КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Страницы олимпийского дневника [Александр Петрович Кулешов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Александр Петрович Кулешов Страницы олимпийского дневника

ОТ АВТОРА

Выносимый на суд читателя труд — своеобразный итог тридцатилетнего участия автора в олимпийском движении. Очень скромного участия! И всё же спортивные журналисты, работники кино, радио, телевидения имеют право считать себя также участниками олимпийского движения. Ибо благодаря нашим усилиям и приобщаются к нему миллионы людей во всём мире, наблюдая за Играми по телевидению, слушая о них по радио, читая в газетах, журналах, книгах.

К сожалению, иные негативные явления, привнесённые в нашу жизнь различными реакционными силами, коснулись своим чёрным крылом и олимпизма. Есть на свете силы, стремящиеся использовать олимпиады в националистических, шовинистических целях, в целях наживы, пропаганды империалистических идей, пытающихся превратить олимпийские ристалища в арены нездоровой борьбы, недостойного соперничества, антагонизма.

Увы, усилия эти порой приводят к плачевным результатам. И всё же уничтожить дух олимпизма не удаётся, не удаётся погасить олимпийский огонь, исказить светлые олимпийские идеалы. На них можно покушаться, убить их нельзя.

Я глубоко верю в светлое будущее олимпийского движения. Честных, стремящихся к миру людей на нашей планете огромное большинство. Не верю, чтобы злые силы могли справиться с ними!

Автору этих строк начиная с 1956 г. довелось побывать на всех зимних и летних олимпийских играх в различных качествах — переводчика, туриста, журналиста, члена руководящих органов международных спортивных федераций. Присутствовал он и на многих других, связанных с олимпиадами форумах — открытых заседаниях МОК, АГФИ и т.д., встречался и беседовал со многими руководителями олимпийского движения, президентами и вице-президентами МОК, председателями его комиссий, не говоря уже о выдающихся олимпийских чемпионах.

Всё это нашло отражение в книгах, очерках, корреспонденциях, репортажах, которые в разные годы увидели свет.

В этом сборнике читатель найдёт отрывки из книг, посвящённых олимпиадам, очерки, печатавшиеся в сборниках и журналах, короткие газетные репортажи.

Я постарался обстоятельнее представить первые из виденных мною Игр, когда телевидение ещё не показывало их во всех подробностях. Отбирая материал, стремился рассказывать о различных сторонах игр, о пресс-центре, Олимпийской деревне, службе безопасности, культурной программе, спортсооружениях и т.д., делая это на примерах четырнадцати различных олимпиад.

И хотя в конечном итоге главный герой сборника — Человек спорта, но рассказов о самих спортивных соревнованиях читатель почти не найдёт, поскольку о них в своё время печатались подробные отчёты авторов куда более квалифицированных — специалистов, тренеров, спортивных комментаторов.

Если, прочтя эти олимпийские дневники, любители спорта вспомнят (кто постарше) или представят (кто помоложе) некоторые эпизоды минувших игр, тех, в которых участвовали советские спортсмены, автор будет считать свою скромную задачу выполненной.

Кортина д'Ампеццо 1956 ГОРОДОК В ДОЛОМИТАХ

Кортина д'Ампеццо очень маленький городок. В нём одна церковь, одно кино и пятьдесят один отель. Со всех сторон наступают на него Доломитовые Альпы, рыжевато-красные летом, серовато-белые зимой. Тупые и слоистые, они напоминают плохо нарезанный слоёный пирог.

По склонам гор, в долинах между ними зеленеют летом изумрудные луга, покрытые красными и жёлтыми цветами.

Зимой вместо зелёных ковров кругом слепяще-белые искристые покрывала снега, по которым затейливыми линиями пролегают лыжные трассы.

Эти трассы сбегают с гор круто (для специалистов) и полого (для любителей), петляют по сравнительно ровным участкам (а их не так-то легко обнаружить в этом горном царстве), уходят в леса и снова выбегают на сверкающий снежный простор.

С утра до вечера движутся по ним яркие точки — чёрные, белые, жёлтые, красные.

Это туристы. Кортина д'Ампеццо — одно из самых модных, самых фешенебельных зимних курортных мест Европы.

Из Франции, ФРГ, Голландии, Испании, из многих стран, не говоря уже о самой Италии, съезжаются сюда покататься на лыжах люди, имеющие на это деньги.

Деньги здесь нужны для того, чтобы платить за отель, в котором спят, за ресторан, в котором едят, за фуникулёр, на котором поднимаются в гору, за лошадей, на которых катаются, за туалеты, в которых надо щеголять назло другим модницам и модникам, за услуги инструкторов, которые обучают лыжному спорту, за бессчётные сувениры, которые необходимо увезти с собой, даже за право сфотографироваться рядом с большими белыми медведями (ненастоящими, конечно), которые бродят по городку, позируя рядом с прохожими.

Городок живёт обычной жизнью. С раннего утра, когда голубые тени ещё лежат на холодном снегу, а в небе луна ещё не уступила места едва проснувшемуся солнцу, по улицам его проезжают молочники. Засунув озябшие руки в карманы и посвистывая, они нажимают на педали стареньких велосипедов, впереди которых на жёлтой тележке трясутся, позвякивая в проволочных корзинах, бутылки с молоком.

Часов в девять-десять начинают просыпаться туристы. Они залезают в расписанные зелёными лотосами ванны, выпивают кофе, кряхтя, нагибаются, чтобы застегнуть лыжные ботинки, и, наконец, выходят на улицу, щуря глаза даже за тёмными стёклами очков.

Добравшись до площадок, где их давно ждут коричневые, словно прокопчённые горным солнцем, инструкторы, или поднявшись в маленьких жёлто-красных вагончиках до заоблачных вершин, они приступают к «делу».

Днём туристы обедают, лежат в шезлонгах под горячим горным солнцем, потягивая через соломинку коктейли, или загорают, густо намазавшись «Солнечной амброй».

А по вечерам, переодевшись в вечерние костюмы и платья, они кутят в ресторанах и барах, посещают благотворительные базары, веселятся на маскарадах и балах.

Кончается зимний сезон — и многомоторные самолёты, скорые поезда, роскошные машины уносят «спортсменов» домой.

Таких городков немало в Европе, — Шамони, Межев, Давос, Интерлакен и другие мало чем отличаются от Кортины. И там отели и рестораны, и там по улицам бродят «медведи», и там отдыхают от «трудов праведных утомлённые» миллионеры.

Бывают здесь, конечно, и люди победней: мелкие буржуа, чиновники, снимающие скромные пансионаты, студенты, ночующие в палатках в спальных мешках. Но это редкие гости в этом «первом классе» Западной Европы.

Так выглядит Кортина обычно.

Но вот наступили дни, когда облик городка преобразился. В его истории наступил великий момент — VII зимние Олимпийские игры.

Мы уже говорили выше, что зимой жизнь в Кортине ярка и шумна, но по сравнению с тем, что происходило здесь в дни Олимпийских игр, она могла бы показаться тихой и тусклой.

В городских отелях не хватало мест. Приезжие селились в Мизурине, Добьяко, во многих окрестных местечках и разбросанных кругом отелях. Некоторые каждый день вставали в 5 часов утра и автобусами приезжали из Австрии, чтобы вечером снова вернуться обратно.

С 6 тысяч человек население городка выросло до 30 тысяч. Прибыло 3 тысячи альпини — альпийских стрелков, 1200 полицейских из Болоньи, более 2 тысяч спортсменов, тренеров, судей, сопровождающих, 500 журналистов, фотокорреспондентов, радиокомментаторов, сотрудников киносъёмочных групп.

Бородатые альпини, ходившие в белых комбинезонах и зелёных тирольских шляпах с пером, самоотверженно трудились, обеспечивая проведение соревнований. Они показывали результаты участников, трамбовали снег на трамплине, расставляли флаги на слаломных трассах, подбирали пострадавших, развозили снег по дистанциям, когда его не хватало и приходилось импортировать этот дефицитный товар из Австрии, по вечерам бороздили небо лучами прожекторов. Словом, много дел было у альпини, построивших себе около Кортины свой собственный деревянный городок.

Что касается полицейских, то они окружили Кортину цепью постов, не пропуская в город лишних машин, чтобы не загромождать не приспособленные к автомобильному наводнению улочки городка; усиленно жестикулируя и крича, направляли они потоки автобусов и привилегированных, снабжённых пропусками машин (которых, кстати говоря, было с избытком) по узким подъездам к трамплину и горным трассам, дежурили у входов на спортивные арены, выводили чересчур темпераментных болельщиков, а в остальное время не менее темпераментно сами болели на состязаниях.

Зрители были разные. Была здесь, например, известная итальянская киноактриса Софи Лорен, приехавшая на премьеру своего фильма «Счастье быть женщиной». В золотистого цвета брюках и белом вязаном пальто, она появлялась на трассах слалома; и фоторепортёры разрывались на части, чтобы успеть заснять и её и Тони Зайлера, австрийского горнолыжного виртуоза.

Был там и известный киноактёр Раф Валлоне, знакомый советскому зрителю по фильмам «Тереза Ракен», «Нет мира под оливами» и другим. Но он настоящий болельщик! Видели бы вы его переживания во время хоккейных игр, горячо поздравляющим советских хоккеистов с победой.

Газеты писали и о принце Гогенлоэ, приехавшем в Кортину со своей… пятнадцатилетней женой — принцессой Фюрстенберг, о графе Парижском, герцоге Бергаме, брате иранского шаха Пахлеви.

Кстати, приехали они сюда не столько для того, чтобы посмотреть на Игры, сколько именно для того, чтобы о них писали газеты.

Но таких было меньшинство. И хотя основная масса приехавших болельщиков были тоже люди не бедные, однако они действительно интересовались спортом. Этот интерес обходился им, как мы уже говорили, недёшево. Достаточно сказать, что если в Риме комнаты в хорошем отеле стоили по 2–4 тысячи лир, то в Кортине отели той же категории брали со своих постояльцев по 10–12 тысяч. Тысячи лир стоили и билеты на наиболее интересные состязания, тысячи лир — обеды в ресторанах, а на ценники на спортивный инвентарь и сверхмодную одежду в магазинах было страшно смотреть: столько многозначных цифр цен красовалось на них.

Следует напомнить, что месячный заработок итальянского рабочего равен 25–30 тысяч лир. Поэтому рабочих в Кортине и не было.

Всё это определяло до известной степени состав зрителей, а следовательно, и их реакцию на происходившие на спортивной арене события.

И уж если такая аудитория разражалась бешеными аплодисментами в адрес советских хоккеистов или конькобежцев — это было не только выражением симпатии, прежде всего это было данью блестящему мастерству.

Улицы Кортины, дома, ограды были украшены в эти дни бесчисленными изображениями переплетённых олимпийских колец, руки в голубой рукавице, держащей факел (эмблема Игр), олимпийскими флагами и флагами участвующих в Олимпиаде стран. Вдоль всех дорог высились изображения лыжников, конькобежцев, фигуристов. Флаги и украшения были вывешены из окон домов, красовались на радиаторах машин, на крышах автобусов, в витринах магазинов.

Центральные улицы Кортины были отданы в распоряжение толп гуляющих. Впрочем, гуляющих было так много, что и без этого ни одна машина не решилась бы въехать в узкие, извилистые, наклонные улочки городка.

Что касается толпы, то это было в высшей степени красочное зрелище. Прежде всего выделялись спортсмены, приехавшие на Олимпиаду. Они бродили группами, и их легко было узнать, потому что каждая команда имела свою форму. Например, американцы были в белых полупальто с деревянными пуговицами и ярко-алых плюшевых ушанках, немцы — в брюках и куртках мышиного цвета, итальянцы — в синих полупальто. Синего цвета была и одежда советских спортсменов. Одна зарубежная газета, усмотрев в этом сенсацию, писала, что русские носят пальто королевского голубого цвета, а американцы — красные «коммунистические» шапки.

Надо сказать, что пыжиковые шапки, которые носили наши спортсмены, служили предметом всеобщего вожделения. В обмен на них предлагалось всё, и если бы какой-нибудь советский спортсмен вздумал потребовать за свой головной убор большой итальянский трамплин, то, вероятно, и здесь не получил бы отказа. Однако наши спортсмены не шли ни на какие соблазнительные сделки. Правда, двое, не проявившие достаточной бдительности, с грустью обнаружили однажды исчезновение своих головных уборов, оказавшихся, вероятно, в руках у менее разборчивых в средствах любителей сувениров.

Кстати, о сувенирах. Обмен значками в Кортине принял эпидемический характер. Но особую ценность имели советские значки. Несколько тысяч штук, привезённых с собой, были розданы в первые же дни, что вызвало в дальнейшем острый «значковый» дефицит. Говорят, что итальянские коллекционеры отдавали по десятку значков других стран за один советский.

На улицах Кортины можно было встретить японцев и ливанцев, южноамериканцев и негров, китайцев и австралийцев, не говоря уже о представителях всех европейских стран, включая Лихтенштейн.

Кроме спортсменов по улицам двигался бесконечный поток любителей спорта. В течение дня они много раз переходили со стадиона на трассу слалома, оттуда к трамплину и снова на стадион. Некоторые не успевали обедать и на ходу жевали бутерброды, запивая их из миниатюрных коньячных, винных или лимонадных бутылок, в зависимости от вкусов и средств.

Выпить стаканчик «кока-колы» позволяли себе порой и огромные «медведи», бродившие по Кортине и фотографировавшиеся с туристами. За фотографирование с «медведем» и даже одного «медведя» надо было платить. Не успевал опрометчивый фотолюбитель щёлкнуть аппаратом, как к нему подходил маленький брюнет и вежливо требовал сто лир.

Один итальянский журналист подсчитал, что эта затея приносила её организаторам более десяти тысяч лир в день. Сколько из этой суммы получали за свой нелёгкий труд сами «медведи» — бедняги, таскавшие целый день на себе тяжёлые шкуры, — сказать трудно. Вообще в эти дни в Кортине «бизнес» шёл бойко. Даже в воскресенья и обеденные перерывы магазины не закрывались. И без того «высокогорные» цены подскочили ещё. Лавчонки были заполнены бесчисленными сувенирами, начиная от пижам и халатов с пятью переплетёнными кольцами и кончая почтовыми марками, выпущенными Республикой Сан-Марино. Платки, косынки, пояса, галстуки, портмоне, сумки, шоколад, конфеты, пакетики с фруктами, открытки, бумага, ручки — всё, что можно было носить, есть, на чём и чем можно было писать и рисовать, чем закрываться от горного солнца и снега, было украшено кольцами и являлось сувенирами.

В отели к спортсменам и журналистам приезжали машины, гружённые подарками от самых различных коммерческих фирм. Вот привезли шоколад, а вот затейливо украшенные пакетики с фруктами, крем, искусственные цветы, шёлковые косынки — все с наилучшими пожеланиями успехов и процветания. Это было очень трогательно со стороны присылавших подарки фирм, а кстати, и весьма выгодно для них с точки зрения рекламы.

По ночам специальный прожектор, похожий на межпланетный снаряд, чертил в небе хвалу разнообразным товарам, а днём летал самолёт, рекламирующий съестные продукты.

Бурная жизнь в Кортине началась задолго до Игр. Собственно, подготовка к Играм проводилась много месяцев, если не лет. И надо отдать справедливость Итальянскому олимпийскому комитету и Оргкомитету: подготовлены и организованы Игры были отлично. Этому способствовали, в частности, прекрасные спортивные сооружения, на которых проходили соревнования, — Ледяной стадион, Снежный стадион, каток в Мизурине, трамплин «Италия», а также хорошо оборудованные горнолыжные трассы.

Ледяной стадион был торжественно открыт 26 октября 1955 г., когда вокруг Кортины ещё зеленела трава и солнце сердилось, что не могло растопить искусственного льда хоккейного поля.

Архиепископ Брезансонский монсеньёр Гаргиттер с синклитом торжественно благословил стадион. Снабжённый мощными холодильными установками с шестьюдесятью километрами холодильных труб, экономичный и целесообразный по конструкции, весь из бетона и дерева, стадион, безусловно, оказался великолепным спортивным сооружением.

Поле для игры в хоккей и фигурного катания прекрасно видно со всех четырёх ярусов трибун, вмещающих 12 тысяч зрителей. Сто двадцать шесть рефлекторов, по тысячу ватт каждый, обеспечивают его освещение вечером. Часть трибун отапливается, в том числе и там, где места для журналистов. Система входов и выходов позволяет очень быстро освободить трибуны. Есть здесь и второе, тренировочное поле. Примыкая к основному, оно образует большой четырёхугольник для парадов и торжественных церемоний площадью в 2,5 тыс. кв. м.

Напротив главной трибуны высится сложное сооружение для герольдов-трубачей, пьедестал почёта, на который взойдут победители, светильник, где будет гореть олимпийский огонь. По периметру стадиона вывешены флаги всех стран-участниц, между которыми высятся флагштоки для знамён тех стран, чьи представители поднимутся на пьедестал.

Остроумно были сделаны трибуны для любителей горнолыжного спорта, на Снежном стадионе и на катке Мизурина. Молниеносно воздвигнутые из полых трубок и деревянных настилов, они так же быстро были демонтированы по окончании состязаний и перевезены в другое место. На этих же трубках крепились над головами зрителей газовые светильники. На Ледяном стадионе инфракрасные излучения согревали зрителей, которым, как писал один итальянский журнал, «не нужно стучать зубами и топать ногами. Зато им не возбраняется, если они довольны соревнованиями, хлопать в ладоши».

На Снежном стадионе, катке и горных спусках были установлены огромные табло, на которых быстро и точно сменялись результаты, показанные спортсменами. Ошибки были редки: ведавшие всем этим сложным хозяйством альпини ловко справлялись со своими обязанностями.

8 декабря в торжественной обстановке был открыт трамплин «Италия» мощностью 80 м. Изящный и лёгкий, он расположен исключительно удачно: помимо зрителей, находящихся на очень удобных трибунах, ещё более чем пятьдесят тысяч человек могут следить за прыжками. Спортсмены поднимаются к стартовым местам на лифте. Судьи, сидящие в специальных, удобных, позволяющих хорошо видеть все фазы прыжка комнатах, но не видимые друг другу, одновременно дают оценку прыжка, и сразу же на башнях, в которых находятся эти судейские комнаты, возникают не только огромные цифры баллов, выставленных каждым арбитром, но и средний балл, полученный прыгуном.

Выступая на церемонии открытия трамплина, председатель Итальянского олимпийского комитета Дж. Онести заявил: «Сегодняшней церемонией мы заканчиваем цикл больших работ и сообщаем всему спортивному миру, что Кортина д'Ампеццо готова к выдающимся состязаниям января 1956 года».

Это были вполне справедливые слова: как мы уже отмечали, Кортина действительно была хорошо подготовлена к проведению Белой олимпиады.

Подготовка эта стоила шесть миллионов долларов. Узнав об этом, американцы, ассигновавшие на организацию зимних Игр 1960 г. в Скво-Вэлли один миллион, срочно предприняли сборы средств, дабы увеличить эту сумму.

Хронометраж Игр был поручен швейцарской часовой фирме «Омега», имеющей в этом деле двадцатипятилетний опыт и приславшей в Кортину более двухсот своих аппаратов в сопровождении техников.

Перед лыжником стоял светофор: жёлтый огонь — «Внимание!», зелёный — «Старт!». Автоматический стартёр на состязаниях горнолыжников в момент старта передавал сигнал на финиш, где при помощи фотоэлемента фиксировался результат лыжника с точностью до одной сотой секунды.

Споры, ошибки и недоразумения были таким образом исключены, необходимость в многочисленных секундометристах отпадала.

На финише горнолыжных трасс стояли огромные демонстрационные хронометры, автоматически включавшиеся в момент старта очередного участника.

Таким образом зрители могли следить за временем участника, пока он шёл по дистанции.

Немалую подготовку провёл итальянский кинематографический институт «Люче», получивший исключительное право на съёмку олимпийского фильма. Фильм этот, цветной и полнометражный, будет и художественным, и документальным одновременно. Он называется «Белая круговерть». Под руководством известного режиссёра Джоржио Феррони тридцать операторов и более сотни ассистентов, располагавших несколькими десятками специальных «морозоустойчивых» аппаратов, целым автотранспортным парком, самолётом и вертолётом, проводили с утра до вечера съёмку Олимпиады.

Задолго до Игр работники института совместно со специалистами расставили на всех трассах и дистанциях, в наиболее интересных местах, около сотни специально отапливаемых будок для аппаратов. И в течение всех соревнований, одетые в красные каскетки и бежевые пальто, члены кинобригад суетились, снимая фильм. Руководители съёмок ревниво использовали своё исключительное право на съёмки и, если требовалось, с полицией удаляли предполагаемых конкурентов — отдельных кинолюбителей.

Был, к сожалению, ещё один составной элемент, без которого Игры при всём желании не могли бы состояться, — это… снег. И хотя в дальнейшем его нападало в Кортине, как, впрочем, и во всей Европе (даже в Риме и Ницце), более чем достаточно, всё же в первые дни произошла лёгкая заминка. Снега не хватало. Как писала одна французская газета:

«Его взвешивают по миллиграммам, как кокаин. Ещё немного, и его начнут продавать из-под полы».

Оставляя на совести газеты эти «наркотические» сравнения, скажем только, что волнений было немало.

Что касается альпийских стрелков, то они проводили большую работу, разбрасывая по дистанциям снег, привозимый на грузовиках по цене… двенадцать лир за килограмм.

Нехватка снега на горнолыжных трассах была одной из причин ряда травм, полученных многими участниками ещё на тренировках, до начала Игр.

Ко дню открытия количество спортсменов, получивших серьёзные повреждения, достигло двадцати восьми, среди них были советские горнолыжницы В. Набатенко и А. Васильева.

Как всегда бывает на крупных соревнованиях, все строили прогнозы. Одни — серьёзно, на основе изучения фактов и глубокого знания спорта, другие — по наитию, третьи — потому, что им хотелось принимать желаемое за действительное.

Одни прогнозы оправдывались, и тогда «пророк» торжествовал, другие — не сбывались, и тогда неудачный предсказатель с жаром ссылался на всякие неожиданности и посторонние причины. Журналисты, которым мы посвятим на этих страницах специальную главу, без устали интервьюировали чемпионов, тренеров, руководителей делегаций.

«Ещё никогда Игры не вызывали такого увлечения во всех странах, где регулярно занимаются спортом, — писала перед началом Олимпиады бельгийская газета „Ле спор“. — Австрийцы работали годы, чтобы усовершенствовать технику, которая должна принести им успех, советские спортсмены, которые впервые выступают на этих соревнованиях, всюду разослали своих экспертов, чтобы научиться тому, что им ещё неизвестно. Скандинавы, чувствуя угрозу, идущую из Москвы, удвоили усилия, чтобы зимние виды спорта оставались их „семейным делом“. Всюду идёт подготовка: в Австралии, Америке, Японии, Ливане…»

Бесконечные прогнозы заполняли страницы мировой спортивной прессы.

И пока любители прогнозов подготавливали общественное мнение, сами участники деятельно готовились на трассах, спусках и стадионах.

За три-четыре дня до начала Игр большинство делегаций уже съехалось в Кортину. Самые большие из них — австрийская, американская и некоторые другие — занимали целые отели. В отеле «Мирамонти» обосновались олимпийские «боги» — члены Международного олимпийского комитета, съехавшиеся на свою 51-ю сессию; в отеле «Савойя» — журналисты; в «Кристаллю» — деятели международных федераций и т.д.

Советские спортсмены разместились в отеле «Тре крочи», в нескольких километрах от Кортины. Когда-то здесь, на горном лесистом перевале, окружённом дикими скалами, замёрзла женщина со своими детьми. Три скромных, потемневших от времени деревянных креста высятся на могиле погибших. С тех пор сам перевал и построенный здесь отель получили название «Тре крочи» («Три креста»).

Отель был очень большой, и кроме советских спортсменов в нём жили иностранные туристы — немцы, австрийцы, итальянцы, американцы.

Наша делегация устроила себе «красный уголок» в одном из салонов, она привезла с собой одиннадцать советских кинокартин, и, как только начинался сеанс, туристы сбегались со всего отеля. Они не пропустили ни одной картины. В холле отеля была устроена выставка, посвящённая советскому зимнему спорту, взглянуть на которую приезжало немало журналистов и спортсменов из других делегаций.

Сначала кое-кто из представителей жёлтой прессы пытался сложить очередные басни о «колючей проволоке», окружающей отель, об «изоляции» советских спортсменов и т.д. Однако вспышки эти быстро погасли. В отеле «Тре крочи» устраивались вечера, встречи, беседы, туда ежедневно приезжало много гостей, много друзей.

Небольшая часть советской делегации — конькобежцы — жила в Мизурине, как, впрочем, большинство их коллег из других стран. С утра большие автобусы нашей делегации, украшенные советскими флажками, развозили участников на тренировки, днём — на прогулки, вечером — в кино. Одним словом, жившие в нескольких километрах от Кортины советские спортсмены больше встречались с другими участниками, больше видели и интересней проводили время, чем иные приезжие, которые, хотя и обитали в центре городка, но, кроме шума баров собственного отеля, никаких других воспоминаний из Кортины не увезли.

А 5 февраля в 5 часов вечера началась торжественная церемония закрытия. Ледяной стадион в этот день ломился от зрителей. Всё было торжественно и значительно. Перед началом церемонии ещё раз доставили наслаждение своими выступлениями фигуристы К. Хейсс, М. Надь — Л. Надь, Р. Робертсон.

Затем состоялось торжественное вручение медалей победителям. Восемь герольдов в зелёных плащах и малиновых беретах протрубили в свои трубы. На пьедестал почёта поднялись по шесть хоккеистов. В центре — советские, слева от них — американские, справа — канадские.

Президент Международного олимпийского комитета Э. Брэндедж, без пальто, в тирольской шляпе с пером, принял из рук девушек, одетых в национальные костюмы, медали и вручил их победителям. В это время по радио на четырёх языках объявлялись их результаты. Затем прозвучал Гимн Советского Союза. На центральную, самую высокую, мачту медленно поднялось алое полотнище с золотым серпом и молотом. В неподвижном молчании застыл стадион. И все понимали, что гимн звучит и знамя поднимается не только в честь победы советских хоккеистов, но и в честь общей замечательной победы Советского Союза на VII зимних Олимпийских играх.

Церемония продолжается. Под звуки труб альпийские стрелки выносят олимпийские знамёна. Им аплодируют не только потому, что они несут знамёна, но и потому, что их скромный и самоотверженный труд немало содействовал успешному проведению Игр.

Затем шесть итальянцев — призёров Игр выносят олимпийское знамя. Брэндедж торжественно передаёт его мэру Кортина д'Ампеццо. Оно будет храниться в городском музее до следующих Игр.

Парад знамён начинается, как всегда, со знамени Греции. Далее проходят знаменосцы всех стран. Гремят аплодисменты в адрес советского знамени, на этот раз ещё сильнее, чем на открытии, — это справедливая дань признания мастерства советских спортсменов.

Знаменосцы становятся полукругом перед трибунами.

На мачтах поднимаются флаги: на центральной — Италии, на левой — Греции (родины олимпийских игр), на правой — США (страны, где будут проходить следующие Игры). И каждый раз звучит гимн той страны, чей флаг поднимается на мачту.

На трибуне Э. Брэндедж. От имени Международного олимпийского комитета он выражает благодарность итальянскому народу, президенту Италии, Оргкомитету и местным властям. Он торжественно приглашает молодёжь на VIII зимние Олимпийские игры в Скво-Вэлли (США) и объявляет VII Игры закрытыми.

Звучит олимпийский гимн, гремит салют. Белый флаг с пятью переплетёнными кольцами спускается с мачты. Гаснет олимпийский огонь. Знаменосцы уходят.

Игры закончены.

Но всех ожидает сюрприз. Вдруг разрывая чёрную южную ночь, засверкали тысячами огней дивные фейерверки. Появляются нарисованные цветными движущимися огнями пять цветных переплетённых колец, огромные золотые снежинки.

В небо взвивается множество ракет. Они рассыпаются звёздами, огненными кометами, чертят в небе причудливые узоры, извиваются змейками.

Красные, зелёные, лиловые, жёлтые, белые, голубые огни расчертили, раздвинули небо. Такой же фейерверк вдруг вспыхивает на окрестных горах, и вся ночь превращается в грохочущий сверкающий золотой хаос…

Итак, Игры закончены. В них участвовало около тысячи спортсменов из 32 стран. Общее число зрителей превысило 150 тысяч человек.

Официально итоги командного первенства на Олимпиаде не подводятся, но, как указывала зарубежная печать, Советский Союз занял на Играх бесспорное 1-е место.

Таблицы распределения медалей, из которых явствовал большой успех советских спортсменов, поместили все газеты и журналы. Зарубежная печать много писала об этом успехе. Так, «Экип» на следующий день после закрытия Игр вышла с заголовком через две полосы: «VII зимние Игры прошли при явном преимуществе советских спортсменов».

«Блестящее выступление советских спортсменов», — отмечал журнал «Мируар-спринт».

Руководитель американской олимпийской команды заявил на страницах «Нью-Йорк геральд трибюн», что американцам «следует снять шляпы» перед советскими спортсменами.

«Советские спортсмены, впервые принявшие участие в зимних Олимпийских играх, доказали, что они являются сильнейшими в зимних видах спорта», — заявил корреспондент агентства Рейтер.

Таких высказываний можно было бы привести множество.

Но самым важным был тот дух дружбы и товарищества, который царил на этих Играх. И это не могло не радовать всех тех, кому спорт дорог как мужественный, благородный вид единоборства, как путь к укреплению взаимопонимания между народами всех стран.

У советских людей на этих Играх было много тёплых встреч, завелось немало новых друзей из далёких стран. У всех сохранились добрые воспоминания о проведённых днях.

Как со старыми друзьями, встретились мы с А. Химбергом, одним из руководителей финской команды, Т. Свенсоном из шведской делегации. Давно ли расстались мы на знойных берегах Средиземного моря, в Монте-Карло, где нас свело очередное заседание бюро одной из международных федераций, и вот вновь встретились здесь, в сердце итальянских Доломитов, а через месяц снова пожимали друг другу руки в туманном Амстердаме, куда нас привели широкие пути всё растущих международных спортивных связей.

В памяти жива ещё одна интересная встреча. Как-то, разыскивая свою машину, потонувшую в потоке других, мы обратились за помощью к полицейскому. Он сообщил, что машина ненадолго отъехала и сейчас вернётся. В ожидании её завязалась беседа. Полицейский сообщил нам свой номер и имя. Он рассказал, что 20 лет работал на заводе, а вот теперь судьба сделала его полицейским. Он из Болоньи. Их много, коммунистов и социалистов, в болонской полиции, да и сам мэр Болоньи — человек очень прогрессивный.

Наш собеседник рассказал, что римская префектура очень хотела прислать сюда своих полицейских, но власти Кортины предпочли болонцев. Префектура разрешила им поехать лишь в счёт своего отпуска, хотя мэр Болоньи и предлагал считать это командировкой. И они приехали в счёт своего отпуска: всего одна неделя отдыха будет у них теперь в этом году, а три недели они несли свою обычную службу в Кортине, урывая минуты, чтобы посмотреть соревнования. «Нас радует, — заявил наш собеседник, — что красный флаг теперь всё чаще поднимается над стадионом, радуют ваши победы, желаем их вам побольше».

Мы поблагодарили его и пригласили зайти к нам в гости в «Тре крочи».

Прошли дни. Кончились Игры. Машина, которая должна была увозить нас в Венецию, уже стояла у подъезда. В этот момент мы увидели нашего знакомого. С ним пришли четыре товарища. Полицейские сняли погоны и форменные фуражки, заменив их беретами. Они пришли за девять километров поздравить нас с победой и попрощаться. Долго беседовали мы с гостями, подарив им на память значки и открытки с видами Москвы.

Теплота таких встреч ощущалась повсеместно: в аплодисментах, которыми награждали советских спортсменов, в горячем стремлении получить автограф, и не только от чемпиона, но от любого члена советской делегации, в желании сфотографироваться вместе, наконец, просто в дружеской, приветливой улыбке, появлявшейся почти у каждого итальянца, к которому кто-нибудь из нас обращался.

А разве можно забыть искреннюю радость и забавный энтузиазм девушек, обслуживавших работу конгрессов международных федераций, когда, выбежав в зал, где мы ожидали результатов голосования конгресса Международной ассоциации спортивной прессы по вопросу о приёме в её члены Всесоюзной секции, они горячо зашептали нам: «Приняли, приняли! Поздравляем! Поздравляем!»

Можно ли забыть, как, не зная смысла произносимых слов, отчаянно кричали зрители со стоячих мест вслед за советскими туристами: «Мо-лод-цы! Мо-лод-цы!», радостно приветствуя советских хоккеистов.

Навсегда сохранят советские люди в своих сердцах память об этих дружеских встречах. Да и те, кто встречался с нашими спортсменами, вернувшись на родину, на многое посмотрят другими глазами, и не так уж легко будет внушать им плохие мысли о советских людях, к чему стремится реакционная пропаганда.

В отеле «Тре крочи» часто проходили интересные вечера, на которые приезжали не только наши туристы, но и многочисленные гости. Они знакомились с выставкой, смотрели советские кинофильмы, участвовали в самодеятельных концертах. Царила удивительно тёплая атмосфера. Импровизированные концерты обычно начинали члены советской спортивной делегации, певшие русские и советские песни и даже итальянские песни на итальянском языке, что неизменно приводило в восторг всех присутствовавших при этом итальянцев. Затем к микрофону выходил американец, или немец, или англичанка, приехавшие к нам в гости, просто, без всяких церемоний.

«Я не встречал ни одного русского, который бы не проявил к нам любезности и предупредительности», — сказал американский прыгун Девлин. Отметив, что американцы шутили с русскими как с членами своей собственной спортивной команды, Девлин продолжал: «Я думал, что они совсем другие. Я хочу сказать, мы не предполагали, что они такие простые. Ясно, что кое-кто распространяет много всякой чепухи о русских».

«Поведение русских достойно подражания», — констатировало агентство Рейтер.

Несомненно, эти Игры ещё больше укрепили авторитет наших спортсменов, расширили их связи с зарубежными коллегами. Наши атлеты выступали с подъёмом, помня, что являются посланцами великой страны, которая следит за успехами своих спортсменов, радуется им.

Каждый день в час «последних известий» мы слушали голос Москвы. Это был священный час.

Каждый день поступали к нам десятки телеграмм. Вот некоторые из них.

«Желаем успехов советским спортсменам на VII зимних Олимпийских играх. С приветом 4-й кл. „В“ 39-й школы Москвы».

«Желаем успехов в предстоящих Играх. Не оставляйте золотых медалей. Берите все. Группа студентов Полтавского строительного института».

«Поздравляем победой командой США, желаем успеха матче Канадой. Москва, школа № 10».


ГРИШИНУ

Самый стремительный, вот твоё имя.

Нету в мире быстрее тебя,

Падают ниц пред ногами твоими

Цифры рекордов, победу суля.

Феликс, Алёна

«Горячо поздравляем успехом, желаем дальнейших побед во славу любимой Родины. Спортсмены города Омска».

«С возрастающим интересом следим за успешной игрой нашей команды. От всей души желаем дальнейших побед Олимпийских играх во славу советского спорта, шлём горячий привет всем членам команды. Коллектив станции Северный полюс-5».

Из этих телеграмм можно было бы составить целую книгу. Со всей Советской страны, из сёл и городов, от коллективов школ, заводов, учреждений, от отдельных граждан, от детей и взрослых, шли в адрес советской делегации эти тёплые радостные весточки, согревавшие сердца наших спортсменов, вдохновлявшие их на победу.

Мельбурн 1956 ПОД ЮЖНЫМ КРЕСТОМ

Из Москвы в Одессу мы выехали вечером 5 октября. «Мы» — это группа советских спортсменов, тренеров, специалистов из Центрального научно-исследовательского института физической культуры, журналистов, кинооператоров. Основная группа спортсменов должна была лететь в Мельбурн самолётами. А уж возвращаться мы собирались все вместе.

…Сумерки быстро опустились над Подмосковьем, над проглядывающими за осенне-голыми деревьями дачами, над полями, перелесками, над проносящимися за окнами вагона сёлами и городками.

Путь в Одессу недолог. Рано утром 7 октября наш поезд подошёл к перрону красивого одесского вокзала.

Когда мы уезжали, в Москве было не холодно, а здесь и подавно. Город ещё в зелени, немного сонный, весёлый: было воскресенье.

Уже стемнело, когда мы поднялись на борт теплохода «Грузия». Словно ледяной айсберг, сверкал он в лучах прожекторов кинохроники.

Последние прощальные слова, традиционный сигнал сирены — низкий, мощный, всё заглушающий рёв повис на мгновение над городом, и теплоход двинулся в свой далёкий путь. Мы провели на «Грузии» 32 дня на пути в Мельбурн и 22 — на обратном пути.

В дорогу захватили хорошо укомплектованную библиотеку, много кинофильмов, шахматы, штангу, боксёрские перчатки и другой спортинвентарь. Запаслись десятками тысяч бутылок «Куяльника» (замечательной одесской минеральной воды).

Команда теплохода состояла из опытных, много раз бывавших в дальних рейсах, моряков, из искусных поваров и кондитеров, мастерство которых мы не раз сумели оценить во время пути.

Капитан «Грузии» — Элизбар Шабанович Гогитидзе, депутат Верховного Совета Грузинской ССР, 25 лет отдавший морю. Гогитидзе в одном только Нью-Йорке побывал 83 раза! Сидя однажды у него в рубке и просматривая с ним судовые журналы, мы обнаруживали всё новые и новые страны, где он был. Побывал он несколько раз и в Австралии.

По синему Чёрному морю шли весь день. Припекало солнце, и можно было загорать. Нашлись даже смельчаки, купавшиеся в бассейнах. Вечером вдали засинели берега Болгарии. На теплоход залетел с берега воробей. Он метался между палубными надстройками и вскоре исчез так же неожиданно, как и появился.

А из сплошной тьмы на нас, словно весёлая собачонка, беззвучно лаял своими частыми вспышками далёкий маяк. Подошёл маленький катер с лоцманом. Катер подбрасывало и раскачивало на волнах, а наш гигант даже не ощущал качки.

Лоцман поднялся по трапу на борт, и через полчаса мы уже швартовались к причалам Варны. На борт к нам поднялась группа болгарских и венгерских спортивных руководителей, тренеров и журналистов, которые вместе с нами направлялись в Мельбурн.

Стоянка была недолгой, и вскоре наш теплоход снова шёл вперёд полным ходом, рассекая ночную мглу. Впереди был Босфор. Задолго до пролива мы стояли у бортов, обвешанные фотоаппаратами и биноклями. Кинооператоры Михаил Ошурков и Юрий Леонгардт осаждались бесконечными вопросами: «Какую ставить выдержку? У меня чувствительность плёнки 32. Сотку или двухсотку?» «А если 5 и 6, то, может, 60?».

С этими кинохроникёрами мы были в Кортина д'Ампеццо на VII зимних Олимпийских играх. И не уставали поражаться их изобретательности, выносливости, безразличию к трудностям и препятствиям. Они провели там поистине самоотверженную работу.

Для оператора кинохроники мало уметь снимать в любых условиях. Он должен ещё обладать незаурядной силой, ловкостью, быть отличным спортсменом.

«Вот что, — заявил наконец Ошурков, — чем заниматься самодеятельностью, давайте организуем фотокружок!»

Кружок был действительно организован и работал добросовестно.

…Босфор. На мачтах нашего теплохода взвились сигналы: «„Грузия“. СССР», «Идём без остановки. На борту больных нет», «Просим лоцмана».

Вскоре прибыл лоцман, и мы двинулись в пролив. Мимо нас скользили фелюги, баркасы под белыми парусами, маленькие закопчённые пароходики. Извилистое заграждение из бакенов, связанных канатом, преграждает путь из Чёрного моря в Босфор, мы минуем его и оказываемся в проливе.

Мы идём между Европой и Азией. Стамбул. Город пятисот мечетей. Вскоре город остался вдали, уплыл за корму, проводив теплоход ленивым взглядом.

Было уже 10 часов вечера, когда мы подошли к Дарданеллам. А утром 10 октября уже плыли по Эгейскому морю.

…Навстречу идёт корабль. Хватаемся за бинокли. Это торговое судно «Николай Пирогов». Взвиваются флаги приветствий. Первый земляк! Сколько радости! Как дети прыгаем, машем платками, руками. Капитан добродушно поглядывает на нас. Наши чувства ему понятны.

Опустился вечер, мелькнул прощальным огнём последний маяк на острове Родос. Мы вышли в Средиземное море. Послезавтра прибудем в Порт-Саид.

Он возникает неожиданно, из мрака. Все вышли на палубу. Первое, что мы увидели, был ровный ряд зелёных и оранжевых маячков и маленьких красных огоньков.

А слева, совсем далеко, сквозь темноту проглядывался ещё более тёмный берег с цепочками белых огней. Звучат слова команды. На борт по спущенному для него трапу поднялся лоцман, с ним два стажёра. На катерах подплыли полицейские. Поднявшись на борт, они остановились у трапа.

Мы не отнимаем биноклей от глаз, хотя и так всё прекрасно видно. На «Грузию» прибывают карантинный врач и обмерщики. Они должны обмерить судно, чтобы узнать, сколько следует взыскать с него за проход Суэцкого канала. Торговые суда платят с тоннажа, а пассажирские — с площади.

Для прохода по каналу формируется караван. Но вот наш караван собран. На мостик поднялся египетский лоцман М. Шукри в белых шортах и белой рубашке. Он приветливо помахал нам рукой, улыбнулся. Якоря подняты, лоцман становится серьёзным, и мы двигаемся в путь.

Кроме лоцмана мы приняли на борт швартовщиков — бедно одетых моряков с их лодками. Задача швартовщиков — пришвартовывать судно к берегу, чтобы переждать встречный караван. Это задача не простая. Вместе со швартовщиками садятся прожектористы.

Сначала все они держались как-то напряжённо. На больших иностранных судах к ним, как правило, относятся пренебрежительно, не пускают на пассажирскую палубу. Но вскоре они почувствовали гостеприимство советского корабля. Их ведут в столовую обедать, рассказывают о Советской стране, забрасывают вопросами.

Мимо нас проплыл Порт-Саид со своими белыми, похожими на большие пароходы домами.

Мы вошли в Суэцкий канал. Он неширок — 120–150 м, глубина не превышает 13 м. Ещё недавно, проходя Босфор, с правого борта мы оставляли Европу, с левого — Азию; теперь с левого борта была Азия, а с правого — Африка.

В 4 часа дня остановились и стали ждать встречный караван. Здесь канал раздвоен и караван пройдёт мимо нас по параллельному рукаву. Он совсем рядом.

На лебёдках спустили швартовщиков с их лодками. Быстро и ловко они подтянули корабль к берегу, и мы остановились. Прожектористы с интересом осматривали корабль.

Рано утром прошли Суэц — небольшой городок в арабском стиле. Здесь мы простились с прожектористами. Прожектор задраили и просто спустили в воду, на которой он спокойно держится, пока его не поднимет встречный корабль. Мы обменялись адресами, обещали прислать наши фотографии.

Позже, в Мельбурне, с болью в сердце смотрели мы кинохронику: горящие, разрушенные города Египта, которые так приветливо и мирно встречали нас на нашем пути.

Вот и Красное море — «кипящая сковородка». Навстречу нам то и дело попадались суда, и вдруг — наш земляк — танкер «Иркутск». Мы обменялись приветствиями. Вот немецкие и южноамериканские «грузовики», огромные танкеры.

Ревёт наша сирена — все бросаются на палубу. Встречный корабль? Оказывается, наоборот, мы догоняем торговый пароход «Измаил».

Получили радиограмму, которая тут же была вывешена в стенгазете на специально оставленном для телеграмм месте:

«Теплоход „Грузия“. Руководителю спортивной делегации. Моряки парохода „Измаил“, следующего порты Индии, желают вам, дорогие товарищи, счастливого плавания, высоких спортивных показателей на предстоящих Олимпийских играх. Достойно отстаивайте спортивную честь нашей Родины. Экипаж „Измаила“».

Скоро выход из Красного моря. Слева показались три высокие скалы — это островок Абу-Али, о чём свидетельствовала большая надпись на фронтоне метеостанции, расположенной рядом с маяком на самой высокой из скал.

Надо сказать, что морская качка с момента выезда из Москвы волновала нас больше всего. Ещё в поезде по пути из Москвы в Одессу мы настолько запугивали ею друг друга, что при одном взгляде на теплоход, ещё стоя на пристани, чувствовали себя плохо. У нас даже было постановлено: тот, кто заговорит о качке, подвергается штрафу. Но постановление не помогало. О чём бы ни шла речь, разговор рано или поздно сворачивал на запретную тему. «Погодите, вот как закрутит шесть баллов, тогда узнаете!» — зловеще предсказывал кто-нибудь из нас и сам же мрачнел, напуганный собственными словами.

Очень умно поступали командиры нашего корабля, особенно первый помощник капитана Виктор Николаевич Михайлов. Он всё время говорил нам: «Разве это качка — вот погодите, что будет впереди». И все со страхом ждали, что же будет впереди, забывая укачиваться в настоящий момент. А впереди ничего не предстояло. Так мы и дошли до Австралии. К тому же сам Виктор Николаевич с серьёзнейшим видом держался за виски при малейшем волнении, заявляя, что ему плохо, и приводя нас в восторг тем, что сами мы чувствовали себя при «таком» волнении хорошо.

А между тем этот человек более 40 лет плавает по земному шару, побывал на всех морях и океанах.

Старый матрос, участник двух революций, лично встречавшийся с В.И. Лениным, он много рассказал нам интересного. И когда начинался его вечерний рассказ, никакие силы не могли заставить нас идти спать.

Разумеется, не на всех действовали хитрые тактические приёмы Виктора Николаевича. Изыскивались сложнейшие способы борьбы с морской болезнью. Рекомендовалось принимать пилюли, сосать лимон, есть по утрам сухари, вообще как можно больше есть и, наоборот, вообще ничего не есть, целый день лежать в каюте и целый день стоять на палубе. Существовали и совсем фантастические способы. Наш весёлый друг, всегда улыбающийся болгарский писатель Белев рекомендовал прикладывать к животу половину разрезанной луковицы и сам неизменно делал это.

Поскольку его не укачивало ни при каком волнении, он был страшно горд своим методом. Впрочем, на обратном пути, при ещё большей качке, чем на пути в Мельбурн, он чувствовал себя так же хорошо, хотя забыл носить на животе луковицу.

Как показал опыт путешествия на пароходе в Австралию и обратно, единственный и самый верный способ борьбы с качкой — это быть глубоко уверенным, что тебя не укачивает, и заниматься с увлечением каким-нибудь делом, а не ждать со страхом, когда появятся первые признаки морской болезни.

Впрочем, были среди нас товарищи, которым ничто не помогало. Вяло сидели они на палубе, устремив вдаль печальный взгляд, или целыми сутками не вставали с коек. А одного пришлось даже положить в госпиталь. За месяц пути он сбавил 7 кг.

Жизнь на корабле была налажена с первых дней. Мы просыпались в 7 часов и сразу бежали на зарядку. Это была не простая зарядка: каждый из нас проделывал десятки упражнений, поднимал штангу, нырял в бассейне — словом, проделывал такое, на что раньше далеко не все считали себя способными. Но таково уж было влияние живительного морского воздуха, щедрых солнечных лучей, широких ветров, таково было влияние нашего бодрого, жизнерадостного спортивного коллектива.

После завтрака наши специалисты садились работать. Руководитель этой группы С.А. Савин строго прохаживался по палубе, следя за тем, чтобы работа под созвездием Южного Креста шла так же аккуратно, как под крышей научно-исследовательского института на улице Казакова. С полной нагрузкой работали кружки по изучению иностранных языков. Были кружки для начинающих и для совершенствующихся. Часы занятий были строго определены, и с 5 до 7 часов вечера на судне звучала в основном иностранная речь.

Кинооператоры Ошурков и Леонгардт усиленно руководили фото- и кинокружками. Дело в том, что многие наши тренеры взяли с собой несколько узкоплёночных киноаппаратов и, пользуясь присутствием таких специалистов, совершенствовались в своём «мастерстве».

Ни на час не прекращалась работа врачей, нёсших постоянное дежурство в большой и великолепно оборудованной амбулатории нашего теплохода. У врача З. Мироновой был даже несколько опечаленный вид — нет привычных «спортивных» больных. К счастью, больных вообще не было — лишь одиноко раскачивался в подвесной койке, чтоб уменьшить качку, наш страдающий морской болезнью товарищ.

Три раза в день мы слушали последние известия. Тревожные события волновали мир, и в эти часы нельзя было встретить человека, не слушающего радио.

Праздник Нептуна происходил 22 октября. У верхнего бассейна собрались все пассажиры и свободные от вахты моряки. Нептун, роль которого выполнял судовой врач, много раз уже пересекавший экватор на флотилии «Слава», был окружён многочисленной свитой — рабами, мудрецами, папуасами, вооружёнными копьями и щитами со знаками Зодиака. Предшествуемый брадобреем, которого проникновенно играл заслуженный мастер спорта Виктор Огуренков, с колоссальной фанерной бритвой, под звук литавр и гром барабанов (бубны и вёдра) Нептун взошёл на трон. К нему подошёл капитан. «Куда следуете?» — грозно вопрошал Нептун. «В Австралию», — отвечал капитан. Выяснив вопрос о том, с благими ли целями идёт теплоход, Нептун благословил его на благополучный путь и пожелал успехов в Олимпийских играх. Подали шампанское, поднялись кубки, а в это время заревела сирена: корабль пересекал экватор.

Ещё до начала праздника диктор серьёзным голосом передал по радио: «Пассажиров, желающих заблаговременно обнаружить приближение к экватору, просят подняться на мостик!» И немало было легковерных, с биноклями в руках, устремившихся наверх. Не сразу, со смехом сообразили, что обнаруживать-то нечего. «Вон, смотрите, — говорил без тени иронии известный шутник помощник капитана Виктор Николаевич, — вон, вон, видите полоса». Голос его был такой убеждающий, что кое-кто, жмурясь от солнца, усиленно вглядывался вдаль. «Ну что, не видите? — спрашивал разочарованного пассажира помощник капитана. — Да вон же, за тем милиционером, что регулирует путь кораблей!» Тогда кругом звенел смех, а доверчивый приходил в себя и смеялся вместе с другими.

Каждому из нас в тот же день было выдано удостоверение с изображением Нептуна и «Грузии». В удостоверении говорилось:


«Мы, бог Нептун, владыка морей и океанов, повелитель бурь и тайфунов, циклонов и ураганов, встречаем корабли на экваторе, даём разрешение на движение в океане и благополучное плавание до порта назначения. Свидетельствуем и торжественно подтверждаем, что (имярек) на теплоходе „Грузия“ 22 октября 1956 года в 16 час. 00 мин пересёк экватор на долготе 68°10' Наших владений и принял издревле Нами установленное традиционное Морское Крещение.

Благословляем на успех. Ждём в своих владениях на обратном пути.

К сему всемилостивейше руку приложил бог морей Нептун,

что официально подтверждаю.

Капитан теплохода „Грузия“ Гогитидзе. 22 октября 1956 года.

Экватор»


А вечером состоялся большой концерт самодеятельности, на котором пел заслуженный мастер спорта С. Кузнецов, а матросы-боксёры демонстрировали показательный бой. Виктор Огуренков показывал, как избавиться от полного живота путём «массажа»: он лёг на спину, а несколько человек усиленно прыгали ему на живот, что мало беспокоило его.

Наши болгарские друзья исполняли свои народные мелодии на губной гармонике. Матросы плясали «яблочко», самый искусный наш повар «дядя Саша» исполнял сложнейшие мелодии на кухонных ножах. Конферанс вёл заслуженный мастер спорта К. Назаров.

Австралия возникла неожиданно и как-то чересчур буднично. Выходя из столовой после обеда, мы увидели далеко-далеко полускрытые в туманной дымке горы. Это была юго-западная часть Австралии — мыс Натуралист.

Окончен многодневный путь по океану, и, хотя горы далеки и туманны, хотя впереди ещё 3000 км вдоль берегов Австралии до Мельбурна, всё же испытываешь какое-то особое волнение от приближения земли. 6 ноября у нас был торжественный вечер, посвящённый 39-й годовщине Октябрьской революции. И здесь, далеко от границ своей Родины, этот великий праздник был особенно торжественным.

Мы слушали доклад, смотрели концерт художественной самодеятельности, а в окна салона заглядывали в своём мимолётном полёте огромные альбатросы.

На банкете мы поднимали тосты за наш праздник, за нашу страну и первый раз в жизни не за тех, «кто в море», а за тех, «кто на земле».

На следующий день, 7 ноября, наш корабль пришёл в Мельбурн.

К воде побежали маленькие разноцветные, аккуратные виллы под красными крышами. А у песчаных пляжей, где пенится прибой, копошилась детвора. Берег становился пологим. Видны убегающие вдаль зелёные поля, перемежающиеся лесными полосками, рощицами неизвестных нам деревьев.

К борту подошло лоцманское судно. Лоцманы ещё накануне радировали на «Грузию» приветствия и пожелания успехов в Играх. С судна нам приветственно машут руками. Лоцман в кожаной куртке поднялся на борт.

Один за другим подходят катера — на борт взбираются пограничники, таможенники, карантинные врачи. Все желали нам успеха. Пока шла проверка, мы вошли в залив Порт-Филипп. Широко раскинулся по его берегам Мельбурн — гигантский одноэтажный город с многоэтажным Сити в центре. К этому центру и повёл нас маленький буксир через узкий канал, отмеченный буями.

Со всех судов нам машут, кричат. У одного из причалов на старом портовом кране мы увидели маленький олимпийский флажок — первый из тысяч, которые мы потом повидали на Олимпийских играх. Подняв советский и австралийский флаги, наш корабль с олимпийскими кольцами, изображёнными на носу, подошёл к причалам.

С противоречивыми чувствами подходили мы к Мельбурну. Что ждало нас в этой далёкой стране?

Было уже темно, но нас встречала огромная толпа. Многие принесли цветы, нас забрасывали вопросами, слепили «блицами» фотоаппаратов, просили автографы.

С какой-то грустью покидали мы теплоход — этот кусочек родной земли, чтобы через долгий месяц вновь подняться по его гостеприимному трапу.

После XV Олимпиады стало очевидным, что Советский Союз является великой спортивной державой, без участия которой ни одно крупное соревнование не может считаться полноценным.

Если посмотреть результаты XV Олимпийских игр, в глаза бросаются слабые и сильные стороны американской команды. Явное превосходство в лёгкой атлетике среди мужчин, прыжках в воду, боксе, баскетболе. Хорошие результаты в академической гребле, плавании, тяжёлой атлетике, парусном спорте. Явное отставание в гимнастике, лёгкой атлетике среди женщин, классической борьбе.

После 1952 г. американцы начали усиленную подготовку своей команды к следующей, XVI Олимпиаде. Уже в 1953 г. на конгрессе Любительского спортивного союза (ААЮ) одним из основных был вопрос о подготовке к Олимпиаде в Мельбурне. Американцы рассчитывали подготовить такую команду, какой ещё не было в истории спорта, команду, которая, как и в былые годы, утвердила бы превосходство заокеанских атлетов.

Было ясно, что одним университетским спортом этого вопроса не решить. Раньше спортсмены готовились в основном в университетских командах. Окончив учёбу, многие спортсмены бросали спорт или переходили в профессионалы. Чтобы спасти для спорта этих спортсменов, их стали призывать в армию. В стране было создано несколько учебно-тренировочных центров для военнослужащих.

Вооружённые силы обязались готовить олимпийские команды по некоторым видам спорта. Сухопутные войска взяли шефство над легкоатлетами, военно-морские силы — над пловцами, военно-воздушные силы — над баскетболистами. Так в дело подготовки американской олимпийской команды была включена армия.

Но не прекращали своей работы по спорту университеты и колледжи. Они по-прежнему выискивали талантливых спортсменов среди школьников, вовлекали их в университетские команды, создавали условия для тренировки.

При подготовке к Олимпиаде особое внимание было уделено развитию женского спорта, а также тех видов, которые прежде не пользовались в США большой популярностью. За океан стали приглашаться европейские спортсмены и тренеры.

При подготовке к Олимпиаде, как и раньше, большое внимание обращалось на лёгкую атлетику. В 1954 г. состоялось совещание ведущих американских тренеров. После оживлённого обмена мнениями был утверждён план подготовки американских легкоатлетов. План предусматривал усиленную тренировку спортсменов в своих клубах, затем серию международных встреч и соревнований внутри страны, а в конце июня 1956 г. — отборочные состязания, после которых некоторое снижение тренировочных нагрузок, активный отдых, а через полтора-два месяца вновь усиленная тренировка. Олимпийские игры показали, что американские легкоатлеты находились во время соревнований в блестящей форме.

Наряду с подготовкой своих спортсменов американцы внимательно следили за тем, что происходит в других странах. Поэтому на первенства Европы по лёгкой атлетике, плаванию, боксу приезжали наблюдатели из США. Американские спортивные журналисты посетили Англию, СССР и другие страны.

Но не только в США мечтали о золотых медалях олимпийских чемпионов. В весьма выгодном положении находились австралийцы, которым не надо было акклиматизироваться и приноравливаться к необычным срокам проведения соревнований. Ведь европейцам, да и североамериканцам впервые пришлось соревноваться так поздно — на стыке осени и зимы, тогда как для хозяев Олимпиады это был разгар спортивного сезона.

Наиболее популярным из олимпийских видов спорта в Австралии является плавание, которым в стране увлекаются десятки тысяч людей. И неудивительно, что, располагая большими резервами в этом виде, австралийцы сумели вырастить много пловцов самого высокого класса. Именно в плавании австралийцы и добились наибольшего успеха: из 13 золотых медалей они завоевали 8, т.е. больше, чем все остальные страны, вместе взятые. Надо сказать, что на Олимпиаде 1952 г. австралийские пловцы получили только одну золотую медаль.

К Олимпиаде готовились и советские спортсмены. Решающее значение в этой подготовке имела Спартакиада народов СССР. Она всколыхнула массу физкультурников. За время подготовки к спартакиаде было выявлено много молодых способных спортсменов. Только в 1956 г. норму мастера спорта СССР выполнили свыше 1600 человек, из них 123 человека в возрасте до 18 лет. Спартакиада показала, что у советского спорта могучая база, мощный резерв для олимпийской команды.

Мельбурн — громадный по протяжённости город. Площадь его приблизительно 350 кв. км. Это при населении всего в 1,5 млн. человек!

Мельбурн — город одноэтажный. Без конца и без края тянутся кварталы аккуратненьких домиков, окружённых заборчиками, палисадниками, газонами. Часто у домиков возвышается деревцо или неторопливо вращается «искусственный дождь».

Улицы с зелёными, жёлтыми, красными, белыми деревянными, иногда кирпичными домиками под черепичными крышами, лепящимися друг к другу, идут и идут без конца, порой поднимаясь на холм или сворачивая к берегам залива. Без конца сменяются кварталы, перекрёстки, маленькие площади. В этом океане домиков нелегко разобраться, и, сколько мы ни ездили от нашей Олимпийской деревни к центру города, так и не смогли запомнить дороги.

Впечатление такое, что всё это загородная местность, дачные места, наподобие подмосковной Малаховки, куда жители выезжают летом. Но это не так. Море домиков и есть Мельбурн. Центр — Сити — лишь маленькая часть города, существенно отличающаяся от остального Мельбурна. Здесь, тесно прижавшись друг к другу, высятся огромные многоэтажные здания банков, страховых компаний, отелей, всевозможных фирм и акционерных обществ.

Вот колоссальное серое здание магазина «Майер». А высокий башнеобразный дом — это Центральное полицейское управление, у дверей которого обычно стоят широкоплечие, жующие резинку детективы в штатском и прогуливаются, заложив руки за спину, рослые полицейские. Недалеко здания библиотеки, музея.

Много в Мельбурне чудесных парков и скверов. Как красив сквер около Экзибишен-билдинга, где проходили соревнования по борьбе и тяжёлой атлетике! Склонились почти к земле густые ветви деревьев, редкие сухие листья только подчёркивают густо-зелёный цвет ровной травы.

Неподвижна вода в затянутых в каменные обручи прудах. Тихо журчат фонтаны, дремлет на скамеечке старичок. Большие чёрные кошки лениво пересекают асфальтовые аллейки.

А какой в Мельбурне ботанический сад!

В почти чёрных от густоты рощах пальм и каких-то экзотических деревьев из невидимых трубок, укреплённых вдоль стволов, сеет мелкий дождь, журчит вода по каменистым ложам ручьёв, на широких лужайках сверкают роскошные цветники. Широкие аллеи пролегли через сад. Здесь одно из любимых мест отдыха жителей Мельбурна.

В Мельбурне мало достопримечательностей: городу немногим больше 120 лет.

Но об одной хочется рассказать. На холме, там, где Турак-роуд, один из самых богатых районов города, сходится с Южным Мельбурном, одним из его беднейших районов, высится огромный мавзолей. Это высокое здание с куполом — памятник австралийским солдатам, павшим в мировой войне.

Внутри под куполом каменная плита с надписью: «Надо иметь к людям любовь, но не ненависть». Один раз в год лучи солнца, проходя через стеклянный купол, падают точно на каменную плиту. Это бывает 11 ноября, в день поминовения погибших. Вокруг центрального зала идут коридоры. В ящиках под стеклом лежат 42 книги, где записаны имена павших. Каждый день переворачивается очередная страница книг. Этот замечательный памятник напоминает о погибших и предостерегает против новых жертв.

В районе Турак-роуд уже не одноэтажные деревянные домики. В густых больших садах и парках за каменными и чугунными оградами утопают двух-трёхэтажные роскошные виллы. Здесь можно встретить и машины последних марок, и нянь с элегантно одетыми детьми. Здесь тишина, покой.

Машина, на которой мы ехали, остановилась. Один австралиец и его жена, любезно показывавшие нам город, спросили:

— Как вы думаете, кто живёт здесь?

Мы посмотрели на большой незастроенный, покрытый травой участок.

— Никто, — отвечали мы.

— Нет, здесь живут, — объяснили нам наши спутники. — Здесь живёт лошадь. Да, да, лошадь. Девять лет назад её хозяин, богатый человек, скончался. Он завещал этот участок своей лошади. И вот теперь она живёт здесь, знаете ли, такая тучная старая лошадь. При ней состоят два конюха, на лето её увозят на дачу. Вот так.

Машина тронулась дальше.

— Между прочим, — продолжал наш спутник своё объяснение, — участок, который вы видели (как и все в этом районе), очень дорогой.

Нам вспомнился этот разговор, когда другая австралийская семья показывала нам другой, бедный район города. Здесь громоздились тёмные дома, с ржавыми крышами, с поломанными на лестницах перилами, без дворов, без газонов, без палисадников.

На этот раз нашими спутниками были люди со скромным достатком — муж и жена. Рози и Пано женаты три года. Они купили очень скромный домик, не такой, как в районе Турак. Каждую неделю они выплачивают за него очередной взнос: дом куплен в рассрочку. Но если почему-либо Пано потеряет работу, то придётся распроститься не только с домиком, но и с большей частью суммы, уже внесённой за него.

…Свенсон-стрит, Бёрке-стрит — центр Мельбурна. Унеслись к серым набухшим небесам бесконечные этажи монументального банка, слепят глаза пёстрые витрины «Майера». Одетые в розовые (чтоб быть заметней) халаты переводчицы любезно встречают гостей у дверей магазина.

Вот вдоль всего фасада одного из огромных магазинов на десятиметровую высоту вознеслось сложное сооружение. Тропический лес, залив, парусное судно входит в него, аборигены машут ветвями.

А впереди из дерева и папье-маше установлена колоссальная фигура Джона Бэтмена — основателя Мельбурна. Задумчиво покуривает он, глядя на девственный лес из-под полей широкополой шляпы. Он поворачивает голову, и вдруг… лес исчезает, а вместо него возникает современный Мельбурн. Проходит минута, ровно столько, сколько нужно, чтобы толпящиеся внизу туристы и «олимпийские гости», как называли здесь членов спортивных делегаций, щёлкнули фотоаппаратами, и Бэтмен опять поворачивает голову, а цивилизованный Мельбурн опять исчезает, уступая место пальмовым рощам и диким зарослям.

А вот ещё одно сооружение. На фоне древнегреческих развалин горит ярким пламенем матерчатый олимпийский огонь. Горячо полыхают языки «пламени», раздуваемые невидимым вентилятором, а внизу всё щёлкают аппараты туристов.

Вот между зданиями взметнулись на огромную высоту фигурки бегунов — их видно в конце улицы. И снова щёлкают аппараты.

А над городом раскачивается под ветром, шевелит лапами, вертит носом и машет хвостом многометровый кенгуру — воздушный шар — реклама фирмы «Аспро». Что производит фирма «Аспро», осталось для нас тайной — видимо, лекарства, но мы видели и карандаши, и линейки, и ещё какие-то вещи, и все они были изготовлены фирмой «Аспро», чей гигантский кенгуру царил над городом.

Но ещё выше, чем кенгуру в небе, маленький самолёт, он сердито и настойчиво вычерчивал с утра до вечера пять олимпийских колец. Ветер разносил кольца, смеясь над самолётиком, разрывал их, отнимал куски, но самолётик, сердито ворча, продолжал свой сизифов труд.

В эти дни в Мельбурне трудно было найти такой дом, где бы не красовалась эмблема олимпийских игр. Кольца вытеснили даже кенгуру и древесного сумчатого медвежонка-ленивца (коалу), традиционные символы Австралийского континента.

Изображения олимпийских колец и факела с олимпийским огнём были повсюду: на купальных костюмах и грузовых автомашинах, на винных бутылках и на коробочках с лекарствами, на галстуках, сумках и на полотенцах, губках, штопорах, ложках и вилках. Они красовались на строгих мужских шляпах и прозрачных женских кофточках. Да и сами эти кофточки изменили свой облик — были, например, в форме греческих туник. Такая кофточка закреплялась пряжкой… с изображением тех же колец. Модницы носили шляпы, на которых развевались лёгкие цветные перья, нечто вроде олимпийского огня.

На многих домах были вывешены национальные флаги всех стран, участвующих в играх, и олимпийские флаги. Некоторые здания, например Центрального почтамта, где помещался Оргкомитет игр, или газеты «Сан-Гералд», были не видны за густой шелестящей на ветру, переливающейся красками массой полотнищ.

На многих домах и между ними висели приветственные лозунги, а ученики одной из школ, расположенных рядом с Олимпийской деревней, выложили своё приветствие огромными буквами на английском, русском, французском и других языках. К Олимпиаде дома были специально покрашены. Был произведён «олимпийский ремонт» в здании парламента штата Виктория.

Надо отдать справедливость мельбурнцам: они много сделали, чтобы гостеприимно встретить олимпийцев.

Морис Натан, «один из самых крупных дельцов Мельбурна и выдающийся гражданин», как писала одна газета, был назначен председателем специального комитета, которому поручалось украшение города, на что было отпущено 30 тысяч фунтов.

При подготовке к Олимпиаде выяснилось, что 550 отелей города едва смогут вместить лишь официальных лиц и представителей прессы. Обратились к частным лицам. И вскоре в распоряжение комитета были представлены помещения на 12 тысяч мест. Как писал официальный бюллетень Оргкомитета, «члены многих организаций примут у себя членов аналогичных зарубежных организаций. То же относится и к многим деловым людям, которые пригласят к себе своих коллег. Таким образом, олимпийский год даст им возможность совместить игры с делами».

Чтобы удобнее было принимать приезжающих, приплывающих, прилетающих пассажиров, портовые власти ассигновали 250 тысяч фунтов на модернизацию причалов, министерство авиации — около 190 тысяч фунтов для увеличения и переоборудования мельбурнского аэропорта. Готовилась к Играм и полиция. Тысячи полицейских контролировали границы штата Виктория, чтобы не допустить воров и аферистов.

Работа, которую провели австралийцы, не имеющие опыта в организации крупных международных соревнований, была оценена весьма высоко.

Надо сказать, что после того, как Австралии было предоставлено право проведения XVI Олимпийских игр, там долгое время радостно отмечалось это событие! Однако начало подготовительных работ долго затягивалось. В конце концов, европейская пресса забила тревогу, начались запросы. Президент Международного олимпийского комитета Э. Брэндедж специально выезжал в Австралию.

И вот за оставшиеся до Игр два года была проделана громадная работа: выстроены или переоборудованы спортивные сооружения, построена Олимпийская деревня.

Основное спортивное сооружение — Главный стадион, называемый Крикет-граунд, — крупнейший в стране. После переоборудования, постройки новой специальной трибуны он стал вмещать 104 тысячи человек. Были реконструированы дорожка и секторы, обновлён газон и т.д.

Западный стадион, где должны были соревноваться боксёры и гимнасты, был заново выстроен на месте старого сарая, сгоревшего в 1955 г. Пожар произошёл весьма своевременно, но мало ли какие бывают случайности!

Великолепен Олимпийский бассейн, построенный рядом с Главным стадионом в Олимпийском парке! Лёгкий, изящный, с прозрачными стенами и крышей, он вмещает около 6 тысяч зрителей.

Огромная работа проделана по постройке Олимпийской деревни, расположенной в районе Гейдельберг, в северной части города, в 12 км от его центра.

Построен 841 дом, в которых могли разместиться более 6 тысяч человек. Дома были одноэтажные и двухэтажные со всеми удобствами. Но только в них было холодно, и мы по ночам порядком мёрзли.

В деревне находилось всё необходимое для спортсменов: 20 огромных столовых, способных вместить каждая до 300 человек, клуб, фотография, мастерские по ремонту одежды и обуви, бюро потерянных вещей и другие коммунальные учреждения.

Были в деревне и специальные бани для сгонки веса (причём одна из них во время Игр дважды горела), всевозможные медицинские учреждения, тренировочный стадион. У входа помещались бюро переводчиков, лавочки с сувенирами, газетами, парфюмерией.

Внутри деревни работали филиалы авиационных агентств и туристских бюро, а также ларьки, в которых бесплатно можно было получить мороженое или кофе.

Кофейная фирма «Нестле» открыла своё кафе на одной из тихих улиц деревни. Чистенькие девушки разливали подходившим кофе, какао, чай. На груди у этих девушек красовались многоцветные колодки из национальных флагов, что обозначало языки, на которых они могут говорить.

Вход в деревню был довольно свободным. Из «проходной» деревни можно было созвониться со штабом какой-либо делегации, получить разрешение пройти в этот штаб или в гости к спортсменам. Без согласия руководства делегации это запрещалось.

Деревня охранялась солдатами, у которых были служебные собаки. По её улицам курсировали машины с патрулями. Вся деревня была окружена высокой оградой, а у входа тщательно проверялись пропуска.

Когда посетитель получал разрешение на вход, ему выдавалась огромная белая бляха с номером с надписью: «Гость». Выходя из деревни, он сдавал свою бляху.

В деревню приходили представители общественных и спортивных организаций, частные лица, приглашавшие спортсменов к себе в гости, люди приходили поздравить с победой, пожелать успеха.

Бывали и несколько своеобразные «визиты». Однажды один итальянский спортсмен поехал в гости к пригласившему его австралийцу. Оба так «внушительно» отметили эту встречу, что на обратном пути машина, на которой они ехали, разбилась, и оба поплатились жизнью за легкомысленное отношение к австралийскому пиву. Другой раз американские спортсмены были немало удивлены, увидя у себя на доске объявлений следующее: «Приглашаем 6 красивых олимпийцев от 20 до 26 лет на „прогулку“ с равным количеством молодых австралиек от 20 до 21 года. Звонить мисс Каролин Мел 78-77».

Особенно много людей приходило к советским спортсменам. Об этом мы подробнее расскажем в одной из последующих глав.

Вечера спортсмены проводили в основном в клубе, который немного напоминал дом глухонемых. Во всяком случае, основным средством общения там был язык жестов. Но это совершенно никому не мешало. Все прекрасно понимали друг друга. В фойе играли в шахматы, в разные настольные игры, читали газеты, в зале смотрели художественные кинокартины, хронику, научно-популярные фильмы, танцевали.

Страстью многих спортсменов был обмен значками. По деревне ходили олимпийцы, вся грудь которых была украшена десятками и даже сотнями значков. Особенным успехом пользовался советский олимпийский значок — красный флажок с пятью олимпийскими кольцами, за который отдавали десяток любых других.

Но в клубе не ограничивались обменом значками. Обменивались адресами, дарили друг другу открытки с видами родного города, надписывали пожелания. Здесь, в весёлой, шумной обстановке, завязывались крепкие дружеские связи, возникали и укреплялись чувства взаимного уважения, развеивались подозрения, навеянные лживой тенденциозной пропагандой.

…Каждое утро 200 автобусов и 300 автомобилей развозили спортсменов к местам тренировок, а руководителей в Оргкомитет, на заседания конгрессов, бюро.

Места тренировок располагались во всех концах города.

Огромные зелёные автобусы с большими разноцветными буквами «Олимпик спешиэл» («Олимпийский специальный») на ветровом стекле мчались по улицам города, привлекая всеобщее внимание. Люди приветствовали спортсменов, махали вслед автобусам. На улицах к спортсменам часто подходили мельбурнцы, жали руки, вступали, если могли, в разговор.

Здесь надо сказать несколько слов о языке. Австралийцы шутят, что они владеют тремя языками: австралийским, английским и американским. Действительно, в отличие от Европы, стран Ближнего Востока, Южной Америки, в Австралии мало кто знает другие языки, и, несмотря на то, что французский является первым официальным олимпийским языком, в Мельбурне котировался лишь английский.

Даже официальные программы и заявления делались на английском. Порой без всякой системы и притом с большим опозданием делалось сообщение и на французском языке, причём далеко не всегда и не на всех соревнованиях. По этому поводу не раз высказывали, например, своё возмущение президент Международной федерации борьбы Р. Кулон, секретарь Международной федерации гиревого спорта и физической культуры Ж. Дам. У них даже не было переводчиков, и, не зная английского языка, они оказывались в трудном положении.

Из-за незнания языка происходило немало комичных случаев. Так, японский журналист пришёл в ресторан, посмотрел в меню и, ткнув пальцем, сказал: «Вот это!»

— Что же именно? — спросил официант.

— Вот это! — сказал японец и снова ткнул пальцем в меню.

Официант изумился. В меню стояло: или суп, или томатный соус, или сосиски. Он принёс японцу всё сразу. Тогда пришла очередь изумляться японцу.

Однажды мы пришли на почту, обратились к телеграфистке и, собрав свои скромные знания английского языка, спросили её, говорит ли она по-французски. Получив отрицательный ответ, мы задали тот же вопрос на немецком языке и получили тот же ответ. Тогда один из нас сказал другому по-русски: «Плохо дело. Не удастся поговорить». Телеграфистка посмотрела на нас и спросила на чистейшем русском языке: «А вы русский-то язык знаете?» «Знаем!» — отвечали мы хором. Действительно, по-русски в Мельбурне порой было легче объясниться, чем по-французски или по-немецки.

Дело в том, что в Мельбурне много русских, словаков, поляков, болгар. Есть среди них и всякие тёмные личности и просто предатели своей родины из числа так называемых «перемещённых лиц». Но много и иммигрантов, приехавших сюда ещё до первой мировой войны или сразу после неё. Многие из русских входят в члены Общества австралийско-советской дружбы. Нам пришлось побывать в гостях у членов общества, на приёмах, устроенных в честь советских спортсменов. И все русские, с которыми нам пришлось там встречаться, с удивительной теплотой и любовью говорили о своей родине, жадно интересовались жизнью в Советском Союзе.

Некоторые из них вместе с австралийцами приглашали нас к себе домой или увозили за город на экскурсии.

Мы побывали в горах недалеко от Мельбурна, на пляжах. По прекрасным дорогам машины мчали нас мимо городов, очень похожих на Мельбурн, но только меньше его: Кройден, Морвен, Френкстон, Кембервел… 5, 10, 40 тысяч населения… Всё те же бесконечные улицы аккуратных одноэтажных домиков с садиками.

Навстречу мчится много автомобилей. Среди них встречаются и довольно старые. Порой попадаются совсем музейные экземпляры, которые еле ползут по дороге, — огромные, с громадными, блестящими медью фонарями, с рычагами «за бортом», с допотопной грушей вместо электрического сигнала. Это модели начала века.

Движение на австралийских дорогах левостороннее, к чему мы никак не могли привыкнуть.

В воскресенье обычно все разъезжаются за город или сидят по домам. Впрочем, по вечерам дома сидит большинство мельбурнцев и в будние дни. Многие, закончив рабочий день, заходят в пивные и сидят там до шести часов вечера, но не позже. Дело в том, что в Мельбурне спиртные напитки, в частности пиво, в ресторанах и пивных отпускаются только до 18 часов. Попытка оттянуть «роковой час» хотя бы до 22 часов (как, например, в Сиднее) не увенчалась успехом. Проведённое по этому поводу голосование принесло победу (утверждают, что за счёт женских голосов) тем, кто отстаивал «шестичасовой лимит». Но эти ограничения не уменьшают потребления пива — напитка, производство которого остаётся важной отраслью австралийской промышленности. Говорят, что в этой стране приходится в день 2 л пива на душу населения, считая детей. Если же учесть, что дети пива не пьют, то взрослый австралиец выпивает в день около 4 л пива!

После 18.00 большинство мельбурнцев возвращаются домой и занимаются домашними делами — стригут газон, ремонтируют или подкрашивают дом, помогают жёнам по хозяйству. Мало кому охота снова проделывать долгий путь до Сити. Поэтому вечерняя жизнь города не очень оживлённа. Постоянного театра в Мельбурне нет, концерты не очень часты, кинотеатров немного.

И хотя поздно вечером Сити горит огнями реклам, сверкает освещёнными витринами магазинов, хотя в отдельных ресторанах, где отпуск спиртных напитков не ограничен, гремит джаз, прохожих на улицах почти не увидишь, веселятся в основном приезжие, а подавляющее большинство жителей города спят мирным сном в своих удалённых от центра домиках.

Но в воскресенье те, у кого есть машины, в первую очередь выезжают за город, к морю, в горы, едут в «автомобильное кино».

Нам довелось побывать в одном из семи таких кино, расположенных в окрестностях Мельбурна. Оно называется «Кройден» и рассчитано на 500 машин. Что собой представляет такой кинотеатр?

По слегка наклонной площадке, мимо кассы, где надо заплатить 5 шиллингов за каждого сидящего в машине, мы подъехали к расставленным ровными рядами столбикам, на которых висят небольшие динамики. Динамик берётся в машину, и, не вылезая из неё, можно смотреть картину, демонстрируемую на приподнятом метров на 8 экране площадью 400 кв. м.

Среди окрестностей Мельбурна особенным успехом у отдыхающих пользуется гора Дендино. Она не очень высока — 1000 м над уровнем моря. Машина несётся мимо заправочных станций компании «Золотое руно» с подвешенным к столбику толстым жёлтым светящимся барашком, папоротников, елей, мимо лесных отелей. Вот и вершина горы. Здесь находится недавно открытая мельбурнская студия телевидения. Её высокая мачта высится над деревьями. Поднимаемся на небольшую площадку, где расположен круглый чугунный столик, на котором выгравированы названия селений, гор, достопримечательностей, видных с вершины. Тут же подзорная труба. Вид с горы действительно красивый: как на ладони пестрят красные крыши Мельбурна, переливаются синие волны моря, зеленью отливают лесистые горы с затерянными между ними домиками, а вдали блестит в горах извивающаяся серебристая река Ярра и тонут в туманных далях селения, луга и рощи. А когда идёт дождь, гигантские яркие радуги протягиваются над горизонтом, придавая ещё большее великолепие этой незабываемой австралийской природе.

С экскурсии, устроенной нам гостеприимными мельбурнцами, мы возвратились в деревню поздно. Но и поздний час не мешал мельбурнцам «осаждать» ворота Олимпийской деревни и шумно встречать каждого иностранца.

Как только появлялся человек, одетый в форму одной из делегаций, на него накидывались любители автографов. И если спортсмен давал хотя бы один автограф, его окружала плотная толпа и задерживала порой на долгое время. Причём любителям автографов важно было только одно — чтобы человек, у которого они берут автограф, был членом делегации. А кто он — массажист, шофёр, журналист, переводчик, тренер, врач, спортсмен — их не интересовало.

Некоторые французские журналисты рассказывали, что иногда подписывали: Шекспир, Байрон, Юлий Цезарь. Но любители автографов даже не смотрели, на каком языке сделана подпись!

А в магазинах, на улицах, в автобусах тысячи людей — любителей автографов. У всех в руках специально сделанные для автографов блокноты.

В автобусе дама почтенного возраста достала со дна сумки для продуктов заветный блокнот и попросила расписаться. «Для моего маленького внука», — пояснила она, радостно улыбаясь.

Однажды зашли в книжный магазин. Интересующей книги не нашли, но автографы с нас потребовали.

Пришли в магазин купить рубашки. Вручая чек, продавец, улыбаясь, протянул и… блокнот: «Не будут ли сэры так любезны оставить автограф?»

…Наконец мы снова в деревне. Здесь любителей автографов нет, хотя в их роли выступают порой сами же спортсмены, но те берут подписи лишь у своих прославленных товарищей. Куцу, например, пришлось поставить свою подпись за месяц, проведённый в Мельбурне, вероятно, больше, чем за всю свою прошлую и будущую жизнь.

За один вечер в Сиднее он дал с тысячу автографов. «Это была труднейшая дистанция», — шутливо говорил Куц. Происходили при этом и комические случаи. Миловидная австралийская девушка протянула блокнот для автографов. Какой-то европеец небрежно взял его и расписался. Возвращая блокнот, он взглянул в лицо незнакомки и замер от удивления. Как старый военный, он застыл в стойке «смирно», а затем нерешительно спросил: «А вы не подпишите мне?» Перед ним стояла улыбающаяся обладательница трёх олимпийских медалей Даун Фрезер.

29 октября состоялось торжественное открытие Олимпийской деревни. У главного входа собрались работники Оргкомитета, представители прессы, участники Игр. Ещё до официального открытия Олимпийской деревни в ней поселились спортсмены, тренеры и представители Цейлона, Нигерии, Венгрии, Греции, Австралии, Франции.

После выступления председателя Оргкомитета Кента Хьюза были подняты флаги перечисленных стран в порядке их прибытия.

Днём 5 ноября на аэродроме Эсседон царило необычайное оживление. Всеобщее внимание привлекало объявление на информационном табло, где было написано: «11.55 — самолёт авиакомпании „Пан Амэрикен“ — русские спортсмены — 63 человека».

Для встречи первой группы советских спортсменов прибыли работники Оргкомитета во главе с его генеральным директором генерал-лейтенантом Уильямом Бриджфордом, несколько десятков корреспондентов, фотографы и тысячи простых жителей Мельбурна.

Нужно сказать, что местная пресса довольно широко освещала подготовку советских спортсменов к Олимпиаде, много писала о составе команды, времени её приезда, маршруте следования и т.д. Поэтому все знали, что 5 ноября прибывает первая группа спортсменов.

Обступившие репортёры спрашивали нас: кто из спортсменов едет, что они предполагают делать, можно ли с ними побеседовать.

Но вот по радио объявили, что самолёт «Пан Амэрикен» приземлился на аэродроме, а через несколько минут четырёхмоторный корабль медленно подкатил к зданию аэропорта. Толпа встречающих хлынула к самолёту, но былаостановлена полицейскими. К машине никого не пустили, и встречающие издали смотрели, как спортсмены спускаются по трапу.

Открылась дверь, и из самолёта стали выходить наши спортсмены.

— А это кто, а это? — слышалось отовсюду.

— Ух! — прокатилось по толпе, когда, пригнувшись, вышел Ян Круминьш. Советский баскетболист (его рост 2 м 18 см), как оказалось впоследствии, был самым высоким участником XVI Олимпийских игр.

Около часа продолжался таможенный досмотр. Наконец-то процедура закончилась и спортсмены смогли выйти к встречавшим. Раздались громкие аплодисменты. Советским людям вручают цветы, жмут руки. От имени Оргкомитета их приветствовал генерал-лейтенант У. Бриджфорд. Он пожелал им добиться больших успехов, хорошо провести время и вернуться домой с приятными воспоминаниями об Австралии.

Подали два больших автобуса с надписью: «Олимпик спешиэл». Медленно пробираясь через узкий коридор, образованный встречающими, советские спортсмены подошли к автобусам.

В воздухе, как белые бабочки, мелькают блокноты: это десятки, сотни рук протянулись к посланцам Советской страны, чтобы получить автографы.

Наконец автобусы медленно тронулись с места и направились в Олимпийскую деревню.

Спортсмены оглядываются по сторонам, с любопытством смотрят на раскинувшиеся пальмы, яркую зелень, маленькие домики.

— Вот она, далёкая Австралия, — тихо сказал кто-то.

У главного входа в Олимпийскую деревню снова толпа встречающих: спортсмены, представители администрации, болельщики, корреспонденты.

В тот же день в вечерней газете появилась заметка: «Русские великаны прибыли в Мельбурн». Газета напечатала несколько фотоснимков о приезде делегации.

Советские спортсмены и тренеры в тот же день поехали осматривать спортивные сооружения. На другой день начались тренировки, прерванные путешествием из Ташкента в Мельбурн.

В центре Олимпийской деревни для делегации было выделено десять домов, расположенных компактно, в одном квартале. Перед домами — большая лужайка, где спортсмены по утрам делали зарядку, а днём нередко разгорались горячие футбольные схватки.

Соседями советской делегации были спортсмены Чехословакии, Польши, Австралии, Новой Зеландии и Пакистана.

С каждым днём увеличивалось население советского квартала Олимпийской деревни.

В ночь с 7 на 8 ноября самолётом из Рангуна прилетело более 70 боксёров, легкоатлетов, гребцов. А затем через день в Мельбурн прилетало по 70 человек. Всего для советской делегации Панамериканская компания организовала из Рангуна шесть рейсов. Последний самолёт совершил посадку поздно вечером 15 ноября.

Когда в деревню прибывала вся делегация или большая её часть, производился подъём флага перед домом, где размещалось руководство команды. Подъём советского флага в расположении делегации состоялся 8 ноября.

Советские спортсмены построились к 10 часам утра. Все в голубых тренировочных костюмах с белыми буквами «СССР» на груди. Раздалась команда: «Смирно!» К флагштоку строевым шагом подошли два солдата австралийской армии. Они укрепили на бечёвке флагштока чехол со знаменем.

В сопровождении свиты появился комендант Олимпийской деревни Филипп Мискин. Он поздравил советских спортсменов с прибытием. Раздалась чёткая, отрывистая команда на английском языке, и сержант подтянул на верх флагштока чехол со знаменем. Резкий рывок, чехол лопнул, и алое полотнище Государственного флага Союза Советских Социалистических Республик гордо взвилось над Олимпийской деревней.

Председатель Олимпийского комитета СССР К.А. Андрианов поздравил советских спортсменов с праздником Великого Октября и пожелал больших успехов в предстоящих Играх. Колонна советских спортсменов стройным шагом прошла мимо, равняясь на знамя.

Скво-Вэлли 1960 В ДОЛИНЕ ИНДИАНОК

Поездка нашей специализированной туристической группы спортивных журналистов, выезжавших на VIII зимние Олимпийские игры в США, началась 12 февраля 1960 г. на Внуковском аэродроме. Мы улетали в Брюссель вместе с последней группой наших спортсменов.

Настроение у всех было бодрое, приподнятое. Гремел оркестр, развевались знамёна спортивных обществ — москвичи провожали в дальний путь олимпийцев, желая им побед и золотых медалей.

Время до Брюсселя пролетело незаметно. Интервьюировали предполагаемых чемпионов, делились планами, вспоминали, что забыли дома или на аэродроме…

Скажем прямо, журналистам везло с попутчиками, начиная с московского аэропорта Внуково. Как только сели в самолёт и могучий красавец Ту-104 поднялся в воздух, корреспонденты приступили к работе. Каждый хотел выбрать «верного» кандидата на олимпийскую медаль. Вот корреспондент «Огонька» Виктор Викторов беседует с тренером сборной страны по биатлону.

Мы разговорились со старым знакомым Евгением Гришиным. В его словах сквозили уверенность в себе и огромное желание помериться силами с лучшими спринтерами мира.

— Готовился к Скво-Вэлли с прошлой зимы. Думаю, что всё рассчитал правильно. В Давосе, на первенстве мира, уверенность в себе ещё более окрепла. Не подвела бы только погода. Если повезёт с погодой — будут такие рекорды!

Работая, журналисты не забывали и о шутках. Вдруг по рядам пассажиров пошла записка: «Наш самолёт следует по маршруту Москва — Брюссель. Командир корабля — Лев Кассиль. Бортмеханики — Кулешов и Викторов. Бортпроводник — Жук. Высота 19000 метров». А вскоре раздаётся возбуждённый возглас: «Смотрите, Скво-Вэлли!» Внизу нагромождение облаков — огромные кучи хлопка, которые чем-то напоминали снежные горы в Долине Индианок. До Скво-Вэлли, правда, было ещё более десяти тысяч километров, но все мысли тянулись к этой временной столице мирового зимнего спорта, и поэтому возникали подобные сравнения.

Но вот и Брюссель. Здесь мы должны были расстаться с нашими спортсменами — они улетали в тот же вечер, а нам предстояло провести в бельгийской столице ещё два дня.

На аэродроме нас дружески встречали почётный президент Международной ассоциации спортивной прессы (АИПС) и президент Олимпийского комитета Бельгии Виктор Буэн, президент Бельгийской ассоциации спортивных журналистов Макс Вэлл, представители авиакомпании «Сабена», корреспонденты газет…

Встреча была тёплой, и эта атмосфера дружбы и товарищества окружала нас в течение тех двух дней, которые мы провели в Брюсселе.

Наши коллеги — бельгийские журналисты — и заботливые, отзывчивые работники авиакомпании «Сабена» разработали такой обширный план знакомства со столицей Бельгии, что для его выполнения потребовалась бы по крайней мере неделя.

Мы беседуем в кабинете Виктора Буэна. Это настоящий музей бельгийского спорта. Вот снимок команды ватерполистов Бельгии, занявшей 2-е место на Олимпиаде в Лондоне 52 года назад. Капитаном её был Виктор Буэн. Мы видим портреты боксёров, фехтовальщиков, лётчиков — пионеров бельгийского спорта. А пояснения даёт Виктор Буэн — олимпиец, журналист, участник больших спортивных событий прошлого и настоящего.

Он с радостью отмечает активную работу советских журналистов в АИПС, считая, что их деятельность укрепляет авторитет этой ассоциации.

На следующий день в брюссельском Доме прессы в честь советских журналистов состоялся большой приём.

Президент Бельгийской ассоциации спортивных журналистов Макс Вэлл обратился к нам со словами привета.

— Бельгия, — сказал он, — маленькая страна, но это перекрёсток Европы, испокон веков находящийся на «лебедином пути», идущем с севера на юг. Мы выражаем горячее желание, чтобы компании «Аэрофлот» и «Сабена», в свою очередь, прочертили с востока на запад такую же линию мира, которая способствовала бы тому, чтобы люди лучше познавали друг друга, больше уважали и крепче любили.

У нас было много интересных бесед, нас расспрашивали о советском спорте, о наших надеждах в Скво-Вэлли, желали успехов.

Это была дружеская и тёплая встреча, продолжившая и укрепившая контакты с нашими бельгийскими коллегами, которые были заложены ещё в 1956 г. в Кортина д'Ампеццо, когда Федерация спортивной прессы СССР вступила в члены АИПС, и продолжены во время генеральной ассамблеи этой ассоциации в 1957 г. в бельгийском городке Кнокке.

Перед отъездом наша группа посетила крупнейшую бельгийскую спортивную газету «Ле спор». Об этом следует рассказать.

…Наша машина останавливается в небольшом переулке у мрачноватого на вид серого пятиэтажного здания. Вход в здание выглядит несколько необычно и напоминает гараж без передней стены. Машины подъезжают и загружаются прямо из типографии, расположенной в том же доме (в ней кроме «Ле спор» печатаются и некоторые другие издания). Директор газеты Пьер Стасс и главный редактор Жан Лекок встретили нас у входа.

Господин Стасс с удовольствием устроил нам экскурсию по редакции и типографии, рассказывая попутно о том, как строится работа газеты.

«Ле спор» — ежедневная газета. Она не выходит лишь в воскресенье. В этот день издаётся футбольное приложение. Футбольные матчи в Бельгии заканчиваются в воскресенье в 16 час. 45 мин. Через несколько минут материал сдаётся в набор, и в тот же вечер выпуск продаётся (обычно продажа идёт через киоски). Чтобы достигнуть такой оперативности, «Ле спор» применяет остроумный приём. Полосы с отчётами о матчах, ход которых по телефону подробно освещают корреспонденты со стадионов, верстаются заранее. Причём наборщик набирает отдельные куски текста по ходу встречи. Заранее набирается и сводная таблица хода чемпионата страны. Когда игры заканчиваются (примерно в одно и то же время), в редакции быстро готовят заключительную часть текста с результатами матчей и начинают печатать.

В редакции работает 15 человек, в основном специализирующихся по видам спорта, и 30 человек технического и административного персонала. От сотрудников требуются очень высокая квалификация и отличное знание нескольких видов спорта. Технический персонал обеспечивает проверку данных, ведение досье, справочной картотеки и т.п.

Кроме того, газета располагает примерно 200 иногородними и зарубежными корреспондентами. Такое соотношение между числом работников собственно редакции и корреспондентами вообще характерно для западных спортивных газет. Оно существует, например, и в такой крупнейшей спортивной газете, как французская «Экип».

Иногородние корреспонденты «Ле спор» получают оклад, или их работа оплачивается построчно. Что касается зарубежных корреспондентов, то в большинстве это сотрудники спортивных газет или журналов данной страны.

Стасс рассказал нам, что до сих пор гонорар авторам выплачивался как обычно — в зависимости от размера материала, его качества, важности и т.д. Но теперь вводится новая система. Авторы будут получать гонорар за площадь своего материала, включая заголовок. Последняя деталь для западных журналистов весьма важна. Дело в том, что чем материал сенсационней, тем больше заголовок, под которым он подаётся, а следовательно, и гонорар, получаемый автором, будет выше.

Мы прошли по редакционным помещениям.

— Здесь беспорядок, — заметил Стасс. — Но какая же это газета, если в её помещениях царит порядок!

Нам показали типографию. Типография эта не принадлежит газете, но они связаны договором. Редакция газеты и расположилась в этом помещении именно потому, что здесь находится типография, Она не очень велика: в ней стоит десяток линотипов и ротационная машина.

Тираж газеты — 50–70 тысяч экземпляров. Когда бельгийские журналисты узнали, что тираж «Советского спорта» три четверти миллиона, они были поражены.

Стасс рассказал, что в Европе сейчас применяются наборные машины, которые набор автоматически передают и в другие города. Здесь такой машины нет. Но зато Стасс показал нам интересную западногерманскую машину для производства клише, которая клише со снимка размером до 20×15 см готовит в течение 8 минут. Всё делается автоматически, причём изображение получается исключительно высокого качества.

Основные виды спорта, освещаемые газетой, — это футбол, велосипедный и автомобильный спорт. Главный доход, на который существует газета, — объявления. С целью рекламы «Ле спор» устанавливает призы за различные соревнования, например за победу в автогонке «Вокруг Франции», проводящейся уже шесть лет, или за лучший результат на бельгийском отрезке велогонки «Тур де Франс».

Стасс сообщил, что «Ле спор» не собирается посылать своих корреспондентов в Скво-Вэлли, поскольку Бельгия в этих зимних Олимпийских играх не участвует, но что в Рим поедут пять человек.

— Конечно, у нас, в Бельгии, зимние виды спорта не особенно популярны. Посмотрите на улицу — разве это зима! — как бы извиняясь, проговорил Стасс.

После осмотра редакции и типографии состоялся приём. В большом зале собрались сотрудники газеты, журналисты, деятели спорта. После официальных речей завязалась оживлённая беседа. На следующий день газета посвятила отчёту об этой встрече целую полосу с многочисленными фотографиями.

«Наши собратья, — говорилось в отчёте, — были просто засыпаны вопросами». И действительно, бельгийских журналистов интересовало буквально всё: количество спортивных изданий в нашей стране, их особенности, спортивные отделы в неспортивных газетах, спорт в Советском Союзе и многое-многое другое.

Мы рассказывали нашим коллегам о «Советском спорте», о том, что газета не нуждается в субсидиях, что тираж её, вероятно, скоро приблизится к миллиону, что она кроме Москвы печатается с матриц в Ленинграде, Киеве и других городах.

Мы рассказали о том, какое место в нашей стране занимает лыжный и конькобежный спорт, почему результаты советских горнолыжников и фигуристов ещё не удовлетворяют нас.

Много вопросов было задано про лёгкую атлетику и особенно футбол.

Задавали вопросы и об авиа- и мотоспорте, перспективах развития в нашей стране ручного мяча. Один из журналистов задал совершенно неожиданный вопрос: если спортсмен в Советском Союзе проигрывает важное соревнование, подвергается ли он санкциям, не ссылают ли его в Сибирь?

Мы старались возможно полнее удовлетворить понятное любопытство наших коллег, отвечая на все вопросы, даже самые наивные, возможно подробнее.

В отчёте об этой встрече корреспондент «Ле спор» писал: «Так закончился этот дружественный визит наших советских собратьев. Как справедливо высказал в своём выступлении господин Буэн, этот визит ещё больше укрепил связи, объединяющие наши страны в области спорта».

Действительно, дружеские встречи, подобные той, которая состоялась у нас с нашими бельгийскими коллегами, безусловно содействуют культурному сближению между странами, помогают лучше узнать друг друга и, кроме того, предоставляют возможности для полезного обмена опытом.

В тот же день мы улетали в Нью-Йорк. Наши бельгийские коллеги провожали нас на аэродроме. Забегая вперёд, скажем, что и на обратном пути, когда мы совершили короткую посадку в Брюсселе, на аэродроме нас ожидали президент Бельгийской ассоциации спортивных журналистов Макс Вэлл, пресс-атташе «Сабены» Карре и другие журналисты. Они пришли, чтобы поздравить нас с победой советских спортсменов на зимних Олимпийских играх, пожелать счастливого возвращения в Москву, и вручили нам пачку фотографий, снятых во время пребывания в Брюсселе, а также комплекты газет с отчётом о визите в «Ле спор».

Но вернёмся к нашему отлёту из Брюсселя. Тепло попрощавшись с провожающими, мы поднялись в самолёт и заняли свои места.

Самолёт «Боинг-707» американского производства — большая (хотя и значительно меньше Ту-114) четырёхдвигательная реактивная машина, вмещающая около 130 пассажиров. Самолёт совершает перелёт из Европы в Америку примерно за семь-восемь часов.

Когда поднялись в воздух, в проходе появилась улыбающаяся хорошенькая стюардесса и объяснила нам, как надо выпрыгивать из самолёта, если он упадёт в воду, после чего продемонстрировала приёмы пользования спасательным жилетом: как его надевать, как надувать механически или ртом, как свистеть в свисток, как зажигать лампочку и т.д. Затем нам было разъяснено, что в случае, если самолёт получит пробоину, из помещающейся над сиденьем коробки автоматически вылетят кислородные маски, которые нам следует тут же схватить и надеть, стараясь не перепутать с маской соседа.

После этой «жизнерадостной» лекции был подан лёгкий ужин.

Часа через два замолкла музыка, приглушённо звучавшая в кабине, погас свет, и только большие плафоны-ночники, изображающие звёздное небо, разливали мягкий голубоватый свет. За окном была сплошная мгла, и вскоре большинство пассажиров погрузилось в сон.

В Нью-Йорк мы прибыли в 21 час 30 минут по местному времени. Но нам предстояло ещё пересечь с востока на запад всю страну. Под нами проплывают штаты Нью-Йорк, Пенсильвания, Огайо, Индиана, Иллинойс, Айова, Небраска, Колорадо, Юта, Аризона. Справа от нас остаются хорошо видные с высоты Великие озёра — Онтарио, Эри, Гурон, Мичиган. После непродолжительной посадки в Чикаго самолёт снова продолжает путь.

Под нами снега, разделённые на прямоугольники тонкими нитями дорог. Видны фермы, небольшие города, поселения, потом потянулись невысокие горы, их снова сменили поля.

Пролетели Денвер — большой город с ровными рядами домов. После Денвера пошли Скалистые горы. Они всё росли, надвигаясь своими снежными вершинами, порой скрываемые облаками. Иногда горы раздвигались, уступая место глубоким заснеженным ущельям, и снова сдвигались, поднимаясь всё выше и выше. Создавалось впечатление, что самолёт снизился, а между тем мы летели на одиннадцатикилометровой высоте!

Постепенно снег стал исчезать и, когда самолёт пролетел реку Колорадо, неторопливо катящую свои мутноватые воды, исчез совсем.

Мы летели над пустыней, над красными, жёлтыми бесплодными необитаемыми землями.

Вот и Калифорния. У самого Лос-Анджелеса вновь возникают лесистые горы.

Город, как и другие его американские собратья, расчерчен на квадраты: бесконечное море одно- и двухэтажных домов простирается до горизонта. Дома застыли, как солдаты в строю, вдоль многочисленных широких автострад, сходящихся и расходящихся в Лос-Анджелесе, сплетающихся здесь клубком, опоясывающим город. Снижаемся.

Когда мы вышли из здания аэропорта, направляясь к автобусу, то попали в… лето — сверкает солнце, покачиваются на лёгком ветру волосатые пальмы. Температура выше 22 градусов.

Как ни странно, но американская печать мало писала о предстоящих Олимпийских играх. Не зная этого, мы очень удивились, когда в шведской газете «Идроттсбладет» прочли статью известного бегуна Дана Вэрна. В феврале он был в Лос-Анджелесе и, по его словам, не заметил ничего, что говорило бы о приближении зимней Олимпиады. Дан Вэрн писал: «Легкоатлеты не имели никакого представления о предстоящих Играх. Я спросил об этом спортивных журналистов, которые брали у меня интервью. Они застыли, как живые вопросительные знаки: „Олимпийские игры в Скво-Вэлли??? Скво-Вэлли — что это такое, собственно говоря?“»

Прибыв в Лос-Анджелес, мы убедились, что швед прав. Только в одном спортивном магазине мы увидели плакат о зимних Олимпийских играх.

Автобус мчит нас в город. Словно в калейдоскопе, мелькают белые, розовые, коричневые домики, глазам больно от пёстрого мелькания разноцветных реклам.

Движение по дороге — в восемь рядов. Тысячи машин мчатся в обе стороны, обгоняя нас или летя навстречу.

Центр города. Здесь в отеле «Балтимор» нам приготовлены номера. «Балтимор» — самый большой отель страны к западу от Чикаго, в нём 1500 номеров. Впрочем, в США нам часто доводилось слышать слово «самый». Здесь его любят. Самый длинный тоннель, самый высокий дом, самая красивая женщина… Кругом высятся небоскрёбы, роскошные магазины, рестораны. Перед отелем — сквер.

И вот здесь мы впервые увидели американских безработных: небритые, оборванные, с впалыми щеками, сидели эти люди на скамейках, жадно бросались на газеты — нет ли где объявления о работе, — обменивались друг с другом новостями или молча смотрели в пространство — взгляд без радости, без надежды…

После обеда мы отправились посмотреть знаменитый лос-анджелесский стадион «Колизей», на котором проводились Олимпийские игры 1932 г. Когда мы приехали на стадион, он находился в состоянии, так сказать, межсезонья. Вокруг шли ремонтные работы, чинились подъезды, трамбовались корты, красились заборы. Сам огромный стадион, вмещающий 105 тысяч зрителей, возвышался немного мрачноватый, сероватый и непраздничный. Вдоль стен кое-где поднимались вьющиеся растения, кое-где виднелась чахлая травка.

Мы прошли по очень длинному, низкому и узкому коридору, одному из многих, через который проникают зрители на трибуны. Стадион наполовину врыт в землю. Скамейки покрыты стёршимися кожаными подушками. Кое-где сквозь дырки видна губка, которой набиты подушки. Над трибунами видна длинная галерея с кабинками для радиокомментаторов. Над одним из овалов возвышается башня, над которой горит олимпийский огонь. Это было странным: зачем здесь, на пустом и «неработающем» стадионе, ни с того ни с сего вьются по ветру эти огненные языки?

Несколько рабочих неторопливо возились на поле, копались в секторах, выравнивали бровку. На стадионе теперь проводятся главным образом соревнования по баскетболу, бейсболу и даже боксу. Недалеко от «Колизея» возвышается бассейн для плавания. Его очень крутые трибуны расположены только с одной стороны сооружения.

По дороге со стадиона наш водитель подвёз нас к новому Лос-Анджелесскому спортзалу, вмещающему 22 тысячи зрителей. Там проводятся соревнования по баскетболу, а также по хоккею. Зайти внутрь у нас уже не было времени.

Посмотрели мы и некоторые другие достопримечательности этого необъятного города, раскинувшегося на огромной площади в полторы тысячи квадратных миль.

Экскурсия продолжалась весь день, а на следующий — мы вылетели в Рено. Наш путь проходит вдоль океана, над маленькими городками, пляжами и курортными местечками. Уже в темноте садимся в Сан-Франциско, раскинувшем золотистую россыпь своих огней на полуострове, А ещё через два часа самолёт совершает посадку в конечном пункте нашего воздушного путешествия — городе Рено.

Позади долгий путь над материками и океаном, путь более чем в 15 тыс. км. Мы сменили климатические и временные пояса. Разница с Москвой — 11 часов, и когда мы поздним вечером спускались с трапа самолёта на аэродром Рено, в Москве уже начался следующий день.

Усталые после длительного перелёта, мы вышли на аэродром Рено с единственным желанием поскорее лечь спать.

Но мечты оказались напрасными. Сначала мы были окружены фотокорреспондентами, затем нас повели в аэродромный бар. Но и на этом испытания не кончились. Несмотря на позднее время, нас повезли в «Мейпс-отель», где разместился Международный олимпийский пресс-клуб. Отель находится на главной улице Рено, залитой огнями, наполненной сверкающей, беспрестанно струящейся световой рекламой. Лифт поднял на верхний этаж, где в большом зале толпились журналисты и работники пресс-центра. Нас встретили приветливыми улыбками, рукопожатиями и забросали вопросами. Тут же всем были вручены значки клуба в виде снежной бабы в цилиндре набекрень и удостоверения членов клуба. Кроме этого, мы получили символический сувенир на память о Рено — брелок в виде игрального автомата.

В пресс-клубе и развлекаются, и работают. Здесь — бойко функционирующий бар, а рядом телетайп, сообщающий последние сведения с Игр, пачки протоколов, программ. На одной из стен дюжина часовых циферблатов, показывающих время — местное, Москвы, Мельбурна, Токио, Рио-де-Жанейро, Осло, Калькутты, Афин, Лондона, Никосии, Шанхая и Нью-Йорка.

Мы взглянули на циферблаты: местный показывал половину двенадцатого ночи, московский — десять тридцать утра.

Всем нам дали в руки листок, на котором было напечатано: «Учреждение Международного олимпийского пресс-клуба состоялось здесь вчера под председательством Чарльза Мейпса, владельца и главного распорядителя „Мейпс-отеля“, где будет в дальнейшем размещаться клуб.

Международный олимпийский пресс-клуб будет объединять журналистов, аккредитованных на VIII зимних Олимпийских играх в Скво-Вэлли.

Расположенный на последнем этаже „Мейпс-отеля“ в „Зале Невада“ пресс-клуб имеет в своём распоряжении прямую телетайпную связь со Скво-Вэлли, телевизоры, закрытую телесистему, телеграфные и телефонные линии, справочные бюро, портативные машинки, бары, рестораны и то, чем так славится Рено, — игральные автоматы.

Президентом клуба будет Чарльз Стоут, издатель „Газеты Рено“, секретарём — Ли Хешлэнд, главный директор телевизионной станции КОЛО-ТВ в Рено».

Личный представитель Мейпса Вальтер Рэмейдж заявил, что идея создания Международного олимпийского клуба прессы была вызвана желанием дать журналистам возможность собираться где-то вместе, а также иметь рабочее место в самом сердце района Рено.

«Мы будем делать всё возможное, чтобы отель предоставил максимум удобств для репортёров», — сказал Рэмейдж.

Официальной эмблемой клуба является весёлый снеговик с корреспондентским билетом, лихо воткнутым в его заломленную шляпу.

Надо сказать, что позже мы не раз с благодарностью вспоминали о деятельности пресс-клуба, много помогавшего журналистам в их работе.

Наконец, кое-как распрощавшись с окружившими нас коллегами и сфотографировавшись с ними бессчётное множество раз, мы вырвались из цепких объятий и отправились в дальнейший путь. Он продолжался часа полтора по ночным дорогам и наконец окончился на ярко освещённой небольшой площади в местечке Кристалл-Бэй на берегу озера Тахо. Со всех сторон мы видели огни, за стеклянными дверями игорных клубов царило оживление. В стороне, в небольшом мотеле, носившем название «Кристалл-Бэй», нас ожидали номера, удобные и тихие, в которых мы тут же заснули мёртвым сном.

На следующее утро, бодрые и отдохнувшие, отправились в Скво-Вэлли. В этот день в час дня должно было состояться открытие Игр. Из Кристалл-Бэя в Скво-Вэлли каждые полчаса уходили автобусы. Автобусы компании «Серая гончая» колесят по всем дорогам страны. 600 из них обслуживали Игры, в том числе половина — специально работников Оргкомитета и аккредитованных журналистов.

Огромные автобусы с большой скоростью мчались по дорогам, но километра за три-четыре от Скво-Вэлли натыкались на длинный хвост других автобусов и машин и черепахой тащились весь остаток пути. Путь, в нормальных условиях занимавший около 30 минут, длился полтора часа.

Так было и на этот раз. К тому же утром 18 февраля валил снег — мягкий, пушистый, вообще приятный, но в день открытия Игр вовсе не нужный. Медленно двигался наш автобус в Скво-Вэлли. Водитель останавливал машину на всех промежуточных пунктах, а если попадался кто-нибудь из прохожих и просил подвезти, то шофёр тормозил и долго, терпеливо разъяснял, что автобус для «аккредитованных» и подвезти он не может. Получив за пятиминутное объяснение короткое «сенкью» (спасибо), шофёр захлопывал дверь и ехал дальше.

Дорога, ведущая в Скво-Вэлли вдоль берегов озера Тахо, великолепна. С одной стороны её окаймляют высокие массивные горы, с другой — простирается озеро — свинцово-серое под низкими набухшими тучами в непогоду и ярко-синее под голубым небом в ясные, солнечные дни. Вдоль шоссе сплошь идут пансионаты, мотели, виллы. Неоновые вывески на мотелях сообщают о наличии свободных мест, горящие и днём световые рекламы расхваливают прелести того или иного местечка: Кинг-Бич, Эмеральд-Бэй, Тахо-Виста, Тахо-Сити…

Озеро Тахо. Мы спросили у американцев, что значит это название. Уверенного ответа мы, правда, не получили. Говорят, что на языке индейского племени уошо Тахо значит «око неба», «небесный глаз». Озеро находится на высоте 1896 м над уровнем моря. Летом здесь прекрасные пляжи (общая протяжённость берега — свыше 122 км). Немало достопримечательностей имеет Тахо, но больше всего понравился нам Изумрудный залив (Эмеральд-Бэй), в котором тёмно-голубая вода постепенно переходит в изумрудно-зелёную. В ясные дни вода просматривается на десятки метров. По берегам озера, то опускаясь поближе к водной глади, то забираясь в горы, проходит шоссе, и путешественники видят из окна машины, как красиво отражаются, сменяя друг друга, то белоснежные вершины гор, то покрытые хвойным лесом склоны. Вдали белые вершины, похожие на папахи горных наездников, сливаются с облаками. При закате сквозь облака светит солнце, вода приобретает причудливую окраску, тёмно-оранжевые, зелёные и фиолетовые полосы медленно сливаются, словно какой-то невидимый художник решил перемешать краски. Постепенно вода становится тёмно-сиреневой, и лишь вершины гор да облака сохраняют на какие-то мгновения ярко-оранжевый цвет. Заходит солнце, и замирают люди, которым посчастливилось увидеть это великолепное зрелище. Да, прав был Марк Твен, когда писал, что Тахо является «самой прекрасной картиной, которую позволила создать себе наша старушка планета».

Наконец автобус сворачивает в сторону от озера и, проехав по широкому шоссе ещё несколько километров, подъезжает к Скво-Вэлли.

Покинув автобус и получив в маленьком походном вагончике наши корреспондентские удостоверения, мы минуем контроль и попадаем наконец в Олимпийский комплекс.

18 февраля 1960 г. — исторический для Скво-Вэлли день. Вот теперь должно было выясниться, не напрасно ли потрачены огромные усилия организаторов, огромные деньги, не зря ли выбрано именно это место для проведения зимних Олимпийских игр, не совершил ли ошибку Международный олимпийский комитет, назначив именно здесь очередную встречу олимпийцев.

Наступил час испытаний и для сотен спортсменов, их тренеров, долгие годы готовившихся к этому выступлению.

Настроение у всех было торжественным, приподнятым. Исключение составляла только погода: липкий снег слепил глаза, затруднял дыхание, сырой ветер метался во все стороны по долине, набухшее небо словно опустилось, придавив маленькую, затерявшуюся среди необъятных гор долину.

На дорогах то и дело возникали многокилометровые пробки. Солдаты морской пехоты расчищали горнолыжные трассы, снегоуборочные машины вели отчаянную борьбу, чтобы уберечь ледяное поле арены от снега.

А цепочки зрителей медленно, увязая в сугробах шли и шли от огромной площади, рассчитанной на десятки тысяч машин, к дверям Ледяной арены. И всё же в этот первый день зрителей собралось не больше 15 тысяч.

Обилие разнообразных соревнований, проводимых одновременно, не раз ставило в тупик многих зрителей, прибывших в Скво-Вэлли. Но, по мнению всех живших в гостинице «Кристалл-Бэй», самым загруженным болельщиком оказался коммивояжёр из Швейцарии Шеффер. Он, наслушавшись слухов о погоде в Долине Индианок, прибыл туда, имея в чемодане три термометра: один — для снега, другой — для воздуха и третий — для измерения температуры собственного тела. Как шутили соседи, бедному швейцарцу просто было некогда смотреть соревнования Белой олимпиады, так как он едва успевал ставить термометры.

Разные люди встречались нам в Скво-Вэлли. Вот две девушки — Кэрол и Шерли. Мы познакомились с ними, когда ехали в Рено. Они попросили подвезти их в машине, предоставленной пресс-центром группе советских журналистов. Разговорились. Кэрол и Шерли — танцовщицы варьете. У них усталые лица — отпечаток ночного труда, грима, отпечаток профессии, грустные глаза, хрипловатые голоса, хрипловатый смех. Им лет по двадцать а выглядят они значительно старше.

Когда-то одна из них, окончив школу, работала в конторе, но работа манекенщицы оказалась выгодней. Ну, а танцевать в варьете ведь ещё выгодней. Конечно, эта профессия имеет свои недостатки, но ведь она приносит больше денег…

Обе девушки имеют о советской жизни довольно странное представление. Спрашивают: а есть ли в Москве телевидение, а машины личные есть?

Так вот, Кэрол и Шерли на время Игр покинули своё сан-францисское варьете и приехали в Рено. Здесь они выступают на гораздо худших условиях, живут в неважных номерах, но зато, выступив ночью, могут день провести на стадионах. А они любят спорт. Сами уж, конечно, им не занимаются, но смотреть любят.

В беседу вступает шофёр Билл. Оказывается, он наш будущий коллега. Учится на факультете журналистики. Но взялся работать на время Игр в качестве шофёра в Международном олимпийском пресс-клубе, чтобы иметь возможность посмотреть соревнования.

И таких среди зрителей немало. Это студенты, преподаватели, конторщицы. В подавляющем большинстве молодёжь. Они любят спорт и поэтому в Скво-Вэлли работают шофёрами, переводчиками, обслуживают пресс-центр, павильоны и т.д. Во-первых, есть возможность подработать, а во-вторых, удастся хоть краем глаза взглянуть на Игры.

Но в основном зрители, разумеется, иные. Это люди богатые. Среди них тоже немало молодёжи, но другой, такой, которой есть на что жить и не работая.

Они одеты в дорогие, подчас экстравагантные лыжные костюмы, накидки, пелерины, в эскимосские одежды, стоимость которых равна месячному заработку Кэрол и Шерли, вместе взятых. А какой-то миллионер ходил в длинной шубе из чёрно-бурых лис, привлекая внимание даже здесь.

Но вернёмся к открытию. Наконец с пятнадцатиминутным опозданием торжественная церемония начинается. Опоздание было вызвано тем, что вице-президент Соединённых Штатов Никсон не смог вовремя добраться до Скво-Вэлли из-за заносов. Из-за сильного снегопада ему пришлось добираться из Сакраменто, где он остановился, в Скво-Вэлли не на вертолёте, как предполагалось, а на автомашине. Расстояние около 160 км колонна Никсона смогла покрыть только за 4 часа.

Итак, встреченный президентом Международного олимпийского комитета Брэндеджем и председателем Оргкомитета VIII зимних Олимпийских игр Хейлом Никсон занимает место на почётной трибуне. В этот момент оркестр военных моряков, состоящий из 1285 музыкантов, и хор учащихся 52 калифорнийских и невадских школ и университетов в 2645 голосов исполняют американский гимн. Хористы пели на голодный желудок. Грузовик, который доставлял им питание, был задержан патрулём по пути в Скво-Вэлли, так как на его колёсах не было цепей. Полицейские не без основания опасались, что он застрянет по дороге в снегу и блокирует дорогу. Грузовик был возвращён в Рено.

После исполнения гимна наступает тишина. В молчании застыли вековые горные вершины, неслышно падает снег, безмолвны тысячи зрителей. На мачты поднимаются знамёна: Греции — колыбели олимпийских игр, США — страны, где проводятся VIII зимние Игры, и олимпийское знамя. Тишина разрывается треском барабанов, в воздух взлетают и с треском разрываются ракеты фейерверка. На мачты, окружавшие ледяной овал катка, медленно поднимаются флаги стран-участниц. Гремит марш «Парад олимпийцев». И в то же мгновение, словно оно являлось составной частью всей торжественной церемонии, элементом режиссёрского замысла, появляется солнце, заливая своим ярким светом всю эту пляску красок — голубой лёд, снежные горы, зелёные ели и яркие, пёстрые, переливающиеся трибуны. А снег, будто остановленный невидимой с земли крышей, прекращает своё падение.

На Ледяную арену одна за другой выходят делегации стран. Каждый раз, когда новая делегация появляется на арене, в воздух взлетает ракета. Она выбрасывает два маленьких парашютика, к которым прикреплён вымпел страны.

Первым по традиции идёт знаменосец Греции. Но он… американец. Греция в Играх не участвует. Потом, одетые в зелёное, идут австралийцы, за ними — в красных штанах и серых куртках австрийцы. Канадцы одеты так, что рябит в глазах. Их полупальто состоят из зелёных, красных, жёлтых, белых поперечных полос, словно шагают детские пирамидки. В синие костюмы и красные шарфы одета делегация Чехословакии. Конькобежец Курт Стилле — единственный член датской команды.

Идёт многочисленная делегация Финляндии. Они одеты в синие пальто, белые шапки и варежки. Торжественно проходят перед трибунами делегации Англии, Венгрии, Италии, Японии. Как ни мало государство Лихтенштейн, а и оно прислало на Игры пять человек — на одного больше, чем Ливан, и столько же, сколько Новая Зеландия. Норвежцы одеты в синие полупальто, бриджи и гольфы. Норвежское знамя несёт будущий чемпион Игр Кнут Юханнесен. Впрочем, об этом ещё никто не знает, хотя многие предполагают. В составе делегации Южно-Африканского Союза — самая юная участница Игр. Это Марселла Мэттьюз. Ей нет ещё 12 лет, и рост её — 137 см. У испанцев на голове красные колпаки с кисточками, похожие на ночные чепцы. Идут шведы — одна из самых многочисленных делегаций. Швейцарцы одеты в белые «эскимосские» костюмы. А вот турки — их всего трое.

На Ледяную арену выходит делегация Советского Союза. Она одета очень строго — стального цвета пальто, шляпы, тёмные костюмы.

Нашу делегацию горячо приветствуют зрители. Парад замыкает в качестве страны-хозяина команда Соединённых Штатов. Американцы одеты в светло-серые полушубки, синие штаны. Их красно-белые шарфы откинуты на плечи.

Брэндедж и председатель Оргкомитета Хейл поднимаются на трибуну. Хейл произносит приветственную речь, призывая участников вернуться домой посланцами мира и доброй воли. Затем предоставляет слово вице-президенту США Никсону, который произносит одну-единственную традиционную фразу: «Объявляю VIII зимние Олимпийские игры в Скво-Вэлли открытыми».

Чтобы произнести её, Никсон преодолел 4800 км на самолёте и 160 км на автомобиле.

Звучит Олимпийский гимн, исполняемый хором и оркестром.

Две тысячи голубей взмывают в воздух: они, согласно традиции, должны разнести всему миру весть о начале Игр. Эта часть церемонии чуть не оказалась под угрозой. Дело в том, что неумолимые полицейские, имея строгий наказ никого не пропускать в Скво-Вэлли без пропуска или билета, долго не разрешали въезд человеку, вёзшему в долину две огромные клетки с голубями. Сколько он ни доказывал, что дешевле ему было бы купить билет, чем тащить машину голубей, чтоб обмануть контроль, ничего не помогало, и потребовалось вмешательство начальства, чтобы птицы проникли наконец в Скво-Вэлли.

Не повезло на этот раз и олимпийскому факелу.

Олимпийский огонь был зажжён в Норвегии от камина в домике основоположника лыжного спорта С. Нордхейма в Моргедале. В сопровождении почётного эскорта огонь пропутешествовал через океан и через всю Америку. За 18 дней он проделал путь около 13 тыс. км на лыжах, автомашине, самолёте, вертолёте и снова на лыжах. По пути с факелом случилось происшествие. Когда он двигался эстафетой по американской земле, в городе Сода-Спрингс на факел было совершено покушение. Какие-то особенно отчаянные любители сувениров проникли в машину и украли запасные факелы и плёнку с кинокадрами олимпийской эстафеты, а настоящий факел уцелел лишь благодаря счастливой случайности (его внесли в один из номеров гостиницы). Но на этом злоключения священного огня не кончились.

Во время церемонии открытия, задолго до того, как должно было состояться торжественное зажжение олимпийского огня, этот огонь вдруг… вспыхнул, так сказать, ни с того ни с сего.

Среди организаторов началась суматоха: был нарушен порядок церемонии. «Может быть, — предположил один из американских журналистов, — в наш атомный век факел будут теперь зажигать на расстоянии?»

Но всё объяснялось гораздо проще. Американцы старались сделать максимум возможного, чтобы Игры прошли гладко, а эти сверхстарания подчас и вызывали различные накладки.

Задолго до церемонии открытия репетировали на арене хор и оркестр. В это же время, заткнув уши кулаками и забравшись в укромный уголок, в сотый раз повторяла слова олимпийской клятвы Кэрол Хенс. Решили провести репетицию и те, кто отвечал за светильник. Просто время они выбрали не очень подходящее — разгар церемонии. Убедившись, что светильник работает хорошо, они спокойно погасили пламя.

Но вот на вершине белого склона, сплошной стеной встающего перед трибунами Ледяной арены и составляющего фон, возникает фигура лыжницы. Это Андреа Мид-Лоуренс, прославленная американская слаломистка, завоевавшая на Олимпиаде в Осло 2 золотые медали. Плавно и в то же время быстро, без палок, несётся она с горы, держа в одной руке факел. Восемь солдат мчатся вслед почётным эскортом. Спустившись вниз, застывает на мгновение лыжница, словно античная статуя, — высокая, стройная, в гордой позе. Затем передаёт факел конькобежцу Кеннету Генри, олимпийскому чемпиону 1952 г. Совершив круг почёта, Генри зажигает от факела светильник, который теперь возгорается уже полноправно. У подножия громадной Башни наций, украшенной гербами стран-участниц, он будет гореть все одиннадцать дней Олимпиады, потребляя в час 175 л бензина, о чём не преминули сообщить все американские газеты.

Церемония продолжается. Звучит музыка. Потом замолкает. Из рядов американской делегации выходит невысокая, хрупкая девушка. Неторопливо, в полной тишине идёт она, сопровождаемая только флагом своей страны, и поднимается на трибуну.

Это Кэрол Хейс, лучшая фигуристка мира, чьим замечательным искусством мы любовались несколько дней спустя.

Немного волнуясь, подняв правую руку в красной варежке, а левой держа кончик знамени, она звонким, хорошо слышным голосом произносит слова торжественной клятвы, возвещая от имени спортсменов, что они готовы вступить в честную спортивную борьбу во славу спорта и за честь своих стран.

Снова звучит американский гимн. Гремит артиллерийский салют — восемь залпов по случаю VIII Белой олимпиады, в воздух взлетают сотни цветных баллонов. Делегации покидают арену. И в ту же минуту, словно ожидавший конца церемонии, снег вновь густыми хлопьями повалил на Скво-Вэлли. В общем, как в сказке, где по мановению волшебника совершаются чудеса.

Торжества в честь открытия Игр окончены, начинаются будни Олимпиады.

Рим 1960 РИМ-60

Комендант токийской Олимпийской деревни прибыл в Вечный город и начал осваиваться в римской Олимпийской деревне за месяц до того, как туда приехал его итальянский коллега.

А всего, не считая туристов, в Рим съехалось около 3 тысяч японских представителей — специалистов строительства и торговли, службы обеспечения порядка и городского транспорта, ветеринарии и организации соревнований. Как рассказывают, — прибыл даже специалист по изучению итальянской системы варки кофе «эспрессо». Все они, обвешанные кино- и фотоаппаратами,вооружённые блокнотами, ручками, словарями и справочниками, деловито ходили по городу, задолго до начала соревнований рассаживались на трибунах стадионов, проникали в раздевалки и служебные помещения и без конца фотографировали, записывали, снимали.

Всё это, в общем-то, не казалось странным. Четыре года пролетят незаметно, и в 1964 г. олимпийский огонь запылает в японской столице.

И хотя в Риме собрались представители более чем 80 стран, в Токио, по мнению президента МОК Э. Брэндеджа, ожидается ещё больше — около 100 делегаций. Вот японцы и готовятся: стараются не «потерять лица», организовать Игры не хуже, чем это сделали итальянцы. А это-то как раз и нелегко сделать.

Итальянцы не ударили лицом в грязь. Они справились с организацией сложнейшего спортивного мероприятия, каковым являются олимпийские игры. По словам одной французской газеты, они даже «переорганизовали» их, были слишком расточительны. И действительно. С первых шагов по древней римской земле чувствовалось, что город живёт Олимпиадой.

Пассажир, вышедший на площадь перед крупнейшим в Европе вокзалом Термини, прежде всего наталкивался на огромный транспарант, освещённый круглые сутки. Он бросался в глаза и днём, но вечером и ночью горел словно мощный маяк, освещающий дорогу усталому путнику. На транспаранте была изображена схема Рима с указанием основных спортивных центров — ЭУР, «Форо Италико», термы Каракаллы, базилика Масценция, Олимпийская деревня. А это были те конечные пункты, куда и направляли свои стопы все путники, прибывающие в Рим. Число их в общей сложности составило немногим менее четверти миллиона.

Естественно, что прежде всего путники всё же отправлялись в отель. Их в Риме множество, начиная с таких, как «Эксельсиор» или «Гранд-отель», появление в которых постояльца без галстука могло свалить в обморок портье, но в которых цена за номер валила с ног постояльцев, и кончая совсем скромными, где горячая вода шла, когда хотела, где для того, чтобы подняться в лифте, надо было опускать в щёлку монету и где не следовало выставлять на ночь ботинки, так как их могли украсть.

Хозяева делали всё, что могли, чтобы использовать Игры. Вставляли в номера лишние кровати и брали дополнительную плату, устанавливали обязательное питание-пансион, заведомо зная, что постояльцы всё равно не будут успевать пользоваться им, а оплачивать вынуждены и т.п.

Но и власти принимали меры. Переодетые иностранными спортсменами и туристами инспекторы заходили в отели под предлогом поисков свободных номеров и проверяли, не превышаются ли установленные пределы оплаты.

Многие туристы жили в кемпингах вокруг Рима, многие снимали частные комнаты, селились в палатках или в привезённых с собой трейлерах.

Но, в общем, приезжие туристы были, как правило, людьми не бедными. Судите сами.

Если б человек захотел приобрести билеты на самые лучшие места для всех соревнований Олимпиады, ему потребовалось бы заплатить около 200 тысяч лир (одна церемония открытия обошлась бы в 12 тысяч). Стоимость номера в лучшем отеле достигала 8 тысяч в день (а этих дней было пятнадцать). И наконец, такое, например, питание, какое было предоставлено спортсменам в Олимпийской деревне (т.е. отличное, но без вин и деликатесов), тоже обходилось тысяч в пять. Одним словом, поездка на Игры влетела бы в полмиллиона. Если же брать худшие места на стадионах, жить в захудалых отелях и скромно питаться, то эту цифру следует уменьшить раз в пять. Однако и это приблизительно двухмесячный заработок квалифицированного рабочего. Но вот обеспеченный местом в отеле, с пачкой билетов в кармане счастливый приезжий выходит на улицу. Он сияет не меньше, чем южное римское солнце, подогревавшее воздух до 30–35 градусов ежедневно.

И первое, с чем сталкивается приезжий, — это уличное движение. Вспоминается итальянский анекдот: поражённый быстротой и беспорядочной ездой итальянского шофёра, один англичанин спросил: «Какое же у вас, в конце концов, движение — левостороннее или правостороннее?» «Мы ездим ни справа, сэр, и ни слева, — ответил шофёр, — мы ездим в тени».

Действительно, машины мчались по узким и кривым римским улицам со сказочной ловкостью и с относительным уважением к правилам. Но мчались ли? Вернее было бы сказать: скакали, т.е. они мгновенно срывались с места, с огромной скоростью проносились десяток метров и надолго замирали в одной из бесчисленных пробок, которыми были накрепко забиты узкие горловины римских улиц.

Ко всему прочему, улицы с односторонним движением, тупики, переезды, повороты, места стоянок, запрещённые направления менялись не только ежедневно, но порой и по нескольку раз в день. И спокойно подъехавший утром к месту своей службы римлянин убеждался, к своему великому возмущению, что для проезда вечером обратно домой ему необходимо совершить крюк чуть ли не в десяток километров.

Для того чтобы доля сия миновала участников Игр, их автобусам предшествовал мотоциклист. С треском и сиреной он нёсся впереди автобусов, расчищая дорогу. Впрочем, помогало это мало: через пробки всё равно было трудно пробиться. Зато выглядело очень торжественно.

В стремительном потоке итальянских машин, словно льдины в ледоход, болтались машины приезжих, поворачивая куда не надо, застревая на перекрёстках, останавливая движение, вызывая крики и шум. Безжалостно штрафовавшие «своих», римские полицейские долго топтались и горячо жестикулировали около иностранных автомобилей, в сотый раз объясняя приезжим, не понимавшим языка, в чём состоит их нарушение и чего они не должны делать. Внимательно прослушав нравоучение и ничего не поняв, приезжие оправдывались и извинялись на своём языке, обещая не повторять, после чего опять нарушали правила на следующем же перекрёстке.

Кесарево — кесарю. Оставим проезжую часть улицы автомобилистам и вольёмся в не менее шумный, подвижный и пёстрый поток пешеходов. В этой яркой толпе можно было встретить самых разных людей. Вот идёт группа высоких негров из Ганы. Они с любопытством озираются по сторонам, и чувствуется, что это их первый визит в большой европейский город. А вот идут в сложнейших тюрбанах, с холёными бородами, заправленными в тонкие парикмахерские сеточки, индийские спортсмены.

Кого только не увидишь в эти дни на улицах итальянской столицы, на какие только одежды не насмотришься! Вот бегут итальянские девушки, славные, милые девушки — машинистки, продавщицы, официантки, секретарши, — стройные, большеглазые, черноволосые, в коротеньких юбочках, из-под которых видны их загорелые ножки, стучащие каблуками, несущие своих обладательниц в конторы и магазины, фирмы и учреждения, где надо весь день печатать на машинке или улыбаться покупателям, когда так весело и интересно на стадионах.

Вот элегантные господа в галстуках и перчатках, несмотря на жару; дамы, движущиеся по улицам лишь поперёк — от машины к отелю, ресторану и обратно. А вот бесшабашные туристы. Они в коротких шортах — и мужчины и женщины, в тёмных очках, с мешками в руках, с запылёнными сандалиями на ногах.

Идут юноши и девушки с эмблемами на рукавах: это французские школьники, которым организовали экскурсию на Игры. Они смеются и шутят, толкаются и кричат.

А эти туристы — серьёзные. Они — в толстых ботинках, фетровых шляпах и обвешаны фотоаппаратами. У каждого храма, у каждых развалин они останавливаются и, шевеля губами, перелистывают толстые путеводители. Они не видят храмы, а видят лишь страницы путеводителей. Но они были возле достопримечательности, «отметились» и со спокойной совестью могут двигаться дальше.

Ну и, конечно, монахи и священники. Высокие, атлетически сложённые, низкие и пузатые, молодые и старые, розовощёкие и бородатые, с тонзурами и кудрями, в чёрных башмаках и почти босые, подпоясанные верёвками, чётками, шнурами, шёлковыми лентами, в рясах чёрных и белых, красных и коричневых, с физиономиями постными и лоснящимися, суровые и подмигивающие девушкам — они, словно тёмные ядрышки в светлой крупе уличной толпы, неизбежны и беспрестанны…

Многочисленны и полицейские. Высоченные национальные гвардейцы в треуголках и с саблями; карабинеры в фуражках с блестящими козырьками; регулировщики в белых одеждах, чтоб на них не наехали ночью лихие итальянские шофёры; просто полицейские в серых куртках, некоторые с изображением французского, английского или немецкого флага (в зависимости от языка, которым они владеют помимо родного). Толпа беспрерывно движется вдоль узких тротуаров, мимо слепых римских домов.

Дома слепы. Весь город в эти жаркие дни опустил на свои окна веки-жалюзи, плотно прикрыл частыми зелёными, красными, жёлтыми сверкающими или облезлыми планками внутренность квартир от негостеприимного солнца. В Риме нет домов, кроме домов самых бедных, где бы не было этих деревянных занавесей. Но это — только в верхних жилых этажах. Нижние сверкают витринами магазинов — обувных и галантерейных, кондитерских и парфюмерных, продовольственных и цветочных. Всё украшено олимпийскими эмблемами.

Римская волчица — на косынках, туфлях, галстуках, волчицы из цветов, крема, сахара…

Хозяева фирм не хуже Ромула и Рема сосут олимпийскую волчицу.

Реклама бешеная: в воздухе летает самолёт, волокущий за собой рекламу конфет «Перуджина»; фирма «Филипс» бесплатно выделила в пользование обитателей Олимпийской деревни сотни телевизоров и радиоприёмников; «Жилет» одарила спортсменов бритвами, «Паркер» — ручками, «Нестле» — кофе. Густой поток бритвенных и зубных паст, мыла и одеколонов, сумочек и шоколадок обрушился на спортсменов.

Крупнейшая итальянская страховая компания бесплатно застраховала всех участников Игр на миллион лир каждого (и выплатила семье датского гонщика Енсена, погибшего после гонки от солнечного удара или допинга, его миллион), а Банко Национале дель Лаворо выпустило колоссальное количество справочников, проспектов, путеводителей и альбомов.

Рекламой занимались даже японцы: они наводнили деревню веерами с надписью «Олимпийские игры 1964 г. Токио».

На виа Венето, самой фешенебельной улице города, чья развращённая, пустая жизнь с такой обличающей силой показана в «Сладкой жизни» режиссёра Федерико Феллини, за столиками дорогих кафе сидели модницы и миллионеры, кинозвёзды и титулованные особы. Их жизнь по-прежнему проходила в приёмах и оргиях, а дань олимпийским боям выражалась в платиновых с бриллиантами украшениях с изображением волчицы на смокингах и бальных платьях.

А где-то на римской окраине, на пути к аэродрому Чампино, знакомые коричнево-жёлтые громадные плакаты с изображением древнеримской колонны и волчицы, сотнями установленные вдоль дороги, долженствовали скрыть от проезжающих по шоссе лачуги бедняков, где людей интересовали не Игры, а поиски дневного куска хлеба…

По вечерам, когда лачуги погружались во мглу, виа Венето, виа Национале и другие центральные улицы и площади заливались огнём реклам, кино и ресторанов, а древние римские развалины приобретали волшебный вид, подсвеченные оранжевым, зелёным, белым светом. Гигантский овал Колизея начинал светиться красноватым огнём и походил на какой-то сказочный ажурный пирог, когда погашены свечи и лишь пунш пылает вокруг ароматным коричневым пламенем.

Глядя на этого почти двухтысячелетнего старца, вспоминаешь пророчество Св. Беда Почитаемого: «Пока будет стоять Колизей — будет стоять и Рим, когда падёт Колизей — Рим тоже падёт, но, когда Рим падёт, он увлечёт в своём падении весь мир».

Мрачное предсказание… И вдруг торжественная тишина нарушается весёлыми песнями, звуками музыкальных инструментов: юноши и девушки, загорелые, растрёпанные, в шортах и сандалиях, со спортивными эмблемами на куртках, весело поют и играют, смеются и шутят, бродя по вечернему Риму.

И становится ясным, что когда-нибудь, быть может, и падёт Колизей, но весь мир не последует за ним, что всегда будут звучать в этом мире песни и юный смех молодых, сильных, ловких и красивых людей.

Недалеко от Колизея возвышаются гигантские своды базилики Масценция, где проходили состязания по борьбе. Надо сказать, что идея организаторов Олимпиады провести некоторые соревнования в обстановке древнеримской старины была остроумна. Могучие тела борцов на фоне древних стен базилики, гибкие прекрасные тела гимнасток в окружении величественных терм Каракаллы, марафонский победитель, финиширующий у арки Константина, — всё это придавало какой-то неповторимый, своеобразный характер состязаниям, протягивало невидимую, но ощутимую нить от атлетических ристалищ древности к современным спортивным схваткам.

…Итак, ночной Рим. Приезжий прошёл мимо Колизея, мимо базилики Масценция. Вот и Форум. Серо-белый днём, такой знакомый по тысячам фотографий и открыток, он ночью чарует по-особому. Будто таинственные ночные цветы, горят зелёные и красные лампочки на трибунах этого странного, единственного в своём роде театра, показывающего всегда один и тот же спектакль без действующих лиц, без сюжета, где актёры — это музыка и огни. Представление «Звук и свет» — чудесный танец огней и мелодий, и мало было олимпийцев, не посвятивших ему свободного вечера.

Но вот гаснут огни улиц и площадей. Замирает вечерний поток машин, с грохотом опускают жалюзи самые поздние кафе и траттории. Триста пятьдесят специальных ночных уборщиков олимпийских сооружений выходят на работу.

Рим засыпает. Засыпает, чтобы ранним утром, залитый солнцем, умытый голубым безоблачным небом, вновь проснуться, наполниться шумом машин, звонками трамваев, криками газетчиков, шелестом спешащей на работу толпы. Просыпается Рим. Просыпается и Олимпийская деревня.

Сменяется у входов неусыпная стража. Развеваются на ветру флаги стран-участниц. Грузовики один за другим въезжают за шлагбаумы, привозя запасы для олимпийских ресторанов. Маленький четырнадцатилетний римлянин Джулио выходит на свой пост. Шестьдесят часов провёл он у ворот деревни и собрал 2786 автографов. И чьих только здесь не было! И В. Куца, и Ю. Власова, и Л. Латыниной, и Дж. Оуэнса, и В. Рудольф, и А. Хари…

Первыми в деревне просыпаются марафонцы. Все ещё спят, а они уже бегут свои бесчисленные круги по асфальтированным дорожкам, нахлобучив на головы белые шапочки, которые являются неотъемлемым признаком всех марафонцев и ходоков в мире.

Затем к сим ранним птахам присоединяются японские боксёры. Шумно выдыхая воздух, они носятся перед своими домиками, азартно поражая воображаемых противников. Как известно, с настоящими противниками получилось не так удачно: японцы на Играх завоевали одну бронзовую медаль. Один за другим выходят на зарядку спортсмены. Вот наши борцы побежали на зелёное поле, и начался напряжённый футбольный матч между командами «вольников» и «классиков». Со счётом 3:0 выигрывают «вольники». К сожалению, сильней они оказались лишь на футбольном поле. На борцовском ковре наши «вольники»… Ах, не хочется вспоминать!

Выходят баскетболисты. Выходят бегуны. Мало считаясь с правилами деревни, Х. Эллиот мчится по ухоженным газонам. За ним устремляется разъярённый садовник, и будущему олимпийскому чемпиону с трудом удаётся спастись бегством. «Мировой он рекордсмен или нет, — в азарте кричит садовник, — я всё равно догоню его!» (Не потому ли так быстро бежал Эллиот на олимпийском стадионе?)

Последними выходят штангисты. Им некуда спешить: у них основные битвы начинаются по вечерам и заканчиваются чуть ли не под утро.

Цепочка спортсменов тянется к столовым. Олимпийская деревня приступает к трудовому дню.

Удивительно пёстро её население. Здесь можно встретить людей всех цветов кожи. Чёрные, словно ночь, представители африканских государств; темнокожие индийцы, жёлтые японцы; шведы-альбиносы; гигантская американская метательница негритянка Эрлин Браун и её тонкая, как тростинка, соотечественница Вильма Рудольф; самый высокий человек в деревне Янис Круминьш и «железный коротышка» Чарлз Винчи. А такое сборище спортивных знаменитостей всех поколений вряд ли где можно было когда-либо встретить. Уж не говоря о нынешних чемпионах, собрались сюда Э. Затопек и В. Куц, Р. Баннистер и Г. Хегг, Дж. Оуэнс и Л. Беккали, М. Уайтфильд и Х. Мак-Кинли, Х. Фютерер и Х. Абрахамс.

А как ярко выглядели спортсмены в своих одеждах! Здесь были тренировочные костюмы, майки, трусики, шорты, народные костюмы, головные уборы всех цветов и форм, фасонов и тканей. Зелёно-жёлтые — бразильцев, клетчатые — канадцев, тёмно-синие — американцев, красные — турок. Тюрбаны, шляпы, кепки, береты, чалмы. Бесконечное разнообразие нагрудных знаков, надписей, эмблем, гербов и значков.

Олимпийская деревня была крепостью, которую охраняли, по выражению одной американской газеты, тщательней, чем итальянский золотой запас. Действительно, полицейские — конные и пешие — возвышались вдоль ограды, у ворот, у главного входа, внутри, на перекрёстках в самой деревне. Контролёры, люди безжалостные и непоколебимые, как сама судьба, стояли у калиток и тщательно сверяли фотографии на пропусках с физиономиями предъявителей этих пропусков. И не дай бог, если кто-либо отпустил усы или сменил причёску — следовала тщательная проверка.

Особенно тяжело приходилось журналистам. Им больше чем кому-либо необходимо было проникнуть на обетованную землю Олимпийской деревни. И усилия, которые они применяли для этого, должны занять достойное место в анналах истории гениальных изобретений и человеческой предприимчивости.

Так, фотокорреспонденты «Пари-матч», нацепив форменные робы доставщиков кока-колы и запрятав в ящики с напитком аппараты и блицы, сумели обмануть бдительную стражу. Один французский журналист заявил, что он член олимпийской волейбольной команды, но забыл своё удостоверение — пусть посмотрят в списках. Контролёры долго листали их и в конце концов пропустили журналиста, решив, что сами потеряли нужный список.

Ежедневное утреннее взвешивание борцов происходило в помещении школы, находившейся на территории деревни. Сгонщикам же веса приходилось порой срочно бегать в баню, стоявшую за оградой, и снова возвращаться на взвешивание. Изучив эти детали, один турецкий журналист переодевался в тренировочный костюм, одолженный им у своих соотечественников, накручивал на голову полотенце и, взяв старт у бани, сломя голову проносился мимо контролёров, провожавших его сочувственным взглядом: бедняга опаздывает на взвешивание!

Попав же в деревню, журналисты уже не знали ни отдыха, ни покоя. Они разыскивали предполагаемых чемпионов, тренеров, руководителей делегаций. Они охотились за поваром нашей делегации Володей, они спрашивали, где можно найти слесарей, сваривавших для Круминьша специальную кровать. Они гонялись за Биллом Нидером, обижаясь, что он не может сообщить им с точностью до сантиметра, на сколько он толкнёт ядро, и поражались, что Юрий Власов не только не напоминает мастодонта, но имеет красивую фигуру и беседует с ними без переводчика. Они снимали, фотографировали, записывали без конца и без края.

И всю ночь стучали телетайпы, разнося во все концы света всё новые сенсации. Впрочем, не только сенсации. Надо отдать газетам справедливость, они в основном подробно и объективно освещали ход игр, а вместе с радио и отлично работавшим итальянским телевидением расширили трибуны олимпийских стадионов для десятков миллионов человек из всех стран земного шара.

Рабочий день борцов начинался рано.

Взвесившись и торопливо позавтракав, участники олимпийского турнира по борьбе рассаживались в автобусы и отправлялись к месту соревнований. Утром путь длился недолго, но по вечерам, чтобы вовремя добраться до цели, приходилось пользоваться услугами мотоциклиста-полицейского, который с шумом и треском мчался впереди каравана автобусов.

Итак, покрутив и попетляв по узким улицам итальянской столицы, автобусы прибывали наконец к цели.

Участники высаживались и, придавленные беспощадной даже в 10 часов утра римской жарой, медленно тащились к воротам базилики, волоча свои спортивные мешки.

Базилика Масценция находится в самом многолюдном и популярном месте Вечного города. С одной стороны её возвышается Колизей, у подножия которого как раз и останавливались автобусы, с другой — дремлет тысячелетним сном древний Форум.

Бессчётные туристские полчища бродили здесь от развалин к развалинам, увешанные фотоаппаратами, изнемогающие от жары и впечатлений, сжимая в ослабевших руках карандаши и блокноты. Во главе этих кочующих отрядов, бодрые и свежие, словно лучи солнца были не властны над ними, всегда улыбающиеся, всегда громогласные, двигались гиды, оглашая воздух призывными кличами на всех существующих языках.

Убогие, плохо одетые старички, словно тени, скользили меж групп туристов, пытаясь продать открытки с видами Рима, дешёвые сувениры, справочники, путеводители.

Бродячие фотографы с молниеносной быстротой и сверхъестественной проницательностью выхватывали в толпе влюблённые парочки и любителей запечатлеть себя в веках, щёлкали затворами фотоаппаратов и вручали несколько растерянным клиентам свои адреса.

Но борцы не обращали внимания на всю эту будничную туристскую суету. Они спешили углубиться под прохладные своды базилики, с ужасом думая о том, что в иные дни температура поверхности матов, на которых им предстояло бороться, достигает +52° по Цельсию! Хотя маты эти располагались под сводами, но солнце проникало и туда. И уж конечно, погибали от жары зрители. Древняя восемнадцативековая базилика, некогда служившая пристанищем судебным учреждениям античного Рима, была словно разрезана пополам. Одна половина, представлявшая три гигантских помещения, покрытых сводами, была замкнута с задней стороны стеной. Другая её стена исчезла вместе с остальной частью сооружения, и на их месте были сделаны места для зрителей.

Таким образом, три помоста, на которых шла борьба, располагались под тремя сводами. Трибуны же были снаружи. По утрам по ним нещадно прогуливались солнечные лучи, порой забиравшиеся под своды, накалявшие, как говорилось выше, ковры.

Что касается зрителей, то нам таких ещё не доводилось видеть. Трибуны напоминали пляж: люди сидели в одних трусах, прикрывались зонтами, полотенцами, соломенными шляпами, обмахивались веерами. Иногда повязывали на голову брюки или жакеты. Рядом с ними стояли корзинки с термосами, были разбросаны в великом множестве бутылки минеральной воды. Воду не только пили, ею и обильно обливались.

Впрочем, зрителей по утрам бывало мало. Вообще затея проводить соревнования утром была неудачной. А потому, вместо того чтобы длиться с 10 утра до часу дня, соревнования еле дотягивали до 11. Отбыв номер, участники и организаторы, облегчённо вздыхая, отправлялись на отдых, чтоб вновь встретиться в 8 вечера.

И вот тогда всё менялось.

Дивны были эти римские вечера. Неведомо куда исчезала жара. Лёгкий свежий ветерок проносился над городом, забираясь под своды древней базилики, обвевая ещё не оправившихся от дневного зноя зрителей, прохладной метлой прометая остывающие маты.

Южная ночь спускалась мгновенно. Она наваливалась на город быстро и бесшумно, словно тяжёлое бархатное покрывало.

И в ответ город так же быстро озарялся светом. Заливались неоном улицы, вспыхивали огнями рестораны и кафе; начинали светиться таинственным коричневым, зелёным, оранжевым светом тысячелетние развалины храмов и ристалищ; улицы превращались в сплошное мерцание красных и белых автомобильных огоньков.

Загоралась и базилика Масценция. Ослепительный свет десятков могучих рефлекторов, подвешенных под утопавшими во мраке где-то наверху гигантскими сводами, выхватывал из окружающей полумглы помосты с борцовскими матами, и в этом свете даже с самых дальних рядов были чётко различимы яркие трико борцов, их напряжённые лица, каждый напруженный мускул мощных тел.

Когда наступала ночь, базилика приобретала сказочный, чудесный вид. На обломках колонн, помнивших ещё шествия победных римских легионов, деловито застыли телевизионные камеры и треноги киноаппаратов. Под сводами, слышавшими, быть может, страстные речи Цицерона, протянулись электрические провода и резиновые шланги теле- и радиоканалов. Вечные южные звёзды, освещавшие своим голубоватым светом неторопливых патрициев, шествовавших здесь века назад в пурпурных тогах и бесшумных сандалиях, теперь освещали суетливых репортёров, стучавших на машинках, кричавших в телефонные трубки и без конца выпускавших к этим звёздам клубы табачного дыма.

Итальянские организаторы проявили и воображение и вкус, проведя некоторые из спортивных соревнований на фоне своих прекрасных древних сооружений.

Приятно первым финишировать в марафонском беге, вдвойне приятно сделать это под знаменитой аркой Константина.

Славно получить золотую медаль за победу в борьбе — виде спорта ещё более древнем, чем Рим, но вдвойне славно взойти на пьедестал почёта, возвышающийся среди величественных развалин, помнивших ещё битвы гладиаторов…

Да, вечерние соревнования сильно отличались от утренних. Трибуны были переполнены. Контролёры удваивали бдительность, чтобы не пропустить вездесущих журналистов к местам борьбы. Впрочем, ничего в этом смысле не помогало. Как ни старались контролёры, но через час после начала все гигантские камни, валявшиеся под сводами, все скамьи, все уступы в многометровых стенах были заполнены свободными участниками, пришедшими поболеть за товарищей, фотокорреспондентами, репортёрами и наиболее ловкими итальянскими любителями борьбы, которым никакой контроль не мог помешать проникнуть в заветное пространство. Затаив дыхание, они жадно следили за борьбой.

Итак, борьба происходила на трёх коврах. Это было впервые, обычно ограничивались двумя, но на сей раз число участников достигло беспрецедентной цифры. Соревнования пришлось проводить с перерывами десять дней: пять дней по классической и пять дней по вольной борьбе.

Всё это, разумеется, значительно усложняло дело. Требовалось больше судей, членов жюри, обслуживающего персонала. Трудно было и зрителям сразу уследить за тремя парами борцов, а журналистам и радиокомментаторам приходилось описывать одновременно три схватки. А подчас, в особенности в последние дни, все три поединка бывали равно интересными.

Но другого выхода не было, и с этим следовало мириться.

Во всяком случае, итальянцы постарались организовать всё как можно лучше. Они за свой счёт одели всех судей в красивые серые костюмы, снабдив их галстуками, поясами, рубашками, где красовалось изображение неизменной в те олимпийские дни волчицы. Они направили для обслуживания борцовского турнира внушительный отряд девушек — студенток Римского института физического воспитания. Девушки, одетые в кокетливые и элегантные костюмы, бегали взад-вперёд между помостами, собирая судейские записки, разнося бюллетени, доставляя информацию для прессы, проводя гостей и журналистов на отведённые им места, а в свободное время весело щебетали, поедая бутерброды, рассевшись рядком на спинках скамеек, словно птички на телеграфных проводах.

Итальянские зрители на соревнованиях по борьбе были доброжелательными и объективными. Может быть, это объяснялось тем, что они не были такими уж великими специалистами в этом виде спорта или тем, что особенно не рассчитывали здесь на успехи своих спортсменов, а кто победит из иностранцев, им было безразлично, но они были объективны.

Рим — не Стамбул и не Тегеран, где зрители органически не представляют себе, как может выиграть кто-нибудь, кроме их соотечественников.

Но если зрители были для нас новыми, то из участников многие были старыми знакомыми. Ну, прежде всего турки.

Вот Х. Акбас, с его искалеченной ногой, старый волк, хитрый, опытный, но… старый. Рим был для него, наверное, последней ареной. Он проиграл, отошёл на второй план. А для таких борцов отойти на второй план — это значит, что пробил час уходить на покой. Другие турецкие «старики» ещё могучи. М. Дагистанлы, И. Атли, И. Оган, Х. Каплан… Каплан ещё силён. Вот он выходит чуть сутулясь, морщины избороздили лоб, сильные руки напряжены. Каплан на этих соревнованиях получил серебряную медаль, а было время, когда сутулость была меньше, не замечались морщины, а медали сверкали золотом.

Пора уступать место молодым. Пора. Таким, как В. Дитрих. Великолепен этот широкоплечий, белокурый, всегда улыбающийся немец. Впервые увидев его в Мельбурне, мы уж тогда поняли: этот далеко пойдёт. Он и пошёл: золотая медаль в вольной, серебряная в классической — вот его римские итоги.

Есть в нём что-то особенно приятное. Это его увлечённость борьбой. Кажется, главное для него — не цель победить, не очки и медали, а упоение самой схваткой, радость борьбы, накал единоборства.

Особо хочется сказать об американцах. На следующий же день после нашего прибытия они пришли к нам, пришли пожать руку своим советским товарищам. Это добрые, хорошие ребята. Они сами говорят, что многому от нас научились. И, скажем честно, хорошо научились.

Причина их успеха в том, что они борются от первой до последней секунды схватки. Даже если у них преимущество в несколько очков, они на последней минуте проводят рискованный приём — лишь бы заработать ещё очко.

Римский турнир с очевидностью показал не новую истину — на ковре надо бороться, а не проводить время, бороться смело, с желанием победить.

А у кого не хватает воли к победе и смелости, тем лучше потесниться, уступить место своим молодым товарищам. Это следует понять не только борцам, но и иным тренерам.

Приятно было, например, смотреть на О. Караваева. Или на А. Коридзе. Смелые, настойчивые, волевые, уверенные, они буквально расчищали себе дорогу к пьедесталу почёта и заняли на нём верхнее место.

Им не страшны были ни соперники, ни, как ни грустно об этом говорить, судьи, а против Коридзе оказался бессильным даже целый заговор, состряпанный кое-кем из руководства Международной федерации борьбы.

Или Иван Богдан. Это образец спортсмена. Прямой, честный, умный — умный, а не хитрый, — действительный герой Олимпийских игр. Да ещё красивый парень. Каждый раз, когда он выходил на ковёр, на него было приятно смотреть, а его матч с Дитрихом был, наверное, самым «эстетическим», да позволено будет так выразиться, матчем этого турнира.

Обидно, конечно, за В. Балавадзе, нашего «профессора» борьбы. Ну что ж, его время прошло, пора уступить дорогу молодым; может быть, это следовало даже сделать уже здесь, в Риме.

Обидно за Г. Картозию. Впрочем, Картозия настолько прочно вошёл в историю борьбы, что ему уходить не обидно. Да ещё неизвестно, пора ли ему уходить. В перерывах между встречами к нему подошёл президент Международной федерации Роже Кулон.

— Я бы хотел, — сказал Картозия, — стать теперь судьёй. Пора, наверное.

— Что ж, — ответил Кулон, — можно только приветствовать, когда судьёй становится бывший прославленный чемпион. Ему лучше чем кому-либо ведома цена судейской несправедливости, и он её не допустит.

— Ну вот, — с грустью заметил Картозия, — на будущий год, на первенстве мира в Токио, буду судьёй…

Кулон улыбнулся и похлопал советского борца по плечу.

— На будущий год в Токио вы будете ещё не судьёй, а чемпионом!

Мы с радостью присоединяемся к этому высказыванию.

Кстати, о судействе. Были, конечно, и в Риме «эпизоды», но, в общем, особенно жаловаться на судейство не приходится.

Но один «эпизод» был даже не печален, а смешон. Очень смешон.

Американцы привезли с собой какого-то высокого старика. С трудом и не без помощи других, более опытных, своих товарищей он прошёл судейский семинар и даже трудился в качестве бокового судьи на соревнованиях. Правда, рядом с ним всегда стоял кто-нибудь из американских судей и довольно громко ему подсказывал.

И вдруг однажды случилось так, что надо было срочно заменить арбитра на ковре. Председатель жюри в суматохе назначил этого американца. Как тот ни пытался сбежать, пришлось взять свисток и выйти на ковёр.

И вот началось зрелище, которого нам ещё не доводилось видеть ни на одном борцовском соревновании за многие годы.

Растерянный американец метался по ковру, толкал борцов, что-то бормотал себе под нос, свистел так, что лопались барабанные перепонки, а потом изгрыз свисток зубами и его перестали слышать. Когда борцы встали в партер, он начал бродить между ними, мешая своими неуклюжими ногами, наступая им на руки, беспрестанно что-то выкрикивая.

Все окружающие — участники, судьи, секундометристы, врачи, журналисты, зрители и даже сами борющиеся — громко подсказывали ему, что надо делать, но, когда после первых шести минут он вывел борцов на середину ковра и взял их за руки, готовясь объявить победителя, боковые судьи покинули свои места, отказываясь судить. Пришлось заменить американца другим арбитром — случай беспрецедентный в истории борцовских соревнований.

Такие эпизоды бывали. Но редко. В общем, всё шло мирно и хорошо под сводами древней базилики.

К полуночи состязания подходили к концу. Публика постепенно расходилась. Гасли огни сначала на одном ковре, потом на другом. Наконец заканчивались состязания на третьем.

Борцы уходили в свои фанерные домики, построенные в одном из каменных коридоров, окружающих базилику. Принимали душ, переодевались.

Уборщики натягивали на маты нейлоновые чехлы, закрывали футлярами телефоны и пишущие машинки, подметали большими железными мётлами обрывки протоколов, сигаретные коробки, целлофановые обёртки от бутербродов. Разносчики кока-колы и пива ползали под скамейками, выгребая оттуда бутылочные залежи. Выключались огни, контролёры с лязгом замыкали тяжёлые замки на железных воротах и калитках.

Фыркая, трогались в путь ожидавшие последних участников автобусы. Они уносили их по ночным, ещё заполненным толпой римским улицам к Олимпийской деревне. Автобусы катили по ночным улицам, порой ярким, сверкавшим огнями ресторанов и кабаре, шумным, гремевшим музыкой, порой тусклым, еле освещённым, так что не видны были одинокие безработные, закутанные в свои ветхие плащишки, прикурнувшие на каменных порогах домов, ещё не остывших от дневного жара.

…В базилике гас последний фонарь. Неподвижные, словно изваяния, всегда вдвоём, полицейские застывали у входа, опираясь на старинные сабли.

Рабочий день базилики заканчивался.

Токио 1964 ТОКИЙСКАЯ МОЗАИКА

Впервые мне довелось побывать в Токио в 1946 г.

Автобус вёз нас в город с военного аэродрома Ацуга, куда приземлились после почти пятичасового полёта паши «дугласы».

Мы всё ехали и ехали, а по обе стороны простирались какие-то поросшие травой пустыри, кучи мусора, высохшие пруды, горки кирпича.

— Когда же начнётся город?

Сопровождающий нас японец помолчал.

— Мы уже давно едем по нему, — ответил он наконец.

Всему миру хорошо известно, что 6 августа 1945 г. в Хиросиме в результате атомного взрыва были уничтожены и ранены около 140 тысяч человек. Но мало кто знает, что, согласно официальным документам, 9 и 10 марта того же года после налётов нескольких сотен американских бомбардировщиков Б-29 погибли 124711 токийцев. Чудовищный пожар, раздуваемый сильным ветром, буквально испепелил город. По рассказам очевидцев, вода в прудах кипела и испарялась, огонь был виден за 30 км.

В общей сложности за девять месяцев столица Японии подверглась семидесяти воздушным налётам и потеряла 760 тысяч домов, т.е. приблизительно 60 процентов их общего количества. И только центр — огромные многоэтажные железобетонные билдинги, густо окружившие императорский дворец с его садами и каналами, — остался невредимым. Здесь не вылетели даже стёкла. Американцы рассказывали нам, что специально берегли эти здания для своих штабов и служб.

В 1946 г. в Токио было приблизительно 3,5 млн. жителей и 45 тыс. машин.

Вторично я попал в японскую столицу в 1961 г. — на первенство мира по борьбе. Происходило, правда, это первенство не в Токио, а в Иокогаме, но, право же, разница между этими городами та же, что между Москвой и Кунцево, чисто административная.

Едешь-едешь, час, два, по бесконечным улицам, мимо бесконечных домов, иногда четырёх- и даже пятиэтажных каменных, а большей частью одно-двухэтажных деревянных, мимо пёстрых лавчонок, хилых садиков, и вдруг выясняется, что ты уже давно выехал из Токио и находишься в Иокогаме.

Со времени моего первого посещения японской столицы прошло ровно 15 лет. В конце концов, не такой уж большой срок в жизни города. Но Токио просто невозможно узнать! Центр, группировавшийся вокруг императорского дворца, теперь разросся во все стороны. Словно тысячи фениксов, возникли на пепелищах деревянные домики, лавчонки, харчевни, игорные забегаловки. А главное, плотнее, гуще стала толпа. В 1946 г. порой за высоченными американскими солдатами было трудно разглядеть робко жавшихся к стенам токийцев.

Сейчас американцы предпочитали носить штатскую одежду и вообще не очень мозолить глаза. Выросли не только дома, выросло самосознание японского народа. Война жестоко, беспощадно сорвала с глаз простого японца плотную повязку религиозных предрассудков, императорского культа, поклонения «самурайскому духу».

Помню, как в 1946 г. я увидел императорский кортеж, выезжавший из дворца. На пути его все японцы падали ниц в нижайших поклонах, даже охрана не смела сидеть к властелину спиной и, чтобы наблюдать за дорогой, пользовалась специально оборудованными в машинах зеркалами.

Во время Олимпийских игр 1964 г. профессия журналиста в третий раз занесла меня в Страну восходящего солнца. Я случайно оказался возле отеля «Империал», когда из здания напротив с торжественного заседания Международного олимпийского комитета выходил Хирохито, 63-летний, 124-й по счёту японский монарх. Никто не падал ниц, даже не кланялся. Прохожие с любопытством разглядывали императора, многие щёлкали затворами фотоаппаратов, громко обменивались впечатлениями. Император перестал быть властелином. Он стал достопримечательностью, вроде знаменитого бронзового Будды в Камакуре или водопада в Никко.

В 1964 г. Токио (площадь 2023 кв. км) насчитывал 10608607 человек населения и 989704 автомобиля, согласно официальным статистическим данным.

И ни одного рикши.

В городе было 32 тысячи полицейских, 10 тысяч пожарных, 52 тысячи учителей, а всего 187892 муниципальных служащих.

Было, кроме того, 5216 гангстерских банд, объединяющих 184091 бандита, примерно на 4 тысячи меньше, чем служащих.

Впрочем, 32 тысячи полицейских задержали за год 606 тысяч человек, т.е. человек по двадцать каждый. После войны в пригороде Токио — Иошиваре были закрыты многие сотни публичных домов, запрещена проституция. Но и сейчас город насчитывает тысячи проституток, секс-бизнес махровым цветом расцветает на Гинзе и в Осакусе, в 14 тысячах ночных кабаре. В городе растёт торговля наркотиками, контрабанда оружия, продажа порнографических изданий и т.д.

Колоссальное количество автомобилей, узкие улицы, напряжённое движение приводят к частым катастрофам. За 1963 г. их было зарегистрировано более полумиллиона. Число погибших достигло 12 тысяч, а ранено более 350 тысяч.

Токийские власти делают всё, чтобы бороться с этой напастью. Ежедневно на специальных досках возле всех полицейских участков города вывешиваются цифры: красным — число погибших накануне в результате уличного движения, чёрным — число раненых.

Это сильная мера. Разъезжая или разгуливая по улицам Токио и постоянно натыкаясь на эти зловещие цифры, становишься осмотрительней.

В некоторых местах улиц, там, где нет светофоров, возле тротуаров стоят жёлтые кадки. В кадках несколько жёлтых флагов. Малыши, идущие в школу, останавливаются у таких кадок (терпеливо ожидая, пока наберётся человек пять-шесть), а затем смело пускаются в путь через проезжую часть, отчаянно размахивая жёлтым флагом. Немедленно всё движение останавливается, пропуская ребят. Перейдя улицу, они складывают флаги в кадку, установленную на другой стороне, чтобы ими могли воспользоваться их товарищи.

И всё же число несчастных случаев растёт с каждым годом.

Когда мы робко ступали на проезжую часть, невероятным усилием воли стараясь повернуть голову вправо, а не привычно влево (за целый месяц мы так и не могли привыкнуть к установленному в Японии левостороннему движению), машины, словно по мановению невидимого регулировщика, мгновенно останавливались, а водители приветливым жестом руки или улыбкой приглашали нас продолжать путь.

Жёлтым флагом служила нам олимпийская форма.

Вообще надо отдать должное токийцам: они на редкость радушно встречали олимпийцев. Это было тем более необходимо, что японским языком никто из приезжих не владел, и языковый барьер был, пожалуй, главным затруднением, с которым сталкивались гости.

Подбор переводчиков являлся, таким образом, первоочерёдной задачей хозяев Олимпиады.

10 мая был проведён официальный конкурс, включавший письменные и устные экзамены, собеседование и рассмотрение характеристик. Из 4387 кандидатов были отобраны 700 человек: 340 — с английским, 170 — с французским, 60 — с немецким, 80 — с испанским и 50 — с русским языком.

Все кандидаты сдали ещё устный экзамен, а затем прошли специальные курсы.

В большинстве своём это были студенты и студентки институтов иностранных языков и университетов. Они обслуживали информационные и пресс-центры, административные учреждения Олимпийской деревни, спортивные сооружения, а также были прикреплены к делегациям и к различным именитым гостям вроде членов МОК или президентов международных федераций.

Все они были очаровательны, все преисполнены желания помочь, но, скажем прямо, не все владели языками в достаточной степени. Были ещё переводчики, специально выписанные за астрономическую сумму (они получали около 100 долларов в день) из Европы, которые осуществляли перевод на бесчисленных конгрессах различных международных организаций, заседавших во время Игр.

Но и это было не всё. Около 25 тысяч переводчиков-добровольцев бродили по улицам, сидели в магазинах, театрах, на стадионах и тоже вносили значительную лепту в титаническую работу по преодолению языкового барьера.

А порой на улице можно было встретить полицейскую машину с огромной надписью: «Переводчики. Английский».

Впрочем, как показывает длительная практика олимпийских игр, спортсмены и гости отлично понимают друг друга без всяких переводчиков. Давно выработался у них некий интернациональный язык — язык людей, связанных общими делами, заботами, интересами, а главное, общими мыслями, духом,устремлениями.

Но вернёмся к городу, к тем изменениям и обновлениям, которые он претерпел в связи с Олимпийскими играми.

Ещё в Риме я не уставал поражаться огромному числу японцев, прибывших в Вечный город изучать все детали Игр, чтобы как можно лучше обеспечить эти крупнейшие спортивные соревнования современности у себя дома.

Японцы без конца фотографировали, подсчитывали, изучали, забрасывали своих римских коллег таким количеством вопросов, на которые не смогла бы ответить ни одна электронная машина. Прежде всего, естественно, вставал вопрос транспорта. Рим намного уступает Токио и по размерам, и по числу машин, но и там вопрос транспорта доставил всем немало хлопот. Мотоциклисты с включёнными сиренами, мчавшиеся впереди автобусов, в которых ехали олимпийцы, лишь частично разрешали эту проблему. Токийцы решили её радикальней. Они просто перестроили свой город.

Ну, конечно, «перестроили», быть может, звучит несколько преувеличенно, но, во всяком случае, они провели огромное строительство.

Ведь всем ясно, что такие виды транспорта, как трамвай, городской автобус, метро, электричка, для олимпийцев, хотя они и были снабжены билетами, дававшими право на бесплатный проезд, не годились. Тем более в Токио, где, например, на Центральном вокзале в часы «пик» поезда высаживают 10 тысяч человек в минуту!

Трудно поверить, но в Токио 1500 служащих метро, чья единственная обязанность — запихивать пассажиров в часы «пик» в вагоны.

Для того чтобы олимпийцы могли свободно перемещаться из Олимпийской деревни к местам соревнований, к аэродрому и порту, в Токио было проведено колоссальное дорожное строительство.

Над городом вознеслись современные автострады, воздушные дороги, монорельсовая линия. Было построено пять новых линий метро. Токио соединяет теперь с Осака самая быстрая железная дорога в мире, поезда идут по ней со скоростью 200 км в час. Монорельсовая дорога стоимостью в 15 миллиардов иен проложена кратчайшим путём от аэродрома к городу, и часть её проходит прямо по Токийскому заливу на гигантских бетонных сваях. Её длина более 13 км.

Спортивные центры «Мейдзи», «Комазава», Будокан, Национальный стадион, аэропорт, порт Иокогама, места проведения соревнований по парусному и конному спорту, по гребле и велосипеду, по стрельбе и пятиборью — всё это соединялось 22 первоклассными «олимпийскими» автострадами общей протяжённостью свыше 55 км (их строительство обошлось в 70 миллиардов иен). Кроме того, было построено ещё 8 дорог протяжённостью 70 км (100 миллиардов иен). Автострады дали возможность быстрее добираться до цели в этом городе диаметром почти в 60 км!

Но прежде всего необходимо было доставить в Олимпийскую деревню около 8 тысяч спортсменов и сопровождающих, а также в различные части города многотысячную армию туристов. Основная масса туристов прибывала морским путём (не у всякого в кармане есть лишняя тысяча долларов — стоимость авиабилета, например, из Европы в Токио).

Корабли приходили в Иокогаму. Это очень большой и довольно старый порт. Он существует уже более ста лет. В 1859 г. между Страной восходящего солнца и пятью странами — США, Англией, Россией, Голландией и Францией — было заключено коммерческое соглашение. С тех пор Иокогама превратилась, по существу, в морские ворота Японии. Со своими маяками, многочисленными причалами и 10-километровым молом порт в состоянии принимать ежегодно сотни судов.

Но если обычно число туристов, въезжающих через него в Японию, не превышает 11 тысяч, то в дни Олимпиады их было в несколько раз больше. Часть кораблей стояла у причалов самого Токио и служила своего рода плавучими отелями.

Так было и с нашими теплоходами «Урицкий», «Хабаровск», «Владивосток» и «Байкал». Причём жили на них не только советские туристы, но и французские, болгарские, кубинские.

В Токио, например, прибыла в виде туристской группы делегация из 330 человек, направленная французской Ассоциацией олимпийских медалистов. Оказывается, существует во Франции такая ассоциация, объединяющая французских спортсменов, когда-либо удостоившихся медалей на олимпиадах.

Но если туристы, как уже говорилось, пользовались, чтобы добраться до Японии, главным образом морским транспортом, то олимпийские команды прибывали самолётами.

В 1946 г. аэродром Ацуга, на который приземлились наши маленькие самолёты, показался мне внушительных размеров. Ныне колоссальные Ту-114, донёсшие нас от Хабаровска до токийского аэропорта Ханеда менее чем за два с половиной часа, приземлились на огромном современном аэродроме, по сравнению с которым Ацуга напоминал носовой платок на теннисном корте.

Этот международный аэропорт, построенный в 1950 г. и модернизированный в 1960-м, имеет площадь 3,5 млн. кв. м с посадочной полосой, позволяющей принимать самые большие реактивные самолёты. Садятся и взлетают самолёты в аэропорту Ханеда каждые 4 минуты. Ежегодно через токийский аэропорт проходит более полумиллиона пассажиров. Он располагает многими прекрасными помещениями, которыми, впрочем, наша олимпийская делегация не воспользовалась. Ту-114 приземлялись у огромного ангара, где были аккуратно расставлены столики, за которыми сидели пограничники, и высились плакаты с надписью на русском языке: «Таможенная очистка товаров» (это означало досмотр багажа). Багаж никто не смотрел, пограничники проштамповали наши олимпийские удостоверения очень быстро, и если мы и задержались, то лишь потому, что не нашлось трапа, достаточно высокого для нашего самолёта. Пришлось надставлять предусмотрительно захваченными с собой лесенками.

Наконец всё было закончено, мы разместились в автобусах, украшенных большими олимпийскими эмблемами, и помчались в Олимпийскую деревню. Вот когда я смог оценить качество вновь построенных дорог!

Автобусы неслись по широкой асфальтовой ленте без перекрёстков, без пересечений. Они ныряли в просторные, бесконечные, ярко освещённые туннели, возносились вслед за автострадой над городом…

За проезд по новым дорогам следовало платить. У въездов на автострады водители тормозили и покупали у специальных контролёров, сидевших в стеклянных будочках, билеты: 150 иен за легковую, 300 — за автобус. Платят все без исключения, включая полицию. Можно представить себе, что произойдёт, если шофёр пожарной машины вдруг забудет мелочь, мчась на пожар!..

Таким путём возмещают деньги, израсходованные на строительство дорог.

Как известно, Игры стоили около 200 миллиардов иен. В первую очередь деньги ушли на строительство спортсооружений и дорог. Как их вернуть, эти деньги?

Ну, сбор за проезд по автострадам. Ну, продажа билетов. А ещё? Кстати, о билетах. Они выпускались партиями задолго до начала Игр. Значительная часть шла за границу. Австралийцы, например, закупили более 15 тысяч, новозеландцы — 10 тысяч, американцы — 67,5 тысяч, около 5 тысяч — филиппинцы. Не пожалели денег на билеты и шведы, швейцарцы, голландцы. В Ливане было продано 6 штук, в Северной Родезии — 4.

На церемонию открытия билеты на чёрном рынке продавались по совершенно фантастическим ценам, достигающим, по сообщениям газет, 200 тысяч иен (думаю, что газеты всё же преувеличивали).

Определённый доход дала продажа олимпийских марок, посвящённых всем входившим в программу видам спорта, спортивным сооружениям и т.п.

Но всё же главным было не это. Главные доходы должны были выкачивать из приезжих (да и из своих земляков) «отцы города», коммерческие фирмы, всевозможные торговые компании. В основном речь шла о рекламе.

Знаменитая японская часовая фирма «Сэйко», вытеснив свою швейцарскую конкурентку «Омегу», испокон веков обслуживавшую игры, на этот раз взяла дело в свои руки. Она снабдила хронометрами и часами все места соревнований и, надо отдать ей должное, оказалась на высоте. Её оборудование ничем не уступало «Омеге», а в некоторых случаях — на состязаниях по боксу, плаванию, лёгкой атлетике — на мой взгляд, даже превзошло швейцарское.

Компания счётно-вычислительных машин ИБМ обволокла все спортивные сооружения густой сетью своих проводов. На любом стадионе, в любом зале можно было видеть её служащих, одетых в коричневую форму. ИБМ тоже не ударила лицом в грязь. Она действительно с поразительной быстротой обеспечивала журналистов информацией.

Президент одной из крупнейших токийских компаний электронного оборудования пожертвовал Оргкомитету Игр 300 миллионов иен. За это благодарный комитет прислал ему в подарок в сафьяновом конверте пять билетов. Как отмечала пресса, каждый билет, таким образом, стоил 60 миллионов иен, и этот рекорд дороговизны билета вряд ли когда-либо удастся побить. Зато и рекорд подобной рекламы тоже нелегко будет превзойти.

Перед самыми Играми токийская судебная палата отклонила иск Японского олимпийского комитета, требовавшего запретить коммерческое использование олимпийской эмблемы.

Что тут началось!

Фирма, производящая корсеты, решила отмечать свою продукцию олимпийскими кольцами, поскольку эта продукция в буквальном смысле ближе всего к сердцу потребителя.

Магазин «Изетан» пригласил всех спортсменов заходить, обещая чашку чая и сувенир, универмаги «Синдзюку» решили выделить для подвоза покупателей специальные автобусы, торговцы «Сибуи» устлали путь в свои магазины цветами и приветствиями.

Банк «Ниппон-Кангио» усиленно кричал о том, что он единственный банк, которому разрешено иметь филиал в Олимпийской деревне, и к тому же задаривал своих клиентов куколками-копилками (что, впрочем, делали и остальные банки).

Другой банк — «Токай» — расхваливал свои достоинства, написав их на пяти куриных яйцах, расположенных, как олимпийские кольца, и фигурировавших на всех его проспектах.

Фармацевтическая компания «Санкио», изобразив на пьедестале почёта весёлую, пышущую здоровьем семью, которая, вопреки всем законам наследственности, состояла из представителей коренных рас пяти континентов, вещала: «Сила олимпийского чемпиона доступна всем! Вот идеал компании „Санкио“».

Девушка, бегущая с олимпийским факелом в руке, пела хвалу «Ниппон-пент», компании «чей лак украшает суперэкспресс новой главной линии Токайдо — Олимпийский стадион и т.д.». Со страниц всех журналов на читателя устремлялись расположенные в форме пяти колец пять фотообъективов фирмы «Канон»: «На Олимпийских играх в Токио глаза „Канон“ зафиксируют для вас величественные и незабываемые мгновения».

«Олимпийский год — год рекордов „Мазда“!» — вопила одноимённая компания автомобилей.

Вся эта бесконечная реклама набрасывалась на людей со страниц газет и журналов, с экранов телевизоров и с фасадов магазинов. Она пылала в ночном токийском небе миллионами разноцветных лампочек, венчая многоэтажные здания магазинов и банков, отелей и ресторанов, а днём вращалась шарами, цилиндрами, кругами над крышами высочайших токийских билдингов или болталась, прикреплённая к уносившимся в пасмурное небо и трепетавшим на ветру гигантским пёстрым воздушным шарам.

Она изрыгалась тысячами репродукторов в магазинах и на улицах, на стадионах и в кафе, в барах и парках, в номерах отелей и в квартирах.

Галстуки и автомобили, фонари и туалетная бумага, носки и полотенца, туфли и игрушки, духи и лекарства, пакетики с жевательной резинкой и коробки с конфетами, портфели и птичьи клетки, самолёты и запонки для рубашек — всё было украшено олимпийскими кольцами, эмблемами Игр, изображением факела.

Магазины, лавчонки, уличные лотки ломились от бессчётных сувениров: моделей стадионов, кукол, изображающих факелоносцев, градусников, брелоков, зажимов для галстуков, кошелёчков, косынок, флагов, нашивок на рукава и наклеек на автомобили — с неизменными кольцами и эмблемами. Одна ювелирная фирма даже выпустила специальные миниатюрные изображения олимпийских медалей: бронзовой за 200, серебряной за 800 и золотой за 5000 иен, продавая их отдельно или наборами. Другая организовала продажу памятной медали за 1000 иен. Третья, направляя свои усилия на тех, кто победнее, срочно изготовила 10 миллионов значков по 100 иен за штуку.

Правительство тоже внесло свою лепту в этот всеобщий ажиотаж, выпустив специальные «олимпийские» деньги достоинством в 1000 и 100 иен.

Как известно, реклама — двигатель торговли. Говорят, что фирма «Кока-кола» расходует на рекламу своей продукции более 30 процентов дохода, что приносит ей этого дохода в три раза больше, чем конкурирующим фирмам.

Но реклама заключается не только в объявлениях, публикациях, проспектах и т.п. В японских газетах реклама занимает 37 процентов площади, а на телевидении, наверное, ненамного меньше времени передач. Причём даже во время Олимпийских игр этот закон оставался в силе. Я отлично помню, как, дрожа от волнения, мы следили по телевидению за прыжками Валерия Брумеля. И в самый волнующий момент, когда решалась судьба золотой медали, на экране неожиданно появился весёлый толстяк, который многословно и обстоятельно запел хвалу не то какому-то пиву, не то консервированному мясу.

Но я отвлёкся. Итак, виды рекламы. Среди них большое место занимали подарки. Подарки, преподносимые олимпийцам, а главное, журналистам.

К подаркам мы привыкли: их раздают на всех олимпийских играх. Но в Токио были побиты в этом смысле все рекорды. Дело в том, что в Японии вообще царит «подарочный» культ. Там любят дарить по любому поводу, пусть пустячок, но дарить.

В магазинах, если вы покупаете какой-нибудь подарок, вам заворачивают его с особенным искусством, не считаясь со временем. Может гореть магазин, свирепствовать землетрясение, налетать цунами, но десяток аккуратненьких, одетых в чистенькую красивую форму продавщиц будут долго, тщательно, неторопливо, не обращая никакого внимания на ваше нетерпение, завёртывать, перевязывать, укладывать купленный вами подарок ценой в грош. Я вспоминаю, как однажды всем нам, журналистам, в наши ящики, куда обычно клали протоколы и программы соревнований, положили какой-то свёрток. Мы развязали розовую, искусно завязанную ленту, сняли красивую цветную бумагу, затем серебристую обёртку, потом раскрыли серебряного цвета изящную коробочку, открыли плексигласовый футляр и вынули наконец… картонку с указанием перевода иен в доллары и обратно.

«Подарочная» мания в Японии подчас забавна, но всегда приятна и даже трогательна. Дарили всё — сумки, папки, бритвы, лосьоны, чай, мыло, зубные щётки, даже стиральный порошок. Чего только не дарили!

И конечно, — и тут трудно удержаться от восхищения перед изобретательностью авторов и качеством полиграфического исполнения — дарили множество альбомов, буклетов, открыток, карт и т.п. Особенно замечательны, на мой взгляд, были альбом «Олимпийские игры в Токио» (официальный сувенир), фотоальбом, посвящённый японским детям, проспект токийского телевидения. Это всё были официальные или рекламно-коммерческие подарки: мол, задарим журналистов — авось хорошо напишут о нашей фирме, задарим олимпийцев — авось будут покупать в наших магазинах.

Были подарки и иные, куда скромней, их не облекали в чудесные конверты и яркие бумажные обёртки.

Помню, как пришли нас проводить на аэродром девушки-переводчицы из пресс-центра. Скажем прямо, они не были миллионершами, больше того, они были бедными студентками. Но подаренный студенткой Ионедой простой белый носовой платок дороже мне роскошных подарочных наборов косметической фирмы «Сисейдо».

Или вот куклы. Мне хочется подробней рассказать о них. Есть такие куклы — кокеши. Эти деревянные фигурки возникли где-то в бесплодной сельской местности Тоску. Их с помощью примитивного круга делали самобытные умельцы, бродившие по лесам и горам. Они целыми днями вращали ногами свой круг, обтачивая чурки. Когда бесформенный кусок дерева превращался в простую, но удивительно выразительную и изящную чурку, её раскрашивали. «Причёска» повторяла причёску детей эпохи Эдо. Расцветка кимоно изображала листья клёнов. Цвета всегда красные, зелёные, иногда жёлтые.

После войны изготовление кукол претерпело модернизацию. Их стали делать машинным способом, изменяя форму, цвета, делая их разнообразными и совершенными. Ныне восемь фабрикантов производят куклы в 88 местах. Но осталось около полутораста старых мастеров, презревших новизну и продолжающих изготовление кокеши на древних кругах.

И вот однажды к нам в делегацию доставили целый ящик аккуратно завёрнутых и заклеенных коробочек. В коробочках, обёрнутых в мягкую бумагу, лежали кокеши — маленькие, изящные деревянные куколки. Внутри куколок были спрятаны записочки. На пяти языках там значилось:

«Участникам Олимпийских игр в Токио.

Мы, японская Ассоциация спортивных клубов молодёжи, в знак приветствия преподносим вам эти народные кокеши. Их изготовили члены клуба. Они с великой дружбой к вам посвятили свои большие каникулы на обточку и раскрашивание кукол. Это будет наша большая радость, если вы примете этот маленький подарок в знак нашей дружбы.

Японская Ассоциация спортивных клубов молодёжи».

Это были дешёвые деревянные куклы. Но разве так важно, из чего они?

Однажды корреспондент Французского радио и телевидения Жорж Кон удалился на необитаемый остров в Тихом океане. Он прихватил с собой лишь то, чем располагал в своё время Робинзон Крузо, плюс радиопередатчик. Передатчик, но не приёмник.

Кон решил на собственном опыте выяснить, как перенесёт современный человек, человек атомного века, одиночество, тишину и оторванность от цивилизованного мира, выпавшие на долю Робинзона Крузо.

Свои впечатления и переживания он регулярно передавал в эфир. Через два месяца, послушав очередную передачу, вмешались врачи-психиатры, и Кона срочно вывезли на Большую землю.

Видимо, для того, чтобы вознаградить себя за эти два месяца, Кон приехал в Олимпийскую деревню, в Токио, в качестве «культурника» французской делегации. И, как он сам рассказывал, жаловаться на отсутствие шума и суеты ему на этот раз не пришлось.

Мне довелось обитать в Олимпийских деревнях Мельбурна, Рима и Токио, но у меня создалось впечатление, что токийская деревня — эта деревушка в 8000 душ — была самой шумной и оживлённой.

Трудно сказать почему. Может быть, из-за велосипедов?..

Их было 600 штук. Каждый мог взять велосипед, доехать куда нужно, бросить его там, а затем взять любой другой и ехать дальше. Японская велопромышленность выдержала экзамен блестяще! Согласитесь, что когда в седле машины сидит весящий 106 кг А. Кикнадзе, на раме у него 100-килограммовый П. Чиквиладзе, да ещё на багажнике примостился О. Степанов, то это неплохая аттестация прочности велосипеда. Почти вся команда советских дзюдоистов на одной машине!

Однако чем больше заселялась деревня, тем, естественно, меньше становилось велосипедов. Их стало не хватать. И тогда их начали прятать. Вечерами в кустах нет-нет да и сверкнёт, словно оружие врага в засаде, руль спрятанного велосипеда.

Но это был не враг, а друг, и когда в последние дни у ворот обезлюдевшей деревни скапливались стада никому уже не нужных машин, становилось грустно, словно в предвидении расставания с добрым другом.

Впрочем, весёлая, оживлённая атмосфера, царившая в деревне, была вызвана, конечно, не велосипедами.

Причина была иной. Дело в том, что с каждой олимпиадой, начиная с Хельсинкской, когда в ней впервые приняли участие советские спортсмены, растёт и крепнет чувство дружбы, товарищества, миролюбия среди посланцев десятков стран, собирающихся на очередные игры. И каких посланцев — цвета наций!

В такой вот обстановке, в такой атмосфере становится особенно очевидным стремление людей самых разных религий, цветов кожи, географических районов к всеобщему миру.

И мне кажется, что сама история токийской Олимпийской деревни в этом смысле символична.

10 декабря 1963 г. состоялась церемония передачи Вашингтон-хейтс — Вашингтонских холмов — зоны, принадлежащей командованию американских вооружённых сил в Японии, японским властям.

Скажем прямо, церемония прошла без особой торжественности и присутствовало на ней меньше полусотни людей. Да и о какой торжественности могла идти речь! Стыд, да и только. Японцам как великий дар возвращали японскую землю. К тому же после долгой борьбы. Нехотя. Лишь под давлением общественного мнения.

Но всё же это была победа. Победа справедливости. Победа сил мира над силами войны. В конце концов, войска уступали место лагерю международной дружбы.

И все дни, что длились Олимпийские игры, этот дух не покидал окружённую оградой деревню.

Олимпийская деревня в Токио была вдвое больше римской и вообще самой большой деревней в истории игр. Её площадь равнялась 66 га. В деревне было много зелени, да и сама она приютилась под боком у Мейдзи-парка, одного из крупнейших в Токио.

Жилой массив состоял из 250 небольших коттеджей и 14 четырёхэтажных домов (два из них были отведены нашей делегации). Всё это делилось на семь зон, и каждая зона имела свою администрацию, бани, прачечные и т.п.

Я уже говорил о велосипедах как основном средстве сообщения. Было ещё два круговых автобусных маршрута, работавших по принципу «как бог на душу положит».

В деревне имелась своя пожарная команда, начинавшая рабочий день с торжественной строевой церемонии, на которую собирались смотреть десятки олимпийцев. Обслуживали деревню 3000 человек.

Пребывание каждого олимпийца в деревне обходилось его стране, согласно положению Международного олимпийского комитета, в 6 долларов. Исключение было сделано почему-то лишь для конюхов, которых привезли с собой некоторые делегации. За них платили 5 долларов.

Деревня тщательно охранялась. Но ограда, полицейская охрана, патрули — это уж дань традиции, если хотите, непременные и неизбежные мероприятия, дабы защитить олимпийцев от нашествия толп любопытных и восхищённых поклонников, да и от журналистов.

565 человек, оснащённых 26 военными машинами, осуществляли охрану деревни. Что касается женского сектора, который всегда охраняется особенно тщательно, то здесь службу несли женщины-полицейские во главе с начальницей Митико Наканиси, имеющей чёрный пояс, 2-й дан по дзюдо.

Закон есть закон, и если в Древней Элладе на игры под страхом смерти запрещалось проникать женщинам, то в нынешние времена вход в женскую Олимпийскую деревню строжайше закрыт мужчинам, и каждый вечер у её входа грустно прощались супруги Гарольд Коннолли и Ольга Фикотова, пожимая друг другу пальцы через проволочную решётку.

Зато в интернациональный клуб собирались все, без различия пола, и, наверное, нелегко было сыскать в то время другое место на земле, где бы говорили сразу на стольких языках.

Говорят, что бог наказал дерзких строителей Вавилонской башни, заставив их говорить на разных языках. Возьмись за это дело олимпийцы, и не оградить седобородому своего небесного уединения — здесь все прекрасно понимали друг друга: эфиоп — русского, француз — японца, аргентинец — австралийца.

В клубе были залы для танцев, для отдыха, для чтения. Там всегда можно было найти свежие журналы и газеты, в том числе и советские.

В кафе подавали бесплатно мороженое, кока-колу, чай.

В Олимпийской деревне был свой театр, где давались концерты, демонстрировались фильмы. Особенно большим успехом пользовались советские ленты, и я помню, с каким напряжением, буквально затаив дыхание, смотрел зал картину, посвящённую советским космонавтам. Чтобы не мешать товарищам, бразильские и американские баскетболисты уселись в проходах на полу.

Разумеется, для олимпийцев существовала не только духовная пища, но и пища просто. Два огромных столовых блока, каждый в четыре зала, обслуживали жителей деревни. 306 поваров, 530 официантов, 33 метрдотеля, все взятые из лучших отелей, трудились в этих столовых.

Советские спортсмены питались в столовой, носившей поэтическое название «Сакура» (вишня). У входа нас встречали приветливые девушки, старательно выговаривавшие: «Здравствуйте!» — и ослеплявшие блеском улыбок. К концу нашего пребывания девушки сделали значительные успехи в русском языке: кроме «здравствуйте» они уже говорили «доброе утро», «добрый вечер» и даже, с лёгкой руки неизвестного шутника, «приветик». Кормили японцы хорошо, хотя и не так разнообразно, как австралийцы и итальянцы. Недалеко от советской столовой находилась столовая французов и итальянцев.

Согласно карантинно-таможенным правилам каждая страна имела право (и притом только через иокогамский порт) ввезти в Японию 3 тонны овса, 5 тонн сена и 2 тонны отрубей. Разумеется, для лошадей. И хотя единственную золотую медаль французы получили как раз в конном спорте, они не воспользовались своим правом ввезти в Японию овёс и сено. Зато они привезли собственные соусы и приправы, которые в часы обеда выставлялись на столы. Дабы итальянцы, питавшиеся, как я уже сказал, в одной с французами столовой, ненароком не прихватили чужого, у приборов стояли маленькие французские флажки. Чтобы не ронять престижа, итальянцы немедленно выписали свои приправы и поставили рядом свои флажки.

Французская делегация была единственной, нарушившей одно из основных «Правил поведения в Олимпийской деревне», гласившее: «Категорически запрещено проносить и даже давать нюхать спортсменам алкогольные напитки». Французы были единственными, на чьих столах во время обеда высились бутылки с красным вином.

Церемония официального открытия Олимпийской деревни состоялась 15 сентября с большой торжественностью. Более 1300 официальных лиц присутствовали на ней.

Под звуки фанфар были подняты на мачты флаги стран-участниц, Токио и олимпийский флаг. (К слову сказать, на всех церемониях Олимпиады флаги поднимались и опускались около ста тысяч раз.) Президент Организационного комитета игр Дайгоро Ясукава, государственный министр олимпийских дел (был такой в японском правительстве) Иширо Коно и другие произнесли речи, после чего все были приглашены в столовую «Фудзи», чтобы «попробовать высококалорийный обед для атлетов». В заключение состоялась экскурсия на автобусах с целью осмотреть сооружения, дополнительно построенные в деревне «исключительно на средства, полученные от продажи олимпийских марок», как гласили таблички, вывешенные у всех тринадцати входов.

Но когда проходила эта церемония, спортсменов в деревне ещё не было. Когда же они стали прибывать, то каждый раз, как очередная делегация занимала отведённый ей сектор, устраивался торжественный подъём флага этой делегации.

Подъём советского флага был особенно впечатляющим. Чёткий строй наших спортсменов и спортсменок, одетых в русские вышитые рубашки и платья, песни, которые они пели, маршируя от своей резиденции к главной площади деревни, где проходила церемония, вызывали всеобщее восхищение. Японцы, обслуживавшие деревню, другие спортсмены провожали нашу колонну аплодисментами.

Советская делегация вызывала особый интерес. К нам в гости приехало множество журналистов, гостей, представителей различных организаций. Все хотели задать вопросы, поговорить, пригласить к себе. И советские спортсмены, как бы ни были заняты, никогда не отказывали. Они выступали в университетах, в школах, бывали в гостях у рабочих и служащих, ездили даже в другие города. А после Игр около тридцати наших легкоатлетов, гимнастов и дзюдоистов остались по приглашению Генерального совета японских профсоюзов для участия в Первой рабочей спартакиаде Японии.

За время олимпиад у наших делегаций сложились свои традиции. Как и на каждых играх, тем, кто отмечал в Токио свой день рождения, преподносили торт, такой же торт ждал победителей. Не успевал новый чемпион вернуться в расположение деревни, как на стенах уже появлялись приветственные плакаты. А на следующий день в торжественной обстановке вручался значок заслуженного мастера спорта. Есть что-то удивительно тёплое и сердечное в той атмосфере, в какой пребывают наши делегации на олимпийских играх. Общая радость побед и поддержка после поражений, напряжённое «боление» за товарищей, забота о тех, кто сегодня выступает, какое-то единое дыхание, на котором живёт делегация.

Охваченные пылом спортивных сражений, ещё не остывшие после трудного дня, со щитом, а то и на щите, возвращаются к вечеру участники и, не успев переодеться, поесть, уже бегут за новостями, бурно радуясь победам товарищей, переживая неудачи…

Тот, кому посчастливилось пожить в Олимпийской деревне, вряд ли когда-нибудь забудет эти дни. И не будет преувеличением сказать, что жизнь деревни — барометр самих Игр.

Недаром президент Оргкомитета Игр Дайгоро Ясукава на церемонии открытия деревни сказал: «Ключ успеха Олимпийских игр в первую очередь зависит от успеха Олимпийской деревни».

Что ж, японцы могут поздравить себя с успехом. И Игры, и деревня, и город оказались на высоте.

Действительно, на чрезвычайном заседании исполкома Международного олимпийского комитета было единогласно принято поистине беспрецедентное решение: никогда ещё Олимпийский кубок, Олимпийский диплом за заслуги и Кубок Бонакосса не присуждались одновременно за организацию Олимпийских игр.

На этот раз Олимпийский кубок был присуждён городу Токио в награду «за усилия и беспримерный энтузиазм», продемонстрированные руководителями и населением во время подготовки Олимпийских игр. Город был удостоен этой награды в знак признания «эффективности заслуг, которые он оказал любительскому спорту, и вклада в развитие олимпийского движения».

Действительно, как уже говорилось, токийцы всё поставили на службу Играм.

В общей сложности их обслуживали около 5,5 тыс. человек, 12 самолётов, 72 корабля и катера, 750 автомобилей и более 800 аппаратов телекоммуникаций.

Это, так сказать, официально. В действительности же число людей, так или иначе причастных к обслуживанию Игр, было неизмеримо больше. Я уже упоминал о тысячах добровольцев-переводчиков. Было выделено дополнительно 4000 специальных полицейских регулировщиков; только олимпийский теле- и радиоцентр обслуживало около полутора тысяч технических работников. Приблизительно 1700 врачей и 2500 сестёр составляли олимпийский медицинский корпус (это не считая тех, кого делегации привезли с собой) и т.д.

Ну и, наконец, пресса.

Могучий отряд радио- и телекомментаторов, журналистов и репортёров, кино- и фотокорреспондентов, переваливший за 3000 человек, информировал мир о ходе Игр.

В Токио ежедневно печатается 5 миллионов экземпляров газет, немногим менее одной пятой всех выходящих в стране. Каждая газета имеет 10–12 страниц. Вечерний выпуск чуть меньше, воскресный чуть больше. Обычно 37 процентов площади японских газет, как уже говорилось, занято рекламой, 28 процентов — политической, экономической и социальной информацией, 15 процентов — культурой и искусством и 5 процентов — спортом.

Однако Олимпийские игры — событие и политическое, и культурное, и, само собой разумеется, спортивное. Поэтому не удивительно, что во время Игр газеты отводили спорту добрую половину своих страниц.

В Токио работает семь радиостанций: четыре — частные, две — государственные и одна — принадлежащая американским вооружённым силам. Вещание идёт с 5 утра до 2 часов ночи. Телевизионных станций насчитывается шесть: четыре — частные и две — государственные. Ежедневно идут и цветные передачи.

Радио- и телепередачи об Играх осуществлялись с 600 точек, расположенных в 26 местах проведения Игр. 100 телекамер, 13 передвижных станций, 8 специальных установок для видеозаписи и 6 телекамер для цветного телевидения (на трассе марафонского бега) обеспечивали телепередачи. Что касается радиорепортажей, то их вели 400 комментаторов на 21 языке.

Телевидение достигло в Токио высокого уровня. В городе насчитывается около 5 миллионов телевизоров. Много портативных автомобильных и больших цветных аппаратов, установленных в кафе и ресторанах, в холлах гостиниц и магазинах. Многие журналисты, сидя на соревнованиях, например, по боксу, имели рядом с собой один, а то и два переносных маленьких телевизора, с помощью которых следили одновременно за соревнованиями, скажем, по лёгкой атлетике и борьбе.

Качество изображения и техника передачи, равно как и операторское мастерство, отличные. Поэтому-то и не удивительно, что Игры в немалой степени обязаны своим успехом телевидению.

Не отставало и кино. Как известно, в 1936 г. во время Берлинской олимпиады, несмотря на всемерные усилия фашистских пропагандистов, были созданы лишь две небольшие ленты. На послевоенных играх кинематографисты принимали активное участие не только в текущих съёмках (последние известия, спортивные и специальные выпуски), но и в создании полнометражных документальных фильмов.

Советскому зрителю знаком, например, отличный фильм о Римской олимпиаде. Японцы создали большой, продолжительностью в два с половиной часа, цветной широкоэкранный фильм о Токийской олимпиаде стоимостью 760 тысяч долларов.

Картину снимала Ассоциация по производству олимпийского фильма, в которую входят семь японских кинокомпаний хроникальных фильмов. Руководил работой Кон Итикава, крупнейший японский режиссёр, поставивший ряд художественных фильмов и получивший много наград на международных фестивалях.

Сам Итикава в своём фильме, как он заявил в одном из интервью, хотел подчеркнуть два момента: «Токийские игры — первые в Азии» и «Олимпийские игры объединяют народы».

Итикава хотел передать на экране, «с одной стороны, человеческий динамизм, который вдохновляется стремлением к миру, с другой — Японию в её истинном аспекте». Для картины потребовалось 100 тыс. м плёнки. В создании фильма принимали участие 70 операторов, 30 ассистентов, 30 режиссёров, а всего около 200 человек, вооружённых сотней киноаппаратов. Как-никак помимо других эпизодов нужно было заснять около 160 финалов в двадцати видах спорта!

Фильм вышел на экраны через четыре месяца после Игр.

Впрочем, режиссёры и операторы были далеко не единственными представителями мира искусства, принимавшими участие в Олимпийских играх.

Не говоря уже о многочисленных спектаклях, концертах, представлениях, которые устраивали японские театры для олимпийцев, не говоря уже о специальной выставке произведений искусства, режиссёры и художники привлекались самым непосредственным образом. Первые — для постановки различных торжественных церемоний, сопровождавших Олимпиаду, вторые — для создания эскизов медалей, марок, плакатов.

Такие церемонии, как, например, церемония открытия — это целый спектакль.

А награждения? Вспоминаю, как проходило вручение медалей олимпийским чемпионам по борьбе. На ковёр, на котором возвышался пьедестал почёта, выходила редкой красоты девушка в не менее красивом кимоно (эта девушка в 1963 г. заняла 2-е место в конкурсе на звание «мисс Монд», т.е. красивейшая в мире). За ней шли атлеты. Было забавно видеть, как семенила миниатюрная девушка на своих деревянных поперечных дощечках-каблуках, а за ней осторожно ступали могучие борцы.

Медали также подносили девушки в старинных ярких кимоно.

Звучали гимны, медленно поднимались на мачты флаги победителей, раздуваемые потоками воздуха, взлетавшими из специально сделанных для этого в каждом зале труб… Церемония награждения запоминалась надолго.

Не меньше, чем режиссёры, потрудились художники.

Ещё в 1959 г., когда был создан Организационный комитет по проведению XVIII Игр, при нём учредили специальный комитет по художественному руководству. В этот комитет вошли известные литераторы и художники, а председателем был назначен М. Катцуми. Комитет серьёзно взялся за работу. Прежде всего он создал подкомитет, получивший задание придумать официальную эмблему Токийской олимпиады, «которая бы удачно сочетала чистоту и скромность японского искусства и универсальность искусства современного».

Шесть известных художников представили каждый по три эскиза. Из 18 проектов был выбран проект художника И. Камекура, изобразившего эмблему Японии — восходящее солнце, красный диск на белом фоне, а под ним пять переплетённых золотых колец и надпись: «Токио 1964». Эта эмблема известна сегодня во всём мире. Затем Камекура с помощью двух выдающихся мастеров-фотографов создал ряд олимпийских афиш: спринтеров, берущих старт, пловца, факелоносца.

В Олимпийском музее в Лозанне мне довелось видеть все олимпийские афиши. Их не так много. Первая появилась перед Олимпиадой 1912 г. в Стокгольме. Таким образом, их насчитывается в общей сложности одиннадцать; японские, бесспорно, наиболее красивые.

С большим вниманием отнеслись художники и к оформлению официального приглашения на Игры. Отпечатанное на изготовленной вручную бумаге, приглашение вложено в конверт из шёлка, специально сделанного для этой цели в Киото и стилизованного под старинные пояса для кимоно.

Тщательно были разработаны и эскизы билетов на соревнования. Организаторы справедливо полагали, что многие увезут их с собой в качестве сувениров. Всего (в зависимости от мест, дней, видов спорта) насчитывалось 1400 категорий билетов.

Чтобы дать представление о работе комитета по художественному руководству, следует сказать, что при нём имелись группы и подкомитеты, занимавшиеся каждый такими, скажем, вопросами: афиши, факел, официальные знаки, удостоверения, значки обслуживающего персонала, оформление трибуны на церемониях закрытия и открытия, форма японской делегации.

Группа из 30 видных графиков и художников разрабатывала пиктограммы, обозначавшие виды спорта, места соревнований и тренировок, специальные указатели для транспорта и т.п.

Интересна история стоиеновой памятной монеты, выпущенной в честь Игр. Был объявлен открытый конкурс, в котором приняли участие тысячи японских граждан. Первое место заняла 20-летняя С. Маешима, продавщица магазина. Изображение факела и олимпийской эмблемы было найдено «очень удачным и приятным». В таких словах Оргкомитет, являвшийся одновременно и жюри конкурса, оценил эскиз С. Маешима. Министерство финансов выпустило почти на миллиард иен памятных денег.

Что касается медалей, то тут у художников возможности были ограничены, поскольку начиная с 1928 г., с Амстердамских игр, оригиналом для всех медалей служил первоначальный эскиз профессора Кассиоли. На одной из сторон изображены юноши в греческих туниках, несущие победителя с пальмовой ветвью в руках, на другой — богиня с оливковым венком.

Токийские медали создал художник из Осаки Т. Кабаяши. Он сделал все фигуры на медалях значительно рельефнее, а лицо богини несколько округлил, чтобы черты его более соответствовали образцам японской классической красоты.

Кроме того, и это совсем ново, на медали выбиты год и название вида спорта на английском языке. Бронзовая медаль сделана из бронзы, серебряная — из серебра, а золотая — из серебра и покрыта шестью граммами золота. Её стоимость — 35 долларов.

Я уже упоминал, что во время Игр в Токио проводился фестиваль искусств. Но кроме фестиваля искусств, состоялся, разумеется, и фестиваль спорта. Организаторы не упустили возможности ознакомить съехавшихся в Токио многочисленных гостей со своими национальными видами спорта. Происходило это в Будокане, о котором я уже упоминал. Будокан — единственное спортивное сооружение Игр, которое открывал лично император. Когда зашла речь о том, что олимпийский турнир по борьбе мог бы проходить в Будокане, поскольку дзюдо начинается после того, как кончится борьба, руководители Будокана возмущённо заявили, что не позволят осквернять Будокан любым другим спортом, кроме дзюдо.

Будокан — совершенно необычное сооружение, предназначенное исключительно для состязаний в традиционных японских видах спорта: кендо (фехтование), киудо (стрельба из лука), сумо, дзюдо. Идея строительства Будокана зародилась ещё давно, а в 1961 г. её начали осуществлять. Будокан построили на территории замка Эдо, принадлежащего императорскому дому, на средства, собранные от взносов частных лиц и государства (всего около 6 миллионов долларов). В будущем район, где возведён Будокан, планируется как один из крупнейших районов токийских новостроек.

В основу проекта М. Ямада (а всего было пять проектов, представленных пятью архитекторами) была положена восьмиугольная конструкция Дворца Снов храма Орюи в Нара, самого древнего сооружения в Японии.

Вот как сам Мамори Ямада говорит о своей работе: «От нашего проекта требовали прежде всего, чтобы мы учитывали конфигурацию местности, конструкцию здания и его оборудование. Наше сооружение должно было полностью отвечать требованиям спортивного зала и в то же время являться духовным выражением традиционных японских видов спорта Будо. Кроме того, должна быть достигнута полная гармония с районом, где расположен замок Эдо, являющийся ныне императорским дворцом».

Будокан — огромное здание, в 10 тыс. кв. м, рассчитанное на 15 тыс. зрителей. Кроме центральной арены площадью 600 кв. м в Будокане имеются залы для тренировок по различным видам спорта, для второстепенных соревнований, всевозможные вспомогательные помещения.

Будокан расположен на полуострове, на холме. Его крыша покрыта медными пластинами, «что символизирует дух традиционных видов спорта древности». Внешне здание кажется небольшим. И нужно войти внутрь, увидеть этот колоссальный, многоярусный зал, чтобы ощутить истинные размеры сооружения. Дело в том, что Будокан наполовину врыт в землю и арена помещается на много метров ниже уровня земли.

Зал оборудован по последнему слову техники. Он снабжён установками кондиционирования воздуха, великолепными часами, светосигнальными щитами, остроумной системой освещения. Каждое слово судьи на ковре слышно во всём помещении, так как в карманчике у него миниатюрный радиопередатчик, вещающий на невидимую, расположенную в зале антенну.

Но зрелище, которое представилось глазам собравшихся 15 октября в этом зале людей, унесло их на сотни лет назад от всей этой передовой техники. Состоялся фестиваль старинных японских видов спорта. Сначала в одеждах, напоминающих длинные юбки, выходили стрелки из лука (спорт, который практикуют в стране более 400 тысяч человек). Были здесь и женщины, и дети, и старики. Первая группа демонстрировала икимо сахо — стрельбу, имеющую целью «изгнать злых духов и призвать мир и спокойствие».

Другая группа из трёх человек, одетых в тёплые одежды, показывала сареи — церемониальную стрельбу. Стрелки по очереди стреляют в одну цель. Заключили выступление ветераны. Но ветераны-лучники были просто юнцами по сравнению с мастерами кендо. Старинное фехтование демонстрировали почётные инструкторы токийской полиции Г. Саимура и С. Мохида. Первому 77лет, второй на два года старше. Оба имеют чёрный пояс, 10-й, т.е. высший, дан (в кендо та же система разрядов, что и в дзюдо), 10-й дан по кендо в Японии имеют всего три человека.

Странно было видеть этих старцев в широченных чёрных штанах (считается, что положение ног в кендо — важнейший момент, и поэтому его скрывают с помощью широких штанов). На бойцах маски, нагрудники, всевозможные защитные приспособления. В руках, защищённых толстыми перчатками, палки, имитирующие мечи. Движутся старики словно в замедленной съёмке. Всё искусственно, всё нереально. Это не показательный бой, а какой-то ритуальный, неторопливый танец.

Уходят старцы. Им на смену выходят новые бойцы. Четырнадцатилетний паренёк, но уже имеющий чёрный пояс, 3-й дан, 22-летняя девушка, европеец, долженствующий доказать, что и иностранцам кендо доступно… В заключение вышли 17-летняя девушка Ю. Нагано, чемпионка Японии К. Матцуо и 83-летний старец С. Като, имеющий 8-й дан. Они демонстрировали различные формы кендо, включая иаи, когда «сабля выхватывается из ножен очень быстро, одновременно с громким криком, дабы напугать противника» (так гласила программа).

Такие же показательные выступления происходили и по дзюдо и по каратэ (система ударов).

И каждый раз нас поражала удивительная архаичность, оторванность от реальной обстановки, искусственность демонстрируемых приёмов. Просто трудно себе представить, чтобы хоть один из них мог быть применён в жизни.

Упрямая приверженность японцев к прадедовским традициям в национальных видах спорта особенно нелепо проявляется в дзюдо — спорте, ставшем ныне международным и включённом в программу XVIII Олимпийских игр. Казалось бы, в чьих интересах, как не японцев, введение нескольких весовых категорий в дзюдо? Ведь чем больше категорий, тем больше у них золотых медалей! Пока трудно себе представить кого-нибудь, кто мог бы вырвать у них хоть одно 1-е место, кроме абсолютной категории (где первенствовал голландец Антон Геесинк). Так нет же! Японцы настаивали, чтобы была одна-единственная весовая категория.

Архаический дух дзюдо царил и на конгрессе международной федерации этого вида спорта. Достаточно сказать, что первый день конгресса ознаменовался беспрецедентным фактом: конгресс прозаседал 13 часов, так и не приступив к обсуждению первого пункта повестки дня!

Во время Токийских игр многое изменилось. Японцы не только потеряли руководство в Международной федерации дзюдо, президентом которой стал англичанин Палмар. Они уже не гегемоны и на татами. Всё чаще места на пьедесталах первенств мира занимают спортсмены других стран.

Стоит сказать и о том, что всё шире распространяется в Японии борьба самбо.

Однако продолжу свой рассказ о Будокане.

Кроме упомянутых видов спорта там была продемонстрирована борьба сумо (позже в Советский Союз приезжала группа сумистов, познакомившая наших зрителей со своим искусством).

Сумо ведёт своё начало с 23-го года до рождения Христова. Это зрелище, пользующееся в Японии колоссальной популярностью. Такие великие чемпионы, как Касивадо, Токинуми, Тайо, пользуются известностью и почётом едва ли меньшими, чем император.

Национальные турниры по сумо проходят шесть раз в году в Токио, Нагоя, Осака и Фукуока и длятся по 15 дней.

Борцы с детства готовятся к своей будущей профессии. Смысл борьбы в том, чтобы, схватившись с противником или взяв его за широкий фетровый пояс, сдвинуть его за начертанный круг. Некогда борцы знали 48 приёмов, ныне профессионалы владеют двумя сотнями.

Глава Японской ассоциации сумо — барон Йонетаро Отани. Мне довелось побывать в токийском отеле «Нью-Отани», самом роскошном, современном и большом в Токио. Семнадцатиэтажное здание возвышается в центре города. На семнадцатом этаже находится ресторан, который медленно вращается и за час совершает полный круг, открывая дивный вид на японскую столицу.

В отеле десятки зрительных, выставочных, банкетных залов (в том числе на 3000 человек). В нём тысячи комнат, причём есть и стоимостью в 200 долларов. (Такое помещение арендовал на время Игр аравийский король Сеуд.) Отель окружён изумительным садом — истинным шедевром японского искусства. В саду редкие растения и ещё более редкие камни (в японских садах камни — неизбежный элемент, есть даже сады, целиком составленные из камней). Например, двадцатипятитонный красный агат с золотой россыпью. Сад, как и отель, принадлежит Отани. Как и сталелитейные заводы, угольные шахты, фабрики, промышленные компании, коммерческие предприятия, как и десятки залов для соревнований по сумо. Как и… десятки чемпионов-сумистов. Отани даже не миллионер, он миллиардер. Я, конечно, не берусь объяснить происхождение его богатства.

Но вот в Москве, во время Всемирного фестиваля молодёжи, я познакомился с Мицуо Минабэ, председателем молодёжного Олимпийского комитета Японии, преподавателем одного из японских университетов. Он, в частности, привёл такие цифры: профессиональный бейсбол, сумо, борьба, бокс приносят японским боссам в год более 50 миллионов долларов дохода (в основном сумо). Скачки, автовеломотогонки дают более 40 миллионов.

Раз уж я заговорил о доходах, хочу отметить, что катки, гольф тоже приносят немалую прибыль.

Лишь скромная часть этих сумм расходуется на массовый спорт в стране. Кое-какую лепту вносят частные компании, заинтересованные в содержании высококвалифицированных спортсменов в целях рекламы или в создании соответствующих условий для привлечения низкооплачиваемой рабочей силы, и частные университеты.

Большинство же трудящихся вынуждены сами платить за занятия спортом, а это стоит до 4 тысяч иен в месяц, т.е. одну пятую средней зарплаты рабочего.

Замечу, что Олимпийские игры обошлись Японии в чистом виде менее чем в 70 миллионов долларов, из которых одна пятая была покрыта частными лицами и компаниями. Большой доход, как я уже упоминал, дали марки, сигареты, памятные медали и т.п.

Так что нельзя сказать, что организаторы Игр остались в большом накладе, как это пытались представить некоторые японские газеты.

Вероятно, нужны были бы тома, чтобы описать всё интересное, что было на Токийской олимпиаде. Это же лишь короткий очерк.

Японию часто сотрясают землетрясения. Самое страшное, унёсшее 12 тысяч жертв, произошло в 1923 г. С тех пор за истёкшие 40 лет их было более 16 тысяч (в том числе и во время нашего пребывания в Токио).

Некоторые японские газеты писали, что Олимпийские игры были поистине землетрясением в жизни страны.

Хочется пожелать японцам, чтобы других землетрясений они никогда не знали.

Гренобль 1968 МЕДАЛИ И ПЕЧАЛИ

Я пишу эти строки в Гренобле. Только что состоялся торжественный ритуал закрытия X зимних Игр, только что вручены победителям последние медали и три юные прелестные француженки передали олимпийскую эстафету трём грациям из японского городка Саппоро. Произошло как бы смещение времени — настоящее стало историей.

И всё-таки заведомо зная, что заметки мои появятся в печати тогда, когда расцветёт весна, я пишу олимпийский репортаж. Потому что всё, что произошло в Гренобле — я имею в виду и радости и печали, — даёт повод для размышлений, споров и тщательных поисков истины.

За кулисами праздника

В одной из французских газет юбилейная Олимпиада была названа прекрасно задуманным и осуществлённым спектаклем. Если принять это сравнение, то следует сказать не только о тех, кто был на сцене, постоянно и неизменно в фокусе нашего внимания, но и о тех, без кого праздник просто не мог бы свершиться.

Тут уж, конечно, не обойтись без цифр, которые помогут нам ещё отчётливее понять, насколько величественны масштабы современных спортивных форумов. Игры обслуживало более 20 тысяч человек, 650 автобусов и 500 специальных полицейских машин. Число участников соревнований, представлявших 37 стран, составило около 1200 человек, а число журналистов, освещавших ход борьбы олимпийцев, — почти 3000. В пресс-центре нам сказали, что только за две недели февраля в Гренобле была превышена годовая норма международных телефонных разговоров. За поединками лучших атлетов мира ежедневно наблюдали от 500 до 600 миллионов телезрителей. Всё это говорит о том, что игры стали всеобъемлющими, ими теперь поистине живут народы и государства.

X зимние Олимпийские игры, в общем, прошли под знаком дружбы и сотрудничества спортсменов и тренеров различных стран и континентов. Молодёжь не только соперничала на ледяных дорожках и снежных трассах, но и встречалась за круглым столом, рассказывала о своей жизни, учёбе, труде.

Но, увы, далеко не всегда на олимпийском небосклоне было безоблачно. Так, политической дискриминации подвергались спортсмены КНДР. Их отказались признать как команду самостоятельной страны, и посланцы КНДР покинули Гренобль.

Продолжительные дебаты происходили в Международной федерации лыжного спорта в связи с требованием МОК убрать фабричные марки с лыж, чтобы они не служили рекламой. И уж, конечно, возмущение всех честных людей вызвало решение МОК о допуске к летним играм Южно-Африканской Республики — страны, где нарушаются основные принципы олимпийского движения. Как известно, Олимпийский комитет СССР сделал по этому поводу специальное заявление, в котором говорится: «Вся ответственность за дальнейшие судьбы международного олимпийского движения полностью ложится на ту часть МОК, которая нарушила Устав этой организации».

Представители нашей Родины всегда боролись и непримиримо борются за чистоту олимпийского спорта, за его высокие идеалы.

Герои и подвиги

Отправляясь в Гренобль, мы надеялись на успешное выступление советской команды. Мы помнили: 16 медалей и 103 очка в неофициальном командном зачёте в Кортина д'Ампеццо, 21 медаль и 146,5 очка в Скво-Вэлли, 25 медалей и 162 очка в Инсбруке. Эти цифры говорят сами за себя, свидетельствуют о неуклонном движении вперёд.

Однако за время, прошедшее после Игр 1964 г., ситуация стала иной. «В длительный спор скандинавов и русских, — писала ещё год назад „Экип“, — всё решительнее вторгаются страны Центральной Европы и даже Средиземноморья. Если добавить к этому нарастающую силу представителей Нового Света, то станет ясно, какой ожесточённой и интересной обещает быть борьба на юбилейной Олимпиаде».

Этот прогноз крупнейшей французской спортивной газеты полностью подтвердился. Признанные фавориты, которым специалисты и общественное мнение предсказывали олимпийские медали, встречали яростное сопротивление со стороны менее именитых соперников, а часто и уступали им, не выдерживали конкуренции, отходили на задний план. Кто бы, скажем, мог предположить, что знаменитая С. Кайзер не увезёт из Гренобля ни одной золотой медали, что Ф. Майер проиграет конькобежный марафон, что «король воздуха» Б. Виркола не принесёт своей стране ни одного зачётного очка на большом трамплине и останется за чертой призёров на малом? «Кто бы мог подумать?..» Как часто мы слышали в Гренобле эту фразу. И недаром всё та же «Экип» писала, что X Олимпиада явилась рекордной по числу сенсаций.

Тем почётней оказаться среди её победителей. Сегодня их по праву называют героями. В этом блистательном списке есть посланцы нашей страны — хоккеисты, биатлонисты, фигуристы. О них, бесспорно, будет написано ещё немало очерков, статей. Они заслужили это.

Но сейчас мне хочется остановиться не на тех частностях, которые отличают этих девушек и юношей, а на том, что их роднит, объединяет, что определяет их успех.

После того как хоккеисты сыграли свой последний на Олимпиаде матч, группа советских журналистов обратилась к тренерам Канады, Чехословакии, Швеции, Финляндии, США с вопросом.

— Чем вы объясняете, что вот уже шестой год подряд нашу команду не может обойти в турнирной таблице ни одна сборная?

Пять совершенно разных по своим характерам и взглядам людей дали один и тот же ответ:

— Самобытностью советской школы и её превосходством над всеми другими школами любительского хоккея.

Над этими словами стоит задуматься многим. В спорте, как и в искусстве, подлинный успех приходит к тому, кто, обобщая и изучая всё лучшее, находит свою линию, свой стиль, свой путь вперёд. Между тем у нас ещё очень часто наблюдается какое-то шараханье из стороны в сторону, попытки голого копирования тех, кто сегодня ходит в фаворитах.

— Понимаешь, — говорил мне один из наших мастеров конькобежного спорта, — побежали хорошо голландцы, у нас сразу только и слышишь: голландцы делают так, голландцы делают этак. Потом настраиваемся на норвежцев, потом на шведов… Ну и получается, в конце концов, растерянность, неразбериха.

Даже если сделать скидку на то, что произнесены эти слова были в очень тяжёлые минуты, когда раздражение, горечь поражения многое окрашивают в чёрные краски, игнорировать их нельзя.

И ещё одно замечание. После поистине сенсационной победы Володи Белоусова на большом трамплине, я спросил, чем в первую очередь объясняет он свой успех.

— Просто очень хотелось победить, — ответил он. — Решил: будь что будет, жалеть себя не стану…

Вот эти замечательные качества — готовность к спортивному подвигу, умение отдать всего себя без остатка победе — и отличают подлинных героев современного спорта. Мне кажется, что только тем, кто обладает этим качеством, и можно доверять выход на передовую линию борьбы за честь и славу советского спорта.

Арифметика отступления

Если быть до конца откровенным, скажу: в Гренобле настроение порой было грустным.

Хотим мы этого или нет — приходится сознаваться, что на X Олимпиаде мы проиграли, прежде всего самим себе. Мы отступили с позиций, занятых ранее. Достаточно произвести несложные арифметические вычисления, чтобы понять это. Потеряно 70 зачётных очков и 14 медалей по сравнению с Инсбруком. Даже учитывая возросшую силу наших соперников, это много, очень много! Да что там Инсбрук, нынешняя команда уступила той, что 12 лет назад дебютировала в Кортина д'Ампеццо. Больно говорить об этом, но не говорить об этом нельзя.

Но было бы неправильно называть это отступление всеобщим. Оно совершено в нескольких точно обозначенных пунктах. Из 70 очков, которые мы потеряли в Гренобле по сравнению с Инсбруком, 59 (!) приходятся на долю конькобежцев. Это уже провал.

Ещё здесь, в Гренобле, мы много и горячо спорили о причинах тяжёлых неудач наших мастеров ледяных дорожек. Отыскать их сразу очень трудно. Но всё же я поведаю читателям кое-что из того, что услышал от своих товарищей, от спортсменов и тренеров.

Много говорилось о том, что в Федерации конькобежного спорта СССР царят рутина и келейность. И невольно вспомнилось: на протяжении прошлого года журнал «Спортивная жизнь России» опубликовал подборку статей под общим, весьма тревожным заголовком: «Так что же всё-таки происходит?» Виднейшие специалисты — заслуженные мастера спорта И. Ипполитов, Е. Летчфорд, С. Кондакова и другие — высказали тогда ряд очень ценных и, как теперь выясняется, весьма справедливых замечаний. Но в федерации не удосужились обсудить эти выступления, пренебрегли ими.

Сейчас, в связи с проигрышем конькобежцев в Гренобле, особенно остро встаёт вопрос о тренерах. Прежде всего о тренерах сборных, ведущих наши спортивные армии в решающие бои. Очень бы хотелось, чтобы вопрос о тренерах сборных команд страны стал сегодня вопросом вопросов. Ведь от тренеров — от их эрудиции, таланта, смелости, авторитета, культуры — так много зависит.

Я не претендую на полный и всеобъемлющий анализ наших неудач. Конечно, повинны в них далеко не только тренеры. Разве не должны нести ответственность за срывы те люди, по чьей вине закрываются катки в наших городах, срываются или оказёниваются соревнования по зимним видам спорта? Одним словом, предстоит во всём очень серьёзно, со знанием дела, с исследовательской дотошностью разобраться. Ибо, не сделав этого, мы не сможем восстановить утраченных позиций.

Сейчас мы ругаем наших конькобежцев и лыжников за то, что они выступили хуже, чем ожидалось. Но ведь в их активе всё-таки есть медали призёров. Я же хочу остановиться на виде, где медалями, как говорится, и не пахнет. Речь идёт о горнолыжном спорте. Мы привезли в Гренобль команду горнолыжников, состоящую из девяти человек. Ни один из них не принёс сборному коллективу ни одного зачётного очка. Более того, самое высшее достижение горнолыжников — 19-е место Альфины Сухановой в женском слаломе. В скоростном спуске она была 29-й, в слаломе-гиганте — 34-й. Ещё хуже результаты у мужчин. Лучший из них — Василий Мельников — 26-е место в слаломе, 45-е — в слаломе-гиганте.

Не слишком ли мы смирились с затянувшимся отставанием в этом виде спорта? Не пора ли нарушить укоренившееся спокойствие, очень схожее с беззаботностью и безответственностью. Нужно найти пути для изменения ситуации в этом виде спорта.

Уже много высказывалось в нашей печати недоумений, обид, критических замечаний по поводу того, что Россия, где санки исстари были частью быта народа, любимым развлечением миллионов ребятишек, не участвует именно в состязаниях спортивных саней и близкому к ним виду — бобслею. Разве трудно найти в нашей стране поклонников этих увлекательных, красивых и динамичных видов спорта? Думаю, не трудно. Верится и в другое: начни мы развивать санный спорт и бобслей, наши атлеты в короткие сроки сумели бы достигнуть высот международного класса. А ведь только в Гренобле в бобслее и санном спорте разыгрывалось по 5 медалей золотых, серебряных и бронзовых и 110 очков (из общего числа 770) в неофициальном командном зачёте.

В дни ожесточённой борьбы, происходившей на снежных и ледяных трассах Гренобля, мы, советские журналисты, занялись ещё одним делом — определением представительства в сборной команде страны. В ней по одному представителю Казахстана, Белоруссии, Украины, Латвии, Эстонии, остальные — посланцы РСФСР. Стало быть, именно на спортсменов России ложится наибольшая ответственность.

Ну, а что происходит в нашем, российском доме? Разве можно смириться с тем, что Горький, город замечательных конькобежных традиций, не был представлен в Гренобле ни одним мастером ледяных дорожек? Что Свердловск дал в сборную лишь одного конькобежца Бориса Гуляева? Разве можно считать нормальным, что только одним спортсменом в сборной страны представлены Иркутск и Киров, Кировск и Омск?

Ну, а что можно сказать о таких больших городах, как Куйбышев, Хабаровск, Ульяновск, Тула, Воронеж и многих других, олимпийский вклад которых равен нулю? Разве здесь не бывает зимы? Разве не работают в этих и им подобных крупнейших спортивных центрах многочисленные специалисты по зимним видам спорта? Да, мы часто ругаем тех, кто недостаточно хорошо выступил на состязаниях. А давайте спросим и с тех, кто из года в год ничего не делает в области развития зимних видов спорта, кто пренебрегает подготовкой классных конькобежцев, лыжников, фигуристов… Давайте вообще взглянем всесторонне на то, кто виноват в тех горьких минутах, которые выпали на нашу долю в столице X Белой олимпиады.

В дни Олимпийских игр мы не раз слышали произносимое на всех языках мира слово «талант». Речь шла о том, что при современном развитии спорта победа на высшем уровне приходит лишь к особо одарённым юношам и девушкам. Значит, всем нам предстоит увеличить усилия по розыску талантов. И здесь, как и во многих других вопросах, слово за наукой, за тренерами, работающими с молодёжью.

В Гренобле, пожалуй, самыми весёлыми, самыми радостными выглядели норвежцы. Ещё бы: они победили, победили заслуженно. Кстати, когда стали известны итоги Игр, многие из норвежских журналистов подходили к нам, жали руки, благодарили:

— Мы многому научились у вас, — говорили они.

Следует обратить внимание и на этот факт. Видимо, необходимо самым пристальным образом изучить, что сумели перенять другие страны у нас, чему можем и должны поучиться мы у других. А то, что хорошему учиться никогда не зазорно, — аксиома.

Я пишу эти строки в Гренобле. Приглушённо и деловито звучит голос в приёмнике:

— Сегодня мэр города принял делегацию японского города Саппоро, где состоятся XI зимние Олимпийские игры.

Да, на повестке дня Саппоро. Этот город стал для нас на четыре года точкой притяжения. Есть у нашего народа хорошая поговорка: на ошибках учатся. Только детально изучив ошибки, допущенные по дороге в Гренобль и в самом Гренобле, мы сумеем вновь перейти в наступление и завоевать в мировом зимнем спорте позиции, на которые имеем право!

Мехико 1968 «ДЕРЕВЕНСКИЕ» БУДНИ

Когда в 1956 г. я впервые поселился в Олимпийской деревне Мельбурна, она действительно чем-то напоминала деревню. Двухэтажные домишки, лужайки, дорожки.

С тех пор я дважды каждый високосный год обживал такую деревню и с каждым разом убеждался в том, что название «деревня» уходит в прошлое. Всё меньше зелени, всё больше асфальта, всё выше дома.

Олимпийская деревня имени Мигэля Гидальго в Мехико была уже совсем высокой (кто знает, может быть, лет через двадцать она вообще будет состоять из одного небоскрёба?). Десятиэтажные дома — кирпич, бетон, стекло. Асфальтированные магистрали, бесконечные машины… Ну какая же это деревня?

Скорее новый городской квартал, видный издалека, красно-белым пятном выделяющийся на фоне зелёной равнины. Конечно, всё имеет свои удобства. Чем выше дома, тем меньше территория деревни, всё компактно.

Наша делегация, например, занимала один дом целиком. Обратной стороной он выходил на широкую улицу. За улицей размещался интернациональный клуб. А за ним голубел бассейн.

Днём здесь царят нега и лень. Разморённые солнцем возлежат на шезлонгах олимпийцы. Загорелые и прекрасные, словно античные статуи, они подобны богам на Олимпе. Всё ещё впереди. Игры начнутся через полмесяца — можно расслабиться. Это через полмесяца, после того, как запылает огонь на Университетском стадионе, всех отсюда как ветром сдует. Куда только денется олимпийское спокойствие! Опустеет бассейн, без дела будут стоять шезлонги…

Но это потом. А пока у бассейна оживлённо. Вот греческий дискобол (с отнюдь не классической фигурой, а похожий скорее на пивную бочку). Он поднимается на вышку и, подобно мешку с песком, летит в воду, обрызгивая всех кругом.

А вот изящные американские гимнастки совершают прыжки в воду. Эх, если б они так же хорошо освоили гимнастические упражнения! В тени древней пирамиды, откопанной на территории деревни, отдыхает Леонид Жаботинский. Дальновидные коллекционеры автографов уже роятся возле него, словно пчёлы на пасеке. Неторопливым движением Леонид проставляет свою подпись в протянутых альбомах и блокнотах.

Раздаётся визг — это немецкие легкоатлеты, раскачав, швыряют в воду своего коллегу.

Медленно, уже сотый раз бороздит бассейн из конца в конец одинокий нигериец.

И только пловцов здесь не бывает — они плавают в иных краях, в отведённых для тренировок водах. Вся лужайка, окружающая бассейн, в свою очередь, окружена посетителями. Они толпятся здесь целыми семьями: папа, мама, полдюжины детей, расфранчённые, счастливые, преисполненные гордости за своё привилегированное положение. Ведь подавляющее большинство тех, кто мечтает попасть в Олимпийскую деревню (а их десятки тысяч), могут, заплатив свои песо и выстояв длиннющую очередь, лишь проехаться по ней в специальном трамвайчике или машине.

Тем временем в самом просторном здании интерклуба ведутся неторопливые беседы, за столами для пинг-понга оживлённые баталии, у барьера, за которым стоят хостессы, — лёгкий флирт.

Хостессы, или, как они официально называются в Мехико, адъютанты, — очаровательные девушки. Они в полосатых платьях (за что прозваны «зебрами») и таких же накидках — серых, если обслуживают деревню, синих — спортсооружения, оранжевых — прессу, наконец, красных, если сопровождают членов Международного олимпийского комитета и почётных гостей. На груди у них, как у бравых офицеров, красуются колодки — цветные флажки обозначают языки, которыми владеет хостесса. Около них всегда собираются спортсмены поболтать, посмеяться, поухаживать.

Иногда дело оборачивается серьёзно. Так, познакомившись с одной из них, тренер итальянских пловцов влюбился, а через две недели, к концу Игр, была сыграна свадьба.

Над деревней синее небо. В нём пять цветных больших шаров, символизирующих олимпийские цвета. Впрочем, шаров почти никогда не было пять. Один обязательно куда-нибудь улетал или падал. Под ветром они сталкивались, тёрлись друг о друга и выходили из строя. Но три-четыре упрямо развевались над огромным бетонным кольцом, символизировавшим дружбу и единение. Изредка доносились свистки полицейских, заметивших машину, двигавшуюся по деревне со скоростью больше 20 км, дальние клаксоны автомобилей, порывы музыки из транзисторов.

А потом наступал вечер…

И всё преображалось. В большом зале начинались концерты. В дни Игр здесь продемонстрировали своё искусство десятки лучших танцевальных и музыкальных коллективов Мексики: народные танцевальные группы, балет, национальные оркестры, джазы, традиционные трио певцов-гитаристов — «марьячис», современные ансамбли.

Порой очередная певица вытаскивала на сцену кого-нибудь из зрительного зала и заставляла танцевать с ней. Замечу, что большинство справлялись с этим отлично и нередко превосходили профессионалов.

Все концерты сопровождались немыслимыми овациями, свистом, криками, топаньем.

А в фойе клуба царила тишина, нарушаемая лишь сосредоточенным сопением, шарканьем и тихим шёпотом большой толпы. Если прислушаться, можно было в конце концов различить одно звенящее слово: «ченьдж». Ох этот обмен. Ни на одних играх это увлечение не достигало столь чудовищных масштабов. Сначала происходил обычный обмен значками, брелоками, марками, монетами. Потом с лёгкой руки местных коллекционеров начался обмен пепельницами, статуэтками, косынками. В конце концов, начали приносить шали, накидки, не говоря уже о сомбреро.

Олимпийские дома — вся деревня — представляли собой новый городской район и давно были запроданы на корню. Дома состояли из четырёхкомнатных квартир, довольно лёгкого, с нашей точки зрения, типа, с чудовищной звукопроницаемостью, без отопления (чего в Мехико не требуется). Часть внутренних стен была из голого кирпича, потолки низкие, ванны и умывальники миниатюрные.

Проживание в такой квартире стоит около 60 долларов в месяц, и рассчитаны они на людей с определённым достатком.

Я жил на четвёртом этаже.

А на втором этаже помещался у нас клуб. Это была такая же квартира, но в большой комнате стояли пианино и телевизор.

За пианино «работала» А. Пахмутова. Здесь со своим мужем, поэтом Н. Добронравовым, она написала «Олимпийскую песенку». Здесь же выступали композитор Я. Френкель, певец Л. Барашков, наши музыкальные ансамбли. Здесь писали приветствия и поздравления победителям, делали весёлые шаржи и забавные рисунки, происходили встречи с интересными людьми.

Об одной из таких встреч мне хотелось бы рассказать. К советским спортсменам-олимпийцам приехал космонавт Герман Титов — он с супругой был одним из почётных гостей, приглашённых на Олимпиаду.

Печать подробно освещала его приезд, его времяпрепровождение в Мехико. Титова принимал президент страны Диас Ордас, в честь гостя советский посол устроил торжественный приём. На страницах газет то и дело мелькали фотографии Титова в форме полковника, с многочисленными наградами на груди.

А тут вошёл в комнату такой же простой парень, как и те, что сидели в ней, даже в тех же форменных брюках советской делегации, в рубашке с короткими рукавами, какой-то удивительно свой, близкий.

Человек, совершивший великий подвиг, которому рады были пожать руку короли и президенты, которого, затаив дыхание, слушали тысячные толпы и высокие избранные аудитории, здесь мгновенно, без всякого труда установил контакт с собравшимися, буквально с первого слова покорил всех своим обаянием, простотой, остроумием.

Начались вопросы. Я спросил Титова, как его принимал президент. «Не по-президентски, очень просто», — улыбаясь, ответил он.

Борис Лагутин, Лариса Латынина, Воронины, Анатолий Колосов, Николай Озолин, Ян Тальтс задавали вопросы.

«Что можно сказать о полёте американских космонавтов?» Титов отвечает деловито, умно, ясно и подробно. В его ответах чувствуется уважение к коллегам по профессии и в то же время уверенность в нашем космическом превосходстве.

В комнате собрались советские спортсмены — студенты технических вузов, аспиранты, инженеры, кандидаты наук. Задаются сложные специальные вопросы, на которые Титов отвечает исчерпывающе и понятно для всех.

Приходит запоздавший Жаботинский. Своё опоздание он искупает подарком — преподносит жене Титова цветок, совсем хрупкий в его могучих руках.

«Как обстоит дело с физическими упражнениями на корабле?» — интересуется Николай Озолин.

Титов подробно отвечает и, улыбаясь в сторону Жаботинского, говорит:

— Ну, гири, конечно, на корабль не возьмёшь, да и бесполезно — всё равно невесомость.

— А на Луну надо бы взять, — озабоченно замечает Жаботинский, — там рекорды легче будет ставить.

— Какое у вас было давление перед стартом? — раздаётся вопрос.

— В полёте 110–115 на 65, — отвечает Титов. — А перед стартом не измеряли.

— Повезло. А нам вот всё время здесь измеряют, — ворчит Жаботинский.

Титов рассказывает весёлый анекдот, вспоминает интересные эпизоды полёта. И сама форма рассказа Титова очень образная, с юмором.

— Начинаю тормозить над Африкой, — вспоминает он, например, — и топаю к Чёрному морю, там вхожу в плотные слои атмосферы. Когда скорость становится меньше скорости звука, чуть трясёт, как телегу на просёлке…

— Какими физическими данными должен располагать космонавт — рост, вес? — спрашивает кто-то.

— Что ж, — весело отвечает Титов, — в каждом спорте свои требования. Для главного конструктора идеальным был бы космонавт вообще без веса!

— Да, — огорчённо констатирует Жаботинский под общий смех, — я, наверное, не подошёл бы…

Титов рассказывает о себе, о том, как занимался акробатикой, гимнастикой, другими видами спорта, о том, какие высокие требования предъявляются к космонавтам в физическом и моральном отношении.

— Вы очень волновались в корабле? — раздаётся девичий голос.

— Уж куда меньше, чем когда выступал Куренцов, — отвечает Титов. — Прямо всю душу вымотал во время рывка.

Если можно было, беседа продолжалась бы до утра…

Обычными вечерами в комнате собирались смотреть телевизор.

Мексиканское телевидение раздражает поразительно бесцеремонной, однообразной рекламой. По радио, например, без конца слыша слово «президент», я дивился популярности главы государства, чьё звание произносилось буквально через каждые десять фраз. Потом выяснилось, что речь шла о… бренди «Президент».

По телевидению фильмы, передачи, олимпийские репортажи тоже прерывались каждые три-пять минут. Причём рекламировались всё то же бренди «Президент», кока-кола и ещё какие-то продукты.

Но всё же в промежутках между бренди и соусами удавалось посмотреть и Игры.

Атмосфера редкого товарищества и дружбы царила в доме № 8 Олимпийской деревни, где размещалась наша делегация. Кто бы и с какого бы трудного соревнования ни возвращался, счастливым ли победителем, огорчённым ли побеждённым, он прежде всего мчался в штаб или к доске результатов, чтоб узнать, как другие, как товарищи.

Слышались радостные восклицания, весёлые крики, горестные вздохи, а порой и в сердцах произнесённое «шляпа!». Все переживали чужие радости и огорчения как свои. Допоздна не затихал гул голосов. До тех пор, пока дежурный не загонял всех спать.

А наутро всё начиналось сначала. Первым просыпался некий таинственный тренер, национальную принадлежность которого мне так и не удалось установить и который жил дома за два от нашего. Истошным голосом в половине шестого он подгонял своих питомцев. «Гоу! Гоу!» — вопил он.

А в шесть-семь часов уже всё тренировочное поле заполнялось спортсменами. Бегали гимнасты, играли в футбол борцы, боролись волейболисты, прыгали пловцы и занимались гимнастикой боксёры. По асфальтовым аллеям деревни, словно спутники, неутомимо круг за кругом бежали стайеры, а марафонцы и ходоки отправлялись в дальний путь за ворота — деревня для них была мала. К восьми — половине девятого начинали заполняться все двенадцать огромных столовых. У входа сдавались талончики с изображением ножа, вилки и тарелки, на каждую неделю разного цвета. Потом, взяв поднос, нужно было пройти длинный путь мимо дымящихся яичниц, сверкавших во льду простокваш, мимо сыров и колбас, мимо ёмкостей с кофе, молоком, какао, мимо стеклянных баллонов, где пенились соки, и полок с горами фруктов.

В девять столовые закрывались. Начинался рабочий день. Обвешанные сумками, спортсмены устремлялись к автобусам. Ехали в залы, бассейны, к местам тренировок и грядущих сражений, провожаемые жалобными взглядами охотников за автографами и криками поклонников «ченьджа».

Будни Олимпийской деревни…

Они останутся в памяти синими мексиканскими небесами, причудливыми абстрактными скульптурами вдоль широких лент автострад, изумрудной водой бассейнов, зелёными полями стадионов, ярким калейдоскопом одежд, разноязычной речью, песнями и гитарными аккордами!

Пройдут годы, но в памяти не сотрутся воспоминания о далёкой Мексике, о красно-белых высоких домах, о живых, полных волнений и тревог, радостей и неожиданностей буднях Олимпийской деревни имени Мигэля Гидальго.

Саппоро 1972 СА́ППОРО! САППО́РО! САППОРО́!

Кто как произносит? Мы — как в первом случае, скандинавы — как во втором, французы — как в третьем. А японцы? Выясняется, что в японском языке нет ярко выраженных ударений. Говори, как хочешь. Так и делаем. Са́ппоро, Саппо́ро, Саппоро́… Каков он?

Он голубой. Нет, не просто голубой, потому что голубое здесь небо, сугробы, склоны гор. Голубой цвет официально, путём референдума среди жителей города, установлен как цвет Саппоро.

И вот мы здесь, в этой головокружительной голубизне небес, снежных гор и равнин, в многоцветье олимпийских одежд, флагов, символов, транспарантов.

Поселяемся в Доме прессы, сочетающем традиционность и современность. Современные четырёхэтажные дома с центральным отоплением и электрической кухней. А стены в квартирах раздвигаются, как в бамбуковых домиках, окна из молочного стекла, словно из бумаги, на полу (пусть синтетические) циновки, и в обуви никто не входит.

Пресс-центр рядом. Он населён армией щебечущих, очаровательных переводчиц, одинаково плохо говорящих на множестве языков, зато чудесно улыбающихся и изо всех сил старающихся помочь журналистам с их вечными проблемами и невозможными вопросами. А журналисты набрасываются на информацию: бюллетени, сообщения, списки делегаций и бесчисленные объявления.

Например, о том, как будут убираться дороги в случае снегопада. 450 километров дорог, 209 машин. Значительность этого сообщения мы оценили позже, когда с грохотом и лязгом, мигая десятками бешено вращающихся оранжевых фонарей, гигантские жёлтые бульдозеры, снегоочистители, автощётки вступали в бой с плотной белой массой, безостановочно, часами опускавшейся на землю.

Что касается спортсооружений, то 163 специальных покрывала по 200 кв. м каждое прятали их от снегопада. Хитрая система лебёдок тянула их потом, сбрасывая снег в заранее приготовленные ямы.

А вот ещё сообщение — программа посещения Игр императором Японии Хирохито.

Впервые мне довелось увидеть его в 1946 г. Он мало изменился с тех пор, но помимо рыб (император Хирохито ихтиолог с мировым именем, ему принадлежит классическое исследование о крабах) интересуется теперь и спортом. Бесконечный кортеж чёрных сверкающих лимузинов неустанно колесил между стадионами, трамплинами и трассами…

Или вот официальное коммюнике о пленарном заседании МОК: знаменитый австрийский горнолыжник Карл Шранц не допущен к участию в Играх, «учитывая его деятельность и влияние в горнолыжном спорте, и за то, что его имя и фотографии служили в последние годы рекламным целям». Перед отъездом из Саппоро Шранц собрал пресс-конференцию, на которой заявил, что президент МОК Брэндедж — тиран и ведёт себя как типичный американец в Европе.

А тем временем сам Брэндедж без устали колесит по олимпийским дорогам Саппоро. Его огромная машина, окружённая полицейским эскортом, возникает то тут, то там. В промежутках Брэндедж успевает побывать на банкетах и приёмах, которых в Саппоро куда больше, чем соревнований.

На одном из них, устроенном Оргкомитетом в честь журналистов, с трудом пробившись через многочисленную бдительную охрану, задаю ему два вопроса.

Первый традиционный: как господин президент относится к выдвижению кандидатуры Москвы на проведение Олимпийских игр 1980 г.

«Я был первый раз в Москве 60 лет назад, — отвечает он, — последний раз год назад. Я хорошо знаю вашу столицу, и как человек, близкий к искусству, не могу не восхищаться ею, особенно её архитектурой, музеями, Третьяковской галереей. Что касается Игр, то москвичи любят и знают спорт, очень много сделали и всё больше делают для его развития, у них есть все возможности провести Игры на высоком уровне, а потому все основания выставлять кандидатуру своего города».

Потом я спросил мнение главы МОК о спортсооружениях Саппоро.

«Они очень хороши. Мне весьма понравилась Олимпийская деревня. Особенно как там кормят», — ответил он, подмигнув. Если учесть, что интервью он давал мне на банкете, где для журналистов приготовили 76 различных блюд, питание в деревне, наверное, было неплохим.

Брэндедж был в хорошем настроении: император наградил его орденом Восходящего солнца I класса. Это высшая награда в Японии, и обычно из иностранцев её получают лишь главы государств, приезжающих с официальным визитом. Что ж, разве Брэндедж не глава своеобразного государства, пусть временного, которое зовётся Олимпиадой!

А кто же её рядовые граждане?

Их сонм. Есть выдающиеся, те, кто в первых рядах, там, где кипят волнения и страсти, где люди и события сходятся в рукопашную, где рождаются герои. Такие войдут в историю, их имена, подобно именам победителей Токийской олимпиады, будут золотом высечены на фронтоне главного стадиона.

А есть имена-однодневки, которые ложатся на газетные страницы, звучат в эфире, чтобы уйти в небытие вместе с последними олимпийскими репортажами. Мне довелось побывать на девяти олимпиадах и запомнить сотню имён, а услышать многие тысячи и забыть их.

Имена, порождённые любовью журналистов к сенсациям и курьёзам. Например, австрийский полицейский бобслеист Г. Эйхингер. Он самый тяжёлый из участников XI зимних Игр, его вес 105 кг. А другой бобслеист — швед Э. Винненберг — самый старый, ему 55 лет. Или швейцарец Э. Хубахер, опять же бобслеист, он самый высокий — 201 см. Впрочем, его рекорд вскоре побил американский фоторепортёр, удивительно похожий на Тарапуньку. Его рост 211 см, но снимал он почему-то всё время лёжа. Норвежец Х. Грённинген участвует уже в пятой олимпиаде. Помню его ещё по Кортина д'Ампеццо. уникален и Х. Харибьян, психиатр канадской команды, — он владеет английским, французским, немецким, персидским, армянским, русским и японским языками.

Таких вот «рекордсменов» журналисты быстро обнаруживают и выдают на-гора. Что ж, если нельзя прочно закрепиться в анналах олимпийской истории, то приятно хоть погулять по страницам ежедневных газет, привлечь хоть на минуту внимание болельщиков.

Болельщики в Саппоро тоже разные. Дети, например. Чудесное это правило в Японии — бесплатно проводить на стадион отряды сгорающих от любопытства школьников. И ни на секунду не утихает весёлый детский писк, не замирают бесчисленные флажки, мотающиеся в их ручонках.

А однажды я обнаружил на трибуне рядом с собой знакомую могучую фигуру. Старый друг — Антон Хеесинк, тот самый покоривший Японию голландец, что стал абсолютным чемпионом Токийских игр по дзюдо. Помню, как стоя приветствовал его многотысячный Будокан — этот храм дзюдо, не видевший никогда на высшей ступеньке пьедестала почёта никого, кроме японцев.

Хеесинк рассказал, что приехал «просто болеть». «В стране дзюдо меня интересуют только коньки». Однако, узнав, что в Риге в ноябре состоится первое первенство Европы по самбо, о коньках забыл и стал расспрашивать об этом крайне интересующем его виде спорта. Потом всё же вернулись к конькам, восхищались Схенком. После каждой очередной победы этого замечательного конькобежца Хеесинк вопрошал: «Ну, как Схенк? Чудо?» «Чудо! — сам себе отвечал он и добавил однажды. — Жаль, он не занимается дзюдо. При его росте в 196 сантиметров я бы сделал из него чемпиона!»

…Стремительно мчалась по февралю Белая олимпиада. Высунув языки, метались с одного старта на другой, с одного финиша на другой трёхтысячная журналистская братия. А вечером возвращалась в пресс-центр.

На этих Играх в отношении контроля было довольно спокойно. Никто не требовал на каждом шагу корреспондентского удостоверения, в Олимпийскую деревню не надо было заказывать, как в Гренобле или Токио, пропуск заранее. В корреспондентские автобусы садились все кому не лень, так что оставалось иногда место и для журналистов. Зато журналисты свободно разгуливали по трибунам для высоких спортивных персон. И только перед раздевалками участников висели надписи: «Вход для корреспондентов запрещён» (единственные надписи, имевшиеся и на русском языке).

Накануне открытия Игр произошло прискорбное событие: внезапно скончался руководитель пресс-центра Акаяма. Это внесло некоторую растерянность. Огромную помощь оказал организаторам своим опытом и авторитетом генеральный секретарь АИПС Антуан Эрбо. На особо ответственных хоккейных матчах он даже заменял в ложе прессы контролёров.

А вот с поступлением иностранных газет было трудновато. Однажды я встретил давнего знакомого, корреспондента французской газеты «Экип» Мишеля Клара. Он радостно мчался, размахивая позавчерашним номером своей газеты: его жене удалось купить её в столовой Олимпийской деревни за 1000 иен. «Остаётся тайной, — сказал он мне, — как газета попала в эту столовую, как, впрочем, и моя жена».

Надо сказать, что днём пресс-центр выглядел довольно безлюдным.Журналистская армия с утра растекалась кипящими ручейками.

Первыми, выстояв длинную очередь в столовую, на лыжные гонки уезжают шведы, норвежцы, финны, молчаливые, тепло одетые, румяные.

Потом, шумно и азартно споря, в путь к дальним склонам горы Энива устремляются австрийцы, французы, швейцарцы, — словом, представители горнолыжных держав.

К вечеру в путь трогаются журналисты, которых интересует бобслей и сани. Это канадцы, итальянцы, немцы из ФРГ, американцы. И, разумеется, наши друзья из ГДР.

А ночью неутомимо стучат машинки, трещат телетайпы, орут в трубки хриплые голоса — планета ждёт олимпийских новостей.

…14 февраля. Олимпиада вчера закончилась.

И кажутся странными и необычными опустевшие стадионы, уходящие в леса лыжные трассы, по которым привольно гуляют метели, покрывая всё ровной белой пеленой. Никто не трогает её. В горах и лесах царит безмолвие.

Мир волнуют новые события.

Мюнхен 1972 ОЛИМПИЙСКИЕ РАЗДУМЬЯ

Олимпиада — светлый, чистый, радостный мир спорта, мир благородной и честной борьбы.

Да только вот сумел ли этот мир оградиться от суетности большого мира, от всего того, что должно оставаться за порогом белоснежного спортивного храма, подобно пыльной обуви у входа в мечеть?

Олимпийские игры во все времена служили символом мира. И мало найдётся историков и журналистов, посвятивших играм свои работы и не упомянувших, что в древние времена в период игр наступало священное перемирие, не бряцало оружие и не лилась кровь.

В наше время всё сложнее. Случается, что даже нападают на приехавших в олимпийский город членов спортивных делегаций. Как ни печально, такое произошло и в олимпийском Мюнхене. Но разве Берлинская олимпиада 1936 г. вошла в историю как пример, достойный подражания, как пример торжества дружбы, равенства, мирных идей?

Олимпиады не живут вне времени, и омрачающие их кровавые инциденты — не детища случая. Наверное, имеет всё же значение, где происходит олимпиада и когда, кто в ней участвует и даже кто побеждает, а главное, кто и с чем на неё приезжает.

Помню, как в 1956 г. выступления советских спортсменов, и прежде всего Владимира Куца, оказались подлинным откровением для далёкой Австралии. У наших спортсменов были сложные условия пребывания в стране, в которой было немало враждебных элементов и с которой отсутствовали дипломатические отношения. И всё же, если тщательно разобраться, приезд, выступление и триумф советских спортсменов наверняка способствовали восстановлению и нормализации советско-австралийских отношений.

Не забуду и сказочное путешествие, что довелось совершить на белоснежной «Грузии» из Одессы в далёкий Мельбурн. А вот обратный путь пролёг уже другим курсом — возвращаться в Одессу через Суэцкий канал было нельзя: война, интервенция трёх стран против Египта зажгла в тех местах военный пожар.

Можно вспомнить и Токио, где олимпийский дух победил дух милитаризма, заставив американские войска покинуть территорию, где они располагались словно хозяева, территорию, на которой выросла Олимпийская деревня.

Бывший американский президент Трумэн как-то сказал: «Победа в олимпийских играх важнее победы в холодной войне». А сама-то холодная война — откуда она взялась, кто принёс её в мир?

И не американские ли руководители всячески мешали своим подопечным на Олимпийских играх 1952 г. в Хельсинки общаться с советскими коллегами?

Холодная война, к счастью, уходит в прошлое. Её льды растапливаются тёплыми ветрами миролюбия, берущими начало в нашей стране. Зачем же вызывать рецидивы, да ещё в таких благородных сражениях, как сражения на спортивных полях.

Листая в памяти страницы дневников десяти олимпиад, которых был свидетелем, я с радостью констатирую: это всё исключения, редкие случаи. Но ведь они бывают! Разве попытки допустить на игры команду ЮАР, где махровым цветом полыхает расизм, не подобный случай? А упорное нежелание исключить из игр Южную Родезию, которая ничем не лучше ЮАР?

Ну да ладно! К счастью, олимпийская общественность ныне научилась давать отпор попыткам нарушить её жизнь. А уж сколько их было этих попыток — и снаружи, и изнутри! Ушёл в отставку престарелый американский миллионер Эвери Брэндедж, более двух десятилетий возглавлявший МОК. Грех поминать его бранным словом: он сделал немало для олимпийского движения. Но сколь противоречивы и путаны порой бывали его дела и слова! Справедливо высказавшись за изгнание с игр ЮАР, он в своём выступлении в Мюнхене расценил исключение Родезии как поражение МОК, да ещё провёл при этом неуместную параллель с совершенно чуждой играм террористической акцией. А наивные попытки ревнителя олимпийской чистоты бороться с профессионализацией и коммерциализацией спорта?..

Трудно без улыбки вспоминать представителей Оргкомитета в Гренобле, стоявших на стартах горнолыжных трасс, дабы закрашивать на лыжах марки фирм! Или в Мехико огромные, в человеческий рост, фотографии прославленных чемпионов, у которых были стёрты лица только потому, что они украшали стены расположенного в деревне магазина фирмы спортинвентаря «Адидас», той самой, чью обувь с тремя хорошо известными полосками носит 90 процентов участников игр.

Нет, не такими методами следует бороться с рекламой и коммерцией!

Коммерция и реклама начинаются, к сожалению, задолго до поднятия флага очередной олимпиады! Они движутся быстрее, чем олимпийский огонь, и сжигают многие представления о чистоте олимпийских идей.

Уже на само предоставление права проведения очередных игр влияют факторы, подчас имеющие весьма далёкое отношение к истинным достоинствам города-кандидата, но зато близкое к его богатству и щедрости. Рассказ же города о себе не всегда бывает объективен. Он порой смахивает на рекламу, а порой обещает то, чего на самом деле не оказывается.

Так же было и с Мюнхеном. Организаторы обещали «Игры самых коротких расстояний», т.е. по их замыслу все спортивные сооружения, пресс-центр, Олимпийская деревня должны были сосредоточиться на малом пятачке. Удалось ли это? Отнюдь нет.

Соревнования по стрельбе, современному пятиборью, конному спорту, стрельбе из лука, борьбе, дзюдо, фехтованию, тяжёлой атлетике, велосипедному спорту, велогонкам, гребле, баскетболу, парусному спорту, т.е. более чем половине номеров программы, проводились на значительном расстоянии от олимпийского центра. Да и пеший переход внутри этого центра, скажем, от входа в Олимпийскую деревню до дома прессы, а оттуда до главного стадиона, занимал очень много времени. Думается, что хорошо налаженный автобусный транспорт, как было, например, в Риме, Мехико и особенно в Гренобле, куда выгодней.

Да и сама Олимпийская деревня была уж слишком «городской», что ли! Где вы, буколические деревни Мельбурна или Токио, с вашими двухэтажными домиками, зелёными лужайками, рощицами и тихими дорожками? Ныне Олимпийские деревни всё больше превращаются в многоэтажные города. Гренобль, Мехико… Но там хоть были просторные площади и зелёные аллеи! Мюнхенская Олимпийская деревня была задумана как город будущего. Что ж, строители, безусловно, достигли своей цели! Но ох как не хотелось бы мне жить в таком городе! Чудовищные громады домов, воздушные и изящные издали, по-баварски тяжёлые и могучие вблизи, словно гигантские скалы, стеснили узкие, неровные долины улиц. Ни клочка зелени, ни одной ровной просторной площадки. Неимоверная теснота «деревенских» улиц, немыслимая толкотня в магазинах, информационных центрах, барах и других помещениях.

Конечно, квартиры (ещё до начала Игр проданные по 100–200 тысяч марок зажиточным мюнхенцам) имеют свои удобства! Например, подземные автомобильные подъезды и стоянки. Но как будут играть юные мюнхенцы в этих каменных, неприветливых джунглях, где, словно нить Ариадны, протянулись декоративные разноцветные линии труб, похожих на водопроводные: хочешь попасть туда-то — иди вдоль жёлтой, а хочешь сюда — вдоль красной. Хоть бы эдакий изящный шнур протянули, что ли, а то водопроводные трубы!

Столь же огромны и путаны были корпуса, где жили журналисты. Они постоянно куда-то торопились — это понятно. А потому мучились и проклинали всё на свете у своенравных и упрямых лифтов, обладавших капризным и непонятным характером. И в конце концов, торопливо спускались или, пыхтя, поднимались по лестницам, расположенным почему-то снаружи дома. Нет, неуютным городом была мюнхенская деревня…

И раз уж речь зашла об архитектуре, о ней нельзя не сказать подробнее.

Каждые игры зрительно запомнились мне (да, думаю, и всем) не только зрелищем спортивных состязаний, не только обликом олимпийских городов, но и спортивными сооружениями. Именно они для меня остались символом минувших Игр.

Каждая олимпиада была неповторима своими спортивными сооружениями. С мюнхенских высот совсем стареньким и простеньким представляется ныне многократно достраивавшийся и подстраивавшийся мельбурнский Крикет-граунд. А уж зал для борьбы с его дощатыми трибунами и одиноким ковром… Всё там было как-то по-домашнему и простовато, и сейчас даже трудно себе представить, что такое событие, как Олимпийские игры, могло проходить в подобных условиях.

В Риме встретились древность и современность (было ли это удобно всем атлетам — другой вопрос). Древние сооружения, могучие, пощажённые временем развалины служили здесь фоном поединков спортсменов.

И было нечто величественное и символическое в том, что сходились в схватках борцы под высокими сводами базилики Масценция, что гибкость, силу и изящество демонстрировали гимнасты на сцене терм Каракаллы, где некогда лелеяли римляне свою телесную красоту, что у арки Константина, вблизи Колизея, начинали и заканчивали свой бег марафонцы…

Рим оправил Игры кольцом древних легенд, классических мифов, над спортивными ристалищами словно витали тени героев давно минувших веков.

Нет, я далёк от утверждения, что там были идеальные условия для отдыха, разминки, для тренировок и т.д. Римляне сделали что могли в условиях своего — прямо скажем, не очень приспособленного для столь массового спортивного фестиваля — города.

Восхищение вызывают спортивные залы и стадионы Токио. Они явились подлинным откровением. Удивительные, присущие японцам тонкий вкус и верность традициям в сочетании с последними новинками строительной техники, точное чувство меры — всё это помогло создать им великолепный олимпийский комплекс, который, на мой взгляд, превзойти пока не удалось.

Достаточно вспомнить бассейн, игровой зал — эти грандиозные, прекрасные сооружения, в которых традиционная японская архитектура воплотилась в новые современные формы, поражающие своими размерами и красотой. Здесь продуманы каждая декоративная мелочь, сочетания цветов, даже форма сидений, бортиков, окраска перил. Всё должно радовать глаз, гармонично сочетаться с развёртывающимся перед зрителями спортивным зрелищем!

Или Будокан — это святилище, в котором проходили соревнования по дзюдо — виду спорта, являющемуся в Японии едва ли не культом.

Внешне сдержанный, скромный, даже суровый, в соответствии с философией дзюдо, этот храм (он и внешне напоминает храм), когда войдёшь в него, поражает своими размерами, продуманной строгостью интерьера.

Во время зимних Игр в Саппоро мне довелось побывать и в Токио, заглянуть в некогда кипевшие от страстей, а ныне пустынные спортивные сооружения: в бассейне заливали каток, готовясь к хоккейному матчу японской и советской команд, в игровом зале царили мрак и тишина. И всё же нельзя было не восхититься красотой этих арен минувшей Олимпиады!

Ну, а как же обстояло дело в Мюнхене?

Спортивные сооружения Мюнхена современнее любых других, мощнее, целесообразнее, рациональнее. Они великолепно отвечали всем требованиям, но (оговорюсь: мнение моё субъективно) поражали, а не радовали глаз. Возьмём хоть знаменитую крышу, которую в газетах и справочниках писали с большой буквы. Едва ли найдётся на свете крыша, о которой столько написано, наговорено, чьё изображение на миллионах открыток, фотографий, в миллионах проспектов, бюллетеней, брошюр разбежалось по свету. В Мюнхене продавался даже брелок, сделанный из «настоящего куска Крыши». Официальный справочник Игр без лишней скромности предсказывает, что «Крыша станет столь же знаменитой, что и памятники других столиц». Множество историй связано с этим «памятником». Как штутгартский архитектор Гюнтер Бениш впервые изобразил на макете крышу с помощью женского чулка, как определяли с помощью мыльной пены наиболее целесообразные поверхности, как для того, чтобы рассчитать крышу, потребовалось решить десятки тысяч уравнений, как при проектной стоимости в 16 миллионов марок эта, как её прозвали, «золотая крыша» в итоге обошлась в десять раз дороже, т.е. стоила столько же, сколько весь огромный пресс-центр и отель для журналистов, вместе взятые…

Спору нет: крыша — уникальное с технической точки зрения сооружение. И её поверхность 75 тыс. кв. м, равная дюжине футбольных полей, и её вес, превышающий полторы тысячи тонн, и 137 тысяч узлов, скрепляющих конструкцию, и необычность формы — всё поражает воображение. Только вот так ли уж она была нужна — эта крыша, а главное, насколько она красива?

Дождь за время Олимпийских игр шёл в Мюнхене всего один раз, так что трудно сказать, насколько она пригодилась. Бассейн и игровой зал она, конечно, защищала, а вот главный стадион и переходы между ними относительно…

Все эти 137 тысяч узлов, кабели, колоссальные заклёпки, гайки, винты, сам цвет, напоминающий грязно-бурую чешую доисторического животного, а не прозрачность и лёгкость стрекозиного крыла, как это казалось на открытках, — всё это, по моему мнению, не радовало глаз, не создавало адекватного обрамления изумрудному полю стадиона, красной рекортановой дорожке.

Ну да бог с ней, с крышей! К сожалению, и в других сооружениях было нечто подобное. Борцовский зал, например, спору нет, весьма удобный, но все эти красные клёпаные трубы, вся эта железная арматура, заставлявшие, стоит поднять глаза к потолку, вспомнить цех какого-нибудь большого завода…

Да те же водопроводные «нити Ариадны» в Олимпийской деревне!

Хочу подчеркнуть: я ни в коем случае не подвергаю критике удобства, целесообразность, полное соответствие всех этих сооружений своему назначению. Мне просто жаль, что, продумав до мелочей техническую сторону дела, строители как-то не подумали о красоте. А может, всё это им казалось красивым?..

И краски. Они весьма спорны. Конечно, нельзя пренебрегать интересами телезрителей, ради которых подбирались цвета стен, пола, борцовских матов, баскетбольных площадок, но иногда они неприятно резали глаз тому, кто приходил непосредственно в зал.

Я столь подробно говорю об этой стороне дела, поскольку мне кажется, что Олимпиада не должна превращаться в эдакую фабрику упражнений и рекордов, лабораторию, где всё подчинено производственному процессу или научному исследованию.

Конечно, главное для зрителя (уж не говоря об участниках) — спортивная борьба. И всё же небезразлично, в какой обстановке, в каком обрамлении, при каком эстетическом оформлении эти рекорды или победы добываются.

Олимпийские игры ведь не только праздник силы, ловкости, физической красоты — это и праздник чувств.

Но сказав всё, что сказал, я голосую обеими руками за сверхсовременное, научное, по возможности идеальное техническое оснащение олимпийских игр. И в этом смысле никакие предыдущие не идут в сравнение с Мюнхенскими.

То, что сумели сделать тут хозяева Олимпиады, достойно восхищения.

Правда, в наш век, когда пловцов или бегунов на финише разделяют тысячные доли секунды, победитель в метании копья опережает второго призёра на 2 см, без совершенной техники не обойтись. Спорт ныне властно диктует организаторам свои законы: велосипедисты-трековики требуют, чтобы на треке не было тени; пловцы — чтобы вода в бассейне имела температуру 25 градусов, а прыгуны в воду — 28,5 градуса, борцы-вольники соревнуются на одних матах, борцы-классики — на других, а… телевидению подавай такое освещение стадиона, чтобы можно было передать всю цветовую гамму состязаний.

И всё же организаторы в Мюнхене оказались на высоте. В этом смысле XX Олимпийские игры — значительный шаг вперёд в истории олимпиад.

Автоматизация, электронизация, механизация — уж не знаю, что ещё сказать! — Мюнхенской олимпиады были поразительными. Сейчас даже с трудом представляешь, как могли проходить, например, в Риме состязания в открытом бассейне, и как в Мельбурне результаты легкоатлетических метаний измеряли рулеткой, и как в Токио целая армия людей трудилась над составлением судейских записок по борьбе…

Получившая заказы на 25 миллионов долларов фирма «Сименс» постаралась. Не остались в накладе и «Юнганс», «Лонжин», «Рекс ротари», «Цейсс», «Омега» и другие гиганты оптики, механики, электроники. Кропотливо сверяли результаты хронометристы прошлых олимпиад, сколько раз возникали при этом споры… Спор вокруг финального результата в плавании вольным стилем на 100 м в Риме длился, казалось, вечность.

В Мюнхене все эти вопросы решались мгновенно и безапелляционно.

Один могучий электронный «мозг» с помощью трёх сотен терминалов регистрировал все результаты, второй — классифицировал их и делал выводы: определял победителей, их имена, страны, фиксировал рекорды, отбирал в случае предварительных соревнований тех, кто продолжит поединки, и т.д. Третий — дремал в запасе.

Каждый из них обладал знаниями в любом виде спорта большими, нежели опытный специалист. Так, например, нельзя было себе представить, что вслед за именами победителей в беге на 3000 м с препятствиями на табло появились результаты, допустим, гребцов (соревнующихся одновременно, но совсем в другом месте).

Система автохронометража в считанное время после окончания забега выдаёт плёнку фотофиниша с указанием результата. Специальная камера фиксирует финиш на магнитную плёнку со скоростью 100 кадров в секунду.

В бассейне момент финиша пловца устанавливается особой контактной пластинкой, требующей усилия в 40 г, чтобы выключить секундомер. Да ещё четыре камеры, установленные на глубине 4 м, снимают последние 2 м дистанции…

Всего три человека с помощью специальных приборов, напоминающих пишущие машинки, спокойно и без труда расправлялись, сидя прямо у края ковра, со всей (далеко не малой) борцовской документацией.

Копьё или молот, прочертив в воздухе свой путь, падает на зелёный ковёр стадиона. И никто не бросается к ним, волоча по полю измерительную ленту. На месте падения втыкается рефлекторная призма — детище «Цейсса» — и с помощью специального прибора, схожего с локатором, но использующего инфракрасные лучи, немедленно фиксируется результат.

Когда рождается олимпийский чемпион, мир хочет узнать о нём всё, и сообщить это «всё» — обязанность журналистов. Но уходят в прошлое времена, когда корреспонденты, изощряясь в хитрости, ловили выдающихся спортсменов у выхода из Олимпийской деревни, в городском магазине, на трибуне стадиона или прямо в его комнате.

Уже в Саппоро желающие подробно узнать о любом участнике садились за хитрое детище электронного века, внешне напоминающее симбиоз пишущей машинки и телевизора, и, нажимая на клавиши, узнавали все (или почти все), что им хотелось узнать о спортсмене.

В Мюнхене это было ещё усовершенствовано: электронная система «Голем» вмещала в своей всеобъемлющей памяти сотни тысяч данных. И не только об участниках XX Игр, но и об играх минувших, даже о правилах соревнований. Чтобы освободить журналистов от каких-либо усилий, у каждого аппарата дежурили специалисты, помогавшие непонятливым беседовать с «Големом».

Как сказал мне с грустью один мой шведский коллега, освещавший все олимпиады начиная с 1932 г.: «Зачем ходить на соревнования? Запирайся в комнате наедине с парочкой цветных телевизоров, телетайпом, телефонами, „Големом“ — и напишешь корреспонденцию куда лучше тех, кто, высунув язык, мотается по стадионам».

Действительно, служба прессы достойна высокой оценки. Целое море стартовых протоколов, предварительных и окончательных результатов и других документов, в общей сложности полсотни миллионов листов — эдакий четырёхкилометровый Монблан, если сложить их в стопку, — печаталось специальными фотокопировальными машинами. Было и многое другое, что облегчало нам работу.

А телевидение? Заметки эти отнюдь не посвящены телевидению вообще и на XX Олимпиаде в частности. Но мне сдаётся, что так же, как нельзя, освещая любую сторону олимпийских игр, не говорить о спорте, нельзя сегодня, говоря об олимпийском спорте, умолчать о телевидении.

Явление это (а ныне телевидение — это явление!) настолько прочно вошло в любую область нашей жизни, что сама жизнь без него как-то не мыслится. Развитие телевидения бесконечно расширило зрительскую доступность олимпийских игр, да и спортивных соревнований вообще, придав им невиданное дотоле звучание.

Телевизионные передачи из Мюнхена транслировались по всему миру с помощью двух спутников связи, вращавшихся вокруг Земли на высоте, почти равной земному экватору, со скоростью, равной скорости вращения Земли. Они как бы висели неподвижно: один — над Индийским, другой — над Атлантическим океанами. Колоссальные антенны тридцатиметрового диаметра, словно чуткие уши, круглосуточно были нацелены на эти космические ретрансляторы.

Передачи эти, цветные и чёрно-белые, практически захватили всё время мюнхенского телевидения, не говоря уже о специальном закрытом канале, который был целиком посвящён соревнованиям.

Передачи эти принимались в без малого сотне стран. Почти полтораста телекамер по шестнадцати каналам повествовали об Играх. Занимались этим в общей сложности около 6 тысяч человек.

Да, теперь уж не включишь в живописный очерк эффектную, но — как бы это деликатнее выразиться? — воображаемую деталь; теперь, вернувшись домой, порой слышишь рассказ куда более подробный, чем мог бы написать сам, о том или ином олимпийском событии.

В Скво-Вэлли или Кортина д'Ампеццо, напрягая на ветру слезящиеся глаза, следили в бинокль за крохотным лыжником где-то там на верхушке трамплина или старте слалома. А в Гренобле, с удобством сидя в тёплой комнате пресс-центра, видишь каждую деталь, каждую тень на лице, возникшем перед тобой с экрана цветного телевизора. Да что там пресс-центр — в собственной комнате в Москве или Владивостоке, Нью-Йорке или Монреале!

Так стоит ли вообще ездить на олимпийские игры? Кому это нужно? Не грозит ли грядущим олимпиадам призрак пустых стадионов и залов? Оказывается, нет. При всём своём могуществе есть вещи, которые телевидение передать не может…

Это общая атмосфера игр, обстановка, поведение людей, напряжённость сопереживания, соучастия, так сказать, эффект присутствия. Как ни искусно покажет оператор хоккейную комбинацию, как ни умно прокомментирует репортёр происходящее — они не в силах передать треск клюшек и свист шайбы, яркость красок, ослепительность катка и мглу остального зала, единый вздох облегчения или крик радости тысяч людей. Это всё — обстановка, атмосфера, то, что придаёт дополнительную прелесть спортивной борьбе. Ибо спорт не самоцель. Команды не играют на пустом, запертом стадионе. Они прежде всего должны доставлять радость многим людям, следящим за их игрой.

То же в футболе, баскетболе, волейболе, то же в лёгкой атлетике, плавании, борьбе, боксе… Иной удивляется: «Как можно сидеть полчаса и смотреть на бегущего стайера».

Ну и не смотри! А для меня это удовольствие, для меня в этом долгом беге нет двух одинаковых минут. Не то что в конной выездке! «В выездке? — возмутится другой. — Да это самое красивое спортивное зрелище, какое можно себе представить! Уж не ваш ли бокс?..» «Бокс? Вот вершина единоборства! — восклицает третий. — Сила, искусство, смелость…»

Словом, сколько видов спорта, столько болельщиков, столько поклонников, столько… знатоков.

И потому не удивительно, что в Мюнхен съехались на Игры более 4 миллионов зрителей. Их ничто не остановило: ни расстояние, ни трудности, ни… цены. Одни разместились в отелях, другие — на частных квартирах, третьи — в палатках, кое-кто ежедневно приезжал на Игры за 200–250 км. Было продано 4 миллиона билетов (в Мехико — 1,9, в Токио — 2 миллиона), но это не значит, что всем желающим удалось попасть на стадионы.

Такое колоссальное число зрителей и участников требует от хозяев олимпиад сложнейшей организационной работы. Ещё когда игры проводятся далеко — в Мельбурне, Токио, Мехико, — туда и богатому европейскому болельщику нелегко добраться. Но в центре Европы — в Гренобле, в Мюнхене…

Масштабы современных олимпиад попросту грандиозны. Думается, что никакой другой международный фестиваль не может с ними сравниться.

XX Игры были грандиозны во всём. По числу людей, с неослабевающим вниманием следящих за ними по телевидению, — около миллиарда человек, почти каждый третий взрослый житель Земли; по числу людей, непосредственно собравшихся в Мюнхене со всех концов планеты: и участников, и журналистов, и зрителей; по затраченным на Игры расходам, намного превысившим полмиллиарда долларов (только уборка территории после Олимпиады обошлась в два десятка миллионов долларов; это почти столько же, сколько стоили все Олимпийские игры в Мельбурне).

По доходам эти Игры тоже рекордны. Трудно даже представить себе суммы, которые кое-кто положил себе в карман! Ведь в некоторых (и почему-то как раз необходимых для Олимпиады) районах Мюнхена стоимость квадратного метра земли приблизилась к 40 тысячам марок. Только французское телевидение заплатило организаторам около 80 миллионов франков. Билеты, которые и без того стоили недёшево, продавались в пять-десять раз дороже спекулянтами. Но это так, к слову. Вернёмся к сложностям организации.

Устроители мобилизовали колоссальный аппарат, обслуживающий Игры: более 15 тысяч полицейских, 12 тысяч солдат, 2 тысячи агентов в штатском… Только служба контролёров насчитывала в «дни пик» 30 тысяч человек, а 1600 хостесс, технический персонал, продавцы программ, шофёры, посыльные, уже не говоря о судьях, врачах, работниках Оргкомитета и т.д. и т.п. Официальный справочник Игр содержит изображение 47 видов формы, которую носили все эти лица.

Система пропусков была настолько сложной, что в ней путались даже контролёры. Какие-то таинственные буквы, цифры, цветные полоски, символы видов спорта; наконец, фото владельца, которое делалось только официальным фотографом и намертво заправлялось в пропуск. Что касается билетов, то в них имелись специальные водяные знаки, чтобы избежать подделки.

Громадный аппарат Оргкомитета, насчитывавший пятнадцать отделов, начиная от финансового и кончая спортивным, четыре года планировал, готовил, продумывал всё, что было связано с Играми.

…Для соревнований по гребле невдалеке от Мюнхена был вырыт специальный канал более 2 км длиной. Один досужий статистик подсчитал, что водоём этот вместил бы столько пива, сколько выпивается на 125 традиционных мюнхенских пивных праздниках (говорят, что на каждом поглощают 40 тысяч гектолитров). Так вот, в этот водоём выпустили несколько тысяч форелей. Первую из них отметили серебряной ниткой. Для рыболовов водоём открыт. Но тот, кто выловит опоясанную серебряной ниткой рыбу, должен бросить её обратно в воду.

С каждой новой олимпиадой её значение и всемирный резонанс становятся всё значительней. В этом смысле Мюнхенская олимпиада побила все рекорды. Она значительно переросла рамки простого спортивного события и во многом явилась событием политическим, культурным, социальным.

В самой Западной Германии она, по существу, стала важным событием в предвыборной борьбе, в ожесточённых схватках правительства В. Брандта и оппозиции Ф.-Й. Штрауса. Как отмечали в специальном социологическом исследовании В. Брунс и Ю. Дикерт: «Спорт и физическое воспитание стали ныне составной частью политических программ всех партий бундестага». Крупнейшие западногерманские политические деятели не раз выступали перед Играми по вопросам спорта. И если партия Брандта стремилась использовать Игры для поднятия своего престижа, для сглаживания воспоминаний о гитлеровских временах, о печальной роли Мюнхена тех дней, то оппозиция ХДС/ХСС как раз наоборот — видела в Играх предлог для разжигания национализма, реваншизма. Как выразился влиятельный экономический орган «Дер фольксвирт»: «Успех или неудача олимпийцев ФРГ… — это и критерий успеха федерального правительства».

Готовились, разумеется, к Играм и бесчисленные процветающие на баварской земле реваншистские организации и враждебные Советскому Союзу и другим социалистическим странам радиостанции «Свобода» и «Свободная Европа» и другое отребье. Однако твёрдая, решительная позиция стран социалистического содружества, не оставлявших без ответа ни единой провокации, ни единого вызова, огромный престиж советских спортсменов, связанный, в частности, и с их блестящим успехом на Играх, не позволили всем этим организациям предпринять какие-либо активные действия.

В то же время известный прискорбный инцидент в Мюнхене был, между прочим, вызван и тем, что Игры имели колоссальный резонанс, что к ним было приковано внимание всей мировой общественности и любое событие на Играх получало мгновенный отклик в самых удалённых уголках планеты.

Члены организации «Чёрный сентябрь» прямо заявили, что выбрали для своей акции Олимпийские игры именно потому, что это должно было привлечь всеобщее внимание.

В связи с этим мэру Монреаля, города будущей Олимпиады, Жану Драпо, который заявил незадолго до этого: «Ничто, с моей точки зрения, не может сравниться с олимпийскими играми, когда речь идёт о международном событии», так вот, ему многочисленные журналисты задали вопрос: «Как будет обеспечен порядок на Играх 1976 года?» Мэр ответил уклончиво. Однако чувствовалось, что трагические события в Мюнхене очень встревожили его.

Встал новый вопрос. Отныне будущие организаторы олимпиад должны гарантировать не только отличную подготовку спортивных сооружений, питание, размещение участников, соответствующие условия для прессы и т.д., но и то, о чём раньше думать не приходилось, — безопасность олимпийцев.

Французская газета «Фигаро», да и многие другие газеты разных стран в связи с этим единогласно отмечали, что в Москве подобных событий не произошло бы, что города социалистического мира застрахованы от таких инцидентов и что об этом следует подумать, когда будут решать вопрос о местах проведения будущих Игр.

Олимпийские игры — праздник мира. Так, по крайней мере, воспринимают их прогрессивные люди. И всё же нет такого микроскопа, через который можно было бы разглядеть границу между спортом и политикой. Не случайно побывали на Играх премьер-министр Франции Ж. Помпиду, премьер-министр Англии Э. Хит и многие другие крупнейшие государственные деятели, которые, разумеется, не только наблюдали в Мюнхене, как соревнуются пловцы и легкоатлеты. Мне самому довелось видеть, как, сидя на трибуне борцовского зала «Месегеленде», сосредоточенно беседовали греческий король Константин (между прочим, олимпийский чемпион 1960 г. по парусному спорту), пребывающий в «самоизгнании» в Италии, впоследствии отстранённый от престола, и один из нынешних греческих реакционных деятелей. О чём шла беседа? Уж, во всяком случае, не о том, что происходило на борцовском ковре…

Как ни велико было значение Олимпиад в Мельбурне, Риме, Токио, как ни фокусировали они в своё время общественное внимание, но всё это несравнимо с Мюнхеном. Ныне олимпиады превращаются в крупнейшее политическое событие.

Конечно, наивно считать, что, если представитель Монако, например, выиграет бег на 100 м, значит, спорт в его стране находится на высоком уровне. Нет! Отдельные победы или поражения в этом плане ни о чём не говорят. Важна общая картина.

А она красноречива. При этом XX Игры с предельной яркостью продемонстрировали закономерность: страны, где у власти народ, имеют наибольшие успехи в спорте, поскольку физическая культура является показателем не только чисто спортивных успехов, но и здоровья нации, её настроения, возможностей для отдыха, физического развития молодёжи.

В этом смысле победе Советского Союза не следует удивляться. Поражает другое — грандиозность победы. 50 золотых медалей — такого результата не было ни на одной олимпиаде! И что важно, они завоёваны в различных видах спорта.

Напомню, что американцы, например, в Токио из 36 золотых медалей 30 имели в плавании и лёгкой атлетике, в Мехико из 45 высших наград на эти два вида спорта у них приходилось 38.

В Мюнхене же советские спортсмены набрали даже в таком традиционно выигрышном для американцев виде спорта, как лёгкая атлетика, в полтора раза больше медалей, чем спортсмены США, да ещё в таких дисциплинах, как бег на 100 и 200 м, десятиборье, прыжки в высоту…

Да и вообще, спортсмены социалистических стран при том, что они составляли лишь одну десятую числа участников, завоевали почти половину всех медалей, в том числе на 7 золотых больше, чем представители остальных 112 стран.

Выше я упомянул о качестве нашей победы. Оно особенно ценно потому, что состязания XX Игр отличались очень высоким накалом спортивной борьбы.

Никогда ещё олимпиады не собирали такого числа участников из такого количества стран. Никогда ещё не были эти участники так великолепно подготовлены, а сама подготовка к играм не была столь тщательной и длительной. Поэтому спортсмены, приехавшие в Мюнхен, встретились с соперниками, равными по силе. И борьба во всех видах программы была, не побоюсь этого слова, ожесточённой. Ни в одном виде не было лёгких побед, нигде нельзя было со стопроцентной уверенностью предсказать чемпиона.

Не помню ни одной из прежних олимпиад, где бы журналистам — любителям прогнозов было преподнесено столько сюрпризов. Если в Мехико был установлен 21 мировой рекорд, то в Мюнхене — 59! А ведь на играх рекорд — не главное. Какой турнир ни возьми — борьба, бокс, гимнастика, баскетбол… — специалисты и участники были единогласны: такой интересной, такой сложной борьбы, такого высокого мастерства они раньше не видели.

Тем почётней было выиграть.

Размышляя об олимпийских играх, задаёшься вопросом: их возросшие по всем параметрам масштабы не отражаются ли на них отрицательно? Не смешиваются ли понятия, не тонет ли главное во второстепенном? Ведь разговоры о гигантизме игр идут давно…

Думаю, что существуют разные аспекты, которые не следует смешивать. Есть спортивная программа. В ней действительно была кое-какая перегрузка, некоторые виды спорта гипертрофировались. Как известно, ныне МОК принял ряд изменений. Программа игр стала более сбалансированной. И бояться гигантизма олимпиад не приходится. Но есть другой аспект. Современный спорт в высшем его проявлении, как, например, на играх, требует сложнейших приборов, совершенных спортивных сооружений, соответствующих условий для спортсменов, журналистов, зрителей. Это налагает на организаторов огромную ответственность, предъявляет к ним исключительные требования.

Ныне не то что город — не каждая страна может взять на себя организацию игр.

Вероятно, МОК будет учитывать это, решая, кому предоставить очередные игры.

Что же касается XX Игр, то они заставили задуматься о многих вопросах, переоценить многие ценности.

Они заставили задуматься спортсменов и тренеров, архитекторов, инженеров, администраторов. Да и нашего брата журналиста. Словом, огромную армию людей, участвующих в колоссальных мирных битвах народов, каковыми являются современные олимпийские игры, единственных битвах, которые хотелось бы сохранить на Земле.

Инсбрук 1976 НА ПРОВОДЕ ИНСБРУК

Не так уж много городов на свете, могущих похвастаться, что дважды становятся олимпийской столицей.

Инсбрук на этот раз выступил непредвиденным дублёром, эдаким спасителем. Вот у меня в руке маленький сине-красный значок с большими золотыми цифрами «76» и надписью «Денвер». Только он да кое-какие неприятные воспоминания о несбывшихся мечтах, невыполненных обещаниях и остались от олимпийских планов Соединённых Штатов на 1976 г. Инсбрук пришёл на помощь, и вот он вновь теперь встречает олимпийцев.

С 1964 г. прошло, казалось бы, не так уж мало — 12 лет, три олимпиады, а впечатление такое, что я и не покидал столицы Тироля. Нет фасада без олимпийских колец, флагштока без олимпийских знамён, магазинной витрины без эмблемы Олимпиады. Как всегда, Олимпиада наложила отпечаток (в буквальном смысле) на галстуки и шляпы, зажигалки, уже не говоря о специально выпущенных сувенирах.

Надо отдать должное австрийцам, они отнеслись к организации Игр серьёзно.

Легенда гласит, что в давние-давние времена здесь через реку Инн был перекинут мост. И с каждого, кто проезжал или проходил по мосту, местный герцог Фридрих, носивший не очень обнадёживающее прозвище «пустой кошелёк», брал дань. Кстати, современные муниципалитеты или даже государственные органы в США, Франции, Турции, да и во многих других странах делают то же самое — берут плату за проезд по автострадам и мостам.

Я вспомнил эту легенду в другой связи: думается, прозвище, которым наградили герцога его современники, больше подошло бы муниципалитету Денвера. Во всяком случае, именно пустым кошельком объяснил он своё банкротство в проведении Олимпиады. А ведь Денвер — богатый город…

Так или иначе, но не столь богатый Инсбрук, как уже говорилось, взял на себя Олимпиаду и, имея для её организации всего три года, достойно справился с задачей.

Разумеется, для этого потребовались деньги, и немалые. Но потомки предприимчивого герцога Фридриха не стали брать шиллинги с прохожих на мосту, они прибегли к другим способам финансирования. Например, к розыгрышу олимпийской лотереи, которая принесла миллионы, необходимые на олимпийские расходы.

Я бродил вокруг знакомого гранитного постамента, украшенного пятью кольцами и цифрами «1964», — памятника IX зимней Олимпиаде. Здесь некогда тоже была Олимпийская деревня — деревня-64. А теперь жилые дома. То же будет и с воздвигнутой рядом новой деревней. И кто знает, не будут ли некоторые жители города хвастаться, что вот в этой, мол, комнате, где сейчас сладко спит в кроватке сын или дочка, почивал сам олимпийский чемпион 1976 г. имярек!

Но это будет потом, когда деревня станет городским кварталом, так же как пресс-центр — зданием института.

Мы, москвичи, теперь отдаём себе отчёт в том, что значит провести олимпийские игры. Знаем уже теперь, хотя до наших Игр ещё более четырёх лет. Конечно, зимняя олимпиада не чета летней, но ведь и Инсбрук не ровня Москве. Масштабы, конечно, разные, но проблемы одни, и мы с симпатией наблюдаем за жителями этого небольшого города, с таким старанием готовившими олимпийский праздник.

Атмосфера дружбы и товарищества всегда ощущается на олимпиадах. А сейчас, после Совещания в Хельсинки, она особенно заметна на Олимпийских играх.

До торжественного открытия XII зимних Игр осталось менее суток. Что принесут Игры советскому спорту? Не помню другой такой Олимпиады, где бы ожидалась такая острая, такая увлекательная спортивная борьба.

…Сегодня с утра с группой журналистов мы совершили поездку по Инсбруку. Вот знаменитый, один из первых в мире, лыжный трамплин на горе Бергизель, который через два года отметит свой полувековой юбилей. Не дотянул он до нынешних олимпийских требований: пришлось его реконструировать.

Каток вроде бы тот же, что был в 1964 г., и не тот. Здесь уложен новый бетон, пролегли десятки километров новых труб для охлаждения, здесь иные виражи и иная ширина дорожек.

И так всё: и лыжный стадион ныне превратился в целый городок с бассейнами; и горнолыжные трассы, окаймлённые установками для телекамер, опутанные электронными информационными датчиками.

Даже в «снежном вопросе» организаторы прибегли к рационализации. В 1964 г. пришлось общими силами уложить 35 тысяч ледяных глыб, 16500 куб. м снега! Сейчас всё значительно проще: организаторы Игр заключили контракт с фирмой «Мерседес-Бенц». Не будет снега — фирма должна его завезти, будут снегопады — она расчистит. Было и то, и другое. В конечном итоге всё уладилось.

Да, многое изменилось. Как я уже писал прежде, дух разрядки ощущается и на Играх. Но чем сильнее, чем ощутимее его последствия в мире, тем отчаяннее и яростнее цепляются за старое те, кому не хочется мира.

Печальной памяти драма на прошлых Олимпийских играх в Мюнхене заставила австрийскую полицию усилить бдительность. Олимпийская деревня охраняется как крепость, полицейские не только у входа, но и внутри зданий, ужесточён контроль для тех, кто хочет пройти туда, в том числе и для журналистов. Под наблюдением — спортивные арены.

Организаторы приняли буквально драконовские меры. Вежливое объявление разъясняет: «Дорогие гости, не обижайтесь, это делается для вашего же блага». Я помню моторизованные патрули в Мельбурне, охранявшие Олимпийскую деревню, полицию с собаками в Риме, специалистов каратэ, опекавших спортсменов в Токио. Но в Инсбруке, кажется, побиты все рекорды.

Деревня окольцована оградой со сложной электронной сигнализацией. Автоматчики бродят повсюду, стараясь улыбаться, чтобы не пугать спортсменов. Повсюду гуляют патрульные с овчарками. При входе в деревню и в каждый её дом установлен усиленный контроль, осматриваются сумки, введена хитроумная система пропусков. Так же крепко охраняются отели, где живут члены МОК.

Рассказывают, что общее число охранников составляет 2500 человек, но это как в айсберге — видимая часть. Как говорят, много больше людей незаметно дежурят в штатском или форме различных служб. Уж не знаю, по причине ли столь суровых мер или других, но в Инсбруке сейчас всё спокойно. Не думаю, чтобы кто-нибудь был в претензии. Да, олимпийские игры — праздник мира и дружбы, такими они и будут, и тем более следует оберегать их от всякого рода провокаторов.

Церемония открытия пройдёт сегодня там же, где и в 1964 г., на горе Бергизель, на площади, окаймлённой трибунами, у подножия трамплина.

Современные олимпийские игры настолько крупное международное событие, что наивно было бы пытаться уместить его в прокрустово ложе обычного спортивного соревнования. Они давно стали явлением — и политическим, и социальным, и культурным.

Город, да, пожалуй, и вся страна, где проходят очередныеигры, задолго до их начала и ещё долго после конца живут ими. И не случайно комиссар по делам молодёжи и спорта Франции Пьер Мазо предложил, чтобы ныне не города, а государства выставляли свои кандидатуры на проведение игр. Не случайно кандидатов с каждым разом становится всё меньше, а иные из них, едва получив высокую честь стать олимпийской столицей, признают своё банкротство. Так произошло с американским городом Денвером. Хорошо, Инсбрук мужественно предложил заменить несостоятельного претендента!

Австрийцы прямо сказали: «Игры в Инсбруке будут простыми играми». И с этого момента настойчиво напоминали на каждом шагу: «Простые, простые, простые». Конечно, им было легче — они проводили зимнюю Олимпиаду во второй раз и, кстати, тщательно подчёркивая это, даже зажгли две чаши с олимпийским огнём у подножия главного трамплина.

Они объявили свои игры простыми и мужественно встречали критику. Помню, как во время торжественной, как всегда, красочной церемонии открытия, в самый важный момент, когда председатель Оргкомитета доктор Фред Зиновац должен был предоставить слово президенту МОК, чтоб тот в свою очередь обратился к президенту Австрии с просьбой объявить Игры открытыми, неожиданно испортился микрофон. Наступила неловкая пауза, на трибунах начали раздаваться смешки. Журналисты замерли: как выйдет доктор Зиновац из столь щекотливого положения? И что же? Вышел вполне достойно.

«Олимпиад, где всё проходило гладко, без недостатков, не бывает», — спокойно заявил председатель Оргкомитета под одобрительные возгласы трибун и как ни в чём не бывало продолжал свою речь.

А мы, журналисты, прибыв в пресс-центр, встретили полное взаимопонимание. В отеле нет телефонов в каждом номере? Пожалуйста, звоните из пресс-центра. Связь давали быстро, точно, слышимость прекрасная. Далеко от гостиницы до того же пресс-центра на автобусе или трамвае? Ради бога, вызывайте машину в любое время дня и ночи, а хотите, так поезжайте на ней и на дальние трассы. Собираетесь на хоккей или фигурное катание? Чтобы попасть туда, кроме аккредитационной карточки нужен ещё и билет? Так получайте его. Без очереди, бесплатно, на лучшие места. Пишущих машинок в пресс-центре сотни, в том числе и с русским шрифтом, и цветных телевизоров десятки, и информацию на трёх языках раскладывают повсюду, и есть даже бесплатные горячие и холодные напитки, и ежедневные подарки, и приглашения на приёмы, и пусть очень строгая, но хорошо организованная система прохода в Олимпийскую деревню…

А в самой деревне у спортсменов «простые», но удобные квартиры, «простая», но разнообразная пища, которую готовил международный синклит поваров, специально приглашённый для этой цели.

И для зрителей продуманы маршруты подъезда, удобные места. А что билеты дорогие, так уж, извините, в наши дни финансовой инфляции и «простые» игры стоят дорого.

Судите сами. Более 300 тысяч долларов стоила только допинговая служба со всеми её подвижными лабораториями, оборудованием и врачами. А служба безопасности, о которой столько говорилось и писалось? Она действительно выглядит внушительно. Около 3 тысяч солдат в форме, бесчисленные полицейские агенты, собаки, автоматы, рации, патрульные машины, электронная сигнализация, скрытые кинокамеры, хитроумная система контроля — чего только нет и где только нет! И в деревне, и в отелях, и на местах соревнований… В Инсбруке всё прошло спокойно, хотя за день в полиции раздавалось до 50 звонков. Начальник службы безопасности Тироля доктор Обриц пожимал плечами: шутники. Самым крупным похищением в Инсбруке явилось похищение бобра Амика — символа Монреальских игр. Живой бобр, резвившийся в витрине Дома Канады, таинственно исчез во время очередного приёма.

Так что служба безопасности тоже обошлась в копеечку. Я уж не говорю о постройке первой искусственной более чем километровой трассы для бобслея и саней, о которой чемпион мира итальянец Джорджио Альвера сказал: «Даже плохой спортсмен может пройти её, не рискуя сломать шею, это лишает гонку интереса» (!). Не говорю об усовершенствовании трамплина, о постройке новой деревни (которая после Игр успешно будет продана)…

Одним словом, расходов немало.

Есть и доходы. Хоть те же билеты: на церемонию открытия — 900 шиллингов (без малого 30 долларов), на прыжки с трамплина, на фигурное катание — до 900, абонемент на хоккейный турнир — до 9000 шиллингов. На горнолыжные соревнования движение организовано так, что от места остановки машин и городского транспорта иди километры пешком в гору или плати 80 шиллингов за спецавтобус. Но это мелочи. Иное дело телевидение, передачи которого смотрели полмиллиарда человек в 29 странах. Его доход составил предположительно 21 миллион долларов.

Однако и это не главное. А что же главное? Чтоб понять, достаточно было пройтись по улицам Инсбрука. Не было во время Игр в этом городе ни одного магазина — обуви, платья, кондитерского, бакалеи, ювелирного, конфекции, даже аптеки, овощного или детского платья, где б не разметались величественные, высокомерные в своём великолепии, полыхающие всеми цветами радуги лыжи, не возвышались, подобно слоновьим ногам, снежные сапоги, не поражали сложностью конструкции, стопроцентной надёжностью, немыслимой крепостью ботинки и шлемы.

«Росиньоль», «Кнайсл», «Кастингер», «Адидас», «Спалдинг» — фирмы, чьи названия произносятся в этой столице зимнего спорта с благоговением и преклонением. Лыжи и костюмы настолько прекрасны, что не сразу замечаешь скромные таблички с астрономическими цифрами цен.

Горнолыжный спорт — один из самых дорогих в мире, он, разумеется, дешевле сафари на львов в Африке, но ненамного. И в то же время в Австрии, Франции, ФРГ, Швейцарии, Италии, США, Канаде он, как ни странно, довольно массовый. Скрипят, ворчат, но платят. А что будешь делать? Платят за инвентарь, за одежду, за подъёмники. Доходы лыжных фирм огромны. Поэтому они не скупятся на рекламу. Фирмы бесплатно снабжают своим дорогостоящим инвентарём чемпионов, раздают лыжи по магазинам, чтобы их выставляли для рекламы.

МОК, как может, борется, справедливо усматривая в том коммерциализацию спорта, — на лыжах затирают марку фирмы, победителям запрещают позировать с лыжами перед телекамерами и называть фирмы, услугами которых они пользуются. Да где там! В итальянской команде произошёл скандал. Знаменитый горнолыжник Роланд Тони и его партнёры заявили, что на лыжах фирмы «Спалдинг», которыми они пользуются, высоких результатов не покажешь, их надо менять. Тогда фирма предъявила ультиматум, пригрозив, что предаст гласности кое-какие неофициальные контракты, связывающие её с чемпионами. Французские газеты обвинили олимпийского чемпиона австрийца Франца Кламмера в том, что он рекламирует лыжи. Тогда австрийские и французские фабриканты лыж без особой застенчивости возразили, что олимпийские игры — прекрасный повод расхваливать свою продукцию, который они не собираются упускать. А западногерманский телекомментатор, проводивший рекламную передачу, закончил её, намекая на порядковый номер Олимпиады: «…итак, XII Международная лыжная ярмарка продолжается».

Канцлер Австрии Бруно Крайский выразился так: «Скажу откровенно: Олимпийские игры — важное событие благодаря туризму».

Ну что ж, как всегда, те, кто богат, стали ещё богаче. Но всё же проведение Игр позволило, по словам канцлера, бороться с безработицей и инфляцией, осуществить строительную программу, что иначе было бы возможно лишь лет через десять.

Вот что дают «простые» Игры.

И это легко понять. Инсбрукские игры — одиннадцатые, на которых мне довелось побывать (считая и летние), и могу засвидетельствовать: картина всегда одна — огромные трудности для организаторов, связанные с частной формой собственности, которая существует в капиталистических странах, проводящих игры.

В Москве подобное положение немыслимо. Вот почему с такой уверенностью отдали члены МОК нашей столице право на проведение Игр 1980 г. У нас есть проблемы, и их немало, но многие очень серьёзные трудности, возникающие при проведении игр, для нас просто не существуют. Они не могут у нас существовать.

Размышляя на эти темы, я не раз возвращаюсь мыслями в «Вавилон» инсбрукского пресс-центра. Здесь стучали машинки, шумели телевизоры, перекрывая всё, гремел репродуктор, вызывая кого-то к телефону…

Здесь рождалась правдивая информация, но рождались и сенсации. Читая немецкие и французские газеты (в английском не силён, иначе, наверное, ещё не то бы прочёл), выясняю, что Ирина Роднина собирается заводить детей н уже сама подыскала молодую фигуристку, которую прочит своему мужу Александру Зайцеву в партнёрши, что Людмила Пахомова и Александр Горшков решили на будущий год уйти в профессиональное шоу, что олимпийские чемпионы по лыжам Николай Бажуков и Евгений Беляев торопятся домой, так как оба женятся на следующей неделе…

Это о наших. Есть и о других. Например, узнаю, что американская конькобежка Шила Янг, олимпийская чемпионка в беге на 500 м, прибыла на Игры в сопровождении личного телохранителя, настолько личного, что она выходит за него замуж и бросает спорт, что шесть тайваньцев — участников Игр — привезли с собой 6 кг специальных сосисок, а французы — 500 бутылок красного вина… Чего только не узнаешь!

К сожалению, не всегда фантазия ограничивалась столь безобидной информацией. Порой распускался слух о том, что кто-то принял допинг, что иные команды целиком свалены гриппом, распространялась клевета на отдельных спортсменов и на целые делегации…

По указанию МОК пресс-шеф В. Нойман отобрал аккредитационные карточки и изгнал из пресс-центра представителей радиостанции «Свободная Европа».

Достаточно побывать в интерклубе Олимпийской деревни, на стадионах и трассах, чтоб увидеть, как царствует дружба. Очень символичным в этом смысле было присутствие на Играх советского и американского космических экипажей «Союз—Аполлон».

Олимпийские игры всегда были и остаются праздником мира и дружбы. Так повелось со времён Древней Греции.

XII зимние Олимпийские игры прошли хорошо. И по духу, и по атмосфере, в которой протекали, и — что не последнее дело — по результатам. Победы наши на олимпийских играх стали прочной традицией. Советские спортсмены показали себя и на этих Играх настоящими полпредами своей великой Родины, они высоко пронесли знамя своей Отчизны и добились блестящей победы.

Старты в Инсбруке-76 принесли советскому спорту большую и яркую победу: 13 золотых медалей — такого «урожая» никогда на зимних играх не собирала ни одна страна. Мы добыли здесь золота ровно столько же, сколько три следующие за нами команды (ГДР, США, Норвегия), вместе взятые. К этому ещё следует добавить 6 серебряных и 8 бронзовых медалей. Право, есть чем гордиться. И мы в самом деле испытывали законную и вполне объяснимую гордость, читая восторженные отзывы мировой прессы — австрийской, шведской, финской, французской, швейцарской и т.д. — о наших спортсменах, их высоком мастерстве, мужестве и благородстве. Журналисты посвящали свои репортажи Татьяне Авериной или Владиславу Третьяку, Галине Степанской или Сергею Савельеву, но за всеми ими вставал один подлинный герой — советский народ, воспитавший и выдвинувший из своей среды поистине былинных героев. «Красным днём» назвал один из финских журналистов первый день Олимпиады, когда из трёх разыгрывающихся в этот день золотых медалей мы завоевали две — в мужской лыжной гонке на 30 км и в скоростном беге на коньках для женщин на дистанции 1500 м. Что ж, почти каждый из последующих дней XII Белой олимпиады тоже был «красным» — днём торжества спорта первого в мире государства рабочих и крестьян!

У журналиста, приехавшего на современные олимпийские игры, естественно, огромный запас впечатлений. И всё же если бы меня спросили о самом главном, самом сильном, то ответ может быть только одним. Неизгладимое впечатление оставили дух оптимизма, единства и сплочённости, царивший в нашей команде. Выступить как можно лучше, отдать победе все силы до последней капли — таково было всеобщее желание. Советские спортсмены знали, что в эти дни там, на Родине, в цехах заводов и фабрик, в колхозах и совхозах, везде и всюду идёт социалистическое соревнование за достойную встречу XXV съезда КПСС. И победы, которые добывали наши чемпионы на лыжне и ледяной дорожке, на сверкающей глади катка и биатлонном стрельбище, тоже воспринимались как их трудовые подарки, их спортивный рапорт высшему форуму коммунистов страны.

В зимних видах симпатии выражены чётко. В Финляндии горные лыжи публику не интересуют, а в Австрии люди откровенно равнодушны к гонкам. И лишь на фигурное катание, куда билеты повсюду стоили дорого, а в Инсбруке достигли астрономической цифры — 50 долларов, стремились попасть буквально все.

Так или иначе, с утра разъезжались мы, журналисты, по объектам. Отдадим должное пресс-центру: помимо маршрутных автобусов журналист мог в любую минуту вызвать машину или микроавтобус и ехать куда хочет. И вот тут-то выяснились основные маршруты.

Например, в Пачеркофель и Хоадль, где проходили горнолыжные трассы, зрители устремлялись с утра. Но городской транспорт или личные машины добирались лишь до подножия горы, дальше приходилось пересаживаться в специальные автобусы, которые за солидную сумму везли тебя непосредственно к месту соревнований. Извилистая, с бесчисленными виражами дорога напоминала в эти часы муравьиную тропу: медленно, один за другим, тесной чередой поднимались вверх двести автобусов и, выгрузив человеческий груз, спускались вниз. Ни на секунду не останавливался этот своеобразный перпетуум-мобиле. Между автобусами вклинивались микроавтобусы журналистов или легковые машины олимпийского руководства.

А там, наверху, словно громоподобное дыхание вулкана, гремели рукоплескания, охи разочарования и ахи восторга, в зависимости от того, кто и как, оставляя на виражах дымок белой позёмки, проносился, проходя ворота или скользя по трассе скоростного спуска, а потом с шипением тормозил у самых трибун.

Когда примчался Франц Кламмер, я думал, что вот тут-то и началось извержение…

Горные лыжи из своих заоблачных высот опустили к финишным подножиям немало сюрпризов и, как писала французская «Экип», «вызвали в альпийских странах больше слёз, чем улыбок». Среди австрийцев отличились лишь Ф. Кламмер и Б. Точниг. У французов и вовсе всего одна медаль. А вот канадцы могут праздновать удивительную победу Кэти Крейнер. Две бронзовые награды достались Х. Венцель и В. Фроммельту из Лихтенштейна. Неожиданной была и победа швейцарца Х. Хемми, занимавшего только 37-е место в Кубке мира.

Лыжный стадион в Зеефельде, где зрителей было значительно меньше, расположился на окраине типичного горно-курортного городка, где каждый первый дом — отель, а второй — магазин лыжного инвентаря, и никак не понять, где живут жители. И как живут, поскольку цены здесь на всё невероятные и рассчитаны на богатых приезжих. Ведь горнолыжный спорт — одни из самых дорогих в мире: лыжи стоят до 200 долларов, ненамного дешевле ботинки, а костюмы, крепления, чехлы и прочие элементы экипировки, а билет на подъёмник? А чудовищная стоимость отеля и питания? Здесь надо платить буквально за всё, и немало.

На лыжных гонках публика состоит из дилетантов, да ещё из шведов, финнов, норвежцев и наших — тех, для кого лыжные гонки главное.

Вот с громким криком, приплясыванием, притоптыванием движутся с утра «подкрепившиеся» финны с плакатом: «Финляндия — это здорово!» Не спорю, здорово. Наши плакаты не несут — они довольствуются медалями.

«Триумф советских лыжниц», «Наследники Кулаковой» — так писали газеты. Описывая эстафету и говоря о Кулаковой, «Экип» писала: «Та, что царствовала в советском лыжном спорте последнее десятилетие, смогла вновь подняться вчера на высшую ступень пьедестала почёта. Таким образом, она прибавила ещё одну золотую медаль к своей коллекции». 8 миллионов человек, отмечает газета, занимаются в этой стране лыжным спортом, в том числе 5 миллионов разрядников. Мы видим фотографию Н. Балдычевой, которую в толкучке на старте сбили, повредив руку, что, впрочем, не помешало ей великолепно пройти дистанцию.

Ближайшей наследницей Г. Кулаковой стала, конечно, Р. Сметанина — победительница в гонке на 10 км, вторая — на 5 км, сыгравшая решающую роль в эстафете. Нельзя не вспомнить С. Савельева — первого олимпийского победителя в Инсбруке, Н. Бажукова — победителя гонки на 15 км и И. Гаранина, столь мужественно выступившего в эстафете и в гонке на 50 км.

Отличились и биатлонисты, и Н. Круглов особенно. Словом, лыжники в целом выступили отлично. А сколько тренеров и других специалистов обеспечивали этот их успех! Лыжник никогда не бывает одинок ни на старте, ни на своём бесконечном белом пути.

И это понятно: ведь всё может случиться. Ну кто мог предполагать, что полетит крепление у Е. Беляева и, мгновенно получив от тренера А. Акентьева, стоявшего на дистанции, ботинок на размер меньше, он домчится до конца, поставив ногу в обувь, как в домашнюю туфлю. Что то же произойдёт у И. Бякова в биатлонной эстафете. Олимпийские игры вообще полны случайностей, непредвиденных обстоятельств, всевозможных сюрпризов.

Я смотрю на пустые сани, неторопливо финиширующие на ледяной трассе в Игльсе, сбросившие где-то там, на очередном вираже, своего седока. Вот так, кто-то четыре года готовился, тренировался, съехал небось за это время на санях раз двадцать с Эвереста, надеялся. А чтоб расправиться с этими надеждами, достаточно оказалось нескольких мгновений.

Но уж, конечно, вполне безопасна трасса конькобежного стадиона. Самая большая опасность на ней для чемпионов — это не выиграть медалей. К счастью, Т. Аверину чаша сия миновала — 4 медали, из них 2 золотые, — есть чем гордиться! Недаром ей вручили Кубок надежды — огромную хрустальную вазу, которую брянские рабочие просили передать лучшему советскому олимпийцу.

Рядом с катком возвышался закрытый Олимпийский стадион, где выступали фигуристы и хоккеисты.

О фигуристах можно писать без конца. Думаю, они достойны не только тех букетов, что бросали им под ноги зрители, но всех 35 тысяч тюльпанов и 15 тысяч нарциссов, которые прислала на Игры в виде подарка Голландия.

Фигурное катание всё больше привлекает ныне любителей спорта. Это естественно. Поэтому столько любителей стремились в Инсбруке попасть на Олимпийский стадион, поэтому столько писали о фигуристах газеты. И не только о звёздах. Очень много, например, о Е. Водорезовой. «Дитя с самообладанием ветерана», — написано под газетной фотографией, где Лена важно шествует по Олимпийской деревне между хоккеистами, которым доходит до пояса. Ей предсказывают блестящее будущее.

Много писали о сальто Кубички. Сам он довольно трезво относится к нему: «Мой элемент впечатляет, но он не так уж труден. Я почти не падал на тренировках». Для него сальто — рекламный трюк. «Кубичка — уже звезда в профессиональном ревю в Чикаго, — писала газета „Экип“, — Инсбрук не более чем этап на его пути». Впрочем, Робер Натаф предсказывает в «Франс-суар», что «в 1980 г. в Лейк-Плэсиде фигурное катание войдёт в акробатическую фазу. Медали будут выигрываться на грани равновесия, напряжения, скорости, притяжения. Это будет катание, где царствует риск».

Итак, закончились Игры. Для всех по-разному. Для Елены Водорезовой, этой маленькой девочки, они стали только началом, у неё всё впереди.

А для некоторых наших спортсменов, так блистательно выступавших в Инсбруке, эта Олимпиада может оказаться и последней. Никуда не денешься, у спортивного долголетия тоже есть свои пределы.

Для наших хоккеистов она — очередной этап. Не думаю, чтоб кому-нибудь могла ныне прийти в голову мысль, что советские хоккеисты вдруг да не окажутся олимпийскими чемпионами!

Татьяна Аверина заняла солидное место среди коллекционеров золотых медалей. Не сомневаюсь, она довольна.

Так что с разными чувствами покидали Инсбрук участники. По-разному для каждого закончилась Олимпиада. Для одних вздохом сожаления, для других — облегчения. Для организаторов, например. Всё прекрасно, всё гладко, был снег, но не было террористов, туристов собралось достаточно, чтоб оправдать расходы, но давки не наблюдалось — в Инсбруке и окрестностях пустовало полтораста тысяч запланированных гостиничных мест.

Разъехались собранные со всей Австрии солдаты, полицейские, шофёры, официанты.

Возвратились домой и мы, журналисты.

Покидая олимпийскую столицу, храня в памяти картину американского флага, поднимающегося на флагштоке во время церемонии закрытия в честь Лейк-Плэсида, я представил себе Монреаль, церемонию закрытия летних Игр и советский флаг, который взовьётся там во славу новой олимпийской столицы — Москвы.

Монреаль 1976 МОНРЕАЛЬСКАЯ КРЕПОСТЬ

В добрые старые времена на олимпиадах спортсменов охраняли главным образом от журналистов и охотников за автографами. Особенно охранялась с целью соблюдения высокой нравственности женская часть Олимпийской деревни, куда мужчинам, даже если это был супруг спортсменки, вход был строжайше запрещён. Отмена такого запрета явилась одной из сенсаций монреальской Олимпийской деревни.

Деревни охраняли по-разному: патрули с собаками, дежурные машины, медленно разъезжающие вдоль ограды, высокий забор-сетка. У входа проверяли удостоверения, иногда довольствовались значком. Журналисты старались перехитрить бдительных стражей.

А потом был Мюнхен…

И с этого момента организаторы очередных олимпиад крепко задумались: как оградить игры от возможных происшествий? Уже в Инсбруке мы наблюдали строжайшие меры безопасности. Но не сравнить масштабы зимних и летних олимпиад!

О том, что Монреаль во время Олимпийских игр будет похож на фронтовой город, что около 23 тысяч человек, в том числе 16 тысяч солдат, сотни машин, мотоциклов, катеров, вертолётов будут обеспечивать охрану Игр, что самые совершенные приборы — скрытые телекамеры, рентгеновские щупы, замаскированные машины, электронная сигнализация, наконец, ультрасовременные средства связи будут пущены в ход, — было известно ещё задолго до Игр. Организаторы прямо предупредили участников и гостей: будут драконовские меры безопасности, нравится не нравится, а нам важно, чтобы ничего не произошло.

И действительно, не успел наш самолёт приземлиться в монреальском аэропорту Мирабель, как мы уже воочию убедились в том, что канадцы не собираются шутить по части безопасности, и убеждались в этом позже на каждом шагу.

Всё время, пока самолёты оставались на лётном поле, вокруг стояло оцепление. Необычной формы автобусы, напоминавшие некие инопланетные вездеходы, перевозившие олимпийцев от самолётов к зданию аэропорта, эскортировались полицейскими машинами. Да и в автобусах, в которых участники Игр следовали к местам тренировок и соревнований, неизменно сидели по два солдата с карабинами в руках.

О том, как охранялась Олимпийская деревня, рассказывалось в печати, особенно в зарубежной. Остановлюсь на этом поподробней.

Деревня состояла из двух частей: международного центра, в котором размещались кинотеатр, магазины, выставки, кафе, эстрады для выступлений артистов, различные службы, банки, фотоателье, филиалы штаб-квартир международных федераций по всем видам спорта, представленным на Играх, и собственно деревни, по существу, двух гигантских домов-пирамид, знакомых всему миру по фотографиям и телепередачам.

Чтобы попасть в эти заповедники, нужно было или иметь специальную аккредитацию, о которой говорилось выше, или пройти сложную процедуру получения заранее заказанного руководством делегации пропуска. При входе в международный центр и при переходе из него в саму деревню все — и гости, и обитатели — подвергались обыску, весьма тщательному. Исключений не делалось ни для кого. Передо мной газетная фотография: полицейский добросовестно обследует с помощью своего электронного щупа премьер-министра Канады П. Трюдо, прибывшего осмотреть Олимпийскую деревню.

По всему периметру она была окружена высокой решёткой, за ней внутри деревни через каждую сотню метров стоял солдат с винтовкой, а через равные промежутки располагались сторожевые посты в специальных будках со стёклами из затемнённого стекла. Там сидели связисты у телефонов и наблюдатели.

Скрытые телекамеры крепились на столбах, на зданиях деревни. А по её улицам, по коридорам домов, в холлах, в бесчисленных помещениях международного центра, на балконах и террасах, у всех внутренних входов и переходов стояли, сидели и ходили солдаты с карабинами, полицейские с пистолетами и дюжие молодцы в штатском со значком на груди, на котором было написано: «Служба безопасности».

Как я уже упоминал, аккредитационное удостоверение являлось эффективной мерой безопасности. Отсутствие или утеря его начисто лишали человека каких-либо прав.

Удостоверения проверялись крайне тщательно. Все контролёры внимательно разглядывали их. Попытки, скажем, тренера или журналиста подойти к сидевшему в другом секторе своему руководителю делегации хотя бы на несколько секунд мгновенно пресекались. Каждой категории предназначались строго предусмотренные места, входы и выходы. При этом, если обладатель более высокой категории хотел сесть на места, предназначенные для более низкой, или войти через другой вход, его вежливо, но твёрдо возвращали на его место.

Замечу, что подчёркнутая вежливость вообще отличала весь огромный персонал контролёров, охранников, служителей, распорядителей, переводчиц, одетых в жёлтые, бежевые, красные и другие униформы.

Вежливость и твёрдость, переходившие порой, скажем прямо, в ненужное, а порой и просто тупое упрямство.

Частенько можно было наблюдать, например, такую картину. На турнире по борьбе на ковре, расположенном в противоположном от мест, отведённых для тренеров, конце зала (а ковров было четыре), шли схватки. И тренер одного из боровшихся спортсменов, естественно, стараясь быть рядом, ненадолго пересаживался поближе к этому ковру — на места, предназначенные для свободных от соревнований спортсменов (но не для тренеров). Не успевал он сесть, как к нему немедленно подходила улыбающаяся девушка в жёлтом костюме и вежливо просила покинуть этот сектор. Тренер упрямился. Девушка настаивала, он объяснял, что здесь его борец, что он пересел лишь на несколько минут, но девушка так же вежливо и настойчиво стояла на своём. К ней на помощь приходил молодой человек в бежевом костюме, и оба просили тренера вернуться в свой сектор. Он умолял оставить его на три, на две, на одну минуту! На ковре напряжённейшее положение, может быть, решается судьба схватки, а то и медали, но контролёры непреклонны. Молодой человек вынимал карманную рацию, и через мгновение возникал полицейский в чёрной форме с тем же требованием покинуть сектор — всегда вежливо, никогда не позволяя себе коснуться нарушителя рукой. Если не помогало и это, появлялся представитель королевской конной полиции (так по старинке называется в Канаде до сих пор федеральная служба многоцелевого назначения, в том числе государственной безопасности) в зелёной форме, и уж тут ничего не оставалось делать.

Порой всё это носило даже несколько комичный, абсурдный характер. Помню, например, как мне разъяснили, когда я пришёл на Олимпийский стадион со своей аккредитацией «Д», что сидеть мне полагается в секторе «Д», а вот входить туда почему-то через вход «С». И в конце концов, приставив ко мне специального распорядителя, повели кружным путём через вход для особо важных гостей, на что ни на каком другом спортивном сооружении мне моя аккредитация права не давала.

Наш пластиковый талисман, как уже говорилось, проверялся крайне строго. Я лично был свидетелем, как тщательно рассматривали контролёры пропуск, висевший на шее уборщика, вывозившего тачку с мусором. Даже маленькие разносчики протоколов и бюллетеней имели пропуска с фотографиями. Когда же двое английских туристов, неизвестно как раздобывших аккредитационные удостоверения у уехавших из Монреаля спортсменов, были пойманы с поличным, их немедленно арестовали.

Помимо непосредственной охраны мест соревнований и жительства спортсменов у полиции было ещё множество забот. Ну хотя бы в факельной эстафете. Шестнадцать монреальских полицейских приняли в ней участие. Или, например, массу хлопот доставило прибытие английской королевы Елизаветы. Яхта «Британия», на которой прибыла королева, во время стоянки в порту круглосуточно охранялась не только с берега, но и специальными агентами в костюмах для подводного плавания, охранявшими её в воде. Куда бы ни ехала королева, над её машиной постоянно висел вертолёт, уж не говоря о наземной охране.

Не менее тщательно оберегались и другие знатные персоны, прибывшие в Монреаль. Возле номеров, где проживали «особо важные гости», постоянно дежурили часовые королевской конной полиции. Огромная чёрная машина президента МОК носилась по улицам Монреаля под аккомпанемент сирен в сопровождении многочисленного эскорта мотоциклистов. Суета в целях безопасности лорда Килланина была такая, что, в конце концов, один из охранников-мотоциклистов сам попал под автобус.

Охраняли и брата иранского шаха Пехлеви, и дочь английской королевы — принцессу Анну, которая, как известно, входила в состав английской команды по конному спорту, и её мужа. Кстати, и лошадь её имела специальную охрану.

Вообще, в силу обилия знатных зрителей и участников места скачек в Бромоне охранялись особенно строго. Полиция вдоль пути стояла сплошняком, держа под наблюдением с помощью мощных биноклей окрестные кукурузные поля. Впрочем, как писал «Журналь де Монреаль», «эти меры могли объясняться и высокой стоимостью привезённых лошадей, доходившей до 50 тысяч долларов».

Иранский генерал, руководитель Совета спорта этой страны, никуда не ходил без толстого усатого телохранителя из канадской службы безопасности. Особо охранялась израильская делегация. Как с удовлетворением отмечал её руководитель, «здесь больше полицейских, чем в Тель-Авиве» (!).

Такая сверхбдительность порой приводила к забавным случаям. Вспоминаю, например, эпизод, которому сам был свидетелем. Во время заседания бюро одной из международных федераций неловко открывший дверь делегат слегка расшиб лоб другому делегату. Присутствовавший при этом председатель протокольного отдела Оргкомитета позвонил портье, сказал, что «поранился» человек и его надо отвести к врачу. Через несколько минут в помещение буквально ворвались отельный детектив и агенты службы безопасности. Они хотели знать, кто ранен и при каких обстоятельствах, и гораздо больше напугали своим вторжением пострадавшего, чем злополучная дверь.

И всё же газеты нет-нет да и сообщали очередную сенсацию о промахах охранников. Некий Донован, сам бывший полицейский, заявил, что в системе охраны много щелей, и, чтобы доказать это, раздевшись, проплыл на заре до стоявшего в порту миноносца, взобрался по якорной цепи на палубу, спрятал на борту картонную коробку и вернулся на берег. После чего сообщил обо всём в полицию, которая тут же объявила тревогу, пока не нашла злополучной коробки. В другой раз в самой Олимпийской деревне, куда нельзя было проносить даже ножи, охотно покупавшиеся спортсменами как сувениры (их конфисковали у входа и возвращали после Игр), были обнаружены винтовки «ремингтон», которые приобрели проездом в США новозеландские спортсмены и пронесли в деревню.

Большой переполох вызвало обнаружение в деревне нигде не аккредитованного и не зарегистрированного обитателя, который две недели спокойно жил в комнате у своего друга — канадского спортсмена спринтера Робера Мартена. Интересно, что этот нелегальный «олимпиец» сам был полицейским инспектором; находясь в отпуске, он сумел воспользоваться гостеприимством приятеля. Кончилось это печально. Из деревни был выдворен не только незаконный житель, но и сам канадский спортсмен, которого за нарушение дисциплины изгнали из команды и дисквалифицировали.

Прибавьте к этим волнениям многочисленные шутки дурного тона неизвестных лиц, звонивших в полицию с сообщением о подложенных бомбах. Так, только за один день 16 июля в полицию поступило подряд четыре сообщения. В 11.15 утра кто-то позвонил и сообщил, что в здание Оргкомитета подложена бомба. В 11.19 поступил сигнал, что заминировано полицейское управление. Затем, что бомба спрятана под консолью 17-а Олимпийского стадиона, а после этого — что бомба заложена возле колонны Ж-5. Специальная команда «Альфа», составленная из опытных подрывников, немедленно выезжала на место и ничего не обнаруживала, кроме бумажных мешков, наполненных мусором. «Будем надеяться, — писал „Журналь де Монреаль“ с тоской, — что эти „шутники“ перестанут забавляться и тратить зря время, заставляя терять время и всех других людей».

Были, впрочем, и другие «шутники». Так, один американский болельщик был схвачен полицией в то время, как он собирался пройти в зал «Морис Ришар» с пистолетом в чемоданчике. При допросе выяснилось, что болельщик сам полицейский из Нью-Джерси в отпуске. Он приехал просто посмотреть Игры и объяснил, что американские полицейские настолько привыкли всегда и всюду ходить с пистолетами, что без них чувствуют себя «словно голыми» (!).

Впрочем, что при всём могуществе мобилизованной для охраны Игр полиции в некоторых вопросах она была абсолютно бессильна. Так, советскому читателю будет трудно понять беспомощность полиции в борьбе со спекулянтами.

Спекуляция билетами достигла во время Монреальской олимпиады неслыханных размеров. Так называемые «скальперы» (охотники за скальпами), среди которых было много международных специалистов, заранее закупив сотни билетов, почти открыто торговали ими, зарабатывая, как сообщали газеты, до 5 тысяч долларов в день. Так, за билеты на церемонию открытия и закрытия, на финалы гимнастики, плавания, бокса цена доходила до 200 и более долларов, т.е. в 10, 20, иногда даже в 50 раз превышала официальную!

При этом некоторые, мягко выражаясь, странности канадских законов запрещают полиции конфисковать билеты, «не выставляемые публично». Поэтому, держа один билетик в руке, а сотню в сумочке, висящей на груди, «скальперы» громогласно предлагали свой товар, по существу, ничем не рискуя. Иногда их задерживали и налагали штраф… 40–50 долларов — пятая доля от цены за один из сотен продаваемых ими билетов.

Хотя общая преступность во время Игр упала, что, по мнению городской полиции, объясняется большим сосредоточением в Монреале войск и полиции, некоторые её виды достигли небывалого расцвета. Это относилось, например, к проституции и карманным кражам. Так, за один только день 21 июля и только возле Олимпийского стадиона были задержаны 18 карманных воров «международного класса», прибывших из других стран.

Если не считать карманников, то, пожалуй, единственной нашумевшей кражей в те дни было похищение в одном из павильонов бывшей Монреальской всемирной выставки каскетки с головы манекена барона де Кубертена. Вернувшему каскетку была обещана награда в 50 долларов.

Отмечу как забавный факт, что если небольшим штрафом отделывались спекулянты, то штраф наряду с другими автомобилистами пришлось платить и полицейским, поставившим свои машины в неположенном месте возле Олимпийского парка.

Разумеется, все меры безопасности, которые принимались в Монреале, имели главной целью избежать «нового Мюнхена», иначе говоря, террористической акции безответственных элементов. А между тем то и дело возникали различные причины для тревоги. То звонили в деревню и грозились убить Надю Команечи, то такую же угрозу высказывали в адрес Валерия Борзова или американского прыгуна Дуайта Стоунза. Интерпол сообщал, что через Австралию проследовала группа террористов, направляющаяся, скорее всего, в Монреаль. Задержанный на границе с США (охрана которой, кстати, во время Игр была значительно усилена) опасный преступник сбежал. В самом Монреале двое неизвестных случайно выронили на улице пакет, в котором оказались гранаты, и скрылись. В одном из домов города были обнаружены 64 динамитные шашки.

Дело дошло до того, что в газете «Жур» от 13 июля был опубликован «Призыв к вооружённым террористам». В нём «простой монреалец» обращался к своим согражданам, призывая квебекцев не прибегать во время Игр к террористическим акциям. Речь шла о националистах, требующих отделения франкоязычной провинции от остальной Канады. Опасались повторения 60-х годов, когда по Квебеку прокатилась волна террористических актов, в частности, похищение британского коммерческого советника, убийство квебекского министра по делам трудоустройства. Призыв заканчивался такими словами: «Пусть знают все, в том числе честные националисты, что квебекцы сумеют быть им очень признательны…», если они не нарушат спокойное течение Игр. Тоже, конечно, способ бороться с терроризмом, хотя и несколько необычный.

Нельзя сказать, что работа службы безопасности не вызывала нареканий. Так чуть не переросла в международный инцидент схватка между западногерманскими фотокорреспондентами и полицией, когда первые заявили, что один из их коллег был избит, а вторые — что он ударил полицейского. Газета «Жур» опубликовала в связи с этим комментарий под заголовком «Мы и наши права», в котором разъясняла читателю, что надо делать, если его незаконно схватит полиция и подвергнет насилию. Комментарий заканчивался советом: «Главное, ни при каких обстоятельствах ничего не подписывайте».

Нарекания вызвало и дорожное движение, входившее в сферу деятельности полиции. Замечу, что было оно весьма напряжённым. А если учесть при этом приезд в город тысяч автотуристов, не удивительно, что постоянно возникали пробки.

Официальных лиц из отеля, где я жил, доставляли к месту соревнований на специальных машинах. Это занимало минут сорок, а в часы пик и весь час. На метро же, вход в которое находился в подвале отеля, путь занимал двадцать минут. И через три дня машины отменили: ими никто не пользовался. Оргкомитет привлёк к Играм 1200 официальных машин с солдатами за рулём. К середине Олимпиады на них было совершено более 250 аварий. Как объяснял подполковник Дежарден, ответственный за транспорт на Играх, это происходило главным образом из-за незнания водителями города.

Были и другие претензии к полиции. Как показала проверка, 692 полицейских, пользуясь своими пропусками, прошли на финальные соревнования по боксу. Среди сотрудников службы безопасности оказались «скальперы», перепродававшие втридорога билеты.

Как уже говорилось, около 23 тысяч человек, принадлежащих к вооружённым силам, федеральным службам безопасности, королевской конной полиции, полиции Квебека, Монреаля, муниципалитетов, жандармерии, к службе разминирования «Альфа» и др., занимались охраной Игр. Эта охрана обошлась Канаде дополнительно в 25 миллионов долларов. Кто же возглавлял её, кто руководил ею?

Во время приёма, устроенного в Монреале председателем Оргкомитета Олимпиады-80, заместителем председателя Совета Министров СССР И.Т. Новиковым, меня познакомили с господином Полем Лякюе, президентом Совета общественной безопасности КУМ (городского объединения Монреаля, в которое входит как сам Монреаль, так и ещё 19 городских муниципалитетов, расположенных вокруг него). Раньше господин Лякюе возглавлял отдел канадской полиции по борьбе с организованной преступностью. На следующий день он пригласил меня пообедать в старинный французский ресторан старого Монреаля. Он подробно рассказал мне о системе и организации службы безопасности Игр, немало удивив чрезвычайно сложными взаимоотношениями между многочисленными федеральными, провинциальными и городскими службами, различными министерствами и ведомствами, которые, судя по всему, крайне ревниво относятся к своей самостоятельности.

К чести канадцев, следует сказать, что на время Игр все эти службы добились контакта между собой в интересах общего дела. Свидетельство тому — сам господин Лякюе и его совет, в который вошли руководители различных ведомств. На практике же это выглядело примерно так. Скажем, для охраны деревни или, допустим, зала «Мезоннёв» требуются помимо полицейских солдаты и сотрудники королевской конной полиции. Господин Лякюе связывается с руководителями этих служб, просит у них людей, получает согласие, подробно договорившись о числе, секторах и обязанностях, а вот когда те прибывают на место, то уже подчиняются единому полицейскому начальнику, но строго в рамках оговорённых постов и обязанностей.

Господин Лякюе предложил мне осмотреть святая святых «обороны» Игр — Центр координации системы безопасности на Олимпийских играх, оборудованный в просторном старинном здании.

Там меня встретил один из помощников Лякюе главный инспектор (звание, соответствующее полковнику) Андре де Сика, могучего сложения усатый мужчина. Он провёл меня в помещение, где находится «мозг» координационного центра. Это зал без окон, напоминающий знакомый нам по телепередачам центр управления космическими полётами в уменьшенных размерах.

На возвышении располагаются места главного координатора, его помощника, руководителей всех служб безопасности, полиции, армии, жандармерии, пожарной охраны, транспорта. Перед каждым телефоны, микрофоны, кнопки, клавиши, обеспечивающие прямую мгновенную связь с любым объектом, со своим штабом.

Предусмотрено, что при чрезвычайных обстоятельствах места займут высшие руководители ведомств, до министров включительно.

Из зала идёт прямая связь с Интерполом и службами безопасности некоторых других стран, с аэропортами, вокзалами, портами, всеми олимпийскими объектами. Перед возвышением десятки телеэкранов, на которых с помощью подвижных телекамер, установленных в «стратегических местах», а также на вертолётах и патрульных машинах, можно постоянно наблюдать за деревней, любыми спортсооружениями и другими местами в городе.

На огромном экране в центре зала можно простым нажатием кнопки получить увеличенное изображение любых районов Монреаля, снятых с птичьего полёта на сотни слайдов, заложенных в проекторы. Или карты, планы, схемы…

В тёмном зале царит тишина, по двум цветным телевизорам можно следить за ходом Игр. Присутствующие, чьи лица лишь тускло высвечивают маленькие рабочие лампочки, тихо переговариваются. Но всё время ощущается напряжение, состояние готовности встретить любое происшествие, любую беду и точно, быстро принять необходимыемеры.

На меня центр произвёл большое впечатление как квинтэссенция и в то же время как символ тех забот, тех действительно больших усилий, какие предпринимали канадцы, чтобы Игры прошли без трагических происшествий, чтобы жизнь спортсменов и гостей была в безопасности.

Быть может, не всё прошло совсем уж гладко, быть может, есть кое-какие претензии, но, в общем, Олимпиада в Монреале завершилась без происшествий, и, наверное, не последнюю роль сыграла здесь служба охраны Игр, которую канадцы организовали с чувством большой ответственности.

Лейк-Плэсид 1980 РЕПОРТАЖ ИЗ-ЗА ОКЕАНА

Вот и снова я в неясной американской зиме, когда не поймёшь, то ли снег, то ли нет, то ли морозно, то ли не очень.

Что ж, возможно, там, наверху, дуют холодные ветры. Наверху. А здесь, внизу, где оживлённые весёлые толпы, ветры теплы. Здесь праздник — всемирный олимпийский форум. Пусть не столь значительный, как летний, но тоже олимпийский.

Все, кто заполнил сейчас улицы Лейк-Плэсида, трибуны, снежные дороги, отели, рестораны, съехались сюда, чтобы насладиться зрелищем спортивной борьбы.

Не все, конечно. Есть и такие, кто хотел бы увидеть иную борьбу, иные схватки. Но таких мало. Не они делают погоду. Не в их силах остудить тёплые ветры дружбы над этим спокойным озером, как звучит в переводе Лейк-Плэсид.

Помню, как 20 лет назад мы, горстка московских журналистов и писателей, прибыли на зимние Олимпийские игры в Скво-Вэлли. Стояла зима, и олимпийцев окружали такие же, как и сейчас, лесистые горы и тихое озеро. Накал борьбы был не меньшим, чем мы сейчас ожидаем.

Те, кто в разные годы были тогда героями спортивных схваток, сегодня с нами на трибунах. Это В. Веденин, А. Горшков, В. Косичкин, А. Колчина, Т. Рылова, В. Тараканов, другие известные в прошлом спортсмены, а ныне тренеры.

Церемонии открытия очередных зимних Игр неизбежно скромнее летних, но и они волнующи. Когда смотришь на прекрасную молодёжь — красивых девушек и юношей, с новой силой ощущаешь, как велик и чист спорт, каким могучим фактором мира и дружбы он является, как бесплодны любые усилия превратить его в орудие распрей и вражды.

Те, кто бывал на олимпийских играх, знают, что накануне первых стартов члены советской спортивной делегации проводят собрание. Эта традиция не нарушилась и ныне. Вчера шёл большой разговор о предстоящих испытаниях на аренах Лейк-Плэсида.

Чемпионка мира по фигурному катанию Н. Линичук и двукратный олимпийский чемпион хоккеист В. Петров выступили с тёплыми словами благодарности партии и правительству за заботу о развитии физкультуры и спорта в нашей стране.

Прогремит сегодня оркестр, парадным маршем пройдут делегации, прибывшие со всех концов света, взовьётся к небу олимпийское пламя, прозвучат торжественные слова клятвы… и начнутся олимпийские будни. Иными словами, настанет время работы. Для всех, для спортсменов — главных участников действа, для их тренеров, для нас — журналистов.

И, конечно же, для зрителей. Быть зрителем олимпийских игр ещё какой труд! Летом москвичам предстоит узнать это на собственном опыте. Но жаловаться не придётся: то радостный труд.

Попытки торпедировать московские Олимпийские игры закончились, в чём, собственно, никто не сомневался, полным провалом.

Итак, будни.

Олимпийский огонь удивительно ярок. Его не могут задуть никакие холодные ветры. Он сам источник тепла.

В Лейк-Плэсиде стоит отличная погода: светит солнце, голубое небо. Но радостное настроение далеко не у всех: после каждого соревнования оно улучшается то у одной команды, то у другой. Вчера, например, праздничным было настроение в советской делегации — наш лыжный квартет в эстафете 4×10 км оказался недосягаемым для соперников. Замечательно прошли эстафету наши спортсмены, но всех нас они заставили изрядно поволноваться.

Вперёд поначалу рванулся чемпион мира швед С.-О. Лундбак. За ним бросились все остальные олимпийцы, хотя и раздался выстрел, возвещавший о фальстарте. Наверняка каждый подумал, что он ослышался, а потому никто не остановился. Поскольку все продолжали бежать, то судьи пошли на крайнюю меру и преградили путь лыжникам канатом.

Новый старт оказался неудачным для В. Рочева. Сначала он как-то неловко оттолкнулся палкой, задержавшись на несколько мгновений, а затем упал.

Потом будущий олимпийский чемпион рассказывал, что это происшествие на старте было досадным. Он, конечно, очень волновался, но затем борьба поглотила всё внимание. И советский спортсмен стал обходить одного соперника за другим.

Следует заметить, что лыжи у В. Рочева, как, впрочем, и у всех участников нашего квартета, скользили отлично. Это немаловажное обстоятельство, приведшее к победе. В стартовом городке перед началом гонки термометр показывал один градус мороза, а на открытых участках трассы было теплее — плюс 3. Когда же олимпийцы приближались к финишу, стало ещё теплее — 5 градусов. Лишь наставники нашей команды сумели выбрать наилучший рецепт мази.

Советские спортсмены прошли всю дистанцию за 1 час 57 мин. Сильные команды Норвегии и Финляндии, занявшие последующие места, остались далеко позади.

Не успели мы передохнуть от всех волнений на лыжне и катке, как ещё больше пришлось переживать перипетии хоккейного сражения. В острой борьбе советские хоккеисты добыли победу во встрече с канадцами.

Вчера весь стадион, на котором было очень много канадских зрителей, поддерживал в основном канадцев. Но небольшая группа советских туристов, приехавших в Лейк-Плэсид по путёвкам «Спутника», вдохновляла наших спортсменов, подбадривая их традиционным напутствием «Мо-лод-цы!». Этим хором весьма энергично руководил известный певец Лев Лещенко, нашедший, судя по всему, новое применение своему вокальному дарованию.

В финал помимо советских и финских хоккеистов вышли американцы, нанёсшие вчера поражение сборной ФРГ, и шведы, выигравшие решающий матч у команды Чехословакии.

Впервые в истории хоккейных олимпийских турниров не состоится игра СССР — ЧССР. Чехословацким спортсменам теперь предстоит поспорить с канадцами за 5-е место.

Любопытно мнение по поводу выступления сборной ЧССР одного из её лучших снайперов Милана Новы. «Без Глинки, оставшегося дома, и выбывшего из соревнований из-за серьёзной травмы Мартинца нам тяжело, — сказал Новы. — Мне не хватает в Лейк-Плэсиде одноклубника Поспишила, его напарника по сборной Махача и, конечно, Холечека. Этим ветеранам пока не нашлось полноценной замены».

Борьба за медали и очки становится всё напряжённее. Вокруг Игр царит тёплая атмосфера зрительского внимания, и порой дивишься тому контрасту, какой наблюдаешь между высказываниями и словами бесчисленных американских болельщиков, с которыми приходится разговаривать, и иными официальными заявлениями. Большинство тех, с кем нам пришлось говорить, выражало твёрдую уверенность, что и на московской земле будет такой же яркий и весёлый олимпийский праздник молодёжи.

…Погас в Лейк-Плэсиде олимпийский огонь, озарявший две недели всемирный спортивный праздник. Стала достоянием истории ещё одна зимняя олимпиада, на протяжении двух недель привлекавшая к себе внимание миллионов любителей спорта планеты. В десятки стран разъезжаются гости Лейк-Плэсида. Не каждый атлет, участвовавший в XIII зимних Играх, вернётся домой с медалями, но, несомненно, каждый из них приобрёл в Лейк-Плэсиде множество новых друзей.

Олимпиада не была бы олимпиадой, если бы на лыжне, катке, трамплинах, санных и горнолыжных трассах, в Ледовом дворце не шла бы острейшая спортивная борьба. Уровень результатов во всех без исключения видах спорта значительно возрос за четыре года, прошедших после зимних Игр в Инсбруке.

Очень нелегко доставались олимпийские награды. К примеру, в конькобежных состязаниях 99 раз превышались прежние очень высокие рекорды. В лыжной гонке на 15 км золотого и серебряного призёра отделила только одна… сотая доля секунды.

Всего на Олимпиаде медали получили атлеты 19 стран, т.е. больше половины государств, приславших своих спортсменов на Игры.

Олимпиада ознаменовалась большим успехом спортсменов социалистических стран. Медали завоевали олимпийцы Болгарии, Венгрии, Чехословакии. 19 золотых медалей, 26 серебряных и бронзовых получили спортсмены СССР и ГДР. У спортсменов СССР — 10 первых мест, у спортсменов ГДР — 9.

Теперь у олимпийцев СССР уже свыше 60 золотых наград зимних олимпиад. Это высшее достижение в истории спорта.

Ещё раз хочется присоединить наши поздравления к поздравлениям миллионов советских любителей спорта отличившимся на Олимпиаде спортсменам СССР.

По традиции перед началом официального церемониала закрытия Игр состоялись показательные выступления фигуристов, в которых приняли участие спортсмены, оспаривавшие высокие награды Олимпиады. Аплодисментами были встречены и американцы Т. Бабилония — Р. Гарднер, которые из-за травмы партнёра не смогли принять участие в состязаниях.

Овацией откликнулись трибуны на выступление двух наших пар, катавшихся одновременно: М. Пестовой — С. Леоновича и М. Черкасовой — С. Шахрая.

Восторженно встретили американские зрители блистательные выступления чемпионов Олимпиады москвичей Н. Линичук и Г. Карпоносова, И. Родниной и А. Зайцева. В отличие от других участников показательных выступлений они вынуждены были бисировать.

Отвечая на вопрос корреспондента ТАСС, президент МОК лорд Килланин отметил, что старты в Лейк-Плэсиде внесли достойный вклад в развитие зимних видов спорта. Он выразил уверенность, что Игры XXII Олимпиады в Москве пройдут в должной атмосфере, в соответствии с принципами и идеалами олимпийского движения.

Москва 1980 ОЛИМПИАДА ДОМА

Вена. Октябрь 1974-го

Когда президент Международного олимпийского комитета лорд Килланин, не торопясь, вскрыл конверт и торжественно произнёс: «Москва!», в зале загремели аплодисменты. Аплодировали долго, как аплодируют марафонцу, первому заканчивающему дистанцию.

Что ж, к этому залу, где гремели овации, к этому дню, когда Москва была провозглашена олимпийской столицей 80-го года, вёл долгий, поистине марафонский путь. Когда он начался?

В 1952 г., когда советские спортсмены впервые вышли на олимпийские старты? Или ещё раньше, когда наши футболисты, борцы, гимнасты начали встречаться с зарубежными спортсменами и побеждать? А может быть, ещё много раньше, когда вообще родился наш спорт, когда на простенькие спортплощадки вышли первые, не всегда сытые ребята и девчата в смешных сатиновых шароварах? Тот путь пролегал и по болотистым Малым Кочкам у Москвы-реки, где вознёсся ныне один из лучших в мире стадионов, и по сотням московских, сотням тысяч других наших пустырей, где выросли сегодня новые стадионы, бассейны, гребные каналы, спортивные площадки, залы…

Тот путь пролегал по многим странам, где на бесчисленных мировых и европейских чемпионатах восходили на пьедестал почёта наши спортсмены.

О, совсем не гладким и отнюдь не лёгким был тот путь к всемирному признанию Москвы олимпийской столицей.

Где та идиллическая «олимпийская деревушка» Мельбурна, открытый ветрам борцовский «зал» Рима, где вы, измерительные рулетки, финиши «на глазок», секундомеры, ручные табло?..

Как выросли сегодня, как грандиозно выросли требования к городам, проводящим олимпиады. Не то что города, немногие государства могут теперь принять олимпийские игры. Сложнейшая электронная техника, спутники связи, телевидение не для миллионов, а уже для миллиардов людей, сложные счётно-вычислительные устройства, обслуживающие ныне олимпиады.

Но олимпиада не только спорт, не только, чтоб было выше, быстрее, дальше, но и чтобы красивее, удобнее, увлекательнее.

Олимпиада не только спортсмены. Олимпиада — тысячи журналистов, сотни тысяч зрителей. Труднейшие вопросы транспорта, размещения, питания, обслуживания должны быть решены олимпийским городом.

Спектакли, фестивали, концерты, выставки, экскурсии, встречи и симпозиумы, конкурсы и семинары — это тоже программа олимпиады.

И строятся для олимпиад новые кварталы, стадионы, гостиницы, прокладываются улицы и линии метро. Расходы, предусмотренные муниципалитетами на десяток лет вперёд, исчерпываются ради олимпиады.

Москва уже давно считается одним из наиболее спортивных городов мира и сейчас готова принять Олимпиаду. И всё же к 1980 г. в строй войдут новые, поражающие воображение спортивные комплексы. Достаточно назвать крытый стадион на проспекте Мира или велотрек в Крылатском. А Олимпийская деревня на Юго-Западе столицы?

Всё это приурочено к Олимпиаде, но строится не ради неё. Не было бы Олимпийских игр, новые стадионы и спортивные залы всё равно были бы возведены москвичами, они предусмотрены Генеральным планом развития Москвы. Они строятся для москвичей и гостей столицы. Здоровье советского человека, воспитание всесторонне развитой личности всегда были и будут предметом постоянной заботы Коммунистической партии и Советского правительства.

Можно не сомневаться, Игры в Москве пройдут на высоком уровне. И на стадионах, и вне их. Гостям будет что посмотреть.

Гостеприимство москвичей общеизвестно. В этом лишний раз убедится каждый, кто приедет на Олимпиаду-80. Слов нет, нам легче, чем другим городам. Мы не знаем многих их трудностей, многих зол и бед. В Москве невозможны слова и дела, которые оставили бы горькие или постыдные воспоминания, как это, к сожалению, бывало после иных олимпийских игр. Москве дороги удобства и радость гостей, спортсменов, журналистов, туристов. А гости для нас все, кто приедет, всем одинаково открыты двери Москвы, а для тех, кто приедет к нам с открытым сердцем, открыты и сердца москвичей.

В наш век шесть лет — немалый срок. И всё же хочу надеяться, что, кто бы сегодня ни прочитал эти строки, он лично примет участие в чудесном празднике Олимпиады-80. Не обязательно в качестве спортсмена, можно и просто зрителя.

Здесь, в Вене, я повстречал многих друзей и знакомых из числа руководителей международного спортивного движения и всем им задал один и тот же вопрос: что бы вы сегодня пожелали сказать москвичам? «Пусть Олимпиада-80 в Москве внесёт значительный вклад в развитие международных связей, в укрепление мира и дружбы между народами».

Накануне решающего для советской делегации дня в Вене прошёл сильный дождь. С утра город застилал туман. Однако сама погода благоприятствовала нам в момент, когда проходило голосование, а когда было оглашено решение, то в небе сияло солнце.

Ещё в своём выступлении на торжественном открытии 75-й сессии МОК его президент лорд Килланин сказал, что главнейшим вопросом нынешней повестки дня будет избрание города Олимпиады-80. Так и оказалось в действительности. Какие бы другие вопросы ни рассматривал сегодня МОК, всех съехавшихся со всего мира журналистов интересовало, какой город станет столицей Олимпиады.

После провозглашения решения МОК — провести XXII Олимпийские игры в 1980 г. в Москве — мне довелось побеседовать с некоторыми деятелями международного спортивного движения. Вот что они сказали:

Граф де БОМОН (Франция), вице-президент МОК: «Скажу единственное слово, которое знаю по-русски: „Корошо“».

Ж. АВЕЛАНЖ (Бразилия), член МОК, президент Международной федерации футбола: «МОК поступил совершенно правильно по отношению к москвичам».

М. ЭРЦЕГАН (Югославия), президент Международной федерации борьбы: «То, что Олимпийские игры получила Москва, вызывает у меня самое глубокое удовлетворение».

Ф. ТЕЙЛОР (Англия), президент Международной ассоциации спортивной прессы: «Поздравляю москвичей, чьё широкое гостеприимство я лично уже в полной мере мог оценить».

П. НИКИФОРОВ-ДЕНИСОВ (СССР), президент Международной федерации бокса: «Я горжусь, что Олимпийские игры пройдут в любимой Москве».

После оглашения решения ко всем советским людям, оказавшимся в этот день в венской ратуше, без конца подходили и поздравляли и в то же время задавали новые бесконечные вопросы. Интересуются, например, как приезжать в Москву, какие возможности для размещения туристов имеет советская столица, большой ли в Москве зоопарк, какую культурную программу предложит город XXII Олимпиады, а некоторых из нас с серьёзным видом спрашивали, какую погоду ожидаем мы в августе 1980 г.

По единодушному мнению сегодняшних венских газет, избрание Москвы закономерно. «Столица СССР давно заслужила право проводить летние Олимпийские игры», — замечают местные спортивные обозреватели.

Сегодняшние газеты приводят заявление председателя исполкома Моссовета В.Ф. Промыслова, который от имени делегации нашей столицы и миллионов советских любителей спорта выразил благодарность Международному олимпийскому комитету, его президенту лорду Килланину, руководителям международных спортивных федераций за предоставление Москве высокого и почётного права провести Олимпиаду.

«Москва и москвичи, — сказал В.Ф. Промыслов, — с полным сознанием ответственности немедленно начнут подготовку к этому грандиозному празднику. Советская столица уже сегодня располагает прочной материально-технической базой для того, чтобы принять Олимпиаду и провести соревнования на высоком уровне по всем видам спорта. К 1980 году возможности Москвы возрастут.

Москва примет участников и гостей Олимпиады с традиционным русским гостеприимством».

Члены советской делегации заверили на пресс-конференции, что все соревнования будут проводиться в строгом соответствии с правилами международных федераций и Олимпийской хартии. И в них смогут принять участие все страны — члены Международного олимпийского комитета. Москва примет также всех, кто пожелает быть гостями Игр.

Во имя благородных идеалов

Вот и пришла в Москву Олимпиада.

Пришла в шелесте флагов, громе оркестров, в весёлом шуме встреч.

В нашу столицу съехались тысячи лучших спортсменов всех континентов, десятки тысяч болельщиков из многих стран и городов Советского Союза.

Незримо будут присутствовать на ней миллиарды радиослушателей и телезрителей, Олимпийские игры в Москве — одно из главных событий, волнующих мир.

Не только потому, что будут кипеть на стадионах и в залах жаркие спортивные баталии. Но и потому, что идеи олимпийского движения, гуманизма близки народам всех стран. Потому что интерес к Советской стране огромен во всём мире, а Олимпиада лишний раз даёт людям возможность познакомиться с жизнью нашей Родины, лишний раз убедиться в справедливости того, что Коммунистическая партия Советского Союза и Правительство СССР проявляют постоянную заботу о развитии спортивного движения в стране, о внедрении физической культуры в повседневную жизнь советского народа.

Как и всегда, Олимпийские игры явятся смотром достижений человечества в спорте. Но для советских людей это лишь часть, хотя и очень важная, гигантской повседневной и повсеместной работы в области физкультуры и спорта, охватившей нашу страну с первых дней её рождения, работы, цель которой оказывать воздействие на формирование гармоничного человека, способствовать сохранению на долгие годы его здоровья и творческой активности. Десятки миллионов советских людей, начиная с дошколят и кончая пожилыми членами секций общефизической подготовки, занимаются у нас физической культурой.

Стройная система соревнований, спортивной классификации, комплекса ГТО — всё это золотая цепь, звенья которой — здоровье, бодрость, работоспособность, долголетие.

Спорт и физическая культура помогают советским людям хорошо учиться, плодотворно работать, весело жить.

А разве можно переоценить значение спорта для наших воинов! В суровые годы Великой Отечественной войны советские люди, прежде всего наша армия, оказались физически подготовленными вынести все тяготы беспримерного испытания.

И сейчас любо-дорого смотреть на наших солдат, матросов, офицеров. И не только, когда играя бронзой мускулов, идут они ровным строем на физкультурных парадах, а в любой части, на любом корабле во время самой обыкновенной утренней зарядки.

Ни на час не затухает у нас повседневная спортивная жизнь.

А Олимпиада — её вершина.

Здесь страна показывает всё лучшее, чего она достигла в области физического развития. Советские олимпийцы в первых же своих стартах в 1952 г. добились успеха.

Олимпийские чемпионы — это маяки, на них равняются другие наши лучшие мастера, с них берут пример юные физкультурники.

Мне посчастливилось: я участвовал в 13 зимних и летних олимпиадах. Сказав «участвовал», я не оговорился. В олимпиадах участвуют не только спортсмены, тренеры, судьи, врачи, массажисты, но и спортивные дипломаты: президенты, члены исполкомов, различных международных федераций и комиссий, журналисты. Участвуют строители, эксплуатационники, водители машин, контролёры — кого только не вовлекает в свою орбиту современная олимпиада! И, конечно же, в ней участвуют зрители!

Ведь это для них, для миллионов людей, развернётся в Москве незабываемое красочное зрелище — Игры XXII Олимпиады. И сегодня, вспоминая стадионы, арены, Олимпийские деревни минувших всемирных игр, не могу со справедливой гордостью москвича не сказать: то, что сделано в нашей столице для проведения Олимпиады, не имело себе равных!

Когда-то мы поражались невиданным залам Токийской олимпиады, причудливой крыше мюнхенского комплекса. Но достаточно побывать на проспекте Мира, в новом Футбольно-легкоатлетическом комплексе ЦСКА, поехать в Крылатское, в Мытищи, чтобы понять, что всё созданное на предыдущих Олимпиадах всё же не выдерживает сравнения с олимпийской Москвой! Спортивные сооружения, на которых пройдут олимпийские соревнования, потом долгие годы будут служить советским людям.

О гостеприимстве нашего народа говорить не приходится — оно традиционно и общепризнанно. Мы бы хотели в каждом госте видеть искреннего друга, подлинного любителя спорта.

К сожалению, нашлись люди, подчёркиваю, люди, не народы, которые пытались сгустить тучи политических спекуляций над солнечным олимпийским праздником. И мы рады, что благодаря трезвому взгляду и преданности олимпийским идеалам подавляющего большинства руководителей мирового и национальных спортивных движений, благодаря настойчивости спортсменов и действенности прогрессивного общественного мнения эти попытки потерпели полный провал. Мы рады, что олимпийское движение продолжает победно идти вперёд, оставив на обочине своего пути тех, кто старался остановить его.

Справедливо писала по этому поводу крупная французская буржуазная газета «Монд»: «Победа, и все спортсмены хорошо это знают, никогда не завоёвывается заранее. Непредвиденные обстоятельства, физические, психологические, даже метеорологические, могущие возникнуть во время соревнований, бесчисленны. На Московских играх отсутствующие окажутся в стороне от пьедесталов почёта из-за непредвиденных обстоятельств политического характера. Что ж, ещё раз приходится об этом сожалеть, но это ничуть не снизит значение победы тех, кто участвует в Играх».

Мы надеемся, что среди призёров Игр окажутся и наши соотечественники — представители разных республик, разных городов нашей страны, спартаковцы и динамовцы, представители «Буревестника» и «Трудовых резервов». И, конечно же, армейские атлеты, всегда достойно выступавшие на олимпиадах.

Естественно, что на успех рассчитывают многие спортсмены из стран Европы, Африки, Америки, Азии, Океании. Спорт есть спорт. Кого-то ждёт победа, кому-то придётся занять место в конце турнирной таблицы. Важнее другое: все, кто участвует в Играх, способствуют развитию олимпийских идей, духу взаимопонимания.

Помимо спортивных соревнований олимпиады богаты интернациональной дружбой, товариществом, мирным общением.

И вот тут проигравших не будет, будут только победители. Это традиционно, именно в этом видит наш народ главную ценность олимпийских игр.

Советские люди сделали всё, чтобы Московская олимпиада прошла на высоком уровне, дала новые импульсы благородным идеям дружбы и мира.

Гордимся!

Вот уже десять дней, как закончился праздник — отшумел, растаял, словно Мишка в ночном небе, отошёл в историю.

Отошёл ли? Да нет. Остался с нами навсегда.

Олимпиады уходят в прошлое на страницах справочников, но продолжают жить в сердцах тех, кто их видел, на них присутствовал и, конечно же, кто в них участвовал. Олимпиада — это праздник, который всегда с нами.

Разумеется, праздники не бывают одинаковыми. Увы, некоторые из игр послевоенных лет были отмечены печальными событиями, но и они в конечном счёте прошли как праздники мира и дружбы, объединили сердца и души многих людей. Этому — главному в олимпийском движении — ничто не смогло помешать.

Московская олимпиада не просто удалась, стала заметной вехой на светлом олимпийском пути. Она показала, что попытки воздвигнуть на этом пути шлагбаумы обречены на провал.

И уж если говорить о спортивных достижениях, о накале спортивной борьбы, то Московской олимпиаде есть чем гордиться! 74 олимпийских рекорда, 36 — мировых! А сколько установлено ещё континентальных, национальных рекордов!

Какие не измеряемые метрами, секундами, килограммами рекорды красоты, мужества, воли, спортивного мастерства мы видели!

В гимнастике не бывает рекордов, но с чем сравнить выступление Елены Давыдовой, Александра Дитятина и Нади Команечи?

А разве не потрясает достижение Виктора Санеева, прибавившего к трём золотым ещё и серебряную медаль на своей четвёртой олимпиаде? Или кубинца Теофило Стивенсона, повторившего в боксе достижение трёхкратного олимпийского чемпиона венгра Ласло Паппа?

Я уж не говорю о рекордах Владимира Сальникова в плавании на 1500 м, Герда Вессига из ГДР в прыжках в высоту или поляка Владислава Козакевича в прыжках с шестом — достижениях, отмечающих новый рубеж в развитии спорта.

Да что там говорить, за малым исключением, какой вид спорта ни возьми, мы неизменно наблюдаем высочайшее спортивное мастерство.

Мы, советские люди, вправе гордиться выступлениями на Играх наших соотечественников — 80 золотых, 69 серебряных, 46 бронзовых медалей — это тоже рекорд!

Конечно, участвуй в борьбе некоторые сильные спортсмены, не приехавшие в Москву, итог Игр для нашей команды был бы иным, но всё равно советские спортсмены оказались бы сильнейшими. Да и то, что в десятке сильнейших оказалось подавляющее большинство команд социалистических стран, закономерно. То, что спортсмены 36 стран 5 континентов увезли домой медали, — лишнее свидетельство универсальности Московских игр, высокой ответственности, с какой готовились к ним повсюду.

Однако, говоря о достижениях, не хочется ограничиваться лишь спортом. Я имею в виду и ту атмосферу праздничности, спокойной уверенности, радости, которая царила в эти дни в нашей столице, традиционное русское гостеприимство, каждый раз заново поражающее наших гостей, и поразительную по яркости и разнообразию культурную программу. Я уж не говорю об организации соревнований и спортивных сооружениях, их технической оснащённости, которых, могу заверить как очевидец, не было ни на одной из прошлых олимпиад.

Хорошо сказал генеральный секретарь Международной федерации борьбы испанец Фернандо Конте: «Я считаю Оргкомитетом Игр весь советский народ».

Интересно было следить за тоном буржуазной, особенно реакционной, печати, чьи корреспонденты здесь, в Москве, освещали Игры. Дело прошлое, не будем называть имена и газеты. Но сколько предвзятости, иронии, скептицизма, прямой враждебности было в их первых репортажах и как постепенно восхищение перед московским олимпийским действом, трезвая оценка происходящего заставляли окрашивать сообщения из Москвы в иные, всё более светлые тона. Нет, конечно, были и те, кто, надев ещё дома чёрные очки, так и не снял их до конца — что ж делать, приказы хозяев надо выполнять, но большинство мало-мальски честных, здравомыслящих людей, хотя и недружелюбно настроенных до Олимпиады, многое изменили в своих взглядах после неё.

Впрочем, и тех, и других было меньшинство. Основная масса журналистов были профессиональными, объективными, отлично делавшими своё дело работниками. Они не расточали нам комплиментов, а просто рассказывали то, что видели своими глазами. Вот это и было высшей похвалой.

А теперь мне хотелось бы сказать об одном событии, которое произошло уже после Олимпиады и о котором не писали зарубежные газеты. То было деловое будничное заседание: городская Комиссия по подготовке и проведению Олимпийских игр 1980 г. подвела итоги проделанной работы. Не было на заседании олимпийских чемпионов, прославленных тренеров — всех тех, чьи имена гремели в минувшие дни. Здесь собрались люди, проводившие порой бессонные ночи в своих кабинетах, охрипшие от телефонных разговоров, не знавшие покоя не шестнадцать дней, а добрых четыре года, — работники министерств, ведомств, управлений Моссовета — те, кто обеспечил успешный ход Олимпиады. Они как бы представляли огромную армию советских людей — строителей, эксплуатационников, рабочих, транспортников, связистов, коммунальников… Да разве всех перечислить, кто своим самоотверженным трудом позволил провести этот грандиозный праздник.

В числе прочих по-деловому обсуждался и вопрос, как лучше, как полнее использовать всё то богатство, все те изумительные спортивные сооружения, что были построены к Олимпиаде, но отнюдь не для неё одной предназначенные.

Тысячи москвичей поселились в домах нового столичного района Олимпийская деревня, где в течение нескольких июльских недель 1980 г. жили лучшие спортсмены планеты. И это тоже Олимпиада. И это тоже навсегда останется с нами.

Сараево 1984 СНЕЖИНКИ САРАЕВО

Главный пресс-центр любой Олимпиады — место в высшей степени примечательное.

Здесь вечное оживление, суета, все носятся или бродят без видимого дела, а то, уставившись на экран телевизора, задумчиво жуют бутерброд… Здесь озабоченно пишут, стучат на пишущих машинках, что-то оживлённо обсуждают… и курят. Курят без конца и края — сигареты, сигары, трубки. Табак ароматический и зловонный, стойкий и эфемерный. Несмотря на гигантские размеры главного зала пресс-центра с его хорошо отлаженной вентиляцией, дым всё же застилает помещение. Но за всей этой внешне безалаберной суетой скрывается напряжённый, упорный, кропотливый и уж, конечно, нелёгкий труд. Журналистский труд всегда нелёгок, но в периоды больших событий вроде олимпиады он становится трудным вдвойне. Так что внешний беспорядок, царящий в пресс-центре, обманчив.

Спортивный журналист встаёт в шесть утра, чтоб успеть на лыжную гонку, а с неё на конькобежный стадион или бобслейную трассу, а оттуда на хоккей или фигурное катание и, наконец, в пресс-центр, где, лихорадочно отстукав на машинке материал, передать его ночью или рано утром по телефону или телетайпу в свою редакцию. Часа в два ночи он ложится спать, чтобы, едва уснув, вскочить по сигналу будильника и снова ринуться в олимпийскую круговерть. А есть ведь ещё пресс-конференции, интервью с чемпионами, приёмы, выставки, погоня за сенсациями, споры и разговоры с коллегами, изучение информационных бюллетеней, олимпийской газеты, да и других газет разных стран. Такова журналистская жизнь.

Свой рассказ о главном пресс-центре зимних Олимпийских игр 1984 г. я начну с цифр. Они довольно любопытны и дают некоторое представление о масштабах информационной деятельности на Играх. Оргкомитет загодя разослал 6200 аккредитационных форм и аккредитовал 6 тысяч представителей всех видов органов информации из 42 стран. Только американцев было 1050 человек, включая сотрудников телевидения и киносъёмочной группы, снимавшей официальный фильм об Олимпиаде, из ФРГ прибыло 265 журналистов, из Канады — 251, Англии — 188, Швеции — 135, Франции — 127, около 70 человек приехали из Советского Союза. Все они жили в Добрыни, где расположилась пресс-деревня на полторы тысячи квартир.

Ещё задолго до Игр группа экспертов Загребского университета совместно с полсотней специалистов в вопросах информации из Сплита, Сараево, Белграда и других городов создали специальную систему. Им помогали триста сараевских студентов.

Система эта, получившая название НСОС, осуществляла колоссальную работу. Она помогала аккредитации журналистов и участников с помощью своих терминалов, установленных в аккредитационных центрах в Олимпийских деревнях. Другие терминалы — около двухсот — находились в главном пресс-центре и его филиалах на местах соревнований, в деревне, в центре радио и телевидения, в отелях, где проживали олимпийские гости и члены МОК. Они выдавали журналистам результаты соревнований, имена и биографии участников, метеосводки, всевозможную информацию, причём делали это мгновенно.

Для того чтобы ответы на любой вопрос журналист получал в течение двух-трёх секунд, поиграв на клавишах перед экраном дисплея, были задействованы два усовершенствованных компьютера ИБМ, имевших объём памяти в 8 миллионов единиц и с «запасной памятью» на бобинах ещё в 11 миллиардов. 110 линий связи соединяли пресс-центр с миром.

К моменту закрытия Игр система НСОС за время своей работы зарегистрировала данные на 41540 человек, выдала 35100 аккредитационных удостоверений и 13300 пропусков, дала ответы на 1080000 вопросов о спортсменах и результатах, выдала стартовых и итоговых протоколов на 55000 страниц, передала 15500 изображений на мониторы комментаторов.

Кроме того, результаты передавались на компьютеры ряда агентств, осуществлялась связь между главным пресс-центром, его филиалами и телецентром, выдавались приказы служебному автотранспорту, бронировались билеты, накапливались статистические данные и т.д. и т.п.

Впервые в истории Игр НСОС осуществляла полную связь между аппаратами хронометрирования на всех местах соревнований и главными компьютерами. Это ускорило время передачи информации и значительно уменьшило количество ошибок.

В главном пресс-центре имелось около сотни телефонных кабин, 50 телетайпов. Подсчитано, что каждый день заказывалось в среднем 400 телефонных разговоров. В связи с этим ежедневно выходивший информационный бюллетень (помимо ежедневной газеты «Олимпийский информатор») печатал любопытную хронику. Например, в день, когда проходили прыжки с 70-метрового трамплина, было передано 180 телефонных отчётов, в том числе в Австралию, Японию, США. Дольше всех говорил японец — 25 минут. К телеграфным услугам прибегли 46 иностранных и 25 югославских редакций. Общее время телефонных переговоров составило 348 минут с заграницей и 258 — внутри Югославии. И всё это по одному лишь субпресс-центру в Мало Поле. Причём сюда не входят данные переговоров мировых агентств.

Словом, журналистам — людям капризным и требовательным — на этот раз ворчать не пришлось. 148 номеров бюллетеня Оргкомитета были разосланы в 550 адресов, не говоря уже о присутствовавших на Играх корреспондентах. Более 40 тысяч материалов были опубликованы за эти дни в различных органах печати.

Да, жаркое было время. Не удивительно, что в пылу работы журналисты выдували в главном пресс-центре по 5 тысяч бесплатных банок «кока-колы», что «не значило, — как деликатно отмечалось в информационном бюллетене, — что не потреблялись и иные напитки, даже если за них приходилось платить…»

В большом зале были установлены на специальных стеллажах скомпонованные по четыре прекрасные цветные телевизоры. Они работали молчаливо (можно себе представить, что было бы, если б включали звук!), но титры, появлявшиеся на экранах, давали исчерпывающую информацию — имя спортсмена, страна, результат на отдельных отрезках и его сравнение с лучшим достижением, результаты победителей, а затем и всех участников.

Телепередачи шли по специальным каналам с утра до вечера со всех мест соревнований, так что порой на экранах можно было одновременно следить за двумя-тремя различными стартами.

Югославы построили специально для Игр огромный телецентр, где на площади более 30 тыс. кв. м разместились 26 студий для радио, 7 — для телевидения и множество различных помещений. Здесь работало более 1600 теле- и радиожурналистов и ещё 2 тысячи технических работников обслуживали их. 67 компаний транслировали Игры в шесть десятков стран. Передачу только церемонии открытия обеспечивали 20 передвижных телевизионных станций, 92 стационарных и 25 переносных телекамер и около 3500 человек!

Здесь мне бы хотелось сделать одно отступление. Ныне телезритель во многом имеет преимущество перед зрителем, находящимся на месте события. Вспоминая Кортина д'Ампеццо или Скво-Вэлли, я вижу, как носились мы с одного соревнования на другое, не имея возможности всюду поспеть. Сейчас журналист, комфортабельно устроившись перед экранами четырёх телевизоров, с пишущей машинкой на столе, следит за несколькими соревнованиями одновременно и пишет свой отчёт, который тут же передаёт в редакцию. Велик соблазн никуда не ехать!

Замечу, что телевизор доносит до зрителя крупным планом малейшие нюансы, оттенки состязаний, может неоднократно повторить наиболее волнующие моменты борьбы. И всё это сопровождается квалифицированным комментарием, точной и мгновенной информацией. А что видит зритель, прибывший, на, скажем 30-километровую лыжную гонку? Старт, финиш и на световом табло результаты участников по отрезкам. Даже гигантский слалом или скоростной спуск, трассы которых вроде бы открыты взгляду, далеки от зрителя, а старт и первые метры порой прикрыты дымкой.

Разумеется, общую атмосферу места соревнований телевизор передать не может, нет, так сказать, эффекта присутствия. Но ведь зрители хотят видеть саму борьбу, а не её обрамление, каким бы интересным оно ни было. И многие журналисты, побывав раз для «усвоения обстановки» на месте каждого соревнования, за дальнейшим спортивным единоборством наблюдают уже по телевизору.

С каждым разом телепередачи игр совершенствуются. И наступит, наверное, время, когда на больших телеэкранах (как это было в пресс-центре в Москве) смотреть олимпийские игры окажется намного удобнее, да и лучше, чем в натуре. На этом предположении своём я отнюдь не настаиваю, прелесть непосредственного восприятия трудно восполнить, но боюсь, что пророчество это когда-нибудь превратится в реальность.

Фотокорреспонденты в своих ярко-жёлтых куртках с чёрной надписью «Никон», которые эта фирма им бесплатно выдавала, толпились тем не менее у стойки фирмы «Кодак», бесплатно выдававшей им плёнку, проявлявшей и печатавшей фото и вообще оказывавшей массу услуг.

Пишущая братия занимала места за столами, работники агентств удалялись в свои комнаты, где у них стояли телетайпы, соединявшие их с редакциями, старшие по национальным группам осаждали представителя АИПС японца С. Миякаву, ведавшего распределением билетов на фигурное катание или хоккей, где для журналистов было ограниченное число мест. Сотрудники пресс-центра длинными палками включали высоко расположенные на стеллажах телевизоры, терминалы информационных компьютеров, разносили бюллетени.

У входа в пресс-центр скапливались любопытные, питавшие напрасные надежды проникнуть в сей храм информации. Однако сотрудники службы безопасности бдительно дежурили у дверей, а всяк входящий проходил через электронную арку, подобную тем, что устанавливаются в аэропортах, а его сумка просвечивалась рентгенаппаратами.

Пресс-центр окружали многочисленные помещения — магазины, рестораны, бары, лавчонки, киоски.

Рядом с пресс-центром возвышался Дом молодёжи, перед фасадом которого, украшенного огромной снежинкой — символом Игр, находился пьедестал почёта. Здесь каждый вечер происходило награждение. Член МОК и представитель Оргкомитета в сопровождении девушек в национальных костюмах с медалями на подносах осуществляли эту торжественную церемонию. После чего давался небольшой концерт фольклорных групп и обязательно детского танцевального ансамбля «Косички и чубчики».

В большом и малом залах Дома молодёжи, имевших оборудование для синхронного перевода, проводились пресс-конференции руководителей МОК, Оргкомитета, международных федераций и победителей соревнований.

В пресс-центре можно было встретить много интересных людей. Вот в пальто до пят, слегка прихрамывая, идёт к своему рабочему месту президент АИПС Фрэнк Тейлор — спортивный обозреватель английской газеты.

Хромота осталась у него после авиакатастрофы, когда погибла футбольная команда знаменитого клуба «Манчестер Юнайтед». Тейлор оказался одним из немногих, уцелевших в том самолёте. По своему статусу президента международной федерации он мог бы иметь аккредитацию «Б» со всеми её привилегиями… «Но меня это не интересует», — говорил он мне. И садился как рядовой репортёр за машинку, печатал отчёты для своей газеты. А вот другой старый друг — итальянец Массимо Делла-Пергола, генеральный секретарь АИПС, неизменный атташе этой организации на всех олимпиадах. Он в пресс-центре не работает, а наблюдает, всё ли в порядке.

Мои товарищи

За долгие годы, что довелось мне скитаться по спортивным дорогам, сдружился я или просто познакомился со многими моими коллегами — спортивными журналистами, литераторами, репортёрами, фотокорреспондентами и кинооператорами.

То были разные люди, и иных из них, увы, уже нет, весёлые и угрюмые, общительные и замкнутые, талантливые и не очень. Мы жили на олимпиадах одной жизнью, одними волнениями, радостями и разочарованиями и казались друг другу самыми близкими друзьями. Но кончались Игры, мы возвращались домой и… не видались порой до следующей олимпиады. Я, наверное, мог бы написать толстую книгу, посвятив её лишь одной теме: встречам с людьми. В какой-то мере я это и делаю.

Однако заметки эти не роман, да и не справочник «Кто есть кто». Поэтому, выбрав наугад (ну, почти наугад, уж если быть откровенным) кое-кого из моих попутчиков по дорогам зимних олимпиад, я скажу о них несколько слов.

С Юрием Ваньятом мы знакомы ещё с первой зимней Олимпиады, в которой участвовали советские спортсмены, с Кортина д'Ампеццо. Ему за 70. И если не звучало это так напыщенно и тривиально, я назвал бы его патриархом наших спортивных журналистов. Не назову. Во-первых, какой же он патриарх, этот подтянутый,неутомимый человек. А во-вторых, вдруг кто из молодых, талантливых да ранних обидится, что его не возвели в патриархи, легко по молодости лет меняя юные годы на призрачную маститость?

О Ваньяте можно было бы написать книгу. Хорошо, если бы он написал её сам. Он собирается, убеждённо говорит об этом, твёрдо решает и… ничего не пишет. Между нами говоря, как я думаю, и не напишет.

Ваньят из рабочей семьи, рабочей и спортивной. Дядя занимался ещё в гимнастическом обществе «Сокол». Отец водил Юру на футбол. Сначала смотреть. Потом Юра стал ходить сам. Жили в районе стадиона «Пищевик», знаменитого футбольного гнезда 20-х годов.

Играл вратарём. А тренером был Пётр Исаков. Писал Юра в стенгазету «Форвард», где редактором состоял Сергей Владимирович Рубцов — чемпион по пинг-понгу, хоккеист, футболист, судья по футболу (а сейчас судья по футболу его сын). Словом, все имена, записанные в историю отечественного спорта. И какие имена!

Юра писал отчёты об играх. Однажды Николай Старостин, капитан первой сборной «Пищевика», поинтересовался автором отчётов. Позвал этого автора и спросил: «Ты где работаешь?» «На заводе вместе с отцом», — ответил Юра. «Надо бы тебе заняться спортивной журналистикой», — заметил Старостин. Такой же совет дал и Исаков. Многих талантливых футболистов напутствовали эти футбольные корифеи. А вот, оказывается, и ещё одного спортивного журналиста.

С Вадимом Синявским они впервые столкнулись на футбольном поле. В буквальном смысле. Играя в соперничающих командах. И чуть не подрались. О чём позже не раз с удовольствием вспоминали, сурово осуждая в своих репортажах драчунов на поле.

В то время при газете «Труд» существовало спортивное приложение «Физкультура и спорт», выходившее раз в неделю, в четверг. Хотя не было тогда Юре и 17 лет, литературной деятельностью он занимался весьма активно — посещал литобъединение «Кузница», которым руководил Николай Ляшко, и, разумеется, как каждый в его возрасте, писал стихи. Однажды его представили Маяковскому. Дрожа и робея, Юра прочитал свои стихи. «Это очень плохо», — сказал великий поэт, похлопав Юру по плечу, но журналистику посоветовал не бросать.

Ещё некоторое время Юра посещал литкружок, собиравшийся в одном из кафе на Тверской. Его вёл Семён Кирсанов. Впрочем, стихи Юра писать бросил.

И вдруг из «Труда» пришло приглашение. Он получил задание написать о том, как плохо поставлено дело со спортом на заводе «Красный пролетарий». Юра написал свою корреспонденцию с юношеским запалом. Отец прочёл и сказал: «Зло. Не опубликуют». Каково же было его (да и автора корреспонденции) удивление, когда она целиком появилась на страницах приложения «Физкультура и спорт».

Юного журналиста зачислили в штат редакции с испытательным сроком. Он писал под разными псевдонимами — Ю. Ван, ЮВТ и другими, был увлечён своей работой до предела. «Далеко пойдёт», — сказал о нём тогда ведущий репортёр журнала «Физкультура и спорт» Ал. Лесс. Его опекали Вадим Синявский, Герман Колодный — это все были мастера своего дела.

Наконец в 1930 г. Юрия Ваньята взяли в штат редакции репортёром, положив оклад жалованья в 48 рублей. Ему исполнилось 17 лет.

Позже он работал стажёром в «Правде», где попал в руки Мартына Мержанова. Снова редкая удача. Я хорошо знал Мержанова, этого великолепного журналиста, опытного наставника и редкой души человека. Могу представить себе, сколькому научился у него Ваньят. Сам Юра не раз с благодарностью вспоминал эту школу. Навсегда остались у него с тех времён высокая требовательность к себе, привычка всё проверять, контролировать, точность и собранность.

Работал он и в газете «Красный спорт». Но не порывал с «Трудом». В 1949 г. вернулся в газету окончательно.

За минувшие годы этот журналист добился «кое-каких» спортивных успехов. Он, например, закончил с отличием институт физкультуры, заимел пять (!) республиканских судейских категорий — по футболу, лёгкой атлетике, велоспорту, хоккею с мячом и конькам.

Уж кто-кто, а он знал, о чём пишет. Он мог говорить на равных с любым спортсменом и тренером.

В конечном счёте он специализировался на хоккее, коньках, фигурном катании и футболе. Выезжал на бесчисленные внутрисоюзные и международные соревнования, в том числе на все зимние олимпиады. На коих мы неизменно встречаемся с ним.

Юрий Ваньят — репортёр высшего класса. Хочется сделать небольшое отступление. Бытует такое представление, что писатель значительнее журналиста, обозреватель — корреспондента, корреспондент — репортёра… Между тем это всё разные профессии, хотя и сходные. Никому же не приходит в голову сравнивать: кто важней — профессор университета или тренер футбольной команды? Хирург или ветеринарный врач? Можно быть великолепным репортёром и посредственным поэтом. Так кто «важней»?

Ваньят — величина вершинная в своей профессии спортивного репортёра. И, как мне кажется, он не сменит её ни на какую другую. Хотя при его опыте и одарённости мог бы.

Помню, после очередной олимпиады нас пригласили выступить на спортивном вечере в МАИ. Выступлением Ваньята я был просто потрясён. Прошло уже без малого лет двадцать с того дня, а я помню его до сих пор.

Такого знания спорта, такой памяти на цифры, имена, события, малейшие детали, и это за много-много лет, я никогда не встречал. Это было подлинное мастерство, блестящее владение профессией. Он потом делился со мной «секретами» этого мастерства.

Ваньят, например, готовился к очередной олимпиаде за несколько месяцев (это он так говорит, я же думаю, что подготовкой служит ему вся его жизнь в спортивной журналистике). У него огромный архив. Ну, скажем, все информационные бюллетени, выпускавшиеся на всех олимпиадах. Досье на сотни спортсменов, составы команд за десятки лет. Громадная библиотека отечественной и зарубежной спортивной литературы.

Но и этого мало. Отправляясь в очередной зарубежный вояж, Ваньят изучает страну, город, запоминает поговорки, типичные выражения, идиомы. У него связи, переписка с десятками спортсменов, тренеров, спортивных руководителей и специалистов. Они очень откровенны с ним (чему я сам был свидетелем), а он до предела тактичен и деликатен в своих репортажах с полученными откровениями.

Ваньят, пожалуй, старейший наш спортивный журналист. Но он внимательно читает всё, что пишут его коллеги, и, как он сам признаётся, всё время учится у них (хотя давно, на мой взгляд, мог бы учить других).

«Читатель растёт, надо расти с ним», — повторяет Ваньят.

Он с горечью говорит о появившейся в последнее время категории молодых, не очень-то ещё проявивших себя спортивных журналистов, которые не столько бывают на соревнованиях, встречаются со спортсменами, изучают дело, сколько сидят в пресс-барах, хвастаются знакомствами со знаменитыми чемпионами. Для них Яшин — «Лёва», Роднина — «Ирка». «А вот бессонных ночей, изматывающего труда они не знают», — говорил мне Ваньят. И я с ним согласен.

Михаил Азерный из другого поколения, он на двадцать с лишним лет моложе Ваньята. С ним мы тоже частенько встречаемся на зимних олимпиадах и почти никогда в промежутках. Да и живёт он не в Москве.

Родился в Брянской области, закончил техникум, работал помощником мастера на камвольном комбинате. Хотел-то он учиться в техникуме физкультуры, да не получилось — накануне экзаменов сломал ногу. Вот и пришлось сдавать в другой. Впрочем, это не помешало Азерному заниматься спортом весьма активно. Работая после окончания техникума невдалеке от Свердловска, одновременно он тренировал футбольную команду. Между прочим, этот невысокий и отнюдь не атлетического вида человек имел первые разряды по футболу, хоккею с мячом, был чемпионом Брянской области по боксу, отлично играл в баскетбол…

Пришла пора служить, но и в армии, разумеется, Азерный спорт не оставлял. И вот там же он начал писать в окружную газету о спорте, стал военкором. Его заметили. Командующий округом отметил его статью на слёте военкоров. Спортивная журналистика увлекла Азерного по-настоящему. Демобилизовавшись и вернувшись в Свердловск, он не забросил своего увлечения. Стало ясно, что без серьёзных знаний не обойтись, и он поступил на вечерний факультет университета. Чтобы заниматься по вечерам, он сменил работу токаря на работу грузчика — те работали в одну смену. И при этом находил время играть в футбол, в хоккей с мячом. Он познакомился с известными хоккеистами из свердловского СКА, его игру посмотрел тренер сборной страны И.И. Балдин и заинтересовался им. Но совмещать большой хоккей с учёбой было невозможно. Он предпочёл учёбу. В его жизнь теперь вошла спортивная журналистика.

В 1962 г. редактор свердловской газеты «На смену!» Ю. Мелентьев, в последующем министр культуры РСФСР, пригласил Азерного работать в газете. А четыре года спустя молодой сотрудник газеты окончил университет, защитив диплом на тему «Проблемная статья в спорте». К тому времени он выпустил в местном издательстве две книги о спорте и стал одним из главных инициаторов соревнований «Плетёный мяч», подтвердив тем самым, что хороший журналист не только агитатор, но и организатор.

Впрочем, популярные детские соревнования по хоккею с мячом «Плетёный мяч» носят это название не так давно. Начинались же они с «Клюшки чемпиона». То был областной турнир для ребят, и победители в награду получали клюшки с автографами чемпионов страны, своих земляков. Азерный вовсю боролся за свою идею, его поддержала «Комсомольская правда», и через два года «Клюшка чемпиона» превратилась во всесоюзный турнир «Плетёный мяч». А Азерного пригласили в «Советский спорт».

Это сделал главный редактор газеты Николай Семёнович Киселёв. Я отвлекусь здесь, чтобы вспомнить этого прекрасного человека, моего друга, с которым мне довелось побывать во многих зарубежных поездках, начиная с Олимпийских игр в Кортина д'Ампеццо в 1956 г., где мы с ним представляли секцию спортивных журналистов СССР на конгрессе Международной ассоциации спортивной прессы, где состоялось наше вступление в АИПС. В том же году мы работали на Мельбурнской олимпиаде и позже на многих других, участвовали в заседаниях АИПС, где до самой своей кончины Н. Киселёв был первым вице-президентом.

Николай Семёнович был человеком кристальной чистоты, твёрдых принципов, удивительно доброжелательный к людям и крайне требовательный к себе. От общения с ним оставалось странное чувство какого-то смутного недовольства собой, словно ты прикоснулся к эталону, который для тебя, грешного, не доступен. Я уж не говорю о том, что Н. Киселёв был отличным спортивным журналистом. Его уважали, даже любили все, кто знал, — коллеги, подчинённые, начальники… Он пользовался большим авторитетом в АИПС, и, помню, многие ведущие зарубежные журналисты не раз говорили мне о нём добрые слова.

Я рад, что могу в этих немногих строках, пусть хоть немного, отдать дань памяти этого прекрасного человека. Н. Киселёв верил людям и умел выдвигать талантливых журналистов, учить их.

Так случилось и с Азерным. «Николай Семёнович научил меня понимать коньки, любить их. Коньки были его великим увлечением», — вспоминал Азерный.

Он не ошибался. Помню, Николай Семёнович мог часами говорить о своём любимом спорте, увлекательно и вдохновенно.

В 1969 г. Азерный начал работать собственным корреспондентом «Советского спорта» по Уралу.

Чтобы представить себе объём этой работы, замечу, что в понятие Урал в этом случае входят Свердловская, Пермская, Тюменская, Челябинская области, Коми и Башкирская автономные республики, т.е. территория побольше Европы. Вот и колесит Азерный по этой своей территории. Но не только по ней. Мы с ним встречались на многих зимних Играх — в Гренобле, Саппоро, Инсбруке, Сараево…

Как собкор он пишет обо всём. Но его специальность — зимние виды спорта. В конце концов, Урал — зимний край. Не удивительно, что на Белые олимпиады «Советский спорт» неизменно включает Михаила в свою бригаду.

Как ни занят Азерный текущей работой, а у собкоров её немало, он за эти годы сумел опубликовать ещё две книги: «Берегитесь, чемпионы» (о детях, маленьких чемпионах, мечтающих стать чемпионами большими) и «Королевские клюшки» (это сборник очерков о лучших спортсменах Свердловска и спортивных рассказов). Кроме того, Азерный, оказывается, сценарист. Он написал четыре сценария, все поставлены. А «Король бенди» получил серебряную награду на Всесоюзном кинофестивале спортивных фильмов.

Сейчас он увлёкся новой идеей. Живёт в его городе интереснейший человек, эдакий памятник русскому спорту, легендарный борец Шульц, которому исполняется 99 лет! Азерный хорошо знаком с ним, встречается и хочет написать о нём книгу.

Вся семья Азерного занимается спортом: жена — плаванием, дочь и сын — фехтованием, меньше всех глава семьи — лишь бегает по утрам. Но тут уж ничего не поделаешь. Наверное, он своё отзанимался, да и бегать собкору приходится столько, что, пусть простят мне плохой каламбур, только на утренний бег времени и остаётся.

Дети, близнецы Тимур и Стелла, пошли по стопам отца — они заканчивают факультет журналистики.

Между прочим, и сын Ваньята — Илья тоже стал спортивным журналистом, работает в «Советском спорте». Такие вот династии.

Азерный умеет выискивать интересных людей, докапываться до любопытных фактов. Помню, как он взял интересное интервью у Юкио Касая, который позже первым из японцев стал победителем зимней Олимпиады. Тогда же, в Саппоро, Азерный встретился с американским космонавтом Армстронгом.

В Сараево большой популярностью пользовалось крупнейшее югославское предприятие по производству лыж «Элан». Азерный изучил путь, приведший «Элан» к расцвету и выяснил массу интересных вещей. Например, необычную историю рождения этого предприятия. Оказывается, в 1944 г. фашисты расстреливали югославов, у которых обнаруживали лыжи. Они подозревали каждого в связи с партизанами, и не ошибались. Ведь во время войны вся Югославия была фактически огромным партизанским краем. И.Б. Тито дал указание наладить подпольное производство лыж. Была создана маленькая кустарная мастерская. Вот она теперь и превратилась в огромное предприятие «Элан».

Таких журналистских открытий, проблемных статей, оригинальных комментариев к соревнованиям в активе у Азерного много. А в пассиве, т.е. в замыслах, ещё больше интересных идей и планов. Сумеет ли он их осуществить или затянет «текучка», не знаю. Если доживём, спрошу в 1988 г. на зимних Играх в Калгари. Раньше-то, может, и не встретимся…

Азерный живёт от моей Москвы в сотнях километрах на восток. А в сотнях километрах на запад, в Таллине, обитает другой мой неизменный попутчик по Белым олимпиадам Гуннар Хололей.

Весьма колоритная фигура. Даже внешне. Сколько помню его, он одет всегда в одни и те же лыжные брюки и шапочку с помпоном. Наверное, она приносит ему счастье, как иным чемпионам почти истлевшая майка, с которой они тем не менее не расстаются. Гуннар высокий, щекастый и невозмутимый. Он никогда не спешит, но всюду оказывается первым. Отсутствие транспорта, информации, телефонов — это для него не помеха, это может остановить других, но не Хололея. Он спокойно находит выход из любого положения и даже смотрит на тебя с жалостью: а ты почему не нашёл?

Гуннар закончил школу с золотой медалью. Играл в футбол, волейбол, баскетбол. В 12 лет завоёвывал призы на школьных соревнованиях по шахматам, шашкам, настольному теннису. Он очень гордился тем, что однажды, когда ему было 13 лет, выиграл в шахматы у кого-то, кто до этого сделал ничью с самим Паулем Кересом.

В конце концов из многих видов спорта выбрал баскетбол и стал чемпионом Эстонии среди школьников.

Закончил Таллинский политехнический институт с отличием, работал на кафедре статистики лаборантом, играл в баскетбол за «Спартак» на первенстве страны.

И вот тут ему предложили сделать репортаж о футбольном матче. Шёл 1948 г. Репортаж получился. Эстонское радио предложило ему место спортивного корреспондента. Хололей принял предложение.

Он стал, по существу, единственным в то время спортивным комментатором в республике. Учиться было не у кого. Учился на своём же опыте. И на своих ошибках тоже.

Ему, например, казалось как-то неловко сидеть среди людей с несолидно маленьким микрофоном и бормотать в него. Выход он нашёл, ведя свои передачи с… крыши стадиона.

Но все помогали ему. Посылали в командировки, шли навстречу. Он рос как журналист, как радиокомментатор, как специалист. Начал много ездить.

Мы встречались с ним не только на зимних Олимпиадах в Саппоро, Инсбруке, Гренобле и вот в Сараево, но и на летних — в Токио, Мехико, Мюнхене, Монреале, Москве. (Правда, на летних Олимпиадах он лыжные штаны не носил.)

Хололей вынужден был оставить спортивные занятия. Как ни странно, совмещать их со спортивной радиожурналистикой оказалось слишком сложно.

Гуннар сделал очень много для популяризации в Эстонии баскетбола, вида спорта и без того весьма популярного в республике.

Теперь он мэтр. Ему присвоено почётное звание «Заслуженный деятель спорта Эстонской ССР». У него есть ученики, его имя очень популярно среди любителей спорта республики.

Мы много беседовали с ним о его коньке — радиожурналистике. Он считает, что хороших результатов здесь можно добиться только при глубоком знании предмета. Не просто знании — глубоком, всестороннем. А это требует огромного неустанного и, главное, постоянного труда. Журналист пишущий ещё имеет время что-то выяснить, заглянуть в справочник, исправить ошибку. К радиокомментатору в полной мере относится поговорка: «Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь». Он всё должен знать, всё помнить и, что очень важно, вовремя вспомнить.

Хололей постоянно общается с тренерами, спортсменами, своими коллегами. Он старается, чтобы ни одна новость, новинка не миновали его. Он старается заглянуть подальше вперёд. Вот поэтому журналисты и шутят: «Куда ни придёшь — Гуннар Хололей наверняка уже там!»

У него есть сын Хендрик, который вовсю занимается баскетболом и который, не сомневаюсь, станет рано или поздно спортивным журналистом.

Пожалуй, самое давнее знакомство из тех, с кем перекрещиваются постоянно мои журналистские дороги, связывает меня со Славой Боташёвым, одним из лучших наших и старейших спортивных фотокорреспондентов. Мы вместе ещё в середине 30-х годов занимались в легкоатлетической секции «Юного динамовца», и разница лишь в том, что мои результаты были весьма скромными, а Боташёв достиг немалых успехов. Родился Слава на Волге, но вскоре переехал в Москву. В школе, где он учился, уроки физкультуры вёл великий энтузиаст своего дела Константин Фёдорович Благуша. Ещё в школе Боташёв начал заниматься греблей и стал чемпионом столицы среди юношей, потом — лёгкой атлетикой, бегал стометровку. В 1936 г. он побил всесоюзный юношеский рекорд.

Потом был строительный институт. И все годы, что учился, он, уже мастер спорта, завоёвывал победы на первенстве московских вузов, соревновании весьма престижном и собиравшем многих сильнейших легкоатлетов страны.

Диплом он защитил 22 июня 1941 г. Всю войну проработал на оборонных предприятиях. А после войны стал тренером. До 1950 г. выступал за сборную Москвы. Тренировался у лучших наших тренеров Р. Люлько, Л. Хоменкова.

Ещё в 1936 г. Боташёв увлёкся фотографией. Увлечению этому отдавал немало сил и времени, хотя какие у него были особенные возможности? Да никаких. А вот снимал и снимал — спорт, пейзажи, людей…

Однажды в 1947 г. на крупных легкоатлетических соревнованиях известный метатель Хейно Липп установил всесоюзный рекорд в толкании ядра. И так получилось, что никто из профессиональных фотокорреспондентов не запечатлел этого момента. А Боташёв успел. Фотографию поместил на своих страницах «Советский спорт», и с этого дня Боташёв, не бросая спорт, стал уже серьёзно заниматься фотографией. Со временем он стал профессиональным фотокорреспондентом. У него были способные, добившиеся успехов ученики-легкоатлеты. Потом появились ученики-фотокоры.

Много лет мы не виделись с Боташёвым, но с 1956 г. стали регулярно встречаться на зимних играх. Слава тоже побывал на всех Белых олимпиадах и некоторых летних, и я благодарен ему за то, что написанные об этих крупнейших спортивных форумах книги иллюстрировали великолепные фотографии, сделанные Боташёвым.

В свободное время здесь, в Сараево (какового, прямо скажем, было маловато), он много рассказал мне о своём увлекательном, но сложном и нелёгком труде.

«Фотокорреспондент, — говорил мне Боташёв, — как спортсмен, должен всё время тренироваться, чисто физически». И действительно, взбираться бегом по снежным склонам, надолго застывать неподвижно в ожидании подходящего момента в двадцатиградусный мороз на жестоком ветру, с раннего утра до позднего вечера метаться с одного старта на другой, из Олимпийской деревни на церемонию награждения, с конькобежного стадиона в пресс-центр. И всё это с аппаратурой, весящей 20–25 кг. А ночью проявлять, печатать, монтировать (потому что далеко не всю свою дневную «добычу» высококлассные профессионалы доверяют фирмам, обеспечивающим обычно на играх обработку плёнки).

«Снимать олимпийские игры, — образно объяснял мне Боташёв, — то же, что, повесив себе на шею тяжёлый кирпич на тонкой верёвке и забросив на спину сумку с ещё полдюжиной кирпичей, бежать многокилометровый кросс».

За период олимпиады хороший фоторепортёр снимает до 3 тысяч кадров. А ведь раньше, до появления современных аппаратов с мотором, надо было переводить затвор вручную. На кончиках пальцев стиралась кожа.

Боташёв как-то для забавы посчитал, что за 30 лет, что занимается фотоделом, он отснял плёнку длиной в 10 км! Представьте себе крохотные кадры, уложенные рядом на таком вот расстоянии.

Ныне Боташёв — мастер высокого класса, председатель фотокомиссии президиума Федерации спортивных журналов СССР. Он иллюстрировал многие издания, в том числе такие известные, как альбом «От Афин до Москвы», «Путь к Олимпу» и другие.

Боташёв любит крупные планы, он стремится показать через спорт человека. Ищет и находит необычные, выразительные ракурсы.

«Всё труднее становится снимать, — сетует Боташёв, — при современной организации игр фотокорреспондентов отодвигают всё дальше от арены, ограничивают свободу манёвра. Я понимаю, иначе нельзя, но нам от этого не легче. Ведь наша задача снять то, чего не видит зритель. Скоро, наверное, вообще придётся снимать с экранов телевизоров», — невесело шутит он.

Неужели, подумалось мне, телевидение убьёт ещё одну увлекательную журналистскую профессию?

Когда Боташёв едет на олимпийские игры, он составляет подробный план работы, прогнозирует чемпионов, острые моменты, стремясь предвидеть эффектные позы, движения, жесты. Он намечает, где стать, когда нажать затвор. Приехав, подбирает точки для съёмки в зависимости от расстояния, освещённости. Он терпеливо будет ждать, когда спортсмен попадёт в кадр. А ведь это длится сотую секунды и никогда уже не повторится.

Боташёв считает, что фотокорреспондент должен до тонкости знать спорт, спортсменов, уметь предвидеть, обладать интуицией, которую даёт лишь долгий опыт.

Много чего должен знать и уметь фотокорреспондент.

Боташёву 67 лет, ему дашь на десять меньше. Он по-прежнему неутомим, энергичен, сосредоточен. Он всегда в работе — на лыжне, у бортика, у дорожки. Миллионы читателей, развернув книги, журналы, газеты, любуются великолепными фото. И мало кто из них знает, какая стоит за этим работа, сколько отдано времени.

В нашей журналистской группе было четверо несчастных, прозванных «верблюдами». Их багаж состоял из двух-трёх десятков мест, каждое весом, как нам казалось, когда мы помогали им его перетаскивать, в тонну. Какие-то треноги, коробки с плёнками, ящики, громоздкие киноаппараты. То была команда кинохроникёров.

Киносъёмки на олимпийских играх обычно ведёт та или иная компания, заключившая с Оргкомитетом договор на монопольное право этих съёмок. Компания выбирает лучшие места для установки аппаратуры, её операторы проникают в зоны, закрытые для других, имеет разные иные преимущества. Остальным кинооператорам остаётся, что похуже. Но всё же на играх работает, как правило, несколько таких вот групп «дикарей».

И вот наши «верблюды» со своей многопудовой аппаратурой мотаются по трассам и склонам, проявляя чудеса изобретательности, а затем рождается чудо: великолепный фильм об олимпиаде. Настолько великолепный, что, например, советская лента об Играх в Лейк-Плэсиде получила более высокую оценку, чем снятая американской официальной кинокомпанией.

Сценаристом и режиссёром этой ленты был Владимир Коновалов, тоже давний мой попутчик на журналистском олимпийском пути. Он и здесь, в Сараево, как раз руководил группой тех самых «верблюдов».

Коновалов родился в 1935 г. в Свердловске, закончил там школу и отделение древнеславянского языкознания филологического факультета Уральского университета. Не ирония ли судьбы изучать четырнадцать древних языков, чтобы работать потом в кино! После университета Коновалов стал трудиться на местном телевидении, готовя спортивные программы.

Окончив в 1963 г. ВГИК, он поступил на Центральную студию документальных фильмов, где верой и правдой служит вот уже более 20 лет. Его темы — село и спорт. За это время он снял полсотни фильмов, из них полтора десятка спортивных.

Что спорт — одна из любимых тем Коновалова, не удивительно. Занимаясь в школе и институте спортом, он имел I разряды по футболу, баскетболу, шахматам, II — по лёгкой атлетике и ещё по полдюжине спортивных дисциплин. И это при том, что в спортивных достижениях в семейном масштабе был на последнем месте. Его старший брат — мастер спорта по шахматам, перворазрядник по конькам и баскетболу, младший — дважды мастер: по лыжам и велосипеду, младшая сестра — мастер по баскетболу, отец был великолепным пловцом.

Естественно и то, что его дипломным фильмом, получившим много положительных откликов, был фильм «В воротах Яшин» (впоследствии удостоенный серебряной награды в Кортина д'Ампеццо как лучший спортивный кинорепортаж).

Замечу в связи с этим, что Коновалов закончил ещё и факультет журналистики. Он писал стихи, рассказы, печатался, издал книгу «Моя любовь — спортивный фильм», название, которое могло бы служить эпиграфом к его творчеству.

Опыт съёмок у него превеликий, он снимал ещё в Свердловске, снимал, занимаясь во ВГИКе. Был при этом и сценаристом, и режиссёром, и комментатором, и оператором, и даже звукорежиссёром. Снимал сюжеты в журналы, хронику, сборники…

В спортивной кинодокументалистике Коновалов создал немало талантливых лент: «Эта тяжёлая штанга», рассказывающая о драматическом поединке двух выдающихся штангистов Я. Тальтса и Р. Беднарского и удостоенная «Гран-при» на традиционном Международном кинофестивале спортивных лент в итальянском городе Кортина д'Ампеццо (том самом, где впервые Советский Союз принял участие в зимних олимпийских играх), «Двое на треке», рассказ о дуэли между известными велогонщиками О. Пкахадзе и И. Целовальниковым (золотая медаль на Всесоюзном кинофестивале спортивных фильмов), «Десятая вершина Ирины Родниной» (премирована в Кортина д'Ампеццо, Будапеште, на Всесоюзном фестивале спортивных фильмов), «Лёд и фантазия» (о первых олимпийских чемпионах в танцах на льду Л. Пахомовой и А. Горшкове), «Дуэт на льду» (о Н. Линичук и Г. Карпоносове) и ряд других.

Мы встречались с Коноваловым на зимних Олимпиадах в Саппоро, Лейк-Плэсиде и Сараево. Коновалов побывал на чемпионатах мира и Европы в Оттаве, Инсбруке, Колорадо-Спрингсе и других.

Он всегда работает с одним и тем же оператором — Рубеном Петросовым, которого считает своим соавтором.

В Сараево у «верблюдов» сложная задача, и при том не одна. Во-первых, они должны сделать небольшую «событийную», как они выражаются, картину об Играх.

Во-вторых, создаётся большой полнометражный фильм о личности в спорте, идею которого Коновалов давно вынашивает и теперь реализует, снимая для него ряд эпизодов. Сценарий фильма он написал вместе с Анатолием Чайковским, известным спортивным журналистом и главным редактором журнала «Физкультура и спорт», который он сумел превратить в самое яркое, разнообразное и, я бы сказал, интеллигентное спортивное издание в стране.

Кстати, и с Чайковским мы постоянно встречаемся на олимпиадах.

С Коноваловым очень интересно разговаривать. Обладая огромным опытом, киноэрудицией, своеобразным, всегда неожиданным и точным видением мира, он постоянно говорит в спортивной кинодокументалистике новое слово.

«Я человек эмоциональный, — объясняет он мне, — живу, живу, работаю, у нас ведь тоже есть текучка. Вдруг загораюсь. Личностью большого спортсмена, например. Или выдающимся спортивным зрелищем. Настоящее высокое мастерство, исключительный характер, то есть, то, что присуще выдающимся спортсменам, увлекают меня».

И он начинает работать. Всегда сам предлагает тему и всегда может убедить любого, что тему предложил правильно.

Коновалов в своих работах стремится раскрыть характер человека, его индивидуальность, его порой невидимые миру слёзы. Он исследует с дотошностью экспериментатора малейшие нюансы поведения героя, побудительные причины поступков, столкновение характеров. Он даже предвосхищает порой события. И добивается удивительной выразительности. Не называя имён, могу привести пример, когда однажды (чего не бывает!), увлёкшись некими выдающимися спортсменами, он, «врубившись в материал», глубоко проникнув в их психологию, вдруг ощутил разочарование. Фильм был закончен. Получился отличным, завоевал популярность. Но вот сами герои, увидев его, безошибочно почувствовали то авторское разочарование, о котором я говорил.

Есть спортсмены, которые, посмотрев фильм о себе, звонили и благодарили — лента помогла им увидеть со стороны в себе то, что иначе они не увидели бы.

Давно осталось в прошлом нащупывание пути. Ныне Владимир Коновалов — первый заместитель председателя комиссии документального кино Союза кинематографистов СССР, заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат многих конкурсов и фестивалей.

Мы не встречаемся в Москве. Только где-то за рубежом сводит нас очередная зимняя олимпиада. И я, с уважением глядя, как тянут на себе свою громоздкую аппаратуру «верблюды», размышляю о том, что подлинные подвижники искусства так же вот несут на себе тяжкий груз ответственности за своё дело. Их работа подобна айсбергу. Всё трудное, неприятное, гнетущее, порой драматическое скрыто от зрительских глаз. Зритель видит лишь сверкающую вершину — яркий, талантливый фильм…

Я мог бы рассказать ещё о многих моих товарищах, ныне здравствующих и, увы, ушедших.

О замечательном операторе Михаиле Ошуркове и его тогдашнем ученике Юрии Леонгарде, с которыми немало минут я провёл в Кортина д'Ампеццо и чей самоотверженный труд восхищал меня. О Вадиме Синявском — родоначальнике отечественной радиожурналистики, тонком, остроумном, ярком, своеобразном человеке, удивительном мастере своего дела, с которым встречался в Кортине и Мельбурне. О его выдающемся ученике, которого смею называть своим другом, — Николае Озерове, разносторонне талантливом, с чьим именем связан целый период нашей радиожурналистики и, конечно, журналистики телевизионной. О Викторе Викторове — ветеране, спортивном обозревателе «Огонька», авторе многих книг о спорте, работавшем на многих олимпиадах. О москвичах, ленинградцах, сибиряках, представителях Кавказа или Прибалтики.

И конечно, о Льве Абрамовиче Кассиле — моём учителе и друге, писателе, посвятившем многие лучшие страницы своих книг спортивной теме. Достаточно вспомнить его романы «Вратарь республики», «Чаша гладиатора», «Ход белой королевы», материал для которого он собирал в Кортина д'Ампеццо. Как он умел работать! Какие уроки чисто журналистского мастерства преподавал он нам на Олимпиадах в Кортине и Скво-Вэлли!

Многих я мог бы здесь вспомнить. Но я ограничился теми, о ком рассказал. Читатель наверняка заметил не только разные их специальности — репортёр, радиокомментатор, корреспондент, кинематографист, фотокорреспондент, не только разницу в возрасте, характере, судьбе, но и то общее, что всех их объединяет: все занимались спортом и беззаветно любят его, все упорно учились журналистике не только в стенах институтов, но и в жизни, все фанатики своего дела.

Журналисты — представители одной из самых, если верить статистике, «смертных» профессий. Они не жалеют себя, своих нервов и сердец, они не берегут здоровья, как, кстати, не берегли и свои жизни в военные годы.

И всё для того, чтобы рассказать миллионам зрителей, читателей, слушателей о том, что происходит на планете. У них тяжкий труд. Это благодаря им мы видим великие события. События — да, а вот тех, кто доносит их до нас, — нет. Право же, они заслуживают куда большего!

Белая олимпиада

По традиции олимпийским играм предшествовала очередная сессия Международного олимпийского комитета.

Она проходила в уже упоминавшемся фешенебельном отеле «Холидей-Инн», величественном, но нелепо выкрашенном в ядовито-жёлтый цвет здании.

В этих заметках я не собираюсь подробно говорить о сессии, хотя она того и стоила, однако некоторые моменты хотелось бы отметить. На мой взгляд, особенно примечательной была речь президента МОК Хуана Антонио Самаранча. Как известно, он был избран на этот пост, будучи послом Испании в СССР. Для Самаранча Игры в Сараево — первые, на которых он выступает в своём новом качестве.

Думается, новый президент МОК внёс в его деятельность дополнительную струю реализма. Он стремится, как мне кажется, максимально приблизить деятельность этой организации к современной жизни. По крайней мере дополнительное доказательство тому он дал в своей речи на церемонии открытия 87-й сессии МОК в Сараево.

«Я хочу особенно подчеркнуть, — сказал президент, — ту всемерную поддержку, которую мы начали оказывать массовому спорту, спорту для всех, будничному спорту, которым занимаются все, тому спорту, что является залогом хорошего здоровья, равновесия и веры в себя, лучшего взаимопонимания и в конечном счёте братства и мира…

Наша цель — содействовать общему развитию всех видов спортивной деятельности. Ведь спорт играет всё возрастающую роль в современном обществе. Он стал отныне частью нашей повседневной жизни».

Самаранч много говорил о помощи развивающимся странам. Он даже рискнул пообещать, что «если всё пойдёт хорошо», то МОК сможет взять на себя расходы по участию в играх национальных олимпийских комитетов отдельных стран.

Самаранч недвусмысленно определил отношение МОК к попыткам прикрыть зимние игры или, наоборот, расширить их программу, включив такие виды спорта, как, например, волейбол и баскетбол. Он напомнил, что в 1982 г. на своей сессии в Риме МОК дал точное определение зимним олимпиадам: «Считаются зимними видами спорта такие виды, которыми занимаются на снегу или на льду». МОК намерен придать ещё большее значение зимним играм. Упразднение их, по мнению МОК, привело бы к прискорбному нарушению равновесия, отлучив миллионы спортсменов и искренних защитников олимпийских идеалов во всём мире.

Президент МОК выразился весьма резко в адрес тех, кто хотел бы «отменить» зимние олимпиады. «МОК не только не хочет осудить зимние игры в силу устаревших и нереалистических причин, — сказал он, — а, наоборот, хочет сделать их инструментом всемерного развития зимнего спорта».

В конце своей речи Самаранч заявил: «С момента своего создания олимпийское движение боролось за мир. Все его действия ярко свидетельствуют в глазах всех, что сотрудничество, взаимопонимание и дружба, то есть в конечном счёте мир, возможны между всеми народами на Земле».

Следует сказать, что тенденция рассматривать олимпийские игры как праздник мира, а в более общем плане — спорт как фактор мира становится всё заметнее. Как ни парадоксально, но толчок к этому дала как раз абсурдная и отвратительная попытка американской администрации бойкотировать Московские игры. Она вызвала такой взрыв возмущения во всём мире, в том числе и у американских спортсменов, что привела к результатам прямо противоположным тем, на какие рассчитывал тогдашний президент США Картер. Отголоски этого возмущения слышны и ныне. Что касается МОК — организации корпоративной и некогда довольно консервативной, то при двух своих последних президентах — Килланине и Самаранче — он демонстрирует твёрдость и последовательность в борьбе за сохранение чистоты олимпийского движения, в том числе и как важного средства борьбы за мир.

На сессии МОК в Сараево прояснился список кандидатов на проведение летних Игр 1992 г. Выглядит он внушительно: австралийский город Брисбен, Дели, Париж, Амстердам, Роттердам, Барселона, Стокгольм. Что касается зимних Игр, список кандидатов не меньше: Фалун в Швеции, Лиллестрём в Норвегии, София, Кортина д'Ампеццо, в которой они уже раз проводились, Берхтесгаден в ФРГ и, наконец, Ницца (вопреки тому, что её считают южным приморским курортом). Окончательно столицы Игр 1992 г. будут названы осенью 1986 г.

МОК признал новые национальные олимпийские комитеты — Бутана, Западного Самоа, Руанды, Соломоновых островов.

Решено, что отныне зимние игры могут длиться 16 дней, что позволит провести в Калгари показательные выступления по супергигантскому слалому, фигурному катанию на лыжах и некоторым другим видам.

Сессия МОК проходила, как всегда, весьма торжественно и служила достойным преддверием Игр, начала которых мир ждал с нетерпением.

Оргкомитет провёл огромную работу по пропаганде и рекламе зимних Игр. Одних только разнообразных выставок было организовано более 1000 за рубежом и 1640 — в самой Югославии. Сняли фильм под названием «Вас ждёт Сараево» и, переведя его на английский, русский, французский, немецкий, итальянский, испанский, чешский, словацкий, македонский, албанский языки, разослали по 200 адресам. Были изготовлены и направлены во все концы планеты десятки тысяч плакатов, эмблем, значков, проспектов. Справочники, путеводители, альбомы наводнили мир. Прекрасно отпечатанные, цветные, содержащие все сведения, какие только можно пожелать. Один лишь «Официальный путеводитель», изданный на многих языках, имел больше 200 страниц, не считая рекламы, карт и таблиц. Около 400 различных делегаций посетили до начала Игр Оргкомитет и олимпийские спортсооружения.

Забегая чуть вперёд, скажу, что, по очень приблизительным и неполным подсчётам, к концу Игр в газетах и журналах было опубликовано более 40 тысяч материалов, посвящённых Олимпиаде-84.

Я привёл эти цифры не случайно. Мне хотелось проиллюстрировать тот огромный и всё растущий интерес, который в наше время вызывают спортивные события, особенно такие, как олимпийские игры. И ещё одно: ведь если столько писали о зимних Играх, которые в общем-то по масштабам куда скромнее, чем летние, то можно представить, сколько пишется о летних. Так вот, если о Сараево все отклики неизменно были положительными, то всё, что публиковалось о Лос-Анджелесской олимпиаде ещё до её начала, содержало тревогу, опасения, неудовлетворённость и резкую критику.

Что касается Сараево, то хочется привести несколько характерных оценок организации и проведения Игр.

«Условия работы для прессы великолепны. Я не помню где-либо более совершенных», — сказал, например, профессор Герц из ФРГ, который побывал на всех олимпиадах, начиная с Амстердамской и которого прозвали «живой спортивной энциклопедией».

Джо Фэлс, американский журналист, писал, что он нашёл в Сараево «самых симпатичных в мире людей. Всё у них есть — и приветливость, и вежливость, и человеческая теплота».

Войцех Скиела, корреспондент польской газеты «Дзенник Людовы», заявил, что из четырёх зимних олимпиад, на которых он присутствовал в качестве журналиста, сараевские Игры «лучшие когда-либо организованные».

«Игры удались со всех точек зрения», — сказал, покидая Сараево, М. Боу, генеральный директор ЮНЕСКО.

«Я возвожу в эти дни Сараево на золотой пьедестал, — писал корреспондент газеты „Дойче Шпортэхо“ из ГДР, — и рекомендую всем, кто будет организовывать следующие олимпийские игры, брать пример с фантастического города Сараево». Газета приводила и слова журналиста из Сан-Марино, отметившего, что «организаторы продемонстрировали уровень, который даже трудно себе вообразить».

«Нью-Йорк таймс» писала, что Игры «организованы хорошо и в безупречном стиле», «Вашингтон пост» — что они «проходят без всяких проблем». Французские газеты охарактеризовали церемонию открытия как «элегантную, оригинальную, без признаков дурного вкуса и ложной парадности».

«Всё прекрасно…» — сказал Бобби Бустрем из шведской «Дагенс нюхетер». «Организация XIV зимних Игр намного превзошла все предыдущие», — вторит ему Тецуо, корреспондент японской «Исмиури симбун». «Я потрясён смелостью людей, которые организовали столь великолепно мероприятие такого масштаба», — писал Поль Мейер из швейцарского журнала «Ски».

«Игры в Сараево были лучшими» (португальский журнал «Корепо де Манка»), «Церемония открытия была безупречной» (бельгийская «Ле суар»), «Всё было чудесно» («Нью-Йорк трибюн»), «Суперцентром» назвала пресс-центр Игр польская газета «Штандар млодых».

«Всё было великолепно» — так оценил Игры Марк Ходлер, президент Международной лыжной федерации (ФИС). К этому мнению присоединились президенты пяти других международных федераций зимних видов спорта, присутствовавшие в Сараево. «Лучшие Игры из всех доселе проводившихся», — сказал Олаф Паульсон, президент Международного союза конькобежцев (ИСУ). «Мы очень признательны югославским друзьям», — подчеркнул Свен Тофельт, президент Международного союза современного пятиборья и биатлона (УИПМБ).

«Организация Игр произвела на меня огромное впечатление» — так сказал Ретто Баррингтон, председатель Оргкомитета следующих зимних Игр в Калгари.

«Всё было прекрасно, и мы очень довольны» — так высказывался обычно довольно требовательный и не щедрый на похвалы член исполкома и президент медицинской комиссии МОК принц де Мерод.

«Ныне, когда во всём мире ширится движение за мир, — сказал известный политический деятель из ФРГ Вилли Брандт, — Олимпийские игры 1984 г. могут вызвать к жизни новые идеи и стимулировать всех людей к мирному сосуществованию». Он отметил усилия югославов, чтобы Игры стали праздником не только для участников, но и для зрителей.

«ОрганизацияИгр была безупречной, — констатировал на пресс-конференции президент МОК Самаранч, — и это в первую очередь благодаря жителям Сараево и всем югославам, которые видели в Играх возможность доказать, что они способны осуществить подобное мероприятие».

Исполком МОК единодушно наградил золотым Олимпийским орденом председателя Оргкомитета Игр Бранко Микулича и серебряными орденами ряд руководителей Оргкомитета.

28 лет прошло после нашего знакомства с зимними олимпийскими играми, но как всё изменилось с годами в организации этих соревнований — условия, требования, цены, число участников, зрителей, журналистов, техника средств информации и многое-многое другое. То, что, скажем, в Скво-Вэлли или Инсбруке 1964 г. казалось нам верхом технического достижения, в Сараево, да, пожалуй, и в Гренобле, выглядело бы просто примитивным. Телевидение, компьютеры, спутниковая связь, спортивный инвентарь и оборудование без конца совершенствуются. Количество стран-участниц растёт. Раньше и понятий таких, как допинг- или секс-контроль, не было, а теперь целые службы пришлось заводить. Никто не помышлял о физической опасности, грозящей участникам, да и зрителям.

А Олимпийские деревни? В Кортина д'Ампеццо участники жили в обыкновенном отеле, в Сараево — в многоэтажных домах. Если память мне не изменяет, в 1956 г. страна-участница платила за каждого члена делегации (проживание и питание) по 6 долларов. Сейчас эта сумма возросла в шесть раз. С другой стороны, можно понять и организаторов, у которых расходы возросли неизмеримо. Но ведь и доходы тоже. Только телевидение платит за монопольное право трансляции фантастические суммы. Разумеется, это не значит, что, как это происходит в Лос-Анджелесе, Игры следует превращать в гигантский насос, выкачивающий миллионы в карман кучки бизнесменов, рассматривающих Игры как выгодное коммерческое предприятие.

Так вот, повторяю, не так-то просто сравнивать Игры разных лет (здесь речь идёт только о зимних, так как летние — статья особая и проводить сравнение между зимними и летними вообще невозможно).

И всё же есть, как теперь любят выражаться, параметры, по которым можно судить о том, какие зимние олимпиады организованы лучше, а какие — хуже.

Думается, что главное — это отношение к делу. Добросовестность, честность, искренность организаторов в их желании провести игры как можно лучше для участников и зрителей — вот главный критерий оценки этих крупнейших форумов зимнего спорта. Деятельность организаторов определяет многое. Например, атмосферу, царящую на играх, поведение населения олимпийских столиц.

Если, как это было в Сараево, всё население города старается во всём помочь проведению игр, гордится, что честь проводить их доверена его городу, окружает теплом и дружбой спортсменов и гостей, это безусловно намного повышает шансы игр на успех.

Если же организаторы видят в играх лишь источник наживы, заранее предусматривают дискриминацию некоторых делегаций, закрывают глаза на действия провокаторов и экстремистов всех мастей, то чего же ждать от жителей города, где проходит олимпиада? Умение организовать соревнования, пропаганду, транспорт тоже не зависит от того, когда проходила Олимпиада в 50-е или 80-е годы. Другое дело возможности, но я говорю именно об умении. Ведь отлично организованные Игры в Гренобле состоялись за 12 лет до Лейк-Плэсида, однако их и сравнивать смешно.

Есть в математике такое понятие «необходимо и достаточно». Оно, мне кажется, вполне применимо к Играм в Сараево. Не было здесь парадной шумихи, дешёвых эффектов. Всё красиво, по-деловому, тщательно продумано и точно осуществлено. Ведь не случайно же все оценки, кому бы они ни принадлежали, были высокими!

Скажу о журналистах. У нас были отличные, как уже говорилось, чистые квартиры, где всё удобно, всё под рукой, где ежедневно меняли бельё и убирали помещение. Ресторан располагал набором блюд, удовлетворявших любой вкус. А ведь это, по существу, была столовая, где мы питались по талонам, а не какой-нибудь роскошный «Холидей-Инн». Каждые 15 минут нас ждал автобус, и не было случая, чтобы в нём пришлось стоять. По окончании соревнований никто не мчался сломя голову, боясь, что его оставят и придётся добираться пешком. В городском транспорте, как это принято на всех олимпиадах, аккредитационная карточка давала право на бесплатный проезд. А сколько было случаев, когда сараевец бросал все дела и вёл вас туда, дорогу куда вы пытались у него выяснить! С какой предупредительной готовностью девушки в пресс-центрах разыскивали для журналистов какую-нибудь справку!

В связи с этим вспоминаю статью одного западногерманского журналиста, перепечатанную тремя десятками газет ФРГ и многими югославскими. Она называлась «Если б я распределял медали».

«Я бы дал медаль, — писал этот журналист, — шофёру автобуса, который вёз меня в пресс-центр в половине третьего ночи… двум девушкам, которые работали всю ночь в гардеробе ресторана пресс-центра, не переставая улыбаться… уборщику, который ночью убирал мусор, и милиционеру, дежурившему на перекрёстке, не имея возможности выпить чашку кофе… телетайписткам, ни на секунду не прерывавшим свою точную и эффективную работу…

Я бы дал медаль служащим пресс-центра, ежедневно чистившим превращённое в хаос помещение, и тем, кто наводит порядок в моей комнате, которую я захламляю ежедневно…

Я дал бы медали солдатам, что охраняют Олимпийскую деревню, без которых нельзя было бы проводить олимпийский праздник и которые делают намного больше, чем обязаны делать…

Мне бы потребовались медали для всех тех, без кого Олимпиада не могла бы состояться, кто так приветлив, скромен, кто всегда находит время улыбнуться мне…

Право же, мне бы потребовалось 20000 медалей!»

Я не знаком с этим журналистом, но мог бы подписаться под каждым словом его статьи.

Именно атмосфера, отношение жителей города, страны, всех тех, кто организует, руководит, обслуживает Игры, — главное условие их успеха. Это особенно оценили все, кто побывал на Московской олимпиаде, которая по праву считается лучшей из всех доселе проведённых, да, наверное, и будущих олимпиад.

Немного о спорте

«Как это так — немного?» — может воскликнуть читатель. Олимпийские игры — это прежде всего спорт! А тут «немного». Но ведь не только спортивными соревнованиями — их стартами, рекордами ограничивается роль олимпиад в современном мире. Сейчас эта истина общеизвестна, и многие радостные и, увы, не очень радостные события многократно подтверждают её.

Но речь о другом. Не потому я намерен ограничиться лишь короткими строчками, посвящёнными в этих заметках спорту, что не уделяю ему должного внимания, а потому, что публиковать очерк о спортивных олимпийских баталиях через несколько месяцев после их окончания бессмысленно. Всё давно опубликовано в газетах, показано по телевизору, передано по радио.

Помню, как в 1956 г. в Мельбурне мы поражались и восхищались тем, что едва успел легендарный Владимир Куц закончить свой фантастический бег, а в газетах уже появился отчёт об этом, да ещё иллюстрированный фотографиями. А сейчас и читать-то незачем — все бы видели этот бег по телевидению.

Рассказ о крупных, тем более крупнейших, каковыми являются олимпиады, спортивных соревнованиях, на мой взгляд, складывается из нескольких последовательных этапов. Во-первых, непосредственный репортаж по радио и телевидению, во-вторых, газетные материалы, содержащие уже оценки, комментарии, порой первый анализ, и, наконец, журнальные и книжные очерки, где всё видится уже через временное расстояние, где главное не сама спортивная борьба, поскольку она уже подробно описана, а какие-то размышления, оценки, рассказ об атмосфере, обстановке, какие-то наблюдения, приобретающие значение лишь спустя определённое время после окончания события. И глубокий анализ. Но технический анализ — дело специалистов, я бы не посмел браться за него. А вот некоторые размышления о спорте всё же выскажу. Точнее, о людях спорта.

Начну с одного вопроса, который волнует весьма широкие круги болельщиков: кто выигрывает олимпиаду? За те 30 без малого лет, что я бывал на олимпиадах, возникало немало критериев, с помощью которых пытались определить победителя: по количеству золотых медалей, по общему числу наград или очков, набранных в неофициальном командном зачёте (а их присуждение велось тоже по разным системам), по числу видов спорта, в которых страна первенствовала. Помню даже одного журналиста, кажется бельгийца, предлагавшего какую-то сложнейшую систему соотношения населения страны и числа добытых наград!

Разумеется, журналисты (а подсчётами такими занимаются именно они, ибо официальной иерархии победивших стран МОК не ведёт) строят свои системы, стараясь добыть для своей страны место повыше. Всё это по-человечески объяснимо. Однако, с моей точки зрения, не что иное, как суета сует. Любая система, коль скоро нет официально установленной, всегда будет условной. Как справедливо призывал основатель современных олимпийских игр Пьер де Кубертен, в играх важно не побеждать, а участвовать.

Участвовать в играх — уже большая честь; войти в десятку, тем более в шестёрку — до невероятности почётно. Что уж тогда говорить про серебряную и бронзовую медаль! И что всё это, оказывается, по сравнению с золотой? Хотя порой первого от второго ныне отделяют сотые доли секунды или сантиметры.

Оценивая итоги олимпийской борьбы, я бы в первую очередь принимал во внимание, как эта борьба велась. Вот это главное. Понимаю, что критерия для определения формального победителя тут нет, но мы-то, журналисты, специалисты, историки и летописцы олимпиад, должны писать именно об этом. Отдаю себе отчёт в том, что моё мнение лишь одно из многих. Менять его я не намерен, даже если в дальнейшем именно советские спортсмены будут каждый раз получать больше всех золотых медалей.

Так вот, о спорте. Мне посчастливилось видеть на олимпиадах выступление таких спортсменов, чьи имена навсегда останутся вписанными золотыми буквами в олимпийскую летопись, — Е. Гришина, Л. Козыреву, И. Роднину, Л. Пахомову, А. Горшкова, А. Зайцева, В. Веденина, Л. Скобликову, Г. Кулакову, Н. Зимятова, Р. Сметанину, лучших наших хоккеистов. Даже тогда, когда эти спортсмены не завоёвывали золота, они оставались гигантами. И их имена что верстовые столбы на бесконечном олимпийском пути.

Вот, скажем, Николай Зимятов. Мне почему-то кажется, что секрет его побед в поразительном умении сосредоточиться на выполнении сверхзадачи. Завоевать 4 золотые олимпийские медали в лыжных гонках — такого до него добились лишь С. Ернберг и Г. Кулакова.

…До чего же мерзкая была в тот день погода. Прошёл даже слух, что гонку могут перенести, как это случилось с горнолыжными соревнованиями. Снег валил в таком количестве, что казалось, его подбирают, поднимают на небо и снова вываливают. Специальные уборочные машины, десятки измученных прокладчиков обрабатывали трассу. Даже электронное табло, словно рассердившись на непогоду, отказалось работать. Конечно же, могут сказать: все, мол, бежали в одинаковых условиях, не один Зимятов. Согласен. Но ему-то от этого не легче. «Зимятов входит в легенду» — под таким заголовком рассказывала об этой гонке французская газета «Экип», добавив в подзаголовке: «Зимятов был сенсационен! Он победил всех своих соперников и жуткую бурю!» Между прочим, начало корреспонденции в «Экип» даёт неплохой образчик стиля западных газет, освещавших Олимпиаду: «Гонка на 30 км „вампиризированная“ (!) советскими гонщиками. На Игмане они повторили лейк-плэсидский номер. Зимятов наследовал… Зимятову, а Завьялов — Рочеву. Налёт был осуществлён безупречно. Николай Зимятов, этот вновь воскресший, всех смёл вчера утром. Своих соперников из Скандинавии, а заодно и ужасающую бурю…» Каково? Аж мороз по коже продирает. Дотошные журналисты даже подсчитали среднюю скорость — 20,230 км в час, что, по их мнению и учитывая атмосферные условия, «просто потрясает».

«Что бы потом ни произошло, — писал известный журналист Либер Тараго, — Николай Зимятов вторично вошёл в лыжную легенду, так как никто до него не снимал подобных урожаев».

Да, любые чемпионы приходят и уходят. Олимпийские остаются навсегда!

Помню, как проходила лыжная гонка на 10 км у женщин. Выигравшая её финская лыжница Марья-Лииса Хямялайнен, высокая, золотоволосая, придя на финиш, упала без сил. Парадокс! Гордый победитель, триумфатор, беспомощно распростёртый на снегу. Где ж здесь символ торжества? Но разве это не есть торжество, главное торжество — духа, когда все силы, вся энергия отданы для победы.

Хямялайнен отнюдь не новичок на лыжне, у неё долгая и славная спортивная карьера. А вот олимпийской чемпионкой, притом двукратной, она стала впервые.

«Эта золотая медаль — самый счастливый момент моей жизни», — сказала финская лыжница после финиша.

Хямялайнен достойно завершает свою карьеру. Ей ведь почти тридцать. Теперь она сможет уделять больше внимания своей основной профессии — врача. И ещё одна «забота» — Хямялайнен выходит замуж. Разумеется, за лыжника — одного из сильнейших в мире — Харри Кирвесниеми. Золотая медаль на груди, золотое кольцо на пальце. О чём ещё мечтать!

И ещё об одной женщине хочется сказать. Речь идёт о фигуристке из ГДР Катарине Витт.

Фигурное катание в нашей стране пользуется особой популярностью. Мы, советские любители спорта, избалованы успехами наших фигуристов. Без золота и других металлов они с олимпиад, чемпионатов мира и Европы уже давно не возвращаются. Имена Родниной, Пахомовой, Горшкова стали легендарными для истории мирового спорта. У нас каждый школьник и школьница, ну и, конечно, их мамы, папы, но особенно бабушки не только многократно смотрели наших замечательных фигуристов по телевидению, но и досконально знают их биографии, их жизнь, с помощью всё того же всемогущего телевизора встречались с ними на вечерах, слушали интервью, короче, сроднились с ними.

Поэтому я расскажу не о наших фигуристах, хотя со многими знаком лично, а именно о Катарине Витт. История одиночного катания у женщин насчитывает много корифеев. Мне довелось видеть выступление и Кэрол Хейс, и Пегги Флеминг, и Габи Зайферт… Казалось тогда, что уже ничего нового в смысле мастерства, изобретательности, совершенства скольжения не придумаешь. Казалось каждый раз! Но приходил новый мастер, и планка поднималась на новую высоту. Так и с Витт.

Каждая из фигуристок, я имею в виду сильнейших, великолепное создание природы (к которому человек, конечно, тоже приложил руку — тренеры, костюмеры, художники, хореографы, парикмахеры, косметологи, гримёры, бог знает, кто ещё!). Но даже среди этого созвездия красавиц Катарина Витт выделяется особо.

Ей 19 лет, живёт и учится в Карл-Маркс-Штадте. Катарина крайне общительное существо. У неё множество друзей из самых разных сфер, она член бюро Союза свободной немецкой молодёжи своего клуба. Хотя её любимый предмет математика, она частый гость дискотек, театров (особенно любит балет, что вполне понятно), художественных выставок. Она обладает весёлым характером, часто улыбается, оживлённо рассуждает. Любит литературу, в первую очередь историческую. Своё будущее видит в тренерской работе.

Тренер Катарины — человек выдающийся в своей области. Это Ютта Мюллер, мать и некогда тренер прославленной Габи Зайферт. Она тренировала и Яна Хоффмана и Аннет Пётч. Мюллер — профессор своего дела, эдакая академик фигурного катания.

У Мюллер своеобразные, но весьма эффективные, если можно так выразиться, взгляды на фигурное катание. Она, например, считает, что, учитывая телевидение, фигурное катание должно выглядеть ныне эдаким снятым на плёнку спектаклем. «Нужно, чтобы зрителей захватило, чтобы музыка и образ были едины», — говорит она. И стремится создать из ученицы свой идеал. Катарина начала заниматься фигурным катанием, когда ей было 5 лет, в 10 лет стала победительницей Спартакиады ГДР. Через год была пятой на чемпионате страны.

Катарина занимается в школе Ютты Мюллер, и тренер говорила: «У меня сейчас две будущих олимпийских чемпионки: Аннет Пётч и Катарина Витт».

Обе будущие чемпионки с 1977 г. каждое утро в 7 часов приходили на каток и прилежно занимались. Впрочем, характером они весьма отличались друг от друга. Аннет любит обязательные фигуры, Катарина — нет. Аннет — покладиста, Катарина — отнюдь… Кстати, самостоятельность её суждений, стремление отстаивать свои взгляды импонируют Мюллер, хотя властность и невероятная требовательность тренера хорошо известны. Между прочим, ученики Ютты Мюллер стали обладателями более чем 20 золотых медалей чемпионатов мира, Европы и олимпийских игр! Она воспитала трёх олимпийских чемпионок, её дочь Габи ныне сама незаурядный тренер по фигурному катанию, а муж известный в ГДР наставник футболистов. Мюллер — ей нет ещё 50 — красивая, изящная, элегантная женщина. Это важно отметить, потому что Катарина во всём — в походке, причёске, даже в манере разговаривать — подражает своей наставнице. Конечно, тренер — важнейшее звено в подготовке спортсмена. Однако подлинную, главную причину победы Катарины Витт и её предшественниц-соотечественниц, как мне представляется, раскрыла сама Катарина, когда сказала: «Только от нас зависит использовать те огромные возможности, которые открывает нам социалистическое общество. Я счастлива, что живу в ГДР, потому что это страна, в которой перед молодёжью открыто будущее. Нам доверяют, но на нас накладывают и ответственность. И я сделаю всё, чтобы оправдать это доверие во всём».

Думаю, что в этих словах кроется не только «секрет» успеха Катарины, но и поражающий успех её соотечественников на олимпиадах.

Да, спорт прекрасен, и вдвойне прекрасно, когда перед теми, кто любит и ценит спорт, кто хочет посвятить себя ему, открыты все пути. Как вот в ГДР. Как в нашей стране и других социалистических странах.

Что такое МОИСИ

На открытии 87-й сессии МОК его президент Х.А. Самаранч сказал: «Один из самых ярких примеров, который я могу здесь привести и каждый сможет лично в этом убедиться, побывав через несколько дней на склонах Яхорины: вместе с олимпийцами три десятка юношей и девушек — в большей или меньшей степени инвалиды примут участие впервые в истории олимпиад в состязаниях по слалому, специально для них предусмотренному. Так же будет и в Лос-Анджелесе, где одновременно с легкоатлетическими соревнованиями состоятся на олимпийском стадионе состязания в гонках на инвалидных колясках».

Самаранч уделял этому вопросу много внимания. Он и председатель Оргкомитета Олимпиады Бранко Микулич тепло приняли делегацию Международной организации спортсменов-инвалидов (МОИСИ).

Президент МОИСИ Гильерми Кабесас провёл пресс-конференцию, где выразил благодарность МОК, Оргкомитету за их внимательное отношение. «Благодаря президенту МОК Самаранчу, — сказал он, — открыта дверь для изучения проблем нашей организации».

Он сообщил, что представители 10 стран будут участвовать в горнолыжных соревнованиях в Сараево.

И действительно, 11 февраля, несмотря на снежную погоду, 29 спортсменов-инвалидов вышли на старт слалома на Яхорине «впервые в рамках олимпийской программы», как писал «Олимпийский информатор». Здесь были представители Австрии, Испании, ФРГ, США, Франции, Канады, Швеции, Швейцарии, Норвегии и Югославии. Длина трассы — 1050 м. Участники разделены на четыре категории. Спортсмены без одной руки, спортсмены без обеих рук, спортсмены с ногой ампутированной выше колена, и, наконец, спортсмены, лишённые ноги.

Победителями соответственно стали Поль Нойкомм (Швейцария) — 1.02,19, Ларс Лундстрём (Швеция) — 1.05,09, Маркус Рамсауэр (Австрия) — 1.02,69 и Александр Шпиц (ФРГ) — 1.08,05.

На соревновании были президент МОК Самаранч, президент Организационного комитета Микулич, президент Международной лыжной федерации Ходлер, многие спортивные руководители и немногие зрители.

В тот же вечер, как обычно на площади Скендерии Самаранч лично вручил золотые, серебряные и бронзовые медали XIV зимних Олимпийских игр призёрам, после чего состоялся приём в честь победителей, их тренеров и руководителей.

Я видел эти соревнования. Это тяжело.

В Сараево было официально объявлено, что на летней Олимпиаде в Лос-Анджелесе в виде показательных выступлений состоятся гонки на инвалидных колясках на 800 м для женщин и 1500 м для мужчин.

А в 1988 г. в Калгари на XV зимней Олимпиаде проведут свои состязания слепые спортсмены. Об этом сообщил 30-летний американец Майкл Гордон, прибывший с озера Тахо (где без малого 25 лет назад жила наша журналистская группа, приехавшая на зимние Игры в Скво-Вэлли). Гордон ходил по Сараево в сопровождении своего «аккомпаниатора» Рона Сальвиолы и большой овчарки. Ведь он слепой.

Гордон — победитель многих соревнований слепых в Швейцарии и Австрии. И теперь он энергично борется, чтобы такие соревнования состоялись и в Калгари.

Слепые лыжники идут по дистанции со своими «аккомпаниаторами», те, двигаясь в нескольких метрах впереди, громко сообщают им условия трассы — повороты, подъёмы, склоны и т.д.

На улицах Сараево можно было увидеть забавный, маленький, толстенький автомобильчик. Французская фирма «Гато» (по имени её основателя), официальный поставщик Олимпийских игр, продемонстрировала своё детище на площади перед Национальным театром. Пять таких машин фирма подарила Оргкомитету Игр.

Автомобиль этот предназначен специально для инвалидов. Их выпускают на заводе в Вандее по тысяче штук в год. С помощью электрического механизма пол машины опускается до уровня земли, и инвалид на коляске вкатывается внутрь. Управление автомобилем крайне простое, он маневрен, во Франции для его вождения не требуется прав.

Фирма пригласила на Игры в Сараево трёх лучших французских лыжников-инвалидов для рекламы своей продукции.

Вокруг соревнований спортсменов-инвалидов сейчас поднят немалый шум. Однако, сколько здесь истинной человечности, а сколько коммерческого и рекламного ажиотажа, сказать трудно.

Разумеется, президентом МОК Самаранчем здесь руководят высокие чувства. И инициативу его можно понять и приветствовать. Однако, и пусть меня не обвинят в отсутствии гуманизма, мне всё же она не совсем по душе. Большой спорт существует как раз для того, чтобы показать предельные возможности человека, что, естественно, требует от чемпионов и рекордсменов исключительных физических данных. Большой спорт зрелищен, он радует сердце и глаз миллионов людей. Это праздник. Наблюдать же, как люди, в силу тех или иных причин ставшие инвалидами, участвуют в столь грандиозных соревнованиях, как олимпийские игры, вряд ли доставит зрителям радость. Восхищение мужеством этих несчастных, уважение к их спортивному подвигу — да. Но удовольствие, радость?.. Скорее горечь, печаль, сострадание. А какой же это тогда праздник?

Снежинки Сараево

Сараевские впечатления, будто снежинки, обрушивались на нас, как в снегопаде, обильно и безостановочно всё время, что провели мы в этом городе. Иным событиям я сам был свидетелем, об иных читал, какие-то видел по телевизору, какие-то просто передавались изустно, т.е. носились в воздухе и с различной мерой достоверности становились достоянием каждого.

Ну вот, скажем, билеты. Они, кстати, были очень красивыми, контролёр отрывал лишь малый кусочек, а большая часть оставалась у посетителя в качестве сувенира. Так вот, до начала Игр их было продано 468987. Это составляет 61% отпущенных в продажу, в том числе 106280 за границей. Причём спрос был весьма различен на разные номера программы, например, на прыжки с трамплина пришлось допечатывать ещё 25000 штук!

Это зрители. А участники? Больше всего их оказалось в горнолыжном спорте — 227 человек из 42 стран, на втором месте — лыжные гонки — 221 участник из 32 стран. Конькобежный спорт представлял 161 спортсмен из 23 стран. Бобслеистов прибыло на Игры 142 из 16 стран. Биатлон собрал 116 человек из 25 стран, а фигурное катание — 115 представителей 21 государства. Саночников оказалось 90 из 17 стран, прыгунов с трамплина — 86, а двоеборцев — 35. Хоккейные команды прислали 12 стран.

Билеты стоили достаточно дорого, например, на церемонию открытия — 6500 динаров. Вообще, югославы отнюдь не превратили Игры в коммерческое предприятие, и все цены находились в разумных пределах. На Игры был предусмотрен бюджет в 163 миллиона долларов. Однако фактические расходы вряд ли превысили 135 миллионов.

Откуда поступают деньги, известно: билеты, взносы, продажа прав на телевизионные трансляции, реклама, туризм, сувениры. А куда идут? Тоже все знают — спортивные сооружения, электроника, транспорт, обеспечение спортсменов…

А кстати, в чём оно состоит? Питание, размещение, обслуживание. И опять вернусь к цифрам. Возьмём хотя бы Олимпийскую деревню, где жили лыжники и биатлонисты. Для их обслуживания потребовалось 204 человека, чтобы обеспечить им все удобства. Плюс 15 специалистов отельной индустрии, приехавших из Дубровника. Плюс протокольная служба — 10 человек, медицинская — 39, информационная — 12, переводчиков — 8, хостесс — 40, связистов — 25, курьеров — 10. Ещё 6 человек обеспечивали культурную программу. И при этом, как заявил директор этой деревни Сулейман Сулич, рабочий день большинства этих людей продолжался по 20 час. А между тем спортсменов и сопровождающих лиц в деревне проживало менее 500.

Замечу, что съедали они каждый день в среднем по 250 кг мяса, 600 кг фруктов, 250 кг овощей, 1800 яиц, выпивали 300 л молока и т.д.

Мне бы хотелось привести здесь ещё один пример тех высоких требований, которые современные Игры предъявили к организаторам. Речь пойдёт об электронике. Ведь хронометраж на Играх осуществляли швейцарцы и хозяева Игр совместно — 128 человек, и ещё 40 обеспечивали систему озвучивания. Компьютеры были связаны 120 телефонными каналами, и, таким образом, возникла единая линия связи, объединяющая ТВ, хронометраж и компьютеры.

Единственный, кто плохо вёл себя в Сараево, — это погода. Сначала возникла паника — нет снега, потом не знали, куда его девать. Организаторы мужественно боролись со снегопадами и вышли из этой борьбы победителями, хотя и не без потерь. То закрылся аэродром, то во время лыжной гонки на 30 км снег настолько завалил дороги, что не могли пройти автобусы и присутствовало лишь… 300 зрителей, то пришлось перекидывать электронное оборудование на вертолётах, чтобы провести в один день отложенные из-за погоды горнолыжные соревнования. В конце концов, всё обошлось. Игры продлевать на два дня, как предлагали некоторые, не пришлось и отказываться от проведения каких-либо номеров программы тоже. И всё же, являясь каждое утро в пресс-центр, мы с тревогой хватались за сводку погоды. Толщина снежного покрова на Белашнице 155 см, Яхорине — 130, Велико Поле — 76 см… Температура на Яхорине и Игмане — минус 12, на Белашнице — 14–16…

Для нас такой снег и температура привычны, но были и те, кого они отпугивали и припаивали к телевизорам.

А вот несколько забавных воспоминаний. Я уже говорил, что служба порядка в Сараево работала столь же эффективно, сколь и незаметно. Происшествий почти не было. Впрочем, однажды в «Информаторе» мы прочли пространное «Коммюнике службы безопасности XIV зимних Олимпийских игр». В коммюнике сообщалось, что два австрийских прыгуна с трамплина едва не сбили на машине милиционера, а когда другой остановил их, чтобы потребовать объяснение, ударили его лыжными ботинками по голове. Далее в коммюнике чрезвычайно подробно повествовалось о «церемонии извинения». Прыгун попросил прощения у милиционера. Тот простил. На церемонии присутствовали президент НОК Австрии, австрийский генеральный консул в Югославии, олимпийский атташе и ещё множество официальных лиц.

Другое «кровопролитное» сражение произошло в баре на Велико Поле между американскими журналистами. Началось оно с того, что один из корреспондентов нокаутировал… шефа своей редакции. В конечном счёте воинственные заокеанские труженики пера порядком погромили ни в чём не повинный бар.

Как забавные курьёзы можно вспомнить, что, вопреки правилам жеребьёвки, 18-летнему египетскому горнолыжнику заранее был выдан последний номер. Дело в том, что двигался он настолько медленно, что можно было опасаться, не наедет ли на него следующий за ним. Но, как шутили журналисты, существовало и ещё одно опасение: несмотря на свою медлительность, он мог добраться до финиша раньше, чем диктор объявит его имя. Полностью это имя звучало так: Джамиль Смар Матем Абдулалем Ямиль Абдулмалик Омар Мохамед Эль Рееди!

Были и другие имена более короткие и более известные, которые охотно упоминали газеты, — знатных гостей Игр: короля Норвегии Олафо, шведского принца Бертила, японского принца Такада, английской принцессы Анны, принца Гарольда и принцессы Сони из Норвегии, Кристофера Кеннеди, сына убитого в 1968 г. сенатора Роберта Кеннеди.

Думаю, что скорее стоит упомянуть Жаклин Лажо по прозвищу «бабушка белого цирка». Она выполняла одновременно обязанности шофёра, массажиста, советника, пресс-атташе своего внука, 17-летнего лыжника Давида, единственного участника Игр от Монако, притом первого в истории этого государства участника зимней олимпиады.

Упомяну ещё интересный факт. Ассоциация по защите французского языка и языков Европы (есть такая!) выразила сожаление в связи с тем, что президент МОК произнёс свою речь на церемонии открытия Олимпиады на английском языке. В своём заявлении ассоциация требует, чтобы на церемонии открытия летних Игр вернулись к французскому языку, «который отдаёт дань основателю современных олимпиад, что можно сравнить с приоритетом, существующим во время парада делегаций, представителей Греции в знак уважения стране, породившей олимпиады в древности».

Курьёзы курьёзами, и журналисты без конца приводили данные, кто самый старый и молодой участник Игр, наиболее тяжёлый и лёгкий, низкий и высокий, что съедено и выпито, чего и сколько потрачено… Подводили не только спортивные итоги.

Что ж до меня, скажу лишь в заключение этих кратких заметок, не претендующих на целостность, что Сараевские игры останутся в памяти как праздник — спокойный, радостный, добрый.

В эти дни в этом югославском городе жили и дружили тысячи людей из десятков стран, и хотя с утра до вечера на катках и склонах гор, на лыжных трассах и трамплинах шли здесь ожесточённые сражения, но дай бог, чтоб только такие сражения не прекращались на нашей планете.

Вот такими должны быть Олимпийские игры — красивые, лёгкие, светлые, как снежинки Сараево!

Лос-Анджелес 1984 ОЛИМПИАДА, НА КОТОРОЙ МЫ НЕ БЫЛИ

В Лос-Анджелесе мне довелось побывать не раз ещё до того, как там состоялась Олимпиада-84.

…Калифорния!

Летим из Нью-Йорка в Лос-Анджелес над красной, голой землёй пустыни Мохаве. Внизу видны высохшие русла рек, дороги, овраги. Потом земля постепенно становится бурой, кое-где появляется чахлая растительность. Порой среди этой бесконечной равнины виден, словно намытый, песочный разлив — красный, красноватый, жёлтый. Иногда различимы прорезающие пустыню прямые как стрелы шоссе. Ветры намели невысокие песчаные горы, рассекаемые идущей в Лос-Анджелес автострадой.

У самого города самолёт пролетает над лесистыми горами; наиболее высокие покрыты снегом. Где-то здесь находится известная обсерватория «Маунт-Уилсон».

Наконец появился Лос-Анджелес. Кварталы домиков занимают под нами всю площадь до горизонта. В них вкраплены газгольдеры, стоянки машин, нефтяные вышки. Хорошо видны знаменитые лос-анджелесские автострады с их сложными развязками и эстакадами. Машины сплошь покрывают их, и кажется, что на серых полотняных лентах рассыпаны разноцветные карамельки.

Посадка. Когда мы выходим из самолёта, нас заливает волна горячего воздуха. Весь перелёт из Нью-Йорка, если вычесть время на стоянку в Чикаго, продолжался шесть часов. На часах в аэропорту половина первого. Теперь разница во времени с Москвой составляет одиннадцать часов, и через полчаса кремлёвские куранты пробьют полночь.

Едем в город.

Лос-Анджелес, протянувшийся на десятки километров вдоль берега океана, при населении в 2,5 млн. человек занимает гигантскую площадь — 720 кв. км. В нём живёт на 5 млн. человек меньше, чем в Нью-Йорке, а места он занимает на 208 кв. км больше.

Почти все эти квадратные километры покрыты бессчётными одноэтажными домиками — синими, красными, жёлтыми, белыми; деревянными, каменными, кирпичными; с лесенками, крылечками, террасками, башенками, с палисадниками и газонами; под черепичными, железными, толевыми разноцветными крышами. Все они разные и вместе с тем удивительно похожие друг на друга.

И ещё реклама! Реклама буквально заполнила весь город. Подобно тому как торт бывает залит разноцветным кремом, посыпан корицей и миндалём, украшен цукатами и шоколадом, так и без того яркий и пёстрый Лос-Анджелес сплошь покрыт тысячами реклам, вывесок, объявлений, призывов, изображений. Как ни ярки дома, реклама ещё ярче. Она торчит над крышами, закрывает фасады, лежит на газонах, прикреплена к столбам террас. «Лети в Париж на реактивных самолётах!», «Покупай бензин „Ричфилд“!», «Пей кока-колу!», «Посети игорные дома Лас-Вегаса!» — умоляют, требуют, приглашают, приказывают все эти извивающиеся, танцующие, прыгающие буквы и изображения — объёмные и плоские, ажурные и тяжёлые, однотонные и ярко раскрашенные.

По пролегающим между домиками широким автострадам мчатся в обе стороны бесконечные потоки разномастных, разнокалиберных машин. Движение настолько интенсивное, что создаётся впечатление огромной скорости. А между тем это не совсем так. Вот мы выезжаем на магистраль, которая пересекает всю страну. Машины несутся в четыре потока в каждую сторону. Тот поток, что справа, идёт с определённой скоростью. Если водитель хочет ехать быстрее, он переходит в соседний левый поток, где минимальная скорость выше, в третьем — она ещё выше, а в крайнем левом ряду машина не может ехать медленнее, чем, скажем, 100 км в час. Иногда на таких многорядных автострадах при подъезде к большим городам поток регулируется в зависимости от времени дня. Например, утром, перед началом работы, машины едут в город шестью потоками, из города — двумя, а после окончания рабочего дня, наоборот, из города — шестью, в город — двумя.

Долго продолжался наш путь к центру города. Но возник центр сразу. Обычное скопление небоскрёбов — самый высокий подсвечиваемый ночью «Эдисон», чёрно-золотой с ажурной башней на крыше «Ричфилд» (крупная нефтяная компания). Кстати, о нефти. Давно минули времена, когда, говоря «Запад», «Калифорния», «Невада», подразумевали золото. Теперь в этих местах важную роль играют и лесное хозяйство, и земледелие, и гидроэнергетика, и цветная металлургия, и нефтяная промышленность. В Большой Калифорнийской долине и на побережье поблизости от Лос-Анджелеса открыты богатейшие нефтяные месторождения. Здесь добывается 5–6% американской нефти. Из жёлтого золото превратилось в чёрное, может быть, поэтому и башня на крыше небоскрёба «Ричфилд» чёрно-золотая… А рядом с небоскрёбом огромное мрачное здание с решётками на окнах, похожее на тюрьму. Оказалось, это привилегированный клуб калифорнийских бизнесменов. А вот и пятнадцатиэтажный, в форме буквы «Ш» отель «Балтимор» — «самый большой к западу от Чикаго», как нам тут же поспешили сообщить. Действительно, отель велик — в нём полторы тысячи номеров, множество баров, ресторанов, кафе, холлов, киосков, магазинов и даже выставочный зал. В каждом номере постоялец находит пудовую телефонную книгу, неизбежную Библию, а также замшевые перчаточки для чистки чёрной и жёлтой обуви и пакетик с разными нитками, иголками, булавками и бельевыми пуговицами. И всюду эмблема отеля и добрые пожелания дирекции.

С высоты тринадцатого этажа открывается вид на город, и в первую очередь на густой зелёный сквер, разбитый внизу перед отелем и окружённый величественными домами. С высоты кажется, что сквер заполнен гуляющими.

Спускаюсь вниз и выхожу в сквер. Да, люди здесь действительно «отдыхают»: все скамейки и каменные бордюры сквера заняты безработными. Они имеют право здесь сидеть, и у полиции нет предлога выгнать их отсюда. И вот проводят тут весь день эти люди, небритые, с ввалившимися глазами, худые, усталые, одетые в грубые сношенные башмаки, старые заплатанные брюки, грязные рубашки и рваные шляпы. Они сидят неподвижно под залитыми солнцем пальмами, среди роскошных ярких цветов, издающих чудесный аромат. Купив вскладчину газету, они с тщетной надеждой пробегают полосы объявлений: а вдруг потребуются рабочие?

То и дело в сквер заходят проповедники — девушка, одна-две монашки с сухими кислыми физиономиями и старик, в глазах которого сверкает безуминка. Он говорит с невероятной скоростью, страстно и громко, с завываниями и выкриками. Ни один безработный даже не поворачивает головы в его сторону. Заметив, что я остановился, проповедник подбегает и вкладывает мне в руку тоненькую брошюрку. О чём она? О том же, о чём и его речи, — о неотвратимости земных невзгод и неизбежности небесного блаженства.

Возвращаюсь в отель. Проповедник, не замолкая ни на секунду, тараторит свою речь, а лос-анджелесские безработные продолжают сидеть под сверкающими на солнце пальмами…

Вечером отправляюсь погулять по городу. Здесь, как и в других американских городах, твёрдо соблюдается правило: ни один пешеход не станет переходить улицу, пока ему не дадут зелёный свет. Даже поздно ночью, когда почти нет машин, даже если человек очень спешит, даже если пешеходов собралось много, а машин нет ни одной, никто не станет переходить через улицу, пока не загорится надпись: «Идите!» Полицейских, регулирующих уличное движение, можно увидеть лишь на самых сложных перекрёстках, да и то в часы «пик».

Трудно сказать, чем вызвана такая высокая дисциплинированность пешеходов: возможно, очень интенсивным в обычное время автомобильным движением, а может, строгими законами: за сбитого вне зоны перехода человека водитель не отвечает. Но факт остаётся фактом — пешеходы в США очень дисциплинированны, что не всегда можно сказать о водителях. Автомобильные катастрофы ежегодно уносят в стране сотни тысяч жизней.

Центральная улица Лос-Анджелеса. Её пересекают нумерованные стриты. Здесь много богатых магазинов, кафе, баров, которые называются в Лос-Анджелесе «коктейлями». В «коктейлях» много посетителей, у которых, судя по всему, хватает свободного времени, хотя и по другим причинам, нежели у безработных в сквере. Эти посетители сидят в полумраке низких зал на кожаных диванчиках. Среди них немало молодёжи, хотя надпись вещает, что «коктейль» лицам моложе 21 года посещать не разрешается.

Чем дальше от центра, тем бедней улочки. Вот улица дешёвых магазинов поношенных или вышедших из моды вещей, вот улица ночных кино, вход в каждое из которых сплошь заклеен фотографиями голых девиц — реклама идущего фильма. А вот улица магазинов, торгующих пластинками. Над входом в каждый из них динамик, из которого несётся джазовая музыка, а у входа толпится молодёжь.

Лос-анджелесские контрасты. Богатые центральные улицы и нищие окраины; несчастные люди, мечтающие о любой работе, и богатые бездельники, просиживающие целые дни в барах; роскошная природа, словно созданная на радость людям, и горе этих людей.

Разумеется, нет разницы между печальной судьбой бедняка в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, Чикаго и Детройте. Но почему-то здесь, где всегда светит в синих небесах яркое солнце, где на тёплом ветру качаются лохматые ветви пальм, горечь и нищета особенно разительны и кричащи. Уголок рая, где немало людей, для которых жизнь — ад…

И ещё была у меня одна встреча с Лос-Анджелесом уже перед самой Олимпиадой.

Бродя по улицам Мадрида вблизи площади Пуэрта дель Соль, я наткнулся на маленькую улочку — синяя надпись на угловом доме извещала: «Улица Лос-Анджелес». Это, да и стоящие напротив здания были красивы, помпезны и богаты, их фасады сверкали. Но, углубившись в улочку, я увидел иные дома — облезлые, каменные строения. Посеревшие от дождей деревянные ставни, наглухо закрывавшие окна, придавали фасадам домов тоскливый вид. Штукатурка местами осыпалась, белели проплешины, мостовая была неровной с выбоинами, кругом мусор… Словом, невесёлое зрелище. Эдакая гнильца в позолоченной обёртке.

К тому же улица оказалась тупиком. Из неё не было выхода.

Не знаю почему, но прогулка к этому тупику с названием «Лос-Анджелес» вызвала у меня иные ассоциации.

Международная ассоциация спортивной прессы утвердила меня пресс-атташе на олимпийском турнире по борьбе. На турнир этот по известным причинам мне попасть не удалось, о чём я, в общем-то, не жалею, потому что это был наименее представительный из всех олимпийских турниров. Впрочем, об этом речь впереди.

На чемпионате мира 1983 г. в Киеве, предшествующем Олимпийским играм, я познакомился с американцем мистером Томпсоном, прибывшим туда со всей семьёй для изучения опыта. В лос-анджелесском Оргкомитете мистер Томпсон отвечал как раз за олимпийские соревнования по борьбе.

Его визиту предшествовали длительные переговоры с Международной федерацией борьбы (ФИЛА). Организаторы Олимпиады никак не хотели учесть весьма скромные, я бы сказал минимальные, требования этой федерации — в зале, предлагаемом для проведения турнира борцов, не было кондиционеров, мест для зрителей планировалось до смешного мало, зато ежедневные поездки от Олимпийской деревни до места соревнований должны были занимать по несколько часов и т.д.

Наконец, благодаря настойчивости бюро ФИЛА и её президента М. Эрцегана удалось достичь приемлемых компромиссов.

И вот мистер Томпсон прибыл в Киев, чтобы поучиться у нас, как надо организовывать и проводить крупные соревнования по борьбе. Встретился он и со мной, чтобы поговорить об условиях работы журналистов.

У нас состоялась длительная беседа, и, хочу отдать должное, мистер Томпсон весьма внимательно выслушивал все советы: где лучше разместить места для прессы, комнаты для интервью, комментаторские кабины и т.д. В то же время он и сам рассказал немало интересного об условиях турнира в Лос-Анджелесе. Например, о том, что поскольку уезжать на обеденный перерыв за многие десятки километров к себе в деревню спортсмены не смогут, то будут располагаться с утра до вечера эдаким табором в одном огромном холле, разделённом занавесками. Там же отдыхать и питаться. Подобноучастникам шестидневных велосипедных гонок.

Рассказал он и о том, что для выхода спортсменов к коврам предусмотрены два прохода: один — для всех, другой — для представителей стран, на которых могут быть совершены покушения, скажем, иранских, арабских, советских… И что предусмотрены специальные «карманы безопасности», в которые под защиту автоматчиков будут прятать по тревоге подвергшихся нападению. Такая вот радужная картина.

О том, как выглядела эта картина, мне рассказывали потом многие. И кое-кто из тех советских представителей в международных спортивных организациях, которые в силу занимаемых ими постов обязаны были находиться на Играх, и зарубежные спортивные деятели.

Вот что поведал мне, например, известный в прошлом гимнаст, а ныне президент Международной федерации гимнастики (ФИЖ) Юрий Титов.

Впервые он попал в Лос-Анджелес в 1981 г. Тогда американская авиакомпания «Панамерикен» объявила недействительным его билет, и он собственными ушами слышал, как один из служащих сказал другому, что ничего не может быть страшнее коммуниста. Из Мехико Титову пришлось добираться до будущей столицы Олимпиады на мексиканском самолёте. Позже он не раз вновь приезжал в этот город, следя за подготовкой олимпийского турнира по гимнастике. Однако подготовка эта оставляла желать лучшего.

Устроители Игр экономили на всём, во всяком случае, на том, что должно было обеспечить хорошее проведение турнира и что неизменно присутствовало на прошлых олимпиадах. Было много неудобств и для спортсменов и для судей, даже телефонов старались установить поменьше. Опытных специалистов, как это принято в подобных случаях, и то не приглашали. Роль таковых изображали Ричард и Хейла Бертс, сами крупные бизнесмены, но мало что смыслившие в организации гимнастических соревнований. И пришлось руководителям ФИЖ растолковывать американцам элементарные вещи. А между тем в гимнастической федерации самих США специалисты имелись. Но их не приглашали. Наконец, в 1983 г. Титов заявил организаторам, что, если они не ознакомятся с регламентом соревнований, утверждённым конгрессом ФИЖ, он как президент вообще отстранится от их проведения. На его вопрос, читали ли организаторы этот регламент, Титов получил ошеломляющий ответ: «Нет, не читали». А когда прочли, то постарались многие пункты не выполнять, не решать чисто технические, но жизненно важные вопросы, скажем о тренировочном зале, проходе к месту соревнований и ряд других. Приходилось настаивать, отношения между руководством ФИЖ и организаторами стали натянутыми, что, как известно, делу пользы не приносит.

Интересно, что, как только ФИЖ указывала соответствующим работникам Оргкомитета на какие-либо ошибки, те обещали всё исправить, но затем куда-то исчезали, на их место приходили новые, не в курсе дела, и всё приходилось начинать сначала. Пришлось апеллировать к президенту МОК.

В конце концов, американцы всё же вынуждены были пригласить своих специалистов, например исполнительного директора национальной гимнастической федерации Майка Джекки, и те стали исправлять положение.

Были и мелкие свидетельства высокомерного отношения организаторов к международным федерациям, которым, как известно из устава МОК, поручается техническое проведение олимпийских турниров. Например, президенты международных федераций имели аккредитацию «Б», а не «А», как обычно. Зато «А» получили все члены Оргкомитета и многие их родственники, судьям не дали пропусков на церемонию открытия, чтобы не снимать места с продажи и таким образом побольше заработать. Ну и много подобного. Техническому комитету ФИЖ, правда, предоставили автомобили, но… без шофёров. А водить машины иностранцам в Лос-Анджелесе крайне трудно, да и не все умели.

С горькой улыбкой Титов вспомнил, что уже в аэропорту по прибытии на Игры, он заметил, что всюду американские флаги висели выше олимпийских. Случай беспрецедентный. Как известно, все сооружения для Лос-Анджелесской олимпиады строили различные торгово-промышленные компании. Впрочем, они вообще были хозяевами Игр. «Не знаю заметили вы или нет, — сказал мне Титов, — что у утёнка — талисмана Лос-Анджелесских игр хвост поразительно напоминал марку фирмы „Адидас“ — трилистник. Наверное, это случайное совпадение, но символичное!»

В конце концов ценой многих усилий удалось добиться сносного оснащения зала и соблюдения положенных условий.

И всё же многое удручало в Лос-Анджелесе: огромный двухметровый утёнок, танцевавший между снарядами во время разминки гимнастов, что мешало им сосредоточиться, — такое вот шоу, которое хозяева простодушно устроили, не понимая, что во время соревнований ничто не должно отвлекать участников. Или вертолёт, таскавший за хвостом транспарант с надписью: «Лучший сувенир — „Смирновская водка“» (это на спортивном-то празднике!), установленные вдоль шоссе рекламы той же водки, где буква «и» изображала олимпийский факел. И многое подобное.

Были лозунги менее безобидные, а то и просто противоречившие существующим правилам, например, вывешенные флаги с надписью: «Америка — главная нация».

На судей оказывалось чудовищное давление. Судьям прямо к отелю подгоняли машины с подарками, которые американцы разносили по номерам. На трибунах царил шовинистический угар. Всё это отражалось на результатах, разумеется, в пользу американцев, за счёт гимнастов Франции, Швейцарии, ФРГ, КНР, Японии. Было подано более 60 протестов! Случай беспрецедентный.

И хотя американская команда была неплохо подготовлена, она всё же не могла идти в сравнение, скажем, с советской, если б та смогла приехать на Олимпиаду. Достаточно сказать, что через год, на чемпионате мира по гимнастике 1985 г. в Канаде, советские гимнасты заняли 1-е место, а американские где-то в конце первой десятки.

К тому же многие гимнасты США ушли из спорта, заключив с различными фирмами контракты на рекламу их товаров.

«Вот такой у нас был, мягко выражаясь, спортивный бенефис в Лос-Анджелесе», — невесело улыбаясь, окончил свой рассказ Титов.

Ненамного более радужную картину нарисовал ещё один мой собеседник, испанец Фернандо Конте, ныне президент Международной федерации самбо, а в ту пору генеральный секретарь ФИЛА. «Это была необычная олимпиада, олимпиада бизнеса, — рассказывал мне Конте, сам крупный бизнесмен и миллионер, — казалось, всё было подчинено извлечению денежной прибыли». Он привёл немало примеров, как он выразился, «недопустимой коммерциализации Игр», дороговизны всего и вся, бесцеремонного вмешательства дельцов в чисто спортивную сферу олимпийских турниров.

«И потом, — говорил мне Конте, не раз бывавший в Лос-Анджелесе, — там же жуткая загазованность воздуха! Там не то что спортсменам, там прохожим-то нечем дышать. А расстояния? Десятки километров от Олимпийской деревни до места тренировок или соревнований.

Кроме своего вида спорта, никто ничего не успевал посмотреть. Борцы вообще фактически жили там, где боролись. Это, безусловно, была одна из самых неорганизованных, а точнее, плохо организованных олимпиад. И что главное, — добавил он в заключение, — результаты соревнований никак не отразили истинное соотношение сил почти в любом олимпийском виде спорта. Ну посудите сами: о каком турнире по борьбе могла идти речь без участия спортсменов СССР, Болгарии, ГДР, Монголии, Венгрии… Это же смешно!»

Как рассказывали мне потом другие очевидцы, в частности мой друг, вице-президент ФИЛА Александр Новиков, атмосфера на турнире, как и на всех других олимпийских соревнованиях, была тяжёлой: разнузданный шовинизм, бесконечные трудности для всех — участников, зрителей, журналистов. Впрочем, об этом я узнал от других, не только наших, побывавших на Играх, но и от зарубежных коллег, а Новиков поведал мне лишь о турнире по борьбе. Всё, что ему удалось увидеть в Лос-Анджелесе, — это турнир, да отель, да ещё дорога.

Мне же Олимпийские игры в Лос-Анджелесе посмотреть удалось… с помощью видеомагнитофона и зарубежной кинохроники. В значительной степени это напоминало крупные комплексные соревнования для американцев. Телевидение США было настолько увлечено показом своих спортсменов, что участие в Играх представителей других стран выглядело досадным недоразумением.

Нельзя сказать, что олимпийское движение развивается гладко, без потрясений, есть у него свои зигзаги, и всё же оно всегда было благотворным. Олимпийские игры доставляли радость миллионам любителей спорта, объединяли тысячи спортсменов десятков стран вне зависимости от цвета кожи, религиозных или политических убеждений.

Первый серьёзный инцидент возник в Мюнхене, когда, став жертвой экстремистских проявлений, погибли люди.

А потом жертвой стали сами олимпиады. Определённым кругам захотелось превратить их в орудие грязной антисоветской кампании. Полились из-за океана помои, был придуман бойкот. К чести тогдашнего руководства Международного олимпийского комитета, большинства национальных олимпийских комитетов, международных федераций, бойкот с их помощью был сорван.

Игры состоялись, подавляющее число сильнейших спортсменов мира прибыли в Москву. Результаты оказались весьма высокими, порядок на Играх, их организация, по единодушному мнению всех иностранцев, приехавших в Москву, в том числе и американцев, были безупречными. А то, что команды двух-трёх сильных в спортивном отношении стран не приняли участия в Играх, ударило лишь по спортсменам этих стран и вызвало с их стороны законное возмущение.

Игры в Москве прошли блестяще и вписали в историю спорта высокие достижения и имена выдающихся чемпионов.

Что было делать дальше врагам олимпийского движения? Они понимали, что никто американцам мстить не собирается и что спортсмены СССР, ГДР и других социалистических стран приедут в Лос-Анджелес и, ко всему прочему, выиграют первое, да, наверное, и второе места в неофициальном зачёте. Этому следовало помешать.

И была разработана, а затем приведена в действие система, которая при всей доброй воле спортсменов социалистических стран не позволила бы им в Играх участвовать. Система простая до примитивности — терроризм. Терроризм, столь часто выручавший Соединённые Штаты в их международных делах. Постепенно нарастая, развернулась антисоветская истерия, достигшая к моменту начала Игр неслыханного размаха. Угрозы, запугивания, очернение в глазах рядовых американцев нашей страны, всевозможные клеветнические измышления, провокационные слухи… Всё шло в ход, всё годилось.

Потом последовали официальные демарши: советским самолётам не разрешат доставить нашу делегацию в Лос-Анджелес, советским пароходам — туристов, для советских журналистов ряд районов олимпийской столицы закрыт, гарантии безопасности нашим спортсменам американские власти дать не могут… Зато какие-то банды, состоящие из эмигрантского, антисоветского, сионистского, неонацистского отребья, получили полное право заниматься провокациями, а возможно, и террористическими актами в отношении делегаций. Появились значки, майки, листовки с антисоветскими, оскорбительными надписями, главари упомянутых банд без конца выступали с угрозами похищений и расправ. А поскольку советские люди в США нередко становятся жертвами провокаций, оскорблений, даже нападений, то, разумеется, не было ни малейших гарантий безопасности спортсменов.

Уж не говоря об атмосфере, в которой нашим олимпийцам невозможно было бы не только показать высокие достижения, но и вообще выступать, ибо существовала прямая опасность физической расправы.

В этих условиях поездка на Игры стала невозможной и Советский Союз с сожалением вынужден был отказаться. По той же причине не поехали и команды почти всех социалистических стран, а также ряда других государств.

По существу, старты в Лос-Анджелесе стали большими международными соревнованиями, но уж никак не полноценными олимпийскими играми. Ни по составу участников, ни по результатам.

Можно вспомнить, кстати, что на Олимпиаде в Мехико были установлены 31 мировой и 87 олимпийских рекордов, в Мюнхене — соответственно 33 и 54, в Монреале — 32 и 51, в Москве — 36 и 61, а вот в Лос-Анджелесе — лишь 11 и 36!

Могут сказать, что высшие олимпийские достижения обычно уступают мировым рекордам. Замечу на это, что результаты победителей соревнований в Лос-Анджелесе уступают и лучшим достижениям предшествующих олимпиад. А это уже показательно, поскольку эти рекорды обычно растут от олимпиады к олимпиаде. Многие чемпионы Лос-Анджелеса на предыдущих Играх не попали бы даже в число призёров или в лучшем случае могли претендовать на «бронзу».

Вскоре после окончания Игр в Лос-Анджелесе в ряде стран прошли международные соревнования «Дружба-84», в которых участвовали атлеты более 50 государств. В ходе этих стартов было установлено 48 мировых рекордов.

В 51 виде из 93 результаты победителей «Дружбы-84» были выше, чем в соответствующих номерах Олимпиады-84. А всего участники соревнований «Дружба-84» 142 раза перекрывали результаты олимпийских победителей.

Ещё любопытные цифры для сравнения. На Московской олимпиаде, несравненно более сильной по составу, чем Лос-Анджелесская, советские спортсмены завоевали 195 медалей, американцы же в Лос-Анджелесе — 174. А ведь у них в ряде видов практически не было конкуренции, там же, где была, они любыми, порой отнюдь не спортивными методами подавляли её.

Не секрет, что одной из главных причин отчаянных мер, предпринятых администрацией США, чтобы воспрепятствовать нашей стране участвовать в Лос-Анджелесской олимпиаде, являлось желание во что бы то ни стало быть первыми. В отсутствие сильнейших спортсменов планеты — лишь 98 из 220 чемпионов мира в видах спорта, входящих в олимпийскую программу, прибыли в Лос-Анджелес — американцы сумели заработать медали, которых в других условиях им никогда бы не видать.

Характерно звучит в этом смысле высказывание хорошо знакомого мне Дэна Гэйбла, тренера американской команды борцов-вольников. «Теперь, — радовался он, — даже моя тёща может выиграть золотую медаль». Действительно, американские борцы набрали на Играх едва ли не больше медалей, чем за все предшествующие олимпиады, вместе взятые.

«Победа на олимпийских играх — важная победа в холодной войне», — сказал однажды американский президент Г. Трумэн. В своё время министр юстиции США Р. Кеннеди заявил: «Наша страна не намерена уступать какой-либо другой стране. Мы хотим быть первыми, и без всяких оговорок, не когда-нибудь и не при каких-нибудь условиях, а просто первыми, в абсолютном и прямом смысле. А это означает, что мы должны быть первыми в спорте. Мы не хотим читать в газетах, что наша страна оказалась второй после Советского Союза».

Что ж, ультрапатриотизм министра можно понять. Однако хотелось бы напомнить слова другого знаменитого американца Теодора Драйзера, написавшего как-то: «Говорят, что Америка идёт впереди всего мира. Но в чём? В преступлениях!»

И подтверждением этих слов явилась трагическая судьба самого Р. Кеннеди, погибшего от рук убийц.

А американский сенатор Эстес Кефовер, некогда бывший председателем сенатской комиссии по расследованию организованной преступности, в своей книге «Преступность в Америке» назвал «три кита», на которых зиждется пресловутый «американский образ жизни». «Этой „несвятой троицей“, — пишет он, — являются бизнес, гангстеризм и политическая деятельность».

Думается, что упомянутая «несвятая троица» в полной мере довлела и над Лос-Анджелесской олимпиадой.

Вспомним атмосферу, предшествующую Играм и царившую на них. Начнём с факта, символичность которого бросается в глаза. По частям была распродана эстафета олимпийского огня. И среди участников факельной эстафеты оказались обыкновенные гангстеры из уголовной шайки «Ангелы ада». А разве не символично при всей нелепой комичности, что некий предприимчивый сотрудник тюремного ведомства выбросил на рынок сувениров рубашки с изображением тюрьмы и обнадёживающей надписью: «Официальная тюрьма для летних Игр-84»?

Однако символы символами, а реальность реальностью. «В США возможны покушения да жизнь советских спортсменов», — подтвердил олимпийский чемпион 1956 г., а ныне спортивный журналист Кристофер Брэшер. «Все усилия своей пропаганды США направили на то, чтобы поставить Советский Союз и другие социалистические страны в невыносимые условия в Лос-Анджелесе» — таково мнение другого олимпийского чемпиона, эфиопского марафонца Мамо Волде.

«Обстановка в Лос-Анджелесе, где развёрнута разнузданная антисоветская кампания, не способствует созданию нормальных условий для проведения там Олимпийских игр», — заявил член Национального комитета Перуанской федерации лёгкой атлетики Антонио Нуньес.

При опросе общественного мнения, устроенного газетой «Лос-Анджелес таймс», две трети самих жителей города заявили, что озабочены вероятностью террористических актов, значительным ростом преступности и вообще хотели бы выехать в связи с этим на время Игр подальше.

Можно было бы привести десятки подобных высказываний. Остриё террора было направлено против советских спортсменов и их коллег из социалистических стран, но не только. Например, ку-клукс-клан разослал в национальные олимпийские комитеты многих африканских и азиатских стран письма, в которых, в частности, говорилось: «Чернокожие и жёлтые, не оскверняйте американские стадионы, мы не позволим недочеловекам выступать на Олимпийских играх, а если они приедут, мы их пристрелим или вздёрнем». И пусть эту угрозу ку-клукс-клан не осуществил, но можно себе представить, как подобные письма отражались на настроении и самочувствии олимпийцев из Азии и Африки, а следовательно, на их спортивных результатах.

Однако самым авторитетным здесь можно считать мнение тогдашнего директора ФБР У. Уэбстера, который с солдатской прямотой заявил: «Главная угроза терроризма на Олимпийских играх 1984 года будет исходить от самих американцев». Спасибо за откровенность! Ещё бы, ведь в Лос-Анджелесе процветали и процветают доныне 160 антисоветских группировок, союзов, обществ, а попросту говоря, антисоветских банд!

Спортсменам социалистических и некоторых других стран, воздержавшимся от поездки на Олимпиаду, удалось тем самым избежать неприятностей, они не задыхались в тяжёлой, удушливой, как в прямом, так и в переносном смысле, атмосфере Лос-Анджелеса.

Антисоветизм и расизм тесно смыкались с махровым шовинизмом и национализмом.

Разгул шовинизма на трибунах, в прессе был таков, что он словно дамоклов меч висел над зарубежными судьями и спортсменами.

Объективная пресса, специалисты, журналисты выражали своё возмущение пристрастным судейством, стремлением американцев любыми способами протащить своих спортсменов на пьедестал почёта.

«Арбитр уступил давлению толпы, выкрикивающей проамериканские лозунги», — писала газета «Филадельфия инкуайэр», рассказывая о соревнованиях по гимнастике. В финальном заплыве на 100 м вольным стилем победу присудили американцу Ровди Гайнесу. Газета «Канберра таймс» назвала это решение неспортивным, нечестным. «Я разочарован и возмущён. Меня обокрали», — заявил австралиец Марк Стокуэлл, отодвинутый на 2-е место.

Всеобщее недоумение вызвал тот факт, что мужская гимнастическая команда США опередила явно более сильные команды КНР и Японии. Для всех было очевидно, что свою роль здесь сыграло необъективное судейство. «Мы просто не могли выиграть. Судьи действовали против правил», — возмущался китайский тренер.

Жаловались на необъективное судейство и индийские хоккеисты.

«На этих соревнованиях судят только в пользу американцев», — жаловался вице-президент Южно-Корейской федерации бокса Со Ин Ох.

Я специально привёл примеры из разных видов спорта и касающиеся спортсменов разных стран. Атмосфера шовинизма, необъективности, психологического давления на иностранцев царила в Лос-Анджелесе повсеместно.

Президент Международного олимпийского комитета Х.А. Самаранч заявил Лос-Анджелесскому организационному комитету официальный протест в связи с тем, что показ Игр по американскому телевидению «пронизан шовинизмом».

Отсутствие советских спортсменов на Олимпиаде-84 американская пропаганда пыталась объяснить местью за бойкот Московской олимпиады. На самом деле всё это было не так. Как заявил на пресс-конференции в Москве 14 мая 1984 г. председатель Национального олимпийского комитета СССР М.В. Грамов: «Советские спортсмены не будут участвовать в Играх в Лос-Анджелесе по вине реакционных кругов США. Отсутствие безопасности, нагнетание антисоветизма, политика постоянных осложнений по отношению к спортсменам СССР — вот реальные факторы, обусловившие решение НОК СССР».

Не будь всё так печально и недостойно, можно было бы лишь посмеяться над жалкими усилиями организаторов Игр выдать их за выдающееся спортивное событие и похвалиться победами американского спорта.

Однако эти Игры отличались не только обстановкой террора, преступности, шовинизма, но и невиданным наступлением на олимпийское движение коммерции и бизнеса.

Символичной выглядит торговля олимпийским огнём. Оргкомитет Игр-84 принял решение запродать на корню маршрут священного олимпийского огня. Поштучно — по 3 тысячи долларов за километр. Трудно себе представить большую профанацию олимпийских идеалов и традиций, но факт остаётся фактом: любой американец мог купить право пронести олимпийский факел.

Весь мир тогда выступил с протестами против столь омерзительной затеи. Но какое значение имеют в США протесты по сравнению с возможностью заработать? Да никакого.

Однако бизнес с олимпийским огнём был лишь «цветочком». «Ягодки» в десятки миллионов долларов посыпались потом. Организаторы наживались на всём.

Началось всё с того, что сами организаторы подняли до предела цены на всё, что обязаны были предоставлять гостям. Затем цены стали вздувать и «частники» — отели, рестораны, магазины, квартиросдатчики, фирмы по прокату автомобилей и т.д.

Что касается входных билетов на церемонию открытия, которые достать можно было только у спекулянтов, загодя скупивших их, то они стоили до 1500 долларов. Не удивительно, что один из местных жителей посетовал: «Это не Игры, а вакханалия спекуляции!» Билетами спекулировали даже полицейские.

Без малого 150 фирм-спонсоров извлекали бешеные деньги из рекламы своих товаров на Играх. «Кока-кола», «Макдональдс», «Леви Страусс», «Юнайтед Эрлайнз», «Перрье», «Дженерал моторс», «Кодак», «Будвайзер»… Автомобили, алкогольные и безалкогольные напитки, рестораны, сосиски, одежда — словом, всё рекламировалось с удвоенной энергией. Минутный рекламный ролик в момент передачи наиболее интересных состязаний оплачивался в десятки и даже сотни тысяч долларов.

Игры ещё были в разгаре, а ироническое предсказание газеты «Дейли экспресс» уже исполнилось: «Если любители спорта думают, что 1984 год — для олимпийцев, — писала газета, — то они ошибаются. Большой бизнес в Лос-Анджелесе уже завоевал и „золото“, и „серебро“, и „бронзу“…»

Например, телекомпания Эй-би-си 58 раз прерывала свой репортаж с церемонии открытия различной рекламой. Не успел вспыхнуть олимпийский огонь, как на телеэкранах появилась реклама пива «Будвайзер». Только во время передачи праздника открытия Эй-би-си заработала 15 миллионов долларов! Так что уплаченные ею за монопольное право трансляции Игр 225 миллионов долларов она вернула себе с лихвой. А сколько отхватила фирма «Будвайзер», неизвестно, можно лишь предполагать, вспоминая чудовищные, высотой в пятиэтажный дом, аэростаты в виде пивных банок, колыхавшихся у входа на стадион.

Этично ли использовать для рекламы имена спортсменов, которым некогда рукоплескали олимпийские столицы? Да что имена! И самих спортсменов. В Лос-Анджелесе рекордсмен мира в прыжках в длину Боб Бимон расхваливал пиво, четырёхкратный олимпийский чемпион в метании диска Альфред Ортер рекламировал продукцию какой-то фирмы слесарных инструментов…

Реклама заполнила Лос-Анджелес настолько, что у многих побывавших там в эти дни остались в памяти не столько соревнования, сколько… пиво, бутерброды, лосьоны, кастрюли, стиральные машины, автомобили, без конца мозолившие им глаза с экранов телевизоров, со страниц олимпийских программ.

Я коснулся в этих коротких заметках лишь немногих неприглядных сторон этой Олимпиады. А можно было бы поговорить о невероятной загазованности Лос-Анджелеса, бесконечных транспортных пробках, многокилометровых расстояниях, которые приходилось преодолевать спортсменам, журналистам, болельщикам. Можно было бы рассказать, в каких неприемлемых условиях ютились спортсмены, с какими трудностями встретились в своей работе журналисты.

«Олимпийские игры в Лос-Анджелесе — это блеф высшей пробы. Соревнования, проходящие сейчас в США, абсолютно не заслуживают того дорогостоящего времени, которое отводит им наше телевидение, — писала шведская газета „Дагенс нюхетер“, — слишком большое число лучших спортсменов мира не принимает в них участия, что делает определение „олимпийские“ применительно к лос-анджелесским Играм чистой формальностью. Безусловно, это очень плохое, если не худшее мероприятие такого рода».

«Отсутствие спортсменов большинства социалистических стран на Играх в Лос-Анджелесе превратило их в невыразительный спектакль с заранее известной всем развязкой» — так оценила игры португальская газета «Аванте!»

Такие вот эпитафии на памятнике этих бесславных Игр.

Я начал свои заметки с символического эпизода, таким же и закончу. Церемония открытия Игр, как известно, была столь помпезной, сколь и безвкусной. Один из номеров этого неимоверно затянутого вульгарного шоу заключался в том, что в небо должен был взлететь оживший элемент американского герба — орёл, весьма бездумно, но крайне точно названный «бомбардировщиком».

Однако орёл не взлетел, он сдох накануне.

Хочется пожелать, чтобы никогда с американской земли не поднимались в небо настоящие бомбардировщики. Как бы не случилось с ними того же, что и с этой злополучной птицей…

А игры, что ж, они на радость людям существуют. И будем надеяться, что подобные Лос-Анджелесским не повторятся. Человечеству не нужны игры вражды, а нужны игры доброй воли. И чем раньше за океаном поймут это, тем лучше.

Впереди Игры в Сеуле. Советские спортсмены тщательно готовятся к ним. Они хотят участвовать в них и, разумеется, добиться высоких результатов. Они надеются и на то, что Игры эти, станут не просто крупнейшим спортивным соревнованием планеты, а подлинным праздником мира и дружбы, что никакие махинации врагов олимпийского движения не смогут этому помешать.


Оглавление

  • ОТ АВТОРА
  • Кортина д'Ампеццо 1956 ГОРОДОК В ДОЛОМИТАХ
  • Мельбурн 1956 ПОД ЮЖНЫМ КРЕСТОМ
  • Скво-Вэлли 1960 В ДОЛИНЕ ИНДИАНОК
  • Рим 1960 РИМ-60
  • Токио 1964 ТОКИЙСКАЯ МОЗАИКА
  • Гренобль 1968 МЕДАЛИ И ПЕЧАЛИ
  •   За кулисами праздника
  •   Герои и подвиги
  •   Арифметика отступления
  • Мехико 1968 «ДЕРЕВЕНСКИЕ» БУДНИ
  • Саппоро 1972 СА́ППОРО! САППО́РО! САППОРО́!
  • Мюнхен 1972 ОЛИМПИЙСКИЕ РАЗДУМЬЯ
  • Инсбрук 1976 НА ПРОВОДЕ ИНСБРУК
  • Монреаль 1976 МОНРЕАЛЬСКАЯ КРЕПОСТЬ
  • Лейк-Плэсид 1980 РЕПОРТАЖ ИЗ-ЗА ОКЕАНА
  • Москва 1980 ОЛИМПИАДА ДОМА
  •   Вена. Октябрь 1974-го
  •   Во имя благородных идеалов
  •   Гордимся!
  • Сараево 1984 СНЕЖИНКИ САРАЕВО
  •   Мои товарищи
  •   Белая олимпиада
  •   Немного о спорте
  •   Что такое МОИСИ
  •   Снежинки Сараево
  • Лос-Анджелес 1984 ОЛИМПИАДА, НА КОТОРОЙ МЫ НЕ БЫЛИ