Танцы в песках [Ди Уайет] (fb2) читать онлайн

Ди Уайет Танцы в песках

Глава 1

Джеймс Ловелл не привык ждать. Кто знал его, никогда не сказал бы, что терпение — его характерная черта, а опоздание самолета уже на сорок минут и вовсе свело на нет его запас хладнокровия. Полтора часа кряду он уже мерил шагами пространство терминала аэропорта, каждые две минуты раздраженно поглядывая на большие круглые часы на левом запястье и ругательски ругая свирепый ветер с Атлантики, который вечно был причиной всех опозданий рейсов в Шенноне.

В здании аэропорта было ужасающе душно (кто-то, вероятно, что-то напутал с системой центрального отопления), и длинные, артистичные пальцы Джеймса расстегнули пуговицы блейзера синего цвета, в то время как темные, почти черные глаза его просматривали свинцовые облака в надежде заметить самолет.

— Сколько можно ждать, черт побери! — пробормотал он, вновь в отчаянии взглянув на часы. Он увидел, что сверял время не более двух минут назад.

Ему не хотелось ехать за ней в аэропорт. Это была работа Майка, но Майк слег с простудой, а Энид, как всегда, куда-то пропала под благовидным предлогом, не предупредив. Больше ехать было некому, кроме, разве что, тети Хэрриет; но вряд ли разумно было ожидать, что тетя благополучно совершит шестичасовой переезд туда и обратно из Шеннона, в особенности учитывая ужасную дорогу через горную цепь Каха. Кроме того, у него было предчувствие, что тете эта перспектива не понравится. Она не оставила сомнений в том, что не приветствует идею пребывания у них Лизл Эдриан в течение четырех недель.

Он вспомнил ядовитые замечания тетушки по прочтении письма Лизл: "Пресса будет тут сплошь и рядом, попомни мои слова. Не останется и следа нашего былого спокойствия и независимости. Эта девчонка принесет с собой одни неприятности, и это весьма похоже на почерк Павлы — подослать ее сюда".

И вот теперь Джеймс начинал соглашаться с ней, наблюдая за сворой репортеров, соперничающих за выгодные места у входа в терминал. Фотографы надеялись сделать свой лучший снимок, который станет хитом декады, а телеоператоры — отснять лучший ролик. И все это, не говоря уже о недавнем грандиозном скандале между Лизл Эдриан и Тони Шератоном, режиссером сериала, который муссировался на первых страницах всех бульварных газет — охотниц до "жареного", которые могли о подобном только мечтать. Факт опоздания самолета давал им шанс на уверенность, на углубление своей позиции присваивать право покопаться в чужом "грязном белье".

Актеры вечно опаздывают, необоснованно решил Джеймс, однако это был общеизвестный факт. А это опоздание было, по всей видимости, заранее спланировано в целях рекламы. А то, что ее "зависание в воздухе", где-то между Лондоном и аэропортом Шеннон, не было ее виной, как-то не приходило в голову Джеймсу.

Он уселся и снова посмотрел на часы, вытянув вперед длинные ноги. Он был высок ростом, более метра девяноста; а его мощная фигура заслоняла все, что оказывалось вблизи него. В его тридцать четыре года — большую часть которых он провел в Англии — его образование по английскому образцу и его английский образ жизни мало приручили дикую ирландскую кровь, что текла в его жилах; а его бунтарская натура постоянно боролась с любого толка принуждением. Мощные ладони постоянно взлохмачивали темную курчавую шевелюру, в результате чего волосы были прочесаны насквозь в энный раз.

Он поднял со стола журнал, чтобы еще раз взглянуть в красивое лицо актрисы, улыбавшееся с атласной бумаги. Она была сфотографирована сидящей со скрещенными ногами на резной деревянной кровати, окруженная атласными розовыми подушками: фотография явно была рассчитана на то, чтобы вызвать возбуждение у любого здорового мужчины. Но, по мере того, как Джеймс рассматривал ее белье цвета кофе с молоком и бархатистую поверхность ее кожи, от него все более ускользало определение ее красоты. Ее тонкое лицо с высокими скулами, густые рыжевато-каштановые волосы, огромные умные глаза и пергаментно-бледная кожа легко могли бы воспламенить его. Но за этой поверхностной, чисто внешней красотой было еще что-то, то было соединение гордости и веры в себя, а ее чувственность казалась какой-то нетронутой, девственной.

Вчера вечером он видел ее в телепередаче. Обычно он не стал бы и смотреть подобную передачу. Эти малосерийные фильмы вызывали в нем смертельную скуку: его вкусы больше тяготели к реалиям жизни, к документальному кино из жизни природы либо к политическим дебатам. Но он намеренно заставил себя просмотреть две серии "Сестры Иудеи" скорее из любопытства: ему хотелось понять, что это за человек и отчего вокруг этой девицы столько шума. И он вынужден был признать, что его впечатлила искренность Лизл Эдриан и тот драматизм, с которым она играла главную роль, несмотря на то, что то была роль монашенки. Еще более его сразила потрясающая сексуальность Лизл, которая сквозила в любом ее движении.

— Удивляюсь я, — процедил он сквозь зубы, — настоящая ли ты, Лизл Эдриан, — или ты миф, созданный прессой и кино. Или ты — женщина, способная любить мужчину всей душой своей? Одно могу сказать наверняка: будет интересно выяснить это.

Его вывел из задумчивости голос диктора, объявивший, что рейс 503 из Лондона произвел посадку у шестого терминала. Он небрежно бросил журнал на сиденье возле себя и двинулся к группе репортеров.

…Лизл Эдриан, выждав пару минут, встала со своего места в самолете, выглянула в иллюминатор и, увидев надвигающийся дождь, подняла воротник. Она была совершенно опустошена и раздражена путешествием и не могла дождаться, пока, наконец, выйдет из удушающей атмосферы самолета па воздух.

Полет был ужасен. Воздушные ямы временами пугали ее до смерти, хотя, как правило, она любила воздушные перелеты; и се сосед, толстый мужчина в золотых перстнях, едва не схлопотал пощечину. Начиная с посадки в самолет, она чувствовала взгляд его свиных глазок, мысленно раздевающий ее, раз сто; а когда они сели, она знала, что он ждет, чтобы она встала со своего места первая: тогда бы ее ножки скользнули по его ногам, когда она выбиралась с места у окна. Все это было для нее старо, как мир. Она привыкла к такому поведению мужчин и с некоторых пор научилась смирять самых ретивых из них.

В конце концов он встал и достал свой багаж с верхней полки. Лизл облегченно вздохнула. Она мечтала об этом отдыхе неделями. Если бы ей сказали пять лет тому назад, что настанет время, когда ей не захочется более видеть камеру, она подумала бы, что говоривший сошел с ума. "Сестры Иудеи" стали последней каплей в чаше терпения: все напряжение съемок и бесконечные склоки между всеми, от режиссера до операторов и осветителей, без исключения; да плюс нарастающая враждебность в отношениях между нею и Тони. Как режиссер он был превосходен: он умел показать ее в этой роли как никто другой, и то, что сериал стал хитом — была его заслуга. Но как любовник!.. И окончательно подорвало ее доверие то, что когда-то она ошиблась, посчитав его своим другом. Она поежилась: ей не хотелось даже думать больше об этом. Все происшедшее было ужасно, но теперь, если только газеты оставят ее частную жизнь в покое, — теперь все миновало. Впереди были четыре недели покоя и умиротворения. Никакого уныния, никаких эмоциональных срывов, никакой крысиной гонки — так, по крайней мере, обещала Бабушка.

— Поезжай к моей старой подруге — я напишу ей. Она поможет тебе обрести покой.

Лизл вновь обернулась к окну — и сердце ее упало: она увидела толпу репортеров, ожидавших у входа в терминал. Они были похожи на свору гончих. Тони же пообещал, что никто не узнает о месте ее пребывания: он дал торжественную клятву, что она отдохнет инкогнито. Он даже сказал, что заказал ей билет на вымышленное имя, чтобы она смогла путешествовать одна. Видно, клятвы Тони — как хрупкое стекло: разбиваются в мгновение ока, как только он получает шанс заработать на ней популярность или деньги.

Пассажиры, склонив головы перед порывами ветра, спускались по трапу, и глаза Джеймса отслеживали каждого, пока он не наткнулся взглядом на Лизл. Его наметанный взгляд мгновенно узнал ее, и он не смог сдержать улыбки при виде огромных очков с затененными стеклами, прикрывавших ее глаза, и платочка из яркого шелка на ее темно-рыжих волосах. Если это была маскировка, то она не удалась, да и была обречена на провал с самого начала. Даже если бы она надела на голову мусорное ведро, ее нельзя было бы не узнать по потрясающим ногам.

Однако она спустилась с трапа с достоинством и уверенностью, и он увидел, как она, сунув очки в карман плаща, быстро прошла через двери.

И вот она менее чем в трех метрах от него: прекрасная, длинноногая женщина двадцати лет. Он двинулся было к ней, но, прежде чем смог достичь ее, на нее налетели репортеры, и над толпой, окружившей ее, защелкали камеры. Все в момент превратилось в настоящий бедлам. Со всех сторон к ней бежали люди, некоторые протягивали журналы или блокноты, даже клочки бумаги — все, что было под рукой, только чтобы она смогла написать автограф. Некоторое время Джеймс смотрел на все это сумасшествие в оцепенении. Затем, ввинтившись в толпу, растолкал бесцеремонно широкими плечами газетчиков и любителей автографов. В доли секунды он уже был возле нее и, уверенно обняв ее за плечи, медленно, но верно потянул ее за собой.

— Мисс Эдриан?

Пораженная и крайне настороженная, Лизл взглянула в его лицо.

— Да?

Голос ее был низким, хорошо поставленным.

Джеймс сразу увидел, что ее красота даже более потрясает, чем могут передать камеры. Ее волосы под шелковым шарфом были густы и завиты большими локонами, цвета меди, с искрами янтаря в глубине прядей; широко расставленные карие глаза и нежная кремовая кожа придавали ей волнующий, грациозный — и все-таки недоступный облик, перед которым Джеймс не смог устоять. Ему захотелось, чтобы эти невыносимые глаза "выключили".

— Я Джеймс Ловелл — племянник Хэрриет Ловелл. Я отвезу вас в Ханахин. Машина здесь неподалеку. Вы готовы ехать? Нам стоило бы поспешить.

— Скажите, мисс Эдриан, ваш роман с Тони Шератоном закончен?

— Шератон присоединится к вам на отдыхе?

— Будете ли вы сниматься в следующих сериях, мисс Эдриан?

— Мисс Эдриан! Пожалуйста, еще один снимок!

— Кто это с вами?

— Мисс Эдриан… улыбочку, пожалуйста!

Репортеры были неустанны в своих домогательствах, и разъяренный Джеймс буквально выхватил два чемодана из рук ошарашенного носильщика, затем схватил за руку Лизл и, расталкивая локтями толпу, проложил путь через нее, пока они не вырвались из гущи шумящих, толкающихся людей на яркий дневной свет. Они бегом преодолели стоянку автомашин, отталкивая наиболее шустрых и настырных репортеров и операторов, и достигли своей машины.

Очутившись в машине и усевшись, Лизл сняла с головы сбившийся шарф и встряхнула копной спутанных волос; затем со вздохом откинулась на сиденье и на минуту закрыла глаза — будто хотела выкинуть из головы весь этот ад, который оскорблял ее чувства. Джеймс поспешно кинул в багажник чемоданы и сел в машину рядом с ней, кинув на нее язвительный взгляд, прежде чем включить зажигание. Они со скрежетом тормозов развернулись и на большой скорости скрылись из виду. Лизл поймала этот взгляд, а также то, как скользнули его глаза по изгибу ее бедер. Она подальше подтянула под сиденье ноги, рефлективно защищаясь от привычных взглядов мужчин; однако ее удивило, что на этот раз это не оскорбило ее — и она не почувствовала в сидевшем рядом мужчине знакомой ей похоти. Его взгляд показался ей совершенно нормальной реакцией здорового мужчины на здоровую красивую женщину; ей даже польстило его невольное восхищение.

— Вокруг вас всегда творится такое? — спросил он, пока они проезжали ворота автостоянки.

Лизл обернулась к нему, рассматривая его профиль, пока он выводил машину из переполненной стоянки на дорогу. Его темные волосы были спутаны; глаза выдавали явную усталость — и в то же время необъяснимую настороженность. Она почувствовала недоумение: что он за человек? И отчего ей кажется, что он задел какую-то невидимую струну в ее душе?

— Боюсь, что всегда. Простите, что это вас коснулось, но предполагалось, что никто, кроме вашей тетушки, не будет знать о моем прибытии, — ответила она с легкой улыбкой.

— Вся Ирландия знает, что вы здесь: кто кого обманывает?

Она быстро взглянула на его смущенное лицо.

— Я понимаю вас, но уверяю, что я этого не планировала.

— Наверное, это буйные сумасшедшие.

Она протянула руку, чтобы остановить его.

— Не надо. — Голос ее снизился до шепота: — Пожалуйста… Я ждала этого отдыха долго, и теперь хотела бы забыть обо всех этих неприятностях… Мне нужно уйти от этого сумасшествия и насладиться покоем и тишиной, хотя бы на время.

Джеймс покачал головой и сконцентрировался на дороге. Они давно минули аэропорт и город и теперь ехали на юг, к горам и заливу Бэнтри Бэй. Ханахин, родной город Джеймса, лежал в долине, отделенный от населенных мест, неподалеку от крайней юго-западной точки Ирландии. Пейзаж постепенно менялся, все более открывая взору скалистые горы и дикую болотистую равнину между ними, пока в отдалении Лизл не увидела туманную длинную горную цепь. Это была нетронутая, девственная равнина, напомнившая ей о диких просторах Йоркшира, где она однажды в детстве побывала.

Выглянув в окно, она теперь любовалась береговой линией, неумолчным шумом океана, неустанно бьющим в берег волной; но они ехали все дальше и дальше на юг — и постепенно небо стало светлеть, а дождь, прекратившись ненадолго, позволил солнцу проглянуть через тяжелую влажную массу облаков. Однако вряд ли это продлится долго. Серые облака все еще низко нависали над землей и грозили новым дождем. Она повернулась к Джеймсу.

— Я не знала, что у Хэрриет Ловелл есть племянник — Бабушка не сказала мне об этом.

— Ба-буш-ка?

— Это моя бабушка так называла себя по-русски.

Он рассмеялся, а когда заговорил вновь, Лизл услышала легкий ирландский акцент:

— "Бабушка"! Никогда не слышал, чтобы кто-то так называл свою бабку. Почему это вы так ее зовете? Почему не называть, как все?

Лизл улыбнулась.

— Это ласковое обращение — русские так называют.

— И ваше имя также? Откуда произошло такое имя — оно тоже русского происхождения? Мне-то оно кажется больше немецким… или это ваш сценический псевдоним, а вас зовут нормальным именем вроде Мэри или Кэтлин?

— Нет, Лизл — мое настоящее имя, и оно либо русское, либо немецкое, вы правы. — Она бросила на него язвительный быстрый взгляд. — Мое полное имя — Лизл Павла Леонтина Адрианович.

— Бог мой! Да этого на несколько человек хватит, и все такие заковыристые. — Джеймс усмехнулся, а затем искоса взглянул на нее. — Простите, наверное, я невежлив.

— Нет, все в порядке, я привыкла к такой реакции, и я согласна: имя несколько заковыристое.

Лизл вновь взглянула на него. Удивление изменило выражение его лица, и она поспешно выглянула в окно, чтобы скрыть участившееся сердцебиение.

— Лизл… — тихо повторил он.

— Да?

— О, ничего — просто я раздумывал про себя. Лизл — неплохо звучит. Может, вас назвали в честь матери? Она тоже была — и есть — актриса?

— Нет, она была балериной.

— Была? Она ушла со сцены?

— Она умерла очень давно, когда я еще была маленькой.

— Простите, я не хотел…

— Ничего. Я плохо помню ее. Меня вырастила бабушка, и она же дала мне свое имя.

— "Ба-буш-ка?" Это имя?

— Нет, конечно, — улыбнулась она. — Адрианович. Вы понимаете, служение искусству — у нас в крови. Думаю, имя Лизл пришло от кого-то из бабушкиной семьи — может быть, от ее сестры. Сама бабушка была когда-то актрисой, и даже знаменитой — может быть, вы слышали? Павла Эдриан?

Джеймс отрицательно покачал головой:

— Когда-то слышал, кажется, но не знал, что она была знаменитой.

— Бабушка говорит, что именно в те годы, когда была на сцене, встретилась с вашей тетей. Ваша тетя — тоже актриса?

— Боже милостивый, нет! Она хорошо помнит вашу бабушку — Хэрри говорила как-то, что была знакома с Павлой Эдриан в молодости.

— Хэрри?

— Так я называю тетушку. Между прочим, должен предупредить вас: у нее предубеждение против актрис. Она считает, что все они — хищные, коварные существа.

— Что ж, спасибо за предупреждение. Я постараюсь не отхватить от вас ни кусочка.

Он расхохотался.

— Я бы не возражал, если бы вы меня чуть покусали.

Они ехали по пустынной дороге, и на пути не повстречали ни единого живого существа: ни человека, ни животного, пока, наконец, Джеймс не прижался к обочине дороги.

— Не желаете выйти подышать? — мягко спросил он, скользнув красивыми глазами по ее лицу. — Что-то вы немного бледны.

Она улыбнулась в ответ и кивнула, и Джеймс, свернув с дороги, медленно проехал вдоль кромки берега, остановившись у береговых скал. Береговая линия впереди спиралевидно переходила в узкий белый пляж, и, глядя вниз, Лизл почувствовала, как у нее закружилась голова. Но глаза ее следили за уходящей вдаль полоской суши, пока не уперлись взглядом в морской простор. Они остановились между двумя огромными утесами, всего в нескольких десятках метров от дороги — но совершенно невидимые от нее. Это было такое уединенное и пустынное место, что она запросто могла бы поверить, будто в мире не осталось больше никого, кроме них двоих.

Лизл посмотрела вниз, на бушующее под ними море, восхищенная дикостью и драматизмом ландшафта. Джеймс, одной рукой опираясь на руль, протянул другую на спинку ее сиденья и слегка прикоснулся к ее волосам и плечу. Лизл вновь поразилась его красоте, а также гипнотической силе взгляда: он улыбался, и будто пламя прорывалось из черной глубины его глаз.

— Этот пейзаж — местная достопримечательность, — сказал он, снимая руку с руля и делая ею кругообразное движение. — Летом здесь полно туристов. — Он указал на небольшой остров, который был едва виден через залив, и на две доминирующие над местностью скалы. — Видите эти две скалы? — Лизл кивнула, а он продолжал объяснять: — Их называют "Танцующие в песках", и легко видеть, отчего. Не так ли?

Лизл подняла глаза на вершины скал.

— Вроде бы да… выглядит так, будто они исполняют какой-то сумасшедший танец.

— Разве не восхитительно? Меня они поразили, еще когда я был ребенком. Между прочим, вчера вечером я видел вас по телевидению.

Лизл оглянулась на него в изумлении: ей показалось, он совсем не из тех мужчин, которые сидят перед телевизором, тем более не был он похож на любителя сентиментальных сериалов типа "Сестер Иудеи".

— В самом деле? — слегка улыбнувшись, спросила она. — И какого вы мнения?

— Все хорошо, и вы были там замечательны, но лично я предпочитаю смотреть на нечто вроде этих "Танцующих". Они-то — реальные.

Лизл усмехнулась над его бесхитростностью.

— А вам кажется, я — не реальная?

Он улыбнулся, но ничего не ответил, поэтому она вновь взглянула на две скалы. Ей было совершенно ясно, отчего их так назвали. Их очертания, резко выделявшиеся на фоне неба, создавались веками работой ветров и воды Атлантики — и вот теперь они походили на две возвышающиеся фигуры, мужскую и женскую; на двух неистовых танцоров, отплясывающих прямо на краю света: одна фигура — с поднятыми к небу руками, а другая — застывшая в пируэте, и гигантский гранитный стан ее плотно обвивала гранитная же юбка. Танцующие были так фантастичны и так экспрессивны, что у Лизл и сомнения не возникло, что это место любимо туристами. И все же, глядя на двух гигантских каменных Танцующих, она почувствовала в груди поднимающийся холодок. Они не нравились ей: они казались пугающими, даже угрожающими.

Она отвела от них взгляд. Джеймс вышел из машины и подошел к ее дверце, чтобы открыть ее.

— Выходите, давайте отдохнем: у нас впереди еще час езды, прежде чем мы достигнем Ханахина.

Лизл последовала за ним, медленно спустившись по круто уходящей вниз тропе среди скал, и почувствовала, как ее ног коснулся мягкий песок пляжа. Дождь прекратился, но ветер все еще метался и ревел, как живое существо; он набрасывался на все, что лежало на пути, и грозные валы разбивались о скалы внизу. Казалось, они играют в вечные "кошки мышки" с берегом.

В пределах обозрения не было никаких признаков человеческого жилья, а единственным признаком пребывания человека был след шин автомобиля Джеймса на верхней дороге.

Они пошли по пляжу. Ветер заставлял Лизл задыхаться, но тут же наполнял неизъяснимым восторгом. Во всем присутствовало чувство свободы и дикости, и пока Лизл шла возле Джеймса, чья высокая фигура заслоняла ее от морского ветра, она мало-помалу чувствовала, как напряжение внутри спадает. Они шли минут пять, пока Джеймс не остановился у подножия крутых нависших скал и не указал ей рукой на выступ, укрытый от ветра. Он и сам сел и сказал:

— Это, должно быть, совсем не похоже на Святую Землю.

Она весело рассеялась.

— Понятия не имею: я никогда не бывала там.

Он быстро взглянул на нее.

— Но я думал, действие "Сестер Иудеи" происходит в Святой Земле?

— По сценарию — да, — снова рассмеялась Лизл, но пейзажи мы снимали в основном на Брекон Беконз. Они там очень красивы, поверьте мне. Самое близкое напоминание о Иерусалиме для нашей съемочной группы — это были традиционные артишоки в ресторане в Эбергэвенни.

— Так вот где этот фильм снимался — в Уэльсе? — Джеймс удивленно присвистнул. Лизл кивнула головой. — Кто бы мог подумать? Век живи — век учись. — Он пристально рассматривал каждую черточку ее лица. — Как вы можете выносить такую жизнь?

Лизл пожала плечами.

— Я сама выбрала эту жизнь, и у нее тоже есть свои прелести.

Ветер выл и метался у их ног, но Лизл чувствовала себя тепло и уютно в укрытии скалы.

— Вам не холодно? — спросил Джеймс.

Она подвинулась вглубь выступа.

— Совершенно тепло.

— Ведь вы ведете сумасшедшую жизнь, правда?

— Некоторые думают так; но я уже сказала: у этой жизни есть свои преимущества.

— Какие преимущества?

Ее голос с трудом пробивался сквозь вой ветра.

— Я люблю свою жизнь. Другой я не знаю.

— А если вы однажды встретите человека, за которого захотите выйти замуж? Вы оставите свою профессию?

Лизл засмеялась и сделала небрежный жест рукой.

— Не думаете же вы, что можно все в одночасье бросить и послать к чертям? Будет только хуже.

— Но вы сделали бы это?

— Я не собираюсь замуж, — беспечно сказала она. — Не думаю, что я способна ужиться с эгоизмом еще одной актерской натуры. — Джеймс заметил, как морщина пересекла ее лоб и моментально исчезла, выдав, тем не менее, болезненные воспоминания о недавнем прошлом. — Или выйти замуж за такого же актера, как я.

— Но почему это должен быть непременно актер?

— Все мужчины, с которыми я знакома, крутятся в этом бизнесе.

— Но возможно, вы встретите человека другой профессии. Что тогда? — Тон голоса Джеймса был неподдельно любопытен.

— До сих пор я не была знакома ни с одним мужчиной другой профессии, так что этот вопрос не возникал.

— Но вы же встретили меня.

Взгляд Лизл стал холодным.

— Это совсем иное дело.

Джеймс улыбнулся, и Лизл снова заметила обезоруживающую, чарующую улыбку — и пристальный, притягивающий взгляд темных глаз.

— Не вижу, что тут "совсем иное". Всегда может встретиться кто-то где-то, кто заставит вас изменить взгляды и образ жизни.

Она понимала, что он говорит все это в шутку, однако по какой-то непонятной причине эти слова приятно задели ее — и она почувствовала внутри какой-то звоночек. Однако тут же решила переменить тему.

— Ну, а что насчет вас?

— Насчет меня? Что именно?

— Чем вы занимаетесь?

— Я ухаживаю за лошадьми.

Лизл ждала, что он побольше расскажет о себе, но он не проронил больше ни слова, хотя она ждала несколько минут. Она решила продолжить сама.

— Да, я припоминаю теперь. Ханахин знаменит своими скакунами, не так ли? Припоминаю, что Бабушка что-то мне говорила. И это занимает все ваше время?

— Вовсе нет. Еще я рисую.

— Рисуете? Что именно? — Он пожал плечами, будто не желая отвечать, и она шутливо продолжала: — Лошадей? Копыта и подковы?

Он усмехнулся, и в углах его глаз собрались морщинки.

— Картины. Пейзажи, морские виды, иногда портреты — но в них я не очень силен. Вот отчего мне нравится этот край: мне нравится бродить где-нибудь в таких вот диких местах и переносить на холст то, что я чувствую. Я рисую с тех самых пор, как помню себя. Это позволяет мне отдохнуть от работы. — Он повернулся к ней, и ей показалось, будто он смущен, признаваясь в своей любви к искусству. — Вам действительно не холодно?

— Нет, все в порядке.

Он пристально глядел на нее, и, встретив этот взгляд, она прочла в нем смешение чувств. Что это было: любопытство? восхищение? а может быть, некоторое презрение?

— Вы были раньше в Ирландии? — спросил он.

Она покачала головой:

— Никогда.

— Март — наверное, не самый лучший месяц для приезда сюда. Мне думается, вы могли бы выбрать более экзотическое место для своего долгожданного отдыха.

Лизл иронически засмеялась.

— Ирландия — это ведь так чудесно. Она далеко от цивилизации. А это именно то, в чем я нуждаюсь сейчас: в полном покое и тишине. Мне нужно побыть хоть немного подальше от людей, которые утеряли общечеловеческие ценности.

Наступила пауза. Лизл чувствовала на себе его взгляд.

— Что же у вас за жизнь, если вы не можете в ней никому доверять.

— Ну, не совсем так, — быстро возразила она.

Она развязала шарф и сняла его с головы, и теперь ее волосы свободно падали ей на лицо, как яркая пелена. Это напомнило Джеймсу, даже в полумраке их укрытия, мягкий свет свечей.

— А почему вы делаете это?

Лизл изумленно взглянула на него.

— Делаю — что?

— Играете. Почему вы играете? Это искусственная жизнь; это развлечение для людей, которым больше нечем заняться.

Она издала удивленный смешок:

— Я так не думаю.

— Но ведь это так — это все неправда. В вашем мире нет ничего реального.

— Я могла бы сказать тоже самое о вашей жизни. Почему вы рисуете?

— Это совсем иное.

— Вовсе нет. Вы же сами признались, что рисуете потому, что вам это доставляет удовольствие. Так отчего вы рисуете?

Он пожал плечами, и взгляд его блуждал по серой дали океана. А Лизл, желая знать больше об этом человеке, спросила:

— Вы продаете свои картины?

На этот раз рассмеялся Джеймс: его повеселила сама мысль, что из своих картин он мог бы извлекать доход.

— Я бы хотел зарабатывать этим на жизнь, но не зарабатываю. — Наступила еще одна пауза, после которой он сказал: — Я зарабатываю деньги на своем конном заводе, еще немного — в своей лондонской галерее… ну и кое чем другим…

— Чем же?

Повисла долгая пауза. А когда он заговорил, голос его был спокоен и небрежен:

— Я унаследовал кое-какое дело.

У Лизл сложилось впечатление, что эти слова были полуправдой, но она не стала упорствовать.

Они сидела вместе в молчании, наблюдая, как море набрасывается в злобе на берег, слушая пронзительные крики чаек над головой.

Наконец Джеймс пошевелился и сказал:

— Поедем. Нам не худо бы поторопиться: через час станет темно.

Он нежно взял ее под локоть, и они пошли по песку обратно к машине. Она быстро взглянула на Джеймса, пока он открывал ей дверцу. Исчезающий дневной свет заострил его профиль, но даже в полумраке Лизл рассмотрела нежную тень его длинных ресниц и резко выступавшие скулы. Он стоял, наклонившись, открывая ключом машину, и выглядел напряженным и задумчивым.

Она обернулась к морю, сконцентрировавшись на бурлящей воде и наблюдая за величаво вздымавшимися валами. Они молча ехали в последних лучах заходящего солнца, пока оно окончательно не исчезло за горизонтом. На мили вокруг свет исходил лишь от фар их автомобиля. Когда они подъехали к Ханахину, было почти половина восьмого.

Глава 2

— Ну, вот мы и дома. Вот мой дом родной!

Джеймс, в явно приподнятом настроении, пронес багаж Лизл через коридор — и Лизл затаила дыхание, когда они проходили через тяжелую дубовую дверь. Дом имел вид основательный и невозмутимый, но, когда Джеймс провел Лизл к огромной винтовой лестнице, ее пронзил холодок. То не был холод физический, ощутимый, или тот холодок, который чувствуешь от усталости в дороге. И поежилась она невольно не от ветра или холода.

То было чувство удрученности, которое испытываешь, когда ощущаешь неправильность своего поведения: чувство неловкости и смущения. Лизл почувствовала настороженность и неприязнь в самом доме, будто сам дом говорил ей, чтобы она возвращалась туда, откуда приехала.

— Бриджит! — позвал Джеймс, открыв дверь в глубине зала. — Бриджит! Наша гостья прибыла — не оставите ли вы свои занятия и не покажете ли гостье комнату? — И вновь улыбнулся Лизл своей чарующей улыбкой. — Обед будет через час. Я занесу ваш багаж наверх и взгляну, где там Хэрри. Удивительно, что ее нет. Непохоже на нее, чтобы она пропадала где-то, когда приезжает гость.

Через несколько минут Лизл показали ее комнату: Бриджит оказалась престарелой домработницей, которая с одышкой взобралась по лестнице и открыла для Лизл дверь комнаты в конце длинной галереи.

Джеймс последовал за ними и поставил на пол багаж; затем жизнерадостно подмигнул Лизл и сбежал по лестнице, чтобы заняться поисками тетушки. Бриджит постелила постель, показала Лизл ванную и проинформировала на наречии, густо пересыпанном ирландскими словечками, о распорядке дня. Когда она ушла, Лизл приняла душ и, завернувшись в белое полотенце, перерыла свой багаж в поисках подходящей одежды. Она отыскала шелковые брючки и в тон им свободный верх. Когда она уже была готова спуститься вниз, Лизл присела в кресло и прикрыла на минуту глаза. Она вновь и вновь пыталась отыскать мысленно ту тайную струну, которую Джеймс задел в ней.

Она нетерпеливо пожала плечами, так и не поняв этого, и поднялась. Подойдя к окну, Лизл сдвинула тяжелый бархатный занавес, чтобы оглядеть двор. Небо было угольно-черным, но в слабом освещении двора она смогла рассмотреть, что дом очень старый, сложен из серого камня и с остроконечной крышей, а его фасад совершенно скрыт под густой порослью плюща. Верхние ярусы плюща нависали над вершинами деревьев, открытые всем ветрам, в то время как нижние опирались на стеклянные стены оранжереи.

Лизл поежилась, закрыла окно и взглянула на часы. Бог мой, как хочется есть, подумала она. Она взяла сумочку и пошла вниз, пытаясь избавиться от неуютного ощущения, которое не покидало ее со времени приезда. Когда она спустилась, голос Джеймса разрушил ее самопоглощенность.

— Надеюсь, вы нашли в своей комнате все необходимое?

Она сделала над собой усилие и пробормотала благодарность за заботу и роскошную комнату, которую Ловеллы приготовили к ее приезду в Ханахине, всей душой желая, чтобы неожиданная депрессия прошла. Она почувствовала прикосновение руки Джеймса. Джеймс провел ее в столовую.

— Думаю, вам необходимо перекусить. А, вот и Хэрри!

Он сказал это, когда стеклянная дверь, ведущая в столовую, открылась, и в полосе света Лизл увидела крошечную хрупкую фигурку. Джеймс взял Лизл за руку и подвел к крошечной женщине. В наступившей тишине Лизл услышала торжественное тиканье старых дедовских ходиков в дальнем углу и вновь ощутила странное чувство — будто она ступала в прошлое.

— Хэрри, хочу представить вам знаменитую Лизл Эдриан. Она умирает от голода — скоро ли будет обед?

Лизл была совершенно уверена, что ее пристально осмотрели — даже обозрели. И женщина, и этот дом, казалось, застыли во времени, а наметанный взгляд Лизл отметил, что нежная блузка и жилет цвета лаванды поверх твидовой юбки стоят приблизительно втрое дороже, чем её собственный шелковый наряд. Лизл также заметила невероятной величины сапфир, блиставший в перстне на костлявой левой руке дамы.

Пока две дамы стояли, молча меряя друг друга взглядами, Лизл убедилась, что Хэрриет очень выдержанна, а также в том, что когда-то она была очень красива. И все же выглядела она такой хрупкой и нежной, что порыв ветра, казалось, способен унести ее прочь. Ее седые волосы были мягкими, но густыми, и были уложены в высокую прическу, а лицо ее, хотя с истончившимися чертами, было свежим на вид.

Лизл машинально двинулась ей навстречу, протянув руку для приветствия, однако остановилась, заметив холодный блеск враждебности в старых серых глазах. Хэрриет протянула ей мягкую, с хорошим маникюром ручку, однако пожав ее, Лизл не ощутила теплоты. Улыбка Хэрриет Ловелл была любезно-вежливой, но искренности в ней не было. Хэрриет вновь окинула Лизл с головы до ног.

— Как поживает ваша бабушка? — Голос Хэрриет был мягок, сух, и совершенно лишен эмоциональной окраски.

— Бабушка в порядке, шлет вам свой привет.

— Вы очень хорошенькая, моя дорогая: почти так же хороши, как все про вас говорят.

— Спасибо, и благодарю вас за то, что вы позволили мне отдохнуть у вас. Я с нетерпением ждала приезда в Ханахин: бабушка мне много о вас рассказывала.

Тонкие брови приподнялись — и Лизл постаралась убедить себя, что она лишь воображает себе холодность этой женщины, что в ее глазах не было враждебности. Но затем, если у Лизл и были сомнения в том, что ей здесь не рады, они тут же испарились: она убедилась в том, что Хэрриет может быть нежной и душевной, как только появилась в дверях столовой тоненькая темноволосая девушка.

Старушка обняла девушку так, будто нашелся потерявшийся ребенок. Грациозно изогнувшись, девушка освободилась, наконец, из объятий Хэрриет и направилась к ним, чтобы поздороваться.

Она была красавицей. Темные волосы оттеняли серо-голубой цвет ее глаз и нежную светлую кожу.

— Джеймс, дорогой. — Голос ее был глубоким, низким; она обняла Джеймса за шею и поцеловала его. — Прости, я так скучала по тебе с утра.

— Энид, — Джеймс повернул к ней лицом Лизл, — я бы хотел представить тебе Лизл Эдриан.

— О, конечно, — засмеялась Энид, окинув Лизл с головы до ног быстрым испытующим взглядом. — Привет, Лизл. Я думаю, ты не надеешься на то, что мы станем друзьями: ты слишком красива, чтобы можно было тебе доверить Джеймса. Мне ненавистна мысль, что ты можешь похитить его у меня.

Это было сказано девушкой с таким юмором, что Лизл ничуть не обиделась. Она тоже засмеялась и проговорила:

— Привет, Энид.

Всем существом своим чувствуя взгляд Хэрриет Ловелл у себя на затылке, она добавила:

— Не волнуйся, я никогда не ем мужчин на отдыхе. Это плохо влияет на пищеварение.

— Слава Богу, мне полегчало, — засмеялся Джеймс. — Давайте-ка по бокальчику шерри, пока будет готов обед.

Они ушли в маленькую уютную залу, прилегающую к столовой, и Лизл огляделась вокруг: элегантность мебели, обшитой атласом, и старинного мраморного камина гармонировала с ощущением, не покидавшим ее в этом доме. Они уселись перед мерцающим в камине огнем, причем Джеймс удобно расположился на софе, а Энид поместилась на ее подлокотнике, слегка облокотившись на плечо Джеймса.

Хэрриет Ловелл, держась необыкновенно прямо, уселась на стул с высокой спинкой, и обстановка стала сразу же столь уютной и домашней, что Лизл начала думать, будто ее дурные предчувствия — всего лишь реакция на усталость после долгого путешествия.

Сама Лизл уселась на краешек стула, и тут же Хэрриет заговорила с Энид.

— Ты ведь останешься пообедать с нами, Энид?

— Конечно, Хэрри: ведь я не видела Джеймса целый день, так что берегла себя для него на вечер.

Обращение Хэрриет с Энид было дружеским и теплым, совершенно отличным от тона, которым она говорила с Лизл.

— Теперь, после помолвки с моим племянником, ты должна проводить у нас больше времени. У нас есть что обсудить перед вашей свадьбой. Ты должна воспринимать Ханахин как свой родной дом.

При этих словах девушка со смехом встала со своего места.

— Я всегда рассматривала Ханахин как свой дом, Хэрри. — Затем, обращаясь к Джеймсу и ероша его темные волосы, добавила: — Джеймс, дорогой, не хочешь ли пойти со мной? Майк просил тебя о помощи: одна из лошадей захромала. — Она обернулась в Лизл: — Вы простите нас за минутное отсутствие?

— Конечно.

Джеймс поднялся во весь рост и последовал за Энид.

Когда они вышли, Хэрриет обратила свои ледяные голубые глаза на Лизл.

— Такая милая, благоразумная девочка.

Лизл отчаянно пыталась скрыть за широкой улыбкой свое непонятное разочарование, наступившее при известии о грядущей свадьбе Джеймса и Энид. Почему она была так раздосадована, узнав о помолвке Джеймса и Энид — она не могла понять, поэтому предпочла слушать болтовню старой леди. Прислушавшись, она разгадала в голосе Хэрриет нотки тоски.

— Я так рада, что она выходит замуж за Джеймса. Я всегда думала о ней как о дочери, которой у меня в жизни не было.

Обед был скучным и чопорным, поэтому Лизл, несмотря на свой волчий аппетит, так и не смогла воздать должное сочному ростбифу и оценить превосходное вино. Не однажды тетушка Джеймса во время обеда обращалась к ней, поэтому для Лизл было большим облегчением, когда обед был закончен, и они пожелали друг другу спокойной ночи. И уже гораздо позже, когда ушла Энид, Лизл и Джеймс сидели перед камином, попивая кофе. Внезапно Лизл почувствовала острую усталость.

— Есть в этом доме еще кофе? — Голос Лизл нарушил царившую в доме полную тишину. Но сам голос был вялым и усталым.

Она увидела, как он резко поднял голову.

— Все кончилось, но я могу поднять Бриджит, чтобы она приготовила еще.

— Нет, забудьте об этом, слишком поздно, — покачала головой Лизл.

Она обняла себя руками и вновь взглянула на Джеймса. Наверное, он почувствовал ее взгляд, потому что долго глядел ей в глаза ответным взглядом. Тишина в комнате нарушалась лишь мерным ходом часов да треском поленьев в камине. Лизл встряхнулась. Глаза ее закрывались, веки отяжелели.

— Вы можете чувствовать себя в Ханахине как дома, — мягко сказал он. — Можете уходить и приходить, когда вам заблагорассудится.

— Спасибо, мне здесь очень нравится, — вежливо, но слабо сказала она. — Мне нужно вдохнуть свежего воздуха.

Он внимательно наблюдал за ней, так что она была вынуждена отвести взгляд, и уставилась на свои сложенные на коленях руки.

— Когда в любви не везет, нужно вдохнуть свежего воздуха, не так ли? — тихо проговорил он.

Лизл не подняла головы. Она смотрела вниз, будто завороженная видом своих рук. Она чувствовала, что он слишком о многом догадывается. Когда Лизл, наконец, решилась поднять на него глаза, то увидела, что он все еще улыбается, хотя и продолжает наблюдать за ней.

— Вы, очевидно, хорошо знаете, каково это. — Лизл нарочно сказала это небрежно-легко, потому что слишком устала от душещипательных разговоров.

Джеймс рассмеялся. Он взял свой бокал и допил содержимое.

— Я-то не знаю, как раз. Я свободен, как птица. Совершенно не избалован женской лаской и намереваюсь таким и остаться.

Лизл взглянула не него удивленно:

— Но вы же помолвлены — как вы можете говорить о своей свободе? Мне только что представляли ваше невесту.

Он вновь рассмеялся, а затем откинулся на спинку стула, и озорная улыбка заиграла на его красивых губах.

— У Хэрри навязчивая идея, что мы с Энид составляем идеальную пару. Все только и ждут, когда же мы поженимся: все, кроме меня и Энид. Мы росли с нею вместе, и уж так сложилось мнение окружающих — а мы не сочли нужным это мнение развенчивать. Она помогает мне с лошадьми, а иногда и в работе галереи в Лондоне: сама она не рисует. Наверное, будет вполне естественно, если когда-нибудь мы и в самом деле поженимся: я к ней очень хорошо отношусь. Но если один из нас встретит свою судьбу, другой будет счастлив пожелать ему удачи. — Он встал и отставил бокал.

— Вряд ли справедливо, что вы помолвлены — и при этом надеетесь встретить кого-то другого.

Джеймс издал сдавленный смешок.

— Я не то чтобы надеюсь, то есть я не ищу кого-то другого намеренно, но если так случится, то что же? Но я не даю вам заснуть — а вы устали.

— Я очень жизнестойка, однако не возражаю против того, чтобы пойти поспать. Слишком тяжелый был день.

— А я думал, что актеры по ночам не спят.

— Да, но только тогда, когда мы проспим весь день напролет.

Он предложил ей руку, чтобы она встала с кресла. Его рука легла на руку Лизл, мягко потянув ее из кресла, и вот уже неожиданно они стоят лицом к лицу. Его лицо разгладилось, напряжение дня спало. Они стояли и нежно улыбались друг другу, и его улыбка странно на нее действовала. И эти чувства были столь необычны и неожиданны для нее, что она резко повернулась и неловко сказала извиняющимся тоном: "Спокойной ночи, Джеймс".

— Я провожу вас до вашей комнаты.

Он проводил ее наверх по лестнице и вдоль галереи, обняв ее легко, но уверенно, как любовник, за плечи. Лизл было приятно это прикосновение, однако слишком интимное ощущение заставляло ее нервничать.

Когда они достигли ее комнаты, он улыбнулся и проговорил:

— Спокойной ночи, Лизл Павла Леонтина Адрианович. Хорошего сна — и увидимся завтра.

Когда Джеймс ушел, Лизл тихо закрыла дверь и некоторое время стояла, опершись на нее спиной. Близилась полночь; она подошла к окну, открыла его и всей грудью вдохнула воздух. Дождь прекратился, и со стороны моря дул свежий ветер. Некоторое время она стояла у окна и думала о Джеймсе, затем повернулась и двинулась к постели. Ноги были ватными. Она быстро разделась и зарылась под одеяло.

Менее всего Лизл желала бы сейчас влюбиться в кого-то, но вот здесь, в самой отдаленной точке южной Ирландии, она начинает дрожать, как только вспомнит о прикосновении Джеймса Ловелла. Она ворочалась на шелковых простынях — и ее тело начинало уже тосковать по его телу.

Лоб ее пересекла морщина. Что бы подумала эта странная тетушка, если бы узнала о ее теперешних мыслях? Старуха не делала секрета из того, что не одобряет Лизл. Стоит, наверное, изменить мнение тетушки об актрисах. И с этой мыслью Лизл заснула.

Лизл спала допоздна и проснулась следующим утром от звона чайного подноса: Бриджит поставила поднос возле ее постели. Лизл потянулась, чувствуя себя посвежевшей и отдохнувшей, довольная оттого, что впереди был яркий необычный день.

— Доброе утро, Бриджит, — улыбнулась она, выходя из постели и одевая шелковый халат шафранного цвета.

Старушка, наливая чай, пробормотала приветствие, а Лизл тем временем подошла к окну, вдыхая свежий соленый воздух.

— Какой чудесный день! Благодарение Богу, дождь прекратился.

На дворе сияло солнце; все деревьястояли как осыпанные золотом, и на зеленые лужайки падали их тени. Она посмотрела поверх деревьев и увидела туманную линию горизонта. Душа ее исполнилась ощущения, что праздник начинается.

Но, переведя взгляд от этого чарующего зрелища наступающей весны, она заметила движение у ворот. Ее сердце упало. Ошибки быть не могло: там толпились журналисты и операторы с камерами. Даже высокие ворота не скрыли их от ее глаз. Репортеры выглядели одинаково, где бы они ни находились — и где бы она не находилась, они были везде. Итак, ее отпуск ни для кого не был секретом.

— О, нет! — пробормотала она. — Не хочу верить!

— Мисс Хэрриет в ужасном расстройстве, мисс, — отметила Бриджит. — Они не желают уходить. Говорят, им нужны фотографии мисс Эдриан на отдыхе.

Лизл отодвинулась подальше в тень занавеса, чтобы скрыться от вездесущих глаз. Это был ад кромешный. Она, стараясь быть незамеченной, раздвинула занавесы и снова посмотрела вниз. Лизл увидела высокую фигуру Джеймса, яростно указывающего журналистам "вон", и хрупкую фигурку Хэрриет, стоящую в дверях дома.

Лизл быстро приняла душ, оделась и к тому времени, когда она была в холле, Джеймс уже входил через дверь: лицо его было каменным и явственно выражало раздражение от присутствия в их доме посторонних людей.

— Я искренне надеюсь, что эта команда не станет ошиваться здесь до конца вашего пребывания, — весьма злобно начал он. — У меня были на сегодня планы показать вам некоторые интересные места, но теперь уж увольте: никто, будучи в здравом уме, не станет выходить за забор, когда снаружи поджидает эта свора волков.

— Я дам им интервью, и, возможно, они оставят нас в покое.

Джеймс произвел неопределенный звук и молча проследовал в гостиную. Лизл хотела было следовать за ним, однако сухой голос Хэрриет Ловелл остановил ее.

— Пройдите в столовую, Лизл. Ваш завтрак был готов много часов назад — и уже остыл.

Голос был непререкаем, отрывист и подразумевал полное подчинение. Вот оно, начинается, подумала Лизл — и пошла за Хэрриет, одетой в неизменный твид, в столовую.

— Я позвоню Бриджит, чтобы она принесла завтрак вам в комнату.

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Я пила чай с бисквитами, и этого мне довольно.

Двое женщин стояли друг против друга в неловкой тишине, причем Хэрриет Ловелл одновременно поглядывала в окно на группу репортеров. Затем старая леди неохотно обернулась к Лизл и посмотрела ей в глаза; именно в этот момент Лизл поняла, что приобрела вечного врага; ни один из них не сможет одержать верх над соперником.

Она тяжело вздохнула и сцепила пальцы рук.

— Мне очень жаль, что мой приезд был причиной таких неприятностей, мисс Ловелл, но я надеюсь, что если я соглашусь дать им короткое интервью, они уедут и оставят вас в покое.

— А если не оставят?

— Тогда уеду я.

Тетя Хэрриет угрюмо произнесла:

— Ну что ж, вполне справедливо, я полагаю. — Затем она долгое время пристально рассматривала Лизл, и ее холодный, враждебный взгляд заставил Лизл поежиться. — Будем надеяться, что это ваше интервью даст желаемый результат, но вам лучше было бы приготовиться к отъезду. Я и в самом деле не считаю благоразумным принимать у себя особу вроде вас. У Джеймса и Энид и без того мало времени друг для друга, и мне вовсе не нравится идея, что он будет вас повсюду возить, как он предложил утром.

— Нам, по-видимому, стоит предоставить решать это самому Джеймсу. — Тон Лизл был вежлив, но внутри у нее все закипело от злости на эту крошечную леди, которая стояла тут перед ней, высоко и надменно держа седую голову. — Я вовсе не просила, чтобы меня всюду эскортировали. Я вполне способна развлекать себя сама.

— Тогда я устраиваю интервью для прессы сегодня днем.

— О, нет, — быстро ответила Лизл. — Я думаю, будет лучше, если я сначала обсужу это с Джеймсом: пусть он решит, какое время для интервью более подходит.

Старая леди выпрямилась во весь свой малый рост, а затем злобно посмотрела на нее. Не говоря ни слова, она повернулась и вышла из комнаты.

Когда она ушла, Лизл испустила долгий вздох и буквально плюхнулась в кресло. Полагать, что старуха начнет испытывать к ней симпатии — означало бы стать самой большой в мире оптимисткой. Но почему, спрашивала себя Лизл, почему старуха так невзлюбила ее? Бабушка уверяла, что ее старая подруга будет самой гостеприимной и ласковой хозяйкой. Или это оттого, что она решила, будто Лизл станет угрозой для ее планов женить Джеймса на Энид? Неужели их брак так много значит для нее?

Она вышла в холл, чтобы найти Джеймса. Чем скорее пресса будет удовлетворена или неудовлетворена, выяснив, что здесь нечем поживиться — тем скорее они уедут и оставят ее в покое.

Она подошла к гостиной и увидела, что дверь ее слегка приоткрыта; Лизл легонько толкнула ее — и вошла. Джеймс сидел у телефона. Когда она вошла, он метнул на нее взгляд из-под красивых бровей. Она заговорила, и он услышал напряженные нотки в ее голосе.

— Ваша тетушка была очень расстроена поведением прессы: не будете ли вы возражать, если я дам интервью? Возможно, тогда они уедут.

Его голос приобрел неприятные, жесткие нотки:

— Следовало бы давно убрать их, — коротко произнес он. — Меньше всего я желал бы видеть в окрестностях Ханахина прессу. Это расстраивает не только тетушку; я сам не желаю их видеть здесь.

— Не желаю этого и я, и я приношу еще раз свои извинения, как уже принесла их мисс Ловелл. Не понимаю, как они разнюхали, что я здесь.

— Но они разнюхали-таки! — Он опять метнул на нее взгляд. — Все это дело рук вашего бой-френда, очевидно… и всех поголовно интересует этот грязный скандальчик вокруг вас…

Лизл застыла на месте, однако прервала его поток слов так мягко, как только могла:

— Итак, вы уже составили обо мне свое мнение: вы и ваша тетушка?

Его темные глаза испытующе уставились на Лизл.

— Но вы ведь не будете отрицать все, что говорят о вас и Тони Шератоне, так?

Лизл глубоко вздохнула. Как она могла отрицать? Из их романа пресса устроила настоящее пиршество грязных слухов; и, сколько она ни уверяла, что все это совершенно не так и то был обычный роман, это ни к чему не привело. Лизл знала, сколько в этом грязи и неправды, и, выслушивая обвинения Джеймса, чувствовала, как закипает в ней давняя злость, а сама она вновь погружается в кошмар и душевную боль, от которых едва-едва избавилась.

В воспоминаниях снова всплыли угрожающие жесткие складки вокруг красивого рта Тони Шератона, когда она окончательно, как ей думалось, прощалась с ним; и теперь, слушая обвинения Джеймса и видя его темные от ярости глаза, она молча глотала горечь.

Однако, когда она заговорила, голос ее был спокойным, и она хорошо контролировала себя.

— Я не обязана никому — в том числе и вам — отчитываться о своей личной жизни, однако, как ваша гостья, я, возможно, обязана восполнить вам ущерб от неприятностей, которые возникли по моей вине — если я дам некоторые объяснения.

— Не мое это дело, и вы ничего не обязаны объяснять.

— Разумеется, я не обязана. Но все было не так, как об этом трезвонит пресса.

Джеймс пожал плечами.

— Я думаю, это всегда так, правда?

Лизл уселась в кресло с высокой спинкой возле двери и твердо выдержала его взгляд.

— Я встретилась с Тони, когда мы запускали съемки "Сестер Иудеи". Я и раньше, разумеется, слышала о нем — но кто в нашем бизнесе о нем не слышал?

Выражение лица Джеймса было недобрым. Она продолжала:

— Поначалу мы просто понравились друг другу, а только некоторое время спустя мы начали встречаться вне съемок; поначалу выпивали вместе после репетиций или вроде того… и очень скоро в газетных хрониках нас практически поженили. — Джеймс пристально следил за ней взглядом, а она сидела перед ним спокойно и продолжала: — И только позже, много позже, я выяснила, что он…

— Я догадываюсь.

Лизл зло отреагировала:

— Как вы можете догадываться? Что вы вообще об этом можете знать?

— Я прочел об этом.

— Да. Вы можете прочесть об этом, как и миллионы других. И вот вы читаете, что некая пустоголовая экранная дива, эдакая шикарная кошечка по имени Лизл Эдриан закрутила роман с женатым мужчиной! Как же жестокосердна бывает пресса!

— То есть вы пытаетесь уверить меня, что все это — неправда?

Лизл набрала в легкие побольше воздуху.

— Нет, не пытаюсь. Это правда… частично. Но ни в одном издании не написали, что когда я выяснила… выяснила… — ее голос снизился до шепота, — …о Сюзанне, я оставила его сразу и уехала домой.

Джеймс расхохотался, и не было сомнения в иронии его смеха.

— О Бог мой! Неужели вы хотите сказать, что этот человек обманул вас относительно своего семейного положения? И вы хотите, чтобы я вам поверил?

— Он на самом деле обманул меня. Я ничего не знала о его жене, в особенности того, что она была тогда больна.

— Больна! Каково! Женщина много месяцев находится в коме — и это результат, между прочим, езды в автомобиле с пьяным мужем-водителем — а вы, этакая невинная овечка, не знаете этого?

— Я не знала! Правда! Не знала!

Джеймс встал и мрачно посмотрел на нее, а затем разочарованно пожал плечами.

— Ну что ж, меня это не касается. Но мы в осаде у репортеров, и это меня касается. Мы организуем пресс-конференцию прямо сейчас, и потом, возможно, мы все хотя бы чуточку отдохнем.

Он резко повернулся. Что-то в его глазах заставило ее сердце забиться. Он был очень импульсивен. Внезапно ей захотелось понравиться ему.

Это глупо! Ей так досталось от недавнего романа, что она поклялась себе: ни один мужчина не сможет увлечь ее снова. Она приехала сюда зализывать раны — и вот попалась снова. Всего-то два дня зная Джеймса Ловелла… Она обманывала саму себя, желая его одобрения и любви, и трепетала от восторга каждый раз, как только он обращал на нее взгляд!

— Вы должны поверить мне, Джеймс.

Уже у самой двери он обернулся к ней, и выражение злости на его лице исчезло, а взгляд был сочувственным. Он протянул ей руку.

— Успокойтесь, моя бедная маленькая непонятная русская Снегурочка; давайте проведем эту пресс-конференцию, и тогда я вам покажу красоты Ханахина.

Итак, что бы там ни думала о ней его тетушка, этот человек не был ей врагом. То, как он улыбался ей, заставляло ее верить ему и любить его все более. Она ступила шаг навстречу ему, приняв его руку и улыбнувшись в ответ.

— Не могу дождаться, когда же я увижу красоты Ханахина.

Он провел ее в холл. Идя с ним рука об руку, Лизл приметила фигурку Хэрриет Ловелл возле лестницы. У нее был такой вид, будто она кошка, собирающаяся съесть сметану.

Сердце Лизл забило тревогу.

Глава 3

Лизл стояла у окна и размышляла, глядя на вереницу машин прессы, выезжавшую за ворота Ханахина. Все прошло не так уж плохо. Как обычно, была среди этих репортеров кучка пройдох, которые всячески пытались заманить ее в ловушку и вынудить сказать то, что хотелось слышать им; впоследствии они это изменят и так и этак, придав ее словам особо пикантное звучание, но Лизл уже стала своего рода экспертом в такого рода уловках и была так же изворотлива, как и они.

— А вы были просто великолепны, Лизл, — был комментарий Джеймса, когда уехали последние репортеры. — Совсем неплохо. Я бы сказал — искусство, доведенное до фантастического мастерства.

— Благодарю, — улыбнулась Лизл. Впервые за три часа Джеймс мог по голосу определить, что она нервничает. Она почти прошептала: Я только и надеюсь, что они сдержат обещания и больше не покажутся.

— Я тоже надеюсь на это. — Джеймс подошел к ней, стоящей у окна. — Я опасался, что вы начнете нервничать, — тихо проговорил он, улыбаясь. — И я бы не стал обвинять вас, если это случилось: скорее я свернул бы их любопытные шеи. Некоторые из них настоящие бойцовые петухи, правда? — Он взял ее за руку, увел от окна и провел к двери, на ходу сверяя время. — Во всяком случае, теперь это позади — и не знаю, как вы, а я уже проголодался. Не желаете ли ланч?

— М-м-м… пожалуй, было бы неплохо.

— Я отвезу вас к Пэттену, в Драмкэррик. Это лишь в двух милях отсюда, а Джо подает там просто фантастические стейки: тают во рту.

Лизл рассмеялась:

— Звучит заманчиво.

— Кроме того, я собираюсь представить вас местному обществу.

Лизл посмотрела на него озадаченно, с недоуменным смешком:

— Меня?

— Да, и не говорите мне, будто вы застенчивы. Я думаю, что актрисам нравится, когда их демонстрируют в обществе, а в нашем убогом захолустье мы не каждый день видим знаменитостей. Кроме того, я желаю, чтобы каждый здесь завидовал мне, а жены наших провинциалов почернели от зависти.

— Бог с вами! — засмеялась Лизл. — Вы недооцениваете актрис — ну, по крайней мере, эту конкретную актрису — так же, как вы недооцениваете женщин вообще.

— А почему я должен их ценить? Это общеизвестный факт: женщины ненавидят тех женщин, кто красивее их.

— И вы верите этому? Я думаю, это зависит от конкретной женщины.

Джеймс поглядел на нее в недоумении.

— Черт, я как-то не думал… Я просто верил этому.

— Ну, по крайней мере, я могу сказать следующее: большинство жен знает своих мужей очень хорошо, гораздо лучше, чем те об этом догадываются.

— Ну, хватит, давайте поедем. — Его тон был небрежным, свойским. — Я слишком голоден, чтобы спорить с тобой, но, во-первых, не лишним будет одеться во что-нибудь более… х-м… практичное. — Его глаза одобрительно оглядели ее шелковый костюм, чуть помедлив на том месте, где две верхние пуговицы случайно приоткрыли два нежных холмика груди, и он добавил: — Что-нибудь более теплое, например?

— Более теплое? Для чего это, Боже мой? Куда это вы собрались меня везти на ланч: в Сибирь?

Он засмеялся, нежно поглаживая ее руку в своей, пока они выходили в холл.

— На улице холодный ветер; оденьтесь во что-нибудь теплое и удобное… и перестаньте задавать вопросы.

Он подождал, пока она в своей комнате переоделась в джинсы и свитер. Затем они вышли во двор.

Лизл уже собиралась сесть в машину, когда послышался тонкий голос Хэрриет Ловелл:

— Джеймс! Куда это ты отправляешься?

— Всего лишь позавтракать, мы недолго.

— Но это невозможно: я уже договорилась с Лайонелом, чтобы он осмотрел кобылу.

Джеймс повернулся к тете:

— Не нужно беспокоиться, тетя; с кобылой все в порядке. Всего лишь камушек попал в копыто. Мы с Майком вынули его вечером — и теперь она здорова.

— Я хочу, чтобы Лайонел все равно осмотрел ее — поэтому тебе лучше остаться.

— Майк справится без меня.

— Но я же сказала: я хочу, чтобы ты остался.

В голосе тетушки послышались нотки, которые заставили Джеймса сжать губы. Когда он заговорил, его ответ звучал резко и отчетливо:

— А я сказал, что Майк справится сам.

Пока шла эта борьба самолюбий, Лизл стояла задумчивая и молчаливая. Ей было известно, что эта шумиха вокруг кобылы — только предлог. Невозможно было ошибиться во мнении Хэрриет, видя брошенные в сторону Лизл гневные взгляды; и было вполне понятно, что тетушка всеми силами пыталась предотвратить их с Джеймсом совместный ланч.

Она сделала вид, что наблюдает за золотыми рыбками, что плавают в бассейне посреди двора, но как только она подняла глаза, то наткнулась на взгляд Джеймса.

— Оставь это, Джеймс, — мягко сказала она. — Если это повлечет за собой проблемы, мы всегда сможем поехать в другой раз.

Она слышала, как он быстро и решительно вздохнул, и увидела выражение крайнего раздражения на его лице.

— Нет, мы не поедем завтра — мы поедем сегодня. Совершенно нет никакой причины, чтобы мне оставаться: я не нужен Майку, и Хэрри прекрасно об этом знает. — И, обращаясь к тете, он проговорил погромче: — Увидимся позже, Хэрри.

Он открыл дверцы, и Лизл села в машину. Она знала, что старуха по-прежнему злобно глядит им вслед из дверей, но не оглянулась. Джеймс включил мотор, и машина бесшумно выехала со двора по направлению к маленькой деревушке Драмкэррик.

Сидя в баре Пэттена, Лизл удивлялась той внутренней силе и чувственности, которые исходили от Джеймса Ловелла. Все в нем привлекало ее: от его вьющихся темных волос до дорогой обуви. Она чувствовала, как под столом его нога терлась о ее ногу, но было ли это движение с его стороны преднамеренным или нет — она не знала. Единственное, что она знала — ей приятно ощущать его прикосновение.

Мясо было превосходным — как и все, обещанное ей Джеймсом, и, встречаясь с ним взглядом, она чувствовала дразнящее пламя его глаз, мерцающее в темных глубинах — а он ощущал, как она изучает его взглядом.

— Ну и как — я сдержал обещание? — Он мягко улыбнулся. Лизл отвернулась, осознав, что ему нравится, как она вспыхивает от смущения. В голосе его послышалась усмешка, когда он добавил: — Ланч имел успех?

Их взгляды опять встретились, и Лизл скорее почувствовала, нежели увидела его долгий и любопытный испытующий взор. Затем он как-то странно вздохнул и сказал так тихо, что она едва расслышала:

— Я рад, что ты здесь Лизл.

Что-то в его словах было такое, что заставило ее поскорее отвести взгляд. Ей были приятны его слова, и ей не хотелось, чтобы он видел внезапную радость, вспыхнувшую в ее глазах.

Внезапно и без предупреждения внутри нее возникло ощущение неловкости, а самоконтроль отказал ей. Лизл всегда находила публичные встречи типа пресс-конференций более удобными и легкими, нежели интимные свидания наедине, в особенности с такими привлекательными мужчинами, как Джеймс Ловелл; поэтому она принялась разглядывать обстановку бара, делая вид, что сильно интересуется посетителями крошечного ресторанчика.

— Было бы хорошо, если бы и твоя тетя так же думала, — тихо проговорила наконец Лизл.

— Что ты имеешь в виду?

— Ей не нравится, что я здесь.

Она обратила на Джеймса свои карие глаза и была неприятно удивлена его недоверчивым выражением.

— Да нет, это сущая глупость, — возразил он. — Как ты могла подумать?

Лизл почувствовала себя неловко, но удержать поток слов уже не могла.

— Наверное, это — сущая глупость, но невозможно не видеть, что она ненавидит меня. Она, по-видимому, считает меня, в некотором роде… нимфоманкой, которая разрушает союз двух любящих сердец — и представляет угрозу осуществлению ее планов насчет вас с Энид.

Джеймс слабо усмехнулся и пригубил вино.

— Лизл, брось ты это: ты все неправильно понимаешь.

Лизл горько воскликнула:

— Не думаю!

Джеймс пристально посмотрел на нее поверх своего бокала. Он выпил все вино, а затем угрюмо сказал:

— Я согласен: она несколько высокомерна, иногда бывает язвительна в замечаниях, но пойми: теперь она просто старая женщина. Да, она тщеславна, она исполнена предрассудков, она очень ревностно оберегает интересы семьи — и поэтому иногда бывает упорна в своих намерениях. Она стала полновластной хозяйкой Ханахина после смерти моей матери, и может быть, поэтому пытается управлять и жизнями людей, ее окружающих, но она считает, что это все в их же интересах.

Лиз попыталась было что-то возразить — но прикусила язычок. Ей захотелось сказать ему, с каким удовольствием она свернула бы старухе шею, но вовремя решила промолчать. Вместо этого она спросила:

— Почему она не вышла замуж?

Он слегка пожал плечами и покачал головой.

— Честно говоря, не знаю. Она была настоящей красавицей в молодости. Кажется, у нее кто-то был, но он оставил ее и женился на другой. — Джеймс, вспомнив слух об этом, слегка вздохнул, а затем посмотрел на Лиз лукавым взглядом. — Кажется, припоминаю: он бежал вместе с какой-то актрисой. Так что, вполне возможно, ты права: она боится, что я убегу с тобой. Если бы ты похитила меня, я бы, честно говоря, сильно не сопротивлялся, а еще честнее — даже наоборот. — Он усмехнулся. — Я и мечтать не могу о лучшей судьбе: всю жизнь я желал, чтобы меня похитила какая-нибудь прекрасная нимфа.

Он подмигнул и иронически поднял бровь, но, когда Лизл никак не отреагировала на его иронию, продолжил более серьезно:

— Если серьезно, узнай ты ее получше — ты бы полюбила ее, я уверен.

Лизл отпарировала:

— А я не уверена.

Он снова усмехнулся, подозвал официанта, а затем метнул на нее лукавый взгляд.

— Нам стоит ехать дальше, а то скоро вечер.

— А куда мы едем?

— Подожди — и увидишь.

Они прошли через оживленную, дружески настроенную публику: Джеймс шутливо болтал на ходу с приятелями, представил, как бы между прочим, Лизл Джо Пэттену, как свою давнюю подругу, с которой он знаком всю жизнь, а не пару дней.

— Если вы не дадите мне автограф, мисс, моя жена никогда мне этого не простит, — усмехнулся Джо, пожимая Лизл руку. — Она не пропустила ни одной серии "Сестер Иудеи".

— С радостью. Я подарю вам свою фотографию. У меня есть несколько с собой в Ханахине. Я обязательно заеду к вам перед отъездом.

Сидя в машине и глядя в окно, Лизл должна была признать, что пейзаж вокруг нее великолепный. Позднее мартовское солнце расцветило небо в красно-голубой цвет, а деревья, окаймляющие узкую дорогу, простирали в небо свои остроконечные ветви, возвышаясь над живой изгородью из сонных ив и боярышника. На холме невдалеке видна была кавалькада всадников; их четкие силуэты вырисовывались на фоне закатного неба, пока они обучали лошадей езде шагом след в след. И, слушая объяснения Джеймса по поводу тонкостей воспитания хороших верховных лошадей, Лизл думала о том, какой превосходный пейзаж открывается перед ней и как красивы на его фоне всадники.

Она смотрела на его профиль, пока он непринужденно болтал; она любовалась силой его рук, сжимающих руль; и тут в голову ей пришла мысль: в такой красивой обстановке, овеянной романтикой, как легко будет влюбиться — и как естественно. В такой чудесный вечер было даже трудно представить, чтобы кто-то мог бросить тень на эту гармонию; но все-таки образ тетушки Джеймса маячил перед внутренним взором Лизл — и она непроизвольно поеживалась от неуютного чувства.

Теперь они ехали по крутому спуску, и Джеймс осторожно вел машину по пустынной извилистой дороге. Там и здесь на глаза Лизл попадались крошечные белые коттеджи с остроконечными крышами, проглядывающими через изгороди. А затем впереди показалось открытое зеркало воды.

— Ну вот и приехали. — Джеймс остановил машину на берегу озера, и Лизл залюбовалась простором воды, туманным и величаво-спокойным в лучах заходящего солнца.

— Это место — мое излюбленное убежище, — сказал он, улыбнувшись и сверкнув ослепительно-белыми зубами. В его темных глазах был искренний восторг. — Тебе нравится?

Лизл молча кивнула. Глаза ее были широко распахнуты. Они ступили из машины в свежий холодок пляжа.

Воздух был тих и прозрачен, и Лизл вновь ощутила то странное чувство бесконечности и глубины веков, которым будто был пропитан здесь воздух. Джеймс взял ее под руку — и сделал вид, что не замечает, как крепко она вцепилась в его рукав. Они пошли вдоль берега.

Лизл всмотрелась в небо и повернулась, улыбнувшись, к нему. Улыбка ее была так нежна и красива, что он затаил дыхание. Она спросила:

— Где мы?

— На Бэлли-ойе.

— Это великолепно, — ответила она, — и я рада, что у тебя хватило предусмотрительности сказать, чтобы я переоделась: здесь как-то совсем дико.

— Да, это так. Озеро Бэлли-ойе — но не спрашивай у меня, что значит это название на галльском наречии, потому что я не знаю. Пойдем-ка, у меня есть здесь спрятанная лодка: мы еще сможем порыбачить.

— Мы? — рассмеялась Лизл. — Мне нравится твоя непринужденность. Ты даже не поинтересовался, нравится ли мне рыбачить. Ты всегда решаешь за других людей, что им следует делать?

На лице его отразилось полнейшее недоумение.

— А в чем дело? Тебе не нравится рыбалка?

— Я не знаю; я никогда еще не была на рыбалке.

— В таком случае ты не знаешь даже, как много потеряла.

Он схватил ее за руку и повел вдоль по берегу.

— Тебе понравится.

Лизл усмехнулась:

— Ну, если ты обещаешь… А как же удочки и прочее?

— Не проблема.

Он подвел Лизл к маленькому деревянному сараю и открыл его своим ключом. Внутри сарая стоял слабый запах рыбы. Когда глаза Лизл чуть привыкли к темноте, она различила там полный ассортимент удочек, лесок, крючков, и даже приманок: все, что может понадобиться для рыбалки в течение нескольких часов. Джеймс собрал все необходимое на носу лодки, а затем помог Лизл взобраться в шаткую лодку. Затем он выудил из воды камень, служивший лодке якорем, взял весла и направил лодку к центру озера.

— Ты предусматриваешь все на свете? — спросила Лизл, когда они бросили якорь и Джеймс наживлял для нее удочку.

— Попробуй-ка. Возьми. — Он вручил ей леску. — И постарайся не зацепиться за водоросли. Забрасывай здесь, это место выглядит многообещающе. — Он указал на место. — Здесь должно быть множество плотвы.

— Откуда ты знаешь? Ты что, послал им телеграмму с уведомлением о нашем приезде?

— Да. Очень смешно. Дай-ка я покажу тебе, не то ты запутаешь леску, забрасывая так.

Лодка опасно закачалась, когда Джеймс встал на своих длинных ногах позади нее. Ей было приятно ощущать его так близко, и Лизл чувствовала тепло его мощного тела, особенно тогда, когда он сжимал ее руки, направляя удочку, и как бы обнимал ее тем самым. В ощущении его близости была удивительная интимность, и если бы она повернула хоть чуть-чуть голову, их губы встретились бы.

— Хорошо; теперь уводи леску назад через плечо. — Он увернулся от удочки, которую она подняла. Его руки все еще держали ее за талию, направляя ее движения. — О'кей, прекрасно. А теперь сиди и жди. — Он двинулся к центру лодки и сконцентрировался на своей собственной удочке, которую сразу же ловко забросил на противоположной стороне.

Она тихо, как было сказано, сидела на своем конце лодки, сосредоточившись не столько на тонкостях рыбалки, сколько на созерцании его профиля: он слегка улыбался, разматывая леску, увешанную сырой массой водорослей.

— Чертова трава, — выругался Джеймс. — Она растет быстрее, чем Майк успевает ее срезать.

Он снова забросил леску и уселся; его взгляд встретился с ее взглядом, и он улыбнулся. Эта внезапная обезоруживающая улыбка заставила сердце Лизл екнуть.

— Это озеро проделывает с людьми странную штуку — если не быть осторожными, — пробормотал он.

— Какую именно?

— Оно навевает некоторые мысли.

Повисла тишина. Лизл поняла, что он имел в виду. У нее уже были мысли на тот счет, каково было бы заняться любовью с Джеймсом.

— Вряд ли стоит винить в этом озеро, — улыбнулась она. — Если ты думаешь о том, что я думаю о том, что ты думаешь, то забудь об этом.

Это был рискованный выстрел, выстрел наугад — но он достиг цели. Темные глаза Джеймса, внимательно ее разглядывавшие, внезапно исполнились любопытства и вызова.

— А тебя это сильно беспокоит?

— Что — беспокоит?

— То, что я думаю — это беспокоит тебя?

Лизл скрыла свой страх под широкой улыбкой.

— Что бы ты там ни думал, ты можешь оставить свои мысли при себе. Они вовсе не волнуют меня.

Джеймс задумчиво покачал головой.

— Не зарекайся.

Лизл выдержала его взгляд — а затем отвернулась, чтобы взглянуть на удочку. Он заигрывал с ней, и это было ясно. И вновь с усмешкой он заговорил:

— Я думал, что русские — очень страстные люди.

При этих словах Лизл расхохоталась.

— Ты просто начитался Чехова.

Джеймс улыбнулся:

— Ты мне снилась ночью.

— В самом деле? Наверное, это был чудесный сон. — Такой прием со стороны мужчин она встречала часто, и теперь это разочаровало ее. Она бы предпочла думать, что такой интеллигентный мужчина, как Джеймс Ловелл, сумеет придумать что-нибудь получше.

— А разве это не реплика из "Сестер Иудеи"? — парировал он.

— Нет, и этой реплики ты не найдешь в сериалах.

— А я бы мог поклясться, что слышал ее в той горячей любовной сцене на теплоходе. — Он усмехнулся, когда она бросила на него скорбный взгляд. — Помню, как тот парень нашептывал тебе и ворковал: "Я лежу без сна всю ночь… и мечтаю, как вы со мной наедине… в лодке… мы одни… я представляю…" Слышны стопы… вздох… — Джеймс театрально вытянул вперед руку. — Между прочим, я всегда удивлялся знаешь чему?

— Чему?

— Когда актеры играют любовь вроде этой, они и в самом деле?..

— Что в самом деле — продолжай.

— В самом деле… ну, понимаешь, они в самом деле чувствуют страсть друг к другу?

Лизл откинула голову и расхохоталась:

— Если бы ты видел, как это происходит: сотни ассистентов, осветителей, вся команда стоит всего в десяти метрах от тебя и партнера и, к тому же, пристально наблюдает за каждым твоим движением… Уверяю тебя, весьма скоро вся страсть прошла бы!

— Ну что ж, я могу сказать, в таком случае, что тот парень, с которым у тебя предполагалась любовь, играл весьма натурально — и выглядело это так, будто он наслаждается каждой минутой своей "работы".

Лизл вновь тихо рассмеялась.

— Думаю, Найджелу более нравилась второй оператор, чем я.

Джеймс удивленно поднял брови и усмехнулся:

— Ну что ж, у каждого свой вкус. Если бы мне доверили играть эту роль, у тебя не было бы сомнений в моей страсти.

— Прошу тебя, давай оставим это, Джеймс, — сказала было Лизл, и тут же испустила восторженный крик: — Тяни, мне кажется, она попалась!

К несчастью, "она" не попалась. Лизл не удалось поймать ничего, кроме комка водорослей, и они провели еще час на озере, оставшись в итоге без улова.

Поднялся резкий ветер с моря, и дождевые облака нависли над ними так низко, что Лизл казалось, будто она сейчас достанет их рукой. Они упаковали снасти и медленно поплыли назад к стоянке, где причалили лодку к узкому, растрескавшемуся причалу, а затем Лизл помогла Джеймсу развесить снасти в сарайчике, выкрашенном белой краской. Каждая вещь здесь имела свое место, и в этот момент Лизл узнала о Джеймсе Ловелле еще кое-что. Он был исключительным чистюлей. Он взглянул, как Лизл пытается поднять тяжелую корзину на одну из полок.

— Оставь, я сам. — Он взял корзину из ее рук и легко забросил ее на место, затем резко повернулся и взглянул на нее. Они стояли так близко друг к другу, что Лизл могла бы лишь поднять лицо — и их губы встретились бы.

Она привыкла к мужскому восхищению; умела сразу распознавать по огню в глазах желание любви. Но сердце подвело ее: она не была готова к той реакции, когда она сама страстно желала ощутить его руки на своем теле, когда ее пронзала дрожь от его ищущего взгляда, когда она испытывала невыразимое желание ощутить вкус его губ.

Он взял ее за руки и медленно, очень медленно притянул к себе. Некоторое время он будто не решался, умоляя ее взглядом своих темных глаз, а затем медленно коснулся ее губ губами.

Она очутилась в его объятиях и почувствовала чудесное тепло его тела. Джеймс обвил вокруг нее руки, забыв обо всем, кроме чудесного запаха ее тела. Он ощущал, как ее груди прижались к нему. Губы его были теплыми и полными нежной страсти. Они стояли в объятиях друг друга достаточно долго. Она ощущала, как его руки исследуют ее тело — и дрожала от глубоко затаенного, пробужденного ныне желания, которое расходилось по ее телу. Ей хотелось остаться в его объятиях навсегда.

Мало-помалу сознание Лизл начало возвращаться к ней, и она отпрянула от Джеймса, разжав объятия. Ей стало страшно от той силы влияния, которое имел на нее этот человек.

Джеймс открыл глаза, и руки его бессильно упали. Объятие распалось. Он, пошатываясь, отступил назад, пробормотав еле слышно:

— Прости меня Лизл, я не думал, что это случится.

— Не думала и я, Джеймс. — Лизл резко повернулась прочь. Она наклонилась, будто бы затем, чтобы поднять удочку, которая все еще лежала у ее ног. — Давай спишем случившееся на магию озера Бэлли-ойе.

— Мне кажется, это не только магия озера.

Он взял удочку из ее рук, и их пальцы вновь встретились. Она наблюдала, как он ставит удочку в кожаный чехол, и опять испугалась силе своих эмоций, своего отклика на его объятия.

Лизл понимала, что Джеймс ощущает то же самое. Ее хотелось, чтобы он снова прижал ее к себе, чтобы он гладил ее волосы, чтобы целовал ее вновь и вновь.

Он сконцентрировался на снастях, которые уложил тщательно по своим местам, а затем повернулся — и некоторое время они смотрели друг на друга. Взгляд его упал на неровно вздымавшуюся грудь Лизл, и ей стало ясно, что и он не ожидал такой силы эмоций от себя. Он взял ее за руку и прижал ее к губам, проговорив глухим голосом:

— Если мы сейчас не поедем, Лизл, я больше тебя не отпущу.

Они молча пошли обратно к машине. Она старалась сконцентрировать взгляд на любом предмете, что был виден впереди, но была совершенно уверена, что Джеймс смотрит на нее.

Он заметил ее дрожь и обнял за талию, но при этом движении она сразу же отпрянула. Он постарался не заметить этого, хотя и сказал:

— Хорошо, прости меня. — Голос его был деланно-небрежным. — Признаю, этого не нужно было делать.

— Тогда зачем ты?..

Он остановился и повернул к себе ее, взяв за руки.

— Даже святой будет сломлен, если окажется наедине с тобой. Ты так красива, Лизл… а я — всего лишь человек.

Его приятный голос перестал звучать, и тогда Лизл поглядела в эти гипнотические темные и вызывающие глаза — и улыбнулась. Он, казалось, совсем уже успокоился — чего она не могла бы сказать про себя. Она покачала головой и проговорила:

— Проклятье на тебя, Джеймс Ловелл.

Он протянул руку и нежно погладил ее по щеке.

— Поедем — не то станет совсем поздно.

Ни один из них не проронил ни слова, пока они ехали в Ханахин. Джеймс слегка обнял ее за талию, когда они входили в отделанный деревом холл старого дома; а когда они входили на лестницу, он нежно поцеловал ее в щеку — но не более.

Лизл повернулась было, чтобы идти к себе, но услыхала звук открывшейся двери. Она быстро обернулась, и ее охватило необъяснимое чувство вины: она увидела, как тетя Хэрри, все так же прямо и надменно, идет к ним через холл.

— Я так рада, что ты вернулся домой, Джеймс. — Голос тетушки был наполнен рыданиями. — Не хотелось бы тебя волновать, но я…

Джеймс внимательно и с участием смотрел на тетушку: в голосе явно слышалось отчаяние. Покачнувшись, она почти упала в обморок, и он быстро подхватил ее на руки.

— Что случилось, Хэрри? — Голос его был полон участия и необыкновенно нежен. Он держал сухонькое тело тети на своих мощных руках. — В чем дело?

— Ох, Джеймс, я такая бестолковая. Боюсь, что у меня был один из моих приступов — я потеряла сознание, когда ты уехал.

— Потеряла сознание?

Хэрриет Ловелл глядела на племянника покаянным взглядом голубых глаз:

— Надеюсь, ты не сердишься на меня?

— Сержусь на тебя? Как я могу на тебя сердиться? Даже и не думай. Я отведу тебя в комнату, и ты мне все расскажешь, как это случилось. — Джеймс взял тетушку под руки и нежно повел ее к лестнице.

— Могу ли я помочь? — Лизл инстинктивно двинулась к ним, но сейчас же застыла, когда увидела не оставлявшую сомнения злобу в глазах старухи. Она примерзла к месту от этого взгляда — и осталась стоять на лестнице. Но тотчас же взгляд ее переменился, когда она вновь взглянула на Джеймса, и тон ее голоса стал милым и просительным:

— Пожалуйста, дорогой, не волнуйся, все будет хорошо, когда я отдохну. Уведи меня в мою комнату.

— Конечно, милая тетя.

Лизл, отказавшись верить своим ушам, так и застыла там, где стояла. А Джеймс тем временем помогал тетушке взойти по лестнице. Когда они проходили мимо, глаза Джеймса на секунду глянули на нее через худое плечо тетушки: взгляд их был умоляющим.

Лизл охватила внезапная ярость. Неужели он так наивен и туп, что не видит разыгранной тетушкой комедии? Отвернулась, и быстро прошла в свою комнату.

Лизл вошла и плотно закрыла дверь.

Глава 4

Было несколько позже половины восьмого, и Лизл сидела перед зеркалом, с придирчивостью разглядывая себя. Было время спуститься вниз, но она должна была признаться себе, что опасается встречаться с Хэрриет Ловелл. И вообще: ей не нравилась сама мысль о том, что придется и далее терпеть все от нее в таком же духе. Злость ее несколько прошла после продолжительной ванны, и она попыталась докопаться до причин такой ненависти и нетерпимого к себе отношения. В конце концов, она ведь платит за свое проживание — так почему Хэрриет столь груба с ней?

Не может же быть, чтобы Хэрриет ревновала Джеймса и не желала, чтобы он показывал интерес к гостье? Ведь он находится в полной безопасности: у нее нет намерения "выкрасть" Джеймса из его драгоценного Ханахина. Допустим, тетушка заметила, что их влечет друг к другу: так что из этого? Это ничего не значит. У нее нет далеко идущих планов насчет Джеймса Ловелла — как и насчет любого другого мужчины.

Лизл гневно взглянула на свое отражение в зеркале и встряхнула золотистыми волосами. Возможно, старуха предчувствует, что Лизл легко влюбится в Джеймса Ловелла. При этой мысли Лизл закусила губу: слишком даже легко. Также очевидно, что у Хэрриет есть планы относительно племянника, и планы эти не предусматривают Лизл. Но к чему тогда все эти театральные представления? Почему ей так невыносимо их совместное времяпрепровождение? А что, если Джеймс хорошо знает свою тетушку? И понимает, что та ломает комедию? И вся эта чепуха насчет обморока его не обманывает? Ведь эта старая дева вынослива, как лошадь.

Мысли Лизл заметались. А что, если она ошибается, и просто этот старинный таинственный дом проделывает такие штуки с ее воображением?

Она быстро обернулась, услышав легкие шаги за дверью. Ее сердце подскочило, когда она пригласила войти: она надеялась, что это Джеймс. Но сердце у нее окаменело, когда она взглянула на посетителя: это был не Джеймс, а Хэрриет Ловелл.

Тетя Хэрри оглядела комнату с видом хозяйки, наблюдающей, чтобы у ее гостей было все необходимое: даже если эти гости нежеланны. А Лизл с опаской наблюдала за Хэрри, думая при этом, что если обморок был действительным, то для своих почтенных лет тетушка удивительно быстро оправилась от него.

Старая леди фыркнула, заметив богатый ассортимент флаконов и баночек на туалетном столике.

— Надеюсь, у вас есть все необходимое? — В ее голосе явственно слышался сарказм.

Лизл быстро встала, повернувшись к ней, и в упор встретила ее взгляд.

— Благодарю вас, мисс Ловелл, — мне удобно здесь; и я рада видеть, что вам лучше.

Сдерживаемое дыхание Хэрриет Ловелл было слышно с трудом; некоторое время она недобро глядела на Лизл, а затем злобно ответила:

— Да, мне много лучше, спасибо. Это вовсе не в моем духе — падать в обмороки.

Лизл не стала комментировать. Хэрриет Ловелл подошла к окну. Отсюда она напомнила Лизл маленькую фарфоровую куклу со светло-голубыми глазами, глядящими в темноту, и с гладкой прической, в которой ни волосок не пошевелился на ветру.

Зачем она пришла? Лизл хорошо понимала, что этот визит был задуман не для того, чтобы выразить заботу о гостье.

Лизл выждала, пока Хэрриет Ловелл сделает следующий ход. И в самом деле, старая леди повернулась к ней и проговорила голосом, напомнившим Лизл хруст льда:

— Итак, вы последовали по бабушкиным стопам и стали актрисой?

Не было сомнений в сильнейшем неодобрении, которое придавалось понятию "актриса": Лизл сразу это заметила. Она сжала зубы и, поглядев на старуху через настольное зеркало, холодно ответила:

— В ваших устах это звучит крайне неодобрительно, мисс Ловелл.

Старая леди пожала плечами.

— Мои сведения о вашей профессии очень ограничены, но я никогда не могла себя заставить доверить актерам. Люди богемы всегда имели репутацию… ну, скажем, людей слишком свободного образа жизни, не так ли? Наверное, для актрисы очень выгодно выйти замуж за кого-нибудь богатого и имеющего положение. Многие так и делают, не так ли? За такого… как мой племянник, к примеру. Выйти замуж за такого, как Джеймс, — это обеспечит будущее, правда? К тому же, поможет и в карьере.

Лизл была так оскорблена этим прямым выпадом, что вскочила, едва не наскочив на старую леди, с щеками, горящими от негодования. Однако когда она заговорила, голос ее был холоден:

— Я склонна думать, что ваш племянник имеет достаточно здравого смысла, чтобы не жениться на женщине с таким незавидным положением — если у него вообще есть намерения жениться.

— Мужчины иногда бывают так глупы.

— И не только мужчины, мисс Ловелл. И мы бываем иногда глупы.

— Это правда, не так ли, что у некоторых мужчин слабость к актрисам?

— В самом деле? Не знаю, я об этом не думала.

— Да, это так. А мой племянник красив собой — и богат. И его так легко увлечь смазливым личиком, в особенности той, кто удачно сыграет бедную невинную девушку, нуждающуюся в покровительстве.

Лизл отвернулась к зеркалу и, взявшись за щетку для волос, резко и решительно принялась расчесывать волосы в надежде подавить поднимающийся в душе гнев. Хэрриет Ловелл была весьма безжалостна, но возразить по существу было нечего. На минуту Лизл даже стало жаль бедную старую женщину, которая, видимо, была жестоко ранена душевно своим возлюбленным в далеком прошлом. Так жестоко и глубоко, что это обусловило ее предвзятое мнение в отношении всех и вся. Но она понимала, что эта старая леди может быть опасной. В особенности для Джеймса.

— Я бы не стала так волноваться за вашего племянника, мисс Ловелл, будь я на вашем месте, — проворковала Лизл. — Я уверена: когда придет время делать выбор, он выберет хорошую девушку.

— Энид — очень хорошая девушка, и он знает это. Она разумна, и она из хорошей семьи. Она станет ему хорошей женой.

— Я тоже в этом уверена, — ответила Лизл едва слышно.

— В таком случае, я думаю, вы понимаете.

— Понимаете?..

— Да, и думаю, мы обе понимаем, не правда ли, что будет недостойно с вашей стороны обольщать моего племянника вашими актерскими штучками.

Повисла долгая пауза; когда Лизл вновь заговорила, в ее голосе была необычайная холодность.

— При всем моем уважении, мисс Ловелл, вы переходите всякие границы. Я готова простить это лишь во имя моей бабушки. Но, какую бы чепуху вы здесь ни несли — мне не нужен ни ваш племянник, ни его деньги! У меня вполне достаточно своих собственных. — Затем она скорбно добавила: — Жаль, что у вас такое предвзятое мнение об актрисах, мисс Ловелл.

— У меня есть на то причины.

— Ваши причины — это ваши причины, а я, со своей стороны, могу вас уверить, что ваш племянник в полной безопасности.

— Я говорю о том, что вижу; и имею на то право: будущее моего племянника — моя непосредственная забота.

Лизл положила щетку для волос на место и повернулась, чтобы спокойно обратиться кмисс Ловелл:

— Послушайте…

Но слушать уже было некому. Тетя Хэрри повернулась к ней спиной и быстро пошла к двери, проговорив:

— Обед через полчаса.

Когда дверь за ней закрылась, Лизл встала, взяла стакан и пошла в ванную. Она наполнила стакан ледяной водой и несколько раз прополоскала рот, выплюнув воду, будто яд, которым ее отравила Хэрриет Ловелл. Она три-четыре раза глубоко вздохнула и вернулась к туалетному столику. Она осторожно и тщательно нанесла краски, взяв меньше, чем обычно, румян для щек, а затем прошлась пальцами по густой копне своих кудрей.

— Да, это уж слишком! — громко произнесла она. — Она далеко зашла!

Ей захотелось сейчас же взять телефонную книгу и заказать билет на первый же рейс в Лондон. Она намеревалась отдохнуть здесь, а вовсе не склочничать со старухой. Ей этого удовольствия не нужно. Но, подняв трубку, чтобы набрать номер аэропорта, она тотчас же опустила пальцы на кнопку. Это слишком просто…

Ну нет! Будь она проклята, если позволит старой сумасшедшей женщине выжить себя таким образом! Это было бы как раз то, чего добивается Хэрриет Ловелл!

Вместо этого она подошла к шкафу и вынула одно из самых любимых своих — и наиболее открытых — платьев. Цвета темного винограда, с проймами, спущенными почти до пояса с обеих сторон, и охватывающее ее стройные бедра, будто паутина. Последний завершающий взгляд в зеркало — и Лизл открыла дверь комнаты, чтобы сойти вниз к обеду. Спускаясь по лестнице, она, можно сказать, уже слышала звонок, как в театре, и голос, объявивший "акт второй". Она вышла на сцену для второго раунда.

Через полуоткрытую дверь гостиной ей был виден Джеймс, который стоял с бокалом в руке, оживленно разговаривая с кем-то, кто был вне поля ее зрения. Ей были слышны неясные голоса, а затем чистый смех Энид. Когда она вошла, у нее вновь возникло странное, призрачное ощущение, что время остановилось. Едва войдя, она почувствовала, как всеобщее внимание обратилось на нее, и несколько пар глаз посмотрели на нее в упор. Наступила напряженная тишина.

Энид сидела на софе у горящего камина, элегантно облокотившись на груду подушек; в одной руке — бокал, другая живописно брошена на спинку софы. Хэрриет, неподвижно сидящая в красном кожаном кресле, бросила на Лизл такой взгляд, который кого угодно вывел бы из равновесия своей неприязнью. Лампа, горевшая у нее за спиной, окружала седую голову тети ореолом, и на секунду Лизл показалось, что это иссохший старый херувим.

Лизл охватило странное ощущение: она попала в ловушку. Лишь тогда она почувствовала облегчение, когда Джеймс быстро пошел ей навстречу и обнял рукой за плечи, подведя к компании. Он не прокомментировал ее внешность, но одного его взгляда было достаточно.

— Лизл! Наконец-то! Хочешь выпить? Шерри? Скотч?

— Шерри, пожалуйста, Джеймс. Простите, если заставила вас ждать.

Он вручил ей стакан шерри и представил двум другим гостям: Джону и Кэтрин Драммонд. Чуть раньше они проездом из Лаймерика, как ей было сказано, остановились в небольшой деревушке неподалеку. Джеймс объяснил, что Джон с Кэтрин приехали с конкретной целью — покупки жеребенка для пополнения их табуна — специально в Ханахин.

На щеках тети Хэрри горели два ярких пятна, но во все это время она не проронила ни слова. Лизл ощутила, как уже знакомое чувство настороженности и тревоги накатывает на нее. Что еще замыслила старуха?

Ее мысль была прервана, однако, голосом Энид, и обращенным к ней вопросом:

— Лизл! Ты ездишь верхом?

Она извинилась перед Джоном, который отступил назад с легким вежливым поклоном, и продолжил разговор с Джеймсом. В течение ее разговора с Джоном Джеймс стоял терпеливо поодаль — и теперь с нескрываемым любопытством смотрел на нее.

Она посмотрела в серые глаза Энид.

— Да, езжу.

— Не хочешь ли завтра прокатиться?

— Очень хочу.

— Тогда можешь взять Флору: она послушна, как ягненок. Я скажу Майку, чтобы он оседлал ее для тебя утром.

— А ты поедешь со мной?

Показалось это Лизл — или в самом деле выражение лица Энид внезапно переменилось? Лизл увидела, как Энид бросила быстрый нервозный взгляд на двух беседующих мужчин. Она явно была в замешательстве, и это было очень странно. Но все произошло так быстро, что Лизл не была уверена, что все это было на самом деле.

Энид обратила свои серо-голубые глаза на Лизл.

— Прости, не могу. Мне бы хотелось, но у меня есть дела.

Лизл безразлично пожала плечами.

— Ну что ж, как-нибудь в другой раз.

— Да, конечно. — Энид еще раз поспешно бросила взгляд на Джеймса и продолжала: — Я попрошу Майка выбрать для тебя интересный маршрут: нам ведь не хочется, чтобы ты потерялась в одном из наших знаменитых болот, да, Джеймс?

Лизл увидела, как углы рта Джеймса приподнялись в сардонической улыбке:

— Рад видеть, что ты стараешься для Лизл — чтобы ее пребывание в Ханахине запомнилось ей; но, Энид, я собираюсь изменить ваши планы. Мне не хотелось бы отпускать Лизл одну — и, кроме того, у меня были планы поехать завтра с нею на остров.

Он улыбнулся своей теплой улыбкой, и Лизл обнаружила, что уже улыбается ему в ответ.

— На остров? — Тон голоса Энид был вопросительным. — Но послушай, Джеймс: с чего это тебе вздумалось взять Лизл на остров?

— А почему нет?

— Но там ничего нет… он ведь необитаем, этот остров.

— Именно. — Джеймс подмигнул Лизл и мягко рассмеялся.

— А где этот остров? — спросила Лизл, посмотрев на Джеймса, а затем на Энид. — Это далеко?

Жена Джона, Кэтрин, посмотрела в их сторону с интересом и вмешалась в разговор:

— Это тот самый остров, который виден с берегового шоссе?

Джеймс кивнул:

— Остров Танцующих. — Затем, обращаясь к Лизл, добавил: — Помнишь, я показывал их тебе, когда мы ехали из аэропорта?

Она кивнула, отлично помня двух каменных гигантов, которыми Джеймс так восхищался:

— Помню.

Джеймс усмехнулся и продолжал:

— Я помню, как ты сказала: тебе хочется уйти от всего, что было — а это лучше сделать на острове. Но, если ты больше желаешь прокатиться верхом…

Прежде чем Лизл успела ответить, Энид прошла через гостиную и небрежно взяла Джеймса под руку:

— А впрочем, мне теперь кажется, что это отличная идея, Джеймс, и Лизл захочет увидеть остров. — Она повернулась к Лизл: — А Флору ты сможешь взять в любое другое время.

Джеймс посмотрел на Энид долгим взглядом и высвободил свою руку.

— Тогда решено.

Лизл рассмеялась:

— Вы меня испортите — вы все, если будете так баловать. Вы очень добры ко мне, но я и в самом деле вполне способна развлекаться сама.

— Конечно, способна, — усмехнулся Джеймс. — Но я покажу тебе все, что ты можешь не заметить — и, к тому же, я незаменим в компании.

— Я уже имела возможность убедиться. — Улыбка Лизл дополнила его улыбку.

— И не волнуйся: со мной ты в полной безопасности.

— В самом деле?

— Я лучше не стану отвечать, — спокойно сказал он. — Ты должна убедиться в этом сама.

— Я знаю его много лучше, чем ты, Лизл, — с улыбкой вмешалась Энид, — и могу заверить: если он говорит — так и есть. Ты в безопасности. Но помни: я отдаю его в аренду, не более.

Он метнул на Энид удивленный взгляд.

— Энид! Это звучит, будто мы в банке при залоговой операции. А я-то думал, что для тебя ценен только мой ум.

Глаза Энид внезапно сузились.

— Для меня ценно все в моем будущем муже, и это естественно. И я, наверное, сошла с ума, если отпускаю тебя завтра утром с такой хорошенькой женщиной, как Лизл. Это только доказывает, какая я доверчивая душа.

Джеймс взглянул на Лизл. Свет лампы падал на лицо Джеймса, еще более обострив его скулы, и высвечивал неожиданное для Лизл выражение горечи.

Голос его, когда он заговорил, был спокоен.

— Твое доверие — в надежных руках, Энид. — И вдруг он резко изменился, и в глазах его вновь заплясали лукавые огоньки. — Так как же, Лизл: на остров — со мной, или в болото — с Флорой?

Все рассмеялись.

Все, кроме Хэрриет.

Когда они выходили из гостиной, Лизл заметила злобный взгляд, который метнула тетушка на племянника, а тот беспечно обнял Лизл за талию, ведя ее к столу.

— Не слишком широкий выбор, правда? — съязвила Лизл. — Но думаю, принимая в расчет все сказанное… если ты действительно не возражаешь, Энид, — я еду на остров.

— Право гостьи. Но верни мне его в целости, — легко сказала Энид, беря под руку Джона.

— Что я говорил тебе, Хэрри, — засмеялся Джеймс. — Эти двое поладят!

— Да, ты говорил, — пробормотала Хэрри. — А наша гостья — очень талантлива.

Слова были вполне безобидны, но вызвали резкий отпор Джеймса.

— Не думаю, что ты вполне понимаешь, насколько она талантлива, Хэрри. Подожди конца пьесы.

Хэрриет Ловелл бросила на Лизл презрительный взгляд.

— Думаю, что он недалек, — ответила она.

— О, дождитесь — и увидите, на что я действительно способна, мисс Ловелл, — насмешливо заметила Лизл. — Думаю, вы будете удивлены.

Глава 5

Лизл проснулась ярким утром. Ханахин лежал весь в золотом сиянии, и полнейшая тишина нарушалась лишь слабым бризом да жалобным криком чаек. Поджидая Джеймса на террасе, Лизл смотрела в сторону покрытых мхом скал.

Она чувствовала себя в какой-то эйфории. Вдыхая полной грудью запахи травы и земли, Лизл ощущала примешивающийся к ним запах моря. За высокими вязами, окружавшими поместье, ей виделась туманная синева Атлантики. Лизл думала о том, как ей будет недоставать очертания этих чудных мест, когда закончится ее отпуск, и она уедет — несмотря на (неохотно вспомнила она) ненависть к ней Хэрриет Ловелл.

— Лизл! Ты готова?

Услышав голос Джеймса, она обернулась к дому. Он стоял в дверях, и ее привлекло выражение его лица. Оно было любопытствующим и нетерпеливым, и осторожным одновременно. За его спиной она увидела неясно маячившую фигуру Хэрриет; стало ясно, что у них с Джеймсом был разговор о его планах на день.

— Поехали, — сказал он, и в его голосе было явственно слышно раздражение. — Доедем до яхты, и чуть покатаемся.

Они сели в машину и долго спускались по серпантину дороги к крошечной бухте, пока не остановились у деревянной пристани. По дороге настроение Джеймса улучшилось, и, выйдя из машины, он спросил:

— Ну, и что ты о ней думаешь?

Поначалу Лизл думала, что он спрашивает о своей тетушке, но, увидя горделивый блеск его глаз, когда он указывал на бело-голубую яхту, она поняла, что он и думать о Хэрриет позабыл. Следуя за его взглядом, она почувствовала, как у нее перехватило дыхание от стройной красоты и роскоши яхты.

— Это — твоя? — с широко открытыми глазами спросила она.

— Да. Тебе нравится?

— Я подавлена.

Джеймс рассмеялся:

— Почему? Я думал, у всех людей кино есть яхты.

Лизл печально ответила:

— У меня — нет. — Глаза ее все еще не могли оторваться от этого великолепия. — Она роскошна. Как называется?

— "Крепышка".

Лизл громко рассмеялась, и глаза ее заискрились весельем:

— Ты что, шутишь?

Настроение его совсем улучшилось, и он хохотнул, взяв ее за руку и ведя на борт:

— Каков хозяин — такова и яхта. Взгляни-ка.

Он передал ей бинокль, и Лизл посмотрела вдаль. Остров Танцующих лежал примерно в шести милях отсюда, и через мощные линзы Лизл увидела два каменных изваяния, которые показывал ей Джеймс в первый день. С этой точки они выглядели еще более схожими с людьми, протягивающими руки навстречу морю, будто приглашая моряков, проплывающих мимо, в гости: совсем как мифические сирены, зазывавшие аргонавтов, что плыли за Золотым Руном. Отдав обратно бинокль, Лизл подумала, что никогда еще не ощущала такой мир в душе; такой покой и удовлетворение.

По пути Лизл заварила кофе, и они сели вместе на борту. Она чувствовала удивительное спокойствие, мечтая о целом дне впереди, который она проведет с Джеймсом, — и гадая, что ждет их на пустынном острове.

Ее размышления были прерваны Джеймсом, который положил свою руку на ее ладонь и проговорил:

— Пожалей их.

Она повернулась к нему. Красивое, умное лицо Джеймса было освещено улыбкой, и темные глаза казались сейчас почти черными.

Ее глаза задержали взгляд: они поняли друг друга. Голос ее был еле слышен:

— Почему их нужно жалеть?

— Думаю, они достойны жалости. — Джеймс посмотрел на нее долгим взглядом, а затем медленно улыбнулся той чарующей улыбкой, которая освещала все его лицо и к которой она уже начинала привыкать.

— Расскажи мне, о чем ты думаешь? О Тони?

Она оттолкнула его руку и взглянула на него недобрым, темным взглядом:

— Это нечестно!

Удивленный ее резким выпадом, Джеймс быстро выпрямился. Он поднял шутливо руки:

— Сдаюсь. Не злись, я просто полюбопытствовал.

— С чего было вспоминать о Тони? Это нечестный прием. Это коварство и лицемерие, и…

— Хорошо-хорошо, — поспешно сказал Джеймс. — Извини. Давай забудем об этом, ладно?

— Именно это я и пытаюсь сделать.

Она замолчала и взялась за кофе, почти остывший; затем откинулась на стуле и оглядела Джеймса, который молча изучал ее через стол. Он чуть-чуть усмехнулся и сказал:

— Я не хотел задевать твое самолюбие.

— Я знаю, что не хотел. Тони был последним, о ком я вспомнила бы здесь; и вдруг… не знаю отчего, но ты, не желая, вернул меня ко всему этому.

Джеймс кивнул.

— Да, понимаю. — Его вновь посетила грусть, и глаза его потемнели. — Итак, постараемся быстро сменить тему: чем ты займешься, когда окончится твой отпуск?

Лизл пожала плечами:

— Думаю, вернусь к работе.

— К работе? С Тони и всей этой толпой?.. О, прости меня, опять! Я не нарочно…

Большие карие глаза Лизл ничего не выразили. Она вытянула на столе свои длинные тонкие руки и посмотрела на пальцы. Покачала медленно головой, будто пытаясь прогнать неприятную мысль.

— Есть мысль продолжить сериал "Сестры Иудеи": высокий рейтинг и все прочее. Естественно, от меня ждут, что я и дальше буду играть сестру Розанну.

— А ты?.. Это именно то, чего ты хочешь?

— Почему бы нет? — тихо проговорила Лизл, не глядя на него. — Роль хорошая. — Она элегантно пожала плечами. — Но вряд ли съемки можно будет запустить. Я слышала, у компании опять нет денег. — Она печально улыбнулась. — Это не ново: мы вечно превышали бюджет. В любом случае, если фильм запустят, снимать мы будем во Франции: там превосходный климат для съемок.

— Во Франции? Где именно?

— В Провансе, кажется. По крайней мере, так предполагалось перед моим отъездом.

Они оба замолчали, и Лизл было хорошо видно, как он нетерпеливо постукивает пальцами по столу. Она подняла голову и увидела в его глазах ожидание: однако, встретив ее взгляд, он поспешно отвернулся и сделал вид, что изучает карту.

Через час с небольшим показался остров: столоподобные горы, гигантские массивы скал в тумане среди широкого простора океана, и тени, отбрасываемые ими, пересекали узкие лощины. Лизл стояла возле Джеймса у руля и наблюдала, как гранитные Танцоры выходят из тумана: огромные и величественные, подавляющие все вокруг себя.

— Разве это не фантастика, Лизл?

Они стояли на мостике яхты в тени нависших скал и тихий голос Джеймса звучал восторженно. Она кивнула:

— Да — но страшновато.

Он рассмеялся:

— Брось. Пойдем я покажу тебе остров.

Джеймс причалил к небольшой плоской площадке, и они вышли на крошечный кусочек пляжа, к которому спускалась крутая тропа.

Остров был маленький: три мили в длину и немного меньше в ширину. Они ступили на его суровую необитаемую землю. Джеймс рассказал Лизл, как когда-то на острове жила процветающая колония монахов. Но уже несколько столетий здесь никого не видели. Чума поразила последних из монахов более трехсот лет тому назад. Теперь единственными обитателями были реющие над головой и пронзительно кричащие чайки.

Джеймс взял ее за руку.

— Здесь есть местечко — мы зовем его охотничий домик. Пойдем, я покажу тебе. Это за скалой.

С запада дул легкий ветер, Лизл следовала за Джеймсом, постоянно открывая его с новой стороны и все время удивляясь. Они шли бок о бок, смеясь и разговаривая; Джеймс по пути показывал ей различных птиц, которые снимались с места и улетали, когда они подходили близко.

Наконец они достигли крошечного каменного строения, которое приютилось почти "на коленях" у одного из Танцующих.

Джеймс открыл тяжелую деревянную дверь, и они вошли, ступая на мозаичный пол; и их шаги отдались в пустоте эхом.

— Так это сюда ты убегаешь от жизни, когда тебе хочется побыть одному? — Лизл смотрела на него широко открытыми глазами, полными удивления. — Как здесь прекрасно, Джеймс.

Он улыбнулся:

— Пошли, покажу остальное.

Джеймс стал одну за одной открывать комнаты. Поначалу казалось, что дом — одноэтажный, и главное в нем — жилая комната, которая была меблирована тяжелой дубовой мебелью и двумя огромными диванами, поставленными в виде буквы "L" перед камином. Джеймс зажег камин, и он весело затрещал поленьями и торфом. Была в доме и кухня, и две хорошо меблированные спальни, окна которых выходили на живописные скалы неподалеку.

Но лишь затем Лизл заметила узкую лестницу, ведущую, казалось бы, в никуда. Иначе как на крышу домика выходить этот лаз не мог.

— А что там наверху? — спросила она.

Джеймс улыбнулся. Он наслаждался ее восхищением, которое было видно по ее глазам.

— Эта лестница ведет в мою студию. Вот куда я убегаю от толпы.

— А можно мне посмотреть?

— Конечно.

Она последовала за ним по узкой лестнице в помещение, которое было таким светлым и просторным, что ей показалось: она на вершине мира.

Студия была построена на крыше, широкой и плоской, и была столь удобна и просторна, что Лизл показалось, будто она смогла бы жить здесь вечно. Здесь был камин — и повсюду, насколько хватало пространства, были полотна, кисти, мольберты и палитры.

— Какое чудесное место, — сказала она, присаживаясь на широкую кожаную кушетку у камина. — Я понимаю, за что ты любишь этот остров. — Она улыбнулась ему. — Я смогла бы жить здесь всегда.

— Возможно, и будешь! — Он пристально смотрел на нее, и его глаза следили за ее реакцией. Голос его понизился до шепота. — Этот дом ждал тебя…

Он сказал это неожиданно, но не встретил отпора. Вместо этого она улыбнулась и протянула руку. Они сидели рядом, и он нежно взял ее руку, затем обнял и медленно прижал к себе. Все произошло спонтанно, и никто не проронил ни слова, чтобы не нарушить той хрупкой гармонии, что возникла между ними.

Они сидели, обнявшись, долгое время, а затем он посмотрел ей в лицо и вдохнул ее имя: Лизл.

Она знала: сейчас он поцелует ее, и поэтому задержала дыхание. Его губы медленно приблизились, и внезапно он начал целовать ее с такой нежностью и страстью одновременно, что внутри нее вспыхнуло пламя, давно разгоравшееся.

— Лизл… я… — шептал он и не мог досказать.

— Не нужно. — Она еле шептала. — Пожалуйста, Джеймс, не извиняйся. Я не хочу, чтобы ты о чем-то сожалел. — Она подняла на него глаза, и он увидел в них такую же силу страсти, что сжигала и его. — Я не… я тоже желаю этого.

— Но Лизл, есть обязательства…

Она закрыла ему рот рукой:

— Т-с-с…

Он вновь поцеловал ее, наклонившись к ней, а затем нежно поглядев в ее удивленное, с широко распахнутыми глазами лицо. Медленно, не касаясь ее ничем, кроме губ, он так нежно, так осторожно целовал ее рот, будто вновь создавал его. Поцелуй его был исполнен нежности и любви, и какого-то удивления. Она едва сдерживалась, чтобы не закричать — так она желала его. Она прижалась к нему, а он целовал ее шею, губы, волосы. Она чувствовала, как в ней пробуждаются чувства, которых она не знала прежде.

И вдруг, когда она уже не могла более сдерживаться, она почувствовала, как он оторвался от нее. В его глазах были мука и боль.

— Я не имею права…

— Но…

— Неужели ты думаешь, что я смогу быть счастлив, если ты будешь принадлежать мне час, или день, или неделю? — Он покачал головой. — Мне ты нужна навсегда.

— Джеймс…

Он заставил ее замолчать, еще раз поцеловав, и затем, оторвавшись от ее губ, взял за руку. Она наслаждалась его теплом, его близостью, он наполнял ее любовью. Она свернулась калачиком возле него на кушетке и положила голову к нему на грудь. Грудь его медленно вздымалась, и она чувствовала, как ее охватывает покой и дремота.

Она любит его! Что бы жизнь ни приготовила ей — или ему — она знала, что будет любить его до конца своей жизни. Она закрыла глаза и слушала, как билось ее сердце в одном ритме с его сердцем; и, сидя здесь, на кушетке, рядом с Джеймсом, она слушала четкий ритм дождя, который начал барабанить по стеклу студии.

— Расскажи мне об этом острове, Джеймс, — тихо попросила она. — Расскажи о двух Танцующих.

— Тут не о чем особо рассказывать.

— Все равно: расскажи.

Он устроился поудобнее.

— Хорошо, если ты настаиваешь.

Она кивнула, и он с улыбкой начал:

— Никто не жил тут Бог знает сколько времени — кроме птиц да диких животных, разумеется. Остров принадлежал цистерцианцам, но они не особенно знали, по-моему, что с ним делать. Потребовалось бы много денег, чтобы заново отстроить обитель — а, кроме того, у их ордена есть огромный монастырь неподалеку, в Кэлдее. Так вот, они решили продать его — и, услышав об этом, я не задумываясь купил его.

— А Остров Танцующих — это действительное его название? Звучит не слишком религиозно.

Он усмехнулся:

— Нет. На самом деле это Остров Хэй.

— А что там о Танцующих? Расскажи!

Он поцеловал ее волосы, и глаза его сощурились в улыбке:

— Это темная история про любовь и ревность.

— Так расскажи!

Он притянул ее к себе и пробежал рукой по ее густым волосам.

— Ну хорошо. Старая легенда рассказывает, что сотни лет тому назад — когда еще остров был святилищем — молодой послушник монастыря безнадежно влюбился в красавицу с материка.

— Нужно было начать так: "Давным-давно, в незапамятные времена…", — фыркнула Лизл.

— Так ведь это не сказка, а реальная история, — шутливо пожурил он, беря яблоко из вазы.

— Прости, — сказала Лизл, тоже откусывая яблоко. — Продолжай, пожалуйста, я не стану прерывать.

— Эта леди была благородных кровей и замужем за человеком, который годился ей в отцы. Никто не знает, как же эта пара встретилась, но когда это случилось, оба обезумели от любви друг к другу. В те дни женщинам было запрещено бывать на острове, и, чтобы встретиться со своим любовником, эта леди переодевалась в мальчика и нанимала слугу, чтобы тот перевез ее на остров, когда муж засыпал к вечеру.

— Как романтично, — проговорила Лизл. Сердце ее было наполнено любовью, а фантазии — образами двух молодых любовников. — Продолжай, Джеймс. Что случилось дальше?

Он театрально вытянул руку вперед.

— Говорят, что этот домик был выстроен на том самом месте, где они встречались. Он играл на лютне, или лире, — или на чем там играли в те времена — а она танцевала перед ним. Затем они предавались любви… потом снова любви… и снова предавались любви.

— Я, кажется, ухватила суть, Джеймс.

Он вновь засмеялся, вертя в ладонях пряди ее волос:

— Чертовы счастливцы.

— Продолжай, Джеймс, — ласково обратилась она к нему. — И что с ними случилось?

Он усмехнулся и продолжил:

— К несчастью, муж красавицы как-то разузнал, что жена каждый вечер исчезает, и ему это не понравилось. Он был любопытен, этот муж — и не могу сказать, что я виню его в этом. Он был настроен решительно: в одну ночь он последовал за ней и увидел, как она переправляется на лодке. В следующую ночь он прогнал слугу-перевозчика и, переодевшись в его платье, сам переправил жену на остров.

Джеймс усмехнулся напряженному вниманию, с которым его слушала Лизл. Ему нравилось, как ее голова покоится на его плече, и нравился запах духов, исходящий от ее волос. Он тихо наблюдал за ней, пока она не проговорила:

— Продолжай, Джеймс, не останавливайся.

Джеймс продолжал:

— Нужно ли говорить, что случилось неизбежное. Когда к ней вышел любовник, и муж увидел, как его супруга изображает из себя Саломею, старый муж вышел из себя от ревности. Он увидел, что его жена так любит молодого любовника, как никогда не любила его, и совершенно обезумел. Он достал свой меч, двинулся на них, как безумец, по песку… — и… — Джеймс поднял в руке воображаемый меч и резко опустил его на подлокотник кресла, — вонзил меч в сердце молодого любовника и тот мгновенно умер.

— О, мой Бог!

Джеймс повысил голос, чтобы сделать сцену более драматической:

— Жена в истерике была распростерта на песке, а ее муж, не в силах вынести ее измены и позора, бросился в море — и его больше не видели. — Он театрально понизил голос. — Внезапно начался великий шторм. Неистовый ветер проносился над островом, завывая в горах и поднимая тучи песка, как ураган. Ветер поднимал скалы, будто спички, и бросал их в груды на берегу, нагромождая одну на другую — и они падали и уничтожали все на своем пути. Когда, наконец, шторм стих, стало видно, что лавина каменных обвалов вознесла над берегом две гигантские каменные фигуры: фигуры трагических любовников. А тела их были погребены под этими обвалами. Прошли века, но на песке навеки остались танцевать эти двое — Танцующие в песках.

— Бог мой, какая дивная история, — вздохнула Лизл и протянула руки. Затем она хихикнула и окончательно рассыпала романтизм в пух и прах: — Но она еще раз подтверждает мое мнение.

— Какое мнение? — Джеймс встал, чтобы достать из бара бутылку вина.

— О том, как опасна любовь.

Он усмехнулся, наполнив бокалы и поднеся их:

— Лизл Павла Леонтина Адрианович, у тебя нет души.

Наступил холодный вечер, когда они направились к материковой земле. Студеный ветер обдувал щеки Лизл, когда она стояла на борту яхты, напрягая зрение, чтобы уловить исчезающие очертания Острова Танцующих. Но вот он исчез из виду.

То был чудесный день. Ей казалось, что она заключена в некую яркую оболочку — а реальный мир так далек, что почти не существует.

Она почувствовала, что замерзла, и поплотнее завернулась в джинсовую куртку. Танцующие исчезли в тумане — и внезапно Лизл охватило ощущение, что и ее радужный пузырь счастья исчезнет, как только они прибудут в Ханахин.

Глава 6

Майк нетерпеливо дожидался Джеймса. Он мерил дорогу шагами, будто от этого зависела его жизнь.

— Ты нужен в конюшне, Джеймс. Лучше было бы пойти сразу.

И Майк сделал жест, говоривший "Следуй за мной".

— Принцесса? — Джеймс выглядел и озабоченным, и спокойным одновременно.

Майк кивнул:

— Да, она озадачила всех.

Рыжая Принцесса, старейшая породистая кобыла, начала жеребиться. Ожидалось, что она принесет жеребенка лишь недели через три, и Лизл было известно, что Джеймс волновался за исход.

— За Лайонелом послали? — спросил Джеймс.

— Да, — отвечал Майк. — Он уже здесь, и он сам послал за другим парнем, Шоном Конноли, и тот едет из Драмкеррика. Придется повозиться: кобыла немолода.

— Хорошо, пойдем. — И, потрепав Лизл по щеке, он сказал: — Прости, любовь моя, но вынужден оставить тебя этим вечером одну.

— Могу я помочь? — спросила Лизл.

— Спасибо, нет. Кобыла тебя не знает, и это се встревожит. — И он добавил с усмешкой: — Но очень мило с твоей стороны предложить помощь.

Лизл покачала головой, улыбнулась и сказала:

— Бог в помощь, Джеймс.

Мужчины оставили ее и, не оглядываясь, побежали в конюшни. Лизл некоторое время смотрела им вслед, затем двинулась к дверям, вошла и хотела было подняться по лестнице, желая принять горячую ванну и переодеться.

Она была уже на полпути, когда услышала глухой голос Бриджит, которая звала ее из прохода, ведущего в теплицу:

— Это вы, мисс Эдриан?

Лизл увидела Бриджит.

— Да. Что случилось?

— Мисс Ловелл хотела бы вас видеть.

Лизл вздохнула. Вот оно, подумалось ей, и она взглянула в морщинистое лицо домработницы.

— Нельзя ли подождать до утра, Бриджит?

— Она сказала, что желает видеть вас сейчас.

— Хорошо. Где она? — спросила Лизл решительным тоном.

— В своей комнате, мисс. Она была там целый день.

— Целый день? Почему? Ей нехорошо?

— Нет, мисс.

— Так что с ней случилось?

Домработница пожала своими худыми плечами. У нее было усталое лицо.

— Не знаю, мисс, но она в дурном настроении. У нее бывает.

Старушка пошла к двери, и Лизл, понимая, что ей предстоит еще одна сцена, неохотно последовала за ней.

Бриджит провела ее по коридору вдоль дальнего крыла дома. Стены коридора были целиком стеклянные, что напомнило Лизл аквариум с золотыми рыбками. Каждые несколько метров коридор открывался стеклянными дверями в великолепный зимний сад, и Лизл любовалась растениями. В конце коридора они пришли к крашеной белой двери, и Бриджит легким движением открыла ее, пригласив Лизл вовнутрь.

Комната была жарко натоплена и воздух в ней был насыщен влагой. Было почти как в теплице, тем более что тут росли всяческие экзотические растения. Запах их кружил голову, наполнив сразу же нос Лизл ароматами, а взгляд — великолепием красок. В центре комнаты в старомодном шезлонге сидела, прямо держа спину, тетя Хэрри и читала книгу.

Старая леди слабо улыбнулась и сделала знак Бриджит, чтобы та удалилась, а затем повернулась, чтобы одарить Лизл слабой, едва уловимой улыбкой. Затем она сказала жалобным слезливым голосом:

— Лизл, милая, как хорошо, что вы уделили мне время.

Когда Бриджит ушла, она кивнула Лизл, чтобы та подошла, и Лизл осторожно приблизилась, всеми силами стараясь скрыть свою неприязнь к тетушке. Та была бледна и держала на голове компресс.

— Примите мои сожаления: вы, кажется нехорошо себя чувствуете, мисс Ловелл.

Старая леди не ответила. Она сняла компресс с головы и взяла с серебряного блюда по соседству с собой кисть винограда. Затем она сделала жест сухонькой рукой, и огромный сапфир на ее среднем пальце блеснул, отражая свет лампы.

— Сядьте возле меня, Лизл.

Она неопределенно указала на место у ее ног, и Лизл подошла и села. Две женщины смотрели друг на друга, не опуская глаз. Чуть заметная злобная усмешка искривила губы Хэрриет, и глаза ее вспыхнули, встретив упорный взгляд Лизл. Лизл почувствовала, как два ярких пятна вспыхнули на ее щеках: она поняла, что в душе старухи бушует еле сдерживаемый гнев.

— Джеймс занимается кобылой? — спросила она тонким голосом.

Лизл кивнула:

— Да, и Джеймс, и Майк; и ветеринары там же, так что она в надежных руках.

Последовала долгая пауза. Затем Хэрриет Ловелл положила голову на подушки и зарыла глаза, и спустя некоторое время на ее увядшие щеки вернулась краска, и она спросила с притворным интересом:

— Вам понравился остров?

— Очень.

Хэрриет Ловелл отщипнула еще ягодку винограда, кинув на Лизл холодный взгляд.

— Я была удивлена, услышав, что Джеймс взял вас туда: обычно он ездит один.

— Он пожелал, чтобы я увидела Танцующих.

Наступила короткая пауза. Затем Хэрриет Ловелл нахмурилась и нетерпеливо покачала головой:

— Я должна быть честной: не нравится мне все это. Совсем не нравится.

— Почему же?

— У него нет права проводить столько времени с вами наедине: люди будут говорить разное.

Лизл улыбнулась.

— Этим людям говорить совершенно не о чем.

— Вы не понимаете. Наверное, для людей вашего типа ничего особенного нет в том, чтобы проводить наедине целые часы и уезжать с полузнакомыми людьми; но мы, Ловеллы, — род гордый и знатный. — Ее тон был высокомерен, и она отчеканивала каждое слово. — Нам нужно поддерживать честь рода — и мы гордимся своим происхождением.

— Как мило, — со скукой в голосе произнесла Лизл.

— Вы смеете дерзить?! — Глаза Хэрриет злобно сверкнули.

— Я вовсе не намеревалась, но уверена: вы не для того вызвали меня так поздно вечером, чтобы рассказывать о своем роде.

Холодные голубые глаза Хэрриет выдержали взгляд Лизл.

— Да, не для этого. То, для чего я хотела вас видеть, касается моего племянника.

— Я слушаю.

— Мне не нравится, что он все свое время проводит с вами.

Лизл не смущаясь посмотрела в эти холодные глаза.

— Я полагаю, это личное дело Джеймса, разве не так?

— Нет. Я так не считаю. Джеймс должен жениться на Энид, и я не желаю, чтобы вы разрушили их будущее.

Лизл посмотрела на ее умное, тонкое лицо, которое в свете лампы было белым, как мел.

— Я не имею намерения разрушать будущее Джеймса.

— Но именно это вы делаете.

— Мисс Ловелл, — терпеливо начала Лизл, — я думаю, что Джеймс способен решить за себя сам. Каковы бы планы на будущее у него ни были — это его жизнь, и он имеет право решать. Я уверена: придет время, и он примет правильное решение. — Она встала, глядя на старую леди, которая лежала такой беспомощной на вид в своем старомодном шезлонге. — И я вовсе не собираюсь спорить с вами вновь. Я надеялась, что мы станем друзьями, но теперь вижу, что мои надежды никогда не осуществятся. Если это все, что вы собирались обсудить — я думаю, вам лучше поговорить с самим Джеймсом. Спокойной ночи, мисс Ловелл: надеюсь, утром вы почувствуете себя лучше.

— Как я могу чувствовать себя лучше, если у меня столько тревог?

— Вам не о чем тревожиться: вероятно, только о ваших фантазиях.

— Вы обольщаете его.

Лизл глубоко вздохнула:

— Пожалуйста, мисс Ловелл, не заставляйте меня говорить ничего, о чем я могу затем пожалеть.

Глаза старой леди стали красными от ярости.

— Мне ненавистна мысль о том, что случится "благодаря вам". Вы задурили ему голову, вы нарочно желаете его окрутить!

— Мисс Ловелл, я уже сказала вам: я пришла не для того, чтобы ссориться с вами! — Лизл пошла к двери, чувствуя, что еще немного — и не сдержит ярости. Она не знала, насколько еще ее хватит, чтобы быть вежливой с этой невыносимой женщиной, которая все говорила и говорила ей вслед.

— Надеюсь, вы можете гордиться собой: вы досадили мне всласть. — Голосом, полным яда, мисс Ловелл добавила: — Если вы останетесь здесь и вынудите моего племянника к женитьбе на вас — я лично позабочусь о том, чтобы он потерял все! Вы — не для него! Вы лишь соблазните его и сделаете несчастным! Его достойна лишь Энид! — С холодным, как лед, взглядом она выкрикнула: — Возвращайтесь к таким же, как вы сами, в Лондон, вас здесь не ждали! — И Хэрриет прижала ладонь к груди. Дыхание ее вырывалось короткими, болезненными рывками. — Вы не любите его, вам нужны его имя и деньги! Предупреждаю вас: я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы не смогли разрушить его жизнь.

Лизл не стала дожидаться большего. Она открыла дверь и быстро вышла, громко закрыв ее за собой. Придя к себе в комнату, она села на кровать, и мысли ее завертелись, как колесо. При воспоминании о словах старой леди: "Возвращайтесь к таким же, как вы, в Лондон — вас здесь не ждали" — ее бросило в жар. Волны ярости набегали на нее, как прилив.

Почему, черт возьми, Хэрриет Ловелл так презирает ее? Что в ней вызывает такую ненависть? Лизл удивленно покачала головой и потерла виски пальцами. Она встала и пошла к туалетному столику; сощурясь, обозрела себя в зеркале. Несмотря на усталость ее мысли вернулись к Джеймсу, к той глубокой любви, что расцвела в ней в короткий срок, за который она Джеймса узнала.

Лизл не была с мужчиной около года. Может быть, поэтому она так влюбилась в Джеймса? Было ли это просто физическое влечение? Или она просто сделала вид, что это влечение — и есть любовь? Нет, ей не хотелось так думать. Физическое влечение можно распознать, и, сколько бы ни было оно красиво, та теплота, с которой она думала о Джеймсе, показывала, что чувство ее гораздо глубже. Оно было глубже, чем все, что она знала до сих пор в жизни — или воображала, что знает. Неужели она разрушит его жизнь? Она когда-нибудь вернется к своей Карьере — и значит, разрушит репутацию этой старой и гордой фамилии. Выходит, именно этого боится Хэрриет Ловелл?

А если это не страх — то что же это? У старой леди есть какие-то веские причины. Может быть, это нездоровая ревность старой женщины? Может быть, тетя боится, что останется одна? Может быть, внимание и привязанность к ней Джеймса вызывает такую ненависть, которую Лизл никогда не понять.

Она покачала головой. Нужно подождать. Слишком поздно, да и сделать она ничего не может.

Она медленно встала и разделась. Да, ее радужный мир разлетелся на куски, но возможно, утешала она себя, завтра утром все вернется. Она приняла ванну, легла и потушила свет, обняла подушку, мечтая…

В пику Хэрриет Ловелл она всей душой мечтала о том, что рука ее обнимает тело Джеймса.

Сон одолел ее, и когда он пришел, то это был такой сон, который приходит лишь к людям, крайне усталым физически и морально. Это был не дающий отдохновения, беспокойный сон, в котором ее посещали образы молодого монаха и красавицы, танцевавшей перед ним на песке под стенами обители. И, хотя ей не было видно лица наблюдавшей за любовниками зловещей темной фигуры, она знала, что в тени двух гигантских скал прячется Хэрриет Ловелл — прячется и смотрит на танцующих на песке.

Лизл потянулась и проснулась. Комната была залита солнечным светом. Ей были слышны громкие птичьи голоса за окном. Чуть позже восьми она спустилась к завтраку — и нашла на столе в холле пухлый пакет, пришедший по почте и адресованный ей. Это был сценарий продолжения сериала "Сестры Иудеи". Открыв пакет, она нашла торопливо написанную записку от Тони.

"Прошу, соглашайся на новые съемки, милашка. Деньги мы как-нибудь выцарапаем. Не губи, ПОЖАЛУЙСТА!!!"

Похоже вмешалась сама судьба — и приняла за нее решение.

— Наверное, я забыл про твой день рождения? Прости.

Это был голос Джеймса. Она быстро оглянулась и увидела его, стоявшего в дверях. Она так увлеклась чтением записки и сценария, что не заметила, как он вошел.

— Нет, Джеймс, это не подарок ко дню рождения — это мой новый сценарий, только и всего, — поспешно сказала она.

Он закрыл за собой дверь. Вокруг его глаз была краснота: очевидно, он очень мало спал.

Он не отвечал несколько минут, а когда ответил, голос его был напряженным:

— И ты согласишься на съемки?

— Думаю, да. Роль хорошая. — Лизл говорила нарочито небрежным тоном. Затем, быстро сменив тему, спросила: — Как кобыла?

— Все в порядке.

— А как здоровье твоей тетушки этим утром?

Он взял ее за руку и повел в столовую. При вопросе о тетушке его глаза вспыхнули было — но тут же вспышка прошла, и голос его был спокоен:

— Вроде бы все обошлось. Доктор О'Брайан только что уехал: дал ей успокоительное.

Лизл протянула руку и прикоснулась к его руке, серьезно спросив:

— Джеймс, а что с твоей тетушкой?

Лицо его посерьезнело.

— Я не уверен в диагнозе. О'Брайан сказал, что она сама себя мучает чем-то, а я не понимаю, чем. Я забываю порой, что она очень хрупкого здоровья.

"Хрупкого здоровья" — по мнению Лизл — было никак не применимо к несгибаемой леди, но она не стала возражать. Вместо этого она вошла вместе с Джеймсом в столовую. Джеймс принялся за вареное яйцо, а она, налив кофе, внимательно слушала его рассказ.

— Наше поместье перешло в управление Хэрри, когда умерла моя мать. Хэрри воспитала меня, вырастила; смотрела за домом, вела хозяйство. Она отдала Ханахину всю свою жизнь — но не только Ханахину, еще и мне. Я многим ей обязан. — Он слегка усмехнулся, отпив кофе. — Но хватит об истории моей жизни. Что мы делаем сегодня? Не хочешь ли прогуляться верхом?

Она улыбнулась, стараясь выглядеть естественно.

— Сегодня, Джеймс, у меня дела.

Он напряженно усмехнулся:

— Я тебе надоел?

— Нет, дело не в этом, Джеймс. Я… я думаю, пришло время возвращаться к работе.

— Чепуха!

— Для меня — не чепуха, Джеймс.

— Ну что ж, если тебе этого так хочется… — Голос его стал скучным и чужим. В воздухе висело напряжение. Спустя некоторое время Джеймс взял ее за руку и сказал: — Останься, Лизл. Останься и выходи за меня замуж.

Лизл затаила дыхание. Именно этого момента она желала более всего!

Ей хотелось громко выкрикнуть "Да! Да! Прямо сейчас!" Но тут в ее воспоминаниях встало тонкое бледное лицо Хэрриет Ловелл, и вместо этого она, запинаясь, пробормотала:

— Пожалуйста… Джеймс, ты слишком торопишься.

Он улыбнулся, нежно взяв ее руку и поднеся к губам.

— Как раз недостаточно тороплюсь.

— Я говорю серьезно.

— И я тоже.

— Я уже приняла решение. Я решила приступить к работе завтра же.

Она скорее почувствовала, чем увидела, его непроизвольное движение. Его губы сжались, и он резко отпустил ее руку. Голос его опять стал чужим, а вокруг рта собрались горькие складки.

— Понимаю.

— Не понимаешь. Пожалуйста, подумай, Джеймс: ведь это для всех будет лучшим решением.

Он бросил на нее многозначительный взгляд:

— Для кого — для всех?

— Для нас обоих. — Голос ее упал до шепота.

Она почувствовала себя неуютно под его взглядом, и глаза его от горечи стали еще огромнее.

— Что-то случилось, не так ли?

— Ничего подобного.

— Лизл, нельзя ли отложить твой отъезд?

— Нет.

Выражение его лица стало каменным.

— Ты едешь в Лондон к своей работе — или к Тони?

Глаза Лизл были полны гневом, широко распахнуты и темны.

— Это уже оскорбление, Джеймс. Значит, вот что ты думаешь обо мне?

— А что еще я могу думать? — Он прямо смотрел ей в лицо, и свет, падавший от окна, высвечивал удивление в его взгляде. Затем он мрачно добавил: — Прости, Лизл. Совершенно не хотел тебя оскорбить, просто я не могу даже мысли вынести, что ты будешь с кем-то другим.

Лизл пожала плечами, и на нее навалилось разочарование: каково будет ей-то жить с мыслью, что он, скорее всего, женится на Энид! Она тоже не выносила этой мысли.

Сделав голос по возможности веселым, она шутливо произнесла:

— Но мне ведь нужно зарабатывать на жизнь.

— О, брось, любовь моя. Я этому не верю. Здесь что-то еще.

Она двинулась к окну. Как ему объяснить поведение тетушки по отношению к ней, чтобы не быть жесткой! Кроме того, все покатилось слишком уж быстро; возможно, ему просто кажется, что он влюблен в нее — а жениться ему и впрямь лучше на Энид. Им обоим нужно время, чтобы разобраться.

Она молча стояла некоторое время, а затем повернулась и встретилась с его взглядом.

— Я хочу вернуться к работе: разве это не достаточная причина?

Джеймс напрягся, а затем заговорил ровным голосом, но Лизл показалось, что каждое слово будто забивается молотком в сталь:

— Нет, Лизл, недостаточная. Откуда у тебя такое горячее желание вернуться к работе? У меня есть планы на нашу с тобой жизнь.

Лизл засмеялась каким-то отчаянным смехом и вновь отвернулась от окна.

— А тебе не приходило в голову, чтоя могу любить свою работу, скучать без нее?

Он оставил это без обсуждения, и в наступившей тишине, не глядя на него, Лизл открыла сумочку и достала свою фотографию. Она быстро подписала ее и протянула Джеймсу.

— Это для Джо. Будь добр, передай ему от меня.

Джеймс посмотрел на фотографию, пробежав пальцами по щеке, затем — на Лизл и улыбнулся.

— Хорошо, — сказал он, будто возвращаясь к своей небрежной легкой манере говорить. — Я передам, если все равно ничего не могу предпринять, чтобы изменить твое решение.

Лизл улыбнулась в ответ и покачала головой.

— Ничего, — тихо сказала она.

Он нежно коснулся рукой ее руки.

— У меня было ощущение, что нас что-то сближает — и что впереди у нас еще более чудесные события.

Она положила сверху свою руку, пытаясь подавить бурю эмоций, которую вызвало его прикосновение.

— Думаю, это было физическое влечение, — усмехнулась она.

— В таком случае меня влечет к тебе со страшной силой.

Она грустно улыбнулась:

— Это скоро пройдет, Джеймс.

Он наклонился и поцеловал ее. Лизл закрыла глаза и почувствовала, как все ее тело ответило на этот поцелуй. Его ладони скользнули по ее стройной спине, искусительно и мучительно вызывая наслаждение; пальцы его пробежали по ее бедрам, вызвав в ней долгий мучительный спазм.

Она отодвинулась:

— Пожалуйста, Джеймс, не надо.

— Не уезжай, Лизл, останься со мной. — Он просительно поглядел ей в глаза. Его голос стал низким и хриплым от страсти. — Не понимаю, что ты делаешь со мной. Бог видит, я не могу без тебя. — Его пальцы нежно водили по чертам ее лица. — Я всегда контролировал свои эмоции, подчиняя их разуму. Я знал, чего хочу, к чему стремиться, но теперь…

— Пожалуйста, Джеймс: оставь меня и позволь мне упаковать вещи.

Он обнял ее, и его голос был едва слышен за бешеным биением ее сердца.

— Я мог бы попросить тебя остаться со мной по крайней мере сегодня ночью — по не стану. Теперь не стану. Мне хочется тебя всю: твое тело, твои мысли, и больше всего — твое сердце. Но если для тебя важнее работа — пусть так и будет.

— Пусть так и будет, — солгала она.

Он замер, рука его бессильно свесилась, в глазах застыли отчаяние и злость.

— Лучше пойду посмотрю на Принцессу, а не то сделаю что-нибудь, о чем потом пожалею. Поговорим после.

Джеймс пошел к двери — и почти столкнулся с входившей Энид.

— Привет, Джеймс. Кофе пьете? — Энид быстро окинула их взглядом, поняв, что пришла в неподходящий момент. — Простите… я вам помешала?

— Нет, я как раз уходил. — Джеймс бросил на Лизл долгий взгляд, а затем быстро вышел.

Лизл вздохнула и уселась в кресло, а Энид налила себе кофе.

— О чем это вы говорили, или это не мое дело? — спросила она, усаживаясь рядом с Лизл.

Лизл слегка пожала плечами.

— Да так — ничего существенного.

— Брось, Лизл, ты не обманешь меня, — жизнерадостно пожурила ее Энид. — Можешь не говорить даже, что у тебя напряженные отношения с тетей Хэрри.

Лизл была поражена.

— С чего ты взяла? Почему бы нам ссориться?

Энид рассмеялась:

— Не бойся признаться: она злится на тебя за Джеймса, так?

Что-то в тоне Энид заставило Лизл ответить ей:

— А я думала, ты любишь ее.

— Конечно, конечно, люблю; я знаю ее всю мою жизнь, и уважаю ее. Но я также знаю, какой она может быть, потому что видела ее поступки, — откровенно сказала Энид.

— Ну что ж, должна признать, что отчетливо поняла: она совсем не в восторге от моего присутствия.

— Лизл, Бога ради, не давай ей спуску, или твоя жизнь здесь станет несладкой. Она может быть крайне упрямой. Просто будь все время спокойной и независимой. И за этот совет я не стану извиняться. Она готова разрушить любые твои отношения с Джеймсом.

Лизл некоторое время сидела молча, наблюдая за девушкой через стол, а затем спокойно спросила:

— Может быть, поэтому вы с Джеймсом до сих пор не женаты?

Лицо Энид превратилось в напряженную маску, и она облизнула губы кончиком языка.

— Единственная причина, по которой я до сих пор не замужем за Джеймсом, состоит в том, что Джеймс никогда не предлагал мне этого.

Сердце Лизл упало.

— Значит, ты любишь его.

Это был не вопрос — это было утверждение.

Энид обратила па Лиз удивленный взгляд.

— Люблю? А при чем тут любовь?

Настал черед удивиться Лизл.

— Тогда зачем тебе выходить замуж за Джеймса?

Энид пожала плечами.

— Причин много. У Ловеллов есть власть, богатство; я найду здесь безопасность, обеспеченность, социальный престиж, роскошь — все, что угодно, — и, к тому же, дополнительную привилегию плюнуть в глаза тете Хэрри. — Эта мысль вызвала у Энид улыбку. Затем она продолжила: — Если серьезно, то есть все причины, чтобы стремиться выйти замуж за Джеймса, в особенности для тебя, например… ведь актерство жутко надоедает, правда?

— Жизнь сама по себе жутко надоедает, Энид — а я уже приняла решение остаться актрисой. — Лизл тихо добавила: — Но если бы я когда и вышла замуж, для меня не имело бы значения богатство — даже если бы он был беден, как церковная мышь — пока мы любим друг друга.

Энид хитро улыбнулась.

— Как романтично. И как старомодно. Но я признаю, Лизл: своими речами о любви ты задела меня. — В голосе Энид не слышно было ни злобы, ни зависти. — Я всегда хотела выйти за него замуж, если говорить честно. Я чувствовала, что он к этому готов — но, тем не менее, он ускользал от меня. А теперь, — она странно взглянула на Лизл, — я вполне могу забыть о нем. Он все равно ускользнул — и нечего теперь дуться. Во всяком случае, я желаю тебе добра, Лизл — а для меня есть еще много рыбок в этом море.

— Спасибо тебе, Энид — но я желала бы, чтобы для тебя все обернулось лучше.

Энид усмехнулась:

— Не важно. Признаюсь, когда ты впервые попала к нам, я испытала легкую ревность. Но если бы не ты — кто-нибудь другой увел бы его. Не думаю, что Джеймс когда-либо всерьез воспринимал меня как будущую жену — мы были скорее как брат с сестрой.

Лизл некоторое время смотрела на нее, затем спокойно кивнула:

— Ну что ж, утром я уезжаю, а после моего отъезда тебе, вероятно, удастся все вернуть на круги своя.

— Уезжаешь? Но твой отпуск только начался. Куда же ты едешь?

— Вернусь к работе.

Уже наверху, в своей комнате, Лизл достала писчую бумагу и написала длинное письмо бабушке. Разговор с Бабушкой ей всегда помогал в затруднительных положениях.

Когда письмо было написано, она положила его в свою сумочку, лежавшую на столе, и достала чемодан. Чем быстрее она вернется к работе, тем быстрее ей удастся забыть Джеймса Ловелла, Ханахин, тетю Хэрри и все, что случилось.

Глава 7

В южной Франции стояла жара. Лизл положила загорелые ноги на полотняный стульчик, сама расположившись на бамбуковом кресле. Она открыла книгу, но читать не могла. Вместо этого она стала смотреть по сторонам. Тень от балконного навеса давала маленькое отдохновение от жары, а в сухих деревьях вокруг слышалось монотонное пение цикад.

Воздух был наполнен кружащим голову ароматом жасмина, покрывающего узорчатую железную изгородь садика, расположенного террасами. Под ее балконом малочисленные посетители кафе пили что-то под зонтиками, но и они казались неподвижными в одуряющем зное полудня. Нигде ни дуновения. Даже бриз не волновал воды Роны, протекающей внизу. Лизл смотрела на извивающуюся золотую ленту — река отражала выжженный солнцем камень набережной — и мысли ее неизбежно возвращались к Джеймсу Ловеллу.

Она прощалась с Ханахином холодным серым утром. И даже теперь, спустя три месяца, его лицо всплывало в ее воспоминаниях. Мысль ее вновь и вновь возвращала ей события и впечатления того утра: торжествующее лицо тети Хэрри и ее прощальный взмах рукой — этот взмах до сих пор горько отдавался в сердце; щека Джеймса, которую она поцеловала, и он поцеловал ее на прощание в Шенноне, жестоко напомнив ей о том, что она наказала сама себя, оставив его.

— Авиньон — это далеко? — тихо спросил он, не отпуская ее взглядом.

— Нет. Два, самое большее — три часа самолетом.

Она чувствовала рядом его тело. Он удерживал ее и прижимал к себе.

— Два часа — как и две тысячи часов — не могут разделить нас. Ты тоже знаешь это, Лизл, правда? Но если тебе так нужно — езжай во Францию, и играй свою роль, я не могу останавливать тебя, и не пытаюсь. Это твоя жизнь. А когда ты вернешься ко мне, я хочу, чтобы ты знала: ты именно этого хочешь.

Она улыбнулась. Неужели это было одиннадцать недель тому назад?

Сначала, приехав к месту съемок, она была слишком занята, чтобы думать о своей печали. Она быстро закружилась в вихре работы, встреч и впечатлений, и душа ее погрузилась в образ трагический, созданный воображением Тони Шератона — образ монахини. Лизл пыталась вытравить из памяти все связанное с Ханахином. Но теперь, когда появилось больше времени, все ее мысли сконцентрировались на Джеймсе Ловелле и тоске по нему.

Теперь оставалось переснять пару эпизодов и сделать финальную сцену, и заключительная часть сериала "Сестры Иудеи" выйдет на экраны с неизбежным и предсказанным успехом.

Она нахмурилась, помолясь про себя, чтобы не случилось ничего непредсказуемого, пока фильм не будет отснят целиком. Обычно так и случается, причем перед самым концом работы; несмотря на высокий рейтинг первой части сериала, деньги, отпущенные на съемки, быстро заканчивались.

Тони поехал в Лондон, чтобы "выбить" деньги на окончание съемок, и у Лизл не было ни малейшего сомнения, что он их достанет. Даже если условием будет изменение сценария в угоду чьим-то сумасбродным идеям. Тони за этим не постоит.

У Тони была великая способность к манипуляциям с бюджетом, а также необыкновенная гибкость ума — без принесения в жертву только лишь самого себя и своего руководства делом. Его телефонный звонок сегодня утром звучал обнадеживающе.

— Лизл, ты что-нибудь слышала о компании "Тэлботсон Интернешнл"?

— Кажется, да. Они торгуют медью или чем-то в этом роде.

— Они торгуют почти всем.

— Так что там?

— Думаю, что мне удалось уговорить их субсидировать нас.

— Я не сомневалась, что ты сделаешь это; я знала, что ты достанешь денег.

— Это не проблема. Говоря по правде, они сами вышли на меня. Представитель сказал, что фирма хотела бы начать работу с телевидением и слышала о наших финансовых трудностях.

— Замечательно!

— Вот отчего я звоню тебе; они посылают в Авиньон своего представителя, чтобы он вошел в курс дела, а я пока остаюсь здесь для переговоров. Не присмотришь ли за ним до моего приезда?

Лизл улыбнулась. Она знала: для Тони она незаменима, она — одна из его козырных карт. И если "Тэлботсон Интернешнл" можно "купить" на лучшую звезду продюсера Шератона — Тони использует ее в этой игре.

— Хорошо, Тони. Когда он приедет? В каком отеле он остановится?

— Он будет здесь днем. Полетит самолетом в час тридцать из Гэтвика. А отель — "Жорж Рене", идет?

— Идет. Вечером я позвоню туда и договорюсь о встрече на завтра. Встреча на съемочной площадке. Это поможет ему войти в курс дела.

— Нет, Лизл. — Голос Тони был уверенным и твердым. — Все уже оговорено. Я наполовину обещал, что ты увидишься с ним вечером — около восьми — (последовала краткая пауза) — в ресторане за ужином.

Лизл нахмурилась. Что ее наиболее раздражало в Тони — так это то, что он вечно использовал ее как средство, а ее доброжелательность принимал как само собой разумеющееся.

Она с раздражением сказала:

— Я бы попросила тебя не организовывать что-либо за моей спиной, Тони. Ты мог бы предупредить меня хотя бы. Мне не улыбается развлекать вечером совершенно незнакомого человека.

— Я прошу тебя: это нужно для дела.

Она вздохнула, и в ее тоне ясно было слышно отчаяние.

— У меня есть, по крайней мере, выбор?

— По правде говоря, нет… Если мы хотим, конечно, вовремя доснять сериал. — Она почувствовала в его голосе усмешку, и он продолжил: — Он хороший парень, и я попрошу тебя только разочек поужинать с ним. Вспомни: нам нужны деньги, и я пошел на риск, выложив это ему напрямую. Ты сделаешь это?

— Сделаю, — решительно, но покорно сказала она. — Как его фамилия?

— Тэлботсон.

— Как? Это сам босс?

Тони расхохотался:

— Никто другой. Спасибо, Лизл — и увидимся через пару дней.

Он повесил трубку.

Она устало отвернулась от палящего солнца и пошла в номер, чтобы охладить лоб холодной водой. Тишина и прохлада номера чуть остудила ее раздражение. Лежа на кровати под пологом, она думала о Джеймсе, и его образ то пропадал, то вновь вставал перед ее мысленным взором.

Она желала бы знать, что он сейчас делает, думает ли он о ней. Она привстала на локте и выдвинула ящик тумбочки, чтобы вынуть небольшую связку писем и перечитать их в сотый раз.

Первое письмо от Джеймса пришло вскоре после приезда Лизл в Авиньон, и одного взгляда на штемпель Ханахина было достаточно, чтобы она поспешила в свою гримерную — прочесть письмо в одиночестве. Это было дружеское, очень милое — и совершенно обыденное письмо, поэтому прочтя его, она почувствовала опустошение. В письме Джеймс интересовался ее карьерой, ее здоровьем и прочими рутинными вещами; и даже между строк нельзя было вычитать ничего такого, что бы заставило ее сердце забиться.

Она достала бумагу и после четырех неудачных попыток наконец нашла нужный тон письма. Ответ получился таким же бесстрастным и дружеским, как и его письмо. Дописав до конца, она несколько раз перечла его, чтобы убедиться, что и он не найдет между строк ничего, что могло бы ее выдать.

Она отложила письмо и отправила его лишь через три дня.

Джеймс не позвонил ни разу. Другие письма приходили в течение первых трех недель съемок, такие же дружеские по тону, начинающиеся с "Дорогая Лизл" и заканчивающиеся подписью "Джеймс" или "искренне ваш, Джеймс".

Затем письма стали укорачиваться, а приходили все реже — и наконец иссякли. Она ничего не знала о нем в течение трех недель — и вот все кончилось. И это после всех его уверений в любви! Значит, и романтическая магия озера Бэлли-ойе, и чувственное присутствие Танцующих — все превратилось просто в приятное воспоминание.

Она положила письма в ящик, заставляя себя вновь и вновь вытравить эти воспоминания из памяти и сконцентрироваться только на карьере.

Она разочарованно улыбнулась. Карьера! Вся эта карьера ныне зависела от Тони — и от того, добудет ли он денег у "Тэлботсон Интернешнл". Вот и вся карьера.

Сегодня пришлось немало потрудиться, и она наслаждалась перерывом в работе. Вечером, может статься, придется еще туже: ужин с незнакомцем — и, к тому же, с тем, кого она не особенно хотела ублажать.

Лизл повернулась к окну, зная, что время бежит быстро, и ей лучше что-нибудь предпринять, чтобы подготовиться к вечеру в отеле "Жорж Рене".

Она в который раз поразилась, когда увидела, что небо стало уже чернильно-синим, и что темнота наступила так быстро. Стремительное наступление южной ночи всегда ее поражало. Она взглянула на часы: было почти семь. Она подошла к балкону, чтобы закрыть белые деревянные ставни, затем прошла в ванную, чтобы полностью приготовиться к ужину.

Чуть позже восьми Лизл вышла из такси и прошла через резные полированные дубовые двери отеля. Она подошла к стойке метрдотеля. Сжимая в руках маленькую черную вечернюю сумочку, она держалась уверенно, и ее высокая изящная фигура хорошо смотрелась в сверкающе-серебристом платье. Взгляд нескрываемого одобрения в глазах метрдотеля соответствовал взглядам, которые бросали на нее в фойе отеля и за столиками.

— У меня встреча с мистером Тэлботсоном, — спокойно произнесла Лизл.

Клерк улыбнулся:

— Мадемуазель Эдриан?

— Да.

— Будьте любезны, следуйте за мной, мадемуазель.

Он повел ее через ресторан, который быстро заполнялся посетителями, и Лизл чувствовала на себе взгляды обедающих: частью это были взгляды узнавших в ней телезвезду, частью — оценивших ее красоту, а другая часть взглядов была взглядами просто любопытствующих. Часы показывали восемь пятнадцать вечера, и Лизл, следуя за молчаливым клерком, всей душой желала снова очутиться в своем номере. Не то чтобы ей так неприятен был ужин с незнакомцем — к этому она вполне привыкла, но она уже начинала жалеть, что уступила. Можно было бы пресечь поползновения Тони и перенести встречу на завтра. Но вдруг это было бы воспринято как оскорбление — а Тони так старался раздобыть денег.

Клерк пригласил ее в один из лифтов и нажал кнопку третьего этажа. Они не сказали друг другу ни слова, и, когда лифт остановился на третьем этаже, клерк повел ее по пушистому ковру коридора до места назначения.

Он тихо постучал в дверь номер 351 и, не дожидаясь ответа, открыл дверь, пропуская вперед Лизл.

Она улыбнулась, поблагодарив клерка, и прошла вперед — но тут же застыла от изумления.

Комната была просторна и элегантно меблирована; однако, вместо того, чтобы быть деловой или роскошной, вся обстановка была интимной. В проеме старомодных окон был накрыт стол на двоих; на окнах были портьеры из роскошного зеленого бархата, схваченные толстыми золочеными кольцами. В ведерке со льдом ждало шампанское, а на столе горели и уже оплывали свечи.

Лизл встала, в недоумении оглядываясь.

Она вовсе не этого ждала, соглашаясь на ужин с мистером Тэлботсоном. Все это было преднамеренно организовано для романтического разговора тет-а-тет. Внезапно она что-то осознала, и ее захлестнула волна гнева. Как Тони посмел включить в свой деловой план ее соблазнение будущим боссом?! Она повернулась было к двери, но резко остановилась, поскольку с балкона послышался странно знакомый голос "незнакомца":

— Благодарю вас, Жерваз.

Жерваз — так звали клерка — поклонился и покинул номер, неслышно закрыв за собой дверь.

Лизл повернула голову на этот голос и спустя момент увидела высокую, скромно одетую фигуру. Мужчина вошел в комнату с бокалом вина в руке.

— Здравствуй, Лизл, — сказал Джеймс Ловелл. — Как я рад снова видеть тебя.

Лизл потеряла дар речи. Ее будто пронзило электрическим током, и она застыла на месте в шоке. Затем все же усилием воли взяла контроль над собой и спросила:

— Джеймс, Бога ради, что ты здесь делаешь?

Он тихо улыбнулся под ее изумленным взглядом.

— Награда за мои труды. Ты удивлена?

Она собрала себя "в кулак".

— Удивлена? Честно говоря, Джеймс, ты мастер говорить безликости.

— Надеюсь, я не перестарался: ты выглядишь так, будто увидела привидение.

Он поставил свой бокал на бар и в несколько шагов был уже возле нее, взяв ее руки в свои и поцеловав в обе щеки.

Лизл нервно рассмеялась.

— Это несколько похоже на привидение, — признала она. — Но предполагаю, что я понадобилась тебе для чего-то. — Она чуть отступила и пристально посмотрела ему в лицо. — Джеймс, что ты тут делаешь?

Лениво усмехнувшись, он потянул ее к столу.

— Какая разница? Разве ты разочарована?

— Конечно, нет. Я очень довольна. Но, Джеймс, как…

— Никаких "как"

— Но…

— И никаких "но". Не то остынет ужин.

— Ужин? Но… я не могу остаться здесь… я не смогу отужинать с тобой.

— Нет, сможешь, уверяю тебя. — Он пригласил ее сесть за великолепно оформленный стол. — Как видишь, все ждало тебя.

— Но… я действительно не могу.

— Почему?

Она покачала головой:

— Потому что, к несчастью, у меня тут же назначен ужин с неким человеком по фамилии Тэлботсон. Я было подумала…

— Не спорь, Лизл… и сядь, пожалуйста. — Джеймс отодвинул стул, подождал, пока она сядет, и налил в бокал вина. Его красивые глаза отражали свет свечей. — Тэлботсон, говоришь? Это твой знакомый?

— Нет… совсем не знаю, кто это. Это кто-то из знакомых Тони, и ужин с ним очень важен для дела. Джеймс…

Она сделала движение, чтобы подняться, но Джеймс положил руку ей на плечо, и она села вновь.

— Отдохни, Лизл. Расслабься, думаю, этот приятель Тэлботсон поймет.

Она быстро взглянула в его лицо. Что-то в его тоне было такое, что заставило ее еще раз удивиться. У нее было ощущение, что Джеймс затеял какую-то игру. И что ему известно больше, чем ей. Она спросила с любопытством:

— Ты что-то об этом знаешь, так?

— Все очень просто, — усмехнулся Джеймс.

— Не понимаю.

Он протянул ей руку через стол, взяв ее ладонь и тихо проговорив:

— Это как раз то, в чем заключается проблема. Именно этого я от тебя добиваюсь: чтобы ты поняла.

Она остановила на ней взгляд.

— Джеймс… что-то происходит, так? И что именно — я не знаю. — Она была в затруднении и растерянности; но даже в этом состоянии она был счастлива одним только тем, что вновь видит Джеймса. Так что же он делает в Авиньоне? Любопытство вернуло ее к реальности. — Ну скажи мне, Джеймс, — прошептала она.

— Хорошо, я все тебе расскажу. — Он таинственно усмехнулся, будто пряча секрет еще дальше. — Ты осознаешь, что видишь перед собой гения?

— Вспоминаю, что ты упоминал об этом пару раз, — улыбнулась она в ответ. — Так ты, наконец, расскажешь?

— Ну вот, — сказал он. — Расскажу. — Он глубоко вздохнул и проказливо усмехнулся: — За два прошедших года твоя телекомпания понесла ряд финансовых потерь, не так ли?

Лизл кивнула.

— Кажется, да. Мы все вложили в нее немного, но это как капля в море, — с отчаянием признала она.

— Мне это известно. Теперь необходим новый капитал, а банки опасаются давать ссуды — в особенности компаниям типа вашей, чьи отчеты не вдохновляют, если не сказать большего.

— Кажется, ты вошел в курс дела.

Он бесстрастно и даже безразлично произнес:

— Теперь и я вошел в этот бизнес.

Лизл издала короткий смешок:

— Чтобы теперь уж знать обо мне все досконально?

— Кое-что я до сих пор не знаю.

Его пальцы поглаживали ее ладони, ласкали их, будто он и не расставался с нею. Лизл сделала инстинктивное движение, чтобы ответить на ласку, но сдержалась: ее самоконтроль начал работать вновь.

— А что мистер Тэлботсон? О нем ты что-то знаешь?

Джеймс улыбнулся:

— В некотором роде — да.

— Продолжай, Джеймс.

— Я волнуюсь.

— Обо мне? — Она пыталась игнорировать чувства, которые пробуждались в ней при его прикосновении. — Или о мистере Тэлботсоне?

Свет свечей играл на ее груди и плечах; на его лице; и его взгляд говорил ей о том, что те недели, что прошли со времени их разлуки, ничего не изменили в них обоих: их тянуло друг к другу по-прежнему.

— Об обоих, — спокойно признал он.

— Обо мне нечего волноваться, Джеймс, — сказала она, — а что волноваться о мистере Тэлботсоне? Он где-то будет ждать меня, а потом…

— Нет, он уже не ждет.

Она удивленно взглянула на него.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю, потому что я и есть мистер Тэлботсон.

Лизл смотрела на него, не зная, что сказать. Она не верила.

— Ты?..

— Да. Тэлботсон — фамилия моей матери в девичестве. Выйдя замуж, она стала Ловелл, а компания "Тэлботсон Интернешнл" — досталась мне в наследство. У меня есть кузены, которые владеют несколькими пакетами акций, но в целом компания принадлежит мне. Я просто не стал менять ее название и все. И сам назвался фамилией матери.

Беспомощно глядя на него, Лизл проговорила:

— Ты самый удивительный человек, которого я когда-либо встречала, Джеймс.

Он тихо засмеялся.

— Я изыскивал способы вернуть тебя — ведь твои письма не слишком обнадеживали!

— Твои тоже.

— Я хотел дать тебе время все обдумать; я не желал тебя торопить.

— И что общего все это имеет с "Тэлботсон Интернешнл", или мистером Тэлботсоном, и твоим пребыванием в Авиньоне?

— Я как раз подошел к этому. Когда я узнал о ваших финансовых проблемах — а я как раз выискивал, каким способом стать к тебе ближе — я, проще говоря, купил вашу телекомпанию. Другими словами, Лизл Павла Леонтина Адрианович, я — ваш новый босс!

Чувствуя себя совершенно некомфортно, Лизл не могла ни двинуться, ни ответить. Она некоторое время, показавшееся ей очень долгим, глядела в глаза Джеймсу, а затем поднялась и пошла к столу, чтобы взять с него свою сумочку.

Она стояла, обратившись к нему спиной, в раздумье — и Джеймс следил за ней взглядом, полным любви и муки, в ожидании ее реакции. Когда ему стало ясно, что реакции восторга не будет, он тоже встал и подошел к ней, тихо обняв за талию.

— Это что — так ужасно? — мягко спросил он, коснувшись ее уха губами.

Она резко обернулась, и он был вынужден отступить. Взгляд ее выразительных глаз был полон гнева.

— А я — часть этой сделки?

Он вовсе не ожидал такой реакции. Он прищурил глаза:

— Что эти твои слова должны означать?

Лизл обвела рукой столик на двоих, свечи, а также огромных размеров двойную кровать, которую ей теперь было видно через полуприкрытую дверь спальни.

— Ты что, полагаешь, что я совсем дура, Джеймс? — Глаза ее горели гневным огнем. — Я — козырная карта в этих переговорах? Я прилагаюсь к купленной компании в качестве… приправы?

Теперь он смотрел на нее в полном недоумении, шокированный горечью в ее голосе.

— Но ты не понимаешь…

— Нет, — уже более спокойно сказала Лизл, — я не понимаю. Но хочу, чтобы ты знал, Джеймс: я не собираюсь становиться основой какой-либо сделки. Я не позволю себя унизить таким образом.

Она подошла к двери и взялась уже за ручку, но Джеймс накрыл ее ладонь, положенную на ручку двери, своей и тихо сказал:

— Лизл, выслушай меня, пожалуйста. Это вовсе не так, как ты думаешь.

Она грустно улыбнулась, глядя ему в глаза.

— Разве, Джеймс? Тогда, Бога ради, скажи мне, как же это выглядит.

Повисла долгая тишина, а потом он срывающимся голосом начал говорить:

— Я люблю тебя, Лизл… Я люблю тебя и желаю тебя. Я хочу на тебе женится. Все, чего я хочу — это твоего счастья, и если для этого нужно купить твою чертову телекомпанию — я решил, пусть будет так. — Лизл почувствовала, как его руки обвились вокруг нее, и она прижалась к нему, позволив, наконец, себе захлебнуться любовью. Любовь прогнала прочь весь гнев и оскорбленную гордость, которая переполняла ее сердце. Она чувствовала, как его губы целуют ее волосы, и его голос был глухим, когда он произнес: — Ты веришь мне, Лизл? Ты доверяешь мне?

Она подняла лицо.

— Это не в моих правилах, но, кажется, верю, — тихо улыбаясь, сказала она. — Я верю тебе.

— Так ты выйдешь за меня замуж?

Лизл обвила его руками, ощутив позвоночник через тонкую ткань рубашки, и пробежала пальцами по напряженной мускулатуре его плеч. Его руки обняли ее, и она почувствовала дрожь; руки были сильными, твердыми, как сталь — и все же прикосновение их было нежным, подобно прикосновению перышка. Она ощутила, как страсть сотрясла его тело, когда он коснулся губами ее шеи, и отзвук этой страсти захлестнул ее потоком.

В сознании ее крутились какие-то обрывочные мысли, из которых нельзя было сложить абсолютно ничего.

— А твоя тетя? Она знает, что ты чувствуешь ко мне?

Он перевел дыхание. Оно было неровным и хриплым. Глаза его ласкали ее.

— Поехали со мной вместе в Ханахин — и увидишь сама.

Она сделала непроизвольное движение протеста: она позволила бы обмануть себя, если бы поверила, что Хэрриет Ловелл примет их двоих с распростертыми объятиями.

Она любит его. Искушение было велико. Но она покачала головой. Маленький голосок сомнения все еще звучал в ее сердце. Ей нужно было собраться с мыслями.

— Я… мне… мне нужно окончить съемки, — солгала она.

Его голос изменился, как бы отдалившись.

— Сколько времени тебе нужно на это?

— Я… я не уверена.

— Тогда я скажу за тебя. Это займет еще две недели. В конце концов, ты сама должна принять решение, Лизл. Я не подталкиваю тебя ни к чему. Я подожду.

Он с трудом взял себя в руки, и она знала это. Но он подумал еще о чем-то, потому что глаза его неожиданно сощурились.

— А теперь давай ужинать.

Глава 8

В главном зале для приемов Гранд Отеля в Авиньоне был в разгаре вечер. Лизл пробиралась к дверям, чтобы выйти глотнуть воздуха. Опершись о колонну, она разглядывала полный сбор именитых гостей, приглашенных на празднование окончания съемок "Сестер Иудеи". Она чувствовала одновременно и облегчение, и удовлетворение.

Завтра ей предстояло расстаться с этой привычной уже жизнью; жизнью, которую знала с пеленок, с того времени, как помнит бабушку. И часы томления и растерянности, в которые ей предстояло принять самое ответственное решение в своей жизни, скоро минуют. Решение было принято даже ранее, чем было получено письмо от Бабушки, а пришло оно этим утром.

Она, улыбаясь, повернулась к человеку, который подошел к ней. Она умела читать в его лице, как по книге, а Тони был уже совершенно захмелевшим и от возлияний, и от подготовленной сенсации новоотснятых серий.

— Мы сделали это, — проговорил он еще раз, обращаясь скорее к себе, чем к кому-либо. — Мы сотворили своими руками еще один хит, Лизл. Тебе следовало бы витать в облаках, вместо того, чтобы скрываться по углам. Что с тобой случилось?

— Ничего не случилось, — спокойно ответила она, и ее взгляд тотчас стал намеренно независимым.

— Так веселись — у нас еще впереди прощальный завтрак. Будем обсуждать следующий сериал. Теперь, когда мы получили от Тэлботсона все деньги, которые нам нужны, мы можем парить в облаках. Скоро Джонни Люштейн выдаст такой сценарий, который потрясет телепублику, как не потрясало еще ничто и никогда. Это грандиозно: я уже вижу тебя в роли адвоката, защищающего…

— Тони… — Лизл подняла руку. — Тони, мне нужно тебе кое-что сказать.

— Сказать? Что?

— Я не подпишу следующий контракт: тебе пора подыскивать кого-то иного на роль.

Тони был захвачен врасплох: он почти поперхнулся своим коктейлем.

— Не подпишешь? Что за черт, Лизл! Что ты говоришь — эта роль написана специально для тебя!

Она повернулась к нему. Тони не привык сдаваться, но Лизл достаточно его изучила, чтобы знать, как им управлять. Она улыбнулась и подвинулась к нему поближе, повысив голос, чтобы он был слышен из-за шума музыки, голосов, смеха и звона бокалов.

— Этим утром я говорила об этом с Джонни — и мы пришли к согласию: Мелинда Лейтон лучше подойдет для этой роли. Ее образ более… более серьезен, чем мой. Она лучше будет смотреться в роли законника, чем я. Она идеально подходит для сериала.

— Какая чушь! Образ тут ни при чем. О чем ты говоришь? Именно твое лицо заставляет всю эту публику включать телевизоры.

— У меня другие планы.

— Ты рехнулась, Лизл: у тебя не может быть других планов.

— Но они есть, и не пытайся меня отговорить от моего решения: у тебя ничего не выйдет. Я уже решила окончательно.

Тони гневно взглянул на нее: взгляд его был подозрительным и ищущим ответа, будто он вспомнил что-то. Он зажег сигарету и напрямик спросил:

— Надеюсь, это твое решение не связано с тем парнем в Ирландии?

Лизл отвернулась, и лишь движение бровей выдавало ее злость.

— Это решение — мое личное дело, и не суй свой нос куда не следует!

— То есть как это?! — возмутился он. — Это и мое дело! Взгляни на факты, Лизл. Ты — королева мира! Ты можешь требовать себе такой гонорар, какой пожелаешь! Почему же ты отбрасываешь все эти возможности из-за какого-то парня, которого ты и знала всего несколько месяцев? А потом… — Он колебался, и на губах его играла нерешительная улыбка. — … Потом, как же я? Мы же с тобой — сыгранная команда!

Но что-то в выражении ее лица озадачило его, и он молча приложился к своему бокалу. Он подождал и, странным взглядом окинув ее, спросил:

— Так значит, ты решила?

— Да.

— И я ничего не смогу возразить или сделать — чтобы изменить твое решение?

— Ничего.

Тони огляделся: было жарко, несмотря на кондиционер. Затем сказал усталым голосом:

— Ну, так тому и быть. Думаю, если это хорошо для тебя — должно быть хорошо и для меня.

Лизл повернулась к нему, и ее выразительные глаза были полны любви к своему старому другу и менеджеру:

— Конечно, для тебя это будет хорошим вариантом. В конце концов ты переживешь все — ты всегда выплывал. — Она улыбнулась, а затем напомнила ему, что еще есть о ком заботиться: — А теперь, когда вскоре с тобой будет Сюзанна, перед тобой вырисовываются чудесные перспективы.

— Лизл!

— Мне нужно идти: предстоит упаковывать вещи. Принеси за меня извинения, будь так добр, Тони.

Он смотрел на нее некоторое время, но, прочтя что-то в ее взгляде, просто кивнул с сожалением и наклонился, чтобы поцеловать ей руку.

— Если тебе когда-нибудь понадобится работа… вдруг твои планы не сработают?.. у тебя есть мой номер, не так ли?

Лизл поцеловала его в щеку.

— Да, у меня есть твой номер, — улыбнулась она и подмигнула ему, добавив: — У меня вылет рано утром, так что ты прости… спать осталось недолго. Прощай, Тони, и удачи тебе.

— Удачи и тебе, Лизл: мне думается, она тебе сейчас как никогда кстати.

Когда самолет взлетел, она вспомнила слова Джеймса, обращенные к ней в ту ночь в Авиньоне: Поверь мне такому, каков я есть, и не задавай вопросов. Лизл решила, что она поступает именно так. Она просто доверилась ему. Она свяжет свою жизнь с Джеймсом — а не с Хэрриет Ловелл.

В аэропорту Хитроу она пересела в самолет, летевший в Ирландию. Далеко внизу она видела отблеск моря, и на подлете к Шеннону сердце ее забилось сильнее: с каждой милей она была все ближе и ближе к Джеймсу. Все ближе к тому, чтобы ощутить вновь, как его руки обнимают ее, как он любит ее.

Вскоре Лизл увидела внизу рваную зубчатую береговую линию в окрестностях Ханахина и неустанный прибой океана, бьющего вспененной волной в Остров Танцующих. А вот и знакомые высящиеся над берегом фигуры Танцующих. Она внезапно почувствовала себя дома.

Пройдя паспортный контроль, она увидела высокую фигуру Джеймса, процеживающего взглядом толпу. Он ожидал ее, загородившись рукой от солнца.

— Лизл, наконец-то.

И вот она в его объятиях. Улыбаясь и глядя в глаза Лизл, Джеймс с трудом мог поверить в то, что она вновь с ним. Он любил огонь этих светло-карих глаз, и он держал ее в объятиях так, чтобы она уже никогда не смогла вырваться из них.

И вот они стоят вместе обнявшись, его темные глаза резко контрастируют с ее тонкой красотой — и остального мира для них не существует. Его глаза блестят, бриллианты, от любви к ней.

— Твоя бабушка сообщила мне, что ты летишь сюда, — сказал он. — Она велела мне встречать тебя, но я не был уверен, прилетишь ли ты.

Рука об руку они пошли к машине. Уже в машине Джеймс положил ей руки на плечи и долго глядел ей в глаза, прежде чем заговорил:

— Если бы ты не приехала, я бы умер от отчаяния.

— А мне казалось, Джеймс, что прошли века — даже тысячелетие.

Он кивнул.

— Я все никак не мог увидеть твоего лица, сколько ни пытался. Я даже рисовал твой портрет, пока ожидал.

Она улыбнулась улыбкой обожания.

— В самом деле? Могу я видеть его, Джеймс?

Он пожал плечами.

— Я не смог тебя нарисовать. Так и бросил.

— Почему?

— Потому что я не мог увидеть твоего лица. Как будто я ослеп от любви. Не думаю, что я снова смогу рисовать: я нетрудоспособен, я вижу только мою дорогую девочку.

Она провела ладонью по его лицу, и ее сердце почти разорвалось от всепоглощающей любви и радости.

— Когда-нибудь, когда я стану старой и толстой, ты сможешь меня нарисовать.

— И ты этого захочешь?

— Да.

Они оба рассмеялись и обнялись, потом Джеймс включил мотор и они поехали в Ханахин.

Они были почти у цели, когда Джеймс указал в сторону океана.

— Взгляни, Лизл.

Она повернула голову туда, где солнце обошло Остров Танцующих, и золотистый поток упал как раз на двух гигантов. Отсюда они казались слитыми воедино в лучах солнца; Танцующие — там, а Лизл с Джеймсом — здесь; будто каким-то сверхъестественным образом Танцующие вновь ожили для своей любви.

— Они будто дают нам благословение, Джеймс.

— Да, думаю, что так. Но в этот раз не будет ревнивого мужа, готового снести мне голову с плеч, слава Богу.

Она повернулась к нему, и ее глаза потемнели от воспоминаний.

— Ты прав: мужа нет, но а что насчет ревнивых тетушек? Ей известно, что я возвращаюсь?

— Да.

— А Энид — она тоже знает?

— Да.

— И как это восприняла твоя тетушка?

Джеймс повернул голову на секунду:

— Ты что — боишься?

— Чуточку.

Он улыбнулся, обнадеживающе сжав ее руку.

— Нет причины бояться.

Лизл искренне желала, чтобы с сокращающимся расстоянием к ней пришло мужество. О, никогда в жизни ей не забыть радостного лица Хэрриет Ловелл в то утро, когда она оставляла Ханахин.

Она опустила стекло и вдохнула морской воздух, спросив между прочим:

— А ты когда-нибудь задавался вопросом, Джеймс, отчего я так рано прервала свой отпуск?

Джеймс молчал. Вместо ответа он припарковал машину у обочины и мрачно поглядел на нее:

— Да, я много об этом раздумывал. Одно время я думал, что тебе надоел Ханахин — и я — и ты хочешь вернуться к своей актерской работе. Я ошибался?

Лизл кивнула.

— Да, было еще кое-что. Твоя тетя сказала мне кое-что. Она… мне было известно, что она желает, чтобы ты женился на Энид — а не на ком-то вроде меня.

Он резко повернулся к ней.

— И что же она такого сказала, что ты поверила этому?

Она рассказала ему о том злосчастном вечере, когда ее вызвали к старой леди — и о злобном разговоре с нею.

Когда она закончила, Джеймс хохотнул:

— И почему же ты ничего не сказала раньше? Почему не сказала, что она сразу невзлюбила тебя?

Она пожала плечами.

— В то время я думала, что все это — не мое дело.

Он крепче сжал ее плечо.

— Я могу объяснить все это: давай пройдемся.

Джеймс помог ей выйти из машины. Рука его соскользнула с ее плеча, и они пошли вдоль края скалы, взявшись за руки. Никто из них не говорил ни слова. Глаза его, сощурившись, глядели на белую чайку, парящую над ними, и он напомнил Лизл темное старинное божество.

После паузы Лизл спросила:

— Тетя ждет нас в Ханахине?

— Да. — Он искоса посмотрел на нее, и улыбка заиграла на его лице. — Ты готова? Мне ведь нужно будет представить ей невестку.

Лизл кинула взгляд на море. Она хорошо себе представляла реакцию старой леди на такую новость! Но Лизл уже решила оставить карьеру для того, чтобы выйти замуж за Джеймса Ловелла, и она не свернет со своего пути, каковы бы ни были последствия этого. Придется преодолеть еще одно препятствие. Оглянувшись на него, она проговорила неохотно:

— Готова, Джеймс.

Когда они шли обратно к машине, она чувствовала, как сила, данная ей Джеймсом, наполняет душу. Как чудесно будет выйти за него замуж — и, несмотря на то, что грядет, она знала: она делает правильный шаг. Лишь одно омрачало ее радость: перед взором ее вставало воспоминание о Хэрриет Ловелл с триумфальным взглядом на лице. Холодный голос ее произносил: "Вас тут не ждали!"

Итак, она приехала, хочет этого старая леди или нет! И более того, она намерена остаться!

Она взглянула на Джеймса; он улыбался краешками рта.

— Не волнуйся, Лизл. Все будет хорошо.

Она усмехнулась. Будет ли? Откуда такая уверенность? Однако следующие несколько часов обещают много интересного, иронично подумала она, забираясь в машину. И лишь один вопрос был теперь в ее голове. Как Хэрриет Ловелл воспримет ее?

Глава 9

Они прибыли в Ханахин и подъехали к дому по длинной гравийной дорожке. По пути Лизл видела жокея, который выезжал коня на специальном поле посреди изумрудно-зеленых лужаек. Все вокруг было в самом разгаре цветения. Отдаленный вид горной цепи Каха поражал взгляд сочетанием пурпурного и серого; и даже деревья, казалось, приветствовали ее, поднимая свои тяжелые ветви.

Ханахин был так прекрасен, и так прекрасно было вернуться сюда, что Лизл пребывала в атмосфере радости и красоты. Однако, даже несмотря на это, она страшилась двух предстоящих часов нового знакомства.

По пути из аэропорта Лизл пыталась выяснить у Джеймса, что за разговоры происходили между ним и старой тетушкой, но Джеймс не спешил рассказывать ей о реакции Хэрриет на известие о грядущей свадьбе. И Лизл могла только догадываться, что же ей предстоит.

У Лизл возникло ощущение, что Джеймс что-то скрывает, но, сколько она ни старалась, она не могла понять, что. Он шутил, иронизировал, был нежным и любящим — и эти часы были счастливейшими в жизни Лизл. Пока они вместе, призрак недоброжелательства со стороны Хэрриет Ловелл не разрушил счастья общения с Джеймсом.

Сумерки наступили поздно; по небу протянулись оранжевые и золотые полосы, и закат солнца поставил точку в этом памятном для Лизл дне.

Они вышли из машины, и она вновь заметила странную усмешку на лице Джеймса. Она спросила:

— В чем дело, Джеймс? Что такого забавного ты нашел?

Он кивнул в сторону черной старомодной машины, припаркованной у центрального подъезда.

— Кажется, у нас гости.

Лизл последовала за ним взглядом — и морщина пересекла ее озабоченный лоб.

— Джеймс, эта машина… я знаю, чья она!

Сердце Лизл упало. И без того ее страшила встреча со старухой. А тут еще это осложнение. И именно сегодня, в такой день…

— Было бы лучше, чтобы мы приехали попозже…

Джеймс, видя ее озабоченность и растерянность, взял ее за руку, и улыбка на его лице стала еще шире.

— Пойдем-ка, не робей. Давай посмотрим, кто это приехал.

— Прямо сейчас?

— Конечно, входи.

Они вошли в дом. Бриджит ставила букет цветов в вазу возле лестницы и взглянула на них.

— Ну вот, благодарение всем святым. Я рада, что вы вернули ее в Ханахин, мистер Джеймс.

— Я же говорил, что привезу ее, Бриджит. — Джеймс сжал руку Лизл и спросил: — Моя тетя где-нибудь поблизости?

— Да, конечно. Вот там. — Бриджит кивнула в сторону теплицы. — Там с нею одна леди, и странная такая. Они там уже два часа, и им, кажется, есть о чем поговорить: говорят, говорят и говорят. Я заглянула, чтобы предложить чаю, но испугалась: мне показалось, у мисс Хэрриет вот-вот лопнет сосуд на лице — такая она вся раскрасневшаяся. Думаю, там большой скандал.

Джеймс взглянул на Лизл.

— В таком случае, я думаю, нам стоит войти к ним и узнать, в чем дело.

— Если ты так считаешь… — пробормотала Лизл.

Он открыл дверь оранжереи и, взяв ее за руку, провел за собой. Хэрриет Ловелл стояла возле полуоткрытой двери, ведущей в сад.

Взгляд ее бледно-голубых глаз был совершенно иным, чем раньше. Он был таков, какого Лизл не доводилось видеть раньше — и это удивило ее: то был взгляд не побежденного, но примирившегося и успокоенного человека. Джеймс, обняв Лизл за плечи, повел ее в комнату, однако Лизл остановилась, как вкопанная, когда увидела другую леди.

— Бабушка!

Она быстро, инстинктивно двинулась к своей бабушке. Старая леди радостно вскрикнула и распростерла широкие объятия, прижав Лизл к своей пышной груди.

— Дорогая моя Лизл, — бормотала бабушка, и слезы блестели в ее накрашенных старых глазах.

Джеймс наблюдал, как Лизл обнимает бабушку. Он видел уже Павлу Эдриан, и теперь стоял, как завороженный, потому что фигура Бабушки была совершенно фантастическая.

Присутствие Бабушки преобразило комнату. Она была высока, грузна, и ее фигура с широкими бедрами была задрапирована в летящий шелковый кафтан, который шуршал при любом движении. Седые волосы Бабушки были элегантно завиты и подколоты на затылке. Пронзительные голубые глаза под макияжем любовно оглядели Лизл — а затем метнули взгляд на Джеймса, и не сводили с него взгляда до тех пор, пока Лизл не прервала свои объятия и не отступила, чтобы с любовью взглянуть на Бабушку.

— Бабушка, помнишь, я писала тебе? Это — Джеймс… Джеймс Ловелл.

Старая актриса долго изучала Джеймса: так долго, что тот начал чувствовать себя несколько некомфортно под ее взглядом. Он знал: она оценивает его, не упуская ничего из виду.

Она снисходительно кивнула своей величественной головой:

— Да, я догадываюсь. — Она протянула ему руку для поцелуя.

Когда знакомство состоялось, Лизл бросила взгляд на Бабушку, а затем — на тетю Джеймса. Перед ними были две старые леди: одна — высокая и полная, другая — крошечного роста и сухонькая; обе как бы были высушены временем, обе были из другого века, из иного мира, который когда-то существовал, неведомый Лизл с Джеймсом.

— Что происходит? Что ты тут делаешь, Бабушка? — наконец спросила Лизл, все еще не веря, что все это происходит на самом деле, и она не спит. — И откуда ты узнала, что я буду здесь сегодня?

Прежде чем Павла Эдриан смогла ответить, Хэрриет Ловелл улыбнулась и отошла от окна. Хотя ее бледные щеки были холодны по-прежнему, впервые Лизл увидела отсвет теплоты в глазах тети Джеймса.

— Это длинная история, и Джеймс знает о ней больше, чем говорит, — сказала тетя Хэрри, поворачиваясь к Джеймсу.

Лизл повернулась к нему с интересом и удивлением:

— Ты ведь знал, что моя бабушка здесь, Джеймс?

Он улыбнулся и поцеловал ее в щеку.

— Именно мне она обязана приездом. — Он поцеловал тетю, спокойно добавив: — Не буду лгать тебе, Лизл. Я написал твоей бабушке и попросил ее приехать в Ханахин.

Хэрриет двинулась в места.

— Но перед тем, как я расскажу, что именно эта необыкновенная женщина здесь делает, я думаю, нам всем нужно выпить чаю.

— Думаю, мне нужно чего-то посущественнее, чем чай, — хитро добавил Джеймс.

Когда убрали чай, все четверо уселись вместе — и тетя Хэрри начала свой рассказ.

— Трудно даже решить, с чего начать, — сказала она.

— Нам всегда было трудно, Хэрриет, с того момента, когда мы встретились. Начни лучше с самого начала, — предложила Павла Эдриан.

Хэрриет слегка кивнула головой.

— Ты, как всегда, права, Павла. — Она некоторое время смотрела в стену, будто вновь переживая все события давно минувших дней. — Берлин… — тихо начала она. — Все началось в Берлине.

Рассказ начался, и, по мере того, как он развивался, Лизл становилась все более серьезной, слушая воспоминания двух старух, которые выуживали из памяти одно воспоминание — а за ним тянулись другие.

Бабушка Лизл была молодой актрисой, когда заканчивалась война, и ее послали воодушевлять бойцов Объединенного фронта после взятия Берлина. В это же время тетя Джеймса, Хэрриет Ловелл, была призвана в британскую армию в качестве водителя одного из генералов. Именно в осажденном Берлине, среди руин, встретились две женщины. Две молодые и красивые женщины, столь разные по происхождению и темпераменту.

Хэрриет встретила там же молодого русского офицера. Он отличался от других солдат тем, что был сыном князя. Звали его Никки. Он был молод, красив, аристократичен и выглядел шикарно в долгополой серой шинели и высоких сапогах. Широкоплечий, с глазами голубыми, как ясный летний день.

Никки ходил на свидания с Хэрриет, и весьма скоро она отчаянно, безнадежно в него влюбилась.

В один из вечеров, на свидании, он с возбуждением сообщил, что ему удалось достать два билета на представление, которое должно было быть в американской зоне. Он отчаянно желал видеть игру молодой актрисы, чье имя гремело в России до войны, и игру которой прославляла в восторге вся его семья.

Хэрриет вспоминала, как был очарован Никки игрой Павлы Эдриан. Потом в бар, куда Никки повел Хэрриет на ужин, ко всеобщему изумлению и восторгу, вошла Павла Эдриан с группой актеров и американских офицеров.

Никки был ошарашен и настаивал на том, чтобы представиться, поэтому Хэрриет, которая знала большинство американских офицеров и желала сделать приятное своему любимому, выхлопотала ему приглашение за столик Павлы.

То был славный вечер. Они болтали за столиком все трое, а потом их часто видели вместе то там, то здесь. Хэрриет и Павла настолько подружились, что стали совершенно как сестры.

— И, конечно, произошло неизбежное, — продолжала Хэрриет быстро взглянув на Павлу. — Ситуация была дикой. Казалось, Никки любит нас обеих. Один вечер он приходил ко мне, заверял в своей неизменной преданности, а в следующий вечер уходил к Павле.

— Но я так его любила, — пробормотала Павла, — что могла бы простить ему все.

— Не совсем все, — спокойно возразила Хэрриет. — Видите ли, ни одна из нас не догадывалась, что он любит другую. Во время войны все так непостоянно, так эфемерно, что такие вещи случаются часто. Любовь достигает такой невероятной силы, которой бы хватило в мирное время на долгие годы. Затем людей перебрасывали в иное место дислокации, иногда стремительно, и большинство таких романов оканчивалось ничем. — Она скорбно улыбнулась. — К несчастью, в нашем романе на троих все было более сложно и более запутанно.

— В самом деле, — кивнула бабушка Лизл. — И очень трагично.

Лизл почувствовала, как рука Джеймса обняла ее за плечи, и она прильнула к нему, ощущая приятное тепло его рук — и ожидая продолжения истории.

Голос Павлы продолжил:

— Помню, как-то вечером я завершала представление: я сидела в своей гримерной и ожидала, что Никки зайдет за мной. Помню, дверь была открытой — и из двери мне был слышен смех и шум голосов. Девушки болтали о какой-то свадьбе, которая вызывала у них большое оживление. В те дни свадьбы вызывали всеобщий ажиотаж. Немногие решались тогда на такой шаг, и вечно были трудности с разрешением, с пропусками и с преодолением канцелярской волокиты. Власти старались не допускать браков в войсках, в особенности если желающие пожениться были подданными разных стран. В особенности это касалось русских, поэтому когда я вначале услышала имя Хэрриет, а затем — Никки, я ушам своим поверить не могла. Или не хотела поверить. Как он мог жениться на Хэрриет, когда он был влюблен в меня? — Она глубоко вздохнула, вспомнив эту сердечную рану. — Но это оказалось правдой! Когда я это осознала, меня охватили отчаяние и злость. — Павла понизила голос. — Я думала, здесь какая-то ошибка. — Голос ее стал совсем почти неслышен, и Лизл затаила дыхание. — Видите ли, Никки уже обещал жениться на мне… и мы даже согласовали с ним дату свадьбы.

Хэрриет Ловелл долго смотрела на Павлу, и ее глаза была затуманены воспоминаниями.

— Я хорошо помню этот день, Павла. Я помню, как ты вбежала в мою квартиру на Хайнештрассе, задав один вопрос: "Правда ли это?" Я помню твое лицо…

— Так ты действительно собиралась за него замуж, Хэрри?

Хэрриет глубоко, тяжко вздохнула, и седая ее голова затряслась от волнения. Она вспоминала годы юности — она вспоминала прошедшее.

— Да. Мы с ним… — Она взглянула на Павлу. — Да, я собиралась выйти за него замуж — ведь я так любила его…

Лизл увидела, как ее правая рука ожесточенно вертит на пальце сапфировое кольцо. Старая леди была в большом эмоциональном напряжении.

— Но так и не вышла, — тихо подсказал Джеймс.

— Нет, не вышла. Видите ли, — голос ее упал, — я же не знала, что Павла любит его так же сильно. Как бы мы ни были с ней близки, мы никогда не говорили о нем, кроме как по-дружески. Я выяснила правду лишь тогда, когда она спросила меня: правда ли то, что мы обручились. Я не могла тогда понять, отчего она так погрустнела: ведь я думала, она будет рада за меня…

Голосок Хэрриет стал совсем неслышен.

Тут вступила Павла:

— Я так и не сказала ей, отчего я была в таком отчаянии. В особенности не могла я этого сказать, потому что видела, как сильно она его любит. По правде говоря, в тот момент я вообще не могла говорить — поэтому я просто ушла. Но Никки сам рассказал ей.

Она повернулась к камину и, поднявшись, встала у него. Она стояла неподвижно, и в луче солнца, загораживающего ее лицо, не видно было его выражения.

— Так что ты не смогла сказать ей? — Лизл встала и подошла, взяв бабушку за руку. — Что ты так и не сказала ей, бабушка?

Две старые леди переглянулись.

Затем Павла взяла Лизл за руку и глубоко вздохнула:

— Я не смогла сказать ей, что у меня будет ребенок. Я была беременна от Никки.

Повисла мертвая тишина, и Лизл сжала руку бабушки в своих руках. Глаза Павлы Эдриан смотрели в глаза Лизл, и ее голос, когда она заговорила, был наполнен нежностью.

— Я носила ребенка от Никки, и когда Хэрриет спустя некоторое время это узнала, она… она покинула нас. Она выхлопотала перевод в другую часть — подальше от меня и Никки.

— Я просто не вынесла бы этого, — прошептала Хэрриет. — Мне нужно было уехать. И как можно дальше.

Хэрриет Ловелл встала и стояла молча, глядя в камин. Лизл переводила взгляд с одной старой леди на другую, искренне переживая за обеих.

— И что случилось с ребенком, 6абушка? — спросила она. — Что случилось с тобой и твоим русским солдатом?

Бабушка долго смотрела в хрупкую спину Хэрриет, прежде чем начала говорить вновь:

— Мы с Никки тайно обвенчались в деревушке неподалеку от Берлина. Нас венчал немецкий пастор. Некоторое время мы были очень счастливы, но когда известие о нашем браке дошло до русского командования, они отослали его в Россию… — Глаза Павлы сделались пустыми. — Мы никогда не увиделись больше, хотя оба прилагали к этому усилия много-много лет.

Она закрыла глаза и стала совсем неподвижна. В памяти она все еще держала прекрасное юное лицо солдата из своей молодости.

Джеймс тихо спросил:

— А он — все еще живет в России, если это вам известно?

Павла покачала головой.

— Он умер двенадцать лет тому назад. Они, по крайней мере, снизошли до того, чтобы сообщить мне это. Я получила письмо — хотя вряд ли это можно назвать письмом. Скорее официальный документ — так, кажется, такие вещи называются. Пришло оно из посольства и извещало меня о смерти Никки. Я помню его очень ясно: этот документ будто выжжен в моем сердце: "Николай Ашков скончался естественной смертью 2 октября сего года, и мы приносим наши соболезнования".

— А ребенок? — мягко спросила Лизл. — Что случилось с ним?

— Ах, ребенок. Та прекрасная девочка, которая у меня родилась, стала твоей матерью, Лизл.

Лизл почувствовала, как у нее прервалось дыхание. Она подозревала некоторые подробности, но теперь некоторое время не в силах была произнести ни звука. Через какие страдания прошла ее бабушка! Бабушка всегда была ее главной опорой в жизни: ее и ее матери, и она до сих пор вспоминала детские годы, когда ждала подарков, присылаемых Бабушкой. Когда ей было наиболее трудно после смерти матери, бабушка всегда была рядом, поддерживала и любила ее. Лизл встала на колени возле бабушки:

— Спасибо, Бабушка, за все, что ты сделала для меня. Твоя жизнь была так нелегка. О, Бабушка, спасибо за все!

— И именно поэтому вы ответили на мое письмо и приехали к нам? — спросил Джеймс. — Вам было известно, что Лизл собирается выйти замуж за племянника Хэрриет Ловелл?

Павла кивнула:

— Я всегда поддерживала связь с Хэрриет, хотя эта связь была несколько односторонняя, по правде говоря. — Она глубоко вздохнула. — И моей идеей было послать сюда Лизл в отпуск. Я думала, что покой и тихое уединенное место излечат ее после той возмутительной чепухи, которую писали в прессе. Я, конечно, не предвидела, что красивый молодой человек — вы, Джеймс, — вознамерится похитить сердце моей внучки. Из тех нескольких писем, которые я получила от вашей тетушки за много лет, я так и не узнала о вашем существовании. Но когда я получила письмо Лизл — то, которое она послала мне перед отъездом во Францию — я поняла, что некий молодой человек значит для нее много больше, чем она признавалась в письме. Я поняла, что она очень опечалена тем, что тетушка его, кажется, задалась целью разрушить их союз — но Лизл никак не могла понять почему. Я-то поняла сразу, — печально произнесла Бабушка, — отчего Хэрриет столь ожесточенно настроена против моей внучки, и решила, что настала пора действовать. А потом пришло и ваше письмо, Джеймс, и я узнала, что вы любите друг друга оба. И вот я здесь — чтобы разрядить обстановку и пресечь вражду.

Хэрриет Ловелл повернулась к ним лицом.

— История будто повторяется, да, Павла? — Она оглядела всех и тихо добавила: — Думаю, теперь моя очередь сказать кое-что.

Она вновь села, поглядывая с улыбкой на Павлу, а затем — на Лизл.

— Когда я поняла, что Никки любит Павлу больше, чем меня, — тихо начала она, — я почувствовала обиду, злость и горечь. Она была так красива и талантлива, как никогда не была. А тут еще я узнала, что она ждет ребенка. Я не смогла этого вынести. Мне нужно было как можно скорее уехать из Берлина. Я любила когда-то Павлу как свою сестру. Я верила ей. И я знала, что она ничего не знала про нас с Никки. Да и как она могла знать, если я даже самой себе признаться не смела? Вам не представить моего отчаяния. Я возненавидела всех, в особенности возненавидела всех актрис. И все эти годы я прожила с ненавистью, разъедающей меня изнутри. Когда вы приехали, Лизл, — голос ее смягчился, и она взглянула Лизл в лицо, — в вашем лице я вновь увидела Никки: вы же знаете, вы очень похожи на него. Я действительно верила, что вы обманете Джеймса — как я уверила себя, что ваша бабушка обманула мое доверие; поэтому я решила сделать все, чтобы не допустить вашего брака. — Она протянула Лизл худую, костлявую руку. — Как же жестока и несправедлива я была к вам с Джеймсом. Сможете ли вы простить меня?

Лизл вскочила и встала на колени возле старой несчастной леди, которая причинила ей столько горя и неприятностей. Она взглянула в глаза Хэрриет Ловелл — и впервые поняла, как грустно и тяжело было ей жить все эти годы.

— Конечно, я простила вас, — заверила ее Лизл. — Каким-то образом, не знаю, почему, я всегда понимала, отчего вы такая.

Павла Эдриан встала и протянула к Хэрриет Ловелл руки.

— Столько лет прошло, Хэрриет; нужно оставить обиды в прошлом и начать жить настоящим.

Хэрриет кивнула, и ее рука схватила руки Павлы. Она улыбнулась:

— Да, пора. А теперь, полагаю, нужно устроить свадьбу твоей внучки и моего племянника.

Лизл почувствовала, как рука Джеймса сжала ее руку. Он ступил шаг вперед и одарил двух старых женщин своей неподражаемой улыбкой.

— Тетя Хэрри… Бабушка… Я обеих вас люблю, и никто другой так не рад, как я, что старые скелеты позабыты в шкафу. — Он обернулся к Лизл, взяв ее за руку. — Но, с величайшим уважением к вам, мы с Лизл должны сказать, что наша свадьба — это то, что мы желаем устроить сами.

Тетя Хэрри ступила ему навстречу, и на щеках ее появилась краска. Старые привычки с трудом забываются, подумала Лизл. Но Бабушка положила на плечо Хэрриет сдерживающую руку, одобрительно проговорив:

— Теперь наступило их время, Хэрриет.

Хэрриет с потемневшими глазами и улыбкой нерешительности поглядела на Джеймса, а затем — на Павлу.

— Хорошо… Ты права, Павла, и прости меня, Джеймс. Мне так жаль, — добавила она.

Темные глаза Джеймса пристально глядели на тетушку.

— Разве я не говорил тебе, тетя, как много значит для меня Лизл? И разве я не говорил, что что бы там ни случилось, я женюсь на ней? — Тетушка медленно кивнула, а он продолжил: — Разве я не говорил, что тебе не стоит жалеть ни о чем?

Хэрриет Ловелл ненадолго прикрыла глаза, а затем открыла их и улыбнулась:

— Благослови Господь вас обоих.

Джеймс вывел Лизл из комнаты, оставив двух старушек предаваться воспоминаниям, и они пошли в сад. Они гуляли в тишине, и каждый пытался выйти из круга воспоминаний о давно минувших событиях — в свой собственный мир, мир наслаждения, радости, мир сегодняшнего и завтрашнего дня.

Джеймс нежно поцеловал ее и прижал к груди.

— Ты не возражаешь, Лизл?

Она взглянула в его лицо, но сумерки скрывали выражение его глубоких темных глаз.

— Против чего?

— Против того, что я сказал: мы бы хотели сами устроить свою свадьбу.

Она улыбнулась и снова положила голову ему на грудь.

— Конечно, я не возражаю.

— А что касается самой свадьбы, Лизл…

— Что?

— Мне удалось заполучить разрешение: десять часов утра тебя устроят?

Лизл поглядела ему в лицо, не веря.

— Завтра?

— Ты против?

— Ты слегка торопишься, не так ли?

— Не думаю. Зачем ждать еще?

Лизл рассмеялась.

— Что ж, я согласна. Я предполагаю, что и медовый месяц уже продуман, так?

Он притянул ее к себе.

— Я бы желал провести некоторое время на острове…

— О, да… на острове.

Он обнял ее за шею, и Лизл почувствовала его близость.

— Ты не замерзла, моя любовь?

Лизл затаила дыхание.

— Нет. Как я могу замерзнуть возле тебя?

Он тихо рассмеялся, покрывая ее лицо поцелуями.

— Прижмись ко мне сильнее — и я согрею тебя. — Он сунул руку в карман и вынул маленькую коробочку, вручив ей: — Возьми этот подарок, любовь моя, от всего моего сердца.

Она открыла коробочку и обнаружила изумрудное кольцо, которое сверкнуло всеми своими гранями в заходящем солнце. Она надела кольцо на палец.

— Джеймс, какое оно красивое, — тихо проговорила она. — Я буду носить его до самой своей смерти, чтобы доказать свою любовь. — Она еще раз поцеловала его и покачала головой: — Клянусь: сегодня ночью я не засну.

Его губы коснулись ее волос.

— Прижмись ко мне, и я покажу тебе, как насладиться сном сполна.

Глава 10

Лизл открыла глаза и лежала минуты две, не желая двигаться. За четыре недели, прошедшие со дня свадьбы, она все еще не привыкла к ощущению радости, когда обнаруживаешь рядом Джеймса, просыпаясь по утрам. Она повернула к нему голову, наклонившись и целуя его в висок, пока он спит. Уголок рта его дрогнул, но он не открыл глаз, видимо, довольный лаской Лизл и чувствуя нежное прикосновение ее ладони к его волосам. Джеймс улыбнулся, ничего не говоря, и их молчаливое объятие могло выразить больше, чем миллион слов. Затем, захваченные вдвоем приливом любви, они слились в поцелуе.

Джеймс поднял над ними простыню, целуя ее в щеку.

— Ты счастлива, Лизл? — Она почувствовала его губы и его мягкое дыхание. — Ни о чем не жалеешь?

— Ни о чем, Джеймс. — Она положила голову ему на плечо. — Я никогда не была так счастлива, Джеймс. И я думаю…

— О чем?

— О Ханахине.

— Да? — Он пробежал пальцами в ее волосах, а она повернулась, чтобы поцеловать кончики этих пальцев.

— Я читала вчера книгу о разведении лошадей. Ты в это время выезжал жеребенка.

Он разразился смехом.

— Книга о коневодстве? С чего это тебе вздумалось?

— Джеймс, будь серьезен. Я подумываю о том, чтобы купить еще больше лошадей и выращивать их для бегов — может быть, даже для участия в розыгрыше Национального кубка.

Он подтянулся на локте, и его темные глаза, сначала полные иронии, стали серьезными, когда он убедился, что она говорит о продуманном деле.

— Ты бы хотела заняться этим?

— Конечно, и даже очень.

— Ну что ж, тогда спустимся на планету Земля — и посмотрим, что там предстоит нам сделать.

— Я уверена: мы справимся с этим делом.

— Мы справимся со всем, пока мы вместе, Лизл.

Она поднесла руку к его лицу и погладила крошечный шрам над его губой, проговорив:

— Я знаю, Джеймс, нет ничего, что бы мы с тобой не могли.

Он взглянул ей в лицо, видя, как ее губы ждут его поцелуя. Он поцеловал ее: губы его были теплыми, слегка пахнущими вином. Она глубоко вдохнула запах его кожи. Его поцелуй был нежен, и они еще долго держали друг друга в объятиях, боясь нарушить очарование момента.

Затем они вместе лежали в лучах ослепительного солнца, а за окном слышен был шум волн, набегающих на песок.

Лизл инстинктивно чувствовала, что их любовь защищают от всего мира каменные изваяния Танцующих любовников. Любовников, которые благословили Джеймса с Лизл, когда они впервые приехали на остров в качестве мужа и жены — всего несколько коротких недель назад.

Она услышала, как Джеймс зовет ее по имени, и раскрыла губы, приглашая Джеймса владеть ее телом так, как он пожелает. Против такого приглашения он не мог устоять.

Глаза его были темными — темнее, чем когда-либо, и сила любви, которая была заключена в этих глазах, заставила ее дыхание прерваться. Он кончиком языка очерчивал ее губы, и она чувствовала, как отвечает его желанию всем своим существом. При одном прикосновении его руки тело Лизл потянулось к нему, и голос Джеймса, когда он заговорил, был наполнен любовью.

— Обещаю тебе, Лизл Павла Леонтина Адрианович Ловелл, обещаю, что никогда не дам тебе повода пожалеть ни о едином часе, проведенном со мною… Никогда — пока я жив.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10