КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Оракул [Виктор Ночкин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Виктор Ночкин Оракул

ПУТЬ К НЕБУ

Дед сказал: «Встретимся у горелого дуба. Помнишь — у которого ярилиной молнией верхушка разбита». Гриньша плохо представлял себе, что такое «ярилина молния», он родился за год с небольшим до Завоевания, и на его памяти гроз не случалось — но дуб с искореженной почерневшей верхушкой мальчик помнил. При взгляде на полумертвое дерево он представлял себе молнию в виде гигантской палицы, обращенной в факел. Во всяком случае, вид почерневших и изломанных ветвей наводил на мысли о палице, промасленных тряпках и пламени…

Вот и горелый дуб посреди поляны. Прочие деревья словно боятся близко подступиться к опаленному великану… Мальчик прислушался — тишина… И птиц не слыхать, только холодные капли методично тенькают по листьям. В темное время суток лес всегда такой — сумрачный, неприветливый, истекающий влагой… Гриньша выглянул из-за кустов — у подножия горелого дуба лежит человек. Дед. Мальчик осторожно двинулся к дубу. Дед не пошевелился, не повернул головы. Приблизившись, Гриньша склонился над стариком. На белой дедовой рубахе выделялись широкие разрезы, обрамленные черными потеками… На коленях тускло поблескивал кривой шканский меч, выпавший из ладони… Гриньша неуверенно коснулся дедова плеча — оно оказалось твердым и холодным. Дед всегда был очень твердым на ощупь, куда ни ткни — это Гриньша помнил… Но теперь… теперь тело старика будто вовсе окостенело… Гриньша сел рядом с покойником и заплакал, беззвучно раскрывая рот и смахивая слезы рукавами. Куда теперь? Что делать? Он всегда полагался на деда, получая от старика приказы и разъяснения. А теперь — как же?..

Нынче на рассвете (так дед именовал начало светлого времени суток) старик растолкал Гриньшу и велел собираться. Куда и зачем — мальчик не расспрашивал, не впервой. Потом у околицы они наткнулись в тумане на шканский патруль, дед бросил: «Встретимся у горелого дуба. Помнишь — у которого ярилиной молнией верхушка разбита» — и шагнул навстречу шканам, заслоняя внука и отталкивая его назад, в туман. Убегая, Гриньша слышал топот, стук и визгливые крики чужаков…

В тумане Гриньша заплутал, потом долго выбирался из лесу и по пути корил себя последними словами — дед, должно быть, давно уж на месте и теперь ждет его, недоумка… и бормочет про себя: «Где тебя, Гриньша, леший носит! Я ж велел тебе к горелому дубу идти, сказал — там встретимся…» Вот и встретились… Гриньша всхлипнул от жалости к деду и к самому себе… Сквозь равномерный шепот и шелест капель вроде бы донесся новый звук. Мальчик еще раз утерся рукавом и прислушался. Почудилось? Или нет? Не ночной ли зверь дедову кровь чует? На всякий случай Гриньша отполз от тела в сторону и затаился между выступающими из земли гигантскими корнями. Несколькими минутами позже на опушке показалась тень. Не издавая ни звука, она двинулась на поляну — длинная, статная, словно черный клок ночной тьмы выплыл из лесу — на поляну, в серые сумерки… Человек постоял у опушки — прислушивался, должно быть — и двинулся к горелому дубу. Гриньша затаился в своем убежище, боясь шелохнуться. Пришелец склонился над дедом, только теперь мальчик различил шуршание одежды, до сих пор чужак ступал совершенно бесшумно… Прошла минута… Снова шорох… Потом — тихий голос:

— Ну здравствуй, боярин Прохор Еремеевич… Здравствуй, друг старинный…

Прохором Еремеевичем деда Прокшу никто не звал, но слова показались Гриньше смутно знакомыми.

— Вот и ты, значит, не дождался… — добавил пришелец. — Эх… Прохор, Прохор… Что ж теперь? Один я, стало быть, остался… Один.

Гриньша не сдержался и всхлипнул в голос. Раз — что-то мелькнуло над головой, и Гриньша обнаружил, что незнакомец уже стоит над ним, прижимая лезвие шканского меча к его, Гриньшиному, горлу. Металл был холодным, сырым — прикосновение показалось мальчику очень неприятным.

— Кто?

— Внук я… — вот и все, что смог выдавить Гриньша.

— Прохора Еремеевича внук? — Рука с мечом немного отодвинулась.

— Ага… Деда Прокши…

Незнакомец опустил меч и отступил на шаг.

— Ну и что мне с тобой делать… внук? Здесь тебе нельзя оставаться… Домой тоже, наверное, нельзя… А как с дедом-то вышло?

Гриньша рассказал, как они с дедом Прокшей вышли в путь накануне, как встретили шканов, как дед велел бежать и явиться к горелому дубу…

— Значит, домой нельзя, — подытожил незнакомец. Найдут шканы своих мертвыми — уж доищутся, кто их упокоил. Тогда тебе несдобровать. Слушай, как тебя…

— Гриньша я, — назвался мальчик, исподлобья разглядывая незнакомца. Тот был долговяз и широк в плечах. По тому, как уверенно ухватил шканский меч, чувствовалось, что к оружию привычен. Лица Гриньша разглядеть толком не мог, видел лишь силуэт.

— Гриньша — это по-простому, — поправил пришелец. — Григорием тебя звать. Вот что я думаю, Григорий…

Незнакомец на минуту задумался, потом твердо закончил:

— Григорий Ярославич. Помню отца твоего, Ярослава, боярина Прохора сына. Вот что я думаю — дед неспроста тебя с собою взял. Думал, должно быть, что вместе с нами пойдешь. Значит, так тому и быть. Тебе что со мной, что без меня — все опасно. Ну а мне без помощника не управиться. Идем…

— Куда идем? — насупился Гриньша. — А дед?

— Куда идем — по пути расскажу. А дед…

Незнакомец обернулся к деду Прокше, поклонился в пояс и произнес медленно:

— Ты уж извини меня, боярин Прохор Еремеевич. Не серчай, а только не могу я нынче о тебе позаботиться как след… Если живым останусь… Если бывать такому чуду — непременно разыщу твои косточки и схороню по обычаю древнему. А теперь прощай… Идем, Григорий!

Не тратя больше слов, незнакомец повернулся и размашисто зашагал прочь от горелого дуба, заткнув за пояс шканский меч. Гриньше ничего не оставалось, как припустить следом… Мальчик шагал вслед за нежданным проводником, стараясь не отстать. А лес вокруг шептал, скрипел и булькал — чем ближе к светлому часу, тем обильнее роса стекает по ветвям, собирается в развесистых широченных лопухах, разливается между узловатых древесных корней, уходит в мягкий слой хвои, пружинящий под ногами… Так покойно кругом и так страшно…

Капли все обильнее падали на Гриньшу, мальчик натянул капюшон — но одежка быстро пропиталась водой и помогала слабо, вскоре путники вымокли до нитки. А незнакомец — хоть бы что, знай шагает себе… Гриньша только теперь, на исходе часа ходьбы по мокрому лесу, вспомнил, что не знает, как зовут спутника.

И уж собрался спросить, но тот остановился и поднял руку:

— Стой! — Гриньша послушно замер. — Дай сообразить… Эк тут все переменилось… Ага, вон она, просека. Давай-ка за мной…

То, что странный человек назвал просекой, скорее напоминало обычный лес, хотя деревья в указанной стороне и впрямь росли не так густо, как обычно в здешней чащобе. И деревья-то все молодые, догадался Гриньша — после Завоевания выросли… Значит, была просека… При Яриле была. Набравшись смелости, мальчик догнал спутника и, стараясь заглянуть в лицо сбоку, спросил:

— Дядь… А звать-то тебя как?

— Волхвом люди кличут.

Опасная кличка. Кто волхвом назовется — тому не жить, шканы уведут, точно.

— А…

— Погоди, Григорий, — остановил следующий вопрос Волхв. — Сейчас привал сделаем… Отдохнем, поговорим. Вот избушка-то.

Темное пятно в стороне от просеки оказалось покосившимся срубом. Странник толкнул низенькую дверь и нырнул, согнувшись, внутрь. Гриньша неуверенно заглянул следом, в лицо пахнуло теплой прелью…

В темноте затеплилось крошечное пятнышко — словно у Волхва в ладонях загорелся живой огонек. Гриньша сморгнул — странный человек поставил на стол крошечную плошку с тлеющим фитилем. Когда разжечь-то успел, вроде ведь и кремнем не стукнул…

— Заходи, — кивнул Волхв, — и дверку прикрой.

Гриньша протиснулся в затхлое нутро, раскисшая тяжелая дверь сама затворилась со скрипом за спиной. Мальчик стянул капюшон, распустил узел у горла и присел, всматриваясь в лицо нового знакомца. Тот, не глядя на младшего товарища, расстелил на столе тряпицу и выложил сухари. Толком лица мужчины было не разглядеть — закрывали влажные кудри с обильной проседью. Гриньша засуетился — у него в котомке был сыр и несколько ломтей хлеба. Когда поднял глаза, Волхв развесил на стене промокший плащ и тоже присел к столу. Теперь только мальчик рассмотрел спутника как следует: чертами тот напоминал более всего хищную птицу. Все в его лице было тонким, острым, злым. И нос, и подстриженная бородка, и глаза — малость раскосые, пронзительные.

Гриньша по примеру спутника развесил мокрую накидку и вернулся к столу.

— Ешь, — бросил ему Волхв. — Потом поспим часок — и в путь.

— Дяденька Волхв, а куда мы идем?

— Мы?.. А у тебя есть, где схорониться? Родня или знакомцы дедовы?

— Не… Одни мы были с дедом… — протянул Гриньша. Потом, помолчав, добавил: — Всегда.

Сколько мальчик себя помнил, они с дедом жили в Мушанке, хотя… Иногда, пожалуй, в голову приходили какие-то смутные образы — широкие чистые горницы. Не деревенские, с высокими сводами. И было там почему-то очень светло. Странно, в общем, все это было — и помнишь, и не помнишь одновременно… А в Мушанке их с дедом звали «чужинцами» — за глаза, когда дед Прокша не слыхал.

Волхв в ответ кивнул:

— Значит, точно со мной пойдешь… — и в упор посмотрел на Гриньшу. Глаза Волхва были тоже птичьи, желтые. Бесчувственные глаза. — Суров был Прохор Еремеевич, всегда суров и к себе, и ко всем прочим… Стало быть, с самого начала он так решил… о тебе решил, Григорий. И обратного пути у тебя уж нет. Поел? Отдохни, а потом я разбужу, да и в путь.

— Так куда идем-то, дяденька Волхв? — повторил Гриньша.

— В Завеев. Слышал о городе Завееве?

— Как не слыхать… Да ведь разрушили его шканы? Нет боле города?

— Города нет. Черная башня шканская есть. Туда и лежит наш путь.

— А потом?

Волхв опустил глаза и почти неслышно бросил:

— Поспи. Скоро дальше пойдем…

Когда Волхв разбудил Гриньшу, светать еще не начало. Задув крошечный огонек, путники завернулись в плащи и покинули убогое пристанище. Гриньша, шагнув из затхлого уютного тепла под зябкую лесную капель, невольно вздохнул. Что впереди? С каким странным человеком свела его судьбинушка… Словно в ответ на этот вздох, Волхв промолвил, как будто ни к кому не обращаясь:

— Вечная лесная капель… Теперь до самого полудня не иссякнет… — затем, обернувшись к Гриньше: — А ты, поди, и не помнишь, что все было иначе?

— Как иначе, дяденька?

— Дед тебе не рассказывал, что было прежде, до Завоевания?

— Дед Прокша о прежних днях мало говорил. А он боярин?

— Боярин. Прохор Еремеевич твоего деда зовут. Звали… Прежде, Григорий, был твой дед боярином и в самом Завееве при князе в палатах жил. И ты там родился. И тогда были дни и были ночи… не то что теперь…

Гриньша смолчал. Что такое «день» и «ночь», он знал. Это когда светло и когда темно. И сейчас тоже есть день и ночь. Вот теперь темно, и небесная влага садится на остывшие ветви, стекает по стволам и листьям наземь… Это ночь. Потом развиднеется, посветлеет — тепло станет, вода поднимется паром, уйдет в небо… Это, стало быть, день. И будет дымка над головой все плотней, и небо — все темнее. Когда совсем темно будет — станет ночь. Дома, трава и деревья остынут, а влага осядет вновь… И так вечно. Вот сейчас, пока шли, уже порядком развиднелось…

— …А потом пришли шканы, — словно продолжая прерванную сказку, снова заговорил Волхв. — Приходили они и прежде, да князь с дружиной им всегда от ворот поворот давал.

— При Яриле? — несмело спросил Гриньша.

Что такое «Ярило» мальчик не знал, но мальчишки в Мушанке так говорили, имея в виду прежнюю — до Завоевания — жизнь: «при Яриле». Это слово олицетворяло прежний, добрый уклад, по которому украдкой вздыхали старшие.

— При Яриле? Да, пожалуй, так, — согласился Волхв. — Когда Ярило мало не каждый день нам свой лик казал, другая жизнь была… От Ярилы шла силушка, ее волхвы могли в пользу людям обращать… И боялись шканы той Ярилиной силы. Но однажды напали они в ночь и было их много… Неужто не рассказывал Прохор-то Еремеевич?..

Гриньша покачал головой и спросил:

— А дальше что было?

— Дальше… Дальше князь Вольга и его дружина бились со шканами всю ночь и ждали лишь рассвета, чтобы показался Ярило, дал светлую свою силу… Но рассвет не пришел. Эх, не поймешь ты… До проклятого часа за ночью всегда шел день и являлся Ярило… Но вслед за той ночью рассвета не было… И бились мы… Бился, говорю, князь и дружина против шканов еще день. Отступали, вырывались с боем из черного кольца шканских мечей и снова нападали… И снова ночь была… И снова не пришел за ночью рассвет. Если бы знал князь, что всему виной черное шканское колдовство, то не ждал бы Ярилиных лучей понапрасну… А как понял — поздно было. Пали все кони под дружинниками и пешими приняли мы… они… приняли они последний бой. И почти все полегли на том поле окаянном.

— Почти все? — переспросил Гриньша. — А дед? Дед же спасся, да? А князь Вольга? Тоже спасся?

— Князя мертвым никто не видел… И не увидит никто. Никогда. Для людей — князь живой. И вернется когда-нибудь, прогонит шканов. И разрушит черную башню в Завееве, тогда падут вражьи чары, и снова за ночью день настанет. Люди ждут.

Гриньша подумал было, что в Мушанке никто князя Вольгу не ждет, но потом решил — все же ждут. Ждут, просто вслух не говорят о таком, неровен час — прослышат шканы, несдобровать тогда княжему ожидальщику… Вслух же спросил:

— А что за черная башня такая?

Вместо ответа Волхв поднял руку — нишкни, мол. И, согнувшись, нырнул в кусты. Гриньша, ступая неслышно, как дед учил, сунулся следом… Теперь и он разобрал сквозь шепот капель и первые птичьи невеселые трели топот, звяканье…

Десяток шагов — и за кустами открылся тракт. Тяжелая рука спутника легла на Гриньшино плечо, придавила к земле, вжала в мокрющие лопухи. Странники замерли, вслушиваясь, а звуки, чужие лесу, доносились все ясней да ближе. Вот из-за поворота показались шканы. Сперва — всадники на низеньких мохнатых лошадках. Кожаные латы с медными и костяными накладками, украшенные полосками черного меха… круглые щиты с тусклыми ржавыми бляхами… увенчанные вороньими перьями шлемы… Над колонной нестройно качались копья — бунчуки под жалами наконечников тоже черны. Кривые мечи в черных ножнах… Следом за всадниками — пехота. Лучники с меховыми футлярами за спиной. Щитоносцы. В хвосте — кибитки обоза и снова конный конвой.

Затаившиеся в кустах путники проводили шканский отряд взглядами и, когда скрылись из глаз черные всадники, поднялись на ноги.

— Далеко идут, — определил Гриньша, — луки не распакованы.

— Да, берегут от сырости, — кивнул Волхв. — А ты молодец, примечаешь. Они идут к Светихе, там сейчас большой бой начинается.

— А с кем бой-то?

— Княжич Горислав из лесу с дружиной вышел. Теперь шканы постараются его от лесов отрезать, оттеснить на равнину, со всех сторон окружить — потому и спешат сейчас отряды отовсюду к Светихе.

— Чай, не окружат, — буркнул Гриньша, — не поспеют. Княжич Горислав никогда…

— В этот раз — поспеют, — странным голосом ответил Волхв. — Да и нам торопиться надо. Идем пока по тракту, а за мостом снова в лес свернем.

Шли часа два — Волхв не проронил ни слова, Гриньша тоже помалкивал, берег дыхание. По битому тракту прошагали совсем недолго, только до речушки, а как мост миновали — снова увлек молчаливый проводник в лес. Теперь, днем, лес выглядел поприветливей. Гомонили птахи, с шорохом сновала мелкая живность по кустам и папоротникам. И капель смолкла — зато из падей потянул туман. Вокруг глянешь — вроде ничего, а уж в двух десятках шагов будто кисея между стволов натянута. Туман. И небо в просветах среди древесных крон, тоже как туман — белесое, мутное, низкое. К середине дня глаза поднять стало невмочь. И нет света большого над головой, а глазам больно, слепит мутное небо…

Еще раз попадался по пути шканский отряд — поменьше первого, душ тридцать. Эти спешили, лугом шли, без дороги, да не колонной — рассыпным строем.

— Торопятся, — пояснил Волхв, — потому с дороги ушли. Хотят угол срезать, чтобы поспеть.

— А куда так спешат, дяденька?

— Все туда ж, к Светихе. Горислав прежде никогда такого случая им не давал, вот они и торопятся нынче у Светихи его окружить… И из Завеева небось тоже почти вся стража к Светихе ушла… А мы с тобой хорошо уж отмахали. Не устал?

— Дык мне привычно… — В самом деле, дед Прокша приучил внука сызмальства к дальним концам.

— Вот и славно, — одобрил Волхв. — Сейчас маленько переждем, чтобы шканы подальше убрались, потом вон тот лесок пройдем — и на дневку станем. До Завеева уж рукой подать…

Дневку Волхв определил опять же в лесу — опасался, видать, шканов. Леса черные воины не жалуют, без причины не сунутся…

Путники присели за поваленным стволом, удобно прислонились к сырой поросшей лишайником древесине — с той стороны, откуда света небесного больше. Гриньша сбросил накидку, ткань почти совсем просохла, паром исходить перестала. Тепло, хорошо. Влага в небо, считай, вся поднялась — благодать. Небеса белые, как молоко парное, свет с теплом широко льются на землю-то… Только вверх глядеть — глаза режет, так вверх-то можно и не глядеть… Волхв достал припасы, разложил хлеб и сыр на расстеленном плаще, кивнул:

— Давай, Григорий. Ешь, потом поспишь маленько. Вечером дальше двинем…

— А зачем идем-то, дяденька? Зачем торопимся?

— Нынче шканы к Светихе соберутся, но боя большого не будет, потому что они захотят роздых дать и коням, и людям… Ночью, пожалуй, на приступ пойдут…

Гриньша молчал, а странный его вожатый, похоже, не отвечал на вопрос, а сам с собой, размышляя, беседовал. Да и не глядел он на паренька, в сторону косился.

— …Первый приступ слабым будет, пробным. Горислав отобьется играючи. А с утра начнется… Волна за волной, приступ за приступом… Ну да уж до полудня-то простоит дружина, выдержит… А там и мы поспеем дело сладить.

Тут только Волхв глянул в упор на мальчика немигающими желтыми глазами:

— Поел? Тогда — спать! Нам еще полночи шагать до Завеева.

Таким тоном сказал, что Гриньша не решился более расспрашивать, прилег в теплый мох, плащом накрылся и мгновенно заснул. Когда Волхв растолкал мальчика, день близился к концу. Небо уже не слепило — темное, набухшее влагой, висело над головой низко. Кажется, вскарабкайся на ту кривую березу, протяни руку — и вот оно, рыхлое осклизлое пузо небесное… А у самой земли в воздухе воды нет, вся туманом в небо ушла, темными тучами свет закрыла.

В этот раз Волхв ничего не сказал, молча увязал котомку, кивнул — пойдем. И пошли.

Лес под конец дня тихий, настороженный. Птицы не поют, мелкое зверье свои делишки закончило, по норам схоронилось… А с ветвей ночная влага еще не каплет — теплые ветки покуда, и небо теплое, не отдает водицу земле. Шагая вслед за молчаливым проводником, Гриньша сам себе дивился — как это с ним вышло? Жили тихо с дедом в Мушанке, никуда не лезли, людей сторонились… Вспомнив деда, Гриньша хотел было носом шмыгнуть, да застыдился — не малец, чай. Что-то было в странном Волхве, что-то такое… что-то этакое. Устремленность и уверенность были в Волхве такие, что и Гриньша, даже не понимая, что они делают, зачем идут, осознавал — надо.

Пока шли лесом, стемнело, а Волхв шагал и шагал — неутомимый. Гриньша дивился, как можно так вот в лесу дорогу отыскивать? Ни разу спутник не остановился, по сторонам не огляделся… В затылке не почесал ни разу, идет, знай, по лесу, как по собственной горнице… И путь выбирает всегда удобный — то тропку звериную, то просеку заброшенную…

Один только раз вдруг замер Волхв, сгорбился — вроде как прислушивался… А потом бросил через плечо:

— Окружили, должно быть, уже Горислава… Ну да и мы теперь недалече от Завеева…

Гриньша наконец-то собрался спросить, для какой нужды идут они в Завеев к черной шканской башне — даже вдохнул глубоко и рот было открыл:

— А…

Но Волхв вдруг резко свернул с тропы в дремучие заросли, не оставалось ничего, как двинуть молча следом… Гриньша давно заметил, что на прежних просеках и заброшенных вырубках молодые деревца вырастают в странном подобии порядка — как сыпались семена и желуди со старых деревьев на ровных былых опушках, так рядами и поднялся лесной молодняк — теперь же путники пробирались между порослью, растущей как придется. И, однако, этот лес поднялся после Завоевания, не иначе — ни одного толстого ствола, все тоненькие клены да приземистые елочки… И ведет Волхв все вверх да вверх, в горку. Мальчик поднял голову и даже с шага сбился — на вершине горушки, за зелеными кудрявыми дубочками и кленами виднелся острог. Крепостца была давно разрушена и сожжена — частокол большей частью повален, да и оставшееся обгорело, подгнило. Поросли столбы ограды, словно бы бородами дремучими, мхом и плесенью… Достигнув ограды, Волхв пошел медленно, задумчиво трогая поминутно устоявшие колья, оглаживая мховые бороды, шепча под нос себе не разобрать что… Гриньша перевел дух, загонял его провожатый все-таки. А тот дошагал до выломанных ворот острожка, вошел внутрь, аккуратно переступая через поваленные обугленные доски, утопающие в папоротниках — словно потревожить кого ненароком боялся. Гриньша — также бережно — вступил следом. Волхв стоял, озираясь, посреди двора. Да и то сказать — озираясь. Ночь уже настала, тьма, вокруг только гнилушечные огни светятся…

— Дяденька, — несмело коснулся плаща спутника Гриньша, — дяденька Волхв, а где мы? Кто острог в такой глухомани срубил?

Вместо ответа Волхв поманил паренька рукой, указал сквозь дыру в ограде — вдали огоньки вроде движутся. Да не болотные гнилушки светят, живой огонь, рыжий. С факелами ходят.

— Что там, дяденька?

— То Завеев-град… Шканская стража вдоль ограды ходит, стережет… Мы на горке, отсюда далеко видно.

— Так острог подступы к городу охранял? — догадался Гриньша. — По просеке дорога шла, а на горке здесь острожек был, дорогу держал? А почему ж от просеки в стороне?..

Пока говорил, догадался, почему на склоне деревья молоденькие. Покуда крепость на горе стояла, на склонах лес вырубали, чтобы чистыми подступы оставались… Теперь же, когда крепости не стало, все заросло…

— Нет, — коротко отозвался Волхв. — Не было дороги. Просека была, а дороги не было. Для другого здесь острог был поставлен. Ну, идем.

Волхв принялся растаскивать черные осклизлые бревнышки, неровной грудой отмечавшие место, где прежде стояло строение. Должно быть, приземистое — доски и бревна были короткие. Гриньша сунулся было помочь, но Волхв отстранил его:

— Не надо. Сядь отдохни. Далеко еще шагать.

Разгребал, оттаскивал, складывал кучей — словно искал что-то под руинами. Гриньша пригляделся — нет, ничего не разобрать, темень кругом. А Волхву будто и темнота не помеха, знай себе копает. Наконец остановился, со вздохом разогнул спину. Оглядевшись, чиркнул кресалом — в руках затеплился огарок.

— Поди сюда, Григорий, светить будешь.

В скудном свечном пламени Гриньша разобрал, что пол в сгоревшем доме был дощатый и сохранился под обугленными рухнувшими стенами — подгнил только да мхом порос… Командуя Гриньше поднести огонек то туда, то сюда, Волхв зашарил руки по доскам. Приподнялся… потянул. Гриньша едва не ахнул — в полу открылся лаз. Ход уводил вниз, виднелись ступеньки…

— Давай свечку, — скомандовал Волхв, — далее пойдем под землей. Если не обвалился ход — то наверх выйдем в самом Завееве… Знать бы, что там нынче выстроили… Неровен час придавлен выход… или засыпан, или нашли его шканы…

— А что тогда, дяденька Волхв?

— Тогда, значит, зря Горислав из лесу дружину вывел… И все, значит, зря… Ну, будь что будет…

Удивительно, но дощечки-ступени были сухими и чистыми. Наверху — плесень, лишайники, обгорелые гниющие доски, а в тайном ходе — сухо и чисто. Гриньша, подумав, объяснил для себя так: пока лаз идет внутри горушки, так и будет сухо, вода-то стекает вниз. И верно — аккуратно укрепленные через равные промежутки досками, стены были ровными и сухими. Зато, едва ступени кончились и вертикальный прежде лаз сменился пологим уклоном — под ногами захлюпало. То и дело попадались лужицы, на стенах там и сям светились гниловатые осклизлые лишайники.

Свечи Гриньша видеть не мог — огонь заслоняла широкая спина шагающего впереди Волхва. Мальчик брел, оглядываясь на красноватые отблески огонька, играющие в потеках влаги на сводах и переливающиеся в лужах на полу… Крепь, державшая потолок, местами подгнила, изредка попадались осыпи, но ход выглядел достаточно надежным.

Мальчик прикинул, сколько еще идти к Завееву. Если судить по расстоянию до огоньков шканских факелов, которые видел с горы, выходило порядочно.

Пока шли, Волхв дважды подпаливал новый огарок взамен прежнего, сгоревшего… Вот под ногами что-то слегка завозилось и порскнуло в сторону, то ли змея, то ли жаба… Гриньша вздохнул.

— Чего вздыхаешь? Уже недалече, — подбодрил паренька спутник. — Скоро на месте будем.

— Дяденька, а для чего в Завеев-то идем? — ухватился Гриньша за возможность поговорить. — Что там будет?

— Там, брат Григорий, шканская башня стоит. На башне сидит вражий чародей и приглядывает за машиной. От той машины по небу тучи на весь наш край расходятся, небо укрывают и Ярилин лик от людей прячут. Разрушим машину — с рассветом встанет Ярило над землей… Тогда увидишь небо.

— Небо? А чего в том небе-то?..

— Погоди, Гриша… сам увидишь. Тогда поймешь, словами я не объясню. А теперь — молчок.

Гриньша хотел бы еще о многом расспросить, да велено «молчок» — стало быть, молчок… Волхв шел теперь медленнее, словно прислушивался поминутно. И воды под ногами прибавилось. Теперь уклона не было, тоннель уводил в черноту ровно — а лужи сменились сплошным стоялым месивом из гнили, тины и прочей дряни. По щиколотку глубиной.

Волхв остановился и, обернувшись, нащупал Гриньшино плечо и легонько сжал. Мальчик послушно замер и тоже прислушался. Глухо доносился откуда-то голос — то ли песня, то ли плач заунывный. Пожалуй, что и песня…

— Слышишь? — прошептал Волхв.

— Слышу, дяденька, — так же тихо ответил Гриньша. — Что это?

— Шкан поет. Мы уже под самой стеной.

Заунывный напев состоял словно из одних только гласных — тянул и тянул голос протяжные стоны.

— …Поет, что недолго ждать осталось, — перевел зачем-то Волхв. — Поет, сто лет бились храбрые воины со злыми солнечными колдунами, что не честным кривым мечом, а чародейским обманом одолевали шканских героев… Тогда догадался славный Торга-хан и закрыл солнце, из которого волхвы силу брали для злых дел. И тогда в честном бою храбрецы превозмогли врага. Поет, еще семнадцать лет будет небо скрыто и солнце скрыто… А потом остановят машину Торга-хана… Еще поет, что тяжело сыну теплой степи в мокрых лесах без солнечного света… Смекаешь?

— Нет, — честно ответил Гриньша.

— Солнцем они Ярилу зовут, — пояснил Волхв. — Ну, идем дальше. Теперь гляди — не шуметь!..

Довольно скоро подземный лаз закончился. Волхв остановился, а Гриньша, выглянув из-за его плеча, увидал ступеньки, уводящие вверх. Здесь подъем был не таким сухим и сохранным, как в острожке на горе. Ступени казались осклизлыми и скользкими.

— Сейчас я свечу потушу, — объявил Волхв шепотом, — постоим здесь маленько, чтобы глаза привыкли…

Под Завеевым — не то что под безымянным острогом в лесу — лаз был прорыт недалеко от поверхности. Дюжина ступенек, не больше. Волхв полез вверх, медленно, словно неохотно, переставляя ноги со ступени на ступень… Он прислушивался, пытаясь угадать, что ждет наверху, за крышкой люка. Гриньша, выждав, пока вожатый поднимется на высоту человеческого роста, двинул следом. Оставаться одному внизу, в гнилой сырости, не хотелось. Волхв замер — достиг, должно быть, последних ступеней. Гриньша затаил дыхание, чтобы не мешать старшему товарищу…

— Ну, — даже не произнес, а выдохнул Волхв, — помогай, Ярило…

Мужчина вытащил из-за пояса меч, толкнул крышку люка и рванулся вверх — наружу. Гриньша замер, боясь шевельнуться без приказа. Окажись у выхода шканы — Волхву лучше не мешать. Толк от Гриньшиной подмоги невелик, а хорошему бойцу — только помеха. В том же, что Волхв — именно хороший боец, мальчик не сомневался. Иначе не сунулся бы сюда едва ли не в одиночку. Из серого прямоугольника проема донесся голос:

— Давай, Григорий, вылезай. Здесь все тихо.

Гриньша вылез и огляделся. Лаз привел в заброшенный темный сарай, заваленный мусором. Обломки горелых досок, искореженная рухлядь, всюду гниль и паутина. Сквозь прорехи в обвалившейся кровле и дыры в стенах виднелось серое небо. Вот ведь! Пока под землей лезли — казалось, всего ничего прошло, а между тем и ночь миновала, небо-то сереется… Едва Гриньша вылез, Волхв велел:

— Погляди, где лаз. Запомни. Может, при случае эти же ходом отсюда сбегать придется… Но только если никто не идет следом, смекаешь? Лучше помереть, чем шканам тайный путь выдать. Я не последний, кто о нем знает, может, и понадобится еще…

Гриньша кивнул, и Волхв, затворив люк, набросал поверх сора. Затем приник к дырке в стене. Гриньша ждал. Не оборачиваясь, мужчина велел:

— Теперь вот что. Сейчас я — наружу. Шканы непременно где-то поблизости должны быть, потому что неподалеку терем княжеский стоял. Там-то они небось и себе жилье сладили. Я займусь ими, а ты, как выскочишь — бегом к башне… Может, там и у входа караул, не знаю. Ты уж сам гляди. Отсюда входа не видать — посмотри, — и посторонился, пропуская паренька к дырке.

Гриньша приник к щели, а Волхв объяснял:

— Башня — она направо, за углом. Ты побежишь туда, а как внутрь попадешь — давай наверх. Скорей наверх. Под самым небом, на верхушке черной башни, должна быть машина. Что там увидишь и кого встретишь — не ведаю, а машину непременно нужно сломать. На вот, держи…

Волхв сунул Гриньше шканский меч, подобранный под горелым дубом, сам, оглядевшись, поднял трухлявую жердину. Ничего, более похожего на оружие, здесь и быть не могло — среди гнили и тлена.

— Дяденька, — ляпнул вдруг Гриньша, — а почему же шканы башню в самом Завееве поставили?..

— Над Завеевом-градом все ветра в узел связаны, потому и зовется так, — спокойно пояснил Волхв. — Отсюда все ветры веют. Потому и машина шканская здесь. Машина делает тучи, ветром их во все стороны разносит… Ну, готов? Тогда…

Гриньша и глазом моргнуть не успел — трухлявая дверь вывалилась наружу от удара ноги, Волхв выскочил следом… метнулся влево, Гриньша оправился от замешательства и кинулся, как было ему велено, вправо. Позади, там, где за углом скрылся Волхв, послышались гортанные крики, топот, вой… Гриньша свернул, поднял глаза — и едва не сел от изумления. Черная башня была не просто велика — она оказалась чудовищно громадна. Когда говорят «башня высотой до небес» — так понятно, что высокая башня, но эта… Верхушки было не видать — сложенное из огромных бревен основание сменялось сквозной решеткой, уходящей в туман… дальше снова виднелась устремленная ввысь и постепенно сужающаяся решетчатая постройка, а выше — опять сырая мутная круговерть… за которой не виделась, а лишь едва угадывалась темным пятном верхушка. И — вихри. Там, в вышине, клочья тумана и тучи — кружились, сворачивались в спираль вокруг уплотнения оголовка башни, расползались в стороны, будто и впрямь расходились отсюда, чтобы накрыть мутным куполом весь мир…

С трудом Гриньша заставил себя опустить глаза — у двери, кажущейся неестественно маленькой по сравнению с гигантским сооружением, — стража. Два шкана. Едва Гриньша глянул на караульных, как и они его заметили. Один кинулся к парню, другой стоять остался у двери. Гриньша бросился навстречу черному воину, рукоять оружия в ладони враз стала влажной, скользкой и горячей. Шкан, набегая, уже заносил меч, когда Гриньша, в точности как учил дед, нырнул врагу под ноги, перекатился, подсекая. Шкан с воем рухнул, сбитый подножкой, его меч глубоко ушел во влажную почву, а Гриньша, не обращая внимания на боль в ушибленном колене, вскочил и кинулся к башне. Второй страж поджидал, пригнувшись, у самой двери и настороженно следил за набегающим парнишкой. Сердце Гриньшино екнуло — настал самый опасный миг, впереди ждет второй шкан, а сзади, должно быть, уже встал с земли первый… Гриньша, набегая, замахнулся, враг поднял круглый щит, держа правую руку с мечом слегка на отлете — ждал удара, да не дождался. Гриньша что было силы прыгнул вправо с разбегу — шкан не уследил, потому что щитом загородил обзор себе, а когда сообразил и начал разворачиваться — поздно было. Гриньша с размаху ударился о стену справа от шкана, присел и рубанул врага по ноге над коленом, а когда тот упал с воем — еще раз, сверху, метя под шлем. С хрустом раздалась под черным лезвием плоть, взлетел и оборвался крик, а Гриньша перепрыгнул через бьющееся в агонии тело и метнулся к двери. За спиной с глухим стуком врезался в дерево меч — первый шкан снова промазал. А мальчик был уже перед входом… Только б не заперта была… Нет! Не заперта! Гриньша врезался плечом, пихнул и под скрип петель рухнул внутрь, во тьму… Перекатился и, подцепив ногой дверь, качнул ее обратно. Шкан, едва вырвав засевший клинок из стены, кинулся было в проем следом за пареньком, да сам налетел лбом на закрывающуюся дверь, тихо хрюкнул и рухнул навзничь. Гриньша с трудом поднялся. Казалось, все тело болит и ноет… встал над поверженным противником — тот зашевелился, приходя в чувство. Гриньша зажмурился и ударил мечом в открытое горло. Поднял глаза — по двору бежал Волхв, уже без плаща и без давешней палки. Следом неслась ватага шканов, а навстречу, наперерез — еще трое. Налетели, окружили, сгрудились… сошлись черной толпой… и отступили, рассыпались. Между ними мелькнул силуэт в серой рубахе — в руках Волхв держал копье с черным бунчуком, а на земле неподвижно валялся шкан… или даже двое? Волхв крутанул копьем — сперва над головой, потом ниже, перехватывая руками. Один шкан зазевался, сбило его копье с ног, а Волхв вырвался из кольца, побежал… Черная свора — следом…

Гриньша не стал приглядываться, повернулся и кинулся в башню… Влетел внутрь, замер на миг, озираясь… приметил лестницу, винтом уходящую вверх, — кинулся к ней… Сперва ступени были массивные, целые колоды дубовые, потом сменились более хлипкими досками… Вдруг стало светло — Гриньша осознал, что это уже верхние этажи, не обшитые досками… Ступени, ступени… Ноги налились свинцом, переставлять их было мучительно, но Гриньша, пыхтя и обливаясь потом, поднимался — уже не бегом, едва-едва полз черепашьим шагом… Перед глазами — ступени, ступени, ступени… Черные, пропитанные влагой, скользкие… Уходят назад одна за другой… А на смену им наплывают новые… Вьется лестница, и нет ей конца — в самое небо ведет Гриньшу… Туда, где за тучами Ярило от мира скрыт… Тяжел ты, путь к небесам… Тяжело шагается, но меч бросать нельзя. С мечом этим в руке дед Прокша смерть встретил… А вокруг туман клубами ходит…

Гриньша сперва и не понял, что случилось, а только ступени вдруг закончились — остановился, тяжело дыша… Мальчика качнуло вправо-влево, машинально ухватился за столб, что под руку подвернулся. Поглядел — лестница. Не винтовая, а обычная приставная лестница, две слеги и дощечки-ступени. Ведет к распахнутому люку в настиле над головой… Гриньша вздохнул, утер грязным рукавом испарину, да и полез…

Лестница вела в люк. Гриньша заглянул — темно. Верхушка башни обшита досками, под ними — темень. Гриньша замер, приглядываясь. Неразумное дело — башкой в дыру влезть, если в дыре невесть что, да устал парень так, что и сил уж нет… Постепенно разобрал — комната, шагов десять в длину и ширину. Посреди на трехногой подставке стоит невесть какое диво — стекляшки тускло поблескивают, в черном блестящем шаре в самом центре крошечные сполохи пляшут, во все стороны трубки торчат… А из трубок — дым, что ли, валит… или не дым… словно серые змеи непрерывно ползут и ползут. И уходят в крышу? Нет. Нет вовсе крыши у комнаты, над странным местом этим черная туча висит — жирная, влажная… мягко шевелится, клубится, растекается в стороны, а в сторонах-то края тучи ветер подхватывает да разносит, растаскивает… По углам комнаты тряпье грязное кучами, в центре шканская машина, над головой — туча, ветрами терзаемая… Вот и все, что осталось в мире, нет боле ничего. Нет черных воинов, нет земли, нет неба, нет Волхва даже. А есть машина, туча, ветер. И кривой меч в руке.

Гриньша осторожно положил меч на пол перед глазами… цепляясь обеими руками, влез… встал на колени, снова ухватил оружие… Опираясь на меч, поднялся и шагнул к машине, обходя ее кругом — примеривался. Вот с этой стороны вроде трубки и загогулины потоньше, здесь ломать сподручнее. Занес меч над плечом, замер — и рубанул наискось. Что-то тенькнуло, хрустнуло под клинком. Ровный гул, исходящий из чрева машины, сменился визгом, пахнуло теплым вонючим духом в лицо. Гриньша что было силы ударил снова, и еще! И еще! Позади послышался вой, мальчик оглянулся — груда тряпок в углу поднялась, обрела очертания крошечного человечка. Показалось маленькое сморщенное личико, злобные глазки угольками горят. Шканский чародей! Гриньша отшатнулся, а маленький чародей сплел ладошки, визгнул не по-людски… Из его сведенных рук будто огнем полыхнуло, Гриньша успел, рухнул, как подкошенный — сзади, в машине, глухо бухнуло, над головой словно великан дунул — от раненой машины прянул порыв ветра, да такой, что вышибло стену, где колдунишка стоял. У Гриньши, на полу лежащего, только волосы шевельнуло… Изломанные доски, щепа, тряпье и злой карлик — неровной россыпью разлетелись в стороны, а верхушка башни заходила ходуном, так трясло ее и шатало, когда машина вразнос пошла. Начали распадаться три оставшиеся стены, ветры со всех сторон ворвались в не защищенную более комнату… Гриньша, припадая к полу, сполз на лестницу, скатился вниз… Тут же над головой веером разлетелись палки, доски да обломки машины. Парнишка на четвереньках подполз к винтовой лестнице и словно в омут нырнул… Позади выла и трещала, распадаясь на куски, верхушка башни… А еще выше, там, где раздвинулись серые клочья… Эх, даже слов-то не подберешь, чтоб описать сияющую голубизну… а над нею… какой свет… Мальчик закрыл глаза — не ослепнуть бы — и медленно пополз вниз, обеими руками вцепляясь в ступени, а те ходили ходуном и дрожали… И вся башня дрожала, как в ознобе.

А когда Гриньша разлепил наконец-то веки и глянул вниз, увидел странное — весь мир желтым жидким сиянием залит, лужи горят, как расплавленное серебро… Роса на траве — пригоршни самоцветов… и разбегаются по усыпанной самоцветами траве черные фигурки шканов, а в центре, между ними, освещенный теплым сиянием, струящимся сверху — Волхв. Толи мечом машет, то ли столбом пламени, а с левой руки его срываются желтые огненные сполохи, бьют в шканов, бьют… А черные воют, катятся наземь… пытаются сбить пламя с одежды… но не могут… не могут… не могут погасить…

Когда Гриньша вышел, щурясь, из мрака башни на залитый светом двор, Волхв в изодранной, запятнанной кровью рубахе лежал в изумрудной траве, запрокинув голову и широко разбросав руки — словно собирался охватить-обнять всю льющуюся из бездонной выси добрую голубизну, все тепло, всю слепящую яркость… Мальчик подошел, бросил черный меч и улегся рядом. Такая усталость враз накатила… и такой покой… Волхв покосился на Гриньшу… и снова уставился желтыми своими глазищами в невероятную синь. Остатки туч и клубы тумана, разрываемые ветрами в клочья, виднелись по всем сторонам горизонта, уползающие, умирающие, жалкие… А поверх мира — синь. Яркая, невероятная, невиданная.

— Что, Гришенька, хорош ли этот мир без машины шканской?

— Дивно хорош, князь-батюшка Вольга Всеславич.

— А… догадался… ну да теперь уж все едино.

— А что, батюшка, теперь конец шканам?

— Нет, — тем же счастливым голосом ответил князь, — теперь они Гориславову дружину добьют… если до сего часа не управились… А потом всем войском сюда двинут.

— Сюда?! — Гриньша даже присел.

Вольга не изменил позы — лежал по-прежнему, в бездонные просторы уставясь, будто хотел запомнить, удержать в глазах навеки.

— Сюда, сынок. Восстановят башню, новую машину наладят. Отсюда ж ветры дуют, здесь шканам сподручно… Потому и княжий град на этом месте возведен — всегда Ярило в чистом небе, тучи здесь долго не стояли, дождей почти не бывало… Волхвам раздолье.

— Княже, но если шканы сюда заявятся?..

— Буду с ними биться, сколько Ярило поможет. А потом…

— Что потом, княже?

Волхв пожал плечами:

— Потом не мой ответ уж будет. Пока машины шканской на башне нет — люди будут видеть небо. Смогут собраться для отпора вражинам… не смогут ли… Но пока я жив — люди будут видеть небо. Погляди вверх, Гришенька. Разве это мало — видеть небо?

— Нет, князь-батюшка. Видеть небо — это не мало.

Гриньша вздохнул и снова опустился на траву рядом с князем. Развалился привольно — точно также… и раскинул руки.

ЗВЕЗДА ГЕРОЯ

Глава 1 Герои

Если в нашей Вселенной и осталось что-то таинственное и мистическое — так это, конечно, Звезда Защитника Отечества. Все так говорят. Ученые пытаются втереть нам об обратной временно-логической связи, о том, что, дескать, массовое сознание обладает собственной созидающей силой, формирует Героя, находит заранее того, кому суждено совершить невероятное и героическое деяние… Нам даже читали трехнедельный курс на эту тему в «вышке» — Высшей Школе Вооруженных Сил.

Но все равно, по-моему, никто толком не знает, как можно объяснить этот факт — Звезды вроде как сами по себе формируются в гальванических ваннах, стоящих длинными рядами в каком-то там суперсекретном подвале. Святая святых, так сказать. И когда очередной сын Отчизны совершает нечто из ряда вон — гвардеец в белом халате вскрывает очередную ванну. Аккуратно сливает насыщенный золотом раствор (говорят, они сами его прозвали «рассолом») и на божий свет появляется золотая звездочка с профилем героя на аверсе, с его именем и фамилией. Реверс, понятное дело, это герб Союза Планет. И надпись «Защитник Отечества». Впрочем, вы ведь это все видели в роликах, которые обычно крутят перед новостями по «ящику».

Героя не встретишь так вот просто на улице или в бистро. Они мелькают в телеотчетах о конференциях, съездах, раутах и прочем в таком духе. Герои— важные шишки. Но мне посчастливилось как-то понаблюдать сразу за двумя в неформальной обстановке.

Они сидели за столиком в довольно грязном кабаке, в такие места даже я почти не хожу. Может, прятались от репортеров? Во всяком случае, один из них напился как курсант в отпуске.

— Ты же знаешь, — приставал он к другому, — я же в самом деле сделал это! Я! Семь жабьих глайдеров! Целую семерку! А ведь это был обычный рейс… Короткий рейс. Мы вчетвером сопровождали конвой — и вдруг жабы. Двадцать один глайдер… Я сделал все, что мог…

— Ты сделал больше… — попытался утихомирить его приятель, но парня понесло.

Герои они, надо сказать, были как на картинке — открытые мужественные лица (и, разумеется, такие же на аверсе их Звезд), твердый взгляд. Даже у того, что напился.

— Сам не помню, что я вытворял, — второй Герой размеренно кивал, видно было, что он эту историю слушал уже много раз, — но я уделал всех семерых, которые отвалили следом за мной… А потом… Конвой успел уйти далеко. Я их мог догнать, жабы — нет. Ты же понимаешь, глайдеры… С их скоростями… Я был обязан прикрывать конвой до конца… Отвечал только экран Долорес. Ее машина уже превратилась в груду пепла, но рубка каким-то чудом оставалась герметичной… А жабьи глайдеры вились вокруг нее… У меня почти вышел боезапас.

— Ну да, ты все равно не смог бы…

— Да знаю я, знаю… Она кивнула мне с экрана и принялась расстегивать рукав. У нее был нож. Все наши девчонки брали с собой ножи… Вскрыть вены — как древние императоры… Всяко лучше, чем попасться жабам. А они уже клюнули, должно быть перехватили наши переговоры… Увидели ее… Надеюсь, у нее хватило мужества… Она всегда была сильной девочкой… А теперь… Я — Герой! Посмотри на эти руки!

Руки были выпачканы горчичным соусом и дрожали.

— Я уже полтора года не садился в кабину истребителя! Я — Герой!.. Герой с дырой… Я выступаю перед школьниками, перед курсантами, — тут он покосился на меня, на мне была предательски свеженькая лейтенантская форма. Я торопливо отвернулся, а он опрокинул себе в глотку еще порцию водки. Пил он тоже красиво — как Герой. — Я выступаю перед девочками с внутренних планет… Сперва я пытался подавать рапорты, я просил…

— Я тоже. — Второй Герой налил себе чуть-чуть и, подняв рюмку, уставился сквозь нее.

— Да, конечно, мы все просимся… Но мы нужны здесь — так они отвечают.

— А я знаешь что надумал? Я подаю рапорт во Внутренний Патруль. Возможно, на это они пойдут. Все-таки буду летать. Хоть иногда.

— Да? Хорошая мысль… Я, наверное, тоже — во Внутренний.

Они ушли, бренча своими Звездами, а я уставился им вслед. И долго глядел на давно уже захлопнувшуюся дверь. Да все глядели, вплоть до последнего забулдыги…

Глава 2 Жабы

«Гвакхи» — это более или менее официальный термин. Раз мне довелось слышать, так это слово произносит жаба. Но, впрочем, об этом позже.

Где гнездятся гвакхи — мы не знаем, во всяком случае, никакой официальной информации на этот счет нет. Их отдельные корабли и эскадры появляются, как говорится, «из глубин космоса», атакуют, иногда высаживают десанты, несут потери и исчезают. И они прекрасно осведомлены, по-моему, о расположении заселенных миров Союза. Самое примечательное, что известно о жабах — это их странная тяга к женщинам. То, что они вытворяют с пленными… Больше всего это, по-моему, напоминает те картиночки, что в ГалактНете помещают в раздел «Причудливый секс». Никто не нашел еще объяснения такой странной вещи, да никто всерьез и не пытался найти скорее всего.

Вообще гвакхи — идеальные противники. Они далеко, они до сих пор ни разу не пытались захватить плацдарм на территории Союза… Хотя у них есть достаточно большие корабли (мы их прозвали «бегемотами»), чтобы даже в одиночку бросить вызов какой-нибудь слабо заселенной планете… У Космических Сил Союза нет ничего, равновеликого «бегемотам», но они и сами, как правило, предпочитают не вступать в схватку. Время от времени в прессе поднимается шум о необходимости строительства кораблей нового класса — линкоров. Но тут же чиновники министерства обороны высокого ранга выступают с выкладками и таблицами, доказывающими как дважды два, что никакой «бегемот» и в долю не идет с ударной бригадой крейсеров… Строительство линкоров сделает войну с гвакхами чересчур обременительной для Союза.

Итак, они — идеальные противники. Постоянная вялотекущая война на окраинах Союза оживляет экономику, укрепляет внутренние связи между мирами. Возможно, именно нападения жаб предохраняют Союз от распада — никому ведь не захочется противостоять гвакхам в одиночку… К тому же эта война решает проблему занятости — армия растет с каждым годом. Многие девушки с окраинных планет идут в Космический Флот — говорят, что, мол, лучше повстречаться с жабами, сидя в кабине истребителя, чем быть захваченной у себя дома… А в Десанте — наоборот, в основном парни из метрополии и старых миров. Романтики, насмотревшиеся пропагандистских роликов. Драки с жабами — хороший выход их порывам. Пассионарии защищают Союз, вместо того, чтобы мечтать о революциях. Да, с какой стороны ни посмотри — набеги гвакхов полезны Союзу в целом. Если бы жаб не существовало — их бы следовало придумать. Таких отвратительных, зеленых и скользких, обожающих издеваться над беззащитными пленницами… просто идеальный противник, да? Боюсь, что у наших соплеменниц, оказывающихся у них в лапах, несколько другое мнение. Согласно официальной статистике — насколько вообще можно установить что-то, касающееся жаб (и насколько вообще можно верить официальной статистике), в первые сутки умирает до 83 процентов пленниц. Остальным 17 процентам не так везет…

Но что толку рассуждать об этом? Я солдат. И когда я нахожусь в рубке корабля — я должен забывать об эмоциях. Почему я пошел в Космический Флот? Сам не могу объяснить… Я всегда считал себя критически мыслящим циником, не подверженным влиянию рекламно-пропагандистских передач с мускулистыми десантниками и обворожительными девицами-штурманами… А вот поди ж ты — занесло меня в «вышку». Как-то получилось само собой, что я даже и задуматься не успел. Вместе с несколькими приятелями-одноклассниками я подал туда документы — захваченный общим порывом. И вот — приняли из шестерых только меня! Тощего сутулого задохлика! В десант не взяли никого — даже Томми (у этого здоровяка внезапно обнаружили скрытый порок сердца), остальные завалили экзамены по обычным школьным дисциплинам. Мы ведь учились не в элитарной гимназии… Когда результаты стали известны, Томми хлопнул меня по плечу и заявил:

— Ну теперь ясно, кто в нашем классе чего стоил! Марк, твоя Звезда уже начала расти в ванночке!

Шутник.

Во всяком случае, «вышку» я окончил. И с новыми свеженькими погонами попал вторым штурманом на крейсер. Тихая, спокойная служба. Крейсера редко участвуют в схватках, жабьи глайдеры бегут от них, поскольку оказать серьезного сопротивления не могут, тем более что крейсер еще несет, как правило, четыре истребителя. Что же до «бегемотов», то это вообще редкая штука… Никто точно даже и не знает, на что они способны. Так или иначе, мне повезло — мой «Капитан Ролли» дважды в течение полугода побывал в бою. Мы даже во второй раз понесли потери — когда жабы понимают, что им не уйти, они могут драться очень упорно. После серии прямых попаданий корпус крейсера был поврежден, несколько отсеков, естественно, оказались изолированы автоматикой. По иронии судьбы наш главный артиллерист застрял в задраенном отсеке (и что его туда понесло!), так что я одновременно и вел старину «Ролли» (первый штурман был убит), и руководил огнем. Вполне успешно руководил — в итоге мне дали «старшего лейтенанта» и направили принять собственный корабль. Корвет «Черный принц». Новый класс кораблей — скорость, почти как у истребителя, вооружение неплохое. И что особенно приятно — довольно большой экипаж. Одиннадцать девушек, я и механик Вова Потапычев с того же «Капитана Ролли». Одиннадцать девушек — гарем. Самое трудное, говорят, для командира корвета — не давать девчонкам повода ревновать и ссориться. Во всяком случае, так говорят…

Итак, я прибыл на Ремонтную-8 — принять корвет и экипаж. Ну и получить назначение.

Глава 3 Дашка, десантник и живой гвакх

В большом зале Ремонтной всегда полно народу, «восьмерка» не была исключением. Большой зал — это и своего рода клуб, и зал ожидания, и перекресток большинства коридоров и тоннелей одновременно. Понятно, что все, кто свободен от вахты, кто жаждет новостей и общения, собираются здесь. «Черного принца» я принял, с экипажем познакомился. Для порядка я подергал на глазах у любопытных девчонок все рычаги и понажимал все кнопки (в режимах «проверка» и «ожидание», конечно), потом подписал бумаги. Все равно, если есть какие-то проблемы с техникой — они выскочат позже, не теперь. Или я не знаю ребят с Ремонтной!

Так что теперь мне предстояло только получить назначение — и я бродил по большому залу, ожидая вызова в отдел 18Д. С собой я взял Дарью Кышкину — не потому, что хотел ее выделить из экипажа, а потому, что она наш врач и должна была получить «аптечку-Х», ну, знаете, эти сильнодействующие препараты, которые всегда хранятся под замком и выдаются только под роспись врачу непосредственно перед «выходом». Вообще-то Дашка мне очень даже понравилась — своей потрясающей провинциальной наивностью и исключительно добрым нравом. Она с Окленда-3, это тихий захолустный мирок, судя по ее рассказам — я-то о нем ничего, кроме названия, прежде и не знал. И внешность у нее вполне соответствующая — огромные наивные широко распахнутые глаза, пухленькие губки. Еще у нее красивые руки с длинными музыкальными пальцами, мне нравится, если у девушки красивые руки — только Дашка вечно грызет ногти…

Сейчас Дашка с любопытством озиралась вокруг и, похоже, стеснялась задавать мне вопросы. Но страстно хотела.

Вдруг все как-то зашуршали, задвигались, смещаясь к одному из углов зала. Мы, повинуясь общему порыву, тоже потянулись туда.

Из коридора в зал важно прошествовал высокий, тощий как жердь, капитан с лицом, изрытым шрамами. А может, морщинами? Ага, нашивки секретного отдела, интересно… Следом за ним громадный сержант-десантник катил бак на колесах… Ого! Из бака торчала башка гвакха — живого! Я уже слышал о таких штуках, бак называется ИЕС — имитатор естественной среды… правда, в воду наши яйцеголовые что-то добавляют, чтобы гвакх был поспокойнее. Пучеглазая башка водила из стороны в сторону огромными бессмысленными глазищами и пускала пузыри. Нырнуть в жидкость целиком жабе мешал туго застегнутый ошейник. В баке булькало и чавкало.

— Господа, — объявил особист, обводя глазами зал, его взгляд задержался на седоватой бабе в майорских погонах, — и дамы!.. На прошлой неделе наши парни из Второго прихватили их транспорт на орбите Мены. Особо отличились десантники (кивок в сторону амбала-сержанта). Группа сержанта Глински действовала лучше всех. Удалось захватить пленных. Этот нам не нужен.

Капитан повернулся и, как-то нарочито твердо стуча подошвами, удалился обратно. Сержант Глински осклабился и слегка развернул бак с жабой к себе.

— Ну, — обратился он к пленному, — как тебя зовут?

Существо в баке приоткрыло широченную бледную пасть и морщась протянуло что-то вроде:

— Гу-у-ах-кх-а-х…

При этом язык высунулся на несколько сантиметров изо рта — знаменитый «язык гвакха», бледно-серого цвета упругая трубка с утолщением на конце. Что это за утолщение — ухо? Третий глаз? Я не знаю. Шовинисты утверждают, что это присоска, при помощи которой жабы-гвакхи ловят своих мух и комаров. Не знаю. А сержант тем временем очень ловко ухватил гвакха за язык и потянул. Чувствовалось, что проделывает он это не в первый раз. Сержант тянул и тянул, язык все вылезал и вылезал из гвакхьей головы… Сантиметров семьдесят, не меньше — эти самые штуки как раз и являются непременным атрибутом всех страшных историй о проделках жаб… Я так и не успел заметить, когда Глински вытащил нож. Вж-жик — и десантник очень ловко отчекрыжил гвакхово «достоинство», так сказать, под корешок.

— Что, жаба, — ласковым голосом поинтересовался сержант, — теперь жить-то скучно будет, а?.. Не бойтесь, девушка, теперь этой штуки вам бояться нечего. Хотите, подарю на память?

Последнее относилось к рядовому Кышкиной. Произнося свое предложение, Глински сунул вяло трепещущий и сочащийся желтоватой дрянью трофей Кышкиной под нос. Дашка пискнула и спряталась у меня за спиной. Между Десантом и немногочисленными мужиками, которые служат во Флоте, существует, разумеется, негласное соперничество. Ситуация требовала от меня ответа.

— Оставь себе, — бросил я сержанту, — глядишь, с этой-то штукой и ты станешь на что-то годен.

Драться в большом зале Ремонтной с офицером? Нет, этого я не боялся, к тому же знал, что сегодня или завтра отправлюсь куда-то… Все преимущества были на моей стороне, но ведь героический десантник начал первым? Ему оставалось попытаться ответить мне словом — а здесь я был заведомо сильнее. Наши простые парни из Десанта — они такие… Ну, сами знаете. Тем не менее Глински не сдавался.

— А ты, конечно, обходишься носом? — гордо провозгласил он.

Что да — то да, «румпель» у меня внушительный. В «вышке» меня не дразнили только благодаря тому, что в соседней группе учился Георгий Цацава. Если бы у Георгия нос был хоть вполовину меньше — нас бы обязательно заставили померяться…

— Я-то обхожусь и без носа. И жабьи причиндалы мне тоже не требуются. Впрочем, тебе это, наверное, тяжело представить, а? Вы же, десантники, говорят, всегда собираете эти штучки, потому что без них не справляетесь?

В это время по селектору прохрипело: «Командир «Черного принца», пройдите в отдел 18Д, третий сектор, для получения предписания. Повторяю…» Я развернулся и, сопровождаемый обалдевшей Дашкой, проследовал к нужному коридору. Бедный сержант Глински лишился возможности оставить последнее слово за собой — а я выглядел очень кудряво! Такой молодой — а уже «командир «Черного принца»!

Глава 4 Океания 2

Океания-2, место моей дальнейшей службы — глухое захолустье, не представляющее большой ценности в смысле ее колонизации. Относительно маленькая планетка (сила тяжести 0,71g), больше 90 процентов поверхности — вода. Вода, правда, хорошая, почти без солей, но этим достоинства Океании-2, пожалуй, и исчерпываются. К тому же расположена она в стороне от главных трасс и чертовски далеко от метрополии. Третий «кубик», если вам это что-то говорит. Нападениям жаб чаще всего подвергается второй — вероятно, таинственное обиталище гвакхов где-то в той стороне. Там идут бои, там транспортные корабли идут конвоями в сопровождении истребителей, а то и крейсеров… А здесь — тишина. Прежде Планетарная Самооборона таких миров усиливалась несколькими истребителями, теперь вот — еще и корвет. Я думаю, что корветы специально и разрабатывались для защиты подобных планет. Крейсер — жирно, одного истребителя — маловато… Ну и я — зеленый, по сути дела, салага, доказавший при этом умение вести бой почти самостоятельно, — оказался вполне пригодным к такой вот «гарнизонной» службе. И загорать мне здесь с моим «гаремом»… наверное, до тех пор, пока мой героический экипаж не будет списан в декретный отпуск. Звучит цинично, но чем же еще заниматься на орбите этой чертовой Океании-2? Представьте себе — относительно тесный кораблик на орбите совершенно захолустного мирка. Корветы сажать не рекомендуется — даже на такие маленькие планеты…

Разгонять необкатанный корабль до максимальных скоростей — нет уж, увольте. Поэтому добирались мы ни шатко ни валко две недели по «внутреннему» времени. Правила и уставы требуют соблюдать в таком переходе режим экономии (в первую очередь это касается системы охлаждения), так что на борту было жарковато и я разрешил отступить от точного соблюдения формы. Девчонки сбросили кители и потели в маечках. Выглядели они, ясное дело, вполне симпатично, и Вася уже успел несколько раз отхватить по роже — в ответ на похлопывания и поглаживания. Он не расстраивался и объяснял мне, что это нормально — вначале. Потом мы сработаемся, мол, теснее. Экипаж — одна семья. Тем более на такой скорлупке, как наш «Черный принц». Большая дружная семья… Я признавал в душе, что Василий безусловно прав, но внешне не позволял себе ни малейшего нарушения субординации… Тем более что было бы совестно пользоваться наивностью девчонок. Они все были свеженькие, только из училищ, для них я — боевой офицер и участник походов — был словно полубог. Не знаю уж, чего им наговорила Дарья о стычке с сержантом Глински, но от ее рассказов мой авторитет и вовсе возрос до небес…

Хотя я и понимал, что вечно так продолжаться не может…

По прибытии на Океанию-2 я представился шишкам из местного самоуправления и командиру здешних Сил Планетарной Самообороны. Это был капитан, пожилой мужик с протезами вместо левой руки и ноги. Формально я ему не подчинялся, но он был старше меня по званию и должности — устав обязывал прислушиваться к его «рекомендациям». Когда-то мне рассказывали, что на таких удаленных мирах наши, флотские, находят себе развлечение в грызне с местными самооборонщиками. Уточняют рамки полномочий. Я-то мирный человек, мне это ни к чему, да и капитан дал понять, что ему от меня ничего не надо — а уж развлечения я привез, мол, с собой. Тут он ощерил вставные челюсти, что должно было символизировать приязненную улыбку, за которой, впрочем, легко читалась черная зависть. Я тоже постарался улыбнуться в ответ и осведомился, на каком из их многочисленных архипелагов сейчас купальный сезон. Мне выдали координаты и названия, попутно заметив, что купаться в местных водах запрещено из-за агрессивной фауны. И порекомендовали хороший крытый бассейн при гостинице. Океания называется! Я поблагодарил и удалился в свой номер, оплаченный, кстати, мэрией. Из-за низкой силы тяжести все время хотелось прыгать. Искусственная гравитация внутри корабля — вещь хорошая, хотя в боковых отсеках корвета она подчас может сыграть злую шутку. Вообще корветы еще недоработаны — я несколько раз во время рейса встречался с откровенной халтурой проектировщиков. Они ведь собрали кораблик как бы из узлов и блоков крейсера и истребителя, едва-едва подогнав крепеж (спешный заказ фронта — министерство обороны платит щедро, но требует быстроты), поэтому, кстати сказать, многие наружные плоскости корвета покрыты какими-то кронштейнами, герметичными лючками, заглушками. Безымянный инженеришка поленился удалить их с чертежа, подгоняя узлы от корабля другого класса… Я его понимал, этого безвестного лодыря… Кому охота упираться, если сойдет и так?

Насладиться отдыхом в местном «люксе» мне не удалось. На рассвете меня разбудил пронзительный сигнал кома — командира «Черного принца» вызывали в рубку станции слежения. Общепланетарная тревога.

Глава 5 Общепланетарная тревога

На первый взгляд ничего на визоре не было, но, приглядевшись, я заметил его — пятно розоватого оттенка, расплывающееся в верхнем левом углу монитора. Большое пятно. Слишком большое, хотя и бледное пока что. Молодцы станционщики, не прозевали. Не больше четырнадцати часов — и совсем недалеко от Океании-2 в быстро распадающихся облаках разреженного газа появится… Вот только ЧТО появится? Уж очень большое пятно… Это умение летать, минуя физическое пространство, — самый большой секрет гвакхов. Их САМАЯ ГЛАВНАЯ ВОЕННАЯ ТАЙНА. Единственное, что делает их не вполне всемогущими, — вот эти розоватые следы на визоре, появляющиеся заранее. Обратный эффект. Шутка континуума.

Один из наших яйцеголовых светил как-то разразился большой научно-популярной статьей насчет того, что, дескать, жабы имеют большое интеллектуальное преимущество перед людьми — поскольку их цивилизация зародилась в болоте и для них мир, мол, не такой плоский, как для нас. Для них смещение вверх-вниз так же естественно (в смысле — в подсознании), как и взад-вперед, а поэтому они более органично воспринимают Вселенную. И легче решают проблемы, связанные с нерелятивистскими скоростями, преодолением эвклидовой геометрии и прочим в таком духе. Трехмерное мышление! Может, я не совсем точно воспроизвожу термины… Но после той дурацкой статьи я окончательно уверился, что все эти шишки в очках и белых халатах заняты в основном тем, что надувают щеки и лезут вон из кожи, чтобы доказать свою необходимость обществу и свое превосходство над нормальными людьми со здоровым «плоским мировосприятием».

— Как вы полагаете, — нарушил всеобщее молчание мэр (с ума сойти — на этой Океании-2 они называют своего главного «мэром» — очень мило и архаично), — с чем нам предстоит иметь дело?

Единственное, на что я решился, так это промямлить:

— Очень большое пятно…

— Если бы речь шла о глайдерах, — подал голос наш «одноногий Джон Сильвер», — я бы сказал, что речь может идти минимум о трех сотнях.

— …«Семерок»? — не удержался я. — О трех сотнях «семерок»?

Капитан не обиделся. Тем более что я был прав.

— Так что же это? Караван транспортов… или…

— «Бегемот»! — вырвалось у меня прежде, чем я успел сообразить, что произнес это вслух.

— Точно! — все-таки «Сильвер» молодец. — Точно, такой всплеск может дать «бегемот» с эскортом!

Дальше они — все местные тузы — принялись перебрасываться военными терминами, обсасывая совершенно простую мысль — вся активность гвакхов во втором «кубе» была показухой, чтобы оттянуть силы Флота туда. А на самом деле они готовят оккупацию Океании-2. Почему именно ее? Элементарно — это очень мокрый мир, изобилующий отмелями, островками, болотами… Если жабы зароются здесь в ил — их потом не выковыряешь до тех пор, пока не расколешь злополучную Океанию пополам… Это очень мокрый мир — и очень слабо охраняемый мир. Браво, жабий адмирал!

Наконец мэр вынес решение — эвакуация населения на всем, что летает. Женщин. Немедленно, пока еще есть запас времени. Мужчины останутся и будут сопротивляться жабьему десанту до последней капли крови — во всяком случае, так выразился наш капитан. Что меня несколько удивило — так это то, что сам мэр заявил, что остается. В качестве старшего сержанта местной Самообороны. Я думал, что таких людей давно уже не осталось во Вселенной — но у них здесь, на Океании-2, прямо заповедник какой-то… Тем более приятно будет сложить голову, защищая столь уютный мирок. Это я пошутил. На самом деле складывать голову — приятного мало.

Кроме «Черного принца», у них на Океании было еще два истребителя (безнадежно устаревшей конструкции), их пилоты (мужики из старых наборов) давно ассимилировались здесь. Естественно, этим асам предстояло сопровождать эвакуационный караван — ведь его могли подстерегать случайные рейдеры. Я бы тоже предпочел охранять беззащитные транспорты в опасном пути, но мне никто не предложил, тем более что местные уже начали составлять рапорты в центр, прося помощи для гарнизона Океании и патрули истребителей для защиты каравана.

А «Черному принцу» предстояло драться с эскадрой гвакхов. Так сказать, победить или умереть… Как вы думаете, какой исход выглядел более вероятным?

Глава 6 «Черный принц»

Засада — это классика военного искусства. Естественный способ ведения боевых действий для более слабого противника.

Кроме того, я решил воспользоваться несовершенством работы проектировщиков корвета — установить побольше вооружения на ненужных кронштейнах и запитать силовые и управляющие цепи для них через ненужные лючки. Времени у меня было в обрез, но, как выяснилось, и работа предстояла небольшая — в арсенале Океании-2 нашлись только лазеры. Хорошие, даже довольно современные, пукалки — но хороши они только при прямом попадании по цели. В настоящей схватке это не очень реально. Тем не менее я набрал их в катер столько, сколько влезло. Плюс сменные кассеты. Эти идиоты из арсенала попросили меня расписаться в дюжине ведомостей и отчетов. Точно — заповедник… Зачем им бумаги, если через четырнадцать… вернее, уже через двенадцать с половиной часов здесь высадятся гвакхи?

То, что на Океании-2 были только лазеры, — вполне нормально, поскольку этот вид оружия — единственный, позволяющий (теоретически) с поверхности планеты поражать находящиеся на орбите корабли. Точнее, единственный таковой, не требующий специальной подготовки оператора-наводчика. Вот самооборонщиков и снабжают подобной ерундой — для придания им уверенности в себе. Пусть, дескать, эти олухи чувствуют себя в силах на равных драться с профессионалами из Флота. Впрочем, с другой стороны, «бегемот» — настолько крупная мишень, что, возможно, сгодятся и лазеры. Жаль только, что мне совсем ничего не известно об огневой мощи «бегемота» — будет как-то обидно, если нас сожгут одним ответным залпом. Именно ответным — потому что я надеялся все-таки ударить первым.

На «Черном принце» о тревоге уже знали, хотя наш маленький визор практически ничего не высвечивал — возможности не те, что на планетарной станции.

Едва пристыковав катер и содрав шлем, я грозным голосом велел Василию взять двух девчонок покрепче — разобрать мои трофеи, а затем приступить к установке «дополнительного оборудования». На все даю четыре часа! Вот…

А они все так смотрели на меня — вроде ждали, что я в двух словах объясню им, каким именно способом корвет может разделаться с «бегемотом». А заодно — и с эскадрой сопровождения. Ничего я им не сказал.

Василий — надо отдать ему должное — провозился и в самом деле немногим больше четырех часов. Естественно, мы все ему помогали, но большую часть работы выполнял он с Кариной и Сильвией, вторыми техниками. Результат вышел средненький. Четыре лазера на стационарных турелях — то есть огонь только строго по ходу. И невозможность в условиях боя сменить кассету. Еще две пукалки — на «спине» корабля, надеюсь, что ими не придется пользоваться. Теоретически огонь из самовольно установленного оружия разбалансирует корабль и снижает надежность корпуса… Но на один бой прочности корпуса уж как-нибудь хватит. А если мы выдержим этот (этот!) бой, так «Черный принц» скорее всего будет установлен в качестве памятника на главной площади столицы Океании-2… Если еще удастся отыскать куски достаточно большие, чтобы они были заметны на постаменте.

Когда работа была окончена, мы — для проверки цепей — спалили по кассете и заменили их полными. А чего экономить — все равно перезарядить наружные лазеры мы в бою не сможем. Затем я собрал свой героический экипаж в главном коридоре, это не экзотика — просто на корвете нет другого достаточно большого помещения, только коридор и шлюзовой отсек, но там сейчас был катер.

Я пару минут помолчал для солидности, затем объявил:

— Господа и дамы, — не надо смеяться, это официальная формулировка, — ожидается прибытие крупной эскадры противника. Возможно, включающей «бегемота». По предположениям местной военной элиты гвакхи задумали десант и последующую колонизацию Океании-2. Часть местного населения эвакуируется, Силы Планетарной Самообороны приведены в боевую готовность. Наша задача — прикрыть эвакуационный караван и задержать высадку десанта на планету. Насколько удастся. Я предполагаю устроить гвакхам засаду — для нас это наилучшая возможность успешно им противостоять.

Забегая вперед, хочу сказать, что это оказалось сущей правдой, но сам я, произнося свою речь, был последним человеком, который бы в это поверил.

— Не хочу вас обманывать, — продолжил я после паузы, — и не хочу вселять иллюзий. Весь опыт Флота говорит, что в плен к гвакхам лучше не попадать, особенно женщинам…

Кто-то из девчонок громко всхлипнул, я обвел экипаж строгим взглядом, больше ничего такого не наблюдалось.

— Так вот, рекомендую всем членам экипажа иметь при себе личное оружие. Сегодня я разрешаю это отступление от предписанной уставом формы. И другие отступления тоже — наверное, будет жарко. Рядовой Кышкина, даю вам пятнадцать минут. Проведите инструктаж, как более грамотно и безболезненно вскрыть вены. Я слышал, что именно этот способ практикуют истребители…

Поплачь, Дашка, поплачь… Сегодня над тобой никто не будет смеяться…

Глава 7 Капитан — огненная атака

«Засада» — это, конечно, условно. У Майны, солнца Океании-2, есть и другие спутники. Один из самых крошечных (я имею в виду те, что вообще достойны упоминания) — Регул-17. Скала неправильной формы от одиннадцати до семидесяти километров в поперечнике, так сказать. На нем мы и затаились. Этот астероид движется довольно медленно и — как по заказу — должен был оказаться на пути у эскадры гвакхов, насколько можно судить по координатам розовых пятен на визоре. Ну, не то чтобы прямо на пути — но все-таки… Выглядел Регул-17 просто замечательно — такой тихий, такой мирный… и, главное, изобилующий пещерами и вместительными кавернами. Словом, мы отыскали довольно уютную долинку в этом безжизненном Эдеме и затаились там… Если жабы все же нас здесь засекут — «спинные» лазеры, возможно, помогут прорваться… Оставалось ждать… У нас было в запасе не меньше трех часов…

В схватке, как и в ожидании схватки, техникам делать особо нечего. «Ремонт матчасти в условиях боя» — это для крейсеров, со временем техперсонал из трех человек на корветах, конечно, сократят… Здесь техники просто не имеют возможности что-либо сделать на ходу. Так что для наших техников этот бой уже вроде как был окончен — им оставалось только грызть ногти в ожидании… Поэтому Василий, кажется, преуспел в отношении Карины. Нервы-то у девчонки тоже были на пределе — а тут утешитель. Сильный, мужественный… Хотя, конечно, и пузатый обормот при этом. Зато пообещал жабам в обиду не давать, заслонить собственным телом — слава богу, есть чем заслонять. А я лихорадочно пересчитывал и пересчитывал траектории и вероятные курсы, даже своего штурмана, Улу Сугатти, кажется, обидел, когда отказался от помощи… Хотелось непременно вычислить самому… да и время чем-то занять… В итоге едва не прозевал момент, когда на экране визора — посреди уже вполне сформировавшегося розового пятна — выскочила первая красная точка… Затем еще и еще… После «прыжка» гвакхам требуется несколько минут для запуска двигателей — конечно, было бы соблазнительно в этот момент на них и накинуться. Но ведь первыми идут скорее всего глайдеры, а еще вероятнее — ложные цели. Так что мы даже не рыпались. Вскоре красные точки на визоре замельтешили, сплетая замысловатую карусель — несколько «семерок» агвангарда проверяли зону для приема более серьезных кораблей. Затем точки расползлись по периметру розового пятна… За его пределы… И вот экран расцвел по-настоящему! Шутки шутками, но похоже, «местная военная элита» таки оказалась права. Гвакхи готовились к оккупации Океании-2…

А «бегемот» даже на экране визора выглядел потрясающе! Из-за него монитор уже не справлялся с такими мелкими целями, как глайдеры — они едва заметно мигали на периферии красного роя. Да, сила! Гвакхи двигались красиво, как на параде. Цепочки едва заметных искорок — глайдеры. За ними — созвездие жирных красных запятых, группирующихся вокруг мощной кляксы «бегемота». Удача — или потрясающая точность моих выкладок? Жабы идут именно так, как я предполагал. Ну, еще немного…

— Самооборона открыла огонь! — срывающимся тенорком выкрикнула Сугатти.

— Понял, — отозвался я.

Это ничего, просто у кого-то из местных не выдержали нервы. Рано. Глайдеры только-только начали расползаться в стороны, намечая место будущей высадки. Вот эскадра стала перестраиваться, часть кораблей отвалила в сторону ушедшего каравана — надеются догнать? Это вряд ли, ребята, вряд ли… Физические скорости у вас не те…

Оп-па! После этого маневра в сетке из кораблей средних классов появились разрывы! Мелькнула мысль — вряд ли «бегемота» прикрывали бы так тщательно, если бы он в этом не нуждался! Вот он — наш шанс! Я заорал приказы и замолотил по клавишам и кнопкам — нас хорошо натаскали в «вышке», в таких ситуациях пальцы быстрее языка, хотя устав, само собой, требует «…довести смысл маневра до сведения находящихся в рубке…» и даже «…убедиться, что экипаж уяснил…» не помню — в общем, убедиться, что все врубились, а если нет — то повторить. Я обычно не трачу лишних слов, да по-моему все так делают… Поднимая с поверхности Регула-17 тучи пыли, наш корвет воспарил — и тут же мы врубили «полный», устремляясь к центру построения гвакхов… Бедный наш разбалансированный корпус… Я взвыл:

— Огонь по кораблям прикрытия!.. Вести непрерывно!..

Какое там «непрерывно»… Девчонки не смогли бы прерваться, даже если бы захотели. Все продолжалось едва ли десять минут. Наращивая скорость, «Черный принц» летел к своей цели, вот он уже виден «в окошке» (то есть на экране псевдореала) — «бегемот»… Господи!.. Да он же и в самом деле оказался громадным… А кому-то из девчонок даже удалось сшибить глайдер. Оказавшиеся более или менее поблизости транспорты (кажется, это были транспорты) тоже схлопотали по несколько попаданий… Не важно!

— Огонь по ходу! Огонь по ходу! Полный!.. Из всех!..

Наверняка я орал что-то еще, но девчонки меня уверяли, что не слышали ничего, кроме боевых команд… Подаваемых очень эмоционально.

Кулаком правой руки я хватил по здоровенной самопальной кнопке, к которой Василий подключил носовые пукалки, а левой — попытался хоть немного сбавить ход. Нас тряхнуло — заработали лазеры, еще раз — сменился режим двигателей… Борт суперкорабля гвакхов прыгнул на меня из «окошка» псевдореала… Гладкий борт — ни турелей, ни башенок — просто класс! Чудненький борт… И в нем стремительно разворачивается здоровенная дыра. Серии ракет одна за другой ложатся в нее, выворачивая этот борт наружу… А оттуда — не огонь, не обломки… Пузыри? Ну, точно — весь жабий «бегемот», конечно, наполнен их «естественной средой обитания»! Когда мы уже были внутри «бегемота», я еще врубил и два верхних лазера — теперь-то уж какая разница… Но должен сказать, что дальше уже пошло просто какое-то ненормальное везение! Носовые пукалки сдохли через минуту после того, как мы вывалились «наружу», облепленные расплавленным пластиком и тиной, из которого торчали и какие-то более твердые куски. Ручаюсь, что там застряло и несколько обалдевших жаб… Лазеры сдохли, а я еще долго держал кулак на кнопке…

— Огонь не прекращать! Цели — по усмотрению!.. — И скорость. Скорость!

Глава 8 Герой

Такая штука, как «бегемот», просто обязана быть супернадежной и суперпрочной, но «Черный принц», видимо, произвел слишком уж большие разрушения на гиганте. «Бегемот» начал рассыпаться на части, некоторые из них тут же взрывались. А затем пришел черед транспортов. Горючее они везли или боеприпасы… Во всяком случае, фейерверк получился на славу. Газеты, конечно, несколько преувеличили успех атаки «Черного принца», но уж план захвата Океании-2 был сорван. Это точно. Ну, официальную версию событий вы, конечно, читали. Да бросьте! Вы меня разыгрываете!.. Ну, вспоминайте — «Капитан — Огненная Атака», «Герои Океании», «Поверженное чудовище», «Пронзенный дракон — вновь!», «Святой Георгий наших дней»… Все газеты об этом трубили… Ах, у вас есть «Летучее болото раскрывает свои тайны»! Великий шедевр этого дебила очкастого… Это вы говорите — он гений и светило, а я говорю — он полный мудила… Очкастый… Да все эти яйцеголовые уроды… Впрочем, вы правы — это не повод Герою сквернословить.

Но так или иначе, самым большим чудом было то, что мы вышли из этой переделки практически без потерь… Нет, не так — самым большим чудом было то, что нас не сбили во время посадки океанийские самооборонщики… Вот уж точно — дай дураку лазер… Конечно, конечно, они приняли нас за… Не знаю за кого — у жаб нет кораблей такого класса… Ах, за десантный бот гвакхов! Наверное…

Да нет, как раз досталось «Черному принцу» крепко — ведь потом на нас сгоряча насели глайдеры… Ну, на борту был пожар… У меня? Левая рука и лицо. Почему не видно? Давайте расскажу по порядку. Итак, несколько глайдеров гвакхов не смогли сразу разобраться в обстановке и набросились на нас. Не было ничего интересного — честное слово. Но мой «Черный принц» после схватки с ними был процентов на шестьдесят уничтожен. Иначе за каким чертом я поперся бы садиться на Океанию? Эти олухи, то есть я хочу сказать, океанийцы из Самообороны сперва… ну да! Потом они извинились и предоставили нам отель на самом крутом курорте планеты… Да, целый отель! С бассейном, естественно. И уж там-то мы с девчонками расслабились по полной программе. Знаете, сила тяжести в 0,71g дает определенные возможности… Да нет, я не собираюсь посвящать вас в пикантные подробности — но если бы гвакхи ЭТО видели… Они бы поняли, что их фантазия не идет ни в какое сравнение с… Да, извините, это шутка не лучшего пошиба. Но я во время «отпуска» даже не замечал, что у меня на левой руке — регенерационный блок… Кстати, Дашка играла на пианино, оказалось, что она в самом деле умеет играть. Конечно, в отеле было пианино… Там много чего было…

Потом они сообщили, что вскрыта очередная гальваническая ванночка… Конечно, конечно… Моя Звезда. А потом — на Ремонтной-4 — хирург сказал, что с моим лицом проблемы. То есть послеожоговое что-то-там-медицинское… Мне ввели успокоительное… и я провалился… на пару недель. Единственное, что помню — пакет с фруктами в дамской ладошке. С неумело наложенным маникюром на «музыкальных» пальчиках.

А проснулся окончательно я уже с этим лицом. Да, поэтому и нос, конечно. Лицо настоящего Героя. Да, я говорил «Марк». Героев с таким именем? Конечно, конечно, вы правы. Не только нет, но и не бывает. Уж я-то знаю!

Было. Было — Марк. Но с этим покончено! Нет, почему? Я не всегда шучу. Новое лицо, новое звание, новая фамилия. И имя тоже. Вы не обращали внимание на то, что практически все Герои — капитаны? А вы обратите. Да, капитан Игорь Измайлов. Да, совсем неплохо. Но зато теперь я окончательно рассорился с отцом. Когда мы в последний раз говорили с ним по вижину — он мне так и заявил со своим неподражаемым акцентом:

— Синок, мине таки плевать, Марик или Игорек. Но куда ти запхнул свою фамилию, шлимазл? И не смей мине звонить, пока у твоей цацки, у твоей херойской зви-изды не вирастет из попы шестой лучик! Ти по-онил?

И так шарахнул по «одностороннему разрыву связи», что наверняка сломал аппарат. Он у меня всегда был склочником… Что называется, кремень-человек, мой старый Абрам Шмуклерзон…

А вы говорите — Звезда Героя… Не говорите? Ну так и не говорите!..

Эпилог

А Дашка считает, что так даже лучше.

КОНСЕРВЫ

Странный сон… Очень странный. Вообще Алька постоянно видела сны — цветные, яркие, — но ночные видения забывались мгновенно, стоило открыть глаза. Сегодняшний сон стал исключением — возможно, потому, что Алька заснула в кресле. Старое кресло, очень удобное, обитое кожей. Бабушкино. Алька в детстве любила мечтать, забравшись на упругое кожаное сиденье — тогда кресло превращалось то в заколдованный замок, то в пиратский корабль, то в звездолет… А вчера задремала перед телевизором, да так и провела всю ночь в бабушкином кресле. И вот — сон.

Темнота, клубящийся сумрак… Голос. Алька прекрасно понимала, что спит и что наречие, на котором изъяснялся невидимый собеседник, ей незнакомо. Тем не менее в память врезался хриплый каркающий голос — словно скрежет немытой посуды в раковине, когда откроешь воду и груда тарелок задребезжит под струей… Кто-то твердил одни и те же незнакомые слова, а перед глазами монотонно колыхались серые разводы, сходились и расходились тени, что-то влажно ворочалось под серой, непрерывно движущейся, пеленой. Словно звери бегут куда-то в тумане, влекут Альку за собой… и она бежит… летит… Она струится сквозь мглу, она мчится, окруженная невидимыми в тумане тенями зверей. А потом словно туман разошелся — Алька увидела море. Мутные зеленые волны перекатывались внизу — Алька летела. Бормотание стихло. Ниже. Ниже. Хорошо различимы серые барашки пены, рябь, которой покрываются волны под порывами ветерка… Еще ниже — полет ускорился, ветер стал сильнее… кажется, протяни руку — и коснешься рифленой поверхности. Впереди показалась серая вытянутая тень. Корабль. Необычный. Давешний каркающий голос произнес знакомую тираду… Море скрылось, Альку понесло вверх, на миг перед глазами метнулось небо, застланное серыми рваными тучами… что-то дернулось в районе диафрагмы, даже дыхание прервалось. Алька проснулась. Подобрала под себя ноги и принялась тереть кулаками глаза. Хрипло дребезжал будильник, пора вставать. Наконец после долгой череды неудачных поисков заработка повезло, редактор «Загадок мира» подкинула работенку.

Алька отпихнула скомканный плед, нащупала растоптанные шлепанцы и, зевая, поплелась на кухню — заварить кофе. И что за странный сегодня был сон… Звери, море… Небо. Странный сон — и почему-то запомнился.

По дороге включила компьютер — пусть пока грузится — и отыскала на столе под грудами рекламных проспектов и старых газет сигареты. Пачка оказалась пустой. Вот невезуха… Хотелось побыстрее сесть за перевод, а придется сперва сбегать вниз, к киоску… Но что за странный сон…


Франкский неф заметно уступал в скорости. Эдвин Золотая Борода приложил широкую ладонь козырьком ко лбу, прикинул расстояние, отделяющее драккар от добычи, и рявкнул:

— Убрать весла!

Под широким парусом в вертикальную полоску викинги настигнут неуклюжий неф до наступления темноты и без весел, а силы гребцам лучше поберечь до рукопашной.

— А что, Эдвин, никак, твоя удача к тебе вернулась? — прокаркал старый Эгиль Заговоренный. — Так долго ты искал добычи, а нынче — неф, набитый золотом?

Конунг смерил воина хмурым взглядом — другой бы уже заработал в зубы за дерзкие слова, но седой ветеран пользовался неприкосновенностью… Поэтому Эдвин ограничился тем, что буркнул сквозь зубы:

— Моя удача всегда при мне — понял, старик?

— Нет, Эдвин… — Эгилю пришла охота поболтать, возможно, старик слегка волновался перед дракой. Все знали, что он отправился с Золотой Бородой в дальний поход, намереваясь погибнуть в бою, — нет. Разве ты хоть раз спрятал клад? Нет, ты тратил все, как простой викинг. А ты — вождь! Ты — конунг! Ты, Эдвин, должен был позаботиться, чтобы удача всегда была с тобою, чтобы никто не мог лишить тебя милости Одина.

— Что-то ты разговорчив нынче, старик… Однако удача со мной, и это франкское корыто — свидетельство моим словам. — И громче, обращаясь ко всем: — Эй, готовьтесь, мужи добрые!

— Да, — не унимался Эгиль, — нынче мне охота поговорить. Я знаю, что сегодня асы будут милостивы ко мне и призовут в чертоги Валгаллы. Я хочу напоследок дать тебе совет, мой последний совет. Этим вечером я буду пировать с асами, и никто не станет досаждать конунгу старческим бормотанием, хе-хе… Послушаешь ли ты меня?

— Ну, говори… Да побыстрее…

Плюх-плих-тук! — две стрелы, не долетев, шлепнулись в волны, третья — слабая, излетная — стукнулась в борт. Еще немного — и стрелы трусливых франков смогут причинить вред.

— После, старик! После битвы я послушаю тебя, Эгиль! К бою, мужи!

— Но…

— Я сказал — после! Торир, Йорд, на нос, Влад, бери лук!

Влад Богомаз полез на мачту, прихватив лук и колчан. Сопляк, прибившийся к дружине на востоке, не мог тягаться с добрыми воинами в рукопашной, но луком владел неплохо. Уже давно повелось, что в драке его место было на мачте, чтоб не путался под ногами, а когда и помочь мог вовремя пущенной стрелой…

— Но, Эдвин…

— После, я сказал! — Золотая Борода нахлобучил шлем и, потрясая секирой, побежал на нос.

Голова змея, украшающая бак драккара, ритмично приподнималась к серому небосводу и проваливалась к серому морю, взметались брызги.

Франки убрали парус, их корабль лег в дрейф, медленно разворачиваясь, чтобы оборотиться к викингам высокой баковой надстройкой. Там вдоль леера выстраивались латники, и низкое солнце играло на начищенных до блеска бляхах и пряжках амуниции…

Суда сблизились настолько, что франки уже пускали стрелы прицельно. Выругался вполголоса Торир, стальной наконечник срезал ему мочку левого уха.

— Держи щит повыше! — буркнул Эдвин.

Рядом звучно прочистил горло Эгиль, но — Один милостив — не стал заводить ворчания насчет удачи. Одна за другой две стрелы ткнулись в щит конунга, неприятно дернув руку.

— Влад!.. — Эдвин хотел было прикрикнуть на нерадивого юнца, но тот и сам сообразил — один из франков с воем свалился на палубу, остальные торопливо принялись поднимать щиты. Их предводитель, бестолково размахивая мечом, отдавал команды…

Еще один латник, присев, схватился за простреленную ногу. Распоряжавшийся на нефе воин в кольчуге указал клинком на мачту, франки подняли луки повыше, намереваясь разделаться со стрелком северян. Викинги только этого и ждали — Торир и Йорд, привстав, завертели крюками, соседи прикрывали их, сдвинув щиты. Франки спохватились, да поздно — стальные зубья впились в борт нефа, сильные руки разом потянули веревки, разворачивая более легкий драккар бортом к борту франкского судна… Начальник франков, размахивая мечом, кинулся с бака вниз по лестнице, чтобы встретить северян, лезущих через борт. Латники толкались за его спиной. Влад снова показался из-за мачты и натянул лук, выцеливая противника.

Издав боевой клич, Эдвин метнул топор и прыгнул на палубу нефа. Конунг страшно ревел, потрясая мечом, а рыжая борода металась по широкой груди, словно язык адского пламени…


«…Да, следует посмотреть правде в глаза — нас стало слишком много. Как ни банально это прозвучит — нас стало слишком много и удачи не хватает на всех. Если отталкиваться от постулируемого Герриком закона стохастического распределения, придется признать — количество, условно говоря, везения является константой и с ростом населения планеты вероятность счастливого случая, рассчитываемая для каждого отдельного индивидуума, непрерывно уменьшается. Статистика неумолима — опросы, проводимые рядом авторитетных институтов, зафиксировали рост жалоб на невезение; количество выигрышей в лотереи остается прежним, но средняя сумма призов сократилась за неполные шесть лет на одиннадцать процентов, в том числе за семь месяцев текущего года — на два процента. Последний миллионный джек-пот в Гала-лото был выигран более пяти лет назад, в Экспресс-Ц — четыре года восемь месяцев назад, по менее популярным розыгрышам статистика не велась, но с учетом того, что сумма выигрышей там всегда меньше на порядок, комментарии полагаю излишними. Одновременно с этим зафиксирован абсолютно пропорциональный рост числа самоубийств и психических расстройств на почве того, что мы можем, условно говоря, поставить в зависимость от стохастического распределения совпадений и удач. Я говорю о неразделенном половом влечении, разочаровании спортивных болельщиков, неудачах в азартных играх и тому подобном.

Единственным островком счастья в море всеобщего разочарования выглядит Скандинавия. Норвегия, Швеция, Дания выпадают из общей печальной статистики. Упомянутые джек-поты были выиграны выходцами из Скандинавии. Шведы, норвежцы и датчане примерно в 1,4 раза чаще срывают банки в казино, нежели среднестатистический землянин.

Суеверия объясняют это невероятное везение древними кладами викингов, зарытыми либо утопленными в болотах Скандинавии. Викинги, или, как их именовали в Западной Европе, норманны, приписывали кладам невероятные свойства — якобы человек, утопивший клад, консервировал собственную удачу, ибо удача считалась связанной с золотом и серебром, добытыми в походе, а в силу того, что безнадежно потерянный клад не мог отыскать никто — удача навеки закреплялась за «владельцем». Кстати, «владелец» — в данном случае понятие условное, он тоже не мог, как правило, добраться до собственного клада. В настоящее время обнаружено, по приблизительной оценке, около шестидесяти тысяч викингских кладов. К сожалению, далеко не все случаи зафиксированы, и это неприятное обстоятельство несколько уменьшает точность проведенной нашим институтом экспертизы, но я берусь утверждать — обладатели древних кладов не более удачливы, чем среднестатистический обыватель, во всяком случае, расхождение не превышает трех-четырех процентов… В любом случае о соотношении 1:1,4 говорить не приходится.

Тем не менее раздутые слухи о «законсервированной удаче викингов» привели к распространению странных суеверий. Мои исследования неопровержимо доказывают — преуспевание экономики скандинавских стран банально объясняется притоком финансов из-за рубежа. Обеспеченные искатели легкой удачи арендуют болота и пустоши, проводят самостоятельные раскопки, надеясь отыскать викингские сокровища. Арендная плата, взимаемая скандинавами с легковерных, и является истинной причиной…» Алька зевнула и потянулась. Какой бред… Но зато текст более или менее однородный, минимум жаргона и терминология привычная… Вся эта наукообразная дребедень кочует из статьи в статью… За перевод с итальянского платят копейки, но здесь и работы немного. Вторая статья будет сложнее…


Первого латника Эдвин свалил молодецким ударом, второго оттолкнул щитом — пискнув по-крысиному, франк перелетел через борт и свалился в зеленую воду. Взметнулись тяжелые маслянистые брызги. Перед конунгом мелькнуло перекошенное от ужаса лицо, не латник — матрос. О такого Золотая Борода пожалел кровянить добрую сталь и просто ткнул в трусливую харю рукоятью. Матрос исчез.

Конунг снова взревел, потрясая мечом, — ему хотелось настоящего боя. Слева Торир и Эгиль теснили троих франков, справа… Справа блеснула кольчуга — вожак франков пробился к конунгу. Смачно ухнув, Золотая Борода рубанул сплеча — сталь столкнулась со сталью. В этот раз конунгу, кажется, достался достойный противник. Франк в кольчуге и шлеме, украшенном белыми перьями, ростом был на голову выше Эдвина, хотя и поуже в плечах. Но и силой его франкские боги не обделили. Редко кому удавалось сдержать удар конунга — а этот даже не покачнулся. Золотая Борода снова замахнулся мечом — но вместо того чтобы попытаться найти уязвимое место в доспехах противника, ему пришлось парировать выпад франкского меча — противник был, пожалуй, и попроворнее викинга. Эдвин унял горячий боевой азарт и отступил на шаг, принимая на щит следующий удар соперника. Щит дрогнул, лезвие меча глубоко врезалось в дерево, полетели щепки… А франк уже заносил клинок. Обменявшись ударами еще дважды, Золотая Борода был вынужден отступить на шаг. Спустя минуту — снова. Нога почувствовала мягкое, и конунг прянул в сторону, опасаясь споткнуться. Сталь франкского меча просвистела перед самым носом… Эдвин, завопив, с разворота толкнул соперника щитом — удар угодил франку в плечо и тот наконец-то потерял равновесие и, в свою очередь, был вынужден отступить. Правда, щит викинга, надломленный ударами вражеского клинка, подозрительно хрустнул. Эдвин швырнул тяжелый щит в лицо франку и, ухватив меч обеими руками, с воем бросился на ошеломленного врага. Краем глаза конунг успел заметить, что мягкое тело на палубе, о которое он едва не споткнулся, принадлежало Эгилю…

Теперь, когда конунг рубил сплеча, двумя руками — уже франку пришлось попятиться. Но воин не растерялся и теперь старался уклоняться от выпадов конунга, выжидая момент для контратаки. Наконец ему это удалось — избежав конунгова меча, франк нанес хитрый удар наискось, слева вниз. Эдвин сперва не почувствовал боли — только словно холодом обожгло ногу повыше колена… Холодна франкская сталь… А потом горячая кровь — его, Эдвина, кровь заструилась по ноге. И пришла боль. Теперь конунг завопил в другой тональности… Франк промедлил мгновение, а Эдвин, разъярившийся от боли, ринулся на него, занося меч над головой. Удар! Поднятое для защиты оружие франка отлетело в сторону, шлем, череп и клинок конунгова меча развалились одновременно. Закованный в латы воин рухнул навзничь — так, что, кажется, палуба нефа дрогнула под ногами. А Эдвин остался стоять, с некоторой, пожалуй, растерянностью глядя на зажатый в руке обломок меча и морщась от боли в ноге. Вдруг конунг почувствовал одновременно чужеродную тяжесть на спине и острую боль в плече. И злобный писк над ухом. Золотая Борода крутанулся на месте, не понимая, что происходит, тяжесть не исчезла, а боль стала резче… Потянулся левой рукой — пальцы скользнули по проклепанной коже, тщедушная фигурка повисла на конунговой шее, вцепилась мертвой хваткой… Эдвин крутился на месте, пытаясь сбросить коварного врага, но тот лишь глубже вонзал кинжал. Еще раз… и еще… Никогда Эдвин не испытывал страха в бою, а вот теперь — значит, это и есть страх? Так вот каков он, страх?

Вдруг враг дернулся, хватка ослабла… и худосочный франк сполз на палубу — пронзенный стрелой. Эдвин глянул на мачту драккара — нет, пусто. Богомаз уже стоял на палубе, сжимая лук. Спас, значит, сопляк, своего конунга… Золотая Борода покосился на убитого противника — мальчишка. Не иначе оруженосец сраженного франкского начальника… А бой тем временем был окончен — удача снова сопутствовала доблестным сынам Севера.

— Эдви-ин… Эдви-ин… — донесся слабый хриплый голос.

— Жив, старик? — Конунг склонился над распростертым на палубе Эгилем. — А я уж думал, ты с валькириями пируешь…

— Я вижу… валькирию… Она не манит меня к себе… пока еще… — слабым голосом ответил умирающий, — а тебя… не вижу, Эдвин… Подойди поближе… Я должен… О, валькирия…

— Я здесь, старик, я здесь. А хороша ли валькирия? Черные кудри? Меч в руке? Она влечет тебя в чертоги Асгарда?

— Нет, конунг… Она сидит в странной комнате и не глядит на меня. У нее светлые волосы, совсем короткие… Короче, чем у мальчишки. Она не глядит на меня… Она не видит меня. Но я вижу ее… а тебя не вижу, Эдвин…

— Я здесь, Эгиль, здесь.

— Эдвин, я ухожу. Я должен сказать тебе, я должен…

— Я слушаю, старик, говори.

— Ты должен… спрятать клад… Иначе… Я вижу… удачу… Твоя удача… покидает… Она уйдет от тебя, конунг. Скорей… Клад… Пообещай мне, сын… Я любил тебя, как сына… Потому что мы… с твоей матерью… Эдвин…

— Что?

— Зарой клад, сынок… Удержи удачу… Но нет, не удержишь…

— Что, Эгиль? Что?..

* * *
«…что и является истинной причиной. Государства Скандинавии, осуществляя так называемую земельную программу Эриксона, обеспечивают высокий уровень потребления. Экономическая стабильность, надежные социальные гарантии, царящее в обществе приподнятое настроение, уверенность в собственном преуспеянии, вера в удачу, завещанную потомкам викингов, — вот что формирует образ сегодняшнего скандинава, оптимиста, удачливого игрока, неизменно веселого и доброжелательного… О позитивном мышлении и преимуществах оптимистично настроенного индивидуума уже написаны горы литературы…» Алька зевнула и, не прекращая набирать перевод левой рукой, правой потянулась в сторону — где-то там среди хлама, более или менее равномерно покрывающего стол, притаились чашка кофе и сигарета. Кофе или сигарета? На кого бог пошлет? «…Достаточно рассмотреть хотя бы ставшие классикой работы Гансона и Перковича — сорокапроцентное превышение скандинавами среднего уровня «удачливости» в казино — практически полностью укладывается в их расчеты…» Бог послал на пепельницу. Алька осторожно нащупала сигарету и поднесла ко рту… «Желающие могут обратиться также к…» Сигарета, оказывается, уже потухла. Алька наконец оторвала взгляд от укрепленного на стойке итальянского журнала и печально воззрилась на стройный столбик пепла, в который обратилась сигаретина. Не выдержав, должно быть, трагического Алькиного взгляда, пепел отвалился от фильтра и спикировал на стол, переворачиваясь в полете и разваливаясь на неопрятные хлопья. Часть выгоревшего табака попала в чашку с остатками кофе… Оказывается, чашка стояла гораздо ближе пепельницы — надо же, не повезло. Теперь и кофе испорчен. Впрочем, он все равно успел остыть. Точно по теории — невезение за невезением… Как будто не с той ноги встала. Да еще этот странный сон…

Алька привычно дунула вверх, оттопырив нижнюю губу — сдуть несуществующую челку. Короткая стрижка была практичней, но привычка сдувать нависающую прядь осталась. Ладно, закончим перевод, а потом заварим кофе. Итак, что там дальше? «…фундаментальным трудам Уилкинсона, где неопровержимо…»

Звонок издал визгливую трель — и кого это принесла нелегкая? Так и не закончив абзац (теория невезения опять одержала верх!), Алька нащупала тапочки, встала и поплелась открывать.

Нелегкая принесла Толика. Когда-то учились в одном классе, даже сидели за партой целый месяц… ссорились каждый день… Теперь тщедушный второгодник и неуч превратился в жизнерадостного преуспевающего щекастого владельца торговой фирмы. Толик изредка забегал «вспомнить молодость» — поболтать с человеком, не имеющим отношения к его бизнесу. Альке он мог жаловаться на конкурентов, выбалтывая какие-то важные, наверное, подробности…

— Привет, Алевтина!

— Алла… — Этот обмен любезностями являлся привычным ритуалом. — Заходи, сейчас кофе сварю.

— Ага. — Толик вручил хозяйке большую пеструю коробку конфет и посторонился в тесном коридорчике, пропуская Альку на кухню. — О, новая прическа?

— Ну, так получилось. Случайно. Просто не повезло, тонер рассыпался, пришлось обкорнать.

— На голову? Тонер рассыпался?

— Говорю же — не повезло…


— Бросайте эту падаль за борт! — Эдвин пнул мертвого матроса-франка. — Мы устроим Эгилю достойное погребение!

— И Йорду с Ормом Черным, — буркнул Торир.

— Что?

— Погребение, говорю. Эгилю, Йорду и Орму Черному.

— А, ну да, разумеется. И Йорду с Ормом. А потом мы повернем домой. На Север.

— А может, лучше поищем здесь франков? — предложил Орм Рыжий. — Теперь удача только начала поворачиваться к нам…

— Удача?! — рявкнул конунг, резко оборачиваясь к конопатому викингу. Заныло исколотое плечо… Проклятый франкский мальчишка… — Теперь ты будешь бормотать об удаче? Заговоренный перед смертью сказал, что я должен зарыть клад в Норвегии, только тогда удача будет с нами. Понял?

— Кла-ад… — протянул Орм. — Прежде ты всегда раздавал на пиру…

— Добычи хватит на всех! — отрезал Золотая Борода. — Этот неф вез богатый товар! А пир будет, и дары будут — не сомневайся. Или я должен сказать тебе складную вису о щедрости вождей, чтобы ты успокоился?.. А я обещал Эгилю, что исполню его последнюю волю. Может, ты думаешь, что можно ослушаться совета воина, который, говоря со мною, уже видел не меня, а валькирию?

— Заговоренный нынче крепко помог мне в драке, — поддержал конунга Торир, — можно сказать, что и спас. Так он видел валькирию?

— Ага, говорил, что видит ее, но слышит только меня. И велел зарыть клад. А тебя он, говоришь, спас?

— Точно. Худое дело — ослушаться совета человека, который видел валькирию. Не сможет Эгиль спокойно пировать в Асгарде, если мы ослушаемся. Слышишь, Орм?

— А я что? Я ж только о нашем обычае… А если Эгиль видел валькирию… И еще спас тебя нынче…

— Так и будет! Как сказал старик — так и будет! — Конунг энергично рубанул ладонью воздух и едва удержался, чтобы не взвыть во весь голос от боли в плече.

А ведь выходит, что Влад Богомаз тоже нынче спас его… Надо будет дать сопляку двойную долю из взятого на франкском нефе… Но тогда могут спросить — за что? Придется объяснять, что франкский крысеныш едва не прикончил Эдвина Золотую Бороду? Нет. Уж лучше удавить Влада, чтоб не болтал. Авось никто больше не успел приметить…

Конунг поймал на себе странный взгляд Богомаза и поспешно отвернулся.


— А чем это ты тут занимаешься? — Толик, нацепив очки, склонился сперва к рукописи, потом — к монитору. — Уже перевела? «Если отталкиваться от постулируемого Герриком закона стохастического распределения…» Хрень какая-то. Алька, это что?

— Я сейчас!

Алька привычно разлила кофе по чашкам, привычно поморщилась, когда несколько капелек кипятка пролились на ногу — опять не везет, — и, привычно подхватив поднос, направилась в комнату.

— Ой, а ты в очках? Давно это с тобой?

— Да вот, понимаешь, непруха какая… По пьяни с деревом поцеловался… Сотрясение мозга и еще какая-то хрень… Так вроде вижу нормально, а когда читать…

— Что, так вот просто шел и — в дерево?

— Почему — шел? — Удивление Толика было искренним. — Ехал. На «вольво», как обычно. И знал же, дурень, сам знал, что пьяный — ехал сорок, не больше… А вот асфальт мокрый, разлила там масло какая-то тварь, что ли… В общем, не повезло. Такая хрень.

— «Аннушка уже разлила масло»?

— Тебе шутки… А у меня — одно к одному, просто черная полоса какая-то… Давай поднос… Так над чем это ты корпишь? Что за итальяшка?

— А, подделывается под научную статью… Грациани какой-то. На самом деле — джинса, скрытая реклама. Наверняка турфирмы проплатили… Ой, я ж не сохранилась! Что ты делаешь?

— Извини, я нечаянно… Вот хрень… Аль, прости.

— Да ничего, только один абзац и пропал. Давай я его добью — пока еще не забыла, о чем речь. Откроешь пока свои конфеты?

Под стрекот клавиш Толик, смущенно сопя, зашуршал упаковкой. Наконец сухой стук умолк.

— Сохранилась? Так что за статья-то?

— Ну, понимаешь, речь о том, что количество удачи в мире ограничено, а население растет…

— И на всех не хватает?

— Ну да. А ты тоже об этом слышал?

— Слышал… Я думал, анекдот такой. Так что итальянец-то?

— А итальянец говорит, что «законсервированное счастье норманнов» — это выдумки. Есть легенда, что викинги зарывали свои клады, чтобы сохранить удачу. А кто найдет — тот унаследует удачу. Консервы счастья, понимаешь?

Толик, уткнувшись в чашку, промычал что-то утвердительное.

— Вот… — Алька тоже отхлебнула. — А Грациани утверждает: это выдумки, и вместо того, чтобы арендовать землю в Норвегии и искать клад, — лучше съездить в Италию. Прикосновение к древнему мрамору, дыхание тысячелетий и все такое прочее… Но подает в форме научной статьи, поэтому и обратились за переводом ко мне.

— А… Реклама… Слушай, так это враки — насчет консервов?.. Жалко. Мне бы маленько фарта не повредило, а то такая хрень… Дела паршиво идут… Валерчик, который «Эверест Лимитед», закупил у корейцев железо по дешевке. Я хотел его теснить, у меня французское б/у, а он, гад, хоть и корейское, зато свежак… Новое, блин, поколение.

Алька вежливо покивала и сдула несуществующую прядь.

— Так что, враки? — снова спросил Толик. — Мне кладик не помешал бы… Непруха такая, понимаешь… Ну, так все достало…

— А если не враки? Ты что, в Швецию поедешь?

— А чего?

— Грациани пишет, что цены растут, уже свыше шестисот тысяч евро за квадратный километр. Потянешь?

Толик хрюкнул в чашку:

— Разве что пару метров. Как раз на могилку.

— На могилку не выйдет. Это аренда на три месяца. При условии сохранности ландшафта.

— Аренда… А в Италию дешевле? К древнему мрамору? Я уже готов хоть во что поверить… Такая, понимаешь, непруха… Такая хрень… Может, в Италию?

— Ну, в Италию… Если не на известный курорт, так и вовсе дешево выйдет. Хочешь, я тебе подыщу что-то по проспектам? Съездишь, развеешься. Может, глаза подлечишь?.. Ой, слушай, мне тут такое чудное название недавно попалось — Фортунатопопьюла.

— Ух ты, фортуна? Это как, счастливая популяция? Счастливые люди? Счастливый народ?

— Ну, типа того. — Алька отставила чашку и отважно полезла в груду рекламных проспектов, сваленных за монитором. Послышалось шуршание листов, Алька звонко чихнула. — Вот гляди. Ты чего?

Толик глядел сквозь подругу, словно не замечая ее.

— Ты чего, Толь?

— А? — Одноклассник начал приходить в себя. — Фортунатопопьюла… Знакомое название… Слу-уша-ай, точно-о… Я когда к глазному ходил, встретил Одеколоныча. Помнишь Одеколоныча?

— Эдуарда Галактионовича, историка? Помню, конечно. Так что?

— Ну, вспомнили детство золотое, перетерли с ним, то да сё… Потом в «Пальму».

— Ты пил с Одеколонычем? — Алька от избытка чувств уронила проспект с Фортунатопопьюлой, левую руку прижала к щеке жестом удивления, правой едва успела подхватить нечаянно сбитую со стола чашку.

— А чего? — Толик пожал плечами. — Я угощал. Когда Одеколоныч еще так похавает, а мне ненапряжно… Так он мне книжицу всучил. Такая хрень, у Одеколоныча нашего книжица вышла — и там про Фортунатопопьюлу эту тоже есть. Сейчас я в тачке возьму, погоди.

Толик энергично направился к двери, но по дороге споткнулся о стопку итальянских журналов — сослепу, должно быть, — и выругался. Потом махнул рукой:

— Погоди, не собирай. Я сам. Вот вернусь и сложу эту хрень, пока ты Одеколонычеву книгу будешь читать.


Через несколько минут Толик возвратился и гордо протянул Альке тоненькую книжку в темно-зеленом переплете:

— Такая хрень. Саги, ошибочно приписываемые Снорри Стурлусону.

— Толь, — Алька по привычке дунула, оттопырив нижнюю губу, — ты чего? Ты откуда про Стурлусона знаешь?

— А чего? Я ж не дебил, мне Одеколоныч все доходчиво развел. Да ты читай! Там про конунга Золотая Борода такая хрень есть, вот там. А я пока журнальчики твои соберу. Их по номерам или как?

— Что?.. — Алька уже принялась листать книгу. — А… Лучше по номерам. Хотя, вообще, по фиг. Слушай, интересно как! Он тут все с перекрестными ссылками, авторы саг были знакомы, или это вообще один и тот же…

— Ну а я чего? Одеколоныч сказал — труд всей жизни. Давай про Бороду.

«…Там же, у итальянских берегов, встретили корабль богатого франкского ярла и сражались с франками до тех пор, пока не перебили их всех. Эдвин Золотая Борода первым прыгнул на борт корабля франков и своей рукой зарубил ярла, а тот был ростом семь локтей и с ног до головы закован в стальные латы. Удар Эдвина был столь силен, что меч конунга разлетелся на три куска, а Эдвин прежде сразил этим мечом самое малое сорок человек и меч оставался цел. После этого конунг взял себе меч убитого франка, а самого вышвырнул за борт. Следом за сраженным ярлом Золотая Борода бросил свой сломанный меч и сказал так:

— Я возьму твой меч, а тебе достанется мой, и будет то хорошая мена.

В этом бою погибли три викинга, все — добрые бонды и храбрые люди: Орм по прозвищу Черный, Торир и Эгиль Заговоренный. А Заговоренным прозвали Эгиля за то, что он был уже старик и с самой юности всяким летом отправлялся в викингский поход и возвращался неизменно целый, без единой царапины. Потому и пошел о нем такой слух, что он заговорен от стали. А в этот раз Эгиль объявил, что желает честной смерти от меча, ибо заждались его чернокудрые девы Валгаллы. И в самом деле, на корабле франков он встретил честную смерть. А перед тем как помереть, Эгиль просил валькирий подождать, пока он скажет последнее слово своему конунгу. И к умирающему позвали Эдвина Золотую Бороду и Заговоренный сказал:

— Золото и серебро, что взял ты на этом франкском нефе, отвези в Норвегию и зарой клад, ибо так подобает славному воину. Ибо я уже вижу, что удача покидает тебя, и если ты не поторопишься сохранить ее — иссякнет вовсе.

Сказав это слово, Эгиль Заговоренный испустил дух, и одним добрым мужем стало больше в дружине Одина. Эдвин же Золотая Борода сказал так:

— Мы поступим по слову Заговоренного, ибо худое это дело — ослушаться мужа, глядящего в глаза валькирии.

Один из викингов, именем Орм Рыжий, принялся спорить и возражать. Тогда Эдвин сказал такую вису:

Раздающий кольца снова будет щедрым,
Ясень битвы скоро будет мной доволен,
Лишь земля Мидгарда дань мою получит.
И вождя удача больше не покинет.
Никто не осмелился спорить с конунгом и никто больше не советовал Эдвину ослушаться совета, данного Заговоренным перед смертью. Викинги пристали к берегу в местности, называемой Льянца, справили тризну и устроили троим погибшим товарищам огненное погребение на франкском нефе. Меньшую часть золота и серебра Эдвин раздал дружине, а остальное собирался зарыть в Норвегии, чтобы сохранить удачу. Но пророчество Эгиля сбылось даже быстрее, чем можно было ожидать, ибо один из дружинников, Влад из Гардарики, сбежал на берегу в Льянце, прихватив золото. Иные говорят, что сперва конунг разгневался на этого Влада за какую-то пустяковую провинность и хотел убить, так что Влад скрылся, спасая жизнь, и украденное золото — достойная месть конунгу. Иные же утверждают, что Влад сбежал по своей воле. Однако с той поры удача оставила Эдвина Золотую Бороду, он потерял корабль и на протяжении семи лет плавал под чужими парусами, в дружинах разных конунгов, получая раны в каждой схватке, не исключая и самых пустяковых драк».

— Все. — Алька дунула вверх. — А где про Фортунатопопьюлу?

Толик уже успел собрать все журналы и терпеливо ждал, пока Алька дочитает, сидя на стопке итальянской прессы.

— А ты сноску глянь.

— Какую сноску?

— А там где слова «в местности, называемой Льянца».

— А, да. Есть сноска: «сейчас город Фортунатопопьюла».

— Алевтина!

— Алла.

— Ладно. Слушай, Алька, поехали в Италию. Посмотрим, что там, в этой Фортунатопопьюле, может, этот беглый там клад и зарыл?

— С чего ты взял?

— Ну, как же… Как он там появился, Влад этот, так и город переименовали в Счастливый Народ. Точно! — Толик заговорил с жаром. — Они там теперь все счастливые, потому что золото викинга им удачу приносит, поняла? Ну что, поехали?

— А если нет там клада?

— Ну так отдохнешь. При таких делах, как нынче, я скоро прогорю. Тогда и мне Италия не будет светить. Поехали, а? Пока я еще могу оплатить… Хоть отдохнем там напоследок, а?

— Толь, ты это брось. Ты меня не интересуешь как мужчина.

— А ты меня интересуешь как переводчик. Поехали, Аль…

Алька подумала, дунула на несуществующую челку и неожиданно для себя самой согласилась.


Эдвин откинул тяжелый кожаный полог и заглянул в темное нутро странного шатра. Навстречу, из мрака, пахнуло смрадным спертым духом. Викинг кашлянул, хмыкнул и протиснулся внутрь. За спиной с шорохом опустился полог, стало совсем темно. Золотая Борода сморгнул — во мраке проступили некие неясные очертания. Странное впечатление — снаружи казалось, что шатер невелик, а теперь похоже, словно попал в другой мир, что можно шагать и шагать во мраке — и не будет конца-краю теплой вонючей темноте. Слева послышался шорох, викинг оглянулся и невольно ухватил меч — примерещилось, что притаился большой, черный, глаза угольками горят… Ан нет, и впрямь угольки — жаровня там у старухи. Толстые пальцы ослабили хватку на рукояти франкского меча, и тут же послышался голос ведьмы:

— С кем собрался воевать в моем доме, рыжебородый? Или напугался чего?

— Почем ты знаешь, что я рыжебородый? Здесь темно, как у Локи в заднице… — пробормотал викинг, пытаясь разглядеть старуху.

Хотя он провел в темноте уже несколько минут, глаза так и не приспособились.

— Почем я знаю? Хи-хи… Я могла бы рассказать тебе, что мудрые старые женщины вроде меня видят не только глазами, слышат не только ушами… и говорят не только то, что гостю приятно услышать…

Эдвин шумно сглотнул.

— …Но я отвечу иначе, — продолжила ведьма, — мой дом старый. В стенах — прорехи. Я видела в дырку, как ты идешь по улице и озираешься, ищешь дом старой женщины.

— А?.. — начал было Золотая Борода.

— Не спрашивай, откуда я знаю, что искал дом старой женщины, — строго прервала ведьма. — Мой обычай таков, что я отвечаю трижды всякому, пришедшему с вопросом. Первый ответ ты получил, когда узнал, что стены моего дома — с дырками. Верно? Ты собирался узнать великий секрет, а услышал про дырки в стенах, а? Думай, что бы ты хотел узнать в самом деле. Думай о важном. Потом говори. Я знаю, что ты искал мой дом, потому что кроме мудрой ведьмы в этом поселке нет ничего, чтобы привлечь мужчину вроде тебя. Если явился сюда воин, значит — ко мне. Думай. Потом спрашивай.

— А какую плату ты берешь за свои ответы? — спросил Эдвин.

— Не беспокойся, ты ничего мне не отдашь из рук в руки. — Ведьма хихикнула. — И я даже не уверена, что ты будешь мне благодарен.

— Но ты скажешь мне правду, старуха?

— Конечно. Потому я и уверена, что ты не станешь меня благодарить. Люди, живущие в домах из мертвых деревьев, не хотят той правды, которую говорим им мы, живущие в домах из мертвых зверей…

Ведьма говорила о своем шатре, сшитом из шкур. В самом деле, прочие дома в поселке были обычные — из дерева.

— …Но подумай и спрашивай, раз уж ты здесь. Я передам твой вопрос душам мертвых зверей моего дома, они помчатся по миру и спросят души других мертвых зверей, которые встретят по пути… Вернутся и расскажут мне. Я отвечу на твой вопрос. Правду. Но ты живешь в доме из мертвых деревьев, а души мертвых деревьев не умеют странствовать по свету, потому что не привыкли к этому при жизни. Так вот и ты, и все люди вроде тебя. Вы хотите знать о том, что рядом. Вы видите не дальше протянутой руки и думаете, что понимаете, о чем следует спросить мудрую старую женщину… Но если отойти подальше и поглядеть издали, все окажется не таким, как чудилось. Ты спросишь меня о том, что можно увидеть из дома мертвого дерева. Деревья стоят на месте. Я передам тебе рассказы странствующих душ мертвых зверей и ты, рыжебородый, узнаешь не то, что хотел знать, но это будет правда. Подумай и спрашивай.

Викинг послушно задумался. Начало разговора Эдвину не понравилось — слишком уверенно повела беседу старуха, поэтому он решил начать заново.

— Ты, стало быть, Финика?

— Я же тебе сказала: спрашивай, подумавши, — проворчала старуха. — Или ты думаешь, что кроме меня кто-то здесь станет селиться в доме из убитых зверей?

Эдвин промолчал.

— Да, — снова заговорила старуха, — меня прозвали Финнкой, потому что я с юга… Так и быть, я не стану считать и этот вопрос. Что бы ты еще хотел узнать?

Теперь Золотая Борода задумался по-настоящему. Наконец спросил:

— Кто мой отец?

— Ты сомневаешься? Ты хочешь проверить Эльгу Финнку? — Теперь старушечий голос звучал удивленно. — Ты приехал издалека, потому что слышал обо мне и все равно хочешь проверить, знаю ли я тайны?

— Нет. Я спрашиваю, потому что хочу знать.

— У тебя рыжая борода, очень заметная… Откуда ты, воин?

— Из Дьорка.

— Ну так вспомни, у кого из мужчин в Дьорке такая же огненная борода. Наверняка их найдется немного.

— Ни одного.

Теперь пришел черед задуматься Финике. Прошло несколько минут, прежде чем ведьма произнесла:

— Твой отец — тот мужчина, кого ты помнишь только седым, тот у кого нет близкой родни — потому что иначе ты бы знал его рыжих родичей. Теперь задавай третий вопрос.


В Фортунатопопьюлу добрались катером. Толик первым спрыгнул на причал и подал руку Альке. На лице галантного кавалера красовались большущие темные очки, скрывающие синяк.

Подхватив баулы, Толик велел:

— Аль, расспроси, где тут этот отель? «Фортуна» эта.

Потом осторожно потрогал свежий фингал:

— Ох… Чем это ты меня? Бутылкой?

— Да уж не «Арифметикой» для четвертого класса, прошли те времена.

— Да, хорошие времена прошли. Теперь счастье покинуло меня, я плаваю под чужими парусами и получаю фонари даже в самой пустяковой драке от лучшей подруги.

— Толя, мы же договаривались…

— Ну извини… Был неправ. Был пьян. Больше не повторится.

— Вот именно. Потому что если повторится, я всем расскажу, что ты знаменитый российский маньяк-садист и приехал сюда лечиться от импотенции. Ни одна итальянка к тебе и на пушечный выстрел не приблизится. Идем-ка туда, вон такси. У водителя все узнаем, да и подъедем, если далеко.

Полная итальянка в темном платье, восседающая за гостиничной стойкой, была поражена, когда Алька ей перевела, что требуются две комнаты. Как же так? Такой представительный синьор и такая стройная синьора… Ах, синьорита… Ах, разумеется, у нее найдутся две комнаты… Чтобы рядом, да, две прекрасные комнаты, ах, какие отличные комнаты, великолепный вид из окна, а уж перины такие мягкие, что если синьор и синьора, то есть синьорита, то есть, разумеется, это не ее дело…

Здесь говорили на каком-то местном диалекте, но Альку понимали без проблем… тем не менее стрекотала итальянка непрерывно и сказала много лишних слов. Немного утешила ее просьба найти гида, знатока местных древностей и достопримечательностей — за отдельную плату, разумеется. Тетка пообещала к завтрашнему утру некоего Джузеппе Вера.

Толик, уловив, о чем идет речь, сделал скорбное лицо и заявил:

— А ведь один двухместный номер обошелся бы дешевле… Не бережешь ты моих денег, Алевтина…

— Алла!

— Ладно. А что ты ей сказала?

— Что ты — русский резидент, а я — твоя радистка. Поэтому нам требуются две комнаты. Для конспирации. Завтра с утра сюда пожалует для встречи с тобой видный местный коллаборационист.

— Это еще зачем?

— Родину предавать.

— Чего? Алевтина, что ты мелешь?

— Алла!!! Я гида на завтра наняла, понял? Знатока местных древностей, чтобы все показал. Понял?


Эдвин почесал в затылке. Хм… Третий вопрос… Дело предстояло деликатное… Наконец решился.

— У меня нет третьего вопроса. Я… хочу попросить тебя, Эльга Финика.

— О чем?

— Помоги мне отомстить! Прокляни, призови самую страшную беду и пагубу на голову предателя!.. Так, чтоб он сдох!.. Чтоб он… Ты чего, старая?

Смех ведьмы походил на кудахтанье. Отсмеявшись, Финика произнесла:

— Конечно. Проклятие. Ведьмы проклинают, ведьмы наводят порчу… А ты уверен, рыжебородый, что ты желаешь именно такой мести?

— Желаю-то я другого… своими бы руками… Да сбежал от меня сопляк, только и осталось, что это… вот…

— Проклятие?

— Проклятие. Пусть мается, пусть не знает покоя, пусть сгинет из Мидгарда, но и пусть не примут его ни в Валгаллу, ни в Хель! Пусть не сбудется его мечта, пусть боком выйдет ему похищенное у меня богатство! Пусть томится и мается до тех пор… пока… пока… Пока не явится к нему та самая валькирия, с которой говорил перед смертью Заговоренный!..

— Ну что ж. Я тебе помогу. Но помни, все выглядит иначе, если отойти подальше и поглядеть со стороны. Из другого дома или из другого дня… Деревья стоят на месте, звери мчатся по миру. Начнем… Думай о своем враге. Мертвые звери позовут его.

Послышался шорох, угли в жаровне вспыхнули ярче. Теперь только викинг разглядел собеседницу — старуха куталась в просторные одежды из черной ткани, потому и не видать ее было. Сейчас из вороха черного тряпья высунулась костлявая лапка, сжимающая плоский обломок кости. Ведьма принялась напевать вполголоса и водить костью над очагом. Круговые движения тощей руки, сжимающей желтую кость, завораживали, притягивали взгляд, не позволяли отвести глаз. Викинг смотрел на тлеющие угли и кружащуюся кость, слушал монотонный напев старой Финнки… и вспоминал Богомаза… Внезапно Эдвину почудилось, что мальчишка здесь, в шатре — притаился в темном углу под пологом и только ждет мига, чтоб броситься сзади… С хриплым возгласом Золотая Борода резко обернулся, выхватывая меч… и… замер. Лицо обдало ледяным ветром.

— Ага! Он был здесь! Враг! Молодой! Здесь! Привели звери! — взвыла старуха.

Она выпростала из-под тряпья вторую руку и принялась быстро-быстро черкать мелом по поверхности кости — черной, успевшей закоптиться. Эдвин замер, с удивлением следя за молниеносными движениями старухи. Минута — и испещренная рунами кость полетела в жаровню. Вспышка, снопы искр… Эдвин протер глаза — кости в очаге не было, угли снова поблекли… Черный ком тряпья — Эльга Финнка — осел и скособочился. Ведьма тихо пробормотала усталым голосом:

— Твоя воля свершилась, ступай…

— Свершилась… — эхом отозвался Золотая Борода.

— Но я была не одна, — неуверенно добавила Финика. — Сегодня был Он.

— Он? Кто — он? Он, Влад?..

— Ты называешь его Локи, — чуть громче, с нажимом, произнесла ведьма. — У Него много имен и обличий… а для тебя Он — Локи. Однако твоя воля исполнена, а мне нужно отдохнуть. Ступай.

— А Влад? Он сдохнет?

— Он переживет и меня, и тебя. Не в этом мире, но… Переживет. В точности, как ты пожелал, рыжебородый. Пока не явится валькирия. Ступай. Теперь мне нужно побыть одной.

— Но плата… ты уверена?.. Что… э… не хочешь платы?

— Я же сказала — ты не передашь мне ничего из рук в руки. Ступай.

Эдвин подумал с минуту… и, обернувшись, зашарил по оленьим шкурам, отыскивая выход… Оказавшись снаружи, викинг привычно поправил пояс, чуть сдвинул назад ножны… пальцы наткнулись на обрезанный ремешок — кошелька с серебром не было. «Ничего из рук в руки», — как и обещала старуха.


Джузеппе Вера оказался тщедушным старичком в белом полотняном костюмчике, идеально выглаженном и украшенном алой розочкой в петлице. О викингах и зарытых кладах он не мог рассказать ровным счетом ничего. Правда, в позапрошлом веке здесь разбойничал знаменитый Монтольяцци… Как, синьоры не слышали о Монтольяцци?.. Хотя этот знаменитый человек разбойничал в местных горах недолго, два или три дня, а потом отправился на север… Как? Как вы говорите? Влад из Гардарики? Нет… Хотя… Здесь есть одно очень известное место, здесь — в Фортунатопопьюле. Пожарище, синьоры! Пожарище, на протяжении восьмисот лет не заросшее травой! Там сгорела мастерская мессира Уладо, Дьявольского Художника. Идемте, идемте, Джузеппе Вера расскажет вам по дороге о Дьявольском Художнике…

Итак, мессир Уладо. Никто не знает, как этот странный человек… и человек ли?.. Как этот странный синьор оказался на берегу. Однажды он словно вышел из моря и не имел при себе ничего, кроме короткого меча и тяжелого сундучка, привешенного за спину на манер этих рюкзаков, которые таскает нынче молодежь. Он сказал, что хочет учиться живописи и, по совету жителей Фортунатопопьюлы, отправился в Пизу. Или, может, в Венецию, кто ж теперь помнит? Три года пропадал мессир Уладо в дальних краях и, наконец, возвратился в Фортунатопопьюлу. Он учился у лучших мастеров, говорят, и превзошел их в мастерстве. Платил же мессир Уладо за уроки золотом и необычайно щедро… Идемте, синьоры, идемте, здесь уже совсем недалеко — вон за теми холмами. А потом Джузеппе сводит вас к развалинам римской крепости на горе Айкья… Так вот, мессир Уладо вернулся в Фортунатопопьюлу, купил пустующий дом в стороне от города и стал там писать картины. Ах, синьоры, что это были за картины! Если он изображал лес, то каждый листочек в его лесу как будто дрожал под легким ветерком, если он писал море, то волны набегали на берег, оставляя пенные следы и пестрые раковины… Если он рисовал восход в горах, то вы, глядя на полотно, видели собственными глазами, как солнце поднимается все выше и выше, а склоны окрашиваются розовым и золотым… Словом, мир на картинах мессира Уладо был живым. Одно лишь было не под силу художнику — изобразить живых людей. Сколько бы ни пытался он изобразить людей, его талант, его счастье мастера неизменно изменяли ему. Однажды в Фортунатопопьюлу пожаловал сам святейший отец, чтобы заказать мессиру Уладо несколько картин… Да-да, даже папа римский не брезговал лично явиться к мастеру — сюда, в Фортунатопопьюлу. Так-то. И вот мессир Уладо задал вопрос папе — почему так выходит, что ему не удается заселить собственный мир? Папа выслушал дерзкую речь и сказал:

— Твои слова — богохульство! Ибо в гордыне своей ты желаешь сравняться с самим Всевышним, создавшим мир и людей. Покайся и не смей произносить дерзких слов о созданном тобою мире. Есть лишь один Создатель.

Вот после этого, говорят, мессир Уладо и обратился к Нечистому, умоляя научить его искусству изображения людей… Еще говорят, что сам Сатана явился к мессиру Уладо и дал тому желаемое, но поставил условием, что едва нарисует мессир Уладо портрет, как тут же нарисованный им человек умрет. Обретя жизнь на холсте, в мире художника — умрет в нашем мире. Мессир Уладо не мог решиться погубить кого-либо, не мог он и не воспользоваться даром Нечистого, ибо был художником и имел мечту… Знаете ли вы, синьоры, что есть мечта художника?

Вот! Вот, синьоры, то самое место, где стояла мастерская мессира Уладо, прозванного Дьявольским Художником. Можете убедиться, что за минувшие века пепелище не заросло травою.

— Либо они сами регулярно здесь прополку устраивают, — хмыкнул Толик, оглядывая угольно-черный пустырь. — Надо же, и пылью, значит, не засыпало, землей там, камушками…

— Что говорит синьор? Что говорит синьор? — всполошился Джузеппе Вера, уловив скептические нотки в голосе приезжего.

— Не обращайте внимания, синьор Вера, — успокоила гида Алька. Ей история понравилась. — А что было дальше? Как этот Уладо выкрутился?

— Что значит «выкрутился»? В ту же самую ночь, когда Дьявол посетил мессира Уладо, мастерская сгорела… Но говорят, что случился пожар вслед за тем, как Дьявольский Художник изобразил самого себя.

— Автопортрет?

— Ну да! Он не пожелал отнять чьей-либо жизни,не мог и устоять перед соблазном испытать вновь обретенный дар… Он написал автопортрет, сгинул из нашего мира и живет теперь вечно на картине, как и было обещано Нечистым. На картине, в созданном его счастливой кистью мире!

— Автопортрет? — переспросил Толик, уловив знакомое слово. — Себя, значит, нарисовал, гуманист? Вот хрень!

Алька пожала печами и отошла в сторону. Ей показалось, словно кто-то позвал… но как-то непонятно, как будто из-под земли… Опустив глаза, девушка приметила странный предмет — черную пластинку, сливающуюся с угольным фоном. Нагнулась и подняла. Перевернула. Провела ладонью, стирая копоть и грязь. С нечеловечески талантливо исполненного портрета на Альку глядел мужчина в странной одежде.

— Здравствуй, валькирия. Я долго ждал тебя…

Человек на портрете подмигнул Альке.

ОРАКУЛ

1. Оракул

Крупный белый конь размеренно вышагивает по узкой тропке, вьющейся среди валунов и густых колючих кустов, вцепившихся в каменистые склоны ущелья. Конь качает массивной головой, позвякивая удилами; мохнатые пряди белой шерсти на бабках, усеянные репьями, мотаются в такт ударам копыт. Всадник покачивается в седле, лениво оглядываясь из-под полуопущенных век. Светлые волосы, собранные на затылке в хвост, мягко шевелятся, когда он поворачивает голову.

Ренган Ар-Аррах возвращается в родной поселок. Девять лет он шлялся по низинам на юге, девять лет воевал за морями. Изредка сюда, в горы, доходили слухи о его подвигах — искаженные, перевранные и, конечно, многократно преувеличенные. Он не слышал о земляках ничего — и ни разу за девять лет не попытался разузнать. Да и что может измениться в горах? Люди, семьи и кланы здесь так же упорно сопротивляются времени, как сопротивляются ветру камни, среди которых они живут. Время обтекает их, почти не оставляя следов — в точности как ветра, дующие в горах. Ренган почти не сомневался, что застанет в живых всех, с кем распрощался после смерти отца — девять лет назад. Что застанет неизменными обычаи, поговорки, манеру одеваться, принятые среди Ар-Аррахов тогда.

Тропа, по которой теперь ступал его конь, точно не изменилась — Ренгану казалось, что он узнает не только каждый камень, но и каждый пучок травы, каждый поросший мхом искривленный древесный ствол… И скоро он увидит земляков — поселок вон за тем поворотом. Хотелось двинуть коленями, понукая белого жеребца, хотелось помчаться галопом… Но Ренган знал, что суетливость не к лицу горцу, тем более горцу из почтенного клана. Ар-Аррахам не понравится, если он будет торопиться, подобно какому-нибудь купчишке из низин. Здесь люди неспешны и упорны, как камни, среди которых живут…

Неторопливым шагом белый жеребец вступил на единственную улицу поселка Ар-Аррахов, если, конечно, можно назвать улицей полоску утоптанной почвы между жилых башен… Ренган не стал вертеть головой, высматривая знакомых, он сдержанно кивал в ответ на осторожные приветствия немногочисленных женщин и подростков, которые останавливаются при его приближении и с легким удивлением разглядывают непривычный покрой заморской одежды, огромный двуручный меч за плечами, перо на шляпе, пожитки, притороченные к седлу, да и белого жеребца — слишком крупного, невиданной в здешних краях породы.

Сидящая у входа в башню старуха узнала его и каркнула:

— Здравствуй, молодой Ренган!

Спокойно, бесстрастно, холодно, будто уехал он на прошлой неделе наведаться в соседний поселок, а не девять лет назад отправился за море. Люди на севере холодны, как камни, среди которых живут.

— Здравствуй, матушка! А где мужчины Ар-Арраха?

— Все на площади, молодой Ренган. Делят подарки из города.

Подарки? Из города? С горожанами из низин у Ар-Аррахов не бывало прежде большой дружбы. Неужто и в горах случаются перемены? Ренган кивнул старой женщине, и белый конь зашагал к площади.

Мужчины Ар-Арраха в самом деле толпились вокруг расстеленных посреди площади шкур. На шкурах колючей грудой громоздилось оружие и доспехи — мечи, секиры, кинжалы, шлемы и легкие нагрудники — те, что в ходу у горцев. Ренган потянул повод и белый жеребец остановился. Минуту воин сверху вниз глядел на земляков — ровно столько, сколько позволяли приличия. Затем, придерживая неуклюжий меч, спрыгнул на землю и произнес:

— Приветствую Ар-Аррахов.

Мужчины клана отозвались неровным хором, из толпы выступил вождь Ар-Аррахов, Анорис. Медленно оглядел пришельца с головы до ног и заявил:

— Ты вернулся, Ренган. Говорят, ты воевал за деньги. Хорошая ли это жизнь для горца?

Прибывший слегка пожал плечами:

— Нескучная жизнь. Я жил и сражался, чтобы получать деньги. Я получал деньги, чтобы жить и сражаться.

Воцарилась тишина. Ар-Аррахи ждали, как вождь примет дерзкий ответ. Белый конь переступил копытами и тихо фыркнул. Наконец Анорис расхохотался:

— Хорошо! Нескучная жизнь — как раз то, что нужно мужчине. Но теперь и у нас будет веселье. Нижние прислали оружие. Подарок. Теперь мы устроим набег на Ар-Шоратов и это будет весело!

— Ар-Шораты могут выставить по пять бойцов против двух наших, — заметил Ренган, — или что-то изменилось в горах?

— Нет, молодой Ренган, в горах все по-прежнему. Но теперь у нас есть много оружия и у нас есть ты. Ха!

Вслед за вождем расхохотались и прочие. Смех раскатился по толпе, но почти сразу смолк — мужчины прекращали смеяться, едва взглянув в прищуренные глаза пришельца. Он выглядел так, словно слова Анориса были не насмешкой, а в самом деле бесхитростной похвалой.

— Это верно, — спокойно ответил наемник, — у Ар-Аррахов есть я. Но с чего бы городские из низины стали так щедры? Или что-то изменилось в горах?

— Нет, молодой Ренган, в горах все по-прежнему. — Вождь нахмурился. — И подарок подозрителен мне. Эти, из низины, они говорят, Оракул дал им совет. Велел подарок прислать. Если ты хочешь, мы тоже спросим Оракула, стоит ли устраивать набег на Ар-Шоратов.

Анорис сделал ударение на слове «ты», ему-то, вождю, не следует сомневаться — хотя наверняка и без Ренганова вопроса вождь хотел отправиться за советом в святилище Лодор. И горцы, и «нижние» — все прибегали к совету Оракула, если встречались с затруднением. Советы, полученные в Лодоре, не всегда можно было понять, случалось, Оракул говорил вовсе не о том, о чем его спрашивали… но неизменно говорил мудро. Ренган вспомнил, как впервые попал в святилище, вспомнил массивные ворота, закованных в латы стражей огромного роста… или это только ему, подростку, они показались великанами?.. Жрец в строгом одеянии впустил горцев клана Ар-Аррах в храм и велел ждать… Затем их провели в святая святых — к древнему идолу, а самый старый жрец стоял рядом со статуей, сжимая ритуальный обсидиановый нож…

Из задумчивости Ренгана вывел вопрос молодого Ар-Арраха невысокого роста.

— А этой штукой можно сражаться? — Юнец указал на здоровенный меч Ренгана. — Твоя железяка почти в рост человека, как ею размахнуться?

— В рост человека? — спокойно повторил Ренган. — Ты судишь по своему росту, родич. А я сражался этим оружием и получал плату вдвое большую, чем простой солдат — как раз за то, что умею размахнуться «этой штукой».

Коротышка покраснел, осознав насмешку, и отступил за спины земляков.

— Хорошо, что ты приехал, Ренган, — заявил вождь. — Нынче будет пир по случаю твоего возвращения, расскажешь, как сражался за морем… а завтра с рассветом отправимся в Лодор…

* * *
В пути горцы молчали, уныло кивая в такт поступи небольших мохнатых лошадок — после вчерашней попойки тянуло в сон. Анорис старательно расправлял плечи и задирал нос — но все равно Ренган, сидящий на огромном коне, возвышался над вождем, и тот избегал глядеть снизу вверх на вновь обретенного родича. Только перед самым храмом Анорис заговорил нарочито громко и самоуверенно. Ренган понимал почему — вождю было важно показать, что близость святилища ничуть не волнует его, не заставит прервать даже самый пустячный разговор. Безразличным тоном он стал расспрашивать Ренгана о боевых приемах, что в ходу у «нижних» за морем, о походах и этих… как их? Турнирах! Да, о турнирах… Ренган, подыгрывая, ровным голосом повествовал, как сражаются за морем, рассказывал о страшных атаках латной кавалерии, когда трясется земля от ударов сотен копыт, о плотных боевых порядках пехотинцев, об их длинных копьях, вдвое длинней рыцарских пик. О том, что первый ряд пеших обычно пригибается и упирает копья в землю, а второй ряд кладет древки на плечи товарищам в переднем ряду — и эти, вторые, копья столь тяжелы, что держат их двое… О том, что кавалерии не под силу взломать подобный строй и преодолеть оборону копейщиков могут только лишь пехотинцы, построенные также плотно и вооруженные такими же длинными копьями… А впереди выступают бойцы с двуручными мечами, они распихивают или обрубают наконечники длинных пик, прогрызая неприятельский строй… Потом боевые порядки копейщиков раскрываются словно почки по весне, выплескивая из глубины строя меченосцев — и тогда он, Ренган, бросал свой двуручник и дрался простым мечом в рукопашной… Потом по телам своих и чужих галопом проходили рыцари, втаптывая в кровавую грязь тех, кто не успел убраться с дороги кавалерии…

* * *
Вот оно — святилище Лодор. Теперь Ренган рассматривает мрачный дом Оракула другими глазами, нежели девять лет назад — теперь он не сопливый мальчишка, а воин. Его не поражают высокие серые стены с зубцами и приземистые башни, он привычно прикидывает, как бы организовал приступ, доведись штурмовать Лодор. Вон там часть кладки выкрошилась… а лестницы удобней приставлять здесь, где стены пониже…

Дорога некоторое время шла под стеной, затем свернула к воротам. Анорис, а за ним другие Ар-Аррахи спешились. Вождь подошел к узкой двери в левой створке и постучал. Отворилось оконце.

— Кто ты и с чем пришел в дом Сведущего?

— Анорис Ар-Аррах и мужчины клана. Нам нужно спросить Оракула о важном.

Окошко со стуком захлопнулось. Анорис отступил на шаг, другие тоже посторонились. Через несколько минут дверь отворилась, и горцы по одному двинулись в святилище. Стражи, стерегущие вход, в самом деле оказались гигантами — Ренган, всегда считавший себя крупным мужчиной, едва доставал макушкой до закованной в полированную сталь груди. Любое движение стражей сопровождалось скрежетом и лязгом — больше всего они походили на ожившие статуи, огромные и бесчувственные. У ворот их было четверо, вооруженных гигантскими секирами и палицами. Горцы прошли мимо грозных воинов к входу в серое строение — преддверие святилища. Стражи глядели поверх их голов, и Ар-Аррахи избегали заглядывать в темные щели прорезей в шлемах. У дверей поджидал седобородый жрец.

— Следуйте за мной, воины Ар-Аррах, — объявил старик, — Оракул примет вас.

Далее был путь по узким пыльным коридорам, едва-едва освещенным тусклым огнем свечей из скверного жира. Коридоры тянулись и тянулись — повороты, боковые ответвления, низкие арки, где нужно нагнуться. Ренгану приходилось то и дело придерживать меч, чтобы не царапать стены… Ни один проход не был прямым, стоя в начале любого, невозможно оказывалось разглядеть выход. Наконец, после четверти часа блужданий в полумраке Ар-Аррахи достигли небольшого квадратного зала с грубыми скамьями и единственным узким оконцем, прорезавшим стену на высоте, превышающей рост самого крупного из стражей храма.

— Отдайте ваши дары и ждите, — велел жрец.

Принял подношения — мешочек монет, курицу, ягненка — и удалился. Ар-Аррахи не стали садиться на скамьи, остались стоять.

— Так что там, насчет турниров? — громко обратился Анорис к наемнику.

Вождь старательно изображал равнодушие. Ренган принялся неторопливо рассказывать, как после особенно кровопролитного боя у замка Летерен в Авгейе он был посвящен в оруженосцы и получил право выходить на ристалище.

— На коне? У тебя ведь настоящий рыцарский конь? Этот, белый, большой, — понимающе бросил вождь.

Солдат, пряча ухмылку, объяснил, что его жеребец — не боевой конь, те еще крупнее, а он, Ренган, так и не научился сражаться на копьях, потому и не рисковал биться в конных поединках. Пешим же сражался дважды, даже получил малый приз в Рнентонне на знаменитом турнире, устроенном в честь замужества принцессы Амелии… Он не успел объяснить, что его белый жеребец — всего лишь походная лошадь, рассказ был прерван ударом гонга. Прежний седой жрец возник на пороге и объявил:

— Оракул готов дать вам совет, Ар-Аррахи с гор! Ступайте в зал и примите слова Сведущего.

Горцы зашевелились, сбились в кучку и вслед за жрецом — по одному, гуськом — двинулись в узкие двери. В главном зале святилища окон не было вовсе, в центре, вокруг неглубокого каменного бассейна горели яркие свечи, озаряя дряхлого старца в ниспадающей широкими складками хламиде и фигуру идола, грубо вытесанного из темного материала — то ли дерева, то ли камня, Ренган так и не смог разобрать. Насколько наемнику удалось разглядеть в полумраке, лицо статуи корчилось в бессмысленной гримасе. А старик с ножом… похоже, тот самый, что и прежде, до отъезда Ренгана за море. Двое старцев — таких же дряхлых, как и главный жрец, поднесли связанного ягненка и курицу, подняли трясущимися руками. Старший точными резкими взмахами — наловчился за столько лет — перерезал жертвенным тварям глотки, и струйки крови хлынули на идола, потекли к каменному основанию, заполняя грубо высеченные впадинки и, кажется, впитываясь в странную темную массу, из которой был высечен Оракул. Кто-то из Ар-Аррахов шумно вздохнул, другой почесался… Анорис откашлялся, прочистил горло, но плюнуть на пол в этом священном месте не решился, сглотнул.

Начиналось самое интересное. Ренган подался вперед, чтобы лучше видеть. В неверном трепещущем свете очертания Оракула, поблескивающие окровавленными гранями, потекли, стали едва заметно смещаться, деревянный (или не деревянный?) идол как будто сменил позу, бессмысленная улыбка, растягивающая толстые губы, превратилась в зловещую гримасу. Покатые плечи статуи пошевелились, Ренгану почудилось, что он слышит тяжкий вздох — так вздыхает смертельно уставший человек.

— Задавайте свой вопрос, горцы Ар-Аррах! — проблеял старец.

Анорис торопливо пробормотал:

— Следует ли нам напасть на Ар-Шоратов?

На миг воцарилась тишина, старики, поливающие статую жертвенной кровью, подняли руки, роняя последние капли на лицо Оракула. Ренгану показалось, что окровавленный рот идола приоткрылся — или не показалось? Прозвучал глухой низкий голос:

— Выступайте в поход, храбрецы. Вы побьете Ар-Шоратов.

Возвращаясь, сперва молчали. Потом мало-помалу завязался разговор — в конце концов, встряхнувшиеся и окончательно протрезвевшие Ар-Аррахи расспрашивали Ренгана о женщинах, встреченных солдатом за морями. И он рассказывал немытым горцам о девушках в замках — там, на равнинах, о девушках, чья кожа нежна, как лепестки роз, а нрав подобен стальному клинку, о девушках, чья душа чувствительна, как лепестки роз, а гордость заставляет вести себя так, словно они с ног до головы закованы в непроницаемый стальной доспех… О бледных, черноволосых, хрупких, с тонкими руками… А еще — о крестьянках, крепких, смышленых, загорелых, с горячими губами и шершавыми жесткими ладонями. А еще — о горожанках, пухлых и смешливых… А еще — о женщинах, берущих деньги за любовь… А еще — о женщинах, убивающих из ревности. А еще — о женщинах, за обладание которыми сражаются армии и объявляют друг дружке войну лорды и короли. А еще — о принцессе Амелии, удалившейся в монастыре после того, как на турнире в день свадьбы обломок копья случайно вонзился в прорезь забрала ее возлюбленного, так что за наследство, от которого отказалась Амелия, уже два года сражаются монархи, и не видать конца этой войне…


В поход выступили ночью. Сперва Ар-Аррахи с непривычки ерзали в седлах и гремели доспехами, с которыми не очень-то умело управлялись. Но за дорогу притерпелись, подтянули ремешки, подогнали латы плотней. Низкорослые лошадки ступали по едва видимой в свете звезд тропке, Ренган пристроился в хвосте — его-то латы не гремели, но белый жеребец шагал не так уверенно. Перевал пересекли затемно, потом стало полегче — дорога шла больше под уклон, да и светать начало. Наконец Анорис велел остановиться. Всадники съехались в круг, и вождь вполголоса объявил:

— Лошадей оставим здесь, долину пересечем так быстро, как сможем. Поселок Ар-Шоратов за той грядой. Когда ворвемся, не зевать. Держаться кучно, бить вместе. Не разбегаться в стороны, Ар-Шоратов много — если навалятся скопом, поодиночке нам не отбиться. Так что держаться рядом и убивать. Чем больше убьем сразу, тем легче будет потом.

Ренган понимал, что объяснение предназначено в первую очередь ему, и кивнул. Вообще-то двуручный меч требовал места для размаха, но спорить с вождем не годится. Рядом так рядом. Там поглядим, в поселке. Один из земляков осведомился:

— Лазутчиков не будем сперва посылать?

— Нет, Гоки, — отрезал Анорис, — долина вся как на ладони. Если не спят караульные у Ар-Шоратов, заметят лазутчиков. Так что пусть заметят нас, мы добежим быстрей, чем они за оружие возьмутся… Конечно, лучше бы часок-другой выждать, перед рассветом сон крепче, да когда рассветет, Ар-Шоратам будет хорошо видать, как нас мало. Лучше так. Ну, идем, что ли?

Пошли. Но едва рассыпной строй Ар-Аррахов перевалил гребень гряды, за которой оставили лошадей — на противоположном краю долинки холмы словно вмиг поросли странными кустами, — это показались увешанные оружием конные Ар-Шораты. Они тоже собрались в набег нынче, да не боялись драться при свете, потому и выступили позже Ренгановых земляков. На миг обе толпы замерли, а затем Ар-Аррахи разразились грозными воплями и ринулись вниз с холмов — навстречу врагам. Те торопливо спешивались и бежали навстречу, стараясь не отстать, ибо промедление могло показаться трусостью. Ар-Шоратов было вдвое, а то и втрое больше, но не все успели спешиться сразу, так что пришельцы навалились сперва на жидкую цепочку воинов и разметали ее вмиг. С холма бежали Ар-Шораты, потрясая новенькими мечами и секирами. Гладкие, без царапин и вмятин, латы тускло отсвечивали на них. Боевой клич стих, ночь оглашалась лязгом оружия, воплями боли и ярости.

Ар-Шоратам наконец удалось сбиться в кучу и теперь они уверенно теснили малочисленных пришельцев. Вскрики, хрип, лязганье клинков о доспехи и хруст разрубаемых костей… Анорис призвал земляков, и Ар-Аррахи стали собираться вокруг вождя. Ренгана не было видно, Ар-Шораты теснили противников, стараясь взять в клещи. Раненые родичи отступали в глубь строя, чтобы перевести дух за спинами товарищей. Враги, чуя победу, завывали все уверенней и потрясали оружием. Вдруг, когда сердце Анориса уже сжималось от досады и отчаяния, чуть в стороне прозвучал одинокий вопль:

— Ар-pax! Аррах!

Старый вождь не поверил своим глазам — высоко сверкнула сталь, и над неприятельским строем взлетели сразу две головы — с одной свалился шлем и, поблескивая розовым в первых рассветных лучах, закувыркался на фоне серого небосвода. В руках невесть откуда взявшегося за спинами Ар-Шоратов Ренгана не меч — сверкающая плоская радуга, рослый наемник с каждым шагом разворачивается всем корпусом, посылая чудовищный клинок по дуге. И уж не важно, что попадает под лезвие — кольчуги, латы, щиты, — двуручный меч крушит и расшвыривает Ар-Шоратов.

— Ар-р-рах! Ар-р-рах! — вопил Ренган, нанося удар с каждым шагом, вправо-влево, вправо-влево…

— Ар-р-рах! Ар-р-рах! — подхватили родичи, бросаясь навстречу Ренгану.

Тот, с ног до головы забрызганный кровью, вскинул клинок в небо, едва враги откатились и вокруг оказались Ар-Аррахи — не задеть бы кого ненароком… Наемник тяжело выдохнул, прикидывая, на сколько еще шагов-взмахов хватит сил. Похоже, не намного.

— Так, говоришь, двойную плату получал за то, что этой штукой махать умеешь? — с хриплым выдохом промолвил Анорис. — Ты продешевил, Ренган. Те, «нижние», всегда нашего брата обсчитывают… Х-хе… кхе-кхе…

— Вперед, — велел наемник землякам, — но от меня держитесь подальше. Руку не сдержу, если уж ударю. Пошли!

— Ар-р-рах! Ар-р-рах!

Шораты бросились навстречу, пытаясь погасить атакующий порыв Ар-Аррахов, навалившись толпой, но бесполезно — двуручный меч Ренгана по-прежнему сметал все, что встречалось ему на пути. Наемник, слегка приседая с каждым шагом и тут же выпрямляясь, неудержимо продвигался сквозь вражеский строй. Он высматривал вождя Ар-Шоратов. С каждым новым ударом руки наливались свинцом, казалось, вот-вот — и они вырвутся из суставов, увлекаемые чудовищной инерцией тяжелого клинка… Справа блеснула золотая цепь поверх нагрудника — глава рода Шоратов! Враги уже почувствовали, что он слабеет, снова кинулись со всех сторон, а родичи, помня Ренганово напутствие, держались в стороне.

Ренган из последних сил присел — над головой просвистел топорик — и метнулся туда, где золотом отсвечивала цепь. Враги отшатнулись, и тут скользкая рукоять наконец вывернулась из ослабевших пальцев, меч ткнулся в землю, вспарывая переплетенные жесткие стебли утоптанной, обильно политой кровью травы. Ренган прыгнул головой вперед, за спиной со скрежетом столкнулись лезвия: Ар-Шораты на долю секунды промедлили с ударом. Кулак левой руки врезался в поросшую жестким волосом челюсть главы Шоратов, а правая вырвала из ножен короткий клинок.

— Остановитесь! — заорал солдат, прижимая оружие к шее оглушенного предводителя, лезвие скрежетало о толстые звенья дорогой цепи…

Как ни странно, его послушались — горцы приостановили взмахи клинков, отступая в стороны. В центре, между двумя шеренгами хрипло выдыхающих сопящих Ар-Шоратов и Ар-Аррахов, остались Ренган и его пленник, медленно приходящий в себя.

— Вели своим отступить, — велел наемник вождю, — не то башку отрежу.

Пленник сплюнул кровью и ухмыльнулся:

— Режь. Потом вас затопчут.

Горцы нетерпеливо переступали с ноги на ногу, грозя друг дружке оружием и готовясь тотчас пустить его в ход.

— Ладно, — согласился Ренган, — попробуем иначе. Скажи, вы собрались в набег? Вам Оракул присоветовал? Так?

— Да, — согласился вождь и снова сплюнул, в красном белел выбитый зуб. — И что?

— Нам тоже. Оракул. И тоже обещал победу. Ты понимаешь?

С минуту вождь раздумывал, потом громко объявил:

— Если уберетесь, мы преследовать не станем, клянусь.

— И?.. — Ренган слегка пошевелил клинком, звякнула цепь.

— И год первыми не нападем, — печально прибавил Ар-Шорат. — Ну, полгода — точно…


— Кто ты и с чем пришел в дом Сведущего?

Крупный белый жеребец, встав на дыбы, обрушил передние копыта на калитку. С хрустом выломались из гнезд петли, калитка провалилась, открывая узкую щель в гигантских воротах святилища. Ренган спрыгнул с седла, вытянул из-за плеча меч и, пригнувшись, протиснулся в отверстие. Не глядя, ткнул клинком вниз — туда, где под обломками досок ворочался страж в блестящих доспехах. Острие вошло в прорезь шлема, и хриплый стон оборвался. А к воротам уже тяжело неслись трое стражей, громыхая латами на бегу, словно бочки с гвоздями. Ренган еще в прошлый раз приметил, как неумело они держат оружие — видать, до сих пор нечасто приходилось пускать его в ход, достаточно было гигантского роста да зловещей славы Оракула. Шаг, разворот, взмах — первый гигант налетел грудью на широкую плоскую дугу, описанную двуручником, с лязганьем отлетел назад, едва не свалив следующего. Тот сбился с шага, качнулся в сторону — шаг, разворот, взмах! Шлем и череп разом лопнули под клинком Ар-Арраха. Третий великан неловко замахнулся огромным топором, Ренган, пригнувшись, нырнул под лезвие и врезался плечом в объемистый выпуклый панцирь на животе противника. Рухнули они разом, но поднялся только горец — и с хэканьем взмахнул тяжелым клинком. Затем, оставив застрявший меч, шагнул к тому, которого сшиб первым, вытаскивая кинжал с узким лезвием. Огляделся — больше стражей не видно. Седобородый жрец, путаясь в складках серого балахона, торопливо пробежал вдоль стены и скрылся за дверью святилища. Лязгнул засов.

Ренган вернулся за мечом. Рукоять слегка покачивалась на длинном клинке, косо засевшем в развороченной стали на груди охранника. Из треснувшего панциря черной струйкой сочилась кровь, растекаясь под массивным железным телом. Лужа крови напомнила Ренгану о цели — идоле посреди каменного бассейна. Солдат поймал рукоять, ухватился второй рукой пониже крестовины и, уперев ногу в труп, с натугой высвободил оружие. Подошел к двери и подергал — заперто… конечно, перепуганный жрец задвинул засов. Что теперь? Выломать дверь и брести по лабиринту, ожидая удара в спину? А если проклятые старикашки погасят свечи, Ренган и вовсе потеряется в кривых коридорах… окно! Горец двинулся вдоль стены святилища, выискивая узкое окно, которое приметил в помещении со скамьями. Да вот же оно! И совсем не так высоко, как внутри — значит, пол центральных залов опущен по сравнению с уровнем земли. Ренган с размаху врезал мечом по раме, задребезжали стекляшки. Внутри истерично завыли старики. Солдат несколькими ударами выбил оставшиеся стекла, сшиб застрявшие по краям осколки и с размаху зашвырнул меч в проем. Визг за стеной сменился удаляющимся топотом. Ренган привстал на цыпочки, заглянул, потом подпрыгнул, вцепился в раму и, подтянувшись, боком протиснулся в окно. Подобрал меч и отправился на поиски жрецов.

Поймал восьмерых старикашек и загнал их в зал с идолом. Пришлось зарубить пятерых, прежде чем оставшиеся согласились помогать. Они дрожащими руками зажгли свечи и дрожащими голосами воззвали к Сведущему. Тем временем Ренган разрубил труп главного жреца на куски в бассейне у ног статуи. Наемнику показалось, что старики недостаточно старательно творят ритуал и он смахнул одному голову. Тело еще некоторое время простояло на ногах, заливая идола потоками крови, черной в пламени свечей, и лишь потом завалилось в бассейн. Наконец по темному веществу статуи прошла волна дрожи — словно судорога.

— Зачем ты велел нам напасть на Ар-Шоратов? — громко спросил Ренган.

Идол безмолвствовал. Наемник разрубил от ключицы до пояса следующего жреца, так что кровь брызнула во все стороны, заливая лицо Оракула. Губы статуи дрогнули:

— Раз ты стоишь здесь, значит, вы победили. Мой совет оказался хорош.

— Ты и Ар-Шоратам велел напасть на нас. Зачем?

Идол чуть пошевелился на пьедестале.

— Много крови, хорошо… Старики никогда не давали мне столько…

— Ты хотел, чтоб мы убивали друг друга. Зачем?

— Затем, чтоб вы все сдохли наконец! Чтоб перестали докучать мне своими глупостями! — рыкнул Сведущий. — А теперь беги! Попытайся спасти свою никчемную короткую жизнь, не то явятся жрецы и стражи — да прикончат тебя прямо здесь!

Последний жрец упал на колени. Ренган ухватил его за шиворот, подтащил поближе к Оракулу и проткнул насквозь.

— Жрецы и стражи? — переспросил горец. — А чью кровь ты нынче пьешь, а? На вот еще, размягчи свою каменную шкуру!

Ренган рывком выдрал меч из тела жреца, поливая кровью статую — Оракул зашевелился, с треском и скрежетом приподнимая корявые руки. Казалось, он вот-вот оторвет от пьедестала уродливые ступни… Наемник отступил на шаг, примерился и занес меч. Рубанул с разворотом, сместился на шаг и ударил снова. Лезвие входило в плотное тело Сведущего, вонзаясь до середины. Летели осколки. После четвертого удара из плеча идола вывалился порядочный кусок. Оракул взвыл рокочущим басом, раскачиваясь на каменном основании… Горец двигался по кругу вдоль кромки наполненного кровью бассейна и методично наносил удары — без ярости, без спешки, без суеты. Ему нужно было сберечь силы, рубить предстояло долго…


Неделей позже Ренган Ар-Аррах стоит на борту нефа «Серая чайка», вглядывается в затянутый тучами горизонт. Корабль, неуклюже переваливаясь на волнах, идет на юг — туда, где никак не стихнет война за наследство принцессы Амелии, там Ренгана ждут новые схватки, ждут чернокудрые красавицы в замках, ждут подвиги и походы. Белый жеребец храпит и бьет копытом в трюме… Сейчас Ренгана позовут матросы — пить кислое пиво и рассказывать о жизни на севере. Он поведает о суровых безжизненных скалах, о горах, вершины которых всегда покрыты снегом и тонут в облаках. Расскажет о страшных хищниках, по ночам покидающих потаенные норы, чтобы воровать овец. Расскажет о распрях между кланами, когда полуголые воины сходятся в поросших вереском лощинах и режут друг дружку скверными клинками, сражаясь за скудные пастбища. Расскажет о затерянных долинах, где до сих пор живут последние потомки давно вымерших рас, где люди поклоняются забытым ныне богам… Тем самым — древним, темным, требующим кровавых жертв, чтобы ненадолго обрести молодость и силу. И когда кто-нибудь из слушателей посетует, что не осталось нынче героев, способных бросить вызов темным богам, Ренган Ар-Аррах не ответит ни слова. Зачем?

2. Город

«Серая чайка» причалила в порту Бредигена — города, раскинувшегося по берегам обширной бухты. Город огромен, он давно выплеснулся из кольца стен, ставшего тесным непрерывно растущему гиганту. Сами стены — низкие, серые, с далеко отстоящими друг от дружки невысокими круглыми башнями — разрушаются, приходят в негодность, валы осыпаются и зарастают травой. За укреплениями никто не следит, никто не заботится о содержании их в порядке, Бредиген в них не нуждается. Нынче город настолько велик, что никакая армия не в силах держать его в покорности. Разумеется, на свете довольно владык, способных явиться к Бредигену с сильным войском, и город немедленно признает власть завоевателя… а что потом? Любое войско, вступившее на кривые тесные улочки, потеряется, рассеется, растает в невероятном лабиринте бредигенских кварталов. Да, есть монархи, способные собрать войско, которому покорится Бредиген, но ни один из них не в состоянии содержать такое войско вечно. Бредигенцы миролюбивы, они не станут вступать в бой с пришельцами, но если попытаться их ограбить… за свое добро горожане будут драться отчаянно. Кто устоит перед такой толпой?

Можно, разумеется, потребовать, чтобы они сдали оружие, и вывезти из города груду ржавых мечей и секир — но ведь нельзя отобрать топоры дровосеков, тесаки мясников, остроги рыболовов, тяжелые молоты кузнецов и острые ножи сапожников. А все это пойдет в ход, если кто-то посягнет на имущество горожан. А власть над городом… Да бредигенцам все едино, кому платить налоги — точнее сказать, кому постараться их не заплатить. Они признают любого правителя, лишь бы их имущество было сохранным…

Размеры давно хранят Бредиген надежнее любых стен и любой армии… Да и кому это нужно — захватывать Бредиген? Город куда как предпочтительнее в качестве рынка сбыта продовольствия, в качестве поставщика ремесленных изделий… В качестве торговой площадки и перевалочного пункта, наконец. Здесь может укрыться изгнанник, здесь без помех встречаются агенты всех разведок мира, здесь отыщет надежное убежище святотатец, а проповедник — непременно найдет благодарную паству… Свобода Бредигена выгодна всем…

Но размеры города не только надежная броня бредигенцев, они также и тяжелые оковы. Тысячи и тысячи мужчин и женщин рождаются, живут и умирают в затхлой тесноте кварталов, ни разу не повидав внешнего мира, не вдохнув пыльного жаркого воздуха полей; ни разу не задрав голову в лесу, чтоб полюбоваться клочком синевы между волнующихся древесных крон; ни разу не испытав лихорадочного восторга верховой скачки, когда тугой поток воздуха бьет в лицо и срывает шляпу… Вселенная тысяч и тысяч бредигенцев простирается от Овощного рынка до рынка Рыбного… от тюрьмы и площади Правосудия, где непременно гниют два-три висельника, до порта, где среди огрызков и рыбьих голов нет-нет да и всплывет зарезанный и ограбленный дочиста незадачливый купец. Тысячи и тысячи бредигенцев рождаются, живут и умирают в затхлом смраде среди облупленных стен, даже не задумываясь, что жизнь может принять иные обличья… Таков Бредиген — не слишком большая и не слишком удачная модель Вселенной…

Ренгану нравился этот город, нравились обитатели прибрежного района — матросы и грузчики. Они напоминали горцу земляков — точно так же, как «верхние», эти бредигенцы могли предать и обмануть ради грошовой выгоды, могли ограбить любого, даже если минуту назад клялись в верности. Точно так же боялись таинственного и непонятного… и точно так же готовы были идти на смерть ради того, что почитали собственной честью, готовы были драться со сколь угодно более сильным соперником из-за одного косого взгляда, из-за одного принятого за оскорбление чужеземного слова…

Дальше от порта жили купцы, с которыми Ренган держался осторожно, считая их прожженными хитрецами, а себя — простодушным недотепой по сравнению с ними. И затем, еще дальше от порта, обитали ремесленники, люди степенные, сдержанные и горцу непонятные, ибо у них как будто имелась и гордость, и понятие чести… но вовсе не похожие на то, что понимали под честью да гордостью и земляки Ар-Арраха, и здешние моряки. Мастера из ремесленных кварталов были чужды Ренгану даже больше, нежели обитатели трущоб, те представлялись солдату чем-то средним между понятными ему людьми и нечистыми животными, крысами. То, что считали правдой и честью голодранцы из трущоб, Ренгану было отвратительно. Зато они уважали силу, и это Ренган понимал хорошо — а потому не боялся ночных бродяг. То есть Ренган не боялся никого, но иногда встречал людей, перед которыми робел. Например, к числу таковых принадлежала принцесса Амелия. Ренган видел эту даму один-единственный раз — когда принимал из ее рук приз за победу на турнире… но вспоминал частенько.

Матросы установили сходни, и на борт поднялись трое представителей портовой администрации — пристав и два стражника. Мельком оглядев шляпу с пером и длинный меч Ренгана, служители закона мгновенно утратили к нему интерес и принялись азартно препираться со шкипером относительно пошлин на груз в трюмах «Серой чайки». Ренган расплатился с боцманом, добавил пару медяков за то, что матросы помогли ему вывести из трюма белого жеребца, и спустился на набережную. Доски трапа стонали и прогибались под копытами коня, но белый держался спокойно, ему не впервой было путешествовать по морям с непоседой хозяином…

Ведя жеребца в поводу, горец покинул порт. Миновал склады, огляделся, проверил упряжь и взгромоздился в седло. Поправил меч за спиной, погладил тяжелый мешок, притороченный к седлу… провел пальцами по внутренней стороне ремня, будто расправляя складки одежды — а на самом деле ощупал потайной кисет с серебром, — и тронул бока жеребца каблуками. Проезжая по тесным улочкам, Ренган озирался. В Бредигене что-то новенькое происходит не намного чаще, чем в родных горах, но иногда все же происходит. Постоянно меняются союзники города, время от времени приезжает важная персона и городская жизнь сосредотачивается вокруг гостя…

Нынче внимание горца привлекло обилие вооруженных людей в белом и зеленом. Этих цветов он не мог припомнить — кажется, ни у кого из окрестных сеньоров не было сочетания белого и зеленого в гербе, местные предпочитали темные краски. На завоевание это вовсе не походило, горожане выглядели спокойными, но бело-зеленых солдат все же было многовато.

Ренган направился на постоялый двор «Корона Эвелара», где всегда останавливался, приезжая в Бредиген. Горца устраивала тамошняя кухня и цены, к тому же в трапезной частенько собирались интересные люди, с которыми Ар-Аррах не прочь был поболтать. В «Короне Эвелара» нынче было не слишком людно. Знакомый конюх поприветствовал Ренгана и принял поводья. Горец прихватил сумы и мешок, вручил конюху несколько медяков — плату за корм для белого жеребца.

— Ренган, ты будешь сегодня рассказывать о поездке? — спросил конюх.

— Нет, вряд ли, — отозвался солдат, — я устал. Да и чего можно рассказать об этом? В горах все неизменно. А мои земляки — что с них взять? Дикари. Нечего рассказывать.

— Жалко, — кажется, огорчение конюха было искренним, — я люблю послушать твои истории.

Ренган пожал плечами и отправился в трапезную. Он привык, что его любят слушать. Почему так — горец не знал, да и не слишком задумывался. В зале обменялся приветствиями с пузатым краснолицым Мертом, владельцем заведения, сделал обычный заказ и отправился занять столик в углу. Сумки он швырнул на лавку рядом, а тяжелый мешок бросил под стол и уселся так, чтобы касаться поклажи ногой. С этим мешком солдат связывал определенные планы, и было бы обидно, если с ним что-то приключится.

Несколькими минутами позже сам хозяин — честь уважаемому гостю! — явился с подносом. Расставляя плошки перед горцем, Мерт поинтересовался поездкой. Ренган ответил то же, что и конюху — съездил, повидался с родными. Дикари. Нечего рассказывать… В горах все неизменно. Хозяин почесал затылок и скривился.

— Жалко… Когда ты травишь свои байки, клиенты охотнее заказывают пиво…

— Это не мое дело, — пожал плечами солдат, принимаясь за еду. — У меня ж нет доли в твоих прибылях.

— М-да? — Хозяин нахмурился. — А если бы я, скажем, выставлял тебе бесплатно кружку пива, если ты обязуешься болтать весь вечер? Нет? А две кружки?

— Нет, Мерт, — пробурчал горец с набитым ртом, — мне это не подходит. Во-первых, у тебя дрянное пиво…

— Пиво как пиво… А во-вторых?

— А во-вторых, чтобы мне было о чем болтать, я должен куда-то съездить и кого-то убить. Кого-то интересного, значительного… или хотя бы участвовать в убийстве многих. Иначе не о чем рассказывать.

— Не ври, Ренган Ар-Аррах, ты не пережил и половины приключений, о которых заливал в «Короне Эвелара». Ты все равно выдумываешь свои истории!

— А вот это уже не твое дело, толстяк. Расскажи лучше, что за молодчики в белом и зеленом ошиваются на улицах?

— А, заметил…

— Еще бы не заметить, они на каждом шагу. И все при оружии. Чья это дружина?

— Герцога Фиеро. Белый с зеленым — его цвета. Герцог приехал неделю назад, с ним человек двести. Говорят, гость города.

— Что еще?

Мерт огляделся и присел за стол Ренгана, солдат тут же сдвинул под столом ногою мешок поближе к себе — просто по привычке. Хозяин не обратил на этот жест внимания, он любил не только послушать, но и поговорить, а Ренган Ар-Аррах как раз оказался подходящим рынком сбыта устаревших новостей. В Бредигене уже все знали о герцоге Фиеро, а горец — нет.

— Говорят, через неделю или две пожалуют остальные, он собирает войска. Конечно, о войне никто не говорит, герцог созывает вассалов на большой турнир… заодно навербует еще солдат. Хочешь наняться?

— Нет. — Ренган помотал головой, стянутые в хвост волосы подпрыгнули на затылке. — Потом, быть может… а сейчас у меня кое-что другое на уме. Комнаты есть? Я забыл спросить у конюха.

— Есть. Пока на турнир не собрались вояки, места есть. Можешь выбирать.

Мерт посидел еще немного, глядя на жующего горца — должно быть, надеялся продолжить беседу. Ренган молча ел, облизывал жирные пальцы и прихлебывал пиво. Не дождавшись, толстяк тяжело вздохнул и поднялся. Тут только Ар-Аррах спросил:

— Фомас здесь? Часто у тебя появляется?

— Да почти каждый день!

Мерт оживился, но горец уже снова уткнулся в тарелку. Краснолицый трактирщик постоял еще с минуту, потом развел руками и отправился за стойку. Там он заскучал — посетителей пока еще было немного, до вечера далеко.

Ренган доел, сгреб вещички, прошел к толстяку и попросил ключи от комнаты.

— Тебя проводить? Я велю кому-нибудь из…

— Сам найду. Та, угловая, свободна? — Ренган имел в виду комнату, которую давно облюбовал в «Короне Эвелара».

— Да. Держи. — Мерт положил ключ на исцарапанные доски.

Ренган кивнул и сгреб ключ, оставив на стойке несколько монет — плату за недельный постой. В Лодоре он не сумел отыскать сокровищницу и десять раз пожалел, что прикончил всех пойманных жрецов прежде, чем они указали храмовый тайник… Но что толку жалеть о сделанном? В горы Ренгану теперь возврата нет. Сейчас Ар-Аррах связывал надежды с содержимым мешка. И помочь в осуществлении планов ему лучше всех может викарий Фомас, грамотей, философ и выпивоха, любивший послушать Ренгана не меньше, чем прочие посетители «Короны Эвелара».

Фомас относился к небольшому числу людей, которых Ренган уважал. Причем священника Ар-Аррах уважал не за умение владеть оружием, а за немалые знания. Фомас прочел книг больше, чем Ренгану довелось не то что подержать в руках — больше, чем неграмотный горец видел за всю жизнь. Викарий умел говорить складно и странно, события и люди в его объяснениях объединялись странными связями, и, выслушав Фомаса, Ренган частенько начинал видеть мир иначе, чем до беседы с ученым викарием. Это казалось непривычным, но занятным. Фомас был мудр, но не той мудростью, что открывает путь к власти и богатству — все, что викарий мог заработать обширными знаниями, немедленно пропивалось, уходило, словно вода в песок. С таким образованием иной давно бы стал епископом, но не Фомас, нет. К тому же речь викария казалась сухой, и слушали его с гораздо меньшей охотой, чем Ренгана. В результате Фомас был беден, вечно алчен и готов обменять крупицы истины на кружку пива — именно это и требовалось нынче Ар-Арраху. К тому же вопросы, занимающие горца, как раз касались религиозных сфер — кто ж поможет лучше священника!

В комнате на втором этаже Ренган сбросил с плеча сумки, поставил длинный меч в угол и прислушался. В коридоре тихо, за окнами, как обычно, шумит Бредиген. Здесь никогда не бывает тихо днем… да и ночью далеко не всегда. Убедившись, что ничего подозрительного поблизости нет, горец осторожно сдвинул кровать, приподнял доску там, где прежде стояла ножка — открылся тайник. Этот секрет Ренган обнаружил случайно и подозревал, что сам Мерт не знает о нем. С тех пор солдат старался заполучить в «Короне Эвелара» именно эту угловую комнату. Ну и конечно, солдат счел удачным обстоятельством узкие, похожие на бойницы, оконца — сквозь них неудобно подглядывать с улицы, а влезть и вовсе невозможно.

Порывшись в мешке, Ар-Аррах выудил один из наполнявших его предметов, заботливо укутанных в толстую ткань, остальное запихнул в дыру, опустил половицу и установил кровать на место. Сверточек сунул под ремень, чтобы иметь под рукой, нынче может понадобиться. Отошел к двери, поглядел, не осталось ли следов. Нет, ничего. Удовлетворившисьосмотром, Ренган вернулся к кровати и завалился отдыхать. Скоро начнет темнеть, Фомас покончит с делами в канцелярии епископа и заглянет в «Корону Эвелара» пропустить кружечку пива. Тут-то Ренган и расспросит грамотея.

Когда стало смеркаться, Ренган спустился в трапезную и занял столик в углу недалеко от входа. Мало-помалу начал сходиться народ. Писари, приказчики и мастеровые, живущие неподалеку, потянулись в «Короне Эвелара» — осушить кружку-другую пивка да послушать рассказы постояльцев, моряков и купцов. Ренгана многие узнавали, спрашивали о поездке… и огорченно качали головой, заслышав, что нынче горец воздержится от бесед. Наконец появился и Фомас — маленький, суетливый, в помятой сутане и венчиком всклокоченных волос вокруг блестящей плеши. Горец окликнул его, священник встрепенулся, близоруко вгляделся в темный угол и тут же улыбнулся, узнав Ренгана. Солдат помахал рукой, и Фомас подошел к столу.

— Привет, Ренган! Давно вернулся?

— Здорово, старина. Только нынче. Садись, выпьем.

— Угощаешь? — Фомаса не нужно было долго упрашивать.

— Да. — Ренган подвинул священнику пустую кружку и налил пива из кувшина. — Хочу поговорить с тобой… но это после. Пей, рассказывай, что нового в Бредигене.

Фомас сделал несколько порядочных глотков, поставил кружку и сложил руки перед собой на столе. Ладони у него были широкие и шишковатые, как у портового грузчика. Разве что грузчики обычно не пачкают рук в чернилах.

— Да что у нас нового… Бредиген шумит, как всегда. А ты как съездил? Повидал родню?

— А… — Горец махнул рукой. — Лучше не спрашивай. Родственнички не придумали ничего лучшего, как отметить мой приезд набегом на соседний клан, вдесятеро более сильный, чем Аррахи… Разумеется, я не остался в стороне, снес несколько голов… Словом, на пару лет мне путь в горы заказан. Обычаи у нас простые… и если кто из Ар-Шоратов приметит меня… в покое уже не оставят. Так что нового в городе?

— Все как всегда, все как обычно… — Фомас задумчиво взялся за кружку. — Нынче вот герцог Фиеро…

— Да, кстати! — Ренган сделал вид, что только теперь вспомнил о герцоге, хотя и о солдатах Фиеро ему тоже хотелось узнать у осведомленного викария. — А ему-то чего надо?

— Да того, что и всем. Наследства Амелии. Ты же слышал, что Рнентонна до сих пор ничья.

Ренган кивнул. Война шла третий год и успела унести жизни троих ближайших родственников Амелии. Эти отважные сеньоры сложили головы, оспаривая друг у дружки наследство безутешной вдовы. Вопреки ожиданиям, смерть большинства законных претендентов не разрешила спор, а, напротив, — только подогрела страсти, поскольку гибель наследников дала повод вмешаться в драку императору, объявившему Рнентонну выморочным владением. Разумеется, король Денант, последний уцелевший из двоюродных дядьев Амелии, был не согласен… Ренган как раз уезжал на север, когда в Рнентонну направлялся имперский маршал, чтобы напомнить Денанту о правах императора, и теперь, должно быть, война вспыхнула с новой силой… Но при чем здесь Фиеро? Он не родич принцессы, не сосед, не сеньор…

— И что? — Ренган снова подлил священнику. — Каким боком Фиеро может влезть в заваруху?

Фомас допил пиво, рыгнул и, откинувшись на спинку стула, сцепил широкие ладони на животе.

— Не знаю, — с хитрым видом промолвил викарий.

Ренган решил, что грамотей владеет неким секретом и стоит попытаться его разговорить. Горец привстал и помахал Мерту. Перехватив взгляд кабатчика, показал два пальца. Одного кувшина будет явно недостаточно. Эта пантомима привлекла внимание публики в зале, Ренгану снова пришлось объяснять, что никаких рассказов нынче не будет. У стола возник Мерт, поставил кувшины и удалился. Кабатчик был бы не прочь поучаствовать в разговоре и послушать умных людей, но его уже ждали — перед стойкой собирался народ. Ренган на правах хозяина снова налил и завел:

— Значит, этот Фиеро тоже зарится на наследство Амелии… И много у него людей? Он ведь собирается вступить в противоборство с Денантом и императором?

— Он — сеньор не из самых могущественных, но…

Священник принялся задумчиво вертеть пустую кружку. Ренган понял правильно и налил до краев. Фомас не спеша пил пиво, поглядывая поверх кружки на горца. Ар-Аррах старательно изображал задумчивость. Наконец коротышка соизволил заговорить:

— Фиеро считает себя самым умным.

— И?

— И он ошибается. Однако кое-что он смекнул верно.

— Послушай, Фомас. — Ренган сдался. — Я согласен, самый умный не Фиеро, а ты. Рассказывай, не тяни.

— Ладно, Ренган, ладно. Ты славный парень… и к тому же… — священник протянул пустую кружку и горец тут же наполнил ее, — к тому же…

Священник пил, горец терпеливо ждал. Наконец Фомас отставил сосуд и закончил:

— …И к тому же то, что я тебе расскажу, ты все равно так или иначе узнаешь. Весь Бредиген судачит о последней кампании. Слушай. Когда явился маршал с приказом взять Рнентонну под свою руку, Денант выступил против него и выиграл первую схватку.

— Да, это я знаю. Рассказывали корабельщики в пути. Денант не очень хорош как военачальник, но за два года войны успел многому выучиться.

— Это тебе виднее, — кивнул священник. — Король заманил имперский авангард в ловушку и перебил почти всех. А потом у него не заладилось. То ли маршал Керестен оказался настолько хорош, то ли что еще… словом, теперь имперцы постепенно теснят людей короля и выигрывают одну схватку за другой. Денант, должно быть, уже много раз успел пожалеть, что довел дело до войны. Но он не сдастся. Проиграет, но не сдастся.

— Его дела настолько плохи?

— Похоже, да. Он отступал к горам, надеялся, должно быть, уйти к себе, в Эритонию… но отряд имперцев перекрыл перевалы и отбросил его авангард. Пока он подтягивал резервы, к предгорьям подоспел сам Керестен. Скоро будет решительная битва и Денанта скорее всего побьют.

— А Фиеро?

Священник пожал плечами:

— Через несколько дней состоится турнир. После турнира Фиеро выступит в поход.

— И что? Я так и не понял, какую рыбу герцог надеется поймать в мутной воде. Помочь слабейшему из двух? — Ренган снова наполнил кружку священника, викарий впитывал пиво, словно губка.

— Нет, добить победителя! — Коротышка с довольным видом принялся за новую порцию. — Понимаешь, Ренган… После битвы кто бы ни победил — имперцы или король, — а герцог Фиеро окажется сильнее. Эти двое славно поколотят друг дружку, а герцог прибудет со свежим войском. Так-то.

— Да, — солдат кивнул, — в этом, пожалуй, есть смысл. Но если победит король, то уйдет через перевалы в Эритонию, а весной возвратится с новым войском… А если победит маршал… опять-таки весной император пришлет ему на смену нового полководца. Вряд ли этот новый имперец окажется искуснее маршала Керестена, но наверняка будет злее. Стало быть, у Фиеро есть что-то на уме, этим походом он только выиграет время до весны. Выкладывай, что тебе известно. Герцог — не воин, не родич Амелии, не… В общем, что отличает его от прочих претендентов?

— Он холост! — объявил викарий со значением. И повторил: — Он холост.

— Но Амелия… в монастыре…

— Еще не приняла постриг. То есть она вдова и может выйти замуж повторно. Но учти, это только мои домыслы, не распространяйся особо.

— Не буду. Ладно, это меня не касается. Фомас, я хотел посоветоваться с тобой об очень важном деле.

3. Торг

Слегка захмелевший викарий отер пену с губ и постарался принять серьезный вид, что выглядело довольно комично. Священник проникся серьезностью момента — это хорошо, решил Ренган. Теперь бы половчее задать вопрос…

— Скажи, Фомас, а помнишь того блаженного, который обратил в истинную веру моих предков на севере… Ну, этого… как его…

Ренган закатил глаза и наморщил лоб, притворяясь, что вспоминает имя святого подвижника. На самом деле ни о каком блаженном он не слыхал, а может, и слыхал, но что-то совершенно невразумительное. Тем не менее горец твердо знал, что все окраинные земли когда-то были языческими, и в каждом краю побывал некий подвижник, оставивший по себе предание о подвигах, чудесах и мученической кончине. Наверняка и в родных горах Ар-Арраха побывал такой — вот пусть многомудрый Фомас и вспомнит имя. Вообще в глубине души Ренган простодушно считал, что после каждой прочитанной книги в башку вселяется по маленькому человечку, который со временем начинает нашептывать книгочею всякие мудреные штуки, о которых написано в книгах. Чем больше книг прочел, тем больше чужих мыслей у тебя в голове, а иначе зачем читать! И когда задашь вопрос грамотею вроде Фомаса — грамотей задумывается… вот как викарий сейчас… и тогда не нужно грамотею мешать, это маленькие человечки из книг совещаются у Фомаса в голове. Если дать им посовещаться как следует, непременно тот, который знает верный ответ, переспорит соседей. Тогда Фомас ответит Ренгану.

— Блаженный Гэрфин! — объявил викарий.

— А, точно, Гэрфин, — обрадовался горец, — скажи, Фомас, а сколько твой епископ даст за палец блаженного Гэрфина? Нетленные мощи!

— Ты привез палец Гэрфина? А кто подтвердит, что это его палец?

— Только плоть праведников не подвержена тлению, — глубокомысленно изрек горец.

Фомас уткнулся в кружку и задумался, маленькие человечки в его плешивой башке сейчас наверняка препирались до драки. Наконец викарий подвел итог:

— Если маленько поделишься со мной, то… двадцать крон.

Внешне Ренган остался спокоен, но сумма оказалась вдвое большей, чем горец предполагал. А поскольку Ар-Аррах не сомневался, что «нижний» наверняка хочет надуть простодушного северянина, то палец наверняка стоит все сорок крон. А если не палец, а все пять… да прибавить стоимость ладони… сейчас Ренгану ужасно не хватало парочки крошечных человечков, умеющих считать. Фомас позабыл о дармовом пиве, викарий вертелся на стуле, пытаясь угадать мысли горца. И не выдержал, заговорил торопливо, брызгая слюной:

— Ренган! Послушай, Ренган! Епископ все равно спросит совета у меня, это я буду определять подлинность пальца… поэтому я и…

— Пожалуй, — медленно и раздумчиво, словно самому себе, заявил солдат, — я снесу мою нетленную длань… в монастырь блаженного Регимонта. Тамошний настоятель — выжига и плут, он, конечно, объявит, что это длань принадлежала Регимонту…

— Длань? Длань?! Ренган, послушай меня, не ходи к аббату! Поверь, я…

— …Зато аббат отсыплет мне… — Ренган говорил по-прежнему не спеша. — Триста крон! Никак не меньше, чем триста крон! Или этот герцог Фиеро? Ему ведь нужен волшебный… то есть я хотел сказать — священный талисман, чтобы принес удачу в походе!

— Ренган, не ходи к аббату! И зачем тебе герцог, он непременно обманет! Ну давай я переговорю с епископом, а? Ну, друг ты мне или нет?

— Коли речь идет о дружбе, — Ренган широко улыбнулся, — то ладно. Если твой епископ отвалит три сотни… пятерка твоя.

— Не мало ли? И еще неизвестно, что у тебя за длань. — Викарию явно показалось мало пяти монет. — Может, ерунда какая-то.

— На вот, погляди, — Ренган извлек и протянул собеседнику сверток, — только осторожно. Не привлекай внимания.

Пока священник разворачивал пелены и оглядывал со всех сторон Ренганов трофей, горец налил пива в обе кружки и взял свою. Фомас изучал обрубок минут пять, затем наконец объявил:

— Никогда не встречал ничего подобного. Видны кости, жилы, это, несомненно, нетленные останки!.. Да, здорово, прямо как камень! Где ты их взял? Только не ври, что руке двести лет.

— Почему двести? — Ренган испугался, что человечки в голове книгочея сейчас каким-то образом уличат его в обмане.

— А потому, — теперь Фомас светился торжеством, — что блаженный Гэрфин принял мученическую смерть от рук твоих земляков двести с небольшим лет назад, а этой ладони — и года нет. Видишь, как кости срублены, вот! Края острые, не затупились, как должно было произойти за двести лет.

— Ха, эти честные мощи пролежали в забытом храме без движения. Ладно, десять крон — твои. По рукам?

— По рукам, — вздохнул викарий, неохотно возвращая реликвию и поднимая кружку.

На следующий день Ренган выспался как следует и в трапезную спустился ближе к полудню. У Фомаса, по расчетам горца, было достаточно времени, чтобы взбудоражить епископа сообщением о вновь обретенной реликвии и убедить прелата в необходимости купить длань блаженного Гэрфина. Горец позавтракал и удобно расположился на любимом месте в углу. Оглядел пустой зал, откинулся на спинку стула и задремал. Мерт сегодня был неразговорчив и молча скучал за стойкой, посетителей собралось даже меньше, чем вчера. Около часа пополудни скрипнула дверь и в пустой зал, осторожно ступая, вошел невзрачный священник. Озираясь, прошагал к стойке и тихо заговорил, обращаясь к Мерту:

— Благословение на этот дом… Здесь ли остановился некто Ренган, северянин?

— Я здесь! — Солдат встал и подошел к стойке. — Это я, Ренган Ар-Аррах. Для чего я понадобился вам, святой отец?

По заинтересованному лицу Мерта было видно, что кабатчику тоже любопытно, но священник ответил только:

— Мне велено пригласить вас, сын мой, в канцелярию его священства епископа по делу, суть которого вам известна. Благоволите следовать за мной.

Ренган кивнул, одернул куртку и направился следом за посланцем к выходу. Мерт, раздосадованный тем, что ничего не смог разузнать, тяжело вздохнул и налил себе полкружечки пива. Оставалось надеяться, что Ренган расскажет что-нибудь по возвращении.

На улицах Бредигена было людно, грязно и шумно, как всегда. Ренган шагал на полшага позади провожатого и внимательно озирался по сторонам. На оживленной улице рослый горец чувствовал себя немного неловко и время от времени придерживал рукоять меча, чтобы не сбить кого-нибудь с ног ножнами. Разумеется, двуручник он оставил в «Короне Эвелара», вооружившись более подходящим к случаю мечом, но суетливые бредигенцы так и норовили подвернуться под руку. Это свойство горожан всегда раздражало Ренгана. Спутник солдата за всю дорогу не проронил ни слова, ловко лавируя в толпе.

В резиденции епископа Ренгана проводили в комнату с узкими скамьями вдоль стен, предваряющую канцелярию. На скамьях сидели просители, должники, какие-то торговцы, имевшие с епископом дела. Ренган не захотел опускаться на низенькую неудобную скамью и остался на ногах. Минуты тянулись, иногда распахивалась дверь, и кого-то из ожидающей публики приглашали пройти в канцелярию. Время от времени посетители, чье дело было решено, проходили наружу — иногда они выглядели довольными, но чаще сердиты или огорчены. Один — должно быть, несостоятельный должник — удалился рыдая. Ар-Аррах, глядя на него, брезгливо поморщился. Таких людей горец не понимал.

Ждать пришлось не меньше получаса, но Ренгану были известны здешние порядки, и он не беспокоился. К тому же Фомас позаботится, чтоб об Ар-Аррахе не забыли.

Наконец позвали и Ренгана. Оказывается, за дверью было не помещение, как предполагал горец, а коридор. Вслед за молчаливым клириком солдат прошел мимо нескольких дверей. Перед очередной провожатый остановился и, приоткрыв створки, впустил Ренгана. Наемник вошел и поклонился. За столом напротив двери восседал сам епископ Мериген, толстый, румяный, осанистый. Фомас, сидящий рядом с прелатом на низеньком табурете, казался карликом. Третий священник молча ссутулился за маленьким столиком в углу и помалкивал, уткнувшись в толстую книгу.

— Итак, сын мой, — сразу перешел к делу епископ, — брат Фомас утверждает, что тебе посчастливилось доставить с Севера удивительную реликвию. Вместо ответа Ренган подошел к столу и с новым поклоном — не деревенщина какая-то он, обхождение понимает — молча выложил перед священниками свой трофей.

Фомас торопливо размотал покровы и извлек отсеченную руку Сведущего. Отмытая дочиста от вековых напластований спекшейся крови жертв, реликвия в самом деле выглядела очень внушительно, можно даже сказать, изящно. Тонкие удлиненные пальцы с обломанными ногтями правильной формы — словно высечены резцом искуснейшего мастера, но вряд ли на свете сыщется хоть один скульптор, способный передать свойства плоти настолько тщательно — рука казалась живой. Епископ тут же принялся вертеть трофей в пухлых пальцах — разглядывал, мял, пробовал на твердость ногтем. Никогда прежде почтенному прелату не доводилось встречаться с подобным чудом.

— И сколько же ты желаешь, — тщательно скрывая пробудившуюся алчность, спросил Мериген, — получить за… это?

— Триста крон, — коротко отозвался солдат.

Епископ нахмурился, должно быть, хотел начать торг. Фомас, привстав, торопливо зашептал ему на ухо:

— Ваше священство, это же варвар, дикарь. Такие, как он, и погубили блаженного Гэрфина. Разве он понимает? Если он сказал триста — значит, не уступит. Поверьте, ваше священство, уж я-то его знаю!

— Триста крон, — повторил Ренган. — Я знаю, где мне дадут за длань Гэрфина именно столько. Когда б не Фомас, который уговорил подождать, триста крон уже лежали бы у меня в кармане.

С этими словами горец сделал шаг к столу и протянул руку к реликвии, будто намереваясь отобрать ее прямо из рук Меригена. Тот проворно убрал отсеченную руку со стола и прижал к груди.

— Я согласен, сын мой, — объявил толстяк. И бросил третьему клирику: — Брат Вигиль, отсчитай триста крон этому доброму человеку. К сожалению, мне некогда, я приглашен нынче его светлостью на обед… Заканчивайте без меня.

Шурша мантией, епископ поднялся, оба клирика тут же встали. Когда Мериген вышел, Фомас украдкой подмигнул горцу. Тот невозмутимо прошел в угол, и брат Вигиль, так и не поднявший на гостя глаз, принялся выкладывать перед собой на стол серебряные монеты по десять крон. Ренган подвигал блестящие кругляшки к себе и составлял столбиками. Дважды он требовал заменить монету, показавшуюся ему легковесной, клирик безропотно подчинялся. Наконец торг был окончен, Ренган развернул на пальце перстень, украшенный печаткой с гербом, и приложил к расписке. Принимая полоску пергамента, Вигиль впервые глянул на солдата — коротко и очень недобро. Во всяком случае, Ренгану взгляд казначея не понравился.

Горец ссыпал монеты в мешок и обратился к Фомасу:

— Ты еще занят? Может, проводишь меня? Есть разговор.

Коротышка спросил казначея:

— Справишься без меня? Все равно его священство отбыл и ничего серьезного не предвидится…

— Да, конечно. — Вигиль, по-прежнему глядя вниз, расплылся в улыбочке. — Ступай, я управлюсь.

Когда приятели покидали канцелярию, Ренган заметил краем глаза, что казначей шмыгнул по коридору и скрылся в одной из боковых дверей…

Едва солдат с клириком покинули резиденцию епископа, Фомас принялся болтать — должно быть, прежде нервничал, волновался, как пройдет дельце, а теперь напряжение спало. Ренган слушал разглагольствования приятеля вполуха, искоса поглядывая по сторонам. Сейчас они шагали по центру Бредигена, в сутолоке людных улиц, но горцу то и дело казалось, что в переулках мелькают какие-то люди, следящие за ним. Когда оглядывался — не видел никого подозрительного. Ближе к порту улицы стали более узкими и темными, верхние этажи нависали над мостовой, закрывая солнце. Людей здесь было куда меньше, теперь Ренган пару раз приметил быстрые тени, мелькающие в переулках, параллельных их маршруту. А довольный Фомас болтал и болтал:

— …Установление подлинности — обычная трудность, если имеешь дело с реликвиями. Существуют разные способы распознать подделку, я читал обо всех! И ты знаешь, что любопытно…

Они как раз подходили к перекрестку, и Ренган заметил, что тень соседнего дома, пересекающая улицу, шевельнулась перед ним — за углом кто-то стоял, прижавшись к стене. Священник, разумеется, не заметил ничего, поглощенный беседой крошечных человечков в голове.

— …Как правило, самые красивые реликвии и оказываются поддель… Ай!

Ренган, ухватив левой рукой священника за капюшон, рванул назад, извлекая правой меч из ножен. Перед носом ошеломленного Фомаса просвистела дубинка. Если бы не Ренган, удар пришелся бы священнику в голову. Разбойник, промахнувшись, пролетел за своей дубинкой и Ренган, не раздумывая долго, всадил в него меч. И тут же, проворно выдернув оружие из раны, перепрыгнул через истошно вопящего противника, кинулся в переулок. Там обнаружилось еще двое громил. Один, оправившись от удивления, попытался атаковать, Ренган легко отбил взмах дубины и в два выпада разделался с разбойником. Последний бросился наутек. Ренган подбросил клинок, поймал за середину лезвия и швырнул, точно дротик. Третий разбойник был тщедушным парнем, меч проткнул его насквозь. Ренган неторопливо подошел к бьющемуся в луже крови разбойнику, придавил ногой и вытащил меч. Раненый захлебнулся последним стоном и смолк. Горец пошел обратно к перекрестку. Из-за угла, там, где он оставил Фомаса, раздавались глухие удары и пыхтение. Приятеля Ренган обнаружил сидящим верхом на человеке в священнической одежде. Философ азартно колотил противника увесистыми кулаками, а тот, не помышляя о сопротивлении, корчился, жалобно ойкал и вяло пытался прикрыть голову. Вокруг по-прежнему не было никого — издали замечая драку, добрые бредигенцы сворачивали в сторону. Ренган не спеша отер клинок об одежду первого разбойника, убрал в ножны и с минуту наблюдал за экзекуцией. Вид у Фомаса, мутузящего собрата, был довольно потешный — священник вошел в раж. Удары он наносил неумело, зато с немалым вдохновением.

Солдат ухватил обоих священников за одежду и, поднатужившись, поднял. Фомас, уступавший ростом противнику, задрыгал ногами в воздухе. Ренган поставил приятеля на мостовую и пригляделся к пленнику. Как он и подозревал, руководил нападением епископский казначей, брат Вигиль. Теперь он шмыгал разбитым носом, размазывая по грязному лицу слезы и кровь.

— Знаешь, когда ты прокололся первый раз? — спросил Ренган. — Когда безропотно заменил ущербную крону — знал, что монета все равно тебе достанется. Тогда я и заподозрил. Ладно, рассказывай, как это ты решился?

— А что я… — по-прежнему глядя под ноги, принялся канючить избитый клирик. — Это его священство, они велели…

— Епископ велел? Тогда проваливай, — разрешил солдат.

Вигиль с минуту косился исподлобья на солдата — должно быть, не доверял собственному счастью. Потом повернулся и медленно побрел прочь. Удалившись на десяток шагов, припустил рысью и мгновенно пропал из виду, скрывшись за поворотом. Вскоре смолк дробный перестук подметок.

— Зачем ты его отпустил? — кровожадно спросил Фомас.

— А чего зря убивать? — Ренган пожал плечами. — Епископ может и другого послать вместо этого малого, что мне проку в его смерти? Зато шума будет много… как же, убит епископский казначей!

— А эти?

— За этих ничего не будет. — Горец пнул убитого разбойника. — Но ты прав, идем отсюда, пока никто не заявился… А то придется объяснять, мне лишняя морока ни к чему… Давай завалим в «Корону Эвелара», нам в самом деле нужно поговорить. Да и десятку твою отдам.

Явившись на постоялый двор, приятели направились в трапезную, и Фомас объявил:

— Я угощаю!

Ренган пожал плечами и, выудив из кошеля серебряную десятку, вручил клирику. Тот с торжественной миной хлопнул монету на стойку и потребовал пива. Захватив кувшин и кружки, приятели уселись за любимый стол Ренгана. Фомас разом влил в себя первую кружку и длинно выдохнул. Взгляд клирика стал странным.

— Что, отпускает? — добродушно осведомился горец. — Это дело известное… после драки всегда так, сперва горячишься, а потом… Коленки дрожат?

— Есть немного, — согласился священник и заново наполнил кружку. — Я вот думаю, как мне теперь быть?

— А чего?

— Ну, этот Вигиль… Если правда, что его послал Мериген… как же я теперь ему на глаза покажусь?

— Вигилю? Да наплюй на этого червяка!

— Нет, епископу Меригену…

— А что такого? Ты, главное, помалкивай — и все будет в порядке! Сделай вид, что ничего не произошло.

— Тебе хорошо говорить… А я… а меня…

— А тебя скорее всего ушлют куда-нибудь с глаз долой. Ну сам посуди, Фомас, ты же умный человек! Казначей ни за что не скажет епископу, что проболтался об участии его священства в деле. Он же себе не враг, Вигиль-то. Убирать тебя на свой страх и риск ему не с руки, я же сразу обо всем догадаюсь и до него доберусь. Он это понимает, если б не понимал — епископ таких поручений ему не давал бы. Так что он сам и позаботится, чтобы тебя услали. У него получится, вот увидишь.

— Ушлют? Опасного свидетеля?

— А кто тебе поверит? — Ренган пожал плечами и сделал порядочный глоток. — Забудь, я тебе верно говорю. Послушай лучше, что я скажу. Может, хватит под епископом ходить, а? Тебя же теперь наверняка ушлют в глухомань… а если и не ушлют, так здесь сгниешь от пива и безделья.

— А что ты предлагаешь, Ренган? Что-то я не соображу, куда ты гнешь?

— Ну, Фомас, напряги мозги, — солдат отсалютовал приятелю кружкой, — подумай, чем бы ты хотел заниматься? Скажем, настоятелем в монастырь? Обширная библиотека, винные погреба… собственные виноградники… и свобода от всех. А? Но для любого дела нужны деньги. Подмазать твое начальство, благоустроить обитель…

По мере того как северянин рассуждал, глаза священника разгорались — он уже видел воочию себя аббатом. Фомас кивал и хлебал попеременно — иногда, сбиваясь с ритма, викарий забрызгивал пивом и без того грязную сутану.

— Так вот, — продолжал Ренган, — прежде всего тебе понадобится серебро. Много-много крон, верно?

— И ты, конечно, знаешь, где их раздобыть? — прищурился клирик.

— Я приглашаю тебя компаньоном в очень выгодное дельце. Понимаешь? Не посредником, а компаньоном, а это уже совсем иные расчеты между нами пойдут. Сегодня ты убедился, чего стоит ваша братия, епископ и его прихвостни. Зачем же за них держаться?

— Что ты предлагаешь, говори яснее! — потребовал Фомас.

— Я готов открыть тебе тайну. — Ренган задумался, собеседник ждал. — Если ты со мной.

— С тобой! С тобой, разорви меня бес! Но о чем идет речь?

— Не богохульствуй! — строго заметил горец. — Или тебе взбрело в голову, что я подбиваю к измене Церкви? Нет, ничего подобного, напротив — твои труды послужат к вящей ее выгоде. Сделаем так… Ты сейчас купишь у Мерта еще кувшин этой дряни, которую здесь зовут пивом, и поднимешься ко мне. Я остановился там, где и обычно.

— Я помню.

— Поднимешься, убедишься, что рядом никого, и тогда постучишь. Я хочу показать тебе кое-что интересное, но не хочу делать этого здесь, в зале. Иди за пивом, а я пока приготовлюсь.

4. Большие планы

Кувшин Фомас тащил, прижимая к груди, словно возлюбленного первенца. От пережитых треволнений, да и от выпитого, клирика слегка качало, ноги в самом деле ощутимо подрагивали. Тем не менее он довольно бодро преодолел подъем и двинулся к дальней двери. Хотя коридор был абсолютно пуст, Фомас старательно вертел головой, следуя инструкциям — убеждался, что никто не следит. После нападения в переулке клирику повсюду мерещились разбойники. Перед угловой комнатой священник остановился и, перехватив половчее кувшин, постучал.

— Это я, Фомас!

— Рядом никого? — Голос наемника прозвучал из-за двери глуховато.

— Никого!

— Тогда входи, — велел Ренган. — Дверь не заперта.

Священник толкнул дверь и бочком протиснулся в комнату. Поставил кувшин и запер дверь на засов. Потом обернулся и поглядел на северянина. Тот сидел на кровати с обнаженным мечом в руках. Рядом с ним, накрытые мешковиной, лежали какие-то предметы — тряпка очерчивала их контуры.

— Подойди глянь, — пригласил Ренган, мечом откидывая ткань.

Фомас послушно подошел и посмотрел. Едва осознал, что именно лежит перед ним, руки сами собой потянулись пощупать.

— Гляди, гляди, — поощрил приятеля солдат, вкладывая меч в ножны. — Это и есть мое предложение. Нынче, продавая твоему епископу левую руку, я только хотел убедиться, что дело стоящее. Триста крон… да я наверняка продешевил! Знаю я вас, «нижних», вы всегда перехитрите… Словом, Фомас, я предлагаю тебе треть от того, что сможешь выручить. Не спеши с ответом, подумай. Погляди, у меня много товара, даже башка есть!

— А чего мне думать, — объявил клирик, поднимая лишенную волос голову и осматривая жутковатый трофей со всех сторон, — я согласен. Такие предложения выпадают раз в жизни, и чтоб я отказался?! Э, Ренган, да это женщина! Смотри, какие виски тонкие! И скулы, и губы — точно женские…

— Женщина? — Наемник смутился. — Никогда прежде баб не убивал.

Священник едва не выронил от неожиданности голову.

— Убивал? — сипло повторил он. — Ты что же, хочешь сказать, что… Но ведь это…

— Ага, — осклабился Ренган, — это вовсе не останки блаженного Гэрфина, ты верно догадываешься.

— Но кто же это? Что же это… было?

— Тебе приходилось слышать о Темных Богах?

— Церковь считает, что они — выдумка, — неуверенно возразил Фомас.

— Выдумка? Не прошло шести недель с тех пор, как я своими руками убил эту выдумку. Она хотела уничтожить мой клан, и я ее убил. У нас, в горах, нравы простые. Если убиваешь — то убивай… или жди, что прикончат тебя. Послушай-ка, я расскажу тебе об этих выдумках. Такого в твоих книгах не прочтешь.

И Ренган поведал священнику то, что без всяких книг передается из уст в уста от отца к сыну, от дедов к внукам — там, в суровых горах Севера. Поведал о прежних временах, когда еще не было королей и императора, когда еще не пришли с юга сладкоречивые проповедники, когда нравы были просты, а люди доверчивы. Тогда родом человеческим правили Темные Боги, питавшиеся жертвенной кровью. Чтобы удовлетворить алчность владык, мужчины ходили в набеги, и немало пленников закончило жизненный путь у алтарей Темных Богов. Люди боялись страшных повелителей, покой которых стерегли великаны. Шли годы, боги старели, великаны вымирали… Потом с юга подступили дружины новых владык, закованные в железо воины утверждали власть иных вождей и иного божества… Темные Боги объединились и выступили против пришельцев, одевшись в каменную броню… превратив собственную шкуру в подобие каменной брони… Темные одолели пришельцев, но и полегли сами почти поголовно, ибо кровь убитых южан, как оказалось, размягчала их каменный доспех… А уж кровь в день великой битвы лилась рекой. Отгремели схватки, в горах настали новые времена, о власти Темных Богов многие позабыли…

— Так вот, значит, чем завершился Поход Проклятых… — задумчиво проговорил очарованный рассказом Фомас. — Стало быть, войско Ретрихта Злого сгинуло у вас, за морем… В книгах пишут об этом походе всякое, но подобного я не читал…

— И не прочтешь, — буркнул Ренган, — если сам не напишешь. Однако выходит, что я прикончил бабу тогда, в Лодоре… Никогда бы не подумал, что Оракул — баба…

Фомас внимательно слушал, не решаясь перебить. Теперь он глядел на солдата другими глазами — кто бы мог подумать, что нынче встречаются такие герои. И вот он, воитель, победивший Темную Богиню — сидит, рассуждает о своем подвиге, как о чем-то обыденном.

— Однако это меняет дело, — заявил Ренган. — Если у меня бабские останки, то башку не удастся загнать как честную главу блаженного Гэрфина… Я тысячу раз прав, что пригласил в дело тебя! Скажи, куда можно с этой башкой податься? Кто даст хорошую цену?

— Ну… я полагаю… Дай сообразить…

Фомас сглотнул, едва задумавшись, какое святотатство в самом деле задумал северянин. Выдать за мощи блаженной — что? Останки ложной богини? А ложной ли? Наоборот, истинной! У бедного клирика голова пошла кругом от этих мыслей. Ренган истолковал замешательство приятеля по-своему и решил, что перессорившимся человечкам в голове Фомаса не помешает глоточек пива. Солдат прошел к двери, поднял оставленный священником кувшин и, возвратившись к кровати, наполнил кружки. Отхлебнул сам и сунул кружку Фомасу, тот жадно приник к сосуду. Наконец решился и, оторвавшись от пива, сипло вымолвил:

— Я беру на душу смертный грех, но… Монастырь блаженной Энигунды! Принцесса Амелия принесла монахиням такие дары, что… А больше ни одной из женских обителей не под силу выкупить ЭТО. Голова стоит целого состояния… Мы предъявим сестрам из монастыря блаженной Энигунды мощи их небесной патронессы.

Ренган отсалютовал приятелю кружкой и, возложив руку на мертвую голову Темной Богини, объявил:

— Нарекаю тебя Энигундой!

В глазах северянина плясали бесы, он улыбался, довольный собой.

— Ренган, я тебя боюсь, — только и смог вымолвить Фомас.

— Не ты один, — самодовольно усмехнулся горец, встряхивая копной белых волос. — Поверь, дружище, не ты один… Но я жду твоих советов. С чего мы начнем?

— Хм… — священник снова задумался, с трудом стряхивая наваждение, — прежде всего рассудим так. Эти… м-м… реликвии… Да, реликвии! Их следует продавать порознь и так, чтобы один покупатель не знал о другом. Так безопаснее, да и выручим больше.

— Это верно, — кивнул наемник.

— Лучше всего продать их приезжим. Если товары разъедутся в разные страны, то и вопросов к нам не возникнет. Нет опасности, что, к примеру, правая и левая нога попадутся на глаза кому-то чересчур наблюдательному, и он заметит сходство.

— И это верно.

— Но самое ценное — голова. И продать ее сложней всего. В тех краях, где расположена обитель блаженной Энигунды, нынче идет война. Туда пробраться будет тяжеленько…

— Что с того. — Ренган допил пиво и потянулся за кувшином. — Герцог Фиеро собирается в поход? Отлично, мы пойдем с его войском.

Приятели скрепили договор рукопожатием, допили пиво, и Фомас, шатаясь, удалился. По дороге клирик громко рассуждал о природе совершаемого им святотатства, спорил сам с собой, приводил доводы в оправдание собственного падения, опровергал их… и тут же выдвигал новые. В конце концов пьяный клирик пришел к выводу, что если прихожанин вознесет молитву блаженному Гэрфину и блаженной Энигунде, глядя на останки истинной (хотя и Темной) Богини, то в конечном счете никто не пострадает. Разве не выигрывает Церковь духовно, используя мощи Богини? Ведь сыны и дщери Церкви только укрепятся в вере, взирая на мощи, кому бы они ни принадлежали. Ну а что, выигрывая духовно, Церковь понесет кое-какой материальный урон… несколько сот крон… или тысяч крон… ну что ж, для того и копятся в сокровищницах прелатов мирские богатства, чтобы тратить их на духовные цели! По пути Фомаса никто не пытался ограбить, должно быть, встречных разбойников приводили в священный трепет столь возвышенные речи…

Наутро Ренган отправился в город. Прошел по знакомым улицам, послушал, о чем судачат прохожие. Наведался в порт поглядеть на купеческие корабли. У ворот понаблюдал, как въезжает в город еще один господин, прибывший на турнир, объявленный герцогом Фиеро. Заодно выяснил, что до турнира остается всего два дня. Заглянул в трактир выпить пивка… И пошел обратно в «Корону Эвелара», задержавшись минут на двадцать у рынка — поглядеть, как бьют пойманного с поличным воришку. Сам Ренган был достаточно опытен и не лез в сутолоку, стоял в отдалении. Потому что знал, избиваемый — не единственный карманник в Бредигене, и многие из зевак, что сейчас радостно гогочут и показывают пальцами, чуть позже хватятся украденных кошельков…

Под вечер солдат возвратился на постоялый двор. Зашел на конюшню проведать белого жеребца, убедился, что конь ухожен и накормлен, вручил конюху несколько медяков и отправился в трапезную. Там северянина поджидал Фомас в обществе двоих субъектов, один из которых, одетый попроще, сложением напоминал шкаф, а другой явно принадлежал к числу людей зажиточных и выставлял напоказ толстую серебряную цепь на груди. Верзила помалкивал, а тот, что меньше ростом, оживленно беседовал с Фомасом, оба раскраснелись и ожесточенно жестикулировали. Завидев Ренгана, клирик сорвался с места и, подбежав к наемнику, принялся нашептывать на ухо (для чего коротышке пришлось встать на цыпочки), что он привел покупателя, богатого купца. По счастливому стечению обстоятельств купец как раз вскоре отбывает на Восток и не прочь прихватить с собой бесценную реликвию, которую сможет выгодно загнать кому-то из набожных тамошних владык. Ему, правда, требуется заверенный епископской печатью документ, удостоверяющий подлинность святыни, но тут уж Фомас расстарался и требуемую бумагу раздобыл… За нетленную стопу святого Эйлихта («смотри же, Ренган, не перепутай, святого Эйлихта!») купец согласен отвалить двести восемьдесят крон, но если поднажать… он даст больше, наверняка больше! Второго собеседника священник отрекомендовал телохранителем первого. Ренган поздоровался и сел за стол. Да, у него есть бесценная реликвия, подлинная нетленная стопа блаженного Эйлихта.

— Принявшего мученическую смерть от рук варваров в горах Регименда триста лет назад, — торопливо дополнил Фомас, боявшийся, что безграмотный компаньон ляпнет что-то лишнее. — Подлинность реликвии заверена его священством епископом Бредигенским, вот и печать на пергаменте, можете убедиться.

— Я и не сомневаюсь, что печать подлинная, — с кислым выражением лица пробурчал купец, — вы, отче, служите в канцелярии его священства, вам легко раздобыть оттиск епископской печати… Мне бы желательно взглянуть на саму реликвию…

— Разумеется, разумеется, — засуетился Фомас, — а как же, вы имеет полнейшее право убедиться, полнейшее! Ренган, предъяви почтенному мастеру нетленную стопу!

Ренган сходил к себе наверх и вскоре возвратился с завернутой в тряпку ногой Оракула. Купец принял сверток и тут же телохранитель, до сих пор не проронивший ни слова, как бы невзначай сдвинул стул таким образом, что теперь его широкая спина отгораживала стол от любопытных взглядов из зала. Его хозяин развернул ткань и, нарочито недовольно брюзжа, принялся изучать каменно-твердую ногу. Он старался отыскать изъяны, как и положено опытному купцу, но от Ренгана не укрылся алчный блеск глаз покупателя. Фомас потребовал:

— Кстати, расскажи почтенному купцу, какие приключения тебе пришлось пережить, когда ты завладел священной реликвией.

И при этом очень многозначительно пнул северянина ногой под столом. Ренган уловил намек и принялся обстоятельно, не жалея красочных подробностей, рассказывать, как он с отрядом солдат был отправлен на разведку в мрачное ущелье…

— В горах Регименда! — вставил Фомас.

Больше клирик не проронил ни слова. Ренган описал, как солдаты шагали среди угрюмых скал, как попали в засаду, устроенную коварными местными разбойниками, как сумели отбить первый натиск и, сомкнув строй, принялись теснить врагов. Когда разбойники бежали, устремились в погоню и по горячим следам отыскали логово злодеев, где еще дымились костры и в остывающей золе валялись человеческие кости. В руинах разрушенной безбожными варварами часовни у разрушенного алтаря отыскали они разбросанные останки поразительной сохранности, словно бы источающие свет, удивительно чистыми кажущиеся в разоренном и разграбленном храме… Рассказал северянин, что на обратном пути поредевший отряд вновь был атакован разбойниками и уцелел лишь один он, Ренган — наверняка благодаря тому, что при нем была бесценная реликвия, сберегшая его в опасностях. И, бессовестно врал солдат, в каких бы переделках ни приходилось ему побывать — ни единой царапины не получил, сбережен заступничеством святого Эйлихта… Это ли не чудо, это ли не свидетельство истинной природы нетленной стопы блаженного?!

Не только Фомас умолк, очарованный историей, на ходу сочиненной наемником, — купец тоже замер, словно завороженный волшебной сказкой, а телохранитель и вовсе разинул рот от восторга и изумления…

В конце концов покупатель безропотно выложил за святыню триста пятьдесят крон.

— Здорово! — восхитился викарий, когда покупатель удалился, сопровождаемый безмолвным верзилой, похожим на шкаф. — Если бы я не знал, что за ногу мы загнали этому торгашу, тогда тоже поверил бы! Ты так здорово все расписал, и про разбойников, и про храм…

— Ну, — Ренган самодовольно улыбнулся, — правда как раз вовсе не уступает моему сегодняшнему рассказу. И товар — не бросовый, этот парень вовсе не переплатил, что бы ты, святоша, ни думал на сей счет. Я продал часть тела Темной Богини — это куда существенней, чем пятка забытого угодника… Но дивлюсь я, как вы все любите слушать мои истории!

— Ничего удивительного! — бодро откликнулся клирик. — Ренган, ты же настоящий поэт! Да, я только теперь это понял!

— Поэт? — Горец недоверчиво поднял брови. — Это ты говоришь о таких патлатых молодцах, которые в тавернах бренчат на лютнях и завывают за пригоршню монет, которые публика швыряет им в шапки? Слышал я их пару раз, да только не смог понять, за что им платят, скучно же.

— А что? Твои истории ничуть не хуже баллад, а когда ты рассказываешь, то выходит так живо, будто я все своими глазами вижу! Ты истинный поэт, Ренган!

— Ха! То, что распевают твои поэты, записано в толстых книгах, а я даже читать не умею. Какой же я поэт?

— Самый настоящий. Хотя и не умеешь читать… и не имеешь представления о том, что такое поэзия — ты настоящий поэт!

— Я солдат. Ладно, давай поднимемся ко мне, я отсчитаю тебе твою долю… Кстати, как дела в канцелярии? С Вигилем не было проблем?

— Никаких! — бодро отозвался низкорослый клирик и потряс кулаком. — Да пусть только попробует!..

Потом вдруг сник и тихо добавил:

— Но, честно сказать, немного страшновато… А вдруг Вигиль решит, что я ненужный свидетель…

Ренган снисходительно поглядел на компаньона сверху вниз.

— Эх, Фомас, ты же умный человек, книги читаешь! А такую глупость иногда можешь ляпнуть… Пока я жив, тебя никто не тронет. Ты викарий, человек заметный, если тебя убрать, будет расследование, а я уж молчать не стану, понимаешь? Это же так просто — я более трудная добыча, и если что, начнут с меня, а не с тебя. Вот если узнаешь, что меня… Тогда — да. Тогда беги. Но домой я тебя сегодня провожу, а то мало ли…

Ренган отсчитал викарию треть серебра и приятели отправились к епископской резиденции, где проживал Фомас. По дороге коротышка рассказал, что уже пристроил правую руку Богини.

— Нынче приехал один южанин, называет себя графом Норганом. Вроде бы приехал на турнир, но по виду — он не из тех, кто способен пересечь полконтинента ради пустой драчки. Сеньор молодой, богатый…

— Как раз такие частенько и обожают турниры, — заметил Ренган.

— Тебе виднее, — смиренно согласился клирик, — но этот парень приехал не ради турнира, нет. Неудивлюсь, если он примет участие в походе Фиеро. Может, он собирается вытребовать у нового короля Рнентонны земли и титулы? Он богат, снял целый дом на улице Шелков. На турнире-то он, конечно, будет драться, но… я подозреваю…

— Говори по делу, — потребовал горец.

— По делу. Этот граф Норган желает приобрести чудодейственную реликвию, которая делает воина непобедимым. Что же лучше длани блаженного героя? Я посулил ему десницу святого короля Гедериха. Завтра отправимся к нему на улицу Шелков. Бумаги, подтверждающие подлинность реликвии, я уже подготовил. Но ты не подведи, Ренган, выдай графу историю наподобие сегодняшней. Истинно говорю — ты настоящий поэт, и люди млеют, слушая, как красиво ты повествуешь.

— Красиво. — Ренган не улыбался. — Что ты, Фомас, можешь знать о красоте? Вот если бы тебе довелось увидеть, как я управляюсь с двуручным мечом…

5. Турнир

Граф Норган оказался крупным мужчиной, ростом даже немного выше Ренгана. Плечистый, осанистый, неторопливый в движениях. Лет ему было скорее всего немного — вряд ли двадцать пять сравнялось, — но рост и массивность делали графа старше на вид. Отель, снятый им на центральной улице Бредигена, вполне соответствовал графскому тщеславию и наверняка обходился вельможе недешево. Количество и экипировка слуг тоже внушали почтение.

Гостей проводили в один из залов богатого особняка, и сам граф вышел к ним, наряженный в богатый шелковый халат, украшенный золотым шитьем. На широкой талии халат стягивал наборный пояс, оттянутый массивным кинжалом в роскошных ножнах. Одни только камни, украшающие ножны и рукоять кинжала, подумал про себя Ренган, стоят целого поместья. Сам он старался держаться с подобающим достоинством, соответствующим его нынешнему статусу оруженосца. Фомасу и изображать ничего не нужно было, викарий привык вращаться среди важных особ. Хозяин предложил гостям присесть, и слуги внесли подносы с вином, фруктами и сладостями. Однако светскую беседу граф затевать не стал, сразу перешел к делу и пожелал взглянуть на бесценную реликвию. Рука особого впечатления на вельможу не произвела, зато состряпанный Фомасом документ Норган изучал весьма тщательно и дважды перечитывал, шевеля губами. Пока он читал, гости несмело отведали вина, затем викарий предложил:

— Ренган, расскажи его светлости, как тебе досталась бесценная реликвия.

И наемник поведал о заморских странах, лежащих по ту сторону Зеленого моря, о пустынях, где под безжалостным солнцем сгорает все живое, о каменистых россыпях, тянущихся на многие лиги и населенных червеобразными тварями и грифонами, о низкорослых варварах, селящихся в подземных городах… Рассказал о странствиях и походах, о схватке со злобными карликами, о затерянном в пустыне храме, о бестелесных ночных тенях, плывущих среди руин под луной, об алтаре с возлежащей на нем отрубленной рукой блаженного Гедериха, сжимающей рукоять сломанного меча… Фомас хрустел фруктами, старательно подливая приятелю дорогого вина, так что к концу рассказа кувшин был почти пуст, а юный граф, совершенно покоренный волшебной сказкой, безропотно выложил за десницу святого короля больше, чем приятели могли мечтать… Напоследок Норган поинтересовался судьбой сломанного меча и огорчился, узнав, что меч чудесным образом сам собою вознесся в небеса, едва Ренган протянул руку к алтарю…

Прощаясь, граф выразил надежду встретить Ренгана на турнире, тот вежливо пожелал графу победы, объяснив, что недостаточно хорош в конном поединке, но, возможно, примет участие в пеших боях…

На улицу приятели вышли настоящими богачами. Священник попросил Ренгана сопроводить его в некое заведение, принимающее деньги в рост, и, к удивлению наемника, оставил там почти все, что удалось выручить продажей бесценных реликвий.

— Пропью ведь, не удержусь, — пояснил клирик, — ты меня знаешь. А так деньги полежат в сохранности, да к тому же проценты добавятся. Я сделал приписку к договору — в случае моей смерти все получит сестра.

— У тебя есть сестра?

— Есть, младшая. Она замужем и живет в Гевероне.

Ренган подумал немного и заявил, что, будь он Фомасовым шурином, не задумываясь зарезал бы такого родича и завладел кронами.

— Он на подобное не способен, — уверенно отозвался священник.

— Такой добрый? — скептически осведомился Ренган.

— Нет, такой болван.

Этот ответ понравился наемнику, горец подумал еще немного и попросил Фомаса помочь ему составить такой же договор с ростовщиком на триста монет, с тем, чтобы в случае смерти заимодавца деньги (за вычетом расходов на дорогу) переправили за море клану Аррахов…

На следующий день Ренган, вооружившись как следует, отправился за пределы Бредигена, где посреди пустоши стараниями герцога Фиеро вырос целый городок — наскоро сколоченные трибуны, ряды палаток и шатров, ограды и длинные столы… На следующий день было назначено открытие турнира, и Ар-Аррах посчитал, что не мешает поглядеть на грандиозный праздник, да и самому попытать счастья при случае. Следовало попасть в список участников. Герольды герцога вели запись желающих, перед их столом выстроилась вереница претендентов, и горец занял место в хвосте, вскоре и за ним образовалась очередь. На Ренгана с его двуручным мечом многие глядели свысока, оружие горца предназначалось для пешего боя и потому не пользовалось популярностью среди господ. Впрочем, Ар-Аррах за годы жизни по эту сторону моря привык к косым взглядам «нижних» и не обращал внимания.

Тут на ристалище пожаловал граф Норган, окруженный оруженосцами, ему герольды предложили пройти к столу без очереди, на что молодой воин ответил вежливым отказом, заявив, что в бою и на турнире все равны перед Всевышним. Вереница дворян приветствовала слова графа одобрительными возгласами… впрочем, стоять в очереди Норган не стал, для него место занял оруженосец, а сам граф отправился поглядеть на поле, подготовленное для конного боя. Увидев Ренгана, южанин учтиво поздоровался, что сразу же подняло статус горца в глазах дворян.

Когда подошла очередь Ар-Арраха, восседавший за столом подслеповатый старик осведомился о происхождении и гербе благородного сэра. Ренган аккуратно развернул пергаментный свиток, грамоту об аноблировании. Старик брезгливо двумя пальцами взял документ и, поднеся к самому носу, внимательно изучил. Наконец изрек:

— На лазоревом поле в верхнем левом углу осьмиконечная звезда, цветом серебряным. Прошу прощения, сэр, обычная проверка…

И принялся листать толстенную книгу. Отыскав герб, объявил:

— Род Ар-Аррах. Посвящен Ренган… Сэр Ренган… за благородное спасение на поле у замка Летерен в Авгейе… его светлости принца Тенериса… собственноручно… его светлостью… Сэр Ар-Аррах, вы допущены на ристалище. Помните о долге и сражайтесь доблестно.

Ренган кивнул, тем временем писарь вносил его имя и описание герба в документ, который по окончании турнира послужит источником летописцам. Церемония была окончена, и Ренган покинул ристалище, предстояло заказать кое-какое снаряжение и в первую очередь — щит с гербом.

Наемник припомнил, где в квартале оружейников имеется лавка, хозяин которой подгоняет оружие и снаряжение под заказ, и явился туда. Услышав, что щит нужен уже завтра, хозяин нахмурился.

— На хороший щит дня три надо…

— Мне не нужен такой, я дерусь без щита, — объяснил Ренган. — Щит для турнира, пусть он хоть от первого удара развалится. Главное, с гербом.

И продемонстрировал грамоту о серебряной звезде на лазоревом поле. Кузнец кивнул, назначил цену, Ренган для приличия поторговался. В общем-то цена его устраивала, но не поспорить из-за пары грошей — обидеть оружейника. Уговорившись о деньгах, хозяин лавки ушел в задний дворик, где у него располагалась кузница, а Ренган принялся выбирать шлем и наручи. Этим он и собирался ограничиться — в дополнение к куртке из воловьей кожи. Через полчаса хозяин вынес заготовку, Ренган примерил, согласился — и отправился в кабак на соседнюю улицу. Ждать предстояло до вечера.

В условленное время горец возвратился в мастерскую, получил заказ, попенял мастеру, что серебристые лучи звезды намалеваны кривовато… выслушал отповедь мастера, упиравшего на срочность заказа, расплатился и побрел домой. Шагал Ренган осторожно, щит нес бережно, сберегая от столкновений с прохожими — краска еще не высохла. Его появление в «Короне Эвелара» было встречено приветственными кликами — завсегдатаи догадались, что Ренган собирается принять участие в турнире, и тут же изъявили желание выпить за его победы. Горец, не чинясь, заказал всем пива, выслушал несколько прочувствованных речей о том, какой он славный парень и великий герой, и собирался уже подняться к себе, как в трапезной появился Фомас. Ренган кивнул компаньону и пошел к себе, Фомас заторопился следом. Кто-то крикнул вслед: мол, наш герой желает исповедаться перед боем, все засмеялись, но Ренган не стал реагировать. Люди в своем праве, пусть веселятся… Поднявшись на второй этаж, наемник подождал викария. Особых новостей Фомас не принес, покупателя на левую ногу Богини пока что не нашлось, и Ренган заявил, что желает выспаться перед турниром. Фомас распрощался, заметив, что скорее всего тоже будет присутствовать на ристалище — в свите епископа. С тем приятели и расстались.

На рассвете Ренган отправился на конюшню, растолкал конюха, оседлал жеребца и выехал. Горец знал, что лучше явиться на ристалище спозаранку, пока нет сутолоки, пока из Бредигена не подоспели сотни охочих до бесплатного развлечения зевак. В самом деле, когда он явился на ристалище, толпа только-только начала собираться.

Солдат поручил коня заботам грума в бело-зеленом, накупил пирожков у торговца, занял лучшее место на трибуне, бросил под ноги узел со снаряжением и принялся жевать. Перед боем набивать брюхо не годится, но Ренган по опыту знал, что до пеших боев дело дойдет еще не скоро.

Постепенно сиденья рядом стали заполняться зеваками. Соседом Ренгана оказался словоохотливый старичок. Горожанин покосился на длинный меч, который солдат пристроил между колен, на щит, блестящий свежей краской, и не решился заговорить. Трибуна, которую выбрал горец, предназначалась для простолюдинов, да Ренгану и не хотелось сидеть среди господ, к тому же отсюда было лучше видно поле для конных поединков — но появление здесь здоровенного молодца с двуручным мечом было несколько странно. Поразмыслив, старичок обратился к соседу с другой стороны — черноусому мужчине средних лет, явившемуся на празднество с женой и двумя молоденькими дочерьми. Девицы как раз, напротив, проявляли к Ренгану определенный интерес — видимо, поэтому родители посадили их подальше от горца. Едва публика расселась по местам, старичок, сосед Ренгана, тут же принялся объяснять черноусому всевозможные тонкости устройства турнирных боев. Черноусый кивал — должно быть, болтовня старика оказалась приемлемой альтернативой ворчливым упрекам его супруги, недовольной, кажется, всем на свете. Мужчина демонстративно отвернулся от жены и стал попеременно кивать да поддакивать в ответ на разъяснения соседа. Девушки шептались, хихикали и строили глазки Ренгану. Когда же горец подмигнул старшей, их восторгу не было предела и матери пришлось пригрозить, что немедленно уведет вертихвосток, если они не станут вести себя, как надлежит благовоспитанным девицам. Это немного утихомирило красавиц.

Тут на середину ратного поля вышел герольд, сопровождаемый трубачами. Прозвучал довольно заковыристый сигнал, трибуны смолкли, герольд провозгласил традиционные приветствия и объявил о начале турнира, который дает гость славного города Бредигена герцог Фиеро Ранаванский. Затем герольд в течение четверти часа объявлял имена вассалов Фиеро и наконец предложил славным воинам бросать вызов поименованным «хозяевам ратного поля». Трибуны встретили призыв рукоплесканиями, толпа, напротив, — ревом и свистом. По одну сторону ратного поля оруженосцы обрубили канаты и между ограждений показались восьмеро воинов в белом и зеленом — рыцари из Ранавана. После непродолжительной заминки выстроились противники. Болтливый старик тут же принялся пояснять черноусому, что, как правило, в первом бою противниками «хозяев поля» оказываются более родовитые дворяне. Черноусый степенно кивнул и поинтересовался, хорошо ли сосед знает геральдику и как можно определить родовитость носителя герба. Старик охотно пустился в долгие разъяснения, которые сводились к следующему: чем проще рисунок герба, тем наверняка родовитей будет обладатель, ибо род его обзавелся эмблемой в старые времена, когда рисовали скверно и неохотно, а геральдика как благородная наука делала только первые шаги и процедуры не были установлены. Соседи дружно покосились на простенький герб Ар-Арраха, тот сперва сурово нахмурился, потом вновь украдкой подмигнул девицам, что вызвало у красоток приступ веселья.

Трудно сказать, прав ли был старичок, у воинов, бросивших вызов бело-зеленым «хозяевам», цвета и рисунок гербов были самые разные. Герольд еще раз выкрикнул приветствие славным храбрецам и торопливо убрался с посыпанного песком поля. Протрубили трубы и закованные в тяжелые доспехи всадники понеслись навстречу друг другу, набирая разгон. Неровно опустились копья с тупыми наконечниками, ложась в упоры… Слежавшийся за ночь влажный песок тяжелыми ломтями взлетал из-под копыт, рассыпаясь серыми ворохами, толпа затаила дыхание, предвкушая… и тем оглушительней прозвучал лязг и грохот, когда бойцы сшиблись посреди продолговатой арены. С треском разлетелись копья, двое всадников не сумели сдержать коней и столкнулись с таким звоном, что гулкое эхо пошло гулять над полем. Толпа, затаившая на миг дыхание, разразилась воплями, когда удержавшиеся в седлах воины развернули скакунов, чтобы вернуться к своему краю поля. В строю осталось пятеро «хозяев» и четверо «гостей». Оруженосцы бросились помогать поверженным господам подняться. По принятым на нынешнем турнире правилам в первый день бело-зеленые продолжали драться, даже будучи выбиты из седла — если, разумеется, сами рыцари этого желали. На сей раз все восемь ранаванцев были готовы продолжать. Герольды объявили второй бой, и на противоположном конце поля показались новые «гости», среди которых ростом и сложением выделялся граф Норган.

Старичок, сосед Ренгана, скороговоркой кинулся пояснять что-то черноусому… но не успел — протрубили трубы и восемь пар бойцов пришпорили коней. Новая сшибка. Ренган следил в основном за графом. Тот показал себя отменным воином — его противник вылетел из седла, словно подброшенный катапультой, врезался в землю, оставив за собой порядочную борозду, напоследок перевернулся и замер. Оруженосцы кинулись к сраженным воинам, в этот раз «хозяевам» не повезло — только четверо удержались в седлах. Норган, даже сохранивший целым копье, поднял теперь его вертикально и подъехал к сраженному им бело-зеленому — спросить о самочувствии. Воин был невредим, хотя и ушибся сильно, он даже слабо махнул рукой учтивому сопернику и, должно быть, что-то сказал. Граф остался подле побежденного, к ним подъехали еще двое бело-зеленых… оруженосец побежал к центральной трибуне, где восседал герцог Фиеро, окруженный бредигенскими синдиками. Что-то намечалось.

Черноусый горожанин на сей раз сам обратился за разъяснениями к старику, тот пустился в пространные рассуждения о правилах турниров… он сам не имел представления, что происходит. Наконец герольд объявил: поскольку партия зачинщиков турнира понесла потери, они принимают в компанию сэра Норгана. Верзила проехал с бело-зелеными на их сторону ристалища. Почти мгновенно протрубили — «гости» успели подготовить команду, пока шли переговоры. В этот день рыцари съезжались еще четырежды, один раз сильнее оказывались «гости», но чаще удача сопутствовала бело-зеленым. Граф оказался удачным приобретением — все четверо его противников были повержены, причем последнего унесли без чувств, хотя герольд уверял, что рыцарь жив и опасности нет…

Наконец — около двух часов пополудни — герольд объявил, что лучшим бойцом нынче провозглашен доблестный сэр Норган и именно он возглавит послезавтра в общей схватке партию «хозяев», их противников же поведет в бой некий сэр Гугевен из Торены. А завтра решено устроить пешие поединки, чтобы дать отдохнуть доблестным рыцарям и их боевым коням. Старичок тут же поспешил объявить, что этот Гугевен — опытный воин, герой многих турниров… Ренган не слушал, подробности наемника не волновали, он размышлял, стоит ли биться завтра. По всему выходило — стоит. Если Ренгану предстоит странствие в обитель блаженной Энигунды, то не лишним окажется свести знакомство с герцогом Фиеро. Для этого всего-то и нужно, что отличиться завтра в пеших боях…

Празднество не завершилось с окончанием боев — напротив, теперь публика спустилась с трибун, празднично одетые зеваки слонялись между шатров, шутили, судачили, тут же у лотков пили и закусывали. Бродячие артисты разыгрывали свои нехитрые представления, жонглеры кувыркались, молодчик с лютней распевал скабрезные куплеты, а его подружка, довольно чумазая девчонка, совала прохожим под нос шляпу, на дне которой сиротливо перекатывались медяки. Участники поединков сняли воинское облачение и сошлись у центральной трибуны, где для гостей уже накрывали столы. Ренган рассудил, что лучше вернуться в город и готовиться к завтрашним поединкам, а потому направился, осторожно лавируя в толпе, к выходу. По дороге ему попался Фомас, отставший от епископской свиты и уже порядком пьяный. Ренган украдкой показал приятелю кулак и велел помалкивать об их делах, а лучше не пить больше. Фомас торжественно обещал хранить тайну и, пошатываясь, удалился.

На следующий день Ренган снова явился пораньше — ему хотелось поглядеть на соперников. В пеших поединках лучшие бойцы, как правило, не участвуют. Это удел молодых оруженосцев, не имеющих боевого коня и подходящего оружия… либо неудачников. Многие утверждали при случае, что лучше неудачно выступить в «благородном» конном бою, чем успешно сражаться пешком, подобно простолюдину. Ренган не обращал внимания на подобные предрассудки, считая их оправданием неудачников. К тому же в пешем бою больше опасность получить настоящее ранение. Горец предпочитал пеший бой, для которого имел подходящее оружие и в котором накопил немалый опыт.

Этот турнир не стал исключением — из двух десятков дворян, пожелавших драться пешими, почти все имели доспехи, плохо подходящие для такого рода боя, да и оружие их больше годилось для рубки с седла, Ренган приметил лишь троих бойцов, не выглядящих спешенными всадниками, один бело-зеленый, двое — наверняка, свой брат, наемники.

На поле вышли бело-зеленые оруженосцы, затем герольд вызвал желающих сразиться с ними. Рассудительная расчетливость не входит в число рыцарских добродетелей, но Ренгану на условности было плевать — он, хотя и явился пораньше, решил подождать с вызовом и поглядеть, как бьются другие. Оба пехотинца, на которых Ренган обратил внимание, оказались в числе первых — то есть шли напролом. Это может говорить как об уверенности в себе, так и о глупости.

Наконец приготовления были окончены, и на поле вышла первая пара бойцов. Разумеется, «хозяев поля» представлял тот самый, кого Ренган счел опытным воином. Противник ему достался достойный, оба были вооружены мечами, у обоих кольчуги, усиленные стальными пластинами на груди, и открытые шлемы — хороший выбор для ближнего боя. Ренган решил, что два опытных мечника могут драться долго, и принялся оглядывать трибуны. Герцога и прочих важных шишек не было видно — в такую рань господа еще приходят в себя после вчерашних возлияний, должно быть, — а пеший бой не так интересен, особенно в начале, когда сражаются все подряд, и опытные бойцы, и молодежь. Зато горец разглядел на той самой трибуне, где сидел вчера, прежних соседей.

Тем временем на ристалище меченосцы по-прежнему кружили, прощупывая неприятельскую оборону пробными выпадами. Тут Ренган заметил, что над шатрами плывет вереница знамен — к центральной трибуне движется большой кортеж. Пора, решил горец, и пристроился к веренице ожидающих выхода на ристалище.

Уточнив с соседями очередность, снова поглядел на поле — противники уже рубились вовсю, их снабженные защитными чехлами мечи со скрежетом и лязгом сталкивались над головами, из-под ног пригоршнями летел песок… Рядом с Ренганом шло оживленное обсуждение поединка — послушав, Ренган еще раз убедился, что его окружают зеленые новички, они совершенно неправильно оценивали приемы бойцов на арене. В конце концов бело-зеленому удалось опрокинуть противника на песок и тот признал себя побежденным… Центральная трибуна была по-прежнему пуста, победитель поклонился пустому креслу герцога, отсалютовал мечом малочисленным зрителям и покинул ристалище. Его проводили жидкими аплодисментами… На арену вышла новая пара — бело-зеленый оруженосец быстро проиграл опытному бойцу, который сражался в оригинальной манере двумя топориками. За этими Ренган наблюдал внимательно, техника ветерана ему была незнакома. К сожалению, из-за неопытности оруженосца схватка закончилась быстро. Потом последовала новая схватка — оба соперника были в равной степени неумелы, трибуны заметно скучали.

Тут Ренгана окликнули по имени. Обернувшись, горец обнаружил унылого Фомаса, клирик маялся похмельем.

— Так и знал, что отыщу тебя здесь, — заявил он. — А что это за драчуны?

Бойцы на арене подпрыгивали и кружили, словно в танце, попеременно принимая на щит удар противника.

— А, кавалеристы, — пренебрежительно махнул рукой наемник. — Все никак не сообразят, что коня между ног нет, дерутся как всадники. А ты здесь что делаешь?

— Так тебя же искал! Одолжи полкроны, а?

— Полкроны? А твои где? Пропил вчера?

— Ну ты же меня знаешь…

— Знаю… — Тут Ренгана осенило: — Давай сделаем иначе. Я не люблю давать в долг, я тебе подарю полкроны, если ты меня благословишь. Но — условие. Благословляя, используй всю чудодейственную силу твоей веры. Я же знаю, как благосклонен к тебе Всевышний!

Фомас тяжко задумался над словами компаньона, а тот, опускаясь на колени перед священником, тихонько добавил:

— Все, что заработаешь, — пополам!

Понял клирик намек или нет, но кивнул и принялся нараспев читать молитвы над склоненной головой северянина. Когда Фомас смолк, Ренган поднялся, тяжело опершись на меч, и протянул клирику монетку, тот буркнул что-то неразборчиво и удалился. Оруженосцы наблюдали за благословением с интересом, кое-кто хихикал. Похмельный и злой Фомас менее всего напоминал угодника… Пришла очередь Ренгану готовиться к схватке, горец прошел к распорядителю, пожилому вояке. Тот принял двуручный меч и, кривя иссеченное шрамами лицо, стал ворчать, что на это чудовище придется одевать два защитных чехла вместо одного. Ренган смолчал и, получив оружие обратно, отошел в сторонку, чтобы сделать несколько пробных взмахов. Затянул ремешки шлема и встал у ограды рядом с будущим противником, юнцом в бело-зеленом плаще, вооруженном секирой и щитом.

Наконец Ренгана и его противника вызвали на арену, бойцы разошлись шагов на тридцать. Горец отвел меч в сторону и приготовился, парнишка, поднял щит повыше. Коротко протрубила труба, оруженосец кинулся на Ренгана, заслоняя голову и торс высоко понятым щитом. Определенный смысл в этой тактике присутствовал, парню было важно сблизиться, чтобы использовать секиру, для этого он закрылся, надеясь отбить оружие северянина, он понимал, что удар двуручного меча будет силен, и рассчитывал на инерцию. Ренган стоял неподвижно, а когда противника отделяло от него не более десяти шагов, взмахнул мечом, сопровождая движение клинка разворотом торса. Уродливое из-за навешенного чехла лезвие описало круг… пять шагов… четыре… Клинок врезался в поднятый щит — бело-зеленого оторвало от земли и отшвырнуло, он полетел, постепенно принимая горизонтальное положение и продолжая перебирать ногами, словно все еще бежит… наконец, врезался в песок плечами и затылком. При ударе защитный чехол на двуручном мече треснул, и несколько оторвавшихся фрагментов рухнули в песок одновременно с поверженным оруженосцем. Ренган вскинул оружие на плечо, развернулся и побрел прочь с арены. Искоса глянув на центральную трибуну, заметил, что герцог как раз ступил с лестницы на помост. Интересно, видел ли его светлость подвиг наемника?

Участники пеших боев теперь глядели на Ренгана с возросшим интересом. Тут возвратился Фомас с куском пирога. От клирика несло дешевым вином и острыми приправами. Ренган громко заявил:

— Твое благословение, как всегда, действует отлично!

И повторил:

— Как всегда!

Священник, должно быть, не понял, но на всякий случай кивнул и вгрызся в пирог. Ренган тихонько добавил:

— Благословлять станешь тех, кого укажу. Остальным откажи как-нибудь половчей. И не забудь, деньги — пополам.

Тут затрубили трубы, старик-распорядитель велел победителям первого круга выйти на арену и приветствовать высоких гостей, занявших наконец-то места на центральной трибуне. Шагая по взрыхленному песку, Ренган внимательно оглядывал тех, кто расположился вокруг герцога, да и самого Фиеро. Особого впечатления его светлость не производил — худощавый сутулый мужчина с заметными залысинами. Гораздо больше в глаза бросалось богатое платье, отлично подогнанное, чтобы скрыть недостатки фигуры вельможи. Одеваться Фиеро умел… Рядом с герцогом выделялась огромная фигура Норгана, богатырь поминутно склонялся к тщедушному соседу, должно быть, господа беседовали, и граф боялся не расслышать собеседника среди гомона и звуков труб. Когда наемник миновал трибуну, он оглядел соперников. Бело-зеленые явно проиграли, среди победителей северянин приметил только одного из них — того самого мечника, что дрался нынче первым. Когда бойцы покинули арену, на ней наконец-то объявился герольд. Поутру его не было — должно быть, сопровождал герцога, а теперь явился вместе с ним. Выйдя на ристалище, герольд объявил, что, поскольку вассалы его светлости выступили неудачно, далее турнир пойдет по иным правилам — участники станут сражаться друг с другом без деления на гостей и хозяев поля.

А Фомас вдруг обнаружил себя окруженным воинами, требующими благословения. Коротышка припомнил слова приятеля и теперь вертел головой, стараясь перехватить взгляд Ренгана. Северянин подошел поближе и указал на бело-зеленого, которому предстояло драться первым. Фомас принял величественную позу и объявил:

— Не все сразу, мои господа! Начнем, пожалуй… — клирик выдержал эффектную паузу и рыцари притихли, ожидая выбора, — …вот с вас, сэр. Из уважения к статусу хозяина ратного поля, я не возьму с вас больше, чем с моего старинного приятеля, сэра Ренгана…

И вновь благословение Фомаса сыграло свою роль — вассал Фиеро одержал победу даже более уверенно, нежели в первом бою. Перед следующей схваткой Ренган указал глазами на воина с двумя топориками. И снова победителем вышел осененный благодатью, которую испросил у Всевышнего чудотворец Фомас! Перед третьим боем Ренган едва заметно покачал головой, и клирик, обильно цитируя священные тесты, отказался давать благословение, невзирая даже на предложение заплатить вдвое больше, сделанное азартным оруженосцем…

Подошел черед Ренгана. Хмурый старик поправил защиту на клинке, что-то скрутил медной проволокой — чувствовалось, что у него большой опыт в подобных делах. Наконец Ренган был готов и выступил навстречу противнику. На этот раз его соперником оказался воин поопытнее, этот не стал бросаться очертя голову под удар, а принялся осторожно подбираться к северянину, спокойно поджидающему его приближения. Ренган старался избегать лишних движений, поскольку его способ ведения боя требовал много сил. Наконец противники сблизились, и горец ткнул острием, укрытым турнирной насадкой, в щит противника. Тот остановился и принялся топтаться на месте, не решаясь приближаться на расстояние рубящего удара. Ренган тоже не спешил, пресекая короткими тычками робкие попытки соперника сойтись.

Это положение сохранялось несколько минут, пока Ренган не счел, что его противник достаточно растерян. Горец шагнул навстречу, сокращая расстояние и одновременно вскинул меч над головой, раскручивая для удара. Первый удар противник принял на щит, Ренган тут же закрутил клинок в противоположную сторону, развернувшись на месте — так что новый удар вышел куда сильнее. В этот раз соперник подался назад, едва удержавшись на ногах. Он еще пытался достать северянина острием, но не дотянулся, а Ренган снова повторил выпад. Теперь щитоносец не пытался контратаковать, он отступал, шатаясь под ударами двуручного меча. Наконец при шестом или седьмом развороте щит треснул, а воин, не сдержав натиска, споткнулся и сел. Вместе с отрубленным куском щита в сторону полетели обломки чехла с клинка Ренгана. Горец, едва сдержав инерцию, пошатнулся… устоял. И вскинул клинок в небо, получилось очень эффектно. Трубач по сигналу герольда торопливо подал сигнал — и Ренагана провозгласили победителем…

Теперь осталось только четыре бойца — и трое из них благословлены великим Фомасом! Возвращаясь с ристалища, Ренган расслышал, как самодовольный викарий поясняет действенность собственных молитв тем, что обладает бесценной реликвией. И если кто желает купить — он, Фомас, уступит. Ну что ж, можно и так… Почему бы и нет? Оруженосцы качали головами, не зная, верить ли полупьяному попику…

Следующая схватка не заняла много времени, бело-зеленому просто повезло, его противник оступился, задев ногой обломок щита, оставшийся в песке после предыдущего поединка, и, получив удар по шлему, растянулся на арене. Минутой позже он пришел в себя и, сквернословя, торопливо поднялся… но было поздно, он уже проиграл.

Ренгану достался наконец опытный боец с двумя топориками. Воин принялся вращать оружие, описывая замысловатые кривые, лезвия так и мелькали вокруг него, не сталкиваясь. Трибуны оживились. Ренган, не знакомый с тактикой противника, выбрал прежнюю манеру — используя длину собственного клинка, держать врага на расстоянии. Но и соперник оказался готов к такому бою, он бесстрашно двинулся на горца, размахивая оружием, удары то и дело сыпались на выставленный клинок, сбивая в сторону. Ренган понял, что вскоре его защита будет прорвана, рано или поздно опытный соперник сумеет отбить его оружие и сблизится настолько, что клинок северянина станет бесполезен. Раскрутить меч и бить в полную силу Ренган не решался, чувствовал, что прыткий противник сумеет увернуться. Делать нечего, пришлось атаковать, фехтуя слишком тяжелым для этого двуручником. Несколько минут прошло в круговерти лезвий, утяжеленных защитными чехлами. Ренган слабел, ворочая тяжелым оружием, но и противник взмок, утомившись непрерывно размахивать топорами. Наконец он решил пойти ва-банк и, подцепив ногой щедрую порцию песка, отправил ее в лицо горцу. Ренган, успевший заметить маневр неприятеля, рухнул наземь, выпуская рукоять меча, так что и песок, и — следом — лезвие секиры прошли над ним. Извернувшись, северянин ухватил противника за ногу и дернул — тот рухнул, и горец треснул его головой, метя в лицо. Соперник, лежа на боку, успел опустить голову, шлемы столкнулись с лязгом, а Ренган, не теряя времени, оседлал ошеломленного соперника, прижимая коленями его руки. Тот завозился, пытаясь высвободить хоть один топор или скинуть Ренгана — тогда северянин сплеча врезал противнику кулаком в челюсть. Это, конечно, никак не походило на благородный поединок, зато оказалось действенным, противник обмяк и закрыл глаза…

Ренган тяжело поднялся и подобрал меч. Ситуация была непроста, но герольд ничтоже сумняшеся заявил, что правила благородного боя были нарушены и поспешил объявить победителем оруженосца в бело-зеленом. Ренган только пожал плечами… Ну, что ж… вышел за ограду, под азартную брань Фомаса и сочувственные слова проигравших оруженосцев содрал с меча чехол… тут его окликнули. Оруженосец графа Норгана приглашал «доблестного сэра Ар-Арраха» подняться на трибуну к его светлости.

Вблизи герцог показался Ренгану еще более невзрачным, особенно рядом с жизнерадостным краснолицым епископом Меригеном и верзилой Норганом. На фоне этих полнокровных здоровяков вельможа выглядел бледным и болезненным. Возможно, в самом деле хворал… Фиеро в ответ на поклон махнул Ренгану вялой ладонью и пробормотал что-то насчет неудачного стечения обстоятельств, послужившего виной тому, что не сэр Ар-Аррах нынче победитель. Норган тут же пробасил что-то невнятное, но явно похвальное относительно умения Ренгана владеть мечом.

Горец вновь отвесил поклон и поблагодарил за добрые слова. Норган склонился к герцогу и что-то шепнул на ухо. Тот кивнул и снова обратился к северянину:

— Сэр Ар-Аррах, мне неоднократно приходилось слышать о ваших подвигах… М-да… Нынче на турнире я убедился, что вы в самом деле отличный воин.

Вельможа смолк. Ренган не знал, что надлежит отвечать в подобных случаях и молча склонил голову.

— Открою вам секрет… Хотя не такой уж секрет… я знаю, полгорода судачит об этом, — осторожно подбирая слова, продолжил герцог. — Я собираюсь совершить путешествие… можно сказать, поход… коль скоро в Рнентонне война… Вам приходилось бывать там?

— Около года пограничной службы в горах Дегенета. Больше полутора лет службы… э… различным достойным сеньорам после того, как…

— Да-да, я понял.

Губы Фиеро слегка скривились. Возможно, он догадался, что северянин был простым наемником, то ли такая привычка у него…

— В горах Дегенета, говорите вы, — подхватил Норган. А где именно? Далеко от Алийского перевала? Знаете, там еще замок Эрренголь?

Граф говорил о том самом перевале, из-за выхода к которому намечалась решительная битва между эритонским королем Денантом и имперцами. Кстати, монастырь блаженной Энигунды находился неподалеку от Эрренголя. Ренган вспомнил холодный пронизывающий ветер, дующий на перевале зимой, колючие охапки снежинок… Вспомнил отчаянных контрабандистов, пускающихся в путь, невзирая на непогоду, смельчаков, выбирающих для перехода Алийских гор именно те месяцы, когда перевал считается неприступным… Большую часть сорвиголов откапывали из-под снега весной, но кое-кому удавалось преодолеть обледенелые склоны… Вспомнил выходы в дозор, когда буйствуют морозы, вспомнил черное беззвездное небо долгих зимних ночей… колкий обжигающий воздух… Вспомнил стаи осмелевших от голода волков, кружащих вокруг жилья… Но не стал рассказывать об этом. Зачем?

— Именно, — Ренган кивнул, — на самом перевале как раз и прослужил почти все время. Хорошо знаю те места.

Вельможи переглянулись. Епископ задумчиво произнес:

— Это перст божий… Само небо послало, ваша светлость, этого благочестивого юношу.

Граф Норган тоже пробурчал нечто утвердительное.

— Сэр, — обратился к горцу Фиеро, оттянув пальцем богато расшитый ворот роскошного платья и вертя головой, — мы выступаем в поход… Не желаете ли присоединиться к нам? Человек опытный и знающий те места, куда мы направляемся… То есть такой человек, как вы…

Герцог, похоже, привык, что его понимают с полуслова — во всяком случае, у него была манера не доводить фразы до конца. Но Ренгану было наплевать на герцогские привычки, он добился своего, его заметили и пригласили прогуляться к богатой обители блаженной Энигунды. Сговорившись с Фиеро, наемник спокойно покинул турнир. Его не интересовали состязания лучников, борцов и метателей дротиков, устроенные после обеда во второй день. И конный бой на третий день, солдат спокойно отсыпался перед походом в «Короне Эвелара».

6. Поход

Оглядываясь, Ренган видел длинную полосу пыли, поднятой сотнями копыт. Он, восседая на белом жеребце, старательно держался в задних рядах свиты Фиеро, состоящей из собственных вассалов герцога, трех сеньоров, изъявивших принять участие в походе — среди них выделялся ростом граф Норган, — а также двух десятков оруженосцев и доверенных слуг. Рядом с горцем на пегом муле трясся угрюмый и трезвый Фомас, клирика послал с войском епископ Мериген. Викарию было велено следовать за герцогом, дабы его светлость всегда имел под рукой лицо духовного звания. Зачем, не уточнялось, но Фомас признался приятелю, что у него имеется запечатанный пакет с тайной инструкцией и что подозрительно — воск прижат не личной печатью его священства, а малой печаткой епископской канцелярии… Фомасу велено вскрыть конверт и следовать содержащимся в письме распоряжениям, если… вот тут-то и было самое странное!.. ему было велено вскрыть пакет, если герцог Фиеро приблизится на расстояние в две лиги к обители блаженной Энигунды. Не раньше.

— Как по-твоему, — спросил Фомас, — что может означать такой занятный приказ?

— Не знаю, — равнодушно пожал плечами Ренган, — вскрой конверт и узнаешь.

— Но мне велено — не раньше, чем за две лиги до монастыря.

— Тогда терпи и не приставай ко мне. А вообще удачно, что тебя отправили с его светлостью и мы снова вместе. Ты сам об этом попросил?

— Нет, — теперь пришел черед клирику пожимать плечами. — Я думаю, Вигиль расстарался. Хочет спровадить меня подальше. Он-то наверняка наврал Меригену, что не выдал его священство… ну, когда ему велели отнять у нас денежки. Вот и добился, чтобы меня услали.

— Похоже на то, — кивнул северянин и снова оглянулся, — но мне не понятно, как собирается герцог одолеть соперников с таким войском. Сил явно недостаточно.

Фомас тоже поглядел на пылящее по дороге войско. За приятелями шли конные латники, следом пылили лучники и копьеносцы — меньше двух сотен, завершал колонну обоз.

— Это не моя печаль, — заявил викарий. — Я лицо духовное и в битвах участвовать не собираюсь. Должно быть, у его светлости имеется некий план… Но что в секретном письме Меригена? Вот вопрос, который меня занимает!

— Прочти письмо и успокойся, — повторил наемник. — Ты всегда можешь соврать, что спутал расстояние и решил, что до монастыря уже меньше двух лиг. Если, конечно, придется давать объяснения.

Пока войско продвигалось по области, принадлежащей Бредигену, надобности в проводнике не было, и Ренган держался в хвосте герцогской свиты. В качестве союзника он мог идти с армией Фиеро и на бивуаках рассчитывать на гостеприимство вельможи, но привлекать к себе внимание лишний раз наемник не хотел. Чем меньше мозолить глаза герцогу и его приближенным, тем легче будет при случае улизнуть и заняться собственными делами. Так что он не совался в голову колонны, где не стихало оживленное обсуждение общей схватки, завершавшей недавний турнир. Все дружно сходились на том, что без участия Норгана бело-зеленые проиграли бы, то есть спорить было не о чем, но каждому хотелось высказаться… Потом господам прискучила и эта беседа…

Ближе к вечеру кавалькада достигла границ бредигенских владений и углубилась в пустынные земли Рнентонны — королевства Амелии. Обоз подтянулся, во все стороны разослали конные патрули, часть всадников съехала на обочину, чтобы пропустить колонну и занять место в арьергарде… как-никак, в стране идет война, хотя, по донесениям разведки, враждующие армии маневрируют теперь довольно далеко отсюда.

Приняв обычные меры предосторожности, войско Фиеро двинулось дальше. Округа была спокойна. Наконец, когда солнце уже клонилось к закату, вернулся головной разъезд. Ренган разглядел, как возглавлявший дозорных рыцарь указывает вперед по ходу колонны. Наемник тронул пятками бока белого жеребца и подъехал поближе.

— …Движутся навстречу, — докладывал дозорный, — должно быть, сейчас мы увидим их на гребне холма.

И точно, над верхушкой длинного пологого бугра справа показались стяги и острия пик, конные воины поднимались по противоположному скату. Кавалеристы съехали с дороги, разворачиваясь навстречу пришельцам, лучники натягивали тетивы, растягиваясь цепью. Ренган ограничился тем, что надел шлем, до того притороченный к седлу.

Всадники, перевалив холм, приближались беспорядочной толпой, не похожей на боевое построение. Герцог Фиеро, разглядевший флаги приближающихся воинов, объявил:

— Можно убрать оружие, это граф Лутальс и прочие.

Похоже, что вельможа ожидал встречи с названным сеньором. Фомас, понукая мула, подъехал к Ренгану и спросил:

— Ты что-то понимаешь?

— Приближаются местные сеньоры, — объяснил Ренган. — И, похоже, это входило в планы нашего герцога. Подождем, послушаем… Наверняка вскоре все разъяснится.

Когда кавалеристов отделяло от бело-зеленых около сорока шагов, вновь прибывшие остановились. Герцог Фиеро, сопровождаемый гигантом Норганом, выехал вперед. От строя пришельцев отделились трое сеньоров. Коротко переговорив, развернули коней и разъехались каждый к своим людям. Стрелки ослабили луки, развернувшие строй бело-зеленые кавалеристы снова съехались вместе, Ренган расстегнул ремешок шлема. Произошла встреча союзников.

Рнентоннские дворяне и их латники все той же нестройной гурьбой миновали кавалеристов Фиеро и поехали по дороге, колонна двинулась следом. Вскоре впереди, чуть в стороне от тракта, показались костры — там был разбит лагерь. Поворачивая жеребца следом за герцогским кортежем, Ренган тихо бросил викарию:

— Вот ответ на мой вопрос. Герцог объединился с местными сеньорами. Должно быть, он устраивает их в качестве правителя-консорта… А что с твоим делом? Ты решился прочесть письмо?

Викарий подумал с минуту, поглядел в темнеющее небо и тихо буркнул:

— На привале прочту.

Но на привале случая не представилось — приятелей пригласили принять участие в пиршестве, устроенном здешними господами в честь прибытия герцога Фиеро в Рнентонну. Было выпито довольно много вина, граф Лутальс и другие местные дворяне наперебой провозглашали здравицы в честь герцога… Солдатам также было приготовлено угощение.

Поутру обе армии продолжили путь единой колонной. Лутальс, самый могущественный из местных сеньоров, ехал теперь рядом с Фиеро, и Ренган уже задумывался, зачем нужен проводник, если войско ведут местные. Сомнения разрешил Норган. Здоровяк подъехал к северянину и спросил:

— Сэр Ар-Аррах, эти места вам знакомы?

Ренган кивнул.

— В таком случае его светлость просил передать следующее. Держитесь поближе ко мне и, если почувствуете неладное, немедленно дайте знать.

— Что женеладное я могу заметить?

— Если, к примеру, нам предстоит пересечь местность, удобную для засады… и вам покажется, будто вы замечаете изменения в пейзаже… которые могут оказаться укрытием для солдат… или еще что-нибудь… — Граф сделал рукой неопределенный жест. — Ну, вы понимаете?

— Пожалуй, понимаю. Его светлость подозревает местных в тайных умыслах? Опасается засады?

— Не то чтобы… Но вы будьте начеку.

— Хорошо. А куда мы направляемся?

— Здесь имеется городок… Гартанц… Или Гарманц?

— А, — догадался Ренган, — Гарланц. Да, есть такой. Но он чуть в стороне от дороги… Мы ведь следуем к замку Эрренголь?

— Ничего, мы решили сделать крюк, чтобы перед подписанием договора отслужить торжественный молебен. В этом Горланце просторный храм, говорят. Годится для торжественной церемонии.

Верзила пришпорил коня и присоединился к группе сеньоров во главе колонны. Приятели переглянулись.

— Понял? — поинтересовался северянин.

Клирик кивнул:

— Местные подпишут договор с Фиеро. Они поддержат его против маршала и короля Денанта, а он… а он что-то им пообещает взамен. Земли, права… Граф говорил о договоре — конечно, между Фиеро и местными.

— Пожалуй. А что ты делаешь с письмом?

Фомас опустил глаза, не прекращая дергать и теребить тесемку, стягивающую письмо и запечатанную сургучом с оттиском малой печати епископской канцелярии.

— Я потом объясню, что веревочка перетерлась случайно, — тихо буркнул смущенный клирик.

— Вот еще церемонии! — Ренган ухмылялся, глядя на приятеля сверху вниз. — Вскрой письмо. Просто вскрой — и все!

— Ну да… Тебе легко говорить, вскрой, — клирик терзал несчастный шнурок все ожесточеннее, — а мне каково? Ты знаешь, что бывает нашему брату за неисполнение повелений? Приказано-то что? Вскрыть не ближе двух лиг от монастыря Энигунды. За самовольное нарушение епископской печати — ого-го как накажут!

— А у тебя не епископская печать, — резонно заметил горец, — а канцелярская. За нее небось не сильно влетит. Да что ты в самом деле, Фомас! Епископ замыслил пакость, поэтому даже собственную печать не приложил, остерегается. Хочет остаться в стороне, а тебя подставляет. Вскрывай смело!

— М-да? — чувствовалось, что и самому клирику ужасно хочется немедленно прочесть. — А, ладно! Семь бед — один ответ.

Фомас взломал печать и зашуршал письмом.

— Ну что там?

— Сейчас, сейчас… — Викарий близоруко вгляделся в каллиграфический шрифт. — Ага, я знаю эту руку, Вигиль писал… Так… Так… Ага… Ну, обычное начало, «Во имя всевышнего»… «радея о благе»… так… Ага, вот! «Ежели доведется освятить брачный союз… его светлости… надлежит в ход церемонии внести…» Что?

Клирик оторвался от письма и уставился на приятеля.

— Все. Я погиб.

— Еще нет. Расскажи, что там.

— Епископ хочет, чтобы я внес в обряд венчания ошибку… Такую, чтобы она не была заметна во время церемонии, но которую с легкостью припомнят многие свидетели.

— Та-ак… А зачем?

— Его священство получит возможность оспорить законность брака Фиеро и Амелии. Это выгодно. Он может выдать герцога или не выдать, объявить брак незаконным или объявить законным… в зависимости от того, что ему покажется более выгодным. У него будут все козыри, а я пропал. Когда об ошибке станет известно, меня точно убьют… Это письмо — не оправдание, епископ отопрется, здесь не его печать. Ренган, Ренган, что мне делать?

Наемник задумался. Он размышлял не над бедой несчастного викария, из которого епископ хотел сделать козла отпущения, не над будущим герцога Фиеро, чреватом неприятными сюрпризами, не над собственной судьбой… Он вспоминал принцессу Амелию, которую видел всего раз в жизни — когда она, вручая малый приз на турнире, невзначай коснулась кончиками пальцев его ладони… Ренган вспоминал белую, кажущуюся прозрачной, кожу, точеный нос, будто вылепленный из воска ангелами, бледные щеки, розовые губы… ее огромные глаза, влажные и блестящие, ее походку…

— У нее такие тонкие руки, — Ренган сам не заметил, что говорит вслух, — что когда она читает, водя пальчиком по строкам, буквы, должно быть, просвечивают сквозь него.

— Чего? — Клирик обалдело уставился на приятеля снизу вверх.

— Я говорю, — торопливо добавил северянин, отводя глаза, — что если Фиеро не женится на Амелии, то о тебе просто забудут… О, чего это там? Погляди!

Ренган воспользовался тем, что авангард из-за чего-то замедлил движение, и оборвал разговор. Горец двинул коня вперед, к голове колонны. Там возникла заминка. Вельможи остановили коней и, тревожно переговариваясь, указывали друг дружке на облачко пыли, возникшее в отдалении. Наперерез колонне скакал небольшой отряд. Ренган подъехал еще ближе к предводителям, чтобы послушать новости.

Столб пыли рос, вскоре уже можно было разглядеть блестящие шлемы всадников. Вот они совсем рядом, начинают сдерживать усталых коней… Передний, осадив храпящего, роняющего пену жеребца перед Фиеро и местными господами, прокричал срывающимся голосом:

— Они пришли в движение! С рассветом Денант свернул лагерь и направляется к Алийским горам!.. Маршал Керестен выступил ему навстречу!

Герцог тревожно оглядел своих союзников:

— Мы опоздали? Битва состоится нынче?

— Нет, не думаю, — предположил Норган. — Если Керестен успел перекрыть дорогу к перевалу, то сегодня они дадут отдых коням перед боем и вышлют разъезды.

— Да, — поддержал графа один из местных, — дороги там плохи, наверняка они встретятся только к вечеру. Битва начнется завтра поутру.

— Тогда мы должны успеть к ее окончанию, — решил Фиеро, — передайте по колонне приказ — ускорить движение. Сэр Норган, вышлите авангард посильнее, сэр Ривейльс, возьмите всадников, десятка три… и оставайтесь охранять обоз, фургоны не поспеют за походной колонной. Вперед! Вперед!

7. Битва

Войско Фиеро и союзных ему рнентоннских графов двигалось дотемна. Ночью, когда уже зажглись звезды, остановились на ночевку. И солдаты, и господа получили скудный паек. Фургоны безнадежно отстали и продовольствие, привезенное на нескольких вьючных лошадях, разделили на всех. На привале, при свете костров и факелов, Фиеро подписал некий договор с местными графами. В тонкости Ренгану вникать не хотелось, а в общих чертах суть дела он уловил — герцог Фиеро, буде он станет консортом-правителем в Рнентонне, обещает какие-то права и льготы перечисленным в грамоте сеньорам, они же взамен обещают поддержать его притязания. Ну а подробности горца не интересовали. С рассветом воины затоптали прогоревшие костры и двинулись в путь.

Замок Эрренголь миновали, не приближаясь к нему. Двое латников, отправленных на разведку, доложили, что над замком развевается знамя императора, но ни главных сил маршала Керестена, ни людей Денанта не видно, только множество кострищ и большие кучи мусора да навоза неподалеку от замка, следы воинского лагеря. Пройдя еще немного, армия остановилась. Во все стороны отправили разъезды. Привели местных крестьян, те, трясясь от страха, пояснили, что армия, стоявшая последние недели у Эрренголя, вчера прошла на северо-восток. Слова крестьян подтверждались грудами навоза, оставленного конями недавно прошедшего войска.

Граф Лутальс возглавил авангард и двинулся по свежим следам, за ним выступили главные силы. Ренгану снова было велено ехать рядом с его светлостью и поглядывать по сторонам — не обнаружится ли чего подозрительного. А вскоре прискакал гонец от Лутальса — граф обнаружил место недавней битвы.

Голова колонны вступила на пологий холм, откуда хорошо было видно поле боя. Несколько тысяч неподвижных тел образовали причудливый узор на истоптанной траве… Между грудами растерзанных трупов разъезжали всадники. Увидев флаги Фиеро, кавалеристы поспешно скрылись.

Герцог потребовал объяснений, Ренган принялся показывать, как проходило сражение. Горец не умел читать, но усеянное телами поле для него было словно исписанный лист. Водя рукой, наемник объяснил, как протекал бой. Как имперская латная пехота перегородила долину, по которой собирались пройти эритонцы, как рыцари Денанта сперва безуспешно атаковали плотный строй, ощетинившийся пиками, и понесли страшные потери, так что трупы людей и лошадей образовали продолговатые бесформенные груды перед строем копейщиков, как имперские пехотинцы попятились под напором кавалерии, как их строй лопнул в двух местах и в разрывы устремились кавалеристы, растоптали и разметали нарушенный строй пехоты… как эритонские рыцари рассыпались по полю, преследуя бегущих пикинеров, и как они были сокрушены фланговым ударом имперской кавалерии… Объяснил, что пехотинцы Денанта подтягивались по полю следом за успешно атакующей кавалерией, что не успели выстроиться для отражения контратаки имперских всадников, что были вынуждены открыть проходы собственной отступающей коннице и что потому были вмиг смяты…

— Дальше началось преследование бегущих, ваша светлость, — продолжил Ренган, — они отступали вон туда, в холмы… Вон там, где бьется раненая лошадь… вон там, видите? Там отряд пехоты сумел выстроиться для отпора, и эти как раз отходили, держа равнение в рядах. Там имперские кавалеристы и эритонцы лежат вперемежку…

— Да, да… — кивал герцог, следя за рукой наемника.

— А основная масса бежала правее, вон там. — Ренган указал. — Там их настигали и топтали, и потому на поле остались только убитые люди Денанта. Кто-то, конечно, уцелел, но вряд ли много. У Керестена только пехота понесла серьезные потери, а Денант нынче потерял свое войско… В холмах эритонцы постараются собраться… если, конечно, их король жив. Если нет, они скорее всего рассеются по округе. В любом случае победил Керестен и нам придется иметь дело с ним.

— Да, верно! — спохватился Фиеро. — Норган, Лутальс, соберите кавалерию и спускайтесь в долину. А мы идем следом с пехотой. И не спешите вступать в бой. Быть может, удастся склонить их к капитуляции.

— Прошу прощения, — снова заговорил Ренган, — имперская армия, конечно, понесла потери, но их еще достаточно много. Они не станут капитулировать, побоятся, что император покарает за сдачу.

— Да вон они! — воскликнул оруженосец герцога. — Вон! Выходят из холмов.

В самом деле, имперская армия возвращалась по собственным кровавым следам, чтобы сразиться с новым противником. И их было достаточно много. С холмов спустились лучники, на усеянное телами поле из лощин выступила конница. Позади на длинных наконечниках воздетых в небо пик играло солнце, за рыцарями шла пехота.

Наступал решительный момент. Имперцы, только что завершившие сражение, не горели желанием снова вступать в бой, Фиеро тоже хотел бы закончить дело миром и не ввязываться в драку с имперскими солдатами. В сущности, никаких прав на престол Рнентонны у герцога еще не было, Амелия и в глаза не видела самозваного жениха… Но отступать было поздно. Фиеро велел своим союзникам выстраиваться для сражения, а к маршалу Керестену отправить парламентера с ультиматумом — сложить оружие либо готовиться к бою. Один из рнентоннских дворян робко спросил, не предложить ли лучше Керестену просто покинуть страну. Ведь ясно же, что предложение о капитуляции позорно.

— Увы, нет, — с печальным вздохом ответил Фиеро. — Нам нужна победа и желательно — гибель Керестена. Он лучший полководец империи, и если мы не покончим с ним нынче на этом поле, нам придется иметь с ним дело будущей весной… Тогда он будет обозлен и войско его станет многочисленнее. Нет, пусть он выберет битву.

Разумеется, Керестен так и поступил, оруженосец возвратился с заносчивым ответом имперского маршала. Трубы подали сигнал к бою, и имперская кавалерия развернулась широким фронтом, готовясь к атаке. В армии союзников пехоты было явно недостаточно для отражения конной атаки, и Фиеро велел, в свою очередь, всадникам выступать и напасть на имперскую армию… Сверкающие наконечники пик непрерывно смещались позади порядков имперской конницы, пешие латники на той стороне поля совершали некие маневры, разглядеть которые невозможно было за спинами рыцарей. Пехота герцога, которой командовал победитель турнира в Бредигене, также развернула фронт, лучники изготовились к стрельбе, но Фиеро велел беречь стрелы. Обоз отстал, и запас у лучников был невелик.

Ренган спешился и поручил белого жеребца заботам Фомаса. Тот, всеми забытый, оставался позади строя, вместе с вьючными лошадьми. Пешком горец вернулся к герцогу и остановился чуть поодаль.

Наконец приготовления были окончены, на обеих сторонах поля протрубили трубы, и две лавины закованных в сталь всадников понеслись навстречу друг другу, сотрясая поле ударами копыт. Многие на скаку орали свои девизы, имперцы дружно рявкнули: «Слава императору!» — и два стальных потока столкнулись с оглушительным грохотом. Несколько десятков человек разом рухнули под копыта коней, высоко взлетели обломки сломанных копий…

Война — не турнир, здесь не действуют правила вежливости, так что кавалерия союзников воспользовалась тем, что многие имперцы уже успели сломать копья в утренней схватке. Ведомые гигантом Норганом, союзники довольно легко опрокинули кавалеристов Керестена и принялись теснить их по всему полю. Боевой клич и девизы дворян смолкли, звенела сталь, храпели разгоряченные кони, орали раненые…

У имперцев протрубили сигнал, и их кавалеристы повернули коней, торопясь оторваться от наседающих союзников. Удалось. Разбитая имперская конница проскочила в проходы, подготовленные пехотой, — и тут же отлично обученные пикинеры сомкнули строй и разом опустили копья. Около десятка всадников не сдержали коней и, налетев на непроницаемый частокол копейных жал, рухнули вместе с конями. Остальные крутились перед строем пехоты, не решаясь напасть — пики имперцев были намного длиннее их оружия. Фиеро махнул рукой и тронул коня. Следом за ним зашагали пехотинцы, конница союзников отступила от имперского строя. Теперь вперед выступили лучники, в небо взвились стрелы…

Фиеро хмурился и кусал губы — он знал, что у его людей скоро опустеют колчаны, а имеется ли запас у имперцев — неизвестно. Наконец герцог решился и дал приказ пехоте атаковать. Ренган, никого не спрашивая, присоединился к пехотинцам — хороший солдат сам найдет себе место в схватке.

Имперские копейщики медленно двинулись вперед, бело-зеленые раневанцы и пестро одетые рнентоннцы выступили навстречу… остановились в нерешительности… и попятились. Казалось, нет никакой возможности сломать непреодолимый частокол, образованный нависшими в несколько рядов копейными жалами. Ренган, шагавший в задних рядах, остановился и воткнул огромный меч в землю перед собой, пятящиеся соратники обходили его справа и слева. Северянин нагнулся и с натугой приподнял убитого латника. Когда наступающих имперцев отделяло от него несколько шагов, швырнул труп прямо перед собой — на выставленные пики. И тут же, подхватив меч, бросился вслед за своим снарядом. Кто-то из имперцев сбился с шага, у кого-то дрогнуло копье в руках, в стальном частоколе возникла брешь — и северянин шагнул в нее, одновременно нанося удар. Два отрубленных наконечника упали наземь, Ренган присел, пропуская копейное жало над головой, и резко поднялся, превращая движение в разворот корпуса, в новый удар. Вправо! И тут же — влево! Отпихнул древко без наконечника, шаг вперед, вправо! Влево! А за спиной, азартно завывая, уже топали бело-зеленые.

Брешь, образовавшаяся в строю имперской пехоты сперва как небольшой зазор между копейными наконечниками, теперь расширилась, Ренган, расталкивая древки пик, приблизился вплотную к вражеским солдатам, и они торопливо пятились, увеличивая разрыв в шеренгах. Вправо! Влево! Ренган остановился и привычным движением вскинул клинок, теперь его справа и слева вновь оббегали соратники — но сейчас они атаковали, а не пятились. Ренган бросился вперед, вырвался на пустое пространство и снова взмахнул мечом. Он хорошо знал, что теперь произойдет, и спешил убраться подальше от бреши в строю имперских воинов — пусть даже и в тыл их шеренгам. Позади раздался звон, топот, вопли, прозвучал боевой клич Норгана… и Ренган побежал. Он успел — лавина кавалерии союзников прошла в стороне, круша и сметая все на пути… Горец взмахнул мечом, отгоняя имперцев, но тем было не до него — они спасались бегством от кавалерии, бросая длинные пики, превратившиеся теперь в бесполезную обузу… И Ренган тоже бежал. Какой-то пехотинец, совершенно ошалевший от страха, отшвырнул копье и бросился на горца с голыми руками. Ренган, не останавливаясь, двинул дурню рукоятью меча в зубы и помчался дальше. А за спиной кавалерия топтала всех, кто попадался под копыта, не разбирая цветов и эмблем… Прозвучал новый сигнал труб и всадники развернулись — на них в последнюю отчаянную контратаку устремились поредевшие имперские конники… Все смешалось…

Только теперь Ренган остановился и перевел дух. Вражеская пехота сбежала в холмы — точно также, как несколько часов назад бежали воины короля Денанта. Мимо Ренгана рысцой пробежали лучники, их капитан — победитель бредигенского турнира, — размахивая мечом, велел карабкаться на холмы и следить за округой. Пешие солдаты местных сеньоров уже рассыпались по полю, торопливо обирая покойников, Ренган бы и сам присоединился к ним, но это было неуместно. Да и что можно найти у убитого имперца, воевавшего все лето вдали от метрополии, а значит, не получавшего жалованья? Кавалеристы союзников после недолгой схватки опрокинули неприятельскую конницу и погнали в холмы.

Ренган вскинул тяжелый клинок на плечо и побрел к герцогу Фиеро, торжественно проезжающему под знаменем по усыпанной телами долине… Герцог махнул рукой горнисту, тот протрубил общий сбор и сеньоры потянулись со всех концов ратного поля к герцогскому знамени. Пешие латники рнентоннских сеньоров, впрочем, и не подумали прервать грабеж, они спокойно и деловито обирали убитых, рассыпавшись по всей долине. За годы войны это занятие стало им привычным.

Фомас, издали заметив приятеля, поспешил навстречу, ведя в поводу белого жеребца. Ренган закинул меч в петли за спиной и взобрался в седло. Рука тут же сама собой потянулась пощупать округлый предмет, упакованный в несколько слоев мешковины и привешенный к седлу. Друзья вместе направились к месту сбора. Священник без умолку тараторил:

— А я видел, Ренган! Я все видел! Когда их солдаты с копьями двинулись на нас, а кавалеристы вдруг сбежали…

— Их отозвала труба, — вставил горец.

Но викарий не слышал, он был совершенно увлечен новыми впечатлениями.

— Конница назад скачет, а эти, с копьями, идут и идут… Знаешь, даже страшно стало. Вдруг показалось, что вот так ровными рядами они и до меня дойдут… Куда бежать? Как спасаться? И вдруг ты — ррраз! Ррраз!

Клирик так замахал руками, изображая взмахи меча, что мул под ним шарахнулся, и викарий, потерявший поводья, вынужден был вцепиться обеими руками в луку седла, чтоб не свалиться. Выпрямившись и успокоив животное, Фомас с чувством произнес:

— Ты герой, Ренган! Настоящий герой!

Как раз с этими словами они подъехали к герцогскому знамени, и Фиеро, услыхав последние слова клирика, подхватил:

— Совершенно справедливо, святой отец! Сэр Ар-Аррах, вы оказались, если можно так сказать, бесценным приобретением для нашего войска! Редко кому удается пройти сквозь строй имперской пехоты и остаться живым.

— Пустяки, ваша светлость, — Ренган самодовольно ухмыльнулся, — пикинеры были утомлены первой схваткой и едва держали оружие.

Он не стал рассказывать, как девять лет назад он, Ренган Ар-Аррах, бежал с поля боя, когда в сутолоке схватки оказался на пути имперской пехоты, как долго и мучительно преодолевал в себе робость перед стеной слаженно надвигающихся стальных жал, как учился увертываться от пики, как брал уроки у старого мечника, объяснившего, что бедняга пикинер едва удерживает на весу громоздкое копье и что его несложно одолеть… Не стал рассказывать, что ветеран этот погиб от имперской пики спустя два месяца после начала их занятий… Не стал Ренган рассказывать, как долго сам упражнялся с пикой, чтобы понять, как сражается соперник и где его слабое место… Не стал рассказывать, что опаснее всего не вражеское копье во встречном бою, а копыта рыцарских коней за спиной — после того, как неприятельский фронт прорван… Он не стал рассказывать, что сам служил простым солдатом, что в оруженосцы был посвящен совсем недавно и до сих пор не привык отзываться на обращение «сэр Ар-Аррах»… Теперь он в самом деле был благородным воином и коротко ответил на похвалу герцога: «Пустяки!»

— Нет, нет! — продолжил Фиеро. — Вы, сэр, отважный боец. Я прошу вас остаться со мной после того, как…

Герцог замялся, Ренган терпеливо ждал продолжения, ждали и примолкшие дворяне вокруг.

— Да что там! — махнул рукой герцог. — Все равно это будет вскоре известно. Сэр Ар-Аррах, я намереваюсь возложить на себя корону Рнентонны, чтобы положить конец злосчастной войне и принести наконец мир на истерзанную землю…

Рнентоннские дворяне одобрительно загомонили вокруг, а герцог закончил:

— И я предлагаю вам, сэр, оставаться со мной. При вновь образованном королевском дворе вскоре появится много вакансий… Оставайтесь со мной и место у трона — за вами!

Ренган приложил правую руку к сердцу и склонил голову, как того требовала ситуация. Не успел он подобрать подходящих слов, как герцога отвлекли громкие крики. Несколько человек указывали куда-то вправо. Повернув голову, Ренган увидел процессию, выходящую из холмов.

Около сорока человек в изодранных плащах, на которых под слоем пыли и грязи угадывались пестрые гербы, брели, медленно переставляя ноги.

— Герб Денанта Эритонского, — узнал кто-то из окружавших Фиеро дворян.

Герцог, позабыв о Ренгане, повернул коня и двинулся навстречу эритонцам. Свита — следом. Когда Фиеро приблизился к оборванцам, те расступились, оставив посередине лежащего на носилках старика, укрытого плащом. Лицо раненого было бледно и запятнано кровью. Герцог торопливо спрыгнул с седла и зашагал к носилкам. Не доходя трех шагов, остановился и отвесил поклон:

— Ваше величество…

Король Денант попытался приподняться, но не смог.

— Кто вы? — прошептал он.

— Герцог Фиеро, — назвался вельможа. — Ваше величество, мы прибыли слишком поздно, но мне удалось отомстить за ваше поражение. Имперская армия разбита, я победил и намереваюсь просить руки вашей племянницы, принцессы Амелии. Извольте дать согласие, как ближайший родственник.

Герцог склонился над стариком, и бледные губы короля тронула ухмылка.

— Если моя подпись под такой бумагой послужит пропуском через перевал в Эритонию… я согласен. Вам повезло, ваша светлость… Будь у меня на две-три сотни копий больше нынче поутру… Я подпишу…

— А также — вечный мир? Союз между моим королевством и вашим? — Интонация герцога не была вопросительной. Он утверждал, он диктовал условия.

— Да, конечно, — король Денант снова выдал кривую ухмылку, — если вы поможете нам добраться до перевала.

— Отлично! — Герцог выпрямился и отвернулся от Денанта. — Где этот поп? Пусть составит договор, я продиктую… Да, и разыщите графа Норгана.

Приволокли перепуганного Фомаса. Разобравшись, чего от него хотят, клирик успокоился и, устроившись на земле, среди изрубленных тел, приготовил походную чернильницу и принялся писать, подложив под пергамент обломок щита.

К тому времени, как подъехал отставший обоз, начало темнеть. Герцог Фиеро, совершенно удовлетворенный бумагами, подписанными королем Денантом, пребывал в прекрасном расположении духа. Правда, остатки императорского войска скрылись в предгорьях, и Норгану не удалось отыскать их следов. Но в погоню были отправлены местные графы с отрядами вассалов. Все были уверены, что Лутальс с земляками, хорошо знающие местность, рано или поздно отыщут неприятеля. Вряд ли имперцы, лишившиеся кавалерии, смогут дать серьезный отпор.

Граф Фиеро велел выслать разъезды против мародеров и разбить лагерь чуть в стороне от поля недавней битвы. Денанту и его людям было предложено стать гостями на победном пиру… Назавтра им обещали коней и фургоны.

Возвратился раздосадованный Норган. Маршала Керестена поймать не удалось, рнентоннские графы продолжают поиски, но даже они потеряли следы беглецов.

— И ведь что обидно, господа, я уже видел его! — горячился верзила. — Я уже почти поймал маршала! Но нечистый принес откуда-то с десяток имперских кавалеристов… Я разделался с ними вмиг!.. Но маршала след простыл…

— Вы, граф, так жаждете крови Керестена, — заметил король Денант. — У вас личные счеты?

— Вроде того… Он казнил моего отца, обвинив в разбое на земле, принадлежащей империи… Ничего, я еще поймаю Керестена, и тогда…

Графу сунули кубок вина и, выпив, он немного остыл. Вообще пили много — пили за победу, за новый мир между Рнентонной и Эритонией, за счастливое спасение короля Денанта, за грядущую свадьбу Фиеро и Амелии… выпили и за отвагу Ренгана Ар-Арраха. Подобревший и довольный Фиеро вновь предложил северянину пост при дворе. Наемник ответил уклончиво:

— Благодарю, ваша светлость, за столь лестное предложение. Я бы принял его, да нрав у меня непоседливый, больше полутора лет я не служил ни в одной армии…

И как-то само собой вышло, что Ренган принялся рассказывать о прошлых скитаниях и походах, проделанных им в рядах разных армий, под гербами и флагами всех цветов. Вышло, как выходило всегда — горца слушали, затаив дыхание, даже Норган прекратил слать проклятия сбежавшему Керестену… Наемник рассказывал о походах на север, когда зимой приходилось пробираться сквозь непролазные чащобы по промерзшим до дна рекам и вырубать изо льда застывшую в прозрачной толще рыбу, чтобы утолить голод в заснеженной пустыне… о походах на юг, в царство вечного зноя, когда латы приходилось снимать, ибо от малейшего прикосновения к раскаленной стали на руках вздувались волдыри… о походах на восток, где орды одичавших варваров стерегли каменные стены городов, выстроенных их предками, и поклонялись идолам забытых богов… о походах на запад, когда многотысячные армии, случалось, задень истребляли столько народу, что хватило бы заселить королевство, а могущественные чародеи злокозненным чернокнижием вредили доблестным монархам…

Ренган говорил и говорил, как всегда, на ходу выдумывая удивительные приключения взамен настоящих, не менее удивительных, которые он уже успел позабыть. Ренган без устали плел словесные кружева и знатные господа слушали его вранье, удивительным образом смешанное с правдой, слушали раскрыв рты… а перед глазами наемника стояла принцесса Амелия, — и теперь горцу казалось, что все эти годы, что провел в боях, он сражался за нее, во всех войнах и турнирах отстаивал право снова встретить принцессу, заглянуть в ее огромные глаза, коснуться белых рук — таких тонких, что, когда она читает, водя пальцем по строкам, буквы просвечивают сквозь него… То ли из-за вина, то ли из-за усталости… но Ренган сейчас думал только об Амелии — потому что вдруг понял: завтра увидит ее.

Один за другим в лагерь возвращались местные сеньоры, присоединялись к пиршеству, поспешно наполняли кубки и пили, не гнушаясь чужой посудой — спешили нагнать тех, кто уже пьян и весел. Остатки императорской армии исчезли без следа… Потом кто-то заметил оранжевое зарево, встающее на юго-западе, это горел замок Эрренголь — имперский гарнизон, уходя, поджег крепость… Разговор прервался, Ренган воспользовался этим, чтобы тихо удалиться от костров. Забредя в кусты справить нужду, наемник услыхал разговор и узнал бас Норгана.

— Да, пока все складывается удачно для вас, но зачем вы сохранили жизнь Денанту? Не проще ли было тихо прикончить его, да заодно и всех, кто был при нем?

— Разумеется, это было бы славно, — тихо ответил герцог. — Но у Денанта есть сын. Здесь слишком много народу и смерть короля не удалось бы скрыть. Я не хочу, чтобы сын Денанта счел себя обязанным отомстить. Пусть лучше в Эритонии правит благодарный мне Денант, чем его обиженный на нас наследник…

Ренган потихоньку убрался от беседующих вельмож, пока его не услышали. Нынче наемника не интересовали политика и монаршие свары, он думал о принцессе. Сейчас ему казалось, что о принцессе Амелии он думает всю жизнь. Скорее всего Ренган ошибался — но он привык мешать правду с вымыслом и не делал различий между тем и другим.

8. Принцесса Амелия

С рассветом герцог Фиеро отдал приказ выступать к обители блаженной Энигунды… но поднять войско сразу не удалось. Сеньоры похмелялись, латники жаловались на усталость, обоз не мог собраться в путь, потому что почти все возчики и слуги ночь напролет мародерствовали на поле брани, обирая покойников… Поэтому герцог, которому не терпелось сладить дело поскорее, отправился к монастырю, прихватив с собой конвой в пятьдесят копий, возглавляемый графом Норганом, а также Ар-Арраха и, разумеется, Фомаса. Клирик мучился от неопределенности. Он не знал, как ему исполнить повеление епископа, и исполнять ли вообще… он тяготился одиночеством, поскольку во время боевых действий Ренгану было не до викария… наконец, он с непривычки отбил зад о седло, а неуемно поспешный жених торопил и велел двигаться быстрее…

Когда кавалькада растянулась по тракту, Ренган снова оказался рядом с приятелем и они смогли наконец поговорить спокойно — насколько позволяла тряска в седлах.

— Что мне делать, Ренган? — плаксиво воззвал священник. — Как быть?

— Ждать, как сложится дело, — пожал плечами северянин. — Не спеши пугаться. Свадьбу немедленно никто не станет справлять, и венчание с королевой тоже отложат, вот увидишь. Такое событие проводят с пышностью и при великом стечении народа. У тебя еще будет время подумать… или сбежать.

— Но ты поможешь мне?

— С чего это? — Ренган пожал плечами. — Его светлость посулил мне хорошую должность при дворе… Ладно, ладно, не скули. Если ты решишься бежать, я постараюсь тебе помочь. Подумай лучше о голове.

Наемник похлопал по округлому свертку, притороченному к седлу.

— Продашь честную главу блаженной Энигунды настоятельнице, заработаешь на дорогу. В бегах монета нужна… О, гляди! — Ренган указал на догорающий Эрренголь, мимо которого как раз проезжала колонна. — Замок брошен поспешно, но без суеты. Здесь поблизости скрывается отряд имперцев, уж ты мне поверь…

— И что?

— Если в самом деле решил дать деру, не упусти момент, когда имперцы нападут. Тогда Фиеро станет не до тебя, понял?

— Понял…

Но имперцы так и не появились, округа была спокойна. К монастырю жених с дружками добрался без приключений.

То ли устав монастыря блаженной Энигунды был не слишком строг, и сестры почивали до полудня, а может, по какой другой причине, но когда оруженосец герцога Фиеро постучал в монастырские ворота — из-за них не донеслось ни звука, будто обитель вымерла. Оруженосец неуверенно оглянулся и постучал громче. Тишина. Ренган пустил белого шагом и, не спеша подъехав к герцогу, громко объявил:

— Ваша светлость, велите срубить вон тот тополь. У него ровный ствол, из которого выйдет превосходный таран. И еще следует запастись факелами, уходя мы сожжем монастырь.

Из-за ворот немедленно донесся визг:

— Кто вы такие? Зачем, во имя святой Энигунды, тревожите покой мирной обители?

— Откройте ворота, — велел герцог, — и впустите нас. Я все объясню настоятельнице. Не то и в самом деле нам придется прибегнуть к нежелательным мерам. Отворите — и дело завершится ко всеобщему благу.

— А кто ты таков? — выкрикнули из-за ворот, но менее решительным тоном.

— Я герцог Фиеро, и единственная моя забота — вернуть мир в несчастную Рнентонну. Для сего мне требуется увидеть принцессу Амелию и говорить с ней. — Монашки снова примолкли и герцог наконец проявил раздражение. — Открывайте, во имя господа, я и так трачу чересчур много времени на пустой разговор! Сэр Норган, велите рубить тополь!.. И готовить факелы!

— Постойте, постойте, — заторопились за воротами. — Мы готовы отворить, ежели поклянетесь не чинить зла.

— Клянусь, — буркнул Фиеро. — Все мои помыслы направлены исключительно к добру.

Ворота, поскрипывая, отворились, в образовавшемся проходе стояла, сложив ладони на объемистом животе, крупная женщина в монашеском одеянии — настоятельница. Внимательно оглядев снизу вверх герцога, она посторонилась, промолвив:

— Вступайте с миром в стены святой обители. Надеюсь, вы не станете нарушать покой наших сестер и не потащите с собой всю эту ораву.

— Будь по-вашему, — кивнул Фиеро, понукая коня, — со мной войдут…

Ренган как бы невзначай оказался рядом с герцогом и протиснулся в ворота вторым, так чтобы наверняка оказаться с герцогом внутри.

— Несколько человек, — закончил Фиеро. — Сэр Норган… а, сэр Ар-Аррах… Да, и прихватите этого попа!

Фомас присоединился к небольшой свите герцога, а прочие спутники Фиеро рассредоточились перед воротами. Латники спешивались, расслабляли подпруги и отпускали коней пастись. Кое-кто, оказывается, прихватил вина, и теперь фляги пошли вкруговую…

Фиеро со спутниками, сопровождаемый несколькими грустными монахинями, прошел в здание. В большом зале они остановились. Здесь было светло и пахло ладаном. Солнечные лучи, окрашенные в витражах праздничными колерами, наискось пронизывали пространство между рядами колонн, в разноцветных столбах света плясали золотые пылинки, свивая спирали в неспешном танце, под высокими сводами копился серый сумрак. Здесь душу охватывал светлый покой и умиротворение, здесь было мирно и радостно.

— Итак, — останавливаясь, произнесла настоятельница решительным тоном, — вам угодно побеседовать с сестрой Амелией.

Это прозвучало скорее утверждением, нежели вопросом.

— Да, — кивнул Фиеро, — и чем скорее мы с принцессой придем к согласию, тем раньше мои люди покинут монастырь. Где Амелия? Велите позвать ее!

— За ней уже пошли. Но здесь нет принцесс, только сестры, только невесты господни. Беседуя с сестрой Амелией, помните, что и она…

— Невеста господня? — перебил герцог. — Ничего, невеста не жена. Послушайте… э…

— Сестра Лазония, — назвалась настоятельница. — Вы желаете увезти сестру Амелию из монастыря? Монахиню?

— Насколько мне известно, она не монахиня, — заметил Фиеро и оглянулся. — Отец Фомас?

Викарий скроил печальную мину и выступил из-за колонны, где собирался переждать опасный разговор.

— Господину моему епископу Меригену, — пробормотал он, глядя в пол, выложенный красными и желтыми плитками, — доподлинно известно, что ее высочество не приняли обета.

— Мериген, — с неожиданной злостью прошипела настоятельница, — вот, значит, как… И вы все решили, что наша обитель отпустит Амелию и лишится преимуществ, связанных с пребыванием ее здесь?

— Ничего из даров, принесенных ее высочеством, — торопливо объявил герцог, — не будет отнято у обители! Но поймите, стране нужна королева… и король…

— Вы?

— Я. Знать Рнентонны союзна со мной, так что… — Герцог широко развел руками. — У вас нет выбора.

Настоятельница кивнула и, не оборачиваясь, помахала рукой. Из-за колонн в полосу света выступила Амелия.

— Ну, не стану вам мешать, — произнесла сестра Лазония, и Ренгану почудилось в ее голосе злорадство. — Идемте, сестры.

Но наемник не глядел на настоятельницу, не слушал, как Фомас, пристроившись к уходящим вдоль галереи монашкам, бубнит, что утекающее процветание обители могло бы поддержать обретение священной реликвии, подлинной нетленной главы святой Энигунды… Он не глядел, как Фиеро, облизывая пересохшие губы, опускается на колено и как Норган, прислонившись к колонне, теребит рукоять кинжала.

Сейчас Ренган видит только ее… Белое одеяние послушницы выделяется среди разноцветных солнечных лучей… неправдоподобно тонкая талия и напряженно стиснутые руки… Губы, которые Ренган помнил розовыми и улыбающимися, побледнели и судорожно сжаты, под глазами лежат широкие темные тени, а великолепные черные волосы скрыты под грубой тканью барбетты, от чего лицо кажется уже, а глаза — больше… Ренган глядит на Амелию, Амелия глядит в сторону, в разноцветную пустоту между колоннами…

— Ваше высочество… — торопливо забормотал герцог, прижимая руки к сердцу, — мадам… Ваше высочество, осмелюсь просить руки, ибо… ибо… мои чувства к вам и государственные интересы Рнентонны… Страна третий год охвачена войной и…

Послушница мельком взглянула на коленопреклоненного герцога и тут же вновь уставилась в сторону. На бледных щеках проступили два четко очерченных пятна лихорадочного нездорового румянца, а тонкие пальцы сильнее стиснули ткань подола.

— Что мне страна и государственные интересы, — быстро пробормотала она, — если Рэндольфа не вернуть?

— Но Амелия… ваше высочество, я… мой долг… Вся знать Рнентонны уже присягнула мне…

— Рэндольф поклялся, что победит на том злосчастном турнире, а я поклялась, что стану верной женой победителю. Я поклялась стать женой победителю турнира и хранить ему верность, — выпалила Амелия.

По-прежнему глядя в пустоту между колоннами, девушка опрометью кинулась прочь, в сторону, в разноцветные столбы света, сквозь неспешный танец золотистых пылинок и… уткнулась в широкую грудь Ренгана. Она машинально уперлась в камзол ладонями и Ренган — тоже машинально — накрыл ее пальцы своими. Амелия уставилась на него широко распахнутыми глазами.

— Я тебя помню, — сказала принцесса.

— Я победил на турнире, — сказал солдат.

— Я вручила тебе приз, — сказала принцесса.

— Я вернулся, — сказал солдат.

За колоннами верзила Норган схватил за шиворот тщедушного герцога и легко приподнял над полом:

— Принцессы не для таких, как ты, — заявил граф, вынимая кинжал.

Фиеро болтал ногами и задыхался от страха, а также от того, что ворот, натянувшись, сдавил горло. Вмиг побледнев, он пролепетал:

— Отпустите, сэр…

Норган разжал кулак, и герцог тяжело свалился на пол. Встряхнулся и прытко пополз на четвереньках прочь, в тень между колоннами, причитая:

— Вы не сможете, сэр, не сможете. Вам не удастся завладеть страной, рнентоннские графы присягнули мне, присягнули на верность мне… Договор… Они подписали договор…

— Я поклялась быть верной женой победителю, — сказала принцесса.

— Я вернулся, — сказал солдат.

— Рэндольф умер, — сказала принцесса.

— Я победил на турнире, — сказал солдат.

Граф Норган шел за уползающим Фиеро, тяжело печатая шаг по красным и желтым плиткам, разноцветные пятна света, просеянного сквозь витражи, проплывали по мрачному лицу.

— Мне плевать, кому присягнули графы, — размеренно в такт шагам роняя слова, объявил гигант. — Я убью любого, кто встанет между мной и короной…

Герцог вскочил и бросился бежать, распахнул двери, замер на миг на пороге — черный силуэт в прямоугольном проеме — и медленно осел на пол, хватаясь руками за косяк… Под ним медленно растекалась лужа крови, а в груди торчала стрела. Когда Фиеро распахнул дверь, в зал ворвались звуки боя — лязг стали, свист стрел и зычные голоса, выкликающие «Слава императору!» В воротах кипела схватка — на конвой напали собравшиеся после поражения имперцы Керестена, которым удалось соединиться с гарнизоном сожженного Эрренголя. Норган сунул кинжал в ножны и бросился к выходу, сквернословя и вытаскивая на ходу меч… Но Ренган и Амелия не слышали ничего.

— У тебя такие тонкие пальцы, что буквы просвечивают сквозь них, когда ты читаешь, — сказал солдат.

— Нет, — сказал принцесса.

— А я не умею читать, — сказал солдат.

— Тогда я не смогу писать тебе писем, — сказала принцесса.

— А я не покину тебя, — сказал солдат.

Рядом возникли Фомас и Лазония, викарий прижимал к узкой груди округлый сверток и что-то твердил Ренгану о тысяче золотых, аббатиса дергала за рукав Амелию и что-то твердила о привилегиях и землях, которые хорошо бы оставить общине после того, как послушница возвратится в мир…

— Ладно, — не оборачиваясь, сказала принцесса.

— Ладно, — не оборачиваясь, сказал солдат.

И больше не слушая никого, они медленно пошли к выходу из зала — на звуки битвы. Амелия аккуратно приподняла подол, переступая через темную лужу на пороге, там, где упал герцог Фиеро, а Ренган неспешно потянул меч из-за спины.

Минутой позже он будет шагать сквозь схватку, размеренно нанося удары — шаг, разворот, взмах… шаг, разворот, взмах… вправо-влево, вправо-влево… И стянутые в пучок светлые волосы прыгают по спине… А она пойдет следом — тонкая, прямая, удивительно белая в монашеской одежде среди грязи и крови — на ходу стаскивая барбетту и подставляя ветерку длинные черные кудри… Вместе на всю жизнь.

ЛАУРА

Глава 1

Воришку Лаура заметила слишком поздно. А тот, должно быть, долго крался следом — присматривался, принюхивался… И улучил-таки момент!..

Лаура, конечно, знала, что ей не следует, возвращаясь с рынка, бестолково глазеть по сторонам — но ничего не могла с собой поделать. С наивным любопытством провинциалки она каждый день разглядывала эти старинные дома. Теперь так не строят, теперь экономят на всем — ни красивых колонн у входа, ни декоративных башенок по углам. О скульптурах и говорить нечего — кто теперь их станет заказывать?.. Сегодня в ходу тяжеловесная простота, дома нынче строят так, чтобы их вид говорил скорее о надежности и благопристойности, нежели об изяществе и изысканности… Впрочем, в родном городке Лауры, далеко на западе, на берегу океана, не увидишь и таких зданий, какие возводят сейчас даже на окраинах столицы. Родной дом, в детстве казавшийся девушке огромным и даже красивым, — всего лишь убогая развалюха по сравнению с новыми зданиями здесь, в Ванетинии… И уж совсем нелепо сравнивать его с этими вот домами в центре, великолепными и величественными, несмотря на почтенный возраст. Эти строения вызывали у Лауры наивный восторг, она любила подолгу разглядывать их, мысленно беседовать с украшающими их барельефами и скульптурами… И мечтать, что когда-нибудь в один прекрасный день она поселится в таком вот доме… У нее будет даже балкон… С правой стороны балкон будет обрамлять мраморная колонна с резьбой, увитая побегами плюща… А слева на балкон будет взирать прекрасный юноша, высеченный из белого камня — точь-в-точьтакой же, как и тот, на Серебряной улице… А еще…

Но в этот миг мечты Лауры были прерваны самым гнусным образом — грязный оборванец, незаметно подкравшийся к размечтавшейся девушке, выхватил у нее из рук корзинку с продуктами, купленными полчаса назад на рынке и предназначенными для стола ее хозяина — почтеннейшего мастера Эвильета, придворного мага самого Императора. Такой уж это народ — грязные оборванцы, они везде одинаковы — и в столице Великой Империи, и в захолустье, на далеком берегу океана. И повсюду они равным образом не знают, что такое уважение к чужой собственности — будь то даже собственность великих волшебников…

Когда Лаура сообразила, что произошло, оборванец уже улепетывал изо всех сил и его от девушки отделял добрый десяток шагов. Не задумываясь, она подхватила свои юбки и припустила в погоню. Лаура не знала, что она будет делать, если каким-то чудом все же сумеет настичь грабителя, как она отнимет у него корзинку — нет, она действовала машинально. Воришка убегал, она преследовала. Вслед за оборванцем девушка повернула за угол — теперь они мчались по довольно оживленной улице, злополучный грабитель петлял между прохожими, те удивленно оборачивались ему вслед, а затем — заметив погоню — принимались свистеть и хихикать. Кое-кто отпускал нахальные шуточки, но ни один не сделал попытку каким-то образом помочь Лауре. Быть может, завтра кто-то из этих добрых горожан сам станет жертвой грабителей… Быть может… Но сегодня не посчастливилось другому — и, значит, это подходящий случай, чтобы славно поразвлечься. Лаура раскраснелась от усилий и от сальных выкриков, несущихся вслед, она уже поняла, что отстает, но все же упорно продолжала свой бег. Если она прекратит погоню — то все эти шутники начнут с удвоенной энергией потешаться над ней, так уж лучше не останавливаться и… И по крайней мере убежать от злых шутников.

Воришка вновь метнулся в сторону — на этот раз он выбрал подворотню, Лаура воспрянула духом, она знала, что оттуда есть лишь один-единственный выход… И если она… И если немного поднажмет… Немного поторопится… То можно… Можно успеть… Ему наперерез…

Тяжело дыша, одной рукой то и дело смахивая со лба некстати липнущие кудряшки, а другой стискивая подол, чуть не плача от досады, Лаура вылетела из портала в переулок и… И едва не налетела на некоего господина. Это был именно господин — в шляпе с пером и при мече в ножнах. И — о чудо! — в одной руке у господина была ее корзинка, а в другой — трепыхался незадачливый воришка, крепко ухваченный за ворот грязной хламиды.

— Привет, — промолвил господин, — это твоя корзинка?

— Моя, — чуть ли не шепотом пролепетала Лаура, принимая свое едва не утраченное навеки сокровище, — благодарю вас, добрый сэр.

Еще не придя в себя окончательно, девушка робко разглядывала своего спасителя. Незнакомец был молод, довольно высок ростом и, несомненно, благородного происхождения. И — также несомненно — беден. Его куртка была потерта настолько, что на сгибах кожа истончилась до едва ли не прозрачной ветхости, перья на шляпе свалялись и приобрели неопределенно серый цвет, а ножны меча были перетянуты ремешками… Все это Лаура приметила мгновенно — жизнь в столице приучила ее с первого взгляда определять социальный статус и достаток встречных. Здесь, в Ванетинии, с этим было очень строго — любой обитатель великого города, занимающий мало-мальски заметный пост, требовал уважения к своей высокой должности — и столица буквально кишела такими чванливыми зазнайками. Поварята с императорской кухни, писцы и лакеи, конюхи и посыльные в красно-желтых камзолах… Впрочем, незнакомец, возвративший девушке корзинку, не был, пожалуй, ни чванлив, ни строг — с его лица не сходила широкая улыбка.

— Не посчастливилось сегодня Черным Рыцарям, обижающим Благородных Девиц, — подмигнул он Лауре, с трудом переводящей дух после отчаянной погони и судорожно прижимавшей к груди корзинку. Затем его взгляд скользнул по пойманному воришке. — Итак, что принесло сегодня приливом?

Лаура сразу почувствовала доверие и симпатию к незнакомцу — ее отец тоже любил говаривать: «Что принесло сегодня приливом?..» Так часто говорили в ее родном городе — там, на берегу океана… Она улыбнулась в ответ и — следом за своим спасителем — поглядела на злодея. К ее удивлению неудачливым вором оказался подросток не старше четырнадцати лет… Вот странно — когда неслась за ним следом, казалось, что она гонится за опасным злодеем… Ощутив на себе взгляды Лауры и дворянина, оборванец опустил глаза и снова задергался в руке незнакомца, бормоча себе поднос:

— Пустите, добрый господин, никогда более не стану обижать Благородных Девиц, даже не взгляну на них ни разу… Пустите… Есть больно хотелось, три дня не ел… Чем хотите поклянусь, не буду больше… Пустите только…

Голос незадачливого воришки становился все глуше и глуше, наконец он замолк и перестал вырываться. Должно быть, сам понял, как нелепы его просьбы.

— Однако, — промолвил незнакомец, — не ел три дня и несся между тем с немалой прытью… Ладно, проваливай.

Рука, сжимавшая ворот подростка, разжалась, но тот и не двинулся с места, должно быть, сам не веря своей удаче. Недоверчиво парнишка поднял руку и пощупал свой воротник… Дворянин, глядя на его недоуменное лицо, расхохотался — вслед за ним и Лаура хихикнула, не удержалась. Смех незнакомца был таким заразительным…

— Ну вот что, отчаянный грабитель, мне понадобится отважный оруженосец, — заявил спаситель Благородных Девиц, шаря в кармане, — ты, пожалуй, подходишь. Приходи вечером в «Герб Фаларика Великого», знаешь, где это? Придешь и спросишь Карикана из Геведа. Запомнил?.. На вот тебе…

С этими словами дворянин протянул парнишке пару медных монет.

— Держи, поешь чего-нибудь. А то еще помрешь с голоду и я останусь без оруженосца… Только чур — сегодня больше не воровать. А теперь проваливай!

Изумленный оборванец, наверное, все еще не веря происходящему, машинально повиновался тем не менее повелительному тону, каким было произнесено последнее слово Прошу Прошу — и опрометью покинул переулок… Юный дворянин же обернулся к Лауре и, сняв увенчанную жуткими перьями шляпу, слегка склонил голову:

— Прошу прощения, мадам… Я запоздал с этим приветствием… Позвольте представиться: Карикан из Геведа. Благоволите назвать ваше имя и титул…

Стандартная формула приветствия была произнесена в высшей степени вежливо и благопристойно, это Лаура сумела оценить, не зря же она четвертый месяц служила самому придворному магу молодого Императора. С немалым трудом преодолев смущение, она ответила:

— Благодарю вас, добрый сэр, за вашу помощь, ибо лишь ваше отважное вмешательство сберегло достояние моего господина… Однако вы, должно быть, принимаете меня за благородную даму, тогда как я лишь простая служанка… Меня зовут Лаурения… Лаура… Добрый сэр…

«Никогда не называй своего имени незнакомцам, — прозвучал в голове Лауры строгий голос тетки Тинны, — ибо встретиться тебе может кто угодно — злодей, вор или, чего доброго, даже чародей!» Обычно Лаура строго следовала этому совету, но сейчас… Сейчас все вышло как бы само собой.

* * *
— Ну вот скажешь еще — «сэр»! — фыркнул спаситель, снова тем не менее переходя на «ты». — А меня все зовут Кари. Просто Кари, хорошо?

— Однако…

— Милая Лаура, я, конечно, дворянин, о чем свидетельствуют четырнадцать поколений моих благородных предков… Но я и отчаянно беден, о чем свидетельствуют четырнадцать грошей в моем кармане… Э, нет, — лицо Карикана приобрело задумчивое выражение, — шесть грошей я отдал этому злобному преступнику… Однако у меня еще есть восемь грошей! И я приглашаю тебя потратить их вместе со мной! Как ты посмотришь на стаканчик вина? Маленький стаканчик!

— Но… — Лаура даже растерялась, — я… Я и так задержалась… Хозяин заждался… И к тому же…

— И к тому же твоя добрая матушка не велит тебе пить вино с незнакомыми молодыми людьми! — подхватил Кари. — Но со мной ты уже знакома. И разве мой геройский подвиг недостоин того, чтобы увенчать его славным пиром? Идем, Лаура, а? Это не займет много времени, а я здесь чужой, в этом огромном городе, никого не знаю… Мне и словом-то не с кем здесь перемолвиться… Пойдем, пожалуйста…

Тон Кари неожиданно приобрел робкие и просительные интонации.

— Ну… Хорошо… Только недолго! А то хозяин…

Лаура и сама не поняла, как это вышло, что ее губы произнесли слова согласия, тогда как она вроде и не собиралась пить вино с этим шустрым молодчиком. Разумеется, хозяин, добрый мастер Эвильет, не станет ее бранить, он всегда охотно прощал Лауре ее маленькие слабости… Но… Тетушка Анатинна… И вообще… Тем не менее ответ прозвучал. Едва заслышав его, Кари тут же просиял и Лаура вновь не удержалась — улыбнулась в ответ.

— Вот здорово, — заявил кавалер, от избытка чувств едва не пританцовывая на месте и взмахивая полой плаща, — а я так боялся, что ты откажешься… И мне придется провести этот день в одиночестве… Так тяжело бродить в одиночку по этому огромному городу… Знаешь, я ведь нездешний, я всего второй день в столице.

— И я тоже нездешняя, — призналась девушка, — только я уже давно здесь живу, четыре месяца.

— Разве это давно? Нет, четыре месяца — это не срок. Ну, вот что! Я здесь пока ничего не знаю, поэтому давай отправимся в «Герб Фаларика Великого», я там снял комнату и это единственное известное мне место, где мы с тобой можем показаться вместе в таком виде и с корзиной. Идем? К тому же это совсем недалеко отсюда, я, признаться, боюсь заблудиться и не рискую отходить далеко от «Герба». Выпьем по стаканчику, отметим наше знакомство, а потом я провожу тебя домой. И никаких «сэров»! Зови меня Кари. Идет?

Не дожидаясь ответа, он схватил корзинку и увлек Лауру за собой.

Глава 2

Обеденный зал «Герба Фаларика Великого» был почти пуст — время завтрака давно прошло, и постояльцы успели разойтись по своим делам, местные же сюда заглядывали нечасто, предпочитая трактиры, где цены пониже. К тому же хозяин постоялого двора заботился о покое своих клиентов, посему драки, громкие споры и прочие подобные «развлечения» в «Гербе» были запрещены, что шло вразрез с представлениями добрых горожан о веселом времяпрепровождении. Все это Кари объяснил Лауре по дороге в ответ на ее несмелые протесты, что, дескать, она и так задержалась и что благовоспитанные девушки вообще не посещают подобных мест…

— Ерунда, — махнул рукой Кари в ответ, — «Герб Фаларика Великого» — почтенное заведение, там часто останавливаются важные персоны наподобие меня… Ну, ты понимаешь? Важные персоны, стесненные в средствах. Поэтому хозяин заботится о респектабельности. Так что там незазорно появиться девице любого сословия.

Лаура не знала, что означает слово «респектабельность», а спросить постеснялась, не хотела выглядеть дурой. Вообще-то она сама себе удивлялась — как это она, тихая провинциальная простушка, идет с незнакомым господином в такое место, как трапезный зал постоялого двора, собирается пить с ним… Словно это не она идет за Кари, не она улыбается в ответ на его прибаутки, не она, склонив голову, входит в прохладный полумрак зала…

— Погоди, я сейчас, — объявил Кари, опуская корзинку на скамью возле одного из столиков, — присаживайся пока что…

Лаура послушно опустилась на скамью рядом с корзинкой. О Мать Гунгилла! Что же это за день такой сегодня… Прямо голова кругом… А ведь ей и в самом деле давно пора быть дома, тетка наверняка беспокоится и называет дурочкой. Тетушка Анатинна любит поворчать и постоянно бранит Лауру, и постоянно предостерегает. Однако же пророчества ее сбылись — глупая племянница влипла-таки в историю… О Гунгилла, что же Лаура здесь делает, самое бы время подхватить корзинку и бежать со всех ног домой… Но нет — она сидит по-прежнему на этой лавке в трапезном зале «Герба Фаларика Великого» и… И даже улыбается. А ведь сейчас — в точном соответствии с пророчествами ворчливой Анатинны — явится коварный ветреник и примется ее спаивать!

— А вот и я! — Кари и в самом деле обернулся быстро.

Он плюхнулся на стул напротив Лауры и протянул девушке маленький оловянный стаканчик, украшенный незатейливой чеканкой. Хозяин постоялого двора и в таких мелочах заботился о репутации своего заведения и не предлагал благородным господам вина в глиняной посуде. А Лаура с облегчением отметила небольшой размер чарки, по крайней мере это не выглядит как нечто непристойное. Всего лишь два-три глотка вина — вовсе не означает «спаивать».

— Ну, — вздохнул Кари, — Лаура, я очень рад, что встретил тебя…

Лаура, снова удивляясь себе, улыбнулась в ответ и слегка отсалютовала своему новому знакомому стаканом. Вновь — как будто это не она, как будто кто-то другой водит ее рукой… Сделав глоток, она снова улыбнулась, полезла в свою корзинку и, вытащив яблоко, протянула его Кари. Тот, ухмыльнувшись, картинно взмахнул рукой. К удивлению Лауры в пустой ладони вдруг возник короткий кинжал. Кари разрезал яблоко пополам и протянул кусок девушке:

— Ну как? Здорово?

— С ножом? — переспросила девушка. — Да, здорово! А как ты это делаешь?

— Секрет! — важно промолвил Кари. — Послушай, а как же этому сопляку удалось отнять у тебя корзину?

— Ну… — Лаура замялась, — я задумалась. Я люблю разглядывать дома…

Девушка смутилась собственной откровенности, она никому прежде не говорила о странном развлечении, боялась выглядеть глупой. Да и с кем она могла поговорить об этом? Ведь не с теткой же!

— Дома? — в веселом голосе Кари не слышалось ни малейшей насмешки. — А, я понимаю! В центре Ванетинии есть потрясающе красивые здания! Однако я не хочу, чтобы тебе попало из-за меня. Ты ведь говорила что-то о своем хозяине?

— Ах нет! — отмахнулась Лаура. — Нет, он добрый старик, он не станет меня бранить за опоздание. Вот тетка волнуется…

Прошло несколько минут, они допили вино…

— Ну, все же я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, — неуверенным тоном произнес Кари, — давай лучше встретимся сегодня еще раз… Хорошо? Можно, ты покажешь мне красивые дома, которые тебе нравятся? Честно сказать, этот город так велик… И… Ты не будешь смеяться? Я чувствую себя в нем таким… маленьким. Одиноким… Вот если бы ты показала мне хотя бы что-то в Ванетинии… Ты согласна?

— Согласна!..

И снова это слово вырвалось у Лауры словно само собой, она и подумать не успела над предложением своего нового знакомого, а ее губы уже произнесли:

— Согласна! Только чтобы не знала тетка…


С Кари Лаура распрощалась за два квартала от дома чародея Эвильета. Ей совсем не улыбалось, чтобы суровая тетка увидела, как она возвращается домой в обществе некоего юного незнакомца. Кари не похож на тех степенных «юношей из хороших семей», с которыми тетка пытается свести Лауру. А если Анатинна сумеет учуять запах вина… Да еще и то, что она задержалась по пути с рынка…

Едва девушка убедилась, что Кари скрылся за углом и не может ее видеть, как вновь подобрала юбки и припустила бегом, прижимая к боку свою злополучную корзинку…

Вот и дом волшебника — маленький, скромный, словно затертый соседними красивыми зданиями… Соседями Эвильета были почтенные купцы, богатые и важные люди, они-то заботились о своих домах, украшая фасады и каждую весну обновляя краску на стенах… А Эвильетов домик… И не скажешь, что здесь обитает придворный маг Императора. Когда-то, едва попав в столицу и поразившись великолепию иных зданий по соседству, Лаура осмелилась спросить хозяина, почему он не подыщет себе жилище попросторнее и побогаче. Маг не ответил прямо, только улыбнулся — как обычно добродушно — и молвил:

— Знаешь, дитя, — он всегда именовал Лауру «дитя», — каждый камень этого уютного жилища пропитан магией… И моими воспоминаниями…

Затем, немного погодя, продолжил:

— Я старик, дитя, а старики привязываются к своим домам, старым изношенным нарядам, всяким безделушкам… С ними связано так много воспоминаний, с каждой щербатой тарелкой на кухне, с каждой восковой фигуркой в моем шкафу… Я не выбрасываю, не переплавляю их, хотя почти все эти люди давно умерли… И — магия! Каждый вбитый в стену гвоздь, каждая половица, ставня, каждый стул и дверная ручка в моем доме надежно зачарованы… И я не завидую непрошеному гостю, если таковой сыщется, — вдруг закончил он жестко.

Лаура знала, о каких восковых фигурках идет речь. Когда она убиралась в кабинете мастера Эвильета, он запрещал ей прикасаться к этому шкафу — тем не менее девушка видела, что там на полках расставлены весьма изящные куклы, с раскрашенными лицами, с настоящими волосами, в богатых одежках… В основном мужчины, но были и дамы в шитых золотом платьицах. По соседству с куклами на полках лежали какие-то странные приспособления, огниво, мотки бечевок, серебряные ножики, а также — это немного напугало Лауру — маленькая, под стать куклам, виселица и серебряные же иглы… Лица кукол были злыми.

Содержимое шкафа настолько не понравилось девушке, что она больше никогда не заводила с хозяином разговор о смене дома…

Тетя Тинна, услышав скрип дверных петель, выскочила из кухни:

— Где это тебя носило, Лаурения?! Мастеру Эвильету давно пора во дворец, а он ждет эту непутевую девчонку! Куда ты запропастилась?! Разве ты не знаешь, что наш хозяин должен есть яблоки? За смертью тебя посылать только…

— Тише, тише, Анатинна, — донесся из кабинета голос хозяина, — ты слишком строга к ней, ведь Лаурения всего лишь дитя! А яблочки я поем по дороге…

Маг выглянул в прихожую. Он в самом деле уже надел парадную хламиду, расшитую золотыми звездами и непонятными знаками — значит, действительно собрался во дворец.

Тетка развернулась к кабинету и, выпрямившись, уперла руки в бока — это предвещало суровую отповедь.

— Простите, тетушка, — быстро заговорила Лаура (точь-в-точь как давешний воришка), — я виновата. Но со мной приключилось сегодня такое… У меня украли корзинку, когда я возвращалась с рынка. Еле удалось ее вернуть.

И быстро всучив тетке корзину, Лаура шмыгнула в свою комнатку. Пусть тетка препирается с хозяином — авось о ней тогда забудут…


Проскользнув к себе, Лаура торопливо захлопнула дверь и прижалась к ней всем телом. О Гунгилла, что же за день такой сегодня… Кажется, за это утро с Лаурой приключилось больше странных дел, чем за иной год… Оборванец украл у нее корзинку, она гналась за вором на глазах у всей улицы… Потом — Кари… Сегодня Лаура впервые пила вино с незнакомым молодым человеком… В трапезной постоялого двора! Ох… Не допусти Гилфинг Светлый, чтобы тетка учуяла запах вина. Лаура щелкнула задвижкой, бросилась к столу, где в глиняном кувшинчике стоял пучок ароматной травки. Выдернув несколько засохших стебельков, девушка принялась жевать их. Жутко горько. «Дуреха, корова!» — обругала Лаура себя, почему это она должна скрывать, что пила с Кари? Да и сколько выпили-то…

Лаура выплюнула себе в ладонь зеленовато-бурый комочек и задумалась. А что, собственно, произошло? Ничего предосудительного она не делала. Ни-че-го! Вот… И сегодня она пойдет прогуляться с Кари. Странное дело, он, по всему видать, неровня Лауре, но вежлив с ней и очень мил. Да, очень мил! И к тому же — они ведь сговорились? Она пообещала ему прогулку по ее любимым улицам. Ну, не то чтобы пообещала, но ответила вполне утвердительно. А это все равно что пообещала! Так что теперь она просто обязана встретиться с Кари, как они уговорились. И тетке можно ничего и не сообщать.

Пока Лаура рассуждала о предстоящем свидании, голоса за дверью смолкли, и вскоре хлопнула дверь — мастер Эвильет отправился в Валлахал, императорский дворец. Тут же Лаура услышала, как тетка Тинна прошлепала по коридору, ее шаги смолкли под Лауриной дверью. Ну вот, сейчас начнется… Еще и за опоздание ей влетит, не принесла, мол, вовремя яблок… Тетка утверждает, что у мастера Эвильета слабое здоровье и ему обязательно нужно есть много яблок. И непременно с утра. Вздор какой… Неужто придворный маг самого Императора не сумеет позаботиться о своем здоровье без каких-то дурацких яблок? Вздор! Хотя сам чародей не спорит с теткой и послушно грызет по утрам «яблочки», Лаура уверена, что он просто не желает вступать в пререкания со своей сварливой служанкой.

Дверь тихо скрипнула — Анатинна попыталась открыть ее и убедилась, что Лаура заперлась.

— Лаурения! Открой дверь! Нам нужно поговорить.

— Сейчас, тетушка. — Девушка вздохнула и послушно отперла.

Тетка осторожно приоткрыла дверь и сунула нос в образовавшуюся щель. Убедившись, что в комнате племянницы ее не ожидает засада вооруженных злодеев, она шагнула внутрь, напуская на себя строгий вид:

— Лаурения, милая! Расскажи-ка мне, что стряслось с тобой по дороге.

— Я же говорила, тетушка, у меня едва не украли корзинку.

— Расскажи мне, как это было! Милая моя, ты же знаешь, как я беспокоюсь, как волнуюсь за тебя. Я ведь дала слово твоей покойной матушке, что буду присматривать за тобой и оберегать, словно родное дитя! Так что же произошло?

— Ну, тетя… Я так испугалась… Мне страшно даже вспоминать… Я сама не своя до сих пор…

— И все же!

— Ну… Какой-то злодей выхватил у меня корзинку из рук и бросился бежать. А я так растерялась, что с перепугу бросилась его догонять. Ну… и… догнала…

— И отняла свою корзину? У злобного грабителя?

— На мое счастье это было на людной улице, мне помогли…

— Кто?

— Н-ну-у… Прохожие… Добрые люди.

— Ах, добрые люди… Милая моя, а не были ли эти «добрые люди» молодыми шалопаями благородного сословия? Не они ли подстроили похищение, чтобы предстать перед тобой этакими «спасителями»? Ты, девочка моя, плохо знаешь нравы здешних негодников! Они способны подстроить всякую подлость, лишь бы втереться в доверие… Зато после…

Лаура почувствовала, как по ее спине словно кто-то провел холодной ладонью… Но вспомнив, как Кари улыбался — застенчиво и притом располагающе, — она решительно отбросила сомнения и ответила:

— Ну что вы, тетя, это были обычные прохожие… Да они же сразу разошлись…

— Ну, хорошо, коли так… — Тетка молча уставилась Лауре в глаза.

Прошла минута. Лаура старательно таращилась на тетку, наконец та не выдержала:

— Ладно, тогда принимайся за уборку! И так задержалась… Или ты не в силах сейчас заниматься своей работой? Может, тебе прилечь?.. Ненадолго?.. Ты, должно быть, очень взволнована…

Последние слова тетка произнесла неуверенно — забота о переживаниях племянницы и внимание к душевному состоянию Лауры появлялись у нее очень редко, и Анатинне самой это было непривычно.

— Нет-нет, — заверила тетку Лаура, — я сейчас займусь… Вы позволите мне немного пройтись после обеда, тетушка? Что-то я и в самом деле сама не своя, мне бы немного прогуляться…

Глава 3

…Собираясь на свидание с Кари, Лаура ужасно волновалась, она не представляла, что скажет, куда они пойдут… Вообще-то это было первое в ее жизни свидание — не принимать же в расчет встречи с «положительными молодыми людьми» в доме мастера Эвильета и под неусыпным наблюдением тетушки?.. Или неумелые попытки ухаживать, предпринимавшиеся — совершенно безуспешно — юными рыбаками в родном городе Лауры…

Девушка так и не осмелилась надеть свое лучшее (и страшно неудобное) платье — из опаски, что тетя заподозрит неладное. Уже собравшись, она некоторое время стояла, глядя на дверь и приложив ладони к щекам — не горят ли… Наконец Лаура решилась — то и дело охая и прижимая пальцы ко лбу, старательно изображая недомогание, она отправилась к тетке на кухню и напомнила Анатинне о своем желании и, едва лишь дождавшись согласного кивка, «отправилась немного прогуляться». В условленном месте девушка оказалась на добрых полчаса раньше, чем они уговорились, но Кари уже ждал ее. Едва заметив Лауру, он тут же широко улыбнулся и зашагал навстречу.

— Ты тоже решила явиться немного раньше? И я, как видишь, не утерпел… Ну идем? Какие улицы ты мне покажешь?

— Ну… Вот… Хотя бы… — На самом деле Лаура была смущена и не представляла, что ей следует делать и говорить.

Тот внезапный горячечный порыв, что заставил ее сегодня утром броситься следом за воришкой, а после принять приглашение Кари, давно миновал. Теперь Лаура задумывалась над каждым словом и отчаянно пыталась сообразить, как быть дальше, чтобы не показаться смешной.

Видя ее смущение, Кари, должно быть, истолковал его по-своему… А может, наоборот, все понял правильно и поспешил помочь своей спутнице.

— Знаешь что, — заявил он, — в Ванетинии слишком много интересных местечек и, кажется мне, ты просто не знаешь, с какого начать, а? Давай сперва поглядим ту улицу, где этот шалопай стащил у тебя корзину?

— Да… господин… То есть Кари.

— Ну вот, «господин»… Лаура, брось! Разве ты забыла? Мы же теперь с тобой друзья, разве не так?

— Да… Конечно…

— Хорошо. Давай я расскажу тебе немного о своей жизни, а потом ты мне о своей? Так мы лучше поймем друг друга. Так вот… Меня зовут Карикан из Геведа… То есть для тебя я просто Кари, но чтобы рассказать о себе, мне придется говорить с самого начала. Еще меня прозвали Счастливчиком. Это потому что мне все время отчаянно везет. С самого детства у нас в Геведе все знали, что мне везет… Почему-то всегда так складывалось, что и в игре, и в охоте я оказывался удачлив…

— А Гевед — это где? — осмелилась спросить Лаура.

— Это в Ванете, но далеко к западу от столицы. Гевед — название поместья.

— Это замок? Ты вырос в замке? — у Лауры были вполне определенные представления о том, как живут благородные господа.

— Да, замок… Был… — улыбка сползла с лица Кари, — его сожгли соседи во время набега. Так что сейчас Гевед — это груда камней… Ну и деревня, конечно. Мы заключили мир, я обещал не мстить Рейлу из Приснета и его союзникам, а взамен они вернули захваченных сервов… Но тогда и погибла вся моя родня…

— Ой, прости…

— Да что ж… Я сам предложил тебе рассказать о своей жизни…

Лаура немного смутилась, хотя междоусобные стычки и разрушение замка были совершенно заурядными происшествиями. Но одно дело обсуждать гибель какого-нибудь поместья где-то в окрестностях твоего родного города, поместья, название которого тебе ничего не говорит, и совсем другое — если один из хозяев замка здесь и вспоминает о гибели семьи. И больше не улыбается… Чтобы как-то отвлечь Кари от мрачных мыслей, Лаура указала на одно из старинных зданий:

— Вот, Кари, погляди. Правда, чудесно? И эти статуи… Должно быть, этот дом строили эльфы. Такой красивый…

Кари осмотрел фасад, приложив ладонь козырьком ко лбу. К удивлению Лауры, он в самом деле внимательно изучил здание, прежде чем ответить:

— Нет, это не эльфы. Но дом старинный. Я думаю, что зодчий, который его возводил, в самом деле видел эльфийские постройки и в своей работе пытался подражать им. Я слышал, что так было принято во времена Фаларика Великого. Ну, когда разрушали Белые Башни…

— Кари, а откуда ты знаешь, что это не эльфы строили?

— Ну… Знаю. Вижу. Грубовато сделано. Вон, видишь, какая кладка? Там, под самой крышей? У эльфов не так.

— Да? А мне всегда нравилось… И статуи… Ведь это эльфы? Вот тот юноша в плаще с дудочкой?

— Статуи, — снова улыбнулся Кари, — как раз скорее всего эльфьи. Должно быть, их переставили сюда с какого-нибудь разрушенного здания. А юноша — да, конечно, это изображение эльфа. Э, я ведь так и не рассказал о себе.

— Но если тебе грустно вспоминать…

— Что было, то было, назад не воротишь, — рассудительно заметил Кари, — а от того, что я не буду говорить о грустном, ничего не изменится, я ведь все равно никогда не забуду… Никогда. Не забуду.

В этот миг Лауре стало немного страшно — ее новый приятель все также безмятежно улыбался, но что-то в выражении его глаз появилось такое… Он сказал: «никогда не забуду» — и Лаура, пожалуй, даже пожалела неведомых ей дворян, разрушивших Гевед. В глазах Кари, в тоне, которым он произнес последние слова, словно читался приговор им. Но это длилось не более минуты, а затем улыбка его вновь стала прежней.

— …Так вот, — продолжил Кари, — я уже сказал, что меня с детства прозвали Счастливчиком. Мне постоянно везет. Судьба всегда складывается так, что мне достаются призы, о которых я вроде бы и мечтать не мог. Я был третьим сыном в семье и ни при каком раскладе не должен был получить право на Гевед. Но мой отец и оба брата пали в схватке, а я выжил… И вот я — повелитель Геведа, владелец замка, которого в самом-то деле не существует… Руины… Такова уж моя удача… Знаешь, я никому прежде не говорил об этом — я мечтал о правах на владение нашим замком и втайне завидовал Эргерту… Эргерт — мой старший брат… Покойный… Мое везение всегда складывается таким образом, что я получаю то, о чем мечтал… И всегда цена, которую я плачу, такова, что… Что я жалею о том, что мечта исполнилась. Но ничего не могу поделать — я Счастливчик…

Лаура молча слушала эту горькую исповедь, не решаясь произнести ни слова. Ее собственная судьба, весь ее небольшой житейский опыт не шли ни в какое сравнение с этой историей, достойной быть сюжетом романа или баллады. В ее-то жизни все было так обычно, так обыденно… Наконец она решилась задать вопрос, чтобы сменить тему:

— А здесь, в столице, ты какими судьбами? И без денег? Ой, я не должна была…

— Пустяки… А в столице… О… Меня наняли для выполнения одной опасной миссии… То есть дворян не нанимают, это звучало как просьба… А наделе меня подрядили выполнить кое-какую работенку.

Кари снова улыбался как прежде:

— Да… Именно так: подрядили выполнить кое-какую работенку. Работа опасная, но и награда обещана немалая… Что ж… Я — Счастливчик! Я справлюсь с этим делом, хотя мне снова придется заплатить большую цену. Ничего, я готов. Видишь ли, теперь я уже знаю, что представляет собой мое везение — и я готов. Меня больше ничто не смутит, я готов платить… Но все это начнется завтра… Завтра в Ванетинию приедет доверенный человек моего нанимателя… А может, и сам он пожалует… Если осмелится… Но это будет только завтра — а сегодня я свободен… А ты? Ты, Лаура, расскажешь мне о своей жизни? Откуда ты? Ты говорила, что живешь здесь только четыре месяца.

— Да, почти четыре, если уж совсем точно. Я из Сантлака.

— Из Сантлака? Дикий край, говорят… Ой, прости…

— Ничего. — Лаура улыбнулась, радуясь, что ее спутника, кажется, покинули мрачные мысли. — Сантлак — дикий край, все так говорят, я знаю. Но это говорят о континентальном Сантлаке, там вечные стычки и междоусобицы… А я с западного побережья. Я родом из вольного города!

Последнюю фразу Лаура постаралась произнести с гордостью, как и подобает добрым гражданам общины, пользующейся Бернским правом, то есть управляющейся самостоятельно, без сеньора и графа. Правда, гордый тон у нее не очень-то получился… Кари не обратил внимания на интонации спутницы и с улыбкой кивнул, ободряя — мол, давай дальше.

— Мой город называется Мирена, — продолжила Лаура, — это небольшой город.

Потом, помолчав, уточнила:

— Совсем небольшой.

— Так ты жила у моря! — оживился Кари. — Я однажды был на берегу… Море — это… Это так здорово! Простор, бескрайнее поле, перекатывающееся волнами, уходящее до самого горизонта… Так красиво…

— Красиво? Не знаю, наверное, красиво, когда увидишь впервые… А если каждый день глядишь на волны… Они все такие однообразные… Отец уходил до рассвета на лов, а мы ждали его на берегу. Почти каждый день я сидела у причала и ждала отца. Ну и смотрела на море, вернее, не так уж часто смотрела. Всегда одно и то же — что на него глядеть?

— А мне вот кажется, что на волны можно глядеть вечно… И думать… Вот ты о чем думала, сидя на берегу?

Лаура задумалась.

— Да ни о чем таком… высоком, — наконец решилась сформулировать она, — о том же самом, о чем думаешь, глядя на грязное белье. Хотя нет… Глядя на море, я обычно гадала, вернется ли отец. С тех пор как у наших берегов появились разбойники-северяне, мы провожаем мужчин в море, как… Как в поход военный, что ли.

— Я много слышал о северянах. А ты их видела хоть раз?

— Видела… — Лаура нахмурилась. — Много раз видела. Издалека. А однажды они осадили Мирену и пошли на приступ. Мы сражались с ними.

— Сражались? «Мы»? — Теперь Кари был удивлен. — И ты сражалась?

— Конечно! Ну… То есть я, конечно, больше только помогала. Я подносила камни. Мы, женщины, подавали их наверх, на стену, а мужчины бросали их в разбойников. А потом… Когда папу убили, я сама бросала камни вниз.

— Так твой отец погиб? Извини, я не хотел…

— Да нет, ничего… Папу убили и маму тоже. Убили северяне в тот день. Тогда я сама таскала камни на стену и потом сбрасывала вниз. Только я ужасно боялась и почти что не выглядывала из-за щита… Папа поставил на стене большой щит из толстых досок, чтобы за ним прятаться от стрел. И другие наши тоже так сделали. Но все равно в него попала стрела, и он сразу умер. Потом мама. Я подавала ей камни, а она бросала их. Потом, когда она… Ну, в общем, потом и я стала не только подтаскивать камни, но и вниз кидать… Кто из наших умел стрелять из лука — стреляли, а глава магистрата сказал, что мы, то есть женщины, тоже должны быть у стены и помогать, камни бросать… и вообще.

— Я думаю, что дело мужчин — сражаться. А женщинам не место на поле боя.

— Так это на поле. А камни бросать вниз — дело простое. Наш мастер Кольтер сказал, что если разбойники почувствуют, что они намного нас сильнее, то победят обязательно. Потому что тогда будут лезть и лезть на стены, сколько их ни убивай. А если они решат, что нас много, что мы готовы упорно защищаться, то и у них отваги поубавится. Мастер Кольтер тоже погиб в тот день. Он выбрал себе место там, где разбойники лестницу к стене ставили. Теперь его сына главой магистрата избрали.

— Хороший, наверное, человек был, если встал на самом опасном месте, — произнес Кари, глядя в сторону.

— Хороший, — согласилась Лаура, — и сын его тоже ничего, а вот внук… Очень злой мальчишка. Совсем на деда не похож. Я думаю, его главой не выберут, если с нынешним что-то случится.

— А у вас что, по наследству передается этот пост, глава магистрата?

— Нет, но мастер Кольтер — самый богатый человек в Мирене… Был. Ну а у нас считают, что если человек богат, то и умен. Сумел же разбогатеть! Значит, и городом будет управлять разумно. Так говорил мой отец. Город наш маленький, словно купеческое хозяйство. Если умеет купец свое дело правильно вести, чтобы прибыль шла, — значит, и за городской казной присмотрит… «Магистрат» — это только так называется, это четыре наших купца. Те, у кого есть собственные барки. Одного из них выбирают главой…

Помолчали.

— Лаура… — начал наконец Кари, — значит, ты сирота, как и я?

— Выходит, так, — кивнула девушка, затем улыбнулась, — только у меня нет прав на земли и замок. Поэтому меня отправили сюда, к тетке. Тетка у меня здесь живет. Ее хозяин согласился, чтобы и я ему прислуживала…

— Лаура, послушай… — улыбка исчезла с лица Кари, и голос его внезапно стал очень серьезным, — я думаю, что мы встретились неспроста.

— Как это?

— Это снова причуды моей удачи. — Кари говорил медленно, видимо, с трудом подбирая слова. — Мы оба сироты, наши родители погибли, защищая родные стены, мы чужие в этом огромном городе… Я думаю, что неспроста так сложилось, что именно я вернул тебе корзинку… Я в этом уверен!

Глава 4

Моим словам едва ты внемлешь,

Тебе в них чудится капкан,

Меж тем их сладостный обман

Изящен, полон волшебства и тем лишь

Они правдивы как Коран.

М. Щербаков
— Ты говоришь странные вещи, Кари, — нахмурилась девушка.

Ей было непонятно и как-то даже неприятно слышать такое — словно она не человек, а лишь какой-то случай, обстоятельство чужой судьбы… Уловив в ее голосе обиду, Кари тут же принялся торопливо объяснять:

— Лаура, послушай, я понимаю, что мои слова звучат странно, но я много об этом думал… Я наблюдал за другими людьми, расспрашивал их… Пойми, я точно знаю, что у меня жизнь складывается совсем не так, как у них. Мне всегда выпадает удача, я всегда получаю выигрыш самым неожиданным образом! И всегда — понимаешь, всегда — мне приходится расплачиваться за эту удачу чем-то дорогим, невозвратным. Я унаследовал замок, но при этом я лишился всей семьи. Видишь? Для того чтобы мне стать наследником Геведа, что-то должно было произойти с моими братьями… Ты мне веришь?

— Я стараюсь… Я очень хочу тебе верить, Кари, — медленно произнесла Лаура, ее смутил горячий тон ее спутника.

— Когда-то на охоте… Меня впервые взяли на большую охоту… Мне очень захотелось отличиться, чтобы граф обратил на меня внимание… И я взял дичь в тот раз — я взял оленя, которого поднял отец… Лошадь отца сломала ногу, то ли в сусличью нору копытом угодила, то ли еще что… Отец очень жалел… Это был его любимый конь… Потом, годом позже, на турнире… Лаура, со мной постоянно происходят такие вещи. И я уже устал от своей удачи… Теперь-то я знаю, что мне придется платить за каждый успех…

— Но я…

— Да, ты! Ты, Лаура! Ты — моя удача.

— Но…

— Да-да! Теперь я это вижу. Я шел по улице, мне было грустно, я думал именно о том, как велик этот город и как я одинок в нем… И вдруг из подворотни вылетел этот малый с твоей корзинкой… Это была судьба. Я должен был встретить тебя, я хотел найти в этом городе кого-то… Кого-то близкого, кого-то, кто поймет меня… Ведь ты меня понимаешь?

— Я очень хочу тебе верить, Кари, — еще раз повторила Лаура, — но я — не случай. У меня ведь своя жизнь…

— Да, — перебил ее Кари, — в том-то и дело! И твоя жизнь очень похожа на мою, в том-то и дело! Я уверен, что у тебя тоже есть удача — такая же, как и у меня. Задумайся, вспомни, пожалуйста!

— Вспомнить? О чем же?

— Скажи, ты, случайно, не думала о поездке в столицу? Прежде, когда жила на берегу моря, в своем маленьком городе? Скажи, ведь мечтала?..

— Ну, понимаешь, я же всегда помнила, что здесь у меня, есть тетя…

— Разумеется, разумеется. — Кари едва не пританцовывал на месте от возбуждения. — Но тебе никто не обещал переезда в Ванетинию? Тебе было предназначено жить там, в Сантлаке, в маленьком городе на берегу моря! А хотелось тебе увидеть мир, поглядеть на красивые дома в столице, узнать, как живут люди в других странах? Верно? Но тебе не суждено было все это, казалось?..

— Пожалуй…

— Смотри сама, — торжественно подвел итог юноша, — твоя мечта сбылась! Правда, цена, которую пришлось заплатить, оказалась непомерно велика! Я знаю, о чем говорю — потому что и моя судьба такова. Быть может, ты мечтала также встретить в чужом краю кого-то, кто сможет тебя понять так, как никто из земляков…

Последние слова Кари произнес задумчиво, как бы прислушиваясь к самому себе, в его тоне не чувствовалось прежнего напора, но Лауре было уже не до оттенков интонаций спутника, она размышляла над сказанным раньше — теперь ей казалось, что Кари прав во всем, что в самом деле она только и делала, что мечтала о переезде в столицу… А разве не так? Разве не казались ей убогими и жалкими родные стены? Разве не скучны были ее сверстники в Мирене? Разве не мечтала она о других странах? На самом деле, пожалуй, она задумывалась о таких вещах не чаще, чем кто-либо другой задумывался бы на ее месте, но… Но… Но в этот миг ей казалось, что Кари прав. Прав. Во всем.


Кари оказался столь же тактичным, сколь и предприимчивым. Поняв, видимо, что его горячая речь смутила собеседницу, он не стал настаивать на продолжении прогулки, хотя, видимо, именно этого ему хотелось. Лаура, сославшись на свою занятость, заявила, что ей пора — все же она прислуга, человек подневольный. Кари даже согласился не провожать ее до хозяйского дома, только попросил позволения сопровождать Лауру столько, сколько девушка сочтет для себя удобным.

Лауре не хотелось, чтобы тетка или мастер Эвильет видели ее спутника, она стеснялась, да и предположение тети о тайной подоплеке ее утреннего приключения… Словом, не хотелось и все тут. Поэтому за два квартала до дома она остановилась и решительно объявила:

— Все! Здесь мы попрощаемся.

— Как скажешь, Лаура, — покорно вздохнул Кари, — надеюсь, я не слишком расстроил тебя своими словами? Видишь ли, я говорил с тобой откровенно… Слишком откровенно, быть может… Я редко так… Вернее, никогда — после того, как моя семья… Ни с кем я не говорил так откровенно, как с тобою сегодня. Словом, я не хочу расставаться с тобой навсегда. Лаура…

Когда юноша произнес имя своей спутницы, его голос дрогнул, — во всяком случае, так Лауре показалось. Ей стало жалко Кари, да и, по правде говоря, ей ужасно хотелось, чтобы все обстояло именно так, как сказал ее спутник — что они оба необычные люди. Что их свела вместе загадочная судьба, что не случайно им пришлось столкнуться в этом огромном городе, где среди тысяч и тысяч горожан и приезжих им так просто было разминуться… Ванетиния — огромный многолюдный город, Лаура и Кари вполне могли бы жить здесь месяцами, так и не увидев друг друга ни разу — но вот ведь случай свел их этим утром… Девушке хотелось верить, что это неспроста, что так решилось по воле загадочного рока, но… Всю жизнь прежде Лаура считала, что она — самая заурядная девица, каких тысячи и тысячи в Мире… Но вот явился — словно в сказке, словно в романе — загадочный незнакомец. Он молод, недурен собой… Правда, он беден, но благородного происхождения, весел, остроумен и предприимчив… И он сказал Лауре такое, чего никто и никогда не говорил бедной девушке из провинции. Ах, как хотелось верить ему, как сладко ныло где-то у самого сердца… И сейчас Лауре больше всего хотелось остаться наедине, упасть на постель, зарыться лицом в подушку — и мечтать… Мечтать, чтобы этот прекрасный сон не заканчивался никогда… Ведь это сон — прекрасный благородный незнакомец, спасший бедную девушку от грабителя, сопровождавший ее на прогулке по улицам столицы Империи и вдобавок поведавший Лауре о том, что ее судьба необычная и даже загадочна… Таинственный посланник рока…

— Кари, — неуверенно произнесла она, — я тоже хотела бы еще увидеться с тобой, но… Понимаешь, ты сказал мне такие странные вещи… Я должна поразмыслить над этим… И потом тетка ждет меня… И хозяин…

— Ну вот, — пробормотал Кари, разглядывая потертые носки своих сапог, — я напугал тебя. Ведь угораздило же наговорить все это…

— Нет, нет! — поспешила перебить Лаура. — Давайвстретимся завтра! Вот видишь, я не напугана.

— Да… Очень хорошо. Но когда? Утром у меня встреча… Человек моего заказчика, я должен встретиться с ним и получить инструкции.

— Утром я тоже буду занята… В четыре часа пополудни?

— Да, в четыре я, пожалуй, уж точно буду свободен! — Кари снова поднял глаза и улыбнулся.

И Лаура опять не смогла не ответить на его улыбку. Она махнула рукой, словно бы в прощальном приветствии, и слегка задела при этом рукав куртки Кари. Почему-то это так смутило обоих, что Кари не смог произнести ни слова, а Лаура едва ли не бегом поспешила к дому хозяина, тоже так и не сумев ничего сказать…

Прежде чем повернуть за угол, Лаура обернулась — Кари стоял, по-прежнему глядя ей вслед, а рука юноши рассеянно теребила рукав, пожалуй, именно там, где его коснулись пальцы спутницы. Лаура улыбнулась и шагнула за поворот. Перед тем как постучать в двери хозяйского дома, девушка неосознанным жестом поднесла ладонь к лицу и легонько прикоснулась к губам кончиками пальцев — тех самых, что случайно скользнули по куртке Кари. Почему-то так вышло само собой… И Лаура почувствовала странное удовольствие от этого прикосновения.


Немедленно поверить свои сомнения подушке у Лауры не вышло. Дверь ей открыла, конечно, тетка, но и мастер Эвильет тоже показался на пороге своего кабинета, едва девушка вошла внутрь. А Лаура надеялась, что хозяин задержится во дворце…

— Лаура, дитя, — обратился к ней маг в своей обычной немного приторной манере, — твоя тетя говорит, что нынче с тобою случилось странное происшествие? Расскажи-ка мне об этом поподробнее.

— Да, мастер Эвильет, у меня стащили корзинку… Но я вернула ее в целости и сохранности! Ничего ведь не пропало! Все закончилось благополучно… Какое же теперь дело до этого…

— Лаурения, — строгим тоном произнесла тетка Тинна, — если наш добрый хозяин спрашивает, ты должна ответить на его вопрос, не рассуждая, есть ему дело до твоего приключения или нет!

— Анатинна, — с некоторой досадой в голосе обернулся к тетке маг, — не нужно быть такой строгой. Дитя, ты можешь ничего мне не рассказывать, если не желаешь. Но ведь это не тайна, верно? А я, как должностное лицо, интересуюсь происшествиями в столице, поэтому и спрашиваю. Ну, так?..

Тетка нарочито медленно повернулась, демонстрируя, как она обижена, и скрылась на кухне. Но Лаура не услышала ни стука посуды, ни плеска воды — Анатинна внимательно слушает, можно не сомневаться.

— Ах, мастер, мне и рассказывать-то нечего… Грязный оборванец просто выхватил у меня из рук корзину, да и пустился с ней наутек. Я — за ним!..

Лаура замолкла, припоминая подробности утреннего происшествия. Рассказывать тетке и хозяину о Кари девушка не хотела. Сейчас она пыталась сообразить, как бы ей представить дело таким образом, чтобы избежать подробностей. Она уже знала, что если мастер Эвильет повторил свой вопрос, то ответить ему все равно придется. Несмотря на снисходительный тон и ласковое обращение, хозяин не отстанет от нее, пока не услышит ответ.

— Ах вот как, — всплеснул руками чародей, — ты устремилась в погоню за грабителем! Ты смелая девушка, дитя. Я и не знал, что мне так повезло с прислугой.

Тон, которым старичок произнес последние слова, Лауре не понравился, и она поспешила продолжить свой рассказ:

— Да, мастер… Я побежала за ним, он свернул во двор — я следом… Затем он выскочил на людную улицу, а там добрые люди схватили его, должно быть, они увидели, что я бегу следом и что такая корзинка с яблоками, зеленью и прочим никак не годится для грязного бродяги…

— Ах вот как, — тон мага неожиданно приобрел твердость и какую-то, пожалуй, опасную остроту, — добрые люди разглядели яблоки в корзинке… Тогда как вы бежали, неслись во весь опор… Наши наблюдательные добрые ванетинцы…

Очень редко, всего лишь несколько раз, Лаура видела милейшего мастера Эвильета таким — внимательным, строгим, даже беспощадным. В эти минуты она боялась старика, хотя обычно придворный маг был мягок и добр.

— Но они же увидели меня, — стараясь сохранить спокойствие, пояснила девушка, — а потом уж заметили корзинку… Я так думаю. И вообще мы бежали не так уж быстро, устали оба, а вору к тому же мешала корзина. Они схватили его, а корзину вернули мне.

— Да-да, должно быть, именно так. — Тон хозяина стал прежним и его сдвинутые седые брови снова разошлись, перед девушкой вновь был благодушный старичок. — А что с воришкой? Видишь ли, дитя, я справлялся у стражников, наши добрые горожане не сдавали им никакого воришки, стащившего корзину на улице.

— Да откупился бродяга от них, ясное дело! — На пороге кухни выросла фигура Анатинны. — Или просто дали ему почтенные мастера по шее, да и отпустили на все четыре стороны!

— Да-да… должно быть, так, — пробормотал Эвильет, — должно быть, все именно так и было… Лаура, дитя, ты славная девушка. Ступай отдохни — ты, должно быть, устала сегодня.

— Не так устала, мастер Эвильет, как страху натерпелась.

Лаура облегченно вздохнула, неприятный допрос был окончен. Чародей, кивая своим мыслям, удалился в кабинет, а Лаура направилась к своей комнате. Когда она проходила мимо тетки, по-прежнему стоявшей в дверях кухни, та произнесла:

— Никогда не спорь с хозяином, Лаурения. Если он спрашивает — отвечай беспрекословно, — и вдруг добавила совсем по-другому, взволнованным шепотом: — Ты слышишь? Сразу и беспрекословно отвечай ему, девочка! Запомни…

Глава 5

Наутро Лаура проснулась со странным чувством — ей казалось, словно вчера она прожила еще одну жизнь. Вернее, даже не так — не прожила, а лишь начала. Начала жить заново, ибо никогда раньше в ее прежнем существовании не приключалось ничего подобного, да и просто-напросто не могло приключиться. Странное происшествие, незадачливый воришка, неведомая сила, заставившая робкую Лауру броситься в погоню за ним… Затем — Кари, веселый, добрый, уверенный в себе Кари. Карикан из Геведа. Потом — удивительные слова нового знакомца о судьбе, о тяготящем над ним роке. Что это за удача, если она всегда достается столь дорогой ценой? Проклятие или благословение? Почему-то так уж вышло, что Лаура поверила Кари — поверила сразу и безотчетно, не допуская и тени сомнения в его словах. И что самое удивительное, Лаура тоже, оказывается, живет под властью этого рока! Разумеется, это так, и Лаура просто не догадывалась о странностях собственной судьбы, да и откуда бы бедной девушке догадаться о таких загадочных и таинственных вещах? Вот Кари — он совсем другой, он вырос в замке… Ему с детства знакомы истории о загадках судеб и роковых тайнах.

Лаура села в постели и потянулась… Нет, все-таки зря она смутилась вчера, ей не нужно бояться своей новой жизни. Хотя бы потому не нужно бояться, что старая-то в прошлом. Лаура больше просто не сможет жить как прежде — до встречи с Кари. Просто не сможет. Она чувствовала себя бабочкой, едва лишь покинувшей кокон. Прежде она была гусеницей, она просто не понимала, что ползает, она никогда не поднимала взгляда к небесам… А теперь она хочет летать! И сегодня она встретится с Кари. Она скажет ему… Она скажет… Лауре никак не приходило в голову, что она скажет Кари. Ну и пусть! Девушке не обязательно думать об этом — пусть говорит Кари. Он умный, он вырос в замке… Он так много знает…

Лаура опустила ноги на пол и зажмурилась — какое приятное прикосновение к прохладному дереву… В ее новой жизни все отныне будет прекрасным и добрым, даже такие мелочи, как приятная прохлада гладких половиц… Ведь это же новая жизнь — жизнь с крыльями! Нужно только половчее все устроить, чтобы ко времени условленной встречи ей никто не помешал покинуть дом мастера Эвильета.

Лаура принялась одеваться, а за дверью уже слышался скрипучий голос тетки:

— Мастер Эвильет! Вставайте! Я подам завтрак через десять минут! Не забудьте, вам сегодня нужно пораньше к его императорскому величеству!

— Да, да, Анатинна, я иду, — откликнулся старый маг, — а завтрак неси в мой кабинет, мне нужно еще кое-что подготовить…

— Ну вот еще, кушать на ходу, — конечно, тетя в своем обычном настроении, — и не думайте! Мастер Эвильет, вы человек пожилой, недужный, вам следует трапезничать спокойно. Так что извольте-ка в столовую. И яблочки! Яблочки покушайте!

«Вот и славно, — подумала Лаура, — хозяин собирается во дворец, значит, его не будет достаточно долго. Значит, я спокойно исполню всю работу по дому, а потом придумаю какой-нибудь предлог, чтобы улизнуть. Тогда сегодня мне не следует разыгрывать недуг, а напротив — быть бодрой и веселой. И быстро выполнить свою работу». Остановившись на этой стратегии, Лаура поспешно закончила одеваться, помедлила немного перед выходом, старательно готовя на лице безмятежную улыбку, и затем, решительно выдохнув, толкнула дверь.

Ее усилия были не напрасны — тетка выскочила в коридор, едва заслышав стук лауриной двери.

— Лаурения, милая, как ты себя чувствуешь? — Девушке показалось, что в голосе тетки куда больше назойливого любопытства, нежели сочувствия. — На тебе вчера лица не было. Ты здорова сегодня?

— Спасибо, тетушка. — Лаура постаралась, чтобы ее улыбка выглядела как можно естественнее, а голос звучал ровно и весело. — Я себя прекрасно чувствую. Должно быть, вечерняя прогулка пошла мне на пользу. Я в самом деле вчера разволновалась из-за воришки, который напал на меня…

— Да, действительно, ты сегодня выглядишь гораздо лучше, — заметила Анатинна, — ты действительно здорова?

— Конечно, тетушка, здорова. Прогулявшись по улицам вчера, я совершенно успокоилась…

— М-да… Может, тебе стоит почаще прогуливаться по вечерам?

— Пожалуй, тетя. Если ты так говоришь, я сегодня снова пойду прогуляться, — Лаура теперь улыбалась совершенно искренне и чувствовала себя ужасно хитрой. Ну просто ужасно хитрой.


На этот раз Лаура явилась на свидание точно к намеченному сроку, не прибежала заранее. Да ей бы и при всем желании не удалось бы поспеть раньше — нужно было старательно разыгрывать лень и вялый интерес к вечерней прогулке, а то Анатинна, чего доброго, догадается об истинных намерениях племянницы. И уж тогда — все пропало! Тогда Лауре достанется столько нравоучений и наставлений, как должна вести себя приличная девица — не говоря уж о запрете покидать дом мастера Эвильета…

Словом, Лаура, заставляя себя не спешить, распрощалась с Анатинной и неторопливо побрела по улице, буквально ощущая между лопаток острие теткиного пристального взгляда. Прежде чем свернуть за угол, Лаура покосилась на окна хозяйского дома — так и есть, занавеска слегка шевельнулась. Девушка остановилась, со скучающим видом поправила локон, задумчиво провела ладонями по складкам платья у пояса… И все так же неторопливо продолжила свой путь. На какие только ухищрения не приходится идти бедной девушке, чтобы всего-то навсего увидеться с дружком…

Немного не доходя до угла, где они с Кари уговорились встретиться, Лаура притормозила и с недовольством пригляделась — прямо там, на условленном месте, топталась некая парочка — важный господин в богатом наряде и еще какой-то молодчик, то ли слуга, то ли младший приятель незнакомца. Господин озирался, явно кого-то поджидая, он то и дело поглядывал на солнце, явно прикидывая время, и косился по сторонам.

А Кари не было видно, должно быть, его смутил высокомерный вид незнакомого господина. «Вот ведь незадача, — подумала Лаура, — что же теперь делать-то…»

И тут господин обернулся в ее сторону — девушка с удивлением узнала в роскошном дворянине своего приятеля.

— Кари?.. Ты… Вы…

— О, Лаура, — вот как раз улыбка Кари оставалась прежней, — привет!

— О, Кари… Ты так выглядишь…

— Ага, нравится?

— Но… Как?..

— Хо! Хо! — Кари был очень доволен эффектом, произведенным на девушку его шикарным видом. — Сегодня утром я встретился с человеком… Ну, с моим нанимателем, короче говоря…

— Ах, этот твой таинственный наниматель…

Ошеломленная Лаура постаралась выдавить из себя улыбку. Она в самом деле была подавлена переменами, произошедшими в ее… ну, скажем, знакомом. Язык бы не повернулся у девушки назвать «приятелем» этого важного дворянина. Зато сам Кари явно не ощущал никаких перемен и был по-прежнему жизнерадостен:

— Ну, не сам он, а человек, который действует от его имени. Мой «таинственный наниматель» предпочтет остаться в своем логове, ибо дело, затеянное им, слишком опасно!.. А кстати! Ты узнаешь ли моего оруженосца? Вы ведь с ним, можно сказать, знакомы.

Лаура перевела взгляд с лукаво ухмыляющегося Кари на его младшего спутника. Да, теперь, приглядевшись, она видела, что он неровня Кари, его костюм выглядит новым и аккуратным, но отнюдь не шикарным. Так и должен быть одет оруженосец, паж или слуга богатого дворянина, в которого волшебным образом преобразился Кари. А лицо оруженосца… Лаура пригляделась внимательнее — да, лицо паренька казалось ей знакомым… Кажется… Но… Лаура едва удержалась, чтобы не всплеснуть руками — о, мать Гунгилла!.. Вчерашний воришка!

— Ага, — прокомментировал Кари, — узнала. Его зовут Лотрик. Лотрик, проси прощения у госпожи Лаурении!..

Свежеиспеченный оруженосец отступил на шаг, опустил голову, повернулся к «госпоже Лаурении» вполоборота и из этой позиции забормотал:

— Вчера же просил… Сказано же — боле не буду…

— Что «бу» — «не бу», что за «бу-бу-бу»? — деланно-строгим тоном произнес его сеньор. — Говори как положено!

— Простите меня, добрая госпожа Лаурения, — отчеканил парнишка, поднимая глаза, — я поступил вчера скверно и нынче осознаю всю низость своего проступка. Однако сэр Карикан наставил меня на путь истинный, и отныне я не стану совершать более столь дурных дел!

После этого Лаура уже не могла не расхохотаться.


Кари то ли не заметил перемен в настроении подружки, то ли не захотел замечать. Скорее всего он просто наслаждался затеянным им представлением («словно мальчишка», — подумала Лаура) и не собирался его прекращать, по-видимому.

— Оруженосец! — строгим тоном заявил Кари. — Отправляйся в «Герб Фаларика Великого» и сиди в наших покоях, не выходя ни на минуту.

— В покоях?

— В нашей комнате, Лотрик. Понял? И привыкай к своим новым обязанностям… Не чешись!

— Так ведь чешется же… — Лаура вновь не смогла сдержать улыбку при виде стараний парнишки выглядеть заправским оруженосцем.

— Нет, — отрезал сэр Карикан, — у верных оруженосцев ничего не чешется! Во всяком случае, в тот момент, когда их могут увидеть. Ладно, отправляйся… Запомни, благородные господа проживают не в комнате, а в покоях. Отправляйся в мои покои. И сиди там безвылазно.

Парнишка неуклюже поклонился и поплелся прочь, бормоча себе под нос:

— Такое скажут, «безвылазно»… А ежели припрет… Или еще чего…

Лаура с Кари переглянулись и тут же оба рассмеялись, взаимопонимание, нарушенное новым обликом Кари, было восстановлено.

— Я получил кое-какие деньги в счет оплаты моего грядущего подвига, — пояснил Кари, — так что теперь я наконец могу пригласить тебя отправиться куда-нибудь… Ну, в какое-нибудь местечко поуютнее, чем трапезная «Герба». Давай отпразднуем нашу встречу по-настоящему! А? Что, Лаура? Ты как будто недовольна?

— Ну, понимаешь, я ведь одета не для таких «местечек»… И по правде говоря, я ничего не сказала тетке о тебе… Если кто-то из ее знакомых увидит нас вместе… Ты просто не знаешь этих подруг моей тетушки.

— Понятно, — поднял ладонь Кари, — твоя тетка — старая дева. Верно? Можешь не продолжать, я и так всегда знал, что все тетки Мира одинаковы. Но ведь это же не повод, чтобы нам не выпить по стакану вина? Не бойся, это самое «местечко», куда я тебя приглашаю, таково, что подруги твоей ужасной тетки туда не заглядывают! И перестань думать о своем наряде, он достаточно хорош.

— Вообще-то тетя Анатинна вовсе не «ужасная»… Ну, то есть…

— То есть ты согласна? Идем!

И они пошли.

Идти, как оказалось, было недалеко — Кари по-прежнему, несмотря на разбитной нрав, побаивался углубляться в незнакомые и непривычные ему дебри большого города. «Местечко», куда он пригласил Лауру, располагалось более или менее поблизости от «Герба Фаларика Великого» и именовалось скромно — «Золотой кубок». У дверей стоял осанистый мужчина в камзоле с изображением такого же кубка, что и на вывеске над входом — стоял гордо, словно воин в украшенном гербом плаще у ворот замка своего господина. Лаура ужасно боялась, что ее наряд произведет неблагоприятное впечатление на стража «Золотого кубка», ибо платье девушки, хотя и чистенькое, выдавало все же простое происхождение и скромный достаток — но нет, мужчина в гербовом наряде неторопливо поклонился и распахнул перед ними тяжелые створки:

— Добро пожаловать, добрый сэр! Добро пожаловать, мадам!

Так вот, какова эта новая жизнь — жизнь бабочки…

Глава 6

Внутреннее убранство «Золотого кубка» поразило Лауру роскошью — ей никогда прежде не доводилось видеть подобного великолепия. Куда там дому мастера Эвильета, даром что хозяин — придворный маг… Стены здесь были покрыты вышитыми полотнищами, на которых в неверном свете довольно тусклых ламп проступали сцены войны, охоты и турниров… Когда кто-нибудь проходил по коридору, свет ламп слегка колебался, тени смещались и начинало казаться, что люди и звери на стенах оживают. Вообще-то, как на взгляд девушки, в «Золотом кубке» было темновато. Кари остановился, приглядываясь и словно чего-то ожидая. Из темных глубин заведения навстречу посетителям выступил осанистый господин и сдержанным поклоном поприветствовал их:

— Добро пожаловать в «Золотой кубок», почтенные гости. Чем могу служить?

Лаура замерла, не зная, что ей следует делать и следует ли что-то делать вообще. Она с надеждой покосилась на Кари — раз уж он привел девушку в такое удивительное место, то он, должно быть, знает, как здесь следует себя вести. И Кари в самом деле выглядел вполне уверенно.

— Приветствую, любезный, — кивнул юноша в ответ (Лаура рискнула при этом слегка склонить голову), — мы хотели бы провести часок здесь… У вас…

— Столик в уединенном покое или общий зал? — осведомился толстяк. — Полагаю, лучше отдельный столик, не правда ли?

— Пожалуй. Кувшинчик светлого эманского… Ну и что там к нему… На ваше усмотрение, любезный.

Толстый господин снова поклонился и предложил:

— Следуйте за мной.

Пройдя несколько шагов по полутемному коридору, толстяк снял со стены лампу и распахнул дверь, жестом приглашая гостей пройти внутрь. Лаура следом за Кари вступила в небольшую комнатку, посреди которой стоял стол, накрытый очень красивой скатертью. Вспыхнули свечи в изящном литом подсвечнике, огоньки отразились в полированных планках под низким потолком и заиграли на пестрых гобеленах. Лауре ужасно хотелось оглядеться по сторонам, но она стеснялась.

Наконец толстый господин поклонился в третий раз и молча удалился.

— Ну, как тебе здесь? — подмигнул своей спутнице Кари. — Нравится?

— Не знаю, — вздохнула Лаура, — честно говоря, я не знаю, как себя вести и что говорить.

— Пустяки, — Кари легкомысленно махнул рукой, — можешь ничего не говорить вовсе. Садись, сейчас нам принесут вина.

Лаура послушно села и наконец-то огляделась.

— Кари, а почему здесь так темно?

— Разве темно?

— Ну, не здесь, не в этой комнате, а в коридоре.

— Потому что нет окон.

— А?..

— А окон нет, потому что кое-кто из посетителей желает гулять, не вспоминая о времени и не задумываясь, утро нынче или вечер.

— А если кто-то из посетителей все-таки желает знать, утро или вечер?

— Тогда он не пойдет сюда, а отправится в другое заведение, — пожал плечами Кари, — мне называли «Серебряный поднос» и «Кольцо с рубином». Только идти туда далековато… Запутано как-то все здесь, в Ванетинии, слишком велик этот город для меня… Поэтому я повел тебя сюда. Совсем рядом с «Гербом Фаларика Великого», и дорогу найти просто.

— А почему же тогда…

Лауре помешал договорить стук в дверь, на пороге возник слуга с подносом, наряженный так же роскошно, как и давешние господа — привратник и толстяк, который привел их в эту комнату. Двигаясь ловко и бесшумно, словно призрак, слуга опустил поднос на стол, выставил перед гостями высокие кубки, торжественно водрузил посреди небольшой кувшин и еще какие-то плоские мисочки со снедью. Лаура, затаив дыхание, следила за его действиями. Все было в диковинку, все необычно и занимательно. Слуга распечатал залитое сургучом горлышко кувшина, с легким стуком извлек пробку и наполнил кубки ровно на одну треть. Затем с поклоном отступил на шаг.

— Отлично, любезный. Ступай! — небрежным тоном напутствовал его Кари.

Когда дверь за слугой закрылась, он поднял бокал и поглядел Лауре в глаза — сквозь ровное оранжевое пламя свечей.

— Итак, Лаура, я предлагаю тост. За нашу судьбу!

Лаура задумалась. Теперь, когда они остались наедине и ее больше не смущали важные господа в гербовых ливреях, в девушке снова начало просыпаться странное чувство нереальности происходящего, как будто все это происходит не с ней, Лаурой, а с кем-то другим… Или как если бы она спит и видит сон… Странный сон. О, Гунгилла, как же это занесло бедную девицу в столь необычное место, как эта полутемная комнатенка? Но, взглянув в глаза Кари, она вновь ощутила уверенность и спокойную радость — в самом деле, это судьба. Ее новая судьба, новая жизнь. Счастливый случай свел ее с Кари, счастливый случай подарил ей крылья. И если это сон, то просыпаться она не желает.

— За судьбу! — повторила Лаура.

И с любопытством сделала маленький глоток. Необычный вкус напитка был ей совершенно незнаком, никогда прежде Лаура не пробовала ничего похожего на это вино, привезенное в Мир с далекого острова. Нравится ли ей? Пожалуй, да. Лаура снова поднесла кубок к губам и глянула на Кари. Тот с улыбкой наблюдал за ней.

— Ну, как? Нравится?

— Странный вкус… — рискнула ответить Лаура.

— Обычный, — Кари пожал плечами, — это вкус настоящего вина. Конечно, не каждому по карману настоящее эманское. Путь к Архипелагу труден и долог…

— У нас в Сантлаке тоже выращивают виноград, — заметила Лаура, — и вино делают… Но этот вкус мне незнаком. У нас вино совсем другое.

— В Сантлаке солнце светит не столь ярко, должно быть… Или воздух иной… Но, так или иначе, вино, привезенное с Архипелага, совсем не то, что сантлакское. Или здесь дело в том, что на островах живут беззаботнее? Возможно ли, что проклятия, слишком часто звучащие в Сантлаке, портят вкус винограда?..

— Ты задаешь странные вопросы, Кари, — задумчиво произнесла Лаура, — а я ведь всего лишь бедная девушка. Но я слыхала, что морские разбойники с севера теперь куда чаще нападают на Архипелаг, чем на наши берега. Если это правда, то и на счастливых островах проклятия не смолкают ни на миг.

— Да, верно. Прости, это я виноват, все время завожу разговор о странном… Я всего лишь хотел сказать, что, надеюсь, вкус вина пришелся тебе по душе. Знаешь, Лаура, мне так хотелось сделать тебе что-то приятное…

— А ты и сделал, Кари. Если бы не ты, — улыбнулась девушка, — я бы так никогда и не узнала, что всю жизнь пью неправильное вино. Кари, а тебе не странно, что ты, человек благородного происхождения, владелец замка… И я, простая девушка из маленького городка… Это как-то неправильно, разве нет?

— Лаура, — улыбка вдруг исчезла с лица юноши, — я прошу тебя не думать об этом. Знаешь, я встречался с девицами своего сословия… Но ни с одной из них я не чувствовал… Это в самом деле странно. Понимаешь ли…

Кари нахмурился и, не глядя на свою спутницу, потянулся за кувшином. Все так же молча он наполнил свой кубок и сделал выразительный жест, предлагая вино Лауре. Та торопливо убрала бокал, поставленный было на скатерть. Она опасалась выпить лишнего, все-таки вино было незнакомым… Гусеница ли, бабочка — а напиться она боялась. Еще тетка учует запах вина, чего доброго, тогда Лауре несдобровать.

Кари беспрекословно опустил кувшин на место, затем поднял свой бокал, отхлебнул… и только затем продолжил:

— Понимаешь, когда я увидел тебя, то сразу почувствовал — это не случайно. Я ведь рассказывал тебе, я давно задумываюсь о своей судьбе, о своей странной удаче… Это не выдумка, поверь — ведь не сам же я прозвал себя Счастливчиком? Так вот… Даже не знаю, что сказать тебе, как описать… Мне кажется, я уже научился распознавать в веренице событий такие вот выверты моей удачи. Я умею выделить их из череды простых совпадений… И я твердо верю — наша встреча не была случайной. Ты ведь наверняка размышляла над моими словами, верно? И что ты думаешь? Ведь неспроста же наши судьбы похожи, неспроста Лотрик выскочил тогда из переулка прямо в мои объятия с твоей корзинкой, Лаура. Скажи, это ведь не может быть случайностью? Ты веришь мне?

— Верю, — тихо, но твердо сказала девушка.

Она верила, как никогда и никому — верила этому странному человеку. Человеку, подарившему ей крылья.


Пауза тянулась и тянулась. Кари молча глядел на девушку, не произнося ни слова — как будто надеялся открыть в ее облике что-то новое. Наконец Лаура не выдержала и поднесла бокал к губам, воспользовавшись этим, чтобы опустить глаза. Сделав крошечный глоток, она повернула голову, словно изучая тени, неторопливо колышущиеся и переливающиеся по драпировкам на стенах. Тени, казалось, жили собственной жизнью, становясь частью изображений и странным образом совмещаясь с вышитыми на гобеленах существами… Поставив бокал, Лаура задумчиво взяла несколько орешков. Ей подумалось, что молчание убивает что-то важное, что вот именно сейчас необходимы некие слова, но… Но нужных слов она не смогла отыскать.

— Кари… Ты не расскажешь мне о своем деле? — наконец произнесла она. — За что тебе платят столь щедро? Ведь щедро, да? По-моему, это вино очень дорогое, да и вообще… Столик в таком месте…

— Да, — кивнул Кари, — провести часок здесь довольно-таки недешево. Но не думай об этом. Мне в самом деле щедро заплатили. И обещали еще больше. Мой наниматель — богатый человек, и он очень хочет, чтобы я… Видишь ли, это самое дело, порученное мне…

Теперь пришла очередь Кари отвести глаза в сторону.

— Если это какая-то тайна, то вовсе не обязательно… — быстро проговорила Лаура, не хватало ей еще выведывать чужие секреты…

— Тайна, разумеется, — задумчиво проговорил Кари.

Лаура снова поразилась тому, как быстро меняется настроение ее друга. Вот сейчас он, похоже, погрузился в обдумывание своего опасного предприятия. Но Кари, помолчав недолго, продолжил:

— Видишь ли, Лаура, здесь замешаны очень важные персоны… Мой наниматель даже не осмелился сам приехать в Ванетинию, хотя его присутствие могло бы крепко помочь делу. Но он боится…

— Боится?

— Да. Дело идет о магии высшего разбора. Ты, разумеется, знаешь о колдунах Самоцветных Кланов?

— Ну… Я слышала кое-что… Они живут на юге, в городе Энмаре…

Вообще-то эта тема считалась нежелательной в доме мастера Эвильета. Осевший в Ванетинии клан Изумрудов, к которому принадлежал и сам хозяин Лауры, был родом из Энмара — однако он, как и всякий Изумруд, не любил вспоминать об этом. Его клан был изгнан из родного Энмара около восьмидесяти лет назад объединенными усилиями всех магов города, ибо Изумруды были властолюбивы и заносчивы. Этого не смогли потерпеть их конкуренты. Надо сказать, что для гордости у Изумрудов имелось немало причин, они и впрямь превосходили талантом и накопленными умениями представителей конкурирующих семей — однако противостоять объединенным усилиям Сапфиров и Рубинов, к которым примкнули и кланы помельче, им оказалось не под силу. В результате серии стычек, в которых семья понесла ощутимые потери, вожди Изумрудов приняли тяжелое решение — отказаться от борьбы и покинуть Энмар. Изумруды осели в столице Империи и здесь их таланты были оценены по достоинству. Правивший в те годы Император нуждался в знающих магах, не уступающих колдунам-Самоцветам. К тому же их наследственная враждебность по отношению к Энмару в Ванетинии тоже пришлась по душе… Так Бонка Изумруд, дед Эвильета, получил пост придворного мага, а представители его клана легко оттеснили от престола местных чародеев… Но вспоминать о том, как их изгнали из Энмара, Изумруды не любили и по сей день, хотя, разумеется, в общих чертах эта история была известна всем.

— Да. А Изумруды перебрались сюда, — голос Кари звучал ровно и бесстрастно, — и потеснили местных. Ты понимаешь, конечно, что мирно их водворение в столице пройти не могло, здешние чародеи не сдались без боя… Конечно, все делалось втайне — стычки, интриги, похищения, подстроенные западни.

— Конечно, — осторожно вставила Лаура, — их из Энмара выгнали также… Ну, так — не мирно…

— Разумеется, у колдунов всегда так. Мерзкая публика. Но история Изумрудов до их появления в Ванетинии меня мало занимает. Важно другое — они водворились здесь и заняли теплые места при дворе, оттеснив местных. Разумеется, были обиженные… Или, скажем, были те, кто счел себя обиженным. Один колдун сбежал тогда из Ванетинии… Он утверждал, что Изумруды ограбили его… Украли очень ценный амулет… Но кого интересуют слова неудачника? Словом, теперь его сын жаждет отомстить. Он вбил себе в голову, что обязан вернуть похищенный у отца амулет. Ну, мол, тогда он может умереть спокойно — отомстит, смоет обиду… Ну и все такое.

— Но ведь прошло столько лет…

— Я же говорю, эти чародеи — довольно мерзкая публика. И лучше бы держаться от них подальше. Поэтому я в свое время и отказался от ученичества у этого старого мага, но он обо мне не забыл, как выяснилось теперь.

Глава 7

— Ученичества? Так у тебя есть колдовской дар? — Лаура была настолько удивлена, что даже забыла, с чего начался разговор.

— Есть, — пожал плечами Кари, — это тоже одна из причин, по которой мой наниматель обратился именно ко мне. Вот смотри!

Кари нахмурился, зажмурил глаза и что-то зашептал себе под нос. Лаура следила за его действиями с недоверием, как-то слишком уж натужно выглядит. Мастер Эвильет несколько раз в ее присутствии творил несложные магические заклинания. То есть он сам говорил, что они несложные, а Лаура была поражена… И никогда старик при этом не выглядел напряженным или сосредоточенным — вот как Кари сейчас.

Спустя пару минут Кари раскрыл глаза и шумно выдохнул. Его рука, покоившаяся на столе, разжалась — в ладони у юноши была роза. Лаура могла поклясться, что перед этим ее кавалер не убирал ладони со стола, и ничего у него не было… Никаких цветов. Улыбнувшись, Кари продемонстрировал розу девушке, причем Лаура заметила, что он украдкой смахнул со лба капельки пота.

— Здорово! — заявила она, стараясь, чтобы ее голос звучал восхищенно.

— Да пустяки. — Кари махнул рукой, он уже снова стал прежним самоуверенным болтуном, но затем скорчил уморительную гримасу и рассмеялся. — На самом деле я долго готовился к этому трюку… Уф-ф… Не думал, что будет так тяжело. Сказать по правде, в любом балагане на ярмарке бродячие жонглеры тебе покажут то же самое и гораздо изящнее. Причем без всякой магии. Видишь ли… Мой дар настолько ничтожен, что я решил вовсе пренебречь им и гораздо больше внимания уделял охоте и упражнениям с оружием. Это более достойно дворянина, как известно… Ну а ученичество — что? Два или три года — самое меньшее! — носить капюшон, скрывая лицо, выполнять любой каприз наставника, служить ему… И в конце, когда мастеру будет угодно признать твои достижения, обретаешь сомнительное право, сняв ученический капюшон, именоваться «мастером» и «колдуном»… И просить где-нибудь в захолустье дозволения гильдии на частную практику? К чему мне это?

Кари протянул розу Лауре, затем наполнил бокалы и поднял свой.

— Но ведь к тебе этот маг все же обратился? — Лаура осторожно положила цветок на скатерть перед собой и тоже сделала глоток. Сейчас вкус вина уже не казался странным, напиток ей, пожалуй, нравился. — Предлагал учиться?

— Да, довольно давно. Мне, третьему сыну сэра Геведа, не светило унаследовать замок и земли, так что… В общем-то… это было вполне достойное предложение. А магу, должно быть, приятно сознавать, что его ученик — благородного происхождения. Прислуживает ему, повинуется… Я тогда отказался, но колдун меня, оказывается, не забыл… Да… Вот предложил службу, посулил награду…

— Он предложил тебе опасное дело?

— Очень опасное, — Кари снова беззаботно ухмыльнулся, — такое опасное, что даже и невозможное, пожалуй. Но я — Счастливчик. У меня получится.

Лауре показалось, что беззаботность ее спутника деланная, искусственная. Бедняга, подумалось ей, да ведь он же постоянно думает о предстоящем рискованном предприятии, переживает в душе, но старается не подать виду, не выказать мне… Не выглядеть слабым. Ей захотелось как-то ободрить Кари, подыграть ему.

— Тогда давай выпьем за твою удачу, за твой успех в этом опасном деле! — Лаура чувствовала, что у нее слегка кружится голова, вино действовало, но опьянение девушке пришлось по душе, и она храбро отхлебнула эманского.

Ей нравилось, что она сидит в этом странном «местечке», пьет дорогое вино, нравился пряный хмельной вкус… Ей нравился Кари, который так откровенно с ней говорит, хотя мог бы пускать пыль в глаза и спокойно врать, пользуясь ее наивностью. Ей нравилось, что Кари бодрится и играет ради нее, но не форсит сверх меры. Ей нравилось, что слегка кружится голова и хочется улыбаться и говорить только приятные вещи. И Лаура улыбалась. Кари улыбнулся в ответ и отсалютовал бокалом:

— За удачу!

Лаура сделала большой глоток и украдкой погладила розу. Цветок ей тоже нравился. Роза была совсем как настоящая — маленький бутончик, не распустившийся еще толком. Лаура потрогала кончиками пальцев хрупкие лепестки, смятые напряженной ладонью Кари, и ощутила под рукой влагу. На лепестках переливались крошечными искорками, отражая дрожащие отблески свечей, капельки воды — словно роса.

Роза была белой.


Лауре было весело — Кари рассказывал какие-то забавные истории, анекдоты о колдунах-неудачниках… И вкус вина словно стал иным, исчезла непривычная терпкость — теперь Лаура, прихлебывая время от времени, чувствовала себя уверенной и бесстрашной. Ощущение было новым и ужасно нравилось девушке. Привстав, она потянулась за орешками. Орешки были поджарены и вываляны в чем-то сладком, тетка Тинна иногда тоже делала такие, но в «Золотом кубке» они оказались куда вкуснее теткиных.

Ой! Тетка Анатинна! Лаура вдруг подумала, что отсутствие в «Золотом кубке» окон сыграло с ней недобрую шутку. Тетка, быть может, давно уже ждет ее!

— Кари, — перебила она веселого рассказчика, — а мы давно здесь сидим?

— Лаура, — Кари сдвинул брови, притворяясь сердитым, — тебе скучно со мной? Мои рассказы тебе надоели? Быть может, мне следует пригласить музыкантов?

— Музыкантов? А, нет… Но мне, должно быть, уже давно пора быть дома… Тетка наверняка волнуется. Нет, ты не подумай — мне с тобой хорошо и истории твои очень забавные, — торопливо добавила девушка, — но моя тетя Тинна…

Новая — бесстрашная — Лаура не боялась тетки, однако…

— Хорошо, — покладисто согласился Кари, — идем.

Он выпил вино, остававшееся в его бокале, и поднялся. Лаура последовала его примеру и глотнула, почти не чувствуя вкуса напитка. Затем она вслед за Кари встала из-за стола, кавалер галантно помог ей, отодвинув стул. И вдруг… Лаура почувствовала, что теряет равновесие. Чтобы устоять на ногах, ей пришлось даже ухватиться за край стола.

— Ой…

Лаура растерялась, ей захотелось провалиться от обиды сквозь землю. Как же так? Она опьянела? Но ведь и выпито было совсем чуть-чуть… Как она покажется на глаза тете и хозяину? И что же теперь подумает о ней Кари? Но ее спутник, вопреки опасениям, повел себя великодушно. Вовремя заметив слабость девушки, он поспешил подхватить ее под локоть и совершенно серьезно, без малейшей насмешки в голосе заявил:

— Спокойно! Ты только не волнуйся. Это все эманское… Вот что, Лаура, постарайся продержаться, пока мы не выйдем. На улице тебе сразу станет лучше.

Лаура согласно кивнула и снова едва не потеряла равновесие. О новой, уверенной в себе и веселой Лауре больше речи не было. Мысленно кляня себя последними словами, девушка совершенно неприличным образом повисла на плече спутника и, поддерживаемая его крепкой рукой, поплелась к выходу. Дальнейшие события она вспоминала с трудом, словно сквозь плотную дымку она различила лицо надутого толстяка, тот, кажется, улыбался препротивнейшим образом и бормотал какие-то двусмысленные пожелания. Кари, вручая ему деньги, отрезал что-то коротко и сердито. Толстяк тут же перестал улыбаться и с поклоном распахнул дверь.

Лаура не помнила, как вышла из «Золотого кубка», но затем ей в самом деле стало получше и она, подняв голову, огляделась. Кари вел верно — точно к дому мастера Эвильета.

— Кари… — с огромным трудом произнесла Лаура, — прости меня. Я такая дурочка.

— Да нет же, это я во всем виноват, — перебил ее Кари, — напоил девушку. А что ж ты не сказала, что ты… Хотя да, я понимаю, это все эманское… Непривычному человеку оно кажется таким легким. Лаура, честное слово, я не собирался…

— Кари… — Девушка остановилась и положила своему спутнику вторую руку на плечо.

— Лаура…

Неведомая сила толкнула их навстречу друг другу и сомкнула губы. Они целовались, не глядя по сторонам, не замечая ничего, не ведая времени… Целовались самозабвенно, отчаянно… Лауре казалось, что усеянное серебряными искорками звезд ночное небо кружится над ними, вращается вокруг невидимой оси, которая поднимается над их головами. Звезды бегут все быстрее и быстрее, обращаясь в тускло-серебряные круги. Небо качалось и вертелось, заваливаясь то в одну, то в другую сторону, казалось вот-вот — и чернота небесного свода рухнет, врежется в землю, и звезды посыплются вниз, описывая серебристые траектории, и застучат по булыжнику, словно монетки… Но и угроза падения небес не могла заставить их разлепить сомкнувшиеся губы, расплести пальцы, не могла заставить их оторваться друг от друга…

Первой опомнилась Лаура. И с удивлением обнаружила, что небеса по-прежнему на месте, а она, привстав на цыпочки, крепко обнимает Кари за шею… С некоторым усилием девушка отстранилась и, облизнув губы, охрипшим голосом спросила:

— Кари… Это было чудесно… Я никогда раньше — так вот… А как ты думаешь, уже очень поздно?

— А… Поздно? Тебе все же скучно со мной. Но я же предлагал музыкантов? — Юноша шутил совершенно машинально, он еще не пришел в себя, его руки бродили по Лауриному лицу, перебирали растрепанные пряди волос, легонько касались щек и висков…

— Кари, моя тетка… — простонала Лаура, приходя в себя окончательно, — она мне голову оторвет!

— Ах да, эта твоя ужасная тетка… — Руки Кари опустились Лауре на плечи, легли, успокаивая, теплые, нежные. — Я думаю, сейчас часа два… Или три… Не позже, небо еще не светлеет.

— О-о-о… Что же мне делать…

— А? Как же… — теперь в голосе Кари слышалось смущение, он понимал, что виноват, — ну вот что. Я сам провожу тебя домой. Тебе уже лучше? Ты можешь идти? Я отведу тебя домой и покаюсь, что я виновен в твоем опоздании.

— Кари, ты соображаешь, что говоришь? — Лаура едва не расплакалась. — Я появлюсь среди ночи, да еще с незнакомым молодым человеком…

— Ты считаешь, что среди ночи лучше появляться одной? По крайней мере мой приход будет означать, что мы не занимались ничем предосудительным, и я могу с чистой совестью показаться на глаза твоей тетке и просить прощения за то, что ты задержалась вне дома. В конце концов при мне она, должно быть, не осмелится тебя слишком уж бранить.

— Да? Ты так думаешь? — с сомнением в голосе переспросила девушка. — Ты просто не знаешь мою тетку, она… Да если даже она не станет меня при тебе отчитывать, то после… Хотя… Хотя…

Лаура спорила уже просто машинально, на самом деле она понимала, что уступит. Во-первых, она знала, что Кари все равно сумеет настоять на своем. Так уж выходило, что она слушает его во всем. А во-вторых… Во-вторых, ей просто не под силу расстаться с Кари прямо сейчас… После… После всего… Всего этого… После всего этого, что с ними было.

— Конечно! — подхватил Кари, разглядевший ее сомнения. — Все равно, так или иначе, я когда-нибудь предстану перед твоей теткой. Ну должен же я с ней познакомиться?

Лаура не понимала, почему Кари «должен» знакомиться с тетей Тинной, но если он сам так говорит…

— Ну, раз ты сам так говоришь… Смотри, это не я, а ты предложил!

— Да, я. И вся вина будет на мне — ну, если вдруг что-то пойдет не так. Идем!

И Кари, подхватив девушку под руку, повлек ее по темной улице.

— А откуда ты знаешь, в какую сторону нам идти? — спросила Лаура, споткнувшись в темноте. — Погоди, не так быстро!

— Хорошо, пойдем медленнее. Просто я волнуюсь. Твоя тетка, быть может, придушит меня раньше, чем я успею изложить все свои извинения и покаянные мольбы… а дорогу… Я помню, что когда мы вчера распрощались, ты ушла в эту сторону. Так что еще два или три квартала я могу пройти без подсказки…

— Два или три квартала?

— Ну да, вон до того угла, скажем.

— А потом свернем на улицу Красного плаща, потом на втором перекрестке направо — и мы почти на месте…

Кари вдруг резко остановился — так что Лаура была вынуждена вновь вцепиться в его плечо, чтобы не упасть.

— Постой… Постой, Лаура… Ты не на улице ли Серого Булыжника живешь?

— Да…

— В доме с синим фонарем?

— Да…

— Нет!!! — внезапно с отчаянием выкрикнул Кари. — Нет!!! Он больно схватил Лауру обеими руками за предплечья и резким движением повернул ее к себе. Шаря совершенно безумными глазами по ее лицу, он прошептал едва слышно:

— Нет… Проклятие, только не это… Нет…

Глава 8

… Зачем выдумывать причину,

Искать ростки грядущих ссор,

Все не теперь и, значит, вздор.

Скорей, чем я тебя покину,

Сойдут снега с высоких гор…

М. Щербаков
— Кари?.. Кари, ты что?

Лаура не успела испугаться по-настоящему, но ее спутник выглядел сейчас не просто странно, а… как-то невероятно. «Нет… Нет…», — продолжал шептать он, крепко сжимая побелевшими пальцами предплечья девушки.

— Кари, что с тобой?.. Пусти, мне больно…

— Ох… Прости, — с трудом разжимая пальцы и медленно приходя в себя, пробормоталКари, — но почему же?..

В голосе юноши Лауре послышалось неподдельное страдание.

— …Почему ты не сказала мне? Прежде — почему не сказала?!.

— Не сказала — о чем? Кари, ты меня напугал. Что случилось-то, ты мне объяснишь? Почему мне нельзя жить в этом доме?

— Почему ты мне не сказала?..

— Да о чем же, во имя Матери?!

— Почему ты не сказала сразу, что служишь Эвильету Изумруду?

— А…Что? — Догадка словно вспыхнула в голове девушки. — Неужели мастер Эвильет — тот самый Изумруд, которого… — Лаура осеклась, читая в глазах Кари очевидный ответ. — О Гунгилла… Это невозможно…

— Увы, — Кари уже овладел собой, его голос стал тверже, — твой хозяин и есть тот самый Изумруд, которого я должен обокрасть. Так вот почему…

Он осекся, не договорив, и отвел взгляд в сторону. Напуганная теперь уж всерьез, Лаура с тревогой ждала продолжения. Она еще не вполне осознала, что происходит. Ей было невдомек, что так взволновало Кари. Да, совпадение оказалось ужасным, но что это меняет теперь? После того, как небосвод кружился над их головами? Теперь-то что могут изменить все амулеты и заклинания Мира?..

— Так вот почему мы встретились, — снова заговорил Кари, медленно и отчетливо роняя слова, — так вот какую шутку сыграла со мной в этот раз моя удача… А я-то, дуралей, надеялся перехитрить судьбу… Опять… О Гангмар, опять это со мной происходит!

— Кари, — пролепетала Лаура, — ты о чем говоришь?

— Я говорю о своей судьбе, о своей удаче, Лаура. Ты же помнишь, что я тебе рассказывал? Братья прозвали меня Счастливчиком, мне постоянно везло… Я всегда получал то, чего добивался. И всегда мне приходилось платить за успех. И цена всегда была такой, что… О, Лаура, сколько раз я мечтал, чтобы мне не повезло… Лучше бы я проиграл, чем выиграл приз такой ценой…

— Но теперь?.. Ведь ты же говорил, что мы… Что я такая, как ты… Что это судьба свела нас…

— Не знаю, Лаура, теперь уже не знаю… Ты необычная девушка, ни с кем прежде мне не было так спокойно и хорошо, как с тобой… Но все же сейчас нас свела не просто судьба, а моя злая удача. Я же говорил тебе сегодня, что порученное мне дело невозможно выполнить. И в самом деле, невозможно — ограбить самого придворного мага Императора, страшного Эвильета Изумруда. Но я — Счастливчик! Я знал, что судьба подкинет мне что-то невозможное, что-то этакое… И вот, выходит, что ты — служанка из дома Эвильета… Я представляю, что ты можешь обо мне подумать… Я подстроил все это, подослал этого парнишку, Лотрика, я ухаживал за тобой, рассказывал странные вещи, — Кари, по-прежнему глядя в сторону, криво ухмыльнулся, — даже напоил…

И вот тут Лаура успокоилась. Всего-то навсего… А она уж готова была подумать невесть что…

— Кари, ты говоришь чушь, — решительно заявила она. И тут же, привстав на цыпочки, потянулась к губам дружка, прервав поцелуем его бормотание.

На этот раз небо не раскачивалось над головами и звезды не кружились в безумном хороводе, но Лаура сразу почувствовала, что мир снова стал прежним. То неустройство, то нарушение правильного порядка, что началось после безумных слов Кари, исчезло, поцелуй расставил все по местам. Гармония вновь воцарилась в Мире.

— Кари, — повторила Лаура, — я думаю, что это не важно, зачем твоя удача свела нас. То, что мы встретились, — это правильно. А что будет после — не важно. Я теперь просто не понимаю, как могла жить до нашей встречи. Должно быть, я просто ждала. Все это время — ждала тебя.

Кари снова положил ладони на предплечья девушки (на этот раз осторожно, с нежностью) и, слегка отстранив, вгляделся в ее лицо. Затем с чувством произнес:

— Лаура, ты — чудо. Ты самое большое чудо, которое мне доводилось видеть в своей жизни.

— Но вот что скажет тетка… — протянула Лаура, избегая глядеть в глаза Кари. Она и так сказала больше, чем собиралась.

Вообще Лаура никогда и ни с кем не говорила о своих чувствах, или о том, что она считала своими чувствами. Она просто-напросто не умела выражать словами столь тонкие и мудреные вещи. Поэтому, выпалив неловкое признание, она ужасно смутилась. Слова о тетке тоже вырвались у нее непроизвольно, она ощутила потребность увести разговор в сторону и брякнула первое же, что пришло в голову. Однако вопрос был высказан — и он в самом деле имел смысл.

— Как бы там ни было, — объявил Кари, — мы сейчас идем в дом Эвильета и я обещаю вступиться за тебя перед теткой… Как ее зовут-то? Напомни.

— Анатинна. Я зову ее теткой Тинной, но тебе это не подходит. Кари, а почему ты назвал моего хозяина «страшным Эвильетом Изумрудом»? Он милый старик.

— Милый? — переспросил Кари. — Не знаю, не знаю… То, что я о нем слыхал, подходит кому угодно, но уж никак не «милому старику». Он не рассказывает тебе, в чем состоят его обязанности при дворе?

— Нет… Хозяин всегда избегает говорить об этом. А так он тихий и добрый старик. Знаешь, когда я заявилась к тетке с вестью о гибели родителей, он ведь не нуждался в моей службе. Однако же он потребовал, чтобы я рассказала ему свою историю, и, едва услышав о постигшем меня несчастье, заявил, что наймет меня… Чтобы я могла заработать свой кусок хлеба честным трудом. Наймет служанкой, хотя тетя прекрасно справлялась бы и одна, я уверена. С его стороны это был очень благородный и добросердечный поступок. Хотя он платит мне совсем немного… Ну, то есть по здешним меркам немного, в Мирене это было бы роскошным заработком…

— Роскошным… Я представляю… Но скажи, не объяснял ли он, почему все же нанимает тебя? Неужто только по доброте душевной?

— Он сказал, что у него очень нервная служба при дворе. Да, так он выразился — «нервная служба». И что, придя домой, он желает видеть перед собой не сморщенную физиономию тетки, а свежее приятное лицо юной девицы.

Лаура, пересказав слова мастера Эвильета, почему-то покраснела и возблагодарила ночную темноту, скрывшую ее румянец от Кари. Странно, никогда прежде ее не смущали эти слова хозяина…

— Ага… — протянул Кари, — ну что ж…

— Да это же он пошутил, — торопливо пояснила девушка, — на самом деле… Ой, я не знаю. В конце концов, он в самом деле платит мне совсем немного. Но скажи лучше, что ты слышал о моем хозяине? Почему он страшный?

Кари нахмурился, Лаура разглядела это, несмотря на темноту. В общем-то девушка не думала, насколько ее вопрос может взволновать Кари — ей просто хотелось, чтобы он говорил и говорил… Чтобы рассказывал о чем-то, не имеющем отношения к возникшей между ними связи, к звездному небу, которое раскачивается и вертится вокруг невидимой оси, возвышающейся над их головами… Ах, все, что случилось этой ночью, было таким необычным… Но Кари отнесся к вопросу об Изумруде серьезно, хотя, впрочем, и ему наверняка хотелось бы как-то отвлечься… Или над ним звезды не кружились? Лаура не знала и не хотела знать — ей было достаточно того, что чувствовала она сама.

— Ну, понимаешь… Я даже не знаю, как тебе сказать… Ты, должно быть, благодарна Эвильету, если все обстояло именно так… Получается, что я собираюсь настроить тебя против старика, чтобы… Ну, чтобы…

— Нет, рассказывай! — потребовала Лаура. — Я же должна знать, что говорят о моем хозяине.

— Не знаю, не знаю… Все, что я слышал об Эвильете Изумруде, — очень страшно. Он выдвинулся среди прочих своих родичей тем, что умел развязывать языки.

— Что? Как это?

— Пытал узников. Выведывал у них то, что было нужно старому Императору. А еще устранял нежелательных людей из числа придворных. Не оставляя следов и не вызывая подозрений. Ну, то есть я хочу сказать, что подозрения возникали, но доказать никто ничего не мог.

— Что ты говоришь! Вот ужас… Кари, ты не обманываешь ли меня?

— Я говорю то, что слышал от людей, которым вроде бы можно доверять… Эх, ты ведь никого не знаешь, должно быть, кроме приятелей твоего хозяина. Не то, ручаюсь, ты услышала бы много занятных историй об Эвильете Изумруде. При прежнем Императоре «милый старик» держал в страхе весь двор, говорят. Да и по сей день, вероятно… При помощи того самого амулета, что похитил у отца моего нанимателя, он может воздействовать на любого… Эвильет делает, говорят, таких кукол из воска… Очень искусно делает, если верить слухам… И если поместить в эту куклу волосы врага, скажем, или даже плевок, соскобленный с половицы… Говорят также, что незадолго до смерти Алекиан I стал очень мнительным… Ему повсюду мерещились заговоры… Он подозревал каждого, и несколько вельмож умерли от странной хвори за считанные месяцы — семеро, что ли. Утверждают, что Эвильет Изумруд… Лаура, что с тобой? Тебе все еще плохо? Что с тобой? Ты едва не упала…

— Ох… Кари, я каждый день вытираю пыль в шкафу… В кабинете хозяина… Шкаф набит куклами… Ой… На каждой полке — они, а внизу есть еще ящик, запертый на ключ… Там, должно быть, тоже… Кари, у этих кукол такие страшные лица…


Несколько минут они прошагали в молчании. Лаура чувствовала себя почти что трезвой, но ощущала такую усталость, что не могла осмыслить всего, что буквально свалилось ей на голову за этот вечер. Но главное — она теперь точно знала, что счастлива. Как бы там ни было — счастлива.

— Лаура, знаешь… — начал было Кари.

— А мы уже пришли, — брякнула девушка.

Эти слова прозвучали как-то невпопад, но они в самом деле пришли. От дома с синим фонарем их отделяло несколько шагов. Волшебное приключение заканчивалось, а теперь предстояло пренеприятнейшее объяснение с теткой. Кари тяжело вздохнул — как он ни бодрился, чувствовалось, что и он тоже взволнован. Было ли это просто предчувствие тяжелого разговора с Анатинной, а возможно, юношу угнетала близость Эвильета Изумруда, которого он подрядился обокрасть… Однако, так или иначе, промедление казалось бессмысленным. Кари отпустил Лаурину руку — намереваясь соблюсти внешние приличия, должно быть, — и приблизился к крыльцу, девушка — за ним.

Кари постучал в дверь. Едва костяшки его пальцев прикоснулись к дереву, издав чуть слышный стук, как дверь распахнулась так резко, что Кари с Лаурой невольно отшатнулись, словно их смело ветром, поднявшимся от этого взмаха. На пороге возникла Анатинна и ее вид не предвещал ничего доброго. Силуэт тетки с упертыми в бока кулаками и оттопыренными локтями четко вырисовался на фоне желтого прямоугольника двери. У Лауры даже дух перехватило, настолько живо представилась ей предстоящая расправа. Но Кари, немного оттеснив ее плечом, шагнул вперед и, словно заслоняя собой девушку, выпрямился перед грозной теткой.

Когда юноша заговорил, его голос, к удивлению Лауры, был спокоен и даже почти весел:

— Почтеннейшая Анатинна, позвольте мне назвать себя и принести вам извинения. Ибо лишь моя вина в том, что Лаура возвращается домой в столь неподобающе поздний час. Однако я прошу вашего позволения войти, ибо приличным людям не подобает вести разговор на улице ночью.

Произнеся все эти речи, Кари решительно шагнул вперед, не смущаясь позицией тетки, загородившей вход. Той ничего не оставалось, как сделать шаг назад, затем другой, пропуская молодых людей в дом. Лаура молча прошмыгнула следом за своим защитником, ошеломленная не менее, чем тетка.

Анатинна так и не смогла выдавить из себя ни слова, все заготовленные ею загодя громы и молнии не годились, ибо негодная племянница явилась не одна, а едва Кари вступил в освещенную прихожую, как его богатый костюм поразил бедную женщину вторично. Роскошные наряды всегда производили на нее впечатление. Кари же, пользуясь произведенным эффектом и молчанием тетки, продолжил:

— Итак, я с вашего позволения, представлюсь. Меня зовут Карикан из Геведа. Мой наследственный замок расположен на севере Ванета, нынче же дела привели меня в столицу… Причудливый случай свел меня с вашей племянницей, почтеннейшая Анатинна. И, увы, в ее сегодняшнем позднем возвращении лишь моя вина. Я покорнейше прошу вас простить меня и не держать зла на бедную Лауру. Ибо вина лишь моя…

За спиной тетки скрипнула дверь и в коридор вышел страшный Эвильет Изумруд, собственной персоной — зевая, щурясь в ярком свете, одной рукой почесывая жиденькую бороду, другой безуспешно пытаясь запахнуть непослушную полу халата…

Глава 9

Лауре показалось, что на какой-то миг Кари утратил контроль над собой. Она стояла позади своего заступника и могла наблюдать лишь его спину и затылок. Увидев чародея в такой опасной близости, Кари вроде бы слегка отшатнулся, или как-то резко отступил на полшага. Впрочем, Лаура не могла ручаться, что это было следствием волнения или испуга — Кари довольно ловко перевел свой быстрый жест в начало легкого поклона, так что ни тетка, ни волшебник наверняка не заметили мимолетного замешательства ночного гостя.

Кари неторопливо склонился перед заспанным чародеем, вероятно, выигрывая время, чтобы подыскать нужные слова. Тетке-то он не кланялся, пришло в голову Лауре. А придворному магу — поклон… Но времени на обдумывание тонкостей поведения кавалера у нее не было — Кари снова заговорил:

— Позвольте, почтенный Изумруд, и у вас испросить прощения за прерванный отдых и нарушенный покой. Я — Карикан из Геведа…

— Ну а мое имя вам, юный сэр, уже известно, — прошамкал Эвильет сквозь затяжной зевок. — Итак, вы говорите, что моя служанка задержалась нынче по вашей вине?

— Увы, почтенный мастер Эвильет, вина целиком моя, — покаянно промолвил Кари, разводя руками. — Я был непростительно легкомыслен и угостил Лауру вином с острова Эману… Мне захотелось произвести, так сказать, хорошее впечатление… И я просто не подумал, что Лаура непривычна к таким напиткам…

— О, эманское коварно. — Чародей наконец-то преодолел сопротивление собственного халата. Подавив бунт одежды, Эвильет приосанился и назидательно поднял указательный палец. — Однако, юный сэр, вы и впрямь виноваты! Кто позволил вам морочить голову простой и наивной девице?

— Увы, почтенный мастер, ваша правда. — Кари снова развел руками. — Однако я полон раскаяния и готов нести наказание за свою самонадеянность… Из-за моего легкомыслия все и вышло, Лаура почувствовала себя нехорошо… Я был вынужден настоять, чтобы она прогулялась на свежем воздухе и пришла в себя. А поскольку час уже поздний, то я решился самолично сопровождать ее до вашего крыльца… Дабы… Дабы иметь возможность убедиться, что Лаура благополучно добралась, и дабы иметь возможность лично принести извинения обитателям сего дома.

Лаура не знала, что ей делать и делать ли что-то вообще. О ней словно забыли. На всякий случай она решила молчать и дальше. Кари, похоже, и в самом деле знает, что говорить — во всяком случае, тетка безмолвствует, а хозяин настроен как будто вполне миролюбиво. Пусть уж все идет дальше без ее участия.

— Что ж… — промямлил после минутной паузы Изумруд, — хотя вы, голубчик, и виноваты, однако ваша обходительность и раскаяние… несколько… меняют дело. Да, меняют дело.

Повторив последнюю фразу, Эвильет выступил вперед (прежде он находился позади потерявшей дар речи Анатинны) и покосился на служанку, стараясь поймать ее взгляд. То ли искал поддержки, то ли просто хотел убедиться, что Анатинна поняла его.

— Так вот каково мое решение, — наконец молвил маг. — Лаура, дитя, отправляйся к себе. А вас, мой юный сэр, я желаю видеть завтра у себя… скажем, к обеду. Да… Нынче неподходящий час для пространных бесед. Завтра. Завтра мы с вами побеседуем и тогда я приму окончательное решение. Ступайте.

Старик перестал копаться в бороде и поднес руку к самому носу, подслеповато рассматривая выуженные им седые волоски. Потом зачем-то спрятал их в карман халата.

— Благодарю вас, мастер, — снова поклонился Кари, — я очень рад, что вы не держите на меня зла… Однако могу ли я быть уверен, что Лаура не пострадает из-за моей оплошности? Простите, но я…

Его торжественную речь прервало хихиканье колдуна:

— Ступайте… Хе-х-х… Ступайте, прекрасный сэр. Я вам обещаю, что ваша дама не понесет никакого ущерба… Во всяком случае, если вы завтра не побоитесь явиться сюда и повторить свои извинения на трезвую голову. Да! — Старичок вздернул бородку, гордо поднимая голову. Правда, при этом он стал похож на старого лохматого козла, да и халату его вновь вздумалось взбунтоваться — пола оттопырилась самым потешным образом. — Ступайте!

Кари еще раз поклонился и протиснулся мимо застывшей у порога Лауры к выходу. При этом он украдкой подмигнул девушке. Та проводила его печальным вздохом и уныло поплелась в свою комнату, ощущая затылком взгляды тетки и хозяина… Теперь-то она осталась с ними наедине, ее защитник покинул дом мага…

А Кари, удаляясь от дома с синим фонарем, улыбался в темноте своим мыслям. «Удалось! — хотелось ему заорать вслух. — Удалось! Я побывал в доме старого убийцы и он ничего не заподозрил. А завтра я буду у него обедать! Я — Счастливчик!»


Наутро Лаура не могла вспомнить, как разделась и легла в постель. После того как мастер Эвильет велел отправляться к себе, никто не сказал ей ни слова, о девушке словно забыли. Кажется, перед тем как провалиться в темное забытье, Лаура слышала, что тетка вполголоса о чем-то спорит с хозяином, но слов она не расслышала, да и вовсе не была уверена, что ночной разговор состоялся в самом деле, а не приснился ей. Проснулась она рано и сразу, как бы рывком, пришла в себя, мгновенно отбросив дрему. С минуту Лаура лежала, припоминая вчерашние приключения, затем села в кровати и прислушалась к своим ощущениям. Прежде, живя в Мирене, она частенько слышала, что после пьянки наутро должна болеть голова. Ее приятели, сыновья рыбаков, подражая папашам, очень любили порассуждать, как у кого наутро «башка трещит», если накануне им удавалось раздобыть скверного дешевого вина и выпить, таясь от родителей. Для них похмелье было знаком приобщения к взрослой жизни. Лаура осторожно прикоснулась кончиками пальцев к вискам, тихонько потрясла головой — ничего не болело. Так вот, значит, каково это вино с острова Эману — вино, которое пьют важные господа… Совсем не то, что пойло бедняков, от которого наутро болит голова…

Лаура спустила ноги на пол и задумалась: а что, собственно, теперь будет? Вчера было уже поздно для приличной взбучки, да и появление Кари ошеломило тетку. А нынче? А, да будь что будет, беспечно махнула рукой девушка, принимаясь одеваться — все равно случившегося не вернешь. А тетка пусть себе бранится, Лаура переживет. Главное, что она теперь не одна, в ее жизни есть Кари. Теперь она уверена в этом.

Когда Лаура закончила одеваться и подошла к двери, уверенности у нее немного поубавилось. Девушка прислушалась — вроде бы тетка на кухне. Кажется, посуда гремит… Значит, Лаура сейчас направится прямиком на кухню и повинится перед тетей Тинной. Как Кари вчера. Хотя, разумеется, так здорово сказать у нее не выйдет…

Лаура решительно распахнула дверь и столкнулась, что называется, носом к носу с хозяином. Мастер Эвильет, аккуратно расчесавший бороду и одержавший наконец-то решительную победу над халатом, выглядел сегодня куда внушительнее, чем нынче ночью, когда он, заспанный и растерянный, выслушивал речи Кари. Едва завидев девушку, Изумруд заулыбался — у Лауры сразу отлегло от сердца.

— Дитя, — обратился к ней старичок, — а ты меня удивила. Да, да! Твой вчерашний кавалер — просто чудо. Знаешь ли ты об этом? Нынешнее юное поколение — сплошь легкомысленные нахалы и неучи. И трусы. Вот мы в свое время… Впрочем, речь не о моем времени… М-да. Никогда бы не подумал, что на свете все еще есть столь благородные рыцари, что не бросают в беде девушек и умеют мужественно встретить грозу. Да. И умеют склонить голову, ежели виновен… Да… Твой Карикан — удивительный юноша, знаешь ли…

Лицо хозяина посерьезнело, он уже не улыбался.

— Знаю, — осмелилась вставить Лаура.

— Очень хорошо, дитя. Очень хорошо, что знаешь. Постарайся не потерять его. До сих пор твоя жизнь складывалась печально… Но этот юный кавалер — это… Ну просто подарок судьбы. Храни его. А теперь ступай, побеседуй с тетей. Она не станет тебя бранить, вот увидишь, — при этом маг подмигнул девушке и криво ухмыльнулся, — так вот, получишь у нее распоряжения и беги на рынок. Нам предстоит сегодня не просто обед, а званый прием. Да. Необычный обед. Праздничный обед.

Лаура не все поняла в этих намеках, улыбках и подмигиваниях, поэтому решила промолчать и, поклонившись хозяину, поплелась на кухню.

— И яблочек! Яблочек не забудь купить! — крикнул ей вслед колдун. — Яблочки у нас заканчиваются. Да, и будь осторожна! Смотри, чтобы тебя опять не обокрали!

Лаура проскользнула на кухню и смиренно обратилась к тетке, которая, стоя спиной ко входу, что-то с хрустом резала на столе.

— Тетушка…

Анатинна обернулась, ее движения показались племяннице какими-то механическими, неестественными.

— Лаурения, у нас сегодня гость, — раздельно промолвила тетя невыразительным голосом, — собирайся на рынок, дорогуша. Возьми сегодня корзину побольше и слушай, что нужно купить…

Глаза у тетки были оловянные, неподвижные…


Расхаживая по рынку, Лаура все время повторяла про себя список заказанных теткой продуктов — и улыбалась. Уж такое было настроение. Даже старушка, у которой она обычно покупала яблоки для мастера Эвильета, заметила необычное настроение клиентки и спросила, отвешивая фрукты:

— Что-то ты сегодня весела, девонька. Или нашелся добрый человек, просватал?

Лаура в ответ расхохоталась:

— Может быть, может быть, тетушка.

— Ну дай тебе Гилфинг счастья, — напутствовала ее торговка, — а то все ходишь, словно не в себе. Все грустная такая, все грустная…

Лаура только пожала плечами. Кари не «просватал» ее и вообще ничего такого не говорил, но они встретились. И теперь они всегда будут вместе — что бы ни случилось, вместе.

Корзинка в итоге получилась очень тяжелая. Лаура с трудом тащила продукты, время от времени останавливаясь передохнуть. Тетка, несмотря на все странности ее утреннего поведения, собралась закатить настоящий пир, должно быть. Когда Лаура в очередной раз остановилась передохнуть и смахнуть со лба пот, ей в голову пришла забавная мысль — а ведь сегодня ее корзине ничего не грозит! С такой тяжестью вор не пробежит и десяти шагов, особенно такой дохляк, как Лотрик…

Дома Лаура застала тетку в слезах. Радуясь, что тяжелый груз наконец-то доставлен, она, пыхтя, ввалилась в кухню и с облегчением опустила корзину на пол. И только потом подняла глаза — увиденная картина тут же стерла улыбку с ее лица. Тетя Тинна, сидя у стола, беззвучно рыдала, всхлипывая, шмыгая покрасневшим носом и размазывая слезы по лицу.

— Тетенька, милая, что с тобой? — Лаура кинулась к Анатинне и, обняв за плечи, постаралась перехватить ее взгляд.

Тетка отворачивалась и сопела. Наконец после тяжелого вздоха она произнесла сквозь всхлипы:

— Столько лет… Верой и правдой… Столько лет служу ему, а он… Заколдова-а-а-ал… — последнее слово снова потонуло в рыданиях.

— Как заколдовал, тетя? — Лаура ничего не понимала.

— Как-как… Сегодня утром… Чтобы я тебя не ругала! — Тетка справилась с истерикой и теперь принялась торопливо изливать свою обиду: — А я разве стала бы… Я разве против твоего счастья? Лаурения? Я всегда хотела тебе только добра! Разве я не заменила тебе мать, когда случилось это ужасное несчастье с бедной сестрой? Разве я не взяла тебя в этот дом? Разве не просила этого неблагодарного старика принять тебя? Ну зачем он?.. Заче-е-ем?..

— Ну… Хм-хм… Я уверен, что эта суровая мера была необходимой, — раздался в дверях голос чародея, выглядел мастер Эвильет смущенным, но готовым к спору, — вы, темные, несведущие в высокой науке женщины, не понимаете, что магия при ее разумном использовании хорошим специалистом всегда идет вам на пользу. Вы должны доверять мне, ибо я — мастер магии!

— Вы, мастер, наложили на меня чары без моего на то согласия, — решительно заявила Анатинна, поднимаясь со стула и отстраняя Лауру, — это бесчестный поступок!

— То есть, голубушка, хочешь сказать, что без моей небольшой уловки ты не стала бы противиться дружбе племянницы с этим молодым человеком?

— Дружбе? — Анатинна приняла привычную позу, уперев руки в бока, и шагнула к двери, навстречу магу. — Да, я не стала бы противиться! И вовсе незачем было подвергать меня…

— А хочешь, голубушка, — голос мага утратил елейность и стал твердым и острым, как осколок зеркала, — я повторю Лауре твои последние слова, произнесенные здесь же, на кухне, перед тем, как я использовал магию? Хочешь? Лаура, дитя, твоя тетя сказала…

Тетка тут же стушевалась и торопливо перебила хозяина:

— Ну погорячилась… И ведь можно было убедить меня более безопасными средствами, не обижать так…

— Так что, мне повторить эти слова? Пусть дитя послушает?..

— Нет, не надо…

— Тетенька Тинна, — торопливо вставила Лаура, — я вовсе не хочу знать, что ты сказала сгоряча… Я не в обиде на тебя, не думай! И я в самом деле вчера провинилась…

— Ладно, — махнула рукой тетка, — что было, то было… Не вернешь… Я и в самом деле сказала лишнего сегодня поутру… А теперь ступай прибери в доме, ведь у нас сегодня гость. И поторопись! Тебе еще нужно будет себя в порядок привести, не годится порядочной девице встречать молодого человека в таком виде…

Глава 10

Лаура поспешила приняться за уборку, ибо поторопиться и в самом деле не мешало. Об утреннем происшествии с теткой она старалась не вспоминать. Конечно, хозяин поступил нехорошо, наложив чары без согласия тети Тинны, но если это было нужно для восстановления мира в доме…

Хорошее настроение возвратилось к девушке быстро — ведь сегодня она снова увидится с Кари, сегодня он придет в дом Эвильета Изумруда, можно сказать, придет в ее дом… Работа спорилась и никто не мешал — у тетки было, что называется, дел по горло на кухне в связи с предстоящим приемом, а хозяин ушел. За ним явился его родич Гимелиус, массивный мужчина с холодными злыми глазами (Лаура, признаться, его всегда немного побаивалась и робела в присутствии Гимелиуса) и позвал в Валлахал по какому-то ерундовому делу. Во всяком случае, так сказал сам Эвильет — мол, дело пустяковое, но присутствие придворного мага необходимо. Хозяин удалился ворча, поругивая своих нерадивых родичей Изумрудов, которые не в состоянии обойтись без него, дряхлого старика, и обещая к обеду быть непременно.

Лаура быстро прибралась в самой большой комнате, которую тетка важно именовала «залой», и накрыла стоящий там стол красивой «праздничной» скатертью, вышитой красными птицами, затем навела порядок в спальне хозяина и перешла в кабинет. Здесь она убирать не любила, в кабинете на полках, в шкафу и на столе были разложены непонятные предметы, явно имеющие отношение к магии, а потому пугающие девушку. Быстро и привычно смахнув пыль с полок, она перешла к шкафу с восковыми куклами. После утренней ссоры тетки и мага, а также после рассказа Кари о карьере ее хозяина Лауре было особенно неприятно и боязно прикасаться к куклам. Она ежилась и робела под злыми взглядами восковых истуканчиков. Уже почти закончив смахивать с них пыль специальной мягкой метелкой из перьев, Лаура нагнулась и — словно Гангмар дернул, — приоткрыв дверцу, заглянула на нижнюю полку. Там стоял сундучок, обычно запертый на замок. Лауре показалось, что сегодня хозяин забыл запереть его, и она, сама себе удивляясь, тихонько приоткрыла крышку — в самом деле, мастер Эвильет второпях повернул ключ, не опустив крышку как следует. Бросив лишь один-единственный взгляд внутрь, Лаура торопливо захлопнула сундук — замок щелкнул. Лаура перевела дух и машинально провела тыльной стороной ладони по лбу, смахивая испарину. В сундуке, разумеется, тоже были куклы и на самом верху лежала уменьшенная копия тетки Тинны. Сделана фигурка была мастерски, старый Изумруд обладал талантом скульптора и к работе над своими игрушками подходил необычайно скрупулезно. Наверняка и куклы в бархате и шелках, расставленные на полках выше, также имели портретное сходство с оригиналами. Но в отличие от богато разодетых злобноглазых кукол на полках эта была в простом платьице и передничке. И глаза у нее были не злые, а, скорее, глупые…

Вот, значит, как…

Лаура еще раз тяжело вздохнула и принялась торопливо заканчивать уборку в кабинете. Подмела, сковырнула несколько растекшихся капель застывшего воска с пола, выгребла золу из крошечной жаровенки. Значит, вчера мастер Эвильет Изумруд занимался изготовлением новой куклы. Лаура глянула на стол — точно, там стояло нечто, прикрытое тряпицей и формой отдаленно напоминающее, пожалуй, человеческую фигурку. И снова любопытство оказалось сильнее страха — Лаура осторожно приподняла ткань, взявшись за самый-самый краешек кончиками пальцев. Увы, ее ожидало разочарование — как и всякий истинный мастер, Эвильет Изумруд тщательную проработку деталей оставлял «на потом», занимаясь вначале лишь общими контурами будущей куклы. Пока что невозможно было даже определить, мужская это или женская фигура… Лаура оглядела стол — нет ли какой-нибудь кукольной одежды? Разумеется, нет. Лаура слыхала, что хозяин заказывает платье для своих кукол у довольно известного портного. Конечно, он сперва закончит лепить, затем снимет мерку…

Вздохнув в третий раз, Лаура опустила ткань и отправилась за ведром. В дверях она остановилась и еще раз поглядела на укрытую полотном восковую фигуру. Кто же это? Какой-нибудь совсем неизвестный ей бедолага, не угодивший хозяину? Строптивый придворный? Чародей-конкурент? Или, может быть, она сама, Лаура? Или Кари?

Последние предположения пришлись девушке совсем не по душе и она, тряхнув головой, так что ее непослушные кудряшки взлетели надо лбом, постаралась прогнать эти вздорные мысли прочь. Сегодня у нее праздник и не стоит омрачать его глупостями…


Все успели управиться со своими заботами до обеда. К возвращению мастера Эвильета из дворца у тетки на кухне образовалась такая гора снеди, что хозяин заметил:

— Анатинна, голубушка, а ведь и тебе не чуждо волшебство, я вижу! Человеку не под силу изготовить такое количество еды без помощи магии, а? Ну-ну, хватит дуться на старого Изумруда с его дурацкими шуточками.

Однако тетка продолжала разыгрывать оскорбленное достоинство, хотя похвала ей явно пришлась по вкусу.

— Хватит дуться, говорю, — повторил маг, — ты же не хочешь испортить девочке этот день? У Лаурении сегодня все равно что праздник, так что давай будем и мы с тобой радостны. На колени я перед тобой все равно не встану, а жалованье с сегодняшнего дня прибавлю. Прибавка жалованья — лучшее извинение хозяина перед служанкой, нет?

— Воля ваша… — поджала губы тетка.

— Значит, мир?

— Мир… — Анатинна кивнула наконец, но демонстративно неохотно.

Старик подмигнул Лауре и велел:

— А ты, дитя, чего ждешь? Марш одеваться!

— Бегу, мастер Эвильет! — Девушка как раз закончила уборку и заглянула на кухню — не требуется ли тетке ее помощь? Но тетя Тинна справилась, разумеется, сама.

Лаура примчалась в свою комнату и торопливо занялась туалетом. Умылась, мазнула шею и запястья ароматной водой, стараясь вспомнить мамины наставления по этому поводу. Затем натянула праздничное платье и взялась за гребень. С волосами, как обычно, беда… Пока она прибиралась в комнатах, прическа приобрела просто ужасный вид… Лаура так спешила, что даже сломала второпях один зубчик гребешка. Гребешок был старенький, еще мамин. От огорчения девушка едва не заплакала, но в эту самую минуту раздался стук в дверь. Кари! Лаура вмиг позабыла свои печали и, наскоро перетянув волосы голубой — под цвет платья — лентой, выпорхнула в коридор…

Когда она показалась из дверей своей комнатки, Кари уже стоял на пороге — красивый, элегантный, заразительно улыбающийся, источающий веселье. Поприветствовав хозяина и «почтенных дам», он объявил:

— Уважаемый мастер Изумруд, поскольку вы пригласили меня к обеду, дабы вершить справедливый суд за вчерашний проступок, я доставил еще одного виновника! Позволю себе уточнить — главного виновника!

С этими словами он протянул изящный кувшин. Эвильет принял сосуд и изучил сургуч, запечатывающий пробку в узком горлышке, и, приподняв брови в притворном удивлении, объявил:

— О, в самом деле, настоящее эманское… Это опасный злодей… Я думаю, мы предадим его казни!

В общем, все складывалось удачно: ни тетка, ни хозяин не вспоминали о вчерашнем Лаурином опоздании и утренней ссоре, наоборот, этакий милый домашний прием, встреча приятного всем гостя… Чародей пригласил Кари к трапезе, вся компания отправилась в гостиную, где уже был накрыт и сервирован стол под скатертью с красными птицами… Тетка в чистом белом переднике (и когда она только успела переодеться?) указала гостю приготовленный для него стул — рядом с Лаурой. Хозяин, продолжая зачем-то разыгрывать восхищение, принялся откупоривать кувшин с эманским. Лаура решила, что так, верно, положено — как знак уважения к гостю и его вину. Наверняка хозяина эманским не удивишь, все-таки он едва ли не ежедневно бывает при императорском дворе. Сразу же между мужчинами завязался разговор, Кари снова рассказал об их вчерашнем приключении, представив все в забавном виде и не упоминая, разумеется, о часах, проведенных ими наедине под кружащимися звездами. Хозяин весело поддакивал, тетка молчала. Лаура, уткнувшись в свою тарелку, не смела поднять глаз… Ей все было непривычно, впервые на ее памяти в доме Эвильета Изумруда принимали гостя с таким пиететом, а уж если говорить о том, как веселились в ее родной Мирене… Никого не угощали дома — в те редкие дни, когда горожане позволяли себе бесшабашное веселье, столы выносились прямо на улицу и любой прохожий мог принять участие в празднике… Да и то сказать — «любой прохожий»! Ну разве кто-нибудь в маленькой Мирене не знал, если где-то празднуют? Все, разумеется, знали — и шли, и несли кто что мог для стола. Много пили, много орали и смеялись… Так что это нынешнее застолье было девушке в новинку и она на всякий случай старалась не привлекать к себе внимание, не совершить какую-нибудь глупость ненароком… Хватит уж вчерашнего…


… Ликуй привычно и беспечно,

Забыв сомненья, бросив страх,

Покуда снег лежит в горах

Все безгранично, безупречно вечно

На этих диких берегах…

М. Щербаков
Наконец разговор перешел от вчерашнего приключения к иным предметам. Изумруд поинтересовался, какие дела привели Кари в столицу. Тот, словно бы нехотя, поведал свою печальную историю и добавил, что здесь он потому лишь, что оставаться в поместье ему просто-напросто опасно, ибо замок разрушен практически до основания, латники частью перебиты при штурме, частью разбежались, а на сервов надежды мало.

— …С соседями у меня перемирие, но… Полагаю, не стоит вводить их в соблазн. Если кто-то из них решит, что я — слишком уж легкая добыча. — Кари сделал неопределенный жест рукой, пожал плечами и поднял свой бокал, давая понять, должно быть, что рассказ окончен.

— Не вводить в соблазн… — задумчиво повторил старый маг, внимательно глядя на гостя.

— Ну да. Тому же учит и наша вера, — кивнул Кари, — «не вводи понапрасну во искушение ближнего твоего». Мои… гм… добрые соседи тем вернее будут соблюдать условия договора, чем меньше возможностей оный договор нарушить я им предоставлю.

— Вы, юный сэр, слишком уж легкомысленно говорите о столь серьезных вещах, — покачал головой Изумруд, — однако, кто бы мог подумать, что и в наше время творится подобное беззаконие? Скажите, молодой человек, а не хотите ли принести жалобу молодому Императору на своих обидчиков? Думаю, моего влияния при дворе будет достаточно, чтобы дать делу… э-э… нужный ход.

— Благодарю вас, мастер, — покачал Кари головой, — ваше предложение более чем любезно, но, увы, я не могу его принять. Я же связан клятвой.

— Ах да… — протянул Эвильет, причем Лауре в его голосе послышалась некоторая досада, — разумеется, клятва благородного человека… Я как-то упустил из виду… Но на что же вы рассчитываете в таком случае? Зачем вы здесь?

— Ну, я для начала хотел бы просто увидеть столицу. Величайший из городов Мира стоит того, чтобы на него поглядеть.

— Да, но жизнь в Ванетинии недешева. Разумеется, вам, мой юный сэр, не пристало размышлять о таких низких предметах, однако если ваше поместье в столь плачевном положении, как вы нам поведали, то… Простите, я предполагаю, что вы стеснены в средствах. Особенно если ежедневно поите эманским хорошеньких служанок!

Кари расхохотался, но несколько принужденно — во всяком случае, так показалось Лауре. Вообще за всей этой беседой ей чудился некий своеобразный поединок — словно хозяин старается в чем-то уличить гостя, найти неувязку в его рассказе, а Кари выкручивается и в самом деле нечто скрывает. Да, собственно, Лаура даже знала, что именно он стремится утаить…

— Нет-нет, — отвечал тем временем Кари, — вчерашний вечер был единственным… И я здесь никого не знал, кроме Лауры, с которой нас свел случай… Счастливый случай! Но я, разумеется, в самом деле испытываю некоторую стесненность в средствах… Человеку моего сословия не пристало об этом говорить, но это так. Я все же надеюсь, что в столице у меня отыщется какая-нибудь возможность поправить свои дела. Разве иной город может сравниться в этом отношении с Ванетинией?

— Пожалуй, пожалуй, — покивал Эвильет, — великий город, великие возможности… Великие соблазны… А не хотите ли вы, сэр, найти службу? Я бы мог походатайствовать за вас перед кем-нибудь из наших гвардейских офицеров.

— Я вновь благодарю вас. Это прекрасное предложение и, возможно, я его приму… Но мне не хотелось бы связывать себя присягой.

— Пустяки! Многие юные дворяне заключают контракт на год.

— Ах вот как! Можно всего лишь на год?

— Ну да. Я уверен, что смогу добиться для вас места. Сейчас, скажу вам по секрету, намечается война на севере… Король Фенады уже просил его императорское величество о помощи, а наш император молод и наверняка пожелает предпринять военный поход. Молодости по душе приключения подобного рода. Словом, в гвардии наверняка будет объявлен дополнительный набор… И не благодарите меня! Мне это не будет стоить ровным счетом никаких трудов! Капитаны всегда отдают предпочтение местным уроженцам перед бродягами из Сантлака, которых и без того в гвардии слишком много. А они ненадежны, сантлакцы-то, нашей Лауры земляки.

Здесь Лаура впервые осмелилась вставить слово и возразить, что дворяне из Сантлака вовсе не земляки ей, она родом с побережья, а это совершенно другое дело!

Хозяин почему-то тут же начал смеяться, да и Кари ухмыльнулся — и Лаура, совершенно смутившись, покраснела и уткнулась в свою тарелку.

Глава 11

… Не знает зим, не видит мора

Твоя безбедная страна,

Моя же бедная страна

Настолько далека от моря,

Что и не помню, где она…

М. Щербаков
Лаура испугалась, что сказала какую-то глупость, хотя и не поняла, что забавного было в ее словах — обитатели побережья всегда подчеркивали, что они не таковы, как соседи, живущие дальше от океана. Мирена, слава Гилфингу, уже почти сто десять лет пользуется самоуправлением. И Лаура бы выложила все это весельчакам, не опасайся она, что ее слова вновь покажутся им смешными. Конечно, отсюда, из столицы великой Империи, все видится иначе… Попробовал бы мастер Эвильет посмеяться над этой фразой где-нибудь в Мирене или Ливде…

— Лаура, — успокоил ее Кари, — мастер Эвильет пошутил. Не нужно так серьезно воспринимать его слова.

— Конечно, пошутил, дитя, — подтвердил старик, — однако, каков патриотизм!..

Лаура на всякий случай кивнула, что вызвало у хозяина новый приступ веселья. Старик, выпив вина, развеселился, его обычно бледные щеки порозовели. Он охотно хихикал и размахивал руками, хотя Лауре чудилось в его веселье что-то неестественное, наигранное. Наконец Кари спросил мага о чем-то отвлеченном, разговор ушел в сторону, и девушка вздохнула с облегчением. Потом решили отведать вторую перемену, Лаура с теткой отправились на кухню за блюдами…

— Однако, — заметил наконец Изумруд, встряхивая почти пустой кувшин, — в приятной компании время течет быстро… Сейчас, должно быть, уже часов пять пополудни, не меньше.

Лаура машинально глянула в окно — в самом деле, несколько часов пробежали незаметно.

— Боюсь, я покажусь не слишком хорошим хозяином, сэр Карикан, — продолжил чародей, — но, увы, мне еще сегодня предстоит кое-что подготовить для завтрашнего приема… К сожалению, обязанности придворного мага столь обширны и разнообразны…

— Разумеется, почтенный мастер, — бодро отозвался Кари, — разумеется. Однако вы не вынесли вердикт по поводу вчерашнего происшествия. Могу ли я надеяться, что прощен?

— Да, юный сэр, — важно отозвался маг, — поскольку истинному виновнику вчерашних неприятностей воздано по заслугам, с вас снимается всякое обвинение!

При этом старик опять встряхнул кувшин с остатками эманского, ему, должно быть, так понравилась эта шутка, что он решил повторять ее к месту и не к месту.

Все поднялись из-за стола, и Изумруд добавил:

— А чтобы убедить вас в моем добром отношении, я отправлю свою служанку проводить вас, сэр. Надеюсь, сегодня она вернется домой не слишком поздно?

— О, разумеется, — улыбнулся Кари, — Лаура, ты не против прогулки?

— Я бы с радостью, — застенчиво улыбнулась девушка, — но мне еще помочь тете прибраться…

— Лаурения, не говори глупостей! — впервые подала голос Анатинна. — Ступай с сэром Кариканом, как сказал мастер Эвильет. Неужто я не справлюсь без тебя?

— Спасибо, тетя, спасибо, мастер Эвильет, я сейчас! — и Лаура упорхнула в свою комнату за накидкой.

Когда она собралась, Кари с хозяином уже стояли в дверях.

— Дитя, подожди сэра Карикана на улице, — попросил Эвильет, — он выйдет через минуту.

Лаура послушно покинула дом и, выйдя наружу, прислушалась к разговору по ту сторону двери — говорил хозяин:

— …Я очень рад, что вы так серьезно настроены, сэр. Как видите, девочка не слишком умна и без меры наивна. Я бы не хотел, чтобы она попала в беду, находясь на моем попечении — в некотором роде на попечении, разумеется…

— Мастер, я готов еще раз подтвердить хоть бы и под присягой, что я…

— Да, я все понял, сэр, — и я вам верю. Но вы не можете не сознавать, что сословные различия делают этот союз крайне сложным…

— Увы. Увы, мастер, этотак. Если бы не разница в происхождении, я бы уже вчера предложил бы Лауре руку и сердце… Откровенно говоря, я надеялся, что вы, мастер, сможете что-то придумать. Учитывая ваш опыт и ваше положение при дворе…

Лаура едва не захлопала в ладоши от счастья — Кари сказал это! Он готов предложить ей руку и сердце! О…

— Я подумаю, — пробормотал старый маг, — но всего моего влияния не хватит, чтобы сделать Лаурению ровней вам, мой прекрасный сэр. Однако я обещаю подумать. Не может быть такого, чтобы не сыскалось той или иной возможности… А пока ступайте. Погуляйте… Эх, молодость, молодость…

* * *
Лаура торопливо отпрянула от порога и отвернулась. Хлопнула дверь — она глянула через плечо. Кари шагнул ей навстречу, протягивая руки:

— Ну, что, пойдем?

— Пойдем… А о чем вы говорили с мастером Эвильетом? — совершенно невинный вопрос и невинный взгляд. Лауре хотелось, чтобы Кари сам пересказал ей беседу с магом, которую она подслушала.

Но Кари неожиданно сделал серьезное лицо, поднес палец к губам и торжественным тоном произнес:

— Лаура, тебе очень повезло с хозяином! Эвильет Изумруд — мудрейший и проницательнейший человек! Наверняка он — величайший маг из живущих ныне, ибо его волшебное искусство должно быть огромным, под стать его мудрости!

Затем вдруг юный рыцарь жестом профессионального фокусника взмахнул перед изумленной Лаурой полой своего плаща и продемонстрировал ей невесть откуда взявшуюся булавку с украшенной крошечным самоцветом головкой. Предупреждая ее вопросы, он вновь поднес палец к губам, схватил девушку за руку и повлек по улице в сторону от дома Изумруда. Едва они свернули за угол, он вдруг, затопав сапогами, сильно стукнул ножнами по ближайшей стене дома и крикнул:

— Куда прешь со своей телегой, Гангмар бы тебя забрал!.. — и опять затопал и застучал.

Лаура не успела еще удивиться как следует всем его выходкам, как Кари вдруг швырнул булавку себе под ноги и, наступив на нее каблуком, крутанулся на месте. Потом снова схватил девушку за руку и снова бегом бросился прочь. Прохожие глядели им вслед с удивлением. Когда от места гибели булавки их отделяло несколько кварталов, Кари остановился и, отпустив руку запыхавшейся Лауры, рассмеялся.

— Удивлена? — все еще смеясь, спросил он.

— Да, — Лаура несмело улыбнулась в ответ, — а что это ты делал?

— Твой хозяин подсадил мне «жучка».

— Что? Жучка?

— Ну да, вот ту самую булавку. Я думаю, что через зачарованный кусочек янтаря на ней он собирался подслушивать нас. Он специально для этого и отправил нас прогуляться — так я думаю, — чтобы послушать, о чем мы станем говорить между собой.

— А если он не подслушивал, а подглядывал? — рискнула спросить Лаура, она слышала и о таких возможностях чародеев.

— А? Подглядывал… Ах, Гангмар… Я не подумал… Ну, ничего, — Кари снова улыбнулся, — что сделано, то сделано. Остается надеяться, что это был слушающий амулет. Да, конечно, слушающий! Иначе он не посадил бы мне его на спину, ведь что можно увидеть с моей спины? Твой хозяин, конечно, хитрец…

— А ты наблюдательный, — похвалила Лаура, — заметил этого… «жучка».

— Я еще кое-что заметил. Пока мы беседовали с твоим хозяином у дверей… Знаешь, у вас под дверью есть приличная щель. Так вот, пока мы беседовали, кто-то стоял под дверью и слушал, я видел — в щели тень была.

— Да? — Лаура сразу растерялась, ее маленькая хитрость не удалась.

— Я пошутил, там нет никакой щели, — пояснил Кари, — не обижайся, пожалуйста. Просто я хочу сказать, не будь такой наивной. Когда имеешь дело с колдунами, ничему и никому нельзя верить.

— А тебе? Тебе можно верить? Ты ведь тоже колдун?

— Знаешь, Лаура, — Кари внезапно перестал улыбаться и его голос стал серьезным, — я бы очень хотел, чтобы ты мне верила… Но я и сам не знаю, безопасно ли это… да не так, нет — верить мне очень опасно! Ты же помнишь, что мне поручено сделать. И поэтому… Возможно, для тебя бы лучше…

— Кари… Я… хочу помочь тебе! — выпалила Лаура. — И я тебе верю!.. Но…


— Кари, — запнувшись, продолжила Лаура, — хозяин считает меня дурочкой… Может, я и в самом деле не слишком умна, но я знаю — я хочу быть с тобой.

— Конечно. Ну конечно же, — Кари с улыбкой привлек ее и обнял, — я тоже хочу быть с тобой! И мы будем вместе, вот увидишь! Ведь ты — моя судьба, а от судьбы не уйдешь.

— Но я слышала, когда ты говорил с мастером Эвильетом, тогда… У двери… Ты говорил, что разница… — Лаура задумалась и припомнила, — …сословные различия…

— Да, — подтвердил Кари, — это очень серьезное препятствие. Тебя не примут в моем кругу. Понимаешь, — юный рыцарь отвел взгляд и сморщился, разговор принял неприятный для него оборот, — я могу быть изгнан из замка, могу обеднеть, могу пасть сколь угодно низко, но при этом я останусь дворянином, ровней в глазах моих добрых соседей. А ты — другое дело. Тебя будут в глаза звать «рыбачкой», «прислугой» или еще как похуже. Я готов драться с любым, кто посмеет… Но это не выход.

— Как же так… — Лаура растерялась, — ведь ты просил у хозяина совета и он…

— Он! Твой хозяин пальцем о палец не ударит, чтобы нам помочь, пойми! Да и не в его это силах… Да, он мне пообещал для виду. А ты думаешь, он мог сказать мне «нет, не буду вам с Лаурой помогать»? Все кончится тем, что он посоветует тебе ехать со мной в Гевед и быть счастливой вне брака, а мне расскажет какую-нибудь назидательную историю, что любовь и взаимное влечение важнее формальностей… Да я готов биться об заклад, что именно это он скажет!..

— Неужто нет выхода?.. — пролепетала Лаура. — Ведь мы могли бы уехать… Ну, то есть я хочу сказать — уехать очень далеко. Туда, где никто не будет знать…

— Уехать… — протянул Кари, — куда? Злая молва бежит быстрее коня. Куда бы мы ни подались, нас ждет все то же… Хотя есть, пожалуй, в Мире одно местечко — Энмар. Там не любят Империю и ее порядки, там ценится только удача и деньги. Там не только не поставят нам в упрек подобный брак, но еще и посмеются над тем, как мы плюем на принятые в Империи условности. Но этот путь — стоит дорого… В Энмаре достойную участь можно только купить. Это значит, я должен выполнить свою миссию, а тогда уж… Награда мне обещана более чем щедрая. Лаура, — Кари нежно взял ладони девушки теплыми пальцами и Лаура невольно подалась к нему, ей казалось, что что-то мягкое трепещет у нее в груди, мешая дыханию, — ты поможешь мне? Мы вместе выполним это и уедем отсюда… Далеко-далеко, на побережье. Энмар — огромный город, он совсем не похож, конечно, на твою Мирену, но там тоже шумит океан, там никому нет дела, что мой отец — дворянин, а твой — простой рыбак… Там — счастье… Там мы сможем быть вместе. Поможешь? Вдвоем мы справимся.

— Ну конечно же. Ты только скажи, что нужно делать… Кари, я не могу без тебя. — В последней фразе прозвучала такая мольба, что голос Лауры прервался и она невольно всхлипнула.

— Ну что ты, — Кари улыбнулся и еще теснее привлек девушку к себе, так что она услышала, как их сердца бьются в унисон — словно бы в одной груди, — мы встретились с тобой не случайно и будем вместе всегда.

— Тогда скажи, как я могу тебе помочь.

— Потом, милая, потом, — пробормотал Кари, склоняясь к ее губам, — все будет потом. Главное — ты должна быть осторожной. Потом ты поможешь мне однажды тайно проникнуть в дом колдуна и вынести один… амулет… маленький… амулет… Совсем… маленький…

На этот раз небо не раскачивалось над их головами, грозя свалиться на вечерний город, но Лауре было хорошо. Так хорошо и спокойно, как никогда прежде. И крылья были за плечами, и Лаура теперь точно знала, для чего она живет…

Глава 12

В этот раз Лаура возвратилась домой, как и приличествует порядочной девице, довольно рано — на этом настоял Кари. Тем не менее хозяин уже поджидал их. Едва Кари поднял руку, собираясь постучать, как дверь распахнулась — на пороге стоял мастер Эвильет. Старик слегка посторонился, пропуская внутрь Лауру, и бросил ей вполголоса:

— Ступай к себе, дитя. Твоя тетя уже прибралась, так что ты можешь отдыхать…

Лаура вздохнула — чудесный вечер окончился, обратившись теперь в воспоминание — и послушно отправилась в свою комнату, а хозяин за ее спиной произнес:

— Надеюсь, мой юный сэр, завтра я буду иметь удовольствие вновь видеть вас в этом доме? Я обдумал ваш вопрос и постараюсь навести кое-какие справки в Валахалле…

— Разумеется, если такова ваша воля, — разобрала Лаура ответ Кари, отворяя свою дверь.

Больше она толком ничего не расслышала, но ей показалось, что мастер Эвильет говорит несколько более сухим тоном, чем во время застолья. Вскоре хлопнула входная дверь, мимо Лауриной комнаты прошаркали шаги хозяина… Скрипнули половицы… Легкий стук — старик вошел в свою спальню… И все стихло. Лаура снова вздохнула и принялась стягивать платье. Минутой позже она, обняв подушку, задумалась о том, что рассказал сегодня Кари, и не заметила, как заснула… Ей снился далекий город Энмар, родина богатых купцов и отважных мореплавателей, снились высокие каменные дома с аскетически-строгими фасадами, мощенные булыжником широкие улицы и огромная гавань, небо над которой перечеркнуто мачтами больших морских судов и наполнено криками чаек. Еще ей снился свежий морской ветер, хлопки разворачивающихся вымпелов, скрип мачт, ясный солнечный свет, отраженный зеленоватыми волнами, блики на воде… И паруса. Это был хороший сон.

Наутро началась обычная суета, хозяин спозаранку собрался во дворец, тетя занялась на кухне завтраком, а Лауру отправили на рынок за «яблочками». Все словно сговорились — никто ни словом не припомнил вчерашнего посещения, и Лаура даже была рада этому. Она быстро собралась, подхватила корзинку и побежала на рынок. Сегодня некогда глазеть на красивые фасады, ей нужно вернуться как можно раньше и помочь тете с уборкой. Анатинну следовало отблагодарить за вчерашнюю заботу, да тетка и не могла за вечер прибрать все следы застолья…

За два квартала до рынка путь девушке преградила закутанная в темный плащ тщедушная фигурка, выступившая из подворотни. От неожиданности Лаура вздрогнула, но затем признала знакомый силуэт. Порывшись в памяти, она припомнила имя:

— Лотрик? Что?..

Подросток важно кивнул и объявил:

— Мой господин, добрый сэр Карикан, велел передать. Нынче он будет с визитом у мага Эвильета, так вы, мадам, должны будете под каким-нибудь предлогом ускользнуть на минуту из дома и на углу Серого Булыжника и Кровельщиков мы встретимся.

— Мы встретимся, — растерянно повторила Лаура, — а зачем?

— Я вам передам кое-что. Так сказал сэр Карикан. Кое-что волшебное, — важно объяснил парнишка, должно быть, он гордился возложенной на него миссией, — кое-что такое, о чем не должен знать ваш хозяин, мадам.

— Я не «мадам», — машинально поправила Лотрика девушка, — а почему?..

Парень вдруг принялся нервно озираться и торопливо пояснил, перебив Лауру:

— Потому что ваш хозяин, мад… в общем, старик будет говорить с моим сеньором и не просечет, что в дом попала волшебная штуковина.

— А потом?

— А потом штуковина уже будет в доме и старик ее не найдет. Если она будет спокойно лежать на месте, он не почует, ясно? Потому что в доме полно волшебного барахла, среди которого он не унюхает чего-то новенького. Ясно? А потом сэр Карикан расскажет вам, мад… то есть расскажет, что делать дальше с этой штуковиной, ясно? А до тех пор ее нужно просто спрятать, чтобы никто не нашел, ясно? Она будет завернута в шелк, так вот — шелк нельзя ни за что разворачивать, ясно?

— Ясно…

— Ну тогда я побежал, — и Лотрик, лазутчик и отчаянный заговорщик, канул во тьму. То есть скрылся в таинственном полумраке подворотни, откуда тянуло гнилью и запахом мочи.

Лаура поглядела ему вслед, пожала плечами и продолжила свой путь. Хозяин ждет ее с «яблочками».


После встречи с Лотриком все пошло совсем обыденно. Даже, пожалуй, слишком обыденно для новой, крылатой, жизни Лауры…

Девушка быстро купила яблок и без каких бы то ни было приключений возвратилась домой. Мастер Эвильет, уже одетый и собравшийся, тут же засобирался во дворец… Он выхватил несколько яблок из корзины, едва Лаура переступила порог, и заявил, что ему уже пора и он съест фрукты по дороге. Тетка Тинна решительно возразила, что есть немытые фрукты не следует и, отобрав яблоки у хозяина, отправилась на кухню — оттуда донесся плеск воды. Старый чародей принялся ворчать, изображая недовольство, спустя несколько минут тетка вручила ему яблоки и мастер Эвильет тут же перестал притворно сердиться. На самом деле подобные маленькие проявления домашних отношений ему явно нравились, старик с удовольствием разыгрывал роль этакого почтенного патриарха — со странностями, но доброго.

Маг распрощался и покинул дом, одновременно грызя яблоки и пытаясь напевать некий удалой мотивчик…

Лаура наскоро перекусила вчерашними пирожками, выслушала теткину лекцию о том, как важно молодым людям правильно питаться, и отправилась наводить порядок. Сперва она прибралась в зале, где пришлось расставить по местам мебель, сдвинутую вчера к приходу гостя. Затем — коридор, и, наконец, кабинет хозяина. В кабинете ей предстояло заняться, помимо уборки, еще кое-чем… Прикрыв за собой дверь, Лаура первым делом внимательно огляделась. Со вчерашнего дня в комнате вроде бы ничего не изменилась, но теперь девушка осматривала обстановку совсем по-другому. Она пыталась определить, где хозяин может прятать свои секреты. Прежде ей и в голову бы не пришло заниматься чем-либо подобным… Стол? Нет, слишком явно. Хотя массивное сооружение из дуба вполне могло содержать какие-то тайники. Шкаф с куклами?.. Лари в углах?.. Почему бы и нет… Где-то в полу? Половицы выглядят обычно, все как всегда. Лаура вновь покосилась на шкаф — одной из кукол не хватает. Не то чтобы девушка ранее присматривалась к выставленным на полках фигуркам, скорее наоборот — ей всегда было неуютно под сердитыми взглядами восковых болванчиков и она избегала глядеть на них. Но именно сегодня в тесных рядах на полке зияла брешь — ясно, что одну фигурку мастер Эвильет прихватил с собой. Должно быть, это как-то связано с тем серьезным делом, о котором он говорил накануне. А раз так, то и амулет, который нужен Кари, старик наверняка тоже унес. Как кстати! Теперь можно попытаться определить, что в комнате изменилось… Вот только откуда, из какого тайного хранилища маг извлек свой прибор? Лаура принялась неторопливо орудовать веником, приглядываясь к каждому укромному местечку, где у хозяина мог быть тайник…

Вот он! Лаура едва не рассмеялась — рядом со здоровенным сундучищем в углу тянулась тоненькая полоска пыли. Полоска брала начало у окованного потускневшими металлическими скобами ребра и отклонялась от сундука под приличным углом. Значит, сундук сдвигали с места и поворачивали. И случилось это вчера вечером или сегодня утром! Иначе и быть не может — вчера Лаура прибиралась здесь и не могла пропустить столько грязи. Вот так-то! У служанок есть свои способы разузнать хозяйские секреты! Лаура осторожно попробовала пошевелить сундук — где там… Тяжесть неподъемная. Ну ничего, Кари разберется. И Лаура, улыбаясь, продолжила уборку. Девушка была горда своей наблюдательностью. Не такая уж она и дурочка, как считают тетя Анатинна и хозяин…

Закончив уборку в кабинете, Лаура, гремя ведром, вышла в коридор. Из спальни мастера Эвильета выглянула тетка и объявила:

— Здесь я сама управлюсь! А ты, Лаурения, ступай к себе и тоже наведи порядок! В спальне незамужней девицы всегда должна быть чистота! Всегда! Надеюсь, ты это понимаешь, милая?

— Разумеется, тетя. Я всегда слежу за порядком в моей комнате.

И Лаура послушно удалилась к себе. Ей предстояла еще одна операция — на этот раз совершенно противоположного характера, нежели в хозяйском кабинете. Лауре нужно было приготовить собственный тайник для волшебной «штуковины», которую ей передаст сегодня Лотрик. Только тут Лаура вспомнила, что она не знает, какого размера будет «штуковина». Вот ведь незадача!..


Поразмыслив немного, девушка предположила, что амулет должен быть наверняка невелик. Придя к этому выводу, она скептически обвела взглядом комнату… Пожалуй, здесь и булавку спрятать негде — все бедненько и чистенько… Свои немудреные сокровища — мамины серьги, колечко с дешевым камнем, раковину, подобранную зачем-то на берегу в день отъезда из Мирены, и тому подобные мелочи — Лаура держала в деревянной шкатулке на подоконнике. О том, чтобы доверить столь ненадежному убежищу нечто поистине ценное, и речи быть не могло. Конечно, она живет в доме величайшего мага и никому не придет в голову стащить что-то из этого дома, так что Лаура смело оставляет шкатулочку даже на подоконнике… Но всегда есть опасность, что в шкатулку залезет хозяин или тетка. Лауре пару раз уже казалось, что ее сокровищница стоит немного не так, как накануне, и она подозревала, что кто-то из домашних наведывается к ней без приглашения, когда девушка уходит по делам. Нет, разумеется, ничего не пропало, но…

Что еще? Постель? Мастер Эвильет не станет копаться в постели служанки? Наверное, не станет, а вот с тетки станется. Лаура задумчиво накрутила локон на палец — ну что за отношения в этом доме? Говорят одно, думают другое, а сделают еще как-то по-иному. То ли дело в Мирене — на родине все было проще и люди там были совсем другие. Может, все дело в морском ветре? Чистый свежий воздух, наполненный солью и криками чаек, словно выдувает лишние мысли, всякие хитрости и подлости, которые только мешают жить… Может, в Энмаре тоже все будет просто и ясно?..

За стеной что-то грохнуло — тетка наводила порядок в спальне хозяина. Лаура мысленно обругала себя — опять размечталась, дурочка! Нужно думать о деле!.. Что же еще? Шкафчик? Ларь? Нет, все не то… Это не годится, нужно что-то необычное и… Стоп! Лаура вспомнила — прежде ее кровать стояла немного иначе и ее пришлось передвинуть, потому что ножка время от времени попадала на щербатую половицу… Ну-ка…

Лаура, пыхтя, сдвинула кровать и принялась обследовать половицы. Вот и та самая, на которой прежде проваливалась ножка кровати. Лаура подцепила дощечку пальцем и перевернула. Так и есть — снизу половица была неровной, словно из нее выпал сучок. Здесь может выйти отличный тайник — и незаметно, и добраться легко. Найдя решение проблемы, Лаура с воодушевлением принялась за уборку. Она едва успела вылить грязную воду и привести себя в порядок, как вернулся мастер Эвильет. Лаура с теткой вышли в коридор поприветствовать мага, так было заведено в этом доме. Хозяин, как показалось Лауре, пребывает в хорошем расположении духа. Правда, приглядевшись, она решила, что бодрость старика выглядит наигранной и какой-то неестественной, нарочитой… Скинув зеленый плащ, чародей обратился к ней:

— Дитя, мне нужно с тобой побеседовать. Идем-ка в кабинет.

Лаура последовала за хозяином, недоумевая, о чем с ней хочет поговорить маг. В кабинете мастер Эвильет небрежно положил на стол продолговатый предмет, задрапированный в тонкую ткань. Кукла, догадалась девушка. Она остановилась в дверях, ожидая либо приглашения войти, либо того, что хозяин сразу начнет разговор. То или иное решение покажет, желает ли старик скрыть содержание разговора от тетки. Колдун указал Лауре на стул в углу, а сам вернулся к двери и плотно прикрыл ее, предварительно выглянув в коридор — не видно ли поблизости Анатинны. Следовательно, он желал поговорить о чем-то, что тетке не должно быть известно.

С минуту маг смотрел в окно, потом прошел за свой стол и сел в кресло вполоборота к служанке. Еще минута молчания…

— Дитя, — заговорил наконец Изумруд, — я уже беседовал вчера с твоим… э-э… другом, сэром Кариканом. Он — славный юноша и полон желания связать судьбу с тобой. Да. Очень славный юноша. Я уж и не думал, что среди нынешней молодежи можно встретить подобную щепетильность… э-э… и благородство. Однако, дитя…

Старик замолк и только теперь глянул девушке в глаза. Продолжалось это несколько мгновений, и взгляд чародея вновь ушел в сторону.

— Однако ты должна понимать, что брак между вами вряд ли возможно заключить.

«Вот оно, начинается, — подумала Лаура, — Кари предупреждал, что мастер Эвильет станет объяснять мне, что я должна буду довольствоваться счастьем вне брака… Ведь, верно, старик не успел за сегодня навести никаких справок, ни с кем не поговорил… Он с самого начала знал, что скажет мне это».

Глава 13

Лаура промолчала, продолжая выжидающе глядеть на чародея. Тот, несомненно, продумал заранее весь разговор. Выдержав паузу, чтобы дать Лауре возможность что-нибудь сказать, и убедившись, что ответа не будет, маг продолжил:

— Видишь ли, дитя, Мир, в котором мы живем — несовершенен… К сожалению, мы вынуждены считаться с обстоятельствами, иногда уступая им… Сословие, к которому принадлежит наш общий друг Карикан, нелегко принимает чужих. Вернее сказать, не принимает вовсе. Я надеюсь, ты поверишь мне, поверишь моему опыту — ваша попытка вступить в брак не приведет ни к чему хорошему. Твой круг отвергнет тебя, дворяне — не примут. Ты останешься одна. Карикан — славный юноша, но защитить тебя от косых взглядов он не сможет, более того, любая попытка постоять за тебя только ухудшит положение. Уж поверь мне, я знаю, о чем говорю. Вы будете делать вид, что не замечаете злословия за спиной — и клеветники осмелеют, Карикан вызовет кого-то на бой — весь свет сплотится против вас. Уж так устроено наше общество, что против слабого и уязвимого объединяются все…

— Однако же… — робко протянула Лаура, — быть может, найдется какой-то способ… Ваше влияние, мастер…

— Уж поверь мне, — твердо повторил Изумруд, — что бы вы ни предприняли, все обернется против вас. Чем больше бьется муха, попавшая в паутину, тем крепче становятся ее узы!

Лаура отметила, что маг сказал: «что бы вы ни предприняли» — вы, а не мы, словно и не обещал Кари помочь. Еще и мухой обозвал.

— Что же мне делать… Что же нам делать, мастер Эвильет?

— Если ты готова прислушаться к совету старика, всю жизнь прослужившего при императорском дворе, — торжественным тоном начал Изумруд, — если ты готова принять совет, который на первый взгляд покажется тебе ошибочным, если ты готова прислушаться к моему мнению, основанному на знании жизни и большом опыте… Если твое чувство к Карикану сильнее, чем старые привычки, чем все, что тебе внушали прежде…

Лаура с трудом подавила желание демонстративно вздохнуть — старик заговорил очень занудно. Однако она, конечно, сдержалась и, старательно изображая почтительное внимание, ждала завершения бесконечной фразы.

— …то мой совет тебе — будь счастлива от того, что достижимо. Просто довольствуйся тем, что Карикан любит тебя. В конце концов это тоже немало — любить и быть любимым… Быть может, со временем он увезет тебя в свой замок, ну… когда сможет упрочить свое положение… Я надеюсь, что смогу помочь найти службу при дворе для него… Или влиятельного заступника… Знаешь, дитя, я десятки раз слышал о подобных историях. Э-э, когда почтенный дворянин привозит в замок красивую женщину простого сословия и объявляет ее… э-э… управляющей, скажем… Или кастеляншей… Кстати, стать домоправительницей либо кастеляншей в замке знатного сеньора тоже весьма почетно для бедной девушки твоего происхождения. Тебе многие позавидуют, но зависть неотделима от человеческой природы, а когда завидуют низшие, это вовсе не то, что зависть равных. Ну, ты ведь понимаешь? Словом, я хочу сказать, господа к этому все отнесутся с пониманием и даже с некоторой симпатией, тогда как если бы этот дворянин посмел жениться на…

Тут маг второй раз глянул на Лауру.

— Ты понимаешь, дитя?

— Да, мастер, — послушно ответила девушка, — я понимаю. Главное — чтобы никто ничего не сказал. Если красивая девушка нарушает Гунгиллину заповедь и живет с сеньором во грехе, то всем это нравится и все довольны. И все молчат. А если она добродетельно выходит замуж за сеньора, то все соседи ополчатся на такую пару. И будет сказано много дурного. Поэтому лучше не возбуждать ничьей вражды и довольствоваться малым, нарушив заповедь, и жить во грехе. Правильно?

— Ну, в общем…

— К тому же мы будем любить друг друга, — добавила Лаура.

— Да, дитя, — подхватил старик, — главное, чтобы вы были счастливы вместе. Я очень рад, что ты выслушала меня так спокойно. Понимаешь… Э-э, я хочу сказать, что в жизни все очень сложно. Иногда приходится отступать перед обстоятельствам и…

— Да, мастер, — снова кивнула Лаура, — я поняла ваш совет.

— Вот и славно, вот и славно… Ну что ж, ступай, дитя. Скажи тетке, чтобы подавала обед. Ступай.

Когда Лаура прикрывала за собой дверь кабинета, ей показалось, что мастер Эвильет что-то буркнул себе под нос. Она была не вполне уверена, что поняла верно, но ей послышалось что-то вроде: «О Гилфинг, какая дура!»


Обед прошел как обычно — во всяком случае, внешне. И хозяин, и тетка Анатинна были спокойны и невозмутимы, однако Лауре чудилась за столом некая напряженность. Возможно, ей это только казалось, ибо сама она вдруг озаботилась новой проблемой — как бы ускользнуть из дома нынче вечером. Когда Кари явится переговорить со стариком Изумрудом, ей надлежит встретиться с великим заговорщиком Лотриком и получить загадочный амулет… Вообще-то, если говорить начистоту, ей хотелось только одного — чтобы пролетел скорее день и ей удалось бы уединиться с Кари… Ей теперь все время будет хотеться только этого — скорее бы вечер и Кари… Но нынче почти полдня еще впереди и сперва все же придется найти возможность встретиться с Лотриком…

Решение пришло само собою и неожиданно для Лауры. Обед подходил к концу. Она уже доела — как обычно, раньше всех — и собиралась, собрав посуду, удалиться на кухню, когда ее окликнул хозяин.

— Дитя, — обратился к девушке чародей, отставив миску и задумчиво вертя в руке надкушенное яблоко, — ты помнишь, что сегодня нас посетит твой приятель, юный Карикан?

— Да, мастер.

— Видишь ли… — хозяин словно замялся, обдумывая следующую фразу, но Лауре показалось, что маг выдерживает паузу из некоего приличия, что ли… что он уже все продумал, — мне бы хотелось обсудить с Кариканом довольно важный вопрос… Словом, не желаешь ли ты прогуляться немного нынче вечером, пока мы будем здесь беседовать?.. Мне кажется, что твое присутствие будет сбивать впечатлительного юношу с толку.

— Как вам угодно, мастер, — тут же согласилась Лаура и быстро поднялась из-за стола.

Ей показалось, что мастер Эвильет собирается занудно пояснять, почему он обращается к ней с немного необычной просьбой, приводить какие-то аргументы, порассуждать о легкомыслии нынешней молодежи, быть может… Или о падении нравов?.. Лауре совершенно не хотелось выслушивать ничего подобного, а желание хозяина как раз совпадало с ее собственными планами. Однако в следующую секунду Лаура испугалась, что ее слишком быстрое согласие может показаться подозрительным, так что она сочла необходимым добавить:

— Надеюсь, мастер, ваша беседа не затянется? Ну, то есть ваше желание для меня, конечно, важнее, чем…

— Нет-нет, дитя, — поспешно заверил ее хозяин, — я просто хотел бы задать нашему прекрасному рыцарю несколько вопросов. Несколько вопросов, не больше… А затем я сразу же отпущу тебя прогуляться с сэром Кариканом, ладно?

Лаура кивнула и принялась собирать со стола пустые тарелки. Занимаясь привычным делом, она задумалась — а почему, собственно, так вышло, что все обстоятельства способствуют исполнению плана, придуманного Кари? Почему все удается так легко? Должно быть, это действует его странный дар, его удача, решила девушка, составляя посуду на поднос. Да, несомненно — это его удача, кивнула она сама себе, направляясь на кухню и опуская поднос на разделочный стол. Теперь и у нее, у Лауры, все будет всегда складываться на удивление удачно — такая мысль пришла к ней, пока она осторожно снимала с огня котел с кипятком. Потому что они всегда будут с Кари вместе, подумалось ей, когда она аккуратно наклоняла котел над большим чаном для мытья посуды и переливала в чан кипяток. Конечно, ведь все, что придумает Кари, они будут делать вместе. Ему будет сопутствовать его странная удача, а значит, и Лауре тоже. Ведь они будут заодно, ведь она — его судьба. Она, Лаура — удача Счастливчика Кари. А Счастливчик Кари — ее судьба и ее удача… Так размышляла Лаура, ссыпая объедки в корзину и опуская в горячую воду тарелки. Как все-таки славно устроен этот мир…


После обеда время тянулось убийственно медленно. Лаура механически выполняла кухонную работу, затем к ней присоединилась Анатинна… Вдвоем они управились быстро — и дальше заняться стало решительно нечем. Лаура, чтобы хоть как-то скрасить ожидание, перебрала свои платья… прошлась по комнате… и несколько раз одернула покрывало на кровати. Покрывало лежало вообще-то идеально ровно, но Лаура подтянула с краю, разгладила ладонью некие невидимые складочки… Затем присела у окна — ждать. Окно ее комнаты выходило во двор, но она все равно села именно у окна — так уж как-то вышло само собою. Если ждать — то именно у окна. Кстати, окно она отперла, так было нужно по плану. А минуты тянулись и тянулись, серые, однообразные, унылые, похожие друг на друга, словно нищие на ступенях собора в воскресный день…

Лаура машинально накручивала на палец локон, выбившийся из-под ленточки и в сотый раз думала — вот сейчас придет Кари… Потом они со стариком ненадолго уединятся в кабинете… А Лаура встретится с Лотриком… Потом наконец-то они выйдут с Кари вместе… Вместе… Но сперва Кари будет разговаривать с мастером Эвильетом, а она, Лаура, встретится с Лотриком…

Стук в дверь заставил девушку подпрыгнуть — до того неожиданно он прозвучал… Хотя ведь именно этого стука она и дожидалась… Лаура вспорхнула со стула, вмиг пересекла комнату — и замерла. Положив ладонь на ручку, она прислушалась — скрипнула входная дверь, веселый голос Кари произнес приветствия, мастер Эвильет что-то бодренько прохихикал в ответ… Лаура выдохнула и, приоткрыв дверь, робко выглянула в коридор. При виде Кари она непроизвольно поднесла руку к горлу — там словно ледяной комок вдруг образовался.

— Да, дитя, выходи смелее, — помахал ей рукой чародей, оборачиваясь. — Пройдись немного, ладно? Сэр Карикан, я попросил Лауру прогуляться немного… А мы пока с вами побеседуем. Ручаюсь, недолго. Мне не хотелось бы, чтобы вы отвлекались, прислушиваясь к шагам за дверью, пусть дитя прогуляется. А потом отпущу Лауру с вами, хорошо? Эх, молодость… Прошу.

Хозяин, отступив на шаг, приглашающим жестом указал гостю на двери своего кабинета, а Лаура робко выскользнула из комнаты и направилась к выходу. Кари, стоя уже в дверях кабинета Изумруда, махнул ей рукой: «Привет, Лаура!» — и улыбнулся. У девушки сразу потеплело на душе и ледяной комок растаял без следа, только голос так и не восстановился, волнение подействовало, должно быть… Она шепотом ответила на приветствие и, прошмыгнув мимо мужчин, отворила дверь. Уже с порога Лаура бросила последний взгляд через плечо — Кари по-прежнему стоял в дверях кабинета и глядел ей вслед. Недовольный Изумруд, которому пришлось тоже ждать, потеребил бороду и, вытащив седой волос, сунул его, как обычно, в карман. Кари кивнул ободряюще и Лаура, улыбнувшись в ответ, вышла наружу…

На углу Серого Булыжника и Кровельщиков было безлюдно, но Лаура смело заспешила к перекрестку, она догадывалась, что Лотрик, как образцовый лазутчик, затаился где-нибудь поблизости. Так и оказалось, паренек поджидал в затененной нише. Непрестанно озираясь и прикрываясь полой темного плаща, юный мастер шпионажа выступил из своего убежища, когда Лаура миновала его, не заметив.

— Эй… — тихо окликнул он девушку.

— А, это ты… — на этот раз Лаура не удивилась и не испугалась, ибо ожидала чего-то в таком роде, — принес?

— Ага, — важно кивнул Лотрик, — только это… Давай за угол, что ли, зайдем. Вон за тот.

— Зачем? Нас из дома мастера Эвильета все равно не видно.

— Ну… так…

Наверное, это должно было означать: «потому что так интереснее», но Лаура не стала уточнять. Просто фыркнула и пошла в указанную сторону. Миновав еще один квартал, они остановились. Лотрик порылся где-то у себя под плащом и извлек на свет маленький узелок.

— Держи. И еще вот чего… Завернуто в шелк. Сэр Карикан говорит, шелк препятствует магии. Значит, не разворачивать, ясно? Тогда твой хозяин не заметит.

— «Ясно», — передразнила парнишку Лаура, — а что дальше с ним делать?

— Спрятать, — немного удивленно ответил Лотрик. — А что потом, сэр Карикан объяснит. Только не разматывать шелк раньше времени, когда Эвильет Изумруд рядом. Ну, вроде все. Я побежал.

Лаура проводила взглядом удаляющегося Лотрика и взвесила сверток на ладони — совсем легкий. Зеленый шелковый лоскут плотно окутывал нечто твердое округлой формы. Интересно, что там… Ничего, Кари все объяснит. А пока что нужно спрятать сверточек…

Глава 14

Лаура с минуту постояла, раздумывая, не изменить ли что-либо в своем плане. Меньше всего девушке хотелось выглядеть ребенком, играющим в лазутчиков — как вот этот Лотрик. Может, ее наивные ухищрения и покажутся кому-то смешными, но она точно знала — когда имеешь дело с хитрым чародеем, никакие предосторожности не будут лишними. Самое главное — не подвести Кари, не испортить его план. Придя к этому благоразумному выводу, Лаура направилась к дому окольным путем. Окна кабинета хозяина выходят как раз на улицу Серого Булыжника, и совсем ни к чему, чтобы чародей заметил, как она проходит мимо. Очень удачно, что прохожих на улице нет… Обойдя квартал, девушка приблизилась к дому с другой стороны и нырнула в подворотню.

Во двор из жилища Эвильета Изумруда выходило только одно окно — ее собственной спальни. Лаура окинула взглядом соседний дом, вряд ли кто-то наблюдает сейчас за двором, но мало ли что… Возможные свидетели в соседнем доме — единственное слабое место в ее задумке. Однако все окна были, несмотря на жару, плотно закрыты, а разглядеть что-либо сквозь толстые дешевые стекла вряд ли возможно. Мастер Греп — довольно известный купец, фасад своего дома, выходящий на улицу Серого Булыжника, он отделал богато и, на взгляд Лауры, слишком ярко. Даже безвкусно, пожалуй. Так там-то окна большие, дорогого стекла. А вот эта стена, что выходит во двор, едва оштукатурена и на стеклах купец явно сэкономил.

Убедившись, что никто из прислуги Грепа во двор не глядит, Лаура подошла к своему окошку и, привстав на цыпочки, чуть-чуть приоткрыла раму. Именно чуть-чуть — девушка подозревала, что если окно раскрыть по-настоящему, маг сразу почувствует. Мастер Эвильет наверняка зачаровал все возможные пути проникновения в собственное жилище. Но Лауре сейчас было достаточно узенькой щели. Девушка осторожно просунула под раму свой узелок и тихонько затворила окно. Завернутый в шелк амулет теперь находился в ее комнате, в темной нише под оконной рамой и его не видно, если заглянуть из коридора. На этом первая часть операции была завершена. Лаура, на ходу машинально одергивая юбку, снова нырнула в подворотню. В прохладном полумраке она остановилась и снова задумалась… Вроде все в порядке. Ну что ж…

Мимо выхода из двора прошагал мужчина, Лаура подождала немного, позволяя ему удалиться… Когда девушка вышла из подворотни на улицу, никто в ее сторону не смотрел. Очень хорошо. Она еще раз бросила быстрый взгляд вправо-влево и, убедившись, что за ней не наблюдают, снова направилась в сторону от дома, обходя квартал. К дому с синим фонарем Лаура вернулась оттуда же, куда уходила накануне, так что даже если кто и глядел на девушку, ее поведение должно казаться естественным. Затем она принялась неторопливо прохаживаться взад и вперед перед дверью хозяйского дома, изображая скуку и ожидание. Да ей, собственно говоря, и притворяться-то не пришлось. Она в самом деле с нетерпением ждала встречи с Кари. Целый день прошел в ожидании и вот теперь осталось совсем немного… Ох, скорее бы…

Наконец дверь распахнулась и на пороге возникла фигура тетки. Анатинна поманила племянницу и Лаура с улыбкой тут же заторопилась к ней. Однако тетка осталась в дверном проеме и Лаура была вынуждена задержаться на крыльце.

— Лаура, — немного напряженным тоном обратилась к девушке тетка, — хозяин позволяет тебе прогуляться с молодым господином… Я надеюсь на твое благоразумие, дорогая… и… нам надо поговорить. Когда вернешься, загляни ко мне, милая… или завтра. Но поговорить нам надо обязательно.

— Хорошо, тетя, — кивнула Лаура, нетерпеливо переступая с ноги на ногу и невольно пытаясь заглянуть тетке за плечо.

Дождавшись утвердительного ответа, Анатинна посторонилась, пропуская племянницу в дом. Кари уже стоял в коридоре. Больше Лаура сдерживаться не могла — она широко улыбнулась и провела ладонью по рукаву Кари:

— Подожди, я сейчас… Только накидку прихвачу!

С этими словами девушка упорхнула в комнату. Захлопнув дверь, Лаура опрометью бросилась к окну, подцепила пальцем узелок и чуть ли не вприпрыжку устремилась к кровати. Спрятав узелок в половице, она выпрямилась и, поднатужившись, чуть-чуть сдвинула кровать, так что ножка придавила ее тайник. Кажется, все… Ах да! Лаура снова вернулась к окну и заперла его. Вот теперь — точно все! Все!..

Прихватив приготовленную накидку, девушка покинула свою спальню.


Кари поджидал Лауру, уже положив ладонь на ручку входной двери. Когда она показалась на пороге своей комнаты, юноша улыбнулся и тут же приоткрыл дверь. Лаура чуть ли не бегом пересекла коридор, даже не глянув ни на чародея, наблюдавшего из дверей кабинета, ни на выглянувшую в коридор тетку, — и, ухватив Кари за рукав, едва ли не вытолкнула его за дверь. О Гунгилла, как ей хотелось скорее покинуть вместе с Кари этот дом!..

Едва за спиной Лауры захлопнулась дверь, девушка приникла к Кари и позвала:

— Идем!.. Скорее!..

— Идем, — отозвался тот, обнимая девушку, — мне тоже не терпится оказаться подальше от Изумруда… Может, пойдем в «Золотой кубок»?

— Нет! — Лаура в волнении даже слегка отстранилась от юноши, настолько ее ужаснула мысль вновь появиться в «Золотом кубке» после пережитого там позора. — Только не туда!.. Давай лучше просто погуляем. Помнишь, ты просил показать мои любимые улицы?

— Ну… Вообще-то я хотел быть галантным кавалером и…

— Пить не буду! — отрезала Лаура.

— Тогда у меня есть другое предложение, — заявил Кари (молодые люди как раз свернули за угол), — вот…

Недоговорив, он приник к девушке в поцелуе. Лаура тут же обняла Кари за шею одной рукой и, привстав на цыпочки, потянулась навстречу. Этого мига она ждала весь день. Медленно-медленно брели они по улицам Ванетинии, постепенно погружающимся в вечерний полумрак. Иногда встречные пешеходы глядели вслед, возможно, среди прохожих был и кто-то из соседей Эвильета… Лаура даже не думала, что ее могут узнать, что можно столкнуться с кем-нибудь из знакомых. Ей и в голову не приходило, что подобное поведение могут счесть недостойным или предосудительным — она делала то, что должна была делать, поступала так, как следовало поступать… Вот это и было счастье — брести по теплым гладким камням мостовой, обнимая Кари и чувствуя его нежные крепкие руки на своих плечах, останавливаться на каждом углу… Замирать в блаженном ощущении полета…

Какой-то фонарщик, не удержавшись, свистнул им вслед, и тут только Лаура немного опомнилась и опустила руки. Кари, улыбаясь, погрозил пальцем фонарщику, тот в ответ махнул шляпой — тоже скаля зубы в добродушной ухмылке. Потом весельчак принялся пристраивать свою лесенку под очередным уличным светильником, фальшиво насвистывая веселый мотивчик, а влюбленные свернули в переулок, держась за руки и не сводя глаз друг с друга.

В переулке было темно и неожиданно прохладно. Кари помог девушке развернуть накидку и набросить ее на плечи.

— Ты спрятала штучку? — Это были первые слова, произнесенные Кари нынешним вечером после того, как они удалились от дома с синим фонарем.

— Да, очень надежно, — заверила спутника Лаура, — в дыре половицы. И кровать сверху придвинула. Совсем незаметно и никто не сможет догадаться.

Лицо Кари стало озабоченным.

— Когда имеешь дело с такими прожженными молодцами, как Эвильет Изумруд, никогда не знаешь, сможет он чего-то или не сможет…

— Молодцами? Ты назвал его «молодцом»? Он же старик… — Лаура несмело улыбнулась, не понимая смысла странной шутки.

— А? Что?.. А-а, я так сказал… — Кари как раз вовсе не улыбался, — у таких, как твой хозяин, не бывает возраста. Понимаешь… Ну… Никто не знает, сколько может жить маг его уровня… если ему не помешать, конечно. Эвильет — старик по любым меркам. И уже просто настоящее чудо, что ему удалось дожить до седин, ведя такой образ жизни и имея столько врагов.

— Врагов?.. Но мастер Эвильет никогда не…

— Его боятся, — пояснил Карикан задумчиво, — старику удалось запугать всех страшными сказочками о собственном могуществе… Я тут разузнал многое… Да… Но на самом деле с ним бы многие были рады свести счеты — в том числе и кое-кто из Изумрудов. Говорят, его боятся даже родичи, даже те, кто превосходит его магическим талантом, но не так изворотлив. К тому же его коллекция кукол… Скажи, Лаура, много ли ты видела у него в шкафу кукол в зеленых одежках? Я посчитал сегодня, вышло четырнадцать. А ведь это его родня, ученики, помощники… Вот я и говорю, удивительно, что ему удалось дожить до седых волос… Кстати, мне пришла в голову хорошая идея — попробуй-ка найди мне несколько его волосков. Да, не смотри на меня так! Я знаю, что это странно, что он всегда прячет выпавшие волосы в карман. Я знаю… Но не может быть, чтобы ты не смогла отыскать хотя бы несколько…

— Несколько его волосков… — протянула Лаура.

Очарование вечера было испорчено. Эх, ну зачем же Кари говорит о такой гадости… Хотя если это нужно для дела… Если нужно — Лаура готова была потерпеть. Зато после, когда все закончится, они с Кари будут счастливы. Они всегда будут вместе…

— Ладно, я постараюсь, — произнесла девушка, — а что я должна сделать с этой штучкой, которую мне дал твой Лотрик? Да, и почему именно так? Почему сегодня — ведь ты мог бы и сам принести? Или?..

— Нет, так надежнее. Эвильет недоверчив и подозрителен — помнишь, как он пытался навесить мне «жучка»? А так… Так я уверен, старик ничего не заподозрит. Он мог бы засечь мой амулет на входе в дом —видела, как он на меня глядел?.. Хотя нет, ты была в своей комнате и не видела… Словом, теперь, когда эта маленькая штучка спрятана в доме, буквально набитом магическими заклинаниями, старик ее не почует, слишком много всякой волшбы находится поблизости. А теперь — к делу. Слушай меня внимательно. Завтра вечером… Хотя нет, вряд ли… Скорее послезавтра утром твой хозяин отправится в свите его величества в Артонж. Там они останутся до утра, и ночью я проникну в дом Эвильета. Не думаю, что он, находясь в Артонже, сможет учуять, что его чары, наложенные на окна, нарушены, но береженого, как известно, и Гилфинг бережет. Значит, сделаешь так. Когда Изумруд отправится в Артонж… В общем, он наверняка предупредит вас с теткой, что уезжает надолго… Когда он отбудет, ты выждешь немного и постараешься попасть в его кабинет… Хотя нет, старик наверняка запрет дверь и наложит надежные заклинания… Тогда так…

— Но Кари, зачем же все это? Я могу просто впустить тебя ночью…

— Лаура, милая, не говори ерунды. Тебя и тетку не должны заподозрить! Все должно выглядеть, как взлом. Как ограбление. И никому из Изумрудов не должно даже прийти в голову, что у вора был сообщник в доме. Поэтому мы сделаем так, чтобы кража амулета выглядела именно как нападение извне. И именно через окно в кабинете Эвильета. А ты будешь ни при чем, понимаешь? Не перебивай меня, пожалуйста, и постарайся запомнить все до последнего слова.

— Хорошо. Что я должна сделать?

Лаура испугалась, что опять выглядела глупо со своим вопросом, но Кари если и был раздражен, то никак этого не показал. Он терпеливо продолжил:

— Нам нужно, чтобы мой амулет оказался в кабинете Изумруда и чтобы это произошло как можно раньше. Лучше всего спустя час или полтора после его отъезда. Еще лучше бы сразу, как только старик покинет дом, но неровен час поездку в Артонж отложат и тогда… Словом, как только пройдет некоторое время и станет ясно, что он… Вот что! Мы сделаем так — я пришлю Лотрика к твоему окну. Мальчишка сообщит тебе, что императорский кортеж покинул город, и что Изумруд сопровождает Элевзиля. Тогда ты — осторожно, чтобы, Гилфинг упаси, тетка не увидела — подкинешь мой амулет в кабинет хозяина. Сперва освободишь его от шелка — внутри свертка ты найдешь маленький шарик. Постарайся подсунуть его под дверь и, если удастся, закати шарик как можно дальше в глубь комнаты. Лучше всего, чтобы мой гостинец оказался как можно ближе к окну.

— Ясно, — кивнула Лаура, — а зачем?

— Шарик начинен магией, которая будет стирать заклинания Эвильета. Охранные чары, сигнальные — в общем, все, что старый злодей установил на окнах и дверях своей берлоги. Чем раньше мой шарик начнет свое дело — тем больше успеет. А ночью я влезу в кабинет и заберу то, что мне нужно. Свой амулет я унесу, уходя, и никаких улик против тебя не останется. Хозяин вернется из Артонжа, обнаружит кражу… Но я уже буду на пути к моему заказчику, а тебе останется только стоять на своем — мол, ничего не знаю, спала всю ночь, ничего не слышала. Вот и все, пожалуй… А потом, в один прекрасный день, тебе на улице встретится Лотрик в роскошном наряде, каковой наряд приличествует пажу или оруженосцу знатного сеньора… И мы… — Кари снова обнял Лауру и привлек к себе.

— Погоди, — Лаура легонько отстранила кавалера, — а о чем хозяин с тобой сегодня говорил?

Почему-то у девушки возникла надежда, что Эвильет придумал все же способ, как им с Кари устроить свой брак.

— А, ерунда, — отмахнулся юноша, ухмыляясь, — он предлагал мне дельце. Убить того самого мага, что меня нанял его же ограбить. Я же тебе говорил — у этих чародеев мозги малость набекрень…

Глава 15

Лаура возвратилась домой в задумчивости. Мысли путались и, словно кружась в диковинной пляске, сменяли друг друга. Она не понимала… Как вообще могло так выходить, что все события сплетались в гигантский узел вокруг нее. Некий чародей нанял Кари для того, чтобы ограбить ее хозяина — и Изумруд хочет тоже нанять Лауриного дружка против этого колдуна… Лаура чувствовала себя щепкой, которую затягивает водоворот — все быстрее и быстрее кружение, все уже круги, все ближе и ближе загадочное дно воронки, куда влекут ее события, а что там?.. И нет никакой возможности свернуть с этого пути, прервать кружение, оглядеться… Кари, правда, уверял девушку, что все нормально, что как раз ничего удивительного в происходящем нет. Просто Эвильет Изумруд, объяснил Кари, каким-то образом прознал, что его противник делал прежде Карикану предложение относительно ученичества, и тот факт, что Кари отказался, почему-то наполнил придворного мага уверенностью, что Кари никак с его врагом не связан. А почему же тогда, поинтересовалась Лаура, старик решил свести счеты с этим чародеем именно сейчас? Кари в ответ рассмеялся и сказал так:

— Скорее всего твой хозяин и не думал прежде об убийстве. Просто он решил вызнать все обо мне, наткнулся на эту историю с несостоявшимся ученичеством… И вспомнил, что у него имеется еще один смертельный враг! Дальше его мысли сами собой обратились к душегубству. А потом все просто — он предложил мне это дельце, суля взамен помощь… Мол, он постарается устроить тебе какое-то фиктивное усыновление… Да врет он все! На самом деле пальцем о палец не ударит Эвильет! Скажи, Лаура, он уже предлагал тебе жить со мной вне брака?

Лаура, задумавшаяся было о новой надежде, была вынуждена признать, что такой разговор состоялся.

— Ну вот видишь, я же тебя предупреждал!

И Кари снова рассмеялся. Он все время смеялся, пересказывая этот разговор с мастером Эвильетом… А Лауре было не по себе. Если честно, она только теперь начала понимать, какая опасная игра велась вокруг нее. Могущественные чародеи, таинственные угрозы и наемные убийцы… Даже хохот Кари, веселый и неподдельно беззаботный, не мог вернуть девушке душевного равновесия. Она молчала до самого дома, в то время как Кари веселился и, поминутно смеясь, рассказывал забавный вздор…

Придя к себе, Лаура тихонько пробралась в спальню и быстро улеглась. Но и после того, как она, задув свечу, опустилась на подушку, пляшущие мысли не угомонились. Таинственный маг, строящий козни против Изумруда… Смех Кари… Хозяин, мастер Эвильет, такой добродушный с виду старикан, с его причудами и «яблочками»… И вот — поди ж ты, нанял Кари для такого злого дела… Такого же злого, как глаза кукол в его шкафу… И эта новая кукла — чье подобие готовит маг?.. Так, путаясь в сомнениях и мрачных догадках, Лаура и заснула… Снились ей гладкие стенки водяной воронки, влекущие ее — щепку — к таинственному черному провалу…

Утро следующего дня было совершенно обычным — позавтракали, Изумруд собрался во дворец… Лаура с теткой занялись домашними делами… Но девушку по-прежнему не покидало беспокойство: вот-вот должны были развернуться самые удивительные события в ее жизни — и самые опасные к тому же. А день тянулся и тянулся. К обеду вернулся из Валлахала хозяин, ни о каком отъезде он не говорил, заперся в своем кабинете и велел через полчаса подавать обед — как обычно.

Тетка накрыла на стол, Лаура пошла звать мастера Эвильета. В ответ на ее стук хозяин приоткрыл дверь кабинета и Лаура, невольно заглянув через его плечо, разглядела на столе восковую куклу в окружении инструментов — щипчиков, тоненьких лопаток, ножичков и еще каких-то блестящих предметов, которым Лаура не смогла бы подыскать названия. Работа над болванчиком, кажется, немного продвинулась…

— Что, дитя, обед готов? — бодрым голосом поинтересовался старик. — Ну, скажи тетке, чтобы подавала, я сейчас.

С этими словами хозяин захлопнул дверь перед Лауриным носом, он всегда так делал. Кабинет мага — это вместилище его тайн и Эвильет хранил свои секреты, пренебрегая даже правилами вежливости. Впрочем, какая же вежливость по отношению к прислуге?.. Лаура, нагнувшись, подняла седой волосок и сунула его в карман — точь-в-точь, как сам Эвильет. Седых волос у нее набралось уже больше десятка — Лаура не понимала смысла этого занятия, но старательно выполняла желание Кари. У девушки уже было достаточно возможностей убедиться, что ее приятель ничего не делает просто так, без должного повода — во всяком случае, когда дело касалось секретной миссии. И Кари неизменно оказывался прав в итоге. Раз ему нужны волосы Эвильета — он их получит.


Часа, пожалуй, в три пополудни в дверь постучали. Лаура выглянула из своей комнаты — тетка уже стояла у входа. Таков был заведенный порядок — незваных посетителей, как правило, встречала Анатинна. Тетка служила у придворного мага давно и хорошо разбиралась в чинах и регалиях, знала, кого и как встретить. Лауру же любой блестящий наряд приводил в трепет, она робела и перед лакеем не менее, нежели перед каким-нибудь сановником…

Вот Анатинна приоткрыла окошко и выглянула, Лаура расслышала несколько слов, произнесенных мужским голосом. Гость говорил негромко и спокойно. Тетка выпрямилась, отстранившись от оконца, и потащила засов:

— Прошу вас, господин, — пригласила она, отступая на шаг в коридор, — сейчас я доложу мастеру Эвильету.

В дверь, звякая амуницией, шагнул рослый мужчина в кольчуге под красно-желтым плащом. Форма императорской гвардии. Тетка, оставив гостя у дверей, отправилась к кабинету хозяина. Любопытная Лаура продолжала наблюдать сквозь щелочку.

Гвардеец наверняка был в небольших чинах — судя по тому, что тетка оставила его дожидаться ответа, а не провела к кабинету мага. Да и держал себя солдат не слишком уверенно, снял шлем и остался переминаться с ноги на ногу в том месте, куда шагнул по теткиному приглашению. Одной рукой он придерживал тяжелый меч в украшенных медными бляхами ножнах — должно быть, опасался что-то задеть и опрокинуть.

Дверь хозяйского кабинета была вне Лауриного поля зрения, так что девушка только слушала, что происходит там. Тетка постучала и спустя минуту, после скрипа петель, объявила:

— Гвардеец из дворца к вам, мастер. Послание доставил. Велите впустить?

Должно быть, ответ был утвердительный, так как тетка позвала:

— Эй, господин! Хозяин вас ожидает в кабинете. Прошу сюда.

Солдат неуверенно тронул усы, видимо, собирался разгладить их привычным жестом, но так и не решился… Наверное, пребывание в доме знаменитого чародея действовало бравому вояке на нервы. Во всяком случае, к кабинету Изумруда он прошел осторожным шагом, преувеличенно аккуратно прижимая к боку ножны и шлем. Двигался солдат как-то скованно и глядел строго перед собой, словно боялся отвести взгляд от поджидавшей тетки. Лауру, подсматривавшую сквозь щель, он, разумеется, заметил, но не стал кивать или подмигивать девушке — тогда как она давно привыкла к подобным знакам внимания со стороны красно-желтых гвардейцев, встречавших ее на улицах… Здесь, в жилище великого мага, она была частью этого дома, полного запретов и неизъяснимых опасностей для простого смертного, даже если последний носит цвета императорской гвардии. Так что Лаура лишний раз смогла убедиться, какое впечатление производит на посторонних «безобидный старичок» — ее хозяин…

В кабинете Изумруда солдат пробыл вряд ли больше трех-четырех минут — Лаура, не покидавшая своего наблюдательного поста, снова услышала тихий скрип двери и пришелец прошагал к выходу из дома — на этот раз его движения были скорее торопливыми. Солдат спешил покинуть логово чародея. Тетка, поджидавшая на кухне, вышла и заперла дверь за гвардейцем, и Лаура, тихонько затворив свою дверь, принялась ждать продолжения. Вскоре в коридоре послышался голос хозяина:

— Анатинна! Поди сюда! Лаурения, дитя, и ты тоже!.. Вот что — его императорское величество завтра отправляется навестить один из своих замков. И я должен буду его сопровождать. Так что завтра с рассветом за мной пришлют, и я уеду. Анатинна, приготовь, пожалуйста, завтрак пораньше… И яблочки!..

Как тут же выяснилось, «яблочки» в доме подошли к концу, так что взять с собой мастеру Эвильету будет нечего, и Лауру отправили, несмотря на поздний час, на рынок. Едва она свернула за угол, как к ней подскочил Лотрик. Мальчишка был взволнован и сегодня явно не собирался играть в лазутчиков.

— Ух… — выдохнул он. — Слава Гилфингу… А я уж боялся…

— Чего ты, Лотрик?

— А я… это… Сэр Карикан велел… завтра… — Лотрик растерялся и от волнения не мог даже сказать толком, — вам, мадам, завтра сказать, ежели чародей из города свалит. Я уж и не знал, как с вами сговориться-то…

— Ну да, — кивнула Лаура, — велел. Так что? Говори быстрее, а то время позднее, а я еще на рынок должна…

— Ну… Так как же я вам, мадам…

— Я не «мадам».

— Ну… не мадам… А! Как, говорю, я тебе скажу про чародея? — Лотрик даже на «ты» перешел от волнения. — Я же к вам не заявлюсь вот так вот прямо?

— Да… Ну тогда… Знаешь, где мое окно?

— Это во дворе-то? — Лотрик шмыгнул носом. — Знаю, ага.

— Ну, если мастер Эвильет уедет, ты на это окно прилепишь листик — кленовый, например. Понял?

— Ага, ясно, — обрадовался Лотрик. — А потом чего?

— А потом я буду все время в окошко поглядывать. Как увижу листик — значит, уехал мой хозяин из города. Ладно, я побегу!

— Ага… И я тоже это… побегу!..


Рынок уже почти опустел. Ветерок гонял между прилавками высохшие листья и крошечные смерчи. Немногочисленные торговцы, позевывая, лениво глядели друг на друга и на пустые места вокруг, наверняка собираясь сворачивать торговлю… Лаура опрометью побежала вдоль рядов, выискивая лоток с яблоками. Старухи, у которой она обычно покупала фрукты, уже не было, пришлось сговориться с неким ушлым молодчиком, который, заметив, как девушка торопится, заломил несусветную цену, да еще и норовил подсунуть порченые плоды. Лаура уже прекрасно знала, как следует поступать в подобных случаях. Стоило ей намекнуть, что ее хозяин — придворный маг и что она как раз покупает яблоки к завтрашнему обеду, ибо хозяин ожидает в гости господина смотрителя столичных рынков, как разбитной торговец заскучал…

Когда Лаура, нагруженная яблоками и еще кое-какой мелочью, вернулась домой, сборы были в самом разгаре. Хозяин готовился так, словно предполагалось не короткое путешествие в составе императорского кортежа, а заморский поход — так придирчиво Эвильет осматривал все, что Анатинна собирала ему в дорогу. Они даже слегка поспорили по поводу каких-то мелочей… Едва Лаура сдала тетке яблоки, как о ней тут же позабыли, и она отправилась в свою комнату, дабы там без помех предаться мечтам и страхам…

С рассветом суета в доме Эвильета Изумруда возобновилась. Хозяин и Анатинна поднялись ни свет ни заря и забегали по комнатам, так что их возня разбудила и Лауру. На нее никто не обращал внимания… Девушка не удивлялась лихорадочной суматохе по столь незначительному поводу, ибо уже не раз замечала, что хозяин дорожит такими «домашними» сценами и с удовольствием разыгрывает роль капризного вздорного старикана, обожаемого и оберегаемого домочадцами. Лауре чудилось в этом неестественном увлечении что-то недоброе, что-то фальшивое и, пожалуй, даже отвратительное — словно Эвильет, играя роль, имитировал подсмотренное в щелку, изображал чужие эмоции, произносил ворованные слова… Так что Лаура старалась, насколько возможно, избежать участия в нелепом спектакле. Наконец сборы были прерваны стуком в дверь — за Эвильетом из Валлахала прислали повозку. Хозяин мгновенно преобразился и из дома вышел не взбалмошный старичок, а придворный маг — могущественный чародей, исполненный достоинства и гордый своим высоким положением.

Лаура и Анатинна вынесли кофр с пожитками и передали его слугам, а потом стояли на крыльце, пока повозка не скрылась за углом… Еще одна причуда хозяина, ему непременно хотелось, чтобы прислуга провожала его именно так. Потом они вернулись в дом и тетка с чувством произнесла:

— Проводили… Всю душу вымотал своими сборами… добрый хозяин наш, храни его Гилфинг.

Лаура промолчала, не зная, что следует ответить на странную теткину тираду. Потом они пили на кухне чай с черствыми вчерашними булочками и Анатинна явно наслаждалась покоем… Обе молчали. А потом как-то так само собой вышло, что утомленная сборами тетка отправилась досыпать, а Лаура не спеша принялась за ежедневную уборку… Время от времени она заглядывала в свою комнату и смотрела, не видать ли за окном кленового листочка… И вот наконец лист объявился, измызганный и смятый. Лаура даже хихикнула, представив себе мальчишку, спешащего по людным улицам Ванетинии к ее окну, сжимающего в потной ладони кленовый листок, сорванный загодя… Впрочем, возможно, этот смешок был проявлением нервозности — начиналось опасное дело!

Глава 16

С минуту Лаура простояла неподвижно, созерцая листок за стеклом. Не то чтобы она волновалась, нет. Был момент, когда накатило и тут же схлынуло непривычное чувство странной тревоги… А потом пришло спокойствие. «Даже странно, — подумала девушка, — почему это я не волнуюсь? Ведь вон как давешний гвардеец боялся… А ему-то всего-навсего послание нужно было передать… Все боятся этого дома. А я вот вовсе не боюсь. Ни капельки. Совсем-совсем не боюсь».

Утвердившись в ощущении собственного бесстрашия, Лаура приступила к делу. Перво-наперво она выглянула в коридор и прислушалась. Ничего не слыхать — скорее всего тетку в самом деле настолько утомили нудные сборы чародея в путь, что она сейчас и впрямь спала. Дом Эвильета Изумруда в отсутствие хозяина тоже словно погрузился в сон. Тогда Лаура осторожно, чтобы не стукнуть ненароком, прикрыла дверь и даже заперлась. Потом медленно, миллиметр за миллиметром, сдвинула кровать, высвобождая нужную половицу. Поддела пальцем деревяшку, вытащила. Загодя приготовленной булавкой зацепила и извлекла на свет гангмаров шелковый комочек из отверстия. И так же осторожно вернула половицу на прежнее место.

Распаковывала амулет она с любопытством. Что же это за вещь такая, из-за которой Лотрик переживал? Лаура развернула один за другим два шелковых лоскута — зеленый и коричневый (лоскутки позже отправятся в шкатулку на подоконнике), потом задумчиво взвесила на ладони маленький тусклый шарик. Может, и янтарь… Но уж очень некрасивый — как поделочный камень этот кусочек стоил бы недорого. Разглядывая колдовской амулет, девушка прислушалась к своим ощущениям — ничего. Живя в доме известного мага, она давно привыкла, что совершенно не понимает в волшебстве и заклинаниях. Ей ни за что не удалось бы отличить зачарованную вещь от «чистой», как выражался хозяин. Вот и в этот раз — камешек и камешек, ничего особенного…

Отомкнув дверь, Лаура снова прислушалась. Тихо. Девушка, словно просто так, без цели, прошлась по коридору. У теткиной комнаты она прислушалась снова и вроде бы до нее донеслись звуки равномерного дыхания спящей Анатинны. А может, и показалось… Ну, как бы там ни было, а Кари сказал подкинуть шарик в кабинет как можно раньше. Значит, прямо сейчас Лаура этим и займется. Чего откладывать?

Дверь кабинета хозяина была, разумеется, заперта. На время нечастых отлучек Эвильета уборка кабинета отменялась и Лаура уже знала — не то что пытаться отпереть, но и вообще прикасаться к этой двери не следует. Мало ли какие опасные чары мог сотворить здесь хитрый старик перед отъездом.

Еще раз оглянувшись на дверь теткиной спальни, Лаура опустилась на корточки перед входом в кабинет и обследовала нижний край двери. Так и есть, Кари не ошибся — имелась довольно широкая щель. И как он такие вещи замечает? Лаура вот никогда не обращала внимания, хотя каждый день по сто раз проходит мимо… И в кабинете убирает… и вообще… Выбрав половицу, сидящую несколько ниже, чем соседние, Лаура осторожно положила на нее янтарный шарик и принялась потихоньку запихивать его под дверь. С трудом, но получилось. Напоследок девушка подтолкнула амулет кончиком указательного пальца и услышала, как ее шарик, постукивая на краях половиц, покатился в глубь комнаты. Далеко проникнуть внутрь он не мог из-за своей не идеально круглой формы, но все же… Итак, амулет на месте. Лаура снова прислушалась. И снова ничего не произошло. Девушка поднялась и вздохнула — с этой магией всегда так. Смотришь — вроде ничего не заметно, ничего не случилось, а если послушать, как маги рассуждают о том же самом, — так вроде великие чудеса творились.

Ну вот и все. Лаура машинально одернула платье и отправилась за ведром, ей предстояла уборка в гостиной. Какие бы великие дела ни творились сегодня в этом доме, какой бы заговор ни был затеян, а тетка не должна ничего заподозрить. Поэтому — за дело!

И Лаура принялась мыть, чистить, вытирать пыль, расставлять по местам — словом, заниматься тем, что привыкла выполнять изо дня в день. А все интересное совершится ночью.


Потом из комнаты вышла Анатинна. Ничего не говоря, она удалилась на кухню и взялась за стряпню. Лаура закончила прибираться, заглянула к тетке, но та, как обычно, справлялась сама. Тетка вообще не терпела на кухне никого, когда занималась готовкой. Так что Лаура отправилась в свою комнату и предалась мечтам. Чтобы занять себя хоть чем-то, она стала перебирать содержимое шкатулки. С каждой мелочью, с каждой безделушкой было связано воспоминание — то ли веселое, то ли горестное… Постепенно мысли девушки обратились к прошлому, к безмятежной жизни в маленьком городке на берегу моря… О Гунгилла, как давно это было, как далеко отсюда… Словно вовсе и не с ней, не с Лаурой — как будто другая девушка выросла на берегу серого неприветливого моря… Безнадежно другая.

Из задумчивости Лауру вывел голос тетки — Анатинна звала племянницу обедать. В такие дни, как сегодняшний, когда хозяин был в отлучке, женщины обедали на кухне — не превращая трапезу в церемонию, до которых был так охоч мастер Эвильет. Лаура с теткой просто присели с мисками к разделочному столу и молча ели. В этом молчании не было ничего странного или, скажем, трагического, но Лауре иногда казалось, что витает сегодня в воздухе некая напряженность. Она относила это на счет своих собственных волнений.

Наконец тетка заговорила:

— Твой дружок не придет сегодня? Я слыхала, он сговорился с нашим хозяином о каком-то деле, требующем отлучки?

— Да, — неуверенно произнесла Лаура, торопливо проглотив недожеванный кусок, — вроде…

Она уж понадеялась было, что обед так и пройдет в молчании, но тетке пришла охота поговорить.

— Я уверена, что наш мастер Эвильет предложил юному господину нечто недостойное, — сурово произнесла тетка, подкрепляя свои слова взмахом ложки, затем добавила тише: — К сожалению… Но наш хозяин призывал сэра Карикана к осторожности и велел не выдавать своего собственного участия — эти слова я услышала отчетливо… Случайно то есть услышала, просто проходила мимо… Не выдавать, сказал наш Эвильет. Это ведь о чем-то должно говорить, не правда ли, Лаурения?

— Тетушка, мне об этом ничего не известно, — потупилась Лаура.

— Мне тоже мало что понятно, но я настаиваю, дорогая моя, что ты должна быть очень осторожна с молодым господином Кариканом. Наш ли хозяин предложил ему нечто предосудительное или кто другой — однако сей юноша согласился слишком быстро.

— Тетушка, — не поднимая глаз, промямлила Лаура, — я думаю, речь шла о какой-то ерунде. А Кари согласился, чтобы быстрее отделаться от хозяина и встретиться со мной… Я же ждала его…

— Молю Мать Гунгиллу, чтобы все обстояло именно так! — твердо заявила Анатинна и вернулась к трапезе.

Лаура быстренько доела обед и укрылась в своей комнате. Насколько можно, она старалась не попадаться Анатинне на глаза. Тетка больше к ней не обращалась и тоже почти весь вечер провела у себя… Так что Лаура была наедине со своими мыслями и страхами. Чем темнее становилось за окном, тем большую неуверенность она ощущала. Как пройдет эта ночь?.. Что будет?.. Скорее бы уж закончилась эта история. И ночное приключение, и вообще — все скорее бы… Приедет Кари, увезет ее из этого дома, из этого города — увезет к морю…

Лаура решила не ложиться и дожидаться появления Кари. Она опустила шторы, демонстративно топая, прошла по комнате и с шумом закрыла дверь. Анатинна должна была услышать, что племянница заперлась на ночь. Прошло несколько минут. Лаура ждала. Услышав, как в теткиной комнате щелкнул замок, она зажгла лампу, отрегулировав фитиль так, чтобы света он давал поменьше и, стараясь не шуметь, отперла свою дверь. Затем она, не раздеваясь, присела на кровать и… сама не заметила, как постепенно сползла на подушку. Сперва оперлась на локоть поудобнее, потом опустила голову… Мало-помалу, мало-помалу мечты, тревоги и раздумья перешли в сновидения. Девушка задремала.

* * *
Разбудило Лауру легкое прикосновение к плечу. Девушка встрепенулась и села в кровати — над ней стоял Кари. Лунный свет из окна обрисовал его фигуру мягкими серебристыми отсветами. Дверь в коридор была широко распахнута.

— А?.. Как?..

Вместо ответа Кари поднес палец к губам, затем взял Лауру за руку, помогая подняться.

— Где спальня тетки? — почти беззвучно прошептал он. — Покажи.

Держа Кари за руку, Лаура, едва сдерживая зевоту, повела юношу в коридор, прихватив лампу, в которой едва теплился призрачный огонек. Перед теткиной спальней она остановилась. Кари отстранил ее и склонился над замком. Лура с удивлением наблюдала за действиями юноши. Тот, едва не касаясь носом дверной ручки, как будто то ли присматривался, то ли принюхивался. Наконец Кари извлек из рукава нечто тонкое, тускло отсвечивающее в слабом свете лампы, и снова нагнулся. Лаура попыталась заглянуть ему через плечо, но ничего не рассмотрела и, зевнув, отступила на шаг. Она еще не вполне пробудилась и все происходящее казалось ей отчасти напоминающим сон. Пока Кари возился с теткиной дверью, девушка огляделась. Насколько она могла разобрать в темноте коридора, дверь хозяйского кабинета была распахнута и из нее, пожалуй, тянуло свежестью, как если бы окно там было открыто…

Раздался негромкий щелчок, Лаура снова поглядела на приятеля — тот осторожно распахивал отомкнутую дверь. Выждав с минуту, Кари скрылся в теткиной комнате. Заглянув внутрь, Лаура с удивлением увидела, что на лицо тетки наброшена тончайшая кисея — такая легкая, что сквозь нее отчетливо проступают черты лица. Кари с довольным видом ухмыльнулся и вышел.

— Что это? — Лаура кивнула в сторону тетки.

— Сонная магия! — довольно громко ответил Кари. — Теперь можешь говорить нормально, тетка не проснется.

— А ей это не повредит?

— Нет, что ты! Совершенно безвредное заклинание, на Лотрике проверял. — Кари зачем-то пожал плечами и уточнил: — Два раза. Ну, идем в кабинет.

Кари отобрал лампу у девушки и отрегулировал так, чтобы светила немного поярче. Лаура двинулась за ним…

Ночью, в полумраке, комната Эвильета выглядела странно, даже, пожалуй, страшно. Лаура проснулась окончательно, но чувствовала себя немного растерянно. Задувающий сквозь приоткрытое окно ветерок чуть шевелил занавески. Кари поправил штору, при этом луч света на несколько секунд скользнул по застекленным дверцам шкафа — Лаура непроизвольно вздрогнула, ощутив на себе злобные немигающие взгляды кукол…

Кари легонько похлопал ее по плечу:

— Лаура, я не хочу терять время! Ты вызнала, где у Эвильета тайник?

— Да, я заметила полоску пыли… Да вон она — гляди.

— Полоску пыли?..

— Ну да. Я ведь убирала накануне и здесь должно быть чисто, а если сундук сдвигали, то…

— Ага! Я понял, — Кари ухмыльнулся, — ты молодец, ловко подметила. В самом деле, эту штуку сдвигали совсем недавно… Вот Гангмар!.. Я не подумал, скверно выйдет, если Изумруд забрал амулет с собой… Хотя скорее всего нет… Зачем ему в Артонже… Туда он не работать поехал, его императорское величество Элевзиль II собрался на охоту… Ого, тяжелая… Но где-то здесь… должен быть… такой должен быть…

Рассуждая вслух, Кари склонился над сундуком, ощупывая его и оглядывая со всех сторон. Потом попросил:

— Лаура, возьми-ка лампу… Посвети здесь…

Лаура выполнила просьбу, освещая сундук то так, то этак. Кари тем временем бормотал:

— Вот так-то… Наблюдательная служанка раскрыла загадку чародея… Никогда впредь не буду доверять прислуге… О, кажется, нашел! Гляди!

Кари что-то нажал, послышался щелчок — и сундук, выглядевший неподъемно-тяжелым, словно приросшим к полу, медленно пополз в сторону, открывая выемку в полу — тайник Эвильета Изумруда.

Глава 17

Внезапно Лауре пришло в голову, что она до сих пор не знает, что же они ищут.

— Кари, — окликнула она, — а как выглядит этот амулет?.. Ну, этот… который… Который тебе нужен… Который ты должен… — Слово «украсть» никак не шло с языка.

— А? — Кари отвлекся от созерцания тайника с сокровищами старого чародея. — Амулет? Очень интересный амулет. Маг описал мне его, как почти правильный шар из темного янтаря с застывшим внутри пауком. Паук, сказал он, очень большой, черный такой. Страшный.

Потом юноша на минуту задумался и добавил, показав пальцами:

— Вот такого размера. Наверное, этот шар вставлен в какой-то каркас для удобства. Его к куклам присоединяют, тогда он работает… Лаура, теперь ты ничего не говори и ничего не делай. В тайнике наверняка есть много всяких колдовских хитростей. Могут и ловушки быть. Заказчик меня научил, как с ними обходиться, но я должен быть внимателен. Так что ты уж постой рядом и ничего не делай, хорошо? И лампу держи… Нет, лучше лампу давай сюда… Ну-ка…

Кари посветил так и этак, потом, определив удачное положение источника света, поудобнее установил лампу на полу и принялся извлекать из поясного кошеля предметы непонятного Лауре назначения — четки, проволочное кольцо, какие-то стержни и крючки… Лаура заглянула в тайник — его содержимое было еще более странным, чем воровская снасть Кари. Ясное дело — магические приспособления… Выемка в полу была заполнена всевозможными перстнями, металлическими дисками, матово блестящими шарами, короткими жезлами, маленькими книжечками в обтрепанных переплетах с потускневшими застежками, свитками и тому подобными предметами.

Отойдя на пару шагов, Лаура собралась сесть в кресло, но ее остановил властный окрик:

— Не садиться! Лаура, постарайся ничего здесь не касаться, по возможности не сходить с места и ничего не сдвигать. Гангмар его знает, этого Изумруда, что он может здесь приметить, когда вернется и найдет гнездышко разоренным…

Лаура послушно вернулась и приготовилась скучать. Кари больше не обращал на нее внимания, совершенно уйдя в свои непонятные занятия. Он водил над тайником ладонью, затем придирчиво разглядывал свои украшенные самоцветами перстни, тыкал в груду амулетов штырьками и иногда подцеплял что-то крючком. Продолжалось это исследование, пожалуй, минут двадцать. Наконец взломщик торжествующе хрюкнул и объявил:

— Нашел! Есть ловушка!.. Что я говорил…

Лаура вздохнула, не решаясь произнести что-либо без разрешения. Снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом инструментов Кари и скрипом ремней его амуниции. Прошло еще несколько минут, прежде чем Кари, переменив позу, пробормотал:

— Кажется, больше ничего… Ну что ж, начнем самую приятную часть работы.

Не оборачиваясь и продолжая ковыряться среди амулетов Изумруда, он пояснил:

— Если я возьму у Эвильета только одну вещь, это будет слишком подозрительно. Значит, я основательно разорю его тайник и прихвачу все, что внешне выглядит дорогим. Тогда, возможно, мысли сердитого Изумруда обратятся в нужную нам сторону…

— А в какую сторону? — рискнула подать голос Лаура.

— Ну, понимаешь, тогда это будет больше похоже на обычное ограбление, чем на месть. Я оставлю достаточно редкие заклинания, если они содержатся в малоценных предметах. В тех, что недороги сами по себе… Вот это, например… И это… А это — ерунда… Даже странно, что Изумруд хранит здесь такую дешевку… Зато кольцо золотое, поэтому заберу… Обычный вор, наверное, так бы и сделал…

Скорее рассуждая вслух, чем обращаясь к Лауре, Кари принялся перекладывать часть замысловатых предметов из тайника в свой мешочек.

— Ага, — впервые обернулся он к Лауре, — погляди-ка! Вот тот самый амулет, за которым я сюда и явился. Смотри!

Лаура нагнулась к приятелю и поглядела на его добычу. Амулет представлял собой золотую корону — крошечную, под стать куклам, выстроившимся в застекленном шкафу Изумруда, — а между загнутых внутрь зубцов красовался темно-коричневый, с багровым отливом, шар сантиметров трех в диаметре. Приглядевшись повнимательнее, девушка рассмотрела в мутной глубине янтаря паука и даже тоненькие нити паутины. Внезапно ей почудилось, что крошечные паучьи глазки сверкнули в отсвете огня лампы алым.

— Ой! — Лаура невольно отшатнулась.

Но Кари не обратил внимания на ее движения — он вертел корону, стараясь получше изучить добычу при скудном освещении. Выглядел Счастливчик удовлетворенным и что-то в блеске его глаз показалось Лауре неприятным, даже отталкивающим. Она сморгнула, чтобы прогнать нехорошее ощущение — ведь это же был Кари. Ее Кари…


— Ну что ж… — Кари со вздохом поднялся с колен, — теперь еще один обходный маневр в нашей военной кампании…

Лаура недоуменно наблюдала за его действиями. Кари вытащил откуда-то из-под плаща металлический прут, заостренный с одного конца, и решительно шагнул к рабочему столу Изумруда. Сперва он медленно оглядел ящики, а затем, к удивлению Лауры, принялся их открывать один за другим, взламывая хлипкие запоры своим нехитрым инструментом. Странно, как ему удавалось избегать шума — грубая работа проходила почти беззвучно.

— Ты подражаешь простому вору? — наконец догадалась девушка.

— Ага, — не прерывая работы, бросил ей Кари через плечо, — а ты как думала? Если бы я безошибочно вскрыл один-единственный тайник, что бы пришло в голову старику?

— Что? — послушно переспросила Лаура.

— Что меня на тайник навели. Что в доме у меня был сообщник. Ф-у-у… — Взломщик вытер пот со лба. — Ну-ка, поглядим, что тут у нас…

Кари принялся грубо вываливать содержимое ящиков на пол, не забывая, впрочем, время от времени изучать добычу при помощи магических приборов. В ящиках обнаружилось, с десяток странных монет, пакеты с непонятными порошками, какие-то камешки, россыпь мелких металлических предметов загадочного назначения и несколько связок пергаментных листочков, испещренных записями. Лауре показалось, что на некоторых листках она узнает аккуратный почерк хозяина, а некоторые были исписаны совсем другой рукой. Наскоро просмотрев бумаги, Кари сгреб их тоже в свой мешок, прихватив, разумеется, и монеты. Затем настала очередь шкафа. Взломщик легко вскрыл застекленные дверцы и, безрезультатно пошарив среди кукол, опустился на колени перед нижними дверцами. Едва проведя рукой перед запертым замком, Кари тут же отшатнулся и резко вскочил.

— Ого! Очень сильная магия! — пояснил он. — Нет времени… Я бы мог попытаться вскрыть и этот замок, но заказ уже у меня. Значит, нечего жадничать.

— А как бы поступил настоящий вор? — рискнула спросить Лаура.

— Настоящий? — Кари ухмыльнулся. — А я разве не настоящий?.. Не знаю, как бы поступил другой взломщик на моем месте, но жадничать в подобной ситуации — все равно что дразнить удачу. Нет уж, я свое дело исполнил. Хватит. Идем отсюда.

— А как ты уйдешь? — спросила Лаура.

— Также, как и пришел, через это окно, — пожал плечами Кари. — Но прежде усыплю тебя так же, как тетку. Идем.

Лауре стало немного не по себе, ей совсем не хотелось быть «усыпленной, как тетка». Какая-то серая тряпка на лице — бр-р… Но раз Кари так говорит… В самом деле, ведь это для того, чтобы отвести от себя подозрения. Ее жених ни о чем не забыл, все предусмотрел! Он все придумал, чтобы отвести от нее подозрения. А Кари не обращал внимания на сомнения девушки, он уже направлялся вон из комнаты, привешивая на ходу мешочек с добычей к поясу. В дверях он резко остановился, так что Лаура едва не ткнулась ему в спину.

— Хотя, нет! — заявил грабитель. — Я еще должен найти мой шарик. Лаура, куда ты его пристроила?

— Ну… Я его просто закатила под дверь… Должно быть, он где-то здесь…

Девушка опустилась на колени в том месте, где, по ее мнению, мог оказаться колдовской шарик. Кари склонился над ней, водя лампой вокруг.

— Ага, вот он… — Кари подобрал свой амулетик и, неловко действуя одной рукой (в другой по-прежнему была лампа), запихнул его в карман, — ступай к своим братьям, малыш… У тебя большая семейка.

— Большая семейка? — переспросила девушка. — У тебя много таких шариков? А как же?.. Я ведь только один…

— Остальные я установил снаружи, под окно. Но это только когда стемнело и совсем ненадолго, а тот, что был у тебя, действовал целый день. Как ты думаешь, почему никто не рискует ограбить Изумруда? Ведь, казалось бы, как просто…

— Почему? — машинально спросила Лаура, подхватив последнюю фразу Кари.

Тот смерил девушку странным взглядом и, помедлив немного, ответил:

— Потому что это почти невозможно, если нет союзника внутри дома. Ну, идем к тебе…

Лаура, покидая комнату следом за Кари, не смогла удержаться. Проходя мимо стола, она мимоходом подцепила кончиками пальцев ткань, которой была укрыта заготовка на столе, и взглянула на куклу. Однако девушку постигло разочарование — старик не слишком-то продвинулся в работе над очередным болванчиком. Черты лица были только едва намечены и пока оставалось даже непонятным, мужская или женская это фигурка… Вроде бы грудь выступала более заметно, чем прежде… Но только чуть-чуть… Лаура отпустила ткань и покинула кабинет вслед за Кари.


Возвратившись в комнату Лауры, Кари поставил лампу на стол и спросил:

— А что с волосами Эвильета? Нашла?

— Да, вот… — Лаура протянула жалкую добычу.

Кари же, к удивлению девушки, остался доволен ее успехами:

— Ого! Отлично! Надо же, сколько тебе удалось собрать… А ведь, казалось, старик уж так осторожничает!

— А зачем это тебе? — решилась Лаура задать вопрос, давно уже мучивший ее. — При помощи этих волос твой наниматель заколдует Эвильета?

— Нет… — Кари задумался. — Понимаешь, чары амулета с пауком действуют только на очень коротком расстоянии. Вряд ли мой маг решится приехать сюда. Просто я подумал… Ну, я, пожалуй, сам не смогу объяснить, зачем мне нужны волосы старика… Просто… ну… ну если у меня будет этот амулет, то и волосы — как бы к нему… Вот… Просто я так придумал. У меня случается иногда — приходит какая-то мысль и от нее нельзя отмахиваться. Потом странная догадка окажется верной. Поэтому я доверяю своим предчувствиям — я же Счастливчик. Меня ведет моя судьба…

— Ну, если ты так говоришь… Я тебе верю. А что теперь?

— Теперь, милая, мы должны расстаться. Я отправлюсь на север к моему магу, свезу ему «паука»… Да и все другие амулеты тоже. Пусть он оценит мою добычу — возможно, награда существенно возрастет… Ну… Ложись… Пришло время…

Лаура присела на постель и собиралась улечься, но, перехватив очень выразительный взгляд Кари, замерла.

— Что? Что-то не так?

— Лаура-а-а… — Кари страдальчески сморщился, — ты должна разобрать постель, переодеться на ночь… Ты же не спишь в этом платье, верно? Ну, я же грабитель, влез в дом, когда все спали… Лаура, ну что же ты…

— Извини, Кари, — вздохнула девушка, — я очень волнуюсь… Как же я буду без тебя… Теперь — как же без тебя…

Ей ужасно не хотелось, чтобы все заканчивалось вот так. Чтобы Кари уходил, оставив ее спящей с этой дурацкой тряпкой на лице, не хотелось пробудиться от воплей ограбленного Эвильета… Хорошо бы Кари посидел с ней, она бы говорила… Она проговорила бы с ним всю ночь. Ей захотелось именно сейчас рассказать ему о своих подругах в Мирене, о жизни в этом маленьком городке, о море, тихо шепчущем у ног, о чайках, провожающих рыбацкие лодки, об играх ребятишек на берегу, припомнить все страшные легенды о морских тварях — рассказать все-все, что она узнала и увидела за свою короткую жизнь… Вот именно в эту минуту рассказать ему все. Ну не уходил бы Кари еще пять минут, ну хоть минуточку еще… Впереди — разлука и тревожные предчувствия, отложить бы их хоть на миг…

— Лаура, — протянул Кари, — ну ты же понимаешь, милая… Ты же знаешь, это нужно. А я вернусь — так быстро, как только смогу. Ну, давай, милая…

— Ладно, — девушка непроизвольно хлюпнула носом и вдруг почувствовала, как глаза сами собой наполняются слезами, — только ты отвернись.

Она быстро разделась, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разреветься, и скользнула под одеяло. Кари склонился над ней и повторил:

— Милая, ты же знаешь, что это необходимо… А я вернусь… В один прекрасный день на улице к тебе подскочит дерзкий злодей и вырвет корзинку — твою корзинку, с которой ты ходишь на рынок… Ты бросишься за ним… отважный незнакомец поймает злодея и скажет: «Не посчастливилось сегодня Черным Рыцарям, обижающим Благородных Девиц!»

— И это будешь ты, — полувопросительно промолвила Лаура сквозь слезы.

— И это буду я, — подтвердил Кари, — закрой глаза.

Девушка ощутила легкое прикосновение его губ… Потом перед ней поплыли разноцветные пятна… Все закружилось… Пришел сон.

Глава 18

Какие сновидения навевали чары заколдованной кисеи, Лаура не запомнила — остались только смутные образы, ощущение круговорота разноцветных удивительно ярких пятен да сухость во рту. Зато пробуждение впечаталось в память навсегда. Она и не подозревала, как пронзительно может вопить старый чародей. А Эвильет Изумруд буквально выл, приплясывая над девушкой и размахивая сдернутой с ее лица заколдованной тряпкой:

— Сонные куры! Дурищи! Идиотки! Ленивые твари! Меня ограбили! Меня, придворного мага самого императора, обокрали, как последнего дурня — из-за вас, глупые гусыни!.. Дармоедки, Гангмар бы вас всех забрал!..

— Ах-х… — только и смогла просипеть девушка. Пересохшее горло не пропускало ни звука.

Как ни странно, маг, по-видимому, овладел собой. Он вдруг перестал дергаться и кривляться, сунул магическую кисею, пропитанную сонными чарами в карман и, неожиданно крепко ухватив Лауру за предплечье, рывком поставил ее на ноги:

— Вставай, дура!.. Марш на кухню! Живо!

Лаура даже не успела ничего сообразить, машинально повинуясь, и как была босиком, в одной рубашке, поплелась к выходу. Колдун подбодрил ее крепким тычком в спину. В дверях Лаура столкнулась с теткой — Анатинна, тоже еще не придя толком в себя, растерянно терла глаза, зевая.

Эвильет подхватил женщин за локти и чуть ли не волоком потащил в кухню,бурча:

— Что старая, что молодая — две дурищи!.. Сонные тетери, клуши… Я сказал — на кухню!.. Я доищусь правды, я все узнаю, я найду… Всех переловлю! О-о, кто бы ни оказался вором — он тысячу раз пожалеет, что покусился на дом Изумруда…

Втолкнув растерянных служанок на кухню, Изумруд усадил их к столу, с грохотом поставил перед каждой по кружке, плеснул воды из кувшина и велел:

— Пейте! Сонные чары обезвоживают… Пейте и припоминайте, что было вчера. Все! До мельчайших подробностей.

Лаура пила медленно, стараясь сообразить, как лучше себя вести, чтобы не выдать ненароком. Зато тетка уже совершенно успела опомниться и, едва она выпила воды, к ней вернулась всегдашняя строгая уверенность:

— Послушайте, мастер Эвильет, — решительно провозгласила она, — вчера был самый обычный день. Мы с Лауренией прибрали… Наконец-то прибрали как следует, ибо никто не путался под ногами — и вечером разошлись по своим комнатам. За весь день не случилось решительно ничего, достойного упоминания! Верно, Лаурения?

Лаура решилась осторожно кивнуть.

— Проснулась я только от ваших, мастер, криков… Может, теперь вы позволите вернуться к себе и наконец одеться? Торчать в таком виде на кухне недостойно порядочных женщин! А потом, если хотите, я вызову стражников…

Изумруд как будто окончательно успокоился, во всяком случае, первый порыв его гнева и замешательства прошел. Так или иначе, тираду Анатинны он выслушал молча, только дергал себя за бородку, да внимательный взгляд его маленьких глазок перебегал с тетки на племянницу.

— Нет, — вполголоса произнес маг, — нет, к страже мы не станем обращаться. Никто не должен узнать, что простому смертному по силам ограбить Эвильета Изумруда… Нет. И никто этого не узнает… Никто не узнает…

Лауре стало еще страшнее от этого «никто не узнает», и она торопливо сделала еще один глоток из кружки, пытаясь не выдать испуг. Эвильет отпустил истерзанную бороденку, машинально сунув в карман несколько оставшихся в горсти волосков, и решил:

— Хорошо, ступайте по комнатам. Через пять минут… Да, не позже, чем через пять минут, я снова хочу вас видеть… На кухне говорить не годится… Через пять минут жду вас в гостиной. И вспоминайте, что вы вчера заметили подозрительного. Ступайте!

Тетка первой вышла из кухни, твердо ступая босыми пятками — прямая как палка и исполненная достоинства. Лаура торопливо выскользнула следом. «Нужно пережить сегодняшний день, — твердила она про себя, — только сегодняшний день. Старик не сможет меня уличить, потому что Кари придумал все хорошо. У Кари все удается, и сейчас дело обернется так, как он задумал… Нужно только пережить сегодняшний день…»


Переодевалась Лаура в спешке, суетливо швыряя детали туалета как попало на постель. Чем больше она торопилась, тем непослушнее вела себя одежда. Рукава, словно живые, уворачивались от дрожащих ладоней, а непослушные пряди волос то и дело норовили выскользнуть из пальцев, едва девушка пыталась собрать их в пучок… Должно быть, поэтому она и замешкалась. Когда за дверью послышался деланно-спокойный голос Анатинны: «Лаурения, голубушка, ты готова?», девушка стояла в одном башмаке и расстегнутом платье, тщетно пытаясь удержать собранные в хвост волосы левой рукой, тогда как правая неловко нашаривала голубую ленточку под скомканной ночной рубашкой, брошенной на разобранную кровать…

— Иду, тетя Тинна, — пискнула Лаура, — сейчас! — и торопливо запрыгала на одной ноге, пытаясь удержать равновесие и затянуть узел на затылке.

В коридор она выскочила, все еще застегивая непослушные пуговки, — и едва не налетела на тетку.

— Спокойнее, дорогая, — буркнула Анатинна и прежней твердой походкой зашагала в гостиную.

— Да, тетя, — виновато промямлила Лаура, пристраиваясь следом.

Чародей поджидал их, сидя за столом. Перед ним лежали магические кисеи, и мастер Эвильет внимательно изучал их, мял и прощупывал, избегая, впрочем, склоняться слишком низко над зачарованными тряпицами. Когда женщины вошли в комнату, он прервал свое занятие и, подняв ладонь, велел:

— Довольно! Оставайтесь там, где стоите.

Чародей не желал, чтобы служанки сели за стол перед ним — они должны были стоять, словно провинившиеся детишки перед строгим воспитателем, напротив важно восседающего на стуле чародея.

— Итак, — довольно спокойно заговорил Эвильет, — ты, Анатинна, не заметила ничего подозрительного вчера?

— Нет, мастер.

— А ты, Лаурения?

— Нет…

— Ну что ж… Значит, не заметили… Однако воры умудрились проникнуть в мой дом, минуя запоры и магические ловушки, сумели влезть в мой кабинет, чего не удавалось никому прежде… Помолчи, Анатинна… Вы, две клуши, спали, пока злодей взламывал окно в кабинете. Вы спали, пока злодей отворял двери ваших комнат — одну за другой — и приближался к вашим постелям, чтобы воспользоваться этим. — Старик ткнул пальцем в кисею.

Лаура непроизвольно поежилась и опустила глаза, когда чародей взглянул в ее сторону. «Интересно, — вдруг подумала она, — а как бы я себя вела, если бы была невиновна в этом деле?»

— Если вор воспользовался сонным волшебством, — вставила тетка, — значит, он мог использовать и другие чары, из-за которых мы и не услыхали, как он вошел.

— «Он»? Ты думаешь, дорогая моя, что вор был один?

— Я не знаю, — голос тетки не дрогнул, — вы сами, мастер, сказали «злодей».

— Да, верно. Я так сказал. Потому что я знаю, — старик встал и неторопливо двинулся вокруг стола, продолжая буравить взглядом тетку, — вернее, подозреваю, кто здесь побывал ночью. И он заплатит мне за это, дорого заплатит… А также и его помощник…

Колдун двигался к тетке, продолжая буравить ее злыми глазками, но проходя мимо Лауры, вдруг резко обернулся к девушке и, схватив ее за руки, дернул на себя, заставляя наклониться и глянуть в глаза:

— А ты, дитя, что скажешь? Ведь это бы он? А?

— Кто он, мастер? — Лаура из последних сил пыталась остаться невозмутимой, хотя сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит наружу. — Я не знаю… Я спала…

— Кто? — переспросил Изумруд, привставая на цыпочки и притягивая одновременно лицо девушки чуть ли не к самому своему носу. — Да твой дружок Карикан! Кстати, где он? А?

— Я не знаю… Он уехал… Я не знаю… Отпустите меня, мастер…

— Да, господин Эвильет, — снова подала голос тетка, — соблаговолите пояснить свои слова. Разве не вы услали сэра Карикана из столицы с каким-то делом?

— Ах да…

Словно что-то вспомнив, маг отпустил Лауру, так что девушка непроизвольно сделала шаг назад, восстанавливая равновесие. В то же время сам Изумруд неожиданно резко метнулся к Анатинне и, что-то неразборчиво буркнув себе под нос, ткнул старшую служанку в лоб ладонью. Та охнула и мешком сползла на пол. Лаура с ужасом наблюдала, как тетка склоняется все ниже и ниже…

— Не беспокойся за нее, дитя, — бросил Эвильет, — она спит. Пока спит. А с тобой я хочу поговорить более подробно… и без лишних ушей. А главное — без лишних языков. Терпеть не могу, когда меня перебивают на полуслове.

Лаура смотрела на него, приоткрыв рот от ужаса, она словно оцепенела и не могла пошевелиться… Изумруд шагнул к девушке и выбросил вперед руку, снова повторяя заклинание — перед тем как погрузиться в забытье, Лаура заметила злой блеск перстня на пальце старика…


Очнувшись от чародейского забытья во второй раз, Лаура сперва не смогла сообразить, где она и что с ней. В этот раз не было никакого цветного круговорота в памяти — только туман. Темный, липкий, злой туман… Затем постепенно пелена перед глазами рассеялась и девушка с удивлением поняла, что разглядывает собственные колени, сидя на стуле… Она подняла голову и огляделась — темная маленькая комнатенка показалась совершенно незнакомой. Поодаль лестница, ведущая к люку в потолке… Сама Лаура сидела в углу, а перед ней за низким столиком расположился Эвильет Изумруд. Он чем-то увлеченно занимался, работая обеими руками, но Лауре не удалось рассмотреть, чем именно колдун увлечен. Между его рукоделием и Лаурой на столе стояла лампа, закрывая ладони старика. А тот деловито, без суеты, трудился, бросая время от времени взгляды на Лауру.

— Ты в подвале, — невозмутимо сообщил маг, увидев, что она пришла в себя, — под моим домом. Здесь нам никто не помешает, так что можешь не беспокоиться. В тряпках твоего приятеля еще достаточно магии, чтобы Анатинна проспала дня два, не меньше.

Вообще-то девушка и не догадывалась, что под хозяйским домом есть подвал. Сколько месяцев провела здесь, а даже не подозревала, что от нее скрывают существование этого помещения… Неспроста, должно быть… Она попыталась приподняться, но с удивлением обнаружила, что привязана. Запястья и лодыжки охватывала веревка. Сидеть было очень неудобно, руки, прикрученные к спинке стула, успели занеметь.

— Развяжите меня… — неуверенно потребовала Лаура. — Вы не смеете… Я ни в чем не виновата.

— Виновата, я уверен, — твердо возразил старик, продолжая возиться с какими-то, по-видимому, небольшими предметами на столике, — слишком много косвенных улик против тебя. Да ты сама вскоре поведаешь мне обо всем. Ну?

Лаура промолчала.

— Ну? — повторил чародей. — Я советую тебе сознаться прежде, чем я применю сильнодействующие средства. Молчишь? Ладно, тогда послушай меня. Чары в платке, которым усыпили тебя, были заметно сильнее, чем в теткином. Значит, они, эти чары, действовали меньше и не успели израсходоваться. Значит, усыпили тебя позже, чем Анатинну. Лампа в твоей комнате горела долго, потому что масла в ней осталось немного, а копоти на стекле собралось порядочно… Что? Молчишь? Ну-ну… Тогда я продолжу. Ты втрескалась по уши в своего красавчика Карикана, а он — хитрый юнец, что называется, себе на уме… Он вполне мог все это подстроить, да и кое-какой дар у него имеется. Как ты думаешь, сколько раз меня грабили с тех пор, как я стал придворным магом его величества и возглавил клан Изумрудов? А?.. Ни разу. Потому что прежде в моем доме не находилось предателей. У твоей тетушки, дитя, нет ни друзей, ни врагов, она — честная дура, она вне подозрений… А у тебя есть друг… Прежде ты не служила в моем доме и никто не рисковал покуситься на жилище Изумруда. Меня боятся — и на то есть причины… Скоро ты, дитя, сама убедишься в том, что меня боятся не зря… Скоро, совсем скоро… Ну вот, почти готово, теперь осталось лицо…

И Эвильет подняв над столом восковую куклу, продемонстрировал ее удивленной Лауре. Теперь фигура имела явно женские очертания.

Глава 19

— Ну-ка дитя, не вертись и гляди на меня! — строго приказал маг.

Лаура тут же опустила голову, прикрывая лицо рассыпавшимися прядями волос. Старый чародей, недовольно сопя, выбрался из-за стола, обошел стул с привязанной девушкой и ухватил Лауру за кудряшки так крепко, что у нее брызнули слезы. Старик каким-то образом укрепил Лаурины волосы на спинке стула, чтобы она сидела, слегка запрокинув голову назад, и спокойно вернулся к оставленной работе. Лаура задергалась в путах, но поделать ничего не смогла — веревки были надежны. А Эвильет, поминутно поглядывая на пленницу, лепил из воска лицо. При этом он бормотал:

— Скоро… скоро я закончу. Твой приятель связан с одним моим недругом, я только теперь начинаю догадываться… Они украли мой амулет… Да… Должно быть, ты, дитя, решила, что если у меня нет моего паучка, то я не смогу воспользоваться воском? Не-ет… У меня осталась запасная корона в Валахалле, я частенько вставлял моего паучка в нее… Знаешь, в Валлахале у меня иногда бывает много работы… Кое-какие чары в этой, другой, короне наверняка сохранились. Понимаешь, дитя, я так часто пользовался моим амулетом, что толика магии из янтаря сообщилась и металлической короне… Надолго ее не хватит, этой магии, но мне почему-то хочется воспользоваться ею против тебя… Ну вот и все!

Старик снова поднялся из-за стола и направился к Лауре, сжимая небольшой нож. Пленница с тревогой следила за его передвижениями. Обойдя порядком перепугавшуюся девушку, он склонился над ней — Лаура, зажмурившись, слышала шорох одежды чародея… Скрип — и ее голова, освободившись, качнулась вперед, а Эвильет опять появился в поле зрения пленницы с прядью белокурых волос в руках.

— Да, — вдруг спохватился маг, опять занимая место за столом, — яблочки! Я же не должен забывать о них, ибо яблоки полезны моему здоровью… Во всяком случае, так считает твоя тетка, дитя.

Эвильет вытащил из кармана яблоко и принялся с хрустом его грызть, время от времени шумно сглатывая сок. Лаура только теперь поняла, как ей хочется пить — сонная магия вновь вызвала жажду. Девушка вздохнула, но постаралась не показать своего желания. Маг грыз яблоко, разглядывая беспомощную жертву. Не переставая жевать, он заговорил:

— Лаура, дитя, послушай старого доброго дядюшку Эвильета — расскажи все сама.

Девушка молчала. Она уже давно решила, что чем дольше провозится с ней Эвильет, тем больше шансов будет у Кари.

— Не хочешь? Дурочка, — сейчас голос мага звучал почти ласково, — пойми, ты все равно мне выложишь все. Даже то, что сама пока что забыла, ты расскажешь мне, едва я начну втыкать иголочки в восковую куколку… Послушай, ну что тебе этот хлыщ? Ведь он уехал, бросил тебя! Бросил, понимаешь? Использовал, как я своих кукол использую! Ты была куклой в его игре!..

Маг, постепенно распаляясь, даже привстал и теперь орал, размахивая зажатым в руке яблоком:

— Кто он тебе?! Что он тебе?! Он использовал тебя, дура! Ты никогда больше его не увидишь! Слышишь — никогда!!! А он сейчас смеется над тем, как провел старого дурака Изумруда и его недотепу-служанку!.. — Вдруг как-то сразу успокоившись, Эвильет сел и снова принялся грызть яблоко, снова рассуждая прежним тихим голосом: — А не хочешь по-хорошему, значит — что ж… Я-то знаю, как развязывать языки дурехам вроде тебя… Все вы вначале задираете нос… А потом… Ты тоже будешь умолять меня прекратить и визжать, что уже рассказала все, что знаешь… Что согласна помогать мне во всем… Но мне не нужна будет тогда твоя помощь, я просто хочу узнать правду сегодня же. Потом… Потом я тоже знаю, что мне следует сделать… С ними я займусь позже — с Кариканом и его дружком-магом… Сегодня я только хочу разобраться…

Вдруг Эвильет резко взмахнул рукой, и огрызок яблока угодил девушке в щеку, оставив мокрый липкий след. Больно не было, но Лауре стало ужасно обидно. А чародей, тоненько хихикнув, принялся грызть другое яблоко. Доев, Изумруд попробовал повторить свою выходку с огрызком, но Лаура была начеку и сумела увернуться. Проворство жертвы почему-то вызвало новый приступ смеха у чародея. Отсмеявшись, он утер платочком губы и объявил:

— Я тебя покину ненадолго, дитя. Схожу в Валлахал за моей коронкой… А заодно загляну по дороге к мастеру Гридвику, он изготовит паричок для нашей малютки, — старик помахал куклой, — из твоих волосиков. Ну а затем я вернусь, и мы займемся допросом по-настоящему. И знаешь, что самое интересное? У тебя на теле не останется никаких следов. Вернее, почти никаких… Так что никто меня не заподозрит, а то как-то нехорошо могло бы выглядеть — старый злой хозяин пытает молоденькую служанку… Я ведь никому не собираюсь рассказывать, что меня обокрали, как последнего ротозея. Изумруда нельзя обокрасть! Значит, и разбирательства никакого не будет, и на допрос я тебя в Валлахал не поведу. Мы с тобой, дитя, сами здесь разберемся. По-домашнему. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь? Словно к родне, верно? Ну так вот… Скоро я вернусь с короной и ты мне все расскажешь, ладно? Ну, не смотри такой букой, скоро ты так или иначе расскажешь старому Эвильету всю правду.

С этими словами старик прихватил со стола лампу и неожиданно ловко полез по лестнице… Поднявшись наверх, маг захлопнул крышку люка и Лаура очутилась в полной темноте. Только теперь она позволила себе расплакаться — горько и безутешно. Она была одна. Она была беспомощна, а Кари… Кари теперь далеко… Плохо без Кари, но она его не выдаст. Ни за что не выдаст, она будет терпеть все, что противный старикашка сможет придумать. Да. Лаура вытерпит все — и будь что будет! И приняв это смелое решение, Лаура зарыдала еще громче. Она понимала, что теперь уже ничего хорошего ждать не приходится — теперь будет все хуже и хуже…


Лаура не помнила, долго ли пробыла в темноте. Она несколько раз принималась рыдать, затем успокаивалась… Потом слезы снова сами собой лились из глаз… На что надеяться?..

Когда сверху раздался скрип петель и слабый свет слегка разбавил чернильный мрак в подвале, Лаура торопливо завозила щеками о ткань на плече — ей не хотелось, чтобы старик видел ее слезы. В результате этих упражнений волосы совершенно облепили мокрое лицо и Лаура не видела, кто спускается по лестнице, осторожно нащупывая ступеньки… Да и кто это мог быть, кроме противного Эвильета? Внезапно знакомый голос тихо позвал:

— Лаура-а? Ты здесь?..

Кари! Это был он! Лаура тряхнула головой, но налипшие пряди все равно закрывали глаза. Единственное, что она смогла определить — в подвале по-прежнему было темно. Кари не прихватил ни лампы, ни свечи.

— Я здесь, Кари, — торопливо отозвалась узница, — я здесь, в углу!

— Тише!.. Ты цела? Старый мерзавец ничего с тобой не сделал?.. Гангмар, да где ж ты?.. Не вижу…

— Здесь, в углу! Кари, ты вернулся…

— Да, тише… — Знакомая теплая рука коснулась виска Лауры и девушка почувствовала, как волна счастья поднимается откуда-то изнутри, словно из самого сердца. — Я подумал… Я испугался…

— За меня? Кари, освободи меня скорей, бежим! Я привязана к стулу…

— Да, теперь вижу. — Руки нежно пробежали по щекам и плечам Лауры.

— Кари, он обо всем догадался… Он ушел, но скоро вернется! Кари, он собирается пытать меня, но я ему не сказала. И не сказала бы ни за что! Кари… Я подумала, что чем дольше я продержусь… Чем больше старик провозится здесь, тем больше времени будет у тебя… А ты вернулся, Кари… Кари…

— Бедная моя…

Теперь Лаура различала силуэт Кари в полутьме.

— Кари, развяжи меня, — повторила девушка.

— Лаура, милая, погоди… Я сейчас…

И Кари снова полез из подвала по лестнице. Лаура с тревогой ожидала его возвращения. Долго ожидать ей не пришлось — Кари вернулся спустя несколько минут с лампой. Осмотрев Лауру и куклу на столе, он промолвил неуверенным голосом:

— Милая, тебе придется потерпеть еще немного… Я не могу тебя освободить так вот просто… Если мы убежим сейчас, старик живо нас настигнет. А что он собирался делать с этой куклой? Ведь у него больше нет паука.

— Он сказал, что у него есть запасная корона в Валахалле…

— Ах, ну конечно! Остаточные эманации в металле запасной короны… Высоко же он тебя ценит, если решил израсходовать эту последнюю стрелу из своего колчана на тебя…

С минуту Кари колебался, Лаура с недоумением ждала. Наконец он решился:

— Да! Хотя это и рискованно, другого выхода я не вижу… Юноша быстро пересек комнату и, присев к столику — так же, как часом или двумя раньше Изумруд, — принялся возиться с куклой.

— Кари… — неуверенно позвала Лаура.

— Погоди!

Прошло минут двадцать, прежде чем Кари встал и снова подошел к пленнице. Взяв ее заплаканное лицо в ладони, он поцеловал девушку в лоб и сказал:

— Милая, верь мне. Пожалуйста, верь… Погоди, не перебивай! Сейчас я тебя снова покину, но на этот раз ненадолго. Я стану ждать поблизости, может, даже в самом доме. Я прихватил ключи твоей тетки, а старый олух даже не подумал об этом…

— Тетка! — Вспомнила Лаура. — Что с ней?

— С ней-то все в порядке, дрыхнет. Не думай о тетке, слушай меня! Когда Изумруд начнет допрашивать тебя, он использует куклу — но его ждет сюрприз. Если заметишь, что он отрубился, немедленно зови меня. Немедленно! Кричи, топай ногами, шуми! Я должен услышать… А потом мы сбежим отсюда вместе…

— Но… как?..

Кари прервал ее вопрос быстрым поцелуем и бросился к лестнице…


Больше Лаура не плакала. Кари не оставил ее, Кари здесь! Теперь ей нечего бояться. Пусть явится скорее противный злой Изумруд, пусть грозит ей сколько угодно… Лаура верила в удачу Кари — ее милый всегда выходит победителем, это его судьба! И пока Лаура будет с ним — это и ее судьба тоже. Однако минуты текли, однообразные и унылые… Перетянутые веревками руки ныли все сильнее… Изумруд не возвращался…

Наконец послышался скрип петель, люк отворился, и по стенам пробежали желтоватые блики — отблески огонька лампы, покачивающейся в руках колдуна. В светлом прямоугольнике, распахнувшемся в потолке, показалась худая нога, нащупывающая верхнюю ступень… Затем вторая нога… Еще ступенью ниже… Еще… Лампа в руке мага дрожала и раскачивалась. Медленно, с опаской, как и подобает дряхлому старичку, Эвильет спустился в подвал. Прошаркал к столу, поставил лампу и подкрутил фитиль. Сразу стало светлее. Только теперь старик обернулся к пленнице:

— Ну как ты тут без меня, дитя? Не скучала?

Лаура молчала, старательно сохраняя невозмутимость. Ее глаза блестели в ярком свете лампы из-под слипшихся локонов. Возможно, чародей рассчитывал, что длительное пребывание в темноте сломит девушку, и теперь он замялся, похоже, удивленный ее спокойствием. Затем, однако, маг продолжил, как ни в чем не бывало:

— Вижу, скучала! Похоже, ты плакала, Лаура? Ну, не грусти — старый добрый дядюшка Эвильет принес тебе игрушку.

С этими словами старик выложил на стол небольшой сверток и принялся его распаковывать. Чародей явно получал удовольствие от забавы.

— …Ну-ка, что тут у нас… — бормотал он. — Чем добрый Эвильет сегодня порадует Лауру?.. Смотри, дитя, какой славный паричок — ни дать ни взять твои локоны! А платье? Погляди, какое платьице! У Гридвика не нашлось ничего для куколки прислуги, так что в этот вечер ты будешь одета как королева… Или по крайней мере как придворная дама…

Лаура молча наблюдала, как ловко старик наряжает куколку, лепит на восковую макушку паричок… Чувствовалось, что в этой игре у Изумруда имеется немалый опыт… Девушка ощутила непроизвольный страх — слишком уж уверенно действовал маг. А тот, закончив возиться с куклой, продемонстрировал ее Лауре:

— Узнаешь?

Лаура сглотнула и стиснула пересохшие губы — кукла была точь-в-точь она сама. Крошечная копия недотепы Лауры… Неужели у нее в самом деле такие злые глаза? Нет, это все черное искусство Изумруда…

— А теперь гляди! — объявил старик и жестом заправского фокусника нахлобучил на макушку кукле тускло блестящую корону. У Лауры возникло странное чувство — словно металлический обод наложен на ее собственную голову… Она покосилась на старика — тот жадно разглядывал пленницу, ожидая, по всей вероятности, какой-либо реакции. Лаура промолчала.

— Ну? Последний раз спрашиваю — признаешься по-доброму? Нет? — Эвильет сдвинул брови. — Тогда пеняй на себя.

Старик провел кончиком иглы по щеке куклы, и Лаура почувствовала, как кожа на ее лице с тихим треском подается и как что-то теплое стекает вниз на шею и ключицу… Боли она почти не чувствовала, и страх, как ни странно, прошел — происходило то, что должно было произойти… Вдруг левую половину лица как-то резко, словно рывком, начало саднить. Девушка стиснула зубы, чтобы не застонать, и покосилась на чародея. Тот удивленно потирал скулу, бормоча:

— Стар становлюсь, впечатлителен… Ну что ж, займемся делом по-настоящему, и на этот раз не оставляя следов. А то увлекся… Хм…

Он опустил глаза, выбирая на восковой фигурке новую точку для удара… Занес руку… Луч света остро блеснул на тонкой стальной игле — Лаура зажмурилась в ожидании боли… И боль пришла. Страшная, ослепительная, невыносимая. Сильнее! Сильнее! Лаура выла и дергалась на своем стуле, подпрыгивала и мотала головой из стороны в сторону, а боль нарастала… Сильнее!.. И разом все кончилось. Только рывок — словно кто-то стукнул ее по спине доской, — впрочем, эта, последняя, боль была совсем ерундовой по сравнению с пыткой, затеянной злым магом. С трудом приходя в себя, Лаура огляделась — старый колдун лежал, нелепо подогнув ноги и отбросив в сторону кулак, сжимающий иглу… И совершенно неестественным образом вывернув шею… Рядом с ним на полу валялась восковая кукла — должно быть, этот последний удар был отзвуком падения истукана на пол…

— Кари! — позвала девушка, сперва тихо, потом громче: — Кари! Кари-и-и!!!

Она звала, и голос ее дрожал и ломался, переходя в рыдания. Или в смех? Нет, пожалуй, все же в рыдания.

Глава 20

И если дни мои проходят,

И близок час, и срок един,

Чужой земли приемный сын

Исчезну я, но в путь меня проводят

Снега, сходящие с вершин.

М. Щербаков
Лаура билась и визжала, дергаясь в путах. Стул свалился на бок, но это никак не повлияло на истерику, овладевшую девушкой. Она не различала ничего вокруг себя, да и не слышала тоже ничего. Даже когда ее обняли сильные руки и подняли вместе со стулом — даже тогда она не сообразила, что с ней происходит. Страх, безнадежность и боль, пережитые ею, выходили сейчас из души и тела в этом отчаянном крике… Мало-помалу до сознания начало доходить — все кончилось, все позади. Кари одновременно распутывал веревки и нежно гладил ее лицо, бережно отлепляя от глаз и щек пряди, перепачканные слюной, кровью и слезами. Лаура наконец пришла в себя настолько, что смогла прекратить крик и только порывисто всхлипывала в руках Кари.

— Милая… Милая… — бормотал он.

— Что… с Эвильетом? — наконец выдавила из себя Лаура между всхлипами.

— Мертв. Сердце не выдержало.

— Но… как? Почему?

— Ты молодец. Ты смогла…

Кари перерезал путы на щиколотках девушки и поставил ее на ноги, Лаура тут же начала оседать набок. Юноша подхватил ее и снова усадил на стул.

— Погоди, я сейчас!

Кари кинулся к столу и, сгребя с него какие-то небольшие предметы, принялся лихорадочно рассовывать добычу по карманам. Затем нагнулся над стариком и, выдернув из побелевших пальцев иглу, отшвырнул ее в угол. Покончив с этим, он снова бросился к Лауре, задержавшись на мгновение, чтобы подобрать с пола куклу…

— Все, теперь бежим отсюда!

Кари снова поднял Лауру на ноги и, присев, подставил плечо. Лаура бессильно повисла на нем.

— Кари… я… сама… Попробую сама… — Девушке было неловко, что ее тащат словно куль с мукой.

— Молчи, — бросил сквозь зубы Кари, — по лестнице я тебя все равно не подниму, придется самой. Давай-ка!..

Он подсадил спутницу, помогая ей преодолеть первые ступени. Затем Лаура, напрягая последние силы, поползла вверх. Онемевшие руки не слушались, но она, сцепив зубы, лезла. Кари подталкивал сзади — в иной ситуации это выглядело бы смешно. Выбравшись ползком из люка, Лаура перекатилась набок и замерла, переводя дыхание. Кари вылез следом и захлопнул крышку… Потом, подумав с минуту, открыл ее снова: «Когда сюда кто-нибудь придет, все должно выглядеть так, словно Изумруд сам помер, когда колдовал»… Задул лампу, повертел ее в руках, заглянул сквозь приоткрытую дверь кабинета Изумруда… И буркнув: «Я сейчас», снова полез вниз. Вернувшись без лампы, Кари позвал:

— Идем, Лаура, нам нельзя здесь оставаться. Нельзя даже задерживаться. Идем, давай руку. Нам бы только пару кварталов. Два квартала сможешь продержаться? А там Лотрик ждет с фургоном.

Кари отвел девушку на кухню, там она наспех умылась. Привести в порядок волосы Кари уже не позволил — некогда. Тогда Лаура накинула плащ с капюшоном и, опираясь на руку спутника, оставила дом с синим фонарем. Никогда больше она не скажет «дома», имея в виду это место… Никогда не вернется в Ванетинию…

К счастью, никого из знакомых им навстречу не попалось, и до фургона они добрались без приключений. Напрягая последние силы, Лаура вскарабкалась в повозку и в полном изнеможении повалилась на тряпку, которой было застлано дно фургона.

— Давай! — скомандовал Кари, ныряя под полог вслед за девушкой.

Заскрипели ступицы, застучали по булыжнику ободья колес… Фургон тронулся с места и покатил по улице.

— Кари, — позвала Лаура, — а что с Эвильетом-то стряслось?

— Сердце не выдержало, — повторил тот, — ты ведь уже понимаешь, что кукла, на которую надета корона, является как бы прообразом человека, которого изображает, верно? Ну и еще каким-то образом в этой магии участвуют волосы жертвы. А я волосы Эвильета, что ты отдала мне, влепил в эту куклу.

— Влепил?

— Ну да, разрезал куклу, засунул туда волосы из бороды старого дурня и заровнял разрез. Так что все, что он делал против тебя, оборачивалось и против него тоже. Когда он ударил куклу иглой, то испытал такую боль, что перестал соображать, что делает… Рука сама собой продолжала колоть… Не смог остановиться. И сердце не выдержало боли. Вот и все. Тебе тоже ведь досталось… Прости меня, милая… Прости меня… Но другой возможности одолеть старика я не видел.

* * *
Фургон ровно и как-то, пожалуй, даже весело катил по мостовой. Голова Лауры, лежащая на коленях Кари, покачивалась в такт, и девушка, измученная событиями уходящего дня, сама не заметила, как задремала.

Разбудили ее голоса, фургон стоял. Лаура огляделась — Кари все так же склонялся на ней, бережно придерживая ладонями ее голову.

— Почему стоим? — поинтересовалась девушка.

— Выезд из города. Здесь всегда приходится ждать, если ты с повозкой… Выстраивается очередь.

— А это не опасно?

— Нет, ну что ты! Нас еще наверняка не успели хватиться. Кстати, хорошо, что ты проснулась. Здесь нам предстоит на несколько минут расстаться. Ворота мы преодолеем порознь.

— Зачем? — Лаура села и, зевая, принялась тереть кулаками глаза.

— Во-первых, потому что вместе мы представляем собой странную компанию. Вы с Лотриком выедете из города в фургоне, словно бы с рынка возвращаетесь. А я пойду один. Сперва вы, а я, как увижу, что вас пропустили, пройду без очереди, налегке. Так мы не вызовем у стражи подозрений.

— А во-вторых?

— Что?

— Ты сказал «во-первых». Значит, должно быть и во-вторых, — к девушке начала возвращаться ее рассудительность.

— А, да. Во-вторых, вскоре после того, как обнаружат тело чародея, тебя начнут искать. Ну, то есть в лучшем случае твоя тетка догадается что-нибудь соврать, чтобы тебя не заподозрили ни в чем… Но если она такая дура, какой мне показалась, то тебя станут разыскивать Изумруды. А заодно — и меня. Наши отношения — не секрет… Тогда начнут расспрашивать стражников, но никто из них не вспомнит, чтобы во время его дежурства город покидали молодой господин и очаровательная девица, — Кари улыбнулся, — тогда нас не смогут выследить… Или, вернее, не смогут выследить сразу. Ну а потом интерес у Изумрудов пропадет. Эвильета никто не любит, так что если убийц не найдут сразу, то и не найдут вовсе…

Полог впереди колыхнулся и в фургон просунулась любопытная мордочка Лотрика. Окинув пассажиров быстрым взглядом, мальчишка объявил:

— Сэр Карикан, подъезжаем к воротам. Три фургона впереди…

— Пора! — кивнул Кари.

Он осторожно помог девушке подняться и пересесть на облучок — рядом с Лотриком. Напоследок он нежно провел рукой по волосам Лауры и велел:

— Капюшон накинь… И рукава опусти пониже.

— Рукава?..

Но Кари не слушал, он нырнул обратно под полог и вскоре выпрыгнул из фургона сзади. Потом он пошел рядом, искоса поглядывая на ездоков. Лаура опустила взгляд и посмотрела на свои руки — что ж там такое с рукавами? Ой-ей-ей… На запястьях вздулись багровые полосы — должно быть, это когда она билась в путах после смерти старого мага… Действительно, стражники не должны заметить этих следов. Лаура торопливо приспустила рукава и поправила капюшон на голове — так, чтобы скрыть беспорядок на голове, но и так, чтобы капюшон не выглядел подозрительно. Аккуратно расправив выбившиеся локоны, девушка прикрыла царапину на щеке и глянула на шагающего рядом Кари. Тот чуть заметно кивнул. Улыбнулся. Лаура почувствовала, как за плечами снова раскрываются огромные радужные крылья. Когда стражник привычно и лениво оглядел их с Лотриком, девушка безмятежно улыбалась — и солдат в воротах, не удержавшись, тоже слегка раздвинул уголки губ… Что-то было во взгляде этой девицы на облучке фургона, что-то такое… Фургон проехал мимо умиротворенного стражника и канул в портал городских ворот столицы Великой Империи…

* * *
Когда беглецы миновали ворота и удалились настолько, что их наверняка было не видать с башни, Кари запрыгнул в фургон и, подмигнув Лотрику, увлек Лауру под полог… Юный возница тряхнул вожжами, лошадки слегка прибавили шаг… Кари из недр фургона крикнул:

— Езжай, не останавливаясь, пока не увидишь церкви. Как будет какой-нибудь храм, останови!

Часом позже Лаура, все так же кутаясь в плащ, вступила под руку с Кари под церковные своды. Им повезло — несмотря на поздний час, священник был на месте. Он, правда, пытался возражать и ссылался на какие-то формальности, но несколько серебряных монеток оказались действенным аргументом.

— Венчается раб гилфингов Карикан рабе гилфинговой Лаурении…

— Венчается раба гилфингова Лаурения рабу гилфингову Карикану…

— Клянешься ли ты быть верной супругу твоему?.. Клянешься ли почитать его и…

— Клянешься ли ты любить супругу свою?.. Клянешься ли оберегать ее и…

Желание священника поскорее закончить церемонию полностью совпадало с намерениями путников. Не прошло и двадцати минут, как новоиспеченные супруги, держась за руки, вышли из храма и снова забрались в фургон. Кари велел:

— Езжай!.. Езжай, Лотрик!.. — и задернул полог.

Мальчишке ужасно хотелось оглянуться, но он сдерживался. Сдерживался не меньше десяти минут. Потом осторожно повернул голову и пристроился было к щели между холщовыми завесами. И тут же ему точно в глаз ударила скомканная в клубок ткань. Лотрик неумело выругался и больше не рисковал оглядываться. Глядя на ползущую навстречу серую ленту дороги и загорающиеся в фиолетовом небе звезды, мальчик мечтал. Он думал о том, что, когда повзрослеет, обязательно встретит такую же красавицу, как Лаура, а сам он будет разбитным и веселым, как его господин… И таким же удачливым. И он обязательно женится на своей милой — так же, наспех, в случайно попавшемся по дороге храме. В пути. В пути к счастью. Это и есть настоящая жизнь… Рядом с ним на облучке лежала Лаурина юбка, сбитая в бесформенный ком… Завтра девушка будет беззлобно ругаться, натягивая мятую одежку, и со смехом откидывать голову, стряхивая за спину пышную копну золотистых волос, и привычно отбрасывать со лба непослушные кудряшки… Завтра Кари будет веселым и смешливым, как всегда, но и немного смущенным… Завтра им предстоит расстаться…

Наутро — они как раз проезжали небольшой городишко, самой главной достопримечательностью которого была дорожная развилка — Кари сказал:

— В этом городе мы должны отправиться в разные стороны. Тебя, женушка, — здесь он с трудом улыбнулся, — Лотрик отвезет в Ливду. Это большой город, но порядка там нет. Так я слыхал. Вечно какие-то свары, бунты… Никому нет дела до приезжих. Там тебя никто не найдет. К тому же это на западном побережье, как и твоя Мирена… Тебе будет привычно там… Денег я, конечно, дам. Ты купишь домик, устроишься как-нибудь на время и станешь ждать меня.

— А ты? — Лаура едва сдерживала подступавшие к горлу рыдания.

— Ну а я отвезу нашу добычу заказчику…

— И он заплатит тебе?

Кари нахмурился и отвел взгляд:

— Честно говоря, скорее постарается меня убрать.

— Убрать?! Как это?

— Ну… так. Убить, чтобы не осталось свидетелей.

— Кари, милый! Почему ты не сказал мне такого прежде? Не езди к нему, не надо! Ну, пожалуйста!.. Хватит с нас этих злобных магов!

Лаура умоляла, едва не плача, но Кари осторожно отвел ее руки и, по-прежнему глядя в сторону, ответил:

— Нет. Я еду. Никто, кроме этого мага, не даст денег за амулет, украденный у Изумруда… Жди меня! Ты же знаешь, я Счастливчик, у меня все получится! Жди меня в Ливде, я разыщу тебя… Жди…

Эпилог

Поток, могучий все сокроет,

Оденет в радужный туман,

Смешает с правдою обман,

От слез лицо твое омоет

И хлынет дальше в океан.

М. Щербаков
— Больше они не встречались ни разу, — заключил шкипер Лотрик Корель.

Завершив рассказ, он приник к кружке. Затем со стуком поставил опустевшую посудину на стол и внимательно поглядел на собеседника.

— Да-а, — протянул тот, — интересная история… Так что же, этот маг — который заказчик — убил юного рыцаря?

— Ты чего? Или тебе ничего не говорит имя Карикана из Геведа? Эх, ты, сопляк! Невежда!

Молодой маг Томен Пеко, официально именующий себя гордым именем Пекондор Великолепный, смущенно потупился. Он был почти вдвое моложе приятеля, и шкипер частенько использовал разницу в возрасте как тему для насмешек.

— Ни Гангмара толку нет в нынешней молодежи, морского ежа бы вам всем в портки, за…нцам! — рявкнул шкипер. — Не знаете ничего, не хотите ничего… Да и пьете всякую, прости Гилфинг, дрянь! Томен, почему ты не пьешь пиво?

— Называй меня Пекондором, пожалуйста, ты же обещал, — вполголоса напомнил маг, украдкой оглядывая посетителей «Морской птицы», сидящих за соседними столиками, — здесь есть приезжие. Вдруг кто-то из них нуждается в моих услугах.

— Ну, обещал, — согласился шкипер, — но ты же и блаженного из себя вывести можешь… Не помнить имени Карикана из Геведа!

— Ну, не шуми, не шуми… Припоминаю я что-то… Это же был такой бунтовщик, верно? При старом императоре Элевзиле…

— Ванетские графы, Слепнег и Карикан, подняли мятеж, добиваясь расширения прав своего сословия. Две трети графов Ванета приняли их сторону и они два года сопротивлялись армии императора Элевзиля! — отчеканил Лотрик, словно рассказывал хорошо вызубренный урок. Затем крикнул через плечо: — Эй, хозяин, якорь тебе в… гм…

Вместо кабатчика Ромгиля на зов к столику подскочила хозяйская дочка, бойкая полненькая девица пятнадцати лет.

— Э… Тоська, волоки еще кружку… Так вот, Пе-кон-дор, война длилась почти два года… Война Графов — так прозвали эту заваруху. Вся Империя шумела… А сейчас-то вы, молодые, ничего помнить не хотите, за…нцы.

— Да ладно тебе, — примирительно буркнул Великолепный, — так почему ж он не вернулся? Граф-то твой? Они же обвенчаны были по закону и все такое?..

— Потому и не вернулся, — неопределенно ответил шкипер.

Тут появилась девица с пивом. Шкипер, бурча что-то в черную клочковатую бороду, принял кружку и сделал большой глоток. Утер пену с усов и только потом продолжил:

— Девицу я отвез в Ливду. Продал фургон, она купила там домик в переулке самом что ни есть занюханном. Переулок Заплаток, вот как… Она, бедняга, думала, что ненадолго, только суженого дождаться этого, чтоб ему…

— А потом?

— А потом — что? Я вернулся к своему сеньору, как мы и договаривались. Встреча у нас была условлена в Арстуте, городишко такой в Малогорье. Ну я ему рассказал — так, мол, и так, супруга ваша, добрый сэр, обитает в переулке Заплаток, в самом го…ном квартале за…той Ливды. И — словно забыли о том. Колдун с Кариканом моим расплатился знатно. А тут как раз и вести до нас дошли — смерть Изумруда признали несчастным случаем во время магических занятий. Мол, сам себя же собственной магией и укокошил… Карикан смог открыто объявиться в Геведе. Так господин мой и замок отстроил, и солдат набрал. С соседями у него мир был после этого… Да, мир… Ну, два замка мы, конечно, разорили по соседству. Сэр Карикан старого не простил, тех, кого виновным в смерти родных считал — вырезал без жалости. А потом…

Шкипер задумался, разглядывая свою кружку.

— Ну-ну? — подбодрил рассказчика молодой колдун. — Дальше-то что было?

— Дальше… Сбежал я от сэра Карикана дальше. Стал я замечать за ним странное… О Лауре более он не вспоминал… Жениться задумал мой прекрасный сэр.

— Да ты что? А Лаура?

— Ему, видишь, деньги были нужны, Карикану-то… На многое он замахивался. Все о своей удаче толковал… А тут и подвернись ему невеста — знатная, богатая, хотя и вдова, но невеста завидная. Бесплодная, правда. Тут-то я и понял — надо ноги делать, потому что я один только и знаю, что в Ливде нашего Счастливчика законная жена ждет. Смекаешь?.. Вот и я смекнул, да и дернул сюда. В Мирену.

— Слушай, а этот твой сэр — он не подстроил ли в самом деле все это… Ну, всю историю с девицей. Не подстроил ли с самого начала, чтобы чародея сподручнее было обокрасть? Охмурил ее, зная, что она служит Изумруду, а?

— Да Гангмар его знает… Ну, уж корзину-то у нее я сам стащил. И встреча — та, первая, на улице — случайной вышла… И ведь он же, Карикан, в самом деле вернулся за ней… хотя мог спокойно сбежать. Сперва все вроде само собой у них сложилось — и любовь, и все такое… А уж потом мой господин как-то стал вести себя… иначе… Вот я и сбежал в Мирену…

— А сюда-то почему?

— Ну… хм… понимаешь ли, — шкипер, известный всему городу грубиян и сквернослов, выглядел смущенным, — такое вот дело… Запала мне Лаура эта в сердце. Вот я и подумал — съезжу поглядеть, какие люди живут в городе, из которого она родом… Да так и остался. Деньги были, стянул у сэра моего, когда сбежал… Устроился.

— А она красивая была — Лаура-то? — Маг, перегнувшись через стол, с любопытством заглянул в глаза рассказчику.

— Ну… Как тебе сказать… Мне-то, пацану, она, конечно, показалась писаной красавицей… А на самом деле — так, может, и не очень красивая… Я ездил после в Ливду, видел Лауру. Знаешь, несколько лет спустя совсем же другими глазами смотришь. Да и жизнь у нее была — не мед. От такой жизни красы не прибавится…

— Да, я представляю, — кивнул колдун, — позабытая, одинокая…

— Ну, не так уж и одинокая. Сын у нее родился. А сама померла вскоре — то ли от печали, то ли все же сильно Изумруд ее тогда покалечил… Не знаю…

— Да ты что? Сын?

— А что… Сын. Да он и сейчас в Ливде живет. Хочешь — съезди, погляди на него. Живет… Только не в папашу сынок, похоже, удался. Тот был — живчик. Не жил, а горел — и все вокруг него словно горело… А сын — нет. Молчун, тихоня. Меняльную лавку у Восточных ворот держит. Меняла. Совсем другой человек.


Оглавление

  • ПУТЬ К НЕБУ
  • ЗВЕЗДА ГЕРОЯ
  • Глава 1 Герои
  • Глава 2 Жабы
  • Глава 3 Дашка, десантник и живой гвакх
  • Глава 4 Океания 2
  • Глава 5 Общепланетарная тревога
  • Глава 6 «Черный принц»
  • Глава 7 Капитан — огненная атака
  • Глава 8 Герой
  • Эпилог
  • КОНСЕРВЫ
  • ОРАКУЛ
  • 1. Оракул
  • 2. Город
  • 3. Торг
  • 4. Большие планы
  • 5. Турнир
  • 6. Поход
  • 7. Битва
  • 8. Принцесса Амелия
  • ЛАУРА
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Эпилог