово отчитывал Бормана. Гитлер был, как обычно, в темных брюках-га-лифе, мундире с широкими лацканами, застегнутом на три пуговицы; на его груди красовался железный крест — единственное украшение мундира.

— Нужно срочно доставить сюда подполковника авиации Линдсея! Мы должны начать переговоры с Англией. Я гарантирую им сохранение Британской империи, важной — и единственной! — стабилизирующей силы в мире. Если ее уничтожить, наступит хаос. Объединившись с Англией, мы сможем раздавить Советы. Они ведь и для англичан враги. Где же Линдсей? Мой обед остыл…

На столе стояла тарелка с овощной похлебкой, которую накрыли крышкой, чтобы она не остыла. Гитлер ел мало, он вообще был равнодушен к еде. Фюрер питал слабость только К яблочному пирогу и любил им полакомиться в Бергхофе.

— Я боюсь, как бы Линдсей не догадался о том, что имеет дело с двойником фюрера, — осторожно начал Борман. — Я видел досье англичанина. Он был когда-то профессиональным актером. Кое-кто из наших здешних гостей, между прочим, уже поглядывал на вас с удивлением. Например, Риббентроп…

— А Кто из них сказал хоть слово? — обрушился на него Гитлер. — Даже если у них есть какие-нибудь подозрения, разве они отважатся высказать их вслух? Я же краеугольный камень, на котором зиждется весь Третий рейх! Без меня они ничто! И они это прекрасно осознают.

— Но есть еще Ева…

— Ева! — Фюреру стало смешно, однако он по-прежнему делал вид, что сердится. — Мы с Евой чудесно ладим. И нечего на нее заглядываться, а то я вас подвешу за ноги!

— Мой фюрер!.. Я совсем не то имел в виду…

— Еще раз спрашиваю: где Линдсей?

Куби употребил излюбленный прием фюрера: отвлечь разговор от скользкой темы, неожиданно смутив собеседника. Ему рассказала об этом трюке Ева Браун.

— В ближайшее время я жду сигнала от полковника Ягера, который разместил свой штаб в Загребе, — пролепетал Борман. — Он все еще охотится за Линдсеем. Пока что Ягер успешно преследует партизанский отряд, в котором скрывается Линдсей, и англичанам не удается вывезти подполковника авиации с Балкан…

— Ягер — молодец! А ведь это я дал ему задание поймать Линдсея. Помните? Но он должен спешить. Александер уже контролирует юг Италии. Военные миссии союзников вошли в тесный контакт с партизанами. Послушайте, Борман… — Настроение Гитлера внезапно переменилось.

Он стукнул кулаком по столу. Похлебка выплеснулась из тарелки, хотя она была прикрыта крышкой.

— Вот, вы мне весь обед испортили! — взвизгнул фюрер. — Мне нужны результаты! Мне нужен Линдсей!

— Я сейчас же пойду к радистам и свяжусь с полковником Ягером…

— Надеюсь, вы успеете вернуться к тому времени, как я разделаюсь с остатками моего обеда?

— Можно попросить принести еще тарелку…

— Идите, Борман! Ступайте!


По пути в службу связи Борман повстречал Йодля, который как раз зашел в Секретную Зону А, предъявив специальный пропуск, выданный Гиммлером, Йодль мрачно обвел рукой двор.

— Эта толкотня на маленьком пятачке нас доконает…

— А где вы были, мой дорогой друг? — небрежно спросил Борман.

— В лес ходил… прогуляться и подумать….

— Ну, вы, я вижу, не одиноки…

В дверях пропускного пункта показался Кейтель. Он был в шинели, шея, как у Йодля, повязана шарфом, на сапоги налип снег. Держась по своему обыкновению отстраненно, Кейтель в знак приветствия поднял свой жезл и медленно, размеренным шагом пошел к своему домику; причем явно шел не туда, куда собирался, лишь бы не идти вместе с Борманом и Йодлем.

— Кейтель тоже ходил на прогулку, — заметил Йодль.

— Да, и, должно быть, забрел далеко. Вы заметили, какие у него сапоги?

— Значит, ему тоже охота отрешиться от всего этого… А вы, по-моему, чем-то раздосадованы, Борман? — поддразнил рейхслейтера Йодль. — Что, неприятности с фюрером?

Высокий начальник штаба скрестил руки на груди.

— Вам не мешало бы делать зарядку, — с язвительной улыбкой произнес он. — А то это потом аукнется.

— Какие у меня могут быть неприятности с фюрером? Бог с вами! И я, между прочим, уже прогулялся сегодня утром….

— Знаю, я вас видел из окна.

Йодль поглядел вслед толстому коротышке Борману, который торопливо засеменил прочь по заснеженному двору. Передернув плечами, генерал похлопал в ладоши, чтобы согреть озябшие руки.

— Проклятый холуй…

А в лесной чаще радиопередатчик Дятла по-прежнему лежал в тайнике. Утром, передав очередное донесение, руки в перчатках как следует утрамбовали снег, которым предусмотрительно засыпали спрятанную рацию.


— Полковник Ягер только что позвонил по прямому телефону из Загреба…

Забежав в пункт связи, запыхавшийся Борман плюхнулся широкой задницей на стул. Даже не сказав «спасибо», он выхватил у дежурного офицера трубку и кивком указал ему на дверь. Дескать, убирайся, оставь меня одного…

— Борман слушает… Я как раз собирался вам звонить… Фюрер…

— Будьте любезны, выслушайте меня. Я очень спешу…

Глубокий, звучный голос Ягера оборвал рейхслейтера на полуслове. Полковник говорил сейчас с Борманом, словно с солдатами в казарме. Свора бездельников, окопавшихся в ставке, наконец вывела его из терпения. Черт побери, они имеют хоть какое-нибудь представление о том, что творится в мире?

— Я звоню для того, чтобы вы передали фюреру: мы загнали в угол партизанский отряд, в котором скрывается Линдсей. Недавно они в очередной раз ускользнули от нас после кровопролитного сражения, в котором мы понесли колоссальные потери. Теперь я намерен атаковать их с воздуха и высадить парашютный десант. В этом будет элемент неожиданности, которого нам раньше недоставало. Свяжите меня с фюрером, и я доложу ему обстановку.

— Пока что и я вас прекрасно понимаю…

— Пока что… Господи, но я ведь максимально точно описал вам сложившуюся ситуацию! Больше мне нечего добавить.

— А когда начнется операция?

— Мы еще не решили. Все будет зависеть от погодных условий.

— А Линдсей точно находится в этом партизанском отряде?

— Вы меня что, не слушали? Или у вас с памятью плохо? Я же сказал: «Партизанский отряд, в котором скрывается Линдсей».

Ягер окончательно потерял самообладание. Стоявший рядом Шмидт не на шутку переполошился и погрозил ему пальцем. Полковник замахнулся на него трубкой, словно дубиной, но тут же улыбнулся и подмигнул.

— Что вы сказали? — рявкнул он в трубку.

— Когда ждать от вас новостей? — повторил Борман.

— Когда они будут.

Ягер швырнул трубку и подошел к окну; комната располагалась на первом этаже старинного каменного особняка в окрестностях Загреба. Шел негустой снег, белые хлопья тихо кружились в воздухе.

— Что на сей раз предсказывают наши великие метеорологи?

— В ближайшие сутки погода резко улучшится. Завтра будет безоблачный день. Никаких снегопадов не предвидится. Интересно, что метеорологи предсказывают это совершенно определенно, — ответил Шмидт.

— Я вижу, вы их скрутили. Давно бы так! Парашютисты Штернера готовы?

— Да, и люди, и самолеты — все готово. Мы ждем только вашего приказа…

— Что бы я без вас делал, мой дорогой Шмидт?

— Без меня у вас был бы нервный срыв…

Ягер запрокинул голову и расхохотался. Они со Шмидтом не один пуд соли съели: вместе участвовали в великом походе на Францию, вместе хлебнули лиха на Восточном фронте… Полковник вновь посерьезнел.

— Нам предстоят бешеные гонки. Вы отдаете себе в этом отчет?

— Я не совсем вас понимаю, герр полковник…

— Если завтра действительно будет хорошая погода, как обещают, то создадутся идеальные условия не только для нашего десанта, но и для англичан. Их самолет может приземлиться на плато и подхватить Линдсея. Мы уже Бог знает сколько времени слышим об этом самолете. К нам поступили донесения и из штаба Фицроя Маклина, и из других источников. Короче, я решил сам отправиться с парашютистами. Давненько мне не доводилось прыгать с парашютом.

— О Господи, герр полковник! После Курска вас же собирались признать непригодным к действительной военной службе! Помните, что вам сказал тот мюнхенский доктор?

— Что я должен заниматься только тем, что мне по душе. А мне по душе свалиться на Линдсея как снег на голову. Скажите Штернеру, что понадобится еще один парашют.

— Нет, два. Еще в Ландгейме наши с вами пути сошлись.

— Послушайте меня, Шмидт, — серьезно проговорил Ягер. — У меня недоброе предчувствие… А ведь у вас жена, двое ребятишек…

— У вас тоже. Я всегда исполнял все ваши приказания. Не заставляйте меня сейчас вас ослушаться.

— Ладно, черт с вами! Поступайте как знаете! — проворчал Ягер.

Шмидт пошел звонить Штернеру, а Ягер сел за стол и вынул из ящика лист бумаги. Он сочинял письмо жене довольно долго. Полковник терпеть не мог писать письма.

«Дорогая Магда!

Мы прожили с тобой чудесную жизнь. Я очень благодарен тебе за безграничную доброту и заботу. Пишу тебе перед началом очень трудной операции. Мне не хотелось бы, чтобы ты пережила шок, получив казенную похоронку…»


— Только что я получил радиодепешу, — сказал Ридер Линдсею. — Все готово. Самолет приземлится завтра в одиннадцать, если, конечно, проклятая погода опять не переменится…

— О Господи! Но ведь идет снег! Они что, с ума сошли?

— Завтра предсказывают безоблачный день. Погода приходит сюда через Адриатическое море, из Италии, так что им там виднее. — Ридер излучал оптимизм. — Боже мой, не пройдет и суток, как мы навсегда покинем эти вонючие Балканы. Я дал зарок никогда больше не возвращаться в этот ад кромешный.

Ридер поднял глаза и увидел, что к ним приближается Пако. На ней была маскировочная куртка, толстая шерстяная юбка и сапоги до колен. Волосы были аккуратно причесаны. В правой руке Пако держала автомат Ридера. Он сам научил девушку, как с ним обращаться.

— Не желаете ли прогуляться, леди? — весело предложил Ридер. — Чтобы разогреть старую кровь…

— Пошли! Как ты себя сегодня чувствуешь, Линдсей?

— Нормально.

Линдсей смотрел, как Пако идет по плато рядом с Ридером. Они шагали так близко, почти вплотную… На лице Линдсея отразились уныние и горечь. Он стоял, опираясь на палку. К тому времени Линдсей уже ходил, температура у него упала. Доктору Мачеку удалось победить лихорадку.

Их взаимоотношения с партизанами коренным образом изменились за те месяцы, что они сражались бок о бок с бойцами отряда, постоянно убегая от немцев и оставляя с носом Ягера, который пытался загнать их в ловушку. Нередко им удавалось спастись лишь каким-то чудом.

Во многом эта перемена произошла благодаря Ридеру, который по-прежнему утверждал, что он сержант, говорил на кокни и предусмотрительно скрывал свой чин и место работы. Ридер больше не прятал свой радиопередатчик, а открыто таскал его за собой. Несколько раз Ридер вступал в словесный поединок с агрессивным Хеличем и неизменно выходил победителем.

— Хочешь получить оружие и боеприпасы? — упорно твердил Ридер. — Значит, тебе придется сотрудничать с моими людьми. Линдсей, я и Пако — если она пожелает — должны улететь отсюда. Гартман тоже! В самолете, который нас заберет, будет оружие для твоего отряда.

Шли недели и месяцы, Ридер уже потерял им счет, а споры все велись. Торговля, сплошная торговля… Так уж устроена жизнь на Балканах. Ридер включил Гартмана в список пассажиров на всякий случай, намереваясь в нужный момент пожертвовать немцем. Однако из-за Гартмана у него развернулась ожесточенная борьба с Линдсеем и Пако.

— Гартман был очень добр ко мне, — сказала Ридеру Пако. — Ему должно найтись место в самолете.

— Он — фриц! — заявил Ридер. — И Хелич не допустит, чтобы он спасся… И вообще, я не понимаю, из-за чего у нас весь сыр-бор…

— Густав Гартман поедет с нами, — вмешался Линдсей. — Это приказ! Не забывайте, я старше вас по званию, майор…

— А кто тут все организовывает? Кто лезет из кожи вон? — взорвался Ридер. — Да я свое здоровье гроблю, споря с этим бандитом! Знаете, что он теперь требует? Минометы, снаряды, вот что! Черта с два он их получит…

— Гартман — офицер абвера, — спокойно сказал Линдсей. — Ваши коллеги с удовольствием с ним побеседуют.

— И все равно — нет! В мои инструкции это не входит!

— А в мои входит! — отрезал Линдсей. — И я не обязан сообщать вам, почему. Просто считайте, что он антифашист. Я с ним побеседовал на эту тему…

— Антифашист! — хмыкнул Ридер. — Все эти мерзавцы запишутся в антифашисты, когда жареный петух клюнет их в одно место.:.

— Хватит! Я вам приказываю. Включите Гартмана в условия договора. А договариваться с партизанами — ваша обязанность. Для этого вас сюда и прислали. Заставьте Хелича согласиться. Или я сам буду вести переговоры!

— Ну, если вы приказываете, ПОДПОЛКОВНИК…


Линдсей нарочно скрыл от Ридера, что Гартман, помимо всего прочего, был бесценным свидетелем невероятных событий, случившихся в Волчьем Логове. Утром, накануне прибытия самолета, когда Пако отправилась с Ридером прогуляться, Гартман подошел к Линдсею.

— Похоже, у них ОТНОШЕНИЯ, — заметил Гартман, усаживаясь на камень рядом с Линдсеем.

— Вижу, не слепой…

— Вычеркните ее из своей жизни, — посоветовал немец. — Женщины — существа непредсказуемые. А влюбиться в ту, что вас никогда не полюбит, хуже гестаповских пыток. Это длится дольше…

— Она запала мне в душу…

— Тогда мне вас очень жаль…

Гартман достал из кисета табак, набил трубку и с превеликим удовольствием закурил.

Теперь он ограничивался одной трубкой в день. Пако принесла ему немного табака: партизаны нашли его в кармане убитого немца.

«На что только не идут люди, — думал порой Гартман, — чтобы удовлетворить свои желания!»

— Самолет будет завтра, — внезапно вымолвил Линдсей.

— Так я и думал. Я видел, как они тут таскали камни, расчищали посадочную полосу. Просто не верится! В такую погоду?!..

Линдсей стряхнул с плеча хлопья снега. Снежинки тихо падали на землю, устилая полосу, расчищенную для посадки самолета. Было холодно, но влажный хлесткий ветер, дувший в последние дни, утих.

— Завтра обещают ясный, солнечный день, — сообщил Линдсей.

— Это может совпасть с очередной атакой, которую предпримет Ягер. Наш упорный полковник в последнее время вел себя чересчур спокойно.

— Хелич принял меры предосторожности. Все подходы к плато охраняются. На нас Хеличу, наверное, наплевать, но он жаждет заполучить автоматы.

— Перед тем как Ридер испортил вам настроение, я видел, вы опять что-то записывали в дневник, примостившись под скалой?

Линдсей достал из-за пазухи тетрадку в черной кожаной обложке; раскрывать он ее не стал, чтобы снег не попал на чернила и они не потекли. Взвесив тетрадь на ладони, он мрачно посмотрел на Гартмана.

— Как вы знаете, я это кропаю уже не одну неделю. Здесь все. И наши подозрения насчет того, что в Волчьем Логове сидит двойник Гитлера. И ваше мнение насчет тoгo, кто из его приближенных — советский шпион… Даже если со мной что-то случится, но дневник попадет в Лондон, они все узнают…

— Да не пойте вы Лазаря!..

— Но это действительно неважно: выберусь я живым или нет! Я рассуждаю как реалист… А вот дневник обязательно должен дойти по назначению. И хорошо бы вы тоже добрались… Мы зарезервировали для вас место в самолете, вы полетите первым классом…

— Благодарю…

Гартман запыхтел трубкой, но уже без удовольствия. Ему не понравилось настроение Линдсея, чувство обреченности, которое, как понял немец, овладело английским летчиком. Все время, что длился их разговор, Линдсей не отрывал глаз от двух маленьких фигурок, медленно прохаживавшихся по плато. От Пако и Ридера…


NDA OK QSR5… NDA OK QSR5

Через несколько секунд Мейер, услышавший позывные, сидя вместе с Вальтером Шелленбергом в Дрезденском центре радиоперехвата, написал на листке бумаги пять букв и пять цифр. Это был условный код.

— Так, — протянул Мейер, — теперь надо переключиться с диапазона сорок три метра, на котором «Призрак» дает только позывные, на тридцать девять метров. На этой частоте они передают текст сообщения…

Мейер расколол систему Люси!

Это потребовало многомесячной кропотливой работы, но Мейер, работавший в мирное время часовщиком, добился-таки своего. Пронзительные глазки Шелленберга горели торжеством, он нацепил наушники и подался вперед.

Через десять минут передача, которую записывал Мейер, закончилась. Это случилось за ночь до того, как Ягер должен был начать воздушную атаку горного плато в Боснии. Шелленберг снял наушники, встал и, протянув руку над столиком, обменялся рукопожатием с Мейером.

— Вы — гений. Вы войдете в историю. Надеюсь, вам это известно?

— Я лишь выполняю свою работу.

— А вот и передвижной центр радиоперехвата в Страсбурге…

В стеклянной кабинке зазвонил телефон. Мейер снял трубку и кивнул Шелленбергу.

— Наверное, это они. Шустрые ребята…

Мейер назвался, еще раз кивнул Шелленбергу и внимательно выслушал сообщение коллеги, лишь изредка вставляя свои комментарии.

— Опять?.. Как и в прошлый раз?.. А вы уверены?..

Он горячо поблагодарил звонившего, и это не укрылось от внимательного взора Шелленберга. Начальник службы разведки СС подмечал каждую мелочь. Мейер, обычно сама скромность, сейчас едва сдерживал торжество.

— На четвертый раз в Страсбурге засекли «Призрак»! Он в Швейцарии! В Люцерне!

— Ну, попался, голубчик! Я о Массоне из швейцарской разведки. — Шелленберг покачал головой, словно не веря, что его швейцарский противник способен на такую дерзость. — Значит, он позволил тайно установить радиопередатчик для связи с Советами… Мы же точно знаем, что это Советы…

— Да, у них код всегда состоит из пяти букв и пяти цифр, — поддакнул Мейер.

— Вот именно! Выходит, мы не зря старались столько месяцев! — Шелленберг просто не мог усидеть на месте.

Он всегда демонстрировал свою радость бурно и заразительно, и его популярность в среде подчиненных объяснялась отчасти этим.

— Ну теперь Массон у меня попляшет! Я его заставлю выдать мне шпиона, притаившегося в Волчьем Логове! И тогда мы успеем изменить исход войны!

Шелленберг всегда откровенничал с Мейером, выдавая ему важнейшие государственные тайны. Он полностью доверял Мейеру. А тот был поэтому безгранично предан своему начальнику и проявлял невероятное усердие в работе.

— Я так и думал, что на четвертый раз они его раскроют! — продолжал Шелленберг. — И уже договорился через несколько часов встретиться с Массоном в Швейцарии…

— Вы полагаете, что вас пропустят через границу?

Мейер был поражен. То, что намеревался сделать Шелленберг, было грубым нарушением принципа нейтралитета, который Швейцария оберегала так же ревностно, как девица свою непорочность.

— Я поеду инкогнито, — брызжа весельем, объяснил Шелленберг. — Я уже не раз так ездил. Все, я сию секунду уезжаю из Дрездена! Бригадир Роже Массон, встречай гостей!

Он выбежал из здания и увидел, что с неба валит густой снег…


Было десять часов вечера, когда Ягеру, расположившемуся в старинном особняке на окраине Загреба, крикнули из комнаты дежурного на первом этаже, что его хочет видеть Карл Грубер, офицер гестапо.

— Пусть подождет! — Ягер шмякнул на рычаг телефонную трубку и повернулся к Шмидту, который сидел за другим столом и сосредоточенно разглядывал карту Боснии. — Нам нужно уточнить подробности операции «Ворон», у нас каждая минута на счету. Дай Бог, чтобы нам удалось хоть часок соснуть, и вдруг — на тебе! Как вы думаете, кто к нам пожаловал? Грубер из гестапо!

— Он, видно, почуял удачу, раз решил рискнуть своей драгоценной шкурой и сунулся в Загреб. Лучше вам с ним повидаться. Выведайте, что у него на уме, и мы его перехитрим.

— Да, вы, конечно, правы, — нерешительно согласился Ягер. — Вы всегда правы, — сухо добавил он.

— Хотите, я сам спущусь и приведу его? Я его сразу поставлю на место. Скажу, что вы очень заняты. Спрошу: неужели это так срочно? Может, лучше сперва выспаться, отложить дела до завтра?.. Вдруг мне даже удастся от него отвязаться?! А завтра утром нас тут уже не будет.

— Ладно, желаю удачи! Но ни слова об операции «Ворон», — предупредил Ягер.

— Я, что, похож на дурака? — хмыкнул Шмидт.

— Не задавайте лишних вопросов, если не хотите оказаться в неловком положении, — пошутил Ягер.

Накануне высадки парашютного десанта эти двое мужчин еще больше сроднились, хотя вроде бы больше было уже невозможно.

«Какое счастье, что у меня есть Шмидт, — подумал Ягер, оставшись один. — Я, конечно, должен был его удержать от участия в этой затее…»

Он ждал всего пару минут. Очень скоро в дверь постучали.

— Входите! — крикнул Ягер.

В дверях показались Грубер и сопровождавший его Вилли Майзель. Клоунская труппа в полном составе! Шмидт, прошедший вслед за агентами гестапо, вскинул руку в шутливом приветствии.

Ягер сидел за своим письменным столом, как каменное изваяние, и ни с кем не поздоровался. Он заметил, что, перед тем как спуститься вниз, Шмидт снял со стола карту и скатал ее в трубочку. На него можно было положиться буквально во всем, вплоть до мелочей.

Гестаповцы сели на стулья, которые Шмидт поставил довольно далеко от стола. Грубер торопливо подвинулся поближе. Он протянул Ягеру пухлую руку, но полковник, углубившись в свои бумаги, притворился, что не заметил. Ягер подумал, что Вилли Майзель совсем не в восторге от происходящего.

Грубер повернулся и поглядел долгим взглядом на Шмидта, который уже уселся за свой стол. Затем опять уставился на Ягера; полковник обратил внимание на то, что у гестаповца под глазами мешки. Впрочем, у обоих гостей был усталый вид.

— Все это строго секретно, — начал Грубер. — Так что я предпочел бы поговорить с вами наедине, если вы не возражаете.

— Я возражаю. И вдобавок ваше предложение оскорбительно для Шмидта, который — если со мной что-нибудь случится — автоматически станет здесь начальником.

— Если с вами что-нибудь случится?'- переспросил Грубер.

— Никто из нас от этого не застрахован. Хорватские повстанцы любят подкладывать бомбы замедленного действия в самые неожиданные места. Если они проведают о вашем приезде, вы станете их самой главной мишенью…

Полковник с удовольствием отметил, что похожая на квашню физиономия гестаповца перекосилась. И опять Ягер не сказал ни слова, предоставляя Груберу самому продолжать разговор.

— Насколько мы понимаем, вскоре подполковник авиации Линдсей может оказаться в ваших руках. Его нужно передать нам, чтобы мы допросили его в штабе гестапо в Граце.

— Где у вас любят зажимать в тисках пальцы и полировать плоскогубцами ногти? — Ягер покачал головой. — Даже не надейтесь. Если мы схватим Линдсея, я лично препровожу его к фюреру в Волчье Логово.

Грубер вышел из себя. Майзель поднял глаза к потолку, а его спутник выхватил из кармана сложенный листок бумаги и бросил его на стол. Потом замахнулся кулаком, намереваясь стукнуть им что было мочи, и открыл рот, чтобы гаркнуть во все горло. Однако вовремя посмотрел на Ягера… Кулак разжался, не коснувшись стола.

— Я действую, — сказал Грубер нормальным тоном, — по приказу фюрера.

Не сводя глаз с Грубера, Ягер развернул бумагу. Внимательно прочитав ее, он сложил листок снова и вежливо отдал его гестаповцу. Затем сел обратно на стул и скрестил руки на груди.

— Эта бумажонка подписана Борманом. А у меня есть бумага, наделяющая меня всеми полномочиями и подписанная САМИМ ФЮРЕРОМ! Так что возвращайтесь в свой штаб и отоспитесь. А еще лучше поезжайте на аэродром и отправляйтесь домой, в Германию. Я не в состоянии больше гарантировать вам безопасность в этой части света. Поэтому ваша судьба в ваших руках… — Полковник встал и заложил руки за спину, сцепив пальцы. — Счастливого пути, господа!


— Ты сам открой фургон, Моше. Полюбуйся, что тебе достанется, когда ты выполнишь наш уговор, — сказал Влацек.

Он протянул своему невысокому, коренастому товарищу ключ. Фургон стоял в уединенном дворике на задворках Иерусалима. Моше — это было его настоящее имя — командовал группой «Штерн», одной из самых активных организаций еврейских подпольщиков, не гнушавшихся никаким насилием.

Моше взял ключ, торопливо оглядел мощенный булыжником двор и вставил ключ в замочную скважину. Открыв левую створку двери, он увидел груду свежесмазанных винтовок «Ли Энфилд». В глубине фургона стояли ящики с патронами.

— Но поторопись! — предупредил Влацек. — Я тебе пока только показал товар. А получишь ты его, когда работа будет сделана.

— Этот Линдсей, которого вы хотите убрать… когда он приезжает?

— Скоро. Очень скоро. Он прилетит в Лидду.

— Этот аэродром слишком хорошо охраняется.

— Погоди, дай мне закончить! — рявкнул Влацек. — День-два он пробудет в Иерусалиме. Тебе скажут, где его поселят. Сразу, как только он прилетит, мы дадим тебе знать…

Темноволосый загорелый Моше — лицо у него было изрыта оспинами — нерешительно кивнул, залез в фургон и взял наугад одну из винтовок.

Убедившись, что-она не заряжена, он проверил затвор, снял винтовку с предохранителя, украдкой оглядел фургон и нажал на курок. Потом отложил винтовку, подошел к ящику и, достав из-под ветхой куртки ломик, отодрал с ящика крышку.

Взяв пригоршню патронов, Моше выбрал один, вернулся к винтовке и зарядил ее. Однако сперва, к великому облегчению Влацека, поставил ее на предохранитель. Затем Моше вынул патрон, бросил его обратно в ящик, а винтовку положил на пол. Ловко выпрыгнув из фургона, он подождал, пока Влацек закроет дверь и запрет ее на ключ.

— Считай, что твой Линдсей уже мертв, — сказал Моше.


В стечении обстоятельств была какая-то горькая ирония. В исходном пункте, из которого предстояло вылететь Линдсею, Ридер предложил партизанам оружие в обмен на жизнь английского летчика, которого он хотел благополучно переправить на Ближний Восток.

В Палестине же Влацек обещал отдать «Штерну» винтовки, украденные со складов британской армии за то, что «Штерн» покончит с Линдсеем. В злобном вихре войны общемировой валютой стали не деньги, не золото, а оружие.

Едва Моше уехал на своем мотоцикле, Влацек подал условный знак. Двойная дверь одного из домов в глубине пустынного двора открылась. Внутри оказался фургон побольше, без номеров. Его задняя дверь была распахнута. Из двух толстых досок соорудили помост, чтобы заехать в машину.

Влацек сел за руль фургона поменьше, груженного винтовками и патронами. Ловко проехав по двору, он взлетел по импровизированному помосту и загнал машину в большой фургон. Другой человек закрыл створки дверей и побежал к кабине.

Через несколько минут после отъезда Моше большой фургон проехал под аркой, которая вела на безлюдную улицу. Не нарушая скорости, он двинулся по лабиринту улочек и добрался до другого двора, расположенного в нескольких милях от первого. Там фургон припарковали в очень похожем здании.

Влацек вышел из большого фургона и стряхнул с одежды пыль. Он не хотел рисковать: вдруг «Штерн» устроит налет на тот двор и попытается завладеть оружием, не выполнив уговор? Как и в Югославии, здесь никто никому не доверял.


— Завтра в одиннадцать утра, — сказал Ридер, убирая телескопическую антенну своего радиопередатчика, — они пришлют «дакоту». Да поможет нам Бог! Будем надеяться, что у нее не отвалятся крылья…

— А они твердо обещали прилететь? — спросила Пако. — Обязательно?

— Да, обязательно. Я дал им все ориентиры. Леди, вам, по-моему, нужен билет… только тогда вы поверите.

— Ты прекрасно знаешь, черт побери, что нам столько морочили голову…

— Они прилетят. Линдсей им нужен. Один тип специально приезжает, чтобы с ним встретиться.

— Что за тип? — насторожился Линдсей.

Уже совсем стемнело. Линдсей, Пако и Гартман сидели прижавшись друг к другу в пещере и ждали возвращения Ридера, который ушел со своим радиопередатчиком на скалу, высившуюся на самом краю плато. Снегопад прекратился, это внушало хоть какую-то надежду. Однако было зверски холодно. А костры жечь не разрешалось. Хелич запретил зажигать огонь.

— Я ничего не могу вам сказать, пока мы не сядем в самолет и не смоемся отсюда, — отрезал Ридер. — Таковы инструкции.

Сказав это, он залез в самодельный спальник.

— Чьи инструкции? Куда мы полетим? К чему такая таинственность?

Линдсею стало не по себе. Он не мог объяснить, в чем дело, но чувствовал, что творится неладное. Ридер свернулся калачиком и сказал, даже не пытаясь скрыть раздражения:

— Я так понимаю, в целях безопасности. Ладно, приятель, ты дашь мне поспать или будешь долдонить всю ночь? Тебе завтра предстоит тяжелый день. Да и всем нам, кстати, тоже.

— Операция начнется в одиннадцать, — сообщил Шмидт Ягеру, положив телефонную трубку. — Мне только что сказал сам Штернер.

— Я знаю. — Полковник подписал последнюю бумагу, отодвинул от себя листок, потянулся и зевнул. — Я сам выбрал это время для атаки. Не на рассвете, как обычно: они тогда начеку. А в одиннадцать они расслабятся, решат, что еще один день пройдет тихо-мирно… Я так устал, что готов заснуть прямо на стуле…

— Нет-нет, вставайте! — сказал Шмидт. — Я принес раскладушки не для того, чтобы они служили украшением комнаты.

Ягер встал, расстегнул мундир, сел на раскладушку и снял десантные сапоги. Он еще утром надел их, чтобы привыкнуть. Мягкие, удобные сапоги могут спасти парашютисту жизнь.

Растянувшись на постели, он укрылся армейским одеялом. Затем повернул голову и, прежде чем закрыть глаза, поглядел на Шмидта.

— Значит, завтра в одиннадцать! Спите крепко.

Глава 40

Добравшись до Констанца, генерал Вальтер Шелленберг пересек на машине швейцарскую границу. Он бы в жизни не догадался, что попал в другую страну, если бы не проехал через пограничный пункт. Констанц — это одна из географических диковинок Европы. Город в буквальном смысле слова расколот надвое. Северный район принадлежит Германии, а южный — Швейцарии. Шелленберг — он был в штатском, причем одет весьма щеголевато — сидел на заднем сиденье «мерседеса»; окна машины были занавешены. На границе они простояли не больше минуты. Бригадир Массон выслал им навстречу адъютанта, благодаря которому они обошлись без соблюдения обычных формальностей.

Поздним вечером, в кромешной тьме — ночь выдалась безлунная — «мерседес» доехал до маленького городка под названием Фрауэнфелд. Бригадир Массон ждал своего гостя в комнате на верхнем этаже гостиницы «Винный погребок».

Стол был уже накрыт к ужину. Массивные серебряные приборы. Изысканный хрусталь, искрившийся при свете свечей. Любимое вино Шелленберга в ведерке со льдом, поставленном на треножник… На стенах, обшитых деревом, плясали слабые отблески свечей.

— Дорогой бригадир Массон! Как я pад снова с вами встретиться! Если бы вы знали, как я отдыхаю душой, посещая Швейцарию. На несколько часов мне удается отрешиться от всех моих забот и треволнений.

Шелленберг был обворожителен и оживлен, его добросердечие подкупило бы кого угодно, но только не такого осторожного человека, как шеф швейцарской разведки.

Массон был настроен совсем иначе. Он учтиво приветствовал немца, однако держался сдержанно и отчужденно, почти холодно. Шелленберг отнюдь не был бесчувственным чурбаном и тут же ощутил, что обстановка по сравнению с его предыдущим визитом изменилась, однако не подал виду. Они сели ужинать.

— Я тут недавно видел картину Рубенса… совершенно случайно… потрясающее творение великого гения…

Шелленберг ел и пил с наслаждением, как истинный гурман. И беседовал на всякие умные темы. Картины старых мастеров. Произведения Гете. Новый французский роман. Музыка Бетховена. Массон молча слушал, вперив голубые глаза в выразительное, подвижное лицо немца.

Только когда обед был закончен и они уселись в кресла у камина, в котором горело, потрескивая, большое полено, что-то прояснилось. Слуги удалились, и Шелленберг понял, что, пока Массон их не позовет, они больше не появятся. Немец поднял пузатую рюмку, в которую был налит отличный, выдержанный коньяк «Наполеон», и посмотрел его на просвет. Затем проговорил, не отрывая взгляда от рюмки:

— Жизнь фюрера в опасности. Из-за вас! Вы укрываете советского шпиона, который передает в Москву наши государственные тайны. Как зовут советского шпиона, окопавшегося в ставке фюрера? Я приехал, чтобы узнать его имя.


Джок Карсон сидел за голым деревянным столом в кабинете, который предоставил ему в полицейских казармах сержант Аллигатор. В открытом окне виднелись огни Иерусалима, в этом городе не соблюдалось затемнение.

В густом ночном воздухе витал слабый запах пороха, неизменно ассоциировавшийся в представлении Карсона со смертью. Было отвратительно сыро. Карсон глядел на стол: гладко отполированная столешница была в застарелых чернильных кляксах. Карсон уже примерно час ждал звонка из Каира. Едва телефон зазвонил, он схватил трубку.

— Карсон слушает. Это вы, Харрингтон? Мы разговариваем по прямому армейскому телефону. У вас есть новости?

— Похоже, нам кое-что удалось разузнать. — Голос Харрингтона был еле слышен, но Карсон все равно уловил в нем торжество.

— Ради Бога, не томите!

— Помните, вы мне дали список людей, остановившихся в гостинице «Шарон»? В общем, я сверил его с записями в регистрационном журнале «Шеферда». Кроме Стендиша, мне попалось еще Одно знакомое имя. Влацек. «В» значит Виктор.

— Сколько времени он пробыл в «Шеферде»?

— Две ночи. Накануне приезда Стендиша и когда тот уже был в отеле.

— Жалко, что мы не знаем, когда Стендишу стало известно о поездке. А кто такой Влацек? — спросил Карсон.

— Весьма респектабельный поляк, работает в отделе пропаганды. Он пришел из России вместе с генералом Андерсом.

— Из России?!

— Да, а что? — Харрингтон был явно озадачен. — Мы же сражаемся с нацистами, а не с русскими.

— Порой я в этом не уверен. Похоже, у нашего Влацека есть разрешение на передвижение по всему свету.

— Я это тоже проверил. Очень аккуратно. Влацек в нынешнем году еще не отгулял отпуска и, похоже, решил взять его совершенно внезапно…

— Ага! Это-то мне и нужно. Слишком уж много совпадений. Да, нам давно надо было повидаться с мистером Влагоемком. Эх, нам чертовски не хватает времени!

— Поэтому я и позвонил вам сразу же, едва узнал. А Стендисту известно о приезде Линдсея?

— Еще бы! — с сожалением произнес Карсон. — Он знает и то, что Линдсей прилетит на «дакоте». Я же не могу один все контролировать. Стендиш только не знает, во сколько должен прилететь Линдсей. У вас есть еще что-нибудь? А то у меня намечена встреча… с мистером Виктором Влагоемком!..


Лида Клаймбер улеглась в постель очень рано. Повернувшись на бок, она провела указательным пальцем по лицу Уэлби: сперва по густой брови, потом по скуле и, наконец, по мясистому носу.

— Ты такой таинственный, Питер. Для обыкновенного отпускника у тебя слишком много дел. Ты все время куда-то отлучаешься.

— Я всегда любил бродить один. Я любил это еще ребенком, когда жил в Индии.

Уэлби погладил Лиду по голой спине и привлек ее к себе. Она опять заговорила, а он повернул руку и взглянул на часы.

— Ты очень сложный человек, Питер. Я это чувствую. Ты столько таишь в себе!

— Мне нужно опять отлучиться на несколько минут. — Уэлби поцеловал Лиду и вылез из постели. — Я забыл позвонить одному старому другу, мы с ним должны завтра встретиться.

Он надел халат и шлепанцы.

— Я скоро вернусь. Смотри не убеги!

— Ты что, пойдешь в таком виде? Неодетый? Ты ведь можешь позвонить другу отсюда…

— Я оставил его телефон у себя в комнате. У меня отвратительная память на телефоны…

Уэлби погляделся в зеркало, висевшее на стене, причесался и посмотрел на Лиду, которая села в кровати, прикрывая простыней обнаженную грудь. Уэлби всегда находил странным подобное проявление женской стыдливости. Он ободряюще кивнул Лиде и вышел.

Лида вполголоса выругалась. Какое потрясающее чувство времени! И, разумеется, она не в состоянии кинуться вслед за ним, чтобы посмотреть, куда он пошел. Может, конечно, в его поведении и нет ничего особенного… Однако слишком уж много таких вроде бы ничего не значащих пустяков…


— Наконец-то я узнал что-то определенное! — сказал Уэлби Влацеку, зайдя в двадцать четвертый номер. — Линдсей завтра приземлится в Лидде. Он прилетит на «дакоте». Вполне вероятно, что самолет сядет, когда стемнеет, но я твердо знаю, что это произойдет завтра.

— Для меня этого недостаточно. — Скуластый мужчина сделал нетерпеливый жест. — Неужели они ничего вам не сказали про время прибытия и про то, откуда прилетит самолет?

— Нет. Я спрашивал. Аллигатор начал темнить. Я предпочел не настаивать. Это могло показаться подозрительным. Но я же давал вам фотографию Линдсея, так что опознать его не составит труда!

— Мне хотелось бы, чтобы фотография хранилась у меня. Хорошо?

— Нет. Я должен вложить карточку обратно в досье, из которого я ее выкрал в Лондоне.Нельзя упускать ни одной мелочи, это может привести к беде. Когда мы с вами еще раз увидимся? И каким способом вы намерены ре…ре… решить нашу проблему?

— Вы меня больше не увидите. И способ мой вас не касается. Я сегодня уезжаю из гостиницы. Как вы там, наслаждаетесь общением с миссис Камамбер?

Влацек бросил на Уэлби пронзительный взгляд, внимательно следя за реакцией англичанина. По виду этого тихони, который расхаживал по комнате, держа руки в карманах халата, ничего нельзя было понять.

— Она меня тревожит, — признался Уэлби. — Слишком много вопросов задает. Она ведет себя умно, но у меня все равно ощущение, что я на допросе…

— Как вы с ней познакомились?

— Совершенно случайно. Мы летели из Каира одним самолетом. Она ко мне подошла…

— Она познакомилась с вами САМА?

Что-то в голосе Влацека заставило Уэлби обернуться и заглянуть в лицо своему невысокому собеседнику. Выражение этого лица ему не понравилось. Зря он заговорил об американке…

— Что такое? Что вы собираетесь сделать? — воскликнул Уэлби.

— Срочно одевайтесь и бегом в казармы! — Влацек посмотрел на свои наручные часы. — Сидите там до полуночи и будьте все время на людях! Скажите, что вы ждете телефонного звонка из Каира. Или придумайте какую-нибудь другую причину. Надо, чтобы у вас было алиби…

— Мне это не нравится…

— В комнате миссис Камамбер остались отпечатки ваших пальцев?

— Нет. Я всегда держу руки в карманах. Как говорится, привычка — вторая натура…

— Вы ничего там не забыли из своих вещей?

Влацек допрашивал его беспощадно, монотонный голос поляка действовал Уэлби на нервы.

— Нет, — отрывисто бросил Уэлби.

— Не возвращайтесь туда. Идите сразу в свою комнату, быстро оденьтесь и уходите. Даю вам десять минут…

— Мне это не нравится, — повторил Уэлби. — Что вы задумали? Бедная женщина ничего не знает…

— Это вы так полагаете. Делайте, как я говорю! Отныне я тут всем распоряжаюсь. А вы выполняете приказы. — Влацек неприятно улыбнулся. — Впрочем, вы всегда их выполняли…


Джок Карсон остановил «воксхолл» у бровки тротуара, вылез на улицу, закрыл машину и пошел по направлению к гостинице «Шарон», которая сияла огнями. Слишком много огней в столь поздний час… Подойдя поближе, Карсон заметил две пустые полицейские машины, припаркованные в туманном, тихом уголке. Он ускорил шаг.

Когда Карсон подошел к лестнице, которая вела на террасу, ему преградил дорогу дежурный. В гостинице царило какое-то необычайное оживление.

— Вы слышали об убийстве, сэр?

— О каком убийстве?

— Господи! — подумал Карсон. — Они расправились с Уэлби…

— Да вот… убили американку, которая тут остановилась… Она, судя по всему….

Карсон не дослушал. Взлетев по ступенькам, он пинком распахнул дверь и ворвался в вестибюль. Его задержал палестинец в синей полицейской форме.

— Извините, сэр. Я хотел бы с вами поговорить. Вы здесь живете?

Карсон достал свое удостоверение, протянул его полицейскому и оглядел вестибюль, словно ища какие-то улики. Полицейский смущенно вернул ему документы.

— Извините, сэр. Вы тоже участвуете в расследовании?

— Где это случилось?

— Восьмая комната, на первом этаже.

Карсон ринулся к стойке администратора, его короткие, крепкие ноги были похожи на паровозные поршни. Не обращая внимания на клерка, он повернул к себе регистрационный журнал и быстро провел пальцем по списку имен. Миссис Л. Камамбер — комната № 8. Мистер П. Стендиш — комната № 6. В. Влацек — комната № 24.

— Может, я могу вам чем-нибудь помочь? — начал клерк.

Взбежав по лестнице, Карсон задержался на площадке и посмотрел на часы. Пятнадцать минут первого. У дверей восьмой комнаты стоял еще один полицейский. Карсон опять предъявил документы. В комнате было полно народу. Мужчина средних лет в штатском как раз направлялся к выходу, держа в руках маленький чемоданчик. Полицейские искали отпечатки пальцев, фотографировали со вспышкой различные предметы. Сержант Аллигатор выступил вперед.

— Отвратительная история, сэр…

— Можно на нее взглянуть?

Карсон спрашивал не из любопытства. И не просто из чувства долга. Ведь это он, Карсон, санкционировал поездку Лиды Клаймбер. Он колебался, но Лида его убедила. У них существовал уговор с янки. Американская девушка работала на британскую разведку, а он командировал к ним англичанку. Это было воспринято как свежая, оригинальная идея. Тогда… Карсон подошел к постели, Аллигатор следовал за ним по пятам.

— Ей перерезали горло, — предупредил Аллигатор, — куском проволоки, которым продавцы режут сыр… Так сказал доктор. Зрелище не из приятных…

Лида лежала на подушке, заляпанной кровью. Горло ее было перерезано от уха до уха, на лице застыло выражение ужаса. Карсон с каменной физиономией осмотрел постель: простыни были смяты и сползли с матраца. Судя по всему, Лида пыталась бороться за свою жизнь.

В комнате был кавардак. Ящики выдвинуты, их содержимое разбросано по полу. Карсон заметил шкатулку из-под драгоценностей с сорванной крышкой. Его затошнило. Когда он наконец заговорил, его голос звучал непривычно резко.

— Рядом с этой комнатой шестой номер. Его занимает Стендиш. Пожалуй, вам следует поискать там отпечатки его пальцев. Ее изнасиловали?

Он лихорадочно осматривал проклятую комнату.

— Нет, — ответил Аллигатор. — Кстати, познакомьтесь: это доктор Томас.

— Нет, ее не изнасиловали, — сухо, по-деловому подтвердил Томас, говоривший с сильным уэлльским акцентом. В его интонациях читалось: «Я все это видел уже не раз. Мне хочется вернуться домой и лечь в постель».

— Но половое сношение имело место, — добавил доктор, — причем недавно. Сегодня вечером.

— И вы уверены, что это не изнасилование? — продолжал допытываться Карсон. Окружающие, разумеется, не понимали, насколько это важно.

— Я же вам сказал! — поморщился Томас. — Она сделала это добровольно…

Карсон повернулся к Маллигану, который глядел на него с явным любопытством.

— Я бы хотел, чтобы вы проверили шестой номер на предмет отпечатков пальцев и сравнили их с найденными здесь. Если Стендиш в постели — не страшно! Поднимите его.

— Он не в постели. Его вообще нет в гостинице. Мои люди уже обшарили его комнату в поисках отпечатков. Они взяли ключ у администратора. Последние два часа Стендиш провел в казармах. По-моему, он ждет звонка из Каира…

— Когда это случилось?

Карсон старался не глядеть на постель. И на Томаса, который отвечал на его вопросы. Карсон недолюбливал докторов.

— До вскрытия я не могу…

— Да я знаю, знаю! — властно перебил его Карсон. — Но к чему такая сдержанность? Поделитесь со мной вашими предположениями…

— Вы всегда указываете другим, что они должны говорить? — Карсон явно действовал Томасу на нервы. Джок по-прежнему старался не глядеть на доктора, а тот продолжал: — Насколько я могу судить, это произошло примерно от десяти до двенадцати, ближе к полуночи…

— И выходит, Стендиш вне подозрений, — заметил Аллигатор. — А проверка в шестой комнате — это чистая формальность. Я думаю, надо отпустить доктора Томаса… если у вас больше нет к нему вопросов…

Карсон кивнул, подождал, пока доктор уйдет, и поинтересовался:

— Что же все-таки стряслось? Похоже, тут пронесся ураган.

— Разбойное нападение с целью грабежа. Вор выпотрошил ее шкатулку с драгоценностями. Ничего не оставил. Судя по всему, он даже с ее левого пальца кольцо сорвал. Это наводит на мысль о профессиональном грабителе. А вот убийство, наоборот, выполнено непрофессионально, особенно способ, к которому он прибегнул, подтверждает это предположение.

— Ладно, пошли в двадцать четвертую комнату! — Карсон расстегнул кобуру пистолета. — Пожалуй, нам стоит захватить с собой еще пару ребят, пусть держат оружие наготове. Там обитает некий мистер Виктор Влацек.

Аллигатор согласился беспрекословно, не задав ни одного вопроса. Он позвал двоих парней, и они вышли вслед за Карсоном из комнаты. Дойдя до двадцать четвертого номера, Аллигатор поглядел на Карсона, ожидая дальнейших распоряжений.

— Доставайте ключ, — прошептал Карсон.

Он одинаково хорошо стрелял обеими руками, поэтому переложил «Смит-Вессон» девятимиллиметрового калибра в левую руку, а правой взял ключ, аккуратно вставил его в замочную скважину и осторожно повернул. Затем потянулся к дверной ручке, быстро нажал на нее и распахнул дверь.

Они застыли на пороге в полной растерянности. В комнате царил бедлам, и никого не было. Простыни стянуты с кровати… Подушки на полу. Ящики вытащены и брошены на пол вверх дном. Дверцы платяного шкафа открыты, одежда скинута с вешалок и тоже разбросана.

Заметив, что дверь в ванную открыта, Карсон на цыпочках прошел туда. Заглянул внутрь, покачал головой и внезапно заметил, что ночной ветер всколыхнул занавеску на окне. Карсон приблизился к окну и выглянул на улицу. Только после этого он застегнул кобуру пистолета и повернулся к остальным.

— Все так же, как и там, черт побери! — воскликнул Аллигатор. — И сколько же комнат он успел перевернуть за ночь?

— Думаю, только эти две…

— Не понимаю…

— Наверное, дело вот в чем. — Карсон указал на открытое окно. — Здесь есть пожарная лестница. Вы не знаете, из гостиницы можно выбраться задворками?

— Проще простого! Тут вам и задний двор, и гаражи, и невысокий забор, через который перелезет даже ребенок, а по пустырю можно выбраться на тихую улочку. Пожарная лестница проходит и возле окна миссис Камамбер, которое, кстати, тоже было открыто. Когда вы нас сюда вели, я думал, что это дело рук Влацека, но… — Аллигатор беспомощно пожал плечами. — Здесь то же самое. Интересно, где его труп?

— Думаю, нам его не обнаружить, сержант. Сработано мастерски. Да, по всем статьям… И меня это начинает тревожить…

— Вы о том, что произошло?

— Я думаю, это только начало. Для затравки…


За окнами гостиницы «Винный погребок» во Фрауэнфелде шел густой снег. Массон и Шелленберг сидели в комнате на первом этаже. До их слуха доносилось громыхание снегоочистительной машины, которой шеф швейцарской разведки велел расчищать дорогу. Немецкому гостю ни в коем случае не следовало задерживаться в Швейцарии до утра.

— Я настаиваю на своем требовании: сообщите мне имя советского шпиона в Германии, — повторил Шелленберг. — В противном случае я за последствия не отвечаю.

— Вермахт не сможет захватить мою страну, — холодно перебил его Массон. — Вы пытаетесь меня шантажировать, но это блеф…

— Я не блефую. Существует даже специальная карта…

— У меня уже два года имеется ее копия.

Массон не лгал. В Германии действительно была карта, о которой говорил Шелленберг. На карте указывались будущие границы Великого Рейха, в который предполагалось включить все немецкоязычные страны, в том числе ту часть Швейцарии, где был в ходу немецкий язык (а это означало семьдесят процентов всей территории).

Хотя большой камин излучал тепло, тон разговора становился все более ледяным, собеседники уже посматривали друг на друга с откровенной враждебностью. Во время предыдущих встреч Шелленберг всегда чередовал посулы с угрозами, а Массон уступал и соглашался. Так что теперь Шелленберг был в шоке. Массон же напустил на себя равнодушный вид, однако проявлял неслыханное упрямство, не желая поступиться буквально ничем.

— Вермахт уже не в состоянии совладать с тем, что он заграбастал, — грубо заявил Массон. — Открыть новый фронт ему не под силу. Или вы не слышали, что Красная Армия уже продвинулась за Киев? Солдаты вермахта отступают по всем фронтам. Союзники сейчас в Италии. И ни для кого не секрет, что в сорок четвертом году они откроют второй фронт во Франции…

— Да, у нас есть свои трудности, — согласился Шелленберг.

— Трудности скоро будут у вас лично, — безжалостно продолжал Массон. — Предположим… это всего лишь предположение, что Германия проиграет войну. Вам же придется удирать, спасаться от русских! И ваш путь к свободе и встрече с союзниками вполне может лежать через Швейцарию…

Ничто так красноречиво не говорило о драматической перемене во взаимоотношениях этих двух мужчин, как их позы. Шелленберг обмяк в кресле, зажав в руке пустую коньячную рюмку, а Массон сидел, выпрямившись, и сурово, словно судья, глядел на немца.

— Мы знаем, — добавил Массон, — что вы заручились поддержкой Гиммлера и с его благословения уже предприняли ряд бесплодных попыток договориться с союзниками и оставить Советы с носом.

Это была истинная правда. После окончания войны на свет выплыли архивные материалы, из которых стало известно, что в конце 1943 года Гиммлер уполномочил Шелленберга прозондировать почву на предмет мирных переговоров с Великобританией. Гиммлер ничем не рисковал. Если вдруг фюрер пронюхает о его измене, рейхсфюрер Гиммлер моментально от всего отречется и заявит, что его помощник действовал на свой страх и риск.

— А что, черт побери, заявили в Касабланке? «Безоговорочная капитуляция», — прорычал Шелленберг. — Это лишь усилит сопротивление нашего народа. Безумцы! Безумцы! Неужели Черчилль не понимает, какую угрозу для Запада представляют большевики?

— Черчилль все понимает, — ответил Массон. — Это Рузвельт не понимает, потому что находится за три с половиной тысячи миль от Европы. А вам надо будет удирать, мой друг. И очень скоро. Об этой части нашей беседы я, пожалуй, не стану докладывать моему начальнику, генералу Гисану…

— Благодарю, — вынужден был пробурчать Шелленберг. Он сделал последнюю попытку. — Значит, вы отказываетесь назвать советского шпиона? Мне скоро надо уезжать…

— В этом я вам помочь не в состоянии.

И хотя Шелленберг в жизни ему не поверил бы, Массон говорил правду. Он понятия не имел, кто такой Дятел.


А в Иерусалиме сержант Аллигатор стремительно мчался вместе с Карсоном на машине по темным улицам обратно в казармы. Даже на поворотах джип не снижал скорость. В такие моменты Карсону казалось, что машина едет на двух колесах.

— Вы всегда так ездите? — мягко спросил он.

— По ночам — да. Вы же не хотите, чтобы в нас угодила граната? За углом всегда может притаиться опасность.

— Неужели тут так ужасно?

— Еще хуже, чем вы думаете… Ну, слава Богу, приехали!

В два часа ночи Аллигатор объявил розыск Виктора Владека. Харрингтон прислал ему подробный список особых примет этого человека. Бросив телефонную трубку, он посмотрел на Карсона, который сидел напротив него за столом и оглядывал пустую комнату.

— Я ничего не могу гарантировать, — предупредил Аллигатор. — Он вполне мог перейти границу и проникнуть в Сирию. Конечно, наши предупредят «Свободную Францию», но какое дело французам до Влацека?

— Да, действительно, какое? — устало согласился Карсон.

Аллигатор оказался прав: Влацека никто больше не видел. Предполагалось, что он перебрался в Сирию. Затем Влацек, очевидно, двинулся на север, пересек границу и проник в советскую республику Армения.

Когда над Палестинской землей начали сгущаться первые зловещие сумерки, мужчина но имени Моше, впоследствии занявший высокий пост в правительстве Израиля, укрылся за скалами, нависавшими над дорогой, которая ведет из Лидды в Палестину. Он навел на резкость свой полевой бинокль, и откуда ни возьмись перед его глазами, как на ладони; стал виден аэропорт. Моше приготовился терпеливо ждать. Такой уж это был день.

Глава 41

Командир эскадрильи Марри-Смит, невысокий, плотно сбитый человек с аккуратно подстриженной щеточкой темных усов, сидел за приборной доской «дакоты», сейчас самолет пролетал над Средиземным морем, направляясь в Югославию. Страшно тщеславный — по мнению своих коллег — Марри-Смит был, однако, большим храбрецом.

В ливийском аэропорту «Бенина» он в самый последний момент вдруг принял решение самому отправиться в полет. Обычно офицеры его ранга этим не занимались.

— По-вашему, это разумно? — спросил командир авиационной базы.

— Да причем тут разум? — гаркнул на него Марри-Смит. — Я же в ответе за операцию! А значит, лично поведу самолет. Бог свидетель, ребята долго пытались вытащить свинтуса Линдсея из дерьма.

— Ладно, летите, но под вашу ответственность.

— Я очень рад, что вы так быстро сообразили, что к чему. Вторым пилотом можно послать Конвея. Вы согласны, Конвей? Надеюсь, вы обрадовались? Так улыбайтесь же, черт вас дери!

Конвей, получивший прозвище Виски за явное пристрастие к горячительному напитку, испытывал в данный момент самые разные чувства, но только не радость; он подозревал, что командир выбрал его исключительно из вредности. Марри-Смит недавно подслушал, как Конвей, находясь в подпитии, называл его «карманным фюрером».

Когда самолет поднялся на высоту десять тысяч футов, Конвей — он был за штурмана — расстелил у себя на коленях крупномасштабную карту. Он не подозревал, что именно из-за этого Марри-Смит и втравил его в опасную затею: Конвей был, наверное, лучшим штурманом из всех, кто летал из Алжира в Каир.

— Похоже, кретины-метеорологи раз в жизни сказали правду! — пробурчал Марри-Смит. — Хотя, разумеется, совершенно случайно…

На лазурном небе, казавшемся безбрежным, бескрайним морем, не было ни облачка. А внизу, под самолетом, простиралось другое море, такое же спокойное и пустынное, только потемнее. Марри-Смит посмотрел на часы. Он не доверял приборному щитку, предпочитая иные средства, если они находились у него под рукой. Марри-Смит был грозой диспетчеров.

— Я должен поднять в воздух этот летающий гроб. — Марри-Смит любил забористые словечки. — А вы тут остаетесь на земле, капрал! — заявил он перед вылетом механику.

— Если тут, — Марри-Смит постучал себя по голове, — или тут, — хлопнул он рукой по фюзеляжу, — разболтается хотя бы шурупчик, мне — крышка!

Да, командир эскадрильи Марри-Смит был красой и гордостью авиации. Завидев его, люди кидались… наутек.

— Мы будем там через шестьдесят минут. Хорошо, Конвей? — спросил он, ложась на курс.

— Так точно, сэр, через час мы приземлимся в «Бурлящем Котле»…

— Эй, Хелич или как тебя там… черт югославский! Мы летим! — заорал во всю глотку Марри-Смит. — У нас винтовки, у тебя наш парень… Смотри только, чтобы без обмана…

— О Боже! — подумал Конвей. — Он в полном восторге.


Гартман и Пако медленно шли по земле, расчищенной для посадки самолета, и внимательно осматривали каждый дюйм. За ними шагал воинственный Хелич. Немец, уже успевший завоевать уважение партизанского командира, то и дело останавливался с требованием убрать камни, если они хоть на несколько сантиметров торчали над поверхностью земли. Пако выступала в роли переводчицы. Затем образовавшуюся колдобину засыпали щебенкой и землей, которые несли в большой плетеной корзине два партизана.

— Да, с этим народом каши не сваришь, — проворчал Гартман. — Халтурщики! Извини, что я так говорю про твою родину…

— Я наполовину англичанка, — напомнила ему Пако. — И потом, я вряд ли захочу когда-нибудь сюда вернуться. Думаю, никогда не вернусь. Я не могу забыть, что натворила Бригада Амазонок.

— Тогда пойди и обрадуй Линдсея.

— Когда покончим с этим делом. Самолет скоро появится. Сейчас почти одиннадцать.

Линдсей, понимая, что Гартман выполняет работу, которую вообще-то должен был бы делать он сам, сидел на скале, не в силах пошевелиться. Его опять мучила лихорадка. Он проклинал все на свете. Вынырнувший из-за больших валунов доктор Мачек пощупал его лоб.

— Я вижу, мы сердиты на весь мир? — усмехнулся доктор.

— Нет, до этого еще не дошло. Но мне следовало бы быть там, вместе с Гартманом и Пако.

— Однако температуры у вас нет. Просто вам нужно время, чтобы окончательно поправиться. Хорошо, что самолет все-таки прилетит, пусть с опозданием на столько месяцев…

— Я вам очень благодарен за то, что вы для меня сделали…

— Но это же моя профессия! Отблагодарите меня тем, что отдохнете, когда доберетесь домой. Может, мы когда-нибудь и встретимся…

— Нет, почему-то мне так не кажется.

Доброе лицо Мачека озарилось улыбкой, он кивнул и отошел от Линдсея. Этим ослепительно-солнечным утром на плато не было ни души, если не считать тех, кто проверял посадочную полосу и окончательно приводил ее в порядок. Хелич убрал с плато всех своих бойцов, расставив их на краю и на дне нескольких лощин, которые вели к плато. Он был уверен, что перекрыл все подходы к временному убежищу партизан.

Линдсей напряг все силы, влез на скалу и побрел, еле волоча ноги, к посадочной полосе. При ходьбе он опирался на палку, которую ему сделал Милич. Бедный Милич, убитый давным-давно, сто лет назад, когда немцы обстреливали их из минометов! Милич, о котором никто даже не вспоминал, ибо большинство партизан просто забыло о его существовании.

— Как дела, Гартман? — крикнул Линдсей. — Самолет вот-вот будет здесь, да?

— Мы выровняли полосу, друг мой, — откликнулся немец. — Во всяком случае, постарались сделать ее как можно ровнее. А «дакота» действительно прилетит с минуты на минуту, если не выбьется из графика.

— Вы хотите сказать, если она нас отыщет?

— Но вы же верите в свою родную авиацию, правда? — пошутил Гартман.

Он видел, что Линдсею тяжело идти, но не попытался ему помочь: Линдсей не потерпел бы, чтобы к нему относились как к увечному.

— Самолет прилетит с юга, — продолжал Гартман. — Так что нам надо смотреть в ту сторону…

— Я нервничаю, как женщина, которой предстоят первые роды, — сказала Пако. — Ну, разве не смешно?

— Да мы все на нервах, — успокоил ее Линдсей, останавливаясь и поднося руку к глазам, чтобы посмотреть на солнце.

Может, у него вдруг сработал старый инстинкт? Линдсей словно вернулся в прошлое, в те дни, когда он, сидя за приборным щитком «Спитфайера», планировавшего над прекрасными зелеными лугами Кента, научился не упускать из виду ничего. И никогда…

Линдсей посмотрел на юг, куда указывал Гартман, а потом принялся медленно и методично разглядывать небосвод. Нигде ни облачка!.. После вчерашнего снегопада это кажется просто невероятным! В небесной синеве четко вырисовывались островерхие горные пики. На востоке было пусто… На востоке-северо-востоке пусто… Линдсей, не торопясь, поворачивался, словно следуя за стрелкой компаса. Он всегда славился орлиным зрением. Еще немного — и он встанет лицом к северу… Линдсей повернулся в очередной раз на несколько градусов… О Боже! Нет, нет…

— Все, ребята, отчаливаем! Вон она, над горами… Смотрите, там, на юге…

К ним подбежал Ридер, в рюкзаке за спиной у него была рация. Ридер залез на самую высокую гору, чтобы напоследок выйти в эфир. И оттуда, со скалы, увидел приближавшуюся «дакоту».

— Да вы лучше на север посмотрите, болваны! — заорал Линдсей. — Сюда летят немцы, причем целый воздушный флот!


Конвей, сидевший на борту «дакоты», в восторге ударил себя кулаком по коленке. В карте образовалась дыра.

— Вон оно, это плато! Видите опознавательный знак: коммунистическую пятиконечную звезду, выложенную из камней? Тут уж надо сесть тютелька в тютельку… не дай Бог ошибиться…

— Успокойся, дружище, — укоризненно покачал головой Марри-Смит. — Я сумею приземлиться и на острие иглы.

— Это почти острие и есть!

Конвей схватил полевой бинокль и посмотрел на крошечные фигурки, глядевшие на «дакоту», задрав головы. Одна из фигурок помахала им палкой и подняла большой палец — дескать, все здорово! Потом начала бешено размахивать палкой в разные стороны.

— По-моему, тот тип с палкой — Линдсей. Он суетится, мельтешит, как безумный. Что ж, беднягу вполне можно понять…

— Особенно если учесть, что с севера на нас надвигается вся немецкая авиация, черт побери! — желчно откликнулся Марри-Смит. — Мы, правда, гораздо ближе, так что можем и успеть…

— Боже правый!

Конвей впервые заметил то, что Марри-Смит разглядел на несколько секунд раньше. Целый рой черных пятнышек, которые на глазах становились все больше. Военные самолеты немцев! Они летели высоко и как бы несколькими слоями, причем каждый слой был сдвинут относительно соседнего.

— Держу пари, они сбросят парашютный десант, — сказал Марри-Смит. — Это серьезная операция. Ладно, пора снижаться. Будем надеяться, что ребята сковырнули тут все камни и хорошенько расчистили полосу. Впрочем, мы это выясним довольно скоро, не так ли?


Ягер и Шмидт сидели с надетыми парашютами в командирском самолете и были готовы к прыжку. Полет проходил нормально, но вдруг под конец пилот срочно вызвал к себе полковника Штернера, возглавлявшего отряд парашютистов.

— Мы, должно быть, близки к цели, — сказал Шмидт. — Я весь взмок…

— А кто не взмок?

Парашютисты сидели в два ряда по всему самолету, повернувшись лицом друг к другу. Инструктор стоял сейчас у двери. Ягер посмотрел на окаменевшие лица парашютистов. На лбу у каждого блестели капли пота. Никто не разговаривал. В воздухе прямо-таки пахло тревогой и страхом, Ягер это чувствовал…

Солдаты глядели прямо перед собой. Они сидели как-то неестественно неподвижно. Слышалось лишь мерное урчание двигателей и поскрипывание парашютных строп. Ни одна высадка десанта не обходилась без неприятностей. Каждый раз у десяти процентов солдат сдавали нервы. И это среди тех, кому удавалось остаться в живых!

— Забавно, — прошептал Шмидт. — В последний раз я прыгал с парашютом на Крите. Даже не припомню, в каком году. Я сейчас вообще очень туго соображаю…

Ягер поднял глаза на Штернера, который вышел из кабины пилота; подойдя к полковнику, Штернер схватил его за руку. Вид этого старого вояки несколько поражал воображение: у Штернера совершенно не было ресниц. Он потянул Ягера за руку.

— Давайте отойдем в сторону. Мне нужно вам сказать пару слов…

Это означало, что операция, едва начавшись, натолкнулась на серьезные препятствия. Ягер пробирался вслед за Командиром парашютистов в середину фюзеляжа и мучительно гадал, в чем же дело. Час тому назад на разведку вылетал небольшой аэроплан, который предусмотрительно держался подальше от плато. Пилот доложил, что партизаны на прежнем месте. Значит…

Пригибаясь, чтобы влезть с парашютом в узкую дверь, Ягер наконец протиснулся в кабину. Штернер — человек способный, но, по мнению Ягера, несдержанный — закрыл за ним дверь. Затем ткнул в стекло коротким, толстым пальцем. Ягер явственно увидел «дакоту».

— Вовремя мы успели, — хрипло сказал Штернер. — Глядите, как улепетывает от нас англичанин!

— Никуда он не улепетывает, — возразил Ягер, — а наоборот, садится. Этот парень — большой смельчак!

— Да он просто сумасшедший! — выпучил глаза Штернер. — Он же не успеет…

— Не надо на это рассчитывать. Ладно, я пойду. Дайте мне спрыгнуть первому. Потом отправьте Шмидта, а за ним — всех остальных.

— Хотите проявить отвагу? Пожалуйста!..

Штернер передернул плечами: дескать, желаете покончить жизнь самоубийством — ради Бога, мне не жалко. Но его жест никто не оценил: Ягер уже вышел из кабины. Он не стал возвращаться на место, а махнул Шмидту, подзывая его к себе, и остановился возле инструктора.

Горела красная лампочка. Когда открылась дверь, Ягер прицепил свой карабин к тросу. Ледяной воздух в считанные секунды развеял удушливую жару внутри самолета. Шмидт прицепил к тросу свой карабин.

— Что-то не в порядке? — прошептал он на ухо Ягеру.

— Англичане пытаются вывезти Линдсея. «Дакота» сейчас садится на плато. Все решают минуты. Как только мы высадимся, открывайте по «дакоте» огонь, нужно помешать ей взлететь. Это самое главное!

Разговаривая со Шмидтом, Ягер дважды проверил свой автомат. Удовлетворенный тем, что все в исправности, он вынул магазин и засунул оружие дулом вперед себе за пазуху.

В самолете царило сдержанное оживление: парашютисты выстраивались в очередь. Ягер заметил на их лицах характерную смесь страха и облегчения. Облегчение было вызвано тем, что период ожидания закончился. А страх — тем, что поджидало их внизу, на плато… если парашют, конечно, раскроется. Штернер успел сказать Ягеру, что примерно половина ребят совершила всего один учебно-тренировочный прыжок. Германии теперь хронически не хватало времени и… обученных солдат.

Ягер ждал, когда зажжется зеленая лампочка.


— Так и есть, придется садиться на пятачок, — радостно воскликнул командир эскадрильи Марри-Смит, увидев под собой плато.

— Господи! Да они тут расчистили с гулькин нос! — ахнул Конвей.

Шасси коснулось земли, раздался удар, но крылья самолета даже не дрогнули. Марри-Смит тормозил, выжимая из машины все, что возможно. Он оттопырил нижнюю губу — признак крайнего напряжения, — а «дакота» мчалась к северному краю плато, за которым начиналась бездна.

Марри-Смит уже почти остановился и вдруг совершил маневр, от которого с Конвеем чуть не случился нервный припадок. Развернув самолет на 180°, он поставил его в конце дорожки носом на юг, чтобы можно было тут же взлететь. И в нарушение всех инструкций не заглушил двигатели!

— Откройте грузовой люк, — велел Марри-Смит Конвею. — «Югам» надо шевелиться.

Распахнув дверцу кабины, он спрыгнул на землю — до смешного маленький человечек в толпе рослых партизан… Марри-Смит заметил мужчину с палкой, который был в выцветшей, потрепанной форме английского военного летчика: он ковылял к нему, прихрамывая, а рядом с ним шагала потрясающая блондинка.

— Линдсей?

— Да, это я…

— Кто из местных тут за главного?

— Хелич. А Пако будет вам переводить.

— Некогда переводить, черт побери! Они и так меня поймут! Вы только взгляните, что творится!..

— Они не разрешат мне сесть в самолет, пока не получат оружие и боеприпасы…

— Еще чего?!? Посмотрим…

Марри-Смит подбежал к грузовому люку, откуда Конвей уже спустил на веревках несколько деревянных ящиков, которые принимали внизу партизаны. Сорвав крышку с одного из ящиков, Марри-Смит схватил в охапку несколько автоматов и сунул их в руки Хеличу. Затем вцепился одной рукой в Линдсея, а другой указал на самолет и затараторил без умолку, обращаясь к Хеличу:

— Вот твои проклятые винтовки! Я рисковал жизнью, чтобы привезти тебе это барахло. Линдсей должен сейчас же сесть в самолет! Может, ты не заметил, но у тебя гости… а мне они вовсе ни к чему…

Марри-Смит бешено жестикулировал. Тыкал пальцем в самолет. Воздевая руки к небу, которое было уже черным-черно от немецких аэропланов. И вопил на Хелича так, словно ругал на чем свет стоит своего самого никудышного механика.

Это выглядело бы комично, не окажись они все в таком отчаянном положении. Коротышка наседал на великана Хелича. Однако он оказался прав: ему действительно не понадобился переводчик. Оторопело поглядев на англичанина, Хелич принялся раздавать партизанам автоматы и запасные обоймы.

— Ладно, садитесь в самолет… Ради Бога! — крикнул Марри-Смит Линдсею. — Конвей, подайте ему руку, а то он хромает. Я, что, черт возьми, должен за всех отдуваться?! Ну, как всегда…

«Товарообмен» произошел очень быстро. Грузовой отсек моментально опустел. Линдсея затащили в самолет: Конвей тянул сверху, Гартман толкал снизу. Затем немец посадил Пако. Ридер забрался сам.

— А что же Гартман? — возмутилась Пако.

Она протянула руку и помогла ему влезть в «дакоту». Конвей закрыл дверь, Марри-Смит выглянул из кабины. Он говорил резко и торопливо:

— Идите сюда! Тут есть сиденья. «Дакота» — это вам не «либерейтор», где вы перекатываетесь туда-сюда, словно горох… И пристегните ремни, черт побери! Нам сейчас придется туго… очень туго… «Болтанка» — это еще мягко сказано…

— Да, болтать ты, приятель, горазд, — пробурчал Ридер, плюхаясь в кресло.

Он произнес это в пустоту. Марри-Смит уже вернулся в кабину и сел за пульт управления. Он внимательно поглядел на зонтики парашютов, которых становилось в небе все больше и больше.

— Вот они, Конвей! Целое войско, разрази их гром! Пора, пожалуй, использовать обратный билет…

«Дакота» начала как-то невероятно медленно ползти по взлетно-посадочной полосе. Пако глядела в иллюминатор. Они еще ползли, когда она увидела, как приземляется первый немец. От отстегнул стропы парашюта и присел на корточки, целясь из автомата.

— О Боже мой, Линдсей!

Пако узнала Ягера. Он навел автоматное дуло на кабину пилота. Приземлилось еще несколько парашютистов. Хелич, вооружившись новым автоматом, выглянул из-за скалы и разрядил сразу же пол-обоймы.

Автоматная очередь отбросила Ягера назад, его лицо исказилось от смертной муки. О чем думает человек в свой последний миг?.. «Дорогая Магда, мы прожили чудесную жизнь…» Он умер, даже не успев коснуться земли. Пако затошнило. В памяти всплыли такие живые образы… Ресторан в Мюнхенском отеле «Времена года». Они обедают с Ягером, ему так идет военная форма, он такой галантный, такой… О, черт!

Самолет начал набирать скорость. Марри-Смит, не глядя по сторонам, готовился взлететь. Где-то возле самых двигателей тарахтели автоматные очереди, пули пробивали фюзеляж, рвались гранаты. Марри-Смит все это слышал, но не обращал внимания.

Линдсей увидел своего доброго приятеля, доктора Мачека. Выпрямившись во весь рост, Мачек показался из-за скалы и взмахнул рукой, намереваясь что-то швырнуть. Грохнул выстрел — и Мачек скрылся из виду. Линдсей был уверен, что он уже мертв.

— Сволочи, они убили Мачека, — сказал он сидевшей рядом Пако. — Бедняга…

— Господи, из-за чего, ради чего все это?!

— С тех пор, как я впервые попал в Берхтесгаден, я задаю себе тот же самый вопрос, — ответил Линдсей.


После стольких месяцев мучений, бесконечных скитаний и страха, этого вечного спутника балканской зимы, встреча с Северной Африкой стала незабываемым событием в их жизни. Прильнув к иллюминаторам, они жадно любовались теплыми охристыми тонами ливийской пустыни, простиравшейся до самого горизонта.

Самолет все еще летел над ярко-синим Средиземным морем, затем показалась белая лента прибоя, отделяющая море от суши. Самолет пошел на посадку. Через десять минут Марри-Смит приземлился в «Бенине». Конвей открыл дверь, и в салон ворвался восхитительный горячий воздух.

— Надо подождать полчаса, пока мы заправимся, — сказал пассажирам Конвей. — Вылезайте, можете размять ноги, но только не отходите далеко отсюда. Если кому-нибудь нужна медицинская помощь, вас осмотрит доктор Маклауд…

— Я хотел бы поблагодарить пилота, — сказал Линдсей.

— Не советую, подполковник… вы уж извините за то, что я вмешиваюсь. Но командир эскадрильи Марри-Смит — мужчина с характером. Никогда не угадаешь, как он к чему отнесется. Но как бы там ни было, до места назначения вас доставит другой пилот.

— А куда?

— Не знаю. Извините, сэр…

Они шли под палящим солнцем С каким-то странным ощущением — будто они все одновременно потеряли ориентировку.

— Наверное, из-за того, что после замкнутого пространства Боснии мы вдруг оказались на бескрайних просторах Африки, — решил Линдсей. И подумал, что пора выудить у Ридера нужную информацию. Пако и Гартман шли сзади.

— Я ведь старше вас по званию, майор Ридер, — начал Линдсей. — В обычной ситуации мне было бы на это наплевать, но теперь я хочу знать… Куда мы все-таки направляемся? В Каир? В Тунис?

— В Лидду, это в Палестине…

— Что за безумие?! — В голосе Линдсея звучало явное недоверие.

— Мы не могли бы поговорить без свидетелей? Давайте зайдем в здание, если вы не хотите утруждать ноги…

Линдсей извинился перед Пако и Гартманом и пошел к зданию аэропорта. После югославских морозов он тут взмок, пот с него лил ручьями. Отойдя подальше, чтобы их никто не мог подслушать, Линдсей повернулся и в упор поглядел на Ридера.

— Насколько вы информированы? Говорите мне все без утайки! Тут что-то не так. Мы летим не в том направлении. Мне Нужно в Лондон!

— Лондонские самолеты вылетают из «Каира Западного».

— Час от часу не легче! Но зачем тогда сперва везти меня в Лидду?

— Наверное, из соображений безопасности. И потом в Лидде вас ждет один человек, он специально прилетел из Лондона. Так что вас примут по первому разряду.

— Что это за человек?

— Питер Стендиш… — Ридер заколебался. — А, впрочем, вы все равно с ним встретитесь сегодня вечером, так что можно и сказать. Стендиш — это псевдоним. А вообще-то я говорю о Тиме Уэлби.

— Понятно.

Линдсей заковылял вперед по каменистой пустыне. Бенгази совсем не было видно: он ведь расположен за невысоким горным хребтом, на берегу моря. Вокруг были только пустыня, палящее солнце, один домишко, один самолет и бензозаправщик, стоявший рядом с ним. Линдсей услышал, что Ридер пошел вслед за ним… вот он убыстряет шаг, чтобы нагнать его…

— Я дал вам время подумать, — сказал Ридер, — а теперь мне очень хотелось бы узнать: что же все-таки вам не по душе? Тим Уэлби — вполне безобидное существо. Он ни разу ничего не натворил, со всеми ладит…

— О, вы тоже заметили его загадочную особенность?

— Загадочную?..

— А разве вы не замечали, — продолжал на ходу Линдсей, — его самочувствие вдруг резко улучшилось по сравнению с последними месяцами, — что Уэлби из кожи вон лезет, пытаясь сохранить хорошие отношения с «Индусами», и с «Университетскими»?

«Индусами» называли разведчиков, призванных из индийского гражданского управления. Они считались людьми дотошными, приверженцами старых традиций, не терпели никаких перемен и хранили нерушимую верность английской короне.

«Университетские» же были выходцами из Оксфорда и слыли интеллектуалами, которые широко смотрели на вещи. Они представляли другой клан, соперничающий с традиционалистами. Человек принадлежал или к тем, или к другим. Редко кто пытался перекинуть мостик между двумя этими мирами.

— Да, — согласился Ридер, — если подумать, то вы, пожалуй, правы. Но вообще-то это его дело, разве не так?

— И еще… У меня всегда возникало чувство, что он играет… играет роль… И никто не ведает, какой же он на самом деле…

— Но я уже не в силах изменить маршрут. Там все подготовлено.

— Кем?

— Тимом Уэлби, наверное. — Ридер не сумел сдержать раздражения. — Черт, я, как и вы, торчал в этой проклятой Югославии и ничего не знаю. Не цапайтесь с Уэлби, когда мы доберемся до Лидды. Если за вами и охотятся — а я думаю, вас именно это волнует, — то кому придет в голову искать вас в такой дыре, как Лидда?

— Уэлби.


Сев в «дакоту», которой предстояло преодолеть вторую часть пути, Линдсей был удивлен. Он уселся у окна, поскольку ожидал, что Пако сядет с Ридером. Но она молча уселась рядом с Линдсеем и пристегнула ремень.

— Надеюсь, я тебе не надоела? — пробормотала она, когда самолет под управлением нового пилота тронулся с места. — А то я могу и пересесть, тут полно кресел…

— Нет, сиди, пожалуйста. Я просто думал…

— Что я выберу себе в спутники Лена Ридера? Я по твоему лицу вижу, что ты так думал. Неужели ты до сих пор ничего, не понял?

— Я — тугодум, да?

Когда дело касалось женщин, Линдсей всегда робел. Его безумно страшила возможность отказа. Он подбил в Кенте и над Ла-Маншем шесть немецких самолетов, но в кое-каких вопросах был еще совсем юнцом и боялся высунуться из своей скорлупы.

— Да! — тихо, страстно прошептала Пако. — Ты — тугодум, а девушки не любят все решать за мужчин…

— Но ты же сказала…

— Я помню, что сказала тебе в Югославии… но тогда ведь казалось, что у нас нет шансов выбраться оттуда живыми… И потом, я тебе говорила, что не доверяю Ридеру? Это действительно было так! Мне хотелось быть уверенной, что в нашу среду не затесался провокатор.

— Провокатор?

— О Господи! Немец, прикидывающийся англичанином! Они уже прибегали к подобной тактике, и последствия были для нас плачевными. Вспомни, я ведь училась в Англии и много знаю о твоей стране. Вот я и старалась использовать свои знания, чтобы проверить Ридера, попытаться его подловить. А девушке это сделать проще, если притвориться неравнодушной к мужчине… он может тогда потерять бдительность. Боже мой, Линдсей, порою мне кажется, что ты совсем тупой…

Пако положила свою маленькую ладошку на его руку. Линдсей повернулся и поглядел на Пако. На ее лице играла прелестная полуулыбка. Зеленые, полузакрытые глаза тоже улыбались. Пако склонила голову на его плечо.

— О Линдсей, Линдсей! Какой же ты дурачок!..

— Да, совсем тупой, — согласился он. — Я глуп, как пробка…

Он буквально захлебывался от чувств, которые не мог выразить словами. Линдсей взял Пако за руку, казавшуюся совсем крошечной, и крепко сжал ее, с трудом переводя дух. Девушка поняла его…

— Линдсей, ты возьмешь меня в Лондон? Я хочу еще раз увидеть Грин-Парк.

— Да-да, Грин-Парк… ты права!

— Там у пруда гуляют такие большие птицы, очень смешные… У них огромные-преогромные мешки…

— Ага, это пеликаны. Только они разгуливают по Сент-Джеймскому парку. Я покажу тебе весь Лондон. А потом мы поедем за город.

— С удовольствием. — Пако повернула к нему лицо, и ее волосы пощекотали Линдсею щеку. — Я знаю одну деревушку в Суррее, возле Гилдорда. Там кругом холмы, холмы…

— Ты про Пислейк?

— Ну, вот, ты тоже знаешь это место. — Пако выпрямилась и просияла. — О, как чудесно! Я никогда больше не вернусь в Югославию. Знаешь, у меня ведь двойное гражданство, английский паспорт…

— Я не знал… Ты мне не говорила. Это облегчает дело. У тебя не осталось родственников в Югославии?

— Нет, никого. Я была единственным ребенком, так что, когда мои родители погибли во время бомбежки в Белграде, я оказалась совершенно одна. — Пако взяла его под руку. — Учти, я не выпущу тебя из виду, пока мы не доберемся из Лондона. Наверно, я веду себя как дешевка? Ну и пусть! Мне все равно…

То недолгое время, что «дакота», мерно урча, летела в Палестину, они были очень, Очень счастливы. Через проход от них, у окна сидел Ридер, который невольно слышал большую часть их разговора, потому что обладал удивительно острым слухом.

Ридер упорно смотрел в иллюминатор на море, над которым они летели почти постоянно. Он был уверен, что Линдсей и Пако даже не подозревают, что летят над Средиземным морем. Как она повторяла: «Мне все равно!»

Пако испуганно прикрыла рот ладонью.

— Господи, я, по-моему, кричу? На весь самолет, да?

— Ага. Наверно, все слышали. Но мне тоже наплевать. Только знаешь что? Пока мы не добрались до Лондона, нам хорошо бы разделиться.

— Почему?

— Такбезопасней. Я должен до конца выполнить задание. Кстати, я вспомнил, что мне нужно сказать пару слов Ридеру. Я ненадолго…

— Пожалуйста, не вставай, я и так пройду… — вставая, Линдсей оперся о колено Пако и не сразу убрал руку.

Усевшись рядом с Ридером, он отвернулся от девушки, чтобы она не могла уловить даже обрывков его разговора с майором службы безопасности. Линдсей вынул из кармана дневник в кожаной обложке.

Это строго между нами, Ридер. Сохранить дневник жизненно важно. Я, конечно, держу всю информацию в голове, но если мне не суждено добраться до Лондона, хорошо было бы спрятать дневник в каком-нибудь безопасном месте. А то получится, что мы зря терпели все лишения. Мне бы этого не хотелось…

— А что именно я должен сделать?

— Вы тоже уязвимы. Вы не знаете кого-нибудь в Палестине, кому можно доверять, по-настоящему доверять? Я бы оставил у него дневник, а потом прислал за ним…

— Я знаю одного штатского… Его зовут Штейн. Он торгует бриллиантами. Для таких людей честность — залог успеха. И он не связан ни с одной из еврейских банд. Вы можете доверить ему свою жизнь…

— Вполне вероятно, так все и будет…

Отойдя от Ридера, Линдсей встал в проходе, и тут к нему подошел Гартман. Немец сказал, что хотел бы побеседовать с ним с глазу на глаз. Они выбрали два кресла, стоявшие немного особняком, и Гартман начал говорить по-английски:

— Теперь, когда мы летим над территорией союзников, я могу открыть свою тайну. Я выполняю специальное задание адмирала Канариса; как вы знаете, это начальник абвера. Он велел мне убежать из Германии: вот почему я ухватился за возможность принять участие в погоне за вами. Это было занятие не для слабонервных. Мне предстояло перехитрить стольких людей: Грубера, Ягера, Шмидта и Майзеля, который был моим самым серьезным противником. Ну, и, конечно, самого Бормана…

— Я всегда чувствовал, что в вас есть что-то странное…

— Да, я замечал, — откликнулся Гартман. — Я знаю по именам всех членов антинацистской оппозиции. Мы пытались передать наши мирные предложения агентам союзников в Испании, но кто-то нам помешал… Агентурной сетью руководил некий Уэлби…

— Я его знаю, — ответил Линдсей, но не стал продолжать.

— Мне нужно благополучно добраться до Лондона. Мы готовы убить Гитлера и создать гражданское, ненацистское правительство, а взамен просим провести с нами мирные переговоры. Имена своих товарищей я смогу сообщить только, когда приеду в Лондон. А до тех пор я прошу вас никому не рассказывать о нашем разговоре…

— Это ваш единственный путь к спасению, — сказал ему Линдсей.


Было еще светло, когда Моше, притаившийся за скалами, откуда был виден аэропорт «Лидда», заметил снижающуюся «дакоту». От долгого ожидания в одной и той же позе у него ныло все тело, но Моше отличался удивительной выносливостью.

В холщовом мешке, лежавшем рядом с ним на земле, была бутылка с водой, остатки сэндвичей с сыром и бинокль ночного видения. Вскоре ночь окутает своим темным покрывалом безмолвную землю, а как распознать в темноте, прилетит Линдсей или нет?

Моше поднес к глазам бинокль, который висел у него на шее, и посмотрел на аэродром, поросший травой. «Дакота» летела прямо туда, приземлилась и, затормозив, остановилась возле здания аэровокзала. Он знал, что тут припаркованы машина и броневик, но оттуда, где он стоял, их не было видно.

Мужчина по фамилии Уэлби, на которого ему указал в Иерусалиме Влацек, подошел к самолету. Несмотря на холодный вечер, Тим был в легком костюме и с непокрытой головой. Моше, не отрываясь, смотрел в бинокль на Уэлби, ожидая, что тот подаст ему условный знак, когда появится подполковник авиации Линдсей.

Служащие подвезли к самолету металлический трап. Двое английских солдат, вооруженных автоматами, патрулировали пространство перед «дакотой». На верху трапа показался человек с палочкой в руках.

Моше прильнул к биноклю, наблюдая за пассажиром, который медленно спускался по ступенькам. Оказавшись на земле, он обернулся, и Моше отчетливо увидел в бинокль его лицо. У него не осталось сомнений… Это был Линдсей! И тут же Моше получил окончательное подтверждение своей догадки.

Приветствуя Линдсея, Уэлби как бы невзначай поднял левую руку и схватил себя за мочку уха — такой условный знак определил Влацек. Из самолета вышли другие люди. Моше с удивлением заметил среди пассажиров блондинку, за которой торопливо шагали двое мужчин.

Моше продолжал наблюдение. Он хотел понять, каким образом будет организована охрана Линдсея, так как наверняка, когда Линдсей будет возвращаться из Иерусалима, чтобы вылететь в Каир, англичане используют ту же систему. Любовь англичан к заведенному порядку уже не раз стоила им жизни — в самом прямом смысле этого слова.

Глава 42

— Мой дорогой друг, я рад, что вы после стольких месяцев вернулись в лоно цивилизации. — Уэлби протянул руку Линдсею и одновременно потрогал мочку левого уха. — Д-должен с-сказать, вы выглядите н-неважно… — Уэлби понизил голос и добавил:

— Местные меня знают как Питера Стендиста…

— Почему вы здесь? — не улыбаясь, спросил Линдсей.

— Чтобы отвезти вас домой, конечно.

— В Лондон?

— Ну, да.

— А каким маршрутом?

— М-м… вам прямо сейчас нужно знать?

— Да, сейчас.

— Через пару дней, когда отдохнете, вы поедете в Каир. А оттуда — в старый добрый Лондон…

К ним подошел сержант в форме палестинского полицейского, он был явно встревожен. Не обращая внимания на Уэлби, он вмешался в разговор и сказал Линдсею:

— Извините, но мои ребята волнуются. Вы стоите на виду… а мне хотелось бы благополучно доставить вас в Иерусалим засветло…

— Сержант Аллигатор, это подполковник авиации Линдсей, — познакомил их Уэлби. — Насколько я понимаю, вы собираетесь отвезти нас в отель «Шарон» в этой старой жестянке…

— Только бы вас не услышал капрал Унисон! — резко перебил его Аллигатор. — В последний раз вы назвали броневик «железным монстром». Теперь он стал «старой жестянкой». Может, вам будет небезынтересно узнать, что Унисон пережил в нем три бомбардировки и обожает свой броневик. Вас пятеро, так что четыре человека поедут на машине сзади, а еще один и я — на переднем сиденье. Я сам поведу машину.

— А я с удовольствием сяду рядом с вами, сержант, — сказала Пако.

— С удовольствием составил бы вам компанию, мисс, но вы должны сесть сзади. Рядом с водителем, как говорится, сидит смертник. А вы въезжаете в зону военных действий.

— Я только что из другой такой зоны, — с милой улыбкой отозвалась Пако.

— Ну, тогда, — сказал сержант Аллигатор, — вас тем более надо охранять… Мистер Стендиш, я уверен, вы не уклонитесь от предложения посидеть рядом со мной? Ну что, пошли?..

Линдсей начал приходить к мысли, что сержант Аллигатор явно недолюбливал Стендиста. Интересно, что это перекликалось с его собственными чувствами.


Моше глядел, как охрана покидала аэродром и сворачивала на извилистое шоссе, которое тянулось вверх по склону горы и вело к Иерусалиму. Впереди полз бронированный вездеход — на случай, если дорога окажется заминирована.

В ста метрах от него ехала машина. В ней сидели все пять пассажиров. Палестинец-полицейский тщательно старался сохранять дистанцию. Машина ехала с включенными фарами, потому что уже смеркалось. Моше достал бинокль ночного видения.

В ста метрах от машины он увидел мотоциклистов, двух английских военных, которые замыкали небольшую процессию. С ними могли возникнуть некоторые трудности. Потом, на почтительном расстоянии, показался грузовик, перевозящий овощи, он тоже свернул на дорогу, которая вела в Иерусалим. Водитель должен был выяснить маршрут автоколонны и доложить Моше. На полпути до города грузовику предстояло исчезнуть, а вместо него слежку должен был продолжить фургон зеленщика, за рулем которого сидел шофер, тоже член «Штерна». Моше встал, надел рюкзак и пошел туда, где он спрятал свой мотоцикл.


Их привезли в казармы. Перед выездом из Лондона произошла небольшая стычка из-за того, куда же все-таки везти гостей. Сержант Аллигатор резко возразил Уэлби, предложившему поместить их в отеле «Шарон».

— В «Шароне» уже произошло убийство. Эта гостиница — проходной двор. Я не могу гарантировать там ничьей безопасности.

— А что вы предлагаете? — вмешался Линдсей.

— Я предлагаю полицейские казармы. — Аллигатор взглянул на Пако. — Даме мы отведем отдельную комнату…

— В нынешней ситуации говорить о гостинице чертовски глупо…

Гартман вмешался в разговор совершенно неожиданно. С тех пор, как они приземлились, он не сводил глаз с Уэлби, словно изучал его. Аллигатор, все еще не понимавший, почему среди них затесался немец, посмотрел на него с удивлением.

— А откуда вы знаете про здешнюю ситуацию?

— У нас есть свои источники информации, — не Стал распространяться Гартман.

— Мы поедем в казармы, — решительно произнес Линдсей.

Он не счел нужным даже посоветоваться с Уэлби. Человек из Лондона только плечами пожал. Лучше не настаивать…

В казармах они встретили Джока Карсона, который, увидев, что они устали после долгого перелета, не задал им ни одного вопроса. Они пообедали вместе, обед прошел в молчании, и после него на тарелках осталась половина еды. Из-за усталости и долгих месяцев воздержания в еде их желудки сжались. Рухнув на кровати — что тоже показалось им непривычным, — они долго ворочались с боку на бок, но в конце концов забылись глубоким сном.

На следующее утро после завтрака Линдсей отозвал Ридера в сторону. Чтобы их не подслушали, они вышли на плац. Когда Линдсей и Ридер оказались на маленьком пятачке, со всех сторон отгороженном двухэтажными зданиями, они вмиг расслабились, испытав новое, непривычное ощущение покоя.

— Этот Штейн… — заговорил Линдсей, — мы могли бы с ним сегодня повидаться? Я хочу избавиться от дневника. Аллигатор говорит, что мы завтра уедем в Каир…

— Два года назад я несколько месяцев прожил в Иерусалиме, — ответил Ридер, — так что я знаю город. Лавка Штейна неподалеку от казарм. Аллигатор занят завтрашним отлетом. Думаю, что мы можем сейчас проскользнуть мимо часовых…

— Так пошли!

— Только предоставьте мне вести все переговоры. Я знаю, как и на что отреагируют эти парни…

Все оказалось удивительно легко. Ридер уверенной, твердой поступью вошел в будку у шлагбаума. В руках он уже держал удостоверение, в котором указывалось, что он майор и служит в разведке.

— У нас назначена деловая встреча, — отрывисто бросил Ридер солдату, сидевшему за столом. — Это очень срочно. Я надеюсь, через час, максимум через два мы вернемся.

Они подождали, глядя, как солдат старательно записывает их имена в журнал. Потом их звания. Потом время ухода из казармы. Наконец он махнул часовому, стоявшему на улице, и тот поднял шлагбаум.

— Вам не кажется, что у них тут с безопасностью не очень? — спросил Линдсей у Ридера.

— Но мы же ВЫХОДИМ! — объяснил Ридер. — А значит, уже прошли должную проверку. Вот когда сюда ВХОДИШЬ — это совсем другое дело…

— Аллигатор рассвирепеет, если узнает…

— Будем надеяться, что мы успеем вернуться, прежде чем он разнюхает, что мы ушли…

Лавка Аарона Штейна находилась на первом этаже старинного двухэтажного дома, стоявшего в переулке. На дверях не было написано, кто тут обитает. Ридер легонько постучал, и в ответ в двери открылось маленькое окошечко, откуда выглянули пронзительные черные глаза. И тут же Линдсею стало понятно, сколь серьезные меры предосторожности принимает Штейн.

Линдсей насчитал восемь замков и засовов, которые открыл Аарон, прежде чем распахнуть дверь. Когда они вошли, процедура повторилась, только теперь замки запирались. Линдсея поразила внешность Штейна. На вид ему было никак не больше двадцати. Бледный, с гладкой кожей и темными волосами, он был невысоким и кряжистым.

— Аарон, это подполковник авиации Линдсей, — представил англичанина Ридер. — Он хочет оставить у тебя одну вещь. Я могу поручиться за него.

Линдсей поспешил протянуть Аарону руку. Штейн церемонно, по старинке пожал ее, вперив в гостя внимательный взор своих черных глаз. Похоже, он остался доволен увиденным.

— Рад познакомиться с вами, подполковник. Пожалуйте сюда, в мою контору.

В конторе их ждал второй юноша. Линдсей пожал и ему руку, а Аарон сказал:

— Это мой брат Давид. Вы можете свободно говорить при нем даже на самые секретные темы. Мы партнеры. И потом, такая мера предосторожности в ваших же интересах. Вдруг со мной что-нибудь случится?

— Надеюсь, что нет… — начал было Линдсей.

Аарон пренебрежительно махнул рукой. Затем указал гостям на стулья. Давид Штейн был удивительно похож на своего брата. Их легко можно было перепутать. На мгновение Линдсей припомнил сцену, которую видел, впервые оказавшись в Бергхофе. Второй Адольф Гитлер, репетирующий речь и отрабатывающий жесты, отражается в дюжине зеркал, расставленных по кругу… Говорят, у каждого человека где-то есть двойник…

— Время сейчас опасное, — объяснил Аарон. — Мы с братом убежали из Румынии, когда к власти пришел Антонеску и Железная Гвардия. Это румынские фашисты…

— Говоря об опасных временах, мой брат имеет в виду здешнюю ситуацию, — вставил Давид. — Мы верим, что еврейский народ имеет право на родину, но не верим в насилие…

— Из-за этого мы и покинули Румынию, — продолжал Аарон. — Нам здесь не нравятся «Иргун Цвай Леуми», группа «Штерн»…

— Или даже «Хагана» — еврейское ополчение, — опять вставил Давид. — Нас многие не любят, потому что мы отвергаем насилие. После войны, когда Германия потерпит крах, мы уедем в Антверпен или даже в Лондон…

— Если только Россия не победит, — перебил его Аарон. — Это ужасно опасно…

Оба брата буквально захлебывались словами. У Линдсея сложилось впечатление, что они рады поговорить, не таясь, ибо обычно должны взвешивать каждое слово. Аарон с извиняющимся видом развел руками:

— Мы слишком много говорим о себе. Что мы можем для вас сделать, подполковник?

Линдсей показал им дневник и спросил, не найдется ли у них прочного конверта. Аарон достал конверт из плотной бумаги типа того, какие часто бывают у адвокатов. Линдсей сел за откидной столик, положил дневник в конверт и запечатал его. Потом попросил ручку и, подумав несколько минут, аккуратно, разборчиво написал:

«Отчет о моей поездке в Третий рейх в 1943 году и о последующем пребывании в Югославии. В случае моей смерти передать лейтенанту Карсону по адресу: Египет, Каир, „Серые Колонны“, 3 отдел.

Ян Линдсей, подполковник авиации».
Он протянул конверт Аарону, вернул ручку Давиду и облегченно вздохнул. Прямо-таки гора у него с плеч свалилась…

— Я положу это в сейф, — сказал Аарон. — Договорились? Хорошо. По этой надписи я вижу, что вы понимаете, какие сейчас опасные времена… даже здесь…

— Спасибо, вы меня очень выручили. Скажите, а вы не можете мне что-нибудь дать… ну, какую-нибудь свою вещь? Тогда, если я дам ее человеку, который придет и попросит у вас конверт, вы будете уверены, что просьба исходит от меня.

— Вас устроит моя визитная карточка? Я нарисую на ней звезду Давида…

— Прекрасная идея. — Линдсей положил карточку в бумажник. — Если я напишу вам письмо, то в качестве пароля упомяну в нем синюю авторучку, которой я сделал надпись на вашем конверте…

Аарон уже набирал комбинацию на замке сейфа. Открыв дверцу, он поднял конверт повыше и чуть посторонился, чтобы Линдсей видел, как он кладет конверт внутрь. Затем Аарон закрыл дверцу и выставил какие-то случайные цифры на кодовом замке.

— Большое спасибо, — улыбнулся Линдсей.

Он обменялся рукопожатием с обоими братьями, а они пристально глядели на него, и в их глазах — так показалось Ридеру — сквозила печаль. Идя к выходу, все молчали. На лестнице Линдсей немного задержался. Они слышали, как за их спиной Аарон запирает замки и задвигает засовы. Линдсей невесело улыбнулся Ридеру.

— В том, как он положил конверт в сейф, была какая-то жуткая безысходность…. Ладно, пошли обратно в казармы…

Глава 43

На следующее утро они покинули казармы и поехали в аэропорт «Лидда», где их уже ждала «дакота», чтобы полететь в Каир. Автоколонна выстроилась прямо во дворе. Сперва — бронированный вездеход, капрал Унисон сидел в орудийной башне. Затем — штабной автомобиль, который опять должен был везти сержанта Мальчугана. Отъезд в последнюю минуту было решено ускорить на час, так что все происходило в дикой спешке.

За машиной выжидающе замерло двое мотоциклистов, которым предстояло замыкать колонну. Греясь в лучах утреннего солнца, они решили выкурить перед отъездом по последней сигарете. Судя по всему, день обещал быть ясным.

Между Мальчуганом и Уэлби опять разгорелся спор, можно даже сказать, перебранка, Уэлби стоял в кабинете Мальчугана, засунув руки в карманы, так что наружу высовывались только его большие пальцы, и упрямо твердил:

— Как вы знаете, сержант, я звонил в Каир. Я ожидаю срочного ответа из Лондона, который должен прийти сюда через «Серые Колонны». Вот дождусь звонка и догоню вас. Мне нужна машина с шофером. И не надо устраивать панику: я приеду прямо к отлету самолета. Вы же не сможете мчаться стрелой из-за этого броневика!..

— Вы получите джип… открытый джип и никакой охраны! — резко перебил его Ридер. — Больше я не могу вам ничего предложить. А что касается шофера….

— Джип меня вполне устраивает. Мы вас догоним…

— Как хотите. Самолет вылетит точно по расписанию. Он никого не будет ждать, даже вас…

Уэлби остался в кабинете Мальчугана и глядел оттуда, как четверо пассажиров садятся в штабную машину. Линдсей, Пако, Ридер и Гартман опять сели сзади, а место смертника рядом с Мальчуганом на сей раз не занял никто. Неуклюжий броневик выполз из ворот.

Но не только Уэлби наблюдал за происходящим. Из окон, выходящих во двор, вслед колонне глядели полицейские, не занятые в тот момент на дежурстве. Никто, кроме Мальчугана и его пассажиров, не знал, куда направляется автоколонна. Однако казармы полнились слухами. Лица выглядывавших из окон полицейских напряженно застыли, на них читалось уныние.

Подождав, пока броневик отъедет на сто метров, Аллигатор тронулся с места. Уэлби не шевелился, помня о том, что сзади, за столом, сидит клерк. Машина выехала за ворота, и Уэлби стоило немалых усилий сохранить спокойствие.

Едва мотоциклисты покинули казармы, в ворота, которые еще не успели закрыть, ворвался джип; водитель с размаху дал по тормозам, и джип описал во дворе полукруг, подняв облако пыли. Выйдя из машины, шофер отправился на поиски Уэлби.

— Капрал Хаскинз прибыл. Вы — мистер Стендиш?

— Совершенно верно…

Джип, который Аллигатор вызвал по телефону, приехал гораздо быстрее, чем предполагал Уэлби. Тим выразительно поглядел на безмолвствовавший телефон на столе.

— Я готов выехать, как только вы скажете, сэр! — жизнерадостно сообщил веснушчатый Хаскинз. — Я знаю, куда вам нужно.

— Но сперва немножко отдохните, капрал. Не стесняйтесь, можно закурить. Я жду звонка из Каира.

— Благодарю, сэр. — Хаскинз подмигнул клерку, сел на стул и достал пачку сигарет. Аллигатор запрещал подчиненным курить в его присутствии. Хаскинз подумал, что Стендиш, похоже, добрый малый. Впрочем, Уэлби всегда производил благоприятное впечатление на подчиненных. Сам же Уэлби сейчас думал о предупреждении Влацека:

— Как бы ни сложились обстоятельства, не возвращайтесь вместе с ними в Лидду…


— Наконец-то мы отправимся в Лондон! — весело воскликнула Пако. — Прямо жду не дождусь, когда мы туда доберемся. Я на седьмом небе от счастья.

Она старалась своим весельем развеять напряженное спокойствие, овладевшее ее спутниками. Пако расположилась на заднем сиденье лицом к Гартману, который примостился на откидном месте. Рядом с девушкой молча сидел Линдсей, напротив него — Ридер. С Линдсеем опять случился приступ лихорадки, правда, не очень сильный. Гартман сунул руку в карман, но тут же вынул ее. Пако к тому времени прекрасно изучила его жесты.

— Что же вы? — Ободрила она немца. — Доставайте свою трубку!

— Но тут душновато…

— По дороге в Лидду вам дозволяется выкурить одну трубку! Сегодня такое чудесное утро…

Пако опустила боковое стекло. Солнце ярко сияло на чистом, лазурном небе. Не видно было ни облачка. Гартман благодарно улыбнулся, вынул трубку и начал набивать ее табаком…

— А где Уэлби? — внезапно вспомнил Линдсей.

Он резко выпрямился. В предотъездной суматохе от него ускользнуло, что Уэлби куда-то подевался. На лице Линдсея отразилось волнение. Он отодвинул стекло, отделявшее его от Мальчугана, и повторил свой вопрос.

— Едет за нами в джипе, — лаконично ответил сержант. — Сказал, что ждет звонка из Каира. А я сказал, что не стану задерживать вылет, так что пусть решает…

— Понятно, — медленно произнес Линдсей.

— Да ладно тебе волноваться!

Пако схватила его за руку и притянула к себе. Гартман посмотрел на нее с удовольствием. Никогда еще она не выглядела такой юной, глаза ее сияли, Пако была необычайно оживлена, она вообще сильно оживилась с тех пор, как они приземлились в «Бенине». Гартман довольно попыхивал трубкой, а машина мчалась вниз по шоссе, преодолевая длинный, извилистый спуск к аэропорту.


Ничем не примечательный человечек, заклеивающий прокол в шине своего мотоцикла, ждал возле казармы, пока машина с пассажирами выедет за ворота. Затем он выждал еще несколько минут и подрулил к телефонной будке, стоявшей неподалеку. На том конце провода немедленно сняли трубку.

— Это Денни, — сказал мотоциклист.

— Моше у телефона. Ну?

— Груз в пути.

— Они все упаковали? Ничего не забыли? — спросил Моше.

— Ничего. Я лично сосчитал ящики.

— Хорошо. Можешь заниматься следующей партией товара.

Мотоциклист положил трубку. Получение «следующей партии товара» было запланировано на завтра. Доехав до своего убежища, Денни предстояло ждать до утра, когда ему позвонят и сообщат, в каком месте нужно будет получить контрабандное оружие, которое им должны были передать только после того, как новости о случившемся несчастье появятся в газетах и прозвучат по радио.

Моше, разговаривавший по телефону в старом домишке на окраине, недалеко от дороги в Лидду, кинулся к своему мотоциклу, спрятанному в сарае. Он помнил, что, прибыв на место, ему следует перво-наперво замаскировать мотоцикл и лишь потом занять нужную позицию.


Сидя в башне вездехода, капрал Унисон не упускал из виду буквально ни одной мелочи, когда они спускались по горной дороге. Он настороженно высматривал: нет ли где подозрительного шевеления? Броневик ехал во главе колонны, защищая ее от мин, которые террористы могли подложить ночью на дорогу. Расчет был на то, что под весом бронированного вездехода взорвется любая мина, и проезд для машины с пассажирами будет открыт.

Считалось также, что раз броневику ничто не угрожает, то и пассажиры в безопасности. Никто не рискнет напасть на них, когда рядом броневик с пулеметом. Колонна спускалась все ниже. Еще две мили — и они доберутся до аэродрома.

Моше укрылся за теми же скалами, где он прятался накануне, наблюдая за приземлением «дакоты». Однако на сей раз он смотрел в противоположную сторону, наставив бинокль на вершину горы, где дорога круто поворачивала.

Моше мнил себя патриотом. Единственное, что его волновало, — это основание израильского государства. Англичане были врагами. Арабы тоже. Самой надежной валютой, на которую, по его мнению, евреи могли купить себе родину, было оружие. Моше сделал бы все, что угодно, лишь бы раздобыть оружие, неважно из какого источника.

Наконец на дороге показался броневик. Солдат, сидевший в орудийной башне, вертел головой, озирая окрестности. Моше замер. Броневик пополз вниз. Появилась машина с пассажирами.

В мощный бинокль Моше смог разглядеть всех, кто сидел в автомобиле. Линдсей сидел сзади у окна. Рядом с ним мелькнуло лицо светловолосой девушки. Моше пожал плечами. Сколько еврейских девушек погибло в Европе?!

Осторожно сняв с шеи бинокль, он положил его в карман. Затем, не отрывая глаз от автомобиля, он нащупал руками в перчатках рычаг. Чахлое деревце у обочины служило ориентиром: здесь, на шоссе, товарищи Моше закопали ночью огромную мину. Они даже успели разровнять дорогу и посыпать опасное место дорожной пылью. Провод, прикрепленный к мине, тянулся к горе, где было установлено взрывное устройство. Из-за броневика Моше не мог использовать обычные мины нажимного действия.

Автомобиль с пассажирами доехал до чахлого деревца. Моше изо всех сил нажал на рычаг. Дорога вдруг превратилась в оживший вулкан.


Машина разлетелась на куски. Страшный грохот взрыва услышали даже в аэропорту. Потрясенный капрал Унисон завертел головой. Увидев краем глаза, что произошло, он втянул голову в плечи и закрыл крышку люка.

Обломки машины, подброшенные взрывной волной в воздух, к озаренному солнцем небу, забарабанили, словно шрапнель, по люку броневика. Впоследствии перекореженную, обгоревшую ходовую часть нашли на соседнем поле. На дороге образовалась огромная воронка диаметром в девять футов. Уцелеть не удалось никому.

Как только свист шрапнели стих, Унисон откинул крышку люка и посмотрел назад. Машина исчезла. Ни у Линдсея, ни у Пако, ни у майоров Лена Ридера и Густава Гартмана, ни у сержанта Мальчугана нет могил… Их останки не смогли обнаружить, а значит, и похоронить по-человечески тоже не смогли. В полицейских казармах была устроена лишь тихая гражданская панихида.


Приехав через полчаса на джипе, Уэлби был вынужден свернуть на обочину, чтобы не угодить в воронку. Санитары из «Скорой помощи» беспомощно глядели на кровавое месиво. Уэлби торопливо произнес, обращаясь к Унисону, который все еще не мог оправиться от потрясения:

— Очевидно, опять евреи подстроили. Да, таковы превратности войны. Скажите это журналистам, когда они сюда примчатся. А меня ждет в Лидде самолет, так что я поехал…

На аэродроме его ждал Джок Карсон, приехавший заранее, чтобы осмотреть самолет. Уэлби покачал головой и, не сказав ни слова, сел в «дакоту». Карсон, который отдал бы все на свете, лишь бы вернуться на место катастрофы, полез за ним. Он только что получил срочный вызов из «Серых Колонн». Ему приказали как можно скорее вылететь в Египет. Через несколько минут машина поднялась в воздух и взяла курс на Каир.


Услышав наутро по радио краткое сообщение о том, что военный автомобиль взорвался по дороге в Лидду, Аарон Штейн позвонил в «Серые Колонны» по телефону, который ему оставил Линдсей. Аарон попросил соединить его с лейтенантом Джоком Карсоном из Третьего отдела.

— Здесь таких нет, — сообщил дежурный. — А кто говорит?

— Как это нет? — настаивал Штейн. — Лейтенант Джок…

— Я же сказал: у нас таких нет. КТО говорит, спрашиваю?

Штейн, напуганный столь странным поворотом событий, повесил трубку, посмотрел на брата и перевел взгляд на сейф.

— Что нам делать с конвертом? Карсона не существует.

— Оставь конверт, пусть лежит. И занимайся своими делами. Нам сейчас не до этого, — ответил Давид.

Они не подозревали, что накануне, едва добравшись до штаба, Карсон получил приказ немедленно вылететь в Бирму. Когда Штейн позвонил в «Серые Колонны», лейтенант был уже на полпути в Индию. В его послужном списке значится, что в Бирме полковник разведывательной службы Карсон был убит.

ЧАСТЬ 4 Дятел

Глава 44

«Рождественская роза» и «Стража на Рейне» — такие условные кодовые названия Гитлер сперва выбрал для готовившегося в строжайшей тайне нападения на войска союзников, к которым немцы собирались подкрасться по Арденнским лесам и ущельям.

Однако это был уже не май 1940 года, время массированного Арденнского прорыва к Седану и переправы через реку Мез, которыми ознаменовались поражение англичан и окончательный разгром великой французской армии. Та операция была спланирована и проведена настоящим фюрером, а не его двойником.

«Осенний туман».

Так в конце концов стала называться новая Арденнская операция, которую предстояло провести немецкой армии. И назначена она была на 11 декабря 1944 года. 6 июня союзники высадились в Западной Европе и теперь дошли до Рейна. Красная Армия стремительно неслась с Востока на Запад, через Балканы в центр Европы. И ее наступление неизменно основывалось на сведениях о перемещении немецких войск, которые добывал Дятел и через Люси передавал Сталину.

— «Осенний туман» — безумная затея, — доверительно сказал Йодль Кейтелю, сидя в вагоне-ресторане «Америки», поезда фюрера. В тот момент «Америка» уже подъезжала к временной ставке Гитлера на Западном фронте.

— А почему? — поинтересовался Кейтель.

— Я прекрасно помню его слова в апреле 1940 года, когда он отверг идею вновь использовать стратегию, применявшуюся во время первой мировой войны. Он сказал: «Да это же старый план Шлиффена! Нет, во второй раз это не пройдет…» А теперь фюрер сам впадает в ту же ошибку! «Осенний туман» — повторение его блестящего стратегического плана сорокового года…

— Может, вы выскажете свои возражения этому деятелю? — кивнул Кейтель на Мартина Бормана, который зашел в вагон-ресторан.

Рейхслейтер, державшийся, как всегда, самонадеянно и высокомерно, несмотря на свой карликовый рост, шествовал по вагону, буравя глазками пассажиров, словно по-прежнему выискивая предателя, который, по убеждению Гитлера, затесался в самое ближайшее его окружение.

Борман встретился глазами с Йодлем, который иронически поглядел на него в ответ, когда рейхслейтер проходил мимо их столика. Затем главнокомандующий продолжил разговор, прервавшийся при появлении Бормана.

— Мне все это кажется очень странным… словно в сороковом году и сейчас, в сорок четвертом, у нас два разных фюрера…

— Он болен. Ведь он пережил в Волчьем Логове взрыв бомбы…

Кейтель осекся и взял с тарелки еще один кусок хлеба.

Йодль не раз замечал за Кейтелем эту хитрость: вроде бы он говорит что-то очень смелое, но если внимательно проанализировать его слова, то станет понятно: на самом деле Кейтель никогда в жизни не сказал чего-нибудь такого, что можно было бы вменить ему в вину.

— Мы даже возвращаемся в прежнюю ставку — в Фельзеннест. Гитлер уже был тут в сороковом году, — продолжал Йодль. — Орлиное Гнездо… Я нахожу этот дурным предзнаменованием для «Осеннего тумана».

— Господа! — позвал их Борман, сидевший в конце вагона. — Сейчас у нас будет совет в ставке фюрера. Пожалуйста, поторопитесь. Завтрак подождет.

— Завтрак остынет, — пробурчал Кейтель.


Осенний туман рассеялся. В буквальном смысле слова. Пока туман окутывал Арденнские леса, танковые дивизии немцев шли вперед, прорываясь к стратегически важным мостам через Мез, как уже было однажды в мае 1940 года.

Затем погода переменилась. Небо прояснилось, и вся сокрушительная мощь авиации союзников обрушилась на танкистов, вынуждая немецкие «Пантеры» и «Тигры» отступить. Гитлер, казалось, совершенно утратил военное чутье.

11 декабря 1944 года он прибыл в Фельзеннест. А 15 января 1945 года уехал в Берлин со своими приближенными, в число которых входило неизменное трио: Борман, Йодль и Кейтель. Больше фюреру не суждено было покинуть Берлин.


30 апреля 1945 года… В Берлине полыхали пожары. Дым и пепел, красные языки пламени — сущий ад! Русская армия шла к центру города и вскоре оказалась совсем близко от подземного бункера, в котором Гитлер и Ева Браун совершили самоубийство.

Их тела вынесли во двор, щедро полили бензином и подожгли. Сохранились только кости.

Оставшихся в живых приближенных Гитлера охватила паника; они лихорадочно пытались изыскать способ, как бы сдаться в плен союзникам и убежать от русских. Рано-рано утром 1 мая Мартин Борман тоже присоединился к беглецам.

Они намеревались пройти по рельсам метро под Вильгельмплац. Затем, незаметно для русских патрулей, вынырнуть из-под земли на станции «Фридрихштрассе», пройти через Шпрее и проскользнуть сквозь кордоны.

Но все с самого начала пошло наперекосяк. Советские орудия обстреливали город, и он лежал в руинах, на улицах сплошь и рядом валялись огромные куски кирпичной кладки, вокруг, насколько хватало глаз, не осталось ни одного целого здания. От битого кирпича поднималась пыль, которая оседала на одежде, лезла в рот…

— Надо торопиться, — сказал Борман Артуру Аксману, — активному члену «Гитлерюгенд». — Давайте пристроимся за этим танком: он нас защитит от обстрела…

Они пробирались в ночи, используя в качестве подвижной стены немецкий танк, который то и дело принимался стрелять по врагам. Постепенно на небе разгоралась кроваво-алая заря, и ночь сменялась утром. Шум стоял такой, что чуть не лопались барабанные перепонки. Взрывались русские снаряды. С грохотом обваливались последние уцелевшие дома, стены накренялись вперед и падали на мостовую. Орды азиатов заполонили одну из величайших западных столиц.

— Пригнитесь! — предупредил Борман.

Раздался зловещий шипящий звук. Что-то ударило в танк, за которым они шли. Танк остановился и загорелся ярким пламенем. Форма Бормана почернела от дыма и вся перепачкалась. Бросив Аксмана, скрючившегося под обломками, Борман двинулся вперед.

Последним свидетелем из Западного мира, видевшим Бормана живым, стал майор Иоганн Тибуртиус, который находился неподалеку от рейхслейтера и его спутника, когда русские подбили танк. После взрыва он потерял Бормана из виду и пошел вперед к немецким солдатам, которые все еще держали оборону.

Спустя пятнадцать минут Тибуртиус, оставшийся один-одинешенек в страшной преисподней, в которую превратился Берлин, заметил здание, чудом уцелевшее и четко вырисовывавшееся на фоне пожарища, словно острый зубец. Это был отель «Атлас». Тибуртиус вошел внутрь и удивленно замер.

По вестибюлю к выходу шел Мартин Борман. Невероятно, как ему удалось выжить?! Однако военной формы на нем больше не было. Борман где-то раздобыл обычный костюм. Майор Тибуртиус ждал восемь лет, прежде чем сообщить об увиденном той ночью. Его рассказ напечатала 17 февраля 1953 года берлинская газета «Дер Бунд».

«Он (Борман), — пишет Тибуртиус, — уже переоделся в гражданское платье. Мы прошли вместе по направлению к Шиффбауэрдамму и Альбрехштрассе. Затем я потерял его из виду…»


Сталин лично отправил в Берлин особую, строго засекреченную группу, которой было дано двойное задание. Удивляло, что к этой группе, состоявшей из одиннадцати вооруженных мужчин, приставили переводчика и тем более — женщину, Ольгу Ренскую.

Но что еще поразительней: именно Ольга командовала отрядом!

Первым заданием, которое ей дал Сталин, было отыскать Гитлера «живым или мертвым»…

Отойдя от силы на километр от отеля «Атлас», Борман повстречался с этим отрядом. Он стоял совершенно спокойно, глядя, как бойцы окружают его и целятся из автоматов. Бормана потрясло появление Ольги, которая обратилась к нему на превосходном немецком:

— Вы — Мартин Борман?

— Совершенно верно.

— А где нам найти Гитлера? — спросила она.

— На улице у подземного бункера, возле развалин новой Канцелярии. Я могу объяснить, как туда добраться…

— В этом нет необходимости, — перебила его Ольга. — У нас есть карта Берлина.

— Уцелели только его кости, — продолжал Борман. — Трупы облили бензином…

— Трупы?

— Да, вместе с ним сожгли и Еву Браун. Перед смертью они поженились…

— Ладно, подробности после, — резко оборвала Бормана Ольга.

Она отдала по-русски краткие приказания своему отряду, и семеро из одиннадцати человек в форме солдат Красной Армии исчезли.

— А вы, господин Борман, — продолжала Ольга, — поедете с нами. — Самолет уже ждет, он доставит вас в Москву.


Русский самолет, на борту которого находились Ольга, Борман и четверо бойцов особого отряда, приземлился на военном аэродроме недалеко от Москвы. Там их поджидали два больших черных лимузина с задернутыми желтыми шторками на окнах.

— Вы сядете сзади, рядом со мной, — сказала Ольга Борману.

Было еще темно, рассвет едва серел, поскольку шел сильный снег, когда первая машина въехала в Кремль. Рейхслейтер с любопытством глядел в окно, вспоминая, как Риббентроп описывал это странное место, вернувшись после заключения советско-нацистского пакта в августе 1939 года, послужившего толчком к развязыванию второй мировой войны.

Лимузин, мчавшийся по шоссе с бешеной скоростью, теперь еле полз по таинственному внутреннему городу. У Бормана возникло странное ощущение, что жизнь осталась где-то там, за воротами.

Лимузин проехал мимо Царь-пушки, такой огромной, что никто никогда так и не отважился из нее выстрелить. Борман глядел на маленькие деревянные домишки и соборы, образовывавшие свой, уникальный мир. Наконец лимузин подрулил к современному административному зданию. Ольга провела Бормана внутрь. Там их ждал Сталин. В маленькой комнате присутствовал еще только Лаврентий Берия. Советский вождь, одетый в форму генералиссимуса, подождал, пока Ольга выйдет из комнаты, а потом заговорил. Тон его был деланно-небрежным, а в глазах светилось лукавство.


— Вот это, — сказал Сталин, указывая на Бормана, — и есть Дятел.

Берия онемел. Когда до его всеслышащих ушей дошли слухи, что в Берлин послан специальный отряд, он терялся в догадках, почему Сталин не задействовал солдат НКВД? Теперь ему стало понятно. Берия вертел в руках пенсне, потрясенно глядя на Мартина Бормана, который больше не казался похожим на карлика. Сталин и немец были примерно одного роста и одинакового телосложения.

— Значит, у вас в руках была нить, которая вела прямо в ставку Гитлера?..

— Да, с того самого момента, как он напал на нас…

— Но вы мне долго не доверяли, — с обидой сказал Борман.

Бесстрастное лицо Берии совершенно окаменело. Никто не смел перебивать Сталина! Однако генералиссимус вроде бы не обратил внимания на вопиющую дерзость немца. Он дернул себя за кончик усов и с хитрецой поглядел на Бормана.

— Вас внедрили много лет назад. Я должен был убедиться, что они вас не раскололи и не заставили меня дезинформировать.

— А с новым Гитлером я здорово все устроил! — похвалился Борман.

— Ох, уж этот мне второй Гитлер!.. — усмехнулся Сталин. — Да его и не было вовсе! Гитлер всегда был только один. Такова наша трактовка истории, правда, Берия?

— Ну, разумеется!

— Можете рассчитывать на мою сдержанность, — уверил Сталина Борман.

Сталин довольно усмехнулся.

— Не сомневаюсь! А сейчас вас должны отвезти в другое место, чтобы снять показания.

— В некотором смысле, — лицемерно вставил Берия, — можно даже сказать, что войну выиграл Дятел…

— Ну, я бы так не ставил вопрос… — нарочито скромно ответил Борман.

— Однако пора официально допросить вас, — вдруг заявил Сталин. — У главного входа ждет машина…

Он нажал на кнопку звонка, и тут же появились трое в штатском. НКВДэшники проводили недоумевающего Бормана к лимузину, который привез его в Кремль. Тот же шофер быстро доставил его на площадь Дзержинского, к дому номер два — серому каменному зданию без вывески, где располагался комитет безопасности. Любопытно, что до революции это здание принадлежало всероссийской страховой компании.

Лимузин въехал в глухой двор, напрочь отгороженный от внешнего мира и производивший какое-то странное, неестественное впечатление. Все работники НКВД получили на этот день отгул. «Чтобы отпраздновать взятие Берлина».

Когда Борман вылез из машины, к троим сотрудникам НКВД, сопровождавшим его, присоединились еще двое, тоже в штатском. Борману немедленно надели наручники и поставили к стене. Вооружившись винтовками, пятеро НКВДэшников выстроились в ряд. Борман в ужасе привалился к стене, так до самого последнего момента и не веря, что винтовки наставлены на него.

— Пли!

В подражание истории с трупом Гитлера, тело Бормана облили бензином и подожгли. Впоследствии пепел рейхслейтера развеяли по воздуху над озером Пейпус.

Когда сотрудники НКВД собрали пепел, оставшийся после сжигания тела, появились другие солдаты, которые понятия не имели о том, что произошло. Им сказали, что их коллеги обвиняются в государственной измене. Пятерых мужчин, расстрелявших Бормана, а за компанию с ними водителя лимузина и пилота, который доставил рейхслейтера в Москву, убили. Кроме Сталина и Берии, оставался только один человек, знавший о том, что Мартин Борман побывал в Москве.


Сталин и Берия сидели в кремлевском кабинете вождя и ждали звонка. Генералиссимус явно расслабился. Покуривая трубку, он дружелюбно болтал со своим министром госбезопасности.

Когда телефон зазвонил, Сталин сам протянул к нему руку. Он молча выслушал собеседника — это заняло не больше минуты — и закончил «разговор». Затем еще посидел, попыхивая трубкой, и лишь потом обратился к Берии:

— Борман мертв. Можешь потихоньку распускать слухи. Я тоже в стороне не останусь…

— А как же кости второго Гитлера? — отважился спросить Берия.

— Их уже собрал специальный отряд, который Ольга возила в Берлин. Кости сбросили с самолета в Балтийском море. Их никогда не найдут. Эта война должна была закончиться именно так! Мы не можем допустить возникновения нового культа, нельзя, чтобы новые фашисты начали устраивать паломничество к могиле фюрера. Разве я не прав?

— Конечно, правы! Все сделано превосходно.

Берия проявил мудрость и не стал больше распространяться на эту тему. Он знал, что существует десяток других причин, по которым верный Дятел, завербованный много лет назад, должен был исчезнуть. Генералиссимус Сталин желал считаться военным гением, выигравшим войну. Этот миф был бы развеян, если бы выяснилось, что он заранее знал немецкие планы, когда Красная Армия, могучая пятимиллионная рать, получившая подкрепление с Дальнего Востока, ураганом неслась по Европе.

Кроме того, было совершенно необходимо, чтобы никто не узнал о существовании второго Гитлера. Выплыви это на свет — возник бы второй миф. Настоящий Гитлер был военным гением.

В 1940 году он подмял под себя своих генералов и санкционировал вторжение в Данию и Норвегию. Он проявил такое же чутье, отказавшись от плана Шлиффена иподдержав Манштейна и Гудериана, предложивших провести молниеносную атаку и прорваться через Седан, чтобы завоевать Францию и Великобританию.

Если бы агенты западных разведок обнаружили полусожженные останки Гитлера — а они вели упорные поиски под руководством Тревора-Ропера, — патологоанатомы вполне смогли бы доказать, что это труп другого человека.

Жестокая ирония данной истории заключается в том, что она началась с кровопролития. По дороге из Смоленска самолет фюрера взорвался в воздухе, не успев приземлиться в Волчьем Логове, и это стало завязкой страшной, кровавой бойни.

И закончилась история аналогичной бойней. Примерно по тем же причинам, что и Борман, Сталин уничтожил всех — за исключением двоих человек, — кто знал о приезде Бормана в Москву. Убийцы рейхслейтера были, в свою очередь, убиты теми, кто понятия не имел, что Борман побывал в столице СССР.

Вторым, кроме Бормана, таким исключением была Ольга Ренская, женщина, командовавшая специальным отрядом, летавшим в Берлин. Даже диктаторы порой проявляют непоследовательность. Есть свидетельства, что Сталин питал слабость к этой удивительной женщине, прибывшей со своим отрядом в ад кромешный, каким был тогда Берлин.

— Ольга, кроме меня и Берии, только ты на всем белом свете знаешь, что произошло. Так что если выплывут какие-нибудь подробности, я буду знать, кто виноват. Ты со мной согласна?

Наверное, это было примерно так.

Во всяком случае, в 1965 году, спустя десять с лишним лет после смерти Сталина, который умер в 1953 году, Ольга отдала в советский журнал «Звезда» статью. Она назвала ее «Берлинские воспоминания». В ней она упоминает об особом задании, с которым отправилась в столицу Германии, — о задании «найти Гитлера живым или мертвым»… Статья была очень туманной, и о Мартине Бормане в ней не упоминалось. Это произошло в дни «великой оттепели». Через два года, в 1967 году, министром госбезопасности стал Юрий Андропов, при котором КГБ снова набрал свою зловещую силу.

Памятуя о том, что он сказал Берии, Сталин воспользовался случаем и подлил масла в огонь — внес свою лепту в распространение слухов о бегстве Бормана в Южную Америку, которые упорно распускали агенты КГБ на том континенте.

Сталин беседовал с Гарри Гопкинсом, специальным представителем президента Рузвельта. И как бы невзначай заметил:

— У меня есть серьезные сомнения в гибели фюрера. Наверняка он удрал и теперь прячется в Аргентине вместе с Мартином Борманом.

Это была единственная эпитафия, которой Дятел удостоился от Сталина.

ЭПИЛОГ

Несколько лет назад, вернувшись из-за границы, автор встретился с Давидом Штейном (это вымышленное имя), торговцем бриллиантами, живущим в Хемпстеде. Штейн показал автору вскрытый конверт, в котором лежал дневник в черной кожаной обложке. На конверте было написано:

«Отчет о моей поездке в Третий рейх в 1943 году и о последующем пребывании в Югославии. В случае моей смерти передать лейтенанту Карсону по адресу: Египет, Каир, „Серые Колонны“, 3 отдел.

Ян Линдсей, подполковник авиации».
Штейн не разрешил автору взять дневник с собой, так что автор прочитал его в кабинете Штейна. Когда он возвращал дневник, у него сложилось впечатление, что записи скоро будут уничтожены. Штейн объяснил, что ему страшно даже представить, как это его дом заполнят агенты спецслужб… Во всяком случае, его брат Аарон недавно погиб в автокатастрофе.

Ниже излагается дальнейшая судьба некоторых действующих лиц данной истории. Все эти сведения можно найти в архивах.

Генерал-полковник Альфред Йодль. Предстал перед судом в Нюрнберге как военный преступник. Осужден. Повешен.

Фельдмаршал Кейтель. Предстал перед судом в Нюрнберге в качестве военного преступника. Осужден. Повешен.

Бригадир Роже Массон. Глава швейцарской разведки уцелел во время войны. Человек, прикрывавший Люси (а значит, невольно и Дятла), в конце второй мировой войны ушел в отставку. Его обвинили в сотрудничестве с нациста ми, поскольку стало известно, что он общался с Шелленбергом, и Массону пришлось выдержать государственное расследование, в ходе которого он был полностью оправдан. Тем не менее это его ожесточило, и остаток своих дней он провел в горьком одиночестве в доме с видом на Женевское озеро.

Рудольф Ресслер. Этот астматик по кличке Люси, сыгравший весьма странную роль в ходе войны, после подписания мира утратил смысл жизни. Он так рьяно боролся против Гитлера, что, когда борьба закончилась, чувствовал себя, словно рыба, вытащенная из воды. Измотанный и разочарованный, он умер в октябре 1958 года. Его могилу можно увидеть на Криенском кладбище возле Люцерна. На небольшой мраморной плите высечена краткая надпись: «Рудольф Ресслер, 1897–1958 гг.»

Вальтер Шелленберг. Глава разведслужбы СС в конце войны перебрался к союзникам. Следующие три года он провел в Великобритании как гость английской секретной службы. Без сомнения, он сообщил бесценные сведения. На суде в Нюрнберге его могли оправдать, но советский судья настоял на его виновности. Шелленберга приговорили к четырем годам тюремного заключения, однако через три — освободили из-за тяжелой болезни. Через несколько лет он умер.

Тим Уэлби. В 1944 году Уэлби получил повышение по службе и руководил новым отделом британской разведки. Отдел занимался контрразведкой. Сферой операций была Восточная Европа, занятая советскими войсками.

Все это случилось очень давно…


Примечания

1

Это война (франц.).

(обратно)

Оглавление

  • ЧАСТЬ 1 Человек в зеркалах
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  • ЧАСТЬ 2 Сеть Люси
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  • ЧАСТЬ 3 Бурлящий котел
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  •   Глава 31
  •   Глава 32
  •   Глава 33
  •   Глава 34
  •   Глава 35
  •   Глава 36
  •   Глава 37
  •   Глава 38
  •   Глава 39
  •   Глава 40
  •   Глава 41
  •   Глава 42
  •   Глава 43
  • ЧАСТЬ 4 Дятел
  •   Глава 44
  • ЭПИЛОГ
  • *** Примечания ***