вспомнился снова блатной говорок Мелекесса...
И у края столетья залязгали в ночь буфера. 6Люди странно менялись: придут — и борцы за свободу.Или наше подполье: взрывали ЦК изнутри.Я писал трое суток бессмысленно-страстную оду.От неё сохранилось название: “Секретари”.Всем чего-то хотелось. Осознанно — воли и корма.Был разгул презентаций: под них накрывали столы.Три захода за сутки — вполне допустимая норма,хоть порой бутерброды бывали постыдно малы.Сослуживцы из МИДа внезапно подались в евреи:в нашей секции трое в Германию тихо ушли.А другие евреи зажили трудней и смирееи стояли за гречкой, как все, посредине земли.У отечества были не самые лучшие годы.Это стало понятно по множеству сильных людей,промышлявших прихватом и ездивших к немцам на воды.И туда отряжавших шалманы валютных блядей. 7Паровозы трубят, словно мамонты в брачную пору.Паровозы трубят от меня через тысячи лет.Паровозы трубят, вылетая навстречу простору,потому что для них ничего притягательней нет.Пусть их. День отспешил и уйдёт по просохшей дороге.Из сеней потянуло простудной струёй сквозняка.Нам сидится, молчится. Какие тут, к ляду, итоги?..Засинело в окошках. А всё-таки жизнь коротка.Но уже началось ворошение заднего сада:в палисаднике голо, а там раскачнулись кусты.Полюби меня снова — опять, как тогда, до упада...С блеском глаз в темноте и смещением всей высоты.Чтобы снова кино, чтобы клёны с безумной луною,чтобы свет проносился по листьям счастливой водой.Чтобы хмурый подросток, тогда называвшийся мною,с перехваченным горлом стоял под случайной звездой. 8Снова мёдом пропахнул настой тростникового лета.Тишина расстояний теряется в палевой мге.Но ударит июль роковыми стволами дуплета —и фуражку сорвёт, и приклад перекинет к ноге.Как сырое беремя, мне руки мой век прогибает.И утица вертится в пруду на весёлой воде.Перепончатой лапой буровит и клювом долбает,низко голову прячет, ныряя неведомо где.Что мне время моё и гудение полой тростины?Что мне тяга пространства и пряная эта вода?Поплавки этих уток, их нежно покатые спины,отряхнувшие Лету, чтоб снова вернуться сюда?Ведь не в этом же суть и не в этом постыдная вера!Что-то есть выше слова, за пряничной ложью стиха,где уже не услышишь солдатской походки размера,где закончены счёты и боль узнаванья тиха!.. 9Облиствели сады. Пахнет спиртом и детством природы.Не смотри на меня: я тут вправду совсем ни при чём.Это просто случилось (как все предыдущие годы),и анисовым ветром подуло над левым плечом.Ну а дальше — тепло и младенческий пух сотворенья,прошивные полотна по тыну растянутых дней.Бестолковое время, бессмысленный стих-говоренье,из-за этой бессмыслицы ставший как будто родней.Дальше май загрохочет никчёмной в хозяйстве грозоюили глины просядут под тяжестью первых дождей.Не смотри на меня, я и сам не привык к мезозою —к этим стратам Сухуши со шляпками Божьих гвоздей.Так, наверно, и надо. Наш мир по-хозяйски сколочен.Он стоит, как и прежде, на трёх исполинских китах.И всё так же безумен, прекрасен и мелочно склочен...И сезонно лысеет бугор на пригретых местах. 10Ходят кругом ветра по смертельному этому миру,ни сезонов не помнят, ни молью побитых ночей.Лишь в кадетских каре расставляют года по ранжиру,чтобы реяли лычки и грели ещё горячей.Чтоб кругами повтора,кругами,кругами повтора,по альтовой струне, по пороше, по волчьей гоньбе!До последнего хрипа, а то до похабного ора —о живущих и ждущих: о нас, обо мне, о тебе.Чтобы видеть и знать, как обрушился август кудлатый,как зерно прорастает, как женщина хочет любви.По стране, по стерне, по дорогам судьбы-недоплаты,лейкоцитного сбоя и внятного зова в крови!Крупнотелая ночь раскрывает навстречу объятья.Просыпаться до света с негаснущим всполохом щёк.По стерне, по стране, нерождённые сёстры и братья!Чтобы воля и доля, дождей утешительный щёлк...
(обратно)
Обращение в слух
UntitledПонизовский Антон Владимирович родился в 1969 году в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ. Подлинные интервью, собранные в лечебных и