Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стихотворения и поэмы [Арсений Несмелов] (fb2) читать онлайн

АРСЕНИЙ НЕСМЕЛОВ. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В 2-Х ТОМАХ ТОМ I: СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ

ЕВГЕНИЙ ВИТКОВСКИЙ. ФОРМУЛА БЕССМЕРТИЯ Очерк о жизни и творчестве русского поэта Арсения Несмелова

…Я знаю, что рано или поздно вы меня прикончите. Но все-таки, может быть, вы согласны повременить? Может быть, в самой пытке вы дадите мне передышку? Мне еще хочется посмотреть на земное небо.

В. Ходасевич. «Кровавая пища»

Умереть на полу тюремной камеры — дело для русского поэта обыденное. Умереть в петле, под расстрелом — всё это часть его неотъемлемого «авторского права». Поразмышляешь на такую тему в бессонную ночь — и к утру уверуешь, что подобные права охраняются какой-то конвенцией, подписанной и ратифицированной не только множеством держав, но и самими поэтами. А вынесенные в эпиграф слова Ходасевича — такой же бред несбыточной мечты, как надежды приговоренного в ночь перед казнью.

Но чудо (которое потому и чудо, что никогда не правило) пусть очень редко, но случается. Сходит с эшафота приговоренный к расстрелу Достоевский. Случайно остается на свободе Андрей Платонов. Выздоравливает от рака Солженицын. Можно бы поставить «и т. д.», да только не будет в том и восьмушки правды — список чудес всегда краток.

Когда бывший офицер царской армии Арсений Митропольский, успевший стать еще и белым офицером армии Колчака, в июне 1924 года решился бежать из Владивостока на сопки Маньчжурии через глухую тайгу и кишащие бандитами заросли гаоляна, чудом было не его желание спасти жизнь, которой его, участника Ледового похода, очень скоро бы в СССР лишили, — чудом было то, что до Харбина, центра русской эмигрантской жизни в Китае тех лет, он все-таки добрался живым и невредимым. Как результат воспоследовала «отсрочка в исполнении приговора» на двадцать один год. Из офицера успел вырасти большой русский поэт, но затем «русское авторское право» его все-таки настигло, и умер он как положено, на полу камеры пересыльной тюрьмы в Гродекове, столице дальневосточного казачества недалеко от Владивостока, — умер в дни, когда в побежденной Японии на руинах спаленных атомными взрывами городов люди продолжали многими сотнями умирать от лучевой болезни, когда эшелоны освобожденных из немецких концлагерей советских военнопленных медленно ползли в районы Крайнего Севера, когда фельдмаршал Геринг, наивно полагая, что в истории никто и никогда фельдмаршалов не вешал, — в силу этого ему не грозит опасность стать таковым первым, — отчитывался в деяниях, совершенных им на ответственном посту в третьем рейхе… Моря были полны мин, земля — неразорвавшихся снарядов, лагеря и тюрьмы были набиты виновными и невиновными. Одна маленькая смерть безвестного зека перед лицом таких событий гроша ломаного не стоила.

Арестовали его 23 августа 1945 года в Харбине. Те немногие, кто оставался в живых (и на свободе) из числа лиц, близко его знавших, считали, что дальнейшая судьба его неизвестна; в единственной справке о Несмелове, приложенной в советское время к единственной советской попытке причислить поэта к числу «печатаемых»^[1], было сказано, что поэт «по непроверенным данным умер в поезде, возвращаясь в СССР». Выдумка, сочиненная для цензуры, оказалась неожиданно близка к истине. В 1974 году отыскался человек, а следом еще двое, находившихся после ареста с ним в одной камере. Один из трех свидетелей — Иннокентий Пасынков, тоже, кстати, немного поэт — позднее стал медиком, поэтому его письмо от 22 июня 1974 года содержит в себе буквально клиническую картину смерти поэта. Этот документ надо процитировать без сокращений.

«Теперь сообщу всё, что сохранила память о последних днях Арсения Несмелова. Было это в те зловещие дни сентября^[2] 1945 года в Гродекове, где мы были в одной с ним камере. Внешний вид у всех нас был трагикомический, в том числе и у А.И., ну, а моральное состояние Вам нечего описывать. Помню, как он нас всех развлекал, особенно перед сном, своими богатыми воспоминаниями, юмором, анекдотами, и иногда приходилось слышать и смех и видеть оживление, хотя в некотором роде это походило на пир во время чумы. Как это случилось, точно сейчас не помню, но он вдруг потерял сознание (вероятнее всего, случилось это ночью — это я теперь могу предположить как медик) — вероятно, на почве гипертонии или глубокого склероза, а вероятнее всего и того, и другого. Глаза у него были закрыты, раздавался стон и что-то вроде мычания; он делал непроизвольные движения рукой (не помню — правой или левой), рука двигалась от живота к виску, из этого можно сделать вывод, что в результате кровоизлияния образовался сгусток крови в мозгу, который давил на определенный участок полушария, возбуждая моторный центр на стороне, противоположной от непроизвольно двигавшейся руки (перекрест нервов в пирамидах). В таком состоянии он пребывал долго, и все отчаянные попытки обратить на это внимание караула, вызвать врача ни к чему не привели, кроме пустых обещаний. Много мы стучали в дверь, кричали из камеры, но всё напрасно. Я сейчас не помню, как долго он мучился, но постепенно затих — скончался. Всё это было на полу (нар не было). И только когда случилось это, караул забил тревогу и чуть не обвинил нас же — что ж вы молчали…»^[3]

Редко у кого из русских поэтов найдешь столь полную и клиническую, документированную картину смерти. Немногочисленные в те годы поклонники Несмелова после того, как письмо Пасынкова стало им известно, по крайней мере знали теперь примерную дату его смерти: осень 1945 года. Она и стоит в большинстве справочников, ее как последнее, что удалось установить относительно точно, я назвал в предисловии к первой книге Несмелова, вышедшей в Москве^[4]. Документ этот получил широкую известность… Но тут же нужно привести и второй документ, найденный с большим трудом и спустя много лет. В ответ на запрос Ли Мэн из Чикаго от 24 февраля 1998 года Прокуратура Российской Федерации (точнее — собственно прокуратура города Москвы) ответила таким письмом с неразборчивой подписью:

«Ваш запрос о биографических данных Митропольского Арсения Ивановича (псевдоним Арсений Несмелов) прокуратурой г. Москвы рассмотрен. Сообщаю, что Митропольский Арсений Иванович, русский, родился в Москве в 1889 году^[5], арестован 1 ноября 1945 г. по подозрению в контрреволюционной деятельности. Место ареста неизвестно. 6.12.45 умер в госпитале для военнопленных, в связи с чем уголовное дело 31 декабря 1945 г. Управлением контрразведки «СМЕРШ» Приморского военного округа было прекращено. Не реабилитирован. Дело направлено в Главную прокуратуру РФ для решения вопроса о реабилитации.

Начальник отдела реабилитации жертв политических репрессий

В.М. Зайцева»

Эта справка поражает не цинизмом перевранных фактов, а очевидной бессмыслицей последней фразы — уж хотя бы потому, что в запросе Ли Мэн из Чикаго никакой просьбы о реабилитации не было. Впрочем, дочь Несмелова, Наталия Арсеньевна Митропольская, будь ее отец реабилитирован, получила бы в свое пользование авторское право на стихи и прозу Несмелова, притом право это, по законам РФ, действует 50 лет со дня реабилитации. Увы, даже это теперь бессмысленно, — успев прочитать в № 213 нью-йоркского «Нового Журнала» эту записку из прокуратуры, Наталья Арсеньевна скончалась в городе Верхняя Пышма близ Екатеринбурга 30 сентября 1999 года на восьмидесятом году жизни, и наследников больше нет, хотя — честно говоря — никто не обрадовался бы такому «заветному наследству». Хотя Р. Стоколяс, биограф Наталии Арсеньевны, и вспоминает, как они с Натальей Арсеньевной «поговорили и решили, что надо оформить права наследования на публикации Несмелова Витковскому»^[6]. Авторское право Несмелова теперь не принадлежит никому — даже если новая Россия удостоит белого офицера реабилитации. Хочется надеяться, что откажет. Ибо состав преступления в действиях Несмелова был — вся его жизнь была направлена против советского режима. Впрочем, про наше российское авторское право речь уже шла выше. Оно действительно принадлежит всем и каждому — «Право на общую яму // Было дано Мандельштаму…», как писал Иван Елагин. В реабилитации А.В. Колчаку, кстати, недавно было отказано. Господи, как хорошо-то!..

Надо коснуться и странной даты «1 ноября»: архивисты говорят, что это дата предъявления Несмелову обвинения; следовательно, больше двух месяцев он провел в тюрьме даже без такой мелочи. Ну, а именование пола камеры пересыльной тюрьмы гордым термином «госпиталь для военнопленных» — видимо, часть российского авторского права. Одно мы знаем точно: к концу 1945 года Несмелова действительно не было в живых, и дата «6 декабря» вполне годится хотя бы как условная дата его смерти.

Хотя и не всем годится эта дата, не всем годятся факты. В газете «Владивосток» от 3 марта 1994 года была опубликована статья местного специалиста по истории НКВД Алексея Буякова «Русский поэт и фашист». В ней автор убедительно доказывает, что Арсений Несмелов был отнюдь не просто поэтом, а всего лишь деятельным фашистом. В частности, там сказано: «В государственном архиве Хабаровского края хранится масса архивных документов и материалов главного бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии (БРЭМ). Там же есть и личное дело Арсения Ивановича Несмелова (Митропольского) с персональной карточкой БРЭМовца Несмелова и краткой биографией. Но что сразу поражает исследователей, знакомящихся с архивным делом поэта, так это то, что в нем около шести листов, хотя оставшаяся на последних листах сквозная нумерация позволяет утверждать, что дело состояло максимум из 115–117 листов».

Не стесняясь невероятного числительного («около шести»), Буяков экстраполирует сразу всё, что нужно ему по концепции. Нет нужды отвечать ему, но некоторые ценные документы в его статье приведены. В частности — текст розыскного листа УНКГБ по Хабаровскому краю на А. Несмелова (август 1945 года):

«Митропольский Арсений Иванович. 1889 года рождения. Русский. В прошлом офицер белой армии. С 1924 года — эмигрант. Известный среди эмиграции поэт, пишет под псевдонимом «Арсений Несмелое». С 1941 года — курсант вечерних курсов политической подготовки, организованных при разведывательной школе в Харбине. По окончании курсов был зачислен официальным сотрудником 4-го отдела ЯВМ (Японской военной миссии — Е.В.) и работал на курсах пропагандистов. Читал предмет «литературно-художественная агитация». На курсах имел псевдоним «Дроздов». В мае 1944 был переведен в 6-й отдел миссии, где и работал до занятия Харбина Красной Армией. Являлся членом фашистской партии и автором антисоветских произведений, которые издавал под литературным псевдонимом «Дроздов», «Дозоров». Сотрудничал во всех эмигрантских газетах и журналах, где помещались статьи, рассказы и стихи.

Личные приметы: среднего роста, фигура мешковатая, с небольшим брюшком, волосы русые с проседью, волосы зачесывает с пробором на правую сторону, глаза голубые, лицо морщинистое, пользуется очками. Проживает в Харбине…»

Дальше следует несколько страниц откровенно советской пропаганды, которую партайгеноссе Буяков завершает безобидным абзацем:

«В августе 1945 года одна из оперативно-розыскных групп территориальных органов госбезопасности и военной контрразведки «СМЕРШ» разыскала и арестовала Арсения Несмелова. После первого допроса он был отправлен в фильтровочно-пересыльный лагерь в поселок Гродеково, где в сентябре умер от простуды».

На мгновение поверим обоим источникам. Получается, что в августе 1945 года Несмелое был арестован, надиктовал почти 120 страниц показаний, из которых сохранилась лишь «около шести», потом умер в сентябре от простуды. Далее события развивались уже совсем захватывающе: 1 ноября 1945 года Несмелов был вновь арестован и помещен в госпиталь для военнопленных, где и умер 6 декабря (не важно — от чего).

Видимо, следственное дело Несмелова в какой-то момент было разделено. Для одного ведомства он умер, для другого еще представлял ценность как свидетель и обвиняемый на будущем процессе Всероссийской фашистской партии. Конечно, партайгеноссе Буяков заканчивает свой печатный донос на патетической ноте: «По всем меркам Великой Отечественной войны его следует отнести к предателям, помогавшим врагу бороться со своей родиной, со своим народом». Но это его личное, буяковское мнение — ему не до литературы. Нам, пожалуй, как раз не до поисков пропавших показаний. Кто и куда дел сто страниц его следственного дела — пусть разбираются потомки. Литературное наследие Несмелова делает эти возможные поиски делом увлекательным, но для нас совершенно не интересным. человек со следственными делами в нашем сознании уже давно заслонен поэтом и его книгами.

В 1945 году Несмелову было пятьдесят шесть лет. Из них четверть века он был профессиональным писателем, притом весьма плодовитым. Он успел издать более десятка книг, опубликовать многие сотни стихотворений, более сотни рассказов, поэмы, писал статьи и рецензии, даже из эпистолярного его творчества отыскалось кое-что, имеющее серьезную историко-литературную ценность. Хотя в наследии Арсения Несмелова, собранном на сегодняшний день, кое-какие пробелы есть, но в целом сохранилось оно достаточно полно, во всяком случае, настолько, чтобы занять прочное место и в истории литературы, и на полке любителя поэзии.

* * *

Арсений Иванович Митропольский родился в Москве 8 июня (ст. стиля) 1889 года в семье надворного советника, секретаря Московского окружного военно-медицинского управления И.А. Митропольского, бывшего, к тому же, еще и литератором. Старший брат поэта, Иван Иванович Митропольский (1872-после 1917), тоже был военным, тоже был писателем, — это ему посвящены строки Несмелова из харбинского сборника 1931 года: «Вот брат промелькнул, не заметив испуганных глаз: / Приподняты плечи, походка лентяя и дужка / Пенснэ золотого…» Но брат оставался человеком иного поколения, он печатался с середины 1890-х годов, — Арсений Иванович был на семнадцать лет моложе.

Детство и юность Несмелова (этой фамилией Митропольский называл себя иной раз в воспоминаниях о детстве, хотя псевдоним появился куда позже) известны нам по большей части с его же слов, которым можно верить, ибо таланта фантаста писатель был лишен начисто: почти все его рассказы так или иначе автобиографичны и построены на собственном жизненном опыте. Дата его рождения, обучение во Втором Московском кадетском корпусе, откуда Митропольский перевелся в Нижегородский Аракчеевский, который и окончил в 1908 году — все это известно, впрочем, и по документам, ибо послужной список офицера царской армии сохранился в архиве^[7]. В неожиданном рассказе «Маршал Свистунов» — о котором еще пойдет речь ниже — упоминаются господа Мпольские (прозрачный псевдоним, которым автор пользовался во многих рассказах), проводившие лето в подмосковном Пушкине, и подробно сообщено, что «у Мпольских был кадет Сеня» — здесь Митропольский-Несмелов назвал себя по имени. В стихотворении из того же сборника «Без России» (1931) Несмелов пишет: «…И давно мечтаю о себе, — // О веселом маленьком кадете, // Ездившем в Лефортово на «Б». Дорогу с родного Арбата на трамвае «Б» (если быть точным, то на конке, трамваи стали ходить в Москве чуть позже) скрупулезно пересказывает Несмелов в рассказе «Второй Московский» — после трамвая по Покровке, мимо Константиновского Межевого института, мимо Елизаветинского женского института, по мосту через Яузу, мимо корпусов Первого кадетского корпуса к «родному» Второму, где задолго до Митропольского обучался военным наукам А.И.Куприн, которому и посвящен этот немного святочный, но донельзя автобиографический рассказ.

Вряд ли стоит отыскивать ошибки в топографии и анахронизмы в несмеловской поэзии и прозе, — подобное случается в творчестве многих писателей; например, в «Юнкерах» Куприна, в самом конце, герой идет на поклон к памятнику Скобелеву… за двадцать три года до установки такового. Память — всегда редактор, да еще и цензор. А Несмелов, вспоминая детство и юность, писал не столько мемуары, сколько беллетристику.

Стихи Арсений Митропольский писал с детства, как-никак в семье писали все, — а в 1911–1912 году стал их понемногу публиковать в «Ниве»; эти довоенные его публикации прошли совершенно незамеченными, истинным поэтом автор стал сравнительно поздно. Когда грянула война, то 20 августа 1914 года в составе одиннадцатого гренадерского Фанагорийского полка сперва прапорщик, позднее подпоручик и поручик Митропольский попал на австрийский фронт — и всю войну провел в окопах, не считая времени, когда после ранения он отлеживался в Москве, в госпитале. Именно тогда, в 1915 году вышла его первая тоненькая книжка: Арсений Митропольский. Военные странички. Книжка вышла в Москве в 1915 году массовым по тем временам тиражом три тысячи экземпляров, в ней были собраны военные очерки и пять стихотворений на фронтовые темы, — нечего и говорить, что книжка тоже никем особо замечена не была. Вскоре автору пришлось вернуться на фронт, но хотя бы не совсем в окопы: он получил должность начальника охраны (полицейской роты) штаба двадцать пятого корпуса. Военная жизнь, даже офицерская, притом на фронте, годами не двигавшемся ни на запад, ни на восток, для разнообразия украшенная лишь обстрелами и редкими попытками наступлений с обеих сторон, располагала не к стихам и не к прозе, а в лучшем случае к преферансу. Однако фронтовых впечатлений будущему поэту хватило на всю оставшуюся жизнь, и небольшим своим офицерским чином он всегда гордился, никогда не забывая напомнить, что он — кадровый поручик, гренадер, ветеран окопной войны.

Приказом от 1 апреля 1917 года Митропольский, награжденный четырьмя орденами, был отчислен из армии в резерв, приехал в Москву, где отца живым уже не застал — и больше на Западный фронт не вернулся. В памятные дни 24 октября — 3 ноября 1917 года, во время «Восстания юнкеров», оказался на той стороне, на которой приказывала ему быть офицерская честь. Этим дням посвящены несколько его поздних рассказов и поэма «Восстание», начатая в 1923 году Арсением Несмеловым, но в окончательном виде опубликованная лишь в 1942 году под псевдонимом Николай Дозоров (об этом псевдониме Митропольского речь еще пойдет). Поэма эта — редкий документ, созданный если и не по свежим следам, то по личным впечатлениям. О тех же событиях — но в обратной перспективе — вспоминает и маршал Свистунов в одноименном рассказе. Именно в эти дни офицер царской армии стал белым офицером. Судьба переломилась.

Историю отступления из Москвы в Омск и все дальше на восток легко узнать из рассказов Несмелова, собранных во втором томе нашего издания. Читателю, быть может, интересно будет узнать, что в сентябре 1918 года в Кургане Митропольский служил «в 43 полку и стоял на квартире у маслодела Майорова»^[8]. Дальше все было донельзя прозаично:

«Когда я приехал в Курган с фронта, в городе была холера. Вечером я пришел домой и сказал, что чувствую себя плохо. Сел на крылечке и сижу. И не понимаю, чего это Анна Михайловна так тревожно на меня посматривает. Потом ушел к себе в комнату и лег спать. Проснулся здоровый и, как всегда делаю утром, запел. Потом Анна Михайловна говорит мне: «А уж я-то боялась, боялась, что у вас начинается холера. Утром слышу: поет. Ну, думаю, слава Богу, жив-здоров». Из Кургана я уехал в Омск, назначили меня адъютантом коменданта города»^[9].

Впрочем, в Омске Несмелов тоже писал стихи и печатал их в местной газете «Наша армия», носившей гордый подзаголовок: «Газета военная, общественная и литературная», подписывая Арс. М-ский; несколько стихотворений «омского» периода перепечатывается в нашем издании. Надо сказать, что почерк поэта к этому времени уже сложился, его главная — военная — тема, немалая пластичность стиха были уже и тогда налицо. Некоторые из этих стихотворений позднее появлялись уже под именем Арсения Несмелова, но Митропольскому еще предстояло довоевать — впереди было отступление, Ледовый поход, Новониколаевск, Иркутск, Чита — и поезд, через Маньчжурию увезший Митропольского во Владивосток, — как констатировал поэт в начале 30-х годов, «Арсений Несмелов родился именно в этом городе, когда местная газета «Голос Родины» впервые напечатала стихотворение, так подписанное»^[10].

Случилось это 4 марта 1920 года^[11], стихотворение называлось «Соперники», позднее вошло в сборник «Полустанок» под заголовком «Интервенты». Неожиданная судьба постигла это стихотворение уже в наше время, когда чуть ли не ежедневно, во время «югославского конфликта» голос Валерия Леонтьева (да и не его одного) звучал из каждого радиоприемника^[12]:

Автор текста — Арсений Несмелов — упоминался, стихотворение было сокращено и слегка переделано «в духе событий» («серб, боснийский солдат» превратилось, понятно, в «югославский солдат»), но как некогда «Над розовым морем вставала луна…» какое-то время служило визитной карточкой Георгия Иванова (даром что пел-то Вертинский), так и «Каждый хочет любить…» в наши дни — восемьдесят лет спустя! — неожиданно стало визитной карточкой Несмелова; может быть, не такое уж и важное событие, но интересно то, что это было именно первое стихотворение, подписанное псевдонимом Арсений Несмелов. Именно там, тогда и так родился поэт.

Весь этот свой путь из Москвы до Владивостока в короткой автобиографии (1940) Арсений Несмелов уложил в одну фразу: «Уехав (из Москвы — Е.В.) в 1918-ом году в Омск, назад не вернулся, а вместе с армией Колчака оказался во Владивостоке, где и издал первую книгу стихов»^[13]. Скупо, но все остальное Несмелов рассказал в стихах и в прозе. После убийства Колчака и распада Белой армии ничье знамя высоко нести офицер Митропольский более не мог, да и не видел в том нужды. В неизданных полностью по сей день воспоминаниях дальневосточный поэт и прозаик Вс. Ник. Иванов (тот, которому посвящены стихотворения Несмелова «Разведчики» и «Встреча первая»), обронил фразу, рассказывая о развале собравшейся вокруг Омска армии: «Крепла широко разошедшаяся новость, что офицерство может служить в Красной Армии в качестве военспецов — ведь я и сам ехал из Москвы с такими офицерами в 1918 г. К чему тогда борьба?» Однако и сам Иванов, по доброй воле и вполне безболезненно перебравшийся в СССР из эмиграции в феврале 1945 года через Шанхай, сознавался, что вернулся лишь тогда, когда обрел «идеологию». А о тех, давно минувших годах, вспоминал очень подробно (начисто стараясь не проронить ни слова о четверти века жизни в эмиграции). И очень характерно такое его позднейшее примечание к этим воспоминаниям:

«Уже много лет спустя после описываемых этих времен, уже будучи в Москве, вел я разговор с покойным писателем А.А.Садовским, бывшим когда-то в Сибири и собиравшим материал по «колчаковщине». Он спросил меня, по обыкновению смотря зорко, как всегда, — через очки:

— В.Н., а какова же была у вас тогда идеология?

— Никакой! — ответил я.

Он даже качнулся назад.

— Невозможно!

А между тем это была истинная правда. Идеология, жесткая, определяющая, была только у коммунистов. Она насчитывала за собой чуть не целый век развития. А что у нас было? — Москва «золотые маковки»? За три века русской государственности никто не позаботился о массовой государственной русской идеологии»^[14].

Тут Иванов, конечно, перехватил — но к Несмелову формула «полное отсутствие идеологии» в смысле журналистики тоже применима (не путать идеологию с офицерской честью и убеждениями). В воспоминаниях «О себе и о Владивостоке» очень весело описано, как побывал поэт главным редактором «японского официоза» — газеты «Владиво-Ниппо», и по заказу японских хозяев попеременно ругал «не только красных, но и белых». Между тем именно Несмелов едва ли не первым понял, что японская оккупация Приморья вызвана отнюдь не борьбой с красными партизанами: «Он угадал, например, смысл японской интервенции в Сибири и понял, что целью вмешательства была вовсе не борьба с коммунизмом»^[15]. А стихи он писал с одинаковой легкостью, используя незаурядный импровизационный дар: и на смерть Ленина, и о красотах Фудзи, — ни того, ни другого Несмелов не видел, но стихи на заказ сочинял буквально за пять минут (как свидетельствовал в письме к автору этих строк Н.Щеголев), а для харбинских «русских фашистов» даже специального поэта создал, Николая Дозорова, и тот для них писал «стихи», используя преимущественно богатую рифму «фашисты — коммунисты» (или «коммунисты — фашисты», уж как ложилось). Впрочем, в длинных вещах, таких, как поэма «Восстание», разница между «Несмеловым» и «Дозоровым» стиралась: незаурядное дарование все-таки не давало испоганить стихи до конца. Лучшим доказательством тому поэма «Георгий Семена», вышедшая под псевдонимом «Николай Дозоров» в 1936 с жирной свастикой на обложке; местом издания книги обозначен… Берн, но наверняка располагался этот «Берн» в какой-нибудь харбинской Нахаловке. Впрочем, поэму мы воспроизводим — поэзия в ней есть. В отличие от сборника «стихотворений» «Только такие!», вышедшего в том же году и под тем же псевдонимом в Харбине с предисловием фюрера харбинских фашистов К.Родзаевского; интересующиеся могут найти его в первом томе несостоявшегося «Собрания сочинений» Арсения Несмелова, предпринятого по методу репринта в США в 1990 году (издательство «Антиквариат»). Стихотворения «1905-му году» и «Аккумулятор класса» также оставлены за пределами нашего издания^[16], хотя и были они подписаны именем Несмелова; наконец, уж совсем невозможное прояпонское стихотворение «Великая эра Кан-Дэ» (подписанное А. Митропольский) оставлено там, где было напечатано^[17] — по не поддающимся проверке данным, сочинил это произведение автор за все те же пять минут и получил гонорар в «100 гоби» (нечто вроде 100 долларов на деньги марионеточного государства Маньчжу-Ди-Го»), на радостях даже к Родзаевскому в его кукольную фашистскую партию вступил. Впрочем, для литературы все эти произведения и факты значения имеют меньше, чем рифмованные объявления, которые Несмелов вовсе без подписи сочинял для газет.

А если углубляться в вопрос об идеологии, то она у поэта все-таки была. В 1937 году, в эссе «Рассказ добровольца»^[18], он писал: «Российская эмиграция за два десятилетия своего бытия — прошло через много психологических этапов, психологических типов. Но из всех этих типов — один неизменен: тип добровольца, поднявшего оружие против большевиков в 1918 году. Великой бодростью, самоотвержением и верою были заряжены эти люди! С песней шли они в бой, с песней били красных, с песней и погибали сами». В том же году, в рассказе «Екатеринбургский пленник»^[19], он говорит о времени еще более раннем: «Конечно, все мы были монархистами. Какие-то эсдеки, эсеры, кадеты — тьфу — даже произносить эти слова противно. Мы шли за Царя, хотя и не говорили об этом, как шли за царя и все наши начальники». Если прибавить сюда пафос таких стихотворений, как «Цареубийцы», «Агония» и многих других, то вывод будет краток — Арсений Митропольский был монархистом, как того и требовала офицерская честь. Что, впрочем, не мешало поэту Арсению Несмелову печататься и у эсеров, и у большевиков.

Вернемся, однако, во Владивосток, который во времена недолгого существования ДВР (Дальневосточной республики) превратился в довольно мощный центр русской культуры. Так же, как в расположенной на другом конце России Одессе, возникали и тут же прогорали журналы и газеты, особенно процветала поэзия — и Владивосток, и Одесса, несмотря на оккупацию, не желали умирать: это всегда особенно свойственно приморским городам. В начале 1918 года в бухту Золотой Рог вошел сперва японский крейсер, потом — английский. И до осени 1922 года в Приморье советской власти как таковой не было: книги выходили по старой орфографии, буферное государство ДВР праздновало свои последние именины. Волей судьбы там жили и работали В.К.Арсеньев, Н.Асеев, С.Третьяков, В.Март и другие писатели, «воссоединившиеся» так или иначе затем с советской литературой. На первом сборнике Несмелова, носившем непритязательное название «Стихи» (Владивосток, 1921) отыскиваются — на различных экземплярах — дарственные надписи, среди них, к примеру, такая: «Степану Гавриловичу Скитальцу — учителю многих» (РГАЛИ, фонд Скитальца). Очевидно, себя Несмелов причислить к ученикам Скитальца не мог. Довольно далеко стоял от него и Сергей Алымов, в те же годы прославившийся в Харбине (а значит — и во Владивостоке, настоящей границы между ДВР и Китаем не было, зато была КВЖД) своим очень парфюмерным «Киоском нежности». Учителями Несмелова, всерьез занявшегося поэзией под тридцать, — в этом возрасте поэты Серебряного века уже подводили итоги, — оказались сверстники, притом бывшие моложе него самого: Пастернак, Цветаева, Маяковский.

В первом сборнике у Несмелова много ранних, видимо, даже довоенных стихотворений: о них, не обращая внимания на остальные, писал бывший главный специалист по русской литературе в изгнании Глеб Струве как о «смеси Маяковского с Северяниным» (в более позднем творчестве Несмелова Струве усматривал сходство… с Сельвинским, но это сопоставление остается на его совести). Ближе всех к Несмелову стоял в те годы, надо полагать, его ровесник — Николай Асеев, в том же 1921 году во Владивостоке у Асеева вышел сборник «Бомба», — по меньшей мере пятый в его творчестве, не считая переводных работ, он успел побывать и в разных литературных кланах (в «Центрифуге» вместе с Пастернаком, а также среди кубофутуристов), съездил почитать лекции в Японию, да и во Владивостоке жил с 1917 года. В воспоминаниях Несмелов признается, что Асеев на него повлиял — скорее фактом своего существования, чем стихами. Следы обратного влияния — Несмелова на Асеева — прослеживаются в творчестве Асеева куда чаще, — в той же поэме «Семен Проскаков» (1927), где монолог Колчака кажется просто написанным рукой Несмелова, — но так или иначе контакт этот носил характер эпизодический. На страницах редактируемого им «Дальневосточного обозрения» Асеев назвал Несмелова «поседевшим юношей с мучительно расширенными зрачками», несколько стихотворений Несмелова посвящено Асееву, который часто и охотно его в своей газете печатал. Видимо, все-таки именно Асеев обратил первым внимание на незаурядное дарование Несмелова. В статье «Полузадушенный талант»^[20] Асеев отмечал изумительную остроту наблюдательности автора, его «любовь к определению», к «эпитету в отношении вещей», и подводил итог: «У него есть неограниченные данные». Впрочем, воспоминания об Асееве во время чумы 1921 года, свирепствовавшей во Владивостоке, и об отъезде будущего советского классика в Читу Несмелов оставил вполне критические и иронические^[21].

Ехать дальше Владивостока Несмелову, не знавшему к тому же ни единого иностранного языка, — всё, чему учили в Кадетском корпусе, исчезло из памяти, — явно не хотелось, ему хотелось жить в России, пусть в самом дальнем ее углу, «…во Владивостоке, / В одном из дивных тупиков Руси»^[22], до самой последней минуты. Но в октябре 1922 года победоносная армия Уборевича ликвидировала буферное государство и вступила во Владивосток. Скрыть свое прошлое Митропольский-Несмелов не смог бы, даже если бы захотел; впрочем, на первое время он лишь попал под «запрет на профессию» — бывший белой офицер, да еще редактор прояпонской «Владиво-Ниппо», потерял работу, поселился за городом в полузаброшенной башне форта и жил тем, что ловил из-подо льда навагу. Но, конечно, с обязательным визитом в комендатуру через короткие отрезки времени — бывший «комсостав белой армии» весь был на учете. Хотя просто литературным трудом заниматься не запрещали: печатайся, у власти пока дела есть более насущные. Ну, а потом… Какое было «потом», мы все хорошо знаем.

В 1922 году выпустил очередную книжку — поэму «Тихвин», а в 1924 году, буквально накануне бегства из Владивостока, он выпросил у типографа, с которым, понятно, так никогда и не расплатился, несколько экземпляров своего второго поэтического сборника, уже вполне зрелого и принесшего ему известность; это были «Уступы». Несколько экземпляров Несмелов успел разослать тем, чьим мнением дорожил, — например, Борису Пастернаку. И в письме Бориса Пастернака жене от 26 июня 1924 года, можно прочесть: «Подают книжки с Тихого океана. Почтовая бандероль. Арсений Несмелов. Хорошие стихи». В это время Несмелов и его спутники — художник Степанов (кстати, оформитель «Уступов») и еще двое офицеров уходили по маньчжурским сопкам все дальше и дальше в сторону Харбина, и шансов добраться до него живыми было у них очень мало.

Историю перехода границы Несмелов описывал несколько раз, и детали не всегда совпадают: видимо, ближе всего к истине версия, пересказанная в мемуарном цикле «Наш тигр», — к нему же вплотную примыкает и сюжет рассказа «Le Sourire». Конечно, можно было рискнуть и остаться в СССР, да и пересидеть беду (советскую власть), но соблазн был велик, а Харбин в 1924 году был еще почти исключительно русским городом. Покидая Россию, Несмелов мог дать ответ на вопрос, заданный несколькими десятилетиями позже другим русским поэтом, живущим в Калифорнии, Николаем Моршеном: «Но что захватишь ты с собой — / Какие драгоценности?» Стихотворением «Переходя границу» Несмелов наперед дал ответ на этот вопрос — конечно, брал он с собой в эмиграцию традиционные для всякого изгнанника «дороги и пути», а главное — «…Да ваш язык. Не знаю лучшего / Для сквернословий и молитв, / Он, изумительный, — от Тютчева / До Маяковского велик». Несмелов и впрямь ничего другого с собой не взял — ну, разве что десяток экземпляров «Уступов», в долг и без отдачи выпрошенных у владивостокского типографа Иосифа Романовича Коротя. Словом, ничего, кроме стихов.

Впрочем, об этом тогда еще никто не знал. Журнал «Сибирские огни», выходивший в Новосибирске (точней — в Новониколаевске, ибо переименован город был лишь в 1925 году) в журнале «Сибирские огни» (1924, № 4) опубликовал почти восторженную рецензию на сборник поэт Вивиан Итин (1894–1938, — расстрелян, уж не за то ли, что печатал в своем журнале белогвардейца?). Поскольку еще ранее того одно стихотворение Несмелова «Сибирские огни» напечатали («Память» из «Уступов»), то и в 1927–1929 годах Несмелова в нем печатать продолжали, — и стихи, и прозу, в том числе «Балладу о Даурском бароне», поэму «Псица», наконец, рассказ «Короткий удар». После перепечатки того же рассказа в альманахе «Багульник» (Харбин, 1931) выдающийся филолог и поэт И.Н.Голенищев-Кутузов писал в парижском «Возрождении», что рассказ «не уступает лучшим страницам нашумевшего романа Ремарка»^[23]. Что и говорить, о первой мировой войне можно много прочесть горького — и у Ремарка, и у Несмелова.

До Харбина Арсений Несмелов добрался, даже выписал к себе из Владивостока жену, Е.В.Худяковскую (1894–1988) и дочку, Наталью Арсеньевну Митропольскую (1920–1999), — впрочем, с семьей поэт скоро расстался, жена увезла дочку в СССР, сама провела девять лет в лагерях, а дочь впервые в жизни прочла стихи отца в журнале «Юность» за 1988 год, где (с невероятными опечатками) появилась одна из первых «перестроечных» публикаций Несмелова. С личной жизнью у Несмелова вообще было неладно. В письме к П.Балакшину от 15 мая 1936 года отыскивается фраза, брошенная Несмеловым вскользь о себе: «Есть дети, две дочки, но в СССР, со своими мамами». Есть данные говорящие о том, что брак с Худяковской был для Несмелова вторым. Есть данные, говорящие о том, что первую жену Несмелова звали Лидией. И смутное воспоминание Наталии Арсеньевны, что как будто у отца была еще одна дочь. Мы так ничего и не узнали^[24]. Впрочем, в биографии Несмелова неизбежно останется много пробелов. И того довольно, что удалось реконструировать биографию человека, не оставившего после себя ни могилы, ни архива, — ну, и удалось собрать его наследие, притом хоть сколько-то полно.

В первое время в Харбине Несмелов редактировал… советскую газету «Дальневосточная трибуна». Но в 1927 году она закрылась и, перебиваясь случайными приработками (вплоть до почетной для русского поэта профессии ночного сторожа на складе), Несмелов постепенно перешел на положение «свободного писателя»: русские газеты, русские журналы и альманахи возникали в Маньчжурии как мыльные пузыри, чаще всего ничего и никому не заплатив. Но поэт-воин, временно ставший поэтом-сторожем, не унывал. Его печатала пражская «Вольная Сибирь», пражская же «Воля России», парижские «Современные записки», чикагская «Москва», санфранцисская «Земля Колумба» — и еще десятки журналов и газет по всему миру, судя по письмам Несмелова, впрочем, норовившие печатать, но не платить. А с 1926 года в Харбине функционировал еженедельник «Рубеж»^[25] (последний номер, 862, вышел 15 августа 1945 года, накануне вступления в город советских войск). Там Несмелов печатался регулярно, и именно там (да еще в газете «Рупор») платили хоть и мало, но регулярно: в море зарубежья Харбин все еще оставался русским городом, и в нем был русский читатель.

Его при этом странным образом старались не замечать. Везде, — кроме Китая, — хотя в парижском «Возрождении» (8 сентября 1932 года) в статье «Арсений Несмелов» И.Н.Голенищев-Кутузов писал: «Упоминать имя Арсения Несмелова в Париже как-то не принято. Во-первых, он — провинциал (что доброго может быть из Харбина?); во-вторых, слишком независим. Эти два греха почитаются в «столице эмиграции» смертельными. К тому же некоторые парижские наши критики пришли недавно к заключению, что поэзия спит; поэтому пробудившийся слишком рано нарушает священный покрой Спящей Красавицы. <…> Несмелов слишком беспокоен, лирика мужественна, пафос поэта, эпический пафос — груб. В парижских сенаклях он чувствовал бы себя как Одиссей, попавших в сновидческую страну лотофагов, пожирателей Лотоса». Надо отметить, что и сам Голенищев-Кутузов в Париже был «не совсем своим» — его основным местом жительства был Белград.

Так было в печати, — хотя в письме Голенищеву-Кутузову Несмелов и иронизировал: «Адамовича я бы обязательно поблагодарил, ибо о моих стихах он высказался два раза и оба раза противоположно. Один раз — вычурные стихи, другой раз — гладкие» (письмо от 30 июня 1932 года). А собратья по перу о Несмелове все-таки знали, все-таки ценили его. Отзыв Пастернака приведен выше, а вот что писала Марина Цветаева из Медона в Америку Раисе Ломоносовой (1 февраля 1930 года):

«Есть у меня друг в Харбине. Думаю о нем всегда, не пишу никогда. Чувство, что из такой, верней на такой дали все само собой слышно, видно, ведомо — как на том свете — что писать невозможно, что — не нужно. На такие дали — только стихи. Или сны».

Имелся в виду, конечно, Несмелов — по меньшей мере одно письмо он от Цветаевой получил, сколько получила писем Цветаева от Несмелова — неизвестно, в ее раздробленном архиве их нет, — по крайней мере, пока их никто не обнаружил. От Несмелова, как известно, архива не осталось никакого, так что письмо Цветаевой (одно по крайней мере существовало, возможно, было и больше) утрачено. Однако в письме в Прагу, к редактору «Вольной Сибири» И.А.Якушеву 4 апреля 1930 года Несмелов писал: «Теперь следующее. Марине Цветаевой, которой я посылал свою поэму «Через океан», последняя понравилась. Но она нашла в ней некоторые недостатки, которые посоветовала изменить. На днях она пришлет мне разбор моей вещи, и я поэму, вероятно, несколько переработаю».

Нечего и говорить, что разбора поэмы от Цветаевой Несмелов не дождался, однако не обиделся, 14 августа того же года он писал Якушеву: «Разбора поэмы от Цветаевой я не буду ждать. Она хотела написать мне скоро, но прошло уже полгода. Напоминать я ей тоже не хочу. Может быть, ей не до меня и не до моих стихов. Не хочу да и не имею права ее беспокоить. Она гениальный поэт».

И в 1936 году Несмелов не уставал повторять (письмо к П.Балакшину от 15 мая 1936 года) — «Любимый поэт — Марина Цветаева. Раньше любил Маяковского и еще раньше Сашу Черного». Словом, литературное существование Арсения Несмелова было хоть и изолированным, но проходило оно отнюдь не в безвоздушном пространстве. Он писал стихи, рассказы, рецензии, начинал (и никогда не оканчивал) длинные романы, — словом, кое-как сводил концы с концами. Его печатали, его знали наизусть русские в Китае, но его известность простиралась лишь на Харбин и русские общины Шанхая, Дайрена, Тяньцзина, Пекина. Но даже и эти малые русские островки в «черноволосой желтизне Китая» были разобщены вдвойне, ибо в конце 1931 года Япония оккупировала северо-восточную часть Китая, и на этой части была образована марионеточная империя — государство Маньчжоу-Ди-Го, на территории которого оказался Харбин, — так что даже шанхайские поклонники несмеловской музы формально жили «за границей». С приходом японцев и без того не блестящее положение русских в Маньчжурии еще ухудшилось — они были попросту не нужны Стране Восходящего Солнца. Законы ужесточались, за самое произнесение слов «Япония», «японцы» грозил штраф, предписано было говорить и писать «Ниппон» и «ниппонцы», и пусть не удивляется современный читатель, найдя такое написание во многих поздних рассказах Несмелова.

Но русских было все-таки много, труд китайцев-наборщиков стоил гроши, да и на гонорары авторам уходило не намного больше, поэтому издатели все еще многочисленных газет и журналов на русском языке продолжали получать прибыль и в тридцатые и даже в сороковые годы. «Рубеж» платил за стихи гонорар — пять китайских центов за строчку: сумма, на которую можно было купить полдюжины яблок или сдобных булочек. Прочие издания платили еще меньше. В результате на страницах русско-китайских изданий появлялись различные«Н.Арсеньев», «А.Бибиков», «Н.Рахманов», «Анастигмат» и даже «Розга»; хотя больше всех зарабатывал, конечно, некий «Гри»^[26], сочинявший рифмованные фельетоны и рекламу. Разумеется, под псевдонимами скрывался все тот же Митропольский-Несмелов, в котором дар импровизатора креп с каждым днем недоедания. По свидетельству довольно часто навещавшего его поэта Николая Щеголева, «на стихотворный фельетон «Гри» он принципиально тратил ровно пять минут в день и, помню, однажды при мне сказал: «Подождите ровно пять минут, я напишу фельетон», и действительно написал…»^[27] Начав зарабатывать рекламными стишками еще во Владивостоке, Митропольский-Несмелов постепенно «воспел» едва ли не всех врачей в Харбине, особенно зубных, — видимо, они лучше других платили. И в итоге в печати то и дело мелькали такие, к примеру, перлы:

Сивре был известным врачом, а по соседству жила гадалка мадам Дорэ. Но эта халтура была еще не худшим видом заработка. Брался Несмелов, по воспоминаниям В.Перелешина, и за редактирование стихотворений «другого врача, искавшего поэтического лаврового венка. Сборник стихов, им составленный, назывался «Холодные зори». Досужие читатели (если не сам Несмелов) тотчас переименовали книгу в «Голодные зори».

— Именно так. Я тогда очень нуждался. Мои зори были голодные»^[29].

Подобная «журналистика», безусловно, на пользу поэту не шла, но позволяла не помереть с голоду, а иной раз продать за свой счет тиражом 150–200 экземпляров очередную книгу стихотворений или поэму. Книги у Несмелова выходили регулярно — до 1942 года.

В 1929 году Несмелов выпустил в Харбине свой первый эмигрантский поэтический сборник (на титульном листе по ошибке было проставлено «1928») — «Кровавый отблеск». Интересно, что ряд стихотворений в него попал прямо из владивостокских сборников: прошлая, внутри-российская жизнь была для поэта теперь чем-то интересным, но давно минувшим, оторванным, как… «Россия отошла, как пароход / От берега, от пристани отходит…» — это, впрочем, стихи Несмелова из его следующего сборника, «Без России» (1931). Попадали доэмигрантские стихи и в сборники «Полустанок» (1938) и «Белая флотилия» (1942). Цельность поэтического сборника была для Несмелова важнее необходимости опубликовать все, что лежало в столе. Поэтому на сегодняшний день выявленные объемы его стихотворений, собранных в книги, и несобранных — примерно равны. А ведь многое наверняка утрачено.

Одному только Несмелову удалось бы объяснить нам — отчего сотни разысканных на сегодня его стихотворений не были им включены ни в одну книгу. Думается, что иной раз стихи вполне справедливо казались ему «проходными», но скорее дело в том, что Несмелов чрезвычайно заботился о строгой композиции книги; к тому же он писал больше, чем в книги, издаваемые им на свои же гроши, могло поместиться: не зря почти во всех его сборниках отсутствует страничка «Содержание»: как-никак на этой страничке можно было разместить еще одно-два стихотворения.

Сборник «Кровавый отблеск» вышел осенью 1929 года. Интересно, что заголовок Несмелов взял из Блока, две строки из которого и привел в эпиграфе: из стихотворения «Рожденные в года глухие…» (1914), посвященного Зинаиде Гиппиус. Однако же у Блока было:

Две последние строки как раз и вынесены Несмеловым в эпиграф. Едва ли не сознательно Несмелов подменяет слово: вместо отсвет он пишет отблеск. Заподозрить Несмелова в равнодушии к блоковской текстологии невозможно: в Харбине в 1941 году вышли «Избранные стихотворения» Блока (ровно сто стихотворений), книга, составленная Несмеловым, снабженная его же предисловием — и в ней это стихотворение стоит третьим с конца. Так что исказил Несмелов Блока в эпиграфе вполне преднамеренно.

«Кровавый отблеск» целиком посвящен темам войны и оккупации. Валерий Перелешин пишет: «Своих стихов Несмелов обычно не датировал (или ставил первые попавшиеся даты — Е.В.), но его «Кровавый отблеск» — сплошное зарево гражданской войны, памятник ненависти и любви, холод прощания в землей, которая изменила своим идеалам»^[30]. Это бросалось в глаза любому читателю, да и автор об этом знал. «У меня много стихов о войне. Все это — 1918 год по рисунку и быту. Много, почти все — Сибирь» — писал Несмелов Якушеву 13 сентября 1929 года, накануне выхода «Кровавого отблеска». Книга вышла чуть позже, а 14 августа 1930 года он писал ему же: «Здесь я продал около двухсот экземпляров и окупил издание с прибылью».

Видимо, эта «прибыль» и позволила поэту уже в следующем году издать большой и весьма сильный сборник «Без России». Эта книга — в значительной мере память о той минувшей России, где некогда жил поручик Митропольский и которая затонула теперь для него, словно Атлантида: но здесь же мы находим и важнейшие для Несмелова стихи о гибели царской семьи, о водворившемся в Смольном «наркоме с полумонгольским лицом», о деградации одновременно и революции, и эмиграции: подобные актуальные стихи в эмигрантской среде очень не одобрялись, и прочитав эта книгу, поймешь — насколько был прав И.Н.Голенищев-Кутузов в своем отзыве, приведенном выше.

Не считая поэм и книг «Дозорова», следующий по времени сборник Несмелова «Полустанок» (Харбин, 1938) — книга преимущественно о Харбине, своеобразный плач о городе, некогда построенном русскими руками, но обреченном рано или поздно стать городом чисто китайским. Наконец, «Белая флотилия» (Харбин, 1942) — попытка выхода в мировую культуру и в новые темы (что намечалось и в «Песнях об Уленспигеле» и в «Полустанке»), не теряя, впрочем, и прежних: первой мировой, гражданской войн, памяти о канувшей России. Но во всем мире шла война, и сборник долгое время оставался неизвестен за пределами Китая, даже послать по почте его Несмелов мог разве что в Шанхай, своей ученице Лидии Хаиндровой. Но и с ней переписка оборвалась в апреле 1943 года. Последние годы жизни Несмелова долгое время никак не реконструировались, но кое-что узнать удалось, нашелся и неоконченный роман в стихах «Нина Гранина», который поэт с продолжениями печатал в «Рубеже» — едва ли шедевр, но свидетельство негаснущего таланта, неунывающего духа.

Впрочем, бывало по-разному. Е.А.Сентянина (1892–1980), журналистка, мать поэта В.Перелешина, уехавшая из Харбина лишь в 1951 году, вспоминала, что в 1944-м или даже в 1945 году поэт собирался издать еще одну книгу стихотворений — «даже бумагу закупил», но потом впал в апатию и идею забросил. Тому есть подтверждение: в № 26 журнала «Рубеж» за 1943 год отыскалось стихотворение «Начало книги», явно предполагавшееся как вступительное к тому самому, так и не изданному последнему сборнику Несмелова. Думается, какая-то часть стихотворений этого несостоявшегося сборника нами разыскана. Часть наверняка пропала. Часть, видимо, была задумана, но так и не написана: времени оставалось уже очень мало.

Писал Несмелов отнюдь не одни стихи, он писал, как обмолвился в стихотворении конца 20-х годов, «рассказы и стихи в газете». Причем прозу он писал тоже с юности, — напомним, московские «Военные странички» 1915 года в основном из репортажно-беллетризованной фронтовой прозы и состояли. Стихи Несмелов писал как поэт, прозу — как журналист, и трудно представить его сочиняющим какой бы то ни было рассказ иначе, как для печати. Об участи эмигрантского писателя Несмелов обмолвился в отрывке из несостоявшегося романа «Продавцы строк» («Ленка рыжая»), обмолвился об «убогой и скудной жизни, служа которой люди отказываются даже от самого последнего, от своих человеческих имен, и облекают себя в непромокаемый макинтош псевдонимов». Между тем образования он в жизни недополучил, точней, получил он его ровно столько, сколько могло оказаться у выпускника Нижегородского Аракчеевского корпуса. Его попытки писать на сюжеты древнеримской истории не совсем ловко читать — снова и снова повторяемый пересказ «Камо грядеши» Генрика Сенкевича утомит кого угодно. Но когда материалом этих рассказов был собственный жизненный опыт Несмелова — тут его талант поднимался до больших высот. Причем единственная книга его прозы («Рассказы о войне», Шанхай, 1936), вместившая шесть новелл, отразила лишь одну грань его дарования, да и отбор в ней был почти случаен — кроме, пожалуй, уже почти превратившегося в классику военной новеллистики рассказа «Короткий удар».

Московское кадетское детство, окопная война, восстание юнкеров в Москве, Ледовый поход, Приморье времен ДВР и первых лет советской власти, наконец, быт изрядно захолустного Харбина (который в первые годы даже трудно было назвать эмигрантским — просто кусок старой русской провинции), — все шло в дело. Притом пережитое самим Митропольским в этих рассказах резко отлично от знаемого по чужим рассказам или вымышленного: «свое» повторялось много раз, ибо дара писателя-фантаста Несмелов был лишен начисто Даже дата гибели одного из героев в рассказе «Два Саши» — это дата ранения самого Митропольского: «И был он убит 11 октября (1914 г. — Е.В.) под Новой Александрией, когда русские войска переходили через Вислу, чтобы затем отбросить врага до самого Кракова» («Луч Азии», 1939, № 12, с.9). Впрочем, на роль «фантаста» среди прозаиков русского Китая мог претендовать разве что Альфред Хейдок, да и то лишь до встречи с Н.Рерихом в 1934 году, после этого проза Хейдока из художественной превратилась в чисто теософскую. Николай Байков, как в прежние годы, оставался блистательным писателем-анималистом, из младших прозаиков выделился Борис Юльский — но тоже в первую очередь как «Джек Лондон русского Китая», в его рассказах тигров не меньше, чем людей. Несмелов же в мемуарной повести «Наш тигр» порадовался именно тому, что никакого тигра в тайге так и не встретил. Ему хватало собственной судьбы, его тревожила прошлое, он повторялся, но трижды и четырежды рассказав одну и ту же историю, иной раз вдруг создавал настоящий шедевр: похвалы Голенищева-Кутузова имели под собой почву. Пусть через силу и по необходимости, но из Несмелова вырос незаурядный новеллист: примерно треть выявленного на сегодняшний день его прозаического наследия составляет в нашем издании второй том. Таким рассказам, как «Всадник с фонарем», впору стоять в любой антологии русской новеллы ХХ века, — между тем именно этот рассказ (как и еще более двадцати) переиздается в нашем издании впервые.

К началу 1930-х литературный авторитет Несмелова в русских кругах Китая был весьма велик, но обязан он ими был совсем не книгам, вышедшим еще в России, о них мало кому было известно вообще: популярностью пользовались в основном его публикации в периодике и книги, изданные уже в Китае. Но у Несмелова действительно сложилась репутация поэта — почти единственного в Китае русского поэта с доэмигрантским стажем: уехали в СССР Сергей Алымов, Венедикт Март, Федор Камышнюк, — некоторые умерли, к примеру, Борис Бета или Леонид Ещин, друг Несмелова, которого тот сделал героем нескольких рассказов, на смерть которого написал одно из лучших стихотворений. Остальные поэты с «доэмигрантским» стажем в Китае пребывали в почти полной безвестности — Евгений Яшнов (1881–1943), живший литературными заработками с 1899 года, Александра Серебренникова (1883–1975), больше известная очень слабыми переводами из китайской поэзии, наконец, старейший среди них Яков Аракин (1878–1949), печатавшийся с 1906 года, но в Харбине никем всерьез не принимавшийся. Один Василий Логинов (1891–1945/6), печатавшийся с 1908 года, как-то мог бы конкурировать с Несмеловым… если бы у этого запоздалого наследника музы Гумилева было больше таланта.

Не стоит, впрочем, преуменьшать культуру Несмелова: хотя иностранные языки со времен кадетского корпуса поэт и подзабыл, в одежды певца «от сохи» (или даже «от револьвера») он никогда не рядился. При анализе его поэмы «Неронов сестерций» выявляется основательное знакомство автора не столько с русским переводом «Камо грядеши» Сенкевича, сколько с «Жизнью двенадцати цезарей» Светония, с писаниями Тацита, — читанными, конечно, тоже в переводе на русский язык, но и это для поэта-офицера немало. В работе над «Протопопицей» Несмелов, которого навела на тему «огнепального протопопа» история его ссылки в Даурию, прослеживается не только «Житие» Аввакума, но и другие писания XVII века — письма «пустозерских старцев», сторонние исторические источники. Причем с годами тяготение к культуре росло; Несмелов перелагал «своими словами» Вергилия, переводилл с подстрочников, которые делала для него добрейшая М.Л.Шапиро (в будущем — узница ГУЛАГа) — Франсуа Вийона; и это не в пронизанной культурными традициями Западной Европе, а в заброшенном (с точки зрения точки Европы) на край света Харбине.

Однако именно ко времени японской оккупации Маньчжурии русская литература Китая получила мощное подкрепление, причем не только в области поэзии. Сравнительно молодой казачий офицер, хорунжий Сибирского казачьего войска Алексей Грызов, — как и Несмелов, ушедший из Владивостока в эмиграцию пешком, — взявший литературный псевдоним по названию родной станицы — Ачаир, организовал в Харбине литературное объединение «Чураевка», получившее свое название от фамилии Чураевых, героев многотомной эпопеи сибирского писателя Георгия Гребенщикова. Ачаир выпустил первую книгу стихотворений в Харбине в 1925 году, дав ей одно из самых неудачных в истории русской поэзии названий — «Первая». Поэтом он был не особенно ярким и на редкость многоречивым, но организатором оказался хорошим. Именно в «Чураевке» получили первые затрещины и первые — скупые — похвалы молодые харбинские поэты, о которых помнит ныне история русской литературы. Молодые «чураевцы» — либо харбинцы, либо люди, привезенные в Китай в детском возрасте, как Валерий Перелешин — были в среднем лет на двадцать моложе Несмелова. Он годился им в отцы, в учителя. Поэтесса и журналистка Ю.В.Крузенштерн-Петерец в статье «Чураевский питомник»^[31] писала о «чураевцах»: «…у них были свои учителя: Ачаир, Арсений Несмелов, Леонид Ещин…» На деле было все же несколько иначе, от роли «арбитра изящества» на харбинском Парнасе Несмелов уклонялся категорически, хотя и рецензировал издания «чураевцев», как их газету, так и их коллективные сборники и немногочисленные авторские книги, когда таковые стали появляться, — и тем более не отказывал поэтам в личном общении. Та же Ю.В.Крузенштерн-Петерец отмечала: «Поэзию Несмелов называл ремеслом, а себя «ремесленником» (явно под влиянием любимой Цветаевой). Именно ремеслу молодежь могла бы и поучиться, если бы хотела. Однако для харбинской молодежи, как и для читающего русского Парижа, Несмелов был слишком независим. Над последней строфой его поэмы «Через океан» кто только не потешался, — но пусть читатель глянет в текст, вспомнит последние полтора десятилетия ХХ века, и скажет — был ли повод для смеха, и кто же в итоге оказался прав.

К сожалению, большинству «чураевцев» поэтическое ремесло, даже если оно давалось, удачи не принесло, всерьез в литературе закрепились очень немногие. Те, кто позднее — через Шанхай — возвратились в СССР, обречены были радоваться уже тому, что местом поселения им определяли не глухую тайгу, а Свердловск или Ташкент; авторская книга стихотворений из чураевских возвращенцев вышла, насколько известно, у одной Лидии Хаиндровой в Краснодаре в 1976 году. Чаще других из молодых поэтов наведывался к Несмелову, пожалуй, Николай Щеголев (1910–1975), умерший в Свердловске, лишь незадолго до смерти предприняв безрезультатную попытку вернуться к поэзии. Несколько раз посещал его Валерий Перелешин, которому Несмелов предрекал блестящее будущее, — что в известном смысле и сбылось, хотя очень поздно: судьба забросила Перелешина в Бразилию, где он на десять лет замолк, и лишь в 70-е, особенно же в 80-е годы вышел в первый ряд поэтов русского зарубежья. Но сам Перелешин считал, что на путь в поэзию его благословил именно Несмелов.

Он пишет: «Кажется, только один раз Несмелов был в доме у меня — в доме моей матери в Мацзягоу. В тот раз Несмелов, прислонившись к чуть теплому обогревателю (из кухни) читал нам свои «Песни об Уленспигеле» — читал просто, без актерской аффектации, ничего не подчеркивая. Его чтение стихов я слышал еще раз или два — на торжественных собраниях, которыми «Главное Бюро по делам Российских Эмигрантов в Маньчжурской Империи» чествовало победителей на литературных конкурсах. Но лично его не любили ни редакторы, ни примазавшиеся к японским хозяевам русские эмигранты: слишком он был независим, слишком сознавал собственный вес, казался надменным»^[32].

Насколько близки были к Несмелову другие поэты Чураевки — Лариса Андерсен, Михаил Волин, Сергей Сергин, Георгий Гранин, Николай Петерец, Владимир Померанцев, Владимир Слободчиков и т. д. — сказать трудно; впрочем, Волин опубликовал воспоминания о Несмелове^[33], но ничего принципиально нового не сообщил. Когда, в противовес «Чураевке», в Харбине возникло другое объединение — «Круг Поэтов», Несмелов остался в стороне и от него. По крайней мере, до 1940 года «организованным» воспитанием молодежи Несмелов пренебрегал. Позже ситуация изменилась, но это уже были годы второй мировой войны, совсем иные годы.

Покончили с собой в 1934 году в харбинском отеле «Нанкин» Гранин и Сергин. Десятью годами позже умер от воспаления легких в Шанхае Николай Петерец. Умерли — в Кемерово в 1985 году совсем выпавший из литературы Владимир Померанцев; в Аделаиде в 1997 году — Михаил Волин, удержавшийся в изящной словесности, но лишь едва-едва, — впрочем, оставил краткие мемуары о «Чураевке». Встретил в Москве в добром здравии наступление XXI века Владимир Слободчиков — видимо, поэзия все-таки не обязательно ведет человека к скорой смерти. Где-то в США доживает век младший брат Валерия Перелешина, Виктор Ветлугин, давно забросивший стихи; на юге Франции, в Иссанжо, живет Лариса Андерсен — если и не пишущая теперь, то оставившая свой след в литературе. По одиночке они создали очень мало, как цельное явление память о «Чураевке» будет жить по крайней мере в истории. Вспомнится и то, что из нее вышел Валерий Перелешин, что на ее заседаниях бывал Арсений Несмелов.

А Несмелов коротал свои поздние харбинские годы не за одной лишь литературной поденщиной, не только за серьезной поэзией, прозой, критикой или даже статьями по стиховедению: в свободное время, пыльным харбинским летом, он предавался любимому занятию: на «движимой собственности» (выражение самого Несмелова), на лодке «Удача» уплывал он по Сунгари подальше от Харбина и ловил рыбу вместе с другом — Николаем Гаммером^[34], служившим в харбинской газете «Заря», и «Герасим Антипас»^[35] помогал скоротать оставшееся время. Зимние будни, были, конечно, не так хороши: тут была сплошная журналистка, деловая и дружеская переписка, редчайшие встречи с очень немногими боевыми друзьями (см. стихотворение «В гостях у полковника») — и собственно литературой, вперемежку с поденщиной. Будни эти были полны еще и одиночеством. Очередной брак его, с Анной Кушель, видимо, не только по вине поэта распался, друзья и ровесники исчезали один за другим — из Харбина, из Шанхая, из жизни. Много было и недругов: даже почти беспрепятственно печатавший его стихи, рассказы и рецензии главный редактор «Рубежа» М.С.Рокотов (Бибинов) откровенно признавался, что стихи Несмелова ему не нравятся, а как человек он ему просто неприятен — «циник». Впрочем, более проницательная Ю.В.Крузенштерн-Петерец в цитированной ваше статье отмечала: «…под маской циника Арсений Несмелов прятал в себе романтика: романтик в нем никогда не умирал». А Несмелов, вступивший в последнее десятилетие своей жизни, отлично знал, что как поэт он состоялся, а больше… больше ничего не будет. Как сказал он сам Е.А. Сентяниной в конце войны: «Ничего больше не будет. Субмарина затонула», — имея в виду свое стихотворение из последней книги. Тем не менее, погружаясь в последние пропасти отчаяния и явно предчувствуя, что отсрочка на исходе, он не переставал писать.

Одно время его обуяли «бонапартистские» иллюзии. Ему мерещилось, что в СССР рано или поздно кто-нибудь из новоявленных «маршалов» возьмет да и смахнет Сталина, как фигурку с шахматной доски. Талантливый прозаик Борис Юльский, которого еще предстоит открывать нашему читателю, ровесник «чураевцев» и тоже жертва сталинских лагерей^[36], нередко повторял строфу Несмелова:

Старые выходцы из Харбина говорят, что стихотворение было длинней, называлось «Командарм Икс»^[37] и было посвящено фюреру ВФП Константину Родзаевскому. На командарма Родзаевский едва ли тянул, а вот какой-нибудь «Маршал Свистунов»… Именно из таких иллюзий родился одноименный рассказ, который у нынешнего читателя неизбежно вызовет грустную улыбку, настолько нереально выписана Несмеловым гостиная маршала, где за тарелкой борща обсуждаются новейшие стихи Пастернака, где готовится военный заговор, — но есть в этом же рассказе и крайне важный для понимания несмеловских мыслей разговор маршала со священником, которого неверующий маршал везет в подмосковное Пушкино к умирающей матери:

«Но «я»-то мое, если меня, например, расстреляют, не будет ведь существовать…

— Тут уж вера. Я скажу: «Будет!».

— Чтобы гореть в огне вечном, — перхнул маршал снисходительным смешком.

Но священник глянул в его иронические глаза серьезно и строго.

— Если вас расстреляют — нет! Все ваши земные грехи возьмут на себя те, кто вас убьет».

Имел в виду Несмелов Блюхера, Тухачевского или еще кого-либо из реальных маршалов (рассказ опубликован в печально памятном 1937-м) — не играет роли, получился все равно типичный эмигрантский лубок на советскую тему. Однако ценность рассказа не ограничивается явно автобиографическими описаниями подмосковного Пушкина и обрывками воспоминаний и подавления восстания юнкеров в Москве. Здесь важна мысль о том, что бывший кадровый офицер действительно не боялся насильственной смерти, он знал, что она-то и смывает грехи «вольные и невольные». Сейчас, когда со дня рождения Николая Гумилева давно идет второе столетие, теряет важность вопрос о том, участвовал ли Гумилев в каком-то заговоре и вообще — был ли заговор. Важно то, что Гумилев был расстрелян. Примерно такой видел Несмелов и свою смерть. Почти такой она и оказалась.

* * *

Японская оккупация 1931 года стала началом конца русской культуры в Харбине, но еще очень отдаленным ее началом. В 1934 году Япония вынудила Советский Союз продать ей КВЖД — в итоге все советские работники железной дороги должны были вернуться домой, где вскоре чуть ли не поголовно были репрессированы. В самом Харбине постепенно ликвидировалась с огромными усилиями созданная русская образовательная система, что, как пишет В.Перелешин в своих воспоминаниях, было «частью политики оккупантов в Маньчжурии». Оставались без работы профессора (иные — с очень громкими именами), теряли надежду на высшее образование студенты. Неуклонно сокращалось число рабочих мест, на которых могли быть заняты русские, в большинстве своем не знавшие ни японского, ни китайского (нередко и английского) языков. Русские понемногу стали уезжать из Харбина — в Тяньцзинь, в Пекин, но чаще всего в огромный и многоязычный Шанхай, где уже пел Вертинский, и флаг советского консульства соблазнял слабые души «возвращением на Родину». Там количество русских периодических изданий не падало, а росло, хотя по бедности шанхайские журналы гонораров почти не платили, — но там к причалам швартовались океанские пароходы, жизнь не была ограничена русско-китайско-японским миром, там была хоть какая-то надежда на будущее, и те, кто знал английский язык хотя бы немного, могли заработать на чашку-другую риса с морской капустой и соей, на койку где-нибудь на чердаке, — и хотя бы не перекликались хунхузы в окружающих город зарослях гаоляна, как это было в Харбине, — словом, не так сильно слышался запах крови, огня, войны, вот-вот готовой грянуть от Британских морей до Пирл-Харбора.

Но Харбин, город с маньчжурским названием^[38], построенный на китайской земле русскими инженерами, все еще оставался русским городом, все еще выходили еженедельный «Рубеж» и ежемесячный прояпонский «Луч Азии», да и другие русские периодические издания, где публиковались произведения многих авторов, к этому времени Маньчжоу-Го покинувших. Но жизнь становилась все тяжелей. Вот что вспоминает о последних годах японской оккупации Харбина, очевидец, русский писатель, умерший в начале 1990-х годов, в письме к автору этих строк: «Начиная с 1940 года все мы там стали жить тяжело и безобразно, главным образом в моральном плане. Но и материально было нелегко. Хлеб — хоть наполовину из гаоляновой муки — люди получали по 500 граммов ежедневно на едока (по карточке, разумеется). Давали крупу, зернобобовые, растительное масло. <…> И вволю давали водку, хоть и не из хлебного спирта, но давали не скупо. Хотя таких трудностей с продовольствием, какие пришлось испытать людям здесь — в СССР во время войны, у нас там не было… Жили скудно, но в том обществе, где я вращался, — весело. С годами назревал перелом, и люди, которые вначале были настроены антисоветски, стали ярыми «оборонцами». Японцев ненавидели большинство из нас — ненавидели слепо, за то, что они были оккупантами, не любя даже то, что было в них достойно уважения. Общественная жизнь в эти годы со скрипом, но шла. Были литературно-художественные кружки, литобъединения; одним из них руководил Арсений Иванович. Выпускали эти кружки и литературно-художественные альманахи, в основном машинописные. Японцы хотели эти литобъединения подчинить себе, но вовсе не всегда это выходило, лозунг «хакко ици у» («мир — одна крыша», разумеется, крыша японская) — поддержки у большинства не находил…) (В.Е.Кокшаров, г. Свердловск, 1989 год).

Хоть и поразъехались из Харбина недавние «чураевцы», но во все еще русском городе снова произошла смена литературных поколений; в литературу стали входить те, кто в «чураевские» времена начала тридцатых годов были еще детьми — поколение тех, кто родился в первой половине двадцатых. Несмелов был старше этих людей почти на тридцать лет, и как раз с ними он стал искать общий язык. Процитированные выше воспоминания принадлежат человеку этого поколения, иначе говоря, одному из последних, кто общался с Несмеловым творчески. Хочется привести еще один отрывок из того же письма:

«Некоторое время он руководил небольшой группой харбинских молодых поэтов, т. е. теми, кто сейчас такие же старики, как я, или немного помоложе. Году в 1943-м он провел с нами небольшое занятие по советской литературе. Мы его засыпали вопросами, ибо он, будучи зарегистрирован в Шестом отделе императорской японской Военной миссии, имел доступ к советской прессе. «Кто самый выдающийся из советских поэтов?» — спросили мы. — «Разумеется, Константин Симонов, Самуил Маршак». — «Маяковский, Есенин?» — «Маяковский великий поэт, это я говорю искренне, хотя меня он и не любил. А Есенин такой же советский поэт, как и я. И вообще запомните: современная советская литература — это наполовину фикция, высосанная из пальца… Лет через 40–50 будет настоящая русская литература, помяните мое слово! Или откроются старые имена, которых никто сейчас почти и не знает…»

На вышедшем в Харбине сборнике «Белая Флотилия» Несмелов, направляя его в 1942 году жившей в Шанхае своей ученице, Лидии Хаиндровой, написал: «Как видите, я еще жив». Переписка их оборвалась весной следующего года. Несмелов продолжал жить привычной жизнью. А потом «отсрочка» кончилась, и в Харбин вступили советские войска. Что было дальше, мы знаем.

* * *

«Бывают странными пророками / Поэты иногда…» — писал некогда Михаил Кузмин. Арсений Несмелов в начале 1940-х годов пообещал, что русская литература «будет» через 40–50 лет, хотя имен своих современников — Даниила Андреева или Сигизмунда Кржижановского — он даже знать не мог, а именно они на сегодняшний день оказались гордостью русской литературы советского периода 30-х — 40-х годов. Сроки исполнились, предсказание очень точно сбылось. Сбылось и предсказание собственной смерти (стихотворение «Моим судьям»). Сбылось и предсказание своего бессмертия — о нем ниже. Увы, сбылись и другие его предсказания.

В 1904–1905 годах, когда на сопках Маньчжурии разворачивались события русско-японской войны, Митропольский еще учился в Кадетском корпусе. Под вальс Шатрова «На сопках Маньчжурии» пробежала его юность, звуки того же вальса проводили его на фронт в начале первой мировой войны. А позже — весь остаток жизни провел он в самой настоящей Маньчжурии, в непосредственном соседстве с теми сопками, на которых «спит гаолян», спят «герои русской земли, отчизны родной сыны». Нежной любовью полюбил Несмелов последний город минувшей России, выстроенный русскими руками Харбин, но он же предвидел:

Действительность, пришедшая спустя «сколько-то летящих лет» после смерти Несмелова, оказалась похожей на кошмар. Грянула «культурная революция». «Хунвейбины маршировали по улицам, арестовывали, клеймили и били людей. В Харбине они за несколько дней разнесли по бревнам Св. Николаевский Собор, возведенный еще построечниками Китайской Восточной железной дороги. В церковной ограде запылали костры из икон и церковных книг»^[39]. На месте собора собирались воздвигнуть бронзового Мао Цзедуна, однако нынче там — клумба, и только. Впрочем, еще ранее, в 1963 году западногерманский путешественник Клаус Менерт^[40] описал свое посещение Харбина в 1957 году:

«Пожалуй, Харбин был единственным городом в Маньчжурии, в котором по соседству с китайскими можно было видеть русские вывески. Однако в клубе Железно-дорожного Собрания^[41] на берегу Сунгари, некогда крупнейшем русском клубе, никаких русских я больше уже не видел; сотни юных китайцев танцевали там под западную музыку западные танцы. Существовал, впрочем, один символ старого времени: главный универмаг все еще назывался «Чурин». В Харбине проживало тогда в общей сложности 6200 русских, в основном пожилого возраста и, кроме того, 600 — без советских паспортов».

Другой западный турист, посетивший Харбин семнадцатью годами позже (1974), констатировал, что в нем проживает не более сотни русских. Анжелика Батуева в очерке «Сибирские могикане»^[42] (1995) пишет: «Сегодня в трехмиллионном китайском городе Харбине русская община насчитывает 12 человек — трое мужчин и девять женщин. Средний возраст русских харбинцев — 70–80 лет». Что осталось от этой общины к 2000 году — боюсь строить предположения. Хотя память о русских неожиданно бережно хранят сами китайцы: русский район города в основном хранит прежний вид, на фасадах есть русские вывески. Впрочем, для китайского глаза это лишь элементы орнамента, как и для русского — китайские вывески на ресторанах. Китайские слависты изучают русскую культуру Китая. Больше в Китае, но и в Америке тоже.

Из русских кладбищ в Харбине сейчас цело только то, где похоронены советские солдаты и офицеры, павшие в августе 1945 года. Впрочем, недалеко от Харбина сохранилось русско-еврейское кладбище, куда были перенесены останки примерно двух тысяч харбинцев — но это уже не те русские кладбища, о которых писал Несмелов. Да и на этом, загородном хунвейбины в 1966 годов уничтожили множество портретов. «Герои русской земли» спят сейчас в земле, на которой разбит городской парк. Словом, и тут произошло то же самое, что бывает всегда: один народ сменяется другим, а если что остается — так только литература.

* * *

Творческое наследие Несмелова на протяжении первых двух десятилетий, прошедших после его смерти, кажется, вообще никого не интересовало. Для советских литературоведов, изучавших культуру русского Дальнего Востока — и, следовательно, неизбежно сталкивавшихся с именем Несмелова, он не мог представлять интереса: эмигрант, белогвардеец, чуть ли не фашист (разницы между «русско-китайским фашизмом» и европейским тогда никто не видел, как и до сих пор не многие желают видеть разницу между фашизмом итальянским и немецким). К тому же среди лиц, причастных к аресту Несмелова и его вывозу в СССР оказался известный на Дальнем Востоке писатель Василий Ефименко, добродушно вспоминавший^[43]: «Совсем конченый был человек, спившийся, у белогвардейцев печатался, у фашистов, кажется… Ну, дали бы ему, как всем из Харбина, десять лет лагеря, не больше… Никогда его не реабилитируют — его и не судил никто, он раньше умер, в ноябре, что ли, сорок пятого…». Работники «компетентных органов» точно знали, кого тащить, а кого не пущать.

В русском зарубежье интерес к Несмелову исчез вместе с исчезновением «восточной части» русской эмиграции. Для эмиграции «западной» слова Г.П.Струве, сказанные о Несмелове в 1956 году, — «близок к советским поэтам», — были приговором к высшей мере наказания для поэта, приговором к забвению. Лишь к концу 60-х годов наметились первые, еще не очень существенные, перемены: сперва появилась упоминавшаяся выше попытка публикации его стихотворений в «Антологии поэзии Дальнего Востока» (1967), — из-за нее составителю, А.В.Ревоненко, пришлось с Дальнего Востока уехать (впрочем, в Сочи — где он и умер в 1995 году). С другой стороны, видные советские поэты — Леонид Мартынов, Сергей Марков — высоко ценили немногие известные им стихотворения Несмелова. Именно С.Марков указал, что считавшаяся ранее утраченной поэма Несмелова «Декабристы» должна отыскаться на страницах газеты «Советская Сибирь» за 1925 год, в номерах, посвященных столетию Декабрьского восстания. Несмелов и Марков были связаны еще и общностью поэтических тем, оба изучали историю гражданской войны на Дальнем Востоке (Несмелов — на собственном опыте, Марков — как ученый), — и у Несмелова и у Маркова есть, например, стихи, в которых возникает образ «Даурского барона», потомка балтийских пиратов Романа Унгерна фон Штернберга, зверствами далеко затмевавшего и «черного атамана» Анненкова, и пресловутого атамана Семенова и, пожалуй, даже коммунистов.

Несмелов стал появляться в качестве литературного героя. В романе Натальи Ильиной «Возвращение» (1957–1966) возник харбинский поэт Артемий Дмитриевич Нежданов, имевший, впрочем, по свидетельству как автора книги, так и поэта Н.Щеголева, со слов которого Ильина многое записала, мало общего с прототипом. В романе Левана Хаиндрава, младшего брата поэтессы Лидии Хаиндровой, более известного (несмотря на отсидку в начале 50-х годов) своим сталинизмом^[44], ненавистью к осетинам, абхазам и всем некоренным народностям Грузии, — в его романе «Отчий дом» (1981) появился поэт Аркадий Иванович Нечаев, на идентичности которого с Несмеловым Хаиндрава настаивал: в уста Нечаева вкладывал автор такие мудрые реплики, касавшиеся судьбы царской России: «Режим прогнил сверху донизу. <…> Крах был неминуем. Все устои расшатались…» Встречались и другие упоминания, фрагментарные, незначительные. В советские годы издателям было определенно не до Несмелова.

На Западе положение было почти таким же. Бывшие русские жители Китая, постепенно влившиеся в общий поток литературы западного зарубежья (В.Перелешин, Ю.Крузенштерн-Петерец, Е.Рачинская и др.) публиковали иной раз очерки о Несмелове, полные добрых слов, но заниматься собиранием распыленного несмеловского наследия не по силам было в те годы никому. Антологии поэзии русского зарубежья («На Западе», 1953, «Муза диаспоры», 1960 и т. д.) о Несмелове даже не упоминали, по крайней мере, до конца 1980-х годов. Лишь в 1973 году в нью-йоркском «Новом журнале» (№ 110) Валерий Перелешин, по копии автографа, присланного из СССР^[45], опубликовал поэму-сказку Несмелова «Прощеный бес». Увы, публикация — хотя сказка принадлежит к числу шедевров Несмелова — погоды не сделала.

Но человеческая память живуча, да и «рукописи не горят», как сказал Михаил Булгаков и, как уже в наши дни уточнил Фазиль Искандер, «особенно хорошо они не горят, добавим мы, когда рукописи напечатаны». В сотнях библиотек и частных архивов хранились разрозненные комплекты газет и журналов со стихами и прозой Несмелова, у частных лиц сбереглись его автографы — так и не удалось выяснить, были ли хоть когда-то изданы стихотворения, во множестве извлеченные нами из архивов тех, кто некогда переписывался с Несмеловым — Лидии Хаиндровой, Петра Балакшина, Александра Якушева, «Юрки» (Е.А.Васильевой), причем, что важно отметить, это лучшие стихотворения Несмелова из числа не собранных в прижизненые сборники: по какой-то причине путь в печать в прежние годы им был заказан. Многое в публикациях прежних лет приходилось печатать записанным по памяти. К счастью, в нынешнем издании таких стихотворений нет, у всех есть хоть какой-то достоверный источник.

Со второй половины 1980-х годов интерес к творчеству Несмелова достиг высокой степени накала: его стихи изучаются, во всяком уважающем себя издании, будь то антология или энциклопедия, есть о нем хотя бы несколько строк. Его стихи переводятся на самые разные языки — от китайского до голландского. Однако издание такого объема, как нынешнее, предпринимается впервые.

Чего хотел от литературы сам Несмелов? Вот две цитаты.

«Всякий ищет свое, — думал я. — Собака кость с остатками мяса, мать удачи для сына, сын — славы. Безумная женщина, не замечая любви мужа, стремится к другой любви. А чего ищу я? Ничего. Я люблю только точно писать жизнь, как пишет ее художник-реалист. Я хотел бы, чтобы мой потомок, удаленный от меня бесконечно, прочитав написанное мною, подумал: «А ведь он дышал и чувствовал совсем так же, как дышу и чувствую я. Мы — одно!» И подумал бы обо мне, как о друге, как о брате. Но, Боже мой, чего же, в конце концов, я хочу? Не больше, не меньше, как бессмертия!»

Этими словами заканчивается рассказ Несмелова «Ночь в чужом доме»: напечатан он был в августе 1945 года, за несколько дней до советской оккупации. Случайно ли такие слова оказываются в жизни человека последними? Несмелов, хоть и офицер, но в первую очередь поэт, хотел бессмертия — творческого, разумеется.

Вторая цитата представляется более важной, последнюю строфу из этого стихотворения уже приводила в своей статье «Чураевский питомник» в 1968 году Ю.В.Крузенштерн-Петерец, и сама потом не могла вспомнить — откуда запомнились ей эти строки. Но стихи нашлись. Все в том же «Рубеже», полного комплекта которого по сей день не смогла собрать ни одна библиотека в мире.

ФОРМУЛА БЕССМЕРТИЯ

Трудно сказать — был ли Арсений Несмелов верующим человеком. Но обычной творческой ценой — ценой жизни — он бессмертие себе в русской литературе обеспечил.

СТИХОТВОРЕНИЯ^[46] [47]

СТИХИ (Владивосток, 1921)

ГОЛУБОЙ РАЗРЯД^[48]

Николаю Асееву

МАРШ^[49]

Е.В. Худяковской

УРОД

ОТВЕРЖЕННОСТЬ

АВАНТЮРИСТ^[50]

Борису Бета

ПИРАТЫ^[51]

Леониду Ещину

ИСТЕРИЧКА

Лирический репортаж

НЕВРАСТЕНИК

СЕСТРИЧКА^[52]

Покойнице

ПЕРЕД КАЗНЬЮ^[53]

Е. И. Гендлину

СПУТНИЦА^[54]

БУРЖУАЗКА

МОНГОЛ^[55]

РАНЕНЫЙ

ИЗГНАНИЕ^[56]

ОБРАЗ

МОРЕЛЮБЫ

ОБОРОТЕНЬ^[57]

Гению Маяковского

САМЦЫ

ГНИЛОЙ СТАРИЧОК

CMEPТЬ ГОФМАНА^[58]

Конспект поэмы

ПОЭТ^[59]

С. М. Третьякову

ДЬЯВОЛ

СКАЗКА^[60]

В БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ^[61]

НИ О ЧЕМ

МЯТЕЖНИЦА

Гению революции

ГНУС

УБИЙСТВО

ФЕЛЬЕТОНИСТ

РОМАН НА АРБАТЕ^[62]

ПОДРУГИ

ДАВНЕЕ

МАЛЕНЬКОЕ ЧУДО^[63]

МУЧЕНИК

Памяти друга

ВРАГИ

БРОНЗОВЫЕ ПАРАДОКСЫ^[64]

СТРАДАЮЩИЙ СТУДЕНТ

ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Рассказ в стихах

ШУТКА^[65]

Рассказ в стихах

УСТУПЫ (Владивосток, 1924)

ВОЛЯ

ЯЗЫКОВ^[66]

ЖЕРАР ДЕ НЕРВАЛЬ^[67]

МОРСКИЕ ЧУДЕСА^[69]

БЕССОННИЦЕ

ШЕСТЬ^[70]

В СКРИПКЕ

ВОЗМЕЗДИЕ

«Ты грозно умер, смерть предугадав…»^[71]

«Трудолюбивым поэтом…»^[72]

ДЕВУШКА

ТИШИНА^[73]

ПАРОВОЗ

СОЛДАТ^[74]

АНАРХИСТЫ^[75]

УРОК^[76]

БАНДИТ^[77]

ПАМЯТЬ^[78]

ОЖИДАНИЕ

ЛАМПА, ПОЛНОЧЬ

МОЖЕТ БЫТЬ, О

О НЕЖНОСТИ

ЛОСЬ^[79]

РАССКАЗ

КРОВАВЫЙ ОТБЛЕСК (Харбин, 1928)^[80]

От дней войны, от дней свободы

Кровавый отблеск в лицах есть.

А. Блок

У КАРТЫ^[81]

РАЗВЕДЧИКИ^[82]

Всеволоду Иванову

СОВА^[83]

СТИХИ О РЕВОЛЬВЕРАХ^[84]

ПАРТИЗАНЫ^[85]

БАЛЛАДА О ДАУРСКОМ БАРОНЕ^[86]

БРОНЕВИК^[87]

В ЛОМБАРДЕ^[88]

ВОСЕМНАДЦАТОМУ ГОДУ^[89]

БЕЗ РОССИИ (Харбин, 1931)

«Свою страну, страну судьбы лихой…»^[90]

«Хорошо расплакаться стихами…»

ПЕРЕХОДЯ ГРАНИЦУ^[91]

НА ВОДОРАЗДЕЛЕ

СПУТНИЦЕ

«В эти годы Толстой зарекался курить…»

«Женщины живут, как прежде, телом…»^[92]

«Всё чаще и чаще встречаю умерших… О нет…»^[93]

НОЧЬЮ

ПРИКОСНОВЕНИЯ

ПЕРЕД ВЕСНОЙ

ПЯТЬ РУКОПОЖАТИЙ^[94]

ГОЛОД^[95]

ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ^[96]

Вс. Иванову

ВСТРЕЧА ВТОРАЯ^[97]

Р.В.15^[98]

ТАЙФУН^[99]

В. Логинову

ЛЕОНИД ЕЩИН^[100]

«Ловкий ты и хитрый ты…»

РУЧНАЯ ВОЛЧИХА

«Я вспомнил Стоход…»^[101]

АГОНИЯ^[102]

М. Щербакову

ДВЕ ТЕНИ^[103]

«РУССКАЯ МЫСЛЬ»^[104]

«Так уходит море, на песке…»

О РОССИИ^[105]

БЕЛЫЙ ОСТРОВ^[106]

ЗА^[107]

Анне

МЫ

МАСТЕРСТВО

ИЗНЕМОЖЕНИЕ^[108]

ГРЕБНЫЕ ГОНКИ

ВПЕРЕД^[109]

УВЕРЕННОСТЬ

ПОЛУСТАНОК (Харбин, 1938)

«Уезжающий в Африку или…»^[110]

НИЩИЕ ДУХОМ

ЭПИЛЕПТИК

Всё настойчивее и громче…»

ПОНУЖАЙ^[111]

ЛОДОЧНИК^[112]

ИНТЕРВЕНТЫ^[113]

СТИХИ О ХАРБИНЕ^[114]

ПОХИТИТЕЛИ

ХУНХУЗ^[115]

ОКОЛО ЦИЦИКАРА^[116]

ПЕСНИ ОБ УЛЕНСПИГЕЛЕ^[117]

В.К. Обухову

В СОЧЕЛЬНИК

КАСЬЯН И МИКОЛА^[118]

БЕЛАЯ ФЛОТИЛИЯ (Харбин, 1942)

«Сыплет небо щебетом…»^[119]

«Ветер обнял тебя.Ветер легкое платье похитил…»^[120]

ЭНЕЙ И СИВИЛЛА (ИЗ ОВИДИЯ)^[121]

«Ушли квириты, надышавшись вздором…»^[122]

СОТНИК ЮЛИЙ^[123]

ХРИСТИАНКА^[124]

НЕРАЗДЕЛЕННОСТЬ^[125]

БЕАТРИЧЕ^[126]

ФЛЕЙТА И БАРАБАН

«Глаз таких черных, ресниц таких длинных…»

РАЗРЫВ^[127]

Ф.И. Кондратьеву

СНЫ

ВЕРОНАЛ

ПАМЯТЬ^[128]

27 АВГУСТА 1914 ГОДА^[129]

ПОДАРОК

СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ

ЭПИЗОД

В ЗАТОНУВШЕЙ СУБМАРИНЕ^[130]

В ЭТОТ ДЕНЬ^[131]

ЦАРЕУБИЙЦЫ^[132]

КОГО ВИНИТЬ

БОЖИЙ ГНЕВ^[133]

В НИЖНЕУДИНСКЕ^[134]

ЖЕНА^[135]

МОИМ СУДЬЯМ^[136]

ПОТОМКУ

ЦВЕТОК^[137]

ЛАМОЗА^[138]

В ЛОДКЕ^[139]

1. «Ночью думал о том, об этом…»^[140]

2. «Печью истопленной воздух согрет…»

НА РАССВЕТЕ

«День начался зайчиком, прыгнувшим в наше окно…»

ВЫСОКОМУ ОКНУ

ДАВНИЙ ВЕЧЕР

«Было очень темно. Фонари у домов не горели…»

ОТРЕЧЕНИЕ

БРОДЯГА

ОМУТ

ЭПИТАФИЯ^[141]

ДО ЗАВТРА, ДРУГ!

ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ

КНИГА О ФЕДОРОВЕ^[142]

РОДИНА^[143]

ТИХВИН

НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ^[144]

Наташе

РУССКАЯ СКАЗКА

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ПРИЖИЗНЕННЫЕ СБОРНИКИ^[145]

«Померкла туманная линия…»^[146]

ТАМ («Где гремели пушки…»)^[147]

НАД ПОЛЕМ («Тихий ветер шепчет над полями…»)^[148]

АВСТРИЕЦ(«У него почернело лицо…»)^[149]

«Скоро утро. Над люнетом…»^[150]

В ПОХОДЕ(«Эх! тяжела солдатская винтовка…»)^[151]

ВИНТОВКА № 572967 («Две пули след оставили на ложе…»)^[152]

НОВОБРАНЕЦ («Широк мундир английского солдата…»)^[153]

РОДИНЕ («Россия! Из грозного бреда…»)^[154]

ОДИН ИЗ МНОГИХ («Помнишь: вихрь событий…»)^[155]

БЕЖЕНКИ («В теплушке у жаркой печки…»)^[156]

ЛЮБОВНИЦА («Ах, я устала от этой скромной…»)^[157]

СПУТНИК («Ржаная краюха сытна…»)^[158]

ПРИКОСНОВЕНИЯ («Мои сады окружены пустыней…»)^[159]

ПОЮЩИЙ СНЕГ(«Падает белый снежок…»)^[160]

БЕЗБОЛЬ («Зачерпнуло солнце медным диском…»)^[161]

СОБАКОГЛАВЫЙ («Старинная керамика — амфора…»)^[162]

В СЕБЕ(«Проповедую строгую школу…»)^[163]

Николаю Асееву

ДЕВКА(«Изогнутая, выпячив бедро…»)^[164]

МОРСКИЕ (1–6)^[165]

ОСВИСТАННЫЙ ПОЭТ («Грехи отцов и прадедов грехи…»)^[166]

НА БЛЮДЦЕ («Облезлый бес, поджав копытца…»)^[167]

СЛУЧАЙ («Вас одевает Ворт или Пакэн?..»)^[168]

ДОСТОЕВСКИЙ («В углах души шуршит немало змей…»)^[169]

ЕВРЕЙКА («В вас — вечное. Вы знали Вавилон…»)^[170]

А.К.

«Я живу в обветшалом доме…»^[171]

КЛАДБИЩЕ НА УЛИССЕ («Подует ветер из проклятых нор…»)^[172]

«Ветки качались с усталым шумом…»^[173]

ЛЕГЕНДА О ДРАКОНЕ («Уже утрачено…»)^[174]

ЗА 800 ВЕРСТ («Гор обугленные горбы…»)^[175]

Легко обо мне подумай,

Легко обо мне забудь

Марина Цветаева

«Я одинок, без близких и друзей…»^[176]

САМОЕ ОБЫКНОВЕННОЕ («На Каланчевской пять, квартира три…»)^[177]

ТУМАН («Глухое «у-у» закинуто протяжной…»)^[178]

ГОЛУБАЯ КНЯЖНА («В отеле, где пьяный джесс…»)^[179]

«У причалов остроухий пинчер…»^[180]

ПОЛКОВОЙ ВРАЧ («Умирает ли в тифе лиса…»)^[181]

УЗОРЫ ПАМЯТИ («Я пишу рассказы…»)^[182]

«Льстивый ветер целует в уста…»^[183]

«Вышел в запас…»^[184]

СОН ПРО КОТА-МУРЛЫКУ («Ты любишь кошку, ласковый звереныш…»)^[185]

У лукоморья дуб зеленый,

Златая цепь на дубе том,

И днем и ночью кот ученый

Всё ходит по цепи кругом.

ПОСЛЕ ДОЖДЯ («Чем, мураш, застыв на пальце…»)^[186]

ВЕСЕННИЙ ДОЛЬНИК («Объективно ничтожны признаки…»)^[187]

Михаилу Щербакову

«Последний рубль дорог…»^[188]

ЗА РАЗРУБЛЕННЫЕ УЗЛЫ («Снова солнце обращает в воду…»)^[189]

ПРИЯТЕЛЬ («Загорел за лето на песке…»)^[190]

ОТХОД («Какой-то зверь, быть может, тигр…»)^[191]

МОЕМУ «УНДЕРВУДУ» («Традиции непреложны…»)^[192]

ТИХИЙ СОЧЕЛЬНИК («Как вечер тих, как вечер долог…»)^[193]

ЛЮБОВЬ («Сильный зверь о любви рычал…»)^[194]

ЛЮБОВЬ («Любовь — как в пропасть. С кручи от погони…»)^[195]

ЯСНОСТЬ («В этой комнате много солнца…»)^[196]

ДАВНО ЛИ? («Давно ли в форточку мороз…»)^[197]

НА ТОЙ ПОЛОВИНЕ ЛУНЫ («От той половины Луны…»)^[198]

ПОЛДЕНЬ («Золотые искры на коже…»)^[199]

КОЛДОВСТВО («Прислушалась — и отложила книгу…»)^[200]

КОНЧИНА («Карандашом по карте водит…»)^[201]

«На много лет, увы, я старше Вас…»^[202]

«День отошел. Отяжелевший, лег…»^[203]

«…Не случайно …Был намечен выбор…»^[204]

СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ («Хорошо на легких лыжах…»)^[205]

«Так развертывается пружина…»^[206]

НА ЗАДАННЫЕ РИФМЫ («Постукивая точным молоточком…»)^[207]

В КИТАЕ («Узкие окна. Фонарика…»)^[208]

ПЛАВУНЬЯ («Вытягиваясь, — в преломленьи струй…»)^[209]

У ПРЕДЕЛА («Изгнание, безвыходность…Пустое!..»)^[210]

«Свет зажжен. Журнал разрезан…»^[211]

ОРБИТА («Ты, молчаливый, изведал много…»)^[212]

ИЗ КИТАЙСКОГО АЛЬБОМА (I–III)^[213]

ФОРМУЛА БЕССМЕРТИЯ («Какой-то срок, убийственная дата…»)^[214]

ЗЕЛЕНОГЛАЗОМУ ВРАГУ («Так пощипывает холод…»)^[215]

ДЕСЯТИЛЕТНИМ(«Мне проследовать пора бы…»)^[216]

БЕЗ («Бестрепетность. Доверчивость руки…»)^[217]

МОЙ УДАР («Когда придет пора сразиться…»)^[218]

РАССТРЕЛЯННЫЕ СЕРДЦА («Выплывут из дальности муаровой…»)^[219]

СОЗРЕВШАЯ ОСЕНЬ («Окно откроем, и не надо…»)^[220]

И, напевая, вдохнул созревшую осень.

Уот Уитмен

ВОЗВРАЩЕНИЕ («Юноша, как яблоко, румян…»)^[221]

«Опустошен, изжеван, как окурок…»^[222]

ГРЯДА («Щетина зеленого лука…»)^[223]

«Над обрывом, рыж и вылощен…»^[224]

«Бывают золотые вечера…»^[225]

«С головой под одеяло…»^[226]

«Пустой начинаю строчкой…»^[227]

ЮЛИ-ЮЛИ («Мне душно от зоркой боли…»)^[228]

«Пусть одиночество мое сегодня…»^[229]

«Вниз уводят восемь ступеней…»^[230]

НАД МОРЕМ («…Душит мгла из шорохов и свиста…»)^[231]

«Лечь, как ложится камень…»^[232]

ИЗ ПОТЕРЯННОЙ ПОЭМЫ («… Двойную тяжесть мы с тобой несем…»)^[233]

МЫ СВЯТО ВЕРИМ В ТЕБЯ, РОССИЯ («Христос Воскресе! — Сквозь все тревоги…»)^[234]

ПОДВИГ («Обозный люд, ленив и беззаботен…»)^[235]

БЕДНОСТИ («Требуй, Бедность, выкупа любого…»)^[236]

ЗА ОКЕАН («Из русской беженки возвысясь…»)^[237]

Т.А.

«Сегодня я выскажу вам…»^[238]

ПИСЬМО («Листик, вырванный из тетрадки…»)^[239]

«Ходил поэт и думал: я хороший…»^[240]

ТЕНЬ («Весь выцветший, весь выгоревший. В этот…»)^[241]

ПРИЗРАКИ («Как недоверчиво и косо…»)^[242]

«Взвейтесь, соколы, орлами,

Поздно горе горевать».

Солдатская песня

СОСТЯЗАНИЕ БОГОВ (Глава из «Превращений» Овидия)^[243]

НОВОГОДНИЕ ВИРШИ («Говорит редактор важно…»)^[244]

С НОВЫМ ГОДОМ!.. («С Новым Годом! — глаза в глаза…»)^[245]

«Я люблю, поднявшись рано…»^[246]

«ТЫ» И «ВЫ» («Вода и небо. Море и песок…»)^[247]

В НОВОГОДНЕЕ ПЛАВАНЬЕ («От январской пристани опять…»)^[248]

СНЫ («Ночью молодость снилась. Давнишний…»)^[249]

СТРЕКОЗА И МУРАВЕЙ («Во дворе, перед навесом…»)^[250]

ПОСТРОЕЧНИКИ («Бороды прокурены…»)^[251]

НАША ВЕСНА («Еще с Хингана ветер свеж…»)^[252]

МОЛОДАЯ ВЕСНА («От натопленных комнат…»)^[253]

КАРПАТЫ («Карпатские горы, гранитное темя…»)^[254]

ДЫМЫ («Час восхода нелюдимый…»)^[255]

В КРЕМЛЕ («Глядят былого лики…»)^[256]

«Оправленный на гребнях в серебро…»^[257]

СЛЕПЕЦ («По улице, где мечутся авто…»)^[258]

В ЗАКАТНЫЙ ЧАС («Сияет вечер благостностью кроткой…»)^[259]

В СЕНТЯБРЕ («Сквозящий солнцем редкий березняк…»)^[260]

ВАГОНЕ(I–IV)^[261]

ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР («Вечер, ночь ли — длится, длится…»)^[262]

СТИХИ В ПИСЬМЕ («С Новым Годом!..Как большие льдины…»)^[263]

ЯНУСУ («Раз в году пишу стихотворенье…»)^[264]

ВСЁ РАВНО («Всё равно осталось жизни мало…»)^[265]

МОСКВА ПАСХАЛЬНАЯ… («В тихих звонах отошла Страстная…»)^[266]

КАК НА РОССИЮ НЕПОХОЖЕ («Объятый дымкою лиловой…»)^[267]

МУЖЕСТВА ТРЕБУЕТ ГОД… («Муза моя, возврати мне сегодня свободу…»)^[268]

(Из Овидия)

МИШКА-ВОРИШКА («В лесу гуляет Миша…»)^[269]

Танюше Серебровой

ТАЙФУН («Я живу под самой крышей…»)^[270]

МУХА. Рассказ в стихах («В осень, стонавшую глухо…»)^[271]

БОЖЬЯ ЕЛКА («Говорила богомолка…»)^[272]

СУВОРОВСКОЕ ЗНАМЯ («Отступать! — и замолчали пушки…»)^[273]

ИНАЯ ЛЮБОВЬ («Хорошо ли мы живем иль худо…»)^[274]

АНТИЧНЫЙ МОТИВ («Цезарь на Форуме статуи ставит любимым…»)^[275]

БЕЗ РОЗ («В граненый ствол скользнула пуля…»)^[276]

ГУМИЛЕВ («Прекрасен строгий образ Гумилёва!..»)^[277]

И так сладко рядить Победу,

Словно девушку, в жемчуга,

Проходя по дымному следу

Отступающего врага!

«Воскресенье. Кружку пива…»^[278]

СНЕЖНОЕ УТРО («Совсем не так: не пух, не пудра…»)^[279]

СТАРАЯ РИФМА («Есть два слова: счастье и участье…»)^[280]

ПРЕДВЕСЕННЕЕ («Всё розоватей, дымней…»)^[281]

РУССКАЯ, ШИРОКАЯ… («На столе большом, широком…»)^[282]

СТАРЫЙ ЗНАКОМЕЦ (I–VI)^[283]

НА СУНГАРИ. Из старой тетради («Диоген, дремавший в бочке…»)^[284]

РЕМЕСЛО ПОЭТА («Говорят о ремесле поэта…»)^[285]

СТАРЫЙ ДОМ («Крысы покидали дом недаром…»)^[286]

ВОЗМЕЗДИЕ («Я потерял тебя давным-давно…»)^[287]

ВСТРЕЧИ («У автобусной стоянки…»)^[288]

БРОНЗОВЫЙ ВОИН. Перед античной статуэткой («Ты знаками отличий удостоен…»)^[289]

ДЕД-МОРОЗ («Ты послушай, шалунишка славный…»)^[290]

Маленькому Игорю

ТРАЛЬЩИК «КИТОБОЙ» («Это — не напыщенная ода…»)^[291]

В ГОСТЯХ У ПОЛКОВНИКА («Люблю февраль, когда прибавит дня…»)^[292]

В ВАГОНЕ. Рассказ в стихах («В вагоне опускают полки…»)^[293]

О ДЕТСКОЙ МОЛИТВЕ («Мы молимся в битве…»)^[294]

НАЧАЛО КНИГИ («Живущие в грохоте зычном…»)^[295]

ПУШКИНСКИЙ МОТИВ («Поэтам часто говорят с укором…»)^[296]

Румяный критик мой,

насмешник толстопузый…

Пушкин

СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ (I–III)^[297]

Памяти строителей Харбина

ГЕРАНЬ («Вот послушай: осенью неранней…»)^[298]

Средь жизни, грустью сумерек объятой,

Поэт — ее хранитель и глашатай

Б. Пастернак

ДВАДЦАТАЯ ГОДОВЩИНА («Из зеленой воды поднималась рука золотая…»)^[299]

ПЬЯНЫЙ ВИЗИТЕР («У твоей звоню я двери…»)^[300]

ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ («Был яркий полдень. Обжигало…»)^[301]

ЧАСОВЩИК («Зимний день светил в окошке скупо…»)^[302]

ВЕЛИКИМ ПОСТОМ («Как говорит внимательный анализ…»)^[303]

ЖЕНА ГУСАРА («Говорит она, что ей тридцать лет…»)^[304]

О СТАРОМ МАСТЕРЕ («Не рыцарь, неловкий латник…»)^[305]

ОТ ДРУГА («Возле печки обветшалой…»)^[306]

Светлой памяти А.З. Белышева-Полякова

ТИХИЕ РАДОСТИ («Засунгарийские просторы…»)^[307]

НОВАЯ РИФМА («Ты упорен, мастеру ты равен…»)^[308]

НЕНАСТЬЕ («Золотая маньчжурская осень…»)^[309]

У ЧУЖОГО ОКНА («У приятеля свет в окне…»)^[310]

ПОЛГОДА («Вот полгода как мы расстались…»)^[311]

Памяти А.З. Белышева-Полякова

АЗИЯ И ЕВРОПА («Как двух сестер задумал их Господь…»)^[312]

СТАРЫЕ ПОГОНЫ («Сохранились у меня погоны…»)^[313]

СТАРИК («В газете и то и это…»)^[314]

ЗУБРЫ («Жили зубры в Беловежской пуще…»)^[315]

РАССКАЗ ОБ ОСАЖДЕННЫХ («Гезов («Е» произносите мягко)»)^[316]

КАК ПАРОХОД ОТ ПРИСТАНИ («В эту ночь…»)^[317]

УВОЗЯТ ЗИМУ («Дни о весне не лгут…»)^[318]

В ПОЛНОЧЬ («От фонаря до фонаря — верста…»)^[319]

РАКЕТА («Под всяческой мглой, под панцирем…»)^[320]

ГОД («Год прошел. Вновь над твоей могилой…»)^[321]

Памяти А.З. Белышева-Полякова

ВОЛХВЫ ВИФЛЕЕМА («Шел караван верблюдов по пустыне…»)^[322]

КЕША И ГОША («В городе волжском два друга жили…»)^[323]

В. Кибардину

«Пели добровольцы. Пыльные теплушки…»^[324]

РАССКАЗ О КАЗНЕННОМ РЕПОРТЕРЕ (1–7)^[325]

А.В. Петрову

Репортер Джон Гарвей, приговоренный к смерти за убийство миллионера Оскара Томпсона,

садясь на электрический стул, оправил складки своих франтовских брюк.

Из американской газеты

«Разве жизнь бывает тесна…»^[326]

АУКЦИОН («Проходит год хромающей походкой…»)^[327]

«Неужели не осилю смерти…»^[328]

НАЧАЛО ПРАВДЫ («Докачает, дотрясет, дотянет…»)^[329]

У последних дней, последней из тех застав,

Где начало трав

И начало правд.

Марина Цветаева

ПОЭМЫ

ТИХВИН (Повесть)^[330]

Посвящается П. Любарскому

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

ДЬЯВОЛИЦА^[331]

ДЕКАБРИСТЫ (Поэма)^[332]

ПСИЦА^[333]

ЧЕРЕЗ ОКЕАН (Поэма)^[334]

В 1922 году, в дни эвакуации Приморья остатками дальневосточной Белой Армии, несколько кадет, раздобыв крошечный парусно-моторный бот «Рязань», решили плыть на нем в Америку. Капитаном судна был избран случайно встреченный в порту боцман. Судно благополучно прибыло к берегам Северной Америки, установив рекорд наименьшего тоннажа для трансокеанского рейса. Как сообщает молва, жители города, в гавани которого кадеты бросили якорь, вынесли «Рязань» на берег и на руках, под звуки оркестров, пронесли по улицам.

ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ (Главы из поэмы)^[338]

НЕРОНОВ СЕСТЕРЦИЙ^[339]

ИСКУШЕНИЕ В ПУСТЫНЕ^[341]

Добро есть сохранение жизни живущим

и возвращение ее теряющим и потерявшим жизнь.

Н.Ф. Федоров

ТОТУ. Тропическая поэма^[342]

ПРОТОПОПИЦА (Поэма)^[343]

Виждь, слушателю: необходимая

наша беда, невозможно ее миновать.

Протопоп Аввакум

КАК ОНИ ПОЛАДИЛИ (Сказка о том, как Миша Топтыгин с лесником поссорился и как умная лиса помирила их)^[344]

ПРОЩЕННЫЙ БЕС (Поэма)^[345]

НАШ ПОДВИГ. Поэма о России^[346]

НИНА ГРАНИНА. Повесть о старом Харбине^[347]

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

ВСТРЕЧА^[348]

А.А. Агрову

ПРИЛОЖЕНИЕ^[349]

Поэмы, опубликованные под псевдонимом «Николай Дозоров»

ГЕОРГИЙ СЕМЕНA (Поэма)^[350]

ВОССТАНИЕ (Поэма)^[351]

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

ИЗ ФРАНСУА ВИЙОНА

СКАЗАНИЕ О ДИОМЕДЕ^[352]

ВОСПОМИНАНИЕ О СОТОВАРИЩАХ^[353]

ОБОСНОВАНИЕ ТЕКСТА

Настоящее издание представляет собой наиболее серьезную попытку собрать воедино не только всё значительное, что сохранилось из поэтического наследия Арсения Несмелова, но и лучшую часть его прозы. Подобного рода издание уже предпринималось Е.В. Витковским и А.В. Ревоненко в 1990 году: тогда в издательстве «Московский рабочий» увидела свет книга «Без Москвы, без России» — на пространстве в 464 страницы удалось разместить полный текст всех прижизненных поэтических сборников Несмелова (лишь первый был дан в сокращении), поэм, изданных при жизни автора отдельными книгами, почти сто стихотворений, не входивших в прижизненные сборники, а также еще три поэмы и десять рассказов. На тот момент издание было не только почти исчерпывающим, но и вполне достаточным для читающей аудитории; при тираже в 50 000 экземпляров, почти мгновенно разошедшемся, книга давала хорошее представление о масштабе дарования этого «забытого классика» литературы русского зарубежья. В том же году, лишь на несколько месяцев позже, в США (Орэндж, изд. «Антиквариат») Э. Штейн предпринял издание первого тома собрания сочинений Несмелова под заголовком «Без России», где фототипическим способом воспроизвел все прижизненные поэтические книги Митропольского-Несмелова-Дозорова — от поэтической части книги «Военные странички» (М., 1915) до сборника «Белая флотилия» (Харбин, 1942). К положительным качествам этого издания можно отнести полноту подобранного материала (в этот том вошел даже неудобочитаемый сборник «Только такие!», написанный «Н. Дозоровым» для прикладных нужд Всероссийской Фашистской Партии К. Родзаевского, чьим предисловием сборник был снабжен), к отрицательным — воспроизведение не только текста, но и всех опечаток первоизданий; кроме того, сборник «Кровавый отблеск» был воспроизведен по дефектному экземпляру — отсутствовала последняя страница со стихотворением «Восемнадцатому году». Научного аппарата издание было почти лишено. Второй том не только не вышел в свет, но и никогда не подготавливался. Между тем на сегодняшний день известно заметно больше «невошедшего» в прижизненные сборники, чем «вошедшего». Кроме того, единственная посмертная книга прозы Несмелова (Орэндж, 1987) включала только шесть рассказов, «Без Москвы, без России» разместила на своих страницах только десять рассказов (притом пять из них в этих изданиях пересекались) — а на сегодняшний день их разыскано уже более сотни. Наконец, на сегодняшний день полностью отыскана та часть несмеловского наследия, которая в сборнике «Без Москвы, без России» печаталась в записях, сделанных по памяти читателей. В настоящем издании все тексты взяты либо из первопубликаций, либо из автографов, либо из иных — не менее надежных источников. Критический отбор стихотворений проводился в самой малой степени, поэтому в разделе «Невошедшего» читатель найдет много стихотворений, написанных на заказ: к Новому году, к Пасхе и т. д., — однако стремление достигнуть реальной полноты издания перевесило соблазн выбросить из книги два-три десятка этих откровенно слабых вещей.

За помощь, оказанную в процессе подготовки издания, продлившемся более 37 лет, составители приносят благодарность Ольге Бакич, Петру Балакшину, Михаилу Бибинову (Рокотову), Елене Васильевой (Юрке), Диао Шаохуа, Борису Дьяченко, Ерасту Индриксону, Владимиру Кокшарову, Ольге Кольцовой, Вадиму Крейду, Виктору Кудрявцеву, Надежде Мальцевой, Георгию Мелихову, Вячеславу Нечаеву, Иннокентию Пасынкову, Валерию Перелешину, Патриции Полански, Григорию Расторгуеву, Анатолию Ревоненко, Роману Сефу, Вячеславу Сечкареву, Льву Турчинскому, Лидии Хаиндровой, Яну-Паулу Хинрихсу, Амиру Хисамутдинову, Алексею Чернышеву, Николаю Щеголеву.

Примечания

1

«Антология поэзии Дальнего Востока», Хабаровск, 1967: публикация включала пять стихотворений, три из которых были сокращены цензурой.

(обратно)

2

Позднее И.Н. Пасынков сомневался в дате, но одно утверждал точно: это не могло произойти позднее декабря того же года, когда вся группа сидевших в камере ушла по этапу.

(обратно)

3

Письмо к С.И. Ражеву. Впервые полностью опубликовано в книге: А. Несмелов. «Без Москвы, без России». М., 1990.

(обратно)

4

Там же.

(обратно)

5

В справке очевидная опечатка: «1989».

(обратно)

6

Раиса Стоколяс. Жена и дочь Арсения Несмелова. Документальный очерк. Верхняя Пышма, 2001, с. 32–33.

(обратно)

7

ЦГВИА СССР, ф. 490, оп. 1, д. 90-896.

(обратно)

8

Письмо к П.П. Балакшину от 1 марта 1936 г.

(обратно)

9

Письмо к П.П. Балакшину от 15 мая 1936 г.

(обратно)

10

См. т. 2 наст. изд. — воспоминания Несмелова «О себе и о Владивостоке».

(обратно)

11

Несмелов ошибается, называя апрель: спустя десять лет его подвела память.

(обратно)

12

Музыка В. Евзерова.

(обратно)

13

Цит. по: Валерий Перелешин. Об Арсении Несмелове. Альманах «Ново-Басманная, 19». М., 1990, с. 665.

(обратно)

14

Цит. по автографу.

(обратно)

15

Валерий Перелешин. Об Арсении Несмелове, с. 666.

(обратно)

16

См.: Без Москвы, без России, с. 178–180.

(обратно)

17

«Рубеж», 1935, № 38.

(обратно)

18

«ЛучАзии», 1937, № 2.

(обратно)

19

«Луч Азии», 1937, № 7.

(обратно)

20

«Дальневосточное обозрение», 1920, 14 ноября.

(обратно)

21

См. факсимиле письма к Якушеву, где речь идет о футуристах во Владивостоке: «Асеев в своей книге очень извратил все» («Рубеж», 1995. Владивосток, № 2/864, с.244).

(обратно)

22

Слова Ивана Елагина, уроженца Владивостока, проведшего детство в Харбине.

(обратно)

23

Т. е. романа «На западном фронте без перемен» (1929) — в 1932 году, когда «Возрождение» опубликовало рецензию Голенищева-Кутузова на «Багульник», роман Ремарка был еще свежим явлением литературной жизни Европы.

(обратно)

24

Вероятно, речь все же идет о второй родной дочери поэта, а не о падчерице — дочери Анны Кушель (р. 1924).

(обратно)

25

Тираж его, по воспоминаниям Ю.В.Крузенштерн-Петерец, приближался к двум с половиной тысячам экземпляров.

(обратно)

26

Нет уверенности, что это псевдоним одного лишь Несмелова: в 1924 году в Харбине вышло «Собрание сочинений Валентина Дмитриевича Гри» (наст. фам. — Григоросуло).

(обратно)

27

Из письма Н.Щеголева к автору этих строк (без даты, 1970 год).

(обратно)

28

Записано В. Перелешиным по памяти.

(обратно)

29

Эта книга — не вымысел: в Харбине в 1931 году вышел поэтический сборник доктора А.А.Жемчужного «Холодные зори».

(обратно)

30

В.А. Перелешин. Об Арсении Несмелове, с. 666.

(обратно)

31

Возрождение, 1968, № 204.

(обратно)

32

В. Перелешин. Ук. соч., с. 668–669.

(обратно)

33

«Континент», 1982, № 34.

(обратно)

34

Н.А.Гаммер обозначен как «издатель» на книге стихотворений Несмелова «Без России» (1931).

(обратно)

35

Харбинский грек, производивший «почти русскую» водку; фамилию его традиционно произносили с ударением на последнем слоге.

(обратно)

36

Борис Юльский (род.1911/12) был арестован тогда же, когда и Несмелов, но, согласно выданной по запросу Ли Мэн справке, в 1950 году бежал из магаданского лагеря, после чего его судьба неизвестна.

(обратно)

37

Даже если стихотворение существовало, разыскать его не удалось: оно могло быть и не опубликовано.

(обратно)

38

Современная китайская наука толкует это слово как «длинный остров» — протоки на Сунгари к северу от Харбина несколько таких островов действительно образуют.

(обратно)

39

Ольга Бакич. Русская история. «Новый журнал» 2000 г., № 219, с.38.

(обратно)

40

Уроженец Москвы, немец; в течение второй мировой войны жил в Шанхае, издавал журнал «XX век».

(обратно)

41

Ошибка: несомненно, имеется в виду яхт-клуб, располагавшийся на Пристани (район Харбина).

(обратно)

42

«Рубеж», Владивосток, № 2/864, с.344 (Владивосток, 1995).

(обратно)

43

В беседе с писателем Владимиром Шорором, от которого и получены эти сведения.

(обратно)

44

См. его известное письмо А.И.Солженицыну (написанное совместно с Эльдаром Шенгелая), ЛГ, 1990, № 43, — логичное завершение его творческого пути, ибо пламенные стихи о Сталине этот автор печатал еще в Шанхае в 1941 году.

(обратно)

45

Копия была прислана Перелешину автором этих строк, получившим эту копию от Лидии Хаиндровой, в свою очередь, автограф поступил к ней вместе с письмом от Несмелова еще в 1940 году.

(обратно)

46

Условные сокращения

А — журнал «Арс» (Владивосток)

ВР — журнал «Воля России» (Прага)

ВС — журнал «Вольная Сибирь» (Прага)

ВСт — Арсений Митропольский. Военные странички. М., 1915

ГР — газета «Голос Родины» (Владивосток)

ДО — газета «Дальневосточное обозрение» (Владивосток)

ЛА — журнал «Луч Азии» (Харбин)

НА — газета «Наша армия» (Омск)

П — журнал «Понедельник» (Шанхай)

Р — журнал «Рубеж» (Харбин)

РО — журнал «Русское обозрение» (Пекин)

РОВ — Арсений Несмелов. Рассказы о войне. Шанхай, 1936

Ру — газета «Рупор» (Харбин)

СВ — журнал «Сунгарийские вечера» (Харбин)

СГ — газета «Серебряный голубь» (Владивосток)

СО — журнал «Сибирские огни» (Новониколаевск — Новосибирск)

Ф — журнал «Феникс» (Шанхай).

(обратно)

47

Как и у прочих поэтов эмиграции, начавших творческий путь до того, как они покинули Россию, сборники Несмелова образуют две группы — российские и зарубежные. Перебираясь в Харбин в июне 1924 года, Несмелов взял с собой лишь несколько экземпляров сборника «Уступы» (о чем не единожды упоминает в мемуарах). Поэтому стихотворения, повторяющиеся в российских и эмигрантских сборниках Несмелова, прошли своеобразную «редактуру памяти», особенно стихотворения его первой книги. Три стихотворения из сборника «Стихи» (Владивосток, 1921) и шесть из сборника «Уступы» (Владивосток, 1924) повторены в сборниках поэта в следующей пропорции: семь в сборнике «Кровавый отблеск» (Харбин, 1929), одно в сборнике «Полустанок» (1938) и одно в сборнике «Белая флотилия» (1942). Мы даем стихотворения по тексту первой публикации, в комментариях указывая — изменилось оно в последующей публикации или нет. Первые публикации стихотворений, вошедших в прижизненные сборники, не указываются, кроме тех случаев, когда это имеет какое-либо значение для биографии автора.

(обратно)

48

Голубой разряд (1–5). Николай Асеев — Николай Николаевич Асеев (1889–1963), ровесник Несмелова, который, печатаясь с 1908 года, успел к 1921 году уже выбиться в мэтры — особенно по меркам Владивостока; объединяло Несмелова с Асеевым также и фронтовое прошлое. О периоде их знакомства подробно см. в воспоминаниях Несмелова «О себе и о Владивостоке» (т.2 наст. изд.).

(обратно)

49

Марш. Е. В. Худяковская (1894–1988) — вторая (гражданская) жена Несмелова, мать его дочери Н.А. Митропольской (1920–1999). Проставленное под стихотворением слово «Тюрьма», видимо, обозначает место написания стихотворения, но при каких обстоятельствах и в какой тюрьме побывал автор до 1921 года — не выяснено.

(обратно)

50

Авантюрист. Борис Бета (наст. имя и фам. Николай Васильевич Буткевич; 1895–1931) — поэт, участник Первой мировой войны, во Владивостоке жил в 1920–1922 гг.; поздней перебрался в Харбин, затем в Шанхай, откуда в 1924 году уехал в Европу; умер в Марселе. Бенвенуто — Бенвенуто Челлини (1500–1571) — знаменитый итальянский скульптор, ювелир, писатель. Велодог — револьвер с очень коротким стволом из числа «дамских», т. н. «револьвер для защиты велосипедистов от собак».

(обратно)

51

Пираты. Леонид Ещин — Леонид Евсеевич Ещин (1897–1930), поэт, автор единственного поэтического сборника «Стихи таежного похода», Владивосток, 1921. Друг Несмелова и персонаж нескольких его рассказов.

(обратно)

52

Сестричка. Обращено по всей видимости, не к кому-то из членов семьи Митропольских, а к медицинской сестре, с которой Митропольский был знаком на фронте. Перепечатывалось автором многократно; впервые появилось в печати в газете «Дальневосточная трибуна» (1920, 28 ноября); без посвящения вошло в сборник «Кровавый отблеск». Сморгонь — городок на северо-востоке Белоруссии, место военных действий во время Первой мировой войны. Штакор 25 — т. е. штаб корпуса 25, полицейской ротой при котором Митропольский командовал после ранения на австрийском фронте в 1915 году.

(обратно)

53

Перед казнью. Это шестистишие также перепечатывалось авторами многократно: впервые оно появилось в газете «Голос родины» (1920, 11 декабря); позднее вошло в сборник «Кровавый отблеск» под заголовком «Убийство» (с незначительными разночтениями). Е. И. Гендлин — Евгений Исаакович Гендлин (1890-?) член РСДРП с 1904 г., окончил Гарвардский университет. После революции работал в советском посольстве в США, по возвращении в СССР — в Госиздате. Автор книги «Записки рядового революционера» (М.-Л., 1926). В 1931 г. арестован, отбывал срок в Соловецких лагерях, где общался с П.А. Флоренским. После освобождения (1941 г.) работал в Карелии. Дальнейшая судьба неизвестна.

(обратно)

54

Спутница. Впервые — в газете «Дальневосточная трибуна» (1921, 30 января), позднее без разночтений — в сборнике «Кровавый отблеск».

(обратно)

55

Монгол. «Капитана» (или «капитан») на разговорном русско-китайском диалекте Дальнего Востока — любой белый человек. «Шанго» — слово из того же диалекта, означающее «хорошо»; как отмечает Несмелов в воспоминаниях «Наш тигр» (т. 2 наст. изд.), этого слова нет ни в китайском, ни в русском языке.

(обратно)

56

Изгнание. «…Как у предка, сельского попа» — фамилия «Митропольский» — священническая. «То ли дело нашего Безпута…» — Безпут (совр. Беспута) — название четырех притоков Оки, сливающихся в один близ Каширы.

(обратно)

57

Оборотень. Впервые — во владивостокском журнале «Юнь» (1921, № 1). Посвящено В.В. Маяковскому (1893–1930). Давая аннотацию к журналу «Юнь», владивостокская газета «Голос Родины» (1921, 6 апреля) писала: «В стихотворном отделе очень удачно стихотворение «Оборотень» Арсения Несмелова, характеризующее «гений» Маяковского. Этот «гений» очень метко изображен в образе бизона…» С Маяковским Несмелов был в знаком Москве, о чем в часто вспоминал, всегда подчеркивая, что «Маяковский меня не любил».

(обратно)

58

Смерть Гофмана (I–IV). В стихотворении имеется в виду поэт-символист Виктор (Виктор-Бальтазар-Эмиль) Викторович Гофман (1884–1911), незадолго до смерти уехавший в Париж, «где в состоянии внезапного психического расстройства» кончает жизнь самоубийством. Смерть Гофмана вызвала множество некрологов, «мифологизировалась» легенда о «сгоревшем поэте», «жертве вечерней» и т. д.» (А.В. Лавров, «Русские писатели 1800–1917», М., 1992, т.1. с.660).

(обратно)

59

Поэт. С. М. Третьяков — Сергей Михайлович Третьяков (1892–1937), поэт, в 1919–1922 годах жил и широко печатался во Владивостоке. «Вы “Паузой” закончили урок…» — имеется в виду сборник стихотворений Третьякова «Железная пауза» (Владивосток, 1919).

(обратно)

60

Сказка. «Я шел по трущобе, где ходи…» — ходя (искаж. кит. «ходи») — прозвище китайцев среди русских на Дальнем Востоке; в данном контексте «ходи» — приказчик.

(обратно)

61

В беспредельность. Отклик на это стихотворение (например, на «Чувствуют ужас погонь…» и т. д.) мы находим в посвященном Несмелову стихотворении дальневосточного поэта Владимира Силлова (1902–1930, расстрелян в СССР): оно не только содержит ряд образов, заимствованных у раннего Несмелова, но и свидетельствует о том, что престиж Несмелова на «дальневосточном Парнасе» был действительно высок.

Арсению Несмелову

1920

Цит. по: О. Петровская, В. Силлов. Зрачки весны. Фудзядян (т. е. Харбин), 1921 г.

(обратно)

62

Роман на Арбате. В первой публикации («Дальневосточная трибуна», 1921, 20 февраля) датировано 1915 г. Однако у Несмелова обилие автографов одного и того же стихотворения с разными датами делает любую авторскую датировку сомнительной.

(обратно)

63

Маленькое чудо. В восьмой строке, по-видимому, пропущено слово.

(обратно)

64

Бронзовые парадоксы (1–4). «Мой пароль — картавящий Петроний / (Не Кромвель, не Лютер, не Эразм)…» — т. е. не авторы позднего Возрождения (XVI–XVII веков), а писатель античности. Петроний в данном случае — Гай Петроний Арбитр (ум. 66 по Р.Х.), автор «Сатирикона», настольной книги Несмелова; ему отчасти посвящена поэма «Неронов сестерций».

(обратно)

65

Шутка (I–III). Этуаль (франц.) — звезда (здесь — «звезда панели»). Кавас (или же кабас) — нечто вроде вампира, чей интерес направлен не на живых людей, а на покойников (см. в рассказах русско-французского писателя Якова Николаевича Горбова (1896–1982), последнего мужа И.В.Одоевцевой). Откуда слово попало к Несмелову — выяснить не удалось.

(обратно)

66

Языков. Николай Михайлович Языков (1803–1846) — русский поэт; последние годы жизни провел в параличе (поставленный ему диагноз был «сухотка спинного мозга»). «И пью рубиновую малагу!..» — в стихотворении «Ницца приморская» (1839) Языков писал о Ницце: «Здесь есть и для меня три радостные блага: / Уединенный сад, вид моря и малага». Тем же годом датировано стихотворение «Малага» («В мои былые дни…»). Языкову принадлежит несколько десятков стихотворений о различных винах и разнообразных сортах пива.

(обратно)

67

Жерар де Нерваль. Жерар де Нерваль (1808–1855) — французский поэт и прозаик; покончил с собой, повесившись в парижском переулке(возможно, был убит).

(обратно)

68

Я жду (фр.).

(обратно)

69

Морские чудеса. С минимальными разночтениями повторено в сборнике «Полустанок».

(обратно)

70

Шесть. С минимальными разночтениями повторено в сборнике «Белая флотилия».

(обратно)

71

«Ты грозно умер, смерть предугадав…». Нет сомнений, что стихотворение посвящено памяти Николая Гумилева (1886–1921), расстрелянного большевиками. «…смерть предугадав» — отсылка к стихотворению Н. Гумилева «Рабочий» («Он стоит пред раскаленным горном…»).

(обратно)

72

«Трудолюбивым поэтом…». С пунктуационными разночтениями повторено в сборнике «Полустанок».

(обратно)

73

Тишина. Палы — места, где трава выгорела или была выжжена; на Дальнем Востоке корейцы специально выжигают вершины малых сопок, разводя на них съедобный папоротник (орляк).

(обратно)

74

Солдат. С незначительными разночтениями повторено в сборнике «Кровавый отблеск».

(обратно)

75

Анархисты. «в охлаждаемую смесь кислот… / вливают глицерин» — описана технология получения пироксилина, любимого взрывчатого вещества анархистов начала ХХ века.

(обратно)

76

Урок. Ранее — в лит-худ. журнале «Фиал» (Харбин, 1921, № 1), с посвящением Борису Бета (см. примеч. к ст-нию «Авантюрист» — в сб. «Стихи»).

(обратно)

77

Бандит. С незначительными разночтениями повторено в сборнике «Кровавый отблеск». Веблей — здесь т. н. «револьвер Шерлока Холмса» — шестизарядный, модели 1893 года; в различных модификациях официально находился на вооружении Британской армии с 1887 по 1957 год (см. «Стихи о револьверах» в сб. «Кровавый отблеск»).

(обратно)

78

Память. Первая публикация Несмелова в СО (1924, № 1); в рецензии на сборник «Уступы» о ней тепло отозвался главный редактор журнала, поэт и прозаик Вивиан Итин.

(обратно)

79

Лось. Без разночтений повторено в сборнике «Кровавый отблеск».

(обратно)

80

На обложке книги дата «1928», на самом деле сборник вышел осенью 1929 года. Об искажении взятого к книге эпиграфа из стихотворения А. Блока «Рожденные в года глухие» подробно см. предисловие к наст. изд.

(обратно)

81

У карты. «12 000» — как и в других местах, у Несмелова для понимая и звучания стиха цифры следует читать как слова, в данном случае — «двенадцать тысяч».

(обратно)

82

Разведчики. Вс. Иванов — Иванов Всеволод Никанорович (1888–1971), поэт и прозаик; в 1920 г. через Корею эмигрировал в Харбин, где, несмотря на эмигрантское положение и антикоммунистические статьи, воспринимался как советский резидент. В феврале 1945 год вернулся в СССР, репрессирован не был. Оставил пространные и до сих пор целиком не изданные воспоминания, в которых рассказывает о периоде до эмиграции и после нее, тщательно обходя сам факт своего пребывания в Китае.

(обратно)

83

Сова. Верк (нем.) — отдельное фортификационное укрепление, входящее в состав крепостных сооружений и способное вести самостоятельную оборону. Оссовец (правильнее Осовец) — крепость (и деревня) в Гродненской губернии (ныне в Ломжиньском воеводстве, Польша), на Волыни, многократно переходившая в годы Первой мировой войны от русских войск к противнику и наоборот. Верден — город во Франции на реке Маас, место кровопролитнейшего сражения во время Первой мировой войны.

(обратно)

84

Стихи о револьверах (1–6). «…с капризником автоматом» — т. е. с револьвером, имеющим не ручную, а автоматическую подачу патронов. Велодог, веблей, маузер — разновидности револьверов времен Первой мировой войны, по описанию Несмелова — т. н. маузер калибра 7,7.

(обратно)

85

Партизаны. Валерий Перелешин писал в воспоминаниях «Об Арсении Несмелове» («Ново-Басманная, 19», М., 1990, с.666): «Он угадал, например, смысл японской интервенции в Сибири и понял, что целью вмешательства была вовсе не борьба с коммунизмом. В его «Партизанах» речь идет о защите русской земли от захватчика, и поэт перевоплощается в партизана вообще — будь то белого, будь то красного».

(обратно)

86

Баллада о Даурском бароне. Опубликовано в СССР (СО, 1927, № 5). Даурский барон — барон Роман Федорович Унгерн фон Штернберг (1886–1921), «черный барон» легенд и песен времен гражданской войны. Легенда о том, что Унгерн вместе с любимым вороном появляется в песках пустыни Гоби как призрак, возникла в эмигрантской печати в 1924 году. Урга — прежнее название Улан-Батора.

(обратно)

87

Броневик. Неоднократно печаталось фрагментами (в том числе и в СССР). «Каппель» — бронепоезд Белой гвардии, названный по имени главкома Восточного фронта Владимира Оскаровича Каппеля (1883–1920), одного из соратников А.В. Колчака (присвоившего Каппелю чин генерал-лейтенанта), умершего от обморожения еще до выдачи Колчака в Иркутске. «Цубо!» (кит.) — «Уходи!» (тж. «Пошли!»).

(обратно)

88

В ломбарде. «…от генеральской анненской звезды» — орден Св. Анны, учрежденный в память дочери Петра I Анны (сестры будущей императрицы Елизаветы Петровны) в 1735 г. в Германии, появился в России в 1742 году; просуществовал до 1919 года (сохранился приказ А.И. Деникина о награждении орденом Св. Анны III степени «английской службы лейтенанта Рейдли Сиднея» от 5 января 1919 года); звезда полагалась лишь к первой степени этого ордена, отчего и слова Несмелова: «От генеральской…». «…и в запыленной связке их — Владимир» — орден Св. Владимира был учрежден в 1782 году по случаю двадцатилетия царствования Екатерины II и просуществовал до переворота 1917 года; особенность его заключалась в том, что кавалер ордена Св. Владимира никогда не должен был снимать его знаки; в табели знаков отличия стоял сразу после ордена Св. Георгия; орден Св. Владимира был наградой, с самого момента его учреждения дававшейся исключительно за заслуги и выслугу лет — отсюда и пренебрежение Несмелова. «…Белеет грозный крест Победоносца» — орден Св. Георгия Победоносца официально был учрежден в 1769 году, однако с 1855 года награждение орденом Св. Георгия IV степени за выслугу лет было прекращено, вместо него офицерам и генералам стали выдавать именно орден Св. Владимира с соответствующей надписью (отсюда противопоставление орденов Св. Владимира и Св. Георгия). М.И. Кутузов в качестве «первого кавалера» известен как первый кавалер всех четырех степеней этого ордена. «Солдатский» георгиевский крест («Святой Егорий») был учрежден в 1807 году, иногда его называли также Георгиевским крестом V степени; с 1856 года солдатский Георгиевский крест также получил IV степени. Н.И. Гумилев действительно был удостоен Георгиевского креста двух степеней. Несмелов не делает разницы между офицерским и солдатским орденами Св. Георгия.

(обратно)

89

Восемнадцатому году. «…В броневике, что сделан из углярки, / Из Омска труп умчали егеря» — имеется в виду В.О.Каппель (см. прим. к стихотворению «Броневик») и броневик, позднее получивший его имя. «…проскачешь ты в году…» — стихотворение оборвано сознательно, хотя младшие современники Несмелова склонны были читать недостающую часть строки как «сороковом». Какое прочтение на самом деле подразумевал автор — установить не удалось.

(обратно)

90

«Свою страну, страну судьбы лихой…». Райский, Вера — герои романа И.А. Гончарова «Обрыв» (1870). Хорь — персонаж рассказа И.С. Тургенева «Хорь и Калиныч» (1847). Саводники — имеются в виду учебники В.Ф. Саводника (1874–1940) «Краткий курс русской словесности с древнейших времен до конца XVIII века» (1913) и «Очерки по истории русской литературы XIX века» (1906), служившие основным пособием для изучения русской литературы в гимназиях, позднее — в средней школе до конца 20-х годов XX в. Дьякон Ахилла — один из героев романа Н.С. Лескова «Соборяне» (1872).

(обратно)

91

Переходя границу. Об обстоятельствах перехода Несмеловым границы между СССР и Китаем в мае 1924 года см. воспоминания «Наш тигр» и «О себе и о Владивостоке» во втором томе данного издания.

(обратно)

92

«Женщины живут, как прежде, телом…». «…Ездившим в Лефортово на «"Б"…» — маршрут юного кадета Арсения Митропольского с Арбата, где жила его семья, в Лефортово, где находился Второй Кадетский корпус, описан совершенно точно, причем в данном случае «Б» — не обозначение маршрута троллейбуса (как в наше время) и даже не трамвая; в те времена по Садовому кольцу под этой литерой ходил маршрут конки. «Темная Немецкая» (ныне Бакунинская) — улица, которую нужно было пересечь, чтобы затем через Яузу попасть в Лефортово; знаменита в основном как место рождения А.С. Пушкина.

(обратно)

93

«Всё чаще и чаще встречаю умерших… О, нет…». О героях этого стихотворения подробно см. в предисловии.

(обратно)

94

Пять рукопожатий. В стихотворении точно обозначен возраст собеседника лирического героя стихотворения: 16 лет. «Но не в Константиновское…» — имеется в виду Константиновское артиллерийское училище; в 1807 году был сформирован Дворянский волонтерный корпус для краткого военного обучения дворян, достигших 16-летнего возраста; в 1859 году корпус был переименован в училище, с 1894 года именовался Константиновским артиллерийским училищем.

(обратно)

95

Голод. «Американец поглядел в упор…» — вероятно, намек на Герберта Уэллса, чью книгу «Россия во мгле» Несмелов несколько раз изругал в русской харбинской печати.

(обратно)

96

Встреча первая. Вс. Иванов — см. примеч. к стих. «Разведчики» (сб. «Кровавый отблеск»).

(обратно)

97

Встреча вторая. Василий Казанцев — историческое лицо; более подробных данных найти не удалось. Кожанка — плоская кожаная фляга.

(обратно)

98

Р.В. 15. Название радиопередатчика, которым была оснащена советская радиостанция в Хабаровске, ведшая русское вещание на весь Дальний Восток. Регулярное вещание началось в 1927 году. «Созданный позднее радиоцех осуществлял связь с самыми отдаленными районами края от Камчатки до Сахалина, хабаровскую радиостанцию слышали в Чите, Якутске и даже в Японии, Китае и Новой Зеландии. Радио Хабаровска давало в эфир не только информационные, но и литературные передачи, для чего к его работе были привлечены актеры местного театра. Осенью 1927 г. на улицах города были установлены первые громкоговорители» (цит. по: Хабаровский край и Еврейская автономная область: Опыт энцикл. геогр. словаря. — Хабаровск, 1995. С.38).

(обратно)

99

Тайфун. В. Логинов — Василий Степанович Логинов (1891–1945 или 1946) — поэт и прозаик; печатался с 1908 года, с 1923 года жил в Харбине. Автор книги стихотворений «Створа триптиха» (Харбин, 1935).

(обратно)

100

Леонид Ещин. О поэте Леониде Ещине см. примеч. к стих. «Пираты» (сб. «Стихи»). «…генерала Молчанова» — военные архивы подтверждают, что Ещин действительно был его адъютантом; Молчанов Викторин Михайлович (1886–1975) — полковник армии А.В. Колчака, командир Ижевской отдельной стр. бр. 2-го Уфимского артиллерийского корпуса. С июля 1919 года — начальник Ижевской дивизии. В 1919 году получил ранение в бою под деревней Хараузное Читинской губ. В 1920 году командир 3-го стрелкового корпуса. В том же году произведен атаманом Г. Семеновым в генерал-лейтенанты, однако снял с себя этот чин в Приморье. В ноябре 1921 года участвовал в освобождении Хабаровска (т. н. «Волочаевские дни»), в феврале его армия потерпела поражение под Волочаевской. Позднее жил в Корее и Маньчжурии, с 1928 года до конца жизни — в США. «Мару» — составная частица в названии почти любого японского судна, особенно транспортного, здесь употреблено вместо слова «корабль». Макленка — маленькая пушка (прим. А. Несмелова).

(обратно)

101

«Я вспомнил Стоход…». Стоход — река на Волыни (близ Луцка), на которой во время Первой мировой войны шли кровопролитные сражения русских и австрийских войск.

(обратно)

102

Агония. М. Щербаков — Щербаков Михаил Васильевич (ок.1890–1956) — поэт и прозаик. В начале 1920-х годов служил во Владивостоке в правительственном учреждении и редактировал «Крестьянскую газету», а также монархический «Русский край». За два дня до вступления во Владивосток Красной Армии, т. е. 24 октября 1922 года, отбыл на пароходе «Лейтенант Дыдымов» в составе большой флотилии с 10 000 беженцами на борту в Шанхай, куда прибыл 7 декабря 1922 года; много лет жил в Шанхае, занимался журналистикой, издал две поэтических книги: «Vitraux» (Йокогама, 1923) и «Отгул» (Шанхай, 1944). После войны уехал во Вьетнам, откуда как французский гражданин был эвакуирован. Страдал психическим расстройством, покончил с собой. «…Сильный, державный, на страх врагам!..» — парафраза подлинных слов государственного гимна Российской империи «Боже, царя храни!» на слова В.А. Жуковского; в общепринятом тексте: «Боже, царя храни./ Сильный, державный,/ Царствуй на славу, на славу нам./ Царствуй на страх врагам,/ Царь православный./ Боже, Царя, Царя храни». «…как бег "Штандарта"» — «Штандарт» — традиционное название императорского корабля в Российской империи, в память первого корабля Балтийского флота «Штандарт» (построен в 1703 г.), наименованного в честь изменения российской геральдики после выхода к Балтийскому морю (двуглавый орел на царском штандарте прежде держал в лапах и клюве карты трех русских морей, а с 1703 года — четырех: Белого, Каспийского, Азовского и Балтийского). Когда в 1727 г. по приказу Екатерины I специальная комиссия проверяла состояние судов, «Штандарт» было решено вытащить на берег и отреставрировать. Но корпус его уже был поврежден настолько, что при попытке поднять корабль тросами его буквально перерезали на части. Старый «Штандарт» был разобран с указом «В память его имени, которое Его Величеством Петром I было дано, заложить и сделать новый». Имя «Штандарт» давали с тех пор только царским яхтам. В данном случае — построенная в 1909 году любимая яхта Николая II, на которой семья царя проводила много времени в Финском заливе, пока яхта не потерпела крушение в прибрежных шхерах. «…От коронации до Тобольска» — коронация Николая II Москве 14 мая 1896 г.; 2 марта 1917 года Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила Александровича. Последний также подписал Манифест об отречении от престола. С 9 марта по 14 августа 1917 года бывший император и члены его семьи содержались под арестом в Царском Селе. В Петрограде усиливается революционное движение, и временное правительство, опасаясь за жизнь царственных арестантов, решило перевезти их в Тобольск. Здесь режим заключения был легче, члены царской семьи вели размеренную жизнь. После октябрьской революции, 30 апреля 1918 года узников перевезли в Екатеринбург, где в ночь на 17 июля 1918 года бывший император, его жена, дети, оставшиеся при них доктор и слуги были расстреляны чекистами. «…Милюков из газеты «Речь»…» — Милюков Павел Николаевич (1859–1943) — историк и политический деятель, лидер кадетской партии, главный редактор газеты «Речь» — печатного органа кадетов. «…Вильгельм усатый» — Вильгельм II (1859–1941), германский император и прусский король в 1888–1918 годах. «…на Дворцовом поле» — т. е. на Марсовом поле в Санкт-Петербурге. «…Кто-то в Женеве пиво пил» — В.И. Ленин находился в Женеве, в частности, осенью 1905 года во время объявления манифеста 17 октября. «…Мужу в Ливадии посадовничать» — после отречения от престола Николай II действительно хотел остаться жить в России в качестве частного лица; в Ливадии (Южный берег Крыма) располагалась одна из летних резиденций царской семьи. «…Если бы нечисть не принесло, / Запломбированную в вагоне…» — как сообщает Д. Волкогонов, «В своих воспоминаниях известный государственный и политический деятель Германии Эрих Людендорф, «военный мозг нации», писал: "Помогая Ленину поехать в Россию (через Германию из Швейцарии в Швецию — Д.В.), наше правительство принимало на себя особую ответственность. С военной точки зрения это предприятие было оправдано. Россию нужно было повалить"». (Д. Волкогонов, «Ленин», М. 1994, т.1. с. 198–199). «В запломбированном вагоне» Ленин выехал из Цюриха 27 марта 1917 года; с разрешения немецких властей через Штутгарт, Франкфурт-на-Майне, Берлин и Зосниц пересек Германию, 30 марта того же года Ленин прибыл в Швецию. Из нейтральной Швеции до русской границы и до Петрограда «вождь» ехал уже вполне цивильно. Родзянко — Родзянко Михаил Владимирович (1859–1924), российский общественный деятель, один из лидеров партии октябристов, монархист, крупный помещик, депутат III и IV Государственных дум. С 1911 — председатель Думы. «…Только сегодня, назавтра — поздно» — парафраза слов Ленина, якобы произнесенных им перед октябрьским переворотом 1917 года.

(обратно)

103

Две тени. «…Что ворон-де не пойман, / Что вороненок взят» — парафраза слов Емельяна Пугачева из главы 8 «Истории Пугачева» А.С. Пушкина: «Пугачева привезли прямо на двор к графу Панину, который встретил его на крыльце, окруженный своим штабом. — Кто ты таков? — спросил он у самозванца. — Емельян Иванов Пугачев, отвечал тот. — Как же смел ты, вор, назваться государем? — продолжал Панин. — Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно), я вороненок, а ворон-то еще летает». «…Другая в сонный Смольный» — Смольный институт благородных девиц (в Санкт-Петербурге) был основан Екатериной II в 1764 году в Воскресном женском монастыре. Просуществовал до 1917 года. Один из флигелей его действительно пользовался дурной репутацией: на рубеже XIX–XX веков «благородные воспитанницы Смольного безумно боялись даже днем подходить к пустующему, наглухо закрытому флигелю института, где по ночам был неоднократно замечен плавно скользящий призрачный силуэт» (газ. «Тайная власть», 1999, № 5). С 25 октября 1917 года по 10 марта 1918 года Смольный институт служил резиденцией Совета народных комиссаров во главе с Лениным, которого Несмелов называет (как здесь, так и в иных произведениях) «наркомом». «Пепиньерка» — воспитанница учебного заведения, которая готовилась в наставницы.

(обратно)

104

«Русская мысль». В данном случае русский ежемесячный журнал, выходивший в 1880–1918 годах в Москве. «…пишет о Муйжеле» — Муйжель Виктор Васильевич (1880–1924), русский прозаик-бытописатель. «…Темнооких не пугает Ленских» — в данном случае не только персонаж «Евгения Онегина», но и второстепенный поэт Владимир Ленский (Абрамович; 1877–1937), о котором, в частности, писал К. Чуковский в статье «Третий сорт».

(обратно)

105

О России. «Ты близок мне, гигант четырехтрубный!» — СССР первоначально состояла из четырех республик (Российской, Украинской, Белорусской и Закавказской).

(обратно)

106

Белый остров. Стихотворение основано на реальном факте: Соломон Август Андрэ (1854–1897), шведский инженер и полярный исследователь, в 1897 предпринял первую попытку достичь Северного полюса на воздушном шаре; экспедиция закончилась трагически. Лишь через тридцать три года норвежское судно «Братвог» обнаружило последний лагерь Андрэ на скованном льдами острове Белом (отсюда название стихотворения) в архипелаге Шпицбергена. Тела воздухоплавателей, их дневники и фотопленки были доставлены на родину.

(обратно)

107

За. Анне — т. е. Анне Александровне Кушель, гражданской жене поэта в Харбине.

(обратно)

108

Изнеможение. Анаглиф — стереоскопическое цветное изображение.

(обратно)

109

Вперед. «Что паровоза — милый паровоз! — / Не обскакать паршивцу жеребенку…» — парафраза строк С.А. Есенина из стихотворения «Сорокоуст» (1920): «А за ним / По большой траве / как на празднике отчаянных гонок,/ Тонкие ноги закидывая к голове,/ Скачет красногривый жеребенок <…> И за тысячи пудов конской кожи и мяса / Покупают теперь паровоз».

(обратно)

110

«Уезжающий в Африку или…». Эпиграф — Евангелие от Матфея, 14:29. Целебес — прежнее название о. Сулавеси в Индонезии.

(обратно)

111

Понужай. Понужай (сиб.) — холод, принуждающий человека двигаться, ибо иначе человек замерзает насмерть.

(обратно)

112

Лодочник. Ср. с рассказом Несмелова «За рекой» (см. т. 2 наст. изд.).

(обратно)

113

Интервенты. Как и перепечатанное с небольшими разночтениями в этом же сборнике стихотворение «Морские чудеса» (см. сб. «Уступы»), относится к владивостокскому периоду творчества поэта: первая публикация его (по словам самого Несмелова, которые подтверждены de visu) имела место в газете «Голос родины» от 4 марта 1920 года под заголовком «Соперники». По утверждению автора, это первое стихотворение, появившееся в печати под псевдонимом «Арсений Несмелов» (см. в воспоминаниях «О себе и о Владивостоке», т. 2 наст. изд.). В наши дни во время американо-югославского конфликта превратилось в популярную песню (в тексте песни ключевая строка была изменена: «Югославский солдат и английский матрос»).

(обратно)

114

Стихи о Харбине (I–III). Современная китайская историческая наука не считает принятую в российской историографии дату основания Харбина (1898) датой именно основания современного города, — впервые упоминается (как поселение) в китайской документации в 1864 году; однако для русских эмигрантов в Харбине факт основания Харбина как железнодорожного центра Маньчжурии возле КВЖД никогда не подвергался сомнению; строился город под руководством русских инженеров, но рабочими на его строительстве были по преимуществу китайцы. «Назовем — Харбин…» — современная китайская наука возводит название города к маньчжурскому словосочетанию, означающему «длинный остров» (т. е. такой, каким видится на карте).

(обратно)

115

Хунхуз. Хунхуз (букв. «краснобородый») — разбойник. Иногда для устрашения обывателей хунхузы красили бороды в красный цвет, отсюда и название.

(обратно)

116

Около Цицикара. Цицикар — маньчжурский город; построен в 1691 году к северу от западной ветки КВЖД, в 359 км от Харбина. В Цицикаре Несмелов периодически жил в 1925–1928 годах. Довольно мрачное его описание содержится в главе VI поэмы «Нина Гранина».

(обратно)

117

Песни о Уленспигеле (1–5). Несмелов использует не основную, прижившуюся в России форму имени национального героя Фландрии (Уленшпигель, букв. «зеркало совы»), но приближенную к оригинальной нидерландской, — так же, как и имя его спутника «Ламме Гоодзак» вместо привычного» «Гудзак». В. К. Обухов — Василий Константинович Обухов (1905–1949), харбинский поэт и прозаик, автор сборника стихотворений «Песчаный берег» (Харбин, 1941). Вильгельм Оранский (1533–1584) — деятель нидерландской революции, первый глава независимых Нидерландов. Герцог Альба — Альварес де Толедо Фернандо, герцог Альба (1507–1582), испанский полководец, правитель Нидерландов в 1567–1573. Пытался подавить Нидерландскую революцию.

(обратно)

118

Касьян и Микола. «И раз в четыре года…» — День Св. Касьяна отмечается Православной церковью 29 февраля (старого стиля), в високосные годы. Строго говоря, православная церковь отмечает в этот день память не только преподобного Кассиана Римлянина (ум.435), основателя монастырей в Галлии и борца с несторианами, но и преподобного Кассиана, затворника и постника Печерского, жившего в XII столетии. В народном календаре 29 февраля — т. н. «Касьян-немилостивый», «святой злопамятный, недоброжелательный, отчего его и праздновали раз в 4 года. В этот день и накануне прекращались работы» (»Российский историко-бытовой словарь», М., 1999, С.188); отсюда и сюжет стихотворения. Ср. также: «…у русских широко распространена легенда о путешествии Касьяна и Николая к Богу в рай, во время которого им повстречался мужик, увязивший свой воз посреди дороги. В ответ на просьбу помочь вытащить воз Касьян отказывает мужику, мотивируя отказ боязнью испачкать свои одежды и в грязном виде предстать перед Богом. Николай же, не говоря ни слова, помогает мужику. В раю Бог оценил по достоинству поступок Николая, а в поведении Касьяна усмотрел лукавство, отчего и определил Касьяну быть именинником один раз в четыре года, а св. Николаю два раза в год — за его доброту». (Русский праздник. Иллюстрированная энциклопедия. СПб, 2001. С. 222).

(обратно)

119

«Сыплет небо щебетом…». По свидетельствам современников, Несмелов долго колебался в выборе названия для поэтического сборника, оказавшегося в его жизни последним; в результате сделанного окончательно выбора именно этодвенадцатистишие стало в книге заглавным.

(обратно)

120

«Ветер обнял тебя. Ветер легкое платье похитил…». «Галатею изваял Пракситель» — статуя в Ватикане (прим. А. Несмелова).

(обратно)

121

Эней и Cивилла (Из Овидия). Этот отрывок представляет собой свободное переложение отрывка из четырнадцатой главы «Метаморфоз» Овидия, выполненный, однако, не гекзаметром (как в оригинале), а пятистопным анапестом с чередованием мужских и женских рифм. Для сравнения приводим перевод того же места у Овидия (строки 120–154):

(Перевод С.В. Шервинского)

(обратно)

122

«Ушли квириты, надышавшись вздором…». Всё стихотворение построено на образах романа Генриха Сенкевича «Камо грядеши» (1896). Квириты (от названия города Куры или от сабинского слова curis — «копье». Современная этимология — от co-viri-om — «собрание, сообщество людей») — члены городского римского общественного собрания. Ростры (от лат. rostrum — «нос корабля») — речь идет об ораторской трибуне, расположенной возле римского Форума. После 338 г. до Р.Х. там был выстроен помост, украшенный носами кораблей, захваченных консулом Гаем Мением в морском бою с жителями Антия, — отсюда название. Нимфея — правильнее нимфей (греч. numjaion — святилище нимф) — в античной архитектуре святилище, посвященное нимфам. Субура (иначе Субурра) — наиболее многолюдный римский квартал. В карнифицине — здесь: в застенке, на месте, предназначенном для пыток. У Несмелова ошибочно «в корнифицине»; видимо, по памяти он спутал должность палача с именем Корнифиция — политика, поэта, современника Катулла. Субура (иначе Субурра) — наиболее многолюдный римский квартал. В таберне — т. е. в помещении, в лавке; отсюда позднее слово «таверна». Авентин — один из «семи холмов», на которых построен Рим; отделен от прочих долиной. «Священный огнь на Вестином престоле» — Веста — богиня домашнего очага и огня, горевшего в нем, покровительница государства. В храме Весты не было статуи — ее место занимал огонь, считавшийся вечным и являвшийся воплощением богини. Угасший огонь был дурным предзнаменованием для государства и мог быть разожжен только путем трения древесных палочек.

(обратно)

123

Сотник Юлий. Эпиграф — из «Деяний апостолов» (XXVII, 1; вторая половина первого стиха). После того, как расположенный к Павлу судья решил отправить его из Кесарии в Рим, «отдали Павла и некоторых других узников сотнику Августова полка, именем Юлию». Как пишет «Библейская энциклопедия», «Свое внимание к Павлу Юлий проявил еще на пути, когда корабль около острова Мальты сел на мель, а корма разбивалась силою волн и «воины согласились было умертвить узников», чтобы кто-нибудь не выплыл и не убежал. В это время «сотник, желая спасти Павла, удержал их от сего намерения», и велел умеющим плавать первым броситься на землю, прочим же спасаться, кому на досках, а кому на чем-нибудь от корабля, и таким образом все спаслись на землю» (Деяния, XXVII, стихи 41–44). (М., 1891, С. 812). О дальнейшей судьбе сотника в Библии сказано, что путь «до Аппиевой площади и трех гостиниц» (Деяния, XXVIII, 15) он проделал с большими остановками, а когда путники пришли в Рим, «то сотник передал узников военачальнику, а Павлу позволено жить особо с воином, стерегущим его» (там же, стих 16). О «плахе в Риме» (упомянутой в последней строке стихотворения) Библия умалчивает, временем мученической кончины апостола считается 67 или 68 год по Р.Х., но это уже сведения традиционного Предания, а не Библии. Калиги — походная обувь римских воинов, сандалии с кожаными чулками; толстая подошва укреплялась острыми гвоздиками, нога поверх чулка переплеталась ремнями сандалий. Сагум — короткий плащ римских воинов.

(обратно)

124

Христианка. «Рогах фарнезского быка» — Несмелов путает античную казнь (привязывание преступников, в том числе христиан, к рогам разъяренного быка) и известную скульптурную группу «Фарнезский бык», обнаруженную в Риме при раскопках терм Каракаллы.

(обратно)

125

Неразделенность. Трианон — дворец, построенный для Марии-Антунетты, жены Людовика XVI и королевы Франции, в северо-западной части Версаля. «…Вот этот скандинавский дворянин» — имеется в виду шведский дипломат Ханс Аксель фон Ферзен (1755–1810), фаворит Марии-Антуанетты. Один из современников (аноним) записал в 1779 году в дневнике: «Всё самое блестящее и роскошное впитывало сердце этой кокетки [королевы], и, по словам многих очевидцев, граф Ферзен, швед, полностью захватил сердце королевы. Королева…была просто сражена его красотой. Это действительно заметная личность. Высокий, стройный, прекрасно сложен, с глубоким и мягким взглядом, он на самом деле способен произвести впечатление на женщину, которая сама искала ярких потрясений». После того, как молва приписала Ферзену отцовство одного из детей Марии-Антуанетты, почел за благо отбыть в Америку, однако во время Французской революции приехал во Францию и пытался организовать бегство приговоренной королевы. Сохранились письма королевы к Ферзену от 1791–1793 годов, последнее письмо было передано из замка Консьержери 16 октября 1793 года, в ночь накануне казни королевы. Сам Ферзен, после шведской революции 1809 года и отречения от престола Густава IV, действительно был обвинен в заговоре и растерзан толпой.

(обратно)

126

Беатриче. Вторым проводником Данте в «Божественной комедии» (после Вергилия) становится именно Беатриче, появляющаяся в ХХХ главе «Чистилища». Позднейшие комментаторы идентифицировали возлюбленную Данте с Беатриче Портинари, которая умерла в 25-летнем возрасте во Флоренции в 1290 году. Исторически она — первая юношеская любовь Данте, воспетая в «Новой жизни».

(обратно)

127

Разрыв. Ф. И. Кондратьев, которому посвящено стихотворение, — лицо неустановленное.

(обратно)

128

Память. «Пржемышль, Казимеж, Развадов, / Бои на Висле и на Сане…» — автор перечисляет места сражений Первой мировой войны: в первой строке перечислены польские города, во второй упомянуты реки Висла, на которой стоит Варшава, и ее приток Сан. «И более ужасный гром…» — т. е. гром начала Второй мировой войны, начавшийся именно с раздела Польши Гитлером и Сталиным.

(обратно)

129

27 августа 1914 года. В заглавие стихотворение вынесена подлинная дата отбытия на фронт одиннадцатого гренадерского Фанагорийского полка, в составе которого находился и А.И. Митропольский. Брестский вокзал (в Москве) — ныне Белорусский.

(обратно)

130

В затонувшей субмарине. Стихотворение представляет собой развернутый ответ на стихотворение Николая Гумилева «Волшебная скрипка».

(обратно)

131

В этот день. Неодобрительное стихотворение о февральской революции, приведшей в конце концов к октябрьскому перевороту; вызвало раздраженные отклики в эмигрантской печати. Кроки — наброски рисунка или чертежа, здесь в значении «черновики». «…В этот день маршировали к Думе / Первые восставшие полки!» — 28 февраля 1917 года градоначальник Петрограда А.П. Балк и его приближенные на полуразбитом автомобиле были доставлены в помещение Государственной думы. «…В этот день… одни городовые / С чердаков вступились за режим!..» — министр внутренних дел, А.Д. Протопопов писал: «27 февраля утром я хотел пройти к брату своему, С.Д. Протопопову, на Калашниковскую наб, д. 30. Идти было трудно. Дойдя до Ямской ул., д. 12, я зашел к портному Ивану Федоровичу Павлову, где оставался до вечера. От него я узнал, что полиция, переодетая в солдатскую форму, занимает верхние этажи домов, стреляя из ружей и пулеметов» (цит. по: Н. Голь. Первоначальствующие лица. СПб, 2001, С. 413) «…В этот день садился где-то Ленин / В свой запломбированный вагон» — см. примеч. к ст. «Агония» (сб. «Без России»).

(обратно)

132

Цареубийцы. «Нет, давно мы ночами злыми / Убивали своих царей» — автор неожиданно привлекает внимание читателя к тому, что до убийства Николая II (в 1918 году) были убиты Петр III (в 1762 году), Павел I (в 1801 году), Александр II (в 1881 году) — не говоря о временах более давних.

(обратно)

133

Божий гнев. Конкретный сюжет стихотворения ни с чем достоверно не идентифицируется.

(обратно)

134

В Нижнеудинске. В конце декабря 1920 года в Нижнеудинске поезд адмирала А.В. Колчака был взят под стражу чехами. 4 января 1920 года по просьбе своих министров Колчак передал права «Верховного правителя» генералу А.И. Деникину. Вечером 15 января в составе эшелона чехословацкого полка вагон с адмиралом прибыл в Иркутск и в тот же день глава французской военной миссии генерал Жанен отдал приказ выдать Колчака эсеровскому Политцентру в обмен на беспрепятственный проезд союзнических отрядов и иностранных военных миссий по Байкальской магистрали. Затем адмирал был передан большевистскому ревкому. С приближением к Иркутску отступавших с боями на восток белогвардейских частей генерала Войцеховского Иркутский РВК получил секретное распоряжение В.И. Ленина о ликвидации Колчака. В 5 часов утра 7 февраля 1920 года адмирал А.В. Колчак вместе с главой своего правительства В.Н. Пепеляевым был расстрелян на берегу реки Ушаковки. Трупы были спущены в прорубь на Ангаре вблизи места впадения в нее Ушаковки. По имеющимся данным, именно в армии Колчака Митропольский-Несмелов получил чин поручика; образ «Адмирала» возникает в его поэзии и прозе многократно.

(обратно)

135

Жена. «Он чертыхался. Жил еще Арбатом…» — т. е. герой стихотворения вспоминает эпизоды неудачного восстания юнкеров осенью 1917 года, в котором принимал участие и сам Митропольский. Сведения о первой жене Митропольского отрывочны; дочь поэта от второй жены, Е.А. Худяковской, смутно вспоминала только, что имя первой жены отца было Лидия.

(обратно)

136

Моим судьям. Отжену (одновременно укр. и церк. — слав.) — отгоню.

(обратно)

137

Цветок. «…Одной маранки дело разбирал» — мараны (исп. Marranos, от араб. maran alha — проклятый; у евреев «анусим», т. е. отпавшие от веры по принуждению) — в Испании в Средние века так назывались евреи, официально принявшие господствующую религию (сначала мусульманство, потом христианство), но втайне сохранившие веру своих отцов; впоследствии название это было распространено и на мавров, подобным образом обратившихся в христианство.

(обратно)

138

Ламоза. Ламоза — в китайском просторечии «русский». Русские дети в Маньчжурии часто попадали в китайские семьи и воспитывались в них, однако кличка «ламоза» обычно так и оставалась с ними на всю жизнь. На северо-востоке Китая русских и сейчас называют ламозами.

(обратно)

139

В лодке. «… Юнкер Шмитт хотел из пистолета…» — полуцитата из стихотворения Козьмы Пруткова «Вянет лист. Проходит лето./ Иней серебрится… / Юнкер Шмидт из пистолета / Хочет застрелиться».

(обратно)

140

«Ночью думал о том, об этом…». См. в разделе стихотворений, не вошедших в сборники, прим. к стихотворению «Ясность».

(обратно)

141

Эпитафия. Желтоводная река — Сунгари, река, на которой стоит Харбин (вода в реке насыщена лессовой взвесью).

(обратно)

142

Книга о Федорове. Федоров Николай Федорович (1828–1903), русский мыслитель-утопист, создатель философии «общего дела» (таковым общим делом, по Федорову, должно стать полное воскрешение всех когда-либо живших на земле людей). Среди учеников Федорова более других известен К.Э. Циолковский, из числа живших в Харбине ученых и поэтов — Николай Сетницкий (1888–1937), писавший под множеством псевдонимов, но в поэзии известный как Яков Кормчий. Под «Книгой о Федорове» Несмелов мог иметь в виду какую-то книгу последнего, либо одну из книг А.К. Горского (1886–1943), жившего в Москве, но печатавшегося в Харбине под псевдонимом Горностаев. Вероятнее всего, имеется в виду книга Н.А. Сетницкого и А.К. Горского «Смертобожничество» (Харбин, 1926), или один из очерков (всего вышло 4, все в Харбине) А.К. Горского «Николай Федорович Федоров и современность» (1928–1933; очерки вышли под псевдонимом А. Остромиров).

(обратно)

143

Родина. Ранее — Р. 1930, № 1 (без названия; первое стихотворение цикла под названием «Из цикла “Память”»). «…почти через двенадцать лет» — возможно, имеется в виду дата отъезда из Москвы (март 1918 года). Между тем описывает Несмелов, по всей видимости, не Москву, а Тихвин (см. одноименную поэму и примечания к ней, а также стихотворение, помещенное следом за данным), так что стихотворение может быть отнесено и к 20-м годам.

(обратно)

144

Новогодняя ночь. Фабльо — короткая сатирическая повесть во французской средневековой литературе.

(обратно)

145

Стихотворения этого раздела даются в порядке приблизительно восстанавливаемой хронологии их написания — с помощью дат на письмах, к которым прилагались автографы, или по первым публикациям. Публикация, по которой печатается текст, указывается после названия. Многие стихотворения этого раздела впервые перепечатываются в современном издании, некоторые публикуются впервые по автографам.

(обратно)

146

«Померкла туманная линия…». Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к журналу «Нива» на 1914 год. Т. II, май — август.

(обратно)

147

Там («Где гремели пушки…»). ВСт. «Чемодан» — на солдатском разговорном языке — название самых больших германских снарядов.

(обратно)

148

Над полем («Тихий вечер шепчет над полями…»). ВСт.

(обратно)

149

Австриец («У него почернело лицо…»). ВСт. Вшистко едно (польск.) — всё равно.

(обратно)

150

«Скоро утро. Над люнетом…». ВСт. Люнет — здесь: воен. небольшое укрепление над окопом.

(обратно)

151

В походе («Эх! тяжела солдатская винтовка…»). ВСт. Полукрупка — пшеничная мука первого (не высшего) сорта.

(обратно)

152

Винтовка № 572967 («Две пули след оставили на ложе…»). НА. 1919, 3 октября. Горки — в данном случае, вероятно, неидентифицируемый населенный пункт в Уральском регионе; Ялуторовск — город к югу от Тюмени; Шмаково — вероятно, село Кетовского района Курганской области (иначе Шмаковка), близ тракта Ирбит-Камышлово; Ирбит — город к востоку от Екатеринбурга, севернее Тюмени.

(обратно)

153

Новобранец («Широк мундир английского солдата…»). НА. 1919, 27 октября. Хлиб — т. е. хлипок.

(обратно)

154

Родине («Россия! Из грозного бреда…»). НА. 1919, 31 октября.

(обратно)

155

Один из многих («Помнишь: вихрь событий…»). ГР. 1920, 6 ноября.

(обратно)

156

Беженки («В теплушке у жаркой печки…»). ГР. 1920, 6 ноября.

(обратно)

157

Любовница («Ах, я устала от этой скромной…»). Источник неизвестен. Печ. по вырезке из владивостокской газеты периода существования ДВР (из собрания А. В. Ревоненко). Плющиха — улица в Москве.

(обратно)

158

Спутник («Ржаная краюха сытна…»). ДО. 1921, 6 марта.

(обратно)

159

Прикосновения («Мои сады окружены пустыней…»). РО. 1921, № 8-10, август-сентябрь; в составе цикла «В сумерках».

(обратно)

160

Поющий снег («Падает белый снежок…»). РО. 1921, № 8-10, август-сентябрь; в составе цикла «В сумерках».

(обратно)

161

Безболь («Зачерпнуло солнце медным диском…»). РО. 1921, № 8-10, август-сентябрь; в составе цикла «В сумерках».

(обратно)

162

Собакоглавый («Старинная керамика — амфора…»). РО. 1921, № 8-10, август-сентябрь; в составе цикла «В сумерках». Св. Христофор жил в III веке, пострадал около 250 года; по преданию, святой первоначально имел красивую наружность, но, желая избегнуть соблазнов для себя и окружающих, просил Господа дать ему безобразное лицо, что и исполнилось; на старинных картинах нередко изображался с песьей головой.

(обратно)

163

В себе («Проповедую строгую школу…»). А. 1921, № 6, 27 ноября. Шола — вяленая или копченая рыба у народов Восточной Азии. Ниобея (правильнее — Ниоба) — в греческой мифологии дочь малоазийского царя Тантала, жена царя Фив Амфиона. Гордая своими детьми (наиболее распространенное в мифах число детей Ниобеи — семеро сыновей, семеро дочерей), смеялась над богиней Лето, у которой их было только двое — Аполлон и Артемида. В отмщение Аполлон и Артемида поразили стрелами всех детей Ниобеи; от горя Ниобея окаменела и была превращена Зевсом в скалу, источавшую слезы.

(обратно)

164

Девка («Изогнутая, выпячив бедро…»). СГ. 1922, 1 марта.

(обратно)

165

Морские (1–6). СГ. 1922, 1 марта.

(обратно)

166

Освистанный поэт («Грехи отцов и прадедов грехи…»). СГ. 1922, 1 марта.

(обратно)

167

На блюдце («Облезлый бес, поджав копытца…»). Ру. 1922, 21 апреля.

(обратно)

168

Случай («Вас одевает Ворт или Пакэн?..»). Ру. 1922,23 апреля. Ворт, Чарльз Фредерик (1825–1895) — основатель парижского дома моды, просуществовавшего до 1945 г.; в конце XIX — начале XX века был поставщиком русского Императорского двора. Пакэн — Пакен Исидора (1869–1936), первая женщина среди модельеров высшего класса, получившая орден Почетного легиона; работала также для русского императорского двора; глава известной парижской фирмы дамских мод, основанной в 1892. В 1920 отошла отдел. В 1954-м имя фирмы было продано в Англию.

(обратно)

169

Достоевский («В углах души шуршит немало змей…»). СВ. 1923, тетрадь 1-я, март.

(обратно)

170

Еврейка («В вас — вечное. Вы знали Вавилон…»). СВ. 1923, тетрадь 1-я, март.

(обратно)

171

«Я живу в обветшалом доме…». Вставлено в текст воспоминаний «О себе и о Владивостоке» (см. т. 2. наст. изд.). Прижизненная публикация неизвестна. Впервые — в составе воспоминаний во владивостокском альманахе «Рубеж» (1995, № 2/864). «Костер» — книга стихотворений Н. Гумилева (1918).

(обратно)

172

Кладбище на Улиссе («Подует ветер из проклятых нор…»). Впервые — в составе воспоминаний во владивостокском альманахе «Рубеж» (1995, № 2/864). Прижизненная публикация неизвестна. В сражении при Чемульпо 8 февраля 1904 году крейсер «Варяг» получил тяжелые повреждения, 33 человека погибло. В память о Чемульпинском сражении установлен памятник близ Владивостока на морском кладбище (куда в 1911 г. были перевезены из Кореи останки погибших).

(обратно)

173

«Ветки качались с усталым шумом…». Прижизненная публикация неизвестна. Прислано Е.А. Васильевой (ум. 1979), более известной под псевдонимом «Юрка», — детской писательницей, у которой с Несмеловым был довольно продолжительный роман около 1929–1930 годов; к ней обращена значительная часть его лирики этого периода. На автографе неизвестной рукой проставлено: «Владивосток, 192?».

(обратно)

174

Легенда о драконе («Уже утрачено…»). СО. 1927, № 3. Позднее печаталось и в эмиграции; известна харбинская публикация (Р. 1930 № 38), оставшаяся недоступной для составителей, но были, очевидно, и другие. В частности, Е.Ф. Индриксон по памяти записал текст этого стихотворения, где «Янцзе» было заменено на правильное «Янцзы». Приводим последнюю строфу стихотворения по записи Е.Ф. Индриксона:

(обратно)

175

За 800 верст («Гор обугленные горбы…»). ВР. 1927, № 11–12. Название не совсем понятно, поскольку стихотворение обращено к Марине Цветаевой, а 800 верст с натяжкой можно толковать разве что как расстояние от Владивостока до Харбина; возможна, впрочем, и связь с поэтическим сборником Цветаевой «Версты», о чем см. ниже. Во времена переписки с Несмеловым (видимо, недолговременной) в конце двадцатых годов Цветаева жила во Франции, откуда до Дальнего Востока — существенно больше, чем 800 верст (и даже больше, чем 8 000 верст, если вкралась опечатка). Эпиграф — из стихотворения М. Цветаевой «Идешь, на меня похожий…» (3 мая 1913 г.). «Звонят ли в Москве колокола?..» — ср. у Цветаевой: «У меня в Москве — колокола звонят…» в стихотворении «У меня в Москве — купола горят…» (№ 5 из цикла «Стихи к Блоку», 7 мая 1916 года) из сборника «Версты» (М., 1922). Бухта Улисс, возле которой жил Несмелов в 1923 году, расположена к югу от Владивостока.

(обратно)

176

«Я одинок, без близких и друзей…». Приложено к письму от 26 августа 1927 года (РГАЛИ, фонд № 2475 /журнал «Звено»/, опись 1, е.х. 334). Прижизненная публикация неизвестна. Впервые — «Новый журнал» (№ 200, сент. 1995).

(обратно)

177

Самое обыкновенное («На Каланчевской пять, квартира три…»). Впервые — «Новый журнал» (№ 200, сент. 1995). Прижизненная публикация неизвестна.

(обратно)

178

Туман («Глухое “у-у”закинуто протяжной…»). Р (вырезка с пометкой «1928», номер не установлен).

(обратно)

179

Голубая княжна («В отеле, где пьяный джесс…»). Автограф (архив И.А. Якушева). Прижизненная публикация неизвестна. Впервые — «Рубеж» (1995, № 2). Джесс — т. е. джаз. Прэнсесс (фр.) — т. е. княжна. Чосен-банк — большой банк в Харбине. «И с Рюриком общий предок…» — т. е. род княжны восходит к Рюриковичам. Со смертью царя Федора Иоанновича (1598) династия Рюриковичей прекратилась, но отдельные княжеские фамилии продолжали существовать и до нашего времени; всего сохранившихся родов Рюриковичей насчитывается до четырехсот.

(обратно)

180

«У причалов остроухий пинчер…». Автограф (архив И.А. Якушева). Прижизненная публикация неизвестна.

(обратно)

181

Полковой врач («Умирает ли в тифе лиса…»). Автограф (архив Якушева). Прижизненная публикация неизвестна.

(обратно)

182

Узоры памяти («Я пишу рассказы…»). Р. 1929, № 1. «…в сумском мундире» — см. прим. к рассказу «Исповедь убийцы» (т. 2. наст. изд.). Ментик — короткая гусарская куртка со шнурками. Лядунка — сумка для патронов, носимая на перевязи через плечо.

(обратно)

183

«Льстивый ветер целует в уста…», ЛА. 1939, № 5; вторая часть цикла «Лето». Ранее — Р. 1929, № 2; первая часть «триптиха» под общим заголовком «Ветер разлук»; под № 2 было опубликовано стихотворение «Как в агонии вздрагивает дом…» (вошло в сб. «Без России»), под № 3 — стихотворение «Вышел в запас…» (см. ниже). Куинджи Архип Иванович (1842–1910) — русский пейзажист.

(обратно)

184

«Вышел в запас…». Р. 1929, № 2; третья часть «триптиха» под общим заголовком «Ветер разлук». «Тигровой смертью дум-думкой…» — дум-дум — пули с неполной или надпиленной оболочкой, легко разворачивающиеся или сплющивающиеся в человеческом теле. Причиняли тяжелые ранения. Впервые применены английской армией в англо-бурской войне 1899–1902 годов, позже использовались некоторыми другими армиями. Названы по месту изготовления — предместью г. Калькутты Дум-Дум (правильно Дамдам).

(обратно)

185

Сон про Кота-Мурлыку («Ты любишь кошку, ласковый звереныш…»). Р. 1929, № 16.

(обратно)

186

После дождя («Чем, мураш, застыв на пальце…»). «Юный Читатель Рубежа». 1930, апрель. Сообщено Е. А. Васильевой.

(обратно)

187

Весенний дольник («Объективно ничтожны признаки…»). П. 1930, № 1. Посвящено главному редактору «Понедельника» Михаилу Щербакову (см. прим. к стих. «Агония» из сб. «Без России»).

(обратно)

188

«Последний рубль дорог…». П. 1930, № 1. Стихотворение обрело «вторую жизнь», бытуя среди советских политзаключенных. В начале 1950 годов поэт Роман Сеф выучил его в пересыльной тюрьме в Караганде со слов Б. С. Румянцева, бывшего директора русской гимназии в Шанхае. В книге «Без Москвы, без России» печаталось (как и предыдущее) по записи Р. Сефа.

(обратно)

189

За разрубленные узлы («Снова солнце обращает в воду…»). ВС. 1930, № 9. По названию этого стихотворения Несмелов хотел озаглавить свою очередную поэтическую книгу (аннотация на последней странице сборника «Без России»).

(обратно)

190

Приятель («Загорел за лето на песке…»). Р. 1930, № 35. Посвящено поэту Николаю Шилову (ум. 1936), известному преимущественно стихотворными фельетонами. Келлог Франк Биллингс (1856–1937) — государственный секретарь США в 1925–1929 гг., лауреат Нобелевской премии мира (1929).

(обратно)

191

Отход («Какой-то зверь — быть может, тигр…»). Р. 1930, № 43.

(обратно)

192

Моему «Ундервуду» («Традиции непреложны…»). Р. 1930, № 46.

(обратно)

193

Тихий Сочельник («Как вечер тих, как вечер долог…»). Р. 1931, № 2.

(обратно)

194

Любовь («Сильный зверь о любви рычал…»). Р (вырезка). 1931, номер не установлен.

(обратно)

195

Любовь («Любовь — как в пропасть. С кручи, от погони…»). Р (вырезка). 1931, номер не установлен.

(обратно)

196

Ясность («В этой комнате много солнца…»). Р (вырезка). 1930–1931 годы, номер не установлен. Последние три строфы («Ночью думал о том, об этом…» и далее) вошли в сборник «Белая флотилия» (Харбин, 1942) как отдельное стихотворение.

(обратно)

197

Давно ли? («Давно ли в форточку мороз…»). Р (вырезка, определено по особенностям шрифтов издания). Год и номер не установлены.

(обратно)

198

На той половине Луны («От той половины Луны…»). Р. 1931, № 51.

(обратно)

199

Полдень («Золотые искры на коже…»). Р. 1931, № 52.

(обратно)

200

Колдовство («Прислушалась — и отложила книгу…»). Р. 1931, № 52.

(обратно)

201

Кончина («Карандашом по карте водит…»). Р. 1936, № 6. Ранее — ВР. 1931, № 5/6 (под заглавием «Эмигрант»).

(обратно)

202

«На много лет, увы, я старше вас…». Архивная копия (из собрания Е.А. Васильевой). Прижизненная публикация неизвестна.

(обратно)

203

«День отошел. Отяжелевший, лег…». Архивная копия (из собрания ЕА Васильевой). Аутентичная прижизненная публикация неизвестна. «Еще Гомеру ведомое имя…» — Елена, имя Васильевой. Существует публикация этого стихотворения в ЛА (1945, № 12; в том же номере опубликован рассказ Несмелова «Судьба»), однако за подписью «Елена Даль». В пользу авторства Несмелова говорят следующие факты: у Е. Васильевой хранился автограф стихотворения (времен ее романа с Несмеловым) со строго указанной датой; в публикации 1945 года строки 10–12 выглядят следующим образом:

Кроме того, две последние строки в публикации выглядят так:

Иначе говоря — вытравлены все следы того, что стихотворение посвящено мужчиной женщине. Это не единственный случай, когда стихи Несмелова попадали в печать под чужой фамилией (об этом см. в предисловии). О Елене Даль (Плаксеевой) известно мало: с 1922 года жила в Харбине, в 1940-х годах ее стихи печатались в «Рубеже» и «Луче Азии», в альманахах «Прибой» и «У родных рубежей». «На конкурсе русских поэтов, проживающих в Маньчжу-Ди-Го, устроенном весною 1941 года, получила вторую премию по разделу национальной героики» («У родных рубежей». Харбин, 1942. Вып. 2. С. 125.) О появлении фиктивных поэтических звезд на литературном небосклоне Харбина см. в рассказе «Поэтесса Верочка» (т. 2 наст. изд.).

(обратно)

204

«Не случайно… Был намечен выбор…». Архивная копия (из собрания Е.А. Васильевой). Прижизненная публикация неизвестна.

(обратно)

205

Северное сияние («Хорошо на легких лыжах…»). Автограф (собрание Е.A. Васильевой). Опубликовано — Р. 1937, № 2 (под заголовком святках»). «Аракчеевским кадетом…» — Митропольский окончил в 1908 году Нижегородский Аракчеевский корпус.

(обратно)

206

«Так развертывается пружина…». Р. 1932, № 3.

(обратно)

207

На заданные рифмы («Постукивая точным молоточком…»). Р. 1932, № 8.

(обратно)

208

В Китае («Узкие окна. Фонарика…»). «Азия», 1932, № 2, апрель. «Храм с девятнадцатью Буддами…» — девятнадцать — одно из священных чисел буддизма; в некоторых буддийских храмах девятнадцать лотосов отмечают места, где Будда останавливался во время медитации; в некоторых может находиться именно девятнадцать изображений Будды.

(обратно)

209

Плавунья («Вытягиваясь, — в преломленьи струй…»). Р. 1932, № 32.

(обратно)

210

У предела («Изгнание, безвыходность… Пустое!..»). Р. 1932, № 35.

(обратно)

211

«Свет зажжен. Журнал разрезан…». Р. 1932, № 40.

(обратно)

212

Орбита («Ты, молчаливый, изведал много…»). Р. 1932, № 43.

(обратно)

213

Из китайского альбома (I–III). Номер I — Ф. 1932, № 2 (без заглавия, с указанием места написания — «Харбин»); остальные — Ру. 1932, 4 сентября.

(обратно)

214

Формула бессмертия («Какой-то срок, убийственная дата…»). Р. 1933, № 5.

(обратно)

215

Зеленоглазому врагу («Так пощипывает холод…»). Р. 1933, № 14.

(обратно)

216

Десятилетним («Мне последовать пора бы…»). Р. 1933, № 38. «Так и Петр, еще ребенок, / С дядькой Зотовым…» — Зотов Никита Моисеевич (ум. 1718) — учитель Петра Великого, сопровождал царя в Азовском походе, причем, по словам Петра, «был в непрестанных трудах письменных расспрашиванием многих языков и иными делами».

(обратно)

217

Без («Бестрепетность. Доверчивость руки…»). Р. 1933, № 39.

(обратно)

218

Мой удар («Когда придет пора сразиться…»). Р. 1933, № 44.

(обратно)

219

Расстрелянные сердца («Выплывут из памяти муаровой…»). Р. 1934, № 7.

(обратно)

220

Созревшая осень («Окно откроем и не надо…»). Р. 1934, № 42. Эпиграф — из стихотворения Уолта Уитмена «Когда я услыхал к концу Дня» (перевод К. Чуковского). Джампер (уст.) — джемпер.

(обратно)

221

Возвращение («Юноша, как яблоко, румян…»). Р. 1934, № 44.

(обратно)

222

«Опустошен, изжеван, как окурок…». Р. 1934, № 46. Нурок — автор известного в начале XX века учебника английского языка. «The boy is good. The book is very bad» (англ.) — «Мальчик хороший. Книга очень плохая».

(обратно)

223

Гряда («Щетина зеленого лука…»). Ф. 1935, № 14.

(обратно)

224

«Над обрывом, рыж и вылощен…». Р. 1935, № 31.

(обратно)

225

«Бывают золотые вечера…». Р. 1935, № 45.

(обратно)

226

«С головой под одеяло…». Р. 1935, № 48.

(обратно)

227

«Пустой начинаю строчкой…». «Строфы века» (сост. Е. Евтушенко. Москва-Минск, 1995) по автографу (РГАЛИ). Первая достоверная публикация — «Антология поэзии Дальнего Востока» (Хабаровск, 1967; без четвертой строфы). Прижизненная публикация неизвестна. В автографе под стихотворением дата «1935», вызывающая сомнения (известны другие варианты датировки). Чифу (совр. Яньтай) — город в Китае, в провинции Шэньдун, порт на Желтом море. «Последний великий князь…» — по всей видимости, весьма популярный в эмиграции (не в последнюю очередь — благодаря множеству портретов) Николай Николаевич Романов «Длинный» (1856 — 23.12.1928 или 1929), Великий князь, дядя императора Николая II, главнокомандующий русской армией в Первой мировой войне, значительной частью эмиграции признававшийся главой императорского дома (в противоположность сторонникам вел. кн. Кирилла Владимировича, лишенного Николаем II права на передачу своего титула потомкам); именовался не иначе как «великим национальным вождем» России.

(обратно)

228

Юли-юли («Мне душно от зоркой боли…»). Р. 1936, № 7. Юли-юли — «Так в этом городе (во Владивостоке — Е. В.) называются и самое суденышко, и его капитан-китаец (он же и вся команда), орудующий — юлящий — кормовым веслом» («Наш тигр»).

(обратно)

229

«Пусть одиночество мое сегодня…». Р. 1936, № 8.

(обратно)

230

«Вниз уводят восемь ступеней…». Р. 1936, № 11. «…болтливый кокаин» — Валерий Перелешин в книге воспоминаний «Два полустанка» (Амстердам, 1987) пишет о процедуре покупки кокаина в Харбине и последующем действии наркотика: «В воротах приоткрывалось окошечко, смуглая рука корейца сгребала деньги и оставляла на узенькой полочке понюшку кокаина. <…> После “нюхнеуса” все сразу захотели говорить, причем говорили умно, увлекательно» (с, 51–52).

(обратно)

231

Над морем («…Душит мгла из шорохов и свиста…»). Р. 1936, № 25.

(обратно)

232

«Лечь, как ложится камень…». Р. 1936, № 33.

(обратно)

233

Из потерянной поэмы («…Двойную тяжесть мы с тобой несем…»). Р. 1936, № 37.

(обратно)

234

Мы свято верим в тебя, Россия! («Христос Воскресе! — сквозь…»). ЛА. 1936, № 3.

(обратно)

235

Подвиг («Обозный люд, ленив и беззаботен…»). ЛA. 1936, № 10. Сахотин — городок на территории Австро-Венгрии (ныне в Словакии), где действительно имело место сражение, описанное Несмеловым. Атаман Семенов — Семенов Григорий Михайлович (1890–1946), атаман Сибирского казачьего войска. В 1917 поднял антисоветское восстание в Забайкалье. Преемник администрации Колчака. В 1945 году захвачен советскими войсками в Маньчжурии и казнен в Москве.

(обратно)

236

Бедности («Требуй, Бедность, выкупа любого…»). «Ковчег» (Нью-Йорк, 1942). Для публикации (по автографу) было передано П.П. Балакшиным (1898–1990), находившимся с Несмеловым в переписке в 1936–1937 годах.

(обратно)

237

За океан («Из русской беженки возвысясь…»). Копия автографа (прислана В. Перелешину П. Балакшиным из США). Прижизненная публикация неизвестна. Адресат стихотворения — поэтесса Тамара Андреева: конце 1920-х она переехала в США, жила в Калифорнии, продолжала печататься в русских изданиях Китая.

(обратно)

238

«Сегодня я выскажу вам…». Машинопись с правкой от руки (послало Несмеловым в Сан-Франциско П.П. Балакшину для альм. «Земля Колумба»). Прижизненная публикация неизвестна. В сохранившейся переписке Несмелова с Балакшиным не упоминается. Условно может датироваться 1936–1937 годами. По всей видимости, это единственное сохранившееся стихотворение Несмелова, написанное верлибром. В машинописи после девятой строфы еще одна, перечеркнутая от руки:

(обратно)

239

Письмо («Листик, вырванный из тетрадки…»). Копия автографа (архив П.Балакшина). Прижизненная публикация неизвестна. Судя по письмам А. Несмелова П. Балакшину, которому было послано это стихотворение, он опасался его публикации и просил напечатать под малоизвестным псевдонимом «Арсений Бибиков».

(обратно)

240

«Ходил поэт и думал: я хороший…». Копия автографа (архив П. Балакшина). Прижизненная публикация неизвестна.

(обратно)

241

Тень («Весь выцветший, весь выгоревший. В этом…»). Копия автографа (архив П. Балакшина). Прижизненная публикация неизвестна.

(обратно)

242

Призраки («Как недоверчиво и косо…»). Копия автографа (архив П. Балакшина). Прижизненная публикация неизвестна. Трубецкой Павел (Паоло) Петрович (1866–1938), итальянско-русский скульптор, анималист, портретист. Представитель импрессионизма. Известен его конный памятник Александру III в Петербурге, открыт в 1909 (на Знаменской площади), ныне временно установлен близ Летнего сада.

(обратно)

243

Состязание богов («Две тысячи упавших лет…»). Копия автографа (архив П. Балакшина). Прижизненная публикация неизвестна. Сюжет взят из «Метаморфоз» Овидия (XI; 85-193). «Властитель Фракии Мидас…» — в греческой мифологии царь Фригии (не Фракии!) Мидас был одним из судей на музыкальном состязании между Аполлоном, игравшим на кифаре, и Паном (вариант — силеном Марсием), игравшим на флейте; признал победителем Пана, за что Аполлон наградил его ослиными ушами. Тмол — горный хребет в Лидии; согласно греческой легенде Тмол, бог этих гор, также был судьей на поединке между Аполлоном и Паном, «…пурпур Тира» — Тир — финикийский приморский город, еще во времена Римской империи считался центром красильного дела; пурпур, извлекаемый из пурпуроносных улиток, традиционно считается финикийским изобретением, «…бог делосский» — Аполлон; согласно мифу, на острове Делос (совр. Дилос) в Эгейском море Лето (Латона), дочь титанов Коя и Фебы, родила от Зевса Аполлона и Артемиду.

(обратно)

244

Новогодние вирши («Говорит редактор важно…»). Р. 1937, № 1. «…с Серовым / Гнется та же Манжелей…» — Серов и Манжелей — известные в Харбине танцовщики (прим. В. Перелешина).

(обратно)

245

С Новым Годом!.. («— С Новым Годом! — глаза в глаза…»). Р. 1937, № 1.

(обратно)

246

«Я люблю, поднявшись рано…». Р. 1937, № 25.

(обратно)

247

«Ты» и «Вы» («Вода и небо. Море и песок…»). Р. 1937, № 25. Подпись: «С. Трельский», что вполне достоверно указывает на авторство: довольно часто Несмелое использовал в своих рассказах псевдоним Мпольский; другая анаграмма той же фамилии дает «АрСений МиТРопоЛЬСКИЙ». На авторство Несмелова указывает и текстовая фактура стихотворения.

(обратно)

248

В новогоднее плавание («От январской пристани опять…»). Р. 1938, № 1.

(обратно)

249

Сны («Ночью молодость снилась. Давнишний…»). Р. 1938, № 30.

(обратно)

250

Стрекоза и муравей («Во дворе, перед навесом…»). Р. 1938, № 48.

(обратно)

251

Построечники («Бороды прокурены…»). Автограф (собрание А. Чернышева). Дата под стихотворением: 1938. Примечание В. Перелешина: «И.Я. Чурин и Kо» — большой универсальный магазин в Харбине, на углу Новоторговой улицы и Большого проспекта. Дальше по Большому проспекту находилось маленькое Старое кладбище, а еще дальше по прямой линии — обширное Новое кладбище. Технически вместо «умер» говорилось в Харбине “унесли за Чурина”». «Вспоминают Хорвата…» — Дмитрий Леонидович Хорват (1859–1937), управляющий КВЖД в 1902–1922 годах, с 1911 года — генерал-лейтенант. Последние 15 лет жизни провел в Пекине. Время его «правления» на КВЖД современники нередко именовали «Счастливой Хорватией».

(обратно)

252

Наша весна («Еще с Хингана ветер свеж…»). Р. 1939, № 12. Хинган — здесь: Большой Хинган, меридиональный хребет в западном регионе Маньчжурии. Манза (кит.) — букв, «дикий», «дикий человек»; в данном случае — «житель дикого края».

(обратно)

253

Молодая весна («От натопленных комнат…»). Р. 1939, № 12.

(обратно)

254

Карпаты («Карпатские горы, гранитное темя…»). Р. 1939, № 13.

(обратно)

255

Дымы («Час выхода нелюдимый…»). Р. 1939, № 37.

(обратно)

256

В Кремле («Глядят былого лики…»). ЛА. 1939, № 3.

(обратно)

257

«Оправленный на гребнях в серебро…». ЛА. 1939, № 5, третья часть цикла «Лето». Первая часть, «Сыплет небо щебетом…», вошла в сб. «Белая флотилия»; вторая, «Льстивый ветер целует в уста…», — см. ст. 221 наст, изд.; четвертая, «На небе намазана зелень…», вошла в цикл «Морские» под № 2.

(обратно)

258

Слепец («По улице, где мечутся авто…»). ЛА. 1939, № 6.

(обратно)

259

В закатный час («Сияет вечер благостностью кроткой…»). ЛА. 1939, № 8.

(обратно)

260

В сентябре («Сквозящий солнцем, редкий березняк…»). ЛА. 1939, № 8.

(обратно)

261

В вагоне (I–IV). ЛА. 1939, № 12. В конце публикации, вплотную к последней строчке, добавлено ни с чем не рифмующееся двустишие: «Я жить не желаю в грядущем, / Мне сладок прошедшего бред». Отрывок ли это утраченной строфы, шутка ли наборщика или самого Несмелова — нет возможности установить. «А к чаю депревский коньяк…» — т. е. коньяк французской виноторговой фирмы Депре (т. н. «коньяк № 184»); впрочем, в Москве, помимо подлинной фирмы Карла Депре, вела торговлю и фирма Цезаря Депре, фальсифицировавшая вина с полным на то правом: ее номинальный директор имел ту же фамилию, что и французский виноторговец; подробнее об этом см. в книге В. Гиляровского «Москва и москвичи».

(обратно)

262

Последний вечер («Вечер, ночь ли — длится, длится…»). Р. 1940, № 1.

(обратно)

263

Стихи в письме («С Новым Годом!.. Как большие льдины…»). Р. 1940, № 1.

(обратно)

264

Янусу («Раз в году пишу стихотворенье…»). Р. 1940, № 1.

(обратно)

265

Всё равно («Всё равно осталось жизни мало…»). Р. 1940, № 47.

(обратно)

266

Москва Пасхальная («В тихих звонах отошла страстная….»). ЛA. 1940, № 4.

(обратно)

267

Как на Россию непохоже («Объятый дымкою лиловой…»). ЛA. 1940, № 7. Характерно место публикации этого стихотворения — прояпонский ежемесячник «Луч Азии», для которого оно было написано, без сомнения, специально.

(обратно)

268

Мужества требует год… («Муза моя, возврати…»). Р. 1941, № 1. Подзаголовок «Из Овидия» — по-видимому, мистификация.

(обратно)

269

Мишка-воришка («В лесу гуляет Миша…»). Автограф (приложено к письму Несмелова Л. Хаиндровой от 22 февраля 1940 года). Прижизненная публикация неизвестна. Татьяна Сереброва — дочь поэтессы Лидии Хаиндровой (1910–1986). Переписка Несмелова с Хаиндровой, Начавшись в середине тридцатых годов, оборвалась в марте 1943 года.

(обратно)

270

Тайфун («Я живу под самой крышей…»). Автограф (собрание Л. Хаиндровой). Виктрола — почти то же, что патефон (однако выпуска фирмы «Виктор», более известной в Харбине, чем продукция фирмы «Братья Пате», от фамилии которых и происходит слово «патефон»).

(обратно)

271

Муха («В осень, стонавшую глухо…»). Автограф (собрание Л. Хаиндровой).

(обратно)

272

Божья елка («Говорила богомолка…»). Р. 1941, № 2.

(обратно)

273

Суворовское знамя («Отступать! — и замолчали пушки…»). Р. 1941, № 13.

(обратно)

274

Иная любовь («Хорошо ли мы живем иль худо…»). Р. 1941, № 17.

(обратно)

275

Античный мотив («Цезарь на Форуме статуи ставит любимым…»). Р. 1941, № 27. Печ. по: Р. 1944. № 36.

(обратно)

276

Без роз («В граненый ствол скользнула пуля…»). Р. 1941, № 31. Написано к столетию со дня гибели М.Ю. Лермонтова.

(обратно)

277

Гумилев («Прекрасен строгий образ Гумилева…»). Р. 1941, № 36. Эпиграф — заключительная строфа стихотворения Н.С. Гумилева «Наступление» из сборника «Колчан» (1916). «Золотое сердце России / Мерно билось в груди его…» — В оригинале вместо «его» — «моей», эти строки предшествуют вынесенным в эпиграф к данному стихотворению.

(обратно)

278

«Воскресенье. Кружку пива…». Р. 1941, № 40.

(обратно)

279

Снежное утро («Совсем не так: не пух, не пудра…»). Р. 1941, № 46.

(обратно)

280

Старая рифма («Есть два слова: счастье и участье…»). Р. 1941, № 49.

(обратно)

281

Предвесеннее («Всё розоватей, дымней…»). ЛА. 1941, № 1.

(обратно)

282

Русская, широкая («На столе большом, широком…»). ЛА. 1941, № 2.

(обратно)

283

Старый знакомец (I–VI). ЛА. 1941, № 4. Ламатай (букв. кит. храм ламы) — так среди китайцев именовался Свято-Николаевский собор, возведенный в 1899 году первыми строителями КВЖД и взорванный хунвейбинами в 1966 году. Как нарицательное, название сохранилось среди харбинцев старшего поколения по сей день.

(обратно)

284

На Сунгари («Диоген, дремавший в бочке…»). ЛА. 1941, № 5.

(обратно)

285

Ремесло поэта («Говорят о ремесле поэта…»). Р. 1942, № 28.

(обратно)

286

Старый дом («Крысы покидали дом недаром…»). Р. 1942, № 31.

(обратно)

287

Возмездие («Я потерял тебя давным-давно…»). Р. 1942, № 38.

(обратно)

288

Встречи («У автобусной стоянки…»). Р. 1942, № 39.

(обратно)

289

Бронзовый воин («Ты знаками различий удостоен…»). Р. 1942, № 44. В четвертой строке явная опечатка: «Перед которой…». «Иль острова, где умер добрый Пан…» — остров Санта-Декка на пути из Италии в Грецию. Ср.: «Пан — единственный бог, который умер в наше время. Весть о его смерти принес некто Тамус, плывший в Италию мимо острова Паксы. Божественный голос прокричал через море: «Тамус, ты здесь? Когда ты прибудешь в Палодес, не забудь объявить, что великий бог Пан умер!» Так Тамус и сделал, и весть эта на берегу была встречена всеобщим плачем» (Плутарх. «Почему оракулы молчат», гл. 17). Корникула (или корникул, лат.) — рожок, почетный знак; помещался на шлеме (т. е. герой стихотворения — корникуларий, солдат, награжденный почетным рожком, назначенный на младшую командную должность; на сгибе локтя у него шлем, — отсюда строка: «И подарил пернатый этот шлем»). В журнальной публикации слово проставлено с ошибкой — «карникула». «Когда таран врата Иерусалима / Разбил, как скорлупу, напополам!..» — имеется в виду падение Иерусалима при императоре Тите в 70 г. по Р.Х.

(обратно)

290

Дед-Мороз («Ты послушай, шалунишка славный…»). «Заря». 1942, 7 января.

(обратно)

291

Тральщик «Китобой» («Это — не напыщенная ода…»). ЛА. 1942, № 3. Стихотворение основано на историческом факте. Во время Кронштадтского восстания, 13 июня 1919 года один из небольших кораблей, вышедший в дозор, а именно тральщик «Китобой», был уведен командиром сперва к форту «Красная горка», а затем в открытое море и далее в Копенгаген.

(обратно)

292

В гостях у полковника («Люблю февраль, когда прибавит дня…»). Р. 1943 № 6. Печ. по: Лира (Харбин, 1945).

(обратно)

293

В вагоне («В вагоне опускают полки…»). Р. 1943, № 8. Дозоо (японск.) — пожалуйста. Арагато! (японск.) — спасибо (нейтральная форма вежливости).

(обратно)

294

О детской молитве («Мы молимся в битве…»). Р. 1943, № 14.

(обратно)

295

Начало книги («Живущие в грохоте зычном…»). Р. 1943, № 26. Вероятно, стихотворение должно было стоять как вступительное в сборнике Несмелова, который он собирался издать после «Белой флотилии» (см. предисловие).

(обратно)

296

Пушкинский мотив («Поэтам часто говорят с укором…»). Р. 1943, № 27. Эпиграф — первая строка стихотворения А.С. Пушкина (осень 1830 г.).

(обратно)

297

Старое кладбище (I–III). Р. 1943, № 32.

(обратно)

298

Герань («Вот послушай: осенью недавней…»). Р. 1943, № 33. Печ. по: Лира (Харбин, 1945). Автограф — в собрании Л. Хаиндровой, с незначительными разночтениями. Источник, из которого взят эпиграф за подписью «Б. Пастернак», разыскать не удалось.

(обратно)

299

Двадцатая годовщина («Из зеленой воды поднималась рука…»). Р. 1944, № 14; под заголовком «Далекому вечеру». Автограф, по которому уточнен текст и название, — в собрании Л. Хаиндровой.

(обратно)

300

Пьяный визитер («У твоей звоню я двери…»). Автограф (приложено к последнему письму Несмелова к Л. Хаиндровой от 15 апреля 1943 г.).

(обратно)

301

Последний путь («Был ярок полдень. Обжигало…»). «Светлое кольцо» (Харбин, 1944). Сборник посвящен памяти поэтессы Нины К. Завадской (апрель 1928, Харбин — 18 ноября 1943, Харбин), скончавшейся от тифа. Посмертно вышел вышеназванный сборник, включивший стихи самой Завадской и стихи, написанные ее памяти.

(обратно)

302

Часовщик («Зимний день светил в окошке скупо…»). Р. 1944, № 3.

(обратно)

303

Великим постом («Как говорит внимательный анализ…»). Р. 1944, № 9.

(обратно)

304

Жена гусара («Говорит она, что ей тридцать лет…»). Р. 1944, № 10. В автографе, хранившемся в собрании бывшего редактора «Рубежа» М.С. Рокотова (Бибинова), над текстом был проставлен эпиграф: «Слышен звук фанфар, / Слышен марш полковой».

(обратно)

305

О старом мастере («Не рыцарь, неловкий латник…»). Р. 1944, № 11.

(обратно)

306

От друга («Возле печки обветшалой…»). Р. 1944, № 13. На сборнике «Полустанок» есть пометка: «Харбин, издательство А.З. Белышева, отпечатано 20 августа 1938». Памяти А.З. Белышева посвящены также стихотворения «Полгода» и «Год», т. е. дата смерти Белышева — начало 1944 года. Между тем в 1938 году А.З. Белышев издал в Харбине книгу собственных стихотворений «Мудрость бытия»; есть косвенные данные, позволяющие предположить, что к редактированию стихотворений этой книги Несмелов приложил руку (см. упоминание о человеке, которого Несмелов называл «мой мужичок», в воспоминаниях Валерия Перелешина «Об Арсении Несмелове» — «Ново-Басманная, 19». М., 1990).

(обратно)

307

Тихие радости («Засунгарийские просторы…»). Р. 1944, № 19.

(обратно)

308

Новая рифма («Ты упорен, мастеру ты равен…»). Р. 1944, № 21.

(обратно)

309

Ненастье («Золотая маньчжурская осень…»). Р. 1944, № 27.

(обратно)

310

У чужого окна («У приятеля свет в окне…»). Р. 1944, № 30.

(обратно)

311

Полгода («Вот полгода, как мы расстались…»). Р. 1944, № 30.

(обратно)

312

Азия и Европа («Как двух сестер задумал их Господь…»). Р. 1944, № 35.

(обратно)

313

Старые погоны («Сохранились у меня погоны…»). ЛA. 1944, № 3. Несмелов описывает погоны поручика — этот чин поэт получил в Омске, находясь в армии А.В. Колчака.

(обратно)

314

Старик («В газете и то и это…»). ЛА. 1944, № 4.

(обратно)

315

Зубры («Жили зубры в Беловежской пуще…»). ЛA. 1944, № 5. Строго говоря, последний зубр в Беловежской Пуще был убит 9 февраля 1921 года польским лесником Варфоломеем Шпаковичем.

(обратно)

316

Рассказ об осажденных («Гезов («Е» произносите мягко…»). ЛA. 1944, № 13.

(обратно)

317

Как пароход от пристани («В эту ночь…»). Р. 1945, № 1.

(обратно)

318

Увозят зиму («Дни о весне не лгут…»). Р. 1945, № 3.

(обратно)

319

В полночь («От фонаря до фонаря — верста…»). Р. 1945, № 4.

(обратно)

320

Ракета (Под всяческой мглой, под панцирем…»). Р. 1945, № 8.

(обратно)

321

Год («Год прошел. Вновь над твоей могилой…»). Р. 1945, № 9.

(обратно)

322

Волхвы Вифлеема («Шел караван верблюдов по пустыне…»). ЛА. 1945. № 1.

(обратно)

323

Кеша и Гоша («В городе волжском два друга жили…»). ЛA. 1945. № 3. В. Кибардин, которому посвящено стихотворение, — лицо неустановленное.

(обратно)

324

«Пели добровольцы. Пыльные теплушки…». Разыскано В.Ф. Перелешиным в 1980-е годы. На копии пометка: опубликовано — «Картины прошлого», № 4.

(обратно)

325

Рассказ о казненном репортере (1–7). Источник текста неизвестен; разыскано В.Ф. Перелешиным в 1980-е годы. А.В. Петров, которому посвящено стихотворение, — шанхайский журналист, упоминаемый в письме Несмелова к П.П. Балакшину от 13 февраля 1937 года: «В Шанхае есть такой журналист Алексей Владимирович Петров-Полишинель, он фельетонист “Шанхайской Зари”».

(обратно)

326

«Разве жизнь бывает тесна…». Источник текста неизвестен; разыскано В.Ф. Перелешиным в 1980-е годы.

(обратно)

327

Аукцион («Проходит год хромающей походкой…»). Источник текста неизвестен; разыскано В.Ф. Перелешиным в 1980-е годы.

(обратно)

328

«Неужели не осилю смерти…». Источник текста неизвестен; разыскано В. Ф. Перелешиным в 1980-е годы.

(обратно)

329

Начало правды («Доканает, дотрясет, дотянет…»). Источник текста неизвестен; разыскано В.Ф. Перелешиным в 1980-е годы. Эпиграфом — из второго стихотворения «Заводские», конец второй и начало первой строф. В оригинале Цветаевой: «У последней, последней из всех застав, / Где начало трав / и начало правд…» (26 сентября 1922; опубликовано: ВР. 1924, № 14–15).

(обратно)

330

Тихвин. Отдельное издание: Тихвин: (Повесть). — Владивосток: Тип. «Далекая окраина», 1922. В поэме немало автобиографических черт; о поездках кадета Митропольского к тетке в Тихвин на зимние каникулы см. рассказ «Волки» (т. 2 наст. изд.). В поэме немало анахронизмов: «тогда явился Блок» соседствует с тем, что Санкт-Петербург именуется Петроградом. «…Женский монастырь» — Введенский женский монастырь, построен по приказу Ивана IV Грозного в 1560 году.

(обратно)

331

Дьяволица. Альманах «Парнас между сопок» (Владивосток, 1922).

(обратно)

332

Декабристы. Газета «Советская Сибирь» (1925, 25 декабря). Поэма написана к столетию восстания декабристов. К моменту публикации поэмы Несмелов уже полтора года находился в эмиграции, — поэма, видимо, написана уже в Харбине; Несмелов вплоть до 1929 года печатался в СССР и мог получать оттуда гонорары: советские деньги иногда принимались на станциях вдоль КВЖД. «Чувствительность, ищи для сердца пищи!..» — ср. начало небольшой поэмы Карамзина «Алина», включенной в «Письма русского путешественника» (письмо датировано июнем 1790 года): «О дар, достойнейший небес, / Источник радости и слез, / Чувствительность! сколь ты прекрасна!.. / Внимайте, нежные сердца!» «…Каховский, нервничая и дрожа, / Три раза выстрелил из пистолета…» — Каховский Петр Григорьевич (1799–1826); 14 декабря 1825 года на Сенатской площади убил (выстрелом в спину) Петербургского генерал-губернатора М.А. Милорадовича (1771–1825), смертельно ранил командира гренадерского полка полковника Н.Н. Стюрлера (умер 15 декабря) и ранил свитского офицера. «…Но даже ты, диктатор Трубецкой, / Товарищей на площади покинул!..» — князь Сергей Петрович Трубецкой (1790–1860), которого декабристы накануне восстания 14 декабря избрали диктатором. Трубецкой отказался сложить с себя звание диктатора и должен был присутствовать в День 14 декабря на Сенатской площади, однако в решительный день окончательно растерялся и не только не явился на Сенатскую площадь, но даже принес присягу императору Николаю. «…растопчинские остроты…» — граф Федор Васильевич Растопчин (1763–1826) русский государственный деятель; ср.: «По поводу восстания декабристов граф Растопчин иронизировал в том смысле, что во Франции-де «чернь» учинила революцию, чтобы сравняться с аристократией, а у нас вот аристократия устроила революцию в интересах черни» (Л.Д. Троцкий. «Культура старого мира»).

(обратно)

333

Псица. СО, 1929, № 2. «К эшелону самого Жанена…» — см. прим стихотворению «В Нижнеудинске» из сб. «Белая флотилия». «Non… mais pas!» (фр.) — здесь: «Нет… но не…». Тулун — станция в 390 км к северо-западу от Иркутска, с 1927 года — город.

(обратно)

334

Через океан. Отдельное издание: Через океан. — Шанхай: Гиппокрена, 1934. В октябре 1922 года отряды белой армии и иностранные войска спешно покидали Владивосток. 23 октября 1922 г. командующий Сибирской военной флотилией адмирал Юрий Карлович Старк увел большинство стоявших у Владивостока кораблей в корейский порт Гензан. Всего ушло тридцать кораблей — канонерская лодка «Маньчжур», вспомогательные транспорты, пароходы, военные буксиры, посыльные суда, катера. В основном были собраны суда, давно отслужившие свой срок и мало пригодные для морского перехода. На них находились почти 9 тысяч человек. К 23 часам 24 октября последний корабль флотилии Старка ушел в Корею. В основу поэмы положен подлинный случай, обросший позднее легендами, особенно в среде русской эмиграции. Достоверно известно, что в конце 1922 года бот «Рязань» с русской командой действительно пришел из Владивостока в Сиэтл (США, штат Вашингтон). «…Васко да Гама и Лаперуз» — Васко да Гама (1469–1524) — португальский мореплаватель, первым из европейцев достигший Индии, обойдя мыс Доброй Надежды. Лаперуз Жан Франсуа (1741–1788) — французский мореплаватель. В 1785–1788 годах руководитель кругосветной экспедиции, исследовал острова Тихого океана, берега Северо-Западной Америки, Восточной Азии и Татарского пролива, открыл пролив, названный его именем. Экспедиция пропала без вести, выйдя из Сиднея (Австралия) на север. «…Любит хану, и сулю» — Хана — китайская хлебная водка, то же, что ханшин (или ханжа); суля (сули) — традиционная корейская водка (самогон). «…принятый за спиртовоза» — «сухой закон» в США действовал в 1920–1933 годах; нелегальная торговля спиртом (бутлегерство) в этот период процветала. Редингот — (от франц. redingote — сюртук для верховой езды), удлиненный приталенный пиджак из ярко окрашенного (красного, синего и др.) плотного материала с воротником из черного бархата.

(обратно)

335

«Empress of Asia» — «Владычица Азии» (англ.).

(обратно)

336

«…А горланил с чехами «наздар» — «наздар» (чешск.) — «да здравствует».

(обратно)

337

«…bene aut / Niliil» — хорошо или ничего (лат.).

(обратно)

338

Тысяча девятьсот четырнадцатый. «Гумилевский сборник» (Харбин, 1937). Поэма почти дословно воспроизводит несколько сюжетов, варьирующихся в рассказах Несмелова.

(обратно)

339

Неронов сестерций. Альманах «Врата», выпуск 2 (Шанхай, 1935). Поэма написана в очень редкой форме, приближающейся к венку сонетов: она состоит из восемнадцати сонетов, последняя строка каждого рифмуется с первой строкой последующего. Однако эти строки не образуют отдельного «магистрала», первая строка поэмы не становится ее же последней; кроме того, для поэмы характерны неточные, привычные для Несмелова рифмы (в сонетах, особенно же в венке сонетов — нежелательные). Большая часть поэмы восходит к жизнеописанию Нерона в «Жизни двенадцати цезарей» Светония, хотя есть явные пересечения с Тацитом и другими историками, а также с позднейшими произведениями искусства на те же темы. Лектика — носилки у римлян. «Поклонников Ослиной Головы…» — т. е. иудеев; римляне «рассказывали, что в Дебире находится золотое изображение ослиной головы» о. А. Мень. «Сын Человеческий». Пролог. Дебир — «Святая Святых» в Иерусалимском храме. — Е.В.). «…иудейский бред» — здесь: христианство. «…Мечтая о Нероне, / Актея стонет» — Нерон Клавдий Друз Германик Цезарь (37–68) — римский император. Актея (Акта) — вольноотпущенница, фаворитка Нерона; задумав вступить с ней в брак, Нерон заставил нескольких сенаторов ложно поклясться, что она происходит из пергамского царского рода Атталидов. «Туники просмоленные: столбы / Вспылавшие!.. Все муки христианам…» — в тексте Несмелова просматриваются образы знаменитой картины Генрика Ипполитовича Семирадского (1843–1902) «Светочи христианства. Живые факелы Нерона», за которую художник получил первую золотую медаль на Всемирной выставке 1878 года в Париже. Туллианум — подвал пыток в Мамертинской тюрьме на восточном склоне Капитолийского холма. Фарнезский бык — см. прим. к ст. «Христианка» (сб. «Белая флотилия»), «…невинные Дирцеи» — Дирцея (Дирка) — в греческой мифологии жена Лика, жестоко обращавшаяся с Антиопой и наказанная за это Амфионом и Зетом, которые привязали Дирцею к рогам быка, растерзавшего ее насмерть (именно этот сюжет изображен в упомянутой выше скульптурной композиции «Фарнезский бык»). «…Ценитель кесарь, будучи эстетом, / Подносит к глазу круглый изумруд…» — согласно Светонию, Нерон использовал шлифованный изумруд, чтобы лучше видеть происходящее на арене. Дорифор — вольноотпущенник Нерона, отравленный им в 62 г. по Р.Х. «Пять девушек пред распаленным Зверем…» — «В довершение он (Нерон у Е.В.) придумал новую потеху: в звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору: за этого Дорифора он вышел замуж, как за него — споря, крича и вопя, как насилуемая девушка» (Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. Нерон, 29. — Перевод M.Л. Гаспарова). Подиум — здесь: балкон, возвышение над ареной, ложа императора. Мульсум — римское медовое вино. Фаон — любимец Нерона, вольноотпущенник, на чьей вилле Нерон спасался в последние часы жизни. «…Привязывают Перепетую / К рогам быка два бронзовых раба…» — Св. Перепетуя (традиционное русское чтение, правильнее — Перпетуя) — христианская мученица, по некоторым данным — римская матрона, обращенная в христианство Св. Павлом или Св. Петром (по одной из легенд — жена последнего), в свою очередь обратившая в христианство своего сына, Св. мученика Назария; мощи ее находятся в Милане (по другой версии — в Кремоне). Однако мученичество Св. Перепетуи относится, видимо, к несколько более позднему времени, нежели годы правления Нерона. Потамиена — во времена императора Септимия Севера (196–211) в Александрии брошена была в кипящую смолу девица Потамиена, поразившая своею красотою служителей казни и своим мужеством обратившая ко Христу одного из них, Василида, также принявшего мученический венец; здесь, очевидно, анахронизм Несмелова, хотя возможно, что он опирался здесь и на какой-то неизвестный нам источник. Авентин — см. пр. к ст. «Ушли квириты, надышавшись вздором…» (сб. «Белая флотилия»). Споларий (правильнее сполиарий) — часть римского амфитеатра, где добивали тяжело раненных и раздевали убитых гладиаторов, «….над черным обелиском, / Тем самым, что на площади Петра…» — в центре площади Св. Петра в Риме ныне стоит египетский обелиск (I в. до Р.Х.), привезенный как трофей в 37 г. от Р.Х. в период походов Калигулы, «…аквитанский gallus»! — Гай Юлий Виндекс — пропретор Галлии при Нероне, вождь восстания 68 г., был разбит и покончил самоубийством. Сагум — см. прим. к ст. «Сотник Юлий» (сб. «Белая флотилия»). «…Такая бесподобная игра» — «…и всё время повторял: «Какой великий артист умирает!» (Светоний, ук. соч., «Нерон», 49, 1). «И, грубо увлекаемый Фаоном…» — «Вольноотпущенник Фаон предложил ему свою усадьбу между Соляной и Нолментанской дорогами, на четвертой миле от Рима» (Светоний, ук. соч., «Нерон», 48) «Бежит из дома золотых колонн…» — «Золотой дом», любимый дворец Нерона, так и не достроенный им; в него Нерон помещал известные шедевры, такие как группа «Лаокоон»; до наших дней сохранились лишь полы нескольких комнат Золотого дома и несколько фресок. «Нерон построил себе дворец, вызвавший всеобщее изумление обилием пошедших на его отделку драгоценных камней и золота» (Тацит, «Анналы», кн. 15, 42. — Перевод А.С. Бобович под ред. Я.М. Боровского). Коллинские ворота — ворота Рима у Квиринальского холма; за ними начиналась Соляная дорога на северо-восток, к берегу Адриатического моря, «…испуган трупом, / Мул пятится и оседает крупом» — «Конь шарахнулся от запаха трупа на дороге, лицо Нерона раскрылось, какой-то отставной преторианец узнал его и отдал ему честь» (Светоний, ук. соч., «Нерон», 48, 2). «…И два кинжала <…> / Нерону подает Епафродит…» — Эпафродит — вольноотпущенник и секретарь Нерона. «В ужасе он схватил два кинжала, взятые с собою <…>, и с помощью своего советника по прошениям, Эпафродита, вонзил себе в горло меч» (Светоний, ук. соч., 49) «… Себя каким-то выведя… Сенекой» — Сенека (Младший), Луций Анней (4 до Р.Х. — 65 после Р.Х.) — философ-стоик, драматург, воспитатель и советник Нерона; погиб после заговора Пизона.

(обратно)

340

Галл Vindex, поднявший восстание против кесаря (Прим. автора.).

(обратно)

341

Искушение в пустыне. Ф. 1935, № 15 (за подписью «Арсений Бибиков»; этот псевдоним Несмелов взял по фамилии матери). Искушения Христа Сатаной во время сорокадневного поста в пустыне Несмелов приводит в последовательности, согласной с текстом Евангелия от Матфея (4; 1-11). Н.Ф. Федоров — см. прим. к ст. «Книга о Федорове» (сб. «Белая флотилия»).

(обратно)

342

Тоту. Р. 1936, № 27.

(обратно)

343

Протопопица. Отдельное издание: Протопопица: Поэма. — Харбин: Изд. Н.А. Гаммера, 1939. В книге воспоминаний «Два полустанка (Амстердам, 1987) Валерий Перелешин пишет: «…Ко мне зашел Борис Юльский. Наскоро поздоровавшись, возгласил: — А вы знаете последнюю новость? О, вы не знаете последней новости! Арсений Несмелов перешел в старый обряд. Он уже переехал в их общину, отпустил бороду, крестится двумя перстами и роется в библиотеке… Дело разъяснилось, когда вышла поэма Несмелова «Протопопица» об Анастасии Марковне, жене протопопа Аввакума. Арсению было надо не только прочесть житие многострадального протопопа, но и пропитаться атмосферой раннего раскола, пафосом двуперстия, духом всей той эпохи» (с.57). «Виждь, слышателю: необходимая наша беда, невозможно миновать!» — неточная цитата из «Жития» Аввакума, полностью отрывок выглядит так: «…писанное время пришло по Евангелию: «нужда соблазнам приити». А другой глаголет евангелист: «невозможно соблазнам не приити, но горе тому, им же приходит соблазн». Виждь, слышателю: необходимая наша беда, невозможно миновать! Сего ради соблазны попущает Бог, да же избрани будут, да же разжегутся, да же убелятся, да же искуснии явленни будут в вас. Выпросил у Бога светлую Россию сатона, да же очервленит ю кровию мученическою. Добро ты, дьявол, вздумал, и нам то любо — Христа ради, нашего света, пострадать!» («Житие протопопа Аввакума», М., 1979, с.53). «…Чу, на диких холмах человеческий топ, — / Полк стрелецкий к ночлегу торопится» — Несмелов начинает повествование об Аввакуме и его жене с момента, когда во время ссылки в Сибирь протопоп попал под власть енисейского воеводы Афанасия Филипповича Пашкова (ум.1664), получившего в августе 1655 года приказание отправиться во главе большого отряда стрельцов и казаков в Даурию — так до начала ХХ века иногда именовали всю территорию Южного Забайкалья: «Таже сел опять на корабль свой, еже и показан ми, что выше сего рекох, — поехал на Лену. А как приехал в Енисейской, другой указ пришел: велено в Дауры вести — двадцеть тысящ и больши будет от Москвы. И отдали меня Афонасью Пашкову в полк, — людей с ним было 600 человек; и грех ради моих суров человек: беспрестанно людей жжет, и мучит, и бьет. И я ево много уговаривал, да и сам в руки попал. А с Москвы от Никона приказано ему мучить меня». (ук. соч., с.31), Аввакум сильно преувеличивает расстояние от Даурии до Москвы, на самом деле речь идет о 5–6 тысячах километров. «…У бесстрашного есть Аввакума жена, / Сирота из сельца из Григорова» — «Аз же пресвятей Богородице молихся, да даст ми жену помощницу ко спасению. И в том же селе девица, сиротина ж, беспрестанно обыкла ходить во церковь, — имя ей Анастасия. Отец ея был кузнец, именем Марко, богат гораздо; а егда умре, после ево вся истощилось. Она же в скудости живяше и моляшеся Богу, да же 17 сочетается за меня совокуплением брачным; и бысть по воли Божии тако» (там же, с. 23). Жена протопопа, Анастасия Марковна (1624–1710); в другой редакции «Жития» сказано, что мать Аввакума женила его, когда ему было семнадцать лет, Анастасии четырнадцать. «…Полетят Трубецкая с Волконскою» — Мария Николаевна Волконская (1806–1863), урожденная Раевская — жена декабриста князя Сергея Григорьевича Волконского, добровольно разделившая с ним ссылку. Графиня Екатерина Ивановна Трубецкая (1800–1854), урожденная Лаваль — жена декабриста Сергея Петровича Трубецкого, также последовала за мужем в ссылку в Забайкалье. «…Долго ль муки сея будет нам, протопоп?» — ср.: «Я пришел, — на меня, бедная, пеняет, говоря: «долго ли муки сея, протопоп, будет?» И я говорю: «Марковна, до самыя смерти!» Она же, вздохня, отвещала: «добро, Петровичь, ино еще побредем» (там же, с. 39). «…Сын его Еремей» — «Гораздо Еремей разумен и добр человек: уж у него и своя седа борода» (ук. соч, с. 42). Ср. также: «А велено ему, Афонасью, из Енисейскова итти в новую Даурскую землю с ратными людьми, которые к нему присланы. А в товарищах с ним велено быть сыну ево Еремею Пашкову и приискать в Даурской земле пашенные места со всякими угодии и в таких местах поставить остроги, и в тех острогах быть ему, Афанасью, и с сыном ево Еремием тамо воеводством до государева указу». (цит. по А. Н. Жеравина. Книга Записная. Вестник Томского государственного университета, т. 266, январь 1998 года.). «…И в Мунгальскую степь» — т. е. в Монгольскую. «…Воевода шамана потребовал в стан» — «Отпускал он сына своево Еремея в Мунгальское царство воевать, — казаков с ним 72 человека да иноземцов 20 человек, — и заставил иноземца шаманить, сиречь гадать: удастлися им и с победою ли будут домой? Волхв же той мужик, близ моего зимовья, привел барана живова в вечер и учал над ним волхвовать, вертя ево много, и голову прочь отвертел и прочь отбросил. И начал скакать, и плясать, и бесов призывать и, много кричав, о землю ударился, и пена изо рта пошла. Беси давили ево, а он спрашивал их: «удастся ли поход?» И беси сказали: «с победою великою и с богатством большим будете назад». И воеводы ради, и все люди радуяся говорят: «богаты приедем!» (ук. соч. с.40). «…Да не сможете вы возвратитеся вспять» — «А я, окаянной, сделал не так. Во хлевине своей кричал с воплем ко Господу: «послушай мене, Боже! послушай мене, царю небесный, свет, послушай меня! да не возвратится вспять ни един от них, и гроб им там устроивши всем, приложи им зла, Господи, приложи, и погибель им наведи, да не сбудется пророчество дьявольское!» (ук. соч., с.41). «…Еремей лишь сам-друг возвращается» — «Еремей ранен сам-друг дорожкою мимо избы и двора моево едет, и палачей вскликал и воротил с собою. Он же, Пашков, оставя застенок, к сыну своему пришел, яко пьяной с кручины. И Еремей, поклоняся со отцем, вся ему подробну возвещает: как войско у него побили все без остатку» — (ук. соч, с. 41). Исус — старообрядческое написание имени Иисус. «Господине, почто опечалился?» — «Опечаляся, сидя, рассуждаю: что сотворю? проповедаю ли слово Божие или скроюся где? Понеже жена и дети связали меня. И виде меня печальна, протопопица моя приступи ко мне со опрятством и рече ми: «что, господине, опечалился еси?» Аз же ей подробну известих: «жена, что сотворю? зима еретическая на дворе; говорить ли мне или молчать? — связали вы меня!» Она же мне говорит: «Господи помилуй! что ты, Петровичь, говоришь? Слыхала я, — ты же читал, — апостольскую речь: «привязался еси жене, не ищи разрешения; егда отрешишися, тогда не ищи жены». Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедати слово Божие попрежнему, а о нас нетужи; дондеже Бог изволит, живем вместе; а егда разлучат, тогда нас в молитвах своих не забывай; силен Христос и нас не покинуть! Поди, поди в церковь, Петровичь, — обличай блудню еретическую!» Я-су ей за то челом и, отрясше от себя печальную слепоту, начах попрежнему слово Божие проповедати» (ук. соч., с. 46). «…Закопали тебя, Аввакум-протопоп / В Пустозерске, а Марковну — в Мезени» — «а протопопица и прочии на Мезени осталися все» (ук. соч., с.52). Мезень — город, расположенный на правом берегу реки Мезень, в 45 км от Белого моря, в 215 км к северо-востоку от Архангельска. В 1664–1666 в Мезени в остроге находился в ссылке протопоп Аввакум, после чего был отправлен в Пустозерск, древнерусский город XV–XVII вв., у озера Пустое в низовьях Печоры (ныне территория Ненецкого АО), где с 1667 года Аввакум 14 лет просидел на хлебе и воде в земляной тюрьме, рассылая грамоты и окружные послания. По новейшим исследованиям, участь протопопа решил случай, когда сын Аввакума Григорий перемазал дегтем надгробие царя Алексея Михайловича; сын царя, новый царь Федор Алексеевич, в ответ на это казнил самого протопопа: 1 апреля 1681 г. Аввакум и его товарищи были сожжены в Пустозерске.

(обратно)

344

Как они поладили. Детский журнал «Ласточка», 1940, № 22, 15 ноября.

(обратно)

345

Прощенный бес. Автограф (прислано автором Л. Хаиндровой вместе с письмом весной 1941 года). Печаталось ли при жизни автора — неизвестно; впервые опубликовано в нью-йоркском «Новом Журнале» (№ 110, 1973) В. Перелешиным по копии автографа, полученного от Е. Витковского (который, в свою очередь, получил его от Л. Хаиндровой).

(обратно)

346

Наш подвиг. «Прибой», 1942, № 1.

(обратно)

347

Нина Гранина. Р. 1944, №№ 12–13. Желсоб — клуб Железнодорожного Собрания в Харбине, одновременно иосновной русский ресторан ранних лет существования Харбина, «маньчжуром, поваром косатым…» — ношение косы мужчинами — знак подчинения китайцев маньчжурам в период империи Цин (1644–1911 гг.). В древнем Китае ни мужчинам, ни женщинам с самого рождения не стригли волосы — считали, что волосы даются родителями и потому натуральные. Только в период династии Цин мужчинам стригли переднюю часть волос, над самым лбом, и косы падали по спине, по примеру маньжчуров. «Вот что такое Цицикар…» — в 1927 году Несмелов некоторое время жил в Цицикаре, поэтому его описание более чем захолустного городка написано по личным впечатлениям.

(обратно)

348

Встреча. Р. 1945, № 15. Должно было служить началом продолжения поэмы «Нина Гранина», но советская оккупация и скорая смерть поэта прервали работу над поэмой. А.Л. Агров, которому посвящен этот отрывок, — лицо неустановленное. «…Так что ж, к девятке» — номерами обозначались на Сунгари затоки, и чем дальше от города был номер, тем лучшей считалась рыбалка.

(обратно)

349

Приложение. В этом разделе печатаются образцы творчества вымышленного Митропольским-Несмеловым для нужд фашистской партии поэта Николая Дозорова. Поскольку поэт этот был придуман не как «псевдоним», но как определенная маска, составители не сочли необходимым включать в книгу все сохранившиеся произведения «Дозорова», ограничившись лишь двумя большими поэмами. Во вторую часть раздела вошли свободные переложения из Франсуа Вийона (1431 — после 1463), выполненные при содействии М.Л. Шапиро (см. прим. к рассказу «Голубое одеяло» в т. 2 наст. изд.). Эти «переводы» были посланы автором Л. Хаиндровой; впервые опубл. по ее копии: Строфы века — 2. Антология мировой поэзии в русских переводах XX века. Сост. Е. В. Витковский. М.: Полифакт, 1998.

(обратно)

350

Георгий Семена. Отдельное издание: Георгий Семена: Поэма. — Берн [Шанхай], 1936. Автором на книге обозначен «Николай Дозоров», на обложке помещена свастика. Местом издания обозначен Берн; современное литературоведение рассматривает это как мистификацию — книга явно отпечатана в Харбине (по другой версии — в Шанхае) и там же распродана.

(обратно)

351

Восстание. Сборник «Второй прибой» (Харбин, 1942); опубликовано под псевдонимом «Николай Дозоров». Первое упоминание об этой «московской» поэме — в «Новой вечерней газете» (Владивосток, 1923, 23 января). В краткой заметке «Вечер поэтов» (без подписи) сообщается, что среди выступавших были Г. Травин, А. Журин,

П. Далекий, Б. Бета, Рахтанов (инициалов нет, но о Рахтанове см. т. 2 наст, изд.: в воспоминаниях «О себе и о Владивостоке» Несмелов называет Рахтанова «милейшим из коммунистов», сообщает, что он был редактором газеты «Красное знамя» и что настоящая фамилия его была Лейзерман) и А. Несмелов, который прочел поэму «Восстание».

В том же 1923 году в художественно-литературном приложении к владивостокской газете «Красное знамя» («Октябрь») был напечатан отрывок из поэмы «Восстание» — «Москва в октябре». Текст, вошедший в настоящее издание, возник на два десятилетия позже; лишь в 1940-е годы псевдоним «Дозоров» стал проставляться Несмеловым под стихотворениями и поэмами, первоначально предназначенными «Несмелову». «Дорогомилово, Черкизово, / Лефортовские тупики…» — Несмелов перечисляет места расположения казарм восставших юнкеров. «Гремел Мураловский приказ…» — Муралов Николай Иванович (1877–1937) — член РСДРП с 1903 года, в октябре 1917 года — член Московского Военно-революционного совета; за его подписью распространялся приказ юнкерам сложить оружие; после подавления восстания юнкеров — командующий войсками Московского военного округа. Расстрелян как троцкист.

(обратно)

352

Сказание о Диомеде. Соответствует строфам XVII–XXI «Большого завещания».

(обратно)

353

Воспоминание о сотоварищах. Соответствует строфам XXIX–XXXII «Большого завещания».

(обратно)

Оглавление

АРСЕНИЙ НЕСМЕЛОВ. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В 2-Х ТОМАХ ТОМ I: СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ

  ЕВГЕНИЙ ВИТКОВСКИЙ. ФОРМУЛА БЕССМЕРТИЯ Очерк о жизни и творчестве русского поэта Арсения Несмелова

  СТИХОТВОРЕНИЯ[46] [47]

    СТИХИ (Владивосток, 1921)

      ГОЛУБОЙ РАЗРЯД[48]

      МАРШ[49]

      УРОД

      ОТВЕРЖЕННОСТЬ

      АВАНТЮРИСТ[50]

      ПИРАТЫ[51]

      ИСТЕРИЧКА

      НЕВРАСТЕНИК

      СЕСТРИЧКА[52]

      ПЕРЕД КАЗНЬЮ[53]

      СПУТНИЦА[54]

      БУРЖУАЗКА

      МОНГОЛ[55]

      РАНЕНЫЙ

      ИЗГНАНИЕ[56]

      ОБРАЗ

      МОРЕЛЮБЫ

      ОБОРОТЕНЬ[57]

      САМЦЫ

      ГНИЛОЙ СТАРИЧОК

      CMEPТЬ ГОФМАНА[58]

      ПОЭТ[59]

      ДЬЯВОЛ

      СКАЗКА[60]

      В БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ[61]

      НИ О ЧЕМ

      МЯТЕЖНИЦА

      ГНУС

      УБИЙСТВО

      ФЕЛЬЕТОНИСТ

      РОМАН НА АРБАТЕ[62]

      ПОДРУГИ

      ДАВНЕЕ

      МАЛЕНЬКОЕ ЧУДО[63]

      МУЧЕНИК

      ВРАГИ

      БРОНЗОВЫЕ ПАРАДОКСЫ[64]

      СТРАДАЮЩИЙ СТУДЕНТ

      ПРИКЛЮЧЕНИЕ

      ШУТКА[65]

    УСТУПЫ (Владивосток, 1924)

      ВОЛЯ

      ЯЗЫКОВ[66]

      ЖЕРАР ДЕ НЕРВАЛЬ[67]

      МОРСКИЕ ЧУДЕСА[69]

      БЕССОННИЦЕ

      ШЕСТЬ[70]

      В СКРИПКЕ

      ВОЗМЕЗДИЕ

      «Ты грозно умер, смерть предугадав…»[71]

      «Трудолюбивым поэтом…»[72]

      ДЕВУШКА

      ТИШИНА[73]

      ПАРОВОЗ

      СОЛДАТ[74]

      АНАРХИСТЫ[75]

      УРОК[76]

      БАНДИТ[77]

      ПАМЯТЬ[78]

      ОЖИДАНИЕ

      ЛАМПА, ПОЛНОЧЬ

      МОЖЕТ БЫТЬ, О

      О НЕЖНОСТИ

      ЛОСЬ[79]

      РАССКАЗ

    КРОВАВЫЙ ОТБЛЕСК (Харбин, 1928)[80]

      У КАРТЫ[81]

      РАЗВЕДЧИКИ[82]

      СОВА[83]

      СТИХИ О РЕВОЛЬВЕРАХ[84]

      ПАРТИЗАНЫ[85]

      БАЛЛАДА О ДАУРСКОМ БАРОНЕ[86]

      БРОНЕВИК[87]

      В ЛОМБАРДЕ[88]

      ВОСЕМНАДЦАТОМУ ГОДУ[89]

    БЕЗ РОССИИ (Харбин, 1931)

      «Свою страну, страну судьбы лихой…»[90]

      «Хорошо расплакаться стихами…»

      ПЕРЕХОДЯ ГРАНИЦУ[91]

      НА ВОДОРАЗДЕЛЕ

      СПУТНИЦЕ

      «В эти годы Толстой зарекался курить…»

      «Женщины живут, как прежде, телом…»[92]

      «Всё чаще и чаще встречаю умерших… О нет…»[93]

      НОЧЬЮ

      ПРИКОСНОВЕНИЯ

      ПЕРЕД ВЕСНОЙ

      ПЯТЬ РУКОПОЖАТИЙ[94]

      ГОЛОД[95]

      ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ[96]

      ВСТРЕЧА ВТОРАЯ[97]

      Р.В.15[98]

      ТАЙФУН[99]

      ЛЕОНИД ЕЩИН[100]

      «Ловкий ты и хитрый ты…»

      РУЧНАЯ ВОЛЧИХА

      «Я вспомнил Стоход…»[101]

      АГОНИЯ[102]

      ДВЕ ТЕНИ[103]

      «РУССКАЯ МЫСЛЬ»[104]

      «Так уходит море, на песке…»

      О РОССИИ[105]

      БЕЛЫЙ ОСТРОВ[106]

      ЗА[107]

      МЫ

      МАСТЕРСТВО

      ИЗНЕМОЖЕНИЕ[108]

      ГРЕБНЫЕ ГОНКИ

      ВПЕРЕД[109]

      УВЕРЕННОСТЬ

    ПОЛУСТАНОК (Харбин, 1938)

      «Уезжающий в Африку или…»[110]

      НИЩИЕ ДУХОМ

      ЭПИЛЕПТИК

      ПОНУЖАЙ[111]

      ЛОДОЧНИК[112]

      ИНТЕРВЕНТЫ[113]

      СТИХИ О ХАРБИНЕ[114]

      ПОХИТИТЕЛИ

      ХУНХУЗ[115]

      ОКОЛО ЦИЦИКАРА[116]

      ПЕСНИ ОБ УЛЕНСПИГЕЛЕ[117]

      В СОЧЕЛЬНИК

      КАСЬЯН И МИКОЛА[118]

    БЕЛАЯ ФЛОТИЛИЯ (Харбин, 1942)

      «Сыплет небо щебетом…»[119]

      «Ветер обнял тебя. Ветер легкое платье похитил…»[120]

      ЭНЕЙ И СИВИЛЛА (ИЗ ОВИДИЯ)[121]

      «Ушли квириты, надышавшись вздором…»[122]

      СОТНИК ЮЛИЙ[123]

      ХРИСТИАНКА[124]

      НЕРАЗДЕЛЕННОСТЬ[125]

      БЕАТРИЧЕ[126]

      ФЛЕЙТА И БАРАБАН

      «Глаз таких черных, ресниц таких длинных…»

      РАЗРЫВ[127]

      СНЫ

      ВЕРОНАЛ

      ПАМЯТЬ[128]

      27 АВГУСТА 1914 ГОДА[129]

      ПОДАРОК

      СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ

      ЭПИЗОД

      В ЗАТОНУВШЕЙ СУБМАРИНЕ[130]

      В ЭТОТ ДЕНЬ[131]

      ЦАРЕУБИЙЦЫ[132]

      КОГО ВИНИТЬ

      БОЖИЙ ГНЕВ[133]

      В НИЖНЕУДИНСКЕ[134]

      ЖЕНА[135]

      МОИМ СУДЬЯМ[136]

      ПОТОМКУ

      ЦВЕТОК[137]

      ЛАМОЗА[138]

      В ЛОДКЕ[139]

      1. «Ночью думал о том, об этом…»[140]

      2. «Печью истопленной воздух согрет…»

      НА РАССВЕТЕ

      «День начался зайчиком, прыгнувшим в наше окно…»

      ВЫСОКОМУ ОКНУ

      ДАВНИЙ ВЕЧЕР

      «Было очень темно. Фонари у домов не горели…»

      ОТРЕЧЕНИЕ

      БРОДЯГА

      ОМУТ

      ЭПИТАФИЯ[141]

      ДО ЗАВТРА, ДРУГ!

      ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ

      КНИГА О ФЕДОРОВЕ[142]

      РОДИНА[143]

      ТИХВИН

      НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ[144]

      РУССКАЯ СКАЗКА

    СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ПРИЖИЗНЕННЫЕ СБОРНИКИ[145]

      «Померкла туманная линия…»[146]

      ТАМ («Где гремели пушки…»)[147]

      НАД ПОЛЕМ («Тихий ветер шепчет над полями…»)[148]

      АВСТРИЕЦ(«У него почернело лицо…»)[149]

      «Скоро утро. Над люнетом…»[150]

      В ПОХОДЕ(«Эх! тяжела солдатская винтовка…»)[151]

      ВИНТОВКА № 572967 («Две пули след оставили на ложе…»)[152]

      НОВОБРАНЕЦ («Широк мундир английского солдата…»)[153]

      РОДИНЕ («Россия! Из грозного бреда…»)[154]

      ОДИН ИЗ МНОГИХ («Помнишь: вихрь событий…»)[155]

      БЕЖЕНКИ («В теплушке у жаркой печки…»)[156]

      ЛЮБОВНИЦА («Ах, я устала от этой скромной…»)[157]

      СПУТНИК («Ржаная краюха сытна…»)[158]

      ПРИКОСНОВЕНИЯ («Мои сады окружены пустыней…»)[159]

      ПОЮЩИЙ СНЕГ(«Падает белый снежок…»)[160]

      БЕЗБОЛЬ («Зачерпнуло солнце медным диском…»)[161]

      СОБАКОГЛАВЫЙ («Старинная керамика — амфора…»)[162]

      В СЕБЕ(«Проповедую строгую школу…»)[163]

      ДЕВКА(«Изогнутая, выпячив бедро…»)[164]

      МОРСКИЕ (1–6)[165]

      ОСВИСТАННЫЙ ПОЭТ («Грехи отцов и прадедов грехи…»)[166]

      НА БЛЮДЦЕ («Облезлый бес, поджав копытца…»)[167]

      СЛУЧАЙ («Вас одевает Ворт или Пакэн?..»)[168]

      ДОСТОЕВСКИЙ («В углах души шуршит немало змей…»)[169]

      ЕВРЕЙКА («В вас — вечное. Вы знали Вавилон…»)[170]

      «Я живу в обветшалом доме…»[171]

      КЛАДБИЩЕ НА УЛИССЕ («Подует ветер из проклятых нор…»)[172]

      «Ветки качались с усталым шумом…»[173]

      ЛЕГЕНДА О ДРАКОНЕ («Уже утрачено…»)[174]

      ЗА 800 ВЕРСТ («Гор обугленные горбы…»)[175]

      «Я одинок, без близких и друзей…»[176]

      САМОЕ ОБЫКНОВЕННОЕ («На Каланчевской пять, квартира три…»)[177]

      ТУМАН («Глухое «у-у» закинуто протяжной…»)[178]

      ГОЛУБАЯ КНЯЖНА («В отеле, где пьяный джесс…»)[179]

      «У причалов остроухий пинчер…»[180]

      ПОЛКОВОЙ ВРАЧ («Умирает ли в тифе лиса…»)[181]

      УЗОРЫ ПАМЯТИ («Я пишу рассказы…»)[182]

      «Льстивый ветер целует в уста…»[183]

      «Вышел в запас…»[184]

      СОН ПРО КОТА-МУРЛЫКУ («Ты любишь кошку, ласковый звереныш…»)[185]

      ПОСЛЕ ДОЖДЯ («Чем, мураш, застыв на пальце…»)[186]

      ВЕСЕННИЙ ДОЛЬНИК («Объективно ничтожны признаки…»)[187]

      «Последний рубль дорог…»[188]

      ЗА РАЗРУБЛЕННЫЕ УЗЛЫ («Снова солнце обращает в воду…»)[189]

      ПРИЯТЕЛЬ («Загорел за лето на песке…»)[190]

      ОТХОД («Какой-то зверь, быть может, тигр…»)[191]

      МОЕМУ «УНДЕРВУДУ» («Традиции непреложны…»)[192]

      ТИХИЙ СОЧЕЛЬНИК («Как вечер тих, как вечер долог…»)[193]

      ЛЮБОВЬ («Сильный зверь о любви рычал…»)[194]

      ЛЮБОВЬ («Любовь — как в пропасть. С кручи от погони…»)[195]

      ЯСНОСТЬ («В этой комнате много солнца…»)[196]

      ДАВНО ЛИ? («Давно ли в форточку мороз…»)[197]

      НА ТОЙ ПОЛОВИНЕ ЛУНЫ («От той половины Луны…»)[198]

      ПОЛДЕНЬ («Золотые искры на коже…»)[199]

      КОЛДОВСТВО («Прислушалась — и отложила книгу…»)[200]

      КОНЧИНА («Карандашом по карте водит…»)[201]

      «На много лет, увы, я старше Вас…»[202]

      «День отошел. Отяжелевший, лег…»[203]

      «…Не случайно …Был намечен выбор…»[204]

      СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ («Хорошо на легких лыжах…»)[205]

      «Так развертывается пружина…»[206]

      НА ЗАДАННЫЕ РИФМЫ («Постукивая точным молоточком…»)[207]

      В КИТАЕ («Узкие окна. Фонарика…»)[208]

      ПЛАВУНЬЯ («Вытягиваясь, — в преломленьи струй…»)[209]

      У ПРЕДЕЛА («Изгнание, безвыходность…Пустое!..»)[210]

      «Свет зажжен. Журнал разрезан…»[211]

      ОРБИТА («Ты, молчаливый, изведал много…»)[212]

      ИЗ КИТАЙСКОГО АЛЬБОМА (I–III)[213]

      ФОРМУЛА БЕССМЕРТИЯ («Какой-то срок, убийственная дата…»)[214]

      ЗЕЛЕНОГЛАЗОМУ ВРАГУ («Так пощипывает холод…»)[215]

      ДЕСЯТИЛЕТНИМ(«Мне проследовать пора бы…»)[216]

      БЕЗ («Бестрепетность. Доверчивость руки…»)[217]

      МОЙ УДАР («Когда придет пора сразиться…»)[218]

      РАССТРЕЛЯННЫЕ СЕРДЦА («Выплывут из дальности муаровой…»)[219]

      СОЗРЕВШАЯ ОСЕНЬ («Окно откроем, и не надо…»)[220]

      ВОЗВРАЩЕНИЕ («Юноша, как яблоко, румян…»)[221]

      «Опустошен, изжеван, как окурок…»[222]

      ГРЯДА («Щетина зеленого лука…»)[223]

      «Над обрывом, рыж и вылощен…»[224]

      «Бывают золотые вечера…»[225]

      «С головой под одеяло…»[226]

      «Пустой начинаю строчкой…»[227]

      ЮЛИ-ЮЛИ («Мне душно от зоркой боли…»)[228]

      «Пусть одиночество мое сегодня…»[229]

      «Вниз уводят восемь ступеней…»[230]

      НАД МОРЕМ («…Душит мгла из шорохов и свиста…»)[231]

      «Лечь, как ложится камень…»[232]

      ИЗ ПОТЕРЯННОЙ ПОЭМЫ («… Двойную тяжесть мы с тобой несем…»)[233]

      МЫ СВЯТО ВЕРИМ В ТЕБЯ, РОССИЯ («Христос Воскресе! — Сквозь все тревоги…»)[234]

      ПОДВИГ («Обозный люд, ленив и беззаботен…»)[235]

      БЕДНОСТИ («Требуй, Бедность, выкупа любого…»)[236]

      ЗА ОКЕАН («Из русской беженки возвысясь…»)[237]

      «Сегодня я выскажу вам…»[238]

      ПИСЬМО («Листик, вырванный из тетрадки…»)[239]

      «Ходил поэт и думал: я хороший…»[240]

      ТЕНЬ («Весь выцветший, весь выгоревший. В этот…»)[241]

      ПРИЗРАКИ («Как недоверчиво и косо…»)[242]

      СОСТЯЗАНИЕ БОГОВ (Глава из «Превращений» Овидия)[243]

      НОВОГОДНИЕ ВИРШИ («Говорит редактор важно…»)[244]

      С НОВЫМ ГОДОМ!.. («С Новым Годом! — глаза в глаза…»)[245]

      «Я люблю, поднявшись рано…»[246]

      «ТЫ» И «ВЫ» («Вода и небо. Море и песок…»)[247]

      В НОВОГОДНЕЕ ПЛАВАНЬЕ («От январской пристани опять…»)[248]

      СНЫ («Ночью молодость снилась. Давнишний…»)[249]

      СТРЕКОЗА И МУРАВЕЙ («Во дворе, перед навесом…»)[250]

      ПОСТРОЕЧНИКИ («Бороды прокурены…»)[251]

      НАША ВЕСНА («Еще с Хингана ветер свеж…»)[252]

      МОЛОДАЯ ВЕСНА («От натопленных комнат…»)[253]

      КАРПАТЫ («Карпатские горы, гранитное темя…»)[254]

      ДЫМЫ («Час восхода нелюдимый…»)[255]

      В КРЕМЛЕ («Глядят былого лики…»)[256]

      «Оправленный на гребнях в серебро…»[257]

      СЛЕПЕЦ («По улице, где мечутся авто…»)[258]

      В ЗАКАТНЫЙ ЧАС («Сияет вечер благостностью кроткой…»)[259]

      В СЕНТЯБРЕ («Сквозящий солнцем редкий березняк…»)[260]

      ВАГОНЕ(I–IV)[261]

      ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР («Вечер, ночь ли — длится, длится…»)[262]

      СТИХИ В ПИСЬМЕ («С Новым Годом!..Как большие льдины…»)[263]

      ЯНУСУ («Раз в году пишу стихотворенье…»)[264]

      ВСЁ РАВНО («Всё равно осталось жизни мало…»)[265]

      МОСКВА ПАСХАЛЬНАЯ… («В тихих звонах отошла Страстная…»)[266]

      КАК НА РОССИЮ НЕПОХОЖЕ («Объятый дымкою лиловой…»)[267]

      МУЖЕСТВА ТРЕБУЕТ ГОД… («Муза моя, возврати мне сегодня свободу…»)[268]

      МИШКА-ВОРИШКА («В лесу гуляет Миша…»)[269]

      ТАЙФУН («Я живу под самой крышей…»)[270]

      МУХА. Рассказ в стихах («В осень, стонавшую глухо…»)[271]

      БОЖЬЯ ЕЛКА («Говорила богомолка…»)[272]

      СУВОРОВСКОЕ ЗНАМЯ («Отступать! — и замолчали пушки…»)[273]

      ИНАЯ ЛЮБОВЬ («Хорошо ли мы живем иль худо…»)[274]

      АНТИЧНЫЙ МОТИВ («Цезарь на Форуме статуи ставит любимым…»)[275]

      БЕЗ РОЗ («В граненый ствол скользнула пуля…»)[276]

      ГУМИЛЕВ («Прекрасен строгий образ Гумилёва!..»)[277]

      «Воскресенье. Кружку пива…»[278]

      СНЕЖНОЕ УТРО («Совсем не так: не пух, не пудра…»)[279]

      СТАРАЯ РИФМА («Есть два слова: счастье и участье…»)[280]

      ПРЕДВЕСЕННЕЕ («Всё розоватей, дымней…»)[281]

      РУССКАЯ, ШИРОКАЯ… («На столе большом, широком…»)[282]

      СТАРЫЙ ЗНАКОМЕЦ (I–VI)[283]

      НА СУНГАРИ. Из старой тетради («Диоген, дремавший в бочке…»)[284]

      РЕМЕСЛО ПОЭТА («Говорят о ремесле поэта…»)[285]

      СТАРЫЙ ДОМ («Крысы покидали дом недаром…»)[286]

      ВОЗМЕЗДИЕ («Я потерял тебя давным-давно…»)[287]

      ВСТРЕЧИ («У автобусной стоянки…»)[288]

      БРОНЗОВЫЙ ВОИН. Перед античной статуэткой («Ты знаками отличий удостоен…»)[289]

      ДЕД-МОРОЗ («Ты послушай, шалунишка славный…»)[290]

      ТРАЛЬЩИК «КИТОБОЙ» («Это — не напыщенная ода…»)[291]

      В ГОСТЯХ У ПОЛКОВНИКА («Люблю февраль, когда прибавит дня…»)[292]

      В ВАГОНЕ. Рассказ в стихах («В вагоне опускают полки…»)[293]

      О ДЕТСКОЙ МОЛИТВЕ («Мы молимся в битве…»)[294]

      НАЧАЛО КНИГИ («Живущие в грохоте зычном…»)[295]

      ПУШКИНСКИЙ МОТИВ («Поэтам часто говорят с укором…»)[296]

      СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ (I–III)[297]

      ГЕРАНЬ («Вот послушай: осенью неранней…»)[298]

      ДВАДЦАТАЯ ГОДОВЩИНА («Из зеленой воды поднималась рука золотая…»)[299]

      ПЬЯНЫЙ ВИЗИТЕР («У твоей звоню я двери…»)[300]

      ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ («Был яркий полдень. Обжигало…»)[301]

      ЧАСОВЩИК («Зимний день светил в окошке скупо…»)[302]

      ВЕЛИКИМ ПОСТОМ («Как говорит внимательный анализ…»)[303]

      ЖЕНА ГУСАРА («Говорит она, что ей тридцать лет…»)[304]

      О СТАРОМ МАСТЕРЕ («Не рыцарь, неловкий латник…»)[305]

      ОТ ДРУГА («Возле печки обветшалой…»)[306]

      ТИХИЕ РАДОСТИ («Засунгарийские просторы…»)[307]

      НОВАЯ РИФМА («Ты упорен, мастеру ты равен…»)[308]

      НЕНАСТЬЕ («Золотая маньчжурская осень…»)[309]

      У ЧУЖОГО ОКНА («У приятеля свет в окне…»)[310]

      ПОЛГОДА («Вот полгода как мы расстались…»)[311]

      АЗИЯ И ЕВРОПА («Как двух сестер задумал их Господь…»)[312]

      СТАРЫЕ ПОГОНЫ («Сохранились у меня погоны…»)[313]

      СТАРИК («В газете и то и это…»)[314]

      ЗУБРЫ («Жили зубры в Беловежской пуще…»)[315]

      РАССКАЗ ОБ ОСАЖДЕННЫХ («Гезов («Е» произносите мягко)»)[316]

      КАК ПАРОХОД ОТ ПРИСТАНИ («В эту ночь…»)[317]

      УВОЗЯТ ЗИМУ («Дни о весне не лгут…»)[318]

      В ПОЛНОЧЬ («От фонаря до фонаря — верста…»)[319]

      РАКЕТА («Под всяческой мглой, под панцирем…»)[320]

      ГОД («Год прошел. Вновь над твоей могилой…»)[321]

      ВОЛХВЫ ВИФЛЕЕМА («Шел караван верблюдов по пустыне…»)[322]

      КЕША И ГОША («В городе волжском два друга жили…»)[323]

      «Пели добровольцы. Пыльные теплушки…»[324]

      РАССКАЗ О КАЗНЕННОМ РЕПОРТЕРЕ (1–7)[325]

      «Разве жизнь бывает тесна…»[326]

      АУКЦИОН («Проходит год хромающей походкой…»)[327]

      «Неужели не осилю смерти…»[328]

      НАЧАЛО ПРАВДЫ («Докачает, дотрясет, дотянет…»)[329]

  ПОЭМЫ

    ТИХВИН (Повесть)[330]

      Глава 1

      Глава 2

      Глава 3

      Глава 4

      Глава 5

    ДЬЯВОЛИЦА[331]

    ДЕКАБРИСТЫ (Поэма)[332]

    ПСИЦА[333]

    ЧЕРЕЗ ОКЕАН (Поэма)[334]

    ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ (Главы из поэмы)[338]

    НЕРОНОВ СЕСТЕРЦИЙ[339]

    ИСКУШЕНИЕ В ПУСТЫНЕ[341]

    ТОТУ. Тропическая поэма[342]

    ПРОТОПОПИЦА (Поэма)[343]

    КАК ОНИ ПОЛАДИЛИ (Сказка о том, как Миша Топтыгин с лесником поссорился и как умная лиса помирила их)[344]

    ПРОЩЕННЫЙ БЕС (Поэма)[345]

    НАШ ПОДВИГ. Поэма о России[346]

    НИНА ГРАНИНА. Повесть о старом Харбине[347]

    ВСТРЕЧА[348]

  ПРИЛОЖЕНИЕ[349]

    Поэмы, опубликованные под псевдонимом «Николай Дозоров»

      ГЕОРГИЙ СЕМЕНA (Поэма)[350]

      ВОССТАНИЕ (Поэма)[351]

        1

        2

        3

        4

        5

        6

        7

        8

        9

        10

    ИЗ ФРАНСУА ВИЙОНА

      СКАЗАНИЕ О ДИОМЕДЕ[352]

      ВОСПОМИНАНИЕ О СОТОВАРИЩАХ[353]

  ОБОСНОВАНИЕ ТЕКСТА

*** Примечания ***