Сладкая горечь [Дениз Робинс] (fb2) читать онлайн

Дениза Робинс Сладкая горечь

Глава 1

Все были согласны, что бал, который дала леди Оливент в честь первого выхода в свет своей дочери, Дженнифер Роуз, стал одним из самых запоминающихся событий года коронации. Светское общество было представлено на нем в полном составе. Танцы проходили в знаменитом отеле у реки. Майская ночь выдалась теплой и безоблачной, и свет звезд словно купался в водах реки. Временами пары выскальзывали на воздух, насыщенный пряным ароматом цветов, чтобы освежиться после душного бального зала.

Леди Оливент обвела взглядом роскошный зал, отыскивая партнеров по танцам для своей дочери.

— Мод, вам не попадалась Рейн? — отвлекла ее невестка Роза.

Леди Оливент как раз успела заметить, как племянница выходит на веранду с молодым человеком по имени Клиффорд Калвер, но, зная, что Роза терпеть не может юного Калвера, лишь пожала плечами.

Роза Оливент, оставшись наедине со своими мыслями, обошла по кругу зал, безуспешно ища глазами непослушную Рейн. Бабушка той — герцогиня де Шаньи — жаловалась, что давно не видела свою внучку. Роза, не без затаенной горечи, вспомнила герцогиню. В свои шестьдесят пять та была все еще на удивление хороша собой и способна очаровать любого. Она ходила в черных кружевных платьях, украшенных фамильными бриллиантами рода де Шаньи, длинных белых перчатках из лайковой кожи и не расставалась с веером из страусовых перьев. Дочь ее обожала и уважала, но они никогда по-настоящему не понимали друг друга. А с тех пор, как Роза вышла замуж за Майкла Оливента и уехала в Англию, между ними сохранялся вооруженный нейтралитет.

С недавних пор герцогиня жила только одним интересом и одной любовью — своей внучкой. Она души не чаяла в Рейн. В годы своей юности Адрианна де Шаньи разбила немало мужских сердец — она знала толк в страстях и слыла признанной красавицей, хотя злые языки называли ее богатой гордячкой. За время войны состояние ее финансов сильно пострадало, но она все еще считалась состоятельной женщиной и владела одним из самых прекрасных замков на юге Франции. Рейн была ее единственной наследницей.

Миссис Майкл Оливент размышляла о том, что, хотя герцогиня и баловала внучку, она, по крайней мере, соглашалась с ней, Розой, в одном: тоже не хотела, чтобы Рейн связывала свою жизнь с Клиффордом Калвером — он был ее недостоин. А избегать его общества становилось все труднее — молодого человека звали на все балы и приемы как весьма завидного жениха и наследника порядочной семьи. Ему было под тридцать; совсем недавно, после смерти отца, он взял на себя управление его фирмой. Миссис Оливент довольно смутно представляла, чем он занимается — чем-то, связанным с запчастями для машин, — и еще она знала, что Клиффорд владеет большой фабрикой на Грейт-Вест-роуд. Но недавно до нее стали доходить слухи, что молодой повеса быстро спускает деньги, которые достались ему от отца, и что фирма «Калверз лимитед» переживает не лучшие дни. Таким образом, она была глубоко убеждена, что Клиффорду нужно скорее наследство Рейн, чем ее юность и красота, и это повергало ее в ужас. В придачу в активе у него были два громких скандала из-за девиц и неприятный эпизод с замужней дамой, после которого он чудом избежал вызова в суд. Одним словом, миссис Оливент питала к нему устойчивое отвращение и не могла понять, почему Рейн предпочитает его всем остальным молодым людям.

Отчаявшись найти дочь в зале, она решила, что нужно настоять на том, чтобы Рейн покинула Лондон сразу после коронации. Они поедут вместе с герцогиней во Францию. Там, в родовом горном поместье де Шаньи, около Канн, Рейн окажется на безопасном расстоянии от «этого человека» (так Роза всегда называла про себя Клиффорда Калвера) и пробудет «в заточении» до тех пор, пока не выкинет его из головы. «Слава Небесам, — продолжала размышлять она, — что Рейн еще несовершеннолетняя и не имеет права выйти замуж без разрешения матери. Двадцать один ей исполнится только через полгода».

Глава 2

На набережной, у парапета, стояла стройная девушка в меховой шубке, накинутой поверх вечернего платья, рядом с ней — высокий красивый мужчина в смокинге и белом галстуке. Держась за руки, они смотрели на темную воду реки, зачарованные отражением мерцающих неоновых огней в воде.

— О, как здесь чудесно, Клифф, — тихо проговорила девушка. — Если бы только не нужно было возвращаться назад. Ну почему, почему мы не можем сесть в одну из этих лодочек, уплыть вниз по течению и никогда, никогда больше сюда не возвращаться?

— Ты удивительно непрактична, моя дорогая, — засмеялся Клиффорд и поднес ее руку к губам.

Рейн вздрогнула всем телом, ощутив пылкость его поцелуя. Она была безумно влюблена в него, и он, отлично это зная, играл на ее чувствах. Он тоже был в нее влюблен, правда, на свой манер. Когда он смотрел на нее, его пульс учащался. Рейн Оливент была достаточно красива, чтобы вскружить голову любому мужчине. Сегодня она казалась бесплотной, почти ангелом, в платье из белых кружев и в шубке, накинутой на обнаженные плечи — белые и гладкие, как слоновая кость. Клиффорд испытывал к ней чувства более сильные, чем к своим «прочим» дамам. Красивые девушки притягивали его, как свет мотылька, но он был разумнее мотыльков — никогда не обжигал крылышки. А Рейн была не такая, как все. Он хотел жениться на ней — сдержанной и утонченной. Порой ода с такой серьезностью подходила к вопросам любви и жизни, что это пугало Клиффорда. Сам он был человеком неглубоким и жизнь считал сплошным веселым приключением. В бизнесе он не особенно преуспевал — был слишком ленив, крайне эгоистичен, не в меру любил «земные удовольствия». Его главной страстью стали дорогие машины (и, само собой, дорогие женщины, которых можно было в них катать). Главное же, в чем нуждался на данный момент Клиффорд, — это деньги. Ему нравилась Рейн, но ничуть не меньше его притягивало состояние, которое она должна была унаследовать и от старой бабки-француженки, и от покойного отца по достижении совершеннолетия. К тому же был еще потрясающий старинный монастырь в местечке Сент-Кандель, возле Мужена, который предки герцогини выкупили и принялись перестраивать; герцогиня до сих продолжала там реставрационные работы. Клиффорд не прочь был стать совладельцем такой недвижимости в окрестностях Канн. Как раз то, что надо!

Рейн глубоко вздохнула:

— Думаю, нам пора возвращаться. Это безумие с моей стороны — вот так взять и убежать с тобой, на глазах у всех.

— Но ведь так приятно иногда поддаться безумию, правда? — проворковал он и улыбнулся своей капризной улыбкой, от которой у нее неизменно таяло сердце. — Я люблю тебя, — прошептал он, — но не смею поцеловать, чтобы не смазать помаду… О, дорогая… ты не знаешь, что со мной делаешь!

— Ты со мной делаешь то же самое, — выдохнула она.

— Ну с чего твоя мать так невзлюбила меня?

— Понятия не имею! Мне так трудно ей это простить, дорогой. Но я никогда тебя не брошу, что бы она ни говорила.

— Ну да… ведь через полгода ты сможешь делать, что тебе заблагорассудится.

— А что ты скажешь, когда она лишит меня наследства, если мы поженимся без ее разрешения?

— Какая мне разница! — в сердцах воскликнул Клифф. Он заранее разузнал, что большую часть состояния Майкл Оливент завещал своей единственной дочери, так что Роза ничего не могла сделать. А уж старинный монастырь Канделла и поэтическое поместье де Шаньи рано или поздно наверняка перейдут к Рейн — герцогиня в ней души не чает.

Девушка посмотрела на него с восторженным обожанием. Он был великолепен. С самого первого взгляда, с их первой встречи полгода назад, она поняла: «Я нашла того, кто мне нужен! Это он, тот самый!» Ей всегда нравились высокие светловолосые мужчины, А у Клиффа была густая русая шевелюра с легким проблеском рыжины. Почти все время он проводил в открытых легковых машинах, так что имел золотистый загар, оттенявший глаза светло-василькового цвета, а благодаря широким плечам производил впечатление человека более сильного и мужественного, чем был на самом деле. Одевался он со вкусом, был мил и обходителен, в нем чувствовалось столько живости и огня… Одним словом, он был положительно очарователен. Однако весь ужас заключался в том, что мать его не одобрила. И бабушка, и тетя Мод… Они непрестанно ссорились из-за Клиффа. Рейн немного жалела свою простоватую недалекую маму. Конечно, той должно быть обидно, что дочь отвергла уже с десяток предложений от молодых людей — вполне порядочных, как раз таких, каких обожает ее мамочка. Но они все казались Рейн безнадежно скучными, пресными и бесцветными по сравнению с Клиффом. Как-то раз, когда мать заявила, что Клиффу нужны только ее деньги, Рейн устроила ей сцену и пригрозила, что сбежит с ним только ради того, чтобы доказать: он женится на ней в любом случае, пусть она даже станет нищей. Тогда мать наконец сдалась. Но до сих пор Клифф не был вхож в их дом, и Роза не переставала возмущаться, если дочь встречалась с ним в гостях.

— Мне предстоит кое-что… — сказала вдруг Рейн.

— Что, дорогая?

— Знакомство с очередным протеже бабушки. Она считает его идеальным молодым человеком. Он аристократ, из обедневшего рода, сейчас работает архитектором — помогает ей в реставрации монастыря. Бабушка говорит, что он хорош собой и что у него все задатки выдающегося художника, но только нет средств, чтобы развить свой гений. И вот она пригласила его в Лондон, на коронацию, а тетя Мод сказала, что он может приехать сюда, на бал Дженнифер.

— Но он же так и не приехал?

— Он задержался по делам в Париже, так что только вечером прилетит в Лондон. Бабушка сняла для него комнату где-то неподалеку от нас.

— Я буду ревновать, если ты подаришь ему хотя бы одну улыбку.

— О, если улыбка и будет, то ледяная!

— Постарайся выбраться ко мне завтра, крошка, — шепнул Клифф. — Рано утром мне придется поехать на фабрику, но часам к десяти я буду в конторе. Позвони мне.

Он предоставил ей возвращаться в бальный зал одной, чтобы не возбуждать досужих сплетен.

Уныло шагая по залу — ее всегда охватывала печаль, если приходилось расставаться с Клиффордом, — Рейн вдруг лицом к лицу столкнулась с матерью.

— Где ты была? — строго осведомилась миссис Оливент.

Рейн вдруг решила пойти ва-банк и ничего не придумывать. Ее серые глаза под непомерно длинными ресницами вспыхнули и стали огромными, как бывало всякий раз, когда ее обуревали эмоции.

— Перекинулась парой слов с Клиффом. А что?

Роза Оливент застыла на месте от возмущения.

— Ты рехнулась! Видно, собралась совершенно погубить свою репутацию! — в ярости выдохнула она.

— Ах, мама, ты несправедлива к Клиффу. Это, наконец, просто смешно!

— Ничего смешного! Я говорила тебе десятки раз и еще раз повторю: он гонится за твоим приданым и…

— Он погубитель невест — злодей, разбойник с большой дороги. — Рейн рассмеялась и тут же закусила нижнюю губу. — Мама, как мне все это надоело!

— И мне тоже это надоело. Но твое поведение сегодня выходит за рамки. Пора с этим покончить, — мрачно заявила Роза Оливент. — Я говорила с твоей бабушкой — мы все вместе уезжаем в Мужен сразу после коронации.

Личико Рейн побледнело так, что мать даже схватила ее за руку и слегка встряхнула.

— Перестань сейчас же — я не позволю, чтобы какой-то Клиффорд Калвер доводил тебя до такого состояния.

— Тогда тащи меня во Францию, держи меня там взаперти — и посмотрим, что от этого изменится! — тяжело дыша, проговорила Рейн. — Мне наплевать. Я все равно буду любить его. И тысячи миль между нами нисколько не изменят наших чувств. Вот увидишь. И ты сама тогда поймешь, что он меня любит — меня, а не мои деньги! — Она вырвалась от матери, развернулась и убежала.

Роза, покрасневшая и расстроенная, чуть не разрыдалась на глазах у всех. Она слышала, что молодые девушки теряют голову из-за мужчин, но уж никак не ожидала, что подобное произойдет с ее дочерью.

В этот момент в бальный зал незаметно вернулся Клиффорд. Рейн увидела его, и настроение ее резко изменилось, на душе потеплело. Конечно, страшно было думать, что скоро ее насильно увезут из Лондона, но она не сомневалась, что Клифф будет любить ее всегда, и, как только ей исполнится двадцать один год, он приедет за ней, даже если ее лишат наследства. Тут она заметила, что бабушка жестами зовет ее к себе. Около ее кресла стоял стройный молодой человек, довольно высокий, хотя и не такой, как Клиффорд. Рейн сразу же догадалась, что это и есть Арман де Ружман — архитектор, о котором говорила бабушка, — и решила, что на вид ему можно дать лет двадцать пять.

— Ах, а вот как раз и моя внучка, — прокомментировала ее появление герцогиня. — Арман, вы должны пригласить ее на танец, а потом можете сопровождать ее на ужин.

Рейн подала ему руку. Француз, склонившись, слегка коснулся ее губами. Он хорошо говорил по-английски, хотя и с небольшим акцентом.

— Рад с вами познакомиться, мадемуазель Оливент.

— Взаимно, — холодно ответила Рейн.

Герцогиня ослепительно улыбнулась им обоим и дотронулась до плеча Армана эбонитовой тростью, на которую опиралась при ходьбе.

— Вот, познакомься, дорогая, очень умный мальчик, — сказала она. — Он так молод, но уже знает о старинных зданиях и всяких исторических вещах больше, чем кто-либо другой. А в свободное время пишет картины, и весьма недурно. Он будет писать твой портрет, когда мы приедем в Канделлу.

— С вашего позволения, — вставил Арман.

— Буду ждать с нетерпением, — ответила Рейн злым голоском, бросив на него ледяной отчужденный взгляд. Арман нисколько не заинтересовал ее. Несмотря на свою смешанную кровь, она не испытывала особой симпатии к французам, всегда мечтала выйти замуж за настоящего англичанина — и Клифф был ее идеалом. Глазами она беспокойно искала его среди гостей и наконец увидела: он танцевал с незнакомой ей девушкой — высокой, довольно миловидной, в бледно-желтом платье. «Боже, как он великолепен», — восхищенно подумала Рейн.

— Когда вы собираетесь приехать в Канделлу? — прервал ее раздумья приятный голос Армана.

Она с трудом оторвала взгляд от Клиффорда. Ее сжигала ревность — он улыбался девушке в желтом платье, и та с видимым удовольствием вальсировала с ним. Но, справившись с собой, Рейн ответила:

— О, полагаю, довольно скоро.

— Тогда, я надеюсь, вы станете мне позировать для портрета?

— Наверное, — безразлично бросила она.

Француз проигнорировал ее пренебрежительный тон.

— Вам повезло, что в распоряжении вашей семьи оказалось такое чудо архитектуры, как Канделла. Это одно из самых интересных зданий на всем юге Франции.

Они присоединились к танцующим парам — играли вальс, — Арман принялся рассказывать об архитектуре монастыря. Вскоре Рейн поняла, что он целиком поглощен своей работой; видимо, по этой причине он и нравился ее бабушке — та всегда покровительствовала истинным художникам. Кроме того, Рейн рассеянно отметила, что он довольно привлекателен. Лицо бледное, с тонкими чертами; большие темные серьезные глаза, обрамленные густыми ресницами; чуть вьющиеся короткие каштановые волосы…

Наконец вальс с Арманом закончился. Он поблагодарил ее, и она искренне ответила:

— Мне было очень приятно с вами танцевать. Вы прекрасно вальсируете.

Он еще раз поклонился, польщенный ее похвалой. Рейн отвернулась от него к кузине Джениффер. Когда она поворачивалась, с ее головы слетел белый цветок. Арман немедленного наклонился и поднял его. Это была гардения. Восковые лепестки помялись, на них начали проступать коричневатые пятна. Он поднес цветок к лицу, и голова его закружилась от неожиданно сильного запаха — такого же, какой исходил от волос Рейн во время танца. В памяти его возникла Канделла — залитый солнцем монастырь. Арман задумался о том, что ему предстоит там делать; о том, что скоро сможет видеть Рейн ежедневно, и о том, что будет писать ее портрет в большом зале Круглой башни, где раньше располагалась часовня. Герцогиня отдала ему это помещение под мастерскую. В Каннах он снимал одну небольшую комнатку. Мать его умерла, отец погиб в партизанском отряде вскоре после того, как Франция сдалась немцам. Арману приходилось выбиваться из сил, чтобы заработать денег на жизнь, пока он получал образование. Теперь же, поступив на работу в парижский архитектурный салон «Мэзон Фрэр», у которого был филиал в Каннах, он, благодаря герцогине, получил свой первый реальный шанс. В Лондон он приехал по делам фирмы — и вдруг оказался на таком приеме вместе с семьей де Шаньи! Ему невероятно повезло. Он был счастлив, но внезапно, ни с того ни с сего, впал в тоску. Размял в пальцах цветок, выпавший из волос Рейн, вспомнил ее грацию и красоту, и вдруг осознал, что с этих пор не будет уже покоя душе Армана де Ружмана.

Глава 3

Бал закончился. Было два часа ночи. Рейн, бледная и грустная, ехала домой в Найтсбридж на «роллс-ройсе», нанятом матерью. Роза Оливент, напротив, пребывала в прекрасном расположении духа, потому что теперь дочка была в безопасности, со своей семьей, и «этот человек» был далеко. Она с хитрецой в голосе поинтересовалась:

— А ты видела, как Клиффорд Калвер танцевал с той блондинкой в желтом платье? Он повез ее домой на своей машине. Вы обратили внимание на его спортивный «ягуар», Арман?

Молодой француз сидел рядом с Рейн. Ему хотелось что-нибудь сказать или сделать, чтобы прогнать ее печаль. Он, конечно, уже понял, что девушка влюблена. Он наблюдал, как она танцевала с высоким англичанином по имени Клиффорд Калвер, и заметил, как ее лицо озарялось радостью. Арман отдал бы все на свете, чтобы она смотрела так на него. Он знал и то, что мать и бабушка Рейн не одобряют ее выбор, потому что они обсуждали это в его присутствии.

Услышав имя Клиффорда, Рейн сердито взглянула на мать:

— Я ее не знаю. Интересно, кто она такая?

— Она тоже вышла в свет в прошлом году, вместе с тобой, дорогая. Ее зовут Лилиас Фицбурн — разве ты ее не помнишь? Дочь того Фицбурна, банкира. Мистер Калвер предпочитает девушек с приданым.

— Ну мама! — прошипела Рейн дрожащим от возмущения голосом.

Тут, вздохнув, в разговор включилась старая герцогиня и перевела его в более безопасное русло грядущей коронации. Пожаловалась, что стала слишком стара, да к тому же нога болит, а то она непременно заняла бы место на одной из скамеек по ходу движения процессии и оттуда следила бы за происходящим. Жаль, что миссис Оливент не позаботилась о приглашениях, придется им довольствоваться телевизионной передачей. Но если все же удается раздобыть пару билетов — может быть, остались еще недорогие, — тогда она непременно отправит на коронацию Армана и Рейн.

У Армана сверкнули глаза.

— Это было бы превосходно! — воскликнул он.

Рейн ничего не сказала. Ее трясло от ревности и из-за злобной попытки матери очернить Клиффа в ее глазах. У нее сжималось сердце при мысли о Лилиас Фицбурн, которая ехала сейчас домой в машине Клиффа. У Лилиас не было матери, а тетушка, ее опекунша, видимо, позволяла девушке много вольностей, и Рейн втайне завидовала ее свободе.

Вернувшись в просторную квартиру недалеко от Гайд-парка, которую семья Оливент снимала уже около пяти лет, герцогиня сразу отправилась на покой. Целуя на ночь Рейн, она шепнула ей на ухо:

— Как мне не нравится, когда ты несчастна, девочка моя, но доверься мне и матери и постарайся поменьше думать об этом Клиффорде, прошу тебя. И будь поласковей с моим Арманом. Он очаровательный, впечатлительный мальчик, и ты скоро поймешь, что с ним очень интересно.

Рейн обвила бабушку руками за шею и поцеловала ее. Она обожала старуху, а ее антипатию к Клиффорду приписывала интригам матери.

Миссис Оливент намеренно вышла под тем предлогом, Что ей надо помочь матери устроиться на ночь, и Рейн осталась наедине с молодым архитектором. Он предложил ей сигарету, она отказалась, сказав, что не курит, потом заявила, что устала и идет спать.

Арман смотрел на нее, и сердце его готово было выскочить из груди. Рейн поправила волосы, взглянув в зеркало, висевшее над камином.

— Ах, кажется, я потеряла цветок из прически.

Француз покраснел, но ничего не ответил. Измятая, Потемневшая гардения лежала у него в кармане, и казалось, прожгла там дыру. Его вдруг охватил смешной порыв — ему захотелось броситься к ногам Рейн и спросить, чем он может ей помочь, но он только и смог выговорить:

— Мадам герцогиня просила меня вывезти вас завтра куда-нибудь. Куда вы хотели бы отправиться? Покататься на машине? В кино? На утренний спектакль?

Рейн закусила губу от злости и растерянности. В самом конце бала она успела шепнуть Клиффорду, что завтра заедет к нему домой в Риджент-Парк, где жили его вдовая мать с теткой. В полдень обе старушки совершают Променад, так что она сможет немного побыть с Клиффордом наедине. Рейн так жаждала его объятий и поцелуев. Ей так редко удавалось выбраться к нему на тайное свидание. А теперь, зная, что скоро ее увезут во Францию, чтобы разлучить с ним надолго, она была тем более в отчаянии.

Девушка внимательно посмотрела на Армана. Женский инстинкт подсказывал ей, что она ему очень нравится, и с некоторой долей безжалостности, которая присуща каждой женщине, сколь бы мягка и нежна она ни была, Рейн решила этим воспользоваться и сдаться на милость француза.

— Арман, — кстати, настаиваю, чтобы вы звали меня Рейн, а не мадемуазель, — так вот, Арман, вы так много делаете для бабушки. Вы знаете, она только и живет восстановлением Канделлы, мы все должны быть вам очень благодарны, что вы своим энтузиазмом и искусством поддерживаете в ней интерес к жизни и бодрость духа.

Арман очень удивился ее словам, а она, не дав ему возможности ответить, торопливо заговорила про Клиффорда и их взаимную страсть.

— Понимаете теперь, — закончила девушка, — в каком я положении. Мне еще нет двадцати одного, и я не могу выйти замуж без разрешения матери. А она почему-то прониклась беспричинной антипатией именно к тому, кого я выбрала. Но он совсем не такой, как она думает, поверьте мне. О, Арман, вы себе представить не можете, как я страдаю!

Молодой француз стоял в задумчивости. Откровенное признание Рейн застало его врасплох, хотя ее доверие очень ему льстило. Но, увы, одного доверия ему было мало. Ему нужна была ее любовь.

— Арман, я поеду с вами завтра, — продолжала она. — Но я прошу вас об огромном одолжении — умоляю, дайте мне полчаса, чтобы заехать к моему… в общем, к Клиффу, Видите ли, мы с ним договорились завтра о свидании… Нет, не подумайте, что я не хочу с вами встретиться. Я буду рада показать вам Лондон, но мне нужно, понимаете, просто необходимо увидеться с Клиффом наедине. Умоляю вас, как друга, как человека великодушного. Я так рассчитываю на вашу скромность и доброту… — Рейн замолчала, не в силах продолжать.

Арман видел, как она бледна, взволнованна, и не знал, что ответить. Он лишь понимал, что готов любить ее и служить ей до конца своих дней. В его жизни до этого была только одна женщина: юная француженка, которая безоглядно влюбилась в него. Он тоже пытался полюбить ее в ответ… но ничего не получилось. Бедняжка Иванна смогла вдохновить его лишь на мимолетную страсть, и он сам положил конец их отношениям, понимая, что никогда не женится на ней.

Но в Рейн Оливент он увидел ответ на все свои чаяния, на всю свою жажду любви. В ней было все, что нужно любому мужчине в этой жизни. И что же — она просит, умоляет его прикрыть ее тайное свидание с другим мужчиной!

Рейн с тревогой смотрела на него:

— Вы шокированы?

Он рассмеялся:

— Что вы, в любовном признании нет ничего шокирующего. Это мило. И заслуживает симпатии. Мадемуазель… то есть Рейн… остается только надеяться, что ваш молодой человек достоин этого.

— Уверяю вас, так и есть.

— Я сделаю что угодно, лишь бы вы были счастливы, — заикаясь, продолжил Арман. — Я возьму машину; мы скажем мадам герцогине и миссис Оливент, что поедем в зоопарк. Я ведь еще не был в лондонском зоопарке. Это ведь недалеко… от Риджент-Парк… от дома того… джентльмена?

— Да, это близко. Какой же вы милый! — воскликнула Рейн, испытав облегчение и восторг при мысли о том, что свидание с Клиффордом все же состоится. Ее большие серые глаза, смотрели на Армана как на друга и союзника. Она тут же решила, что на самом деле он очень славный, что у него есть чувство юмора и отзывчивость. Решила, что он ей, пожалуй, нравится. — Как чудесно!.. Конечно, мы пойдем в зоопарк. Я вам там все покажу. Я недолго буду с Клиффом… клянусь.

Француз поклонился. Он был более чем вознагражден. Он чувствовал, что теперь, когда девушка доверилась ему, из посторонних они превратились в друзей. Конечно, нехорошо помогать ей обманывать свою мать, но в то же время ему хотелось побольше узнать об этом Клиффорде Калвере.

Утром Рейн поехала в город вместе с мамой и бабушкой, а Арман отправился на встречу по делам фирмы. За завтраком девушка ему сказала:

— Итак, увидимся около зоопарка, в половине третьего.

— О, это будет замечательно, — пропела миссис Оливент и лучезарно улыбнулась им обоим.

От этого Арману стало стыдно, как школьнику, прогуливающему уроки. Однако большие глаза Рейн смотрели на него, лучась благодарностью и радостью. Он почувствовал сладкий восторг от того, что их объединяет общий секрет. Но не успел он с ней расстаться, как на него тут же навалилась грусть. Нестерпимо было думать, что сегодня Рейн останется наедине с этим англичанином. Вдруг Арману пришла в голову безрассудная мысль: познакомиться с Клиффордом — тогда он сможет составить мнение об этом человеке. Француз открыл телефонный справочник и нашел номер офиса на Теобальдс-роуд. Он придумает, о чем с ним поговорить. А можно даже просто съездить к нему в офис.

Отправляясь на встречу с Клиффордом, он сгорал от любопытства. Офис оказался на последнем этаже здания, в котором не было даже лифта. Арман начал подниматься по узкой грязной лестнице. Где-то на середине пути остановился, услышав голоса, раздававшиеся этажом выше. Сначала писклявый женский голос:

— Ты уверен, что совершенно не можешь оставить эту свою дурацкую работу хоть на часок, Клифф, дорогой?

«Дорогой»?! Арман был поражен. Затем до него донесся мужской голос, принадлежавший, несомненно, Клиффорду Калверу:

— Нет, нет, Лилиас, никак не могу, моя радость. Я очень занят. Но сегодня вечером встречаемся, как договорились. А теперь будь умницей и больше не приходи ко мне на работу, иначе у меня будут неприятности.

— Ах, какая разница. А ты меня любишь?

— Не то слово, я просто без ума от тебя, мой ангел.

Арман больше не стал ждать. С горящим лицом он выскочил на улицу. Ему запомнилось имя — Лилиас. Ну конечно, это та девушка, о которой говорила миссис Оливент вчера вечером, — девушка в желтом, которую Клиффорд отвозил после бала домой.

Значит, родные Рейн правы! Клиффорд Калвер и в самом деле подлец — он одновременно крутит роман с двумя девушками, с Рейн и с этой Лилиас. А прекрасная Рейн любит его и верит ему! И с этим мерзавцем она встречается сегодня тайком, а он, Арман, Должен помочь ей в этом!

Глава 4

Рейн пребывала в отличном настроении, когда Арман заехал за ней. В этот теплый весенний день она выглядела свежей и спокойной. На ней был серый льняной костюм с крахмальными воротничком и манжетами и с красной розой, приколотой на лацкан; на ее плече висела кожаная сумочка, маленькую темноволосую головку венчала шляпка из соломки, ручки обтягивали безупречные замшевые перчатки. Рейн улыбалась и была очень довольна жизнью. Но это как раз больше всего угнетало Армана, так что он едва мог улыбаться и поддерживать беседу.

Этим утром он целый час бродил по Сити, пытаясь решить, что делать. Однако тщетно. Разумеется, этот негодяй должен быть разоблачен! Но как рассказать обо всем Рейн? Кто такой он, Арман, чтобы открывать ей глаза? Совершенно посторонний человек. Он претендует на то, чтобы быть ее преданным поклонником и другом, но это еще не дает ему права вмешиваться в ее личную жизнь. С другой стороны, он не имеет права оставлять ее в заблуждении, будто Клиффорд заслуживает ее любви и доверия. Теперь Арман жалел, что пошел в этот офис и невольно стал свидетелем подлых интриг Клиффорда. Он жалел, что вообще приехал в Лондон и влюбился с первого взгляда.

Рейн вдруг заметила, что болтает одна, а молодой француз почти ничего не говорит. Она ласково взглянула на него — гораздо ласковее, чем вчера вечером, ведь теперь она видела в нем друга.

В другое время Арман пришел бы в восторг от такого взгляда, но сейчас он был слишком занят своими мыслями — не мог решить, как ему поступить. Сказать хоть слово о своем ужасном открытии герцогине было бы предательством по отношению к Рейн. Если же он выложит сейчас все факты Рейн, она наверняка подумает, что он все это сочинил, и возненавидит его. А если она расскажет об этом Клиффорду — тот станет все отрицать, и тогда он, Арман, будет выглядеть полным идиотом. Получается: что бы он ни предпринял — все обернется против него. Однако молодой человек рассудили что лучше рискнуть своей репутацией ради того, чтобы спасти Рейн от ужасной ошибки.

— Арман, сегодня вы чем-то расстроены, — вдруг донесся до него голос девушки.

— Я… да… — Он вдруг смешался, и его бледное лицо вспыхнуло. — Меня беспокоит… ваше тайное свидание с месье Калвером.

— О, перестаньте! За нас с Клиффом не волнуйтесь, — радостно заверила она. — Это я беру на себя.

Арману захотелось остановить машину и выпрыгнуть из нее, чтобы не вмешиваться в любовные похождения Рейн. По крайней мере, если он не может предупредить ее, надо отказаться принимать в этом участие. В отчаянии он проговорил:

— Я очень сожалею, но мне придется вас оставить. Вам это может показаться странным, но… прошу прощения.

Она уставилась на него широко раскрытыми глазами:

— Но Арман, вы же не можете подвести меня в последний момент. Клифф ждет…

— Езжайте на свое свидание, — буркнул он, — а меня увольте.

— Но почему вы так внезапно передумали? Теперь мне трудно будет объяснить дома, почему вас нет со мной, если мы не вернемся вместе.

— Вы ставите меня в затруднительное положение, пробормотал он и закусил губу.

— Не понимаю, в чем состоит ваше затруднение, — запальчиво возразила Рейн. Она была раздосадована: Арман вел себя как чистоплюй, чем вызывал в ней чувство вины. — А, вы, должно быть, осуждаете меня за то, что я обманываю маму и бабушку, — выпалила она, — но ведь я прошу только полчаса, чтобы… чтобы мы с Клиффом могли поговорить наедине. Наверное, вы сами никогда не были влюблены и не знаете, что это такое!

— Возможно, — проговорил Арман, снова бледнея. Он даже не представлял себе, что любовь может быть такой пыткой. И вообще, невероятно, чтобы за столь короткий промежуток времени такого накала достигли чувства к женщине… к девчонке, неопытной, импульсивной, готовой бросить свое благоразумие на ветер и клясться в вечной верности человеку, которого не приемлет ее семья.

Вдруг резко переменившись, Рейн коснулась его плеча тонкими пальчиками:

— Не терзайтесь угрызениями совести оттого, что помогаете мне, Арман. В этом нет ничего страшного, и потом, я ведь уже не ребенок. Сейчас многие девушки, мои знакомые, встречаются с молодыми людьми, выходят с ними в город без всякого надзора. Просто моя мама очень строгих правил.

От нежного прикосновения Рейн, от ее умоляющего взгляда Арман снова потерял голову, и они поехали дальше, к Риджент-Парк. Он сказал, что сделает все, как она просит, и будет ждать ее в машине.

Арман пришел к окончательному решению. Если он не может ничего рассказать, то он может, по крайней мере, поговорить с Клиффордом. Вот так он и поступит — встретится с этим человеком и потребует от него, чтобы он не смел играть чувствами Рейн.

Девушка снова повеселела. Арман мрачно наблюдал за ней, пытаясь придать своему лицу бодрое выражение, пока наконец она не вышла из машины возле многоквартирного дома. А Арман, в самом отвратительном настроении, отправился прогуляться в парк.

В большой, несколько старомодно обставленной гостиной Калвера Рейн наслаждалась объятиями любимого. Он нежно снял с нее легкую соломенную шляпку, целовал ей веки, вдыхал аромат ее волос, затем их губы слились в продолжительном поцелуе. Оторвавшись наконец от него и слегка пригладив растрепавшиеся волосы, она вынула шифоновый платочек и промокнула губы.

— Клифф, дорогой мой, я же не могу идти в зоопарк в таком виде с бедным одиноким мальчиком — что он подумает, если у меня по всему лицу будет размазана помада.

— Ах, этот француз! Мне нет до него никакого дела.

— Тем не менее я здесь только благодаря Арману. Он оказался таким молодцом, хотя мне кажется, все-таки не одобряет мое поведение.

— А ты уверена, что он не проболтается твоей матери?

Рейн посмотрела на Клиффа с удивлением:

— Разумеется, уверена.

— Не доверяю я этим лягушатникам.

Девушку слегка покоробило его замечание, и Клиффорд, заметив это, немедленно пожалел о своем бестактном высказывании. В конце концов, Рейн сама наполовину француженка. Не следует об этом забывать. Он поспешно постарался исправить ошибку — привлек девушку к себе и прижался к ней щекой.

— Дорогая, ты просто сводишь меня с ума. О, если бы я только мог убежать с тобой прямо сейчас! Но нам обоим надо набраться терпения и быть благоразумными, пока не настанет день, когда я смогу открыто бросить вызов твоей родне и увезти тебя.

Эти слова сразу напомнили ей, что через неделю она должна уехать из страны.

— О, Клифф, милый… это просто ужасно… я обожаю Сент-Кандель и Францию, но я буду так далеко от тебя! Поклянись, что станешь писать мне каждый день.

— Каждый день, — не задумываясь пообещал он.

— И ты меня никогда, никогда не разлюбишь?

— Никогда-никогда. — Томные голубые глаза Клиффа смотрели ласково и многообещающе.

А вот мысли его сегодня были в разброде; ему предстояло выбираться сразу из нескольких запутанных финансовых ситуаций. У него были неприятности на фабрике. Ему надоело лебезить перед семьей малышки Рейн. И все для того, чтобы расположить к себе ее мамашу! Но Рейн была бесподобно красива и стоила таких усилий, а со временем она станет весьма богатой. Правда, он добился значительного прогресса и в отношениях с Лилиас. И с удовольствием ждал их сегодняшней встречи. Ставка на Лилиас обещала более крупный куш, причем без особых усилий. У нее не было матери. Миссис Портал, ее тетушка, веселая светская дама, как ему казалось, была настроена к нему дружелюбно. Единственным человеком, с кем придется повозиться, был отец Лилиас, Алек Фицбурн. Разумеется, богатый банкир не позволит своей двадцатилетней дочери выйти замуж за кого попало. Ему было что оставить ей, и все знали, что он прочит ее за человека с титулом. Однако девочки так быстро взрослеют и перестают быть детьми… Клифф с удовлетворением подумал, что в любом случае, если не получится с одной, останется другая.

Пока Рейн смотрела на него своим серьезным лучистым взором — считая само собой разумеющимся, что он любит ее так же глубоко и безгранично, как она его, — он мысленно сравнивал обеих кандидаток. О нет, решительно, в малышке Рейн есть что-то особенное, очень притягательное. Лилиас более заурядная. К тому же он не очень жаловал блондинок. С другой стороны, Лилиас высокая, с удивительно тонкой талией, у нее очаровательные ямочки на щеках, когда она улыбается. Она не такая романтичная, как Рейн, — скорее приземленная. Впрочем, в этом есть свои преимущества. Но она глуповата. Порой просто чудовищно глупа.

Полчаса наедине с Клиффом пролетели для Рейн до ужаса быстро. И он не стал уговаривать ее остаться — ему нужно было спешно возвращаться на работу. К тому же скоро должны были вернуться домой его мать и тетка.

Рейн была бледна и готова разрыдаться, когда он подвел ее к входной двери. В конце концов, это могла быть их последняя встреча перед долгой разлукой, потому что завтра он уезжает по делам на север страны. Потом будет коронация, и уже на следующий день — то есть третьего июня — она улетает в Ниццу.

— О, Клифф! — всхлипнула девушка и подняла на него полный отчаяния взгляд.

Он испытал прилив нежности к ней. Бедная малышка Рейн! Он видел, что она без памяти влюблена в него. Даже Лилиас на время поблекла в его глазах.

Несколько мгновений спустя Рейн уже сидела в машине, где ее ждал Арман. Он неловко поприветствовал ее, кинув на нее быстрый косой взгляд. Как она бледна! Вся как-то изменилась… снова то же страдальческое выражение, которое разрывало ему сердце.

— Боюсь, я не в состоянии гулять по зоопарку, — тихо сказала Рейн. — Я слишком… слишком устала. Это жара виновата. Вы не против, если мы просто пойдем куда-нибудь выпить чаю?

Он был не против. Ему не хотелось ходить с ней в толпе зевак, поэтому он отвез ее в тихое кафе в переулке за Бейкер-стрит. Заведением владели французы, и Арман чувствовал себя в нем как дома. Здесь он мог поговорить на родном языке и выпить чашку настоящего крепкого кофе, пока Рейн потягивала свой любимый китайский чай. Не выдержав, девушка принялась рассказывать Арману, какой замечательный человек Клифф и как она надеется на то, что им все же разрешат пожениться.

Молодой француз слушал все это, боясь даже взглянуть в нежные серые глаза. Но наконец Рейн потребовала, чтобы он высказал свое мнение.

— Я непременно буду писать Клиффу и попытаюсь с ним увидеться. Разве вы не поступили бы точно так же, если бы любили девушку, а ваши родители пытались бы вас разлучить?

— Да… я, наверное… думаю, да, — промямлил он.

— Все эти недели в Канделле будут тянуться бесконечно, я буду так Далеко от него, — грустно рассуждала Рейн.

Арман в отчаянии спросил:

— Простите, что я вмешиваюсь… но он… он вообще-то достоин того, чтобы вы ему настолько доверяли?

Облако печали тут же исчезло с ее лица. Она ослепительно улыбнулась Арману:

— Я в нем совершенно уверена. Ведь он любит меня точно так же, как я его.

Ее слепая вера в человека недостойного окончательно рассеяла сомнения Армана. Он твердо решил, что должен попытаться спасти ее. Пусть он посторонний, но получается так, что он, и только он, может ей помочь.

Отвезя ее обратно и высадив перед домом, он во второй раз направился в офис Клиффорда Калвера.

Глава 5

Когда секретарша Клиффорда доложила, что к нему пришел «месье де Ружман», тот понятия не имел, кто это, пока Арман не переступил порог его кабинета. Его появление одновременно раздосадовало и удивило Клиффорда. Было пять часов пополудни. Конторские служащие и секретарша собирались уходить, а у него впереди было еще пара часов работы. «Какого черта здесь понадобилось этому французу? — недоумевал он. — Едва ли пришел по делу — он же архитектор и не имеет никакого отношения к запчастям».

— Проходите, проходите, любезный друг. Присаживайтесь. Сегодня предпраздничный день. Надеюсь, такая погода будет и в день коронации. Машин на улицах несметное множество. Чтобы продраться через Холборн, мне понадобилось полчаса. Кстати, полагаю, я вам обязан тем, что сегодня утром мы смогли увидеться с Рейн.

Арман и не подумал садиться. Лицо у него было как каменное, ни тени улыбки. От его молчания Клиффорду сделалось немного не по себе. Он прибавил:

— Чем могу быть полезен? Вы ведь, кажется, не интересуетесь машинами?

— Нисколько, — отрезал Арман.

— Удивительно, — откликнулся Клиффорд с добродушным смехом. — А я просто жить не могу без моего «ягуара». Но вы ведь не на автобусе ездите?

— Нет, у меня есть маленький «рено».

Арман с едва скрываемым отвращением смотрел на высокого, атлетического сложения мужчину, сидевшего перед ним на крутящемся стуле. Клиффорд был без пиджака, рукава рубашки закатаны. Рыжеватые волосы падали на лоб крутыми завитками. «Красив, как истинный римлянин, таким, наверное, был Марк Антоний, — подумал Арман. — И такой же глупый и тщеславный. Но только с одной разницей — Марк Антоний готов был пожертвовать блестящей карьерой ради любви к Клеопатре, этот же человек никогда ничем не пожертвует ради любви к женщине. Он неспособен на великую любовь».

— Месье, — после непродолжительной паузы заговорил Арман. — Давайте начистоту. Я здесь не с дружеским визитом и не по деловому вопросу.

Клиффорд изумленно уставился на него.

— Дело вот в чем, — собрав все свое мужество, продолжал француз. — Я друг мисс Рейн и ее семьи. Я приехал в Лондон отчасти по делам своей фирмы, отчасти на правах гостя герцогини де Шаньи…

— Ну… ну и что дальше? — буркнул Клиффорд, в полном замешательстве глядя на Армана.

— Мне трудно говорить, месье, — запинаясь, сказал тот.

— Пустяки, вы чертовски хорошо говорите на нашем языке, месье, — заверил Клиффорд, неверно истолковав его слова.

— Я о другом. Я пришел к вам, потому что Мне известно о вашей связи с мисс Оливент.

Клиффорд рассмеялся.

— Да, я знаю, что вы все знаете. И что?

— Мне также известно про ваши отношения с мисс Лилиас Фицбурн.

Клиффорд внезапно побагровел и медленно поднялся. Он был на голову Выше француза, но Арман смело выдержал его взгляд.

— Я не совсем понимаю вас, де Ружман. Пожалуй, вам лучше объясниться, — сквозь зубы процедил англичанин.

Арман отчаянно подыскивал слова.

— Дело в том, что мисс Оливент оказала мне честь, введя меня в курс дела. Мне известно, что она надеется со временем выйти за вас замуж.

— И отлично! Я тоже на это надеюсь. Но вы-то тут при чем?

— Я знаю, что она вам безгранично доверяет, месье, а вы обманываете ее.

На лбу Клиффорда выступили бисеринки пота, он провел по нему тыльной стороной ладони.

— Может, вам лучше не бросаться такими словами? Вы переходите все границы, и вам может не поздоровится. Я не люблю, когда посторонние суют нос в мои дела.

— А я не хочу смотреть, как вы разбиваете сердце мисс Оливент!

— Да какого черта… — начал было Клиффорд.

— Я случайно оказался здесь сегодня утром, — перебил его Арман. — Поднимался по лестнице и нечаянно подслушал ваш разговор с… с той молодой леди. Это Неслыханная наглость с вашей стороны. Я до крайности возмущен. Уверен, Рейн тоже была бы возмущена. — Он теребил мягкую фетровую шляпу и желтые перчатки, которые держал в руках. На лице его появилось упрямое выражение, глаза смотрели на собеседника сурово и враждебно.

— Может быть, месье, вы хотите сами спросить мисс Рейн, что она думает обо всем этом? Надо полагать, вы не очень заинтересованы в том, чтобы это стало ейизвестно?

— Что известно?! — заорал Клиффорд.

Арман пожал плечами:

— Ну, например, то, что сегодня вечером вы ведете мисс Лилиас Фицбурн ужинать, или то, что вы говорили, будто любите ее.

— Я это отрицаю.

— Если бы я не слышал этого, меня бы здесь сейчас не было, — холодно произнес Арман.

— Идите вы к черту, убирайтесь из моего кабинета! Говорю вам, я не потерплю, чтобы кто-то вмешивался в мои дела. А как я поступаю с Рейн Оливент — это касается только меня!

— Во имя дружбы я считаю, что теперь это касается и меня тоже, месье.

— Ах, во имя дружбы? — хмыкнул Клиффорд. — А я бы скорее сказал, что вы влюбились в нее по уши. Или вам нужно небольшое финансовое вливание со стороны ее богатой бабушки?

— Я архитектор и зарабатываю достаточно, месье, — с достоинством ответил Арман.

— Ну тогда идите и стройте свои дурацкие французские дома и держитесь подальше от Рейн Оливент! — взревел Клиффорд.

— Меня беспокоит только одно: то, что мисс Оливент безгранично вас любит и доверяет вам абсолютно. Поэтому я не уйду, пока не получу от вас обещания, что вы проявите к ней уважение и прекратите Параллельный роман.

Клиффорд несколько секунд в бешенстве смотрел на него и вдруг разразился хохотом:

— По-моему, это просто смешно. Чего же я злюсь? Мне смеяться надо.

— Не советую вам слишком веселиться по этому поводу, месье, иначе…

— Что иначе? Вы расскажете Рейн и ее семейству, что я возил ужинать Лилиас Фицбурн, что она была у меня в офисе и что вы слышали, как я признавался ей в любви?

— Вот именно, — подтвердил Арман, — но я бы предпочел, раз уж Рейн так увлечена вами, избавить ее от таких потрясений.

Клиффорд окинул его с ног до головы презрительным взглядом:

— Понятно. У нас тут влюбленный щенок, который изображает из себя ангела-хранителя!

Арман де Ружман не был по натуре воинственным, но в его венах текла гордая кровь француза, который ни за что не спустит оскорбления. Его противник, несомненно, был физически сильнее и, совершенно очевидно, привык носить боксерские перчатки, но Арман отложил свою шляпу и тросточку и начал расстегивать пальто.

— Желаете драться, месье?

— Послушайте! — Клиффорд совсем побагровел. — Мы с вами не во Франции, и дуэли давно вышли из моды. Если Вам нравится Рейн, так и скажите, но не надо приходить сюда спасать ее из моих щупалец. Давайте, признайтесь, что она вам самому нужна!

— Я едва с ней знаком, месье. Не стану отрицать, что всякий мужчина способен полюбить ее, она красивая и милая. Но она к тому же тонкий и ранимый человек. И если вы искренне любите ее, так же, как она вас, то мне больше нечего сказать. Я здесь для того, чтобы «вмешаться», как вы выразились, потому что я один знаю про мисс Фицбурн.

Клиффорд подошел к нему ближе и злобно прошипел сквозь зубы:

— Еще одно слово, месье де Ружман, и все. Кофе на одного и пистолеты на двоих, если пожелаете, — только кофе буду пить я!

Арман побледнел.

— Значит, вы намерены и дальше обманывать Рейн с другой девушкой, несмотря на то что она рассматривает вашу связь как тайную помолвку?

— Я буду делать, что хочу, — фыркнул Клиффорд, — и вам самому невыгодно проболтаться ей про Лилиас. Я стану все отрицать и скажу Рейн, что вы просто спятили. Она мне поверит — она верит всему, что я говорю. — И он расхохотался.

Этот высокомерный и наглый смех, исполненный самодовольства, доконал Армана. Он не глядя, наугад ударил в нагло хохочущую физиономию возвышавшегося над ним человека. В то же мгновение кулак Клиффорда метнулся в его сторону. Молодой архитектор рухнул на пол и впал в забытье.

Когда он пришел в себя, Клиффорда в кабинете уже не было.

Арман поднялся с пола пошатываясь, его мутило. И было невыносимо стыдно. Хорош защитник для Рейн! Такой никудышный боец, что не смог защитить даже себя, и совсем негодный дипломат — провалил попытку исправить ситуацию. И чего он добился? Только выставил себя дураком и проиграл первый раунд Клиффорду Калверу.

В голове у него болезненно пульсировало, перед глазами все плыло, так что пришлось опереться на край стола. Один глаз совсем заплыл. Арман приложил к нему платок и тут заметил на столе листок бумаги с адресованным ему посланием: «Советую больше не пытаться вмешиваться в мои дела. Можете говорить Рейн что угодно, но если вы это сделаете, я постараюсь убедить ее, что в этом нет ни слова правды. А если она вам поверит — тогда вы будете в ответе за ее разбитое сердце, а не я».

Арман сунул записку в карман пиджака. Он испытывал острое чувство унижения, и в нем шевельнулась жажда мести. Это еще не последняя их встреча с Клиффордом, а только первый раунд, говорил он себе. В следующий раз он сможет за себя постоять. Возможно, найдется и другой метод воздействовать на мистера Калвера — без физического насилия.

Он вернулся в гостиницу и ужаснулся, увидев в зеркале свое отражение, — лицо пылало, глаз почернел. Сегодня вечером он должен ужинать с герцогиней, миссис Оливент и Рейн. Как оправдаться перед ними за свой непрезентабельный вид?

Глава 6

Когда Армана провели в комнату миссис Оливент, Рейн была там одна. Пожилые дамы еще не закончили переодеваться к ужину. На девушке было серое кружевное платье длиной до середины икр, с Низким декольте; ушки ее украшали крупные розоватые жемчужины, тонкое запястье — тройной браслет из того же розоватого жемчуга. К декольте была приколота яркая роза, в Тон ей подходили губная помада и лак на ногтях. Арману подумалось, что двумя очевидными чертами характера Рейн были безупречный вкус в одежде и почти бессознательное желание очаровывать. Что ж, невесело усмехнулся он про себя, его она очаровала без труда. Увидев одну лишь ее улыбку, он сразу почувствовал, что синяк под глазом получен не напрасно.

Продавец в аптеке дал ему какую-то настойку, которая сняла опухоль, а чтобы избежать вопросов про синяк, Арман надел солнечные очки. И сейчас принялся извиняться за них.

— Понимаете, у меня… перенапряжение глаз… — бормотал он, склоняясь к руке Рейн. Ему стало стыдно, что приходится лгать, а она мило улыбнулась и сказала, что это наверняка следствие кропотливой работы, которой он занимается.

Сочувственно глядя на молодого человека, Рейн подумала, что сегодня он выглядит совсем больным. Наверное, у него не очень крепкое здоровье.

— Вам нравится ваш отель? Какая жалость, что у нас нет свободной комнаты для гостей, куда можно было бы вас поселить.

— Вы слишком добры, — промямлил он, с облегчением глядя на входящую в комнату мать Рейн.

Она с порога извинилась за опоздание. Вслед за ней вошла герцогиня. И тут же Анна, служанка, объявила о приходе мистера Майлза Оливента, дяди Рейн по отцовской линии.

Завязалась общая беседа. Арман устроился рядом с герцогиней, и они с упоением заговорили о великолепном французском монастыре, который был так близок сердцам обоих.

Миссис Оливент снова исчезла. Она любила, чтобы ее званые вечера проходили «на пять с плюсом», и хотя Анна превосходно готовила, для хозяйки всегда находились дела.

Рейн подала бокал дяде Майлзу, к которому относилась с большой симпатией. Он был изящного сложения, с белоснежными волосами, а в глазу носил монокль. Сэр Майлз, в свою очередь, питал слабость к своей хорошенькой племяннице. Сегодня, наблюдая за Рейн, он решил, что никогда еще она не была так очаровательна, о чем немедленно сообщил ей.

— У меня скоро голова закружится от комплиментов, дядя! Сегодня меня ими просто забросали, — засмеялась она, кокетливо расправив кружевную юбку.

Сэр Майлз покосился на француза, который сидел подле герцогини.

— Нетрудно угадать, от кого исходили все эти комплименты. — Он укрепил в глазу монокль. — Ага, на вид довольно приятный молодой человек. И одет прилично. В целом я не особенно жалую европейцев, но без них тоже не обойдешься. — Старик во весь рот улыбнулся Рейн. — Ну а у тебя были неприятности в последнее время, а? Признайся!

Она закусила губу.

— Да. Боюсь, мне никогда не понравится молодой человек, который устроит маму.

— Ну, времени у тебя в запасе еще предостаточно, не беспокойся.

— Ах, если бы мама тоже так считала. Но она только и мечтает поскорее выдать меня замуж. Как жаль, что мы с ней совсем не сходимся во вкусах, правда, Дядя Майлз?

Сэр Майлз почувствовал, что за этими словами скрывается нечто такое, что всерьез беспокоит его юную племянницу.

— Расскажи-ка все своему дядюшке. У тебя появился новый ухажер, который не по вкусу твоей матери?

Щеки Рейн покрыла матовая бледность.

— Ты уже все знаешь, и боюсь, тебе он тоже, не нравится. А очень жаль, мне хотелось бы, чтобы хотя бы ты был на моей стороне.

Кустистые брови старика сошлись на переносице. Он закашлялся.

— Так это все тот парень, Калвер?

На глазах Рейн вдруг выступили слезы, которые она была не в силах сдержать.

— Мне кажется, что вы все ужасно несправедливы к Клиффорду. Вы ведь его совсем не знаете.

— Ну, твоей матери как будто известно о нем немало, и я помню, как ты нас с ним познакомила, — должен сказать, он не произвел на меня хорошего впечатления. — Сэр Майлз нахмурился, покосился на свой шерри, потом медленно покачал головой. — Деточка моя, он тебе совсем не подходит, уж поверь мне. Скользкий он какой-то. Надутый и самодовольный. Много воображает, а на самом деле ничего особенного собой не представляет.

Рейн сжала зубы. Слезы высохли у нее на ресницах. Упрямый непокорный дух, который она унаследовала, давал себя знать.

— Ну вот, вы тоже, дядя Майлз. Вы говорите прямо как мама. Настоящей любви это не помеха. Просто Клифф очень хорош собой и из-за этого — да, немного тщеславен, что тут такого? Он не учился в Итоне, как вы с папой, и из-за этого вы его недолюбливаете. А он такой замечательный!

— Почему ты так решила?

— Ну, я не знаю… даже не могу тебе описать — просто уверена, и все. Я точно знаю, что мы с Клиффордом Созданы друг для друга.

Сэр Майлз тяжело вздохнул:

— Ну хорошо, дорогая, только не делай ничего в спешке. Подожди немного, а там посмотрим. В твоем возрасте я столько раз влюблялся и разочаровывался, прежде чем нашел ту единственную, на всю жизнь, которая стала моей женой. Никогда не позволяй себе идти на поводу у эмоций. Ведь так легко совершить ошибку, пойми. Очень может быть, что этот твой парень действительно лучше, чем мы все о нем думаем. Но не теряй головы.

Рейн отвернулась, разочарованная тем, что дядя не поддержал ее. Как было бы хорошо, если бы он принял ее сторону. Сэр Майлз был главой семьи Оливент. Впрочем, чем больше пытались очернить Клиффорда в ее глазах, тем больше она убеждалась, что все неправы. И тем больше ее бесило, что она должна будет вскоре покинуть Англию и Клиффорда.

Разговор с дядей испортил девушке настроение, и за ужином она была тиха и молчалива. Арман, сидевший рядом с ней, заметил это.

— Вы позволите пригласить вас завтра вечером в театр? — спросил он.

Она ответила не сразу. В мягком мерцающем свете трех высоких свечей в старинных серебряных канделябрах Рейн казалась неправдоподобно прелестной, но очень печальной, и это огорчало молодого француза. Зная причину ее грусти, он не очень удивился, когда девушка сказала, так тихо, чтобы он один мог ее слышать:

— Благодарю… вы так добры… но, ах, Арман… как вы думаете, мы не могли бы провернуть еще раз такое же дело, как в Риджент-Парк, если, конечно, мне удастся все устроить?

Он замер. Его тонкие чувствительные пальцы вцепились в вышитую салфетку, лежавшую у него на коленях. Какое-то время он не мог найти слов для ответа, в ужасе думая: «Только не это. Боже мой! Если бы она знала, где он сейчас и с кем! Если бы я только мог ей сказать!..» Но он ничего не сказал. За темными солнечными очками Рейн не могла видеть в его глазах боль и злость. Она повторила свой вопрос нервным быстрым шепотом. Арман чувствовал, что не в состоянии прикрывать ее, однако готов был сделать что угодно, Лишь бы вернуть ей веселость и снова услышать ее смех.

— Прошу вас, Арман, — молила она.

Он ответил ей вопросом, который никто, кроме нее, не мог услышать:

— Вы так сильно любите этого человека?

Рейн возмутилась — какое он имеет право спрашивать ее об этом? Они же едва знакомы. Однако надо учитывать, что она сама призналась ему во всем и втянула его в это дело, так что ей не стоит обижаться. Поэтому она постаралась успокоиться и ответила односложно — это был страстный выдох, который поднялся, как показалось Арману, из самой глубины ее пылкого юного сердца:

— Да…

Он отвернулся, но смог выговорить:

— Очень хорошо! Сделаю для вас все, что в моих силах… но прошу вас, будьте осторожны.

Арман вздохнул с облегчением, когда миссис Оливент встала из-за стола и дамы вышли из столовой, оставив их с сэром Майлзом курить сигары и потягивать бренди.

Роза Оливент, в самом добром расположении духа, взяла дочь под руку и улыбнулась ей:

— Все говорят, что сегодня ты просто очаровательна, дорогая.

— Спасибо, мам, — равнодушно бросила Рейн.

Взгляд темных, глубоко посаженных глаз герцогини перебежал с лица дочери на личико внучки.

— Да, она пользуется успехом. И очень мила с моим Арманом, рада это отметить. О чем вы там шептались за столом, малышка?

Девушка отвела глаза. Она подошла к пианино, на котором стояла огромная ваза с тюльпанами, и принялась перебирать их, потом, чуть помедлив, ответила бабушке:

— Так… ни о чем.

— По-моему, Арман очаровательный молодой человек, — вступила в разговор миссис Оливент, — но я надеюсь, что Рейн будет оказывать ему не слишком много внимания.

Рейн резко повернулась к матери:

— Он что, получил недостаточно хорошее образование? Или ты считаешь, что профессия архитектора недостаточно престижна?

Холодные голубые глаза миссис Оливент встретились с серыми глазами дочери. Они долго враждебно смотрели друг на друга. Потом мать смягчилась и примирительно проговорила:

— Ну же, Рейн, девочка, перестань, не будем затевать ссору из-за таких пустяков.

— По-моему, ты сама к этому стремишься, — отрезала Рейн. — Ты, кажется, намекаешь, что не одобряешь моей симпатии к архитектору бабушки.

— Рейн, прошу тебя… — начала было миссис Оливент.

— Перестаньте, — тут же вмещалась герцогиня и постучала эбонитовой палкой по паркету. — В чем дело? И почему Рейн не может симпатизировать моему Арману? По-моему, это было бы очень славно.

— Мама, что ты такое говоришь! — возмутилась Роза Оливент. — Надеюсь, ты не для того ввела этого молодого человека в круг нашей семьи, чтобы сосватать за него Рейн?

— Я бы не стала возражать, если бы они понравились друг другу. Де Ружман — старинный благородный род. Отец Армана — настоящий герой, его имя навсегда вписано в историю Франции, и Арман делает блестящую карьеру. Когда он закончит реставрацию монастыря Канделла, его ожидает очень серьезное предложение — правительственный заказ, связанный со строительством муниципальных зданий в Провансе.

Миссис Оливент передернула плечами.

— Ну, не знаю…

Тут вмешалась Рейн, глаза ее горели гневом:

— Арман мне очень нравится, и я всегда буду стараться угодить вам обеим, но все-таки мне хочется, чтобы в этом вопросе выбор оставили за мной. Мне уже надоели все эти ваши сватанья. Слава богу, что скоро я стану совершеннолетней!

— Чтобы сделать какую-нибудь отчаянную глупость, — поджав губы, подхватила миссис Оливент.

— Это, надо думать, Камушек в сторону Клиффорда… — Рейн произнесла вслух всем ненавистное имя, дрожа от возмущения.

Герцогиня сказала примирительно:

— Ну, дети мои, не будем портить такой приятный вечер. Роза, ужин был Превосходный. Рейн, маленькая моя, успокойся.

Девушка подошла к окну и встала спиной к обеим женщинам, невидящими глазами глядя на залитый светом парк. Она услышала за Спиной слова матери:

— В общем-то, раз уж на то пошло, я наверняка предпочла бы Армана де Ружмана этому Клиффорду Калверу, и говорю об этом напрямик.

— Боюсь только, что выбрать мне никто не даст, — проговорила Рейн глухо и выбежала из комнаты.

Ей нужно было время, чтобы справиться с эмоциями, к тому же ее охватило жгучее желание услышать голос Клиффорда, хотя бы на мгновение… услышать его вальяжный, чарующий голос, который убедит ее в его любви и преданности; он укрепит и поддержит ее, и тогда она сможет справиться не только с семьей, но и со всем миром, если потребуется, — главное, чтобы он был рядом с ней.

По странному совпадению Клиффорд как раз в этот момент презрел правило — никогда не звонить Рейн домой, и набрал номер квартиры Оливент. Ему очень любопытно было узнать, что сказал де Ружман насчет своего подбитого глаза… и вообще, что он рассказал Рейн.

Как раз в тот момент, когда Рейн кинулась на свою кровать, зазвонил телефон. Она взяла трубку. Услышав знакомый голос Клиффорда, который осторожно попросил к телефону мисс Оливент, девушка чуть не задохнулась от радости. О, какое чудо! Он! Звонит как раз тогда, когда она нуждается в нем больше всего! Она расценила это как символ их вечной любви и всхлипнула в трубку:

— О, дорогой… дорогой мой, это я, Рейн, я тебя слушаю.

— Рейн… сладкая моя… Привет.

— Я так рада, что ты позвонил, — с воодушевлением сказала она, — сегодня вечером у меня просто ужасное настроение, я сама собиралась тебе звонить. И надеялась, что трубку возьмешь ты, а не твоя мама или тетя.

— Собственно говоря, я не из дома сейчас звоню, — признался он. — Я говорю из… из своего клуба.

— А, ты ужинаешь сегодня в клубе? Дорогой, как жаль, что я не могу быть с тобой. Ужасно думать, что ты один, когда я могла бы быть рядом.

— Ангел мой! — воскликнул Клиффорд, радуясь, что она не может узнать правду — на самом деле он звонил ей из дорогого маленького ресторанчика — и не видит Лилиас Фицбурн, с которой они только что закончили ужин за столиком на двоих.

— Я не могу долго говорить, — задыхаясь, прошептала Рейн. — Мама может войти в любую минуту. Зачем ты звонишь?

— Сказать, как я тебя люблю, моя сладкая.

— Ах, милый… я тоже тебя люблю всем сердцем, Дорогой мой, я никогда, никогда тебя не разлюблю!

— Сладкая моя! — нежно прошептал он. — Мне так жаль, что ты уезжаешь.

— Меня саму это просто убивает. Я должна с тобой увидеться. Я как раз только что просила Армана отвезти меня завтра куда-нибудь, так что давай договоримся о встрече.

— Ах, вот ты кого просила. И что же ответил наш французский друг?

— О, думаю, он поможет.

Клиффорд веселился от души, но не смел продемонстрировать свое злорадство. По ее словам он и так уже понял все, что хотел знать: Арман не выдал его. «Не выдал… и не выдаст, — размышлял он, — если не хочет получить фингал под вторым глазом!»

— Нет, думаю, не стоит никого посвящать в наши тайные свидания, дорогая. Я сам что-нибудь придумаю. Обещаю.

— Давай договоримся сейчас, — настаивала Рейн. Мысль о том, что несколько долгих часов она проживет без надежды на свидание с ним, была невыносима. Все так запуталось… и коронация скоро, и вся семья сторожит ее. Как же сбежать от них? Она вынуждена была попрощаться с Клиффордом, так и не договорившись о встрече. Завтра он собирается в Мидландс по срочному делу, которое никак нельзя отложить (так оно и было), потом наступит второе июня, а потом… Франция.

— Но я тебе позвоню, или ты мне обязательно позвони перед отъездом, — сказал он, быстро добавил: — Спокойной ночи, сердце мое, я тебя обожаю, — и повесил трубку.

Вернувшись в гостиную, Рейн застала там Армана и дядю. Пристально посмотрев на нее, молодой человек все понял. Она была тиха и печальна до конца вечера. Что бы он ни говорил, что бы ни делал — ничто не могло вернуть ей улыбку. А причину знал только он один.

Глава 7

Рейн лежала в нагретой солнцем траве, закинув руки за голову, и смотрела сквозь темные очки на невероятно синее небо. Ароматы дикого тимьяна, резеды и лаванды щекотали ей ноздри. Глубокое молчание гор окружало ее; она наслаждалась жарким летним полднем в предгорьях Альп.

Было семнадцатое июня года коронации английской королевы Елизаветы Второй. Теплое, прогретое солнцем, пахнущее травами местечко на юге Франции, где находилась Рейн, называлось Оранжери, и располагалось оно чуть пониже крепостного вала старинного средневекового монастыря, который принадлежал роду де Шаньи в течение восьми веков. Дом предков, который в один прекрасный день должен был достаться Рейн.

Канделла стала ей тюрьмой — прекрасной, жестокой, недоступной для Клиффорда. Минуло всего две недели с тех пор, как она приехала сюда, но ей казалось, что прошла уже целая жизнь, полная мук, страданий и сомнений. Ведь с тех пор, как Рейн обосновалась в Канделле, Клиффорд ни разу ей не написал. Ни разу! Она не понимала, в чем дело. Ее мозг лихорадочно пытался изобрести причину его молчания. Может быть, он заболел. Может, попал в аварию. А может, просто не пишет и все. Она знала, что это самое невероятное объяснение, и тем не менее была глубоко уязвлена — он же обещал писать ей хотя бы через день. Но почему, почему Клифф не сдержал слово? Почему?

Ей удалось встретиться с ним еще раз перед отъездом — но уже без помощи Арманд, которого срочно вызвали в Канны по делам фирмы. Рейн с Клиффордом встретились в холле небольшого тихого отеля, где, как они надеялись, их никто не увидит и не услышит. Они держались за руки и смотрели друг другу в глаза и сказали друг другу все, что говорят влюбленные на пороге разлуки. Рейн снова и снова обещала хранить ему верность, а он клялся, что будет много работать и ждать ее. Когда же она сказала, что, несмотря на все старания семьи разлучить их, никогда его не разлюбит, он ответил, что будет ей предан до конца жизни, а когда ей исполнится двадцать один год, они поженятся, и тогда им уже не придется расставаться.

Поначалу, когда Рейн только приехала в Канделлу, она часто плакала тайком и всячески демонстрировала домашним, что сердце ее разбито. Мать и бабушка не вмешивались. Все обсудив, они пришли к выводу, что лучше будет не обращать внимания на настроение Рейн и надеяться, что здесь она забудет об этом романе, а тем временем надо всячески поощрять ее частые встречи с Арманом. Собственно, Арман был единственным человеком, с кем Рейн вообще разговаривала. Она чувствовала — с ним можно быть самой собой. Он стал ее другом и поверенным. С ним она могла поделиться своими страхами и надеждами и делала это, не подозревая даже, каких усилий стоило молодому человеку слушать ее и держать в тайне то, что было ему известно. Иногда она сидела с ним в мастерской, когда он работал, а сегодня должна была начать позировать для портрета. Мать с бабушкой почти никогда не заглядывали в мастерскую, находившуюся в дальнем крыле огромного здания, и там Рейн чувствовала себя относительно свободной от своих «тюремщиков». Разумеется, она не утратила нежной любви к своей чудесной бабушке, но с трудом прощала ей участие в деле разлучения ее с Клиффордом.

А герцогиня и ее дочь Роза составили настоящий заговор, и единственным человеком, которого они посвятили в свои замыслы, был Жан Савиль, владелец лавки и почты в деревушке Сент-Кандель, знавший семью де Шаньи лет пятьдесят. Как и все прочие жители деревни, где герцогиня пользовалась почти неограниченными, феодальными правами, он считал ее слово законом. Ему даже в голову не приходило ослушаться ее или обмануть доверие. Итак, мадам герцогиня выразила желание, чтобы все письма, адресованные мадемуазель Оливент, передавались лично ей, герцогине, в руки и не доставлялись по назначению. Так же и письма от мадемуазель Оливент, адресованные некоему господину Калверу, должны изыматься из почты. Все это неукоснительно выполнялось, а мадемуазель тем временем ни о чем не догадывалась.

Так проходили долгие жаркие летние дни и теплые средиземноморские вечера. Рейн рыдала и тосковала, не получив ни одного письма от Клиффорда (а их на самом деде было немало). И только одно-единственное письмо от Рейн — то, которое отправлял Арман из Канн, избежало шпионских сетей герцогини. Его-то и получил Клиффорд.

Глава 8

Вернувшись из поездки в Мидландс, Клиффорд снова очутился в суматошной толпе, в городе, наводненном приезжими зеваками. Ему удалось снова наладить работу на фабрике, однако кредиторы по-прежнему одолевали его, и ему как никогда нужны были деньги — или, по крайней мере, перспектива их получить. На повестке дня был главный вопрос: договориться с банковским менеджером и втереться в доверие к «нужным людям», а ничего не сулящий роман с юной Оливент отошел на второй план. Однако, не получив от Рейн обещанных писем, Клифф был изумлен и, надо сказать, разобижен. Он принадлежал к типу мужчин-охотников, поэтому, когда девушка подставляла губки для поцелуя, ему меньше всего хотелось их целовать.

У него были все шансы держать роман с Лилиас Фицбурн на плаву. Хотя он был крайне непопулярен среди добропорядочных мамаш светского Лондона, все же ему удалось втереться в доверие к домашним Лилиас. Клифф мог быть вполне интеллигентным и даже обаятельным, при необходимости. Как-то вечером на семейном ужине у Фицбурнов он сумел произвести на всех приятное впечатление, пожалуй даже — имел успех. Он не стал говорить о спортивных бегах и ставках в казино (и то и другое, как он узнал от Лилиас, не одобрял ее богатый папаша). Хобби банкира была рыбалка — на досуге он ловил семгу. Клиффорд сам когда-то, еще в школе, увлекался рыбалкой, поэтому явился на ужин, вооруженный знанием всех тонкостей и премудростей рыболовного дела. В результате папаша Фицбурн стал к нему заметно благосклоннее и за сигарами и бокалом портера после ужина предложил присоединиться к их экспедиции в Норвегию в конце месяца. Фицбурн утверждал, что там ловится лучшая в мире семга. Клиффорд от всей души поблагодарил его, а про себя подумал: интересно, где взять денег на приличную удочку и экипировку и как выкроить время на поездку. Тем не менее потом, оставшись на несколько минут наедине с Лилиас, он почувствовал себя на седьмом небе, когда девушка, прижавшись к нему горячей розовой щечкой, прошептала, что «кажется, все в порядке».

Начало было неплохое, но Клифф знал, что ему предстоит потратить еще немало усилий, прежде чем дело дойдет до оглашения помолвки с Лилиас. А инстинкт безошибочно подсказывал ему, что, даже если Алек Фицбурн пригласил его на рыбную ловлю в Норвегию, это еще отнюдь не означает, что он примет его в качестве законного зятя. К тому же дело осложнялось тем, что уже сейчас Лилиас начинала ему надоедать. Впрочем, она никогда его серьезно не интересовала. Конечно, у нее были свои достоинства — всегда хорошее настроение и миловидность природной блондинки, но в жизни наглый и привлекательный Клиффорд знавал стольких красивых женщин, что стал уже почти безразличен к их прелестям. Нужно было что-то действительно необычное, чтобы заинтересовать его. И именно такой была Рейн.

Ее неожиданное молчание интриговало его все больше и больше. Поэтому он написал ей несколько писем. Он писал о том, что обожает ее, что, как только сможет вырваться, немедленно прилетит в Ниццу и они встретятся в Каннах. Однако эти письма, разумеется, так и не дошли до Рейн — они все были сожжены бестрепетной рукой ее непреклонной матери.

Лишь через неделю после коронации первое письмо от Рейн, отправленное Арманом, попало в почтовый ящик Клиффорда. Девушка беспокоилась, что не получила от него весточки с тех пор, как приехала в Канделлу.

«Я постоянно думаю о тебе, мне так тебя не хватает. Иногда мне кажется, что я с ума сойду, мне даже не с кем поговорить — только мама и бабушка, да еще Арман, он приходит почти каждый день и выходные тоже проводит у нас — пишет картины. Без него я, наверное, лишилась бы ума, потому что с ним можно говорить о тебе, Клифф. О, любимый мой, дорогой! Ты забыл меня? Нет, не верю! Должна быть какая-то причина, почему ты не пишешь. Пожалуйста, прощу тебя, ответь мне. Я так ужасно тебя люблю. И всегда, всегда буду любить. Твоя целиком и полностью,

Рейн».

Клиффорд вытянул под столом длинные ноги и закурил сигарету. Ему льстило быть предметом столь сильной любви. Он даже поначалу решил было взять на самолет свой «ягуар» и в ближайшие же выходные доехать на нем до Канн. В Лондоне было жарко и душно. Рейн так живо описала ему монастырь в предгорьях, что ему захотелось самому на него посмотреть и отдохнуть там вместе с ней. Черт бы побрал этого парня, Армана! Какое право он имеет каждый день видеться с Рейн? Потом, вспомнив, как французишка получил в нос, Клиффорд тихо рассмеялся. В конце концов он написал ответ:

«Ума не приложу, почему ты не получила мои письма. Дорогая, сердце мое, ты знаешь, что я ленив, но тут уж превозмог себя и отправил тебе несколько вдохновенных посланий. Наверное, у вас что-то с почтой. Впрочем, радость моя, тебе грех жаловаться — ты сама не очень-то забрасываешь меня письмами; я получил лишь одно. Но только для того, чтобы доказать, что я тебя люблю и тоскую, пришлю еще и телеграмму».

В телеграмме значилось: «Люблю тебя К. К.»

Но ни его письмо, ни телеграмма до адресата так и не дошли.

Рейн неторопливо шагала к магазину Жана Савиля. Солнце уже покрыло легким загаром ее лицо, шею и плечи. Темные гладкие волосы были подстрижены короче, чем обычно, чтобы не было жарко, в узких голубых джинсах и клетчатой рубашке она казалась подростком. Однако глаза ее были глазами женщины, выстрадавшей немало. Она только что узнала от Элен, что Жан отложил на почте письмо для ее бабушки. А самой ей по-прежнему никто не слал весточек.

Рейн было страшно. Наверное, что-то ужасное случилось с Клиффордом. Его затянувшееся молчание серьезно тревожило ее, хуже всего была неопределенность. Иногда она даже подумывала, не сбежать ли отсюда и не сесть ли на первый же самолет в Лондон. Единственное, что ее останавливало, — это гордость. К тому же у нее не было своих денег — одежду ей покупала мать и давала небольшие суммы на карманные расходы, но этого не хватило бы на билет до Лондона. Да, но можно занять деньги, например, у Армана или у кого-нибудь из бабушкиных знакомых в Мужене, из тех, что знают ее с детства… Ах, если бы она была уверена, что Клиффорд хочет ее видеть! Девушку тяготили мрачные сомнения, нужна ли она ему вообще. Даже самые необузданные эмоции не могли заставить ее броситься к ногам мужчины, который разлюбил ее.

Рейн решила отправить Клиффу телеграмму, чтобы спросить обо всем напрямик. В прохладном полутемном помещении лавчонки Жана Савиля, куда никогда не проникало солнце, где пахло чесноком, кожей, гуталином и жареным кофе — эти запахи так нравились ей, давно, когда она в детстве приезжала в Канделлу, — Рейн написала в последнем отчаянном порыве: «Не понимаю твоего молчания что случилось ответь обязательно или считаю между нами все кончено».

Она протянула телеграмму Жану. Старик, сдвинув на кончик носа очки в оловянной оправе, прочел, сосчитал слова, взял деньги и пробурчал, что отправит ее «очень быстро». Девушка поблагодарила его, нисколько не усомнившись, что так и будет сделано, развернулась и медленно побрела домой.

А час спустя Элен принесла хозяйке очередной запечатанный пакет с почты. Адрианна де Шаньи прочла телеграмму, которую хотела отправить ее внучка. На мгновение на ее лице появилось одновременно виноватое и победное выражение. Клиффорд никогда не прочтет этот страстный призыв и не ответит на него. Она медленно порвала бумажку, затем послала за Розой.

— Меня заботит теперь только одно: что будет, когда мы вернемся в Лондон и Рейн все узнает о том, что мы делали?

— Надеюсь, — сухо заметила миссис Оливент, — ни один из них ни о чем не догадается, ведь, если роман закончится, Рейн будет считать, что ее бросили, и не захочет его больше видеть. Я ее знаю. Она вся в Майкла. Он был самым щедрым и великодушным человеком на свете, но, раз испытав предательство, никогда его не забывал.

Старая герцогиня смущенно поерзала в кресле, потом потянулась за своей нюхательной солью. Ей оставалось только надеяться, что гнев и презрение Рейн не обернутся против нее.

— А где сейчас наша девочка? — спросила она.

— В мастерской. Позирует Арману для портрета, сегодня первый сеанс.

— Вот и хорошо, — обрадовалась герцогиня, сразу ощутив прилив хорошего настроения.

Глава 9

В огромном сводчатом зале Круглой башни Рейн позировала Арману. Молодой архитектор сидел перед мольбертом и благоговейно наносил первые мазки на холст. Он испытывал неземное блаженство. Последние три недели были, по сути, самыми счастливыми в его жизни. Он разрывался между фирмой в Каннах и реставрационными работами. Здесь, в Канделле, зато почти все вечера по просьбе герцогини проводил с ее семьей, так же как и долгие выходные. Таким образом, он часто виделся с Рейн, и для него это было сказочным подарком, особенно потому, что девушка теперь держалась с ним нежно и дружелюбно. Правда, эта радость слегка умерялась тем, что с уст ее не сходило имя Клиффорда Калвера. Арману горестно было видеть ее печаль. К лондонскому повесе он питал непреодолимое отвращение и в то же время не переставал в душе благодарить судьбу за то, что Клиффорд, судя по всему, перестал преследовать Рейн. Сам же Арман был влюблен в нее еще сильнее, чем прежде. Она стала для него невыразимо дорога. Каждый раз, когда он видел ее, его переполняла радость. Тонкая грациозная фигурка, чудесное лицо с огромным, выразительными серыми глазами… Она стала для него богиней. Богиней, созданной для поклонения. Писать ее портрет было для него наивысшим удовольствием. Он не очень высоко ставил свой талант художника, однако в этом портрете каждый штрих был исполнен любви. Поглощенный работой, Арман изучал каждую линию любимого лица. И жалел, что он не гений, способный достойно увековечить ее красоту.

— Право, не надо быть такой печальной. Постарайтесь улыбнуться, — вдруг попросил он.

Уголки ее губ слегка приподнялись, но она вздохнула:

— Что я могу поделать, если мне грустно, Арман. И у меня есть на это причины, вы же знаете.

Молодой человек с сильно бьющимся сердцем склонился над палитрой, делая вид, что смешивает краски.

— Да, знаю, — пробормотал он, — но постарайтесь… Я не хочу, чтобы на портрете вы вышли стишком печальной. Вашей бабушке это не понравится.

— О, бабушке и маме дела нет до того, что я грустна, — с горечью произнесла Рейн. — Иначе они не стали бы держать меня здесь, как птичку в клетке.

Арман вздрогнул.

— Так и не пишет? — спросил он тихо.

— Не пишет, — устало покачала головой Рейн. — Иногда мне кажется, что он умер!

— Нет, нет — вы бы узнали; кто-нибудь из друзей вам сообщил бы.

Она промолчала. Гордость не позволяла ей сказать Арману, что на самом деле только сегодня утром она получила письмо от кузины Дженнифер, из которого было ясно, что Клифф жив и здоров: «Мы с мамой вчера были на вечере в «Кафе де Пари», туда заглянули семейство Фицбурн и Калвер. Помнится, ты была к нему неравнодушна, если не ошибаюсь? Признаться, он отлично выглядел — костюм как с иголочки. Ах, какая у него фигура!»

Нет, Рейн не ревновала Клиффа к Лилиас Фицбурн. Она была выше пошлой ревности. Любой мужчина имеет право танцевать с девушкой на балу. А Клиффорд Калвер, хотя и не одобряемый большинством матерей, тем менее пользовался огромной популярностью у их дочерей. Почему бы ему не пойти в ресторан или на вечеринку? Конечно, Рейн не ожидала, что он будет киснуть дома один, потому что она уехала из города. Но она вправе была рассчитывать на его верность, он мог хотя бы дать ей знак, что любовь еще жива, написать, что ждет ее возвращения, что живет, как и она, надеждой на их встречу в ноябре, когда она станет совершеннолетней и не нужно будет просить у родственников разрешения на брак.

— Ах, Арман, — вздохнула Рейн, — скажите, неужели мужчины действительно так не любят писать письма?

Этот наивный вопрос чуть не разорвал ему сердце. Он поднял глаза и встретил туманный взор, который молил его о помощи. Лицо его вспыхнуло.

— Некоторые мужчины отдали бы полжизни, чтобы иметь возможность вступить с вами в переписку, — вырвалось у него. — Каждый день… каждый час. Я… вполне это допускаю.

Его слова удивили и тронули Рейн; Она посмотрела на Армана с нежностью. Этот молодой архитектор так мил и терпелив с ней, он так старательно разгоняет ее грусть и пытается утешить, как может. Она встала, подошла к нему и, положив руку ему на плечо, взглянула на холст.

— Скажите, если бы у вас была подруга, вы писали бы ей? Часто-часто?

— Да, — кивнул он, вздрогнув от ласкового прикосновения ее тонких пальцев.

— А у вас нет подруги, Арман?

— Нет.

— А вы когда-нибудь были влюблены?

— Нет, — соврал он, с трудом сглотнув, и принялся вытирать кисть о тряпочку.

— А что вы стали бы делать, ну, скажем, если бы оказались на месте Клиффорда? Что бы вы мне написали?

Ему был ненавистен ее вопрос, и тем тяжелее отвечать на него. Однако он неуверенно пробормотал по-французски:

— Ну, не знаю…

— Скажите, — не унималась Рейн, — что вы стали бы мне писать?

Бледный и расстроенный вконец, Арман поднял на нее горящие страстью глаза и проговорил сквозь зубы:

— Тысячу признаний в любви. Я написал бы, что боготворю вас… что для меня вы как солнце, луна и звезды, вместе взятые… что для меня вы — все прекрасные цветы мира, все ароматы и вся музыка на свете и что… что я не могу без вас жить… — Он замолчал, покраснев до корней волос, и стряхнул с плеча ее руку. — Мне пора. Надо ехать в Канны. У меня там дела.

Рейн стояла и в недоумении смотрела на него, ничего не понимая. Потом вдруг рассмеялась:

— Боже, Арман, да вы настоящий поэт! Любой девушке приятно было бы услышать такие признания. Могу вас поздравить… — И вдруг прибавила, совсем наивно: — Увы, Клифф — истинный англичанин, он совсем неромантичен, чтобы написать что-нибудь в таком духе.

Арман вдруг вскочил, в отчаянии кинулся к холсту, схватил перочинный нож и начал порывисто счищать уже намеченные краской контуры лица Рейн.

— Арман!.. Что вы делаете?.. Зачем вы?..

— Это все плохо… никуда не годится, не стоит… — Он дрожал и заикался.

— Ничего, Арман. Завтра я снова буду вам позировать и, возможно, даже сумею улыбнуться. Я отправила Клиффу телеграмму — на нее-то он наверняка уж ответит!

Молодой человек потерял дар речи. Ах вот как! Завтра он сможет писать портрет улыбающейся Рейн!.. И все потому, что она получит ответ от Клиффорда Калвера. Она будет счастлива… будет светиться от любви и возобновленной веры в этого мужчину. Арман застонал и едва не ринулся вон из комнаты, чтобы не видеть ее. Он не знал, сколько еще сможет терпеть эту изощренную пытку. Боль становилась невыносимой.

А Рейн не заметила ни боли, ни страсти, промелькнувшей в его глазах. Она была поглощена мыслями о любимом, о своем золотоволосом викинге, о Клиффе. С неосознанной жестокостью ранив Армана в сердце, она взяла его под локоть и заговорила самым приветливым образом:

— Арман, вы мне так нравитесь. Вы были ко мне очень, очень добры. Я знаю — вы сделали бы все, что в ваших силах, чтобы мне помочь. Послушайте, у меня есть один план. Попросите у бабушки и мамы отвезти меня сегодня вечером в Канны поужинать. Они разрешат. Они вам очень доверяют. А оттуда я позвоню Клиффу домой. Тогда я выясню, что происходит. Может быть, мне даже удастся поговорить с ним лично. Надо было раньше до этого додуматься. Я позвоню ему в офис и домой, на Риджент-Парк. Ах, Арман, вы будете таким милым, отвезете меня сегодня вечером в Канны?

Он молча стоял, размышляя и терзаясь мучительными сомнениями. Опять, думал он, опять он должен принести себя в жертву (впрочем, откуда Рейн было знать, что она творит с ним, прибегая к его помощи?). Снова его любовь должна подвергнуться испытаниям. Француз уже готов был ответить «нет», но стоило ей нежно взглянуть на него, и он почувствовал, что безоружен. Он сдался:

— Хорошо, я отвезу вас в Канны, если позволят мадам герцогиня и ваша матушка. Давайте поскорее спросим разрешения, а то мне пора идти.

Из высокого сводчатого зала они вышли вместе. Молодому человеку было очень приятно то, как просто и уверенно Рейн взяла его под руку, однако от ее близости у него слегка кружилась голова — так ему хотелось обнять ее, припасть к этим совершенным, идеально очерченным губам в долгом блаженном поцелуе. Но надо было что-то говорить — что угодно, лишь бы утешить ее, — и он пробормотал:

— Может быть, мистер Калвер слишком занят, чтобы заниматься личной корреспонденцией. Я уверен, что вы получите от него письмо завтра…

— Да, но не такое, какое вы написали бы своей подруге, — я никогда не забуду, как вы красиво говорили. Такие прекрасные слова… Клиффу у вас учиться и учиться…

— Боже упаси, — прошипел Арман с такой злостью, что девушка отшатнулась и удивленно посмотрела на него.

По широкой дубовой лестнице они поднялись в будуар ее матери. Миссис Оливент сидела за секретером и писала письмо. Несчастный и убитый Арман самым официальным и почтительным тоном осведомился, позволено ли ему будет отвезти Рейн в Канны поужинать, а потом сводить в кино. Роза повернулась к ним и посмотрела на юную парочку, удивленно приподняв брови, Она не была недовольна, просто изумилась — со времени своего приезда в Канделлу ее дочь ни от кого не принимала приглашений.

— Если Рейн согласна, пожалуйста, я не против, — сказала она.

Девушка опустила длинные ресницы. Щеки ее покрыла восковая бледность, а это означало — и мать прекрасно это знала, — что Рейн чем-то возбуждена или находится в предвкушении важных событий.

— Детка, ты как будто бледновата, — заметила миссис Оливент. — Ты не перегрелась на солнце, дорогая?

— Нет, — коротко ответила та.

— А как дела с портретом?

Арман опередил Рейн:

— Пока не очень удачно. Завтра с утра мы начнем заново.

— Ах, прекрасно, — рассеянно откликнулась миссис Оливент. — Я скажу бабушке, что вы уезжаете и к ужину не вернетесь. У нее опять мигрень. Сейчас она спит, так что не тревожьте ее.

— Я приму ванну, переоденусь и буду готова к вашему приезду, — сказала Рейн.

Арман откланялся, пообещав заехать в семь часов, и вышел, оставив женщин наедине. По его невозмутимому виду ни за что нельзя было догадаться, что он тоже взволнован перспективой провести целый вечер вдвоем с Рейн.

Когда он вышел, миссис Оливент искоса взглянула на дочь и строго спросила:

— Надеюсь, ты понимаешь, что этот молодой человек без памяти в тебя влюблен?

— Глупости, мама, — ответила Рейн слегкомысленным смешком. — Любой молодой человек, который ко мне подходит, в меня влюблен — так, во всяком случае, ты считаешь.

— Спроси у бабушки.

— О, она такая же, как ты! Вы обе такие смешные — уверены, что у меня целые толпы поклонников. Вы совершенно не верите в платоническую дружбу.

— У меня нет причин в нее верить, — с легкой иронией заметила миссис Оливент.

— Арман без ума только от своей работы. По-моему, больше ему вообще ничего не интересно.

— А что это ты вдруг решила ехать с ним в Канны? Имей в виду, я только «за», но с тех пор, как мы приехали сюда, ты вела себя чрезвычайно глупо — дулась на всех и ходила обиженная…

Хорошее настроение Рейн как ветром сдуло. Она ничего не ответила, молча вышла и попросила Элен, старую служанку герцогини, приготовить ванну. Сегодня ей не хотелось ссориться с матерью. К тому же у нее было легкое чувство вины. Она-то знала, что первым делом, приехав в Канны, станет звонить Клиффу, и жалела, что не догадалась поехать с Арманом в город днем — тогда можно было бы позвонить ему в офис и застать наверняка. Пусть это глупо с ее стороны, но она должна выяснить раз и навсегда, почему он не написал ей ни одного письма за все время.

Глава 10

А Арман тем временем проезжал через Мужен по пути в Канны. Он жил в ветхом домике на тихой улочке сразу за рынком — уже два года снимал там комнатенку.

Навстречу ему вышла хозяйка, мадам Турвиль, — вдова лет семидесяти, с крупным бюстом и большим животом, хлопотливая и чрезвычайно заботливая кумушка. Обычно она ходила в черном платье, которое было в моде лет тридцать назад, и никаких украшений не носила, кроме крупной золоченой брошки со стеклом на воротнике. Ее выкрашенные в черный цвет волосы были взбиты в пирамиду из кудряшек. У нее были едва заметные черные усики и маленькие черные глазки-бусины. Ее визгливый голос не умолкал, постоянно призывая Колетт служанку, которая вечно сбивалась с ног от ее указаний, работая почти на рабских условиях, и все ради месье Армана. Наградой для Колетт была возможность мельком видеть его, а его улыбка утром или вечером, когда она приносила ему поднос с едой в комнату, была для нее дороже всех наград. Арман всегда был добр и спокоен, Колетт его обожала. Мадам Турвиль тоже души в нем не чаяла и брала за комнату не очень дорого, хотя постоянно твердила: «Ах, жизнь нынче такая дорогая». Она вкусно и сытно кормила его и очень гордилась тем, что он не съехал из ее ветхого домика после того, как получил прибавку к жалованью и мог позволить себе более приличные апартаменты.

В этот вечер у мадам Турвиль были новости для постояльца.

— Месье Арман, в моей гостиной вас дожидается молодая дама. Я пыталась ее убедить, что вы поздно придете и очень заняты, но она никак не хочет уходить.

— Меня дожидается? Молодая дама? — изумился Арман.

Мадам подалась вперед и перешла на заговорщический шепот:

— Это та самая девушка, с которой вы раньше встречались, месье, ваша старая знакомая. Поэтому я впустила ее. Я знала, что вы ей не обрадуетесь, — но что я могла сделать?

Арман залился краской и вид у него был слегка смущенный. Он прекрасно понял, о ком идет речь. Это наверняка Ивонна… Они не виделись уже полгода. В последний раз встречались перед Рождеством — тогда он сказал ей, что считает за лучшее расстаться, пока она не слишком к нему привязалась. Он чувствовал, что она ему не подходит, и твердо знал, что никогда не заставит себя сделать ей предложение.

Ивонна умела быть веселой и обворожительной, она была красива, хотя довольно дурно воспитана. Но все равно ее красота не могла сравниться с редкостной, безупречной красотой Рейн Оливент. Ивонна была на три года старше Рейн. У нее были свои достоинства — хорошая фигура, огненно-рыжие волосы и белая алебастровая кожа, которая так идет рыжим. Арман несколько раз рисовал ее голову и плечи, но никогда ему это не удавалось как следует — Ивонна ни минуты не могла усидеть на месте. Она была легко возбудима и беспокойна; в ней не чувствовалось ни капли той удивительной безмятежности, которая позволяла Рейн позировать для портрета так, словно она была профессиональной моделью.

Но зачем он опять понадобился Ивонне? Армана раздосадовал этот визит. Ему было крайне тяжело переносить истерики Ивонны, когда она цеплялась за его ноги, умоляя не бросать ее. А сегодня, в предвкушении сказочного вечера наедине с Рейн, ему меньше всего хотелось еще одного скандала. Однако, открыв дверь в гостиную своей хозяйки, Арман постарался проявить вежливость и сделать вид, что рад видеть старую знакомую.

— Как поживаешь? — спросил он и, церемонно склонившись над ее рукой, едва прикоснулся к ней губами.

— Привет, Арман, как дела? — проворковала Ивонна.

Он сказал, что у него все хорошо, выразил надежду, что у нее тоже, поинтересовался ее здоровьем и предложил бокал вина. Она отрицательно качнула головой и отказалась присесть на стул, который он ей пододвинул. Один беглый взгляд на бывшую подругу заставил Армана насторожиться — она поразительно изменилась. Ему когда-то нравилось, что она просто одевается и почти совсем не пользуется косметикой. Но сейчас перед ним стояла очень модно одетая молодая женщина с изысканной прической и тщательно наложенным макияжем. Зная о скромном положении Ивонны, он поразился ее дорогому виду, Вдруг взгляд его нечаянно упал на ее левую руку — на безымянном пальчике сверкнуло обручальное кольцо. В этот момент он испытал огромное облегчение.

— Ивонна, ты вышла замуж? Что ж, для меня это сюрприз. Ты ничего мне не сказала, и я не видел объявления в газетах…

Она смотрела на него, не моргая. Знакомый напряженный, какой-то голодный взгляд. В прежние времена ему иногда становилось не по себе от этого взгляда, но тогда он жалел ее, потому что бедняжка много работала, с трудом добывая свой кусок хлеба. И она была так искренне к нему привязана… Но под конец это выражение ее лица стало казаться ему крайне отталкивающим, даже пугающим.

— Я тебе не писала, потому что ты мне не велел, — ответила она.

— Ах вот как? — немного смутился Арман.

— А в местных газетах не было объявления о свадьбе, — продолжала Ивонна, — потому что через день после того, как ты разбил мне сердце, Сказав, что между нами все кончено, я уехала из Канн в Париж.

— Да, я очень давно тебя не видел. — Чуть поразмыслив, он добавил: — Ты же знаешь, я не хотел разбивать тебе сердце, Ивонна. Вспомни, ты первая сказала, что видишь во мне не просто друга, а я тебя сразу предупредил, что не могу ответить взаимностью…

Ее улыбка превратилась в оскал.

— О, совершенно верно, мой милый Арман. Оглядываясь назад, я вижу, что во всем виновата сама. Ты всегда был со мной предельно честен и вел себя как рыцарь. И тем не менее, мое сердце разбито.

Ему стало неловко, и он нетерпеливо взглянул на часы.

— Я очень рад тебя видеть, Ивонна, но у меня назначена встреча, очень важная…

— Хочешь поскорее от меня избавиться, да? Все тот же старый добрый Арман, — усмехнувшись, перебила она.

— Нет, правда, дорогая, — в его больших темных глазах мелькнуло недовольство, — ты ведь пришла не для того, чтобы упрекать меня за прошлое?

— Нет, не для этого.

— И к тому же — ты теперь замужем, и надеюсь, счастлива. Может быть, как-нибудь в один прекрасный день я буду иметь честь познакомиться с твоим мужем.

— Пьер умер, — сказала она спокойно.

Армана бросило в жар, и он смутился еще больше прежнего.

— Так скоро? Прими мои глубокие соболезнования… — начал было он.

Ивонна перебила его все тем же ровным голосом. В ее спокойствии Арману почудилось что-то зловещее. По прошлому опыту он знал, что оно предвещает бурю. Он видел, как женщина закусила нижнюю губу, и понял, что она взволнованна. К тому же он чувствовал, что ей не терпится взять реванш за прошлое — она затаила на него обиду. Она очень переменилась, и к худшему, потому что в ней не осталось той юношеской грусти и задумчивости, которые когда-то так трогали его, вызывая желание обогреть и защитить ее. Новая Ивонна была взрослой и деловой, в ней появились уверенность и смелость, которые были ему неприятны. Он слушал и хмурился, пока она рассказывала про свое недолгое замужество.

Ивонна получила вызов в Париж, где ей предложили место парикмахера в салоне некоего месье Пьера Тиболя, который был намного старше нее. Он влюбился в нее с первого взгляда и женился, а четыре месяца спустя погиб в автомобильной аварии в окрестностях Версаля. Таким образом, судьба Ивонны переменилась. Она оказалась молодой вдовой с капиталом, владелицей шикарного салона-парикмахерской на улице Риволи. Уже через неделю Ивонна оставила там управляющего, а сама поехала в свой родной город, чтобы открыть отделение в Каннах. Она, которая когда-то была бедна, теперь с удовольствием тратила деньги. В родном городе ее приняли с почетом, дела пошли успешно.

В этом месте своего повествования Ивонна подошла ближе к Арману.

— Как видишь, в двадцать три года я вдова со средствами — могу позволить себе повести тебя на ужин и танцы в отель «Амбассадор», мой милый, если хочешь.

— О, ты очень добра, и я рад нашей встрече, — забормотал молодой человек, — но, видишь ли… — Он вдруг смешался и замолчал.

Ивонна посмотрела на него долгим, испытующим взглядом и сказала:

— Значит, за те долгие месяцы, что мы не виделись, Ты не стал любить меня больше. И ты по мне, я вижу, совсем не скучал? На самом деле ты совсем не рад меня видеть и тебе не интересно узнать, что я теперь богата и могу предложить тебе намного больше, чем ты — мне?

Сердце у него упало. Меньше всего на свете он готов был к такого рода отношениям с Ивонной. Он снова горько пожалел о том дне, когда началось их знакомство, и решил, что лучше всего быть кратким и честным. Боль, которую причиняет правда, не идет ни в какое сравнение с теми бедствиями, которые может наделать ложь (стоит только вспомнить случай с Клиффордом Калвером и Рейн!).

Безо всякого вступления он сообщил Ивонне, что очень польщен ее визитом и ценит ее предложение, однако ничто не может возродить их связь. При этих его словах ярко накрашенное лицо женщины исказилось, превратившись в отталкивающую маску. Арман вдруг догадался — без малейшего тщеславия, — что Ивонна по-прежнему любит его.

— Ради нашей прежней дружбы, Арман, ты не можешь просто так взять и выставить меня вон.

— Так будет лучше, — неловко заметил он.

Она вздрогнула, но тут же взяла себя в руки и негромко проговорила.

— Не знала, что ты умеешь быть жестоким. Надо думать, у тебя появилась другая женщина. На самом деле я даже знаю…

— Ничего ты не знаешь, — резко оборвал он ее.

Она вздрогнула, вынула из сумочки шифоновый носовой платок и прикоснулась к губам.

— Нет, знаю. Сегодня утром я заходила в салон, где раньше работала, к девочкам. И они мне рассказали, что ты каждый День ездишь к старой герцогине: де Шаньи. Говорят, ухаживаешь за ее внучкой. Вот и причина твоего поведения.

Арман был бледен и ужасно зол. Симпатия, которую он когда-то питал к этой девушке — или жалость, — моментально испарилась. Он понял, что замужество и богатство совершенно извратили ее характер, который и раньше-то не был ангельским.

— Не выношу слухов и никогда не занимаюсь сплетнями, к тому же я не намерен обсуждать с тобой свою личную жизнь, — сурово заявил он. — Прошу тебя, уходи, Ивонна.

Она внезапно разразилась громким смехом.

— Ага, ага! Так значит, это правда! Ты рассердился на меня, потому что я попала в самую точку. Ах, я знаю все о мадемуазель Оливент. Видишь, даже знаю, как ее зовут! Неделю назад она приходила в наш салон стричься — ее обслуживал Антуан, мой старый приятель. Он мне все рассказал.

— Прошу меня простить, Ивонна. У меня есть другие дела. Доброй ночи, — перебил ее Арман ледяным тоном и, развернувшись, вышел из гостиной.

Вслед ему донесся ее голос, почти переходящий в крик:

— Ты еще обо мне вспомнишь, Арман, я не какая-то нищая девчонка, как раньше, чтобы так бросаться мной! Я остаюсь в Каннах до осени! Мы с тобой еще увидимся, можешь не сомневаться, — и с твоей английской мадемуазель тоже…

Арман уже ничего не слышал. Закрыв за собой дверь своей комнаты, он осторожно наблюдал сквозь жалюзи, как Ивонна садится в роскошный серый «ситроен» и уносится прочь.

На душе было гадко и тяжело. Однако в семь вечера он, в гораздо более приподнятом настроении, готов был ехать в Канделлу. В легком сером костюме, в своей лучшей шелковой рубашке, с тщательно подобранным темно-красным галстуком, он отправился к Рейн.

Она уже ждала его спокойная и красивая, в коротеньком сером шелковом платье с белыми горошинами по подолу, с обнаженными плечами. В ушах у нее были серьги с жемчугом, на шее — жемчужное ожерелье. Арман принес ей небольшую ветку кустовых красных роз и был счастлив увидеть, что она тут же, отломив один цветок, приколола его к платью.

В машине по дороге в Канны Рейн бодро болтала, но молодой человек чувствовал, что в этой веселости крылась нервозность.

— Надо молить Бога, чтобы Клифф оказался дома… Молитесь же, Арман… — то и дело повторяла она.

Он кивал и думал, что девушка слишком предается надежде, рискуя быть разочарованной. Его мучили ее случайные фразы, которые подтверждали, как мало он на самом деле для нее значит — только друг и союзник. Несносная Ивонна не имела никаких оснований ревновать его к Рейн…

Рейн же щебетала без умолку — ах, какой он замечательный друг, и как она рада, что бабушка их познакомила… они с Клиффордом многим ему обязаны… как приятно поговорить с ним о Клиффорде… он такой чуткий и отзывчивый — она не скупилась на комплименты и похвалы. У Армана же в конце концов вспыхнули уши, а сердце стало биться медленными мучительными толчками. Все тело его трепетало от ее слов. Она сидела, пожалуй, слишком близко к нему, ее обнаженная рука касалась его плеча, а аромат от ее волос щекотал ему ноздри.

Они проехали через Мужен — небольшую деревушку, приютившуюся на вершине холма, похожую на зачарованный средневековый город, совершенно прелестный, с мощенными булыжником улочками, маленькими домиками из серого камня и с чудесным фонтаном на рыночной площади. Потом они снова помчались вниз, к морю. Синие волны отсвечивали бликами томного угасающего солнца, когда они свернули к вокзалу возле набережной Круазетт.

В этот час — когда спадала дневная жара — все кафе были переполнены весёлой нарядной публикой. В гавани пришвартовались несколько великолепных яхт, а перед казино выстроилась целая вереница блестящих дорогих машин. Залы были полны. Канны славились своими игорными столами для богатых. Арман и Рейн не были здесь новичками.

Сегодня Арман решил повести девушку в маленький очаровательный ресторанчик на тихой улочке, с великолепной кухней и винами, где можно было спокойно посидеть и поговорить.

— А потом, если захотите, пойдем в кино или прогуляемся по набережной, — сказал он.

— Спасибо, Арман, вы такой добрый. Но сначала позвольте мне заказать разговор с Лондоном. — В серых глазах Рейн появился многозначительный намек, который был ему — увы! — слишком понятен.

«О, как она ему верна, — печально подумал он. — И вся ее преданность, и любовь, и устремления — все это отдано недостойному. Бедная, несчастная, прекрасная Рейн!»

Арман решил, что удобнее будет звонить из большого отеля. Пока оператор вызывал Лондон, они сидели в просторном прохладном вестибюле «Метрополя» и потягивали «Сан-Рафаель» — любимый коктейль Рейн. Арман тоже заказал его себе. Он нервно курил, поджидая служителя, который должен был позвать Рейн К телефону.

С Лондоном соединили на удивление быстро. Рейн вскочила, Арман — вслед за ней.

— Хотите, пойду с вами? — спросил он.

— Нет, не надо, подождите лучше здесь! — выпалила она, взглянув на него огромными глазами с расширенными зрачками.

Арман видел, что девушка дрожит от возбуждения. Она исчезла, а он присел на стул и залпом допил свой коктейль, затем вытер взмокший лоб.

В телефонной будке Рейн ожидал первый удар — Клиффорда не было дома. Она поговорила с его тетей. Та, видимо, действительно не знала, кто такая Рейн, но честно выложила ей всю известную ей информацию. Девушка узнала, что мать Клиффорда серьезно больна, что он мечется между офисом и ее постелью. У миссис Калвер и раньше были проблемы со здоровьем, но в какой-то момент она пошла на поправку и врачи дали ей надежду, а теперь, услышав, что она снова слегла, Рейн не находила себе места от беспокойства. Она подумала, что Клиффорд не писал ей из-за этого. Она знала, как сильно он привязан к матери. Он делал для нее все, что мог. «Бедный, бедный, — думала девушка, у него столько работы, да еще эта болезнь…»

— А вы, случайно, не знаете, получал ли он мои письма? — с надеждой спросила Рейн. Этого мисс Калвер не знала. — А где он сейчас? Где, по-вашему, мне его найти?

Ответ тети прозвучал как гром среди ясного неба:

— Он сейчас в Норвегии. Уехал на рыбалку.

— На рыбалку? В Норвегию? — глупо переспросила Рейн. «Нет, этого не может быть, — говорила она себе. — Он не мог просто так взять и уехать, если у него появилось свободное время, он должен был прилететь ко мне…» Ладони у нее вспотели, а сердце билось так, что было больно.

И тут тетушка, сама того не зная, нанесла завершающий удар:

— Клиффа пригласили какие-то люди по фамилии Фицбурн. Не знаю, когда он вернется, но я скажу ему, что вы звонили. А как ваше имя?…

— Не надо, — проговорила Рейн внезапно севшим голосом. — Не надо, не говорите, что я звонила. Спасибо вам, до свидания.

Она положила трубку. На мгновение все поплыло у нее перед глазами. Мысли были в полном хаосе. Значит, Клиффорд уехал на рыбалку с Фицбурнами! И Лилиас с ним! Ну конечно, Лилиас…

Рейн едва стояла на ногах. Колени у нее ослабли. Ей было дурно. Сквозь стеклянную дверцу кабинки она успела заметить идущего навстречу ей Армана — на лице у него была тревога.

Глава 11

Никогда еще Рейн никого не была так рада видеть, как в тот момент Армана. Он так добр и заботлив, он ее друг… Девушка, спотыкаясь, вышла из кабинки и почти упала ему на руки. Ошеломленный, он на мгновение задержал ее в объятиях — это было мгновение, исполненное одновременно блаженства и боли. Блаженства — от ее близости, от нежности к ней; боли — за ее боль. Он уже понял, до того как она сказала хоть слово, что подтвердились ее самые худшие опасения и что звонок в Лондон не дал успокоения, которого она искала. Молодой человек взглянул в бледное, осунувшееся юное лицо. В глазах ее застыло выражение недоумения и горести — как у ребенка, который не понимает, за что его так обидели.

— Ах, Арман, — пролепетала она. — Арман!..

— Бедная девочка… бедная малышка… что случилось?

Она вдруг очнулась и поняла, что они находятся в людном, ярко освещенном холле одного из самых красивых отелей Канн. Высокая, стройная, словно манекенщица, девушка в Длинном белом платье с корсажем, украшенным поблескивающими крупинками горного хрусталя, прошла мимо под руку с импозантным мужчиной в темно-синем смокинге. Они смеялись и болтали по-испански. Их смех и резкие голоса, невероятно быстро лопотавшие что-то на незнакомом языке, вдруг отрезвили и успокоили Рейн. Она пришла в себя, провела рукой по глазам и сказала чуть сдавленным, но веселым голосом:

— Идемте, Арман. Давайте выйдем отсюда.

— Но Рейн…

— Давайте выйдем, — повторила она быстро. Ее пальцы яростно вцепились в его руку.

Арман почувствовал, что она держится из последних сил. Не говоря ни слова, он вывел ее из отеля.

Какое-то время они стояли на обочине дороги и смотрели на вереницы блестящих машин, которые сновали взад и вперед по Круазетт. На фиолетово-синем небе замерцали первые звезды. В этот теплый южный вечер на улицах было многолюдно. Атмосфера была пропитана праздностью, весельем и роскошью.

Рейн, вцепившись в руку Армана, через силу проговорила:

— Куда мы пойдем?

— Хотите, я отвезу вас обратно в Канделлу или поужинаем, как собирались?

— Только не в Канделлу! Ради всего святого, прошу вас!

— Тогда сначала поужинаем — может быть, настроение у вас улучшится. — У него разрывалось сердце, когда он видел ее несчастное лицо.

Рейн послушно кивнула. Слезы, выступившие у нее на глазах, застили высокое закатное небо над городом и темно-фиолетовое море. Она ненавидела все эти машины, эту праздную толпу. Даже звезды были ей ненавистны. Но самую сильную ненависть вызывал у нее Клиффорд. И ненависть эта выросла из любви. Не в натуре Рейн было легко увлечься и так же легко остыть. Она не могла забыть те неистовые чувства, которые много месяцев наполняли ее жизнь, — даже злость и поверженная гордость не способны были побороть ее любовь.

Какой ужас, проносилось у нее в голове, что она все равно любит и жаждет видеть человека, который даже не удосужился ответить на ее страстные письма, хотя они расстались в согласии и обещали друг другу пожениться при первой возможности. Какой ужас, что она все так же страстно тоскует по мужчине, который умчался, не задумываясь, в Норвегию по приглашению богатого банкира, с чьей дочерью его явно связывает взаимная симпатия, и бросил ее, свою возлюбленную, на произвол судьбы. А когда она уезжала, он клялся, что не может вырваться ни на один день, иначе немедленно прилетел бы к ней в Ниццу…

Рейн вдруг отвлеклась от своих горестных мыслей и увидела, что они сидят в маленьком ресторанчике за столиком у окна, и официант подает им огромных размеров меню. Местечко было очаровательное; на стенах — картины местных художников, на столах — изысканное букеты и зажженные свечи. Хозяин заведения поприветствовал Армана поклоном и предложил, чтобы мадемуазель попробовала их фирменное блюдо, а также посоветовал взять к нему изысканное вино.

— Боюсь, что я сейчас ничего не смогу проглотить, мне так нехорошо, — шепнула Рейн на ухо Арману.

Он накрыл своей ладонью ее руку и заглянул в глаза с теплым сочувствием и беспокойством.

— Ну хотя бы попробуйте что-нибудь, милая, прошу вас.

Она покорно согласилась, попросив заказать ей что угодно, на его вкус, и даже выпила бокал вина, которое предложил им хозяин. Девушка дрожала всем телом, хотя вечер был теплый и безветренный. Она закрыла лицо руками и испустила глубокий-глубокий вздох.

— Что ж, видимо, это конец, — тихо проговорила она.

Сердце Армана забилось быстрее, кровь прилила к щекам.

— А с кем вы говорили? — спросил он, откидываясь назад на стуле и закуривая.

Она рассказала ему все, что узнала от тетушки Клиффорда. Арман, стиснув зубы, проклинал про себя этого проходимца. В заключение Рейн проговорила:

— Скажите, Арман, теперь мне не на что надеяться, правда? Ведь совершенно очевидно, что я больше ему не нужна. Но я не могу этого понять. Не понимаю, и все тут. Если бы вы знали, что он мне говорил перед моим отъездом из Лондона…

— О, прошу вас, не надо, — прервал ее молодой человек едва слышно — у него перехватило дыхание.

Девушка грустно рассмеялась:

— Да, я о таких историях читала, а одну мою приятельницу тоже бросил жених. Я тогда думала, как глупо с ее стороны было не замечать, что он ненадежный человек и что ему нельзя верить. Но ведь с Клиффом я и сама точно так же ошиблась, да? Мне-то казалось, что он совсем другой. Настоящий спортсмен…

— Быть хорошим спортсменом — скажем, участвовать в автогонках в Монте-Карло — еще не гарантирует наличие таких добродетелей, как, скажем, преданность, — мрачно заявил француз.

— Но я-то думала, что он не такой, — твердила Рейн, нервно сплетая пальцы, — я была уверена, что он меня любит… совершенно уверена.

— Ну, то, что он поехал на рыбалку в Норвегию, еще, в принципе, не значит, что он больше вас не любит, — неохотно попытался ее утешить Арман.

— Нет, конечно, но скорее всего это так. Впредь я не буду такой слепой и глупой. Даже если Клифф не ухаживает за Лилиас, ко мне он все равно равнодушен. Дело ведь не только в том, что он уехал за границу с Лилиас и ее отцом, — дело в том, что он не написал мне ни одного письма. Ни одного! Совершенно очевидно, что он меня разлюбил и просто трусил в этом признаться.

— Мне ужасно жаль… Клянусь честью, ради вашего блага я хотел бы, чтобы все было иначе.

— Не говорите так, а то я расплачусь.

Арман был рад, что как раз в этот момент к ним подошел официант и стал разливать вино в бокалы.

— Прошу вас, пригубите, — взмолился Арман.

— А может, мне напиться? — рассмеялась она и отпила глоток золотистого вина. Но смех получился такой жалкий и отчаянный, что молодому человеку стало ясно: ей совсем не весело.

— О, дорогая, — проговорил он, — не принимайте это слишком близко к сердцу. И не делайте поспешных выводов. Подождите, пока вы сможете снова увидеться с Клиффордом. Возможно, у него есть объяснение…

— Я не стану ничего слушать! — выпалила Рейн. Гордость заставила ее высоко поднять голову. Необычный для нее румянец выступил на скулах, глаза сверкнули. — Я никогда не увижусь с Клиффордом. Надо смотреть правде в лицо, Арман. Пусть даже он раздумал на мне жениться — он мог бы честно мне все сказать… это было бы по крайней мере порядочно. А заставить меня напрасно ждать и мучиться все эти недели — непростительно.

С этим Арман не мог не согласиться. Он опять накрыл ее ладонь своей и негромко сказал:

— Постарайтесь забыть о нем. О, дорогая моя, дорогая, как бы я хотел помочь вам!

Рейн с трудом отвлеклась от мыслей о Клиффорде и взглянула на молодого француза. Она вдруг вспомнила слова матери: «Арман по уши влюблен в тебя, детка». Тогда Рейн только посмеялась, но теперь, без тени женского тщеславия, ясно поняла, что это правда. «Очень, очень похоже… и уж конечно, никакой другой мужчина на свете не может быть добрее, терпимее и ласковей», — подумала она. Бедный Арман! Ей совсем не нужно было, чтобы он ее любил. Зачем портить такую замечательную дружбу? А еще меньше ей хотелось, чтобы он так же мучился от неразделенной любви, как она сама.

Девушка осторожно высвободила свою руку. В этот момент подошел официант с первым блюдом. Так как Арман очень старался доставить ей удовольствие и не жалел для этого денег, Рейн решила проявить интерес к тому, что им принесли.

— Здесь так все вкусно, и зал очень красиво оформлен… Надо будет привести сюда как-нибудь маму и бабушку… — начала она как ни в чем не бывало.

Арман все понял: она хотела замять больную тему. И он тоже стал болтать о всяких пустяках.

В конце ужина, когда они неторопливо пили кофе, в разговоре снова всплыло имя Клиффорда. Рейн сказала:

— Даже не знаю, смогу ли я дальше жить в Канделле. Здесь слишком много свободного времени и совсем нечем заняться. Наверное, надо сказать маме, что я хочу вернуться в Лондон, и, если я пообещаю, что больше не буду видеться с Клиффордом, она мне разрешит.

— Только если она вам поверит, — сухо заметил Арман.

— Но вы же мне верите, не так ли?

— Нет, — сказал он нежно, но твердо.

Она посмотрела прямо в его глубокие умные темно-карие глаза. Он увидел, как дрогнули ее губы.

— Вы слишком проницательны — видите то, что другие не замечают. Ах, как вы правы, Арман! Ну конечно, я к нему все еще неравнодушна. Нельзя же разлюбить человека в одно мгновение, особенно если вы были с ним так близки и собирались прожить бок о бок всю жизнь. Клифф был всем в моей жизни. О, Арман!..

— Милая, — перебил он, — умоляю вас, не расстраивайте себя еще больше. И очень прошу вас — не уезжайте сейчас в Лондон. Вся эта суетная жизнь — танцы, рестораны и прочее — не поможет заглушить вашу боль и не принесет облегчения. А в Канделле все дышит миром и покоем. Подождите немного, поживите пока здесь, с нами. Прошу вас, не уезжайте сейчас, Рейн.

Она внимательно посмотрела на него — оскорбленная женщина, ищущая поддержки и утешения. Ее измученное сердце молило о помощи.

— Вы будете без меня скучать?

Это был жестокий вопрос, и она тут же о нем пожалела, потому что в его глазах сразу увидела ответ. Голос его прозвучал хрипло.

— Я буду так без вас скучать, что вообще не знаю, как мне жить дальше.

Рейн коснулась губ салфеткой, затем отбросила ее в сторону.

— Может быть, пойдем?

Арман не двинулся с места. Он уже не мог противиться порыву раскрыть ей свои чувства.

— Я вас обожаю. Всей душой, всем сердцем. Рейн, я боготворю вас, — тихо признался он.

Дыхание у нее участилось, из глаз хлынули слезы. Это были слезы глубокой печали; потому что Рейн понимала, что теперь и она причиняет боль. «Как будто мало неприятностей для одного вечера», — удрученно подумала она.

— Арман, вы не должны любить меня. Я вам запрещаю.

— Разве я не говорил вам, что вы тоже не должны любить Клиффорда Калвера? И что же? Неужто любовь различает, что можно, а что нельзя? Ах нет, моя радость, все гораздо сложнее, гораздо труднее и запутаннее. Человеческое сердце склонно увлекаться. Я дал своему сердцу волю — и вот, потерял его. Оно принадлежит вам с первой нашей встречи… Теперь вы все знаете.

Рейн опустила ресницы. Ей тяжело было видеть нескрываемое обожание в этих темных горящих глазах. Арман — такой идеалист, такой романтик! Каким превосходным обожателем и возлюбленным он будет для какой-нибудь женщины! Но не для нее. Она сидела, не в силах ответить на его порыв, потому что любила другого. Она еще помнила последний поцелуй Клиффорда, его пальцы, которые гладили ее волосы, его голос, который говорил ей, что для него никогда не будет существовать на свете никто другой, кроме его «сладкого сердечка».

Она услышала голос Армана, слегка дрогнувший:

— Я вас обидел? Наверное, глупо было признаваться вам в любви, когда у вас такое горе? Простите меня, дорогая. Да, я знаю, это безумие. — Он прижал ее руку к своим губам. Это был горячий поцелуй истинной страсти, но в ее нынешнем состоянии он взволновал и смутил ее скорее духовно, чем физически. Раз уж Клиффорд оскорбил и причинил ей боль своей неверностью, она сама хотела быть честной с Арманом.

— Жаль, что я не могу полюбить вас. Было бы лучше, если бы я вообще никогда не встречала Клиффорда. Лучше бы вместо него я полюбила вас. Тогда мы оба были бы счастливы, А теперь мне ничего не остается, как вернулся в Англию. Мы с вами больше не будем видеться.

— Рейн, я вас умоляю — не делайте этого! Я боюсь, что просто умру, если вы уедете, — произнес он едва слышно.

— Но Арман…

— Нет, пожалуйста, не уезжайте! Позвольте мне быть подле вас. Для меня» это так много значит. Я все понимаю — вы меня не любите и никогда не сможете полюбить, но вот сейчас, когда вы говорили, что Клиффорд значил для вас все в жизни, я вдруг понял, что и вы значите для меня то же. Когда-нибудь вам все равно придется покинуть Францию, уехать домой, но не сейчас, прошу вас, не так скоро! Останьтесь, позвольте мне быть вашим другом — только другом, не больше. Позвольте мне хотя бы написать ваш портрет — доставьте мне такую радость. Всем сердцем, всем своим существом я прошу вас об этой милости, Рейн.

Девушка вздохнула. Она чувствовала усталость, смущение и была очень-очень несчастна. Наверное, Арман прав — лучше сейчас остаться здесь, у бабушки, в тишине и покое…

— А вы уверены, что вам не будет тяжело видеть меня каждый день, если я останусь? — спросила она, поразмыслив некоторое время.

— Для меня это будет наивысшим счастьем! Прошу прощения, что заговорил с вами о своей любви. Больше этого не повторится, обещаю.

Рейн была глубоко тронута. Она импульсивно протянула ему руку, и он склонился над ней.

— Спасибо вам, Арман. Вы были ко мне бесконечно добры. Я остаюсь. Думаю, я переживу свой разрыв с Клиффордом, и для этого мне не нужно бежать из Канделлы. Вернее, не надо пытаться бежать от себя. Я напишу Клиффорду — пусть знает, что тетерь мы квиты, потому что мои чувства к нему тоже переменились, и я этому даже рада, Пусть себе наслаждается обществом Лилиас Фицбурн, потому что я… я тоже… мне тоже очень даже хорошо… с Арманом де Ружманом. — Она с трудом выговорила его имя, попыталась рассмеяться, но смех замер на ее губах, а на глаза навернулись слезы.

Молодой француз понимал, что эти слова ничего не значат — он вообще мало что для нее значит, — и все же он ликовал.

Почти не понимая, что делает, он оплатил счет и вышел вслед за ней из ресторана.

Глава 12

Было жаркое июльское утро. Рейн раздвинула занавески и впустила в спальню каскад золотистого солнечного света. Скоро жалюзи снова придется закрывать, чтобы уберечься от страшной жары, но пока она вполне могла понежиться в лучах солнца. Все ее тело было покрыто красивым ровным загаром, и сегодня утром она чувствовала себя превосходно, а ночью спала лучше обычного. Ее нервная система с каждым днем становилась крепче и здоровее, и девушка радовалась, что не поддалась первым безумным побуждениям, продиктованным горем и болью, и не уехала из Канделлы. Хорошо, что она послушалась страстной мольбы Армана остаться здесь.

Да, Рейн всегда была счастлива в Канделле, с любимой бабушкой, особенно (что случалось, увы, так редко!) когда матери с ними не было. Сейчас миссис Оливент уехала в Лондон по делам. Рейн она с собой не взяла и даже не спросила, хочет ли та поехать. Она была рада оставить дочь в безопасности на ее второй родине, во Франции. Рейн ничего не сказала ей про разрыв с Клиффордом, но обе взрослые дамы и так знали об этом деле куда больше, чем невинная жертва их обмана. Они знали, что Рейн больше не пишет Клиффорду; однако от него в Сент-Кандель приходило множество писем, и все они неизменно доставлялись герцогине старым Жаном, К концу июля от него пришло не совсем обычное письмо — с норвежской почтовой маркой на конверте. И это письмо из чисто женского любопытства герцогиня вскрыла и прочла. Оно уже не было наполнено милыми нежностями — тон был раздосадованный и обиженный:

«Вижу, ты меня очень быстро забыла. Я получил от тебя только одно послание, а с тех пор — ни строчки. Остается лишь предполагать, что ты переменилась ко мне. Что ж, пусть так. Не стану тебя преследовать — я не добиваюсь женщин, которые ко мне равнодушны. Кстати, я отлично провожу время в Норвегии в гостях у папаши Фицбурна, а Лилиас кажется мне очаровательной. Если на это письмо я опять не получу ответа, буду считать, что между нами все кончено, Рейн, моя радость. Должно быть, наш очаровательный француз начал тебя интересовать…»

И так далее, в таком же духе. Герцогиня и ее дочь, очень довольные, поздравили друг друга с успехом своего плана по разлучению Рейн и Клиффорда. Они были не меньше рады тому, что Рейн бросила писать Клиффорду и стала спокойнее и веселее, к тому же она отлично ладила с молодым де Ружманом. Арман написал превосходный портрет Рейн, который уже висел в главном зале.

Так постепенно проходило лето. Порой целыми неделями Рейн была мрачна, под впечатлением горького разочарования в своей первой страстной и наивной любви, которая так бесславно закончилась, Она пыталась держаться молодцом и сохранить свою гордость. Однако роковое увлечение Клиффордом не могло так скоро забыться. Иногда она лежала ничком на кровати, заткнув уши и закрыв глаза, — словно чтобы отгородиться от всяких воспоминаний и мыслей о нем. Но образ его никак не шел из ее хорошенькой головки.

Тем утром — прошло уже три недели после ее звонка в Лондон — она особенно много думала о Клиффорде. И вдруг вспомнила, что обещала Арману поехать с ним в город. Ему удалось — что случалось редко — освободиться на вторую половину дня. Арман должен был заехать за ней в одиннадцать часов — они собирались на пикник в Жуан-ле-Пэн.

Рейн с нежностью думала об Армане. Он был неизменно предупредителен и ласков с ней. Безукоризненно следовал данному ей слову и поддерживал с ней чисто дружеские отношения, несмотря на то что был отчаянно влюблен. Только изредка его прекрасные темные глаза останавливались на ней с выражением такого обожания, что казалось, будто в них полыхает огонь. Но она делала вид, что не замечает этого. А он ни словом, ни делом ни разу не напомнил ей о своих чувствах. Рейн привыкла к его обществу, стала постепенно проявлять интерес к его работе и тоже, вслед за бабушкой, считала, что его будущее связано скорее с живописью, чем с архитектурой. Он собирался писать портрет самой герцогини, как только появится свободное время.

Арман приехал в назначенный час. Он загорел больше, чем Рейн, и был довольно красив в шортах и безукоризненно белой рубашке. У него были стройные ноги, а густые непослушные вихры придавали лицу задорный мальчишеский вид. В последнее время девушка чувствовала себя так, словно она его сестра, — относилась к нему без страсти, с нежной симпатией. Рядом с ним было спокойно и надежно. Он никогда не огорчал ее, не заставлял напрягаться, и у нее не возникало ни малейших сомнений в том, что ему можно доверять во всем.

Сам же Арман если и испытывал чувства далеко не братские, когда она садилась рядом с ним в машину, то ничем этого не выдал. Он улыбался, шутил, ставя в багажник корзину с провизией, которую приготовила им Элен, однако успел кинуть на Рейн один восхищенный взгляд, отметив про себя, что сегодня она особенно хороша. Её стройную загорелую фигурку подчеркивало платье с узким лифом и широкой юбкой цвета лаванды, сверху была накинута вышитая блузка-безрукавка из хлопка, открывавшая гладкие загорелые плечи. В ушах сверкали цыганские золотые серьги, золотая цепочка обвивала стройную шейку. Голову покрывала Крестьянская соломенная шляпа, подвязанная под подбородком лавандовой тесемкой.

— Когда-нибудь надо будет написать вас так, в этой шляпе, — сказал Арман ровным голосом, хотя сердце у него бухало как молот.

— Удивляюсь, как только вам не надоест меня писать, — вскользь обронила Рейн.

— Мне это никогда не надоест. Вы так прекрасно позируете — сидите очень спокойно.

Но произнося эти слова, он невольно вспомнил другую модель, которую часто рисовал. Ивонна! Ныне мадам Триболь, которая никогда не могла усидеть на месте. Как жаль было портить такое божественное утро воспоминаниями о ней! Однако сегодня, прямо перед тем, как выехать в Канделлу, он получил от нее записку:

«Нам надо увидеться. Прошу тебя, зайди ко мне домой. Если ты этого не сделаешь, я приду к тебе на работу. Если ты откажешься со мной говорить, я приеду в Канделлу. Насколько мне известно, мадам герцогиня никогда не отказывает посетителям осмотреть монастырь — так что у меня есть все шансы увидеть тебя там».

Угроза, которая содержалась в письме, была очевидна, и ее не стоило недооценивать. Ивонна решила Крупно ему насолить. Она могла быть очень серьезным и жестоким противником.

Арман порвал записку в клочья и вышел из дома, глубоко несчастный. Ему не в чем было упрекнуть себя в отношении Ивонны, но не хотелось объяснять герцогине — а уж тем более Рейн — ее присутствие здесь, если она на самом деле нагрянет в Канделлу. А он знал — наглость Ивонны беспредельна. К тому же новое положение в Каннах сделало ее окончательно беспардонной.

Чтобы избежать неприятностей в доме своей патронессы, Арман был вынужден позвонить Ивонне и сказать, что вечером зайдет к ней.

А пока он отбросил мысли об Ивонне, чтобы сполна вкусить радость пикника со своей несравненной обожаемой Рейн.

Чуть позже он с удовольствием отметил про себя, что в борьбе с собой она начинает побеждать. Он видел, что в глазах ее снова появился живой интерес, к ней вернулась способность улыбаться.

Сегодня утром молодой человек впервые подумал: а так ли уж он был прав, вообразив, что у него совсем нет надежды и что Клиффорд навсегда останется в сердце Рейн? Случайно ли она наклонилась к нему чуть ближе, когда они сидели в машине, и говорила любезности, которые были ему особенно приятны? Например: «Я так мечтала поехать с вами на пикник, Арман». Он ответил что-то невнятное, но повернул к ней голову и замедлил ход автомобиля. Ее серые глаза смотрели прямо на него, и кровь бросилась ему в голову. «Боже мой, боже! Что мне делать? Надо крепиться, чтобы не нажать на тормоз и не броситься обнимать ее, — пронеслось у него в голове. — А если я ее поцелую — интересно, она рассердится?»

Но он не посмел сделать ничего подобного — ни остановить машину, ни попытаться поцеловать девушку. Он поехал дальше, но внутри у него вдруг зародилась безумная, отчаянная надежда, и он страстно взмолился, чтобы в один прекрасный день ему удалось взволновать ее потаенные чувства и превратить их дружбу в нечто большее.

Но Арман не был бы так счастлив и не предавался бы столь дерзким мечтаниям, знай он, что в это самое время в Лондоне Клиффорд Калвер отправил свою секретаршу покупать билет на самолет до Ниццы.

Для Клиффорда настали не лучшие дни. Неделю назад умерла его мать. Свои первые и единственные слезы за всю сознательную жизнь он пролил у ее могилы, однако быстро забыл про горе и приличия и самым торгашеским образом принялся хладнокровно подсчитывать наследный капитал, который принесла ему смерть старой миссис Калвер. Денег хватило бы на оплату некоторых самых неотложных долгов. Тетушка уехала в Шотландию, и от дома возле Риджент-Парк решено было избавиться. Клиффорд снял холостяцкую квартиру на Шефердс-Маркет. Дела на фабрике шли не так уж плохо, но было ясно, что все равно надо искать выгодную женитьбу — и чем скорее, тем лучше.

Роман с Лилиас складывался не так гладко, как хотелось. Там явно прорыва, о чем Клиффорд, к своему огорчению, узнал сразу после того, как они все вместе вернулись из Норвегии.

Лилиас по-прежнему была от него без ума, и хотя временами надоедала ему своей простотой и радостным жизнелюбием, он женился бы на ней, будь у него согласие ее отца. Но согласия мистер Фицбурн давать пока не собирался. Когда пришло время делать предложение, отец Лилиас отнесся к этому благосклонно. Молодой человек ему скорее нравился (хотя более близкое знакомство показало, что Клиффорд очень тщеславен и довольно неприятен своим эгоизмом), однако он настаивал на годичном испытательном сроке, прежде чем его дочь и наследница объявит не только о браке, но даже о помолвке.

Это было бы неплохо — если только за год ничего не расстроится! Но все-таки ждать еще долго. Клиффорд предпочел бы найти что-нибудь не менее заманчивое, но чуть побыстрее. Итак — назад, к Рейн. Он все еще помнил ее и желал даже больше, чем прежде, после того как она так неожиданно отвергла его. Да как она могла, малолетка, девчонка, которая была так безумно влюблена в него?! Взять и бросить его, словно горячий уголь, и не отвечать на письма? — не переставал спрашивать он себя.

К тому же недавно его престарелаятетушка обронила в разговоре, что некоторое время назад ему звонила девушка из Канн. Разумеется, это была Рейн. Кто же еще? Но зачем ей понадобилось звонить ему из-за границы, если он стал ей безразличен? А может, она решила его оставить из-за ревности к Лилиас? Однако Клиффорду казалось, что эту опасность должны были предотвратить все те милые нежности, которыми он заполнял свои письма. Его вдруг охватило нестерпимое желание увидеть Рейн и все для себя выяснить окончательно. Благодаря наследству, оставленному матерью, можно взять на работе отпуск за свой счет и нанести короткий визит в южную Францию.

Вернулась секретарша и сообщила, что есть билеты на сегодняшний рейс до Ниццы и если мистер Калвер пожелает… Он пожелал, и место было забронировано.

Глава 13

Рейн лежала на спине в мерцающей синей воде моря, глаза ее были закрыты, она подставила лицо горячему солнцу. Ей было хорошо и спокойно. С берега до нее доносились музыка и голоса детей, радостно кричавших и визжавших на пляже, временами она слышала голос Армана, который был где-то рядом. Он был отличным пловцом и рисковал заплывать гораздо дальше, чем она.

— У тебя все в порядке? — постоянно спрашивал он с искренней тревогой, словно боялся, что в любой момент она может пойти на дно прямо у него на глазах.

— Все отлично! — нараспев кричала она в ответ и смеялась. Арман иногда бывал таким смешным; прямо как наседка, если так можно сказать, до того заботливый.

Но вдруг вся ее безмятежность испарилась. Ну почему, даже в такой блаженный час, ей непременно нужно думать о нем? Клиффорд частенько обещал ей, что медовый месяц они проведут здесь и будут купаться вместе в переливающихся на солнце волнах. Ах, о чем они только не говорили, каких только планов не строили — куда поедут и что будут делать, когда поженятся. Ну как так получилось, что он забыл ее?

Рейн резко перевернулась в воде и поплыла назад к берегу. Арман увидел это и немедленно устремился за ней. Стряхнув с лица соленые капли и пригладив волосы, он любящим взглядом следил за ее девичьей фигуркой в открытом белом купальнике, «Какая она стройная и изящная, — подумал он, — как филиппинская статуэтка». Рейн стянула купальную шапочку и начала яростно расчесывать темные волосы. Потом они лежали рядом на пляже, на теплом песке. Уже через несколько минут горячее летнее солнце высушило их тела. После этого Арман предложил перейти в тень под полосатый тент.

— А то ты обгоришь, — предупредил он ее.

— Ты прямо как моя мама, — проворчала она и хихикнула, потом протянула руку к корзинке с едой и прибавила: — А не пора ли нам перекусить?

После обеда Рейн прилегла, подложив под голову подушечку, маленькими кусочками откусывая от персика, который очистил для нее Арман. Приподнявшись на локте, он смотрел на нее сверху вниз и думал о том, как она сейчас похожа на ребенка, с золотыми песчинками, прилипшими к разгоряченному лицу. Ее губы как спелые вишни, думал он, так и просятся, чтобы их целовали. Она вся была так свежа и обольстительна, что он никак не мог успокоить бешено скачущее сердце.

— Брось мне журнал. Хочу посмотреть картинки. Какая жара — наверное, я пока больше не буду купаться, может, попозже, — проговорила Рейн.

Арман взял номер «Тэттлер» и бросил ей.

Девушка неторопливо перелистывала страницы, но вдруг резко села, склонившись вперед, и беспечная веселость на лице сменилась маской страдания. Он все понял — еще до того, как она показала фотографию Клиффорда.

Арман уставился на фото. Взор его туманил гнев. Да, вот он, собственной персоной, — златокудрый красавец с наглой ухмылкой. Он сидел за столиком в «Кафе де Пари» в Лондоне, рядом с ним — белокурая девушка. Под снимком была Подпись: «Мисс Лилиас Фицбурн и мистер Клиффорд Калвер смотрят кабаре Ноэля Коварда на вечеринке в честь двадцатилетия мисс Фицбурн».

— И что ты хочешь от меня услышать? — резко осведомился Арман.

Рейн только пожала плечами. Сначала фотография Клиффорда причинила ей безмерную боль, за которой последовала мучительная ревность, какой она раньше никогда не испытывала. Это было унизительно. Раньше она считала себя неревнивой и терпимой к мужским слабостям. Но эта ревность была рождена долгими неделями страданий, неизвестности и негодования. С внезапной злостью Рейн швырнула журнал на песок, потом отвернулась и уткнулась лицом в ладони.

Смотреть на такое проявление эмоций и знать, что все это из-за такого подонка, — было выше сил Армана. Он не выдержал и погладил ее по голове.

— О, Рейн, сердце мое… любимая… ну не надо снова так расстраиваться! — умолял он.

Девушка повернулась и, прижав руки к щекам, взглянула на него. Из глаз ее текли слезы. Этой пытки Арман уже не мог вынести.

— Ради всего святого, не надо так убиваться из-за этого человека, — хрипло попросил он.

В совершенном неистовстве она воскликнула:

— Ну почему, почему я так злюсь?! Я ведь на самом деле больше не люблю его! Правда, Арман, не люблю…

— Тем лучше!

— А ты тоже так страдаешь из-за меня? — спросила она с женской непосредственностью.

— Да, — ответил он, склонившись к ней и крепко схватив за запястье.

Рейн смотрела в темные горящие глаза, которые были совсем близко.

— Я всегда буду из-за тебя страдать, всегда, — проговорил он сквозь зубы. — Я люблю тебя больше жизни, и каждый вздох приносит мне страдание. Я страдаю, Рейн, очень страдаю. О, Рейн, если ты только могла бы меня полюбить…

Она прерывисто вздохнула.

— Ты ведь не стал бы клясться мне в любви, чтобы потом бросить ради другой девицы, правда?

— Бог мой! Только дай мне шанс доказать тебе это! Дай мне возможность показать свою преданность. Я буду твоим верным слугой всю жизнь — до гроба… и после, — выпалил Арман с порывистой страстностью латинского темперамента, но девушка знала, что он говорит искренне. Одним из главных достоинств молодого француза была его беспримерная честность.

И вдруг Рейн впервые в жизни почувствовала, что хочет пожертвовать собой ради другого; дарить любовь не только потому, что ей так хочется, но потому, что ее любовь отчаянно нужна. Ей захотелось сделать Армана счастливым, Сказать матери, и бабушке, и Клиффорду: «Я помолвлена. Я выхожу замуж за Армана де Ружмана». Внезапно она схватила его за руку и прошептала:

— Арман, ты женишься на мне?

Молодой человек вдруг почувствовал, что не только его сердце на мгновение перестало биться, но и весь мир вокруг замер и затих. Затем все ожило — сердце забухало, как кузнечный молот. Он так сильно сжал руку девушки, что та поморщилась.

— Рейн, ради бога, не играй со мной, — взмолился он.

— А я не играю. Я серьезно.

— Ты хочешь выйти за меня замуж?

— Да. Ты ведь этого тоже хочешь, не так ли?

Он провел рукой по взмокшему лбу.

— Ты же знаешь, что да. Ты знаешь, что я тебя боготворю, но…

— Тогда давай обручимся, — перебила его Рейн.

Арман присел и уставился на нее, не в силах поверить своим ушам.

— Ты же шутишь… ты с ума сошла!

— Очень хорошо — пусть я сошла с ума. Ты только согласись. Надеюсь, ты не откажешься принять мое предложение? — прибавила она с истерическим смешком. Она смеялась, но глаза у нее были несчастные.

— Ты все еще любишь его, — сказал он, сдерживая ярость. — Не отрицай. А мне предлагаешь жениться только из жалости.

— Нет, не из жалости, а потому, что хочу быть счастлива с тобой и сделать тебя счастливым.

— Но…

— Ах, Арман, Арман, не надо ничего анализировать. И не задавай вопросов. Просто скажи, что ты меня обожаешь и что мы с тобой будем очень счастливы. У нас ведь так много общего — так почему бы нам не пожениться?

— Ты должна понимать, что я положу всю мою жизнь ради этого. Но, Рейн, поспешно такие дела не решаются. Тебе надо все обдумать. Я боюсь, что ты сейчас делаешь это в минуту… ну… злости. Я не вынесу, если потом ты будешь об этом жалеть.

— Я ни о чем не пожалею. Я буду с тобой очень счастлива, Арман, — сказала она четко и ясно, — и больше никогда не стану думать о Клиффорде. Даю тебе слово.

— Я согласен, если только ты поклянешься, что тебе это принесет успокоение.

Вот тут она перестала быть такой категоричной:

— Ну хорошо, давай немного подождем со свадьбой, посмотрим… но немедленно объявим о нашей помолвке, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы стать достойной твоей огромной любви, Арман.

Он побагровел, потом побелел как полотно.

— О господи боже! Это я должен пытаться заслужить тебя. Ты оказываешь мне такую большую честь… я об этом даже мечтать не смел.

Она прижала его ладонь к своей щеке полным очарования нежным жестом.

— Мой милый, глупый Арман, такой славный, боюсь, мне без тебя уже не обойтись. Ты так мне нужен, Мой Арман.

Он разжал ее пальцы, коснулся губами теплой ладошки и, чуть помедлив, сдавленным голосом пробормотал:

— Моя любовь! Боже, как я счастлив! Я не могу в это поверить.

Она взлохматила его волосы и принялась легкомысленно болтать:

— Ах, как будет весело! Ты станешь самым знаменитым художником во Франции, напишешь десятки моих портретов. Это будут шедевры. Я стану тебе помогать и в твоей архитекторской работе. Обожаю заниматься дизайном. Мы ведь поселимся здесь, во Франции, да? Мне не нужно будет уезжать в Лондон, ну разве только иногда, ненадолго. Мы будем жить в Мужене, если сможем снять там небольшой домик, а если нет — скажем, чтобы бабушка отдала нам одно крыло в Канделле. Давай даже на свадьбу не поедем в Лондон. Обвенчаемся в маленькой церквушке в Мужене…

Арман слушал ее как зачарованный; он все еще не верил в то чудо, которое с ним свершилось, и продолжал покрывать ее ладонь поцелуями. Через минуту Рейн попросила:

— Подай мне журнал.

Она вырвала фотографию Клиффорда, разорвала ее на мелкие кусочки и закопала их в песок.

— Вот видишь, — сказала она с детским удовлетворением, — видишь, как я к нему отношусь.

Армана терзали сомнения, и глубоко в душе он спрашивал себя: а не была ли вся эта бравада лишь желанием досадить и отомстить Клиффорду? Но он был слишком влюблен, чтобы возражать.

— Любимая, клянусь, ты будешь со мной счастлива, — только и мог бормотать он, заикаясь.

Рейн и сама уже почти поверила в это. Ее охватило совершенно новое чувство — какое-то огромное облегчение, потому что она нашла выход своим эмоциям. Закопав изорванную фотографию Клиффорда, девушка тем самым похоронила свою боль, так она говорила себе. Больше никогда она не станет терзаться из-за мужчины. Она будет думать о себе и позволять Арману любить себя — сильнее, гораздо сильнее, чем любит его она.

Час или два после этого Рейн пребывала в приподнятом настроении. Они бегали по воде, взявшись за руки. Потом оделись, и Арман отвез ее назад в Канделлу.

— Я сообщу маме и бабушке, что мы решили пожениться, — прощебетала Рейн. — А вечером ты за мной заедешь, и мы отпразднуем в городе нашу помолвку. Но сначала поужинаем дома, а потом ты меня куда-нибудь сводишь — куда хочешь, в казино или на танцы. Мне очень нравится, как ты танцуешь, Арман. Помнишь бал Дженнифер, когда мы впервые танцевали с тобой вальс?

Помнит ли он! Да — он помнит это и еще тысячи других эпизодов, связанных с Рейн. Как он влюбился, всего лишь один раз взглянув в ее сияющие глаза. И как глубоко скорбел о том, что она отдала свою любовь недостойному. Теперь он только мог молиться от всей души, Чтобы она никогда не пожалела о своем обещании, данном ему в этот безумный солнечный день.

На подступах к Канделле раскинулась небольшая рощица. Арман остановил машину у обочины, выключил мотор и, повернувшись к Рейн с мальчишеской улыбкой, осведомился:

— Милая, а ты знаешь, что я тебя еще ни разу не целовал?

Она улыбнулась в ответ и прильнула к нему. Он схватил ее в объятия, опьянев от счастья. Он целовал ее, уже зная, что это бессмертная страсть, за которую он готов умереть, если нужно, потому что даже если его счастье продлится недолго и она исчезнет так же внезапно, как появилась в его жизни, — он должен принять все, что дается ему судьбой сейчас, в этот момент, позабыв обо всем и обо всех.

Рейн пыталась вложить в свой поцелуй такую же страсть, но чувствовала, что в ней что-то остается холодным и неподатливым, словно мертвым… слишком большой кусок ее сердца все еще был в плену бессердечного Клиффорда, Через минуту Арман оторвался от нее.

— Рейн, моя радость, почему ты плачешь? — спросил он и стал лихорадочно осушать ее слезы поцелуями.

Она ничего не ответила, а он не стал больше ни о чем спрашивать.

Глава 14

— По-моему, — сказала герцогиня де Шаньи, это нужно отпраздновать. Моя мигрень почти прошла. И сегодня я даю ужин для нас троих. Пришли ко мне Элен. Проследи, чтобы шампанское поставили на лед. Поужинаем втроем, а потом вы, молодежь, можете ехать в Канны. Я очень счастлива. Очень, очень счастлива!

Рейн с Арманом стояли у изножья кровати герцогини в большой прохладной спальне, окна которой были зашторены от солнца. Адрианна де Шаньи сидела, опираясь на подушки, — она казалась маленькой и хрупкой в белом атласном пеньюаре и с кастильским кружевом на голове, но ее прекрасные темные глаза блестели слезами радости. Она улыбалась и переводила взор с внучки на своего архитектора, к которому успела искренне привязаться.

— Уже много лет я так не радовалась, — добавила она. — Надо будет послать телеграмму твоей матери, милая Рейн.

— Это будет здорово, — откликнулась та.

Арман подошел ближе к постели герцогини.

— Вы оказали мне большую честь, мадам герцогиня. Я чувствую себя недостойным. Пока у меня не так много средств и нет того положения в обществе, которого заслуживает Рейн, но я уверен, что со временем смогу сделать для нее больше.

Герцогиня одарила его ослепительной улыбкой:

— Вы сделаете очень много и добьетесь успеха в искусстве, Арман. А деньги пусть вас не беспокоят. У моей внучки будет все, что ей нужно. Она получит в наследство Канделлу и поместье после моей смерти.

— Я не желаю об этом слышать, — быстро заявил Арман.

— Да, думаю, вы говорите искренне, — с нежностью кивнула старуха.

— Ну конечно, он такой неисправимый романтик, — вставила Рейн.

— В любом случае ты получишь от меня в подарок двадцать миллионов франков в день твоей свадьбы, моя дорогая, — заявила герцогиня.

У Армана невольно вырвалось восклицание:

— Даже не знаю, хочу ли я жениться на такой богатой девушке! Я хотел бы сам обеспечивать свою жену, — неловко признался он.

— Деньги пока можно положить в банк — возьмете, когда они вам понадобятся, — утешила его герцогиня.

Арман поцеловал ей руку.

— Благодарю вас от всего сердца за ваше доверие и за огромную честь, которую вы мне оказали, дав согласие выдать за меня Рейн.

Девушка пошла с ним к выходу. Он хотел и ей поцеловать руку, но она обняла его за шею и притянула к себе его счастливое сияющее лицо.

— Я правда очень, очень тебя люблю, — шепнула она.

— Будь счастлива — вот все, чего я прошу, — сказал он, быстро поцеловал ее и ушел.

Вздохнув, Рейн вернулась к герцогине и присела на краешек постели.

— Ну, вот все и решилось, бабуля.

— Он мне сказал, что у него есть кольцо с сапфиром и бриллиантом, которое когда-то принадлежало его матери, и бабушке, и прабабушке, он хранит его для своей невесты, и сегодня вечером вручит тебе, — мечтательно сказала герцогиня. Затем, одарив внучку долгим взглядом, прибавила: — А как у вас это все вышло? Ты что, вдруг влюбилась в него, деточка?

Рейн опустила ресницы. Ее лицо стало непроницаемым.

— Арман мне всегда нравился.

— Ну, нравился… это не совсем подходящее слово для описания чувств к жениху.

— Но он мне очень дорог… и потом, я буду ему верна.

— Но не то чтобы ты была в него безумно влюблена?

Рейн смущенно поерзала, встревоженная этими вопросами.

— Ну, нет, наверное, не то чтобы безумно. Но я полюблю его — со временем.

— Это надо понимать так, что тот англичанин все еще живет в твоём сердце?

Рейн поджала губы и попросила:

— Бабушка, давай больше не будем о нем говорить.

Герцогиня тоже вдруг почувствовала себя неловко, вспомнив свои ухищрения и перехват писем. Тем не менее она ощущала небывалый подъем духа от того, как обернулось дело. Она не могла бы быть более счастливой, даже если бы ее внучка выбрала себе в женихи самого титулованного аристократа Франции. Ни один другой мужчина из тех, кого она знала, не сможет любить Рейн крепче и заботиться о ней лучше, чем Арман. К тому же Он, как никто, способен оценить доставшийся ему во владение монастырь. Тот, который он сам реставрировал. Старуха догадывалась, что внезапное решение Рейн объявить о помолвке с Арманом Вызвано тем, что она решила твердо забыть про Клиффорда, вычеркнуть его из своей жизни и начать все заново с молодым человеком, к которому искренне привязалась. Ну что ж, со временем она оценит и полюбит Армана. В этом-то герцогиня де Шаньи нисколько не сомневалась. Она раскрыла объятия и приняла в них свою обожаемую внучку.

— Благослови тебя Господь, милая моя. Мы отпразднуем сегодня на славу, а твоя мама прилетит первым же самолетом, вне себя от радости.

— Бабушка, я могу из Канн позвонить маме и сказать, чтобы она завтра же поместила объявление в «Таймс», — предложила Рейн.

Герцогиня задумчиво покусала губы. Девочка хочет, чтобы объявление увидел тот англичанин, стало быть, у этой скоропалительной помолвки есть все же свои скрытые причины.

Пришла Элен, чтобы принять заказ на ужин. С этого момента началась суета — старинный дом, дремавший в томном полуденном полусне, проснулся и ожил.

Между тем, запершись у себя в спальне, Рейн раскрыла ставни и стояла, вдыхая опьяняющий аромат нагретых солнцем герани и голубой лаванды, которые так сладко благоухали в это время года. Как чудесно жить в Провансе, думала она. Томный юг никогда еще не казался ей таким блаженным. Она помолвлена с романтичным, красивым молодым человеком, который ее обожает. Ей не придется возвращаться в Лондон, по крайней мере надолго, и жить с матерью. А через несколько дней все в Лондоне, в том числе кузина Дженнифер и Лилиас Фицбурн, прочтут в газете объявление о ее помолвке. И Клиффорд уже не сможет похвастаться, что разбил ее сердце.

Рейн вдруг захлопнула ставни, вернулась в полумглу комнаты и с размаху бросилась на постель, прижавшись горячей щекой к прохладной подушке. В голове ее лихорадочно проносились мысли: «Нет, я не должна так поступать. Нельзя выходить замуж за Армана только для того, чтобы насолить Клиффорду. Я не должна забывать о том, что желаю счастья Арману. В прошлом я была слишком эгоистична… Люди, которые думают только о себе и делают то, что нужно им, никогда не бывают счастливы… Арман такой добрый и славный. Я стану такой женщиной, какой он хочет меня видеть».

Она встала и подошла к высокому резному шкафу из кедра, открыла дверцу и принялась выбирать, что бы ей надеть сегодня вечером. Она остановилась на кружевном белом платье, в котором была на балу у Дженнифер, когда они впервые встретились с Арманом. С особенной тщательностью сделав макияж, она покрыла ногти лаком нежно-розового цвета и послала Элен в сад принести ей две розы, чтобы прикрепить их к поясу, Арман любил сравнивать ее с розой.

Рейн решила, что сегодня вечером будет веселиться. Арман преподнесет ей обручальное кольцо, и тогда уже они будут помолвлены по-настоящему. Настроение ее почему-то слегка испортилось при этой мысли, но она продолжала наряжаться, напевая легкую провансальскую песенку, которую услышала здесь несколько лет назад. Как раз когда она закончила одеваться, к ней постучалась Элен и вошла в комнату, неся в руках огромную позолоченную корзину с невероятным букетом красных роз; восхитительные влажные бутоны красовались на крепких длинных стеблях, утопавших во мху. Загорелое крестьянское лицо Элен сияло. С вольностью служанки, много лет проработавшей в доме, она ткнула пальцем в сторону Рейн:

— О-ля-ля! Смотрите, что вам прислал месье. Ах, лямур, лямур! — и рассмеялась.

Рейн с восхищением и сладким трепетом смотрела на красивую корзину, которую Элен поставила на столик возле окна. В цветах она нашла открытку:

«Тебе, царица моего сердца, которая прекраснее и дороже всех роз на свете. Обожающий тебя,

Арман».

Девушка нервно рассмеялась и, закусив нижнюю губку, покружилась перед Элен в вечернем платье, расправляя юбку, как балерина.

— Какая вы красавица! Сегодня вы так прелестны, мадемуазель! — воскликнула Элен, захлопав в ладоши.

— Скажи бабушке, что я сейчас спущусь, — велела ей Рейн. Она открепила розочки, которые уже успела приколоть к поясу, отрезала пару бутонов из тех, что прислал ей Арман, и украсила ими платье.

«Я обязательно буду счастлива. Обязательно…» — повторяла она про себя, сбегая по старинной широкой лестнице. Спустившись, Рейн зашла в столовую посмотреть, все ли готово к ужину. На стол были выставлены роскошные серебряные приборы, тонкий фарфор с ручной росписью, тончайшее венецианское стекло. Высокие восковые свечи в античных серебряных с позолотой канделябрах ждали, когда их зажгут. В серебряных ведерках стыло во льду шампанское. «Будет весело и торжественно», — думала Рейн, и в эту минуту вспомнила о матери, с чуть большей нежностью, чем всегда. Что говорить — она только и делала, что огорчала и разочаровывала свою бедную маму. Жаль, что ее не будет сегодня на этом праздничном ужине. «Впрочем, — злорадно усмехнулась про себя Рейн, — Мама все равно в душе будет считать, что ее зять мог бы родиться в более состоятельной и родовитой семье. Она из тех, кому невозможно угодить, — такие люди всегда останутся чем-нибудь недовольны».

В столовую вошла Элен:

— Мадемуазель, вас там спрашивает какой-то господин. Он приехал из Ниццы. Я сказала ему, что вы заняты, но он говорит, что у него важное дело и что он не займет много времени.

Рейн приподняла свои длинные юбки и сделала несколько танцевальных па.

— А кто это, Элен? Кто-то из друзей герцогини?

— Нет, мадемуазель, я его не знаю, никогда раньше не видела. Он англичанин.

Но и тогда Рейн лишь пожала плечиками — она не представляла, кто бы мог спрашивать ее в такой час. Очень много народу, знакомые и друзья герцогини, заезжали к ним в Канделлу по дороге из Лондона в Париж или обратно.

Ничего не подозревая, она вышла в холл. Но на пороге замерла, словно ее пригвоздили к полу. В лице ее не было ни кровинки. Глядя в высокое окно на мерцающие огоньки горной деревушки чуть ниже Канделлы, к ней спиной стоял не кто иной, как Клиффорд Калвер. Он повернулся, затушил сигарету и с улыбкой пошел навстречу девушке.

— Привет, Рейн. Ты, наверное, не ожидала меня увидеть?

Глава 15

Словом «ошеломлена» никак нельзя передать то, что чувствовала Рейн в тот момент оглушительного удара. Сердце у нее билось так неистово, что закружилась голова. Ноги дрожали. Клиффорд шел ей навстречу, а она начала пятиться от него, словно от привидения. Задыхаясь, она еле выговорила:

— Что… ты здесь делаешь?

Он сунул руки в карманы пиджака и слегка приподнял брови, словно удивился.

— И так-то ты меня встречаешь? Как ты изменилась.

— Как ты смеешь обвинять меня в том, что я изменилась, — после того, как ты сам со мной поступил!

Сначала Клиффорд решил, что она узнала про их связь с Лилиас и ревнует.

— Но право же, дорогая, поверь, ты несправедлива ко мне — обвиняешь в чем-то, но при чем тут Лилиас…

— Она ни при чем, — отрезала Рейн. — Мне наплевать на нее и на всех прочих девиц, которых ты водишь развлекаться. Можешь делать, что тебе вздумается. Ты имел полное право изменить свои планы в отношении меня, что ты, собственно, и сделал. Но как ты мог не отвечать на мои письма — ни на одно! — даже на телеграмму не отозвался, а я ведь умоляла тебя написать во что бы то ни стало, и ты знал, как много это для меня значит… — Она осеклась, не в силах продолжать. Внезапно ей пришло в голову, что сейчас сюда приедет Арман и бабушка спустится. В каком ужасном положении тогда она окажется!

Как сквозь вату она услышала насмешливый голос Клиффорда:

— Моя милая Рейн, ты все валишь с больной головы на здоровую. Это ты не написала мне ни строчки с той поры, как уехала из Лондона, а прошло уже больше месяца.

Она широко распахнула глаза:

— Но это неправда! Я писала тебе каждый день, несколько недель подряд, с самого начала. А ты даже не удосужился мне ответить. Сначала я думала, что ты заболел или с тобой что-то случилось. Потом я позвонила тебе домой, и тут твоя тетя сообщает мне, что ты уехал в Норвегию ловить рыбу с Фицбурнами. Я поняла, что ничего с тобой не случилось, что ты просто не хочешь мне писать и все.

Улыбка на лице Клиффорда потускнела.

— Подожди, все это какая-то нелепица. Не скажу, чтобы писал тебе каждый день, но три раза в неделю — обязательно. Все время. Я тебе послал и пару телеграмм, на них ты тоже не ответила. Последнее письмо я отправил из Норвегии. Писал, что я там по приглашению Фицбурнов, что мне очень весело, что ты, видимо, тоже неплохо проводишь здесь время, и я тебе уже не нужен, и если ты мне не ответишь, я буду считать, что между нами все кончено. Моя секретарша может тебе это подтвердить — если хочешь, позвони ей и спроси. Она лично отправляла все письма.

В холле воцарилась тишина. Рейн пребывала в полнейшем недоумении. Она нервно мяла пальцами шифоновый платочек, который держала в руках. Клиффорд оглядел ее с ног до головы тем наглым взглядом бывалого мужчины, которым он всегда одаривал хорошеньких женщин. Он подумал, что никогда еще Рейн не казалась ему такой сногсшибательной. Разумеется, он узнал это платье; но сейчас, когда она загорела, его кремовый оттенок шел ей еще больше, оттеняя темно-золотистый цвет кожи. Ему нравилась ее новая короткая стрижка с завитками на висках. К тому же она невероятно похудела. Боже, какая талия! Рейн показалась ему куда более хрупкой и соблазнительной по сравнению с Лилиас.

Он мягко проговорил:

— Должен заметить, что ты просто великолепна. Признаюсь, я был зол на тебя, но теперь, снова увидев тебя, совершенно не в состоянии злиться. Я так счастлив — я ведь по-прежнему схожу от тебя с ума, прелесть моя.

— Зачем ты приехал? — нервно спросила она.

— Хотел увидеть тебя и спросить прямо, почему ты так переменилась ко мне и не отвечаешь на письма. У тебя появился другой?

Она пропустила этот вопрос мимо ушей.

— He надо меня обвинять, что я тебе не писала. Я тебе послала десятки писем. Пойди спроси нашего старого почтальона в Сент-Кандель. Он сам наклеивал на них марки.

Клиффорд слегка поклонился ей:

— Пойди спроси мою секретаршу, которая сама отправляла мои письма.

— Господи, это все какая-то чепуха, — раздраженно проговорила Рейн. — Один из нас непременно лжет.

— Я не всегда строго держусь правды, дорогая, — признал он, — приходится иногда кривить душой, чтобы пробиться в этом суровом мире, но я клянусь честью, что действительно писал тебе и посылал телеграммы. И я могу тебе это доказать.

— Прекрасно, — бурно дыша, ответила Рейн. — А я могу тебе легко доказать, что я тоже писала.

Клиффорд потеребил себя за мочку уха. В его красивых голубых глазах появилось измученное выражение.

— А не может ли быть, что кто-нибудь из твоей славной семейки перехватывал почту?

— О! — воскликнула Рейн, и у нее сдавило горло. — Нет, конечно!

— Такие случаи бывали.

— Я же тебе говорю, что сама отправляла все письма, и… — Она замолчала. В мыслях ее воцарился хаос. Она вдруг приложила тыльную сторону ладони к губам, и глаза ее широко раскрылись. А вдруг это правда? А что, если Клифф ей писал, а кто-то скрывал от нее его письма… мама, например… или даже бабушка.

Голос Клиффорда прервал ее мрачные мысли:

— Кстати, я что, приехал в неудачный момент? Ты так выглядишь, словно собираешься на бал. Ты стала так хороша, даже лучше, чем прежде.

— Оставь свой сарказм! — вдруг взорвалась Рейн. Зрачки ее стали огромными и черными. В таком расстроенном и потерянном состоянии она бывала крайне редко. Чуть придя в себя, она выпалила: — Если хочешь знать, бабушка сегодня устраивает ужин в честь моей помолвки.

— Ах вот как!

— Да! С Арманом де Ружманом. Ты его видел; он был на первом балу Дженнифер.

Клиффорд прищурился. Улыбка, игравшая на его губах, стала крайне неприятной.

— Ах, наш маленький француз! Ага, дай-ка вспомню — он ведь, кажется, архитектор, правильно?

— Да.

— Да, кажется, я его помню, — задумчиво протянул Клиффорд. — Да-да-да. Что ж, неприятно узнать, что вечная любовь оказалась не такой уж долговременной. А я почему-то всегда считал, что ты не такая, как другие.

— Замолчи! — вспылила она. — Не смей со мной так разговаривать!

Клиффорд переменил тон и заговорил более мягко:

— Послушай, милая моя, для меня все это было огромным ударом. Может быть, с письмами это действительно чья-то интрига, не знаю, но уверяю тебя — я писал регулярно и ни в чем тебе не изменил. Да, я выводил Лилиас в свет… — он пожал плечами, — было дело, но ведь с моей стороны не преступление закинуть удочку через нее к ее папаше, правда ведь?

— Нет, не преступление, — прошептала Рейн.

Он подошел к девушке поближе, положил руки ей на плечи и медленно притянул к себе. Посмотрел ей в лицо пристально, страстно, с любовью — так, как смотрел раньше, она это помнила, — с любовью, которая показалась ей утраченной навсегда. Все это было невероятно… Клифф, ее златокудрый викинг, здесь, с ней, в Канделле, обнимает ее, говорит, что по-прежнему любит ее. После долгих недель молчания и неизвестности — все это совершенно сбило ее с толку.

— Дорогая, — шептал он. — Я прилетел к тебе, чтобы увидеть тебя, я не хотел тебя отпускать, пока сам не услышу из твоих уст, что ты меня больше не любишь. Но ведь это неправда; ты все еще любишь меня, да, моя Рейн?

Она стояла в нерешительности. Ее охватила паника. Прикосновение его рук, ласковый голос, который всегда открывал ей ворота в рай, — все это разбило вдребезги хрупкую броню ее неприступности. Та часть ее сердца, которая еще принадлежала Клиффу, казалось, вдруг очнулась от сна. Рейн хотелось безоглядно броситься в его объятия, подставить лицо его жадным поцелуям, снова физически и душой быть вместе с ним, как когда-то. В то же время она не могла так быстро забыть Армана. Армана, который любит ее так сильно, как она сама когда-то любила Клиффорда. Она дала ему слово. Бабушка их благословила. Сегодня они будут праздновать помолвку, сегодня он подарит ей обручальное кольцо. Боже, как все непостижимо запуталось!

Она отпрянула от Клиффорда:

— Нет… постой, я тебе ничего не обещаю, я не поддамся твоим речам.

Он улыбнулся ей, почувствовав, что к нему возвращаются былая уверенность и власть над ней.

— Слушай, дорогая, ты должна понимать, что я не стал бы прилетать сюда, если бы не любил тебя. Я приехал, рискуя, что ты вообще откажешься меня видеть. Дорогая, нам просто необходимо разъяснить это дело с письмами.

Она его не слушала, потому что на улице хлопнула дверца машины. Рейн стало нехорошо. Это Арман. Конечно, он, кто же еще. Нельзя допустить, чтобы они встретились, — по крайней мере сейчас, когда все так неясно. Сейчас она просто не может смотреть Арману в глаза, потому что вообще не представляет, что делать дальше.

Она вдруг схватила Клиффорда за руку и торопливо шепнула:

— Идем со мной…

Он послушался весьма охотно. Они прошли по каменному коридору и через черный ход попали во двор. Там стоял маленький «фиат», на котором шофер ездил за покупками, когда большой «ситроен» бывал занят. Вечер был теплый, в небе ярко сияли звезды.

— Клифф, садись в машину, — сказала Рейн. — Ты справишься с управлением?

— Я могу вести любую машину — и уж тем более этого смешного жучка, — усмехнулся он.

Она рассмеялась, как безумная, вместе с ним — действительно, как она могла забыть его страсть к машинам! Они часто раньше обсуждали, как купят открытую «лагонду» и будут кататься на ней по Лазурному берегу, гонять по дорогам Италии и Испании.

— А куда мы едем, радость моя? — спросил Клиффорд, открывая перед ней дверцу «фиата». Ему все это уже начинало нравиться.

— На почту, — ответила она едва слышно.

— А зачем?

— Спросим старого Жана Савиля насчет писем — пусть все скажет прямо.

Клиффорд вывел машину со двора и выехал на дорогу. Его приятно пьянил запах, исходивший от волос Рейн. Внезапно исполнившись дерзости, он поцеловал ее в обнаженное плечо.

— Мое сердце, ты даже не представляешь, как я без тебя скучал. Позволь, я остановлю машину и обниму тебя. Ну прошу тебя, всего на минуту!

Но Рейн отпрянула от него. В этот момент ей не нужны были нежности Клиффорда, да и никого другого. Весь мир перевернулся, и если сердце ее по-прежнему тянулось к Клиффорду, то с не меньшей нежностью и волнением оно стремилось к Арману. Она не знала, кому предана больше, и никак не могла решить, что делать. Пока ей было ясно только одно — непременно нужно выяснить, что случилось с их письмами, иначе она так никогда и не разрешит свои сомнения на этот счет.

Глава 16

В прекрасной гостиной Адрианны де Шаньи Арман склонился к руке старой герцогини. Она была великолепна в черном кружевном платье и своей любимой мантилье на седой, красиво причесанной голове.

— Мой дорогой мальчик, — проворковала она, — ты видел Рейн?

— Нет, — ответил он.

— Я думала, она уже оделась и встречает тебя внизу. Элен сказала, что она там.

— Нет, я ее там не встретил, — покачал головой Арман.

Герцогиня улыбнулась ему, положила свою эбонитовую палку на отполированный пол и поставила ноги на мягкую скамеечку.

— Тогда тебе придется набраться терпения и подождать. Наверное, она пошла посмотреть, как накрыт стол. Она любит, чтобы все было безупречно, а сегодня у нас особенный ужин. Настоящее торжество.

— Настоящее торжество, — эхом откликнулся он.

Это было то редкое событие, по случаю которого Арман разоделся: белый пиджак из акульей кожи, черный галстук-бабочка; пышные волосы безупречно приглажены. Словом, вид у него был щегольской и довольный, однако он был задумчив. В кармане в маленькой коробочке лежало обручальное кольцо для Рейн. Проезжая по дороге из Канн через Мужен, он кинул взгляд на маленькую церквушку, где она хотела венчаться. Он был счастлив и никак не осмеливался поверить, что это надолго. Но яркое сияние радости несколько померкло после визита, который он вынужден был нанести Ивонне Триболь незадолго до того» Верный своему слову, он поехал к ней, чтобы поговорить.

Ивонна уже ждала его с охлажденным во льду шампанским, сэндвичами с икрой и еще парой претенциозных признаков своего недавно свалившегося богатства. Она подыскала маленькую квартирку на побережье и нарядилась к его приходу в очаровательный пеньюар из черного шифона, который очень шел к ее белой коже и рыжим, свободно распущенным по плечам волосам. Но как только Арман ее увидел, ему захотелось немедленно бежать прочь. Яркая, модная обстановка квартиры и пресыщенная, влюбленная в него женщина не привлекали его. После божественного дня, проведенного с Рейн на море, после чудесного поворота судьбы Ивонна и все, связанное с ней, вызывало у Армана тошноту.

Она сделала отчаянную попытку склонить его к прежним интимным отношениям, но это ей не удалось. Между ними снова разыгралась одна из старых сцен, после которых он всегда чувствовал себя измученным и даже напуганным. Арман вдруг задумался о том, что и в прошлом Ивонна казалась ему слишком неуравновешенной, а теперь он вполне убедился, что она обезумела вконец. И когда она начала выкрикивать истерические обвинения в его адрес, визжа, как базарная торговка, он понял, что эта женщина способна осуществить свои угрозы. Он сделал все что мог, чтобы защитить себя, возражал, хотел вывести ее из этого ужасного состояния и в результате, пытаясь апеллировать к ее лучшим чувствам, сам впал в ярость.

— Мы с тобой давным-давно распрощались, ты с тех пор уже побывала замужем, а сейчас у тебя блестящие деловые перспективы. Чего ты от меня хочешь? — прорычал он.

Она не спускала с него горящих глаз:

— Я хочу вернуть тебя, чтобы ты снова стал моим любовником. Больше того, я хочу, чтобы мы поженились. Я безумно тебя люблю и любила всегда.

Когда Арман заявил, что это невозможно, Ивонна принялась обвинять его в том, что он влюблен во внучку старой герцогини. И тут — наверное, зря, а может быть, и нет — он выложил ей всю правду.

— Что ж, отлично. Я собираюсь жениться на мадемуазель Оливент. О нашей помолвке будет объявлено на этой неделе, так что мне скрывать нечего, и будь добра, примирись с тем фактом, что у нас с тобой никогда больше не будет ничего общего, Ивонна.

Это вызвало с ее стороны бурю протестов, она разразилась рыданиями, которые перешли в новый водопад угроз. Она поедет в Канделлу, увидит мадемуазель Оливент и расскажет ей все. На это уже совершенно измученный Арман ответил:

— Если ты приедешь в Канделлу, тебя просто выставят за дверь, а это будет неприятно всем нам. А что касается… моей невесты, то ей вряд ли будет интересно знать, что происходило в моей жизни до нее.

— А вот посмотрим! — взвыла в ответ Ивонна. — Это мы еще посмотрим!..

На этом Арман ушел, хлопнув дверью, но ее вопль все еще звенел у него в ушах.

Молодой человек попытался отогнать от себя всякие мысли об Ивонне и о той неприятной сцене. Он должен быть в расположении духа, соответствующем такому грандиозному событию, как помолвка с любимой женщиной. «Как это типично для жизни, — с неожиданным цинизмом подумал он, — что непременно надо чем-нибудь испортить даже самый счастливый момент».

Но где же Рейн? Ее бабушка, уже теряя терпение, велела Арману потянуть за пестрый шнурок звонка, которым вызывали Элен. Когда служанка возникла на пороге, Адрианна сказала:

— Зажгите свечи и, пожалуйста, сообщите мадемуазель, что мы ее ждем. Где она?

Элен захлопала глазами, украдкой покосилась на свою царственную хозяйку и промямлила что-то невнятное, потом принялась торопливо зажигать свечи в высоких золоченых канделябрах.

— Элен, да что с тобой? Пойди найди мадемуазель, — нервно приказала герцогиня.

Но служанка медлила.

— Мадам… пардон… мадемуазель уехала…

Арман, стоявший, заложив руки за спину, лицом к стене и любовавшийся старинным портретом, резко обернулся. Герцогиня испустила вопль:

— Как это уехала?!

— Да, мадам, — кивнула старая служанка, на лице ее был написан ужас.

Случилось так, что Элен выглянула во двор в тот самый момент, когда Рейн садилась в «фиат» с английским джентльменом. Она совсем не собиралась за ними шпионить или разносить сплетни, потому что преданно любила мадемуазель Рейн. Но все это показалось ей очень странным… Бабетта, деревенская девушка, приносившая в поместье овощи и помогавшая на кухне, когда давались званые обеды, тоже видела, как мадемуазель уехала на машине. Они с кухаркой сплетничали об этом внизу, и старой Элен это не понравилось, кроме того, она была женщина простая, так что герцогине не составило труда вытянуть из неё правду. Элен рассказала ей все со слезами на глазах: джентльмен приехал на арендованной машине из Ниццы… да, он спросил мадемуазель… а потом они взяли и укатили вместе на «фиате», а мадемуазель была в легком бальном платье и даже без накидки — о-ля-ля! — мадемуазель простудится, пусть даже вечер очень теплый.

Герцогиня ее перебила:

— Опиши мне этого джентльмена.

Элен азартно описала его, сама воодушевившись своим рассказом. О-ля-ля! Да, он хорош собой… истинный англичанин… как принц, с такой яркой золотой шевелюрой, широкоплечий, полон очарования…

Герцогиня снова ее перебила, схватив свою трость и стукнув ею об пол.

— Иди! — приказала она страшным свистящим шепотом.

Арман за все время, пока они разговаривали, не пошевелился и не проронил ни слова. Сердце его колотилось так сильно, что он едва мог дышать. Сопоставив детали, услышанные в рассказе Элен, он не сомневался, что этот принц с золотой шевелюрой — не кто иной, как Клиффорд Калвер. А Рейн — его дорогая, любимая Рейн, которая всего несколько часов назад дала слово стать его женой, — уехала с этим мерзавцем!

Он был не в силах говорить, ему казалось, что язык прилип к гортани, Поэтому первой молчание нарушила герцогиня, бледная как смерть. Голос ее дрожал.

— Что все это значит? Что вы скажете, Арман?

Молодой человек попытался произнести имя Клиффорда Калвера, но не смог. Он знал, что герцогиня разделяет его мрачные подозрения. Он видел, как дрожит рука старой аристократки; бриллианты на длинных тонких пальцах переливались и сверкали. Она гневно продолжила:

— Это уже слишком. Мне все равно, он это или нет… но это непростительно! Моя внучка ведет себя просто неприлично!

Арман наконец нашел в себе силы заговорить:

— Давайте подождем, может быть, она вернется. Наверняка у нее найдется какое-то объяснение…

Герцогиня закрыла глаза. Она чувствовала, что близка к обмороку. В голове у нее проносилось: «Боже мой! Боже! Если это тот англичанин… если он посмел приехать сюда… то он расскажет Рейн про письма, и она все узнает! Мы пропали!»

Арман подошел к ней. Она открыла глаза: лицо молодого француза было искажено страданием. Сердце ее пронзила острая жалость к нему.

— Мой бедный Арман… — прошептала она.

Он вдруг взорвался:

— Мадам, полагаю, меня еще рано жалеть! Мы ведь еще ничего не знаем.

Герцогиня ничего не ответила. Сейчас снова разыграется мигрень, подумала она, и ей придется подняться к себе и лечь в постель, и никакого праздничного ужина не будет. Святые Небеса! Если Элен ничего не перепутала и Рейн действительно уехала в безумном порыве с этим английским господином… но как еще это можно понять, если не так?

В сердце старой дамы не было чувства вины за ту роль, которую она сыграла во всей этой истории, но ее мучило горькое разочарование в своей внучке. Как она могла пойти на такое? Это же скандал! И как она может быть такой жестокой к этому чудесному юноше, который предан ей, как раб?

— Я никогда ей этого не прощу! Я лишу ее наследства…

Арман ничего не слышал. Пот катился по его бледному лбу. Он вышел на балкон, вытер ладонью мокрое лицо. Сердце у него в груди было словно кусок свинца, тяжелый и холодный. Он тупо смотрел на мерцающие в пурпурной мгле огоньки, на серебристое сияние Лазурного берега. Сунув руку в карман, сжал маленькую коробочку, в которой лежало кольцо прабабушки, кольцо, которое он собирался надеть на палец Рейн в знак ихсоюза. В приступе отчаяния Арман спрашивал себя, что он такого сделал, чем заслужил смертельное разочарование и растоптанную любовь? Все-таки Клиффорд увез Рейн или нет? Конечно, это наверняка он. Но зачем он приехал, если собирается жениться на Лилиас Фицбурн? Ответ мог быть только один: он передумал и теперь хочет жениться на Рейн. Но как он объяснит то, что все это времени игнорировал ее? И куда исчезло намерение Рейн быть гордой? Как легко она сдалась — стоило только его увидеть, с первого раза.

«О Рейн, Рейн, голубка моя, сердце мое, любовь моей жизни!» — восклицал про себя Арман, молча стоя на балконе и глядя в ночь. И тут он услышал шум мотора. К Канделле приближалась машина со стороны деревни. Он вернулся в зал к старой даме, которая сидела в кресле с поникшей головой.

— Мадам, кажется, Рейн приехала.

Герцогиня подняла голову.

— Спуститесь и посмотрите. Пойдите встретьте ее… — велела она.

Когда Арман направился к двойным резным дверям, она крикнула ему вслед:

— Если она с этим человеком, то не впускайте его в дом! Мы его не принимаем!

Арман спустился по лестнице. Ноги его были как ватные, приходилось силой заставлять себя шагать вперед. Если это действительно Рейн, он должен ее увидеть. Он должен знать, что она решила. «А вдруг, — с внезапной вспышкой безумной надежды подумал он, — мы ошиблись и это вовсе не Калвер?»

Арман услышал, как хлопнула дверца машины, затем шорох шин… Он кинулся к входной двери. Тут она открылась, и вошла Рейн — одна.

Девушка остановилась на пороге и увидела перед собой Армана. На ее бескровном лице было написано изумление. Он, в свою очередь, обратил к ней взор, полный мучительного недоумения. «Господи, какая она красивая, — рассеянно подумал он, — какая эфемерная, в бальном наряде, с жемчугом в ушах, и вокруг талии, и на шее, и загорелые плечи обнажены… гладкие и ровные, как полированная бронза». Однако красные розы у нее на поясе были смяты и увяли. С них опали почти все лепестки. Темные волнистые волосы растрепались. Он никогда еще не видел ее такой — потрясенной и даже словно постаревшей на несколько лет. Почти ничего в ней сейчас не осталось от той юной сияющей девушки, которая только сегодня днем лежала рядом с ним на пляже, смеялась и загорала.

Она пошла ему навстречу, нервно приглаживая волосы, и заговорила тусклым голосом, так, словно ничего особенного не произошло:

— А, привет, Арман. Прости, я немного задержалась. Ужин, наверное, стынет.

— Где ты была, Рейн? И с кем? — с тревогой спросил он.

Она подошла ближе. Вся душа перевернулась в нем, когда он увидел размазанную губную помаду. Для него это был удар, почти физический, как будто она была с другим мужчиной прямо у него на глазах; губы этого другого запечатлевали страстные поцелуи у нее на губах, свежесть и нежность которых сделали Армана самым счастливым из смертных всего несколько часов назад.

— С кем ты была? — в бешенстве повторил он вопрос.

— Думаю, тебе лучше этого не знать.

— Я имею право это знать!

Она издала странный смешок:

— Разумеется. Если мы собираемся пожениться, тебе позволено задавать мне такие вопросы. А ты, наверное, будешь ревнивым мужем, да, Арман?

Страшное ожидание полностью истребило в нем чувство юмора. Он подошел к ней совсем близко и схватил за руку:

— Рейн… ради всего святого, скажи, что все это значит?

— Скоро узнаешь.

— Я и так все знаю. Это был Клиффорд Калвер.

— Да, это был Клиффорд Калвер.

Арман облизал пересохшие губы.

— Зачем он приехал?

— Чтобы увидеться со мной и узнать, почему я не отвечаю на его письма.

— Но он тебе не писал, даже на твои письма не отвечал.

— Конечно, потому что он не получал моих писем, Мы оба с ним писали друг другу. Только наши письма перехватывали. Ты слышишь, Арман? Все письма, которые мы писали друг другу, уничтожены!

Арман выпустил ее руку и отступил на шаг:

— Не может быть. Что ты такое говоришь?

— Это правда. Та самая правда, которую я только что вырвала у старого Савиля. Он упал к моим ногам и умолял ничего не говорить герцогине. Сначала он не хотел рассказывать, но я его заставила! Я сказала, что передавать мою корреспонденцию в чужие руки — это преступление. И тогда он во всем сознался. Я его простила. Я знаю, какой бабушка может быть безжалостной. Да и мать тоже — обе они были к нему беспощадны. Хорошенькая ситуация! Две благовоспитанные светские дамы самых высоких принципов плетут заговор, перехватывают, да что там — крадут письма, которые принадлежат мне и никому другому! — Рейн замолчала. Теперь не осталось ни ее легкомысленного тона, ни сдержанности Л она вся дрожала, с головы до пят. — Клиффорд сам приехал, потому что хотел убедиться, — глухо проговорила она, закрыв лицо руками. — Он любит меня по-прежнему.

Арману казалось, что земля уходит у него из-под ног, но он заговорил спокойным голосом:

— А ты? Ты тоже любишь его как раньше? Ну конечно, и спрашивать нечего. Мне бесконечно жаль, что тебе пришлось вынести всю эту ненужную боль. Конечно, твоя бабушка поступила нехорошо, и твоя мама тоже, они были не правы, но уверен, что они сделали это из самых лучших побуждений — ради твоего же блага. Не суди их слишком строго.

Рейн подняла голову, и ему пришлось взглянуть в ее бледное, искаженное душевной мукой лицо, В глазах ее стояли слезы.

— Я не хочу о них даже думать… я никого из них не хочу больше видеть… никого.

Вдруг сверху донесся низкий повелительный голос старой герцогини:

— Рейн… Рейн, это ты? Поднимись ко мне.

Сквозь открытую дверь залы Рейн увидела зажженные свечи на праздничном столе, накрытом для торжественного ужина в честь ее помолвки с Арманом де Ружманом.

— Думаю, мне лучше уйти, — тихо проговорил молодой человек. — Естественно, я вам больше не нужен. И разумеется, вы можете считать себя совершенно свободной от всяких обязательств. Наша краткая помолвка расторгнута.

Глава 17

Только в этот момент Рейн очнулась — как будто с трудом вырвалась из тисков отупляющей боли, — и пригвоздила Армана к месту странным, ледяным и одновременно печальным взглядом.

— Нет, Арман, наша помолвка не расторгнута.

Щеки у него вспыхнули.

— Вы согласились выйти за меня замуж под ошибочным убеждением, что ваш… ваш… что мистер Калвер, — он с трудом заставил себя выговорить это имя, — бросил вас. Теперь вам известно, что это не так, поэтому в сложившихся обстоятельствах я считаю своим долгом освободить вас от вашего обещания.

— Это очень великодушно, Арман, — сказала она негромко и так тяжело вздохнула, словно чувствовала бесконечную усталость, — но уже поздно. Я его проводила.

— Но его нетрудно вернуть. Думаю, он охотно вернется.

— Нет. Он поехал в гостиницу в Каннах, а завтра утром улетает в Лондон.

— Но послушай, Рейн, это нелепо! Ты что, думаешь, мне нужна такая жертва с твоей стороны?

— Я уже все решила, — твердо сказала Рейн. — Я не поеду с Клиффордом. Я выйду замуж за тебя — с полного одобрения моей преданной и любящей бабушки.

Арман не мигая смотрел на нее, потом покачал головой.

— Милая моя, ты расстроена и сама не понимаешь, что говоришь. — Эти слова были произнесены совсем тихо, хотя сердце его сейчас то взмывало ввысь, то падало в пропасть, его одолевал страх и за себя, и за Рейн. — Положим же конец всему этому фарсу, — добавил он.

— Значит, ты уже не хочешь на мне жениться, Арман?

От этого вопроса кровь отхлынула от его лица.

— Так нечестно.

— Я спрашиваю еще раз — ты не хочешь на мне жениться?

— Я люблю тебя больше жизни, но не могу взять в жены, зная, что у тебя есть другой мужчина, что он сумел оправдаться в своем поведении и что ты до сих пор его любишь; и любишь достаточно сильно, чтобы поехать с ним на почту и вытянуть правду из старика Савиля. Ты хотела это услышать!

— Естественно. Было бы крайне несправедливо по отношению к Клиффорду, да и ко мне тоже, если бы мы оба продолжали считать себя брошенными без объяснений…

— Что все это значит? — На лестнице, опираясь на трость, стояла герцогиня. — Рейн, негодница, где ты была? — повелительно спросила она. — Ужин совсем простыл. Элен говорит, что кухарка вне себя от… — Она осеклась.

Рейн молча смотрела на старуху холодным взглядом; что-то очень похожее на ненависть нарастало в ее сердце. Герцогиня прочла это в ее глазах и вздрогнула. Инстинкт подсказал ей, что самые худшие ее подозрения оправдались.

В помещении наступила ледяная, мертвая тишина. Адрианна де Шаньи развернулась и ушла обратно в гостиную. Арман чувствовал, как минуты утекают в вечность, и размышлял о том, что нет конца горю, отчаянию и жестокости, с которой люди относятся к тем, кого они должны любить. «Вот так всегда, всегда, — думал он, — рядом с истинной любовью соседствуют горечь и боль».

— Рейн, — взмолился он, — пожалуйста, отпусти меня. Мы не можем сейчас праздновать нашу помолвку.

Она ответила с непривычной для нее резкостью и властностью:

— Ты сказал, что любишь меня больше жизни, так что прошу тебя по-прежнему считать меня своей будущей женой.

— Но почему, объясни, почему?

— Потому что я ни при каких обстоятельствах не откажусь от слова, данного тебе. Сегодня днем я просила тебя жениться на мне и снова прошу о том же.

Арман почувствовал слабость и томление, которые никоим образом не были связаны с любовными переживаниями.

— Но почему, сердце мое? — прошептал он. — Ты все еще сомневаешься в нем?

— Возможно, и так… Немного. Разумеется, теперь я знаю, что он мне писал. Но могут ли между нами восстановиться прежняя любовь и полное доверие? Едва ли. Я не хочу, чтобы ты прошел через то, что довелось вытерпеть мне за эти месяцы… Ни за что. Во мне уже посеяны семена сомнения, их нельзя вырвать в одно мгновение, и кроме того, я к тебе очень привязана, мой Арман. Ты мой самый близкий друг. Мне не хотелось бы причинить тебе боль.

— Но я ни за что на это не пойду, если ты делаешь это только из жалости.

— Перестань спорить, — устало попросила Рейн, — если я тебе еще небезразлична, бери меня в жены такую, какая я есть. Теперь я уже ни за что не выйду замуж за Клиффорда, говорю тебе твердо.

Арман открыл было рот, чтобы выразить протест, но передумал. Его охватило огромное облегчение от того, что Рейн отказалась принять свободу, которую он ей предоставлял, но в то же время он не был до конца уверен, что она отдает отчет своим действиям. К тому же ему казалось, что он не имеет права принимать ее предложение сейчас, в такой момент. Все было безнадежно испорчено. Этот англичанин — черт бы его побрал! — приехал в Канделлу и все, все испортил.

— Идем ужинать, Арман, — позвала Рейн.

На секунду он положил руку ей на плечо. Смуглая гладкая кожа показалась ему ледяной.

— О Рейн, давай не будем принимать поспешных решений. Нам все нужно обдумать. Все произошло так неожиданно…

Слабая улыбка пробилась через ледяную холодность ее лица, и она протянула ему руку.

— Дорогой Арман, идем, не будем задерживать ужин.

— А что ты скажешь бабушке? — шепнул он ей на ухо.

— Ничего не скажу — пока, — шепнула она в ответ.

Старуха и девушка встретились лицом к лицу в освещенной свечами зале, наполненной благоуханием малиновых роз и блеском роскошного старинного серебра. Герцогиня опустилась на стул с высокой резной спинкой во главе стола и бросила нервный взгляд на внучку, та же спокойно села рядом с ней.

— Итак, где ты была, Рейн?

Рейн посмотрела прямо в темные выразительные глаза бабушки и выдержала ее взгляд не моргнув. Адрианна де Шаньи потупилась. После этого Рейн холодно ответила:

— Клиффорд Калвер приезжал из Лондона повидаться со мной. Мы с ним покатались на машине.

Герцогиня сглотнула. На лбу у Армана выступил пот. Он совершенно не понимал сегодня поведения Рейн. Ясно было только одно: она во власти бурных эмоций, но изо всех сил старается сдерживать их. «Какая ирония, — думал он, — что мадам герцогиня вынуждена видеть в собственной плоти и крови соперницу не менее грозную, чем она сама. Потому что Адрианна де Шаньи никогда и никому не простила бы предательства». Ему стало жаль старую даму. Она ведь искренне любила свою девочку и хотела сделать все для ее блага, и тем не менее, действия ее можно было расценить как предательство.

Элен подала к столу черепаховый суп в бело-золотой супнице и вино. Бледность лица герцогини была заметна даже под слоем румян, аккуратно наложенных на высокие скулы. Правая рука, поблескивавшая бриллиантами, слегка дрожала, когда она подняла бокал.

— Это все, что ты хотела мне сказать, Рейн?

Девушка ответила тем же ледяным ровным тоном;

— Это все.

Герцогиня облизнула пересохшие губы. Она поняла, что Рейн все знает, но не хочет сейчас об этом говорить. И это молчание действовало на Адрианну де Шаньи гораздо сильнее, чем если бы внучка откровенно во всем ее обличила. Потому что бурный гнев — порождение любви, а молчаливая холодность присуща ненависти. Она не смогла бы пережить, если бы ее драгоценная внучка возненавидела ее. «Бог мой, — думала старая женщина, — ну почему со мной сейчас нет Розы, которая могла бы меня поддержать? Конечно, я была не права, я поступила дурно, но почему я должна расплачиваться за все одна?» Рука ее дрожала так сильно, что на скатерть упали несколько капель вина. К тому же она изнывала от жгучего любопытства — ей не терпелось узнать, что произошло между Рейн и тем англичанином. Ее единственным утешением было знать, что, несмотря на все, девочка выйдет замуж за Армана. Иначе они бы не сидели здесь за столом все вместе, не так ли?

Дрогнувшим голосом герцогиня провозгласила:

— Я хочу поднять этот бокал за вас, дети мои. За твое счастье, моя маленькая Рейн, и за ваше, мой дорогой Арман.

Рейн тоже подняла свой бокал, но Арман, взглянув ей в лицо, увидел сомнение в больших серых глазах, которое пробивалось сквозь ледяное спокойствие, — и вдруг вскочил на ноги.

— Умоляю простить меня, — хрипло проговорил он. — Мадам герцогиня, с вашего позволения… Рейн… ради всего святого, покончим с этим…

Но тут он осекся — бокал вдруг выскользнул из пальцев герцогини и старая дама с тихим стоном повалилась на стол. Хрусталь разлетелся вдребезги. Вино разлилось по скатерти, словно кровь. Рейн завизжала, и в ее крике не было и следа ненависти, только мучительный страх:

— Бабушка! Бабушка!

Арман бросился к герцогине. В столовую вбежала Элен, за ней по пятам спешила кухарка.

В тот вечер им так и не суждено было поужинать. Праздник по случаю помолвки Рейн Оливент и Армана де Ружмана не состоялся; и сапфировое кольцо так и не было надето ей на руку, потому что с Адрианной де Шаньи случился удар.

Ее перенесли в постель. Старуха была похожа на восковую куклу, разодетую в дорогие шелка и кружева. Правая сторона ее лица была перекошена, изо рта вырывались нечленораздельные хриплые звуки. Врач из Мужена, который пользовал герцогиню с тех самых пор, как она поселилась в Канделле, застал ее в этом плачевном состоянии среди всеобщего смятения и суеты. Арман уже успел сбегать на почту и отбить срочную телеграмму в Лондон матери Рейн, прося ее срочно прибыть в Канделлу.

Ближе к ночи приехала сиделка из Канн, которая заступила на ночное дежурство при больной. Другая сиделка должна была сменить ее утром. Из комнаты герцогини временно вынесли кое-что из мебели; теперь она казалась странно опустевшей — чужой, пахнущей лекарствами, как больничная палата. Старая женщина лежала неподвижно, как труп, живыми оставались только ее темные трагические глаза.

Рейн сидела рядом с ней у постели. Было уже далеко за полночь. Арман, глубоко обеспокоенный, отказался уезжать домой. Он остался внизу, стараясь помочь чем только мог.

Рейн забыла переодеться. Она скрючилась в кресле и казалась странно неуместной здесь, в этой комнате, в своем праздничном платье. Двумя руками она держала правую руку герцогини и механически гладила ее.

На нее столько всего свалилось за последние несколько часов, что нервная система не выдерживала. Девушка уже была не в состоянии испытывать ненависть или злость или вообще что-нибудь, кроме горя. Она любила бабушку, и ради этой любви простила ей то, что та сделала. Конечно, предстоит еще разговор с матерью, но не простить бедную милую бабулю нельзя! Да, старушка сделала злое дело, которое имело самые ужасные последствия, но она заслуживает прощения. Она должна выздороветь. Господи, как ужасно, как немыслимо, что она притворена к неподвижности, к состоянию полусмерти, здесь, в этом доме, который она так любила.

Вдруг черные глаза приоткрылись и посмотрели в лицо девушке. Едва слышно Адрианна де Шаньи прошептала:

— О, деточка моя… как я перед тобой виновата!..

В ответ на это трогательное признание Рейн, заливаясь слезами, поцеловала ее и негромко сказала:

— Я тебя прощаю, дорогая бабуля, — от всего сердца.

Таким образом мир в семье был восстановлен. А когда после полуночи еще раз заглянул доктор де Витте, оказалось, что пациентка мирно уснула и что пульс у нее стал ровнее и стабильнее.

Врач даже выразил надежду, что удар вообще не будет иметь серьезных последствий.

В конце концов сиделка уговорила Рейн пойти поспать. Если мадам проснется и будет ее спрашивать, за Рейн пошлют немедленно, пообещала медсестра, но сейчас мадемуазель нужно отдохнуть.

Однако девушка сомневалась, что сможет уснуть. Она спустилась в библиотеку, где около часа назад оставила Армана, которого Элен уговорила съесть бутерброд с курицей и выпить ее знаменитого кофе.

Он был еще там, стоял у открытого окна и смотрел на звезды. Рейн подошла к нему. «Вид у нее смертельно усталый», — подумал он и с огромной нежностью, без страсти, дотронулся до ее щеки.

— У тебя был ужасный день.

— Ты думаешь обо мне, о других и никогда — о себе, — прошептала она.

— Ерунда, — попытался усмехнуться он. — Как мадам герцогиня?

— Спит. Я ее простила, так ей и сказала. Я ведь тоже виновата.

— Ты? В чем же?

— В том, что таила в сердце эту привязанность, — бабушка ведь обо всем догадывалась, она очень чувствительная… это убивало ее.

— Любимая, она сама тебя чуть не убила — на пару с твоей матерью.

Рейн пожала плечиками:

— Странно, но я больше на них совсем не сержусь.

— Тогда ты просто святая!

Она прижала ладони к щекам.

— Ах, Арман, Арман, если бы ты только знал, как я далека от святости, ты меня не стал бы больше любить.

— Ты себя недооцениваешь, моя сладость.

— Вовсе нет, — вздохнула она горестно, — я слишком хорошо себя знаю. Я слабая. Я…

— Нет, нет, ты сильная! — перебил ой. — Я даже не знал, насколько ты сильная, до сегодняшнего вечера.

Она повернулась к нему, глаза ее были полны слез.

— Ты не представляешь, что со мной произошло, когда я узнала про эти письма. Я так всегда всем доверяла, и каково мне было обнаружить, что меня так подло обманули, предали…

Арман молчал, размышляя об очередной странности жизни: бывает, что нельзя доверять даже близким людям, а не только таким негодяям, как этот Клиффорд Калвер.

Рейн, как будто прочитав его мысли, спросила:

— Тебе не нравится Клиффорд? Ты все еще против него, да?

Арман отвернулся и некоторое время молча курил.

— Ну, трудно от меня ожидать, чтобы я хорошо к нему относился, — наконец ответил он. — Назови это банальной ревностью, если хочешь, — недостойное чувство, конечно, — или, скажем, интуитивным подозрением…

— Ну что за подозрение? Он же писал. Он действительно меня любит. И всегда любил.

Арман ничего не ответил. Она снова угадала ход его мыслей:

— Арман, поверь, эта девушка, Лилиас, ничего для него не значит. Он никогда не был с ней близок. Просто гостил у ее отца в Норвегии. Конечно, он был с ней любезен — а почему бы и нет, она очень хорошенькая. Но я — единственная любовь в жизни Клиффорда.

Арман бросил окурок в сад. Ему показалось, что звезды насмешливо перемигиваются в небе и то, что говорит ему Рейн, — тоже какая-то злая насмешка. Он знал то, о чем она даже не подозревала. Так просто было бы рассказать ей про Клиффорда и Лилиас Фицбурн и про свой подбитый глаз, который все еще побаливал. Но он ничего не сказал. Он ничего ей не расскажет, пока окончательно не убедится, что Клиффорд Калвер стал ей совершенно безразличен.

— Арман, — продолжала Рейн, — я не виню тебя за сомнения. В этом мире вообще трудно быть в чем-нибудь уверенным. После того, как со мной поступили мои самые близкие люди, мне тоже невероятно трудно верить. Но я должна дать Клиффу шанс. Он клялся мне всем святым…

— …что не раздумал на тебе жениться? — закончил за нее Арман.

— Да, — тихо ответила она, — он даже предлагал мне поехать с ним в Лондон. Сегодня вечером.

— Бог мой! Даже зная, что вы не можете пожениться до твоего совершеннолетия?

— Он думает, что, если я уеду с ним, бабушка и мать скорее дадут добро на наш брак, чем согласятся опорочить меня в глазах общества.

Молодой француз резко обернулся:

— Но ведь это с его стороны очень непорядочно — получить твои руку и сердце, рискуя твоей репутацией.

Рейн опустила голову. Она так устала, что ей трудно было думать. Но она вспомнила, как, сидя в машине с Клиффордом, на минуту поддалась былой страсти, чувствуя его горячие поцелуи на щеках, шее, губах и слушая его дерзости. «Я не могу тебя отпустить. Едем со мной в Англию, немедленно, сердце мое», — убеждал он ее. Почему она не поехала? Почему прогнала его и вернулась в Канделлу? Разум возобладал над эмоциями и спас ее, иначе желание быть с Клиффом поглотило бы ее целиком. Потому что Рейн Оливент, пусть импульсивная и страстная, не могла до конца стать рабой своих чувств. Клиффорд не учел ее глубокого сдерживающего начала, этого чувства уравновешенности, которое делало Рейн особенной и желанной для него. Поэтому он и уехал в Канны один, очень разочарованный. «Ты не выйдешь за этого французика. Он тебе не пара. Скоро тебе это станет ясно, и ты вернешься ко мне. А я буду ждать тебя в Лондоне, моя прелесть», — сказал он ей на прощание.

Но Рейн вернулась в Канделлу, к Арману, с твердым намерением отпраздновать их помолвку; в глубине души она знала, что поступает правильно. Она чувствовала, что Арман стал ей необходим, незаменим, несмотря на ее любовь к Клиффорду. Она не понимала сама себя. Она словно разрывалась надвое. И вот, в таком смятении и недоумении, Рейн стояла сейчас перед Арманом, и слезы текли по ее щекам. Но он, который любил ее, все понял, и, когда она прошептала: «Дай мне кольцо, Арман… Надень мне его на палец», — покачал головой. Нежно, как любящий брат, обнял девушку и осторожно поцеловал в обе щеки.

— Нет, только не сегодня. Ты слишком расстроена и не в состоянии сделать выбор. Между нами не будет такой торопливой случайной помолвки. Это было бы обидно;

— Не знаю, — всхлипнула она, прижимаясь мокрым лицом к его плечу. — Только не оставляй меня, Арман. Я совершенно запуталась — а с тобой так надежно и спокойно.

— Бедная моя, — прошептал он, погладил ее по голове и поцеловал.

— Ты такой добрый. Мне так не хочется, чтобы ты страдал, — рыдала она.

— Не думай обо мне. Если ты будешь счастлива с другим и он готов на тебе жениться — ты должна быть с ним. В конце концов, ты можешь пока жить в Лондоне с матерью и продолжать встречаться с ним — теперь уже миссис Оливент не станет этому препятствовать. А там наступит твой день рождения, ты станешь совершеннолетней и сама решишь, кто будет твоим мужем: я или он.

Рейн вздрогнула, как от удара, подняла на него глаза — они покраснели, губы ее дрожали. От такого благородства ей стало невыносимо стыдно. Непостижимым для себя образом она ясно увидела, насколько Арман лучше и во всех отношениях достойнее Клиффорда Калвера. У Клиффа есть свои слабости и недостатки, в то время как Арман — самый прекрасный, самый чистый человек из всех, кто встречался ей. Однако… ей все же казалось, что она любит Клиффорда. Как обидно, как непонятно, что человека может тянуть, словно магнитом, в совершенно ненужную для него сторону. Как опасны и безжалостны силы, управляющие любовью и страстями!

Наконец она смогла говорить:

— Ты был ко мне бесконечно добр, благодарю тебя за это от всего сердца.

— Я хочу только одного — служить тебе, Рейн. Поверь и постарайся стать счастливой. Забудь о нашей помолвке. Давай снова будем хорошими друзьями, пока ты не определишься окончательно и не поймешь, чего же ты хочешь и кто тебе нужен.

— Но это-то и есть самое трудное.

— А вот для меня это легко, — ответил он с улыбкой и нежным, печальным взглядом окинул ее фигурку в таком неуместном сейчас белом платье с приколотой к поясу розой — одной из тех, что он прислал ей в подарок по случаю их помолвки. Ему больно было на нее смотреть. Он добавил: — В любом случае, теперь ни о каком празднике не может быть и речи, пока твоя бабушка не поправится.

Рейн кивнула, прижимая платок к губам. Он обнял ее одной рукой за плечи и нежно повлек к двери.

— Иди спать, малышка. Ты едва стоишь на ногах. Утро вечера мудренее — вот увидишь, завтра все будет по-другому, ты сможешь более ясно смотреть на вещи. Завтра я отвезу тебя в Канны, если ты захочешь с ним повидаться до его отъезда в Лондон.

— Ты сделаешь это для меня?

— Для тебя я сделаю все, что угодно, — улыбнулся Арман.

Девушка, не находя слов, чтобы выразить свои чувства, молча приподнялась на цыпочки, коснулась губами его щеки и вышла из библиотеки.

Измятый лепесток розы с ее платья упал на пол. Арман поднял его и прижал к губам. Не будь он мужчиной, тоже разрыдался бы сейчас вместе с Рейн, оплакивая свою трагедию, разбитые надежды, развеянные мечтания.

Глава 18

На а следующее утро рабочие впервые за несколько месяцев не появились в Канделле. Обычно каждый день они приезжали в монастырь целой командой на стареньком ржавом «рено» — смуглые, веселые, добродушные парни с быстрой неразборчивой речью, которую невозможно было понять тем, кто не жил долгое время в Провансе. Они ревностно относились к своей работе и очень уважали молодого архитектора, руководившего ими. Это зрелище грело душу Адрианны де Шаньи — она с удовольствием смотрела, как шумные провансальцы восстанавливали ее наследные владения. Нужно было заново наладить всю систему полива в саду — многие трубы уже засорились, — починить и покрасить потолки и крышу, поменять каменную кладку в тех местах, где стены осыпались… В общем, дел невпроворот.

Но в тот жаркий летний день поместье было погружено в безмолвие. Хозяйка дома лежала в постели — правда, ей было уже гораздо лучше, но все же она сильно изменилась, и не в лучшую сторону.

У двери спальни несли стражу ее верные старые волкодавы — Пеллей и Мелисанда, чутко прислушиваясь к тому, что творится в комнате. Они никого не пропускали к хозяйке, кроме Рейн.

Арман наметил на сегодня работы на восточной стене монастыря, которая больше других пострадала от разрушений во время войны. Но утром у него появились другие дела. Нужно было отвезти Рейн в Канны, как он обещал. Кроме того, ему предстояло выполнить еще одну, крайне неприятную для него миссию: по ее просьбе позвонить в гостиницу Клиффорду и попросить его не уезжать, пока Рейн не встретится с ним.

Поздно ночью Армана охватила страшная депрессия. Сон не шел. Снова и снова молодой человек смотрел на кольцо, принадлежавшее его бабушке, потом наконец закрыл маленькую коробочку и положил ее в карман. Душа его разрывалась на части от горького разочарования. Ему было бы неизмеримо легче, если бы он мог доверять Клиффорду, если бы мог стереть из памяти то, что ему довелось узнать о связи Клиффорда и той девушки из Лондона.

Когда уже занимался рассвет, Арман, быстро приняв ванну и переодевшись, пришел к решению, которое далось ему нелегко. Он вознамерился еще раз поговорить с Клиффордом Калвером, понимая, что эта затея опять может закончиться полным провалом. Он прекрасно знал, что англичанин не отличается сдержанностью и скор на расправу, да и физическое преимущество на его стороне. Но Армана это не испугало.

И вот в десять часов утра немало удивленный Клиффорд, сидевший на террасе отеля и попивавший кофе с круассанами, сквозь темные очки увидел Армана де Ружмана, который шел к нему по саду.

Клиффорд снял очки. Его скорее позабавило, чем обеспокоило появление этого тоненького молодого француза, который был одет, как и многие здесь, в короткие белые шорты и футболку. На голове у него красовался берет. Клиффорд, признаться, был до крайности изумлен и в глубине души почувствовал что-то вроде уважения к мужеству «французика» — ведь Арман вряд ли успел забыть, что случилось в их последнюю встречу, когда он попытался сунуть нос в его, Клиффорда Калвера, личные дела.

Клиффорд знал, что Рейн обещала де Ружману стать его женой, и очень переживал после того, как они с девушкой распрощались. Он был уязвлен и разочарован тем, что Рейн оказалась не такой уж легкой добычей. Сама по себе помолвка с де Ружманом, пожалуй, его не слишком беспокоила. Он был уверен, что Рейн не влюблена в Армана. Она же сказала ему, Клиффорду, что ее чувства к нему нисколько не переменились. Но она вернулась к французу из странной преданности или из-за некоторой тени сомнения, которую все же сохраняла в отношении Клиффорда. Упаковывая сегодня утром чемодан, он пришел к не слишком радостному заключению, что, скорее всего, ему придется вернуться к Лилиас и ждать, пока они смогут пожениться по истечении оговоренного годичного срока; или, с другой стороны, он может потратить кучу денег и времени на осаду Рейн. Беда была в том, что он никак не мог выбросить Рейн из своей жизни.

Клиффорд поднялся и поклонился с насмешливой учтивостью, когда Арман подошел ближе.

— Бонжур, месье. Чему обязан приятности столь раннего визита?

Француз тоже поклонился, но скованно и нехотя.

— Месье, — начал он, — я должен вам кое-что сообщить до того, как вы встретитесь с Рейн.

Клиффорд изогнул бровь:

— А я не зная, что мне предстоит ее увидеть еще раз. Я уж было решил, что меня отослали домой, а наша дорогая Рейн будет изображать из себя мученицу во имя чести, лишь бы сдержать данное вам — по ошибке — слово, ну и чтобы угодить своей драгоценной семейке, которая обтяпала это дельце в лучших традициях французского романа.

Арману показалось, будто его пронзил до костей ледяной холод от звука этого ненавистного наглого голоса, от вида этого самодовольного насмешливого лица. В его мозгу крутилось только одно слово, которое подходило для описания Клиффорда. И он беззвучно произнес это слово сквозь зубы: «Животное!»

Клиффорд указал ему на второй стул возле столика:

— Присаживайтесь, прошу вас. Чашку кофе? И расскажите, пожалуйста, как вам удалось увести мою подружку прямо у меня из-под носа?

Кровь прихлынула к лицу Армана. Он сжал кулаки.

— Месье, вы невыносимы.

— О, садитесь и позвольте мне тоже присесть, Я хотел бы закончить завтрак. — С этими словами Клиффорд плюхнулся на плетеный стул и налил себе очередную чашку кофе. Он уже перестал улыбаться, его рот перекосила злобная усмешка. Поверх солнечных очков он кинул на Армана зловещий взгляд; — Что, так и будете стоять?

Молодой человек нехотя присел на стул и сказал:

— Рейн будет здесь в одиннадцать часов.

— Вчера она мне заявила, что не собирается больше со мной встречаться, поэтому я намерен улететь через час.

— Все равно она приедет и просила меня передать вам, чтобы вы отложили вылет.

— А зачем?

— А затем. — Арман откашлялся — слова давались ему с трудом. — Я ей сказал, что не считаю ее связанной со мной никакими обязательствами. Мадам герцогиня и ее мать перехватывали ваши письма, и если бы не это, она никогда не изменила бы своих чувств к вам. Таким образом, я не имею права воспользоваться ее обещанием, которое она дала, будучи введенной в заблуждение.

Клиффорд со звоном кинул ложку на блюдце. Он отдавал себе отчет в невероятном благородстве этого француза, который любил Рейн, не думая о себе. Но это унижало Клиффорда, а он терпеть не мог чувствовать себя униженным. В результате в нем закипела ярость, и он выпалил:

— Получается, что я должен вас благодарить за такое великодушие?

— Нет, месье, мне не нужна ваша благодарность, мне вообще от вас ничего не нужно, кроме одного — вашего честного слова, что, если Рейн решит связать свою жизнь с вашей, вы сделаете все, чтобы она никогда… никогда… в этом не разочаровалась.

Последнее слово Арман выговорил тихо, с запинкой. Клиффорд уставился на него, словно перед ним было невиданное явление природы.

— А Рейн говорила вам, о чем я ее просил вчера вечером?

— Да. Она сказала, что вы хотели увезти ее с собой в Лондон.

— Так вы что, собственно, приехали сообщить мне, что она согласна?

— Нет. — Арман с ненавистью выплевывал слова. — Ни при каких обстоятельствах Рейн не может согласиться на такое скандальное предложение.

— Скандальное! — повторил Клиффорд и презрительно расхохотался. — Дорогой мой де Ружман… уж наверное, романтическое бегство с возлюбленным никак не может считаться делом презренным, особенно у французов?

— Рейн не желает так поступать со своей семьей. Кстати, события вчерашнего вечера привели к очень серьезным последствиям — мадам герцогиня серьезно больна. Вчера с ней случился удар, и она очень плоха.

— О боже… Мне очень жаль, — пробормотал Клиффорд. Однако в его мозгу, как змейка, шевельнулась мысль, что старуха может скоро умереть. Тогда Рейн вступит в права наследования еще до совершеннолетия. Задумчиво облизнув губы, он обратился к Арману: — Ну и ну, как печально… но, если Рейн не намерена бежать со мной, какие у нее тогда планы, не соблаговолите ли сообщить?

— Она будет продолжать встречаться с вами в Лондоне и, когда ей исполнится двадцать один год, решит, что делать дальше.

Тут лицо Клиффорда переменилось. Он отбросил всякое притворство.

— Если она считает, что я буду сидеть и дожидаться, пока она там надумает, идти ей за меня замуж или выбрать вас, то она сильно ошибается. Она не единственная девица на свете, как вы понимаете!

Они помолчали. Мужчина и женщина за соседним столиком над чем-то звонко расхохотались. К ним подошел официант и спросил, не желают ли господа еще кофе. Из дверей роскошного отеля выпорхнули две красотки в экзотических купальных костюмах, сели в длинную блестящую машину, которая ждала их у обочины, и уехали. Солнечное, типично летнее утро в Каннах. Клиффорд обожал Канны. Армана, как правило, все это оставляло равнодушным; он больше любил великолепный вид и блаженную прохладу гор за городом. Но сегодня все казалось ему отвратительным — как этот человек, которого любила Рейн. О господи, ну как она может его любить? Она, такая чуткая, такая разборчивая, такая тонкая художественная натура; как она может мечтать отдать себя в руки грубого недалекого мужлана, для которого ничто не свято? Арману казалось отвратительным, что физическая красота и сильное животное притяжение, которыми, безусловно, обладал Клиффорд Калвер, настолько ослепили девушку — и не ее одну, — что она не видела за этим его подлой мелочной натуры.

— Месье Калвер, — заговорил Арман, — нам с вами не дано понять друг друга. Для меня существует только одна женщина на свете — это Рейн. Все, что с ней происходит, имеет для меня настолько важное значение, что мне легче честно посмотреть в лицо смерти, чем видеть ее несчастной. Вчера вечером она собиралась выйти за меня замуж, несмотря на чувства к вам, но я этого не допустил. И я по-прежнему намерен стоять в стороне, если вы окажетесь тем человеком, который ей нужен. Месье, мне лично трудно вам верить, но все же, если вы относитесь к ней серьезно и намерены отбросить все свои прочие увлечения ради нее, тогда я сочту себя удовлетворенным.

Клиффорд сердито потянул себя за мочку уха. Рядом с французом он начинал страдать комплексом неполноценности, что было ему неприятно. Отвечая, он покраснел как рак.

— Вы слишком благородны для этой жизни, мой любезный де Ружман. Впрочем, я не могу не оценить вашей заботы о будущей Рейн. Если она появится здесь, уверен, мы сможем прийти к согласию.

— Вы ведь не станете просить ее уехать с вами без разрешения ее родных? — спросил Арман.

— Если вы не станете вмешиваться, а встанете и уйдете! — выпалил Клиффорд;

Француз побледнел.

— Я считаю это моим личным делом, как если бы я был братом Рей».

— Ах, все равно, — отмахнулся Клиффорд, — вы ведь ей не брат никакой, так что я буду разговаривать только с ней, а не с вами.

— Но вы должны ответить мне на один вопрос. Порвали ли вы с мадемуазель Фицбурн или она остается запасным вариантом?

Клиффорд встал.

— Послушайте! — в бешенстве заговорил он. — Вы не забыли, что произошло между нами в прошлый раз, когда вы вывели меня из себя?

Арман тоже встал. Он посмотрел на рослого плечистого соперника — прищуренные глаза, побледневшие щеки.

— Я ничего не забываю, месье, и я, конечно, не боксер, как вы, зато неплохо фехтую.

Клиффорд расхохотался. Но, смеясь, он думал: «А нашему французику не занимать мужества, уверен, он даст мне достойный отпор на этот раз. Лучше с ним не связываться».

— Что скажете, месье? — прищурился Арман.

— Мы зашли слишком далеко. Это уже просто смешно. Признаюсь, тогда, в Лондоне, я слегка погорячился, не надо было вас бить. Перестаньте лезть в мою жизнь — и я даю вам слово, что Рейн будет со мной счастлива. Ну что — вам этого достаточно?

Но Арману этого было недостаточно. От разговора у него остался неприятный осадок и чувство полного поражения. Он не добился ни слова правды от этого человека. Клиффорд даже не ответил на его вопрос о Лилиас Фицбурн. Но было ясно одно: англичанин намерен и дальше добиваться Рейн, и неизвестно, чем все это закончится.

— Я молю вас обойтись с Рейн по чести и дать ей время оправиться от последних событий. Больше мне нечего вам сказать, так что прощайте.

— Прощайте — и предоставьте все мне. Я не такой уж злодей, как вам кажется, — заулыбался Клиффорд, к которому вернулось чувство юмора. Теперь все будет намного проще, — он сможет видеться с Рейн в Лондоне. А уж уговорить ее выйти за него, Клиффорда, замуж — это только вопрос времени, возможно, нескольких недель.

Глава 19

Арман рассказал Рейн о своей встрече с англичанином, пока вез ее на машине к нему в гостиницу.

Девушка посмотрела на него удивленно и слегка встревоженно:

— Зачем ты это сделал, Арман?

— Мне просто надо было ему сказать, что ты больше не моя невеста и что он должен все хорошенько обдумать, когда вернется в Англию.

— Понятно, — тихо ответила девушка.

У нее все еще был усталый вид, и, несмотря на загар, она выглядела ре очень хорошо. У Армана заныло сердце. Он нежно попросил:

— Не надо так переживать, милая, все будет хорошо, вот увидишь.

— Ах, Арман, я очень на это надеюсь. Ты безупречно вел себя со мной, я этого вовсе не заслуживаю. Мне жаль, что все так сложилось…

Он попытался засмеяться, но смех вышел невеселым.

— Ну, дорогая, в жизни бывает всякое. В конце концов, наша помолвка длилась всего несколько часов.

— Однако мои нежность и симпатия к тебе очень глубоки.

— Все для тебя прояснится, когда ты сможешь снова… восстановить связь с… с мистером Калвером. Я так и сказал ему сегодня утром — тебе еще надо многое переосмыслить, Это нелегко, тем более что ты навоображала себе о нем всякое и даже усомнилась в его верности.

Эти слова дались Арману с большим трудом. Сидевшая рядом с ним девушка понятия не имела, какое усилие ему пришлось над собой сделать, чтобы говорить ей такие вещи. Сама она пребывала в смятении; вчера вечером она не могла думать ни о чем, кроме болезни своей несчастной бабушки. Сегодня утром герцогиня прошептала «прости меня» еще раз, и Рейн поцеловала и успокоила ее. Но даже если герцогиня поправится полностью — а доктор де Витте вполне на это рассчитывал, — все равно не избежать сложностей. Наверняка последует неприятная сцена с матерью. Разумеется, теперь обе — и бабушка, и мать — вынуждены будут выйти из борьбы, понимая, что их карта бита, но это еще не значит, что они оставят свои надежды на то, что она станет женой Армана, а Клиффорд получит отставку. «Как все запуталось, — горестно размышляла Рейн, — и как все это ужасно. Невыносимо будет увидеть сегодня мать и заявить ей, что вот, я раздумала выходить замуж за Армана, а решила ехать в Лондон и продолжать встречаться с Клиффордом».

Куда же делась та безудержная страсть, которая угрожала поглотить ее несколько месяцев назад? С какой стати она стала теперь так переживать из-за того, что подумают другие? Почему бы ей не прийти сегодня в гостиницу к Клиффорду и не сказать: «Возьми меня с собой в Лондон, ради тебя я брошу всех»?

Ответа на эти вопросы не было. Она знала только, что все еще любит Клиффорда, и была счастлива, что он на самом деле ей писал и тоже любит ее, как раньше. Однако все странным образом изменилось, и Рейн не понимала почему. Может быть, из-за Армана? Она не знала. Ей захотелось вдруг убежать от обоих мужчин и спрятаться где-нибудь.

Бледная, притихшая, Рейн сидела на террасе отеля под большим полосатым зонтиком рядом с высоким белокурым красавцем, по виду англичанином, в сером, отлично скроенном фланелевом костюме с гвоздикой в петлице. Огромный букет гвоздик, завернутых в целлофан, ждал ее на столе. Ну да, разумеется, Клиффорд же знал, что она приедет. И сегодня он был чуть тактичнее, чуть заботливее, чем обычно, — он умел играть на струнах ее сердца.

Клиффорд сказал, что пришел в отчаяние, решив, что они уже никогда не увидятся, и теперь вне себя от счастья. Он еще раз повторил все то, что говорил ей вчера вечером: мол, глубоко потрясен тем, что она не получала его писем, но еще ужаснее было узнать о ее помолвке с этим французским архитектором.

— Вообще-то де Ружман отличный парень, — на всякий случай поспешно добавил Клиффорд. — Разумеется, он поступил благородно — не стал связывать тебя обещанием, зная, что ты по-прежнему любишь меня, мое счастье.

Рейн сидела молча. Сегодня утром она была очень печальна, хотя так чудесно было слушать его приятный родной голос, смотреть в изумительные голубые глаза, которые глядели на нее с таким призывом и лаской, и на этот взгляд отзывалось все ее существо. Но почему, почему ее постоянно преследует призрак Армана? Друга, советчика, брата и несостоявшегося возлюбленного. Человека, который был рядом с ней во всех ее бедах и помог пережить долгие томительные недели в Канделле, когда она не получалаписем от Клиффорда.

— О, Клифф, — наконец заговорила девушка. — Мне так плохо. Понимаешь, я ведь сильно обидела Армана.

Молодой человек нахмурился, но постарался побороть свое раздражение.

— Да, разумеется… неловко вышло. Жаль, что я не приехал на день раньше. Чертовски глупо как-то. Но он ведь знает, что ты дала мне слово прежде, чем ему, а стать его женой согласилась только под ложным впечатлением, что я для тебя потерян навсегда.

— Да, правда, — кивнула она, — но мне от этого ничуть не легче.

Он сжал ее тонкие пальцы.

— Сладкая моя, я понимаю, ты расстроена. Но ты слишком долго пробыла в этом старом мрачном монастыре наедине со своей старой бабушкой и де Ружманом. Он отличный парень и все такое, но слишком уж серьезен — у него совершенно нет чувства юмора.

— Ну, я бы этого не сказала, — бросилась на защиту друга Рейн.

Клифф подытожил:

— В общем, как бы там ни было, они все тут какие-то хмурые, а ты создана для веселья и любви. Ах, милая моя, дорогая Рейн, мне так хочется взять тебя на руки и унести подальше отсюда! Нам ведь когда-то было так хорошо вдвоем. Ты помнишь?.. — И он начал вспоминать их свидания, встречи… танцы… украдкой улученные минуты уединения… страстные поцелуи… и весь их бурный роман. Мы с тобой рождены друг для друга. Арман случайно подвернулся тебе под руку. Но ты — моя, и я единственный мужчина в мире, с кем ты будешь по-настоящему счастлива. Только я могу по-настоящему тебя понять, любимая.

Девушка слушала радостно, но одновременно и смущенно, сомневаясь, что его слова соответствуют истине. «Господи, да что со мной такое?» — в панике спрашивала она себя.

Что-то утрачено… что-то самое главное… наверное, ее прежнее абсолютное доверие к Клиффорду, а может быть, даже доверие к себе самой. Сегодня утром, как ни старалась, она не могла убедить себя, что подружилась с Арманом только потому, что была одинока и разочарована. Между ними возникло настоящее, очень нежное и прочное чувство. Он был одновременно художником и поэтом в душе… А Клиффорд этими достоинствами обделен — он любит машины, спорт и вечеринки. Ей казалось, что ради него она тоже полюбит все это, что самое главное — быть с ним рядом, а остальное как-нибудь устроится… Вдруг в ней вскипели ожившие отвращение и злость на мать и бабушку, которые разлучили их и все испортили, ее бесила собственная нерешительность. Рейн понимала, что, если сейчас ее напрямик спросят, кого из двоих она выбирает, ей нечего будет ответить. Клиффорд опять вошел в ее жизнь, и ей не хотелось терять его еще раз. Но в то же время она не могла спокойно и безжалостно повернуться спиной к Арману.

Девушка сняла солнечные очки и приложила ладонь к глазам.

— Думаю, мне действительно надо побыть одной и все обдумать.

— Дорогая, — произнес Клиффорд, наклоняясь к ней, — не говори так — я же только что снова тебя обрел, я не вынесу больше разлуки. О, милая, как я хочу, чтобы ты завтра улетела со мной в Лондон!

— Клифф, об этом не может быть и речи.

Он пожал плечами:

— Ну хорошо — тогда пусть мать поскорее привезет тебя. Мы сможем видеться каждый день, проводить вместе все свободное время и тем докажем твоей родне, что наши чувства вполне серьезны.

— Я не могу уехать из Канделлы, пока бабушка не поправится.

— Ну а ты вспомни, как она обошлась с тобой… — начал было Клиффорд, но Рейн перебила его, с белым, застывшим лицом, зло прищурив глаза:

— Она сделала это из самых лучших побуждений, и я ее очень люблю. Мне не хотелось бы, чтобы она умерла из-за меня. Ты не можешь этого от меня требовать.

Он понял, что сделал промах, и торопливо заверил ее:

— Ну разумеется, нет. Я все понимаю, дорогая. Бедная старушка! Я тоже совсем не хочу ее смерти. Но ты и меня пойми — я не могу оставить тебя в доме, где ты каждый день будешь видеться с де Ружманом.

— Уверяю тебя — это никак не повлияет на мои чувства ни к нему, ни к тебе.

— Но ты же понимаешь, что я тебя ревную! Господи боже! Ты даже не представляешь, что значишь для меня, — я так рад, что ты снова со мной. — Он говорил со страстью вполне искренней и даже сам поверил себе: если ему удастся в конце концов жениться на Рейн, он с радостью забудет и думать о Лилиас. Однако сейчас он заплыл на глубину и, если не будет крайне осторожен, может утонуть. Последнее письмо, полученное им от Лилиас, было весьма страстным. Так что с этой стороны ему тоже не хотелось никаких неприятностей. — Рейн, — продолжал он, — поклянись, что теперь ты мне веришь и не позволишь всей этой истории с перехватом писем разрушить нашу прежнюю любовь. Я же писал тебе, теперь ты это знаешь. Мне все это тоже очень нелегко, пойми…

Клиффорд был сейчас таким несчастным, полным раскаяния, что на сердце у нее сразу потеплело. В порыве прежних чувств Рейн сжала его руку. Глаза его были нежными и прекрасными. Она любовалась его золотистыми пшеничными кудрями, великолепными могучими плечами и высоким статным телом. Его взгляд остановился на ее губах — такой чувственный, почти как сам поцелуй, — и у нее сразу часто забилось сердечко. «Я все еще влюблена в него, — мелькнуло у нее в голове, — точно…»

— О, Клифф, дорогой мой… — простонала девушка.

— Так ты правда любишь меня? — воскликнул он с надеждой.

— Да!

— И вернешься ко мне в Лондон как только сможешь?

— Да.

— И выйдешь за меня замуж… ты ведь выйдешь за меня, моя единственная?

— Д-да…

Вот, она произнесла это. Когда-то, в прежние дни, Рейн часто это повторяла и ликовала, твердя о своем согласии. Однако сегодня, в это жаркое летнее утро, слово прозвучало как-то тускло. Ей казалось, что из него исчезло главное — жизненная сила, любовь. Она отдала свое сердце Клиффорду и будет ему верна, а назойливый призрак Армана де Ружмана надо отогнать от себя навсегда. Она должна хранить верность одному мужчине… или даже скорее себе самой.

«Себе будь верен до конца»… слова Шекспира. Она вдруг поняла, в первый раз в жизни, как важно сохранять верность себе. И ответила «да».

— Только дай мне время подумать… Пока я не хочу объявлять о помолвке. Просто хочу продолжать видеться с тобой. Прошу тебя, не сердись, потерпи немного, Клифф.

Он был страшно разочарован и даже зол, что не смог добиться более определенного ответа, но теперь уже никакие уговоры и убеждения ему не помогут. Опять, в бешенстве думал он, ему предстоит крутиться между двумя девицами, и все из-за проклятых денег. Впрочем, он постарался проявить к Рейн максимум сочувствия и нежности.

Дорогая, я с тобой целиком и полностью согласен, и ты увидишь, каким я могу быть терпеливым, но единственное обещание, которого я надеюсь все же добиться, — что ты не будешь больше объявлять ни о каких помолвках, пока мы с тобой не увидимся.

Она едва слышно рассмеялась, но глаза у нее были печальными и очень тревожными.

— Да, это я тебе могу обещать, Клифф, милый. Теперь мне уже не до помолвок. Все слишком запутанно и непонятно.

— На этот раз ты будешь мне писать, а я — тебе, и я буду ждать, когда ты приедешь в Лондон. Недели через две, не позже. Хорошо?

— Да.

— Ты останешься со мной пообедать?

— Не могу, дорогой, — ответила она тихо, — мне надо вернуться в Канделлу. Не могу надолго оставлять бабушку одну. Бедная моя старушка так напугана тем, что с ней случилось…

Клиффорду хотелось сказать: «Да пошла она к черту, эта твоя «бедная старушка». Однако он кивнул и пробубнил:

— Ну да, да, разумеется. Прошу тебя, передай старой герцогине мои глубочайшие соболезнования. Попроси ее, чтобы она постаралась думать обо мне как о будущем муже внучки без отвращения. Скажи, что мне все равно: пусть она даже вычеркнет тебя из завещания и ты ничего не получишь, — мне до этого нет дела, Я все равно женюсь на тебе во что бы то ни стало.

Рейн не знала, что эти слова были сказаны из чистой бравады и Клиффорд на самом деле немало огорчился бы, узнав, что у его жены совсем нет средств. Однако расстались они наилучшим образом, и в глазах девушки даже стояли слезы, когда украдкой в дальнем конце вестибюля, где в этот час никого не было, он быстро обнял и поцеловал ее на прощание. Затем со всей искренностью, на какую был способен, Клиффорд сказал:

— Я очень люблю тебя, Рейн. Возвращайся ко мне поскорее.

Она на мгновение прильнула к нему. И вдруг испытала странный пугающий холодок — обнимая его, она чувствовала обычное влечение, но никакой радости при этом не было. Хотя его руки и губы вызвали отклик ее тела, сердце никак не отзывалось.

Рейн пребывала все в том же испуганном, несчастном состоянии духа, когда бабушкин шофер вез ее обратно в Канделлу, Арман сам хотел отвезти ее, но она отказалась. Он обмолвился, что у него в Каннах есть срочная работа, и ей неловко было отрывать его от дел.

Девушка была совершенно измучена душевно и физически, когда вошла в спальню герцогини.

Сиделка встретила ее с тревожным лицом:

— Я рада, что вы вернулись, мадемуазель, — госпожа в беспокойстве, что-то говорит, но я ничего не могу понять. Думаю, она зовет вас.

Рейн уселась возле огромной великолепной кровати. Адрианна де Шаньи казалась жалкой и немощной, это была уже не та остроумная, властная, великолепная старуха. Рейн взяла в ладони сморщенную руку; она знала, что не сможет долго сердиться на бабушку, тем более ненавидеть ее. Они так похожи — горделивые, порывистые, безудержные в страстях. Девушка понимала, какие угрызения совести мучают сейчас герцогиню, не моща вынести ее страданий и, наклонившись к ней, заговорила так нежно, так ласково, словно между ними никогда не было размолвки. Она говорила по-французски, зная, что бабушка любит этот язык:

— Дорогая моя… моя самая любимая… как ты?

Темные глаза герцогини вдруг исполнились радости и покоя. Она ответила свистящим, но отчетливым шепотом:

— Лучше, Возвращается тело… уже могу пошевелить ногой… пока не умерла. Де Шаньи так легко не убьешь.

Рейн проглотила тугой комок в горле.

— Да, я знаю, бабуля. Я ведь тоже де Шаньи!

— А где… этот… Кл… Кл… — Она не смогла произнести это имя, и Рейн спокойно договорила:

— Клиффорд? Он уехал обратно в Англию. Я его отослала. Нет… не спрашивай, я сама тебе все расскажу. Он согласился, что нам нужно пока подождать и посмотреть, что будет дальше. Когда ты поправишься, я поеду с мамой домой и там мы все решим.

На лице герцогини отразилось облегчение, и Рейн подумала: «Господи, до чего же они обе его ненавидят — и мама и бабушка! Бедный мой Клифф!» Их ненависть огорчала ее, но, как это ни странно, не разжигала прежнего пламени сопротивления и возмущения. Она приподняла бабушку и подложила ей под спину подушки. Ей даже показалось — хотя она не смела еще этому верить, — что правая часть лица герцогини уже не так сильно искажена. О, слава богу, что удар оказался не таким сильным! Адрианна де Шаньи, хоть была в годах, боролась за жизнь изо всех сил; она еще не готова была встретить Ангела Смерти, который распростер свои крылья на какое-то страшное мгновение над древней Канделлой. Сегодня шелест его крыльев был уже гораздо отдаленнее. Жизнь все еще держалась в слабом старческом теле.

Несчастная снова заговорила, и Рейн наклонилась поближе, чтобы расслышать.

— Не… отзывай… объявление… из газет.

— Какое объявление? — не поняла девушка.

— О помолвке… твоей с Арманом.

Рейн затаила дыхание.

— Но, бабушка, я сейчас не хочу объявлять ни о какой помолвке с кем бы то ни было.

Лицо герцогини отчаянно задергалось.

— Рейн… деточка моя, умоляю… он мне как сын… я сделаю все, чтобы загладить вину за те письма… Но Рейн… Рейн, прошу… не разбивай ему сердце.

И тут в девушке воскресла прежняя, строптивая Рейн:

— Ну конечно, пусть лучше мое сердце будет разбито!

Однако, уже произнося эти слова, она почувствовала в себе некоторую, но очень явственную перемену. Внутри, где-то в глубине, зазвучал голос: «А ты уверена, что твое сердце не будет разбито, если ты потеряешь Армана навсегда?»

Глава 20

Роза Оливент сидела у открытого окна в спальне своей дочери, обмахиваясь сложенной газетой.

Было пять часов. Всего час назад она приехала из Англии, охваченная паникой из-за телеграммы, которой ее вызвали во Францию. Новость о внезапной болезни герцогини очень ее расстроила.

Роза уже виделась с герцогиней, они поговорили, и теперь — вот уже полчаса — она спорила с Рейн.

Девушка, в коротком цветастом платье без рукавов, лежала на кровати со смоченным одеколоном платочком на лбу и пульсирующих от боли висках. Глаза ее были закрыты. Она отдыхала в затененной комнате, пытаясь спастись от ужасного приступа мигрени. Тут вошла ее мать, раздвинула занавески, подняла жалюзи и принялась распекать ее. «Как в старые добрые времена, — мрачно усмехнулась про себя Рейн, хотя в теле ее каждый нерв дрожал от возмущения. — Бедная мамочка! Для нее главное — чтобы все было прилично, по правилам… Какая же она бестактная! Все, что она делает, так продуманно, так безупречно, все ее эмоции — если они вообще есть — под контролем».

Вполне понятный испуг, который испытала в Лондоне миссис Оливент, узнав об инсульте матери, давно рассеялся. Она снова была собранной и практичной, как всегда. Раз приехала Роза Оливент, в Канделле больше не будет хаоса. Ей не понравилась французская сиделка, и она хотела уговорить мать взять англичанку. Она не доверяла доктору де Витте — считала, что он не так лечит. Завтра она выпишет врача из Парижа. Элен, видите ли, истерична и глупа. И вообще слуги совершенно распустились. Все, все пошло наперекосяк, стоило Розе Оливент ненадолго уехать. А что касается Рейн… ну, тут просто говорить не о чем. Она глупая девчонка, которая сама не знает, что творит, и всегда была такой. Миссис Оливент рассказала, как сначала обрадовалась, получив первую телеграмму — насчет помолвки Рейн с Арманом. Правда, он был не совсем то, на что рассчитывала миссис Оливент, не ровня ее дочери — все-таки Рейн была первой красавицей среди юных дебютанток в свете. Но он благородного происхождения, с хорошим воспитанием, умный и добрый. Рейн получит свое наследство, ведь герцогиня обожает Армана. Итак, все складывалось превосходно. И вдруг она узнает, что удар у герцогини случился из-за неожиданного визита этого ужасного Клиффорда Калвера… и что же? Как Рейн могла так поступить — до такой степени расстроить родную бабушку, которая ее обожает и столько для нее сделала? До чего она довела бедную старую женщину? Почему не могла сразу отослать Калвера, а вместо этого кинулась с ним вон из дома самым неприличным манером, и это в тот момент, когда Арман должен был вручить ей обручальное кольцо?

Холодный недовольный голос миссис Оливент все не смолкал. Рейн слушала с тупой апатией. Ее даже не возмущало то, что говорила мать. Она думала: «Когда человек сам страдает, он становится терпимей к другим. Мама такая бесчувственная и грубая, но ведь я знаю, что на самом деле она страшно расстроена из-за всего этого, и я должна быть терпеливой».

И вдруг ей стало все это невыносимо. Она сбросила с головы платок и сердито уставилась на свою мать. Невольно ей бросилось в глаза, как изыскан и продуман наряд миссис Оливент даже в такой жаркий день, даже после долгой поездки. Роза словно привезла о собой частицу Лондона — на ней были идеально скроенный шелковый серый костюм и милая маленькая шляпка, которую она забыла снять. Она была очень хороша собой, однако ее облик так не вязался с Канделлой. «Она совершенно неуместна в этом старинном романтическом доме, — пронеслось в голове у Рейн, — будто и не принадлежит к роду де Шаньи».

— Мама! — Рейн села на кровати, — давай лучше оставим этот разговор. Может, ты еще не знаешь, почему я вела себя, как ты выразилась, таким неприличным манером. Разве тебе бабушка не рассказала? По-моему, не тебе меня упрекать.

Роза Оливент высоко вздернула подбородок:

— Да, признаю — мы с матерью не имели права уничтожать твои письма.

— Это просто подло, — сказала Рейн тихо.

— Все равно нам важно было покончить с этим романом — между тобой и этим молодым человеком, которого все знают как бесчестного охотника за богатым приданым.

— Ничего подобного, мама, только ради всего святого, давай не будем сейчас начинать все снова. Давай договоримся вот о чем: ты поступила некрасиво и, кажется, до сих пор не понимаешь, к каким последствиям это привело. Бабушка знает, что я ее простила, и я в принципе не против простить и тебя, но только если ты перестанешь меня третировать.

Миссис Оливент поднялась со стула. Взглянув на себя мельком в зеркало, она поправила воротничок. Дрожащие пальцы, и только, выдавали ее внутреннее волнение. Она бы ни за что не призналась в этом, но ей пришлось пережить несколько неприятных моментов, когда стало известно о том, что сюда приезжал Клиффорд Калвер, и она поняла, что их с матерью разоблачили и им не удалось своими интригами разлучить эту парочку.

Она любила дочь, хотя считала ее непослушной и упрямой. Рейн была совсем непохожа на нее характером и темпераментом, что всегда создавало между ними весьма прискорбный, но неизбежный антагонизм. Роза очень жалела, что из ее дочери не получилась милая сладкая «душечка» вроде ее племянницы Дженнифер. Из-за редкостной утонченной красоты Рейн и её сложного характера с ней было трудно ладить. Но сейчас ей стало ясно, что придется несколько урезонить свой воспитательный пыл, иначе они с Рейн никогда ни о чем не договорятся. Поэтому она повернулась, подошла к дочери и заговорила с Ней с такой кротостью, какую выказывала крайне редко:

— Рейн, девочка моя, я действительно виновата перед тобой за эти письма — признаю. Мы, злые старые тетки, обманули тебя. Но мы были в отчаянии. Мы были уверены, что вдали от мистера Калвера ты остынешь и поймешь, что он не тот человек, который тебе нужен.

Рейн смущенно поерзала, стараясь не смотреть в глаза матери. Она пробормотала:

— Да ничего, мак. Давай помиримся и забудем про это. Такая жара — не хочется спорить, к тому же бабушка слегла, и мы сейчас должны думать о ней в первую очередь.

Миссис Оливент пододвинула стул поближе к кровати и продолжила самым задушевным голосом:

— Бедненькая моя, у тебя такой замученный вид. Тебе столько всего пришлось пережить…

— Ничего, я в порядке, мама; только голова раскалывается.

— Тогда полежи, а я принесу тебе ужин — как в те времена, когда ты была маленькая. Помнишь, как ты закатывала мне истерики, мы с тобой ругались, а потом ты плакала, плакала, а я отсылала тебя в постель и приносила твои любимые лакомства?

Рейн смягчилась. Она понимала, что мать старается наладить с ней отношения, и великодушно ответила:

— Да, я все помню. Я была очень непослушной, а ты всегда была добра ко мне, Спасибо большое, мамочка. Но сегодня вечером так душно, мне не хочется лежать здесь. Я лучше спущусь и поужинаю с тобой.

— А ты простишь меня, дорогая… ну, за письма?

— Да.

Миссис Оливент откашлялась, отколола шпильки с жемчугом, сняла шляпку и пригладила аккуратно уложенные седые волосы. Она чувствовала себя намного спокойнее. Но теперь ей хотелось разузнать поподробнее, что же именно случилось здесь вчера вечером. Бедная герцогиня говорила с таким трудом и так невнятно, что ничего невозможно было разобрать.

Рейн терпеливо вынесла пристрастный допрос. Она обнаружила, что может говорить об Армане с нежностью и легким сожалением. Он просто прелесть, ей жаль огорчать и разочаровывать его — так, во всяком случае, говорила она матери, которой знать больше было незачем; но ведь первый ее избранник — Клиффорд, и она должна быть ему верна. Их разлучили по не зависящим от них причинам. Они по-прежнему любят друг друга и… Но почему-то ей не хотелось говорить о Клиффорде. И собственные слова казались какими-то фальшивыми. Рейн с ужасом и холодом в груди думала о себе и своем будущем.

Тут миссис Оливент, внимательно вглядевшись в лицо дочери, сказала:

— А ты понимаешь хоть, что я уже отправила объявление о вашей помолвке в «Таймс», как вы меня просили в телеграмме?

Рейн закусила губу:

— Мама, ты поторопилась.

— Ну а как же — я была так довольна! Ты ведь не станешь просить меня отозвать объявление?

— Честно говоря, мне вообще не хотелось бы объявлять о помолвке ни с кем. Признаюсь тебе, мама, я так из-за всего этого расстроена, что просто не знаю, что делать дальше.

Эти слова вызвали у миссис Оливент взрыв внутренней радости. Но на этот раз она оказалась достаточно тактичной, чтобы не выдавать своего удовольствия. Вместо этого она сказала:

— Все равно отзывать его уже поздно. Впрочем, в крайнем случае можно потом послать опровержение, А что, в газетах часто можно видеть: «Помолвка такой-то и такого-то не состоится…»

Рейн вдруг отвернулась и уткнулась лицом в подушку. Больше она не могла выносить этого разговора. Ей казалось, что ее обложили со всех сторон. Бабушка буквально силой вырвала у нее обещание не бросать совсем Армана. По крайней мере, пока не убедится наверняка, что хочет выйти замуж только за Клиффорда.

Что же ей делать? «Господи, хоть бы все они оставили меня в покое!» — в отчаянии подумала Рейн.

Мать наклонилась и поцеловала ее.

— Ну вот! Я не очень-то хорошее лекарство от головной боли, моя милая. Пойду приму ванну. А Арман к нам сегодня придет?

— Да, наверное, — с трудом ответила Рейн. — По крайней мере, бабушка его пригласила.

— О, они души друг в друге не чают, — прощебетала миссис Оливент с многозначительной улыбкой.

Рейн, глядя на нее, думала: «Такое чувство, будто на меня охотятся… с собаками… будто что-то внутри меня сейчас лопнет, если это не прекратится».

Она издала громкий вздох облегчения и снова смежила веки, когда за матерью закрылась дверь. Но тут ее стали осаждать собственные мысли. Знакомые образы, как крылатые существа, сновали туда-сюда в ее утомленном мозгу. На первом плане — лицо Клиффорда — красивое, породистое, цветущее, с голубыми глазами, от которых у нее когда-то кружилась голова. Клиффорд, самый неотразимый и ловкий любовник, завладел ее чувствами, ждал полного подчинения. Потом Арман… тонкое, бледное, поэтическое лицо юного француза. Странным образом оно казалось более взрослым, чем у Клиффорда. В больших темных глазах было столько мудрости и понимания. Оба манили к себе, оба притягивали. Один — полный горделивой мужественности и властности. Другой — возвышенный и печальный, но и в его темных глазах она видела огонь страсти, и помнила на своих губах его пылкий поцелуй. А ведь несколько легкомысленных часов она видела в нем будущего мужа и собиралась провести с ним всю оставшуюся жизнь. У нее даже мелькнула мысль, что лучше бы Клиффорд совсем не приезжал.

«Надо перестать думать и переживать, а то я сойду с ума», — решила наконец Рейн.

Она встала, приняла прохладный душ, надела тонкое платье из темно-синей органзы и спустилась вниз. Она презрела золотые украшения и только чуть подвела губы помадой. Сегодня вечером ей совсем не хотелось наряжаться. Она все еще была не в духе и утомлена. А еще вчера — подумать только! — она спускалась по этой же лестнице, счастливая, сияющая, в белом бальном платье, с приколотой к поясу розой, одной из тех, что подарил ей Арман. Остальные розы, которые Элен поставила в ее спальне у кровати, уже завяли. Рейн посмотрела на них и подумала, что они — символ несчастья, которое поразило Канделлу. Лепестки их облетели от дневной жары и лежали грустным пурпурным озерцом на ковре.

Внизу, в холле, ее встретила Элен с телеграммой в руках. Рейн открыла ее и прочла: «Приезжай скорее в Лондон ко мне буду ждать люблю скучаю целую Клиффорд». Она была отправлена из аэропорта Ниццы. Легкая тень радости немного рассеяла мрачную грусть девушки. Она смяла телеграмму и с горечью подумала: «Конечно, теперь, когда уже поздно… теперь они позволяют мне получать от него телеграммы и письма!»

В разгар ужина ей принесли письмо, которое специальным курьером было доставлено из Канн. Она распечатала конверт и вдруг испытала странное разочарование — значит, Арман решил сегодня вечером не приезжать к ним. С другой стороны, сегодня ей и правда нужно пораньше лечь в постель и как следует выспаться. Она внимательно прочла письмо, написанное по-французски:

«Дорогая моя,

я обещал сегодня быть в Канделле, но прошу меня извинить. Я только что приехал из Ниццы, и у меня страшно разболелась голова… — (Тут Рейн кисло улыбнулась: что-то сегодня у всех болит голова, впрочем, ничего удивительного.) — Тебе тоже нужен отдых, бедная моя девочка, ты и так слишком много пережила. Знай, что я заранее согласен с любым твоим решением; даже если оно будет в пользу моего соперника — я приму все безропотно. Ты мне ничем не обязана. Что бы ты ни думала, что бы ни чувствовала сейчас — я уже говорил тебе об этом утром, — наша помолвка была случайной, это был импульс, порыв, причиной которому — твоя обида на Клиффорда за то, что он бросил тебя ради другой. Теперь, когда ты знаешь, что это не так, совершенно естественно, захочешь возобновить с ним отношения. Я все понимаю и никогда ни единым словом не упрекну тебя. Но, видит бог, я благодарен тебе за каждый час, который имел счастье провести в твоем обществе, за восхитительный миг, когда ты позволила поцеловать себя, за счастье на минуту поверить, что ты — моя, и в особенности за нашу дружбу и твое доверие. Мне будет трудно продолжать видеться с тобой, по крайней мере сейчас. Я слишком сильно люблю тебя. Когда мадам герцогине станет лучше — молю бога, чтобы это случилось как можно скорее, — я попрошу ее освободить меня от обязанностей по реставрации Канделлы. Есть и другие архитекторы, и среди них — истинные творцы не в пример мне. Впрочем, если ты уедешь в Лондон, я смогу продолжить работу в монастыре».

Это последнее решение далось Арману нелегко. Письмо заканчивалось словами:

«Я всегда от всего сердца буду молиться о том, чтобы ты была счастлива, любимая моя Рейн. Ты всегда должна помнить, что твое счастье для меня — наивысшая ценность. Преданный тебе,

Арман».

Миссис Оливент внимательно посмотрела на дочь. Она была удивлена и слегка обеспокоена, увидев, что по лицу Рейн катятся слезы.

— Дорогая, плохие новости? Что такое?

Девушка молча покачала головой, сложила листок и уронила его себе на колени. Она вытерла слезы и сделала вид, что продолжает есть. Ни один мужчина, кроме Армана, не мог написать письмо более прекрасное и благородное. Как великодушно ой поступил! Принял свое поражение и уступил место другому, тому, кого, как он считал, она любит, — без упреков, без оскорблений, с невозмутимым достоинством. Она чувствовала, что не заслуживает такой доброты. Письмо не только не внесло покой в ее душу — напротив, оно, казалось, вновь возбудило в ней сомнения по поводу Клиффорда. А что до того, чтобы больше не встречаться с Арманом или чтобы он прекратил работу здесь, в монастыре, — об этом не могло быть и речи.

«Не стану отвечать на это письмо, — думала она. — Поеду в Канны и сама поговорю с Арманом, завтра же. Скажу ему, что он обязан сюда вернуться во что бы то ни стало, иначе это совсем доконает бабушку».

Но только ли в бабушке было дело? А может быть, она сама скучала по нему?

Вошла Элен с сыром и фруктами.

— Никак не дают вам спокойно поесть, — проворчала она. — То телеграмма, то письмо, а теперь вот к вам пришли.

— Как пришли? Кто? — изумилась Рейн.

— Мы сегодня никого не принимаем, — немедленно вмешалась миссис Оливент.

Элен, которая недолюбливала мадам, отвернулась от нее и обратилась к девушке:

— Какая-то дама спрашивает вас, мадемуазель, говорит, что это очень важно. Она из Канн. Некая мадам Ивонна Триболь.

Глава 21

— Это кто еще такая? — высокомерно осведомилась миссис Оливент.

Рейн ответила, что не имеет ни малейшего понятия и что лучше пойти и посмотреть. Есть ей все равно больше не хотелось.

Элен отвела мадам Триболь в библиотеку. Быстро наступали сумерки. Свечи в двух огромных канделябрах на чугунных подставках по сторонам мраморной каминной полки озаряли золотистым светом элегантную комнату с рядами книжных полок.

Ивонна Триболь нервно расхаживала по ковру, нисколько не интересуясь книгами, впрочем, она обратила внимание на изысканную обстановку. Это был ее первый визит в знаменитый перекроенный монастырь, однако имя де Шаньи было знакомо каждому, кто жил в Каннах. Ивонна была поражена убранством дома и почти жалела, что набралась наглости приехать сюда. Но ее последняя неудачная попытка вернуть себе привязанность Армана потерпела такой сокрушительный крах и так ужасающе подействовала на неуравновешенную психику молодой вдовы, что ревность довела ее до грани отчаяния. И она решила отомстить за себя, пусть хотя бы тем, что разрушит будущее Армана и внучки старой герцогини.

Когда Рейн вошла в библиотеку, француженка окинула ее цепким взглядом и немного удивилась. Рейн показалась ей больной, бледной и слишком небрежно одетой. Она не представляла собой ничего особенного — на вкус Ивонны, которая всех женщин судила с точки зрения «шика» в нарядах и макияже. Фыркнув про себя, она решила, что Арман хочет добраться до денег семейства де Шаньи. А иначе к чему ему жениться на этой худющей, бесцветной англичанке?

Рейн вопросительно взглянула на разряженную Ивонну и в недоумении подумала: кто эта расфуфыренная девица с ярко-рыжей шевелюрой и густо накрашенным лицом?

— Мадам?.. — обратилась к ней Рейн.

Ивонна подошла ближе, сияя широкой улыбкой:

— Прошу меня простить, что врываюсь к вам в дом, мадемуазель, — сказала она на своем родном языке, — но у меня есть к вам чрезвычайно срочное дело.

Рейн пододвинула к ней кресло.

— Прошу вас, садитесь, мадам, — вежливо пригласила она тоже по-французски.

Ивонна села, закинула ногу на ногу и открыла портсигар, который сначала протянула Рейн.

— Нет, благодарю, — отказалась девушка.

— Тогда, если вы не против, мадемуазель… — Ивонна закурила сигарету, предварительно вставив ее в длинный молочно-белый мундштук.

Рейн продолжала ее разглядывать. Что за гротескная фигура! Какое дело могло привести ее в Канделлу? Кто она такая и чем занимается? Скорее всего, продавщица из какого-нибудь дорогого магазина на набережной Круазетт.

Ивонна с наслаждением выдохнула облако дыма.

— Боюсь, вам не понравится то, что я пришла, вам сказать, мадемуазель.

Девушка моментально напряглась. Она почувствовала надвигающуюся угрозу.

— Почему, мадам?

— У нас есть один общий… знакомый… это месье Арман де Ружман.

Когда она назвала Армана по имени да еще таким интимным тоном, у Рейн быстро забилось сердце. Она сцепила руки за спиной в нервном ожидании.

— Разумеется, — продолжала Ивонна, — мне известно, что для вас он больше, чем просто знакомый, — я видела в утренних газетах объявление о вашей помолвке.

— Да, — с трудом произнесла Рейн, — понимаю.

— Но боюсь, что не могу поздравить вас с этим, мадемуазель.

Рейн впилась зубами в нижнюю губу.

— Вы говорите загадками, мадам Триболь. А Арман знает, что вы здесь?

Ивонна расхохоталась наглым, вызывающим смехом и стряхнула пепел со своей сигареты в пепельницу из оникса, стоявшую на столике рядом с ней.

— О нет, что вы — для него это был бы неприятный сюрприз.

— Тогда могу я спросить, зачем вы пришли и что именно вам от меня нужно?

— Мадемуазель, я та женщина, на которой он должен был жениться, если бы поступил честно и достойно.

Мозг Рейн, и без того переутомленный и смущенный, не смог до конца оценить значение этого заявления. Однако она сразу почувствовала, что с этой нежданной гостьей надо быть крайне осторожной. Девушка вытянулась в струнку, распрямила плечи и гордо вздернула подбородок:

— Мадам Триболь, я не знаю, что вы хотите этим сказать или какие цели преследуете, делая такое заявление, но боюсь, я буду не очень благодарным слушателем. При иных обстоятельствах, как друг Армана, вы были бы желанной гостьей в этом доме. Но после подобных заявлений я должна просить вас удалиться, и немедленно.

Ивонна вынула изо рта мундштук и уставилась в юное бледное лицо Рейн с неподдельным изумлением:

— Но, мадемуазель, вы не поняли… вы обманываетесь, если воображаете, что месье де Ружман честный человек. Он дурной человек. Так же как и вы, я его любила, доверяла ему, но все кончилось тем, что я была обманута самым коварным образом: он решил, что женитьба на вас будет более выгодной, и…

— Мадам, я ничего не желаю слушать, — отрезала Рейн, однако сердце у нее проваливалось куда-то вниз, и на Минуту она закрыла глаза в приступе боли и отчаяния, которые сотрясли все ее существо.

Неужели это правда? Неужели она, Рейн, должна пережить еще одно разочарование в мужчинах… и ей придется поверить, что Арман поступил нечестно с этой раскрашенной вульгарной особой? Для нее это был сокрушительный удар… Рейн считала, что хотя бы Арману можно доверять безоговорочно, что он не такой, как остальные мужчины. Она поставила его на пьедестал, относилась к нему как к человеку благородному, который имеет право критиковать грехи других — допустим, Клиффорда.

Прежде чем Рейн успела ответить, Ивонна вскочила и разразилась тирадой самых черных обвинений в адрес Армана. Он ее соблазнил… обманул и не женился… она улетела в Париж, нашла там приют у доброго человека, который взял ее за себя; Арман и там ее нашел — названивал ей, умолял вернуться в Канны… И вот, она вернулась, а он ей вдруг заявляет, что решил жениться на англичанке, наследнице Канделлы.

— И разумеется, он сказал, что больше не хочет меня видеть, потому что с вами у него уже все решилось, — злобно выкрикивала Ивонна, — но он валялся у меня в ногах, просил, чтобы я осталась в Каннах и продолжала с ним встречаться. Он знает, что я могу дать ему страсть и тепло, которых трудно ожидать от благовоспитанной англичанки, такой, как вы, и…

— Мадам, умоляю!.. — горячо запротестовала Рейн, ей было тошно и противно.

Но Ивонна не унималась:

— Увы! Я решила: несправедливо дозволить вам выйти за него замуж, не рассказав, каков он на самом деле. Просто обидно — вы такая юная, такая милая. Скоро, очень скоро вы узнаете, какой он двуличный…

Ее визгливый голос, проклинающей Армана по-французски, довел Рейн до состояния истерики. В конце концов она закрыла уши руками и в бешенстве заорала:

— Убирайтесь вон! Вы ужасная женщина! Вон из моего дома!

— Но пощадите меня, мадемуазель, — притворно взмолилась та, — я ведь так люблю Армана! И я уверена — он тоже все еще любит меня. Вы же не станете выходить за него замуж, зная об атом.

Никогда в жизни Рейн еще не участвовала в такой унизительной сцене. Она с ужасом и отвращением смотрела на женщину, рыдающую перед ней. Она не вынесла бы больше ни одного ее слова.

Девушка не верила и половине того, что наговорила Ивонна, и в то же время в ее сознание просачивался тот неумолимый факт, что Ивонне удалось все же подорвать ее абсолютное доверие к Арману. Ведь дыма без огня не бывает… Значит, во всей этой крайне неприглядной истории есть доля правды. Значит, какие-то отношения все же связывали эту женщину с Арманом.

Рейн чуть не рассмеялась от безысходности. А Клиффорда еще называют охотником за приданым! Что, если Арман как раз из таких? Однако она готова была поручиться головой, что он любит ее совершенно искренне и бескорыстно.

— Прошу вас, уйдите, мадам Триболь, — хрипло сказала девушка. — Уверяю вас, я учту все, что вы мне сказали. К тому же хочу вам сообщить, что моя помолвка с месье де Ружманом все равно расстроилась, впрочем, по совсем другим причинам. А теперь вы должны уйти. Мне нехорошо, и я не желаю c вами больше говорить.

Ивонна утерла слезы, аккуратно промокнув платочком густо накрашенные ресницы. Она чувствовала, что все ее наговоры на Армана прошли мимо цели. Это ее одновременно озадачило и заинтриговало. Интересно, почему они расторгли помолвку? Может быть, эта английская мисс поссорилась с Арманом? Но не из-за нее, не из-за Ивонны, — из-за чего-то другого. Ну что ж, это тоже ей на руку — возможно, в конце концов у нее все-таки есть шанс вернуть себе Армана. Она снова начала что-то говорить, но Рейн подошла к двери и открыла ее.

— Прощайте, мадам, — сказала она ледяным голосом.

— Надеюсь, вы меня простите, мадемуазель, — заикаясь, принялась бормотать Ивонна, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке.

И все же этот разговор оказал на Рейн свое действие. Не отвечая на расспросы матери, она зашла к бабушке пожелать спокойной ночи, после чего заперлась у себя в спальне.

В голове у нее вихрился ураган мыслей. Она видела перед собой презрительное лицо мадам Триболь, слышала ее визгливый голос, поносящий Армана. В горле у Рейн застрял комок. Ивонна Триболь появилась как змея, которая выплюнула свой яд, и не важное правда ли было то, что она рассказала, или нет — в любом случае она запятнала сияющую страницу, на которой Рейн вывела имя Армана как непогрешимого шевалье.

Будучи молодой, Рейн, тем не менее, знала жизнь; она понимала, что одинокого молодого человека, живущего во Франции, можно извинить, если он завел романтические отношения с девушкой без серьезных намерений. И потом, несправедливо осуждать Армана, не спросив прежде у него самого про мадам Триболь и не выслушав его версии. Рейн сохранила достаточно веры в него, чтобы надеяться, что он все сможет объяснить. И уж разумеется, ничто не заставит ее поверить, что он мог вести интрижку с Ивонной, в то время когда ухаживал за ней.

Однако от прихода Ивонны в душе Рейн остался неприятный осадок.

Она выглянула в окно. Была ночь — беззвездная, безлунная, чувствовалось зловещее приближение грозы. Аромат душистого табака, который бабушка посадила под ее окном, наполнял воздух терпкой сладостью. Бремя сомнений и скорби в юной душе Рейн было почти невыносимым. Сегодня вечером она не знала, как справиться со своими чувствами и найти выход из запутанного лабиринта, в который ее загнали обстоятельства.

С одной стороны, Клиффорд вроде бы был настроен терпеливо ждать ее, как ждал до сих пор. Однако сегодня утром она почувствовала, что не решится уйти к нему, потому что не может с легким сердцем бросить своего дорогого Армана. Особенно теперь, когда какая-то посторонняя женщина заявляет о своих правах на него. Рейн вдруг испытала пугающую, совершенно непонятную, но явственно ощутимую ревность. Она возненавидела француженку — потому, что та заявила, будто Арман принадлежит ей.

Рейн бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку. Почему, ну почему она не может забыть об Армане и этой женщине? Если она все еще любит Клиффорда и хочет выйти за него замуж, зачем ей беспокоиться о том, кого любит Арман? Его прошлое не имеет к ней никакого отношения, так же как и его будущее. А хотеть, чтобы он всю оставшуюся жизнь хранил ей верность, в то время как она не собирается стать его женой, бесчеловечно и до крайности эгоистично.

Однако Рейн чувствовала: мысль о том, что в жизни Армана была другая женщина, не даст ей покоя. Она разрыдалась от бессилия. Конечно, все ее добрые чувства на самом деле не такие уж сестринские и платонические…

Не в силах более лежать в постели без сна, девушка вытерла слезы, отыскала итальянскую шаль с шелковыми кружевами и, набросив ее на плечи, вышла из дома.

Мать, скорее всего, уже заснула, потому что, когда Рейн проходила мимо ее комнаты, света под дверью не было. Единственная лампа, которая еще горела в Канделле, была ночником в комнате больной бабушки, где над вязаньем подремывала сиделка.

Рейн быстрым шагом вышла, со двора и направилась вверх по дороге, которая вела в Грасс. Воздух был душным. Вдали прогремел приглушенный раскат грома. Время от времени ночное небо прорезали вспышки молний, жуткие и ослепительные. «Да, — подумала Рейн, — будет дождь». Но ей было все равно. Даже приятно для разнообразия пережить бурю — в тон ее собственным взвихренным и противоречивым чувствам.

Тьма беззвездной летней ночи сгустилась, грозовые тучи подползли ближе к земле, посыпались первые капли — огромные, тяжеловесные. Мимо стройной фигурки Рейн проехала по дороге пара машин; старый крестьянин с большой корзиной и дворняжкой, бегущей у его ног, проходя, крикнул гортанно:

— Как хорошо! Добрый дождь будет. Завтра наберем много улиток и продадим их в рестораны. А вам, деточка, лучше поторопиться домой — небо нынче лютует.

Рейн пожелала ему спокойной ночи, но и не подумала поворачивать назад. Не успела она оглянуться, как внезапно оказалась в объятиях разбушевавшейся стихии. Вспышки молний зигзагами перечеркивали небо с рваными тучами, грохотал гром, оглушая мощными перекатами. Девушка вымокла до нитки и уже слегка задыхалась, когда дошла до верху извилистой горной дорожки. Измученная долгим подъемом и своими эмоциями, она остановилась, утирая мокрое лицо. Вдруг Рейн почувствовала, что ее обдало жаром и тут же бросило в зябкую дрожь — как при лихорадке. «Может быть, это и есть лихорадка», — 'Смутно подумалось ей. Здесь, на юге, у нее порой случались приступы, когда она была маленькой: Иногда подскакивала температура… Она решила повернуть назад и начать спускаться по пологому склону в сторону деревушки Сент-Кандель. Дождь все еще лил потоком, но ярость бури начала постепенно спадать. Гром затихал вдали, резко похолодало. Подул промозглый влажный ветер.

Человек в отрепьях, с бородой, с мешком на голове, вдруг выскочил из придорожной канавы и стал кричать ей что-то — она даже не поняла, на каком языке. Но он напугал ее, и девушка внезапно поняла всю нелепость своего положения — ночью, одна на безлюдной дороге в такой поздний Час, да еще в страшную грозу. Что удивляться, если дома ее считают помешанной!

Бродяга стремительно приближался к ней, тогда она развернулась и побежала прочь изо всех сил — кинулась вниз по склону, в ужасе, что ее будут преследовать. Споткнувшись, упала со всего размаху в какую-то канаву и больно поцарапала колени и ладони. Вскочила, побежала опять. Сердце у нее колотилось так, что она уже не могла дышать, но все равно мчалась вперед — задыхаясь и плача. Она остановилась перевести дыхание, только когда завидела вдали знакомые очертания монастыря и свет в окне бабушкиной спальни.

У Рейн едва хватило сил зайти в дом и задвинуть тяжелый засов, потом в глазах у нее потемнело, и она потеряла сознание. Мгновение спустя из спальни герцогини вышла сиделка, чтобы сварить себе кофе, и тут обнаружила Рейн, лежащую без чувств. Охнув от испуга, добрая женщина кинулась к дверям Розы Оливент, постучалась и крикнула, чтобы английская леди немедленно вышла. Выскочивиз комнаты, Роза пришла в ужас при виде неподвижного тела дочери, но взяла себя в руки и помогла сиделке перенести ее на постель. Затем она послала сиделку за старой верной Элен, чтобы та разбудила сына поварихи и немедленно отправила его в деревню за доктором де Витте.

Миссис Оливент стояла на коленях у кровати дочери и сжимала ее ледяную руку, и даже ее привычное хладнокровие сейчас изменило ей — она не могла сдержать слез.

— Рейн, Рейн, девочка моя дорогая… где ты была? Что с тобой случилось?

Рейн приоткрыла глаза, посмотрела на мать, не узнавая ее, и прошептала одно слово:

— Арман…

Однако это имя только еще больше озадачило бедную мать. Хотя она сочла хорошим знаком, что даже в бессознательном состоянии дочка зовет молодого архитектора, а не того, другого…

Вскоре, несмотря на проливной дождь и бурю, в накинутом прямо на пижаму пальто приехал врач. Едва взглянув на Рейн, он сказал, что у мадемуазель жар, что пульс у нее слишком частый, и это его очень встревожило.

Когда начал заниматься рассвет, уже Рейн, а не ее бабушка, находилась под пристальной опекой врача и медсестры. Они делали все возможное, чтобы сбить неумолимо поднимавшуюся температуру.

Глава 22

Когда Арман заглянул в офис «Мэзон Фрэр» в Каннах, кто-то из младших клерков передал ему личное послание, а именно, что ему звонила некая мадам Оливент из поместья Канделла и просила немедленно приехать.

— А вы уверены, что это была не мадемуазель Оливент? — быстро переспросил архитектор, но юный клерк уверил его, что это была именно мадам.

Несколько озадаченный, Арман быстро разобрал утреннюю почту у себя на столе, достал из ящика план Канделлы и сказал своему помощнику, что сегодня еще вернется.

Он ехал на машине по залитой солнцем местности. После бури и ливня все вокруг стало свежее и зеленее. Ароматная земля струила пар под яростным полуденным солнцем. Небо снова было сияюще синим. Однако Арман был подавлен. Красоты природы его не радовали — он даже не замечал их. Ему совсем не хотелось сейчас встречаться с Рейн; в душе его была открытая рана, он горько жалел, что импульсивная герцогиня так скоро подала во все местные газеты объявление о помолвке. Эта новость моментально распространилась, и Арману было мучительно принимать теплые и совершенно искренние поздравления от друзей и знакомых из Канн и Ниццы — и это в то время, когда его реальные шансы стать мужем Рейн были более чем шаткими.

Он свернул во двор монастыря. Старые камни стен были чисто вымыты вчерашним дождем. Розовые герани лежали, прибитые бурей, у дорожки в самом плачевном виде. Однако вьюн, оплетающий стену вокруг кухни, расцвел роскошными пурпурными цветками. Два белых голубя сидели рядышком.

Сегодня утром в Канделле стояла непривычная тишина. Не перекрикивались между собой рабочие, не было слышно голосов младших слуг, которые обычно любили поболтать или насвистеть веселый мотивчик, поливая цветы, гладя белье или чистя на кухне овощи.

Первой Армана встретила Элен — новостью о внезапной болезни Рейн. Говоря с молодым человеком, она утирала слезы и часто крестилась.

— В Канделлу пробрался дьявол. Сохрани нас святые угодники, месье де Ружман! Все наше счастье как водой смыло. Сначала беда с мадам герцогиней, а теперь вот с нашей малышкой мадемуазель.

Арман побледнел.

— Что с ней случилось?

Элен не успела ответить — из окошка высунулась мать Рейн и крикнула Арману:

— Доброе утро!

Старая служанка побаивалась острого язычка мадам Розы, поэтому заторопилась прочь, в деревенский магазин за покупками.

Поднимаясь в будуар герцогини, Роза рассказала Арману все, что знала сама.

Молодой человек невольно воскликнул:

— Но где Рейн была, бог мой? Что заставило ее выйти из дома так поздно и в такую бурю?

— Вот это-то и непонятно. У нее, похоже, что-то с головой случилось. Она стала вести себя, как лунатик. Видимо, вышла из дома, когда все уснули, и по дороге ее застала эта ужасная буря. Еще слава богу, что ее не ударило молнией. И к тому же ее напугал какой-то бродяга — она мне про это рассказала, когда очнулась сегодня утром.

— Господи боже! — прошептал пораженный Арман.

— Она вымокла до нитки, мы нашли ее в прихожей, без чувств. И врач, и сиделка матери — все просто с ног сбились, напичкали ее лекарствами, делали все, чтобы унять жар. У нее была температура под сорок.

— Боже мой! — снова вырвалось у Армана.

— А потом она начала бредить — все время повторяла ваше имя, да, да, — закончила рассказ миссис Оливент, которая сегодня утром казалась старше и выглядела уставшей и бледнее обычного.

Арман покраснел до корней волос, и Роза вдруг прониклась нежной симпатией к этому молодому человеку, который так трогательно и преданно любил ее дочь.

— Да, — продолжала она, — мне показалось, что Рейн хочет вас видеть, но мы не стали сразу за вами посылать, потому что она скоро уснула и доктор решил, что лучше ее не беспокоить и дать выспаться. Мы за нее очень тревожились, но на самом деле серьезной опасности не было. В детстве у Рейн случались такие приступы лихорадки с высокой температурой.

— Она была в последнее время в состоянии стресса, — заметил Арман.

— Да, но мне кажется, произошло еще что-то такое, что уже вконец вывело ее из себя, — подхватила миссис Оливент. — Она не хочет мне говорить, не могу из нее ни слова вытянуть. Кто-то к ней вчера вечером приходил — какая-то дама из Канн — и, когда я столкнулась с Рейн после их разговора, вид у нее был несчастный. А как раз перед этим она получила ваше письмо, которое, кстати, ее очень тронуло.

— Благодарю вас, мадам, — тихо ответил Арман. — А кто была та дама?

— Кажется, какая-то француженка. Если не ошибаюсь, ее зовут мадам Триболь.

Арман замер на месте. Кровь бросилась ему в голову. Он переспросил едва слышным голосом:

— Ивонна Триболь?

— А вы ее знаете? — с интересом взглянула на него миссис Оливент.

— Да, — с трудом произнес Арман. — Я ее знаю.

Он старался говорить спокойно, но внутри у него все дрожало от злости и презрения. Значит, Ивонна все же выполнила свою угрозу — приехала в Канделлу и устроила скандал! Какая гнусность, какая мерзость! И что, скажите на милость, она такого наболтала Рейн? Какую-нибудь подлую бесстыдную ложь, что же еще… какие-нибудь непристойные обвинения в его, Армана, адрес, которые и расстроили бедную и так уже измученную девушку.

— Мадам, я умоляю вас разрешить мне видеть Рейн, хотя бы на минуту — всего на минуту, это очень важно. Вы мне доверяете?

Роза Оливент положила руку ему на плечо:

— Дорогой мой мальчик, ну разумеется. Только не задерживайтесь там, она еще очень слаба после температуры. Я решила отвезти ее в Лондон, как только она оправится и когда маме станет лучше. Доктор де Витте уверен, что герцогиня быстро пойдет на поправку.

— Слава богу, — пробормотал Арман. Но сейчас все его мысли были только о Рейн, а не о своей покровительнице.

Через несколько мгновений он оказался возле постели Рейн. Сиделка незаметно вышла в соседнюю комнату.

Невозможно было описать чувства Армана — он так страдал, что с трудом переносил эту боль, когда смотрел на девушку, которую обожал. Занавески были задернуты, и в комнате царил полумрак. Рейн лежала на большой квадратной подушке и казалась совсем маленькой, как ребенок, с короткими взлохмаченными волосами; ее бледное юное лицо было совсем без косметики. Два лихорадочных красных пятна выступили на высоких скулах. Он взял ее руку — она была горячая и сухая. Большие серые глаза открылись и взглянули на него немного изумленно, но она сумела слабо улыбнуться.

— Арман… здравствуй… я не ждала… тебя…

— Мне очень надо было с тобой повидаться, — хрипло ответил он.

— Присаживайся, пожалуйста.

Он робко присел на краешек кровати, цепляясь за слабую горячую руку как за спасительный якорь.

— Рейн, драгоценная моя девочка… что все это значит? Зачем ты отправилась на эту безумную прогулку, ночью, под дождем?

Две огромные слезы выкатились из серых глаз.

— Я была так… несчастна.

— Но мне показалось, что ты все решила и была довольна своим решением, ты с радостью ждала возвращения в Лондон…

— К Клиффу? — закончила она за него шепотом. — Да. Я тоже так думала. Я и сейчас считаю, что мне надо с ним увидеться и попробовать начать все сначала. Но вчера мне показалось, что мир рушится. В каком-то смысле тебе это должно быть даже лестно, настолько высоко ты стоял в моих глазах. А теперь мне уже все равно… вообще все равно, мне никто не нужен.

— Но этого не может быть, это совсем не похоже на тебя, — быстро перебил Арман. — Прошу тебя, скажи мне, что наговорила тебе мадам Триболь.

У Рейн перехватило дыхание.

— Так ты знаешь, что она приходила сюда?.. Тогда ты должен понимать… что она мне сказала.

— Нет, Рейн. Ивонна Триболь способна сказать что угодно, это могла быть любая ложь. А я вот сейчас расскажу тебе всю правду. Как бы дурно я ни поступал в прошлом, клянусь богом, я никогда не солгу тебе.

Кивком Рейн одобрила эти слова. Какой слабой и усталой чувствовала она себя в это утро! Опустошенной, лишенной всяких чувств… Она не хотела больше видеться с Арманом, но сейчас, когда он был рядом, чувствовала странное утешение и покой. Ее вера в него, которая частично была разрушена мадам Триболь, постепенно возвращалась. Ей хотелось плакать — или улыбаться; быть благоразумной — или сумасбродной. Она сама не знала, чего хочет, — поэтому тихо лежала и беззвучно плакала, а он держал ее за руку. Он рассказывал про мадам Триболь, а она слушала.

— Ее поведение непростительно, — закончил Арман, — но она все это сделала из безумной ревности. Она всегда была такой, и, собственно, из-за этого мы с ней и расстались когда-то.

— А ты ее… любил?

— Ну, если молодой одинокий мужчина может любить симпатичную, но не интересную ему девушку, которая от него без ума, то — да, — признался Арман с легкой усмешкой сожаления.

— Понимаю, — кивнула Рейн.

— Ты просто чудо! — воскликнул он, склонился к ее руке и поцеловал.

Она едва слышно рассмеялась:

— Ах, ну к чему все эти глупости, Это же только в мелодрамах мужчины и женщины расстаются со словами: «Я подозреваю самое худшее, я не хочу тебя больше видеть». Мне не понравилась мадам Триболь, если честно, поэтому я готова была выслушать и тебя.

— Но все же ты во мне усомнилась?

Рейн закрыла глаза. Арман снова увидел блеснувшие слезы на длинных шелковистых ресницах, это его растрогало и встревожило, и он страстно жалел, что не вправе схватить в объятия эту юную хрупкую фигурку и поцелуями осушить ее слезы.

Она сказала:

— Но что мне совсем не понравилось — это когда Ивонна заявила, будто ты умолял ее о продолжении свиданий даже после нашей помолвки:

— Какая чудовищная ложь! — возмущенно отозвался он. — Я, напротив, всеми силами старался избавиться от нее, с тех пор как она объявилась здесь. Я понимаю, что ты можешь не верить мне на слово…

— Не продолжай, — прервала его Рейн. — Разумеется, я тебе верю. Женщины иногда бывают такими стервами. Особенно когда их бросают.

Он снова склонился к ее руке:

— О, Рейн, Рейн, я никогда не смогу вполне отблагодарить тебя, не смогу до конца выразить, как люблю тебя, независимо от того, что будет с нами дальше. Я не имею права тебя любить, но я люблю тебя. Ради всего святого, делай как знаешь, моя любовь, только перестань надрывать себе сердце.

— Постараюсь, только это будет нелегко. Я все еще в полной растерянности и не знаю, как мне поступить.

— Мадам Оливент сказала, что отвезет тебя в Лондон, как только герцогиня начнет вставать.

— Да. Тогда я увижу Клиффа, а потом… не знаю, может быть, поеду в кругосветное путешествие на корабле — там будет видно, — сказала Рейн с нервным смешком.

— Ну и отлично. Отдохнешь от нас, и у тебя будет время как следует обо всем поразмыслить.

— Мне стало легче, теперь, когда я с тобой поговорила, — прошептала она. — Знаешь, Арман, я просто не смогла бы пережить, если бы и ты упал с пьедестала.

Он посмотрел на нее, потрясенный и ошарашенный:

— Господи боже мой, не вздумай только снова меня туда поставить — ни один мужчина не хочет, чтобы его ставили на пьедестал. Это слишком шаткая позиция, а в моем случае и попросту незаслуженная.

Рейн слабо улыбнулась ему сквозь слезы. В глубине души она, глядя в его темные глаза, чувствовала, что ей хочется броситься ему на шею, обнять, целовать его, как он совсем недавно целовал и утешал ее. Она боялась ехать в Лондон, к Клиффу. Но у нее было слишком развито чувство долга; верность старой любви заставляла ее покинуть Канделлу и Армана.

Молодой человек вытащил из кармана платок и промокнул слезы на ее щеках.

— Ты похожа на смешную девчонку, и я тебя обожаю, — сказал он, поцеловал ее в ладошку и пошел к двери, потому что больше не мог оставаться с девушкой наедине и сдерживать свои порывы.

Рейн еще плакала, когда мать заглянула к ней в комнату через некоторое время. Однако сиделка, прощупав ее пульс, заявила, что он стал намного ровнее и что мадемуазель явно идет на поправку.

Рейн улетела с матерью в Лондон, так и не увидевшись с Арманом. Она тосковала, но боролась с искушением вызвать его к себе, зная, что по отношению к нему это будет нечестно.

К началу августа герцогиня настолько окрепла после инсульта, что смогла уже сама спускаться по лестнице, и речь ее стала разборчивой. Однако приступ болезни сказался на здоровье пожилой дамы, и теперь она выглядела особенно хрупкой, хотя мужество не покидало ее. Она нехотя согласилась с тем, что, учитывая обстоятельства, ее обожаемой внучке действительно лучше уехать в Англию.

В письме герцогиня сообщила Арману, что не оставляет надежды на его возвращение в Канделлу, и «Мэзон Фрэр» согласились закончить реставрацию монастыря; возобновление работ было назначено на первую неделю августа.

Для старой герцогини было большим ударом узнать, что ее внучка нипочем не хочет признавать помолвку с юным архитектором, но на этом Рейн настаивала бесповоротно. Осторожно, но твердо она напомнила матери и бабушке, что это из-за их интриг порвалась романтическая связь между нею и Клиффордом, поэтому они не должны противиться тому, чтобы она еще раз дала ему шанс завоевать ее сердце.

Адрианне де Шаньи не оставалось ничего, кроме как смириться, хотя и с недовольством. Но целуя внучку на прощание в день отлета в Лондон, она шепнула ей:

— Скорее возвращайся сюда — ко мне… и к Арману.

Рейн ничего не ответила. Она снова была в отличной форме, но так и не смогла принять окончательного решения. Она только знала, сидя в комфортабельном автобусе, который вез их в аэропорт, что покидает Канделлу с чувством грусти и сожаления. И даже мысль об ожидающей ее скорой встрече с Клиффом ничуть не уменьшала грусти от расставания с Францией… и с Арманом.

Глава 23

Клиффорд сидел в своей машине и курил. Он ждал Рейн. Его «ягуар» стоял на обочине Кенсингтон-роуд рядом с «Чайным павильоном». Это было когда-то одно из излюбленных мест их свиданий. Раньше, как только девушке удавалось улизнуть из дому, она тут же брала такси и приезжала сюда.

В этот августовский полдень, когда томное солнце золотило зеленые листья, отражаясь в стеклах витрин, Лондон был особенно красив, но Клиффорду все казалось отвратительным. Он с трудом пробился сюда по запруженным транспортом улицам и думал о том, что никогда еще Риджент-Парк не был таким неприятным: открыты лишь несколько ресторанов, всюду мусор — последствия празднества по поводу коронации. Все, кто мог, уехали из города — даже Лилиас Фицбурн укатила с отцом и тетей на итальянскую Ривьеру.

Только острая необходимость вынудила Клиффорда остаться в Лондоне в августе. Ему нужно было работать, конкуренция ужесточалась, хотя он и не хотел сам себе признаваться в этом. Вдобавок ко всему, перед тем как бедняжка Лилиас уехала, у них состоялись по крайней мере две довольно тягостные для него встречи. Ее, видите ли, заставляют ехать, она не хочет его покидать, с привычным раздражением думал Клиффорд. А как она рыдала! Он никогда еще не видел эту простоватую блондинку в таком горе. Здесь же, в Ричмонд-парке, куда он привез ее на прощальный пикник, она вздумала умолять его бросить все и вырваться к ней на какое-то время в Портофино. Разумеется, Клиффорд объяснил ей, что никак не может приехать в Италию, но пообещал, что будет с нетерпением ждать окончания годичного срока, назначенного ее отцом. Легкие обещания перемежались страстными поцелуями.

«Нет, что-то я стал слишком мягкосердечным, — размышлял он, — ну просто не в силах видеть, как симпатичная девушка плачет». В последнее время Лилиас просто обезумела. До сих пор Клиффорд даже не представлял себе, насколько эмоциональной она может быть. А теперь ему предстояло пережить еще одну такую же сцену с Рейн. Женщины такие непредсказуемые и опасные существа, коварные, как кошки, — к такому выводу он пришел. Никогда не знаешь, когда они выпустят коготки из своей бархатной лапки. Но Клиффорд не собирался давать себя в Обиду. Главное, чтобы девицы не узнали о том, что они соперницы, и ему было очень на руку, что Лилиас уехала как раз перед тем, как вернулась Рейн.

Ему не пришлось долго ждать. Он быстро выбросил окурок, увидев, как Рейн выскакивает из такси. Она расплатилась и пошла к его «ягуару». Клиффорд был несколько шокирован, увидев, как сильно она похудела. Серый костюм с плиссированной юбкой буквально висел на ней. Однако она оставалась красивой. Ему понравилась ее большая белая шляпа с кокетливым кружевом по ободу. Как всегда, она была очень элегантна. Надо поторопить события и поскорее вести ее к алтарю.

— Поздравляю с возвращением в Лондон, мое солнышко. И ко мне, — проворковал он, открывая дверцу машины.

Рейн уселась рядом с ним и позволила ему завладеть своей рукой. На его прикосновение девушка ответила дружеским пожатием, однако ресницы ее нервно вспорхнули, когда она увидела нежность в его взгляде. Он был, как всегда, красив; великолепный серый костюм, рубашка, дорогой галстук, платочек в кармане — все придавало ему щегольской вид.

— Даже описать тебе не могу, как для меня важно, что ты снова со мной, — продолжал он. — Только давай не будем здесь оставаться. Поедем куда-нибудь подальше отсюда, чтобы я мог наконец провести с тобой часок наедине.

Рейн кивнула. Ей почему-то стало трудно говорить. Пока он разворачивал машину и ехал по Кенсингтон-Хай-стрит, она чувствовала себя как-то странно. Ей казалось, что прошли уже годы, а не месяцы, с тех пор как она сидела рядом с ним в машине в последний раз. Клиффорд любит ее по-прежнему — так он, по крайней мере, говорит. Что ж, она должна ему верить. Но в те, прежние, дни она горячо и пылко откликалась на каждую их новую встречу, готова была воевать за него со всем миром под знаменами своей веселой отважной любви, а теперь…

Возвращаясь в Англию, Рейн много думала о Клиффорде и решила встретиться с ним, отбросив на время воспоминания о Франции и Армане. Но слишком важные события произошли там, чтобы она могла об этом забыть.

«Ягуар» катил к парку, тому самому, где Клиффорд недавно встречался с Лилиас, и не без причины: там было множество уединенных местечек, где можно остановить машину подальше от чужих глаз.

Он спросил у Рейн, как она долетела, потом стал болтать о всяких пустяках, даже вежливо поинтересовался здоровьем месье де Ружмана. И только при упоминании этого имени, как ни странно, Рейн почувствовала, что сердце у нее забилось быстрее. Однако ответила она безразличным тоном:

— Арман здоров. Он так благородно повел себя в этой неприятной истории.

— Должен сказать, мне немало неприятных минут доставило объявление в «Таймс» насчет вашей помолвки. Многие из наших общих знакомых звонили и спрашивали, в курсе ли я.

Рейн, словно окаменев, смотрела вперед. Она еще чувствовала себя усталой после перелета и не в силах была спорить или рассуждать. За обедом мать умоляла ее не встречаться с Клиффордом, но она настояла на этом. Теперь же она думала, что, наверное, мать все же была права. Девушка никак не могла разобраться в себе — события наваливались на нее слишком быстро, она не успевала сориентироваться.

Наконец Клиффорд остановил машину в зеленой тени большого дерева и, оглядевшись по сторонам, потянулся к Рейн.

— Дорогая… наконец-то!.. — страстно прошептал он.

Она позволила ему обнять и поцеловать себя. Его губы были горячими и требовательными. Он взъерошил ей волосы, ласкал шею. Это были старые, хорошо знакомые любовные трюки, которые когда-то сводили ее с ума. На секунду она заставила себя ни о чем не думать и откликнуться ему только телом. «Я ведь не успела совсем разлюбить его», — подумала Рейн. Просто ей было как-то не по себе — за последнее время между ними было столько недоразумений и неприятных моментов. В каком-то отчаянном порыве она прильнула к Клиффорду и стала отвечать на его долгие поцелуи. Когда он поднял голову, она страстно шепнула ему:

— Пусть все будет, как раньше… не дай мне потерять тебя… Клифф, о Клифф, милый… сделай так, чтобы я снова тебя полюбила!

Но он был настолько толстокож и уверен в себе, что даже не уловил за этой просьбой настоящего отчаяния. Он принял как должное, что она переполнена эмоциями (как это типично для нее!). Кроме того, Клиффорд и сам искренне хотел выполнить это желание Рейн — возродить их былую страсть друг к другу. Он стал покрывать ее лицо поцелуями, нашептывать всяческие нежности. Твердил, что никогда не переставал любить ее, что только от обиды позволил себе повести на ужин другую девушку. На самом же деле он мечтает только о ней, она — единственная на свете, кого он хочет видеть своей женой. Он понимает, каково ей было в Канделле и что толкнуло ее на помолвку с де Ружманом. Кстати, неплохой парень, этот Арман, ничего не скажешь, но все же помолвку надо расторгнуть официально. Он, Клиффорд, безумно ее любит и не может дождаться, когда ей исполнится двадцать один.

— Давай поженимся как можно скорее, — вдруг повелительно сказал он. — А мать твою убедим, что все ее уловки привели только к тому, что мы стали еще ближе. Рейн, ангел мой, ну посмотри на меня! Скажи, что позволишь добыть особое разрешение, и мы поженимся в конце месяца. А твоя мама будет вынуждена благословить нас, ей больше ничего не останется.

Рейн отодвинулась от него. Момент страсти прошел, не утешив ее, не заполнив пустоту в сердце. Она осталась изнуренной духовно и физически, в ней даже возникло легкое чувство отвращения. Несколько минут, пока они обменивались поцелуями, от которых ее партнер был в восторге, ожидая ее скорой и полной капитуляции; для нее прояснили один простой факт — она больше не любит Клиффорда. Все ее воспоминания, былая привязанность никуда не исчезли, они невидимыми шелковыми струнами соединяли их, однако что-то самое главное было утрачено. Ключ к ее самым глубоким, самым искренним эмоциям был потерян. Когда и где она найдет его? А может быть, она опять обретет любовь к Клиффорду, если будет терпеливой и подождет немного? Или ключ к ее сердцу остался у Армана, а значит, в Канделле? Странно, но в этот момент Рейн вдруг явственно почувствовала запах зреющего винограда в бабушкиных угодьях и услышала звуки провансальской песенки. Наверное, в монастыре опять мчались реставрационные работы, которыми заправляет Арман. А может, он у себя в мастерской, пишет картины. Наверное, ему сейчас грустно и одиноко. Оба — и бабушка и Арман — остались для Рейн самыми дорогими людьми, и вот теперь они скучают и грустят без нее.

Клиффорд провел рукой по ее волосам.

— Дорогая, в чем дело? Я не слышу ответа. Так ты выйдешь за меня замуж в конце месяца?

Она посмотрела ему прямо в глаза:

— Нет, я не могу, Клифф.

Он опешил и уставился на нее, открыв рот:

— Но почему?

— Не хочу торопить события. Я уже поспешила и наделала кучу глупостей — объявила о нашей помолвке с Арманом, например; но теперь я ничего не хочу делать в спешке.

— Но, дорогая моя, я же понимаю — ты его не любила. Но меня-то ты любишь!

Девушка отвела глаза, и щеки ее вспыхнули. Она нервно вынула из сумочки пудреницу и стерла смазавшуюся помаду, затем, приглаживая волосы, посмотрела на Клиффорда и сказала:

— По-моему, ты ничего не понял.

— По-моему, тоже.

«Арман бы понял все. Он сам советовал мне уехать», — пронеслось у Рейн в голове. Она вдруг стала понимать, насколько черств и эгоистичен Клиффорд. Раньше она этого просто не замечала, но сегодня словно пришло озарение.

Он притянул ее к себе:

— Дорогая, не будь злючкой, прошло столько месяцев, с тех пор как мы были вместе, потом твоя семья пыталась нас разлучить. Но ты же не заставишь меня страдать из-за этого? Ты же не скажешь, что твоя любовь ко мне была такой мимолетной, что не выдержала этого небольшого испытания? Я же его выдержал, — прибавил он заносчиво и сам поверил в то, что говорил.

Тысячи сомнений, как мухи, назойливо жужжали в ушах Рейн, не давая покоя.

— Клифф, попытайся меня понять, — наконец сказала она. — Нельзя же так просто взять и начать с того момента, на котором мы остановились. Все меняется.

— Значит, ты меня больше не любишь!

— Я этого не говорила. И сегодня вообще не хочу об этом говорить. Перед отъездом я сказала Арману, что мне надо уехать, чтобы все обдумать и решить, что делать дальше. Прошу тебя, будь терпеливым — постарайся понять, что со мной творится.

Клиффорд обиженно молчал. Закурил сигарету и выпустил дым. Украдкой взглянув на него, Рейн увидела, что он обиженно выпятил губу, а гладкий загорелый лоб прорезала морщинка. Как же он избалован и капризен, и все же… разве можно всерьез сердиться на него, если он спешит со свадьбой только потому, что любит ее? Девушке вдруг стало неловко и даже стыдно, что двое таких разных, но таких замечательных людей так сильно любят ее. Она не хотела признаться даже самой себе, кого же из них любит сама. Она не смела. Она понимала, что сейчас опасно принимать импульсивные решения, и с упрямством рода де Шаньи настояла на том, что намерена уехать и все как следует обдумать.

— Знаешь, мне даже кажется, что я вообще не хочу выходить замуж, — призналась она со смехом.

Клиффорд ничего не ответил — он был в бешенстве. У него взмокли ладони при мысли о кредиторах, он просто не мог представить, как быть, если не выгорит дело ни с одной из этих юных наследниц… Какая ему разница, что они влюблены в него, рыдают, — да они только увеличивают бремя его долгов, потому что ему приходиться тратить на них слишком много денег.

Рейн нежно взяла его за руку:

— Прости, что разочаровала тебя, милый. Я сама ужасно огорчена, но надеюсь, что ты потерпишь.

— Знаешь, мне не очень приятно знать, что я стою в очереди с этим твоим французом и дожидаюсь, пока ты наконец выберешь кого-то из нас, — процедил он сквозь зубы.

Рейн покраснела:

— Какая мерзость!

— Прости. — Клиффорд быстро схватил ее руку и поднес к губам. — Но знаешь, я так огорчен, ты так нужна мне, я не хочу больше ждать, и мне больно думать, что у тебя есть еще кто-то.

Его последнее замечание прозвучало так гадко, что Рейн была шокирована, но постаралась не обращать внимания.

— Клифф, пожалуйста, извини меня. Знаю, я всем уже надоела своими колебаниями, но я не могу выйти замуж в спешке. Я совсем не хочу, чтобы ты или Арман ждали меня. Я так ему и сказала и могу повторить тебе то же самое.

Пораженный до глубины души, Клиффорд воскликнул:

— Но почему ты вдруг так изменилась? Когда мы с тобой встречались во Франции, ты была рада меня видеть и узнать правду про письма» Ты хотела ко мне вернуться. А что теперь произошло?

Она закрыла лицо руками.

— Не знаю. Честно, не знаю. Я сама себя не могу понять и тебе тоже ничего не могу объяснить.

Он пришел в ужас, осознав, что приз, к которому он так жадно стремился, неминуемо ускользает от него.

— Рейн, только не уходи от меня вот так. Я этого не вынесу! Мне и без того пришлось нелегко, когда ты перестала мне писать, — я не знал, что думать. Я прошел через настоящий ад. И вдруг снова блеснул луч надежды! Не отнимай у меня хотя бы эту надежду — неужели ты не понимаешь, как много для меня значишь?

Голова у нее пошла кругом. Арман тоже поклялся, что не может жить без нее. О, любовь становилась бременем, почти невыносимым! Рейн чувствовала себя кораблем, захлестнутым волнами этой любви и готовым пойти ко дну.

— Я очень тебе благодарна, Клифф, от всего сердца, — прошептала она, — но я изменилась, и во всем виновата сама. Но может быть, когда-нибудь я снова стану такой, как прежде. И все это пройдет как сон. Ну пожалуйста, прошу тебя, не сердись. Прости меня. Дай мне немного времени.

Клиффорд понял, что бесполезно настаивать, что, если он не проявит к девушке сочувствия, тем самым лишь настроит ее против себя. Он попытался подавить свое недовольство и искренний страх потерять ее навсегда и сказал, что все будет, как она хочет.

— Буду ждать тебя до Второго пришествия и не испугаюсь ни француза, ни кого-либо еще. Я знаю, что ты моя и что все скоро уладится. Ты в конце концов обязательно ко мне вернешься. Ты маленькая заблудившаяся девочка — на тебя столько всего свалилось, страшно подумать!

Его доброта растрогала Рейн куда больше, чем его страсть, и она кинулась обнимать его с прежней искренностью.

— Спасибо тебе огромное, Клифф, ты такой милый! А я всего лишь избалованная дурочка, но обещаю с возрастом поумнеть. Похоже, с тех пор как вышла в свет, я столько всего натворила, так запуталась, правда, дорогой? Но я начну все заново со дня рождения и постараюсь на этот раз ничего не испортить.

Клиффорд нервно отшвырнул окурок, скривив губы.

— Ради бога, только не говори, что мне придется ждать твоего решения до ноября!

— Ну, понимаешь, я до той поры вряд ли вообще появлюсь в Англии, — пояснила Рейн, и ей вдруг стало его жалко — так сильно он побледнел. Да, наверное, он все еще крепко ее любит. Как ужасно, что она не может возродить прежнее слепое желание связать с ним свою судьбу.

— А куда ты едешь? — встревоженно спросил он.

Девушка рассказала, что, когда они с матерью вернулись в лондонскую квартиру, там их ждало письмо от дяди Майлза Оливента. Он собирался съездить в Южную Родезию, к друзьям, и спрашивал, не хочет ли Рейн к нему присоединиться. Общий сбор назначен в конце месяца в Салисбери, а домой они отправятся морем и вернутся как раз к ее совершеннолетию.

— Мама решила, что для меня так будет лучше всего. Я так привязана к дяде Майлзу. Он просто чудный. А новые знакомства помогут мне развеяться. Для меня это будет хорошей возможностью прийти в себя, а мама сможет вернуться в Канделлу и побыть с бабушкой, пока та будет выздоравливать.

Надежды Клиффорда на то, чтобы разрешить свои финансовые проблемы, таяли на глазах. «Господи! — думал он, — придется ещё попотеть, чтобы найти себе жену!» И ему предстоит нелегкий выбор между двумя претендентками на эту роль. Через год он сможет жениться на Лилиас, нет сомнений; но на самом деле ему нужна Рейн.

— Итак, — мрачно подытожил он, — значит, я останусь тут с разбитым сердцем, а ты будешь разбивать новые сердца где-то в Африке! А может, ты даже успеешь замуж выйти к тому времени, как вернешься.

— Нет, уверяю тебя, этого не будет.

— Но ты так чертовски хороша — ничего удивительного.

— Нет, нет, клянусь, я ни за кого не выйду замуж!

Он повеселел:

— Значит, у тебя всё-таки осталось немножко любви к старому доброму Клиффу?

Рейн кивнула, однако почувствовала от этого в сердце странное чувство вины. Потому что если бы она внимательно прислушалась к себе и спросила, почему отрицает возможность нового увлечения, то ей пришлось бы честно признаться, что Клифф тут ни при чем. И дело совсем не в том, что у нее осталось «немножко любви» к нему. А в том, что в Каннах ее ждет некий молодой француз, архитектор и поэт.

И вдруг в сознании девушки возник и все затмил ностальгический образ Армана… худой, смуглый, в своем беретике, белых шортах и спортивной рубашке, в очках, защищающих глаза от слепящего средиземноморского солнца. Арман в своем стареньком маленьком «рено» везет ее в Мужен, к морю. Вот он лежит рядом с ней на пляже — или смеется, плавая в волнах теплого синего моря. Арман в своей мастерской, пишет ее портрет, смотрит на нее серьезными карими глазами. Арман, бледный, напряженный, нервный, отказывается от их помолвки — ради нее. «Будь счастлива. Только будь счастлива!» — твердил он ей на прощание.

Она вздрогнула и повернулась к сидевшему за рулем мужчине:

— Отвези меня домой, хорошо, Клифф?

— Я этим в высшей степени недоволен, — проворчал он, включая зажигание, — но если ты так хочешь, дорогая, будь по-твоему.

— На самом деле ничего не получается по-моему. Но, видимо, так надо.

Он сердито покосился на нее. Неопытная юная девица чертовски повзрослела со времени их первой встречи прошлой весной. Интересно, имеет ли к этой перемене отношение тот француз или она действительно просто не хочет спешить с браком? Черт бы побрал ее бабку с матерью, которые посмели перехватывать их письма. В результате они преуспели больше, чем думают, — им удалось-таки возвести между ними барьер.

— Господи, я не выдержу такого долгого ожидания! Буду все-таки надеяться, что ты вернешься ко мне пораньше, птенчик мой. На этот раз никто не станет уничтожать наших писем, поэтому я буду умницей и стану писать тебе каждый день — если хочешь.

Рейн издала нервный смешок. Но ей стало легче оттого, что он, по крайней мере, больше не пытается вырвать у нее согласие на брак. «Даже страшно подумать, что человек может так быстро измениться», — размышляла она, но понимала, что безнадежно пытаться оживить их былые Страсти. Впрочем, она действительно была еще не совсем равнодушна к Клиффу, но уже далека от того, чтобы бросаться за него замуж, пусть даже при полном согласии своих родных.

«А может быть, — думала девушка, — я стану прежней и вернусь к Клиффу? Я ведь не могу сама себе доверять, кто знает, пока я в таком состоянии. Как только я уеду, мне станет легче. Может быть, к тому времени, когда вернусь, я уже соскучусь по Клиффу».

Он попытался вырвать у нее еще одно обещание, целуя на прощание у подъезда большого каменного дома. Это были короткие объятия, которые, казалось, никому из них не доставили радости.

— По крайней мере, дай мне честное слово, что не бросишь меня совсем, пока мы не встретимся еще раз.

Она помедлила, но, вздохнув, все же пообещала.

Однако, расставшись с ним и войдя к себе домой, Рейн испытала облегчение. Она услышала в гостиной голос своего дяди, который разговаривал с матерью. Дядя Майлз был единственным человеком на свете, которого она сейчас хотела видеть. Надо попросить его взять билеты на самолет до Салисбери как можно скорее и отправиться в долгое путешествие.

Глава 24

— Сомневаюсь, моя милая, чтобы ты когда-нибудь выглядела прелестнее, чем сейчас. Ты уже не меньше фунта набрала с тех пор, как уехала из Лондона, точно тебе говорю, — сказал Майлз Оливент.

Рейн со смехом запротестовала:

— Ну дядя, пожалуйста… если я так растолстела, мне придется немедленно садиться на диету, когда вернусь домой.

— Ничего подобного. Вы, молодежь, совсем с ума посходили с этим похудением, что за блажь, право. Дорогая, ты выглядишь просто бесподобно. И оставайся такой, пожалуйста. Сегодня я буду писать твоей матери, расскажу последние новости.

Рейн откинулась на спинку плетеного кресла, стоявшего на террасе прекрасной виллы неподалеку от Салисбери, где они c дядей гостили у генерала Орланджера. Он был однокашником Майлза Оливента по Итону. Его жена, миссис Орланджер, на двадцать лет моложе его, была очаровательной веселой женщиной и приняла Рейн как родную с самого первого дня, как они приехали, — а это было уже полтора месяца назад.

Девушка доедала грейпфрут, который принес ей улыбающийся черный слуга. Она на минуту поднесла руку к глазам, чтобы загородить их от солнца. В ярком утреннем свете далекие сказочно прекрасные горы казались совершенно синими. Сад полыхал разноцветьем. Малиновые «лесные огоньки», огромные экзотические циннии и множество разновидностей орхидей, которые выращивала у себя в саду Руфь Орланджер, казались фантастическими и нереальными, особенно на фоне блестящих вощеных листьев пальмы.

Рейн очень нравилась Родезия. Конечно, многое здесь напоминало ей о лете, проведенном в Канделле. Но в целом южная Франция и Британские острова — как и вся ее старая, знакомая жизнь — казались ей сейчас очень далекими.

С тех пор, как она приехала в Салисбери, ей не давали времени предаваться мрачным размышлениям. У генерала были интересы на золотом прииске в Кве-Кве, так что почти сразу они все вчетвером отправились поездом по тому же маршруту, по которому проезжали королева-мать и принцесса, когда незадолго до этого посещали Родезию.

Рейн познакомилась со множеством очень милых людей — с девушками ее возраста, а также с молодыми людьми, придирчиво отобранными дипломатичной миссис Орланджер, которая, конечно, знала от мистера Майлза, что его племянница приехала сюда развеяться после «неудачного романа». Однако Рейн никогда не обсуждала свои личные дела с гостеприимной хозяйкой, хотя та была само очарование. Она не выказывала и особого желания поскорее вернуться в Англию. Даже сам сэр Майлз не знал, что переживает сейчас Рейн, и ни о чем не спрашивал. Однако ему было известно, что она получает много писем из Лондона, а также из Канн, и сама часто отправляет послания. Впрочем, она казалась спокойной и даже счастливой и проявляла искренний интерес к долгим и утомительным поездкам.

На большом балу в Булавайо, который устроили богатые друзья генерала, Рейн имела ошеломительный успех, Она выглядела элегантной и изысканной и танцевала с разными кавалерами. Сэр Майлз даже задумывался порой, а не влюбилась ли она в одного из симпатичных молодых родезийцев, которые наперебой пытались завладеть ее вниманием и временем.

Но Рейн проявляла к ним полное равнодушие. Никто, кроме самой девушки, не ощущал той внутренней пустоты и жажды, которые накатили на нее с первого дня в Родезии, — это была тоска по одному из тех мужчин, что остались вдали от нее. Это было жадное стремление сердца — к Арману. К Канделле. И никогда — к Клиффорду. Теперь она хорошо понимала, что с Клиффом ей надо расстаться, что она уже не сможет любить его, как раньше, — страстно и самозабвенно. Она принадлежит Арману, его стране, его жизни, она должна быть там, в Сент-Кандель, со своей бабушкой.

Но Рейн не спешила открыть свои чувства Арману. Ей нелегко было отправить прощальное письмо Клиффорду. Поэтому им обоим она писала ничего не значащие легкие дружеские послания. Каждый раз, возвращаясь из очередной поездки на виллу генерала, она находила в почте пачки писем от Клиффорда, в которых он уверял ее в страстной вечной любви и преданности, в своем непременном желании вернуть ее. Но сам тон этих признаний — пылкий и нежный — теперь скорее смущал ее, чем льстил ей; девушке было неловко, что когда-то они были с ним в близких отношениях. Ее былая любовь превратилась в мертвый и холодный пепел некогда жаркого костра, и возродить ее было невозможно.

А от Армана не приходило писем с объяснениями в любви. Он писал ей не чаще, чем раз в неделю, и только как старый добрый приятель: рассказывал местные новости, про бабушку, про монастырь и совсем редко — про себя. Все письма заканчивались уверениями в пожизненной преданности — но никаких требований к ней. Только Клиффорд мог писать с требовательной ноткой — настолько он был уверен в себе.

Рейн даже нарочно искала в письмах Армана хоть какой-то намек на страстную любовь — но тщетно. Теперь, вдали от него, Рейн поняла, что влюблена. Она его любит. И вернуться должна именно к нему. Если только он все еще готов ее принять!

А что, если Арману надоест ждать, и он вернется, скажем, к той своей бывшей подружке… или найдет новую? В конце концов, они теперь ничем не связаны. Он свободный человек и вправе выбирать. В одном из последних писем он недвусмысленно заявил, что готовит себя к новости о том, что Рейн выйдет замуж за Клиффорда уже осенью.

«Я приму любое твое решение, если только это послужит твоему счастью», — так он написал ей.

Этот пассаж поверг девушку в панику. Она спешно сочинила Арману ответ, заверив, что сама мысль о замужестве — будь это Клиффорд или кто-то еще — сейчас для нее неинтересна. Она тщательно продумала это свое письмо, чувствуя нарастающее желание написать нечто совсем другое — о том, что путешествие в Родезию и долгая разлука с ним все прояснили и показали с полной ясностью, кому принадлежит ее сердце. Однако теперь она, каким-то странным образом, боялась сделать очередной неправильный, непоправимый шаг. Она еще не забыла то безумное состояние, в которое ввергла ее былая импульсивность.

Золотые родезийские дни шли один за другим, Рейн окрепла физически (на самом деле она не столько поправилась, сколько слегка округлилась и расцвела), и ее стремление к Арману все усиливалось. Она мельком просматривала напыщенные послания Клиффорда, все в них было фальшиво и неприятно. А каждое слово, написанное Арманом, она перечитывала по многу раз и дорожила весточками от него, как сокровищем. Для нее было ценным и то, что писали ей про Армана бабушка или мать, которая сейчас тоже жила в Канделле. Похоже, у них там все было хорошо. Работы по реставрации монастыря под руководством Армана уже подходили к концу.

Рейн все читала и перечитывала строчки из письма герцогини: «К Арману снова вернулись его прежние живость и веселость, он сделал превосходный портрет Элен, в стиле старых мастеров. Однако он очень похудел и стал так серьезен… Боюсь, он все еще страдает от любви к тебе, моя милая Рейн…»

От таких слов у девушки начинало сильно колотиться сердце. Все еще страдает от любви к ней… О, как это чудесно! Она должна порвать с Клиффордом. Она и так слишком долго это откладывала. Однако… ей не хотелось его обижать, если его чувства к ней искренни… Бедный Клифф!

Однажды Рейн осенила прекрасная идея, и она поделилась ей с дядей.

— А может быть, мы лучше сначала доберемся на пароходе до Франции, а потом уже отправимся в Англию? Мы могли бы заехать в Канделлу, проведать бабушку, а потом все вместе — мама, ты и я — отправились бы в Лондон.

Сэр Майлз немного поворчал. Он уже заказал билеты на пароход на вторую неделю октября.

— Конечно, можно отменить заказ и с помощью генерала достать билеты доВилльфранша… Но зачем? — спросил он Рейн. Потом вдруг снял темные очки и пристально посмотрел на нее.

Рейн закусила губу, отвела взгляд и пробормотала что-то начет того, будто «просто подумала, что так было бы лучше».

Старик любил племянницу с тех самых пор, когда в первый раз взял ее на руки возле купели, в которой ее крестили, — он ведь был ей не только дядей, но и крестным отцом. Сейчас сэр Майлз спрятал за газетой довольное лицо. Ну, разумеется!.. Как он, старый осел, сразу не догадался? Причиной всему тот молодой француз, архитектор, за которого так хотели выдать ее замуж мать и бабушка!

— Ну, посмотрим. Узнаю, можно ли это сделать, дорогая, — ответил он.

Сердце Рейн забилось чаще, и она сказала с особым чувством:

— О, спасибо тебе большое, дядя Майлз!

На террасу вышел посыльный Орланджеров. Сверкая белоснежной улыбкой на эбонитовом лице, он протянул Рейн конверт.

Она вскрыла его. Письмо было от бабушки, и короче обычного. Его приходилось читать внимательно и старательно, потому что тонкий, с сильным наклоном французский почерк герцогини стал после инсульта неразборчивым. Однако содержание произвело на Рейн такое впечатление, это она так и осталась сидеть неподвижно, глядя в пространство, с тяжко бьющимся сердцем.

«Дорогая моя деточка, Арман просил ничего не говорить, пока все не определится окончательно, поэтому я молчу уже несколько недель, но теперь пришла пора известить и тебя. Мы здесь все очень печалимся, что вскоре нам предстоит разлука с нашим дорогим Арманом. «Мэзон Фрэр» посылает его в свое франко-канадское представительство. Для Армана это очень важный шаг в карьере и сулит большие перспективы. Когда он спросил моего совета, всплыло и твое имя. Он ясно дал мне понять (хотя и не напрямик), что у него не осталось надежды на то, что ты к нему вернешься, — он считает, что ты, скорее всего, приедешь в Лондон и станешь женой Клиффорда Калвера. Он также сказал, что если ты будешь думать, будто он все еще ждет тебя и надеется, то это может повлиять на твое решение. Поэтому он решил принять назначение и вылетает в Квебек 17 октября. Думаю, он сам напишет тебе перед отъездом…»

Дальше Рейн читать не стала. Она едва разглядела последний абзац, где бабушка выражала искреннее сожаление, что молодой архитектор покидает их, скорее всего навсегда.

Некоторое время девушка молча смотрела на птичку с ярким оперением, которая перепархивала с верхушки одной финиковой пальмы на другую, издавая странный резкий крик. И этот непривычный звук вдруг обострил ее ощущение, что она находится в Южной Родезии, так далеко от Армана и Канделлы. Он уезжает в Канаду. Он оставил всякую надежду и решил уехать немедленно, чтобы быть еще дальше от нее. v

«Ах, Арман…» — почти беззвучно прошептала она и вскочила на ноги. В голове ее снова все перемешалось. Душевный покой опять был нарушен. Последнее, как всегда самоуверенное, письмо от Клиффорда напомнило Рейн о ее обещании увидеться с ним прежде, чем она примет окончательное решение. Что же делать?! Если она выполнит обещание и поедет в Англию, то может потерять Армана навсегда!

— Дядя Майлз! — закричала она изо всех сил. — Какое сегодня число?

Он взглянул на первую полосу газеты:

— Выпуск двухдневной давности, дорогая, так что сегодня должно быть двенадцатое октября.

Рейн прижала руку к губам, и глаза ее неимоверно расширились.

— Двенадцатое… — повторила она. — Арман улетает в Квебек семнадцатого. Господи, дядя, что же мне делать?!

Глава 25

Арман укладывал вещи. Один туго набитый большой чемодан уже был закрыт и ждал отправки в дорогу. Второй лежал на кровати, но молодой человек не торопился наполнять его. На душе у него было тяжело, начался очередной приступ мигрени — такое с ним порой случалось. Он очень расстроил мадам Турвиль тем, что почти ничего не ел за последние двое суток.

Обычно спокойный и уравновешенный, Арман пребывал в каком-то оцепенении и смутном беспокойстве. Беспокойство это охватило его с того момента, когда он дал согласие ехать в Канаду работать в местном представительстве своей фирмы.

Не то чтобы он там будет совсем один, без друзей. У него был один хороший знакомый, с которым они вместе учились в Париже и который в свое время женился на уроженке Канады и осел в Квебеке. Они оба рады были скорой встрече, Арман даже надеялся успеть вовремя на крестины их первенца, которому он должен был стать крестным отцом. Однако изгнание из Канн, где он так долго прожил, тяжелым бременем лежало на его душе. Он был плоть от плоти Франции, ее золотого солнечного юга. Канада казалась такой чужой и далекой. Там, наверное, будет совсем другая жизнь. Конечно, он найдет утешение в работе, тем более что ему предложили более чем щедрую зарплату и пообещали, что, если он хорошо проявит себя в Квебеке, то через два года сможет вернуться во Францию директором филиала. Все это звучало очень заманчиво, но, чем ближе к отъезду, тем более несчастным чувствовал себя Арман. На самом деле ему совсем не хотелось зарабатывать эти огромные деньги и становиться директором. Он хотел продолжать заниматься своей любимой живописью. «А главное… О боже, боже! — думал он. — А главное, я хочу еще хотя бы раз увидеть Рейн!»

Ему потребовалось немало бессонных ночей и мужества, чтобы пойти на такой серьезный шаг — принять предложение «Мэзон Фрэр». Но он считал, что так будет лучше. Он не хотел, чтобы Рейн из-за него испытывала чувство вины, и слишком хорошо знал, что жалость прочными дедами может приковать к человеку, которого на самом деле не любишь. Он совершенно искренне полагал, что Рейн любит Клиффорда Калвера.

Но толчком к окончательному решению послужило неожиданное письмо, которое он получил от своего соперника-англичанина. Письмо это пришло недели две назад. Арман никому об этом не сказал, даже герцогине. Разумеется, Клиффорд написал ему стремясь поколебать последнюю надежду француза на то, что он имеет шансы завоевать сердце Рейн. Послание было составлено в притворно дружеском тоне: Клиффорд благодарил Армана за то, что тот «сочувственно отнесся к ситуации», и даже извинился за грубость, которую позволил себе при первой их встрече. Далее следовало упоминание о том, что из Родезии ему шлют письма чаще, чем он успевает читать. Рейн пишет ему почти ежедневно и ждет не дождется возвращения в Лондон. Поэтому он, Клиффорд, счел своим долгом известить месье де Ружмана, что для него практически нет никакой надежды. Письмо заканчивалось словами:

«Разумеется, для вас это не станет сюрпризом — вы ведь знаете, что мы с Рейн всегда любили друг друга, несмотря на то что нас так грубо и бесцеремонно разлучили».

Эти слова повергли Армана в состояние паники и потрясли его до глубины души. Он испытывал жгучее чувство унижения, и потому легко готов был поверить, что Рейн действительно стремится вернуться к прежней любви, а его, Армана, просто вычеркнула из своей жизни. Письма, которые он от нее получал, были милы, но никак не похожи на излияния влюбленной женщины. Поэтому он сжег все мосты и согласился принять пост в Канаде. И вот теперь оставалось сорок восемь часов до долгого перелета.

Арман только что нашел старый снимок Рейн — тот выпал из книги, которую он клал в чемодан. Молодой человек долго и печально разглядывал его: Рейн стояла рядом с герцогиней на верхней террасе Канделлы, у их ног жмурились от солнца два волкодава; волосы девушки — тогда еще длинные — развевались по ветру. Она смеялась — он так любил видеть ее веселой. Наверное, фото было сделано еще до того, как они познакомились, может быть, даже до того, как она встретила Клиффорда Калвера. Рейн была на снимке совсем юной и беззаботной — такой Арман ее никогда не видел.

Было трудно поверить, что он с ней уже не встретится, только будет знать, что она живет в Англии, замужем за человеком, которому он не доверяет. Но Рейн, видимо, все решила. Арман понимал, что в его жизнь никогда не войдет другая женщина. Он будет любить Рейн до самой смерти.

Менее тягостные, но и более неприятные воспоминания оживил в нем другой снимок — маленький фотопортрет Ивонны, который он нашел, разбирая старые эскизы. Этот снимок отправился в мусорную корзину — теперь Арман не мог вспоминать об Ивонне без отвращения, — а фотография Рейн заняла место в его бумажнике.

Они с Ивонной еще раз виделись после ее наглого визита в Канделлу, где она наговорила про него кучу гадостей. Она пыталась помириться с ним, но Арман в нескольких резких фразах — так он еще никогда в жизни ни с кем не разговаривал — высказал ей все, что о ней думает, и велел больше никогда не показываться ему на глаза. В заключение он сказал:

— К счастью, тебе не удалось принести тех бед, на которые ты рассчитывала, потому что мадемуазель слишком преданный и надежный друг, чтобы из-за глупых клеветнических нападок порвать с человеком, которого хорошо знает.

И больше он не позволил ей устраивать сцены. Впрочем, она, видимо, и сама поняла, что между ними все кончено. Продала свой успешный бизнес в Каннах и вернулась в Париж.

Таким образом, этот неприятный эпизод в его жизни закончился.

«Странно, каким разбитым и больным я себя чувствую сегодня, — подумал Арман. — Надо постараться заснуть хотя бы на часок». Октябрьский полдень был очень душный, жара не сдавалась, и земля нуждалась в дожде. Сегодня месье Мэзон, владелец фирмы, и его семья устраивали в честь него прощальный вечер. «Надо взять себя в руки и быть в форме», — решил молодой человек.

В дверь постучали. Вошла мадам Турвиль с охапкой свежевыстиранных сорочек и положила их на постель. Глядя на Армана, она всхлипнула, глаза у нее были красные, веки припухли.

— Нет, я этого не вынесу! — запричитала она (это продолжалось уже несколько дней подряд). — Подумать только — сегодня я в последний раз стирала ваши рубашки, месье Арман!

Арман вяло улыбнулся и похлопал добрую женщину по плечу:

— Ну-ну, полно вам! Я буду писать, а когда вернусь в Канны, надеюсь, вы мне сдадите опять мою старую комнату, а?

Мадам Турвиль зарыдала в голос, прижав к глазам платок с траурной черной каймой.

— Колетт тоже плачет в углу на кухне. Ах, дорогой наш месье, в этом доме было так мало постояльцев столь любезных и отзывчивых, как вы!

— Я тоже буду без вас скучать, — не лукавя, признался он и оглядел свою пусть не новую, но уютную комнатку.

Вчера Арман тоже был очень расстроен. Он вспомнил, как Адрианна де Шаньи подарила ему на прощание золотую табакерку, принадлежавшую когда-то ее покойному мужу, и поблагодарила за достойную, отлично выполненную работу в Канделле. Она сказала, что его мастерская отныне будет заперта, но выразила надежду, что когда-нибудь в будущем — если только она доживет — снова увидит его там за мольбертом.

Молодой человек упаковал принесенные мадам Турвиль сорочки и улегся на кровать, подложив руки под затылок и закрыв глаза. Как ужасно болит голова! Как он встревожен, неспокоен, как равнодушно относится к тому, что ждет его там, за границей! Он выпил таблетку и закрыл жалюзи, затем снова лег, надеясь, что уснет, но лишь ненадолго задремал. Ему почудилось, что Рейн стоит здесь, в его комнате, и смотрит на него огромными серыми глазами и зовет: «Арман, Арман!»

Он мог поклясться, что слышал ее голос. Однако рассмеялся над собственной глупостью и обозвал себя болваном.

Затем он на самом деле заснул на час тяжелым сном без сновидений. Из этого сна его вырвал голос маленькой Колетт, которая кричала:

— Месье Арман! Месье Арман! Вам срочное послание.

Он встал, набросил халат и открыл дверь, приглаживая взлохмаченные волосы. Боль утихла, но чувствовал он себя слабым и разбитым. Колетт протянула ему письмо, сообщив, что его привез шофер из Канделлы.

Арман вскрыл конверт. Он узнал этот почерк. И вдруг — его словно ударило электрическим током, все тело пронизала внезапная радость. Безумная, невероятная надежда, похожая на ураган, потрясла все его существо.

Да, это было письмо от нее, от Рейн. И Рейн не в Салисбери. Она во Франции… В Канделле! В записке было всего несколько строчек:

«Мы с дядей вылетели из Салисбери и приземлились в Ницце час назад. Я должна тебя видеть. Много чего случилось. Я кое-что узнала про Клиффорда. Я не могу позволить тебе улететь в Канаду, пока не встречусь с тобой. Приезжай, пожалуйста. Всегда твоя,

Рейн».

Арман поднял голову. Пот градом катился по его загорелому лицу. Он задыхался, как бегун на марафонской дистанции, он почти ничего не соображал.

Колетт стояла рядом и часто моргала.

— Будет ответ, месье?

— Да, — сказал он, ответ будет. Пойди скажи шоферу, что я сейчас приду, пусть подождет — я поеду с ним в Канделлу. Я вчера продал свою машину.

— Да, месье, — кивнула Колетт.

И вдруг, к ее изумлению и испугу, Арман подхватил ее на руки и расцеловал в обе щеки. То же самое он проделал с мадам Турвиль, которая, задыхаясь, поднялась по лестнице выяснить, что за новости в письме — хорошие или плохие. А его лицо было как лицо ангела, перед которым простерлись Небеса.

— Она вернулась! — сказал он с безудержным волнением. — Мадемуазель Рейн вернулась, мадам. Она вернулась!..

Глава 26

Рейн стояла в дверях, оглядывая бывшую мастерскую Армана, в ожидании его приезда. Девушка чувствовала, что он непременно выполнит ее просьбу. Приехав в Канделлу и узнав от бабушки, что Арман еще в Каннах и улетает только через два дня, она испытала огромное облегчение.

Все эти томительные часы долгого перелета из Салисбери Рейн страшилась, что они опоздают — из-за погоды, какого-нибудь непредвиденного происшествия, чего угодно. Времени оставалось совсем мало, а ей необходимо было увидеть Армана, прежде чем он улетит в Канаду.

И теперь девушка никак не могла поверить, что она уже здесь, в Канделле. Недоверчиво оглядывая знакомую комнату с высоким потолком и цветными витражами, она чувствовала себя как привидение, которое вернулось с того света в любимое место. Как по всему этому скучала там, в Родезии, она поняла только сейчас, когда с гребня холма увидела вдали древний монастырь, и сердце ее сразу же взволнованно забилось, а глаза наполнились слезами радости. Теперь она дома.

В Канделле в ее отсутствие ничего не изменилось, только бабушка чувствовала себя гораздо лучше, а мать, казалось, стала намного терпимее и нежнее к ней. Они заключили друг друга в объятия так, словно у них никогда не было размолвок. Элен и прочие слуги вышли навстречу Рейн и рыдали, приветствуя ее, как будто она отсутствовала не несколько недель, а долгие годы. Даже ленивые волкодавы герцогини подбежали к ней и чуть не свалили с ног — так соскучились.

Однако здесь, в мастерской, девушка нашла печальные перемены. Густым слоем всюду лежала пыль. С тех пор как Арман перестал появляться в этой старой часовне, Элен не приходила сюда убираться. Его мольберт, высокий табурет и стул с высокой резной спинкой, на котором Рейн позировала ему для портрета, стояли на прежних местах. Она быстро прошла вперед, отдернула пыльные занавески и открыла ставни, чтобы впустить солнечный свет.

Рейн сказала Элен, где будет ждать Армана, — она не допускала мысли, что машина вернется в монастырь без него.

В своем новом состоянии твердой уверенности в том, что любит Армана сильнее, чем любила Клиффорда, — она чувствовала себя совершенно иначе. Нынешняя Рейн совсем не походила на ту взбалмошную легкомысленную девицу, которая только и думала, что о своих печалях и горестях, и считала, что влюблена в человека, который этого не стоил.

Не в силах усидеть на месте, она принялась бродить по мастерской, временами останавливаясь и прислушиваясь — не едет ли машина.

День был жаркий. Рейн облокотилась на подоконник и смотрела вниз, в сад, цветущий и ухоженный. Она видела из окна бабушку, сидевшую в полосатом гамаке под зонтиком, по сторонам от нее расположились ее мать и дядя. Как отрадно было видеть, что герцогиня полностью оправилась от последствий того жуткого удара. У Рейн защемило сердце, когда она вспомнила, как в то бабушка без чувств повалилась на стол. И все это произошло из-за приезда Клиффорда.

Клиффорд! Теперь это имя заставляло ее содрогаться. У нее даже пульс участился от злости, что всегда случалось теперь при мысли об этом человеке.

Господи, как она в нем ошибалась! И как правы были мама с бабушкой, хоть они действовали и не самыми достойными методами, чтобы спасти ее, — но как они были правы!

Когда Рейн улетала из Салисбери, у нее еще оставались сомнения, не должна ли она сдержать обещание и встретиться с Клиффордом. Но после того, как они с дядей приехали в Рим, все изменилось. Там им представился случай на пару часов выйти в город в ожидании рейса да Ниццы, и она случайно столкнулась с Фицбурнами, а именно с Лилиас.

Девушки — обе недавно вышедшие в свет, едва знакомые друг с другом (в Лондоне они только здоровались, не более), — вдруг столкнулись лицом к лицу в холле отеля «Эксельсиор».

После приветствий (довольно искренних) Рейн хотела; было придумать предлог и уйти — ей было неприятно видеть Лилиас, однако та ее не отпустила, ей было скучно и хотелось поболтать. К тому же ей страшно любопытно было поговорить с Рейн, которая, как она слышала, в свое время была «подружкой» Клиффорда, — чтобы похвастаться своей победой.

Лилиас уговорила Рейн выпить с ней кофе с пирожными, и почти сразу же в разговоре возникло имя Клиффорда.

Рейн все с тем же чувством неловкости обсуждала молодого человека крайне осторожно.

— Я давно уже его не видела, — сказала она.

Тут Лилиас решила быть откровенной:

— Знаешь, хотя мы с Клиффом не хотим раньше времени это афишировать — папа настаивает на испытательном сроке, — но ты ужасно любим друг друга.

От этих слов у Рейн перехватило дыхание. Огромными серыми глазами она в изумлении уставилась на Лилиас, некстати отметив про себя: «Надо же, она похудела, и вообще выгладит не лучшим образом, бедняжка. А была довольно хорошенькой — пухленькая голубоглазая блондинка, разумеется очень дорого и хорошо одетая, но глупенькая». Лилиас была из тех, с кем Рейн ни за что не стала бы заводить близкой дружбы. Но что она такое говорит?

— Ничего не понимаю, — призналась Рейн.

И дочь банкира все-все объяснила, даже вынула из сумочки письмо и протянула его Рейн. Та, не веря своим глазам, узнала на конверте знакомый почерк. Она молча слушала, как Лилиас с гордостью и очень трогательно пересказывает содержание письма.

— Клифф просто умирает без меня и хочет, чтобы я поскорее вернулась в Лондон, — докладывала она. — Разумеется, вы ничего не знаете, но все началось еще до коронации. А потом Клифф поехал с нами в Норвегию на рыбалку, со мной, отцом и тетей, и там все решилось. Только папа не хочет, чтобы свадьба состоялась раньше, чем мне исполнится двадцать один год.

Рейн сидела не шевелясь. Словно завеса спала с ее глаз — завеса лжи, гнусного обмана и фальши. Теперь она все видела вполне ясно. Лилиас продолжала щебетать, явно радуясь, что может с кем-то поделиться, и Рейн узнавала все больше и больше подробностей. Она начинала понимать, что же на самом деле предоставляет собой Клифф: лгун, дешевый подлый охотник за приданым. Гонялся за богатыми невестами — а ведь мама и бабушка всегда это говорили! — играл одновременно и с ней, и с Лилиас. Если ничего не получится с одной, всегда можно рассчитывать на другую.

Рейн слушала писклявый голос Лилиас:

— Рейн, надеюсь, вас это не шокирует? То есть… я знаю, вы в свое время тоже были неравнодушны к Клиффу. Так говорили, во всяком случае. Мне кажется, я тогда немного ревновала его к вам, но потом…

— О, вам нет нужды ревновать его… — перебила ее Рейн, поставила чашку на блюдечко и встала, прямая и спокойная, с улыбкой на губах.

— Но вы ведь никому не расскажете, пока не будет официальной помолвки?

— Нет.

— И даже Клиффу — если только он вам сам об этом не скажет.

— Не думаю, что мы увидимся с Клиффом.

Лилиас тоже поднялась и кинула на нее несколько озадаченный взгляд.

— А кстати, куда вы сейчас едете?

— Во Францию — к бабушке, там, я надеюсь, состоится моя помолвка c мужчиной, которого я люблю, — медленно и отчетливо произнесла Рейн.

И когда она произнесла эти слова, последние остатки сомнений рассеялись и ее словно осветило яркое солнце. Теперь у нее не осталось никаких сожалений, никакого чувства вины или раскаяния перед Клиффордом. Оставалось только пожалеть Лилиас, которая так верила ему. Может быть, стоит предупредить бедняжку, что за человек Клиффорд? Но, с другой стороны, зачем вмешиваться в чужие дела. Тем более что сейчас Лилиас все равно ей не поверит и не станет слушать. Рейн ведь и сама когда-то безоглядно доверяла этому красивому и невероятно подлому мужчине. Когда-нибудь Лилиас и так все узнает!

Вернувшись вместе с дядей в аэропорт, Рейн послала в Лондон телеграмму Клиффорду. Текст был коротким, но многозначительным: «Только что встретила в Риме Лилиас тчк больше мы с тобой не увидимся тчк Рейн».

Она хорошо представляла, что подумает и почувствует Клиффорд, прочитав эти слова, и надеялась, что после этого он больше не посмеет писать ей.

И вот теперь она ждала Армана. Как чудесно! Судьба, которая была так сурова к ней в прошлом, теперь, казалось, приняла ее сторону — что могло быть удачнее той нечаянной встречи с Лилиас в Риме!

Золотой октябрьский полдень вдруг нарушил шум мотора. К монастырю подъезжала машина. Рейн увидела, как Элен несет поднос в сад, где все собрались к чаепитию. Из окна часовни девушка взволнованно следила блестящими глазами за дорожкой между деревьями. Наконец показалась машина. В ней должен быть Арман. Должен быть!

Она ждала. Урчание мотора, затем какие-то голоса… звуки во дворе… кудахтанье кур, хлопанье крыльев… Заблеял козел. Потом хлопнула дверца машины.

Она ждала. Все ее тело трепетало. Жаркий огонь лихорадки ожидания разливался по жилам.

И терпение было вознаграждено. Дверь мастерской открылась, и вошел Арман. Арман, такой же, каким она его видела сотни раз, в синих джинсах, в старой спортивной рубашке, в шарфике, повязанном вокруг шеи. Он даже не успел как следует одеться — накинул на себя, что попалось под руку, и поехал сюда. Но таким он ей нравился еще больше. У Рейн защемило сердце, когда она заметила, как сильно он похудел за это время. Его и без того большие темные глаза болезненно выделялись на тонком лице. Но сейчас он выглядел невероятно привлекательно; сквозь бронзовый загар на щеках проступил яркий румянец.

Арман, в свою очередь, не отрывал пылкого взгляда от фигурки девушки. «Рейн выглядит потрясающе, — подумал он, — стала настоящей красавицей». Она уже сменила свой дорожный костюм на одно из старых простых хлопковых платьев, которое он так хорошо помнил. На голых ногах были сандалии. Крупные круглые золотые серьги оттеняли загар. Она вся лучилась — и он впитывал счастье видеть ее всей своей изголодавшейся душой.

Оба поначалу не могли говорить, впившись друг в друга взглядами. Затем Арман неуверенно произнес по-французски:

— С приездом домой, Рейн, дорогая Рейн. Как дела?

— Все хорошо, — ответила она на его языке. — А как ты?

— У меня тоже все в порядке.

— Я… мне надо было повидать тебя, прежде чем ты уедешь из Франции.

Он кивнул:

— Я получил твою записку. И очень удивился — не думал, что ты так скоро вернешься из Родезии.

— Мы с дядей сначала хотели переправляться по морю, но я изменила планы. Мне надо было срочно приехать сюда.

— Зачем? — спросил Арман внезапно охрипшим голосам.

Рейн поднесла руку к горлу. Сердце ее колотилось как бешеное. Она, заикаясь, пробормотала:

— Я… получила письмо от бабушки… она писала, что ты уезжаешь работать в Канаду…

— Это верно.

— Я… А почему ты уезжаешь так далеко?

— Это очень хорошая работа. Она поможет моей карьере.

Рейн увидела, как Арман покраснел еще гуще, затем кровь отхлынула от его лица и он отвел взгляд.

— А может быть, это потому, что ты хотел уехать подальше от меня?

Вид у него был шокированный.

— Нет, конечно… разумеется, я не хотел от тебя уезжать. Но я подумал, что… что так будет лучше.

— То есть ты подумал, что я уже все решила и выйду замуж за Клиффорда?

— Да.

— Но почему?

— Ну, дело в том, — с трудом проговорил Арман, — что он мне прислал письмо…

— Кто? Клиффорд?

— Да.

— И что он написал?

— Какое это теперь имеет значение?

— О, это очень важно. Так что же он тебе написал?

Арман возмущенно взмахнул руками — очень по-французски.

— Так, откровенничал, что ты любишь его одного.

— Ну, в таком случае, — звенящим голосом продолжала Рейн, — он очень ошибся, а ты Арман, был не прав, если поверил ему.

Молодой человек замер, затаив дыхание.

— Ты хочешь сказать, что это неправда? Что ты не выходишь за Клиффорда Калвера?

— Нет, и не собираюсь.

— Но почему, Рейн, почему?

— Потому что получилось так, что я полюбила другого мужчину.

— Господи! — в отчаянии прошептал Арман. — Ты встретила кого-то в Родезии и приехала, чтобы рассказать мне об этом!

Тут Рейн разразилась тихим нервным смехом от непомерного напряжения. С сияющими глазами она протянула к нему руки:

— Что ты говоришь! Господи, Арман, ты просто дурак какой-то! Это тебя я люблю и уже во второй раз прошу стать моим мужем. Да, да — прежде чем ты отправишься в свою Канаду, а меня возьмешь с собой. Впрочем, если я все еще нужна тебе, конечно.

Он вскрикнул и бросился к ней, схватил ее, прижал к себе, словно не хотел отпускать уже никогда. Потеряв дар речи, закрыв глаза, он прижимал ее к сердцу, вдыхая знакомый любимый аромат ее волос. Потом, немного совладав с собой, проговорил:

— Любовь моя! Ах, Рейн, Рейн, никогда больше не покидай меня. Никогда, потому что без тебя моя жизнь ничто. Она мне просто не нужна без тебя!

— А моя жизнь ничто без тебя, милый мой, — сказала она по-английски.

И он подумал, что английское «darling» — самое сладкое слово на свете. Он покрыл ее лицо и руки поцелуями, потом прильнул к губам. Они словно не могли оторваться друг от друга, стоя посреди большой старой часовни в объятиях друг друга.

Нескоро еще они смогли успокоиться, и тогда Арман узнал, что приключилось с Рейн, и про ее встречу с Лилиас в Риме.

— Но я знала, что мне нужен только ты, ты один, еще до того, как Лилиас рассказала мне про Клиффорда. Она всего лишь помогла мне избавиться от чувства вины и долга по отношению к нему. Теперь-то я знаю, что он собой представляет.

— А я давно уже это знал — когда мы впервые познакомились с тобой в Лондоне, — смущенно признался Арман.

И Рейн услышала о том, как Арман приходил к Клиффорду на работу и о последствиях этого визита.

Некоторое время девушка сидела молча, пораженная. Единственное, что она могла сделать, — это запечатлеть нежный поцелуй под глазом, который пострадал, когда Арман встал на ее защиту. Ее же глаза были наполнены слезами. Она прошептала:

— Ты так страдал из-за меня и ни разу даже слова не сказал. Ты его не выдал, потому что думал, будто я его люблю. Арман, дорогой мой, я просто не заслуживаю такой любви!

— Ты заслуживаешь гораздо больше того, что я могу дать тебе, моя радость.

Она снова бросилась в его объятия и издала глубокий вздох:

— Ах, Арман, теперь я действительно вернулась домой, к тебе, в Канделлу…

— А ты поедешь со мной в Канаду? Или лучше попросить месье Фрэра отменить это назначение?

— Если от этого зависит твое будущее, то мы должны поехать. Мы же сюда еще вернемся, милый.

В ответ он молча поцеловал ее руки.

— Я благодарю Бога за эти минуты. Я думал, для меня уже все потеряно, — но теперь я снова все обрел. И даже больше.

— А я благодарю тебя. Ты так безукоризненно вел себя по отношению ко мне с самого начала. А сейчас идем в сад и все расскажем моим родным. Они будут очень рады, особенно бабушка. Мы устроим праздник — и на этот раз его уже ничто не испортит!

— Но мне надо съездить в Канны и привезти то маленькое колечко, которое я сегодня утром положил в чемодан. Оно все еще ждет тебя.

— Ах, Арман, как мило! — воскликнула Рейн и потерлась щекой о его плечо. — Какой сказочный, волшебный вечер нас ждет!

— И я должен сделать еще кое-что, — серьезно добавил Арман, — надо поговорить с моим директором. Они собирались сегодня устроить в мою честь прощальный ужин. Я спрошу месье Фрэра, можно ли мне привести с собой невесту, — уверен, он не будет возражать. И еще, если только это возможно, я попрошу его задержать мой отлет в Квебек на неделю. Наверняка это можно сделать, мне совсем не обязательно ехать туда так срочно. Надо же устроить нашу свадьбу, Рейн. А потом… ну… а потом мы поедем в Канаду как бы в свадебное путешествие.

— Прекрасно! — откликнулась Рейн. — Как это будет чудесно!

Так, держась за руки, они покинули каменные своды Круглой башни и вышли под яркое южное солнце.

Адрианна де Шаньи, сидя в прохладной тени под деревьями и глядя в сад, увидела, как они идут, и поняла, что все хорошо и что ее старое изболевшееся сердце снова обретет покой.

Наконец-то Рейн и Арман нашли друг друга. Что бы ни случилось, куда бы они ни уехали, теперь герцогиня знала точно, что в один прекрасный день эти юноша и девушка, которых она любила больше всего на свете, вернутся сюда — вместе.

Будущее Канделлы было в надежных руках.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26