Братство Света [Рональд Колд] (fb2) читать онлайн

Рональд Колд Братство Света

Глава первая Билли Бетховен, обитатель грязи

Суровый, бескрайний мир Внутренней Флориды погружался в обычное для этого времени суток топкое уныние.

Полдень. Душный полдень на Большом Болоте, что это такое? Светило, с чавканьем всосавшееся в мыльное варево низких облаков; светило, незадолго до этого плескавшееся в оконце пепельно-серого неба; светило, шарившее внизу лучами в попытках убить под собой все живое.

Полуденные топи это: ярко красные лучи, медленно и мучительно прокладывающие себе путь сквозь душные испарения, похожие на тяжелые винные струи; пузырящаяся трясина, белесые извивы зловонных газов меж теплых волн тропического ливня, царство луж и хлюпающих под неосторожным копытом кочек.

Словом — обычный полдень Большого Американского Болота.

Время исчезновения убийственного солнца, время пробуждения к активности хищников, появления редких птиц, которые с хриплым охотничьим клекотом срываются увесистыми призраками со стволов волосатых хвощей.

Время кишения паразитов и час, когда пиявки безудержно впиваются в скользкие тела своих жертв.

Причудливое бытие Хаоса, созданного древней Смертью и парниковым эффектом, властвовало над полуденной Флоридой.

В этот час в одном из болотных оконцев в самом центре этого топкого континента большая тень, вытянутая, хвостатая, тихонько поднялась со дна темного омута и поплыла к поверхности, подернутой зеленоватой ряской. Было двенадцать часов плюс одна секунда по старому земному времени, когда, тяжело ворочая лапами серую муть, тень достигла ряски. Секунду спустя тихий всплеск вызвал тяжелые волны, которые концентрическими кругами разогнали плавучие растения, и на поверхности показались два осторожных глаза, полуприкрытых хитиновыми веками. По-своему очаровательные, совершенно без зрачков, цвета забытой на Болоте небесной лазури, эти зенки вылупились на пухлые облака, теплый дождь и все остальное мироздание вокруг лужи.

Цветущая сложность мира предстала перед обладателем голубых глаз во всей своей красе: полузатопленные коряги, перекрученные узлами, исхлестанные большими дождевыми каплями, череда кочек и холмиков, поросших мхами и прочей губчатой растительностью, тщившейся поглотить ливень, лабиринт грязных ручейков, поваленных хвощей и гигантских грибов, сгнивших у основания. Все это не представляло явной угрозы, и потому обитатель глубин высунул из оконца всю свою уродливую зубастую голову. Однако полуденная вселенная, терявшаяся в сумраке в нескольких метрах от омута, дышала скрытой злобой, — злобой, накопленной за утро, аккумулированной, полученной в наследство от всесокрушающего светила… и потому аллигатор не выполз на берег, а продолжал осторожно осматриваться.

Звенящая стая летучих кровососов, до этого неподвижно висевшая над лужей, в первый момент в испуге шарахнулась, яростно работая отсыревшими крыльями, и раздалась в стороны над лужей. Теперь же на добычу опустился жужжащий капюшон, который накрыл голову аллигатора прозрачным пульсирующим коконом, состоящим из мириадов насекомых.

Однако для столь крупной добычи укусы жвал, уколы игл и ущипы клешней не представляли ни малейшей опасности. Спустя мгновение кокон распался, а стая вновь взвилась над оконцем и зависла рваным облаком в сыром удушье.

Все это время морда аллигатора описывала круги, осматривая пятачок вселенной вокруг омута. Ничто не привлекло внимание хищника в этом царстве влаги и грязи, и он, осторожно загребая перепончатыми лапами и постепенно выпуская когти, приблизился к мшистому берегу. Ноздри аллигатора, чутко пульсируя, коснулись бесформенной кучи водорослей и ила, громоздившейся в ложбинке меж двух скользких кочек, и рептилия, осторожно помогая себе хвостом, стала толчками выползать на топкий берег.

Грязно-желтое брюхо зверя, неприятно чавкнув, проползло по податливой грязи, когда вдруг куча тины и гнилого хвоща шевельнулась. Аллигатор успел только конвульсивно дернуться и распахнуть зловонную пасть, когда мокрые комья полетели в разные стороны. Притаившийся в гниющем мусоре терпеливый охотник, испустив торжествующий крик, нанес смертельный удар. С быстротой молнии мелькнула смуглая рука с кастетом, раздался звук удара — приглушенный сырым воздухом тупой стук — и крепкий череп рептилии раскололся, словно тухлое яйцо.

В последних судорогах когти аллигатора еще кромсали мхи, а хвост колотил порыжевшую вмиг воду, когда Билли Бетховен довольно оскалился и исторг из груди рык победителя. Он голосил, стоя на коленях у издыхающего обитателя омута, потрясая в воздухе кастетом, с которого капала грязь и мозги животного.

Рык победителя разносился над Болотом довольно долго, пока не заглох где-то в Улиточьей Заводи, а в три минуты пополудни шестнадцатилетний рыболов племени Хвоща Билли Бетховен У-Ы стал настоящим мужчиной, выковыряв пальцами глаза аллигатора. Завершив свое дело и яростно вытирая руки об мох, Бетховен чувствовал, как насмешки его более удачливых сверстников, сопровождавшие его много лет, уходят в грязь с каждой каплей крови бьющегося в агонии монстра. Оправдались все его чаяния — теперь конец унизительной для половозрелого американца рыбалке!

Билли еще раз взвыл от восторга, поднялся с колен, и осторожно обойдя конвульсивно вздрагивающую тушу, спустился к воде. Вначале, как опытный рыболов, он промыл в луже кастет и, поцеловав, опустил его бережно в кожаный мешочек на шее. Затем он залихватски забросил Дом Оружия за спину, встал на четвереньки, и принялся неторопливо смывать с себя грязь и кровь.

Человек нимало не заботился о своей безопасности в этом жутком сердце Большого Болота — дух убиенного аллигатора еще пребывал в угасающем теле. Да и потом, как знал Бетховен, дух этот достаточное время будет маячить за левым плечом, оберегая плоть и душу своего убийцы.

Когда Билли с хрустом сорвал с ближайшей коряги здоровенный клок лилового папоротника и принялся яростно скрести мокрое тело, клыки аллигатора в последний раз сомкнулись, и монстр затих. Благоговеющий Бетховен почувствовал, как холодеет низ живота. Началось Удержание. Где-то там, за плотно сжатыми в предсмертной конвульсии челюстями, хранилась отныне тень Билли. Она будет плясать и петь за желтыми деснами рептилии, в теплоте и уюте всю человеческую жизнь, пока Аллигатор У-Ы не призовет его. Тогда пасть распахнется, и тень полетит над Болотом, сверкая голубыми глазами, выискивая существо, сгубившее хозяина омута. И голубые глаза встретятся с глазами двуногого У-Ы.

Кадык спорадически задергался в горле Бетховена, перекатываясь вверх-вниз под задубелой кожей горла. Новоиспеченный мужчина племени Хвоща унял на мгновение возникшую дрожь, оглядел всю — от носа до хвоста — тушу нового У-Ы, и поскреб пятерней щетину. Блаженная улыбка тронула лицо Билли. Он знал — скоро, когда его Колено узнает об Удержании, эта щека сможет наконец зарасти почтенной, положенной воину бородой.

Билли опустил косматую голову и несколько мгновений глядел на свои босые ступни, покрытые комьями рыжего от крови ила. Какая-то мысль билась в черепной коробке, расплетаясь клубком просыпающихся змей. Бетховен испустил короткий низкий вздох, вновь поскреб щетину, потом притянул со спины Гнездо Оружия и стал любовно поглаживать кастет. Он бормотал:

— Глаза, глаза…

Глаза аллигатора таращились на него из кучи свежесрубленного папоротника, мешая сосредоточиться. Наконец Билли довольно крякнул, и хлопнул себя по низкому лбу:

— Конечно! Глаза, и зубы!

Бетховен облизнул большой палец, который раскровянил, отрывая хитиновые веки аллигатора, и нарочито медленно подошел к трупу У-Ы. Отпихнув ногой высунувшуюся из омута лягушку, мужчина племени Хвоща запустил левую руку в глубокий карман штанов и вытащил оттуда каменное рубило. Отлично сработанное орудие легло в ладонь легко и послушно. Билли осклабился и что-то пробурчал, обращаясь к тени давно погибшего в схватке с сухопутными лесорубами отца — создателя рубила.

Продолжая бурчать, Билли встал на одно колено над разбитой головой монстра и принялся за дело. Кровососы терзали его спину; колени, до которых не доходили рваные края штанин, были жестоко искусаны пиявками, но Бетховен методично, зуб за зубом, выбивал из пасти Силу. Наконец, дело было завершено — шесть клыков упокоились рядом с кастетом. Пора было убираться, но Билли еще некоторое время смотрел на пустые глазницы и кровоточащие десны аллигатора, словно бы прощаясь с ним. Затем неспешно стал собираться в дорогу.

Действовал он, однако, без мальчишеской суеты, словно бывалый воин. Встал, отряхнув с колен налипшую грязь, оторвал и мстительно раздавил в ладони насосавшихся крови пухлых пиявок, и только потом приступил к свежеванию туши. Удержание наверняка завершилось, так что труп вновь становился трупом — то есть желанной добычей для рыболова. Теша себя мыслью, что занимается столь недостойным делом в последний раз, Бетховен отделял от туши хитиновые полосы, рвал на аккуратные тяжелые ломти печень и сердце аллигатора, собирал в глиняную посуду драгоценную желчь. Ему не хотелось вспоминать ничего рыболовного, эта часть жизни уже казалась ему забытым сном, однако он все же похвалил себя — даже без всякого Удержания, без глаз и зубов, добыча попалась изрядная.

Не отрываясь от тяжелой работы, Бетховен настороженно следил за продвижением над головой груды облаков и Небесных Окон, края которых предательски краснели. Вскоре самые его мрачные подозрения подтвердились. Далеко к востоку от осиротевшего омута возник и стал нарастать надсадный вой, перешедший в хриплое клекотание, ураганом несущееся над бескрайней трясиной. Это Выпь, мать всех птиц, возвещала: близится час появления Огненного Убийцы. Солнце неумолимо приближалось к сердцу Болота, собираясь излить на него потоки своей яростной нелюбви ко всему живому. Когда вопль Выпи на самой высокой ноте перешел в хриплый кашель и внезапно оборвался, с аллигатором было покончено.

Билли, прыгая с коряги на корягу, устремился к укромному месту, где в тени плауна под сухой корягой лежала его нехитрая рыболовная амуниция, оставленная там для охоты на Силу. Длинная тростниковая трубка-сумпитан оказалась в руке Бетховена первой. С ней спокойней пробираться по гиблым районам топи. В условиях отсутствия Коня и Птицы, верный сумпитан оставался его самым мощным оружием. Затем наступила очередь стеганого халата. Только хозяин собрался облачиться в защитную одежду, как приметил: левая пола как-то странно топорщится и пульсирует, словно от осторожного дыхания забравшегося под нее зверя.

В другой обстановке и в другом месте Билли вел бы себя осмотрительнее, но не сейчас. Удержание сделало его более сильным и более наглым. Кроме того, время движения Окон и Небесного Убийцы диктовало свои условия. Он резко дернул халат на себя и в бок, с резким гортанным выдохом обнажая кастет.

Халат развернулся, и тот, что прятался под ним, вывалился с мягким стуком на кочку. Это оказался предприимчивый еж, который от неожиданности громко фыркнул, мгновенно ощетинился, лязгнул зубами и свернулся в грозный комок, поводя во все стороны иголками. Билли стоял над ним некоторое время на полусогнутых ногах, грозно раздувая ноздри, с занесенным кастетом в одной руке и свисающим до мха халатом в другой. Наконец ежу надоело это противостояние. Он качнулся на месте раз-другой, и вдруг быстро покатился в сторону, оставляя во влажной почве дырчатый извилистый след. Билли недовольно заворчал и бессильно опустил кастет, провожая улепетывающее лакомство жадными глазами.

Однако ежу не повезло. На пути бегства ему попалась лужа с нежно-фиолетовой актинией, растущей посреди зеленоватого оконца, в которое и угодил игольчатый комок. Мстительный гогот Билли совпал с жирным всплеском, с которым еж свалился в воду. Спасая свою жизнь, зверю пришлось развернуться, поднять над ряской темный нос и, колотя в мутной водице лапами, плыть к дальнему берегу.

«Не доплывет», — уверенно подумал Билли, всовывая руки в рукава халата, и не ошибся. Буквально через пару мгновений после падения ежа в омут актиния дернулась и стремительно свернула свои ядовитые жгутики, разбросанные вокруг для охоты на мелкую рыбешку. Верный признак того, что хозяин омута идет к поверхности. Видимо, что-то почувствовал и еж. Лапы его забили по воде быстрее, но это уже не могло его спасти. Огромная тень появилась внезапно, затемнив водоем под актинией. Ежа подбросило в воздух, где он перекувырнулся два раза и шлепнулся обратно. В миг, когда колючий зверек был вышвырнут из омута, Билли разглядел мелькнувшую над водой когтистую лапу. Вода вокруг мертвого ежа, пораженного в незащищенное брюхо, окрасилась алым. Затем мелькнули зубы у самой взволнованной ежом ряски. Мелькнули — и сомкнулись. А Билли уже бухал тяжелыми сапогами, перепрыгивая с коряги на корягу, прочь от места, где красная от ежиной крови вода понемногу успокаивалась.

Чтобы оглядеться, Бетховен бережно положил тушу на бугорок и вскарабкался по скользкому телу коряги. Видимость, разумеется, была отвратительная, но главное ему разглядеть удалось: никаких крупных хищников вокруг, кроме притаившихся в омутах. Но эти не в счет. Чтобы не попасться им на обед, достаточно не пытаться переплывать маленькие озерца, покрытые ряской. Начав уже спускаться, рыболов Племени Хвоща на долю мгновения задержал свой взгляд на туманном мареве, колыхавшемся на севере. Лицо его, обычно бесстрастное, исказила темная ненависть. Там заканчивалось топкое царство, образованное парниковым эффектом во Внутренней Флориде. Жидкая грязь в тех краях постепенно твердела, превращаясь в твердую почву. Народ Хвоща испытывал суеверный ужас перед самой идеей существования на твердой земле. Древняя Смерть представителями племени не мыслилась как абсолютное зло. Ведь именно она создала удивительный хаотический мир Внутренней Флориды, вне которого Люди Хвоща не мыслили своего существования. Земли «твердой грязи», как именовали весь остальной континент обитатели болот, считались проклятыми. В представлении обитателей омутов, области, где хаос приобретал застывшие формы, не могли быть ничем иным, как миром мертвых.

Таковые представления обусловили и соответствующее отношение Людей Хвоща к тем «несчастным», что пришли со стороны континента и расселились на кромке Великого Болота. Лесорубов и земледельцев Билли и его земляки ненавидели истово, считая оккупантами, вследствие попущения Высших Сил заселившими Земли Блаженных, мир предков, царство теней.

Бетховен плюнул в сторону «засохшей грязи» и поселений континентальных людей, торопливо слез с коряги, взвалил на плечи тушу и продолжил движение.

Пробегая мимо очередной лужи, Билли с ужасом отметил, что и здесь вода алеет. Вряд ли тут погиб еще один еж. Скорее всего, Небесный Убийца был уже рядом, прямо над Бетховеном, собираясь заглянуть в ближайшее оконце в облаках, чтобы испепелить его и не дать насладиться плодами Удержания.

Безжалостное флоридское солнце настигало фигурку дерзкого двуногого, отважившегося посетить в предрассветные часы самое сердце трясины.

Потоки тепловатого дождя, на некоторое время оставившего землю в покое, вновь обрушились из поднебесья, громыхнула далекая молния, осветив болото на много миль вокруг. В просветах средь рыхлых свинцовых облаков полились первые струи убийственного света. В клочьях тумана над редкими проплешинами суши, в омутах и ручьях, в густых зарослях и среди гниющих хвощей звери, птицы и гады (те, кто к счастью своему, еще не были съедены), в панике хоронились от Небесного Убийцы.

Один из смертоносных лучей потек по спине Билли, когда тот взваливал на плечи тяжелую тушу, и растекся по защитному халату дрожащим рубиновым пятном. Спина, во время охоты за Силой, не защищенная доспехом, зудела от бесчисленных укусов, и Билли, одной рукой обхватив вяло волочащийся хвост туши, а второй держа наготове сумпитан, представил, как заботливые морщинистые руки женщин его Колена обмывают эту спину водянистым раствором голубой глины — освежающего ноющие раны и ссадины лечебного средства Племени Хвоща.

Но мечты мечтами, а охотник, попеременно проваливаясь в вязкую почву ногами, спешил, как мог, чтобы убраться прочь из самого опасного района топей. Истерзанные колени дрожали от напряжения, пот выступал на лбу и капал на грудь с грязных сосулек волос. Но он шел, проваливая тяжелой поступью коряги под ил, размазывая слабо светящиеся грибы подошвами сапог. Наконец, едва не валясь с ног, с хриплым надсадным дыханием, кузнечными мехами раздувавшим легкие, Билли выбрел из-под Окна в предательских облаках, оставив позади зловещее струение света. Дождь, обычно ненавистный всем рыболовам, теперь оказался как нельзя кстати — под его дрожащим покровом человек намеревался подобраться поближе к месту, где оставил под охраной Коня добытую за ночь рыбу.

Лишь с расстояния двух десятков выстрелов из самого мощного сумпитана можно безопасно оповестить Птицу и Коня о своем приближении.

В этой части Большого Флоридского Болота пейзаж казался менее унылым. Пред восхищенным взором Билли предстала гораздо более привлекательная картина, чем в сердце топи. Исчезли клубы удушливых испарений, блуждающих в бесконечной мозаике топких омутов. Здесь, в местах более водянистых, Небесный Убийца возникал средь облаков не так часто, как в северной топи. А раз меньше ядовитых солнечных лучей — то меньше и гниения, меньше пластов разлагающегося сохлого ила. То есть больше ядовитых растений. Здесь начиналась часть Болота, обжитая Народом Хвоща.

Крупные твари, в особенности быстроногие и быстроластые хищники и ненавистные Дневные Птицы, сторонились южной части Болота.

Мутно-рыжие ручейки змеились меж источающих приторный аромат зарослей гигантских ядовитых цветов, кочек, поросших разлапистым папоротником и рощиц из двух-трех хвощей, произрастающих со дна утонувших еще во времена Смерти земель Флориды. В этом лабиринте охотились люди Хвоща. Еще южнее начиналась Речная Страна. Реками здешние жители величественно именовали изгибистые потоки грязи, ползущей среди клочков суши. Речная Страна кишела съедобной рыбой, на островках водились змеи мясных пород, а при должной сноровке и терпении удачливый рыболов мог поймать гигантскую скалярию, нежно-зеленая плоть которой являлась не только любимым лакомством в Коленах, но и обладала, как учили старейшины, могучими лечебными свойствами.

К востоку от обитаемого людьми Великого Хвоща три самые широкие «реки», сплетясь, словно крючковатые пальца умирающей старухи, образовали группу лысых островков. Эти клочья суши удивительно сильно для топкого царства выдавались из мутной жижи вверх, что и послужило причиной «облысения» — Небесный Убийца пожрал на них даже цепко держащийся за жизнь пупырчатый мох. Вздымающиеся над грязевыми потоками плеши представляли собой хоровод почти правильно-круглой формы. В этом своеобразном укрытии притаился молодой лист кувшинки. Диаметром в три-четыре скачка Коня, он беззаботно колыхался в воде потаенного озерка. На толстом листе было тайное убежище Бетховена. Тут он прятал от жадных до чужого добра соплеменников милые сердцу или полезные плоти мелочи. Припрятанными в укромном месте оказались череп старшего брата, убитого Билли в жестокой схватке за право обладания отцовским Оружием; заботливо обернутая в шкуры глиняная бутыль, полная жгучей спорыньи — растормаживающего воображение и раздвигающего горизонты обоих душ наркотического средства, употребление какового отнюдь не поощрялось среди простых рыболовов; масса иных запасов. Билли, вообще, был хозяйственным американским парнем. Предки его, жители древней Флориды, без сомнения, гордились бы им. Бетховен весьма свободно и широко мыслил. Его не смущали разговоры о Всевидящем Оке Хвоща, о пронизывающем пространство взоре Наставника Рыболовов. Молодой человек не трепетал перед суевериями своего не слишком просвещенного времени, а словно сорока времен До Смерти, всякую интересную вещь волок в тайное убежище. Здесь же обычно располагался «обоз» отважного юного рыболова — Конь и Птица, когда они по тем или иным причинам не участвовали в рыбалке. Два неусыпных существа сторожили плот, связанный кишками аллигатора из четырех полых коряг. На нем Билли сплавлял по «рекам» добычу к обитаемому Хвощу. Так было и сейчас.

Птица, нахохлившись и прикрыв один глаз, дремала у самой кромки воды, впившись в корягу плота своими когтями. Конь, пользуясь редкими мгновениями безнадзорного существования, медленно переступая ногами среди кучи снулой рыбы, подбирался к заботливо укрытой запасным халатом Билли скалярии. Эта чудотворная рыбка обладала, с точки зрения глупой верховой твари, одним единственным достоинством — безобразно таращить перепуганные глаза, когда с нее неожиданно сдергивали покров, и она видела ужасное, чреватое светом небо Большого Флоридского Болота. Чем Конь, собственно, и пользовался, скрашивая долгие часы ожидания хозяина. Гигантский спрут, вне всякого сомнения, обладал зачатками чувства юмора.

В воздухе звенели кровососы, да брехали где-то за островками древесные сумчатые, когда Птица, услышав слабый, еле различимый над топью зов хозяина, распахнула желтые очи. Она издала краткое радостное кудахтанье. Конь мгновенно отдернул одну из восьми ног от измученной скалярии, и пола запасного халата скрыла для несчастной рыбы жуткое небо Болота, страх перед которым генетически наследовался всеми тварями топей. Скакун направился к Птице и замер, радостно разевая свой чудовищный рот в предчувствии появления Билли.

Сигнал, посланный Бетховеном, оказался слабым. Птица ощущала не привычный калейдоскопический взрыв эмоций в голове, который на ментальном плане соответствовал мощному реву Билли, приветствующего верных слуг. Вместо него под черепной коробкой Птицы поплыли красно-синие маслянистые пятна, да послышался невнятный шепоток, словно Вторая Душа рыболова, посланная волевым спазмом из головы Билли в череп Птицы, заплутала где-то в тучах насекомых, завязла в трясине или оказалась проглочена Крылатой Болотной Смертью.

Надо отметить, что в анналах Народа Хвоща значились случаи, когда блуждающую в поисках контакта со слугами Вторую Душу рыболова всасывало белесое брюхо какой-нибудь ранней Дневной Птицы. Тогда хозяин души умирал медленной мучительной смертью, тая и развоплощаясь, сгнивая до костей в течение одного-двух дней. Так погиб, например, первый хозяин Птицы Билли. Первой Души, разумеется, мало, чтобы охотник болотного народа мог продолжить свое существование. Бетховен помнил принесенный с болот клубок дряблой плоти, стонущий звериным голосом, бывший некогда одним из самых славных рыболовов Низшего Колена Хвоща. Потеря Второй Души сделала человека беспомощным и неподвижным, и Небесный Убийца немедленно явился в ближайшем окне, чтобы доконать несчастного. Ужас от увиденного скрасило лишь получение по наследству великолепно обученной Птицы.

Вслушиваясь в угасающий ментальный «голос» хозяина, летучая тварь беспокойно расправила крылья и захлопала ими в теплом воздухе озерка. Конь нетерпеливо перебирал щупальцами и издавал жалобные утробные звуки, распугивая насекомых. Однако блуждающая Душа Билли все же пробилась. Она вынырнула из липкого варева центральных топей и завладела нервными центрами, а затем и всем телом Птицы.

Желтый беспокойный огонь в глазах пернатого слуги погас, когти со скрипом вышли из тела истерзанной коряги. Взметнувшиеся крылья подняли Птицу над озерком, увлекая ее все выше и выше, сквозь густые струи воздушных рек. По широкой разбегающейся спирали, медленно и торжественно, пернатое вместилище Второй души рыболова Хвоща поднималось над укромный тайником. Такой высоты Птица, не будучи одержима Бетховеном, никогда бы не достигла. Ее остановил бы страх перед летающей смертью — Дневными Птицами, или генетический ужас перед солнцем. Конь, нагруженный рыбой плот, плешивые островки сделались крохотными, а вскоре слились с коричневато-зеленым полотном топей.

Взор Билли с огромной высоты обозревал окрестности, таящие неисчислимые, мнимые и реальные опасности. Пернатая тварь, ведомая человеческой волей, уворачиваясь на лету от Дневных Птиц, приближалась к центральным топям, затянутым плотными сгустками тумана. Самым краешком своего птичьего естества, не захваченного волей человека, Птица заметила распахнутое над топью Небесное Окно. Светило изливало на помертвевшую плоть болота смертоносные лучи. Тварь заартачилась. В небесах произошел яростный, но короткий поединок между инстинктом самосохранения животного и волей Бетховена. Человек проиграл. В плавном парении летун не врезался в пузырящуюся стену тумана, а, заложив крутой вираж, пошел вдоль границы центральных топей, издавая испуганные гортанные крики, нелепо поводя в воздухе когтистыми лапами, словно старался уцепиться ими за один из восходящих потоков.

Билли, чувствуя, что контроль за крылатым другом ослабевает, заставил его пройти вдоль границы тумана. Удачливому рыболову удалось определиться на местности. Так далеко в гиблые северные топи он никогда не забирался. Немудрено, что крылатый друг отказывался погружаться в густую толщу пара над районом, практически никогда не посещаемым Народом Хвоща.

Взор человека в последний раз скользнул над трясиной. Билли старался точнее запомнить дорогу к своему заветному омуту.

В принципе, он разглядел все, что нужно для возвращения. Потрясающее зрение птицы позволяло видеть многое. Ни одного крупного хищника он не углядел. Конечно, огромные звери плавали где-то в толще хаоса, но в такое время ни один из них не рискнул бы показываться на поверхности. Вот только небольшая двуногая фигурка, мелькнувшая возле скопления лилий и тут же растворившаяся в тумане, несколько смутила Билли.

«Интересно, какой еще безумец решил посетить северные топи?»

Но попытка рассуждать во время Одержания Птицы тут же привела к отвратительному результату: крылатый друг, переломив волю хозяина, отвернул от опасных топей. Билли попытался восстановить контроль над ситуацией, но было поздно. Как только над слоем низких облаков появился силуэт Дневной Птицы, пернатый друг в панике стал снижаться. Дальнейшее противоборство в воздухе с перепуганным летуном могло привести лишь к гибели Птицы или, как минимум, страшной головной боли у Бетховена.

Послав в черепную коробку летуна категорический приказ привести Коня, Билли позволил Птице вытеснить Вторую Душу. Освобожденная, она устремилась прочь от топей. На этот раз тварь летела предельно низко, сторонясь хищных теней, мелькающих над облаками. Распахнутым ртом она хватала мелких насекомых и глотала их, даже не пережевывая.

Рыболов к тому времени окончательно выбился из сил и остановился в ожидании помощи. Он укрылся от возможного нападения дневных хищников под папоротником, поваленным невесть каким болотным гигантом. Зеленые лапы пустотелого гиганта заботливо укрыли человека и его ношу, словно в уютной пещерке, вскоре потонувшей в наползающем из-под лучей солнца теплом тумане. Билли уселся на тушу У-Ы, положив на колени сумпитан — на случай, если Ластоногий или, что еще хуже, анаконда, найдет убежище по запаху крокодильей крови. Ожидая прибытия Коня, счастливый и уставший рыболов принялся вырезать тонким краем зубила на хитиновых веках У-Ы свои символы. Зачем они нужны и кому — Люди Хвоща не знали, а если и знали когда-нибудь, то мудрость оказалась утерянной во тьме веков. Но сей обычай, наряду с целым ворохом других, унаследованных от предков, выполнялся неукоснительно. В каждом Колене болотного народа имелся свой собственный набор символов. Эти закорючки оберегались от чужого глаза и даже от соплеменников, как зеница ока.

Бетховен уже заканчивал выцарапывание последнего символа. От напряжения и внимания разинув рот, он не замечал, как тягучая слюна белесым слизняком свесилась с уголка нижней губы на мятый и грязный ворот халата. Тут окружающая его липкая трясина исторгла утробный звук, не характерный для здешних мест. Билли поспешно спрятал веки аллигатора в задний карман и вышел из импровизированной пещеры. Его утонченный дикарский слух легко вычленял в царящем вокруг хаосе звуков голоса живых тварей и шумы неодушевленной природы.

Предвечерняя топь дышала на манер умирающего в объятиях старости водяного крота. Гул мириадов просыпающихся к ночному бдению насекомых смешивался с хрипами и стонами проседающих торфяных пластов. Большие синие лягушки заунывными голосами переговаривались между кочками. Эти обитатели топей готовились к спариванию, наполняя пространство басовитым стрекотанием, похожим на хохот безумцев. В тумане истошно орали Птицы. Дневные хищники готовились уступить охотничьи угодья ночным пернатым разбойникам.

Однако ухо Билли улавливало и нечто постороннее. Рыболов вслушался в то, что было вплетено в этот хор, и волосы на его загривке встали дыбом.

Осторожное хлюпанье — легко узнаваемый звук крадущихся по кочкам босых человеческих ног.

Бетховен с огромным усилием воли подавил клокотавшее в горле рычание. Дом Оружия скользнул с плеча, и смуглая рука ощутила привычную тяжесть кастета. В наползающей тьме сияли всеми оттенками гноя хищные болотные цветы, приманивающие жертвы на свет. Дрожащий отсвет плавал в тумане, придавая окружающему ландшафту совершенно фантастический вид. Лишь рожденный во Внутренней Флориде мог бы идти в этом хаосе, опираясь на зрение. Хищнику, всецело полагающемуся на нюх, нечего было делать в это время. Наполненный испарениями болотных газов липкий туман не только глушил звуки, он еще и усиливал одни запахи, затушевывая и искажая другие. Конечно, граница центральной топи и южной части Флориды полна кошмарных созданий, выискивающих добычу на ощупь, но все они либо сидели в засаде на одном месте, либо передвигались совершенно бесшумно. Тот, кто шел к Билли сквозь тьму, обладал парой ног и великолепным зрением.

Бетховену припомнилась одинокая фигурка, увиденная им с высоты полета Птицы. В голове понеслись мысли, одна страшнее другой. Крадущийся во мраке мог оказаться юношей другого Колена. Встреча с таким чревата для удачливого рыболова многими неприятностями. Кроме рискованной охоты на аллигаторов, еще один способ мог скачком изменить внутриплеменной статус молодежи: убийство в топях юноши из более низшего Колена Хвоща. Победителю доставалась и Птица, и Конь убитого. В то же время, убийство человека из вышестоящего Колена приводило автоматически к изгнанию из племени, во Внутренней Флориде равносильного смерти.

В случае столкновения с молодым рыболовом из другого рода представитель нижнего Колена изначально находился в неравных условиях. Он мог лишь отступать и наносить агрессору синяки, неглубокие раны и неопасные увечья. В случае успешной ретирады оставалась призрачная надежда на то, что потерпевший неудачу нападающий откупится от более удачливого сверстника, чтобы не оказаться поднятым на смех в своем Колене.

Секунды раздумья хватило Бетховену, чтобы отсеять данную возможность. Ни один из известных ему сверстников не рискнул бы напасть на него. Умение Билли обращаться с духовой трубкой и кастетом являлось среди молодежи притчей во языцех. Попыток нападения на рыболова самого низшего Колена не было с той поры, как он расправился с собственным братом.

Кто еще мог выследить и подкрасться к стоянке Билли?

Наставник Птиц и Коней?

Но старик давно сдал и редко появляется в топях. Тем более — к северу от охотничьих угодий племени.

Тогда кто?

Мысли Бетховена соскользнули на скользкую дорожку первобытного мистицизма. Мир болотного дикаря был полон кошмаров. Тьма над омутами могла соткаться в Погонщика Мертвых, жуткую тварь, по старинным преданиям ведущую вереницу мертвых к северным землям «сухой грязи». Однако Билли мало верил в дедовские сказки, да и Погонщик вряд ли станет подкрадываться к живому. Вот если попасться ему на глаза в момент рыбалки — не видать в этот день удачи; или дурной глаз водителя трупов остановится на раненом, истощенном, больном рыбаке — не миновать смерти.

Среди проклятых северных лесорубов появлялись иногда смельчаки, рискующие проникать глубоко в болота, но не южнее же центральной топи! Да и топают они, что сам Ластоногий, а уж двигаться ночью по кишащим хищниками омутам… Нет, «сухая грязь» не рождает таких мутантов.

На сем рациональное мышление Бетховена отключилось. Сейчас он являл собой настоящий комок напряженных нервов и готовых к драке мускулов. Неизвестная опасность неотвратимо приближалась, думать и размышлять уже поздно. Впрочем, как и отступать. Бегство в темноте приведет к неминуемой гибели.

Напряженный до предела слух Бетховена уловил вначале слабое шлепанье во тьме, быстро усилившееся и заглушившее шаги чужака. К стоянке человека шествовал сам Ластоногий! Уже не таясь, Бетховен коротко зарычал и с досадой топнул ногой. Похоже, что ему так и не удастся стать настоящим охотником, отрастить бороду и завести детей. Даже при наличии рядом Коня и Птицы встреча с величайшим порождением Болота сулила только лютую гибель. Зверь был практически неуязвим, с равной прытью плавал, довольно ползал по кочкам и взбирался на хвощи и коряги. От него можно лишь ускакать, да и то в случае, если встреча с кошмарным чудищем произошла не ночью. Днем глаза Ластоногого могли и подвести, но ночью — никогда.

Бетховен, коротко простившись с жизнью и попросив прощение у аллигатора за напрасное убийство, облизнул шипастый кастет. Во всяком случае, он намеревался дать последний бой, даже не надеясь на победу. За всю историю племени всего дважды удавалось людям одолеть Ластоногого, и происходило это лишь на общей охоте, днем, когда полсотни всадников на Конях притворным бегством и сложными маневрами полностью обессилили чудовище, расстреляв того с дистанции из духовых трубок. Да и то победы доставались весьма и весьма дорогой ценой: чтобы добить зверя, к нему приходилось подъезжать ближе, и многие кланы племени потеряли своих лучших охотников.

Внезапно шлепанье гиганта сменилось зловещей тишиной. Билли услышал, как стучат во тьме его зубы. Он унял дрожь, и крадучись двинулся вперед. Его слуха вновь достигли человеческие шаги. Чужак, похоже, продолжал свое движение к поваленному папоротнику, находясь как раз между хищником и Бетховеном. Лицо рыболова окрасила мстительная усмешка. Дело ясное, этот безымянный болван настолько сосредоточился на охоте за Билли, что просто не услышал топота Ластоногого, или принял его за шум, поднятый безобидными гиппопотамами, чей сезон миграций как раз сейчас должен был начинаться.

Но почему медлит гигант? Бетховен недоумевал. В его голове мелькнул луч призрачной надежды: если чужак столь же беспечно продолжит движение, то Ластоногий атакует вначале его. В конце концов, наверняка колосс охотится именно на странного незнакомца. В суматохе можно попытаться ускользнуть: игривый гигант любит терзать свою добычу, подбрасывая и ударяя головой, хвостом и ластами тело жертвы, чтобы переломать кости и сделать мясо более нежным.

Билли прокрался на десяток шагов дальше и остановился, стараясь унять лихорадочное сердцебиение. На расстоянии вытянутой руки от притаившегося рыболова шевелила щупальцами светящаяся актиния. Нанести серьезный вред здоровью она не могла, но получить ожоги на всем теле Бетховену совсем не улыбалось. От стрекательных желез болотного цветка не убережет и стеганый халат. Здесь предстояло ожидать развязки.

Шаги чужака теперь были слышны весьма отчетливо. Вот он оступился на скользком камне и въехал ногой лужу. Билли ухмыльнулся, представляя, как человек садится в холодную грязь, ругаясь сквозь зубы, и принимается отдирать от ног кровожадных пиявок. Ластоногий несколько придвинулся, и также замер. Скорее всего, решил Бетховен, это молодая самка. Очень уж неуверенно гигант преследует добычу.

Вот чужак поднялся и вдруг, повернувшись спиной к замершему с раскрытым ртом Билли, двинулся прямо на колосса. Рыбак нервным движением вытер со лба рукавом халата капельки холодного пота. В пот его бросило от волны облегчения, прокатившейся по всему дрожащему от напряжения телу, уже готовому расстаться с бренным существованием. Безумец сейчас налетит на готового к броску титана и будет просто растоптан. Вряд ли хищник станет охотиться дальше. Позабавившись с бестолковой жертвой, он отползет на кочку посуше и будет переваривать еду. Ластоногий славился своей ленивой натурой. Во всяком случае, если немедленно кинуться бежать, он вряд ли начнет долгую изнуряющую погоню. Билли напрягся, готовясь начать призывать Птицу и Коня, как только услышит предсмертные крики чужака. По расчетам рыбака выходило, что скакун где-то рядом. Наверняка учуял гиганта и затаился на берегу какой-нибудь трясины. Если удастся обогнуть по дуге кормящегося зверя, Билли прозакладывал бы свое рубило, что уйдет от наевшейся твари верхом. В крайнем случае, можно натравить на него Птицу. Потеря летающих глаз — позор для мужчины Племени Хвоща, но жизнь дороже.

В ожидании человеческого крика Бетховен весь подобрался. Он настроился на посыл мгновенного мощного Зова в сторону предполагаемого нахождения Коня. Однако вокруг стояла оглушительная тишина, воцарившаяся окрест с приближением Ластоногого. Лишь пронзительно звенели комары, да булькали пузырьки поднимающихся в топях газов.

— Проглотил он, что ли, тебя, одним махом? — вслух спросил раздраженный рыболов. К его ужасу, сквозь жужжание летучих кровососов долетело шлепанье могучих ласт. Хищник неумолимо приближался, а о судьбе неизвестного оставалось только гадать.

Поняв, что ждать, собственно, нечего, Билли одним могучим ментальным усилием послал свою Вторую Душу на поиски Птицы, повернулся, и побежал. Перескочив через нежно-оранжевый лепесток Пиявкоеда, он одним точным движением сунул бесполезный кастет в Дом Оружия и закинул мешок за спину. Шлепанье за спиной перешло в откровенный топот. Не оставалось ни малейшего сомнения в том, кого преследует жуткое порождение трясины. Счастливо миновав смертельные объятия очередной актинии, Билли услышал предсмертный писк Пиявкоеда, растоптанного колоссом.

Тело рыбака продолжало нестись по кочкам, а глаза уже парили во тьме прямо над Ластоногим.

«Обидно, — подумал начавший задыхаться от бега рыболов, — друзья совсем рядом. Но трусливого Коня вряд ли удастся натравить на преследователя. И добежать до него уже не успеть».

Глаза Птицы позволяли видеть сквозь мутную пелену чешуйчатую голову несущегося не разбирая дороги Ластоногого, бурун грязи у его могучей грудной пластины, мощные гребки его коротких толстых лап. Буквально на расстоянии прицельного плевка из сумпитана от раздвоенного языка хищника Бетховен увидел собственную беззащитную спину.

Тело неслось по кочкам, повинуясь звериным рефлексам, в то время как разум Билли парил над болотным чудовищем в голове желтоглазой Птицы.

Такому способу движения в племени обучали с самого юного возраста, но он имел массу недостатков. Например, принять бой в таком положении было бы чистым самоубийством. Лишенное рационального управления тело способно лишь убегать, объятое волнами животной паники, или спокойно шествовать по знакомой местности.

И тут Билли едва не сверзился в грязевой поток одной из «рек». Ему пришлось остановиться и повернуться лицом к приближающейся смерти. Путь оказался отрезан. Рука потянулась к Дому Оружия, а сам Билли решил кинуть последний взгляд на Ластоногого и отпустить Птицу на волю. Предстоящая схватка с очевидным финалом требовала присутствия всех душ мужчины в одном теле.

Вопль изумления разнесся далеко над топями. С высоты желтые глаза парящего пернатого друга разглядели, что на бронированной спине стремительно несущегося хищника сидит человеческая фигура. Билли решил, что за ним явился сам Погонщик Мертвецов. Лишь проводнику в мир теней под силу такое деяние — оседлать Кошмар Болот. Но Бетховен находился как раз в том состоянии, когда ему было плевать, кто именно пришел лишить его жизни. С яростным рычанием он скинул халат прямо в грязь под ногами и крепко сжал в руке кастет. Ладонь второй руки крепко сжала рубило. Бетховен расстался с Птицей, и перед его внутренним взором в последний раз скользнула угловатая морда титана, надвигающегося из тьмы. Последний приказ, отданный пернатому другу, требовал от того атаковать глаза Ластоногого. Птица камнем ринулась вниз, а в голове Билли на миг прояснилось.

Жуткий грохот, поднятый гигантом, стих. Бронированная туша преследователя замерла совсем рядом, в густой темени. Прямо перед рыбаком, изготовившимся к последней схватке, слабо фосфоресцировали раздавленные его сапогами грибы. Готовая к смертельному броску тварь не торопилась. Билли слышал отвратительные шумные звуки, с которыми хищник принюхивался. Смердящее дыхание титана уже доносилось до ноздрей рыболова.

Но где же охотничий клекот Птицы? Неужели последняя команда, посланная хозяином, оказалась не воспринята ее нервными центрами?

Билли проклял всех пернатых тварей земли и припал к самой земле, ожидая броска хищника.

Тут до его слуха донеслось еле слышное шуршание. Звуки, доносившиеся сквозь громкое дыхание Ластоногого слева, рыболов не мог спутать ни с чем другим. Это была поступь Коня, приближающегося к месту предстоящего боя. Похоже, болотный скакун пересилил ужас и шел умирать вместе с хозяином.

Билли затравленно оглянулся, определил примерное место нахождение хищника и стал смещаться в ту сторону, откуда мог в любой миг показаться Конь. В голове человека вновь мелькнул спасительный свет надежды. Сейчас он лихорадочно соображал, что же делать, если Конь успеет к нему раньше, чем Ластоногий бросится в атаку? Спасаться ли бегством по кочкам и лужам, или же кинуться в грязевой поток за спиной. Ластоногий бегал отлично, но еще лучше он плавал.

В следующий миг Бетховен вдруг услышал, что хищник удаляется. Причем в противоположную от приближающегося Коня сторону. Не веря своим ушам, рыболов постоял в позеготовности к бою еще пару мгновений, а потом в три коротких броска сместился вправо. Из темноты к нему метнулся болотный скакун, дрожащий от возбуждения.

Щупальца Коня обвили тело хозяина и приподняли его высоко вверх, словно они встретились после удачной рыбалки. Билли глухо рычал и отбивался от восторженного скакуна, косясь глазом в ту сторону, куда убрел колосс. Конь, похоже, совершенно не беспокоился о его близком присутствии.

Тем не менее Билли быстро напялил на себя второй халат, усиленный костяными пластинами, взгромоздился на скакуна и выудил из специального гнезда в теле Коня свой шлем. Лишь когда толстостенная раковина с прорезями для глаз оказалась у него на голове, а в руку удобно легла рукоять копья, Бетховен позволил себе робко позвать Птицу. Он пребывал в уверенности, что летун либо каким-то чудесным образом разорвал путы, связывающие ему подобных с человеческим родом и навсегда улетел в центральную топь, — или же мертв.

«Скорее всего, Птица удачно выбила глаз Ластоногому, и тот убрался зализывать рану, а сама погибла», — подумал Билли, направляя скакуна к ближайшей лысой кочке, чтобы прислушаться к окружающему миру, в котором с уходом колосса возобновился обычный шум и гам. Каково же оказалось его удивление, когда Вторая Душа вдруг уставилась на него самого с вершины той самой кочки, куда семенил Конь!

Живая и целехонькая, Птица таращилась на приближающегося всадника глазами изумленного Билли.

Тут ему припомнился чужак, оседлавший болотного титана, и Бетховен попытался заставить Птицу взлететь, чтобы найти взглядом Ластоногого и его таинственного пассажира. Однако летун не подчинился, оставаясь на вершине кочки. Такого просто не могло быть. То есть, конечно, желтоглазый летун мог выходить из-под контроля человеческой воли, но не на таком близком расстоянии от хозяина, и не в случае, когда череп Птицы уже является вместилищем Второй Души.

За краткий промежуток времени Билли испытал слишком много сильных эмоций. В следующий миг он понял, что полностью теряет власть над своими слугами. Зрение с вершины холма у него полностью исчезло, а тот участок мозга, что управлял ходом Коня, дал сбой. В результате Бетховен слетел со своего насеста, словно малыш, первый раз решивший прокатиться на болотном скакуне. Он больно стукнулся шлемом о какую-то палку и покатился под уклон, а щупальце Коня, подставленное для смягчения падения, слишком поздно схватило лишь полу халата. Ткань затрещала, и освобожденный от части безнадежно испорченного доспеха Бетховен плюхнулся в болото, прямо в волны грязевого потока.

Глава вторая Ученик

Реки Внутренней Флориды не то место, где стоит ночью валяться на берегу. Да что там говорить, зачастую к ним совсем не стоит приближаться.

Подняв испачканное лицо, Бетховен первым делом стал нашаривать оброненное копье и попытался отползти от мутных волн, но было поздно. Взметнулись фонтаны тины, и над ним вознеслась слабо фосфоресцирующая чешуйчатая шея хищной черепахи, подстерегавшей добычу, по своему обыкновению, у самой полосы прибоя. В который уже раз Бетховен простился с жизнью, когда черепаха, не тронув его, вдруг захлопнула свой кошмарный клюв, нацеленный аккурат в человеческую грудь, и медленно погрузилась в «реку». Подбежавший из темноты Конь лишь стеганул по расходящимся кругам передней парой щупальцев и издал утробный звук, означающий крайнюю степень разочарования.

Билли поднялся, поправил на голове шлем и, отойдя от воды, принялся при тусклом свете раздавленных черепашьими лапами грибов изучать остатки халата. Тут его внимание привлекли новые звуки. К нему направлялась Птица, клекотом выражая свой восторг по поводу лицезрения хозяина, а также некоторую степень досады на то, что хозяин устал, голоден и находится в смятенном состоянии, в котором с ним невозможно ментальное общение. Конь ограничился лишь тем, что воинственно сверкал глазами в сторону воды и поигрывал могучими щупальцами. Его утробные звуки, призванные, видимо, отпугнуть черепаху и всех ее сородичей, привели к тому, что Билли не услышал приближающихся человеческих шагов. Когда он услышал неспешную речь на языке своего народа, он чуть не проглотил язык от удивления.

— Мой друг, за тобой нужен глаз да глаз. Не будь я рядом, тобой мог поживиться не только гигант, на спине которого мне пришлось прокатиться, но и этот великолепный экземпляр снапера. Как ты, казалось бы, опытный наездник, умудрился упасть со своего спрута?

Билли повернулся на голос и увидел невысокого мужчину в странном коричневом балахоне, изрядно заляпанном грязью. Чужак с интересом разглядывал Бетховена, склонив голову на бок и добродушно улыбаясь. Его рука рассеянно гладила костяной гребень на затылке Птицы, а желтоглазая тварь, которая могла бы отхватить руку всякому, кто рискнул бы так вольно с ней обойтись даже в клане Билли, млела от восторга. Мало того, подбежавший от полосы прибоя Конь бестолково разевал рот и шевелил конечностями в точности так же, как он пытался иногда выразить свой восторг неожиданно ранним возвращением хозяина.

Билли мгновенно отскочил на пару шагов от незнакомца и нацелил тому в грудь копье. Собственно, так бы он отреагировал на любое ночное появление человека, а этот мужчина не принадлежал к Племени Хвоща, катался на Ластоногом и запросто подошел к специально выведенным для охраны животным.

— Я убью тебя, даже если ты сам Погонщик Мертвых, старик! — воскликнул Билли и, грозно рыкнув, двинулся к чужаку.

Тот, печально улыбнувшись и неторопливым движением пригладив седую бороду, произнес:

— Новое место, новый народ, а проблема все та же — избыточная агрессивность как единственный механизм адаптации к сложившейся ситуации.

Билли, который счел эту тираду зловредным заклинанием, бросился было вперед, выставив перед собой копье, но тут с ужасом почувствовал, что его ноги плотно спеленаты щупальцами Коня. Мало того, его собственная Птица угрожающе расправила крылья и готовится вцепиться в своего хозяина, защищая чужака!

Цепь происшествий, начавшаяся с удачной охоты на У-Ы, и закончившаяся ударом шлемом о корягу и бунтом личных животных, привела Бетховена к обмороку. Он выпустил копье из слабеющих рук и ткнулся лицом в грязь. Старик подбежал к нему и озабоченно склонился над телом. Однако тут же поднялся и провел руками по лбу, словно стирая собственный испуг ладонью.

— Ему надо поспать. Он устал, голоден, сильно ударился. Кроме того, бедняга никогда не видел существо, принадлежащее к иному племени, чем его собственное. Парню нужен отдых.

Старик достал из складок своего балахона небольшую глиняную фляжку, пальцем разжал конвульсивно сжатые челюсти Билли и влил ему в глотку несколько капель какой-то жидкости. Вскоре дыхание молодого рыбака выровнялось, сжатые в кулаки ладони расслабились. Словно бы обращаясь к неподвижно замершим Коню и Птице, старик сказал:

— А теперь посмотрим, кто в здешних местах поможет нам спокойно перенести тело в безопасное и сухое место. На вас, друзья мои, надежда слабая. Этот дикарь с могучей волей и полным отсутствием мозгов и сострадания окончательно вас загнал. Отдохните пока.

Вскоре поверхность реки забурлила, и на ней показались головы еще более огромных снаперов чем тот, что попытался сожрать беспомощного Бетховена. На спину одного из них старик перенес сладко храпящего Билли, а на спину второго перелетела Птица. Попытавшийся было подраться, а потом сбежать Конь был приведен чужаком буквально за ноздри к самой воде.

— Я понимаю, вековая вражда видов — вещь не шуточная. Только ты нужен будешь своему хозяину по пробуждении. Не хочешь лезть на спину снапера, так тому и быть. Плыви рядом с нами. Но не жалуйся, что вода холодная, а путь не близкий.

Вскоре вся группа отправилась по реке в сторону восточной части топей, редко посещаемой Племенем Хвоща из-за обилия хищных тварей. Но это обстоятельство, похоже, совершенно не заботило старика, устроившегося на спине черепахи рядом с храпящим Бетховеном. Конь с независимым видом плыл рядом, устало храпя, а птица выкусывала блох из своих шерстистых крыльев, восседая верхом на втором снапере. Ее совершенно не смущало водное путешествие. Впрочем, когда ей наскучило неподвижное сидение и она проголодалась, летучая тварь взмыла вертикально вверх и растаяла в светлеющих облаках. Взглядом внимательных спокойных глаз старик проводил Птицу, спешащую на охоту, пока не проснулись Дневные. Он знал, что, насытившись, она непременно вернется к хозяину и легко разыщет их на востоке топей.

Прошли сутки. Эливенер давно уже отпустил водяных животных, доставивших ношу в его укромное убежище на каменистой гряде в северо-западной части топей. Гигантский спрут и Птица, смирившиеся с присутствием постороннего, мирно дремали рядом с Бетховеном. Эливенер задумчиво разглядывал его снаряжение, потом принялся изучать лицо.

— Ты, мой мальчик, со временем станешь великим ученым Братства Одиннадцатой Заповеди. Очень многое предстоит тебе узнать о природе, о Зле, о людях. Дикарское прошлое растает, как дым… как растаяло мое прошлое после Посвящения.

Седобородый вздохнул, и предался воспоминаниям. Вокруг шумели странные существа, подобия которых обитали разве что, в болотах Великого Пайлуда. Некогда молодой рыбак из маленькой деревушки, зажатой между грандиозной северной топью и Внутренним Морем, точно так же, как Билли, спал и не ведал, что станет одним из адептов ордена почитателей всего живого. Это было так давно… В те времена еще не поганили землю континента Круги почитателей Зла, а полуразумных хищников еще никто не называл лемутами и не пытался выводить из них солдат в подземных лабораториях…

Старик встрепенулся, и принялся корить себя за излишнюю сентиментальность. В эту ночь ему нужно было сделать очень многое. Он поднялся, достал из сумки кожаные полоски, испещренные письменами, и углубился в их изучение. Там было все, что он знал о народе Билли, своего будущего помощника.

Жили дикари внутри гигантского Хвоща, вздымавшегося к небесам со дна непролазных топей Внутренней Флориды. Титаническое растение, единственное в своем роде, являлось потомком обыкновенного бамбука, подвергшегося сильнейшему влиянию Лучей Смерти.

Трудно сказать, кем являлись в далеком прошлом жители омутов. Иные склонялись к мысли, что они суть вконец одичавшие потомки первой волны переселенцев. Иные считают их новой формой летальных мутантов, животными, наделенными воздействием Смерти разумом вопреки природной склонности. Точного ответа не знает никто из смертных. Весьма вероятно, что отчасти правы обе точки зрения. Люди первых и самых мрачных веков после великой войны вполне могли опуститься до самого настоящего звериного состояния, растеряв остатки разума, и развиться вновь под воздействием Лучей Смерти, просвечивающих болотное царство с южной оконечности полуострова.

Среднего для человека роста, хрупкие и стройные, представители дикарского племени имели вполне антропоморфный вид.

Язык их, правда, показался колонистам трудным для понимания, но это обстоятельство не было редкостью для вновь встретившихся после веков изоляции ветвей единого вида «хомо сапиенс».

Цвет кожи их напоминал бледную пену, каковой подергиваются накануне грозы торфяные омуты, словно топкая жижа навечно въелась в их тела. Солнце дикари ненавидели лютой ненавистью, но это так же могло быть объяснено без гипотезы о нечеловеческом происхождении народа Хвоща. Лучи Смерти, источаемые с выжженного юга, днем создавали во влажном мареве над болотами своеобразные окна, в которые лился вредный всему живому солнечный свет.

Чего-то очень важного недоставало природе в таких окнах, блуждающих над торфяниками. Наверняка ученые мужи Потерянных Лет смогли бы объяснить данный феномен, но где их взять в год семь тысяч четыреста семьдесят шестой от Рождества Христова по летоисчислению метсианских Аббатств?

Жизнь впотьмах сделала из дикарей существ весьма странных. Зрение их оказалось весьма неплохо приспособленным к вечным сумеркам, царившим над территорией торфяников там, где отсутствовали зловещие окна. Мало того, ночами они так же великолепно ориентировались, превосходя в этом многих современных животных. Все перечисленное является лишь иллюстрацией к приспособляемости людей, и не смогло бы дать пищу для обвинения дикарей в принадлежности к лемутам, если бы не странные их ментальные способности. Близость Лучей Смерти или особые болотные испарения тому виной, неизвестно, только каждый член Племени Хвоща был своего рода недостаточным, не завершенным существом. Целостное бытие дикарь из топей обретал лишь в симбиозе с целым конгломератом существ, характерных лишь для местной, весьма специфической природы Внутренней Флориды.

Дикарь перемещался по топкому хаосу внутри восьминогого Коня, в котором зоолог прошлого с удивлением признал бы странно изменившегося и приспособившегося к существованию на суше морского спрута. Управляли туземцы своими скакунами отнюдь не за счет того, что детеныши восьмилапых подвергались трудной дрессуре. С достижением половозрелости юный представитель народа Хвоща шел в самые ближние к Смерти гиблые места и погружался в липкую тину, впадая в состояние, близкое к клинической смерти. Его тело облепляли вылезающие из омута спруты. Спустя несколько суток дикарь приходил в себя уже внутри тела Коня. В дальнейшем эта пара существовала совместно, защищая и оберегая себя, словно являлись двумя частями единого организма. Спрут мог охотиться или удалиться для спаривания с себе подобным на некоторое время, равно как и его пассажир, но, находясь длительное время порознь, они начинали терять силы, болеть, могли даже умереть.

Управлял дикарь своим Конем примерно так же, как управлял собственными членами — волевыми импульсами. Ученый муж древности сказал бы, что мозг туземца манипулировал окружающей действительностью далеко за границами своего тела, пользуясь членами и органами чувств стороннего организма.

Возраст пассажира и осьминога всегда был примерно одинаков, и умирали они вместе, если, конечно, смерть не являлась насильственной и не приходила к одной из половин этого союза раньше, чем ко второй. Но и в этом, последнем случае, вторая часть не надолго задерживалась в этом мире, переживая первую.

Помимо Коня каждый мужчина племени имел Птицу, (особо одаренные вожди отдельных Колен Хвоща даже по две), симбиоз с которой был слабее, чем со спрутом.

Скажем, Птица запросто могла умереть, что не влекло обязательного отмирания мозговых клеток дикаря, могла завести себе пару, каковая опять-таки не в обязательном порядке включалась в сложный симбиоз. Крылатый член единого природного организма мог на весьма значительные временные промежутки покидать своего двуногого хозяина для нереста и выращивания потомства.

Кроме важнейших сегментов симбиоза — Коня и Птицы, в него входил еще целый ряд мелких организмов, причем весьма часто набор этой мелюзги варьировался от клана к клану.

Старик подозвал Птицу, привязал к ее ноге бумаги и похлопал странную и страшную тварь по чешуйчатой спине:

— Лети, творение нового мира! Я мысленно буду с тобой, помогу избежать незнакомых опасностей континентальной суши. Когда ты услышишь вот такой звук… — С этими словами эливенер издал звук, который вряд ли смогло бы уловить человеческое ухо. — Ты снизишься, и человек, похожий на меня во всем, кроме мудрости, возьмет у тебя этот груз. Обратную дорогу он сделает для тебя еще более безопасной. А про него забудь. Когда ты вернешься, я постараюсь сделать тебя снова свободной.

Старик еще раз похлопал Птицу по спине, и она взвилась в напоенный запахом гниения воздух. Вскоре маленький силуэт растворился в северной части топей. Эливенер был уверен, что его орден получит информацию о том, что в ряды почитателей Одиннадцатой Заповеди влился новый член.

— А теперь, мой мальчик, просыпайся!

Билли Бетховен медленно поднялся, и оглядел окружающий унылый пейзаж. Увидев рядом с собой чужака, он понял, что умер.

У-Ы поднял руки к несправедливым небесам и закричал громко, по звериному.

— Да, вот так проходит молодость, — вздохнул старик и принялся делать сложные пассы руками. Гигантский спрут встрепенулся и стал взбивать жидкую грязь топей всеми своими восемью ногами. Он чувствовал исходящую от старика мощь, и ему было страшно.

Глава третья Наместник

Своими очертаниями фигура человека, плотно закутанного в бордовый плащ, напоминала птицу с изломанными ветром крыльями.

Мужчина сидел на мшистом придорожном камне, и пустым взором смотрел в розовеющие утренние небеса. Его бледные руки с тонкими пальцами были конвульсивно переплетены, и бессильно лежали на коленях.

Селяне в ужасе обтекали неподвижно сидевшего мужчину, торопясь побыстрее проскочить мимо наводящего ужас Темного Мастера, и укрыться в своих домах. Встреча ранним утром с адептом Нечистого, да еще и на перекрестке дорог, не могла сулить простому смертному ничего хорошего.

Мужчина словно не замечал пробегавшие мимо фигуры. Его бескровные губы шептали что-то, но порывы яростного ветра относили слова в сторону светлеющего в утренних лучах леса. Воздух, наполненный ледяным крошевом, играл багровым плащом, как хотел, но тщедушное тело адепта темных сил оставалось под ним мертвенно неподвижным.

Наконец, кто-то из селян остановился и стал внимательно разглядывать сидящего.

— Скажи-ка, побратим, где же это видано, чтобы распроклятый мастер сидел вот так, без охраны?

— Твоя правда. Не видно ни обезьян с саблями, ни поганых собак, что в прошлую полную луну разорвали мельника. Что-то тут не так…

— Да ясно все! — к разговору дюжих лесорубов присоединилась горбатая старуха, набравшаяся храбрости и приковылявшая к перекрестку от околицы. — Это он заманивает таких простаков, как вы. Не верите? Так подойдите к нему. Тут же появятся и обезьяны, и собаки, и вся остальная нечисть из Мертвой Балки.

— Что ты мелешь пустое, старуха. Молчи лучше, пока последние зубы не вывалились.

Грубо оборвав бабку, деревенские молодцы придали себе максимально решительный и независимый вид. Но сторонний наблюдатель обратил бы внимание, что их глаза так и зыркают по окружающему перекресток редколесью, выискивая притаившихся в засаде лемутов. В словах старухи был резон. Никогда еще начальник опорного форта Мертвая Балка не появлялся пред ликом смертных без охраны. Несмотря на то, что Нечистый правил в здешних диких областях с давних времен, население маленьких поселков люто ненавидело его слуг. Звероподобная стража начальника пограничного форта относилась ко всем двуногим, словно к добыче. Туповатым лемутам не было дела до того, принадлежит человек враждебным Нечистому племенам, или же нейтрален. Когда приходила пора натаскивать молодняк, они устраивали на одиноких людей, повстречавшихся в лесу, настоящую охоту. Множество народу было ими перебито и изуродовано за годы, прошедшие с прибытия мастера С’Муги в здешние места. В последнее время, после завершения строительства Мертвой Балки стало несколько спокойнее. По рекам с далекого севера слуги Нечистого привозили пленных. Что с ними делали в Балке, лесорубы не знали. Одно несомненно — молодняк лемутов из гарнизона теперь учился охоте и военному искусству на несчастных северянах, чем-то прогневавших Нечистого.

Но жизнь лесорубов из мелких поселений вокруг Балки не стала легче. Мастер С’Муга, комендант форта и наместник Темного Братства во Флориде, любил бродить в людских поселениях. Это помогало ему думать. Вместе с ним, понятное дело, шатались по деревням и его покрытые шерстью телохранители. При появлении жуткой процессии собаки на цепях переставали брехать, стараясь поглубже упрятаться в самые дальние углы своих деревянных клетушек; дети начинали хныкать, а груднички, находящиеся внутри домов в люльках или на руках матерей, начинали рыдать в голос. Цепенящий страх подкатывал к сердцам взрослых охотников; каждый из них не раз встречался на глухих лесных тропинках с хищным зверьем, которым полны флоридские леса. Вполне обычные опасности, к ним суровая жизнь в разбросанных по краю поселках быстро приучала мужчин. Ужас, который охватывал людей с появлением С’Муги, имел происхождение совсем иное. Он сидел глубоко в душах, на самом дне, там, куда никогда не заглядывал спасительный луч разума. Первобытное чувство, заставлявшее человека сторониться мелкого паука, а не стараться растоптать его грубым кожаным башмаком. Эта жуть заполняла собой все человеческое естество без остатка.

Когда начинали плакать дети, мастер С’Муга, до того расхаживавший по селению с заложенными за спину руками, вдруг словно просыпался. Он безошибочно находил взглядом дом, из недр которого доносились рыдания, и замирал, медленно покачиваясь с пятки на носок. От природы бледное лицо постепенно наливалось нездоровым румянцем, кадык начинал скакать вверх-вниз, словно лягушка, которую деревенские мальчишки из озорства закрыли в пустой крынке. Свита мастера принималась шумно и противно принюхиваться, со свистом втягивая в слюнявые ноздри воздух, напоенный детским страхом.

Постояв некоторое время, мастер С’Муга поворачивался, и так же медленно удалялся из поселка. Охрана шла следом беспорядочной стаей, гогоча и оживленно перелаиваясь на своем зверином наречии. Долгое время приходили в себя люди после подобных визитов. Не скоро успокаивались дети, а то человеческое чадо, что послужило причиной интереса мастера, зачастую вырастало странным существом. Волосы таких детей стремительно теряли краску, становясь мертвенно белыми, словно лежалая под снегом трава. Они мало разговаривали, имели тот или иной дефект речи или попросту оказывались заиками. При их появлении домашняя птица начинала метаться и шуметь, словно к амбару подкрался кровожадный хорек. Собаки тоже сторонились не по возрасту седых младенцев. Люди, чуя недоброе, редко одаривали подобных детей лаской и вниманием. Рассказывают — несколько слабых и болезненных ребятишек пропало в окрестностях Мертвой Балки. Говорили, что шли они к логову Нечистого, широко раскрыв пустые глаза и шаря дрожащими руками по воздуху, словно стараясь зацепиться за нечто невидимое, что помогло бы избежать оскаленных ворот, ведущих в недра форта мастера С’Муги. Впрочем, подобные байки всерьез никто не воспринимал, ведь чаще белоголовые дети умирали от болезней и хворей, из-за плохого от рождения зрения, наступали на ядовитых ежей или тонули в мелких речушках и озерцах, где купалась жарким летом детвора.

Подобные визиты колдуна, понятное дело, не способствовали популярности наместника.

Однажды в деревне, что вплотную прилегает к торфяным болотам, случился конфликт. Не успел ребенок на руках юной матери перейти от хныканья к плачу, как из дома выбежал старый плотогонщик по кличке Семь Пальцев. Он гонял древесные стволы на север, потеряв три перста еще в ранней юности. Их раздробили те самые бревна, что принесли относительное благосостояние большой семье семипалого. Мужчина он был суровый и вспыльчивый. Поговаривали впрочем, что на севере, откуда он в давние времена сбежал, служил Семь Пальцев у пиратов Внутреннего Моря коком, а уродство свое получил в самом настоящем абордажном бою. Но в это совсем уж никто во Флориде не верил — уж очень далеко находится легендарное Море. В пиратских походах или где еще, но выработал семипалый плотогонщик неистовый нрав. Не успел мастер С’Муга насладиться детским плачем, как в голову ему полетел топор, пущенный крепкой рукой хозяина дома.

Телохранители коменданта форта, привыкшие к трусливой покорности жителей Флориды, толком не успели ничего понять, а только с визгом шарахнулись в стороны.

Мастер С’Муга резко распахнул плащ и поднял навстречу летящему снаряду свои узкие и ненормально длинные ладони. Топор несколько замедлил свой полет и лег аккурат в правую руку адепта Нечистого. Комендант Балки с нечеловеческой силой метнул его обратно, в грудь стоящего с разинутым ртом плотогонщика. Удар опрокинул Семь Пальцев на спину и сбросил с высокого крыльца.

В открытую дверь стали один за другим выбегать сыновья убитого. Вернее всего, они хотели остановить обезумевшего отца от опрометчивого шага. Но увидев мертвое тело, они похватали ножи и рогатины и бросились на слуг Нечистого.

Мастер С’Муга в схватке участия не принимал. Он отрешенно смотрел, как свора его отлично натасканных и вооруженных лемутов расправляется с наглецами, осмелившимися поднять руку на темное воинство. Бой был жарким, но коротким. Мстя за секундный испуг, Волосатые Ревуны буквально в клочья изрубили саблями тела поверженных людей, а потом принялись за адское пиршество. Когтистые лапы вырвали из тел сердца, и торопливо запихивали их в вечно голодные пасти.

Потом началась экзекуция. Забрызганные кровью лемуты согнали жителей приболотного поселка к дому старосты. С’Муга коротко изложил оцепеневшим от ужаса людям суть дела, и там же собственноручно переломил шею старосты одним движением рук. Старший сын старосты, бледный от негодования и суеверного ужаса, притащил к С’Муге жену Семи Пальцев. Мастер Нечистого некоторое время рассматривал ее красные от слез глаза, а потом вдруг отвернулся, и пошел к выходу из поселка. Вздох коллективного облегчения еще висел в воздухе, когда бредущий вслед за своим хозяином последний лемут резко повернулся, и метнул кривой нож. Жена плотогонщика и мать троих мертвых сыновей растеряно посмотрела на роговую рукоять, выступающую из ее тела чуть левее ворота рубахи, прямо над сердцем. Потом она начала медленно оседать.

Мастер С’Муга и свора лемутов уже успели растаять в болотной дымке, висевшей прямо за околицей, когда люди разглядели, что мертвая жена Семи Пальцев держит в руках не ребенка, а пустой мешок из кожи, наполненный костями. Колдун за краткие мгновения, пока смотрел на жену дерзкого плотогонщика, выпил из ребенка всю жизнь без остатка.

В деревне, где случился этот конфликт между людьми и гарнизоном Мертвой Балки, с тех пор все пошло наперекосяк. В огородах завелись вредители, и это при том, что у ближайших соседей земля родила, как никогда; в болотах тонула скотина, ибо вешки, поставленные в торфяниках с незапамятных времен, оказались переставленными чьей-то недоброй рукой. Словом, жизнь у них там не заладилась.

Наместника Темного Братства стали бояться еще больше. Дело дошло до того, что ежемесячную дань, взимаемую Нечистым на кормление лемутов, стали оставлять на лысом холме в двух полетах стрелы от самого дальнего сторожевого поста. В некоторых поселениях пастухам и рыбакам дан строгий наказ: при виде приближающейся процессии из форта немедленно оповещать старост. В результате прогулки наместника оказались испорчены — стоило ему оказаться поблизости от околицы, как население спешно удалялось в леса. Гоняться за пугливыми селянами мастер посчитал ниже своего достоинства, и вампирские набеги прекратились.

Вместо этого комендант Балки выдумал новую забаву: плавать по мелким лесным речушкам на утлой лодочке из коры в сопровождении всего-навсего двух тщедушных гребцов, даже не лемутов, а существ, которых человеческий язык не поворачивался назвать людьми. Первое время развлечение получилось, что надо. Дважды из прибрежных камышей в лодку стреляли из лука, один раз прилетела острога, пущенная неверной рукой — расщепила весло и ранила гребца. Мастер С’Муга до последнего мгновения делал вид, что не подозревает о засаде, а потом отводил глаза мстителям. Немедленно лес наполнялся как из-под земли взявшимися солдатами форта. Лемуты, особенно те, что были выведены Нечистым из пород мелких лесных хищников, легко брали след. После непродолжительной травли неудачливых мстителей доставляли в форт. Больше живыми их никто не видел. На перекрестке лесных троп и тележных дорог Волосатые Ревуны врыли деревянный кол. К нему они приколачивали стрелами окровавленные скальпы жертв. Опознать их можно было по трем коротким косичкам, которые заплетали флоридские юноши, уходя мстить.

Последняя засада на коменданта Мертвой Балки имела место почти год назад, но люди еще помнили мать неудачливого мстителя, которая помутилась умом и бросилась в торфяное болото, прознав от соседей о том, что волосы ее сына висят на Столбе Скорби.

Именно поэтому дюжие молодцы спорили со старухой у околицы села, не рискуя подойти ближе к сидящему неподвижно адепту Зла. Во всем им чудился подвох: в том, как весело щебечут птицы на опушке, хрустят ветви под ногами зверья в лесу, даже веселый хруст первого ледка в ручье казался зловещим.

Мастер С’Муга продолжал сидеть на камне, спиной к людскому поселению, бессильно уронив свои пугающие руки на колени. Он все так же походил на гигантскую багровую птицу, разбитую ветром о прихваченную ранним морозом землю. Вот только голова его, прежде неподвижная, раскачивалась из стороны в сторону.

— Подойти бы, да ка-ак дать вилами в бок! — мечтательно проговорил рыжий лесоруб, не переставая обшаривать окружающие перекресток заросли пытливым взором. Его собеседник поежился от холодного ветра, и заткнул за ворот кафтана раздвоенные концы своей черной как смоль бороды.

— Старая карга дело говорит. Не просто так он сидит, изверг. Соскучился по убийству. С середины лета, почитай, не привозили в Балку северян. Мучить ему некого, вот и подставляется. Небось под плащом-то у него — кольчуга, а во-он за теми елями сидит пара-тройка Волосатых Ревунов, и лапы держат поблизости от луков. Пойдем лучше, а то я, на его голую спину глядя, сам не свой становлюсь. Видишь, как рука на рукояти ножа побелела. Затекла…

Бородатый лесоруб принялся растирать правую руку, а старуха ехидно на него посмотрела, и заковыляла к селу, бросив на ходу:

— Перевелись настоящие мужики. Помню, бабка моя рассказывала — когда Нечистый сюда только пришел, его встречали рогатинами да дротиками. Не то, что сейчас — еще меж собой дерутся, кому первому дань к лысому холму тащить.

— А бабка твоя не рассказала, что стало с теми поселениями, молодцы которых Нечистого копьями встретили?

Рыжий еще раз посмотрел на согбенную фигуру коменданта Балки, и зашагал вслед за старухой. Ему ответил бородач, с трудом поспевающий за ними — одна нога у него была изжевана болотным кайманом позапрошлым летом и еще не зажила.

— Не из тех ли поселков были эти храбрецы, что гниют сейчас на севере? Наверняка туда даже Семь Пальцев, пока был жив, не отваживался заходить. А уж он-то не стеснялся сунуть нос в покинутый дом, если там есть какое добро.

— А что там особенного?

Флоридяне как раз подошли к густому частоколу, ограждающему их селение, и двинулись вдоль него, выискивая следы подкопов. Монотонная и скучная работа, но без которой деревня могла понести значительные потери. Оба друга как раз были отряжены старостой на обход тына, когда мальчишки принесли весть — на перекрестке сидит мастер С’Муга, один-одинешенек.

Начиналась зима, так что вряд ли пиявки с болот настолько подвижны, чтобы подкапывать изгородь. Вернее всего, они сейчас выискивают себе теплые места под кочками и корягами, ожидая страшного для них времени, когда торфяники затянет льдом. Но привычка, выработанная селянами в течении нескольких десятилетий, требовала своего. Страшные опустошения, что устраивали пиявки в курятниках и среди овец, научили лесорубов сохранять бдительность девять месяцев в году.

— Да так, собственно, ничего… Только жуть такая берет, что хочется побыстрее унести оттуда ноги. Да и зверь сторонится развалин, даже пиявки.

— А на севере есть пиявки? — Старуха как раз наклонилась над кучкой земли, темнеющей рядом со свежей норой.

— Еще какие. Они поднимаются по рекам. А может быть, лемуты невзначай перевозят их на днищах своих лодок.

Бородач скинул со спины дорожный мешок, порылся в нем, и выудил глиняный горшочек, горло которого было заклеено древесной смолой. Рыжий вытащил из-за голенища сапога нож, и принялся расширять земляное отверстие. Бабка, как могла, помогала ему своей клюкой. Глаза ее горели лихорадочным огнем, седые космы лезли в раскрытый от возбуждения беззубый рот. Азарт захватил ее целиком. В начале весны проклятые пиявки довели до смерти всю ее скотину. Этого она болотным тварям простить не могла. Не имея внуков, хозяйством она не занималась. Много ли старой надо? Все свободное время она отдавала сплетням, или охоте за вредителями из трясины. Лишь зимой она с тоской глядела на засыпанные снегом торфяники, вынужденная коротать старость за плетением никому не нужных рыбачьих сетей. Рыба, обильная до недавнего времени, с позапрошлого лета куда-то делась. Осталась одна лишь мелочь, на которую не нужны ни сети, ни остроги.

Вскоре лаз расширили, и рыжий открыл горшок. Оттуда на траву вывалились вялые и сонные личинки, каждая величиной с ладонь взрослого человека. Вялость болотных хищников мгновенно пропала, как только они учуяли запах пиявок. Миг, и маленькие убийцы исчезли в чернеющем провале.

Личинки эти были типичными летальными мутантами — один из видов самого обычного водяного ручейника под воздействием Смерти, царящей в южных флоридских болотах, сделался весьма странным зверем. Большая часть этих насекомых оставалась, как ей положено по природе вещей, а некоторые рождались страшными убийцами. Эти последние никогда не пересекали рубеж, отделяющий личинок от нормального ручейника. Они не размножались, а лишь убивали. Однако, в отличие от своих «нормальных» родственников, искаженные Смертью личинки могли неделями находиться вне воды, вмерзали в лед, чтобы к весне опять взяться за свое. Некоторое время люди истребляли этих лемутов, ибо те губили рыбу, но однажды разобрались, что личинки могут быть полезны для борьбы с нашествием пиявок. Содержа некоторое их число в специальных сосудах, лесорубы научились избавляться от назойливых посетителей. Стоило лишь показать личинкам начало сухопутного хода пиявок, и те кидались в бой.

— А ну-ка, Борода, давай на ту сторону. Не ровен час, пиявки уже по амбарам расползлись, и личинки за собак примутся, — скомандовал рыжий, подставляя своему другу руки, сцепленные в замок. Лесоруб молча поставил ногу на предложенную «ступеньку», оттолкнулся, зацепился за верхний край изгороди и в один мощный рывок перемахнул через нее.

— Порядок, уже жрут, — донесся вскоре голос Бороды. Старуха подпрыгнула и хлопнула в ладоши. Ее клюка, выпущенная из рук, свалилась прямо на ногу рыжему. Тот поморщился:

— Совсем ты, старая, выжила из ума…

Тут рыжий запнулся и растерянно оглянулся вокруг. Горбунья также перестала прыгать и вцепилась в свою клюку. До их слуха донесся громкий булькающий хрип, потом кашель и какие-то скребущие звуки, словно рядом рыл землю гигантский крот.

Рыжий сжал в руке нож, облизнул враз пересохшие губы и осторожно постучал по частоколу определенное количество раз. Возившийся с той стороны бородач тут же притих. Это был сигнал тревоги. Можно не сомневаться: он оставил в покое гибнущих пиявок и торжествующих личинок, и на цыпочках направился к домику старосты. Можно было дождаться подхода односельчан, но рыжий не зря был известен как сорвиголова. Он шикнул на бабку, приказав ей оставаться на месте, и пригибаясь, мягким шагом двинулся на звук.

Хрип, переходящий в легкий свист, раздался снова. Он доносился из-за пышного куста, которому нипочем были начавшиеся морозы, — все цвел себе и цвел.

Рыжий остановился, потрогал большим пальцем лезвие ножа и коротким прыжком перемахнул через поваленный ствол истлевшего в труху дерева. Его глазам предстала жуткая картина.

На покрытой инеем колючей траве корчился Волосатый Ревун. Нога его была перебита, из раны торчали обломки кости, но не эта рана заставляла его стонать. Три или четыре пиявки впились в курчавую шерсть на груди лемута. Одна из них, похоже, прокусила артерию, другая добралась до легких, откуда со свистом вырывался воздух и струя черной крови.

Солдат Нечистого не жилец, это рыжему стало ясно с первого взгляда. Но что он тут делал, когда на него натолкнулись пиявки? Кто перебил ему ноги? Вообще, все тело твари было избитым, рядом валялась сломанная у самого эфеса сабля.

— За убийство лемута мастер С’Муга будет жестоко мстить, — сказала горбунья, появляясь рядом с оторопевшим лесорубом. Тот согласно кивнул и в растерянности принялся изучать следы. Вскоре картина происшедшего стала ясна. Искалеченный боец гарнизона Мертвой Балки приполз (именно приполз!) со стороны перекрестка. Уже у самого куста он сдуру коснулся рукой или ногой ползущей к частоколу пиявки, и у болотных тварей сработал инстинкт коллективной обороны. Пока рыжий выкладывал все это старухе, из деревни показались первые встревоженные мужчины. У кого в руках была острога, у кого попросту вилы или мотыга. Только Борода успел вооружиться луком, а староста торопливо пристегивал к поясу длинный тесак.

— Это ты, рыжая харя, навел беду на селение? — и без того визгливый голос старосты сделался похожим на комариный писк.

— Да нет же, он сам приполз и подох, — старуха обошла лежащую на земле мохнатую тушу, и потрогала ее клюкой. Тело конвульсивно дернулось, когда палка коснулась искалеченной ноги.

— Еще не подох, — заключил Борода. Лицо его приобрело задумчивое выражение. При этом ноздри его от запаха крови раздувались, глаза же, чистые как у младенца, смотрели в голубые небеса. Сейчас мужчина представлял собой причудливую смесь ангела и демона. Собственно человеческое в нем куда-то улетучилось.

К группе обступивших лемута лесорубов все время подходили новые селяне, и принимались вполголоса обсуждать увиденное. Староста тихо сел на траву и обхватил голову руками.

Борода меж тем аккуратно положил на траву лук, вытащил из-за пояса кривой нож и принялся поигрывать им, насвистывая какую-то однообразную мелодию.

— Что это ты задумал, а? — спросил староста, не поднимая головы. За него ответил рыжий, точно так же хищно разглядывающий хрипящее тело:

— Не волнуйся. Сегодня же уйдем по болотам на юг. С’Муге скажешь, дескать, приходил Народ Хвоща, то да се…

Бородач меж тем приблизился к раненому, и принялся отдирать пиявок. Задача эта, всякому известно, не из легких. Из живого человека вот так запросто кровососа не выдрать. Только с изрядным куском мяса. Но то — с человека…

Вскоре две пиявки оказались вырваны и растоптаны, одну Бородач, грязно выругавшись, отсек от лемутского тела у самой раны. Извиваясь от боли солдат форта щелкнул пастью у самого сапога Бородача. Тот едва успел отдернуть ногу. Вряд ли то была попытка защититься — глаза Ревуна давно подернула сизая пелена боли, он ничего не соображал и не мог видеть.

— А пропади оно! — Горбунья первая пнула грубым башмаком в бок лемута.

— Остановись, горбунья! И ты, что ли, на болота пойдешь жить?

Но голос старосты потонул в людских криках. Селяне сомкнулись вокруг окровавленного ложа Ревуна, потрясая оружием. Глаза их горели давней ненавистью, лица искажены желанием убийства.

Тогда Бородач, чувствуя, что жители деревни на его стороне, прыгнул прямо на спину Ревуна. Раздался неприятный хруст — наверняка, оказались сломанными ребра, а может и хребет. Левая рука лесоруба перехватила загривок дернувшегося было лемута, пальцы впились в мокрый нос. Мелькнула правая рука с ножом, и из перерезанной глотки верного пса Темного Братства вырвался фонтан крови.

Старуха, не замечая, что башмаки ее стоят в темной луже, плевала на дергающееся тело и грозила ему кулаком. За воинственными криками мужчин голос ее не был слышен, лишь рыжий подивился, каких только грязных ругательств не знает горбунья.

Вскоре Волосатый Ревун обмяк, и Бородач слез с него, с омерзением вытерев о волосатую спину нож, и принялся отряхивать льняные штаны, к которым пристали клочья красной шерсти.

Староста безнадежно оглядел гневные лица мужчин, плюнул в сторону и зашагал к воротам селения. В лице его не было ни кровинки.

— Побежит сейчас к С’Муге. В ноги кинется, — с отвращением сказал молодой гончар, задумчиво глядя вослед удаляющемуся старосте.

— Далеко не убежит, — хищно осклабился знаменитый на всю округу рыбак, поглаживая обух топора.

— Это что еще значит? А ну заткнись, Рыбоед, а то все зубы пересчитаю.

Бородач надвинулся на говорившего, поигрывая ножом. Толпа загудела. Рыжий ворочал головой от одного искаженного гневом лица к другому, силясь понять, чего же хотят все эти разгневанные мужчины. В таком возбужденном состоянии односельчан он никогда не видел, и потому не ведал: никто в этой почуявшей кровь толпе не соображает ровным счетом ничего. Одна лишь старуха, хрипло голосившая возле трупа, вдруг привлекла всеобщее внимание гортанным криком.

Оглянувшись, люди увидели, как из рощи выходят лемуты.

Рыбоед метнулся было к околице, выронив топор, но железная рука Бородача удержала его за локоть. Мужчины притихли, изумленно разглядывая ненавистных мучителей.

Тех было трое. Два здоровенных Рыжих Ревуна тащили едва ли не волоком третьего, человека-крысу, офицера форта, известного своим изуверством. Его морда была страшно опалена огнем, один глаз вытек и болтался на щеке, левая лапа вывернутая в локте болталась мертвым обрубком. Только он один держал саблю, но она бессильно волочилась по земле. Оружие Ревунов заткнуто за поясные кушаки и убрано далеко за спину, чтобы сподручнее было тащить нелегкую ношу. Оба они так же выглядели неважно. Шерсть на боках обугленная, у бредущего слева клыки явно выбиты могучим ударом, в щели проглядывал алый язык.

Горбунья вдруг издала истошный крик и, словно обезумевшая от лукинаги ведьма, кинулась через поляну к лемутам. Те так опешили, что едва не выронили свою ношу. Клюка старухи мелькнула в воздухе и обрушилась на загривок человека-крысы. С сухим треском палка переломилась, а горбунья упала на колени, продолжая визжать. Старушечий крик, похоже, на некоторое время парализовал солдат. Но вот один из Ревунов, высвободив лапу, потянулся за саблей.

Тогда к ним ринулись сразу несколько мужчин, потрясая оружием. Первым несся Рыжий, вырвавший из чьей-то ослабевшей от страха руки вилы. Он проткнул тело не успевшего изготовиться к оборонеРевуна и получил пинок под коленки от мгновенно пришедшего в себя человека-крысы. Упав, рыжий почувствовал, что по его спине пару раз прошлись людские сапоги, даром что жители окрестностей Мертвой Балки не носили каблуков. Вокруг слышалось хриплое дыхание, звук боя и высокий боевой крик, характерный для Людей-Крыс.

Когда рыжему удалось подняться, он увидел лицо горбуньи, уставленное в небеса. Горло старухи было разорвано когтистой лапой, и жизнь медленно покидала избитое жизнью тело. Но на лице женщины сияла мстительная радость от того, что она дожила до момента, когда на ее глазах люди станут убивать лемутов.

Враги также были мертвы. Несмотря на неожиданность нападения и на то, что солдаты чудовищно измотаны и ранены, они успели натворить немало. На траве, рядом со старухой хрипел молодой гончар, которому сабля разворотила грудную клетку. Еще двое или трое селян были легко ранены, да Бородач корчился, держась за бок — туда угодил эфесом смертельно раненый лесорубом Ревун.

— Ну и что же теперь делать? — робко спросил совсем молоденький пастух, руки которого дрожали от возбуждения. Ничего не соображая, он в череде первых поддался волнам первобытной ярости и бросился на человека-крысу с голыми руками. Случай уберег его от увечья или смерти. Теперь горячка схватки отхлынула, и он еле держался на ногах от ужаса.

— А теперь — поднимите сабли и немедленно идите за мной!

Мужчины повернулись, и увидели старосту, стоящего в шагах пяти-шести от них. Вечно осторожный толстяк неприлично маленького роста куда-то испарился. На его месте высился грозный воин из тех, о которых любила рассказывать мертвая горбунья: плотная кожаная куртка до колен перехвачена широким поясом, расшитым бисером, волосы схвачены черной льняной тряпицей, на левой руке грубая рукавица с костяными шипами, в правой — короткая толстая рогатина.

Бородач присвистнул, привычным движением заправил в отворот камзола раздвоенные косицы и поднял с травы саблю лемута. То же сделал и рыжий — вилы при падении переломились и стали бесполезными.

— Нечистый будет мстить, и мстить со всей яростью. Остается одно — идти под стены Мертвой Балки и погибнуть, как мужчины, или бежать всем поселком на болота и погибнуть, как загнанные волками лоси. После убийства четверых солдат мастер С’Муга и Ревуны последуют за нами хоть до самого стойбища Народа Хвоща.

— Дело говоришь, староста. Прошу прощения, но впервые лет за пяток!

Рыжий перепрыгнул через мертвую горбунью и пристроился рядом с преобразившимся старейшиной. Справа от него оказался Бородач, слева — Рыбоед, воинственно раздувавший ноздри и размахивающий топором.

За ними повалила возбужденно гомонящая толпа. На этот раз боевому азарту поддались не все. Несколько человек, в том числе и юный пастушок, остались возле мертвой женщины, растерянно глядя друг на друга.

— Откуда это у тебя, Глисс. Перчатка эта, да и копье? — спросил Бородач, впервые за свою жизнь назвав старосту по имени. У жителей окрестностей Балки такое считалось недобрым знаком. Имена скрывались за характерными прозвищами, ибо через Истинное Имя Нечистый запросто мог навредить человеку. Но теперь было все равно — из предстоящего боя никто из мужчин и не надеялся выйти живым. Форт был полон лемутами, обученными ратному делу, не в пример жителям мирных, в общем то, поселков Флориды.

— Да как тебе сказать, Вагр… Слышал байку о северных поселках, жители которых сопротивлялись, когда пришел Нечистый? Один из них был мой прадед. Хранили это добро, прятали по сундукам. Теперь сгодится.

Названный Вагром яростно затолкал за ворот непослушные концы раздвоенной бороды и мрачно засопел, вспоминая невеселую судьбу своей семьи.

Точно так же насупился Рыбоед. Он о своем происхождении не знал ничего. Мать рассказывала только, что деревня их была далеко на юге, в самих топях, и была разрушена во время очередного набега Народа Хвоща. Отца он никогда не видел.

Меж тем они вышли сначала на тележную колею, а потом и к перекрестку. Как ни странно, мастер С’Муга все так же сидел на камне, безучастно глядя в ту сторону, где угадывались башни форта.

Шумная и неорганизованная толпа людей не остановилась, лишь рыжий сказал на ходу, указывая на шевелящийся от ветра плащ коменданта Балки:

— Половину наших перебьет, не меньше. Эх, зря ты, Вагр, лук на поляне забыл.

Это было странно, но адепт темных сил даже не повернулся, когда за его спиной раздались человеческие голоса, послышался топот башмаков и хриплое дыхание. Идущий первым Рыбоед намотал на руку полу комендантского плаща, и с силой рванул на себя. С’Муга повалился назад, прямо на сыплющиеся со всех сторон удары.

Рыжий не участвовал в избиении ничуть не сопротивляющегося адепта Темного Братства. Он нутром чувствовал: что-то идет не так. Мужчина отошел в сторону и присел на трухлявый пень. Во рту ощущался железистый привкус, его подташнивало.

Взгляд лесоруба случайно упал на трофейную саблю. Толстый обух лемутского оружия оказался погнут, словно им со всей дури ударили плашмя по дереву, клинок был явственно иззубрен. Мертвый владелец вышел к людскому поселению из жаркой сечи. Что же за противник заставил лемутов искать спасения среди людей?

— Оставьте эту падаль, — послышался голос старосты. — Эй, Аграв, хватит сопли жевать, пошли к Балке. Или ты тоже струсил?

Лесоруб медленно поднялся, и двинулся за остальными. Он лишь мельком глянул на растерзанное тело грозного некогда наместника Нечистого во Флориде. Почему не сопротивлялся этот колдун? Что же происходит?

Эти вопросы продолжали вертеться в голове Аграва, пока он понуро плелся во след за радостно обсуждавшими убийство селянами.

Чудеса продолжались и дальше. В тележной колее, полной холодной грязи и ледяного крошева, лежало несколько Людей-Крыс. Убиты они были давно, трупы успели основательно закоченеть. Попытавшийся добыть себе саблю Рыбоед не смог разжать каменную хватку облюбованного им лемутского трупа. Ему пришлось отсечь кисть, растоптать башмаком пальцы, и лишь потом обзавестись приличным клинком. Никто и не подозревал, что в распоряжении наместника есть целый отряд этих сильных и злобных тварей, гораздо более грозных противников, чем Ревуны. Высказавшись об этом вслух, рыжий услышал в ответ не слишком его обнадежившие слова старосты:

— Наверное, ночью по реке пришла очередная флотилия с севера, а эти крысята — из конвоя. Ничего, освободим пленных, станет легче драться. Северяне, уж не знаю, откуда их Нечистый берет, наверняка, отличные бойцы.

— Если они еще в состоянии ворочать руками, — буркнул помрачневший Вагр. Его, похоже, мучили такие же черные сомнения, как и рыжего. Впрочем, внимательный слушатель, будь такой в возбужденной толпе селян, заключил бы из лихорадочных слов Глисса, что и он не верит в реальность успешного штурма форта. Он лишь подбадривал мужчин, в порыве накатившего безумия вверивших ему свои жизни.

Они прошли мимо трех или четырех обезображенных трупов Волосатых Ревунов. Судя по кружащимся над лесом трупоедам, далеко не все раненые лемуты успевали добежать до тележной колеи.

Показался Столб Скорби. Здесь полагалось быть постоянному посту, но их вновь встретила смерть. Здоровенный Ревун был приколот к столбу его же собственной саблей. Рядом чернели лужи крови. Трупы, похоже, уже достались кому-то из лесного зверья на обед.

— Кто же их так? — задумчиво спросил Аграв, разглядывая разбросанные там и сям лемутские конечности, то ли вырванные из суставов, то ли отрубленные или отгрызенные.

— Кто бы это ни сделал, — станем придерживаться старинного принципа: враг моего врага — мой друг!

Староста любовно поглаживал на ходу свое старинное копье. Он не стал по примеру своего воинства подбирать оружие мертвых врагов.

Вскоре стали видны башни ненавистного форта. Люди остановились, растерянно оглядывая Мертвую Балку. Повсюду валялись мертвые тела. Они лежали между пнями, которыми усеян был подход к частоколу, на валу, некоторое свисали с зубцов и парапетов угловых башен. Ворота оказались распахнутыми настежь и напоминали вход в гигантский капкан. Повсюду царила тишина, только стонал раненый Ревун, скребущий мерзлую землю обломком сабли, зажатой в кулаке, да чавкал мелкий трупоед, утроившийся на пеньке и теребящий ногу человека-крысы, чью спину раскроил удар неведомого врага Нечистого.

Рыбоед неспешно подошел к раненому и картинно возложил на него ногу. Обломок сабли описал короткую дугу и послышался сочный хруст, когда клинок взрезал полу рубахи, бессильно ткнувшись в землю. От неожиданности рыбак покачнулся, выругался и схватив Ревуна за ухо, до хруста заломил тому голову к загривку. Затем Рыбоед одним движением сабли перерезал лемуту глотку. Рыжего чуть не стошнило. Он наклонился, поднял валяющуюся стрелу и метнул ее в трупоеда. Тот обиженно вскрикнул, отлетел на пару шагов от своего обеда и выжидательно уставился на человека, прервавшего трапезу. Когда мужчина безразлично от него отвернулся, трупоед подскакал к человеко-крысе и вернулся к прерванному занятию.

Меж тем староста еще раз преобразился. Из полубезумного вождя кровожадной стаи двуногих он превратился в осторожного руководителя. Видя разгром, устроенный слугам Нечистого неизвестным врагом, он стал осознавать, что им всем, может статься, еще удастся остаться в живых. Главным теперь стало не натворить лишних глупостей. Он поднял руку в повелительном жесте, хорошо знакомом всем селянам по собраниям.

Голоса постепенно смолкли. Один лишь Рыбоед продолжал поносить лемута, испортившего ему рубаху. Встретившись взглядом с посуровевшим старостой, Рыжий подошел к неугомонному рыболову и с наслаждением ткнул того кулаком в живот. Наступила тишина, даже трупоед в смущении оторвался от еды и приподнял волосатые уши, словно и впрямь собирался слушать.

— Кто знает, сколько лодок было у С’Муги?

— Пять или шесть, Глисс.

— Та-ак, — протянул староста, забираясь на пень и прикладывая ко лбу ладонь, чтобы назойливое солнце не светило в глаза.

— А я вижу у причала десятка полтора, да еще какую-то посудину побольше, с мачтой и мерзкой резной фигурой на носу. Надо полагать, к наместнику прибыло подкрепление.

— Хорошо, если все оно перебито, как и флоридские Ревуны, — сказал Рыбоед, потирая ушибленный живот и волком зыркая на невозмутимо слушающего рыжего лесоруба.

— Может быть да, может и нет. Решение мое такое — горячку не пороть, в форт не лезть…

— Как так? — возмутился было кто-то слева, но его утихомирили зуботычиной. Нравы, царившие на деревенских сходках, сгодились и на тропе войны.

— Собираем оружие и отходим в деревню. В Балку полезут только Агр… тьфу, Борода и Рыжий. Попытайтесь выяснить, кто тут наломал дров. На рожон не суйтесь, по углам не шарьте. У Столба оставлю для вас подмогу человек из трех, не больше, остальные — бегом к деревне. Чует мое сердце, не все лемуты Наместника перебиты. Не ровен час, полезут к нам.

Вскоре, собрав связки сабель и несколько исправных луков, селяне потянулись назад. Первая волна ярости уже схлынула, и они сами теперь удивлялись своей прыти: ворваться в форт, победить, или умереть в бою. Глядя теперь вблизи на рвы и башни балки, на сотни трупов солдат наместника, они понимали всю дикость своей затеи. Не случись таинственной бойни, лемуты перебили бы их еще на подходах к форту. А потом пришли бы к женщинам и детям.

Возле столба староста оставил двоих ткачей, вооружив их трофейными луками, и надоевшего всем Рыбоеда.

Борода и Рыжий, постояв некоторое время у оскаленных ворот, ступили на подъемный мост через ров, полный трупов.

Глава четвертая Мертвая Балка

Вагр, равно как и его приятель, имел длинный счет ко всем тварям Нечистого. Мертвая Балка являлась бельмом на глазу всего полуострова, но в отличие от остальных флоридян, у этих двоих ненависть к лемутам не тлела, а пожирала души изнутри. Порождения Смерти лишили их девушки, руки которой оба некогда добивались. Повезло Аграву, и он женился на любимой, но счастье оказалось недолгим.

Вагр грезил войной с Нечистым с самого детства, когда его пробирающаяся с севера во Флориду семья понесла от них значительный урон.

Сейчас, идя среди изуродованных трупов мутантов, друзья не испытывали ничего, кроме удовлетворения.

Перейдя мост, некоторое время они постояли в воротах, обсуждая приглушенными голосами странные обстоятельства гибели лемутов. Нигде им не встретились тела тех, кто осмелился поднять руку на верных псов Нечистого.

— Ясно, что одному существу с такой задачей не справиться, — сказал Вагр, разглядывая цитадель Зла. Аграв только кивнул, продолжая вглядываться в мельчайшие детали царящего вокруг хаоса.

Столь масштабное сражение, следы которого валялись повсюду, обязательно должно привести к жертвам и ранениям с обоих сторон. Не говоря ни слова, оба флоридянина искали одно и то же.

Наконец Вагр указал на следы волочения, прекрасно заметные на покрытой инеем земле.

— Видал, Рыжик?

— Угу. Сам вижу, не слепой.

Кто-то утаскивал то ли раненых, то ли убитых бойцов вглубь форта. Друзья посмотрели в глаза друг другу и, сжимая сабли, молча двинулись дальше.

Частокол нависал над ними, словно крылья самой Смерти. Слишком много раз видели флоридяне во снах, навеянных темной волей Нечистого, как их, беспомощных, волокут по этим кривым улочкам в жуткую темницу. Мастер С’Муга умел нагнать страху на туземцев, за что, собственно, и получил от Черного Братства свой немалый в его иерархии пост.

— Никогда не думал, что приду сюда по своей воле! — воскликнул Вагр, обводя глазами грозную крепость.

— А я мечтал… — голос Аграва едва не сорвался.

Вагр с удивлением на него посмотрел. Рыжий откашлялся и закончил фразу:

— Мечтал отомстить за нее…

Лицо мерно шагающего Вагра побелело, губы плотно сжались. Навеянный стенами пугающей цитадели страх отступил, оставив место старой, привычной ненависти, копившейся не первый день. Ему вновь хотелось убивать.

Внутри укрепления стоял жуткий гвалт. Во дворе, на стенах, на крышах строений хлопали крыльями и орали стервятники. Таким образом крылатые могильщики отгоняли своих наземных конкурентов, появление которых ожидалось с минуты на минуту.

Трупов оказалось великое множество. От перьев грифов, ворон, орлов и алеющих повсюду кровяных луж стоял такой удушливый запах, что лесорубам пришлось отступить ко рву, намочить в воде тряпицы и повязать ими нос и рот. Иначе передвигаться внутри форта казалось невозможным.

Преодолевая отвращение, Вагр обследовал несколько мертвых Ревунов и человеко-крыс. Закончив беглый осмотр, он выпрямился и произнес, перекрикивая шум стервятников:

— Никаких следов когтей или зубов, одни колотые и резаные раны!

— Говорю же, я не слепец. На форт напали не дикие звери, яснее ясного.

Чтобы окончательно удостовериться, Аграв осмотрел маленькие круглые раны, похожие на укусы гигантских москитов, и взялся за нож. Отвернув в сторону лицо и задержав дыхание, лесоруб вонзил клинок чуть левее раны и с усилием прочертил круг по ходу солнца. Брызнула черная пузырящаяся кровь, и Вагр, не в силах преодолеть позыв к рвоте, метнулся прочь. Аграв ковырнул лезвием в образовавшейся на спине трупа воронке. Вскоре на перепачканной ладони у него лежал наконечник стрелы.

— Видишь, Борода?

Вагр кивнул головой. Все ясно. Таинственные нападавшие, следившие за тем, чтобы не оставить следов, выдергивали свои стрелы. Иногда древка ломались, и тогда в ранах оставались наконечники.

— Уж не знаю, кто напал на Нечистого, но он сделал все, чтобы скрыть следы.

Вагр произнес эту необычно длинную для него фразу, и добавил:

— Давай уж, ворочай остальных, раз начал.

Они осмотрели еще несколько трупов, валявшихся прямо у входа в форт. Оба сосредоточенно молчали.

Жителям лесов, привыкшим сутками выслеживать дичь в засаде, несвойственно было много болтать. Слова значили для них меньше, чем следы, характер ран на трупах, расположение тел. А все это говорило о многом.

После осмотра, давшего больше вопросов, чем отгадок, одно стало ясно друзьям наверняка — побоище учинили не жители Северной Флориды, о чем и сообщил Вагр, усаживаясь на оброненный одним из убитых щит:

— Это не наши, ясное дело.

— Почему? — Аграву самому казался очевидным ответ, но он захотел поговорить. Звук человеческого голоса — это не крики стервятников, да и вообще, короткая беседа отвлечет их от угнетающей обстановки, царившей вокруг.

— Наконечники. Они костяные, — Вагр покатал на ладони очередную кровавую находку Аграва, и с отвращением принялся вытирать ладони о тронутую изморозью траву.

Во Флориде почти никто не пользовался костяными наконечниками. У богатых приморских кланов была возможность покупать на севере медные, а иной раз и стальные наконечники. Люди победнее пользовались наконечниками из вулканического стекла, доставляемого с ближайшей скальной гряды, или же довольствовались тем, что заостряли и обжигали на огне концы стрел и дротиков.

Подобные деревянные наконечники лишь самую малость уступали северным образцам. Некоторые местные породы деревьев обладали удивительной прочностью.

— Точно. Флоридские лемуты из стражи Мертвой Балки пользуются древесными.

Аграв поискал глазами вокруг.

— Вот, кстати, одна из их стрел. Между прочим, в крови. А где труп, спрашиваю я?

— Даже если выстрел и не убил врага Нечистого, где раненый?

Вторивший другу Вагр приподнялся, оглядел поле боя, и стал тыкать пальцем:

— Вон еще стрела, и вон… А это — копье Ревуна, окровавленное. А рядом — ни души.

— Трупы теплые, гнутся. — Аграв бесцеремонно пнул ногой лапу мертвого человека-крысы, и та бессильно мотнулась, заехав в лужу еще плохо свернувшейся крови.

— Схватка кончилась совсем недавно, примерно, когда мы подходили к перекрестку. Но кто-то оттащил трупы…

— Чтобы флоридяне не узнали, кто расправился с фортом, — закончил мысль приятеля Аграв.

Тот ему возразил:

— Почему флоридяне? Напавшие на Нечистого наверняка опасаются других его слуг, которые явятся в наши края и начнут выяснять подноготную.

— Да уж. Всем колонистам, от Лантика до Залива, мало не покажется.

— Точно. Пожалуй…

Их разговор, нарочито громогласный, чтобы перекричать трупоедов, оказался прерван.

Внезапно сквозь гул, поднятый крыльями грифов и их истошными воплями, донеслись явственные звуки боя. Хрипло пропел охотничий рог.

Звук, отлично известный всем колонистам, предварявший охотничьи забавы Ревунов. Мастер С’Муга, пока был жив и при власти, обожал устраивать травлю «двуногой дичи».

Мертвая Балка все еще сопротивлялась. Таинственный враг был внутри, но рог командира гарнизона созывал силы форта для отпора.

Друзья переглянулись.

— Разумеется, староста велел бы выждать, чем кончится бой, — задумчиво сказал Вагр, теребя кончик черной бороды и хитровато поглядывая на приятеля, — и не соваться в пекло.

— Но он в ответе за все селение, — вторил ему Аграв, похожим движением лохматя рыжий чуб.

— А у нас с лемутами Мертвой Балки свои счеты! — резюмировал Вагр. Лицо его из лукавого сделалось слегка бледным. Аграв прекрасно знал — с таким выражением на физиономии друг добивает на охоте раненых зверей. Бледные щеки и пустые глаза. Рыжий хмыкнул и похлопал друга по плечу:

— Давненько мы ждали с тобой возможность накрутить собакам Нечистого хвосты!

Практически одновременно они повернулись спиной ко входу, и двинулись внутрь.

Растревоженные грифы весьма неохотно уступали место наглым пришельцам. Аграв никогда не встречал трупоедов в таком количестве, Вагр же остался к их наличию совершенно равнодушен. Еще в детстве видел он пиры падальщиков в местах, где валялись мертвые лемуты. Обычное зверье сторонилось мутантов не только в живом виде. Лишь суровая зима и лютый голод могли заставить волка или хищника кошачьей породы тронуть мертвого слугу Нечистого. А вот грифы с особым наслаждением поедали дурно пахнущие тела, деля это сомнительное право со степными крысами и другими мелкими санитарами, которым не под силу бороться за более «достойные» останки.

— Как думаешь, Рыжий, кто их так? — Вагр указал на очередной изрубленный труп солдата Мертвой Балки, попавшийся им на глаза.

— Раз не колонисты, значит — северяне, — Аграв пожал плечами. Его познания ограничивались знанием трех десятков деревень, раскинутых между Лантическим Океаном и Морем. Его друг с сомнением покачал головой.

— Нет такой силы, что смогла бы сюда дотянуться. Юг континента — вотчина Нечистого, это всякий знает.

— А мы? — Голос Аграва стал сварливым. Его уши больно резануло пренебрежительное «всякий знает». Давно Вагр не давал ему повода вспомнить, что кое кто — выходец из цивилизованных мест, а кое-кто — лесной дикарь.

— А что — мы! Наши славные флоридские колонисты легли под Нечистого, как только была построена первая башня Мертвой Балки. Еще раз говорю тебе — ни в королевствах на побережье Лантика, ни вокруг Внутреннего Моря нет таких наглецов, кто отважился бы нанести удар Нечистому на юге.

— Ну… Есть, наверное, свободные люди и к северу от Внутреннего Моря, — протянул Аграв. — В конце концов, какая нам разница. Скоро сами все узнаем. Хватит болтать, а то нарвемся на живых лемутов, останемся без рук-ног.

Они замолчали, внимательно оглядываясь вокруг.

Звуки схватки становились все явственнее по мере того, как они углублялись в недра логова мастера С’Муги. Громоздящиеся вокруг строения вызывали в душе чувство отторжения своими формами, размерами, задумкой и исполнением.

Строения Нечистого не предназначались для людского глаза. Ни окон, ни осмысленного для человека плана. Приземистые здания могли показаться творениями сумасшедшего геометра: не имеющие окон и дверей кубы, пирамиды и прямоугольники высились вокруг, образуя между собой целый лабиринт темных тоннелей-улиц.

Лемуты — основные обитатели форта, пользовались приставными лестницами и висячими мостами, перекинутыми между отдельными строениями и стенами крепости. Узкие темные лазы лабиринта, впрочем, они также посещали, в чем лесорубы немедленно и убедились, нырнув туда. Шкура мутантов от постоянного соприкосновения с деревянными стенами проходов оставила на них неизгладимый след. То там, то здесь торчали из бревен клочья рыжей и серой шерсти, а воняло в лабиринте так, что площадка, заполненная грифами, могла показаться теперь продуваемой всеми ветрами вершиной приморского холма.

Прямо на плечо Вагра прицельно нагадил трупоед, с интересом следивший за их перемещениями.

— Мерзость какая!

Пока мужчина ругался и стирал клоком рукава рубашки помет, Аграв приостановился и замер. В следующую секунду он заткнул рукой рот своему товарищу и увлек его к стене. Вагр недоуменно уставился на него и стал было вырываться, но вскоре и он услышал приближающийся топот.

В глазах обоих колонистов читался немой вопрос: кто приближается к ним, враг врагов, или просто враг? Раздавшийся из-за поворота характерный крысиный писк рассеял загадку.

— Атакуем? — одними губами спросил Аграв.

— Разумеется, — так же ответил Вагр, и лицо его вновь побелело.

Когда топот надвинулся, лесорубы с криками отделились от стены, и загородили проход.

Прямо на них неслись три или четыре крысомордых лемута. Они удирали от какого-то грозного противника и все время оглядывались назад, так что первые удары друзей пришлись по отступающим мутантам, не встретив противодействия. Лишь споткнувшись о трупы бегущих первыми, последние Люди-Крысы поняли, что оказались в ловушке. Но поздно: сабли со свистом взрезали воздух, положив конец их мерзкому существованию, и лишь последний серый солдат Нечистого метнулся по проходу назад. За поворотом раздался его предсмертный писк и звук удара. Замершие на месте друзья услышали сквозь вопли грифов и шум отдаленной схватки быстро удаляющиеся шаги.

— Это как понимать? — спросил было Аграв, но в это время над их головами мелькнул красный силуэт.

— К стене! — предостерегающей воскликнул Вагр, но нападения не последовало. Лемут поскакал дальше, явно от кого-то улепетывая. Затем еще одна фигура перемахнула с одного строения на другое, спеша к воротам. Вагр, охваченный желанием убивать, с яростным криком ухватился за болтающийся конец перерубленной кем-то веревочной лестницы и полез вверх. Аграв остался внизу, ударом ножа добив начавшего шевелиться раненого мутанта. Подняв голову, он спросил:

— Как там?

— Поздно, сбежали, — донесся разочарованный ответ Вагра.

Наверху Бородач убедился, что форт действительно строил безумный архитектор. Дикие строения имели совершенно разную высоту, а что касается крыш, то кое где их просто не было, местами они оказались покатыми, справа от него циклопическое строение, напоминающее стакан, имело вогнутую кровлю с дырой посередине. В эту дыру как раз и съезжали на мохнатых задах Ревуны. Поднятые в воздух поспешно ретировавшимися грифы летали вокруг, истошно голося и роняя оперение. Все это мешало обзору. Вагр огляделся и уяснил, что схватка идет где-то возле внутренних причалов.

— Эй, Борода, на помощь! — донесся с «улицы» истошный вопль Аграва.

Глянув вниз, лесоруб обнаружил своего рыжего друга в компании с громадным Волосатым Ревуном, который теснил человека, уставив перед собой дубину, усаженную осколками черного вулканического стекла. Сабля в руках Аграва оказалась значительно короче варварского орудия, чем лемут и пользовался.

— Иду!

Вагр рухнул на Ревуна сверху, ударив по черепу медной рукоятью. Неожиданная боль в макушке и тяжесть человеческого тела опрокинули мутанта. Но он тут же вскочил, стряхнув с себя Вагра, словно пушинку.

Лемут наверняка был слегка оглушен, ибо вместо того, чтобы увернуться от сабли Аграва, он попытался забраться по веревочной лестнице вверх. Сабля отсекла ему руку, а нож застрял меж ребрами.

Аграв попытался достать любимый клинок, но мутант завалился на спину и испустил дух, скрыв под собой рукоять. С трудом мужчина перевернул труп гиганта и убедился, что при падении туши в рану ушла даже резная ручка.

— Поганые собаки Нечистого! Даже сдохнуть по-человечески не могут! — в сердцах вскричал Рыжий, расстроенный потерей ножа.

Бородач поднялся, ощупывая свое тело. Кости целы, только загривок, которым мужчина приложился о стену лабиринта, гудел, будто в него ударился с разгона пущенный великаном мельничный жернов.

— Цел, Борода?

— Кажется, да… Как еще он моей головой стену не пробил, ума не приложу.

— Из твоей башки неплохой таран бы получился. Ты чего наверху застрял?

— Много бы ты без меня навоевал, рыжая твоя душа!

— Ладно. Видел, кто их чихвостит?

— Нет. Мелькнуло что-то возле гавани, но тут ты запищал.

— Заткнись лучше, дай осмотреться.

Аграв, оставив перебранку и безнадежную попытку вернуть нож, внимательно осматривал трупы убитых ими при первом столкновении Людей-Крыс.

Все лемуты, как и следовало ожидать, были сильно изранены, чем и объяснялась их быстрая победа над грозными солдатами Нечистого. Уставшие, испуганные и раненые мутанты не ожидали засады в узких проходах. На открытом месте людям вряд ли удалось бы выстоять против этой оравы закаленных набегами на людей хищников.

— Аграв, ты превращаешься в трупоеда. Брось эту падаль.

— Не терпится дубиной по черепушке получить? Ладно, пошли. Только не карабкайся больше вверх, словно обезьяна при виде собаки.

— Не буду, а то тебя внизу пристукнут, что я потом в деревне скажу?

— Выберемся отсюда, я тебе всю рожу разобью.

— Когда выберемся, там поглядим. Ты мне тоже надоел.

Оба нервничали, и пытались это скрыть друг от друга, но получалось плохо. Поняв это, они нервно расхохотались. Странно слышался человеческий смех в этом проклятом месте…

— Пойдем, Борода?

— Пожалуй.

И действительно — оставаться здесь было опасно — громоздящиеся трупы создали самую настоящую баррикаду, мешающую маневру.

Над ними еще одна пара Ревунов, истошно визжа, промелькнула на фоне неба. Аграв отвлекся, задрав голову вверх. Вагр как раз шарил рукой по земле, стараясь нащупать рукоять сабли, упавшей во время схватки с гигантом. В это время послышался визг, рычание и топот.

Когда из-за угла появился пятившийся спиной к флоридянам лемут, оба друга оказались не готовыми к скоротечной схватке.

Человек-крыса, отбивавшийся от кого-то обломком копья, оказался прижатым к лесорубам. Вагр все еще стоял на четвереньках, хотя пальцы уже нашарили рукоять сабли. Он не успел ничего предпринять, когда мутант, споткнувшись об него, полетел назад, прямо под ноги Аграва.

Тот коротким движением разрубил упавшему грудную клетку. Вагр начал подниматься, и тут на него наткнулся еще один лемут.

Это оказалась большая медведеподобная тварь из тех, что была хорошо знакома ему с детства, со времен перехода с севера.

С разгона зверь наскочил на клинок, не успев поднять для защиты свой топор.

За ним двигался еще один, успевший разобраться в происходящем. Вагр еще дергался, силясь освободить клинок из мертвого тела, когда идущий следом мутант пнул стоящий в проходе труп в спину.

Лесоруб повалился на землю, придавленный убитым врагом, а успешно освободивший проход лемут еще и пробежался по лежащему.

Аграв, не ожидавший столь стремительного натиска, отбил два сабельных выпада, когда мутант тыльной стороной свободной лапы нанес ему удар прямо по глазам.

Голова человека откинулась, клинок бессильно вильнул в сторону…

Рыжий в единый миг пережил всю свою жизнь, с которой приходилось расставаться…

Мелькнуло лицо мертвой возлюбленной…

В следующий миг лесоруб каким-то звериным чувством осознал, что остался в коридоре один.

Он открыл зажмуренные от боли и предчувствия верной смерти глаза и разглядел лишь желтую спину удаляющегося врага.

Аграв прошел на негнущихся вперед и помог Вагру подняться. Тот сказал, с омерзением отряхнувшись и вырывая из трупа саблю:

— Чуть не подохли. Надо выбираться из этой норы.

— Точно. Лемуты совсем обалдели, сами не знают, куда бежать, от любой тени шарахаются.

— Слоеный пирог из мутантов получается, — подытожил Вагр, силясь отдышаться. Аграв не понимающе на него уставился, а потом вдруг воскликнул:

— Слушай, а от кого отбивался вот этот? — лесоруб в сердцах пнул в бок самого первого лемута, перелетевшего через его голову.

— От следующего… Вот этого, кажется… Он в запальчивости сам на мою саблю напоролся.

— Бред. Они что же, сами с собой сражаются?

— Ну… Заметались в этих коридорах, места мало для бегства…

— Это крысам-то в норе места мало? Слушай, тебя опять головой о стену приложили?

Вагр помолчал, а Аграв вдруг спросил сам у себя:

— А этот, последний… со странной желтой шкурой… Чего он меня не убил?

— Рожи твоей рыжей да немытой испугался, не иначе.

— Ну уж нет. Тогда бы он с перепугу прибил бы меня и дальше побежал. А этот гад опустил оружие и рванул назад.

— Бывает, Рыжий, горячка боя…

— Конечно, горячка! Бежать назад, прямо на твою немытую рожу?! Она похуже моей смотрится! Да еще с черной бородой!

Друзья помолчали. Вагр задумчиво протянул, вновь теребя бороду:

— Значит, первый отбивался от двоих последующих… А тебя желтый не тронул, потому что…

— Почему, умник?

Закончить им не дали. В общем шумовом фоне возникла лакуна, и они услышали топот лап по крыше. Без слов оба прижались в бревенчатой стене, глядя вверх. А там промелькнул силуэт очередного Ревуна, в прыжке преодолевающего проход меж зданий. Мелькнувшее в воздухе копье ударило лемута в ногу, и он не долетел, повис на передних лапах прямо над лесорубами.

— Хватай! — заорал Вагр. Не долго думая, друзья повисли на болтающихся в воздухе конечностях солдата форта. Миг, и все трое повалились на землю безобразной кучей. Удивительно, но раненый лемут умудрился ударить Аграва в грудь коленом и вскочить первым. Он уже устремился ковыляющей походкой вдоль по проходу, когда сверху прилетело еще одно тяжелое копье, поразившее его в спину и опрокинувшее на землю уже бездыханное тело.

Вскочивший Аграв уставился наверх, разинув рот. Вагр, потирая во второй раз ушибленный загривок, ворчливо спросил:

— Что ты там увидел? Бочку с хмельным медом, дурья башка?

— Нет… Лемута…

— Эка невидаль! — махнул рукой Вагр, и тут осекся: — Лемута? Это он бросил копье?

— Кажется, да…

— Выходит, они действительно уничтожают сами себя?

— Ага. Может — бешенством заболели?

— А ты что, слышал про бешенство у лемутов. У тебя и мозги рыжиной покрылись?

— Заткнись, и пойдем дальше. А то станет каждый чернобородый, да еще и напрочь безмозглый, коренных флоридян учить.

— А может, все же, назад к воротам, рыжая душа? Мне все это не нравится. Доберемся до старосты, пусть сам решает, что делать с мутантами, уродующими друг-дружку.

— Ты как знаешь, Вагр, а я за нее еще не отомстил! — Аграв упрямо выпятил подбородок и пошел вперед. Вагр, мгновение помедлив, догнал его:

— Не торопись, нарвешься еще. Дай-ка я загляну за угол, а ты гляди наверх — не ровен час, прилетит копье или топор.

Молча Аграв ткнул приятеля в бок кулаком, и дал тому возможность протиснуться мимо себя. В этом месте лаз становился узким, стены строений смыкались так, что от въевшегося в бревна крысиного запаха мутило.

По очереди они с опаской выглянули из-за угла, но там не оказалось ни души. Лесорубы переглянулись и двинулись дальше, к следующему повороту.

Через несколько десятков шагов едва ли не на головы им свалился мертвый Ревун, убитый метательным дротиком.

Вдалеке вновь взревел охотничий рожок.

Наконец, они вырвались из теснины и очутились на маленькой площади.

На дощатом постаменте валялись несколько мертвых Волосатых Ревунов.

Но оказались на площади и живые: две твари, похожие на росомах, правили клинки сабель прямо о торчащий из земли обломок камня, похожий на больной зуб.

Флоридяне уже собирались юркнуть назад, когда от стены, окаймлявшей площадь, отделилась высокая фигура, и совершив несколько медленных шагов, остановилась точно напротив прохода, из которого возникли Вагр и Аграв.

Когда тень от частокола перестала скрывать новое действующее лицо, лесорубы поняли, что попались.

Прямо на людей смотрел лемут. Тело его казалось почти человеческим, но покрытым желтой пушистой шерстью. Клыкастая пасть, впрочем напоминала, что они имеют дело с хищником.

Тварь казалась довольно высокой и необычно стройной для творений Нечистого.

— Влипли! — выдохнул одними губами Вагр, останавливаясь на полном ходу. Наткнувшийся на него, Аграв быстро оглядел площадь и крикнул в самое ухо приятелю:

— Назад, Борода, в проход!

Но Вагр, словно загипнотизированный, с ненавистью смотрел на желтого лемута, неподвижно стоявшего напротив. Длинный пушистый хвост мутанта показался из-за спины и принялся охаживать бока высокого лемута. Глаза чернобородого оказались намертво привязанными к белому кончику с явственной ленцой двигавшегося хвоста.

Люди-росомахи, занятые своими саблями, даже не встали при неожиданным появлением лесорубов. Один из них коротко рыкнул и шевельнулся, второй сидел, будто изваянный из камня, только лапа продолжала водить клинком по «больному зубу».

— В тоннель, Борода! — зашипел Аграв, пятясь и затравленно озираясь.

— Поздно! — голос Вагра сторонний слушатель мог бы назвать замогильным.

Мохнатые уши желтой твари, до момента появления людей прижатые к голове, удивленно поднялись, словно у лисы, завидевшей суслика. Лапы высокого лемута были заткнуты за широкий кожаный пояс. Он так и не успел их вытащить и сделать попытку схватиться за оружие, когда Вагр бросился на него с диким криком обреченного.

Сабля сверкнула в воздухе, но не перечертив горла мутанта, как того хотел человек, ушла по инерции влево. Желтая тварь оказалась проворнее рубившего и успела со змеиной грацией отдернуть голову.

— А-а-а! — заорал лесоруб, в голосе которого ярость сменилась изумлением.

Он совершил резкий скачок вперед, ложный выпад, и попытался достать противника на возвратном движении клинка, как некогда учил отец.

Желтый лемут вновь уклонился с невероятной для животного грацией и умудрился слегка зацепить мужчину под колено своей нижней конечностью. Когда сабля на хитром возвратном движении полетела назад, полосуя пустоту слева направо, Вагр неожиданно запнулся и начал падать.

Лемут уже высвободил свои лапы из-за пояса и потянулся к мелькнувшей возле самого горла сабле.

Словно во сне Бородач увидел жуткую клыкастую пасть ненавистного существа, готовую сомкнуться на его кисти. Инстинктивно лесоруб выпустил эфес и дернул руку к себе. Клыки лязгнули в пустоте.

Тут же Вагр оказался отброшен в сторону плечом Аграва, и лемут вновь отшатнулся, когда клинок Рыжего едва не рассек его от плеча до пупа.

Аграв с диким криком рванулся вперед и ткнул саблей в желтый мохнатый живот, маячивший перед ним.

В следующий миг он почувствовал, что оказался почему-то плечом к плечу с резко развернувшимся мутантом, а руки его с саблей вытянуты куда-то вдаль. И они, о ужас, продолжают удаляться!

Мутант был быстр. Ох, как же он был быстр!

Проклятый лемут не давал неудачному выпаду прекратиться, продолжал его вперед, в пустоту, зацепив когтями рукава человеческой рубахи. Ноги Аграва, помимо воли, совершили два вынужденных шага, восстанавливая равновесие, иначе их хозяин бы неминуемо упал. Тут правая лапа высокого желтого существа собралась в кулак и резко ударила по запястью человека, сжимавшему эфес. Сабля стала падать на землю. Вторая лапа продолжала тянуть за ткань на предплечье. Обезоруженный флоридянин все еще продолжал нелепый выпад, помимо своей воли.

В следующий миг мутант резко отпустил его пустую руку, и рванувшийся Аграв почувствовал, что потерял контакт с мохнатым телом, мгновение назад прижимавшимся к его боку. В довершение всех бед на глаза взбешенного человека опустился пушистый желтый хвост. Глаза мужчины рефлекторно закрылись от легкого прикосновения желтого меха, а почва из-под ног стала куда-то ускользать.

Тем временем Вагр успел подхватить с земли свою выпущенную с перепуга саблю. По его мнению, желтый негодяй миг назад должен был оказаться пронзенным оружием сотоварища. В глазах Вагра еще стояла картина: отпихивающий его плечом собрат устремляется вперед, в глубоком выпаде.

Но Аграв, вместо того, чтобы проткнуть врага могучим ударом с двух рук, совершив с причудливо изогнувшимся лемутом несколько стремительных дурацких шагов в одну и ту же сторону, вдруг выпустил оружие и по кривой дуге побежал на заплетающихся ногах к Вагру, едва не налетев на клинок друга.

Пришлось опустить саблю и поддержать Рыжего, в исказившемся лице которого страх, унижение и удивление смешались в одну причудливую маску.

Раздались странные лающие звуки справа, и люди вспомнили о других противниках, находящихся на площади. Вагр поднял саблю наизготовку, повернулся к людям-росомахам и обомлел.

Они смеялись. Иначе никак нельзя было понять этих противных звуков, льющихся из медвежьих пастей. Оружие свое они держали опущенным к земле.

— Ах вам смешно, псы Нечистого!

Взбешенный мужчина повернулся к желтому лемуту, ловко разоружившему обоих лесорубов. Пасть негодяя так же была оскалена, губы поддернуты вверх. Эта тварь не смеялась, а презрительно улыбалась! Хвост вновь задорно хлестал ее по бокам, а уши нахально шевелились. Вагр с трудом оторвал ненавидящие глаза от мелькающего кончика хвоста, решив, что высокий попросту отвлекает их, пока росомахи готовятся напасть. Желтый Ушан издал короткий лай и ногой катнул по земле выбитую легким ударом саблю Аграва.

Вагр, удостоверившись, что медведеподобные лемуты стоят на месте, посмотрел на спокойно стоящего неуязвимого мерзавца и, увидев его манипуляции с саблей, бессильно скрипнул зубами. И тут нервы второго флоридянина, лишившегося оружия, не выдержали.

— Ах ты дрянь!

С этими словами безоружный Аграв ринулся вперед, норовя ударить противника головой в живот, «черепушкой в чрево», как называли подобный прием деревенские ценители кулачной драки. Точно так же, как и в предыдущей попытке, «оружие» прошло мимо цели, оказавшись прижатым к боку резко повернувшегося лемута. Человеческие ноги сами побежали вкруг мутанта.

Когда желтый ушастый насмешник резко встал вполоборота к бодающемуся Аграву, а потом повернулся вокруг себя, Вагру показалось — мужчина сам сунул голову подмышку странному существу, и куда-то побежал, забыв о ней. Пушистый хвост ловкой твари вновь лежал на выпученных от неожиданности и боли глазах Аграва.

Справа вновь раздался звериный смех. Когда окончательно выведенный из себя Вагр метнулся вперед и попытался достать желтого клинком, тот просто отпустил зажатую под мышкой человеческую голову и резко остановился.

Побледнев от ярости, дважды униженный Аграв, на заплетающихся и непослушных ногах, ринулся на своего побратима. Вагр вновь еле успел опустить саблю, когда Рыжий со всего разгона врезался в корпус друга. А желтый лемут был уже рядом, переместившись длинным и точным прыжком к месту, где один человек поддержал падающего второго. Последовал мягкий, но меткий толчок, и оба они безобразной кучей обрушились на землю.

— Будь ты проклята, тварь! — с земли прокричал один лесоруб, пока второй пытался высвободить из под него свою руку с оружием.

Меж тем Желтый Ушан щелкнул ослепительно-белыми клыками и демонстративно повернулся к ним спиной, к чему-то прислушиваясь. Хвост его возбужденно задрожал и хлестнул по мохнатой спине.

Люди-росомахи также перестали «смеяться» и замерли. Один из мутантов поднял с земли дротик.

Когда Вагру удалось, наконец, высвободить саблю, он, шатаясь, поднялся на ноги. Взгляд росомах тут же переместился на него. Желтый же и ухом не повел, глядя куда-то в проход между строениями.

Вагр поднял клинок, и сненавистью прокричал в адрес лемутов какую-то длинную и обидную фразу, когда росомаха схватила с земли и мощным размашистым движением метнула топор. Чернобородый успел закрыть глаза и проститься с жизнью, когда на него обрушилось чье-то тело.

Аграв, также успевший подняться на ноги, разобрал, что метательный снаряд сбил с парапета притаившегося Волосатого Ревуна.

Вагр, стряхнув с себя мертвеца, растеряно таращился вокруг, раскрывая рот, словно выброшенная на берег рыба.

Тень догадки коснулась мозга человека. Она превратилась в уверенность, когда из проходов в дальних строениях показались люди-крысы и Ревуны. Дротик оборвал бег первого крысомордого, второй оказался впечатан в стену метательным ножом, пущенным лапой Ушана. Ловкая тварь опять заложила лапы за кожаный пояс и выудила на свет еще два коротких тяжелых ножа.

«Он что, все это время мог меня убить?» — подумал Вагр. Он и Аграв в полном изумлении следили за жестокой схваткой лемутов.

Тех, что явно принадлежали к солдатам Мертвой Балки, казалось больше, но они были изранены и испуганы. Метательные ножи, пущенные с близкой дистанции, буквально опрокинули двоих Ревунов.

Это на миг замедлило атаку. Невысокий поджарый Крыс, стрелой метнувшийся мимо желтого, напоролся на кулак Аграва. Сабля чернобородого развалила его череп пополам.

Росомахи и Ушан, вооружившийся выбитой у Аграва саблей, резали скученных на площади отступающих, словно скот. Ни на шаг не удалось продвинуться слугам наместника, хотя верных полтора десятка их пыталось пробиться через площадь. Флоридяне прижались к стенам, не вступая в схватку. Они все еще не могли поверить в очевидное — часть лемутов являются союзниками людей в этой войне.

Вскоре на парапетах замелькали желтые шкуры, и на оставшихся в живых солдат Мертвой Балки посыпались стрелы и копья.

— Вот это бойня! — произнес Бородач, но его приятеля интересовало нечто более практичное. Он озирался в поисках свободного прохода, по которому можно улизнуть с площади.

Меж тем прорыв закончился. Существа, являющиеся вне всякого сомнения, смертельными врагами солдат мертвого С’Муги, оттащили на середину площади единственного своего убитого в схватке воина, бросив прорывавшихся к выходу валяться на месте убийства.

На стоявших у стены людей никто не обращал ни малейшего внимания.

— Не дергайся, Вагр, замри.

Аграв начал понимать кое-что из случившегося в лабиринте. Желтый насмешник, владевший странными приемами боя, наверняка и был одним из тех, кто гнал на них Людей-Крыс по проходам. Именно он, разобравшись, что перед ним человек, пощадил беспомощного Аграва.

Теперь лесоруб не удивился, когда мимо него прошел Ушан, даже краем глаза не глянув в сторону прижавшихся к стене мужчин, и вынес на руках из прохода человека-росомаху, наткнувшегося в темноте на саблю Вагра.

Похоже, напавшие на форт существа внимательно следили за тем, чтобы не оставлять своих убитых.

Посреди площади лежали рядом мертвые воины, звериные предки которых некогда назывались росомахами. Вначале таких оказалось двое, потом из бокового лаза вынесли еще двоих. Несколько позже победители принесли на носилках лемута, как две капли воды похожего на Желтого Ушана, с перерезанным горлом.

— Ты понимаешь, что происходит, Борода?

— Совершенно ничего. Может, у них восстание? В стане Нечистого — гражданская война?

— Вообще-то, меня это мало беспокоит. Пусть хоть все они перережут друг друга. Кажется, мы укокошили одного из ихних… Но кто же знал, а? Нечего нам было сюда соваться. Очень они странные, эти желтые лемуты…

— Это точно. Как он дрался с нами, этот ушастый! Словно с детьми малыми. Хорошо еще, никто из людей такого позора не видел.

Меж тем Ушан, посмотрев в их сторону, поманил их лапой. Вагр и Аграв не сразу сообразили, что жест относится к ним. Они просто рты раскрыли, настолько по-человечески это оказалось проделано.

Пушистый хвост, забил по бокам странного существа, голова наклонилась набок, а уши удивленно встали торчком. Потом желтый вновь повторил жест. Вагр и Аграв переглянулись, и медленно пошли к нему, сторонясь трупов. Ушан ни малейшего внимания не обратил на то, что Вагр продолжал судорожно сжимать саблю. Он посмотрел в лица людей и что-то пролаял, указывая рукой влево, в самый широкий проход между строениями.

— Предлагает нам идти туда?

Ушан еще раз указал в проход лапой, потом клинком. В довершении всего безнадежно тряхнул хвостом, поднял кверху слегка вытянутую морду и завыл.

— Сам ты тупица, тварь мохнатая! — прокричал Аграв, с досадой топнул и потащил друга за собой, яростно шепча:

— Пойдем, пойдем, пока он не передумал и не решил закусить человечиной. Лемут все же.

Когда они оглянулись, обладателя пушистого хвоста уже не было. Вместе с ним исчезло и большинство победителей. Только несколько мутантов с дротиками в лапах оставалось на месте. Они обшаривали глазами крыши строений, выискивая отступающих поверху Ревунов.

Друзья-лесорубы довольно долго петляли по лабиринту. Здесь также попадались мертвые мутанты, но живые не показывались.

Похоже, странная тварь послала их в самое безопасное место в Мертвой Балке.

Когда они вышли к противоположной от входа стене, на них выскочил отряд лемутов, которые принюхались и тут же потеряв к людям интерес, исчезли в боковом ходе лабиринта. Эти наверняка принадлежали к числу врагов гарнизона Мертвой Балки.

В дальнейшем были еще стычки между лемутами, погони, трупы. Гарнизон форта, оказавшийся неожиданно большим, явно таял. Противники Нечистого медленно но верно очищали от них всю крепость.

Прислонив ухо к стенам, лесорубы убедились, что внутри некоторых строений также идет схватка. Опасность им грозила лишь от разбегающихся солдат мастера С’Муги.

Раз им пришлось отбиваться от двух окровавленных Людей-Крыс, потерявших всяческую ориентацию и желавших подороже продать свои жизни.

Так уж получилось, что люди свернули в тупик, в котором хоронились эти твари. Вагр с трудом отбивался от них саблей, а Аграв поднимал с земли и метал камни и какой-то мусор, когда с парапета полетели стрелы. Штурмующие форт взяли и верхний ярус.

Очень скоро люди научились отличать одних лемутов от других. И дело тут оказалось не только в «породах». Скажем, похожие на росомах твари зачастую могли принадлежать и той, и другой стороне. На солдатах Мертвой Балки красовались шипастые ошейники из голубого металла, заметные издалека. На их врагах ничего подобного не было.

— Давай-ка уйдем отсюда, пока нас не прикончили, — Вагр после эпизода в тупике лабиринта сделался мрачен. Аграв пожал плечами:

— По-моему обратный путь опасен. Собаки Нечистого наверняка уже поняли, что прорваться к выходу им не дадут, и наверху отсидеться тоже. Сейчас они расползлись по проходам и схоронились. Еще наткнемся на них, не ровен час. Лучше подождать, пока Ушастые не очистят весь форт.

— Кажется, у них получается довольно неплохо.

— Вот только где мы отсидимся? Разве лезть в один из этих гробов…

Они решили подняться на ближайшее строение по веревочной лестнице и осмотреться. С крыши деревянного куба, одного из самых высоких, лесорубы убедились в полной победе нападающих. По крышам ходили лемуты, которые уже не сражались между собой, ни на одном из них не было ошейников. Они совершенно спокойно отнеслись к появившимся наверху людям, а возле одной из угловых башен бродил с копьем наготове мутант, весьма похожий на Желтого Ушана. Крики грифов, тучей висевших над разоренным фортом, теперь полностью глушили звуки боя. Если где еще и шли стычки, то они были или малозначительные, или происходили далеко, у самих ворот.

— Пора отдохнуть и отправляться отсюда восвояси. Похоже, так мы ничего не поймем в том, что… — Аграв, продолжая говорить, опустился на грубо выструганные доски потолка, и вдруг замолчал. Потом он прижал ухо к щелям между досками, и лицо его приобрело напряженное выражение.

— Что там такое, Рыжий?

— Там люди. А ну-ка, ломай крышу!

Вагр вставил в щель, залитую древесной смолой и законопаченную сеном, острие сабли. Мало-помалу доска стала поддаваться. Аграв спустился вниз, и принес оброненный кем-то топор. Дело пошло быстрее. Вскоре и Бородач услышал людские крики.

Из отверстия в крыше ударил такой спертый дух, что мужчины поневоле отшатнулись. Запах крови, кислого пота и звериной шерсти мог буквально свалил с ног. Преодолев омерзение, они продолжили работу, и вскоре вниз полетели изломанные щепки. Два лица склонились над лазом.

Глава пятая В темнице

Слабые стоны и крики боли явственно доносились из полумрака, лишь слегка подсвеченного снопом солнечных лучей, проникших в отверстие. Внизу копошились бесформенной кучей какие-то тела.

Пока глаза не привыкли к полумраку, Рыжий и Бородач еще не видели противника. Гибкая фигура лемута, типичными для всего крысиного отродья стелющимися прыжками двигалась по бревнам стены к лазу. Шорох, издаваемый когтями, заглушался стонами. Аграва спасло то, что он отвернул лицо в сторону и жадно глотнул свежий воздух. Тут же желтые мелкие зубы клацнули в том месте, где только что находился его нос.

— Осторожно! — крикнул Вагр, грубо хватая товарища за ворот и рывком отбрасывая в сторону. Он успел вовремя — по щепкам края отверстия со скрипом прошлась когтистая лапа и появилась отвратительная ушастая голова. Несколько мгновений Вагр и лемут таращились друг на друга, потом гибкое серое тело выскользнуло из ловушки и устремилось к человеку. Упавший от неожиданного рывка Аграв успел лежа пнуть атакующую тварь в бок, и когти счастливо миновали горло Вагра. Лемут двигался значительно быстрее человека, несмотря на то, что после мрака помещения по его глазам ударил солнечный свет.

Сплетенные тела покатились по крыше, мужской рев сплелся с яростным писком солдата Балки.

Вскочивший Аграв некоторое время колебался, не зная куда бить: перед ним мелькала то черная борода и напряженное лицо товарища, то оскаленная хищная морда.

Наконец рыжий умудрился схватить серую тварь за ошейник и оттянуть его щелкающую пасть от горла Вагра. Свободная рука лесоруба нащупала на поясе лемута тяжелые ножны. В суете схватки кривой нож сместился за спину солдата балки, и тот не мог до него дотянуться.

Освобожденный из тисков ножен клинок дважды взметнулся и погрузился в серую шкуру. Раздался пронзительный писк, с которым защитник форта испустил дух.

Вагр с трудом скинул с себя замершее тело и тяжело дыша поднялся.

— Ах ты тварь! — крикнул он срывающимся голосом и столкнул мертвого лемута с крыши. Одежда на счастливо спасшемся была исполосована когтями, в некоторых местах выступила кровь.

— Живой, Борода? Ну и ладно, чего орешь-то?

— А сам цел, Рыжий?

Лесоруб ощупал себя, и нервно хохотнул, тряхнув огненно-красным чубом:

— Кажется, цел. Спасибо тебе, не думал, что эта мерзость так подвижна. Говорила мама — не загоняй крысу в угол, так нет же…

Вагр же смотрел на свои трясущиеся после короткой схватки руки и довольно глупо улыбался. Из своеобразного транса отхлынувшей горячки боя их вывел предсмертный крик, раздавшийся из отверстия. Внизу только что кто-то умер, причем явно не без посторонней помощи.

Не сговариваясь, они ринулись к лазу.

Во тьме шла схватка. Уже знакомый им крысиный писк смешивался с человеческим хрипом, звуками ударов и металлическим звоном. Лесорубам приходилось слышать звон кандалов, в которых солдаты форта приводили в Балку пленных. Под ними оказалась тюрьма. Лемуты расправлялись с невольниками.

Не задумываясь, друзья бросились вниз, прямо на кучу серых тел.

С высоты в пару десятков локтей они по очереди обрушились на спины лемутов, ломая кости и расшвыривая тела по углам тюрьмы. В напоенным зловонием и звуками схватки темноте ярко горели желтые крысиные глаза. В воцарившейся после их появления свалке негде оказалось пустить в ход оружие. Лесорубы молотили кулаками, локтями и плечами подступающих лемутов, чувствуя, как за ноги их хватают когтистые лапы поверженных солдат.

Ничего страшнее этой схватки во тьме людям испытывать не приходилось. Скученность дерущихся тел оказалась так велика, что они попросту не могли упасть. Контуры мелькающих тел лемутов глаз различить не успевал, и оттого обоим стало казаться, что они ведут схватку не с толпой Людей-Крыс, а имеют дело с одним колыхающимся серым монстром, имеющим десятки алых пастей, сотни когтистых лап и целый океан желтых глаз.

От оглушительного писка и собственных криков они быстро оглохли и совершенно не различали криков других людей, находящихся в помещении и стремившихся к ним пробиться сквозь толщу врагов.

Кулак Вагра своротил челюсть бросившемуся сбоку лемуту, и рука оказалась располосованной до локтя, проехавшись по оскаленной пасти следующего противника. По груди шаркнули когти, и во тьму полетела пригоршня костяных амулетов, сорванных с лопнувшей кожаной нити.

Лесоруб успел прижать к себе мелькнувшую конечность лемута, едва не оборвавшую человеческую жизнь. Один краткий миг человеческие глаза оказались напротив щелкающей пасти Крыса, и тут кто-то рванул Вагра за ногу.

Падая, мужчина явственно почувствовал, как хрустнули кости лемутской лапы, рефлекторно прижатой к груди.

Падение спасло Бородачу жизнь: в том месте, где он только что стоял, сверкнула в снопе солнечного света кандальная цепь, обрушившись на череп Волосатого Ревуна, готовившегося ударить ножом в спину дерущемуся у стенки Аграву. Мертвый тюремщик повис на плечах Рыжего, повалив того на копошащийся ковер из раненых лемутов.

Вагр, словно дикий зверь, укусил лапу, ищущую впотьмах его горло, и попытался встать, но чья-то конвульсивно дергающаяся туша повторно свалила его вниз. По спине упавшего человека прошлись сапоги, и ребра протестующе затрещали.

В самое ухо раздался вопль, изданный Агравом, едва не оглушивший товарища. Рыжий умудрился подняться на колени, стряхнуть с плеч хватающие людей с земли лапы и метнуть в бревенчатую стену серый пищащий комочек, размахивающий стилетом с раздвоенным жалом. Удар о бревна переломал Крысу кости, но Аграв вновь оказался сбит с ног, на этот раз — человеком, который боролся с Волосатым Ревуном.

Вагр сцепленными в замок руками ударил Ревуна под колени, и его противник, воспользовавшись этим, выбил тому глаза напряженными пальцами ладоней.

В пылу кошмарной схватки Аграв и Вагр оказались прижаты друг к другу. Рука Бородача нащупала на мокром от крови полу тюрьмы обломок сабли, и он подтянул ее к себе. Флоридянин лежал лицом вниз и буквально не мог пошевелится, ибо на него все время валились дерущиеся. Он крикнул товарищу:

— Держи, Рыжий!

И протянул тому обломок. Аграв, находящийся в более выгодной ситуации, прижатый спиной к стене, жадно схватил саблю, и принялся кромсать раненых лемутов, копошащихся вокруг. Пару мгновений спустя Вагр смог рывком перевернуться и вскочить. Пинком ноги он буквально пополам переломил метнувшегося к нему Ревуна и едва уклонился от свистнувшей у самых глаз цепи, которой орудовал один из освободившихся пленников. Вагр также смог встать и прижаться спиной к скользким от крови бревнам.

В это мгновение над их головами словно вспыхнуло солнце: снаружи сорвали пять или шесть досок кровли, и внутрь хлынули потоки света. В шуме схватки, происходившей в замкнутом помещении шагов на крыше, криков команд и треска крыши они не услышали. В дрожащем свете лесорубы смогли обозреть картину схватки. У дальней от них стены сгрудились несколько все еще остававшихся на ногах лемутов, отпрянувших из-под льющегося сверху светового потока. Множество тварей умирало прямо у них под ногами. Несколько человеческих фигур, размахивающих кандалами, замерли справа и слева от лесорубов. Похоже, их глаза совершенно отвыкли от яркого освещения и теперь они стали беспомощными. Но тюремщики не успели воспользоваться этим обстоятельством. Вниз посыпались Желтые Ушаны. Они грубо оттолкнули хрипло дышащих от изнеможения лесорубов и метнулись к лемутам. Вновь на людские уши обрушился предсмертный крысиный писк.

Друзья перевели взгляд на спасенных людей. Те выглядели еще кошмарнее, чем их мучители. Рваная одежда, залитая кровью, не могла скрыть истерзанных голодом и пытками скелетоподобных тел, похожих на порождения Древней Смерти.

Вагр отвел глаза от этого жуткого зрелища, и тут же его взору предстал пленный, умирающий у ног лесорубов. Горло несчастного оказалось прокушенным, и из него тугими струями вырывались постепенно утончающиеся фонтанчики крови. Однако не это заставило Вагра отшатнуться: половина лица человека была обглодана и давно почернела, покрылась струпьями, в которых копошили желтые черви. Пленных буквально ели заживо, забавляясь их муками.

Аграв, уставившись на миг туда же, куда и его друг, издал короткое рычание, и принялся топтать сапогами еще шевелящихся лемутов. Тонкая кожаная подошва его сапог позволяла чувствовать, как под топчущими ударами расщепляются кости лемутов и лопаются их черепа. Поняв, что на приятеля нашло кровавое безумие, Вагр обнял его сзади и попытался оттащить. Это удалось не без труда, при этом лесорубам еще раз пришлось упасть на утоптанную кровавую землю пола. Поднимаясь, Вагр даже сквозь терзающую избитое тело боль почувствовал укол в бок. Он ругнулся и выдернул из-под ребер обломок давно пожелтевшей кости, воткнувшийся довольно глубоко. Весь пол был усеян человеческими костями, счастье еще, что ранее при падениях они не нанизывались на них, словно жуки на иголки. Один из слабо копошащихся полудохлых Ревунов не имел иных видимых ран на шкуре, кроме длинного обломка берцовой кости, пробившей легкое.

— Зверье, ненавижу. Всех порву на части! — Аграв все еще не успокоился, но силы неожиданно покинули его изможденное схваткой тело, и он опустился на одно колено. Конвульсивно сжатая рука все еще держала дымящийся от крови сабельный обломок, который в бессилии кромсал землю темницы. Вагр, перед глазами которого также начали плавать огненные круги, с трудом различал концовку схватки, разыгравшуюся в дальнем углу, где Ушаны приканчивали тюремщиков.

Люди, несколько мгновений назад яростно дравшиеся за свою жизнь, сгрудились вместе, не понимая, почему одни лемуты убивают других. Вагр шагнул к ним, дабы попытаться объяснить происходящее, но из его горла раздалось лишь какое-то сиплое бурчание вместо человеческой речи.

Пока он откашливался и пытался собраться с мыслями, случилось непоправимое.

Расправившись с остатками тюремщиков, трое Ушанов двинулись назад, к лазу. Один из них задержался у стены, разглядывая одно из прикованных к ней тел без всяких признаков жизни. Как показалось Вагру, он потянулся к массивному бронзовому кольцу, утопленному в древесину, чтобы вырвать из него удерживающие человека цепи. Разум несчастных пленников, похоже, был доведен до истинно звериного уровня: заметив движение лемута к одному из собратьев по несчастью, облитый кровью живой скелет рванулся в ту сторону. Вагр, попытавшийся его остановить, споткнулся о раненого Крыса и не успел.

Подскочивший к Ушану пленный резко ударил того в висок браслетом от кандалов на своем запястье. Удар оказался неожиданно силен и точен. Словно громом пораженный, мертвый лемут повалился к ногам неподвижно висящего на стене человека.

— Остановитесь! — вскричал вновь обретший подобие голоса Вагр, но слово предостережения потонуло в общем гуле, издаваемом пленными. Они одобрительно загудели и загремели цепями. Один из Ушанов уставился на своего мертвого товарища, повернулся к торжествующе голосящему пленнику и издав короткое угрожающее тявканье, взмахнул саблей. Вагр закрыл глаза. Его внутреннему взору представилась голова пленника, катящаяся ему под ноги. Лесоруб полной грудью вдохнул напоенный смертью воздух темницы и распахнул очи.

В повисшей тишине раздался лишь тонкий вой Желтого Ушана, сжимавшего собственный локоть, ниже которого бил фонтан крови. У ног замершего в изумлении живого скелета корчилась пушистая лапа, сжимавшая мгновение назад смертоносную саблю.

Стоящий над своим раненым собратом третий Ушан, находящийся в помещении, что-то пролаял, указывая окровавленной саблей на пленных, а потом резко схватил лемута за уши и перерезал тому горло.

— Вот это да! — вскричал Аграв, наблюдавший концовку этой сцены с колен. Шатаясь, он поднялся, подошел к замершему с раскрытым ртом Вагру и облокотился на его плечо. Тот покачнулся, хрипло откашлялся и сказал, обращаясь ко вновь заголосившим пленным:

— Эй, вы! Оставьте этого желтого в покое. Он только что спас всех нас от смерти!

Ушан же совершенно по-человечески встал на колени, склонил голову над павшим и высоким голосом трижды провыл. Скорбный вой на миг полностью заполнил собой притихшую темницу Мертвой Балки.

Закончив этот нечеловеческий погребальный обряд, лемут поднялся, подобрал саблю и уставился на лесорубов.

Вагр готов был поклясться, что прочел в звериных глазах загадочной твари боль и муку. Мохнатые уши шевельнулись, а из пасти раздался лай. Потом лемут махнул саблей в сторону прикованных к стенам тел, и пошел прямо на живых скелетов, глядя словно сквозь них.

— Дайте пройти! — в один голос крикнули лесорубы, но и без того пленные молча раздались в стороны, когда желтое существо прошествовало мимо них. Ушан еще раз оглянулся, и молча уставился наверх. С полуразобранной крыши ему спустили узловатую веревку. Вытерев саблю о серую шкуру поверженного лемута и засунув ее за самый настоящий кожаный пояс, Желтый Ушан быстро взобрался наверх и исчез из виду.

— Наверное, он предоставил заботу о пленных нам, — задумчиво протянул Вагр, и Аграв молча кивнул.

В следующий миг живые скелеты стали один за другим валиться на пол. Горячка схватки высосала из этих еле живых тел последние остатки сил. Лесорубы чувствовали себя не лучше. Они некоторое время просто стояли, прислонясь к бревнам тюрьмы, и созерцая ужасную картину побоища. Случись сейчас в темнице пара живых лемутов из гарнизона, они без труда бы смогли перерезать обессиленных людей.

Аграв обошел темницу, и убедился: набросившиеся на тюремщиков несчастные настолько измождены и изранены, что потеряли сознание. На его взгляд ни один из них не проживет и часа. И без того не очень ясно, как жизнь ютится в этих лоскутьях гниющей плоти.

Вагр в это время внимательно осмотрел убитых лемутов и добил саблей мертвого Ушана еще шевелившихся. Чернобородому лесорубу совершенно не хотелось, чтобы один из притворившихся или пришедших в себя после ранения тварей кинулась ему на плечи.

Возле одного из лемутов Аграв долго стоял, задумчиво поигрывая саблей. Это был неизвестный ему вид порождения Смерти: длинное тощее тело, совершенно кошачья морда, странного разреза закатившиеся глаза. Тварь получила несколько колотых и рубленных ран, шкура подверглась немыслимому количеству ударов когтистых лап. Тем не менее, лемут все еще дышал. Смутило Рыжего то, что умирающий продолжал сжимать в лапах шею задушенного им Волосатого Ревуна. Осмотрев ближайшие к «коту» трупы, Аграв пришел к выводу, что данный лемут почему-то участвовал в нападении на тюремщиков. Догадку подтвердили браслеты от кандалов, стягивающие тонкие запястья лемута. Пожав плечами, Аграв отложил саблю и оттащил странную находку к вздрагивающим от боли раненым людям, потерявшим сознание.

— Потом разберемся, — сказал Рыжий удивленному его действиями Вагру. Тот махнул рукой — по характеру ран Бородачу показалось несомненным: мутант вскоре испустит дух.

В это время сверху послышались характерные лающие звуки, возвещающие о присутствии Ушанов. Действительно, пара представителей штурмовавших форт заглянула в лаз. Вагр помахал им рукой и слабо улыбнулся, не зная, как выразить удивительным союзникам людей слова благодарности. Те же, похоже, совершенно не обратили на него внимания. Они стали опускать вниз длинные багры, оснащенные на концах прочными костяными крюками.

— Понятно, — заключил Аграв, поглядев на багры. — Давай подтаскивать падаль. Я стану цеплять.

Изрубленные тела Людей-Крыс, Волосатых Ревунов и одного существа, похожего на росомаху, стали одно за другим исчезать вверху. Ушаны довольно ловко орудовали своими крючьями, и вскоре в помещении стало просторнее.

Неприятная и монотонная работа вскоре закончилась, и Ушаны исчезли. Безразлично слушали тяжело дышащие друзья, как грохочут по крыше их помощники, сбрасывая трупы в проход между домами.

— Жрать они их, что ли, будут? — спросил Аграв. Он чувствовал, что через некоторое время сам потеряет сознание от усталости, боли, духоты и ран, разглядеть которые под коркой быстро сворачивающейся своей и чужой крови не представлялось возможным.

— Какая разница. Попробуем освободить тех, кто еще жив. Ума только не приложу, как мы их сможем вытащить отсюда.

Вагр двинулся к одному из прикованных к стене пленников, постанывая от боли, которая расползалась по всей поверхности тела. Сейчас он мечтал окунуться в прохладную воду лесной реки и отмокать в ней часами и сутками, пить ее, плескаться, словно ребенок. А еще лучше сейчас проснуться и понять, что все случившееся с самого утра — лишь кошмарный сон.

Пока оба лесоруба сбивали цепи с пленных, убеждаясь, что большинство из них мертвы или умирают, раздались монотонные удары в стену. Повернувшись в ту сторону, Вагр разглядел в полутьме дверцу, закрытую на хитрый стальной замок. Да, слуги Нечистого умели все делать на совесть. Ничем помочь орудующим снаружи союзником лесорубы не могли.

— Сами справятся! — ворчливо воскликнул Аграв, и в этот миг один из пленных забормотал. Оба друга метнулись в ту сторону. У самой стены лежал человек, наверняка участвовавший в битве, но потерявший в самом ее начале, еще до прибытия флоридян, слишком много сил. Пока Вагр хлопотал возле седовласого пленного, бормотавшего слова какого-то неизвестного языка, Аграв осколком кости разжал зубы раненому, и стал вливать в горло дурно пахнущую жидкость.

— Что это? — с отвращением принюхиваясь с льющемуся из глиняной бутыли спросил Вагр.

— У дохлого крысенка взял из заплечного мешка, — ответил сосредоточенный Аграв.

— Может, это яд… или кровь…

Вагр еще раз с сомнением принюхался.

— Это выпивка, хоть и дрянная, — ответил Аграв, отшвыривая в сторону опустевшую бутыль. Та разбилась о стену и обсыпала одного из недавно умерших людей соколками.

— Откуда ты знаешь?

— Сам попробовал, — пришел короткий ответ. Вагр, подавив позыв тошноты, оставил эти слова без ответа, начав шлепать застонавшего седовласого пленного по щекам. Тело старика было страшно изранено. Похоже, этого пленника слуги Нечистого терзали с особой жестокостью. Однако мужчина, казавшийся отнюдь не юнцом, выглядел все же намного лучше, чем молодые пленники, тела которых некогда бугрились мышцами. Эти вздрагивали при малейшей попытки Вагра или Аграва совершить любое резкое движение, замирали, как будто пред ними неожиданно вспыхнуло нестерпимо яркое солнце, а то и вовсе закрывали ладонями глаза и принимались стонать, словно их ударили. В исковерканных душах страх боли и след унижений развеется не скоро, одновременно подумали побратимы. Старик же их поразил. Едва разобравшись, что его освободили и поблизости нет мучителей, седобородый пополз по земле. Каждое движение отдавалось в истерзанных пытками конечностях нестерпимой болью, но он полз, цепляясь за малейшие выступы на поверхности пола, а лесорубы в растерянности переглядывались. Еще несколько конвульсивных рывков, и старик упрется в стену каземата. Но он остановился, слепо поводил глазами из стороны в сторону, и вдруг рывком перевернулся на живот.

Теперь Вагр обратил внимание, что этот странный человек точно вполз в прямоугольник солнечного света, образованный лучами, льющимися в темницу через дыру, проделанную в потолке, ни разу не подняв лица от земли. Старик стонал от боли, по телу прокатывались волны конвульсий, в тощей груди что-то хрипело, словно ему в легкие насыпали песок. Но выражение лица его сделалось спокойным.

Времени любоваться причудами старика не было. Аграв склонился над очередным пленником, который казался мертвым. Довольно молодой и в свое время весьма сильный человек с бронзово-красной кожей и совершенно птичьим профилем. Человек казался истощенным в еще большей степени, чем остальные. На виске его выделялся страшный синий кровоподтек, покрытый сетью алых трещинок, сочащихся сукровицей. Он оказался не связанным. Похоже, кто-то его сильно ударил и оставил лежать прямо на полу, решив, что убил.

Однако грудь мужчины тяжело вздымалась. Он был в бессознательном состоянии, не более того.

Аграв осторожно перевернул человека с птичьим профилем на спину, и повернулся к следующему пленнику, как вдруг краем глаза почувствовал за спиной какое-то движение. Вагр что-то крикнул ему, но расслышать лесоруб уже ничего не успел. Ему на затылок обрушился удар и крепкие пальцы вцепились в горло.

Прямо в ухо голос, полный ненависти, прошептал на странно исковерканном языке:

— Сдохни, собака Нечистого!

С огромным трудом и не без помощи Вагра ему удалось освободиться от навалившегося бронзового тела. Мужчина вновь потерял сознание. Видно это усилие окончательно его доконало. На всякий случай они связали ему руки. Никому не хотелось оказаться задушенным в темноте иноземцем, который склонен из-за перенесенных лишений воспринимать все, что движется, как слуг Нечистого.

К тому времени мерные удары в дверь, производимые Ушанами, стихли. Не сумев взломать темницу, союзники удалились.

Продолжившие спасение пленных лесорубы наткнулись на двух парней, которых ранее встречали на ярмарках в приморских поселениях.

Один, руки которого были вставлены в деревянные колодки, а спина исхлестана бичами, слабо стонал и просил, чтобы его оставили умирать и больше не били. У второго оказалась отъедена ступня. Аграв тормошил его, потом принялся легонько бить по щека.

— Оставьте его, жизнь давно уже покинула это тело.

Голос, казавшийся сильным и звучным, принадлежал старику. Повернувшиеся на эти слова лесорубы одновременно вскрикнули от удивления.

Измученный человек преобразился. Он словно бы впитал в себя солнечный свет, лившийся в проломленную крышу темницы. Осунувшееся лицо его все еще напоминало маску покойника, но белки глаз сияли, словно чистый снег на горных вершинах.

Сейчас он уже не лежал жалкой кучей костей, а сидел, опираясь на руку и внимательно вглядывался в лица освободителей.

— Там наверху бой? Я чувствую, что вокруг много злобы и много смертей. Слишком много даже для этого проклятого места.

— Собаки Нечистого перебиты. Похоже, ваши мучения закончились.

— И кто же победители? Неужели флоридяне поднялись на Нечистого?

Вагр и Аграв угрюмо промолчали. Старик забормотал что-то и погрузился в свои мысли, но потом встрепенулся, как ужаленный:

— Похоже, если пытки не сломили моей воли, то смогли лишить элементарной вежливости. Я ведь даже не отблагодарил вас добрым словом, храбрые юноши?

— Да что вы, что вы… — скривил губы Вагр, а Аграв, раздраженный величавым тоном спасенного, буркнул:

— Помолчи, старик, не мешай.

Горестно вздохнув, седовласый стал медленно подниматься, цепляясь дрожащими пальцами за бревна стены.

В это время снаружи раздались подряд несколько мощных ударов, и дверь рухнула, едва не придавив Вагра.

В проходе возник лемут-росомаха. Аграв попятился было, шаря глазами по полу в поисках отброшенной сабли, но мутант указал лапой наружу, издал какое-то бурчание, и удалился странной прыгающей походкой.

Аграв перевел дыхание, когда за его спиной возник седовласый. Бывший пленник удивленным вздохом проводил прыгающего лемута, и протянул себе под нос:

— Вот оно как… Кажется, я что-то начинаю понимать.

Рыжий хмыкнул, пожал плечами и грубовато сказал:

— Тебе легче, старик. Я вот абсолютно ничего не понимаю.

Старик повел себя странно. Выйдя на трясущихся от измождения ногах наружу, он уселся прямо на землю и обхватил голову руками, причитая:

— Горе мне, горе, старому болвану!

Аграв переглянулся с приятелем и покрутил пальцем у виска. Вагр с кривой ухмылкой кивнул:

— Точно, дед повредился головой.

Они вышли и осмотрелись. Стервятники кружились сплошной крикливой тучей где-то в районе гавани. У тюрьмы мертвых лемутов уже не было, только тянулись по земле кровавые следы. Похоже, Ушаны всех мертвых солдат Нечистого стащили в одно место, над которым сейчас и собирались трупоеды. Никаких звуков, напоминающих о схватке, не было слышно, лишь изредка раздавалось перелаивание высоких голосов желтых мутантов. Наверняка, из гарнизона к данному мгновению уже никого нет в живых.

Старик все еще продолжал причитать. Вагру и Аграву, жадно дышавшим свежим морозным воздухом после кровавого затхлого духа тюрьмы совершенно не хотелось возвращаться в проклятое помещении. Но раздававшиеся оттуда стоны будоражили совесть.

— Пошли, вытащим живых на воздух, — толкнул Бородач своего приятеля. Тот, в свою очередь, прикрикнул на старика:

— Эй, дед, кончай причитать. Сходил бы к гавани, принес воды. Все бы польза с тебя. Не бойся, тебя никто не тронет.

Седовласый вдруг замолчал и поднялся. Аграв уже исчез внутри, а Вагр замер, пораженный: старик вскочил одним плавным точным движением, как если бы не он немного ранее шел на трясущихся ногах, держась за стену. И голос его стал сильнее и звонче:

— Действительно, что же это я! Внутри есть живые, святой долг им помочь. Со своими подозрениями разберусь потом.

Говорил он так, словно обращался только к себе. Отстранив рукой стоящего с раскрытым ртом Вагра, седовласый прошел в темницу. Он тут же остановил Аграва, пытавшегося поднять один из живых скелетов, дравшихся с лемутами:

— Оставь их, юноша! Им уже не помогу даже я.

Аграв пожал плечами, но странная сила повелительного голоса спасенного подействовала и на него. Старик коротко огляделся и уверенно указал на человека с орлиным клювом, кинувшегося недавно на лесоруба:

— Берите этого.

Лесорубы переглянулись, и пошли к обладателю бронзовой кожи. Старик же принялся возиться возле «кота».

— Странный дед… — сказал Вагр, прислоняя к наружной стене темницы безжизненное тело.

— Точно. Пошли, возьмем флоридянина, — ответил Аграв.

Пока они выносили двоих раненых жителей приморских поселков, седовласый умудрился вытащить на свет и свежий воздух лемута. На вопросительные взгляды лесорубов он ответил, борясь с одышкой:

— Этот иир’ова первым освободился от цепей и кинулся на тюремщика. Он и этот вот метс, — тут седобородый указал на человека с орлиным профилем, — отомкнули кандалы на большинстве живых, когда явились Крысы и Ревуны, чтобы нас прикончить.

— Короче, он тоже пленник Нечистого, — Аграв с удивлением осмотрел длинную фигуру существа, названного стариком иир’ова. Кошачья морда в этот момент шевельнулась, и на лесорубов уставились внимательные глаза.

— Сейчас я облегчу его боль, — сказал седовласый, сел прямо на землю рядом с «котом», и уставился тому в переносицу. Несколько мгновений по телу иир’ова шла волна конвульсивных подергиваний, потом глаза заволоклись пеленой, и один из героев схватки затих. Старик молча сидел и гладил выступающий лоб мутанта, что-то бормоча.

Аграв увлек приятеля внутрь тюрьмы за рукав, и лихорадочно зашептал в ухо:

— Слушай, да это же колдовство! Наверное, старикан — один из колдунов, чем-то неугодивший С’Муге!

— Вряд ли… — Вагр казался задумчивым, и напряженно тер лоб, словно силился вспомнить что-то. — В детстве, еще когда мы шли с севера, к моей семье прибился один такой же… Видел его коричневые лохмотья?

— Ну? — тупо спросил Аграв.

— Это одежда эливенеров.

— Первый раз слышу. Но он все равно колдун.

Вагр безнадежно махнул рукой. Он не был коренным жителем Флориды. Семья его жила на более цивилизованном севере, откуда и пришла на полуостров. О мире он знал намного больше своего приятеля, родившегося в среде давно оторванных от остального человечества колонистов.

— Колдовство бывает разное.

— Да уж конечно…

— Ладно. Главное, не мешай и уж тем более, не пытайся убить.

Эта короткая перепалка была прервана появлением седовласого. Тот прошествовал мимо замолчавших при его появлении лесорубов и замер посреди темницы, прикрыв глаза. Некоторое время в жутком помещении стояла оглушительная тишина, наконец старик изрек:

— Здесь больше нет живых. Увы. Давайте займемся собой, а потом теми, кого удалось спасти.

Глава шестая Эливенер

Старик, похоже, действительно разбирался в том, как поставить на ноги изможденных и израненных людей. Пока Вагр и Аграв ходили за водой, он разорвал подол нижней рубахи Бородача и перетянул спасенным кровоточащие раны.

Больше всего он хлопотал над иноземцем, названным метсом. Страшный кровоподтек у северянина на виске стал значительно меньше к тому моменту, как вернулись запыхавшиеся лесорубы, волоча с собой недовольного Рыбоеда. На спине последний нес два здоровых меха с водой.

— К гавани ходили? — спросил седовласый, не поворачиваясь. Аграв вздрогнул, подумав:

«У него что — глаза на затылке, у этого колдуна?»

— Нет, побоялись. Вышли через ворота и к нашему посту сбегали, — ответил за него Вагр.

Рыбоед с омерзением разглядывал тощее стариковское тело, покрытое коркой из крови и грязи. Аграв тоже было встал с той стороны от седого, откуда не дул ветер, но тут же вспомнил: недавно от него и Бородача разило не меньше. Просто они успели окунуться в речушку, пока Рыбоед набирал в меха воду. А старик невесть сколько времени провел в темнице, но вместо того, чтобы бежать напиться или поесть, помогал другим.

«Нет, на слугу Нечистого он определенно не похож. Не та закваска».

Старик, словно бы прочитав мысли Рыжего, повернулся к нему и вдруг озорно подмигнул:

— Что, молодой человек, смердит? Могу себе представить. Мне легче — один из наших тюремщиков еще месяц назад так ударил меня по лицу, что повредил какие-то нервы, отвечающие за обоняние.

— Че-че? — переспросил лесоруб, в жизни не слыхавший мудреных слов. Старик махнул рукой, дескать, не забивай себе голову, и вернулся к своему занятию. На лице Рыбоеда, наблюдавшего за тем, как под чуткими пальцами седовласого рассасывается кровоподтек метса, страх сменялся отвращением. Он, также являясь коренным флоридянином, боялся любого действа, похожего на чары из россказней о Нечистом и его адептах.

Вагр же задумчиво смотрел на сосредоточенное и отстраненное лицо старика. Бородач о чем-то напряженно думал.

Наконец целитель устало вздохнул и осторожно положил голову метса на заботливо подстеленные тряпки.

— Пожалуй, выживет. Отдыхайте пока, молодые люди, а ты, — тут он ткнул корявым пальцем в грудь вздрогнувшего от неожиданности Рыбоеда. — Пойдем, польешь мне воду на руки. Пора бы и умыться.

Рыбоед начал что-то возражать, но Вагр покачал у него перед носом огромным кулаком, и тот послушно поплелся за седобородым.

— Ты чего, Борода, словно больной, а? Или тебя дед заколдовал вконец?

Аграв говорил весело, но глаза выдавали затаенный страх поселенцев полуострова, преследовавший их с момента построения форта Мертвая Балка.

Вагр не ответил, лишь безнадежно всплеснув руками. В паре десятков шагов шумно плескался эливенер, громко обсуждая «волшебную силу воды». Аграв назидательно поднял палец, словно усмотрел в этом словосочетании «бездны сатанинской мудрости».

Вагр с досадой плюнул:

— Дремучий ты человек, Рыжий, честно тебе скажу.

— А тебя лишний ум до добра не доведет, Борода. Правда, откуда ему взяться, лишнему-то, да еще у такого безголового выходца с севера, — откликнулся Аграв.

Вагр поморщился:

— Вся Флорида заселена выходцами с севера. Твои вот предки, рыжик, небось и не думали, что уродится такой пустоголовый потомок, как мой побратим.

Тем временем, продолжая вечную свою перепалку, лесорубы принялись осторожно поить постанывающего флоридянина. По виду он напоминал самый настоящий труп, заботливо перевязанный тряпками, но как только его ноздрей достигал запах влаги, он потянулся к меху, словно растение к солнцу.

— Бедняга, что ему пришлось претерпеть, — сказал Аграв, поддерживая земляка за затылок так, чтобы тот не захлебнулся. Вагр коротко помянул Нечистого и спросил:

— Надо и этому котяре дать попить, но как? Еще оттяпает пальцы, видишь, какие клыки.

— Небось не оттяпает, пить ему наверняка хочется больше, чем жрать. Ты, главное, лапы ему к бокам прижми, а то когтями полоснет с перепугу. Когти у него тоже ничего себе, не маленькие.

Кое как они справились и с этой задачей. Названный стариком иир’ова отнесся к процедуре спокойно и не пытался вырваться из цепкой хватки Вагра. Ко времени, когда вернулся Рыбоед и седовласый, первый мех опустел, на дне второго, из которого умывался целитель, также слабо булькали последние капли.

— Итак, молодые люди, мы смыли грязь и кровь, давайте осмотрим ваши увечья.

— Доверься ему, рыжая душа, он же целитель, посмотри вот на метса. Синяка — как не бывало, — сказал Вагр, разглядев испуганное выражение лица товарища.

Аграв тут же инстинктивно отпрянул от старческих рук. Страх перед колдовством в его примитивной душе оказался сильнее доводов разума, хотя многочисленные глубокие и не очень порезы досаждали несказанно. Седобородый пожал плечами и подозвал Вагра:

— Иди сюда, сынок, ты кажешься мне более рассудительным.

Вагр спокойно подошел к нему, все так же продолжая вглядываться в черты лица. Старик осмотрел распоротую крысиными зубами руку, которая изрядно кровоточила, без сожаления смыл остатками воды из меха сукровицу и сдвинул края раны пальцами.

— Терпи. Сейчас станет немного легче.

Вагр дернулся, но пальцы старческой руки держали увечное предплечье на удивление сильно. Вдруг по конечности прокатилась волна тепла, словно она погрузилась в горячий источник, и боль сталауходить. Причем разом обрушилась боль от остальных многочисленных укусов, ударов, шишек и ссадин, полученных за день. Но и она постепенно утихла. Удивленный лесоруб слабо вскрикнул, садясь на землю. Старик устало опустился рядом. Изо рта его вылетали хорошо заметные в вечернем морозном воздухе клубы пара, словно он только что колол дрова.

— Стар я стал для таких нагрузок. Помню вот раньше…

Вагр неожиданно прервал его, пылко воскликнув:

— Да, я помню вас… Там, на берегах Желтого Ручья, к западу от Голубой Долины Смерти вы спасли нашу семью… Правда, не всех…

Старик задумчиво уставился на лесоруба, стараясь проникнуть взором под густую бороду. Тут усталое лицо его просветлело и покрылось от широкой улыбки трещинками морщин:

— Вспомнил! Да, тогда я был молод и полон сил, не то что сейчас.

Он протянул руку и безошибочно нащупал шрам на подбородке лесоруба. Вагр сказал, обращаясь к своему приятелю:

— Отец Вельд великий целитель и путешественник. Он самый настоящий эливенер.

— Кто-кто? — переспросили в один голос Рыбоед и Аграв. Старик вдруг осунулся, улыбка его угасла, и он еле слышно прошептал сам себе:

— Какой я после этого эливенер!

И добавил, уже громче:

— Что творится в остальной части форта? Где те несчастные, что напали на цитадель Нечистого?

Вагр все еще сидел, оглушенный воспоминаниями о переходе своего семейства на юг. Ответил Аграв:

— Мы не встретили ни одного. Похоже, они ушли, или собрались где-то в гавани, куда мы не совались. Зато все трупы аккуратно убраны…

— Это я вижу и слышу, — ворчливо прервал его названный Вельдом, указывая на тучу парящих над гаванью трупоедов. Он замолчал, задумавшись о чем-то, мучившем его с того момента, как старик увидел первого же дружественного людям лемута. Его раздумья нарушил Рыбоед, заглянувший внутрь застенка:

— Ужас! А я думал, вы все наврали, чтобы заставить меня таскать воду.

— А ты, дурачина, возьми остатки воды и отмой лицо вон того несчастного. Кажется, это твой дядька, пропавший полгода назад, — отозвался Аграв, указывая на спасенного флоридянина. Рыбоед заохал и тут же кинулся отмывать залитое кровью и до неузнаваемости перепачканное глиной лицо лежащего у стены мужчины.

— Мы передали старосте, чтобы он прислал людей — надо похоронить по-человечески погибших, — сказал Вагр, потирая проколотый костью бок, который продолжал болеть в то время, как остальные раны поутихли. Аграв откликнулся:

— Вот только вряд ли они рискнут соваться в крепость Нечистого под вечер. Скорее уж, дождутся утра. Знаю я наших.

Вагр снял со спины вещевой мешок, взятый им с поста на перекрестке, и достал нехитрую снедь.

— Поешьте, отец Вельд.

Тот обернулся, и посмотрел на угощение. Несмотря на то, что старик казался явно истощенным до последней крайности, он не притронулся к свежей печеной рыбе, удовлетворившись парой съедобных кореньев и перышками дикого лука, положенными в котомку, что называется, для отбития рыбного духа. Вагр хлопнул себя по лбу:

— Я болван! Совсем забыл — эливенеры ведь не едят мяса и рыбы. Надо было послать Рыбоеда в деревню за медом и лепешками.

— Ничего, все равно он бы не обернулся до темноты, — сказал Аграв, удивленный тем, что кто-то в мире не ест мяса. Для него таинственный старик сделался фигурой еще более загадочной. По правде сказать, этим он удивил лесоруба едва ли не больше, чем излечив метса от чудовищного кровоподтека.

— Вам, как я понимаю, кусок в горло не лезет? — старый эливенер с сожалением потряс опустевший мех. — Это правильно. Молодой организм, столько крови вокруг… Ничего, рыба не пропадет.

С этими словами он принялся чесать за ухом шевельнувшегося иир’ова.

— Конечно не пропадет! — воскликнул Рыбоед, и потянулся к снеди. Аграв немедленно заехал ему по уху. Старик вздрогнул так, словно удар пришелся по его лицу, и попросил:

— На сегодня — хватит насилия, я вас заклинаю Небесами!

Аграв угрюмо посматривал на растирающего покрасневшее ухо Рыбоеда, который давился невысказанными угрозами.

Вагр нарушил неловкое молчание:

— Похоже, отец Вельд, нам придется сегодня ночевать в этом гнезде Зла.

— Да, сын мой, мне не осилить пути до деревни, да и ваши силы не безграничны. Кроме того, раненым нужен уход, а мертвым — охрана. Ночные стервятники, ползающие, бегающие и летающие не оставят ничего для погребения, если мы удалимся.

— Ночевать здесь! — вскричал Рыбоед, затравленно оглядываясь вокруг. — Вы же обещали проводить меня назад!

— Заткнись! — Восклицание Вагра вновь заставило старика скривиться, как от боли. Он умоляюще покачал головой.

— Простите, отец, мою вспыльчивость. Рыбоед, ты же не бросишь родственника, в конце концов. Когда я обещал довести тебя до ворот, я еще не знал, что он…

Тут он осекся и посмотрел на Аграва. Но увидел только широкую спину товарища, который заинтересованно разглядывал искореженный ударами замок темницы.

В это время метс открыл глаза и рванулся, но руки старика удержали его на месте. Эливенер склонился к самому уху раненого и стал что-то тихо говорить на неведомом лесорубам языке. Вскоре бронзовокожий вновь затих. Наконец седобородый поднял лицо и проговорил севшим голосом:

— Мне немедленно необходим сон. Молодые люди, найдите пожалуйста нам место для ночлега.

Вагр набрал в легкие побольше воздуха и выдохнул целое облако пара.

— Отец Вельд, ночью будет очень и очень холодно.

— Правильно, сынок. Вам придется раздеть мертвых, им одежда уже не понадобится, и укрыть раненых. А мы станем греться у огня, благо древесины хватает.

Старик опустился прямо на землю и затих, прикрыв глаза. Вагр поманил пальцем Рыбоеда и одними губами сказал:

— Лучше сними верхнюю рубаху сам, а не то…

Возмущенный флоридянин всплеснул руками, но послушно снял шерстяную рубаху с длинными руками, оставшись в полотняной. Вагр укрыл тощее тело эливенера, подивившись сколько внутренних сил может скрываться в немощной плоти. Под рубахой еще оставалось место для метса, которого он и подтащил к Вельду.

— Ничего, Рыбоед, бывает. Я тебе свою отдам, новую, обшитую по вороту тесьмой, с каменной пуговицей. И ремень в придачу дам, с ножнами. Ты уж не скули. Пошли дрова рубить. Эй, Рыжий, собери доски от крыши, сооруди настил. Негоже раненым на голой земле спать.

— Да и мы себе зады отморозим. — Рыбоед испустил тяжелый вздох, поплевал на ладони и стал в сердцах разносить в щепы остатки двери. Вагр покачал головой, указывая на спящих, некоторые из которых во сне вздрагивали от каждого удара.

Несчастный Рыбоед плюнул под ноги Бородатому, и пошел за дровами дальше, к соседнему строению.

Вечерело, на небо выкатилась луна, крупные гроздья осенних звезд проступили сквозь тонкую пелену облаков. Давно стихли крики стервятников, но в районе лагуны слышались звуки, издаваемые ночной сменой могильщиков.

Вагр, преодолевая внутреннюю дрожь, снял с мертвых лохмотья и побыстрее выскочил из пропахшей кровью темницы. К тому времени Аграв соорудил из выломанных Ушанами досок настил, а Рыбоед притащил огромную груду щепок, вырубленных прямо из стен и углов строений, и теперь возился с костром.

— Этого надолго не хватит, лентяй! — Вагр кивнул Аграву, и они вместе, после недолгой возни, сняли с бронзовых петель разбитую дверь тюрьмы. Орудуя топорищем отобранного у Рыбоеда чекана, они быстро разобрали ее.

Постелив на настил тряпье, они стали перекладывать раненых. Ни одному из них не пришла в голову шальная мысль ночевать в строениях, построенных Нечистым, тем более, в проклятой темнице.

Тьма накрыла притихший форт, когда в неглубокой яме, вырытой Рыбоедом, весело затрещал огонь. Раненые и старик лежали рядом, накрытые верхними рубахами Аграва и несчастного обманутого рыбака, вполголоса оплакивавшего сломанное при разборе двери топорище. Его успокоил Аграв:

— Да ты сегодня стал просто богачом, старина! За твой паршивый чекан я отдам тебе пару отличных острог.

— Те, что ты выменял весной на ярмарке? — оживился Рыбоед.

Аграв сокрушенно кивнул и подмигнул товарищу. Тот хохотнул в кулак. В это время зашевелился старик. Он сел и обвел всех взглядом внимательных глаз.

— Спасибо, молодые люди. Небеса отблагодарят вас за доброту к ближнему.

— Оно конечно, — жалобно всхлипнул Рыбоед и плюнул прямо в огонь. Плевок получился жирным, шел он, видимо, «от сердца». Раздалось шипение, и тут распахнулись звериные глаза иир’ова.

Странное существо рывком уселось на настиле и огляделось вокруг, в поисках шипящего существа. Рыбоед в испуге отшатнулся.

Старый эливенер ласково положил свою морщинистую ладонь на лапу иир’ова, и острые когти лемута медленно втянулись внутрь:

— Все спокойно, друг мой. Вокруг одни друзья. Враги мертвы.

Существо издало длинный звук, похожий не столько на мурчание гигантского кота, сколько на речь сильно шепелявящего ребенка. Старик продолжал говорить с ним:

— Твоего родича слуги Нечистого увезли по реке. Прости, но я думаю, что слишком скоро мы его не увидим. Уверен, его нет в форте. Мы довольно долго были прикованы к одной цепи, чтобы я не почувствовал вблизи биения его сердца. Успокойся и поешь.

— Он что же, понимает тебя, старик? — спросил Рыбоед, с нескрываемым отвращением глядя, как существо жадно набросилось на копченую рыбу.

— Понимает, но не мою устную речь. Просто я в своих одиноких странствиях привык обращаться к зверям вслух, если это позволяет обстановка, чтобы как-то скрасить тоску по звукам человеческого языка.

Рыбоед широко открытыми глазами следил, как в пасти лемута исчезает хвост второй рыбины.

Аграв спросил, протягивая окоченевшие руки к огню:

— А как ты с ним говоришь? Колдовством?

Вагр ткнул было приятеля в бок, но эливенер не обиделся:

— Так же, как вылечил раны твоего друга, юноша. Силой мысли. Впрочем, ты еще не испытал на себе ее действие. Молодежи свойственен скептицизм, это нормально.

— Ага, — тупо сказал Аграв, и уставился в пляшущие языки огня. Он слишком устал сегодня, чтобы пытаться вникать в чужие слова, тем более, такие мудреные. В конце концов, ему было совершенно наплевать, как именно общается старый колдун с гигантским котом, искореженным Лучами Смерти. Меж тем, старый эливенер привстал и обратился к Вагру:

— Подвинься, сынок. Я постараюсь снять часть боли этому юноше, хотя все еще не восстановил силы.

Подсев поближе к Аграву, старик наморщил лоб и закрыл глаза. Вагр почувствовал, как невидимая мощь, скрытая в этом теле, истерзанном годами и лишениями последнего времени, течет к товарищу. Иир’ова тоже зашевелился и уставился своими пугающими глазами на пустое пространство между Агравом и отцом Вельдом.

Рыбоед, пожав плечами и подкинув щепок в костер, взял с настила тряпку, еще хранящую тепло тела пересевшего эливенера, и зябко подергав плечами, плотно в нее укутался. Некоторое время было слышно лишь хриплое дыхание раненых, далекая грызня и вой трупоедов, да треск дерева в огне.

Тут Вагр увидел, что глаза Аграва закрылись, и он начинает медленно валится в костер. Бородач вскочил и поддержал товарища. Укладывая того на место, ранее занятое иир’ова, Вагр с улыбкой услышал могучий храп лесоруба.

Старик открыл глаза, и сокрушенно покачал головой:

— Он нисколечко не попытался мне помочь. Но думаю, молодость возьмет свое, и утром легкие раны начнут затягиваться. Сон — великий лекарь.

— Отец, пожалуй я единственный, кто сможет стоять на часах. Ложитесь спать, вам нужно восстановить силы. Рыбоед, сменишь меня под утро, а пока укладывайся.

Старик не заставил себя ждать, как и назначенный в утреннюю стражу рыбак. Вскоре они оба засопели, накрытые шерстяной рыбоедовой рубахой. Только иир’ова толкнул Вагра в плечо и издал череду мяуканья и шипения.

— Не понимаю, друг, — развел руками лесоруб, растеряно глядя в глаза хищника. Тот возмущенно фыркнул, гибко перекинулся через тело спящего эливенера, и стал водить когтем по утоптанной земле. Вагр с изумлением увидел круг, расчерченный на дольки, похожий на грубое изображение колеса, и лунный полумесяц. Мутант дважды ткнул когтем в одну из долек «чертежа», потом указал на себя лапой и коротко мяукнул.

— Понятно. Ты берешь последнюю стражу на себя, да?

Иир’ова утвердительно склонил голову. Вагр еле удержался, чтобы не рассмеяться.

— Ты тоже не доверяешь Рыбоеду? Вот уж действительно, плохой характер и зверю противен. Ладно, доживем до утренней стражи, там поглядим.

Словно поняв его, лемут удовлетворенно рыкнул, бесцеремонно подвинул Аграва и улегся спать как ни в чем не бывало.

На Мертвую Балку опустилась ночь. Вагр прошелся вокруг их импровизированной стоянки, поигрывая в руке лемутской саблей, подбросил в костер поленьев и снова сел на свое место. Метс во сне беспокойно метался, бормоча незнакомые слова. Ему вторил могучий храп Аграва и жалобные всхлипывания Рыбоеда, которого одна только мысль о стоянии на часах в самом логове Нечистого заставила видеть кошмарные сны.

Вагр прислушался к слабому шуму, доносящемуся с места пиршества ночных падальщиков, потом устало положил подбородок на грубый сабельный эфес. Кончик клинка со слабым хрустом погрузился в доски настила.

Вокруг все казалось охваченным цепенящим колдовским сном. Во тьме строения крепости Нечистого казались еще более чудовищными, чем они были при свете солнца. Вагр подумал, что сами лемуты вряд ли додумались выстроить подобное нагромождение угловатых конструкций, подчиненных какому-то нечеловеческому плану. Лемуты любят жить в подземных логовах, эти же строения — плод фантазии и воли адептов зла, по иронии вселенских законов носящих подобие людских тел. Наверняка, схема расположения состряпана самим Нечистым, или его приспешниками.

Не желая попусту таращиться на странно наклоненные стены и выступающие в самых неожиданных местах башни без окон и бойниц, лесоруб погрузился в мысли о прошлом. При этом его слух продолжал чутко ловить малейшие звуки вокруг стоянки.

Бородатый Вагр не был уроженцем Северной Флориды. Как и множество колонистов, он появился на свет значительно севернее. Его глаза в первый раз увидели солнце на побережье Лантического океана, в поселении рыбаков, неподалеку от могущественного города-государства. Когда ему едва исполнилось десять лет, его родителям пришлись не по вкусу увеличившиеся подати. Продав за гроши старенькую лодку и бросив утлую лачугу, большая семья двинулась в полный опасностей путь.

Среди жителей той страны ходили смутные слухи о далекой земле, куда не дотягивались жадные руки вельмож, правивших в городах-государствах.

Отрочество Бородача прошло в дороге. Страшный переход через чащобы, полные ужасающего зверья и достигающих облаков деревьев, переправы на плотах через бурные реки, пеший поход по мертвым пустыням — все это навеки врезалось в память. В дороге погибли его старший брат и младшая сестра. Произошло это в лесу, где неосторожные беглецы растревожили стаю лемутов, собиравшихся впасть в зимнюю спячку в своей берлоге. Это были твари, ведущие свое происхождение то ли от мелких медведей, то ли от крупных росомах. С подобными отродьями они как раз и имели дело в Мертвой Балке.

В пути тяжело заболела и умерла мать.

Во время схватки с работорговцами, устроившими коварную засаду на болотной гати, отец потерял руку, а юный Вагр приобрел уродующий нижнюю часть лица шрам, из-за которого ему пришлось отращивать черную бороду.

Жизнь смертельно раненому отцу спас отец Вельд. Этот эпизод надолго врезался в юношескую память. Эливенер, уже тогда выглядевший стариком, один разогнал шайку самых отпетых мошенников на всем юге. Он не сражался с ними, даже не повышал голоса. Нескольких спокойных слов, сказанных тихим голосом, остановили нападение кровожадной своры, напоминавшей не сообщество людей, а самую настоящую волчью стаю. Ни один разбойник не отважился поднять на старика оружие, напротив, они всем своим поведением пытались загладить неудовольствие, которое вызвали у эливенера. Главный работорговец, больше известный в Лантических королевствах как преуспевающий купец, даже выделил свою личную повозку для транспортировки в ближайшее селение охотников раненого отца Вагра. Как выяснилось, путник в бесформенном коричневом балахоне и с серебристой бородой не раз лечил покалеченных зверями и людьми разбойников, не требуя за это никакой платы. В любом поселении, где власть королевств была крепка, лесным бродягам вместо чистых повязок и мазей грозила крепкая веревка или топор палача. Однако, кроме благодарности, сквозило в отношении разбойников к седобородому и нечто от затаенного и глубоко спрятанного страха.

Всю дорогу старик ехал рядом с бредившим отцом в «купеческой» повозке, запряженной парой великолепных черных кау, держа узкие ладони на кровавом обрубке, которым оканчивалась середина предплечья моряка, отвлекаясь лишь на то, чтобы поменять повязку на лице мальчика, смотревшего на все происходящее круглыми от удивления глазами. Эливенер был молчалив и как-то по особому печален. Но мальчишке рядом с ним отчего-то все время хотелось смеяться и плакать одновременно. Не находись рядом раненый отец, второе чувство наверняка победило бы первое. Следы душевного подъема, испытанного рядом со стариком надолго врезались в душу Вагра и не покинули ее даже после расставания со странником.

В поселке, где отец и сын приходили в себя и зализывали раны, с них также не взяли ничего за кров и еду. Удостоверившись, что рука и пораненное лицо Вагра заживают нормально, старик одним ранним весенним утром вышел за забор, окружавший поселение, и растворился в саванне.

Когда поправившиеся изгнанники двинулись дальше на юг, во всех малых и больших людских деревнях чуткие уши мальчика жадно ловили рассказы о странниках в коричневых балахонах, бесплатно лечащих животных и людей, не делая среди последних различия на разбойников и законопослушных. Отец встречал членов ордена эливенеров и на родине, но по молодости мало обращал на них внимание, а Вагр слышал каждую байку о странствующих целителях, словно волшебную сказку.

Так что в земли вольных флоридских поселений пришел далеко не зеленый юнец, а опытный путешественник, познавший тяготы дальней дороги через дикие земли, горечь утрат и радость победы.

Аграв, напротив, никогда не покидал зеленой сени флоридских лесов. Здесь три поколения жили, строили, любили и умирали его предки, принадлежавшие к одной из первых волн массового исхода с севера.

Одногодки, двое мужчин сдружились сразу же, чего нельзя сказать про их родителей. Семья Аграва свысока относилась к новым колонистам, считая их бездельниками, пришедшими на все готовое. Глава семьи любил кичиться своим происхождением от первопроходцев. С самого нежного возраста в голову рыжему мальчишке вбивался набор простых истин: все, кто притащил в Северную Флориду свои худые тела, замотанные в грязные тряпки, суть беглые каторжники и воры. Но молодой лесоруб, довольно рано позволивший себе роскошь иметь собственное мнение, с замиранием сердца слушал рассказы бывалого путешественника Вагра. Семье последнего выделили под корчевку один из самых плохих участков леса, где высились сосны в пять обхватов и струились по земле плотоядные лианы. Однорукий моряк, сжав зубы, работал день и ночь, умудрившись и на новом месте не отстать от соседей. Но он проникся на всю оставшуюся жизнь стойкой ненавистью к более ранним переселенцам и не поощрял дружбу своего сына с рыжим мальчишкой, приходившим в их хижину по вечерам послушать рассказы о дальних странах. Родители несколько оттаяли, когда во время нападения волков мальчишки, первыми поднявшие тревогу, проявили чудеса отваги, сражаясь спина к спине у входа в общественный загон. Ни одного бычка не удалось унести в зубах проклятым хищникам. В отношениях между семьями стала проявляться большая тактичность, если бы не трагическая кончина бывшего моряка. Однорукий старик, столкнувшись в лесу с гигантской двухголовой змеей, невесть как пробравшейся так далеко на север из торфяных болот, принял лютую смерть.

Друзья не спали и не ели целых пять дней, выслеживая хищницу. Им удалось обнаружить ее и расстрелять издалека стрелами. Вагр собственноручно снес головы еще извивающейся болотной твари, а потом водрузил черепа на колья, водруженные с двух сторон от могилы отца.

Повзрослевшие молодые люди столкнулись с одной из вечных проблем человечества, над которыми не властна была даже Смерть. Они влюбились в одну и ту же девушку, дочь зажиточного гончара из самого западного поселения Флориды. Произошел конфликт, дело дошло до потасовки. Дюжие лесорубы так намяли друг дружке бока, что девица, ставшая свидетельницей этого поединка, с ужасом отвергла обоих, обозвав «кровожадными обезьянами».

Затем пришел черед еще одной вечной загадки человеческой души. Не прошло и месяца, как в хижину семьи Аграва постучал сам знаменитый гончар. Он казался мрачным и настроенным весьма решительно, о чем свидетельствовал кистень, заткнутый за расшитый речным жемчугом кушак.

Оказалось, что его дочь чахнет от любви; ничего не ест, не пьет, не выходит из дома, заставляя рыдать старуху-мать тяжкими и продолжительными вздохами. Прислушавшись к ночному лепету своей забывшейся сном дочери, гончар уловил имена Аграва и Вагра. Дожидаться голодной смерти дочери он был не намерен.

Взяв кистень и положив в холщовый мешок приданое, он двинулся в путь. Роскошный дом старожилов оказался намного ближе к западному поселку, чем жалкая лачуга Вагра.

Оказавшись перед выбором получить кистенем в лоб прямо в отчем доме, или жениться на любимой, Аграв принял единственно правильное решение.

Свадьба навсегда похоронила бы дружбу, не вмешайся в ход событий судьба.

Молодая жена любила гулять далеко от дома, там, где длинный язык южных болот врезался в плоть Северной Флориды, доходя едва ли не к частоколам селений. Здесь росли огромные кувшинки, пыльцу которых дочь гончара обожала подмешивать в оладьи и пресные лепешки. Обычно ее в этих прогулках сопровождала свора псов, а то и сам Аграв. Но в тот день он решил поохотиться. Лесоруб взял с собой собак, строго-настрого запретив своей избраннице выходить за околицу.

Молодой жене очень сильно захотелось сладкого, и она ослушалась.

У самого болота женщина встретила Вагра, прогуливающегося с рогатиной на плече. Практически наверняка можно сказать, что молодой лесоруб следил за домом молодоженов. Когда мелькнула возможность близко увидеть предмет своих былых воздыханий, сын однорукого рыбака не задумываясь решил ею воспользоваться.

Лесоруб крался за деревьями, издалека любуясь плавной походкой юной дочери гончара. У него и в мыслях не было подходить к ней. Даже пара слов, брошенных посторонним мужчиной чужой жене, ждущей ребенка, могли быть расценены в Северной Флориде как кошмарное зло в отношении будущей матери. Так и оставался бы Вагр в чаще, сверкая из зеленых теней полными горести глазами, не помышляя даже о том, чтобы окликнуть любимую.

В этом же месте семейная чета Волосатых Ревунов выгуливала десяток своих уродливых детенышей под присмотром лысого мужчины, как две капли воды похожего на мастера С’Мугу, но помолодевшего и потерявшего цепенящее души выражение глаз. То был человек, сознательно вставший на путь Зла и мечтающий стать членом Темного Братства, в ожидании чего подвизавшийся в Мертвой Балке дрессировать и натаскивать лемутов. То ли власть его над мутантами оказалась иллюзорной и непрочной, то ли сам он и натравил щенков на девушку, кто разберет. Только в мгновение ока супруга Аграва оказалась окружена воющей и отвратительно пахнущей стаей кровожадных карликов, за которыми маячили два здоровенных и злобных Ревуна-родителя.

Вагр с диким криком выскочил из чащи и принял бой. Женщина также оказалась не робкого десятка. Она пинками отшвыривала царапающиеся и кусающиеся комки бурой шерсти, прижавшись спиной к гигантской сосне. Потом ей удалось подобрать суковатую палку, и больше ни один из детенышей не смог к ней прикоснуться. Вагр смог убить пару взрослых лемутов. По правде сказать, дело тут было не в его воинском умении, а в том, что Ревуны старались защитить своих щенков от палки в руках женщины, игнорируя выпады, производимые рогатиной. Будь лемуты по своему обыкновению вооружены и не имей с собой детенышей, порыв лесоруба закончился бы печально.

Вскоре Вагр, разгоряченный схваткой бросился к сосне, возле которой замерла насмерть перепуганная женщина, и несколькими пинками перешиб хребты последним лемутским детенышам. Его глаза встретились с глазами любимой, и он опустил рогатину, стараясь найти нужные слова. Он не нашел ничего лучшего, чем произнести с оттенком превосходства в голосе:

— Ну и где же твой хваленый Аграв? Небось, обпился кислым молоком и спит в сенях?

Лицо девушки потемнело, и она, что-то гневно крикнув Вагру, зашагала в сторону деревни. В этот миг ее и догнал тяжелый метательный нож, вонзившийся между лопаток и сбивший с ног. Лысый чернокнижник, укрывшийся в кустах во время схватки и не замеченный Вагром, бросился бежать. Как раз в это время к болоту выбежал встревоженный исчезновением невестки отец Аграва. Он окинул взглядом место побоища, и склонился над мертвой. А лесоруб уже мчался вслед за убийцей.

Близость погибели придала бросившемуся в сторону болота лысому невероятные силы. Он прыгал с кочки на кочку, будто бескрылая болотная птица. Вагр же при каждом скачке едва ли не по колено погружался в липкую трясину. Некоторое время ему помогала передвигаться рогатина, но вскоре древко, не предназначенное для таких нагрузок, застряло в омуте и оказалось переломленным. Безоружный Вагр, несколько раз едва не провалившись по пояс, все же настиг легконогого слугу наместника Нечистого. Поняв, что ни топь, ни липкий туман не спасут его от обуянного жаждой мести человека, лысый вскарабкался на корягу, и принялся метать в приближающегося лесоруба ножи.

Вагр оказался ранен в плечо, но он в ярости продолжал брести по жидкой грязи вперед, намереваясь вцепиться могучими руками в тонкую шею убийцы и переломить ее, как сухую тростинку. В это мгновение за спиной метателя ножей в тумане сгустились тени. Из темного шевелящегося в мареве пятна соткалась фигура воина Народа Хвоща верхом на многоногом болотном чудище. Несостоявшийся адепт Мирового Зла успел что-то почувствовать и обернуться, но брошенный им нож утонул в зыбкой тени дикарского всадника, словно канул в омут. В ответ со стороны торфяника раздался короткий свист метательной трубки-сумпитана, и чуть пониже левого уха лысого расцвел алый цветок.

Всадник бесшумно растворился в липкой хмари. Народ Хвоща любил нападать издалека, предпочитал не ввязываться в открытые столкновения с поселенцами.

Когда на гигантскую корягу вскарабкался Вагр, из кошмарной раны на теле лысого уже выползала толстая пиявка, успевшая добраться до черного сердца слуги наместника. Лесоруб проводил глазами жуткую тварь, отрыгнувшую в болото лишнюю кровь и пустившуюся вплавь по грязи вослед исчезнувшему всаднику. Не помня себя от ярости, Вагр бросился было во след существу, укравшему у него право мести, но вскоре опамятовал. Догнать в затянутом туманом болоте призрачного наездника практически невозможно, разве только погибнуть от прилетевшего ниоткуда снаряда из сумпитана. Тогда лесоруб переломил голыми руками бескровную шею мертвого убийцы и швырнул его тело в грязь. Вскоре пузырящаяся жижа навеки погребла тело нечестивца.

Когда, пропахший тиной и болотными испарениями, Вагр вернулся на место схватки, там уже находился рыдающий в голос Аграв и старуха-горбунья, невесть как узнававшая о любом событии, происходящем в округе. Враз поседевший старик семейства, тем не менее, не утерял рассудка. Убийство лемутов, набросившихся на девушку, может и сошло бы еще людям с рук, но пропажа лысого наверняка вызвала бы карательную экспедицию из Мертвой Балки. Убитый горем отец вызвал из деревни старосту. Глисс, быстро вникнув в суть дела, остался внешне спокоен. Поручив мертвое тело Аграву, староста положил руку на плечо Вагру.

— Вижу, ты пытался помочь. Не твоя вина, что она мертва. Теперь нам надо спасать деревню.

Старик-отец, сам Глисс, суетящаяся вокруг с массой «полезных» советов горбунья и Вагр перетащили отвратительно воняющие тела лемутов в торфяники. Вскоре пиявки и змеи принялись за уничтожение следов бойни. Потом Вагр взял за один конец полусгнившее бревно и принялся блуждать по топкому берегу. Наконец люди покинули проклятую кромку топей, где следы, оставленные бревном, должны были указать ищейкам наместника, что за гибель семейства лемутов и дрессировщика нужно спрашивать с Народа Хвоща. Именно такие отметины уродовали топкие берега после набегов болотных наездников.

Аграв вынужден был похоронить жену в тайном месте, ибо С’Муге ничего не стоило бы сопоставить свежую могилу и гибель лемутской своры. На кромке болота, действительно, несколько дней встречали солдат Мертвой Балки, обшаривающих каждый дюйм травы. Потом вереница Волосатых Ревунов двинулась вглубь топей. Больше их никто не видел. Племя Хвоща прекрасно умело оборонять свое зыбкое царство.

Горе быстро свело в могилу отца Аграва. Глисс лично наведался в дом осиротевшего гончара из западного поселения. О чем он с ним говорил всю ночь, осталось тайной. Но никто за пределами деревни, рядом с которой разыгралась трагедия, больше не узнал о случившемся. Гончар, впрочем, ненадолго пережил дочь. Его также убило горе. Оно же сильно сблизило давних приятелей. Друзья часто приходили на место гибели своей возлюбленной. Ненависть к лемутам давно стала в их сердце чувством, преобладающим над присущим остальным жителям Флориды страхом. Ничего удивительного в том, что они стали невольными зачинщиками восстания, собственно, не было.

Вагру представилась погибшая возлюбленная, легкой танцующей походкой идущая к ручью. На ее великолепной копне пушистых волос цвета свежескошенного сена сидел аккуратный веночек из речных цветов, на лепестках которых льдистыми звездами сверкали капли росы. Серебристый смех девушки наполнил собой все пространство вокруг, пьяня душу и кружа голову лесорубу…

Он очнулся и потряс головой, все еще не в силах вернуться из объятий грезы, причинившей сердцу мучительную сладкую боль, в мир грубой реальности, пропахшей кровью и дымом угасающего костра.

Плечо Вагра настойчиво и, видимо, давно, теребила лапа иир’ова.

В первый миг отрезвления флоридянин едва не закричал, когда огромные жаркие глаза мутанта оказались у самого лица.

— Тьфу ты, напугал! Впрочем, спасибо, а то я задремал. Ничего себе часовой!

Иир’ова оставил в покое плечо лесоруба, встал во весь свой немалый рост и с хрустом выгнул спину дугой.

Вагр хмыкнул и спрятал в черную бороду широкую улыбку — ему вдруг нестерпимо захотелось подойти к причудливому существу и почесать за ухом, как это делал вчера старый эливенер.

«Интересно, как бы к этому отнесся «котище»? Пожалуй, прокусил бы руку или сделал бы что похуже», — подумал Вагр.

Ночная темень вокруг казалась почти осязаемой, дышащей, колыхающейся, словно бестревожная морская глубина древнего Лантика. Но звезды начинали тускнеть, и луна казалась зеленоватой — верный признак того, что рассвет уже не за горами.

Потянувшись, словно самая обычная кошка-переросток, иир’ова вдруг совершил умопомрачительный прыжок, на лету изогнувшись и сцапав из чернильного моря над импровизированным настилом трепещущий и пищащий серый комочек. Вагр разинув рот смотрел, как совершенно бесшумно приземлившийся на доски мутант играется с Серым Нетопырем, грозным убийцей домашнего скота. Писк серого летучего вампира, рассерженный скорее, чем испуганный, заставил седовласого целителя беспокойно заворочаться на своем ложе. Вагр на всякий случай отодвинулся подальше от игривого «кота» и его овеянной многими леденящими душу байками добычи.

Иир’ова же откровенно забавлялся. Он распял Нетопыря на досках, удерживая далеко разведенные в стороны крылья твари когтями и вертя своей головой в волоске от яростно щелкающих в пустоте длинных клыков летуна. Захват был прочный, но в то же время когти лемута не прокололи нежные перепончатые крылья вампира, а всего лишь мешали тому вырваться. Кровожадная летучая мышь свирепела и сатанела от беспомощности, глаза ее готовы были вырваться из орбит и прожечь мучителя насквозь. Пронзительный визг сменился гадючьим шипением.

Насладившись видом озверевшего от бешенства вампирчика, иир’ова резко отдернул когти. Серая тень метнулась вперед, метя острыми костяными наростами на брюхе в раскосые глаза мучителя, но тот проворно отскочил в сторону и зашипел так, что Вагра всего передернуло. Летающий комок злобы взмыл вверх и тут же обрушился на изогнутую спину лемута. Тот умудрился перекатиться по земле, сшибив задней лапой вампира прямо на Вагра.

С отвращением лесоруб вскочил, стряхнув руками пищащий и царапающийся серый комок, и едва не упал прямо в костер.

Отброшенный человеком Нетопырь не грянул оземь, а успел расправить крылья у самой земли и метнуться над спящими фигурами во тьму, колыхавшуюся за кругом неровного света, источаемого углями костра. Но иир’ова вновь достал его в великолепном бесшумном прыжке и швырнул в грудь Вагра, словно мальчишка снежок во время веселой зимней игры.

Негодующий флоридянин с трудом увернулся, а вампир, расправив смятые кошачьими лапами крылья, вновь ринулся в атаку на мутанта. Тот перекинулся через голову и задел ополоумевшего Нетопыря задней лапой. На этот раз летун не сумел замедлить своего движения и врезался с тупым стуком в бревна темницы, издав слабый писк.

В два грациозных прыжка иир’ова исчез во тьме и оттуда, еще более невероятным скачком переместился к брезгливо отряхивающемуся Вагру, осторожно держа в лапах оглушенного вампира.

— Ты что же творишь, разбойная морда, а?! — зашипел на него флоридянин и закашлялся от едкого дыма, пахнувшего в лицо, когда дернувшийся было Нетопырь резко взмахнул крыльями. Но иир’ова держал его крепко, стараясь отвернуть в сторону клыкастую маленькую головку ночного кровососа.

Странное порождение Смерти, продолжая удерживать бьющегося в пароксизме злобы Нетопыря в одной лапе, указало когтем другой на плечо Вагра.

Лесоруб скосил глаза и разглядел, что плечо его окровавлено не хуже, чем после вчерашнего боя. А ведь он вчера выбросил свою безнадежно испорченную рубаху и надел практически новую, выменяв ее у Рыбоеда на отличное огниво. Кровь казалась свежей.

— Ах ты, тварь! — вполголоса обратился Бородач к пышущему злобой серому комочку, бьющемуся в лемутских лапах. — Вот кто меня усыпил! Мало всем силам Тьмы того, сколько я вчера крови потерял, еще и ночью решили поживиться!

Иир’ова с таким внимательным выражением на морде выслушал эту тираду, что Вагр невольно рассмеялся, и сделал это в голос. Тут же раздалось недовольное ворчание разбуженного Аграва:

— Борода, ты заткнешься, или без пары оплеух тут не обойдется? Что за дикие прыжки вы устроили с этим дурным котом посреди ночи! А ну-ка — брысь оба под лавку!

Пока Вагр подбирал для ответа слова, иир’ова крадущейся походкой подобрался к Аграву и вдруг сунул вампира под шерстяную рубаху, прикрывавшую могучее тело лесоруба.

— Это еще что такое, — возмутился было Аграв в своей обычной неспешной ворчливой манере, как вдруг вскочил и заорал благим матом едва ли не на всю Мертвую Балку. Взметнувшаяся рыбоедова рубаха едва не упала на угли, если бы не стремительность иир’ова, подхватившего ее прямо над кострищем. Серый комочек, выпавший из-под одежды расправил крылья и стремительным зигзагом врезался во тьму за углом темницы.

Возмущенный писк вампирчика утонул в басе Аграва, с руганью погнавшегося за мутантом вокруг настила. Иир’ова улепетывал с видом самого настоящего нашкодившего кота, и Вагр от хохота согнулся пополам и вынужден был сесть на холодную землю, а иначе ткнулся бы в нее носом.

Совершив три или четыре круга за стремительным мутантом, Аграв наконец понял, что ему не догнать обидчика. Тогда он остановился, и принялся яростно чесать укушенный Нетопырем бок. Вокруг раздавались зевки и грубые голоса.

Стоянка постепенно оживала.

Лемут, разбудивший всех своей выходкой, стоял в сторонке и нахально почесывался. Вагр готов был поклясться, что в уголках его пасти гуляла усмешка, которую мешала рассмотреть ночная темень и сполохи от костра.

Пошевелив левой рукой, укушенной вампиром, Вагр удивился, что совершенно не чувствует боли. Флоридяне слишком мало знали о повадках весьма осторожных и скрытых тварей, обескровливавших коз и кау. Лесорубу оказалось невдомек, что своим жертвам серые кровососы впрыскивали анестезирующий и мешающий свертыванию крови гормон, вырабатывающийся в полостях длинных челюстных клыков.

— Ничего, котяра, я окончательно проснусь, и сдеру шкуру с твоих тощих телес. Как раз я вчера проспорил Рыбоеду гетры. Эй, Рыбоед, ты как, не против гетр из кошачьего меха, а?

Аграв погрозил кулаком иир’ова и принялся бесцеремонно тормошить рыбака, пытавшегося спать дальше.

— Да чего тебе надо? — наконец вскричал, усаживаясь, всклокоченный Рыбоед. Лицо его выглядело осунувшимся и измятым, даже в неровном свете от углей и гаснущих звезд виднелись синие мешки под глазами-щелочками.

— Твоя очередь стеречь. Так что шагом марш на пост. А мы с Вагром поспим на твоем месте. Ишь, какую себе лежанку отхватил, на четверых хватит. Нечего на кошака поглядывать. Животным на часах, кроме собак, делать нечего. Да и вообще — проснемся, а он нам за шиворот анаконду сунет. Пусть там и остается, где сейчас стоит, ближе не подпускай. Понял, рыбная твоя душа?

Рыбоед что-то буркнул и поплелся подбросить в костер дрова, оглушительно зевая и зябко растирая плечи.

Аграв, укладываясь, еще раз погрозил кулаком бродившему на границе света иир’ова, растянулся на месте Рыбоеда и мгновенно захрапел. Вагр принялся было устраиваться рядом с приятелем, но тут увидел, что на него неотрывно смотрит разбуженный беготней, криками и перебранкой раненый метс.

Краснокожий лежал совершенно неподвижно, но рука его как бы невзначай свесилась с настила и оказалась возле рукоятки сабли, отложенной в сторону Вагром несколько часов назад. Очнувшийся раньше других, северянин долго старался понять, что твориться вокруг и не жертвой ли новых козней Нечистого он оказался.

Поначалу он возрадовался душой, разглядев вокруг себя людей, но наткнувшись взглядом на проснувшегося и потягивающегося иир’ова, метс содрогнулся и приготовился умереть.

Все это понимание мгновенно пронеслось в голове Вагра, когда глаза флоридянина встретились с холодным и внимательным взглядом раненого. Откуда пришло это озарение, лесоруб не знал. Он лишь попытался улыбнуться спасенному человеку как можно дружелюбнее, но вовремя вспомнил о своей не слишком располагающей внешности и ограничился кивком головы и ритуальным показом пустых ладоней. Этот знак во всех населенных людьми местах континента означал примерно одно и то же: я без оружия, зла не желаю, смертельная опасность не грозит в данное мгновение нам обоим.

Метс, кажется, понял.

По крайней мере, его рука перестала тянуться за оружием. Вагр все же улыбнулся спасенному человеку, перетянул кожаным шнурком прокушенное плечо, прижав к ране кусок тряпицы, и мгновенно провалился в сон.

Рыбоед, нахохлившись возле разгорающегося костра, словно гигантская птица, тихо напевал себе под нос знаменитую песню «вольных гребцов», популярную среди флоридян, проживающих возле побережья Лантика. Его беспокойно метавшийся во сне спасенный родственник был как раз оттуда, из богатого и крупного поселения приморского клана, управляемого Четвертым Хозяином Бухты. Глядя на дядю, рыбак не без ехидства подумал:

«То-то же… толку-то, что все жители Бухты носят пояса, вышитые жемчугом и едят на скатертях. С Нечистым ссориться — себе дороже».

Но тут часовой спохватился. Ведь сам он недавно прирезал одного из лемутов Нечистого и вообще находился прямо сейчас в разоренном логове Темного Братства.

«Что же с нами со всеми будет? С севера придут стаи Ревунов на огромных собаках-людоедах, по реке приплывут корабли с закаленной солдатней и лысыми колдунами на борту. Северная Флорида вымрет. Правда, Борода и Рыжий утверждали, что Мертвую Балку разорили какие-то лемуты, но я ни одного из них не видел. Враки это, или нет, ясно — колдуны разбираться не станут, а для начала сожгут десяток-другой деревень».

Мысли рыболова помчались вскачь, словно испуганные зайцы. Он прикидывал, как бы ему побыстрее привести в чувство дядьку и сбежать вместе с ним в Бухту. За крепкими стенами мощного лантического поселения, пожалуй, можно отсидеться перед лицом разгневанных гибелью Балки адептов Зла.

Рыбоед не сомневался, что поселения лесорубов очень скоро подвергнутся удару с севера. А потом на пепелище придут с юга проклятые всадники Народа Хвоща. Обитателей торфяников Внутренней Флориды лесорубы боялись, словно чумы.

В конце концов, слуги Нечистого в основном обитали вокруг Внутреннего Моря и далеко на северо-западе, у океана. С наместником Братства флоридяне уживались, худо-бедно, в течение многих лет.

А болотные кочевники — вечный враг поселений, хитрый и коварный, наносящий стремительные удары и растворяющийся в тумане над торфяниками, словно стая призраков.

«Нет уж, — решил рыбак, поглядывая на родственника. — Максимум через трое суток я должен быть на пути ко владениям Четвертого Хозяина Бухты».

Меж тем, удостоверившись, что Аграв заснул, иир’ова вернулся к стоянке и присел рядом с Рыбоедом, щурясь на потрескивающие угли и танцующие языки алого пламени. Погруженный в свои невеселые мысли, часовой не обратил на мутанта ни малейшего внимания.

Мертвая Балка постепенно скидывала с себя покровы тьмы. Ночное небо с каждым мгновением светлело, холодный ветерок играл искрами и ерошил жидкие волосы Рыбоеда. Старый эливенер, перевернувшись с боку на бок, оглушительно чихнул и что-то забормотал.

Метс, окончательно пробудившийся после этого звука,осторожно сел. С содроганием он прикоснулся к поцарапанному виску и принялся массировать череп сильными тонкими пальцами. Синяк стараниями седобородого окончательно рассосался, но после удара сабельным эфесом в голове северянина все еще гулял туман, мешавший сосредоточиться. Он смутно вспоминал долгие дни, наполненные кошмаром плена: хохочущих лемутов, горящие углями бездонные глаза мастера С’Муги, холодные прикосновения рук допрашивавших его адептов зла рангом пониже, пытки.

«Нет, кажется, им ничего не удалось из меня вытянуть», — подумал краснокожий. Он был Стражем Границ из Атвианского Союза, пограничником, отправленным на юг с разведывательной целью еще год назад. Он был простым охотником из Тайга, призванным Аббатствами на военную службу. Истинную цель беспрецедентно далекого похода знал, вероятно, лишь его командир, воин-священник, погибший во время попытки устроиться гребцом на речную баржу торговцев, идущих с товарами для колонистов во Флориду. Купцы оказались фальшивыми — они являлись самыми обычными работорговцами, прислуживающими Темному Братству. К сожалению, трое северян поняли это слишком поздно, когда размахивающие кривыми ножами и короткими дубинками мерзавцы уже прижали их к борту речной баржи.

В схватке остальные члены отряда пали, унеся с собой немало работорговцев, а самый молодой разведчик Аббатств по имени Кен оказался в лапах Нечистого.

Метс продолжил массаж гудящей головы, поглядывая на жмурящегося на огонь иир’ова. Теперь северянин вспомнил — они оба являлись давними пленниками Зла. Когда предприимчивые работорговцы попытались продать разведчика в одном из многочисленных городов-государств, мимо которых проплывала баржа, на борт поднялся лысый колдун в сопровождении телохранителей-лемутов.

— Я покупаю этого пленника, пират! — раздался из-под низко надвинутого капюшона замогильный голос. Хозяин поторговался некоторое время, утверждая, что «размалеванный краснорожий дикарь» стоил ему двух лучших гребцов, но под холодным взглядом чернокнижника стушевался, и немедленно взял предложенную для обмена кольчугу и пару метательных ножей.

Потом — далекий путь еще дальше на юг по узкой реке, каковой пленник проделал связанным на дне лодки, служа подставкой для когтистых лап гребцов-лемутов.

Метс ощупал поясницу, до сих пор хранящую следы глубоких царапин, оставленных Волосатыми Ревунами.

Зубы северянина скрипнули от воспоминания об унижении и боли. Тогда он еще не знал, что неделя, проведенная им на дне пироги, вскоре покажется легкой прогулкой на свежем воздухе — впереди пленного ждала тюрьма Мертвой Балки.

Купивший разведчика чернокнижник казался разочарованным приобретением. Этот адепт Темного Братства не самого высокого ранга на первом же привале насильно напоил северянина какой-то дрянью, затемняющей мышление, и проник мыслями в беспомощное сознание метса.

— Какое разочарование! А я-то думал, что предоставлю в распоряжение Зеленого Круга воина-священника, наподобие Иеро, чьи кровавые похождения вокруг Внутреннего Моря до сих пор будоражат Братство. А передо мной размалеванный боевик какой-то там атвианской пограничной стражи! Даже не офицер армии республики Метс! И за эту дрянную добычу я отдал великолепную кольчугу, изготовленную лучшими кузнецами в Д’Альви! Да еще и прекрасно сбалансированные ножи!

Некоторое время некромант размышлял, не перерезать ли горло жалкой добыче, или же скормить беспомощного человека своим лемутам. Однако досада не сделала его глупцом.

— Зачем-то вы шли на юг, слуги забытого бога. В последнее время ваши Аббатства изрядно насолили Голубому и Желтому Кругу, даже, говорят, Красному. От нас вы слишком далеко, и любая информация про дикарскую жизнь в северном Тайге не станет лишней на юге. Пожалуй, главные мастера Зеленого Круга щедро наградят меня и за эту добычу.

Связанный пленник молчал, стараясь сдержать дрожь при виде капающей с клыков Ревунов голодной слюны. Некромант задумчиво разглядывал разведчика, прекрасно ощущая его запрятанный страх.

— Эх, вот если бы мне достался твой командир. Судя по описанию его дурацкой раскраски, со слов пиратов, он был важной шишкой в Атви. Пожалуй, его ментальная сила не была столь мизерной, как у тебя, солдафон. Я взломал бы сознание священника и доставил бы в Зеленый Круг массу полезной информации о ваших приемах психологической защиты, ментальных тренировках, туманных суевериях служителей распятого божка. Твой же мозг может просто лопнуть от одного прикосновения моего Темного Щупа. Нет уж, солдатик, умирать тебе еще рано. Мы отдадим тебя нашим военным специалистам, и ты расскажешь все, что знаешь про пограничную стражу Атвианского Союза.

Метсу удалось развязать руки — грубые лапы лемутов совершенно не приспособлены для вязания хитроумных узлов. Удар в грудь продемонстрировал заболтавшемуся некроманту, что на всякое колдовство в божьем мире всегда найдется сила, вложенная в послушные руки слуги Господа.

Однако, затекшие конечности не позволили разведчику расправиться с лемутами. Ревуны легко скрутили его и принялись избивать.

— Нет-нет! Оставьте его, а не то убьете! — вскричал вскорости пришедший в себя некромант. — А ты прыток, безмозглый убийца из Тайга! Ничего, мы в Зеленом Круге и не с такими справлялись, и не таких ломали, превращая в растение без воли и мозгов. Твоя память еще послужит южным слугам Тьмы, плоть должна сохраняться в целости и сохранности, а вот то, что ваши аббаты именуют душой… Я подарю тебе боль. Ее хватит на всю оставшуюся дорогу!

Последнее, что помнил провалившийся во тьму метс, это черные провалы глазниц адепта Нечистого.

Душа человека оказалась погруженной в то, что заумные богословы Атвианского Союза именовали нижними водами. Раньше зверолов и следопыт никогда не пытался вникнуть в тонкости, проповедуемые священниками. С него довольно было и ежедневной молитвы, да соблюдения нескольких не слишком обременительных постов. Богословие в среде простых ратников пограничья негласно считалось занятием для бездельников и болтунов. Сейчас Кену пришлось узнать, что «адские видения» и «нижние воды» — это грубая реальность, хаос, плещущийся за границами того, что именуется Божьим Творением.

Даже воспоминание о времени, проведенном в ментальной паутине слуги Нечистого, причиняли Кену несказанные мучения. Все, что явлено было его освобожденной от плоти душе, до сих пор вызывало отвращение к жизни.

Метс с трудом поднялся и, пошатываясь вышел из круга света, отбрасываемого костром. Рыбоед проводил его глазами без всякого выражения, лемут же заинтересованно повел ушами.

Северянин встал на колени и прочитал краткую молитву. Он благодарил Небеса за спасение и смиренно просил, чтобы само воспоминание о мытарствах души на самом дне Ада покинуло его измученный мозг.

После всех пережитых испытаний пограничник стал куда серьезнее относиться к элементам христианского культа, чем до начала своего рейда на языческий юг.

Вернувшись на свое место и опустившись на настил, он протянул руки к огню. Резкая боль от слегка обожженных пальцев заставила остатки вражьих наваждений растаять в подступающем утре.

Иир’ова, продолжавший с интересом следить за разведчиком, издал мурлыкающий звук и принялся чесать когтями за ухом. Северянин улыбнулся и вновь предался воспоминаниям.

Причудливое порождение Смерти, похожее на гигантского тощего кота, очутилось на дне той самой лодки, пока метс метался в беспокойном бреду и совершенно отключился от окружающей реальности. Лишь когда каноэ уже входило в гавань Мертвой Балки, метс с удивлением заметил рядом усатую морду, принадлежавшую еще одному пленнику Нечистого. Лемут оказался связан куда более тщательно, чем обессиленный побоями и видениями порубежник из Тайга.

Заметивший его пробуждение чернокнижник издал горловой смешок, похожий на звук струящегося по бронзовому щиту речного песка:

— Ну что, дикарь, очухался? Приветствую тебя в нашей опорной крепости в Северной Флориде. Из твоей тупой башки я извлек сведения о том, что кое-какие знания о полуострове в тебя вложили. Да, удивительно длинный нос у ваших аббатов. А мы-то думали, что веками держим туземцев Тайга вдали от континентальных дел. Ну да ничего, мастер С’Муга высосет тебя до капли и кинет помертвевшую плоть щенкам Ревунов в качестве игрушки. Прощай, и будь благодарен, почитатель забытого божка — перед смертью ты увидел мир таким, каким он является на самом деле, если смотреть на него честно, без соплей и восторженных молитв.

Метса и связанного мутанта выволокли из каноэ, а мелкий служитель мирового Зла направился к наместнику за наградой. Она оказалась не слишком щедрой. Поимка иир’ова — конечно, большая удача для Зеленого Круга, но то, что вместо информированного и прошедшего интересующую Братство подготовку священника во Флориду доставили обычного солдата — явный провал. Мастер С’Муга отделался от мелкого адепта подарком трех щенков мутировавшей норки, уже обученных охоте на человека, и выпроводил того вон из Флориды. Затем он и его подчиненные колдуны направились смотреть пленников.

Начались дни, заполненные изощренными пытками и коварными допросами. Кен не обучался в Аббатствах специальным приемам, позволяющим блокировать боль или длительное время сопротивляться проникновению в сознание. Зато он теперь знал, что во сто крат хуже физических мучений — муки души. А при попытках взлома сознания он просто расслаблялся и позволял разуму провалиться в спасительный обморок. Кое-что, конечно, чернокнижники выведали из его бессвязного бреда, когда поили отваром лукинаги и доводили побоями и бессонницей до бредового состояния. Но услышанное не стоило подобных затрат. Вскоре мастер С’Муга махнул на него рукой, и велел приковать к стене темницы. Здесь заправляли Люди-Крысы, которые ежедневно измывались над многочисленными узниками, но не переступая границ, за которыми начиналась человеческая смерть. Умирали в темнице часто, но по преимуществу от духоты, вечного грызущего голода и жажды. Лемуты-тюремщики не отказывали себе в том, чтобы выпить большую часть воды и съесть еду, предназначенную пленным. Но к подобным лишениям воин пограничной стражи оказался подготовлен лучше, чем к адским видениям.

Иир’ова, привезенного в опорную крепость Нечистого, метс не видел от самого причала. Мутанта сразу же увели в другую темницу, и появился он в большой тюрьме несколько суток назад, так же как и старый эливенер. Принадлежность седобородого к ордену почитателей природы разведчик сразу же определил по коричневым лохмотьям, свисавшим с тощего тела пленника. Двоих новых узников, находящихся в бессознательном состоянии, втащили торопящиеся куда-то Ревуны из личной свиты наместника. Решив, что десятка серых стражников вполне хватит для охраны множества скованных скелетоподобных узников, Волосатые Ревуны удалились, швырнув тела в угол темницы. Там они и находились длительное время. Потом один из людей, обслуживавших узилище, на всякий случай сковал пришедшего в себя иир’ова. Старик же так и остался валяться в углу. Метс был уверен, что и мутант и эливенер умерли или умирают от пыток и истощения. Он видел уже множество смертей в мрачных стенах крепости Нечистого, чтобы сомневаться в исходе. Но вышло все не совсем так.

Какой-то враг напал на опорную крепость. Об этом Кен услышал, когда в темницу вбежал один из мелких служек наместника. Этот чернокнижник, находящийся в услужении Темного Братства недавно, еще носил длинные волосы. Лишь глаза, лишенные жизни, выдавали в нем адепта Зла. Он примчался в панике и оторвал двоих людей-тюремщиков от их привычного занятия. Бросив истязать очередного несчастного, они с тревожным изумлением выслушали слова посыльного:

— Они овладели гаванью, двигаются по улицам прямо сюда! Наместник вступил в ментальное противоборство с их вождем и проиграл сражение. После этого он исчез! Гарнизон неуправляем! Бросайте эти бесполезные скелеты, и за мной — в центральную башню, оттуда попытаемся организовать отпор!

— А с пленниками как же? — спросил наймит Темного Братства, которого метс особенно ненавидел за изуверства и артистическое мастерство, с каким этот выходец из королевства Д’Алви обращался с кожаным бичом.

— Пусть крысы их обглодают, а потом тоже двигаются к башне.

Северянин понял, что настал решающий момент — либо лютая и неминуемая смерть в когтях и клыках Людей-Крыс, либо попытка восстания. Желая если не спастись, то хотя бы умереть в бою, Кен собрал остаток сил.

Как только клевреты исчезнувшего из атакованного форта мастера С’Муги удалились, лемуты принялись выполнять приказ. Один за другим умирали выходцы из Флориды, дальнего юга континента, восточных степей, Лантических королевств и городов-государств побережья Внутреннего Моря. На издевательства у серых мутантов времени уже не оставалось. Они просто выпускали прикованным к стенам людям кишки, или разрывали горло.

Внезапно снаружи раздались явственные звуки яростного боя. Кто нападает на гарнизон, было не разобрать — снаружи громко, скрипуче голосили отступающие Люди-Росомахи. Серые тени приостановили побоище, стараясь не выдать себя неосторожным звуком.

Мелькнула когтистая лапа, и масляная лампада, освещавшая помещение, медленно погасла, лишившись фитиля. Люди-Крысы стали поспешно тушить факелы, погружая их прямо в кровоточащие раны мертвых узников.

Но тут принялись голосить люди, прикованные к стенам и ждущие своей очереди, чтобы умереть.

Одни кричали, другие звенели кандалами, третьи просто бились головами в бревна тюрьмы. Поднялся невообразимый гвалт, в котором метались рассерженные лемуты.

Кен повис на цепях, притворившись мертвым. Когда рядом с ним появился озабоченный лемут, северянин точным движением подтянул его к себе ногами и ударил головой в затылок. Ошарашенный мутант успел лишь слабо пискнуть, когда северянин дотянулся до его горла. Хрип умирающего потонул в общем шуме. Руки метса кровоточили, кандальные браслеты продавили мясо на запястьях едва ли не до кости, лопнули какие-то связки, брызнула кровь. Но бьющееся в конвульсиях тело врага вскоре замерло.

Внезапно рядом возник «воскресший» эливенер. Старик вцепился в бронзовое кольцо, за которое крепилась цепь северянина, и крикнул тому в самое ухо:

— Тяни, тяни что есть сил!

Они рванули раз, другой, и дерево поддалось. С сочным хрустом кольцо вылетело из деревянной стены. На это ушли все силы старика, и он с хриплым выдохом сполз по бревнам и оказался лежащим за мертвым лемутом. Вокруг царил кромешный ад. Кое-кому из пленных также удалось собрать остаток сил и дать свой последний бой. Живые скелеты, привыкшие за время заточения к темноте, ориентировались в царящем хаосе не хуже крысиных отродий. Северянин принялся орудовать кандалами, словно цепом, расчищая себе путь к мутанту, метнувшемуся к дверям.

«Если он закроет замок, нам всем конец! — пронеслось в голове разведчика. — Навряд ли штурмующие, кем бы они ни были, принесли с собой таран».

По дороге он нос к носу столкнулся с иир’ова, который кромсал когтями своих ненавистных мучителей. Похоже, ему помог освободиться все тот же эливенер.

Уже возле самой двери северянину удалось настичь и задушить цепью лемута. Дверь осталась открытой, но это впоследствии принесло людям большую беду.

Внезапно в голове метса точно ударил гром, и внутри черепа, словно эхо в горной пещере, раздался ясный и чистый голос:

«Забери у мертвого ключ. Он подходит к кандалам. Освободись и спасай других!»

Метс не в первый раз испытывал на себе силу ментальной команды, передающейся на расстоянии. В Аббатствах этим даром владели многие, в том числе воины-священники — офицеры пограничных легионов Тайга. Из всех, находящихся в темнице, один лишь старый эливенер мог воспользоваться этим даром и сохранять ясность ума в царящем вокруг хаосе.

Внутренний голос оказался прав. Вскоре Кен уже проложил взятой у трупа саблей дорогу к одной из стен темницы, и принялся освобождать людей. Во тьме демоном мщения метался кошачий силуэт, и ярко горящие пары крысиных глаз гасли одна за другой. Эливенер так и лежал у стены, но тоже участвовал в схватке — импульсы его мозга стегали лемутов, внося хаос в их действия. Освобожденные тут же кидались в бой, понимая, что не уничтожив находящихся внутри мутантов им не вырваться на волю. А вот штурмующие форт, похоже, прошли мимо, гоня остатки гарнизона по узким улочкам Мертвой Балки.

Вскоре большинство Людей-Крыс оказалось убито, и освобожденные люди рванулись к выходу. Иир’ова, получивший множество ранений и вконец обессиленный, уже лежал на земле. И тогда появились новые лемуты.

Несколько Волосатых Ревунов и все тех же серых крысиных отродий ворвались в распахнутую дверь. Похоже, им каким-то образом удалось обмануть штурмующих. Теперь солдаты наместника собирались отсидеться. Жалкие изможденные пленники, размахивающие кандалами и обломками костей не показались закаленным бойцам Мертвой Балки серьезными противниками.

В первые же мгновения новой схватки метс сломал свой клинок о череп командира Волосатых Ревунов, он получил удар эфесом в висок и потерял сознание.

Настоящее чудо, что два десятка измученных людей продержались против лемутов до прибытия неожиданной помощи в лице флоридян. Правда, финала резни и гибели большинства товарищей по заключению метс уже не видел. Удар не только оглушил его, но и на время отбил память. В первый миг своего пробуждения он даже испугался потягивающегося иир’ова, напрочь забыв, что уже встречал этого представителя лемутов, и отнюдь не в рядах своих противников.

Рассветные лучи полоснули по крышам причудливых строений Мертвой Балки. Солнечный свет, стекавший по бревнам, покрытым инеем, искрился и сверкал, будто звездное небо северного Тайга. Метс на несколько мгновений словно оказался на берегу родного атвианского озера, по чистой льдистой воде которого бежала солнечная дорожка. Он даже тряхнул головой, прогоняя наваждение. Нет, он очень и очень далеко от милых земель Атвианского Союза. Вокруг все так же угрюмо громоздились жутковатые казармы солдат Нечистого.

Иир’ова, северянин готов был поклясться, тоже залюбовался потоками света, струящегося по мелкому ледяному крошеву, покрывавшему стены. Наверняка, загадочному порождению Смерти тоже представилось нечто родное, близкое, знакомое с детства.

«Интересно, откуда ты, котяра?» — подумал Кен, и вдруг увидел, что лемут смотрит на него широко распахнутыми глазами. В голове северянина появилась неясная размытая картина: покрытые сочной травой бескрайние степи, стада огромных рогатых животных, двигавшихся на горизонте, словно темные тучи, целые ручьи и реки из мелких копытных, обтекающие леса и рощи…

«Ишь ты, да он обладает ментальной мощью! Ради встречи с этим существом стоило проделать такой далекий путь на юг! Слышал ли кто в Аббатствах о существах, умеющих передавать мысленные картины, словно разумные медведи из племени Горма?»

Кен был простым ратником. Ему по чину не полагалось знать подробностей путешествия Иеро, доложенных воином-священником лишь узкому кругу эливенеров и аббатов Универсальной Церкви. Вот про народ Горма, разумных медведей, он слышал, хотя сам не видел ни одного. Мохнатые союзники явились перед войском Республики Метс во время крупнейшего сражения у Озера Слез на севере континента. Их существование, соответственно, не могло являться тайной, как и существование Народа Плотин.

Метс и иир’ова некоторое время смотрели один на другого, проникаясь взаимной симпатией. Мужество, проявленное ими во время кошмарной резни в темнице, сближало лучше долгих лет формального знакомства.

Но иир’ова не созданы для того, чтобы длительное время сидеть неподвижно, и играть с человеком, пусть и ставшим весьма близким, в «гляделки». Вскоре мутант отвел от наскучившего ему северянина глаза, неслышно поднялся, и отправился обследовать окрестности. Рыбоед, смекнувший, что вокруг много часовых-доброхотов, дремал, положив лицо на колени. Метс, улыбнувшись, поднялся и кинул в кострище остатки дров.

Атвианский разведчик не без содрогания проник в темницу, прочитал над мертвыми краткую отходную молитву, и только после этого стал шарить руками по полу. Вскоре ему удалось найти саблю одного из убитых слуг Нечистого. Но она показалась ему излишне тяжелой, с неудобной костяной рукоятью, сделанной наверняка под лапу Волосатого Ревуна. Ее северянин швырнул во тьму дальнего угла. Гадая, не человеческая ли кость послужила материалом для изготовителя рукоятки, Кен осмотрел еще несколько сабель. У одной клинок оказался безнадежно выщерблен, у другой — погнут. Наконец ему удалось разыскать недлинный тесак с изящным волнистым изгибом.

Выйдя на свежий воздух из мрачного места, навеки врезавшегося в его душу, северянин взял с настила тряпку и вытер саблю.

Разведчик на пробу несколько раз взмахнул своей находкой.

Легкий клинок голубоватой стали с тонким свистом взрезал морозный воздух.

«Таким оружием не нужно бить со всего замаха, — решил восхищенный метс, пробуя большим пальцем левой руки острую кромку и любуясь совершенной формой клинка. — Пожалуй, не потребуется даже изощренной техники рубки, которой я так и не удосужился толком обучиться в Атви. За счет изгиба, сабля сама будет совершать полосующий потяг. Главное — это вовремя останавливать ее, иначе не миновать вывиха кисти».

Как всякий охотник, выросший в суровом Тайге, Кен с отрочества умел управляться с луком, охотничьей рогатиной, ножом и топором.

Поступив на военную службу, он быстро убедился, что никогда не сделает карьеры. Ментальных талантов за ним не числилось, потому он не смог выучиться приемам вольтижировки на лорсах — скакунах северной кавалерии.

Принятые в легионах прямые клинки также не пришлись ему по душе. Слишком много времени требовало обучение приемам сечи и фехтования, а молодому человеку хотелось сразу настоящего дела.

В пограничной страже дело обстояло совершенно иначе, чем в легионах киллменов. Командир, внимательно выслушав жалобы Кена на порядки, царящие в ударных частях армии Атвианского Союза, усмехнулся в усы и спросил:

— У тебя есть дома крепкое копье, надежный нож и секира с приличным топорищем?

— Конечно, — вскричал удивленный молодой человек. — Все это у меня с собой и не раз опробовано на охоте.

— Замечательно, Кен. А с волками приходилось иметь дело?

Юноша молча похлопал себя по широкой груди, которую покрывала куртка, сшитая как раз из светлого меха северного волка. Несколько красуясь, он покрыл голову капюшоном, сделанным из шкуры с волчьей морды, с прорезями для глаз. Этой своей идеей Кен весьма гордился — во всем Атвианском Союзе, да и в союзнической Республике Метс наверняка ни у кого не могло оказаться такой куртки. Искусство матери и младшей сестры, трудившихся несколько дней и ночей, сохранило не только пушистый загривок и щетину усов, но даже уши хищника.

Командир одобрительно поцокал языком, а потом сказал, обняв Кена за плечи:

— Воюй, мой мальчик, тем оружием, которым умеешь владеть.

Несколько лет юноша в составе летучего отряда охранял южные границы Атвианского Союза и патрулировал тракт, связывающий его родину с Республикой, доказав командиру, что является отличным воином. Служба у порубежников пришлась ему по вкусу больше, чем муштра в кавалерии и в ударных легионах. Здесь вместо премудростей фехтования и строевого боя он научился выслеживать врага в любую погоду и в любом месте, терпеть голод и жажду, сражаться не по правилам, используя не превосходство в оружии или тактике, а ловкость и хитрость. Драться его также научили на границе. То была наука яростного рукопашного боя без правил и ограничений, ничего общего не имеющая с муштрой и шагистикой легионов, побеждавших орды Нечистого умелым маневром и прекрасной управляемостью.

Арсенал оружия Кена, пронесенный им через десятки засад и стычек на узких лесных тропах Тайга, достался Нечистому после того, как отправленный в разведывательный рейд северянин попался в плен.

Лицо метса сделалось напряженным и злым, когда он подумал о том, что сейчас какой-нибудь работорговец или пират владеет его копьем или тяжелым боевым ножом.

Некоторое время Кен поупражнялся с новой саблей, стараясь приучить руку к новому оружию, но затем вынужден был прервать это занятие. Искалеченные кандалами запястья нещадно ныли, да и в целом он казался себе больным и разбитым. В темнице Нечистого сила и гибкость молодого тела ушла, словно вода в песок. Кроме того, живот мужчины сводили голодные спазмы, но пуще всего хотелось пить. Тут уж было не до упражнений.

Северянин поплелся к настилу и уселся, положив саблю на колени. Позднее придется сделать к ней ножны. Старые куда-то делись вместе с хозяином великолепного клинка.

«Пожалуй, не руки Нечистого изготовили это оружие. Наверняка, лемут не первый его хозяин», — подумал Кен, рассеянно поглаживая счастливую находку. Слабость в теле и легкое головокружение не шли ни в какое сравнение с ощущением свободы, к которому присовокупилось чисто воинское удовлетворение от того, что он владеет смертоносным клинком, а не является безоружным и беспомощным оборванцем.

Солнце уже поднялось над горизонтом и начало свой неторопливый бег над миром, погрязшим в войнах и злобе, но все же прекрасном.

Старый эливенер шевельнулся во сне, и разглядывающий его лицо метс задумался, какая нелегкая могла занести представителя могущественных союзников северной Универсальной Церкви в застенки Мертвой Балки. Конечно, эливенеры путешествовали по всему свету и знали о делах на континенте куда как больше, чем иные аббаты, мнящие себя светочами учености, но…

Впрочем, Кен тут же вспомнил старинную пословицу, которую любил повторять при всяком удобном случае его командир, погибший в нелепой стычке с работорговцами: «В дела мудрецов носа не суй, можешь и без него остаться».

Метс понимал, что наступающее утро вряд ли сулит им безмятежность и покой. Ему, не очень еще разобравшемуся в происходящем вокруг, по крайней мере хотелось уяснить, с какими людьми предстоит, может быть, сражаться плечом к плечу.

«Ну, эливенер тут не при чем. Это уж такой народ — он вполне может сейчас проснуться и отправиться на другой конец континента изучать бабочек, — подумал Кен, протягивая искалеченные руки к теплу. — Самое полезное, что он мог сделать, уже свершилось: мои раны затягиваются так, словно над этой бренной плотью неделю хлопотала парочка священников из Центрального Аббатства. С мутантом, похожим на кота-переростка, также все ясно. Не важно, откуда он взялся и зачем понадобился Нечистому — боец он отменный и яростный. Кстати, раны его тоже быстро затягиваются. Седобородый — настоящий кудесник. А вот люди…»

Пристальный взгляд Кена блуждал по фигурам флоридян, голова напряженно работала. Тощего мужчину в лохмотьях он помнил — этот несчастный оказался прикован к стене узилища на расстоянии вытянутой руки от северянина. Вроде бы вспоминалось его искаженное болью и яростью лицо во время схватки с подоспевшими в открытую дверь Ревунами. Уснувший часовой, крупный рыжий детина, разбудивший метса, и чернобородый крепыш со свежей кровью на плече, что успокоительно улыбался Кену — они вызывали ряд вопросов.

Вначале разведчик Атвианского Союза решил, что они просто представители воинства, штурмовавшего Мертвую Балку. Однако его наметанный взгляд по одежде, оружию, отсутствию защитного снаряжения и даже по кистям рук определил, что они вряд ли являются закаленными в боях воинами, сокрушившими южную цитадель Зла. Они больше походили на ополченцев, присоединившихся по каким-то причинам к победоносному войску, или же на самых обычных обывателей, случайно оказавшихся рядом во время штурма.

Кен бы несказанно удивился, узнай он в то мгновение, насколько близка оказалась к истине его догадка.

«Но где же тогда победившие войска? И чьи они? Отряды из языческих городов-государств? Но когда же это они открыто враждовали с Нечистым? Может — рейдерский корпус регулярной армии Д’Алви или любого другого королевства с лантического побережья? Вряд ли. Сейчас бы вовсю трубили побудку в дурацкие литавры, били бы в барабаны, а над каждым строением развивался бы флаг самого родовитого дворянина из воинства, занявшего твердыню. А я что-то не слышу ничего, кроме грызни ранних стервятников».

Метс некоторое время поразмышлял о западных королевствах и пришел к выводу, что ни одно из посещенных Иеро государств не смогло бы прислать во Флориду большую армию. Да и не стало бы. Проблем на побережье Лантического океана хватало и без дальнего похода сквозь владения могущественного Зеленого Круга.

«Кто же очистил Мертвую Балку от лемутов мастера С’Муги? Неужели, — с сомнением подумал метсианский разведчик, — население Северной Флориды поднялось на борьбу с Нечистым?». Это бы объяснило присутствие троих мужчин в одежде простых охотников и лесорубов, вооруженных явно трофейным оружием. «В конце концов, почему бы и нет. Мы на севере континента прекрасно представляем себе, что такое жизнь под пятой чернокнижников. Люди, не совсем утратившие волю к свободе, вряд ли радуются соседству с лемутами и некромантами, даже если они ведут себя как можно тише и незаметнее. Но слуги Нечистого в деликатности не замечены. Мастера С’Мугу я знаю лично, а что творили его клевреты с флоридянами в Мертвой Балке, я насмотрелся. Значит — восстание…»

Метс захотел вначале растолкать нахального толстяка, откровенно манкирующего своим святым долгом часового, но глянув на умильную физиономию Рыбоеда, приобретшую во сне младенческое выражение, только вздохнул.

«Они ведь не солдаты и не профессиональные воины. Да и что я, собственно, знаю об осаде и штурме Мертвой Балки? Кто знает, может передо мной люди, которые не выходили из кровавой сечи пять-шесть суток! Пусть спит, расспрошу его утром», — решил северянин.

Верно заключив, что иир’ова вряд ли знает о происшедшем больше него, Кен не стал подниматься и разыскивать мутанта. Чтобы как-то скоротать время до пробуждения своих неожиданных союзников, он погрузился в размышления о флоридянах.

Еще несколько лет назад в Аббатствах, соответственно, в Атвианском Союзе и Республике, никто не знал подробностей не то что о землях, попавших под власть Зеленого Круга, но даже о странах и народах, живущих к югу и юго-западу от Внутреннего Моря.

Но времена неведения севера канули в лету. Великий поход киллмена Иеро, а также союз, заключенный с Орденом эливенеров широко раздвинул границы знаний северян. Привезенные воином-священником хитрые штучки, именуемые «вычислительными машинами» позволили обобщить вал новых сведений, обрушившихся на правящую верхушку севера.

Когда Кен и его группа отправлялась на юг, никто в Атви не рассчитывал на то, что им придется уходить южнее, чем территории, описанные Иеро. Но высшие командиры северной армии, планировавшие операцию, понимали прекрасно, что превратности судьбы разведчика могут забросить горстку храбрецов куда угодно. Так что отряд оказался снабжен всевозможной информацией о южных землях.

Из глыбы знаний о юге, поведанной орденом эливенеров северянам, лишь малая толика касалась далекого полуострова, куда судьба закинула Кена. Сейчас он пытался вспомнить все, что слышал о далеких землях, где стояла опорная крепость Темного Братства, в котором находился разведчик в данное мгновение. Сведения были, конечно же, скудными, в них история смешивалась с рассказами эливенеров о природе и географии, ибо представители ордена почитателей и охранителей всего живого до смешного мало уделяли внимания людским делам.

Редкие людские поселения разбросаны от гигантского залива на западе до Лантического океана на востоке вдоль гигантского полуострова, до Смерти звавшегося Флоридой. Севернее цепочки деревень располагаются острова выжженной земли. Во времена пронесшейся на планете великой войны туда падали с небес невообразимые рукотворные молнии, похоронившие важнейшие города и области древней империи Соединенных Штатов.

В указанных областях даже спустя несколько тысяч лет после разрушения царила «мерзость запустения». Еще севернее располагались очаги самой настоящей цивилизации.

Города-государства, оседлавшие великие реки соперничали с аграрными странами. Здесь люди смогли сохранить частички знаний Потерянных Годов. В немалой степени этому способствовали закрытые от любопытства непосвященных тайные организации ученых людей и собирателей древностей, которые служили как бы внешним обрамлением, видимой скорлупой мрачной начинки — Темного Братства.

Несколько веков кряду человечество, с трудом выкарабкавшееся из первобытной дикости, старалось не ворошить забытых знаний, приведших мир к катастрофе. Однако те племена, что прислушивались к советам первых адептов Братства, немедленно возвысились над другими. С пугающей быстротой они освоили навыки обращения с парусом и арбалетом, взяли на вооружение сложные социальные схемы, восстановили иерархическую структуру общества. В этой гонке народы, отрицавшие знания Потерянных Годов, безнадежно отставали и в конце концов, проиграли. Частично они оказались покорены более развитыми соседями, частично истреблены или вытеснены в области, где проблема выживания забирала у них все творческие силы.

Новые государства постепенно возвращали землям старинных Южных Штатов, пришедшим в запустение, приемлемый для проживания вид. Шла массовая вырубка лесов, осушение болот, распашка земель. Вместе с этим на континенте повторялась старая, как мир, история — одни в поте лица работали, укрощая неподатливую природу, другие вовсю пользовались завоеванными благами.

Понятное дело, такое положение дел устраивало далеко не всех. Множество семей из самых разных стран уходили в неизвестность, бросив свое добро и земли, взяв лишь самое необходимое, чтобы не служить, словно рабы, новоявленным хозяевам жизни. Особенно этот процесс усилился, когда в обиход стали возвращаться такие изобретения человеческого ума, как деньги, налоги, долговые тюрьмы и, конечно же, путанные, писанные на пергаменте и бумаге, суровые законы.

Из огня, дыма, пепла и праха восстало человечество, словно неистребимый левиафан, смеющийся над океаном хаоса. Но не только оно оказалось вечным фениксом. В мир вернулось и одно из самых совершенных и древних чудищ — Государство.

Феникс, стряхнув пылающий прах со своих крыл, стал нести «золотые яйца»: на западном побережье Лантического океана и вокруг гигантского Внутреннего Моря появлялись города, зачастую повторявшие контуры старинных людских поселений. Сквозь скорлупу вскоре проклюнулся Нечистый.

Вместе с пугающими темными тенденциями проявилась другая, также старая, как мир: человек всегда и во все времена стремился к воле. Когда страх перед Смертью, впитанный десятками поколений людей Потерянных Годов с молоком матери, стал отступать, любовь к свободе и независимости вернулась и заняла подобающее место в душах и помыслах людей.

Бегущие от наступающей цивилизации колонисты несли с собой вполне пригодный для выживания набор оружия, инструментов, знаний. Опасности неисследованных земель страшили их меньше, чем законы новообразованных государств, душивших все их светлые порывы.

Разумеется, в дальнюю дорогу отправлялись самые смелые. Те, кто имел большую склонность к размеренной и регламентированный жизни, оставались на месте, вокруг Внутреннего Моря и на побережье Лантика, предпочитая кормить своим трудом тонкую прослойку новоявленных дворян и правителей. В полную опасностей глушь далекой Флориды уходили изгои: нарушители новых уложений и правил, бунтари и мечтатели, мужчины и женщины, разум которых восставал против новшеств, методично вводимых адептами Темного Братства.

Изгнанники сумели преодолеть дикие земли, лежащие за границей самого южного из новых государств, и углубиться в пустоши, раскинувшиеся меж Островками Смерти. Многие, очень многие погибли при великом переходе с севера, прежде чем колонистам предстал гигантский полуостров Флорида.

И в древние Потерянные Годы здесь почва всегда была болотистой, а климат влажным. Глобальное потепление превратило земли в зыбкую топь, давно затянувшую руины городов древней империи, именуемой в старинных хрониках «соединенными штатами».

Колонисты расселились в северной части полуострова, постепенно продвигаясь вглубь диких территорий. Придя сюда за свободой, они всячески противились любой попытке объединить их. Каждый клан, каждая ватага, сложившаяся в пути через «мерзость запустения», отвоевывала у природы свой собственный клочок земли. Между доброй сотней разбросанный в северной части Флориды поселков, конечно, существовала меновая торговля, общие праздники, свадьбы молодых колонистов. Однако дальше подобных контактов дело не шло. Изгои оказались гораздо более анархическими элементами, чем их северные родичи. Древнейший монстр — Государство, не смог шагнуть на полуостров из руин старого мира. Потому и адептам Нечистого довольно долго не удавалось закрепиться в вольных землях независимых колонистов.

Кланы, живущие на побережье Лантического океана, никогда не прерывали сообщений с цивилизованным севером. Корабли новых государств и раньше заплывали сюда в поисках жемчуга, строительного леса, звериных шкур. Теперь колонисты стали вести с ними торговлю. Но недолго подобные контакты оставались исключительным правом приморских кланов.

Потепление сделало реки континента судоходными, проходимыми для баркасов и плотов. Многие селения Флориды торговали с северянами лесом, пушниной, речным жемчугом. Так что колонисты устроились по-своему весьма неплохо. Изоляция от культурных центров не сделала их дикарями. Да и тонкая струйка беглецов от цивилизации не прерывалась никогда. Нет-нет, да приходили по рекам лодки, на которых сидели, вцепившись в дорожные мешки и оружие, беглые солдаты, насолившие своим командирам, ярмарочные фокусники, обвиненные в мошенничестве и вымогательстве денег у честных тружеников, люди с совершенно темным прошлым, руки которых носили следы кандалов и веревок. Флорида принимала всех. Рабочие руки и приток свежей крови, равно как и знаний, были всегда кстати. У посланцев заносчивых городов-государств, в приказном порядке требовавших выдачи провинившихся, флоридяне быстро отбили охоту диктовать правила игры вольным поселениям.

Упомянутые «морские кланы», представители коих несколько раз героически обогнули полуостров, вскоре выяснили, что дальнейшее продвижение по Флориде на юг не имеет смысла и попросту опасно. За бескрайними торфяными топями, у самой нижней оконечности Флориды сияла бледными огнями очередная Пустыня Смерти. Так колонисты оказались в своеобразной ловушке. По мере того, как на севере радиоактивные руины становились все более безопасными, хищные щупальца новых государств все ближе подкрадывались к поселениям. С востока и запада шумело зеленое море, на юге практически непроходимые болота переходили в мертвую землю, где следы войны, похоже, не собирались рассеиваться в обозримом будущем.

Примерно за век до описываемых событий жители Флориды убедились, что предки их совершенно зря посчитали полуостров свободным от жителей. Продвинувшиеся вглубь топей кланы столкнулись с обитателями торфяных болот, ныне известными как Племя Хвоща. Ничего конкретного про него разведчик не помнил. Да и сами эливенеры — основной источник информации о полуострове, похоже, слабо представляли себе, чем являются кочевники, населяющие топи Центральной Флориды.

Вот, собственно, и все, что смог припомнить Кен из уроков южной географии, вызубренных перед началом экспедиции.

«Неужели на Мертвую Балку напал Народ Хвоща?» — вдруг мелькнула заполошная мысль в голове метса. Но он с сомнением посмотрел на Аграва, Вагра и Рыбоеда. Нет, решил он, эта троица совсем не похожа на таинственных болотных кочевников. И он вновь принялся обдумывать версию о восстании свободолюбивых колонистов.

Вскоре ему удалось вспомнить о том, что самым большим и сильным поселением флоридян является Бухта, управляемая вождем, ныне имеющим титул Четвертого Хозяина Бухты. Он даже смутно вспоминал рассказы одного из недавно умершего от ран флоридянина, который убежденно говорил о том, что «морской клан» Бухты открыто и успешно противостоит Наместнику Зеленого Круга. Не войска ли Хозяина пришли под стены опорной крепости Нечистого?

Метс с надеждой посмотрел на своего товарища по несчастью, жителя полуострова и выходца из Бухты, который мог рассказать ему что-нибудь полезное о своем поселении, его возможностях в военном отношении и взаимоотношениях с Нечистым.

Но измученный мужчина спал. Ему виделись сны о том, как армия его родного вольного поселения гонит проклятых лемутов на север. Ему грезились величавые и странные всадники «приморского клана», краса и гордость лантических флоридян, их тайное оружие в борьбе с силами зла. Он мог многое рассказать метсу о том, как Нечистый пришел во Флориду. Это восполнило бы пробелы в образовании разведчика и кое-что бы прояснило, однако мужчина лежал неподвижно, словно мертвый.

В тот раз метс не услышал историю, подробности которой не были известны и подавляющему большинству эливенеров.

Нечистый пришел во Флориду еще при Первом Хозяине Бухты. Цивилизация догнала изгоев. Вольному существованию сообщества лесорубов, охотников и рыбаков пришел конец. Вдоль рек тянулись к югу цепочки факторий и рудников, поселения звероловов и бортников. Вместе с ними шли солдаты регулярных войск, охраняющих форпосты больших государств. По соседству с гарнизонами располагались суды и пышные строения, где сидели толстые и наглые колониальные губернаторы. Товарообмен меж Северной Флоридой и остальной частью континента лавинообразно нарастал. В самый глухой поселок, за околицей которого плескались болота, мода из столицы Д’Алви доходила с опозданием в год-два. Такое положение дел сложилось лет за тридцать до того, как один из обычных мелких поселков океанических моряков стал гордо именоваться Бухтой и обзавелся Хозяином.

Вослед заблагами цивилизации во Флориду шли и ее инспираторы — адепты Темного Братства.

Поначалу отношения с ними у поселенцев не сложились. Мрачные чернокнижники в глухих плащах с капюшонами приводили с собой стада лемутов. А где завелись лемуты, там вскорости не найдешь нормального зверья. Первыми возмутились колонисты, бившие пушного зверя. Именно на их поселок Нечистый обрушил всю свою мощь, устроив показательную экзекуцию непокорным. О страшной гибели северных кланов флоридян и упоминали в своей беседе Рыжий и Борода в начале нашего повествования.

Проникновение служителей Зла было неспешным, вкрадчивым, так змея свивает кольцо за кольцом на груди спящего, чтобы внезапно ужалить беспомощного в нужный ей момент.

Прошло несколько десятков лет с момента появления на полуострове первого некроманта, и Нечистый как-то незаметно и быстро наложил лапу практически на все свободные земли. Шайки «диких» лемутов, правда, были отогнаны ополченцами флоридских городков северо-восточнее полуострова, но в самом сердце вольных поселений Нечистый возвел опорную крепость Мертвая Балка. Наместник Темного Братства занимался там какими-то весьма важными опытами, в свободное время прибирая к рукам всю торговлю между колонистами и цивилизованными странами. Ко времени описываемых событий эта затея ему вполне удалась. Не заплатив пошлину Мертвой Балке, ни один купец не мог без риска для жизни и души обменять даже горсть пуговиц на клочок льняной ткани.

Вне власти мастера С’Муги оставалась лишь Бухта.

Однажды наместник темных сил повел против строптивого порта войско Волосатых Ревунов верхом на Псах Скорби, выписанное им из центрального военного лагеря Зеленого Круга, но этого оказалось недостаточно.

Городок с честью выдержал осаду, а удивительная кавалерия флоридян нанесла по воинству Братства несколько ощутимых ударов.

Обложить владения Четвертого Хозяина Бухты с моря также не удалось — подошедшие на подмогу корабли вольных купцов и корсаров обратили в бегство суденышки Нечистого, приведенные откуда-то из Центральной Америки.

Словом, наместник Зла оставил прибрежных колонистов в покое, отослав большинство солдат севернее, туда, где Зеленый Круг начал широкомасштабное наступление на приморское королевство Д’Алви, завершившееся его сокрушением и изгнанием принцессы — законной жены северного киллмена Иеро.

Тень плаща мастера С’Муги упала практически на все остальные деревни Флориды. Наместника Круга и коменданта Мертвой Балки глухо ненавидели, но боялись. Бежать флоридянам со своего полуострова было некуда, а слуги Нечистого все прибывали и прибывали.

Если на севере континента и вокруг Внутреннего Моря у Темного Братства дела шли неважно, то на юге Зеленый Круг оказался безраздельным хозяином колоссальных территорий.

И тут мастера С’Мугу, как и практически всех его слуг постигла быстрая и неожиданная гибель.

Знай мучительно размышляющий метс все это, он обязательно сделал бы неверный вывод о том, что опорную крепость Зеленого Круга штурмовали отряды «морского клана» флоридян.

Утренние лучи затопили Мертвую Балку, прогоняя последние клочки ночной тьмы, когда размышления северянина оказались прерванными.

Сквозь нарастающий шум, поднятый стаями летящих в сторону гавани стервятников, послышались явственные человеческие голоса. Они приближались, но сами люди все еще были скрыты за циклопическими казармами форта.

Метс принялся трясти плечо похрапывающего Рыбоеда.

— Как, что, где? — часовой вскочил, размахивая руками и едва не свалился в костер. Северянин, не владея в достаточной степени языком южан, молча взмахнул саблей в узкий лаз между строениями, откуда ожидалось появление гостей.

— Тревога, подъем, к оружию! — Рыбоед стал тормошить Вагра, когда вскочивший, словно растревоженный медведь из берлоги, Аграв чуть не боднул его в живот головой.

Северянин на всякий случай прикинул поле возможной битвы, маршрут отхода, обшарил глазами крыши господствующих над стоянкой зданий, не обнаружив на них никаких лучников или арбалетчиков. Там сидели одни ночные трупоеды, толстые и сытые, с сонными глазами, и вяло перекрикивались, собираясь сбиваться в плотные стаи и лететь в чащу отсыпаться после могучего пиршества.

«Где же наш мутант? Растворился в улочках крепости, будто его и не бывало. — Метс ожидал появления гостей, хмуро глядя на то, как Аграв пытается разбудить эливенера. Старик хлопал глазами и явно не мог сообразить, где находится и почему до сих пор жив. — Случись сейчас драка, все мы здесь ляжем. Не бросать же беспомощного раненого!»

Житель Бухты от криков Рыбоеда лишь вздрогнул и затрясся всем телом, но глаза так и не открыл. Раны, которые на метсе, иир’ова и других затягивались быстро, на его теле остались без изменений. Выглядел он неважно.

— Так это же наши! — вскричал Аграв, прислушавшись к приближающимся голосам.

— Точно, это Глисс, — Вагр с облегчением опустил саблю. Спал он близко к костру, и от едкого дыма у него першило в горле, а глаза казались из-за сеточки полопавшихся сосудов сочно-красными, не хуже, чем у летучего вампира, прокусившего плечо.

— А где наш иир’ова? — поинтересовался эливенер.

— Бродит где-то по крепости. Как очухался, так сразу же и сбежал, — Рыбоед схватил свою рубаху и принялся торопливо натягивать через голову.

При этом косой разрез ворота, скрепленный массивной бронзовой фибулой, оказался у него на спине. Ругаясь, Рыбоед вновь стал переодеваться.

Меж тем из-за поворота действительно появился Глисс, и вместе с ним толпа мужчин из окрестных деревень. Все были вооружены. Метс, видя по реакции флоридян, что прибывшие не враги, еще больше упрочился в мысли, что Мертвую Балку штурмовали восставшие лесорубы.

— Ну как, живы? А ну-ка, принимайте еду и одежду.

Глисс немедленно отошел в сторону с Вагром, и принялся его расспрашивать, а остальные жадно накинулись на принесенную снедь. Эливенер выбирал сушеные фрукты и моченые ягоды, принесенные в глиняном горшочке, а метс, немедленно напившись из меха, с наслаждением впился зубами в сушеное мясо.

Пока они ели, флоридяне со смешанным чувством жалости и отвращения рассматривали их проглядывающие сквозь лохмотья тела и осунувшиеся физиономии.

Аграв, мгновенно сжевав пару пирогов и запив их слабеньким вином, попытался растормошить жителя Бухты, так и не пришедшего в себя, чтобы накормить.

— Не стоит, — прошамкал набитым ртом седобородый, кинув пристальный взгляд на мертвенно-бледное лицо раненого. — Влей ему в рот пару глотков воды, и пусть лежит. Надо бы подкинуть дров и положить его ближе к огню. Больше ему пока ничем не поможешь.

Кто-то из вновь пришедших отправился на поиски горючего материала для костра. Глисс подозвал к себе самых молодых.

— Ни одна повозка по крысиным лазам сюда не пройдет, это ясно. Так что начинайте рыть могилы прямо здесь, вон за тем домищем. Потом я вас сменю. Тела нужно похоронить.

Юный гончар заглянул в темницу, набитую трупами, и на его крики сбежались остальные. Люди, выходящие из темницы, потрясали оружием и изрыгали на головы Нечистого и лемутов самые черные проклятия. Глисс поднял руки, стараясь навести тишину и порядок в своем разбушевавшемся пестром воинстве.

Начался своего рода военный совет.

Атвианский разведчик, удостоверившийся в том, что в поднявшемся шуме не может разобрать и тех нескольких десятков слов, что знал из наречия Д’Алви, принятого во Флориде, потихоньку выбрался из толпы. Еда и питье порадовали тело, сон освежил его, а под косыми солнечными лучами метс буквально расцветал на глазах. Но есть еще и дела духовные, решил он. Единственным делом, в котором он мог помочь своим новым союзникам, было захоронение мертвых.

«Вряд ли кто сможет прочитать молитву над телами несчастных, — подумал Кен. Он не был священником, однако любой солдат севера мог, в случае необходимости, отслужить службу и уж по крайней мере, помочь душам замученных слугами Нечистого обрести вечный покой. — Если я пока еще не в состоянии рыть могилы в мерзлой земле, то хоть эти навыки на что-то сгодятся».

Он стал выносить из темницы на руках тела своих товарищей по заключению, удивляясь, какими легкими, почти невесомыми они казались. Кожа да кости. Принеся третье тело к месту, где флоридская молодежь остервенело долбила мерзлую землю широкими наконечниками копий, метс почувствовал, что его трясут за плечо. Аккуратно опустив мертвого возле стены, северянин уставился на совсем еще юного гончара. Тот протягивал Кену одежду, принесенную из деревни по совету Аграва и Вагра, ходивших вчера на перекресток, пока эливенер лечил раненых.

Метс с благодарностью кивнул и тут же начал забираться в широкие кожаные шаровары, но гончар остановил его, знаками давая понять, что неплохо бы помыться.

«Действительно, — подумал северянин, с омерзением разглядывая свое тело, проглядывающее из лохмотьев, словно плоть слизня сквозь растрескавшуюся раковину. — Разит от меня, как от козла, а уж выгляжу — хуже некуда».

Гончар принес мех с водой, и они отошли в то место, где вчера отмывался от крови и грязи эливенер. Северянин быстро скинул рванье и с наслаждением подставил тело под ледяную воду. Он ничуть не боялся простыть — здешняя поздняя осень не шла ни в какое сравнение с осенним Тайгом, где в это время года принято было устраивать заплывы по лесным озерам, когда тела пловцов иной раз взламывали первый тонкий ледок. Сам Кен и в лютую зиму, приучая тело к холоду и лишениям, плавал в прорубях и промоинах, словно нерпа.

К сожалению, количество воды в мехе было не слишком велико, и она вскоре кончилась. Метс бы предпочел пару-тройку бочек, а еще лучше — чистое лесное озерцо.

Тем не менее, он поблагодарил гончара на своем языке, отряхнулся, словно вылезшая из воды собака, и бросился к костру обсыхать. Протолкавшись мимо оживленно обсуждавших что-то флоридян, он оказался рядом с Вагром, который воскликнул, глядя на посиневшее от воды тело метса:

— Эге, брат, вот теперь ты похож на самый настоящий труп, клянусь Вечными Небесами!

Узнав знакомое слово, северянин, стуча зубами, сотворил крестное знамение и встал поближе к жарко разгорающемуся костру, куда уже успели кинуть несколько разрубленных топорами бревен. Когда тепло распространилось по телу, а кожа вновь обрела бронзовый оттенок, он подошел к гончару, еще раз его поблагодарил и принялся облачаться в собранные с бору по сосенке обноски. Шаровары оказались просторными, нижняя льняная рубаха также не стесняла движений, а вот верхняя оказалась чуть узковата в плечах. Метс поискал глазами свою новую саблю, взял ее и быстро сделал от подмышек до подола два новых разреза.

— Теперь порядок, — сказал он, подпоясываясь простой узловатой веревкой. Конечно, в таком виде на родине его приняли бы за оборванца, но эта одежда все же лучше, чем пропахшие кровью и крысами обрывки. Гончар улыбнулся, похлопал его по плечу, и растворился в толпе своих возбужденно спорящих земляков.

К Кену подошел седобородый эливенер, которого также приодели. Теперь он походил не на представителя прославленного сообщества целителей, а на сильно исхудавшего приказчика какого-нибудь работорговца с берегов Внутреннего Моря.

— Вижу, ты уже в относительно приличном виде, да и тело заживает хорошо. Сейчас бы всем нам попить травяных отваров да полежать дней пять в тепле, но…

Метс и старик принялись разговаривать на северном наречии, когда вокруг вдруг повисла напряженная тишина, в которой отчетливо прозвучал голос Глисса:

— А вот и первый живой лемут. Оружие к бою!

— Нет, опустите копья! — вскричал Вагр, узнавший в появившемся на крыше одного из строений стройную фигуру иир’ова. — Это наш друг и враг Нечистого.

Убедившись, что его не убьют по ошибке, мутант на несколько мгновений пропал из вида, и появился уже в начале лаза, ведущего к месту стоянки, спустившись с обратной стороны угловатого строения. Он волок за шиворот одного из мелких прислужников мастера С’Муги, темнокожего мужчину с раскосыми желтыми глазами и копной иссиня-черных волос. Человек понуро плелся за своим пленителем, с явным страхом поглядывая на толпу вооруженных флоридян.

— Ага, теперь-то мы кое-что узнаем, — обрадовался Глисс, подходя к пленнику и поигрывая перед его лицом кинжалом.

— А ну-ка, рассказывай, собака Нечистого, что творилось в вашем крысином логове сутки назад, а не то…

Человек залопотал что-то удивительно высоким голосом, затравленно озираясь и заламывая тонкие руки.

— Не понимаю, говори на нашем, — рассерженно сказал Глисс, отводя руку для пощечины.

— Не трогайте его, я знаю язык, на котором говорит народ, который он предал!

Атвианский разведчик, видя, что к нему повернулось недоуменное лицо Глисса, растерялся и обратился к эливенеру:

— Я стану переводить тебе, а ты — всем остальным.

— Конечно, мой мальчик. Наречие этого племени мне не знакомо, в отличие от языка Д’Алви.

Северянин принялся допрашивать испуганного темнокожего адепта Нечистого. Тот давал ответы охотно, но быстро выяснилось, что он катастрофически мало знает, и испуган до смерти.

С его слов складывалась следующая картина. Мастер С’Муга, дабы расправиться с непокорной Бухтой, что на западе полуострова, на каменистом берегу Лантика, потребовал у главы Зеленого Круга дополнительные войска. Первый эшелон карательного корпуса как раз начинал выгрузку, когда на Мертвую Балку обрушились враги. Самого ординарца Наместника не было в гавани, по которой пришелся основной удар штурмующих, и он не смог вразумительно объяснить, кто же отважился атаковать войска Круга. Не являясь воином, выходец из мелкого племени с восточного побережья Внутреннего Моря покинул в царящем хаосе наместника и укрылся в одной из угловых башен, где и сидел сутки, забившись под деревянную кровать, откуда его и извлек иир’ова пару часов назад.

К сказанному мелкий служка форта мог добавить немногое. Он с замирающим от ужаса сердцем вслушивался в происходящий на улицах крепости бой и понял, что гарнизон и экспедиционный корпус рассеян, и на отдельных солдат Нечистого идет самая настоящая охота в узких проходах.

Потом все стихло. Ночью он слышал лишь эхо пиршества трупоедов и жуткие звуки, с которыми по дощатому помосту башни крючьями тащили трупы бойцов Зеленого Круга. Штурмующие свалили из мертвых тел курган где-то у причалов, судя по обилию там стервятников, от криков которых уши ординарца болели до сих пор.

— To же самое мысленно сказал мне и иир’ова, — шепнул метсу эливенер, закончивший переводить допрос. — Он говорит, что причалы завалены телами, а улицы и здания в основном очищены от воинов Нечистого. Самих штурмующих нигде не видно, только на воде раскачиваются пустые баркасы, на которых прибыли каратели.

— Получается, мы опять ничего не знаем о штурмовавших Балку! Мне не очень-то верится в байку, рассказанную Бородой и Рыжим о восстании лемутов.

Глисс выглядел явно разочарованным словами пленного. Больше всего ему не понравилась фраза о том, что к форту прибыла лишь первая волна войск, посланных в поход против Бухты главой Зеленого Круга.

Рев возмущенного словами старосты Аграва заглушил тихий голос эливенера, который услышал лишь Кен:

— А я-то как раз верю, и это ужасает!

— Ты что же, — орал рыжий лесоруб, наступая на оторопевшего Глисса, — считаешь, что нам все пригрезилось, да? И Желтый Ушан, который играючи разоружил нас обоих, и твари, которые помогли нам освободить пленников!

— Но мы ведь не встретили в крепости ни одного такого существа, пока на рассвете пробирались к вам, — вяло возражал староста, прекрасно знавший буйный нрав лесоруба.

— Значит, это я и Рыжий переколошматили гарнизон и стащили трупы к причалам? — теперь на несчастного Глисса наседал, тряся раздвоенной бородой, еще и Вагр.

Иир’ова подошел к метсу, и взмахом лапы привлек его внимание. Пограничник Атвианского Союза догадался, что лемут собирается пообщаться с ним с помощью телепатического контакта.

Они вышли из возбужденно галдящей толпы, и вскоре огромные глаза мутанта заслонили от взора северянина весь мир.

Он увидел дощатый причал, на котором громоздились мертвые и умирающие солдаты Зеленого Круга. На их телах пировали орлы, стервятники и огромные белые чайки. На мачтах покинутых командой баркасов сидели черные вороны, наполнявшие гавань истошным хриплым карканьем. Мысленная картина казалась размытой, она дрожала, словно воздух в знойный день над раскаленными солнцем камнями, отдельные фигуры казались несколько условными.

Однако метс был человеком, специально обученным воспринимать картину местности предстоящего сражения, переданную командирами с помощью ментального сигнала. Это нововведение в войсках Кандианского Союза появилось совсем недавно, в череде прочих изменений, наступивших на севере после путешествия Иеро.

Метс попытался сосредоточиться и попросить союзника показать ему картину несколько под другим углом, чтобы рассмотреть детали укреплений. Эта затея была бы безнадежной, попытайся он сам установить связь с мозгом иир’ова, однако сейчас телепатический мост уже работал, и лемут прекрасно понял просьбу.

Теперь разведчик видел вблизи зеленоватые волны, омывавшие причалы, из которых выбегали к громоздящимся трупам речные крабы и какие-то ползающие на брюхе твари покрупнее, без труда утаскивающие в воду целого Ревуна или росомаху.

Похоже, кошачий союзник людей специально прошелся среди мертвых тел и пирующих падальщиков, чтобы иметь возможность показать увиденное своим друзьям.

Крепость Нечистого, фактически неприступная с суши, имела форму незамкнутого кольца, примыкавшего недостающей частью окружности к речной петле, глубоко вдававшейся в укрепленный лагерь мастера С’Муги. Здесь и находилась гавань — единственное слабо защищенное место форта. Отсюда метс и иир’ова попали внутрь логова врага. По словам пленного выходило, что штурмующие пришли со стороны воды.

Внезапно картина сделалась размытой, и метс тряхнул головой, стараясь сосредоточиться. Теперь ему отрылся лесистый речной берег, находящийся от причалов на расстоянии нескольких арбалетных выстрелов. У иир’ова было прекрасное зрение, человек вряд ли разглядел бы на таком расстоянии маленькую пирогу, укрывшуюся на фоне зеленого берегового хаоса. Глядя глазами зоркого мутанта, метс тотчас же разглядел свесившиеся с борта пироги приплюснутые морды росомах. Видение стало таять, но в последний миг северянин увидел, как солнечный луч сверкнул на голубоватом ошейнике одного из дозорных.

«Никаких сомнений, это Нечистый!» — пронеслось в голове северянина, и иир’ова тут же оскалился и зарычал, почувствовав ненависть, волнами расходящуюся из сознания метса, с которым лемут еще был телепатически связан.

Кен повернулся и собрался было предупредить людей о надвигающейся опасности, однако его упредил отец Вельд, ментальные способности которого позволили услышать сообщение иир’ова.

— Флоридяне, враг приближается. Ранним утром наш союзник видел на реке дозорную лодку. Думаю, что близка вторая волна войск, посланных главой Зеленого Круга С’Лорном для усмирения Бухты. Посланные вперед разведчики почувствовали, что в опорной крепости что-то неладно, и поспешили к своим командирам.

Люди смолкли. В тишине Вагр спросил, проводя ладонью по острию сабли:

— А тех, кто уничтожил гарнизон, он не видел?

— Нет. Думаю, штурмовавшие Мертвую Балку куда-то отступили.

— Замечательно! — Рыбоед казался не на шутку встревоженным. От волнения он даже заикался. — Ни одного своего убитого, как я понимаю, напавшие на крепость не оставили, сами исчезли в неизвестном направлении. Как вы думаете, что подумает командующий войсками Нечистого, ступив в гавань?

— Ясное дело, что лесорубы и охотники из флоридских деревень расправились с гарнизоном, — угрюмо буркнул Аграв. Он, так же, как и Вагр, принялся проверять острие оружия.

— То есть, — резюмировал Глисс, стоявший возле костра, опираясь на свое старинное тяжелое копье, — даже если мы незаметно уйдем из крепости, похоронив мертвых, забрав пленного и раненых, Нечистый, прежде чем двинуться на Бухту, уничтожит наши поселения.

Мужчины начали высказываться, что делать дальше, дело чуть не дошло до драки. Люди, пришедшие в крепость вместе с Глиссом, были из разных деревень ближайших окрестностей форта, и это обстоятельство еще больше усугубляло беспорядок. Метс, эливенер и иир’ова, стоявшие в сторонке, размышляли каждый о своем. Например о том, куда же подевались таинственные враги Зеленого Круга, уничтожившие гарнизон и первую волну карателей.

Наконец Глисс, выбранный ополченцами старшим, прервал свое задумчивое молчание. Глаза его светились решимостью идти до конца, губы были сжаты в тонкую упрямую линию. Он принял нелегко давшееся решение.

— Ты, — он указал руками на молодого гончара. — Отправляйся бегом к воротам, и запри их. Там есть засов, если сможешь, подними мост. Вначале выпустишь Ткача и братьев-оружейников. Вы трое уведете в нашу деревню пленного, пусть его там посадят под замок, и унесете раненого жителя Бухты. Эй, там, долго вы еще будете возиться с погребением? Заканчивайте и вооружайтесь.

Глисс в наступившей напряженной тишине смотрел, как выполняются его приказания. Вдогонку гончару он крикнул:

— Напомни Ткачу, а то у него башка пустая, пусть велит всем жителям деревни убираться к корчевщикам. И скот туда же пусть гонят.

Неразлучные братья, ладившие стрелы едва ли не для половины Северной Флориды, одновременно склонились над раненым, и старший из них сказал:

— А мы потом пойдем к себе, ты уж извини, Глисс. Не ровен час, лемуты Нечистого вначале посетят нашу деревню. Уведем детей и баб в схроны у торфяников, и вернемся, если успеем.

— Разумеется. Ткач, отправишь наших мальчишек предупредить всех соседей, чтобы готовились к нашествию. Теперь ты, — узловатый палец старосты уставился в грудь эливенера. — Скажи этому коту, чтобы шел к причалу, а мы пойдем следом. Думаю, Нечистый не решится штурмовать крепость с суши, его лемуты начнут высаживаться там же, в гавани.

По мимике и в целом по ситуации метс понял, что говорит вождь флоридского ополчения. Он тут же взмахом руки привлек внимание иир’ова и показал на себя, дескать, пойдем вместе. Старый эливенер, кряхтя, двинулся за ними, на ходу сказав Вагру:

— Торопитесь, на бестолковую деревенскую говорильню времени нет. Если карательные отряды войдут в саму крепость, мы не сможем обороняться в сотнях узких проходах, нас окружат и перебьют. Нужно встретить Нечистого в гавани.

Глава седьмая Речная петля

— Хорошо, что зима начинается, — сказал Аграв, оглядывая кучи изуродованной лемутской плоти, громоздившиеся на причалах.

— Точно, побратим. Иначе воняло бы так, что мы бы и близко не подошли. Холодный воздух — наш союзник.

Перед причалами лежал, словно отдыхающий кит, баркас с покореженной кормой. Он лежал днищем вверх. Вагр задумчиво смотрел на приставленные к перевернутому судну багры, которыми таинственно исчезнувшие враги Нечистого стащили со всей крепости мертвечину в один гигантский могильник у воды. Лесоруб сказал, пинком ноги отшвыривая в сторону здоровенного краба, тащившего мимо почерневшую лемутскую кисть, все еще сжимающую нож:

— И куда же все-таки запропастились Ушаны, да и все остальные? Неужели вправду, нанесли удар и скрылись, предоставив нам и жителям Бухты расхлебывать гнев всего Зеленого Круга?

— Не знаю. Если и так, то это довольно-таки подлый ход, — Глисс отстегнул медную фибулу и раскрыл руками пошире ворот своей боевой кожаной куртки.

Они стояли на скользких досках причалов, разглядывая безжизненную реку. Никаких следов дозорных Нечистого. Рыбоед, от нечего делать, швырял камнями в огромных ящериц и головастиков, бьющихся в полосе прибоя над изглоданными телами Волосатых Ревунов. На камни пирующие рептилии не обращали ни малейшего внимания. Зато несколько чаек и орлов, задетых метательными снарядами, теперь кружились над ополченцами с громкими криками.

— Прекращай свои дурацкие забавы, Рыбоед! — Аграв выглядел встревоженным. Он ходил вдоль штабелей из тел, помахивая саблей и нервно теребя рыжий чуб. — И что ты не отправился в деревню со своим дядей, клянусь Небесами! Случись сеча, толку с тебя не будет, а вот беспокойства…

Рыбоед не обратил на его слова ни малейшего внимания, продолжая кидать булыжники в дошедших до неистовства головастиков. Глисс, воткнув в доски настила острие копья, обратился к своему маленькому воинству:

— Я не знаю, куда делись существа, заварившие эту кашу. Но я знаю другое: жители Бухты должны быть нам благодарны за то, что мы собираемся встать грудью на пути карателей, прибывших во Флориду по их душу. Поэтому — Рыбоед, собирайся, выбери себе лодку, благо их тут множество, и отправляйся к Четвертому Хозяину. Расскажешь, что видел. Предложи им прислать сюда свое воинство. Думаю, им приятнее будет воевать здесь, на развалинах форта Нечистого, чем под стенами собственного поселения. Я никогда их не видел, но говорят, что воины Хозяина великолепно обучены и владеют какими-то военными секретами. Не просто так же им удалось отразить нападение С’Муги.

— А почему я? — видно было, что Рыбоед рад возможности убраться подальше от места вероятного сражения, но он предпочитал упираться. Была у него такая черта — заставить себя умолять. Глисс мрачно посмотрел на него, и проговорил сквозь зубы:

— У тебя там родственники. Бери любых двоих, сажай на весла. Твоя задача — половчее продумать речь, чтобы Четвертый Хозяин прислал людей.

— У него язык подвешен как надо. Мертвого уговорит, — уверенно сказал Аграв. Вагр, сомневавшийся в дипломатических талантах Рыбоеда и в отваге людей Бухты, промолчал. По его мнению, если появятся каратели, флоридянам не суждено узнать ни о провале рыбоедовой миссии, ни о том, что воины с побережья Лантика промедлили с выступлением.

Глисс, меж тем, закончил составлять план предстоящего сражения. Теперь он отдавал короткие отрывистые приказы, понимая, что времени на обсуждение его плана у ополчения уже нет. Хорош план или нет, очень скоро покажет время.

Три группы по два-три воина староста направил по лабиринтам ходов в разные части крепости. Они должны взобраться на стены и обходить частокол, внимательно следя, чтобы Нечистый не обошел ополчение с флангов и тыла. В конце концов, никто не мешал командиру карательного корпуса высадиться где-нибудь выше по реке, и идти к крепости посуху. В таком случае пришлось бы спешно выдвигать основные силы на стены. Но только вряд ли Нечистому захочется заваливать трупами лемутов собственные рвы и взбираться на стены своей же крепости. Со стороны воды Мертвая Балка намного более уязвима, это врагам должно быть очевидно. Именно здесь находился самый вероятный участок наступления Зеленого Круга.

— Аграв и Вагр, — обратился к побратимам Глисс, задумчиво разглядывая взметенную множеством лап и плавников воду реки. — Скорее всего, они пойдут в атаку на лодках. Подготовьте все эти посудины, болтающиеся у причалов, к сожжению. Думаю, если запалить незаметно и одновременно, это сильно помешает высадке.

— Жалко баркасы-то. У наших рыбаков таких нет. Может, отгоним один в укромное местечко, я как раз знаю такое? — Аграв мечтательно посмотрел на аккуратные посудины, сотворенные умелыми руками союзников Нечистого. Глисс показал ему кулак, буркнув:

— Сожжешь эти, никто не мешает тебе отбить у Нечистого судно по вкусу.

Рыжий отправился выбирать себе помощников. Вагр так же принялся выполнять указание вождя, не вдаваясь в длинные споры. Он лишь подумал: «Не понадобятся нам никакие корабли. Что может горстка ополченцев против обученной армии и своры натасканных для войны лемутов, не говоря уже про некромантов и их колдовские штучки? Все тут ляжем».

Глисс отправил еще двоих ратников в помощь молодому гончару, сторожить ворота. Случись неудача на причалах у основных сил ополчения, придется через них отступать в леса. Принимать бой в узких коридорах значило напрашиваться на окружение.

Староста осмотрел свое поредевшее воинство. Теперь у него оставалось ровно две дюжины бойцов, жалкая горстка по сравнению с той мощью, что могла находиться во второй волне карателей. Еще человек десять под командой побратимов суетились на баркасах и пирогах, заготовляя факелы из весел, обмотанных тряпками.

Однако суровые мужественные лица вселяли надежду, что удастся по крайней мере, дать бой и с честью уйти из крепости. Слабые духом, слишком молодые или напротив, излишне старые, находились теперь у ворот и на стенах форта. Вверившие свои жизни ему, Глиссу, слушались его приказаний беспрекословно, словно он был командиром ополчения всей Северной Флориды времен войны с Народом Хвоща, выбранный на общем собрании колонистов полуострова.

«Надо быть достойным этой чести, — подумал староста, выдергивая копье из досок настила, и медленно бредя вдоль неровного строя своего отряда. — По крайней мере, я с детства ждал этого момента. Теперь вряд ли удастся умереть в своей постели. Зеленый Круг могуществен, а его внушающий страх глава С’Лорн — мстителен. Эта война закончится либо уничтожением всех колонистов, либо… разрушением Круга». Последняя возможность казалось старосте маловероятной, но уныния в душе он не чувствовал. Кровь свободолюбивых предков, заселивших полуостров несколько веков назад, бурлила в его жилах, призывая к самой главной, возможно, битве в истории Флориды.

Меж тем отец Вельд, иир’ова и метс пробирались по лесу вдоль речного берега на север, наблюдая за рекой. За спиной атвианского разведчика висел пучок смолистых факелов. По договоренности с Глиссом он должен был просигналить ополченцам, как только их головной дозор увидит первые же признаки приближения воинства Нечистого.

Один факел — значит движется одна большая лодка, два — большой баркас или же, соответственно, две пироги. Условливаясь с эливенером о системе оповещения, Глисс без комментариев протянул метсу огниво и три десятка тонких факелов.

— На всякий случай, — буркнул староста и, быстро повернувшись, ушел в сторону гавани. Переглянувшись с эливенером, метс повесил на спину связку и двинулся в путь, сжимая в руке саблю. Иир’ова остался безучастен к произошедшему диалогу. Его зоркие глаза ни на миг не отрывались от дальнего поворота реки.

«Интересно, а что будет, если командир карателей действительно высадился на севере, и сейчас двигает свои силы по лесной чаще противоположного берега?» — Северянин с удивлением вертел головой, разглядывая незнакомый лес, весьма не похожий на привычный северный Тайг.

Ему откликнулся эливенер, который быстро восстановил свои ментальные силы и мог находится с обоими своими помощниками в постоянной телепатической связи:

— Тогда нам останется вернуться в крепость и попытаться диверсией в тылу сдержать натиск атакующих.

Метс согласно кивнул. Он был солдатом, обученным воевать с Нечистым, и ему, в сущности, было все равно, в какой части континента это делать. Конечно, дома и деревья помогают…

Час или два они упорно пробирались на север. В сопровождении эливенеров, как слышал метс еще в Канде, одно удовольствие красться по лесу: тебя не укусит ядовитый гад, на плечи не кинется притаившийся в ветвях хищник, встревоженная птица не выдаст местоположение разведчика. Однако его все сильнее и сильнее беспокоило полное отсутствие мелких зверушек и прочих лесных обитателей.

«Может быть, в южных лесах жизнь бурлит не так, как в Тайге или вокруг Внутреннего Моря?».

Не успела эта мысль сформироваться в голове атвианского следопыта, как отец Вельд немедленно откликнулся, причем вслух, хоть и шепотом:

— Ты прав, мой мальчик. Лес словно вымер. Я чувствую вокруг сотни и тысячи притаившихся существ. Мелкого зверья на юге больше, чем в северном Тайге.

— Значит… — прошептал метс, поудобнее берясь за рукоять сабли.

— Да, Нечистый близко. Наш мохнатый друг тоже чует это. А теперь тише. Я даже мысленно не стану говорить с вами, пока не выясним, где враг. Его колдуны умеют прослушивать пространство, чуя человеческий интеллект на большом расстоянии. Иир’ова может передавать нам мысленные картины, чем и будем пользоваться. Его мозг… гм… подобен мозгу Волосатого Ревуна, хоть и намного тоньше устроен. Он сформирован весьма схожим образом…

Метс хотел переспросить, отчего это так, но тут эливенер поднял руку, призывая к молчанию.

Крадущаяся впереди кошачья фигура замерла, а потом низким стелющимся прыжком переместилась прямо к воде. Метс восхитился — ни одна ветка не хрустнула под лапами стремительного хищника.

Река, через путаницу голых ветвей, была видна плохо, как сквозь паутину. Эливенер, выждав несколько мгновений, поднял ладонь и указал влево и вправо от гигантского дерева, лишенная листвы крона которого терялась где-то высоко вверху.

Метс упал на холодную землю, и пополз вкруг древесного ствола, подумав: «Откуда этот Вельд знает сигналы скрытного перемещения нашей пограничной стражи?».

Тут же его по загривку стукнула черная полусгнившая шишка. Кен повернулся и увидел рассерженное лицо притаившегося за корнем гигантского дерева эливенера. Седобородый постучал пальцем по голове меж бровями и приложил палец к губам.

Чтобы ползти стало удобнее, метс отстегнул вязанку факелов и змеей скользнул к воде по палой листве. Вскоре он плюхнулся рядом с иир’ова, шкура которого прекрасно сливалась с покрытыми губчатым мхом трухлявыми корягами и самим цветом почвы. Рядом засопел старик, устраиваясь на ложе из выброшенных волнами водяных растений.

Первое время метсу показалось, что на реке царит мир. Легкая рябь выдавала присутствие у самого берега какой-то крупной рыбины, над мелкой волной гонялись друг за другом две дневные летучие мыши. Ветерок гнал оторвавшиеся от стеблей бутоны поздних цветов, которым пришло время умереть, бросив семена в воды зимнего водоема. Но тут эливенер вновь поднял ладонь, и сложным образом скрутил пальцы. Знак означал «враг — (враги) движется скрытно под землей (внизу). Он (они) передо мной (перед нами)».

Кен бестолково заворочал головой, силясь понять, что же имеет ввиду Вельд. «Под землей… ах, да, конечно же, под водой». А он-то искал лодку или бревно, за которым притаился лазутчик.

Поначалу внимательный осмотр реки ничего не дал, но тут следопыт прикусил губу от досады. И как он мог не обратить на это внимание!

Прямо перед ним меж волнами на краткий миг появилась мокрая голова какого-то существа, и тут же, набрав воздух, ушла под воду без единого всплеска. Но одного единственного взгляда на лазутчика оказалось достаточно, для того, чтобы метс вспомнил многочасовой инструктаж своего командира. В армии Кандианского Союза обязательно информировали каждого ратника о любом новом виде лемутов, используемом Нечистым для войны. После путешествия Иеро на юг, в ходе которого воину-священнику Республики пришлось столкнуться с новым видом мутантов, подобный инструктаж спас войска Аббатств от многих потерь: когда разыгралось величайшее сражение современности в северных озерах, солдаты знали, с каким противником им предстоит иметь дело в воде. Вспомнил этих тварей и Кен.

Норки! Конечно же, искаженные Смертью и колдовством адептов Темного Братства потомки мелких водяных и сухопутных хищников. Снабженные перепонками лапы позволяют им прекрасно плавать по поверхности и преодолевать значительные расстояния в толще воды. Похоже, командир экспедиционных сил Зеленого Круга, не удовлетворенный результатами разведки, совершенной Людьми-росомахами, направил вперед отряд боевых пловцов. Метс, несмотря на всю ненависть, каковую испытывал с самого раннего детства ко всем слугам Нечистого, восхитился осторожностью и продуманностью действий вражьего командующего.

«Ну почему, спрашивается, талантливые люди сознательно служат Злу?» Вельд повернул голову к атвианскому разведчику, но в этот раз не стал ругать и кидаться шишками, а лишь поднял глаза в небеса, словно бы отвечая на мысленный вопрос фразой типа «на все божья воля» или «злые дела суть результат попустительства высших сил». Следопыт хмыкнул и вновь сосредоточился на наблюдении за рекой.

Вскоре показалась в воде еще одна голова, и еще. Они плыли слишком далеко от берега, где находились дозорные, чтобы метс мог достать их из лука, даже если бы он оказался под рукой.

«Эти твари выберутся из-под воды на причалы, смешавшись с толпой трупоедов, разнюхают, что происходит в крепости и вернутся назад. А то и уволокут с собой какого-нибудь бедолагу. Нужно что-то придумать. Можешь не говорить, а думать, я и иир’ова поймем. Поблизости я не чувствую колдунов Нечистого, а вот уши у его лемутов прекрасные», — раздался в голове Кена голос эливенера. Метс начал лихорадочно соображать. Зажечь сигнальный факел? Но это лишь укажет основным силам врага точное местоположение дозора и ничего не подскажет Глиссу. Ополченцы будут ожидать лодку и подвергнутся атаке из-под воды. Примитивная система сигналов связи, придуманная старостой, сразу же дала сбой.

«Наш мохнатый друг в воду не полезет, он ее побаивается. Ты станешь в реке уязвимым и вряд ли справишься с тремя-четырьмя норками в их родной стихии. Да и вообще, еще через некоторое время их будет не догнать», — помог эливенер.

«А если размахнуться и швырнуть в реку палку, потом еще и еще? Они выберутся на берег, чтобы посмотреть…» Кену самому идея показалась решительно примитивной, так что отец Вельд решил не отвечать ему. Разумеется, пара-тройка лемутов выберется на берег, и придется принять бой. А какие гарантии, что одна из них не повернет к основным силам Нечистого, а другая не продолжит заплыв к Мертвой Балке?

Ментальное молчание прервал эливенер. Наверное, он отвечал иир’ова — метс уловил лишь самый хвост их краткого безмолвного общения.

«…конечно, я чувствую присутствие маленького снапера на дне, и гигантского сома под утонувшим деревом прямо под ними. Но Нечистый, в лапах которого я столь долго находился, лишил меня на время, а может и навсегда, возможности управлять многими животными».

«Значит, кто-то из нас останется здесь, а кто-то побежит к крепости наперегонки с норками», — подумал метс.

«Ничего лучше не придумать», — пришел ответ. В следующий миг иир’ова пополз в чащу. Он двигался удивительно плавно, стелясь по жухлой листве, словно змея. Кену показалось, что союзник просто растворился в чаще, словно лесной призрак.

Они продолжили наблюдение за рекой. Норки исчезли вдали, и метс с сомнением покачал головой. Ему казалось маловероятным, что иир’ова успеет оповестить Глисса, но эливенер прошептал убежденным голосом:

— Дети Ветра двигаются быстрее испуганного бафера, мальчик мой. Вопрос не в том, успеет Ирм домчаться в гавань, или не успеет. Сомнительно, что ополченцам удастся замаскироваться или выманить норок из воды и уничтожить. Думаю, количество нашего отряда и его расположение так или иначе будет вскрыто.

Метс впервые услышал имя мохнатого союзника и само название его народа, и постарался запомнить. Внезапно эливенер недовольно нахмурил брови и засопел. В голове северянина послышался его неуверенный голос:

«Что-то остановило норок… что-то большое, я чувствую их страх даже сквозь ментальную защиту, которую создают голубые ошейники… еще что-то движется на противоположном берегу, прямо напротив нас… а вот и Нечистый…»

Метс принялся шарить глазами по воде, забыв, что эливенер пользуется не своими старческими глазами, а внутренним зрением и слухом. Вельд почувствовал приближение лодки врага еще до того, как она вынырнула из-за поворота реки, и стала видна невооруженным глазом.

Это оказалась большая, но легкая пирога, сплетенная, вероятнее всего, из гибких лиан и тонких прутьев, борта которой умелые руки обшили толстой шкурой какого-то животного. Три пары весел с огромной скоростью влекли суденышко в направлении Мертвой Балки. Гребцами являлись Люди-росомахи, а на носу неподвижно замер всматривающийся вдаль человек, при виде которого сердце метса лихорадочно забилось. Он узнал работорговца, рядившегося в личину купца, который уничтожил отряд атвианских разведчиков и пленил самого Кена.

«Вот и встретились, мерзавец!»

Тут же в голове метса, словно удар грома, раздался гневный голос Вельда:

«Невоздержанный мальчишка! Как так можно, а еще разведчик Атвианского Союза! Случись на лодке самый плохонький из телепатов Зеленого Круга, и нас бы уже обнаружили. Погаси свою злобу и замри!»

Лодка шла по самой середине реки, и как раз поравнялась с ними. За спиной работорговца сгрудились трое лучников из той же шайки, хорошо знакомой Кену. Не хватало лишь выкупившего следопыта чернокнижника.

«Норки умирают… причем насильственной смертью… странно, они еще не все добрались до крепости…».

Эливенер казался сбитым с толку, а метс ненавидящими глазами пожирал человека, уничтожившего его командира, друзей, и обрекшего пограничника на кошмар плена.

«Сейчас что-то случится… внимание!»

Метс приподнял голову над корягой, чтобы лучше рассмотреть врага, и тут с противоположного лесистого берега ударили стрелы. Они били не очень прицельно, вызвав череду фонтанчиков вокруг пироги, но густой залп все равно накрыл лодку. Раздался визг падающей в воду росомахи и крик смертельно раненого человека. Лучники Нечистого выпустили стрелы по противоположному берегу, но Кен был больше чем уверен: они бьют наугад. Потерявшая одно весло пирога пошла несколько наискосок, ибо перепуганные лемуты продолжали лихорадочно грести, и это сослужило солдатам Зеленого Круга дурную службу — судно приблизилось к опасной стороне реки. Оттуда вновь хлестнули стрелы. На этот раз не стало двоих гребцов и одного лучника.

— Они сейчас начнут удирать! — воскликнул метс, уверенный, что голосящие в страхе росомахи шумят так, что его голос не долетит до ушей подвергшихся обстрелу. — Эх, жаль, не догнать! И арбалета нет!

Эливенер молчал, о чем-то сосредоточенно думая.

Действительно, пирога кое-какразвернулась, и медленно двинулась против течения. Ток реки в этом месте, видимо, был изрядный, да и гребцов на судне поубавилось. Лодка Нечистого еле ползла, а стрелы все хлестали и хлестали из чащи.

— Все одно, уйдут, — произнес Кен, щеки которого лихорадочно горели. Но тут прямо перед носом лодки появилось какое-то темное пятно. Гигантский водяной пузырь, набухший в воде, лопнул, и на поверхности появилась уродливая серая голова какого-то чудища. В фонтане брызг мелькнули снабженные розовыми присосками щупальца, и лемут, так и не расставшийся с веслом, перелетел через борт. С диким криком люди и мутанты кинулись на корму, а существо, атаковавшее пирогу из-под воды, стало подтягиваться на присосках к носу посудины.

— Вот это да! — восхищенно вскричал метс. Он был уверен, что является свидетелем проявления власти над животными, свойственной эливенерам, ставшей на севере притчей во языцех после рассказов Иеро. Но Вельд лишь удивленно сопел, наблюдая, как монстр сильно раскачивает лодку, пытаясь забраться внутрь. Попытка не удалась. С длинным звериным криком командир судна бросился вперед, размахивая тесаком, и принялся неистово рубить чудовище, метя не столько в щупальца, сколько в глаза.

Животное не выдержало натиска. Оно ударом длинной серой конечности переломило пару сиротливо торчащих из уключин весел и с шумом погрузилось в воду. Но это отнюдь не освободило путь для бегства: в воде появлялись все новые и новые уродливые головы спрутов, отрезавших слугам Нечистого путь к отступлению. С берега опять ударили стрелы.

Командир пироги оказался весьма находчивым малым с крепкими нервами, как был вынужден признать Кен. Работорговец пинками посадил за весла двух оставшихся в живых росомах и одного лучника, схватил со дна пироги громадный, напоминающий корыто щит, и стал их прикрывать. При этом он внимательно следил за перемещениями в воде серых голов, готовясь отразить их атаки.

Лодка медленно двинулась в сторону притаившихся метса и отца Вельда.

Сердце следопыта учащенно забилось. Сейчас он кощунственно желал врагам удачи. Он мысленно аплодировал работорговцу, который увел свою пирогу за пределы досягаемости стрел, и теперь отбивался от тянущихся из воды щупалец.

Отец Вельд с немалым удивлением смотрел, какой радостью вспыхивает лицо атвианского разведчика, когда командиру приближающегося судна удается отразить «корытом» или тесаком робкие попытки спрутов остановить бегство.

— Отец, моя мечта сбывается! Этого человека я поклялся убить, даже если для этого придется сойти на самое адово дно!

Эливенер покачал головой и сварливо сказал:

— Интересно, что бы сказал твой духовник из Универсальной Церкви Канды, если бы узнал об этой клятве?

— Моим духовником был воин-священник пограничной стражи по имени Лиус, которого этот мерзавец подло убил. Клялся я как раз его светлой памятью. Хоть бы они сумели причалить к нашему берегу! Помоги им Вечные Небеса!

Вскоре стало ясно, что все случится именно так, как о том мечтает пылающий жаждой мести Кен. Спруты, удовлетворившись тем, что отрезали солдатам Нечистого путь к основным силам, отстали. Стрелы давно уже перестали свистеть над рекой — слишком велико стало расстояние до цели. Работорговец встал во весь свой немалый рост и принялся выкрикивать невидимым за деревьями стрелкам и снующим в воде серым монстрам разного рода обидные слова на всех диалектах морского языка Внутреннего Моря, заставив даже видавшего виды метса усомниться, сможет ли душа этого человека, очищенная покаянием, попасть в рай.

Кен молча готовился к схватке. В данные мгновения он совершенно наплевал на свои обязанности дозорного, выставленного здесь совсем не для того, чтобы в одиночку атаковать судно Нечистого. Эливенер попытался воззвать к его солдатской чести, но увидел лишь глаза, полные мстительной радости от предстоящего смертоубийства.

— Да простят Вечные Небеса то, что ты намереваешься сделать, мой мальчик, — пробормотал отец Вельд, и попытался установить мысленную связь с иир’ова. Его ментальные возможности оказались сильно подорванными в темнице мастера С’Муги, но он был твердо убежден, что на много миль вокруг нет ни одного члена Темного Братства или колдовской машины Нечистого, с помощью которой можно было перехватить его сигнал или нанести вред мозгу.

Метс пополз в чащу, прошептав:

— Отец, оставайтесь на месте. Если небо позволит, я вернусь к вам… через некоторое время.

Добравшись ползком и на четвереньках до корней большого дерева, разведчик поднялся и огромными прыжками бросился вдоль берега в ту сторону, куда снесло течением готовящуюся пристать лодку Нечистого.

Эливенер сосредоточился, почувствовал контакт с Ирмом и увидел мокрые доски причала, на которых сгрудились ополченцы. Они рассматривали двух мертвых норок, которых Аграв как раз освобождал от тускло блестевших шипастых ошейников. Вагр с мрачным выражением на лице вытирал тряпицей лезвие кривого ножа, Глисс же ворчал, словно рассерженная собака. В обоих руках он держал два обломка копья, доставшегося ему от славных предков, подвергшихся нападению Нечистого в северных деревнях Флориды.

Эливенер попытался сосредоточиться и послать иир’ова немой вопрос: где же остальные норки? После нескольких безуспешных попыток это ему удалось — мутант понял смысл картины, переданной Вельдом. Причал исчез, и седобородый увидел чистую воду реки. Не зная, как уточнить свою мысль, Дитя Ветра попыталось показать ему пустоту, царящую в толще воды поблизости от крепости. Седобородый улыбнулся: как и все кошачьи, Ирм ненавидел воду и не мог знать, как выглядит дно лесной речки. В образе, созданном в мозгу иир’ова, дно было покрыто красноватым песком и пожелтевшими от солнца костями. Словом, вид безжизненной саванны.

Телепатическая связь на миг прервалась. Наверное, кто-то окликнул иир’ова или же он на что-то отвлекся. Однако очень скоро отец Вельд оказался вновь связан с Дитем Ветра. Теперь эливенер увидел вблизи лицо Глисса, которого потеря копья не сделала глупцом. Как командир маленькой дружины, он интересовался через своего союзника, что творится на реке и чего ждать от Нечистого.

Вельд посмотрел на реку, где серые туши стремительно неслись к дальнему берегу. Перемещались они, резко выбрасывая назад пучки щупалец, словно океанические кальмары, на которых, впрочем, не были похожи. Попытка прикоснуться к их разуму встретила противодействие. Твари имели определенный опыт общения с людьми, обладающими ментальными талантами, и прекрасно умели блокировать попытки вторжения в свои головы.

Эливенер досадливо поморщился. У него давно вызрели определенные догадки по поводу всего, что творилось вокруг Мертвой Балки, но пока он держал их при себе. Но командиру ополчения нужна информация! Вельд посмотрел в ту сторону, где исчез Кен, и недовольно покачал головой. Если бы сейчас на причале форта находился не бессловесный иир’ова, а метс, то эливенер передал бы через него подробный доклад. Метс вряд ли мог изъясняться на диалекте языка Д’Алви, но конечно же, владел батви, жаргоном торговцев Внутреннего Моря. Глисс показался эливенеру человеком бывалым, наверняка он понял бы слова метса, сказанные на простом языке, искусственно созданном в центре континента как раз для общения разноплеменных путешественников. Но данная возможность не могла быть реализована: как раз в эти мгновения пирога Нечистого должна пристать к берегу выше по течению, и метс наверняка поджидает ее экипаж в засаде.

Седобородый прервал связь с крепостью и решил провести эксперимент. Мастер С’Муга, захвативший его в плен, питал иллюзорную надежду переманить эливенера на сторону Темного Братства. С этой целью он не стал разрушать мозг старика, а лишь поил его какими-то отвратительными отварами, притупляющими определенные навыки, с помощью которых пленник мог бы связаться с друзьями или призвать себе на помощь кого-либо из представителей животного мира Флориды. Даже теперь седовласый почитатель дикой природы чувствовал, что его ментальные способности уменьшены до столь малой величины, за которой начинается царство вечного телепатического молчания. Но ситуация требовала действий, и он отважился на проверку.

То был самый простой прием, которому Вельд выучился едва ли не первому в череде способностей, практикуемых в ордене. Просканировав участок реки и лес вокруг, дабы удостовериться в отсутствии враждебных эманаций колдунов Нечистого, эливенер устремил фокус своего внимания на дальний берег, стараясь найти подходящий мозг. Вскоре таковой оказался найден: небольшая двухголовая змея, свернувшаяся на раскачиваемой ветром ветви лесной чащи. Сейчас старик мог видеть глазами змеи и до некоторой степени контролировать ее движения. Радость от осознания того, что наместнику Зла не удалось лишить его этой простой возможности к дальновидению, оказалась преждевременной. Внедрение в мозг двухголовой рептилии привело к тому, что сознание самого Вельда оказалось расщепленным, словно у шизофреника. Пришлось потратить некоторое время на то, чтобы заставить одну из змеиных голов уснуть и не мешать.

Теперь эливенер попытался повернуть глаза змеи и найти в чаще нужные ему объекты. Как он и подозревал, лес скрывал целую группу спрутов, выбравшихся на сушу и теперь выстраивающихся в походную колонну. Мысленно извинившись перед рептилией, отец Вельд насильно заставил ее спуститься по стволу поближе.

На затылке серого монстра, располагающегося прямо под деревом, возникло движение. Кожистый капюшон откинулся, и прямо из тела спрута показалась голова человека, скрытая шлемом.

Вельд принялся водить из стороны в сторону змеиной шеей, стараясь получше рассмотреть весь отряд. Спрутов в лесу скопилось немало. Из недр каждого восьмилапого показались люди, собравшиеся на небольшой полянке, чтобы обсудить план дальнейших действий. К своему превеликому сожалению эливенер отметил, что змеиное зрение значительно уступает слуху. Спруты подняли в кустарнике такой тарарам, что услышать их разговор не представлялось возможным.

Тогда эливенер вызвал иир’ова и передал ему картинку, которую видел перед собой. Еще несколько мгновений, и Вельд почувствовал, что вторая змеиная голова просыпается. Мутант, принимающий ментальное послание эливенера, зашипел, когда его сознание принялось раздваиваться вместе с мысленной картиной. Одновременно человек и лемут подавили ментальную активность.

«Вот так, наверное, и становятся шизофрениками», — подумал седобородый, держась за голову. Как только окружающая действительность перестала двоиться, старик послал иир’ова изображение атакованной спрутами пироги Нечистого и поспешил на помощь метсу.

Кен горящими глазами следил из чащи за тем, как серые туши спрутов оставляют слуг нечистого в покое, и одна за другой направляются к противоположному берегу. Пирога на двух веслах уже скрипела кожаным днищем по илистому дну. Работорговец, могучий мужчина в пестрых штанах, сшитых из разноцветных лоскутьев, и в толстой кожаной безрукавке мехом наружу, спорил со своим лучником, пока выбившиеся из сил росомахи отдыхали. Разговор велся на чудовищно исковерканном батви, но метса перед рейдом на юг прекрасно обучили понимать пиратский диалект.

— А я тебе говорю, Череп, что нам не дадут вернуться к своим на веслах. У меня нет ни малейшего желания еще раз драться с этими водоплавающими слизнями. Бросаем лодку, и ноги в руки…

— Тебе Юлл, может, и плевать, а я сам сшивал и конопатил эту пирогу. Пусть лемуты вытаскивают ее на берег, замаскируем ветвями, и пойдем берегом, раз уж по-другому никак нельзя. После победы вернемся за ней.

— Будь по-твоему, скряга, будь по-твоему…

Виновный в смерти атвианских разведчиков Юлл первым спрыгнул, с борта и погрузился по колено в воду. Тяжело ворочая сапогами в густом иле, он развернулся и схватил пирогу за борт.

— А ну, пошевеливайтесь, собаки! Я что же, один буду волочь ее, что ли?

Вначале лемуты, а потом и Череп спрыгнули за борт и потащили свое легкое суденышко к берегу.

Метс подобрался, готовясь к схватке. Одна его рука сжимала гладкий речной камень величиной с куриное яйцо, вторая саблю. Случись у него сейчас лук или хотя бы праща, он перебил бы всех четверых слуг Нечистого, совершенно не рискуя жизнью. Но пришлось довольствоваться тем, что Небеса дали возможность сразиться с ними врукопашную. По крайней мере, на стороне атвианского следопыта внезапность, а это уже немало в скоротечной схватке.

Когда солдаты Нечистого приблизились настолько, что возникла опасность быть учуянными росомахами, метс с истошным воем выскочил из чащи. Он умел вопить громко, словно раненый зверь или умирающий Ревун. Пока не отзвучал длинный парализующий крик, ни один из его противников не успел ничего предпринять. Они лишь стояли, держась за борт пироги, с широко разинутыми ртами, вперив в атаковавшего их человека широко раскрытые от удивления глаза. В несколько прыжков Кен покрыл расстояние до воды и метнул камень.

Череп, пришедший в себя первым и рванувшийся за оставленным в пироге луком, получил удар в лысую башку, послужившую причиной возникновения его клички. Камень разбил голову и, похоже, выбил ему мозги. Юлл, действительно, оказался сообразительным малым. Он в один прыжок заскочил в пирогу, при этом крикнув лемутам громовым голосом:

— Взять его, он же один! Вырвите ему кишки и принесите в лодку голову негодяя!

Росомахи кинулись на следопыта, который расчетливо остановился на берегу. На лесной тропинке он вряд ли решился бы схватиться сразу с двумя лемутами этой породы. Да что там, и с одним он предпочел бы иметь дело лишь в шлеме, со щитом и топором. Но тяжелые хищники вязли в топком иле, что значительно сковывало их движения. По крайней мере, не приходилось опасаться коротких прыжков, которыми Люди-росомахи могли сшибить с ног любого, кто отважился биться с ними грудь в грудь, полагаясь на силу. Самым приятным обстоятельством оказалось то, что лемуты то ли оставили свое оружие в лодке, то ли вообще его не имели, являясь гребцами на пиратской пироге.

Первого же врага, достигшего берега, метс встретил быстрым выпадом, едва успев увернуться от когтистой лапы, чуть не разворотившей северянину лицо. Росомаха еще не знала, что умирает — острый клинок не только глубоко вошел в плоть, но скользнув по грудинной кости, распорол аорту. Тем не менее, разведчику пришлось отступить перед яростно ревущим и хаотично размахивающим передними лапами лемутом. Второй слуга Нечистого рванулся обойти метса сзади, как это делают любые хищники, атакующие сворой, но ил и вода не позволили ему прыгнуть. Запнувшись о корягу, враг помедлил, и метс успел нанести ему удар в плечо. Но тут острота клинка сыграла с новым владельцем злую шутку: вместо того, чтобы отрубить лапу или разрубить шею, голубая сталь легкой сабли, наткнувшись на кость, проехалась вдоль нее, срезав длинный тонкий слой шкуры с лапы врага. Метс провалился на ударе вперед и почувствовал, как прямо над затылком прошла лапа раненого лемута. Северянин рванулся, выпрямляясь, но он оказался недостаточно быстр — одуревший от боли в плече мутант успел рубануть его лапой по ребрам. Удар едва не вышиб из метса дух, он застонал и попятился, благодаря Всевышнего за то, что когти зверя лишь разорвали одежду, а не плоть. Тем не менее, пришлось отступать, перебросив саблю в левую руку и держась за ушибленный бок.

Визжа и клацая зубами, лемуты наступали, правда глаза одного из них уже покрыла смертная пелена, а из груди фонтаном била кровь. На суше прыгучие твари получили определенное преимущество, каковым не преминули воспользоваться. Мутант, раненый Кеном в плечо, совершил короткий бросок в ноги, метя лапами северянину под коленки, а оскаленной головой — в низ живота.

Бросок твари был подобен выстрелу из катапульты. Метса спасло лишь то, что он, пятясь, запнулся о корягу и полетел спиной назад одновременно с рывком лемута. Когтистые лапы вместо коленных связок располосовали мелькнувшие в воздухе голенища сапог, а зубы лязгнули в пустоте. Падая, северянин умудрился ударить росомаху по затылку эфесом, благо голова твари оказалась в опасной близости от человека. Плюхнувшись на загривок во влажную грязь, разведчик быстро перекатился и вскочил на ноги. В боку что-то хрустнуло, и он подумал:

«А ребра-то сломаны».

В следующие несколько мгновений ему стало не до мыслей. Упавшая на четвереньки росомаха тряхнула ушибленной головой, и с рычанием двинулась на человека. Удар по затылку был силен, у метса даже онемела рука, сжимавшая эфес, но медвежий череп оказался крепок. На всем севере вряд ли можно сыскать пяток бойцов, что смогли бы пробить толстую кость на затылке этой разновидности лемута. Раненый враг поотстал, жалобно скуля и зажимая лапами рану на груди.

Северянин продолжал отступать, нанося перед собой короткие рубящие удары, метя в выставленные вперед конечности врага. Но рефлексы лемута оказались ничем не хуже, чем у разведчика. Всякий раз тварь успевала отдернуть лапу и совершить очередной прыжок вперед. Атвианский пограничник отшатывался, на этот раз заботясь, чтобы не натолкнуться на корягу, и производил короткие уколы точно между провалившихся в пустоты лап зверя. После выпада человек вновь вынужден был пятиться под натиском озверевшего от боли мутанта.

Второй гребец наконец-то окончательно остановился и тоскливо завыл, заваливаясь на бок. Он потерял слишком много крови, чтобы продолжать нападение.

Быстро освоившись с манерой противника, раз или два северянин весьма основательно дотянулся до коричневой туши, пользуясь тем, что сабля оказалась значительно длиннее кривых лемутских лап. На животе, шее и на втором плече по шкуре твари расплывались бурые кровавые пятна. Северянин подумал:

«Если не прозевать очередной прыжок, через некоторое время собака Нечистого начнет уставать от потери крови. Рано или поздно я его заколю, это точно».

Но тут короткий взгляд, брошенный в сторону реки, заставил метса поменять тактику. Юлл, встав во весь рост в танцующей на мелкой волне пироге, выцеливал его из лука.

Теперь грузная туша раненого лемута стала нужна северянину, как щит. Он не сомневался, что на таком расстоянии пират всадит в него стрелу без промаха, и ему не помешает легкая волна.

Метс решил сделать лемута менее подвижным, но не убивать. Улучив момент, когда тварь мотнула головой в поиске второй росомахи, северянин совершил ложный выпад, но не стал отдергивать руку и отскакивать, как раньше. Вместо этого он резко присел, пропуская когтистую лапу над собой, и потянул руку назад, до боли вывернув кисть. Клинок, полосуя и взрезая бурую плоть между нижними конечностями зверя, вернулся к владельцу. Росомаха издала жуткий рев и наклонилась, схватившись передними лапами за кровоточащую рану в паху, а метс резко вскочил, пнув сапогом лемута под челюсть.

От удара связки ступни Кена протестующе скрипнули, а большой палец ноги просто онемел, но тварь Нечистого оказалась оглушенной. С хрустом большая голова лемута мотнулась из стороны в сторону, и росомаха стала валиться на бок.

«Неужели переборщил и сломал шею?» — удивленно подумал северянин, прыжком перемещаясь так, чтобы падающая туша оказалась между ним и танцующей на волне пирогой. Но тварь, мотнув башкой и яростно взревев, вновь устремилась вперед. Метсу пришлось пятиться и ни на мгновенье не упускать из вида Юлла. Лемут понял, что умирает, и теперь совершенно не обращал внимание на пляшущий у его глаз клинок. Получив два удара в грудь и живот, облитый кровью мутант отбил лапами саблю северянина в сторону, и оказался прямо перед человеком. В лицо Кена пахнула тошнотворная вонь из его пасти, клыки лязгнули возле самого горла, и от смерти человека спас лишь удар локтем свободной руки, нанесенный снизу. Удар несколько сместил рванувшуюся вперед челюсть, похожую на гигантский зверовой капкан, и клыки вырвали скреплявшую ворот фибулу и здоровенный клок рубахи. Отдергивая горло и стараясь оттолкнуть обхватившего его мутанта, Кен выпустил из рук бесполезную саблю.

Долю мгновения северянин и творение Смерти тонули в глазах друг друга. Почувствовав, как затрещали ребра в стальных объятиях лемута, северянин резко ударил врага коленом в пах.

Несмотря на страшную рану внизу живота, тварь нисколько не почувствовала удара, а лишь попыталась вновь укусить человека. От боли в поврежденных ребрах Кен закричал в самое ухо слуги Нечистого, рванулся и попытался бросить бурую окровавленную тушу через себя. Этот прием, прекрасно получавшийся у него на людях, привел лишь к тому, что метс упал на колени, а грузный лемут навалился на него, обливая кровью.

Северянин ударил затылком вверх, почувствовав, что вновь попал врагу в челюсть. Уже с земли, вцепившись дрожащими пальцами в мохнатую шкуру, разведчику удалось довести бросок до конца. Человек-росомаха перегнулся через противника и ткнулся мордой в грязь, а метс змеей выскользнул из его ослабевших объятий.

Северянин, пошатываясь, поднялся и начал было поворачиваться к лодке, когда прямо с земли лемут ударил его под коленки. Вторично падение спасло северянину жизнь. Мелькнувшая в воздухе стрела вспорола воздух и запуталась в ветвях кустарника.

На земле метс боролся с умирающей собакой Нечистого. Лемуту не хватало места для того, чтобы с размаха ударом когтей раскроить разведчику бок или горло. Северянин же, вцепившись обоими руками в шкуру на горле упорной твари, изо всех сил удерживал зловонную пасть, неумолимо двигающуюся к лицу. Но силы зверя не были безграничными. Обхватив поясницу твари своими ногами, метс постарался сильнее сдавить врага, мешая ему дышать. Медведь попытался освободиться, но северянин чувствовал, что тварь слабеет с каждым мигом.

Кен решил, что сможет удерживать тварь таким образом до тех пор, пока она не сдохнет.

В этот момент на берег выскочил эливенер. Юлл мгновенно перевел на него прицел, но старик резко упал на землю, и стрела прошла мимо. Отец Вельд кинулся к сцепившимся на земле бойцам, залитым кровью, поднял из грязи саблю и попытался просунуть ее между пастью лемута и выставленными локтями Кена.

Вторая стрела безошибочно ударила старика в плечо, и он со стоном пополз к большой коряге, за которой и притаился.

Кен, зарычав от нечеловеческого усилия, одной рукой удержал падающую на него челюсть твари, а второй расположил саблю под горлом лемута. Потом он зажмурил глаза и позволил голове мутанта падать, и сам, опираясь кистями на незаточенный обух, совершил сабельным клинком длинное пилящее движение. Это усилие и сила шейных мышц росомахи привели к тому, что северянин едва не захлебнулся от фонтана теплой крови, хлынувшего из развороченного горла врага. Туша рванулась раз, другой, и затихла.

Отплевываясь и невнятно ругаясь, метс выполз из-под поверженного противника, и тут едва не закричал от отчаянья. Прямо на него, раскачиваясь из стороны в сторону, шел первый лемут. Глаза человека-росомахи говорили — ты убил меня, но ненадолго переживешь!

В краткое мгновение метс уверовал во всемогущество Нечистого, сумевшего поднять в атаку даже мертвого бойца, но из-за коряги раздался голос отца Вельда:

— Он умирает, мой мальчик, дай ему добрести до леса, уйди с дороги.

Метс попятился и шагнул в сторону. Действительно, рычащий лемут двинулся мимо, но тут края сознания северянина коснулась яркая вспышка «лодка — стрела — смерть!» Эливенер послал сигнал прямо в мозг юноши, не тратя время на слова: в пироге Юлл замер, отведя руку к самому уху и твердо удерживая вертикальную черточку лука на силуэте разведчика.

Северянин шарахнулся назад, вновь оказавшись на пути смертельно раненого лемута. Тот, обнаружив перед носом своего убийцу, взревел и пошел в атаку. Метс, с ужасом глядя в затуманенные глаза Человека-росомахи пятился, не в силах поднять саблю. Когти едва не вспороли его живот, а сам он чуть не упал, споткнувшись о корягу, за которой прятался эливенер.

В это время на пироге Юлл вскричал во всю силу своих легких:

— Я узнал тебя, крашеный краснокожий убийца! Значит, тебе удалось уйти от колдунов? Ничего, тогда тебя убьет старина Юлл!

С этими словами пират взял одну стрелу в зубы, а вторую выпустил в спину лемута, служившего метсу живым щитом. Как только Человек-росомаха начал оседать, Юлл наложил на тетиву стрелу изо рта и с похвальной быстротой нацелил ее в грудь разведчика. В это время взметнувшееся из воды щупальце тряхнуло лодку так, что пират полетел за борт вместе с луком.

Глава восьмая Хозяева Коней и лемуты

В то время, как на берегу шел бой, на причале Мертвой Балки разгорался жаркий спор. Иир’ова, принявшегося шипеть и плеваться после сеанса связи с головным дозором, оставили в покое.

Даже Глисс, твердо намеревавшийся добиться от безголосого кота доклада о том, что видел эливенер, безнадежно махнул рукой, и подошел к спорщикам.

— А я вам говорю, не стоило убивать этих норок, — кричал Аграв, пиная ногами мокрую тушу и размахивая ошейником. — Надо было отойти вглубь крепости, и дать им возможность убедиться, что здесь никого нет. А уж когда показались бы основные силы…

— Ерунда, побратим, — Вагр отстранился, иначе шипастый ошейник неминуемо выбил бы ему глаз. — Они как раз и посланы сюда, чтобы вести разведку. Парочка из них шла бы по нашим следам, причем очень быстро определила бы по запаху засаду, а остальные…

— Какие остальные? — Аграв принялся прилаживать к предплечью понравившиеся металлические ошейники. — Я видел только, как примчался наш тощий кот, и принялся мяукать, словно просил крынку со сметаной. Потом он указал на реку, а вы с Глиссом кинулись в воду, распугивая трупоедов, и вступили в схватку с этими двумя.

— Уверен, есть и другие, которые сейчас слушают твой бас, разносящийся по реке, — Вагра все еще не покинула горячка боя. Руки его тряслись не столько от озноба, вызванного намокшей одеждой, сколько от невозможности расслабиться после короткой яростной схватки в воде.

Глисс внимательно выслушал их, и пожал плечами:

— Какая нам разница, отряд все равно скоро будет обнаружен. Если у них есть такие вот водоплавающие шпионы, ничего не поделаешь. По крайней мере, на двоих врагов стало меньше. И на одно копье…

В это время его внимание привлек длинным рычанием иир’ова, который отошел от причалов и когтями царапал на земле изображение. Люди подошли и сгрудились вокруг мутанта.

На земле была изображена лодка, в которой гребли стилизованные человеческие фигурки.

— Ясно, вслед за норками идут другие лемуты, а может, и люди. — Глисс принялся считать, тыкая пальцами в человекообразные фигурки, и прикидывать, как заставить команду сойти на берег и атаковать ее. Но иир’ова продолжал рисовать.

— Кажется, на лодку напали, — Вагр посмотрел на сильные линии, крест на крест перечертившие корпус пироги, и поднял глаза на Глисса. — А может, армия тех, кто расправился с гарнизоном, находится выше нас по реке…

— И с оружием в руках поджидает прихода Нечистого, чтобы грудью закрыть нас, флоридян? — Аграв фыркнул и похлопал приятеля по мокрому плечу, словно маленького и неразумного ученика пастуха, удумавшего учить старших, как пасти коз.

— Вот, посмотри.

При взгляде на следующую стилизованную картинку, способную вызвать улыбку у всякого ценителя живописи, Вагр обомлел. Рядом раздалось несколько испуганных и возмущенных вздохов. Затаив дыхание, флоридяне ждали, когда мутант закончит изображать то, что передал головной дозор.

На земле неумело был нацарапан смешной восьмилапый зверь, из головы которого торчит человечек с луком. Изображение могло бы показаться забавным, однако вызывало самый настоящий ужас в рядах ополченцев.

— Да это же всадники Народа Хвоща? — Голос Вагра дрожал.

— И много их там, котик? — Глисс указал руками на рисунок и помедлил, не зная, как объяснить свой вопрос бессловесной твари. Однако, лемут либо понял его, либо задался целью в точности пересказать в доступной форме все, что хотел довести до флоридян старик.

Иир’ова указал когтем на паукообразную картинку, потом обвел руками изрядный кусок пустоты перед собой, и коротко мяукнул. Чтобы сделать свой жест еще более однозначным, он поискал глазами вокруг, и обнаружил кучу речной гальки. Двумя лапами он набрал полные горсти, и высыпал их прямо на свое изображение.

— Яснее ясного. Клянусь Вечными Небесами, там их целая прорва, — Аграв растерянно обвел глазами встревоженные лица земляков. — Народ Хвоща опять вышел на тропу войны.

— И сделал это на удивление вовремя, — Глисс говорил тихим голосом, но его прекрасно было слышно всем. Даже стервятники словно стали вести себя тише, прослышав о появлении грозной болотной конницы. — Ополчение со всей Северной Флориды не собрать, люди покидают деревни и прячутся в лесах…

— Словом, приходи и бери, — Вагр с размаху стукнул кулаком одной руки по ладони другой. — И почему все беды приходят одновременно, а? И Нечистый, и Люди Хвоща, это надо же?

— Одно мне не ясно — куда делись те, кто навалил эту кучу мертвецов, и что делают кочевники на спрутах у северной речной петли, — Аграв растерянно потер лоб, и тут же ругнулся — надетое на предплечье шипастое кольцо раскровенило бровь. — Обычно эти дьяволы совершали набеги с юга.

— Точно. Давненько они к нам не наведывались, — Вагр невидящими глазами смотрел на иир’ова, выполнившего свою задачу и спокойно точившего когти о доски недостроенного баркаса, возле которого толпились флоридяне.

— Ведь как назло — из-за всей ерунды вокруг Мертвой Балки мы отозвали всех дозорных с торфяников. — Глисс корил себя за то, что именно по его приказу все вооруженные мужчины, в том числе те, что постоянно патрулировали наиболее вероятные для прорыва кочевников тропы, оказались сейчас на причале разоренной крепости. Конечно, Народ Хвоща, наверняка оказался севернее форта Нечистого вследствие того, что прорыв совершился где-то в стороне, на участке соседей, но…

— Кстати, а почему эти болотные сидельцы атаковали лодку Нечистого?

Вагр, задавший этот вопрос вслух, сам же нашел на него приемлемый ответ:

— Этим тварям все равно, кого убивать — флоридян, или слуг Нечистого. Дикари из омутов, они и есть дикари.

— Будем надеяться, что оба врага Северной Флориды передерутся, — протянул Глисс.

Крохотное ополчение пало духов. Совсем недавно староста был уверен, что горстка храбрецов, занявшая позицию в гавани Мертвой Балки, готова принять бой и задержать продвижение карателей, чтобы дать жителям окрестных деревень отступить в схроны и специально заготовленные на случай вражеских нашествий убежища. Сейчас же он не мог найти слов, которые помогли бы ему вновь разжечь сердца флоридян. Армада Нечистого притаилась где-то на реке, готовясь нанести удар, а по лесам края бродят кочевники, которые, по мнению очень многих, во сто раз хуже. Есть от чего прийти в уныние.

Глисс посмотрел на шептавшихся в стороне от толпы Аграва и Вагра с явным неудовольствием. Растерянному и сбитому с толка старосте казалось, что именно побратимы втравили мирный жителей края в череду опасных происшествий, которые удавкой затягивались на горле ополчения.

— Единственная надежда у нас на то, что пожиратели тины схлестнуться с карателями, пока женщины и дети уйдут в схроны. Тогда мы сможем продержаться до подхода воинов Четвертого Хозяина Бухты, — принялся рассуждать староста вслух, и тут же поправился, — постараемся продержаться…

О том, что заносчивые жители приморья могут просто отсидеться за своими стенами, внутрь которых они не пускают никого, думать не хотелось.

К старосте, мрачно обкусывающему губы, неслышной походкой подошел иир’ова и мягко мурлыкнул.

— Ну что тебе, лемут? — Глисс безразлично посмотрел на высокого мутанта, который выглядел не таким встревоженным, как люди.

Вместо ответа существо наклонилось и в несколько взмахов когтей изобразило лодку. Потом коготь перечеркнул ее. Рядом с лодкой иир’ова нарисовал несколько фигурок с ручками и ножками, аккуратно прихлопнув каждого человечка лапой. Глисс понял, что лодка Нечистого уничтожена. Кочевники или отряд эливенера тому виной, старосте оставалось лишь гадать. Иир’ова, который мог мысленно общаться с Вельдом, не мог пересказать словами полученную информацию.

«Колдовство нам не поможет, — зло подумал староста. — Надежда лишь на чудо, да на крепость рук и мужество людских сердец».

Вагр, облокотившись о перевернутый баркас, ковырял кончиком сабли засохшие раковины на его днище, задумчиво разглядывал ожиревших трупоедов, копошащихся на кучах трупов. Могильщики, привыкнув к присутствию людей, совершенно не обращали на них внимания, продолжая теребить изуродованные тела.

— Кто знает, побратим, не окажемся ли мы оба под вечер в животах этих милых пташек, изрубленные на мелкие кусочки, — сказал чернобородый. Аграв лишь махнул рукой и погрузился в размышления о Народе Хвоща.

В первые годы колонизации Северной Флориды первопроходцы, забредавшие вглубь торфяников, чувствовали: из глубины курящихся над топью испарений за ними внимательно наблюдают настороженные глаза.

И вот однажды, когда шел далеко не первый век колонизации, южные деревни подверглись опустошительному набегу. Всадники, верхом на жутковатых восьмилапых чудищах, появились из недр болот, разметали частоколы, перебили три десятка колонистов и так же внезапно растворились в душном мареве.

Так началась на полуострове длительная пограничная война. Ни на какие переговоры с жителями Твердой Земли обитатели Внутренней Флориды не шли. Смельчаки, направлявшиеся в сердце болот, чтобы выяснить причины агрессии, бесследно исчезали. Никто так и не узнал, поглотила ли их зыбкая пучина, или уничтожили дикари.

Наиболее грозной силой обитателей омутов являлись их Кони — чудовищные творения топей Внутренней Флориды и Лучей Смерти, интенсивно бивших несколько веков назад по болотам с разрушенного войной юга полуострова. Пресноводные спруты легко взбирались на заборы (и даже деревья), бегали по суше и омутам, обладали недюжинной силой. При этом внутри каждого отвратительного Коня сидел управлявший им дикарь, скрытый толстой шкурой своего практически неуязвимого скакуна. Стрелы, копья и топоры, равно как и многочисленные собаки колонистов оказались бессильны перед порождениями бездны. Счастье еще, что дикари люто ненавидели сушу, называя ее «ссохшейся грязью», и предпочитали родные омуты, решительно не пригодные для жилья. Набеги с юга носили откровенно грабительский характер, а также давали выход накопившейся в дикарях разрушительной злобе. Многие лесорубы и рыбаки считали обитателей Внутренних Топей формой особо зловредных лемутов, научившихся управлять адскими тварями не иначе, как с помощью колдовства.

Дабы изучить Коней, находчивые колонисты с Лантического побережья Северной Флориды выловили в соленых водах осьминогов и кальмаров. Не добившись успехов, они за немалую плату продали их лесным жителям, особенно страдавшим от разбойных набегов болотной конницы.

Ополченцы приграничной полосы, замучив до смерти приобретенных осьминогов, научились, наконец, против них воевать. Они тыкали в пленников факелами, брызгали на них яблочным уксусом, метали тупые дротики, клали под щупальца доски с гвоздями, выдержав древесину в солевом растворе.

Щенков сторожевых собак специально приучали лаять на кальмаров и трепать клыками мертвых морских обитателей. Словом, когда Тринадцатое Колено Великого Хвоща по каким-то свои внутренним соображениям устроило очередной набег на Твердую Землю, грозная и доселе непобедимая болотная кавалерия потерпела сокрушительное поражение. С тех пор серьезных вторжений со стороны торфяников Северная Флорида не знала.

Изредка совершавшие разбойные нападения мелкими группами болотные конники не выдерживали прямых столкновений с отрядами добровольцев, чувствуя себя среди лесов и осушенных земель неуютно. Да и уровень выучки ополченцев изрядно вырос. Вглубь топей колонисты, после гибели нескольких отрядов охотников, соваться перестали.

Когда страх перед Конями ушел в прошлое, выяснилось: грозное Племя Хвоща на порядок более малочисленное, чем колонисты Северной Флориды. Этот изначальный перевес с годами лишь усиливался. Поток северных переселенцев из молодых королевств на побережье Лантика не иссякал. В конце концов лесорубы просто махнули рукой на строптивых туземцев. Правда, люди робкого десятка отселились подальше от трясин. Оставшиеся жить на границе осушенных земель и торфяников укрепили свои поселения на манер фортов седой древности заселения американского континента.

Лишь изредка покой границы нарушали жутковатые Птицы, повадившиеся похищать скот. В связи с опасностью, исходящей от летунов, загоны для быков и птичьи клети стали делать похожими на приземистые башни, и приставляли к ним лучников. Профессия пастуха сделалась во Флориде весьма опасной и почетной.

Жители одного из «морских кланов», а именно из Бухты, умудрились даже наладить кое-какой торговый контакт с самым низшим из Колен Хвоща. Но слухи об этом небывалом событии разносил Рыбоед. Ему не очень-то верили, зная страсть рыболова к выпивке и вранью. Имея родственников на побережье, он был единственным известным Аграву человеком, побывавшим не на ярмарке под величавыми стенами Бухты, а внутри самого богатого поселения.

«Интересно, пробрался Рыбоед мимо Людей Хвоща, или угодил прямо им в руки? Человек он дурной, но все равно жалко. Эти твари живыми сдирают кожу с пленных, как рассказывал Глисс. Да и вообще, на старого ворчуна вся надежда», — подумал Рыжий.

В это время в одном из проходов неожиданно появилась бегущая фигура. Это оказался сильно запыхавшийся гончар, который дышал, словно загнанный олень, и бестолково размахивал руками.

Вагр остановил юношу, взял за плечи и сильно встряхнул:

— Отдышись, и рассказывай!

Флоридяне столпились вокруг. По хмурым лицам видно — они не ожидают от часового, прибежавшего со стороны запертых ворот крепости, никаких хороших вестей. Наконец, юноша смог внятно говорить:

— Из трех деревень прибегали мальчишки… Женщины, старики и скот укрылись в чащах к югу от Мертвой Балки… Подошли еще ополченцы, человек десять-пятнадцать… Они идут к причалам, я сильно обогнал их…

Глисс взял парня за пояс, подтянул к себе, и гаркнул прямо в лицо:

— Ты дело говори! Зачем бежал-то?

Гончар помедлил, и выдохнул одними губами:

— Пришел Народ Хвоща!

— Знаем.

— Как? — лицо парня сделалось удивленным, словно у ребенка, у которого забрали сладкое.

— Не время сейчас объяснять. Сколько их было, с какой стороны подошли к крепости, где сейчас находятся пожиратели тины?

Часовой принялся говорить, время от времени косясь в сторону мертвых норок, валявшихся неподалеку.

Примерно час назад, когда к воротам подошел последняя группа ополченцев из трех охотников маленького хутора, что у Совиного Ручья, на поле перед частоколом, усеянном мертвыми лемутами, выехали пять серых спрутов. Они принялись гарцевать по вырубке, разглядывая место побоища, потом развернулись, и исчезли в чаще. Ни одной стрелы в сторону замерших на стенах людей они не выпустили. Видимо, они не ожидали застать гарнизон перебитым.

— Значит, эливенер и мутант не врут, — Глисс ударил кулаком по днищу баркаса, и ему на сапоги посыпалось мелкое крошево из расколовшихся ракушек. Гончар вздрогнул и отодвинулся в сторону. Лицо старосты потемнело от гнева.

— Я одного не пойму — где же это видано, чтобы Люди Хвоща спокойно разгуливали на своих восьмилапых по лесам и полям, а? Да еще так далеко от торфяников?

Вагр развел руки в сторону и оглядел ополченцев, сбитых с толка его вопросом:

— Кто-нибудь слышал о подобном от своих отцов или дедов? Они же боятся удаляться от своей родной жидкой грязи и на полдня пути, всякий знает. Эй, Кожемяка, ты же почтенный старый человек, ходил на Народ Хвоща при последнем сборе ополчения Северной Флориды. Разве они когда-нибудь доходили до речной петли, да еще и не тронув ни одну из деревень?

— Нет, такого не было. Может быть, отдельные разведчики сюда и добирались, не знаю, но чтобы целая орда, да еще и верхом на Конях… — седовласый крепкий мужчина, один из глаз которого скрывала повязка, помотал головой. — Это небывалое дело. Они боятся суши, открытого пространства и солнца.

— Слишком много загадок, — пробормотал Глисс.

— Ага, наваждение какое-то, — Вагр досадливо поморщился, когда низко летящий ворон едва не коснулся его черной шевелюры своим крылом. — Мы осаждены в пустой крепости Нечистого кочевниками и войском Зеленого Круга, а где-то в лесах прячется отряд лемутов, заваривших эту кашу.

— А может, — Аграв грозно сверкнул глазами, — это все отвлекающий маневр?

— Это как, — юный гончар позволил себе прервать старших, но тут же получил звонкий, увесистый подзатыльник от Глисса и смущенно замолчал.

— А вот так — пока все боеспособные мужчины округи торчат здесь, орава Желтых Ушанов и прочих тварей рыщет по лесам, разыскивая схроны, шаря по опустевшим деревням. Кто поручится, что Нечистый не мог договориться с Людьми Хвоща?

— Нет уж, побратим, глупости, — Вагр похлопал приятеля по плечу, но тот сердито отбросил его руку и упрямо выпятил челюсть. — Мы с тобой видели, как Ушаны расправлялись с гарнизоном Мертвой Балки, да и трупы вот эти говорят сами за себя.

— Все равно. Мастер С’Муга мог чем-то прогневить главу Зеленого Круга. Из главного логова выслали специальный отряд, который вырезал гарнизон, а заодно заманил сюда ополчение. Теперь нас всех перебьют, и лемуты устроят охоту на женщин и детей по лесам и полям.

Толпа загудела. Глисс растеряно поворачивал голову от одного возмущенного лица к другому, стараясь восстановить порядок, но его никто не слушал. Слышались голоса, зовущие всех немедленно бросать пропахшую смертью крепость и спешить к семьям.

В этом шуме никто не обратил особого внимания на подошедших со стороны ворот последних ополченцев, о которых говорил гончар. Они быстро смешались с толпой и также принялись бурно жестикулировать и спорить.

Иир’ова,некоторое время изумленно наблюдавший за галдящими флоридянами, возмущенно фыркнул и двинулся прочь. Его настойчиво звал эливенер, который возился с раненым метсом. Мутант чувствовал себя в людском сообществе неуютно. Единственным существом, которому он полностью доверял, был отец Вельд. Да и с Кеном Ирм был собратом по плену. Шумные флоридяне не вызывали в нем особо теплых чувств, а крепость Нечистого казалась огромной ловушкой. Мутант дошел до конца причала, сторонясь выползающих из воды крабов и головастиков, и очутился у места, где оканчивалась крепостная стена. Частокол, упиравшийся в воду, был продлен строителями вглубь реки. Колья были вбиты в илистое дно, словно гигантские сваи. Здесь лемут помедлил. Ему совершенно не хотелось лезть в воду. Существа его породы и без того побаивались крупных водоемов, а тут прибрежная полоса буквально кишела всякого рода опасными тварями. Когда посланный эливенером Ирм примчался предупредить ополченцев о приближении норок, он взобрался по стене с внешней стороны. Уходя из крепости, мутант воспользовался тем же способом. Практически бесшумно гибкая фигура взлетела по стене, на миг замерла на фоне голубого неба, и тихо соскользнула в ров с наружной стороны Мертвой Балки. Недовольно шипя, лемут пробрался мимо почерневших трупов, поднялся на шлюз, отделявший сухой ров от речной воды, и огромными скачками устремился в чащу.

Глиссу с трудом удалось восстановить относительный порядок среди ополченцев.

— Мы находимся в осаде. Нечистый медлит, всадники Людей Хвоща тоже прячутся где-то по берегам реки. Кто из вас возьмет командование на себя и выведет нас из крепости?

Все промолчали. Постепенно до флоридян дошло: на безлесном участке, окружающем форт, они могут быть атакованы кочевниками, и тогда ни один не дойдет до лесных убежищ, где спрятались их семьи. Видя, что ему никто не возражает, Глисс уверенно продолжил:

— Мы останемся здесь. Если придется сражаться, то причалы — самое удобное для этого место. Станем ждать, когда подойдет Четвертый Хозяин. Если, — возвысил он голос почти до крика, когда почувствовал, что ему хотят возразить одновременно Аграв и Вагр, — Рыбоед не смог добраться, что же… дождемся вечера, и отправим новых гонцов. Только ополчение приморских кланов способно прогнать Племя Хвоща, да и Нечистого остановить без моряков с Лантика невозможно. Кто желает попытаться прорваться домой, выходи!

Никто не вышел из притихшей толпы. В среде колонистов действовало с древнейших времен заселения полуострова неписаное правило — в ополчение шли лишь добровольцы, но те из них, кто покидал свой отряд до окончания войны, становился в Северной Флориде самым настоящим изгоем. Пятно позора надолго приставало к членам семьи труса и к его потомкам.

— Хорошо, — Глисс посмотрел на Ткача и других флоридян, недавно появившихся в гавани. — Я вижу, что многие принесли луки. Отлично. Ткач, расставь их по крышам, но пусть начинают стрелять только по моей команде. Так, а где кот?

— Сбежал, — буркнул Аграв.

— Плевать, он не житель Флориды, а самый настоящий лемут. Я ему не командир. Будем надеяться, он разведает, что творится вокруг крепости. Мне показалось, что он не робкого десятка. Жаль только, что потеряна связь с эливенером.

— Если тот еще жив, — Аграв вошел в роль, и сыпал мрачные пророчества.

— Смотрите! — вскричал Вагр, показывая на торчащие из воды усатые морды двух норок, наблюдающих за ополченцами. Свистнули стрелы, но в фонтанах брызг уже мелькнули лишь задние лапы шпионов, отправившихся к своим хозяевам.

— Вот теперь Нечистый точно знает, где мы его ждем, и сколько нас, — мрачно подытожил Аграв.

— Еще одно слово, Рыжий, и я отправлю тебя вместе с гончаром, к воротам, — Глисс выглядел усталым и злым, так что Аграв не стал возражать и принялся помогать лучникам забираться на крыши строений.

В это время вдали над рекой показалась струйка черного дыма. Потом еще одна, и еще. Теперь уже вся вязанка сигнальных факелов, данная головному дозору, сообщала о приближении неприятеля дымными столбами.

— Началось. — Глисс поднял руку в шипастой перчатке, привлекая к себе внимание. — Все по местам! Нечистый атакует.

На реке действительно показались многочисленные пироги и один крупный баркас, снабженный парусом. На черном полотне красовалась стрела, причудливо перевитая спиралевидной нитью, по которой пробегали тусклые огоньки — знак Зеленого Круга. Перед баркасом в волнах мелькали головы многочисленных норок, которые теперь не таились.

На веслах сидели Волосатые Ревуны и Люди-Крысы, а вдоль высокого борта корабля столпились Люди-росомахи, прикрывавшие щитами лучников из числа пиратов Внутреннего Моря.

— Двенадцать лодок, примерно по дюжине лемутов в каждой, да еще целая куча на баркасе, — Вагр поплевал на руки и взялся было за саблю, но Глисс остановил его руку и покачал головой. — Бери Аграва, и бегом на лодки у причала. По моему сигналу начинайте палить посудины. Это разрушит их строй. Нас, конечно же, меньше, но они станут выгружаться не всем войском, и мы сможем атаковать каждую лодку в отдельности.

— Стратег, — буркнул Вагр, подозвал Аграва и помчался прямо по кучам трупов к пустым лодкам. На бегу они подхватили брошенные еще Ушанами крючья и притаились на подготовленных к сожжению кораблях первой волны карателей.

Нечистый не собирался вступать в переговоры для выяснения, что же случилось с гарнизоном. Его суда неслись к причалам на огромной скорости. Весла, сделанные из упругого дерева, буквально гнулись от напряжения в лапах могучих Ревунов. Баркас отстал, пропуская вперед первую пятерку лодок, только норки устремились вперед с яростным визгом.

Гавань была забита пустыми посудинами, и пирогам атакующих пришлось разделиться и самостоятельно пробираться в плавучем лабиринте. Первыми на мокрые доски причалов выскочили норки и молча устремились вверх по кучам трупов. Дождавшись, когда огромное количество птиц, испуганных их появлением, поднимется достаточно высоко, чтобы не мешать целиться, Глисс заорал:

— Лучники!

С крыш строений полетели стрелы, и две норки так и остались на гребне могильника. Одна скатилась вниз, с противным визгом стараясь выгрызть из бока застрявшее в ребрах оперенное древко. Брошенный Ткачом топорик раскроил ей череп.

Остальные четыре твари, сверкая голубыми ошейниками, бросились на строй ополченцев. Это была самоубийственная атака бесноватых чудищ, которых Нечистый каким-то колдовским способом совершенно лишил инстинкта самосохранения. На долю каждого хищника пришлось несколько копий, топоров, сабель… Погибнув, норки не смогли нанести обороняющимся сколько-нибудь значительный урон. Их оказалось слишком мало, да и вообще, являясь великолепными разведчиками и травильными животными, в бою они стоили мало. Впрочем, на некоторое время они связали ополченцев боем, позволив пяти лодкам подойти к берегу и начать высадку десанта. Многоголосый рев Волосатых Ревунов возвестил, что каратели уже на причале.

— Пусть они заберутся на вал из трупов, может, это несколько охладит их пыл.

Глисс прошелся вдоль строя своих возбужденных после схватки с норками людей.

— Готовы? — тут над телами павших лемутов показались первые рвущиеся в бой Волосатые Ревуны, размахивающие шипастыми дубинами и короткими копьями.

— Лучники!

С крыш с убийственной меткостью ударили стрелы.

— Вперед! — Староста сам повел в атаку бойцов, успев подумать: «Вся надежда на побратимов». На валу завязалась страшная схватка. Сражающихся оказалось примерно равное количество, но Ревуны кинулись вперед нестройной толпой, им мешали мертвые тела, да и лодки причаливали вразнобой, так что прорвать плотный строй ополчения им не удалось.

Лучники на выбор били по Ревунам, выходящим из последних лодок и взбирающимся на гребень вала. Но командир Нечистого также не зевал. Из корзины, расположенной на верхушке мачты баркаса, дозорный пират рассмотрел происходящее и доложил вниз. Последовала короткая команда, и с корабля по крышам строений ударила копьеметательная машина. Трое лучников оказались пронзены зазубренными лезвиями и буквально сметены со своих насестов. Остальные попрятались.

Ревуны — противники страшные, особенно в яростной рукопашной, разгоревшейся уже в нескольких шагах от скользких от крови досок причалов. Ополченцы пятились, но держались. Командир армады Нечистого, презрительно скривив губы, скомандовал второй пятерке лодок двигаться в гавань. Теперь, когда флоридяне скованы, спокойно высадившиеся Люди-Крысы обойдут их строй с флангов, и начнется разгром. План был хорош и прост, но презрительное отношение к лесорубам и рыбакам подвело командующего карательным воинством.

Аграв и Вагр, ждавшие этого мгновения, поднялись из своих укрытий за высокими бортами, и с факелами в руках принялись прыгать с борта на борт пустых судов, заполнивших гавань, поджигая заранее заготовленные вязанки хвороста.

Просмоленная древесина посудин вспыхивала мгновенно, а навощенные шкуры пирог наполняли воздух удушливым дымом. С баркаса пираты-лучники пытались поразить стрелами побратимов, но дым сильно мешал прицеливанию.

Лодки Людей-Крыс оказались в трудном положении. Три из них попятились перед стеной огня, две смогли проскочить и двинуться в дыму и искрах к берегу. Аграв и Вагр сдергивали гребцов баграми прямо в воду, оставаясь неуязвимыми.

Наконец одна из лодок, фактически потерявшая управление, ткнулась носом в деревянный причал, и серые тени метнулись вверх по валу. Вторая посудина пристала к борту разгорающегося баркаса, на котором находились побратимы, и Люди-Крысы ринулись вверх, зажав тесаки в зубах и скребя когтями по обшивке.

Аграв и Вагр столкнули в воду несколько атакующих, но четверым лемутам удалось забраться на палубу.

— Отступаем, Борода! — вскричал Аграв, увидев сквозь дым приближающиеся силуэты врагов.

— Уходи и отталкивай посудину багром, — закричал в ответ Вагр, мощным ударом отсекая лапу, вцепившуюся в борт. Тонкий писк обрушившегося в воду Крыса не дал ему услышать ответ. Клинок прочно засел в древесине, и Вагр подхватил снабженный крюком багор. В несколько взмахов он отогнал не рискующих приближаться лемутов и оглянулся. Аграв, метнув свою саблю в стоявшего на его пути солдата Нечистого, с разбега перемахнул с борта баркаса на покачнувшуюся лодку.

«Великолепно!» — подумал Вагр, отшатываясь от тяжелого тесака, который едва не полоснул его прямо по горлу. С бешеным криком чернобородый метнул багор вперед, и двое лемутов упали на дымящуюся палубу, выронив оружие. Вагр бросился на Людей-Крыс, только что взобравшихся на палубу.

Те несколько опешили от стремительного нападения, и Вагр, слегка изменив направление бега, бросился в воду, едва не раскроив себе голову о сваю, к которой был привязан баркас. Вынырнув, Вагр увидел последнего лемута, оставшегося в пироге. Человек поднырнул под днищем лодки и рванулся к поверхности, выставив вперед руки. В мутной воде Крыс не успел разглядеть атакующего из-под воды врага. Он лишь испуганно пискнул, когда руки Вагра, схватив его за ошейник, увлекли лемута в воду. Обхватив брыкающегося мутанта одной рукой за шею, Вагр нашарил у себя в сапоге нож и дважды вонзил его в бок твари Нечистого.

Оставив конвульсивно дергающегося врага, Вагр мощным гребком вернулся к покинутому судну и руками оттолкнул пирогу от баркаса.

Судно, на борту которого экипаж пироги оказался, словно в плавучей мышеловке, вспыхнуло погребальным факелом. Раздался крысиный писк, и в воду стали падать лемуты, на которых горела шерсть. Крысы, пережившие Смерть и прибавив в весе и интеллекте, потеряли в другом — в воде они больше не были столь же подвижны, как их мелкие предки. Вагр ножом перерезал глотку визжащей твари, которая пыталась остудить в воде дымящуюся морду, и поплыл к берегу.

Через некоторое время за спиной он почувствовал чье-то присутствие. Вагр начал разворачиваться, но лемут уже схватил его когтями за ворот рубахи и замахнулся.

Прямо перед глазами Вагр успел увидеть лезвие грубого каменного топора, когда обрушившееся сверху весло отвело удар и разом утопило Человека-Крысу.

— Ну что, побратим, решил поплавать, а? — Аграв, свесившийся с причала, бесцеремонно подтянул Вагра за шиворот, а второй рукой взъерошил мокрые волосы.

— Вытаскивай Рыжий, собака Нечистого схватила меня за ногу! — истошно прокричал захлебывающийся Вагр. Встревоженный Аграв рванул его вверх, подхватил под мышки и, словно куль, выволок на мокрые доски. Несколько мгновений Вагр отплевывался, и лежал неподвижно, словно отдыхающий тюлень. Аграв настороженно вглядывался в мутную речную воду.

— А где же тот, что держал тебя за ногу?

— Да это я пошутил, — Вагр поднялся и засунул нож в сапог. С него ручьями стекала вода.

— Болван, однажды я пристукну тебя за эти шуточки! — Аграв повернулся и счастливо прищурился на жаркое пламя. Лодки и более крупные суденышки пылали, перегородив всю гавань. Удушливые клубы дыма поднимались вверх. Их гнало ветром в ту сторону, где беспомощно замерла оставшаяся часть флота Нечистого. Вагр хохотнул и погрозил врагам кулаком сквозь стену огня.

— Ну что, побратим, мы с тобой оказались кое на что пригодны, не так ли? Теперь, пока не прогорит, в крепость даже стрела не долетит.

— Точно. Но с шести лодок-то высадились. Как там наши?

Гудящее пламя мешало расслышать подробности боя, происходящего по ту сторону вала из мертвых тел. Вагр огляделся и указал руками на последнюю лодку, на которой в крепость приплыли Люди-Крысы. Побратимы толкнули ее от берега в сторону стены огня, и вскоре она также вспыхнула факелом.

— А теперь — к нашим! — Аграв воинственно выставил перед собой весло и кинулся вверх по склону. Вагр помедлил, пинком выбил дубину у раненого стрелой в шею Волосатого ревуна, осмотрел ее и, удовлетворенно хмыкнув, бросился вслед за приятелем.

На гребне вала они столкнулись с беспорядочно отступающими лемутами. Волосатых Ревунов оставалось в живых мало, в основном сдерживали наступательный порыв ополченцев десять Людей-Крыс, прибывших последними. На них-то и кинулись со спины побратимы.

Аграв могучим ударом переломил спины двоим лемутам, но и его весло треснуло пополам. Тогда он поднырнул под взметнувшуюся крысиную руку с саблей, схватил врага в охапку и покатился с ним по истерзанным трупоедами телам. Чернобородый также успел убить двоих, прежде чем мутанты сообразили, что сзади у них тоже есть враги. Тут Вагр получил удар лезвием сабли плашмя по лицу, пошатнулся и упал. Бросившийся на него Волосатый Ревун рухнул сверху, придавив коленом грудь, и поднял дубину. Вагр уже простился с жизнью, когда лемут вдруг дернулся и стал падать. В спине его торчала оперенная стрела. Дубина все еще раскачивалась в воздухе, когда Вагру удалось высвободить руку и ударить кулаком в оскаленную морду. Ощущение было такое, словно он решил стукнуть камень. Раненая во время побоища в темнице рука онемела до локтя, но тяжелая туша все же свалилась, и человек поднялся, тяжело дыша и растирая ушибленную грудь.

Схватка закончилась. В зеленой воде, в которую поминутно падали дымящиеся головешки, виднелись пять или шесть голов уплывающих лемутов. Вскоре они исчезли в лабиринте из пылающих кораблей. Может быть, их поглотил огонь или им все же удалось достичь своей поредевшей флотилии.

Сзади к Вагру подошел Глисс. Его мертвенно-бледное лицо осеняла мстительная улыбка, левая рука болталась плетью. Удар дубины переломил ключицу и нанес страшную рану каменными шипами. Но староста все еще держался на ногах, восхищенно оглядывая усеянный мертвыми и умирающими лемутами причал. На белых от боли щеках плясали отсветы пожарища.

— И все же мы можем бить Нечистого, Борода!

— Конечно, кто же сомневался, — Вагр устало покачнулся и вынужден был встать на одно колено. По лицу его бежала струйка крови, а скула быстро наливалась синевой.

— Ты молод, и не понимаешь моей радости. Сегодня величайший день в истории Флориды. Люди вновь вспомнили, что они люди!

Глава девятая На реке

— А где пират?

Первые же слова, сказанные метсом вслед за тем, как он пришел в себя после глубокого обморока, заставили отца Вельда вздрогнуть, и закрыть ему рот сухой старческой ладонью. Северянин поводил глазами вокруг, стараясь сориентироваться.

Прямо над ним темнела густая крона по-осеннему лишенных листьев деревьев.

В паутине черных голых ветвей мелькнула белка-летяга, перемахнувшая с одного древесного гиганта на другой, преследуемая дневной совой. Рядом раздалось урчание Ирма, и кошачья морда заслонила небо.

Эливенер медленно убрал свою руку, и северянин сел, чувствуя мучительную боль в боку. Они находились далеко от места схватки с экипажем пироги Нечистого, в глубине леса, хотя темная вода реки кое-где проглядывала между тесно растущими древесными стволами.

Солнце садилось, и прямо на глазах тени сгущались. Метс повторил свой вопрос, разглядывая свою изорванную одежду, развешенную на сучьях.

— Думаю, он утонул. Сразу после того, как ты потерял сознание, я почувствовал приближение Нечистого. Еле успел оттащить твое тело под защиту леса, как появилась флотилия Зеленого Круга. Спруты тоже попрятались под воду, не рискнув атаковать целую армаду.

Отец Вельд говорил тихо, внимательно разглядывая голого мужчину, тело которого выглядело еще страшнее, чем сразу после темницы.

— Значит, враги уже заняли крепость? Ополчение погибло или разбежалось? — каждое слово давалось Кену с трудом. Он кашлянул, мучительно скривившись от боли, прикрыв кулаком рот, а потом посмотрел на руку. Ладонь была в крови.

— Нет. Флоридяне с честью отбили первый натиск Зеленого Круга, нанеся Нечистому немалый урон. Сейчас флот врага стоит напротив причала, не рискуя производить новый десант.

Северянин удивленно покачал головой, поднялся и пощупал свою истерзанную когтями куртку. Она была влажной. Эливенер с улыбкой развел руками:

— Я прокрался к воде и отмыл одежду от крови и грязи, но не рискнул разводить огонь. В воде и по берегу шныряют норки. Командир флотилии думает, что его головную лодку уничтожили ополченцы, но он очень и очень осторожен. Запах дыма выдаст нас с головой, так что придется терпеть.

— Мне не привыкать. — Метс постарался произнести эти слова бодрым тоном, но у него зуб на зуб не попадал от холода, и фраза прозвучала довольно жалко.

— Наш мохнатый друг грел тебя своим телом, пока я старался привести тебя в порядок, — эливенер покачал головой, глядя на тело северянина, покрытое ссадинами, царапинами, а также старыми и новыми ранами.

Плечо самого седобородого, похоже, не было серьезно травмировано, или раны на нем заживали как-то по-особому.

— После схватки с Людьми-росомахами открылись все твои рубцы, что я затянул сутки назад. Если бы даже не сломанные ребра и ушибы внутренних органов, ты все равно не смог бы принять участие в бою, так что нечего вздыхать. Ты и так совершил глупый, но самый настоящий воинский подвиг, уничтожив экипаж пироги. А на твою долю у Нечистого солдат еще хватит.

— Мы что же, станем отсиживаться здесь, и не пойдем в крепость? — северянин повысил голос, и тут же вновь начал кашлять. Со стороны воды раздался тихий всплеск. Иир’ова навострил уши, припал к земле и серой тенью метнулся в ту сторону. Некоторое время они напряженно молчали, пока эливенер не расслабился:

— Да, это одна из норок Зеленого Круга. Ловит мелкую рыбешку и совершенно не подозревает о нашем присутствии. Она единственная выжившая из тех, кто ступил на пристань Мертвой Балки. В схватке на ней лопнул ошейник, дающий тварям Нечистого пассивную защиту от попыток таких, как я, проникнуть в их мозг. Пожалуй, следует попытаться внедриться в ее сознание, когда сытая хищница вернется на корабль. Не стоит забывать — мы же разведчики.

Северянин с тоской подумал, что не будь он избит и изранен, смог бы разом согреться и обсушить одежду. Для этого достаточно натянуть на себя сырую рубаху и штаны, да пробежаться по лесу. Разгоряченное тело прогреет холодные тряпки. Но об такой возможности теперь можно лишь мечтать.

Из густой тени под корнями деревьев выскользнул иир’ова и спокойно растянулся рядом с метсом.

«Кто бы мог подумать, что я на далеком от Канда полуострове стану греться о шкуру лемута?» — подумал Кен, прижимаясь боком к теплому телу иир’ова. Эливенер с улыбкой смотрел на эту сцену, расчесывая бороду сухой веткой. Северянин лежал на его куртке, но старик умел не мерзнуть в любом месте, где есть деревья и животные. Сама природа кормила его тело теплом жизни.

— Мы можем отойти подальше в лес и развести огонь, — размышлял вслух отец Вельд, глядя на последние лучи уходящего на покой светила. — Но мне стоит все же остаться здесь и попытаться мысленно посетить флот Нечистого, воспользовавшись отсутствием на норке защитного ошейника.

— Пожалуй, отец Вельд, мы с… Ирмом действительно удалимся и попытаемся развести костер. Утром, как я понимаю, предстоит бой, а с меня, замерзшего и голодного, будет мало толку.

Метс поднялся, взял свою саблю, лежавшую рядом в жухлой траве, и поманил рукой иир’ова. Тот повернулся к эливенеру, но седобородый уже полностью ушел в разум творения Нечистого. Северянин посмотрел на замершего с остекленевшими глазами старика, хмыкнул, собрал с дерева свою одежду и двинулся в чащу.

Над рекой луна и первые звезды рассеивали тьму, в лесу же царил влажный холодный сумрак. Кен замерз и задеревенел до такой степени, что многочисленные раны и ушибы перестали его беспокоить, только дыхание казалось затрудненным, словно его грудь стянули мокрыми кожаными ремнями. Союзники, двигаясь без единого слова, ушли от реки на приличное расстояние и остановились, лишь когда нашли подходящую яму, оставшуюся в развороченной почве после падения обрушенного ветром гигантского дерева.

Метс нашел трухлявый пень, расковырял кончиком сабли заплесневевшую кору и набрал несколько горстей трута. Потом он с помощью подобранных на речном берегу камней высек искру и принялся терпеливо раздувать пламя. Внимательно следивший за его действиями иир’ова принялся таскать сухие ветви и складывать их поверх опилок, над которыми курился едкий дым.

Вскоре на дне ямы запылал небольшой костер, языки огня от которого вряд ли можно было разглядеть с воды. Метс принялся саблей отрубать ветви упавшего дерева, а мутант серой тенью метнулся в чащу, и надолго исчез. Разведя костер, северянин развесил свою одежду над ним, а сам стоял в опасной близости от пламени, наслаждаясь теплом.

Одежда на нем быстро просохла, и он натянул ее на себя, соорудил сидение из срубленных ветвей и принялся бездумно пялиться в огонь. Сапоги все еще оставались мокрыми, и он пододвинул их поближе к костру, насадив на две сырые валежины. Лес вокруг казался успокоительно тихим, словно все хищники и опасные твари покинули мир, и воцарилось изначальное райское состояние природы, когда никто ни на кого не охотился. Метс как раз размышлял о том, понравилось бы ему, человеку действия, это райское состояние мира, как появление иир’ова разрушило иллюзию. Лемут возник на краю ямы, словно тень обитателя ада, с крыльями и рогами. Северянин от неожиданности вскочил и осенил себя крестным знамением. Иир’ова издал уже ставшее привычным мурчание и скинул со своих плеч ношу, придавшую его фигуре фантастические очертания: небольшую антилопу, горло которой было порвано точным ударом когтя.

— Пожалуй, приятель, не стоит жарить всю тушу. Эливенер мяса не ест, а нам вдвоем ее не осилить. На запах жареной дичи могут заявиться и ночные хищники, и отряд Нечистого.

Метс разговаривал вслух по привычке, понимая, что его собеседник не ответит и, вообще, вряд ли поймет сказанное. Иир’ова, судя по тому, как мутант безмятежно щурился на огонь, предоставил дело разделки и приготовления туши человеку.

— Ладно, мой мохнатый друг, ты совершенно прав — раз я не охотился, то мне и разделывать.

Метс взял саблю и принялся за нелюбимую работу. Вначале он собирался привесить тушу к одному из корней дерева, нависающих над ямой, чтобы стекла кровь, но обнаружил, что антилопа подозрительно мало весит. Похоже, иир’ова отворил ей вены и напился теплой крови.

«Понятно, почему ты так спокоен при виде еды. Понимаю, не смог удержаться». Кена нисколько не смутило поведение иир’ова. В принципе, он сам был настолько истощен, что предпочел бы стакан теплой свежей крови, питательной и не в пример лучше усваиваемой ослабевшим организмом, чем мясо. Он пожал бы плечами, узнай, что это его гастрономическое пристрастие, вполне нормальное для охотников Тайга, привело бы в ужас цивилизованных предков.

Лучшие куски мяса он собрал в мешок, сделанный из шкуры самой антилопы, сердце и печень насадил на палку и подвесил над огнем, а остальное закопал, дабы не привлечь к стоянке трупоедов со всего леса. Вскоре от запаха, издаваемого пищей, у него потекли слюнки. Не дожидаясь, пока вся чаща наполнится ароматом жаренной дичи, он впился зубами в горячий обед. Иир’ова сидел рядом, задумчиво мусоля лопаточную кость, которую выбрал себе из остатков, перед тем как Кен предал их земле.

Наевшись, метс растянулся прямо на земле, и прикрыл глаза. Кажется, лемут был не против постоять на часах. По крайней мере, он не возражал. Вскоре в лесу послышался тихий храп разведчика.

Эливенер, тем временем, деликатно и постепенно внедрился в мозг норки, полностью завладев ее сознанием. К тому времени, как отец Вельд мог видеть ее глазами, как своими собственными, хищница закончила охоту. Оставив на берегу последнюю недоеденную рыбину, она беззвучно скользнула в темную воду и устремилась по реке в сторону флотилии Нечистого.

Эливенер был начеку, но на лодках и кораблях действительно не оказалось ни одного из членов Темного Братства. Похоже, в Зеленом Круге считали экспедицию в Северную Флориду чисто военным предприятием, и кто-то из высших адептов постановил, что мастера С’Муги и его помощников вполне достаточно для руководства рейдом. Этим обстоятельством стоило воспользоваться.

Сытая норка плыла медленно, задерживаясь, чтобы покувыркаться под водой в лунной дорожке. Мимо проносились причудливые серебристые призраки рыб, на чешуе которых играли бриллиантовые брызги звездного света. Но вот, наконец, наверху мелькнуло заросшее ракушками днище баркаса. Норка вынырнула, шумно отфыркиваясь, и отец Вельд увидел темные силуэты суденышек, грозно замерших перед угадывающейся во тьме крепостью.

В корзине на верхушке мачты, так же, как и на носу флагмана, горели факелы, в лодках же лемуты в полной темноте насыщались. Слышался треск костей в крепких челюстях, визг и грызня. Прямо перед норкой огромная голова Волосатого Ревуна склонилась к воде. Зверь шумно лакал и полоскал в реке лапы. Эливенер, почувствовав желание игривой норки, не стал противиться. Хищница поднырнула ближе, выскочила из воды и, хлопнув мокрым хвостом по морде лемута, нырнула в чернильную глубину. Из-под воды поднявшийся в лодке возмущенный рев казался далеким и слабым.

Разведчица Зеленого Круга появилась на поверхности у самого борта баркаса, с которого свешивался специальный наклонный мостик, исцарапанный множеством когтистых лап. Отряхнувшись, норка устремилась наверх.

Вначале она через небольшой люк сразу же попала на нижнюю палубу, слишком маленькую для того, чтобы возить грузы, но достаточную, чтобы здесь устроили гнездо водоплавающие слуги Нечистого. Во тьме к появившейся гостье сразу подлетели три или четыре гибких тела, и принялись тереться об нее спинами и боками. Норки по запаху, остатку чешуи на шкуре и даже слабому выделению желез за пару мгновений уловили и пережили все то, что видела, осязала и слышала кормившаяся на реке хищница. Лишь после выполнения этого ритуала отец Вельд смог заставить свою лазутчицу подняться на верхнюю палубу.

Здесь также ели.

Криволапые медведеподобные мутанты толпились у бортов, лакая какую-то тошнотворную кашу прямо из своих корытообразных щитов. Люди держались обособленной группой, распевая какие-то дикие разудалые песни и попивая вино из маленького бочонка. Три командира стояли на носу судна, напряженно вглядываясь в крепость.

Норка подошла к ним довольно близко, встала на задние лапы и свесила морду с борта, щурясь на огни, разведенные вдоль причалов ополченцами.

Вельд заставил свою лазутчицу прислушиваться к человеческой речи, хотя той больше всего хотелось вернуться к своим сородичам и лечь спать. Говорил грубый властный голос, принадлежавший, вероятно, командиру карателей:

— Кажется, все лодки на рейде выгорели дотла, но какие-то обломки остаются на плаву. Я не рискнул бы подводить флагман близко к причалам. Не хватало еще пробить днище и сесть на мель.

— Разумеется, командор, — отец Вельд всего лишь раз слышал голос Юлла, но сразу же узнал его и подивился, каким образом пират смог остаться в живых. — По-моему, не стоит вообще вновь высаживаться у причалов. У флоридских деревенщин откуда-то взялся неплохой командир, который бросает на наши разрозненные силы всю свою свору. В том хаосе, что творится в гавани, наши бойцы теряются. Если мне дозволено высказать совет, то следовало бы высадиться в лесу, и ворваться в крепость посуху. Грубое мужичье, вооруженное косами и кольями, вряд ли сможет грамотно организовать защиту стен.

Тут в разговор вмешался третий голос, шепелявый и тягучий, вызвавший у эливенера ассоциацию со скользкой и холодной речной гадюкой. Норке голос также не понравился. В ее мозгу Вельд чувствовал застарелый страх перед обладателем этого голоса, ожидание боли и вместе с тем, неодолимую тягу находиться рядом.

Похоже, решил эливенер, шипящий человек — дрессировщик и командир боевых пловцов армады.

— Уважаемый Юлл забыл, что упомянутое им «мужичье с кольями» умудрилось расправиться с гарнизоном нашей опорной крепости, нашим авангардом и сегодняшним десантом. Думаю, атаку следует вести комбинированно, с воды и с суши. У меня еще достаточно плавающих солдат, чтобы организовать диверсию из-под воды прямо сейчас. Баркас бы я подвел ближе, и копьеметом заставил бы их лучников убраться с казарменных крыш. Они разожгли цепь костров, которая им самим мешает рассмотреть наш флот. Пламя изрядно помешает им выцеливать наших бойцов…

— Все это верно, — проговорил повелительный голос, а на загривок подслушивающей норки рассеянно легла человеческая ладонь, которая начала грубо ласкать мелко задрожавшую хищницу. — Если не произойдет каких-либо чудес, мы еще до рассвета войдем в форт и перебьем ополченцев. Меня беспокоит не сегодняшний провал лобовой атаки, он как раз был закономерен — не стоит недооценивать любого противника, а мы в Зеленом Круге отвыкли воевать нормальным оружием, слишком полагаясь на Темное Искусство. Выучку наших бойцов я оцениваю чрезвычайно низко, не в обиду вашим морским волкам, уважаемый Юлл, будет сказано. Их в настоящем деле я еще не видел. Похоже, кровавый урок, полученный нашими союзниками на севере, не пошел в прок.

— Командор имеет в виду разгром войск, собранных Красным и Голубым Кругами у Озера Слез? — прошипел дрессировщик, но командующий флотилией недовольно оборвал его:

— Именно! Нужно больше времени уделять дрессировке Ревунов и Серых. Они только и умеют, что нападать на беззащитные деревни или атаковать из засад застигнутых врасплох путников. Я довел до сведения С’Лорна, главы Зеленого Круга, что отношусь к данной экспедиции, как к учениям, которые должны показать все слабые места нашего воинства. Великая Пустота, да воцарится она во всей Вселенной! Мы собираемся завоевать весь мир, и при этом позволяем себе иметь не настоящую армию, а своры и стаи, организованные не лучше, чем колонии пчел и термитов! Надо учиться у наших врагов хотя бы делу управления! Когда я ознакомился со скудными сведениями, добытыми о войсках северян, признаться, оказался восхищен! Имей я под началом не шайки драных падальщиков, а пару-тройку легионов киллменов, наподобие Кандианских, побережье Лантика как в центральной части континента, так и здесь, во Флориде, уже оказалось бы повержено в прах, а потом настала бы очередь наших главных врагов…

Командующий армадой помедлил, видимо повернувшись в сторону горланящих песни пиратов. Его железные пальцы буквально терзали загривок норки, словно мяли шкуру убитого животного, перед тем, как сделать из нее ножны к мечу или новые сапоги.

— Меня тревожит череда странных происшествий, преследующая нас вот уже третьи сутки. Допустим, что Флорида взбунтовалась, и мастеру С’Муге, увлеченному своими экспериментами, не удалось справиться с ее жителями даже с помощью нашего авангарда. Но кто на прошлом привале провертел дырки в корпусах трех барж, вследствие чего мы имеем всего одну копьеметательную машину вместо четырех? Почему наши боевые пловцы не учуяли вовремя и не уничтожили лазутчиков? Нет, не надо ничего мямлить, мне и так ясно, что хвастливые речи, сказанные в центральном лагере Зеленого Круга значат не больше, чем песни этих вот морских пьяниц, привыкших грабить беззащитных купцов. Далее, кто уничтожил оба наших боковых дозора в глубине леса, да еще так, что мы не обнаружили ни следов схватки, ни трупов? Это стоило нам двух десятков отличных бойцов и дюжины Псов Скорби. Нечто пожрало их без лишнего шума, даже не выплюнув костей. Это я выражаюсь фигурально, ибо слабо верю в то, что во флоридских лесах есть чудища, способные атаковать и съесть два вооруженных отряда, на каждом бойце в которых одеты защитные ошейники. Меня уверяли, что они отпугивают практически все известные Кругу опасные формы жизни. Уважаемый Юлл, который возглавил плавучий головной дозор, рассказывает нам какие-то сказки про неких водоплавающих, переворачивающих лодки и мечущих стрелы. Спрашивается — откуда они взялись?

— У Круга есть смутные сведения о племени кочевников, живущем во Внутренней Флориде, как раз в том районе, который посещали э… научные экспедиции, организованные мастером С’Мугой, но…

— Что «но»?! — Пальцы командора так стиснули затылок несчастного животного, что норка рванулась и отбежала в сторону, к великому неудовольствию Вельда. — Могли эти кочевники подойти сюда и действовать в союзе с флоридянами?

— Почти наверняка — нет. Мы знаем, что первое время лесорубы и рыбаки, именующие себя колонистами, благосклонно относились к строительству опорной крепости Круга в Мертвой Балке из-за того, что набеги кочевников сильно тревожили поселения, и местные жители надеялись на защиту со стороны наших солдат. Мастер С’Муга талантливо использовал эти настроения…

Командор вновь перебил шепелявящего, ударив кулаком по борту баркаса:

— Я с глубоким уважением отношусь к мастерам Круга, но имя этого мерзавца прошу больше в моем присутствии не произносить! Это надо же, погубить почти две сотни бойцов, своих и чужих, потерять форт и сгинуть? Может быть, мне и не полагается знать сущности его экспериментов, но как человек военный я оцениваю покойного наместника как совершенно ничтожного деятеля, поставившего под угрозу Великую Цель в огромном и очень перспективном крае. Взять хотя бы его официальный запрос на посылку моего корпуса. Наместник С’Муга однажды уже пытался осадить и взять Бухту, но ему вновь понадобились воины. При этом он обещал устроить бойцам и кораблям корпуса прекрасные условия для отдыха после нелегкого перехода по рекам, заготовить провиант, дать проводников. Где все это? Взяв крепость, а я ее возьму, как ни прискорбно будет штурмовать построенные Кругом укрепления, я столкнусь с огромными трудностями. Складов, я полагаю, либо вообще не существовало никогда, либо они оказались разграбленными местными жителями. Я вынужденно прибегну к реквизициям и облавным охотам… — кулак командора вновь опустился на жалобно дрогнувший борт судна, — и это еще больше восстановит против Великого Дела население Флориды. Придется брать заложников, заставлять пленных вести нас по этим мелким речушкам и болотистым чащобам к Бухте, которая находится вообще неизвестно где. А должно все складываться иначе, как в Д’Алви. Наши друзья внутри самого цивилизованного местного поселения просто открывают ворота и впускают внутрь маленький, но боеспособный рейдерский корпус. Одновременно к побережью со стороны океана подходят наши корабли и начинают бомбардировку. После чего знамя с Зеленой Спиралью водружается над Бухтой, а гарнизон Мертвой Балки, под рукоплескание местных жителей наносит поражение кочевникам из Внутренней Флориды, и в крае воцаряется мир. Можно навсегда забыть о вольных колонистах и предаваться сколько угодно сомнительным экспериментам в старинных городах.

Вельд, а вернее, норка, поняла, что дрессировщик внимательно изучает ее шею, на которой отсутствовал защитный ошейник. Из разговора сделалось понятным, что шепелявый слуга Нечистого весьма неуверенно чувствует себя под командованием властного руководителя, и лишь это обстоятельство мешает ему прямо сейчас начать выяснять, почему незащищенный колдовским амулетом водяной разведчик вертится вблизи производящих совет командиров. Дрессировщик боялся навлечь на себя еще больший гнев командора, но тем не менее, в его голове роились смутные подозрения. И без того эливенер услышал достаточно, дальше рисковать не имело смысла.

Норка повернулась, и не дожидаясь, пока шепелявый подзовет ее к себе, двинулась между Волосатыми Ревунами и пьяными пиратами к корме судна. Здесь в нос хищника ударил густой запах, заставивший ее издать возмущенный визг и взъерошить загривок.

Вельд увидел деревянную клеть, внутри которой грызли кости несколько крупных боевых собак, именуемых Псами Скорби. Эти громадные твари, используемые Ревунами в качестве ездовых животных, считались весьма важной ударной силой воинства Нечистого. Псы преданно служили своим хозяевам, были зачастую умнее своих седоков, и в бою их отряды легко управлялись даже колдунами-подмастерьями.

Собак внутри было пять или шесть, крупных злобных самцов, и одна сука, которая вела себя вызывающе, стараясь отобрать у кавалеров лучшие куски.

Почувствовав приближение норки, одна из собак оставила кость, метнулась к загородке и издала несколько оглушительных звуков, являвшихся чем-то средним между лаем и воем. Норка тут же юркнула за мачту.

Дождавшись, когда собаки успокоятся и вернуться к кормлению, отец Вельд быстро обследовал копьеметательную машину. Конструкция ее была старику знакома, а потому он заставил животное быстро перегрызть тетиву из оленьих жил, как натянутую на гигантский лук, так и запасную, намотанную на вбитый в опорную конструкцию гвоздь. Не удовлетворившись этим, эливенер заставил зверя расщепить зубами закладку из пяти небольших копий, заряженную в машину. Теперь можно было с уверенностью знать, что данный механизм при штурме не сработает.

После этого эливенер постарался вывести из строя снасти, но это занятие оказалось грубо прервано. Проходивший мимо Ревун пнул норку в бок, отшвырнув ее к борту. Скорее всего, это был тот самый лемут, над которым речная хищница грубо пошутила. Действительно, одна из пирог стояла с флагманом к борту борт, и ее команда как раз карабкалась вверх по веревочным лестницам. Похоже, началась какая-то передислокация.

Отец Вельд на миг оставил норку в покое, вернувшись в свое тело, и обнаружил, что совершенно окоченел и рискует всерьез простудиться, сидя на мокрой земле ночного леса. Пользуясь тем, что норка буквально валилась с ног после бурной охоты и трудного боевого дня, эливенер постарался вложить в ее мозг остаточную команду: спрыгнуть с баркаса и плыть в сторону ближайшего берега, где найти себе подходящее логово и лечь спать.

Зверь показался ему не столь отвратительным, как остальные слуги Нечистого, и Вельду было бы тяжело осознавать, что жизнь великолепного речного пловца может оборвать копье или стрела ополченца.

Вернувшись окончательно в свое тело, старик поднялся, и принялся обхлопывать расслабленными ладонями затекшие ноги. Потом он перешел к корпусу и лицу. Приемы старинного самомассажа, включавшего самые элементарные приемы поколачивания и рубления, считался в ордене эливенеров сильнейшим средством для приведения оцепеневшего после транса тела в божий вид. В отличие от метсианских Аббатов, почитатели природы не злоупотребляли использованием в мистических целях наркотика лукинаги, заменяя ее адаптогенные свойства изощренной массажной и дыхательной техникой, унаследованной от мистиков древности.

Придя в себя после сеанса дальновидения, старик с сожалением отметил, что возраст и длительный плен превратили его из мастера владения ментальным искусством в подмастерье-недоучку.

Сейчас ему срочно требовался отдых и еда, а ведь он был в чужом сознании не так уж долго, и корабль Нечистого находился совсем рядом. Размышляя на эту тему, эливенер двинулся в лес, стараясь найти стоянку иир’ова и метса.

Вскоре он почувствовал, что Ирм знает о его приближении и радуется этому. Вокруг стоянки клубилась сильная аура недавней насильственной смерти, но старик подавил в себе инстинктивное желание бежать прочь — он был воспитан орденом не как отшельник, изучающий природу, а как путешественник среди людей, и умел мириться с их многочисленными отталкивающими привычками. Например, с поеданием теплокровных существ.

Как только голова эливенера показалась над краем ямы, глаза Кена широко распахнулись, а рука автоматически коснулась рукояти сабли. Разобрав, кто именно является гостем лесной стоянки, он сел и принялся тереть красные глаза.

— Я был на флагмане карателей, разумеется, не в своем теле, — сказал старик, усаживаясь возле костра и с наслаждением втягивая ноздрями дым от душистых веток, корчившихся в огне. — У них очень рассудительный командир, скорее всего, беглый из Д’Алви или Калины дворянин. Он полностью подготовил армаду к штурму крепости, но очень сильно недоумевает по поводу всех творящихся вокруг Мертвой Балки странностей.

— Как и мы все, — сказал северянин и зевнул во все горло. Иир’ова потянулся и лег на землю, выражая полнейшее безразличие к судьбе войн, осад и штурмов.

Он закрылглаза и внутренним зрением перенесся в родные саванны.

Дети Ветра — существа в высшей степени коллективные, и Ирм ужасно страдал без родичей. Он знал, что без эливенера ему ни за что не пересечь многие сотни миль до своей родины, и только это обстоятельство удерживало мутанта от того, чтобы пуститься в дальний путь прямо сейчас.

Старик вздохнул и сказал сидящему напротив метсу, глядя прямо в глаза сквозь танцующие языки костра:

— У меня есть кое-какие соображения на тот счет, что же на самом деле творится вокруг крепости. Это долгая скорбная история, но мне, похоже, стоит ею с кем-нибудь поделиться. Ты разведчик Атвианского Союза, находящийся с неизвестной мне миссией на территории врага, и вправе рассчитывать на откровенность. Наш орден заключил с Аббатствами союз, как тебе известно, так что я рискну доверить тебе кое-какие секреты.

Много лет назад я в своих странствиях наткнулся на очень любопытный народ, живущий в полной изоляции от внешнего мира в центральных топях полуострова Флорида. Это были кочевники, именуемые Людьми Хвоща. Вряд ли Аббатства или верховные колдуны Нечистого вообще слышали о существовании этого дикарского племени, подвергшегося сильному облучению из Зоны Смерти, находящейся на южной оконечности Флориды. Мне показалось интересным и полезным изучить их поближе. Оказалось, что обитатели омутов в ходе очень жесткой борьбы за существование в кошмарных топях, по сравнению с которыми Великий Пайлуд — всего лишь лужайка для выгула детей, развили в себе удивительные ментальные способности. Конечно, они не умеют вытворять таких фокусов, как адепты Зла, и совершенно не владеют своим мозгом на уровне Братства Одиннадцатой Заповеди, но…

Старик помедлил, подыскивая подходящие слова. Метс сосредоточенно слушал, ибо сбор новой информации всегда являлся основной задачей разведчиков Кандианской Республики.

— Так вот, мальчик мой, Люди Хвоща научились жить в симбиозе со спрутами, внутри которых они совершают длительные путешествия по топям, словно метсы на своих лорсах. Кроме того, не владея дальновидением в той же степени, как воины-священники Универсальной Церкви, они научились озирать свои болота с помощью глаз Птиц, еще одних весьма любопытных творений Смерти. Словом, мне стало страшно от одной мысли, что Нечистый сможет наложить на Людей Хвоща свою лапу и создать из них своего рода сверх-лемутов.

Метс встрепенулся и принялся лихорадочно соображать. Ему представилась весьма неприятная картина. Нечистый наводняет Пайлуд, отделяющий северные территории новой породой своих слуг, обладающих умением видеть врага на расстоянии и боевыми зверями, способности которых он недавно видел на реке. Пожалуй, господству кавалерии на лорсах придет конец, и Аббатства окажутся в изоляции. Племя Хвоща, усиленное колдунами и лемутами, вполне может отсечь северян от Внутреннего Моря и Лантических королевств.

— Мы, эливенеры, — продолжал отец Вельд, читая по встревоженному лицу Кена терзающие его мысли, — всегда старались оградить любые формы жизни от Темного Братства. Для этого мы, обнаружив новый народ или вид животных, поселялись рядом, стараясь помочь зачастую беспомощным перед лицом Зла существам советом и делом. Я доложил ордену об Людях Хвоща, и мне приказали находиться во Флориде, дабы воспитать нового члена Братства Одиннадцатой Заповеди из числа дикарей.

— Да, отец, я знаю, что в Атви эливенерами являются метсы или иннейцы, на побережье Лантика они темнокожие курчавые представители тамошнего народа, на берегах Внутреннего Моря — светлокожие и голубоглазые. Рассказывайте дальше.

— Итак, я взял в ученики одного из представителей дикарей, обладающих уникальной способностью к симбиотическому сосуществованию с новыми формами лемутов. Его звали Билли Бетховен. С его помощью я разобрался в удивительной социальной организации Людей Хвоща, обитающих внутри растения-гиганта. Когда-нибудь я поведаю тебе много любопытного о самом удивительном сообществе на континенте. Сейчас на это нет времени. Билли поддавался обучению удивительно легко. Природные зачатки умения управлять животными я в нем развил и углубил. Одним словом, вскоре он стал моим равноправным помощником.

Мы наблюдали за активностью Мертвой Балки, ибо уже тогда мастера Зеленого Круга подбирались к центральным топям. И тут погиб один из самых талантливых членов нашего Братства, и его участок работы достался мне. Этот эливенер занимался весьма интересным и нужным делом. Ты знаешь кое-что о лемутах, не так ли? Это новые формы жизни, которые Нечистый заманил в свои сети, вооружил и натравил на все живое. Ваши Аббаты называют их «летальными мутантами», то есть существами, которые не могут выживать и размножаться без искусственных условий, созданных в тайных убежищах Нечистого.

Один из наших специалистов взялся за небывалое дело: он собрал у себя тех лемутов, которых нам удалось вырвать из лап колдунов, и старался вернуть им естественное состояние.

Метса передернуло от омерзения.

«Ничего себе, — подумал Кен, которого воспитали в твердом убеждении, что всякий лемут является изначально злобным и вредным существом, которых следует уничтожать, словно сорную траву. — Естественное состояние лемута! Даже звучит, словно богоборческая ересь».

— Я знаю, как относится к этим несчастным существам Универсальная Церковь Канды, и мне понятна твоя реакция. Но подумай сам — ведь по сути племя разумных медведей, или Народ Плотины также возникли под воздействием Лучей Смерти. В древнем мире ничего подобного не существовало. Следовательно, возможно дать шанс некоторым видам искореженных чернокнижниками существ вписаться в ткань природы.

— Я не богослов, отец Вельд, а простой воин. Мне эта мысль кажется кощунственной, от нее разит язычеством и… — Кен наморщил лоб, припоминая термин, однажды услышанный от воина-священника, руководившего отрядом атвианских разведчиков, — …и пантеизмом!

Эливенер едва удержался, чтобы не расхохотаться.

— Сын мой, давай оставим эту тонкую материю. Пусть о подобных вещах спорят ученые мужи из Аббатств и руководства Братства Одиннадцатой Заповеди. Просто прими к сведению логику, которая вела нашего трагически погибшего брата. А я продолжу свой рассказ.

Мне и Билли пришлось покинуть топи, совершить рискованное путешествие на север, и с помощью тайных союзников ордена эливенеров переправить лемутов в наш флоридский лагерь. Некоторое количество Людей-росомах, имевшихся в моем распоряжении, позволили изучить и лучше понять этих существ, но мне казалось сомнительным, что их удастся полностью лишить следа в мозгу, который мы именуем «печатью дьявола».

Метс передернул плечами, вспоминая свою схватку с Человеком-росомахой.

— Как вы вообще без содрогания могли подходить близко к этим отвратительным тварям?

Седобородый лишь печально улыбнулся:

— Они такие же творения природы, как ты и я.

— Но — не творения божьи!

— И ты, воин Аббатств, не видишь вопиющего противоречия своих слов? Впрочем, оставим скользкую тему. Возьми себя в руки, юноша, и не перебивай.

— Простите мою горячность, отец Вельд. Она вызвана недавней схваткой.

— Конечно, прощаю… Мне не удалось добиться никакого значительного прогресса с медведеподобными лемутами, хотя Билли много месяцев провозился с ними в нашем тайном убежище. Зато в моем распоряжении оказалась целая колония существ, относительно недавно попавших в лапы Зеленого Круга. Они не известны на севере и, вообще, весьма малочисленны. Думаю, что мой погибший собрат по ордену умыкнул из лаборатории Нечистого почти всех особей новой породы.

Метс оживился и потребовал подробного описания. Неизвестный вид лемутов! Если он доставит в Канду одно лишь их описание, уже можно будет говорить об успехе рейда. Кен не верил в возможность мирного сосуществования с порождениями Смерти. Он был уверен, что киллменам Тайга рано или поздно придется сразиться с новой породой, и желал знать о ней как можно больше. Но отец Вельд ограничился кратким упоминанием этих тварей:

— Это высокие стройные существа со светло-оранжевым или желтым мехом, имеющие пушистый хвост с белым или черным пятном на конце. У них огромные уши и вытянутая морда. Весьма развит интеллект, я бы сказал, сильнее, чем у всех остальных творений Смерти, исключая, быть может, иир’ова, Народ Плотин и северных медведей, героев битвы у Озера Слез. Судя по конструкции костей и клыкам, они потомки крупных лисиц или койотов. В записях погибшего эливенера есть упоминание о том, что возможным предков Желтых Ушанов следует считать большеухую лисицу. Этих ночных хищников до Смерти ученые звали фенеками. Вот с ними у меня дело шло на лад. Нечистый не смог полностью завладеть их пробуждающимся сознанием, внушив страсть к уничтожению всего живого. «Печать дьявола» была уже совсем стерта, когда случилась трагедия.

Несколько Волосатых Ревунов, наиболее укорененных во Зле существ, из которых мне не удалось вытравить рабскую преданность колдунам Нечистого, напали на Билли и меня. Мой ученик погиб, а лемуты разбежались по болотам и лесам. Долгое время я приходил в себя после ранения, а потом проник в свое разрушенное убежище. Лаборатория оказалась разоренной, записи, к счастью, частично уцелели. С помощь спрута и Птицы несчастного Бетховена я выследил и уничтожил Ревунов, виновников катастрофы. Думаю, что до Зеленого Круга не дошли подробности происшедшего.

Долгие месяцы я скитался по Северной Флориде, стараясь выследить несчастных существ, которые вряд ли могут выжить, но уже никогда не придут подобру-поздорову к колдунам и некромантам. Меня терзало чувство вины перед творениями природы, которых я обрек на смерть…

При этих словах метс не удержался и хмыкнул. Старик посмотрел на него полными горя глазами, и Кену стало невыносимо стыдно перед седовласым эливенером, переживавшим смерть каких-то отвратительных лемутов!

— Ужас ситуации заключался в том, что я сам научил Ушанов блокировать свой мозг от попыток нащупать и поработить его с помощью ментальных волн. Теперь мой успех обернулся бедой: я не мог обнаружить их так же легко, как находил любое другое творение флоридской природы. Я привил им способность определять признаки телепатической слежки, научил прятаться от людей и других лемутов.

Во время одного из своих рейдов по болотам я попался в ловушку, расставленную Дневными Птицами. Эти ужасные создания охотятся стаями, пользуясь тем, что ядовитые лучи солнца над омутами заставляют все живое прятаться и замирать. Спрут Билли и его Птица погибли в схватке, уцелел лишь я один. Горе лишило меня разума, и я выбрался на сушу, и сам вышел к лесному посту, выставленному возле границы торфяников наместником Нечистого во Флориде. Так я оказался в плену у С’Муги. Дальнейшее тебе известно.

Увидев, как легко я общаюсь с лемутами, С’Муга решил не разрушать мой мозг, а попытаться перетянуть на сторону Зла. Только лишь поэтому я не утратил всех своих былых способностей.

— Кажется, я начинаю понимать, что творится вокруг Мертвой Балки, — метс возбужденно вскочил, но от боли в боку вынужден был сесть на место. — Лемуты, напавшие на форт, и есть ваши подопытные… прошу прощения, ваши с Билли воспитанники?

— Думаю, другого объяснения не найти. Со дня разрушения моей лаборатории прошло значительное время. Ушаны и росомахи, которых Билли отучил охотиться на людей, выжили. Но они существа, которых учили воевать, и этого положения дел мне изменить не удалось. Похоже, что они решили воевать с Нечистым, вместо того, чтобы попытаться расселиться в глухих чащобах Флориды и попытаться выжить. По описаниям Вагра и Аграва я понял, что именно Ушаны играли первую скрипку в штурме крепости. Никаких других желтых ушастых существ, умеющих владеть оружием, на юге континента нет. Словом, они полностью оправдывают печальное прозвище «летальных мутантов». Я боюсь, что они все погибнут в столкновениях с Нечистым, и природа лишится чудесных новых творений.

Настроение метса заметно улучшилось. Он совершенно не переживал оттого, что погибнут какие-то лемуты. У Нечистого появился новый враг! Пусть во Флориде, пусть малочисленный и такой, что его никак не назовешь союзником Универсальной Церкви. Но это прекрасно!

Последнюю мысль Кен пылко высказал вслух, и старик вновь печально улыбнулся:

— Да, ты воин, Кен. Ты думаешь, что чем больше лемутов убьют себе подобных, тем меньше солдат кандианских легионов падет в будущих сражениях. Но я не могу не горевать от того, что исчезнет очень умная и вполне способная выжить порода. Я останусь во Флориде и сделаю все, чтобы эти существа не погибли, и уж тем более, не попали вновь в лапы Нечистого.

— Отец, я наконец вижу достойную цель для себя. Я останусь с вами. Аббатства должны знать все и о Народе Хвоща, и о новой форме врагов… то есть, о Желтых Ушанах.

— Ложись спать, ты измучен и потерял много крови. Я попытаюсь зарастить твои раны и поврежденные ребра. А сам постараюсь понять, откуда же на реке взялись спруты из топей. Никогда Люди Хвоща не забирались так далеко от торфяников, и им совершенно нет причин нападать на Нечистого. Вот это, действительно, загадка.

Глава десятая Битва

Когда прошла эйфория победы после отражения первой атаки карателей, Глисс оценил понесенный ополчением урон. Он оказался значительным. Двенадцать человек убито в бою, еще трое умерли от ран в течении вечера и первых ночных часов.

Мертвых оттащили от причалов и приставили к ним раненого гончара, чтобы он отгонял ночных хищников. Вместе с ним в скорбную вахту встали еще семь человек, раны которых оказались серьезными.

Такую цену заплатили флоридяне за уничтожение нескольких норок, семи вражеских пирог и примерно семи десятков лемутов.

— Хвастаться, собственно, нечем. Нам просто повезло, — убежденно заключил Вагр, без всякого энтузиазма жуя кусок вяленного мяса и поглядывая на дымящиеся остатки сгоревших на рейде суденышек. — Десятка полтора мутантов уничтожили лучники, примерно штук пять или шесть сгорело заживо. Своих раненых они утащить не смогли, и мы их добили, это еще, наверное, десятка полтора, не считая тех, что бросились бежать, и утонули. Так что собственно в бою мы убили от тридцати до сорока штук. Потеряв едва ли не половину отряда.

— Да, больше они не допустят промахов, атаковать станут всерьез, как регулярную армию. — Аграв после боя несколько отошел от своих мрачных настроений, но все еще предпочитал смотреть на ситуацию только с плохой стороны. — На воде у Нечистого еще пять пирог, и большой корабль. Думаю, что десятков восемь лемутов и человек двадцать людей там наберется. Вполне достаточно, чтобы перебить нас, словно кроликов.

Глисс, рука которого болталась на перевязи, хмуро молчал, попивая вино из деревянной баклаги. Он находил множество способов победить, ставя себя на место командира армады Нечистого, и не находил ни одного стоящего маневра, когда думал от своего имени.

Делиться этими соображениями с остальными ему не хотелось. Вагр, понимая, что творится на душе командира, попытался неуклюже его подбодрить:

— Самое умное, что сейчас можно сделать, это отступить. Не ровен час, нас окружат здесь, обойдут и прижмут к воде. Только вот люди все израненные и усталые, уснут в дороге, заплутаем в этих крысиных норах. А то мы бы разбежались по схронам да берлогам, пусть Нечистый занимает свою пропахшую кровью крепость, оставляет гарнизон, и марширует дальше, на Бухту. Думаю, пупок у него развяжется с налету взять логово Хозяина. Рыбоед такое о тамошней крепости рассказывал, что Мертвая Балка кажется простым загоном для скота.

— А ты больше его слушай, — проворчал Аграв. — Был я у приморских на ярмарке. Стены как стены, самую малость повыше, чем здесь. Ров, конечно, поглубже, водой заполнен, башни каменные по углам, в гавани баркасы стоят и галеры со стрелометами. Все равно, не верю я, что выстоит Бухта. В прошлый раз, когда С’Муга в два раза меньше лемутов туда повел, чем у этих, карателей, и то еле отбились. Расправятся с Бухтой, придут назад, так что нам все равно… перед смертью не надышишься.

— Пройдет время, может, помиримся с Зеленым Кругом. Не собираются же они нас, в самом деле, всех уничтожить. Хозяин-то сам напросился, возил товары без пошлины, с королевствами северными, что с Нечистым воюют, якшался… — Вагр принялся мрачно чесать бороду, поглядывая на Глисса. А тот вскочил и зашипел, словно змея:

— Хватит болтать, тошно уже! В крепости мышеловка получается, но снаружи еще страшнее. Нечистый хоть на воде пока, а как только мы из укрепления выберемся, нас Люди Хвоща потопчут, о них ты забыл, или как? Нет уж, мы умствовать не станем. Сидим здесь и надеемся, что Нечистый помедлит, да вступит в переговоры. Постараемся протянуть время, объяснить, что не мы эту кашу заварили. Должны подойти еще флоридяне, если не с Бухты, то с деревень туда гонцов еще вчера послали.

— Прослышат о кочевниках, по лесам разбегутся. Всегда именно с наших деревень костяк ополчения против Хвоща набирался. А раз мы в беде, остальные хвост подожмут. — Аграв мрачно смотрел на причал, где сплошным морем шевелились крабы и всякая речная мелочь, явившаяся из глубин на пиршество. Люди опасались подходить к валу мертвецов, и цепочка костров начиналась в двух шагах от досок причалов. Сами люди ютились еще дальше, у самых первых строений, с которых начинались внутренние проулки крепости. Не желая попасть под выстрелы копьеметательной машины, к кострам подходили по одному, чтобы повесить сушиться одежду или подогреть еду, насаженную на обломки лемутских сабель.

Тучи затянули звезды и луну, и река погрузилась в сплошную темень, в которой ярко сверкали огни на центральной мачте флагманского корабля Нечистого, местоположение которого угадывалось смутно. Холодный туман плавал над водой, и в этой хмари мелкие лодки совершенно не различались.

Под утро, немного поспавший Глисс проснулся от боли в плече, допил остаток вина и принялся ходить вдоль линии костров. Часовые откровенно клевали носом и, чтобы не упасть, стояли, опираясь о копья.

«Если доживем до рассвета, пойду к командиру врагов с белой тряпкой в руках», — решил Глисс. Перспективы дальнейшего сопротивления казались ему все безнадежнее. Он как раз обдумывал, кого еще уговорить вместе с собой идти в заложники, когда вдруг заметил исчезновение одного из часовых. Ускорив шаг, староста подошел к тому месту, где на границе тьмы и света стояла одинокая фигурка. Ткача ему удалось разыскать лишь по стону, который тот испустил, заслышав шаги. Горло часового было навылет пробито короткой арбалетной стрелой, оперенной ослепительно белыми перьями.

— Тревога! — закричал Глисс, ища глазами второго часового, мимо которого недавно прошел. Того также не оказалось на месте. В этот момент мимо уха что-то пронеслось, заставив волосы на затылке шевельнуться, а сердце в груди екнуть. Посмотрев в сторону чудовищного вала, он успел отметить, что шевелящийся ковер из крабов куда-то исчез. В следующий миг из редеющей темноты выпрыгнули многочисленные враги, и Глисс принялся пятиться, стараясь одновременно левой рукой вытащить из-за пояса кинжал и криками разбудить спящих флоридян.

Вдоль линии гаснущих костров метались с яростным рычанием норки, которые одним своим появлением заставили донных падальщиков спрятаться в реке. Высадившиеся во тьме с двух лодок пираты выпустили наугад еще несколько стрел и бегом устремились с вала вниз, неся мокрые матрасы. Забросав огонь тюфяками на довольно широком участке, они вступили в бой с успевшими вооружиться ополченцами.

По дымящимся матрасам норки перемахнули через огонь.

Глисс увидел, что к нему бежит один из лучников, на ходу вытаскивая стрелу из колчана и что-то крича, но из тьмы ему на спину бросилась мокрая туша и погребла под собой. Когда к месту падения подоспел староста, норка уже отскочила от мертвого человека и отбежала в тень, отбрасываемую ближайшим строением. Слева послышался человеческий крик боли и визг другой твари, нашедшей свою жертву.

Появился пират, размахивающий хищно изогнутым кинжалом и короткой плеткой, который с радостным воплем устремился к раненому человеку, но на его пути возник Аграв. Отбив выпад морского разбойника, направленный в беззащитный бок Глисса, Рыжий ударил слугу Нечистого рукой в висок. Шипастый ошейник, словно боевой кастет, легко пробил кожаный подшлемник и отправил его обладателя прямо в ад.

Вокруг царил хаос. Пиратов, даже вместе с норками, было меньше, но они подобрались слишком близко и не были измучены и изранены, как в предыдущий день. Такой бой был их стихией. Не умея сражаться правильным строем и соблюдать элементарную дисциплину, разбойники Внутреннего Моря имели за плечами десятки абордажных схваток. Разрозненные и не продравшие толком глаза ополченцы несли большие потери, которые усугублялись элементарной паникой, внесенной отсутствием командования и мелькающими повсюду норками.

Вагр отбивался от одноглазого детины, орудовавшего окованным по древку трезубцем, и чувствовал, что слабеет. Не появись откуда-то сбоку молодой гончар и не швырни он в лицо пирата горсть гальки, еще неизвестно, как бы повернулась схватка. Когда нападающий с проклятьем остановился, схватившись за глаза левой рукой и слегка опустив свое грозное оружие, Вагр рванулся вперед, наступив ногой на трезубец и рубанув пирата по шее. Удар вышел не смертельный, и детина сумел убежать во тьму, стараясь руками удержать льющуюся из раны кровь, а дорогу Бороде преградила разъяренная норка. Она легко уклонилась от сабли и ударом когтистой лапы подбила человеку ноги. Свалившись на землю, Вагр только и успел, что вцепиться в ошейник лемута, метившего прокусить горло упавшему. Несколько раз сцепившиеся враги перекатились по земле, сбив с ног готовившегося к выстрелу арбалетчика из воинства Нечистого, когда Вагру удалось дотянуться до спрятанного в сапог ножа и вонзить его в бок твари. С визгом, от которого у чернобородого заложило уши, норка рванулась в сторону, и он еле успел отпустить ошейник. Волоча вываливающиеся внутренности по земле, хищница заковыляла в сторону реки, оглашая окрестности тонким и почти человеческим криком. Вагр с трудом поднялся на четвереньки, потом встал на ноги и побежал, прихрамывая и тяжело дыша, в ту сторону, где должен был начинаться лабиринт внутренних улиц крепости.

В сильно поредевшей темноте проревел рожок, и пираты бегом кинулись к воде. Для того, чтобы отозвать оставшихся в живых норок, Нечистому понадобилось пять или шесть сигналов манка, звук которого напоминал стрекотание гигантского кузнечика. Улепетывая, пираты все же не оставляли своих раненых. Кого-то они волокли с собой, а нескольких безжалостно добили.

Когда из-за леса появилось солнце, вторично раненый Глисс с ужасом понял, что ополчение больше не выдержит прямого столкновения с Нечистым.

В суматошной схватке, последовавшей после уничтожения часовых, были убиты пятеро, еще трое, побывавшие в зубах норок, умирали. В срою оставалось два десятка смертельно уставших и зачастую по несколько раз раненых человек.

— А вот теперь нам крышка, — сказал внезапно повеселевший Аграв. В его глазах светилась та самая веселая злость, с которой мужчинам легче всего заканчивать счеты с жизнью, — сейчас высадятся лемуты, и останется сделать так, чтобы они подольше вспоминали мужчин Северной Флориды, и щенкам своим заповедали не появляться в наших краях.

— А кстати, где они? — Вагр указал руками на реку, где на воде покачивался один лишь баркас, к которому как раз пристали две лодки с пиратами, отступившими с гавани. Остальные пироги исчезли, да и вчерашних Людей-росомах с щитами-корытами на палубе не было видно.

— Так, а теперь бегом к воротам. Они все-таки обошли нас. — Глисс заковылял к раненым, но Вагр остановил его, грубо схватив за здоровое плечо.

— Поздно. С ранеными мы к воротам не успеем. Остается умирать прямо здесь.

— Ничего, Глисс, отойдем вон в тот широкий проход, чтобы стреломет не достал, посадим лучников на крыши, забаррикадируемся с двух сторон… Если не начнут жечь свою же крепость, долго продержимся. Запомнят они наше ополчение!

Аграв от избытка чувств хохотнул и погрозил кулаком в сторону баркаса.

Тут примчался запыхавшийся ратник от ворот:

— Глисс, они подъехали на собаках, завалили ров вязанками хвороста, тараном долбят в створки. Лемуты, которые идут по берегу пешком, несут лестницы и веревки с кошками… Скоро ворвутся в крепость.

Тут подошел юный гончар и тихо сказал Глиссу:

— А может, Люди Хвоща ушли?

— Может. Какая теперь разница? — Староста собирался дать ему традиционный воспитательный подзатыльник, но юнец стоял со стороны раненой руки, и Глисс только застонал, сделав резкое движение. Гончар же не унимался:

— Смотри, на баркасе одни пираты. Все лемуты пошли берегом, норки, они вот, под ногами валяются. Давайте обойдем частокол по воде.

Вагр и Аграв одновременно повернулись в ту сторону, куда указывал мальчишка. Крепостная стена убегала в воду и обрывалась, словно строивший ее зодчий забыл продолжение. Побратимы одновременно заговорили, как бы споря с юнцом:

— А стреломет?

— А если на баркасе норки?

Но Глисс уже вновь обрел голос. Он закричал, указывая на раненых столпившимся вокруг него флоридянам:

— Эй, вы, хватайте покалеченных и тащите к правому причалу! Лучники — бегом по крышам в сторону ворот, и чтобы нас как можно дольше никто не беспокоил! Вагр, чтобы когда я закончу говорить, у нас был плот…

— А зачем? Вон там еще одна лодка осталась, не прогорела толком. Думаю, пару бревен на ней обогнуть можно.

На берегу началась суета. Пятеро лучников ушли по крышам и встали над проходом, ведущим кратчайшим путем к воротам. С ними ушел гончар, неплохо разобравшийся в устройстве лабиринта. Вагр и Аграв бросились в воду и дошли до конца частокола. Здесь глубина доходила обоим до горла. Еще шаг, и накроет с головой.

Но шаг этот можно сделать и по дну. За частоколом и участком воды начиналась вырубка перед крепостной стеной, за которой маячил спасительный лес.

На баркасе долгое время не понимали, что за суета творится среди ополченцев. Когда слуги Нечистого разобрались, что раненых грузят на лодку, обгоревшие края которой едва выступали над волнами, там начался смех и улюлюканье. Трое пиратов бегом направились к копьеметательной машине.

Не все раненые поместились в утлой посудине. Некоторым пришлось идти по дну, держась за черпающие воду края. Остальные ополченцы бросились вплавь.

В этот момент на баркасе поняли, что накрыть их всех одним-двумя залпами не удастся. Отец Вельд с помощью острых зубов водяного хищника потрудился на славу. Тогда на баркасе начался хаос. Одни пираты ставили парус, другие хватались за арбалеты и луки, третьи тянулись к веслам.

— Наверняка их командир пошел берегом, — заметил Вагр, толкающий лодку в корму и поддерживающий под руку Глисса. Аграв выразил свое отношение к творящемуся на флагмане Нечистого одной короткой фразой:

— Плавучий бордель.

Вскоре появились бегущие по крышам лучники. Их привел гончар, ослушавшийся приказа Глисса. Он быстро догнал лодку, уже огибавшую частокол, и извиняющимся тоном сказал:

— Там наши, которые у ворот были, по крышам бегут. Скоро лемуты на собаках ворвутся, и могут отрезать кое-кого от воды. Их все равно не остановить.

— Правильно, сопляк. Потом я тебя, конечно, выпорю вожжами посреди деревни. Но в целом — правильно.

Глисс при этих словах хлебнул воду, и закашлялся. В это время с корабля, наконец, догадались спуститься в лодку, а в воде мелькнули морды трех норок, несущихся к отступающим ополченцам.

— Поднажмите, кто лодку толкает! — заорал Аграв, косясь в сторону баркаса. — А остальные — плывите к берегу и готовьте луки. С норками драться в воде бесполезно.

Почти одновременно в реку кинулись отступающие от ворот пятеро флоридян, и трое мужчин, охранявших стены с другой стороны крепости. Теперь все оказались в воде.

Норки стремительно приближались, а пиратская лодка сильно отстала. Вагр взял в зубы нож и толкнул побратима в плечо. Тот понял чернобородого без слов. Когда полузатопленное суденышко с ранеными, обогнув частокол, двинулось к берегу по ту сторону крепости, друзья остались на месте.

Зеленоватая вода доходила им до пояса. Одна из норок, скользнувшая с баркаса в реку первой, показалась в нескольких саженях от них, издала леденящий душу охотничий клич и нырнула.

Аграв разглядел мелькнувшую во взбаламученной воде торпедообразную фигуру, и выставил навстречу сабельный клинок. Хищница изогнулась, оттолкнула клинок лапами и рванулась вперед. Аграв набрал в легкие воздух, и присел, выставив левое предплечье.

Норка заглотила наживку. Она собиралась вцепиться зубами в конечность жертвы и вытащить ее с мелководья на глубину, но просчиталась. Поднятые со дна множеством ног тучи ила помешали ей разглядеть два шипастых ошейника, обмотанных вокруг запястья человека. Аграв почувствовал несильный рывок, и вода вокруг окрасилась кровью. Подскочивший Вагр несколько раз ударил ножом, метя сквозь потемневшую воду в спину твари. Раненый лемут метнулся в сторону, появившись над волнами уже на значительном от друзей расстоянии. Из пасти у него буквально хлестала кровь.

Рыжий поднял к глазам свою руку. Ошейники оказались срезаны с запястья, на кисти четко выделялись три неглубокие белые полосы, быстро наполняющиеся алой сукровицей. Боль он в воде не почувствовал.

— Назад, побратим! — вскричал Вагр, повернув голову. Ополченцы достигли берега и сейчас старались отнести раненых как можно дальше от воды. Раненые оказались спасены. Теперь оставалось как можно дальше отойти от реки и крепости. Флоридяне выскользнули из ловушки, в которую превращалась Мертвая Балка.

Друзья кинулись на сушу, но ноги основательно вязли в иле. Первая стрела, пущенная с приближающейся пиратской лодки, бессильно плюхнулась в воду слева от них. Когда они брели уже по колено в воде, Аграв услышал голос Глисса:

— Сзади!

Они едва успели обернуться, когда две норки стремительно атаковали добычу. В веере брызг, поднятых метнувшимися лемутами, мелькнули какие-то серые отростки, и обе хищницы оказались сбитыми с курса. Визжа от страха, они устремились в открытые воды. Ничего не понимающие Вагр и Аграв, которых налетевшая волна окатила с ног до головы, рассмотрели лишь темную тушу, вознесшуюся над ними. Но потом они разглядели, кто их спас, и закричали в один голос:

— Кочевники!

Побратимы бросились к береговой полосе, ожидая неизбежного удара щупалец, однако вскоре достигли мокрого песка невредимыми.

Те ополченцы, кто мог еще держаться на ногах, оттаскивали раненых. Двое или трое замерли рядом с Глиссом, с луками в руках.

А гигантский спрут, над головой которого отчетливо виднелся шлем-ракушка наездника, вдруг развернулся и атаковал приближающуюся лодку. Бросок гиганта был стремителен — за пару мгновений он преодолел расстояние, отделявшее его от пироги, вцепился всеми щупальцами в украшенный резным дракончиком нос и сильно качнул судно. Вопящие от ужаса пираты посыпались за борт. Спрут некоторое время колыхался на волнах на расстоянии вытянутой руки от пироги, потом выхватил из воды одного из солдат Нечистого и швырнул в стремительно уплывающих норок. Безжизненное тело с переломанными костями шлепнулось в реку, словно тряпичная кукла.

Совершив бросок, всадник развернул своего «скакуна», и они стали стремительно удаляться вдоль берега. Скорость движения водяного Коня поражала воображение. Через несколько мгновений гигант уже скрылся на небольшом лесистом островке, влетев под густую сень ветвей, свешивавшихся к самой воде.

— Что это было? — оторопело спросил Аграв, провожая глазами левиафана, мелькнувшего в островных зарослях.

— Потом разберемся, — Глисс заковылял к отряду, и принялся раздавать указания. Из последних сил люди тащили покалеченных, стараясь как можно дальше оттащить их от воды. Вагр и Аграв некоторое время наблюдали, как пираты плывут к своему баркасу, взявшись руками за борта полузатопленной пироги, с ужасом оглядывая окружающие зеленые волны. Тела двух норок уже мелькнули на спущенной к воде доске, по которой испуганные хищницы взлетели на палубу. Третья норка, раненая побратимами, похоже, утонула.

Ополченцы спешили изо всех сил. По словам тех, кто отступал от ворот, выходило, что лемуты на собаках должны вот-вот появиться на причалах. Псы Скорби плавали великолепно, и они наверняка устремятся в погоню, поняв, что добыча ускользнула.

Спасительный лес был уже рядом, когда обернувшийся Вагр закричал:

— Лемуты уже в воде!

Действительно, семь Волосатых Ревунов, потрясающих шипастыми дубинами и издающие жуткий охотничий кличь, плыли к берегу на спинах гигантских собак.

— Придется встретить их, пока остальные утаскивают раненых, — Глисс окликнул по именам пятерых флоридян, которые все еще несли в руках свои луки. Остальные ополченцы во время бегства в основном лишились своего оружия, и теперь могли только тащить тела искалеченных. Побратимы так же посчитали для себя зазорным спасаться бегством.

Всадники надвигались, охотничий клич, по которому данный вид лемутов и получил свое прозвище, нервировал и заставлял людей затыкать уши. Лучники подняли свое оружие, но пока еще не решались стрелять — у каждого из них, в лучшем случае, оставалось по две стрелы.

И тут флоридяне лишились последней надежды выйти из боя живыми. Из-за последних бревен частокола показалась густая толпа пеших Людей-Крыс и Ревунов, впереди которых брел по горло в воде человек в высоком шлеме, снабженном черными крыльями летучей мыши, командор карателей. Все силы Нечистого преследовали ополчение, и шансов на выживание не оставалось.

— Прощайте, братья! Мы сделали все, что могли, — Глисс оглядел лица горстки храбрецов, сплотившихся вокруг него. С опушки леса, до которой уже добежали остальные флоридяне, раздались крики, но поворачиваться и выяснять, в чем дело, времени уже не оставалось. Лемуты налетали стремительно и неотвратимо.

Лучники без команды практически одновременно выстрелили, но Волосатые Ревуны оказались прекрасно обученными бойцами. Лишь один из них, раскинув в стороны лапы, вылетел из седла, остальные же, свесившись с боков своих скакунов, увернулись от стрел и продолжили скачку. Второй залп, уже из трех стрел, оказался более результативным: одна из гигантских собак, с пробитым в двух местах горлом, покатилась по земле, но вскочивший Ревун, прихрамывая и глухо воя, поспешил за своими собратьями. Его положила последняя стрела, имевшаяся у флоридян.

В этот момент Вагр и Аграв почувствовали, что их оттаскивают в стороны. С ужасом они увидели рядом с собой толпу лемутов. Глисс уже бился в цепких лапах двух Людей-росомах, лучники же растерянно озирались, опустив свое бесполезное оружие. И тут Аграв разглядел фигуру высокого лемута с желтой шкурой и пушистым хвостом, который командовал подошедшими из леса мутантами.

— Не сопротивляйтесь! — закричал он флоридянам. Грубые лапы отпихнули его в сторону, остальных ополченцев также оттащили назад. Теперь перед ними стоял строй из примерно двадцати медведеподобных тварей, которые держали в руках громадные щиты, сплетенные из ветвей и обшитые шкурами. Подбежала еще одна шеренга, в ней оказались Желтые Ушаны, которые держали удивительно длинные копья. Командир этого странного воинства коротко пролаял какую-то команду, и передняя шеренга щитоносцев встала на одно колено. Теперь налетающих собак встретил сплошной ряд копейных наверший. Одна из собак, не успев на бегу остановиться, или рассчитывая перескочить строй, нанизалась на пики, остальные отскочили.

Два копья, вонзившиеся в грудь пса Скорби с сухим треском сломались, третье оказалось перекушенным огромной пастью. Ревун, свесившись с седла, ударом булавы раскроил голову лемуту, державшему щит. Строй оказался прорван, но остальные всадники не поддержали передового, гарцуя в отдалении и оглашая воздух чудовищным ревом.

Флоридяне подались назад, когда собака прорвалась сквозь неожиданных союзников, но тут Ушан, командующий строем, с разгона бросился сбоку на Ревуна.

Желтое тело, изогнувшись в полете, миновало шипастую дубину, и желтый вышиб из седла всадника Нечистого. Они покатились по земле, потом Ушан, отряхиваясь, поднялся, а Ревун остался лежать, хватаясь лапами за прокушенное горло.

Собака, растерянно завертевшаяся на месте после падения своего верхового, была тут же забита копьями.

Четыре остальных воина Нечистого, не рискуя приближаться к столь значительному отряду неприятелей, некоторое время погарцевали вдоль монолитного строя, и рванулись к берегу.

Примерно семь десятков лемутов во главе с командором уже брели по воде, утопая по колено. Главнокомандующий карателей остановился, стараясь оценить силы появившегося врага. Найдя их не столь значительными, как собственные, он взмахнул двуручным мечем, и солдаты Нечистого начали выбираться на сушу.

В это время на реке появились стремительно несущиеся серые тела.

Десятка полтора спрутов, перед каждым из которых зеленая муть вспухала могучим буруном, мчались со стороны лесистого островка вдоль берега к месту высадки карателей.

— Что творится? Во Флориде все сошли с ума, и лемуты, и кочевники? — Глисс, еще недавно прощавшийся с жизнью, растерянно смотрел на водяную кавалерию, явно решившую атаковать Нечистого.

— По крайней мере, мы не умрем сразу, — пробормотал Аграв, косясь на издыхающего Пса Скорби, упавшего от них в трех шагах. — Думаю, кочевники и каратели сейчас намнут друг другу бока, а победитель подерется вот с этими милыми ушастыми тварями.

Командор сил Зеленого Круга повернулся к баркасу, и принялся размахивать мечом. Он старался вызвать огонь копьеметательной машины, но зубы норки лишили его единственного оружия, способного остановить натиск спрутов.

Водяная кавалерия обрушилась на выбегающих в панике на берег лемутов. Серые щупальца выхватывали из воды вопящих Ревунов и Крыс, швыряя их на песок, в реку, на частокол. Когда солдатам Нечистого удалось выйти на сушу и отбежать от воды на достаточное расстояние, отряд потерял не меньше десяти-пятнадцати бойцов.

Не желая вести бой с ощетинившейся саблями и дубинами ордой, спруты остались на мелководье. На головах болотных гигантов откинулись серые капюшоны, и вставшие во весь рост люди принялись осыпать лемутов стрелами из луков. Командор, видя падающих вокруг него Ревунов и Крыс, скомандовал отход. Оставив на месте пять или шесть корчащихся тел, карательный корпус столпился примерно посередине между водяными Конями и отрядом, остановившим Псов Скорби.

— А ведь Люди Хвоща не используют луков, — вдруг дошло до Вагра. — Они плюются из духовых трубок. Это какие-то другие кочевники.

И словно бы в подтверждении его слов один из людей, опустив лук, выпрыгнул на берег. Его осьминог, потянувшись щупальцем в собственный кожаный карман, служивший всаднику седлом и укрытием, вытащил оттуда большое полотно, и протянул своему верховому.

Одинокая человеческая фигурка в длиннополой кожаной куртке и в шлеме подняла с земли обломок копья, оброненного отступавшими ополченцами, и принялась прилаживать к нему материю.

Четыре Пса Скорби одновременно ринулись к человеку, водружавшему в песок знамя, но два серых гиганта немедленно выбрались на мокрый песок и угрожающе взметнули щупальца. Скуля и рыча, собаки отбежали к основному отряду.

Пахнувший с реки ветер расправил знамя, и флоридяне удивленно вздохнули. На речном берегу развивалось бледно-зеленое полотнище, разбитое на крест двумя синими полосками. В каждом из квадратов серебрились маленькие стилизованные кораблики.

— Флаг Четвертого Хозяина Бухты, — пробормотал Глисс. Вагр добавил, теребя намокшую бороду:

— Наверное, мы просто спим.

В это время Желтый Ушан, в котором Аграв признал лемута, жестоко пошутившего в Мертвой Балке с побратимами, пролаял длинную команду.

Шеренга щитоносцев поднялась, и мерным шагом двинулась к берегу. Ушастые копьеносцы не отставали. Прекрасно выдрессированные лемуты, руководимые высоким насмешником, двигались на отряд Нечистого, заворачивая свое левое крыло и отрезая противнику путь отхода вдоль крепостной стены на юг. Вскоре перед командором Зеленого Круга встал выбор — прорываться сквозь плотный строй копейщиков, или пытаться уйти вплавь, минуя замерших в неподвижности осьминогов. С третьей стороны у него оказались ров и стена Мертвой Балки. Флоридяне на опушке остались одни. Оставив у самого леса раненых, остальные ополченцы подтянулись к Глиссу и возбужденно обсуждали происходящее.

— Они что же, союзники, эти желтые и Хозяин Бухты? — спросил Аграв, устало усевшийся прямо на землю. — Тогда выходит, что нас подсунули Нечистому в качестве приманки.

— Скажи лучше, откуда у Хозяина болотные чудища, может, он еще и Народу Хвоща союзник? То-то я слышал, что они в тайне от остальных колонистов приторговывают с обитателями топей.

Глисс едва не валился с ног от усталости. Долгое бегство разбередило сломанную руку, и он едва держался, чтобы не грохнуться в обморок.

В это время на реке, с западной стороны появились четыре лодки. Пройдя на веслах мимо лесистого островка, они ткнулись в берег. С них стали выскакивать на сушу вооруженные люди, один из которых нес все то же знамя Бухты. От группы вновь появившихся отделилась одинокая фигурка и бегом направилась к флоридянам.

А возле стены началось форменное сражение. Орда Нечистого попыталась сокрушить строй лемутов, посчитав их менее опасными противниками. Строй, однако, пятился, но не поддавался. Псы Скорби, оставленные на береговой полосе, гарцевали перед спрутами, но близко к гигантам не подходили. Стрелы, пущенные в Ревунов речными всадниками, свистели мимо, втыкаясь в речную гальку.

— Ба, да это же старина Рыбоед! — Вагр указал на запыхавшегося толстяка, спешившего к ополченцам из всех сил. Еще издалека он кричал:

— Я привел их, Глисс, привел!

— Вижу, не ори, — староста поморщился и стал поддерживать превратившуюся вгрязную тряпку перевязь свободной рукой. — Ты объясни лучше, откуда взялись вон те, желтые, и кто они такие. Друзья Хозяина Бухты?

— Вот уж не знаю. Они поймали меня на реке, не успели мы сесть за весла и как следует разогнаться. С ними еще был такой… очень странный человек… он направил меня к этому острову, где сидели ребята Хозяина на Конях. Я едва не умер от страха, когда меня вначале схватили лемуты, а потом я увидел болотных спрутов. Оказывается, это был головной дозор войска, идущего к Мертвой Балке из Бухты.

— Значит, они выступили еще до того, как погиб мастер С’Муга и гарнизон форта! Странно…

Глисс махнул рукой, понимая, что сейчас не удастся ни в чем разобраться. Рыбоед указал в сторону трех десятков людей, высадившихся с лодок:

— Это ополченцы из Бухты и с деревень Западной Флориды. Между прочим, с ними сам Хозяин.

Глисс нахмурился. По неписанным флоридским правилам главой воинства колонистов становился тот староста, кто первым объявил сбор ополчения. Конечно, если его таковым признавали сами колонисты. Но после столь впечатляющей демонстрации силы, устроенной жителями Бухты, скорее всего, придется передать бразды управления Хозяину.

Меж тем все внимание флоридян оказалось поглощенным картиной разворачивающегося сражения.

Нечистый не смог пробить строй лемутов. Несмотря на то, что большинство щитоносцев уже полегли, желтая цепочка пятилась, но не бежала. Командору стало ясно, что не уничтожив их всех до единого, ему в лес не прорваться. Множество Ревунов и Людей Крыс валялось на коротком пути, пройденном отступающими. Эта цена показалась командиру орды слишком высокой. Взревел рожок, и лемуты Зеленого Круга стали сбиваться плотной кучей вокруг человека в крылатом шлеме.

В это время баркас подошел по воде ближе к берегу, и с его борта ударил копьеметатель. Один из спрутов оказался выброшен на берег, его щупальца терзали песок и гальку, а из-под серого капюшона вывалился пронзенный копьем всадник. К умирающему гиганту тут же метнулись Псы Скорби и принялись добивать титана, мстя за свой прежний страх. На баркасе послышались торжествующие крики пиратов. Один из спрутов устремился с мелководья на глубину и попытался схватить баркас за бушприт, но команда была начеку. В левиафана полетели горящие стрелы, кто-то опрокинул за борт ведро с кипящей смолой. Спрут отпрянул от флагмана, и нырнул, стараясь унять боль от ожогов.

Командующий речной кавалерией решил, что это слишком. Одновременно все четырнадцать гигантов, взметая волны, ринулись от берега, к которому подходил баркас, в сторону речного островка.

Орда Нечистого взвыла от восторга и кинулась прямо в воду, не дожидаясь, пока пираты отвяжут от кормы две болтающиеся позади флагмана пироги. Спешившие к берегу Желтые Ушаны и ополчение западной Флориды опоздало. Большая часть лемутов уже была в воде, а с борта раздался характерный звук, с которым копьеметательная машина выпустила в воздух ворох тяжелых дротиков. Люди и мутанты кинулись врассыпную, но одно копье все же нашло свою цель.

Вновь надсадно взвыли толстые жгуты взводимого механизма, и враги Нечистого отступили от воды подальше, не желая попусту терять бойцов. Отец Вельд, изучавший в библиотеке северных Аббатств и в хранилище своего ордена древние манускрипты, мог бы прокомментировать скрипучий звук копьемета. Эта машина, в первый раз изобретенная еще в седой древности античного мира, была названа римлянами «онагром». То есть — ослом, именно по звуку взводимой тетивы, напоминающему крик этого животного. Те, кому посчастливилось пережить залп из «онагра», не находили ничего забавного в этом названии ни тогда, ни спустя семь тысяч лет после Рождества Христова.

Остатки воинства Нечистого поднялись на палубу баркаса и двух пирог.

— Похоже, Зеленый Круг получил хороший удар, — пробормотал Вагр.

— Я и сам получил несколько хороших ударов за эти три дня, и не прочь поспать, — пробурчал Аграв.

— Я думаю, следует договориться с Хозяином Бухты относительно дальнейших действий, — сказал Глисс, которого Рыбоед поддерживал под здоровую руку, иначе командир ополчения просто свалился бы на землю. — У Нечистого еще полно сил чтобы доставить нам массу неприятностей.

— Неплохо еще выяснить, кто такие эти Ушаны и почему они воюют с нами плечом к плечу, — заключил Вагр.

К ним как раз направлялся высокий человек, приплывший в лодке со знаменем Бухты. Он снял шлем и кожаную куртку, и сейчас напоминал самого обычного флоридского колониста, только рубаха его по вороту была вышита серебряной нитью, а пояс покрыт рисунком из мелких жемчужных бисеринок. Безбородое лицо его выдавало сильную волевую натуру. Хозяин Бухты выглядел решительным мужчиной в расцвете сил.

Он безошибочно выбрал в толпе притихших флоридян Глисса и широкими шагами направился к нему, приложив руку к сердцу: знак выражения преданности военному вождю, доставшийся колонистам от их предков из Лантических Королевств.

В это время Вагр указал рукой на поле закончившегося сражения:

— Смотрите, они уходят!

Действительно, Ушаны и несколько оставшихся в живых росомах, волоча своих убитых и раненых, удалялись на юг вдоль крепостной стены.

— А эти — ваши? — спросил Хозяин Бухты у Глисса. — Не думал, что живущие вокруг Мертвой Балки дошли до того, чтобы якшаться с лемутами.

— А я думал, что это жители приморья, якшающиеся с Народом Хвоща, привели сюда и других своих друзей-нелюдей, — в свою очередь парировал Глисс.

Два вождя колонистов посмотрели друг на друга и повернулись в сторону отступающего отряда лемутов.

Не сделав даже попытки приблизиться к людям, странные существа вскоре растворились в лесу.

Глава одиннадцатая Зеленый Круг отступает

Командор Нечистого стоял на носу баркаса, и пустыми, лишенными и тени мысли глазами смотрел на Мертвую Балку. Вечерело, но две оставшиеся в живых норки отказывались входить в воду и кормиться. Причину объяснил дрессировщик, указывая на гроздья пузырей, поднимающихся со дна:

— Под нами невиданное количество падальщиков — крабы, раки, сомы, змеи. Целыми стаями они плывут и ползут к крепости. Множество хищников со всей реки устремились на сотни трупов, сброшенных с причалов. Мы не участвовали в рейде против Аббатств, закончившемся страшным поражением у Озера Слез, но думаю, такого наплыва трупоедов там не было.

— Если бы у меня под командованием находились тысячи солдат, которых впавшие в безумие главы Красного и Голубого Кругов сконцентрировали в одном месте и без должной разведки бросили на паровой флот и вымуштрованную кавалерию метсов, Флорида уже оказалась бы приведена под крыло Братства, — командор снял с головы шлем, и трепал пальцами крылья летучей мыши, украшавшие черную каску.

— Пожалуй, вы правы. Но все равно не рискну загнать в воду наших последних водяных разведчиков. Так что придется положиться на наблюдателей с факелами. — Дрессировщик протянул Юллу флягу с темной жидкостью, из которой пират совершил огромный гулкий глоток, и вытер рукавом рубахи влажные губы.

— У меня осталось двенадцать человек. Этого достаточно, чтобы управлять посудиной, но слишком мало, чтобы повторять атаки. Мои молодцы напуганы. Да, я не боюсь в этом признаться. Проклятые спруты на кого хочешь нагонят страху. И откуда они взялись? Мне говорили, что мы будем иметь дело с необученными ополченцами, у которых не хватило мозгов и таланта, чтобы пойти в пираты. Но сражаться с неизвестными Братству монстрами — это слишком. Я отдаю свой голос в пользу отступления.

— Я так же присоединись к уважаемому Юллу, — дрессировщик говорил медленно и размеренно, стараясь не шепелявить, ибо знал, что командора раздражает его манера проглатывать окончания слов и растягивать шипящие звуки. — Я потратил год на обучение пятнадцати боевых пловцов, из них осталось два. В клетке сидят четыре пса Скорби, каждый из которых имеет по нескольку ран. Раны, конечно, незначительны, но я бы дал им отдых. Из лемутов нетронутым остался только отряд росомах, который к счастью остался на причалах и не попал под двойной удар союзников. Но росомах всего двадцать. Два десятка Ревунов и полтора десятка Людей-Крыс, да еще деморализованные пираты — вот все, чем мы располагаем на данный момент. При этом мы не располагаем ни точной численностью войск противника, ни именами их командиров, ни даже…

Командор прервал его слова грубым ругательством на языке Д’Алви и схватив за куртку, подтянул к себе тщедушного дрессировщика:

— Я требовал отчета, а не спрашивал совета. Скажи мне лучше, почему у нас не сработал копьеметатель? Юлл видел, что тетива перекушена звериными зубами.

— Действительно, — ставил свое слово пират, изрядно недолюбливавший дрессировщика. — Либо один из твоих зверей испортил орудие, либо они прошляпили диверсанта, точно так же, как несколько суток назад, когда наши тяжелые десантные баржи сели на мель.

Дрессировщик побледнел, но подумал, что его все равно не казнят. Чтобы расправиться со специалистом такого уровня, как он, которых в распоряжении Зеленого Круга было всего несколько, нужно распоряжение самого мастера С’Лорна. Поэтому он аккуратно высвободил ворот из лап командора, и сказал:

— Если вы предоставите в мое распоряжение машины, которые находятся в подземелье Мертвой Балки, то я пожертвую оставшимися норками, просканирую их мозг, разберу его на пылинки и в точности восстановлю картину происшедшего. Но основная причина провала операции лежит не на мне.

— А на ком же? — Юлл воинственно подбоченился. — Если бы я не подошел к берегу и не забрал командора и солдат, сейчас бы от всего корпуса остались бы только росомахи, да свора, оставшаяся охранять баржи к северу от Мертвой Балки.

Командор ледяным тоном прервал спор:

— Заткнитесь оба. Действительно, машины, с помощью которых наместник С’Муга проводил свои эксперименты, должны быть эвакуированы любой ценой. Однажды Зеленый Круг уже упустил врага, который получил бесценную информацию, я имею ввиду раскрашенного священника-убийцу Иеро. Мы все помним, чем это обернулось. Проклятые Аббатства с помощью парового флота разгромили столицу Желтого Круга, а потом в открытом бою сокрушили войска Красного и Голубого Круга.

— Да-да, — поддакнул пират. — В этих местах лазает как минимум один метсианский шпион, кто знает, не охотится ли он за машинами С’Муги?

— Вот именно. Поэтому помолчите и дайте мне сосредоточиться. Юлл, организуй охранение так, чтобы спруты и кто-нибудь еще не подобрался к баркасу. Стреляйте из копьемета горящими стрелами, оставьте на плаву горящие плоты, как угодно обеспечьте безопасность судна. А меня оставьте в покое.

Командор остался один. Он смотрел на темнеющую крепость, размышляя о том, сколько бойцов за великую Цель пало под ее стенами в последние дни. Около семидесяти солдат гарнизона, несколько людей и мастер С’Муга. Это вначале. Потом первая волна корпуса вторжения, которую как на беду возглавлял весьма бестолковый офицер, окрыленный легкой победой над деморализованной армией Королевства Д’Алви. Это еще полторы сотни Ревунов, Людей-Крыс и Людей-росомах. Сгорели три баркаса и тридцать пять лодок. Уничтоженные боковые дозоры, гибель головной пироги, из которой в живых остался один только Юлл — это, вместе с более крупными неудачами, нанесло еще больший урон. Больше сотни лемутов и десяток пиратов сейчас перевариваются в животах собравшихся со всей округи трупоедов.

— Проклятье, а цель так и не достигнута! Хозяин Бухты празднует победу вместе со странными своими союзниками и ополчением, крепость в руках неприятеля, ценнейшая техника под угрозой.

Командор прошелся вдоль борта, и уставился на покачивающиеся на воде лодки, в которых дремали лемуты. И тут в голову командующего силами Нечистого пришла неожиданная мысль:

«Пожалуй, лично для меня все складывается не так уж и плохо. Меня отправили в рядовую карательную экспедицию, честь от выполнения которой была бы невелика. Это тебе не победа над Лантическими Королевствами или Аббатствами. А теперь, если правильно информировать С’Лорна обо всех странностях и немного сгустить краски, можно добиться повышения моей роли».

Командор стал обдумывать эту мысль со всех сторон. В главном лагере Круга царит неразбериха и хаос. Там вертятся без дела колдуны из разгромленных ответвлений Темного Ордена, битые метсами командиры, перебежчики из Лантических Королевств. После ряда неудач никто не хочет браться за дела, чреватые новым провалом. Тут мужчина раскатисто захохотал, да так, что из клеток откликнулись лаем разбуженные Псы Скорби:

— А ведь мастер С’Муга подох, место наместника Флориды вакантно. Почему бы мне не завоевать его и не сесть здесь полновластным хозяином? А со временем кое-кому придется потесниться, и я смогу претендовать на место среди высших адептов Круга!

Довольный этой мыслью, командор не обращал внимания на Юлла, который радовался всему происшедшему не меньше, чем он. Пират тоже целил на должность наместника.

Во Внутреннем Море у Нечистого хватало и более именитых подручных из числа пиратов, в Лантическом Океане плавать весьма опасно, а вот стать хозяином всего полуострова, с целой сетью рек и двумя крепостями — в Мертвой Балке и в Бухте!..

«Этот крашенный петух, беглый дворянин Д’Алви из мелкопоместных, уже изрядно подмочил свою репутацию. Как только он еще раз ошибется, можно будет возглавить экспедицию».

Как это ни смешно, но и третий руководитель карательного корпуса, дрессировщик лемутов, лелеял точно такие же планы. В сущности, подобное положение дел было характерным для воинства Нечистого — всякий старался выслужиться перед кругом колдунов, чтобы войти впоследствии в их число, обрести земную власть и физическое бессмертие. Но обычно над сворой подсиживающих друг друга пешек стоял обличенный верховной властью адепт, не подверженный пустым и суетным страстям. Таковую роль должен был сыграть мастер С’Муга, но он погиб. И в армии, посланной С’Лорном на юг, началась самая банальная борьба за власть. И первые отрицательные плоды не замедлили проявиться: дрессировщик, не желая признавать своей ошибки, не указал на отсутствие у одной из норок защитного ошейника. Он посчитал, что доклад главе Круга будет выглядеть более значительным и повысит статус рядовой карательной экспедиции, если С’Лорн узнает о том, что в дело вмешался вездесущий орден эливенеров. Да, дрессировщик был слишком опытным человеком, чтобы не определить по поведению хищника, что его мозгом владеет чужая воля. Никто, кроме эливенера не смог бы контролировать норку. Командору обладатель шепелявого голоса ничего не сказал, сберегая информацию для доклада в Круг.

Тем временем командор остановился возле пустой бочки, из которой жадные губы пиратов выпили все вино до последней капли перед вчерашним побоищем.

— Эй ты, переверни ее, — властный голос и сильный пинок в мохнатый зад дремлющей росомахи заставил ее подчиниться. Отогнав воняющего прокисшим потом и тухлой солониной лемута, командор принялся расставлять на днище бочки крашенные ракушки из кожаного кошеля, служившие заменителем денег на берегах Внутреннего Моря.

— У меня чуть больше шести десятков бойцов. Этого мало для штурма, особенно в сложившихся условиях, но достаточно, чтобы заставить врага считаться со мной. На баржах, севших на мель, осталось… — командор достал из кармана клочок кожи, на который были нанесены корявые письмена, и подозвал лемута с факелом. При неверном свете огня он стал читать вслух: — В плавучем загоне основная часть Псов Скорби — двадцать пять штук, вместе с наездниками. Они не так хорошо подготовлены, как те, что на борту, но вполне сгодятся. Ага, десять солдат во главе с придурком, сбежавшим из уничтоженной флотом метсов Нианы… организовать починку судов и буксировку их к Мертвой Балке он сможет, но в бой его вояк посылать не стоит. Это шайка трусов. Страх перед дикарями из Тайга нескоро в них выветрится. Охраняют баржи тридцать Людей-Крыс. Этих муштровали на совесть. И самое главное — десять глитов. Правда, без мастера С’Муги управлять ими будет весьма сложно, наш дрессировщик этому не обучен. Ничего, думаю, если бросить их в бой, они не дадут себя убить. В конце концов, мне приказали опробовать их в полевом сражении или при штурме крепости. Вот и опробую. Без всякого колдовства. Что ж, при сложившихся обстоятельствах — силы немалые. А если напугать С’Лорна и потребовать дополнительных войск, можно не только отбить опорную крепость и взять Бухту. Можно организовать свое собственное государство. Кто мешает Зеленому Кругу освоить Внутреннюю Флориду? Кажется, туда никто и не совался, разве что — С’Муга, но его уже сожрали крабы.

Дрессировщик в это время с интересом наблюдал за чайкой, которая сидела на вантах и косилась через плечо командора на клочок бумаги.

«Эге-ге, кажется, эливенер действительно здесь. Впрочем, если бы его не было, то стоило его придумать, как говорили древние».

У каждого из командиров Нечистого имелось переговорное устройство, с помощью которого они могли в любое время связаться с Кругом. Подобный прибор, экспериментальную его версию, удалось в свое время похитить Иеро. Сейчас одновременно в трех местах баржи три человека воззвали к мастеру С’Лорну.

Главный колдун, носивший одежды цвета, являющегося жуткой пародией на зеленый, несколько удивился такому повороту. На экране, что сиял на стене мрачного подземелья, где находился старейший некромант континента, практически одновременно вспыхнули три лампы. Но лысый чернокнижник уже давно перестал быть обычным человеком. Не отвечая на сигнал, он созвал своих помощников и велел им организовать магический круг.

Полтора десятка тощих фигур в длинных балахонах сомкнули холодные ладони вокруг круглого экрана. В подземелье пронеслись невидимые и почти неосязаемые вихри сгустившихся энергий. С’Лорн закрыл глаза, и его мозг, разделенный на три различных и полностью автономных сектора, открылся для сеанса телепатической связи.

— Чрезвычайные обстоятельства, Великая Цель на юге под угрозой! — вскричали три взволнованных голоса. Из великой пустоты, омывающей мир, раздался безжизненный, но мощный голос:

— Зеленый Круг ждет отчета!

Наступало утро, когда три командира армии Нечистого, сердца которых прыгали от радости и переполнявших их обладателей надежд, сняли наушники и спрятали в складках своих одежд переговорные устройства.

— Я пришел к решению, и теперь не прочь выпить! — провозгласил командор, знаками указывая лемуту-часовому на последний оставшийся бочонок с вином. В другое время его подчиненные заподозрили бы неладное, при виде такой щедрости, но розданные каждому из них обещания кружили головы. Юлл, с позволения командора пригласил к распитию парочку своих собутыльников-пиратов, а дрессировщик выпустил из клетки и уложил на палубу огромную суку, которая принялась вылизывать его потную ладонь и шумно принюхиваться к падающим на палубу винным каплям. Началась пирушка, за которой внимательно наблюдала чайка, примостившаяся возле намертво закрепленного штурвала.

В подземелье зеленого Круга мастер С’Лорн немигающими глазами смотрел на клубящийся над жаровней зловонный пар. Его рука, похожая на птичью лапу, время от времени подбрасывала в огонь какой-то порошок, в частичках которого попадались перетертые кости мелких животных, щетина и какие-то микроскопические водоросли, выращенные без света в подземных лабораториях. Дым, вместо того, чтобы подниматься к потолку, собирался над жаровней в густое облако, в котором появлялись отвратительные рогатые хари, раззявленные рты с вывалившимися языками, какие-то клешни и жвала. Рассеянно глядя в спонтанно возникающие миражи, С’Лорн размышлял о Флориде.

— Великая Пустота! Почти две сотни наших верных псов изрублены в капусту, потеряна крепость, сожжены баркасы, под угрозой секретные машины С’Муги! Это неслыханно!

Однако созерцание наваждений, клубящихся в дыму, скоро привело его разум в холодное и незамутненное состояние.

Он узнал несколько весьма тревожных фактов. Во-первых, какие-то лемуты напали на экспедиционный корпус. Этим следовало заняться в первую очередь, ибо Зеленый Круг не забыл кошмарную историю с бунтом и бегством иир’ова. Для этих целей следовало делегировать опытного адепта, но такого сейчас не оказалось в подземном логове. Во-вторых, на флагмане корпуса вовсю хозяйничают животные, глазами которых за действиями слуг Нечистого следит представитель ордена эливенеров. Странно, зачем понадобилось почитателем букашек вставать на пути Великой Цели на юге. Здесь эливенеры предпочитали не ссориться с Темным Братством.

Ничего, решил С’Лорн, великолепный повод взять реванш за поражение на ракетной базе, в котором повинен укрывшийся на севере брат Альдо. В-третьих, там же орудует диверсант из числа киллменов Кандианского Союза. Вот это действительно вызывало тревогу. Мутант с гипертрофированными ментальными способностями по имени Иеро изрядно навредил Великой Цели. Конечно, в основном он напакостил выскочкам из Желтого, Красного и Голубого Кругов. С’Лорн мысленно аплодировал ему, ибо только благодаря активности этого человека роль Зеленого Круга возросла во сто крат. В этой части континента сейчас не было большей опоры великой Цели, чем организация, возглавляемая С’Лорном. Выскочки, разбившие свои лбы о Кандианскую Республику, теперь ползали у ног существа, одетого в грязно-зеленые одежды. Но когда в одном из самых перспективных для Цели мест, каким является Флорида, появляются метсианский шпион, эливенер, какие-то всадники на спрутах и враждебные лемуты… Тут стоит подумать, а не добрался ли злой рок и до Зеленого подразделения Темного Братства!

С’Лорн немедленно вызвал к себе несколько командиров из числа людей, служащих Великой Цели. После краткого совещания они разбежались по темным коридорам отдавать распоряжения, касающиеся южного экспедиционного корпуса.

Уже на следующий день три большие галеры двинулись по рекам в сторону Мертвой Балки. На борту их, кроме отлично натасканных солдат, глитов и Ревунов слуги Нечистого установили пушки и разного рода секретные приборы. Все это предоставлялось в распоряжение наместника Флориды.

Каждый из трех командиров, пьянствовавших на борту баркаса, мог стать обладателем этого титула. Пока командование усиленным корпусом возлагалось на прежнего командора карателей.

— Выживет сильнейший, — скривил мертвенно-бледные губы С’Лорн, почесывая переносицу когтистой рукой. — Тот, кто не даст эливенерам и северянам вывезти или уничтожить машины С’Муги, вернет назад опорную крепость и распутает узел, завязанный на горле Братства в Северной Флориде.

Пока еще глава Круга не знал, кого из колдунов высшего ранга следует тайно направить на юг, для противодействия неизвестному противнику, волю которого С’Лорн чуял за всеми таинственными происшествиями вокруг Мертвой Балки. Отвернувшись от курительницы, он уставился на карту Флориды. Его бескровный палец, заканчивающийся длинным ногтем с зеленоватым трупным отливом, уперся в самую южную оконечность полуострова, где был обозначен затопленный древний город.

— Вот сюда я направлю новейший корабль с толковым представителем Круга на борту. Путь по Лантическому океану опасен, но придется рискнуть. Пусть войска разбираются с повстанцами и их союзниками, а слуги Великой Цели займутся главным. Я чувствую, что почитатели букашек и молящиеся распятому божку не зря тянутся туда же. Сейчас главное не опоздать!

И мастер С’Лорн щедро подбросил в жаровню еще одну пригоршню вонючего порошка. Теперь видения в тумане стали еще более отталкивающими, чувственными. Давно разучившись переживать нормальные человеческие эмоции, чернокнижник компенсировал их отсутствие грязными видениями, порождаемыми его мозгом, настроенным на ожидание Великой Пустоты, призванной поглотить весь этот суетный мир.

Перед тем, как бесплотные образы, лежащие за границами даже животной чувствительности, полностью поглотили его внимание, мастер Зеленого Круга принял решение относительно того, кого он отправит на юг полуострова.

А потом по коридорам и тоннелям тайного убежища Круга пронесся безумный хохот, от звуков которого даже стоявших на часах лемутов пробрала дрожь.

Глава двенадцатая Переговоры

Войска флоридян наутро были выстроены в боевые порядки вдоль бывшей гавани Мертвой Балки. По приказу Глисса, спруты разломали доски причалов и скинули в реку трупы. Теперь вода перед крепостью кипела от неслыханного количества трупоедов, которых не отпугивали даже серые Кони Хозяина Бухты, покачивающиеся на волнах.

— Думаю, в этом кипящем бульоне ни лодка, ни баркас не смогут подойти к берегу, — сказал Глисс, наблюдающий за кораблем Нечистого с крыши. Недавно вернулись дозорные, посланные в лес на поиски Желтых Ушанов, спасших флоридян. Но таинственные союзники растворились в чаще, словно их и не было. Зато в крепости появились эливенер, иир’ова и метс. Северянин щеголял в корсете, сделанном из шкуры антилопы, харкал кровью, но уходить в лесные убежища вместе с другими ранеными отказался.

Он внимательно разглядывал спрутов, старался разговорить молчаливых погонщиков серых чудовищ. Словом, собирал информацию для Атвианского Союза и аббатов Универсальной Церкви.

Днем баркас постоянно перемещался по реке, держа флоридян в напряжении. Никому не верилось, что Нечистый со столь ничтожными силами отважится на новую атаку, но ополченцы не расставались с оружием ни на миг. К вечеру в сторону Мертвой Балки двинулась пирога, на борту которой стоял во весь рост человек с крыльями летучей мыши на шлеме, размахивающий белой тряпицей.

Он наотрез отказался приближаться к бурлящему берегу и ждал прибытия командира ополчения на расстоянии выстрела из лука от ближайшего спрута.

Поскольку раненый Глисс отказался беседовать с парламентером на воде, к пироге отправился Хозяин Бухты. Вскоре он вернулся, разгневанный и взвинченный.

— Этот тип, представившийся командиром экспедиционного корпуса Зеленого Круга, предлагает нам сделку. Он обещает не чинить вреда ни окружающим деревням, ни моему поселению, клянется попросить С’Лорна простить флоридян за причиненный Нечистому урон, а взамен требует удалиться из крепости.

— Ну, а ты? — эливенер, который присутствовал на совете вместе с Кеном и иир’ова, корил себя за то, что не ухаживает за ранеными. Но долг требовал сколь возможно помочь колонистам советом. Так что он заключил временную сделку со своей совестью, но продолжал мучиться сомнениями.

— А я предложил ему убираться в логово С’Лорна со всеми своими прихвостнями! — Хозяин Бухты, человек весьма амбициозный, собирался расширить владения своего поселения за счет Мертвой Балки.

— Пока у него сил мало, можно разговаривать с посланцем Нечистого в подобном тоне безнаказанно, но вскоре придется решать, нужно ли Флориде еще одно побоище, ибо приближается отставшая часть флота Зеленого Круга.

— А ты откуда знаешь, старик? — Хозяин Бухты много слышал об эливенерах, хотя и видел представителя ордена впервые. Но он знал их как целителей и знатоков домашних животных, не более. Глисс постарался втолковать ему, что эливенер владеет дальновиденьем, как и иир’ова, но Хозяин в колдовство не очень-то верил, считая любые ментальные проявления лишь наступательным орудием Зла, по природе своей находящимся исключительно в руках Нечистого.

Тем не менее, на следующий день ему пришлось пересмотреть свою тактику. По реке подошли громадные баржи, на грубо сколоченных носовых башнях которых грозно смотрели в сторону Мертвой Балки копьеметательные машины.

Флот Нечистого проследовал по течению и, встав возле лесистого острова, начал высаживать лемутов и Псов Скорби.

Хозяин Бухты, мрачно наблюдая за высадкой, считал вслух количество бойцов. Очередная стая солдат Зеленого Круга выходила на берег и исчезала в дальнем лесу, а лодки отправлялись назад на одной паре весел. Перед деревьями гарцевали всадники на собаках, потрясая воздух громовым кличем.

— Удивительно много солдат, — заключил фактический командир ополчения. Глисс с ним согласился молча, а Вагр сопроводил это утверждение нецензурной бранью.

Метс отозвал в сторону эливенера, и принялся шептать на ухо:

— Это обычная военная хитрость, отец Вельд. Переведите мои слова флоридянам: лодки, идущие назад, столь же тяжелы и сидят так же низко, как по дороге от баржей к берегу. Значит, одни и те же отряды лемутов стоят, плывя к лесу, а потом ложатся на дно. На самом деле у нечистого не три-четыре сотни бойцов, а значительно меньше.

Эливенер, несмотря на то, что говорил на метсианском языке, понизил голос до шепота.

— Знаю, мальчик мой. Но если мы скажем об этом Хозяину, он устроит вокруг Мертвой Балки побоище. Может быть, флоридянам и удастся разгромить корпус, но я подслушал, что сюда движутся и другие силы Зеленого Круга. Ополчение будет обескровлено, С’Лорн раздавит колонистов и воцарится на полуострове навеки. Иногда ложь лучше правды, поверь старику.

Когда все тот же парламентер появился под стенами крепости вновь, на этот раз верхом на огромной собаке, Хозяин Бухты разговаривал с ним менее резко.

— Я не предлагаю вам позорной сдачи, — кричал командор. Привстав на стременах и глядя вверх, на свесившегося со стены Хозяина. — Но силы наши неравны. Мои разведчики обшарили леса и удостоверились, что мохнатые предатели, ваши союзники, трусливо сбежали. Я могу взять крепость прямым штурмом, могу осадить ее и двинуть корабль и Ревунов на Псах к твоей Бухте, вождь. Она беззащитна, не так ли? У меня даже хватит лемутов, чтобы устроить на попрятавшихся по лесам и болотам флоридян веселую охоту, пока вы будете сидеть в форте. Но я милосерден, как и наш мудрый глава мастер С’Лорн.

— Что ты предлагаешь? — Хозяин Бухты кусал от волнения губы и смотрел на баркас, танцующий на воде у островка таким взглядом, словно старался удержать его на месте и не пустить к родному поселению.

— Вот теперь я слышу слова не мальчишки, желающего драки во что бы то ни стало, а речь настоящего вождя своего народа. Мне нужна крепость. Оставьте Мертвую Балку и пообещайте никогда не приходить со злым умыслом под ее стены. Кажется сейчас то самое время, когда вы платили дань мастеру С’Муге?

— Бухта всегда оставалась и останется свободной от дани! — вскричал Хозяин. Командор опустил голову, чтобы из-под шлема не видна была улыбка, играющая на его губах.

— Конечно, дань платили окружающие деревни. Так вот, путь сложат ее у ворот покинутой вооруженными людьми крепости и спокойно расходятся по домам. И на этом войне конец. Заметь, я даже не требую выдачи бунтовщиков. Зеленый Круг милосерден. Конечно, мы оставляем за собой право выследить и уничтожить тех животных, которые имели наглость нападать на нас. Не нужно так свирепо смотреть на меня, иначе твой взгляд прожжет дырку в шлеме. Я имею в виду не твоих великолепных спрутов, а существ с большими ушами, острыми зубами и желтой шкурой.

— А вот теперь, мой мальчик, нам следует действовать, — сказал эливенер метсу. Иир’ова молча подошел к ним, и выразил урчанием желание помочь. — Флоридяне сейчас поспорят для порядка, и согласятся. Конечно, этот дворянин-предатель не станет выполнять своих условий, но пока не подойдут новые силы из логова Круга, он будет безвылазно сидеть в Мертвой Балке. В самом худшем случае, он даст отдохнуть своим войскам, и осадит Бухту.

— Обычная история, — вздохнул метс.

Они почти бегом двигались по узким улочкам крепости к какой-то одному эливенеру известной цели.

— Нечистому не столько нужна сама крепость, хотя и это тоже, сколько чудовищные механизмы, спрятанные в подземелье. Как жаль, что я не восстановил своих ментальных возможностей раньше и не выяснил, где вход в лабораторию С’Муги! Ведь форт был так долго свободен от войск Нечистого!

— И что же мы станем делать, когда войдем туда? — Кен уже видел себя вторым Иеро, доставившим на север таинственные колдовские приборы. Но старик охладил его порыв:

— Извини, я думаю, что их придется уничтожить. У нас не будет времени разбираться, чем здесь занимались адепты Зеленого Круга и уж тем более на то, чтобы разобрать их и вывезти в безопасное место. Разве что какие-нибудь мелкие детали, записи, книги или чертежи.

Они достигли площади, на которой Аграв и Вагр некогда познакомились с командиром Желтых Ушанов.

Камень, похожий на больной зуб, о который лемуты точили свои сабли, был на месте. Эливенер кинулся к нему, обхватил руками верхушку и попытался повернуть ее.

— Разрешите мне, отец, — Кен взялся за странно теплый камень, и покрепче уперся ногами в землю. От напряжения на лбу его выступили жилы, руки набухли узлами мышц.

— Осторожнее! Твои раны вновь раскроются! — воскликнул эливенер, но метс уже свернул верхушку камня, и теперь глухо кашлял, держась за бок. Иир’ова зарычал и попятился. Совершенно бесшумно камень сдвинулся с места, и открыл идеально круглое отверстие в земле, снабженное тонкой стальной лестницей, ведущей вниз.

Первым полез Кен, держа саблю в зубах, за ним эливенер. Замыкал шествие иир’ова, которому очень не хотелось спускаться в глубину, но он старался ни на шаг не отстать от седобородого.

Лестница довольно быстро закончилась, и они очутились в тоннеле, с его стен свисали корни растений. Каждый шаг по мощеному камнем полу отдавался глухим эхом. Тоннель вскоре кончился большим гротом, посреди которого бил фонтан. Омерзительная черная вода стекала в овальный бассейн, обложенный гранитными глыбами неправильной формы.

Они двинулись вкруг фонтана. Иир’ова заинтересовался пустыми клетками, идущими вдоль правого полукружия стены пещеры, Вельд замер перед подробной картой полуострова, нанесенной неясным способом на камень в полу, а метс смотрел на потолок. Сверху на посетителей пялился крылатый монстр с рогами и торчащими из пасти кривыми клыками. Гигантская фигура покачивалась на ржавых цепях и метсу пришла в голову абсурдная мысль, что под потолком висит чучело самого сатаны. Невесело улыбнувшись своей дурацкой мыслишке, он перевел глаза на иир’ова. Тот шипел и плевался, стараясь войти в одну из деревянных клеток.

Кен подошел, и в два удара эфесом сломал миниатюрный замок. Внутри он остановился и осенил себя крестным знамением. На гнилом сене валялись тускло блестевшие кандалы, к стене был прикован скелет с клочьями гнилой плоти и обрывками шерсти. С истошным воем иир’ова принялся царапать когтями деревянные решетки. Метс вспомнил слова эливенера о том, что подобных Ирму мутантов изначально в плену было двое.

Не зная, чем помочь горю, северянин двинулся к седобородому. Тот смотрел на изображение затопленного города и ведущую к нему сквозь топи тропинку, отмеченную на карте светящимися лампами.

Над значком города серым опалесцирующим светом горело изображение молнии, которое ничего не понимающему метсу очень не понравилось. Впрочем, он как дисциплинированный разведчик Атви, закрыл глаза и навеки запечатлел подробнейшую карту Флориды в подвалах памяти.

— Нечистый и здесь обыграл нас. Мы считали, что этот город недоступен из-за радиации. Похоже, за последние годы ситуация тут изменилась. Так вот чем занимался мастер С’Муга! — Эливенер нервно теребил бороду.

— Не только этим, — Кен кивнул в сторону беснующегося от горя иир’ова. Старик посмотрел в ту сторону, и сразу все понял.

— Да, это была его подруга. Когда-то Нечистый вывел из хищников одной кошачьей породы, тронутой смертью, солдат для своих грязных целей. Но творение оказалось не таким тупым и кровожадным, как Ревуны и остальные лемуты. Иир’ова взбунтовались и, перебив охрану, откочевали в саванны, где до сего дня прячутся от своих мучителей. Приход вашего Иеро взбаламутил их и напомнил, что в мире вокруг идет война. Может быть, ты слышал о четырех Детях Ветра, которые вместе с ним били Нечистого на берегу Внутреннего Моря и у Озера Слез?

— Что-то смутно припоминаю, — неуверенно сказал метс.

— Так вот, после похождений той четверки иир’ова уверились, что они должны вступить в войну с Нечистым. В одной из стычек Ирм и его подруга попали в плен. Их доставили сюда и попытались изучить, чтобы выработать приемы, с помощью которых можно вернуть гордое племя к повиновению. К несчастью, самочка погибла, а Ирма спасли флоридяне, как и всех нас. Н-да, С’Муга был не рядовым некромантом, это точно. Счастье, что его эксперименты не завершены.

— Но где же машины?

— Пойдем дальше по этим коридорам. Мне кажется, что они стояли где-то здесь, но были по каким-то причинам перенесены.

— Да, я видел следы на полу, — Кен быстро шел во след за стариком, стараясь держать саблю готовой к бою, однако длинный коридор был пустынен. Все чаще им попадались следы спешной эвакуации: обломки каких-то ящиков, стеклянные осколки, мелкие детали весьма сложных приборов, разбросанные по полу.

— А как же иир’ова? — спросил метс, когда они прошли, по его подсчетам, до самых стен Мертвой Балки. Похоже, эливенер и его спутник находились в потайном ходу, ведущем наружу.

— Я могу поддерживать с ним связь. Сейчас он догонит нас. Только все это мне совершенно не нравится…

Не успел старик договорить, как они вышли в довольно большой зал, заваленный мертвыми лемутами. Их оказалось здесь десятка полтора, различных пород, все в ошейниках. Вперемешку с ними лежали люди в зеленых балахонах с лысыми головами.

— Вот, значит, где нашли свою Вечную Пустоту помощники мастера С’Муги, — пробормотал эливенер. Кена интересовали более земные дела. Плакать по павшим колдунам он не собирался, а молитву над их телами посчитал бы богоборческой. Он указал на мелких лесных хищников, попрятавшихся в углах зала с их появлением.

— Вижу, мой мальчик. Сверху они попасть сюда не могли. Значит, это действительно подземный ход. И ведет он наружу. Даже мертвый, мастер С’Муга переиграл нас, спрятав свои машины. Странно только, что об этом не знает командующий карателей. Впрочем, в рядах слуг Нечистого вечная путаница.

Они прошли дальше, и увидели узкий лаз, за которым зеленел лес.

— Вот сюда и выволокли колдовские приборы, — констатировал метс. А эливенер нагнулся, и поднял с земли клочок шкуры, на котором ножом были выцарапаны письмена. Начав читать, старик схватился за сердце, и сел прямо на землю. Метс обернулся, поднимая саблю, но то оказался шум, издаваемый догоняющим их Ирмом.

Эливенер поднялся и обратился к ним, нервно комкая кожаный клочок:

— Вы связали свою судьбу с моей, войдя в это помещение. Ты, Кен, пообещал уничтожить машины Нечистого или доставить их в Атви. Ты, Ирм, принадлежишь к народу, который имеет непосредственное отношение к последней части письма.

Записка написана тайным алфавитом, известным только членам ордена эливенеров. Здесь сказано:

«Приветствую тебя, отец Вельд. Я уверен, что ты войдешь в подземный ход и прочтешь это послание. Для слуг Нечистого или флоридян оно будет бесполезным клочком мертвой плоти. Я, Билли Бетховен, выжил, и как ты уже наверняка догадался, веду войну с Нечистым. Я давно пришел к выводу, что со злом можно бороться лишь с помощью зла. Это мои солдаты уничтожили гарнизон Мертвой Балки и нападали на его отряды при первой же возможности. Я победил мастера С’Мугу в колдовском поединке. Я же вызвал войска Бухты на помощь флоридянам. Я вывез колдовские машины в свою крепость во Внутренней Флориде. Отец Вельд, если вы хотите вновь увидеть своего ученика, я приглашаю вас присоединиться ко мне в борьбе с Нечистым, в настоящей борьбе, от которой фактически отказался орден эливенеров, частью которого я себя уже давно не считаю. Жду вас на месте нашей старой лаборатории. Каждую полную луну на северной границе поселений колонистов, у лысой косы, вас будет ожидать мой помощник. Он пойдет с вами и поможет найти меня, если обстоятельства изменятся. Ваш ученик, Билли Бетховен. P.S. Я нашел место, где Нечистый старался сделать из иир’ова боевых лемутов. Вам было бы интересно посмотреть на эту заброшенную мастерскую Зла.»

Эливенер схватился за голову и принялся стонать. Метс и иир’ова молчали, не зная, как успокоить старика. Наконец он поднял заплаканное лицо.

— Решено, я последую за этим безумцем. Думаю, еще не поздно объяснить Билли, как страшно он ошибается, силясь противопоставить злу зло, силе силу. Он попал в паутину лжи, которой Нечистый окутал наш мир. Ему открыта прямая дорога в ад, вернее, в высшие адепты Темного Братства. Его обязательно найдут колдуны, но вряд ли станут убивать. Скорее всего, они склонят его на свою сторону. И не будет страшнее слуги у Нечистого! Великие Небеса, и я сам научил его, сам дал ему в руки оружие — лемутов, с которых сняты «печати» Кругов. Он просто заменил их на свою печать…

— Я иду с вами, отец. Думаю, что мои командиры и Совет Аббатств одобрил бы мой выбор. — Кен посмотрел на иир’ова. Тот послал эливенеру и разведчику картину, в которой была боль утраты целого народа. Ирм знал, что вожди и матери племени одобрят его выбор: найти место, где вольных Детей Ветра злые люди пытались сделать безмозглыми рабами. Он вернется назад с вестью, что место их позора навеки сгинуло, равно как и все, кто продолжают подобное черное дело.

— Итак, друзья, нам нужно подняться на поверхность, тут делать нечего. Про войну и мир во Флориде нам следует забыть. Наша миссия во сто крат важнее для мира, чем судьба Мертвой Балки.

Эливенер сжал в кармане страшное послание, и понуро поплелся по тоннелю, неслышно бормоча имя своего ученика, вставшего на путь зла.

Глава тринадцатая Бухта Спрутов

Впадающая в Лантический океан река в самом конце своего длинного пути по северной Флориде разделялась на два рукава.

На острове, образованном этими рукавами, высились стены Бухты. Сейчас на них высыпали жители, восторженными криками приветствующие возвращающееся войско Хозяина. Величавые серые тела двигались перед лодками, вздымая гигантские волны.

Сам глава многочисленного и богатого клана колонистов стоял на носу самой большой из лодок,размахивая знаменем поселка.

Он был несказанно горд тем, что малым числом жертв отвратил, по крайней мере, надолго, осаду портового городка. Радость победы несколько омрачал привкус предательства, появившийся после того, как командор Нечистого, заняв крепость, потребовал выдачи любых трех бунтовщиков для отправки их в качестве заложников в главный лагерь Зеленого Круга.

Впрочем, к жителям морского клана это никак не относилось. Оставив Глисса размышлять о требовании командора. Хозяин миновал баржи и баркас, копьеметы которых смотрели во след удаляющимся спрутам, и направился домой.

В гавани Бухты стояла великолепная океаническая галера, прибывшая из королевства Калина. Капитан и толпа торговцев спешили принести «победителю Зеленого Круга» свои поздравления и богатые дары. Предстояла ярмарка, и молодой глава клана вскоре выбросил из головы перипетии прошедшей военной компании.

С борта корабля сошел незаметный человечек, одетый, словно приказчик одного из купцов. Он побродил по городу, разговаривая со старожилами, приобрел дешевую брошь из речного жемчуга, приценился к метательным ножам, но нашел их плохо сбалансированными и отказался покупать.

— Много понимают писари и повара в оружии, — проворчал ему вослед оружейник, не подозревавший, что он один из немногих людей, оставшихся в живых после встречи с наемным убийцей Зеленого Круга.

Человек с хрупкой фигурой, очевидную немочь которой плохо скрывала мешковатая одежда, посмотрел на высоко стоящее над горизонтом солнце и спросил, где в Бухте самая дешевая выпивка.

Вскоре его можно было увидеть в компании моряков и солдат личной охраны Хозяина Бухты, которых он щедро поил за свой счет, рассказывая о невиданной щедрости своего хозяина, купца из Калины. Уже под вечер, когда выпившие лишнего флоридяне начали переворачивать столы и разбивать о головы охранников заезжих торговцев глиняные кружки, человек незаметно покинул питейное заведение. Взобравшись на крепостную стену, он аккуратно примостился между двух самострелов, сиротливо уставленных в сторону реки и достал из кармана черную блестящую коробочку. Поковыряв ее пальцем он удовлетворенно хмыкнул, когда раздался негромкий металлический щелчок, и короткий штырь взмыл над его головой. К вискам человека потянулись гибкие змеевидные полоски, которые, словно пиявки, впились в его бледную кожу.

На тускло сверкающем экране в подвалах логова Зеленого Круга зажглась лампочка, и лишенная волос голова помощника С’Лорна склонилась над переговорным устройством.

Уже через полчаса С’Лорн в точности знал, почему ополчение западной Флориды оказалось вооружено и подготовлено к войне. Если бы главный колдун Круга продолжал баловаться, как он это делал в молодости, некромантией, он бы обязательно поднял на ноги труп С’Муги и сделал посмертие этого нерадивого наместника мучительнее, чем сам хозяин ада уготовил мертвому адепту. Но мастер С’Лорн лишь пожал плечами. Если Круг прошляпил столь интересный материал, не беда. Пятнадцать или двадцать серых спрутов не спасут Флориду от могущественного Круга. Рано или поздно, потеряв сотню или тысячу лемутов, адепты водрузят над стенами Бухты знамя с Зеленой спиралью, обвивающей стрелу, как это произошло в Мертвой Балке.

— Но история, однако же, поучительная! — сказал чернокнижник, и велел своему помощнику занести ее в анналы.

— Да, и еще, — сказал С’Муга вослед уходящему помощнику. — Передай нашему другу, попивающему вино с моряками и флоридской солдатней, чтобы он после того, как разделается с Хозяином, вернулся в цивилизованные Лантические королевства и примерно наказал всех купцов, которые посещали цирк во Флориде, не поставив нас в известность об этом развлечении. Мастера Тьмы тоже любят знать все о зрелищных видах искусства.

Помощник главного мастера Круга казался страшно напуганным. Удаляясь по тоннелю из пещеры С’Лорна в библиотеку, он молил Вечную Пустоту, чтобы его хозяин не вспомнил, кто именно виновен в том, что Круг толком не знал о том, как образовалась Бухта, и что там творилось.

Мастер С’Муга, наместник во Флориде, частенько забывал присылать подарки помощнику, и он складывал большинство информации в картотеку, не доводя ее до С’Лорна. Теперь испуганный служка решил исправить свой промах. Он записал историю приручения Коней вместе с теми скудными данными, которые уже давно пылились на полках подземной библиотеки. Вот что у него получилось.

Бухта — одно из самых ранних поселений колонистов, находится на острове между рукавами реки, именуемой географами Братства Змеиной. В основном здесь традиционно селились выходцы из Д’Алви и Калины, впрочем, во времена колонизации полуострова эти варварские королевства носили иные имена, канувшие в Великую Пустоту.

Один умный и предприимчивый старейшина отловил в море нескольких кальмаров и осьминогов, дабы внимательнее их изучить как основное оружие дикарей, обитателей топей Центральной Флориды. Набеги этих кочевников сильно беспокоили колонистов в первые годы заселения, и до сих пор мешают научным поискам братства в древнем городе на южной оконечности полуострова.

Однажды в котлован, наполненный соленой водой, где «приморские флоридяне» содержали пленников, по суше приплелся еле живой спрут. По виду он казался самым настоящим верховым животным дикарей Внутренней Флориды. Пока часовые били тревогу и собирали ополчение, спрут прокрался меж перевернутых кверху килем баркасов к котловану, и тут же нырнул в него, окатив сбегающихся на крики дозорных воинов фонтаном теплой воды.

Старейшина во второй раз проявил находчивость. Приглядевшись к творящемуся в «бассейне», он велел своим воинам опустить оружие, и расходиться по домам. Сам же престарелый кораблестроитель примостился у края котлована, по стариковски свесив в прохладную воду уставшие ноги.

Приблудный Конь показался людям едва живым неспроста. Это впечатление производилось спрутом из-за терзавшей его застарелой любовной истомы. Будучи от рождения семилапым и не очень привлекательным для самок своего собственного рода, предпочитавших статных восьмилапых красавцев, данный экземпляр удалился от своего хозяина, идя по следу слабого ментального сигнала, идущего со стороны людского поселения. Дальняя дорога посуху и встреча с лесными хищниками не испугала половозрелого осьминога. Лемут совершил самый настоящий подвиг, лишний раз продемонстрировавший — для любви преград не создала даже Смерть и ее чудовищные последствия.

Кони племени Хвоща давным-давно потеряли всяческую связь со своими морскими предками. Произошло это тысячи лет назад, когда небольшая колония облученных спрутов гигантской волной, вызванной близким падением бомбы, оказалась заброшена в топи.

Понятное дело — затянутой тиной оказалась лишь центральная часть полуострова. Топь не граничила с морем, от соленых брызг торфяники отделяли многие мили суши.

Морские спруты, также не лишенные зачатков ментальной силы, разумеется, ни в какие симбиотические отношения с родом людским не вступали. Конь из топей Внутренней Флориды за века, проведенные в изоляции от соленой воды, сделался совершенно иным существом, нежели его морские предки. Потому-то престарелому мореходу и показалось забавным наблюдать, как пресноводный Конь пытается соблазнить океанических монстров, так сказать, «разговаривая на другом языке». Впрочем, недолго пришлось старейшине ухмыляться в бороду и давать «бестолковому и стеснительному жеребцу» полезные советы. Любовь (что известно было еще до наступления Смерти), языковых барьеров не знает точно так же, как пространственных. Природа бурно взяла свое, и староста вынужден был немедленно ретироваться, при этом рискуя оказаться смытым поднявшимися волнами в мутную водицу «бассейна».

Когда бурные любовные утехи закончились, поздоровевший и довольный Конь легкой иноходью отправился назад, в родную Центральную Топь. «Морские» даже приставили этому весьма неагрессивному и забавному осьминогу охрану, сопроводившую его до самой торфяной кромки. Там как раз дожидался своего скакуна встревоженный хозяин. Увидев, что его скакуну не причинен никакой ущерб, представитель грозного племени порылся в своем халате и метнул на кочку, где сгрудились мореходы, горсть крупных черных жемчужин. После этого обитатели торфяника растаяли в липком тумане.

Жемчуг оказался неимоверно редким и ценным. Хозяйственный староста на него выменял у пришвартовавшихся к его мыску мореходов далекой страны Калина два ящика гвоздей и новенький парус. Но не только этим ограничился сей забавный эпизод.

По весне в бассейне народились симпатичные восьмилапики, более схожие размерами и окраской с Конями, чем со своими морскими родителями. Пока староста бился над задачей по приручению, пришел слух об очередном набеге Народа Хвоща. Ополчение клана мореходов сгрудилось у своих драгоценных судов, вытащенных на сушу для сезонного ремонта. Из ближайшей рощи показались четыре Коня, несущихся по траве во весь опор. Когда стрелы уже готовы были взрезать утренний воздух, пришельцы остановились. Затылочный чехол одного из монстров откинулся, и оттуда показалась человеческая голова в шлеме из пресноводной раковины. Когда головной убор полетел в траву, один из участников прошлогодних проводов «гостя» признал в лицо хозяина любвеобильного спрута. И действительно, семилапый Конь нервно перебирал присосками, косясь в сторону котлована, откуда раздавался бурный плеск волнуемой самками воды.

Люди опустили копья и луки, находчивый староста первым подошел к гостю. Быстро выяснилось очевидное: имеет место языковой барьер. Но он недолго мешал общению. Староста приморского клана высокопарно произнес историческую фразу:

— Моряки! Ну что же мы, дурнее морских гадов, что ли? Человек с человеком всегда сойдется, пусть даже напротив человека окажется тварь болотная! Где же это видано, чтобы люди перед кальмарами сплоховали?

Моряки одобрительно загудели, а физиономия обитателя флоридских топей осветилась улыбкой. Гость понял общий смысл по тону речи жителя «твердой грязи» и обратился с соответствующим словом к сопровождающим его соплеменникам. Из внутренностей остальных спрутов показались одобрительно галдящие шлемы-ракушки.

Выбравшийся из тела своего скакуна молодец, на ходу счищая с халата и шлема блестящую слизь пучком травы, показал на «бассейн», и что-то прокаркал. Потом он откинул затылочный чехол спрута, вытащил оттуда дары и стал знаками показывать на Коней и котлован. Главный охотник Первого Колена Великого Хвоща оказался не только революционером и приличным оратором, но и талантливым торговцем.

Одним словом, томимые негой осьминоги предались любви, рогатины и стрелы оказались составленными в пирамиды, а представитель болотных жителей впервые испробовал вина. Злоязыкие соседи «морских» долгое время разносили по Флориде россказни о том, как «пожиратель тины» пел вместе со старостой популярную «песню вольных гребцов», плохо произнося окончания слов и коверкая мотив. Так оно и было, но только не с первого раза. Визиты после попойки и песнопений сделались ежегодными.

Одна часть новорожденных спуртов полукровок оставалась у «морских», другая, разметав ограждения, уходила в болота. Первое Колено Хвоща стало значительно могущественнее иерархически высших соседей по гигантскому растению. Их Кони, получив приток свежей крови, оказались более резвыми. Мало того, они изначально слушались мужчин и могли произвольно менять хозяев, чего не могли старые Кони-однолюбы. Разумеется, консервативные болотные нравы сделали так, что полукровки ценились меньше «настоящих», а «высокорожденное» Тринадцатое колено и вовсе не прибегало к их услугам. Но теперь несчастный, потерявший свою восьмилапую половину мог утешится, взяв себе скакуна, в жилах которого текла кровь морей.

Разбогател и морской клан. Черный жемчуг несказанно ценился на севере. Его меняли на стальное оружие, предметы роскоши, гвозди, навигационные приборы и драгоценный пергамент. За «болотным золотом» стали регулярно приходить корабли. Маленький поселок в устье лесной речушки превратился за пять лет в солидный портовый городок со всеми атрибутами: постоялым двором, кабаками, пьяными иностранными матросами и залетными женщинами легкого поведения.

Первое время стареющий морской волк, которому улыбнулась удача, (во многом благодаря его находчивости), держал своих осьминогов-полукровок в расширенном и углубленном котловане. Их показывали заезжим аристократам и скучающим матросам за небольшую плату. Вероятно, то был самый первый зверинец со времен Смерти. Спустя годы, когда умершего в своей постели старосту сменил молодой и энергичный наследник, денег за просмотр стали брать больше. Дело в том, что сын находчивого и хозяйственного старосты догадался посадить внутрь одного из спрутов своего матроса. С раскрашенной смесью пепла и жира мордой, в льняном халате и с сучковатой палкой в руках матрос великолепно сходил за настоящего «пожирателя тины».

Так случилось, что первый зверинец, превратившийся в первый же цирк, стал фундаментом грозных вооруженных сил Флориды.

Раньше, еще во времена находчивого старика, установившего контакт с Тринадцатым Коленом, колонисты с самых южных селений выменяли у «морских» пару спрутов. Пришлось целый год снабжать приморский клан едой и медом, но дело того стоило.

Ополченцы приграничной полосы, замучив до смерти приобретенных осьминогов, научились, наконец, против них воевать.

На этом бы дело и встало. Если бы не портовый цирк.

Зарабатывая деньги для своего клана, циркачи весьма тесно общались с тем болотным жителем, что приводил каждую весну Коней к морским самкам. Вникая в тонкости езды на спрутах, моряки не только усовершенствовали показные номера, взбираясь внутри восьмилапых на портовый маяк, заставляя тех жонглировать целой тучей пустых бутылок и плавая наперегонки по бухте. Когда возмужавший сын находчивого старосты, именовавшийся к тому времени не иначе, как Хозяин Бухты Спрутов, создал первый кавалерийский отряд, циркачи стали в нем инструкторами по дрессировке.

Спруты-полукровки могли не только плавать в открытом море и спокойно перемещаться по суше, что их «папы» делали с величайшей неохотой. Они поддавались дрессировке, а не управлялись смутными симбиотическими механизмами.

Правда, ментальные качества их были на порядок ниже, чем у Истинных Коней, но что же с того? Как сказал в своей речи по случаю открытия первой конюшни Второй Хозяин Бухты Спрутов:

— Житель Северной Флориды — это вам не лемут или метсианский священник, чтобы ковыряться в мозгах своей лошади!

О метсах флоридяне слышали от моряков из Д’Алви, Калины и Чизпека. Эти страны как раз лихорадило после кровавых похождений северного дикаря Иеро, выходца то ли из далекого Тайга, то ли из приполярной тундры. Прознав о том, что существует в природе народ, мысленно общающийся со зверьем, колонисты Северной Флориды ужаснулись едва ли не больше, чем после первой встречи с Народом Хвоща. Что с болотных взять, рассуждали колонисты, топь она и есть топь, там без этого нельзя. Но вот когда нормальные люди без слов болтают с лосями! Именно это инстинктивное отвращение к жителям Тайга и объясняет равнодушие, с которым флоридяне отнеслись к тому, что адепты Нечистого частенько терзают в своих застенках приполярных дикарей.

Как видно из приведенной записи, служка мастера С’Лорна постарался придать своему опусу вид литературного произведения, причем кое-где объективность информации пострадала, уступив место личностным оценкам.

Записка эта долгое время, до самой осады силами наместника Флориды Бухты Спрутов, пылилась на полках. После того, как ее почитал один из высших адептов Круга, помощник оказался разжалован в сержанты и отправлен первой же лодкой в гарнизон Мертвой Балки. Больше всего адепты Зеленого Круга ценили информативность и точность документов, а не стиль или слог. Помощник оказался съеден двухголовой болотной змеей во время патрулирования в торфяниках спустя пять лет после описываемых событий. Особый символизм его гибели придает то, что в другой своей записке, написанной по докладу мастера C’Муги, помощник считал существование такой змеи выдумкой и плодом суеверий «флоридской деревенщины».

— Болваны нашему Великому Делу не нужны! — воскликнул узнавший о его гибели мастер С’Лорн, и тут же вернулся к другому сообщению, старому, пятилетней давности. В нем сообщалось о странной гибели нескольких купцов, неоднократно посещавших Бухту спрутов во Флориде.

Глава четырнадцатая Заложники

В лодке на веслах сидели два Волосатых Ревуна, а на носу скрючился человек в длинном сером плаще, скрывающем лицо. Он монотонным и лишенным всяческих оттенков голосом бубнил Юллу, стоящему на заново отстроенном пирсе Мертвой Балки:

— Мне совершенно ни к чему эти пассажиры. Только зря хлеб станут есть. Если только их заставить грести…

— А ты заставь. Это теперь — не люди вовсе, а собственность Зеленого Круга. — Пират хохотнул, и улыбнулся насупленному Вагру и Аграву, стоявшим с вещевыми мешками на том же причале. — Только ты не очень, а то знаю я вас, колдунов. Это — заложники, и они должны доплыть до С’Лорна целыми и невредимыми.

Колдун ничего не ответил, а лишь досадливо отвернулся и уставился в мутную воду, где на дне угадывались очищенные трупоедами добела кости множества лемутов.

Вагр и Аграв вступили в пирогу и молча взялись за весла.

Ревуны оскалились, но повинуясь еле заметному движению пальцев своего хозяина, замолчали и тоже уставились на белеющие в реке кости.

— Вот какие смирные! — Юлл снова хохотнул, и повернулся к Глиссу. — Ну а ты как же? Пешком пойдешь?

— Дай моему преемнику бумагу, которая у тебя в сапоге, — мрачно сказал Глисс.

Рука его, сломанная во время боев в Мертвой балке, срослась криво, и он все время держал ее за отворотом кожаной куртки. Пират театрально всплеснул руками, достал лист пергамента и передал его Рыбоеду, ставшему недавно старостой деревни. Новый глава клана лесорубов торжественно произнес:

— Клан предоставил Зеленому Кругу подстрекателей и бунтовщиков, получил заверения в том, что они станут заложниками у главы Зеленого Круга и их жизни не будет причинен урон. На чем всякие распри между наместником Круга во Флориде и колонистами закончены.

— Да, да, чему свидетелем был помощник наместника по речному флоту морской волк Юлл. — Пират повернулся, и пошел вглубь крепости. Сопровождавший его Крыс обыскал Глисса и толкнул его лапой в спину. Бывший староста вошел в пирогу, вздохнул, глядя на спины Ревунов, сел и мгновенно уснул.

Рыбоед помахал рукой флоридянам-заложникам и еще долго стоял на причале, когда лодка скрылась в утреннем тумане.

До полудня лесорубы гребли наравне с Волосатыми Ревунами, а скорчившийся на носу адепт молчал. Глисс спал и время от времени похрапывал на задней скамье. Вагр и Аграв всякий раз, как ветер начинал дуть им в лицо, задерживали дыхание и гребли с красными от натуги лицами. Вонь, исходящая от шкур Ревунов, была отвратительной, она отравляла окружающий пейзаж; облака в небесах казались побратимам сконденсировавшимся кислым запахом лемутского пота. Жирные блохи, то и дело выглядывающие из клочьев шкуры на загривках гребцов, часто прыгали на руки и плечи людей. Боль от весьма чувствительных укусов и зуд в ранках, покрывавших кисти, заставили Аграва возмутиться:

— Эй, колдун, а нельзя ли заставить твоих обезьян искупаться? Житья нет от вони и паразитов.

Глаза, тускло блеснувшие под капюшоном, не выдавали эмоций, но скрипучий голос чернокнижника казался веселым:

— Ничего, в подвалах Зеленого Круга вы быстро привыкнете к этим маленьким неудобствам. А пока заткнитесь и гребите, а не то мне придется сковать вам рты заклятьем.

Вагр толкнул локтем приятеля и указал вперед, где из-за безлесного мыса показались огромные корабли. Аграв тяжело вздохнул, разглядев Зеленую Спираль на черных парусах. Колдун, поправляя полы балахона и не оборачиваясь, сказал:

— Флот мастера С’Лорна. Следовало бы, наверное, завязать вам глаза, но отчего-то мне кажется, что вы не сможете ничего рассказать флоридянам. Так что сидите смирно, а при появлении на палубе слуг Пустоты высшего ранга, опустите головы.

— А как мы их узнаем? У вас в Зеленом Круге нет нормальной одежды, и они тоже будут в дурацких балахонах?

— Вы почувствуете их, — прошипел адепт, поднялся во весь рост и замер, видимо, колдовским образом общаясь с командованием эскадры. Через несколько мгновений он сокрушенно произнес:

— Адептов Круга, превосходящих в иерархии мою скромную персону, на борту нет. Это странно. Впрочем, не мне судить о деталях Великого Плана.

Первая галера, превосходящая своими размерами флагманский баркас карательного корпуса, проходила мимо пироги. Побратимы насчитали тридцать весел с одного борта, вздымавших такие волны, что колдун был вынужден сесть на скамью и вцепиться пальцами в обшивку. Аграв, никогда не видевший больших судов, был поражен до глубины души. Он разинул рот и смотрел на передовое судно, словно на величайшее из чудес мира. Вагр в детстве видел корабли и побольше, а морские рассказы отца впитались в его кровь и плоть. Поэтому он не столько восхищался мощью флотилии Нечистого, сколько старался рассмотреть мелкие детали.

Он увидел второй ряд люков, находящийся над весельными портами, и ужаснулся.

«Это же амбразуры для пушек, не иначе. С каждого борта по десятку. А может еще столько же на носу и корме! Если командор нарушит мир, Бухте не выстоять и часа!».

Галера величаво миновала их, а с палубы завыли и заулюлюкали Ревуны, приветствуя на лодке существ одной с ними породы. Сидящие в лодке лемуты стали злобно отлаиваться и потрясать веслами, едва не спихнув Аграва в воду. Похоже, плывущие на флагмане твари издевались над двумя спутниками колдуна. Когда показалась корма, Вагр с облегчением вытер лоб, но про себя подумал:

«Час от часу не легче! Копьеметатели и стрелометы. Все равно, ни спруты, ни ополчение не помогут флоридянам в случае войны».

У смертоносных машин суетились деловитые матросы, ничуть не похожие на пиратов-оборванцев Юлла. Это были настоящие морские волки, сбежавшие из приморского королевства Чизпек по каким-то своим причинам, и служившие Зеленому Кругу за немалую плату.

Вторая галера, чуть более скромных размеров с пушкой на ветлюге, установленной на носу, но без артиллерийских портов, волокла за собой на канате неуклюжую баржу, на которой в беспорядке громоздились клетки с Псами Скорби и какие-то глухие кожухи, задраенные полотняными чехлами. На третьей, также тащившей баржу с клетками, толпились жутковатые существа, от вида которых побратимам стало не по себе. Они имели чешуйчатую кожу, безносый череп, сжимали в руках небольшие щиты и мечи, а грудь их прикрывали медные кирасы.

— И как эти твари не устают щиты все время таскать. Чего бы им в сторону-то оружие не отложить? — спросил Аграв, а колдун повернулся к нему, издал серию звуков, словно скрипела несмазанная дверь, и сказал:

— Это глиты, лучшие воины Великого Плана! Они вообще не устают, смертный.

Когда галера поравнялась с лодкой, Вагр почувствовал, что его голову словно стянул железный обруч. Аграв захрипел и бессильно опустился на дно лодки. Даже мохнатые гребцы заверещали, пряча глаза. Колдун вновь закудахтал и спросил Вагра:

— Ну как тебе, деревенщина? Чувствуешь их мощь? Они способны парализовать волю врага цепенящим ужасом, лишить его руки крепости, а ноги — устойчивости. Они могут ходить по дну и неплохо плавают, если снимают доспехи. Думаю, им удастся справиться с серыми Конями вашего «приморского клана».

— Уж не знаю, право… — Наваждение отхлынуло и Аграв тряс башкой, растирал уши и чихал, словно собака, нюхнувшая просыпавшийся перечный порошок.

— И с чего это такая честь нашим болотам и лесам? — Вагр, хотя и постарался скрыть свои настроения, был потрясен мощью армии Круга. Пушки, чудовищные глиты, сотня, не меньше, Псов Скорби, своры Ревунов и вышколенные матросы — всего этого слишком много для колонистов. Похоже, Нечистый пришел во Флориду навсегда.

— А ты меньше думай, смертный. Пленникам не полагается знать детали Великого Плана. Или ты решил присоединиться к победителям, вступив в ряды Братства, поверженный в прах увиденной частичкой нашей мощи? Разочарую тебя — у тебя слишком мало мозгов, чтобы стать слугой Вечной Пустоты, а простых солдат у нас хватает. Впрочем, все решит помощник С’Лорна, в распоряжение которого ты поступишь.

В это время волны, вызванные шествием эскадры, улеглись, и они вновь сели за весла. Некоторое время в пироге царило молчание, которое нарушил колдун. Он пробормотал, глядя на теряющийся в дымке юг:

— Вот теперь мы на приличном расстоянии от крепости. Сидите тихо, или мне придется попросить Ревунов немножко вас покусать.

С этими словами он достал из-под скамьи черный ящичек, из которого с жужжанием выскочила антенна. Он откинул капюшон и побратимы увидели, что к безволосому черепу рванулись гибкие шнуры. В следующий миг мир вокруг людей заколыхался и пошел волнами. Пейзаж реки как будто расплавился и стал растекаться. Все вокруг дрожало от скрытого напряжения. Река, волны, облака и деревья на берегу разом утратили краски, выцвели в один миг, перед натиском потустороннего страха, вползавшего в души. Ревуны бросили весла и принялись жалобно скулить. Вагр вдруг понял, что вокруг них плещется что-то такое, чему у нормальных людей и названия-то нет. Он кожей ощущал вполне осязаемое присутствие Зла. Словно во сне, он и Аграв неподвижно сидели на скамье, остановившимися глазами глядя на складки серых одежд колдуна. Накатывающий волнами ужас стал отступать, и мир постепенно приобрел свои привычные цвета и очертания.

Колдун положил переговорное устройство под скамью, повернулся и рассмеялся, картинно всплеснув руками. Аграв подумал, что адепт Зла напоминает гигантскую каркающую птицу-стервятника из тех, что прилетали с топей отведать мертвечины в разоренную крепость.

— Я и забыл вас предупредить. Незримое присутствие главы Зеленого Круга — это тяжкое испытание для простых деревенских парней. Ничего, вскоре вам посчастливится повидаться с ним с глазу на глаз. Что такое? Почему нет взрыва энтузиазма? Или вам незнакомо это слово? А ну-ка, живо беритесь за весла. И вы, мохнатые, тоже.

Вагр и Аграв переглянулись. Пирога миновала Лысый мыс, являвшийся неофициальной пограничной чертой Флориды. Севернее этого места крупных поселений колонистов уже нет. Здесь есть разбросанные по лесам времянки охотников и ловцов речного жемчуга, да несколько нелюдимых семей, предпочитающих проживание на отшибе. С этого места флоридяне уже не отвечают за судьбу увезенных заложников. Кроме того, пирогу видели с кораблей нового флота Нечистого. В случае чего командору будет доложено: заложники проследовали на север. Теперь вся ответственность за их доставку мастеру С’Лорну лежит на лысом странствующем колдуне. Случись что с пирогой, и вряд ли карающий меч Мертвой Балки обрушится на головы мирных колонистов.

Аграв толкнул рукой дремлющего Глисса. Тот очнулся, зевнул и, узнав местность, встрепенулся:

— Друзья, здесь…

Лысый колдун внимательно посмотрел на бывшего старосту, и тот добавил скороговоркой:

— Находятся старые северные поселения, разоренные лемутами. Мои предки были выходцами отсюда.

— Значит, сухоручка, ты потомственный бунтовщик? Очень символично. Поблизости белеют кости самых первых мерзавцев, вставших во Флориде на пути Великой Цели, а их потомка везут в главный лагерь Зеленого Круга разве что не в кандалах.

Глисс со слабой улыбкой на губах потряс искалеченной рукой и сказал:

— Да, рука восстановилась не очень. Но может быть, она еще на что-нибудь сгодится!

С последними словами он перегнулся через головы лемутов и нанес по лицу колдуна великолепную затрещину.

В воздухе мелькнули тощие коленки слуги Нечистого, и некромант обрушился за борт, вызвав фонтан брызг. Глисс, не удержавшийся на ногах, рухнул на переднюю скамейку. Волосатый Ревун с рычанием схватил его за шиворот, поднял в воздух и сильно встряхнул, но в этот момент Вагр накинул ему на шею тетиву, служившую шнуром для массивного амулета.

Ревун захрапел и принялся отрывать от горла руки флоридянина, еще сильнее затягивая петлю. Аграв с силой ударил черенком весла в плечо второго лемута, а потом ткнул его в живот. Тварь потянулась когтистыми лапами к лицу лесоруба, но тот рванулся вперед и прижался к мохнатой груди. Затем последовал резкий удар ладонями по ушам, который нанес лесоруб. Гребец Зеленого Круга закричал и рванулся всем телом так, что Аграв отлетел на свою скамью. Ревун некоторое время скулил, схватившись за уши. Из под его лап, прижатых к голове, показались струйки крови.

Вскочивший лесоруб пнул его ногой в грудь, и гребец отправился туда же, куда и колдун. Тем временем Вагр отпустил тетиву, практически перерезавшую горло второму ревуну, и нащупав у того под ногами топор, обрушил обух на затылок гребца. Вдвоем они переправили тело за борт без малейшего сожаления.

— Вот, собственно, и все, — сказал Глисс, когда пирога ткнулась в мокрый песок заросшей кустарником каменистой косы.

— Ошибаешься, смертный!

Рядом с лодкой из воды поднимался колдун. В воде он скинул с себя мешковатый балахон, и по его голому телу стекала вода. Выглядел он словно труп, пролежавший на дне не меньше недели, но умудрившийся не только не разбухнуть, но и отощать.

— Э, да ты, брат, чистый слизняк, — Аграв поднял над головой весло, метя в лысую голову.

Зеленоватая рука с синими прожилками взметнулась в повелительном жесте, и Аграв замер, словно превратившийся в соляной столб. Вагр, не успевший притронуться к топору, также оказался не в силах пошевелиться. Один только Глисс, понимая, что не справится с адептом, бросился в воду и, утопая в иле по колено, побежал прочь.

Губы слуги Нечистого, похожие на двух лишенных панцирей улиток, скривились в презрительной усмешке. Он направил свои скрюченные пальцы на серый валун, лежащий посреди косы. Бывший староста отбежал уже шагов на двадцать, когда камень слегка вздрогнул.

Встревоженный отсутствием звуков погони, Глисс повернулся и заметил, как валун шевелится. Остановившись, флоридянин расширенными от страха глазами следил, как камень ползет по песку в его сторону. Колдун издал каркающий звук, нечто вроде смешка.

Потеряв драгоценные мгновения, мужчина выскочил на косу и рванулся к кустам, но мелькнувший в воздухе обломок скалы просвистел мимо ушей и замер на расстоянии вытянутой руки от беглеца, отрезая ему путь в заросли.

— Подойди ко мне сам, и тогда ты умрешь быстро, смертный. Иначе камень переломает тебе колени, а я собственноручно вырву твои кишки, но при этом ты будешь жить, и даже доплывешь до С’Лорна.

Глисс медленно двинулся к лодке, поминутно оглядываясь на висящий в воздухе валун. Чародей уронил руки, а за спиной флоридянина на песок тяжело обрушился камень. Подойдя к лодке, бывший староста увидел, что пальцы некроманта дрожат, сам он тяжело дышит, а на отвратительной лысой голосе выступают крупные капли какой-то слизи, словно смола на древесной коре в жаркий день. Тут раздался спокойный голос:

— Вот, собственно, Кен, и вся пресловутая сила служителей Зла: поднять камень на несколько мгновений, и после этого мучиться одышкой.

Глисс обернулся. Из кустов вышли и неторопливо двигались к пироге отец Вельд, метс и иир’ова. Атвианский разведчик держал колдуна на прицеле, натянув громадный лук до самого уха, а эливенер весело помахал рукой Глиссу:

— Отойди в сторону, и не мешай Кену стрелять.

Голова адепта Зла уставилась на Глисса, и тот споткнулся, но сразу же слуга Нечистого повернулся к эливенеру. Старик рассмеялся одними губами, неотрывно глядя в серые провалы глазниц врага:

— Мысли разбегаются, не так ли?

Некоторое время стояла напряженная тишина. Метс продолжал целиться в некроманта, но чувствовал, что руки его наливаются свинцовой тяжестью. Тем не менее, разведчик в любой миг мог пустить стрелу в полет. Он достаточно контролировал свои движения, чтобы разжать пальцы, удерживающие тетиву.

Эливенер и слуга Зеленого Круга молча смотрели в глаза друг друга. Наконец седобородый сказал:

— Не стоит, мой мальчик, опусти лук. Если не можешь этого сделать, не отпускай хотя бы тетиву.

— Вы всегда были редкостными болванами, почитатели природы, изобретатели Одиннадцатой Заповеди! Подумайте, какая доброта!

Губы колдуна шевелились медленно, слова доносились еле слышно, словно из-под земли. Эливенер откликнулся с легкой усмешкой:

— Тебе, недоучка, мастер С’Лорн не объяснил одной важной особенности магического поединка, как я погляжу.

— Какой? Тебе не удастся сбить меня с толку, старик. Я все равно раздавлю тебя… Если бы я так не устал, возясь с камнем.

В это время замершие, словно изваяния, флоридяне стали приходить в себя. Вагр, растерянно смотрел на свою руку, тянущуюся к топору. На лице чернобородого было написано непонимание. Он явно не соображал, что же случилось несколько мгновений назад. А вот Аграв, шевельнувшийся позже него, мгновенно нашел глазами колдуна.

— Вот этой особенности, — удовлетворенно произнес эливенер, когда весло с треском опустилось на лысую макушку. Чернокнижник обрушился в воду, и выпущенная метсом стрела улетела едва ли не на середину реки. Глисс и иир’ова, подпавшие под чары адепта Зеленого Круга в меньшей степени, одновременно кинулись вытаскивать оглушенного колдуна из тины.

— Человек, у которого чародейством украли некоторое количество времени, начинает свои действия после того, как приходит в себя, с удовлетворения самого последнего желания, — тоном лектора сказал старик.

Вскоре на косе разожгли костер. На пленного колдуна надели запасной комплект одежды, взятый из дорожного мешка Глисса. Теперь он выглядел не столь отталкивающе, как в момент появления из воды, только лысая голова, покрытая слизью, вызывала гадливость у флоридян. Руки колдуна были скручены за спиной, и метс, вязавший узлы, позаботился, чтобы путы оказались потуже:

— Все равно веревка не сможет перекрыть кровообращение. У этой сволочи, доставившей меня в Мертвую Балку, вообще нет кровообращения, — сказал атвианский разведчик.

Сидевший близко к огню и гладивший иир’ова за ухом эливенер обратился к пришедшему в себя колдуну:

— Я должен благодарить тебя, уважаемый Карк. Благодаря увлекательному поединку с тобой, мне удалось восстановить кое-какие из своих старых ментальных навыков, и позаимствовать из твоей памяти не только имя, но и весьма полезные приемы.

— Проклятый вампир, — буркнул слуга Зеленого Круга. — Меня будут искать и скоро обнаружат ваше местоположение.

— Это вряд ли. Переговорное устройство уничтожено, Ревуны — на дне реки. Так что придется тебе проделать с нами весьма и весьма неблизкий путь. Я, как весьма любознательный естествоиспытатель, рад предоставившейся возможности изучить поближе адепта Великой Пустоты, пусть и не слишком высокого ранга.

— И куда же вы направляетесь? — Карк с ненавистью смотрел на своих пленителей, но сидел смирно, ибо при малейшей его попытке пошевелится иир’ова выпускал когти и страшно шипел, выгибая спину. Пожалуй, не держи старик свою руку на загривке мутанта, Ирм давно вцепился бы некроманту в горло.

— В места, где С’Лорн вряд ли решит нас преследовать. В топи Внутренней Флориды. А зачем — знать тебе совсем не обязательно.

Адепт закрыл глаза и ухмыльнулся. Все складывалось не так уж плохо для него, как могло быть!

— Мы пойдем с вами, если, конечно, возьмете. — Вагр палочкой выкатил из углей обуглившийся съедобный корень и стал дуть на него, катая в грубых мозолистых ладонях. — Назад нам нельзя, накличем беду на деревню. А бегать по свету без смысла и толка…

— А ты, Аграв? — эливенер повернулся ко второму молчаливому лесорубу. Тот с готовностью кивнул и буркнул себе под нос:

— Я — как побратим. Только зря мы с собой этого слизняка берем. Лучше прямо здесь удавить.

— Отлично, лучшего и желать нельзя. — Эливенер похлопал Аграва по плечу свободной рукой. — Я уже отплатил вам за свое спасение, как Кен и Ирм, но у нас еще будут шансы оказать друг другу подобного рода услуги. Топи — жуткое место. Не передумаете?

— Это вряд ли, — Вагр весело улыбнулся и подмигнул старику. — За мной еще должок, за давнюю историю с отцом. А ты, Глисс?

— А я, пожалуй, слишком стар для таких путешествий. Хозяин Бухты приглашал меня поселиться у моря. Говорят, соленый ветер полезен для ослабленных легких. Думаю, оттуда меня не выдадут.

«Если сама Бухта устоит перед воинством Круга», — подумали одновременно Вагр и Аграв, но вслух ничего говорить не стали.

— Ну и отлично. Мы дождемся здесь одного… гм… приятеля, и двинемся в разные стороны, — сказал эливенер. — Мы пойдем назад скрытно, лесами, минуя Мертвую Балку, так что, пирога достанется тебе, Глисс.

— Да, я знаю пару узких проток, по которым можно доплыть до Бухты, не встретив ни одной живой души. — Староста принялся сооружать из ремня подвеску для своей искалеченной руки.

Все молча смотрели, как над рекой гаснут последние лучи солнца. Одно удовольствие сидеть у флоридской реки зимой — несколько холодновато, зато нет надоедливых насекомых. Среди коряг у береговой полосы раздался всплеск, затем еще один. Старик повернулся в ту сторону и расхохотался. На песок выскочила из воды испуганная рыба, а за ней вылетела гигантская норка. Иир’ова зарычал и стал подниматься, но седобородый успокаивающе погладил его по спине, и сказал:

— Это мой знакомый, дезертир. Пусть охотится, надеюсь, что он приживется в реке. А потом сможет отманить себе самочку из Мертвой Балки.

Иир’ова все продолжал рычать. Метс, посмотрев на него, встрепенулся и поднял лук. Норка, схватив в зубы рыбу, шумно нырнула в темную воду. В это время из кустов появилась высокая желтая фигура, и танцующей походкой двинулась к огню. Когда свет костра упал на лицо посланца Билли Бетховена, Аграв и Вагр одновременно вскрикнули.

На них, то ли скалясь, то ли улыбаясь, смотрел командир желтых лемутов. Его лапы, как при первой встрече с лесорубами, были заложены за широкий кожаный пояс, пушистый хвост подрагивал, охаживая бока, а уши возбужденно шевелились. Пушистый зверь шумно принюхался и молча направился к дорожному мешку Аграва.

— Нет, но каков наглец, а? — воскликнул лесоруб, когда вновь прибывший выкинул на песок все вещи и достал с самого дна мешка сушеную рыбину. Удовлетворенно рыкнув, Ушан аккуратно уселся на песок рядом с эливенером и с аппетитом принялся уплетать рыбину, не обращая внимание ни на тихое угрожающее рычание иир’ова, ни на возмущенного Аграва.

— Да уж, наглец, — согласился эливенер, с интересом разглядывающий лемута. — Каков воспитатель, таков и зверь. Ну что же, теперь весь наш отряд в сборе. Можно выступать в поход.

В тот миг ни один из них еще не подозревал, какие опасности поджидают смельчаков впереди…

Оглавление

Глава первая Билли Бетховен, обитатель грязи

Глава вторая Ученик

Глава третья Наместник

Глава четвертая Мертвая Балка

Глава пятая В темнице

Глава шестая Эливенер

Глава седьмая Речная петля

Глава восьмая Хозяева Коней и лемуты

Глава девятая На реке

Глава десятая Битва

Глава одиннадцатая Зеленый Круг отступает

Глава двенадцатая Переговоры

Глава тринадцатая Бухта Спрутов

Глава четырнадцатая Заложники