Священное сечение [Дэвид Хьюсон] (fb2) читать онлайн

Дэвид Хьюсон «Священное сечение»

Пролог

Прошло девять месяцев с тех пор, как ей удалось улизнуть из Ирака с шестью сотнями долларов в кармане. Она инстинктивно понимала: понадобятся люди, владеющие лодками и грузовиками, знающие путь к местам, о которых она имела весьма смутное представление, и способные доставить ее контрабандным путем за приемлемую цену. Дома не было ни работы, ни денег после того, как пришли солдаты Хусейна и забрали отца, оставив их одних в сыром, холодном сарае, именовавшемся фермерским домом. Все урожаи гибли из-за дыма с нефтяных полей в районе Киркука.

Каждый день девочка часами смотрела на пыльную дорожку, ведущую к дому, поджидая возвращения отца. Ей хотелось вновь услышать сильный, уверенный мужской голос, который вносил счастье и спокойствие в их жизнь. Так и не дождалась. А мать медленно сходила с ума, теряя надежду, и часами выла у открытой двери. Она больше не прибиралась в доме и ни с кем не разговаривала.

Кому нравятся сумасшедшие? Никто не любит выслушивать их нелепый бред. Однажды приехал дальний родственник и взял их с собой. Они долго ехали на тележке, которую тащил старый, спотыкающийся осел. Родственник оставил их у пожилой тетушки по ту сторону дымящихся полей. Пришлось жить в жестяном сарае. Без денег и практически без еды. Мать окончательно умолкла и целыми днями сидела, обхватив себя руками и непрерывно покачиваясь. Время от времени девочку водили в школу, хотя практически постоянно приходилось работать на высохшем поле, чтобы не умереть от голода. А потом пришли солдаты, и школу вообще закрыли. Девочка видела, как классы заполняются ящиками с патронами.

Теперь над их жизнью чернее огромной нефтяной тучи нависла угроза новой войны. Родственники говорили девочке, что здесь уже шли бои, когда она только родилась. Однако теперь все будет иначе. Грядущая война раз и навсегда решит все вопросы, и курды станут наконец свободными в новом Ираке.

Они все врали. Или, может быть, не понимали суть вещей. Мужчины порой очень глупы.

Солдаты захватили ферму в феврале. Они вели себя так, как иракцы обычно ведут себя с курдами. Если хотели есть, то входили в дом и забирали всю еду. Ни в чем себе не отказывали. Девочка боялась. Ее переполняла неистовая ярость, но она ни с кем не смела ею делиться. Хотелось поскорее убежать, оказаться в новом месте, не важно где, лишь бы там, где жизнь не такая трудная. Оставаться на ферме не имело никакого смысла. Однажды утром, пытаясь продать в соседней деревне скудные дары полей, девочка услышала рассказ о том, как иракские солдаты убивают курдов. Просто забивают их, как животных. Эти рассказываемые шепотом истории что-то изменили в ее сознании. Стало ясно — отец мертв. Девочка больше никогда не услышит его громкий, вселяющий успокоение голос. Она наконец поняла, почему мама замкнулась в себе и никого не впускает в свой полный страхов внутренний мир.

Ходить куда-либо было опасно, и девочка целыми днями сидела в углу запущенного, грязного сарайчика, прислушиваясь к разговорам о всяких ужасах. О смерти, войне, неуверенности в завтрашнем дне и всегда о том, что скоро сюда придет еще больше военных. Курды-смертники, американцы, англичане. Мужчины, похожие на иракцев, если смотреть им прямо в глаза. Они будут говорить на разных языках, носить разную форму, но все равно останутся простыми мужиками, несущими с собой смерть и хаос. Невидимые, призрачные люди на джипах серо-коричневого цвета.

Это случилось холодным ясным апрельским днем. Иракцы заняли позицию возле пруда, в котором плавала дохлая рыба. Они сидели на небольшом участке земли среди чахлой влажной растительности, почерневшей от нефтяного смога, в самом конце дорожки. Пятеро солдат и большая пушка, нацеленная в небо. Таких злых, постоянно сквернословящих и страшных девочка еще не видела. Только они тоже боялись, и ей было известно почему. У них оставался один последний снаряд. Мужчины сидели, размышляя о том, как бы сдаться в плен, прежде чем американцы убьют их.

В середине дня над фермой начал кружить страшный темный самолет, похожий на металлическую птицу, прикидывающую, где бы ей сесть. Девочка ничего не чувствовала, даже страха за собственную жизнь. Стояла возле сарая, не обращая внимания на крики за спиной, призывающие ее спрятаться. Смотрела, как льется огонь из черного брюха птицы. Она пронеслась над ними по прекрасному небу, обогнула торчащий вверх цилиндр зенитного орудия и исчезла еще до того, как иракцы успели пустить в нее свой последний снаряд.

Военные с криками покидали укрытия из мешков с песком, в отчаянии спасаясь от преследующих их языков пламени. Девочка впитывала происходящее, хотела, чтобы эти сцены навечно запечатлелись в памяти. Подошла ближе и спряталась в вонючем сортире, сквозь обветшалые стены из пальмовых веток глядя на корчащихся на земле солдат.

Даже теперь, почти год спустя, девочка помнит, о чем думала в тот момент. Эпизод напомнил ей выступление бродячих циркачей, которые время от времени приезжали в деревню, еще когда был жив отец. Он всегда брал дочь на представление. Одно из самых ранних воспоминаний: она у отца на руках смотрит на клоунов и истерически смеется. Потом, когда циркачи приехали еще раз, девочка поняла: тут что-то не так. В их юморе чувствовалась жестокость, они цинично высмеивали человеческую глупость и страдания людей, заставляя зрителей веселиться вместе с ними. Могла ли она смеяться над солдатами, пытающимися спастись от огня? Причин для смеха хватало с избытком. Курды ненавидели иракцев, а те, в свою очередь, не любили курдов. И все презирали американцев. Люди жили в мире, где правила ненависть, и, возможно, именно по этой причине нуждались в смехе. Он на какое-то время облегчал страдания.

Впрочем, у девочки не было времени смотреть на солдат и забавляться их мучениями. В тот миг Лейла думала лишь о себе, уверенная в том, что ненависть — это роскошь. Ее она припасет на будущее. А сейчас обязательно надо спастись. Бежать из умирающего, опаленного войной края, который уже ничего для нее не значит. Края, где нет ни любви, ни надежды.

Когда огонь погас, Лейла подошла к солдатам. Они были мертвы. Искореженные остовы, частично обуглившиеся от пламени, что обрушилось на них с небес. Кроме одного. Он упорно не хотел умирать, пытался дышать сквозь потрескавшиеся, обгоревшие губы. Каждая попытка давалась ему нелегко и причиняла неимоверную боль. Было ясно: он долго не протянет. Лейла запустила руку в его куртку, пристально глядя в испуганные светлые глаза. Солдат что-то бормотал, какие-то знакомые оскорбления, касающиеся вороватых курдов. Когда она нашла конверт, он начал плакать, как ребенок.

Это потрясло ее. Девочка обиженно посмотрела на солдата и заговорила на хорошем арабском. Посещая старую школу, которой больше нет — вместо книг там теперь ящики с боеприпасами, — Лейла старалась учиться как можно лучше.

— Ты должен предстать пред Богом мужчиной, а не ребенком.

Потом она забрала у него все. Документы, мелочь, ручку, часы. Полагала, что вещи ни к чему мертвецу, а наш жестокий и безумный мир вряд ли осудит мелкого воришку.

Солдат, наверное, был богачом. Возможно, членом партии. В конверте обнаружилось около 1500 долларов разными купюрами. Обыскав другие трупы, осторожно отделяя обгоревшую форму от плоти, Лейла нашла еще какие-то деньги. Некоторые купюры обгорели, тем не менее оставались долларами, магической валютой. Можно просто помахать свернувшимися коричневатыми листками, и любой пойдет тебе навстречу. Скажем, человек на пограничном пропускном пункте. Или деревенский глава — без такого ни одна деревня не обходится, — который знает, как выбраться отсюда и может показать дорогу на Запад, где живут богатые люди.

У Лейлы оставалось триста долларов, когда через две недели она добралась до Стамбула. Странный и красивый город. Только люди уж слишком строго смотрели на нее, стоящую на улице с протянутой рукой.

Большая часть денег разошлась на оплату водителям грузовиков, на которых девочка ехала через Грецию, потом вдоль побережья Атлантического океана по Албании, Черногории и Хорватии, мимо сверкающего весеннего моря, мимо зеленых полей, поросших сочной травой, мимо виноградников и грядок с овощами. Лейла немного говорила по-итальянски. Этому европейскому языку их учили в школе по той простой причине, что там имелись соответствующие учебники. Лейле нравились музыкальные звуки итальянского и картинки в книгах, изображавшие далекий город с прекрасными зданиями, улицами и площадями.

Местные жители на побережье владели итальянским. Это западное наречие стоило знать лишь потому, что оно могло пригодиться в будущем, если вам улыбнется удача. Лейла разговаривала с людьми, могла прочесть надписи на вывесках. И понимала взгляды некоторых стариков. Здесь тоже шла война.

Девочка отдала последние сто долларов дородному немцу, который перевез ее через итальянскую границу в Триесте и двумя днями позднее высадил без гроша в кармане на окраине Рима.

Деньги не могли покрыть всех расходов. Между тем, хотя Лейла не знала точного дня своего рождения, не считая нужным следить за временем, ей стукнуло тринадцать. Она понимала, чего хочет немец, и пыталась убедить себя, что все очень просто, надо только думать об отвлеченных вещах: о маковых цветах, покачивающихся на желтых стеблях, о хлебе, который пекут в печи, о картинках, изображавших незнакомый городе красивыми зданиями. Город манил богатством, безопасностью и счастьем и теперь находился на расстоянии всего нескольких километров от нее. В полях звучал певучий голос отца. Самое теплое из воспоминаний, и оно никогда не должно исчезнуть.

Когда все кончилось и водитель высадил ее из кабинки в каком-то мрачном поместье в пригороде с темными и страшными улицами, нисколько не похожими на ее воображаемый Рим, Лейла приняла решение. Лучше уж воровать. Необходимо обеспечить себе пропитание, пока… Пока что?

В тот теплый летний день Лейла еще не знала ответа на этот вопрос. И теперь, в декабре, когда город загадочно мерцал, покрытый внезапно выпавшим снегом, все еще не могла ответить на него. Каждый день становился новым сражением, в котором девочка билась одним и тем же оружием: острым зрением и проворными руками. Из приюта Лейлу выгнали за кражу. Люди, живущие на улице, отвергли девочку, так как она не хотела пользоваться их трюками — продавать себя, торговать наркотиками. Родной дом находился за тридевять земель и больше не существовал для нее. Лейла очутилась одна на пустой улице в центре Рима перед храмом таким же старым, как и те, что ей приходилось видеть у себя на родине.

Она шла за мужчиной, начиная от узкой улочки около Испанских ступеней, как только увидела, как он вышел из двери рядом с небольшим магазином, где продавали товары от Гуччи. Интересный тип. Следовать за ним непросто. Он все время петляет, как будто скрывается от кого-то. Потом Лейла потеряла его из виду, свернула за угол и вышла на площадь. Храм представлялся ей чем-то вроде убежища.

Девочка смотрела на огромную, плотно запертую, чтобы не пропускать холод, дверь и думала, каково там внутри.

Должно быть, тепло. И найдется что-нибудь, что можно украсть.

Лейла подошла к углу здания и стала в тени гигантских колонн с непонятной надписью над ними. К узкому боковому входу, за которым виднелся свет, вела короткая дорожка.

Дверь прикрыта. Снежинки танцевали вокруг нее, словно духи в преддверии страшной бури. Лейла вошла в маленькое, по-современному обставленное помещение, ведущее в темный просторный зал, откуда доносились голоса. Мужчина и женщина, иностранцы, скорее всего американцы, вели непонятный ей разговор.

Лейлу охватило любопытство. Она притаилась в тени колонны, испытывая чувство благоговения перед величием храма. Потом глаза привыкли к темноте, и она стала различать сцену перед собой, освещенную лунным светом, проникающим через огромный открытый диск в центре крыши.

Совсем рядом, на скамье, лежали пальто и куртка мужчины. Кажется, неплохого качества. В них наверняка немало денег. Хватит, чтобы пережить снегопад.

Люди внутри храма занимались странными делами. Одежда женщины валялась на каменном полу, украшенном геометрическим рисунком. Сама она лежала абсолютно голая в центре зала. Совершенно неподвижно, с руками и ногами, вытянутыми неким странным и искусственным образом, будто каждый член указывал на невидимый угол овального помещения.

Лейла понимала, что смотреть на такое не стоит, однако ее ум пытался объяснить происходящее в огромном ледяном сердце этого странного и мертвого места. Девочка думала, что после Ирака ее ничем не удивить.

Вдруг что-то закрыло собой лунный свет. Нечто остроконечное, серебристое и ужасное. Узкая, словно скальпель, полоска нависла над фигурой на полу. Лейла поняла, что ошибалась.

Mercoledi^[1]

Два переодетых полицейских топтались у закрытой двери аптеки на виа дель Корсо. Дрожали от холода, стучали зубами и наблюдали за Мауро Сандри, толстым фотографом из Милана с двумя «Никонами» на шее. До Рождества оставалось пять дней, и в Риме вдруг выпал снег. Настоящий, глубокий, хрустящий под ногами. Такой можно лишь иногда видеть по телевизору, когда показывают, как на несчастных северян налетает снежный буран.

Снег падает с темного неба идеальной шелковистой пеленой. Повсюду вокруг праздничных цветных фонарей, украшающих улицы, медленно кружатся огромные белые снежинки. На тротуарах снежное скрипучее покрытие, несмотря на снующие туда-сюда толпы людей, которые еще только несколько часов назад топали по черным камням Корсо, спеша купить подарки в магазинах.

В тот вечер, прежде чем заступить на дежурство, Ник Коста и Джанни Перони ознакомились с метеосводкой. Они обратили внимание на слова «штормовое предупреждение», пытаясь вспомнить, что это значит. Может быть, наводнение? Сильные ветры срывают с ветхих крыш древнюю черепицу как раз на тех улицах и аллеях в центре квартала эпохи Ренессанса, где они чаще всего дежурят. Но начиналось что-то другое. Метеорологи сказали: ожидаются осадки в виде снега. Длительные. Выпадет такой снег, какого здесь не было с последних больших холодов 1985 года. Только на сей раз все продлится гораздо дольше. Неделю или даже несколько. И температура резко понизится. Возможно, это связано с глобальным потеплением. А может, просто какой-то метеорологический трюк. Что бы там ни было, мир явно сбился с привычного ритма. Информация, безусловно, напугала миллионы жителей Рима. Город встречал свое первое белое Рождество, последствия которого уже начинали проникать в сознание римлян. Люди придумывали веские и неоспоримые причины, чтобы не идти на работу. Они опасались стремительно распространявшегося по городу вируса гриппа. Не хотели ехать на автобусе из пригорода в центр, ибо, даже если вам и удастся преодолеть коварные, покрытые льдом улицы, неизвестно, сможете ли вы вернуться домой вечером. Жизнь вдруг стала чрезвычайно опасной штукой. Лучше всего никуда не вылезать и сидеть дома. В крайнем случае дойти до ближайшего бара и там поболтать о погоде.

Впрочем, несмотря ни на что, все они, библиотекарь и продавец, официант и экскурсовод, священник и дрожащий от холода полицейский, думали про себя: «Какое чудо». Ибо раз в жизни Рождество будет настоящим праздником. Наконец-то город сойдет с постоянно движущегося эскалатора современности, сделает глубокий вдох, закроет глаза и на время уснет, укутанный чудесной горностаевой накидкой, которая покрыла черные камни пустых улиц, сделав их белее сахара.

Перони взглянул на напарника. Коста уже научился понимать, что означает такой взгляд: посмотри сюда. Здоровяк коп из Тосканы тотчас подошел к Сандри и крепко обнял его.

— Эй, Мауро! — рявкнул он и еще раз сжал фотографа, прежде чем отпустить. — У тебя пальцы окоченели. Здесь совсем темно, да и смотреть не на что, кроме снега. Хватит уже фотографировать. Ты, наверное, пару сотен снимков нащелкал за сегодня. Расслабься. Надо где-то погреться. Пошли. Даже умник вроде тебя не откажется посидеть в кафе-корретто в такую морозную ночь.

Фотограф заморгал глазами навыкате. Опустил плечи, разминаясь после мощного объятия Перони.

— Зачем прерываться? Разве мне запрещено снимать?

Ник Коста слушал скрипучий голос Сандри — тот говорил с северным акцентом, — потом вздохнул и положил руку на плечо напарника, как бы сдерживая его порыв. Он боялся, что неуравновешенный здоровяк Перони может зайти слишком далеко. Фотограф уже целый месяц работал в квестуре. Довольно славный парень, с претензией на тонкий вкус, он получил что-то вроде государственного гранта на создание документального фотоотчета о работе полиции. Он фотографировал всех подряд: постовых полицейских и работников суда, сумасшедших из морга и церковников. Коста уже видел некоторые его работы: унылые черно-белые снимки охранников, на самом деле весьма недурные. Он заметил, что парень вполне освоился в полиции и бросал на Перони и Косту жадные взгляды, когда бы они ни встречались на его пути. Мауро — настоящий фотограф. Он мыслит исключительно визуально. Вот он смотрит на Ника Косту — маленького, хрупкого, молодого, похожего на бегуна, по какой-то причине сошедшего с дорожки, — и мысленно сопоставляет его с грузным напарником, на двадцать лет старше Ника, с обезображенным лицом, которое трудно забыть, и палец его начинает томиться по затвору фотоаппарата.

Джанни Перони, конечно, тоже знал об этом. Он привык к взглядам исподтишка. Многих интересовали его внешность и биография. В течение нескольких лет Перони работал инспектором в полиции нравов, пока, около года назад, его не понизили в звании за одну оплошность. Он прикоснулся к проходившим по делу наркотикам. Хотел только попробовать, делился он not ом с напарником. Наблюдательный фотограф заинтересовался его обезображенным лицом. Вообще-то оба полицейских представляли для него интерес. Сандри просто не мог в один прекрасный день не сделать с ними серию снимков. А Перони не упустил случая, чтобы хорошенько помять фотографа.

— Можешь снимать дальше, Мауро, — сказал Коста и уловил обиду в светлых бусинках глаз Перони. Взяв напарника за руку, он прошептал: — Это просто фотографии, Джанни. Ты знаешь, чем они хороши?

— Просветите, профессор, — пробормотал Перони, наблюдая за тем, как Сандри пытается вставить в «Никон» 35-миллиметровую кассету.

— Они показывают лишь то, что находится на поверхности. Остальное надо додумывать. Ты пишешь свой собственный рассказ. Придумываешь начало и конец. Фотографии — не жизнь, а произведения искусства.

Перони кивнул. Коста решил, что товарищ явно не в себе. В его голове роились некие сложные мысли.

— Может быть. Но есть ли в этих художественных произведениях место для кафе-корретто?

Коста кашлянул в перчатку и топнул ногой, представляя, как делает глоток граппы, смешанной с двойным эспрессо. Он думал о том, что в такую ночь у них не будет много работы, так как даже самые отпетые римские хулиганы не высунут носа из теплых квартир.

— Полагаю, что да, — ответил он и окинул взглядом пустынную улицу, по которой медленно тащился один лишь автобус № 62, стараясь изо всех сил не завалиться в канаву.

Коста вышел из укрытия у дверей аптеки, поднял воротник плотного черного пальто, замерзшей рукой закрыл лицо от колючего снега и выскочил на аллею, направляясь к далекому и слабому желтоватому свету, льющемуся, по его предположению, из крошечного входа последнего еще открытого в Риме бара.

В маленьком кафе в самом конце аллеи за галереей Дориа Памфили в сплетении темных старинных улочек, ведущих на запад к Пантеону и пьяцца Навона, оказалось всего лишь три посетителя. И вот Коста и Джанни Перони стоят в одном конце стойки и пытаются успокоить здорового верзилу до того, как он совершит какое-нибудь правонарушение. Мауро Сандри уселся на табурет на приличном расстоянии от них и самозабвенно чистит объектив своего чертова фотоаппарата, даже не прикасаясь к кофе со щедрым добавлением алкоголя, который Перони поставил ему еще до начала заварушки.

Хозяин, высокий тощий мужчина лет пятидесяти, с остатками некогда пышных усов и зачесанными назад сальными волосами, одетый в белую нейлоновую куртку, попеременно смотрит на всех троих и твердо заявляет:

— На вашем месте, синьоры, я бы наказал парня. Надо все-таки держать себя в руках. Ты ведь в общественном месте. Если уж человек в туалет не может спокойно сходить, то куда, хотел бы я знать, катится наш мир? Да и вам тоже пора убираться отсюда. Не будь вы полицейскими, я бы уже давно закрылся. За час продал всего три чашки кофе, и новых посетителей что-то не видно.

Он прав. Когда они тащились в бар, Коста успел заметить лишь пару прохожих, спешащих по заснеженным улицам. Все окрестности основательно замело. Любой здравомыслящий человек, конечно же, спасается от непогоды у себя дома и не выйдет на улицу, пока не кончится пурга, не выглянет солнце и не осветит Рим после ненастья.

Джанни Перони поставил чашку с кофе и подлил в нее еще граппы, что было весьма необычно для этого человека. Сгорбившись, он сидел на древнем шатком табурете — его специально сделали неудобным, чтобы никто особенно не задерживался за стойкой, — молча пялясь на длинные ряды бутылок. Коста понимал: дело тут не в глупом трюке, который выкинул Сандри. Попытка снять его в туалете — Мауро называл такой снимок verite (правдивый) — оказалась лишь последней каплей, переполнившей терпение здоровяка.

Они обсуждали это происшествие, когда Коста спокойно спросил, все ли нормально. И тут началось. Настроение у Перони было отвратное. Он ужасно переживал, что впервые в жизни не увидит своих детей на Рождество.

— Я заставлю Мауро извиниться, — сказал Коста. — Он не хотел тебя обидеть, Джанни. Его надо понять. Он просто постоянно все фотографирует.

Коста подумал, что фотография получится необычной. Легко представить себе грубый черно-белый снимок, на котором запечатлен большой член Перони над грязным писсуаром. Похоже на фрагмент фото пятидесятых, снятого в Париже Карти-Брессоном. Сандри умел найти достойный сюжет. Тут Коста сам виноват. Когда Перони бросился в туалет и у Сандри загорелись глаза, он должен был понять, что происходит.

— Я купил подарки, Ник, — стонал Перони. Его свиные глазки сверкали, изуродованное шрамами лицо выражало страдание. — Как, черт возьми, я теперь доберусь до Сиены в такую паршивую погоду? И что они обо мне подумают?

— Позвони им. Они знают, что здесь творится, и все поймут.

— Да, жди! — огрызнулся Перони. — Что ты понимаешь в детях?

Коста снял руку с широченного плеча товарища. У Перони двое детей — девочка тринадцати лет и мальчик одиннадцати. Похоже, он считает их беспомощными младенцами. Коста восхищался этой чертой характера напарника. Для всего мира он оставался изуродованным, покрытым шрамами головорезом, которого никто не хотел бы встретить в темном переулке. Только это все игра и поза. Внутри Перони прямой, честный, старомодный семьянин.

— О черт! Извини. Я не хотел тебя обидеть. Да и против Мауро тоже ничего не имею.

— Приятно слышать, — ответил Коста и добавил: — Если я могу чем-то помочь…

— Например? — спросил Перони.

— Так говорят, Джанни. Таким образом друг дает знать, что он понятия не имеет, как помочь, да и сделать ничего не в силах. Однако кабы мог, то уж обязательно помог бы. Понял?

Из горла Перони вырвался негромкий каркающий смешок.

— Хорошо, хорошо. Я раскаиваюсь. — Потом он окинул Сандри, который возился со своим «Никоном», злобным взглядом. — Пусть отдаст мне пленку. Не хочу, чтобы мой член красовался на доске объявлений у всех на виду. Парню сказали ходить с нами и фотографировать. Но не велели сопровождать нас в туалет.

— Мауро говорит, тут нет ничего такого. Никто не узнает, что это именно твой конец. Может получиться хороший снимок, Джанни. Подумай хорошенько.

Потрепанное лицо скептически сморщилось.

— На фото будет человек перед писсуаром, а не Мона Лиза.

Коста и раньше пытался разговаривать с Перони об искусстве. Ничего не получалось, хотя в душе Перони оставался неисправимым романтиком, которого неудержимо влекла к себе красота. Истина плелась где-то далеко позади. Коста вдруг подумал, что здоровяк страдает не только от разлуки с детьми. Есть еще проблема его взаимоотношений с Терезой Лупо, патологоанатомом из полицейского морга. Это считается тайной, но в квестуре все тайное быстро становится явным. Перони встречался с привлекательной, своенравной Терезой, что ни для кого не являлось секретом. Когда Коста пару недель назад узнал об этом, он долго и основательно размышлял над открытием, а потом решил, что из них может получиться неплохая пара. Если только Перони удастся избавиться от чувства вины. И если Тереза сможет держать себя в руках, дабы все срослось как надо, после того как безумие первой влюбленности уступает место повседневной рутине совместной жизни.

— Дай мне капуччино, — обратился Коста к бармену. — Похоже, ночка будет долгая и холодная.

Из-за стойки раздался протестующий вой.

— Бога ради, уже двенадцать часов! Что у меня здесь? Ночная столовка для копов?

— Мне тоже капуччино, — попросил Сандри, сидящий в противоположном конце бара, отодвигая в сторону остывший кофе. — Каждому по чашке. Я плачу.

Неожиданно фотограф встал, подошел к Перони, посмотрел ему прямо в глаза и протянул кассету с пленкой:

— Извини. Мне не следовало этого делать. Просто…

Перони подождал объяснений. И, не дождавшись, поинтересовался:

— Просто что?

— Я знал, что ты будешь против. Извини меня, ладно? Я не прав. Но пойми, если такой человек, как я, будет каждый раз спрашивать, можно ли ему сделать снимок, в мире больше не появится ни одной фотографии. Нормальной, какая бы надолго запоминалась. Значительной. Их делает парень с фотоаппаратом, который наводит объектив, когда никто ничего не замечает, а затем… бац! Импровизация. Скорость. Вот в чем заключается вся суть нашего дела. Мы крадем у людей их мгновения.

Перони осмотрел фотографа с головы до ног и задумался над его словами.

— Похоже на вашу работу, не так ли? — продолжал Сандри.

Бармен пустил три чашки капуччино по стойке. Они скользили, брызгая молоком и пеной.

— Слушайте, придурки, это в последний раз! — прорычал он. — Платите и убирайтесь куда-нибудь в другое место. А я хочу лечь в постель и подсчитать заработанные сегодня денежки. Завтра мне открывать заведение в шесть тридцать, только не думаю, что кто-нибудь захочет посетить его.

Коста успел сделать глоток горячего пенистого кофе еще до того, как заработала рация. Перони пристально смотрел на напарника, принимающего вызов. Надо срочно покинуть бар и найти себе занятие. Если задержаться еще на какое-то время, уже не уйдешь отсюда до утра.

— Ограбление, — сказал Коста, выслушав сообщение из диспетчерской. — В Пантеоне сработала сигнализация. Мы ближе всех.

— О-о-о, — проворковал Перони. — Ограбление. Ты слышал, Мауро? Появилась возможность порезвиться. Не исключено, что все эти бродяги, которые вечно ошиваются там и грабят туристов, забрались в Пантеон, чтобы спрятаться от холода.

— Чертовски глупо с их стороны, если они пошли на такое, — немедленно отреагировал Сандри, всем своим видом выражая недоумение.

— В такую погоду? — спросил Перони.

— В крыше дыра величиной с бассейн, — отвечал Сандри. — Отверстие в вершине купола. Помните? Внутри Пантеона так же холодно, как и снаружи. Даже холоднее. Словно в холодильнике. А красть там абсолютно нечего, разве что незаметно унести пару надгробий.

Перони дружелюбно похлопал его по плечу. На сей раз не слишком сильно.

— Знаешь, Мауро, ты хоть и разбираешься в искусстве, а парень неплохой. Можешь фотографировать меня где угодно. Только не в туалете. — Потом недовольно посмотрел на Косту: — Мы должны связаться с боссом? Он, кажется, в дурном настроении.

Коста подумал о Лео Фальконе. Шеф велел, чтобы сегодня ему сообщали обо всем.

— По поводу ограбления?

Перони кивнул.

— Лео не стал бы требовать этого без причины. Он не слишком хочет оставаться на вечеринке с начальством.

— Думаю, ты прав. — Коста вынул телефон и направился к двери, за которой открывался белый мир. Лео Фальконе терпеть не мог праздновать Рождество в компании старших по званию. И в то же время Ник не переставал думать о словах Мауро Сандри.

Кому придет в голову проникнуть в Пантеон? Абсолютно никому.

Лео Фальконе слушал гул голосов, эхом доносящийся до отдельного кабинета в «Аль-Помпире» — дорогом старомодном одноэтажном ресторане в городском гетто, где по традиции они встречались раз в год перед Рождеством. Затем взглянул на тяжелые деловые пиджаки, висевшие в ряд на вешалках у стены подобно черным шкурам убитых животных, и отвернулся к окну. Ему хотелось быть в другом месте… в любом… только не здесь.

Снег шел ровным непрекращающимся потоком. Фальконе на минуту отвлекся от ужина и задумался о том, что сулит ему такая перемена погоды в ближайшие дни. Как большинство разведенных мужчин, по крайней мере тех, кто не имеет детей, он любил работать во время Рождества. Инспектор заметил быстро промелькнувшее на лице Джанни Перони выражение разочарования в начале недели, когда появилось новое расписание дежурств и стало ясно, что Перони и Коста дежурят на праздники. Перони надеялся съездить домой в Тоскану, чтобы недолго побыть с бывшей семьей. Фальконе прикинул, сможет ли он поспособствовать, но тотчас отбросил эту мысль. Перони сейчас обыкновенный полицейский. Он должен нести дежурство, как все остальные. Служба есть служба. А еще хуже ежегодные встречи с группой безликих, серых людей из спецслужб, которые никогда не говорят то, что думают.

Они усаживались согласно заведенным правилам: полицейский, агент, и так через одного вокруг стола, покрытого белой скатертью и уставленного отменно начищенной серебряной посудой. Фальконе сидел у окна, в самом конце длинного банкетного стола, рядом с Филиппо Виале, который теперь курил сигару и держал в руке бокал с выдержанной граппой, прозрачной как вода. Это уже его второй бокал за вечер. Фальконе слушал тихий настойчивый голос Виале и сосредоточенно ковырял вилкой в еде: сначала хорошо прожаренный артишок, потом тарелка ригатоне кон ла пайята, блюда из макарон с кишками теленка, еще пропитанными молоком матери, и далее на второе жареная баранина с косточкой вместе с головой, набитой анчоусами. Вот такой едой и славился ресторан «Помпире». Впрочем, Фальконе отличался гораздо более современными вкусами.

Виале являлся его контактом в министерстве безопасности с тех пор, как Фальконе десять лет назад стал инспектором. Теоретически это значит, что они могут время от времени на равных поддерживать связь друг с другом, когда двум службам необходимо обмениваться информацией. На деле Фальконе не мог вспомнить ни одного случая, когда Виале или еще кто-то из «серых личностей», как он называл их про себя, предложил реальную помощь. Виале нередко звонил ему, пытаясь выудить какие-нибудь сведения, или просил об услуге. Обычно Фальконе уступал, ибо знал, что в случае упорства его могут вызвать наверх к начальству и подвергнуть там суровому допросу, пытаясь выяснить суть проблемы. До повышения по службе, в начале девяностых, ему казалось, что власть «серых людей» убывает. «Холодная война» кончилась, наступило время оптимизма. Фальконе тогда еще был женат и полон надежд. Ему представлялось, что мир становится более приятным, разумным и безопасным местом.

Однако потом все вернулось на круги своя. Появился новый враг. На сей раз безликий и трудно поддающийся идеологическому определению. Да и возник он как бы из ничего. В то время как полиция и карабинеры старались изо всех сил сдержать новую волну преступности, имея в своем распоряжении, по обыкновению, жалкие ресурсы, обнаружением врага занялись «серые люди», проводя операции, которые никогда не становились достоянием гласности. Произошел некий сдвиг в отношении моральной точки опоры. Для некоторых членов правительства цель стала оправдывать средства. Фальконе понимал, в каком мире ему придется работать до конца своей профессиональной карьеры. Только такое знание не облегчало его положения. И очевидная вера «серых людей» в способности Лео Фальконе не льстила ему.

— Лео, — раздался тихий голос Виале, — мне нужно тебя кое о чем спросить. Мы уже касались этого вопроса. И тем не менее… я не могу тебя понять.

— Мне не нужна другая работа, — вздохнул Фальконе, ощущая в своем голосе ноты раздражительности. — Может быть, хватит об этом?

Они добрых четыре года стремятся переманить его к себе. Фальконе не знает наверняка, насколько искренним является предложение Виале. Министерство безопасности постоянно завлекает к себе людей из полиции. Это льстит полицейским, им кажется, что у них есть будущее в другом месте, если станет слишком уж тяжело работать в квестуре.

Виале допил граппу и заказал еще. Официант, подающий на десерт весьма старомодный торт, принял заказ, исчез и вскоре вернулся с полным бокалом. Фальконе полагал, что Виале часто посещает это заведение. Возможно, ужинает здесь. Как знать, насколько высоко он взлетел? Офицеры безопасности никогда не распространялись о своих званиях. По правилам инспектор должен иметь контакт, который примерно соответствует его положению в иерархии. Однако Фальконе мало что знал о Виале. Как и большинство офицеров данной службы, тот отличался удручающей неприметностью: темный костюм, бледное, невыразительное лицо, черные волосы, скорее всего крашеные, и манера вести себя, предполагающая множество улыбок, но полное отсутствие теплоты и чувства юмора. Фальконе даже не мог толком сказать, сколько Виале лет. Физически он не очень развит. Среднего роста, хрупкого телосложения, с заметным брюшком. Тем не менее инспектор не сомневался: этот человек гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. В отличие от него Виале не сидел за одним и тем же письменным столом и не занимался той же постоянной триадой проблем: обнаружение, осмысление и распоряжение средствами. Он сам сделал свою жизнь, и тут ему можно позавидовать.

Виале прикоснулся рукой к плечу Фальконе и посмотрел ему прямо в глаза. В нем чувствовалась северная кровь. Она сказывалась в плоских, невыразительных чертах лица, в лишенном эмоций холодном и беспощадном взгляде серо-голубых глаз.

— Нет, нам надо все-таки решить этот вопрос, Лео. Дай согласие, и я быстренько улажу все необходимые формальности. В конце января ты уже будешь сидеть за новеньким письменным столом.

Фальконе рассмеялся и вновь принялся наблюдать за падающим снегом. Каким-то образом он повышал его настроение. Вспоминались слова, которые он говорил на прощание заступающим на дежурство полицейским. Шеф приказывал подчиненным беспокоить его незамедлительно и по малейшему поводу.

— Я подумаю, — ответил Фальконе. Как и в прошлый раз.

Виале бросил на него злобный взгляд и пробормотал нецензурное ругательство. Фальконе понял, что тот уже изрядно пьян.

— Не шути со мной, Лео, — проговорил Виале. — Не надо играть.

— Я взял за правило, — спокойно отвечал Фальконе, — не шутить с «серыми людьми». Шутки плохо отражаются на вашей карьере.

Виале фыркнул, потом как ни в чем не бывало положил в рот кусок пористого торта, роняя крошки и кусочки сахара на черный пиджак.

— Ты считаешь себя выше всех этих дел, не так ли? Сидишь в грязном тесном кабинете. Посылаешь тупых людишек ловить преступников, которых тебе все равно не удастся посадить в тюрьму.

— И такой работой кому-то нужно заниматься, — возразил Фальконе и посмотрел на часы. Полночь уже почти наступила. Довольно поздно, и можно благородно удалиться, не оскорбляя никого, за исключением Виале — тот уже и так довольно обижен.

— Разве это работа? — проворчал Виале. — О Боже, Лео!

«Серый человек» окинул взглядом зал и покачал головой.

Фальконе последовал его примеру. Все уже прилично напились. Такова традиция. Ведь наступает Рождество.

Виале грубо позвал официанта. Тот принес бутылку граппы. Виале схватил ее и налил им двоим по бокалу.

— Бутылка стоит сотню, и я плачу за нее, — пробормотал он, а затем кивнул в сторону маленького, залепленного снегом окошка: — Даже тебе надо принять что-то согревающее в такую ночь.

Фальконе взял бокал, хлебнул обжигающего напитка и поставил на стол. Алкоголь ему никогда не нравился.

Виале наблюдал за ним.

— Ты не хочешь вступить в союз с нами. Считаешь, что сам справишься с этим дерьмом, покуда тебе везет, и ты получаешь хорошие оценки. Зачем человеку вроде тебя возиться в такой навозной куче?

Цели, оценки, достижения… Фальконе, как и некоторым его коллегам, не нравился жаргон современных полицейских. Однако в отличие от большинства он видел смысл в работе с бумагами. Всем нужны определенные стандарты, каковыми измеряются их усилия внутри организации и при необходимости за ее пределами. Для людей типа Виале, которые могли годами портачить и не нести за свои ошибки никакой ответственности, если только на них не выходил какой-нибудь дотошный государственный служащий или политик, такое положение дел представлялось неприемлемым. Эта мысль вызвала какое-то смутное воспоминание, однако Лео не мог точно воспроизвести его в своем сознании.

Фальконе посмотрел на часы и отставил в сторону бокал, ощущая острый запах алкоголя.

— Говори, что хочешь сказать, Филиппо. Уже поздно. Мне надо хорошенько выспаться. Из-за такой погоды в квестуре завтра будет нехватка людей. Возможно, придется помогать организовывать транспорт. Не знаю…

— Транспорт! — раздраженно оборвал его Виале. — Какого черта ты должен терять время и заниматься такой ерундой?

— Полагаю, государственный служащий обязан выполнять подобную работу, — сухо ответил Фальконе.

Виале махнул в его сторону стаканом с водой.

— А я не являюсь таковым, да? Откуда ты можешь знать?

— Я не знаю, Филиппо. В этом-то все дело. — Фальконе неловко заерзал на стуле. Ему больше не хотелось расстраивать этого человека. Виале пользовался влиянием. Его власть распространялась над ним. Но не хотелось продолжать затянувшийся разговор. — Почему бы нам не обсудить все в следующий раз? В дневное время. Когда мы оба будем готовы, — он невольно взглянул на графин с граппой, — к более осмысленной беседе.

Неподвижное лицо Виале вспыхнуло.

— Меня удивляет, что ты не заботишься о будущем.

Инспектор молчал, ожидая, что будет дальше.

— Подумай об этом, Лео. Тебе сорок восемь лет. В последнее время тебя часто приглашали на беседу к комиссару?

Фальконе пожал плечами. Он был слишком занят и даже не думал о повышении.

Виале кивнул сам себе:

— Ни разу за три года. А ты даже не спросил почему. Плохо.

— Повышение — это еще не все, — защищался Фальконе, понимая слабость контраргумента. — Многие очень нужные люди в отделе являются простыми постовыми, которым никогда в жизни не подняться по иерархической лестнице. Но где бы мы оказались без них, черт возьми?

Виале склонился над столом, источая пары алкоголя.

— Не о них речь. Я говорю о тебе. Человек подавал надежды, а теперь толчет воду в ступе. Даже хуже того. Принимает идиотские решения и поддерживает не тех людей.

Фальконе начинал злиться, понимая, к чему идет дело.

— Ты хочешь сказать…

— Черт! — прошипел «серый человек». — Ты сам все прекрасно знаешь. Но теряешь рассудок и становишься сентиментальным. Выискиваешь недостойных типов. Взять хотя бы этого идиота Перони. Если бы не ты, его давно уже выкинули бы из полиции без права на пенсию. И по заслугам. Как можно, находясь в здравом рассудке, помогать такому человеку?

Фальконе тщательно обдумывал свой ответ.

— Они спросили мое мнение. Я им сказал. Перони — хороший коп, что бы там ни случилось с ним в прошлом. Глупо терять такие ценные кадры.

— От него можно ждать всяких неприятностей. Как и от его напарника. Только не говори мне, что не заступался за них. Да если бы не ты, они больше не работали бы вместе.

Какое дело до этих ребят службе безопасности? Фальконе бесило, что посторонний человек читает ему лекцию о том, как он должен относиться к подчиненным. Он даже от сослуживцев не желает слушать подобных поучений. Коста и Перони — люди его команды. Ему лучше знать, кто с кем должен работать.

— Это скромные полицейские, патрулирующие улицы, Филиппо. Моя, а не твоя проблема.

— Нет. Они две мины замедленного действия, ждущие удобного момента, чтобы окончательно погубить твою карьеру. Перони вскоре опять начнет чудить. Вот помянешь мои слова. А этот мальчишка Коста… — Виале подался вперед и перешел на конфиденциальный шепот: — Брось, Лео. Ты знаешь, кем был его старик? Этот вонючий коммивояжер при жизни доставил нам кучу неприятностей.

Теперь Фальконе восстановил ускользающее воспоминание. Около пятнадцати лет назад отец Косты, непреклонный, честный политик-коммунист, разоблачил несколько финансовых махинаций внутри гражданских и военных служб госбезопасности. В результате полетели головы. Парочка мошенников даже угодила в тюрьму.

— Но какое отношение все это имеет к сыну, черт побери? — спросил он.

— Стремление к беспорядкам у них в крови, — пробормотал Виале. — Такие люди много думают о своем положении в обществе. Будь честен с самим собой. Ты все знаешь не хуже меня.

— Это наши внутренние полицейские дела, — резко ответил Фальконе. — Тебе не надо беспокоиться о них.

— Я беспокоюсь за тебя, Лео. Люди все видят. И начинают удивляться. У нас ты или продвигаешься вверх по службе, или идешь на понижение. Никто не стоит на месте. Куда же, по твоему мнению, ты движешься сейчас? А? — Виале подался вперед, дыша парами траппы, желая убедиться, что его последний довод попал прямо в точку. — Там, где я служу, все идут на повышение. Знаешь почему? Это наш мир. Мы им владеем. У нас есть деньги и власть. Нам не приходится унижаться перед комитетом бюрократов, чтобы они дали добро на наши действия. И мы не беспокоимся, что какие-нибудь придурки из числа членов парламента начнут разоряться по поводу того, чем занимается министерство безопасности. Прошли те времена. Ты стремишься к результатам. Это мне в тебе нравится. Мы предоставляем таким людям шанс. Тебя охотно возьмут. Принимая во внимание то, как сейчас обстоят дела…

Виале умолк и дрожащей рукой вылил остатки напитка в стакане Фальконе в свой собственный.

— …тебе лучше бросить свою работу. Послушай друга, Лео. Последние годы я предлагаю тебе эту должность. Я бросаю путеводную нить, и она выведет тебя из дерьма, в котором ты копаешься. Пока еще не слишком поздно.

Зазвонил мобильный Фальконе. Он извинился, ответил и стал внимательно слушать то, что говорил ему знакомый голос.

— Мне пора, — сказал он.

Пьяная усмешка исказила лицо Виале, что слегка позабавило инспектора.

— Что случилось? Опять ограбили какого-то туриста возле Колизея?

— Не совсем так, — ответил Фальконе, улыбаясь и вставая. Он снял с вешалки пальто из верблюжьей шерсти, думая о том, спасет ли оно его от холода в такую ночь. — Все гораздо сложнее. Извини меня.

Виале поднял бокал.

— Чао, Лео. Я жду твоего решения до Нового года. Потом ты будешь предоставлен самому себе.

Они бросили машину в тупике Корсо и пошли на пьяцца делла Минерва навстречу порывистому ветру. Погода менялась с каждой минутой. На короткое время в прояснившемся кусочке неба появилась луна и осветила вздымающиеся края тяжелых туч, нависших над городом. В разреженном зимнем до боли ясном воздухе сверкали яркие хрупкие звезды.

А потом опять началась пурга, и трое мужчин, натянув капюшоны, свернули за угол и вышли на небольшую площадь, где над ними сразу же нависла грубая задняя стена Пантеона, освещенная серебристым светом ночи. Такого зрелища Ник Коста не ожидал увидеть. Огромное полушарие купола, самого большого в мире вплоть до двадцатого столетия, такого обширного, что Микеланджело из уважения сделал диаметр купола собора Святого Петра на полметра меньше, теперь было окутано снегом, вырезая в небе безошибочный полукруг, словно мениск огромной новой луны, встающей над темным городским горизонтом.

Коста бросил взгляд на знаменитого слона Бернини, стоящего перед церковью. Животное сейчас трудно узнать. Снег завалил статую и подножие крохотного египетского обелиска, который находился у его брюха. Гора в миниатюре выросла из земли и образовала треугольный пик, пересекаемый голой, похожей на иголку остроконечной колонной, расписанной непонятными иероглифами. Сандри сделал несколько снимков. Перони покачал головой. Затем они двинулись дальше вдоль восточной стены Пантеона, направляясь к небольшому открытому пространству пьяцца делла Ротонда.

Коста прекрасно знал каждый сантиметр площади. Он неоднократно арестовывал здесь карманных воришек, шныряющих летом в суетливых толпах, стекающихся сюда, чтобы увидеть невиданное: имперский римский храм, не претерпевший, по сути, никаких изменений за последние двадцать веков. Для многих было немаловажно, что они могли лицезреть это чудо бесплатно, так как храм Адриана, первоначально посвященный всем небесным богам, был в седьмом веке освящен и обращен в церковь, каковой остается и по сей день. Однажды Коста поднял здесь пьяницу, который заснул под фонтанами в виде смешных дельфинов и фавнов напротив массивной украшенной колоннадой галереи храма. Но еще задолго до того, как стал полицейским, будучи школьником, Ник с любовью и благоговением к истории родного города частенько приходил сюда, садился на ступеньки фонтана и слушал, как журчит вода, выливаясь из клювов дельфинов. Звук казался ему жидким смехом. Он смотрел на то, как все меняется в зависимости от времени дня и года, чувствуя прикосновение столетий.

Сегодня Ник с трудом узнал это место. Неистовый северный ветер дул сквозь узкие аллеи, неся каскады снега прямо на площадь и к входу в галерею Пантеона. Возле фонтана возникли любопытные сугробы. Потоки воды, струящиеся из ртов дельфинов, теперь превратились в крепкий лед и сверкали в лунном свете подобно комковатым драгоценностям.

Перони осматривал площадь, ища на ней признаки жизни. Мауро достал фотоаппарат и поменял пленку. Коста его понимал: действительно, зрелище редкое. Такое стоит увековечить.

— Где же все, черт возьми, Ник? — спросил Перони. — Даже бродяг не видно.

Бедняки постоянно бросаются в глазах на улицах города, особенно в таких интересных местах.

— Может быть, они уже внутри, — предположил Коста. Могло случиться и чудо. Город вдруг проявил давно таимое сострадание и нашел место, чтобы принять обездоленных на одну ночь.

— У нас гости, — заметил Перони, указывая рукой на фигуру, появившуюся из-за западной стены здания.

Закрывая рукой лицо от снега, мужчина в черной форме медленно приблизился, с надеждой посмотрел на них и спросил:

— Вы полицейские?

Перони помахал значком. Коста вновь окинул взглядом площадь. Фальконе прибудет с минуты на минуту.

— Не хочу входить в здание один, — сказал сторож. — Эти подонки иногда пускают в ход ножи.

Перони кивнул на дверь:

— Лучше бы ее открыть.

Мужчина сухо рассмеялся, потом взглянул на Сандри и быстро осмотрелся по сторонам.

— Конечно, офицер. Нет ничего проще. Ваш человек намерен снимать? Говорят, такое можно увидеть лишь раз в жизни. Какой прекрасный снегопад.

— Так чего мы ждем? — спросил Перони.

Коста знал суть проблемы. За галереей находились самые большие из всех имперских римских дверей. Покрытые бронзой почти до самого крыльца, широченные. Порой, перед тем как заступить на дежурство, он ранним утром выпивал на площади чашечку кофе, наблюдая, как Пантеон готовят для праздной толпы. Никто из работающих в здании людей никогда не входил туда через парадный вход. Массивные двери открывались внутрь.

— Нам следует войти через служебный вход? — спросил Коста.

— Так точно. — Мужчина фыркнул, потом опустил воротник — грубое красное лицо ясно давало понять, что его владелец принял не менее полбутылки траппы. — Вы все втроем пойдете?

Коста посмотрел на Перони:

— Я смогу один разобраться с парочкой бродяг. Оставайся здесь с Мауро. Ждите Фальконе.

— Нет, — запротестовал Перони, направляясь под своды галереи. — Я буду стоять тут.

Коста последовал за сторожем, держащим путь к западной стороне. Они спустились по лестнице туда, где проходил уровень города во время построения Пантеона. Там располагались запертые железные ворота. За ними шли ступени и длинная узкая дорожка в тени высокой современной стены. Наконец обнаружилась маленькая прочная дверца, находящаяся почти сзади Пантеона.

— Служебный вход, — сообщил сторож и открыл два замка.

Коста вошел в нишу и ждал, пока служитель возился с ключами, открывая другую дверь, которая, по-видимому, вела в большое круглое помещение. Интересно, как это бродяга, проникший сюда, мог закрыть за собой двери?

Раздался металлический звук засовов.

— Только после вас, — сказал сторож. — Пойду включу свет.

Ник Коста ступил в темноту и ощутил на лице свежий морозный воздух. Ночной ветерок продувал лежащее перед ним полукруглое помещение. И слышался еще какой-то звук. В кромешной тьме раздавались поспешные, тревожные шаги.

Он нащупал пистолет в кармане куртки. Вдруг вспыхнули огни, освещая ярким режущим светом все мертвое обширное пространство, искусственную вселенную, покрытую большим куполом.

Кто-то удивленно вскрикнул. Молодой голос. Он быстро распространялся по обширной пустоте и, казалось, раздавался отовсюду.

— Вы только посмотрите, — проговорил сторож, уже не думая о непрошеных гостях.

Через огромное круглое отверстие в куполе проникал плотный поток снежинок. Они кружились, напоминая своим видом молекулярную цепочку человеческой ДНК.

Снег падал в мертвый центр помещения, где росла перевернутая ледяная воронка, распространяясь за центральное мраморное кольцо и поднимаясь вверх примерно на метр.

Косте почудилось какое-то движение в правом углу. Худощавая маленькая фигурка метнулась в ярко-желтом луче, падающем из прожектора возле главного алтаря, а затем кинулась в темное углубление в дальнем конце здания.

— Вот мразь! — пробормотал сторож. — Что вы собираетесь делать?

Коста прикидывал в уме различные варианты. Ловить одинокого замерзшего бродягу в темноте священного места? Ради чего?

— Откройте главные двери, — сказал он.

Коста уже приближался к ним, с радостью предвкушая увидеть удивленные лица Джанни Перони и Мауро Сандри, когда гигантские бронзовые двери откроются, представляя взорам присутствующих скрытые за ними чудеса.

— Что? — спросил сторож, положив руку на плечо Косты. И тотчас убрал ее, поняв по взгляду детектива, что поступает неправильно.

— Вы слышали! — фыркнул Коста, начиная сердиться на этого человека, который неизвестно что охранял здесь.

Потребовались другие ключи и электронный монитор. Коста вынул из кармана мобильный телефон и позвонил напарнику, находящемуся за дверями.

— Послушай, Джанни. По-моему, тут ребенок. Можешь погоняться за ним. В ином случае… Черт, уже почти наступило Рождество.

Смех здоровяка отозвался двойным эхо — громко в телефоне и слабее за дверью.

— Тебе не терпится внести свой вклад в позитивную статистику Лео.

— Отойди-ка в сторонку, сейчас двери откроются. — Потом до него дошел смысл слов Перони. — Фальконе прибыл?

— Идет через площадь. И уже звонил по телефону. У нас тут просто какая-то конференция.

Коста услышал тихий металлический стон и спрятал телефон в карман. Сторож налег на бронзового бегемота, укрепленного на древних шарнирах. Коста схватил ручку другой двери и потянул на себя. К его удивлению, дверь легко подалась.

Через несколько секунд двери были открыты. Ночной ветер ворвался в галерею, бросая снег в лица людей. Ник Коста стряхнул колючие снежинки с глаз. Перед ним стоял пораженный Джанни Перони. Сандри находился за его спиной — напряженный, непрерывно щелкающий фотоаппаратом. Подошел и Фальконе, злым голосом разговаривающий с кем-то по телефону.

Коста обернулся, чтобы еще раз окинуть взором чудесное зрелище. Снег, кружась, спускался с небес, будто притягиваемый волнистым лучом света.

Бродяга теперь затаился в дальнем углу. Ник Коста уже не обращал на него внимания. Он отошел от двери, позволяя незваному гостю убежать, покинуть эту тесную, замкнутую вселенную, мечту императора, который умер два тысячелетия назад.

Он выглянул за двери и увидел на ступенях фонтана еще одну фигуру, прямую и непреклонную. Не веря своим глазам, потряс головой.

Мимо кто-то проскочил, задев куртку. Коста даже не глянул. Расстегнул китель и нащупал пистолет в кобуре.

— Пригнись, — проговорил он, стараясь упорядочить мысли и произнося слова так тихо, что сторож вряд ли их слышал. Потом сделал глубокий вдох и крикнул громко, как только мог: — Джанни! Пригнись, ради Бога!

Автоматически, не планируя своих действий, он бросился в галерею и почувствовал колючее прикосновение ветра к лицу. Джанни Перони все еще всматривался в интерьер Пантеона. Его лицо светилось восторгом, он улыбался, как мальчишка. Фальконе приближался к нему. Строгие черты лица инспектора также выражали восторг от увиденного.

— Пригнитесь! — вновь закричал Коста, стоя среди падающего снега и размахивая рукой с маленьким черным пистолетом. — Сейчас же! Он вооружен.

Еще не успели смолкнуть его последние слова, когда раздался первый выстрел. Смертоносная пуля прожужжала где-то рядом. Из колонны, стоящей неподалеку от удивленных полицейских, брызнули искры. Фальконе потянул Перони вниз на каменный пол.

Теперь Коста сосредоточил внимание на человеке, стоящем на ступенях. Он один стоит возле фонтана, одетый в черное с головы до ног. А на голове идиотская шапочка с наушниками, которая любого делает похожим на Микки-Мауса, захваченного бурей. Незнакомец держится как профессиональный стрелок. Палец правой руки на спусковом крючке, левая поддерживает пистолет, ноги широко расставлены. Чертовски спокоен. Так ведут себя спортсмены, стреляющие по мишеням. Маленький пистолет наведен прямо на них. Крохотное пламя вылетает из дула, и раздается приглушенный треск.

Коста окинул площадь быстрым взглядом — нет ли там еще кого поблизости — и дважды выстрелил по заснеженной фигуре. Ответом были несколько яростных вспышек, высекших новые искры из древних камней, которые служили хоть какой-то защитой. Для тех, кто сообразит ею воспользоваться.

Мауро Сандри все еще стоял в полный рост. Возможно, его охватила паника. Не исключено, что он демонстрировал характер. Фотограф по-прежнему держал в руках фотоаппарат и снимал все подряд — Пантеон, ночь, трех полицейских, пытающихся укрыться от огня, которым их поливали со ступенек.

Потом он повернулся, и Коста сразу понял, что произойдет дальше. Мауро покружился на своих коротких ножках, не выпуская из рук аппарат, причем привод от «Никона» тикал, словно заводной робот, и повернулся лицом к черной фигуре на ступенях фонтана.

— Мауро, — произнес Коста тихо, понимая, что от его слов не будет никакого толка.

Он находился совсем рядом с маленьким фотографом, когда того поразили две пули. Даже слышал звук, с которым они вылетали из ствола пистолета. Видел, как они вонзились в зимнюю куртку, разрывая ее, а потом, подобно смертоносным насекомым, проникли внутрь тела Сандри.

Фотограф взмыл в воздух, словно пораженный электрическим разрядом, и мешком упал на землю.

— Помогите Мауро! — крикнул Коста Перони и Фальконе, пытавшимся встать на ноги, увязая в глубоком снеге. — Этот сукин сын мой!

Зная, что поступает бессмысленно, ибо трудно попасть отсюда в негодяя, стоящего рядом с дельфинами и фавнами, он все же пустил пулю и тотчас побежал, набирая скорость и думая: «По крайней мере я могу бегать, а как насчет тебя?»

Фигура сжалась, съежилась, как припадающая к земле ворона, и скорее упала, чем спрыгнула с ограждения. Человек явно испытывал страх, удаляясь вниз по ступеням, прочь от дельфинов и фавнов. Коста знал это, и знание заставляло его вовсю работать ногами, не обращая внимания на скользкие древние камни под ними.

Он опять выстрелил. Незнакомец бежал в угол площади, пытаясь найти укрытие в темном запутанном лабиринте узких улочек и аллей, расходящихся в разные стороны.

И как только Коста стал понимать это, погода выступила на стороне преступника. Внезапно налетел шквалистый северный ветер. Жестокий режущий ледяной вихрь жалил и ослеплял. У полицейского подкосились ноги. Игрок в регби, воскресший из далекого прошлого, подсказывал ему, что надо падать и катиться, валиться на мягкое снежное одеяло, покрывающее землю. Иначе он просто потеряет равновесие и порвет сухожилие или что-нибудь себе сломает.

Холодно и темно. Ник падает в мягкий, свежий, но не глубокий снег, больно ударяясь о камень плечом. На мгновение все вертится перед глазами в белом вихре. Его пронзает страшная боль. Потом он успокаивается и осматривает себя, убеждаясь, что ничего не сломал.

Когда Коста заставил себя вновь встать на ноги, не теряя равновесия, черная фигура уже исчезла. Плотные белые клубы беспощадно падали на землю, с каждой секундой все надежнее скрывая следы преступника.

Коста зашагал к углу площади. Туда вели два пути. Первый — на запад, вдоль виа Юстиниани по направлению к церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези, расписанной Караваджо и хранящей некие горькие воспоминания Ника Косты. Второй — на север, через густонаселенный район пьяцца делла Маддалена.

Коста смотрел на землю. Она походила на чистую простыню, еще не мятую и полную неразгаданных тайн.

Неохотно, понимая, с чем ему придется столкнуться, Ник пошел назад к галерее. Тишину зимней ночи нарушила сирена. Интересно, как долго будет добираться сюда «скорая» по труднопроходимым улицам? Потом он увидел Джанни Перони, сгорбившегося прямо на голых камнях галереи рядом с неподвижным телом Мауро, и понял, что врачи могут не спешить.

Ник подошел к напарнику, намереваясь все расставить по своим местам.

— Слушай. — Коста положил руку на плечо Перони, а потом нагнулся, чтобы заглянуть в живые, чуть косящие глаза, теперь влажные от холода и горящие гневом. — Мы не могли этого предвидеть, Джанни.

— Обязательно упомяну об этом, когда буду сообщать печальную новость его маме, жене, приятелю или кому там еще, — ответил Перони с горечью в голосе, пытаясь сдерживать ярость.

— Наверное, его приняли за полицейского. На его месте мог оказаться ты. Или я. Кто угодно.

— Утешительная мысль, — пробормотал Перони.

Коста посмотрел на мертвого фотографа. В открытом рту Сандри запеклась черная в лунном свете кровь. На куртке на груди и возле живота сияли два ярко-красных пятна. Коста вспомнил любопытную позу, которую принял бандит, стреляя по ним. В ней определенно заключался какой-то смысл. Когда пройдет первый шок от случившегося и начнется настоящее расследование, надо будет обратить на это особое внимание.

Перони прикоснулся к неподвижной руке Сандри.

— Я говорил ему, Ник. Я сказал: «Мауро, ты не умрешь. Я обещаю. Ты дождешься прибытия медиков. И однажды ты опять начнешь делать снимки. Вот тогда можешь снимать меня где и как хочешь, сколько твоей душе угодно». О черт!

— Мы поймаем ублюдка, — проговорил Коста тихо. — А где Фальконе?

— Внутри, — со злобой в голосе ответил Перони. — Наверное, наслаждается видом.

На дальних стенах площади замелькали отражения синих огней. Кошачий вой сирен стал таким громким, что в квартирах зданий на близлежащих улицах зажегся свет. Коста встал. С Перони бесполезно разговаривать, когда он в таком настроении. Надо подождать, пока минует буря.

Коста прошел через двери по направлению к белому потоку, который все кружился, спускаясь из широкого круглого отверстия в вершине купола.

Сторож сидел в своей каморке у входа, опустив красное лицо на грудь и пытаясь изо всех сил не вмешиваться в происходящее. Лео Фальконе стоял возле снежного конуса, а тот все рос, питаемый снежной массой, валящей с неба. Коста вспомнил, как они изучали Пантеон в школе на уроке искусств. Здесь, в центре зала, лежала фокальная точка здания, ось, вокруг которой все и организовывалось с точностью древней симметрии — и огромное полушарие, и монументальный кирпичный цилиндр, привязывающий воображаемый космос к земле.

— Фотограф мертв, — доложил Коста, стараясь выразить голосом упрек.

— Я знаю, — холодно отреагировал Фальконе. — Мы находимся на месте преступления. Можешь предположить, куда скрылся убийца?

— Нет.

Каменное лицо Фальконе говорило само за себя.

— Прошу прощения, — добавил Коста. — Мы пришли сюда, полагая, что в Пантеон проникли бродяги в поисках тепла. Сработала сигнализация.

— Знаю, — сосредоточенно проговорил инспектор. Он подошел к головной части воронки, где она почти соприкасалась с апсидой и алтарем, указывая точно на юг, прямо напротив входа в галерею и открытых бронзовых дверей. Коста последовал за ним. Фальконе нагнулся и пальцем в перчатке показал на кромку свежего снега.

У Косты захватило дух, когда он понял, что к чему. Тонкая окрашенная линия шла из внутренней части воронки до кромки снежинок, превращающихся в воду на мраморе и порфире. Пятно все бледнело, приближаясь к кромке, однако ошибки быть не могло. Ник Коста знал цвет крови.

— Мне уже приходилось таким заниматься, — проговорил Фальконе, вынимая из пальто носовой платок. — Проклятый снег!

Медленно и осторожно, легкими прикосновениями инспектор начал расчищать воронку.

Коста отошел назад и наблюдал, желая очутиться сейчас в другом месте. Из-под мягкой снежной простыни показалась голова женщины. Красивая, с большим чувственным ртом, широко открытыми темно-зелеными глазами. Умное и открытое лицо выражало крайнюю степень удивления, граничащего с возмущением.

Фальконе быстро прикоснулся к ее длинным темным волосам, затем повернулся и посмотрел на падающий снег, который вновь начинал засыпать женщину.

— Ничего здесь не трогай, — велел Фальконе.

— Есть, — прошептал Коста — у него закружилась голова.

— Ну так что же? — Фальконе будто и не был удивлен увиденным. Все как бы в порядке вещей, такое случается каждый день, и опытный инспектор ко всему привык.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Коста.

— Как насчет того, чтобы присесть вон там, на стуле, и записать все, что ты можешь припомнить? Ты же теперь свидетель, Коста. Задай себе несколько вопросов. И не отмахивайся от неприятных ответов.

Giovedi^[2]

Фальконе делал все строго по правилам. Он опечатал Пантеон и прилегающие постройки. Связался с офицерами, которые имелись в его распоряжении, и сколотил отличную следственную команду. Прибывших из морга специалистов возглавляла, как он и надеялся, Тереза Лупо — ее вытащили из постели, и она, узнав, в чем дело, была рада представившемуся случаю. Фальконе сам наблюдал за первоначальным осмотром внутреннего помещения Пантеона, набирая сведения для установления личности мертвой женщины и располагая события в нужном порядке, дабы впоследствии проинформировать американское посольство и родственников Мауро Сандри. Наконец, наряду с другими менее важными запросами он приказал произвести изъятие всех пленок камер слежения со съемками окрестностей, включая и сам Пантеон.

Удостоверившись, что место преступления надежно законсервировано и готово к более тщательному осмотру при свете дня, Фальконе прошел сквозь непрекращающийся буран к пустой полицейской машине, стоящей возле замерзшего фонтана. Испытывая смертельную усталость, откинул сиденье и попытался заснуть. Впереди длинный день. Нужно отдохнуть и набраться энергии. Однако сон не шел, так как одна мысль не давала покоя. Подойдя к галерее Пантеона, Фальконе уже собирался подняться на ступени, где стоял Мауро Сандри. Его остановил телефонный звонок, за которым последовали занудные пьяные разглагольствования Филиппо Виале. Они начались, еще когда он только вошел на площадь, и с тех пор не прекращались, постоянно возвращаясь к одному и тому же вопросу.

«Ты с нами, Лео?»

Фальконе не понимал, почему Виале понадобилось так быстро возвращаться к этому скучному делу. Он списал занудство «серого человека» на алкоголь и скверное расположение духа. До сих пор все подробности разговора в точности хранились в его голове. Слова Виале звучали в ушах так пронзительно, что Фальконе пришлось остановиться у входа в галерею. Поступив таким образом, он не прошел в пространство между двумя центральными колоннами, освещенное светом, льющимся изнутри, что создавало идеальные условия для бандита у фонтана.

Если бы не звонок Виале, он подошел бы к фотографу. И возможно, теперь лежал бы в черном пластиковом мешке внутри Пантеона, словно часть багажа перед одним из новейших и ужасных приобретений здания — большой сверкающей гробницей первого короля объединенной Италии, Виктора-Эммануила.

В силу профессии Лео Фальконе часто встречался со смертью и крушением надежд. Он никогда особенно не задумывался об этом, выполняя свою непосредственную работу. В редких случаях, когда убийства затрагивали его лично, Лео чувствовал себя менее уверенным в суждениях. Отсутствие уверенности вносило определенный беспорядок в его жизнь, которую Фальконе считал вполне рациональной и функциональной.

В течение одного вечера офицер службы безопасности странным образом предупредил Фальконе о том, что его карьера затормозилась, а возможно, и идет к концу. А затем незамедлительно и почти как подтверждение этой мысли на него повеяло сыростью могилы так явно, что Лео до сих пор представлял ее холодное зияющее пространство.

Разве можно полноценно выспаться после случившегося? Когда Лео очнулся от стука в окно, как раз после восхода солнца в семь часов морозным римским утром, он не мог четко понять, проваливался ли в небытие в течение последних часов.

Инспектор протер окно и тотчас понял, что теперь будет не до сна. Из белого морозного мира на Фальконе смотрело искаженное запотевшим стеклом суровое усатое лицо Бруно Моретти. Непосредственный начальник Фальконе, комиссар, к которому он ежедневно ходит с докладом, счел нужным покинуть свой кабинет и прибыть на место преступления. Редкий и нежелательный случай.

Фальконе вылез из машины, пытаясь отыскать причину столь явного нарушения обычая.

— Приятное начало праздника, — поспешно проговорил комиссар, глядя на ряд людей в форме, блокирующих Пантеон и большую часть площади. — Именно то, что нам нужно, Фальконе. Сотрудники туристических фирм мне уже все провода оборвали. Многие иностранцы хотели бы осмотреть эти места именно сегодня. — Он окинул взглядом площадь, заполненную полицейскими. — А здесь такое…

— У нас двое убитых, — спокойно отвечал Фальконе.

— Это случилось более шести часов назад.

Моретти слыл бюрократом. Он поднимался к вершинам власти, работая сначала в дорожной инспекции, а потом в службе безопасности. Эти отрасли, по мнению Фальконе, имели свои преимущества, но делали человека непригодным к ведению следствия.

Фальконе посмотрел на офицеров, толпившихся возле места преступления, и задался мыслью: понимает ли Моретти, насколько важна деятельность такого рода и как легко все испортить поспешностью?

— В темноте очень трудно работать. Практически невозможно. Особенно в таком месте.

Моретти вздохнул и промолчал. Фальконе подумал, что это может означать только признание правильности избранного пути.

— Мы должны быть крайне осторожны. У нас есть лишь один шанс. Как только мы уйдем, орды туристов перевернут здесь все вверх дном. А если пропустим какую-то важную улику, то уже никогда не сможем ее вернуть.

Моретти сердито осматривал здание, как бы желая, чтобы оно провалилось под землю. Снег перестал падать, однако небо сохраняло свинцовый цвет, что предвещало новый снегопад. Огромный купол Пантеона словно приобрел живописную облицовку. Остальная часть площади являла собой ужасное зрелище. Бесконечное движение машин и людей превратило замерзшую слякоть в грязное месиво.

— Может быть, — фыркнул комиссар. — Когда вы освободитесь?

— Самое раннее к полудню.

— Заканчивайте ровно в двенадцать. Людей у вас хватает. Ночью вы без моего ведома задействовали половину сотрудников квестуры. Могли бы и позвонить.

Фальконе кивнул. Мог бы, конечно. Однако решил обойтись без этого. А Моретти все замечает. Можно, конечно, пуститься в долгие объяснения, но какой смысл? У него были начальники похуже и получше. С Моретти все просто, если они оба занимаются своими делами. Фальконе ведет расследование. А Моретти исследует всякие там внешние и внутренние закулисные делишки, управляет бюджетом и кадрами. Одним словом, его область — политика.

— Я не хотел беспокоить вас до того времени, пока мы не узнаем, кто такая убитая женщина.

Моретти рассмеялся. Звук его смеха поразил Фальконе. Казалось, в нем нет никакой едкости.

— Она американка. Вот и все. Меня слегка оскорбляет то, что вы сочли важным звонить мне по поводу иностранки и не сообщить о бедняге фотографе. Он-то по крайней мере итальянец.

— Не я пишу правила, — пробормотал Фальконе.

В наши дни словесные и физические нападения на американцев стали весьма редки и, как правило, не имеют ничего общего с национальностью человека, однако в октябре американского военного историка жестоко избили в центре города. Не окажись случайно двух полицейских на месте событий, он мог бы умереть. Напавшему на него негодяю удалось скрыться. Никто не взял на себя ответственность за нападение. Первоначально предполагалось, что за этим стоят «красные бригады», и все ждали обычного телефонного звонка, который объяснил бы инцидент как очередной удар по американскому империализму. Но звонка так и не последовало. Никто — ни полиция, ни служба безопасности, ни военные, насколько знал Фальконе, — не представил никаких свидетельств того, кто на самом деле причастен к преступлению. Неизвестно также, было ли это частью согласованной кампании против граждан США. Тем не менее сверху поступил приказ, по всей видимости, исходящий из самого дворца Квиринале, гласящий, чтобы обо всех инцидентах, связанных с американцами, немедленно сообщалось на самый верх.

— Еще одна туристка, а? — спросил Моретти. — Женщина, путешествующая в одиночку? Что ж, мне кажется, я могу предположить, что произошло здесь. Возможно, она познакомилась с кем-то. Хотела завести небольшой роман. Бросила несколько монет в фонтан и пошла сюда. Преступление на сексуальной почве, не так ли?

Фальконе посмотрел на часы, потом перевел взгляд на людей, работающих в здании.

— Кто знает, — ответил он и направился к дверям Пантеона, понимая, что комиссар обязательно последует за ним.

Пантеон был ярко освещен. Полдюжины сотрудников в белых костюмах тщательно, миллиметр за миллиметром, исследовали узорчатый пол. В центре, над трупом, воздвигли временную брезентовую палатку, по краям которой установили фонари. Снег продолжал идти всю ночь. Тереза Лупо и ее команда соорудили хитроумное приспособление, дабы предохранить тело от белого потока, что беспрерывно лился из отверстия в вершине купола, расположенного прямо над ними. Фальконе увидел труп, извлеченный из-под ледяного покрытия стараниями Терезы Лупо. Он знал, что мертвое тело находится в хороших руках. Эта женщина — отличный патологоанатом, самый лучший, пусть даже у него с ней напряженные отношения. Тереза сразу же поняла необходимость сохранения малейших улик, которые могут таиться в тающем от тепла прожекторов снеге. Имелась и еще одна причина. Тело намеренно поместили внутри круга, находящегося точно в середине здания. Руки и ноги вытянуты до предела под определенным углом. Фальконе не мог определить, с какой целью это сделано. Положение тела имело какой-то смысл. В нем содержался некий загадочный знак, оставленный убийцей, и необходимо понять его как можно скорее.

Фальконе осторожно прошел через пространство, огражденное лентой. Моретти молча следовал за ним. Они приблизились к палатке. Фальконе остановился и указал рукой на тело. Лупо и ее помощник, Сильвио Ди Капуа, стоя на коленях, медленно передвигались вокруг мертвой женщины, сосредоточенно, старательно и даже как-то одержимо изучая ее. Он видел, как они приступали к работе ранним утром. Тереза велела своим сотрудникам поставить палатку, как только увидела место преступления. Однако работа заняла много времени. В Пантеоне царил страшный холод, и сверху постоянно сыпал снег. Прошло не менее часа, прежде чем они смогли залезть под укрытие, чтобы изучить ледяную воронку, медленно сметая снег маленькими щеточками и миллиметр за миллиметром подбираясь к ужасу, скрытому под белым покрывалом.

Моретти посмотрел на обнаженную женщину и скорчил гримасу отвращения.

— Преступление на почве секса, Лео. Как я и говорил.

— А как насчет фотографа?

Моретти нахмурился. Ему не нравилось, когда его вот так сбивали с толку.

— Именно это вы и должны выяснить.

Фальконе кивнул:

— Выясним.

— Да уж постарайтесь. В нашем городе туристы должны чувствовать себя в полной безопасности.

Фальконе сунул руку в карман и извлек из него паспорт женщины. Его нашли в сумке, валявшейся в углу здания. Согласно документу, американку звали Маргарет Кирни. Возраст — тридцать восемь лет. Записи о близких родственниках не имелось. Водительские права получены в Нью-Йорке шесть месяцев назад.

— Мы точно не знаем, действительно ли она была туристкой. Нам известно лишь имя.

— Похоже, дело запутанное, — проворчал Моретти. — Американцы уже задают вопросы. В посольстве у них есть сотрудники ФБР, которые хотят поговорить с вами.

— Разумеется, — пробормотал Фальконе, пытаясь расшифровать то, что имел в виду Моретти. — Только я не понимаю. Что, в Риме живут агенты ФБР?

Моретти сухо рассмеялся:

— Разве не чудеса? А вы и не знали. Конечно, они здесь есть. Ведь американцы делают то, что им нравится.

— Что я должен сообщить им?

Темные глаза Моретти радостно сверкнули.

— Добро пожаловать на плохо натянутую проволоку, канатоходец. Удовлетворите их любопытство и не говорите ничего лишнего. Мы все еще живем в Италии и охраняем свою страну. Других мнений пока нет.

Фальконе бросил взгляд на Терезу Лупо. Та прекратила работу в палатке и разговаривала с Джанни Перони, который стоял у алтаря и выглядел очень усталым. Ник Коста слонялся поблизости.

— Я понял, — проговорил он.

— Хорошо, — кивнул Моретти. — Вы не рассказали мне, как прошел ужин. Я сам хотел пойти туда, но, откровенно говоря, не думаю, что офицеры службы безопасности на самом деле… заинтересованы во мне. По крайней мере они не проявляют большого энтузиазма, приглашая меня. Вы — совсем другое дело.

— У меня вылетело из головы. Все прошло… отлично.

— Правда? — фыркнул комиссар. — Этот скользкий негодяй Виале представил все несколько иначе, позвонив мне сегодня утром. Он не любит, когда ему отказывают, Лео. Вы или очень храбрый, или очень глупый человек.

В здание входили двое, с ловкостью профессионалов пробираясь через ленточный лабиринт. Мужчина и женщина. Незнакомцы. Ему около сорока пяти лет, плотный, с короткими седыми волосами, постриженными, как у американских морских пехотинцев, и с головой слишком маленькой для большого тела. Женщина — гораздо моложе, лет двадцати пяти, бросающаяся в глаза в своем ярко-красном пальто. Они шли к месту преступления так, будто владели этим помещением, и у Лео Фальконе уже появилась смутная догадка о том, кто они такие.

Моретти тоже взглянул на эту пару, а потом перевел взгляд на Косту и Перони, которые быстро направлялись навстречу вновь пришедшим, и запахнул пальто, готовясь вернуться в свой теплый кабинет. Он рассмеялся.

— Скажите вашим людям, чтобы были повежливей, Лео. Мы наблюдаем за ними. Возможно, этим же занимается и Виале. Так храбрый или глупый? Я полагаю, все станет ясно, когда дело закончится.

Коста первым заметил незнакомцев. Они довольно нагло и самоуверенно миновали одетых в форму полицейских, мельком показав им удостоверения, что сразу не понравилось Косте.

— Слушай, Джанни, — прошептал он, — ты знаешь этих людей?

Перони выглядел совершенно изможденным. Тереза предложила им воспользоваться ее квартирой в Тритоне во время перерыва. До своего деревенского дома Косте сейчас никак не добраться. Что до Перони… Нику лишь оставалось гадать, когда здоровяк в последний раз ночевал в маленькой квартирке, которую снимал в пригороде на другом берегу реки, за Ватиканом. Тереза уже давно дала ему ключи от своей квартиры. Он, наверное, там и жил большую часть времени.

— Нет, — ответил Перони, вдруг оживившись. Он быстро двинулся навстречу незнакомцам, чтобы преградить им путь, растопырив свои большие руки от одной ленты до другой.

Человек с короткой стрижкой сердито посмотрел на него. Он был на полголовы ниже, но такой же крупный.

— Могу я спросить, куда вы направляетесь? — обратился к ним Перони. — Мы тут не разыгрываем представление для почтенной публики.

— ФБР, — не останавливаясь, пробормотал американец низким ворчливым голосом.

— Тпру! — вскричал Перони и крепко схватил мужчину за плечо, не обращая внимания на его грозный вид.

— Офицер, — обратилась к нему женщина-агент, — убитая — американская подданная.

— Да, — согласился Перони, — я знаю. Однако давайте сначала познакомимся. Меня зовут Джанни Перони. А вот мой напарник, Ник Коста. Мы детективы. Вон тот благопристойный джентльмен, направляющийся к нам, инспектор Фальконе. Он здесь главный. Если он пропустит вас, тогда идите. А пока…

Фальконе подошел к ним, внимательно осмотрел агентов и сказал:

— У нас тут принято сначала звонить и назначать встречу.

Мужчина вынул из кармана удостоверение. Его примеру последовала женщина в красном. Коста подался вперед, рассматривая фотографии и стараясь увериться, что американцы поняли суть вопроса. Существуют определенные правила. Надо следовать необходимым процедурам. Женщина не походила на свое фото. В соответствии с датой снималась она два года назад и в то время выглядела гораздо моложе.

— Удостоверения — это хорошо, — вежливо заметил Коста. — Только нам придется их проверить. Вы не представляете, на что могут пойти журналисты, лишь бы сделать здесь пару снимков.

— Ну разумеется, — откликнулась женщина. Она старалась держаться как бизнес-леди: дорогая и хорошо подобранная одежда, светлые волосы несколько небрежно собраны сзади в пучок, который, кажется, вот-вот развяжется, и тогда локоны падут на привлекательное, почти по-девичьи невинное личико. Что-то здесь не сходилось, и какое-то время Ник не отрываясь смотрел на нее. Светло-голубые глаза и взгляд острый как бритва. Сейчас он был нацелен прямо на него.

— Я агент Эмили Дикон, — заговорила женщина на безукоризненном итальянском. — А это… — Она указала на коллегу, не удостоив его взглядом. У Косты создалось впечатление, что ей не нравится мужчина, стоящий рядом с ней. — …агент Джоэл Липман. Мы пришли сюда по делу. Если вы пропустите нас и позволите осмотреть место преступления, мы, возможно, сумеем вам помочь.

Перони прикоснулся к руке Липмана и широко улыбнулся ему:

— Ну вот, совсем другой разговор.

— Так вы пропускаете нас? — резко оборвал его американец.

Фальконе кивнул и велел агентам следовать за собой. Тереза Лупо полностью очистила тело убитой от снега и попросила их подождать, пока она тихим голосом наговаривала что-то в диктофон. Мертвая женщина лежала на плите с вывернутыми в разные стороны ногами и руками. Бледное, безжизненное тело казалось восковым при искусственном свете. В перерывах между телефонными разговорами и работой с сотрудниками уголовного розыска Коста внимательно наблюдал за тем, как тело появляется из-под ледяного покрытия. Труп намеренно положили на центральный мраморный круг. Руки и ноги покойной были растянуты и направлены в равноудаленные точки обширной полусферы пантеона, как бы заявляя о чем-то. Такой образ, возможно, был задуман, чтобы воскресить некие воспоминания. Да, теперь он вспомнил. Рисунок Леонардо да Винчи, изображавший идеальную фигуру обнаженного юноши с густыми волосами, расположенную сначала в квадрате, а потом в круге. Его конечности обозначали две позиции: ноги вместе у основания круга, прикасаясь к центральной половине нижней части квадрата, а потом расставленные ноги в круге; и руки простертые сначала горизонтально, прикасаясь только к квадрату, затем поднятые вверх и касающиеся и круга, и верхних углов квадрата.

Неподвижное положение мертвой женщины на сверкающем мокром полу, которое, безусловно, уготовил ей убийца, идеально совпадало со второй позой. В итоге получился не только поразительный, но и многозначительный образ.

— Витрувианский человек, — произнес Ник тихо, вспоминая школьные уроки искусства.

Американка удивленно взглянула на него:

— Простите?

— Она напомнила мне кое-что из прошлого.

— У вас хорошая память, мистер Коста, — произнесла она с некоторым интересом. — Что еще вы можете припомнить?

Он пытался конкретизировать смутные отрывки воспоминаний, которые откапывал где-то его мозг. Давно это было. Сама идея казалась сложной и ускользающей.

— Тут все дело в размерах и форме. — Коста кивнул головой в сторону огромной полукруглой крыши над ними. — Вроде этого места.

— Вроде этого места, — повторила Дикон и улыбнулась. Ее лицо удивительным образом изменилось. Оно очень помолодело. Теперь женщина походила на студентку. Свежую, не тронутую временем.

Но длилось это недолго. Липман сгорал от нетерпения. Он смотрел на Терезу Лупо, которая все еще говорила в диктофон.

— Вы ведь патолог, не так ли?

Тереза нажала на клавишу паузы, моргнула и сурово посмотрела на него:

— Нет, я просто машинистка. Подождите минутку, и я займусь вашим письмом. Кстати, кто вы такой?

Вновь появилось удостоверение, будто некий магический амулет.

— ФБР. — Он кивнул в сторону коллеги: — Мы оба оттуда.

— В самом деле? — Тереза вздохнула и опять начала говорить в диктофон.

Тихим голосом, спокойно, явно пытаясь охладить температуру, Эмили Дикон обратилась к ней:

— Мне кажется, мы могли бы помочь вам.

Патолог нажала на клавишу «стоп».

— Каким образом?

— Ее задушили. Веревкой или чем-то в этом роде. Я права?

Тереза взглянула на Фальконе, ожидая от него условного знака. Но тот, так же как Перони и Коста, казался совершенно растерянным.

— Нет никаких признаков сексуального нападения, — продолжала американка. — Это вообще не преступление на сексуальной почве в общепринятом смысле этого слова. Что влечет за собой вопрос: зачем ему понадобилось раздевать ее? Преступление произошло здесь? У вас есть ее одежда?

— Это случилось здесь, — подтвердил Коста. — В неопределенный период времени между восьмью часами, когда служащие закрывали помещение, и полуночью, когда мы прибыли сюда.

Тереза Лупо сосредоточенно смотрела на тело, пытаясь что-то осмыслить. Она не могла долго злиться. Тем более что эти люди обладали чем-то, что ей хотелось заполучить.

— Мы сделали все, что могли. Ночью беспрерывно шел снег. Из-за льда очень трудно определить момент смерти. Я веду некоторые подсчеты, но в данных обстоятельствах они не могут быть абсолютно точными.

Агенты ФБР обменялись взглядами.

Фальконе наконец обрел дар речи. Коста не мог понять, почему шеф так долго молчал.

— С вами обошлись по-божески. Что мы получим в обмен на нашу доброту?

— Мы оповестим вас, — пробормотал Липман.

Женщина посмотрела на патолога:

— Не хочу принуждать вас, но не могли бы вы перевернуть ее? Мне нужно осмотреть ее спину.

Тереза повернулась к своему помощнику, Сильвио Ди Капуа, который складывал оборудование. Тот пожал плечами.

— Мы можем перевернуть ее, — кивнула Лупо и тут же подняла руку, останавливая Липмана, когда тот без колебаний двинулся к телу. — Я сказала: «мы».

Американец неохотно отпрянул. Тереза и Ди Капуа позвали на помощь двух сотрудников морга. Они стали с правой стороны трупа и положили на него затянутые в перчатки руки.

— Произойдет что-то неприличное? — волнуясь, спросил Перони. — Мне хочется, чтобы меня, по возможности, предупреждали о всяких непристойностях.

— Тогда не смотрите! — напрямик отрезала Дикон.

По команде Терезы сотрудники подняли белый труп, перевернули его и осторожно опустили на мраморный пол. Голова на сверкающих камнях склонилась набок. Перони выругался и отошел в угол. Коста уставился на спину женщины, где имелись странные очертания в виде симметрических кривых линий, вырезанных прямо на коже от талии до плеч, подобно огромной свирепой татуировке.

— Что это означает? — спросил Коста. — Крест?

Очертания носили форму диагонального креста с четырьмя изогнутыми концами.

Тереза внимательно смотрела на тело.

— Никогда не видела ничего подобного.

— Вам очень повезло, — пробормотал Липман и нагнулся, чтобы лучше рассмотреть труп. — Он воспользовался веревкой. По крайней мере других следов я не вижу. Когда он принялся исполнять задуманное, она уже была мертва.

Пораженная Тереза качала головой:

— Рисунок очень четкий. Как такое делается?

Эмили Дикон не испытывала желания рассматривать рисунок на спине женщины. Как догадался Коста, он был ей хорошо известен.

— Для начала понадобится цветной карандаш, линейка и, возможно, скальпель, — проговорила она тихим голосом. — В дальнейшем потребуется режущий инструмент и человек с твердой рукой.

Липман достал носовой платок и громко высморкался.

— Увиденного нами вполне достаточно. Встретимся в нашем посольстве. В пять часов сегодня вечером. Приводите с собой кого хотите. Я вам доверяю. Только пусть они помалкивают и внимательно слушают меня. Я не люблю повторяться.

Фальконе с сомнением покачал головой:

— Мы в Риме. Расследуется убийство. Мы представляем государственную полицию и делаем то, что нам кажется нужным. Вы придете к нам, когда я скажу вам, и буду спрашивать у вас то, что мне нужно.

Липман вытащил из кармана конверт и протянул его Фальконе:

— Инспектор, вот приказ, подписанный большим человеком из палаццо Чиги, с которым никто из вас не захочет спорить. Все уже обговорено с вашим начальством и со службой безопасности. Посмотрите на подписи. Бумага дает мне право забрать тело в любой момент. И он уже наступил. Так что ничего тут не трогайте до прибытия наших людей.

Бледное лицо Терезы Лупо покраснело от ярости. Она подошла к американцу и ткнула его в грудь указательным пальцем:

— Прошли времена похищения тел, мой американский друг. Я тут представляю власть. И мне решать, куда отправлять труп.

Фальконе мертвенно побледнел и уставился на бумагу.

— Сколько времени остается до прибытия ваших людей? — обратился он к Липману, не глядя на него и игнорируя крик Терезы.

— Десять — пятнадцать минут.

Фальконе вернул конверт.

— Забирайте ее. Увидимся в пять часов. А пока подождите ваших людей на улице.

Агент Липман фыркнул и потопал к двери, за которой все также шел снег.

Эмили Дикон задержалась на минуту. Ее голубые глаза выражали сожаление.

— Извините его за грубость. Он не намеренно. Просто… такая у него манера поведения.

— Разумеется, — уныло проговорил Фальконе.

— Хорошо. — Перед тем как уйти, она еще раз взглянула на патолога: — Забудьте, о чем он говорил. При такой погоде машина сможет добраться сюда только через полчаса. Почему бы нам не воспользоваться временем?

Работа не закончилась после того, как Мауро отвезли в морг на белом фургоне квестуры, а американка уехала на катафалке, предоставленном ФБР для перевоза тела убитой женщины. В полдень Фальконе приказал Косте и Перони сделать перерыв. Он хотел, чтобы они отправились на встречу в американское посольство. Полицейские видели человека на площади и участвовали в развернувшихся событиях. Однако сначала им надо хорошенько отдохнуть.

Итак, напарники покинули место преступления и преодолели расстояние до квартиры Терезы Лупо по заснеженному опустевшему Риму. Снег перестал, и из-за туч вот-вот должно было выглянуть яркое зимнее солнце.

Нику Косте уже доводилось бывать дома у патолога. Квартира находилась на первом этаже здания на виа Гриспи, узкой улочке, уже два тысячелетия идущей вниз от вершины оживленной виа Венето. Во времена империи она соединяла Порта-Пинчиана с Марсовым полем, где царил архитектурный шедевр — Пантеон. Улица напротив дома Терезы, виа дельи Артиста, названа в честь художественной школы девятнадцатого века «Назореи», члены которой жили в этом районе. Стены домов района пестреют мемориальными досками с именами знаменитостей, некогда живших здесь: Лист и Пиранези, Ганс Христиан Андерсен и Максим Горький. Снег придал округе еще больше очарования. Машины более не заполняли узкие улочки. Усталые туристы не бродили по виа Систина, направляясь к церкви Тринита-деи-Монти, находящейся у основания Испанской лестницы, откуда открывается вид на панораму города эпохи Ренессанса.

Двое полицейских, усталые и замерзшие, молча брели к дому Терезы. Коста думал о теле, неподвижно лежавшем на геометрической плите, и старался припомнить уроки истории, так привлекавшие его в школьные годы. Он всегда с гордостью говорил себе: «Ты живешь в Риме». Надпись на портике Пантеона гласила: «Марк Агриппа, сын Луция, трижды консул, воздвиг сие здание». Тем не менее, как и во многом, касающемся Пантеона, тут таился обман. По какой причине это было проделано? Старый друг и союзник Агриппы, Август, построил храм на Марсовом поле и назвал его Пантеоном, посвятив «всем богам», однако он сгорел вскоре после его смерти. Здание, воздвигнутое на том же месте через сто пятьдесят лет, между 120 и 125 годами нашей эры, было делом рук Адриана. Некоторые ученые даже считают, что император сам делал его проект. Круглые монументы и острые верхушки на востоке, идеи которых заимствованы у греков и переработаны в условиях нового времени, были отличительными признаками постройки. Ник Коста не обладал достаточными знаниями по архитектуре, однако, думая о наследии Адриана — вилла в Тиволи, руины храма Венеры и Форума с их огромными, сохранившимися до наших дней полукруглыми потолками, — он с легкостью понимал суть мышления императора. Большая округлая массивная постройка на дальнем берегу Тибра, носящая название «замок Сан-Анджело», служила на протяжении веков многим целям: крепость, тюрьма, казармы и апартаменты папы. Однако император строил здесь свой мавзолей. Спиральная лестница, ведущая к месту его успокоения, все еще существует и находится в десяти минутах ходьбы от собора Святого Петра, который Микеланджело построил спустя четырнадцать столетий по образу Пантеона Адриана.

Коста смотрел, как Перони возится с ключами от квартиры.

— Джанни, ты не заболел?

Здоровяк выглядел изможденным.

— Мне просто надо отоспаться. И чего-нибудь поесть. Извини, Ник, у меня сегодня хреновое настроение.

— Понимаю, — сказал Коста. — Ты иди в квартиру, а у меня есть кое-какие дела. Я принесу тебе небольшой подарок.

В глазах Перони появилось волнение.

— Только не повреди овощи!

— Обещаю.

Было около часа дня. За углом находился известный ему магазин. Там продавалась еда, которая нравилась Перони: бутерброд с жареной свининой, соленой и приправленной розмарином. Коста мог бы купить и себе что-нибудь. Там не одно только мясо продавалось.

Однако сначала Ник забежал в магазин фототоваров перед самым его закрытием и, показав значок полицейского, уговорил продавца проявить семь кассет из фотоаппарата Мауро и его сумки. Отпечатки с негативов будут готовы часа в четыре. Коста может забрать их в квартире над магазином.

Когда он вернулся, Перони уже растянулся на диване Терезы. Устроился по-домашнему и слушал прогноз погоды по телевизору. Взял из сумки бутерброд со свининой и стал набивать ею рот.

— Неплохо, — признал он. — Почему я никогда не заходил в этот магазин?

— Ты часто ходишь за покупками, когда живешь здесь?

Перони вздохнул:

— Снег надолго отрезал нас от всего мира, Ник. Поезда не ходят, самолеты не летают. Машин на дорогах тоже негусто. Полагаю, нашему стрелку будет трудно выбраться из Рима. Если только он захочет исчезнуть отсюда.

— Зачем ему уезжать? — спросил Коста. — Мертвое тело американки хранило некое послание. Нужно решить эту проблему. Человек не может загадать загадку и удалиться, так и не узнав, разгадают ее или нет.

— Понятия не имею, — проговорил Перони, доедая бутерброд. Он с трудом встал на ноги и отряхнулся от крошек. — Я больше ни черта не понимаю. Знаю только, что мне надо выспаться. Разбуди меня в нужное время. — Вдруг он задумался. — Какого черта Лео так легко уступил американцам? Ведь он мог побороться с ними. Просто не верится, что мы покорно идем к ним в посольство, в то время как бедную женщину убили на нашей территории. Да и Мауро тоже.

Однако Коста отлично понимал, что происходит. Лео Фальконе никогда не вступал в сражения, которые не мог выиграть. Этим он и выделяется в квестуре среди прочих. Инспектор умнее многих. Возможно, существовала еще одна причина. Утром появился какой-то безликий тип из службы безопасности — пришел как раз в тот момент, когда американку грузили в катафалк — и разговаривал с Фальконе наедине. Раньше Коста его никогда не видел. Перони — а он знал практически всех полицейских и агентов в городе, как гражданских, так и военных — только взглянул на этого человека и тихо выругался.

— Как звали того парня из службы безопасности?

Перони скорчил гримасу отвращения.

— Виале. Не спрашивай меня о том, чем он занимается. Или в каком звании. Я встречал его пару раз, когда мы арестовывали людей, которых он хотел отпустить на свободу. Этот тип умеет оказывать давление.

Коста чувствовал, что ступил на опасную тропу.

— Даже ты ему поддался?

— Я мог бы все рассказать тебе, Ник, — промурлыкал Перони, — но беда в том, что потом мне придется отрезать твой язык. Я шучу, хотя тут не до шуток. Если честно, то такие люди в наше время добиваются всего, чего хотят. И мешать им — только себе вредить.

Коста улыбнулся и молча направился к дивану. Улегся на него и впервые за последние сутки вытянул ноги.

— Намек понял, — сказал Перони, махнул рукой и скрылся в спальне.

Моника Сойер стояла у простого деревянного прилавка «Ланголо дивино» и мучилась оттого, что не владела итальянским. В агентстве ей порекомендовали это место и попытались объяснить, что там присутствует игра слов, которая в переводе обозначает одновременно и «божественное» и «винное». Она вроде поняла шутку. Речь шла о винном баре. Или даже об энотеке, то есть месте, где продаются разнообразные вина, дешевые и не очень. А также довольно дорогие блюда из макарон, сыра и холодного мяса. По крайней мере так ей сказали. И вот теперь Моника стоит в баре, расположенном на углу двух узких аллей неподалеку от кампо деи Фьори и не понимает толком, что к чему. Один конец комнаты в форме буквы L похож на библиотеку, где возвышаются один над другим ряды дорогих на вид бутылок, уходящие под высокий потолок. Остальная часть бара представляет собой простой узкий проход с деревянным полом, где может разместиться несколько человек. Тут стоят несколько сосновых столов, а в стеклянном шкафу красуются тарелки с ароматным сыром. Пожилой человек в коричневой куртке вроде тех, какие носят продавцы в лавках скобяных товаров, быстро говорил что-то по-итальянски. Бармен мог бы обращаться к ней и на урду, Моника все равно ничего не понимала. В заведении, кроме нее, находился еще только один клиент, человек в черном костюме. Он сидел на скамье, читал итальянскую газету и потягивал вино из самого большого стакана, который Моника Сойер когда-либо видела. Время от времени человек взбалтывал содержимое, нюхал его, улыбался и делал небольшой глоток.

Моника родилась в Сан-Франциско и хорошо знала бары. У нее должно получиться. В третий раз она очень отчетливо произнесла: «Будьте добры, бокал шардонне». И была готова расплакаться, так как человек за стойкой вновь начал лепетать что-то непонятное и махал рукой в сторону множества бутылок с разнообразнейшими винами.

— О черт… — прошептала Моника. Все шло из рук вон плохо. Из-за непогоды ей придется торчать одной в Риме еще несколько дней. Делать здесь абсолютно нечего, даже поговорить не с кем. И выпить негде, когда появляется такое желание. За исключением баров отеля одинокой и все еще довольно красивой американке сорока двух лет просто пойти некуда, да и небезопасно. К ней постоянно кто-то пристает.

— Итальянский и испанский весьма похожи, но, боюсь, они вряд ли взаимозаменяемы, — услышала она за спиной мягкий голос, говоривший с ирландским акцентом.

К Монике Сойер подошел человек в темном костюме. Он бесшумно приблизился к стойке, что при нормальных обстоятельствах могло напугать ее. Однако в данном случае Моника вовсе не испугалась. Незнакомец улыбался приятной улыбкой. У него интеллигентное лицо, несколько морщинистое, со шрамом, но тем не менее довольно симпатичное. Около пятидесяти, отличные белые зубы. Прямоугольные очки в проволочной оправе, слегка старомодные и с затемненными стеклами, так что она не сразу смогла различить серый цвет его глаз. Длинные густые волнистые, как у художника, волосы пепельного цвета.

Они никогда не оставят тебя в покое, подумала Моника. Потом увидела, как незнакомец развязал шарф на шее, и испытала глубокое детское чувство вины.

— Отец, — пробормотала она, глядя на жесткий воротник и чувствуя, как к щекам приливает кровь. — Простите, я не поняла.

Перед ней красивый мужчина. В том-то и вся проблема. Учитывая, что Харви, возможно, приедет в Рим только через несколько дней, а то и через неделю, ей надо здесь с кем-то общаться. Один только звук родной английской речи сразу все изменил.

— Да как же вы могли понять?

Он шести футов ростом и хорошо сложен. Смотрит на ее пальто из лисьего меха, размышляя, может быть, о том, что это за женщина бродит по заваленному снегом Риму, одетая, словно для выхода в театр.

— Это самая теплая одежда, которая у меня есть, — поспешно стала объяснять Моника. — Кроме того, я надела пальто, готовясь к встрече с мужем. Он собирался прилететь сюда сегодня из Нью-Йорка. Но, говорят, аэропорт закрыт. И одному Богу известно на сколько… — Она молча выругала себя, понимая, что должна следить за речью. Моника Сойер посещала монастырскую школу в Пало-Альто и должна знать, как вести себя в подобной ситуации. Однако он вроде бы не очень шокирован. Служители церкви нынче стали совсем другими.

Священник на мгновение прикоснулся к ее пальто своими длинными крепкими пальцами.

— Извините меня. Я не часто вижу такие вещи в обыденной жизни. — И протянул ей руку. — Питер О’Мэлли. Мы ведь два иностранца, застигнутые непогодой в Риме, так что, если вы не возражаете, я представлюсь вам. Я весь день слонялся по городу, не зная, чем заняться. Откровенно говоря, мне приятно слышать родную речь.

— Я думала в точности о том же! — Она ответила на крепкое мужское пожатие. — Моника Сойер.

— Тогда покончим с формальностями. — Он бросил взгляд на пожилого мужчину за стойкой. — Вы хотели выпить, Моника?

— Да, черт возьми! — ответила она автоматически и вновь почувствовала прилив крови к щекам.

— Тогда вы получите вашу выпивку, черт возьми. Только прошу вас, не пейте шардонне. Вино из французского винограда и совсем не плохое, но в Риме надо…

Монике захотелось рассмеяться. Она одна в странном, чужом городе, и довольно симпатичный священник пытается флиртовать с ней.

— Порекомендуйте мне что-нибудь, Питер, — твердо попросила она.

— Если вы хотите белого вина, будет преступлением уехать отсюда, не попробовав «Греко ди туфо».

Человек за стойкой поднял густые седые брови. Кажется, он одобрял выбор священника.

— Что это такое?

— Оно сделано из самого старого винограда в Италии. Древние греки привозили его из Фессалии задолго до Рождества Христова. Если не ошибаюсь, сейчас к востоку от Неаполя находится около сотни виноградников, где производят это вино. Когда вы пьете «Греко», то ощущаете то же, что и Вергилий, когда писал «Энеиду». Если поедете в Помпеи, что вам непременно надо сделать, то увидите надписи на фресках, которым уже две тысячи лет. Там написано что-то в этом роде: «Ты действительно холоден, Битис, и превратился в лед, если даже греческое вино не может согреть тебя».

Моника раздумывала над этими словами, наблюдая за барменом. Тот сам налил бокал белого вина, в сторону которого священник лишь указал своим длинным пальцем.

— Кто такой этот Битис?

Ирландец пожал плечами:

— Любовник. Кто же еще? Он пренебрег своими обязанностями, несмотря на выпитое вино. А может быть, и благодаря ему. Помните «Макбета»? «Вино вызывает раскраску носа, сон и мочу. Похоть, сударь, оно вызывает и отзывает. Вызывает желание, но устраняет исполнение. Поэтому сильный хмель, можно сказать, двуличничает с похотью: он ее создаст и уничтожит; распалит и потушит; раззадорит и обескуражит; придаст ей стойкости да и отнимет стойкость; в конце концов своим двуличием он ее усыпляет и, назвав ее обманщицей, укладывает спать и покидает».^[3]

Внезапно он бросил мутный взгляд сожаления в сторону дверей.

— Видите ли, я потратил лучшие юношеские годы в театре аббатства. Зато теперь у меня на любой случай готова цитата.

Он вдруг приблизился к Монике и прошептал ей на ухо:

— Гамлет и предзнаменования зловещих перемен. «В высоком Риме, городе побед, в дни перед тем, как пал могучий Юлий, покинув гробы, в саванах, вдоль улиц визжали и гнусили мертвецы».^[4]

Играл он довольно любительски. Моника не смогла удержаться от смеха. Вино — чистое, сухое и совсем непохожее на то, что она когда-либо пробовала, — помогало ей.

— Вы начитанный человек.

— Да не очень. Я обыкновенный священник, который когда-то располагал свободным временем, — ответил он. — Простой парень. Спросите благочестивых сестер в Орвието. Бог знает, когда мы опять свидимся. Откровенно говоря, меня очень волнует пребывание в большом мире. Весь день я провел на вокзале, пытаясь сесть в поезд. А потом пошел обивать пороги дешевых гостиниц. После чего, — он поднял свой бокал, — во мне возобладал ирландец.

Моника Сойер с удивлением обнаружила, что уже допила вино. Доза в любом случае была мизерной. «Греко» оказалось отличным напитком: терпким, необычным, непредсказуемым. Она хотела еще. И плюс ко всему проголодалась.

— Что это? — спросила она, показывая на шарообразный сосуд в руках священника, на дне которого все еще плескался красный напиток. Он осторожно потягивал его во время разговора, как будто не мог заказать себе другую выпивку. — Почему он такой огромный?

Питер на мгновение закрыл глаза, и на его лице появилось выражение блаженства.

— «Амароне». Небольшое удовольствие, которое я позволяю себе, приезжая в Рим. Мы пьем этот напиток дома…

Он сморщил нос и умолк.

— А из чего вы пьете?

Священник встряхнул красную жидкость на дне и поднес сосуд к ее лицу. Моника приняла его, случайно коснувшись теплых пальцев священника, сунула в странный сосуд нос и была поражена великолепным насыщенным запахом, ударившим в голову. Он напомнил ей ощущение от цветистой прозы, которую Моника читала в журнале «Декантер»: внезапное дуновение теплого пахучего летнего ветерка, идущего со Средиземного моря, проносящегося над зарослями сухого дикого чабреца. Или что-то в этом роде.

— Отличное заведение. — Питер бросил взгляд на бармена. — Здесь находится большая коллекция бокалов, соответствующих категории вин. «Амароне» присутствует в данном пантеоне и стоит девять евро.

— Хорошо. — Моника бросила на стойку сотенную купюру. — Сможете сказать по-итальянски: «Наливай, приятель, богатые платят»? Да и поесть тоже надо. Я проголодалась, Питер. А вы разве нет?

Он колебался, но совсем недолго.

Вынул маленький, почти женский, кошелек и мрачно уставился на его содержимое.

— Я все же ирландец и чувствую себя неудобно, когда за меня платит женщина.

Она положила руку на мягкое черное плечо.

— Считайте это платой за обучение.

— Договорились, — согласился священник и отбарабанил бармену какой-то заказ.

Прибыло «Амароне», сопровождаемое короткой лекцией о том, как сушится виноград перед сбраживанием. Потом последовала бутылка «Примитиво ди мандуриа», которое, как показалось Монике, было красным эквивалентом «Греко». Древний виноград сохранялся также в Пуглии, в южной части Италии. А еда — тонкие, как бумага, ломтики горного кабана, ассорти из салями, острые мягкие колбасы, длинные узкие полоски зрелого, ароматного пармезана и салат из моцареллы с маленькими красными помидорами, сладкими, как вишня.

Они ели и пили, а за окном под непрекращающийся снегопад день превратился в вечер.

Моника не знала, сколько времени провела в баре. Ей было плевать. Она одна в Риме. Не знает ни слова по-итальянски. Ей очень хорошо в компании Питера О’Мэлли. Такого очаровательного человека она давно не встречала. Он внимательно слушал Монику и, отвечая, касался затронутой ею темы. Священник мог говорить о чем угодно. Об архитектуре. Литературе. Политике. О радостях стола. Вот только о религии как-то помалкивал. Может быть, она надоела ему в Орвието. Не исключено также, что он вдруг почувствовал себя свободным в этом странном мире покрытых снегом непроходимых улиц.

Моника Сойер разговаривала и смеялась, чувствуя, что все больше пьянеет. Она привыкла к вниманию мужчин: высоких, с ухоженными длинными каштановыми волосами и умными живыми лицами — такие притягивают к себе взгляды людей. Дома, во время отсутствия Харви, она время от времени позволяла себе всякие вольности. Наконец она взяла священника за руку, посмотрела на часы, а потом и на самого Питера с выражением лица, которое, по ее мнению, не выражало предложения. Это было бы неправильно, неприлично. Моника не ощущала и не планировала ничего подобного, просто нуждалась в компании. В данный момент этот человек подходил ей больше других.

— Питер, — проговорила она чуть слышно, — мне надо идти. Поймите меня правильно. Я не привыкла снимать мужчин в барах. А уж тем более священников. Но мы арендуем квартиру неподалеку отсюда. Сняли ее на две недели. Она пуста, как могила. Мне там очень одиноко. У них даже нет кабельного канала, и я ни черта не понимаю, о чем идет речь в этих итальянских передачах. Если хотите переночевать у меня, можете воспользоваться диваном или лечь на полу. Выбирайте сами.

В тот момент священник поступил несколько странно. Взглянул на два бокала — его почти полный, и ее абсолютно пустой — и осторожно поставил их в линию параллельно к краю стола. Она увидела в этом некую навязчивую идею. Или, может, ей просто померещилось. Бледное умное лицо Питера стало задумчивым. Да, действительно, он должен сделать выбор.

— Даже не знаю, — пробормотал он. — Я могу найти себе где-нибудь комнату.

— В квартире есть терраса, — добавила она. — Она на верхнем этаже дома. Оттуда виден купол собора Святого Петра и другие достопримечательности, названия которых я даже не знаю.

— Терраса? — повторил он.

— Чертовски хорошая для Рима. Так сказал агент, а вряд ли римлянин способен соврать. Вы согласны?

— Ни на одну минуту не могу вообразить себе такого, — поддержал Питер и поднял бокал.

Пять минут спустя они вышли на улицу. Моника беспечно хихикала и не замечала медленно падающего снега. Горстка офисных работников пробиралась через глубокие хрустящие заносы. У Питера с собой имелась лишь небольшая, битком набитая сумка из черного полистирола, какие носят одинокие мужчины.

Он сунул руку в карман пальто, вытащил что-то из его глубины, расправил и стал натягивать на свою идеально слепленную седовласую голову.

Их взгляды встретились. У священника были умные быстрые глаза. Почему-то у него вдруг возникли сомнения относительно головного убора.

— Я выгляжу в ней как дурак, не правда ли? — спросил Питер, засовывая шапку назад в карман, словно уже передумал надевать ее.

Шапка была действительно глупая, в диснеевском стиле, из тех, что любят носить дети. Большие уши Микки-Мауса завязывались вокруг головы.

— Правда, — сказала Моника, взяла священника под руку и прижалась к нему. Они пробирались через глубокий снег мимо опустевшей пьяцца Навона по направлению к дому.

Слушая кашель моющегося Джанни Перони сквозь шум льющейся в ванной воды, Ник Коста рассматривал фотографии, полученные в магазине фототоваров, пытаясь разобраться в событиях последних шестнадцати часов. Расследование теперь сосредоточилось на человеке в черном, стоящем на ступенях фонтана. Он застыл в позе паука рядом с замерзшими дельфинами и выпускал смертоносный огонь из вытянутой вперед руки. Стараясь как можно лучше разглядеть эту стоящую вдалеке фигуру, легко забыть о том, что на сцене присутствовал еще один актер. Человек, находившийся в Пантеоне в момент их прибытия туда, тот самый, что проскочил мимо Косты, задев его, когда покидал похожий на пещеру зал, в котором под растущей грудой льда и снега таилась ужасная тайна.

Коста понимал, что необходимо собирать информацию о человеке в черном, чтобы узнать, какое место он занимает в истории, которой хотят поделиться с ними агенты ФБР. Однако не мог забыть второго игрока, странным образом оказавшегося на месте происшествия и чье присутствие там — помощник он или случайный свидетель? — требовало объяснения.

Ник старался припомнить свои ощущения от мелькнувшей мимо него в темноте тени, пытался следовать разумным наставлениям Фальконе: интервьюировать самого себя и не уклоняться от трудных вопросов. Он почти не разглядел человека, выскочившего в ту ночь из темного угла пространного холодного полушария. Фотографии Мауро не помогали. Коста просмотрел уже большую часть снимков, которые отражали все с момента их пребывания в баре и до последних минут у Пантеона. На самых важных фото Мауро удалось запечатлеть лишь смутные, неопределенные, призрачные тени, предстающие темными пятнами. Да и чего можно было ожидать? Как только они вернутся в квестуру, он передаст фотографии специалисту, однако внутреннее чувство говорило Нику, что ничего ценного здесь нет. Или того, из-за чего можно убить человека. Человек в черном, безусловно, все понимал.

Интервью с самим собой: Ник Коста знает, что видел только тени. Но есть и другие ощущения. Он закрывает глаза и пытается размышлять. Что-то вспоминается. Да, теперь он ясно видит этот миг, и очень странно, что память отодвинула его так далеко.

Когда бегущий бродяга коснулся Косты, произошло два события. Рука — маленькая, быстрая, ловкая — проникла в карман его куртки, как бы автоматически, по привычке ища там что-то. И он ощутил аромат — стойкий запах мускуса. Знакомый запах, связанный с чем-то, что также хранила его память.

Он взглянул на едва заметную тень, появляющуюся из угла освещенной галереи на предпоследней фотографии, сделанной Мауро Сандри перед тем, как расстаться с жизнью.

Духи содержали запах пачули. Он знал людей, которые и по сей день любят этот старый хипповый аромат. Уличные ребята, те самые, что прибыли сюда с Балкан, из Турции и с Ближнего Востока, ожидая найти тут рай на земле. Вместо этого они видят, что единственный способ выжить в таких условиях — быстренько научиться воровать.

Перони вошел в комнату и заглянул через плечо напарника.

— Есть что-нибудь интересное?

— Нет, — ответил Коста, постукивая пальцами по лбу. — Человек, находившийся внутри Пантеона, явно бродяга. Он пытался залезть мне в карман. От него исходил запах духов, какими пользуются уличные ребята. Такой приторный. Пачули, что ли. Тебе он знаком?

Перони сел на диван рядом с товарищем. Душ освежил его. Теперь напарник нравился Косте. Активность шла на пользу обоим.

— О да, — кивнул Перони.

— Восточная штучка. Продается на Кампо.

— И возле Термини, — добавил Перони. — Насколько помню, такими духами пользуются только девушки. Это значит, они употребляют наркотики или продают их. А может, занимаются и тем и другим. Уличные ребятишки редко уделяют большое внимание личной гигиене.

Коста вспомнил звонкий, как флейта, голос в темноте Пантеона.

— Выходит, там скрывалась девушка.

Перони нахмурился:

— Почему она хотела что-то украсть у тебя? Если бы я убегал оттуда, у меня бы только пятки сверкали.

— Возможно, она воровка. А не то, о чем ты говоришь.

— Не исключено…

— Не все они пользуются наркотиками или занимаются проституцией, Джанни. Просто тебе везло на таких. А я встречал немало уличных хулиганов. Некоторые бродяги — настоящие профессионалы. Воровство у них в крови.

— Верю тебе на слово. — Однако доводы товарища не очень убеждали Перони.

— Расскажи мне о камерах наблюдения в Пантеоне.

— Да нечего рассказывать. — Лицо Перони исказила гримаса. — Там установили четыре камеры. С каждой из них поработали. Специалист по оборудованию, с которым я разговаривал, не смог разобраться, в чем дело. Говорит, поврежден пульт управления. Однако провода не обрезаны. Если бы он сделал это…

Коста перебил его:

— Сработала бы сигнализация.

— Совершенно верно. — Перони достал галстук и небрежно повязал его на свою бычью шею. — К чему ты клонишь?

Некая определенность начала формироваться в уме Косты.

— Каким-то образом ему удалось проникнуть в здание, не задействовав сигнализацию. Возможно, у него имелись ключи. Он и женщину уговорил войти внутрь. Нападать на нее на площади преступник не решился даже в такую погоду. Сигнализация так и не сработала. Иначе он не вышел бы оттуда перед нашим прибытием. Нам понадобилось не более десяти минут, чтобы добраться из бара до места происшествия после телефонного звонка. А он убил женщину, раздел ее и сделал рисунок на спине. Это заняло больше часа.

Перони кивнул, хотя и сомневался, что события происходили именно так.

— Возможно, он наступил на сигнализацию после того, как убил женщину.

— Не исключено. А если он ушел отсюда без всякого шума? Тщательно закрыл за собой двери и уже удалялся прочь от Пантеона, когда зазвучал сигнал? Тут он и подумал: «Что случилось?» Он ведь считал, что внутри нет ни одной живой души. Однако ему неизвестно, что там прячется подросток, который уже замерзает и хочет выбраться на улицу. Не знаю. И ведь ребенок все видел.

— Нехорошо, — пробормотал Перони, непонятно что имея в виду.

Коста по-прежнему рассеянно просматривал фотографии, особенно в них не вглядываясь. Теперь они лежали в полном беспорядке.

— И какое решение принимает убийца? — спросил Ник.

Перони кивнул:

— Преступник ждет момента, когда мы откроем двери, чтобы убить запертого подростка, как только тот выскочит на улицу. И убил бы его, не подставься бедняга Мауро под пули. А ты начал преследовать негодяя, не дав ему закончить свою работу. Господи…

Пальцы Косты, перебирающие фотографии, извлекли одну из конверта. Она случайно попала в стопку, содержащую снимки, сделанные в баре. Он чуть не пропустил ее. Мауро фотографировал крупным планом. Наверное, это последний сделанный им снимок. Девушка оказалась ростом не ниже Косты, только очень хрупкого телосложения. На ней темная ветровка и джинсы. Она миновала галерею, готовясь к бегу. Снимок сделан под углом. Возможно, Мауро уже падал, сраженный пулей, и все же нажал на затвор фотообъектива.

По одному снимку трудно определить возраст. К тому же всегда нелегко понять, сколько лет этим беспризорникам. В физическом отношении ей не дашь больше четырнадцати. Да еще с такой короткой стрижкой. На смуглом милом лице загнанное выражение. Рот открыт. Не понять, то ли она зевает, то ли кричит. Широко распахнутые глаза выражают одновременно ужас и решимость. Они смотрят вдаль, на человека, стоящего у замерзших дельфинов и пытающегося прервать ее жизнь.

Перони внимательно вгляделся в фотографию.

— Иммигрантка. Может быть, турчанка. У нее нет ни дома, ни документов. Она не придет к нам давать показания.

Коста взглянул на часы. До назначенной встречи на виа Венето оставалось пятнадцать минут. Придется поспешить, чтобы попасть туда вовремя.

— Кто-то должен ее знать, — предположил он.

Джанни Перони втянул воздух сквозь зубы, не в силах оторваться от беззащитного лица, глядящего на него с карточки. Он уже много лет работал с нарушителями порядка и знал, что многие из этих ребят неизбежно проходят путь от мелкого воровства до торговли наркотиками и проституции. Ему не нравилось, что молодежь сбивается с пути.

Здоровяк вздохнул и посмотрел в глаза Косте.

— Я могу поспособствовать этому, Ник, — неохотно проговорил он. — Однако нам придется посетить такие места, о которых Лео лучше бы не слышать. Не возражаешь?

Коста последний раз кинул взгляд на девочку с темными глазами и отчаянием во взгляде.

— Нет, — ответил он. — Не возражаю.

Американское посольство расположено на крутом склоне виа Венето, резко поднимающейся вверх от пьяцца Барберини. Здесь, за хорошо охраняемыми железными воротами в лабиринте коридоров девятнадцатого века бывшего палаццо Маргерита, обитает небольшая армия дипломатов, бюрократов, военных чиновников, занимающихся вопросами иммиграции, и, насколько знал Коста, профессиональных агентов ЦРУ.

Лео Фальконе встретил их в приемной. Замкнутый, серьезный, в сером деловом костюме. К удивлению Косты, при Лео находилась Тереза Лупо. Она вовсю вертела «конским хвостом», казалась несколько неряшливой в старой зимней куртке и джинсах и проявляла все признаки недовольства.

— Как дела, Джанни? — обратилась она к Перони, когда они уселись все вместе, ожидая вызова.

— Все отлично. Не обижайся, но какого черта ты сюда пришла?

— Хочу поработать, — ответила Тереза угрюмо. — Если мне, конечно, позволят. Ты против?

Он проворчал что-то похожее на извинение.

— Она здесь, потому что нужна мне, — объяснил Фальконе. — Американцы должны предоставить нам бумаги об убитой.

— Я же говорила, — добавила Тереза. — Приходится работать машинисткой.

— Если ты так считаешь… — промолвил Фальконе, глядя в сторону направляющегося к ним крупного мужчины с бумагами в руках. — Однако давайте не выносить сор из избы.

Служащий посольства представился как Торнтон Филдинг. Он не походил на коллегу агента Липмана. Этот человек был дипломатичен и красноречив. Он хотел, чтобы они поставили подписи на каких-то бумагах.

Фальконе уставился на документы.

— Мы в Италии, мистер Филдинг. Я не привык подписывать формуляры о том, что должен или чего не должен делать в своей стране.

Филдинг даже не моргнул.

— Технически, инспектор, вы находитесь на территории Соединенных Штатов Америки. Боюсь, так уж заведено в посольствах. Вы или подписываете документы, или не идете на встречу с агентом Липманом. — Он заколебался. — На мой взгляд, отличный повод, чтобы не ставить на них подписи, но выбор за вами.

— Он вам тоже нравится? — спросил Перони.

— Самый веселый парень из всех, с кем приходится встречаться, — негромко произнес Филдинг. — Так вы будете подписывать или нет?

Когда они покончили с необходимой процедурой, он позвонил по телефону, стоящему на столе. Вскоре появилась Эмили Дикон.

— Хорошая женщина, — сказал Филдинг. — Не судите о ней по ее компаньону.

И исчез в глубине коридора, оставив их с Эмили Дикон. Они последовали за ней в большой кабинет с высоким потолком.

Агент Липман сидел в кожаном служебном кресле за полированным столом орехового дерева в тесной белой рубашке с засученными рукавами, из-под которых виднелись мясистые крепкие руки. Эмили Дикон жестом пригласила посетителей сесть на кожаный диван, а сама пристроилась на стуле рядом с шефом. Скромная, в простых коричневых брюках и кремовой рубашке. На коленях блокнот. Дикон могла бы сойти за секретаршу, если бы не уверенность, с которой она листала бумаги, лежащие на столе, словно знала наизусть каждый листок.

— Спасибо, что пришли, — заговорил Липман, не проявляя никаких эмоций, поигрывая пультом в руке. Шторы на окнах задвинулись, дабы прикрыть свет прожекторов во дворе. С потолка опустился небольшой экран.

— У нас был выбор? — спросила Тереза.

— Да нет, — откровенно ответил Липман. — Я не отдавал приказов относительно того, кто должен прийти на встречу, но Фальконе ожидал, что придут только полицейские.

Прежде чем ответить, Фальконе сделал глубокий вдох.

— Лист бумаги из палаццо Чиги не меняет итальянского закона. Синьорине Лупо придется подписать свидетельство о смерти убитой женщины. У нее есть все права присутствовать здесь. Можете позвонить и проверить.

Липман лишь мельком взглянул на Эмили Дикон. Его взгляд как бы говорил: «Вот видишь, что они за люди».

— Хорошо, — проворчал он. — Но помните, дело касается только вас одних. Я не хочу читать об этом в «Иль мессаджеро» завтра утром. Дикон…

Он передал помощнице пульт, и она нажала кнопку. На экране появилась фотография здания. Косте оно показалось знакомым. Затем шли снимки этой же постройки, сделанные под разными углами: храм розового цвета, снимок при ярком свете, возле фонтана с водой, крупная постройка с куполом, поддерживаемым открытыми колоннами.

— Похоже на Пантеон, — немедленно заявил Перони.

— Еще бы, — сказала Дикон. — Перед нами Дворец изобразительных искусств в Сан-Франциско. Построен для Всемирной выставки 1915 года. Архитектор Мейбек хотел воссоздать что-нибудь классическое в духе Древнего Рима, вроде полуразрушенного храма на гравюре Пиранези.

— Мило, — отозвался Перони. — Там тоже нашли мертвое тело?

Женщина кивнула, возможно, удивленная тем, что он так быстро сообразил, в чем дело:

— В прошлом мае.

— Кто жертва? — не замедлил спросить Фальконе.

— Мужчина, — ответила Дикон. — Простой турист из Вашингтона. В отличие от увиденного нами сегодня то преступление, на наш взгляд, ничего общего не имеет с сексом. Может быть, мы ошибаемся…

Липман поворачивался в кресле, выражая тем самым несогласие.

— Мы просто не знаем, — продолжала она. — Место, в общем, безопасное. Однако рядом находится довольно криминальный район. Полицейские списали убийство на счет уличной преступности. Но есть одна странность.

Дикон нажала кнопку и пробежала через ряд фотографий. Все они изображали жертву, лежащую вниз лицом на розовых камнях пола. Человек обнажен по пояс. Веревка, которой он задушен, все еще впивается в шею сзади. На нижней части спины довольно грубо вырезан рисунок, по форме напоминающий тот, что они видели в Пантеоне утром.

Липман закурил.

— Тогда преступник еще только практиковался. Ему потребовалось какое-то время, чтобы достичь совершенства. Дальше.

Последовали другие фотографии. На сей раз перед ними появилась толстая круглая башня с двумя галереями внизу, устремленная в ясное голубое небо.

— Койт-Тауэр, там же, в Сан-Франциско, — продолжала Дикон. — Убитого нашли через три недели, открывая помещение для посетителей. На полу.

Еще один труп. На сей раз совершенно голый. Седовласый человек лежит лицом вниз. Довольно полный. Лет пятидесяти. Рисунок на спине не такой неряшливый. Он больше по размерам, доходит до жировых складок на талии и очень отчетливый. На нем изображен геометрический танец ангелов, и изгибы создают весьма знакомый образ.

— Кто такой? — спросил Фальконе.

— Турист из Нью-Йорка, — ответил Липман. — Приехал в город один. Проводил время в барах для геев, что какое-то время сбивало полицию с толку. — Теперь, кажется, понятно значение испепеляющего взгляда Липмана. — Беда с этими городскими копами, — продолжал тот. — У них слишком узкое мировоззрение. И они делают поспешные выводы. Ребята подумали, что имеют дело с очередным извращенцем, каких в Сан-Франциско полным-полно. Даже нас не вызвали. Мы только через месяц сообразили, что в городе появился маньяк.

Он кивнул Эмили Дикон. На экране появился снимок здания в классическом стиле с белой галереей и постройкой с куполом, частично сделанной из кирпича. Лишь звездно-полосатый флаг, развевающийся на шесте, говорил о том, что дело происходит не в Италии.

Женщина продолжила рассказ:

— Шарлотсвилль, штат Виргиния. Конец июня. Дом, где после ухода в отставку жил Томас Джефферсон. Не знаю, имеет ли это какое-то отношение к делу. Джефферсон сам его спланировал. Неоклассический стиль, вероятно, оказал на него влияние, когда он работал в Париже. Однако не надо быть архитектором, чтобы понять, откуда пришла идея.

— При открытии в доме обнаружили мертвую туристку, — подключился к рассказу Липман. На экране возникло изображение тела. — На сей раз женщину. Местную жительницу. Представляете картину?

— И вновь никакого секса? — осведомился Фальконе.

Липман покачал головой.

— Могу я взглянуть на заключение судебно-медицинской экспертизы? — спросила Тереза Лупо.

— Исключено, — ответил Липман. — У нас под рукой нет копий заключений. Кроме того, не понимаю, зачем вам это нужно.

— Может быть… — пробормотала она.

— Я сказал «нет». Следующий снимок.

Здание могло быть тем же, за исключением окна в галерее, которое имело другую форму.

— Тоже Джефферсон, — заговорила Дикон. — Виргинский университет находится за углом. Ротонда представляет собой уменьшенную наполовину копию Пантеона. Всего через четыре дня. Тело мужчины расположено в центре зала и очень напоминает то, что мы видели сегодня. Теперь убийца обрел свой стиль и строго придерживается образца.

На экране появилось четкое изображение трупа. Руки и ноги находились под теми же углами, что и у женщины в римском Пантеоне.

— Теперь он работает скальпелем гораздо лучше, — заметил Липман.

— Плюс, — добавила Дикон, — очень тщательно размещает тело. Голова обращена на юг. Преступник будет располагать свои жертвы именно таким образом. И с этого момента он меняет положение рук и ног. Иногда вот под таким углом. Иногда сводит ноги вместе, а руки ставит под углом девяносто градусов к торсу.

Липман недовольно кашлянул. Такие детали его мало интересовали.

— Очень странно, что маньяк укладывает свои жертвы головами на юг, — продолжала Эмили, — так как в большинстве таких зданий для этого нет очевидной причины. Они не выровнены в определенном направлении. Потом мы поняли. В самом Пантеоне вход и высокий алтарь выходят на юг. Вот почему он клал тела таким образом, как будто планировал то, что случилось вчера ночью. Будто Пантеон являлся для него конечным этапом.

— Трудно ли делать это? — спросил Коста.

— Что именно? — уточнил Липман.

— То, что он рисует на спинах.

Липман обратил взор к коллеге, будто не слишком хорошо разбирался в вопросах, выходящих за рамки рутинных процедур.

— Нелегко, но и не слишком трудно, — начала объяснять она. — Позже я могу вам вкратце рассказать. А пока надо продолжить.

Появилось еще одно фото. Маленькое круглое здание, спрятанное в лесу, однако имеющее знакомое происхождение.

— В тот раз мы уже занимались им, но преступник усложнил нам работу: сделал перерыв до середины июля. Возможно, его что-то беспокоило. Теперьвсе произошло в классическом загородном доме в Чизвике, к западу от Лондона. И снова жертвой стала американка.

На экране появилась еще одна копия Пантеона, стоящая у озера.

— Через десять дней преступление совершено в Стоурхеде, графство Уилтшир, на юго-западе Англии. Может быть, он знает, что мы идем по пятам, и увеличивает расстояние между убийствами. Или хочет, чтобы мы что-то поняли.

Знакомый фасад здания в Венеции заполняет стену.

— Конец августа. Иль-Реденторе. У Палладио, имеющего много общего с Пантеоном. На сей раз жертва мужчина.

— Сколько всего? — спросил Фальконе.

— Мы знаем о семерых, исключая убитую вчерашней ночью, — ответила Эмили. — Возможно, есть и другие. Преступник умен. Он свободно переезжает из страны в страну и убивает через непредсказуемые промежутки. Только в последние месяцы нам удалось соотнести всю имеющуюся информацию и доказать, что имеется определенный образец, который идет дальше тех первых убийств в Штатах. Наверняка нам известно лишь то, что он убил пятерых мужчин и трех женщин. Все они американцы. Белые. Из среднего класса. Обыкновенные люди. Похоже, он выбирал их наугад, дабы продемонстрировать свою цель.

— И в чем она заключается?

Дикон поиграла пультом, и на экране появился сложный снимок. Семь одинаково расписанных спин, а рядом графическое изображение.

— Вот рисунок, нанесенный на спине одной из последних жертв. Возможно, преступник вплотную подошел к тому, чего хочет достичь.

Она включила свет в комнате, потом открыла ящик, вынула толстый черный карандаш, линейку, компас и нарисовала квадрат на листе бумаги, заняв его весь почти до краев.

— На самом деле рисунок — только изображение более сложной идеи.

Очень быстро, с искусством архитектора или художника, Дикон провела в квадрате четыре прямые линии, идущие от той точки, где символ креста встречался с периметром. Потом воспользовалась циркулем, чтобы соединить точки, где встречались извилистые и прямые линии, образуя совершенный круг.

— Вот это называется священным сечением, — сообщила она. — У первых двух жертв даже видны отметки, которыми пользовался преступник, чтобы должным образом соединить его. — Эмили показала им два снимка, сделанных в морге, с ранней версии рисунка. — Если вы присмотритесь, то увидите, что он нарисовал пару линий фломастером, чтобы организовать всю композицию. Другим фактом, предполагающим связь с Витрувианским человеком, является то, каким образом убийца изменяет положение рук и ног. Обнаженное тело, вытянутые вертикально и горизонтально члены — и все это внутри круга и квадрата. Та же концепция.

Она и Коста обменялись взглядами. Детектив понял намек.

— Как в случае с телом, найденным в Пантеоне… Ясно.

— Молодец, — пробормотал Липман и посмотрел на часы. — Итак, агент Дикон, вы у нас архитектор. Так какой же здесь кроется смысл?

— Я просто изучала архитектуру в колледже, — пояснила женщина. — Эксперт из меня неважный. — Она пыталась сформулировать правильный ответ, потом по очереди окинула взглядом каждого из присутствующих, как бы желая понять, насколько они ее понимают. Откровенно говоря, Эмили Дикон и сама ни в чем не была уверена. — На одном уровне мы имеем дело с конструкцией, которой пользовались для объяснения геометрии, стоящей за древней архитектурой. На другом — это метафора безупречности, мистический символ. Он должен представлять собой идеальный и лишенный изъянов союз между физическим и духовным мирами. Помните, в каком положении находилось тело, найденное в Пантеоне?

Она быстро и довольно умело набросала на листе бумаги копию известного рисунка Леонардо.

— Греки первыми обосновали и письменно закрепили идею того, что в основе величественных зданий лежат точные геометрические пропорции. Хотя, возможно, они украли эти знания в Азии или на Ближнем Востоке, ибо ранние постройки там зиждутся на той же теории. Римляне верили в то, что эти пропорции основаны на формах человеческого тела и дарованы людям богами. Витрувий служил в армии Цезаря и только потом стал архитектором. Он написал девять книг, которые составили библию поданному предмету. В течение веков они считались утерянными, и только в эпоху Ренессанса Витрувий вновь стал источником вдохновения для великих архитекторов. Микеланджело постоянно рисовал витрувианские тела с руками и ногами в обоих положениях по периметру, пытаясь проникнуть в суть идеи. Да и не он один этим занимался.

Эмили Дикон положила оба рисунка на стол.

— Витрувий использовал человеческое тело, которое считал сосудом Божьим, в качестве отправного пункта создания пропорций, необходимых для постройки идеального здания.

Ее тонкие пальцы скользили по контурам наброска.

— Витрувианский человек пытается найти квадратуру круга точно так же, как священное сечение. Его еще называют золотым сечением. Тут просматривается нечто религиозное и очень значимое. Сечение символизирует союз земного, физический факт существования квадрата, с невыразимым совершенством небесного, представленного в форме круга. Речь идет… — она взглянула на Липмана, которого уже утомил подробный рассказ, — о поисках некой истины, даже Бога, внутри определенного образа. Скажем, формы здания. Или человеческого тела. Пропорции одинаковы. Посмотрите сюда.

Она обозначила контуры священного сечения.

— Здесь есть все пропорции, какие можно найти в величественном сооружении. Даже прямоугольник, образующий сечение, соответствует классическому арифметическому правилу, которое древние называли золотой серединой. Так обстоят дела.

Коста пытался припомнить то, что проходил в школе на уроках искусства. Им что-то говорили про золотую середину. Правило распространялось на архитектуру, ваяние, живопись, математику и даже на музыку.

Эмили еще не закончила.

— Когда убийца помещает тело в центр Пантеона, он тем самым делает некое заявление. Это как бы частица головоломки, необходимая для создания полной картины. Пантеон просто увеличенная версия геометрического рисунка, который он создает конечностями своих жертв. Круг, рассеченный квадратом. Мертвая женщина лежала там, где некогда стоял Адриан, находясь в центре искусственного космоса и вглядываясь в небо через отверстие в вершине купола. Жертва помещается в эпицентр созданной им вселенной. Одновременно ее созерцает подлинная Вселенная. Этому человеку все известно. Он не какой-нибудь… псих.

— В самом деле? — Липман вздохнул. — Итак, к чему мы пришли?

— Пока не знаю, — огрызнулась Дикон. — Возможно, он чувствует себя святым. Или ищет что-то могущее внести порядок в его мир. Нам не хватает информации, так что пока это лишь догадки. В головоломке недостает одной важной детали. Преступник умен, образован и весьма одарен. Что-то вывело его на эту тропу. Если мы узнаем, что именно…

— Но мы этого не знаем, — перебил ее Липман. — И скорее всего никогда не узнаем. Так зачем топтаться на месте? Я вовсе не хочу понимать его мотивы. Мне надо поймать негодяя. Парень убил по крайней мере восемь человек. Все они американцы. Если у нас появится возможность спросить убийцу, когда мы посадим его за решетку, зачем он это делал, — отлично. Однако я буду спать спокойно и в том случае, если его просто прикончат. Нам не удастся поймать зверя, составляя краткий биографический очерк. Надо просто работать. — Он бросил взгляд на Фальконе. — Если нам повезет, мы найдем его с вашей помощью.

Тень улыбки промелькнула на лице инспектора.

— Я не очень-то верю в удачу, агент Липман. И кстати, на счету преступника девять жертв. Прошлой ночью мы потеряли фотографа. Он итальянец, но тем не менее.

Липман тихо выругался, а затем с сердитым видом стал рассматривать фотографии расписанных спин.

— Однако я верю в детали, — продолжал Фальконе. — Почему вы не хотите, чтобы мы ознакомились со всем имеющимся у вас в наличии материалом? Давайте посмотрим, может, вы что-то пропустили.

— Мы ничего не пропускаем, — проворчал Липман.

— Тогда скажу по-другому, — настаивал на своем Фальконе. — Возможно, в данном деле присутствуют факты или события, которые ничего не значат для вас, но кое о чем говорят нам.

К удивлению Косты, Липман не отверг эту мысль.

— Мы работаем в обоих направлениях, — сказал он наконец.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Фальконе.

— Отныне Дикон ведет расследование вместе с вами. Она будет докладывать мне о ваших успехах. В награду за это вы получите кое-какие досье.

Женщина, сидящая за столом, покраснела от гнева.

— Но, сэр…

Липман жестом велел ей умолкнуть.

— А мне не придется слушать всякую ерунду.

Фальконе кивнул и улыбнулся Эмили:

— Я согласен. Добро пожаловать на борт.

Липман ткнул пальцем в клавиатуру своего компьютера:

— Я пошлю вам некоторые документы по электронной почте. Только предупреждаю, они носят конфиденциальный характер. Если вы ознакомите с их копией кого-то еще, мы обязательно узнаем об этом и я лично потащу вас в палаццо Чиги, где вам устроят выволочку. Само собой разумеется, если последует утечка информации в прессу, вам придется искать другую работу.

— Вы производите впечатление весьма влиятельного человека, — с едва заметной улыбкой проговорил Фальконе.

— Если хотите, — ответил Липман, — можете меня проверить.

— Нет, — возразил инспектор. — Только скажите мне еще кое-что.

— А именно? — спросил агент, не глядя на собеседника.

— Как долго вы находились в Риме и ждали, когда появится преступник? И каким образом он чует вас? И… какого черта нам пришлось ждать, пока убьют двух человек, прежде чем вы сообщили нам, что за монстр бродит по нашим улицам?

Липман окинул его враждебным взглядом.

— Дикон.

Она моргнула, чуть помедлила и схватила пульт. Коста чувствовал, как ее охватывает ненависть. На экране появилось новое фото. Восточный храм с тремя крышами, окруженный красной стеной, расположенный за белой мраморной лестницей.

— Пекин, храм неба, — объяснила Эмили. — Китайский пантеон, если хотите. Космология, пропорции практически идентичны. Некогда он также служил жертвенным алтарем.

— И все еще служит таковым для одного человека, — промолвил Липман, как бы обращаясь к самому себе.

Эмили Дикон изо всех сил старалась держать себя в руках.

— Последнее убийство до римского, о котором нам известно. В сентябре там нашли труп человека пятидесяти пяти лет. Теперь вы знаете методы маньяка. Мы не сразу занялись этим делом, так как не ожидали, что он окажется за пределами Америки или Европы. И… — она щелкнула пультом и показала им еще несколько снимков храма, — имелись также другие причины.

— Покажите им все, — велел Липман.

Дикон показала новый снимок и отвернулась к стене. Человек лежал на спине. Обнаженный, лицо искажено предсмертной судорогой, веревочная петля безжалостно сжимает шею.

— Извините, — проговорила женщина и быстро вышла из комнаты.

Липман вздохнул и взял пульт. Появилась другая фотография. Теперь человек лежал вниз лицом, а на спине у него красовался уже знакомый им всем рисунок.

— После этого, — продолжал Липман, — у нас появилась информация, которая и привела в Рим.

— Какая информация?

— Не спрашивайте меня. Я не могу сказать вам, даже если бы и хотел. Просто поверьте на слово. Мы знали, что он держит путь сюда. И вот я, — Липман на мгновение закрыл глаза, будто испытывая неприятные чувства, — прибыл сюда, ем дерьмовую пищу, живу в служебной квартире, убиваю время. Все потому, что мои хозяева в Вашингтоне велели открыть здесь офис и ждать дальнейшего развития событий. Вы спрашиваете, почему мы ничего не сообщили вам? А чего вы хотели, инспектор? У нас не имелось никаких доказательств его пребывания в Риме. Мы не знали, когда и где он начнет заниматься своими делами, если появится здесь. Что бы вы сказали мне, войди я к вам в кабинет с кучей всяких предположений в руках?

Липман ждал ответа, однако его не последовало.

— Я воспринимаю ваше молчание как знак понимания. Нам необходимо было прибыть сюда и ждать. Теперь мы знаем, что зверь на свободе, и нам остается лишь идти по его следам, чтобы наконец загнать в угол. Он уже и так слишком долго водит нас за нос. Кроме того, — он показал еще несколько снимков трупа, лежащего на полу в пекинском храме, — на сей раз он убил не какого-то глупого туриста, а довольно значительную персону. Атташе при американском посольстве в Пекине, дипломата с большим стажем. Талантливого человека. Он происходит из тех старых английских семейств, которые отдавали своих чад на государственную службу только ради того, чтобы доказать, какие они замечательные граждане, не задумываясь, подходят ли их отпрыски для занятий такого рода. — Липман вновь посмотрел на фотографию мертвого дипломата и вздохнул. — Самый шик заключается в том, есть ли у вас право выбора. Разве не так?

Затем он показал еще один снимок. Тот же человек в смокинге на официальном приеме пожимает руку улыбающемуся китайскому чиновнику. Он кисло смотрит в объектив и сжимает свой бокал, будто это спасательный трос.

— Его звали Дэн Дикон, — объяснил Липман. — Дочь не очень-то на него похожа. Старина Дэн обеспечил дочурке отличную карьеру. Правда, не думаю, чтобы он спросил ее, желает ли она трудиться на выбранном им поприще. Она делает все, что он велит. Получает степень по архитектуре во Флоренции, едет в учебный лагерь для новобранцев. Папочка может уладить все, он знает, как подмазать нужных людей. — Американец выключил проектор и включил свет. — Знаете в чем дело, ребята? — проговорил агент Липман. — Суть заключается в мотивации. Я даю вам мотивированную девушку. Я сам выбрал ее именно по этой причине. Обращайтесь с ней осторожно, пожалуйста. И верните мне в целости и сохранности.

Дом Моники Сойер находился в узком темном переулке возле палаццо Боргезе, к северу от Пантеона. Квартира представляла собой небольшую современную жилую постройку, расположенную прямо на крыше прочного серого здания девятнадцатого века. Наверху это сооружение смотрелось как-то неестественно и походило на домик, сделанный ребенком из игрушечных кирпичиков. Агент по жилью хвастался, что оттуда сверху открывается самый лучший вид на Рим. Чепуха. Однако американка увидела оттуда нечто столь потрясающее, что заставило ее продлить аренду еще на месяц, заплатив по 3500 долларов за одну неделю проживания. Теперь она вволю пользуется террасой, простирающейся на три стороны уродливой современной постройки.

Великолепный свежий белый снег со следами птичьих лапок скрывает теперь красные черепичные крыши, которыми она любовалась, приехав сюда три дня назад. Моника осторожно шла по глубокому снегу, достающему ей до лодыжек, слушая восторженный рассказ Питера О’Мэлли о достопримечательностях Рима. У священника нежный, музыкальный, хорошо поставленный, как у артиста, голос, металлический оттенок которого напоминал Монике о том, в какой степени ирландский язык повлиял на американский. Погода прояснилась, только высоко в небе, освещаемые полной луной, плавали рваные темные облака. Войдя в квартиру, они сразу же включили телевизор. Питер хотел знать прогноз погоды на ближайшие дни. Ему не терпелось вернуться в Орвието. Моника налила себе виски, пока он слушал непостижимый итальянский, доносящийся из ящика. Показывали полицейские машины возле Пантеона, мелькали кадры пресс-конференции, на которой высокий инспектор с козлиной бородкой не смотрел в камеру и всем видом своим давал понять, что не намерен говорить.

Однако это не интересовало Питера. Ему хотелось знать, что готовят ему небеса. Когда новости закончились, он сообщил, что после полуночи опять пойдет снег.

Теперь они сидели на террасе, и Моника, сжимая в руке бокал, слушала его рассказ. Священник больше не пил. Да он и в баре-то не много выпил. Так ей показалось.

Питер О’Мэлли смеялся. Они стояли на северной стороне террасы с видом на какой-то залитый огнями холм.

Священник осторожно взял ее руку в свою.

— Симметрия, — произнес он. — Смотрите.

— Где? — спросила она, чувствуя себя настоящей идиоткой.

— Повсюду. Надо только уметь ее видеть. — Он махнул рукой в сторону мерцающих огней на отдаленном холме. — Вы знаете, что там находится?

— Понятия не имею.

— Тринита-деи-Монти. Церковь на вершине Испанской лестницы.

Моника кивнула. Она ходила туда еще до того, как пошел снег. К ее удивлению, у подножия лестницы приютился «Макдоналдс», возле которого итальянец, одетый под американского Санта-Клауса, звонил в колокольчик и клянчил деньги.

— Я там была.

Питер повел ее к противоположной стене квартиры. Ярко-белое, сверкающее, как свадебный торт, здание на пьяцца Венеция выделялось на фоне округлых ренессансных построек своим огромным куполом.

— Я знаю, — сказала она, гордясь собой. — Только вчера посетила. Красивое здание. Пантеон.

— Жилище всех богов, — заметил он. — Хорошо.

Затем они прошли к западной стене, занимавшей большую часть террасы, включая обширное пространство в десяток ярдов. Там стояли горшки с цветами, старинный каменный стол и находилась вделанная в кирпичную стену рама с решеткой для жарки мяса большими кусками. Рядом — небольшая раковина. Перед огромными окнами сделан навес. Сморщенные и затвердевшие стебли двух чахлых виноградных лоз оплетают колонны, поддерживающие террасу, устремляясь вверх. Несколько почерневших листьев все еще держатся на свернувшихся и похожих на проволоку побегах. Две газовые горелки дают достаточно тепла, чтобы не замерзнуть на открытом воздухе даже в такую ненастную ночь. Как хорошо быть одному в Риме, находясь на такой высоте над всем и всеми, оставаясь невидимым для людей!

Питер указывал рукой туда, где за рекой стояло покрытое снегом круглое здание, ярко освещенное светом прожекторов.

— А это что такое?

— Я же говорила, что впервые в Риме.

— Замок Сан-Анджело. Проведите в уме линию от Тринита-деи-Монти до замка. Проведите другую линию от Пантеона через пьяцца дель Пополо сюда. Что мы получим?

Моника посмотрела на север, куда указывала его рука, откуда дул пронзительный холодный ветер. Потом нырнула под решетку и опустилась на твердый летний стул. Она поняла, на что он намекает. Она ведь не дура.

— Крест. Распятие.

— А мы?

— Там, где встречаются две перекладины? Ну и что, Питер? Не бойтесь меня. Это всего лишь совпадение. Просто… — Она окинула взглядом город, сверкающий под холодной яркой луной, и поежилась. — Так обстоят дела.

Питер прошел под навес, взял со стола ее стакан виски, сделал глоток.

— А что, если тут нет никакой случайности? Может быть, все в мире имеет свою форму.

Он шутит, подумала Моника. Просто играет в какую-то игру.

— В таком городе повсюду можно встретить нечто подобное, — протестовала она. — Я могу сказать: смотрите, вот Колизей. Или Капитолий. Да любое здание. Оно составляет круг. Или квадрат. Восьмиугольник. Ради Бога, мы находимся в Риме. Тут везде присутствует форма.

— Совершенно верно, — согласился Питер.

— Теперь вы говорите как настоящий священник, — вымолвила Моника тихим голосом, не совсем отчетливо произнося слова. — На время я забыла, кто вы такой на самом деле. — Она совсем растерялась. Чувствовать ли себя полной идиоткой из-за того, что впустила к себе в дом и в свой внутренний мир совершенно незнакомого человека? Или пусть все идет своим ходом: что будет, то будет. Он священник. Бояться нечего.

— Вам, должно быть, приходится нелегко, — сказала она. — Вы живете вдалеке от людей.

— Ничего трудного в этом нет. В таком положении больше задумываешься о сути вещей.

— А вам не хочется, чтобы рядом была хорошая заботливая женщина?

Умные глаза затуманились.

— Нельзя скучать по тому, чего у вас никогда не было.

— Я не верю, Питер. Вы не похожи на неудачника.

Питер О’Мэлли — несчастный человек. Он постоянно что-то ищет. Почему?

— Почему вы стали священником? Что заставило такого человека, как вы, избрать подобное поприще?

— Такого человека, как я… — Он усмехнулся, нарушив ту хрупкую атмосферу очарования, которая уже обволакивала их. Моника почувствовала облегчение, ей стало весело и легко. — Да я просто дурак, ищущий магию там, где ее нет. И потом… — Он махнул рукой в сторону великолепного ночного города, спящего под бриллиантовым небом. — Она вдруг открывается вам, и вы понимаете, что волшебство постоянно находилось рядом.

Проблема заключалась в том, что Моника не видела в Питере О’Мэлли священника. Перед ней сидел вполне светский человек, который жил полной, насыщенной жизнью, прежде чем спрятаться в темную безликую раковину своего призвания.

— Магия… — прошептала женщина, размышляя о том, последует ли она туда, куда он зовет ее.

Питер посмотрел на часы. Ее сердце упало.

— В городе полно церквей, Моника. Пойду помолюсь в одну из них.

Через час после того, как они покинули посольство, Эмили Дикон прибыла в квестуру. Черная куртка, темные джинсы. Светлые волосы свободно ниспадают на тонкую шею. Выглядит моложе своих лет и похожа на студентку последнего курса. Она, очевидно, рада была вырваться из-под опеки агента Липмана, хотя и несколько шокирована новым назначением.

Эмили стояла в главном офисе возле письменного стола Косты и осматривала помещение. Служащие, вышедшие в ночную смену, усердно трудились — отвечали на телефонные звонки, просматривали записи на экранах компьютеров, читали отчеты. Фальконе заставил работать практически всех сотрудников. Около пятидесяти мужчин и женщин осуществляли задачу по анализу информации. Они смотрели видеозаписи, беседовали с людьми, живущими в квартирах над магазинами и ресторанами, примыкающими к Пантеону.

— Есть какой-то прогресс? — спросила Эмили.

Перони бросил взгляд на Косту. Ранее они обсуждали с Фальконе вопрос о том, какими сведениями могут поделиться с американцами. Фальконе сказал, что бессмысленно и даже смешно сообщать им что-то, пока итальянцы не накопали действительно стоящей информации. Теперь уже стало ясно, что камеры слежения в Пантеоне не зарегистрировали ничего интересного. А те, что находились на ближайших улицах, сняли лишь свирепую пургу. Так что Фальконе пожал плечами и поднялся наверх, чтобы приватно встретиться с комиссаром Моретти.

— Еще слишком рано, — неохотно отвечал Перони. — Выпьешь чего-нибудь? Может быть, кофе?

Эмили Дикон окинула его острым взглядом голубых глаз.

— Вы не доверяете мне. Понятно. На вашем месте я скорее всего поступила бы так же. Полагаю, все из-за того, что я американка.

— Нет, — протестовал Коста. — Просто все как-то… не совсем обычное.

— Вы не привыкли иметь дело с необычным? — спросила она.

— Вовсе нет. Но иногда проходит какое-то время, пока мы привыкаем. Полицейское управление в чем-то напоминает монастырь.

Перони фыркнул. Тень улыбки мелькнула на лице Эмили Дикон.

— Монастырь? — спросила она, подняв вверх узкую желтовато-коричневую бровь.

— Ну разумеется, — настаивал Коста. — Ладно, иногда для виду мы допускаем к себе нескольких женщин. Однако полиция — закрытое учреждение. Мы редко делимся с другими опытом работы и принципиально подозреваем всех посторонних. Все крупные организации действуют на такой основе. Уверен, ФБР тут не исключение.

Эмили обдумала услышанное.

— Я все поняла.

Мужчины переглянулись. Перони подвинул к Эмили стул, приглашая ее присесть, и ушел за кофе.

Она посмотрела на экран:

— Что это?

— База данных на преступников из балканских стран, — ответил Коста. — Она растет с каждым днем.

— Подозреваемый не из тех краев.

— Вы уверены?

— Да. Я видела сведения о его биографии. Есть кое-какая информация о том, где он останавливался в США. Имеются все его ложные имена и номера фальшивых кредитных карточек. Он действовал очень умело. Мы беседовали с людьми, которые встречались с ним. Все они описывают его по-разному. Этот человек умеет менять внешний вид. Он ловко копирует произношение. Иногда говорит с американским, иногда с английским акцентом. Порой с британским или южноафриканским. Он владеет ими в совершенстве.

— У вас есть его фоторобот?

Вопрос явно назрел.

— Даже несколько. Липман включил их в досье, которое послал вашему боссу. Они все отличаются друг от друга. Полностью. Я вам говорю, мы ведем охоту на очень умного зверя.

Вернулся Перони с напитками. Эмили взглянула на коричневую жижу в пластиковых чашках и сказала:

— Вы называете это кофе? Возле Пантеона есть кафе под названием «Тацца д’оро». Если у нас будет свободное время, можно сходить туда. Там подают настоящий кофе.

Перони рассердился и затараторил на разговорном итальянском, каким пользуются постовые, споря между собой:

— Послушай, детка. Не надо выбрасывать игрушки из коляски. Ты имеешь дело с парнями, которые всю жизнь здесь прожили. Мы знаем «Тацца д’оро» с тех пор, когда туда начали впускать янки.

— С тех пор, как они поняли, что мы даем хорошие чаевые. Где ты жил в Тоскане?

— Возле Сиены.

— Чувствуется по произношению. — Она кивнула Косте: — Он католик, принадлежит к среднему классу, так как в его речи не много ругательств. — Эмили Дикон умолкла. — Теперь вы мне больше доверяете?

— Вроде да, — признал Коста. — Ты явно не в колледже научилась распознавать диалекты.

Она кивнула.

— В детстве я почти десять лет жила в Риме. В хорошем доме на Авентино. Встречи и разговоры происходят сами собой. Кто-то в автобусе с неприязнью смотрит на вас, а потом читает вам лекцию о природе колониализма. Уж римляне-то знают, о чем говорят. Порой кто-то просто плюет вам в лицо. И такое бывает.

— Часто? — поинтересовался Перони.

Эмили сделала глоток из чашки и изобразила на лице кислую гримасу.

— Нет. Я, конечно, преувеличиваю. Такое случалось в пору моего детства. На самом деле… — Казалось, она на миг забыла об их существовании и начала вести разговор сама с собой. — Я о таких эпизодах теперь даже не вспоминаю. Мне здесь очень нравилось, и я не хотела отсюда уезжать.

— Теперь мир стал другим, изменился в худшую сторону, — заметил Коста.

— Согласна. — Эмили заерзала на твердом кабинетном стуле, видимо, чувствуя неловкость из-за того, что так разоткровенничалась с итальянцами. — Однако я все еще жду ответа на свой вопрос. Наш парень явно не с Балкан. Так почему вы проверяете людей из тех краев?

Коста сообщил о девочке, которая при них убежала из Пантеона, и о том, что та, по-видимому, прибыла сюда именно с Балкан. Потом показал Эмили фото, сделанное Мауро. Она увидела юное испуганное лицо.

— Бедная бродяжка, — промолвила она. — Пыталась залезть вам в карман, будучи до смерти напуганной. Они действительно доведены до полного отчаяния?

Коста ненавидел упрощенные объяснения.

— Иногда они идут на крайности. Не хочу никого осуждать, однако на улицах найдется немало людей, кричащих «Цыгане!» по поводу любого мелкого нарушения. У нас хватает и своих преступников. Хотя, честно говоря, многие иммигранты готовы на все, лишь бы выжить. А кто-то делает на их беде свой бизнес. Система жестко структурирована, в ней имеются свои железные правила.

— Хорошо, — сказала Эмили. — Значит, у вас есть шансы поймать ее.

Пришла очередь отвечать Перони. Коста внимательно смотрел на товарища.

— Может, и поймаем, — согласился он.

— У нее здесь семья? Есть возможность вычислить ее через родственников?

— У большинства из этих людей нет родных, — объяснил Перони.

— Когда Липман вызвал тебя, чтобы дать задание, — заговорил Коста, — ты, разумеется, не могла отказаться. Преступник убил твоего отца, и ты хочешь, чтобы справедливость восторжествовала. Ты принимаешь расследование гораздо ближе к сердцу, чем мы. У тебя тут… личный интерес. И это обстоятельство меня беспокоит.

Эмили Дикон в последний раз взглянула на снимок и положила его на стол.

— Я могла бы ответить отказом, когда отец предложил мне Работу в ФБР. В то время у меня уже имелся диплом архитектора. Я могла бы получить степень магистра. Возможно, в Италии. — Она пристально посмотрела на Косту. — Вы не понимаете. Мы Диконы — уважаемый бостонский род. У нас в семье сильно развито чувство долга. Мои родственники работали в правительстве на протяжении ста лет. В министерстве финансов, в Госдепартаменте, в министерстве обороны. Такие уж мы.

Коста хотел бы знать, насколько она верит в то, о чем говорит.

— А когда мы найдем этого человека, чего ты потребуешь от нас тогда?

— Справедливости, — ответила Эмили просто.

— Агент Липман тоже этого хочет?

— Джоэл Липман — примитивное создание, движимое простейшими желаниями. — В ее голосе звучало отчужденное, холодное презрение. — Именно благодаря таким типам, как он, иностранцы плюют в людей вроде меня. Спросите его, что ему надо. — На минуту она задумалась, потом окинула итальянцев проницательным взглядом. — Я знаю точно, что мне нужно. Я хочу, чтобы этот человек предстал перед судом, где бы ему предъявили обвинения за убийства всех его жертв. Пусть он ответит за все разрушенные жизни. Я хочу, чтобы его посадили в тюрьму, где ему до конца дней являлись бы призраки убитых им людей. Я буду спать спокойно, зная, что преступник изолирован и уже больше никому не причинит зла. Вы меня поняли?

Перони искоса взглянул на Косту. Его взгляд как бы говорил: «Почему нам всегда попадаются такие странные люди?»

Ник Коста знал, что имеет в виду напарник. Он уже начал немного понимать американку, и от этого ему не становилось веселее. Она явно не лучший детектив в ФБР. Тут нет никаких сомнений. Возможно, Липман поручил ей расследование в Риме из-за ее архитектурных знаний. Или потому, что она в совершенстве владеет итальянским. А может, все гораздо проще. Присутствие Эмили Дикон здесь объясняется тем, что ее отец стал последней жертвой маньяка. Похоже, Диконы — известное и уважаемое семейство. Не исключено, что у агента не имелось другого выбора. Лео Фальконе, должно быть, оказался в подобной ситуации. Этим объясняется то обстоятельство, что обыкновенно резкий и эгоистичный инспектор пошел на уступки и позволил американцам вплотную заняться расследованием.

— Ты считаешь, преступник хорошо знает Рим?

— Как свои пять пальцев, — не думая, ответила она. — Я в этом не сомневаюсь.

— Нет, не знает он города, — с уверенностью заявил Перони. — Ему кажется, что он его знает. Этот человек рассуждает примерно как вы. Он идет в кафе «Тацца д’оро», и там ему очень нравится, потому что у него появляется ощущение, будто он коренной римлянин, а не какой-то жалкий турист, бросающий монетки в фонтан Треви. Пойми меня правильно. Все идет хорошо. Он старается. Ты тоже. Мы сами пьем кофе в местах куда лучших, чем «Тацца д’оро». Хочешь посетить одно из них?

Тонкие брови изумленно поднялись вверх.

— Прямо сейчас?

Перони хмуро посмотрел на пластиковую чашку.

— Ну да. А почему бы нет? Хватит пить мочу.

— Вы считаете, что сможете без труда найти девочку?

Он кивнул в сторону компьютера.

— Безусловно. Если только не сидеть все время перед одноглазым монстром. Нам надо проверить множество людей, Эмили. Ночных бабочек, если ты понимаешь, о чем я. У меня в голове уже сейчас составился целый список. Придется посетить такие места, о существовании которых ты даже не подозреваешь.

Она задумалась над услышанным.

— В самом деле? Ну если все так просто, офицер Перони… — Эмили Дикон улыбнулась. — Если все так просто, наш подозреваемый может тоже заняться девушкой. Она, очевидно, видела случившееся в Пантеоне и знает то, о чем нам не терпится услышать. Именно поэтому ему нужно убить ее.

Коста сурово посмотрел на партнера. Они должны были сами подумать об этом. Их отвлекла встреча в посольстве и необходимость вести расследование вместе с посторонним человеком.

— Я поведу машину, — сказал Коста.

В то время как Перони возобновлял свое знакомство по списку с хулиганами из Восточной Европы, Тереза Лупо диктовала предварительные результаты вскрытия тела Мауро Сандри, погибшего от пули негодяя, а сама никак не могла выкинуть из головы то, что услышала в американском посольстве.

Сильвио Ди Капуа старательно чистил стол из нержавеющей стали, наблюдая за ней краем своих глаз-бусинок с тем же благоговением, с каким смотрит на Терезу большой полицейский, живущий теперь у нее дома. Джанни Перони — отличный человек. С виду крутой, а на самом деле честный, порядочный и добрый. Ей нравится быть вместе с ним.

Помощник перестал ухаживать за патологом после того, как понял, что у нее есть другой мужчина. Он уже стоял у двери, мыл руки и готовился схватить слишком короткую куртку с присобранными складками на талии, чтобы отправиться домой, когда вошел Лео Фальконе. Тереза ощутила беспокойство, видя как Сильвио вздрогнул при появлении инспектора, словно мышь, заметившая хищную птицу. Не в первый раз ей пришла в голову мысль об уместности этой аналогии. Внешность Фальконе отвечала значению его фамилии^[5]: хищный взгляд и голый, какой-то птичий, череп. Острая козлиная бородка только увеличивает его сходство с охотником. Именно таких типов больше всего боятся люди вроде Сильвио. И не только из-за резких высказываний и привычки напрямую, без проволочек брать быка за рога. Хуже всего то, что он порой не дает возу сдвинуться с места. Тормозит дела, хоть плачь. Вот это качество сильно раздражало Сильвио, ибо здесь, в морге, Фальконе сделал его козлом отпущения и вечно тыкал в него своим длинным указательным пальцем, если что не так. Тереза далеко не во всем следовала правилам и прибегала к нетрадиционным методам, коли они устраивали ее, однако старалась не афишировать такого подхода. Так что Фальконе отводил душу на Ди Капуа. Подозрительно уставится на него своими выпуклыми глазами и задает ненавистные маленькому человеку вопросы. Затем следуют взаимные обвинения и, что хуже всего, в итоге Сильвио начинает просить прощения за свою несдержанность. Кончается обычно тем, что он предлагает шефу пойти поужинать.

Тереза подняла взгляд от бумаг, изобразила на лице улыбку и проговорила:

— Добрый вечер, инспектор. Как хорошо, что ты пришел один, без твоих американских друзей.

— Не я все это придумал, — возражал Фальконе. — Ты же слышала, не так ли?

— По правде говоря, я ничего не слышала, так как обдумывала кое-что. Например, почему труп находился на полу Пантеона именно в такой позе? Подобные размышления отвлекают от перебранки между полицейскими. — Она выключила магнитофон и положила бумаги в папку. — Итак, чем я могу помочь?

Фальконе, как обычно, сразу же перешел к делу:

— Расскажи мне, что вы обнаружили, оставшись наедине с убитой. Только не говори, что никаких находок нет, ибо я все равно не поверю тебе.

Тереза лучезарно улыбнулась:

— Ты до такой степени веришь в наши способности?

— Можно и так сказать, — проворчал он. — Только я знаю, когда вы что-то скрываете от меня. Здесь у вас, в морге, витает дух самодовольства, и я бы очень хотел воспользоваться вашими достижениями.

— Ты не хочешь услышать сообщение о бедном фотографе?

— Я знаю, что с ним случилось. — Фальконе вздохнул. — Я был там.

Тереза посмотрела на его печальное лицо. Фальконе сейчас тяжело. Не стоит вредничать. И все же…

— Такты хочешь, чтобы я рассказала тебе о трупе, который с твоего разрешения был унесен прямо из-под моего носа без всякого основания и вопреки итальянским законам?

Фальконе едва сдерживал ярость.

— Давай не будем, — проговорил он. — Я совсем недавно побывал наверху у Бруно Моретти, а он дал мне понять, что мы должны всячески ублажать агентов ФБР.

Фальконе умолк и задумался. По-видимому, его наконец-то одолели сомнения.

Где-то на улице сладко заурчал автомобиль.

— Иди за мной, — велел Фальконе и подошел к окну. Стоя там, он указал на дорогостоящую «ланчию», слишком быстро, учитывая погодные условия, движущуюся по стоянке в направлении выхода. — Знаешь, кто в машине? — спросил Фальконе.

— За кого ты меня принимаешь? — фыркнула Тереза. — Я тебе не суперженщина, обладающая способностью видеть в темноте и пронзать взглядом крышу автомобиля.

— Филиппо Виале. Высокопоставленное пугало из службы безопасности. Я думал, вы могли встречаться с ним в прошлом.

Она не промолвила ни слова. Фальконе вел себя очень необычно.

— Он присутствовал во время нашего разговора с Моретти. По правде говоря, именно он заправлял делами.

— Лео, ты не болен? — наконец спросила Тереза.

— Вполне здоров, — проворчал он. — Просто сбит с толку. Американцы велели мне сообщать им о ходе расследования. А Виале приказал докладывать ему о том, что делают янки. Кроме всего прочего, мне нужно выяснить, что случилось с убитой женщиной, и позаботиться о том, чтобы такого не происходило впредь.

Он боялся. Нет, не совсем так. Фальконе не хватало уверенности в себе, что крайне пугало его.

Тереза извинилась. Не в характере Фальконе вдаваться в такие подробности. Странно, что он рассказал про человека из службы безопасности. Эти люди появляются и исчезают, словно призраки. Никто ничего о них толком не знает. Существует негласное правило игнорировать их присутствие и ни в коем случае не получать от них никаких приказов.

Она потянулась к папке с бумагами.

— Раз дело касается лишь вас одного, я буду кратка и точна. Сильвио, принеси киноаппарат.

Помощник исчез в комнате для хранения документов и вскоре вернулся с большим цифровым «Кэноном».

— Выключи свет.

Дрожащими руками Сильвио повесил экран. Она взяла аппарат, подключила к проектору и начала показывать снимки.

— Знаем ли мы, кто была эта туристка? — спросила Тереза.

— Нет, — ответил Фальконе. — Нам известно лишь ее имя. Отель, где она проживала. Разве это имеет какое-то значение? Помните, Липман говорил, что убийца выбирает свои жертвы совершенно случайно. Единственным связующим звеном является то, что все они американские туристы.

— Я знаю. Но чем занималась эта женщина? Кто она по профессии?

Фальконе покачал головой:

— Не имею ни малейшего представления. И вряд ли нам удастся установить это. Липман записал в ее деле, что она разведенная из Нью-Йорка. О профессии ничего не говорится. Вообще нет никаких деталей.

— Да, не густо.

Тереза выбрала снимок туловища убитой и нажала на кнопку увеличения. Фальконе следил за ее движениями.

— Конечно, мне бы лучше работать с телом, однако стараюсь изо всех сил. Смотри вот сюда.

Тереза показала шрам на левой стороне живота.

— Аппендицит? — спросил Фальконе.

— Шутишь? — удивилась она. — Какой хирург оставит шрам такого размера после операции по удалению аппендикса? Если бы такое сделали в Штатах, бедняжка подала бы на них в суд. Получив несколько миллиардов в виде компенсации, она могла бы купить весь Рим с потрохами.

Фальконе мрачно взглянул на Терезу:

— Итак…

— У меня нет тела. Я не могу должным образом рассмотреть Шрам при подобающем освещении. Невозможно установить, что находится под тканью. Спасибо вам большое, спасибо, спасибо…

— Так что же это такое? — прервал ее Фальконе.

— Могу лишь догадываться. Я считаю, это след пулевого ранения. Причем, судя по размеру пораженной области, стреляли с близкого расстояния. Счастливая. Она могла бы и не выжить.

Недоумение отразилось на лице Фальконе.

— Рана от пули? Как давно в нее стреляли?

Тереза провела пальцем по снимку.

— Не могу сказать точно. Более трех лет назад. В любом случае она уже была взрослым человеком и ее рост прекратился. Вот все, что я знаю. Конечно, все прояснилось бы, будь у нас медицинская карточка американки. Как ее звали?

— Маргарет Кирни, — ответил инспектор. — Янки не дают нам никаких медицинских справок. Ты же сама видела, какие они.

— Преступление совершено в Риме, Лео! — Тереза повысила голос. И уже не могла остановиться. — Почему нами так помыкают, будто мы не заинтересованные, посторонние лица?

Фальконе происходящее нравилось не больше, чем Терезе.

— Может быть, все зависит от последней жертвы. Ею стал американский дипломат. Да какой смысл задавать им вопросы? Надо приспосабливаться к обстоятельствам. Или ты считаешь, что я должен вернуться в кабинет Моретти и попросить его произвести необходимые нам перемены? Ты в самом деле полагаешь, что он вправе принимать такие решения?

— Не знаю. — На мгновение она ощутила чувство вины из-за того, что выставила Фальконе виновником происходящего. Бессмысленно обрушивать на него свой гнев.

— Больше у нас ничего нет? — спросил он. — Только пулевое ранение? И что же дальше?

Тереза взглянула на Сильвио Ди Капуа, который покачивался на каблуках своих маленьких, хорошо начищенных английских ботинок.

— Принеси веревку, Сильвио. И волосы.

Он ушел и вскоре вернулся с двумя пакетами.

Тереза Лупо взяла первый из них.

— Я совершенно невинным образом сняла веревку с шеи женщины. Янки нуждались только в теле. Эта штука им вряд ли понадобится.

Веревка внутри пакета походила на свернувшуюся змею.

— Он воспользовался веревкой? — спросил Фальконе.

— Это похоже на веревку, — ответила Тереза, потом взяла материал в руки и размотала его. — Но после того как мы разделяем его…

Фальконе с удивлением смотрел, как объект распускается в ее умелых пальцах.

— Узнаете форму?

Перед ними находился мальтийский крест наподобие того, что показывала Эмили Дикон в священном сечении. Почти один к одному.

— Он вырезал его из материи, а потом убивал им людей? — удивленно спросил Фальконе.

— Возможен и такой вариант. Материя очень крепкая и, кажется, выделанная. Я попросила судебных медицинских экспертов взглянуть на нее.

Фальконе нахмурился:

— Не понимаю, что это нам дает.

— Терпение, Лео. Посмотри сюда.

Фальконе увидел образец волос в прозрачном пакете. Привычное зрелище.

— Волосы Маргарет Кирни, — объяснила Тереза. — Видишь, они черны как уголь.

Он кивнул, не понимая, к чему она клонит.

— Ты джентльмен, Лео. Бедная женщина лежала мертвая на каменном полу, а ты даже хорошенько не разглядел ее. Это же не ее настоящие волосы. Вот как… — она показала второй слайд — моток светло-каштановых волос, плотно придавленный стеклом, — должна выглядеть ее голова. Мы удалили краску, чтобы не ошибиться.

Фальконе вздохнул и посмотрел на часы на стене. Они показывалидевять.

— Значит, ты считаешь, что у нее имелось пулевое ранение. Он убил ее какой-то дурацкой тряпкой. И нам известно, что она красила волосы.

— О, Лео, Лео, — протестовала Тереза, — ты в самом деле ничего не знаешь о женщинах. Ее волосы имели приятный каштановый цвет. Лично я была бы счастлива иметь такие. Понимаешь? — Она махнула в его сторону своими гладкими, невьющимися, прилизанными волосами. — Какого они цвета?

— Черные, — ответил он.

— Нет, нет и нет. Ты ведь очень внимательный человек. Ну как ты можешь быть таким слепцом? На самом деле они темно-каштановые. А по-настоящему черные волосы мы имеем вот здесь. — Она показала следующий слайд. — Они вообще-то большая редкость.

Фальконе развел руками, всем видом выражая растерянность.

— Послушай, — продолжала Тереза, — женщина, имеющая черные волосы, которые начали седеть, может покрасить их в черный цвет. А как насчет остальных? Проверь статистику у производителей красок для волос. Я уже это сделала. Большинство женщин отбеливают волосы, ибо джентльмены предпочитают блондинок. Правильно? Многие также любят разные оттенки каштанового. Задумайся на минуту. Ты когда-нибудь встречал женщину с красивыми каштановыми волосами, которая вдруг захотела покрасить их в черный цвет? Ну хорошо. Возможно, у тебя нет опыта в таких делах. Тогда я сама отвечу на свой вопрос. Нет. Такое никогда не случается. Черный цвет вы наследуете генетически и привыкаете к нему. Возможно, со временем он вам надоедает. Однако вы никогда не пытаетесь делать вид, будто он не присущ вам изначально.

— Так в чем же дело? — спросил он. — Пулевое ранение или необъяснимое использование краски для волос?

Тереза застонала.

— Ни то и ни другое. Сильвио!

— О Боже… — Сильвио подошел к шкафу с глубокими ящиками, где хранилось все связанное со смертью. Вплоть до самых, казалось бы, ничего не значащих мелочей. — Господи Иисусе! Опять мне надо копаться в дерьме, читать всякие предостережения. Почему мне приходится работать с ненормальными? Разве я не могу…

— Заткнись! — прикрикнула Тереза.

Сильвио взял большой зеленый пластиковый пакет и положил его на стол. На бирке от руки написано имя «Маргарет Кирни». Внутри аккуратно сложенная одежда, сумка и несколько пластиковых папок с личными принадлежностями.

Фальконе как бы нехотя посмотрел на пакет. Потом заметил:

— Насчет веревки я все понял. Теперь объясни мне то, чего я не понимаю.

— Перед вами одежда убитой женщины, Лео. Черт возьми, раз у меня отняли ее саму, почему же я не могу воспользоваться хотя бы ее вещами?

— Я, кажется, объяснил вам доступным языком: у Липмана есть бумага, которая дает ему полное право…

Она не замедлила прервать его:

— Одну минуту. Тебя там не было, когда явилась нанятая им команда дебилов с катафалком. «Мы прибыли за телом», — заявили они. Ребята даже прихватили наши носилки. Ты имеешь понятие, сколько они стоят? Если их не вернут, я лично пошлю счет в Белый дом.

Фальконе положил руку на зеленый пакет:

— Это…

— Американцы не просили передать им ее вещи. Думаешь, еще попросят? Разумеется, когда поймут, какую глупость совершили. Пусть забирают. Я у них на пути не встану. Но скажи мне, Лео, что мне оставалось делать? Бежать за ними и кричать: «Постойте, вы кое-что забыли»? Или оставить одежду в Пантеоне, черт побери?

И тогда случилось нечто необычное. Плечи Фальконе дернулись, и Тереза поняла, что шеф смеется. Она еще никогда такого не видела.

— Я всего лишь свидетель по этому делу, не так ли? — наконец проговорил он. — Итак?

— Ну, смотри.

На экране появился паспорт Маргарет Кирни с ее фотографией.

— Видишь, какие у нее здесь черные волосы? А как прямо, напряженно она держится! Она ведь фотографировалась не в какой-то фотомастерской при супермаркете, не правда ли? Мне не нравятся снимки на паспортах. Люди напрасно считают, что они выглядят так на самом деле. Тут все ненатурально.

— И что отсюда следует?

— Обрати внимание на очки. — Тереза взяла пластиковый пакет и достала очки. — Не беспокойся, мы проверили их на отпечатки. Ничего нет. Нигде никаких следов. Надень их и скажи, что ты видишь.

Фальконе угрюмо посмотрел на очки, которые она держала в руках:

— Я не ношу очки.

— Надень их, Лео! — приказала она.

Он сделал то, что ему велели.

— Ничего не понимаю.

— Все как обычно? Предметы не расплываются?

Фальконе снял очки, и Тереза поняла, что вот теперь ему становится интересно.

— Точно так.

— Да ведь они из простого стекла. Тут нет никакой коррекции.

Тереза подумала, не побежит ли Лео немедленно к американцам, чтобы сообщить им новую информацию? Или сначала все обдумает? Она не могла рисковать.

— И последнее, — продолжала Тереза. — В водительских правах Маргарет Кирни есть домашний адрес. Липман и его люди говорят, что свяжутся с ее родственниками. Верно?

— Они так говорили, — согласился Фальконе.

— Знаешь ли, все-таки Интернет — чудесная штука. Расскажи ему, Сильвио.

Ди Капуа, пристально разглядывая свои сияющие ботинки, заговорил тихим, боязливым голосом:

— В нью-йоркской телефонной книге нет никакой Маргарет Кирни.

— Что? — вскрикнул Фальконе.

— Ее телефонный номер отсутствует, — продолжал Ди Капуа. — Конечно, может быть, он просто не внесен туда. Только и квартиры такой нет. Дан лишь адрес, по которому можно присылать письма.

— Вы искали эту женщину по Интернету? — возопил Фальконе. — Вы работаете в морге, и вам платят за ваш труд. Какое право имеете вы вмешиваться не в свои дела?

Тереза осторожно положила руку ему на плечо:

— Но никто и не запрещал нам заниматься таким расследованием. Когда я обратила внимание на волосы, на фото в паспорте, на очки… Пожалуйста, не обвиняй ни в чем Сильвио. Если тебе нужен виновный, пусть им буду я, которая смотрела на изображение убитой и все думала: «Что-то здесь не так».

Фальконе не знал, ругаться ему или благодарить за помощь. Трудно постоянно быть в шкуре Лео Фальконе.

— Пусть все останется между нами, — предложил он. — Согласны?

— Конечно, — поспешила заверить шефа Тереза. — Может, теперь мне стоит позвонить янки и напомнить им о забытых вещах? Как ты считаешь? Пусть они не думают, будто мы не желаем с ними сотрудничать. Не хочу…

Она не закончила предложение. Сказать, что американцы могут начать подозревать их в чем-то, было бы слишком опрометчиво в данный момент.

— Правильное решение, — одобрил ее Фальконе.

— Ты понимаешь, в чем дело, Лео? Мы не знаем, кто такая Маргарет Кирни. Однако, принимая во внимание волосы, очки, глупое поддельное фото в паспорте, ложный телефонный номер, несуществующий адрес… мы определенно можем сказать, кем она не является.

Фальконе окинул вещи в зеленом пакете хмурым взглядом.

— Полагаю, агенту Липману не следует знать о наших открытиях, — заметила Тереза.

Она видела, как он обмозговывает полученную информацию. Фальконе умен. Он все понял. Тем не менее ей следовало предупредить его.

Стефан Раджачич не походил на сутенера. На вид около шестидесяти лет, приземистый и полный, одетый в старый твидовый костюм и коричневое пальто, со смуглым невыразительным лицом и темными печальными глазами. Лишь усы — густые и седеющие, как у старого моржа, — выдавали его с головой. Они принадлежали старому миру Восточной Европы еще до конца «холодной войны». Стефан мог бы быть портретной копией стареющего Сталина, отягощенного воспоминаниями и пытающегося сохранять достоинство. Седьмой сутенер из тех, с которыми они встретились в ту ночь, и единственный, к кому Джанни Перони, знающий всех подобных типов в Риме, относился более-менее почтительно.

Раджачич пристально рассмотрел фотографию сквозь дым своей турецкой сигареты и покачал головой.

— Офицер Перони, — заговорил он прокуренным голосом с сильным акцентом, — что вы от меня хотите? Сколько лет девушке? Тринадцать? Четырнадцать? Да уж не больше.

— Я не знаю, — признался Перони.

Серб махнул рукой в сторону снимка.

— За кого вы меня принимаете? — Раджачич взглянул на Эмили Дикон. — Он говорил вам, что я имею дело с детьми? Если так, то это ложь. Думайте обо мне что хотите, только я не занимаюсь такими делами.

— Офицер Перони ничего подобного не говорил, сэр, — отвечала она. — Он считает вас хорошим человеком. Вы последний в нашем списке. Мы надеялись, что нам не придется беседовать с вами. Вы меня понимаете?

— Я — хороший человек? — удивился Раджачич и уставился на Перони. — С вашей стороны глупо говорить такие слова. А я не считаю вас дураком.

— Я знаю, кто ты такой, — заговорил с ним Перони. — Здесь есть люди гораздо хуже тебя. Вот что я сказал ей. Да, ты не стал бы иметь дело с девочкой ее возраста. Просто я подумал, может, ты что-то слышал. Или подскажешь, к кому еще нам обратиться.

Раджачич опустошил бокал и попросил еще пива. Бармен подошел к ним с бутылкой. Кроме них, в заведении находилось еще двое посетителей. На улице под ногами прохожих хлюпала грязная снежная каша. Однако бизнес, как обычно, шел неплохо. Коста знал, что где-то у входа скрываются торговцы наркотиками и несколько проституток с горящими голодными глазами надеются подцепить кого-нибудь на вечер. Поблизости находились заведения, которые Коста считал своими самыми любимыми в Риме. Всего в двух шагах отсюда церковь, сотворенная Микеланджело на месте древних бань Диоклетиана. В палаццо Массимо, прямо за углом, находится целая комната из частной виллы Ливии, императрицы, жены Августа. Помещение украшено таким образом, что напоминает очаровательный сельский сад. Там поют птицы, растут цветы и стоят фруктовые деревья. Но такие места лишь редкие оазисы в районе, что с каждым годом становится все более вульгарным и криминальным. Косте не терпелось отправиться куда-нибудь еще.

— Мы стараемся изо всех сил, господин Раджачич, — обратился он к сутенеру. — Нам надо найти эту девушку. Она в опасности. Все знают, как работает ваша система. Сюда они приходят молодыми. Если им везет, их подбирают люди из службы социального обеспечения и подыскивают им жилье. В противном случае они попадают в сеть, из которой им уже не выбраться. Сначала бедняги учатся просить подаяние. Потом начинают воровать. А с возрастом сами превращаются в товар, попутно торгуя наркотиками. Вот как обстоят дела. Со временем они обязательно обращаются к человеку вроде вас.

— Девочка никогда не пошла бы ко мне, знай она, кто я такой, — настаивал Раджачич, маша перед их лицами рукой с потрескавшейся кожей. — Люди, торгующие детьми, они просто подонки. Я не имею дело с малолетками, а беру лишь тех, которые понимают, на что идут. И к наркотикам я не имею никакого отношения.

— Знаю, — согласился с ним Коста. — Я уже говорил, что нахожусь в отчаянном положении.

— А кому сейчас легко? — спросил серб. — Мы живем в трудное время. Вы разве не заметили?

Он глотнул пива из бутылки, затушил сигарету и посмотрел на своих собеседников. Возможно, он что-то знает, подумал Коста. Может быть…

— Вот что я вам скажу, — проворчал Раджачич. — Когда я приехал в Рим пятнадцать лет назад, мне приходилось звонить домой и вызывать сюда девочек. Многие мне так и не перезванивали. Тогда они еще имели чувство собственного достоинства и не нуждались в людях вроде меня. А сейчас? Мир не стоит на месте, друзья. На меня работает Организация Объединенных Наций, и от женщин, умоляющих взять их на работу, просто отбоя нет. Жительницы Косово, хорватки, русские, турчанки, курдянки… Все эти люди видели, как рухнула Берлинская стена, и умер старый мир. И они решили: начинается новое время, теперь всякий может стать свободным и разбогатеть. Хорошую жизнь обещали им всякие там западные шишки. Смешно, не правда ли? Вы ведь не говорили им, что все будет иначе. Пришлось сутенерам, больше-то некому, объяснять бедолагам действительное положение вещей. Именно я должен говорить правду только что прибывшим сюда без документов и денег симпатичным семнадцатилетним девушкам, единственное богатство которых находится у них между ног. А теперь еще вы просите о помощи…

— У нас нет времени для извинений, Стефан, — проворчал Перони.

— Верно. — Карие глаза серба сверкнули. — У вас никогда нет времени. — Он взял фотографию и внимательно посмотрел на нее. — Кто она? Сербка? Албанка?

Лицо Перони исказила гримаса.

— Мы не знаем.

— По виду она может быть откуда угодно. Например, из Турции или Курдистана. Господи Боже ты мой…

— Но девушка не могла приехать сюда просто так, никого здесь не зная, — возразила Эмили. — У нее должно быть имя. Номер телефона. Хоть что-то.

— У кого вы уже были? — спросил Раджачич.

Перони назвал несколько имен. Слушая его, серб все больше хмурился.

— Бог ты мой, — снова произнес он, — не хотел бы я повстречаться ни с одним из них.

— Скажите, с кем еще мы могли бы поговорить? — обратилась к нему Эмили.

Карие глаза недоверчиво моргнули.

— Я похож на человека, который хочет умереть?

— Мистер Раджачич, — запротестовала она, — девушка очень молода. — Возможно, она не состоит в криминальной группировке, о которой вы сейчас говорите. Мы не знаем ее настоящего местонахождения. Она наверняка очень напугана. И ей грозит опасность.

Серб сердито посмотрел на них:

— Что она видела?

Полицейские переглянулись. У них не было выбора.

— Девочка стала свидетельницей двух убийств, — тихо произнес Перони. — Только никому не говори об этом, ладно? У нее и так проблем хватает.

Раджачич допил пиво и щелкнул пальцами.

— Два убийства?

— Это показывали по телевизору, — пояснил Коста. — В Пантеоне убили американку. Там же застрелили итальянского фотографа. Девчонка находилась внутри здания. Может быть, пряталась от холода. Нет смысла строить догадки. Подонок, который убил женщину, тоже ищет свидетельницу. Вы понимаете меня?

Старик обдумал услышанное, встал, подошел к стойке, не говоря ни слова бармену, снял телефонную трубку и быстро заговорил на своем родном языке.

— Он ведет себя так, будто владеет баром, — заметила Эмили.

— Так оно и есть, — согласился Перони. — Даже сутенер нуждается в кабинете. Полагаю, вы не понимаете тот жаргон, на котором он сейчас говорит?

Она покачала головой. Раджачич уже просто кричал.

— Ведет он себя как-то не по-сутенерски.

Перони смотрел на Раджачича, лающего в трубку.

— Мужик не выбирал эту профессию. В Боснии у него была ферма. Однако хорваты решили, что его земля принадлежит им. У Стефана хватило ума не спорить с ними и бежать.

Коста задумался над сказанным.

— Серб здорово поднялся — из простого фермера стал крутым сутенером в наших краях.

— Да, — согласился Перони. — В соответствии с его словами «Мир не стоит на месте». Ах, если бы все сутенеры были как он. Не занимались наркотиками, не вовлекали в проституцию детей.

Эмили по очереди смотрела на них своими голубыми глазами.

— Он зарабатывает себе на жизнь, торгуя уличными женщинами.

Перони тотчас нашелся:

— В Италии люди уже две тысячи лет занимаются таким бизнесом. И еще столько же будут заниматься. Ты считаешь, можно одним махом выкорчевать эту заразу? Да мы же просто копы, а не волшебники.

Американка помешала ложкой в пустой кофейной чашке.

— Ну конечно. Я просто хотела напомнить вам, кто он такой.

Здоровяк подался вперед, желая быть понятым до конца.

— Какой бы он ни был, Эмили, только благодаря ему мы можем узнать, где девочка. Эти люди ведут скрытный образ жизни. Они разговаривают с нами на своих условиях и лишь тогда, когда им хочется. Нет смысла орать на них и запирать в камеру. Поверь мне. Я их прекрасно изучил. Всякое пробовал. — Он кивнул в сторону Косты. — Мы оба этим занимались.

— Все верно, — согласился Коста, наблюдая за тем, как меняется настроение Раджачича, разговаривающего по телефону. Теперь он заметно повеселел. Очевидно, ему удалось добиться того, к чему он стремился.

Серб вернулся к столу и опустился на стул.

— Не знаю, зачем я это делаю, — сказал он.

Перони похлопал его по мощному плечу:

— Ты просто хороший мужик, Стефан. Я уже сказал об этом нашей американской подруге.

— Наверное, я конченый идиот. Никому не рассказывай об этом, Перони. Не хочу, чтобы прошел слух, будто я помогаю копам. Да может, я и не помогу вам.

Из двери в дальней части бара вышла женщина. Лет тридцати, с длинными черными волосами, загорелым цыганским, густо накрашенным лицом, одетая в облегающее красное платье с низким вырезом на груди. Скука и обида мерцали в ее глазах.

Раджачич подвинул ей стул и предложил присесть.

— Это Алекса, — представил он ее, — моя племянница.

Перони окинул женщину взглядом с ног до головы.

— Ты хочешь сказать, у вас семейный бизнес?

— Какой там у него бизнес, — фыркнула она.

Серб махнул рукой в сторону окна:

— Разве я несу ответственность за погоду? Хватит уже. За вечер мне и так пришлось выслушать много всякой ерунды. Эти люди нуждаются в твоей помощи, Алекса. Тебе заплатят. Можешь пойти с ними. Или будешь мыть посуду на кухне. Решай сама.

— Да, выбор богатый, — проворчала женщина и села за стол. — Чего вы хотите?

Раджачич потянулся к племяннице и провел пальцами по ее замечательным черным волосам.

— Эй, zingara. No tantrums. Цыганка. Не выделывайся. Им просто нужен твой совет.

Перони бросил на стол фотографию. Женщина взглянула на нее.

— Не знаю, кто она такая, черт возьми, — проговорила племянница Стефана жалобным голосом. — Почему я должна знать ее?

Раджачич улыбнулся.

— В нашей семье есть немного цыганской крови, — объяснил он. — Не спрашивайте, как это случилось. Кровь-то густая, да, Алекса? Мои друзья интересуются, где может прятаться перепуганная насмерть девушка, живущая на улице. Не могла бы ты подсказать им?

Взгляд ее темных глаз абсолютно ничего не выражал.

— На улице, в такую погоду?

— Ладно, хватит. Не все же они живут в отелях. Не у всех есть сутенеры, которые присматривают за ними. Что, если она ни от кого не зависит? Куда в таком случае она могла бы пойти? Чем могут располагать такие вот девчонки в трудную минуту?

— Выбору них небольшой, — пробормотала племянница задумчиво. — Какая мне будет от всего этого выгода?

Раджачич наклонился и ткнул ее рукой в плечо. В тот миг он походил на настоящего сутенера.

— Ты осчастливишь старика, — пробормотал он. — А теперь убирайся отсюда, пока я не передумал.

Они позаимствовали джип у сотрудников дорожно-постовой службы. Коста сел за руль, чувствуя себя неуверенно в таком большом автомобиле, на котором только и можно было передвигаться с приличной скоростью по предательской дороге. Большинство узких улиц в центре закрыты для проезда. Весь немногочисленный транспорт скопился на основных магистралях города и широких авеню по обе стороны реки. Алекса знала, куда ехать. Они уже посетили несколько мест — покинутое здание к северу от Пантеона, сквот в Тестасио, грязное холодное общежитие на Сан-Джованни, — и везде одно и то же. Пытались беседовать с угрюмыми подростками в дешевой черной одежде, не спасающей от мороза. Те смотрели на фотографию девушки и качали головами. Тогда Алекса начинала орать на своем языке, однако так и не могла ничего толком от них добиться.

Теперь вся четверка продвигалась вдоль по Лунгатевере на той стороне реки, где находится Трастевере, не спеша, проверяя группки людей, нашедших убежище у Тибра, медленные воды которого были не видны с дороги. А плоский широкий выступ у берега, куда с улицы можно спуститься по ступеням, пользовался большой популярностью у бездомных.

Алекса сидела впереди, дымя сигаретой в щель чуть открытого окошка и не обращая внимания на морозный воздух, проникающий в автомобиль. Она высматривала местечко, где они могли бы остановиться. В машине царила тягостная атмосфера. Все предвкушали неудачу.

— Ребята не хотят разговаривать с полицейскими, — говорила она. — Да и зачем им сообщать вам что-то?

— Потому что девушка нуждается в нашей помощи, — холодно заметила Эмили.

Алекса покачала головой:

— Они этого не знают и не верят ни одному вашему слову. По их убеждению, от копов можно ждать одних неприятностей. И у них есть на то основания.

— Что же вы предлагаете? — спросил Коста.

— Предоставьте все мне. Не вмешивайтесь. Я скажу, что вы члены семьи девушки, разыскивающие ее. У вас есть деньги?

Перони, сидя на заднем сиденье, подался вперед и протянул ей несколько купюр. Алекса взглянула на них и присвистнула.

— Ух ты, сколько бабок. Могли бы и попроказничать прямо сейчас. У вас спрос — у нас предложение.

— Нам нужно найти девочку, — настаивал на своем Перони.

Она засунула наличные в карман своей ярко-красной нейлоновой куртки с капюшоном и махнула рукой в сторону реки:

— Вон там я знаю пару местечек. Кроме того, ветер не дует в этом направлении. Эти дети совершенно нищие, но далеко не глупые. По крайней мере не все.

Джип переместился на правую дорожную полосу и остановился у светофора перед въездом на следующий мост.

— Вы ведь не племянница Стефана, — с уверенностью в голосе заявила Эмили.

Женщина повернулась к американке и в упор посмотрела на нее:

— С чего вы взяли?

— Я просто подумала… что это оборот речи.

— Вы хотите сказать, как «сексуальный работник»?

— Н-нет, — начала заикаться Эмили. — Извините. Я не хотела вас обидеть.

— Я действительно его племянница. Моя мама — сестра Стефана. Отец был цыганом, который как-то раз ночью залез к ней в окно. — Алекса умолкла, ожидая, какое впечатление произведет сказанное ею на слушателей. — В конечном счете они поженились. Потом… — Джип тронулся с места и покатил по мосту. Алекса посмотрела вниз на реку. — Потом все начало рушиться. Не только их личная жизнь. Вы понимаете, все кругом. Страна. Сверните где-нибудь здесь. Я вижу внизу огни.

Коста притормозил на пустынном тротуаре. Они вышли из машины и застыли на месте. Шел снег, было холодно. С Тибра дул сильный ветер. Теперь они находились практически рядом с рекой и видели ее черную шелковистую поверхность, откуда смотрела серебристая луна, образовывающая идеальный сияющий круг. Там, внизу, в темноте под мостом, укрывались от непогоды какие-то люди. Коста видел крошечные тлеющие огоньки сигарет и ощущал едкий дым самодельной жаровни.

— Оставайтесь здесь, — обратилась к ним Алекса, — пока я не позову вас. — Она задержалась у ступеней, ведущих вниз. — Вам нужно кое-что знать. Стефан — мой дядя. Когда мы потеряли фермы — он свою, мы нашу, — я убежала сюда. Мне казалось, у меня все получится. Я думала, что улицы здесь вымощены золотом. Смешно, правда? — Она в упор смотрела на них своими черными цыганскими глазами, не скрывая горечи. — По сравнению с тем, что делается у нас дома, тут действительно рай на земле. Порой я напоминаю себе об этом, когда какой-нибудь толстый бизнесмен сопит мне в лицо, пытаясь вставить в меня свой член. Я прибыла сюда… и занялась самым легким делом. У Стефана имелись кое-какие сбережения, и он хотел отправить меня домой. Мы спорили. Я победила. При данных обстоятельствах правда на моей стороне. Лучшего сутенера, чем родной дядя, вам не найти. К тому же он честный человек. Спросите его девушек.

Эмили посмотрела ей прямо в глаза:

— Извините меня.

Вся троица наблюдала за удаляющейся вниз Алексой, переминаясь с ноги на ногу в тщетной надежде согреться. Ночь имела жесткий, скрипучий, колючий зимний привкус. Зима явно не собиралась отступать. По всем признакам вскоре должен был пойти снег. Перони посмотрел в сторону реки, откуда доносился звук голосов.

— Что будем делать, если и тут ничего не выйдет? — спросил он.

— Продолжим поиски, — ответил Коста, — пока она не выскочит откуда-нибудь нам навстречу. — Он повернулся к Эмили Дикон: — Тебе не обязательно постоянно быть с нами. Мы ведь на ночном дежурстве. А ты — нет.

— Все нормально, — ответила она.

Перони перехватил взгляд Косты и пожал плечами.

— Сколько человек работают здесь на Липмана? — спросил он.

Она нахмурилась:

— Не знаю.

— Двое? Трое? Пятьдесят? — настаивал Перони.

Эмили глубже укуталась в куртку.

— Послушайте, пару месяцев назад я числилась младшим офицером и работала с девяти до пяти в офисе. Потом меня направили сюда. Почему? Может, потому, что я хорошо знаю Рим. И говорю по-итальянски. Возможно, Липман считает, что я должна быть здесь из-за смерти отца. Поверьте, я толком ничего не знаю. Он мне ни о чем не рассказывает. И меня ни хрена не слушает. По его убеждению, мы ловим какого-то сумасшедшего серийного убийцу, который легко перемещается из одной страны в другую.

— Похоже, мы этим и занимаемся, — задумчиво произнес Перони.

— Нет! — сердито опровергла она. — Это исключено. В его поступках присутствует определенная логика. Он действует безумно, беспорядочно, но зачастую весьма рационально. Нам необходимо понять его.

— Согласен, — кивнул Коста.

Липман не совсем прав, однако в его рассуждениях присутствует некий смысл. Все знают, как раскручиваются такие дела. Ими занимаются разведка, судебные медэксперты, проводится тщательное расследование… Впрочем, на конечном этапе огромную роль играет случай. Какая-то ошибка, случайная встреча. Преступник очень активен и потому отчаянно рискует. Надо ждать, пока он где-то споткнется. Фальконе не хуже других знает это. Ему и Липману надо расставить побольше своих людей на улицах, которые знают, как примерно выглядит убийца. И однажды он неожиданно выскочит на них из-за угла.

Они ищут девочку, потому что хотят спасти ее, и вовсе не надеются на то, что она приведет их в берлогу преступника.

Голоса под мостом стали громче. Похоже, там идут горячие дебаты. Коста с беспокойством посмотрел на Перони. Они позволили женщине пойти к незнакомым людям, полагая, что она сможет постоять за себя. И тут, слава Богу, раздались приближающиеся шаги Алексы, осторожно ступавшей по покрытым снегом каменным ступеням. Вскоре появилась и она сама. Вид ее выражал недоумение и испуг.

— Мы уже начали беспокоиться, — обратился к ней Перони. — Голоса под мостом звучали не очень-то дружелюбно.

— Они там почти все обкуренные. Я узнала имя девочки. Ее зовут Лейла. Курдянка. По всей видимости, была тут совсем недавно. Они не знают, куда она пропала.

— И что дальше? — спросил Коста.

— Без понятия. Они взяли деньги и рассказали мне эту историю. Может, все выдумали. Скажите, вы одни ищете ее?

Перони бросил взгляд на американку:

— Насколько нам известно.

— Просто ею интересовался какой-то человек. Фотографии у него не имелось, однако он знал, как она выглядит.

— Что он говорил? — поинтересовался Коста.

— Представился священником. Сказал, что девушка останавливалась в дешевой гостинице, где он обитал. Они поссорились, и ему хотелось помириться с ней. — Алекса посмотрела в сторону реки, откуда доносился гул сердитых голосов. — Ребята говорят, что Лейла не живет в гостиницах. Она уличная и предпочитает ни от кого не зависеть. Странная какая-то. Наркотиками не балуется. Сумасбродная девчонка. Похоже, тот человек врал.

— Пошли они к чертям собачьим! — проворчал Перони, направляясь к ведущим вниз ступеням. — Нам надо поговорить с ними.

Алекса схватила его за рукав куртки:

— Будьте осторожны. Среди них много придурков.

— Да, я в курсе, — пробормотал он и прошел мимо нее.

Перони оказался там так быстро, что Коста и две женщины, последовавшие за ним, пропустили первую часть разговора. Слушая их беседу, Коста вспомнил, почему он выбрал Перони своим напарником и больше не хотел расставаться с ним. Джанни разговаривал с группой подростков — всего около пятнадцати душ. В темноте виднелись освещаемые слабым светом вонючей жаровни, где горел картон и мокрые деревяшки, юные лица, на которых легко читались страх и чувство обиды. Юнцы понимали, что разговаривают с копами, и ждали от них неприятностей. Только Перони повел с ними беседу совсем не так, как они ожидали, — спокойно и уважительно.

— Вы должны верить мне, — говорил он. — Мы знаем — вы хотите защитить девочку. Нам понятно, почему вы не желаете помогать полиции. Но она в беде, и нам нужно найти ее.

Алекса пролаяла что-то непонятное и вытащила из кармана еще несколько купюр. Подростки стояли неподвижно, однако ощущение тревоги не покидало их. Наконец тощий как скелет пацан ростом с Косту вышел из темноты и взял деньги.

— Я покажу вам. — Он махнул рукой в сторону Ватикана. — Идите за мной. Туда. Пошли.

Он тащил Перони за рукав. Это игра, подумал Коста. Они морочат нам головы. Он смотрел, как Перони удаляется, и вдруг раздался звук, заставивший его обернуться. Что там? Подростки в тени моста зашевелились, освобождая кому-то место. Эмили Дикон идет прямо в середину толпы и от страха говорит по-итальянски с сильным акцентом. Что-то спрашивает у них.

За спинами ребят прячется стройная тоненькая девочка.

— Лейла! — кричит Эмили. — Лейла!

Раздается шепот:

— Американка.

Толкая друг друга, они сгрудились вокруг агента ФБР. Алексы нигде не видно.

— Джанни! — крикнул Коста и тотчас увидел в свете жаровни блеск металла.

Эмили уворачивается от нерешительного выпада одного из подростков с ножом и сильно бьет его ногой в промежность. Тот с диким воплем падает на землю. Остальные подростки обступают ее со всех сторон и начинают кричать.

Худенькая девочка пользуется ситуацией и вновь исчезает в темноте.

Коста размышляет над возможными вариантами и приходит к выводу, что есть только один выход. Делает два выстрела в небо и смотрит, дошло ли до пацанов предупреждение.

Девочка бросается к ведущим вверх ступеням. Теперь она уже сама по себе и не имеет ничего общего с разъяренными, но отступающими хулиганами.

— Отлично! — прорычала Эмили. — А я считала, что мы не должны пускать в ход огнестрельное оружие.

— Просто Липман просил нас доставить тебя ему в целости и сохранности, — сказал Коста. — Ты хорошо бегаешь?

— Очень хорошо, — ответила она.

Он кивнул в сторону моста.

— Наблюдай за ступенями. Когда девчонка появится, смотри, куда она побежит. Я пойду за ней. Джанни, останься с Эмили.

Перони уже направлялся к каменной лестнице.

На расстоянии добрых двадцати метров от себя Ник Коста разглядел девочку, которая поскользнулась на покрытой грязью дорожке, но тут же вскочила на ноги и побежала дальше. Он сделал глубокий вдох, выбежал из-под моста и бросился вслед за девочкой.

Через минуту он уже добрался до второго уровня ступеней. Бегом преодолел их, видя ее следы на снегу. И все время его не оставляла мысль о том, что не надо бы ему стрелять.

Он достиг уровня дороги, увидел Перони и Эмили внизу, в двухстах метрах от Лунгатевере, и Алексу рядом с ними. Дым от ее сигареты тонкой перистой полоской устремлялся в холодное ночное небо.

Коста окинул взглядом улицу и увидел, как худенькая стройная девочка удаляется в сплетение аллей, примыкающих к улице Виктора-Эммануила.

Стоя в тускло-коричневом свете охранных огней продовольственного магазина, за беглянкой также наблюдал высокий, держащийся прямо мужчина, одетый в черное.

Монаха-еретика Джордано Бруно привязали к столбу возле Кампо-деи-Форто холодным февральским днем 1600 года и сожгли на костре. Теперь его черная статуя стоит на пьедестале в центре площади и разочарованно взирает на двадцать первый век. Рыночный мусор — деревянные ящики, раскисшие овощи, пластиковые сумки — лежит и воняет в жидкой грязи. Уборщики отлынивают от работы, ссылаясь на ненастную погоду. И лишь горстка ночных пьяниц смело бредет по снегу, переходя из одного заведения в другое. Американцы направляются в «Пьяный корабль» или «Неряшливый Сэм», местные жители — в «Венеру» или «Таверну дель Кампо». А вокруг статуи, прикидывая, как бы достать деньжат, толпятся на колючем ветру жалкие бродяги, постоянные обитатели этой части города, где нет недостатка в простоватых туристах.

Из сотни людей, кружащих у Кампо в ту ночь, лишь одна Эмили Дикон знала, кто такой Джордано Бруно. При желании она могла бы рассказать кому-нибудь о том, почему эксцентричный затворник, умерший из-за своего упрямства, не желая угождать мстительным властям, стал основателем современной гуманистической философии. Подростком, когда родители перестали ладить друг с другом, Эмили часто приходила сюда, размышляя о том, как бы понравился современный Рим человеку, считающему, что мир будущего будет гораздо лучше того, в котором он живет. Те же мысли роились в ее сознании и в данный момент. Эмили прекрасно знала город. Кампо вызывала у нее столько разнообразных воспоминаний, плохих и хороших, что трудно было сосредоточиться на чем-то главном. Липман определенно привез ее в Рим как знатока архитектуры. Возможно, он ошибся. Скорее ему больше помог бы кто-то со свежим взглядом на Рим, не отягощенный былыми негативными ассоциациями, связанными с Вечным городом. Эти размышления неожиданно затронули обнаженный нерв. Они непрошено и без всякой на то необходимости пришли ей в голову. Эмили знала: она должна вести важную работу, которая навсегда покончит с данным преступлением. Расставшись с задыхающимся Перони в темном переулке возле моста и поняв, что Коста затерялся где-то в ночи, она сама пустилась на поиски девочки, упорно выслеживая ее в лабиринтах средневековых аллей, на широкой улице Виктора-Эммануила, понимая, что ни одни они гонятся за Лейлой. Эмили Дикон умела бегать. Она практически не уступала девочке, даже, пожалуй, бежала быстрее. Тот, кто шел за ними по пятам — человек одетый во все черное, — тоже неплохо тренирован и старается не отставать от них, однако сказывается возраст.

Эмили свернула за угол, выбежала к Кампо и уже знала, что увидит там беглянку. Направилась к толпе, в которой, по ее мнению, у Лейлы имелись друзья. И точно — хрупкая тоненькая фигурка замедлила бег, смешавшись с группой бродяг у статуи, надеясь раствориться среди них. Эмили с беспокойством оглянулась, однако никого не увидела за спиной. Ни одна душа не двигалась вдоль узкой средневековой улицы виа дель Пелегрино, и она заверила себя, что оторвалась от таинственного незнакомца.

— Крепкий мужик, — пробормотала американка. Затем вынула из кобуры пистолет и положила его в правый карман куртки, нащупав в левом наручники, подумав при этом, что надо было уделять больше внимания занятиям по стрельбе.

Опустив голову, Эмили смотрела на грязный снег, в котором отчетливо виднелась протоптанная тропинка, ведущая к статуе. Она надеялась, что на вид ничем не отличается от обычной прохожей, блуждающей по ночному городу.

Лейла, съежившись, пряталась среди толпы подростков. Эмили она не понравилась: девочка выглядела как-то странно.

Она украдкой пристегнула наручники к своему правому запястью. Можно всю ночь бегать по Риму за этой девчонкой. Надо обязательно взять ее здесь.

Потом вновь направилась к памятнику, ступая по собственным следам, молча проскользнула между двумя мальчишками, курящими косячок, стала рядом с Лейлой и положила руку ей на плечо.

— Лейла, — проговорила она тихо, но твердо, — не надо бояться. Мы поможем тебе.

Девочка повернула к ней бледное, наполненное страхом лицо.

— Все хорошо, — успокаивала ее Эмили.

Но Лейла уже опять приготовилась к бегу, и у американки не осталось другого выбора. Вспоминая то, чему ее учили в школе ФБР, Эмили Дикон схватила тонкую руку девочки и замкнула на ней правую часть наручников. Девочка рванулась, будто пораженная током. Подростки уже поняли, что происходит, и сгрудились вокруг, не обращая внимания на крик американки: «Полиция, полиция!»

Лейла тащила Эмили вниз по ступеням. Чья-то рука пыталась разъединить их, изо всех сил дергая цепочку наручников. Вновь повторялась сцена у реки. Эмили лихорадочно прикидывала варианты действий и думала о том, что эти отморозки могут легко пустить в ход нож. У них такое в порядке вещей. И вдруг вспомнила, как поступил при схожих обстоятельствах Ник Коста. Ей надо твердо заявить о себе.

Эмили Дикон выхватила из кармана пистолет, подняла его высоко вверх, и во второй раз за ночь раздались два выстрела, направленные в сторону сияющего диска луны.

— Ник! — закричала она. — Перони!

Подростки все поняли. Напуганные, они начали отступать, готовясь перейти набег. В окнах баров виднелись какие-то лица, однако выстрелы, по-видимому, не произвели на этих людей никакого впечатления. А Эмили нуждалась в помощи.

— Ник! — пронзительно закричала она и сильным толчком прижала девочку к каменному пьедесталу, чтобы та перестала вырываться. — Подожди немного… — заговорила она, и вдруг что-то прервало ее речь. Кулак, твердый, как камень, возник откуда-то из-за ее правого плеча и ударил в челюсть. От неожиданности она разжала пальцы, сжимающие пистолет, и тот с грохотом упал на древние булыжные камни, покрытые свежей слякотью.

Эмили опустилась на постамент, ощущая во рту кровь и стараясь собраться с мыслями. Над ней тотчас склонился мужчина с невидимым в темноте лицом. Он смеялся нормальным, естественным смехом, вполне контролируя себя. Она же вся так напряглась, что казалось, вот-вот треснет позвоночник.

— Вы звали на помощь мужчин, — говорил он негромким голосом с явным североамериканским акцентом. Что-то черное, холодное и знакомое прижалось к ее щеке. Эмили ощутила запах масла, которым пах ее пистолет.

Она перевела взгляд со ствола на площадь, в беспокойстве оглядывая ее и гадая, куда, к черту, запропастились Коста с Перони. Они должны были слышать выстрелы. Мужчина поставил Эмили на ноги и заглянул ей в глаза. Ему около пятидесяти, грубоватое, ничем ни примечательное лицо и безжизненные серые глаза. В голову пришла глупая мысль: «Я откуда-то знаю этого человека».

Незнакомец рванул цепочку наручников, подняв ее высоко вверх, и потащил их обоих. Эмили незаметно искала что-то в кармане левой рукой.

— Ты хорошо приковала ее, — проговорил мужчина. — Я наблюдал за вами. Только не подумала о последствиях. Всегда нужно о них думать. Следует ли это делать? Что может произойти дальше?

Ствол переместился от лица перепуганной насмерть девочки к голове американки.

— Порой необходимо принимать решения, — промолвил он устало. — Ты американка или итальянка?

— Угадай, — прошипела она в ответ.

Эмили оттолкнула девочку, вырвалась вперед, потянув за собой цепь, которую крепко зажал в руке незнакомец, и прикрыла собой хрупкое тело Лейлы, не переставая думать, есть ли выход из ситуации и стоит ли искать спасения среди подростков, рассеявшихся, подавшихся назад при виде жестокой сцены.

Потом что-то прояснилось у нее в голове, и раздался внутренний голос: «Не дурачь себя».

Эмили двинулась назад, смачно плюнула в бледное, невыразительное лицо и произнесла тихим, нарочито спокойным голосом:

— Ты убил моего отца, негодяй. Чтоб ты вечно горел в аду.

Серые глаза моргнули. Что-то творилось у него в голове в тот момент. И странным, неожиданным образом это изменило весь ход событий. Нет, у Эмили не было времени размышлять о том, что беспокоит его. Пальцы нашли искомое: ключ.

Мужчина узнал ее. Ошибки быть не может. Он в упор смотрел на девушку. Его лицо выражало недоумение и изумление. Словно он старался определиться с чем-то, чего она не могла постигнуть.

Наконец он схватил Эмили за волосы и приблизил ее голову к своему лицу.

— Эмили Дикон, — пробормотал он. — Крошка Эм. Идешь по стопам папочки. Какая трата…

Он слегка ослабил хватку, оттолкнув ее от себя. Дуло пистолета прикоснулось к губам Эмили. Незаметно для него она вставила ключ в замок наручников, одним ловким поворотом открыла запор, мельком взглянула на девочку и сжала ей руку, давая понять, что та свободна.

— Гражданские лица, — шептал незнакомец, и, судя по голосу, что-то явно удерживало этого человека от дальнейших действий. — Ты ведь не любишь, когда они встают на твоем пути? А, Крошка Эм?

— Не называй меня так, мерзкий убийца! — прошипела она и свободной рукой изо всех сил ударила его ладонью по горлу, как их учили в Виргинии. Мужчина упал в снег. — Беги, беги! — крикнула Эмили Лейле, выталкивая девочку из тени статуи Джордано Бруно, туда, на площадь, под небо, усеянное прекрасными звездами, которое, впрочем, уже начинало затягиваться тучами, предвещающими снегопад.

Кто-то кричит. Знакомый голос. Ник Коста.

Мужчина поднялся с земли и выпрямился. Бежать не имеет смысла, все равно догонит. Он может свалить ее в любой момент.

Пистолет держит свободно на бедре, как профессионал.

— Делай свое дело, придурок! — прошипела Эмили. — Нет времени поработать скальпелем, не так ли? Тут уж тебе не до рисунков.

— Дочка Стили Дэна Дикона, — отвечал он спокойно, внимательно следя за двумя фигурами, бегущими к ним через площадь. — Посмотрите, какая она стала красавица и умница. Но разве Диконы не испортили тебе жизнь?

Вдруг он набросился на нее, крепкая рука схватила Эмили за горло, указательный и большой пальцы сжали сухожилие. Его лицо совсем рядом, он вновь холоден и расчетлив.

— Не попадайся мне больше, Крошка Эм, — раздался монотонный шепот. — Мне некогда отвлекаться на всякие пустяки.

Убийца был так близко, что Эмили видела пар, идущий из его рта. Одна щека у него дергалась, словно в тике.

— Кто ты такой? — спросила она, стараясь сконцентрировать внимание на заостренных чертах лица и голосе, пытаясь понять, какие воспоминания о нем таятся в глубинах ее памяти.

Мужчина обдумал вопрос. Что-то в нем явно позабавило его.

— Каспар, вредное привидение, — ответил он, отвлекшись на минуту, будто некая мысль пришла ему в голову. — Давай, думай, Крошка Эм. Нам обоим предстоит большая работа.

Потом он ослабил хватку, в последний раз взглянул на нее и побежал прочь от статуи монаха в капюшоне, исчезая в темноте переулка. Пропал из виду, подумалось ей, но не навсегда.

Эмили прислонилась к пьедесталу. Мысли бешено скакали в голове. Она прикоснулась к зверю. Он показался ей, хоть и не назвал себя. Теперь женщина знала наверняка: ее подозрения относительно неправильности подхода Липмана подтвердились. Преступник не родился таковым. Что-то изменило его, он сам знает об этом и, возможно, страдает от этого. Подобно философу, обращенному в каменную статую, возвышающуюся над ее головой, этот человек не боится правосудия. В каком-то смысле он стремится к нему.

Крошка Эм.

Никто не называл Эмили так с тех пор, как ей исполнилось двенадцать. Так звали ее родители и близкие друзья в те теплые, солнечные дни в Риме, когдамир еще не распался на части, был нов и человечен, когда в их квартиру на Авентино приходили незнакомые люди, принося с собой подарки, уделяя ей внимание, танцуя с ней в ярко освещенной белой гостиной под любую музыку, которая им нравилась.

Крошка Эм.

Кто-то приблизился к ней. Ник Коста. Умное лицо сейчас выражает тревогу и озабоченность. Он поднял из грязи пистолет, посмотрел на Эмили и вынул из кармана носовой платок:

— Вот возьми.

Только теперь она почувствовала боль и провела языком по опухшей нижней губе. Слава Богу, болит не очень сильно.

— Спасибо. Где ты пропадал, черт побери?

— Искал. Место тут большое и темное.

Эмили кивнула:

— Не спорю.

Ничего подобного с ней еще не случалось в течение всей жизни. В Бюро ее тоже к такому не готовили.

— Я потеряла девочку. Ник. Прости. Ничего не могла поделать.

Коста не произнес ни слова. Казалось, это обстоятельство его не очень беспокоит.

Прибыл Джанни Перони. Он слегка задыхался, и по выражению его лица Эмили поняла, что полицейский рад видеть ее живой и невредимой. Ей нравились эти мужчины. Еще как. Голова кружилась. Она с трудом держалась на ногах. Только бы не заплакать.

Рядом с Перони стояла Лейла. Девочка сразу же подошла к Эмили, заглянула ей в глаза, как бы тем самым благодаря, и показала наручники, болтающиеся у нее на руке.

— Сейчас сниму, — кивнула Эмили Дикон. — После…

«После того, как мы поговорим, — хотела она сказать. — После того, как я в качестве агента ФБР допрошу тебя, прикидываясь, что все будет хорошо, просто классно, если только ты ответишь на несколько вопросов, предложенных тебе роботом ФБР». После…

Вдруг все огни погасли. Последнее, что она помнила, была рука Ника Коста, который не дал ей удариться головой о твердый булыжник мостовой.

Тишина царила в квартире, находящейся высоко вверху над переулком неподалеку от палаццо Боргезе. Моника Сойер дергалась и корчилась под тяжелым одеялом, какие-то смутные тени мелькали в ее голове, невидимые фигуры совершали странные поступки, логику которых они не собирались объяснять ей в этом запутанном сне. Тревожном и притягательном. Раньше ей ничего подобного никогда не снилось. Вот почему Моника каталась по кровати, переворачивалась с боку на бок и время от времени стонала. Ее одолевали страхи и дурные предчувствия. Она потела в своем ярко-красном нижнем белье, подаренном ей Харви во время краткого отпуска на Мауи. Он хотел оживить их увядающий брак.

Харви.

Его имя неприятно поразило ее, как резкий диссонирующий звук, прозвучавший вдруг в восхитительной, зажигательной, ужасающей симфонии.

Ярко-красный был цветом Моники. По крайней мере так считал Харви. В ярко-красной одежде она походила на шлюху, и это ему нравилось.

— Харви, Харви, — шептала Моника, не зная, то ли хочет призвать его сюда, то ли нет. Эх, зря она так напилась. Виноградное вино, которое римляне пили во времена Вергилия, еще бродило у нее в голове. — Посмотри на меня сейчас. Посмотри на…

Она резко вздрогнула, дернулась и проснулась. Ее ум работал на удивление четко, только одна странная мысль застряла в голове. Не Харви она звала сюда в своем необычном сне, будто демона, порожденного некой темной стороной сознания. Нет, она призывала Питера О’Мэлли.

Который ушел смотреть церкви.

Только он их не ищет. Сейчас с некой похмельной ясностью Моника поняла то, что таилось от нее во время его присутствия здесь. Питер О’Мэлли не настоящий, не тот, за кого себя выдает. Священники не болтаются по барам и не вкрадываются исподволь в доверие к незнакомым женщинам. Они ничего не знают о вине и пище. Святые отцы не умеют очаровывать женщин и не проникают им в сознание с такой дьявольской хитростью. И они спят по ночам. Моника понимала, что обязательно проснулась бы, вернись он обратно. Даже пьяная она погружалась лишь в легкую дрему и просыпалась при малейшем шорохе.

Ничего толком не сходилось в его рассказе. Не тот он человек, который может приглядывать за монахинями в Орвието или в любом другом месте. Питер О’Мэлли — одинокий и бездомный волк, рыскающий налегке, с одной лишь маленькой черной сумкой в руках, по улицам Рима. Если бы не жесткий воротничок, «ошейник», какие носят священники, у нее не хватило бы смелости пригласить его к себе. Моника вдруг почувствовала себя глупой и обиженной девочкой.

— Он мошенник, — спокойно сказала она самой себе, удивляясь, что не испытывает ни малейшего чувства страха.

«Ты ведь надеешься, что он вернется и…»

— Нет, — проговорила она вслух. И тут же вспомнила, что мужчина взял с собой ключи от квартиры. В данных обстоятельствах нельзя было совершить большей глупости. Она в чужом городе, ни слова не знает по-итальянски, даже полицию не сможет вызвать в случае необходимости. Моника взглянула на часы и подумала, сколько времени сейчас может быть в Сан-Франциско, где скорее всего находится Харви в данный момент.

Что он скажет ей, если она позвонит ему?

«Я познакомилась со священником, Харви. Ему негде было ночевать. Мы хорошо выпили, и все случилось как-то само собой». Нет, не так. «Это я прилично выпила. А теперь вот поняла, что он никакой не священник, хотя мне все еще хочется узнать, кто он такой на самом деле».

Лучше от этих размышлений ей не становилось. Возможно, он просто безобидный бродяга, ищущий себе ночлег. Если задуматься, ведь Питер О’Мэлли мог бы воспользоваться ситуацией, прояви он больше настойчивости после их беседы на террасе…

Моника Сойер уже думала об этом и прекрасно знала, что могло бы случиться. Будь он чуточку смелее, она бы упала с ним вместе на кровать и подумала: «Да пошел к черту этот Харви, посмотрим, что предложит нам слуга Господа».

Однако он не стал настаивать и ушел.

Смотреть церкви.

Вот именно.

Моника встала и натянула халат, так как в квартире царил страшный холод. Она знала, что ей нужно делать: необходимо найти что-то, подтверждающее ее подозрения. Тогда будет повод позвонить в полицию и кричать до тех пор, пока кто-то не заговорит с ней по-английски.

— Сумка, — сказала себе Моника.

Открыла дверь спальной. Гостиная пуста. Сумка лежит у двустворчатого, доходящего до пола окна. Оно наполовину открыто, в комнату дует холодный ветер. Моника выругалась. Какая она все-таки беззаботная. Два газовых обогревателя на террасе все еще горят, издавая тихое шипение, словно кратеры небольшого вулкана.

Она вышла и проверила парадную дверь, которая выглядела просто невероятно — множество замков. Практически Форт-Нокс в миниатюре. И все закрыты снаружи после ухода Питера О’Мэлли. Однако есть одна старомодная задвижка с внутренней стороны. Моника закрыла ее и немного успокоилась. Теперь Питер не сможет войти, если только она сама не откроет дверь.

— Надо разобраться с ним, — прошептала Моника. Вернулась к дивану и взяла черную сумку, которая неожиданно оказалась весьма тяжелой. Положила ее на стол и прищурилась, чтобы лучше видеть. Освещение в комнате просто ужасное. Жалкие крохотные лампочки едва освещают помещение каким-то желтым светом. Она бросила взгляд на террасу, где все еще шипели обогреватели. От них исходили два флуоресцентных ярких полукруга. Там она лучше все рассмотрит. Пошла туда и положила сумку на маленький пластиковый столик для пикников, стоящий под навесом.

Ночь выдалась совершенно необычная: звездная, идеально тихая, красивая, словно старая рождественская открытка, какими обмениваются пожилые люди.

«Ты тоже когда-нибудь станешь старухой», — раздался голос у нее в голове.

«Да, — согласилась Моника. — Только я никогда не буду никому посылать таких открыток».

Несмотря на запертую дверь, она все же закрыла за собой окно. Надо соблюдать осторожность.

Начала расстегивать сумку и вдруг остановилась. Правильно ли она поступает? Надо ли копаться в вещах постороннего человека в поисках доказательств того, что он не тот, за кого себя выдает? Она сейчас в полной безопасности, никто сюда не войдет, а утром можно вызвать полицейских и заявить им, что ключи потеряны.

Если только она не встретит его на лестнице, когда будет выходить из дома. Если только…

Мысли мешались, ей виделось слишком много вариантов различных действий. Наконец Моника решительно расстегнула молнию сумки и увидела там самую обыкновенную вещь. Скромная, недорогая сумка Питера О’Мэлли содержала в себе черный шерстяной джемпер, именно такой, какие носят настоящие священники. Аккуратно сложенный дисциплинированным человеком, многие годы находившимся под сенью строгого религиозного учреждения.

Она заколебалась. Обернулась и окинула взглядом гостиную за своей спиной. Там все еще пусто. Раннее утро. Возможно, он ушел навсегда и занимается тем, что добывает себе пропитание.

Совсем не интригующее занятие.

Моника вынула свитер и осторожно положила его на столик. Будучи хорошо защищен от непогоды навесом, он оставался сухим и чистым. Она положит вещи назад в том же порядке и виде, в каком они лежали в сумке. Постарается по крайней мере.

Еще один свитер. Нижнее белье. Носки. Все очень чистое. Пара легких туфель, какие обычно не носят зимой.

Ничего необычного.

Далее две рубашки, свернутые так, чтобы не помялись. Питер О’Мэлли, или кто он там такой на самом деле, определенно умеет упаковывать вещи.

Последняя рубашка показалась Монике необычной. Типа хаки и шерстяная. Похожа на настоящую военную. Но может быть, церковь заставляет священников носить такую одежду, чтобы они не забывали о своем призвании.

«Ты суешь нос в чужие дела, — сказала она самой себе. — Глупая, любопытная сучка, которая очнулась от кошмара, вызванного большим количеством выпитого алкоголя».

Моника вынула рубашку-хаки, положила ее рядом с другими вещами и тотчас почувствовала холод в груди, что весьма соответствовало мертвой тишине ночи.

В сумке лежал пистолет. Маленький черный зловещий ствол.

Моника вынула его, подержала в руке, размышляя о том, как можно в случае необходимости пустить его в ход, и положила на стол.

Потом увидела не совсем понятные вещи. Радиоприемник с маленькими наушниками. Несколько серебристых тюбиков размером с небольшую сигариллу с проводками на конце. Они торчали из воскового шарика. Несколько купюр: евродоллары, все некрупные. И наконец, нечто вообще невообразимое.

Моника взяла эту штуку со дна сумки и поднесла к свету. Тщательно свернутый моток какой-то материи. Развернув ее, она увидела нанесенные на ней повторяющиеся геометрические эскизы, серию разрезов, которые определенно являлись частью одного рисунка. Она расправила ткань. Точные разрезы натянулись и обрели форму. Казалось, в ней заключается некая внутренняя сила, исходящая как от самого рисунка и точной организации прорех, так и от ткани.

— Нехорошо копаться в чужих вещах, — раздался вдруг голос невидимого человека.

Моника Сойер хотела сказать что-то, однако издала лишь какие-то невнятные звуки. Она страшно испугалась. Ее пугали разрезы в материи. Эта квартира. Холодная, морозная ночь.

Но более всего ее страшил голос. Он все говорил и говорил, произнося слова, смысл которых не доходил до ее сознания. Менялся акцент, тон голоса. А сам он исходил от очертаний человека, примостившегося на крыше и любующегося зимним и совершенным Римом, раскинувшимся под холодным небом.

Venerdi^[6]

Ник Коста смотрел в окно гостиной. Солнечное утро, сад, укрытый белой простыней, на которой лишь кое-где чернеют согбенные под тяжестью снега, словно спины стариков, стволы оливковых деревьев. Фермерский домик в стороне от Аппиевой дороги не подготовлен к такой погоде. В нем все еще холодно, несмотря на два камина, горящих в обоих концах просторной комнаты. Тем не менее это его дом, где ему хорошо и уютно. После того как умер отец, а сам Коста долгое время оправлялся от ранения в перестрелке, едва не стоившей ему жизни, в доме отдавались гулким эхом лишь его собственные шаги. Очень жаль. Здесь должна поселиться дружная семья, вот тогда дом по-настоящему оживет.

Он смотрел, как трещат и шипят в древнем камине сырые поленья, заготовленные еще летом и пролежавшие во дворе до самого снега, и вспоминал, как выглядел отец в конце жизни. Завернутый в одеяло, он сидел в инвалидном кресле, постепенно угасая, но не переставая сопротивляться болезни. Из кухни донесся громкий смех Джанни Перони и вслед за ним робкий женский смешок.

Появилась Тереза Лупо. Взглянула на поднос в его руках и спросила:

— Ты сам отнесешь его наверх, Ник, или доверишь мне? Кофе скоро остынет, а американцы никогда не пьют его холодным.

— Сам справлюсь. Как он?

— Джанни? — Глаза Терезы блестели, как будто она собиралась заплакать. Выглядит устало, но лицо светится счастьем.

Коста позвонил ей после происшествия на Кампо. Она сама решила немедленно прибыть туда, а потом поехать с ними в фермерский домик. Косте почему-то казалось, что без нее им пришлось бы очень туго.

— Он в норме, — вздохнула она. — Что ему сделается? А эта девочка-эмигрантка совсем запуталась, Ник. Я разговаривала по телефону с людьми из отдела социального обеспечения, пока ты спал. Они должны позаботиться о ней. Нельзя… — она тщательно подбирала слова, — любить постороннего ребенка, как своего собственного. Хоть ты в лепешку расшибись, все равно не получится. Джанни хочет быть дома, с семьей. Я-то знаю. И не виню его.

«Неужели все так просто?» — размышлял Коста.

— Девочка, кажется, всем довольна, Тереза. Может, они нравятся друг другу. Не исключено, что она видит в нем отца. А Джанни, кроме всего прочего, занимается своей работой. Она ведь не проронила ни слова, пока он не начал дурачиться.

— Меня беспокоит не девочка, — вдруг посуровела Тереза. — Перони ведь не тот здоровый бесчувственный увалень, каким кажется. Ты не заметил?

— Знаю.

— Хорошо. А теперь отнеси гостье кофе.

Ник поступил так, как ему велели, и не мог сдержать легкого волнения, когда постучал в дверь комнаты для гостей. Было около восьми часов. Эмили Дикон крепко спала с того момента, как они привезли ее сюда, и, возможно, плохо помнила произошедшее с ней после обморока на Кампо. Проснувшись, она непременно задаст им множество вопросов. Коста сделал глубокий вдох и, так и не дождавшись ответа, вошел в помещение.

Раньше в этой комнате жила его сестра, которая потом уехала работать в Милан. Из окна открывался отличный вид на старую Аппиеву дорогу. На горизонте, напоминавшие по форме барабан, виднелись очертания гробницы Цецилии Метеллы. Коста поставил поднос на тумбочку у кровати, громко кашлянул и стал ждать пробуждения американки. С изумлением наблюдал он за тем, как она постепенно выходит из невинности и беззаботности сна и превращается в бдительного и исполненного чувства долга агента ФБР.

Эмили осмотрелась и нахмурилась.

— Где я, черт возьми? — спросила она и тотчас схватила стакан с апельсиновым соком.

— В моем доме. Девочка тоже здесь. Она внизу с Перони. Помнишь нашего патолога?

— Помню.

— Мы вызвали ее, после того как ты потеряла сознание. У тебя могло быть сотрясение мозга. Ты ведь ударилась головой, когда упала. Ты… бормотала что-то непонятное.

— Вы вызвали патолога? Спасибо.

— Раньше она работала врачом, — пояснил он.

Эмили дотронулась до головы.

— Могли бы отвезти меня домой.

— Мы ведь не знаем, где ты живешь. А твой друг Липман не захотел нам помочь, когда мы связались с ним. Его больше интересует преступник.

— Меня тоже, — проворчала она.

— Извини. Мы просто не знали, как поступить. Имело смысл отвезти Лейлу в безопасное место.

Она тихо выругалась.

— Боже, теперь я буду у него на хорошем счету. — Эмили взглянула на Косту. Он видел, что она пытается воскресить в памяти какие-то эпизоды вчерашнего вечера, о которых пока не собирается никому говорить. — Мне нужно попасть в офис. Отвезешь меня?

— Конечно. В ванную можно попасть через вон ту дверь. Когда будешь готова, спускайся вниз. Перони готовит завтрак. Может, он тебя заинтересует. К тому же…

Его так и подмывало засмеяться. Эмили осматривала себя. Одетая, как и вчера, завернутая в старое одеяло, она пыталась собраться с мыслями.

— У меня такое ощущение, что я опять студентка, — пожаловалась она. — Что ты хотел сказать?

— Можешь забыть, у кого ты там на плохом счету.

Моника Сойер неподвижно лежит на полу. Руки сжимают покрывало, которое он набросил на нее прошлой ночью. Веревка плотно врезается в плоть, каштановые волосы падают налицо. Она похожа на растерзанную куклу. Одета в безвкусную ночную сорочку, рот широко открыт, пустые глаза смотрят в потолок. Фиолетовые отпечатки большого пальца на ее шее стали синевато-багровыми. На нижней губе запеклась кровь.

Это не сон. Он действительно предвидел такую картину. Каспар взглянул на нее и испытал нечто вроде раскаяния. Происходящее сейчас не входило в его планы. Очень плохо. Он потерял контроль над собой. Принес сумку и автоматически, почти бездумно, повернул женщину на живот. Провел скальпелем по ночной рубашке, потом по ярко-красному лифчику. Осмотрел спину. Неплохо для сорокалетней. Почти идеальная гладкая кожа.

Интересно, чем бы он занялся, ведя обычный образ жизни? Если бы в течение последних тринадцати лет день за днем не думал лишь о том, как выжить.

— Ты стал бы толстым, как свинья, Каспар, — раздался голос у него в голове. Они становятся все громче после последнего несчастного случая. Теперь к нему обращался тот парень из Алабамы, чье имя стерлось у него в памяти.

— Ты носил бы полосатые костюмы, работал в банке, трахал свою женушку раз в неделю, дабы доставить ей радость, — говорит истинный американец из Новой Англии. Военный. Он видел немало таких офицеров. В кино и в жизни. А может, это голос самого Стили Дэна Дикона. Точно. Именно он говорил с таким подвыванием. Восстал из мертвых, увидев вчера свою дочку, которую Каспар отпустил живой и невредимой…

— Я буду самим собой, — прошептал отдаленно знакомый ему голос без всякого акцента, ибо принадлежал ему самому. Если только он еще умел говорить своим собственным голосом. — Я буду самим собой, Моника, — повторил он, проводя пальцем по ее застывшей щеке. — Знаешь что? Я тебе не понравлюсь. Я ведь совсем не похож на Питера О’Мэлли или Харви. Ни на кого из известных тебе мужчин. Да я просто кусок сухого дерьма, носимого ветром. Часть стихии, как дождь или снег. Ищу подходящее место для приземления. — Он оттянул кожу на задней части ее головы и повернул лицом к себе. — Слышишь, сука?

Опять взял слово тот мужик из Алабамы. Возможно, сегодня он будет много выступать. Порядочный был негодяй. Мог бы и пригодиться. Черный, как ад, мускулы — словно из стали, говорил исключительно матом.

Монро. Вот как его звали. Он первым поймал пулю. Их здорово прижали, но они все же надеялись скрыться в укромном местечке. Раскаленный металл попал ему прямо в голову, оторвал нижнюю челюсть. Он еще бежал с оставшейся половиной лица, пока его не настигла вторая пуля. Парень не отличался большим умом. Думал, что бессмертен и все преодолеет. Может даже схватить рукой пущенный в него накалившийся докрасна кусок металла и швырнуть его на землю.

Иногда Каспару хотелось плакать от вдруг нахлынувших воспоминаний, обнять голову руками и реветь, как ребенок. Однако в последнее время удавалось гнать их прочь. Он уже достаточно наревелся в жизни. Его укрепляли мысли о магическом рисунке, хранящемся в маленькой черной сумке. Задача должна быть полностью выполнена.

— Видишь ли, Моника, — заговорил он своим обычным, настоящим голосом. — Они не читали Шелли, дорогая. Невероятно, не правда ли?

Я — Озимандия, я мощный царь царей.

Отличный англичанин — шикарный, если угодно.

Взгляните на мои великие деяния, владыки всех времен, всех стран и всех морей!

Каспар положил скальпель на спину женщины, устроился поудобнее на ее полных ягодицах и представил в своем воображении священное сечение с его магическим подмножеством, очертание которого навечно запечатлено в его подсознании. Теперь он может вырезать его где угодно и без образца.

Форма придает смысл вещам. Она вещает об истине и святости, которые обитают где-то во Вселенной. Легко и быстро Каспар провел первую линию.

— Взгляните на мои великие деяния! — прошептал он. Однако голос оставался прежним. Ему никак не удавалось найти правильный тон.

На этот раз у него что-то не получается. Слезы выступили в глазах. Каспар просто не может продолжать. Женщина не подходит ему. Моника вроде крошки Эмили Дикон, только ей меньше повезло. Она попала в его руки совершенно случайно.

Тихонько повизгивая, как бывало, когда за ним приходили охранники с электрическими дубинками и плетками и тащили в камеру пыток, Каспар покачивался из стороны в сторону, отчаянно полосуя скальпелем восковую плоть. Взад и вперед, взад и вперед. Оставляя следы, похожие на когти огромной бешеной птицы.

Как долго длилось неистовство, Каспар и сам не знал. Его больше интересовали голоса, живущие в нем: Дэн Дикон, Монро, большой черный сержант с половиной челюсти, даже кто-то из убитых женщин. Пусть говорит любой из них, лишь бы не звучал его старый голос.

Однако голоса больше не раздавались у него в голове, и Каспар прекрасно понимал, почему они смолкли. Он оскорбил их. Они только шептали ему в ухо. Самый громкий шепот исходил от Дикона. Да, он дурак. Список не полон. Нужно добавить к рисунку еще один, последний, кусок кожи, самый важный, принадлежащий какому-то загадочному человеку. Его еще предстоит найти. А чем он занимается вместо этого? Позволил похотливой калифорнийской шлюхе, которая залезла в его личные вещи, отвлечь себя от важного дела.

«Ты думал о спаривании, а надо было, забыв все на свете, резать и резать».

— Сука! — прошептал он, и скальпель вновь заиграл в его руке.

Женщина явно мешала ему. Каспар мог сколько угодно жить здесь. Однако она скоро начнет вонять, а он терпеть не мог вони, которая вызывала у него множество неприятных воспоминаний.

«Да вытащи ты ее на террасу, парень! Там же настоящий холодильник. Никакого запаха не будет».

Умный чувак из Алабамы. Над ним постоянно висят вертолеты, на крышах устанавливаются камеры слежения, в стены вживляются микрофоны, за ним днем и ночью ведется слежка. Они даже слушают то, что он говорит во сне, ибо знают — его работа подходит к концу.

«Поцелуйте вы меня взад, придурки!»

«Будь ты проще, глупец». Черный парень не уставал повторять эту фразу. В ней что-то есть.

В квартире абсолютно уникальная кухня. В ней можно снимать кулинарное телешоу. Большие ножи, маленькие ножи, пилочки для мяса, ножи мясника. Моника Сойер привезла с собой два вместительных дорогих чемодана. Они стоят в гостиной, и на них еще наклеены стикеры фирмы «Дельта». Было бы преступно не воспользоваться ими.

Виа дель Бабуино ведет от Испанской лестницы к пьяцца дель Пополо. Узкая средневековая улочка, постоянно находящаяся в тени больших зданий, возвышающихся по обе ее стороны. На витринах магазинов все еще опущены жалюзи, и только продавец в газетном киоске раскладывает свой бумажный товар. Яркое солнечное утро. Мимо проезжают три машины.

«Фиаты» дребезжат по скользким булыжникам мостовой, пугая группу одетых в черное монашек. Те, словно встревоженные вороны, спешат по заснеженной улице к знакомым очертаниям Испанской лестницы, извилисто спускающейся вниз от Тринита-деи-Монти. Лео Фальконе сидит на заднем сиденье первого автомобиля. Рядом с ним — Джоэл Липман. Полицейский надеется, что звук сирен отвлечет его от дурных предчувствий. Ему все еще не дает покоя открытие, сделанное Терезой Лупо прошлой ночью. Тем более что он решил пока ничего не говорить Филиппо Виале. «Тут со своими не разберешься, а над душой еще стоят агенты ФБР», — невесело размышлял он. Фальконе попробовал обсудить это дело с Моретти с утра пораньше, однако в кабинете мрачноватого на вид комиссара уже находились Липман и Виале. Эти пугала делали вид, будто держат ситуацию под контролем. Встреча не имела никакого смысла. Спас положение звонок Косты. Он дал им адрес, по которому, возможно, скрывается подозреваемый. Нет, у них не осталось никаких иллюзий. Смешно думать, будто маньяк задержится в квартире при данных обстоятельствах.

Липман, одетый в черное зимнее пальто, поежился, когда машина подъехала к дому, указанному Костой. Агент покачал бритой наголо головой, неодобрительно посмотрел на Фальконе и рассмеялся.

— Что-то не так? — поинтересовался Фальконе.

— Вы меня просто убиваете, ребята, своей легкомысленностью. А если он ни о чем не догадывается и все еще находится там, наверху? Собираетесь постучать в дверь и вызвать его на разговор?

— Может быть.

Фальконе хорошо знал этот район. Дома здесь почти одинаковые, с террасами и шикарными апартаментами, несмотря на непрерывный грохот машин. Выход только один — через парадную дверь. В такое время суток нетрудно попасть в любой дом.

Автомобиль остановился. Фальконе вышел, направился к домофону, нажал одновременно несколько кнопок и стал ждать, когда раздастся электронное жужжание. Дверь открылась, и он удержал ее, давая пройти команде из шести человек.

Липман не верил своим глазам.

— Так мы впускаем уборщиков мусора, — объяснил Фальконе, кивая в сторону черных пластиковых пакетов, стоящих за дверью.

— О Боже… — простонал Липман. Вынул черный пистолет, проверил его, а потом, чувствуя лютый взгляд Фальконе, положил ствол назад в кожаную плечевую кобуру.

— Оружие пускать в ход только по моей команде, — велел Фальконе.

Один из детективов расспрашивал женщину, вышедшую из квартиры на первом этаже. Потом кивнул головой в сторону лестницы.

— Третий этаж, номер девять, — сказал он. — Квартиру снимает иностранец. Живет здесь около двух недель. Она его не видела до прошлой ночи. У нее есть ключ.

Фальконе послал наверх несколько человек. Липман остался с ним внизу. Американец явно скучал. Фальконе на всякий случай взглянул на свой пистолет и тотчас спрятал его.

— Когда-нибудь пользовались оружием? — спросил Липман.

— Много раз, — ответил Фальконе. — Только никогда не стрелял.

Липман опять рассмеялся.

— Европейский образ мышления, не так ли? — спросил он.

— Не понимаю.

— Представление о том, что всегда можно найти некий компромисс. Для этого просто надо быть немного цивилизованным. Вы считаете, что можно дойти до середины дороги, а потом все будет отлично. Никакое дерьмо к вам не прилипнет.

— Полагаю, иногда… — Фальконе пытался определиться. — Возможно, не стоит делать поспешные заключения. Не думаю, что это какой-то особенный европейский образ мышления. Просто так мы работаем.

Лицо Липмана исказила гримаса.

— Вы туго соображаете. Вот что разделяет нас. Видите ли, мы не ждем каких-то дурацких доказательств того, что уже знаем. Этот мужик сумасшедший, верно? Так надо и обращаться с ним как с опасным психом, иначе нам будет плохо.

— Возможно, — согласился Фальконе, размышляя о том, сколько людей Липмана находится в Риме и чем они сейчас занимаются. — Я считаю, вы могли бы пригласить сюда агента Дикон. Или кого-то еще.

— Зачем? У нас тут и так хватает искусствоведов.

— Но именно она навела нас на преступника. Разумеется, вместе с моими сотрудниками.

Перони прибыл в час ночи с коротким докладом о событиях на Кампо. По настоянию Моретти информацию передали Липману. Потом Фальконе позвонил Виале, частично потому, что хотел разбудить того среди ночи. Тот выслушал его, что-то проворчал и повесил трубку.

— Так оно и есть, — кисло проговорил Липман. — Она, кстати, этого мужика видела. И что же произошло? Он спокойно уходит от нее, а она теряет сознание. Позор, да и только. Девчонка просто не умеет действовать энергично.

Фальконе не собирался спорить с агентом. Эмили Дикон абсолютно не подходила для работы, которую поручил ей Липман. Однако он не собирался высказываться по этому поводу.

— В таком случае почему вы привезли ее сюда?

Липмана возмутил вопрос. На его месте Фальконе чувствовал бы то же самое. Решения по проведению операции принимает старший офицер.

— В то время мысль о ее назначении показалась мне интересной, — заговорил американец после продолжительного молчания. — Она говорит по-итальянски не хуже вас. Хорошо знает Рим. И, как я уже дал вам понять вчера, у нее есть стимул загнать преступника в угол. Достаточно? А теперь, может, взглянем, что происходит там наверху?

Фальконе поднялся по каменным ступеням и вошел в комнату, где его команда, не спеша и весьма профессионально, производила рутинный осмотр. Квартира представляла собой типичное помещение, сдаваемое в аренду на короткий срок: большая студия со старым диваном, крохотный столик, потертые стулья, маленький дешевый цветной телевизор. В углу стоит незастеленная неудобная односпальная кровать. Простыни валяются на полу. На первый взгляд нет никаких предметов, которые можно проверить на ДНК: ни зубных щеток, ни использованных салфеток. В гостиной тоже пусто.

— Мужик вернулся и все тут убрал, — заявил Липман. — Умно поступил в данных обстоятельствах. Он, наверное, побывал здесь и смылся еще до того, как вы разобрались с медиками.

Но разговор с медэкспертами был очень важен, подумал Фальконе. Надо ведь расставлять приоритеты.

— Откуда девочка знала, что он живет здесь? — с удивлением спросил Липман. — Она его когда-нибудь одурачивала?

— Нет. — У них уже имелись сведения о девушке. С ней несколько месяцев и безуспешно работал кто-то из благотворительной организации. У нее психологическая неизлечимая проблема. Род клептомании. Ей хочется воровать даже тогда, когда она знает, что ее могут поймать. — Лейла следит за интересными, с ее точки зрения, людьми. А потом крадет у них что-нибудь. Он вышел из этого дома, и она шла за ним до Пантеона. Ей запомнились зеленая дверь и магазин «Гуччи».

Информация явно заинтересовала Липмана.

— Девочка видела, как он встретился с женщиной?

— Нет. Она на время потеряла его. Когда она вошла в Пантеон, пара уже находилась там. Что интересно само по себе. Возможно, они раньше знали друг друга.

— Забавно, — заявил Липман. — Я хотел бы лично услышать рассказ этой уличной.

— Я могу предоставить вам расшифровку стенограммы беседы, но допрос ребенка противозаконен.

Агент ФБР вздохнул, однако спорить не пожелал.

— Что ж, закон есть закон. Не стану препятствовать, Фальконе. Только не становитесь у меня на пути, когда дело дойдет до серьезных событий. Такого я не потерплю.

— Охотно вам верю, — вздохнул Фальконе. — Чего вы от меня хотите, агент Липман?

— Подходящих действий.

— Действий? — Фальконе покачал головой. Преступник делает очень осторожные и продуманные ходы. Он не попадет им в сети во время случайной операции по прочесыванию улиц. Исчезнет, как только услышит, что кто-то приближается к нему. — По данному делу у нас задействованы пятьдесят офицеров.

Липман взял свитер, найденный одним из детективов в шкафу. Единственная вещь, которую не захватил с собой подозреваемый. Возможно, она ему не принадлежала. Казалось, Липману все равно. Фальконе не забывал, с кем он имеет дело. Американец не полицейский. Он служит Бюро, жесткому бюрократическому аппарату, функционирующему строго по правилам. Под действиями агент понимает кузнечный молот выявлений, проводимых огромным числом сотрудников, и непрестанные расследования, приносящие в итоге результаты. Такой подход к делу вполне уместен. На взгляд Фальконе, в нем есть какой-то смысл. Хотя и не всегда. Надо вести себя более гибко. Рассматривать проблему со всех сторон. Нельзя просто осуществлять ряд процедур, каковые предписываются постановлениями свыше.

Сотовый телефон Липмана издал затейливую трель. Он отошел в угол, чтобы никто не мог услышать его. Фальконе повернулся к Чиконе, одному из своих сотрудников, и спросил:

— Кому принадлежит квартира? У кого он ее снял?

Как и полагал Фальконе, владелицей оказалась женщина, давшая им ключи.

Липман закончил разговор по телефону и объявил:

— Я ухожу. Держите меня в курсе, Фальконе.

— Постараюсь, — отвечал инспектор с улыбкой. — Разрешите проводить вас?

Они спустились вниз по лестнице. Фальконе открыл дверь. На улице шел сильный снег. Липман пристально посмотрел на инспектора:

— Они вас ценят, вы знаете. Этот парень из службы безопасности сообщил мне. Боже, он такой загадочный.

— Не знаю. Я работаю в полиции, но тем не менее весьма польщен.

— А может, мне просто вешают на уши итальянскую лапшу. «Мы дали вам нашего лучшего специалиста». Ну-ну.

Фальконе уже придумал, как ему нужно вести себя с американцем. Вежливо. Осторожно. Держаться на расстоянии. Хотя такое отношение менее всего устраивает агента.

— Я буду сообщать вам о ходе расследования.

Он подошел к полуоткрытой двери первой квартиры. Старомодная женщина средних лет, одетая в белую блузку и черную юбку, смотрела на него, не снимая дверной цепочки. Она явно была чем-то обеспокоена.

— Синьора?

Фальконе подождал, пока она скинет цепочку, и вошел в помещение. Гостиная просто заставлена дорогой старинной мебелью. Разительный контраст с тем сараем наверху.

— Что он натворил? — спросила она.

— Может, и ничего. Вы знали его лично?

— Мужчина пришел по объявлению. Заплатил за месяц вперед, и больше я его не видела. Обычно он уходил из дома по ночам. Не спрашивайте меня почему.

— А чем он занимался?

Женщина дрожащей рукой зажгла сигарету.

— Откуда мне знать? Он же турист.

Фальконе задумчиво кивнул.

— Сколько сейчас стоит такая квартира?

— Четыре тысячи в месяц, — ответила женщина.

— Так дорого?

Она не хотела распространяться на эту тему. Тут что-то не так.

— По закону все владельцы недвижимости должны проверять паспорта иностранцев, — сказал он. — Вы это, конечно, сделали?

Она подошла к небольшому полированному бюро и вынула из него лист бумаги.

— Я знаю правила.

Фальконе посмотрел и увидел фотокопию, удостоверяющую личность гражданина Европейского сообщества.

— Спасибо, — поблагодарил он хозяйку. — А квитанция у вас есть? Согласно закону вы должны выдать ему справку и держать у себя ее копию для предъявления сборщикам налогов.

Женщина опустила взгляд и стала внимательно рассматривать ковер. Фальконе понял: именно эту информацию она хотела утаить.

— Квитанции у вас нет, не так ли? Полагаю, он заплатил наличными.

— Глупая бюрократическая процедура, — прошипела она. — Я вдова. Мне больше делать нечего, как хранить какие-то квитанции?

— Так надо по закону, — сурово заметил инспектор. — Без квитанции никто не узнает, что вы задекларировали этот доход. Кто знает, может, вы сразу спрятали все деньги в чулок и положили под матрас?

Вместе с другими неправедными доходами, подумал он. Она, возможно, уже несколько лет не заявляла о своих прибылях в налоговую службу.

— У меня есть предложение, — обратился к женщине Фальконе.

Она с надеждой посмотрела ему в глаза. Он аккуратно сложил фотокопию и опустил ее в карман куртки.

— Никому не говорите о нашем разговоре, а я не сообщу о вас в налоговую. Договорились?

Ни тени благодарности на лице женщины.

— Неудивительно, что люди ненавидят полицейских.

Фальконе почувствовал надвигающийся приступ гнева. Будто красный мерцающий свет вдруг загорелся где-то в затылке.

— В конце концов, мы служим вам. Это нелегко, поверьте. Взять хотя бы женщину вроде вас. Представительницу среднего класса. Считающую себя честной и порядочной. Если с вами что-то случится на улице, вы ведь сразу побежите звонить в полицию и начнете кричать на нас. Однако в частной жизни вы в каком-то смысле тоже преступница. Только не считаете себя таковой. Так для чего нужна полиция? Чтобы арестовывать ваших обидчиков?

Женщина ничего не ответила. Она понимала, что зашла слишком далеко. Фальконе мог и передумать.

И тут что-то произошло: на улице раздался вой сирены, послышался шум голосов, в отдалении хлопнул взрыв. Холодок пробежал по спине Фальконе.

Не вполне отдавая отчет своим действиям, инспектор выскочил из дома и побежал по направлению к Испанской лестнице, где на фоне белой от снега улицы поднимался черный дымок.

Эмили Дикон приняла душ, надела свою обычную одежду, спустилась вниз по лестнице в гостиную фермерского дома и чуть не ослепла от яркого солнечного света, струящегося через окна.

Коста ждал ее внизу. Свежий и бодрый. Эмили позавидовала ему. У нее раскалывалась голова. Ей представлялось, что она не имеет права находиться в этом замечательном уединенном домике, ничего не зная о последствиях ее вчерашней встречи с человеком по имени Каспар.

— Где я нахожусь, черт возьми, Ник? Мне нужно быть в Риме.

— Липман знает, что ты здесь. Он тебя не ищет. Дом принадлежит мне. В такую погоду потребуется минут двадцать, от силы тридцать, чтобы добраться отсюда до виа Венето. Ворота Сан-Себастьяно в километре от нас.

— Отлично. У меня есть время позавтракать. А ты, если не возражаешь, можешь рассказать мне, что вообще происходит.

Ник провел ее через просторную гостиную в залитую светом кухню. Джанни Перони и девочка суетились возле большой газовой плиты, радостно бросая пищу на гигантскую сковороду.

Перони искоса посмотрел на Эмили:

— Скоро будем есть. Мы с моей новой подругой Лейлой готовим курдское блюдо. Оно не слишком отличается от тосканской еды, просто более старомодное.

— Оно хорошее, — протестовала девочка. — Очень хорошее!

Эмили подошла так близко к плите, насколько можно было, чтобы не попасть под брызги от жира на сковороде, и стала рассматривать состав жарящейся пищи: яйца, плавающие в оливковом масле, кусочки золотистого поджаристого хлеба среди целых головок чеснока, нарезанный лук и подгоревшие перцы.

— Тостов у вас, конечно, нет, — обратилась она к ним. — А как насчет йогурта?

Прибыла Тереза с чашкой кофе, которую сразу же протянула Эмили.

— Надеюсь, ты уже поняла, что попала в холостяцкое жилище? Хлеб здесь давно зачерствел, а йогурт… О Бог ты мой. Хочу предупредить тебя, Ник. Некоторые продукты в твоем холодильнике до такой степени просрочены, что даже не сойдут за вегетарианские.

— У меня было много дел, — протестовал Коста.

— Ну разумеется, — сказала Тереза покровительственным тоном. — Сколько нам еще ждать, Джанни?

— Приходите в пять часов.

— Договорились, — кивнул Коста и повел женщин в гостиную.

Эмили Дикон села и сразу же перешла к делу:

— Ладно. Что произошло с девочкой? О чем она рассказала вам?

— Не беспокойся, — ответил Коста. — Мы обо всем уже сообщили Липману. Она дала нам адрес дома, где впервые увидела маньяка. Возможно, он обитал там. Только шансы на то, что он окажется на месте…

— И все? Больше вам ничего не известно?

Итальянцы обменялись взглядами.

— Эмили, — заговорила Тереза, — у ребенка большие проблемы. Девочка запуталась в жизни. Благотворительные организации отказались от нее. Она такая неуправляемая. Простите, но у нее плохо с головой. У вас не получится разговора с ней. Попробуйте, если хотите.

— Может, и попробую. Сейчас она вроде похожа на нормальную.

— Лейла встретилась с нужным человеком, — вступил в разговор Коста. — Заслуга Перони. Он мастак на такие дела. Дайте ему умирающего от голода ребенка, какие-то продукты, пару сковородок — и вы увидите, что будет. Не спрашивайте, как ему это удается. Вряд ли я когда-нибудь пойму секрет его техники. Полагаю, Джанни знал, что девочка голодна. Нет, дело гораздо сложнее.

Тереза Лупо обернулась, посмотрела в сторону кухни и вздохнула. В тот момент Эмили Дикон поняла: между ней и напарником Косты есть какая-то связь.

— Он вел себя так, словно приходится ей отцом, — вздохнула Тереза. — Мы занимались полицейской работой. Засыпали Лейлу вопросами. Нажимали на нее. Джанни Перони слушал и помалкивал. Ник прав — у него особый дар.

Эмили задумалась и вдруг поняла, что знает, в чем тут дело. В страшноватом на вид здоровяке чувствовалась какая-то необычная теплота. Тем не менее…

— Нам надо знать, что происходило в Пантеоне, — настаивала она. — Девочка все видела.

— Об этом Лейла пока не рассказывает даже Джанни, — отвечал Коста. — Молчит, как воды в рот набрала. Надо немного подождать. Преступник сейчас, возможно, пустился в бега. Может быть, сам живет на улице. Он знает, что мы его ищем, и не станет в спешке покидать Рим. К тому же поезда и автобусы пока не ходят. Самолеты не летают. С транспортом большие проблемы.

Эмили вспомнила, как убийца смотрел на нее вчера вечером.

— Он не собирается уезжать из Рима. У него тут неоконченное дело.

— Тогда необходимо выяснить причину его задержки, — настаивал Коста.

— Нет, это какое-то безумие. Почему я торчу здесь? Какого черта вы держите свидетельницу, единственного человека, который видел убийство, в частном доме?

— Почему бы и нет? — спросил Коста. — Куда ей деваться? Девочка бездомная. Родителей тоже нет, по крайней мере в этой стране. Благотворительные организации от нее отказываются, потому что она ворует прямо у них на глазах.

— А мне наплевать! — воскликнула Эмили. — Все идет не так, как надо. Нельзя расследовать уголовное дело таким вот образом.

Патолог устремила взгляд в потолок и промолчала.

— Так что же мы, по твоему мнению, должны делать? — спросил Коста.

— Поговорить с девочкой. Сейчас же. И доставьте сюда Липмана.

— Агент Липман ей понравится, — спокойно проговорила Тереза. — Лейла обожает таких мужчин. Держу пари, она начнет говорить без остановки. — Она посмотрела Эмили прямо в глаза, вызывая ее на спор. — Так, что ли?

— Хорошо, — согласилась Эмили. — Может, этого не стоит делать.

— Так что же нам делать? — повторил свой вопрос Коста.

Из-за кухонной двери высунулось лицо девочки. Лейла слышала крик, могла почувствовать царящее в комнате напряжение. Возможно, она обладает сверхчувствительностью.

Эмили Дикон заставила себя улыбнуться.

— Давайте поедим, — едва слышно произнесла она и громко добавила: — Лейла, ты приготовила нам завтрак. Молодец.

— Стол накрыт! — Девочка жестом пригласила их пройти на кухню.

Они вошли и уселись вокруг старого деревянного стола. Перони и Лейла раздали тарелки с едой: картофель, лук и перец, на каждой порции возвышаются по два жареных яйца, и все это великолепие плавает в оливковом масле, а сбоку лежат кусочки хлеба. Эмили Дикон взглянула на свою тарелку и задумалась, ела ли она когда-либов жизни нечто подобное на завтрак, обед или ужин.

— Отличная деревенская еда, — заметил Перони, тыча пальцем в тарелку. — В хорошем доме… — он бросил умоляющий взгляд на напарника, — конечно, нашлась бы ветчина или колбаса.

— Еда и так очень вкусная, — вздохнула Эмили, наблюдая за тем, как Тереза Лупо достает из шкафчика бутылку кетчупа, смотрит на дату изготовления и срок хранения, пожимает плечами и ставит емкость на стол. Девочка тотчас хватает ее, обильно поливает кетчупом свою еду и начинает жадно поглощать ее, будто умирает с голода. Может быть, так оно и есть, думает Эмили.

Потом Лейла смотрит на них, удивляясь тому, что они не прикасаются к пище.

— Ешьте! — приказывает она им. — Ешьте!

Эмили Дикон попробовала край твердого, хрустящего, слегка пригоревшего яйца, по-своему весьма вкусного, и вдруг ни с того ни с сего разразилась хохотом. Смеялась каким-то неосознанным, полуистерическим смехом, вызванным частично, как ей казалось, изумлением от пребывания в такой странной компании. Ее тронула простота и обыденность происходящего.

А где-то там, в городских джунглях, блуждал мужчина, вырезающий магический рисунок на спинах мертвецов. Он поджидал очередную жертву в холодном, покрытом снегом городе. Его звали Каспар. Только теперь Эмили вдруг вспомнила имя. К ней возвращались воспоминания далекого прошлого. Это случилось около двенадцати лет назад. Эмили, в то время еще ребенок, находилась в кабинете их старой квартиры на холме Авентино, упражнялась на пианино. И вдруг прервала игру, услышав фразу, произнесенную отцом, который в кои-то веки обсуждал с матерью свои дела.

Билл Каспар. Какой парень!

— Какой парень… — прошептала она.

Перони уставился на нее:

— Кто, я?

Эмили усмехнулась, глядя на импровизированное угощение на столе и Лейлу, которая уже почти очистила свою тарелку и смотрела на Перони, размышляя, подобно Оливеру Твисту, стоит ли ей попросить добавки.

— Ну конечно, Джанни, — согласилась Эмили. — Именно ты.

Обыкновенный автомобиль. Какой-то сумасшедший разъезжал на стареньком и, возможно, угнанном «рено», развлекаясь в свое удовольствие и ни на кого не обращая внимания. Фальконе с нетерпением выслушал рассказ о происшествии двух полицейских, находившихся на дежурстве. Идиот въехал вверх по ступеням Испанской лестницы возле церкви и на виду двух пучеглазых уличных торговцев спустил машину вниз. Она закувыркалась по холму и приземлилась у фонтана на пьяцца ди Спанья, где взорвался топливный бак, издав приглушенный рев, который Фальконе слышал, находясь еще в дороге. Теперь команда пожарных с недоуменным видом поливала чертову колымагу на глазах кучки праздных зевак.

Странная и тревожная сцена происходила в той части города, где у Фальконе никогда не ладились дела. Здесь стоял «Макдоналдс», и толпились туристы в тени дома, в котором умер английский поэт Ките. Инспектору тут постоянно отчаянно не везло.

Фальконе прошел вниз по виа дель Бабуино и велел полицейским возвращаться в квестуру. Потом позвонил в службу безопасности, чтобы проверить паспортные данные. После того как ему быстро сообщили нужные сведения, поехал к дому Косты, размышляя по дороге об утренней встрече с Джоэлом Липманом, Бруно Моретти и Филиппо Виале. Они сидели там и молчали, будто играли в какую-то игру.

Улицы очень опасны: и лед, и слякоть. Даже при небольшом движении на дорогах нужно быть предельно внимательным. Римлянам редко приходится водить машины по снегу. Все обычные правила уличного движения теперь позабыты. Автомобили как сумасшедшие несутся, заезжая то на левую, то на правую полосы. Водители страшно ругаются между собой. Город стремительно выходит из-под контроля властей и впадает в анархию. Инспектор думал о стареньком «рено», катящемся вниз по ступеням Испанской лестницы и полыхающем ярким пламенем у ее основания. Удивительно, что никто не пострадал. Риму, как и любому большому городу, присущ вандализм, однако в нем есть свои нетронутые, почти священные, места. Люди уважают такие достопримечательности. Нарушать здесь порядок — то же самое, что расписывать граффити стены собора Святого Петра.

Так было до самого последнего времени.

Фальконе свернул на узкую виа Аппиа-Антика и не удержался от смеха. Городские улицы превратились в сплошную грязь. У властей просто не нашлось нужной техники, чтобы справиться с непрекращающимся снегопадом. А вот здесь, у самой границы муниципалитета, Аппиева дорога вдруг становится абсолютно чистой и безопасной. Видны даже булыжные камни, многим из которых может быть более двух тысяч лет.

— Фермеры, — проговорил себе под нос Фальконе. Они самовольно и не требуя никакой платы занялись расчисткой дороги на тракторах. Здесь кончается город, и начинается совсем другая Италия. В свободное время надо подумать, почему Ник Коста обитает в этих краях.

Однако подъехать к дому Косты оказалось непросто: лежал такой глубокий снег, что Фальконе пришлось помучиться. Слава Богу, машина не застряла. Он быстренько позвонил в квестуру и ступил на крыльцо, топая ногами, принюхиваясь и пытаясь определить, устраивает ли его свежий и здоровый воздух сельской местности.

Коста открыл дверь и окинул инспектора взглядом с головы до ног.

— Проблемы?

— Есть такое дело, — ответил Фальконе. — Она все еще здесь?

— Девочка? Ну конечно.

— Нет, я имею в виду Эмили Дикон.

Коста кивнул:

— Разумеется. Я как раз собираюсь отвезти ее в посольство.

— Она вам что-нибудь рассказывала?

Вид Косты выражал недоумение.

— О чем? Разве мы должны допрашивать ее?

— Возможно, нам следует этим заняться. — Фальконе все еще стоял в дверях, не желая продолжать разговор внутри дома. — Прежде всего неплохо бы расспросить ее о Липмане. Что он затевает, черт возьми?

Коста чувствовал себя неловко и переминался с ноги на ногу.

— Честно говоря, я не уверен, что Эмили может нам что-то рассказать. Она находится в таком же неведении, как и все мы.

— Все может быть, — пробормотал Фальконе, потом в последний раз топнул своими пижонскими городскими туфлями о крыльцо и вошел в дом. Бросил пальто на стул и последовал за Костой на кухню.

Перони убирал со стола тарелки с остатками еды.

— Привет, Лео. Не хочешь перекусить?

— Думаю, воздержусь, — ответил Фальконе, осматривая людей, сидящих за столом: Эмили Дикон, Терезу Лупо, Лейлу. — Я не помешал?

Перони пожал плечами:

— Мы завтракали. Знаешь, здесь, на деревенских просторах, люди не склонны есть в одиночестве.

— Не читай мне лекций, — фыркнул инспектор. — Кофе у вас есть?

Тереза протянула ему баночку с растворимым кофе.

— Ты попал в холостяцкий дом, Лео, — обратилась она к нему. — Тут тебе не кафе. Делай себе кофе, если хочешь.

Фальконе посмотрел на девочку и протянул ей руку:

— Полагаю, ты Лейла. Меня зовут Лео Фальконе. Имею сомнительную честь, — эти слова больше предназначались для его подчиненных, — быть их начальником.

Девочка смущенно пожала его руку. Она сразу насторожилась.

— Сколько тебе лет?

— Ше-шестнадцать, — заикаясь, произнесла она.

— Уверен, что у тебя уже спрашивали, но я все равно спрошу на всякий случай. Есть в Риме какой-то человек, которого ты хотела бы увидеть? Мать, отец. Ты знаешь, где они находятся?

— Мой отец умер. Мать где-то в Ираке.

Она говорила ровным, безразличным голосом, как будто все происходящее не очень трогало ее. У девочки действительно никого нет, подумал Фальконе.

Он вынул из бумажника купюру в десять евро.

— Хорошо. Ты знаешь, чем я любил заниматься в такую вот погоду, когда мне было тринадцать лет?

Тереза Лупо открыла рот от изумления.

— Тебе когда-то было тринадцать, Лео? Чертовски трудно в это поверить.

— Когда мне было тринадцать лет, — невозмутимо продолжал инспектор, — я обожал лепить снеговиков.

— Снеговиков? — спросила девочка, широко открыв глаза.

— Так точно. — Он помахал купюрой. — Вот возьми.

Ее рука робко потянулась за деньгами. Фальконе положил купюру под чистую тарелку.

— Ты слепишь лучшего снеговика из всех, каких я видел в своей жизни. — Он улыбнулся Терезе Лупо. — А наш милый доктор поможет тебе.

— В самом деле? — проворчала патолог.

Фальконе наклонился к ребенку и громко, так что все услышали, прошептал ей на ухо:

— Она хорошая. Отвечаю.

Инспектор ждал, пока девушка и женщина покинут комнату. Тереза Лупо бормотала что-то себе под нос. Потом их звенящие на морозе голоса донеслись со двора. И только тогда Фальконе повернулся к Эмили Дикон, вынул из кармана куртки лист бумаги, развернул его и положил перед ней на стол.

— У меня есть сведения, удостоверяющие личность разыскиваемого нами человека, агент Дикон. Ваш друг Липман пока еще ничего не знает. Если хотите, можете передать ему при встрече эту информацию.

Коста и Перони подошли взглянуть на копию паспорта, выданного на имя Роджера Хаусмана. К нему прилагался контактный адрес ближайшего родственника — его жены, живущей в Лондоне. Здесь же имелась фотография безликого человека в очках с черными дужками и толстыми стеклами.

— Этого человека ты видела вчера вечером? — спросил Коста.

Она покачала головой:

— Нет. То есть… вполне возможно. Паспорт, безусловно, фальшивый.

— Да, конечно, — согласился Фальконе. — Я недавно звонил относительно проверки. У них набралось довольно много фальшивых паспортов.

— Простите? — не поняла она.

Фальконе повторил:

— Я говорю, идет проверка липовых документов. У женщины, убитой в Пантеоне, паспорт также оказался поддельным. Полагаю, вы уже знаете об этом. Ведь именно вы контактировали с ее родственниками.

— Что? — искренне изумилась Эмили. А Коста уже ощетинился, готовый встать на ее защиту. — О чем, черт возьми, идет речь?

— Я говорю о Маргарет Кирни, тридцати восьми лет от роду, жительнице Нью-Йорка. Нет такой женщины. И адреса такого нет. Мы проверяли. Знаю, что мы не должны этим заниматься. Нам следует довольствоваться той чепухой, которую подсовываете нам вы с Липманом. Только вот на сей раз мы решили ослушаться. Маргарет Кирни не существует в природе. Так кто же эта женщина, агент Дикон? Чьих родственников вы утешали?

— Я не знаю! — Она пыталась осмыслить услышанное. Фальконе казалось, что Дикон не играет, однако он тотчас напомнил себе, кто сидит перед ним. ФБР годами тренирует своих офицеров. Может быть, умение притворяться является вершиной учебного процесса. — Я этим не занималась. Я полагала, это входит в обязанности обычных людей.

— Обычных людей? Вот обычные люди. — Фальконе достал из кармана еще один лист бумаги и положил его на стол. — Я получил эту информацию сегодня утром из палаццо Чиги. Список из пяти человек. Как я понимаю, все они агенты ФБР. Вы их знаете?

Эмили взглянула на имена и покачала головой:

— Понятия не имею, кто они.

— В самом деле? Вы считаете, они вооружены? Скорее всего. Ищут ли Роджера Хаусмана, или кто он там есть на самом деле? Безусловно. Я всю сознательную жизнь проработал в квестуре, агент Дикон, и мне никогда не приходилось видеть такой бумаги. Здесь сказано, что пятеро ваших молодчиков занимаются здесь черт знает чем. И если я наткнусь на ваших ребят, то должен не смотреть в их сторону, что бы там ни происходило, и притворяться, будто ничего не вижу? — Он хлебнул кофе из чашки и скорчил унылую гримасу. — Так скажите мне наконец, что происходит?

— Я не знаю. Понятия не имела, что кто-то еще занимается данным делом. В чем заключается их работа?

— Вы скажите мне…

— Я не имею ни малейшего представления!

— Вы знаете этого человека… — настаивал Фальконе.

— Нет! — вскричала она. — Поверьте мне. Я в этом не участвую.

Лицо Косты налилось кровью. Перони сохранял осторожность и помалкивал. Оба знали методы работы Фальконе. Уже не раз им приходилось быть свидетелями его тактики. Он наезжает на людей, а потом смотрит, что выйдет. Создавалось впечатление, что Эмили Дикон говорит правду. Однако необходимо быть уверенным в этом.

— Агент Дикон очень помогла нам прошлым вечером, рискуя своей жизнью, — обратился Коста к инспектору. — Без нее мы вообще ничего бы сейчас не знали.

— Спасибо, Ник, — произнесла американка едва слышно. — Просто не верится, что меня допрашивают таким образом. После того как…

Фальконе не дал ей закончить предложение.

— После того как Роджер Хаусман, или кто он там на самом деле, чуть не убил вас. А точнее говоря, не захотел убивать. Почему так произошло?

Сомнение лишь на секунду отразилось на лице Эмили. Но она, безусловно, в чем-то сомневалась.

— Не могу понять. Может, мое убийство не входило в его планы. Лейла исчезла. Возможно, он не убивает людей просто так. Из того, что нам стало известно об этом человеке, становится ясно — он прибегает к убийству лишь в самом крайнем случае. Он очень осторожен и крайне мнителен.

— С последней частью я совершенно согласен, — сказал Фальконе. — И все же… преступник столкнулся с представителем закона, который обязан поймать его.

— Маньяк очень умен и силен. — Она тщательно обдумывала свои слова. — Он знает методы нашей работы. Даже похвалил меня за умение надеть наручники на девочку. Как какой-то инструктор. Можете вы в такое поверить? Вел себя так, будто ему известно, что я хорошо работаю.

— Ты об этом ничего не говорила, Эмили, — тихо промолвил Перони с ноткой недоверия в голосе.

— Я сама только сейчас об этом подумала.

— Ну разумеется, — проговорил Фальконе. — Вы многое пережили. Вам еще предстоит кое-что вспомнить.

— Придется, — вздохнула она.

— Мы тоже сможем об этом услышать? — спросил Перони.

— Договорились, — ответила она ледяным тоном.

Фальконе изобразил на лице подобие улыбки.

— Извините, агент Дикон. Вы много пережили. Я не хотел вас обидеть. Допрос также не входил в мои намерения. Просто сегодня я провел много времени в компании вашего коллеги и хочу сказать, что этот человек просто достал меня.

Она не клюнула на приманку.

— Вы понимаете, в чем заключается моя проблема? — добавил он.

Эмили не сразу ответила. Помолчала, потом взглянула на Косту:

— Ник, мне надо быть в офисе. Я обещала.

— Вы должны понять. У нас общая проблема, — настаивал Фальконе. — Если Липман врет вам и нам, у него должна быть на то причина. Вы не догадываетесь, в чем тут дело?

Эмили уже терялась, к кому обращаться.

— Я не знаю методов вашей работы, инспектор. Но свои проблемы мы решаем строго между собой и не обсуждаем их с людьми из другой организации. Тем более с иностранцами.

— Ах вот кто мы для вас, — вопрошал Фальконе. — Кучка любопытных иностранцев, которые случайно встали на вашем пути.

— Нет. Вы представляете местную полицию и имеете право знать все, что известно нам. Мы обо всем договорились. Постараюсь с уважением относиться к нашей договоренности.

— Ловлю на слове. — Фальконе передал ей копию паспорта. — Можете отдать бумаги ему, если они имеют для него какую-то ценность. Хотя вряд ли он ими заинтересуется. Агент Липман опережает нас на несколько шагов, да и вас тоже, о чем вы, по моему мнению, догадываетесь. Подумайте хорошенько о сути происходящего.

Эмили быстро встала из-за стола, ей не терпелось покинуть дом. Фальконе тоже поднялся и положил руку ей на плечо:

— В такие времена, Эмили, нам лучше работать вместе. Если мы вам понадобимся…

Она уставилась на его руку, и он убрал ее. Эмили Дикон не легкодоступная женщина, как бы неуверенно она себя ни чувствовала в том положении, в которое поставил ее Липман.

— Буду иметь в виду, инспектор. Ник, поехали, что ли?

Перони смотрел, как они покидают комнату.

— Еще кофе, Лео? — обратился он к шефу.

Фальконе с неприязнью посмотрел на чашку.

— У Ника в самом деле нет ничего лучше?

— Тереза ведь сказала, что он живет один, по-холостяцки. Какой же мужчина будет готовить хороший кофе только для себя?

Ответ был написан на лице инспектора.

— Ладно, — буркнул он, наполнил электрический чайник водой и включил его.

Разговор с Эмили Дикон взволновал Фальконе. Удалось выведать у нее почти всю нужную информацию, однако он не мог отделаться от впечатления, что она рассказала не все. Его беспокоило, каким загадочным стало выражение лица Эмили, когда он упомянул о происшествии на Кампо…

— Ты должен в таких ситуациях обо всем сообщать мне, Перони. Наши отношения становятся уж слишком легкомысленными.

— Извини. — Здоровяк грустно улыбнулся. — Просто мы в доме Ника. Для меня он становится чем-то вроде придорожной могилы. Что мне делать с моим напарником?

— Он постоянно задает мне тот же вопрос в отношении тебя.

— Самоуверенный пацан…

Перони посмотрел в окно. Тереза Лупо и девочка продолжали лепить снеговика во дворе. Он уже достигал метра в высоту. Неплохо они потрудились за такое короткое время.

— Ты не зря потратил десять евро, — обратился он к шефу.

Фальконе наблюдал за тем, как они трудятся над холодной белой фигурой, вспоминая свои ощущения, когда ребенком часами в одиночку занимался этим возле дачного домика отца, стоящего в горах у швейцарской границы.

— Точно.

— Почему тебе в голову пришла такая мысль?

— В детстве я любил лепить снеговиков. Что тут странного?

— Нет, все нормально, — пробормотал Перони. — Просто… Ладно, забудем.

Фальконе вынул купюру из-под тарелки и протянул ее здоровяку:

— Отдашь ей. Ты лучше меня умеешь ладить с детьми. А потом поговори с ней вместе со своей подругой. Серьезно.

Перони моргнул.

— Серьезно?

— Моретти торопит меня, ему нужны результаты. Необычная спешка. Не спрашивай, в чем там дело. Мне надо отчитаться, а девчонке есть что рассказать нам. Нам необходимо знать о том, что произошло в Пантеоне.

Перони почувствовал прилив крови к голове.

— Мы знаем, что там произошло!

— Но нам неизвестны детали. Она все видела.

— Ей тринадцать лет — практически ребенок! Ты хочешь, чтобы я криками вытянул из нее всю правду?

— Да! — рявкнул в ответ Фальконе. — Если потребуется. Именно за это тебе платят. Ты не забыл?

Перони молчал. Фальконе знал, что перед ним хороший полицейский, один из лучших.

— Есть кое-что еще, — продолжал Фальконе. — Почему этот урод хочет убить девочку? По той причине, что она все видела? Тут мало смысла. Наши сведения о нем противоречат этому. Убийство лишь задержит его в городе, а ему надо бежать отсюда, и как можно скорее. Не понимаю.

Чайник закипел и выключился. Фальконе посмотрел на часы.

— О кофе придется забыть, — проговорил он. — У меня не остается времени. После того как я уеду, приведи сюда девочку и заставь ее говорить.

Перони не мог воспринимать Лейлу отстраненно. В этом заключалась его проблема, хотя, возможно, здесь же лежал ключ к ее решению.

— Мне совершенно безразлично, как ты вытянешь из нее необходимые сведения, — настаивал на своем Фальконе. — По-доброму или по-плохому. Я просто хочу все знать.

Перони охватывало чувство ярости.

— Хоть раз посмотри на себя со стороны. Ты уже становишься похожим на проклятых америкашек. В этом, что ли, твоя цель?

— Я твой начальник, Перони. Мне плевать, что ты думаешь обо мне.

— В самом деле? Что ж, а я, черт возьми, считал тебя другом. Мы уже двадцать лет знакомы. Мог бы уже стать твоим боссом, если бы обстоятельства сложились несколько иначе.

Фальконе лишь взглянул в глаза своему подчиненному, не в силах высказать наболевшее. Слова давно созрели в его сознании и просились наружу. «Однако судьба повернулась к тебе задом. Твоя некогда размеренная жизнь дала трещину, и все покатилось под откос».

— Отлично, — заключил Перони. — Только разреши столь мелкой сошке, как я, дать тебе один совет. Я знаю ход твоих мыслей. Тебе кажется, что ты можешь рулить по-своему, оставляя Моретти и других вариться в собственном соку. Фальконе способен всех обвести вокруг пальца, не так ли? Только вот что я тебе скажу. На этот раз твоя магия не сработает. Засранец американец держит при себе нанятых писак. У него в услужении немало порядочных господ в дорогих костюмах. Если ты начнешь задираться с ними…

— Мы не на Диком Западе, — огрызнулся Фальконе. — На моей стороне закон. Он значит больше, чем какая-то бумага из палаццо Чиги.

Перони покачал своей большой некрасивой головой:

— Закон? Ты, наверное, отстал от жизни и не замечаешь, какие дела творятся в наше время. Разве ты не заметил, что только такие идиоты, как мы, все еще полагаются на закон? Сейчас, друг, все стараются чего-нибудь хапнуть по-быстрому и отвалить в сторонку. По одежке протягивай ножки. И плевать всем на ближнего. Только начни вякать что-то относительно закона людям, с которыми ты в данное время имеешь дело, и они засмеют тебя. — Он умолк, пытаясь разглядеть, понял ли собеседник суть его слов. — Послушай меня, Лео. Ты сейчас сморозил страшную глупость. Странно слышать такую чушь от неглупого в принципе человека.

Фальконе не мог отвести взгляд от двух фигур за окном: Тереза Лупо наблюдала за девочкой, без остановки лепящей снеговика. Он чувствовал запах гор, слышал голоса умерших родителей. Лео был единственным ребенком в семье, и годы, проведенные в одиночестве, словно призраки, преследуют его всю жизнь.

— Ты так считаешь? — спросил он.

Милый, милый Билли Каспар, ты хорошо обошелся с белой малышкой…

Он видел, как автомобиль съехал вниз по ступеням Испанской лестницы (прямо по той линии, которая ведет мимо Пантеона через реку к Ватикану; горящая и дымящаяся траектория просто идеальна). Он все еще слышал голоса, не понимая, почему они не оставляют его, почему дразнили его всю ночь, с тех пор как он убил эту женщину. Каспару казалось, что они тоже играют какую-то роль в убийствах, хотя вовсе не старался снять с себя всю ответственность за преступления. Нет, что-то явно не так. Последний кусочек составной картинки-загадки должен лечь на свое место. Теперь уже все члены команды Стили Дэна Дикона мертвы. Красный Дракон умер еще до того, как Каспар убил самого Дикона в Китае. Тут нет никаких сомнений. Он в тюрьме разработал всю комбинацию и сложил по кусочкам. Только кое-что надо подчистить. Уладить некоторые счета и вернуть весьма важную собственность — ценные священные воспоминания.

Но голоса…

«Ты слышишь меня, Каспар. Что тогда сказал Дэн?»

Голоса не хотят замолкать. Они звучат где-то совсем рядом, будто демоны из мультфильмов сидят у него на плече и шепчут прямо в ухо.

«Что же он сказал, парень?»

То же самое, вспоминал Каспар. Дважды. С разницей в тринадцать лет. Когда они работали над операцией «Вавилонские сестры» и сидели вместе в тихом уголке. Никто в таком месте не мог их подслушать. И только однажды Дикон выразил некое сомнение.

«Говори же!»

Каспар громко произнес эти слова:

— Ты встречался с человеком, живущим на пьяцца Матеи?

Стоял ноябрь 1990 года. Месяц назад они собрались приехать сюда. Каспар ничего не понимал. Он так и сказал. У них не было времени задействовать кого-то еще. Все представлялось таким глупым. Ненадежным. А у него в душе зрело некое тайное подозрение. Ему казалось, что Дикон проверяет его.

Потом разговор утратил всякий смысл. С тех пор прошло тринадцать лет, и вот Каспар затянул веревку вокруг костлявой шеи Дэна Дикона в Пекине, стараясь выдавить из него последние признания.

Их не последовало. Дэн Дикон покачал головой и сказал…

«Что?»

«Тебе надо было встретиться с человеком с пьяцца Матеи».

Да он и пытался. Позднее, когда освободился. Но все пошло не в ту сторону. Его чуть не поймали.

Существовало два варианта, как узнать секрет. Можно открыто искать его при свете дня. Или постепенно докапываться до истины и ждать, пока она не покажется из-под груды лжи. Надо работать. Уверенность росла в его голове и обретала прекрасную форму, словно рисунки на полу зиккурата, которые он видел много лет назад. Так и должно быть. Иначе голоса никогда не умолкнут.

«Сколько нам еще ждать, Билли К.?»

— Не знаю, — прошептал он сквозь зубы.

Старый черный голос звучит все громче, словно дразнит его. Тут еще нахлынули всякие воспоминания. Есть важные дела, о которых стоит подумать. Прежде всего нужны деньги. Без них он становится совершенно беспомощным. Все насущные дела… покупка авиабилетов, заказ фальшивых паспортов, оружие, инструменты, информация. Без денег ничего этого не будет, а они у него стремительно заканчиваются.

Вернувшись в свободный мир после побега из горящей багдадской тюрьмы, Каспар положил на счета различных банков Соединенного Королевства, Франции, Италии и Багам 35 000 долларов. Небольшие суммы всегда проистекали из мелких преступлений. Он обменивал деньги у жучков на улицах. На нужды хватало. Однако вскоре все усложнилось. После событий 11 сентября американские и европейские власти начали менять правила в отношении перемещения валюты. После первого прокола Каспару пришлось срочно покинуть Сан-Франциско. Тогда при помощи Интернета Каспар начал собирать информацию относительно нового порядка контроля над деньгами. Власти пристально наблюдали за перемещением денежных потоков. Жестко отслеживали деятельность небольших иностранных банков, которые позволяли всем и каждому открывать счета. Приходилось постоянно изощряться, чтобы перевести несколько сотен долларов на некий призрачный счет и спрятать следы в случае каких-то проверок. В результате лишь весьма скудные суммы теперь еженедельно поступают в его руки. Срочно нужен новый источник доходов, чтобы покрыть непредвиденные расходы.

Взять хоть оборудование. Три микрофона обошлись в две тысячи евро. Пришлось потратить почти все деньги, добытые у одного жулика. Учитывая то, что его фонды блокированы банковской бюрократией, Каспар оказался практически на мели.

Каспар уже и раньше пользовался этим грязным интернет-кафе на пьяцца Барберини. Оно большое, и здесь легко затеряться. Надо только заплатить за несколько часов, набрать фальшивый адрес, подтвердить его и получить доступ к счетам. Снять какую-то сумму и проделать исследовательскую работу. Прочитать новости от Си-эн-эн до «Стампы», чтобы быть в курсе событий. Место просто идеальное. Можно целый день сидеть за компьютером и заниматься чем угодно. Никто ни о чем тебя не спрашивает. Закончив, он просто нажимает кнопку перезагрузки, и машина все стирает. Более анонимно, чем разговор по телефону, надежнее личной встречи. Кафе просто создано для исполнения его желаний. Однажды Каспар даже познакомился там с женщиной, домохозяйкой-ливанкой, посылавшей на родину электронное письмо. Он украл у нее сумочку, в то время как женщина ждала, пока Каспар выйдет из туалета модного заведения «Виа Венето».

Сегодня интернет-кафе почти пусто, и на прилегающей к нему площади не видно людей. Снег по-прежнему парализует Рим. Каспар прочитал в Интернете о проблемах, с которыми столкнулся город: отсутствие снегоочистителей, так как они не требовались в течение двадцати лет, и нежелание муниципальных рабочих заниматься несвойственными им делами. Число автобусов на линиях сократилось на четверть. Метро в целом не пострадало, однако в Риме оно все равно не всегда доставляет людей до места работы. Казалось, с неба спустилось белое холодное покрывало и сковало весь город.

К счастью, такие условия открывают новые возможности. Если бы только он знал, как ими воспользоваться.

Каспар нашел краску для волос в ванной Моники Сойер и воспользовался ею, прежде чем покинуть квартиру убитой женщины. Посмотрел на себя в зеркало. Ему понравилось увиденное. Тронутые сединой волосы превратились в каштановые. Выйдя на улицу, Каспар купил тюбик автозагара и дешевые солнцезащитные очки в магазине на Тритоне. Изменение облика радовало его, заставляя забывать, кто он есть на самом деле.

Теперь Каспар стоял в туалете интернет-кафе и растирал мазью лицо. Загар казался ему слишком нарочитым, чрезмерно темным. И все равно неплохо. Люди не станут глазеть на него. Очки сидели довольно свободно. Каспар посмотрел на себя в зеркальце Моники и сгорбился, вобрал голову в плечи, подражая панкам. Такой вид устраивал его куда больше, чем одна лишь краска для волос. Теперь он мог сойти за ловеласа, болтающегося возле ресторанов, посещаемых туристами, и подыскивающего себе очередную жертву. Общения с таким типом люди обычно стараются избегать.

Потом Каспар вернулся в пустынный зал, сел за пыльный компьютер подальше от придурка за прилавком, который может заметить изменение его внешнего вида, и стал ждать, пока прочистится сознание.

Как долго?

Черный голос продолжал задавать проклятые вопросы. И Каспар знал, что теперь обречен стучать по клавишам, пробуя всякие комбинации. Все это было внове для него, когда он вышел на свободу. Удивительно, как изменился мир за какие-то десять лет. Как же здорово проникать в мировую мудрость, если только найти правильный ключ!

Он вошел в поисковую систему «Google» и набрал «Буря в пустыне».

Огромное количество сведений, в основном неверных, просто ретроспективный взгляд на события, почерпнутый из средств массовой информации. И сколько отъявленной лжи! Однако вот нужная дата: 15 января 1991 года.

— Немедленно убирайтесь из Кувейта, или мы надерем вам вашу арабскую задницу.

Да уж. Так оно и случилось. Только вы не ждали до января и вторглись раньше, не так ли? Война планировалась заранее. Вы побились об заклад и захотели выиграть пари. Задолго до Рождества вы прикрепили пару камуфлированных бронированных «хаммера» под два вертолета «Черный ястреб», погрузили в них две команды «специалистов», которых обучали в течение двух недель на уединенной вилле за Орвието. Потом посадили машины и людей где-то в пустыне, неподалеку от Вавилона, показали направление, где их должны ждать друзья, но так и не сказали — ни разу! — что добро и зло — понятия в тех краях весьма относительные. Все зависит от того, куда льет свой свет солнце и сколько долларов вы потратили на «М-16» и рации, чтобы вызвать несколько «Черных ястребов» и спасти вам жизнь.

Вспоминай. Каспар ненавидел воспоминания и щелкнул еще одну группу в «Google», сразу очутившись на дурацкой территории, где можно стать кем угодно, говорить что хочешь и всегда быть недостигаемым. Не оставляющим следов. Безликим. Безымянным. Потрясающим всех в целом мире. Желая лишь одного — отправить кому-то язвительный «мейл». И поразить кого-то физически, словно демон, вдруг врывающийся в кинозал с экрана.

Да, очень нравилось ему такое вот интернет-кафе. Здесь можно в открытую заявить о себе, не опасаясь никаких последствий. Или набираешь «Буря в пустыне, Вавилон, Билл Каспар» — и смотришь… что там такое?

Список эпизодов из дурацкого фантастического сериала вроде «Стар Трека». Он пробовал уже миллион раз после своего освобождения. И всегда одно и то же. Вплоть до этого сентября в Пекине. Тогда произошло событие, которое направило его на данный путь.

В Сети ничего не пропадает. «Вавилонские сестры» все еще там. Багряный Зверь был весьма щедрым. Надо чтить его память. К черту Китай. Будь проклят зиккурат. Давайте вновь соберемся вместе, ребята. Пришло время воссоединиться команде образца 1991 года. За столом есть еще одно свободное место. Ты придешь или нет?

Сообщение подписано: WillFK@whitehouse.gov. Оно поразило Каспара, когда он впервые увидел его, находясь на другом конце земного шара. Он боялся, что сойдет с ума. Хотелось схватить чертов монитор и бросить его через весь пустой зал, а потом топтать и топтать ногами, пока останутся только куски ломаного пластика и разбитого стекла.

Они утверждали, что Багряный Зверь мертв, а перед смертью вселился в Дэна Дикона. Они всегда врут, вот потому-то голоса и не хотят оставлять его.

Каспар зажмурился и попытался размышлять, вспоминать, успокаивать себя. Он не проглотил эту наживку в Китае. Слишком уж потрясло его послание. А теперь ему и совсем уж нечего терять.

Находясь в пустыне, сидя в этой вонючей багдадской тюрьме, Каспар постоянно читал Откровение Иоанна Богослова. Там разрешалось читать только Библию. Новый опыт. Когда он впервые получил приказ, увидел кодовое имя того невидимки, кто создал и оплатил их небольшой проект, то не почувствовал связи. И только Апокалипсис все расставил по своим местам. Багряный Зверь, Вавилонская блудница. «Она держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее».

Уже девять тел лежат в земле, а голоса все вопиют, говоря Биллу Каспару, что он не может верить ни лицу, ни имени. Ничему.

«Я думал, ты знаешь этого парня. Может, опять где-то напутал?»

— Да ничего я не напутал, черт возьми! — вскричал Каспар во весь голос и стукнул кулаком по грязному столу, испугав подростка-японца, сидевшего за два места от него. Парень вскочил и перебрался подальше в угол за другой компьютер.

Не в силах остановить себя, он напечатал ответ и тотчас понял: именно этого они и ждали. Он сидит тут, в самом большом интернет-кафе Рима, и посылает рискованные сообщения, а где-то поблизости или в Вашингтоне таращит на экран глаза какой-нибудь подонок из ФБР и ждет, когда рыбка заплывет в сеть.

«Лживый ублюдок, трусливый предатель, — написал он. — Билл Каспар давно ждал приглашения. Не бойся, глупец. Воссоединение произойдет. И очень скоро. Моли, чтобы ты избежал встречи со мной».

Ты охотишься, и за гобой охотятся. Ты машешь рукой кому-то стоящему на другой стороне каньона и думаешь: кто же первый попробует вкус крови жертвы? И когда это произойдет?

Кляня свою порывистую натуру, Каспар закончил работу на компьютере, перезагрузил его, причесался и в последний раз краем глаза посмотрел на свое отражение в экране. Затем покинул помещение через боковую дверь, чтобы не проходить мимо стола дежурного, и вышел на холод улицы.

Подслушивающее устройство работало на полкилометра, может быть, чуть больше. Оно почти полностью сделано из пластика, так что его легко проносить через всякие системы сканирования. Маленькая батарейка работает в течение недели. По его подсчетам, посольство должно находиться в радиусе действия устройства. Чтобы знать наверняка, Каспар перешел пустынную улицу, посмотрел, как по снеговой каше еле-еле движется автобус, потом поднялся на пару сотен метров вверх по холму. И только тогда вынул из ресивера наушники и вставил в уши. Как будто слушает футбольный репортаж по радио.

Бросил взгляд назад, в сторону Барберини. Пара парней в темных пальто входила в интернет-кафе. Не из числа обычных клиентов.

Придурки. Он играл с любителями. Среди них крошка Эмили Дикон, которая почти не изменилась. Все такая же девочка, какой он запомнил ее в гостиной Стили Дэна Дикона целую вечность назад. Она трясла светлыми волосами в такт рок-музыке, удивляясь тому, что два взрослых мужчины, попивающих пивко, находят ее такой смешной.

На углу переулка есть кафе: обычный кофе, автоматическая дверь, неудобные деревянные сиденья у окна, старик, достающий ложкой кусочек сахара из пустой чашки и подносящий его ко рту. Билл Каспар заказал слишком дорогой капуччино и сел возле испачканного зеркала, влажного от конденсата. Всматривался в холодный мир за окном и прислушивался. Подслушивающее устройство весьма ненадежно. Внутри посольства оно вообще не срабатывает. Там стоят какие-то глушилки, посылающие постоянный поток электронных шумов.

Каспар искал новые способы, однако практически уже находился на грани отчаяния. Испробовал все возможные варианты. Новая мысль пришла ему в голову прошлой ночью, когда он начал понимать, кто такая Эмили Дикон, вырывающаяся из его рук. Каспар тогда еще боролся с голосами, пытаясь заверить их, что не стоит отнимать у девчонки жизнь, так как она может ему пригодиться.

Он включил устройство под пристальным взглядом наблюдающей за ним статуи Джордано Бруно. В наушниках раздался треск. Какие-то неопределенные радиопомехи, возможно, создаваемые самим посольством. Не исключено, что он выбросил на ветер последние две тысячи евро.

И только спустя тридцать минут, как раз в тот момент, когда человек за стойкой начал подозрительно смотреть на пустую чашку Каспара, прикидывая, когда же он купит еще кофе, он услышал шум транспорта, раздающегося из салона автомобиля. Приглушенные гудки, гортанный шум мотора автобуса, поднимающегося по виа Венето.

Каспар дал бармену знак, чтобы тот принес еще чашку капуччино. Он слышал голоса Эмили Дикон и какого-то молодого мужчины, самоуверенного итальянца. Его облик постепенно вырисовывался в воображении Каспара сквозь какофонию звуков.

— Можешь остановить машину здесь, Ник. Сначала мне надо зайти домой и кое-что захватить.

Эмили показала рукой на жилой дом неподалеку от посольства. Выражение удивления промелькнуло на лице Косты.

— Квартира казенная, — объяснила она. — Я не смогла бы позволить себе жить на такой дорогой улице, как виа Венето. ФБР не так уж много платит.

На минуту Эмили задумалась, потом написала в блокноте номер телефона, вырвала лист и протянула его Косте:

— Если захочешь, можешь позвонить мне на мобильный. Связаться со мной в офисе будет довольно трудно. А в квартире нет телефона.

Ник видел, как мимо машины осторожно, как бы плывя по слякоти, проехал автобус. Потом развернулся и припарковался возле дома, который указала американка.

— Тебе нужно хорошенько выспаться, — посоветовал он. — Ночь была длинная.

— Я спала. Разве ты забыл?

— А, да.

Эмили выглядела такой изможденной и обеспокоенной. Внимательно слушала бесцеремонные вопросы Фальконе. У нее хватило мужества вынести все эти нападки. Однако что-то беспокоит ее. И дело тут не только в допросе с пристрастием, которому подверг Эмили нахальный итальянский коп.

— Что собираешься делать потом? — спросил Коста.

— Приму душ, переоденусь и пойду в офис. А что еще?

Да ничего особенного, подумал он. Ни ему, ни ей. Тем не менее Нику захотелось выразить протест.

— Но почему? Нельзя так перетруждаться. На работе ничего нового пока нет. Ты же видела выражение лица Фальконе. Он у нас вроде барометра. Если дела улучшаются, он просто расцветает.

Эмили молчала.

— Извини, — проговорил Ник, проклиная себя. — Просто хотел сказать, что у нас пока все по-старому. Возможно, твой друг из ФБР лучше информирован.

Эмили улыбнулась, и он вновь увидел, как она молодеет прямо на глазах. Женщине не стоит работать полицейским. Такой груз слишком тяжел для ее хрупких плеч, и следует сбросить его. Однако, вне всяких сомнений, американка пока не думает об этом.

— Может, знает, — ответила она, — а может, и нет. Сколько раз мне надо объяснять тебе, Ник? Ты считаешь, что я стану выведывать у него?

— Понятия не имею.

Взгляд светло-голубых глаз ни на минуту не оставлял Ника. В нем ему виделся некий упрек.

— В самом деле?

— Да. Я только вижу, что нами помыкают, как младшими партнерами. Но Рим — наш город, Эмили. Ты должна напомнить об этом своему шефу.

— Уверена, что он внимательно выслушает меня.

— Пора бы уже, — твердо заметил Коста.

Эмили покачала головой и провела двумя пальцами по своим светлым локонам.

— О чем именно ты просишь меня?

— Я хочу, чтобы между нами возникло доверие.

— Но я тебя не знаю. — Вот такое простое, прямое заявление. И очень правдивое. — Разве ты доверяешь тем, кого не знаешь?

— Постоянно, — ответил он. — Это одна из моих многочисленных слабостей.

— Тогда ты просто дурак, Ник. Ладно, мне надо идти.

Он выглянул из окошка, которое запотело, несмотря на работающий во всю мощь кондиционер. Эмили взяла сумку и уже собиралась открыть дверцу.

Коста нагнулся и положил руку ей на плечо. Ему хотелось расставить все по местам. Последняя попытка.

— Липман не пожелал сообщить нам, почему счел нужным приехать в Рим еще до того, как там произошло преступление. Тебе он сказал об этом?

— Мы уже касались данной темы, — проговорила она и устало вздохнула: — Не имею ни малейшего представления. Я знаю лишь то, что он считает нужным сообщить мне.

— Эмили, мы ведь сообщили вам, что Маргарет Кирни выдавала себя за другого человека. Показали паспорт с фотографией. Мне кажется, такая информация гораздо важней всего, что нам может предоставить кто-то вон в том большом сером здании. — Ник махнул рукой в сторону посольства. — И еще кое-что.

Как это будет по-английски: назвался груздем, полезай в кузов?

— Мне постоянно хочется спросить тебя. Что ты здесь делаешь? Разве ты никогда не задавала себе такого вопроса? Почему именно ты?

Он даже не знает, чем Эмили занималась в Америке.

— Я младший аналитик. — Она сама догадалась ответить на его предполагаемый вопрос.

— Не знаю, что это значит. В любом случае вряд ли тебя готовили к охоте за серийным убийцей.

— Послушай, Ник, я сама себя постоянно спрашиваю об этом и не могу найти разумный ответ. Как мне следует себя вести? Орать на Липмана, пока он не расколется? Ты не один блуждаешь в потемках. Липману в посольстве никто не указ. Половина сотрудников просто не догадывается, кто он такой на самом деле. А те, кто в курсе, не смеют заговорить с ним.

— Ну и чудеса…

— Да еще какие!

— Ладно, — сказал он, пытаясь слегка понизить накал беседы. — Позволь мне сделать предложение. Может, все это чепуха, Эмили, но кто знает.

Коста ждал. Она должна спросить его.

— Ну и в чем дело? — Голубые глаза преследовали его.

— Дело вот в чем. Мы вроде как находимся в состоянии боевой готовности после нападений на американцев, имевших место в октябре. На человека по имени Генри Андерсон напали в гетто. Его сильно избили. К счастью, он выжил. Поблизости находились два дежурных полицейских, однако нападавшему удалось скрыться. Если бы наших людей там не оказалось…

— Я не знала об этом. — Эмили явно заинтересовалась услышанным. Ему удалось привлечь ее внимание. — Чем занимался американец?

Коста вынул блокнот и перелистал страницы.

— Ночью я навел справки. Он научный сотрудник и работает здесь над каким-то проектом. Военный историк. Тебе что-нибудь говорит его имя?

Эмили покачала головой.

— Почему оно должно мне что-то говорить?

— Не знаю. Я провел настоящее расследование, но не смог нигде найти ученого по имени Генри Андерсон. Он выписался из больницы через два дня и направился в частную клинику, местоположение которой никому не известно.

— Такое случается.

— Верно, случается.

Нику не хотелось так сразу обращаться к ней с просьбой. Они еще не настолько сблизились. И тем не менее…

— Кто-нибудь в посольстве должен знать его, Эмили. Информация помогла бы всем нам.

Она вздохнула, сложиларуки на груди и опустила взгляд.

— Дело не в моем отце, Ник. Не старайся пользоваться этим обстоятельством. Я хочу, чтобы преступник ответил за все совершенные им злодейства. И кроме того, его поимка является моей работой. Я должна заниматься поисками негодяя, хочу я того или нет.

Он пожал плечами:

— Извини. — Эмили не сдвинулась с места. — Ты подумаешь о том, что я сказал тебе?

Новая вспышка гнева.

— Что? Ты хочешь заставить меня тайком похитить информацию из секретных досье посольства США?

— Разве это такое уж преступление?

— Ты считаешь меня плохим сотрудником?

Опасная территория.

— Я имею в виду… Мне кажется, тебе не очень нравится твоя работа.

— Возможно. Только ты ведь пойдешь в тюрьму вместе со мной. Мне это не доставит удовольствия.

Ник выдавил из себя подобие смешка.

— Что тут смешного? — спросила Эмили.

— У меня когда-то был такой же конфликт. Делал все не так, как надо, а считал, что поступаю правильно.

— Что случилось?

— Длинная история. Если хочешь, я тебе когда-нибудь расскажу. Я ведь всегда рядом, не так ли?

— О да, — пробормотала Эмили, глядя ему прямо в глаза. — Ты и твой напарник. Мимо вас трудно проскочить.

Они балансировали на той грани, когда так легко все испортить.

— Генри Андерсон, — повторила она.

— Могу записать, — предложил он и потянулся к блокноту.

Эмили отдернула руку.

— Не надо мудрить. Ты будешь сегодня дома от шести до семи?

— Вполне возможно.

Она начала что-то записывать в блокнот.

— Сделай мне одолжение. Поищи сведения вот об этом имени. Везде, где сможешь. Сегодня вечером мы сравним наши записи. И… О черт!

К машине кто-то подошел. Коста почувствовал, как непроизвольно напряглась его спина. Вмиг нахлынули образы предыдущей ночи. Он нащупал пистолет.

Дверца джипа открылась. Перед ними стоял агент Липман. Он выглядел мрачнее обычного.

— В чем дело? — обратился он к Эмили. — Вы должны были сидеть на своем месте в офисе еще час назад, Дикон.

За спиной маленькая твердая и теплая рука Эмили ткнулась в руку Косты и положила листок из блокнота в его ладонь. Удивленный, он не сразу принял бумагу. Их пальцы на мгновение переплелись.

Липман ничего не заметил. Он старался произвести определенное впечатление на подчиненную.

— Пожалуйста, отправляйтесь туда и займитесь чем-нибудь, — промычал агент ФБР. — У меня срочные дела.

Она высвободила руку, взяла сумочку и начала вылезать из машины.

— Можно мне пойти с вами?

— Какой смысл? — Он уже повернулся к ней спиной, не удостаивая ее взглядом. — Напишите отчет. Зарегистрируйте документы. Выполняйте.

Коста смотрел, как они удаляются от него каждый своей дорогой. Эмили не оглянулась. Коста обиделся, однако вспомнил предупреждение Фальконе, который, кажется, все предвидел.

— Опасные игры, — прошептал он. Потом развернул сложенный лист бумаги и прочитал имя: Билл Каспар.

А в крошечном кафе через дорогу сидел на твердом деревянном стуле человек, наблюдавший за всеми тремя. Он видел, как Эмили Дикон вставила пропускную карточку и прошла через ворота, мимо охранника, окутанная морем неясных звуков.

Джанни Перони нашел подход к Лейле. Тереза Лупо считала, что он великолепно справляется со своими обязанностями. Она не совсем понимала, каким образом ему удалось создать между ними такую прочную связь. Он умел одним взглядом передавать сочувствие, разочарование, надежду. Если Лейла в чем-то нуждалась, это никогда не оставалось им незамеченным. Мужчина источал чувство уверенности. Иногда девочке хватало просто внимания с его стороны. Нелегко было работать с Лейлой. Перони знал, когда нужно нажать, а когда ослабить давление.

А девочке часто хотелось побыть одной. Или она просто притворялась. Играла в свою игру. И спустя десять-пятнадцать минут возвращалась к Перони, толкала его локтем в бок и начинала задавать всякие бестолковые вопросы. Она говорила по-итальянски с сильным акцентом, однако гораздо лучше, чем они поначалу считали. И отличалась сообразительностью. Тереза усмотрела в ее темных глазах огонек острого ума, хотя большую часть времени они смотрели на окружающих с подозрительностью, свойственной всем уличным ребятам, которые даже в своей компании не чувствуют себя счастливыми. За углом их постоянно ждут какие-то неприятности. Они страдают от голода, всяких несчастий, встреч с полицейскими.

Даже живя в доме Косты, Лейла не могла удержаться от воровства. Перони терпеливо вынимал из многочисленных карманов ее темной грязной куртки, которую она никогда не снимала, всякие мелкие вещи — ножи, ножницы, продукты питания, семейные фотографии и даже покрытую пятнами пепельницу. Бог знает, что Лейла копила в комнате наверху, которую выделил ей Ник.

Сейчас они втроем сидели у большого камина. Лейла развалилась на старом диване и пыталась читать комикс, который где-то откопал Ник. Перони, закрыв глаза и тихонько похрапывая, утопал в кресле по соседству с девочкой. Время близилось к полудню. Тереза уже успела позвонить в офис и узнала у Сильвио Ди Капуа, что никаких новых дел пока не предвидится. Вскрытие тела Мауро произведено, отчет составлен и положен на хранение в шкаф. Досье людей, скончавшихся от пулевых или ножевых ран, редко заслуживали дальнейшего внимания. Агент Липман и его друзья позаботились о том, чтобы Тереза не добралась до интересующего ее тела так называемой Маргарет Кирни.

Похоже, Сильвио неплохо справляется с делами. Тереза давно говорила, что ему надо предоставлять больше самостоятельности. Пусть учится работать в одиночку.

В ее сознании промелькнули события предыдущего дня.

— Черт!.. — вдруг прошептала она.

Джанни Перони даже не пошевелился. Он крепко спал.

Перед тем как позвонить Сильвио, Тереза хотела сказать ему, чтобы отвез вещи убитой в американское посольство. Однако во время разговора напрочь забыла об этом. «Стареешь, — подумала она. — К тебе стучится болезнь Альцгеймера».

Ее, несомненно, ждали новые неприятности, и, возможно, Фальконе тоже достанется от безликих людей, стоящих над ним. Прошлым вечером она слышала всякие слухи, гуляющие по квестуре. Фальконе застрял на служебной лестнице. Может быть, вскоре ему придется спускаться вниз.

Да, вот такие штуки выкидывает судьба с мужчинами, когда те хотят чего-то добиться в жизни. Они ведут жесткую игру и часто пропадают ни за грош.

С другой стороны…

У них явно есть возможность как-то прояснить это дело. Она сама ничего особенного не ждет. Нет, ни на минуту не хочет обманывать себя. Перони и Нику, занятым девочкой, она совсем ни к чему. С таким же успехом они могли бы пригласить сюда и инопланетянина.

Или Лео Фальконе, вдруг подумала она.

— Лейла, — прошептала Тереза, привлекая к себе внимание девочки. В ответ та слабо улыбнулась. Тереза кивнула в сторону спящего Перони, приложив одновременно две сжатые ладони к голове. Потом указала рукой в сторону кухни и встала. Как она и надеялась, девочка последовала за ней. Сока оставалось ровно на два небольших стакана. Мужчины и походы в магазины, размышляла Тереза, так же не стыкуются, как Венера и Марс.

— Хорошего снеговика мы слепили. Ты, наверное, и раньше занималась этим?

На лице девочки мелькнуло недоумение.

— Нет.

Приземистая, широкая фигура стояла в саду и смотрела на них сквозь тронутое инеем стекло. Старая мужская шляпа, найденная где-то в шкафу, криво сидела на белой голове.

— Мы обращаемся с тобой как с ребенком. Но ты ведь уже не девочка, правда? — Тереза испытывала смущение. У Перони есть семья, ему легче общаться с таким упрямым подростком. — Ладно, не важно. Я собираюсь пойти в город. Тебе что-нибудь нужно? Ты не хочешь с кем-нибудь связаться?

Темные глаза затуманились. Опять ее взгляд полон подозрительности. Может быть, Перони получил бы от Лейлы настоящий ответ, а не ее вечное «нет».

Тереза прикоснулась к старой грязной куртке.

— Тебе нужно купить новую одежду.

— У меня все есть.

— Я просто хотела предложить тебе приодеться. Ты ведь симпатичная. Стройная. Новые вещи доставят тебе удовольствие. В твоем возрасте я была толстушка. — Тереза пыталась представить себя в юности. — Я была жирная, злая уродка. Да и не особенно изменилась с тех пор.

Девочка нервно рассмеялась.

— Что тут смешного? — спросила Тереза. — Разве ты не веришь мне?

— Нет!

Между ними существовала пропасть, которую ни одна из них не могла перейти. Знай Тереза детей так же хорошо, как Перони, она давно бы поняла это. Ребенок не может представить себе взрослого в юном возрасте, он видит его таким, каков он есть в данный момент. Тереза принадлежала к другому миру, угрожающему собственному благополучию Лейлы, — им управляли другие люди, оперирующие своими доводами и использующие скрытые возможности. Перони опирался на такое предположение с того момента, как начал общаться с девочкой. Он не прикидывался кем-то другим, а напрямую заявлял: я хочу быть твоим другом, можешь доверять мне, только слушай меня, и все будет хорошо. Она сама должна была найти способ сблизиться с ним, словно мотылек, притягиваемый отдаленным мерцающим светом. Связь между ними установилась практически сразу же. Имелось там и место для страданий. Девочка слышала отрывки горячего спора полицейских с Фальконе. Перони даже сам ей кое-что рассказал. Тереза, взрослая, рациональная женщина, не обращала внимания на разногласия мужчин. Однако Лейла относилась к перебранке совсем иначе. Она слышала, как мужчины кричат друг на друга, и вся съеживалась, уходила в себя, опасаясь дурных последствий. Девочка боялась, что их распри в будущем могут сказаться и на ней.

«Попробуй еще», — говорила себе Тереза.

— Так какой же, по твоему мнению, я была в детстве?

Лейла на минуту задумалась.

— Нормальной.

— Ха. Ты не права, девочка. Я даже сейчас не нормальная. Знаешь, как меня называют в квестуре?

— Как же?

— Безумная Тереза. Сумасшедший патолог. Помешанная.

Лейла покачала головой, отказываясь верить. Терезе такое отношение показалось ужасно нечестным.

— Я правду говорю, — настаивала она, — хочешь — верь, хочешь — нет. И я на самом деле сумасшедшая. Вот хочу купить тебе новую одежду, и все тут. А этот твой черный прикид просто бесит меня. Зачем нужно прятать свою красоту?

Лейла не понимала суть ее доводов. Она не считала себя красавицей. Красоты не существовало в ее мире. Возможно, девочка вообще о себе не думала. Тревожное выражение промелькнуло на ее лице.

— Когда меня прогонят отсюда?

— Никто не собирается прогонять тебя, Лейла.

Она и на сей раз не поверила. Тереза не могла винить ребенка. В ее ответе не было полной уверенности, и он не мог обмануть даже тринадцатилетнего подростка, живущего на улице.

— Джанни останется со мной?

— Конечно. На какое-то время. Только он ведь полицейский. Ему нужно работать. Работы у него хватает. А ты не его…

Она остановила себя, ужаснувшись чуть было не произнесенных ею слов. «Ты не его ребенок, у Перони уже есть двое детей, и он считает, что не оправдал их надежд… Ты просто, не сознавая этого, заменяешь ему их».

— Он общается с тобой не по работе. Мы что-нибудь придумаем. Но Нику и Джанни платят за то, чтобы они искали плохих людей и сажали их в тюрьму. Они должны найти того человека, которого ты видела в Пантеоне. Им нужна твоя помощь.

Девочка обхватила себя худыми руками и уставилась в пол.

— Я ничего не видела, — пробормотала она. — Просто…

В такой ситуации ей нельзя угрожать. Это не сработает. Они часами пытались по частям вытянуть у Лейлы сведения о произошедшем в Пантеоне, достигнув пока мизерных результатов. Легко установили только адрес, остальное представлялось весьма запутанным. Девочка утверждает, что пошла за этим человеком, так как он показался ей интересным.

Но почему? Лейла не могла объяснить. Только пожимала плечами. Она всегда следила за людьми. Возможно, размышляла Тереза, курдянка предлагала им что-то — она не хотела уточнять, что именно, — а потом забирала у них деньги вместе с бумажниками.

Лейла разговаривала до тех пор, пока ей не надоедало, потом замолкала, пряталась в свою раковину. Перони, как ни бился, не мог сломать ее сопротивление. Любой не высказанный до конца вопрос разбивался о каменную стену молчания.

Тереза Лупо пыталась представить, что девочка пережила той ночью. Вы проникаете в старинный храм, потому что кто-то не запер дверь. Так что же руководит вами в то время?

«Там тепло».

Хорошо. А что вам приходит в голову, когда вы видите перед собой двух людей, мужчину и женщину, занятых каким-то делом?

«Они собираются заняться сексом, а я могу наблюдать за ними».

Ладно. Она бы и сама не отказалась от такого зрелища в тринадцать лет.

«Вы можете что-то украсть».

Тоже вполне возможно. Вот только все пошло не так, как надо. Эта парочка не стала заниматься любовью. Скорее всего близости между ними не было, насколько могла судить Тереза после осмотра тела. Там произошло нечто иное.

Мужчина задушил женщину своей особой веревкой, которую держал для подобных случаев. Затем снял с нее всю одежду, вынул скальпель, осмотрел помещение, перевернул труп, так что голова ударилась о древний камень, сделал свою работу (теперь он знал все наизусть и не нуждался ни в каких образцах, ибо занимался этим — сколько же раз он проделывал такое? — восемь раз). Потом положил изуродованное тело на спину, чтобы пустые, ничего не видящие глаза жертвы были обращены к отверстию в куполе, и вытянул ее руки таким образом, чтобы холодные пальцы указывали на некие скрытые магические точки в пространстве.

Тереза взглянула на курдянку. Лейла поступила так, как в данных обстоятельствах поступил бы любой человек. Она спряталась в тени и оставалась там, когда Ник вошел в зал. Она вся съежилась, дрожала и старалась удержаться от крика. Девочка отказывалась смотреть на происходящее, ибо тогда слышимые ею шумы приобретут другое измерение, проникнут в ее сознание и останутся там навсегда.

Тереза положила руку на плечо ребенка и улыбнулась:

— Скажи мне правду, Лейла. И больше мы никогда не будем к этому возвращаться. Ты действительно ничего не видела? Все было слишком… ужасно. Ты боялась смотреть. Стыдиться тут нечего. Мы все поступили бы точно так же.

— Я же сказала вам. — Девочка надула губы.

«Ничего ты нам не сказала», — чуть было не вырвалось у Терезы. Даже Джанни Перони упустил этот психологический момент — возможно, потому, что только женщина могла понять, как поведет себя подросток, испытывая такой страх. Мужчины не могут справиться со своим любопытством. Им надо, просто необходимо, все видеть. Женщина порой уходит в себя и живет своим внутренним миром, который источает тепло, доброту и веру в счастливую жизнь.

Как ей хотелось, чтобы Перони проснулся и пришел к ним! Тереза Лупо знала, что девочка говорит правду и в то же время что-то скрывает. Никакая уличная жизнь и темное прошлое не могли объяснить это хитрое, уклончивое выражение глаз. В ее взгляде есть некая тайна. Может быть, она скрывает нечто интимное. Тринадцатилетние тоже могут вступать в связь с мужчинами. Не исключено…

«У тебя нет ключа к разгадке, — говорила себе Тереза. — Прекращай строить всяческие предположения. Девочка должна рассказать правду».

Тереза подумала о Фальконе и представила себе, как он вел бы подобное интервью. Они с Перони были полными антиподами и пользовались совершенно разной тактикой для достижения одной и той же цели. По темпераменту Тереза ближе к Фальконе. Она не любит ходить вокруг да около проблемы, нащупывать и искать слабые места. Надо действовать напрямик. Вошла, задала вопрос — и ждешь, сложив руки на груди и притопывая ногой, нужный ответ. Именно поэтому Терезе так нравился Перони. Она любила его, хотя и не очень-то понимала, что такое любовь. Джанни вносил элемент благотворительности в повседневную рутину расследований. Он добивался своего, используя присущее людям убеждение, что практически в каждом индивидууме теплится искорка человечности и вам остается лишь найти ее. Тереза считала, что такое отношение к работе весьма странно для полицейского. Даже Коста, отличавшийся мягкостью, начал в последнее время ужесточать свои методы. На службе почти все становятся жестче. Она не могла понять, почему после двадцати лет борьбы со злом Джанни Перони стал более чутким и человечным.

Однако в данном случае метод Перони себя явно исчерпал. Необходимо обратиться к опыту Фальконе. Кроме того, ведь девочка говорит ей несколько приукрашенную правду.

— Ты представляешь себе, что значит быть уволенным с работы? — спросила Тереза тихим голосом, бросая взгляд в направлении гостиной, чтобы убедиться, спит ли еще Перони.

Глаза Лейлы блеснули.

— Я не дура.

— Знаю. Просто тебе нужно кое-что понять.

— Что именно?

Тереза колебалась. Не слишком ли далеко она зашла?

— Нет, ничего. Дело касается только Джанни, а к тебе не имеет никакого отношения.

Лейла проявляет интерес. Уже хорошо.

— Я знаю, что такое быть уволенным, — повторила девочка.

— Когда пришел тот другой человек, инспектор, — продолжала Тереза, — он попросил нас выйти. Помнишь?

Лейла вынула из кармана банкнот Фальконе, свернула его и слабо улыбнулась.

— Правильно, — спокойно проговорила Тереза. — Ты слышала, как спорили мужчины. Джанни сообщил тебе, о чем они говорили?

— Нет, — ответила сбитая с толку Лейла.

— Да, он такой. — Иначе и быть не могло. — Не знаю, почему я рассказываю тебе об этом, Лейла. Напрасно я откровенничаю с тобой, но вы так хорошо ладите, поэтому тебе лучше знать всю правду. Перони подстерегает опасность. В последнее время дела у него идут не очень хорошо.

Тереза умолкала, давая девочке возможность усвоить услышанное.

— Фальконе поставил Перони ультиматум. Или он заставляет тебя говорить, или его увольняют. Ты знаешь, каково человеку остаться без работы и без денег, Лейла. Все потерять. А ведь у него есть дети. Примерно твои ровесники.

Девочка вздрогнула и уставилась на стол.

— Вы говорите неправду.

Тереза пожала плечами:

— Ну, если ты так считаешь. Ладно, не важно. Почему ты вообще должна думать о нем? Ты ведь его практически не знаешь.

Она подалась вперед и прикоснулась к гладким волосам девочки. Только бы Перони не узнал об их разговоре.

— Извини. Мне не следовало волновать тебя такой ерундой. Тебя все эти дрязги не касаются. Я должна идти. Побуду немного наверху. Пожалуйста, не рассказывай ему ни о чем.

Глаза Лейлы остекленели. Она блуждала взглядом по комнате. Ей дом, наверное, казался дворцом.

Тереза поднялась наверх по старым каменным ступеням и нашла там пустую спальню. Ее миссия закончена. Пусть теперь они побудут вместе. Вот Перони просыпается и видит пристально смотрящую на него девочку, готовую к разговору. Может, все и получится. Утром они очень сблизились. Должно сработать. Больше девочка ни с кем не станет откровенничать.

Тереза легла на покрытую одеялом кровать в пыльной, пропахшей мускусным запахом комнате, закрыла глаза и предалась мечтательным воспоминаниям. Ей виделся яркий, окрашенный пастельными тонами детский фантастический мир, где всегда сияло солнце и семьи, молодые и старые, никогда не распадались, а лишь становились крепче с годами. Никогда не хочется покидать такой воображаемый идеальный мир, теплую, приветливую неведомую страну, путь в которую, увы, всем заказан.

Вдруг внизу сильно хлопнула дверь.

Ник, подумала она. Он знает о семейной жизни столько же, сколько и Перони. Его воспоминания хранились в узле, спрятанном в этом старом холодном фермерском доме, стоящем среди снегов в стороне от Аппиевой дороги. Здесь можно вечно спать, укрывшись древним, пахнущим плесенью покрывалом, спасающим от страшного холода.

Если только…

Лучше не просыпаться. Пусть все происходящее будет лишь частью сна.

Выругав себя, Тереза Лупо сбросила оцепенение и пошла вниз.

Перони все так же спал у камина. Ник бродил по комнате.

— Где Лейла? — спросил он. — Она наверху?

— Не думаю, — ответила Тереза.

Подошла к окну. Опять повалил снег — толстое одеяло, сшитое из огромных мягких снежинок. Сквозь них видны свежие следы, зигзагом ведущие по направлению к воротам и вскоре исчезающие, скрываемые пургой.

— О дьявол! — вздохнула она. — Черт возьми! Девочке всего тринадцать лет. Откуда мне было знать, что она цирковая артистка, умеющая избавляться от цепей? Ты никого не видел на велосипеде, когда подходил к дому?

Ник протянул руку к окну, за которым бушевала метель.

— В такую погоду?

Тереза вернулась в гостиную. Ее сумочка открыта, кошелек тоже, все деньги исчезли.

Появилась большая знакомая фигура и остановилась возле нее. Тереза не смотрела на Джанни, но чувствовала его замешательство. Он умел каким-то образом молча передавать свои эмоции.

— Где же она? — вновь спросил Коста.

— У тебя тут есть велосипед? — Он кивнул. — Больше ты его не увидишь. Должно быть, она уехала на нем. Извини, я уснула.

— Боже мой… — пробормотал Перони.

— Простите меня! Ты тоже спал. А ты ведь полицейский.

Коста уже вертел в руках ключи от джипа. Он явно пребывал в ярости.

— Я пыталась помочь! — крикнула Тереза, видя, что мужчины, не глядя на нее, направляются к двери. — Я хотела…

Они ушли.

— Черт возьми… — проговорила она, хотя рядом уже никого не было.

Тереза даже не успела сказать им, что виновата в случившемся.

Закружилась голова, Тереза вдруг почувствовала слабость. Внезапно она вскочила на ноги: телефон, поставленный на полную громкость одиноким человеком, живущим в большом пустом доме, отчаянно зазвонил.

— Да? — крикнула она в трубку.

Звонил Сильвио Ди Капуа. Он был жутко сердит и спрашивал, почему она не отвечает ему по сотовому, не зная, что телефон лежал в другой комнате, а Тереза спала наверху. Она спокойно выслушала помощника, благодарная тому, что работа отвлечет ее наконец от сомнений и чувства вины, скопившихся в душе. Сильвио нередко впадал в истерику, однако на сей раз у него, кажется, имелись для этого основания.

— Это же тело, Сильвио, — наконец прервала Тереза его речевой поток, изобилующий деталями и насущными вопросами. — Помни это и следуй порядку. Соблюдай процедуру последовательности.

— О, чудесно! — возопил он. — Процедуры, процедуры. Посмотрим, что ты скажешь, когда приедешь сюда. Да тут просто настоящая мясорубка возле самого «Макдоналдса».

— Где ж еще быть мясорубке, разве нет?

— Сейчас не время шутить. Тереза. Фальконе в бешенстве из-за того, что ты не отвечала на звонок.

— Кто я, по-твоему? Бэтмен? Чуть что, должна появиться как чертик из табакерки?

Кроме того, подумала она, у Фальконе скоро будет еще один неслабый повод окончательно рехнуться. Единственная свидетельница ушла из дома своим ходом после ее замечательной лекции. И абсолютно ясно, кого обвинит в происшествии инспектор.

«Думай о работе, ведь за нее ты получаешь деньги».

— Еще кое-что, Сильвио. Ты говоришь, женщина изрезана.

— О да.

— Хорошо. Теперь успокойся и подумай о том, что я сейчас спрошу у тебя. Это важно. Есть ли признаки того, что кто-то пользовался скальпелем?

Последовало краткое молчание.

— Да, есть, и еще многое другое, — проговорил Ди Капуа, тяжело дыша. — Тебе надо приехать, Тереза. Это… страшно.

Она вынула из сумочки ключи от зажигания. Хорошо хоть их не взяла девчонка.

— Буду через двадцать минут, — сказала она. — Сделай мне бутерброд с сыром.

Эмили Дикон сидела в своей маленькой квартирке, полученной от посольства, и смотрела на телефон, размышляя о том, что скажет матери. Она уже целый месяц с ней не разговаривала. Неделя прошла с тех пор, как они обменялись электронными посланиями. У них близкие отношения, однако есть и границы. Скажем, они никогда серьезно не разговаривают о причине смерти отца. Даже сейчас Эмили точно не знает, как мать отнеслась к трагедии. Безусловно, убийство опечалило ее. Но стало ли оно слишком сильным потрясением? Подсознательно Эмили сомневалась в этом. И существовал лишь один способ все выяснить.

Она позвонила домой. Они обменялись обычными любезностями, потом разговор стал увядать.

— Что ты хочешь узнать на самом деле? — спросила наконец мать.

— Я хочу похоронить папу, — немедленно ответила Эмили. — Мне кажется, я еще этого не сделала. А ты?

Мать помолчала.

— Мы развелись, дорогая. Неприятная история. К моменту его смерти твой отец уже не был частью моей жизни. У тебя к нему другое отношение. Все понятно.

— Но ты любила его!

— Да, любила.

Эмили знает — мать может быть упорной. Она научилась твердости, живя со своим мужем.

— И ты ненавидела его потом?

— Нет… — Ее голос не выражал никаких эмоций. В каком-то отношении Дэн Дикон покинул их обеих еще до того, как испустил дух в пекинском храме. — Я не могу обсуждать такие вещи по телефону. Подождем, покаты вернешься домой.

— Не могу ждать. Я сейчас в Риме, с которым у меня связаны всякие воспоминания. Здесь происходит такое…

Эмили очень долго ждала ответа и уже начала думать, что мать выключила телефон.

— А именно?

— Возможно, тут нет никакой связи. Не знаю. Просто…

Связаны события или нет, суть не в том.

— Пока я не узнаю, что произошло на самом деле, — продолжала она, — пока не выясню, кто он такой и почему все закончилось именно таким образом… Мне кажется, отец не совсем умер. Для меня.

— Его убил сумасшедший, Эмили! — крикнула мать. — Что еще тебе нужно знать?

— Кем он был. Чем занимался.

Вновь пауза. А потом последовало нечто, чего Эмили не ожидала. Поступок матери превосходил все самое жесткое, что она терпела от нее в тот период, когда они с отцом разводились.

— Я не в настроении сейчас говорить об этом! — резко отрубила она.

Теперь линия действительно замолкла. Эмили Дикон поняла: она единственный человек, хранящий память об умершем Дэне Диконе.

Торнтон Филдинг считался в посольстве хорошим парнем. Он уже давно состоял на службе и за двадцать лет пребывания в Риме стал здесь практически аборигеном. Эмили знала Филдинга с детства. Теперь ему примерно пятьдесят пять, однако он по-прежнему строен и элегантен. Носит темные шерстяные костюмы, идеально отглаженные белые рубашки и красные шелковые галстуки. Вот только густые черные волосы, которые она хорошо запомнила и считала довольно эксцентричными для дипломата, изрядно поредели и поседели. Теперь у него консервативная короткая стрижка. Возраст, впрочем, сделал умное приветливое лицо Филдинга еще более привлекательным.

Он нравился Эмили, когда она была девочкой, хотя она и чувствовала, что он какой-то не такой. Вернувшись на виа Венето под крылом Липмана, она все поняла. Филдинг оставался в Риме по двум причинам. Он так полюбил город, что он стал ему родным. Важным было и то, что здесь к нему относились терпимо. Особенность его сексуальной ориентации тут никого не шокировала. С профессиональной точки зрения это, конечно, затрудняло продвижение по служебной лестнице. Однако в личном плане — а Филдинг, как она теперь понимала, являлся очень свободолюбивым человеком — город давал ему возможность дышать полной грудью и оставаться самим собой. Такой свободы он не имел бы в других местах и уж, конечно, не в Вашингтоне, где постоянно плелись интриги и шла закулисная игра.

Липман презрительно обзывал его «голубым» чуть ли не в глаза. Возможно, потому что знал о привязанности к нему Эмили. А может, она становилась слишком мнительной. В любом случае эти двое всячески избегали друг друга. Оно и к лучшему, хотя Филдинг был связан со службой безопасности. Насколько понимала Эмили, он являлся человеком ФБР в посольстве. Тем, с кем они поддерживали связь и к кому обращались, если нуждались в помощи.

Она набрала на клавиатуре два имени — Генри Андерсон и Билл Каспар, — сделала запрос в Сети и не получила никакого ответа. Все хорошенько обдумав и поняв, что выбор у нее небольшой, Эмили подошла к двери кабинета Торнтона Филдинга, подождала, пока тот закончит разговор с одним из своих помощников, и вошла, плотно закрыв за собой дверь.

Филдинг — человек умный. Он сразу же перешел к делу.

— Я могу ошибаться, но если ты хочешь пожаловаться на босса, Эмили, то не трать зря времени. Прежде всего я не распоряжаюсь кадрами ФБР. Далее, даже если бы я имел такую возможность, то не смог бы помочь тебе. Да и никто не сможет. Липман сам по себе. А мы лишь обеспечиваем вас, ребята, жильем, теплом и бесплатным кофе. Остальное — ваше собственное дело.

— Почему я должна жаловаться на него?

— Ты шутишь? Если бы мне пришлось работать с такой свиньей, я бы обязательно на него пожаловался. Еще как.

Что вовсе не соответствовало истине. Филдинг был прирожденный дипломат и никогда не пошел бы на такое. Он нашел бы способ обойти проблему.

— Его держат на службе не за манеры, Торнтон. Он хорошо справляется с работой. Ведь так?

Взгляд Филдинга переместился на стеклянную дверь. За ней вроде никого. Он широко развел руки, выражая этим жестом затруднительное положение, в котором очутился.

— Полагаю, да. Ты знаешь, в чем именно заключается его работа?

Вопрос ошарашил ее. До получения последнего задания Эмили никогда не встречалась с Липманом. Он появился ниоткуда и тотчас загрузил ее таким количеством требований и приказов, что она и не подумала о его подноготной.

— Не знаешь, верно? Он выше тебя на несколько званий. Правильно?

— Думаю, так оно и есть, — согласилась она.

— Что ж, позволь мне сообщить тебе следующее, Эмили. Я знаю таких мужиков. Если бы ты могла получить доступ к его досье — хотя даже мне такое вряд ли под силу, — то скорее всего обнаружилось бы, что начинал он где-то в другом ведомстве. Может быть, служил в армии. Не знаю. Да мне и наплевать. Агенты ФБР не мешают мне жить. Вы делаете свою работу, вот и все. А Липман… Он нечто особенное. Негодяй чем-то одержим. Не догадываюсь, чем именно. Плевать. Но если он не достает тебя, то скажи мне, в чем же дело?

Она взяла стул и села возле письменного стола.

— Я пришла попросить об услуге. Расскажите мне об отце.

— Прямо сейчас? — спросил он. — Есть повод пообщаться. Я люблю общество хороших людей. Только не в рабочее время. Не могли бы мы поужинать вместе? После праздников?

— Да, могли бы. Только я хочу сдвинуть дело с мертвой точки. Пребывание в Риме… навевает некоторые воспоминания.

— Не понимаю, к чему такая срочность.

— Скажем, меня вдруг разобрало любопытство. Захотелось узнать, как вы относились к отцу. Интересно, чем он занимался в Риме. Я тогда была совсем маленькая, и он не очень-то откровенничал со мной.

Дэн Дикон служил военным атташе. Строго говоря, его роль заключалась в налаживании связей со своими коллегами в стране пребывания. Впрочем, работа включала в себя и другие обязанности. Эмили много узнала об этом, просматривая подборку газет после смерти отца. Его работа не представлялась ей чем-то особенным. Однако солидные журналы всего мира содержали статьи, намекавшие, что такая должность может быть прикрытием для выполнения иного задания.

— Я не работал с Дэном, — осторожничал Филдинг. — Мы просто знали друг друга. Полагаю, он общался здесь с военными. В самом деле, Эмили, я не тот, кто тебе нужен. Спроси мать.

— Они развелись десять лет назад. Вскоре после того, как мы покинули Рим. Тогда все как-то… усложнилось. Отец стал раздражительным. Разве вы не знали?

— Что-то слышал, — ответил он уклончиво. — Все равно тебе лучше обратиться к матери.

— Я уже обращалась. Но она или ничего не знает, или не хочет рассказывать мне.

Выражение лица Филдинга на мгновение изменилось. Оно перестало источать добродушие. Впервые за все время Эмили почувствовала разницу в годах, существующую между ними. Торнтон Филдинг как бы навечно остался мальчишкой, однако в данный момент он резко изменился и как-то постарел.

— Возможно, у нее есть на то свои причины.

— Не исключено. Но даже в этом случае я имею право все знать.

— Господи… — пробормотал Филдинг. Потом встал, повернулся к Эмили спиной и стал смотреть в окно, за которым бушевала стихия.

Она подошла к нему. Необычное зрелище открылось ей: облако белых снежинок медленно спускалось с неба, создавая холодный, лишенный цвета мир.

— Ты только посмотри, — едва слышно проговорил Филдинг. — Я двадцать лет не видел ничего подобного. Сомневаюсь, что когда-нибудь увижу такое вновь.

— Почему нет? Это всего лишь капризы природы. Такое случается время от времени.

Он взглянул на нее:

— Порой происходят всякие странные события, Эмили. Надо только сесть, расслабиться, наблюдать и учиться. А когда все кончится, покинуть этот чертов цирк.

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу сказать, что твой отец был хороший, храбрый человек, который честно служил своей стране. Его смерть — большая трагедия. Я очень сожалею и сочувствую тебе.

Нет, этого мало. Она так просто от него не отстанет.

— Все сожалеют о его смерти, Торнтон, однако одного сочувствия недостаточно. Я хочу кое-что понять. Вы можете помочь мне.

Красивые брови поднялись вверх, выражая сомнение.

— Ты уверена?

— Абсолютно! Вы жили здесь и хорошо знали отца. Я тогда еще была совсем ребенком, но отлично помню, что вы часто приходили к нам в гости. Играла музыка. Мы смеялись. Я думаю…

Странно, что она так четко все это помнит.

— Мы танцевали.

Филдинг рассмеялся:

— Пиво текло рекой в доме Диконов, Эмили. Танцы лишь сопровождали возлияния.

— Знаю. Я ведь не слепая и не глухонемая. Конечно, все детали мне не запомнились, однако я до сих пор ощущаю атмосферу того времени.

Он не отреагировал на приманку.

— Я помню, как все изменилось к худшему в 1991 году, — продолжала Эмили. — А через несколько лет родители развелись. Так что же произошло тогда? Отец несколько раз куда-то уезжал. Его не было на моем дне рождении. Раньше такого никогда не случалось. Он обычно говорил… — Воспоминания нахлынули с такой силой, что она чуть не заплакала. — «Если в семье один ребенок, его нужно баловать». Он постоянно повторял эти слова. Вы, должно быть, их слышали.

— Честно говоря, не помню.

Филдинг как-то странно и испуганно посмотрел на нее и вернулся к письменному столу. Эмили последовала за ним и села на свой стул.

— Ты спрашивала об этом Липмана?

— Нет. Какой смысл?

— Он твой начальник, не так ли? В каждом деле, Эмили, есть свои правила.

Филдинг предполагал, что ей что-то известно. Этого следовало ожидать.

— Торнтон, мне кажется, вы меня не понимаете. До приезда сюда я была идиоткой, проходящей подготовку в системе. Меня послали сюда лишь потому, что я оказалась совершенно неспособной ученицей. В ФБР я пошла по воле отца. Не хочу притворяться, что это мое призвание. И вдруг меня сажают на самолет в Рим. Рядом со мной в кресле сидит Джоэл Липман, читает «Нью рипаблик» и ни черта мне не объясняет. Возможно, они выбрали меня, потому что я хорошо говорю по-итальянски. Или дело в моем дипломе: я имею понятие о том рисунке, который маньяк вырезает на телах своих жертв.

Рисунок. Магическое сплетение изгибов и углов. Эмили не могла выбросить его из головы. Естественно, в нем заключается весь смысл поступков преступника.

— Какой рисунок? — удивился он.

— Вот такой.

Эмили взяла ручку и начала набрасывать в его блокноте священное сечение, намечая контуры дракона. Сам Билл Каспар не смог бы работать так быстро и гладко.

— Я ничего не знаю ни о каком рисунке, — махнул рукой Филдинг. — Это твое дело, а не мое.

Эмили повысила голос:

— Да! Это мое дело, однако, поверьте, я не понимаю, что происходит, черт возьми!

Он задумался, пытаясь понять, говорит ли она правду или дурачит его.

— Ты шутишь?

— Нет!

Филдинг в задумчивости потер рукой рот.

— Ладно. Допустим, я поверил тебе. Вот мой первый совет. Больше не задавай ему никаких вопросов. Все равно не получишь ответов. Твое любопытство лишь ухудшит ваши отношения.

— Отлично, — не сдавалась Эмили. — Тогда позвольте мне спросить вас о том, что случилось в 1991 году.

На лице Торнтона Филдинга появилась весьма нехарактерная для него кислая гримаса.

— Ты же читала о событиях того года. О «Буре в пустыне». Союзники решили выгнать иракцев из Кувейта.

Невероятно. У них дома о кампании ничего не говорили. Эмили смутно припоминала лишь отрывки сводок новостей, рассказывающих о войне.

— Папа участвовал в этих событиях?

— Он служил военным атташе. Как он должен был поступить, по твоему мнению? Оставаться здесь и перебирать газетные вырезки?

Итак, здесь память не подвела ее. Отец на какое-то время уезжал из дома.

— Он ездил туда?

Филдинг тревожно заерзал в кресле.

— Детали мне неизвестны. Война шла за многие сотни миль от места моей работы, и ее подробности меня не интересовали. Позволь сказать тебе следующее. Рим — замечательное место для подготовки разного рода проектов. Особенно тех, которые имеют отношение к Ближнему Востоку. Вы владеете всей информацией и находитесь в непосредственной близости от места событий. И вам не надо думать о своей безопасности, как, например, в Греции. Насколько мне известно, здесь и за городом полно всякой аппаратуры.

— Он ездил в Ирак? — настаивала Эмили.

— Возможно. Черт, я не знаю и не собираюсь проводить расследование. В то время сюда понаехало много жутких людей. Я держался от них подальше, ибо мне не нравилось происходящее в городе. Повод для войны у нас имелся — Саддам вторгся в суверенную страну. Однако мы не обдумали все должным образом. По моему мнению, мы втягивались в бесконечный военный круговорот. Тогда я чуть было не подал в отставку.

Эмили широко раскрыла глаза. Казалось невероятным, что Торнтон Филдинг мог уйти с посольской работы после двадцати лет безупречной службы.

— Вы думали об увольнении?

— Конечно. — Ее удивление, кажется, оскорбило Филдинга. — Что тут странного? Ты считаешь, что мы лишь исполняем приказы и никогда не ставим их под сомнение? Верно, и я не был исключением. Один парень из отдела выдачи виз бросил работу в тот день, когда на Ирак упала первая бомба. Он участвовал в уличных демонстрациях протеста против войны. Полагаю, сейчас работает в каком-нибудь баре. Глупо так поступать. Однако я едва не последовал его примеру.

Он вновь посмотрел в сторону закрытой двери. Внезапно Эмили стало стыдно за то, что она поставила честного человека в трудное положение.

— Не всегда легко поступать правильно, Эмили. Надо как-то соотносить совесть с долгом. Порой эти понятия не совпадают. В таком случае следует выбирать одно из двух. Или искать себе другую работу, а я слишком стар, чтобы начинать все сначала. Можно уйти, а можно ждать подходящего случая и защитить свои убеждения. Я выбираю второй вариант.

Эмили пыталась вспомнить свое бесследно исчезнувшее детство.

— Отец уехал надолго. Мама плакала ночами. Она беспокоилась за него.

— Дэн отсутствовал почти три месяца, — немедленно заявил Филдинг. — Однако он по крайней мере вернулся, Эмили. Могло быть хуже. Далеко не все выжили там.

— Но теперь он мертв. Чертов урод убил его в пекинском храме. А потом вырезал безумный рисунок на спине.

Филдинг замахал руками:

— Я же сказал тебе. Не хочу знать никаких подробностей.

— Без них я просто теряюсь в догадках, Торнтон. А в нашей системе мне не предоставляют никакой информации, потому что она блокирована для таких мелких сошек. Как только я что-то нащупываю, сразу же натыкаюсь на высокий барьер: проверка благонадежности. С Липманом я не могу говорить. Остаетесь только вы и еще несколько местных полицейских, которым, возможно, известно больше, чем они делают вид.

— Я не располагаю больше никакими данными, Эмили, — твердо заявил Филдинг. — Не стоило вообще тебе что-то говорить. Забудь обо всем. Хочешь, дам тебе совет? Возвращайся домой. Прикинься больной. Подай жалобу на Липмана. Тебе поверят без проблем. Вернись в Вашингтон, найди себе непыльную работенку и устраивай свою жизнь. Оставь Рим и забудь про все это дерьмо. Здесь кругом полно могил, которые тебе не стоит раскапывать.

— Исключено.

Филдинг умоляюще посмотрел на нее:

— Почему?

— Я встретила его прошлым вечером, Торнтон, и теперь должна довести дело до конца. Он мог убить меня, однако в силу каких-то причин пощадил. Не знаю почему. Но я должна понять. Потому что… черт! Убийца умен. Возможно, он решил, что я служу приманкой и должна завлекать его. А ему не хочется играть в чужие игры.

Филдинг сложил руки на груди и очень медленно спросил:

— Кого ты встретила?

— Билла Каспара.

Красивое лицо сделалось безжизненным.

— Боже мой, Эм. Где ты выкопала такое имя?

— Преступник сам сказал мне вчера, — соврала она. На самом деле он сообщил ей только фамилию. Имя она вспомнила сама. — Он тоже называл меня Крошкой Эм…

Билл Каспар. Какой парень!

Когда-то все так отзывались об этом человеке. Эмили не понимала, каким образом она все запомнила. Только это правда. Ее отец так считал. Возможно, Торнтон Филдинг также разделял мнение остальных.

— Крошка Эм… — повторила она. — Только я уже не маленькая, Торнтон.

— Да, я вижу, — пробормотал он. — За последние годы мы все очень повзрослели.

— Так скажите мне, что здесь происходит?

— Не могу, — вздохнул он, качая головой. — Я сам ни в чем не уверен. Знаю лишь одно. Тебе надо держаться подальше от этого дерьма. Иначе оно поглотит тебя. Как случилось с…

Филдинг умолк и вновь посмотрел на дверь. Казалось, теперь он хотел, чтобы кто-то помешал им.

— Как оно поглотило моего отца? И других людей?

— Эмили…

— Знаете, о чем я думаю, Торнтон? Липман привез меня сюда в качестве приманки. Я выступаю тут в роли папы и должна напомнить маньяку о чем-то, дабы сбить его с толку. Джоэл Липман думает, что я заманю… чудовище. Заставлю его вылезти из укрытия.

Филдинг склонился над какими-то бумагами.

Эмили подалась вперед, чтобы довести до его сознания свою мысль.

— Черт побери, Торнтон! Вы были другом папы. Вы поможете мне узнать, что с ним случилось, или нет?

Филдинг не промолвил ни слова. Пустая трата времени. Возможно, он так напуган, что сразу по ее уходу напишет рапорт на имя Липмана.

— И вы тот самый человек, кто из принципа чуть не подал в отставку? Хотите, чтобы я вам поверила?

Лучше ей после этих слов не стало. Торнтон Филдинг — часть того старого Рима, который она знала. И зачем ей нападать на него?

— У тебя есть свои убеждения, Эмили, и тут уж ничего не поделаешь. Но прошутебя, послушай меня и брось все. Ради своего же блага не трогай ты дерьмо.

Она распахнула дверь и с грохотом захлопнула ее за собой. Филдинг с несчастным видом смотрел ей вслед. Потом повернулся к столу и начал медленно, обдумывая каждое слово, печатать что-то на компьютере.

Эмили Дикон вернулась на свое место в кабинете Липмана. Помещение пусто. Шеф не оставил ей никакого сообщения.

«Ты не оставляешь сообщения в качестве приманки».

Так что же ей делать? Куда податься? Надо решиться и совершить поступок. Но как она может повлиять на ход событий?

Замигала иконка электронной почты. Эмили открыла письмо.

«Сожалею о твоих проблемах. Сейчас мы ведем срочную работу по исправлению ситуации. Я создал временную сетевую личность, которой ты можешь пока пользоваться. Срок заканчивается в 14.00.

Имя пользователя WillFK, пароль BabylonSisters.

С уважением, Т.Ф.».

У Эмили захватило дыхание. Не теряя ни минуты, она приступила к работе. Посмотрела на часы. Время 13.05. Филдинг не очень-то расщедрился, однако, возможно, большего не мог сделать для нее, рискуя собой.

Эмили Дикон ввела ключевые слова, нужные для открытия блока.

Потом откинулась в кресле и стала смотреть на появляющийся на экране текст.

Полицейские нашли тело Моники Сойер. Они воспользовались монтировкой, чтобы проникнуть через багажник в салон полусгоревшего «рено», стоявшего у подножия Испанской лестницы. Заглянули внутрь. Их поразили запах и темная жидкость, сочившаяся из двух чемоданов. И они вскрыли замки.

Один из полицейских теперь блевал в участке на Сан-Джованни. Второй, юный салага, которому по виду никак не дашь больше двадцати лет, сидел сейчас в джипе на заднем сиденье между Костой и Перони. Глаза закрыты, лицо серое. С неба на город по-прежнему падает снег.

Коста и Перони молча слушали рассказ новобранца. Их вызвал Фальконе, когда они тщетно искали Лейлу в прибрежной зоне. Перони громко жаловался и говорил, что в городе есть другие полицейские, которые могли бы заняться этим делом.

Коста направил машину в сторону пьяцца ди Спанья сразу же после звонка Фальконе. Перони молил инспектора о том, чтобы им дали больше времени на поиски девочки. Однако Фальконе не уступал. В силу каких-то причин он посылал их именно туда. Мужчины гадали, в чем дело. Фальконе чувствовал себя загнанным в угол, враги превосходили его численно. В данный момент Коста и Перони стояли первыми в коротком списке людей, которым он мог доверять.

Перони оказался прав. На месте происшествия уже толпилось немало копов. Фальконе собрал большую команду офицеров в штатском. Все они сгрудились вокруг изуродованного автомобиля. Чуть поодаль стояли мужчины и женщины, работающие в близлежащих офисах и магазинах. Операция приняла большие масштабы. Без особой на то причины Фальконе не стал бы задействовать такие резервы. Одно из двух: или дело идет к развязке, или разваливается на части.

— Тебе лучше поехать домой, — обратился Перони к сидящему рядом с ним копу с абсолютно бескровным лицом.

— Мое дежурство заканчивается в пять часов, — ответил полицейский. — Вот тогда я и отправлюсь домой.

Перони кивнул.

— Как тебя зовут, сынок?

— Сакко.

— Запомню. Ты, похоже, крепкий парень. Первый раз видишь такое?

Сакко закрыл глаза и изобразил на лице детскую саркастическую гримасу.

— Первый ли я раз вижу труп в чемодане?

— Нет, — терпеливо ответил Перони. — Я имел в виду убийство вообще.

— Да. — Он не мог петушиться долго.

— Хорошо. — Перони похлопал его по плечу и стал вылезать из машины. — Пока.

Двое полицейских направились к месту преступления. Перони качал головой.

— Новички, — пробормотал он. — Почему он строит из себя мачо?

— Он делает то, чего от него ждут, Джанни.

— Мы все так поступаем, разве нет? А как насчет Лейлы?

Желание Перони обращаться со всеми людьми, не достигшими двадцатипятилетнего возраста, как с несформировавшимися подростками не переставало изумлять Косту.

— Лейла месяцами жила на улице, Джанни. Она крепкая девчонка. Разве не заметно? Что бы там ни случилось, будь уверен, она не пропадет.

Перони окинул его ледяным взглядом.

— Не пропадет. Такая вот у нее жизнь — лишь бы не пропасть.

— Всякое бывает, — защищался Коста. — Помнится, ты сам читал мне лекции на эту тему.

Было дело.

— Ладно, умник, — согласился Перони. — Бросайся в меня моим же дерьмом, если есть такое желание.

— Послушай, как только у нас появится такая возможность, я помогу тебе найти ее.

Напарник кивнул в сторону попавшего в аварию «рено»:

— Если только маньяк не доберется до нее первым.

Эти слова навели Косту на какие-то мысли.

— У преступника более грандиозные планы. Кроме того… — Эх, если бы у него было больше времени поразмыслить обо всем, что им стало известно! Доколе еще они будут преследовать убегающие фантомы? — Он мог бы запросто убить ее вчера вечером, если бы захотел. Эмили не смогла бы защититься. Однако такого не произошло. Что ты думаешь по этому поводу?

Перони посмотрел на напарника. Тот явно пребывал в растерянности.

— Не знаю, — признался Перони. — Может быть, она сломила его дух. Хотя тут мало смысла. Да какого черта! Нам что, больше думать не о чем?

Он направился к задней части машины. Какой-то идиот в костюме Санта-Клауса одиноко стоял на углу и звонил в колокольчик. До последнего времени в городе не наблюдались американские Санта-Клаусы. Только в это Рождество они вдруг появились повсюду.

Фальшивый Санта тряс колокольчиком, протягивал леденец на палочке. Вдруг он посмотрел Перони прямо в глаза и кивнул в сторону ведерка, покрытого серебристой фольгой, стоящего между ними на снегу.

— Ты был хорошим мальчиком, офицер? — спросил человек.

— Что такое «быть хорошим»? — отрезал Перони и прошел мимо него.

Ник Коста обратил внимание на табличку, висящую на груди Санты: благотворительность в пользу иностранных детей. Бросил в ведерко пару купюр, потом протянул руку за леденцом.

— Дай его твоему другу, — сказал Санта. — Может, он немного растает.

— Сомневаюсь, — ответил Коста и поспешил к команде, собравшейся возле искореженного автомобиля.

Фальконе стоял у покинутого людьми «Макдоналдса» и вел серьезный разговор с двумя полицейскими в штатском. За ними со скучающим видом наблюдал Джоэл Липман. Тереза Лупо и Сильвио Ди Капуа что-то осматривали в багажнике, полускрытые плохо установленными ширмами, одну из которых Перони отодвинул, чтобы проникнуть в автомобиль.

Джанни бросил взгляд на содержимое чемоданов, потом посмотрел на Терезу Лупо и резко спросил:

— Есть что-то для нас?

Патолог высунула голову из темноты, сделала знак Ди Капуа, чтобы он продолжал работу, и вылезла из машины.

— Вы нашли ее?

— Пока нет, — поспешил ответить Коста. — Нас вызвали сюда. Она ничего не сказала?

— Нет. — Тереза покачала головой. — Извини, Джанни…

— Я тоже виноват, — пробормотал Перони. — Все как-то… необычно.

На глаза Терезы навернулись слезы. Ник Коста раньше никогда такого за ней не замечал.

Перони обратил внимание на состояние женщины, положил руку ей на плечо, быстро поцеловал в щеку и проговорил:

— Все хорошо.

Потом оба с неприязнью посмотрели на глазеющих на них из-за ленточного ограждения фотографов, репортеров и кучку зевак, которые не знали, чем еще заняться, и отвернулись.

— У тебя, наверное, уже много раз спрашивали, — начал Перони, когда Тереза взяла себя в руки, — но скажи, как умерла эта женщина?

Тереза пожала плечами:

— Пока мы имеем только предварительные сведения. Понятно? Я могу сказать тебе лишь то, что уже сообщила твоему начальнику, с теми же оговорками. Не хочу делать поспешных выводов. И если только никто на сей раз не помешает мне, я хотела бы забрать эту даму с собой. Надеюсь, америкашка сегодня не станет похищать у меня тело? Пока еще не ясно, является ли она его соотечественницей.

— Каким образом ее убили? — вновь спросил Перони.

— Мы только изучаем метод. Мягко говоря, она не совсем полная. — Тереза что-то недоговаривала. Возможно, ради самого Перони. — Женщина абсолютно голая. Никакой одежды. Только ярлыки. Мы их сняли с чемоданов и передадим судмедэкспертам, как только закончим работу здесь. По-моему, они не обычные. Очень дорогие. Может быть…

Они переглянулись, понимая, о чем думает каждый. Подобная процедура занимает долгое время.

— Вы пока не задали мне самый главный вопрос, — напомнила она.

— Он сделал рисунок у нее на спине? — спросил Коста.

— Что-то вроде того, — ответила она, пожимая плечами. — Мы имеем дело с тем же человеком. А вот рисунок не похож на прежние. Если хотите взглянуть, я могу…

Оба мужчины подняли руки вверх, прежде чем Тереза закончила предложение.

— Понятно, — продолжала она. — Честно говоря, не знаю, использовал ли он тот же инструмент. Спросите у меня потом, когда я ее немного отмою в морге. На женщине очень много порезов. Однако на спине точно есть какой-то рисунок. Может быть, он сделан скальпелем.

Коста вспомнил, как Эмили Дикон быстро, легко и необыкновенно естественно нарисовала образец накануне в американском посольстве.

— А форма?

— Не могу сказать с полной уверенностью, — призналась Тереза. — Сожалею. Но если хотите увидеть нечто конкретное, посмотрите вот сюда. — Она просунула руку в багажник и извлекла из него испачканный кровью материал, заключенный в пакет с доказательствами наподобие мертвого насекомого в музее. — Веревка, — объяснила она. — На этот раз он снял ее с шеи жертвы. Значит, на то имелись свои причины. Ошибки быть не может — перед нами тот же материал, который использовался в Пантеоне. У меня нет ни доли сомнений.

Коста не знал, что и думать.

— Но на веревку материал не похож.

Тереза нахмурилась:

— Разве Лео не говорил тебе? Мы с ним поболтали на эту тему вчера вечером. Впрочем, у него забот полон рот. Конечно, это не шнур, а кусок очень прочной материи, вырезанный в хорошо известной нам форме, а потом скрученный в веревку. Сначала я думала, что преступник сам занимается этим, хотя работа могла отнять очень много времени. Только он ведь весьма терпеливый джентльмен, не так ли?

Перони заинтересовался:

— Но потом ты передумала?

Тереза протянула пакет Косте, подняла портфель и некоторое время перебирала в нем какие-то бумаги, пока не нашла искомое.

— Вот возьми, Ник. Сильвио передал мне отчет из судебной экспертизы, когда я приехала сюда. На сей раз эти люди сделали все необычно быстро.

Коста взял лист. Перони подошел к нему и тоже начал читать текст.

— Фальконе уже ознакомился с документом?

— О да, — ответила Тереза. — Я не посмела скрыть его от инспектора, хотя сейчас он и не знает, что с ним делать. У вашего американского друга также нет ключа к разгадке. Он даже не подозревает, что шнур, которым задушили женщину в Пантеоне, у меня. Судя по той чепухе, что он несет сейчас, агент ФБР не связывает эти два убийства. По крайней мере напрямую. У него есть своя теория.

Мужчины внимательно вчитывались в отчет, стараясь уловить его смысл. Тереза права. Во-первых, становится ясно, что подозреваемый ответствен за оба убийства, а также сообщается кое-что о том, кто он такой.

Перони недоуменно моргнул.

— Теория?

— О да, — подтвердила Тереза. — Угадайте какая? Согласно ей все дерьмо ложится у наших дверей.

Полицейские некоторое время обдумывали ее слова.

— У наших дверей? — повторил Коста.

— Конечно, — улыбнулась она. — Вы, ребята, можете на время взять отчет. Возможно, у вас появятся какие-то свежие мысли.

— Ладно, — ответил Джанни Перони и направился в сторону Лео Фальконе и Джоэла Липмана с выражением такой ярости на лице, какой Коста уже давно не видел.

Времени очень мало, а информации предостаточно. Такое ощущение, будто вы затерялись в лесу, где видите лишь какие-то нечитаемые знаки и непонятные сигналы. Эмили напечатала имя, упомянутое Ником, «Генри Андерсон», и получила лишь короткое малоинформативное сообщение о нападении на американца, вызвавшее тревогу у туристов из США. Весьма обычные и не связанные с настоящим делом сведения. Всего лишь какой-то ученый, ставший жертвой немотивированного насилия, имевшего место на небольшой площади пьяцца Матеи. Название знакомое. Там в центре есть фонтан с черепахами. Отец показывал его ей пару раз и даже фотографировал рядом с ним во время их многочисленных прогулок по Риму. Однако между этим нападением и ведущимся расследованием нет никакой связи. Ученого сильно избили. Согласно официальным отчетам, он улетел назад в Бостон и находится там в больнице. Короткий поиск в Интернете показал, что подозрения Косты не имеют под собой оснований. Генри Андерсон — признанный авторитет в области науки и сейчас уже вышел на пенсию. В Сети Эмили обнаружила лишь одну касающуюся его интересную тему. Андерсон написал научную статью о структуре и финансировании исламских террористических групп, причем благодарил офицеров ФБР за помощь в предоставлении информации. Слабая, мало что объясняющая связь.

Потом Эмили попробовала ввести в поисковую систему имя Билла Каспара и не получила никакой информации. Ни черта. Странно. Будучи благодарна Филдингу за его завуалированную помощь, она понимала всю ограниченность ее возможностей. Ей не удастся пробиться в сердце внутренней сети ФБР, где хранятся залежи сверхценных сведений, ежедневно обновляемых и собираемых со всего мира секретными системами. Эмили полагала, что Филдинг сам установил некоторые параметры, используя лишь устаревшую информацию, судя по датам на найденных материалах. Существовало также множество систем защиты, которые она не понимала. В этом виделся некий смысл. Филдинг всего лишь старший сотрудник посольства, работающий в определенной области. Он не в состоянии открыть все двери.

Тем не менее в распоряжение Эмили попали копии ценных секретных сведений. Вот только надо отследить нужный материал. А для этого необходимо найти ключевые слова — термины, которые выведут ее прямо на важную информацию. Без них невозможно прочитать и доли того, что находится в Сети. Именно им следует отдать предпочтение. Но если даже она что-то найдет, как поступить дальше? При обычных обстоятельствах Эмили могла бы пометить нужные документы и установить базисные точки для дальнейшего поиска. Однако в таком случае ей не пришлось бы пользоваться фальшивым именем, дабы проникнуть в базу данных ФБР, что грозило увольнением со службы, а возможно, и арестом.

Нельзя ничего вводить, не оставив следов. Письмо с материалом из этой системы она также не может отправить. Тут есть свои замки. Невозможно даже скопировать и переместить статьи или заметки в другие документы, а потом извлечь их оттуда. И на дискету ничего не скинешь. Эмили может лишь отследить некоторые документы и постараться запомнить их содержание. Или… рискнуть по-крупному.

«Сначала найди что-нибудь», — сказала она себе и напечатала еще одну фразу.

Вавилонские сестры.

Торнтон не без оснований дал ей такой пароль. В этих словах заложен некий тайный смысл. С ними также связаны какие-то детские воспоминания. Она услышала голоса, раздающиеся из просторной светлой квартиры на Авентино. Вновь и вновь звучит какой-то старенький рок-н-ролл в исполнении группы, обожаемой отцом и его друзьями.

Группа называлась «Стили Дэн». «Вавилонские сестры» — длинная джазовая вещица, которую отец любил до такой степени, что кто-то — кто именно? — прозвал его Стили Дэн Дикон, и прозвище навсегда закрепилось за ним.

На то имелись свои причины. Живя в Риме задолго до депрессий и развода, он любил кул-джаз, джаз-рок и еще музыку, направление которой Эмили не могла точно определить, со странными, практически не понятными текстами. Да, папа был крутой мужик, и она всегда знала это, только скрывала до тех пор, пока все стало слишком очевидно. В последние годы он стал настолько крут, что Эмили даже боялась подходить к нему. Было и кое-что еще.

Эмили взглянула на часы. Ей оставалось работать в системе всего пятнадцать минут, а она пока что ничего не нашла. Выругала себя и стала напрягать ум, вспоминая, какие еще композиции любил без конца слушать отец вместе с друзьями в гостиной на стереопроигрывателе «Боуз». Ее память все еще хранила композиции, услышанные девочкой в те времена, когда ей ежедневно приходилось заниматься игрой на пианино, исполнять Хиндемита под суровым взглядом высокомерной пожилой женщины, пахнущей лавандой и живущей в соседнем доме.

Музыкальные уроки Эмили являлись разительным контрастом тем непредсказуемым переливам, рваным гитарным звукам и странным, таинственным текстам, которые так любил отец.

Более всего ему нравились «Стили Дэн» — они исполняли песни так стремительно, что нелегко было уловить содержание.

Эмили видела перед собой отца — Стили Дэна Дикона, слегка пьяного, в компании коллег по работе. Они подпевали вслед за исполнителями, выкрикивали слова песен хором и танцевали, покачиваясь, как делают мужчины в подпитии.

— Ты ужасно плохо справляешься с работой, Эмили Дикон, — прошептала она, обращаясь к самой себе. — В любую минуту сюда может войти Джоэл Липман. Он увидит, чем ты занимаешься, и первым же самолетом отправит тебя домой.

И тогда она никогда не узнает всей правды, не дойдет до сути священного сечения.

В Сети существовала внутренняя поисковая система, нечто вроде «Google», предназначенная исключительно для агентов ФБР. В нее можно ввести любое количество терминов — «пурпурное трансильванское банановое иглу», — и она выдаст множество слов, хранимых в ее утробе, постарается все рассортировать, а затем в течение каких-то секунд предложит вам несколько ответов.

Сверхмашина сочетает в себе работу миллионов умных муравьев. Вам надо лишь нажать на правильные кнопки.

Она напечатала: «Билл Каспар и Дэн Дикон, Ирак».

На экране появился тот же материал — страница за страницей документов, беспорядочно расположенных и не имеющих смысла. Работать с ними придется несколько дней, если не недель.

Эмили снова посмотрела на часы. Минуты теперь просто летели. Вскоре занавес опустится навсегда. Торнтон Филдинг и так многим рискует. Своей карьерой, и, возможно, не только ею. Она обязана ему и должна извлечь хоть какую-то пользу из предоставленной ей возможности.

«Священное сечение, Билл Каспар, Ирак».

Еще хуже. На экран посыпалось уже полное дерьмо. Понятно почему. «Священное сечение» ничего не говорило системе поиска.

«Подумай о песне, глупышка, — сказала она себе. — Думай о Билле Каспаре. Думай о том, что пытался сообщить тебе Торнтон».

Пароль не Bill К, a WillFK.

Одним людям нравится сокращать свои имена во время разговора и писать их полностью на бумаге. У других есть дополнительное, среднее, имя. ФБР — ведомство. Чем выше вы поднимаетесь по служебной лестнице, тем больше у вас шансов кому-то понравиться.

Эмили напечатала «Уильям Ф. Каспар и Стили Дэн Дикон». Произнесла короткую молитву, обращаясь к кремниевому богу, живущему за экраном, умоляя его сжалиться над ней и направить на работу правильную команду муравьев, которые наконец решат ее проблему.

Система замедлила ход. Появился документ с датой — 1990. Потом сообщение: «Доступ запрещен».

— О дьявол! — пробормотала Эмили, наблюдая появление еще шести файлов, блокированных таким же образом. — Черт возьми!

Сеть работала со скоростью девяностолетнего бегуна. Надежды больше нет. Как глупо и типично для ее деятельности в ФБР.

Эмили Дикон в полном отчаянии напечатала «Уильям Ф. Каспар, Стили Дэн Дикон, Вавилонские сестры, устроим рок-н-ролл». Откинулась в кресле, размышляя о том, что будет делать дальше. Поедет к симпатичному итальянскому копу в его великолепный фермерский дом, стоящий среди снеговых равнин. Войдет, разведет руки и скажет: «У меня ничего не получилось. Может, выпьем вина? Давай забудем обо всем на время и просто поговорим, потому что мне нравится беседовать с тобой. Нам надо встречаться почаще».

Ник Коста даже не начинал ухаживать за ней. Странно. Он ведет себя как-то не по-итальянски.

— Пригласи меня к себе, Ник, ибо я схожу с ума, глядя на этот глупый компьютер, — прошептала Эмили.

Где-то — в Майами или Вашингтоне, Сиэтле или на сервере в другом крыле здания — заработал жесткий диск и выдал на экран документ с неограниченным доступом.

Служебная записка. Причем сканированная. Неполный кусок настоящего, читаемого текста. Возможно, именно в силу этой причины он и проскочил через все заграждения. Эмили проверила ключевые слова, выбранные каким-то глупым мелким чиновником: «устроим рок-н-ролл».

У нее перехватило дыхание. Ей предоставляется последний шанс. Воспользуйся им или упусти, он никогда больше не подвернется тебе.

Итак…

Эмили Дикон бросила быстрый взгляд в сторону двери, не увидела никого за ней и достала из сумочки маленький цифровой фотоаппарат, который держала, чтобы снимать дорожные происшествия, здания и достопримечательности, вдруг заинтересовавшие ее. Потом, стараясь не дрожать, стала фотографировать текст на экране.

От: Уильяма Ф. Каспара

Кому: Стили Дэну Дикону

Дата: 1991

Тема: Вавилонские сестры

Статус: Ты должен спросить?

Пусть будет известно, что я, Уильям Ф. Каспар, Король Ящериц, Святой Филин, Великий Хозяин Вселенной и все такое прочее, скоро нанесу визит Багряному Зверю в сопровождении королевского гарема. Я требую — требую, вы меня слышите? — верности. У меня есть великая цель, помощники. Нанесение увечья.

Багряный Зверь — откуда они берут такие имена, малыш Дэн? Оно одно из твоих имен? У нас есть данное нам Богом обязательство, и старина Билл Каспар с большим облегчением узнает, что безликий негодяй уже завербовал тебя. Меня удивляет, дорогой друг, что ты не понял этого. Я прочитал список исполнителей. Некоторые мужчины мне знакомы. Есть новички, однако нам придется полюбить их. Я привезу с собой парочку своих дам, ибо мы живем во времена женской эмансипации, и все они умеют обращаться с рациями, компьютерами и другой аппаратурой, которая мне просто осточертела. Меня удивляет, дорогой друг, почему ты не знал об этом.

Практическая сторона дела.

Багряный Зверь очень щедр. Хотя тебе, наверное, это уже известно! Тех людей, которых ты послал мне, будет достаточно, чтобы продержаться в пустыне шесть месяцев, если только какой-нибудь бумагомаратель в Пентагоне не испугается и не решит: «Почему бы нам просто не позвонить по телефону Саддаму и не сказать: пожалуйста, мистер, отправьте домой в Багдад все ваши танки и всех солдат?»

Мы добились иммунитета. Черт, у нас больше неприкосновенности, чем у членов ку-клукс-клана в Алабаме в пятидесятые годы. Можем делать все, что хотим, и всем на это наплевать. (Я говорю тебе то, чего ты не знаешь, парень?)

У нас есть мощное прикрытие. Мы «Вавилонские сестры», приятель. Но никто не знает нашего имени. Эта стремительная разовая операция полностью зависит от кучки призраков. Так что не надо ждать никаких наград. Насколько я знаю нашего анонимного хозяина, ждать благодарностей от него тоже не приходится. Мы просто выполняем свой долг.

Возможно, Багряный Зверь еще не сообщил тебе о некой дополнительной работе. Я заглянул в твое досье, брат. Черт возьми, Дэн! Да ты вообще ни разу не стрелял после возвращения из Никарагуа! Что же случилось со стариной Стили? Сейчас ты занят исключительно логистикой и деланием денег? Только я остаюсь военным человеком, так что слушай меня. Мы стремительно движемся по пескам. Такое случается в военное время. Порой удается выкроить пару часов сна в день — а потом опять вперед и за дело. Такого ты в жизни не видел. Мы проводим здесь предварительную работу, закладываем фундамент будущей деятельности. И постоянно происходит всякое дерьмо. В основном тогда, когда старина Билл этого не ждет. У меня нет места для пассажиров. Итак, скажи мне. Ты что, совсем размяк, после того как у тебя появилась маленькая славная спиногрызка, путающаяся у тебя под ногами? Если дело обстоит именно так, позволь мне немного просветить тебя. Забудь о дочке, пока мы не покончим с делом. Дети — это, конечно, здорово, Дэн. Когда я навещал тебя прошлой весной и держал крошку у себя на коленях, то считал тебя счастливейшим сукиным сыном на планете. Только, знаешь, ты не являешься таковым. Просто у тебя появились новые обязанности в дополнение к старым.

Нам нужно стать сильнее, овладеть искусством ведения боя в условиях пустыни. Необходимо понять устройство бронированного «хаммера». А дамы, присланные мне десантниками, кладут на этих бронированных красавцев свои игрушки, которые могут стрелять, убивать и жечь, и болтают о всякой чепухе, в то время как рядом рвутся снаряды. В Саудовской Аравии у меня есть два вертолета «Черный ястреб», готовые подцепить «хамми» и перенести их на ничейную землю. Дела обстоят более чем серьезно, Стили. После завершения задания мы все возвращаемся домой. Мы с Красным Драконом обещаем это тебе, так что можешь передать кому следует. И я прикончу любого придурка, который попробует помешать нам. Любой, кто не понимает значения слова «миссия», пусть лучше поскорее найдет его в словаре, так как времени остается очень мало.

У нас есть друзья. Знаешь, сколько иракцев требуется для смены президента? Можно обойтись двумя, при наличии большого количества денег. Мы уже многие годы вербуем здесь сторонников, делаем денежные вклады и подготавливаем почву. Они верно служат нам.

У нас имеется хороший дом. Я сам его выбрал. Мы не собираемся жить в палатках, друг. Хотя горячей воды у нас пока еще нет. Тем не менее место классное. Я ведь историк, Стили, и изучал, что происходило в Месопотамии в древние времена. Не забывай об этом. Здесь вообще-то очень славно и тихо, прямо оазис в пустыне. Вот еще одно слово, о котором стоит поразмыслить, Стили. Зиккурат.

А засим твой старый добрый друг, Билли К., прощается с тобой. По прочтении съешь письмо. Или вытри им свою задницу. А лучше всего положи его в папку и закрой в металлическом шкафу, которые так любят люди, работающие на виа Венето. Сохрани мою болтовню для истории. Она не играет никакой роли.

Ты отлично понимаешь, что Уильям Каспар больше не существует.

Вот хорошая новость, Стили. В течение следующих нескольких месяцев ты также не будешь существовать.

Мы «Вавилонские сестры». Устроим рок-н-ролл.

— Я спокоен, — протестовал Перони, направляясь к Фальконе и американцу и все больше краснее с каждым мгновением.

Здоровяк остановился, и Коста ощутил на себе всю силу его умного взгляда.

— Ник, — проговорил Перони, — Фальконе привел с собой половину сотрудников квестуры. Я ему больше не нужен. Но во мне нуждается убежавшая от нас девочка. Я знаю, что делаю. Поверь мне, Лео понравится мое предложение.

— Отлично, — спокойно отвечал Коста, зная, что спорить с напарником не имеет никакого смысла. Он в таком настроении, когда его ничто не может остановить.

Они прошли в большую темную гостиную, где молча курили Фальконе и Липман, наблюдая за деятельностью криминалистов и группы Терезы Лупо.

— Разрешите обратиться, — проворно начал Перони, подходя к Фальконе.

Липман осмотрел его с ног до головы. Инспектор бросил на полицейского озадаченный взгляд:

— Слушаю.

— Я хочу знать суть теории.

— Какой еще теории? — спросил Фальконе.

— Мы имеем дело с психом, отлично владеющим скальпелем. Эту женщину тоже изрядно порезали. Мне совершенно очевидно происходящее, однако у нашего американского друга есть своя теория. Мне хотелось бы знать, в чем она заключается.

Фальконе кивнул американцу.

— Агент Липман, кажется, считает это совпадением. И нет полной уверенности относительно скальпеля, Перони. Не надо спешить с выводами.

Перони скорчил Фальконе рожу. Мужчины обменялись быстрыми, только им двоим понятными взглядами. По мнению Косты, назревало что-то интересное. Затем Перони посмотрел на напарника, и выражение его лица как бы говорило: «Ты можешь в такое поверить?» И тотчас сердито взглянул на Липмана:

— Совпадение? Вы шутите?

Липман прищурился, всем видом давая понять, что имеет дело с весьма глупыми людьми.

— Я так не говорил. Нет, это не совпадение. Просто неряшливая полицейская работа. Благодаря вашей безалаберности много лишней информации проникло в средства массовой информации, и теперь уже половина Рима знает, как развлекается наш парень. Газеты полны сообщениями об этом. Люди завтракают, читают последние подробности о похождениях маньяка и гадают, что он выкинет в следующий раз. Кое-то думает, не поразвлечься ли и ему таким же образом. Не исключено, что кто-то уже начал копировать убийцу. Возможно, какой-то мужик задумал убить женщину и решил воспользоваться скальпелем, чтобы подозрения пали на разыскиваемого нами человека. Кто знает? Уж точно не вы.

Коста не верил своим ушам.

— Подражатель? Что это значит, черт побери?

— Прочитайте тот материал, который я вам послал! — пролаял Липман. — Поразмышляйте над ним. Наш маньяк — человек, во всем добивающийся совершенства. Он убивает людей особым способом. Кладет их по-особому, вырезает куски на спинах жертв, будто хирург. Не сечет их на части, чтобы потом запихать в чемоданы. И здесь мы столкнулись с заурядным случаем. Кроме того…

Липман прервал речь, как бы почувствовав, что зашел слишком далеко. Коста вспомнил, что говорила о нем Эмили Дикон. Фальконе тоже должен воспользоваться ситуацией.

— Что «кроме того», агент Липман? — спросил инспектор.

— Да ничего. На сей раз преступление совершено другим человеком. Я занимаюсь этим делом дольше вас и уже чувствую нашего парня.

Фальконе какое-то время хранил молчание. Думал и наблюдал за тем, как работают в машине эксперты.

— Я не знал, что агенты ФБР действуют на основании чувств.

— Да, да, — проворчал Липман. — Выкладывайте, что у вас там наболело.

— Возможно, что-то пошло не так, — предположил Коста. — Он потерял самообладание и совершил незапланированное убийство.

Липман недоверчиво скривил лицо.

— Разве вы не можете различить почерк преступника? Его modus operandi. Как это по-итальянски?

Брови Фальконе удивленно поползли вверх.

— Я проверю, — заявил он сухо. — Где девочка, Перони? Мне казалось, ты отвечаешь за нее.

Лицо здоровяка исказила гримаса.

— Не знаю. Я думал, она мне доверяет и нам не нужно держать ее под замком. С радостью пойду искать Лейлу, когда мне позволят этим заняться.

— Какой смысл? — сердито проворчал Липман. — Все малолетние иммигранты ведут себя подобным образом. Она просто обвела вас вокруг пальца. Да вас обмануть ничего не стоит. Упустили такую свидетельницу.

Выражение лица Перони заставило его умолкнуть. Ник Коста хорошо знал, что напарник может до смерти испугать кого угодно.

Перони толкнул Липмана в грудь и пробормотал:

— Я не с вами разговариваю, сэр.

Липман, едва сдерживая себя, уставился на Фальконе.

— С дисциплиной у вас тоже проблемы, Лео?

Перони сделал глубокий вдох, окинул американца суровым взглядом и удалился в сторону «Макдоналдса». Трое мужчин наблюдали, как он приблизился к безлюдной стойке, указал пальцем на какую-то еду и вернулся с гамбургером в руках, который разворачивал уже в пути, бросая бумагу прямо на тротуар с беспечностью, сводящей Косту с ума.

Перони вновь присоединился костальным с дымящимся гамбургером.

Коста слышал плаксивый голос Липмана и, зная, каковы будут последствия, все не мог поверить в то, что агент может быть так груб.

— Хватит! — взревел американец так громко, что даже Тереза Лупо, стоящая возле изуродованного «рено», повернулась в сторону мужчин. — Вы всегда так странно ведете расследование? У вас тут мертвая, разрезанная на части и упакованная в чемоданы женщина. Кругом полно полицейских, которые блюют, словно школьники на вечеринке. Какого же черта…

Перони сделал несколько шагов вперед, взял Липмана за воротник его зимнего пальто и запихнул гамбургер в широко открытый рот агента, так что булочка, майонез, овощи и серое жирное мясо расплескались по всему лицу, стекая вниз к белой рубашке и дорогому модному пальто.

Липман отпрянул назад, издавая нечленораздельные звуки и размахивая руками. Пища валилась ему на грудь. Он не спускал глаз с Перони, со страхом ожидая от него дальнейших действий.

Тот помахал пальцем у него перед носом:

— Смотри, в следующий раз я засуну гамбургер тебе прямо в задницу.

— Идиоты! Дикари! — вскричал Липман, вне себя от ярости. — Чертовы тупицы! Начальству будет доложено об этом, Фальконе. Я вас предупреждаю.

— В отношении чего?

— В отношении вон того человека! — взвизгнул агент, указывая пальцем на Перони.

Фальконе сложил руки на груди.

— Ах вы о нем. — Он кинул на Перони хитрый взгляд. — Офицер, — произнес инспектор монотонным голосом, — ваше поведение совершенно неприемлемо. Как вы можете его объяснить?

Перони вынул из кармана куртки отчет Терезы.

— А вот посмотрите.

Липман с недоумением уставился на лист бумаги, проявляя некоторые признаки беспокойства.

— Что это такое, черт возьми? Я не очень хорошо могу читать по-итальянски.

— Заключение экспертов судебной медицины, — объяснил Коста. — Когда мы осмотрели шнур, которым маньяк задушил женщину в Пантеоне, то поняли, что это вовсе не шнур, а кусок материи, вырезанный в его любимом стиле, а потом туго скатанный и превращенный в веревку.

Липман моргнул. Он не мог решить, то ли ему защищаться, то ли негодовать.

— Вы обязаны передавать нам все вещественные доказательства, — проговорил он, — согласно моему приказу.

Теперь три итальянца окружили агента на случай, если ему захочется сбежать.

Фальконе фыркнул и уставился на Липмана:

— Ваши люди не взяли данный предмет, когда пришли за телом. Что нам оставалось делать? Догонять их? Можете прислать кого-нибудь за веревкой в любое время.

— Черт возьми, Фальконе… — пробормотал американец и затих.

Перони начал читать отчет:

— «Исследуемый материал является тканой лентой размером один дюйм на три четверти дюйма. Песочного цвета, защищен от плесени, тип X, класс 2В, сделан в соответствии с MIL-W-5665К». Непонятно, что все это значит. Возможно, речь идет о форменной материи, предназначенной для американских военных. Вы знаете эту форму, агент Липман?

— Какая уж есть, — отвечал американец.

— Это все, чем вы можете нам помочь? — спросил Перони. — Речь идет об образце американской военной материи. Преступник убивает ею людей. А прикончив, режет спины. Кроме американских военных, никто больше не пользуется таким материалом. Гражданским лицам он не продается.

— Эй! — вскрикнул Липман. — Да что вы знаете об американских военных? Такие вещи исчезают из армии, как леденцы из магазина. Если хотите знать, там все продается.

— Верю вам на слово, — вмешался в разговор Фальконе. — Проблема, Джоэл, заключается в следующем. Медицинская экспертиза показала с полной очевидностью, что материал очень новый и произведен для войны в условиях пустыни. Поступил в производство год назад. Насколько нам известно, он применялся лишь в ходе секретных операций в Ираке.

Липман окинул инспектора сердитым взглядом:

— Вы все время знали об этом, Фальконе. Глупая подстава.

Коста вынул пакет с вещественными доказательствами, в котором хранилась последняя петля.

— Эту вещь обнаружили в разбитой машине. Мы узнали о шнуре лишь несколько часов назад. О находке пока не сообщалось в прессе. Как видите, агент Липман, мы имеем дело с одним и тем же человеком. Так почему вы не сообщили нам правду? Да потому, что разыскиваемый преступник имел дело с военной секретной аппаратурой. И совсем недавно.

Агент ФБР в смущении качал головой.

— Может быть, — пробормотал он. — Однако кто эта женщина? Не вижу тут никакого смысла.

Он вдруг умолк, как бы опасаясь, что сболтнул лишнее.

Перони смахнул кусочки гамбургера с пальто Липмана.

— Извините меня, — сказал он. — Знаете, я потерял самообладание. Мне стыдно. Мы вполне могли бы ладить.

— В самом деле?

— Ну конечно. Если бы не одно обстоятельство.

Липман ждал.

Перони подался вперед и снял кусочек корнишона с воротника американца.

— Вы должны говорить нам правду, — начал объяснять он. — Не обязательно лично мне. И не моему партнеру. Но вот хотя бы инспектору Фальконе. Он хороший мужик. Надежный. Вам не кажется, что он заслуживает вашего доверия?

Липман пронзил его огненным взглядом.

— Нам необходимо быть откровенными друг с другом, — продолжал Перони, — ибо в противном случае мы будем блуждать вокруг да около и никогда не придем к цели. И ваш человек — именно ваш! — будет разгуливать на свободе.

Агент ФБР шумно втянул носом воздух, бросил взгляд на улицу и подал знак водителю.

— Не имею ни малейшего представления, о чем вы толкуете, — заявил он, прокладывая себе дорогу между Костой и Фальконе, выбирая более легкий путь в обход Джанни Перони. Он быстро удалялся от них по направлению к автомобилю и ни разу не оглянулся.

Перони нахмурился и посмотрел на Фальконе. Коста знал, что выражал взгляд напарника: «Я попытался».

— Я как-то помогаю делу? — осведомился здоровяк.

Фальконе нахмурился. Он сердился не на полицейских, его раздражал царящий повсюду хаос.

— Задашь мне такой вопрос позже.

— Я бы хотел продолжить поиски девочки, — спокойно проговорил Перони. — Дай мне такую возможность. Отпусти одного человека. Тут нет ничего личного. Просто она может нам многое рассказать.

— Поступай как знаешь, — проговорил Фальконе. — Перони, ты на славу постарался.

— Спасибо, — пробормотал полицейский.

Коста последовал за напарником к джипу и отдал ему ключи.

— Где ты собираешься ее искать, Джанни?

— Там же, где и раньше. Не знаю.

— Что, если маньяк тоже ищет ее?

— Тогда у нас есть шанс встретиться. Если такое произойдет, я позвоню тебе. Кроме того, не думаю, что мы можем наткнуться на него, пока этим делом занимается Липман. Как ты считаешь?

— Вряд ли. — Все равно их и так непростые отношения с агентом ФБР дали сильную трещину. Этого ли они хотели?

— Когда Лео дал тебе добро на твои действия?

На лице Перони отразилось удивление:

— На что он дал мне добро?

— Сам прекрасно знаешь.

Здоровяк добродушно рассмеялся. Такого веселого смеха Коста давно уже не слышал.

— Послушай, мы с Лео знаем друг друга немало лет. Иногда не надо ничего выражать словами. Достаточно простой импровизации. Ему так же, как и нам, надоел этот придурок. И я говорил сущую правду. Парню пора быть с нами на равных. Рано или поздно он и сам это поймет. Мы ведь все заодно, не так ли?

— Липмана потрясли сведения, полученные от судебных медэкспертов. Плюс кое-что еще не дает американцу покоя: последнее убийство. Почему-то он никак не может поверить, что оно дело рук разыскиваемого маньяка.

Перони вновь стал серьезным.

— Забудь ты на время об агенте Липмане, Ник. Скажи мне, почему Лейла убежала? Не понимаю. Мне казалось, мы с ней отлично ладили. Что на нее нашло?

Коста пожал плечами:

— Дети непредсказуемы. Может, ее пугала близость с тобой.

— Нет, — проворчал Перони и дружески похлопал его по плечу: — Нужно уметь вести себя с детьми.

— Ты постоянно напоминаешь мне об этом. — Коста смотрел, как грузный Перони неловко устраивается за рулем. — Позвони мне в случае чего, Джанни.

— Конечно. — Здоровяк засмеялся и осторожно выехал на улицу.

Ник Коста ненавидел инстинкты. Они мешали воображению. Постоянно лгали. Он вспомнил об этом, когда джип с Джанни Перони исчез в конце некогда узкой средневековой дороги, ставшей теперь роскошной улицей с шикарными магазинами, ведущей к Корсо. Какой-то глупый бесполезный инстинкт не давал ему покоя, заставляя копаться в глубине памяти и вспоминать лицо давно умершего бывшего напарника, Луки Росси, который вот так же отправился на задание один и больше не вернулся.

Инстинкты без приглашения врывались в повседневную жизнь, мешая думать о насущных вещах. А ведь именно сейчас происходит нечто весьма интересное. Фальконе прислушивается к громкому голосу, доносящемуся из рации в машине. Косте знакомо сосредоточенное выражение его лица. Оно ему нравится.

Инспектор закончил разговор и внимательно осмотрел площадь. Потом уловил взгляд Косты, щелкнул пальцами и, подозвав его, указал на машину.

Джоэл Липман вернулся в посольство. Он выглядел необычно взъерошенным. Неуклюже, шаркающей походкой прошел в кабинет и выглядел как разъяренный бык, ищущий объект для нападения. Агент находился в плохом, непредсказуемом настроении.

— Сэр? — обратилась к нему Эмили.

— Чем вы занимались весь день? Почему не позвонили мне?

— Я думала…

Она взглянула на экран компьютера, на котором теперь оставалась лишь обычная незначительная информация. Фотоаппарат лежал у нее в сумочке. Глупо, конечно. Надо было отнести его в квартиру, убрать вещественное доказательство из посольства.

— О чем вы подумали?

— Я ждала, пока вы дадите мне какое-то задание.

— О Боже…

Липман казался весьма расстроенным. На одежде остатки какой-то еды.

— Что-то не в порядке? — спросила она.

— Неверный вопрос.

— А какой же будет верным?

— В порядке ли что-нибудь? — пожаловался он.

Похоже, Липмана одолевали сомнения, а он не любил в чем-либо сомневаться.

— Эти полицейские, — продолжал он, — Фальконе и те ребята. Почему они нас так ненавидят?

— Я так не думаю, — сразу же ответила Эмили. — Нету них к нам никакой ненависти.

— В самом деле? Но здоровый ублюдок только что засунул свой гамбургер мне в рот. Что же происходит, черт возьми?

Такой поступок, по мнению Эмили, как-то не вязался с итальянцем.

— Расскажите мне.

— Не вашего ума дело! — огрызнулся Липман.

Этот человек страшно надоел Эмили Дикон. Возможно, Торнтон Филдинг прав. Следует подать рапорт и избавиться от его присутствия.

— Тогда зачем спрашивать?

— Потому что, потому что… — проворчал он. — Вам не надо знать причин происходящего. Иногда события просто происходят, агент Дикон, и вы ни черта не можете поделать.

Интересно, подумала Эмили, являются ли эти слова чем-то вроде извинения?

— Если вы хотите попросить прощения, то обратитесь к итальянцам.

Липману с самого начало было наплевать на них. Он дал понять, что презирает их, с того самого мгновения как переступил порогПантеона. Его действия преднамеренны и хорошо обдуманны. Они являются частью проекта.

— Так, значит, они хорошие ребята, да? Мне надо бежать к ним и извиняться?

— Мне кажется, в данных обстоятельствах они делают все, что в их силах.

Он повысил голос:

— Нам всем нелегко, девочка!

Да сколько же можно?!

— Им гораздо труднее, Липман. Итальянцам кажется, мы все скрываем от них. Они правы. И вот еще что. — Она направила свой изящный палец ему в грудь. — Не называйте меня больше девочкой. Никогда.

О, Крошка Эм.

Липман рассмеялся, и Эмили вдруг показалось, что именно эти ее слова он и хотел услышать.

— Оказывается, вы можете дерзить, — проговорил он, помолчав. — Кто бы мог подумать?

Липман склонился к своему компьютеру, набрал несколько слов и повернул монитор к Эмили. Она увидела новостной сайт РАИ. Главное сообщение касалось нового убийства, имевшего место в городе. Демонстрировалась фотография обгоревшего автомобиля, стоявшего рядом с Испанской лестницей.

— Мы проигрываем, Эмили, — заговорил он ровным печальным голосом. — И я просто не могу понять почему. Он убил еще одного человека. Должен сказать, я от него такого не ожидал. Убийство совершенно не в его манере. Ему просто случайно попалась эта бедняжка. Я никогда…

Липман умолк и уставился на монитор.

— Вы никогда?

— Я не думал, что он опустится до такого.

Он взял телефон и набрал номер.

— Виале? — заговорил агент, полностью изменив тон голоса, в котором зазвучали подобострастные, почти боязливые, нотки. — Нам нужно поговорить… Одну минуту.

Липман закрыл рукой микрофон и посмотрел на Эмили.

— Я хочу кофе, агент Дикон, — обратился он к ней. — Принесите мне хороший капуччино. Он продается в кафе на другой стороне улицы. И не спешите.

Коста глубоко вздохнул. Ему показалось смешным то, что только час назад он беспокоился о Джанни Перони. Где бы в холодном заснеженном Риме ни находился здоровяк, ему там лучше, чем висеть здесь на узкой обледеневшей пожарной лестнице. Сам Ник сейчас находился на головокружительной высоте над мощенной булыжником улице, в запутанном квартале к северу от Пантеона. И пытался рассмотреть что-то сквозь снежный шквал.

В другое время и другую погоду, не боясь того, что ветер вот-вот сорвет его с крыши и шмякнет о твердую землю, он с удовольствием бы наслаждался отсюда видом на город. Палаццо Боргезе должен быть где-то впереди. В хороший, ясный день огромный купол собора Святого Павла сиял бы золотом на той стороне Тибра. А теперь он видит лишь ледяной вихрь, грозящий вывести его из себя.

План составлял Фальконе. Хитрый старый негодяй заранее знал, как прореагирует на его предложение Коста. Он ведь самый молодой среди полицейских и наиболее подходящий для такого задания. К тому же когда-то занимался скалолазанием. Подростком в одиночку путешествовал по Альпам. Они могли бы, конечно, подождать прибытия специалиста, однако тогда при такой погоде потеряли бы много времени. Проблема, собственно, не представляла особой трудности. Женщина, сдающая квартиры в жилом доме, сообщила, что американская туристка, живущая на последнем этаже, не появлялась уже целые сутки. Прошлым вечером ее видели входящей в дом вместе с незнакомым мужчиной. Тот же человек вышел утром, неся два дорогих чемодана. Получено описание этого незнакомца. Им мог быть тот самый тип, которого Коста и Перони видели уже дважды — возле Пантеона и у Тибра.

Так что же, спускать группу захвата? Или стоит сначала проверить, есть ли там кто-нибудь? А если в квартире пусто, надо подождать возле дома и посмотреть, не вернется ли туда разыскиваемый преступник.

Для Косты сразу все стало ясно. Они имеют дело с живым человеком, а не с чудовищем. Важно не забывать этот факт. В такую ужасную погоду ему необходимо теплое убежище. Таким образом, у них появился первый реальный шанс поймать его.

В обычных условиях имелись более легкие пути проверить квартиру. Например, следить за ней из соседнего дома. Или воспользоваться подслушивающим устройством. Только не сейчас. Жилище представляло собой крохотную, возможно, нелегальную пристройку, расположенную высоко над улицей и напоминающую гигантскую игрушечную коробку, брошенную на обширную плоскую крышу здания девятнадцатого века. Окна сооружения находились выше окон любого из близлежащих домов. Оттуда можно видеть лишь кирпичные стены. Единственный способ обнаружить, есть ли кто внутри, — это подобраться как можно ближе к квартире. Но только не через парадную дверь, минуя которую, вы попадаете на узкую лестницу, ведущую на верхний этаж. По ней не забраться на крышу. Единственным вариантом оставался пожарный выход. Если маньяк дома, то, согласно плану, Коста увидит его через окно и сообщит группе захвата. А коли там пусто, он просто быстренько все осмотрит, уберется оттуда к чертовой матери и станет ждать вместе с остальными появления подозреваемого.

Планы, планы.

Коста дрожал от холода на шаткой лестнице и размышлял о том, как им следовало бы поступить. Он не подумал о погодных условиях после разговора с позвонившей им женщиной. Просто обсудил все с Фальконе, поднялся на третий этаж здания, нашел старый запасной выход и начал карабкаться вверх в облаке кружащихся снежинок. Ему в голову не пришло подумать о старинной планировке дома. Фальконе и его люди, соблюдая осторожность, толпились на улице неподалеку от подъезда, дабы остановить любого выходящего из него.

Они согласились, что ставить еще одного полицейского у двери квартиры, пусть даже под видом уборщика или посыльного, было бы слишком рискованно. Разыскиваемый ими тип живо распознает такие трюки. Любой посторонний сразу бросится ему в глаза, если он вдруг вернется. Итак, в случае неприятностей Фальконе со своей командой должны ворваться в дом.

Взбираясь по крутой, очень крутой, лестнице, Коста пытался подсчитать, сколько времени займет подъем. Интуиция не подсказывала ему, есть ли кто-то в квартире. Однако если она не пуста, то уже пора вспугнуть ее обитателя.

На этой стороне пристройки имелся узкий сплошной выступ всего метр в ширину, выходящий на холм, где стояла церковь Тринита-деи-Монти, скрытая метелью. За углом находилась частная терраса, предназначенная для теплой погоды. Маленькие пальмы со скованными морозом листьями, стоящие в гигантских терракотовых горшках, отбрасывали причудливые тени. Они походили на фантастические рождественские елки. Снег был так глубок, что Нику приходилось лишь гадать по округлым контурам, какие еще предметы находятся на крыше: большая рама с решеткой для барбекю, раковина с краном в виде лебединой шеи, несколько щеток и швабр, беззаботно оставленных гнить на холоде.

Коста сделал последний осторожный шаг вверх по предательской лестнице, добрался до стены и перешел на массивную полосу выступа. Находясь на самом краю дома, он дрожал от холода — зубы стучали, ноги скользили.

Фальконе приказал ему выключить звуковой сигнал телефона. Никому не нужен нежелательный звонок. Но на таком холоде Коста не мог как следует сосредоточиться. Голова окоченела. Мысли путались. Выключил ли он мобильник?

Замерзшими пальцами Ник вынул из кармана сотовый. Выключен. Но когда же он его вырубил? Попробовал убрать телефон, который скользил в непослушных пальцах. Далее, следуя фатальным законам земного притяжения и человеческой глупости, произошло непоправимое.

Телефон выскочил из его рук, медленно перевернулся в наполненном снежинками воздухе, отскочил от края выступа и полетел вниз.

Коста закрыл глаза и тотчас почувствовал, как на них падают снежинки. Вот же невезение, со злостью подумал полицейский. Спускаться по лестнице не представлялось возможным. Он слишком замерз и устал. Обледеневшие ступени достаточно опасны даже при подъеме. Ничто не могло заставить его рисковать жизнью при спуске.

Он вынул пистолет, поставил на предохранитель. Магазин полон. Стрелок из Косты никудышный. А теперь, с замерзшими пальцами и головой, словно ледяной чурбан, он представлял опасность в основном самому себе.

Стараясь прояснить сознание, Ник положил пистолет в задний карман куртки, надеясь, что кровь прихлынет к руке, и она немного согреется.

Коста стал осторожно продвигаться по узкому выступу. Пережил несколько ужасных головокружительных моментов, пытаясь обогнуть угол, и наконец свалился в глубокий снег, покрывший террасу. Теперь его отделяли от пропасти надежные железные перила. Отдышавшись и поняв, что необходимо двигаться, иначе он превратится в снежный ком, замерзнет и умрет, Коста встал и пошел вдоль стены. Здесь имелось лишь одно небольшое окно. Скорее всего за ним спальная комната. Он приблизился к стеклу. Шторы опущены, ни света, ни каких-то иных признаков жизни.

«Да хранит меня Господь!» — помолился он и, спотыкаясь, двинулся к той части здания, которая выходила на реку.

Коста вспомнил дни, когда занимался альпинизмом. Скорость ветра увеличивается с высотой. Сильный порыв ударил в верхнюю часть постройки, бросив ледяную крупу в лицо. Он съежился, обхватил голову руками, стараясь держаться прямо и тщетно пытаясь сбросить умственное оцепенение. Вдруг ветер утих. Несколько мгновений Коста сомневался, сможет ли он продолжать путь, и все же двинулся к углу здания. Обнял водосточную трубу, прижался к другой, сплющенной бурей.

Иного выбора у него нет. Кто бы там ни находился в пристройке, надо проникать туда. Прочие варианты слишком опасны. Обогнул угол, прижимаясь к кирпичной кладке. Большую часть этой стороны здания занимало двустворчатое окно, заледеневшее и почти матовое. В нем есть лишь маленькая прозрачная щель, образуемая теплом, идущим из комнаты.

Ник подкрался к окну и заглянул в него. Под таким углом ему удалось увидеть настольную лампу, горевшую в углу небольшой неприбранной комнаты. Коста пытался понять, что бы это могло значить. На минуту стих ветер, и сердце полицейского замерло, словно схваченный морозом камень.

В помещении работал телевизор. Его звук доносился до Косты. Просунув голову чуть дальше за край окна, он увидел и сам ящик. Маленький цветной телик, стоящий в углу, показывал вестерн. Слышались боевая музыка, ржание лошадей, звучали выстрелы. Ник взглянул на экран и сразу узнал эпизод: незабываемая голливудская иконография.

Джон Уэйн с повязкой на глазу поворачивает коня, чтобы быть лицом к лицу с плохими парнями в самом конце фильма «Истинная доблесть». Ирония момента чуть не вышибла слезу у Косты.

К бою, сукин сын!

Да, в фильмах все просто. Ты зажимаешь поводья зубами и мчишься во весь опор.

Он пытался уверить себя, что ему не страшно.

А потом увидел мужчину.

«Люди любят смотреть телевизор, глупыш», — прозвучало где-то на периферии сознания.

Человек сидел спиной к окну в дальней части комнаты. Виднелась только верхняя часть его головы, обрамленная каштановыми волосами, без шапочки в стиле Микки-Мауса, которая была у него на голове оба раза, когда Коста встречался с ним.

Коста прижался спиной к стене, опустился в снег. Перед ним кирпичная кладка, глаза закрыты — он отчаянно пытался что-то придумать.

Другой альтернативы нет. Чертов телефон пропал. Фальконе будет напрасно ждать его звонка на улице. Но не вечно. Однако достаточно долго для того, чтобы Ник окончательно замерз на проклятом ветру, который продувает ничем не защищенную крышу.

К бою, сукин сын!

Зажми поводья зубами и скачи во весь опор.

Он кинул взгляд на двустворчатое окно. По крайней мере через него нетрудно проникнуть внутрь. Никто не ждет грабителей на такой высоте. Ник еще раз заглянул в комнату. Человек полностью поглощен фильмом. Вряд ли он будет сидеть в кресле перед телевизором с пистолетом на коленях.

Никогда ни за что не ручайся.

Невозможно понять того, кто вырезает рисунки на спинах своих жертв. Косте остается лишь, соблюдая всяческие предосторожности, взять инициативу в свои руки.

Он вскочил на ноги, в полный рост стал у окна и изо всех сил пнул его ногой. Оно распахнулось, на плиточный пол комнаты посыпалось битое стекло. Звук телевизора казался необычно громким.

— Полиция! — вскричал Коста, и вслед за этим бессмысленным заявлением последовали все необходимые в данном случае слова.

Мужчина не двинулся с места. Уже хорошо.

Коста осторожно направился к креслу, желая, чтобы чертов телевизор не орал так громко, а в комнате не было так душно, и не стоял сильный запах. Он также осознавал в тот миг всю странность происходящего. Стены комнаты украшены знакомыми рисунками, все время повторяющимися, нарисованными краской, о которой ему не хотелось думать в данный момент.

А мужчина даже не шелохнется. И Коста чувствовал себя в дурацком положении, все повторяя:

— Не двигайся!

За дверью послышался шум: голоса, удары по дереву. Группа захвата уже врывается в комнату.

Внимание.

— Не сметь! — проговорил Ник и пнул кресло. К его ужасу, от туловища отделилась женская голова, обнажив красную рану на горле, прокатилась по подлокотнику и упала на ковер у его ног. Длинные каштановые волосы рассыпались вокруг мертвенно-бледного лица, рот открыт, в остекленевших, смотрящих прямо на него невидящим взором глазах застыл ужас.

— Проклятие! — воскликнул Коста и нетвердой походкой направился к окну, не в силах видеть такое безумие. Всей грудью вдохнул свежий морозный воздух, надеясь избавиться от отвратительного запаха человеческого мяса.

Бойцы группы захвата уже ворвались в квартиру. Он слышал их голоса у себя за спиной, возгласы удивления. Кого-то начало рвать. И тут же произошло следующее: неестественная жара в комнате сделала свое дело, лежащие на крыше замороженные куски тела начали падать в комнату через разбитое окно. Тереза Лупо предупреждала его о чем-то подобном, однако он не счел нужным внимательно выслушать ее.

Труп не совсем полный.

Шнур лежал в одном из чемоданов, а не находился на шее, потому что не мог быть…

Ник Коста взял себя в руки, обернулся и осмотрел комнату. Геометрический рисунок покрывал половину боковой стены и мог бы продолжаться дальше, не иссякни краска, которой в данном случае служила человеческая кровь. Имелась и надпись на английском языке. Одно слово, написанное большими четкими темно-красными буквами: КТО?

Оперативники и криминалисты проведут здесь незабываемый день. В квартире полно интересного материала, что само по себе довольно странно. Коста читал досье и знал о случившемся в Пантеоне. Обычно маньяк тщательно убирал за собой все следы. А вот здесь оставляет определенный знак о своем пребывании.

«Я почти закончил. Помогите мне».

Фальконе прошел в комнату, посмотрел на лежащую на полу голову и вздохнул.

— Аккуратная работа, — проговорил он. — Ты прикрепляешь голову бедняжки к нескольким подушкам, включаешь телевизор, и создается впечатление, будто в квартире кто-то есть. Наш парень — большой ловкач.

Потом инспектор подошел к Косте, держа что-то в руке.

— Ты уронил эту вещь, вот почему мы и прибыли сюда. — Фальконе протянул ему мобильный телефон, который лишь несколько минут назад упал с крыши и приземлился на занесенной снегом улице. — Ничего личного, Ник. Только, мне кажется, тебе сейчас надо пойти домой и хорошенько выспаться. Ты так не считаешь?

В четыре часа уже стемнело. К пяти холодный город опустел и тревожно затих, освещаемый ярким лунным светом. Хорошо хоть кончилась метель. Джанни Перони уже объехал на джипе все места, где могла находиться Лейла. Побывал в сербском кафе рядом с Термини. Спускался в темные уголки возле Тибра, куда девочка скрылась прошлым вечером. Все напрасно. Сербы ничего не знают. На улицах полно детишек: темные жалкие фигурки, кутающиеся в свои черные куртки, толкаются возле костров, в которых горит дурно пахнущий мусор. Никто ее не видел. Перони прибегал к различным трюкам — в ход шли деньги, угрозы, уговоры, — однако ничего не помогло. Ясно только одно — они ее знают. Но Лейла в силу каких-то причин считается чужой в этой компании. Странная девочка не вписывается в их тусовку.

Перони неприятно было общаться с этими ребятами. Его угнетал их образ жизни. Они впустую растрачивали силы и энергию. Встреча с ними напомнила ему о своих детях, живущих без отца в уютном доме неподалеку от Сиены. Сейчас они готовятся к Рождеству и с нетерпением ждут всяких чудес.

Впервые у него не получится быть вместе с семьей на праздниках. Он даже на минутку не сможет заглянуть к ним. Перони вовсе не склонен к задумчивости и не любит ворошить прошлое, с которым связано слишком много неприятных воспоминаний. Однако время лечит любые раны. Придет пора, когда боль стихнет и, обладая той чудесной способностью к самообману, каковая свойственна всем людям на Земле, он будет вновь с радостью думать о старых добрых временах. А пока приходится подавлять в себе негативные эмоции. Он был хорошим отцом, вот только оказался никудышным мужем. Еще один жестокий удар, который нанесла ему судьба.

Усталый, подавленный, опустошенный, Перони решил сделать перерыв и отправился выпить кофе в одном из своих любимейших заведений, маленьком кафе, являющемся частью старомодного ресторана «Чекко эр карреттире», находящегося за пьяцца Трилусса в отеле «Трастевере». Раньше он летом часто приводил сюда детей и с удовольствием наблюдал затем, как они пялятся на какую-нибудь красивую официантку в нарядном белом форменном платье, подающую им самое лучшее мороженое в Риме.

Сегодня крошечное кафе пустынно так же, как и заснеженная площадь. За стойкой симпатичная девушка, только вид у нее очень измученный. Перони сел на табурет, насыпал сахар в двойной кофе и понял: прежние времена больше никогда не вернутся. Они неприкосновенны и навсегда остались в далеком прошлом. В каком-то смысле он всегда понимал, что произойдет. Дети вырастут, встанут на ноги и в конце концов уедут из дома. Однако его глупость непоправимо ускорила этот процесс. Они отправились в Тоскану, где он чувствует себя чужаком.

Перони допил кофе и попросил еще одну чашку — в такие дни его организм остро нуждался в кофеине. Потом попытался отвлечься от своих тягостных дум, сосредоточившись на Лейле. Вновь начал ломать голову, строя догадки относительно того, куда она могла податься. Тут что-то определенно не так. Он установил близкие отношения с девочкой. Все без обмана. Странно, что она вот так, не сказав никому ни слова, убежала из дома без всякой на то причины. Впрочем, выбора у него нет. Остается лишь бесцельно прочесывать улицы в надежде на удачу, что, несомненно, является пустой тратой времени. Он мог бы с таким же успехом все бросить, позвонить Лео, отоспаться, а затем присоединиться к своей команде. Может быть, даже стоит похлопать американца по спине и, если потребуется, еще раз извиниться перед ним.

Девушка за стойкой подала кофе и вдруг заговорила с ним:

— Я помню, вы заходили к нам летом. Где же ваши дети?

— Погода сейчас неподходящая для мороженого. — Только эти слова и пришли ему в голову.

— Из-за такой погоды люди не идут к нам, — пожаловалась она. — Зря только мы открыли заведение. Пустая трата времени.

— Спасибо. Я польщен.

Она рассмеялась, и внезапный порыв веселья принес с собой воспоминания о ней, как эта почти еще девочка щедро накладывала им мороженое, а они наблюдали за ней в свете яркого июльского солнца.

— Извините, мне просто стало грустно.

Все грустят время от времени, подумал про себя Перони. Надо только не опускаться до жалости к самому себе.

— В таком случае дайте мне мороженое, — попросил он.

Ее живые глаза широко открылись от изумления.

— Что?

— Вы ведь слышали. Только положите в вазочку, а то такому старику, как я, трудно есть мороженое на палочке. Налейте кофе. Мороженое фисташковое. И какое-нибудь еще. На ваш выбор.

Девушка посмотрела на него как на сумасшедшего.

— В такую погоду?

— Да, именно в такую погоду. Я клиент, вы барменша. Давайте не будем портить отношения, девушка.

На какое-то время она исчезла. Вернулась уже не в белой униформе, а в короткой красной юбке и черном свитере.

Села рядом. В руке держала два блюда с разноцветными шариками.

— За счет заведения, — объявила она. — Я буду закрываться.

— Мудрое решение, — ответил Перони и попробовал шоколадное мороженое. Очень вкусно, хотя от холода сводит зубы. — В чем дело? Поссорились с дружком?

Она окинула его подозрительным взглядом:

— О, прошу вас. Вы способны только на это?

— Для начала сойдет, — возразил он. — Порой видишь красивую молодую девушку в расстроенных чувствах. В девяти случаях из десяти причиной грусти является ссора с кавалером. Пожилые люди вроде меня все понимают. Мы ведь тоже были когда-то молоды. Переживали еще как.

Она лизнула фисташковый шарик. Язык сразу позеленел.

— Ну так что? — настаивал Перони. — Я ошибаюсь?

— Нет… — В голосе девушки зазвучали жеманные язвительные нотки, которые он стал замечать у своей дочери.

— А в чем же дело?

— Он перестал мне звонить! — вскрикнула девушка. — Молчит, да и только. Я должна сама звонить ему. Почему мужчины такие? Неужели им трудно оплачивать телефонные счета?

Перони пожал плечами:

— Такое случается не только с мужчинами, но и с девушками. Порой трудно разобраться, кто прав, кто виноват. Так уж заведено, словно во время старомодных танцев — один ведет, а другой следует за партнером.

— Но это не танцы. Так почему же он так поступает?

У нее такое наивное, вопрошающее выражение лица, свойственное подросткам.

— Потому что.

— А все-таки?

Перони не смог продолжать, так как не знал ответа на ее вопрос.

— Вы звоните своей жене? — спросила девушка. — Или она сама звонит вам?

— Жена звонит мне. Но очень редко и лишь для того, чтобы поинтересоваться, как продвигается дело с нашим разводом и какие еще счета прислали на имя ее матери.

Барменша не знала, верить ему или нет.

— В самом деле?

— Разумеется. Не стоит меня жалеть. Такие события постоянно происходят в мире.

— Значит, у вас есть подруга?

Перони хотелось, чтобы она вновь надела форменное платье. Тогда с ней как-то легче обращаться.

— Это непорядок. Я тут старший и должен задавать вопросы.

— Так, значит, у вас есть женщина?

Он заерзал, чувствуя себя неловко на крошечном металлическом табурете.

— Да, типа того. Только это не то, что вы думаете. Я завел ее совсем недавно.

— У вас, похоже, серьезные отношения, — заметила она, — с этой «типа женщиной». Она вам звонит или вы ей?

Перони проглотил огромный кусок фруктового мороженого, который застрял в горле, не давая ему возможности говорить. Откашлявшись, он с ужасом обнаружил, что белые слюни стекают с его подбородка. А ведь он никогда не питал склонности к такой еде.

Девушка протянула салфетку. Он вытер лицо и ответил на вопрос:

— Иногда я звоню ей, иногда она мне. А вам-то что за дело?

Он соврал. Тереза всегда звонила ему. Просто раньше он как-то об этом не думал.

— Вы бесплатно едите мое мороженое, синьор, и я могу задавать вам любые вопросы. — Она ткнула его в грудь пальцем с длинным ногтем. — Мужчины, не звонящие девушкам, мне неприятны.

— Я вас понял.

Зеленые глаза сузились.

— В самом деле? Нет, правда?

Перони задумался. Интересно, почему он всегда спорит с посторонними людьми в какой-то странной полушутливой манере? Да, кажется, такое поведение характерно для Рима. Вот в Тоскане такого никогда не случается. Там люди очень вежливые. А римлянин не стесняясь говорит все, что думает.

— Я слышу ваши слова, девушка, но не собираюсь поступать в соответствии с ними.

— Ладно, посмотрим.

Она взяла вазочку с его мороженым, хотя он еще не съел и половины.

— Послушайте, — протестовал Перони. — Оно же мое.

— Нет. Я дала его вам.

— Хорошо. — Он бросил настойку несколько купюр. — Сколько стоит?

Барменша швырнула деньги обратно.

— Я же сказала. Бесплатно. Просто я не верю, что вы звоните ей. Вы ведь мужчина. Зачем вам беспокоиться по пустякам?

— Мороженое мое, — повторил Перони. — Верните его мне.

Девушка махнула рукой в сторону двери:

— Идите и позвоните вашей подруге. Сейчас же. После этого получите еще порцию. Только не врать. Я не такая глупая, какой кажусь на первый взгляд.

— О Господи Иисусе… — промолвил Перони и вполголоса добавил еще пару не совсем приличных фраз, которые барменше не стоило слышать. — Что происходит?

— Наступило Рождество, — прошипела она. — А вы не заметили?

Чертовы подростки, подумал он. Они никого не уважают. Хотя, может, она подала ему неплохую идею. Он все равно собирался связаться с Терезой.

— Я и сам хотел позвонить ей, — возразил Перони, направляясь к двери и стараясь не слушать ворчание девушки.

— Да, как же, так я и поверила, — доносилось у него за спиной.

Какое-то безумие. Перони действительно никогда не звонил Терезе. Пришлось искать ее номер в записной книжке, так как он не удосужился занести его в мобильный телефон.

Тереза ответила после третьего звонка и какое-то время молчала, услышав его голос.

— Джанни? — наконец спросила она. — У тебя все нормально?

— Конечно. Я в полном порядке. Ничего, что я тебе позвонил?

Молчание на другом конце линии говорило об обратном.

— Не совсем вовремя. Я сейчас на одной странной квартире и имею дело с убитой женщиной. Ты уже встречался с этой особой, если не забыл. Так что все кусочки складываются в одну картинку.

— О Боже… — тихо проговорил он. — Послушай, Тереза. Мне надо кое-что узнать о Лейле. Что случилось сегодня утром? Почему она совершила такой необычный побег? У тебя есть какие-то предположения?

Вздохнув, она попросила подождать, пока не выйдет из помещения. Некоторое время линия молчала, и Перони слышал лишь шум ночного ветра.

— Я сказала Лейле, что тебя уволят, если она не сообщит о том, что с ней случилось в Пантеоне, — отчетливо и громко заговорила Тереза. — Извини. Я считала, такая тактика может нам помочь.

По тону ее голоса Перони понял, что Тереза абсолютно не сердится на него за вопрос.

— Мне самому нужно было до такого додуматься, — пробормотал он. — Умно, ничего не скажешь. Классический вариант, Тереза. Добрый полицейский и злой полицейский. Начальству надо выдать тебе значок, а меня сделать водителем труповозки.

Он физически чувствовал напряжение на другом конце линии.

— Не смеши меня, дурачина. Фальконе пропадет без тебя. Джанни, послушай.

— Слушаю.

— Ты не обманываешь меня? Я поступила правильно?

— Разумеется! Это могло сработать. Если у нее есть о чем рассказать нам…

В голосе Терезы звучала такая радость, что Перони захотелось вернуться в кафе и расцеловать напыщенную барменшу.

— Джанни, Лейла что-то таит от нас. И я не понимаю почему.

— Я тоже не могу понять причину. До меня не доходит.

— Если только…

Из Терезы Лупо мог бы получиться хороший полицейский. Все в квестуре безоговорочно признавали данный факт.

— Что ты хотела сказать?

— Она продолжает воровать. Что, если она украла какую-то вещь у маньяка? Возможно, он снял куртку, занимаясь своим черным делом. Лейла могла украдкой подглядывать за ним.

Хорошая мысль. Только он пока не уверен, куда она приведет их.

— Не знаю. Но если она что-то украла, почему не отдала эту вещь нам? Мы ведь знаем о ее привычках. Я лично мог бы неоднократно проверить ее карманы сегодня утром.

Тереза молчала. К его удовольствию, она размышляла.

— Я просто импровизирую, так что ты должен соответственно относиться к моим словам, — заговорила она после продолжительной паузы. — Может быть, она спрятала где-то украденную вещь. Что, если ее побег связан именно с этим обстоятельством? Она захотела найти похищенное и отдать тебе.

Такое предположение понравилось Перони, оно попало в тот отдел его мозга, где висела табличка: правильно.

— Боже, как мне хочется поцеловать тебя! — вздохнул Джанни.

В холодном ночном воздухе прозвучал счастливый короткий смешок.

— На мне хирургические рукавицы, перепачканные кровью. Я нахожусь на террасе с останками убитой женщины и умираю от холода.

— Тем не менее…

Он идиот, скучающий по детям. Они сейчас в теплой, уютной квартире. Как только погода улучшится, Перони поедет к ним в Тоскану. Надо забрать их и отвезти в маленький деревенский ресторанчик. Им очень нравятся подобные заведения. Не мешало бы также познакомить детей с Терезой Лупо. По сути, они двое подростков, которые учатся ладить с родителями, чья жизнь дала трещину. Положение, конечно, не идеальное, однако судьба порой преподносит людям намного худшие подарки.

— Извини меня. В последнее время я вел себя как ненормальный, — произнес он слегка охрипшим голосом. Не надо было есть так много фруктового мороженого.

— Если бы я хотела встречаться с «нормальным» человеком, то не выбрала бы тебя, Джанни.

— Я имел в виду…

Слова увяли. Ему не удалось толком высказаться. Приходилось лишь надеяться, что Тереза поняла суть его мысли.

— Могу я вернуться к мертвой голове? — спросила патолог. — Сейчас не время вести подобный разговор.

— Ладно.

— Кстати, спасибо за звонок.

Он услышал, как она отключила телефон, посмотрел на пустынную пьяцца Трилусса и сказал:

— Не за что.

Затем Джанни Перони вернулся в кафе, улыбнулся девушке, поблагодарил ее и сел за вновь наполненную вазочку с мороженым, не спеша обдумывая слова Терезы Лупо.

Итак, Лейла что-то украла. Где? Разумеется, в Пантеоне. Потом она спрятала эту вещь. Опять же где? Да в Пантеоне, конечно.

Он посмотрел на часы и вспомнил жалкого сторожа. Храм закрывался в семь часов. Возможно, курдянка уже побывала внутри помещения. Однако если так обстоят дела, почему она не выходит на связь? Или ей нужно ждать, пока последний посетитель покинет Пантеон? Или — новая мысль ужаснула его — она оставила вещь в таком месте, что ей понадобится провести там всю ночь, дабы вновь обрести ее.

Барменша читала журнал. Перони положил десять евро на стойку и встал.

— Послушайте, — обратился он к ней, — знаете, почему ваш приятель не звонит вам?

Зеленые глаза пристально уставились на него.

— Может быть…

— Да он просто придурок, вот и все.

Уильям Ф. Каспар сидел в желтом «фиате-пунто», который увел с подземной автостоянки у Порта-Пинчиана. Ждал, думал, наблюдал за тем, как снег падает на виа Венето, а слышал лишь радиопомехи, доносящиеся из крохотного подслушивающего устройства. Так может продолжаться целую вечность. Поймать его они все равно не сумеют. Место, где стоит машина, темное и совершенно безлюдное. Каспару удалось поменять номера «фиата» на те, что он снял с пыльной, давно забытой хозяином «ланчии». Об угоне сообщат не скоро, да и искать станут не ту машину.

Вот на какие поступки способен старина Билл. Однако в последнее время он вел себя крайне неосторожно. Искушал судьбу в интернет-кафе. Тогда все сошло с рук, и все-таки дела обстоят хреново. На него это не похоже. Ведь он Уильям Ф. Каспар. Родом из Кентукки, вырос на большой старой ферме неподалеку от Лексингтона, где разводили лошадей. Кони мчались со скоростью ветра по зеленым полям без конца и края. Тогда семьи еще были крепкими и держались на нерушимой любви. В период «сухого закона» достать там виски не являлось проблемой. Надо было только знать места.

Каспар мужал в Кентукки и там же повстречал свою первую любовь. После окончания колледжа в Алабаме (воспоминание о тех временах оживило в его голове песню из коллекции Дэна под названием «Малиновый поток») поступил в военную академию в Кентукки и начал привыкать к солдатской службе. Каспар любил уроки по истории войн, с удовольствием изучал жизнеописания и походы полководцев Адриана, Ганнибала и Цезаря. Один конгрессмен, имеющий отношение к секретным службам, первым выделил его как человека, чьи таланты можно применить и вне его основной деятельности.

Воспоминания. Блекнущие призраки, неясная грань между реальностью и иллюзией.

Теперь это потерянный мир, отдаленное созвездие туманных двухмерных образов, создаваемых воображением. Каспар не смог бы вернуться в прошлое, если бы даже захотел. Он создал свою команду из самых лучших людей и назвал ее «Вавилонские сестры». (Тотчас в голове зазвучало: «Устроим рок-н-ролл!», словно некий сигнал.) Однако его подвели, предали. Святая земля была залита кровью. Запекшаяся кровь на разрисованном полу в зиккурате. Красное пятно на филигранном изображении, к которому некогда прикасался сам Адриан. Каспар заворачивал трупы своих людей, мужчин и женщин, в обычную камуфляжную ткань с тем же рисунком. Но до того как удалось убраться оттуда, судьба подстерегла его. И последовали тринадцать напрасно потерянных лет, полностью изменивших Каспара.

Убийца.

Нет, это его не беспокоит. Билл Каспар убивал много раз в жизни. Но только в силу крайней необходимости, когда на то имелись обоснованные и веские причины. Порой убивать приходилось, чтобы выжить самому. Он уничтожал врагов в джунглях Колумбии и на улицах Манагуа. Валил людей в Афганистане и Индонезии. На Ближнем Востоке, где пробыл долго и научился говорить по-арабски, на языке курдов и даже на фарси. Знал эти языки достаточно хорошо, чтобы убедить местных жителей, которые бешено ненавидели американцев, в том, что он на их стороне. Продавал им оружие, если у них имелись деньги и нужная ему информация.

Каспар собрал и прочел все книги об Адриане, знал его жизнь и деятельность наизусть, в мельчайших деталях. Проследил путь императора от Италики до Рима. Еще задолго до того, как в его голове поселились эти новые голоса, Билл Каспар слышал порой авторитетный, хорошо поставленный голос Адриана, доносящийся до него из далекого прошлого. Император учил Билла искусству выживания. Не советовал вести битвы на многих фронтах одновременно и рекомендовал в некоторых случаях обращать врага в друга. Подчеркивал значимость лидера, которого остальные должны считать образцом для подражания. А еще утверждал, что честолюбие гораздо важнее достижений, ибо в конечном счете все превращается в прах. Ты обретаешь смерть в безымянной могиле где-то на чужбине.

Случалось, Адриан вдруг становился безрассудным и высокомерным. Высокий ум, задумавший строительство Пантеона, считал необходимым уничтожать всех, стоящих у него на пути. Каспар зверски разделался с Моникой Сойер. Его голову наполняли вопящие голоса, а он чувствовал, как его сила входит в ее тело. И все же не мог толком понять, почему священные рисунки, сделанные кровью женщины, являются лишь глупым прикрытием совершенных им преступлений. Моника не стала частью эндшпиля, творимого им на улицах Рима. Она — от этой мысли ему не уйти — не заслужила такой смерти.

Билл Каспар мог бы не допустить этого. Просто запер бы женщину в спальне, вставив кляп в болтливый рот, а сам спокойно жил бы в теплой уютной квартирке, зная, что никто ничего не заподозрит. Он мог бы попытаться объяснить ей на свой манер, что он достойный человек, выполняющий благородную миссию. Его покинули, обманули, ограбили даже здесь, в Риме.

Билл Каспар не убивал людей из прихоти. Он был вынужден делать это. Разве он не пощадил Эмили Дикон прошлой ночью? Правда, успел прицепить к ней «жучка». К счастью, от него хоть какая-то польза. А может, нежелание продолжать свою миссию является симптомом какого-то расстройства? Не исключено, что какая-то часть подсознания начала действовать сама по себе, требуя любых новых жертв, так как не хотела быть обманутой.

Адриан, самый мудрый из всех императоров, установил границы империи и в конце концов сошел с ума. А Билл Каспар не имел права даже стоять в тени такого колосса.

Но отбросим сомнения. Самое главное — закончить работу. И ему ни за что не завершить ее без участия Эмили Дикон. Возможно, именно она является ключом ко всему. А Дэн Дикон, хоть и утверждал перед смертью о своей невиновности, заправлял этим делом. Каспару практически не остается никакого выбора. Он больше не смеет слоняться возле интернет-кафе, за которыми, возможно, установлена слежка. Дочка Стили Дэна должна предоставить ему ответы на все вопросы. Так или иначе.

Наушники ожили после пяти часов. Раздался шум. Эмили находилась уже вне посольства с его электронной пеленой защиты. Каспар услышал шум мотора и как будто переключение передач.

Она в машине. Каспар тронул «фиат» с места, пока его желтый нос не высунулся на виа Венето, и стал наблюдать за большими железными воротами. Из них как раз выезжал красный «форд». За рулем сидела Эмили Дикон.

— Крошка Эм, — проговорил он.

Дети родителей не выбирают. Не ее вина, что Стили Дэн оказался негодяем. По отрывочным сведениям, полученным Каспаром при помощи подслушивающего устройства, она даже не являлась частью проводимой операции. Девушку скорее всего привезли лишь потому, что она здесь когда-то жила. Или чтобы подразнить его и сказать: «Смотри, Диконы не сдаются».

В таком случае, думал Каспар, им следовало бы тщательнее следить за своими ценными сотрудниками.

Движение на улице почти отсутствовало. Хороший агент — а он уже понял, встретившись с ней прошлой ночью, что Эмили не подпадает под данную категорию, — не должен терять бдительности, ему следовало заметить упорно преследующий его маленький желтый «фиат».

Крошка Эм поехала в сторону виа Аппиа-Антика, где свернула на разбитую проселочную дорогу. Каспар остановился у безлюдной автобусной остановки. Место просто замечательное. При других, более благоприятных, обстоятельствах Каспар с удовольствием прогулялся бы по Аппиевой дороге, размышляя о древних могилах и тех людях, которые проходили здесь много веков назад.

Каспар поправил наушники и прибавил звук. Говорили Крошка Эм и молодой итальянец, чей голос был ему знаком.

Он слушал внимательно и не переставал прикидывать варианты своих действий.

Вдруг Каспар понял, что не может более оставаться здесь. Он услышал нечто, о чем давно уже должен был догадаться.

— Стареешь и глупеешь, — прозвучал в его голове голос призрака черного сержанта. — Живо убирайся отсюда и займись делом.

Каспар сунул руку в сумку и достал цифровой плейер, украденный из рюкзака какого-то человека пару недель назад. Была записана его любимая музыка — около двухсот композиций, которые обожали хиппующие подростки в шестидесятые.

В плейере оставалось достаточно много места, стояли новые батарейки. Можно записывать в течение десяти часов. В сумке также лежал мини-разъем. Каспар подсоединил радио к плейеру и нажал на кнопку записи. Потом осторожно положил весь комплект на сухую землю за навесом автобусной остановки, где его не было видно. Да и вряд ли кто-то пройдет в такую ужасную холодную ночь по римской дороге времен Великой империи. Чтобы добраться до центра, ему потребуется минут двадцать-тридцать. Чем больше Уильям Ф. Каспар думал о путешествии, тем яснее понимал, что может потерять свой дар. Голоса в его голове становились все громче. Теперь вопрос стоял так: или он избавится от них, или они убьют его.

Ник Коста дремал на диване, когда в дверь позвонили. В комнату, приветливо улыбаясь, вошла Эмили Дикон. Свежая и розовощекая, как будто и не было никаких погонь и перестрелок.

В руке портфель, а на плече сумка с ноутбуком.

— А где же все? Джанни? Девочка?

— Она убежала, а Джанни разыскивает ее.

— О нет… — пробормотала она, по-настоящему шокированная сообщением.

— Не волнуйся, Джанни найдет Лейлу. Он не успокоится, пока не отыщет ее. Полчаса назад звонил мне. Проверяет теорию, согласно которой курдянка украла что-то у нашего друга-маньяка и спрятала эту вещь в Пантеоне. Возможно, она вернется за ней.

Эмили обдумала услышанное.

— Полагаю, преступник ценит свои принадлежности. Может, именно поэтому он и хотел найти девочку. Но могла ли она оставить что-то в Пантеоне? Разве вы не нашли бы похищенное ею?

— Вещь можно надежно спрятать. Я начинаю приходить к выводу, что сейчас ничего нельзя исключать. Кроме того, если бы ты лучше знала моего напарника, то поняла бы: с ним спорить бесполезно.

Коста взглянул на Эмили, пытаясь вспомнить, что обещал сделать для нее.

— Ты забыл, верно? — спросила она улыбаясь.

Ник пытался выудить из памяти утренний разговор с американкой, после которого произошло так много разных событий.

— Я обещал тебе проверить пару имен.

Эмили взяла сумку с ноутбуком.

— Все в порядке. Я следила за новостями. Знаю, что у тебя выдался непростой денек.

Коста сомневался в том, что Эмили имеет достаточно сведений о случившемся сегодня. Провел ее в гостиную и стал наблюдать за тем, как девушка устанавливает свое оборудование на кофейном столике перед низким диваном.

— Сделать тебе кофе? — спросил он?

— Я бы выпила чего-нибудь, — отвечала она, бросив черную куртку на спинку дивана. — У тебя ведь есть вино?

— Вино, — вздохнул Коста, думая о том, как долго он еще сможет бороться со сном. Потом прошел на кухню, открыл запотевшую бутылку совиньона и взял два бокала. Крепкий горный виноград неплохо бьет по голове. Выпив вина, он, наверное, еще некоторое время продержится, а потом окончательно вырубится.

Эмили, напротив, казалась оживленной, даже слишком, на его вкус. Она намеренно и весьма откровенно пыталась снять ту маску, в которой предстала перед ним два дня назад в Пантеоне. Чем настойчивее Липман старался выдавить ее из расследования, тем усерднее она стремилась обрести себя. Приятно видеть такое превращение, однако ее возбуждение начинало беспокоить Косту.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Эмили. — У тебя усталый вид.

— Ничего, выживу. Ты говоришь, что знаешь о случившемся сегодня?

Она пожала плечами:

— Я ознакомилась с новостями в Интернете. Липман не сообщает мне никакой информации. Слышала, что убита какая-то женщина и вам удалось установить, где произошло преступление.

Нахлынули свежие воспоминания: голова, диким образом падающая со стула на фоне кричащего с экрана Джона Уэйна.

— О да.

Голубые глаза смотрели на Ника.

— Ты уверен, что с тобой все нормально?

— На все сто. — Он не хотел посвящать Эмили в подробности. Она еще к этому не готова. — Дело, однако, оказалось довольно странным. Пока не хочу о нем распространяться.

Эмили открыла компьютер, осмотрела комнату в поисках розетки, подключила систему. Потом вернулась на диван, приглашая Косту сесть рядом.

— Странное… Интересно. Мне кажется, наш человек привержен одной линии.

— Ты начинаешь понимать его?

— Сегодня утром я сообщила тебе его имя. А теперь у меня есть чертовски забавное повествование.Предполагалось, что там будет хеппи-энд с вручением орденов героям, полная победа, то, что мы называем «закрытием дела».

Ник Коста отхлебнул вина из бокала, попытался прогнать усталость и присел на подушки рядом с Эмили.

Она нажала на клавишу, и на экране появилось изображение.

— Это фотокопии документов, которые я нашла в посольстве. Липман может не замечать меня, сколько ему угодно, однако нашелся один человек, и он помог мне проникнуть в запретные сферы.

— Фотокопии, — повторил Коста.

— Ну да. С меня бы шкуру сняли, если бы узнали об этом.

Он вздохнул, пошел на кухню и вернулся с блюдцем арахиса.

Эмили Дикон искоса взглянула на орешки.

— Вы, итальянцы, умеете обращаться с женщинами.

— Верно. И когда-нибудь я продемонстрирую тебе мое умение. Итак, ты воруешь информацию в посольстве?

Узкие брови поднялись.

— Мне казалось, ты хотел этого. Кроме того, материал секретный, Ник. Ты будешь слушать меня или нет?

Он поднял бокал.

— Говорите, агент Дикон. Я не усну, пока вы не закончите рассказ.

— Тебе все равно не удастся уснуть, — уверенно ответила Эмили. — История началась в 1990 году перед началом Войны в Заливе. Мы тогда были еще детьми. Ты помнишь эти события?

— В какой-то степени. Мой старик в то время стал депутатом парламента от коммунистической партии. Помню, как он жег американский флаг возле вашего посольства.

Эмили уставилась на него:

— Ты шутишь?

— Вовсе нет. Он взял меня с собой. У нас необычная семья.

— Не могу поверить, — призналась она. — Так ты помнишь войну лучше меня, потому что на два года старше. Что ж, на войне как на войне. Обе воюющие стороны, разумеется, нуждаются в разведывательных данных. Они требуются им задолго до начала военных действий. Итак, на территорию потенциального врага засылаются разведчики для проведения рекогносцировки и налаживания связей с иракской оппозицией. Создается команда, состоящая в основном из американцев. В нее могут также входить несколько иракцев, которые хорошо знают местную обстановку. Формируется группа здесь, в Риме. Не спрашивай меня, откуда мне это стало известно. Просто знаю, и все. Они, понятно, не хотят, чтобы об их деятельности было известно кому-то, кроме узкого круга посвященных.

Коста не очень хорошо разбирался в военных делах. Покойный отец любил разглагольствовать о роли армии в обществе. Он постоянно намекал на то, что война является остаточным явлением, унаследованным человечеством от совершенно другой эры развития общества. Считал, что это пережиток, который вскоре исчезнет. Марко Коста не дожил до тех времен, когда мог бы убедиться в ошибочности своих предположений.

— Хороший рассказ, — заметил Коста.

— Нет, Ник, — твердо опровергла его Эмили, — я говорю чистую правду. Человек, которого мы ищем, являлся руководителем группы по военной линии. Уильям Ф. Каспар. В каком-то смысле преступления, творимые им сейчас, обусловлены его прошлым. — Она умолкла. — Не возражаешь, если я закурю?

Вопрос удивил его.

— Ты куришь?

— Иногда. Время от времени у меня также появляются любовники. Ты шокирован? С чего бы это? Разве мы в монастыре?

— Не совсем так, — ответил он. — Только никто не должен курить здесь. Если тебе нужно выкурить сигарету, выйди на улицу.

Эмили посмотрела на дверь.

— Позже, — добавил он. — Пожалуйста.

Ник задумался о ее словах. Любой военной кампании предшествует секретная операция. Но ведь речь идет о делах, происходивших за многие годы до серии убийств.

— С тех пор прошло много времени, Эмили.

Она энергично закачала головой:

— О нет. Так могут думать лишь молодые люди. Тем же, кто участвовал в конфликте, кажется, что все случилось только вчера. Разве тебе не приходилось разговаривать со старыми солдатами? Они до конца жизни ни на минуту не забывают о войне. Эти события становятся для них самыми главными.

— Мы в Италии. Старых вояк здесь почти не осталось.

Эмили шумно втянула воздух и сверкнула глазами.

— Ладно, хорошо. Я представляю в Риме великую империалистическую державу, и мы действительно часто перебарщиваем. Но поверь мне на слово: воспоминания о войне не стираются из памяти. А уж наш подозреваемый никогда о них не забудет.

Она указала на имя в центре странного хаотичного меморандума, появившегося на экране. В нем написано: тема — вавилонские сестры. Статус: следует спросить?

Коста стал читать сообщение страница за страницей, с трудом понимая некоторые разговорные выражения.

— Снова Уильям Ф. Каспар, — сказал он, закончив чтение. — А вот у меня не нашлось времени отыскать дипломата, о котором ты упомянула. Однако я навел о нем справки и не обнаружил ничего интересного.

— Я бы удивилась, если бы ты что-нибудь нашел. Мне и самой не очень-то повезло с информацией. Только эта служебная записка, и все.

Нику хотелось полной ясности.

— Это действительно секретный материал?

— Думаю, да.

— Тогда почему оставлена улика, пусть и единственная?

— Не знаю! — Происхождение записки тоже беспокоило Эмили. — Возможно, произошла ошибка, — предположила она, не глядя Косте в глаза. — Такое случается. Файл находился под другим паролем. Кроме того, дело не только в данном меморандуме, Ник. У меня сохранились кое-какие воспоминания об убийце. Мой папа знал его. Я смутно припоминаю этого человека. Большой, шумный, веселый. Любил смеяться и делать мне подарки. Говорил очень громко. Я его побаивалась. Думаю, он был каким-то боссом. Начальственный тон присутствует и в меморандуме. Парень явно возглавлял команду, отправленную на задание. Отец состоял в его группе.

Из своего опыта Коста знал, что хуже нет, когда расследование начинает переплетаться с личной жизнью.

— Ты уверена, что твой отец был замешан в операции?

— Абсолютно. В 1991 году он надолго куда-то уезжал. Я единственный ребенок и четко помню, что он отсутствовал. Дети очень чувствительны к таким событиям. Он пропал, и квартира, которую нам выделило посольство, стала казаться мне какой-то странной. В ней царила совсем другая атмосфера. Я пыталась поговорить об этом с мамой. По ее словам, он тогда отбыл в командировку.

— Может, так оно и было.

— Не сомневаюсь. Но теперь я знаю, где он находился. И там с ним что-то произошло. Вернувшись, папа стал… другим. Изменился. Поездка наложила на него какой-то особый отпечаток. Он не был… — Эмили помедлила, подыскивая нужные слова. — Он перестал быть прежним отцом. Какая-то часть его существа, хорошая, добрая часть, пропала. В нем угасла жизнь, исчезло веселье. Он стал холодным и мрачным. Вскоре отец покинул дом и начал бракоразводный процесс. Мы с мамой остались вдвоем. Нам пришлось очень нелегко.

— Сочувствую тебе.

Эмили Дикон в смущении замахала на него руками:

— Ладно, я знаю твои мысли. Ты считаешь это заурядным развалом семьи, вину за который я хочу свалить на некие обстоятельства. Прежде всего учти, Билл Каспар убил моего отца. Никто этого не отрицает. Я не сомневаюсь в этом, после того как увидела его лицо. Он колебался некоторое время, решая, убивать меня или нет. Далее, я хочу узнать, почему он убивает. Каспар разделался с отцом по той же причине, что и с остальными. Узнав его мотив, мы раз и навсегда закроем дело.

Коста понимал, что пережила Эмили. Ее потрясли как перемена, произошедшая с отцом много лет назад, так и его недавняя смерть. Тем не менее в ее доводах прослеживался весьма рациональный подход. Эмили Дикон считает, что может все преодолеть.

— Нам нужны доказательства, Эмили.

Она вошла в программу, одновременно обрушивая на Ника поток слов:

— Мы можем получить их, не взламывая компьютерную систему посольства. Иногда информация просто присутствует в Интернете. Посмотри вот сюда и скажи мне, что ты об этом думаешь.

Коста уставился в экран. Электронная доска новостей, откуда люди из службы безопасности черпали первичную сырую информацию. Короткое сообщение под заголовком «Вавилонские сестры». Первая запись, открывающая дискуссию, сделана 30 декабря.

Эмили Дикон посмотрела на экран и спокойно заявила:

— Я случайно нашла это в Сети. Сообщение предназначено для широкой публики. Кто-то специально поместил его там. Меморандум объясняет, что такое «Вавилонские сестры». Это кодовое название операции. Я предполагаю, что Вавилон находился неподалеку от места высадки разведывательной группы. Мой папа любил песню под таким названием. Возможно, она нравилась и Каспару. У них могли быть схожие вкусы. И вот что случилось тринадцать лет спустя. Подумай о времени, Ник. Сообщение послано через три дня после убийства отца.

Ник взглянул на первое сообщение и испытал чувство гадливости. Что за скабрезный язык.

Багряный Зверь очень щедр. Чтите его память. К черту Китай. Будь проклят зиккурат. Давайте вновь соберемся вместе, ребята. Пришло время воссоединиться команде образца 1991 года. За столом одно пустое место. Ты прибудешь или нет?

— Такого дерьма в Интернете хватает, Эмили.

— Конечно. Это делается нарочно. Кто бы ни написал послание, оно предназначено только для Каспара. Они его хорошо знают. Им известно, что время от времени он садится за компьютер в какой-то точке земного шара, выходит в систему поиска и вбивает в строку поиска два слова: «Вавилонские сестры». Раньше или позже он натыкается на данное послание и отвечает на него. Вот, читай второе сообщение.

Ник нажал клавишу.

Лживый ублюдок, трусливый предатель. Билл Каспар давно ждал приглашения. Не бойся, глупец. Воссоединение произойдет. И очень скоро. Моли, чтобы ты избежал встречи со мной.

Ответ датирован сегодняшним утром. Подписано killthem@killthemall.com.

— Возможно, Каспар посылает сообщения самому себе, — предположил Коста. Судя по языку, кто-то убивший женщину, расчленивший ее, укрепивший голову трупа на кресле перед телевизором, чтобы комната выглядела «нормально», а затем изрисовавший кровью жертвы все стены, мог вести бесконечный внутренний диалог. — Парень явный псих.

— Но зачем ждать целый месяц, прежде чем ответить самому себе? Кроме того, мне удалось заглянуть в некоторые реестры. Сегодня утром в одиннадцать часов, как раз после отправки ответа Каспара, Липман послал пятерых парней из службы безопасности, о существовании которых я даже не догадывалась, на улицы города. Знаешь, где они дежурят? Возле интернет-кафе, полагая, что преступник может поддаться искушению и вновь заглянуть в одно из них. Понимаешь, что происходит?

Коста понимал. Интересно, сознают ли они всю тщетность своих усилий? В Риме в каждом переулке полно мест и местечек, где можно войти в Сеть. Пять человек не могут следить за всеми интернет-кафе, обменными пунктами и книжными магазинами.

— Могли Липман написать нечто подобное?

Эмили в раздумье покачала головой. Ник не мог удержаться и наблюдал за движением ее мягких светлых волос.

— Ему нет в этом нужды. Для таких целей у нас существуют специалисты. Может быть, кто-то из отдела профилирования, имеющий доступ к файлам, которые я не могу вскрыть. Синтаксис очень хорошо обдуман и целенаправлен. Возможно, Каспар является старым другом своего корреспондента, что объясняет несколько утрированный стиль. Не исключено, что кто-то просто скопировал манеру изложения с того меморандума, что я тебе показала в самом начале. Хотя лично я в этом сомневаюсь. Если бы они знали, что служебная записка все еще в Сети, то стерли бы ее.

Коста пожалел, что его голова так плохо соображает.

— Нужно поговорить с кем-нибудь. С вашими людьми, например. Или с моими сотрудниками. Вдруг мы нашли ниточку?

— О Ник. — Эмили коснулась его руки. Улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами. — Ты действительно не понимаешь, с чем мы имеем дело? Зато мои люди отлично понимают. Да и многие из твоих коллег, думаю, тоже в курсе.

Только не Фальконе, подумал Коста. Тут нет сомнений. У инспектора другой стиль работы.

— Заканчивай просмотр, — сказала она тихим голосом.

Ник прокрутил изображение в окне и прочитал третье сообщение, вывешенное в полдень, снова от WillFK@whitehouse.gov.

Что ж, рвите меня на части. В тот момент, когда вам кажется, что вы придумали защиту от идиотов, приходят они и придумывают более совершенного идиота. Тебе не терпится пустить в ход руки, малыш Билли? Вся эта резня свела тебя с ума, брат. Нет более дурного запаха, чем от протухшего солдата. Но тебя ждет помощь, если только у тебя хватит ума обратиться за ней. Лишь так ты сохранишь себе жизнь.

Да, кстати. Что плохого сделала тебе Лора Ли? Она получила пулю во время той неразберихи. Так почему она погибает сейчас, а Крошка Эм уходит от тебя без единой царапины? У тебя трясутся поджилки при встрече с истинными американцами? Или просто слабеешь с возрастом?

Коста внимательно смотрел на экран. Другого объяснения быть не может.

— Крошка Эм…

— Это я, — пояснила она.

На счастье Джанни Перони, тот самый чертов смотритель находился на дежурстве и пребывал в том же скверном и раздражительном настроении, как и в день, когда погиб Мауро Сандри.

Сварливый старый негодяй коротал время в будке у дверей Пантеона. Через определенные интервалы он шел в центр зала, дабы подмести снежинки, падающие через отверстие в вершине купола. Перони присел в темном месте на противоположной стороне прохладного круглого помещения. Здесь царило безвременье, и слабое электрическое освещение казалось совершенно неуместным. Перони смутно припомнил школьные уроки истории, рассказы о полумифическом императоре, который приходил сюда и смотрел сквозь отверстие на звезды, думая о том, кто может взирать на него оттуда сверху. И такое священное место было осквернено два дня назад. Какой позор! Перони угнетала эта мысль; а еще он боялся, что, возможно, зря теряет время. Покинув кафе на Трасте вере в состоянии некой эйфории, Перони повел джип через мост, осмотрительно припарковался неподалеку от Ринасементо, осторожно приблизился к Пантеону и вызвал смотрителя. Ничто не предвещало удачу. Только двое посетителей вошли в здание, пока он находился там. Они искали — абсолютно напрасно — спасения от холода. До закрытия оставалось менее часа.

Кроме всего прочего, у девочки имелась большая фора в смысле времени. Она могла еще до его прибытия войти в Пантеон, взять оставленное там и исчезнуть в ранних зимних сумерках. Но каковы могут быть ее дальнейшие действия? Перони цеплялся за мысль Терезы о том, что Лейла поступила так, пытаясь помочь ему. Каким-то образом девочка должна выйти на связь. Его в какой-то степени ободрило то, что, по словам смотрителя, никакой подросток, одетый в черное, не переступал порог храма. При том, что в здании в такую ужасную погоду действительно мало посетителей, какая-то надежда оставалась.

Перони размышлял об этом, когда к нему легким шагом приблизился смотритель, стряхивая снежинки с рукавов своей невзрачной форменной куртки.

— Послушайте, синьор, — заговорил он жалобно, — я уже оказал вам ряд услуг, не поможете ли вы теперь мне?

— В чем дело?

Смотритель кивнул в сторону будки и небольшого кабинета, находящегося в изгибающейся части здания.

— Не могли бы вы подстраховать меня? Мы тут должны работать вдвоем, но мой напарник заболел, а при такой погоде…

Он лизнул свои выпуклые губы, и Перони понял, что имеется в виду.

— Вам надо просто посидеть здесь с важным видом. Вы для такой работы явно подходите.

Незначительная услуга. В Пантеоне все равно никого нет. Перони, конечно, не собирался убирать снег или заниматься другой работой. Он позвонил Фальконе, узнал новости о проверке квартиры, в которой жила убитая женщина, и не услышал никаких порицаний за свое поведение в отношении Липмана. В голосе инспектора звучало смирение. Дело явно пребывало в состоянии застоя. Полицейские без всякого успеха рыскали подавно оставленным неуловимым убийцей местам. По всей вероятности, если он не совершит какую-то явную глупость, желательно без кровопролития, им просто придется сидеть без дела и выжидать.

— Куда ты собрался, друг? — спросил Перони смотрителя.

Румяное морщинистое лицо повернулось к нему.

— Да дело пустяковое. Хочу выпить. Замерз тут совсем за день. В такой мороз надо сокращать рабочие часы. Кто я им? Эскимос, что ли? Отлучусь всего на полчаса. Пошли.

Он повел Перони в кабинет у бокового выхода, где находились скрытые камеры слежения и система сигнализации, которую умело вывели из строя два дня назад.

— Сейчас все опять работает. Вам только нужно знать, где находятся автоматические выключатели. Если лампочка перегорает, она выводит из строя переключатель. Вы вновь включаете его, а я потом заменю лампочку. Я отблагодарю вас за помощь. После моего возвращения вы сможете сами закрыть дверь. Обычно я не разрешаю посторонним делать это. Так что вам будет оказана особая честь.

— Правда? — спросил Перони.

— Клянусь, — ответил смотритель уже на ходу, набирая скорость с энергией человека, срочно нуждающегося в выпивке.

Перони сел на жесткий стул, стоящий перед будкой. Но через несколько минут, вспомнив о своей задаче, скрылся в темноте небольшой кабинки. Вход в помещение свободный. Люди просто входят в Пантеон, за исключением тупых туристов, которые не в состоянии поверить, что могут бесплатно посетить памятник древней архитектуры. Не стоит афишировать свое присутствие здесь.

Итак, полицейский сел на стул в темном помещении и предался размышлениям о детях. Интересно, чем они сейчас заняты, счастливы ли, скучают ли по нему? Думал он и о Лейле. Пытался представить, какой образ жизни она ведет. Что заставило девочку отправиться из Ирака сюда, на улицы враждебного ей города, где никто не знает, кто она такая, и где она никому не нужна?

Перони смотрел на странное старое здание с устремленной к небу сферической внутренней частью — половина перевернутого глазного яблока, зрачок которого смотрит на звезды. Какое место занимает храм в том клубке фактов, что им удалось собрать? Он не слишком внимательно слушал сообщение Эмили Дикон о том, почему Пантеон так важен в их деле. В силу своего темперамента Перони склонялся к мнению Джоэла Липмана, а тот считал, что человек, вырезающий странные геометрические фигуры на спинах убитых им жертв, просто конченый псих. Разумного объяснения тут, сколько ни старайся, быть не может. Однако, размышляя об этой версии внутри самого Пантеона, Перони уже не был столь уверен в ней, как раньше. Убийца, за которым они охотятся, безусловно, ненормальный и весьма опасный тип. Тем не менее в его действиях прослеживается некая логика и последовательность. На самом деле стоило предложить Фальконе расставить переодетых полицейских возле Пантеона, чтобы они дежурили здесь круглые сутки. Старая пословица о том, что преступник всегда возвращается на место преступления, может оказаться здесь вполне уместной. Такое случалось раньше. К тому же древний храм в силу каких-то причин неодолимо притягивает убийцу. Он является частью его мировоззрения. В изгибах и темных углах здания с точными пропорциями преступник видит некую скрытую истину, придающую смысл его деятельности.

В тот миг сразу несколько идей начали формироваться в голове Перони, изгоняя воспоминания о курдянке и собственных детях.

А потом он заглянул в длинное вертикальное отверстие в двери, освещаемое огнями площади, и увидел худенькую знакомую стройную фигурку, отбрасывающую тень на пол, разрисованный геометрическими фигурами. «Что же делать?» — лихорадочно размышлял Перони.

Девочка ступила в темноту справа от алтаря напротив входа и перепрыгнула через бечевку, ограждающую от посетителей. Тереза права. Лейла вернулась сюда, чтобы забрать какую-то вещь. В это время у дверей появилась еще одна тень: вернулся смотритель. Он шел твердой походкой, опустив голову, и был совсем не похож на того чуть живого человека, который мечтал о кофе с бренди.

Перони посмотрел на часы.

— Ты опоздал на пять минут, — обратился он к одетому в форму смотрителю. Затем направился прямо к алтарю, ступая по Дорожке лунного света, падающего через отверстие в куполе.

Девочка стояла за портьерой в боковой части алтаря.

— Лейла.

Он твердо и отчетливо произнес ее имя, вкладывая в голос всю теплоту, на какую только был способен. Худенькая фигурка напряглась, и Перони подумал: если девочка бросится бежать, сумеет ли он, мужчина, которому скоро стукнет пятьдесят, перехватить ее у дверей, дабы она вновь не скрылась в темноте города.

— Это я, — проговорил он, — Перони. Не волнуйся. Ничего не бойся.

За исключением…

Внезапно на него вновь нахлынули все те сомнения, что мелькали в сознании, не облекаясь в словесную форму, когда он сидел в будке, поджидая смотрителя. Они походили на кошмары, которые преследуют детей и возникают порой совсем неожиданно в сознании взрослых: автомобильные аварии и менингит, неверные друзья, неправильный переход через улицу, краснуха, дерьмовые велосипедные шлемы, случайно падающий на Землю метеорит.

А Лейла, будучи девочкой, испытывает все эти страхи в отношении мужчин. На улице. Дома. Мужчины крадутся в темноте ночи и хотят лишь одного — найти незащищенную, слабую жертву.

Мир порой кажется такой помойкой. Хотя Лейла, наверное, уже давно в этом убедилась.

Портьера зашевелилась, и девочка вышла из-за нее. Ее темные влажные глаза сверкали. Лейла улыбалась какой-то незнакомой улыбкой. Вполне естественно, немного робко и не без гордости.

Она держала в руках что-то похожее на бумажник. Джанни Перони в тот миг сознавал, что ему плевать на портмоне, хотя в нем могут находиться важные улики. Дело подождет. Здесь происходит нечто куда более интересное.

— Привет! — Перони протянул к девочке руки, моля Бога, чтобы она кинулась в его объятия.

Только он, конечно, желал слишком многого. Она подошла к нему, держа бумажник в правой руке, теперь уже усмехаясь, скаля зубы и вытирая со щек слезы, вызванные радостью, облегчением и страхом.

Перони обнял худые плечи и прижал хрупкое дрожащее тельце к своей широкой груди.

— Не надо больше так пугать дядю Джанни, — прошептал он в гладкие, пахнущие мускусом волосы. — Он уже слишком стар, чтобы переживать такие страхи.

Нет, они не поедут в квестуру. Можно заночевать у Терезы. Или, если она захочет, у Ника. В любом месте, где нет людей в форме или безразличных социальных работников, разочарованно качающих головами и думающих про себя: «Запишем эту дефективную, и пусть кто-то другой занимается с ней».

Черт, он даже не переговорил со смотрителем, после того как этот олух вернулся из питейного заведения. Пора попрощаться со странным жутким местом и вернуться в мир живых людей.

Да, надо поспешить. Перони обернулся и увидел, что смотритель закрывает дверь — вертикальную бронзовую плиту, стоящую здесь уже два тысячелетия.

Странно, смотритель сам закрывает дверь, а ведь обещал эту привилегию Перони.

— Эй, приятель, — крикнул Джанни, — тут внутри еще посетители. Забыл, что ли?

Дверь продолжала двигаться. Наконец она захлопнулась, и внезапное отсутствие электрического света, льющегося с площади, заставило полицейского моргнуть. Его пронзил страх.

Лейла, вся дрожа, прижалась к нему. Смотрителя нигде не видно. Джанни Перони потащил девочку назад в угол, шепча ей на ухо:

— Не бойся. Доверься мне. Просто не высовывайся отсюда, пока дядя Джанни не уладит все.

Она не протестовала. Пошла и спряталась за портьерой, такой неподвижной и тяжелой на фоне древних стен, что казалась сделанной из камня.

Из небольшой будки, которую показал Перони смотритель, раздался звук. Кто-то щелкал рубильником. Лампы освещения начали гаснуть одна за другой, как бы совершая круговой танец. Камеры наблюдения тоже выключаются, подумал полицейский. Это он, чертов убийца. Лейла, кажется, сразу догадалась, каким-то образом почувствовав его присутствие.

Умный ребенок, решил Перони и крикнул в объемную, чреватую неизвестно чем темноту, которую теперь пронзал лишь серебристый лунный свет, льющийся через отверстие в куполе:

— Послушай, перед тобой вооруженный полицейский! И ты не приблизишься к девочке, не наткнувшись на меня. Понятно? — Потом добавил ради простой формальности: — Тебе лучше сдаться. Выходи на свет. Слышишь меня?

В ответ раздался смех, какой иногда можно услышать в кино, — наглый, гнусавый, уверенный. Иностранный смех, так как итальянцы смеются по-другому. Они не знают, как можно превратить бесформенный, бессловесный звук в риторическую фигуру, полную значения и исполненную злорадства.

Впрочем, трудно испугать человека одним только смехом. Даже такому крутому парню с волшебным скальпелем это не под силу.

Дело не в этом. Перони знал, почему звук заставил его как бы внутренне сжаться, вздрогнуть и беспомощно осмотреться по сторонам. Его поразил симметричный раскат эха, пробежавший вдоль скрытого геометрического канала здания, вновь и вновь пересекая пустое внутреннее пространство, будто человек специально неким мистическим образом пустил свой голос снизу вверх к древнему мертвому глазу, а из него прямо к луне.

Перони щелкнул предохранителем пистолета и попытался вспомнить, когда в последний раз стрелял из своего оружия.

— Лора Ли? Кто она такая, черт возьми?

Эмили знала ответ, но хотела, чтобы Коста сам догадался.

— Сначала расшифруй первое сообщение. Оно послано через три дня после убийства моего отца в Пекине. Может ли тут иметь место совпадение?

— Вполне возможно.

— Нет! Прикинь. Каспар убивает военного атташе. Ему известно, что за ним охотятся всевозможные службы. Так что должны делать преследующие его ребята?

Похоже на правду. Здесь есть своя логика.

— Ты полагаешь, они послали ему сообщение?

— Вот именно, черт побери. Возможно, этим занимаемся мы. Не исключено, что к следствию подключилось ЦРУ. Не знаю. Так или иначе, кто-то с нашей стороны настроился на его линию. Ему говорят: «Нам известно, кто ты такой, где ты был и что делал. Скоро тебе крышка, Билл К. Готовься к расплате».

Коста задумался о следствии, вытекающем из этой идеи.

— В данных обстоятельствах они что-то слишком снисходительны к нему.

— Ты заметил? — спросила она, нахмурив брови.

— А как насчет Липмана? — Эмили искоса посмотрела на него. — Ты говорила с ним об этом?

Ее взгляд пронзал Косту насквозь.

— По-твоему, это было бы разумно в данный момент? Если Липман пока ни о чем не осведомлен, то впадет в ярость, узнав, каким образом я получила информацию. А если уже знает…

Липман, конечно, в курсе. По крайней мере он так считает. Коста вспомнил, как вел себя агент ФБР, начиная с их неожиданной встречи в Пантеоне. Будто какое-то невысказанное знание стояло за всеми его поступками.

— А зиккурат?

Она нажала клавишу. Возникла страница, заполненная техническим археологическим жаргоном. Здесь же три фотографии древнего холма.

— Зиккурат — что-то вроде храма в Ираке. Я предполагаю, Каспар использовал его в качестве базы во время своей миссии. В официальных записях об этом, разумеется, ничего не говорится. Однако прошлым летом ООН послала в Ирак археологическую экспедицию с целью определить сумму ущерба, нанесенного историческому памятнику в ходе двух войн. Я обнаружила следующее…

Страница посвящалась храму, стоящему неподалеку от места, носящего название Шилтаг, на берегу Евфрата между городами Аль-Хилла и Карбала. Это ущелье в центре древней Месопотамии. Башня менее известна — или, как говорится в докладе, не столько документирована, — чем знаменитый зиккурат в царстве Ур. Во время первой Войны в Заливе она пострадала. То, что ранее являлось ступенчатой пирамидой, ныне превратилось в крошащийся, разрушенный курган. Первоначальные формы едва различимы. Вместо широкого церемониального входа и лестницы зияют известковые воронки.

— Похоже, там шло настоящее сражение, — пробормотал Коста.

— Совершенно верно, — согласилась Эмили. — Мы имеем дело не с естественным разрушением. Тут шла битва с применением ракетного оружия. Доклад относит повреждение башни к 1991 году.

— Почему выбрано именно это место?

— Ввиду двух причин. Войска союзников не продвинулись до данных рубежей в 1991-м. Так что никаких боев с участием пехотинцев здесь не велось.

— И тем не менее…

Эмили нажала на клавишу.

— Там находится образец, Ник. Священное сечение. Оно повсюду. Вот откуда он позаимствовал его.

На экране появилась фотография предположительно подземной части зиккурата. Стены изрешечены пулями. Из каменной кладки на полу возле двери вырезаны огромные куски. Создавалось впечатление, будто кто-то отражал нападение снаружи и возводил баррикады. В отношении образца нет никаких сомнений: вырезанный на стенах рисунок повторяется во всех направлениях. Он везде. Видны также ящики с боеприпасами, поврежденное оборудование. В центре груда какого-то темного материала.

Эмили увеличила фото. Кипа старой камуфляжной ткани.

— Здесь тоже есть образец, — сказала она. — Возможно, материал использовали для обустройства спальных мест. Простое совпадение, разумеется. У ткани такая же фактура, вот и все. Может, для прочности. Не знаю. Когда за Каспаром пришли, он видел только эти стены и камуфляж. А рядом брали в плен и убивали остальных членов его команды. Представляешь, что там творилось?

Пол, низкий сводчатый потолок напомнили Косте рисунки, выполненные кровью в маленькой квартирке, пахнущей человеческим мясом.

— Думаю, воспоминания о таких событиях не оставят человека до конца дней.

— Правильно, — согласилась она. — Что происходит? Ты вновь и вновь переживаешь этот кошмар, пока не понимаешь, чем он вызван. Освобождаешься от ужасных воспоминаний и начинаешь преследовать людей, ответственных за случившееся, и наказывать их в подобных священных местах. Рисунки помогают преступнику ответить на какие-то вопросы. — Эмили умолкла, обдумывая, куда может привести ход ее мыслей. Потом посмотрела ему прямо в глаза: — Ты считаешь, он уже нашел какие-то ответы?

Ник вспомнил единственное слово, написанное кровью в постройке на крыше.

— Не на все. Убив последнюю женщину, он написал под повторяющимися рисунками: «Кто?»

Эмили не видела в этом никакого смысла.

— Каспар убивал знакомых ему людей, — заметила она. — Почему он задает такой вопрос?

— Не знаю. Они все задушены шнуром?

— Да, — подтвердила она.

— А вот и нет. Он не всегда убивал таким образом. По крайней мере не в Пантеоне. Там Каспар использовал туго скрученный камуфляжный материал. Он попал в руки Терезы, что взбесило Липмана. Точно таким же способом преступник расправился и с последней жертвой. Тереза получила положительную идентификацию первого образца ткани от медэкспертов. Материя изготовлена в США. В широкую продажу не поступает. Насколько мы поняли, ее применяли лишь во время боевых действий в Ираке.

— Осади! — воскликнула Эмили. — Теперь ты слишком спешишь.

Пришло время Нику задавать вопросы.

— Если наш парень отличается таким постоянством, то он, конечно же, использовал данный метод удушения и во время других убийств?

— Понятия не имею.

Коста промолчал.

Эмили искоса посмотрела на него, потом указала пальцем на компьютер:

— Ты считаешь, я что-то утаиваю от тебя?

— Нет. — Ник рассмеялся. — Вовсе нет.

Ее пальцы замелькали по клавиатуре.

— Посмотрим. Здесь в любом случае имеются типовые доклады. Те, что мы посылаем вам.

Они внимательно, один за другим, просмотрели краткие изложения каждого дела, которые состояли всего из нескольких страниц, однако содержали всю необходимую информацию.

— Смех, да и только, — раздраженно заметила Эмили. — Почему я сразу не обратила внимания на эти документы? Почему их пропустили твои коллеги?

— Ты же детектив. У нас не хватило времени. Помнишь?

— Извини.

Она открыла последний документ. Сообщение о гибели ее отца. Такой недосмотр просто непростителен. Вкратце сообщалось о причине смерти — удушение. Однако не имелось заключения медэкспертов о материале, использованном убийцей.

Эмили показала рукой на экран:

— Ты раньше занимался расследованием убийств?

Ник кивнул:

— Конечно.

— Здесь что-то не так. Ни слова о лигатуре. Медэксперты могли бы почерпнуть тут полезную информацию, не так ли?

— Совершенно точно. Пару лет назад Терезе Лупо удалось добыть у экспертов несколько образцов кожи, когда они уже собирались отказаться от работы над причиной убийства на бытовой почве. Внимательно присмотревшись, они поняли, что вина лежит на муже. Он затянул веревку так туго, что на коже остались следы материала, из которого она была сделана.

Эмили сердито уставилась на экран:

— Посмотри сюда. У меня все еще есть допуск.

Она нажала на клавишу. Щелкнул модем. Коста смотрел, как Эмили пробирается через сверхсекретные зоны. Наконец она вышла туда, куда хотела: сообщение под логотипом ФБР. Полный файл тех сведений, краткое содержании который они только что просматривали.

— Медицинская экспертиза, — прошептала она. — О черт!

Она продолжала прокручивать страницы, пока не нашла нужный раздел. Он состоял всего из четырех слов: «Подробности. Только для начальства».

— Ты могла… — начал он.

— …проверить другие? Еще бы.

Она в ярости подалась к монитору. Коста осторожно положил руку ей на плечо и тотчас снял.

— Эмили…

— Скажи что-нибудь нужное. То, что я хотела бы услышать.

— Ты только что сделала открытие. Теперь нам ясно, чем убивали этих людей. Не простым шнуром, а тканой лентой, которой пользуются американские военные. Возможно, преступник привез ее с собой. Или приобрел где-то здесь. В любом случае теперь мы знаем. Что еще?

Она убрала руки с головы и улыбнулась ему.

— Боже, ты прав. Это собака, которая не лает.

Ник в недоумении посмотрел на нее.

— Объясню как-нибудь в другой раз. Что мы должны делать теперь?

— Оставим это до утра. Надо кое с кем поговорить.

— Ты так считаешь? — По крайней мере она не спорите ним. Выбор у них не слишком велик.

— Думаешь, я боюсь? — спросил Ник.

— Вроде того.

— Ничего подобного.

— Тебе неведом страх?

Ник окинул взглядом гостиную. Хорошо посидеть тут с близким человеком. Камин наконец-то горит как следует. Стало тепло и как-то душевно.

— Только не здесь, — ответил он. — И не сейчас. Но должен сообщить, что через пятнадцать минут я точно усну, агент Дикон. Так что тебе придется как-то развлечь меня.

— Постараюсь, — сказала она и принялась стучать по клавишам.

Перони никогда не отличался меткостью в стрельбе и не обращал особого внимания на фанатиков оружия, которые считали, что могут править миром, видя его через прицел. Он многие годы боролся с преступностью, занимая значительный пост. Не возражал и против открытых схваток со злом. Но, будучи старшим офицером, не позволял подчиненным рисковать понапрасну. В основном же имел дело с проститутками, сутенерами, группировками, делящими территорию, и глупыми, обманутыми клиентами шлюхами. В таком деле редко встречаются чисто белые или абсолютно черные краски, чаще все бывает окрашенным в серый цвет. И уж никогда Перони не приходилось сталкиваться с чем-то бесформенным, прячущимся в темноте, неизвестным, невидимым и убивающим без всякой на то причины.

Перони сделал то, что ему казалось естественным в данной ситуации: распростер огромные руки и закрыл своим телом девочку. Совершенно бесполезный жест, направленный скорее на то, чтобы придать себе больше уверенности. Огромная дверь перед ними теперь полностью закрыта. Боковой выход, несомненно, также заперт. Этот парень не делает ошибок. Убежать им не удастся. Остается лишь ждать.

И думать…

Даже старый глупый коп способен на такое.

— Чего ты хочешь? — крикнул он в темноту.

Кто-то двинулся с места, раздался стук шагов по древним камням. Зловещий призрак передвигался по звучащему эхом залу. Он может быть где угодно.

— Что тебе надо? — вновь закричал Перони.

Шаги смолкли. Наступила полная тишина, слышался лишь отдаленный гул мотора одинокой машины, едущей куда-то в далеком ночном мире.

— Хочу получить свое.

Слова произнес явно американец средних лет. Голос ровный, даже монотонный и какой-то безжизненный. Откуда же он раздается? Если бы Перони мог направить туда пистолет, сделать несколько выстрелов наобум и надеяться на удачу и Бога!

Только он не верил в Бога. Надо действовать своим умом.

Перони повернулся, стараясь по возможности прикрывать ребенка, и протянул руку. Девочка прижимала к себе бумажник, обхватив его тонкими пальцами, как будто держала самую ценную вещь в мире.

— Лейла, — прошептал он. — Пожалуйста…

Он хотел сказать ей, что воровать нехорошо. Воровство не доводит до добра и делает человека на всю жизнь меченым, как будто на шее у него весит табличка с надписью: «Порок». Или магический символ, вырезанный на спине.

Вот почему копы вроде него целыми днями гоняются за воришками, отыскивая их по особым знакам. Труднее поймать здоровых умных мужиков, которые носят с собой скальпели и без всяких колебаний пускают их вход. Что до крупной дичи, то она находится под прикрытием продажных политиканов. Однако все это не мешает глупому копу, дежурящему на улице, отличать добро от зла.

Не говоря ни слова, Лейла передала ему портмоне. Ее горящие глаза были полны страха.

— Держи! — кричит Перони в темноту и бросает кошелек. Он надеется добросить его до укромного места, где таится невидимый негодяй, который схватит свою принадлежность, быстренько поблагодарит Перони и исчезнет в кромешной мгле римской ночи, не причинив никакого вреда ему и девочке.

Бумажник падает на небольшой снежный сугроб прямо под отверстием в куполе и лежит там, освещаемый серебристым светом, похожим на луч маяка, словно яркая сверкающая приманка.

— Я не нарочно, — проговорил Перони, обращаясь к себе самому и к затаившейся во тьме фигуре. — Мне не до фокусов, друг. Бери чертов кошелек и уходи, пожалуйста.

Он ощущает тяжесть пистолета в руке. Лейла начинает ерзать за его спиной. Если бы существовал какой-либо свободный выход, он тотчас послал бы ее туда, крича, чтобы она ко всем чертям убиралась из гиблого места, находящегося в центре мирно спящего, покрытого снегом города. Вместо этого ему приходилось думать о том, как бы понадежнее спрятать девочку.

Внезапно прямо из темноты на него налетел мощный ураган. Разъяренный и беспощадный. Человек бил полицейского кулаками и ногами, дико крича при этом. Потом чем-то тяжелым ударил его по голове. Пистолет выпал из рук Перони, ударился несколько раз о каменный пол и исчез в темноте. Он пытался уклониться, избавиться ужасного нападения. Напрасно. Перони отпустил Лейлу, пытаясь прикрыть лицо руками. Воздух покидал легкие, сознание перемещалось в другие сферы.

…так наступает смерть, которая хорошо знакома этому человеку. Он встречался с ней не раз вместе со своими товарищами.

— Только девочку не трогай, — пробормотал Перони, ощущая во рту металлический вкус своей крови. Склонил голову, понимая, что ему приходит конец. — Что может сделать тебе ребенок?

Увидел рукоятку пистолета, приближающуюся к голове, услышал слова:

— Время, время, время.

Занятой человек, подумал Перони. Не много же им известно о нем. Потом все почернело, не стало видно даже пистолета, не слышно слов.

Эмили размышляла о священном сечении. Она хотела запомнить всю историю в хронологическом порядке.

— Зиккурат является уникальной постройкой, Ник, — сказала она. — Прочитай сообщение. Планировка не совсем оригинальная, однако помещение, святая святых, украшено особым образом. Такого не встретить нигде во всем Ираке. А может, и в мире. Башню обнаружили под землей в 1980-м, и в то время ни у кого не было достаточного количества денег, чтобы откопать ее. Только теперь люди начинают понимать, что она представляет собой на самом деле. Ирония заключается в том, что римляне, возможно, знали о подобных архитектурных сооружениях, влияние которых чувствуется в постройках типа Пантеона. Сходство не может быть случайным. В зиккурате даже есть «глаз», отверстие в вершине купола. Не исключено, что Адриан просто скопировал башню.

Трудно спорить с таким заключением.

— И что же, по твоему мнению, случилось? — спросил он.

— Давай обратимся к фактам. Убийца знал моего отца. Они вместе находились в зиккурате. Отец и еще несколько человек выбрались оттуда. Каспару не удалось спастись. Отгадай, что произошло дальше.

Догадаться нетрудно.

— А Лора Ли? — вновь задал вопрос Коста.

— Думаю, именно она была убита в Пантеоне. Имя ненастоящее. Я пыталась разыскать ее досье сегодня днем — оно исчезло. Где-то хорошо спрятано или вообще больше не существует. Зачем кому-то понадобилось заниматься этим?

Ответ весьма предсказуем.

— Потому что произошел сбой.

— Абсолютно точно. Послушай, что я тут пытаюсь доказать. Каспар провел тринадцать лет в вонючей иракской тюрьме, где у него имелось достаточно времени, чтобы все хорошенько обдумать. Он решил, что уничтожение его команды не было случайным делом. После освобождения он не идет на ближайшую американскую базу и не заявляет: «Отправьте меня домой». В силу каких-то причин ему не хочется возвращаться к нормальному образу жизни. Он должен мстить. И Каспар начинает убивать.

В ее версии событий явно чего-то не хватало.

— Но почему после стольких лет, проведенных в заключении, ему надо продлевать свои страдания?

— На этот вопрос у меня пока нет ответа. Возможно, Джоэл Липман может прояснить дело, только он ничего мне не говорит. Ты его слышал. Прилюдно он утверждает, что Каспар — сумасшедший. Однако, судя по тону сообщений, посылаемых убийце, сотрудники сил безопасности предлагают ему некий спасательный круг. Звучит глупо, но в каком-то смысле они считают его героем. Только этим оправдываются их действия. Иначе зачем бы сюда прибывать подразделению ФБР и другим бог весть каким службам? Они могли бы спокойно предоставить вашей полиции разгребать дерьмо.

— Каспар никому не доверяет, включая Липмана, — заявил Коста.

— Знаю. Возможно, он действительно безумен. Чтобы выяснить это окончательно, нам нужно поговорить с ним. Черт возьми, знай я обо всем прошлой ночью, я бы обязательно спросила его. Возможно, суть только в этом: требуется залечить рану.

Косте вовсе не приглянулась ее идея.

— Не думаю, что тебе следует заниматься этим.

— Ты, наверное, прав, — неохотно согласилась Эмили. — Однако кому-то надо делать такую работу.В голове Билла Каспара застряла какая-то незаконченная и беспорядочная глава новейшей истории, и, пока мы не поймем ее суть, нам не продвинуться дальше. Я вновь проверила список его жертв. Некоторые из них представляют определенный интерес. Второй убитый работал управляющим в нефтяной компании. До войны находился в Ираке. Одна из женщин имела связь с американским посольством в Тегеране. Совершенно очевидно, что такие люди могли быть причастны к секретной операции. Но они каким-то образом спаслись, а Каспар попал в плен. Вернувшись из заключения, он начинает расправляться со старыми товарищами. Убивает их одного за другим. И его миссия еще не закончена.

Лицо Ника выражало явное сомнение.

— Что-то не так? — спросила Эмили.

— Да. Почему, черт побери, эта Лора Ли, или кто там она на самом деле, прибыла в Рим? Женщина, должно быть, знала о нем. И как ему удалось выследить всех этих людей?

— Каспар — профессионал. Наверняка занимал значительный пост. Утрата положения скорее всего не дает ему покоя.

— Но почему эта женщина сознательно подвергала себя опасности?

— Могу привести одну простую причину, — с твердой уверенностью отвечала Эмили. — У нее не было выбора. Она находилась на службе, и Липман заставил ее приехать в Рим, точно так же как и меня. Мы обе служили приманкой. Лоре не повезло. Каспар увел ее прямо из-под носа Липмана, а потом разрисовал в своем стиле. Неудивительно, что он сейчас мечется, словно раненый зверь. Представь, какой нагоняй ему достался от начальства.

Представить нетрудно. Люди вроде Липмана ищут родственные души. Кто-то пнул его, он дал сдачи.

— Ты согласен со мной? — спросила Эмили.

— Думаю, да. Но что мне надо делать?

— Я хотела, чтобы ты выслушал меня и не считал сумасшедшей.

— Это сложно, ты ведь и в самом деле ненормальная.

— Спасибо, мистер Коста, — чопорно поблагодарила она. Затем закрыла глаза и опустила голову на спинку дивана. — Господи, мне кажется, я могла бы уснуть и спать тысячу лет. А когда проснусь, весь этот кошмар, в котором мы живем, окажется просто дурным сном.

Ник чувствовал аромат ее волос. Ему хотелось протянуть руку и коснуться золотистой пряди, попробовать ее на ощупь.

— Не знаю, что мне делать, — проговорила Эмили тихим и как будто испуганным голосом. — Наверное, не надо есть испорченный сыр, чтобы не снились плохие сны.

Ник взглянул на бутылку с вином. Они почти выпили ее на пустой желудок.

— Сыра у меня нет, — сказал он, — но какая-то еда найдется. А потом… — он уловил какое-то особое выражение в ее глазах, — мы отлично выспимся.

Эмили двинулась в его сторону, коснувшись его плечом. Он не имел в виду ничего такого. По крайней мере сознательно.

Голубые глаза пристально смотрели на него. Ник Коста утонул в них. Очевидно, она благодарна ему. Разделив с кем-то свой груз сомнений, Эмили почувствовала облегчение. Беседа сблизила их. Улыбка промелькнула на ее лице. Женщина совсем рядом. При иных обстоятельствах…

Коста заерзал, испытывая чувство неловкости. Надо чем-то отвлечься.

— Кто такой этот Багряный Зверь? — спросил он.

Сработало. Уже знакомое ему выражение удовольствия отразилось на ее лице. Ему хочется видеть его почаще.

— Сначала, — сказала она, отодвигая в сторону бутылку, — откажемся от вина. Нам нужно сосредоточиться. И принесите еды, мистер Коста. В этом холостяцком жилище есть пища и вода, не так ли?

— Поищу что-нибудь.

— Хорошо. Остался последний секрет. А потом… — Эмили Дикон приложила все усилия, чтобы подобрать нужные слова, — я покончу с этим делом.

Лейла то ли кричала, то ли умоляла на непонятном ему иностранном языке, хотя каким-то образом смысл ее слов доходил до Перони. Она говорит на курдском? Эти полузападные, полувосточные модуляции хорошо знакомы ему по работе с иммигрантами, живущими на улицах.

Голова кружилась и болела, однако Перони понимал, что она повторяет одно и то же слово.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Худенькая темная фигурка танцует на легких ножках в мрачном зале, умоляя пощадить ее. Она обращается к невидимому незнакомцу, в то время как здоровенный коп, обязанный защищать девочку, свернулся в клубок и стонет от боли на каменном полу, словно побитый ребенок.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Он попробовал встать, однако на него вновь обрушился тяжелый удар пистолетом. А за ним поток всяческих оскорблений.

Лейла пронзительно закричала. Ее крик мог просочиться сквозь открытый глаз купола и улететь в морозную римскую ночь.

— Нет, нет, нет, нет!

Вдруг Перони осенило. Беспощадная ясность еще больше усилила страдания. Она не просит пощадить ее, а умоляет преступника сохранить ему жизнь. Девочка пытается заключить с невидимым монстром сделку.

— Не трать зря слов, Лейла, — простонал он сквозь окровавленные губы. — Беги. Пусть придурок повеселится.

И тут мир пришел в движение. Сильная рука твердо схватила его за воротник пальто и пихнула к стене, куда падал лунный свет.

Крепкий мужик, подумал Джанни Перони. Кидает такой большой груз, словно мешок с картошкой.

Перед ним возникло странное лицо человека примерно одного с ним возраста. Чисто выбритое, красивое, с несколько заостренными чертами, напряженное и лишенное всяких эмоций. Такие лица не встречаются у прирожденных убийц. Он носит очки и скорее похож на врача или ученого. Возможно, виноват серебристый лунный свет, только кожа незнакомца, кажется, имеет какой-то необычный оттенок. Что-то в его взгляде и твердой линии рта говорило Перони о необходимости выслушать этого человека. Да и дуло пистолета, прижатое к виску, подтверждало эту необходимость.

— Отпусти ее, — настаивал Перони.

Его буравил холодный, пронизывающий насквозь взгляд незнакомца.

— Кто тебе эта курдянка?

— Ребенок есть ребенок, — ответил Перони, вновь ощущая во рту теплую струйку крови.

Человек молчал. Перони не знал, что его ждет — избавление или смерть. Сильные руки опять схватили полицейского и прижали к стене.

— Не сопротивляйся, иначе будет больно.

Незнакомец помахал перед лицом Перони каким-то знакомым предметом: две пары пластиковых наручников, которые полицейские берегут для особых случаев.

— Да, да, — пробормотал Перони и протянул ему руки, сжав ладони вместе, как они делали во время тренировок. Края наручников врезались в кожу.

— Теперь ты, — проговорил американец, тыча пальцем в Лейлу.

Она покорно вытянула руки.

Он кивнул:

— Умная девчонка. Хочешь совет? Кончай воровать, иначе попадешь в большую беду.

Он надел ей пластик гораздо более осторожно. Потом вновь толкнул Перони, подтащил его вплотную к девочке, вынул еще одни наручники, пристегнул пленников друг к другу и приковал к железной стойке, поддерживающей перила алтаря. Теперь они практически не могли сдвинуться с места. В довершение всего американец сунул руку в карман полицейского, вынул мобильник, бросил его на пол и растоптал ногой на мелкие кусочки.

— Когда-то я работал с курдами, — промолвил он довольно уныло. — Они называют тебя братом, дают все, что хочешь, и готовы умереть за тебя. Но однажды видят, что у тебя есть деньги. Тогда они приходят ночью, перерезают тебе горло и тратят твои бабки на покупку нового видеомагнитофона. Знаешь почему?

Перони вздохнул:

— Я полицейский, мистер. Дежурю на улицах и стараюсь, чтобы такие люди, как ты, сидели в тюрьме.

— Я объясню тебе, почему так происходит. Мы сами научили их. Подумай об этом, когда она опять что-нибудь украдет.

— Да, — с горечью в голосе отвечал Перони. — В наши дни никто ни за что не несет никакой ответственности.

Он боялся, что его вот-вот вырвет. Или он потеряет сознание. А может, случится и то и другое. В обратном порядке.

— Полагаю, — продолжил он, — это не ты порезал женщину в Пантеоне прошлой ночью. Просто кто-то другой в твоей шкуре.

Человек опустил пистолет.

— Знаешь, а ты, возможно, прав.

Американец вынул небольшой фонарик и направил его луч на лицо Перони. Затем взял бумажник, открыл его и достал две старые, потертые фотографии. На них группа людей, находящихся в пустыне. Одеты в военную форму, на глазах солнцезащитные очки. Вид довольно бравый. Позируют на фоне джипов, которые так нравятся американцам.

Он на первой фотографии. Молодой, счастливый, сдержанный. Возможно, командир отряда, состоящего из восьми человек мужского и женского пола. Они улыбаются, считая себя хозяевами своей небольшой вселенной.

— Все эти люди остались у меня в душе, — пробормотал американец. — Каждый из них. Я видел, как они умирали, но не мог ни черта сделать, потому что мы угодили в западню.

— Думаю, снимок очень дорог тебе, — заметил Перони.

— Можно и так сказать.

Потом он продемонстрировал еще одну карточку. Тоже группа, только люди другие. Один из них знаком Перони. Отец Эмили Дикон. Однако здесь он гораздо моложе и счастливее, чем на той официальной фотографии, которую им показывали в американском посольстве. На фотографии две женщины. Одна из них могла быть трупом в этом здании пару дней назад.

Человек приблизился и сказал на ухо полицейскому:

— Красавицы, не так ли?

Серое каменное лицо оставалось абсолютно спокойным, но что-то явно происходило в душе американца. Он о чем-то размышлял. Времени у него предостаточно. В тот миг Перони никак не мог изменить ход событий.

— Значит, ты мелкая сошка? — спросил американец. — Местный коп? Парни из посольства тебе ничего не говорили?

— Вот именно, мелкая сошка. Им виднее, что мне нужно знать. — Перони заглянул в холодные глаза. Что может тронуть такого человека? — Они сказали, что ищут сумасшедшего, который вырезает какой-то рисунок на спинах жертв без всякой на то причины. Он также питает пристрастие к военной ткани.

Эти слова задели американца. Он рассмеялся. Не тем холодным сухим смехом, который Перони слышал ранее в темноте зала. Теперь в смехе звучало что-то человеческое — страх, отчаяние, надежда, радость.

— Без всякой причины? — спросил он и сунул ствол в лицо Перони. — Ты веришь им?

Перони сверху вниз посмотрел на мертвенно-серую сталь и попытался просчитать в воспаленном сознании оставшиеся у него варианты.

— Не очень-то, — пробормотал он.

Коста нашел макароны и банку томатного соуса. Они сидели на диване перед пустыми тарелками. Время приближалось к полуночи. Оба страшно устали. Нику Косте уже больше не хотелось находить ответы на интересующие его вопросы. Он вообще не знал, чего хочет.

Эмили откинулась на мягких подушках, закрыла глаза и спросила:

— У тебя есть Библия?

Он прищурился, сонное состояние мигом улетучилось.

— Прошу прощения?

— Библия. Мы ведь в старом добром итальянском доме, не так ли?

Как много ей нужно объяснять. Она полна всяких предубеждений.

— Да, в отношении дома ты права, только это не значит, что здесь должна быть Библия. Принеси я ее сюда, и призрак моего отца навеки поселится здесь. Я же говорил тебе, что он был коммунистом. Она тебе правда нужна?

Эмили подумала, потом открыла ноутбук, включила его и начала что-то искать.

— Не могу вспомнить. Диконы не очень религиозны. Однако, проходя обучение в школе ФБР, я три месяца занималась исследованием религиозных фанатиков в Интернете. Добропорядочные граждане. Белые. Вооружены до зубов. Все настоящие безумцы. Помоги мне.

Ник наклонился к монитору, касаясь ее плеча, и стал наблюдать, как она ловко ориентируется в Сети. После короткого поиска Эмили нашла на каком-то экзотическом сайте страницу с ксилографией, изображавшей мифических зверей, рядом с иллюстрацией из комиксов, представлявшей обнаженную женщину верхом на многоголовом красном звере.

— Здесь можно прочитать о любых тайных заговорах на свете. О том, например, как миром правят евреи. И ты знаешь, чем они вдохновляются?

— Я мог бы сказать, что «алкоголем и наркотиками», но тут, полагаю…

— Они читают Книгу Откровения. Слышал о такой?

Коста беспомощно развел руками.

— Помнишь, — продолжала она, — Каспар упоминал «Багряного Зверя» в меморандуме 1990 года. Липман, или кто там у них этим занимается, теперь донимает его теми же фразами. Следовательно, это важно. Я нашла какую-то связь. Вспомнила, потому что фундаменталисты постоянно обращаются к этой части Писания. Она все объясняет. Послушай…

Эмили начала читать текст с экрана:

— «И повел меня дух в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами».

У Косты закружилась голова.

— Для меня в данный момент это чересчур.

— Подожди немного. Дальше еще чудней. Вот что написано через пару страниц: «Здесь ум, имеющий мудрость. Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена». Семь гор, Ник.

Коста ничего не соображал. Он человек земной и далек от такой метафизики.

— Есть ключ, — проговорила она. — Подумай о семи горах. И еще одна подсказка. Образ женщины некогда символизировал Церковь.

Озарение победило усталость. Возможен только один способ интерпретации.

— Ты хочешь сказать, что Багряный Зверь — это Рим?

Эмили кивнула:

— Абсолютно точно. Я и сама когда-то жила в Риме. И вот мне пришлось вернуться сюда, чтобы узнать, что здесь происходит. Оказалось, все очень просто. Эти парни занимаются тем, что всегда делали безумцы. Переписывают историю на свой лад. Книга Откровения была написана в то время, когда христиане страдали от преследований императора Домициана. Им грозил собственный апокалипсис, имеющий, однако, не сверхъестественное происхождение. Большая беда надвигалась из Рима. Находясь в опасности, христиане должны были прибегать к определенному коду. Позднее люди полюбили эту книгу. Когда церковь раскололась на фракции, послание, призванное объединить христиан, использовалось для борьбы с католиками. Считалось, что папа — римский император, что-то вроде Антихриста. В Сети можно найти невероятный материал.

Коста совсем запутался.

— Итак, Каспар — фанатик?

— Сомневаюсь. — Эмили несло, и ничто уже не могло остановить ее. — Если кто-то затевает политическую игру, необходимы кодовые имена. Названия могут быть самые безумные. Все началось много лет назад, когда собралась группа под названием «Вавилонские сестры». Возможно, Каспар сам придумал эти термины, подсмеиваясь над своим прошлым. Он ведь не похож на горожанина. Не исключено, что он родом из каких-нибудь дебрей. Встретились-то они в Риме, где и начали готовиться к своей миссии. Вот еще отрывок из Книги Откровения. Та же глава. «И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным». Понимаешь?

— Вроде да, — соврал Ник.

— Тут шутка в шутке. Им пришлось пользоваться выдуманными именами. Такая уж у них работа. Почему бы по ходу и не позабавиться? Они играли между собой. Багряный Зверь. Вавилонские сестры. Прибавили немного захолустного фундаментализма, смешали его с названием команды старых рокеров — «Стили Дэн»…

— Кто это? — Ник гадал, как долго его голова сможет выносить весь этот бред.

— Рок-группа. На самом деле очень хорошая. Подозреваю, все эти люди от нее торчали. По крайней мере мой отец точно. Помню, как он ставил пластинки, когда к нему приходили друзья, и пиво лилось рекой. Слушай меня, Ник. Парни веселились. Играли в свои игры. Когда дело очень секретное, настолько, что ты даже не можешь никому сказать свое имя, в ход идут определенные правила. Отцу всегда приходили в голову сумасшедшие идеи. — В ее глазах появилась грусть. — По крайней мере тогда отец вернулся. Они любили играть со словами. Постоянно. Ребята и теперь занимаются этим. Твой босс задал Липману вопрос, откуда им стало известно о прибытии преступника в Рим. Помнишь, что он ответил?

Коста помнил. Агент ФБР начисто отказался обсуждать эту тему.

— Помню. — Он подумал об увиденном на экране. — Липман не мог выдать нам секрет, не так ли?

Эмили вновь застучала клавишами, на экране появилось прежнее послание.

— Каспар приехал в Рим, потому что его пригласили.

Коста зачитал текст вслух:

— «Давайте вновь соберемся вместе, ребята. Пришло время воссоединиться команде образца 1991 года. За столом одно пустое место. Ты прибудешь или нет?» Смысл текста такой: приезжай в Рим, мы тебя ждем.

Эмили слегка стукнула его в плечо:

— Видишь?! До тебя начало доходить.

— Спасибо. Но есть еще один большой вопрос.

Эмили внимательно посмотрела на него. Вновь ожившая, повеселевшая и привлекательная.

— Я полагала, их будет больше. Около дюжины. И все на мою голову. — Вдруг на ее лице появилось выражение удивления, будто она увидела что-то неожиданное. — Ник, ты перестал смотреть на меня как на лучшую ученицу в классе. Мне это не нравится. Я самая умная девочка в школе, правда?

— Ну конечно, Крошка Эм.

— Не называй меня так, — холодно проговорила она, отодвигаясь от него. — Никогда больше так меня не называй.

— Извини. Я сморозил глупость.

— Да уж… — Эмили поджала губы. Совсем юная и зрелая в одном лице. Коста чуть не рассмеялся. Однако более всего ему хотелось поцеловать ее. Но сначала надо показать ей что-то.

Ник наклонился к компьютеру и стал искать нужную страницу.

— Что ты делаешь? — нервно спросила она.

— Ищу кое-что. Вот, нашел. «Чтите его память».

— Я только что говорила об этом, Ник. Ты что, спишь?

— Здесь в первоначальном меморандуме написано: «Багряный Зверь очень щедр».

Эмили сощурилась:

— Ну и что?

— Ты права в отношении места встречи, Эмили. У меня нет никаких сомнений. Но вслушайся в слова. Тут кроется еще какой-то смысл.

Он вновь прочитал два предложения. Эмили внимательно слушала. Коста смотрел в ее красивые умные глаза. Они засверкали, когда она уловила смысл.

— Боже! — прошептала Эмили. — Какая же я дура!

— Это загадка. Смысл намеренно затемнен. Кроме того, моя интерпретация не обязательно должна быть единственно верной.

Эмили отмахнулась от его сомнений:

— Она, конечно же, правильная. Я только теперь все поняла. Речь идет о месте и о человеке, не так ли? Багряный Зверь — казначей. Личность, которой даже Каспар в конечном счете был чем-то обязан.

— Наверное.

— Так, значит, он плохой парень? — задумалась она. — Каспар винит его в случившемся, полагая, что он их предал?

Коста в отчаянии поднял руки:

— Это просто домыслы.

— Тогда кто же он, черт возьми?

Коста нашел меморандум и курсором выделил нужное предложение.

— Наши догадки, вот и все.

Да будет известно, что я, Уильям Ф. Каспар, Король Ящериц, Святой Филин, Великий Хозяин Вселенной и все такое прочее, вскоре посещу двор Багряного Зверя.

Эмили недоуменно нахмурилась.

— Этот человек живет в Риме? Какая-то бессмыслица. Ладно, хорошо. Возможно, Каспар не знает, кто заправляет делами, однако в данный момент пытается выяснить…

Эмили напряженно размышляла. Потом взглянула на Ника, и он увидел страх в ее глазах.

— Может быть, он уже догадался, — тихо промолвил Коста и прошелся по предложениям, выделяя некоторые из них.

Багряный Зверь — откуда они взяли эти имена, Дэн? Одно из твоих прозвищ, что ли? Мы обладаем дарованной нам Богом обязанностью освобождать, и старина Билл К. с облегчением узнает, что безликий негодяй уже выбрал тебя. Хотя меня и удивляет, дорогой друг, что ты никак не мог понять этого.

— Нет, нет и нет! — твердо заявила она. — Мой отец мог быть кем угодно, однако на предательство он не был способен. Исключено.

— Каспар может ошибаться, — предположил Коста без особого энтузиазма.

— Так что ты там говорил? Мой отец принимал участие в эскападах Каспара? Оплачивал их и играл вместе с ним?

— Разве ты можешь исключать такой вариант?

Она покачала головой:

— Даже не знаю. — Эмили готова была защищать отца, но только не перед лицом неопровержимых фактов. — Теоретически такого нельзя исключить. В прошлом финансирование подобных операций хранилось в большой тайне. Кто-то сбросил откуда-то мешок с деньгами и позволил команде распоряжаться ими по своему усмотрению. Разумеется, кому-то надо было заведовать финансами и материально-техническим обеспечением. Отец занимался чем-то важным в Риме. Впрочем…

Она откинулась на диване, замолкла на минуту и закрыла лицо руками. Когда же убрала пальцы со щек, Ник увидел на них следы слез, а глаза ее пылали яростью.

— Я до сих пор не понимаю. Ничего не соображаю в этом дерьме. Не верю, чтобы отец тоже вляпался в него, и говорю это не потому, что он мой родственник. Он был чертовски организованным человеком, Ник. Если бы ты знал его, то понял бы, что он просто не мог все испортить в пустыне, а потом удрать оттуда, оставив этого бедолагу сходить с ума в иракской тюрьме и несколько лет вычислять, кто мог предать их. Папа не стал бы…

— В то время они считали Каспара хорошим человеком, Эмили. Теперь смотри… Ты сама говорила. Что-то изменилось.

— Нет, — настаивала она. — Ты не знал его. Возможно, ты веришь в такой вариант. Но выслушай меня. Такого просто не могло быть.

— Уже поздно, и у меня мысли путаются, — пробормотал он. — Давай обсудим этот вопрос завтра утром.

— То есть ты позвонишь своему начальнику, а я своему? Мы расскажем им о том, что думаем по этому поводу, и будем надеяться на лучшее?

Коста покачал головой:

— Нет. Все не так просто. И я не бросаю дела, пока окончательно не разберусь с ними. Так уж меня приучили в семье.

Она разразилась непринужденным веселым смехом.

— Ты так не похож на итальянских копов, к встрече с которыми я готовила себя.

— Принимаю твои слова в качестве комплимента.

— Они и есть комплимент.

— Хорошо. А ты… — Он давно хотел сказать ей это. — Странно. Ты не подозреваешь об этом, но ты могла бы сойти за итальянку. Только не в то время, когда находишься рядом с агентом Липманом. Я не поверил, что римляне плевали в тебя.

— Однажды такое случилось, — призналась Эмили, пожав плечами. — Люди обожают всяческие предубеждения. С ними как-то надежней и удобней жить. И не приходится особенно шевелить мозгами.

— Вот поэтому их и следует избегать.

— Что ж, я избавилась от многих предубеждений в твоем доме, — улыбнулась она, осматривая просторную старинную комнату с пыльными углами и выцветшими картинами на стенах. — Красивый дом. Живи я здесь, не выходила бы за ворота. Здесь можно забыть о кошмаре, творящемся в мире.

— Тут можно обо всем забыть, — согласился Коста.

— Да, действительно. В детстве мне казалось, я никогда не покину Рим. Жизнь была счастливой, безопасной, свободной от неприятных сюрпризов, которые случаются с вами, когда вы взрослеете.

— Тебе хотелось бы не знать их?

— Да. — Улыбка исчезла с ее губ. — Только я пытаюсь понять, почему все распалось. Я могу… О черт!

Эмили Дикон прижалась к плечу Ника, склонив голову, и не стала возражать, когда его пальцы автоматически прикоснулись к ее шелковистым волосам.

С закрытыми глазами, как поступают посторонние люди, когда впервые целуются, он ощутил ее влажные мягкие губы. Все происходило крайне медленно, пока вдруг не наступил момент осознания и они в смущении и изумлении не отпрянули друг от друга.

Тем не менее ее голова вскоре опять покоилась на его плече. Ник смотрел на догорающие угли в камине.

— Я вношу сумбур в наши профессиональные отношения, мистер Коста, — прошептала Эмили ему в ухо. — Ты ничего не имеешь против?

Он закрыл глаза. Если бы не чертова усталость.

— Придется поработать над этим.

Она на мгновение прикоснулась губами к его щеке.

— Я скоро вернусь.

Ник Коста смотрел, как она поднимается вверх по лестнице к ванной комнате и жалел, что не умеет обращаться с женщинами. Он не представлял, каких дальнейших действий американка ждет от него. Хочет ли она, чтобы он последовал за ней в одну из больших просторных спален? Или желает поговорить с ним еще немного, хотя после такого долгого и трудного дня у него почти не осталось сил для разговора.

Он вовсе не планировал ничего подобного. По крайней мере не в разгар расследования такого черного дела, небезопасного для нее самой. Иногда жизнь не подчиняется нам. Иногда…

— Как его зовут? Ну, того мужика из посольства, который ничего вам не говорит?

У Перони кружилась голова. Тошнота не проходила. Но надо собраться и сосредоточиться. Он хмуро, не говоря ни слова, посмотрел на черный ствол. Надо установить какие-то отношения с этим человеком.

— Джоэл Липман, — проговорил он, когда его намек был понят и преступник опустил пистолет. — Ты его знаешь?

Лицо американца исказила гримаса.

— В их конторе имена мало что значат. Кроме того, я какое-то время отсутствовал. Откуда он? Из ЦРУ или ФБР?

— Зачем спрашивать об этом меня?

Ствол прикоснулся к щеке полицейского.

— Потому что ты здесь и не глухой.

— Говорит, что из ФБР. При нем есть агенты. С одним из них ты встретился прошлой ночью.

— Да, знаю.

— Кстати, рад, что ты не причинил ей никакого вреда. Она хорошая девушка.

Человек размышлял. Перони казалось, что он должен сам прийти к какому-то решению.

— Иногда родословная ничего не значит, — произнес он наконец. — Мне нужен кто-то для передачи послания. Так что тебе везет.

Перони попытался выдавить ироническую улыбку.

— Ты не обманываешь меня? Сейчас у меня такое ощущение, что по моей голове едет трактор.

— Я не убью тебя. Ты, — он махнул пистолетом в сторону Лейлы, — и эта маленькая воровка останетесь в живых. Даю вам пару часов, чтобы выбраться отсюда. Не спешите. Возможно, я буду где-то поблизости. Тот идиот, что заведует этим храмом, находится за углом. Полагаю, он уже весь обмочился. Скажите простофиле, что ему дико повезло. Если тебе платят за то, чтобы ты присматривал за таким местом… — он окинул своим острым взглядом зал Пантеона, — надо работать как следует.

— А что за сообщение? — пробормотал Перони.

Умное бесстрастное лицо приблизилось к нему.

— Сейчас расскажу. Передай Липману, что я уже теряю терпение. Мне надоело искать. Пусть на этот раз он отдаст мне необходимое, иначе правила изменятся.

— Что он должен отдать? — поинтересовался Перони.

В ответ раздалось нетерпеливое мычание.

— Он знает.

— Ты уверен?

Вновь прозвучал холодный сухой смех.

— Да. Но в случае чего скажи ему, что я разговаривал с Дэном Диконом перед его смертью. Он зародил во мне некоторые сомнения. Хочу знать, закончил ли я свое дело.

Такого Перони не ожидал услышать.

— Послушай, — сказал он, — ты все закончил. Пойдет?

— Не шути со мной! — Спокойный американец вмиг превратился в безумца. Начал опять размахивать пистолетом.

— Хорошо, — тихо ответил Перони.

— Мне нужны доказательства. Передай им мои слова. Это важно.

— Договорились.

Ствол вновь прижался к его щеке. Перони приподнял шею, чтобы не ощущать прикосновения холодного, пахнущего ружейным маслом металла.

— Надеюсь, — прошептал американец. — Ибо если он не послушается, здесь начнутся такие дела… Скажи ему, что у меня есть для него небольшой подарок.

— Начнутся какие дела? — услышал Перони свой голос, когда американец уже уходил по направлению к боковой будке, исчезая в темноте.

Перони верил этому человеку. Каждому его слову. Он действует по правилам. Мог бы убить их обоих. И возможно, убил бы, встреть он их в другом месте, где кусочки головоломки подошли бы друг к другу. Ему нужны какие-то правильные слова, написанные на листе бумаги, аккуратно и геометрически, составленные в магическом порядке.

Вот что им следует делать. Найти рисунок, показать ему руны, после чего город уже не будет просыпаться по утрам, гадая, не прольется ли где-нибудь новая кровь и не вырежут ли на чьей-то спине древнюю татуировку.

Перони ждал, пока не услышал, что дверь закрылась с внешней стороны. Затем усилием воли сдержал рвоту и, несмотря на страшную головную боль, попытался сконцентрироваться и прояснить мысли.

— Джанни, — прошептала девочка, прижимаясь к нему и дрожа от холода. — Что нам делать?

— Будем ждать, Лейла, — ответил он, стараясь придать голосу как можно больше уверенности. — Подождем немного, как нам велели. А потом уйдем отсюда и найдем какое-нибудь славное, теплое, уютное местечко. Может быть, зайдем в заведение моего друга. Оно недалеко. Давай присядем.

Полицейский опустился на пол, Лейла последовала его примеру. Перони закрыл глаза, размышляя о том, насколько опасно его ранение. Думал он и о последних словах американца. Возможно, тело в машине всего лишь пробный образец того, что последует дальше: беспорядочные, шокирующие поступки, имеющие целью вынудить Липмана к нужным действиям. Возможно, он задумал что-то еще более гнусное, дабы довести до сознания агента ФБР свою мысль.

— Джанни, — прошептала девочка.

— Подожди минутку, — простонал Перони. Голова кружилась. Лицо чертовски болело.

Потом он провалился в забытье, некое подобие сна.

Когда Перони пришел в себя от толчка девочки, зал, видимо, изменился. Стало темнее и холоднее. Снежный поток стремился вниз через отверстие в куполе. Лейла, опустив голову, делала что-то со своими руками.

— Как долго я спал? — спросил Перони.

— Долго, — ответила она и подняла на него взгляд. — Сейчас уже не важно.

Рот и правое запястье девочки окровавлены. Перони понял, чем она занималась: все время, пока он пребывал без чувств, девочка кусала и гнула пластиковые наручники.

Лейла стояла и прикидывала, не сбежать ли ей снова. Дело для нее привычное.

— Хорошо, — заметил Перони доверительно, как бы не догадываясь о ее намерениях. — Если ты сунешь руку в карман моей куртки, — продолжал он, — то найдешь там перочинный нож. Он в небольшом кармашке, застегнутом на молнию. Теперь ты сможешь проникнуть туда.

Она колебалась около минуты, потом худенькая ручка нырнула в его пальто и тут же вернулась назад с ножом. И бумажником.

— Лейла.

Девочка плакала. Слезы катились по ее щекам.

— Не надо сейчас плакать, — умолял Перони. — Мне нужна твоя помощь.

И тут курдянка заговорила, и кровь застыла у него в жилах. Она практически цитировала преступника и произносила с тем же пылом:

— Время, время, время, время…

Перони хотелось думать, что ребенка с ущербной психикой могут вылечить лишь любовь, привязанность и честное отношение. Однако Тереза, безусловно, права. Дело гораздо серьезнее. Лейла страдает заболеванием, таким же реальным, как лихорадка, только еще более опасным, так как оно проникло в ее душу, став невидимым. А холодный подозрительный мир интерпретирует все на свой лад.

Перони повернулся к ней и поднял ноющие запястья.

— Займись-ка вот этим, — пробормотал он.

— А потом? — спросила девочка.

— Потом мы позаботимся о еде и удобной кровати. Дядя Джанни должен работать. Сегодня ночью ты спасла ему шкуру.

— В самом деле? — спросила она, не совсем веря ему.

— Ну конечно. — Он протянул ей руки: — Ты же не оставишь меня здесь в таком виде?

Она задумалась, но ненадолго. Затем раскрыла нож и начала резать пластик.

Спустя десять минут Перони освободил напуганного до смерти смотрителя, запертого в съемной будке у боковой стены здания.

А потом позвонил Лео Фальконе.

Наверху, в простой блеклой ванной комнате, Эмили Дикон стояла перед старым зеркалом и смотрела на свое отражение, стараясь найти ответы на вопросы, которые еще не вполне оформились у нее в голове.

Эмили прекрасно понимала, что не очень-то хорошо сходится с людьми. Близость с кем-то для нее являлась чем-то вроде наркотика. Она решала много вопросов, но оставляла побочные эффекты. Привязанность влекла за собой боль неминуемого расставания, когда друзья становятся врагами. С детских лет такое понимание губительным образом воздействовало на нее и мешало робким попыткам установить с кем-либо длительные отношения.

Еще когда она жила в Риме.

Когда отец вернулся после операции «Вавилонские сестры», этого кровавого водевиля, разыгравшегося в глубине иракской пустыни, он был совершенно другим, навеки ущербным человеком. Только теперь она начинает понимать суть произошедших с ним перемен.

Почему такое произошло с ним, а не кем-то еще? Являлся ли он действительно начальником Билла Каспара, притворявшимся его лучшим другом? А если так, то почему Каспар чувствовал себя вправе вернуться спустя тринадцать лет и лишить отца жизни в красивом деревянном храме, расположенном в пекинском парке, разрисовав его спину. Неужто он так отчаянно стремился к мести?

Эмили взглянула на себя в зеркало и произнесла вслух:

— Возможно, он уже не мог остановиться.

Если она права, то все люди, бывшие в Ираке с Каспаром и спасшиеся оттуда, уже мертвы. Так почему же он продолжает убивать? Что может остановить его?

Ответ заключается в одержимости Каспара. В ней есть какая-то незаконченность, суть которой он сам, возможно, не понимает. Существует некая притягательность в убеждении, будто вы можете внести в жизнь порядок, поместив ее в центр замысловатого геометрического рисунка, содержащего в себе некие формы и идеи. Однако таким приемом обычно пользуются сломленные, изолировавшие себя от общества и обреченные люди. Такой путь для них становится самым легким. Они снимают с себя ответственность и препоручают свою судьбу бездушному мертвому идолу совершенства, фальшивому идеалу, заключенному в сложном переплетении линий и изгибов. В реальном мире царит неряшливость, там отсутствует завершенность. Непредсказуемость повседневной жизни составляет ее живое ядро. Случайная, спонтанная сила лежит в основе отношений между людьми. Если бы магнетизм отдельной личности был рационализирован, его просто не стало бы в природе.

Не потому ли Эмили так стремится удержать рядом с собой мужчину? Не отсюда ли ее настойчивость докопаться до каких-то причин и доказательств? Лицо, смотрящее на нее, не давало ответов на такие вопросы. Она видела перед собой лишь еще одну часть загадки. Ей по-прежнему нужно избавиться от маленькой Эмили, чьи воспоминания таятся совсем в другом, старом Риме, где она провела первые десять лет жизни, полагая, что мир подобен раю, в котором царят доброта, благородство и красота. В таком месте трудные решения принимают совсем другие люди.

Невинность и невежество — две стороны одной и той же монеты.

— Пора бы тебе уже стать взрослой, — обратилась Эмили к самой себе. Вот почему она набросилась на Ника, когда он назвал ее Крошкой Эм. Подсознательно Эмили понимала, что остается ребенком.

Она умылась, почистила зубы, села на унитаз и обняла голову руками, пытаясь найти какую-то логическую нить, которая позволит ей действовать дальше.

В ее теории по-прежнему существовал пробел, и у Эмили не хватало ума, чтобы заполнить его. К тому же она чертовски устала.

Встала, последний раз взглянула на себя в зеркало. Интересно, кто же она все-таки такая: напуганный подросток или женщина, пытающая найти свое место в безумном круговороте жизни? Скорее всего Эмили где-то в середине. Она меняется и еще полностью не сложилась как личность.

Эмили Дикон отлично понимала, что впервые в жизни должна взять инициативу в свои руки. Ей надо сказать мужчине, что ему пора уложить ее в свою постель. Пусть даже они просто будут спать рядом друг с другом, не помышляя о большем.

Побаиваясь, как в детстве, взволнованная и внезапно скинувшая с себя сонное состояние, она спустилась вниз.

Коста развалился на диване и спал в одежде. Ни один мускул не шевелился, только равномерно вздымалась грудь.

— Ник, — проговорила Эмили тихо.

Потом закрыла глаза и засмеялась неслышным смехом.

— Завтра наступает неизменно, — прошептала она еле слышно. — А пока надо покурить.

Эмили подошла к сумочке, вынула пачку «Мальборо» и зажигалку, накинула на плечи черную куртку и тихонько, чтобы не разбудить Косту, открыла дверь.

На улице тихо, безветренно. Ночь холодна и утонченно красива. Небо полностью расчистилось. Безупречно белая луна светит подобно миниатюрному холодному солнцу над заснеженным пейзажем, обозначенным очертаниями могил вдоль Аппиевой дороги.

Эмили зажгла сигарету, глубоко затянулась, посмотрела, как вьется табачный дым, устремляясь к вьющейся по решетке сада виноградной лозе, и представила себе, как красиво выглядит эта тенистая, увитая виноградником терраса в летнее время.

— А я даже не могу заполучить мужчину, — пробормотала она. Вдруг ей захотелось громко рассмеяться.

И тут где-то рядом раздался знакомый холодный голос.

— Я бы не стал так говорить, — проворчал Каспар.

Крепкая рука схватила ее за шею. Какая-то ткань окутала лицо. Послышался тихий звон бьющегося стекла, и Эмили почувствовала запах, напомнивший ей операционную в старой больнице, куда отец отвез ее, после того как она упала с велосипеда и сломала руку.

«Больно не будет… Стили Дэн, где ты теперь, и что ты, черт тебя побери, делал все эти годы?..»

Кто-то проговорил эти слова. Ее папа, безликий врач, Каспар, ухмыляющийся Джоэл Липман, Торнтон Филдинг, заботящийся о ней и жалеющий ее, Ник Коста…

Они все произнесли эту фразу вместе и одновременно, видя ее слабость и находясь вне пределов видимости, где-то за до боли ярким лунным светом.

«Больно не будет».

Sabato^[7]

Погода менялась, но не так, как ожидалось. Снег не превратился в дождь. На время осадки прекратились, на небе выглянуло солнце, которое милостиво одарило город долей тепла. Наступила оттепель. Скорее всего временная. Потекли в канавы серые, грязные, полные снеговой каши ручейки. По-прежнему стоял страшный холод. Не прекращал дуть с моря резкий ветер, принося с собой острый соленый запах.

Фальконе шагал по виа Кавоур, размышляя на ходу. Думать приходилось серьезно. Прошлым вечером, еще до того как пришло сообщение о Перони, он сделал несколько звонков, осмотрительно задав вопросы, которые не давали ему покоя в последнее время. Теперь, получив не совсем удовлетворившие его ответы, он должен был принять важные решения. До встречи с Виале, назначенной в здании министерства безопасности, оставалось пятнадцать минут. Она должна состояться в девять. Моретти и Липман обязательно придут туда. Люди Фальконе вчера рисковали жизнями, что придало ему некий вес. Ранения Перони не столь серьезны, какими показались на первый взгляд, когда его осматривали в больнице в два часа ночи. Врачи еще раз безжалостно прошлись по разбитому лицу своими острыми инструментами. Потом Фальконе поговорил с ним, Терезой Лупо и курдянкой и без всяких колебаний согласился на первое же требование Перони отдать Лейлу временно на попечение одного знакомого ему социального работника, живущего в Ости. Девочка встала, поцеловала Перони в ту щеку, где не имелось ссадин, и ушла вместе с женщиной-полицейской. А трое оставшихся взрослых еще некоторое время беседовали.

Перони рассчитывал на Лео, надеясь получить какую-то помощь. Ему не нравилось, что американцы манипулируют ими. Фальконе рано утром переговорил с Костой, который придерживался того же мнения. Эмили Дикон поделилась с Ником своими предположениями о том, что сейчас происходит в Риме. А потом американка пропала, оставив все вещи в доме. Коста терялся в догадках, где она могла быть.

Фальконе немедленно позвонил Джоэлу Липману и сообщил ему о факте исчезновения Эмили. И правильно сделал. Оказывается, ее машина тоже пропала. Ему также хотелось узнать реакцию агента ФБР. Казалось, Липман по-настоящему пришел в недоумение. Он был явно озабочен случившимся. Теперь Фальконе имел в своем распоряжении еще одно средство воздействия на американца.

Коста проявлял все признаки тревоги. Эмили имела личные причины отойти от расследования. Однако у всех, кто занимался этим делом, имелись подобные основания. У Перони и Косты — потому что они — и Фальконе — присутствовали в Пантеоне в тот момент, когда пуля сразила несчастного Мауро Сандри. Многим копам такое событие могло показаться дурным предзнаменованием. Для них же — вот почему Фальконе постоянно защищал эту пару — трагическое происшествие стало вызовом, грубым нарушением закона, прорехой на ткани общества, которую необходимо устранить. Их настойчивость привела к тому, что Фальконе стал уважать этих полицейских. Начал делиться с ними информацией и мыслями, какие неохотно сообщал другим сотрудникам. События последнего времени превратили их в команду. Не то чтобы им было легко работать вместе. Коста постоянно напоминал Фальконе, что стал копом ради того, чтобы жизнь в городе была лучше и спокойнее. Эта парочка заставила Фальконе преодолеть самодовольство, избавила от усталости и цинизма, следствия двадцатилетней работы в полиции. Коста и Перони задавали неудобные вопросы о добре и зле в мире, где рушились все и всяческие границы между этими понятиями. Неудивительно, что Виале ненавидит их.

Свернув за угол, Фальконе увидел своих ребят, стоящих перед безликим, серым зданием рядом с китайским рестораном. Странная пара, вовсе не похожая на переодетых полицейских. Перони переминался на своих больших ногах, обнимая себя руками. Видимо, мерз, несмотря на плотное зимнее пальто. Взгляд устремлен в небо, где наметились белые легкие облачка, предвещающие новые снегопады.

Коста не думал о погоде. Он озабоченно рассматривал свежие ссадины на лице напарника.

Фальконе подошел к ним и тоже уставился на Джанни Перони.

— Бывает и хуже. Считай, тебе повезло. Впрочем, ты и раньше не был красавчиком.

— Я могу подать на тебя в суд за такие слова, — отозвался Перони. — Привлеку за оскорбление подчиненных на службе. Тебя уволят.

— Давай, — согласился Фальконе, с трудом удерживаясь от смеха. — Меня так или иначе скоро вышвырнут с работы.

— А тебе, Джанни, не мешало бы сейчас отправиться домой, — предложил Коста.

— Не надо обращаться со мной как с ребенком, — грубо оборвал его Перони. — Думаешь, несколько синяков и ссадин помешают мне продолжить веселиться?

Веселье? — подумал Фальконе. Им сейчас вроде не до этого. Да и никогда их работа не была веселой. Даже в те времена, когда Перони работал инспектором, он отличался серьезностью.

— Самое смешное, — заметил Фальконе, — я не знаю другого человека, которого так часто бьют. В чем твой секрет?

— В том, что я работаю с тобой, — отвечу Перони. — До того как я попал в твою команду неудачников, меня ни разу не избивали. Ни разу в жизни.

Фальконе задумался.

— Хочешь перейти на другую работу?

— Ты отлично знаешь, чего я хочу. Мне нужна моя старая работа. Хочу занятьхорошую должность. Пусть у меня будет свой шофер. Я обожаю иметь дело с восхитительным миром наркоманов и проституток, потому что, Лео, там нет такого безумия, как то, с каким мы имеем дело сейчас.

— Вот как? — удивился Фальконе. — А как ты себя чувствуешь? Твоя подруга-патолог хорошо обработала твои раны?

— Жить буду, — сказал Перони с улыбкой. — Вот только погода меня просто достала. Да и расследование наше тоже сидит в печенках. Знаю, что не ты руководишь этим делом, которое еще далеко до завершения. Но сможем ли мы по крайней мере быстро найти Эмили Дикон?

Фальконе вздохнул и посмотрел на Косту:

— Где она сейчас?

— Не знаю, — ответил Коста, качая головой. — Она взяла машину. Однако ее ноутбук остался у меня. Странно как-то. Я уже несколько раз звонил ей. Может быть, Липман…

— Я уже спрашивал его, — сказал Фальконе. — Он явно обеспокоен. Ты ведь не думаешь, что она ушла и наделала каких-то глупостей?

— Не думаю, — ответил Коста не слишком уверенно.

Перони с раздражением посмотрел на Фальконе и промычал:

— Липману не следовало привозить сюда родственницу убитого маньяком человека. Что ж он за осел!

— Осел, который точно знает, чем занимается, — твердо заявил Фальконе. — Ник, возможно, тебе не стоит появляться на этой встрече. Подозреваю, что она несколько повредит твоей карьере. А у тебя в отличие от нас с Джанни все еще впереди.

У Перони отвисла челюсть.

— Да какого черта…

— Объяви ее машину в розыск, — продолжал Фальконе. — Пусть поищут в наиболее очевидных местах. Ты сделал для меня распечатку данных?

Коста протянул ему конверт с нужным текстом.

Перони выглядел несчастным, сердито посматривая на серое здание министерства безопасности.

— Встреча может повредить карьере? Я уже неоднократно бывал там у них. И мне не нравятся эти жуткие люди. С ними неприятно водить компанию. Разреши мне остаться с Ником и позаботиться о нем. Или я пойду в квестуру, позвоню кое-куда, приведу в порядок твой рабочий стол, поглажу твой костюм. Короче, готов заняться любой работой.

— Он мог бы отвезти тебя домой, чтобы ты хорошенько отдохнул. Ты не бессмертен, Перони. Прошлой ночью тебя сильно избили.

— Именно! — вновь зарычал здоровяк. — Тем больше у меня причин довести до конца это дело.

Фальконе пожал плечами:

— Если ты в деле, то должен пойти на встречу со мной. Там будет комиссар Моретти. Надо же кому-то вести протокол. Кто знает, возможно, тебе там понравится.

Перони застонал:

— О Боже… мне понравится?

Фальконе вновь улыбался. На сей раз во весь рот. Хорошей, теплой улыбкой.

Коста спросил:

— Так что ты собираешься делать, командир? Будут какие-то указания?

Лео Фальконе ухмыльнулся. Его настроение изменилось к лучшему. Захотелось расслабиться и поговорить с подчиненным откровенно.

— Интересно посмотреть, как далеко может зайти человек перед тем, как его уволят, — весело проговорил он.

Холодно, холодно, холодно.

Знакомый черный голос произнес:

— Вставай со своей старой задницы и прогуляйся.

Он сделал так, как ему велели. В девять часов утра покинул пустое служебное помещение на крыше замка Сан-Анджело, прошел мимо лесов, окружавших реставрируемое здание, не спеша спустился вниз по винтовой лестнице и вышел через боковую дверь за билетной кассой. Замок закрыт на время праздников. Рабочие не приходят из-за погоды. Возможно лишь появление немногочисленных бестолковых туристов, которые в недоумении посмотрят на запертые двери и уйдут прочь. Рядом мавзолей Адриана, чья величественная статуя возвышается над Тибром. Местоположение столь великолепно, что впоследствии здесь находился папский дворец, соединенный с Ватиканом узким крытым коридором — по нему папа мог скрыться в случае опасности.

Каспар знал, что внутри мавзолея имеется несколько комнат, туннелей и проходов, незаметных с улицы. Прохожие видят лишь длинные внешние стены и статую торжествующего архангела Михаила, простирающего меч в направлении Тибра. По всему зданию, словно центральный нерв, проходит винтообразный пандус, поднимаясь над склепом, где некогда лежал прах императора. Далее он идет через залы, пустые помещения для слуг, кухни, галереи и выходит на крышу.

До рыбного магазина в Лунгатевере, на другой стороне реки, всего пять минут ходу. Там Каспар потратил большую часть своих денег, купив два больших и плотных зимних пальто цвета хаки с меховыми капюшонами, полностью скрывающими лицо.

Ночь выдалась суровая. Разговор с Эмили Дикон, мучительные размышления о том, что же делать с ней дальше, верить ли ее словам. Все это продолжалось часами. Потом, когда Каспар более не мог терпеть, он запер ее и сразу же уснул. И тотчас на него навалились кошмары.

Одно воспоминание о ночных видениях заставило его присесть на гранитную опору, торчащую из-под снега напротив замка, и разразиться ругательствами. Человеческий разум — жестокий, безжалостный механизм. Ничто не может удалить эти страшные образы: звуки рвущихся снарядов, дикие крики, льющаяся кровь. Убийство людей из его команды в подвальном помещении зиккурата с геометрическим полом и магическими символами на стенах. Такие же точно символы нанесены на камуфляжной ткани, которой он прикрыл себя, как будто мог спрятаться в ней и обмануть стену ненависти и боли, обступившую их со всех сторон.

Каспар посмотрел на часы и сверил дату — 23 декабря. Тринадцать лет назад в этот день. Тринадцать долгих лет, в течение которых он молил об избавлении всех богов, каких только мог вспомнить. Само время остановилось в той башне. Между избиениями и пытками, между бесконечными бессмысленными допросами он пытался сохранить воспоминания, ибо только они могли спасти ему жизнь. Злобные, обвиняющие лица мужчин и женщин, погибших рядом, говорили с ним и требовали справедливости. Билл Каспар не питал привязанности к жизни даже после того, как вышел из багдадской тюрьмы и понял суровую реальность пребывания на свободе. Его волновал лишь вопрос восстановления справедливости. Вот и все. Нужно было заглушить злые голоса, раздававшиеся в голове. Они без конца дразнили его.

Он думал о предстоящем дне, прикидывая все возможные варианты. Необходимо избежать новых ошибок. Обошел по периметру мавзолей, покоящийся среди снегов, словно огромное животное. Отыскал боковой вход, вошел внутрь помещения, поднялся по пандусу на крышу.

Эмили Дикон заперта в женском туалете примыкающего к строению кафе. Каспар считал себя джентльменом. Он открыл дверь и вошел, держа в руке пистолет, дабы избежать непредвиденных инцидентов. Наверху страшно холодно и ветрено. Эмили вышла к нему, стуча зубами, обхватив себя тонкими руками, щурясь от яркого света. Бросила беглый взгляд на статую Михаила с мечом в руке — символ мщения, доминирующий в этой части Рима.

Каспар махнул рукой в сторону гиганта.

— Страшный негодяй, не так ли?

Она приложила руку ко лбу, чтобы защититься от солнца. Длинные светлые волосы развивались вокруг лица.

— Как сказать, — ответила она. — По идее он кладет меч в ножны. Это символ. Конец чумы или что-то в этом роде. Я забыла.

Умная девочка. Совсем неплохая. Каспар умел понимать людей. Возможно, этот дар вновь вернется к нему.

— Тебе приходилось многое слышать, когда ты жила в Риме. О чем говорил твой отец?

— Зачем тебе это?

Он крепко взял ее за плечо, подтолкнул к краю парапета, откуда открывался головокружительный вид на мост через Тибр, ведущий к центру. Здесь дул сильный холодный ветер.

— Он учил тебя петь, Крошка Эм?

Она вырывалась из его рук. Только ей было не совладать с ним.

— Не называй меня так.

— О, Scarpia, avanti Dio!^[8] — не пропел, а скорее театрально прокричал Каспар.

— Опера не для меня, — тихо проговорила она.

— В самом деле? — Он представлял себя профессором колледжа. — Весьма информативно, Эмили. Ты хочешь сказать, что не хотела кинуться вниз с большой высоты? Никогда не хотела узнать, что произойдет дальше?

— Никогда. У меня просто много разных дел.

Каспар выкинул из головы образ данного персонажа. Он не верил Эмили Дикон. Что-то в ее глазах насторожило его еще в ту ночь на Кампо. Ей плевать было на то, умрет она или будет жить дальше. Каспара больше интересовала маленькая воровка, которая увела у него дорогие ему фотографии.

— Хочешь увидеть меня в аду?

— Среди прочего. Кроме того, дело тут не в любопытстве. Тоска знала, что произойдет, не так ли? В этом все и дело.

— Да, — согласился он, слегка ослабляя хватку. — Полагаю, так и есть. Я сам любил оперу. Очень. Однако если не слушать ее много лет кряду, теряешь с ней связь.

— Связь потерять весьма легко, Каспар. Иногда на то имеются основательные причины. Тебе не кажется, что пора заканчивать? Могу помочь. Можно пойти прямо к итальянцам. Тебе не придется разговаривать с агентами ФБР. Ты останешься в Риме на многие годы, что бы ни предпринимал Вашингтон.

Она не собиралась отступать, скромничать, притворяться ребенком. В каком-то смысле Каспар был доволен. Перед ним не совсем нормальная дочь Стили Дэна.

— Мы уже об этом говорили. Зачем возвращаться к старому?

— А что, если ты ошибаешься? — спросила она. — Ведь ты мог что-то перепутать? Возможно, ответственность несут мой отец и те, другие люди.

— Тогда мне нужны доказательства.

Эмили Дикон пристально посмотрела ему в глаза.

— Скажи мне, Каспар, может быть, папа говорил тебе что-то? Что говорят все эти люди?

— Ничего! — отрезал он. — Как можно разговаривать с призраками?

— Я в это не верю.

Он не любил предаваться воспоминаниям. Перед смертью Дэн Дикон сообщил кое-что, после того как Каспар зверски пытал его. Однако нельзя делиться этим знанием, ибо тогда власть слов ослабевает. Дэн Дикон дважды упоминал пьяцца Матеи, и у Каспара создалось впечатление, что ответ лежит прямо там. А когда Каспар пришел туда и начал выбивать правду из человека, живущего в том доме, у него ничего не вышло.

Эмили Дикон понимала всю важность данного обстоятельства.

— Что, если это иллюзия? — спросила она. — Просто безумные голоса у тебя в голове?

Порой трудно провести линию между реальностью и воображением. Тем не менее он может полагаться на ряд истин. Уродливый черный морпех с отстреленной половиной лица. Грубый истязатель из Баата, тянущий руки к своим палкам и обвиняющий Каспара в глупости. Они настоящие. Даже слишком.

Темная часть сознания в нем, та самая, что убила Монику Сойер, начала думать, не сбросить ли вниз Эмили. В ее венах течет кровь Стили Дэна, она его наследница. Девчонка слишком проницательна.

— Ну и что?

— Ты полагал, что голоса исчезнут, после того как ты убил ту женщину в Пантеоне. Как ее звали? Лора Ли? Она же была последней в списке, не так ли?

— Имена, — пробормотал он. — Они не имеют в этом деле никакого смысла.

— Но потом ты убил другую женщину. Случайно. И все равно по-прежнему слышишь голоса. О чем они говорят, Каспар? Устроим рок-н-ролл? Они когда-нибудь умолкнут?

— Дети, — проговорил он тихо и посмотрел на реку, мысленно представляя тот самый рисунок, ибо эти линии содержали в себе порядок, здравомыслие, некое подобие мира и спокойствия. Вдалеке виднелись очертания Тринита-деи-Монти, слева лежала пьяцца дель Пополо, где-то за холмом Палатин находился Колизей, идеально соответствующий этому месту, — памятник мученикам. И кое-что еще. Погрузившись в воспоминания, Каспар представил себе небольшую квартиру на крыше дома за рекой. Что-то в нем изменилось после пребывания в ней. Он беспричинно отнял у человека жизнь. Совершенно неожиданное происшествие, спутавшее его карты.

Он вновь крепко схватил Эмили за плечо, повел ее вниз по лестнице к небольшой служебной комнате и ногой открыл дверь.

На полу лежала одежда. Все, что у него теперь осталось. Вариантов очень мало.

— Ты слышала, что я говорил тебе ночью? — прорычал он. — Или еще находилась под действием наркоза?

— Я слышала тебя, — отвечала она спокойно. — А ты слушал меня?

— Каждое слово. — Он колебался. — Итак, агент Дикон, ты хочешь остаться в живых?

Она рассмеялась ему в лицо.

— Они не будут играть, Каспар. Джоэлу Липману наплевать на меня. Я ему так же дорога, как Лора Ли и другие убитые тобой люди. Он хочет заполучить лишь одного тебя. За мою задницу ты от него ничего не получишь.

— Ошибаешься. — Он вынул одно меховое пальто из сумки и бросил его ей. — Не мог найти ничего теплее. Тебе оно понадобится. А эти… — Он показал на два зеленых военных жилета, купленные им несколько недель назад, когда ему впервые пришла в голову эта идея. — Я был и остаюсь мастером темных искусств.

Король Ящериц, Святой Филин, Повелитель Вселенной… Все эти имена воскресли в его сознании.

Он улыбнулся. Эмили права в отношении голосов. Коварная англосаксонская интуиция помогла ей. Только ему плевать на то, что она чувствует сейчас.

— Думаешь, пальто придутся тебе впору?

Коста искал повсюду. В доме на виа Венето. В местах, где они побывали, разыскивая Лейлу. Ему даже удалось узнать адрес старого дома семьи Диконов. Когда-то они жили в просторной квартире, которую теперь занимал вежливый врач-египтянин. Он понятия не имел, что случилось с бывшими жильцами, и никогда в жизни не видел молодую светловолосую американку.

Дорожная полиция нашла машину Эмили, припаркованную на Лунгатевере около замка Сан-Анджело. Это обстоятельство сразу же насторожило Косту. Эмили по своей воле никогда не оставила бы там автомобиль. Он частично загораживал одну из самых оживленных улиц Рима. Машину отбуксировали в семь часов утра, и пока никто не искал ее. Нашелся также желтый «пунто» на виа Аппиа-Антика. Возможно, Эмили похитили.

Косте хотелось поговорить с кем-то по этому поводу. Предпочтительно с Перони. Или с Фальконе. Может быть, он так и сделает ближе к полудню. Но разговор хочется начать прямо сейчас. И понятно с кем. Он направил джип назад к квестуре, оставил его возле морга и вошел в здание.

Здесь вечно царит оживление. Напоминает храм смерти, куда приходят, перед тем как отправиться в последний путь, сотни тех, кому очень не повезло в этом году. Его бывший напарник, Лука Росси, некогда лежал здесь на плите, а над ним склонялась Тереза Лупо, которая не питала к нему ни малейшей привязанности. Луку застрелили. Ничего особенного. В медицинских экспертах не было никакой нужды. Убийца также был известен. Его поймали. Коста сам об этом позаботился.

Коста осмотрел помещение. Сильвио Ди Капуа наблюдает за работником морга, чистящим анатомический стол. Терезы нигде не видно.

Коста подошел к ее помощнику.

— Сильвио?

Они неплохо ладили, принимая во внимание то обстоятельство, что Ди Капуа был одним из самых глупых копов, с какими ему когда-либо приходилось встречаться. Коста считал для себя обязательным обращаться с ним уважительно и никогда не называть по прозвищу — Монах. В свою очередь, Ди Капуа неоднократно помогал ему.

— Нет, — немедленно отозвался Ди Капуа.

— Что значит нет?

— Я не стану делать то, что ты хочешь. Больше я не буду нарушать правила. Здесь существует определенный порядок, Ник, и я намерен соблюдать его.

Коста не смог удержаться от смеха. Сильвио Ди Капуа говорил так, будто заведовал моргом.

— Я просто ищу Терезу.

— Что ты хочешь? Спроси у меня.

— У меня к ней личное дело.

Маленький человек нахмурился:

— Личное? Тебе не кажется, что у нас тут слишком много личных отношений типа «ты — мне, я — тебе»? А нам надо работать.

Коста посмотрел на него взглядом, которому научился у Джанни Перони. Он использовал его для воздействия на мелких патологов, слишком задирающих нос.

— На самом деле она сегодня освобождена от работы, — пробормотал Ди Капуа, краснея. — Это не значит, что ее здесь нет. Просто занимается делами. Посмотри в администраторской.

Что-то новенькое. Тереза славилась тем, что не любила возиться с бумагами. Коста прошел к крохотному служебному помещению и обнаружил Терезу за компьютером. Она подозрительно посмотрела на него.

— Только не говори мне, что хочешь нагрузить меня работой, Ник. Надо заполнить кое-какие пробелы.

Он развел руками и похлопал по карманам пальто:

— Обыщи меня. Новых клиентов нет. Честное слово.

— Что-то важное? Меня попросили проверить бюджетный отчет. Я уже начала и хочу доделать все до конца.

— Дело важное.

Она указала ему на стул:

— В таком случае присаживайся.

— Спасибо. Так что ты думаешь об Эмили Дикон?

Вопрос удивил Терезу.

— В каком смысле?

— Что движет ею?

У нее вытянулось лицо.

— Разве это не очевидно? Семейные узы. То обстоятельство, что ее отец погиб. А что еще? Разве она похожа на агента ФБР?

— Внешность порой бывает обманчива. Многие люди считают, что я не похож на полицейского.

Тереза отодвинула от себя клавиатуру.

— Все очень просто. Ты немного ниже ростом большинства копов. Любишь искусство, не ешь мяса и редко выходишь из себя. В целом похож на умного, интеллигентного человека. Неудивительно, что ты выделяешься на фоне этого зоопарка.

— Ты слишком добра.

— Знаю. Почему ты спрашиваешь об Эмили Дикон?

— Она пропала. Другими словами, я не знаю, где она.

— А ты должен знать? — спросила она. — Она ведь взрослая женщина. А как насчет этой свиньи, ее босса? Он в курсе?

— Нет. Просто… — Нику не хотелось подробно рассказывать о событиях прошлой ночи. Он сам не знал, что ему о них думать. — Вчера она находилась у меня дома. А утром исчезла. Даже записки не оставила. Потом ее машину нашли припаркованной где-то в городе. На Эмили это вроде не похоже.

— Ого. «Вчера. Сегодня утром». Интересно. — Тереза Лупо потирала руки, с любопытством поглядывая на Косту.

— Я могу ошибаться, — продолжал он, игнорируя ее предложение рассказать о деталях пребывания американки в его доме. — Вчера она тоже уезжала одна и очень интересно провела время.

— Осматривала достопримечательности?

— Она нарыла материал, о котором нам не следовало знать.

— Умная женщина, Ник. Возможно, она ищет еще какие-то факты.

— Я уже думал об этом. Тогда почему ее телефон упорно молчит? И почему она оставила ноутбук у меня?

— Вот оно, мужское высокомерие. А может, она не хочет с тобой разговаривать. В конце концов, Липман ею не интересуется. И уж если быть честным до конца, неужели тебе так нужно, чтобы новоиспеченный агент ФБР постоянно болтался у тебя дома?

Он не ответил на вопрос.

Тереза вздохнула. Ей казалось, что между Костой и Эмили уже установились некие близкие отношения.

— В таком случае вот что я тебе скажу. Эмили Дикон кажется мне весьма умной и честной женщиной. Поэтому, принимая во внимание ситуацию, в которую она угодила, все это часть ее собственной проблемы. — Тереза на минуту умолкла, удивленная своей мыслью, родившейся сразу после этой фразы. — Рискованно быть честным человеком, работая в правоохранительных органах. Ты так не считаешь?

Коста понял, что она имеет в виду Перони.

— Нет, — ответил он убежденно. — Мы можем рассчитывать только на честность. И в этом смысле с Джанни все в порядке. Прошлой ночью он спас девочку.

— Я знаю. Он проявил настоящую храбрость. А что еще можно от него ожидать? Джанни говорил что-то о каком-то сообщении. Типа: время, время. Он его не понял.

— Тем не менее…

Тереза прервала его:

— Он ведет себя правильно, так как собирается удочерить курдянку. Я знаю, что у него на уме. Перони считает, что его кузина примет девочку в дом, где дядя Джанни будет регулярно навещать ее. Но… — Ей трудно было произнести эти слова. — Мы живем в суровом мире. Нельзя исправить его любовью, честностью и ловлей преступников.

Косте не нравилось то, что говорит Тереза. Такие поучения ему не раз приходилось слушать от Фальконе.

— Почему же нет, черт возьми?

— Потому что в итоге ты обязательно сломаешься. Такой настрой делает тебя слабым. Я уже вижу, как Джанни слабеет. Он испытывает чувство вины по отношению к семье. Он… слишком уязвим. В большей степени, чем ты полагаешь. Ему следует научиться прятать свою сентиментальность, иначе она погубит его. Я чувствую, потому что люблю этого человека.

По краске, внезапно прилившей к лицу Терезы, стало очевидно, что признание выскочило у нее совершенно случайно.

— Я имею в виду, — попыталась она исправить оплошность, — что он замечательный человек. Такой заботливый, наделенный чувством сострадания. Просто удивительно, почему он выбрал себе такую специальность. — Она нахмурилась. — Раньше я и о тебе думала нечто подобное. А теперь… Ты справишься.

— А Эмили Дикон? — спросил Коста. — Что ты о ней скажешь?

— Не знаю. Порой мне кажется, что она хотела бы бросить эту работу и заняться каким-то творчеством. Ты уже говорил с ней о живописи?

— Нет, — ответил слегка обиженный Коста.

— Ладно, все впереди. А я не закончила. По моему мнению, Эмили Дикон очень опечалена смертью отца. И ей хочется закончить это дело, восстановить справедливость, невзирая на тяжелые последствия. Ты понимаешь меня?

Коста понимал. Он уже давно знал об этом. Ему просто хотелось, чтобы Тереза подтвердила его догадки.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Хочу выпить кофе. И ждать звонка Фальконе.

Она посмотрела на часы.

— К черту бюджет. Ненавижу цифры. У меня сегодня выходной. Пойдем вместе пить кофе.

Они вышли из мрачного здания морга, свернули за угол и очутились возле маленького кафе, куда часто заходила Тереза Лупо. У полицейских оно не пользовалось популярностью. Поэтому Тереза и любила его. Юноша с косичкой, стоящий за стойкой, видимо, слегка тушевался при виде Терезы. Их обслужили очень быстро.

Коста вспомнил, как Эмили Дикон говорила о своем любимом кафе «Тацца д’оро», потом взглянул на чашку и подумал, не пойти ли ему туда в поисках американки.

Рука Терезы опустилась на его плечо:

— Расслабься, Ник. Кроме вас с Джанни, в Риме есть и другие полицейские.

Однако в тот момент ему казалось, что все зависит исключительно от них двоих. Вот только зачем Фальконе разделил их?

— Поговори со мной о Рождестве, — обратилась к нему Тереза. — Как ты себя чувствовал в твоем языческом доме?

Разве дом на Аппиевой дороге можно назвать языческим?

Нахлынули воспоминания. О еде, веселье и пении. О том, как отец пил слишком много вина и вел себя так, словно завтра для него уже не наступит и остается лишь веселиться в хорошей компании людей, которых он любил и которые любили его.

— Праздник удался на славу, — ответил он.

Тереза заказала еще один ристретто. Она пила кофе, как воду.

— Что еще нужно для счастья? — спросила она.

— Ничего.

Зазвонил его телефон. Наверное, Фальконе.

И через секунду апатии как не бывало. В голосе Эмили Дикон звучали страх и усталость.

— Ник, — проговорила она.

— Эмили, я искал…

Она резко прервала его:

— Не теперь. У меня нет времени. Слушай внимательно. Это важно. Ты должен верить мне. Пожалуйста.

— Конечно.

— Я тут с Каспаром, — наконец прошептала она. — Я могу арестовать его, Ник. Больше не будет никаких убийств и кровопролития. Но тебе придется сделать то, что я скажу, пусть даже мои слова покажутся тебе безумным бредом. Иначе…

На другом конце линии послышался шум.

— Иначе, Ник, — пролаял холодный американский голос, — вы с Крошкой Эм больше не повеселитесь.

Коста выслушал до конца. Когда телефон умолк, он увидел, что Тереза Лупо в упор смотрит на него. Знакомый взгляд, в котором читается озабоченность и упрямство.

Она оттолкнула от себя кофейную чашку и осмотрела пустое кафе.

— Я же сказала, Ник, что у меня сегодня выходной. Так что если есть что-то…

Перони посмотрел на людей, сидящих за конторкой, просмотрел короткую, но очень точную сводку, которую Фальконе дал ему в лифте, и прикинул, какая карьера ждет его впереди. Может, поехать домой и начать разводить свиней неподалеку от Сиены? Или спросить девушку из кафе на Трастевере, не нужен ли ей человек для раздачи мороженого? Да все, что угодно, только бы не видеть этих троих: чертовски самодовольного Филиппо Виале, угрюмого и обидчивого Джоэла Липмана и аккуратного, в идеально сидящем мундире комиссара Моретти с блокнотом в руке, словно он секретарь, готовый выслушать чьи-то указания.

Липман уставился на Перони, как только он и Фальконе вошли в комнату и сели на стулья по разные стороны стола друг напротив друга.

— Вы привели неплохой аргумент, — начал американец. — Пожалуй, пора уже вам продемонстрировать свое профессиональное мастерство.

Перони взглянул на Фальконе и очень спокойно проговорил:

— Я устал. У меня болит сердце. Я готов оказаться в любой точке земного шара, лишь бы не быть здесь. Могу я сделать заявление? Если кое-кто не перестанет умничать, то вылетит отсюда, — он кивнул в сторону грязного окна, — прямо на улицу.

Моретти вздохнул и сердито посмотрел на Фальконе.

— Слушаю? — бодро вопросил инспектор.

— Держите вашего пса на привязи, Лео. — Моретти вновь вздохнул. — Вы сами просили об этой встрече. Не скажете ли, в чем причина?

— Хотелось выяснить кое-что.

— И еще мы должны знать чуть больше об Эмили Дикон, — добавил Перони.

Лицо Липмана исказила гримаса.

— Я вам уже говорил. Мне неизвестно ее местонахождение.

— Думаете, ее похитил Каспар? — спросил Перони.

Трое мужчин обменялись взглядами.

— Кто? — наконец спросил Липман.

— Уильям Ф. Каспар, — ответил Фальконе.

Перони наблюдал за лицами присутствующих. Виале оставался невозмутим. Моретти явно сбит с толку. Липман выглядел так, будто только что умер некто, кого он сильно любил.

— Кто? — вновь задал вопрос американец.

Фальконе кинул взгляд на Перони. Здоровяк наклонился над столом, схватил Липмана за горло, потянул его на себя через металлическую поверхность. Вниз посыпались ручки и несколько телефонов. Перони какое-то время держал агента вблизи своего лица, чтобы тот мог рассмотреть швы и ссадины. Американец был явно потрясен и испуган. Виале все еще улыбался своей неестественной, притворной улыбкой. Моретти встал и отошел к стене, с ужасом наблюдая за разыгравшейся перед его взором сценой. Он просто не знал, что делать.

— Тебе мало было того гамбургера, что я засунул тебе в пасть? — спокойно обратился Перони к Липману, который потел и извивался в его руках. — Нам надоело, наш американский друг. Меня избили из-за твоего вранья. На моих глазах чуть не погибла девочка. Наши люди подвергаются опасности. Хорошие люди, Липман. Пора кончать с этим дерьмом. Или ты начинаешь говорить правду, или мы покончим с этой шарадой прямо сейчас. Нам надоело изображать тупых копов. Понял?

Моретти наконец обрел дар речи.

— Ты! — закричал он, указывая на Перони пальцем. — Отпусти его немедленно! Фальконе!

— Что? — огрызнулся инспектор. — Посмотрите на лицо Перони. И взгляните на вашего человека. Он еще легко отделался. — Потом похлопал Перони по спине и тихо проговорил: — Можешь отпустить его, Джанни. Послушаем, что он нам скажет.

Перони убрал свою огромную руку с горла Липмана, и американец скатился со стола.

— Виале! — В голосе Липмана звучала угроза. — Сделайте что-нибудь.

Человек из службы безопасности развел руками и улыбнулся:

— Так-так. Это мой кабинет, Лео. Я не хочу, чтобы здесь творились всякие безобразия. Давайте успокоимся. В чем, собственно, заключается проблема? Вы же полицейские. Следуйте приказам, поступайте так, как вам велят. — Он умолк и пристально посмотрел на Перони: — Тебе надо найти нового начальника. Только так ты можешь сохранить работу.

Фальконе окинул Виале взглядом с головы до ног:

— Неверно.

Виале был явно озадачен.

— Что неверно?

— Насчет того, как должен действовать полицейский. И я не беспокоюсь о своей работе, Филиппо. А как насчет тебя?

— Не угрожай мне, — пробормотал Виале.

— И не думаю. Просто хочу внести ясность. Взгляни на это… — Он вынул из кармана куртки письменные распоряжения, полученные в палаццо Чиги, и положил их на стол. — Тут значатся некоторые имена, включая Моретти. И у вас есть причины для беспокойства.

Виале примирительно махнул рукой:

— Лео…

— Заткнись и слушай! — рявкнул Фальконе. — Прошлой ночью я прислушался к одному совету. При данных обстоятельствах он показался мне весьма полезным. Хотя вы, сдается, забыли, что в стране существует закон.

— Существует также такая вещь, как протокол… — заговорил Виале.

— Чепуха! — прервал его Фальконе. — Вы действуете противозаконно. Я проверял. Нельзя выписывать указания для прикрытия, как выписывают штрафные квитанции за парковку в неположенном месте. Существуют определенные правила. И на бумагах должна стоять подпись судьи. — Фальконе подтолкнул бумаги к Виале: — Здесь этого нет, Филиппо. Ты просто пытаешься одурачить меня гербовыми бланками и запугать своими угрозами.

Моретти посуровел и пристально посмотрел на Виале.

— Это правда? — спросил он.

— Бумажная волокита, — обратился тот к Фальконе, игнорируя вопрос комиссара. — Бюрократия. В наши дни так дела не делаются, Лео. Я так не поступаю. И не должен. Уверен, что ты в курсе.

— Существует закон, — спокойно ответил Фальконе. — Ты не можешь действовать только по своему усмотрению. Никто из нас не может так поступать. Даже ты. И тебе это известно. Но ты ставишь несколько печатей своей конторы, просишь Моретти сделать то же самое и плюешь на законодательство. Ты не смог бы в одиночку заниматься этим делом. Оно уже в центре внимания общественности. Тебе нужно было привлечь нас на свою сторону и при этом нарушить правила.

Виале уже больше не мог притворяться дружелюбным. Мертвые серые глаза сверлили полицейских.

— Это так? — спросил он.

— О да, — продолжал Фальконе. — Подобный приказ должен иметь одобрение судьи, если затрагиваются интересы государства. Национальная безопасность. Другие страны здесь ни при чем. Хотя, мне кажется, здесь дело даже не в этом. Ты намеренно перевел настоящее расследование в дело, включающее в себя убийство итальянского гражданина. Ты сбил с толку полицию и дал карт-бланш иностранной секретной службе, чтобы она могла действовать здесь беспрепятственно, полностью игнорируя итальянские законы. И ради чего? Чтобы Липман мог вести личную вендетту против человека, которого мы сами имеем полное право арестовать. Да я могу прямо сейчас отправить тебя в камеру. Стоит мне только позвонить куда следует, и к полудню ты уже будешь в суде отвечать за свои поступки.

Виале фыркнул и на миг задумался.

— Ты смеешь судить о том, что является и не является национальной безопасностью?

Фальконе улыбнулся. Все идет по плану.

— Пусть кто-то опровергнет меня и скажет, что я ошибаюсь. Прошу вас, господа. Нам уже пора узнать, кто такой на самом деле Уильям Ф. Каспар. Или…

Он не закончил фразу.

— Или что? — осведомился Моретти.

— Или арестовать всю вашу троицу, чтоб вы предстали перед судом… — Фальконе повернулся к Перони: — В чем там можно их обвинить?

Перони нахмурился, подсчитывая на пальцах пункты обвинений, глядя при этом, словно дурачок, в потолок и притворяясь, что никак не может их толком припомнить.

— Заговор. Отвлечение полиции от работы. Подделка официальных документов. Использование электронных средств информации в целях запугивания. Сокрытие информации. Нарушение закона…

Виале взорвался:

— Ты смеешь угрожать мне, Фальконе! Здесь! Ты представляешь, что творишь?

— Думаю, да, — спокойно отвечал Фальконе. — А вот что еще у нас есть.

Он вынул из конверта листы бумаги и бросил на стол. Липман схватил и в ужасе уставился на них. Перед ним были копии, сделанные Костой с материала, который предоставила ему Эмили Дикон: беседы в Интернете и, самое главное, меморандум 1990 года, обозначенный как «Вавилонские сестры».

— Откуда это у тебя, черт возьми? — пробормотал Липман.

— От Эмили Дикон, — ответил Фальконе. — А сама она пропала.

Агент ФБР просто олицетворял собой злобу.

— Эта сучка слишком много знает! Я думал…

— Что? — резко оборвал его Перони. — Что она дурочка? Такая же тупица, как и все мы?

— Да, — согласился Липман с кислым выражением лица.

Перони ткнул в него своим толстым пальцем:

— Опять ошибся, умник. А вот мне тут пришла в голову одна мысль. Что, если она мертва? Тебе ведь не удастся скрыть этот факт.

Липман задумался, потом обменялся взглядом с Виале. Что-то происходило. Перони рискнул бросить короткий взгляд на своего сообщника. Блеск глаз инспектора подтвердил правоту предположений подчиненного. Уловка удалась. Все прошло как надо.

Липман покачал головой и пробурчал:

— Полная неразбериха.

Моретти положил ручку и побледнел. Посмотрел на сидящих рядом и нахмурился.

— Ты говорил мне, что такого не может случиться, Виале, — жаловался комиссар. — Ты говорил…

Перони с огромным удовольствием прервал его:

— Ты уже заработал себе приличную пенсию за все эти годы, Моретти. Когда-то и я побывал на твоем месте. Ужасно досадно, когда ее у тебя отбирают. Да и в тюрьме сидеть…

Моретти закрыл глаза, а потом метнул на Перони взгляд, преисполненный ненависти.

— Ах ты урод! Ханжа, — прошипел он. — Тебе не приходится изо дня в день иметь дело со всеми этими людьми, которые только и знают, что требуют, угрожают или обхаживают. «Сделай то, сделай это».

— Я полагал, тебе платят за это деньги, — ответил Перони.

— У нас нет времени на такие разговоры, господа, — напомнил Фальконе, глядя на часы. — Так где мы обсудим наше дело? Здесь или в квестуре?

Коста начинал впадать в отчаяние. Бессердечный ультиматум, выдвинутый Каспаром, просто сбил его с толку. Тереза занималась любимым делом: обходила квестуру, по мелочам собирая информацию и обращаясь к людям, не обязанным даже разговаривать с ней. Ник продолжил поиски на улице. Никто не ответил, когда он позвонил в дверь квартиры, о которой упоминала Эмили. Коста заглянул в окно, увидел мебель, стандартную для наемных квартир. Подумал, не проникнуть ли ему туда? Только как он узнает, что случилось здесь тринадцать лет назад? Обстучал без всякого толка шесть дверей. Мучительно пытаясь решить, что же делать дальше, он увидел булочника-еврея, несущего муку в маленький магазинчик, наполняющий холодный декабрьский воздух ароматом свежего хлеба. У Косты даже в желудке заурчало. Нет, надо подходить к делу с той же намеренной преданностью, которую демонстрировал Каспар. Иначе прольется новая кровь.

В центре пьяцца Матеи есть фонтан с черепахами. Скромное произведение искусства, по римским стандартам, но довольно комичное. В детстве Коста веселился, глядя на него. Четыре обнаженных юноши стоят на дельфинах и пытаются столкнуть четырех маленьких черепах в резервуар у основания фонтана. Забавное и в какой-то степени сюрреалистическое зрелище. Даже сегодня в фонтане текла вода.

Ник подошел к фонтану и склонился над железной оградой, защищающей сооружение от беспечных мотоциклистов, раскатывающих по узким аллеям. Потом опустил палец в снег у основания центрального резервуара. Лед таял. Коста посмотрел на небо. Оно еще дышит холодом, однако явно намечаются какие-то изменения в погоде.

Да и пора бы уже ей меняться. Когда происходят некие экстраординарные события, люди приспосабливаются к ним и вскоре начинают считать нормой. Рим вернется к тем погодным условиям, которые характерны для него в декабре. Вновь поднимутся в небо самолеты, поезда и автобусы начнут ходить строго по расписанию. Так или иначе, убийства прекратятся. Хаос по своей природе непостоянен.

Необходимо лишь спокойно доводить все до логического конца с наименьшим ущербом для окружающих. Удастся ли ему это? Фальконе сейчас на собрании, но обязательно позвонит. Сможет ли Коста ответить на его вопросы? И захочет ли делиться сведениями с боссом?

Необходимо спросить самого себя. Насколько Эмили была откровенна с ним? Начиная с прошлого вечера, когда он заставил ее рассмотреть тот факт, что ее отец несет ответственность за случившееся с Каспаром в Ираке, Ник чувствовал — она что-то скрывает от него.

Тереза просмотрела донесение о нападении на пьяцца Матеи в октябре и пыталась отыскать там какие-то новые факты. На поверхности все казалось простым и в то же время подозрительно загадочным. Американский ученый временно проживал в Риме, проводя какое-то исследование в американском посольстве. На него напали в сквере у фонтана. По чистой случайности рядом находились двое полицейских. Никто не был задержан. Мотив нападения также неизвестен. Похоже, тупик…

Потом Тереза предложила найти что-то о самой собственности. Через пятнадцать минут она перезвонила. С волнением сообщила, что домом номер тринадцать, где проживал ученый, начиная с 1975 года владела одна и та же частная компания, базирующаяся в Вашингтоне. Что само по себе весьма необычно. Иностранные фирмы редко столь долго владеют собственностью. Компания не занесена в телефонную книгу в США. О ней ничего нет в финансовых отчетах, которые Тереза заставила проверить одного мелкого начальника. Что-то тут не так. Коста знал: у Терезы отличная интуиция. Вот только надо накопать где-то подлинных фактов. Дело не сдвинется с мертвой точки, пока не найдется человек, готовый поделиться своими воспоминаниями о жизни в этом доме.

В такой ситуации, размышлял Коста, стараясь остановить поток образов, проносящихся у него в голове, Тереза идет пить кофе.

И он вошел в маленькое кафе и попросил большую чашку мачиато. Затем, ожидая, пока кофеин ударит в голову, попытался вспомнить несколько старых трюков. Надо представить, что сделал бы в данных обстоятельствах Фальконе.

Инспектор оперировал несколькими удачными лозунгами, которые редко произносил вслух. Один из них пришел в голову Косты. Основой раскрытия преступления является любопытство. Без него человек ничего не смог бы узнать. Не обладая этим качеством, можно спокойно работать бухгалтером.

Ник пытался вспомнить суть донесений, прочитанных им за последние дни в квестуре, и сопоставить их с разговором, который вел с Эмили, после того как Каспар вновь передал ей трубку. Потом допил кофе и позвал владельца заведения.

Надо было раньше догадаться. Гетто остается неизменным. Квартиры тут передаются по наследству из поколения в поколение. Оно находится в двух шагах от центра современного города, однако здесь настоящая деревня, где все отлично знают друг друга. Рим в каком-то смысле по-прежнему состоит из общин, где люди живут бок о бок друг с другом. Именно это отличает Рим от других столиц мира, которые Нику довелось посетить. Они показались ему растянутыми и разбросанными, с плохо очерченными границами между районами и людьми, быстро перемещающимися из одной части города в другую.

— Кто здесь на площади основной старожил? — спросил Коста, показывая удостоверение.

Человек средних лет задумался, продолжая наводить глянец на стакан безукоризненно чистой тряпочкой.

— Вы имеете в виду старого, но не полностью выжившего из ума обитателя этих мест?

— Совершенно верно, — вздохнул Коста. — Послушайте, у меня нет времени…

Тряпка появилась из стакана и махнула в сторону дома на другой стороне площади.

— Сорвино. Номер двадцать один. Первый этаж. Не говорите про меня.

Никто не любит разговаривать с полицией. Даже владельцы кафе, которые первые начинают орать в телефон, взывая о помощи, если кто-то крадет у них пакетик сахара.

— Спасибо, — проговорил Коста. Бросил несколько монет на стойку и вышел в морозный декабрьский день.

Дом двадцать один находился на расстоянии четырех дверей от дома тринадцать. Ник позвонил в дверь с табличкой «Сорвино». Маленькая женщина в выцветшем голубом платье открыла дверь и уставилась на него сквозь круглые стекла больших очков. Ей лет восемьдесят, а может, и больше. Уже трудно определить возраст. Взглянула на значок и кивком головы пригласила войти в гостиную. Безукоризненно убранная, заставленная антикварной мебелью, с маленькими фотографиями в рамках на стенах. И повсюду всякие иудейские памятные вещи.

— Я надеялся поговорить с кем-то из старых жильцов, сохранивших память, — быстро заговорил он.

— Я прожила здесь восемьдесят семь лет.

— Более чем достаточно, — сказал Ник улыбаясь.

Она взяла в руку фарфоровую чашку:

— Настой ромашки. Рекомендуется в качестве успокоительного нервным людям.

— Спасибо. Я запомню.

— Нет, не запомните. Вы слишком молоды. Думаете, что все сможете преодолеть. Что вы ищете? Должно быть, нечто важное.

— Чрезвычайно. Факты. Имена. — Он колебался. — В основном имена. Я стучал в разные двери, но не получил нужной информации.

— Гетто меняется. Семьи редеют.

— Мне нужны сведения о доме номер тринадцать.

— А… — Старушка кивнула и на мгновение в раздумье закрыла глаза. — Там жила любовница дуче во время войны. Немка. Кажется, ее звали Эльза. Не то чтобы он посещал ее… ну, вы понимаете. Он не стал бы мараться в нашем районе.

Евреи ее поколения питают смешанные чувства к Муссолини. До последнего периода своей карьеры дуче проявлял мало интереса к антисемитизму. Отец Косты говорил, что некоторые евреи даже вступили в фашистскую партию. Их почти не отправляли в концентрационный лагерь. Римляне издавна не считали кого-либо абсолютно белым или абсолютно черным.

— Что случилось с домом после войны?

Она строго посмотрела на него:

— Я ведь не агент по недвижимости.

— Знаю. Просто интересно, кто жил там. Вы добрая женщина, синьора, и общались с соседями.

— Если только они хотели общаться со мной, — чопорно отвечала старушка.

— Ну конечно.

— Военные. — Она пожала плечами. — Какое-то время там жили американские офицеры. Хорошие люди. Они обладали прекрасными манерами, не то что римляне. Я им иногда помогала. Мне хотелось, чтобы у иностранцев остались хорошие воспоминания о Риме. Так должен поступать хороший гражданин.

— Разумеется. А потом?

— Вы спрашиваете, кто жил там последние пятьдесят лет?

— Интересно было бы знать.

Нелегко иметь дело с представителями этого поколения. Они обижаются на то, что мир изменился. А они постарели и стали беспомощными.

— Пожалуйста, постарайтесь вспомнить. В этом году здесь напали на одного человека. Вы помните?

— Я слышала! Драка на улице! После войны здесь такого не происходило… — Она нахмурилась: — Мир становится все хуже. Почему вы ничего не делаете ради его спасения?

— Я пытаюсь, — ответил он.

— Мне кажется, вы прилагаете недостаточноусилий.

Разумное наблюдение.

— Возможно. Но я не могу… — Он поправился. — Никто в полиции не может работать без помощи населения. Нам нужна ваша помощь. Поддержка. Без нее…

Смышленая остроглазая старая птица. Все понимает.

— Да?

— Без этого мы просто полицейские, которые проводят в жизнь законы, установленные политиками. Вне зависимости от того, что различные люди думают по этому поводу.

— О Боже! — воскликнула женщина, улыбаясь и обнажая маленькие зубы цвета старого фарфора, немного изогнутые, настоящие. — Совестливый полицейский. Вас, наверное, очень любят.

— Я занимаюсь моим делом не ради любви, синьора. Прошу вас, расскажите о доме. Чей он? Кто там жил в последние годы?

— Кто владел им? Думаю, американцы. Важные персоны. Чиновники, которые притворялись простыми людьми. Да мне-то наплевать. Дом содержался в хорошем состоянии. Что я могу еще сказать? Они приезжали и уезжали. Разные люди. Жили обычно недолго. Несколько недель. Будто в отеле. С такими, как я, они не успевали познакомиться. Но мужчины были очень приятные. И всегда одинокие.

Она пыталась что-то вспомнить. Коста ждал, понимая, что не может без конца задавать вопросы.

— И затем?

— Они были замкнутые люди, — проговорила старушка раздраженно. — С ними просто так на улице не заговоришь.

— Они все такие?

— Большинство.

— Вы помните какие-то имена? Возможно, напали по ошибке не на того человека.

— Их было так много, — ответила она и нахмурилась.

Даже старики не очень напрягаются в наши дни. Коста вынул визитную карточку и протянул ей, показывая номер мобильного телефона.

— Если что-то придет вам в голову, позвоните. В любом случае я скорее всего ошибался. Если люди жили здесь всего ничего… Вряд ли его могли с кем-то перепутать. Я надеялся услышать о человеке, который жил в доме долгое время. Несколько лет назад. Он считал город своим.

Старые светлые глаза блеснули.

— Жил тут один такой. Десять, нет, пятнадцать лет назад. Теперь я вспомнила. Полагаю, он прожил здесь около года. Может быть, даже больше.

— Как его звали?

— Он был еще менее разговорчив, чем остальные. Несколько резок, но, может быть, это просто манера поведения.

— Имя не помните? — настаивал он.

Женщина покачала головой:

— Откуда мне было его знать?

Тереза уже проверяла. Если бы это был обычный дом с меблированными комнатами, сведения о жильцах остались бы в книгах регистрации. Но таковых не существовало. Обитатели дома номера тринадцать определенно избегали всех формальностей, через которые проходили обычные граждане.

— Хотя у меня, кажется, есть фотография, — проговорила она, сверкнув глазами. — Она поможет вам? — Женщина кивнула в сторону серванта орехового дерева рядом с Костой. На нем лежали маленькие фотокарточку. Она протянула ему одну из них. — Знаете, какое там время года?

Определенно зима. Мужчины, женщины, дети — все в теплой одежде. Они стоят у фонтана с черепахами и держат в руках зажженные свечи.

— Нет.

— Как не стыдно! Вы никогда не слышали о Хануке? Почему же католики радуются только на Рождество?

— Извините, но я не католик.

— Я просто шокирована, — рассмеялась она. — Ладно, вы прощены. У нас есть традиция. Каждый год мы, люди, живущие в гетто, фотографируемся вместе у фонтана. Каждый год. Могу показать вам такого рода фотографии, на которых я совсем еще девочка. До войны. — Блеск появился в ее глазах. — Вы меня не узнаете. Когда-то я была молода.

Коста отчаянно шевелил мозгами.

— Он попал на фотографию?

— Совершенно случайно и помимо его воли! Бедняга возвращался домой, в то время как мы фотографировались. Мы настаивали. Выпили немного вина. Понимаете? У него не оставалось выбора. — Она умолкла, дабы Коста понял ее слова. — Порой мы можем быть очень настойчивыми.

— Охотно верю. Когда это произошло?

Она нахмурилась:

— Не могу сказать. У меня так много карточек.

— Десять, пятнадцать лет назад?

Старушка пересекла комнату, взяла две фотографии, сняв очки, пристально рассмотрела их, затем вернулась, держа одну из них в своей хрупкой руке. Коста вгляделся в лица. Потом посмотрел на обратной стороне, где стоял год — 1990-й.

— Вы хотите знать, кто такой Билл Каспар?

Джоэл Липман, похоже, собирался рассказать им всю правду, однако вето взгляде виделось нечто такое — ненависть, желание преподнести гаденький сюрприз, — что очень не нравилось Джанни Перони.

— Хорошо. Я расскажу вам. Он воин, он шпион. Наемник. Посредник, этакий челнок между людьми, которые, подобно ему, не существуют на самом деле. И он один из лучших среди них. Поверьте мне на слово. За таким вы смело пойдете на край света, прямо в ад, если он поведет вас туда. Настоящий американский герой. Теперь-то, конечно, никто из нас так не назовет его вслух. Мы хотим поймать и наказать Каспара. Бывают в жизни огорчения.

Рассказ Липмана подтвердил все, что удалось узнать Эмили Дикон. В 1990 году Каспара поставили во главе секретной команды, посланной в Ирак с разведывательной целью. Предприятие окончилось катастрофой. На следующий день после прибытия, когда они начали устанавливать базу внутри древнего храма недалеко от Вавилона, их атаковала Республиканская гвардия. Дэн Дикон в тот момент патрулировал территорию со своей группой. Он запросил помощи по рации и получил приказ не вступать в боевые действия. Через сорок пять минут вертолеты «Черный ястреб», сопровождаемые истребителями, прибыли на место событий. Зиккурат представлял собой дымящиеся руины. Наблюдение показало, что Каспар и члены его команды мертвы. Они в любом случае не могли противостоять превосходящим силам противника. Группе Дикона удалось скрыться на покинутой ферме в двух милях от храма, где их подобрал вертолет и спас от приближающихся иракцев. Одна из женщин при этом была тяжело ранена.

Об этой миссии никто не знал. Родственники бойцов считали, что те находятся на учениях, до тех пор, пока спустя два месяца им не сообщили о том, что они геройски пали в ходе сражений. Тогда уже началась война. Речь не могла идти ни о наградах, ни о публичном трауре. Даже «Пурпурным сердцем» их не могли наградить. Никто из них официально не числился военным. Призракам не оказывают почестей.

Вокруг войн поднимается много шума. Гибель девяти человек осталась незамеченной в грохоте международного конфликта. Семьям погибших перечислили значительные денежные суммы, чтобы успокоить их. Выжившие мужчины и женщины вернулись на прежнюю работу. Они хранили тайну и продолжали жить. Битва была выиграна. Саддам ушел из Кувейта, оставив горы трупов, но утверждая, что победил.

В целом, говорил Липман, считалось, что война наполовину сделала свое дело. Некоторые люди полагали, что нужно было идти на Багдад и взять Саддама в его дворце. Однако это не входило в планы ООН, а тогда военные еще слушались указаний этой организации. Целью операции было освобождение Кувейта. Предполагалось также, что Садам извлечет урок из войны.

Американец сделал глоток из бутылки с водой, которую принес с собой, и посмотрел по очереди на всех присутствующих.

— Вы получили бесплатную информацию, — обратился он к ним. — Теперь все это никому не нужная история. Чего нельзя сказать о второй части повествования. Если она станет достоянием общественности, это больно скажется на нас, джентльмены. Шишки поднимут крик. Понимаете?

Дальше, по словам Липмана, случилось следующее. Они поняли, что в Багдаде каким-то образом стало известно об упомянутой миссии. Кто-то где-то помогал иракцам.

— И помогает сейчас? — спросил Фальконе.

— Я говорю о подоплеке, — ответил Липман. — Тогда были введены санкции. Довольно суровые. И они сработали. Тем не менее мы знали, что Саддам не успокоился. Он разгадал наши планы. Устранил трех иракцев, засланных к нему для наблюдения. Он знал то, что ему не полагалось знать. Мы спрашивали себя: что же происходит?

— А Каспар? — спросил Перони. — Ты сказал, что он считался героем.

— Да. А еще мы считали его мертвым. Пришлось вновь поговорить с людьми из команды Дикона. Они не очень-то хотели высказываться на данную тему. Полагаю, что после такой трагедии никому не хочется плохо думать о своих товарищах. Однако двое из них, включая Дикона, высказывали подозрения. Тогда мы думали, что Каспар погиб вместе с другими членами его команды. Но вдруг нам подкинули такую версию? А на самом деле он жил где-то в тихом местечке в пустыне, подсчитывал денежки и разбалтывал Саддаму все наши секреты. Что нам оставалось делать?

«Да, выбор у вас был небогатый», — подумал Перони.

— Вы начали искать доказательства?

— Абсолютно верно.

Липман кивнул в сторону Виале:

— У итальянской службы безопасности уже находился свой человек в Ираке. Дэн Дикон прибыл в Рим на пару месяцев и работал с Виале. Они хотели послать в Ирак новую команду с целью узнать, не работает ли на иракцев какой-то американец. Отправились четыре офицера. Один из них вернулся. Остальные… — Липман покачал головой. — Даже не хочу думать о том, что случилось с ними. В одном сообщении говорилось, что Саддам лично расправился с беднягами. Вы слышали историю о том, как он кормил львов?

Он позволил им переварить услышанное в полной тишине.

— Это не сказка, — продолжал Липман, — но и не совсем подлинная история. В любом случае человек Дикона вернулся оттуда и кое-что рассказал. У иракцев имелся американец, который выдавал им наши секреты. Большой крутой парень и, кажется, знал все. Каспар полностью соответствовал описанию. Герой, а? Мы были бессильны. Он мог болтать с иракцами круглые сутки, до следующего военного конфликта. Мы тогда работали очень осторожно. Пришлось долго уговаривать начальство послать туда еще одну разведгруппу. Нечего было думать о том, чтобы отправить в Ирак хорошо оснащенное воинское подразделение с целью его поимки.

— И все же, — заговорил Перони с улыбкой, — в итоге вы попали туда.

— Да, конечно! — огрызнулся Липман. — Когда-нибудь вы поймете, какую огромную услугу мы оказали вам всем.

Фальконе покачал головой:

— Вы отвлеклись от темы, Липман.

— Да, — простонал американец. — Вам такой разговор не нравится. Ладно. Итак, прошлой весной мы вернулись в Ирак. И дали указания нашим людям из службы разведки найти парня по имени Билл Каспар, посадить его в клетку, позвонить нам и на некоторое время оставить его с нами наедине.

— А кто такие эти мы? — счел должным поинтересоваться Перони.

— Да какая разница?

— Это важно, потому что ты предположительно являешься агентом ФБР, — заметил Фальконе.

— Можете привлечь меня к судебной ответственности, — проворчал Липман. — Дело в том, что через десять дней после начала войны мы находим Каспара в небольшом городке рядом с Багдадом. Вернее, парни из разведки находят его по нашему приказу. Его сажают под замок и ждут особую команду, которая должна приехать и забрать подонка. И знаете, что он делает?

Что обычно делают такие люди, подумал Перони.

— Могу себе представить, — произнес он вслух.

— Нет. — Американец энергично покачал головой. — Не можешь. Задержавшие его ребята оказались недоумками и растяпами. Они считали его просто плохим парнем. Так ему и заявили. Я знаю Билла Каспара. Он мог бы справиться с ними поодиночке, если бы захотел. Однако его действия можно назвать полным безумием. Буйное помешательство. Беспредел. Один глупый сержант слегка ударил его и назвал предателем. Каспар взбесился, требовал привести командира взвода. Почему? Да потому, что мы ошибались. Он не сидел в иракском дворце и не выдавал наши секреты за деньги. Бедняга провел много лет в тюрьме, где его, возможно, ежедневно пытали после завтрака, состоящего из всякого дерьма. И он, вне всяких сомнений, не проронил ни слова, потому что таков Билл Каспар.

Перед тем как продолжить, Липман сделал глубокий вдох.

— Нас одурачили, обвели вокруг пальца, как мальчишек, и он узнал об этом. Итак, пару минут он слушает оскорбления тупого сержанта, все обдумывает и уходит оттуда. Даже не убивает ни одного из придурков, стоявших на его пути, хотя и на какое-то время выводит из строя двоих парней. Можете вы в это поверить? Так вот после этого какие-то недоделанные вояки пишут рапорт о том, что упустили мужика, который был нам просто необходим. Шансов на его поимку у нас практически не имелось. По одной простой причине. Он не желал быть пойманным. — Американец в изумлении покачал головой.

— У него ведь не было денег, — возразил Перони. — И никто не помогал ему.

— Он Билл Каспар! — вскричал Липман. — Я же говорю вам. Каспар написал книгу о том, к каким трюкам надо прибегать в подобных обстоятельствах. Вы можете сбросить его с парашютом на Марс, вернуться туда через несколько месяцев и увидеть, что он не только выжил, но сидит на веранде красивого дома, ест лобстеров, пьет холодное шампанское и слушает какую-нибудь хипповую музыку семидесятых. В таких делах ему равных нет.

— Когда вы обо всем узнали? — спросил Фальконе.

Лицо Липмана исказила гримаса.

— Прошло немало времени. Мы даже не представляли, что Каспару удалось добраться до США. Думали, он прячется в Сирии или где-то поблизости. Те люди из команды Дикона… Большинство из них стали к тому времени гражданскими. Мы не могли понять, что к чему, пока не произошли убийства в Виргинии. Уж слишком много совпадений. Тем не менее мы не могли понять, что он делает. Мы считали Каспара предателем, преступником, находящимся в розыске. До нас не доходило, зачем он, рискуя жизнью, вернулся домой и начал убивать этих людей. А потом…

Он на какое-то время задумался.

— Потом мы поняли, что единственное свидетельство об измене Каспара получено от человека Дикона, участвовавшего в секретной миссии несколько лет назад. Ничто более не подтверждало его версию. Разумеется, те трое парней, что не вернулись из Ирака, уже не могли ничего сказать. Тогда мы начали проверять денежные счета в банках тех людей, которые спаслись после провала операции у Вавилона. Сначала они сделали все, чтобы скрыть свои вклады. Однако со временем люди начинают лениться. Многого мы, конечно, не знаем. Была ли совершена сделка до их отправки в Ирак? Возможно, только двое или трое из них знали все и поставили остальных перед фактом уже после прибытия. Останься в живых и стань богатым предателем или умри безвестным героем. Теперь нам остается только гадать. Сведений о подобных операциях вы, по понятным причинам, нигде не найдете. Все участники, за исключением Каспара, мертвы. Наши подозрения стали крепнуть после того, как он добрался до Дэна Дикона в Пекине. После этого убийства все сомнения были отброшены. У Дикона в филиппинском банке хранилось полмиллиона долларов наличными. Глупец не потратил ни цента. Можете вы поверить в такой расклад?

Липман искал сочувствия, однако Фальконе не проявлял признаков податливости.

— А как насчет женщины, которая умерла в Пантеоне? — спросил он.

— Что тебя интересует?

— Она знала. Не могла не знать. Ты ведь сам привез ее сюда.

— Да! — рявкнул он. — Вышла промашка. За ней следили пять человек. Не представляю, как Каспару удалось заманить ее.

Фальконе не сдавался:

— Она прибыла сюда, потому что…

— Потому что, мистер, у нее, как у преступницы, не было другого выбора. Я мог бы щелкнуть пальцем, и она отправилась бы на тот свет. Ее подстрелили случайно, а я дал ей шанс исправиться. Если бы дело удалось, она уехала бы отсюда свободным человеком.

— Какая щедрость, — заметил Перони. — Почему ты не попытался поговорить с ним напрямую?

Липман потянулся к разбросанным на столе бумагам Косты.

— Мы пытались! О чем все эти сообщения, как ты считаешь? Если бы только я мог поговорить с ним по телефону… я бы извинился. Затем сказал бы ему, что пора кончать заниматься ерундой и сдаться на милость властям. Только теперь…

Они ждали.

— Каспар убил постороннего человека, — пробормотал Липман. — Непростительно. Вся колода уже бита. Один он остался. Нет причин убивать кого-то, кто не имеет никакого отношения к тем событиям. Или он решил, что разговаривать больше не о чем. Каспар всегда отличался старомодными патриотическими взглядами. Выйдя из иракской тюрьмы, он надеялся отправиться домой, где кто-то шепнет ему на ухо, что он герой. А вместо этого вляпался в ужасное дерьмо. Мы обошлись с ним как с перебежчиком. Если Каспар считает, что его страна отказалась от него — списала в предатели, — я полагаю, он может прийти к выводу, что ему позволено все.

— Думаю, он прав, — проворчал Перони.

— Наконец-то, — горько вздохнул Липман, — мы хоть в чем-то согласны.

Коста встретился с Терезой в условленном месте, о котором они договорились по телефону, недалеко от Ларго Аргентина, и вкратце рассказал ей о том, что ему удалось узнать. Затем они прошли небольшое расстояние до кафе, где их должна была ждать Эмили. Вначале он не узнал ее. Она стояла у стойки пустого заведения «Тацца д’оро», находящегося недалеко от Пантеона. На ней два больших зимних пальто с капюшонами. Он кивнул ей, заказал два кофе, и они втроем прошли к столику.

Эмили Дикон выглядела испуганной и несколько взволнованной. Коста протянул руку и осторожно опустил капюшон, высвобождая ее лицо. Она слабо улыбнулась и автоматически тряхнула длинными светлыми волосами. Грязными и вялыми.

Эмили взглянула на Терезу:

— Я думала, ты придешь вместе с Джанни.

— Джанни очень занят, — немедленно ответила Тереза. — Придется довольствоваться мной одной.

— Нет. — Вновь на ее лице промелькнула улыбка. — Я не то имела в виду. Извини. У вас есть что-нибудь?

Коста кивнул в сторону Терезы.

— Нам так кажется. Однако сначала введи нас в курс дела, Эмили. Что случилось прошлой ночью? Каким образом тебе удалось найти Каспара?

— Он сам нашел меня. Ты заснул. — Ей было неловко говорить в присутствии Терезы, но Коста настаивал. — Я вышла из дома… Прости. Я не хотела… но, может быть… — Она прикусила губу, решая, говорить ей или нет. — Возможно, у нас оставался только один шанс. Важно, что ты понимаешь ситуацию. Посмотри вот на это. — Она расстегнула воротник пальто и указала на крохотный черный квадратик. — Это микрофон. Каспар слушает нас. Он слышит все, что я говорю. И будет слушать, пока эта штука работает. Так что не стоит умничать. А если микрофон накроется, я погибну. Парень знает, что делает. Вы оба должны понять — лучше не шутить с ним.

Коста окинул бар взглядом.

Эмили коснулась его подбородка, привлекая к себе внимание.

— Он может находиться где угодно. Не ломай голову. Давай лучше сосредоточимся на деле. Не надо ничего портить.

Коста кивнул:

— Понимаю.

— Вот и хорошо.

Тереза пристально рассматривала отметину на шее Эмили.

— Ты ушиблась?

— Должно быть, упала. Ерунда. Не беспокойся обо мне.

Коста осторожно расстегнул молнию на воротнике пальто Эмили.

— Нет, Ник! — приказала она. Отвела его руку и застегнула молнию. — Не здесь. Не сейчас. В данный момент важнее другое.

Тереза заговорила тихим голосом:

— Эмили, можем ли мы остановить его?

— Да!

— Ты уверена? — повторила Тереза.

— Вполне! — выпалила Эмили. Потом добавила уже более спокойно: — И я не в состоянии спорить. Ясно?

— Он убил твоего отца, — заметила Тереза. — Уничтожил других людей. Как можем мы доверять ему?

Эмили нахмурилась:

— Все так. Но он разговаривал со мной прошлой ночью. Мы многое обговорили. У Каспара имелись причины для убийств. Он оправдывает себя тем, что другого пути у него нет. Я не согласна с ним, да он и не нуждается в моем согласии. Но…

Ник вынул ручку из кармана куртки и положил ее на стол рядом с салфеткой.

— Каспар хочет, чтобы восторжествовала справедливость, как он ее понимает, — сказала Эмили, задумчиво глядя на ручку.

Потом написала на бумаге два слова.

«Ты знаешь?»

Коста кивнул и написал рядом с вопросом имя.

Она закрыла глаза. Затем взяла салфетку, посмотрела на написанные там слова, окинула Косту язвительным взглядом и проговорила одними губами:

— Ты уверен?

Коста прикрыл микрофон рукой, наклонился к ее уху, ощутил знакомый запах шампуня, исходящий от волос, и прошептал:

— Я уверен, что он жил в доме, которым владели американцы, на пьяцца Матеи в 1990 году. Этого достаточно?

Ее щека прильнула к его щеке, губы на мгновение коснулись шеи.

— О да, — прошептала она ему прямо в ухо.

Сняла руку Ника с микрофона, провела губами по пальцам и широко улыбнулась.

— Если Каспар хочет восстановить справедливость, — сказал Ник, — ему надо только прийти в квестуру.

— Он придет. Я обещаю.

Она написала на салфетке адрес и время и передала ее Терезе.

— Вот где и когда он хочет иметь доказательства. Об этом знаете только вы двое. Возможно, он захочет проверить вас. Я бы удивилась, если бы он поступил иначе. И… — она умолкла, стараясь убедиться, что до них дошли ее слова, — пусть дача показаний пройдет на высшем уровне. Прошу вас.

В тот момент Ник Коста хотел, чтобы у него в руках появилась волшебная палочка, которая мгновенно перенесла бы их из сферы насилия и смерти в теплый, человеческий мир.

— А что, если произойдет нечто непредвиденное? — спросил Коста. — Какая-то задержка… как тогда мы свяжемся с ним?

— Нет! — воскликнула Эмили, умоляя его взглядом. — Он не поверит в это, Ник. Каспар слишком умен. Надо делать то, что он говорит. Или… Каспар будет непоколебим. Он хочет сдаться на своих условиях.

— Я позвоню Фальконе, как только он освободится, — пообещал Ник. — И все устрою.

— А что же я? — спросила Тереза.

Эмили сунула руку в карман пальто, достала пластиковое удостоверение, затем написала на салфетке какие-то цифры, буквы и адрес электронной почты.

— Если сможешь уговорить служащих посольства пустить тебя в кабинет Липмана, это поможет тебе. А потом… Вы с Ником должны что-то придумать вместе. Я не могу…

Возможно, Эмили слишком долго сдерживала эмоции. Она побледнела и откинулась на спинку стула. Казалось, девушка на грани нервного срыва. Коста видел, что происходит, но не находил никаких слов.

И тут вмешалась Тереза Лупо. Она нагнулась и обняла хрупкие плечи, потерявшиеся в огромном пальто.

— Эмили, — прошептала она, — не сдавайся. Мы все сделаем.

Потом Тереза ушла не оборачиваясь.

Эмили вновь взяла руки Косты в свои. На ее лице выступил холодный пот.

— Постарайся, Ник, — проговорила она чуть слышно. — Дело не только во мне одной.

Она подалась вперед и поцеловала его в щеку холодными и какими-то ненастоящими губами. Затем накинула на голову капюшон и, опустив глаза, вышла из кафе в яркое морозное утро, направляясь к старинному зданию за углом.

Перони с нарастающим чувством беспокойства слушал, как Фальконе говорит о послании Каспара, в котором содержались некие доказательства.

Липман был непреклонен и чувствовал себя очень уверенно, что весьма беспокоило Джанни.

— Всю ответственность несет Дэн Дикон. Он затеял весь этот спектакль. Каспар понял бы это, если бы окончательно не потерял рассудок.

«Суть не в этом, — размышлял Перони, — и все всё прекрасно понимают».

— Ты можешь доказать? — спросил он. — Вчера я видел лицо Каспара, и он нуждается в доказательствах. Он разговаривал с Диконом. Не думаю…

— Дикон! Дикон! — вскричал Липман. — Негодяй был конченым предателем! Как можно, черт возьми, полагаться на его слова?

Перони старался понять, что за игру затеял Липман. Все несколько глубже, чем предполагалось.

— Каспар пытался спасти жизнь Дикона тогда в Пекине. Не думаю, что люди склонны врать при таких обстоятельствах.

Американец окинул Виале гневным взглядом:

— Скажи ему.

Виале сделал вялый жест, пытаясь успокоить спорящих.

— Мы врем всегда, когда нам хочется врать. Добро пожаловать в наш мир. Советую принять его таким, каков он есть.

— Мы принимаем то, — вступил в разговор Фальконе, — что Каспар выступает с прямой угрозой, которую он, несомненно, выполнит в нашем городе. Мы обязаны понять ее суть и адекватно ответить. Важно знать, что предложить ему, чтобы он успокоился. Ты можешь доказать, что вся вина лежит на Диконе?

— Нет, — ответил Липман. — Вот вам мой честный ответ.

Перони захотелось вновь схватить засранца за горло. Казалось, ему плевать на всех и вся.

— Но почему? Речь идет о миллионах долларов. Можно найти счета, записи в бухгалтерских книгах и все такое.

Американец рассмеялся. Джанни Перони сделал над собой усилие, чтобы не вскочить с места.

— На какой планете вы живете? — спросил Липман. — Мы не хотим делать ничего подобного. Секретные операции очень хорошо продумываются, так что в случае сбоев все дерьмо остается в земле и не проникает на поверхность. Только при таких условиях они могут функционировать. Каспар знает об этом не хуже других. Он сам придумал добрую половину правил. Ревизия бухгалтерских книг показывает, насколько парень безумен. С таким же успехом он может попросить нас повеситься на центральной площади.

— Ты должен… — заговорил Перони.

— Нет! — настаивал Липман. — Послушайте. Каспар играл по своим правилам. И сейчас не может отменить их. Все отрицается. Никаких бумаг или банковских сделок. Ничего. Просто куча денег, пропавшая со счетов в Вашингтоне.

Наконец-то подал голос комиссар Моретти:

— Слышал, что они говорят, Виале? Пока что я слежу за расследованием, однако мне не нужны дальнейшие неприятности на улицах Рима. Мы так не договаривались.

— Идет жесткая игра, — спокойно отвечал Виале. — Мы справимся.

— Черт побери! — взвизгнул Моретти. — Справимся мы. Мы полицейские. И не просто так занимаемся своим делом.

— Вы занимаетесь им, потому что вам выгодно! — закричал Виале. — Никогда не видел такого среди копов. Боже, Лео не поддался бы на такой трюк. Инспектор бы все проверил. Так он и поступил в итоге. А ты… — Он даже не пытался скрывать презрения к человеку в форме, сидящему за два места от него. — Да ты просто шут гороховый и набитый дурак в кителе с блестящими пуговицами! Ты мне полезен, Бруно, только не преувеличивай свою значимость. И перестань огрызаться!

Комиссар умолк и уставился на стол, качая головой. «Шокирован, — подумал Перони. — Возможно, даже испытывает вполне заслуженный стыд».

— Каспар хочет каким-то образом связаться с нами, — настаивал Фальконе. — Ему что-то нужно от нас.

Виале протянул руку, взял ручку и блокнот Моретти и нацарапал что-то неразборчивое.

— Мы дадим ему такую возможность. Не хочу, чтобы в Риме вновь погибли невинные люди. Надо собрать кое-какие документы. Займем его делом, пока не найдем.

Перони едва сдерживал ярость.

— Разве вы не понимаете? Парень далеко не дурак. Вам не удастся подсунуть ему какие-то липовые письма в надежде, что он проглотит наживку. Знает он эти трюки.

Липман кивнул:

— Он прав. Если подсунешь ему фальшивку, он вообще ошалеет. И что тогда?

Виале ухмыльнулся:

— Кто сказал, что документы будут фальшивые?

— Что?! — рявкнул американец.

— Ты меня слышал.

Человек из службы безопасности встал из-за стола и прошел в дальний конец кабинета, где стоял массивный старомодный служебный шкаф, запертый на замок. Набрал какие-то цифры, выдвинул ящик и быстро вынул голубую папку.

Липман забористо выругался вполголоса.

— О, я тебя умоляю. — Виале явно нравилось происходящее. — Ты же сам навел меня. Мы всего лишь домоуправы, — он махнул папкой в сторону американца, — а они ведут записи. Я перечитал их прошлой ночью, Джоэл, дабы освежить память. У нас здесь так заведено. Разговоры мы записываем потом. Стараемся запомнить как можно больше. У тебя имелись причины скрывать информацию, а мы должны были знать, что происходило на самом деле. На случай если позднее кто-то станет показывать на нас пальцами. Мы твои союзники, а не лакеи. И не козлы отпущения. Ты ведь не думаешь на самом деле, что мы готовы идти на дно вместе с тонущим кораблем, если до этого дойдет дело?

— Да очнись ты! — отбивался Липман. — Больше всего тебе вредят твои же союзники.

Виале вернулся, вынул из папки фотографию и бросил на стол. Группа мужчин и женщин в полувоенной форме ремонтируют джип. Снимок, по-видимому, сделан украдкой. Люди не знали, что их фотографировали. Местность сельская и дикая. Может быть, где-то в Италии.

Липман сердито посмотрел на фотографию:

— Какого черта ты это делаешь?

Виале бросил на стол еще несколько подобных снимков.

— Надо быть благоразумным, — продолжал он, показывая на карточку. — Посмотрите на дату.

Внизу было отпечатано: 12 октября, 1990.

— Каспар тогда еще ничего не знал о проекте. А вот Дэн Дикон…

— Значит, он был в деле и, возможно, руководил группой! — воскликнул Перони.

— Детали, детали, — отмахнулся от предположения Виале. Раскрыл папку. — Каспар нуждается в интересующей его информации. А вот и она. Документы. Фотографии. Все, что также указывает на Дикона. — Он повернулся к Липману: — Джоэл, разве ты не понимаешь, что я предлагаю тебе? — Он развел руки в стороны, как бы демонстрируя свою щедрость. — У тебя ведь есть хорошие парни, не так ли?

— Само собой, — согласился Липман.

— Ну так в чем дело?

Перони покачал головой. Фальконе наблюдал за Виале, рассеянно поглаживая свою козлиную бородку. Его лицо абсолютно ничего не выражало.

— Что я слышу? — спросил Перони. — Мы должны молча стоять в сторонке, в то время как американцы у нас под носом пустят по городу команду наемных убийц?

Лицо Виале выражало недоумение.

— А какая может быть альтернатива? Его нельзя судить в Италии. Над нами тоже стоят начальники, которые требуют результатов и устраняются от нежелательных последствий. Положение незавидное. Так было всегда. Тебе не удастся переубедить одного министра, не говоря уже обо всем правительстве.

Фальконе посмотрел на Липмана:

— Вы можете преследовать его законным порядком. Мы могли бы устроить экстрадицию.

— Неплохо бы, — ответил американец.

— Он был герой! — крикнул Перони. — И попал в беду по вашей вине.

— Верно, — кивнул Липман. — Однако ключевое слово здесь «был». Прежде чем Каспар свихнулся, я думал поместить его в какую-нибудь хижину в дремучем лесу. Чтобы читал книги и фотографировал медведей. Но последнее убийство… Женщина не имела никакого отношения ни к нему, ни к нам. Правила игры изменились. Он зверь. В лучшем случае — источник неприятностей и обуза.

Фальконе встал и заявил:

— Нет. Все зашло слишком далеко.

— Сядь, Лео, — вздохнул Виале. — Не будем слишком спешить.

— Но это не…

— Сядь и выслушай меня! — проревел человек из службы безопасности. — Или я, клянусь, прямо сейчас уничтожу последние остатки твоей карьеры. И его тоже.

Перони подался вперед и хмуро посмотрел на Виале.

— Довольно грубо с твоей стороны, — заметил он.

Виале окинул его суровым взглядом и опустил поднятый палец. Фальконе вернулся на место.

— Вы оба будете делать то, что я вам скажу, — приказал он. — Это… животное, безусловно, очень скоро войдет в контакт с нами. Мы поступим должным образом. Два человека Липмана…

— Нет, нет и нет! — возражал Липман. — Недостаточно. Ты не слушал меня. Нельзя обращаться с Каспаром как с уличным хулиганом.

Виале не сдавался:

— Мы должны действовать обдуманно и осторожно. Я видел, как топорно работают ваши люди, Липман, и не собираюсь отступать, чтобы порадовать их. Выбирай. Я позабочусь о материальном обеспечении, Фальконе с помощью этого здорового болвана и еще одного копа по имени Коста займется практической стороной дела. Больше никому ни слова, Лео. Нельзя рисковать. Надо заставить Каспара встретиться с нами. Как только это произойдет…

Виале замолчал.

Перони расстегнул куртку, вынул из кобуры пистолет, бросил его на стол, а сверху положил удостоверение.

— Я в таких делах не участвую.

— Еще как участвуешь, — огрызнулся Виале. — Если ты потащишь меня или кого-то еще из нас в суд, Перони, я скажу, что ты с самого начала знал о происходящем. То же самое будет и с тобой, Лео. Не угрожайте мне. Никогда.

— М-да, — задумчиво проговорил Фальконе, — намечается интересный союз различных ведомств.

Каменный взгляд Виале источал ненависть.

— Ах ты высокомерный сукин сын! Считаешь себя лучше других. Подумай хорошенько, Лео. Ты не спрашивал себя, почему я проявил к тебе такой интерес на недавнем банкете в «Аль-Помпире»? Не надейся, что ты когда-либо получишь эту работу. Мы просто поговорили частным образом. Вот и все. — Он кивнул в сторону Моретти: — Я беседовал с тобой с его разрешения.

Комиссар сосредоточенно рассматривал кончики пальцев и молчал.

— Кажется, я вспомнил, — продолжал Виале, склонив голову на сторону, как будто и в самом деле припоминая что-то. — Мы тогда обсуждали в деталях развитие этого дела. Помнишь? И я, разумеется, согласился, что не стану лгать перед судьей, если меня вызовут в суд. — Он просиял. — Нельзя ведь нарушать присягу.

Перони показалось, что Фальконе размышляет над словами Виале целую вечность. Наконец инспектор повернулся к Моретти:

— Тебя вышвырнут к чертовой матери, когда с делом будет покончено. И ты знаешь об этом, не так ли? В любой удобный для начальства момент. Им нет смысла использовать тебя вновь. Ты отработанный материал. Испорченный.

— Не беспокойся за меня, — пробормотал комиссар. — Думай лучше о себе.

Перони физически ощущал напряженность сидящего рядом комиссара. Фальконе прошел через множество гражданских войн, кипевших в квестуре, и обычно выходил из них победителем. Однако сейчас ситуация иная.

— Лео… — начал Перони.

Фальконе положил руку ему на плечо:

— Не сейчас.

Филиппо Виале улыбался. Потом толкнул пистолет и удостоверение Перони в сторону владельца.

— Вы двое ждите внизу, — велел он им.

Около полудня смотритель увидел Косту, направляющегося в сторону будки через бронзовые двери Пантеона, и издал печальный стон.

Коста остановился перед ним и вынул удостоверение.

На красном потрескавшемся лице появилось выражение крайней неприязни.

— Боже, нет. Почему опять я? Разве вы не можете прийти в другую смену? В меня уже стреляли. Меня избили и заперли в чулане. Отстаньте от меня. Пожалуйста. Я просто мелкий служащий и хочу еще немного пожить.

Ник Коста обозревал просторное помещение Пантеона. Кроме него, здесь было только пять посетителей. Четверо из них, двое мужчин и две женщины, бродили вдоль стен, праздно пялились на круглое отверстие в вершине купола, через который в темный зал проникал яркий свет зимнего солнца. Мужчины слишком молоды, чтобы быть Биллом Каспаром. Однако Липман расставил своих людей на улице. Возможно, они что-то пронюхали и вошли в здание.

Пятый человек, Эмили Дикон, по мнению Косты, сделала в точности так, как ей было сказано. Она взяла легкий металлический стул и поставила его в круг, который представляет собой эпицентр здания. Прямо под отверстием вверху.

Она сидела там, согнувшись, укутанная слишком большими для нее пальто, и время от времени посматривала на Ника.

— Нужно освободить помещение, — обратился Коста к смотрителю.

— В самом деле? — огрызнулся тот. — Что случилось на этот раз? Вторжение инопланетян? Нашествие чумы?

Коста направился к Эмили, смотритель последовал за ним, исходя желчью.

Коста остановился и в упор посмотрел на него:

— Возможно, в здание заложена бомба.

— Ах так? Позвольте сказать вам, синьор, что на этот случай у нас предусмотрены особые процедуры. Я проходил специальное обучение. Знаю правила. Кто-то должен позвонить мне. С большим шумом и помпой к зданию подъедут полицейские машины. А тут приходит какой-то костлявый коп и сообщает мне о якобы заложенной бомбе!

Коста опустился перед Эмили на колени. Она сидела под ярко-белым всевидящим «глазом», спокойная, выжидающая, сосредоточенно осматривающая впечатляющий интерьер Пантеона. Ник посмотрел ей в глаза:

— Как дела?

— Я готова.

— Эмили…

Она выпрямилась, расстегнула воротник, чтобы он мог видеть микрофон. Напоминание о том, что где-то поблизости находится Билл Каспар и все слышит.

Кроме того, Эмили знала, что он хочет сказать ей. Могут быть и другие способы. Можно тайно провести сюда эксперта по взрывчатым веществам. Или выследить Каспара до того, как он нажмет на кнопку.

— Я хочу пройти через это, Ник. Мне надо знать.

— Понятно, — сказал он. Встал, наклонился, обнял ее, поцеловал в лоб.

Смотритель стоял рядом с ними, постукивая по каменному полу правой ногой. Звук эхом разносился по полушарию, пружиня от каждого угла и изгиба.

— Ну? — спросил смотритель. — Где же остальные полицейские?

Коста провел рукой по шее Эмили, нащупал молнию, осторожно потянул. Эмили напряженно дышала.

Ник уже наполовину расстегнул молнию, когда смотритель увидел военный жилет, наполненный ярко-желтыми жестяными коробками знакомой формы, соединенными одна с другой разноцветными змеевидными проводками.

— Это бомба! — кричал Коста, слыша стук шагов убегающего человека за своей спиной. — На самом деле их несколько. Я сам освобожу здание от людей. Когда все уйдут, заприте двери, идите в свою будку и ждите инструкций.

Посетители оказались французами — две супружеские пары. Явно не люди из команды Липмана.

Ник Коста вывел их из Пантеона, хорошенько осмотрелся, думая о том, где мог спрятаться Уильям Ф. Каспар среди запутанных аллей, образующих этот старинный район Рима. Потом взял последнюю из оставшихся скамеек, поставил рядом с Эмили Дикон и начал долгий разговор с Лео Фальконе.

А в сером здании неподалеку от виа Кавоур комиссар Моретти утвердил закрытие Пантеона в связи с требованиями безопасности. Потом отправился в квестуру. Виале и Липман занялись своими делами. Никого, казалось, не удивили новости, переданные Костой через Фальконе. Все считали их лишь еще одной возможностью для захвата Каспара. Только Перони ужаснула мысль о том, что Эмили Дикон сидит там, в Пантеоне, обвязанная взрывчаткой. И у нее над головой тикает время, которое выйдет ровно через девяносто минут, обозначив конец мрачной драмы. Игра заканчивается. Теперь надо думать о том, чтобы выжить. Какая-то часть Перони — не любимая им — почти завидовала тому, как Моретти удалось уйти от ответственности, скрыться у себя в кабинете и делать вид, что ничего, собственно, не произошло.

После приказа Виале они покинули здание министерства безопасности и уехали на двух автомобилях. Фальконе сидел на месте пассажира в полицейском «фиате», а Перони вел машину по слякотным пустынным улицам. Другие тряслись в простом сером фургончике с двумя антеннами на крыше.

Возле здания, как только они его покинули, материализовались двое приспешников Липмана. Совершенно безликие существа. Моложавые, коротковолосые, они стояли, засунув руки в карманы темных зимних пальто.

Ведя машину, Перони размышлял о них. Этих людей учили стрелять и проводить секретные операции. Вот чем они занимались, и, несмотря на сомнения Виале, Перони чувствовал, что ребята знают свое дело. Будучи полицейским, который ненавидит оружие и применение насилия ради разрешения конфликтной ситуации, он считал такое обстоятельство провальным. Коста придерживался такого же мнения. Перони надеялся, что Фальконе разделяет их точку зрения по данному вопросу.

Суровый инспектор позвонил еще раз. Косте, насколько мог судить Перони. Разговор получился не из легких. Фальконе большей частью слушал и лишь иногда задавал краткие непонятные вопросы.

Когда Фальконе закончил разговор, Перони решил, что больше не может молчать.

— Не возражаешь, если я спрошу тебя кое о чем, Лео?

— Есть ли такой ответ, который может остановить тебя? — спросил, в свою очередь, Фальконе.

— Нет. Что мы здесь делаем? Если этот негодяй из службы безопасности спеленал нас, как рождественскую индейку, зачем еще усугублять нашу ситуацию? Мы влипли, вот и все. Зачем дергаться? Почему бы нам не поднять руки вверх и не позволить другим расчищать все дерьмо?

Фальконе потер подбородок и уставился на двух туристов, праздно бредущих по дороге.

— Очень хороший вопрос, — признал он через некоторое время.

— Получу ли я на него хороший ответ?

— Возможно. Трудно сказать.

Зеленый фургон находился впереди на расстоянии двухсот метров от них.

— Они правы только в одном отношении, — спокойно проговорил Фальконе. — Каспар нарушил все правила. Ты знаешь об этом не хуже меня.

— Конечно, знаю! Но это не значит, что его надо стереть в порошок. Черт… в каком мире мы живем? Я не хочу быть судьей, присяжным и палачом в одном лице. Если бы у меня появилось такое желание, я бы переехал в Южную Америку или куда-то еще.

— Возможно, уничтожить его — наилучший выход…

— Чушь!

Фальконе указал рукой на серый фургон.

— Не отставай. Так что ты предлагаешь нам делать?

— Ладно. У меня возникла идея. Возвращаемся сейчас в квестуру и входим в кабинет, находящийся прямо над офисом Моретти. Там должен быть человек, который внимательно нас выслушает.

— Может быть, — согласился Фальконе. — Только тогда мы не доберемся до Каспара. Или его схватят американцы и исчезнут вместе с ним в неизвестном направлении. А нам придется отвечать на трудные вопросы. Плюс есть еще небольшое дельце, касающееся агента Дикон. Кто, По-твоему, приглядывает за ней сейчас? Липман?

Перони обмозговал слова инспектора. Установка бомбы — это уже терроризм, который не входит в полномочия квестуры. Все передается госбезопасности и специалистам по антитеррору. Возможно, и карабинерам. На подготовку уйдет время. Потребуются ресурсы, разведка. Всего этого у них нет.

Фальконе заметил:

— Что ж ты вдруг затих?

— О, Бога ради, — прошипел Перони, — прекрати бить меня по зубам всякий раз, как я вношу какое-то предложение. Неудивительно, что тебе не повезло в семейной жизни. Ты всегда хочешь показаться офигенным умником, Лео. А этого никто не любит.

К его удивлению, взрыва не последовало. Фальконе окинул Перони ледяным взглядом.

— Извини, извини. Прошу прощения. Я немного нервничаю. Так что нам нужно предпринять, по твоему мнению? Уйти в сторонку и позволить этим негодяям делать с нами все, что угодно?

Фальконе усмехнулся:

— Все очевидно, разве нет? Делом занимается твой напарник. Судя по только что состоявшемуся разговору, он справляется.

Перони боялся, что у него вот-вот лопнет голова. Он снял одну руку с руля и помахал кулаком перед лицом Фальконе.

— Да. И все потому, что вы с Ником одной крови, только ни один из вас не хочет этогопризнать. Под вашими изображениями можно поставить такую надпись: «Хитрые ублюдки, не терпящие плохого обращения. Кусаются без предупреждения». В то время как я…

— Ты просто пожилой коп из полиции нравов, которого понизили в звании за один незначительный проступок личного свойства.

— Совершенно правильно, — согласился Перони и удивился вкрадчивому тону своего голоса. — Просвети меня, Лео. У меня голова раскалывается.

Фальконе взглянул на него. На какую-то долю секунды на его лице промелькнуло сострадание.

— Все просто, — сказал он. — Такие люди, как Липман и Виале, черпают силу из одного источника.

— Какого же?

— Они нарушают правила. Считают, что у них к ним иммунитет. И делают это небеспричинно. Люди, с которыми они имеют дело — террористы или им подобные, — придерживаются такой же точки зрения. Они все готовы на то, что простые смертные в силу воспитания, моральной ответственности и вкуса считают отвратительным.

Перони обдумал услышанное, пытаясь понять, какое направление принимает их разговор.

— Итак?..

— Итак, если мы хотим победить, Джанни, нам нужно поступать таким же образом. Давай посмотрим правде в глаза. Принимая во внимание то, в какие тиски мы зажаты, есть ли у нас иной выбор?

— Лучше бы я вообще не спрашивал, — проворчал Перони. — Лучше бы я ничего не знал. Кто тянул меня за язык?

— Ты и твой язык — это одна проблема.

— Одна проблема? Ты уверен?

Перони прищурился.

— У нас нет людей. Я в игре. Вы с Костой тоже.

— Подожди…

— Замолчи, Джанни. Я не мог бы позвать никого, если бы даже захотел. Моретти обязательно прознает, и все будет кончено.

— Ага… — Перони хохотнул. — И кто захочет рушить свои карьеры вместе с нашими? Скажи мне. Кто?

Фальконе откинулся на сиденье, закрыл глаза. Само спокойствие.

— Какой-нибудь сумасшедший, я полагаю.

Он искоса взглянул на Перони, от чего тот почувствовал себя еще хуже, чем прежде.

Приспешник Липмана, тот, что ростом повыше, звался Фридрексеном. Лицо наивного блондинистого подростка и зрелое, вполне сформировавшееся мускулистое тело, говорящее о многочасовых упорных занятиях в гимнастическом зале. Коста стоял рядом с Перони и Фальконе и наблюдал, как Фридрексен обходит кругом сидящую на стуле Эмили Дикон, прикасаясь рукой к ее застегнутому на молнию пальто. Он наклонялся, принюхивался и вновь осторожно двигался по кругу. Перони больше всего хотелось, чтобы сюда прибыли специалисты из отдела по обезвреживанию неразорвавшихся бомб. Они настоящие профессионалы. А этот парень похож на новичка, сдавшего выпускные экзамены и посвятившего свою жизнь аэробике.

Наконец процедура надоела самой Эмили. Она распахнула пальто и показала два ряда желтых жестяных коробочек и набор ярких проводков, бегущих между ними.

— Мать твою! — воскликнул Фридрексен и в шоке отскочил на пару метров назад. — Вы знаете, что это такое? Представляете, с чем играет этот сумасшедший ублюдок?

Эмили со скучающим видом вздохнула и посмотрела на своего начальника:

— Боже, Джоэл, я так разочарована. Вы не познакомили меня со своими головорезами. Они вселяют в людей такую уверенность.

Липман окинул помощника мрачным взглядом:

— Ты должен знать все о взрывчатке, Фридрексен. Выкладывай.

— Я и знаю, — ответил агент с обидой в голосе.

— С чем же мы имеем здесь дело? — спросил Перони. — Динамит, что ли?

На лице американца появилось то саркастическое выражение, которое всегда улучшало настроение Перони.

— Да, конечно. Как в комиксах. Бум! Трах! Перед нами уникальная взрывчатка. Палестинцы такой не пользуются. Тут гораздо более сложный материал. — Агент указал на коробки. — Невероятно, — простонал он, не переставая качать головой. — Я бы не смог такую раздобыть. Ни за что.

— Ты хоть намекни нам, — предложил Коста.

— Это БЛЮ-97. Бомбошки. Вы читали о минах, на которых подрываются дети в Ираке или Афганистане, подбирая яркие, сверкающие предметы? Вот они, эти крошки. Господи…

Он набрался смелости, подошел ближе и пристально осмотрел бомбы. У них должны быть еще колпачки. Похоже, Каспар снял их и поместил вместо них какой-то электронный детонатор. Ну и псих. Там внутри вещество ПБХН-107, по сравнению с ним динамит просто детская забава. Эта взрывчатка пробивает броню.

Фридрексен подсчитал количество зарядов, прикрепленных к жилету цвета хаки. Перони показалось, что они очень напоминают баночки с безалкогольными напитками. Неудивительно, что детишки подбирают их.

— Восемь, — сказал американец. — Если они детонируют сейчас, нас всех разорвет на кусочки. Не исключено, что в результате взрыва разрушится и ваш жуткий храм.

Филиппо Виале, который на протяжении всего разговора держался на безопасном расстоянии, вышел вперед. Уставившись на сидящую женщину, спросил:

— Можно обезвредить?

— Да! Конечно! — Агент рассмеялся. — Доставьте сюда парня с рентгеновским аппаратом, которому плевать на смерть, и, возможно, у вас появится какой-то шанс.

Виале склонился перед Эмили Дикон, заглядывая ей в глаза, словно учитель, смотрящий на непослушного ученика:

— Что он сказал вам?

— Кто вы такой, черт возьми? — спросила она.

Он даже не моргнул.

— Тот, кто может спасти вам жизнь. Что же он сказал?

— Он сказал, что дает мне ровно девяносто минут, начиная отсчет времени с полудня. После чего нажмет на кнопку. Вот тут его вещица…

Она расстегнула воротник и продемонстрировала микрофон.

— Диапазон довольно широкий, — уточнил Коста. — Он может слушать нас, находясь на Кампо или Корсо. Где-то, — он припомнил ее слова, — где он «занят».

— К чему ты это говоришь? — спросил Фальконе.

Эмили взялась ответить на вопрос:

— У него есть другие жилеты такого рода. Я видела. Он не дурачит нас. На нем точно такой же. Говорит, что может пойти куда-нибудь в оживленное место. Например, в универмаг. Кафе. Да мало ли куда. Смысл заключается в том, что, если у вас хватит ума начать преследовать его, он унесет вместе с собой десятки жизней. Ему стоит нажать пару кнопок, и меня больше не будет. Таким же образом он может покончить с собой и теми, кто окажется рядом.

Липман хихикнул.

— Господи… Я же говорил, что он гений в своем роде.

— Это утешает, — заметил Коста и посмотрел на часы: — У нас остается немногим больше часа, чтобы покончить с делом. Так что же нам предпринять?

Виале кивнул в сторону микрофона на воротнике:

— Он слышит все, что мы говорим?

— В том-то вся и штука, — с ледяным сарказмом ответила Эмили.

Джоэл Липман протолкался к Виале и заявил:

— Разрешите мне разобраться с ним.

Американец нагнулся над Эмили. Вся эта суета казалась ему смешной. Каспар установил временные рамки, в которых они должны работать. Слишком жесткие, не оставляющие места для маневра. Он прекрасно понимал, что должен делать.

— Послушай меня, Каспар, — начал Липман громким звонким голосом. — С этим дерьмом пора кончать. У нас есть кое-какие документы, на которые ты можешь взглянуть. Мы готовы доказать, что ты добрался до нужных тебе людей.

Виале сунул руку в кожаный портфель, вытащил голубую папку и помахал ею перед лицом Липмана.

— Доказательства у нас с собой, — продолжал Липман. — Тебе остается только прийти и забрать их. Потом можешь снять с Эмили жилет, поднять руки вверх и лететь на самолете домой, ибо я не хочу больше тратить на тебя время. Возможно, мы должны перед тобой извиниться. Может быть, извинишься ты, и мы отправим тебя куда-нибудь в укромное местечко, несмотря на все случившееся. Время сомнений минуло. Тебе решать. Я просто наблюдаю.

— Не сработает, — прошептала Эмили Дикон. — Вы считаете его идиотом? Он не придет сюда, полагаясь на ваше обещание.

— Он должен! — настаивал Липман.

— Каспар дал вам слово! — вскричала Эмили. — Предоставьте ему доказательства, и дело с концом!

Липман воздел руки вверх и начал кричать так громко, что его холодный металлический голос эхом раздался по круглому залу, включая самые темные его уголки:

— Его слово? К черту его слова! Парень сумасшедший. Разгуливающий на свободе маньяк. Мне плевать…

Коста подошел к нему, схватил за воротник и велел заткнуться.

Тогда закричала Эмили Дикон, извиваясь на стуле. Из недр пальто слышался какой-то шум, который вызвал у нее страх и шок. В тот момент в зале находилось семь мужчин. Липман и его команда тотчас с перепугу скрылись, исчезли в темноте. Виале последовал за ними. Ник Коста посмотрел на двух своих коллег. Потом подошел к Эмили Дикон, нашел потайной карман в пальто. Что-то вибрировало под материей, производя дикий электронный шум, слышалась какая-то зверская музыка, рефрен колокола, звучащего у него в голове.

«Полет валькирий».

Коста расстегнул молнию и вынул телефон.

— Боже, Ник, — прошептала Эмили. — Я и не знала, что он там.

Он на мгновение прикоснулся к ее светлым волосам и тихо проговорил:

— Каспар импровизирует. Нам следует поступать таким же образом.

Потом посмотрел на телефон, нажал несколько кнопок, включил громкую связь и положил аппарат на стул, столь поспешно освобожденный Филиппо Виале.

— Мистер Каспар, — начал Коста, — сейчас почти без двадцати час. Согласно установленному вами расписанию у нас остается только сорок минут для решения вопроса. Вам не кажется, что лучше всего решить его путем совещания?

Двадцатью пятью минутами ранее, после быстрого посещения морга, где она захватила кое-какой реквизит, Тереза Лупо взяла такси до виа Венето, а затем с помощью полицейского удостоверения проникла в посольство США. Проверила свои записи. Вспомнила офицера, посланного в Пантеон после убийства, того самого, что забыл взять одежду убитой женщины. Она нашла его имя в своей записной книжке и сказала дежурному офицеру за письменным столом в приемной, что нуждается в срочной встрече с Каем Моррисоном. Охранники у дверей лишь мельком взглянули в коробку, которую Тереза несла с собой. Одежда в пластиковом пакете не произвела на них особенного впечатления.

Моррисон, усталый человек среднего возраста, сразу вышел ей навстречу. Он явно перетрудился и вследствие этого был несколько раздражителен.

— Что я могу для вас сделать?

Тереза поставила коробку на стойку и улыбнулась:

— Ваш уважаемый агент Липман нуждается в этих предметах. Их следует доставить в его кабинет. Немедленно.

Человек явно не блистал умом. И заядлым спорщиком не был.

— Я пытался дозвониться до него, — сообщил он. — Агента Липмана сейчас здесь нет. Не думаю, чтобы и агент Дикон находилась в своем кабинете. Не беспокойтесь, я передам вещи Липману.

— Вы меня не помните?

— Мы встречались?

— В Пантеоне. Два дня назад. Вы приезжали за телом.

Он выругался вполголоса.

— Ах вот как.

— Вы кое-что забыли.

— Мисс…

Тереза показала удостоверение:

— Доктор.

— Доктор Лупо. Я возьму вещи и позабочусь, чтобы они попали по назначению.

— Прекрасно. Не возражаете, если я захочу в этом убедиться?

— Что?

Она вздохнула, как бы сдерживая нетерпение.

— Вы оставили одежду в Пантеоне, Моррисон. Сегодня утром Липман накричал на меня по телефону, как будто я в чем-то виновата.

— Что? — спросил он вновь.

— Вы приезжали за телом, не так ли?

— Да! Приезжал. Но это не нормально. Черт, я ведь не служу в похоронной конторе. А нам приходится заниматься такими вот делами.

Тереза топнула ногой по блестящему полу приемной.

— Вы забрали тело женщины и оставили ее одежду. Вам не разрешили бы работать в похоронном бюро. Если бы не я, эти вещи где-нибудь затерялись бы с концами. Нет, я вовсе не хвалюсь. Вы удивлены, что агент Липман чуть не озверел?

Женщина за стойкой начала проявлять интерес к их разговору. На ее лице появилось выражение «поделом тебе», сопровождаемое ехидной ухмылкой. «Джоэл Липман здесь явно непопулярен, — подумала Тереза. — Да и Кай Моррисон тоже не очень-то в чести».

Моррисон несколько удалился от стола.

— Послушайте, — раздраженно проговорил он, — меня не интересуют мысли Липмана. Я на него не работаю. И не собираюсь расчищать мусор, который он оставляет после себя. Отдайте мне вещи, и дело с концом.

— Нет, — фыркнула она. — Я не хочу, чтобы он спускал на меня собак из-за вашей нерадивости. Мне надо убедиться, что вещи доставлены на место. Если они опять пропадут, Липман вновь рассвирепеет, и я не желаю, чтобы он срывал на мне свое зло.

— Черт возьми! — вскричал Моррисон. — Какое вы имеете право отдавать здесь приказы?

Тереза вынула удостоверение Эмили и помахала им перед его лицом, прикрывая рукой фотографию.

— Потому что Джоэл Липман велел мне навестить «придурка Моррисона» и не отдавать ему вещи, пока я не увижу собственными глазами, как их положили на его личный стол. Так вы проводите меня туда? Или я отправлюсь сама? Бог свидетель, — солгала она, — за последние дни этот человек осточертел мне.

Кай Моррисон впился взглядом в удостоверение. Такой человек, как Липман, не дал бы его кому попало. За этим что-то стоит. И все же Моррисон хотел увидеть фотографию.

— Кроме того, — быстро добавила Тереза, прекрасно понимая, что попытка проникнуть в посольство США будет стоить ей ее карьеры, — ему это нужно срочно.

Тереза Лупо нырнула на дно коробки и вынула один из пакетов, которые вчера взяла в квартире.

— Осталось от вчерашней женщины, — объяснила она. — Вы слышали об убийстве? Еще одна американка. Возможно, вскоре я позвоню вам, чтобы вы забрали ее труп.

У Моррисона был такой вид, будто его вот-вот стошнит.

— О нет! Только не это. Он назвал меня придурком? Этот засранец посмел так сказать? После всего, что я для него сделал?

— Вас это удивляет?

Он не ответил на вопрос.

— У женщины отрезана голова, — продолжала Тереза, вновь привлекая его внимание к пакету. — В тот момент она носила эту ночную рубашку.

Ярко-красное одеяние лежало в большом пакете. Кровавые пятна потемнели и затвердели под пластиком. Моррисон искоса смотрел на пакет. Выглядел он неважно.

— Разумеется, если вы хотите взять на себя всю ответственность, — он даже не думал ни о чем подобном, — я доложу Липману. Так что если одежда пропадет, если ей будет нанесен какой-то ущерб, и ее нельзя будет использовать в качестве вещественного доказательства на суде…

«Напуганные мужчины ведут себя весьма забавно, — подумала Тереза. — Надо совершенствовать мастерство».

— Вы в курсе правил по вещественным свидетельствам, не так ли? — спросила она. — Понимаете, что произойдет, если с вещами станут обращаться неподобающим образом? Например, на них появятся лишние отпечатки пальцев?

— Откровенно говоря, — отрывисто забормотал Моррисон, — мне в высшей степени наплевать. Если Липман дал вам удостоверение, пляшите под его дудку. А потом выкручивайтесь как хотите.

С этими словами он выбежал вон и помчался в противоположном направлении от кабинета, куда хотела попасть Тереза.

Направляясь туда, она насвистывала веселенький мотивчик. Вставила карточку, удостоверяющую личность Эмили Дикон, в прорезь, подождала, пока откроется замок, и вошла в комнату.

Тереза обдумывала свои действия на всем протяжении пути, в уме составляя послание, подбирая наиболее подходящие фразы. В детстве дядя однажды взял ее с собой на охоту. Ей не понравилось. Только собака пришлась по душе. Замечательный пес, очаровательный сам по себе да еще способный вынюхать фазана в поле ржи.

Написать простое послание и отправить его заняло минуту.

— А теперь беги, разбойница, — велела самой себе Тереза.

Твердые коробки, которые она почувствовала, обнимая Эмили Дикон, рисовали в ее воображении мрачные картинки того, что окажется на каменном столе в морге, если что-то пойдет не так.

— Получилось неплохо, — прошептала Тереза. — Надо тренироваться почаще.

Теперь коробка лежала на письменном столе Липмана. Почти все ее содержимое по праву принадлежало ему. Только не ночная рубашка из квартиры, где произошло убийство. Тереза принесла ее в качестве последнего довода, чтобы произвести эффект. На самом деле эта улика нужна ей самой, так как данное преступление находится в юрисдикции местной полиции.

Они обо всем догадаются, размышляла она. Когда пыль осядет, Липман увидит странную коробку на своем столе и разберется в случившемся. Он сумеет ретроспективно отследить все ее действия.

— Какого черта? — пробормотала Тереза Лупо. Взяла пакет с испачканной кровью шелковой ночной рубашкой, положила в сумку, вышла из здания и вызвала такси, чтобы ехать в центр.

— Посмотрите вокруг, джентльмены. Насладитесь видом.

Коста положил телефон на пустой стул рядом с Эмили. Теперь все присутствующие сгрудились возле него, слушая звонкий и уверенный голос Билла Каспара, доносящийся из динамика.

— Можете ли вы представить себе, что находитесь в подобном месте, а рядом с вами одного за другим убивают ваших товарищей? Вы хватаетесь как за соломинку за какую-то тканую ленту. И все потому, что один придурок, которому вы доверяли, захотел провалить операцию.

— Мы тебя поняли, — проворчал Липман.

Последовала пауза.

— Хорошо. Я вас слышу. Ты человек из ФБР или какой-то другой службы. Не важно. Я прав?

Виале подал знак Липману, чтобы тот продолжал разговор.

— Послушай, Каспар, — говорил агент. — Какая разница, кто я такой? Просто хочу, чтобы ты понял кое-что. Мы знаем о случившемся. В Вашингтоне ни у кого нет никаких сомнений.

— Вы считаете, что знаете… — перебил его резкий металлический голос.

— Тебя подставили! Живи с этим! Ты не первый. Ты и твои люди попали в передрягу. Круто. Но на войне неизбежны потери.

Каспар ответил не сразу. Последовало жутковатое молчание.

— Мы были «потерями»?

— Ты и многие другие. Только остальные как-то пережили все это. Не знаю…

Липман колебался. Виале сел и разочарованно посмотрел на него.

— Ты не понимаешь смысла симметрии, — сказал Каспар. — Полагаю, тебе надо было находиться там.

Липман явно совершал титанические усилия, пытаясь взять себя в руки. Взглянул на Эмили и проговорил:

— Послушай, Дэн Дикон обманул нас всех. Тебя, меня, Вашингтон — буквально всех. Мы только недавно обо всем догадались. Я сожалею. Ты это хотел услышать?

Из громкоговорителя донесся трескучий смех.

— Ладно! Вы там хоть чему-то учитесь? Импровизация — великая вещь. У человека должны быть запасные трюки. Вы получили лишь шнур, уходящий в песок, ребята. Небольшая шутиха заставила вас встать на цыпочки. Однако у меня осталось семь настоящих бомбошек. Плюс при мне набор, способный уничтожить множество людей, которые не хотели бы умереть, не увидев своих рождественских подарков. Пусть ваш тупой специалист-подрывник поразнюхает в районе жилета Эмили. И не забудьте, речь идет о настоящих людях.

— Все так и есть, — прошептала Эмили Дикон, склонив голову и не обращаясь ни к кому в частности.

Виале, Липман и два американца стыдливо отошли к центру зала.

Коста окинул их мрачным взглядом, взял телефон, выключил громкую связь и приложил аппарат к уху, игнорируя протест Липмана.

— Меня зовут Ник Коста. Я из римской полиции. Скажи мне, чего ты хочешь, Каспар, и я отвечу, могут ли они дать тебе это.

Молчание. Потом какой-то противоестественный смех. Коста каким-то образом чувствовал, что имеет дело с очень умным человеком.

— Наконец-то, мистер Коста. Мы говорим частным образом, сынок?

Голос изменился. Кажется, он звучит где-то рядом. Стал более человечным и восприимчивым.

— Да, — ответил Коста и тщательно прислушался, глядя, как Джанни Перони удерживает Липмана, порывающегося схватить телефон.

— Отлично. Такты считаешь, что сможешь убедить их и уйти оттуда с пустыми руками?

— Да, — ответил Коста, стараясь придать голосу максимальную уверенность.

— Я впечатлен.

— Что ты имеешь в виду?

Опять знакомый смех.

— Да мы уже наполовину решили вопрос. У меня для вас тоже кое-что есть.

Телефон умолк. Умер. Никакого, даже самого отдаленного, шума. Теперь ничто не могло подсказать Косте, где находится Каспар.

Липман трясся от ярости. Перони отпустил его. Американец ткнул в Фальконе пальцем и сплюнул.

— Мы так не договаривались.

— Ты проигрывал, — холодно ответил инспектор. — Если бы ты продолжил, мы потеряли бы Эмили, а возможно, и сами погибли. Потом сам скажешь нам спасибо.

— Ты…

— Заткнись! Заткнись! — Эмили Дикон находилась на грани срыва. Она обнимала себя под несущим смерть пальто, тихонько покачиваясь вперед и назад. По ее щекам текли слезы. — Ради Бога, — умоляла она, — или дайте ему то, что он хочет, или убирайтесь отсюда к черту, чтобы не погибнуть вместе со мной.

К удивлению Косты, ее слова навели агента ФБР на размышления.

— Чего он хочет? — спросил Липман.

— Того, о чем просил прошлой ночью, — спокойно объяснил Коста. — Доказательств.

— Отлично, — фыркнул Липман. — И что он даст в обмен на них?

Коста тщательно подбирал слова:

— В обмен он обещает сдаться. Он снимет жилеты и обезвредит бомбы.

— Что? — оживился Виале. — Мы должны верить ему на слово? Я хочу видеть его своими глазами еще до того, как он что-то предпримет. Обещаниям я не верю.

Коста перехватил взгляд Эмили. Он хотел сообщить ей, что надежда еще остается; возможно, все разрешится благоприятным образом.

— Полагаю, Каспар думает о нас примерно то же самое. Он хочет, чтобы я передал ему доказательства, которые имеются у вас. Он их проверит. Если они настоящие, тогда…

— Куда нужно их доставить? — спросил Фальконе.

— Не знаю, — солгал Коста. — Он сказал, что позвонит и сообщит по дороге. И не пытайтесь следовать за мной. Если Каспар кого-то увидит и поймет, что мы хотим его одурачить, тогда всему конец. — Коста подождал, пока до них дойдет. — Каспар специально подстроил все так, чтобы у нас практически не осталось выбора, — продолжал он. — Он не настолько глуп, чтобы явиться сюда. Не стоит пытаться обмануть его.

Липман в отчаянии смотрел на каменный пол.

— Господи Иисусе! — простонал он. — Негодяй по-прежнему опережает нас.

Коста рискнул с надеждой взглянуть на Эмили.

— Разрешите мне заняться этим. Что мы теряем? Каспар упорно стоит на своем. Если у него окажутся обещанные документы, он вернется вместе со мной и сдастся вам.

— Есть у нас иной выбор? — спросил Фальконе. — Можно ли продолжать вести переговоры такого рода?

Коста покачал головой:

— Исключено. Я даже не знаю, как позвонить ему. Он заблокировал номер.

— Билл Каспар, — вздохнул Липман. — Какой парень! — Он посмотрел Косте прямо в глаза: — Мы находимся в церкви, не так ли?

— Верно, среди прочего это еще и храм.

— В самом деле.

Липман подошел к Виале и протянул руку. Офицер госбезопасности даже не пошевелился. Тогда агент сам взял папку из-под его руки.

— Она моя по праву, — заявил Липман, передавая документы Косте. — Я прочитал ее по пути сюда. Тут говорится только о Дэне Диконе. Если уж данный материал не убедит Каспара в предательстве Дикона, тогда его ничто не сможет убедить. Действуй, посыльный. А мы будем здесь молиться.

Небо передумало хмуриться. Оно по-прежнему безоблачно, только его голубизну уже как будто подернуло тоненькой полоской льда. Опять пойдет снег, думал Коста. Последний бросок игральных костей в честь необычного Рождества.

Он прошел через темные двери Пантеона. Подождал, пока Перони задвинет за ним массивный засов, и по ступеням спустился на площадь, рядом с которой три дня назад упал Мауро Сандри. Столько всего произошло за такой короткий срок! Наверное, в Ираке Каспар испытал нечто подобное. Постоянное передвижение, бесконечные угрозы. Горький опыт сформировал его. Каспаром овладела страсть к детальному планированию своих действий, он привязан к симметрии сложной паутины, которой оплел их всех, сам пробираясь через ее хитросплетения с необыкновенной ловкостью.

Тереза Лупо сидела возле кафе. Она взглянула на Ника и плотнее закуталась в теплое пальто. Потом отхлебнула из чашки с горячим напитком, от которого поднимался пар и растворялся в холодном сухом воздухе.

Коста остановился возле ее столика и осмотрелся. Площадь почти безлюдна.

— Получилось? — спросил он.

— Полагаю, да.

— Когда-нибудь ты расскажешь мне, в чем тут штука.

— Дело в предсказуемости просьб и угроз. — Она вздохнула. — На самом деле я не очень гожусь для подобных дел.

Ник бросил на стол папку:

— Береги ее.

Тереза посмотрела на папку, открыла ее, перелистала бумаги, имеющие гриф министерства безопасности и штамп «секретно».

— Боже! — проговорила она тихим голосом. — Мы увязли по уши?

— Не падай духом, — ответил Коста, прошел в конец площади и стал ждать. Через две минуты раздался звонок, и он услышал знакомый голос Каспара.

— Ты имеешь дело с хорошими людьми, Коста. Мне это нравится. Так куда же ты направляешься?

— На пьяцца Сан-Игнацио, — ответил он.

— Хорошо. Кажется, ты тот, за кого себя выдаешь. Однако на всякий случай пошлю тебя в другое место…

— Время! — крикнул Коста.

— Поспеши, брат. Виа Метастасио. Знаешь, где она находится?

— Конечно!

— Ищи человека, одетого как Крошка Эм. Большое зимнее пальто, лицо скрывает капюшон. Не хочу рисковать.

— Ну разумеется.

Телефон не отключился.

— Ты не спросил.

— О чем?

— Буду ли я верен сделке.

— Какой смысл? Ты будешь делать то, что хочешь, не так ли?

— Конечно, мистер Коста, — рассмеялся Каспар.

Просто звук на холодном пронзительном ветру. Только Коста мог поклясться, что Каспар в тот момент ослабил бдительность. На площади прозвучал обрывок его настоящего, не телефонного голоса. Он где-то поблизости. Если только…

Он выкинул эту идею из головы. Ему не под силу принять вызов Уильяма Ф. Каспара. Никто из них не годится для такого.

— Прошу прощения за то, что помешал тебе прошлым вечером, — проговорил голос. — Эмили — интересная девушка. Если хочешь знать, гораздо интереснее, чем ее папаша.

— Если она умрет, Каспар…

Тот, кажется, оскорбился.

— Она умрет только в случае, если ты что-то напутал. А теперь иди.

И Ник Коста, засунув руки глубоко в карманы куртки, поспешил по узким переулкам, покрытым снежным месивом.

Посмотрел на часы. До истечения срока ультиматума двадцать минут. Когда он вернется, желательно не в одиночестве, останется только пятнадцать.

Пытаясь выкинуть из головы все сомнения и убедить себя, что иного пути нет, Коста всматривался вперед.

Он прибыл на место, как и обещал. Полностью закутанный в огромное пальто человек ждал его.

Ник Коста подошел и сказал:

— Пошли.

Ответа не последовало. Да он и не ожидал, что ему ответят. Даже выражения лица не видно. Капюшон натянут на голову, так что из-под него видны лишь яркие щелки глаз, такие узкие, что в них ничего нельзя было прочесть.

В полном молчании они направились вдоль по улице к площади, а потом поднялись по ступеням перед Пантеоном, где Коста позвонил Лео Фальконе. Они стали ждать, пока откроются тяжелые бронзовые двери.

На расстоянии двадцати метров от них Тереза Лупо допила свой капуччино, увидела, как они вошли в здание, и вынула телефон. Номер пришлось вспоминать — полицейские не часто звонят по нему.

Прошла целая вечность, прежде чем ей ответили.

— Типично для них, — прошептала Тереза.

Наконец утомленный мужской голос проговорил:

— Карабинеры.

Даже по телефону выделываются.

— Не знаю, звоню ли я по правильному номеру, офицер, — заговорила она, стараясь казаться как можно более глупой.

— Что вам угодно? — В голосе звучала ужасная скука.

— Видите ли, проблема заключается в том, что, возможно, мне все это кажется. Однако, клянусь, я только что видела, как полицейского ввел в Пантеон какой-то человек с пистолетом в руке. А ведь храм закрыт. Когда его откроют? Тут что-то не так, верно?

— Что вы видели?

Тереза не могла поверить: ее заставляют повторить. Ладно хоть придурок молчал, когда она делала сообщение.

— Дело в том, — продолжила Тереза, — что я видела полицейского офицера. Надо было, наверное, звонить не вам, а в полицию.

На другом конце провода вроде наметились какие-то признаки озарения.

— Мы разберемся. Вы говорите о Пантеоне?

— Совершенно верно.

— А как вас зовут?

Тереза осмотрелась, отняла телефон от лица и издала несколько самых отвратительных звуков, которые только могли прийти ей в голову.

— Что вы делаете? — визжала она. — Отстаньте от меня сейчас же!

И нажала на кнопку. Они в состоянии отследить звонок. Кроме того, полагала Тереза, телефон ей больше не нужен. Остается только ждать, когда откроются эти большие бронзовые двери.

— Ненавижу ожидание, — пробормотала она. Потом бросилась назад в кафе, взяла капуччино и вернулась на одинокий холодный стул возле фонтана с веселыми дельфинами.

У дверей стоял Липман, изо всех сил стараясь скрыть ликование. Коста вошел вслед за человеком в огромном пальто и смотрел, как тот шаркающей походкой проходит к центру помещения. За их спинами раздался звук закрывающейся двери.

— Здорово сработано, — прошептал американец, похлопав Косту по спине, и тотчас устремился вслед за большим пальто.

— Рад стараться, — сказал Коста, украдкой сунул руку в карман и нащупал там пистолет.

Человек остановился перед группой в центре зала: Виале, два американца, а по бокам Фальконе и Перони.

— Билл Каспар, — зажурчал Липман, стараясь выразить голосом максимум уважения. — Какой мужик! Ты не побоялся прийти сюда, сдержал слово. Прочитал документы? Теперь доволен? Надеюсь. Каспар, мы так давно ждали этого момента.

Рука Липмана с большим пистолетом потянулась к капюшону.

— Итак, разоружайся и обезвреживай невинное дитя. Только без фокусов. Мы наше слово сдержали. Теперь давай все обсудим, а потом ты отправишься домой.

Голова пришла в движение. Человек покачивал ею, как будто хотел избавиться от какой-то назойливой мысли.

— Все не так просто, — сказала Эмили.

Липман сощурился, на мгновение опустил пистолет, повернулся и сердито посмотрел на нее:

— Что?

— Она говорит, — прошептал Коста в ухо американцу, прижимая ствол пистолета к его щеке, — что все не так просто. Я забираю у тебя оружие, агент Липман. — Он окинул взглядом остальных. — И у вас тоже.

— Какого черта?.. — вскрикнул Липман, тем не менее позволяя Косте взять его пистолет. — Господи, Фальконе…

К ярости американца, Фальконе и Перони с профессиональной сноровкой, не допускающей никакого сопротивления, отбирали оружие у двух агентов.

Фальконе положил в карман ствол Фридрексена. Перони тоже спрятал оружие.

— Ты слишком шумишь, Липман, — заявил инспектор. — Прекращай орать и начинай слушать. — Потом посмотрел на Виале: — Теперь ты.

Тот, весь красный от гнева, замахал на них руками в перчатках:

— С ума сошли? Что вы творите, черт вас побери?

Он вынул телефон и начал нажимать кнопки.

— Перони! — нахмурился Фальконе.

Здоровяк в два скачка оказался рядом и выхватил у Виале телефон.

— Осмотри его! — рявкнул комиссар.

Виале опустил руки, и Перони довольно грубо обыскал его.

— Знаете, вы трое перешли все границы. Со мной не стоит шутить, Фальконе. Я вас всех распну на кресте, клянусь.

— Да, да, да, — проворчал Перони. — Чисто, — объявил он минуту спустя. — Полагаю, он ждет, что грязную работу за него выполнят другие. А язык у Виале острый, однако. Если он опять начнет угрожать, придется им заняться вплотную.

— Вы все покойники! — взревел Виале.

Перони сверху вниз посмотрел на апоплексическое лицо сотрудника госбезопасности. Потом заговорил — медленно и тем тоном, который заставлял умолкнуть самого крутого уличного хулигана:

— Будь хорошим мальчиком и заткнись, к чертовой матери.

— Ладно, потом поговорим! — прошипел Виале и умолк. Перони подтолкнул его к возмущенному американцу.

— Итак, мисс Дикон, — сказал Фальконе, — чем мы теперь займемся?

— Обратимся к фактам. — Эмили встала перед фигурой в зимнем пальто, откинула капюшон и содрала скотч, которым был заклеен рот.

Торнтон Филдинг, крича от боли, приложил пальцы ко рту, потом отдернул их. С удивлением и страхом рассматривал он группу стоящих перед ним людей, как будто только что проснулся и, еще не отделавшись от преследовавшего его всю ночь кошмара, неожиданно очутился внутри другого.

— Это какая-то шутка? — вскричал Филдинг. Он с ужасом взирал на жилет с желтыми коробками, прикрепленный к его телу. — Ты в своем уме, Липман? Что за дела, черт возьми? Сейчас же снимите с меня взрывчатку.

Ник Коста следил за выражением лица Липмана. На нем лишь шок и удивление. Наконец агент повернулся к Фальконе:

— Что он здесь делает?

— Разговаривает, — вмешался в разговор Коста. — Он все расскажет, если хочет жить.

Эмили подошла вплотную к Филдингу. Посмотрела на его жилет, затем на свой.

— Это бомбошки типа БЛЮ-97, Торнтон. Предназначены специально для нас двоих. Я наблюдала за тем, как Каспар мастерил их сегодня утром. В каждой коробке есть крышечка с детонатором, соединенная проводом с пультом, который контролирует только он. Он знает, что делает. — Она щелкнула по микрофону. — Каспар слышит все, что мы говорим. — Эмили кивнула Липману: — Если ему не понравится то, что они делают, мне придется стать мученицей. Раздастся взрыв. Мы оба погибнем.

В глазах Филдинга отразился настоящий ужас.

— Господи Иисусе, что этот псих хочет от меня?

Эмили стояла рядом, не сводя с Филдинга глаз.

— Того же, чего хочу я сама, Торнтон. Тебе нужно ответить на некоторые вопросы. О том, что происходило здесь в 1990 году. Ты ведь все помнишь, не так ли?

Филдинг удивленно покачал седой головой:

— Что? О чем ты говоришь? Послушайте…

Он посмотрел на Липмана, затем перевел взгляд на Фальконе, как бы взывая к ним.

— Клянусь, я говорю правду. Час назад я сидел за письменным столом в посольстве. Эмили прислала мне безумное сообщение по электронной почте, в котором говорилось, что она попала в беду вместе с вами и что мне необходимо быть возле Корсо.

Липман окинул его мрачным взглядом, потом посмотрел на Косту.

— Час назад она находилась здесь и не могла ничего послать.

— Мне пришло внутреннее сообщение! — взвизгнул Филдинг. — С ее персонального компьютера, черт возьми! Текст был такой, будто весь мир рушится, и только я один могу его спасти.

— Еще как, Торнтон, — спокойно заметила Эмили.

— Но это просто смешно! — крикнул он.

Липман, явно заинтересованный, подошел к Филдингу:

— Что случилось?

— Я приезжаю туда, и какой-то здоровенный псих в форме бросается на меня, тащит в темную аллею, надевает на меня эту одежду и говорит, что если не стану ждать там, где он велит, какого-то парня, который придет за мной, то я покойник. А потом заклеивает мне рот скотчем. Так что пришлось оставаться там, пока… — Филдинг показал рукой на Косту. — Не явился вот он.

Липман бросил на Косту испепеляющий взгляд и получил в ответ добродушную улыбку.

— Так что тут происходит, черт возьми, Джоэл? — вопрошал Филдинг. — Если ты проводишь учения, то…

— Ничего подобного, — ответил Липман. — Ты был здесь в 1990 году?

— Конечно! — крикнул Филдинг. — Тут нет никакого секрета. Я и сейчас в Риме. Вспомни, я резидент. Тогда меня не отправили назад по соображениям безопасности. А сейчас я просто стал частью интерьера посольства. Большое дело.

— Я об этом не знал, — тихо проговорил Липман.

— Избавьте меня от этого дерьма! — закричал Филдинг.

Коста подошел и внимательно посмотрел на него.

— Не могу. Только Каспар способен снять с тебя все обвинения.

— Вы, негодяи, послали меня к этому психу?

— Похоже на то, — заметил Липман. — Так где же он теперь, мистер Коста?

— А почему вы у меня спрашиваете? — пожал плечами полицейский. — Я только что принял телефонный звонок. Он может находиться где-то поблизости. Говорит, что если не получит ответов на свои вопросы, то начнет приводить в действие взрывчатку через, — Коста взглянул на часы, — десять минут. Ему стоит верить. Как вы считаете, мистер Филдинг, Каспар способен на такие действия?

Филдинг не хотел принимать условия игры.

— Я никогда с ним не встречался! До тех пор, пока вы не пихнули меня в это дерьмо. — Он посмотрел на Липмана и пробормотал: — Джоэл, тебе-то не пристало заниматься такими делами.

Эмили Дикон подалась вперед и прикоснулась к проводкам на жилете Филдинга. Тот в испуге отпрыгнул.

— Каспар выполнит обещание, Торнтон, — настаивала она, — если ты не начнешь говорить. Пора уже. Мы внимательно выслушаем тебя.

— Что я должен рассказать вам?

— Расскажи нам о «Вавилонских сестрах». Кто стоял за операцией…

Филдинг взвился:

— Господи, Эмили! Ты же в курсе событий. Я сделал все, что мог. Ты прочитала те документы. Разве их суть не дошла до тебя? Мне что, начинать разжевывать?

— Да, — спокойно отвечала Эмили. — Вот именно.

— Отлично! Диверсионная группа подчинялась Каспару и твоему старику. Дэн — босс, а Каспар опытный военный. Отлично вооруженная парочка старых хиппи с чеком на кругленькую сумму, полученным от секретных служб. Вы удивляетесь, что все полетело к чертовой матери?

— Нет! — Эмили твердо стояла на своем. — Ты показал мне только то, что хотел, Торнтон. Ко мне все это не имело никакого отношения. Ты просто защищал себя.

— Абсурд какой-то. О чем ты говоришь, черт возьми?

— О тебе! — крикнула она. — Ты держал в руках все нити и продолжаешь удерживать их. Почему существует только один документ, с которым ты позволил мне ознакомиться? Случайность? Конечно, нет. Документ обвиняет во всем моего отца, а не тебя. Поэтому ты и подсунул его мне.

— Джоэл, нам нужны твои люди, — не сдавался Филдинг.

Коста думал о стремительно бегущих минутах. Интересно, как долго еще будет ждать Каспар?

Эмили Дикон, стоя прямо под отверстием в куполе, позволила себе заглянуть в этот «божий глаз».

— Речь идет о местах, Торнтон. Вот что он хочет решить для себя. Важны места, похожие на Пантеон. Они с отцом частенько встречались здесь, обговаривали разные вопросы. Каспар рассказал мне. Кто-то с пьяцца Матеи, кого Каспар не знал, был в курсе событий.

На минуту Филдинг испугался.

— Ну и что?

— Вот об этом отец и сообщил Каспару перед смертью. Он жалел, что встретился с человеком с пьяцца Матеи. Каспар надеялся, что он его нашел. Он вернулся сюда пару месяцев назад. Обнаружил дом, которым многие годы пользовались агенты секретных служб. Напал на парня, живущего там, пытаясь выбить из него нужные сведения. Но не стал убивать. Это был посторонний человек. Каспар нуждался только в информации, а ее у того типа не было. Тогда еще Каспар не мочил всех подряд.

— Итак?

— Итак, он не получил того, чего хотел. Однако теперь мы знаем все.

Филдинг удивленно посмотрел на нее:

— Ты несешь чушь. Для этого меня привели сюда?

— Да, — ответила Эмили. — Именно.

Затем положила руку на жилет и взялась за связку проводов.

Коста с ужасом наблюдал за ее действиями.

— Эмили…

— Я покажу тебе, Торнтон, — сказала она, одним резким движением руки отрывая проводки от коробочек.

Филдинг весь сжался и полуприсел, однако ничего не произошло. Эмили расстегнула пальто, скинула его на пол, потянула молнию на жилете и сняла его.

Фридрексен бросился в темный угол зала.

— Вернись! — крикнул ему Липман. Затем взял жилет и осмотрел его. Вынул детонатор из одной коробки, содержимое которой посыпалось на пол. Склонив голову набок, агент царапнул металл пальцем. — Подделка, — констатировал он.

— Баночка из-под кока-колы, — заверила его Эмили. — Покрашена в желтый цвет и зашпаклевана. Плюс спирт для запаха и настоящий детонатор.

— Аккуратная работа, — согласился Липман. Потом показал пальцем на жилет Филдинга.

— А как насчет этого жилета?

— О! — оживилась Эмили, протянула руку к пальто и вынула что-то из кармана. — Здесь все настоящее. Абсолютно. Тебя разнесет на кусочки, Торнтон. И знаешь что? — В руках у Эмили находился небольшой пластиковый прибор. Большой палец лежал на кнопке. — Выбор сделал не Билл Каспар, а я сама. Он поверил мне и дал фальшивый жилет. Как ты считаешь, кому я должна доверять, Торнтон?

Коста почувствовал на себе пристальный взгляд Фальконе.

— Эмили, — проговорил он, — мы так не договаривались.

— Теперь все изменилось. — Она обошла Филдинга кругом, держа пульт у его лица. — Поговори со мной, Торнтон. Ладно, можешь и не говорить. Мне уже все равно. Ты подвел моего отца. Он был хорошим человеком. А ты продал его и людей, которые шли за ним. Там, у реки. Позволил им уйти туда в надежде… На что они могли надеяться?

Косте показалось, что Филдинг нервничает.

— Сделай что-нибудь, Липман! — взмолился тот. — Девчонка безумна, как и ее отец.

— Полагаю, — продолжала Эмили, игнорируя его замечание, — ты считал, что как только они попадут туда и поймут, что могут или сдаться, или умереть, то сразу же начнут разделять твои мысли. До них дойдет, что это чужая война, а им остается только поднять руки вверх и потихоньку уйти в сторонку. Такова была суть сделки. Когда все кончилось, состоялись секретные переговоры с Багдадом и передача пленных на сирийской границе. Все отправились домой. Ты исчез и обогатился. Никто не задавал никаких трудных вопросов. Но Билл Каспар не захотел уйти по-тихому, не так ли?

— Песок? — усмехнулся он. — И баночки из-под колы? Вот чем занимается теперь наш герой?

— Доказательства, — прошептала Эмили. — Они нам нужны.

На лбу Торнтона Филдинга блестели капельки пота.

— Нет, Эмили. Все хотят, чтобы этому дерьму пришел конец, а психа отправили в нужное место. Он убил твоего отца. Полагаю, ты тоже хочешь, чтобы восторжествовала справедливость.

Тонкие пальцы Эмили Дикон потянулись к жилету Филдинга и отыскали верхнюю коробочку в среднем ряду, прямо под подбородком.

— Не двигайся, Торнтон! — прикрикнула она. — Не хочу ошибиться. Остальные соединены проводками параллельно и взорвутся, если я притронусь к ним. Каспар мне показал.

Он весь напрягся, не зная, блефует ли она или говорит правду. Эмили быстро отсоединила проводки от коробки.

— Он считал, что тебя надо убедить. — Она сняла детонатор и бросила его в темноту возле дверей.

Филдинг прищурился. Липман и Виале уже лежали на полу. Эмили Дикон обняла Филдинга и крепко прижала к себе.

— Помнишь, как мы танцевали с тобой? — спросила она. — Я тогда была еще ребенком. Мы кружились икружились, чертя на полу замысловатые фигуры. Люди любят рисунки, Торнтон. Они украшают нашу жизнь и как-то упорядочивают ее.

Внезапно поблизости раздался взрыв. Грохот оглушающим эхом пронесся по полусфере помещения. С улицы донесся пронзительный звук сирены. Эмили прижалась к Филдингу, не давая им обоим упасть. Сила и жар взрыва были необыкновенно велики.

— Вот что искал Каспар, — проговорила она, прижимая пульт к его щеке и держа палец на кнопке. Между тем они описывали медленный круг по каменному полу. — То, что может вернуть в мир порядок, которого, возможно, вообще не существует. Вот я сейчас нажму на кнопку, и нас не будет. Никаких воспоминаний. Никакого чувства вины или ненависти. Тебе это по душе?

Филдинг молчал, стараясь изо всех сил держать себя в руках.

— Он был моим отцом, Филдинг, и считал тебя своим другом. Помню, как ты приходил в наш дом, обедал с нами. Ты ненавидел музыку, которую он любил, и приносил пластинки с записью больших оркестров, играющих танцевальные мотивы. И ты убил его. Задолго до Каспара. Каким-то образом я почувствовала, что он умер именно тогда.

Филдинг положил руки ей на плечи, посмотрел прямо в глаза и сильно встряхнул ее.

— Дэн тоже взял деньги, Эм! Никто не заставлял его. Никто никого не заставлял. Если бы этот болван Каспар не начал стрелять, все бы благополучно вышли оттуда и оказались на свободе. Одни обогатились бы, другие стали бы героями. Мир полон грязи. Ты разве не замечала?

Коста увидел печаль в ее глазах. Палец на кнопке побелел.

Филдинг оттолкнул Эмили.

— Тогда почему он вернулся и ничего не сказал? — спросил он. — Почему не задавал никаких вопросов?

— Он не знал! — хрипло взвизгнула она.

Филдинг вновь схватил девушку за плечи, впился в нее горящими глазами:

— Ты слишком умна, чтобы поверить в такое. Разве нет?

Эмили молчала. Просто стояла, качая головой и гневно глядя на него.

— Подумай, — продолжал Филдинг. — Он молчал, потому что ему заплатили, Эмили. Все в его команде получили деньги. В самом начале.

— Ну и что, Филдинг? — спросила она. — Ты хочешь сказать, что от этого зависело его моральное решение?

Казалось, Торнтон Филдинг вдруг забыл о смертельной взрывчатке, прикрепленной к его телу. Он был взбешен, что Эмили не понимает его.

— Ты слишком молода, — фыркнул он ей в лицо. — У тебя нет никаких мыслей.

— Так просвети меня.

Он на мгновение закрыл глаза, покачал головой, прижал к себе смертельно опасный жилет.

— Мы с Дэном работали вместе многие годы. Начиная с Никарагуа. Неоднократно прошли через разное дерьмо. И никогда ни в чем не сомневались. Просто нам надоела проклятая система, заставляющая нас решать, кто прав, кто виноват. Мы устали видеть, как бывшие друзья превращаются в злейших врагов. Твой отец обладал огромным чувством долга, но такое же чувство должно быть и у руководства, иначе у вас начинают возникать разного рода вопросы. В конце концов мы оба истощились. — Он с отвращением посмотрел на Липмана. — В таком случае ты или превращаешься в автомат и бездумно делаешь то, что тебе говорят, или становишься врагом начальства. Третьего не дано. Да, мы взяли деньги, но не хотели расширения военных действий. А кругом было полно всяких психов, которые ратовали за продолжение войны и взятие Багдада. Мы ведь являлись освободительной армией, несли счастье, мир и свободу всему миру. «Вавилонские сестры» не имели отношения к Кувейту. Миссия заключалась в том, чтобы мы организовали базу, ибо ястребы в Вашингтоне убеждали Буша идти до конца. Ты меня понимаешь?

Эмили слушала, пытаясь постигнуть смысл его слов.

— Эмили, — умолял Филдинг, — ты должна понять. Мы с Дэном заранее договорились. Никто не должен был пострадать. Простая и честная сделка. За исключением… — Он вздохнул, повесил голову и уставился в каменный пол. — Мы не ввели Билла Каспара в курс дела. Обсуждали этот вопрос, однако в итоге не решились сообщить ему обо всем. Сочли, что он со своей командой не будет оказывать сопротивления, как только увидит, что им грозит. Не думали, что он захочет сделать девять человек посмертными героями. Таким образом Дэн и его команда стали свидетелями кровавой бани и ничего не могли сделать. А потом…

Ему не хотелось продолжать.

— И что потом?

— Нам предстоял неприятный выбор. Тут нет нашей вины. Ни моей, ни Дэна и ни Каспара, Хорошая идея постепенно выродилась в дурную. Пара усталых идеалистов и пацифистов считали, что могут спасти мир. Глупо. Всю тупость ситуации мы ощутили потом, когда после войны иракцы уговаривали нас продолжить начатое и грозили разоблачением, если мы не послушаем их.

Эмили покачала головой:

— Отец не стал бы…

— Он согласился! — крикнул Филдинг. — Мы все согласились. Другой альтернативы у нас просто не могло быть. Надо было или делать то, что они велели, или садиться в тюрьму. А потом Каспар освободился. И знаешь, что самое смешное? — Внезапно на его лице появилось выражение ненависти. — К тому времени все это уже не имело значения. Если бы Билл Каспар не начал свою охоту, все эти события ушли бы в небытие. Разве что, — добавил он кисло, — мы порой просыпались бы среди ночи в холодном поту, страдая от нахлынувших воспоминаний.

За большими дверями послышался шум. Раздались звуки мегафона. Громкие, начальственные голоса карабинеров.

Филдинг кивнул в сторону кнопки и сделал несколько шагов назад.

— Так ты хочешь нажать на эту штучку, Крошка Эм? Что ж, если тебе станет легче, давай, жми.

— О, Торнтон, — немедленно ответила она, — мне станет гораздо легче.

Эмили Дикон нажала кнопку, и жилет Торнтона Филдинга тотчас полыхнул, словно шутиха. Коста бросился к ней, пытаясь повалить ее на холодный твердый пол.

Эмили сопротивлялась, не спуская глаз с Филдинга.

— Не волнуйся, — прошептала она. — Там только баночки из-под колы, песок и несколько детонаторов. Да чуть-чуть удобрения. Ты удивишься, как много я узнала за последние несколько часов.

Торнтон Филдинг прыжками передвигался по центру зала, пока детонаторы не догорели и с шипением не попадали на пол.

Ник Коста посмотрел в глаза Эмили и понял, что она сейчас видит перед собой. Образ из прошлого. Девочка танцует с другом отца, не ведая, какая тьма лежит вне залитой ярким светом комнаты, полной счастливых воспоминаний. Она еще не знает, как трудно проникнуть в сознание человека, пусть даже такого, которого ты, кажется, отлично знаешь и любишь.

— Ник, — вдруг деловито проговорила Эмили. — Инспектор Фальконе. Джанни. Вы готовы?

Такого выражения лица у Фальконе Коста еще не видел. Наконец он определил его как удивление.

— Конечно, — ответил Фальконе и скорчил гримасу, глядя на согнутую фигуру Филдинга под серым глазом в центре купола. — Я думаю, — обратился он к Липману, — теперь твой черед.

Они последовали за Эмили к бронзовым дверям и помогли ей открыть их. Несколько карабинеров ворвались в помещение, потрясая оружием. Фальконе прорычал, что они полицейские.

— Пойдемте со мной, — позвала Эмили.

В будке сидел смотритель в форме явно не по размеру. Он откинулся в кресле, положил ноги на письменный стол рядом с мобильным телефоном и небольшим радио. Перед смотрителем лежал старенький пыльный открытый томик «Божественной комедии» Данте.

Уильям Ф. Каспар снял наушники, посмотрел на трех человек, стоящих перед ним, и кивнул Эмили:

— Я всегда говорил, что импровизация — ключ к успеху, агент Дикон. Отличная работа. Я вами горжусь. — Он махнул в их сторону книгой: — Не возражаете, если я возьму ее с собой? Нашел книжку здесь и, честно говоря, не думаю, что она принадлежит ему.

Он показал на связанную фигуру с кляпом во рту, одетую в подштанники и неряшливый жилет. Перони узнал краснощекого смотрителя и с трудом сдержал смех.

— Позвольте сообщить вам, — продолжал Каспар, — что этот парень первоклассный жалобщик. Кроме того, он неисправимо чванлив. Меня удивляет, как ему могут доверять наблюдение за таким роскошным местом.

Фальконе открыл боковую дверь. Там не было карабинеров… Только свежий белый снег и сгущающаяся темнота.

Коста помахал в воздухе наручниками. Эмили Дикон вышла вперед и посмотрела на Каспара.

— Как дела? — спросила она.

Он выглянул в открытую дверь, а потом обернулся на зал, как бы прощаясь с ним. Осмотрел вещи, лежащие на столе. Книгу. Радиоприемник. Телефон. Все на одной линии.

— Теперь полный покой, — проговорил он и смешал предметы, словно костяшки домино. — Отслужили свое.

Натале^[9]

Тереза Лупо стояла у окна кухни и пыталась перемыть гору грязной посуды, которую оставил после себя Перони. Сейчас он удалился в гостиную вместе с Ником и Эмили с бутылкой граппы в руках. Они беседуют в своей спокойной деловой манере. Лео Фальконе на улице с Лейлой. Пытаются подправить развалившегося снеговика, пока с наступлением тепла он окончательно не растает.

Тереза удивилась, что Фальконе принял приглашение на рождественский ужин. Да и сама она, как ни странно, прониклась этой идеей. Впрочем, выражение лица Перони в тот миг, когда Коста заговорил о вечеринке, не оставляло иного выбора. Джанни хотелось заняться стряпней. Ему нужно было посидеть за столом и пообщаться с близкими людьми. Ребенок, да и только.

А Фальконе… Одинокий человек. Чем ему еще заниматься? Так пусть хоть ходит в своем сюртуке вокруг подтаявшего снеговика, прикидывая, куда бы вставить старую мягкую морковь. Лейла, которую взяли на день у социального работника, внимательно наблюдала за действиями инспектора. Просто безумие какое-то.

— Да когда же вы поумнеете? — пробормотала Тереза. Фальконе вообще бесил ее. Она знала, что он одинок, но до сих пор не понимала, насколько его тяготит такое существование. Вот он с морковкой в руках и таким выражением лица, будто принимает какое-то чрезвычайно важное решение, которое повлияет на дальнейший ход его жизни.

Сейчас Тереза Лупо очень сочувствует инспектору, пусть он ей и не особенно нравится.

Не в силах более сдерживать себя, она бросается к окну и кричит:

— В лицо, Лео! Попробуй воткнуть ее ему в лицо!

Фальконе в отчаянии смотрит на женщину, вздыхает и кивает Лейле.

— Проблема не в морковке, а в лице, — говорит девочка.

Тереза смотрит на развалину. С лицом действительно ничего не понятно.

— Да придумай же что-нибудь, — фыркает она.

— Но… — протестует Фальконе.

Тереза закрывает окно, не желая больше слушать всякие глупости. Есть люди, для которых время является непонятной категорией. Они не замечают, как проходят годы, никогда не подводят итоги прожитых лет. Не пользуются возможностью ухватить то, что навсегда исчезнет, когда стрелка часов переползет через цифру двенадцать и наступит Новый год.

Перони говорит, что ему посчастливилось купить последнюю индейку в городе. Тереза смотрит на тушку, похожую на маленького ощипанного динозавра. Боже, как они любят поесть. Особенно девочка. Двоюродная сестра Перони, живущая недалеко от Вероны и взявшая к себе Лейлу на несколько месяцев, вынуждена была купить новый холодильник. Даже вегетарианец Коста не удержался и попробовал индейку, которую Перони приготовил просто идеально — с чесноком и розмарином. Такого Тереза не ожидала.

Она вновь повернулась к окну. Девочка доделывала лицо снеговика, угольные глаза которого смотрели на дом. Фальконе наблюдал за ней, приложив палец к щеке и погрузившись в свои мысли. Конечно же, думал он не о снеговике. После событий, разыгравшихся в Пантеоне два дня назад, все они ждут бури. Средства массовой информации сообщили лишь о том, что убийца арестован полицией. После чего их интерес к делу стал угасать. Телевизионщики и журналисты любят истории с началом, серединой и концом. Билл Каспар не вписывался в эту схему без секретной папки, которую Фальконе теперь тщательно оберегал. Тереза пыталась порасспросить его о ней, когда они на какое-то время остались наедине, однако получила в ответ лишь немой взгляд. Предположительно Фальконе спрятал документы в секретный сейф, местонахождение которого известно только ему. Тем не менее в квестуре уже идет внутреннее расследование. Фальконе о нем известно гораздо больше, чем он рассказал им за обедом. То же самое, возможно, происходит в министерстве безопасности. А что же американцы? У нее не хватало мужества спросить Эмили Дикон, осталась ли она на службе. Сейчас не время. У них с Ником, кажется, самый разгар романа.

Отлично, размышляла Тереза. Ник наконец-то обзавелся девушкой, живущей на другом краю света, за океаном. Возможно, она уже безработная, хотя с такими великолепными светлыми волосами и красивым лицом, выражение которого постоянно меняется — спокойное, злое, детское, — ей ничего не стоит найти себе работу. Боже, куда смотрят мужчины?

Перони вот нашел ее, однако смысла в их отношениях очень мало.

— Кого я хочу обмануть? — прошептала Тереза, вдруг разозлившись на себя. — Да я самая завидная невеста из всех.

Лейла вставила морковку в центр лица снеговика, повернулась к Фальконе и улыбнулась. Открытая, ничем не замутненная улыбка. И Фальконе ответил такой же теплой и широкой улыбкой. Потом зазвонил телефон, и инспектор отвлекся разговором. Терезе вдруг захотелось выпить траппы. Она прошла в гостиную, увидела там Перони, который сидел на диване и дремал в полном одиночестве.

— Подвинься, здоровяк, — проворчала она. Присела рядом и налила себе прозрачного напитка.

Умные свиные глазки открылись и посмотрели на нее.

— Да?

— Что да?

— Похоже, ты хочешь мне исповедаться.

— Нет!

Перони пожал плечами. В итоге она все равно выскажется.

— Я желаю тебе добра, Джанни. Если бы только ты смог излечить Лейлу! Она продолжает воровать. Это болезнь.

— Я знаю.

— От такой болезни нет лекарств. Твоя кузина-фермерша ей не поможет. Ребенок может с интересом слушать тебя, а потом опять приниматься за свое.

Он думал о ее словах.

— Ты права. Боюсь, Лейла — деревенская девочка. Город вредит ей. Может быть, переезд на ферму поможет. Думаю, это шаг в нужном направлении. Не знаю. Сейчас Рождество. Давай хоть на один день отбросим все заботы.

Все верно. Лейлу нельзя вылечить за один день. Однако неплохо бы вывезти ее из Рима, где девочку на каждом шагу подстерегают неприятности.

— Хорошо, — согласилась Тереза. — Но будь добр не соглашаться со мной, когда я начинаю спор. Не люблю без толку размахивать кулаками.

Ей хотелось ударить его в широкую грудь, а потом отвезти домой, бросить на кровать и, не думая ни о каких последствиях, отдаться наслаждению.

— Нет, — ответил Джанни Перони и расцеловал ее в обе щеки.

— Что с нами будет? — спросила она едва слышно.

— Откуда мне знать? — пожал он плечами.

К удивлению Терезы, Перони нормально воспринял новость о том, что они — она, Ник и в какой-то степени Фальконе — сговорились заставить Торнтона Филдинга выдать себя. Хотя, конечно же, мысль о том, чтобы довериться такому человеку, как Каспар — пусть даже из лучших побуждений, — не доставляла ему никакой радости.

— Я уже извинилась перед тобой, Джанни. У нас не было времени. И другого выхода.

«А ты слишком честен, — думала она, — и не терпишь подобного обмана».

— Знаю. Мне просто не по себе оттого, что ты проникла в посольство, позвонила карабинерам. Я хочу сказать… Все это как-то грубо сработано.

— Прости меня, — робко проговорила Тереза. — Больше такого не случится. Честное слово. — Потом добавила уже серьезным тоном: — Так что все-таки будет с нами?

Его лицо исказила гримаса.

— Мы, кажется, подвели многих людей. И не впервые. С тобой-то все в порядке — у Липмана есть проблемы и посложней. Кроме того, ты ведь человек гражданский. Будешь содержать меня. Еда тебе понравилась? Держу пари, ты не знала, что я умею готовить. Представь, ты приходишь с работы, а на столе тебя ждет роскошный обед. Буду твоим домохозяином.

Совсем не смешно.

— А есть ли что-то, чего ты не умеешь делать?

Перони поразмыслил.

— Я не могу быть слишком красивым. Или… разговорчивым.

Тереза погладила его по щеке.

— У тебя все будет хорошо, — сказала она. — То есть у нас.

— Ты имеешь в виду, что, когда все это закончится, я отправлюсь к бывшей жене? Или стану жить холостяком?

— Есть и другие варианты.

— Кто-то постоянно повторял в последнее время, что мы живем в новом мире, девушка. Кто знает, что с нами будет завтра?

— Кому это нужно знать?

Перони положил свою огромную руку ей на голову, взъерошил волосы жирными пальцами, затем обхватил Терезу руками и крепко, по-медвежьи, обнял.

— Поздравляю с Рождеством, Тереза, — прошептал он. — Поедем домой, а? Все равно примерно через час Лейлу заберут отсюда.

— У меня есть лишняя спальня. Если хочешь, она могла бы…

Он улыбнулся:

— Не стоит.

Да, это, пожалуй, лишнее, подумала Тереза. Но ей хотелось угождать ему, как никакому другому мужчине.

— Договорились, — согласилась она, видя как Лео Фальконе входит в дом через черный ход. Лейла следует за ним. Высокий худощавый инспектор выглядел довольным.

Он остановился на пороге с глупой улыбкой на лице.

— Лео, что с тобой?.. — обратился к нему Перони.

В студии полнейший беспорядок. С потолка свисает густая паутина. Холсты на мольбертах скрыты старой мешковиной. На полу пыльные чемоданы. Вряд ли кто-то заходил сюда после того, как сестра Косты, Джулия, переехала в Милан почти пять лет назад. И тем не менее помещение не потеряло своего очарования. Двустворчатые окна до пола шли вдоль всей южной стены дома, пропуская так много света, что в летние дни он слепил глаза. Коста считал, что такой дом просто идеален для художника. Джулия, утомившись работой, часто засыпала здесь на маленькой, забрызганной краской кушетке.

Эмили Дикон пробиралась сквозь холсты.

— Она хорошо рисует.

— Знаю. Сестра обожает живопись и вследствие этого постоянно нуждается в деньгах и гоняется за заказами от разных рекламных агентств в Милане. Такова жизнь художника.

— Вот почему я стала изучать архитектуру. Я вся в Диконов, а они всегда делали упор на карьеру.

В то утро, когда Эмили прибыла в дом, Ник не спросил ее о том, что было в посольстве накануне. А она сообщила ему лишь, что все Рождество провела, отчитываясь перед сотрудниками службы безопасности. Ей грозило дисциплинарное взыскание или что похуже.

Настала пора все выяснить.

— Что ты собираешься делать? — спросил он.

Взгляд ясных глаз сконцентрировался на его лице. Казалось, ее ничего не беспокоит.

— Ты спрашиваешь, подам ли в отставку до того, как меня уволят?

— Если до этого дойдет.

— Уже дошло, Ник. Я подала рапорт. Все кончено. Даже письменный стол убирать не придется. Они так ненавидят меня, что прислали все мои вещи. Ну и отлично.

— Мне очень жаль.

— Но почему? — рассмеялась она. — Я очень рада. Не знаю, кто я такая на самом деле, зато хорошо знаю, кем не являюсь. Эта работа не для меня. Кроме того… — На ее лице отразилась какая-то внутренняя обида. — Только подумай, — сказала она, пожимая плечами, — я поступила так же, как мой отец тринадцать лет назад. Дошла до точки, когда больше не могла переносить такое дерьмо, и сорвалась. Наплевала на все правила, вела себя так, будто их не существует.

— Эмили… — Ник подошел к ней вплотную и осторожно обнял за плечи. Она не отстранилась. — Ты поступила правильно. Мы все действовали правильно.

— Знаю! Но раз я ношу значок агента ФБР, то должна поступать соответствующим образом. Нельзя подгонять работу к моим собственным прихотям. Я вела себя эгоистично и явно не подхожу им. Пусть ищут более профессиональных сотрудников. Если бы я осталась, то опять что-нибудь запорола бы. Не для меня их игры. Ренегатство у меня в крови, Ник. Передалось по наследству. Надо было об этом подумать раньше. Да и тебе с Джанни, а возможно, и Фальконе тоже. Так мне кажется. Меня просто удивляет, как вам удается выходить сухими из воды.

В ее словах имелась доля истины. Косту это немного пугало.

— Ник, — вдруг спросила Эмили, — ты и правда попытался бы всех их арестовать? Если бы ничего не знал о Торнтоне Филдинге? И Каспар пришел бы в Пантеон вместо него?

— А он пришел бы? — Коста уже не раз задавал себе такой вопрос.

— Если бы получил папку вместо Торнтона Филдинга? Думаю, да. Каспар устал. Ему надоело бедствовать и скитаться. И он боялся самого себя, а для такого человека это самое страшное. Он уже не мог контролировать свои действия. Тем не менее, — Эмили прямо и открыто взглянула на него, — ты бросил вызов всем этим влиятельным людям.

— Важно быть правым, а не влиятельным.

— Верно, — согласилась она. — Но правые не всегда побеждают.

Косте не хотелось думать об альтернативных вариантах. Шансов выиграть было не много. Однако Фальконе проявил отличную выдержку. Невзирая на последствия, они ни за что не передали бы инициативу в руки Липмана и Виале.

— Так что же с вами будет? — спросила Эмили.

Коста пожал плечами:

— Эмили, я ничего не знаю. Шла какая-то игра. У тебя на шее висели баночки из-под колы, а не бомбы. Ты меня напугала до смерти, да и других тоже.

Она помахала пальцем. Жест настолько итальянский, что Ник чуть не забыл, что перед ним иностранка.

— О нет. Я не хочу оправдываться. Не знаю, известны ли в Италии Гилберт и Салливан. У них есть следующая установка: придавать художественному действу реалистические детали, дабы оно выглядело вполне жизненно. Вы сохраняли бдительность до тех пор, пока считали бомбы настоящими. Сделка была разовая. Рисковать я не могла.

— Мы помогали человеку, которого должны были арестовать. — Он не мог молчать. — Все шло как-то необычно.

Эмили тоже хотелось расставить все точки над i.

— Вы и мне помогали. Я послала тебя на пьяцца Матеи, помнишь? Каспар поверил, что ты найдешь там что-то, чего не смог он. Кроме того, разве ты считаешь, что мы победили бы своими силами?

У него не имелось готового ответа.

— Понимаю, — продолжала Эмили. — Ты чувствуешь себя обманутым. И в какой-то степени ты прав. Только я и вновь поступила бы точно так же. Необходимо было убедить вас в реальности происходящего. Да все и было по-настоящему. Просто вы такого не ожидали.

Ник усмехнулся, и она с облегчением поняла, что речь не пойдет о допросе с пристрастием.

— Каспар хотел так или иначе использовать меня. Он дал мне право выбора. Или я остаюсь заложницей, или становлюсь его сообщницей и смотрю, как обернется дело дальше.

— По закону…

По закону они могли бы сами арестовать Эмили. Из-за нее полицейские потеряли время. Она инсценировала угрозу взрыва. Однако Фальконе сразу отказался от такого варианта. Другой офицер, возможно, принял бы на его месте иное решение.

— Не думаю, что кто-то посмеет угрожать мне законом, — заметила Эмили. — Да и вам тоже. Слишком неловко получилось бы. Извини, Ник. Ты, наверное, думал, что знаешь меня. Но мы ведь встретились всего несколько дней назад.

— И то верно.

На столе лежала папка. Единственная вещь здесь, не покрытая слоем пыли. Абсолютно новая. Не спрашивая разрешения, Эмили стала просматривать бумаги.

— Что это такое? — спросила она. — Свежие?

Коста стоял рядом и смотрел на черно-белые фотографии.

— Я взял их в кабинете вчера. Там есть шкаф для фотографий. Мне хотелось сохранить их.

— Кто их сделал?

Никому не нужны последние снимки Мауро Сандри. Даже родители не захотели их брать, не желая бередить рану.

— Фотограф, который находился вместе с нами. Тот, что погиб. Так начиналась та ночь.

— Ого, — указала она на одну фотографию. Коста еще не успел просмотреть все.

— Не помню, когда он снимал.

Снимок сделан в комнате для инструктажей, перед тем как они отправились на дежурство тем вечером. Коста показывает какой-то рапорт Джанни Перони. Возможно, сообщение о погодных условиях. Фальконе на заднем плане наблюдает за ними. Фото просто замечательное. Каким-то образом Мауро удалось ухватить жизнь. Их лица выглядят очень выразительно. Коста абсолютно серьезен, что забавно контрастирует с ухмыляющимся Перони. А Фальконе внимательно всматривается в подчиненных. На непроницаемом лице застыла легкая улыбка.

— Только очень хороший фотограф мог сделать такой откровенный снимок, — заметила Эмили.

Что там сказал Мауро той ночью в пустом кафе?

— Тут дело в исчезающих моментах, — вспомнил он.

— Прошу прощения?

— Так говорил Мауро о фотографии.

Она задумчиво разглядывала снимки.

— Умный человек. Знаешь, в чем заключается его мудрость? — Эмили поднесла фотографию к лицу Ника. — Он регистрирует то, что очевидно всем, кроме вас троих. Вы ведь команда, не так ли? Крепко сбитая к тому же, что весьма опасно. Если бы вы служили в ФБР и кто-то увидел это фото, вас развели бы по разным группам на следующий день. Можно, я возьму карточку?

Ник взял пленку с негативами.

— Я сделаю тебе копию.

— Хорошо. Не исключено, что у нас появится возможность, — добавила она.

— Какая возможность?

— Узнать друг друга лучше. Я приняла решение. Хочу вернуться в колледж. Получить степень магистра здесь, в Риме. Тут отличный университет. А почему бы и нет?

Он покачал головой:

— Ради чего?

— Научусь наконец правильно рисовать здания. Потом буду создавать их. Стану архитектором. Это же мое призвание.

Неожиданное решение.

— И когда ты собираешься начать?

— Как только поступлю, — ответила она, пожимая плечами. — В Штатах меня ничто не держит. И мне хочется перемен. Я все думаю о случившемся. Не о деталях, а о причинах. Люди страдали из-за каких-то глупых убеждений. Мой отец и Торнтон Филдинг. По-своему и Джоэл Липман. Они все думали — нет, знали! — что поступают правильно. И смотри, куда все это привело. Я устала от предсказуемости. Хочу, чтобы сомнения вернулись в мою жизнь. Кроме того… — Эмили умолкла, стараясь уверить себя в правильности собственных слов. — Мой отец мертв и лежит в могиле, — спокойно продолжала она. — До недавнего времени я не хотела мириться с этим фактом. Я не горжусь тем, что узнала о нем. Но все же он был моим папой и по-своему любил меня. Теперь я установила с ним хорошие отношения. Я… — Ее голос дрогнул. — Я проплакала всю прошлую ночь. Лежала на кровати в той маленькой неуютной квартирке и давала волю чувствам. Наедине с мокрой подушкой и воспоминаниями. Все кончилось, Ник, вся фальшь.

Эмили явно одолевали сомнения, которые Коста не привык видеть в ней.

— Я иногда разговариваю с ним. Мне кажется, он понимает. Твой отец тоже умер. Скажи мне, это ненормально?

Эмили не переставала удивлять его. Она попадала прямо в точку, не смягчая слов. Ник вырос на ферме. Видел, как стареет его отец, постепенно превращаясь в больного калеку. Он прекрасно понимал ее.

— О чем ты ему говорила?

— О том, что не успела сказать при жизни. О том, что мы не ценим счастливое время и как быстро проходит детство. Однако надо резать нить, связывающую нас с прошлым, как бы болезненна ни была такая процедура.

Коста никогда не вел таких разговоров с покойным отцом. Да и вообще ни с кем.

— Ты не ответил мне, Ник.

— Тебе стало легче после беседы?

Она улыбнулась:

— Гораздо легче. Самое странное, мне показалось, что и ему полегчало.

Ник положил снимки Мауро в папку. Слова маленького фотографа звучали у него в ушах.

— Мне знакомо такое чувство, — проговорил он.

Эмили подалась к нему. Ее лицо было в каких-то сантиметрах от его. Светлые глаза сверкают, во взгляде любопытство.

— Боже, — прошептала она, — как это тяжело.

— Где ты собираешься жить? — спросил он, стремясь поменять тему разговора.

— Понятия не имею.

Ник Коста не сомневался, что краснеет, и боялся, что Эмили заметила его смущение.

— Можешь не отвечать мне сразу. Я просто подумал… Решать тебе.

— Ладно.

— Как ты успела заметить… у меня большой дом. Можешь пользоваться студией. Занять одну из комнат. Я не заставляю. Ты сама должна принять решение.

Эмили задумалась.

— Ты хочешь сдать мне комнату?

Он взволнованно махнул рукой:

— Ну конечно, сдать. И никакой спешки. Обдумай такой вариант.

— Хорошо.

— И… — Ник заикался. Щеки пылали огнем.

Эмили сморщилась, посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

— Ты правда итальянец?

— Никто никого не торопит. Скажи, когда надумаешь.

— Ник! — Звук ее голоса вырос на пару децибел. Он эхом прокатился по пыльной комнате с темными углами. — Я уже все обдумала и согласна. Мне бы очень хотелось пожить здесь какое-то время. Навести тут порядок. Посмотреть, как все сложится. Мне будет… приятно. — Голубые глаза впились в него. — У меня есть одно предложение, — добавила она.

Он не сразу выдавил из себя слово.

— Да?

Эмили подошла к нему, провела рукой по шее, а затем нежно погладила затылок, отчего электрические разряды пронзили всю его спину.

— Давай начнем спать вместе еще до того, как я буду платить тебе аренду. В противном случае все будет как-то ненормально.

— Пурда?^[10] Где, черт возьми…

Взгляд Перони остановился на Лейле, которую явно потрясла его неожиданная вспышка гнева.

— Где эта пурда? — настаивал он. — На севере, точно? Они хотят, чтобы я подал в отставку. Они знают, что я ненавижу тамошних негодяев.

— Джанни… — Тереза Лупо стояла перед ним, сложив руки на груди. — Это не название какого-то места. Это…

— Риторическая фигура, — подсказала Эмили Дикон.

— Точно, — согласилась Тереза.

Перони гневно махнул огромной рукой в направлении Фальконе.

— Так где же находится эта риторическая фигура? Кто-нибудь может мне объяснить?

Нику Косте не нравилось выражение лица инспектора. Слишком хитрое. И еще босс упорно молчит.

— Одну минуту, — вмешался в разговор Коста, тыча пальцем в инспектора. — Мы не на службе. Ты ел мою еду, пил мое вино. Сегодня я имею полное право называть тебя на ты. Понятно?

Инспектор нахмурился.

— Так что же все-таки происходит? — настаивал Ник.

Фальконе сделал глубокий вдох.

— Как я уже пытался объяснить вам раньше, вулкан заговорил. Вот и все новости. Я имел беседу в квестуре. И других местах.

Он замолчал, показал на бутылку, стоящую на кофейном столике, одобрительно улыбнулся, подавая знак остальным взять бокалы, принесенные им с кухни, и наполнить их.

— Шампанское, — объявил Фальконе. — Держал его в багажнике на всякий случай.

— Мы не хотим говорить о вине, Лео, — прорычала Тереза Лупо, отхлебывая пузырящуюся жидкость, — сообщи нам факты.

— Хорошо, — согласился Фальконе. — Новость состоит в том, что Моретти уходит в отставку. Филиппо Виале — тоже. Не будет никаких уголовных преследований и дальнейшего расследования дела. Каспара, естественно, будут судить в Италии. И… — Он по очереди окинул взглядом Перони и Косту. — Мы трое отправляемся в пурду.

— Да прекрати ты употреблять это слово, — взорвался Перони. — Надолго?

— На какое-то время.

Коста знал эти игры.

— Очень надолго?

Фальконе задумался.

— На определенный срок. Надо, чтобы тут все устоялось.

— Черт! — Перони закрыл глаза и начал повторять: — Только не на север, пожалуйста, не север…

Фальконе спокойно слушал и молчал.

— Куда, Лео? — промычал здоровяк, не в силах более сдерживать себя.

— В Венецию, — ответил Фальконе, не выражая никаких эмоций.

Ник Коста моргнул. Эмили взяла его за руку. Она собирается жить в его доме, а он вдруг окажется на другом конце Италии, где плещутся голубые лагуны.

— Я люблю Венецию. — Она сжала его руку. — Она не так уж далеко отсюда.

Тереза Лупо осведомилась:

— Я тоже еду?

— Нет, — ответил Фальконе. — Там есть работа только для полицейских. Какое отношение она может иметь к тебе?

— Да никакого. Венеция? — Она пыталась что-то вспомнить. — Я побывала там лишь однажды. После окончания школы. Мы напились после игры в регби. В Падуе. Если честно, мало чего помню. Однако… — Она посмотрела на Лейлу. Бедная девочка не понимала, что происходит. — Это недалеко от Вероны, Джанни. Сможешь навещать Лейлу, когда захочешь. Я тоже буду приезжать к тебе время от времени. Если хочешь, конечно.

Она взъерошила волосы на голове ребенка. Лейла улыбнулась ей открытой, искренней улыбкой. Тереза Лупо с трудом сдержалась, чтобы не обнять ее.

— Ненавижу Венецию, — простонал Перони. — Там холодно, сыро и просто ужасно. Отвратительная еда. Люди так и стараются надуть вас. Жалкие, никчемные…

Фальконе взглянул на часы:

— Отправляемся туда в понедельник. Тем временем избегайте появляться в квестуре. Напишите рапорта на отпуск. Отдыхайте пока.

Он как-то изменился. Коста все понял. Теперь Лео Фальконе по-настоящему доволен, свободен от той невидимой ноши, которую постоянно носил на плечах. Он с надеждой ждет перемен. Они ему необходимы. Да и всем им тоже.

— Мы поступили правильно, — заявил Фальконе. Улыбнулся любопытной, как обычно, Эмили: — Особенно ты. Если бы Ник не пошел на пьяцца Матеи…

— Я действовала наугад, Лео, — отозвалась Эмили. — На самом деле никакой уверенности не существовало.

Фальконе с сомнением посмотрел на нее:

— Правда?

Она вздохнула:

— Кажется, все случилось так давно. Возможно, меня подводит память. Помню… я сидела на фонтане с черепахами и ела мороженое. Лето. Очень жарко. Отец оставил меня там, а сам пошел в какой-то дом по делам. Такое случалось нередко. Не знаю, кого он там навещал, но кое-что я понимала. Он встречался со знакомым человеком.

Эмили взглянула на Лейлу, которой явно наскучил взрослый разговор. Она читала журнал для подростков, принесенный Перони.

— Помню название этого места. Из-за черепах. Я была так счастлива. Казалось, мир будет существовать вечно. — И добавила с грустью: — Тогда я была ребенком.

Фальконе кивнул:

— Ты вела себя очень храбро. Рисковала. — Он окинул взглядом каждого из них. — Да вы все молодцы. Благодарю вас.

— Только не обнимай меня! — прорычал Перони. — Даже не думай! Венеция? Что же происходите моей жизнью?

— Мы просто идем в обход, — сказал Фальконе. — Постарайтесь наслаждаться настоящим. А сейчас… — Он поставил стакан с шампанским и посмотрел на часы. — Мне нужно идти. Чао!

Фальконе быстро надел пальто и собирался покинуть дом, прежде чем кто-то из присутствующих стал бы возражать. Вдруг остановился на пороге, вспомнив что-то.

— Да, вот еще что…

Перони и Коста с тревогой ждали, что еще сообщит им шеф.

— Вам понадобится форма. Снимите мерки сразу же после праздников. Когда сбросите вес.

Лео Фальконе быстро выскочил за дверь. В доме собиралась буря.

Примечания

1

Среда (ит.). — Здесь и далее примеч. ред.

(обратно)

2

Четверг (ит.).

(обратно)

3

У. Шекспир, «Макбет». Перевод М. Лозинского.

(обратно)

4

У. Шекспир, «Гамлет». Перевод М. Лозинского.

(обратно)

5

Falkone — сокол (ит.).

(обратно)

6

Пятница (ит.).

(обратно)

7

Суббота (ит.).

(обратно)

8

О, Скарпиа, мы все равны перед Богом! (ит.). Из оперы Дж. Пуччини «Тоска».

(обратно)

9

Рождество (ит.).

(обратно)

10

Здесь: затворничество (индийск.).

(обратно)

Оглавление

Пролог

Mercoledi[1]

Giovedi[2]

Venerdi[6]

Sabato[7]

Натале[9]

*** Примечания ***