КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Жара и лихорадка [Люциан Воляновский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Люциан Воляновский Жара и лихорадка

Странствуя по дорогам и бездорожьям Азии, по путям страданий, я работал среди людей из Международной Организации Здравоохранения. Без их доброжелательности и опыта мне не удалось бы написать этой книги. Благодарю.

Жара и лихорадка

В центре столицы Индии, на Ринг-Роуд, стоит небольшое современное здание, над которым развевается голубой флаг Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ). На первом этаже — уютный зал. Занавешенные окна не пропускают индийское солнце. Со стен зала на вас смотрят демоны зла, голода, болезней и смерти из индийской мифологии. Их глаза как бы напоминают, что мы находимся в центре Азии.

Консилиум для 700 миллионов

Сидящие за столом люди говорят по-английски, хотя здесь присутствуют индус, датчанин, мальтиец, цейлонец, гаитянин, американец, итальянец, голландец и лишь один англичанин. Стрелки стенных часов показывают девять утра. Над дверью конференц-зала зажигается красная лампочка. Разговоры смолкают. Из-за стола встает председатель и любезно приветствует вновь вошедшего. Это журналист из Польши, направленный в Женеву для работы в Отделе общественной информации Всемирной организации здравоохранения.

Начинается врачебный консилиум. Пациентов — почти семьсот миллионов. Это заседает штаб региональной дирекции ВОЗ для Южной и Восточной Азии. Пo пятницам сюда приходит специальная почта из Афганистана, по понедельникам — из Бирмы, Индонезии и Таиланда, но вторникам — из Монголии, а по четвергам — из Непала. Раз в месяц специальный самолет приземляется на забытых богом и людьми Мальдивских островах, доставляя туда людей и почту. Из Женевы курьерская служба — или, как ее называют, «чемодан» — доставляет в понедельник, в среду и пятницу предписания и директивы, а также информацию от других региональных дирекций, находящихся в разных частях света. «Как ты себя чувствуешь, Азия?»


Будрыс и его сыновья…[1]

На этот раз я оказался в Юго-Восточной Азии по рекомендации Всемирной организации здравоохранения. Речь шла не о том, чтобы написать учебник по медицине, я не врач, а учебники для этой организации пишут известнейшие специалисты. Мои заказчики хотели, чтобы я написал книгу о борьбе со смертью в Юго-Восточной Азии. К этой работе ВОЗ привлекла трех журналистов: директор Отдела общественной информации господин Джозеф Хандлер послал француза в Латинскую Америку и в Монголию, русский отправился на Ближний Восток, а мне «достался» Дальний Восток.

Я прилетел в Женеву ранней весной 1967 года и несколько дней присматривался, размышлял над тем, чем мне придется заниматься. В просторном здании, где я по нескольку раз на день проходил мимо бюста Марии Склодовской-Кюри (польское правительство подарило этот бюст Всемирной организации здравоохранения), я беседовал с врачами, уже побывавшими в том районе земного шара, куда мне предстояло отправиться, либо с людьми, уже сталкивавшимися с проблемами тех болезней, о которых я буду писать в своих репортажах, но чаще и с теми, и с другими. Из окон кабинета, где мы обсуждали насущные проблемы жарких стран, видны заснеженные вершины Альп. Директор Отдела общественной информации ВОЗ сказал мне:

— Я прошу вас хорошенько подумать. Мы не хотим, чтобы вы знали о проблемах ВОЗ из третьих рук. Для этого можно никуда не ездить. Нам нужно, чтобы вы сами побывали СРЕДИ больных, чтобы вы сами пожили с ними в джунглях Калимантана или в свайных домиках в Таиланде. У нас работают врачи, посвятившие всю свою жизнь борьбе с проказой, но вы сами должны пожить среди прокаженных, чтобы понять трагедию, которую несет с собой эта болезнь. Мы не можем предложить вам иных способов защиты вашего здоровья, кроме тех, что предлагаем всем нашим работникам. Мы обеспечим вас на случай болезни или смерти, но гарантийный полис не гарантирует от всего…

Летом из Женевы на мой адрес в Варшаве стали приходить объемистые посылки с литературой по тропическим болезням. Я взял с собой одну книжку, когда поехал в отпуск в Казимеж[2]. По вечерам я читал о болезнях, которые не имеют даже названий в польском языке, а если и имеют, как, например, «малинница», то (скажем: «к счастью») ничего нам не говорят.

Я вернулся в Женеву осенью. К этому времени я уже немного поднаторел в этой проблеме, но не успел ни перед кем похвастаться, потому что едва я появился на улице Аппиа, как меня сразу же пригласили на медицинский осмотр. Он начался ранним утром, до завтрака. Мне кажется, что пройти медосмотр во Всемирной организации здравоохранения в Женеве это все равно что ревностному католику получить благословение на брак от самого Папы Римского.

Прежде всего меня попросили подписать бумагу, согласно которой я не имел возражений против того, чтобы результаты осмотра стали известны моим заказчикам; бумага легла в папку с моей фамилией и с надписью «врачебная тайна» (потом эта папка постепенно разбухала от подшиваемых в нее результатов анализов и прочих исследований). Могу сказать, что у меня взяли всё, что можно было взять; меня просветили, я прыгал и приседал, признавался в перенесенных болезнях, заверял, что у меня в роду никогда не было умалишенных и что мне по наследству не досталось ни одной из тех болезней, которые перечислены в вопроснике. Меня спрашивали, принимаю ли я лекарства, а если принимаю, то какие и как давно. После полудня, несколько утомленный от исследований, проводимых с поистине швейцарской точностью, я заявил доктору Саттону:

— Господин доктор, чтобы между нами не было недоразумений, я хотел бы вас предупредить, что не собираюсь вступать в коммандосы военно-морского флота, а хочу всего-навсего отправиться на Борнео…

Но, как сказали бы мои соотечественники в Америке или в Австралии, его не привела в восторг моя joke[3], даже совсем не развеселила. В наказание он дважды стукнул меня по коленке и доброжелательно, но внятно разъяснил:

— Видите ли в чем дело: вы едете не в качестве туриста. Если вы почувствуете себя там неважно, или жара и влажность будут вас утомлять и плохо на вас действовать, вы будете сидеть в гостинице. А мы хотим, чтобы вы работали. Так-то… А теперь быстренько сделайте десять приседаний… Спасибо…

В приемной, где я одевался, медсестра с улыбкой вернула мне часы, которые я снял перед тем, как пройти электрокардиограмму, и сказала:

— Когда вы получите наше свидетельство, прошу носить его всегда с собой.

Я подумал тогда, что она пошутила. Но в Бангкоке мне действительно вручили конверт из Женевы со свидетельством, написанным на трех языках, с указанием моей группы крови. К свидетельству была сделана приписка с просьбой иметь его всегда при себе. Можно было бы спасти немало людей, если сразу, как только произошло несчастье, знать, какую группу крови следует влить пострадавшему.


Щепотка соли

В кабинете врача мне вручили также небольшую «тропическую сумку» со всевозможными медикаментами; ее я должен забрать с собой. Эта сумка отличалась от всех прочих тем, что лекарства в ней упакованы в легкие полиэтиленовые сосуды с наклеенными на них названиями препаратов, временем изготовления и способом употребления, но без указания фирмы, которая их изготовила. Как мне потом объяснили, Всемирная организация здравоохранения стремится таким образом оградить себя от рекламной войны химических гигантов. Она сама закупает лекарства и сама их упаковывает. Можно себе представить, что в противном случае газеты пестрели бы, к примеру, такими рекламами: «Купи наш препарат — его покупает ВОЗ для своих работников».

Я захватил с собой из Варшавы аккуратно напечатанные на машинке советы моего приятеля, доктора Рогера Шёнберга, который в рамках той же ВОЗ работал врачом в Конго. К сожалению, я не могу привести здесь ни одного его совета, хотя они даны от чистого сердца. Я бы сказал, что они звучат несколько непристойно, касаясь в основном наиболее интимной стороны жизни, — и все это, разумеется, ради гигиены… Официальных же, значительно более пристойных советов, которые содержатся в двуязычной брошюре «Личная гигиена в тропиках», я и подавно приводить не буду.

Вы напрасно искали бы в этой аптечке чудодейственные лекарства. Зато в ней находится такое удивительное средство, как соль в таблетках: в некоторых районах с особенно тяжелым климатом их надо принимать регулярно. Дело в том, что в организме при обильном выделении пота нарушается баланс жидкости. Тогда раздается тревожный звоночек — появляется жажда. Но вместе с потом выделяется и много соли: иногда на теле можно видеть как бы белые «подтеки». Этот тревожный звонок куда более драматичен: у человека появляются галлюцинации, а иногда даже и раздвоение предметов. Я пережил такого рода испытания несколько лет назад, когда работал корреспондентом при войсках Организации Объединенных Наций в западной части Новой Гвинеи, и мне не хотелось бы пережить их еще раз.


Обед на четырех колесах

Как человек, не раз бывавший в Южной и Восточной Азии и живший вдали от проторенных путей, в диких условиях, я считаю, что чрезмерно волноваться из-за опасностей и бед, которые нас там подстерегают, не стоит. Начитавшись книжек, человек может убедить себя, что обязательно станет жертвой микробов, виновников его неотвратимой медленной смерти.

Но с другой стороны, чтением нельзя и пренебрегать. Я всегда повторяю слова голландцев, проживших здесь четыреста лет:

— Никогда не старайся быть умнее тех, кто был здесь до тебя. Такие мудрецы лежат под пальмами.

Дорога в тропики ассоциируется у меня в известном смысле с шоссе в Исландии, в конце которого установлен щит с надписью: «Ты уцелел».

Несколько дней перед отлетом из Женевы я проработал в библиотеке. Здесь самое полное собрание описаний несчастий и человеческих драм разных эпох, климатов и частей света; в толстых фолиантах и в километрах микрофильмов запечатлены наблюдения врачей — плоды всей их жизни, а иногда и жизни целых поколений. Здесь хранятся единственные в своем роде наблюдения, записанные уставшей рукой хирурга, который, отложив ланцет, взял в руки перо. Сухим, бесстрастным научным языком фактов сообщают они о тысячах битв за жизнь человека, постоянно разыгрывающихся на Гималаях, в топях Калимантана, в асфальтовых джунглях больших городов и в родильных помещениях глухих деревень. Здесь описаны болезни, которые уже исчезли; солидные диссертации предостерегают от болезней в тех районах, где они доселе были неизвестны. Научные работы признанных светил соседствуют на полках с записками деревенских акушеров. Одно за другим я поглощаю сообщения о передвижениях заразы, которые по своим последствиям могут заткнуть за пояс любой детектив, потому что жертвы в этом случае исчисляются миллионами. На меня обрушилась лавина фактов, содержащихся в таких любопытных журналах, как «Москито ньюс», или в публикациях Американского общества по контролю за комарами в Новом Орлеане. Я зубрил наизусть грамматику людских страданий и несчастий, будучи убежден, что на глупые вопросы человек получает столь же глупые ответы. Люди науки — а с ними я буду встречаться постоянно — не любят зеленых юнцов, которые не имеют хотя бы элементарного представления о существе дела. Готовясь к поездке в страны, где господствовала «улиточная лихорадка», я стремился изучить эту болезнь настолько, чтобы, оказавшись на месте, смог бы сразу же в ней разобраться.

В шесть часов вечера в просторном здании на улице Аппиа гаснет свет. Я не беру с собой в отель литературу, которую должен обязательно изучить перед месяцами странствий по дорогам страданий. Мне необходимо отвлечься.

Поэтому я очень обрадовался моим друзьям из Австралии, вернее австралийцам, которые ужасно мучаются, путешествуя… по Европе. Они купили просторный автофургон, оборудованный всем необходимым, начиная от кухни и кончая телевизором. Так как фургон предназначен для условий Австралии, у него на окнах сетки от москитов. Но пока мои друзья смогут, не оплачивая таможенных сборов, въехать с ним «в нижнюю часть глобуса», должно пройти время, предусмотренное законом.

Мы обнялись. Хозяйка «дома» сразу же занялась ужином, который мы и съели в скверике, напротив самого дорогого женевского ресторана.


Солнце над Леманом

Мне вручили: подробное описание маршрута, имена людей, с которыми предстояло встретиться, гарантийный полис и — как эксперту Отдела общественной информации Всемирной организации здравоохранения — паспорт Организации Объединенных Наций.

Прощальный обед я съедаю в столовой на самом верхнем этаже здания. На нем присутствуют господин Хандлер и член Французской академии Жозеф Кессель, который направляется в Латинскую Америку. Третьего компаньона — Бориса Изакова из Москвы — я так и не видел: он путешествует по странам Ближнего Востока. В отличие от меня, он не зависел ни от тайфунов, ни от муссонов, которые дуют в районе западной части Тихого океана, и поэтому смог выехать раньше[4].

Кессель — король репортеров. Уже само название книги его воспоминаний — «Не все были ангелами» — лучше всего говорит о людях, с которыми он встречался на своем журналистском пути. Под гривой седых волос блестят живые глаза, он много и темпераментно говорит. По его словам, генеральный директор ВОЗ доктор Кандау (по национальности — бразилец) не требует, чтобы книга была пронизана радостью творчества. Совсем наоборот! Он хочет, чтобы будущая книга рассказала о причинах, обусловивших создание этой организации.

— Чем больше технических подробностей, тем меньше читателей, — говорит мне Кессель, человек, который многократно объездил весь свет и забирался в самые недоступные места, но не стал авантюристом, а всегда возвращался домой, к своим привычкам.

Он убеждал меня, что «четырнадцать часов сидения на спине слона чудесным образом влияют на самочувствие». И напоследок вспомнил, как недавно ему позвонил приятель и взволнованным голосом сказал:

— Представь себе, что со мной сегодня случилось! Мне стукнуло восемьдесят! Подумай только: восемьдесят! Это же надо!

Свой последний день в Европе я провел на берегу Лемана. В тот ясный солнечный день я был свободен от работы. Сидел на скамейке и грелся на солнышке, хотя знал, что во время своей поездки только и буду делать, что прятаться от его лучей.

В тот же вечер реактивный самолет взмыл с женевского аэродрома, сделал круг над заснеженными Альпами, отыскал в небе свой невидимый путь и, мигая бортовыми огнями, взял курс на юг. После пятнадцати часов спокойного полета, мы приземляемся на аэродроме в столице Индии. Сквозь открытые двери в самолет проникает жара. В аэропорту меня встречает доктор Эдвард Мах из Будапешта.

— Я приветствую вас в Азии, — говорит он мне.


Лечение желтухи

Вот так я оказался в Нью-Дели в здании на Ринг-Роуд, где со стен конференц-зала смотрят на вас демоны зла и болезней.

Демонов по традиции считали виновниками всяческих недугов. В индийской мифологии у демона лихорадки было три головы и девять глаз. Желтуху — тоже, естественно, вызванную демоном, — надлежало, например, лечить так: положить больного на голую постель и привязать к его левой ноге желтыми шнурками желтых птенцов. Потом птенцов выпустить на волю, чтобы, улетая, они захватили с собой и болезнь.

Медицина в Индии имеет прочно устоявшиеся традиции. Подробнее я буду говорить об этом в других главах. Здесь же только скажу, что, когда люди научились наносить друг другу раны, они научились и лечить их. Не потому ли старинные индусские медицинские книги напоминают военный эпос. Вот как это выглядит: предводитель всех болезней, перед тем как двинуться на штурм человеческого организма, созывает своих подчиненных на военный совет. Среди них присутствуют пять болезней сердца, семьдесят четыре — полости рта, восемнадцать — уха и носа и шестьдесят четыре глазных… Каждая из них ждет своей очереди, чтобы напасть на человека.

Индусская медицина всегда отличалась искусством применения противоядий. Древние врачи были большими специалистами в этой области, поскольку при дворах магараджей, решая запутанные династические споры, довольно часто прибегали к отравлению.

Современная медицина постепенно пробивает себе дорогу не только сквозь дебри предрассудков и суеверий, но и сквозь кастовые барьеры. Еще существуют врачи-брамины, которые никогда не прикасались к больному: стетоскоп держит санитар, а врач только слушает. Нечто похожее происходит и при вскрытии трупов: врач стоит в дверях прозекторской и, требуя, чтобы ему точно обо всем докладывали, отдает оттуда распоряжения.


Проба диагноза

Когда пишешь репортаж, такая система ненадежна. Надо самому дотронуться до больного. Тогда диагноз будет значительно точнее.

Триста человек самых разных специальностей из сорока шести государств, входящих во Всемирную организацию здравоохранения, направлены на работу в огромный район от Западного Ириана до Бирмы и Монголии.

Потребовалось бы огромное увеличительное стекло, чтобы увидеть один рабочий день этих людей. Со шприцем в руке и склонившись над пишущей машинкой, в вертолете и верхом на слоне, на рисовых полях и в зарослях кокосовых пальм, работают они среди больных и несчастных людей, и им также угрожают тигры и малярийные комары.

Вот обычный рабочий день.

В столице Бирмы Рангуне в клинике по кожным болезням советник Всемирной организации здравоохранения по вопросам проказы знакомит специалистов с новейшими достижениями в этой области. Другой советник отправился на семинар по теме: «Медицинская сестра в психиатрических лечебницах».

В Шри Ланке был праздник, но санитарный инженер готовится к выезду в юго-западную часть острова, где должны строиться водопровод и стоки: эта часть острова заселена особенно густо, а питьевой воды нет. Здесь часто вспыхивают болезни, и, возможно, необходимое количество питьевой воды радикальным образом изменит положение.

Из города Мале на Мальдивских островах пришли сообщения от энтомолога: он занимался поисками насекомых — переносчиков болезней на парусниках, заходящих в порт, а его коллега в полевой лаборатории ВОЗ контролировал работу по выявлению случаев заболеваний малярией. Два других специалиста проверяли техническое оснащение туберкулезной клиники.

В Таиланде эксперт по малярии закончил доклад о положении в Кох Лантаре — у западного побережья страны. Его резиновая лодка попала в бурю между островами Кох Лантар и Кох Пхи-Пхи.

В Кабуле на экзамене по патологии, который сдают афганские студенты третьего курса медицинского факультета, присутствует профессор — представитель Всемирной организации здравоохранения.


Кумыс из крана

Пан Ромуальд Добровольский, эксперт санитарной инженерии во Всемирной организации здравоохранения, был послан в Монголию. Он разъезжал по степи, чтобы разработать установку водопровода для поселка с населением в две тысячи человек. Добровольский сообщал в Нью-Дели о трудностях прокладки водопроводной сети в Монголии, где на обширных пространствах почти круглый год стоят трескучие морозы, а в некоторых районах снега нет совсем и земля промерзает вглубь на несколько метров. Следовательно, прокладку труб можно вести здесь только несколько месяцев в году — время не ждет! Задача эта — ответственная; если проект выдержит испытание в этом поселке, то правительство может утвердить его и для всей остальной части страны. На прецеденты польский специалист не очень-то может сослаться. Правда, сохранились сведения об устройстве водопровода при дворе некоего хана, но из него лилась не вода, а… кумыс.

Другой поляк, пан Мариан Бенедикчиньский, не является сотрудником Всемирной организации здравоохранения. Он работает в Индии от Всемирной сельскохозяйственной организации (ФАО), которая часто сотрудничает с ВОЗ. Поляк убеждает индусов разводить свиней и есть свинину. В этой огромной стране до сих пор насчитывается всего три бойни; тамошние свиньи и цветом и повадками напоминают скорее диких, а не домашних животных. Они, можно сказать, находятся «на собственном обеспечении»: их никто не кормит, они сами охотятся за разными лакомствами, в том числе и за крысами.

Пан Бенеднкчиньский как раз и пытается убедить крестьян разводить белых свиней; он ратует за организацию центров по разведению этих животных и строительство небольших фабрик по переработке мяса. Все должно быть сосредоточено в одном месте. В этом случае государственные хозяйства продают крестьянам поросят, а те запирают их в свинарники — и приходит конец самообеспечению! Свиньям достается лишь низкосортная мука, изгрызенное крысами зерно, отруби…

Мы — в Индии. Проблемы возникают перед нами, стоит лишь отодвинуть занавески и выглянуть в окно. Вот глиняные халупы без элементарных санитарных удобств. В них живут строительные рабочие, приехавшие в Дели в поисках работы. Время от времени местные власти вручают им повестки с требованием покинуть город. А куда деваться? Об этом в повестках не говорится: куда хочешь, куда глаза глядят… После нескольких повесток является полиция, и буквально через несколько минут от глиняных халуп ничего не остается. Люди собирают свои жалкие пожитки и перебираются в другой квартал, где на скорую руку снова лепят себе домишки. Снова придут повестки, снова явятся полицейские… Заколдованный круг.

Борьбу за здоровье нельзя отделить от борьбы с голодом. В этом я убедился, странствуя по Юго-Восточной Азии, по дорогам людских страданий. Четыре всадника Апокалипсиса — СМЕРТЬ, ВОЙНА, ГОЛОД и ЧУМА — гарцуют там вместе.


Чума бежала вслед за ними

— Какую бы Азию господа хотели увидеть? — спросил якобы гид у туристов, которые прибыли туда, чтобы за несколько часов «отработать» один азиатский город, на реактивном лайнере полететь дальше и «засчитать» другой. — Должен ли я показать господам Азию Киплинга, Азию Конрада или, может быть, господа хотят увидеть Азию LBJ[5]? А может, Азию настоящую, какой она есть в действительности?

У специалистов в доме на Ринг-Роуд из отдельных кратких информаций и сообщений складывается представление о той Азии, которую туристы никогда не видят. В таких сообщениях часто повторяются слова, вызывающие ужас: это названия болезней, давным давно забытых в Европе. В одной из публикаций Всемирной организации здравоохранения приведены слова директора Пастеровского института в Тегеране доктора Марселя Бальтазара: «Отсутствие в настоящее время массовых вспышек чумы не должно заслонять от нас того факта, что именно сейчас для такого рода вспышки сложились как никогда благоприятные условия. Они сложились вокруг ключевых центров современной цивилизации. Чума — это болезнь будущего».

Несколько лет спустя после этих пророческих слов, к которым врачи отнеслись довольно скептически, некий американский солдат двадцати одного года был послан в Сайгон на снос старых трущоб, где обитали тысячи крыс. Солдаты развлекались тем, что топтали грызунов, а рядовой двадцати одного года, решив, что он убил самую большую крысу, и желая похвастаться перед остальными товарищами, не долго думая поднял ее за хвост.

Вскоре после возвращения в США он заметил у себя в паху какую-то странную опухоль. В далласском госпитале установили, что у него чума. После 1914 года это был первый случай занесения чумы в США (тогда чумой заболел безбилетный пассажир, обнаруженный в Новом Орлеане на палубе корабля).

Чума и война не расстаются друг с другом. 95 процентов всех заболеваний приходилось на Южный Вьетнам. В последнее время болезнь занесена в Индонезию; обследование показывает, что чума прибыла из Вьетнама, где в 1966 и 1967 годах ею болели семь тысяч человек.

У чумы есть по крайней мере шесть разновидностей. Контрольные бригады сообщали, что во Вьетнаме во всех морских портах и на всех аэродромах чума обнаружена у крыс и у крысиных блох, рассадников инфекции. Всемирная организация здравоохранения предупреждает: «Существует известный риск распространения чумы по всему миру…»

В Южном Вьетнаме свирепствовала также холера. «Самый высокий процент заболеваний по отношению к числу жителей» — как отмечалось в докладе. Росли и венерические болезни: ими были больны от 8 до 14 процентов обследованных беременных женщин. В этой несчастной стране собирали свою жатву столбняк, тиф и бешенство.

С чумой трудно бороться и в невоюющей стране. Так, профессор Научно-исследовательского института чумы в Ставрополе (теперь г. Тольятти) В. Н. Федоров рассказывает, что в результате кропотливых исследований было установлено: инфекцию переносят… верблюды. В Советском Союзе на Нижней Волге в первую очередь истребили грызунов. Акция была проведена настолько успешно, что очаг инфекции погас и ни один солдат из миллионной Советской Армии, защищавшей позиции на Нижней Волге, не заболел чумой!


Болезнь, которая делала историю

Чума — ее в средние века называли черной смертью — вызывается микробом, который был обнаружен лишь в 1894 году, когда в Западном Китае вспыхнула последняя массовая эпидемия. В последующие пятнадцать лег чума попутешествовала по свету; то в одной, то в другой стране но очереди вспыхивали очаги грозной болезни. Самый богатый урожай она собрала в Индии, где за десять лет унесла почти шесть миллионов жизней.

«Черная смерть» появилась в Европе в XIV веке: она пришла с Востока но проторенным торговым путям, поэтому и посетила сначала богатые торговые города Южной Италии. II хотя до конца XIX века над Европейским континентом постоянно висела угроза появления чумы, однако в таких широких масштабах, как в первые годы ее распространения, эпидемии не повторялись.

Считается, что в середине XIV века от чумы погибла по меньшей мере четвертая часть всего населения Европейского континента; в отдельных районах Европы потери были еще больше. В деревнях и маленьких городках вымирали все жители, крупные города были парализованы болезнью. Людей косила смерть и душил страх перед смертью. Тогдашний врачеватель писал: «Болезнь была такой заразной, что никто не осмеливался подойти к больному. Отец не навещал сына, сын — отца. Сострадание умерло, а надежды рухнули…».

Все, кто мог, спасались бегством из обреченных деревень и поселков. Часто и лекари поддавались панике. Упомянутый выше врач «был бессилен и пристыжен» и поэтому уходил.

Открытое море бороздили никем не управляемые суда с мертвыми моряками. Чтобы отпугнуть смерть, обезумевшие люди, с застывшими от ужаса лицами, плясали. Фанатичная толпа искала козла отпущения: она убивала прокаженных или евреев. Чтобы предупредить заразу, людей сжигали на кострах, а потом молились святому Себастьяну или святому Роху перед алтарями, которые воздвигались прямо на улицах.

Около 1353 года чума поутихла, и Европа начала приходить в себя. Но это уже была не прежняя Европа. Болезнь не делала разницы между своими жертвами: отбирала жизнь у крестьянина, барона, епископа, у людей богатых и бедных. Феодальная система постепенно шла к закату. «Черная смерть» опустила занавес над средневековьем.

Пандемия чумы XIV века была несомненно самой страшной. Она явилась высшим этапом целой полосы бедствий, обрушившихся на людей в конце средневековья. Кроме чумы опустошение несли проказа, цинга, грипп, время от времени людей губила болезнь, известная под названием «болезни святого Антония»: она вызывалась отравлением спорыньей.

Подавленный и охваченный ужасом перед лицом этих несчастий, человек терял рассудок, за болезнью тела наступало психическое расстройство. Крестовый поход тридцати тысяч детей в Святую землю, безумные танцы, ставшие ритуальными во время «черной смерти», женщины, хлеставшие бичами свои полуобнаженные тела. Для современного врача-психиатра это могло бы послужить материалом при изучении проблемы возникновения страха перед страданиями, от которых люди искали избавления.

Без сомнения, эти годы оказали большое влияние на развитие европейской цивилизации. После многих лет религиозного фанатизма в умах людей зародилось чувство сомнения и скептицизма. Они продолжали обращаться за помощью к богу, но одновременно начали помогать себе и сами. И в этом историки медицины видят источник заинтересованности проблемами общественного здоровья, так как не врачи, а городские советы и власти устанавливали предписания, контролировавшие движение путешественников и перевозку товаров.

Болезнь возвращалась еще несколько раз, и люди, десятки тысяч людей, продолжали умирать. И все-таки Европа устояла перед ударами, не поддалась их разрушительной силе. Именно в Италии, первой европейской стране, куда ступила «черная смерть», в начале XV века расцвели искусство, наука и литература.

Пришел конец средневековой схоластике, ослабли оковы, сдерживавшие людей. Жизнь стала более интересной, хотя для большинства она и дальше оставалась полной лишений. «Черная смерть» ускорила наступление перемен, породивших новый мир.

Зараза приходила из Средней Азии. Это была не болезнь человека, а болезнь грызунов, которую переносили их блохи. На окраинах поселков, где лесные и степные грызуны встречаются с теми, что живут рядом с человеком, зараженная блоха нападает на людей. Прежде чем чума поразит человека, от нее гибнут грызуны, особенно крысы. И тогда крысиные блохи, лишившиеся средств к существованию с гибелью их «хозяина», бросаются на человека и награждают его — за пищу и за кров — чумными микробами.

Микроб невосприимчив к холоду в течение продолжительного времени. И блоха тоже весьма живуча, потому что может голодать в течение года, а затем наброситься на человека и заразить его. Замечено, что перед началом эпидемии крысы неожиданно исчезают. Это признак того, что они сами погибли от чумы. Люди научились следить за крысами.


Некролог писать еще рано

Чума — заразная болезнь с очень высокой смертностью. Ее характеризуют общее тяжелое состояние, воспаление лимфатических желез (бубоны), сепсис и кровоизлияние в подкожной ткани и во внутренних органах. Встречаются легочная (наиболее тяжелая) и бубонная форма этого заболевания.

Введение сульфаниламидных препаратов в тридцатые годы нашего столетия стало вестником доброй надежды. Позднее установили, что в борьбе с болезнью оказывают эффективное действие также и различные антибиотики. Была получена вакцина, которая должна гарантировать от болезни в течение полугода. Чума — болезнь, и сейчас вызывающая к себе нечто вроде робкого уважения; врач, лечащий больного, носит колпак, маску, длинный до полу халат и перчатки, напоминая этим одеянием своего средневекового собрата, который тоже старательно избегал непосредственного контакта с больным.

Может показаться, что я пишу нечто вроде некролога об исчезнувшей болезни. Однако не найдется ни одного врача, который с полной ответственностью взялся бы его написать, основываясь лишь на том, что число заболеваний в году упало с десяти миллионов или десятков тысяч до нескольких случаев. Трудно с уверенностью сказать, почему отступила чума. Кто знает, не являются ли усилия людей только косвенной причиной. А может, за те шесть-семь веков, что чума странствовала по земле, человек стал к ней невосприимчив? Современные методы предупреждения и лечения чумы пока что несовершенны. Новейшие исследования направлены на поиски возбудителей, которые уничтожали бы блох. Эта работа весьма кропотлива, и неизвестно, завершится ли она успехом. «Черная смерть» не сказала еще своего последнего слова.


У каждого парижанина есть своя крыса

Я думаю, что если бы ученым-медикам предложили изобразить четырех всадников Апокалипсиса, они наверняка представили бы эти зловещие фигуры гарцующими не на конях, а на крысах.

Выдающиеся умы ломают головы в Женеве над методами борьбы с крысами и другими грызунами, а также с живущими благодаря им паразитами. Экономисты подсчитывают, какие опустошения производят крысы в зернохранилищах, а врачи составляют длинные списки микробов, обнаруженных в отправлениях тех самых грызунов, которые пировали в этих зернохранилищах.

Из года в год крысы уничтожают 33 миллиона тонн зерна и риса. Пятая часть зерна даже не попадает в хранилища, поскольку уничтожается насекомыми и крысами еще до сбора урожая. Самые большие опустошения они наносят в самых бедных странах. Наиболее драматический пример этому — Индия. Крыс там, наверное, в десять раз больше, чем людей. В одном только Бомбее зерна уничтожается столько, что им можно было бы накормить пятую часть населения страны. Убытки сахарной промышленности на Гавайях от нашествия крыс исчисляются ежегодно в сумме 4,5 миллиона долларов. В Австралии в 1916 году на один морг[6] площади приходилось невероятное число мышей — 80 тысяч, вес их на той же самой площади на одной калифорнийской ферме равнялся в 1926 году 1234 килограммам! На Филиппинах в начале 50-х годов на один гектар обрабатываемой земли приходилось две тысячи крыс: они уничтожали 90 процентов риса, половину урожая сахарного тростника и от 20 до 80 процентов кукурузы.

Не следует, однако, думать, что крысы нападают только на деревни и сторонятся больших городов. Эта проблема широко обсуждалась, когда было принято решение о переносе в другое место знаменитого Парижского рынка. Говорят, что на каждого парижанина приходится по одной крысе и что, если всех крыс сложить на площади Согласия, из них получился бы холм высотой чуть ли не в полметра…

Веками живут бок о бок человек и грызуны; когда водопроводчики работают под землей, то стучат по трубам, чтобы крысы разбежались.

На рынках они ежедневно уничтожают около 200 т продовольствия, не считая испорченных продуктов. Крысы перегрызают телефонные кабели, деревянные ящики, мешки. Крысиные блохи, о которых я упоминал, — рассадники чумы; в 1922 году в Париже от чумы умерли тридцать четыре старьевщика.

Маленькие черные грызуны, проникшие в Европу из Монголии, заменили собой крыс, прижившихся здесь еще со времен Аттиллы[7]. Теперь же в Париже обитают здоровенные серые крысы длиною до четверти метра (не считая хвоста). У них есть тайное оружие — сообразительность. Крыса никогда не дотронется до пищи, от которой погибла ее соседка. Меняет методы борьбы человек — меняет свои повадки и крыса.

Знали ли крысы, что «их» рынок будет перенесен? Как они к этому относились? Может, и они обдумывали эту проблему? Люди, работавшие на рынке, рассказывали, что в «чреве Парижа» происходили какие-то необъяснимые явления…

Значит, люди должны всегда приносить свое здоровье и жизнь в жертву крысам?

Ученые лишь бессильно констатировали, что в 1965 году от нашествия крыс пострадала экономика Малагасийской Республики. Но, когда весной следующего года число грызунов на острове Мадагаскар значительно сократилось, ученых заинтересовало это явление. Они надеются, что напали на путь более эффективной борьбы с крысами, нежели яд и мышеловка.


Крыса крысу изгоняет

Самое надежное средство борьбы — недосягаемость зернохранилищ, но именно в развивающихся странах такие постройки — большая редкость. Не разрешает проблемы и яд, потому что хотя крыс и становится меньше, но количество пищи остается прежним, а сытое животное будет быстрее размножаться и быстрее заполнит поредевшие ряды.

Некоторые ученые считают: пусть крысы сами решают эту проблему. Однако не приходится рассчитывать на то, что крысы начнут пользоваться противозачаточными средствами, для того чтобы нам пошло это на пользу. Зато замечено, что, когда пищи мало, между грызунами ведутся ожесточенные баталии. Побеждают более сильные и боеспособные особи.

«Кодекс чести» грызунов не предусматривает борьбы не на жизнь, а на смерть; противник не должен погибнуть, ему достаточно просто отступить. Однако в огне баталий гибнут и победители и побежденные, а это, в частности, ведет к серьезным гормональным изменениям у воюющих особей, изменениям, которые не только уменьшают их сопротивляемость болезням, но и ограничивают способность к размножению. Если наука пойдет по этому пути, не исключено, что именно гормональные нарушения, вызванные искусственно, сохранят урожай для половины населения земного шара.

Это обещают люди. А что ответят на это крысы?


Спустя несколько дней, ознакомившись предварительно с положением дел, я с бригадой санитаров из деревенского оздоровительного центра в Наяфгаре ездил по окрестным деревням. На пороге одного дома нас приветствовала упитанная крыса, сидевшая на задних лапах; она не спеша посторонилась, чтобы дать нам дорогу, и, снова усевшись, приглядывалась к людям, одетым в белые халаты, быстрыми любопытными глазками.

Крыса обеими лапами поглаживала себе усы, как старый гурман после сытного обеда. А сколько людей из-за нее остались голодными?


Разве места только стоячие?

Деятельность оздоровительного центра в Наяфгаре весьма разнообразна: здесь делают прививки, оказывают первую помощь, проводят обучение сельских акушерок, а также специальные беседы с детьми о гигиене. Центр занимается и проблемами планирования семьи, т. е. пропагандой контроля над рождаемостью.

Проблема рождаемости беспокоит людей, которым близка судьба огромной страны. «Может, нас, индийцев, всегда должно быть так много», — риторически спрашивают образованные люди. Зная английский, они охотно цитируют самого герцога Эдинбургского[8], рисующего весьма мрачные перспективы для мира в будущем. По его словам, если и в дальнейшем удержатся нынешние темпы прироста населения, то через четыреста лет на нашей планете останутся лишь одни «стоячие» места, и то только для людей, так что трудно сказать, откуда человек возьмет продукты питания…

Толкотня на нашем шарике пугает человечество. Развертывается широкая пропаганда; с призывом за сознательное материнство выступает даже сам Дональд[9]. Чтобы его крякание стало понятным народам развивающихся стран Азии, Африки и Латинской Америки, фильм дублирован на двадцати языках.

В перспективе для небольшой индийской деревушки проблема «еды мало, а людей много» встанет еще острее. В любом доме, куда бы мы ни заглянули, полно детей; предусмотренный законом минимальный возраст для вступления в брак, как видно, не соблюдается, потому что в оздоровительном центре ждут родов замужние женщины, сами-то появившиеся на свет лет двенадцать-тринадцать назад. По словам министра здравоохранения д-ра Ш. Чандрасекхара, «ежегодно в Индии 200 тысяч женщин умирает от абортов, которые делаются неквалифицированными людьми».

Страшно подумать: если Индия и дальше сохранит теперешний прирост населения, то в 1991 году, т. е. еще в этом столетии, ее население достигнет миллиарда человек! Уже сейчас число жителей в Индии превышает в два раза население всей Африки и всего Американского континента.

Растет и число голодающих. В Индии — самое низкое плодородие почвы, обусловленное эрозией. В стране не хватает искусственных удобрений, нет высококачественных семян. Рыбные богатства Индийского океана только-только начинают осваиваться; многочисленные религиозные запреты, а также отсутствие расширенной сети холодильных установок исключают употребление в пищу некоторых домашних животных. По улицам индийских городов и деревень бродят коровы: они уничтожают растительность и разносят болезни. Мир считает индусов вегетарианцами, на самом же деле в Индии едят очень мало фруктов, а рацион жителей состоит главным образом из зерна, но и его на всех не хватает.

В штате Бихар говорят: «Лоо песет с собою смерть». Лоо — это горячий ветер, который свистит между убогими домишками. Из 52 миллионов жителей этого штата по крайней мере 40 никогда не наедаются досыта и, следовательно, гибнут от болезней — их истощенный организм теряет способность сопротивляться. В двери домов стучат своими костлявыми пальцами оспа, желтуха, холера. Отсутствие воды вынуждает людей отправляться за ней в далекий путь, и это также ухудшает их трагическое положение. Истощение передается и следующим поколениям. Как говорят врачи, хроническое недоедание в раннем возрасте оставляет не только физический, но и психологический след на всю жизнь.

В деревнях крестьяне слишком обессилены, чтобы пускаться в путь, а те, кто бродят по дорогам, повторяют только одно:

— У меня пусто в животе, у меня пусто в животе.

Статистики теряются перед арифметикой голода, нельзя точно установить, ни сколько людей умерло, ни истинную причину их смерти. Правительство оказывает помощь, но она не всегда оказывается тем, кто в ней больше всего нуждается.

В Наяфгаре положение не столь драматично. Это сегодня. А завтра?


Вдохновение из Камасутры[10]

Тот миллиард людей, который должна будет кормить земля, как раз и родится в таких вот деревнях.

В одной из крупных газет опубликована карикатура: истощенная женщина, окруженная детворой, говорит своему мужу:

— Ну, раз ты не веришь в таблетки, давай заключим соглашение о нераспространении.

В деревенском оздоровительном центре такой юмор непонятен. На стенах висят рисунки, но далеко не юмористические: они наглядно рассказывают о противозачаточных средствах. По мнению специалистов, акция по предупреждению беременности только тогда может быть эффективной, когда каждый сумеет выбрать для себя наиболее подходящее средство. Это тоже очень важно, потому что по крайне мере каждой пятой замужней женщине в Индии не более четырнадцати лет, но главное не возраст, а элементарное незнание того, что высокопарно именуется «жизнью».

Не знаю, насколько правдива следующая история, которую мне рассказали. В одном оздоровительном центре для крестьян провели цикл лекций: их убеждали, что лучше иметь одного или двух детей, которым обеспечена еда и образование, чем произвести на свет дюжину ребят, которые или умрут в детстве, или будут жить впроголодь и умрут неграмотными. Те, кого удалось в этом убедить, получили бесплатнопрезервативы, и лектор, используя бамбуковую палочку, показал, как ими правильно пользоваться… Убежденные, одаренные и обученные мужья поспешили в родные пенаты. Дома они натягивали презерватив на бамбук и приступали к исполнению супружеских обязанностей. Потом очень удивлялись, что чуда не произошло…

Я пересказываю эту историю не для того, чтобы посмеяться. Просто из своего странствия я вывез твердое убеждение, что врач должен быть учителем. А также и экономистом: подсчитано, что если такая пропаганда была бы эффективной, то в 1971 году индийцы должны были иметь полтора миллиарда презервативов. Заводы же, которые в срочном порядке построили японцы, покроют лишь часть этой потребности. А откуда взять валюту на импорт?

То, что изображенный на карикатуре господин и повелитель не верит ни в какие таблетки, — вовсе не абстракция, не обращение в шутку истинного положения вещей. Во всем мире, в том числе и в Индии, крестьяне больше верят в травы и другие «природные» средства, чем в химическую продукцию. Это — одна из причин обращения ученых Индийского совета по медицинским исследованиям в городе Чандигархе к Камасутре, известному индийскому «трактату о любви» VIII века,

Там, в частности, говорится о соответственно приготовленном растении. Женщина жует его первые три дня после менструации, и это предохраняет ее от нового зачатия целый месяц. Опыты на животных в лабораторных условиях дали хорошие результаты. О подобном действии другого растения индийские ученые прочитали в «трактате о любви» XII века — Анангаранге.

Доктор Ханфрагири Двараканат, специализирующийся на изучении сокровищ народной медицины, считает, что о ней мало еще знают.

— Изучены лишь некоторые лекарства, — говорит он. — Мы убеждены, что по крайней мере два-три из них окажутся весьма эффективными.

Вот мое мнение по этому поводу: нельзя сказать, чтобы в Азии была неизвестна так называемая «западная медицина». С незапамятных времен здесь были и врачи и лекарства. Были, конечно, и знахари и шарлатаны, как, впрочем, и везде. Однако нельзя забывать, что больницы в Азии существовали уже две с половиной тысячи лет тому назад и там проводились смелые и успешные хирургические операции. В книгах V века содержатся подробные описания пластических операций, из чего бесспорно следует, что индийские врачи уже тогда знали методы трансплантации. В этих книгах перечислен 121 вид хирургических инструментов. Уже в те времена врачи пользовались наркозом, применяли кесарево сечение.

Индийские врачи связывали заболевание малярией с укусом комара, когда в Европе это еще никому и в голову не пришло. Они описали сахарный диабет, называли крыс разносчиками чумы.

В книгах V века названо 760 целебных трав, часть которых позднее попала в европейские аптеки и сохранилась там по сей день. Упоминался чеснок, лишь сравнительно недавно дождавшийся признания в европейской медицине, а также средство против укуса змеи. Из листа травы Rauwolfia, растущей у подножия Гималаев, индусы приготовляли успокаивающее средство. Современная медицина применяет это лекарство при повышенном артериальном давлении и при психических расстройствах.

В Индии меня поразило поставленное на широкую ногу изучение старинных методов лечения.


Город ночных видений

Всеиндийский институт медицинских наук вот уже много лет изучает гимнастику йогов, которая может иметь большое значение для познания нами собственного организма. Работа эта нелегкая, потому что йоги не всегда охотно идут навстречу ученым. Известно, например, что йогам удается остановить собственный пульс, вызывать у себя обильный пот, находясь в закрытом помещении, наполовину сократить поглощение организмом кислорода.

Медики считают, что мозг йогов, погруженных в глубокую задумчивость, напоминает автомобиль с заведенным мотором, который стоит на месте. Очень интересными были наблюдения за йогами, впадающими в состояние самосозерцания при прослушивании их собственного голоса, записанного на ленту магнитофона.

Я об этом рассказываю только для того, чтобы показать, как многогранна медицина и как обмен результатами исследований может ускорить ее развитие. Секреты йогов наверняка со временем раскроются, и они будут использованы психиатрами Европы и Америки. Не исключено, что житель большого города, который постоянно находится в атмосфере стресса, в состоянии как бы бега наперегонки со временем, раскрыв эти секреты, разрешит различные проблемы своего здоровья. И может быть гимнастика йогов, а не какие-либо химические препараты будут выключать его из повседневного напряжения.

Индия сейчас — да и будет в дальнейшем — источник проблем, связанных со здоровьем. Она полна тайн, и не только йогов. Прибывшего сюда человека обязательно повезут в Агру — это чудо света. Рекламное бюро на всем земное шаре расхваливает высеченную из мрамора поэму любви — Тадж Махал. И я отправился в Агру в свободный от работы день, чтобы полюбоваться воспетым чудом, воздвигнутым на берегу реки Джамны в штате Уттар-Прадеш.

Людей потрясают Красный форт, Жемчужная мечеть, ну и, конечно, мавзолей Тадж Махал, возведенный триста лет назад Шах-Джеханом в честь своей любимой жены Мамтаз Махал.

Красный песчаник, белый мрамор, полудрагоценные камни, слоновая кость. Мавзолеем можно любоваться днем, но еще лучше ночью при лунном свете. Так знай же, путешественник — а этого гид тебе не расскажет, потому что к туристам принято относиться бережно, — что в Агре находится также и большой лазарет для прокаженных. Агра — город людей, у которых болезнь отняла красоту. Все вспоминают умершую триста лет назад Мамтаз Махал, а кто подумает о живых? Свет луны, подчеркивающий таинственную красоту мавзолея, не красит лица людей, живущих неподалеку, один на один со своим несчастьем.

Раз больно, значит, ты здорова

Горячее дыхание военных операций, которые ведутся в настоящее время близ границы, чувствуется в Корате[11] сильнее, чем на юге страны. Но небольшая группа людей, странствующая по дорогам и бездорожью в старенькой санитарной машине, ведет борьбу только за жизнь. У них есть один враг — болезнь, одно лишь название которой вселяло в людей ужас с незапамятных времен.

Неунывающий седовласый ирландец Майкл О’Риган контролирует — в рамках Всемирной организации — акцию под кодовым названием «Таиланд-30». Он превосходно знает местные обычаи, язык, население; выскочив из машины, перебрасывается шутками с мужчинами, женщинами и детьми. Они с самого утра сидят перед деревенским оздоровительным центром в ожидании бригады из Кората, разъезжающей по окрестным деревням. Майкла окружает веселая группа людей. Я незаметно достаю свою записную книжку: нет, нет, я не ошибся. «Таиланд-30» — это условное название акции по борьбе с проказой. А эти приветливые нарядные люди, на вид совершенно безмятежные, больны проказой. Все они — и маленькая девчушка с амулетом на шее, и беззубый мальчишка с изуродованной болезнью ладонью, и младенец с красным платком на голове, и девушка с ярко-красным цветком в руке…

С детских лет здесь прививают чувство благодарности. Когда я как-то в Бангкоке навестил эксперта по вопросам фармакологии, доктора Яна Венулета из Варшавы, присланного сюда Всемирной организацией здравоохранения, то увидел на его столе миниатюрные, изящные корзиночки, склеенные из зеленых листочков: в них едва умещалась пара кусочков сахара. Эти корзиночки подарили доктору в знак признательности.


Сегодня — день приема прокаженных. Из далекого Бангкока сюда приезжает врач-ирландец О’Риган, которого здешние крестьяне зовут «Маленький слон». Почему? Загляните в книгу! Ирландец показывает репортеру на «пальцы-когти» одного из больных
Вежливость вышла за стены больших городов. Даже маленькие крестьянские дети складывают ладошки, приветствуя вас. Тем более я удивился, когда услышал, что в глухих деревнях ирландца величали как-то странно: и не по имени, и не по фамилии.

Риган объяснил мне, что его зовут «Маленький слон из реки Мун» или просто «Маленький слон».

— Майк, откуда это пошло?

— О, это длинная история, и сейчас мне некогда, — ответил он. — Вот полистай-ка эти истории болезней, а потом я тебе перескажу свои беседы с больными.

Истории болезни написаны на английском языке, но читать их не обязательно, так как в каждой имеется карта с нарисованным силуэтом человека, на котором обнаруженные отклонения обведены красной тушью. Смотришь на раздетого человека и сразу видишь, что жуткие очаги проказы перенесены с живого тела на «карты страданий». Проказу на ранней стадии можно излечить с помощью лекарств. И чтобы не опоздать, врачи проводят контрольные обследования в школах, в домиках на сваях, вбитых в дно рек или каналов, вызывают на медицинский осмотр крестьян, шлепающих по воде на рисовых полях.


Мы в Таиланде, недалеко от Кората. У этой девушки на теле подозрительные пятна: может, это обыкновенный лишай, а может…
В этих заметках, сделанных на скорую руку душной и влажной ночью, когда над головой проносятся тяжело груженные самолеты, а на рассвете уже надо трогаться дальше в путь-дорогу по следам людского горя, я не буду описывать все методы диагностики проказы.

Самый простой способ, известный, наверное, с тех же пор, что и проказа, кажется и самым драматичным…

История болезни этой молодой девушки пока что не заполнена, может, она никогда и не попадет в картотеку. Это выяснится через минуту… Смуглая кожа на ее плече покрыта множеством пятен, которые образуют один большой синяк. Предварительный осмотр не дает оснований для беспокойства, но в ее деревне заболело несколько человек, и, следовательно, требуется еще одна проверка.

Мы в Азии, а здесь проявление чувств считается предосудительным. На лице девушки полное равнодушие, она как будто спокойно ждет и осмотра и приговора. Когда же врач кладет мои пальцы на ее пульс, я отчетливо ощущаю, как неровно он бьется. Санитар просит девушку отвернуться, пригибает ее руку к спине, чтобы она не могла ничего увидеть, затем берет иглу и быстро колет в пятно на плече, с каждым разом вкалывая иглу все глубже и глубже. Девушка молчит, только крупные слезы капают из ее раскосых глаз. О’Риган внимательно наблюдает за этой операцией, для меня непривычной, а для пего — повседневной. Санитар откладывает иглу, девушка застегивает блузку.

— Раз больно, значит, ты здорова, — говорит ей ирландец.

Она встает перед присутствующими на колени в благодарственном поклоне, с порога еще раз оборачивается, складывает ладони, а потом уходит…

Проказа обнаруживает себя полной нечувствительностью к боли пораженных частей кожи.

Болезнь Гансена, или проказа, приносит несчастье миллионам людей в Азии, да и не только здесь, потому что лишает их привычной жизни, отрывает от близких, изолирует от общества. И люди, чтобы остаться с близкими, скрывают свои страдания, надеясь, что, может быть, все пройдет само собой. Но проказа так просто не проходит, ею заражаются окружающие, а сам больной либо умирает, либо обращается за помощью, когда уже помочь ничем нельзя. Всемирная организация здравоохранения не рекомендует правительствам устраивать лепрозории или закрытые больницы для прокаженных. Если люди не будут бояться, что их изолируют, они скорее обратятся за своевременной помощью.

О проказе науке известно пока что мало, однако считается, что легче заразиться туберкулезом в трамвае, чем проказой в одной деревне. Амбулаторное лечение дает неплохие результаты, только все еще не хватает лекарств, а чтобы развернуть борьбу с этой болезнью в более широких масштабах, требуется подготовленный персонал и запасы лекарств. Я видел деревню, которая когда-то была колонией прокаженных. Сейчас заграждения из колючей проволоки сняты, прокаженные работают рядом со своими родными, они не отделены от остального мира.

Сколько времени проходит от заражения до появления первых симптомов? Когда будет найдена вакцина против этой заразы?.. Многие вопросы, которые я задаю своим товарищам, пока остаются без ответа…

Когда, покрытые красной пылью, мы тряслись по ухабам, направляясь в другую деревню, ирландец рассказал мне наконец, откуда взялось его прозвище.

Однажды, когда он переправлялся через реку, его машина застряла в иле и вода залила мотор. Увидев это, крестьяне, которые ждали его на берегу, помчались в деревню за рабочим сломом. Все жители сбежались на место происшествия. Слон с помощью цепи легко вытащил из воды машину и сидевшего в ней О’Ригана, с которого стекала вода. Крестьяне покатились со смеху:

— Большой слон вытащил из реки Мун маленького слона…

— С тех пор так и пошло, — заключил свой рассказ ирландец.


Шестеро на тысячу

Нам представляется, что акция «Таиланд-30» — на правильном пути и что больные чувствуют себя лучше… А сколько вообще больных в районе Кората? По словам д-ра Сомбона Хоонхапрасерта, контролирующего здесь проведение этой акции, на каждую тысячу человек приходится шестеро больных. Сатплэн была когда-то изолированной деревней для прокаженных. Снесенные теперь заграждения красноречиво свидетельствуют о конце определенного периода — изолирования больных. Их перевели в Хуай Тхалае, что в шести километрах от г. Кората. Сельские старосты наблюдают за тем, чтобы больные в определенные дни являлись на медосмотр. По деревням ездят бригады, выявляя еще не зарегистрированных больных, а также навещают тех, у кого когда-то была обнаружена проказа, чтобы убедиться в отсутствии рецидива болезни.

Такие визиты следует наносить без огласки. Мы приходим в гараж, где работает китаец-автоэлектрик. Майкл О’Риган и доктор Иоахим Вальтер разговаривают с ним, а я стою поодаль, и со стороны может показаться, что трое мужчин заехали в гараж и занимаются машиной, в которой что-то не ладится. Те, кто работает вместе с китайцем, не должны знать, что он когда-то лечился от проказы, раз сейчас он для окружающих не опасен.

О’Риган рассказывает:

— Этот человек принял свой приговор очень спокойно, когда несколько лет назад узнал от врача, что странное утолщение кожи — это не грибковое заболевание… Сам-то он полагает, что проказой он заболел потому, что каждый день возится с аккумуляторами, которые «излучают»… Правда, ему особенно и некогда задумываться, отчего он заболел, у него семеро детей, всех надо накормить…

Когда больные говорят об излучении, врач делает вид, что согласен с ними. Он не спорит и не объясняет, что люди болели проказой и за тысячи лет до того, как был построен первый генератор… Пытаясь перекричать шум моторов, врач задает больному вопросы, но ничего не записывает — это насторожило бы китайца, — а только слушает, запоминает и лишь потом заносит необходимые данные в историю болезни.

— Сколько ему лет? — спрашиваю я.

— Я не буду переводить твоего вопроса, потому что он все равно на него не ответит, — говорит мне ирландец.

Оказывается, по преданиям, бытующим среди китайцев Таиланда, человек, который плохо себя чувствует, не должен вслух говорить, сколько ему лет: может услышать смерть и тогда беда…

Надо уважать веру этих людей, чтобы они уважали врача… Знать о возрасте не обязательно, опытный врач и сам с достаточной точностью может это определить. А лечение проказы это не только таблетки и уколы.

Большое значение имеет и психологический фактор. Сломленный человек проиграет битву с болезнью. А происходит это чаще всего оттого, что окружающие отворачиваются от него, смеются над его несчастьем и разрушают надежды. Поэтому поддаваться нельзя.

Аптекарь Стэнли Стайн из Сан-Антонио (штат Техас) заболел проказой в 1920 году. Умер же он от воспаления почек почти сорок восемь лет спустя. Всю свою жизнь Стайн боролся за то, чтобы из словаря было вычеркнуто слово «проказа». В 1931 году его положили в лепрозорий, и он добился, чтобы это учреждение переименовали в «Больницу общественного здоровья». В 1937 году Стайн ослеп, у него вылезли брови, он лишился шести пальцев на руках, но продолжал редактировать журнал «Звезда», выходивший каждые два месяца, желая тем самым опровергнуть страшные легенды, которыми обросла эта болезнь. Он взывал к соотечественникам об оказании помощи прокаженным.

Очень большое значение имеет атмосфера, создаваемая вокруг этой болезни. Поездка на Филиппины лишний раз меня в этом убедила.


«Гансен» — звучит лучше

«Кто ты, прекрасная маска? Мы танцуем уже третий танец, и весь мир танцует вместе с нами…»

Однако в этот один-единственный вечер в году лучше бы забыть о том, где мы находимся.

А присутствуем мы на ежегодном празднике в Тала. Если в других барриос[12] устраиваются праздники в честь сеньоров, здесь в Тала празднуют годовщину основания общины. А что это такое? Раньше закрытые поселения для прокаженных назывались лепрозориями. Потом по распоряжению филиппинского правительства их стали называть общинами. В Тала находится община Среднего Лусона. Разумеется, в празднике участвует и католическая и протестантская церковь, а также Iglesia Ni Kristo[13], хотя праздник не носит религиозного характера. Мы веселимся и танцуем, то есть танцуют те, кто еще может танцевать.

Ведь в Тала живут только прокаженные. В торговой части общины прокаженные купцы продают свои товары прокаженным покупателям. Прокаженные полицейские следят за порядком. Сейчас в стране проходят выборы, и весь Тала оклеен плакатами, восхваляющими добродетели кандидатов. Иногда прокаженные страдают от отека голосовых связок и разговаривают сиплыми голосами, но они не лишены избирательного голоса, возможности опустить бюллетень в урну.

Прошу прощения, не надо произносить слова «проказа», лучше сказать «болезнь Гансена». Врачи знают, что это такое, а всем остальным знать совсем не обязательно. В истории болезни ставятся две буквы HD («Hansen’s Disease»), и врачу все понятно. Здесь в Тала эти две буквы можно поставить перед фамилией бургомистра господина Пата С. Сингсона, его заместителя господина Хуана С. Юмола-младшего, перед фамилиями всех членов общинного совета. С тех пор, как 17 мая 1940 года в Тала была основана община, сюда имеют право входить лишь больные и те, кто их лечит. В военные годы здесь было очень плохо с питанием, японские оккупанты не щадили прокаженных, но все равно в Тала было лучше, чем в колонии прокаженных на острове Кульон, который находится в 200 милях от Манилы. Есть там было нечего, люди мерли как мухи, а убежать с него не представлялось возможным. Прокаженные гибли от истощения, хотя HD редко сама приводит к смерти, больных добивает либо турбекулез, либо воспаление почек.

Проказа таит в себе еще много неизведанного. Не странно ли, что болезнь, которая известна с незапамятных времен, до сих пор досконально не изучена?

Mycobacterium leprae, или «возбудитель проказы», тщательно оберегает свои тайны от человека. Неизвестно, сколько дней длится инкубационный период, но наверняка очень долго. Непонятно, почему одни люди более склонны к заболеванию, другие — менее. Известно лишь, что палочки проказы вызывают перерождение нервных окончаний. Дело доходит до полной потери чувствительности, сначала больной не чувствует ни горячего, ни холодного, потом теряет ощущение боли и, наконец, не ощущает даже прикосновения.

Люди мало знают о проказе. Говорят, что у больных «отпадают» пальцы, кости у них «разъедает». А раны, царапины, порезы не лечат потому, что больной их не чувствует, постоянно раздражаемая кожа ступней «обдирается». Часто на ступнях образуются наросты, человек не может носить никакой обуви, ходит босиком. На Филиппинах, при тамошнем климате, это не было бы трагедией, но человек не чувствует боли: например, один мужчина ходил два дня с гвоздем в пятке…

Если болезнь вовремя распознать и начать лечить препаратом DDS, известным с 1942 года, то от нее можно избавиться полностью. Однако никто в точности не знает, сколько на свете больных: может, один миллион, а может, пятнадцать — больные скрывают свое несчастье. По когда все-таки они попадают в больницу, то оказывается, что лечить их уже поздно.


Камелия HD

Интересно формируется наше отношение к проказе. Не исключено, что в этом повинны различные благотворительные организации, которые без злого умысла, а руководствуясь лишь лучшими побуждениями, играли на чувствах людей, чтобы заставить их «раскошелиться». Человек, никогда не видевший прокаженного, скорее смотрит на проказу как на проклятие, а не как на болезнь.

Прочно установившееся название больного «прокаженный» тоже формировалось веками и шло от незнания болезни и отвращения к несчастным. Такая дискриминация — самое горькое проявление негуманного отношения к человеку. Проказа излечима! Суеверие и предрассудки излечиваются куда труднее, и в этом я убедился после того, как пожил среди прокаженных в Таиланде, на Филиппинах и в Японии.

У Всемирной организации здравоохранения нет власти, она может давать лишь свои рекомендации. Как я уже говорил, специалисты рекомендуют правительствам постепенно закрывать особые поселения для прокаженных, давая им тем самым возможность вернуться в общество. Это касается главным образом больных, у которых с помощью лекарств приостановлено развитие болезни. Они еще не считаются полностью здоровыми, но уже не опасны для окружающих. На такого рода рекомендации решиться было нелегко; что лучше для прокаженного — больничная дисциплина или медленное умирание в нищете? Люди боятся изолированности в больницах вдали от своих близких и уклоняются от лечения до тех пор, пока оно не становится бесполезным.

Люди, которые живут в Тала, больны, и больны очень тяжело. Проказа ведь не убивает человека, а страшно калечит его. Бывают различные формы проказы, ученые их тщательно классифицировали. Есть больные, которые не могут закрыть глаза, потому что у них поражены нижние веки; это ведет к повреждению роговицы, находящейся постоянно на свету, и в конечном счете — к слепоте. Есть больные, «одаренные» так называемым «львиным лицом», по своему выражению напоминающим кошачью морду. Омертвляются кости щек, деформируется мягкая ткань пальцев; на культях остаются только ногти, меняется цвет кожи, выворачиваются пальцы рук, западает хрящевидная перегородка в носу, и нос проваливается.

Поездив по Тала, можно увидеть таких людей.

Но сегодня здесь большой бал. Без устали гремит оркестр «Tala Rhythm Boys» (естественно, что все музыканты в нем — прокаженные).

Праздник заключают танцы. Паситу Лорио выбирают «Камелией Тала», чем-то вроде королевы бала. Пасита Лорио (HD) охотно позирует перед моим фотоаппаратом, как и положено королеве бала…


Дорогая, я пишу тебе…

«Дорогая, я пишу тебе в жаркий день. У меня работы по горло. Некогда даже в кино сходить. Дел полным-полно. Спасибо тебе за твое последнее письмо. Я все время думаю, будешь ли ты меня ждать. Когда находишься так далеко от Манилы, такие мысли нет-нет да и приходят в голову. Пиши по старому адресу, кажется, мне придется задержаться до тех пор, пока я не налажу здесь работу и мне не найдут замену. Но я уже с радостью думаю о том дне, когда увижу тебя на вокзале и…»

Юноша, который пишет это письмо, нигде не работает. Он не знает, как ему убить время. Он часами лежит неподвижно и смотрит в потолок больничного барака. Его дни ничем не заняты, ему некуда спешить. Он придумал эту легенду, когда узнал от врача, что в его историю болезни вписаны две буквы… Если невеста узнала бы всю правду, то вряд ли стала ждать прокаженного. Поэтому он ей и пишет, что должен был уехать на отдаленный остров, где ему обещана высокая должность, что, подписав контракт, не может пока бросить работу. Поскольку адрес больницы, где он находится, известен на Филиппинах, он дал девушке адрес своего приятеля, которому отведена важная роль в этой легенде. Приятель пересылает ей письма жениха, чтобы почтовый штемпель не выдал настоящий адрес возлюбленного. Итак, письма кружат между Манилой и больницей, попадая по дороге на другой остров; только бы не обнаружилась правда.

Сколько времени может продержаться подобный роман? Неизвестно. Ясно одно: прокаженного девушка ждать скорее всего не станет. Если он вылечится, то вернется в Манилу, а если нет — то сам не решится покинуть Тала.

Романы, где болен кто-то один или сразу оба, однако, часто заканчиваются браком. А что потом? В отдельных случаях мужчинам делают операции, чтобы не допустить рождения ребенка.

— В католических странах смотрят на это отрицательно, — говорит мне директор общины Тала Артемио Ф. Рунес.

Когда рождается ребенок, его сразу же отбирают у родителей и содержат в специальном помещении. Правда, раз в две недели отцу с матерью разрешено навещать своего ребенка и смотреть на него через толстую стеклянную перегородку. Под присмотром монахинь дети растут в общем-то здоровыми; к тому же они находятся под постоянным наблюдением врачей, чтобы вовремя захватить болезнь. Мир детей, отделенный толстым стеклом от внешнего мира, стерилен; значит, немного ненатурален. Маленький Хуан рассказывает мне по-тагалогски, а монахиня переводит:

— За стеной есть еще одна стена. Там живут папа и мама. Они придут за мной и возьмут домой. У пас дом поменьше этого, в нем живут собака и кошка. Там нет сестер, а другие дети живут в других домах…

— Хуан, — говорит ему сестра, — подай господину ручку и попрощайся с ним, пора идти обедать…

Хуан протягивает мне ручку и уходит вместе с другими ребятишками. В один прекрасный день мир его мечтаний может быть разрушен столь же жестоко, как и того юноши, который пишет письма невесте. У Хуана уже нет матери, она похоронена на кладбище для прокаженных. Отец еще болеет, и неизвестно, отступится ли от него болезнь до того, как Хуану исполнится семь лет, когда кончается пребывание ребенка в Тала, и он вступает и жизнь. Сначала проходит через калитку в одной стене, потом в другой. И вот перед ним мир — беспокойный, полный забот о ежедневной мисочке риса. Как правило, ребенка отсылают в родную деревню. Но никогда нельзя сказать заранее, как там встретят этого беззащитного человечка.


Алтарь и экран

— Эта женщина, — говорит мне врач, — ухаживала за своим мужем и от него заразилась.

Больная не понимает, что мы говорим о ней; она лежит вся забинтованная, и на ее широкий бинт, пропитанный какими-то выделениями, садятся большие черные мухи…

Здесь больные не только не танцуют, но уже и не ходят. Они могут пока поворачиваться с боку на бок, а это, оказывается, важно. У одной стены палаты стоит небольшой алтарь, а у другой — телевизор. Больной поворачивается на левый бок помолиться, а на правый — посмотреть развлекательную программу.

В следующей палате нет ни алтаря, ни телевизора. В ней лежат осужденные уголовные преступники. Нет, о них никто не заботится. Можно убежать от приговора суда, но как убежать от бактерии проказы? Да и куда бежать? Кто спрячет? Что делать на свободе? Тут у них есть рис, крыша над головой и лекарства. В тюрьме они вызывали отвращение у своих товарищей по камере, их боялась охрана, они сами без конвоя прибыли в Тала…

А это палата ветеранов войны. Их не смогли победить японские солдаты, а сейчас их атакует, и иногда успешно, невидимый глазом микроб. Они тихо лежат, вспоминая сражения с неприятелем. Только на одном столике я заметил зеркало. Здесь лучше на себя не смотреть…

В операционной толпятся те, кто смог прийти сюда сам. Кто не смог прийти — того привезли. Человек с «руками-когтями» помогает толкать коляску с больной, у которой ампутировали ступню. Его «руки-когти» можно было бы привести в порядок, прооперировать; есть хирурги, которые помогают вернуться прокаженным к относительно нормальному образу жизни. Но их пока мало. Нужны врачи, лаборанты, консультанты, чтобы порекомендовать больному тот или иной вид работы, помочь обрести веру в себя…

На все это нужны средства. «Если пожертвуешь 25 долларов, чья-то рука опять будет работоспособной, если пожертвуешь 100 — восстановятся и руки и ноги…» — взывают люди доброй воли, потому что проказа хозяйничает почти исключительно в развивающихся странах. Предпринятые до сих пор усилия не привели пока что к получению в лабораторных условиях палочек проказы. Когда дорогостоящие исследования успешно завершатся, можно будет вплотную приступить к полной ликвидации болезни.


Разве мир забыл?

Деньги достать трудно. Но не помогут никакие лекарства, если в тесном деревенском домике ребенок будет спать на одной подстилке с больной матерью. Люди, не остающиеся равнодушными к судьбе миллионов больных, это понимают. Широко известна благородная деятельность человека, которого называют «Тот, кто целует прокаженных». Однако врач, с которым я ездил по Таиланду, сказал сердито:

— Прокаженные хотят, чтобы их не целовали, а лечили…

После отъезда из Тала меня не покидает смутное чувство, что я оставляю людей, забытых миром. А ведь это неверно; у живущих в Тала есть лекарство, и они окружены заботой. Многие из них, наверное, вернутся в родные деревни или даже в шумные города. А каково тем, кому не помогает никто? Тем, кто уходит из дома, чтобы в джунглях в одиночестве ждать своего конца?

Мы не знаем, сколько людей на земле больны проказой, и не можем сказать, что победили эту болезнь. Праздник в Тала устраивается только раз в году, а во все остальное время те, кто должен вернуться в общество, неотступно думают, как оно их примет. Найдут ли они работу, не отвернутся ли от них близкие? От них, от прокаженных. У прокаженных не болят раны — они ведь теряют чувствительность, — зато эти безответные вопросы причиняют им страдания, которые нельзя облегчить лекарствами.

Какими же ничтожными на их фоне выглядят огорчения и волнения людей, в чьих историях болезни не стоят эти две буквы!..

После долгой дороги бывает приятно заглянуть на часок в «Army and Navy Club» в Маниле. Сейчас этот клуб, бывший в свое время офицерским казино, не имеет ничего общего с прежним. Для членов клуба здесь есть прекрасный бассейн, теннисные корты, читальные залы, богатая библиотека, отличный ресторан; если угодно, официанты могут принести еду и напитки прямо к бассейну.

Освежившись под душем после дороги, я выхожу из помещения и смотрю, с кем можно было бы поплавать. На пляже знакомые и незнакомые мне люди, чтобы уберечь себя от палящих лучей солнца, лежат под цветными зонтами. Люди с коричневой, белой или желтой кожей. Чистой, без наростов, без утолщений. У людей две ноги и две руки, прямые пальцы, чистый голос. Выходя из дома на солнечный свет, они щурятся. Щурятся, потому что у них есть веки…

Пять букв ужаса

Правда ли, что виновники усталости и нервозности, на которые жалуются горожане, — простейшие организмы величиной в 20–30 микронов? Правда ли, что источником хронической головной боли, расстройства пищеварения или раздражительности, которые приписываются напряжению жизни в условиях современной цивилизации, является деятельность амёбы?

Вот вопросы, на которые ищут ответы врачи в Европе. Французский специалист по спортивной гимнастике д-р Крейф рассказывает в связи с этим случай с одним велосипедистом, известным своей выносливостью и хорошей физической подготовкой. После возвращения из Африки он никак не мог себя заставить тренироваться как раньше: сегодня, например, он был в прекрасной форме, а через день не мог пошевелиться. Поскольку одним из проявлений амёбиаза и является быстрая смена хорошего самочувствия и упадка сил — его послали на обследование. Выяснилось, что он заражен амёбами. Примененное лечение вновь поставило его на ноги.

Оказалось, что из тысячи обследованных спортсменов, на вид абсолютно здоровых, 124 заражены амёбами. Крейф высказывает мнение, что амёбиаз поражает главным образом нервную систему грудной клетки.

Следовательно, если провести обследование не среди спортсменов, а среди какой-нибудь произвольно взятой группы населения, число больных могло бы оказаться значительно выше.


«Бактерия усталости»

Амёбиаз образует язвы на толстой кишке, вызывает понос, кровотечение, а иногда даже и прободение кишки со всеми вытекающими отсюда последствиями. Почему при таких серьезных симптомах многие глотают то успокаивающие, то возбуждающие таблетки, вместо того, чтобы задуматься об истинной причине такого состояния? А не амёбиаз ли это?

Врачи предостерегают от паники. Конечно, сейчас много людей путешествует, и они часто являются рассадником болезни, даже если сами не страдают амёбиазом. Потому что эта болезнь — амёбиаз — передается не только путем прямых контактов, но и через загрязненную воду, плохо вымытые овощи и фрукты, грязные руки…

Дело в том, что амёбу очень трудно обнаружить. Эти простейшие одноклеточные существа невероятно чувствительны. Оми погибают от соприкосновения с воздухом. А увидеть их под микроскопом можно лишь тогда, когда они двигаются, т. е. живыми. Современная лабораторная техника позволяет обнаружить амёбы, которые кто-то образно назвал «бактериями усталости».

Это только одна из тех болезней, которые до сегодняшнего дня не представляли проблемы для врачей в Европе.

В дельте реки Меконг, во Вьетнаме, распространено тяжелое грибковое заболевание (микоз), при котором мышцы, кости и сухожилия могут совершенно разрушиться. В некоторых районах Вьетнама свирепствует одна из разновидностей малярии; от нее не спасает ни хинин, ни другие лекарства. Очень опасна близкая но своим симптомам к тифу болезнь крыс, которая передается людям. Может пройти и шесть лет после заражения, пока она даст о себе знать: это своеобразная бомба замедленного действия.

Медицине известен — хотя еще и не исследован до конца — инфекционный мононуклеоз, который называют «болезнью помолвленных»: им можно заразиться, потягивая пиво прямо из бутылки или… при поцелуе. У больного слабеют конечности, он становится пассивным. В одних только Соединенных Штатах эта болезнь наносит убыток — около семи миллионов долларов в год. Ее называют еще «kissing disease»[14], потому что на след мононуклеоза врачи напали при довольно романтических обстоятельствах. В 1950 г., за два дня до Рождества слушатель Военной академии в Вест Пойнте ехал домой в одном вагоне с молодой девушкой, с которой — естественно — целовался. Они оба захворали. Проведенные в связи с этим опросы заболевших дали врачам ключ к разгадке — хотя и частичной, — болезнь шла от одного к другому…


География заболеваний

Так или иначе, но врачи разных стран все чаще сталкиваются в своей практике с ранее неизвестными болезнями. Вот что говорит в связи с этим доцент клиники паразитарных болезней в Познани доктор Збигнев Павловский:

— Сосредоточение в нескольких центрах высококвалифицированного наблюдения за случаями завезенных тропических болезней — это одна сторона проблемы. Другой же становится широкая популяризация так называемой «географии заболеваний», имеющая большое значение для врачей всех специальностей в целях их правильной ориентации в следующем: какие болезни угрожают тропическим и жарким странам, когда их ждать, как их распознать, куда направить больного на дальнейшее лечение, в какой мере необходимо сотрудничество с санитарными властями, если заболевание грозит распространиться и в умеренном климате.

Пожелания врача имеют определенные основания, если принять, например, во внимание, что в Познаньской больнице уже лечили от болезней, о которых Польша никогда раньше и не знала, скажем от «африканского червяка» (Onchocera volvulus). Здесь лечился, к примеру, судовой врач с польского парохода; судно простояло всего несколько дней в Лагосе (Нигерия), но сумело привезти оттуда мрачный «сувенир» в виде амёбной дизентерии.

Это может быть началом повести, до конца которой еще очень далеко. Ведь путешествует весь мир, а вместе с путешественниками странствуют и болезни. Сегодня нет места эгоизму. Легкомысленно было бы утверждать, что нас не интересуют болезни, которыми болеют на другом конце света. Сегодня смерть летает на реактивных лайнерах. Болезнь путешествует без паспортов и виз; она штурмует все страны, и богатые и бедные. Люди понимают, кто, когда приходят сообщения о вспышке неизвестной болезни где-то в Азин или Африке, сейчас уже нельзя отмахнуться и сказать: «А какое мне до этого дело?»


Желтая книжечка

— Ой, — тихонько вскрикнул человек.

Ему предстоит отправиться в тропики, и в Варшаве ему делают прививку против какой-то заразной болезни. Прививка проходит почти безболезненно, иногда у человека на несколько часов поднимается температура, а иногда и этого не бывает. Человек отправляется в путь убежденный, что если прививка и не абсолютная гарантия, то, во всяком случае, болезнь будет протекать значительно легче и не должна угрожать жизни. Он получает также желтую книжечку Всемирной организации здравоохранения, которая действительна для санитарного надзора во всех аэропортах и морских портах цивилизованного мира.

Таким было мое первое — теперь уже далекое — знакомство с этой организацией. Постепенно пометок о прививках в моей книжечке становилось все больше, пока наконец в ней не хватило места и мне не выдали новую. Мой организм тоже по-разному реагировал на прививки: после первого противохолерного укола у меня под лопаткой образовались крупные синяки, в последний же раз все обошлось без всяких отрицательных последствий. Я повторяю — отрицательных, потому что, находясь в течение нескольких месяцев среди больных в районе западной части Тихого океана, я ни разу не заразился. Потому что я пережил в Гонконге страшную эпидемию холеры, хотя ежедневно, по крайней мере раз в день, посещал лазарет с больными. Я помню, как началась тогда в Гонконге спекуляция вакциной, как росли на нее цены и как я записал у себя в блокноте такую фразу: «ЕСЛИ ТЫ БЕДЕН, ТО ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ». Самые трагические воспоминания у меня остались от встреч с людьми, которым не делали прививок…

Эти люди не вскрикивали «ой!» Иногда они хрипели, а иногда только отворачивались к стене и умирали, не издав ни стона. Одни из них даже не знали о существовании вакцины, другие не могли себе этого позволить, третьи же отказывались от прививок, потому что не хотели, чтобы в их жилах текла кровь животных: они предпочитали умереть, но не нарушать религиозных запретов.

Проблема передачи заразы возникла не сегодня, как могло бы показаться. Ученые уверяют, что самой древней массовой «экскурсией» является паломничество в Мекку, которую каждый правоверный мусульманин должен — хотя бы раз в год — посетить независимо от того, в какой части света он живет.

Начиная с VII века паломники каждый год стекаются в Мекку. В 1965 году там собралось более миллиона человек. Очень много паломников прибывает сюда из стран, в которых никогда не утихают холера, чума или оспа…

В прошлом веке Мекка служила перевалочным пунктом, через который холера из Индонезии распространялась в Нигерию. В 1966 году в Константинополе была созвана Международная санитарная конференция, которая поставила своей целью предотвратить распространение холеры среди паломников. Короче говоря, инфекционные болезни — это только часть проблемы. В Мекке температура в отдельные периоды года достигает + 50 °C; старые больные люди, страдающие от различных недугов, отправляются туда в надежде найти смерть в священной Мекке, где их и похоронят. Паломникам сейчас доставляют лед и напитки, что весьма заметно снизило смертность от теплового удара. Всемирная организация здравоохранения высылала своих работников в город, где паломники приносят в жертву животных. Служащие ВОЗ решили проблему хранения мяса до того, как оно будет роздано нищим. Это было нелегко, особенно если учесть, что за три дня здесь режут более ста пятидесяти тысяч ягнят, козлят, коров и верблюдов…


Телеграмма для посвященных

В здании Всемирной организации здравоохранения, на авеню Аппиа в Женеве, никогда не гаснет свет в зале, в котором длинный ряд телетайпов отстукивает сообщения об эпидемиях со всех углов земного шара. Сюда, по адресу: «Epidnations Geneve», поступает ежегодно около трех тысяч телеграмм. Именно здесь я познакомился с господином Жаком Р. Фавром; это знакомство было в известном смысле необычным, хотя бы потому, что мосье Фавр — настоящий швейцарец… В таком международном городе, как Женева, встреча с настоящим швейцарцем — почти событие. Бывают дни, когда господин Фавр в буквальном смысле слова «держит» в своих руках жизнь и смерть миллионов людей.

Но если бы мы заглянули через его плечо на телетайпные ленты, то вряд ли что-нибудь поняли бы в текстах, которые они выстукивают. Для непосвященных эти, как будто ничего не говорящие, буквы не имеют никакого смысла. Текст передается шифром, известным под названием CODEPID, принятым в 1953 году и позволяющим избежать паники. Никакие слухи не выйдут за пределы этой комнаты, когда откуда-нибудь из Азии в Женеву пришлют такую, к примеру, телеграмму: VVALH. А это означает: одиннадцать человек умерло от оспы.

Шифр состоит из пяти букв, насчитывает 360 страниц, в него же входят названия местностей. Например, город Кучинг (Саравак, на острове Калимантан в восточной Малайзии) в телеграммах, идущих во Всемирную организацию здравоохранения, обозначается так: BHLJD.

Пять букв WVQYI означают эпидемиологический отчет за неделю. Этот шифр секретный, его знают только соответствующие правительственные организации, которые призваны защищать людей от эпидемий и, следовательно, сотрудничают со Всемирной организацией здравоохранения.

Вот, к примеру, телетайп отстукал сообщение: NMAPQ KWABJ BADBO. Оно означает, что в Адене 15 января имел место случай заболевания оспой. Женева по телеграфу передает это известие всем странам, граничащим с Аденом и имеющим с ней воздушное сообщение.

Телеграммы идут на корабли и самолеты, в министерства здравоохранения и санитарные ведомства всего мира, во все аэропорты и морские порты. Теперь

повсюду санитарный надзор будет обращать особое внимание на тех пассажиров, которыелибо прибыли из Адена, либо проследовали через него.


Кто кого?

Не случайно в терминологии, которой пользуется Всемирная организация здравоохранения, встречается много военных терминов. Ведь идет постоянная война не на жизнь, а на смерть между человеком и невидимыми армиями вирусов и микробов.

В этой войне нет места жалости к побежденным. В ней определяется стратегия, готовятся штурмы, укрепляются завоеванные позиции, оценивается сила противника. Поэтому-то в Женеве работала специальная служба под названием «WHO Epidemiological Intelligence Service», или «разведывательная служба», занимающаяся ранним выявлением карантинных болезней.

Известные ученые, собирая информацию, сравнивают полученные сведения с архивными данными и заранее предсказывают, где, когда и какая болезнь может вспыхнуть. Это необходимо, чтобы подготовить запасы вакцины, особенно той, которая не может долго храниться, не теряя своей эффективности, а также и другие средства борьбы и бросить их на самый угрожающий участок фронта.

В сейфе ответственного работника ВОЗ в Женеве хранится печать с изображением трех букв — SVH, означающих призыв «Спасите жизнь человеку» («Sauvetage Vie Humaine»), так же как CQD — «Опасность, необходима немедленная помощь» («Come Quick, Danger») или SOS — «Спасите наши души» («Save Our Souls»)

Я не видел эту печать и не хотел бы увидеть. Но если бы ее поставили на телеграмме, то на основании статьи 38 Международной конвенции дистанционной связи телеграмма шла бы вне всякой очереди. В этом случае телеграфист обязан отложить в сторону все телеграммы — Организации Объединенных Наций, срочные правительственные телеграммы, сообщения корреспондентов, метеорологические сводки. 38-я статья дословно гласит: «Международная служба дистанционной связи обязана предоставить абсолютную первоочередность телеграммам о безопасности жизни на море, на суше, в воздухе, а также эпидемиологическим сообщениям Всемирной организации здравоохранения».


У бюллетеней есть свои секреты

Почему печать SVH до сих пор никогда не ставилась? Потому что держат ее «про черный день». В свое время обходились радио- и телеграфной связью, которая постепенно уступила место телетайпной связи.

Я уже говорил о пяти буквах «ужаса», или специальном шифре, с помощью которого — не вызывая паники и… дешево — передаются в Женеву сообщения об эпидемиях со всех концов земного шара. Но коль скоро — спросит читатель — эти пять букв заключают в себе сообщения о трагических событиях, имеющих значение для многих стран, то не может ли случиться так, что передаваемый за тысячи километров но кабелю и неоднократно переписываемый текст будет искажен? Не может ли такая ошибка обернуться трагедией, поскольку всего лишь пять букв содержат в себе целое описание событий?

Предусмотрено и это. Существует специальная «шкала искажений». Этот пятибуквенный шифр составлен таким образом, что отдельные его группы разнятся по крайней мере двумя буквами. Иначе говоря, если в телеграмме изменится хотя бы одна буква, то образуется ничего не означающее сочетание, которое не предусмотрено шифром. В Женеве тотчас же заметят ошибку, и к отправителю — где бы он ни находился — полетит срочная просьба повторить текст.

У эпидемиологических бюллетеней существуют свои секреты. Они передаются с помощью азбуки Морзе радиостанцией Женева — Пранжен со скоростью двадцать слов в минуту, а потом ретранслируются радиостанциями в Токио, на Калимантане, в Сайгоне, Маниле, в Мадрасе, Карачи, на острове Маврикий и состоят из четырех разделов. Первый содержит сообщения о заболеваниях в городах, близ морских портов и аэропортов; второй — о районах, где либо свирепствует эпидемия, либо она уже прошла; третий — содержит сообщения о случаях карантинных заболеваний везде, кроме портов, и, наконец, четвертый — о болезнях, которые могли бы представлять опасность для той или иной страны…

А теперь, когда мы с вами, читатель, прошли некоторую подготовку, попробуем разобраться в тексте бюллетеня, переданного 27 августа 1964 года.


Мейдай! Мейдай!

В тот день в 8 часов утра по Гринвичу в Женеве заработали мощные радиопередатчики HGB, НВХ76, НВ041, I1B088, НВ034, HBV31, отстукивая текст, который был передан спустя семь часов еще тремя радиостанциями:

Эпидемиологический бюллетень Всемирной организации здравоохранения Женева 27 августа последняя сводка отдел первый неделя закончившаяся 22 августа чума Вьетнам Далат I Нхатранг 2 точка холера Бирма Рангун включая аэропорт 4 Вьетнам Нхатранг 2 подозрении 6 Сайгон 3 подозрении 33 точка Оспа Пакистан Лахор 3 неделя закончившаяся 8 августа Манила включая аэропорт 18 отдел второй Индия заявила 15 августа Саран штат Бихар заражен холерой пришла округ Барели штат Уттар-Прадеш заражен оспой точка Филиппины заявили провинция Катандуанес Лусон холера 8 августа точка Отдел третий сводка 28 августа холера Япония Хиби префектура Нара один нетранспортабелен конец

Мы приводим полностью этот текст только для того, чтобы показать, что проведение Олимпийских игр в Токио буквально висело на волоске! Здесь говорится о единичном случае заболевания холерой в Японии. Если бы инфекция распространилась и дальше, то, вероятно, пришлось бы запретить въезд в страну, а игры перенести на то время, когда эпидемия была бы ликвидирована. К счастью, случай был единственным. Толпы людей, собравшиеся на стадионе, даже не подозревали, что между Токио и Женевой зеленой улицей шел беспрестанный обмен срочнейшими телеграммами, но не о спортивных победах, а о победе врачей, которым удалось «погасить» холерный очаг.

Кто знает, может именно в тот раз и была поставлена на телеграфном бланке печать с буквами SVH? А может, этот тревожный сигнал передавался по радио традиционными призывами «Мейдай! Мейдай!». Ведь существуют специальные радиоволны, на которых каждые полчаса прекращаются все передачи и звучат лишь призывы о помощи. Слово же «мейдай» происходит от искаженного французского «m’aider» («помогите мне»).


И тогда мир облегченно вздохнул…

Рассчитывать на такой конец удается далеко не всегда. Случается, что приходится, как говорится, устраивать «погоню» за теми, кто находился в контакте с больным. Иногда их настигают, иногда погоня оказывается безуспешной…

Октябрьским днем 1960 года в Лондоне шел на посадку самолет. От санитарного надзора не ускользнуло плохое самочувствие одного из пассажиров. Через два дня его пришлось поместить в больницу, где у него установили оспу. Эта болезнь очень заразна, а больной соприкасался с другими пассажирами. Сразу же составили список всех тех, кто летел с ним в самолете. Но пассажиры садились в самолет в Коломбо, в Бомбее, в Тегеране, Стамбуле или Риме или, наоборот, в этих городах заканчивали свое путешествие. Полетели телеграммы… К розыску подключилась полиция: всем, кто летел вместе с больным, надо было срочно сделать вторичные прививки…

В 1957 году в Лондоне умер от оспы шестилетний ребенок. Врачи долго не могли понять, где он мог заразиться. Однако тщательное расследование на родине Шерлока Холмса установило, что в больнице, в которой умер человек от лейкемии, работала уборщицей бабушка мальчика. А была ли это лейкемия? Выяснилось, что в свидетельство о смерти вкралась ошибка. Там должно было стоять слово «оспа».

Вот мы и столкнулись с проблемой диагностики болезней. Часто говорят, что воздушный океан связывает все народы. Да, конечно, но волны этого океана могут принести и инфекцию, которая приводит к гибели.

С тех пор как начал развиваться массовый туризм, да еще с помощью реактивных самолетов, болезни c непродолжительным инкубационным периодом попадают в страны, где они либо вовсе не известны, либо встречаются крайне редко. Речь идет не об интересе к болезни с медицинской точки зрения, а о том, чтобы правильно распознать ее. Врач в Европе чаще всего никогда не сталкивается с тропическими болезнями. Это относится и к оспе, которая благодаря прививкам, в принципе, у нас ликвидирована. А раз так, то больного не начинают лечить вовремя и под угрозой находится не только его жизнь, но могут вспыхнуть очаги эпидемии в разных странах.

Раньше, когда человек заболевал, например, на пароходе, предупреждались портовые власти и к «встрече» с инфекцией были готовы. Теперь же в эпоху мощного развития авиации на это не приходится рассчитывать. Самая неожиданная болезнь может постучаться в страну, где ее совсем не ждали. Тем большая ответственность ложится на врача-практика, который должен суметь поставить правильный диагноз, узнать болезнь, откуда бы ее ни завезли. Сделать это трудно, потому что в самолете человек может чувствовать себя и хорошо, хотя на самом деле он уже болен. В этом смысле особенно опасна проказа, ее инкубационный период длится очень долго…

Балийский шахтер лишь однажды в жизни покинул свой родной дом; это случилось, когда он пошел воевать за короля и отечество… Шахтер пробыл два года на фронте в Африке. Соотечественники рады были видеть его живым и здоровым…

Спустя несколько лет он заметил у себя какие-то странные утолщения на теле, потом лишился брови. Однако к врачу обратился только тогда, когда охрип и не мог петь с приятелями в хоре. У него обнаружили проказу. В течение пятнадцати лет больной прожил среди здоровых людей, не подозревая о своем несчастье.


В Каякёй и в любом другом месте

Свои чрезвычайные акции Всемирная организация здравоохранения обычно проводит совместно с другой организацией, в которую входят 224 миллиона человек из 115 стран. Она включается и в случаях стихийных бедствии… Наш рассказ о единодушии в борьбе с болезнями не был бы полным, если бы, находясь в Женеве, мы не составили себе представления об этом мощном союзнике, спешащем на помощь.

Пасха в Швейцарии отмечается очень торжественно. Накануне этого праздника в резиденции Лиги Обществ Красного Креста, Красного Полумесяца и Красного Льва и Солнца царило безоблачное беспечное настроение. И вдруг ранним воскресным утром застучали телетайпы, выстукивая подробные сообщения о катастрофе — землетрясении в Турции. После появления сообщений в печати Анкара передала, что турецкий Красный Полумесяц обращается в Лигу за помощью. В Женеве тотчас же объявили мобилизацию добровольцев. Сообщения о землетрясении передавались, не прерываясь ни на минуту.


Зачем звонит телефон

Есть много акций, которые проводит Лига Красного Креста, Красного Полумесяца и Красного Льва и Солнца в Женеве. Со всего света сюда стекаются призывы о помощи, здесь тщательно регистрируется всякая инициатива, проявляемая не только в случаях бедствий…

Например, австралийский Красный Крест сообщает о любопытных экспериментах так называемого «Телефонного клуба». Им разработана система опеки над одинокими пожилыми и больными людьми. Подобно ранее созданному шведскому Красному Кресту, австралийское общество действует на основе обоюдного соглашения. Одна из сторон должна в определенное время и в определенной очередности звонить по телефону к человеку, над которым взята опека. Если к телефону никто не подойдет, об этом немедленно ставится в известность Красный Крест и к этому человеку сразу же направляются врачи, чтобы удостовериться, что с хозяином телефона ничего не случилось. Красный Крест (разумеется, с разрешения заинтересованных лиц) пользуется правом входить в дом и принимать необходимые меры.


Человек из отеля «Парадис»

Красный Крест — самая мощная из когда-либо существовавших организаций помощи. Она является одновременно национальной и международной организацией. А все началось давно…

В июле 1887 года по улицам небольшого поселка Хейден в кантоне Аппенцелль в Швейцарии шел стройный седобородый старик. Никто не обращал на него внимания, лишь игравшие неподалеку дети прервали на минуту свою беготню, чтобы посмотреть на чужака… Старик жил в маленьком отеле «Парадис», что в переводе означает «Рай». Этот недорогой отель больше походил на частный дом для престарелых. Вот уже много лет старый человек жил здесь одиноко, занимая небольшую безукоризненно чистую комнату, по простоте убранства напоминавшую монашескую келью. Кто-то из его знакомых платил за нее три франка в день. Навещали его очень редко. Обычно грустный взгляд старика оживлялся лишь в те минуты, когда разговор касался волнующих его тем, что случалось, однако, крайне редко. Дни этого отшельника проходили в воспоминаниях о прошлом. Он был человеком замкнутым и жил вдали от мира. Но все-таки настал день, когда мир нашел его.


Комната № 12

В 1895 году швейцарский журналист Жорж Баумбергер недоверчиво слушал рассказ человека, который приехал из Аппенцелля. Возможно ли, чтобы основатель Красного Креста жил в таком захолустье? Считалось ведь, что он давным-давно умер! О, это была бы сенсация на весь мир!

Баумбергер поспешил в Хейден в отель «Парадис» в комнату под номером двенадцать. Старик поначалу ничего не хотел рассказывать предприимчивому журналисту. Потом, однако, поддавшись воспоминаниям, начал свое повествование.

Баумбергер записывал взволнованный рассказ старика, и на бумагу ложился рассказ о необыкновенных событиях одной жизни. Вернувшись к себе, журналист написал статью, за несколько дней перепечатанную на страницах газет всей Европы.

К тому времени мир знал о существовании Красного Креста. Эта идея уже дошла до Америки, Африки и Азин. Национальные организации Красного Креста, в распоряжении которых были больницы, врачи и медицинские школы, существовали в 37 странах. К тому времени Красный Крест уже оказывал помощь в 38 вооруженных конфликтах. Он действовал под лозунгом «Inter Arma Caritas»[15]. Сотни тысяч раненых остались живы благодаря действиям этой новой организации. Женевская конвенция об оказании помощи раненым на поле боя была подписана 42 государствами.

Спустя несколько месяцев Анри Дюнану — так звали нашего швейцарца — исполнилось 68 лет. Поздравления с выражением горячей благодарности приходили со всех сторон света. Личное послание прислал Папа Римский. В Германии организовали общественный сбор средств в честь Дюнана. Тысячи врачей, собравшись в Москве на Международный съезд, приняли решение о присуждении ему почетной награды. В 1901 году Дюнан и его многолетний сотрудник Фредерик Пасси получили Нобелевскую премию Мира.

Эта слава не изменила последние годы жизни Дюнана. Он по-прежнему жил отшельником в Хейдене, где в самые трудные годы его окружала атмосфера доброжелательства. Он продолжал жить одиноко, и, когда 30 октября 1910 года его глаза навеки закрылись, никто не шел за его гробом. Тот, кого солдаты под Сольферино прозвали «человек в белом», выразил свою волю словами: «Хочу быть похороненным как собака».

В последние годы своей жизни он писал воспоминания. В начале почерк Дюнана вполне разборчив, но к концу рукописи его уже трудно понять — так дрожала рука старика.


«Воспоминания о Сольферино»

Анри Дюнан был воспитан в традиционном протестантском духе сострадания к несчастным и обездоленным. Он родился в 1828 году в Женеве в зажиточной семье. Анри всегда был отзывчив к чужой беде; в семь лет он немало удивил своих родителей. Увидев в Тулоне арестантов, занятых тяжелым трудом, он гневно закричал:

— Наступит день, и я их освобожу!

В родной Женеве Анри по воскресеньям навещал в тюрьме заключенных и приносил им книги. В двадцать пять лет Дюнан начал работать в банке, а позднее — по примеру многих соотечественников в то время — отправился за границу в поисках удачи.

Мы видим его в Алжире, который около двух десятков лет перед этим был покорен войсками Луи Филиппа. Алжир поразил Дюнана своей красотой, и он берется за изучение ислама и арабской литературы. С большой симпатией он относится к местному населению, на что неодобрительно смотрят перебравшиеся из Франции колонисты, для которых алжирцы — всего лишь дешевая рабочая сила.

В 1858 году Анри Дюнан решил заложить ферму и построить мельницу около Моне Джемиля. Он задумал открыть необычное по тем временам предприятие с участием в прибылях рабочих. Для колонистов ого затея казалась полным абсурдом. Начав хлопотать о приобретении земли, он наталкивается на непреодолимые препятствия. У колониальной администрации есть свое твердое мнение о намерениях господина Дюпана, и ему вежливо отказывают в просьбе. Чувствуя свое бессилие добиться чего-либо в Африке, Дюнан спешит заручиться поддержкой высших властей. Мы видим его в приемных министерств в Париже. Но и там его ждет категорический отказ. Над министрами стоит только сам император…

Наполеон III находится в Италии во главе французских войск. Идет война с Австрией, армиями которой командует молодой император Франц-Иосиф. Дюнан спешит в Ломбардию: он оказывается в Северной Италии в известном смысле в историческую минуту, видимо наивно полагая, что его просьба будет услышана в шуме битвы. Воюющие армии изнурены под Монтебелле, Палестро и Магентой, но все понимают, что готовится решительное сражение.

В знойный день 24 июня 1859 года на Ломбардской низменности разыгралась самая кровавая — после Ватерлоо — битва в Европе. В нанятой недалеко от Май-туи повозке, с трясущимся от страха возницей на козлах, Дюнам на следующий день после битвы добирается до Сольферимо. Картина, которую он там увидел, преследует его потом всю жизнь. Он рассказывает об этом в своей книге «Воспоминания о Сольферино»[16].


«Я плачу горькими слезами…»

С поля боя Дюнан пишет письмо в Женеву княгине Аженор де Гаспарэн, пишет наспех, обрывочными фразами: «Вот уже три дня каждые четверть часа я вижу, как человеческая душа покидает земную юдоль в неописуемых страданиях… Извините меня, что пишу Вам письмо с поля боя, не выбирая слов… Прошу меня извинить: когда пишу, я плачу горькими слезами…»

Дюнан доехал до деревни Кастильоне. Около девяти тысяч раненых лежали на улице, в домах и во дворах, в церкви и на подворье. Сойдя с повозки, Дюнан пешком прошел через всю деревню, поднялся на холм, где стояла церковь Чиеза Маджиоре. Сточная канава вдоль дороги, где собиралась дождевая вода, была теперь наполнена кровью: она стекала сюда несколько дней…

Он вошел в церковь. Повсюду лежали раненые. Одни тихо стонали, другие кричали от боли. Над ними роились мухи, воздух был пропитан зловонным смрадом гангрены. У швейцарца не было никаких медицинских познаний. Однако он взялся обрабатывать раны несчастным. Раненых мучила жажда. Он бегал к колодцу за водой, выслушивал последние слова умиравших и как мог утешал их. С большим трудом ему удалось уговорить местных женщин помочь ему; те боялись, что, вернувшись, австрийские солдаты расправятся с ними за помощь неприятелю. Дюнан же не смотрел на национальность раненых; он только повторял: «Все они наши братья».

Кроме сострадания к несчастным молодого швейцарца охватывало и чувство негодования. На поле боя полегли 300 тысяч человек, было убито 40 тысяч лошадей. Раненые французы, австрийцы, итальянцы, умирая, говорили ему одно и то же:

— Мы сражались без страха, а теперь нас бросили…

Французский генерал в светлом по случаю жары мундире на обращение к нему Дюнана пожал плечами и коротко бросил:

— Что делать, мосье, лес рубят — щепки летят…


Сражение, каких много

В сущности, то, что так потрясло швейцарца, было неотъемлемой чертой тогдашних войн. Раненых оставляли на полях сражений. Они умирали от потери крови и жажды, от голода и холода. Но в конечном счете их судьба не многим отличалась от судьбы тех, которых привозили в город. В Кастильоне на девять тысяч раненых не приходилось и шести лекарей. Такое положение не было результатом стечения трагических обстоятельств, а считалось нормальным. Санитарная служба в армиях того времени была очень далека от совершенства; участь раненых солдат никого не интересовала.

Дюнан решил показать всем истинный облик войны. Он писал правду, ведя читателя по крови и грязи, показывая смерть такой, какая она есть. Братья Гонкуры, известные своим недружелюбным отношением к писателям, утверждали: «Эти страницы проникнуты чувством. Это прекрасно, в тысячу раз прекраснее Гомера. Закрывая книгу, проклинаешь войну…» Виктор Гюго написал Дюнану: «Вы спасаете человечество и служите делу свободы». А Чарльз Диккенс отметил: «Будет непонятно, если на этот призыв не откликнутся милосердные сердца».

Дюнан не просто сеял тревогу и пробуждал сочувствие. Он ставил конкретный вопрос: «Неужели нельзя найти способ, чтобы в мирное время создать добровольные общества, целью которых было бы оказание помощи раненым во время войны?»


Рождение идеи

Со всей Европы к Дюнану стали приходить письма, полные симпатии и понимания. Автором одного такого письма был Гюстав Муанье. Как человек деловой, он полагал, что идеи «человека в белом» следует провести в жизнь.

В 1863 году в Женеве был создан Комитет из пяти человек, пришедших к решению, что в каждой стране должны быть созданы общества добровольцев, которые будут запасать медикаменты, носилки, перевязочные средства, чтобы в случае войны помогать военной санитарной службе своей страны.

Если сегодня подобное намерение может показаться нам обычным, то в те времена это была задача не из легких. Согласятся ли правительства, военные штабы, чтобы какие-то гражданские лица, да еще добровольцы, находились на полях сражений? Сначала Анри Дюнан сам стучался в двери сильных мира сего, потом направил руководителям европейских государств письма с просьбой прислать делегатов на конференцию в Женеву.

Конференция начала свою работу 23 октября 1863 года. Военные врачи и представители правительств обменивались любезностями, в лучах осеннего солнца, заглядывавшего в зал заседаний, поблескивали ордена на военных мундирах. Смелость представленного Дюнаном проекта скорее отпугнула собравшихся, хотя все были согласны с тем, что военная служба здоровья нуждается в улучшении. Конференция признала, что добровольные общества помощи, подготовленные в мирное время, могли бы оказывать содействие раненым на войне. Делегаты конференции приняли и проект Анри Дюнана. Так 29 октября 1863 года родился Красный Крест.


В поисках символа

Созданный в Женеве Комитет из пяти человек стал называться Международным комитетом помощи раненым. Через два месяца в Комитете с удовлетворением узнали, что в одной из немецких земель уже создано первое общество помощи. Меньше чем через год подобные общества возникли в княжестве Ольденбургском, в Бельгии, в Пруссии, в Дании, во Франции и других странах.

Надлежало разрешить одну проблему, имеющую особое значение. Дело в том, что врач, служивший в пехоте, носил мундир пехотинца. Врач же, приписанный к кавалерии, — форму кавалериста. Иначе говоря, он ничем не отличался от своих коллег-офицеров и наравне с ними служил мишенью для неприятеля. Когда повозка с ранеными находилась в зоне обстрела — в нее стреляли, никого не интересовала судьба раненых, хотя повозка и предназначалась для отправки в тыл. Дюнан искал способ обеспечить безопасность полевых госпиталей и их персонала. Тем более что военные приказы не требовали добивать тех, кто и так уже не мог воевать. По мнению Дюнана, надо было придумать некий условный знак «нейтральности», который уважали бы воюющие стороны. Его должен был носить только тот, кто не воюет, а лишь спасает чужие жизни.

Пятеро членов Комитета в Женеве приняли этот проект весьма прохладно. Смогут ли добровольцы действительно сохранить жизнь раненым на поле боя? На стороне Дюнана были логика, милосердие и настойчивость. Поскольку созвать международную конференцию пятеро господ не смогли, Дюнан сам отправляется в Париж и доходит до министра иностранных дел. Дрюон де Люис дает себя убедить, и все французские посольства за границей получают предписание довести до сведения правительств, при которых они аккредитованы, что сам император Наполеон III заинтересовался «нейтрализацией» медицинского персонала. Помогло и швейцарское правительство. Итак, конференцию удалось собрать.

Утверждается знак Красного Креста; по своему виду он напоминает несколько видоизмененный швейцарский герб. Лица, носящие этот знак, или объекты, на которых он нарисован, подпадают под особый статут международной защиты и нейтральности.

Знак Красного Креста никакого религиозного значения не несет. Однако Турция, часто воевавшая с Россией, заявила в ноябре 1876 года, что знак Красного Креста не соответствует религиозным чувствам ее сограждан и вводит знак Красного Полумесяца. Примеру Турции последовали арабские и другие мусульманские страны. В 1923 году Иран ввел знак Красного Льва и Солнца.


Почести и клевета

Очередная конвенция, подписанная в Женеве[17], как бы узаконила милосердие и жалость на полях сражений. В дальнейшем опека распространилась на военнопленных, на жертвы кораблекрушении, стихийных бедствий, несчастных случаев…

Дюнан недолго ждал проведения своей идеи в жизнь. В 1866 году началась война между Пруссией и Австрией. Австро-Венгрия не подписала Женевскую конвенцию, и добровольные общества там созданы не были. У Пруссии же, которая подписала Конвенцию, наряду с военными врачами действовали хорошо обученные вспомогательные отряды добровольцев. В то время как у австрийцев не хватало персонала в полевых госпиталях и санитарная служба не успевала справляться, пруссаки спасли много раненых. Австрийцы же потеряли тех, кого еще можно было спасти. Этот урок был ими получен дорогой ценой и пошел на пользу: Австрия подписала Женевскую конвенцию еще до окончания семинедельной войны.

Дюнан вкусил сладость признания. По провидение — как в греческой трагедии — должно было его покарать. Мельничное предприятие Дюнана в Алжире оказалось на пороге разорения: четыре года хозяин мельницы занимался ранеными на нолях сражений, а не торговлей мукой. В 1867 году объявил о своем банкротстве швейцарский банк «Креди Женевуа», с которым были тесно связаны торговые интересы Дюнана. Судебное постановление обвинило его в злоупотреблении доверием руководителей банка. А ведь в Женеве одно только подозрение в неправильном ведении торговых операций ставило человека вне общества.

Дюнан поступился своим достоинством и уехал из родного города. Оставшись без работы, он колесил по всей Европе. Иногда жил у приятелей, иногда ночевал на скамейках в парках.

Лишения не убили в нем убеждений. Началась франко-прусская война 1870–1871 годов. И опять Дюнан спасает раненых. Во время кровавой расправы реакции с участниками Парижской коммуны Дюнан, подвергая опасности свою собственную жизнь, буквально «вырывал» коммунаров из-под дула винтовок. Правительство Тьера подозрительно смотрело на швейцарца, который открыто вмешивался в «наведение порядка».

Еще несколько лет Дюнан вел неравную борьбу со своими кредиторами и давнишними партнерами из Женевы. Последние внимательно следили за всеми переездами Дюнана, и, когда он чуть было не получил работу в Париже, из Женевы на имя его будущего хозяина тотчас пришло письмо, в котором того предостерегали от приема на работу «бесчестного человека».

Дюнан надорвал свое здоровье. Выступая однажды в Плимуте с речью в защиту жертв войны, он потерял сознание… Над ним сжалилась какая-то женщина. Она попросила его написать — как бы мы сейчас сказали — рекламную брошюру об изобретении ее сына. Однако враги Дюнана и здесь не дремали: поползли слухи о тайной связи Дюнана… Кончилось тем, что Дюнан уехал из Плимута, так и не написав брошюры.

И пришел день, когда он переступил порог отеля «Парадис» в Хейдене. Больной, разочарованный в людях, лишенный иллюзий человек. Однако, но свидетельствам современников, его обида распространялась лишь на людей, не дававших ему спокойно жить. Дюнан по-прежнему испытывал горячее сочувствие к несчастным, страдающим людям…

Институт его имени, открытый в Женеве в 1969 году по инициативе Пьера Буассьера (третье поколение деятелей Общества Красного Креста), занимается самой разнообразной деятельностью. Все пособия по первой помощи советуют в отдельных случаях немедленно вызывать врача. Такие советы годятся для стран с хорошо налаженной службой здоровья. Для Африки, например, где на сотни километров вокруг нет ни одного врача, вызов о помощи адресовать некому… В изданиях, которые разрабатывает Женевский институт, даются советы, как самому помочь себе, не обращаясь к врачу.

Существует пособие, например, помогающее различать на экране радарных установок военные самолеты и самолеты санитарной службы. Институт им. Анри Дюнана выглядит крошечным между двух громадин — зданий Международного Комитета Красного Креста и Лигой обществ Красного Креста. То, что я сейчас скажу, может некоторым показаться и парадоксальным: далеко не все знают, чем в действительности занимаются эти две организации, хотя об их существовании известно во всем мире. А как раз аспекты работы, с которой человек знаком меньше всего, и представляют особый интерес.


Пособие, которое называется «Библия»

В Международный Комитет Красного Креста входят двадцать пять швейцарцев. В случае войны между государствами, подписавшими Женевскую конвенцию, представители Комитета выезжают в районы сражений, чтобы на месте обеспечить заботу о раненых, надлежащее обращение с военнопленными, охрану гражданского населения.

Постоянные члены Комитета работают по инструкции, изложенной на 80 страницах, которая официально называется «Памяткой делегата», а неофициально — «Библией». К участию в работе Красного Креста никого не принуждают. Люди, подбирающие добровольцев, говорят им:

— Молодой человек, еще раз хорошенько обо всем подумайте. Вы получите от нас всего лишь сносное вознаграждение, и всё. Мы не сможем заплатить вам столько, чтобы вы могли, например, открыть собственное дело… Вы молоды, образованны и можете, вероятно, рассчитывать на что-нибудь более выгодное для вас…

Однако, несмотря на такое предупреждение, контракт подписывают очень многие высококвалифицированные специалисты. Некоторые из них заплатили за это своей жизнью: например, одного японца зарубили, другой погиб во время катастрофы с пароходом, который вез продовольствие. Добровольцы Красного Креста — как бы «третья воюющая сторона» на фронте, но воюет она за жизнь людей, обреченных на страдания и смерть.

Более ста лет при Международном Комитете Красного Креста ведется картотека; в ней содержатся сведения о 45 миллионах погибших. Кроме того, Красный Крест контролирует картотеку в Арользене (близ Мюнхена).

Эта организация проделала колоссальную работу, учитывая то, что с каждой войной границы человеческой трагедии расширяются.

Первые списки военнопленных относятся к временам Крымской войны, т. е. к тому времени, когда Красного Креста еще не существовало.


Семь миллионов поляков

— Вот здесь, в этой картотеке имена и фамилии семи миллионов поляков, — говорит мне госпожа Зофья Калленбах, когда мы с ней идем вдоль стеллажей с ящиками, в которых заключены человеческие судьбы.

Когда в сентябре 1939 года Германия напала на Польшу, Международный комитет возобновил свою работу, хотя и после окончания первой мировой войны он помогал лицам, разыскивающим своих близких. Комитет арендовал 40 пароходов и 500 железнодорожных вагонов, выступил посредником в распределении посылок общей стоимостью свыше трех миллиардов швейцарских франков. 3200 служащих получили 53 миллиона писем и телеграмм с просьбой разыскать их близких, и еще больше отправили ответов. Война ширилась, число запросов возрастало, ошибки нельзя было допускать. А надо сказать, что в этой картотеке имеются 40 тысяч корейцев с фамилией «Ким», 40 тысяч англичан с фамилией «Смит» и 2 тысячи французов с именем и фамилией «Жан Мартэн».

Моя собеседница рассказывает об одном военнопленном, который существовал как бы в двух лицах:

— Жили двое мужчин с одинаковыми именами и фамилиями. У них одинаково звали отцов, были одни и те же номера войсковых частей, в которых они служили, место рождения, название местности, где их взяли в плен, число, когда они попали в плен, страна, в которой были интернированы и, наконец, место постоянного жительства. Но они содержались в разных лагерях для военнопленных, имели разные номера, и при всех прочих совпадающих данных не совпадали лишь имена их матерей…

В польской картотеке, которая начинается с «Аба Эльжбета» и кончается «Жижиньский Франтишек»[18], были и другие трудно разрешимые случаи, когда совпадало все, кроме, например, даты или месяца рождения.


Прибежище последней надежды

Польская картотека, судя по рассказам госпожи Зофьи Калленбах, особенно «трудна» еще и потому, что лагерные писаря искажали непривычные для них фамилии. Кроме того, во время облав для отправки на работу в Германию люди — в зависимости от ситуации — уменьшали себе возраст или, наоборот, прибавляли. В подполье действовало много людей, у которых было несколько удостоверений с разными фамилиями, и иногда никто не знал, под какой именно его арестовали… Чтобы ничем не выделяться, подпольщики часто брали себе самые распространенные фамилии. Все это чрезвычайно затрудняет поиск, а обнадеживать напрасно никого нельзя…

Более ста лет сюда идут и идут запросы о людях, судьбу которых объединяет лишь одно: такого-то числа получил повестку, ушел на войну, пропал без вести…

Погибших во время Крымской войны сегодня уже не отыщешь, никто не заглядывает и в списки военнопленных франко-прусской войны 1870 года. В этом зеркале истории отражаются человеческие трагедии, разыгрывавшиеся за колючей проволокой и залитые кровью и слезами.

В 1944 году в японский лагерь строгого режима для английских военнопленных в Гонконге прибыл делегат Международного Красного Креста из Женевы. Его предупредили, что он не имеет права разговаривать с пленными. Тогда швейцарец попросил разрешения с ними поздороваться…

Изможденные фигуры в изодранных мундирах потными ладонями пожимали руку швейцарца. Один из пленных, задев как бы нечаянно за карман куртки прибывшего, незаметно сунул туда кусочек бамбука. Швейцарец сделал вид, что ничего не заметил, а ночью, расщепив бамбук, нашел там крохотный клочок бумаги, записку. Она была написана таким мелким, буквально бисерным, почерком, что в Женеве, где записка бережно хранится, я с трудом ее прочитал. В ней сообщалось о существовании еще одного лагеря для военнопленных, где до 7 августа умерло 147 человек. В записке говорилось, что в этом лагере заставляют работать обессилевших людей и число больных быстро увеличивается, что лагерь нуждается в продуктах питания, вакцине, и разъяснялось, как происходит обмен корреспонденцией. Автор записки запрашивал о судьбе своих товарищей, которые были подобраны торпедировавшим их кораблем «Lisbon-Маги» и только в самом конце просил передать любимому человеку, что он жив…


Это началось в Польше

В Женеве находится и Лига обществ Красного Креста — Всемирная федерация национальных обществ Красного Креста, Красного Полумесяца и Красного Льва и Солнца. Лига была создана в 1919 году и дополняет работу Международного комитета — оказывает помощь в мирное время. По подсчетам, каждые двадцать три дня в Лигу поступают просьбы о помощи; естественно, что местный Красный Крест не может справиться сам с такой работой.

Как мне объяснил директор Марк Газай, первую свою акцию Лига провела во время ужасной вспышки тифа в Польше в 1920 году, когда 15 национальных обществ направили ей в виде помощи восемь миллионов швейцарских франков.

Благодаря любезности моего собеседника я знакомлюсь с картотекой тех катастроф, когда на помощь приходил Красный Крест. Вот только некоторые из них: 1923 год — землетрясение в Японии: 200 тысяч погибших, миллионы оставшихся без крова; 1931-й — наводнение в Китае; 1953-й — в Голландии под напором моря рухнули дамбы: пострадало 80 тысяч человек; когда вода схлынула, огромные площади оказались непригодными для возделывания; 1960-й — наводнение в Греции, землетрясение в Перу, голод в Бразилии, землетрясение в Агадире (Марокко).

Историк найдет здесь сообщение о самом массовом в истории отравлении: в 1959 году 10 тысяч марокканцев, употреблявших непригодное оливковое масло, разбил паралич. Акцию помощи проводил тогда Красный Крест совместно с Всемирной организацией здравоохранения, как и в Конго… А что произошло в Конго?

1960 год. Перед провозглашением независимости в Конго работало 760 европейских врачей, к концу июля осталось только 200, да и те «сидели на чемоданах». Во всем Конго не было ни одного местного врача, а только несколько фельдшеров, работавших в амбулаториях. Из тревожной телеграммы явствовало, в провинции Касаи нет ни одного врача.

В Женеве зазвонили телефоны, застучали телетайпы. «Собирайтесь, будьте наготове, чтобы в любую минуту вы могли вылететь в Конго…» Через несколько часов в эту страну отправилась бригада норвежских врачей, а австралийский Красный Крест выслал врачей и вспомогательный персонал, обученный для работы в тропиках. Специалисты чуть ли не со всего света спасали жизнь и здоровье африканцам на площади в 2345 тысяч квадратных километров.

У прибывших туда вряд ли было время вспоминать первую акцию в Кастильоне почти сто лет тому назад; они работали без передышки, спасая от смерти взрослых и детей. Но их девизом наверняка были слова, с которыми «человек в белом» — Анри Дюнан обращался к итальянским женщинам, призывая их на помощь: «Siamo tutti fratelli» — «Все мы братья».


Увидеть Неаполь и… не умереть

9 апреля 1957 года швейцар одной из гостиниц в Неаполе вручил ключи от номера паре американских туристов. Наклейки на их чемоданах свидетельствовали, что они побывали в Стамбуле, Афинах, а также посетили три индийских города. Возвращаясь к себе в Штаты, американцы решили пару недель провести в Италии.

Спустя шесть дней их безоблачное пребывание в прекрасном городе нарушилось: у мужчины поднялась высокая температура. Врач не смог распознать заболевание, но на всякий случай распорядился отправить его в больницу. Через несколько дней на теле больного появилась сыпь, и лишь тогда установили, что у него оспа. Туристу сделали прививку, болезнь протекала без осложнений, и спустя какое-то время он вместе с женой покинул Неаполь.

Однако запоздавший диагноз обернулся трагически для швейцара и врача, который первым осматривал американского туриста. И тот и другой умерли в мае; потом заболели еще три человека из семьи врача. Найти всех, кто был в контакте с туристами, не представлялось теперь возможным, и, значит, надо было провести массовую вакцинацию. Из разных стран в Неаполь доставили вакцину, и 1200 тысяч человек были спасены от смерти.

В последний день марта 1965 года на пароходе «Болеслав Берут», который шел из Индии, один из матросов почувствовал боль в сердце. На следующий день у него поднялась температура, он потел, ломило поясницу, болели ноги и трудно было дышать. 3 апреля, когда пароход зашел в Коломбо (Цейлон), у больного началось головокружение и жар. Матроса отправили в больницу, и 6 апреля у него на теле появилась красная сыпь. Тогда его перевезли в инфекционную больницу и положили в бокс. Кожа покрылась пятнистой сыпью, а 12 апреля после 72 часов инкубационного периода из сыпи на курином эмбрионе выделили вирусы оспы…

После окончания войны оспа не раз пыталась проникнуть в Польшу. В 1953 году несколько человек из команды польского парохода, который шел в Индию, заразились оспой от одного из пассажиров. В другой раз, в 1962 году, болезнь приплыла на индийском пароходе, в 1963 году вспыхнула известная эпидемия оспы от контактов с индусами.

Доктор Станислав Томашунас из Института морской медицины в Гданьске подробно рассказывает мне о случае, который произошел в 1965 году. Обстоятельный рапорт бесстрастно доносит об осмотре матросами Бомбея, о поездках в такси по городу, о посещении кинотеатра, о том, как проходила разгрузка и как работали на палубе портовики. И далее, как спокойно у заболевшего оспой протекала болезнь. Ведь ему трижды — первый раз в детстве, потом в армии и третий раз в Гдыне за год до заболевания — делали прививку.

Оказывается, в это время в Бомбее Всемирной организацией здравоохранения регистрировалось еженедельно свыше двухсот заболеваний оспой, сюда попал и один моряк с парохода, стоявшего под греческим флагом.


История болезни

В кабинете у доктора Чеслава Звежа на Старовейской улице в Гдыне, где помещается воеводская больница кишечных и паразитарных болезней, в стеклянных банках заспиртованы останки людей, которые погибли от… червей. Печень с гнойником и толстая кишка, «нашпигованная» глистами, — экспонаты из Вьетнама, но не надо думать, что они выставлены здесь просто так, для сенсации.

В историях болезней пациентов Института морской медицины в Гданьске мелькают названия таких экзотических портов, как Санта-Исабель на острове Фернандо-По, откуда капитан дальнего плавания привез желтую лихорадку… Пациентка, которая несколько лет жила в Конго, заразилась там паразитом «лао-лао», в результате лечения удалось вытащить одного из кожи левого плеча. В этом институте лечились больные малярией, амёбиазом, гельминтозом, денге[19], а один моряк кормил ancylostoma[20]

Последняя болезнь протекает вроде спокойно, без трагических последствий. Однако всемирно известный доктор Столл, обобщая результаты своей сорокалетней работы над ancylostoma, признает, что с тех пор, когда он впервые увидел этого червяка, поселяющегося в кишках у человека, мало что изменилось в борьбе с ним. Доктор Столл полагает, что сейчас, когда малярия постепенно сдает свои позиции, ancylostoma стал самым страшным бичом людей. По его мнению, ежедневно во всем мире от ancylostoma теряют кровь полтора миллиона человек!

Доктор Чеслав Звеж, рассказывая об экспонатах в его кабинете, говорит об опустошениях, которые производит амёбная дизентерия. У человека в печени, в селезенке, в мозгу можетобразоваться один или несколько гнойников.

Иногда — особенно в печени — они достигают больших размеров. Это не «классические» гнойники, потому что в них нет гноя в обычном понимании (если они не заражены дополнительно); они заполнены пораженной тканью, в которую и проникают амёбы, вызывающие амёбную дизентерию.

— Мы имеем дело с болезнями, — говорит мне в конце беседы доктор, — которые были либо совершенно неизвестны у нас, либо случались крайне редко. Я думаю, не стоит смешивать понятие о распространении болезни с опасностью ее для жизни человека. Если бы статистики были более точными, то выяснилось бы, что самые распространенные болезни на земле — кариес зубов и обыкновенный катар, но в них трудно заподозрить истинных виновников гибели человека.


О чихнувшей ласке

Грипп, не являясь ни карантинной, ни экзотической болезнью, время от времени дает о себе знать.

Весной 1957 года профессор Дж. X. Хэйл из Сингапурского университета обратил внимание на то, что городские больницы переполнены больными гриппом. У нескольких из них взяли мазок и установили, что речь идет о вирусе группы «А». В отправленной в Женеву телеграмме говорилось, что «грипп протекает спокойно, смертельные случаи не отмечены». Так или иначе, но первый шаг был сделан.

Профессор Хэйл, заморозив вирусы в сухом льду, отправил их самолетом в Англию, США, Индию и Австралию, и вирус оказался во Всемирном центре гриппа в Лондоне и в Центре исследований гриппа в Монтгомери (штат Алабама) в США.

В Лондоне врачи размножили вирус на курином эмбрионе, а затем запустили его в нос ласке (эти зверьки реагируют на грипп так же, как и люди). И действительно, очень скоро после этой малоприятной процедуры ласки начали чихать и их стало знобить. С этого началась официальная «карьера» вируса, названного «А (Сингапур) 1/57», популярного — или, вернее, непопулярного — «азиатского гриппа».

Еще раньше, в феврале 1957 года, появление грозного заболевания было отмечено в одной из провинций Китая; в дальнейшем грипп распространился почти на всю страну. Китайские ученые уже в марте выделили вирус, по поскольку Китайская Народная Республика не входит во Всемирную организацию здравоохранения, она не ставит ее в известность об эпидемиях. Спустя два месяца эпидемия пересекла границу Китая, охватила Гонконг, а оттуда перекинулась в Сингапур.

Сейчас уже можно проследить путь пандемии, т. е. эпидемии в широких масштабах, по земному шару. Летом пандемия охватила Филиппины, Японию, страны Юго-Восточной Азии и западную часть Тихого океана. Летом же на карте распространения гриппа он отмечался в Индии, в районе Персидского залива, в Йемене, Адене, в Судане, Египте, Сирии и в Иордании. Несколько очагов гриппа появилось в Австралии, Латинской Америке, Соединенных Штатах, Германии, Скандинавских странах, Франции и Голландии. В августе 1957 года не было такой страны, куда бы не ступил своей ногой вирус «А (Сингапур) 1/57».


Грипп: сплошные загадки

Из того, что нам сейчас известно о гриппе, можно сделать вывод: описанная Титом Ливием эпидемия в 412 году до н. э. была эпидемией гриппа. Гриппом же была и болезнь, которая в 395 году до н. э. нанесла жестокий урон греческим войскам под Сиракузами…

В XIX веке произошло пять эпидемий гриппа, последняя, в 1889 году, тоже началась в Азии. Первое известие о заболевании пришло из Бухары, затем грипп появился в Томске в Сибири и одновременно в Петербурге. К концу года он свирепствовал в городах Западной Европы, в феврале 1890 года — в Индии, в марте — в Австралии, в июле — в Китае, а в августе дошел уже до центра Африки. Было несколько «рецидивов» эпидемии, отмечалось много смертельных случаев. В 1892 году в одном только Лондоне за одну неделю от гриппа умерло 500 человек.

Грипп постоянно угрожал людям. В начале XX века вспыхивали не столь обширные эпидемии и жертвами их были главным образом люди пожилые. В апреле 1918 года грипп появился среди американских солдат во Франции, но имел на своем счету только несколько смертельных случаев. Через четыре месяца грипп вторично обрушился на Францию, на этот раз на порт Брест. Теперь он убивал не только стариков и людей, ослабленных другими болезнями, но и молодежь. Грипп «с триумфом» прошествовал по всему земному шару, минуя лишь несколько атоллов в Тихом океане и небольшие острова в Атлантическом, вроде острова Св. Елены. Умерло 15 миллионов человек, была подорвана экономика многих стран, а ученые и сегодня не могут сказать, какой вирус вызвал пандемию того времени… Нет единодушия и в вопросе его происхождения, поскольку медицинская статистика велась далеко не во всех странах, а если и велась, то лишь для внутреннего пользования. Информация же, которая шла по дипломатическим каналам в соседние страны, как правило, устаревала. Дипломатов в цилиндрах больше заботили хорошие манеры и правила хорошего тона, а не стремление действенно помочь «людям в белом»: тем надо было точно знать, что было утром, чтобы успеть подготовиться к пандемии, которая может начаться вечером.

Итак, пандемия разбойничала безнаказанно и, сожрав 15 миллионов человеческих жизней, угасла сама по себе. Только в 30-е годы XX века начали выделять различные виды вирусов гриппа. Во время второй мировой войны появилась первая вакцина. Однако трудность заключалась в том, что определенная вакцина, действенная против одного вида гриппа, не эффективна при других.

По последним данным с поля боя, против гриппа наиболее эффективным средством является впрыскивание вакцины в нос и в полость рта, а не уколы. Очень важно установить вирус гриппа, а это требует оперативного обмена международной информацией, поскольку вирусы путешествуют без паспортов и виз. Человечество долго ждало такого сотрудничества в борьбе против болезней.


«Не подходи!»

Мы не можем назвать точную дату первого карантина, но, по-видимому, все началось в XIV веке в портах Средиземного и Адриатического морей. В основе «Quarantennaria», или сорокадневной изоляции путешественников, приплывавших из других стран, лежали тогдашние знания о болезнях (главным образом о свирепствовавшей в те годы чуме), «философский месяц» алхимиков и Библия, в которой, как известно, также упоминается о сорока днях. Другими словами, идея карантина родилась на основе объединения рассудка, мистики и веры.

В Рагузе и Венеции было основано что-то вроде карантинных станций — «лазаретто». После захода судна в порт на палубу поднимались чиновники с железными щипцами в руках (чтобы ни к чему не прикасаться). Они поливали палубу уксусом (для дезинфекции) и устанавливали — полагаясь на собственные наблюдения — срок карантина… При подозрении на чуму этот срок равнялся 80 дням. Когда судно было гружено хлопком, то тюки разрывали, а хлопок ежедневно в течение двух месяцев «просеивали», подбрасывая его в воздух. Если за это время никто не заболевал, считалось, что хлопок не заражен. В некоторых портах власти сразу изолировали людей и запирали грузы с подозреваемого парохода, а начинали действовать лишь тогда, когда болезнь обнаруживалась среди изолированных; считалось, что рано или поздно она все равно даст о себе знать.

Приблизительно с 1600 года появилась «карта здоровья»; капитан судна должен был предъявить ее прежде, чем зайти в чужой порт. В разных формах этот документ просуществовал до 1960 года. Желтый флаг «Q» на входящем в порт судне указывает, что до распоряжения санитарного надзора судно находится в карантине. Вывешенный на пароходе флаг когда-то означал: «Не подходи!».


Контрабанда и холера

Вешали не только флаги. Такое наказание предусматривалось в 1825 году английским Карантинным законом для лиц, нарушивших предписание об абсолютной изоляции прибывающих в страну судов. Постепенно эта правильная в своей основе идея стала как бы вырождаться. Власти сокращали сроки карантина, если судовладельцы давали им «на лапу»; взятки оказались сильнее самых суровых предписаний.

Век пара произвел революцию в морском транспорте, люди стали быстрее пересекать водные пространства, изменились и старые меры предосторожности. Век пара создал угрозу более быстрого распространения болезней и на суше: паровозы тащили поезда через целые континенты. Как сегодня, так и в прежние времена развитие коммуникаций ускоряло распространение заразных болезней.

Люди ощупью искали путь борьбы с ними. Появились первые книжки с описанием нечеловеческих условий существования в нищих кварталах больших городов. Был издан первый труд по санитарной статистике. В 1851 году в Париже собралась 1 Международная санитарная конференция. Двенадцать государств прислали на нее по одному дипломату и по одному врачу; конференция заседала полгода, и в результате была утверждена Международная санитарная конвенция. Конвенцию ратифицировали только три страны (позднее две из них взяли свои подписи обратно). Участники конференции разъехались по домам, а болезни остались…

Собирались еще несколько раз, чтобы обсудить проблемы совместной борьбы с болезнями… Однако проходили годы, проходили и эпидемии. Первая мировая война чуть не привела к полной отмене санитарного надзора, который к этому времени установили у себя некоторые европейские государства. Сразу же после войны от эпидемии тифа только в одной России погибло 1600 тысяч человек. По инициативе Лиги наций вновь была созвана конференция, на повестке дня которой стояло также обсуждение вопроса об эпидемии тифа в Польше… И только в 1948 году была создана Всемирная организация здравоохранения.

К материалам этих международных конференций, которые хранятся в Женеве, можно было бы отнестись как к занимательной литературе, если бы не сознание, что за этими дружескими препирательствами медиков стояла смерть, собиравшая свою кровавую жатву. На одном из съездов врачей вообще было заявлено, что нет никаких доказательств считать холеру заразной болезнью. Дело дошло до ссоры, когда английские врачи объявили, что холера является побочным продуктом контрабандных товаров с Европейского континента на Британские острова. Оскорбленные французы предлагали англичанам заглянуть в хронологию событий, чтобы убедиться, что эпидемия холеры вспыхнула на Восточном побережье Англии раньше, чем на континенте.

Уязвленное национальное самолюбие переносилось в область эпидемиологии.

А меж тем холера и сегодня остается грозной болезнью.

О тех, из которых жизнь вытекает

На шумной, оживленной улице, недалеко от центра Манилы, в небольшом опрятном домике помещается 7-е отделение инфекционной больницы. Надписи предупреждают: «Осторожно! Эль-тор!» Каким образом это арабское название оказалось здесь, под голубым филиппинским небом? Зачем эти предупредительные надписи?

Эта история началась в 1905 году, когда в Египте в местечке «Эль-Тор», находясь в карантине, умерли паломники, направлявшиеся в Мекку. У больных не наблюдалось клинических симптомов какой-либо болезни, но в результате исследования трупов обнаружили вирус, который назвали «эль-тор». Десятки лет болезнь появлялась лишь на острове Сулавеси, который входит в состав Индонезии. В 1961 году «эль-тор» прямиком через Азию проникла в Иран… Годом позже специалисты из Всемирной организации здравоохранения объявили, что «эль-тор» — это «классическая» холера.

Во второй раз я являюсь свидетелем этой болезни. Впервые я наблюдал холеру в 1961 году, когда она свирепствовала в Гонконге[21]. Однако впечатления от этих двух встреч у меня разные. В Гонконге я ежедневно по нескольку часов проводил в госпиталях, на скорую руку организованных в школах или казармах. Врачи и сестры с красными от бессонницы глазами буквально падали с ног от усталости; из многих стран доставляли вакцину на самолетах: в те годы эпидемия была неожиданностью.

Седьмое отделение больницы — это образец порядка, опыта и вежливости; это любезные врачи, готовые всегда ответить на ваши вопросы. На островах Филиппинского архипелага «эль-тор» почти не угасает, пациентов всегда хватает, неожиданностей для врачей не существует. Правда, больные из глухих деревень редко попадают в больницу вовремя. А при этом заболевании только время может вырвать человека у смерти. Больные холерой — это люди, жизнь из которых буквально вытекает!

Острое кишечное заболевание приводит к обезвоживанию организма: больной теряет за сутки много литров жидкости. Симптомы болезни — общее тяжелое состояние, понос, рвота, тяжелое поражение почек.

Заболевший холерой нуждается в тишине и покое, его спасение, по словам врачей, во введении в организм различных лекарств. «Эль-тор» — болезнь очень заразная, больные тщательно изолируются, их постель и постельные принадлежности дезинфицируются, посещения категорически запрещаются, а друзья и родные получают информацию о состоянии больных только по телефону.

Мне кажется — не знаю, насколько я прав, — что персонал больницы, который каждый день сталкивается с тяжелыми проявлениями холеры, с течением времени становится как бы невосприимчивым и к страданиям, и к смерти. Нет, нет, это не равнодушие. Я скорее склонен допустить, что, если бы врач или сестра глубоко переживали каждую смерть, они бы очень скоро утратили душевное равновесие и выдержку, которые необходимы им в работе.

Взять хотя бы справки по телефону — это тоже дело непростое. Вот что мне говорит доктор Харли Вильямс:

— Хирургу легче сделать ампутацию конечности, чем убедить больного в необходимости операции. Тот, кто хоть однажды должен был сообщить матери о смерти ребенка или сказать юноше, что отныне ему следует учить алфавит Брейля[22]; тот, кто хоть раз объяснял девушке, что у нее навсегда останется обезображенным лицо; тот, кому пришлось установить, что недуг ребенка объясняется унаследованной им венерической болезнью, — словом, тот, на долю которого все это выпало и кто сумел с этим справиться, знает, что медицина кроме знаний требует большого запаса душевных сил.


Пустой наматрасник

Вспоминаю об этом разговоре потому, что визит й седьмое отделение можно было бы назвать посещением музея страданий, а врача в белом халате — гидом. Врачу, сопровождавшему меня, очень хотелось, чтобы приехавший издалека репортер собственными глазами увидел, какие страшные опустошения влечет за собой «эль-тор».

Мы не спеша переходим из одной палаты в другую. Здесь врач обращает мое внимание на характерный хрип больного, там — просит внимательно посмотреть на матрасы, из которых вынута середина, чтобы беспрестанно сочащиеся выделения («до 40 литров в сутки», — говорит мне врач) сразу же попадали в специальные стоки. А в этой палате лежат уже отмучившиеся: черты лица заострились, глазное яблоко запало, а сморщенная и высохшая кожа на руках напоминает характерные для этой болезни «руки прачки».

— Вы успели записать? — обращается ко мне врач. — Так, идемте дальше. Сестра, принесите градусник!.. У этого больного — прошу обратить внимание — сильно понижена температура. Это нехорошо, очень нехорошо, но этого надо было ожидать, потому что его привезли к нам в безнадежном состоянии. «Эль-тор» — болезнь неграмотных людей. Что я под этим подразумеваю?.. Может, то, что вам сейчас будет сказано и покажется упрощением проблемы, но «эль-тор» выискивает свои жертвы среди людей, чьи представления о гигиене весьма слабы, до которых не доходят плакаты и другие наглядные пособия санитарных властей. Роль мух в перенесении болезни, на мой взгляд, несколько преувеличена, а важно знать, что надо кипятить воду не только для питья, но и просто для полоскания рта. Вы бывали в домах бедняков и поэтому знаете, что все эти добрые советы так и остаются на бумаге: те, кому грозит «эль-тор», сами прочитать эти советы не могут.

Итак, мы переходим из палаты в палату, останавливаемся около больных, разговариваем… Неожиданно появляется мальчишка — продавец газет. Он без всякого разрешения пришел сюда с улицы и тоже переходит из одной палаты в другую, от постели к постели. На нем, естественно, нет никакой защитной одежды, а только пропотевшие лохмотья. Он продает газеты больным, которые могут еще читать.

Потными руками больные достают из-под подушек мелочь… Спустя четверть часа я выглядываю в окно и вижу, как мальчишка продает газеты на улице, снует между машинами, когда те останавливаются перед светофором. Он считает деньги и аккуратно дает сдачу той же мелочью, которую заработал у больных. Те, кто купил газету, без сомнения, узнали много интересного, но вдобавок, может быть, и приобрели «эль-тор», притаившуюся на медяках.

— Я не врач и, должно быть, рассуждаю наивно, — говорю я врачу, — но поскольку вы говорили о строгой изоляции, о дезинфекции постельных принадлежностей и запрещении родственникам навещать больных, то этот мальчишка как-то выпадает из этой картины…

— Что делать, он бедный парень и тоже должен на что-то жить…


Холерная карманьола

Если я не ошибаюсь, то самое первое описание болезни, которая наверняка была холерой, встречается в китайском медицинском письменном памятнике V века до н. э.

Первая смертоносная эпидемия холеры была занесена в Европу английскими колониальными войсками, которые «притащили» ее из Бомбея к Персидскому заливу в 1821 году. Затем болезнь странствует по караванным путям: бородатые купцы, мерно раскачивающиеся в такт верблюдам, внезапно падают на песок и остаются лежать в пустыне, а караван в смертельном страхе поспешно удаляется в поисках спасения.

Холера не заблудилась по дороге в Европу. Она добирается до Астрахани, потом по Волге плывет на север и обрушивается на самые населенные города России. Платят дань болезни Москва и Петербург… В сотнях церквей люди возносят к небу молитвы, дым кадильниц заволакивает лики святых на старинных иконах…

Холера идет дальше; теперь она шагает вместе с солдатами, которые спешат в Польшу на подавление

восстания. Это 1831 год. От холеры умирает фельдмаршал Дибич, по приказу которого солдаты топят восставших в их собственной крови. Из Польши холера идет на запад, охватывает чуть ли не всю Европу и, переправившись затем через Атлантический океан, в 1833 году объявляется в Северной Америке. Это путешествие холеры по земному шару стоило человечеству миллиона жертв.

Было ли спасение? Эпидемия, разразившаяся в 1817 году, достигла Франции лишь пятнадцать лет спустя. В Париже тогда умерло 18 тысяч человек. Следующий визит болезнь нанесла Парижу в 1849 году. Когда же она вновь объявилась в 1852 году, люди встретили ее в «антихолерном костюме». Он состоял из нескольких слоев плотной ткани, ниспадавших до самой земли, и большой шляпы с закрывавшей лицо вуалью.

Те же, кто не мог себе приобрести такого костюма, утешались, распевая модную тогда песенку — «холерную карманьолу»; она содержала весьма ценный совет «обнять красотку и откупорить бутылочку», уж если смерть неотвратима… Не тогда ли родилась поговорка, «что во Франции все кончается песенкой…»

Научные авторитеты того времени выдвигали разные теории относительно причин появления холеры и путей спасения от нее. Почтенный профессор из Парижа Франсуа Жозеф Бруссэ заявлял, что «холера — это яд, который вызывает воспаление», и рекомендовал ставить пиявки в задний проход.

Другое медицинское светило связывало эпидемию холеры с появлением кометы и советовало больному принимать большие дозы камфары. Можно догадаться, что столь благоуханное лекарство лишь добивало истощенные организмы, если в них еще теплилась жизнь.


«Эль-тор» и ее союзники

В Индии холера была известна на заре истории, однако до XIX века она не покидала своей колыбели. А потом обрушилась на Европу шестью следовавшими одна за другой пандемиями, погубив миллионы людей.

Вообще, по подсчету ученых, стран, обойденных холерой, меньше, чем тех, по которым она прошлась. Она имела свои повадки: обходила крайний север и небольшие острова в Тихом океане, но по нескольку раз заходила в порты Южной Африки и по непонятным до сих пор причинам не распространялась на весь остальной материк. Борьбу с холерой затрудняет то обстоятельство, что здоровый человек в течение нескольких лет может быть рассадником болезни.

Заражение происходит через воду и пищу. Союзником холеры является паломничество и другие массовые передвижения людей, наплыв крестьян в перенаселенные города, в которых их ждут тяжелые условия жизни. На огромных картах, имеющихся во Всемирной организации здравоохранения, отмечаются все фантастические скачки этой болезни. К сожалению, эпидемиологи пока не могут безошибочно назвать район, где вспыхнет очередная эпидемия. Конгресс в Маниле в 1966 году лишь констатировал то печальное обстоятельство, что холера гуляет по всей территории от Тихого океана до Каспийского моря. Вакцина, как правило, действенна лишь на короткий период. Известны случаи, когда заболевали люди, которым в течение полугода восемь раз делалась прививка. Самой эффективной считается японская вакцина, однако применение ее сопровождается различными побочными явлениями.

Затрудняет борьбу с холерой и тот факт, что некоторые страны, охотно посещаемые туристами, чтобы не отпугнуть их, сознательно скрывают вспышку эпидемии на своей территории. И случается, что «настоящая» холера опережает «официальную», т. е. болезнь уже вспыхнула, например, в джунглях, но пока известие о ней дойдет до столицы государства, а потом до Женевы и будут приняты необходимые меры, «эль-тор» атаковала уже не только соседние провинции, но и страны.

Холера прекрасно маскируется; даже спустя полвека после эпидемии бактериологи не установили единых критериев для причисления данного штамма бактерий к виду vibrio comma, потому что каждый раз появляются новые, нетипичные вибрионы, как это было во время карантина в Эль-Тор.


Мужчина с изуродованными болезнью руками рассказывает, что его семья прошла через ад «эль-тор». Он давно уже без работы, да и не надеется получить ее; в доме нет еды, зато вдоволь детей
Если уж мы заговорили о бактериологах, то давайте воздадим должное памяти доктора Джона Сноу. Этот врач во время эпидемии холеры в Лондоне действовал как сыщик, идущий по следу преступника. Он обратил внимание, что больше всего смертных случаев произошло на Широкой улице, где был колодец. По его совету 8 сентября 1854 года местные власти запретили пользоваться колодцем с зараженной водой, и люди перестали умирать. Сейчас на углу Брэдвик-стрит и Лексингтон-стрит находится пивная. Белая табличка на стене дома разъясняет, что место, где когда-то находился исторический колодец, сыгравший такую важную роль в борьбе против холеры, отмечено плитой из красного гранита. От пыли и лондонских туманов она со временем потемнела. Вывеску пивной украшает портрет пытливого врача, ярко освещенный по вечерам. Я не уверен, что любители ночных выпивок знают, кем на самом деле был этот человек.

Я бы даже сказал так: если Джон Сноу смотрит иногда с небес на свое изображение, то наверняка жалеет о том, что холера не унесла с собой автора этой рекламы. Почтенный доктор при жизни был вегетарианцем и никогда не пил.


Опорный мост в Европе

За удивительными перемещениями «эль-тор» ведут тщательное наблюдение специалисты. Когда в 1970 году в районе Астрахани были отмечены случаи холеры, издающийся в Женеве «Еженедельный эпидемиологический бюллетень» писал: «Любопытно отметить, что район Астрахани был первым в Европе, который навестила пандемия 1816–1823 годов. Советская медицинская служба оснащена всем необходимым для борьбы с вспыхнувшим заболеванием, и она будет столь же эффективной и успешной, как и в аналогичной ситуации в Узбекистане в 1965 году».

11 августа 1970 года в Женеву поступила срочная телеграмма из Москвы: «Сообщаем о появлении на территории СССР в районе Астрахани локализованных случаев холеры, занесенной из-за границы. Выделен микроб „эль-тор“. Предприняты антиэпидемические меры и отдано распоряжение о строгом карантине в местах перехода границы, а также портах. Результаты сообщим позднее. Министерство здравоохранения СССР».

Заверения относительно готовности службы здоровья не были пустыми словами. 24 сентября в СССР официально объявили, что вспышка холеры ликвидирована.

Появление холеры в Испании предсказали специалисты из Всемирной организации здравоохранения. Ровно через десять лет после неожиданной вспышки холеры на небольшом индонезийском острове микроб «эль-тор» — упорный и капризный — устроил себе опорный плацдарм в Европе. За его продвижением следили три континента. Летом 1961 года холерный микроб с поражающей быстротой перескочил с острова Сулавеси на всю Юго-Восточную Азию. Впоследствии в истории медицины эта вспышка будет названа седьмой пандемией холеры. В 1964 году «эль-тор» достиг дельты Ганга, где «классическая» холера была всегда эндемична. Затем болезнь штурмовала Ближний Восток и Африку, пройдя через Сахару, она появилась в Гвинее. В Испанию скорее всего холера проникла из Марокко. «Эль-тор» сопротивляется вакцине и антибиотикам еще более яростно, чем «классическая» холера, но, вовремя захваченная, все-таки менее опасна, чем последняя. У микробов тоже своя судьба.


Все течет

— «Эль-тор» ударил по Брунею в 1965 году, — рассказывает мне начальник службы здоровья султаната, — эпидемия была непродолжительной, из 192 заболевших умерли лишь трое. Обнаружив холеру, мы сразу же отдали распоряжение закрыть все закусочные и столовые без исключения с разрешением открыть их лишь после тщательной санитарной инспекции. Вакцину доставляли самолетами, 90 процентам жителей сделали прививку, в отдаленные деревни, находящиеся на болотах, врачебные бригады переправлялись вертолетами… У нас имеются племена, контакт которых с цивилизованным миром очень ограничен; даже малайцев и китайцев, больше других имеющих представление об основах гигиены, и тех приходилось уговаривать следовать нашим советам…

Радио Брунея беспрерывно передавало обращение ко всем жителям на малайском языке, на китайских наречиях и на языках разных местных племен… Для кораблей, стоящих в водах Брунея, оно передавалось по-английски, для морских даяков — на их наречии. В обращении говорилось: «Мы сделаем все возможное, чтобы погасить болезнь… Для этого необходимо, чтобы вы нам верили и безоговорочно выполняли все наши советы…» Далее следовали конкретные указания.

Под конец разговора мой собеседник говорит:

— Видите ли, то, что в другом месте сделать легко и просто, у нас несколько затруднено. Ведь здесь все течет…


Голубятни на сваях

Мы в Кампонг-Айер, или в Деревне-на-воде. Здесь, на севере острова, во владениях Брунея люди с незапамятных времен жили на воде, и может показаться парадоксом, какого не придумать ни одному писателю, что именно эти люди умирали от обезвоживания организма — главного симптома холеры.

18 тысяч малайцев живут в домах на сваях, вбитых в дно залива. Здесь же находятся и голубятни. Голубям необходимо всего несколько минут, чтобы долететь до острова Калимантан, а их владельцы да и другие жители деревни за десять минут добираются до города Брунея.


С минарета мечети в Брунее как на ладони видна Кампонг-Айер, или Деревня-на-воде. Все ее дома стоят на сваях. Передвигаться по «улицам» можно только на лодках. Основана эта деревня в незапамятные времена
Люди, всю жизнь живущие на воде, боятся огня, так как пожар охватывает дом с молниеносной быстротой, и им с трудом удается спастись, а имущество почти всегда гибнет. Сейчас по приказу султана в Брунее организована пожарная команда, которая на моторках прибывает на место пожара и, качая помпами воду, заливает огонь. Обычно в одном доме живет не более десяти человек; жители домов на сваях ни за что не хотят переселяться на остров, хотя врачи и уговаривают их. Болезни, преследующие здешних жителей, являются следствием недостатка… чистой воды. В настоящее время к домам на сваях подводится водопровод, и, как надеются, именно он убережет население от болезней. Составлен подробный план деревни, пронумерованы все дома. Когда сюда — как, впрочем, и в другие малайские деревни — прибыли первые санитарные бригады, чтобы произвести дезинфекцию, то по обычаям местных жителей, исповедующих ислам, эта операция проводилась только в присутствии старосты.

Мне кажется, что проблема воды перед жителями пустыни или степных районов стоит не так остро, как на островах Южных морей, где я постоянно с ней сталкивался… А ведь здесь льют проливные дожди; вода кругом, куда ни посмотришь, но на самих коралловых островах нет ни пруда, ни озера, ни даже ручейка. Земля здесь впитывает воду как губка. Для утоления жажды можно рассчитывать только на дождевую воду да на молодые кокосовые орехи.


Вода падает с неба

В колодцах вода мутная, а иногда еще и соленая. Однако глубокое бурение показало, что чистой воды здесь много. Казалось бы, чего проще — рой колодцы поглубже. Наверное, только тогда и будет толк от слов учителя, который твердит в школе: чтобы меньше болеть, надо мыться чистой водой и пить чистую воду. Но на деле все не так просто.

Начнем с того, что бытующие здесь предания не связывают болезни с грязной водой. А кроме того, если здешние жители давно смирились с тем, что платить надо за все — за ток с местной электростанции, за билет на пароходик, курсирующий между островками, и за лодку… то платить за воду, которая падает с неба? Нет, до этого еще не дошло. Но раз все отказываются платить, не будет ни водопровода, ни средств на глубокий колодец. Значит, люди будут продолжать болеть. Если бы чистой воды хватало, то 400 миллионов людей на земном шаре не болели бы трахомой, которую легче всего победить чистотой…

Я снова просматриваю свои записи и убеждаюсь, что есть лишь немного стран, в которых я не сталкивался бы с проблемой: «вода и человек».

В джунглях на острове Калимантан я видел трубопроводы из бамбука, сооруженные даяками: в их «длинные дома» прямо с гор течет родниковая вода. В Амстердаме я часами ожидал летной погоды — аэропорт находится на несколько метров ниже уровня моря… Я видел на острове Лусон причудливые террасы, которые возведены племенем ифугао, с незапамятных времен славящимся искусством использовать каждую каплю живительной влаги для выращивания риса. В Гонконге о запасах воды в городских резервуарах сообщается в газетах на первых полосах. Этот огромный «муравейник» в засушливые месяцы не имеет воды по нескольку часов в сутки. Я был свидетелем, как австралийцы «щекочут тучи»[23] сильнодействующими химикатами, чтобы вызвать дождь, и знаю, что они планируют производство пресной воды для континента прямо из океана с помощью атомной энергии. Я наблюдал за обузданием рек в Польше, видел, как осушают болота в Грузии, строят плотины в Кампуче, как на островах Кораллового моря дождевую воду хранят в специально построенных резервуарах. Здесь везде вода — проблема. Уйти от нее некуда. Выступая в Бангкоке в День Организации Объединенных наций, вице-министр Таиланда принц Ван Вайхаякон сказал совершенно справедливо: «Мир не делится на восток, запад, север и юг. Такое деление принято лишь в географических атласах для удобства читателей…»


Самые древние молитвы

Справедливость этих слов можно лучше всего понять на примере с водой. Я повторяю, вода — всюду проблема. Вода — это жизнь. При определенных климатических условиях человек может обходиться без одежды, без крыши над головой, даже какое-то время и недоедать, однако отсутствие воды для него смерть. А если ее много, но она заражена, смерть и здесь незамедлительно явится за своей жертвой.

Вода содержится в продуктах питания. В мясе ее 60 процентов, в спелых фруктах — до 90. Наш организм состоит на 70 процентов из воды, много воды в воздухе, которым мы дышим. Она покрывает три четверти нашей планеты. Средняя глубина этих вод — четыре километра!

Но следует повторять снова и снова, что, несмотря на кажущееся обилие воды, человеку ее не хватает. Самые древние молитвы, которые дошли до наших дней, — о воде. Вода — это двигатель прогресса! Гончарное искусство родилось из потребности человека носить воду. Во все времена реки являлись самыми удобными средствами сообщения, вокруг источников и рек образовывались и первые поселения. Человек ревниво охранял свои колодцы и водопои для скота, да и воевали и гибли люди чаще всего из-за права доступа к воде.

Санскритский текст четырехтысячелетней давности гласит: «Следует очистить загрязненную воду, кипятя ее, выставляя на солнце, либо охлаждая в ней раскаленное докрасна железо. Воду можно фильтровать, пропуская через гравий и песок…»

Дворец короля Миноса на Крите, который был построен четыре тысячи лет назад, имел прекрасные стоки.

На Ниле, Ганге, Тигре, Евфрате и Янцзы родились великие цивилизации. Но в те времена население не было столь многочисленным, не увеличивалось с теперешней быстротой, города не были такими разросшимися, а загрязнение рек не представляло такую проблему, как сегодня.

Статистики жестоки в своей откровенности. Из года в год 500 миллионов человек болеют либо от нехватки воды, либо от ее загрязненности. Трудно подсчитать и подвести здесь баланс несчастий и страданий, да и материальных потерь. Больше других страдают дети. Пять миллионов новорожденных ежегодно умирают от болезней, вызванных грязной водой, которую пьют их матери.


«Мокрая дорога»

Не только врачи беспокоятся о пресной воде. О ней все время помнят люди, разрабатывающие планы развития промышленности. Мы должны построить бумажную фабрику? Потребуется 100 литров воды для производства одного килограмма бумаги. Мы должны построить текстильную фабрику? Построим, но при условии, что фабрике будет гарантировано 600 литров воды для выработки одного килограмма шерстяной пряжи. Три с половиной тысячи литров требуется цементному заводу для производства одной тонны цемента и 20 тысяч литров — для производства только одной тонны стали.

Как удивились бы тайцы, живущие вдоль «мокрой дороги», если бы узнали, что кому-то из них не хватает воды. «Мокрая дорога» — это название, которого нет в атласах, я придумал сам для определения единственного пути, ведущего в одну из деревень в районе Бангкока. Другого подъезда туда нет… Мы проплываем мимо бензозаправочной станции, обслуживающей моторные лодки, по обеим сторонам широкой водной артерии — лавчонки на лодках, на лодке же выезжают жители из домиков, чтобы выпить бутылочку апельсинового сока, и, пока продавец откупоривает бутылку, лодка покачивается на волнах. Из домов с окнами без стекол доносятся звуки включенных телевизоров. Они могут принимать одну и ту же программу на английском и тайском языках. Комментарий, естественно, не совсем идентичен, поскольку не все английские выражения можно буквально перевести на тайский и наоборот. Медицинский консультант в университете Бангкока англичанин мистер Уорд рассказывает мне, что его дети предпочитают смотреть вестерны в тайской интерпретации, потому что в этом варианте больше шума и крика…

Наконец мы прибыли. Входя в дом, все время смотришь себе под ноги, иначе можешь упасть в воду со скользкой доски, которая качается на волнах, поднявшихся от нашей моторки. С нами вместе приехал сын хозяина, студент-медик. Утром я видел его на занятиях в лаборатории. В его темной комнате около статуэтки Будды стоит телевизор, на стене рядом с расписанием занятий по физике буддийские изречения о жизненных правилах. С экрана телевизора идут к этим людям чуждые им ковбойские фильмы.

Гостеприимные хозяева приносят чашки с рисовой водкой. Мы опускаемся на колени перед столом, где стоит простая, но на редкость вкусная еда. А жажду мы утоляем молодыми кокосовыми орехами, верхушку которых срезаем острым ножом.

Не сразу привыкаешь к тому, что за окном не слышно ни стука сандалий, этой музыки азиатской улицы, ни шуршания автомашин по асфальту. Хлюпанье воды перекрывается гулом моторов и призывами торговцев, плавающих на лодках, наполненных товаром, от дома к дому.


Потеть запрещается

Но какие-то проблемы здесь решаются очень просто: надо иметь немного риса и перед самым обедом забросить под домик сеть, которая всегда вытягивается с уловом. Рыбка получше идет прямо в горшок, а остальная выбрасывается обратно, потому что Будде неугодно, чтобы живых существ убивали напрасно. Пепельниц на столе нет: пепел и окурки бросают прямо в воду. Течение здесь довольно быстрое, и поэтому — как уверяют меня хозяева — комары не размножаются, а следовательно, нет проблемы малярии; скорее обыкновенный грипп представляет угрозу. Господин Уорд говорит, что люди, черпающие воду прямо из-под пола, должны сначала пропустить ее через центрифугу, а потом вскипятить. Но, по-моему, ни в том доме, где мы сидим, ни в любом другом этой деревни на воде никто этого не делает. Во-первых, ни у кого нет центрифуги, а во-вторых… Но не хватит ли и этого…

Здесь дети сначала учатся плавать, а ходить потом. На открытой террасе без перил, которая служит одновременно и пристанью для лодок, ползает голый карапуз, похожий на маленькие статуэтки Будды, которые украшают деревенские пагоды. Карапуз подползает к самому краю террасы; я встаю и хочу перенести его в безопасное место, но родители останавливают меня. Через минуту ребенок плюхается в воду, и раздаются восторженные возгласы. Восхищенные родители с гордостью смотрят на свое потомство, которое на мгновение вынырнуло из желто-мутной воды. Малыш бьет по воде ручонками, а течение постепенно относит его. Он снова оказывается под водой… Когда его головка показывается метрах в тридцати от нас, старший брат бросается в воду и вытаскивает ребенка из реки, как игрушку. Тайцы, обожающие своих детей, не умирают от страха, когда те барахтаются в воде.

Постепенно наступают сумерки; жители принимают вечерние ванны: одни погружаются в воду уже намыленные, другие сначала полежат на воде, а потом берутся за мыло. Если же оно выскальзывает и падает на дно, все семейство со смехом за ним ныряет. Здесь и почтенный старец, похожий на патриарха, прыгает как морж, и веселые девушки, распустившие на волнах свои блестящие черные волосы… Настоящая вечерняя идиллия деревни на воде; несмотря на телевизоры и бензозаправочную станцию, деревня на сваях навсегда привязана к воде, этой стихии, постоянно хлюпающей под ногами…


В таиландских деревнях на воде дети раньше начинают плавать, нежели ходить. Самой большой проблемой этих мест является…вода!
Мы возвращаемся в мир цивилизации. Вечером в отеле «Таи» в Бангкоке встречаемся за ужином с человеком, который много лет занимается проблемой добывания воды для людей, живущих на воде… Он начинен цифрами и различными данными. Небольшой зал с кондиционером отделен от чудовищной жары на улице стеклянной стеной. Официанты движутся почти бесшумно; молодая стройная девушка в национальной одежде наполняет стаканы холодной водой, как только сидящие за столиками их опорожняют. Дирекция гостиницы любезно доводит до сведения уважаемых посетителей, что воду, которую здесь подают, можно пить не опасаясь.

Кожа на лице у девушки чистая, как у фарфоровой куклы. Наш собеседник объясняет это тем, что она ест исключительно рис и рыбу, а о происхождении национальной одежды, так прекрасно подчеркивающей женскую фигуру, он говорит, что в ней передается сочетание сознательного желания женщины быть одетой с бессознательным — казаться раздетой.

Девушка наполнила наши стаканы и царственной походкой вернулась на свой наблюдательный пост, а наш собеседник вернулся к прерванной теме разговора.

— Однажды мне в руки попался любопытный доклад, — говорит он, — Его автор писал, что в стране, где ему пришлось изучать вопрос о снабжении жителей водой, матери не разрешают детям играть в подвижные игры. Почему? Потому что ребенок потеет, ему хочется пить, а каждая капля воды ценится на вес золота…

Я допиваю воду, на дне стакана тихонько ломаются кусочки льда. К нам неслышно подходит молодая таиландка, чтобы вновь наполнить стаканы холодной, освежающей, чистой водой…

Смерть плавает в прудах, ползает вместе с улиткой

Историю, с которой мне хотелось бы вас познакомить, я привез в своем репортерском багаже из Средней Азии. Это будет рассказ о людях и червях, о смерти на склонах горы Монблан и под солнцем Узбекистана. Речь пойдет о победе и отступлении, о водоносах и падишахе, о рачках-циклопах и тубибах, или знахарях, о воде и поэтах. Все это вместе сплетается в повесть, ведущую свое начало с давних-давних времен…

Мы начнем с конца, с поэзии. Один из поэтов Востока писал:

Расскажу о падишахе —
Он здоровьем обладал,
Но червяк в него проникший,
Плоть и кости обглодал.
И слабей, чем самый слабый,
Стал могущественный шах.
Сталь он тенью человека,
Исхудал он и зачах.
В печальных песнях, которые пели по вечерам узбеки и таджики, часто говорилось о болезни, название которой сейчас звучит для нас странно.

Друзья! Стряслось несчастие со мною.
Проклятый червь мне не дает покою.
Да будет он, измучивший меня,
Навеки бездной поглощен земною.
Меня сосет он, гибелью грозя,
И никому с ним справиться нельзя.
О нем, черве презренном, днем и ночью
В слезах и муках говорю, друзья.[Пер. М. Курганцева]

О рачках, рыбках и червях

Произведения поэтов можно рассматривать не более как предварительный врачебный опрос. Теперь мы перейдем к сухому научному описанию. В картотеках преступления ниточного червя оцениваются как наиболее опасные. Особенно одного, dracunculus medinensis, который селится в глубине соединительной или подкожной ткани человека. Этот паразит вызывает такое утончение кожи, что личинки его выходят наружу. Так вкратце выглядит сутьболезни, некогда мучившей жителей Туркестана.

В институте паразитологии в Самарканде передо мной ставят стеклянную банку со свернувшимся в ней длинным червем. Это самка, ее длина около метра. Оплодотворенная самка проникает в подкожную ткань ступни. В том месте, где она соприкасается с кожей, образуется небольшое затвердение, которое в течение суток превращается в пузырь и лопается. Когда человек ступает в воду, туда вываливается великое множество личинок. Для дальнейшего развития необходимо, чтобы их проглотил крохотный рачок-циклоп. В его организме личинки дозревают за 10–12 дней.

Дракункулёзом — а именно так называется эта болезнь — заражается человек, который напьется воды с находящимися в ней рачками, зараженными личинками. Около года дракункулёз никак себя не проявляет. За несколько часов до появления под кожей ниточного червя из личинки у человека начинает болеть голова, появляется сильное удушье, приступы, напоминающие астму, рвота, понос и обязательно раздражающий зуд.

Известно, что маленькие рыбешки barbus puckilli беспощадно пожирают рачков-циклопов, что… Стоп! Не будем опережать последовательность событий. То, что мы знаем о ниточном черве и победе над ним, относится к сравнительно недавним достижениям науки.


«Король мух»

С незапамятных времен у узбеков существовала система арыков, с помощью которых они пытались напоить ненасытную землю. Для иссохшихся равнин Узбекистана вода всегда была источником жизни, а в ней таилась смерть.

В Бухаре дракункулёзом болели тысячи людей. Лечение больных происходило публично на рынке и тянулось неделями. «Тянулось» — самое подходящее в данном случае слово, потому что метод лечения был повсюду одинаков: к торчащему из открытой раны червю привязывали тяжелую монету и она своим весом вытягивала его наружу. Так лечил своих пациентов тубиб, или местный знахарь. Его называли «королем мух», потому что во время публичных процедур на раны слетались тучи насекомых.

В 1868 году в Туркестан прибыл молодой русский ученый Алексей Павлович Федченко, окончивший Московский университет. Он прожил всего 29 лет, однако описание коллекции, которую он собрал, занимает несколько томов. А. П. Федченко научно обосновал преступную деятельность ниточного червя и правильно установил жизненный цикл этого страшного паразита. Он много ездил по Бухарскому эмирату, и его поразило сходство ледников Туркестана с альпийскими. Чтобы собрать данные, подтверждающие свои наблюдения, А. П. Федченко отправился в Швейцарию. Однажды ночью в горах его застала буря, и он трагически погиб на склоне Монблана. Вместе с ним погибли и все знания, которые он накопил о болезни, косившей людей в далекой Бухаре.

Сразу после Великой Октябрьской социалистической революции в Бухару приехал выпускник Военно-медицинской академии — Леонид Михайлович Исаев. В кабинете директора самаркандского института паразитологии висит его портрет: из-под насупленных бровей на вас смотрят живые глаза. Леонид Михайлович, как говорят о нем люди, знавшие его лично, был необыкновенным человеком. Это он основал в Бухаре в 1922 году первый в Средней Азии Тропический институт.

В Бухаре Исаев оказался случайно: ехал в Афганистан работать врачом при советском консульстве. Интересовался археологией, историей, но по образованию был паразитологом. Его увлекла борьба со страданиями: их испытывали многие, а знали о них очень мало. И, видимо, поэтому Л. М. Исаев остался в Бухаре.

— В те годы жизнь там была чудовищна, — рассказывает мне кандидат биологических наук Павел Петрович Чинаев, который хорошо помнит Исаева, — до Исаева не было случая, чтобы кто-нибудь по собственной воле, а не по принуждению оставался жить в Бухаре.

Биография самого П. П. Чинаева тоже примечательна тем, что он оказался среди людей, прибывших на помощь в Среднюю Азию… Все было против него: вооруженные банды басмачей, стремившихся повернуть историю вспять, болезни, терзавшие народ, сговор тубибов, не желающих отдавать «своих» пациентов врачам, лечившим их бесплатно и успешно.


Один визирь и семьдесят червей

П. П. Чинаев — худощав и высок. Во время первой мировой войны он служил в русском экспедиционном корпусе во Франции. После Великой Октябрьской социалистической революции был интернирован в Северной Африке, а оттуда отправлен в Баку.

Безрадостным было его возвращение в родную деревню. На вокзале в Ростове люди спали стоя в ожидании поезда — все было обсыпано вшами.

В те годы Россия погибала от сыпного тифа. В 1919–1922 годах здесь болело 5 миллионов человек (некоторые считают эту цифру заниженной). Историки медицины назвали сыпной тиф «сопутствующей» болезнью, потому что он всегда сопровождает войны, нищету и страдания.

Видимо, сыпной тиф и был той самой «афинской заразой», которая во время Пелопоннесской войны в 430 году до н. э. опустошила большие города. Другие описания болезни носят расплывчатый характер, поэтому сейчас трудно определить ее, однако нет сомнения, что именно сыпной тиф унес в 1489 году 17 тысяч солдат армии королевы Изабеллы Католической и Фердинанда Арагонского, штурмовавших крепость Гранаду, которую защищали мавры. Из Испании тиф перекинулся в Америку, где расправился с индейцами. Во время первой мировой войны сыпняком заболели 300 тысяч солдат сербской армии, около полумиллиона человек болели в Сирии.

Шарль Николь, в начале нашего века указавший на вошь как на рассадник заразы, писал о ней, как о «паразите, который сопровождает человека в походах, вместе с ним кочует в обозах и останавливается лишь на пороге больницы, где у больных есть мыло, вода и чистое белье».

Как раз этого-то и не хватало разоренной войной России.

П. Чинаев расказывает, что ему так и не удалось отдохнуть в родной деревне, потому что все ее жители лежали в сыпняке и его звали из одного дома в другой.

Затем он оказался в Бухаре. Там Чинаев с головой ушел в проблему дракункулёзы. Ниточные черви были сущим бедствием: у одного визиря при дворе бухарского эмира вытащили сразу семьдесят штук.


Белый бинт Исаева

«Вытягивание» червя было делом непростым. «Король мух», или тубиб, наматывал постепенно червяка на спичку, и если тот рвался, то та его часть, которая оставалась под кожей, начинала разлагаться и вызывала опасное заражение…

— Бухара тех лет была любопытным городом, — вспоминает Павел Чинаев. — Она была окружена стеной, городские ворота на ночь запирались, и даже некоторые кварталы отделялись друг от друга стенами. Дома строились из глины; во всей Бухаре были только два дома европейского типа: в одном находилось советское полпредство, в другом Узбекский тропический институт. Лавки на ночь не запирались, краж практически не было, а если и случались, то вору отрубали руку. Жители болели лейшманиозом, малярией, но самым страшным бичом оставался ниточный червь. Почему?

Все жители города брали воду в восьми больших водоемах, спускаясь к ним по ступенькам. В городе существовал цех водоносов из трехсот торговцев. Они разносили воду в кожаных мешках. Чтобы легче было зачерпнуть воду, водонос спускался на самую нижнюю ступеньку. Стоило больному ступить ногой в воду, как наступало явление, которое описал Федченко, а позднее наблюдал и Исаев: из открытой раны тысячи

личинок устремлялись в воду. После этого болезнь прямиком доставляли к потребителям воды: за несколько копеек вместе с водой житель неизбежно получал и заразу.

— Нет, сам я не заразился, я пил только чай, т. е. кипяченую воду. Я не заразился ни малярией, ни лейшманиозом, и никакой другой тропической болезнью. Я заразился другим — энтузиазмом Исаева, — вспоминает сорок пять лет спустя Чинаев, рассказывая о тех трудных днях. — Исаев был человеком современным. На открытые раны больных дракункулёзом он накладывал бинты, пропитанные дезинфекционной жидкостью. Он предотвращал, таким образом, не только распространение личинок ниточного червя, но одновременно — чему сам придавал еще большее значение — спасал своих пациентов от тубибов: их грязные потные руки всегда оставляли следы на белой повязке, что отбивало у больных охоту к ним обращаться.


Дома с номерами

Участники врачебной конференции в Москве внимательно слушали молодого врача из далекой Азии, рассказывавшего о борьбе с болезнью, которая даже не упоминалась в научной литературе. Исаев нашел свое место в жизни. Он был необходим людям. Чинаев вспоминает, что с Исаевым нельзя было идти по улицам Бухары, потому что каждый приглашал его зайти попить чаю или поговорить о новых методах борьбы с ниточным червем.

Проблема дракункулёза была неисчерпаемой. Исаев начал с принудительного лечения водоносов. Один из вылечившихся даже увлекся делом своего исцелителя: выучился на лаборанта и стал у него работать. Исаев прекрасно понимал, что надо опираться на местные силы, и организовал для таджиков медицинский техникум. Он приказал составить подробный план города, в результате чего все дома были пронумерованы, а жители — обследованы. Осмотр показал: каждый пятый житель Бухары заражен ниточным червем. В 1920 году на больных завели картотеку, чтобы легче следить за ходом лечения. Бесплатное лечение создавало серьезную конкуренцию тубибам. А в 1925 году, когда Исаев уже был окружен знающими помощниками, он добился того, что власти вообще запретили знахарям лечить дракункулёзу.

В то время когда в Европе просветительские фильмы были еще в новинку, Исаев в Средней Азии отснял короткометражный фильм, наглядно показывавший неграмотному населению Бухары, что такое дракункулёза и как с ней бороться. Такая санитарная пропаганда доходила до местных жителей быстрее, чем сотни брошюр или публичных лекций, которые они не посещали и не понимали.

Исаев по-разному боролся с ниточными червями. Сначала он хлорировал воду в колодцах, но это не помогло. Тогда он решил заливать колодцы нефтью. И это в Бухаре, где каждая капля влаги ценится на вес золота! Исаев хотел, чтобы люди перестали пользоваться колодцами, которые он считал наиболее опасными.

В остальных водоемах Исаев приказал искусственно снизить уровень воды, чтобы она не доходила до ступенек. Рачок-циклоп не может жить на глубине, где не хватает кислорода, а в мелкой воде на ступеньках у него был и кислород и свет. Позднее в городе построили водопровод и некоторые колодцы засыпали совсем. Те, что остались, служат резервуарами на случай пожаров, и в них никогда не берут воду для питья. Хотя как раз теперь, когда в воду не ступает нога, «сеющая» личинки, вода не опасна.

Исаеву удалось добиться периодически осушать рисовые поля, что не только привело к увеличению урожая, но и к уничтожению личинок малярийного комара. Но для человека, который победил ниточного червя, это уже было побочным делом.

Стеклянная банка с огромным червем вновь ставится на полку с экспонатами, рассказывающими о деятельности института, насчитывающей не так много лет. Сейчас трудно установить, откуда взялся этот червь: то ли тубиб накрутил его на спичку, то ли врач вытащил скальпелем из ноги больного. Это уже неважно. В районах, где еще вчера каждый пятый выращивал своего собственного червя, сегодня молодые врачи могут увидеть его только в стеклянной банке.


Спор о рабыне

Основоположник таджикской реалистической прозы Садриддин Айни в своем романе «Рабы», действие которого происходит в прошлом столетии, привел фотокопию подлинного документа — спор покупателя с продавцами.

«Я, истец, предъявляю присутствующим здесь Нийазу-баю и Сафару-баю иск в том, что купил у него рабыню, присутствующую здесь, за 52 чистые высококачественные монеты, отчеканенные в Бухаре, каждая весом в один мискаль[24], с печатью на них покойного эмира — и они продали мне ее за вышеуказанную сумму. Сделка была совершена обеими сторонами. Продавцы получили деньги, а я — товар. Но позже в этой рабыне обнаружился ее давний порок, язва на лице, временами исчезающая; об этой язве я, истец, при покупке не знал. Посему считаю себя вправе покупку возвратить продавцам. Им же надлежит, приняв от меня рабыню, возвратить мне уплаченную за нее стоимость, указанную выше. Но, вопреки справедливости, не имея на то никакого основания, продавцы не согласились со мной. Прошу вас, чье стремя светит подобно луне, могущественного блюстителя шариата[25], да продлит бог ваше могущество — приказать продавцам исполнить свой долг, дабы справедливость совершилась, и да будет исполнено воздаяние вашему высочеству. О сем иске мнение блюстителей веры объявите, и да воздастся вам за сие»[26].


Четыре кола

Приводя этот документ, Садриддин Айни пишет, что «предмет», т. е. молодая рабыня, умоляла не возвращать ее бывшему хозяину, потому что он — чтобы сломить ее сопротивление — применял «чармех», или пытку «четырех кольев». Хозяин привязывал ее за руки и за ноги к четырем вбитым в землю кольям, и она уже ничего не могла поделать…

Нас же в этой истории интересует лишай, который изуродовал лицо рабыни. Ученые нередко пытаются на основе описаний получить представление о давно исчезнувших болезнях…

Думается, что рабыня стала жертвой болезни, в те годы широко распространенной на территории теперешних советских среднеазиатских республик. Азербайджанский поэт XII века писал, что «красотой лица можно любоваться лишь с одной стороны, потому что на другой — отметины болезни». Скорее всего, эту болезнь много столетий тому назад завезли сюда арабские завоеватели. И для живущих здесь народов она стала истинной пыткой «четырех кольев», потому что делала человека бессильным, покорным. Ее называли там «кала-азар», или «черная болезнь». Она представляет собой разновидность группы болезней, названной врачами лейшманиозом.


Дикобразы и шакалы

Эта болезнь, при которой смертность доходит до 90 процентов, называется «кала-азар», потому что тело больного приобретает серый оттенок. Вызывают ее жгутиковые, которые переносятся определенными видами диптеров. У больного увеличивается печень и селезенка, наблюдаются отеки и поносы.

— Болезнь, которая наблюдалась в Азербайджане, вовсе не «кала-азар» в научном смысле этого слова, — рассказывает мне профессор Абульфас Юсуф-оглы Наджафов из Института малярии и медицинской паразитологии им. С. М. Кирова в Баку, когда мы беседуем с ним. — Скорее всего — это разновидность кожного лейшманиоза. Создается впечатление, что болезнь появилась на земле раньше самого человека.

Лейшманиозом болели животные, но когда человек начал приручать их, болезнь каким-то образом сумела приспособиться и к нему. В Азербайджане лейшманиозом болели собаки, а насекомые переносили ее с собаки на человека. Собака болела два-три года, а потом подыхала.

По мнению бакинского ученого, определенным рассадником этой болезни являются и дикие животные, в частности шакалы и дикобразы; иглы дикобраза защищают его от более сильного врага, но не от укусов насекомых.

Люди перешли в атаку на лейшманиоз: проверили всех деревенских собак, одних вылечили, других — умертвили. Поскольку известно, что насекомые — переносчики лейшманиоза не летают на большие расстояния, то против них применили химические средства: стены домов обливали химикатами и насекомые, садясь на стены, погибали…

Лейшманиоз был распространен очень широко; считалось, что вылечиться от него нельзя, и люди опускали руки перед этой болезнью. Мой собеседник рассказывает, что больные, не разбираясь как следует в симптомах, обращались к врачу-венерологу, но узнав от него, что это только лейшманиоз, отказывались от лечения, потому что в их представлении спасения от болезни не было. От пришельцев из Багдада было известно такое средство: кровью больного обмазывали ножки ребенка, чтобы болезнь уже лучше оставила свои отметины на ногах, чем на лице. Профессор показывает мне выцветшие от времени снимки больных: худые, как спички, ноги и вздутые животы, похожие на барабаны.


Черная линия

Врачи, объявившие войну leishmania donovani, или leishmania tropica, должны были знать о болезни все.

Местные жители считали, что она вызывается какими-то мушками, живущими на тополе. Но надо было найти истинных виновников. Борьба против болезни поначалу была воспринята как непозволительное вмешательство в личную жизнь — болели деды, болели отцы, ничего не изменится…

По словам ученого, самой лучшей пропагандой оказался успех их работы. Он сам застал еще то время, когда рану, из которой сочился гной, прижигали папиросой. Однако, когда люди поняли, что лекарства избавляют их от страданий, от необходимости прибегать к жестоким процедурам, отношение к лечению в корне изменилось: люди, встречавшие санитарные бригады недобрым молчанием или просто не впускавшие их в дом, теперь сами требовали санитаров.

Передо мной разворачиваются длинные рулоны диаграмм. Черная линия, фиксирующая число больных в республике, начиная с 1957 года стремительно падает вниз и теперь стоит на нуле. По словам профессора, смертность в настоящее время очень низка, потому что каждый, обратившийся к врачу, будет вылечен. Он считает, что очень скоро эта болезнь вообще будет вычеркнута из списка опасных и будет упоминаться лишь при изучении истории развития тропической медицины. Это прозвучит некрологом когда-то всесильной болезни, побежденной в СССР за очень короткий срок.

А теперь мы перенесемся с вами на другой конец Азии, туда, где смерть ползает в улитке.


Война без пушек

История не обошла своим вниманием и остров Лейте. К нему вела дорога великого мореплавателя Фердинанда Магеллана, который появился там в 1521 году, неся «крест и меч» жителям архипелага.

На пляжах Лейте до сих пор ржавеют десантные баржи, на которых в 1944 году высадились армии Дугласа Макартура, чтобы начать битву за Филиппины с армиями японского императора.

Я не только опишу полные драматизма события, происходящие здесь в наши дни, но и постараюсь заглянуть в будущее. Война, о которой мне бы хотелось рассказать, разыгрывается между человеком и улиткой, между человеком и страшной заразой.

Эта война ведется без пушек. Не палят из мушкетов матросы сеньора Магеллана, не стреляет артиллерия американского флота вторжения. Однако не дадим тишине обмануть себя: это тишина смерти. Вот что рассказывает мне министр здравоохранения Филиппин Паулино Гарсия:

— У нас улитка — самый страшный убийца. В одиннадцати провинциях от шистозоматоза страдают полмиллиона человек, на острове Лейте — 142 тысячи.

Итак, прежде чем начать рассказ о положении на Лейте, надо сказать, о чем же конкретно пойдет речь. В разных странах эта болезнь называется по-разному, кое-где «лихорадкой с реки Янцзы», а на Филиппинах прижилось название, может быть не столь научное, сколь образное — «улиточная лихорадка». Шистозоматозом на всем земном шаре болеют 300 миллионов человек. Как говорят специалисты из Всемирной организации здравоохранения, «эта болезнь доводит человека до могилы; больной так слабеет, что в гроб его укладывает простое недомогание».

Шистозоматоз преследует человека с давних-предавних времен. Его следы найдены на древнеегипетских мумиях, но лишь сравнительно недавно люди узнали механизм его действия. Итак, возбудителем болезни являются крошечные червячки, живущие в организме человека. Их открыл немецкий врач Теодор Бильгарц в 1851 году. Но весь цикл появления и развития этой болезни, при которой смерть «ползает в улитке», удалось установить лишь спустя шестьдесят лет.

Яйца паразита покидают организм больного вместе с экскрементами. В воде они превращаются в личинки и поселяются в улитках. За месяц личинки превращаются в десятки тысяч червячков, которые покидают улитку и начинают лихорадочно искать себе нового хозяина. И находят! Им может быть босой крестьянин на рисовом поле, женщина, стирающая белье в неглубокой речке, ребенок, с удовольствием играющий в воде… Проникая сквозь кожу в кровеносные сосуды брюшной полости, червячки откладывают там яйца, затем вместе с экскрементами попадают в воду и поселяются в улитке. Вечный круговорот повторяется и повторяется. У человека, попавшего в него, сначала поднимается температура, потом начинается понос. Постепенно дело доходит до цирроза печени, поражается селезенка; иногда яйца паразита проникают в мозг человека, образуя там страшные гнойники.


Что это — «плата за прогресс?»

Вот так упрощенно можно было бы изложить эту серьезную проблему. Но я ведь пишу не учебник по медицине, меня интересует в первую очередь человек.

Не странно ли, что именно в наши дни шистозоматоз получил такое широкое распространение. Некоторые открыто называют это заболевание «платой за прогресс». В чем же тут дело? Почему?

К примеру, некое государство Икс, получившее независимость, хотело бы ликвидировать вековую отсталость и накормить голодающее население. Оно строит ирригационную систему, берет под рисовые поля пустовавшие земли, орошает их и… Внимание, улитка! Чтобы бороться с голодом, надо иметь рис, чтобы вырастить рис, нужна вода, а в воде вьются крохотные личинки, которые ищут человека, чтобы его убить. И дело дошло до того, что в Бразилии улитка в буквальном смысле слова «согнала» человека с огромной каучуковой плантации. Кстати сказать, улитка когда-то приплыла в Бразилию из Африки на судах с невольниками.

Один из симптомов «улиточной лихорадки» — постоянная усталость. Как при малярии или при сонной болезни, так и при шистозоматозе у человека всегда утомленный вид, он апатичен, не проявляет никакого интереса к жизни. (Наверное, следовало бы перестать говорить о «лени» здешних жителей, о которой так любят разглагольствовать разные туристы, проводящие в стране лишь несколько часов. Нужно отличать лень от болезни. Как же часто эти «апатичные» крестьяне оказываются просто-напросто больными!)

С недавнего времени медицина располагает лекарством, на которое возлагаются большие надежды. Его дали людям Макс Вильгельм, Пауль Шмидт и Клод Ламбер. Макс Вильгельм перепробовал две сотни различных химических соединений, прежде чем нашел единственное, которое излечивает болезнь за неделю. Доктор Ламбер много лет практиковал в Африке, досконально изучил смерть, «ползающую в улитке», но без колебаний заразил… самого себя! Как и многие другие в истории медицины, он, человек идеального здоровья, сознательно заразился страшной болезнью, чтобы испытать действие нового лекарства.


Медицина против колдовства

Это лекарство относительно дешево, но срок его действия — незначителен: всего три месяца… А болезнь разгуливает как раз там, где не хватает лекарств и не хватает квалифицированных врачей, где путь современной медицине в крестьянский дом часто преграждают суеверие и колдуны.

Человек борется с улиткой. В этой войне важно, кто кого перехитрит. Как и в любой другой, здесь тоже действует разведка; люди пытаются предугадать направление продвижений неприятельских армий, чтобы ударить по ним наверняка. В воду забрасываются «шпионские суденышки» — миниатюрные лодочки с командой из… мышей. Если в воде, которая просочится в лодочки через специально сделанные отверстия, находятся подвижные форпосты страшной болезни, мышь неминуемо заразится.

В войне, объявленной человеком, улитка, как правило, выигрывает. Ее пытались убить электрическим током. Безуспешно. В воду бросали «улиток-каннибалов», которые, по замыслу, должны были уничтожить улиток — переносчиков болезни. Улитку травили химикатами. Обрадованные жители с еще большим удовольствием плескались в воде, казалось избавленной от ползающей опасности, но внезапно враг появлялся снова, расплодившись из уцелевших одиночных особей. Кто знает, может, человеку и удастся искусственно скрестить улитку-убийцу с каким-то другим видом и получить совсем новый вид, не столь способный сопротивляться действиям химикатов?

Об этой войне человека с улиткой я имел беседу в лаборатории, основанной Всемирной организацией здравоохранения в 1953 году на острове Лейте в Пало, недалеко от Таклобана. В настоящее время работающие в ней доктора Альфредо Т. Сайтос, Байни и Блас ведут исследования, результатов которых ждут тысячи страдающих от шистозоматоза крестьян — филиппинских баррио. Я посетил и некоторые деревни на реке Пало.

В этой небольшой лаборатории, где я был принят с истинно филиппинским гостеприимством, мне показали селезенку человека, убитого «смертью, ползающей в улитке». Из всех видов шистозоматоза, от которого страдают люди на нашей планете, особенно опасен так называемый японский.


Не только человек

Не только человек умирает от шистозоматоза, им может заразиться, а затем и погибнуть — обезьяна. Вот она напилась из ручья и… стала апатичной, у нее вздулось брюхо, а в один прекрасный день она упала с дерева и больше не поднялась. Болеют шистозоматозом и водные буйволы — карабао, добродушные животные, готовые «на все» для филиппинского крестьянина. Карабао одинаково покорно тащит за собой повозку по ухабистым дорогам и работает на рисовом поле. Паразита же не пугают ни огромная сила буйвола, ни его рога: наступает день, когда животное, которое очень любит воду, погибает. В филиппинской деревне шистозоматозом болеют почти все домашние животные, собаки и даже крысы. Я бы рискнул сказать, что незараженные животные в здешних условиях — исключение. Такое широкое распространение японского вида означает, что если бы даже и удалось вывезти куда-нибудь зараженную деревню, то болезнь не исчезла бы. Животные — естественные хранилища для паразитов: если зараженный человек выделяет ежедневно четыре тысячи яичек, то буйвол — десять. Масштаб бедствия увеличивается и оттого, что у местных жителей, часто недоедающих, понижена сопротивляемость организма, а кроме того, они, как правило, заражены не одним, а несколькими видами паразитов.

А вот и сам убийца! Он меньше пяти миллиметров в длину, и поэтому за один раз я набираю в ладонь два десятка этих тварей. Улитки — как мне рассказывают в Пало — охотнее всего селятся на стеблях водяных гиацинтов. В деревне, в которой я побывал, лишь немногие понимают, что именно улитка — виновница их страданий. Многие крестьяне верят в злых духов, якобы выбирающих свои жертвы среди тех, кто их обидел, посылая им за это вздутые животы и медленную смерть.

Я решил разузнать обо всем на месте. Из самолета, летевшего из Манилы в Таклобан, я видел деревни, в которых впоследствии наблюдал за разыгравшейся трагедией. Сверху они похожи на мозаику из полей, рек и дорог, связанных между собою черным болотом. Об истории этих деревень известно лишь, что они возникли «под звон колоколов». Так образно говорят о поселениях, появившихся здесь во времена испанской колонизации, когда некоторые священники, желая иметь при себе вновь обращенную паству, уговаривали крестьян бросать насиженные места и селиться рядом с церковью. За спиной у Филиппин триста лет испанской церкви и пятьдесят лет Голливуда. Для полноты картины можно вспомнить и японскую оккупацию. Сколько я ни ездил по странам Юго-Восточной Азии, я нигде не встречал так много незалеченных ран оккупации, как на Филиппинах. Солдаты армии императора убивали мужчин, насиловали женщин, сжигали дома, забирали перед новым урожаем оставшиеся запасы риса, издевательски отвечая отчаявшимся крестьянам, что те могут есть песок…

Сегодня деревни неподалеку от Пало мирно дремлют, и их тишину нарушают лишь транзисторы (японские, разумеется)… Жители приморских деревень ловят рыбу, в глубине острова выращивают рис, кокосовые пальмы и пальмы нипа — их плоды идут в пищу, а из широких листьев плетутся циновки и другие изделия.

Словом, крестьянин работает либо в воде, либо около воды. По мостикам, перекинутым через болота, он шагает в соседнюю деревню. Такие мостики служат годами, но иногда — проваливаются… А где вода, где болото — там таится смерть.


Ромео и многие, многие другие

Ромео охотно соглашается, чтобы его сфотографировали. Он сидит неподвижно перед домом; когда его попросили, он молча обнажил свой вздутый живот. Пареньку, по-моему, уже больше двенадцати лет, но на всякий случай — через переводчика — я прошу его самого рассказать о себе… Происходит короткая беседа на приятном для слуха наречии варрай-варрай, и из последующего перевода на английский я узнаю, что передо мной сидит взрослый мужчина. Эта болезнь задерживает развитие…

Безразличный ко всему, Ромео вновь садится на прежнее место, и, уходя, мы оставляем его и той же позе, в какой застали.

— Он будет так сидеть еще пару лет, — говорит мне переводчик, — вряд ли протянет дольше… У него вся семья болеет… Бывает, что кто-то излечивается, но, когда возвращается к себе в деревню, снова «подхватывает» болезнь…

Не тогда ли, когда идет домой по шатким мостикам, провалившимся в болото?

«Болеет вся семья»… А может ли быть иначе? Клара стирает в речушке белье; Мария, помогая рыбакам, шлепает босыми ногами по неглубокому заливчику и давит улиток; ребятишки плещутся в протоке около свалки. По неполным статистическим данным, в 1945 году было заражено около 85 процентов населения; дожить даже до 15 лет, не заразившись, очень трудно.

Сразу же после высадки на острове Лейте шистозоматозом заболели 1700 американских солдат, молодых и здоровых мужчин. Одни лишь однажды перешли вброд болото, другие лишь однажды искупались, но этого оказалось достаточно. Надо ли удивляться тому, что «улиточная лихорадка» косит тех, кто здесь родился, здесь живет и будет лежать на местном кладбище?

Я хожу по кладбищу, и мне трудно отделаться от мысли, что пройдет немного времени и земля примет моих теперешних собеседников. А кладбище здесь необычное: на могильных плитах лежат черепа или же целые скелеты. И вот почему. Место на кладбище сдастся на несколько лет; из-за обилия влаги разложение наступает очень быстро, хотя случается, что организм человека оказывается более стойким после смерти, чем при жизни… И тогда по неписаному закону, если надо похоронить вновь умершего, останки (череп или скелет) кладутся сверху на плиту. Такая чудовищная декорация напоминает о людях, которые жили у воды, в воде же заразились и похоронены в земле, пропитанной все той же водой.


О диалектах, замыслах и бамбуке

Лечение традиционными средствами вызывало у некоторых больных сильный токсикоз, и выходило, что лекарство убивало не паразита, а самого больного. Если говорить об эффективности новых препаратов для тамошних условий еще преждевременно, то совсем не преждевременно проводить просветительскую санитарную работу. Здесь, где суеверия и темнота протягивают руку болезням, где люди часто не умеют читать, может быть понятен лишь наглядный плакат. На Филиппинах насчитывается чуть ли не восемьдесят диалектов, значит, в данном случае следует найти общий язык с крестьянами в самом прямом смысле этого слова.

Мне как-то рассказали, как прибывшие в деревню санитары не застали какого-то крестьянина дома; им вежливо объяснили, что хозяин пошел «на телевизор»… На какой телевизор? Откуда? Домишко стоит на болоте, а ближайшая линия электропередач отстоит за добрый десяток километров… Оказывается, с самого рассвета крестьянин работает у себя на поле: он вырывает сорняки, которые торчат из воды, как усы домашней антенны…

В белом здании на проспекте Объединенных Наций в Маниле, в котором помещается региональная штаб-квартира ВОЗ для обширного района западной части Тихого океана, инженеры по санитарии разворачивают передо мной большие листы ватмана с чертежами. Они готовят техническую документацию таких, казалось бы простых, сооружений, как колодец или выгребная яма. А делается это для того, чтобы их могли строить не только дешево, но и из материала, имеющегося на месте; филиппинцы известны своей изобретательностью.


Санитарная инспекция регулярно посещает бараки в Маниле. Но еще чаще в бараки стучится сама смерть. Этого жителя с острова Лейте наверняка уже нет в живых. Он был уже обречен, когда стоял перед фотоаппаратом
Например, больного из дальней глухой деревушки, которому не помогли ни заклинания колдуна, ни заговоры знахаря, надо везти в больницу. Но как? Имеются лишь повозки на деревянных колесах без рессор. Здоровому-то человеку ехать в такой повозке по ухабам да колдобинам несладко, а про больного и говорить нечего!.. Крестьяне разрезают гибкий ствол молодого бамбука на четыре толстых прута, втыкают их по углам повозки и сверху закрепляют на них одеяло. Получается нечто вроде гамака на колесах…


Жизнь: да или нет?

Или вот еще: в затерянной деревушке болен ребенок, у него жар. Как была бы кстати прохладная вода! Но где взять лед? Крестьяне рубят на куски пористый ствол банана, обкладывают ими сосуд с водой, поливают их, и от испарения охлаждается жидкость в сосуде.

Такое чувство смекалки не каждому дано. Одна химия не разорвет прочного круговорота, не поможет радикально людям, если они не попытаются помочь себе сами. У этой истории на острове Лейте пока что нет счастливого конца. Специалистам, работающим в Женеве, Маниле или в Пало, еще многое надо сделать, прежде чем человек перестанет бояться улитки и смерти, которая в ней прячется.

Избавления от страданий ждут в Бразилии, ждут в Африке. Об этом нельзя забывать. В борьбе против страданий мир един. Как нельзя всерьез думать, что, если не публиковать данные о смертности, люди перестанут умирать, так нельзя рассчитывать, что паразит, тысячи лет кормившийся за счет человека, вдруг сам по своей воле оставит его в покое.

Однако вернемся к утверждению, что шистозоматоз — это «плата за прогресс». Значит, либо и дальше живи впроголодь, либо погибай от смерти, ползающей по рисовому полю, тому самому полю, которое ты орошал и возделывал в поте лица в надежде вырастить урожай и накормить семью. В XX веке человечество, безусловно, не может допустить, чтобы в странах, веками пребывавших в отсталости, перед крестьянином стояли только эти две возможности.


Небоскреб под названием «Биология»

Да, еще тысячи лет назад! Яички шистозомы обнаружены в египетской мумии периода правления 20-й династии, т. е. за одну-две тысячи лет до нашей эры!

Шарль Николь заверяет, что, несмотря на столь внушительный возраст, шистозома и сегодня проявляет завидную жизнеспособность. Считается, что от различных видов этого паразита на земле страдает от двухсот до трехсот миллионов человек. Иными словами, можно утверждать, что после малярии шистозоматоз — главная эпидемиологическая проблема всего мира.

Итак, во всем мире ведутся исследования в поисках лекарств против древней болезни. Наука не делит людей по их расовой национальной принадлежности и вероисповеданию, она пытается сломать барьеры предубежденности и враждебности.

В сегодняшней войне против паразита людей ничто не разъединяет. В 1971 году научные экспедиции изучали проблему шистозоматоза в Нигерии; проводились исследования в Камеруне и в Габоне после того, как там были созданы искусственные водоемы; следили за очагами заболеваний в Марокко; новые препараты против улитки испытывали японцы; проводились эксперименты в Танзании и в Бразилии.

Не всегда лекарства производят там, где в них нуждаются. Я видел, как интенсивно работают над получением лекарства против «улиточной лихорадки» в стране, где ее никогда не было и не будет.

Из влажной духоты филиппинских баррио давайте перенесемся в швейцарский город Базель, очень интересный хотя бы потому, что его аэродром находится во Франции, оттуда на такси за пять минут вы доезжаете до Германии и за это же время — до Франции.

В Базеле находится, по-моему, самая большая аптека в мире. Здесь работают гиганты фармацевтической промышленности, здесь впервые были синтезированы витамин «С», корамин, сульфамиды и многие другие лекарства.

В Базеле находится самый старинный швейцарский университет. По словам одного из директоров «Ciba-Geigi», доктора Бориса Гишера, «в городе собраны такие богатые художественные коллекции, а театральные сезоны бывают столь привлекательны, что самые известные ученые с мировым именем находят время приехать сюда на консультации…»

Над Рейном высится небоскреб «Биология»; на семнадцати этажах этого фармацевтического гиганта ведется большая исследовательская работа. Как в большом торговом доме, на каждом этаже свой раздел науки: паразитология, микробиология, химиотерапия… Зима 1971/72 года была снежной, а здесь в специальных помещениях, чтобы не погибли ценные плантации улиток и их паразитов, за которые на другом конце света были заплачены большие деньги, поддерживается филиппинский климат. То есть паразиты, конечно, должны погибнуть, но от химии, а не от европейской зимы. Ее не отправишь в ампулах от подножия Альп на рисовые поля Лейте.

Итак, за окнами снег. А в помещении на столе лежит филиппинская обезьянка. Сначала ее искусственно заразили паразитом, потом ввели новый препарат, и она лежит под наркозом, от которого уже не проснется. Ученые препарируют ее печень, установят реакцию паразита на новый препарат, состав которого пока не объявлен.


Везение или игра в цифры

Из окон видна труба высотою 120 метров, ее построили недавно и за большие деньги.

— На это пришлось пойти, — с сожалением говорит мне господин Бит фон Мей, — потому что все окрестности страдали от дыма. Труба установлена на стальной платформе, демонтаж ее нерентабелен, а взорвать не удастся… Так и стоять трубе вечно, как пирамиде двадцатого века…

Вид мертвого колосса из окон небоскреба не отвлекает ученых от дела жизни и смерти в полном смысле этих слов. Фармакологи в Базеле говорят: «Чтобы человек в 1980 году мог жить спокойнее, надо развивать отрасль промышленности, предшествующую рождению каждого нового лекарства».

Эта отрасль — исследования. Мне придется привести несколько цифр, иначе мой рассказ не будет понятен. В Швейцарии говорят, что фармакологическая промышленность — самый крупный работодатель для людей с высшим образованием. В этой отрасли на каждую тысячу работающих приходится 156 человек с высшим образованием, в то время как во всей химической промышленности на каждую тысячу приходится 48, а в целом для швейцарской промышленности эта пропорция выражается в соотношении 1000:8.

Почему в фармацевтике такая концентрация научных работников? По словам моих собеседников из Базеля, ученому, чтобы найти новое лекарство, надо затратить на исследования 58 тысяч часов, или 19 лет жизни. Группе ученых, работающих в современных условиях, при известной доле везения, нужно от 3 до 6 лет. Для получения нового лекарства надо исследовать в среднем 5 тысяч различных веществ. Для получения одного антибиотика ученые сделали 100 тысяч проб! Невероятно! А когда в 1928 году Флеминг открыл пенициллин, считалось, что последний не найдет себе применения в качестве лекарства; тогда его промышленное производство не представлялось возможным, и люди ждали почти двадцать лет.

На одном базельском фармацевтическом заводе 17 процентов всего работающего персонала занимается контролем качества выпускаемых лекарств. Есть такие лекарства, контроль которых требует тысячи проб! Но это хорошо, что лекарству на пути к больному надо пройти через такой жесткий контроль! Опять-таки сравнительно недавно ученые выяснили, что некоторые старинные лекарства были невероятно сложны по своему составу. Во французской фармакопее 1837 года описано лекарство, состоящее из 71 компонента… Знаменитый американский врач и философ Оливер Уинделл Холмс писал в 1860 году: «Я глубоко убежден, что, если бы можно было выбросить в море все употребляемые ныне лекарства, человечество бы от этого только выиграло, но, правда, подохли бы рыбы…» Однако в настоящее время ученые работают над препаратом, от которого дохли бы не рыбы, а смертоносные улитки. Время торопит, ждут триста миллионов пациентов!

Пятнадцать минут отдыха, пятнадцать минут размышлений

Все, о чем я писал до сих пор, вряд ли можно назвать развлекательным чтивом. Не правда ли? Мне думается, что сейчас самое время сделать пятнадцатиминутный перерыв и рассказать вам о своих «заметках на полях», рассказать о вопросах второстепенных. А вдруг и среди неглавного найдется что-нибудь серьезное? Как мне подсказывает мой журналистский опыт, какой бы страшной ни была трагедия, она не может убить человеческую улыбку… Кроме того, я всегда верил, что самые сложные и запутанные вопросы можно изложить лаконично. Нет скучных тем, есть скучные писатели… Итак, я выключаю магнитофон, откладываю в сторону исписанные карточки и просто так, на память, рассказываю несколько забавных историй.

В столице Малайзии — Кучинге (северная часть острова Калимантан), огромные плакаты рекламируют верное средство, чтобы… потолстеть. Когда европейки и американки активно худеют, когда крупнейшие фармацевтические концерны и скромные анонимные общества сколачивают состояния на выпуске средств, «гарантирующих» похудание, словом, когда европейки и американки интенсивно голодают (что не всегда полезно), здесь — желательна полнота. Смуглолицые, стройные, как цветок, малайки, изящные китаянки покупают в аптеках и уличных лавчонках различные препараты, которые выбрасывают на рынок конкуренты, так как хотят поправиться.

«Почему ты должна быть худой?» — вопят газетные рекламы. И женщины делают все лишь бы только потолстеть! А это свидетельствует о том, что традиции умирают медленно: хозяин малайского гарема или богатый китаец, покупая себе каждый год новую невольницу, предпочитал полных женщин. В этом проявлялся своего рода снобизм, поскольку полнота женщин говорила о зажиточности ее господина и властелина. Продаваемые из-под полы «Руководства для новобрачных» (что-то вроде китайских эротических комиксов) всегда изображают невесту… толстой.


* * *

В этой своей поездке я всегда останавливался в отелях, в заранее забронированном для меня номере. Так как это делала Всемирная организация здравоохранения (под письмами илителеграммами стояла ее подпись), то, естественно, прислуга в отелях величала меня «доктором». Уж как я ни пытался объяснить, что я лишь пишу, а не лечу, что во Всемирной организации здравоохранения служат не только врачи, но и санитарные инженеры, и специалисты по питанию, и разные другие специалисты, что…

Все было напрасно! Чем дольше я объяснял, тем вежливей и понимающей становилась улыбка собеседника. Я довольно быстро понял, в чем тут дело: распространился слух, будто я — известный врач, который ради спокойствия путешествует инкогнито… В Корате я около получаса внушал, что я не доктор, не лечу, и вроде бы мне поверили, но когда я вечером вернулся в отель, то в списке гостей против моей фамилии было старательно зачеркнуто «д-р» и написано «проф.».

И я… сдался. Делать нечего, чему быть, того не миновать. Я больше не тратил время на бесплодные дискуссии. Тем более, не я один побывал в подобной ситуации. Вот что мне рассказал господин Мишель Бови, симпатичный швейцарец из кантона Во, который руководит в Маниле службой информации ВОЗ для западной части Тихого океана. Несколько лет тому назад ему пришлось лететь из Конго; не успел самолет подняться в воздух, как бельгийская стюардесса пригласила швейцарца в кабину к пилоту, чем он был немало удивлен. Пилот начал угощать его разными заморскими напитками и при этом жаловаться, что у него стреляет в левом боку, когда он поворачивается на правый бок, м наоборот.

— Что бы вы сделали на моем месте? — обратился пилот к швейцарцу.

— Пошел бы к врачу, — невозмутимо ответил тот. (Надо ли говорить, что в списке пассажиров он фигурировал как служащий Всемирной организации здравоохранения.)

Пришла и моя очередь давать врачебные советы. Но не в самолете, а в… лифте. Это было в Гонконге. Лифтер-китаец в первый же день показал мне свои чирии на шее и, просительно улыбаясь, попросил у меня совета. Это были обыкновенные чирии, я видал в своей жизни и пострашнее. Я начал было ему объяснять, что я не врач, а писатель, что я… ну, и так далее. В Гонконге нормированного дня нет и в помине. Мой знакомый лифтер поднимал меня на девятый этаж и днем и ночью, и его редко кто-нибудь заменял. И всегда он показывал мне свои чирии и спрашивал совета…

Скандал разразился на четвертый день. Впервые в истории отеля не гость дал лифтеру чаевые, а лифтер гостю! Это случилось поздно вечером. На глазах изумленных свидетелей — лифтер совал мне деньги!

В этом городе, где все покупается и все продается, измученный чириями китаец, видимо, решил, что скорее всего я не хочу дать совета даром. Я же, осатаневший не столько от вида чириев, сколько от разговора о них, сказал в конце концов:

— Помажь ты себе шею тигровой мазью, приятель, и отстань от меня…

Тигровая мазь — это китайская панацея от всех бед, ее производители уверяют, что она эффективна от доброй дюжины недомоганий. Когда в Гонконге я однажды оказался в роскошном доме одного фабриканта, то подумал, что кому-кому, а ему-то тигровая мазь помогла!.. Она несложна по своему составу, наверняка безвредна, иногда действительно помогает, особенно от укусов комаров. А в общем-то, в таких случаях мне всегда вспоминается старый анекдот о враче, вызванном к бедной старушке, в которой жизнь уже едва теплилась. Врач осмотрел ее и велел срочно послать за шпротами.

— Разве ей это поможет? — спросил сын умирающей.


Гонконг — город без страны. «Человек-конь» мчится во весь дух, чтобы успеть проехать перекресток, пока не зажжется красный свет
— Поможет, не поможет, а пусть старушка перед смертью полакомится шпротами, — ответил с философским спокойствием врач.

Однако вернемся в Гонконг. Я до сих пор помню изумление на лице китайца. Подумать только: медицинское светило прибыло из самой Европы, а рекомендует ему лекарство, которое можно купить в любом уличном ларьке…


* * *

В Юго-Восточной Азии с очень большим трудом пробивают себе дорогу лекарства, действительно приносящие облегчение больным, страдающим тяжелым недугом. Зато с помощью всяких лазеек сюда попадают другие импортные «благодеяния».

Бангкок. На каждом шагу и довольно назойливо иностранцу вручают рекламные листки о банях, которые здесь насчитываются буквально сотнями. Правда, «баня» — название не совсем точное, но помыться там тоже можно…

Журналист, который изучает вопрос о здравоохранении в Таиланде, напоминает лошадь с надетыми на глаза шорами; она может смотреть только прямо. Иначе говоря, такой журналист выискивает только те факты, которые он может подогнать под собственные наблюдения. В одном из таких рекламных листков о бане ему бросается в глаза следующая фраза: «Только у нас имеется мыло с витамином „С“. Только у нас!»

Вдумайтесь — «мыло с витамином, С“», специалист-фармаколог из ВОЗ только пожмет плечами…

Наш журналист, ради установления истины, бесстрашно бросается по указанному адресу. Таксист, которому он сует под нос адрес, тут же срывается с места как бешеный: адрес ему прекрасно известен, и пассажир, отправляющийся туда, никогда не будет торговаться… (Нахальный таксист еще спросит пассажира, сколько времени тот будет мыться и не желает ли, чтобы его подождали.)

Баня с монополией на мыло с витамином «С» помещается в красивом здании в центре Бангкока. За толстой стеклянной стеной сидят банщицы на школьных скамейках, и это вполне соответствует их возрасту; у каждой на шее надето нечто вроде ошейника с номерком. Любитель помыться называет толстой «мамме-сан», хозяйке заведения, номер приглянувшейся банщицы, и та уже через минуту семенит в указанную комнату, неся в руках пластмассовый мешочек с парой тщательно выглаженных полотенец и мылом, тем самым, с витамином «С».

— Что это за мыло с витамином «С»? — спрашивает любопытный журналист.

— Это мыло, которым имеем право пользоваться только мы, — с достоинством отвечает «мамма-сан».

— Знаю. Читал, но в чем его особенность?

— Как это «в чем»? Оно прекрасно мылится…


Красивая таиландка, которую ваш покорный слуга спросил, что бы она сделала, если бы неожиданно выиграла большую сумму денег, не задумываясь ответила:

— Поехала бы в Токио, там лучше всего делают пластические операции по удалению «раскосости» глаз.

Эта мечта о разрезе глаз таком же, как у европей

ских женщин, тем более удивительна, что в Европе сейчас модно как раз обратное: красить глаза так, чтобы придать косину.

Видимо, самой природой в человеке заложено желание обладать тем, чего он лишен с рождения. Это не единственный пример, подтверждающий, что вечная Ева ищет, чем бы отличиться от окружающих…

В том же Таиланде по территории одного учебного заведения меня сопровождала студентка, которая старалась идти либо вдоль стены, отбрасывающей тень, либо в тени деревьев, тогда как я шел где придется. Я подумал, что, может быть, у нее есть веские причины не идти со мной рядом, но мой коллега, давно живущий здесь, дал мне очень простое объяснение: она боится загореть… Чем бледнее женщина, тем она элегантнее…


* * *

Приведу теперь несколько выдержек из бюллетеня для внутреннего пользования служащих штаб-квартиры ВОЗ для западной части Тихого океана с центром в Маниле. По ним видно, что врачи, постоянно работающие в атмосфере страданий и ежедневно встречающиеся со смертью, не потеряли чувство юмора.

Вот несколько «логичных» и «статистических» доказательств, осуждающих такое бедствие человечества, каким являются корнишоны.

1) Все люди, которые болеют, когда-то ели корнишоны. Последствия их потребления накапливаются годами.

2) 99,7 процента жертв дорожных происшествий и авиационных катастроф ели корнишоны за две недели до несчастья.

3) Смертность среди индивидов, родившихся между 1849 и 1859 годами, которые ели корнишоны, доходит до 100 процентов.

4) У людей, которые родились в 1893 году и ели корнишоны, наблюдается выпадение зубов, притупление слуха и ослабление зрения, а также образование морщин. Во многих случаях люди даже умирали.

5) Ученые убедительно доказали, что у подопытных крыс, которых месяц кормили корнишонами, распухло брюхо и пропал аппетит ко всякой другой пище.

В свете такого рода наблюдений над губительным действием корнишонов рекомендуется радикальная смена наших привычек: надо перейти на суп из лепестков орхидеи. Науке неизвестны случаи, когда бы употребление такого супа приводило к недомоганию.


* * *

Психолог — это человек, который при виде красивой женщины, входящей в комнату, наблюдает за теми, кто идет вслед за ней.


* * *

Больного, которому должны сделать внутримышечную инъекцию, приводят в процедурную. Там он видит нарисованную на стене большую стрелку, указывающую на маленькую табличку чуть ли не у самого пола. Больной нагибается и читает: «Сейчас удобнее всего сделать тебе укол».


* * *

Женщина из глухой деревни ежегодно приходит в родильный дом. Когда после десятых родов она собирается домой, акушерка спрашивает:

— Ну как, милочка, надеюсь мы увидимся в следующем году?

— Наверное, нет, — отвечает женщина, — мы с мужем узнали наконец, откуда берутся дети…


* * *

Как явствует из анкеты, проведенной американским журналом, многие женщины мечтают выйти замуж за нейрохирурга. И лишь очень немногие, романтически настроенные, за зубных врачей.

Однако средний дантист ничуть не хуже среднего нейрохирурга: он также красив, умен, очарователен, остроумен. Напрашивается вывод, что у зубных врачей недостаточно хорошо поставлена реклама. Если бы они посоветовались со специалистами рекламы, то наверняка, как и нейрохирурги, стали бы всеобщими любимцами.

Для начала ассоциации зубных врачей должны заказать о себе серию телевизионных фильмов. Нейрохирурги, терапевты, лорингологи уже были героями телевизионных фильмов. Зубным же врачам до сих пор это как-то не удавалось. Видел ли кто-нибудь из вас на голубом экране, как зубной врач бредет сквозь снежную пургу, чтобы спасти ребенка, у которого выпала пломба?

Серия телевизионных фильмов о зубных врачах и заполнила бы этот пробел. Красавца-героя должны звать Бен Прухница. Рядом с ним его ассистентка, прекрасная блондинка (для этой роли очень бы подошла Дорис Дэй[27]), которая уже много лет подает ему инструменты и цемент для пломб. Несмотря на то что он обожает ее резец, их отношения держатся лишь на общности профессиональных интересов; он идеалист и не может позволить себе ухаживать за ней под жужжание бормашины.

Через год после еженедельного показа фильмов О' зубных врачах следует вновь провести опрос. Убежден, что все молодые девушки будут мечтать только о них.


* * *

При всей моей симпатии к филиппинцам меня всегда поражал их несерьезный подход к жизни. Во время моей работы в Маниле там с большим интересом следили за перипетиями хорошенькой девушки по имени Маита, которая после бурных споров была признана «Мисс Филиппины». В таком высоком звании она вылетела в Лондон, чтобы принять участие в конкурсе «Мисс Вселенная».

Ее поездка была полна приключений. В столице Великобритании Маита собиралась поразить членов жюри блеском своих туалетов в национальном стиле, сшитых из ткани, получаемой из ананасовых волокон — не фрукта-ананаса, а ананасового листа (кстати, выработка такой ткани — привилегия архипелага; она очень удобна в тропическом климате). Однако багаж «Мисс Филиппины» потерялся где-то в пути, и бедной Майте буквально нечего было надеть. Возможно, члены жюри и были бы не прочь допустить ее на конкурс обнаженной, но, кажется, его условия этого не допускают… Залитая слезами, Маита сделала заявление для печати, сообщив, что видела собственными глазами, как в самолете открылись двери и весь ее багаж упал в океан…

Такое «открытие» было напечатано под большими заголовками на первых полосах вечерних манильских газет и обошло весь земной шар. Никому и в голову не пришло, что если бы в реактивном самолете на высоте 11 тысяч метров действительно открылись двери, то разница в давлении высосала бы и экипаж и пассажиров вместе с Маитой…

Теперь Маита изучает медицину. Боже, спаси Филиппины!


* * *

Я считаю, что из каждой поездки надо привозить или притчу, или легенду. Вот, послушайте!

«В некоем далеком государстве население страдало от разных болезней, которые в нашем XX столетии в основном излечимы.

Власти этого государства обратились за помощью к людям доброй воли, и туда прибыло десять специалистов; они знакомились с местными условиями, советовались с просвещенными людьми… А через год предстали перед Господином.

— Наисветлейший Господин, — сказали они, — подавляющее большинство твоих подданных никогда не показывалось врачу, никогда не обращалось за помощью к зубному врачу, акушерке или медсестре. В деревнях Твоего государства нет лабораторий, чтобы сделать простейшие анализы; лучи Рентгена не обнаруживают вовремя очаги грозных заболеваний в хилых и истощенных телах детей Твоего народа. Построй же, о Господин, для начала пятьдесят деревенских центров здоровья, и народ будет славить Твое имя в веках!

Центры здоровья, о Господин, будут распространять медицинские знания по всему государству, оказывать первую помощь, готовить фельдшеров и акушерок, проводить обследования и направлять в больницу тех, кто в ней нуждается. Прими же, о Господин, наш совет, который мы даем тебе от чистого сердца. В этих толстых томах заключена техническая документация типового центра здоровья. Мы долго думали над тем, каким должен быть этот центр: чтобы и стоил недорого, и строительные материалы использовались местные, и чтобы он был приспособлен к климатическим условиям Твоего государства. Прими также, Господин, финансовую помощь от многих народов, которые хотя и живут далеко, но скорбят над печальной участью Твоего народа и хотели бы облегчить его страдания. Если же Ты и сам раскошелишься, то можно было бы начать строительство, как только перестанут идти муссонные дожди.

Растроганный Господин поблагодарил мудрецов. Они разъехались на все четыре стороны света. Толстые тома с документами Господин повелел сдать в архив, где их наверняка обглодают крысы, обожающие высококачественную бумагу, на которой сделаны чертежи, а тропическая влажность погубит мудрые мысли, изложенные на тысячах страниц.

Деньги, полученные от сострадательных чужестранцев, добрейший Господин действительно истратил на нужды здравоохранения: он повелел построить не деревенские центры здоровья, а роскошную больницу в столице, недалеко от своего дворца. Господин лично интересовался ходом строительства, приказал сфотографировать себя на фоне больницы, а потом и внутри ее, когда он в белоснежном халате осматривал палаты, по-дружески разговаривал с врачами и даже перекинулся парой фраз с больными. Потом эти фотографии напечатали в газетах, министры превозносили ловкость и политическое чутье Господина: темные крестьяне все равно не идут к избирательным урнам, а столичным избирателям, с голосами которых считаются, строительство дорогостоящей больницы пришлось по душе.

Итак, строительство деревенских центров здоровья так и осталось на бумаге, если только уцелела сама бумага… Несчастные жители продолжают умирать в своих деревнях, а их уход из юдоли скорби ускоряют разные колдуны, заклинатели и другие ловкачи».

Вся трагедия, однако, заключается в том, что эта восточная притча — не плод моей фантазии. Я привез ее из этой поездки. Я не буду называть государство, потому что все равно ни меня, ни вас ни Господин, ни его министры не послушают, но зато могут обвинить во вмешательстве в чужие дела и нарушении традиций, по которым это государство живет многие тысячи лет.

Эту грустную историю я поведал в конце настоящей главы, чтобы напомнить, читатель, что пора возвращаться к проблемам, совсем не вызывающим улыбки. Итак, читайте дальше!

Приговоренное племя

Вот как это было.

Остров Калимантан почти весь покрыт джунглями, жителей было мало, и поэтому пароходы из дальних стран очень редко причаливали к острову.

В тот день у северного побережья появился китайский парусник, груженный товарами из заморских стран. Местные жители приходили посмотреть на парусник и кое-что купить. Пришла однажды красивая, похожая на цветок девушка, с черными волосами, блестевшими на солнце.

Она понравилась мужчине, приплывшем на паруснике… Он остался на Калимантане и попросил девушку стать его женой. Они поженились и жили счастливо.

Наступил день, когда из Китая приплыл другой парусник. Увидев его, мужчина решил отправиться на родину, повидать своих родителей.

— Я скоро вернусь, — сказал он жене на прощание.

Женщина поднялась на высокую гору посмотреть, как судно скроется за горизонтом. «Я не буду счастлива, пока он не вернется», — подумала она.

Каждый день женщина поднималась на гору, высматривая парусник, но он все не возвращался. День шел за днем, неделя за неделей, в ожидании проходили годы… От тоски женщина потеряла аппетит и так похудела, что ее нельзя было узнать.

Наконец однажды она увидела вдали судно; у нее сильнее забилось сердце.

— Это возвращается мой муж, — сказала она.

Когда же судно подошло ближе, она увидела обыкновенную рыбацкую лодку. Значит, тот, кого она так ждала, не вернулся. В тот вечер женщина не спустилась с горы, и когда ранним утром жители деревни поднялись на вершину, она была мертва.

Односельчане решили назвать эту гору «Хинабалу», потому что по-малайски «хина» означает «китаец», а «балу» — «вдова».

Так в этом названии — сейчас оно пишется как «Кинабалу» — увековечена память о женщине, которая умерла от тоски по своему любимому.


На Калимантане

Эта прекрасная легенда напоминает мне многие другие, которые родились под серым небом Скандинавии или на островах Южных морей. Я бы мог на память рассказать с полдюжины таких историй, в которых «он» ждет «ее» или «она» — «его» и как они потом оба от тоски и горя превращаются в камень… Я слышал такие истории в Норвегии и во Французской Океании. Девушки с острова Калимантан могли бы, несомненно, быть мировыми рекордсменками по альпинизму, потому что вершина горы Кинабалу находится на высоте 4175 метров над уровнем моря. Самолет из Манилы, раз в неделю делающий посадку в Кота-Кинабалу, несколько раз облетает эту гору, которую племена, живущие у ее подножия, считают священной.

Надо сразу отметить, что такие прогулки реактивного лайнера вокруг одной горы — удовольствие весьма дорогостоящее, и экипаж с тоской смотрит на бетонное пятно аэродрома, которое резко выделяется на фоне темно-зеленых джунглей. Им еще лететь в Гонконг, а это — 1200 миль, расстояние огромное. Четыре раза мы слышим объявление по радио — на английском, малайском, китайском и японском языках, — что самолет идет на посадку, что экипаж благодарит пассажиров и надеется на новую встречу на борту. Мы четырежды снижаемся над столицей Сабаха. В войну японцы сровняли ее с землей, но сейчас она восстановлена. Трижды контрольная служба в последнюю минуту не дает разрешения на посадку, и пилот вновь поднимает машину на высоту, на которой можно еще раз облететь вокруг горы «Китайская вдова».

Наконец после четвертого захода «растопыриваются» крылья, «вылезают» шасси, и через минуту самолет бежит по земле острова Калимантан.

Автомобиль с голубыми опознавательными знаками Всемирной организации здравоохранения уже ждет нас на аэродроме.

— Добро пожаловать, — говорит мне мужчина в белых шортах, белой рубашке и белых носках. — Я жду вас почти полчаса, вы как будто раздумывали, то ли садиться на нашем острове, то ли нет.


Народы и племена, живущие на Калимантане, сохранили до нашего времени свои обычаи и манеру одеваться
Он смотрит, как малаец-полицейский быстро ставит печать в моем паспорте, а таможенник чертит мелом условные знаки на моем багаже.

Мы садимся в ожидавшую нас машину и едем в город…

— Видите ли, — говорит мне мужчина, когда мы едем в город, — на Калимантане пока что водятся носороги, и, так как они животные крупные,

их можно увидеть из самолета… К сожалению, из самолета пассажиры не видят того, с чем чаще сталкиваешься в Сабахе, Брунее или Сараваке. Я живу здесь несколько лет, но не видел еще ни одного носорога, хотя насмотрелся на многое другое… А вот и ваш отель. Завтра мы отправимся в глубь острова, и вам надо хорошенько отдохнуть…

Сквозь занавески в мой номер пробивается утреннее солнце. В нескольких десятках метров от гостиницы скопились рыбачьи лодки, доставившие на рынок свой сверкающий улов.

В это утро для меня началось бегство от цивилизации.


«Мурут мэйл»

На Сабахе функционирует одна узкоколейка длиной около двухсот километров. Она проходит по джунглям, потому что ее главное назначение — доставлять ценные породы дерева из глубины острова в приморские порты.

Раз в день из Кота-Кинабалу отправляется специальный поезд, гордо именуемый «Мурут мэйл», что в свободном переводе означает что-то вроде «Почта в страну племени мурут». Муруты выращивают на равнинах, отвоеванных у джунглей, рис и маниоку, собирают дикорастущие фрукты, а еще занимаются рыболовством. Как и многие другие племена на Калимантане, муруты живут в «длинных домах» — вся деревня размещается под одной крышей. С давних времен муруты умеют настелить такой пол, что он может выдержать сразу десятка три танцоров; крыши покрывают пальмовыми листьями, а стены выкладывают корой.

Но не дадим гордому названию поезда ввести нас в заблуждение. «Мурут мэйл» — всего-навсего микроавтобус на рельсах, и стоит водителю хоть немножко прибавить газ, как вагон начинает сильно раскачиваться из стороны в сторону. Из-за шума мотора пассажиры, сидящие недалеко от водителя, с трудом могут друг с другом разговаривать. На каждой маленькой станции подсаживаются все новые люди, чаще всего с какой-нибудь кудахтающей и крякающей живностью. Начальники станций — а это чаще всего индийцы — многословно приветствуют и водителя и пассажиров. Для них приезд «Мурут мэйл» — более приятное развлечение, нежели отправка к побережью груженного бревнами поезда.

Никаких туалетов в микроавтобусе, естественно, нет, поэтому на станциях пассажиры выходят и ищут будку с надписью «Лаки лаки», что значит «Для мужчин». Водитель терпеливо ждет, потом свистит. Перед тем как двинуться дальше, он пересчитывает всех пассажиров, чтобы доставить их в целости и сохранности в Бофорт, тихий поселок в глубине острова.

Дожди шли долго и упорно, и все пропиталось влагой. После них сразу пригрело солнце, вода начала испаряться, и над верхушками деревьев нависли черные облака. Только мошки да букашки с удовольствием сновали туда и сюда, йсе же прочие божьи творения — в том числе и человек — были придавлены зноем и влагой.

«Мурут мэйл» не выдерживает, конечно, никакого сравнения со знаменитыми международными экспрессами, но местным жителям, в основном пользующимся узенькими тропинками, с большим трудом отвоеванными у джунглей, этот микроавтобус кажется верхом комфорта. Из «Мурут мэйл» мы пересаживаемся в машину, которая везет нас дальше по горному серпантинному шоссе. Когда надо переехать через речки или стремнины, мы выискиваем брод или такое место, где дно речки уложено бетоном, чтобы машина не застряла в иле и вода не залила мотор…

В небольших факториях вас всегда ждет под крышей на сваях китайский ресторанчик. Сам хозяин творит чудеса кулинарии из всего, что можно бросить в горшок… Понятие о самой лучшей кухне на свете трактуется ведь весьма широко: у нас бамбук ассоциируется с тоненькими жердочками на ширмах наших прабабушек, а здесь из него приготавливают сотни блюд. Побеги молодого бамбука необыкновенно вкусны. Гурманы, чрезвычайно редко появляющиеся в тех краях, тайком заглядывают под стол, чтобы убедиться, что кот, который там дремал, лежит на месте и не брошен в горшок. Лично я придерживаюсь железного правила никогда не спрашивать меню… перед едой.

В этих ресторанчиках меня всегда поражал набор напитков. В холодильнике, агрегат которого работает на бензине, потому что электричества здесь нет, стоит множество бутылок и банок с разноцветными этикетками. Чего тут только нет! И датское пиво, и французские коньяки, и шампанское, и шотландское виски, и голландские ликеры. Я по наивности предположил, что это все бутафория — бутылки стоят так, для декорации. Однако мой спутник, итальянский врач, быстро рассеивает мои заблуждения. Он говорит, что китайский торговец никогда не будет приобретать дорогие заморские товары, на которые у него не найдется покупателя…

Такой оазис цивилизации в зеленых джунглях всегда очень заманчив, особенно для путешественника, проехавшего целый день по тропической жаре, впереди у которого неизвестность…

В стороне от китайских лавчонок стоит построенный еще англичанами небольшой дом для «командировочных», как бы мы сказали. В доме душ и чистая постель, москитные сетки на окнах, бесшумно двигающиеся слуги-малайцы в белых одеждах. Радио на веранде транслирует из Сингапура передачи «ВВС World Service». Громкий звон Биг Бена поздней ночью и гвардейские полковые марши смешиваются со звуками джунглей. Диктор сообщает о событиях, происходящих далеко от Калимантана, от Сабаха, далеко от племени мурут…


«Постельная грамматика»

Люди, много лет назад решившие поселиться в тех краях, жили совсем по-другому. Я расскажу об одном из них, Вальтере Флинте, у которого в прошлом веке здесь была небольшая фактория. Он покупал у мурутов шкуры диких животных в обмен на иголки, нитки и дешевые безделушки. Дела молодого англичанина процветали. Сам же он вел однообразную жизнь холостяка. Тем, кто изредка навещал его, он признавался, что с нетерпением ждет вечера, чтобы выпить рюмочку. Итак, по вечерам он пропускал рюмочку, а потом ему предстояло провести долгую ночь в одиночестве. Как гласила тогдашняя колониальная заповедь, он должен был овладеть «постельной грамматикой», т. е. вступить в связь с женщиной из местного племени, чтобы она скрашивала ему ночи своей болтовней и обучала местному языку.

Вальтер Флинт за 125 малайских долларов купил себе в жены дочь вождя племени мурут, красивую девушку, по имени Лингуд. Сделка была «обмыта» обжигающим напитком, который муруты перегоняют из риса. В большой жбан — как мне объяснили — насыпают рис, заливают его теплой водой и ставят на солнце, а горлышко замазывают глиной. Через определенное время в затвердевшей глине пробивают бамбуком дырки и тянут напиток через бамбук, как через соломинку. Муруты любят выпить, как я потом убедился. Частенько к ночи вся деревня, вернее, все обитатели одного «длинного дома», бывают сильно навеселе. Я с беспокойством наблюдал за ребятишками, которые тоже ходили пошатываясь; вначале я подумал, что они страдают какой-нибудь формой паралича, но потом понял, что они просто пьяны. Этот печальный факт, да и многие другие помогли мне понять драму, о которой мне бы хотелось рассказать. Пьянство мурутов и других племен Калимантана — это, я бы сказал, «второй план», но без него трудно понять истинное положение вещей.

Итак, были великое гулянье и пьянка, когда Вальтер Флинт стал зятем вождя. Хотя в конечном итоге — как мы увидим — ни к чему хорошему это не привело… Так как племенная община велит делиться всем со всеми, то пустынный дом англичанина сразу же оказался битком набит какими-то братьями, сестрами, двоюродными братьями и сестрами, братьями двоюродных братьев, ну, словом, целой толпой людей, родство которых и невозможно было установить. Лингуд жевала бетель и равнодушно взирала, как родственники тащили из дома все, что можно было утащить.

Отдельные сведения, с большим опозданием достигшие побережья, были неутешительны. Так как мурутам присуща страсть к перемене мест, то в один прекрасный день Вальтер Флинт снова нашел свой дом пустым. Выяснилось, что вождь забрал свою дочь и отправился в верховья реки. Затем стало известно, что белый человек умер. Траурный обряд с соблюдением всех положенных церемоний длился целую неделю, три дня копали могилу, и на похоронах все были очень печальны.

Узнав об этом, приятели Флинта отправились в верховья реки, чтобы почтить его память и по возможности узнать, что же все-таки произошло на самом деле. Правда, болезни косили тогда и жителей побережья, а у врачей не хватало лекарств против тропических болезней, но столь внезапная смерть Флинта, который славился отменным здоровьем, казалась несколько подозрительной. Друзья Флинта наняли гребцов-даяков (у последних были старые счеты с мурутами), погрузили в лодки продовольствие, оружие, боеприпасы, захватили гроб, чтобы достойно захоронить бренные останки англичанина. Даяки гребли целыми днями. Однако, чем дальше вверх по реке поднимались друзья Флинта, тем более странные вести доходили до них. На указанном месте они не нашли ни одного мурута. Местные жители рассказали, что вождь снова собирается продать Лингуд, но уже подороже, потому что она была женой белого.

Когда же открыли еще свежую могилу, то в ней обнаружили лишь четвертованный труп Флинта; головы нигде не нашли, и оставалось предположить, что она украшает дом какого-нибудь мурута.

Удалось найти очевидцев событий. С помощью переводчиков выяснили, что Флинта убили копьем, и не было ни великой, ни малой печали, а наоборот — великая радость и великое торжество с танцами.

Древняя заповедь колонизаторов предписывала натравливать одно племя на другое. Даяки выследили в джунглях дом, где поселился вождь с дочерью и всей родней.

По сей день муруты рассказывают на сходках племени о том, как однажды рассердился белый человек: на рассвете он окружил «длинный дом» и напал на него; потекла кровь, 130 мурутов — воинов, женщин и детей погибло, и только четырем женщинам с двумя детьми удалось убежать в джунгли, оставляя за собой кровавый след. Даяки под предводительством белого человека подожгли «длинный дом», а отрубленные головы жертв забрали с собой. Эти головы стали гордостью даяков, очень жалевших, что шестерым врагам все-таки удалось убежать.

Судьбе было угодно, чтобы остались живы жена Флинта — Лингуд и его двое детей.

Несколько лет тому назад от мурутов стали снова приходить неблагоприятные вести: они вымирали. По берегам рек стоят пустые «длинные дома».

— Обреченное племя, — говорили про них даяки, каяны, меленау и другие жители Калимантана. И это была правда. Мужчины умирали, а женщины перестали рожать. Кто же на этот раз обрек племя на вымирание?

Может быть, кто-то предал его анафеме? Неужели муруты должны навсегда переселиться на склон Кинабалу, куда они уходят после смерти? Муруты кладут своих покойников в могилу ногами к священной горе. Этот обычай особенно тщательно соблюдается, когда хоронят детей: ведь они еще не знают дорогу к этой горе и могут заблудиться!

В начале 60-х годов, когда над «длинными домами» мурутов ревели реактивные самолеты, а на реках слышался рокот моторных лодок, смерть косила детей, а женщины — как уже говорилось — перестали рожать. Врачи, не веря в проклятье над племенем, начали искать истинные причины. Было известно, что в последние годы войны солдаты японских оккупационных войск насиловали поголовно всех женщин, когда, преследуя английских парашютистов, натыкались в джунглях на «длинные дома». На их языке это называлось… наказанием за помощь англичанам.

Неужели спустя столько лет венерические болезни, охватив все племя, вызвали бесплодие у женщин? К мурутам направлялись бригады врачей, которые брали у них кровь на анализ из вены. Муруты со страхом смотрели на шприцы, их пугал вид собственной крови, которую чужие люди отправляли на побережье. Муруты знали приемы колдовства с чужими волосами, чужими ногтями, но что можно сделать с кровью? Зачем ее берут? Не для того ли, чтобы принести их в жертву злым духам?

В полевых лабораториях, которые Всемирная организация здравоохранения основала в Папаре и в других местах на Сабахе, волшебницы в белых халатах сразу же отбросили подозрение в венерических болезнях. К тому же муруты жаловались врачам, что их бросает то в жар, то в холод, что они не могут преследовать зверя: как будто кто-то стучит им молотком по голове. Врачи внимательно прислушивались к их рассказам и тщательно исследовали кровь под микроскопом. Неожиданно все прояснилось! Приговоренное племя погибало от малярии. Когда у женщин в самом начале беременности начинался приступ малярии, у нее происходил выкидыш.

Так началась акция под кодовым названием «Сабах-420».


Кто убил Александра Македонского?

Казалось бы, для малярии не характерны такие тяжелые последствия, когда больные лишаются конечностей, получают на теле раны, слепнут. Их просто так трясет, что зуб на зуб не попадает, поднимается высокая температура, мучит жажда, кружится голова, «жжет кожу». Потом ослабевшим человеком овладевает сон, если только не начинается новый приступ.

Малярию описывали Тургенев и Конрад, Диккенс и Вольтер. Стефан Жеромский так рассказывает об этой изнуряющей болезни: «В начале сентября, когда наступили холод и слякоть, в избах батраков множество ребятишек разболелось так называемой лихоманкой. Избы эти находились за большим сыроватым парком, который словно длинный плащ ниспадал по склону холма с самой его вершины, где стояла усадьба, до реки, окаймленной лугами. Там были овчарни, хлевы и избы, занятые под жилье хозяйских слуг. Управляющий имением, человек необыкновенно энергичный и замечательный агроном, нашел средство эксплуатировать бесполезно текущую речонку. Он устроил на краю парка, размытом какими-то тайными источниками, несколько прудов, расположенных один за другим. Вода через естественно устроенные подъемные створки протекала из одного в другой. Прудики эти были выкопаны на торфяной почве, и ил, оставшийся на берегу и плотинах, пропитанный влагой, в известное время служил для удобрения полей. Стекавшая оттуда вода соединялась посредством продолговатого бассейна с теми прудами, которые находились в парке лечебного заведения. Это несколько украшало всегда мокрый берег. Место и так уж было сырое, а благодаря задержке в резервуарах стоячей воды оттуда постоянно неслись тяжелые испарения, с которыми не могло совладать и солнце. Вот там-то именно (в рабочих помещениях и в деревне, расположенной по другую сторону луга) и разгулялась „лихоманка". Дети, которых приводили к Юдыму, были исхудалые, зеленые, с посиневшими губами, с отупевшим взглядом. Периодические припадки горячки, постоянные головные боли и какое-то словно омертвение души в живом еще теле — все эти симптомы после долгого исследования привели Юдыма к печальному заключению, что перед ним — жертвы малярии»[28].

Малярия не имеет границ, Она губит племена на Калимантане, но известны случаи заболеваний и в Архангельске. В середине нашего века считалось, что малярия ежегодно убивает до трех миллионов человек, а триста миллионов болеют ею. Малярия существовала на земле еще до появления человека, ею болели животные, останки которых находят сегодня при раскопках. Затем она путешествовала вместе с человеком; характерные для этой болезни изменения в селезенке найдены в египетских мумиях. О комарах пишет Геродот; они упоминаются в «Иллиаде», и существует предположение, что Александр Великий умер молодым тоже от малярии. Новейшие достижения в области расшифровки языка майя позволили прочитать много слов, передающих симптомы малярии. Комары увековечены в древней керамике, обнаруженной на территории нынешнего штата Нью-Мексико, о них же вспоминают в своих мемуарах испанцы, которые путешествовали там в XVII веке.


Три демона

Историки считают, что малярия ускорила падение Римской империи. Она атаковала галлов, когда те шли на Рим…

С течением времени о малярии сложили много легенд. Китайская мифология рассказывает о трех демонах: один держит молоток, другой — ведро с холодной водой, а третий колдует у горна. Символически это означает головную боль, лихорадку и температуру — симптомы малярии. В Риме еще две тысячи лет назад Колумелла и Варрон высказали предположение, что болезнь вызывается «крошечными существами», но вплоть до XIX века причиной ее считались болотные испарения. Оттуда и пошло название «малярия», или «плохой воздух». Французы называют ее «болотной лихорадкой», что очень точно передает и употреблявшееся когда-то в Польше слово «bagennica».

Малярия в тропиках — это предвестница голода. Почему? Да потому что во многих районах наиболее активное наступление болезни совпадает со временем сбора риса; на Филиппинах или на Калимантане встречаются деревни, в которых больше половины крестьян в это время лежат с приступами малярии. Больной не может работать: он еле держится на ногах. Не могут выйти в поле и родные; им нужно остаться с больным, а часто случается, что в семье болеет сразу несколько человек. Малярия вызывает безразличие ко всему, притупляет волю к жизни и работе… Экономистами подсчитано, что продукт, произведенный на территориях, подверженных малярии, должен стоить как минимум на 5 процентов дороже производимого в тех же климатических условиях, но в районах, где с этой болезнью покончено.

Некоторые специалисты утверждают, что малярия — плата за прогресс, и объясняют это так: отвоевав у джунглей кусок земли, люди занимают ее под рисовые поля, которые, естественно, затопляют. Образуются водоемы со стоячей водой, т. е. идеальная среда для комаров. Еще счастье, что не все комары малярийные, а то давным-давно погиб бы от них род человеческий…

Люди, которые живут в малярийных районах, примирились со своей судьбой. Они считают малярию неизбежным злом. Из поколения в поколение она отбирает силы, лишает воли, лишает организм способности сопротивляться другим, более грозным болезням.


Такого еще в истории не было

В 1955 году в Мексике на конгрессе, созванном Всемирной организацией здравоохранения, было принято единодушное решение раз и навсегда покончить с малярией. Собравшиеся на конгрессе представители всех континентов объявили малярии войну, линия фронта которой проходила через тропические леса, рисовые поля, болота и трясины. Приговор был суровым: «в плен» не брать, а истреблять безжалостно.

Малярия должна безвозвратно уйти в историю, ей нет места в сегодняшнем дне. Никогда в мировой истории не проводилось акции столь широкого масштаба, как борьба с малярией. Никогда прежде не были мобилизованы столь мощные силы против одной болезни. Никогда прежде не призывали одновременно «под ружье» столь многочисленные армии врачей, санитарных инженеров, лаборантов и вспомогательного персонала. Никогда прежде скоординированные: действия многих стран не оказывали такого влияния на судьбу огромного населения нашей планеты.

Руководил этой акцией из штаб-квартиры в Женеве бразилец, автор многих работ по маляриологии, доктор М. Кандау, нынешний директор ВОЗ. В наступление на малярию вышли десятки тысяч врачебных бригад, доставивших в разные районы миллионы тонн снаряжения. Были подвергнуты осмотру жители тысяч и тысяч деревень, взяты миллионы проб крови… Связь поддерживали тысячи грузовых машин, в глухие тайские селения люди доставлялись на слонах, через пустыни Азии шли караваны верблюдов, на Калимантан по «мокрым дорогам» направлялись противомалярийные средства на моторных лодках. Сотни лабораторий — от Варшавы до Филадельфии — работали над созданием еще более эффективных препаратов против малярии, организовывались встречи маляриологов, заслушивались доклады о проведении акции в разных странах…

На карты наносились районы, переписывалось население, велся контроль за передвижением кочевников, живущих на периферии цивилизации, — речь шла о спасении жизни людей.


Жизнь за доллар

Проведение столь широкой акции влечет за собой сложные административные проблемы, требующие огромных расходов. Однако подсчитано, что избавление от малярии одного человека, постоянно живущего под угрозой заболевания, будет стоить меньше одного доллара.

В этой операции, которая — я повторяю — ставила своей целью не смирение врага, а полное его истребление, действовали как во время настоящей войны. Международная антималярийная армия располагала собственной службой тыла, собственными складами с оружием и боеприпасами, командными штабами и даже разведкой.

Я не преувеличиваю. В Женеве я разговаривал с доктором Леонардом Жаном Брюс-Хваттом, который как раз и возглавлял разведывательную службу в армии, разосланной во все части света для войны с малярией. В настоящее время он директор Института тропической медицины им. Росса в Лондоне, т. е. признанный авторитет в этой области.

После получения медицинского образования в Варшаве и в Институте тропической медицины в Париже доктор Брюс-Хватт служил в польской армии во Франции, потом работал маляриологом в Африке в 7-й английской полевой лаборатории. Он рассказывает, что тропическими болезнями заинтересовался еще во время работы в Государственном институте гигиены в Варшаве, но окончательный выбор сделал, когда служил в Африке. Более десятка лет после окончания второй мировой войны он проработал в Нигерии; исследования малярии принесли ему всеобщее признание. В 1971 году ему (вместе с профессором Аугусто Каррадетом) присудили премию фонда Дарлинга. Эта премия назначается ежегодно за выдающиеся достижения в борьбе против малярии. Она была установлена в память доктора Самуэля Тэйлора Дарлинга, трагически погибшего в 1925 году в Ливане, где он работал по заданию «Малярийной комиссии» при Лиге наций.

Я спрашиваю доктора, сколько у него пациентов.

— В настоящее время считается, что миллиард четыреста миллионов человек живут под постоянной угрозой заболеть малярией. Я не могут точно сказать, сколько умирает больных малярией, потому что умирают они и от других болезней вследствие ослабления организма. Возможно, количество погибших выражалось бы той же самой цифрой. Но это из области предположений, амне бы не хотелось этого делать. На свете найдется немного болезней, — продолжает профессор, — которые собирали бы более страшные урожаи. Малярия губила людей с давних пор. Ее эпидемии, следовавшие одна за другой, были столь же страшны, как и «черная смерть» во времена средневековья. И сегодня малярия причиняет больший материальный ущерб, нежели любая другая болезнь.


Дерево имени госпожи графини

Располагая теперь некоторыми сведениями относительно малярии, мы можем заглянуть и в прошлое. И давайте на минуту забудем о складах с современным химическим оружием, вырабатываемым в лабораториях и промышленностью.

Итак, классическим лекарством до недавнего времени считался хинин. Если бы не этот горький порошок, то, наверное, не построили бы ни Панамского канала, ни медной шахты в Катанге, некому было бы добывать нефть в Венесуэле и на Калимантане, никогда бы не провели железных дорог в джунглях, а если бы и провели, то значительно позднее, потеряв при этом десятки тысяч человеческих жизней. Не заложили бы в Ассаме плантации чая, который вы сейчас, может быть, с удовольствием пьете, — поскольку там всюду свирепствовала малярия.

Наш рассказ сейчас пойдет о вице-короле, или, вернее, о его супруге. Его звали дон Луис Геронимо Фернандес де Кабрера Бибиадилья и Мендоса, четвертый граф Хинхон, а его супругу — просто донья Франсиска Энрикес де Ривера. Он был вице-королем Перу, но это высокое звание не гарантировало от малярии, потому что в 1638 году графиня, она же вице-королева, заболела малярией. Были испробованы разные средства, особенно пускание крови и слабительное, которые в ту пору, как считалось, помогали от всех болезней, однако заметного улучшения в здоровье графини не наступало. Вот тогда-то при дворе появился некий солдат, во всеуслышание заявивший, что у него-де есть лекарство, которое вылечит супругу вице-короля.

Тут следует сказать, что на границе между Перу и Эквадором в больших количествах растет дерево, вытяжка из коры которого излечивает людей от лихорадки. Об этом знали еще инки, но инков притесняли испанские захватчики, и они, естественно, не пожелали посвятить испанцев в тайны своей народной медицины. Должно быть, они надеялись, что неизлечимая лихорадка подточит могущество хозяйничающих у них пришельцев. Так или иначе, но за сто лет испанцы так и не узнали про достоинства этой коры.

Солдата выслушали. Графиня отважилась попробовать вытяжку из коры, но только потому, что вместе с ней спасительный напиток пил и солдат. Как известно, в те времена отравление было любимым занятием при королевских дворах; и требование, предъявленное к солдату, было чем-то вроде полиса, гарантирующего жизнь. Словом, лекарство, которое Линней позднее назвал в честь графини — де Хинхон, подействовало великолепно. Солдат, пивший горькое лекарство вместе с графиней, был награжден по-королевски (вернее, по-вице-королевски); выздоровевшая графиня послала чудодейственный порошок в Испанию.


Порошок иезуитов

Вся эта история выглядит весьма забавно, но соответствовала ли она действительности? Вопреки всем источникам, в которых она пересказывается, исследования дневников графини показали, что последняя обладала отменным здоровьем, а о тяжелой болезни и чудодейственном выздоровлении там ни слова не сказано.

Зато не вызывает сомнения тот факт, что в Европе это лекарство популяризовал кардинал де Луго, заведовавший папской аптекой в Риме. Достойный уважения фармацевт был родом из Севильи, чуть ли не родственник графини. Он тоже обеспечил славу хинину, поскольку вылечил от лихорадки молодого тогда короля Людовика XIV. Кто знает, не погиб бы «Король-Солнце» еще в юности, если бы не эта чудодейственная кора. О лекарстве знали просвещенные иезуиты, в старинных книгах оно называется «polvo de los jesuitos» («порошок иезуитов»).

Некий Роберт Талбот из Лондона, который позаботился о запасах этого лекарства, очень скоро составил себе состояние и получил дворянское звание. Он называл себя «лихорадкологом». Талбот вылечил Карла II и королеву Испании.

Испанцы держали монополию на торговлю хинином до середины прошлого века. Вывоз саженцев дикого дерева из Перу был запрещен. Предприимчивые голландцы, ревностно следившие за бизнесом испанцев, пригласили к себе на службу немецкого ботаника Юстуса Карла Хасскарла и послали его с тайной миссией в Перу. Он отправился туда с фальшивыми документами; никого не волновали опасности, которые его подстерегали. В 1854 году в один из портов тогдашней Голландской Индии прибыло судно с немецким ботаником и 21 коробкой саженцев.

Юстус Карл Хасскарл, гордый своим успехом, стоял на палубе судна, когда узнал, что пароход, на котором плыли на Яву его жена с дочерьми, затонул. Тем не менее он нашел в себе силы остаться здесь и проследить за посадкой саженцев. Хасскарл даже увидел первые побеги деревьев, но в конце концов, сломленный несчастьем, вернулся к себе в Германию.

Голландцы вырастили за двадцать лет два миллиона деревьев. Англичане тоже промышляли торговлей хинином, но именно голландцы, начав очень скромно, сумели создать на этот товар самую мощную монополию в мире. Они диктовали цены, особенно во время войны, когда массовые передвижения войск и гражданского населения способствовали распространению малярии. Во время первой мировой войны союзники практически лишили центральные державы подвоза ценного препарата. А во время второй мировой войны роли переменились. На Яве высадились армии японского императора. Генерал Макартур должен был двинуть свои войска на захват островов Тихого океана, на которых практически всегда свирепствует малярия. Американский генерал понимал, что без достаточного количества лекарств не обойтись, ибо в противном случае придется рассчитывать лишь на одну боеспособную дивизию из трех…

Эффективность хинина уже в прошлом веке ни у кого не вызывала сомнения. Экспедиция Вильяма Бальфура Бэйкиса, отправившаяся в 1854 году в верховья реки Нигер, имела в своем распоряжении хинин и не потеряла в пути ни одного человека. И наоборот, Мунго Парк, отправившись по той же самой дороге на полвека раньше, из 45 участников своей экспедиции потерял 40. Их погубила малярия, против которой он был бессилен.


Правда должна ждать

На счету была каждая минута. В самом начале войны некий полковник Фишер прибыл на остров Минданао на Филиппинах, где имелась небольшая плантация чудодейственного дерева. Забрав саженцы (он их вез в банке из-под молока), Фишер вместе с отцом Хаггерти, иезуитом, вылетел в Вашингтон.

Саженцы высадили в разных странах Латинской Америки, и деревцо, которое в XVII веке попало на Восток, в XX веке снова вернулось на родную землю, где к этому времени было почти полностью истреблено… Это ли не повод поразмышлять над превратностями судьбы!

Над созданием препарата, который мог бы защитить солдат от малярии, свирепствовавшей в этих местах, работали ученые-химики. Один из них даже заявлял позднее, что «исход войны с Японией был предрешен не атомной бомбой, а синтетическим хинином». Возможно, оснований для подобного утверждения и не было, но то, что были предприняты огромные усилия, чтобы в кратчайший срок создать лекарство, — бесспорно. Война часто ускоряет различные научные исследования, на ведение которых сразу же находятся средства, тратятся огромные усилия людей, чтобы как можно быстрее достичь желаемой цели. Таков грустный парадокс истории.

В Соединенных Штатах Америки сокращались сроки наказания тем заключенным, которые вызвались добровольно выступить в роли подопытных кроликов при испытании новых лекарств. Их искусственно заражали малярией — врачам эта практика была прекрасно известна, потому что в течение многих лет больных сифилисом специально заражали малярией. Такой прием давал неплохие результаты, хотя потом больного надо было излечивать от искусственно приобретенной малярии. Он принимал хинин, хотя надо сказать, что это лекарство вызывает нежелательные побочные явления.

Так или иначе, американские ученые исследовали 14 тысяч различных химических соединений, пока не напали на нужное лекарство; англичане со своей стороны тоже проводили исследования и открыли препарат под названием «палудрин» с порядковым номером 4888!

Итак, малярию лечили хинином еще задолго до того, как изучили болезнь и ее истинных виновников. История медицины, должно быть, знает немало случаев, когда лекарство находили прежде, чем была изучена болезнь. В истории с малярией ждать пришлось долго.


Тем, кто бросает ему вызов…

Теперь мы знаем, что малярию переносит малярийный комар. Вся борьба против малярии заключается в идентификации комара. Однако по сути дела доскональные сведения о малярии, которая значительно старше самого человека, собраны относительно недавно. Прежде чем вернуться на Калимантан, чтобы посмотреть, как там борются с малярией, и рассказать о победе над малярией в Таиланде или в советской Средней Азии, не мешало бы вспомнить людей, проложивших к этому путь. Трудно поверить, что ученые нашли виновников гибели миллионов людей только в наше столетие. Просто не верится, что это произошло совсем неравно!

Если бы мне, совершившему три путешествия вокруг света и несколько продолжительных поездок по странам Азии, предложили назвать самое интересное место на земле, я, не колеблясь ни минуты, назвал бы Гонконг. Гонконг — это «город без страны», гигантский перекресток, где встречаются чудовищная нищета и безграничное богатство, это пережиток колониализма на территории страны-гиганта. В английском языке есть выражение «песок в ботинках», которое — если мне правильно перевели — означает тягу в места, где ты когда-то был. В третий раз оказавшись в Гонконге, куда наверняка привел меня «песок в ботинках», я попросил знакомого, который там родился и вырос, помочь мне найти один дом.

Поздним вечером мы шныряли по узеньким улочкам среди домишек, расспрашивали прохожих, заходили в лавчонки и кабаки, освещенные множеством огней и пропитанные тысячью различных запахов. Наконец мы остановились перед приземистым старым домиком. Он был обклеен рекламой и давно потерял свой первоначальный вид от множества пристроек, весьма здесь распространенных, поскольку город задыхается в тесноте.

— Кажется, это здесь, — сказал мой знакомый, — но точно не скажу. Эта часть города больше всего пострадала от налетов авиации во время второй мировой войны. Мне кажется, что этот шотландец жил и практиковал здесь…

Мы на минутку задержались перед домом, несмотря на поздний час гудевшим от людских голосов, как пчелиный улей. «Этот шотландец» — Патрик Мансон. Почти всю свою жизнь он прожил среди китайцев в Амое, на Тайване и в Гонконге. Ему удалось сломить недоверие своих пациентов к «западной медицине» благодаря тому, что он не стал — как это принято у нас — принимать больных в кабинете. В тогдашнем Китае такой прием вызывал подозрение в колдовстве, что отнюдь не способствовало росту авторитета у больных. Доктор Мансон видел, что его китайские коллеги принимают больных прямо на улице или в крайнем случае в помещении, куда любой мог зайти. И он устроил себе приемную

на первом этаже, с окнами, выходившими прямо на улицу.

Те, кого разбирало любопытство, заглядывали в окна и иногда видели шотландца, склонившимся над каким-то прибором. У доктора Мансона был микроскоп и… честолюбие ученого. Позднейшие исследования подтвердили некоторые его теории. Тернистый путь, на который он ступил, вывел его в конце концов на правильную дорогу. Она прямиком привела к открытию тайны малярии.


…Судьба не сулила легкую победу

Доктор Мансон работал в трудно переносимом европейцами климате. С шотландской бережливостью он копил деньги и в 46 лет решил вернуться к себе на родину. Однако сэкономленные средства попали в руки авантюристов, и мечты о спокойной старости лопнули как мыльный пузырь. Пришлось снова заняться врачебной практикой. Финансовые затруднения доктора Мансона стали в конечном счете благословением для человечества; не будь их, он беспечно ловил бы форель в горных потоках родной Шотландии и не сделал бы своего открытия.

Итак, он снова принимал больных, но на этот раз в Лондоне. Одна из комнат в доме Мансона принадлежала тем, кто помогал ему в научных изысканиях. Она называлась «навозохранилище»; здесь стояли клетки с птицами, крысами и другими подопытными животными, микроскопы и обыкновенные столы. Свои исследования шотландец проводил на материале, который присылали ему его приверженцы-коллеги из стран Тропической Африки и Азии.

Доктора Мансона уже нет в живых, но до сих пор со всех концов света приходят срочные посылки в Лондон: в специальных упаковках на самолетах доставляют яички комаров. Личинки кормят размельченным в порошок детским питанием, через неделю из них появляются комары. Самцов подкармливают сахаром, самки же пасутся на обритом брюшке морской свинки или сосут кровь у кого-нибудь из ученых. Исследования, которые проводятся здесь, чрезвычайно сложны, потому что есть виды комаров, не желающих размножаться в неволе, и приходится оплодотворять их каждого в отдельности. Таможенники без промедления оформляют бумаги, когда на посылке стоит адрес: «Ross Institute of Tropical Hygiene, Keppel Street, London, W.C.l».

Институт им. Росса… Росс — это еще один герой нашего рассказа. Однажды на пороге «навозохранилища» доктора Мансона появился человек.

— Майор Рональд Росс, служу врачом в Индии, в настоящее время в отпуске, — представился он.

После обмена любезностями начался профессиональный разговор.

— Разделяете ли вы, доктор Мансон, — спросил майор Росс, — мнение нашего французского коллеги доктора Альфонса Лаверана, утверждающего, что малярия вызывается каким-то паразитом?

Осторожный и сдержанный по характеру Мансон подтвердил это предположение: он шел по тому же самому пути много лет…

— Да, коллега, — ответил он, — то, что я видел, дает мне основание предполагать, что именно так заболевают малярией.

Уходя из «навозохранилища» на улице королевы Анны, майору Россу было о чем подумать… Он был человек гибкого ума, одинаково увлеченный математикой и медициной, писал стихи. И хотя его имя будет жить так долго, пока люди будут помнить пионеров медицины, сам он до конца своих дней, будучи на вершине славы и всеобщего признания, жалел, что не успел разрешить некоторые математические задачи и дописать пьесу в стихах. Не возьму на себя смелость оценивать его достижения в математике, но если бы майор Росс написал пьесу о собственной жизни, то это, несомненно, представляло бы собой захватывающее чтение, а поставленная на сцене, она наверняка пользовалась бы успехом.


Укус, который стоит копейку

Росс родился в Индии. Он был сыном шотландского офицера и англичанки. Получив в Лондоне медицинское образование, Росс поступил на службу в Индии, стал армейским врачом. Его перебрасывали из гарнизона в гарнизон, где он лечил солдат, а в свободное время играл на бильярде, в теннис или писал стихи. Росс увлекался математикой, и казалось, что именно она его больше всего и интересует.

Он служил на севере Индии в Кетте, на юге — в Бангалоре, в Бирме, затем на Андаманских островах. Здесь развертывается действие его романтической повести «Дети океана» (критики сравнивали его с Р. Стивенсоном). В ней рассказывалось о страстной, трагически оборвавшейся любви. Взяв за сюжет неоконченную драму Байрона, он опубликовал книгу стихов под названием «В изгнании». Другая его романтическая повесть, «Сила бури», описывает торговлю невольниками.

— Я снова вернулся в Индию, — писал Росс об этом периоде своей жизни, — оставив на родине жену и троих детей. Когда я после двенадцати лет службы получил в 1893 году звание майора медицинской службы, мне было 38 лег.

Нам представляется, что его эпохальное открытие родилось в результате споров с доктором Мансоном. Они прекрасно дополняли друг друга: Мансон — человек расчетливый и осторожный и Росс — мечтательный, полный замыслов и честолюбия и тем не менее всегда готовый на рискованный шаг, человек с жилкой авантюриста.

Французский армейский врач Лаверан, который служил в Алжире, доказал, что малярию вызывают какие-то паразиты. Его открытие датируется 1880 годом, но тогда еще не было установлено, каким образом паразиты попадают в организм человека. Мансон не только показал Россу под микроскопом этого паразита, но и указал ему конкретные пути для достижения успеха в исследовании этой проблемы. Росс вспоминал позднее, как однажды во время их совместной прогулки по Оксфорд-стрит его старший коллега произнес:

— Я установил, что малярию разносят комары…

Харли Вильямс, у которого я почерпнул многие биографические факты о Россе, так описывает механику «дозревания» этого открытия: «К знаниям по медицине добавилась щепотка высшей математики, поэтический талант и магия слов; после двенадцати лет спокойного дозревания этой смеси в гарнизонной атмосфере туда еще добавились технические знания, знакомство с работами Альфонса Лаверана и чувство сострадания к Индии, на которую безжалостно обрушиваются болезни. На эту „смесь“ попадает искра беседы на Оксфорд-стрит, и неожиданно весь эксперимент обретает жизнь, высвечивая то, чего до сих пор никто не видел».

Майор Росс работал в Индии, не жалея сил. Он выращивал комаров, кормил их кровью малярийных больных. За одну «порцию» корма для одного комара он платил одну ана, т. е. одну копейку.


Кровь Хусейн-хана

Любители детективных фильмов и романов не любят, когда им заранее рассказывают содержание фильма или книги, т. е. называют имя убийцы. Однако для нашего рассказа необходимо ввести читателя в суть болезни, т. е. назвать того, кто убил миллионы людей. После этого — как мне кажется — яснее можно будет представить деятельность тех, кто победил убийцу.

Малярия — это болезнь крови. Простейший, который ее вызывает, являясь самостоятельным организмом, может дышать, питаться, выделять экскременты. Он хозяйничает в красных кровяных шариках, разрушая их. Каждая атака на новый кровяной шарик вызывает у больного подъем температуры, головную боль и озноб. Такие приступы повторяются регулярно.

Комар кусает больного человека, простейший попадает в организм комара и остается там пятнадцать дней, после чего комар сам может заражать здоровых людей. Мы не будем пока углубляться в изучение многочисленных видов малярии, напомним лишь, что уже в древности врачи различали виды болезни в зависимости от частоты повторения приступов. Существует малярия, атакующая больного каждые 48 часов, и другая, вызывающая приступы через каждые 72 часа…

В Секундерабаде (Индия), где европеец с трудом переносит жару, майор Росс терпеливо ждал, когда комары сядут на стены, и накрывал их бутылкой. Он пускал комара к малярийному больному, а затем вскрывал и под микроскопом изучал его желудок. Для начала он установил, что в комарином желудке происходят некоторые изменения, поскольку изменяется состав крови у больного. Однако ему не удавалось выяснить природу этих изменений. Он писал из Секундерабада в Лондон Мансону. Последний высказал предположение, что разные виды москитов по-разному реагируют на изменения состава крови и это — как следствие — натолкнуло Росса на след малярийного комара. В разгаре исследовательной работы майор Росс получил приказ срочно выехать в Бангалор, где началась эпидемия холеры…

Следующим местом службы майора было местечко Оотацамунд, где Росс из ученого превратился в пациента. Через девять часов после пребывания в этой малярийной местности у него начался острый приступ болезни. Обвинительный акт против комара пополнился новым доказательством — причиной малярии было совсем не вдыхание болотных «миазмов», как это представлялось до сих пор.

Росса не занимала военная карьера… Он потратил целый год на проведение опытов, а за это время в Индии от малярии умер еще миллион человек. «И вот что поразительно, — замечает его биограф, — во всей огромной стране только он один пытался проникнуть в тайны болезни».

В июне 1897 года Росс снова оказался в Секундерабаде. Это был особенно засушливый и жаркий месяц. Работать в госпитальной лаборатории было сущей мукой, а пользоваться вентилятором он не мог, потому что боялся, как бы порывы ветра не смахнули «его» комаров. Ученому досаждали назойливые мухи, постоянный пот со лба мешал работе с микроскопом. Росс продолжал упорно резать комаров, изучая их желудки. 20 августа он взял на исследование очередную партию насекомых, напившихся крови больного индуса Хусейн-хана. И на этот раз Росс не ждал никакой сенсации. Под микроскопом лежал последний, сотый, комар, когда уставшие глаза ученого, наконец, увидели то, что в конце концов увенчало его работу успехом. Как он сам писал позднее, «в ту минуту предопределение опустило свои ладони на мою голову…»

На стенках комариного желудка Росс увидел черные точечки, точь-в-точь такие же, как те, которые малярийный паразит образует в крови человека. Более того, черные точечки можно было увидеть только у насекомых, кусавших малярийных больных. У других же комаров, которых держали специально для контрольных опытов и не подпускали к больным, этих точек не обнаружили.

Росс пошел домой, вздремнул часок и, вернувшись в лабораторию, подобно Архимеду (только две тысячи лет спустя), крикнул:

— Эврика!

Майор Росс одним махом разрешил две загадки, связанные с малярией. Первая — он мог в точности сказать, что именно малярийные комары разносят болезнь; вторая — выбрал правильный путь, который привел его к разрешению вопроса, каким образом малярийный паразит оказывается в насекомом.


Бал у губернатора

Майор Росс послал свои наблюдения Патрику Мансону. «Английский медицинский журнал» опубликовал выдержки из работ гарнизонного врача, которого неожиданным приказом перебросили на два года в Центральную Индию в местечко, даже не обозначенное на карте. Больше всего он горевал о том, что туда из-за холодного климата не долетали комары и ему придется временно отложить свои опыты. В результате хлопот Мансона командование в Симле откомандировало майора Росса на полгода для выполнения специальных заданий, и он снова смог взяться за работу.

В Калькутте он получил в свое распоряжение небольшую лабораторию и помощников. Здесь Росс довел до конца опыты, результаты которых вскоре стали известны в Эдинбурге и вызвали настоящую сенсацию…

В честь знаменитого гостя в Исмаилии был устроен прием. Однако на банкете его больше интересовали досаждавшие ему комары. Он провел настоящее следствие, пока не установил, откуда они взялись. Оказалось, что рассадником малярии являются выгребные ямы. На прощальном банкете Росс заверил своих хозяев, что, если ямы залить нефтью, малярии не будет. Гостеприимные французы приписали оптимизм английского врача количеству выпитого вина, но все же выполнили его рекомендации, и… малярия в Исмаилии исчезла.

Борьбу с комарами, однако, никто не считал серьезным делом. Однажды некий пастор спросил Росса:

— Вы действительно полагаете, что эта борьба имеет какое-либо значение?

— Большее, чем битва при Ватерлоо.

— А как вы это объясните, господин доктор?

— За всю жизнь Наполеона его армии погубили один миллион людей. А каждый из этих тропических паразитов убивает столько же каждый год.

Человек, получивший за свои исследования в области малярии Нобелевскую премию, в один год опубликовал и большую работу по медицине и сборник стихов. Когда венчали его дочерей, в соборах играли сочиненную им музыку. Одна из его работ трактовала математические принципы борьбы с малярией. Рональд Росс был всесторонне одаренным человеком. Но в истории он известен как человек, разгадавший тайну малярии.

Трудно назвать здесь всех тех, кто по кирпичику строил здание наших современных знаний о малярии.

Эти знания определили стратегию борьбы с болезнью. Люди стали осушать болота, вешать плотные сетки на окнах и дверях, покрывать кровати москитными сетками. Чтобы уничтожить личинки малярийного комара в стоячих водах, искусственно увеличили соленость прибрежной воды с помощью устройств, задерживающих морскую воду при отливах. В бакенах разводится прожорливая рыбка датвия, которая любит малярийные личинки. Но прежде всего против малярии применяют химические средства.


«Век устойчивости»

В Базеле, который называют «самой большой аптской мира», из-за того что там находится несколько гигантов фармацевтической промышленности, несколько лет назад я видел за работой доктора Пауля Мюллера, установившего, что известный много лет препарат обладает инсектицидным свойством. Изобретатель ДДТ, как назвали этот препарат, был отмечен Нобелевской премией. Проходили годы. ДДТ ликвидировал колорадского жука, вшей и комаров. Родина ученого — Швейцария спасла от уничтожения урожай картофеля, санитарная служба союзников подавила эпидемию тифа, которая вспыхнула в Неаполе и могла угрожать солдатам на фронте.

ДДТ и другие препараты, изготовленные на его основе, применялись не только на фронте в Европе, но и на Тихом океане. Когда американские войска высадились на острове Ниссан в южной части Тихого океана, интенсивное опрыскивание острова этим препаратом уберегло армии от малярии. Война кончилась, солдаты вернулись по домам, а на острове развелось такое множество комаров, которого его жители не помнят. Оказалось, что отравление комариного рода привело к гибели птиц. Они, в свою очередь, отравились комарами. А так как птицы размножаются медленнее, то избавленные таким образом от своих естественных врагов комары получили «зеленую улицу». Некий ученый, которого цитирует Рачел Карсон в своей книги «Безмолвная весна», высказывает мнение, что химические инсектициды по своему действию напоминают большое колесо, которое когда-то без остановки вращали узники. «Молчащая весна» — это предупреждение человечеству о том, что наступит время, когда природа из-за гибели птиц и насекомых замолчит навеки, станет безмолвной, как зимой.

«Если бы жил Дарвин, — пишет Р. Карсон, — он был бы рад подтверждению своей теории, что выживают наиболее сильные, приспособившиеся особи. Химикаты убивают слабейших, а невосприимчивые насекомые остаются жить. Количество их растет с каждым днем. Ученые уверяют, что мы вступаем в, век устойчивости"». Известный английский ученый доктор Чарльз Итон говорит: «Сейчас мы слышим далекий шум того, что может превратиться в лавину…»

Из Африки поступили сообщения о том, что определенные виды клещей, от которых гибнет скот, выработали невосприимчивость к инсектицидам. Один из ученых писал об этом: «Если бы люди до конца понимали значение подобного рода явлений, обсуждаемых лишь в научных кругах, то эти сообщения были бы напечатаны под такими крупными заголовками, как если бы в них шла речь о новом термоядерном оружии».

Первые вести с фронтов борьбы с малярией были обнадеживающими. Комары садились на стены, обработанные ДДТ, и погибали. Появилась надежда, что победа над малярией уже близка. В Греции anopheles sacharovi тоже реагировал на отраву должным образом, и результаты противомалярийной акции, проводимой в течение трех лет, подтверждали оптимистические предсказания.

В конце 40-х годов комары представляли собой еще грозную силу. Было установлено, что под действием ДДТ не подпадают взрослые особи, гнездившиеся под дорожными мостами. Малярийных комаров обнаружили и на апельсиновых деревьях, где они «приходили в себя» после ДДТ, а затем вновь летели к людям и заражали их.

Состязания за жизнь миллионов

Иммунитет малярийного комара против инсектицидов — угроза для тех мест, где малярию уже победили: у человека уменьшилась сопротивляемость организма. Иными словами, если предположить, что болезнь вернется, она будет протекать более тяжело. Поэтому Всемирная организация здравоохранения коренным образом изменила стратегию: вместо покорения малярии она приняла решение о полной ее ликвидации.

Речь идет не об уничтожении малярийного комара, а о ликвидации самой болезни. Если за три года после укуса малярийным комаром не наступит повторного заражения, то это будет говорить об исчезновении малярийных паразитов из крови человека. Комар может распространять болезнь, только перенося ее с больного человека на здорового.

Новая стратегия Всемирной организации здравоохранения основывается, следовательно, на том, чтобы бросить на фронт борьбы с малярией огромные количества инсектицидов. Если удастся уничтожить как можно больше комаров и приостановить тем самым развитие эпидемий, то каждого заболевшего можно будет лечить современными антималярийными препаратами. Речь идет о том, чтобы очистить кровь человека от паразитов прежде, чем устойчивые особи сумеют пополнить свои поредевшие ряды.

Существуют профилактические таблетки от малярии; одни принимаются ежедневно, другие — раз в неделю. Химики пытаются создать так называемые таблетки «retard» — долговременного действия, рассчитанные на полгода. Такие таблетки необходимы кочевникам, жителям джунглей и других труднодоступных районов, которые невозможно держать под постоянным наблюдением. Однако и туда можно добраться раз в полгода, чтобы уговорить местное население принять лекарство. Уже изготавливают и бесплатно раздают поваренную соль с добавлением антималярийного препарата. По крайней мере гарантирует более легкое течение болезни.

История, несомненно, оценит драматизм состязаний, от которых зависит здоровье человечества. В чем же их суть? Во время массового уничтожения малярийного комара в том или ином районе несколько сот особей все-таки выживают. У них появляется потомство, и, следовательно, естественным путем возникает устойчивый вид. Как утверждают ученые, на это требуется от пяти до семи лет. В этих состязаниях на карту поставлена жизнь миллионов людей. Кто выйдет победителем? Человек, вооруженный наукой, или комар?

Проблема борьбы с малярией стоит перед учеными всего мира. Тщательно собираются все данные о передвижениях врага, о его оборонительных действиях. Стало известно, что в комарином организме образуется некий энзим, который служит как бы щитом на пути инсектицидов. Значит, химикам следует подумать о новом составе опрыскивателя. Надо решить, например, вопрос, впитывает или разлагает окрашенная стена инсектициды.

Проблем множество. Если удастся их разрешить, то королева болезней — малярия будет свергнута с трона.


Магнитофон, который убивает, или…

Надежды возлагаются не только на химию. Изучаются и другие средства борьбы.

Как лучше всего уничтожить комаров? Может быть, облучить их гамма-лучами? Но время облучения должно быть точно определено, чтобы — не дай бог — не погубить нормального комара.

Облученные самцы, уже не способные к продолжению рода, выпускаются на свободу, а так как самка переживает любовный экстаз лишь однажды за свою жизнь, то после встречи с облученным комаром она отложит одно-единственное неоплодотворенное яичко. Однако, если учесть отрицательные последствия применения химикатов, которые без разбору убивают все живое, этот способ кажется не самым лучшим.

Люди придумали другой способ: смерть комару записали на магнитофонную пленку. Известно, что некоторые насекомые реагируют (хотя и по-разному) на звук. Например, ночных бабочек отпугивают сигналы, которые издают в темноте летучие мыши: бабочки не без оснований подозревают, что летучие мыши имеют по отношению к ним довольно гнусные намерения… Комаров же как магнит притягивает звук от крылышек летящей самки. Не помня себя, он летит навстречу призыву к любовному свиданию. Дьявольское же ухищрение заключается в воссоздании столь заманчивого для комара звука на магнитофонной пленке, а сам магнитофон с усилителями опутывается тончайшей металлической сетью, по которой пропускается ток… Комар, можно сказать, буквально сгорает от своей страсти…


…Охота на крупного зверя

Личинки в воде можно убить ультразвуком, но этот способ для борьбы с комаром не подходит, потому что заодно уничтожается и другая живность.

Битвы такого рода нельзя выиграть в лабораториях. В представлении ученых комар — крупный зверь. И они правы. На больших плакатах в Таиланде можно прочитать, что ежегодно от тигров погибает с десяток человек, зато от малярийного комара — много тысяч.

Чтобы досконально изучить повадки комаров, их искусственно размножают, затем выпускают на свободу и с низко летящего самолета прослеживают их путь. Для эффективной борьбы с ними это имеет существенное значение. Например, на Калимантане сущим бедствием являются комары вида sundaicus; с наступлением сумерек они летят к человеческому жилью, хотя могут пролететь не более четырех километров. Самцы этого вида довольствуются цветочным нектаром, самки же жаждут

только человеческой крови, так как это вершина их половой деятельности. Яичко не достигнет полного созревания, если комариха-мать не напьется крови. Как меня уверяли собеседники из полевых лабораторий по проведению акции «Сабах-420», самки не очень прожорливы, потому что сосут кровь лишь один раз в два дня. Но если принять во внимание астрономическое количество комарих, спастись от них непросто.

Знаю это по собственному опыту. Я был как раз в Папаре (в джунглях Сабаха), когда у меня кончилась антикомарийная жидкость, которую я захватил из Женевы. В местной китайской лавчонке мне предложили средство, выпускаемое некоей сингапурской фирмой. Меня прельстила пестрая этикетка на бутылке: китайский воин в броне и шлеме, мечом рассекающий голову огромного комара. По надписям на китайском и малайском языках я понял, что это средство рассчитано на определенную клиентуру. Однако другого ничего не было, и я взял бутылку с жидкостью.

На другое утро, полив себя из флакона, я очень скоро понял, что на комаров жидкость не производит ни малейшего впечатления, зато все люди шарахаются от меня. Эта жидкость имела такой ужасный запах, что собаки, безмятежно дремавшие в тени деревьев, при моем приближении вскакивали и, потянув носом, неслись в противоположную сторону. В Кениаго один санитар надо мной сжалился и уступил банку с более цивилизованным средством. Я намазался снова, а одежду, насквозь пропитавшуюся восточными «благоуханиями», отдал прачке-китайцу, и он набросился на нее с яростью. Вечером я сидел за бутылкой пива, снова признанный людьми.


Коты на парашютах

Я разговариваю с итальянским маляриологом, который знает про комаров все на свете. Он объясняет мне, что установить виды тех комаров, которые преследуют «проклятое племя» мурутов, трудно.

— В чем заключаются эти трудности?

— Для начала скажу, что в такой широкой акции, как настоящая, не может быть места ни домыслам, ни

догадкам. Требуется абсолютно точно знать виды комаров, обитающих в деревнях. Их ведь может быть не один, а два или три. Не исключено появление и новых видов… Нам надо знать об этом заранее, до того, как сюда явятся «люди с белым порошком», как здесь называют санитаров, дезинфицирующих жилища. Я всегда прошу своих пациентов ловить комаров и приносить их в лабораторию… Муруты очень охотно откликаются на эту просьбу и полны добрых намерений. Однако комара можно поймать только тогда, когда стемнеет. Вечером же, когда мурут выпьет, он комара не то что от мухи, от водяного буйвола не отличит. Все очень не просто. А ведь это только подготовительная фаза, когда проводится ознакомление с местностью, чертятся планы деревень, нумеруются дома, намечаются трассы для бригад, организуются отделения по изучению комаров, набираются и обучаются люди для работы в бригадах, готовится транспорт для доставки химикатов. Только после всего этого выбирается удобное время для атаки на комаров и, наконец, проводится сама атака: интенсивное опрыскивание жилищ. Мы, естественно, внимательно следим за реакцией насекомых, но больше всего нас интересует любой сигнал о появлении комаров, устойчивых к химикатам. Если через три-четыре года на две тысячи жителей будет приходиться одно заболевание, мы будем считать, что добились успеха.

Следующая фаза — консолидация: необходимо обнаружить комариные «бастионы» и обработать их химическими средствами. Под каждым случаем заболевания с. высокой температурой следует предполагать малярию; при этом необходимо немедленно брать кровь на анализ и, если диагноз подтвердится, сразу же перейти к лечению. Если новых заболеваний не наблюдается, наступает фаза закрепления завоеванных позиций, но это уже забота не какой-либо специальной организации, а местной службы здоровья. Лечение малярии становится принудительным, и, более того, обязательно ищут разносчика болезни.

— То, о чем я вам рассказал, — продолжал мой собеседник, — основные направления нашей деятельности. То же самое делается и в Бразилии, и на Калимантане. Но в каждой стране свои специфические условия, и поэтому нередко случаются разные казусы.

— Например?

— Например, в Сараваке жертвами нашей акции оказались… коты. Обыкновенные коты, которые, разгуливая по опрысканным крышам, отравились инсектицидами. Еще они любят полакомиться кузнечиками, а кузнечики-то тоже были отравлены… И произошло нарушение равновесия в животном мире. Крысы, обнаружив внезапное исчезновение своего мурлыкающего врага, набросились на амбары и рисовые поля. Кончилось тем, что котов сбрасывали на специальных парашютах, чтобы сберечь урожай от крыс, а людей от голода.


Колдуньи из девяти деревень

— Малярия — враг очень опасный, — продолжает итальянец. — Каждая ошибка в наших действиях чревата трагическими последствиями: болезнь может прорваться сквозь наши заслоны и появиться в районах, которые мы считали неопасными.

Рассказ итальянского специалиста по борьбе с малярией дополнили и другие врачи, которые обратили мое внимание на страны, не пожелавшие подключиться к борьбе против малярии, т. е. действовавшие по принципу «моя хата с краю».

На Калимантане я столкнулся с еще одним важным аспектом противомалярийной акции «Сабах-420»… Как известно, малярийный комар не соблюдает никаких границ. Вся южная часть острова принадлежит Индонезии, Сабах и Саравак, на севере, входят в Малайзию, Бруней находится под английским протекторатом. Бруней, Сабах и Саравак провели большую работу по уничтожению малярии. Санитары добирались на вертолетах в самые недоступные деревни, на лодках поднимались в верховья рек. Упорство и массированные действия начали приносить свои плоды. Но… Так как комарам, как говорится, чихать на границы, в их поредевшие ряды прилетело подкрепление с индонезийской части острова, где о комарах забыли. Устраняясь от противомалярийной борьбы, Индонезия наносит вред не только себе, но и соседям.

А теперь перенесемся в другую страну, где малярия побеждена. А меж тем она тоже находится в Азии.

В свое время малярия была страшным бедствием для Азербайджана, где, как уверял один азербайджанский писатель, по вечерам на одного человека ежеминутно садится 99 комаров. Подавляющему большинству населения хинин был не по карману, а знахари лечили так: больного заворачивали в шкуру только что зарезанного барана, а когда он там согревался, вытаскивали и обливали ледяной водой. Малярия не излечивалась, зато у больного появлялись осложнения, которые и загоняли его в могилу.


Маки на мечетях

Малярийный комар летает невысоко, зная об этом, азербайджанцы строили в деревнях высокие деревянные башни и спали там.

Борьба с малярией в Азербайджане затруднялась разнообразием климатических условий; каждая климатическая область требовала своих методов борьбы.

Из Баку в Самарканд, один из старейших городов мира, я летел одну ночь.

В расщелинах стен древних мечетей цветут маки — ветер постепенно нанес туда землю, а потом и семена… О Биби-ханум, любимой жене всесильного владыки, державшего в страхе весь тогдашний мир, будут помнить до тех пор, пока сохранятся стихи, запечатленные на камне и мраморе, мозаике и украшениях. Так убитый горем муж выразил свою скорбь. Все ниже в землю уходят могилы тех, кто не был знатен и похоронен на соседнем кладбище. Сейчас вряд ли можно установить, что за болезнь свела всех этих людей в могилу, ясно только, что над древними стенами Туркестана витает дух жертв, которых убила малярия.

В Узбекистане в 1893–1902 годах умерло от малярии 40 тысяч человек, а ведь он был тогда малонаселен. Распространению болезни способствовало увеличение производства риса. Неглубокая стоячая вода на рисовых полях образовывала идеальные условия для комариных личинок. Люди не могли объяснить, почему малярия иногда не проявляется в течение нескольких лет, а затем внезапно обрушивается на крестьян таджикских и узбекских деревень. Известный русский ученый Исаев установил причину этого явления. Талая вода, годами собиравшаяся в горах, прорывается в долины, и некоторые места оказываются затопленными. Оттуда и вылетали на штурм миллионы комаров.


Подарок с изъяном

Теперь мне хотелось бы рассказать о драме, которая не так давно разыгралась в Грузии. «Актеры», или, скорее, их дети, а может, дети их детей — это худощавые грузины с резкими чертами лица…

В горных селениях, где воздух ничем не отравлен, почти на каждом шагу видны следы вчерашнего. В придорожных духанах, над которыми витают ароматы трав (обязательно входящих в состав грузинского блюда), сидят мужчины, потягивая вино. Несколько музыкантов извлекают старинные мелодии из незнакомых нам инструментов. В воскресный вечер, возвращаясь с гулянья, крестьяне поют песню, родившуюся в те времена, когда человек жил в согласии с землей, а Европа пребывала в младенческом состоянии. Музеи Тбилиси производят на меня такое же впечатление, что и голландские картинные галереи: со старинных портретов на вас смотрят лица, которые вы видите и сегодня вокруг себя.

На высокой горе над всем Тбилиси возвышается монумент в честь Матери Грузии. В одной руке она держит меч для врагов, в другой — чару с вином для Друзей.

— Если сыщется у вас мужчина ей под стать, присылайте, женим его на Матери Грузии, — смеется шофер, который подвозит меня кмонументу.

Дома, расположенные на крутых улочках в старой части города, так нагреваются за день, что и ночью от них несет теплом. Несмотря на поздний час, двери открыты… Просидев целый день над записями, я бесцельно брожу по улицам…

Когда бог делил между людьми землю, явились к нему и грузины. Выстроилась длинная очередь, а кому охота в ней стоять? Грузины расположились в тенечке под деревьями и попивали винцо. Когда же они явились перед богом, то очереди уже не было, но и земли не осталось.

— Где же вы были? — спросил грузин господь, когда те объяснили ему, за чем пожаловали.

— Мы пили вино в тени деревьев, — ответили они ему.

— Неплохое занятие, — признал творец и задумался. Но поскольку в те далекие времена, когда было что дарить, даритель не забывал себя — надо ли говорить, что для себя-то бог припрятал завидный кусочек. Расщедрившись, он отдал его грузинам.

И вот появилась Грузия — залитая солнцем, с неповторимой природой, богатая традициями.

Так рассказывается в древней легенде (хотя с течением времени она, наверное, и осовременилась). Добавим только, что добрый господь бог не очень-то знал, что дарил. Подарок оказался с изъяном — малярией.


Беги быстрее…

— Малярия всегда представляла собой самую большую проблему для здравоохранения Грузии, — говорит мне профессор Ираклий Иванович Топурия, заместитель директора Тбилисского института паразитологии и тропической медицины им. С. С. Вирсаладзе. — В 1921 году малярией болел каждый третий житель республики, а в Восточной Грузии были районы, где ею болели 80 процентов населения. Жизнь человека была непродолжительной…

В начале 20-х годов эпидемия малярии захватила один из районов города, лежавший на болоте. В те годы инсектицидные средства были неизвестны и казалось, что помочь людям, фактически предоставленным самим себе, почти невозможно. Это было отступление как во времена средневековья, когда клич fugocito, vade longe, rediiarde («беги быстрее, уходи подальше, возвращайся помедленнее») был призывом и спасением для охваченных ужасом людей.

Около трех тысяч человек жили тогда в том районе — каждый шестой погиб от малярии; кто оставался в живых, бросал дома и имущество на произвол судьбы и уходил. Это бедствие было данью войне, которую заплатили с известным опозданием. Во время первой мировой войны на фронт ушли почти все мужчины и для управления сложной оросительной системой не хватало рук. Когда же солдаты вернулись, их послали… хоронить умерших, потому что во многих семьях это уже некому было делать.

Когда сейчас смотришь на этот район современных зданий и широких улиц, трудно даже вообразить, что во время эпидемии над его старыми домишками витала тень смерти. Но еще труднее представить себе, что можно встретить очевидца тех событий.

Профессор Георгий Нестерович Гордадзе был тогда студентом медицинского института. Сначала он учился в Москве, потому что в Грузии тогда не было такого института, а уж потом перевелся в Тифлис.

Институт, в котором мы сейчас беседуем с ним, окружен небольшим садом, и городской шум сюда не доносится. Профессор рассказывает мне о своей жизни и о малярии. Для него малярия — не болезнь, вычитанная из учебника, он испытал ее на себе. Сначала от нее страдал, а потом с ней боролся. Вся долгая жизнь врача прошла под знаком малярии.

Он родился в Западной Грузии в деревне, где всегда болели малярией. Раньше здесь сажали кукурузу, разводили виноградники, а теперь выращивают чай. Первый раз он заболел малярией в детстве, когда ему было три года, а потом болезнь постоянно повторялась.

— А лечение?

— О, лечение, — улыбается профессор, — если это можно назвать лечением…


Дьявол над горшком

Хинин стоил дорого: четыре грамма — столько же, сколько шестнадцать килограммов кукурузы. Крестьяне лечились у колдунов; те объясняли малярию проделками дьявола и наглядно подтверждали это… с помощью простого трюка: нагревали пустой горшок и, когда там образовывался относительный вакуум, плотно прикрывали крышкой. Она так прилипала к горшку, что ее невозможно было оторвать.

— Вот она, дьявольская сила, — восклицала старуха-колдунья, и больной понимал, что вылечиться будет нелегко и недешево.

Чтобы снять чары, больному надо было в один день посетить девять колдуний, живших в разных деревнях. Профессор Гордадзе и сейчас помнит, как он еле-еле плелся за больной матерью, уцепившись за ее юбку, когда та вела его из одной деревни в другую.

Еще будучи студентом, он твердо решил посвятить себя борьбе с малярией, зная по себе, сколь опасна эта болезнь. Кроме того, большое влияние на него оказал известный грузинский маляриолог профессор Вирсаладзе, имя которого носит теперь институт.

Малярия не оставляла Гордадзе и когда он вырос. Он рассказывает, как однажды студентом приехал к себе в деревню на каникулы, но вместо отдыха пролежал с приступом малярии — болела вся деревня. Он и сейчас с гордостью воина, защитившего родной дом, вспоминает, что из всех заболевших не смог спасти тогда только двоих…

— А как было, когда вспыхнула эпидемия в одном из районов Тифлиса? Ведь хинина не хватало — он был импортным лекарством. Врачей тоже не хватало, и мобилизовали студентов-медиков.

— В тот район тогда ходил трамвай, но мы все больше бегали пешком, потому что ни у кого не было денег на билет, — вспоминает профессор. — Мы работали каждый день с утра до позднего вечера и по воскресеньям… Как нам тогда говорили, малярия не признает воскресений… Осушили болота (нам помогали люди, уже переболевшие малярией), продезинфицировали воду, чтобы уничтожить личинки комара… Когда опасность миновала, жители начали потихоньку возвращаться домой…


Лекции по истории

Во время Великой Отечественной войны профессор Гордадзе был маляриологом Закавказского фронта. По его настоянию в тылу солдат обучали не только умению воевать с противником, но и с малярией, на случай если война дошла бы до малярийных районов.

Проводили работу и среди гражданского населения, потому что во время войны массовые передвижения людей могли способствовать распространению малярии.-

Упоминавшийся пример о малярии в Грузии во время мировой войны — не единственное тому доказательство. Известно, какие страшные опустошения произвели тиф и холера во время Крымской войны.

Словом, кто не усвоил уроков истории, тот неизбежно может повторить ошибки.

— Я был всего-навсего майором, а меня слушались и генералы, — вспоминает профессор, — потому что понимали: к маляриологу надо прислушиваться.

— Представьте себе, профессор, что вы снова студент и перед вами стоит проблема выбора. Кем бы решили стать?

— Маляриологом, потому что, оглядываясь назад, я испытываю чувство большого удовлетворения.

Если бы нашелся режиссер, пожелавший поставить по этому незамысловатому сюжету пьесу о Грузии и о малярии, ему следовало бы обратить внимание на то, что здесь уже нет неуверенности, характерной для стран, где с малярией не только не покончено, а даже наоборот: она перешла в наступление. Директор Института им. Вирсаладзе, с которым я беседую, говорит, что, по предсказаниям врачей, в Грузии малярия полностью исчезнет по прошествии ближайших десяти лет, однако сам он склонен считать, что это время наступит значительно раньше.

Итак, усилия людей направляются сегодня на укрепление достигнутых результатов. Человек в силах бороться с малярией. Я бы даже сказал, что в Советском Союзе сейчас полностью окупились колоссальные материальные затраты, вложенные почти полвека назад в борьбу за здоровье людей. Хотя не все проходило гладко, борьба потребовала многих жертв, огромных средств…

Как пишет один французский автор в статье, посвященной достижениям советской гериатрии[29], — «русские не хотят умирать». Я не запомнил всех статистических данных, а лишь человека, который ребенком тащился за матерью из одной деревни в другую, человека, болевшего малярией в детстве и в расцвете сил и всю свою жизнь посвятившего борьбе с нею. Его работа принесла ему такое же удовлетворение, какое испытывает врач, отошедший от постели больного с чувством выполненного долга. Диагноз поставлен правильно, прописанные лекарства — действенны, рецидив болезни — исключен, выздоровление — полное… Немногим врачам дано испытать чувство безграничного удовлетворения, тем более что пациентом был почти весь народ.

— Ах, все это позади!.. Как быстро летит время!

Я так и не понял, что имел в виду профессор. То ли нашу беседу, когда тикали часы и крутился магнитофон, то ли то, что он не заметил, как в его родной Грузии меньше чем за полвека победили страшную болезнь… А может, он подумал, что из-за работы некогда было оглянуться на прожитую жизнь…


Священная война против малярии

Когда в 1955 году Всемирная организация здравоохранения объявила священную войну малярии, каждый специалист понимал, что подобная война не может быть выиграна только с помощью одной химии. Подобно тому как в любой современной войне, здесь надо учитывать и факторы психологического характера. Конечно, не в отношении комаров, а в отношении невежества и суеверия. Специалисты понимали, что нарушение привилегий деревенского колдуна может погубить все усилия, направленные на борьбу с болезнью.

В африканских странах, где колдун пользуется большой властью и в глазах крестьян связан с темными силами, «человек с белым порошком» не входил в его дом в обуви, а оставлял ее на пороге, демонстрируя тем самым свое уважение к высокому лицу. Приступая к обработке жилья инсектицидами, тщательно закрывал развешанные по стенам предметы колдовского культа, чтобы они «не теряли» своей магической силы, потому что, по заверениям колдунов, белый порошок ослабляет ее.

Мой белокожий читатель, попридержи улыбку превосходства! Передо мной лежит декабрьский номер журнала «The Journal of Tropical Medicine and Hygiene» (1967) со статьей знаменитого маляриолога сэра Гордона Коуэлла. Этот автор включился в древний спор на тему о том, кто, что и от кого перенял? Он утверждает, что Новый свет подарил Старому картофель, каучук и табак, и Старый свет «схватил» от Нового малярию и сифилис. Он пишет, что во время конклава в 1623 году восемь кардиналов скончались от малярии и многие переболели, потому что неподалеку были малярийные болота, и как абсурдные религиозные запреты тормозили применение даже апробированных средств. По его мнению, можно было бы продлить жизнь Оливеру Кромвелю, но ни один врач не рискнул бы прописать ему «порошок иезуитов», или «порошок кардинала», иначе говоря хинин, который в то время был уже известен.

«Научная медицина встречает много трудностей, когда ей приходится действовать в среде, отличной от той, где она родилась», — уверяет Фрэзер Брокингтон.

Я думаю, что над этим стоило бы подумать. В священной войне против малярии любой ценой надо избежать конфликта с высокими духовными лицами той страны, где обнаружена болезнь. Более того: надо искать союзников среди тех людей, которые в силу своего высокого религиозного сана пользуются в стране непререкаемым авторитетом.


Будда Жужжащих болот

А теперь перейдем от общих рассуждений к рассказу о конкретных делах. В сообщениях, поступавших в женевский штаб из северных провинций Таиланда, указывалось, что две трети населения больны малярией и болезнь грозит распространиться не только на соседние провинции, но и на соседние государства.

В Женеву вызвали индийского маляриолога доктора Самбасивана и попросили его возглавить группу маляриологов в Северном Таиланде. Его согласие обрадовало не только потому, что доктор — специалист в своей области, но и потому, что он — буддист. Для Всемирной организации здравоохранения, которая привлекает к работе людей самых разных специальностей из самых разных стран, никакой роли не играют ни цвет кожи, ни вероисповедание. Но когда я поездил по Таиланду, то убедился, что человек, незнакомый с буддийским учением, встретит большие трудности в противомалярийной борьбе. Почему?

Когда в 1957 году исполнялось 2500 лет со дня рождения Будды, король Таиланда, который среди прочих званий носит еще и титул «хранителя буддийской веры», облачившись в предписанные ритуалом одежды, отправился на две недели в монастырь.

Монахи в оранжевых одеяниях встречаются в Таиланде на каждом шагу. По весьма скромным подсчетам, их там около 200 тысяч человек. Мы, европейцы, недооцениваем влияния монахов на повседневную жизнь этой страны. Но именно с ним следует считаться в первую очередь.

Фактически каждый таиландец обязан пройти через монастырь, хотя это вовсе не значит, что он должен там остаться. Монастырь посещает юноша перед женитьбой. Туда идут, чтобы в тишине и покое подумать о житейских проблемах.

Монахи присутствуют на похоронах, освящают новые дома, а в День учителя в знак благодарности их торжественно угощают едой, хотя в Таиланде обучение светское.

Чтобы подняться на верхнюю ступень знаний, монахи должны упорно и прилежно учиться. Монастыри поразили меня переплетением новых веяний со старыми традициями. Когда я однажды беседовал с настоятелем одного монастыря, из одной кельи до меня доносился стук пишущей машинки, из другой — мелодичная декламация стихов из древних писаний. Таиландская ветвь буддизма — в отличие от других — никогда не считала интимную жизнь человека злом или, скажем, темой, о которой не принято говорить вслух. Наверное, поэтому в монашеских кельях висят на стенах яркие японские календари с полураздетыми красотками… Такие же календари — к моему великому изумлению — я увидел и в пещерах отшельников.

Ранним утром монахи отправляются в город за мисочкой риса: они едят лишь два раза в день, а после полудня могут только пить. Одно удовольствие смотреть на них по вечерам, когда они рассаживаются где-нибудь под деревьями и прямо из бутылочек медленно потягивают холодную пепси-колу.

Вся их жизнь — это самоограничение. Восьмиступенчатая лестница, которая ведет буддийских монахов к нирване, накладывает на них ряд обязательств.

В провинции Сарапей к небу возносится Ват Пхра

Норн Нонг Пунг, или Святыня Лежащего Будды Жужжащих болот. Она обнесена священными стенами. Золотая статуя улыбается загадочной улыбкой. Но почитатели Будды редко улыбались своей судьбе: с наступлением сумерек они ничего не слышали, кроме комаров.


Размышления настоятеля монастыря

Когда комар, кусая, заражает и убивает человека, его не мучают угрызения совести. Но человеку в буддийской стране нельзя убить никакое божье создание, в том числе и комара. Таково учение Будды. Можно ли склонить людей нарушить законы религии, которую они исповедуют? Не лучше ли найти общий язык с древней верой, а не противоречить ей? Только в этом случае и можно рассчитывать на успех акции по массовому уничтожению комаров.

В одно прекрасное утро главному настоятелю монастырей, человеку прогрессивному, понимавшему нужды народа, представили незнакомца, который прибыл из дальних стран. Это был его единоверец, доктор Самбасивана. Их беседа длилась несколько часов. За все время они съели лишь по одной мисочке риса… Прощаясь, гость сказал, что прибудет за ответом.

Настоятель закрылся в келье, молился, просил Будду наставить его. Он искал ответа в собственных знаниях и мучился сомнениями.

Шли дни, кадили светильники перед алтарем Будды Жужжащих болот, монахи с мисочками ходили по городу, а настоятель все еще думал.

Через несколько недель перед монастырскими воротами снова остановилась машина. С бьющимся сердцем индийский врач выслушал ответ, который звучал как приговор комарам.

— Сын мой, — начал настоятель, когда они, обменявшись приветствиями, встали на колени, смерть, которую ожидает всякое божье создание, причиняет разные степени страданий. Я понимаю, что человек, годами страдающий от малярии, мучается больше, чем насекомое, гибнущее от химикатов мгновенно. Я утверждаю, что убийство любого живого существа, в том числе и комара, — великий грех, но, по моему разумению, убийство комара — грех, которому можно найти оправдание. Чем я оправдываю его убийство? А тем, что знаю: уничтожение комара приведет не только к уменьшению страданий мужчин, женщин и детей, но и к сохранению им жизни.

Врач низко склонился в благодарственном поклоне.

— Ты знаешь также, сын мой, — продолжал настоятель, — что мы, буддисты, отвечаем только за собственные поступки на земле, но не можем отвечать за поступки других. Вдумайся в то, что я сейчас скажу: человек, идущий тропою Будды, может воздержаться сам от убийства комара, но никогда не станет обременять свою совесть поступком, совершенным другими. Вот мое слово.


Язык танца

Высокое духовное лицо само благословило врачей-маляриологов, иноверцев.

Настоятель не занял позицию пассивного созерцателя, а призвал всех монахов и священников к сотрудничеству. Он широко открыл ворота священных стен. На глазах собравшейся толпы санитары тщательно опрыскивали бесценную статую Будды. Это было воспринято как молчаливое согласие на полное уничтожение комаров, а не только желание уберечь от них великое произведение искусства.

Самый темный крестьянин понял, что, если «люди с белым порошком» имеют право входить в места, дорогие сердцу самого Будды, перед ними нельзя закрывать двери в свои дома, а это как раз те дома, которые стоят на краю болот, т. е. там, где жужжат комары…

Более того, настоятель приказал отдать храмы под временные медицинские пункты, чтобы врачи осматривали жителей не под открытым небом и не в тесноте домишек. Загадочно улыбаясь, Будда поглядывал на ребятишек, пришедших со старостой…

Группа врачей и санитаров проработала в провинции Серапей два года; все это время они искали больных, лечили их и уничтожали комаров. Жужжание над болотами прекратилось.

В Хингмаи тысячи людей прошли по улицам в благодарственной процессии. Впереди шли пританцовывая красивые придворные танцовщицы, с вплетенными в полосы живыми цветами и надетыми на пальцы конусообразными пластинками из золота.

Языком танца, без слов, а лишь изящными движениями своих стройных тел они поведали людям, как победили комара, убивавшего свободный народ таи. Их танец рассказывал о горе, о надежде, о радости, которая ждет теперь людей.

Вслед за танцовщицами сотни правоверных тащили огромную ритуальную колесницу «бусабок», и, дойдя до священных ворот, они подкатили ее к подножию Будды, где стоял главный настоятель монастырей в окружении монахов в оранжевых одеяниях…


«Если хочешь умереть, поезжай в Кундуз…»

— В нашей работе, — сказал мне однажды знакомый маляриолог, — есть такие минуты безграничного удовлетворения, ради которых стоит работать в любых, самых трудных условиях…

В один прекрасный день в Нью-Дели из Кабула прибыл директор службы здоровья доктор А. Р. Хакими, который по поручению афганского правительства вручил региональному штабу ВОЗ для Юго-Восточной Азии шесть изумительных по красоте афганских ковров.

На первый взгляд эти произведения старинного искусства не имеют никакого отношения ни к комарам, ни к малярии.

Но вот что сказал доктор Хакими:

— В нашей стране существует определенная связь между этими коврами и развитием службы здоровья. Не так давно у нас бытовала такая пословица: «Если хочешь умереть, поезжай в Кундуз…» (там свирепствовала малярия). В последние годы благодаря Всемирной организации здравоохранения мы избавили Кундуз от малярии, и сейчас этот район — один из наиболее производительных в стране: здесь сеют пшеницу, выращивают хлопок, сахарный тростник. Ликвидация малярии позволила нам заняться каракулеводством. Получение различных видов шерсти повлекло за собой увеличение производства ковров. Но самое главное заключается в том, что сегодняшние ковры намного красивее прежних, потому что малярия больше не отнимает силы у наших ткачей и не глушит их творческую фантазию…


Возвращение в Кинабалу

В нашем путешествии по Азии мы, кажется, чересчур удалились от священной горы Кинабалу, к которой отправляются муруты после смерти.

Мы ночуем в Апин-Апин. При лунном свете Кинабалу встает во всем своем великолепии, и становится понятным, почему с ней связано так много легенд. Дожди, которые в этом году начались на месяц раньше, захватили нас врасплох и до некоторой степени смешали все планы работ антималярийных бригад. Вырубленные в джунглях тропинки превратились в месиво. Машины с четырьмя ведущими колесами буквально «плывут» по такому вязкому болоту.

Мы останавливаемся в деревне, отмеченной на карте. Нас встречают стаи собак. Муруты любят собак и очень ими дорожат, так как собаки помогают им в охоте на диких быстроногих кабанов. Собаки настолько ценны здесь, что нередко можно наблюдать такую картину: женщина одной грудью кормит своего младенца, а второй — щенка, потому что его «мама» — в лесу на охоте.


Гроб или невеста?

Здешние собаки не умеют лаять. Не состоят ли они в родстве с известной австралийской собакой динго? Они не умеют лаять, но в пять часов утра громкий вой одинокой собаки, а через минуту и присоединившийся к ней целый собачий хор могут поднять из гроба и мертвого.

Уж коль я так выразился, попутно скажу, что, находясь в Сабахе, я смотрел на жбаны, в которых муруты готовят пищу, с каким-то странным чувством. Подумайте только, в одинаковых жбанах и пенится варево, и хоронятся умершие (покойника засовывают в жбан в сидячем положении и замазывают верх, а предают земле лишь через несколько лет). По словам переводчика, жбан-гроб стоит очень дорого. Мы пытаемся перевести его стоимость из одной валюты в другую, но это дается нам с большим трудом. Дело в том, что ни малайский доллар, ни любая другая валюта не очень-то в ходу у мурутов; они до сих пор ведут меновую торговлю. Однако после утомительных подсчетов нам ясно, что большой жбан-гроб стоит столько же, сколько красивая невеста.

«Гроб или проданная невеста» — возможное название для страшной оперы о мужчине из племени мурут, который, почувствовав себя плохо, отказывается от женитьбы на избраннице. Вот какие мысли пробегают в голове. Признаюсь, мне хватило нескольких месяцев ежедневного соприкосновения со страданиями и смертью, чтобы я стал проще смотреть на такие вещи…

В каждой деревне повторяется одно и то же: санитар спрашивает о больных с высокой температурой, чтобы взять у них кровь, а взамен оставить против малярии лекарство. При этом он обязательно объяснит, как его надо принимать. Муруты ведь не делят недели на дни, часы, минуты. Да и зачем? Путь к здоровью определяется положением луны на небе.

— Когда луна будет совсем маленькой, ты будешь принимать по одной таблетке, — наставляет санитар. Я обещаю ему, что напишу о нем в своей книге. Санитар когда-то сам был «человеком с белым порошком», т. е. ходил по деревням (иногда приходилось шагать пешком по двадцать дней от одного селения к другому) и обрабатывал химикалиями дома. В такие глухие деревни надо и сейчас периодически заглядывать: если не проследить, то малярия может снова вернуться…

— У нас много хлопот с приезжающими с Калимантана, — говорит он мне, — на индонезийской части острова, как вы знаете, наша акция почти не проводится, и там наверняка из трех человек двое больны малярией. Граница в джунглях — это же просто фикция, ну кто там будет соблюдать границу?

Мы возвращаемся к себе поздно вечером, уставшие и грязные. На заднем сиденье вевдехода стоит ящик с тщательно упакованными пробирками. В них кровь тех самых мурутов, которые были приговорены к смерти. Сейчас этот приговор временно отменен. Если и будет найден малярийный паразит, то лишь у нескольких человек, а ведь совсем еще недавно эти деревни полностью вымирали.


Отец малярш

Мы снова ночуем в Апин-Апин, и снова в пять утра нас будит собачий хор… Итальянец изрыгает проклятья, они сыплются только что не на Папу Римского, а его пожелания — если бы они исполнились — привели бы к полному уничтожению всего собачьего рода на земле.

Наконец он откидывает москитную сетку и встает. Обливается холодной водой и при этом фыркает, как тюлень. Затем находит на столе очки, надевает и начинает бриться. Хорошее настроение возвращается к нему, и он соглашается начать нашу утреннюю игру в вопросы и ответы. Рабочий день здесь вообще начинается очень рано, а в полдень жизнь замирает; как говорят, «на солнце ходят англичане да собаки».

Мой профессиональный опыт давно убедил меня — и я уже говорил об этом, — что на глупые вопросы человек получает столь же глупые ответы. Однако я с упорством маньяка пытаюсь понять причины, почему маляриологи, с которыми я знакомлюсь, выбрали именно эту специальность.

Итальянец со смехом вспоминает, как он стал маляриологом. Когда он молодым врачом приехал в Африку, то был уже знаком с тропической медициной. В первый же день работы в больнице, когда все врачи сидели за обедом, неожиданно появился слуга и сказал, что из деревни привезли его молодую жену, с которой творится что-то непонятное. Она умоляет, чтобы ей помогли, иначе будет поздно…

Как каждый деловой человек, врач тоже не любит, когда его отрывают от дела.

— Так как я был самым молодым, — вспоминает итальянец, — то послали, конечно, меня. Я установил у молодой женщины малярию и вылечил ее. Вот с тех пор и пошло…

Он притворно вздыхает, но я-то отлично знаю, что его работа — это настоящая страсть всей жизни. Одно только перечисление стран, в которых он воевал с малярией, заняло бы не одну страницу.

— Италия? О, Италия — чудесная страна, — продолжает он. — Разумеется, каждую пару лет я еду туда в отпуск отдохнуть… Да, да, только отдохнуть. Что бы я там делал? Малярии ведь там нет…

— Доктор, когда мы ехали с вами в «Мурут мэйл», я записал название одной станции — Дуэнтцер. Название не похоже ни на малайское, ни на китайское…

— Немецкое, — быстро прерывает меня итальянец, — станция называется по имени врача, который жил здесь много лет. Его прозвали «отцом малярии», потому что он действительно был первым на Калимантане, кто лечил не только живших там европейцев, но и местных жителей. Лечил, как умел. Кстати, он собрал бесценные коллекции, которые пропали во время японской оккупации. Нет, я не встречал людей, знавших его лично, хотя и после оккупации они здесь наверняка жили… Теперь-то европейцы стараются подолгу не задерживаться в джунглях…

— Доктор, вот вы ездите по Африке и Азии, воюете с малярией. Что в вашей работе самое трудное?

— Комары. Их повадки. Из двух тысяч видов малярию разносят лишь несколько десятков. И у каждого вида свои повадки. Одни любят гнездиться на солнышке, другие — в тени. Одни личинки гибнут в соленой воде, другие предпочитают именно ее…

— На Новой Гвинее я столкнулся с так называемой мозговой лихорадкой. Что это такое?

— Да, к сожалению, есть такая… Температура у больного поднимается до сорока двух градусов и выше; он мечется, появляются признаки психического расстройства. Иногда человек гибнет всего за несколько часов. Лечение болезни усложняется тем, что трудно сразу поставить правильный диагноз: больного можно принять за сильно выпившего человека… Здесь, в джунглях, где сделать анализ крови на месте нельзя, исправить ошибку почти невозможно…

— Доктор, как вы, человек, находящийся на переднем крае борьбы с малярией, оцениваете шансы человека?

— Я надеюсь на появление новых лекарств, действующих более длительное время. Мне кажется перспективным и метод облучения комаров. Он называется у нас «триумф евнухов»… Его применение привело к почти полному уничтожению паразитов кокосовых пальм.

Может быть, повезет и с малярийными комарами? В борьбе с малярией огромное значение имеет сотрудничество правительств разных стран, иначе страна, где комары уничтожены, не гарантирована от того, что они не прилетят от соседей. Я не хочу заниматься предсказаниями, но убежден, что у моей профессии нет будущего…

Я с изумлением посмотрел на него.

— Малярия будет ликвидирована еще при моей жизни. Моя специальность даже потеряет право на существование. Но это поражение на самом деле будет самой большой победой.


«Бруней-003», или…

— Мы сообщили о вашем приезде в наше представительство в Брунее, — сказал мне на аэродроме в Кота Кинабалу доктор Чен. — Вас будут ждать прямо в аэропорту. Я убежден, что вы увидите в Брунее много интересного, если позволит луна…

Английский военный самолет, прилетевший из Куала-Лумпур, шел на посадку с таким шумом, что я не расслышал как следует слова доктора о луне… Может быть, это что-то вроде пожелания доброго пути? Переспросить же не решился, чтобы ненароком не обидеть доктора, который безупречно организовал мое пребывание на Сабахе.

Самолет заглушил моторы, и я услышал объявление по радио: «В последний раз вызываем пассажиров, отлетающих в Бруней».

Я прощаюсь. Через четверть часа самолет поднимается в воздух. Летим недолго и садимся на небольшом острове Лабуан, который когда-то служил для англичан трамплином на Калимантан. И сейчас еще на острове размещается база Королевских военно-воздушных сил, но я думаю, что быть ей там недолго, потому что не за горами ликвидация последних бастионов империи «к востоку от Суэца». Еще один недолгий перелет, и под нами в лучах солнца блестит купол мечети Брунея, самой большой во всей Юго-Восточной Азии.

Японский врач из Токио, доктор Масато Мияири, который руководит акцией «Бруней-003», встречает меня на аэродроме. Мы едем в единственный отель, где меня оставляют одного. Уходя, японец передает мне приглашение на обед, что вызывает у меня самые радужные мысли. Может быть, меня угостят скияки, а может, говяжьим мясом из Кобе (как известно, коров в Кобе поят пивом). А может, я попробую темпуру и разные другие блюда? А может…

Но я постарался отвлечься от мыслей на кулинарные темы, а подготовиться к беседе с доктором Мияири. Я направился в бар, чтобы посидеть в холодке (в баре был кондиционер) и познакомиться с литературой… Китаец-официант уже от двери шел за мной следом и, когда я попросил банку пива, показал мне карандашом на стену, где виднелась надпись: «Дирекция бара доводит до сведения, что у нас не признают законов ислама…» Значит, пить можно.

— Господин предупрежден, — официант произнес эту фразу таким тоном, каким у нас на предприятиях общественного питания говорят:

— Зразы кончились, могу предложить только бигос.[30]

Я осмотрелся. За соседними столиками сидели неверные вроде меня и потягивали кто пиво из маленьких банок, а кто кое-что и покрепче. Английские офицеры в форме (на нашивках изображен сердитый черный кот) сидели вместе с малайцами и китайцами, впрочем, в баре вообще сидели только мужчины.

В Брунее на территории в 5765 квадратных километров, больше половины, т. е. 4200 квадратных километров, — джунгли и болота. Раз болота — значит малярия. Отсюда и возникла необходимость в проведении акции «Бруней-003». Цель ее — ликвидация болезни.

В конце 1966 года население северо-восточного побережья Калимантана составляло 108 тысяч человек, из них 46 тысяч горожан. Тут жили малайцы (более половины всех жителей), китайцы (четверть населения), а также представители различных племен.


…Луна и вертолет

Ислам в Брунее не только государственная религия. Ислам определяет весь образ жизни. Министерство по делам религии, чье огромное здание возвышается недалеко от мечети, является единственным учреждением, в котором нет постоянного английского советника. Это министерство оказывает влияние не только на жизнь страны, но и занимается вопросами, казалось бы не имеющими никакого отношения к религии.

В Брунее работают только 240 дней в году. Подоходный налог здесь не платят. Это единственная страна (а я их повидал немало), где служба здоровья не испытывает никаких финансовых затруднений. Ответ на это заключен в одном слове — Сериа.

В Сериа — лес нефтяных вышек. Существуют, как известно, разные теории насчет истощения нефтяных месторождений. Теории теориями, а пока что мировые нефтяные компании платят султану миллионы долларов за право эксплуатации нефти. Правда, это вовсе не значит, что на жителей Брунея падает с неба золотой дождь.

Японский маляриолог появляется у меня в назначенное время. На пороге дома нас поджидает его жена, одетая в кимоно абрикосового цвета.

Сняв обувь, мы входим в дом. Сразу же скажу, что меня ждало горькое разочарование. Хозяева предупредили, что хотят угостить меня обедом из национальных блюд, и приготовили еду, которая — как они полагали — придется мне по вкусу. Они были полны добрых намерений. Но что же я ел? Мне подали курицу, которая варилась так долго, что потеряла всякий вкус, к курице мороженые овощи (их ввозят из Австралии), а потом на специальном блюде подали — как гвоздь программы обеда — невкусную картошку. Она здесь не растет, и ее тоже привозят из Австралии в целлофановых пакетах: один пакет с шестью картошинами стоит три с половиной доллара. Хозяева ничего для меня не пожалели…

После обеда доктор Мйяири пригласил меня в свой кабинет, чтобы спокойно поговорить. Он зажег над картой лампу и подробнейшим образом — как обычно любят японцы — стал мне рассказывать о своей работе. Отчет колониального правительства, в котором впервые упоминается о малярии, был опубликован в 1906 году, но в действительности малярия гуляла по Калимантану значительно раньше. После первой мировой войны, когда население султаната не превышало 20 тысяч человек, ежегодно от малярии лечилось около трехсот человек.

— А сколько не лечилось? — спрашиваю я.

Японец в ответ вежливо улыбается. Считается, что малярией болел каждый четвертый рабочий каучуковых плантаций, следовательно, болезнь была распространена очень широко. Малярийные районы заштрихованы на его карте тонкими линиями. Это все заболоченные районы, и в сезон дождей туда ни пройти, ни проехать.

— Как же мы туда попадем?

На этот раз японец улыбается снисходительно. По его улыбке я понял, что раз решено, чтобы я на месте собрал материал о проведении акции «Бруней-003», значит, мы туда доберемся…

— Мы обязательно посетим с вами министерство здравоохранения, — говорит он мне, — а уж потом позаботимся, как нам довести дело до конца, тем более что все согласовано.

Министерство здравоохранения в султанате Бруней — это дато доктор П. И. Франкс. (Дато — дворянский титул, который даруется султаном. По правде говоря, он не очень шел английскому врачу с розоватым лицом и рыжеватой шевелюрой.)

— Да, — подтверждает доктор Франкс, — раз люди, которые живут на болоте, не могут прийти к нам, значит, мы должны идти к ним. Завтра вы полетите в джунгли на вертолете. Но, конечно, если позволит луна…


Банан с таблеткой

Разные факторы влияют на мою работу: погода и война, визы и деньги, место в самолете и отсутствие номера в гостинице. Но луна? Я вспомнил слова доктора Чена и пожалел, что пропустил мимо ушей его замечание о луне.

В праздничный день вертолет лететь не может, а завтра — пятница, мусульманский праздник. Сегодня вечером решится, будет ли суббота объявлена нерабочим днем и начнется пуаса, т. е. месяц поста. Три старца, ходившие в Мекку, поднимутся на один из холмов, окружающих город. Когда наступят такие сумерки, что на вытянутых ладонях нельзя будет рассмотреть линии, они посмотрят на небо и если не увидят луны, то субботу объявят рабочим днем, а пост начнется тогда в воскресенье.

Значит, все в руках небес! Может, за меня заступится лунный гражданин пан Твардовский? Но как я узнаю о решении старцев, прекрасно знающих Коран?

— Обычно о решении старцев сообщает по радио хранитель печати султаната, — успокаивает меня доктор Франкс. Если в субботу будут работать, вы вылетите на рассвете. В противном случае надо будет ждать. Но мне кажется, что скучать вам не придется. В Брунее есть на что посмотреть.

Тихая ночь. Небо усыпано звездами. Дом японского врача стоит на самом берегу залива; а напротив его, на другом берегу, мерцают тысячи огней Кампонг-Айер (Деревни-на-воде), в которой живет 20 тысяч человек. Мы сидим на террасе, пьем холодный чай, рядом на полу стоит транзистор (японский, конечно), настроенный на местную радиостанцию. Сначала передали спортивные новости, затем прочитали последние известия со всего света, но я-то ждал только одного сообщения — что происходило в сумерках на небесах?..

Последние известия сменила программа «Мы танцуем в Савое». То ли старцы еще не спустились с холма, то ли разошлись во мнениях…

Мы приглушили музыку. Неожиданно здесь, в тропиках, мне вспомнились — не знаю почему — слова старой французской песенки:

Когда прекрасный Исль покидал Прагу,
Он тихо произнес, глядя на луну:
Сияние моих дней, звезда моего счастья,
Свети мне всегда!
Я сидел и думал, что если я не вылечу в джунгли в ближайшую субботу, то я уж не попаду туда никогда. Но это невозможно. Ведь план моей поездки утвержден, меня ждут два переводчика, оставлено место на пароходе…

Доктор Мияири прерывает мои размышления:

— Образный малайский язык называет малярию «лихорадкой селезенки». Смерть подкрадывается к человеку, когда он спит; ведь здешние комары кусают поздней ночью. К работе австралийских врачей мы подключились в 1952 году, но лишь в начале 60-х годов правительство султаната согласилось с тем, что надо не контролировать болезнь, а полностью ее ликвидировать.

Музыка замолкла, и диктор начал читать что-то по-малайски.

— Что он сказал? — спросил я доктора.

— Ничего для нас важного, прогноз погоды для рыбаков. Да, так о чем я говорил? Ах, да… Мы уже можем говорить о значительных достижениях и, кажется, стоим на правильном пути. Санитарные бригады добираются в самые отдаленные деревни; министерство по делам религии обратилось с призывом к жителям впускать бригады в свои дома. Правда, если в доме, кроме женщины, никого нет, зовут старосту и уже в его присутствии обрабатывают помещение. Чтобы дети охотнее принимали наши антималярийные таблетки, мы их вкладываем в банан… На аэродроме проверяются сезонные рабочие, приезжающие на нефтяные промыслы из Саравака. Подвергаются осмотру и паломники, возвращающиеся из Мекки, но пока мы не обнаружили среди них ни одного больного.


Комар украшает герб

— В этом году во всем султанате заболели малярией лишь семь человек, — продолжает доктор Мияири, потягивая чай из стакана, в котором постукивают кусочки льда, — среди них два солдата-гуркха из Непала… Успешное проведение акции «Бруней-003» во многом зависит от того, как сложится наше сотрудничество с индонезийскими властями…

Снова заговорил диктор. А я опять подумал: «Звезда моего счастья, свети мне всегда…»

Доктор Масато Мияири покачал головой и, довольно потирая руки, произнес:

— Вам, можно сказать, повезло, суббота — рабочий день, наши мудрецы не увидели луны…

Мы проговорили с доктором еще пару часов. Один за другим в домиках напротив гасли огни; служанка — малайская девушка опять налила нам в пиалы чай. Интересно устроен мир: во время войны оба врача, которые сейчас работают вместе и видятся каждый день, были на фронте, но только фронт их разделял — тогда было время убийств, а не исцеления. Доктор Франкс служил военным маляриологом в Индии и в Бирме, а мой собеседник — врачом в японском военном флоте, приданном экспедиционному корпусу на Яве…

Малярия в те годы была страшным бедствием для жителей оккупированного острова. Может быть, тогда и родилась у них мысль вернуться еще раз на этот остров, но только для того, чтобы воевать с комарами.

Когда доктор Мияири рано утром заехал за мной, чтобы отвезти на аэродром, я обратил внимание, что на дверцах его машины нарисован огромный комар.


«Сморщенная» вода

С нами летят: доктор Вильям Гордон Фитцпатрик, летчик — старший лейтенант Джон Блидон, сержант Джерри Хэлл, следящий за порядком у открытых дверей, санитарка Су Юн-хау (китаянка) и солдат летных частей Аванг Хамдун (малаец). Все прикреплены к потолку кабины тросом, с такой «пуповиной» можно гулять по кабине — не выпадешь. Через несколько минут полета мы садимся на шоссе (в это время дня движение по нему еще небольшое), где нас уже ждет медсестра Одри Лаури, которую подвез на машине муж. Она приветливо бросает пассажирам «Хэлло», а мне запросто кивает головой — для нее ежедневные полеты на вертолете вроде поездок на работу в трамвае…

Сержант Хэлл усаживается у открытых дверей, и, пока мы летим над густыми джунглями, он читает, не отрываясь, какой-то приключенческий роман в дешевом карманном издании. Кто-то дремлет… Из-за ужасного шума поговорить не удается. Доктор Фитцпатрик протягивает мне записку: «Вы О. К.[31]

В отпет я зачеркиваю «вы» и вопросительный знак и подчеркиваю «О. К.», потому что на самом деле чувствую себя превосходно. Мы летим очень низко. Когда вертолет пролетает над озером, то порыв воздуха от его огромного пропеллера «морщит» поверхность воды, как пенку молока в крынке. Я заглядываю в карту. Снова получаю записку от доктора: «Летим в Дусун, но сначала ненадолго сядем в Меримбун, 12 домов, 153 жителя».

Сержант Хэлл откладывает книжку и делает нам знак, что сейчас будем приземляться. Мы летим почти над самой землей. Под нами на поляне лежит нечто вроде металлической решетки, на которую мы и садимся, ее кладут для того, чтобы вертолет не провалился в болото. Хэлл помогает малайцу вытащить из вертолета ящик с медикаментами. Высаживается одна из летевших женщин — она возьмет кровь у жителей, и мы захватим ее на обратном пути. Хэлл вскакивает в кабину и, прицепившись «пуповиной», садится в дверях на ветерке и погружается в чтение. Мы пробыли на земле 3 минуты 27 секунд.

Летим еще с полчаса. Приземляемся. Пока идет разгрузка, оба пилота усаживаются в сторонке и ждут. А доктор Фитцпатрик рассказывает мне:

— 268 кампонгов, т. е. деревень, мы поделили на 24 группы, в каждой одна деревня по своему местоположению считается главной. Радио Брунея за несколько днейоповещает деревенского старосту о нашем прилете. Кстати, он каждый раз удивляется, как это мы с ним разговариваем по радио. Получив от нас сообщение, он бьет в гонг, рассылает гонцов в отдаленные деревни, и, когда мы прилетаем, нас уже ждут крестьяне, которым надо оказать помощь. Если Же кто-то внезапно заболевает, мы превращаемся в скорую помощь. Но не всегда удается прилететь вовремя, потому что у старосты нет передатчика и ему трудно нас вызвать. Вы знаете, что интересно, — эти люди, которые в большинстве своем никогда не видели автомобиля, потому что ему по здешним болотам не пройти, знают наш вертолет и считают нормальным явлением его регулярные прилеты… Выключите на минутку магнитофон, и я вам что-то скажу… Уже? Мне давно пора на пенсию, но я не хочу уходить; наша работа так затягивает, что расстаться с ней очень трудно… Медицина, как вы знаете, не терпит пустоты. То есть я хочу сказать, когда уходит врач, на его место приходит колдун. Здесь теперь этого не будет. Когда я уйду, мое место займет врач-малаец и будет наблюдать за больными не хуже меня. Но надо еще подождать пару годков…

В палатке поставили стол. Медсестра вытащила из стерилизатора инструменты; больные спокойно ждали у вертолета. Доктор Фитцпатрик разговаривал с ними на местном наречии, расспрашивал о самочувствии тех, кто приходил в прошлый раз, интересовался, почему они не пришли сейчас.

Вокруг нас стояла непроходимая стена джунглей. Местные жители смотрели на приготовления врача как зачарованные. После оглушительного шума вертолета наступила тишина.

Неожиданно заплакала девчушка, у которой брали кровь, крупные слезы текли по ее коричневым щечкам, и сестра, как могла, старалась ее успокоить. Кровь, которую взяли у здешних жителей, мы отвезем в Бруней; к следующему прилету будет уже известно, как в этой деревне обстоят дела с «лихорадкой селезенки».


Плавание против течения

В Сараваке я все дальше уходил от цивилизации, будто спускался по лестнице в темный подвал. Саравак — это другой мир. Достаточно сказать, что там необходимы были два переводчика: один переводил с английского на китайский или малайский, а второй — с китайского или малайского на язык даяков, каянов или других племен, живущих в глубине острова Калимантан.

Все было похоже на то, как если бы, оказавшись в музее, где все экспонаты расположены в строгом хронологическом порядке, я из-за упрямства начал осмотр с самых последних современных экспонатов. Очередность была такой: реактивным самолетом в столицу Саравака — Кучинг, из Кучинга на турбовинтовом самолете в столицу Третьего округа — Сибу, из Сибы на китайском пароходике вверх до фактории Капит; когда-то этот небольшой форт контролировал движение по реке. Здесь есть кино, небольшая больница и несколько лавок, ведущих меновую торговлю с даяками. Выше пароход не шел, и я пересел в моторную лодку, а под конец плыл в лодке-однодеревке, которую уставшие гребцы и вытащили на берег.

Это свое путешествие я назвал бы так: «бегство от цивилизации». Писать о перелетах не буду, и без меня об этом известно предостаточно. Калимантан — это царство речного судоходства.

Итак, в Сибу мы сели на пароход. Мы — это китаец Као, санитарный инженер, работавший во Всемирной организации здравоохранения, и я. Као договорился с хозяином парохода, тоже китайцем, чтобы он оставил нам каюту на верхней палубе. Мой попутчик, очень милый человек, всегда улыбался: излагал ли он мне запутанное содержание китайское пьесы (мы ее смотрели в Сибу) в семи действиях и с двумястами трупами, или объяснял конструкцию деревянного туалета, который надо где-то построить…

Као — жизнелюб, он смеялся и тогда, когда не было ничего смешного. Содержание пьесы он изложил мне примерно так:

— … тогда Чинг, у которого, ха-ха-ха, дядя убил жену, ха-ха-ха, вынимает меч, ха-ха-ха, и убивает негодяя…

Переговоры с хозяином парохода проходили при мне, но сути я, к сожалению, не уловил, поскольку они разговаривали по-китайски. Мы его посетили в небольшой комнатушке на одной из боковых улочек в портовом квартале Сибу. Все зубы у него были золотыми. Признаюсь, меня всегда занимал вопрос: за счет чего процветают банки в Гонконге, Сингапуре или Кучинге, если тамошние китайцы вкладывают все свои сбережения в челюсть?

Последняя ночь в гостинице, потом осмотр небольшой, но довольно современной больницы, в которой вместе с китайцами и малайцами лежат и даяки, страдающие от одной и той же болезни. Вещь, доселе неслыханная. А что это даяки — ошибиться невозможно: у них характерные черты липа, а «опознавательными» знаками являются сложная татуировка шеи (особенно адамова яблока) и вытянутые мочки ушей.

После полудня садимся на пароход. Не будем обольщаться этим названием. В порту стоит старый моторный катер «Дисла», обшитый досками и фанерой. Видимо, когда-то дерево было покрашено в желтый и красный цвета, но краска с тех пор почти совсем облезла. Этот «ковчег» с людьми разных рас и племен на двое суток превращается в склад товаров и всякой живности: домашней птицы, крыс величиной с таксу, очень полезных, потому что они жрут тараканов, диких птиц в клетках, собак и котов, греющихся на солнышке. Каждый питается в отдельности. Малайцы-мусульмане с отвращением смотрят, как китайцы с аппетитом уминают рис с кисло-сладкой свининой или свинину со сладкими водорослями… Все это покупается в маленьких закусочных на берегу.

Као, который не первый раз плывет по этой реке, как трудолюбивый муравей, тащит в каюту дикие апельсины (они с горьковатым привкусом, но прекрасно пахнут), необычно пахнущие маленькие зеленые лимоны, банки с рисом и бамбуковыми побегами, несколько банок мясных и рыбных консервов. Все это, кроме фруктов, импортируется из Китайской Народной Республики, китайские товары не только дешевы, но и удовлетворяют вкусы всех здешних жителей.

Раздается прощальный гудок, пароход отходит от порта, и начинается тяжкая борьба с течением, с этой огромной массой воды, которая с гор спешит в море.


Капитан за решеткой

Пароход выходит на середину реки; капитан с небольшим чемоданчиком ходит среди пассажиров, собирая с них плату за проезд. Когда все заплатили, он уходит в свое «помещение», отгороженное тяжелой решеткой. Мы видим, как он старательно закрывается на большой замок — среди пассажиров могут быть пираты, которые грабят всех подряд, начиная с капитана.

Мы плывем по широкой реке с очень быстрым течением. Джунгли доходят буквально до самой воды. Огромные деревья уходят корнями в воду, а иногда в воде оказываются и ветки…

Джунгли, которые я видел с вертолета, а теперь с палубы парохода, производят одинаковое впечатление непроходимости. Стоит рулевому подвести пароход поближе к берегу, как его окутывает полумрак, хотя еще утро и во всю палит солнце. Эта масса деревьев так густо сплелась, что, наверное, правы те, кто утверждает, что обезьяна, прыгая с дерева на дерево, может проделать путь в тысячу километров, ни разу не спрыгнув на землю,

Примерно через час наш пароход оказывается в самой середине обширных зеленых плантаций перца. Мы плывем с десяток километров, а затем снова углубляемся по водной аллее в джунгли.

Среди пассажиров находится представитель племени ибан, мужчина с большим зобом и татуировкой на коже. Первые беседы, заметки, записи, первые снимки. Если малайцы никак не хотят сниматься, потому что для них фотоаппарат — это «глаз дьявола», то китайцы, даяки, да и все остальные пассажиры позируют весьма охотно. Еще путешественник Пигафетта, который посетил эти места в 1521 году, описывал, как там разговаривают с вождем: самый знатный из приближенных вождя передавал ему все, что хотели сказать с помощью приставленной к уху вождя бамбуковой трубки. Я задавал вопрос Као по-английски, он искал китайца, который знал малайский или какое-нибудь местное наречие, и тот повторял мой вопрос; ответ я получал таким же способом.

Ночь опустилась неожиданно, пароход шел в полной темноте. Какой-нибудь час назад за бортом еще вспыхивали огоньки рыбачьих лодок, с которых бросали острогу и тут же вытаскивали из реки с мечущейся рыбой.

Я не заметил, чтобы капитан или рулевой сверялись с картой. Босые, одетые в пропотевшие рубахи и засаленные шорты, они сменяли друг друга у штурвального колеса, направляя пароход то к левому, то к правому берегу. Как я ни всматривался, лишь с большим трудом мог различить границу между водой и джунглями. Какую же надо иметь память и чувство ориентации, чтобы вести пароход без всяких видимых знаков в полной темноте!

Время от времени с берега нам мигали неяркими огоньками небольшие деревушки. Каждый раз я диву давался, когда пароход приставал к берегу, где не было никакой пристани, чтобы высадить и забрать новых пассажиров.

Судно плывет вверх по реке, но одновременно приближается к берегу. Глушится мотор, и кажется, что мы стоим на месте. Когда вода начинает относить пароход вниз, капитан искусным маневром подводит его к самому берегу, и тут начинается целое представление: сначала с парохода летят узлы и узелки, потом связанная домашняя птица и, наконец, на берег ловко спрыгивают сами пассажиры. Эти люди, родившиеся и выросшие на великой реке, не испытывают никакого страха перед водной стихией. Вся высадка длится буквально несколько минут…

И снова шум мотора смешивается с ночным шумом джунглей. Люди, которые сошли с парохода, исчезли в густых зарослях мгновенно. Као, который видел уже все это не раз, лежит на подвесной койке, отгоняя комаров…

— Ты знаешь, — обращается он ко мне, — у здешних племен очень низкая сопротивляемость организма против тех болезней, которые завез сюда белый человек. Встречается туберкулез, разные детские заболевания. Медицина сделала тут большой шаг вперед. Но после того как вы увидите даяков в их «длинных домах», посмотрите на их колдовство и обряды, вам трудно будет поверить, что в 1967 году в Сараваке была сделана операция на сердце…


Мореплаватели и переводчики

В фактории Капит — оргия купания в горячей воде, последний бастион китайских прачек. Сюда же приплыли даяки за нужными им товарами в обмен на шкуры диких зверей. В Капите удобная пристань. Мы наблюдаем за приготовлениями к дальнейшему плаванию вверх по реке. Теперь у нас лодка с двумя новыми сильными моторами; вся команда — это рулевой и санитар-китаец, кстати, последний может объясняться с даяками и будет у нас за переводчика.

Мы закупаем подарки для будущих хозяев — сигареты, крепкую рисовую водку, а для первой жены вождя — набор ножей для разделывания рыбы.

Вечером знакомимся с местным избранным обществом, с интересом разглядываем друг друга. Ночью прогуливаемся вдоль реки, где идет разгрузка основного богатства страны — ценных пород дерева. Комары загоняют нас в дом. Рано утром Као стучит в дверь:

— Вставайте, через час отправляемся.

Я выглядываю в окно, тропический ливень льет как из ведра.

— Да, льет, — кивает Као головой, — но Сара’ее Мараис и Тео О-леонг говорят, что надо плыть: когда доберемся до места, ливень пройдет… Знаете, здесь они всегда правы. Не будем спорить, чтобы не задевать их самолюбия. Едем.

Два пакетика желтого китайского чая, немного риса и рыбные консервы в соевом соусе. Пока мы добегаем до лодки, промокаем до нитки. Укладываемся на дне лодки на матрасы. Наш багаж состоит из двух сумок. «Команда» — рулевой и китаец, по голым спинам которых стекает вода, меняются ролями: китаец пристраивается на носу и подает руками какие-то знаки, а рулевой запускает мотор и выводит лодку на середину реки. Дождь стучит по брезентовой крыше, и лодку нет-нет да и заносит на виражах. Я слышу, как рулевой и его помощник перекликаются друг с другом. Встать нельзя: здесь опасные омуты, и при такой скорости может выбросить из лодки.

Не могу понять, как команда может так долго находиться в подобном напряжении. После полудня ливень прекращается так внезапно, будто в небе закрыли кран. А мы несемся дальше и дальше.


Длинная ночь в «длинном доме»

Перед наступлением сумерек моторы глушат. Нас подхватывает сильное течение и сносит на несколько сот метров вниз, прямо к челнокам с гребцами, которые поджидают нас, чтобы доставить в деревню. Пересаживаемся только мы с Као, команда прибудет в деревню позднее. Конечно, можно было добраться до места и на моторке, но местный церемониал предписывает, чтобы почетных гостей до деревни довезли сами хозяева.

Еще несколько сот метров мы проплываем в полном молчании. Гребцы отлично сработались. Глядя, как их весла в такт ударяют по воде, кажется, что работает хорошо отлаженная машина.

Около гребцов сидят странные худые собаки. Пока мы будем гостить в деревне, они все время будут с нами. Надо сказать, что даяки никогда не расстаются с собаками, но обращаются с ними по принципу «кнута и пряника»: то гладят их и ласково с ними разговаривают, а то пнут босой пяткой так, что непонятно, как бедная псина остается жива.

По глиняному обрывистому берегу мы карабкаемся в деревню. Как и все поселения даяков, она расположена над самой водой; в ней три «длинных дома» (есть деревни, в которых по шесть домов). Два дома — около двухсот метров, а третий — около семисот метров в длину.

Что же такое «длинный дом»? И почему даяки их строят? Давайте поднимемся наверх, осторожно ступая по деревянному бревну с зарубками вместо ступенек, и поглядим на него сверху. Дом стоит на толстых сваях, грубо сколоченный пол поднят над землей на четыре метра. Под общей крышей каждая семья имеет отдельное помещение (соседи отделены друг от друга стеной). Вдоль всего дома идет общая для всех веранда, нечто среднее между коридором, клубом и гостиной. Добавлю от себя, что пол на веранде уложен кое-как и между досками большие щели. Надо быть очень внимательным, особенно ночью, если не хочешь сломать ногу или провалиться, что было бы не только опасно, но и неприятно. Дело в том, что у даяков не предусмотрено уединенное местечко, куда и король в далекой Европе ходит пешком. Когда надо выйти «по нужде», идут на веранду и облюбовывают себе местечко у общей стены. Все экскременты годами скапливаются под полом, и в «длинном доме» стоит невыносимая вонь. Я думаю, что в сезон дождей часть нечистот смывается в реку, но в другое время года под пол лучше не заглядывать.

«Длинный дом» — это не только особый вид постройки, но и особый образ жизни. Силой обстоятельств здесь создано нечто организационно целое, обусловленное кровными узами, дружбой, общей работой и, конечно, общим хозяйством. Соседей выбирают по личным симпатиям. Так и кажется, что даяки разрешили важную для человека проблему — не оставаться одиноким и в то же время быть независимым.

Другая сторона — чисто экономическая. Когда я увидел, как даяки примитивно обрабатывают лес, как они потом (буквально на себе) волокут деревья в деревню, мне стало ясно, что общая стена и все общее, что у них есть, экономит им много труда и позволяет тратить больше времени на добывание пропитания. В период

междоусобиц жители одного «длинного дома» организовали совместную оборону. Только благодаря ей они и могли сохранить свои головы.

Я не преувеличиваю. В помещении, в котором на расстеленном матрасе я провожу свою первую ночь, спят еще двадцать семь человек: мужчины, женщины, дети, в одиночку и парами. Это на полу. А со стен смотрит на вас угрюмый трофей — человеческие головы, тщательно прокопченные, чтобы лучше сохранялись. На вопрос, с каких они пор здесь висят, мои хозяева отвечают уклончиво. Правда у даяков нет чувства точного времени, а может, суть ответа потерялась во время перевода с даякского на китайский, а с китайского на английский.


Вот так стреляют отравленными стрелами. Это лишь «демонстрация», но охотники не всегда стреляли только «для вида»
Эти человеческие головы, развешанные на стенах, не только не подходили для моего репортажа о «борьбе за здоровье человека», они, скорее, шли с ним вразрез. Но вряд ли можно было требовать от моих гостеприимных хозяев, чтобы они ради меня сняли со стен свои трофеи. Если б не они точно выпустили стрелу из бамбуковой трубки, так их головы висели бы на стенах в других «длинных домах». Я бы сказал, что даяк ошибается раз в жизни. Словом, кто лучше целится, тот дольше живет…

Но скажу откровенно, в эту на редкость долгую ночь прокопченные головы мешали мне куда меньше, чем ползающие по полу огромные насекомые да назойливые комары. Когда я зажигал электрический фонарик чтоб на месте преступления поймать особо надоедливую тварь, и луч света попадал на сморщенные личики на стене, я вполголоса повторял себе, как меценат из «Королевы Мадагаскара»: «Побойся бога, Мазуркевич! Мазуркевич, куда тебя занесло!»


Ужин для духов

Я думал, что рекорд по числу злобных насекомых принадлежит городу Дарвину в Северной Австралии, о котором говорят, что там не кусаются только бабочки. Но в Дарвине я спал не на полу, а в чистой постели.

Ночь в «длинном доме» не принесла с собой тишины. Слышно, как храпят соседи, как по деревянному полу переступают собаки своими тощими лапами, как стучит дождь по крыше, как кричат птицы. А едва лишь начало светать, поднялись женщины, чтобы развести огонь.

Это их ежедневная работа. Но сегодня день особенный, сегодня — Геваи Анти — праздник в честь тех, кто навсегда покинул дом. Может, они умерли от старости, а может, от лихорадки. Люди с побережья говорят: в их смерти виноват комар. Неужели же маленький комар может убить большого воина? Здесь чтут память и новорожденных, и глубоких стариков. Два дня в речной воде мок рис; приготовлены жбаны с вином или водкой (не знаю, как правильно назвать это варево, которое перегоняется из риса).

После полудня со стороны реки к дому направляется процессия, и мы вместе с нею; удары гонгов и барабанов должны предупредить духов, что готовится пиршество. Перед тем как войти в дом, главный распорядитель церемонии, украшенный перьями диких птиц, громко произносит:

— Приветствуйте гостей! Приветствуйте их с уважением!

По шаткому стволу мы входим в дом; стоящие на коленях девушки угощают нас чаркой с напитком. Траурного настроения нет, это ведь не поминки, а, скорее, повод выпить и повеселиться. Пьют не спеша, одну чарку за другой. Яркая, разноцветная толпа сидит на полу, внимательно слушая приветственные речи и тосты. Главный распорядитель произносит тост за даякско-польскую дружбу (!!!), и мое желание изловчиться, чтобы вообще не притронуться к этому зелью, пресекается в корне! К счастью, «вступление», изобилующее тостами и требующее активного в нем участия, подходит к концу, и начинается само пиршество.

Я делаю подряд несколько снимков, мой попутчик тут же напоминает, что я могу перезарядить свой аппарат только в Корате… Магнитофон записывает церемониальные заклинания…

Перед нами ставят маленькие мисочки с хлебом, кусочками мяса, с четвертушкой цыпленка и другой едой. Это и есть ужин для духов умерших жителей деревни.

Главный распорядитель, держа за лапы связанного живого петуха, размахивает им над нашими головами и произносит заклинание. Списанное затем с магнитофона и переведенное с помощью двух переводчиков, оно звучит примерно так: «Гости, я нахожусь здесь, чтобы приветствовать вас. Я размахиваю этим жертвенным петухом над вашими головами, чтобы соблюсти обычаи предков. Если кто-нибудь из вас видел плохие сны или заметил, что над вами висит проклятие, это изменит вашу судьбу. Вы прибыли к нам из дальних деревень. Вас видно. Здесь с нами духи наших предков. Они между нами. Их не видно. Я приношу им эту жертву. Я здесь для того, чтобы молить духов о благословении и достатке для вас и для нас. Благословения на долгие годы…»

Неожиданный взмах ножа, крик петуха, и каскад его цветных перьев знаменует собой и конец речи и конец жизни жертвенного петуха. Он дергается, кровь его брызжет на мисочки с едой для духов. Девушки подают нам новые чарки с напитком, а обрызганные кровью мисочки с едой ставятся на порог дома.

Начинаются танцы, которые длятся несколько часов. Танцует главный распорядитель, танцуют девушки, отдельно — мужчины. Танец рассказывает обо всем, что имеет значение в повседневной жизни даяков: о ссорах, о сборах риса, об охоте, о любви и смерти.

Сонные ребятишки снуют по углам и наконец засыпают где попало, но только не в своей постели. Молодые девушки сначала сторонятся чужестранцев, но время и вино делают свое дело. Праздник в «длинном доме» заканчивается весельем; отныне нельзя вспоминать тех, кто ушел из деревни, ушел туда, где вечно счастливые даяки охотятся на зверей, где они всегда сыты, веселы и никогда не болеют.


Малярия вчера, сегодня и завтра

Прозаическая действительность «длинного дома», которая неотвратимо наступит на рассвете после окончания пиршества, очень далека от того рая, где даяки не будут знать никаких болезней.

Путешествуя по странам, где люди болеют малярией, я вспоминал некоего американского журналиста Джозефа, заведовавшего отделом путешествий журнала «Эсквайр». Когда я с ним познакомился, он был уже человеком пожилым и, кажется, наездил столько километров, сколько не налетал ни один летчик регулярных авиационных линий.

Джозеф рассказывал, что во время нападения Японии на Китай он находился в Чунцине. Однажды к нему явился его родственник, кстати, его коллега по профессии, который в клубе для иностранных журналистов во всеуслышание заявил, что приехал собрать материал для своей книги о Китае. Он собирался пробыть там три дня и снова вернуться в Штаты.

— Дружище, — обратился к нему кто-то из присутствовавших, — Китай — это ведь древняя страна, огромная территория, множество народностей, сложные проблемы. А ты хочешь три дня просидеть в одном городе и написать книгу о всей стране.

— Да, — ответил он, нисколько не смутившись, — все, что я хочу сообщить читателю, я выражу в одном заголовке…

— Хм… и какой же будет заголовок?

— «Китай вчера, сегодня, завтра».

Над моей повестью о малярии нависла угроза повторения такого же заголовка. Как кратко написать о том, что с незапамятных времен губило человечество?

Перечислять «бедствия», описанные еще в китайской и халдейской литературе, длинно и нудно. Как же коротко написать о положении в Македонии во время первой мировой войны, когда осенью 1916 года главнокомандующий французскими войсками сообщал в Париж, что малярия «уложила его армию в госпиталь», когда в английской армии болели в том же году 30 тысяч человек, а через год уже 70, когда малярия настигла и немецкие войска, т. е. практически все армии в Македонии были выведены из строя?

Как вкратце передать драму, о которой рассказал сэр Гордон Коуэлл? Во время первой мировой войны, когда он служил в Восточной Африке, на каждую тысячу солдат приходилось 1422 заболевания — некоторые побывали в госпитале не один раз.

А сколько томов заняло бы описание поисков действенного лекарства! Если бы у немцев во время первой мировой войны был хинин, они бы не искали заменителя. В 1939 году они получили хлорокин, но при дальнейших исследованиях обнаружили его токсичность и отказались от применения этого лекарства. Французские же армии правительства Виши, находившиеся в Африке, они продолжали снабжать хлорокином. Там он попал «в плен», т. е. в руки американцев. Последние установили, что опасения немцев были напрасны, и защищали им свои войска от малярии.

Мне хочется в этой главе написать о людях, которые жертвовали собой ради спасения человечества. Из целой армии безымянных героев я выбрал и описал судьбы только очень немногих.

Пусть на века останется память о докторе Мансоне из Лондона. Он подсадил комара, насосавшегося крови малярийного больного, на плечо собственного сына. И личная трагедия врача, искусственно заразившего сына, стала его победой, ибо он доказал, что болезнь передается именно таким путем. Нетрудно представить себе, какие противоречивые чувства терзали тогда его совесть.

Эти рассказы послужили бы лишь эпизодами главы «Малярия вчера». В главе «Малярия сегодня» я рассказал бы об историческом решении скоординировать усилия народов всего мира в борьбе против малярии, о том, что происходило на фронтах сражений. Ну, а глава «Малярия завтра»?


С 80 комарами вокруг света

Выглядело это несколько таинственно. Повторялись одни и те же сцены, хотя по разным сценариям, но в одном режиссерском решении и с одним и тем же актером в главной роли. Место действия — аэропорт в Лондоне, Женеве, Нью-Дели, Вашингтоне или любой другой, лежащий на оживленной международной трассе. Реактивный лайнер готовится к дальней дороге: заправляется горючим, принимает почту, багаж, продовольствие для пассажиров.

За полчаса до отлета в самолет поднимается худой, седовласый пожилой человек с картонными коробками из-под мороженого. Если мы к ним приглядимся, то увидим, что у коробок вместо крышки и дна — частая металлическая сетка.

Этого человека, который первым поднимается в самолет, зовут Вильям Н. Салливан, он энтомолог; Всемирная организация здравоохранения «одолжила» его у министерства сельского хозяйства США. Доктор Салливан здоровается с экипажем, а потом «представляет» пассажиров, которых везет в клетках (коробки действительно напоминают клетки). В них — живые комары трех видов, и, поверьте, один вид хуже другого. Комары, естественно, кусаются, но самое страшное не это, а те болезни, которые они разносят, потому что за короткий срок могли бы отправить на тот свет весь род человеческий.

Доктор Салливан обращается к экипажу с просьбой помочь ему в интересном эксперименте. Его результаты могут представлять интерес для тебя, читатель, для меня и для всех людей на земле.


«Убрать шасси!»

Ученый разместил свои клетки в местах, где — как показывают наблюдения — охотнее всего пристраиваются комары, когда они путешествуют по собственному желанию, а не в клетках, но с не объявленным в декларации багажом в виде заразных болезней.

Заняли свои места и пассажиры. Им объявляют о проводимом эксперименте, который должен начаться или, вернее, продолжиться на очередном отрезке намеченной трассы.

Итак, стюардессы ходили по проходу с аэрозолем нового типа. Время начала эксперимента с жидкостью которая не содержит ни ДДТ, ни продуктов нефти, выбрано не случайно. Опыт начался, когда закрыли двери и прозвучала команда «убрать шасси!» (отсюда и название эксперимента).

После приземления самолета д-р Салливан собрал клетки и передал их поджидавшим его людям. Те тщательно пересчитали комаров, погибших от аэрозоля, и передали ученому следующую партию живых комаров, которым — ради науки — предстояло лететь дальше.

Неутомимый доктор подписывал акты о безвременной кончине комаров, прощался с коллегами и снова поднимался на борт самолета с новой партией насекомых, норовивших вылететь из клеток. Процедура повторялась. Двери закрывались, и начинал шипеть аэрозоль…

Этот эксперимент проводился по решению очень авторитетной инстанции — ассамблеи Всемирной организации здравоохранения, которая рекомендовала всем странам — членам ВОЗ начать последовательную и беспощадную борьбу с насекомыми в самолетах. Аэрозоль обеспечивает равномерное распыление. Он прост в употреблении, стюардессам стоит лишь пройтись по салону, как тут же начинают падать бездыханные трупы. Подсчитано, что четыре стюардессы за три минуты пятьдесят секунд могут отправить на тот свет всех комаров, вздумавших прокатиться на «Боинге-707».

Без сомнения, комар — самый опасный и самый нежелательный пассажир. Госпожа Патриция Пальмер из Отдела информации ВОЗ в Женеве рассказывает, что от развития международной сети коммуникаций, увеличения скоростей и дальности полета современных пассажирских лайнеров намного возросла опасность занесения очень страшных болезней в самые различные страны.

Вот что говорят факты. Anopheles gambiae, завезенный в Бразилию из Африки, вызвал там настоящую катастрофу. На острове Гуам обнаружили комаров пяти видов: в том числе возбудителей воспаления мозга, слоновой болезни и денги. Первые две болезни представлять, видимо, не надо, а денга — это острое вирусное заболевание, при котором у человека болят суставы, мышцы, поднимается высокая температура.

Дезинфекция, оказывается, не такое уж простое дело. Сначала пробовали распылять аэрозоль во время полета, но вскоре от этого отказались; дело в том, что при совершенной вентиляционной системе в современных самолетах противокомариное средство распылялось где-то в заоблачных высотах, а сам комар продолжал дышать, как говорится, полной грудью. Потом пробовали распылять аэрозоль сразу после посадки на земле, и десять минут никого из самолета не выпускали. Но подумайте сами, вас там ждет тетя Зузя с родней, а выйти не разрешают. В тропиках, например, пассажиры были недовольны еще и потому, что самолет на земле очень быстро нагревается, а кому же хочется сидеть в духоте?

Принятый метод «убрать шасси» оказался наиболее удобным. От закрытия двери до команды проходит примерно десять минут; циркуляция воздуха в самолете позволяет за это время равномерно распылить аэрозоль, и стюардессы, которым еще не надо разносить еду, могут спокойно проделать всю операцию. Десяти минут достаточно, чтобы ядохимикаты сделали свое дело.


«Век пара» в воздухе?

Доктор Салливан, отрабатывая методы дезинфекции в разных самолетах, проверял одновременно эффективность новых препаратов. Существуют и другие методы дезинфекции, в том числе автоматическая — парами химикалиев, однако этот метод еще требует доработки.

Кругосветное путешествие с комарами в клетках было лишь одной из схваток в великой священной войне человека с насекомыми, которые убивают людей и животных, губят урожаи и в конечном счете приводят к голоду.

Куда делся оптимизм, сопутствовавший применению ДДТ и других ядохимикатов? Теперь их обвиняют в том, что они губят птиц и зверей, вредят людям. Применение ДДТ ограничено, раздаются голоса о необходимости полностью прекратить его использование. Человек как бы открещивается от своего вчерашнего союзника.

К тому же выяснилось, что число насекомых, не боящихся ДДТ, постоянно увеличивается, как увеличивается и число бактерий, не боящихся антибиотиков.

Насекомые и бактерии размножаются очень быстро. Если хотя бы несколько бактерий переживет атаку антибиотиков, а несколько насекомых — атаку ядохимикатов, то их потомство не только быстрее размножается, но делается нечувствительным к тем препаратам, от которых так ловко защитились их «дедка с бабкой»!

В 1971 году Всемирная организация здравоохранения составила список насекомых (их оказалось более двухсот), которых сегодня не убивают никакие ядохимикаты, хотя еще вчера они погибали от них. В этом списке значатся 105 насекомых — рассадников болезней; здесь не только комары — разносчики малярии, лихорадки или слоновой болезни, но и крысиные блохи — переносчики чумы.

Исследовано 1400 различных препаратов. Пригодятся ли они в нашей борьбе? Оказалось, что только два способны заменить ДДТ, но они дорогостоящи и вряд ли возможно их применение в широких масштабах. В официальных сообщениях из Калифорнии говорится: «В некоторых районах комары стали настолько невосприимчивы к ядохимикатам, что их дальнейшее применение не имеет смысла». Однако некоторые ученые не разделяют таких пессимистических взглядов и утверждают, что в конце концов все средства в той или иной степени достигают цели. Значит, когда людям по-настоящему станет страшно, найдутся и деньги! Подсчитано, что если применение ДДТ на одном акре земли стоит меньше четырех долларов, то применение нового (и якобы эффективного) средства будет стоит около 75!


Враги наших врагов — наши друзья

Но только ли от химии можно ждать помощи? Ученые утверждают, что фермер в Калифорнии, восемнадцать раз в году искусственно орошающий свои поля, выращивает восемнадцать поколений комаров, потому что неглубокая стоячая вода — идеальный рассадник для комариных личинок.

Компьютеры в Женеве пережевывают километры перфоленты с результатами исследований, которые ведутся на всем земном шаре. На опытной станции в Найроби сотрудники отгоняют назойливых мух старомодными хлопушками: применять какие-либо химические препараты запрещено категорически, ведь они могут погубить, не дай бог, ценные экземпляры, сидящие в клетках. «Только бы с ними ничего не случилось!» — молят ученые. С кем? С мухами цеце, теми самыми, из-за которых треть африканского населения не может вырастить скот. Заботятся о том, чтобы не погибла саранча, — она нужна для опытов. Проводятся опыты с термитами, которые слепы, но сохраняют отлично развитое обоняние — интересно знать, учуют ли они ядохимикаты? Ученых интересует, можно ли с помощью гормонов разрушить семейное счастье некоторых видов насекомых; они намереваются с помощью радара проследить за массовыми перелетами вредителей хлопка. В Кении, Нигерии, Таиланде, Танзании, Корее, на Тайване — всюду проводятся опыты с новыми химическими препаратами. Их начнут применять только после того, как обработают жилища двухсот тысяч человек и тщательно изучат результаты.

Родиной рыбки гамбузии, которая лакомится личинками комара, является Техас, по, узрев в ней союзника, человек привез ее на Гавайи, в страны Средиземноморского бассейна, в СССР. Существуют рыбы, охотно пожирающие личинки culex, разносчиков слоновой болезни. Доброй славой пользуются «молниеносные» рыбки, истребляющие личинки на рисовых полях.

Ученые обращают внимание и на растения; одни из них заманивают комариные личинки, другие выделяют в воде вещества, убивающие их. Центр ВОЗ при университете в Огайо исследовал более двух тысяч переносчиков заразы, на этот раз их надо было добить, а не лечить. Может, и на комара в конце концов найдется управа в виде болезни? Ученые мечтают о вирусе, который убивал бы комара, не причиняя вреда ни людям, ни животным.


Тихо, без шума

На конференции маляриологов в Аддис-Абебе об эпидемии малярии в Африке говорилось сухо, без эмоций: «Во многих семьях нет ни одного здорового человека. Больных мучит жажда, но у них нет сил подняться. Дикие животные уничтожают неохраняемые поля. Больные жалуются на озноб, на головную боль и боль в конечностях. Клинические исследования выявили крайнее истощение, анемию. При четвертом и пятом приступах болезни головная боль и боль в мышцах становятся невыносимыми. Человек буквально впадает в исступление, а потом забывается мертвым сном. Больше всего заболеваний отмечается между пятью и двадцатью годами жизни, но встречается малярия и у новорожденных. Из-за отсутствия врачебной помощи многие больные умирают. По самым скромным подсчетам, больны три миллиона человек, более ста тысяч — умерли».

Ни одна газета не поместила на видном месте сообщения о ста тысячах умерших и трех миллионах больных. Принято считать, что малярия всегда была, есть и будет. Малярия не калечит человека, она убивает его тихо, без шума. Здесь счет идет на миллионы…

По статистическим данным, в 1971 году благодаря интенсивной борьбе с малярией из 1844 миллионов человек, проживавших в малярийных районах, 739 миллионов удалось уберечь от нее. Программа антималярийной борьбы проведена в районах с населением в 619 миллионов человек, 195 миллионов пользовались различными профилактическими средствами. Но 275 миллионов живут в эндемичных районах, где малярия господствует и где практически ничего не предпринимается, чтобы ликвидировать эту грозную болезнь.

Малярия продолжает совершать свое черное дело. Тихонько подкрадывается к районам, где ее совершенно не ждут. Она заключает союз с другими бедствиями современного мира, она стала сообщницей… наркомании.


Зараза из банки с кровью

Американские солдаты во Вьетнаме принимали наркотики, делали себе инъекции героина. Один укол, и человек, вступая в опасный мир наркомании, заражался опасной формой малярии.

Приходило время возвращаться в Штаты. Демобилизация. Надо запастись наркотиками — они в Америке значительно дороже, чем были в Сайгоне или Дананге. Нужны деньги. И молодой человек становится донором. Тяжелобольной человек во время переливания крови получает сверх положенного опасное заболевание. Опасное еще и потому, что американские врачи, которые никогда не имели дела с малярией, не могут сразу и правильно поставить диагноз — озноб, головную боль и скачки температуры можно приписать и другим недомоганиям. В Калифорнии уже отмечено более десятка заболеваний малярией. А банки с кровью отправлены и в другие штаты…

Все это элементы одной огромной проблемы — борьбы с малярией. Как она выглядит на сегодняшний день? И как на сегодняшний день обстоят дела с известным порошком ДДТ? В 1948 году доктор Пауль Мюллер получил за него Нобелевскую премию, а спустя двадцать лет он стал как бы символом огромного зла для окружающей нас природы.


Преступник или спаситель

Что же произошло на самом деле? Почему герой в мгновение ока превратился в злодея?

После первой мировой войны тиф собрал огромный урожай среди голодных, бездомных людей. После второй мировой войны, несмотря на массовые переселения народов, голод и чудовищную тесноту, от тифа удалось уберечь миллионы людей. Газеты тех лет пестрят фотографиями истощенных, оборванных людей, которые стоически позволяют себя обсыпать порошком ДДТ. В борьбе против тифа такая защита оказалась очень эффективной.

Порошок был прекрасным оружием в борьбе с малярией. Главный злодей — комариха, насосавшись крови, садится передохнуть на стену, обработанную порошком ДДТ, и эта минута отдыха становится для нее последней.

Таковы факты. И поэтому, как бы это ни выглядело кощунственным, следует все же сказать несколько слов и в защиту ДДТ, даже рискуя вызвать благородный гнев защитников окружающей среды. Предъявляя счет ДДТ, надо помнить, что порошок спас жизнь 500 миллионам человек, которые могли умереть от малярии; добавим к этой цифре еще и спасенных от тифа, чумы, африканской сонной болезни и многих других. Ученый из Базеля заслужил признательность человечества. Много ли найдется препаратов, которым человек так благодарен?

Грех ДДТ заключается в том, что после применения он не теряет своих химических свойств. Я не буду повторять истерические высказывания в отношении опасности ДДТ. Опасность действительно существует. Не берусь анализировать это явление. Первыми забили тревогу любители птиц.

Они заметили, что в некоторых районах почти полностью исчезли отдельные виды соколов и орлов, и утверждают, что вследствие сложных процессов в связи с присутствием ДДТ в корме птиц яичная скорлупа настолько истончилась, что птенцы погибают.


Урок Шри Ланки

Однако вернемся к малярии. За прошедшие четверть века сделано очень много: около 80 процентов населения, жившего под постоянной угрозой заболеть малярной, может быть спокойно. Особенно заметные сдвиги отмечены в Шри Ланке. В результате систематического применения ДДТ из 2,8 миллиона случаев заболеваний малярией в 1946 году число их в 1961 году снизилось до 110 тысяч. Число же смертных случаев за тот же период упало с 12 тысяч 587 до нуля!

Во время проведения массовой акции по борьбе с малярией 200 тысяч человек работали с ДДТ. Ни они сами, ни миллионы людей, жилье которых обрабатывалось порошком, не пострадали от его токсического действия. Мне сдается, что ДДТ мог бы быть рыцарем без страха и упрека, если бы его взяли на вооружение в борьбе за здоровье человека.

ДДТ применили и в сельском хозяйстве; им уничтожали вредителей тех плодов и овощей, которые любим мы, люди. С помощью ДДТ повели борьбу с вредителями леса. В отдельные годы промышленность выбрасывала на мировой рынок до 400 тысяч тонн ДДТ. Теперь его выпускают вдвое меньше; около 15 процентов порошка идет на медицинские цели. Следует добавить, что в борьбе против малярии на один гектар ДДТ применяется в двести раз меньше, чем при защите хлопчатника. Всемирная организация здравоохранения не рекомендует рассеивать ДДТ с самолетов или сбрасывать его в озера.

Когда ДДТ нашли в теле пресноводных рыб, немногочисленные голоса выступавших против порошка превратились в могучий хор. ДДТ оказался удобной мишенью для нападения. Три буквы, бывшие когда-то вестником надежды, превратились в синоним зла. Раздались голоса, приписывающие порошку канцерогенные свойства, угрозу для развития будущих поколений. Кое-где дошло до категорического запрещения применять ДДТ.

Всемирная организация здравоохранения придерживается того мнения, что серьезных доказательств канцерогенности ДДТ нет, ВОЗ предупреждает от преждевременных выводов, полученных после проведенных опытов на крысах (им давали большую дозу ДДТ). Тем же, кто уверяет, что ДДТ — бомба замедленного действия, эксперты из Женевы отвечают, что сегодня было бы разумнее использовать ДДТ, чем поддаваться мнимой угрозе. Они прямо говорят о возможных «катастрофических последствиях» довольно опрометчивого отказа от ДДТ, пока нет других, дешевых и безопасных средств.

Пример Шри Ланки настораживает. В 1963 году в Шри Ланке эпидемий малярии практически не было. Однако в силу разных обстоятельств там преждевременно отказались от применения ДДТ, и малярийный комар перешел в наступление, остановить которое оказалось невозможным. В 1968–1969 годах в Шри Ланке заболели более двух миллионов человек, причем процент смертности был очень высок. Не ДДТ убил их, и страдали они не от устойчивости насекомых. Они просто заболевали и умирали, отказавшись от ДДТ. Это был дорогостоящий урок.

У истории малярии есть свои этапы. От возникновения человечества до открытия хинина, от хинина до открытия паразита, виновника болезни. Но, возможно, именно ДДТ поставит последнюю точку под сообщениями о взлетах и падениях малярии. Никто уж теперь не установит, какими путями шла малярия к своему триумфу, но ее падение началось на наших глазах. Глава «Малярия завтра» никогда написана не будет.

О чем ты думаешь?

— Восточная медицина — для восточного человека, — сказал мне один врач, когда я спросил его о традиционной китайскоймедицине.

— Увидеть — значит поверить. Поезжай, посмотри, — ответил другой врач, поклонник этой медицины.

Профессор Чен сразу же согласился встретиться с журналистом и даже предоставил ему право самому назначить время встречи. Это большая любезность со стороны известного врача, приема у которого больные ждут по неделям.


Музыка на счетах

Департамент здравоохранения находится в Гонконге на острове Виктория. У меня состоялась там непродолжительная беседа, а затем на пароме я перебрался в Цзюлун и отправился по указанному адресу.

Ах, как хотелось бы написать сенсационный репортаж о том, как в одном из городских закоулков живет угрюмый старец, как после условленного стука в доме открываются двери и в полной темноте старец поверяет мне некоторые из своих тщательно охраняемых секретов…

Профессор Чен, однако, не очень-то подходит под образ, который может быть создан воображением любителей острых ощущений. Доктор Чен принимает больных в доме на улице Натан-Роуд. В настежь открытые окна доносится не смолкающий ни днем ни ночью уличный шум.

Я прохожу через просторную приемную, в которой ждут больше десятка человек, и оказываюсь в небольшом кабинете. Профессор прерывает осмотр больного и сердечно приветствует меня. Это мужчина средних лет, одетый в европейский костюм. Он не знает английского, да и вообще никакого другого языка, кроме китайского. В кабинете присутствует переводчик. Профессор предлагает провести с ним всю вторую половину дня, посмотреть все, что я захочу, и спрашивать обо всем, что мне будет непонятно.

Один больной быстро сменяет другого: входят пожилые люди, женщины с маленькими детьми, мужчины в расцвете сил… Повторяется одна и та же картина: больной входит, тихо рассказывает врачу о своих недугах. Тот слушает очень внимательно, но на больного не смотрит; потом щупает суставы, слушает пульс и громко диктует ассистентке диагноз и курс лечения. Та с молниеносной быстротой рисует какие-то знаки на маленьком листке бумаги, который одновременно представляет собой и рецепт на лекарство. Больной оставляет гонорар и выходит.

В приемной уже ждут двое мужчин — они берут у больного рецепт и в его присутствии готовят лекарство. В стеклянных банках находятся целебные травы и другие снадобья, которые нам могут показаться более чем странными, но действие их проверено тысячелетиями. Вот порошок из оленьих рогов: он должен помочь немолодому мужчине, у которого молодая жена… А вот порошок из жабьей кожи; любой химик скажет вам, что в ней много адреналина и буфагины, т. е. прекрасных лекарств против некоторых болезней. Фармацевты в мгновение подсчитывают на счетах нужные дозы. Звуки костяшек — единственный шум, нарушающий тишину приемной. Потом они тщательно отвешивают разных кореньев, сушеных трав, ягод и бог знает чего еще — и больной получает лекарство.


Яд против яда

Доктор Чен рассказывает:

— Еще во времена династии Мин, когда у вас в Европе шел 1630 год, у нас в Китае появилась книга под названием «Тайные предписания по лечению венерических болезней». Автор ее выдвинул теорию о применении яда против яда, указав на целесообразность лечения мышьяком. Написано это почти за триста лет до того, как доктор Эрлих сделал вывод об эффективности применения мышьяка при лечении венерических болезней.

Во II веке до н. э. знаменитый хирург Хуа То применил наркоз, когда лечил плечо «бога войны» Куан Ю: он дал ему «наркотический суп», обезболивающее средство. К сожалению, следующие поколения не много преуспели в этой области.

Китайская медицина широко пользуется растительными средствами для снижения кровяного давления. Уже в VII веке китайские врачи применяли водоросли и травы при лечении зоба. Современный химический анализ установил наличие в водорослях йода, рекомендованного европейской медициной для лечения подобных заболеваний. Как считает профессор, из 700 лекарств, применяемых традиционной китайской медициной, более 100 подвергнуты исследованию в современных лабораториях, и анализ выявил в них наличие таких ингредиентов, которые врачи стали рекомендовать сравнительно недавно.

— Весь мир был потрясен открытием пенициллина, — продолжает доктор Чен, — однако я позволю себе заметить, что в старину китайская медицина знала лекарство подобного действия. Китайцы употребляли в пищу кислые овощи. Их готовили так: овощи клали в глиняные чаны и, когда они начинали гнить, чан закапывали в землю, а через три года открывали — все было покрыто плесенью. Ею лечили инфекционные заболевания… Однако мы не сумели по-настоящему оценить это открытие, потому что в то время китайская медицина придавала самое большое значение лекарствам минерального происхождения.


«Книга исправления зла»

В нашем экскурсе в историю доктор Чен как бы мимоходом обратил мое внимание, что уже в давние времена для идентификации брали отпечатки пальцев; они ставились на арендных и торговых соглашениях. В древней «Книге исправления зла» говорится и о группах крови, и об установлении родства по крови.

Более тысячи лет назад китайская медицина применяла гормональные препараты — козлиный желудок, пуповину или вытяжку из половых органов быка. Книга «Тысяча золотых лекарств» (VII в.) рекомендует употреблять печень различных животных.

— Кто смеялся, а кто морщился от отвращения, когда слышал, что традиционная китайская медицина рекомендует пить мочу новорожденных при анемии или чахотке, — продолжает профессор. — Но теперь, когда установили, что моча младенца действительно содержит различные ценные гормоны, одна японская фирма производит вакцину из очищенной мочи.

Наиболее интересные «нововведения» профессор применяет, назначая лечебное питание…

Китайская хирургия не имеет выдающихся достижений; усилия врачей были направлены скорее на то, чтобы снабдить больного препаратами, ускорявшими сращивание костей. Для меня самыми любопытными были, пожалуй, замечания профессора о «психологической гигиене», о старинном искусстве «вдыхания нового и выдыхания старого».

Умение не поддаваться импульсам, умение расслабиться может сейчас показаться трюизмом, но профессор уверяет, что это качество глубоко укоренилось в психологии китайцев и передается из поколения в поколение. Затем мне показывают снимок металлической модели человеческого тела, на которой учатся искусству иглоукалывания. Я никогда не перестану удивляться этой науке; от врача, вводящего 285 раз иглу в тело человека, требуется прекрасное знание анатомии. Нельзя не удивляться мудрости книги «Канон медицины», изданной при императоре Хуан-ди (2697 лет до н. э.). Она написана тушью на бамбуковых дощечках. Иероглиф «врач» изображала композиция из ланцета для пускания крови и сосуда. За 4300 лет до открытия Вильяма Гарвея эта книга учила: «Вся кровь в теле контролируется сердцем, кровь бежит по замкнутому кругу и никогда не останавливается…»


Порох и порошки

— Профессор, чем можно объяснить, что после столь бурного развития медицины в Китае наступил застой?

— Дело, видите ли, в том, что порох Марко Поло привез из Китая, но оружие было лучше в Европе…

Я не получил точного ответа и на свой вопрос, как можно поставить диагноз, прослушав пульс. Переводчик, пошептавшись с профессором, ответил мне, что это результат многолетнего опыта и сноровки. Я собрался уходить, но профессор пожелал выразить смысл нашей беседы так, как он ее понимает. Я записал слова переводчика на магнитофон: «Профессор просит, чтобы уважаемый чужестранец принял к сведению его глубокую веру в то, что будущее будет соперничать с прошлым. Он уверен, что ученые всего мира будут черпать свои знания из сокровищницы китайской медицины, которая скрывает в себе богатые и неиспользованные залежи мудрости…»

Мы обменялись поклонами; в приемной я укладываю в сумку магнитофон и другую аппаратуру. Из кабинета доносится голос профессора, диктующий ассистентке, снова стучат костяшки, ловкие пальцы что-то перемешивают…

— Это прекрасный врач, — говорит мне переводчик, — и пока господин крутил ленту, я записался к нему на прием…


Демоны и дьяволы

Место действия: деревня в провинции Пампанга, в 65 милях к северу от Манилы. Действующее лицо: 35-летний Эусебио Либрес, по профессии чистильщик обуви. Зрители: четыреста крестьян. Краткое содержание пьесы: Эусебио Либрес двенадцать лет болел неизвестной болезнью. Когда она прошла, он решил в знак благодарности распять себя на кресте. Эусебио лег на деревянный крест, и ему начали вбивать в ладони гвозди; родные плакали. Товарищи давали ему эфир. Крест подняли. Эусебио повис на кресте на высоте четырех метров от земли. Он висел, одетый в белые одежды, с терновым венком на голове. Его родные стояли на коленях и молились. Через несколько минут крест опустили на землю; у Эусебио, который был без сознания, вытащили гвозди и отнесли домой, где его ждали врачи. Время действия: страстная пятница 1967 года.

Негриты считают, что оспой заболевает тот, кто убил животное или срубил дерево, принадлежащее демону.-

Доктор Фердинанд Блюментритт в своем фундаментальном труде «Мифологический словарь Филиппин» пишет, что тирураи Минданао верят в дьявольский дух, вызывающий болезни, здесь известный под названием «саитан».

На некоторых островах архипелага бытует поверье, что кожные болезни вызываются прикосновением невидимой ладони, что нюхать цветы вредно для здоровья, потому что злой дух через нос входит в человека, сжирает носовую перегородку и нос проваливается.


Понос и маленький ребенок

Все семь дней недели, круглый год, день и ночь по великой артерии Манилы — проспекту Рисаля — течет пестрая толпа людей. Вплотную, одна за другой, несутся машины — роскошные лимузины и расцвеченные всеми цветами радуги микроавтобусы, переделанные из американских джипов. У водителей буйная фантазия, поэтому надо быть особенно внимательным при переходе улицы. Внимание, зеленый свет! Мы бежим на другую сторону. Это заняло буквально считанные минуты. В эти считанные минуты где-то на Филиппинах родился еще один ребенок. Родился ли он в небольшом баррио, или в большом городе — мы не знаем, как не знаем и того, подтвердятся ли предсказания ученых, что через двадцать лет население Филиппин удвоится. Наверняка известно лишь одно: новорожденный проживет не очень долго.

Сообщения с Филиппин говорят о том, что еще очень и очень много надо сделать, чтобы вырвать филиппинскую деревню из-под власти суеверий и знахарства.

Деревенская акушерка (как себя величает она сама), принимая роды, отрезает пуповину остро обструганным бамбуком. Роженица и ребенок вскоре умирают; позже выясняется, что за час до родов этим же бамбуковым ножом она потрошила водяного буйвола.

Маленьким детям дают папиросы, потому что дым «выкуривает» увеличенные гланды. Понос у детей лечится так: им дают вареное собачье мясо.

Многие заплатили жизнью за свою веру в предрассудки.

«Если укусит бешеная собака, ее надо убить, и тогда тебе ничего не грозит». «Если укусит змея, укушенного надо закопать в землю, чтобы она вытянула яд».

От такого средства часто умирали люди, хотя их кусали неядовитые змеи. Не умер от змеи, умрешь от столбняка. Мужчине, который поранился на работе, знахарь советует обложить открытую рану навозом, чтобы остановить кровотечение. Остановилась не кровь, остановилась жизнь — начался столбняк.

Молодая женщина жалуется, что ей отказали ноги. Муж не разрешает позвать врача. Добрый знахарь советует обложить ноги толстым слоем мыла с негашеной известью, а сверху прикрыть сухими банановыми листьями и туго забинтовать: на ногах образуются нарывы, через которые и «выйдет болезнь». У больной начались конвульсии, стало прерывистым дыхание, и, когда, наконец, вызвали врача, тот обнаружил столбняк — результат такого «лечения». Женщина же была больна бери-бери, а эта болезнь лечится очень простыми средствами.

Суеверны не только жители глухих деревень. Водитель грузовика, работающий на лесоповале, сначала приносил жертву лесным духам, чтобы те не мстили ему за то, что он вывозит их собственность: он расставлял по лесу бутылки с можжевельной настойкой и клал пачки дешевых папирос. Потом разжигал костер, убивал козла и кровь животного разбрызгивал по кустам, а сваренное козлиное мясо и рис разбрасывал по лесу.

Мой собеседник — деревенский колдун с острова Лусон. Он — гордость своей деревни. Меня к нему отвезла учительница, которая сама у него лечилась. Колдун оказался весьма словоохотливым и рассказал мне, что в возрасте 11 лет, когда он работал на рисовом поле, у него случился приступ эпилепсии. Рисовое поле, как известно, залито водой. Дергающемуся в конвульсиях ребенку ничего не стоило захлебнуться, но он «увидел Божью матерь и святых» и не только не захлебнулся и не утонул, но с тех пор обладает даром исцелять. А диагноз колдун ставит по ладони. Меня он не может исцелить лишь потому, что я одет в панцирь неверия. А если бы я верил, то по моей ладони он открыл бы тайны моего организма. Колдун говорит так быстро, что переводчик еле за ним поспевает. Вокруг нас собирается все больше народу — из самой Европы прибыл человек ради того, чтобы посоветоваться с их чудотворцем. Колдун пыжится от удовольствия у всех на глазах. Теперь надо выпить с ним рисовой водки, закусить собачьим мясом и послушать его философские рассуждения — смесь фанатичного испанского католицизма и язычества. Демоны сотрудничают здесь с апостолами, каждый святой лечит свою болезнь с помощью божества, владевшего душами человека задолго до высадки сеньора Магеллана.

В Маниле над столом одного врача висит карикатура: два колдуна держат совет у изголовья больного. Один говорит другому на своем колдовском языке: «Снимем сначала чары огня, потом чары леса, потом рисового поля, а если и это не поможет, вкатим ему два миллиона единиц пенициллина…»


Знахарство: доходный промысел

В общем, нынешние знахари поднаторели в медицине, с помощью ли газетных реклам или проспектов фармацевтических фирм. Случается, однако, что и они вылечивают больного.

Мой собеседник — колдун с острова Лусон — маленькая рыбешка среди акул. Его пациенты — бедные крестьяне. Но я повторяю, что суеверие и знахарство процветают не только в глухих баррио.

Люди, занимающиеся этим вопросом, говорят, что чудесное исцеление — продукт изобретательности спевшихся авантюристов и поставлено оно чуть ли не на промышленную ногу. Они подозревают, что в группы паломников, например, которые ищут исцеления, после того как им не помогла современная медицина, эти авантюристы посылают своих «агентов», т. е. людей, симулирующих различные недуги. В какой-то момент «калеки» вдруг обретают силу в ногах, хотя и были «парализованными с детства», или объявляют о своем исцелении от другого тяжкого недуга, от которого страдали всю жизнь. Такое «чудо» происходит обязательно на глазах фоторепортеров — а им только сенсации и подавай… Эти представления заранее репетируются и рассчитаны на психологию толпы.

Больные фрахтуют самолет и отправляются в Соединенные Штаты к известному знахарю Антонио. Уже само прибытие этих «экскурсантов» за здоровьем (638 долларов один билет, плюс гостиница, переезд по стране и питание) окружено ореолом страданий. Антонио рассказывает всем, кто, конечно, хочет его слушать, что союзы американских и канадских врачей оказывают давление на авиакомпании, чтобы те не резервировали места в самолетах для его пациентов. Господи, какая чушь! Авиакомпании на то и существуют, чтобы перевозить людей, которые могут позволить себе купить билет, а уж об укомплектованном самолете на трассе через Тихий океан они только и мечтают.

Сам Антонио отказывается от рекламы, но у него есть люди, создающие ее. Правда, они не очень-то высокого мнения об исцелителе и рекламируют его лишь потому, что лечение этого врачевателя «помогает» только богатым, а не бедным. Антонио подолгу не задерживается ни в одном городе из-за боязни, что его могут привлечь к суду за нелегальную практику.

Он рассказывает, что делает операции без инструментов, одной голой рукой и лезвием бритвы. Однажды при такой «операции» из рук у него выпало заржавленное лезвие, которым он вскрывал брюшную полость пациента.

Об Антонио мало что известно, но бесспорно одно — он принадлежит к племени игоротов. О них стоило бы рассказать.


Яд и доллары

У игоротов есть своя легенда насчет сотворения мира и появления человека: с неба сошел Великий дух Лумавиг, срубил тростник и из тростника сотворил мужчин и женщин. Он разослал их в разные стороны и велел договориться между собой. Так они и сделали, но каждая пара говорила на своем языке, и поэтому, когда у них родились дети, которые расплодились, то образовались целые народы, причем каждый народ имел свой язык.

Антонио наверняка знает эту легенду. Ему очень хотелось, чтобы потомки Великого духа Лумавига, у которых есть доллары, привезли их тем, кто хочет подзаработать.

Антонио родился в крестьянской семье и уже с детства был «одарен тайной силой». Как бы крепко его ни привязывали на ночь к кровати, утром его всегда находили на дереве, на самой макушке, будто бы тайные силы поднимали его туда на лифте… Он рассказывал, как вылечил своего приятеля, который упал с дерева и сильно разбился. И, наконец, таинственные силы «приказали ему» посвятить свою жизнь исцелению людей.

Врачи — скептики, большие скептики. Знахарь вырезал аппендикс у больного и даже показал ему отросток, но через две недели больной все-таки явился в больницу, и хирург сделал ему настоящую операцию. Та же история повторилась и с больным, у которого обнаружили камни в почках. Но все равно это не идет ни в какое сравнение с людьми, которые летят через океан и отдают себя в руки знахарю, соглашаются на операции, часто проводимые немытыми руками.


Друг больного

В деревнях знахарей и шарлатанов называют «друзья больного». В захолустной деревушке провинции Нуэва Эсиха один такой «друг» сколотил себе небольшое состояние благодаря тому, что излечивал или облегчал состояние больного при воспалении легких, ревматизме и даже туберкулезе: он молился и давал порошки.

Он не обладал никакой чудодейственной силой: молитва знахаря вселяла в больного надежду, а порошки были те же, что прописывают и врачи: дело в том, что знахарь ассистировал когда-то врачу и кое-чему научился. Для него главное — правильно поставить диагноз, а лошадиная доза лекарства наверняка принесет временное облегчение.

Иногда в игру вступает не только суеверие, но и другие силы. Когда я был на Филиппинах, то оказался свидетелем следующего события: советскому торговому судну, подавшему сигнал SOS, разрешили войти в манильский порт. На судне не было врача, а у одного из моряков начался острый приступ аппендицита. При сигнале о бедствии любой спешит на помощь. Но в данном случае даже само позволение приблизиться к филиппинской столице было из ряда вон выходящим событием. Около советского судна под красным флагом сразу же встала филиппинская канонерка… Моряка прооперировали в одной из филиппинских клиник. Хирург сделал заявление для печати, подчеркнув, что он католик, но, несмотря на это, все же сделал операцию советскому моряку.

— Как же можно выставлять себя на посмешище? — спросил я своего знакомого врача.

— О, это совсем не смешно, — ответил он, — если иметь в виду, что кто-нибудь может его обвинить в симпатиях к коммунизму… Лучше себя застраховать.


Виновата ли собачья печень?

Итак, наши рассуждения опять привели нас на Филиппины. И это не случайно. Уж где-где, а на Филиппинах предстоит сделать еще очень многое. Вот что я записал в Маниле об одной из страшных болезней.

Может показаться парадоксом, но в такой жаркой стране, как Филиппины, больше всего страдают от простуды.

— У нас похолодало, — говорят филиппинцы. А это означает, что температура в Маниле упала до +31 °C, жители столицы выходят на улицу в теплых свитерах, а газеты со знанием дела пишут о холодном сибирском ветре… Из чего я делаю вывод: погода — понятие весьма относительное.

Здесь есть болезни, которым нет названия в польском языке. Но не будем эгоистами и не скажем «к счастью», потому что в наши дни, когда смерть летает в самолетах, нужен очень жесткий контроль, чтобы не пропустить болезни на другие континенты. Но есть такие заболевания, которым и здесь нет названия.

Я как раз вернулся из тех мест, где появилась болезнь, неизвестная пока здешней медицине. Ее назвали capilariasis[32], потому что паразиты, которые ее вызывают, по внешнему виду напоминают человеческий волос. Симптомы этой болезни таковы: сначала у больного открывается кровяной понос, затем наступает упадок сил, желтеет кожа, нарушается кровообращение и в конце концов он умирает. Трагедия заключается в том, что до сих пор не установлено, каким образом паразит проникает в тело человека.

Исследовали три тысячи различных видов насекомых, млекопитающих, рыб, но виновника так и не обнаружили. Некоторые врачи связывают эту болезнь с местным обычаем есть сырую собачью печень; она считается здесь прекрасной закуской к рисовой водке. Пока установлено одно: хлорирование воды положительных результатов не дает. Когда так много неразрешенных проблем, врачи мало что могут сделать. В одном районе больше половины перепуганных жителей разошлись по округе, оставив совершенно пустыми дома. Правительство делает все возможное: запрещает употреблять в пищу сырую рыбу, ассигнует значительные суммы из фондов, предназначенных на расходы в случае стихийных бедствий, призывает на помощь врачей. Однако, пока не будет установлен жизненный цикл грозного паразита, не помогут, вероятно, никакие меры.

Сейчас эта болезнь обнаружена лишь в северных районах острова Лусон, где, как установлено исследованиями, каждый житель в среднем кормит два, а то и три вида паразитов… Люди обессилены, не могут работать, малейшее усилие дается им с великим трудом. А теперь еще и capilariasis. Случаи этой болезни выявлены всего в 164 километрах от Манилы. Даже трудно вообразить себе, что будет, если capilariasis постучится в двери большого города.


Судьбы и статистика

Эта новая проблема, несомненно, связана с проблемой гигиены, которая давно беспокоит врачей. В такой стране, где свиньи сами добывают себе пропитание, т. е. жрут все, что находят, людям стараются прививать самые элементарные правила гигиены, чтобы человеческие испражнения не стали пищей домашних животных. Специалисты разработали проект общественной уборной, которую можно легко построить из бамбука в любой баррио.

Когда я приехал в деревню, где в порядке эксперимента уже была построена такая уборная, гордый староста привел нас к образцово-показательному домику, вокруг которого посыпали желтым песочком. Сам домик был закрыт на замок, и староста долго искал ключ. Кто-то из присутствующих робко заметил, что, видимо, общественной уборной редко пользуются…

Лицо старосты выразило недовольство: «Как это пользуются?» Надо быть последним человеком, чтобы осквернить гордость всей деревни. Да и потом, как туда войти, если ключ у старосты.

В другой раз дело чуть не кончилось кровопролитием. Крестьянам рекомендуют строить уборную на определенном расстоянии от жилого дома и в стороне (лучше всего по направлению ветра). Один хозяин высчитал — не желая отставать от новых веяний, — что уборную лучше всего построить вот тут, рядом с верандой соседа…

В этой своей поездке я часто встречал людей, которые, производя различные подсчеты, должны всегда иметь в виду, что за ними скрываются миллионы пациентов. Дело это очень сложное. Как просто изображаются ряды цифр на бумаге, и как человеческие судьбы не укладываются в подобную статистику.

Вместе с иранским врачом, специалистом по холере «эль-тор», работающим во Всемирной организации здравоохранения, мы обошли дома в столичном районе, где живет беднота, чтобы познакомиться с условиями существования людей, когда-то переживших холеру. Одна женщина, весьма признательная за то, что ее вылечили, не могла вспомнить, сколько у нее всего было детей — в живых осталось восемь, а сколько умерло новорожденными и сколько у нее было выкидышей, она сказать не могла…


Ветряная мельница безумства, или…

Мы снова на Калимантане, а вернее, на территории Пятого округа Саравака. Я лично не видел никого из тех людей, о которых поведу свой рассказ, но факты и имена взяты из официального Саравакского издания музея, где работают люди, прекрасно знающие обычаи местных племен.

Так вот. В деревне, в которой жили кадаяны, славилась красотой пятнадцатилетняя Талиах. (В издании приводятся подробности о ее родне, но мы их опустим, потому что для нашего рассказа они никакого значения не имеют). Ее руки просили многие юноши, но Талиах оказалась разборчивой невестой… Как принято у кадаянов, ухаживание происходило на глазах родителей и девушка никогда не оставалась наедине с молодыми людьми. Шло время, и ее мать начала всерьез опасаться, что какой-нибудь особенно настойчивый ухажёр учинит «салах». Суть этого обычая заключается в том, что юноша проникает в комнату девушки и сознательно остается у нее до тех пор, пока его не увидят ее родители. В таком случае им приходится либо согласиться на брак дочери, либо признать ее позор (хотя девушка иногда и не знает, что в ее комнате кто-то прячется)… Настал день, когда мать сказала Талиах, что та должна выйти замуж за человека, которого она ей нашла. Это был вдовец; первая его жена умерла от родов, а затем умер и ребенок. Отцу не очень хотелось, чтобы дочь выходила замуж за человека, у которого первый брак закончился смертью двух человек, но жена настояла на своем, тем более что кандидат на руку Талиах был человеком зажиточным.

В общем, если бы не предварительные подсчеты отцом невесты достатка кандидата в мужья (кокосовые пальмы и каучуконосные деревья), такая история могла бы произойти и в европейской деревне… Однако читаем дальше.

Через год после свадьбы у Талиах случился выкидыш. Муж решил, что она переела кислых овощей во время беременности, акушерка — что в нее вселились злые духи, а мать — что ее кто-то проклял.

После этого случая Талиах стала очень странно себя вести: то рвала на себе одежду, то безумно смеялась, а то отказывалась от еды. Потом она лишилась дара речи и однажды ночью исчезла. Ее нашли через день на «каю-ара», фиговом дереве, где собирались летучие мыши. Со всех окрестных деревень созвали колдунов, но их заклинания не помогли. Женщина была то ко всему безразличной, то буйной, особенно после полудня, когда с моря дул сильный ветер.

Она совсем не спала; даже на людях не могла спокойной… И так исхудала, что на нее жалко было смотреть. Чтобы спасти Талиах, муж решил продать участок… Но деньги, которые пошли колдунам, не вернули молодой женщине здоровья. И наступил день, когда на безумную Талиах надели деревянные колоды. Что было делать? Мать ее очень горевала.

Однажды двое мальчишек поднялись на холм, возвышавшийся в стороне от деревни. Наверху, на месте срубленных деревьев, они увидели столб, врытый в землю, а на нем крылья от ветряной мельницы с нанесенными на них письменами.


Как снять колдовские чары

Омар и Хасан, как звали этих энтузиастов, быстро забыли о своем открытии. Но как-то раз Омар захотел пойти на холм, чтобы разобрать рисунок и прочитать надписи, сделанные на крыльях… Почему кто-то неизвестный поставил ветряную мельницу на холме, а не рядом с рисовыми полями или в самой деревне?

Сказано — сделано. Мальчишки пошли и выкопали столб. На крыльях они увидели изображение человека. Б голову, сердце, шею, живот, глаза были вбиты гвоздики. Следы гвоздей были и в других частях тела. Над головой виднелось имя «Талиах», а с боков — надписи, которые мальчишки не смогли прочитать.

Вечером Хасан сообщил о находке кому-то из старших, тот, подробно все расспросив, рассказал о ней отцу безумной Талиах. Наутро крестьяне с величайшими предосторожностями принесли столб в деревню.

Они не стали обращаться к своему дукуну (заклинателю), потому что подозревали, что он-то и есть виновник безумия женщины. Соседний же дукун, едва взглянув на столб, сразу сказал, что Талиах заколдовали с помощью слов, написанных на крыльях. Кроме того, ей пришлось больше всего страдать от боли именно в тех местах, куда были вбиты гвозди.

Дукун начал снимать с нее чары. Талиах освободили от деревянных колодок, семь дней подряд по утрам заклинатель сам купал ее, обливая перед купанием ее голову водой с благоухающими маслами. При этом он бормотал какие-то слова, снимающие колдовство. Довольно скоро состояние здоровья у женщины улучшилось, и она попросила есть. Спустя год Талиах вновь обрела силы и прежнюю красоту. В деревне устроили «макан саламат» — празднество по случаю выздоровления. Как говорят, на него явились с добрыми пожеланиями злой заклинатель и его «заказчик», который из ревности попросил заколдовать женщину, отомстив ей за то, что она его отвергла.

Добрый дукун принял заказ, но в другом направлении. Можно сказать так: кто мстит с помощью ветряной мельницы, сам от нее же и гибнет.

Это заклинание называется «пети палаянг», или «проклятие на крыльях».


Месть по заказу

После того как на крыльях нарисуют фигуру и вобьют гвозди, которые должны вызвать боль у проклинаемого человека, заклинатель в течение семи четверговых вечеров проделывает все последующие процедуры. Он окуривает ветряную мельницу благовониями, затем вбивает гвозди в глаза и шепчет заклинания: «Чтоб ты был безумный и слепой до конца жизни…»

Существует строгий порядок заклинаний, однако больше всего заклинатель старается в последнюю ночь с четверга на пятницу, потому что утром в пятницу крылья должны быть надеты на столб, а столб — врыт в землю. Читателю, может быть, и скучны такие подробности, но именно точное описание действий и производит самое большое впечатление… Заклинатель должен, например, семь раз обернуться вокруг себя и семь раз повторить: «Пусть все перекрутится так, как крутится ветряная мельница…» Он вызывает злые силы с четырех сторон; чем быстрее крутится мельница, тем больше страдает жертва, и наоборот…

Утверждают, что заклинатель мог бы закончить свои процедуры и за неделю. Но он «работает» только по четвергам, а все остальные дни наблюдает за жертвой, чтобы, если понадобится, вовремя сменить заклинания. Кроме того, за жертвой наблюдает и «заказчик», чем сильнее она страдает, тем больший гонорар получит заклинатель.

Снятие чар — дело сложное, но вполне отработанное. Я не буду на нем останавливаться подробно, скажу лишь, что жертву окуривают, и дукун исполняет танец с саблей, т. е. в течение часа рассекает ею в воздухе невидимого врага.

Такая месть, как утверждают ученые, практикуется у кадаянов довольно редко. Прежде всего потому, что в конце концов все заканчивается выздоровлением жертвы. Надо еще иметь в виду, что кадаяны — мусульмане и обычай мести противоречит их убеждениям. Однако, когда побеждает слепая страсть, обиженный ищет удовлетворения в отмщении.

У заклинателя, снимающего чары, мало работы. С найденных крыльев сдирается фигура человека и надписи; остается лишь имя жертвы. Затем щепки прячут в скорлупу кокосового ореха, и заклинатель три вечера подряд «снимает чары и переносит их на злого колдуна». «Пусть это проклятье, — говорит он, — перейдет на того, кто заколдовал, пусть он испытывает то же, что и жертва, которую он хотел извести».

Потом щепками — вместо дроби — заряжается охотничье ружье. Важно, чтобы выстрел, который будет сделан на закате солнца, обязательно услышали колдун и его «заказчик». Некоторое время спустя, после того как все операции произведены в строгой последовательности, у заклинателя начинается жар. А родственникам только того и надо. «Получил свое», — радостно утверждают они.


Не до смеха

Я рассказываю об этом не для того, чтобы посмеяться или поиздеваться над чужими обычаями и верой. Смешного тут ничего нет. Это серьезный фактор, с которым необходимо считаться, когда решаются проблемы здравоохранения.

На верования закрывать глаза нельзя. Нельзя отделять лечение от среды. Врач, делающий вид, что не знает о народной медицине, теряет доверие тех, кого он лечит. Врачи рассказывали мне, что человек, выросший в цивилизованной среде, не может объективно оценить явления, с которыми сталкивается.

На этом фоне именно знахарь становится лицом, искренне заинтересованным в здоровье односельчан, а не врач с университетским образованием. Знахарь не говорит родным, что больного надо везти в больницу, где берут кровь и колдуют над человеческими испражнениями. Он ставит диагноз на месте, не задаст лишних вопросов, не записывает ответы, что тоже может пригодиться для злой магии. Через открытые окна в больнице подглядывает дьявол, там отбирают талисман. Так, не лучше ли лежать у себя дома?

Таиландские крестьяне из глухих деревень вообще боятся больницы. Может, там и вылечат, очень даже возможно. А если нет? Чтобы похоронить умершего на своем деревенском кладбище, его надо везти через другие деревни. А кто же это разрешит? Такое шествие — плохая примета… Вот еще одна причина, по которой больной предпочитает остаться у себя дома, среди своих.

Деревенская акушерка тоже наслышана об асептике. Перед тем как принять роды, она тщательно моет руки и столь же старательно вытирает их о свои волосы. Здесь могут тщательно прокипятить хирургические инструменты, но вытереть их грязной тряпкой… Обо всем этом надо помнить, когда проводятся различные профилактические акции.

В Таиланде искусство лечебного массажа имеет давние традиции; оно основано на прекрасном знании анатомии. Врач, практиковавший там до второй мировой войны, вспоминает об одном массажисте, который на ярмарках предлагал свои услуги довольно необычным способом: ловил собаку, на глазах собравшихся выламывал у нее кости из суставов, да так, что псина теряла всякий собачий облик, а затем вправлял кости, и собака убегала, радостно виляя хвостом. Но тот же массажист губил людей, когда массажем живота пытался вылечить острое воспаление аппендицита.

Все мои здешние собеседники в один голос подчеркивали, что современная медицина должна прокладывать дорогу сквозь суеверия и колдовство, опираясь на безусловное знание местного языка. Врач, который не может сам договориться с больным, никогда не заслужит доверия. Переводчик же иногда «обогащает» рассказ больного своими домыслами… И врач неправильно ставит диагноз.

— Но зачем же он делает это?

— А затем, — говорит мне врач, практиковавший в Северном Таиланде, — что в глазах деревни он не может «потерять свое лицо» рядом со мной. Ведь я-то уеду, а ему там жить…

В Таиланде мне рассказывали, что иногда здесь складываются очень странные ситуации. В основном это происходит из-за того, что медицина, рожденная под другим небом, берется за лечение людей, выросших в условиях древней, не похожей на нашу, цивилизации.

В Таиланде много китайских поселений. К врачу, вооруженному всем современным оружием для борьбы с болезнями, приходит китаец:

— Доктор, — говорит он, — в меня вошли ветры в неподобающих местах, и, если ты мне не поможешь, я уйду к предкам.

Как это понять? Врачу приходится расспрашивать уже не больного, а его родных. Тут выясняется, что он уже несколько дней не мочится. Вот где надо знать местные обычаи. У китайца новая молодая жена, и он принимает возбуждающие препараты, каких здесь довольно много. Среди них есть средства, вызывающие острое воспаление мочеточников. Врач назначает различные процедуры и прописывает двенадцать уколов. Китаец — человек богатый, занятой; у пего каждая минута на вес золота.

— Доктор, — спрашивает он доверительно, — нельзя ли сделать сразу все двенадцать? Я заплачу. Зачем же мне приходить столько раз?..

Другой случай. К врачу приходит больной. После укола он сразу же теряет сознание. Оказывается, что больному прописали десять уколов. Врач, назначивший уколы, естественно, не стал делать их сразу. И тогда пациент в один день обошел десять врачей. При десятом уколе он, конечно, грохнулся без памяти.

В 2510 (1967) году (году Овцы), путешествуя по Таиланду, я встречался с преподавателями, которые готовили медицинские кадры. В Бангкоке врачей в избытке, а в провинции их не хватает, поэтому там орудуют знахарь, колдун и заклинатель.

Студенты проходят практику в столице, в современной, хорошо оборудованной клинике. Перед входом стоит памятник ее основателю. Больные, которые приходят в клинику, подползают к нему на коленях и отбивают поклоны.

А вот фотография основателя: молодой человек с гладко зачесанными, по моде времен наших дедов, волосами. На нем крахмальный воротничок, носить который в жарком климате — подлинное геройство. Университет и больницу он основал в память о сыне тогдашнего наследника престола, умершего в младенческом возрасте. Тут же пожелтевшая от времени и влажности фотография ребенка с амулетом на голове.

Видно, амулет не был чудодействен, раз не уберег принца от смерти. Для отца был ударом и тот факт, что он потерял сына из-за обыкновенной дизентерии, которой болеют нищие дети.

Я присутствовал на лекциях и на практических занятиях. Студентов все заставляют зубрить наизусть — такова давняя традиция. Система вдалбливания не очень-то подходит для овладения основами современной медицины, но нарушить обычаи очень трудно. Правда, здесь преподают и врачи, работающие в ВОЗ, но эта организация, как известно, властью не обладает, а ее рекомендации правительство может принимать или не принимать.

Меня поразил тогда энтузиазм будущих врачей, их желание овладеть знаниями. В Сараваке на Калимантане, возвращаясь от даяков по реке Баллех, мы задержались в небольшой амбулатории методистов в Нанга Мусонг. При амбулатории живет молодая акушерка по имени Гленда Ли Кокс. У нее лечатся даяки, кроме них здесь никто не живет. Она показывает нам свои владения: процедурный кабинет, жилой домик и садик с цветами, а кругом, куда ни глянь, густые джунгли.

Гленда осматривала больную женщину. Я с удивлением посмотрел на ее воспаленную рану. Она перехватила мой взгляд:

— Здесь пока что отрезают пуповину заостренным бамбуком и посыпают рану пеплом.

— А какие шансы у матери и ребенка выжить?

— Бывает всякое. Если привезут роженицу быстро, можно еще ей помочь, но случается, что виновник такого варварства отпускает свою жертву лишь тогда, когда понимает, что сам уже ничего не может сделать.

Мы погуляли по маленькому саду. Это были последние дни моего пребывания на Калимантане, через несколько дней я вылетал из Кучинги в Сингапур, а оттуда в Европу. Сколько впечатлений за эти месяцы!

Молодая женщина вдруг прервала наше молчание:

— О чем это вы задумались?

А я задумался о том, сколько понадобится времени, чтобы забота о здоровье людей, живущих в джунглях, достигла уровня развития здравоохранения в передовых странах. Наверно, мне не следует касаться этого в своей книге. Не правда ли?


Сегодняшний разговор о завтрашней медицине

— Возможно ли получить такую вакцину, которая гарантировала бы человека от нашествия вирусов?

— Теоретически, да. Ее надо в течение нескольких месяцев вводить младенцу, и она защитит человека от опасных вирусов на всю жизнь. Это — один из способов выработать иммунитет, т. е. заменить плохой микроб добротным… Но надо искоренять болезни, а не микробы, которые их вызывают. Такой микроб может «уйти в подполье» и вновь появиться, когда мы потеряем бдительность. Он может проявиться в следующем поколении, и тогда врачам трудно будет даже распознать болезнь, потому что они никогда прежде с ней не встречались. Микроб необходимо держать все время под контролем, а не уничтожать его, иначе будет поставлено под угрозу здоровье будущих поколений. Я глубоко верю в микробиологическое равновесие. Возьмем к примеру структуру нашего питания. Известно, что в нашем желудочно-кишечном тракте есть много разных бактерий. Равновесие сохраняется постоянным. Теперь предположим, что мы начинаем питаться неким препаратом Икс, действие которого таково, что он убивает бактерию Игрек, и она исчезает. К чему это приведет? Равновесие нарушится и появится микроб, о существовании которого мы даже не догадывались, но который уживался с бактериями. Такое же равновесие существует и между вирусами. Поэтому борьба с вирусными заболеваниями должна заключаться не в уничтожении вирусов, а во введении с помощью инъекций живых, но ослабленных микробов. Следовательно, идеальной вакциной может быть такая, которая содержит ослабленный вирус. Классическим примером в этом смысле является вакцина против детского паралича. Миллионы людей благодаря ей приобрели иммунитет к полиомиелиту.

Это — не откровения дилетанта. Эти мысли очень важны. Человек, который поделился ими, — известнейший специалист в своей области. Польское микробиологическое общество присвоило ему звание своего почетного члена. Он был в Польше и нашел время, чтобы встретиться со мной и ответить на мои вопросы. Это — Хилари Копровский, директор Института анатомии и биологии им. Уистара в Филадельфии, где ученые из разных стран ведут исследовательскую работу над проблемами современной медицины. В 1959 году он был награжден премией Нью-йоркской академии наук. Он — профессор экспериментальной медицины медицинского факультета и профессор микробиологии факультета биологии Пенсильванского университета в Филадельфии. Копровский пожертвовал Польше 9 миллионов порций вакцины типа 1 и 3 против болезни Гейне-Медина. Массовая вакцинация привела к тому, что эта болезнь у нас почти полностью ликвидирована. Его жена Ирэна, коренная варшавянка, также известный ученый, работает над проблемами рака; она — профессор патологии в Медицинской академии им. Ханемана в Филадельфии.

Мы могли поговорить с Копровским много лет назад, очень давно, когда он был еще учеником гимназии им. Миколая Рея в Варшаве, а не профессором. Но вряд ли я рискнул бы тогда подняться на верхний этаж, гдезанимались старшие классы (профессор окончил гимназию в 1916 году) и помимо Хилари Копровского учились Казимеж Брандыс и Витольд Куля, имена которых сейчас хорошо известны. Я непременно получил бы там подзатыльник.


О «неторопливых вирусах», вампирах и…

Почти тридцать лет профессор Копровский живет за пределами Польши, но по-польски говорит без акцента. Ведь у себя на родине он учился на медицинском факультете и в консерватории. За спиной ученого скитания военных лет без гроша в кармане по Южной Европе и Латинской Америке.

Отправляясь на научные конгрессы, профессор всегда берет с собой ноты и, если появится свободная минутка, садится за рояль и играет Шопена или Моцарта. В его доме, в предместье Филадельфии, собрана такая коллекция полотен польских художников, которой мог бы позавидовать любой музей.

В феврале 1950 года Копровский впервые ввел шестилетнему ребенку вакцину полиомиелита. Считали, что он играет с огнем. Теперь же эта вакцина на много лет, а может, и на всю жизнь защищает миллионы людей от этой страшной болезни. Ученый не один год выращивал вирус, каждое следующее поколение было слабее предыдущего, но достаточно сильным, чтобы вызвать образование в крови антител, которые и побеждают паралич.

В настоящее время он работает над так называемыми «неторопливыми вирусами» (slow viruses), которые не уничтожают клетки, но служат причиной заболеваний. Всемирная организация здравоохранения прибегла к помощи Копровского, когда вела борьбу с бешенством: он и здесь создал предохранительную вакцину…

— Действительно ли болезни, о которых мы сегодня знаем только по описаниям, часто кажущимся фантастическими, ушли в историю, как, например, кровотворная лихорадка, которая наводила когда-то ужас на всю Европу?

— Я ничуть не удивился бы, если бы узнал, что в основе трагического случая с работниками одной из западногерманских лабораторий лежит как раз эта болезнь. Помните? В эту лабораторию привезли обезьян из Уганды, которые находились во время карантина в Лондоне вместе с цейлонскими обезьянами, а те могли быть заражены… Болезнь в ФРГ своими симптомами напоминает кровотворную лихорадку. А может быть, мы имеем дело с вирусом, который сохранился вдали от Европы, и сейчас, когда его не ждали, напал на человека.


И… о «смеющейся смерти»

— Другое дело, что когда-то не умели распознавать некоторые болезни. Инфекционная желтуха и в давние времена была столь же опасна, правда, мы ее тогда называли по-другому… Я помню, как из моей родни кому-то сделали операцию, подозревая камни в желчном пузыре. Камней не было, а больной умер. Сейчас бы врач наверняка поставил диагноз — «инфекционная желтуха»… Наука различает почти все виды вирусов, — продолжает профессор. — Вот вы на Новой Гвинее столкнулись со страшной болезнью, которая называется «куру», или «смеющаяся смерть». Она встречается у жителей только одного племени, и от нее в основном погибают девушки в период полового созревания. По этому поводу существуют разные мнения.

«Смеющуюся смерть» искусственно привили нескольким шимпанзе; первая обезьяна умерла спустя полтора года, затем умерли все остальные. Вирусы этой болезни не удалось обнаружить даже под электронным микроскопом, их называют «миной замедленного действия», они очень неторопливы, и иногда проходят десятки лет, прежде чем начинают свое губительное действие. Есть предположения, что «смеющаяся смерть» губит людей при определенных генетических и гормональных условиях. Несмотря на то что племя, которое погибало от «куру», жило совершенно обособленно, отдельные его представители, попав в условия цивилизации, сумели быстро к ним приспособиться. Доктор Гайдушек, занимающийся проблемой «куру», как минимум пять месяцев в году проводит на Новой Гвинее. Он привез в Вашингтон юношу из «проклятого племени», стоявшего на таком низком уровне развития, что у него нельзя было даже узнать, сколько ему лет. Он пошел в школу… Сейчас это абсолютно нормальный человек, он самостоятельно путешествует и прекрасно себя чувствует в большом городе.

Я спросил профессора, над чем он работает. Копровский ответил, что занят сейчас сложной проблемой канцерогенных вирусов.

— Мы пытаемся пролить свет на генетически-иммунологические отношения между канцерогенными вирусами и клетками, которые изменяются в результате и: взаимодействия…

— Господин профессор, если бы было сформировано международное правительство и вам бы предложили пост министра здравоохранения, в каком направлении вы сконцентрировали бы свои усилия?

— Я постарался бы прежде всего установить тесное международное сотрудничество, направленное против эпидемий, которые возникают из-за легкомыслия и безответственности. Сейчас, когда смерть путешествует на лайнерах, когда сокращены расстояния, стоит одной стране выйти из системы международного контроля, как усилия всех других пойдут насмарку. Далее, я бы уделил много внимания изучению флоры и фауны океанов, будущей кладовой человечества. Мы должны знать бактерии и вирусы, живущие в океане, чтобы оградить людей будущего от беды. Необходимо также обезопасить себя от безбилетных пассажиров с других планет, и в этом нам должна помочь астробиология. На нашей земле есть микробы, которые прекрасно чувствуют себя как при низких, так и при высоких температурах, есть вирусы, которые не гибнут при кипячении… К сожалению, недостаток времени не позволит мне рассказать о всех сторонах деятельности такого министра…


Между Мельбурном и Москвой

В один из дней 1968 года телевидение Швеции показало фильм. В первых же кадрах промелькнули одна из улиц большого города, снующие машины, толпа… Комментатор объявил, что речь пойдет о деле, которое интересует всех, в том числе и толпу на улице.

— Научно-исследовательские медицинские институты Нью-Йорка и Сан-Франциско работают сегодня над разрешением проблем, с которыми человечество встретится завтра. Ученые Москвы работают над проблемой рака. В области медицинского сотрудничества Восток объединяется с Западом. Ученые в Мельбурне и Париже, все глубже проникая в сложные проблемы наследственности, стоят на пороге фантастических научных открытий, которые несомненно будут иметь колоссальное значение для человечества в будущем…

Так началась необычная программа, подготовленная Ларсом Уолленом. Авторами комментариев и интервьюерами были Бернт Бернхольм и Бенгт Фельдрейх. Интервью давали лауреаты Нобелевской премии в области медицины. Я естественно, не претендую на точную передачу их высказываний: они достойны отдельной книги.-

Но мне хотелось бы привести некоторые высказывания этих светил медицинской науки, которые рассказывали о работах, проводимых в Советском Союзе, Соединенных Штатах Америки, Австралии, Франции и Великобритании.

— Прошедшие двадцать лет, — говорил комментатор, — были весьма успешными в борьбе с такими болезнями, как малярия или туберкулез, но перед нами встала другая сложная проблема — демографический взрыв. И сегодня, когда Всемирная организация здравоохранения заглядывает на двадцать лет вперед, напрашивается вопрос — какие важные проблемы предстоит разрешить медицине в ближайшее двадцатилетие?

Отвечает профессор Артур Корнберг из Стенфордского университета в Пало-Альто (США):

— Я думаю, что это будут проблемы, связанные с питанием. Наша главная задача — изыскать достаточные продовольственные ресурсы для населения земного шара, а также ограничить рост населения во имя сохранения необходимых условий жизни на земле.

Со следующим вопросом комментатор обращается к Лондону:

— Всемирная организация здравоохранения доказала, что она может вести борьбу с болезнями на всех континентах. Создалась следующая ситуация: чем меньше остается болезней, тем больше увеличивается народонаселение, и это опять приводит к недоеданию и болезням. Сэр Питер, не считаете ли вы такое положение парадоксальным?

Английский врач Питер Медоур отвечает:

— Да, конечно, тот факт, что развитие медицины влечет за собой еще более сложные проблемы, парадоксален. Что касается перенаселения, я указал бы на два момента. Проблема эта очень сложная, но разрешимая. Наука в принципе располагает средствами против перенаселения, но на пути решения проблемы возникают препятствия психологического, общественного и экономического порядка, а в первую очередь административного.

В дискуссию включился еще один лауреат Нобелевской премии — профессор Андре Львов из Парижа.

— Я позволю себе рассказать следующую историю, — сказал он. — В 1796 году Дженнер открыл вакцину против оспы. Несомненно, это было одним из самых великих открытий в борьбе против инфекционных болезней. Однако в то время Дженнер подвергся нападкам, а прославился другой врач, который протестовал против прививок, как он говорил, «только потому, что они слишком эффективны, а оспа является верным средством ограничения роста населения, особенно за счет многодетных семей».

Из «нижней части глобуса», Мельбурна, до шведских телезрителей доносится голос Макферлена Барнета:

— Со всей ясностью я отдаю себе отчет в том, что для Всемирной организации здравоохранения первостепенное значение имела проблема влияния контроля над инфекционными заболеваниями на проблему народонаселения. Я полагаю, что и сейчас эта организация отдает себе отчет, что искоренение болезней, особенно в тропиках, связано с проблемой демографического взрыва. Однако я полагаю, что существует еще один важный аспект: борьба против малярии и сходных с ней болезней нарушает равновесие в природе. Над этим следует задуматься… Вопрос этот очень сложный, но мы уже знаем, в каком направлении надо двигаться…

Вновь подключается комментатор:

— Ясно, что важнейшая проблема современности — перенаселение планеты и она стала еще острее из-за развития медицины… Не поможет ли разрешить ее эмиграция на другие планеты? Освоение новых районов космоса?

— Нет, — отвечает профессор Джон Эклес. — Я твердо убежден, что это невозможно, ни сегодня, ни в будущем. В лучшем случае нам удастся совершить лишь отдельные вылазки на другие планеты. Те, кто думает, что мы можем освоить какую-либо планету, не понимают физиологии человека и не отдают себе отчета в различиях условий существования. Жизнь на другой планете — не экскурсия на несколько часов или дней…


Бернский танец смерти

Время от времени в Берне на старом рынке устраиваются средневековые представления, называемые «бернским танцем смерти». Когда я был в Берне, то присутствовал на этом спектакле, показанном тогда по случаю национальной выставки, устраиваемой Швейцарией каждые двадцать пять лет. На этот раз, чтобы придать спектаклю атмосферу средневековья, с домов сняли антенны, погасили неоновые лампы и лампы дневного света.

С наступлением сумерек зрители перенеслись в другую эпоху. На рынке появляется красочное шествие. Тяжелые першероны тащат за собой повозки, груженные вином и пивом, на радость простому люду и богатым горожанам. Идут красивые молодые девушки и трубадуры с лютнями, купцы и ремесленники, крестьяне и горожане. Словом, на несколько часов из мрака забвения встает средневековый город, чтобы рассказать сегодняшним людям о их предках, а также о болезнях, от которых они умирали.

В веселой толпе появляется зловещая фигура. Она коснулась юноши, поющего балладу в честь дамы своего сердца, и прекрасный певец падает на землю; еще минута, и вслед за ним падает прекрасная дама. Смерть не щадит никого: пи бедных, пи богатых. Это представление построено на истинных событиях, повествующих о том, как эпидемия поразила богатый город.

Я не уверен, что точно установлено место, откуда пришла та эпидемия, на канве которой построен весь спектакль. Быть может, это «черная смерть», а может, и какая-нибудь другая болезнь. Когда я смотрел спектакль, меня не оставляла мысль, что, возможно, через сотни лет и наши потомки будут смотреть на «экзотические» с их точки зрения драмы о болезнях, сейчас повергающие нас в ужас. Не знаю, станет ли им страшно от рассказа о проказе или «улиточной лихорадке», поймут ли они трагедию людей, которых тысячи лет убивала малярия. Поймут ли они, как страдали люди и от множества других болезней, о которых я пытался рассказать на страницах этой книги? Удастся ли раз и навсегда решить актуальные в настоящее время проблемы?

Не будем делать опрометчивых прогнозов, забегать вперед на сотни лет вперед. Шведское телевидение, в передаче которого приняли участие выдающиеся умы медицинского мира, и то ограничилось двумя ближайшими десятилетиями.

«Перспективы на ближайшие два десятка лет, нарисованные лауреатами Нобелевской премии, являются одновременно и радужными и малоутешительными. Они радужны, потому что развитие медицины должно привести к улучшению здоровья населения земли. Они малоутешительны, потому что применение последних достижений медицины на практике часто приводит к возникновению сложных проблем. Ученые внесли и продолжают вносить свой вклад в разрешение этой проблемы. Однако будущее касается каждого. Завтрашний день планеты зависит от каждого из нас».

Послесловие

В наше время человечество впервые стало остро ощущать единство своей истории. На наших глазах интенсивно взаимодействуют многообразные интернациональные факторы прогрессивного социального развития, переплетаются мировые экономические связи, растут контакты и взаимное обогащение культур отдаленных друг от друга стран и континентов, углубляется межнациональное сотрудничество ученых.

Один из мощных стимулов, формирующих глобальное самосознание человечества, — рост понимания взрывчатой противоречивости отношений между человеком и природной средой его обитания. Противоречивость эта оказалась (для многих неожиданно) чреватой такой всеобщей бедой, которую одни ученые назвали «экологической катастрофой», другие — более осторожно «экологическим кризисом»[33]. Драматическая проблема «Человек и среда» имеет много аспектов. Наша природная среда — это не только ресурсы недр и почвы, которые надо сохранить, не только вода и воздух, чистоту которых следует охранять, не только редкие животные и растения, которые необходимо сберечь. Окружающая нас среда это еще и неисчислимые полчища агрессивных болезнетворных организмов. И в этом случае не среду надо охранять от человека, а человека от среды.

Ученые и общественные деятели многих стран пришли к выводу, что ни одна из экологических проблем не может быть до конца решена иначе как соединенными усилиями всех людей. Это в полной мере относится и к проблемам медицинской экологии. Вот почему еще в 1946 году наряду со всеобъемлющими мировыми организациями политического (ООН), экономического (ФАО), культурного (ЮНЕСКО) назначения была специально создана еще и международная медицинская организация — Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). С первых лет существования ВОЗ активнейшую роль в ее деятельности играют Советский Союз и другие социалистические страны.

Функции ВОЗ многообразны и сложны. Успех ее благородных начинаний зависит прежде всего от усилий правительственных учреждений и научно-исследовательских медицинских центров. Но он в немалой степени зависит и от содействия широких слоев общественности разных стран. К международным проблемам

здравоохранения в полной мере относятся слова выдающегося советского естествоиспытателя академика П. Л. Капицы: «У человечества осталось не так уж много времени, во всяком случае, меньше столетия, в течение которого возможно предотвратить экологический кризис. Чтобы человечество со всей необходимой энергией принялось за решение этих проблем, первым долгом люди в самых широких слоях должны осознать значимость и последствия глобального кризиса. Поэтому долг ученых во всех областях как естественных, так и гуманитарных наук организовывать общественное самосознание людей, чтобы они действовали сообща в решении экологических проблем на всем нашем земном шаре, размеры которого, как теперь стало ясно, весьма ограничены»[34].

Руководство ВОЗ справедливо решило, что дело мобилизации общественности необходимо начать с рассказа возможно большему кругу людей в доступной форме о тех проблемах, которые призвана решать ВОЗ. Для выполнения этой работы ВОЗ пригласила нескольких опытных журналистов, поручив каждому из них ознакомиться с проблемами здравоохранения в одном из районов земного шара и рассказать о них широкой читательской аудитории. Среди приглашенных был и польский журналист Л. Воляновский, командированный в страны Южной и Восточной Азии.

Всемирная организация здравоохранения сделала в данном случае несомненно очень удачный выбор. Всем своим жизненным и профессиональным опытом Люциан Воляновский прекрасно подготовлен для выполнения поставленной перед ним сложной задачи.

Люциан Воляновский принадлежит к тому поколению европейцев, мировоззрение и черты характера которых сформировались под воздействием событий второй мировой войны, в огне борьбы с фашизмом. В 1939 году студент химического факультета Страсбургского университета Воляновский бросает занятия и спешит вернуться на родину, в Польшу, чтобы принять участие в отпоре гитлеровским захватчикам. Годы деятельности в антифашистском подполье приносят ему не только почетные воинские награды, но и политическую зрелость, ясность нравственных убеждений. После окончания войны он меняет и свою профессию — становится репортером. Имя Люциана Воляновского становится популярным. Работа журналиста ведет его по дорогам многих стран мира. В 60-е годы по приглашению ВОЗ он объезжает страны Южной и Восточной Азии. Плод этой многотрудной поездки — настоящая книга.

Л. Воляновский с предельной ответственностью отнесся к полученному заданию. Он предварительно проштудировал горы специальной литературы на нескольких европейских языках. А после возвращения из Тропической Азии решил (сверх программы, предложенной ВОЗ) посетить Советский Союз, чтобы узнать, как решаются проблемы борьбы с тропическими заболеваниями в социалистическом государстве. Он тщательно знакомится с работой научных учреждений Тбилиси, Баку, Самарканда и полученные сведения включает в свою книгу.

В результате Воляновскому удалось написать книгу одновременно серьезную и общедоступную. В ней есть и глубокие социологические наблюдения и удивительные, почти детективные истории поиска виновников таинственных болезней, живые портреты подвижников медицинской науки. Книга пронизана состраданием к жертвам мучительных недугов и ненавистью к тем, кто ради собственной наживы обрек миллионы жителей тропических стран на недоедание и невежество — непременные спутники эпидемических болезней в тех краях. Без ликвидации тяжкого наследия колониализма, без преодоления экономической и научной отсталости развивающихся стран невозможно решить коренные проблемы охраны народного здоровья — к такому выводу твердо ведет своего читателя Люциан Воляновский.

В 1956–1957 годах французский писатель Пьер Гаскар посетил — также по приглашению ВОЗ и с той же целью — примерно тот же круг стран, что и Воляновский. Итогом поездки Гаскара была книга путевых очерков[35]. При всем различии творческой манеры обоих авторов их книги объединяет ясное понимание социальных основ большинства проблем здравоохранения в странах, недавно освободившихся от колониального гнета. Время, разделяющее обе книги, было наполнено, как известно, бурными политическими событиями в Азии. Реакционным силам пришлось сдать многие из своих позиций; освободившиеся страны добились определенных успехов в экономической и социальной областях, в том числе и в охране народного здоровья. Но наряду с этим позиции таких экологических врагов человека, как вирусы, бактерии, паразиты, остались в общем и целом малопоколебимы. Выяснилось, что для решения проблем здравоохранения, как и других социально-экономических задач, требуется не только значительное время, но и огромные усилия, подчас более напряженные, чем потребовалось для завоевания политического суверенитета. Эту мысль приходится повторить, если бросить взгляд на следующее десятилетие, отделяющее годы поездок Воляновского по Азии от сегодняшнего дня. За это время развивающиеся страны Южной и Восточной Азии получили новые, дополнительные возможности для решения насущных социально-экономических проблем. Постыдная американская война в странах Индокитая завершилась победой народов Вьетнама, Лаоса и Кампучии — одно это в огромной степени оздоровило политическую атмосферу в Азии, как и во всем мире. Ряд стран Южной и Восточной Азии (Индия, Филиппины, Сингапур, Малайзия и др.), которые посетил Воляновский, за минувшие годы сделали определенные шаги по созданию более независимой и развитой экономики, по подъему материального уровня жизни населения. Но приходится, к сожалению, констатировать, что проблемы здравоохранения остаются в этих странах в числе наиболее сложных. Здесь отчетливо действует закономерность, сформулированная известным советским специалистом по демографии Азии Я. Н. Гузеватым: «Лишь на начальном этапе борьбы за укрепление здоровья населения этих стран можно добиваться больших и скорых успехов преимущественно, если не целиком, за счет медицинских и санитарно-гигиенических мероприятий. Но после того, как эти первые успехи достигнуты и угроза массовых эпидемий в основном ликвидирована, дальнейшее уменьшение заболеваемости и смертности во все большей степени начинает зависеть от экономических факторов, от общего повышения жизненного уровня — увеличения семейных доходов, улучшения питания, жилищных условий и т. п., что требует более быстрого, чем рост численности населения, расширения сельскохозяйственного и промышленного производства, жилищного и коммунального строительства. Для развивающихся стран это нелегкая задача, и поэтому прибавление каждого нового года к средней продолжительности жизни становится все более затруднительным»[36].

Вот почему предлагаемая вашему вниманию книга Люциана Воляновского не только крайне интересна и важна как историческое свидетельство, но и продолжает оставаться острой и актуальной.


Докт. ист. наук Г. И. Левинсон


* * *

Прочитана последняя страница увлекательной книги, посвященной одной из драматических сторон жизни современного мира, о которой читатель, не специалист в области медицины, знает только понаслышке — борьбе с тяжелейшими, нередко смертельными инфекционными болезнями в ряде стран Юго-Восточной Азии.

Автором подобной работы, казалось бы, должен быть специалист по тропическим заболеваниям, врач-инфекционист, к тому же обладающий даром популяризатора. Однако Л. Воляновский не врач, а профессиональный журналист, который был командирован Всемирной организацией здравоохранения в «горячие точки» нашей планеты, где бушует пламя тяжелых инфекционных и паразитарных заболеваний.

Книга написана для массового читателя, однако, автор сумел рассказать в ней об актуальнейших проблемах современной медицины. Он справедливо привлекает внимание к тому факту, что в наш век научно-технического прогресса, наряду с колоссальными достижениями в области техники все большее внимание уделяется вопросам охраны здоровья человека. Причем, наряду с изучением причин наиболее распространенных заболеваний, таких, как инфаркт миокарда, гипертоническая болезнь, атеросклероз, рак, и разработкой мер по борьбе с ними существует и актуальнейшая проблема в мире — особо опасные инфекции.

Эпидемии тифов, тяжелой формы гриппа в 1918–1919 гг. унесли больше жизней, чем военные действия в период первой мировой войны. А во время второй мировой войны только применение синтетического хинина в качестве лечебно-профилактического средства против малярии спасло от гибели миллионные армии, сражавшиеся в дебрях Юго-Восточной Азии. Лишь благодаря великолепно организованной противоэпидемической работе в Вооруженных силах нашей страны, на фронте, среди населения в тылу не было губительных эпидемий тяжелых инфекционных заболеваний.

Однако сегодня в некоторых развивающихся странах Азии, Африки и Латинской Америки возникает еще много очагов особо опасных инфекций и занос их в любую точку земного шара дело нескольких часов…

По роду своей работы мне неоднократно приходилось бывать в Китае, Йемене, Вьетнаме, где советские врачи, наряду с медицинскими работниками других стран, оказывали активную помощь населению в борьбе с этой страшной опасностью.

Больших успехов в области противоэпидемических мероприятий удалось добиться в СССР и других социалистических странах, где существует государственная система здравоохранения. В борьбу с тяжелыми инфекциями включаются выдающиеся ученые современности. Создана Всемирная организация здравоохранения. Наконец, имеется достаточное количество высококвалифицированных специалистов — врачей, фельдшеров, лаборантов, медицинских сестер, способных лично осуществлять лечебно-профилактические мероприятия.

В то же время успехи борьбы с особо опасными инфекциями во многом зависят от уровня медицинской культуры всего населения, независимо от социальной, национальной, религиозной и возрастной принадлежности. И, пожалуй, самым ценным в книге Л. Воляновского является то, что он выступает как активный пропагандист медицинских знаний, как человек, стремящийся предупредить читателей о возможной опасности, но в то же время не запугать их, а показать, как силами отдельных ученых и больших научных коллективов удалось разработать прививки и лекарства против чумы, холеры и других инфекционных заболеваний.

Всемирная организация здравоохранения располагает сейчас большими техническими и кадровыми возможностями для предотвращения эпидемий; во всех странах, особенно странах социалистического содружества, четко действует противоэпидемическая система. Значит, повышение уровня медицинской культуры каждого — это вклад в общенародное и в общечеловеческое дело борьбы с инфекционными заболеваниями.

Л. Воляновский касается в своей книге и проблем борьбы с эпидемиями в нашей стране. Он рассказывает о вспышке на территории СССР в 1970 г. холеры «эль-тор», завезенной, очевидно, морским путем в некоторые портовые города Черного и Каспийского морей. Как один из участников противохолерных мероприятий, проводившихся в то время, я могу подтвердить, что необычайно четкая система общегосударственных и медицинских мероприятий, буквально молниеносное включение в противоэпидемическую работу всей системы здравоохранения привело к ликвидации в кратчайший срок немногочисленных очагов холеры и полнейшей локализации этой инфекции.

Описывая трудности борьбы с тропическими инфекционными и паразитарными заболеваниями, Л. Воляновский останавливает внимание читателя на многочисленных случаях проявления суеверий у населения Юго-Восточной Азии и разоблачает их, порой прибегая к тонкому юмору, порой с беспощадным сарказмом, но при этом всегда щадит религиозные чувства местных жителей. Автор отдает себе отчет в том, что буддийская и мусульманская религии зачастую позволяют пропагандисту медицинскх знаний использовать их для целей профилактики заболеваний.

Не удивительно, что автор, не будучи врачом, не мог избежать некоторых ошибок, связанных с принятой в медицине терминологией. Однако эти мелкие недочеты не снижают ценности интересном и нужной книги. Написана она с большой симпатией к нашей стране. С восхищением говорит айтор о том, что благодаря широким профилактическим мероприятиям «ни один солдат из миллионной Советской армии, защищавшей позиции на Волге, не заболел чумой». Он с большой теплотой описывает деятельность советских ученых-маляриологов в Средней Азии и в Закавказье, итогом которой явилась практическая ликвидация малярии в СССР.

Книга Л. Воляновского пропагандирует медицинские знания, ставит вопрос о повышении уровня медицинской культуры в области борьбы с инфекционными болезнями, которая продолжает оставаться актуальной и на сегодняшний день. Поэтому так ценна нам книга Л. Воляновского, вносящая свой большой вклад в дело борьбы за здоровье людей.


Проф. докт. мед. наук В. И. Галкин


91п

В72


Lucjan Wolanowski

Upał i gorączka

Warszawa, 1967


Редакционная коллегия К. В. МАЛАХОВСКИЙ (председатель), А. Б. ДАВИДСОН, Н. Б. ЗУБКОВ, Г. Г. КОТОВСКИИ, И. А. СИМОНИЯ


Перевод с польского А. К. СВЕРЧЕВСКОЙ


Ответственный редактор Г. И. ЛЕВИНСОН


Воляновский Л.

В 72 Жара и лихорадка. Пер. с польск., М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1977.

239 с. с ил. («Путешествия по странам Востока»).


Известный польский журналист рассказывает о своей поездке по странам Южной и Восточной Азии, где он работал среди сотрудников Всемирной организации здравоохранения. Он наблюдал, как мужественные врачи из всех стран мира борются за жизнь миллионов людей.


В 20901-120 135-77

013(02)-77

91 п


© Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1977.

Люциан Воляновский

ЖАРА И ЛИХОРАДКА


Утверждено к печати Редколлегией серии «Путешествия по странам Востока» Академии наук СССР

Редактор Л. З. Шварц

Младший редактор Л. А. Преснова

Художник А. В. Озеревская

Художественный редактор Э. Л. Эрман

Технический редактор В. П. Стуковнина

Корректор Р. Ш. Чемерис


Сдано в набор 21/XII 1976 г. Подписано к печати 16/V 1977 г. Формат 84×1081/32. Бум. № 1. Печ. л. 7,5. Усл. п. л. 12,6. Уч. — изд. л. 12,4 Тираж 30 000 зкз. Изд. № 4011. Зак. № 889. Цена 50 коп.


Главная редакция восточной литературы издательства «Наука» Москва К-45, ул. Жданова, д. 12/1

3-я типография издательства «Наука» Москва Б-143, Открытое шоссе, 28

Отпечатано в Производственно-издательском комбинате ВИНИТИ Люберцы, Октябрьский проспект 403. Заказ 6477

Примечания

1

Название стихотворения Адама Мицкевича. — Здесь и далее прим. пер.

(обратно)

2

Курортный город в ПНР.

(обратно)

3

Joke — шутка (англ.).

(обратно)

4

См.: Б. Изаков. Путешествие с двумя паспортами. М., 1968.

(обратно)

5

Линден Б. Джонсон.

(обратно)

6

Морг — мера площади, равная приблизительно 0,6 га.

(обратно)

7

Аттилла — вождь племени гуннов (ум. в 453 г.).

(обратно)

8

Герцог Эдинбургский — супруг английский королевы Елизаветы.

(обратно)

9

Утенок Дональд — персонаж мультипликационных фильмов У. Диснея.

(обратно)

10

Камасутра — древнеиндийский трактат о семейной жизни.

(обратно)

11

Плато в северной части Таиланда.

(обратно)

12

Баррио — так на Филиппинах называется деревня.

(обратно)

13

Христианская секта «Церковь Христова».

(обратно)

14

«Болезнь поцелуев» (англ.).

(обратно)

15

«Сострадание во время войны» (лат.).

(обратно)

16

«Un souvenir de Solferino». Geneve, 1862.

(обратно)

17

Женевская конвенция об облегчении участи раненых во время войны; подписана 22 августа 1864 года.

(обратно)

18

В польском алфавите буква «ż» («ж») — последняя.

(обратно)

19

Денге — заразная болезнь. Наблюдается в тропических странах; возбудителем ее является комар вида aedesaegypty.

(обратно)

20

Ancylastoma — один из видов червей (лат.).

(обратно)

21

L. Wolanowski. Klejnot Korony. Warszawa, 1963. — Прим. авт.

(обратно)

22

Алфавит Брейля — специальный алфавит для слепых.

(обратно)

23

См.: Л. Воляновский. Почта в Никогда-Никогда. М., 1976.

(обратно)

24

Мискаль — мера веса, равная 4,8 г.

(обратно)

25

Шариат — свод мусульманских законов.

(обратно)

26

Садриддин Айн и. Собрание сочинений. Т. 2. М., с. 432.

(обратно)

27

Дорис Дэй — известная американская киноактриса.

(обратно)

28

С. Жеромский. Бездомные. М., 1949, с. 204.

(обратно)

29

Гериатрия — учение о заболеваниях в старческом возрасте.

(обратно)

30

Бигос — солянка (мясная) (польск.).

(обратно)

31

О. К. — сокращенно от О’Кеу (англ.).

(обратно)

32

Capilariasis — волос (лат.).

(обратно)

33

См., например, материалы дискуссии советских ученых на тему: «Человек и среда его обитания» («Вопросы философии», 1973, № 1–4).

(обратно)

34

П. Л. Капица. Три аспекта глобальных отношений человека и природы. «Вопросы философии», 1973, № 2.

(обратно)

35

П. Гаскар. Путешествие к живым. М., 1960.

(обратно)

36

Я. Н. Гузеватый. Проблемы народонаселения стран Азии, Африки и Латинской Америки. М., 1970.

(обратно)

Оглавление

  • Люциан Воляновский Жара и лихорадка
  • Жара и лихорадка
  •   Консилиум для 700 миллионов
  • Раз больно, значит, ты здорова
  • Пять букв ужаса
  • О тех, из которых жизнь вытекает
  • Смерть плавает в прудах, ползает вместе с улиткой
  • Пятнадцать минут отдыха, пятнадцать минут размышлений
  • Приговоренное племя
  • О чем ты думаешь?
  • Послесловие
  • *** Примечания ***