Перец Маркиш родился 25 ноября 1895 года в местечке Полонное на Волыни. Уже с трех лет начал учится в хедере. Имея отличный слух и звонкий голос, десятилетний Перец пел в синагогальном хоре. Юному Перецу приходилось много работать, переезжая по разным городам юга России. Стихи стал писать рано, причем юношеские стихотворения написаны по-русски.
После призыва на военную службу Маркиш попадает на фронт разразившейся мировой войны. Рядовой царской армии Маркиш был ранен и Февральскую революцию встретил в госпитале. Революция, конечно, повлияла на творчество молодого поэта, он пишет и впервые публикует свои стихи на еврейском языке. В Киеве Маркиш знакомится с талантливыми молодыми еврейскими поэтами – Давидом Гофштейном, Львом Квитко, Ошером Шварцманом. В 1918 Перец Маркиш пишет поэму «Волынь», которая вместе со сборником стихов «Пороги» выдвинула его в первый ряд еврейских писателей. С 1921 по 1926 годы Маркиш живет вдали от России — в Варшаве, Берлине, Париже, Лондоне, Риме, где много пишет и публикуется.
В 1926 году поэт возвращается в Россию, где полностью расцветает его талант. Все события того времени — коллективизация, приход к власти в Германии фашизма, война в Испании оказали сильнейшее влияние на творчество поэта. В годы Великой Отечественной Войны Маркиш пишет десятки стихотворений, наполняя их ненавистью к врагу, верой в победу. В послевоенные годы с новой силой проявляется лирический талант поэта, в последних своих стихах он особенно гуманистичен, жизнелюбив, по-юношески задорен.
Тьма сталинского режима поглотила множество талантов, как русской, так и национальных культур народов СССР. Одним из них стал еврейский поэт Перец Маркиш. В ночь с 27 на 28 января 1949 года он был арестован как член президиума Еврейского антифашистского комитета. После пыток, истязаний и неправедного тайного суда 12 августа 1952 года он был расстрелян.
Александр Лабас. Портрет Переца Маркиша. 1937
"По телу голому земли"
* * * По телу голому землиИду, босой. Светло и сыро.— Эй! —Эхо прыгает вдали,Обратно брошенное миром.Разбей свой быт, разрушь свой дом,Порог истертый развали,И, не спросясь куда, пойдемПо телу голому земли!По шерсти трав, примяв поля,Простор исхлопотав, как милость...Я у тебя один, земля,А мир — отец мой и кормилец.В тебя зерном я упаду,Травинкой снова прорасту...Эй, люди, слышите?За мной —По влажной наготе земной! 1917Перевод Д. Маркиша
«Я сам — земля!..»
* * * Я сам — земля!И пашня — сам!И сам — налившийся на пашне колос…Нет, то не высь грозою раскололась,То сам я тучею прошел по небесамИ на себя низвергся ливнем сам!Я с корнем вырвал всё, что сгнило на корню,И всё, что вырвал, сам похороню.Поднявшийся из тьмы заклятых мраком лет,Я сам их окропилБлагим предвестьем дня,И вот уже светает вкруг меня,И в ночь затерян след…Я пашня. Я земля. Я колос наливной…И скорби не довлеть вовеки надо мной. 1917Перевод Л. Руст
Приходит час ночной ко мне,Всех тише и грустней,Побыть со мной наедине...Вот окна всё синей, синей,Уходят стены. Вкруг меняОдин простор ночной.И обувь сбрасываю я,Чтоб шаг не слышать свой.Я на глаза свои кладуВечерний синий светИ всё шепчу в ночном чаду:— Тоска, меня здесь нет!..И в угол прячусь я пустой,И руки прячу я,От скуки медленно за мнойПолзет тоска моя.И пальцами она слегкаМоих коснулась скул,И вот уж призрак твой, тоска,К моей груди прильнул.Чтобы мою отведать кровь,Она колдует вновь и вновь.Но прижимаю к косякуНезримый силуэтИ всё шепчу, кляня тоску:— Тоска, меня здесь нет!1917Перевод А. Ахматовой Давид Бергельсон (1884 - 1952) – еврейский писатель.
«Ай да кони, что за кони!..»
* * * Ай да кони, что за кони!Прямо с места рвутся в путь.Оседлаешь их, погонишь,Не забудешь подхлестнуть!За звездою в небе чистом,К тучам, к высям, на просторС гиком, шумом, гудом, свистомПоскачи во весь опор!В поле! В лес! Дерзай, отвага! —Крикну, прыгнув на коня. —Нравлюсь я тебе, коняга?Погляди-ка на меня!Ты азов понять не можешь,Эх, тупица из тупиц!Рассказать ли сказку?.. Что же,Только ты не оступись.Жил-был человек на свете,И на свете жил-был конь…Ты беги, лошадка-ветер!Саблю я держу… В огонь!..Раз, два, три… Лети удало!Торопись, срываясь вдаль.Бабка щепки собирала…Собрала ль? Не собрала ль?..Мир дрожит от гула, гуда,Мир во льду лежит, в огне.Но не бойся, конь, покудаНа твоей сижу спине! 1917Перевод Л. Озерова
«Я только стебелек, затерянный в полях…»
* * *Я только стебелек, затерянный в полях,Побег, что утренним дыханием колеблем...Земля! Мне на тебе довольно быть и стеблем,Колеблемым под сенью голубой,Чтоб мог величьем я помериться с тобой!Я только ветерок, мгновенный, быстротечный,Повеявший на травы с высоты...Но быть и ветерком довольно мне, о вечность,Чтоб бесконечным быть, как бесконечна ты!Пока сама земля с теплом не разлучитсяИ солнце от нее не отвратит свой лик,Мне крохотной твоей довольно быть частицей,И я уже, как ты, вселенная, велик! 1917Перевод Л. Руст
«Ты влюблен в меня, ветер дорог…»
* * * Ты влюблен в меня, ветер дорог,Ты за мной простираешься следом,Ты целуешь следы моих ног —И усталости груз мне неведом.Ты влюблен в меня, ветер полей,Ты мои оплетаешь колени,На скрещенье далеких путейТы меня поджидаешь в томленье.И куда б ни простерлась рука,И куда б я ни шел на рассвете,Ты приносишься издалека,Ты навстречу кидаешься, ветер! 1917Перевод С. Левмана
«Ты никогда еще так не была свежа…»
* * * Ты никогда еще так не была свежа,Как ранней осенью, почти совсем зеленой.Вот ветер за тобой погнался, весь дрожа,И поцелуй сорвал, роняя листья клена.Ты пахнешь камышом, продрогшим на ветру,И спелым яблоком — осенней негой сада!Я сбитый ветром лист взволнованно беруИ целовать тебя хочу, моя услада.Брожу растерянно и что-то бормочу.Какая в этих днях неслыханная сила!Мне ветер сердце дал и взял мое. Хочу,Чтоб ты мне сердце подарила. 1917Перевод А. Ахматовой
«На песчаных белых высях…»
* * * На песчаных белых высяхДля тебя письмо я высек.Разгадать посланье тоНе сумеет здесь никто.Вникнуть в смысл того письмаМожешь только ты сама.Так не медли же, иди,Могут смыть его дожди...Если минут встречи сроки,Ветер выветрит те строки.Встречи ждать со мной должна ты,Ждать должна ты в час заката,От зари до темноты…Я не знаю сам — кто ты…И таишься где, родная,Милая, — того не знаю...Кем ни быть тебе и где быНи была, — с земли и с неба,Из любой в подлунном миреВыси, дали, глуби, шири —Приходи и молви слово…Для тебя письмо готово,Что на горных белых высяхДля неведомой я высек. 1917Перевод Л. Руст
ПОСЛЕДНИЙ СНЕГ
ПОСЛЕДНИЙ СНЕГ Девушки смеются в переулках ближних,Нынче я с улыбкой девичьей в ладу;Как под каблуками зазвенел булыжник,Я умылся снегом и легко иду!Улица подобна девушке отважной;Я с камнями улиц коротко знаком;Улицам нет счету — я в гостях у каждой,Городом заверчен, я верчусь волчком.Девушки, ведь вы мне улыбнулись сами,Опьянились тихим и прозрачным днем;Хорошо мне снегом умываться с вамиЗдесь, в благословенном городе моем! 1917Перевод А. Голембы
«Вышел я нынче в зарю и в росу…»
* * * Вышел я нынче в зарю и в росу.Встречный, тебе свое сердце несу!Ветви ломаются, шепчет трава.Эх, озорная моя голова!Улица, домик и низкий плетень —Вышел сегодня я в солнечный день.Гулко колеса стучат по камням,Цокот копыт обгоняет меня.Искры взлетают, дрожит синева.Эх, озорная моя голова!Птицы вокруг хлопотливо снуют,Вьют торопливо очаг и уют.Звонко щебечут о том и о сем.— С ласковым утром! С ликующим днем!Гнездышки ваши скрывает листва…Эх, озорная моя голова!Тихо стою на поляне пустойИ обрастаю шумящей листвой.Птицы мелькают, звеня и кружась,Каждый их щебет — привет и рассказ.Полно, умолкните, птиц голоса!Всё уже знаю и понял я сам.Вышел я нынче в зарю и в росу.Встречный, тебе свое сердце несу! 1917Перевод С. Левмана
«На заре я был разбужен…»
* * * На заре я был разбуженЗвонкой песней петушиной,Росной россыпью жемчужин,Свежестью рассветных глаз.Словно каплю дождевую,Ночь меня здесь обронила,Окунулся в темноту я —И заря меня нашла.В ликованье побежалиМне навстречу все дороги,Понеслись безбрежных далейСолнечные янтари.И упал я, утомленный,Словно капля дождевая,И проспал, прильнув влюбленноК сердцу алому зари.И склоняюсь я, счастливый,К солнцу, травам и дорогам,Глаз один закрыт лениво,Широко открыт другой.Распростерся я дремотноНа горячем солнцепеке,И гляжу я беззаботноВдаль и ввысь перед собой.И вселенная, быть может,Позаботится о юном,Что лежит на жестком ложе,С вольным ветром говоря.В добрый час, предвестник алыйБлагодатного рассвета!Ночь меня здесь потеряла,И нашла меня заря. 1917Перевод С. Левмана
«Выйди утром в поле, брат мой…»
* * * Выйди утром в поле, брат мой,Будто на крыльцо.Обувь скиньИ мни ногамиЗемлюИ дождю отдай лицо.Дождем напейся вдосталь — и потомНа землю упади сырым листом.Распахни свою рубахуИ прильни к земле душистой —Тело к телу.Так останься...Выйди в город, брат мой,И в ночиСветом захлебнисьИ новой волей.Посреди вселеннойПрокричи:— В поле золотом, в широком поле!.. 1917Перевод Д. Маркиша
«И молод день, и прям…»
* * * И молод день, и прям,И высь бурлит, блестя,И ветерок упрям,И я еще дитя!И радость — в зовах дня,И легок шаг и путь.— Эй, ветер! Ты меняУмчи куда-нибудь!..Пестра, как праздник, даль.Так что же из того,Что жжет меня печальПорога моего?И радость в зовах дняМеня толкает в путь…Кто б ни был ты — меняУмчи куда-нибудь!И молод день, и прям,И высь слепит, блестя,И ветерок упрям,И я еще дитя. 1917Перевод Д. Маркиша
«Утром пробуждаются сонные поля...»
* * * Утром пробуждаются сонные поля...Плечи расправляя,От хлеба золотая,Тихо раскрывается тучная земля.Смотрит, щурясь зорко... Где-то вдалекеСкирд ряды кривые, и сколько их — не счесть,Словно убежавшие, от кого — невесть.Вздыхает теплая земля,И ветерок сонлив и тих.Заря спустилась на поляИ снова усыпила их.Но ветерок издалекаОткуда-то приходит,С обрубком крика петуха,С глухим обрывком реваМедлительной коровы —И шепчет колоскам,В зарю одетым,Что травы меж собой шушукаются где-то... 1917Перевод Д. Маркиша
«Благословил деревья синий вечер…»
* * * Благословил деревья синий вечерИ — отошел.Прошелестев, скользнула тьма на землю —Как черный шелк.ИдетСо всех окраин ночь навстречу Издалека, с небес, из-под земли,И на груди безмолвно прячет вечер.И исчезает с ним вдали.И ночи всё вокруг внимает —И человек, и лошадь, и трава...Но шепчет ветерок едва-едва,И машет небу мельница немая. 1917Перевод Д. Маркиша
«Я не знаю, где я…»
* * *Я не знаю, где я —Дома ли,Или, может, на чужбине…Я бегу!И распахнута рубаха.Необузданный, ничей,Свет смешал я с тьмой ночей.Мчу сквозь судьбы и сердца —Без начала, без конца…Мое пенистое телоПахнет ветром, ветром дня.«Миг» зовут меня...Разбросав привольно руки,Мир я обнимаю жадно,И гляжу в немом восторгеВдаль и ввысь перед собой!Так, в распахнутой рубахе,Разбросав привольно руки,—Я не знаю, я не знаю,Где мой дом, а где чужбина,Я начало иль конец… 1917Перевод Д. Маркиша
«Как только я встаю…»
* * * Как только я встаю —Я день бужу.Я в мир необозримый выхожу,Мчусь по полям,По коридорам улиц!Слух веселит мне красный трубный вой,И гребень петуха — он мой,И в бодром миреВсе уже проснулись.Высь — голуба, а дали желтоваты.И свежесть, в сердце хлынув, гонит лень,Пьянит меня, несет меня куда-то...Я слышу, как, встречая новый день,Собаки лают и мычат телята.И я причастным к утру быть хочу:Беззвучно лаю и мычу...И вот иду в рассвет,Равнина неоглядна.И землю я обнюхиваю жадно,А мир следит за мной,А мир идет за мной —С улыбкой солнечною,С песней озорной. 1917Перевод Д. Маркиша
«О, кто вам рты залил клокочущею лавой…»
* * * О, кто вам рты залил клокочущею лавой,Утесы древние, гранитная семья?Кто вас передо мной расставил величаво?Вы знаете ль меня, — вас вопрошаю я!Кто вас вынашивал в мучениях, громадыМногоголовые, чьи в облаках венцы?О, кто вам грудь давал? О, кто, скажите, в яды,В безвыходность для вас обмакивал сосцы?О, чье вы полчище? Что дремлете покорно?Кто путь вам преградил? Эй, север, юг, востокИ запад, — слышите, кто вас, будя упорно,Не может пробудить, хотя б на краткий срок?Вы, копий острия уставившие в тучи,Кто стан ваш, рыцари, усердно вылеплял?Кто ваши звенья в цепь скрепил рукой могучейИ после вас обрек на гибельный обвал? 1917Перевод Д. Бродского
ОКУНЬ СЧАСТЬЯ ЗОЛОТОЙ
ОКУНЬ СЧАСТЬЯ ЗОЛОТОЙ Лунной грустью,Лунной дремой,Тишину ведя с собой,К моему подкрался домуРосный вечер голубой.Он возник в оконной раме,Дымно-синими цветамиЗатянул мое окно.Как же свет оно пропустит?Кем, бредущим в тихой грусти,Будет найдено оно?Кто же, кто за ним ютится,Тонкорукий, луннолицый,Околдован синью той?..Скорбь живет под этим кровом,За столом сидит сосновым,На полу сидит в углу,В голубую смотрит мглу.С тихим схожа рыболовом,Странной тешима мечтой,Скорбь, закинув руки в дали,Как две удочки рыбачьи,Стережет — не приплывет лиИз бездонных вод печалиОкунь счастья золотой... 1918Перевод Л. Руст
«Ладоней мисочки уже полны до края…»
* * * Ладоней мисочки уже полны до краяВодой Днепра, и как чиста она!Лицо я лунной пеной омываю,И тканью светлою лежит на мне луна.А тело свежести полно. И я немею.Мои желания как бы туман в пути.Пусть синь всего Днепра впитать я не сумею —Луну в душе хочу до дому донести.А паруса вдали белы и словно в сетиХотят словить меня, но светел мрак ночной,И разорву я сети в лунном свете, —О, дайте руки мне скорей омыть луной! 1918Перевод Л. Озерова
«Приткнулась к берегу понурая хатенка…»
* * * Приткнулась к берегу понурая хатенка.Задумчивый телок прибрел к воде — и вотЛоснится от воды, блестит губа теленка —Морщин на лбу Днепра никак он не сочтет.И, опрокинувшись, спят мирно за селеньемПустые лодочки — ртом в землю, вверх спиной.И листья к берегу пришли на омовенье,И спит скелет коня, заласканный волной...Вот вспыхнула вода — рассвет зажегся летний,И остров вдалеке, как серый пузырек...Уходят лодочки... И на корме последнейСадится у руля поющий ветерок. 1918Перевод Д. Маркиша
«Как вырубленный лес, застыл пустой базар…»
* * *Как вырубленный лес, застыл пустой базар.Стоят прилавки в ряд, безмолвию внимая.Объедки собраны — базара вечный дар, —И с ветром под венец уходит тишь немая.Вокруг лоснящихся приземистых колод,Обшитых требухой, костями и мозгами,Зевают длинно псы во весь свой псиный ротИ сонно ловят мух, нацелившись глазами.И сумасшедший прочь, босой, бредет от псов,И головою в такт своим шагам качает.Хватает камень вдруг и, лень переборов,Печальных гонит коз из-под пустых топчанов,И овощи забытые берет,И молча набивает ими рот.Подставив солнцу грудь, плетется меж колод.Безумные глаза — прозрачно-голубые.И вишни он сосет багровые, гнилые,И косточками сам в лицо себе плюет. 1918Перевод Д. Маркиша
«Буря мне внушала тайно: «В высях ждет тебя твой дом»…»
* * * Буря мне внушала тайно: «В высях ждет тебя твой дом».Семисвечники деревьев, серебрясь, клялись мне в том.Звездною росой хранимый, под зеленым покрывалом,Ждет меня в лесу очаг мой, — буря мне внушала.Внял я буре и деревьям, всей душой поверив им.Путь мой короток, но труден, — беспокойством я гоним.Что в покое? Мне бы к небу, в синеву, с зарею алой!Жди, очаг! Приду, приду я! — буря мне внушала...Высь молчанием пугает, высь пугает немотой.В утро бурное меня ты встретишь, дом мой голубой.В вихре света заверчусь я, в урагане небывалом,С утренней росой сольюсь я, — буря мне внушала.Буря мне внушала тайно: «В высях ждет тебя твой дом».Семисвечники деревьев, серебрясь, клялись мне в том. 1918Перевод А. Корчагина
ПРЕДВЕЧЕРЬЕ
ПРЕДВЕЧЕРЬЕ Простерты ветви, словно руки, к тучам,Они зеленым пламенем горят.Стоят дубы в молчании певучем,Благословляя золотой закат.Лениво по дворам мычат коровы,Ворота сонно щурятся впотьмах,Лесные дали сумрачно-лиловы,И умер ветерок с листком в губах... 1918Перевод Д. Маркиша
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
(Фрагменты)
По неведомым просторамИ дорогам, по которымСтонет ветер, мы вдвоемВ ночь безлунную бредем.О верблюд печальный мой,Тосковать я буду скоро:Ты один пойдешь домойИ не будешь мне слугой!..Не видна во мгле тропа,И, едва вздымая ноги,Ты ступаешь невпопадПо неведомой дороге.Ни воды, ни хлеба тут.Верный, славный мой верблюд,Долго ль мне еще идти?Завораживает насПеснь твоих копыт в пути.Нас чарует каждый шаг—Этих горных кряжей знойИ заснеженный овраг,Что открылся предо мной...Схороню я горе там,С ним навек останусь сам...Мой верблюд, еще немногоБудем вместе мы в дороге,Рядом я пойду с тобой,Не тревожа твой покой,А назад уйдешь один —Я тебе не господин._______Полюблю я ветер смелый,Обручусь я с вьюгой белой.Жгут ее уста, горя...Кружится снежинок стая,С ней и я кружусь, летая,Как листок календаря,Уношусь в седую вечность.И зову: — Ко мне навстречу! —И слились мы,И расстались.... . . . . . . . . . . . . . . . . .От пьянящих жарких губЯ лечу снежинкой талойС тихой песней к тростнику,Задремавшему в снегу.Сколько нам пути осталось?Полюблю я ветер смелый,Обручусь я с вьюгой белой.Жгут ее уста, горя...__________Всё, что видишь, сын песков,Я отдать тебе готов, —Я отдам тебе любое,Принимай, мой друг, верблюд!Скоро мы простимся тутИ расстанемся с тобою...О мой преданный верблюд,Пусть благословляют насЭти дали и дороги!Гаснет день, еще немного —И пробьет последний час...Видишь — лес, и, словно нити,Родники сверкают в нем?..— Вы, свидетели былого,Дали белые, скажите:Кто здесь спит? Кто погребен?. . . . . . . . . . . . . . . . . .Здесь, в заснеженной пустыне,Мертвый лес недвижно стынетИ стоят, как изваянья,Горы в белом одеянье...О мой друг, верблюд печальный,Нам дано в дороге дальнейЛишь взглянутьНа этот снег,Посмотреть на эти дали —Мы еще их не видали —И расстаться здесь навек._________О верблюд мой, с горных кручЗдесь сползает, пенясь, ключ,И серебряные струиПесней ласковой чаруют,Как отшельника в пустыне.Ты привык к пескам и зною.Хочешь влаги —Вот росоюОсвежись,Хочешь солнца — только взглядомВысоту окинь — не падай!Скоро в путь пойдешь один...Всё печальней, всё напевнейЗдесь родникОдно и то жеГоворит уже столетья...Ты о чем, источник древний,Говоришь, чего желаешь?«Одного хочу, прохожий, —Течь всегда, не замерзая...»О верблюд, твое молчаньеМне мучительно и страшно...На тебя смотрю, рыдаяПред разлукой. Ты свободен,Так в неведомые страныУходи теперь. Да будетУ тебя одно желанье —Вечно плыть, не уставая.Здесь в высотах, на просторе,Схороню я скорбь и горе,Сам останусь здесь навек...Полюблю я ветер смелый,Обручусь я с вьюгой белой.Жгут ее уста, горя...Мой верблюд, увы, как страшноПеред тяжкою утратойМне с тобой вести беседы!..Но за ночь скитаний нашихЧто мне дать тебе в награду?О верблюд мой, в час разлукиЖадно тянутся к пустынеОкровавленные руки.Скорбно я спущусь в долины,Ты, уже свободный ныне,Поднимайся на вершины...По просторам — вширь и вдаль, —Мой верблюд, ступай один —Больше ты мне не слуга,Я тебе не господин! 1918Перевод С. Надинского
«Я раздаю себя, ликуя…»
* * * Я раздаю себя, ликуя,Часам заката, ночи, дня,И, сам питаясь им, хочу я,Чтоб мир щедрей встречал меня.Мой день огромный не скупится,Всю землю одарить я рад,Сияют судьбы, чувства, лица,И сам я счастлив и богат.Ко мне, ко мне! Я в тьме и свете,Передо мною ширь дорог.Тут солнце светит всей планете,Тут весь мой мир, и черт, и бог.В мое сегодня озорноеЯ вас зову, меж вас делюВсё бытие мое земное,Я проклял вас, я вас люблю. 1919Перевод Р. Сефа
«Я — человек!..»
* * *Я — человек!Я — смысл миров,Я — сущность вечности самой.Из камня, из земли,Из дней и из ночей я сотворен.Лицо я обращаю к небесам:Весь мир — я сам!..Из далей голубых я сотворен,Из ткани бытия,Из всех времен.Я сам — во времени,И время — это я!.. 1919Перевод Д. Маркиша
«Расту я в поле…»
* * * Расту я в поле.Развалив стерню,Туманный день пугаю и гоню,Как пугало пугает,Гонит птицу.Пчела, звеня,Вокруг меня кружится, —В доспехах медных,С высохшим брюшком,Затянутым узорным пояском.Она над головой моей дрожит,Жужжит, жужжит...Несмелый ломкий луч —Дар серенького дня —Увяз в трясине тучИ не достиг меня. 1919Перевод Д. Маркиша
ВИНОГРАД
ВИНОГРАД Тянет плечи виноград,Он вплетен в извивы кос,Виснут гроздья из корзин,Словно плети кос густых.Дикой песни сходен ладС шумом листьев, с треском лоз,Очутился я одинСреди девушек босых.Хватит сыпать через край,Сок багровый наземь лить...Ну-ка, мне в лицо швырниВиноград босой ногой!Выше платье поднимай —Легче ягоды давить...Ай да девушка! Взгляни:Пьяный сок течет рекой.Парень, зноем истомлен,Лег, из тени не встает,Мир хмельной над ним кружит,Мысли вольные кружат.Вслед лукаво взглянет он,Если девушка пройдет...И по-девичьи пищитВ чанах спелый виноград.Бочки налиты вином,А корзины всё несут,К черным-исчерна кудрямЧерный никнет виноград.Рвется ветер напролом,Завивает юбки в жгут,И девчонки вслед парням,Ошалелые, глядят.Сок выходит из чанов,Хлещет буйная река...Крикнет девушка: «Горим!» —Все, смеясь, несутся к ней.Все сбегаются на зов —Изблизи, издалека,Кружит хмелем огневымТех, кто тянет из горстей.Соком вымазаны все,И румянец так расцвел!Гомон, смех... А сок течетПо рукам и по ногам.И к раскрашенной красеПарни липнут роем пчел,Вмиг ко рту прилипнет рот,Руки тянутся к рукам.Ветвь от тяжести трещит.Все орут, поют, кричат.Парень с плеч корзину снялУ подносчицы своей.Та от радости пищит,Как под жомом виноград.Парень девку крепко сжал,И бока он щиплет ей.Рвется девушка из рук,Может, помощь ей нужна?И подруги мчатся к ней,Только парня след простыл.И любая из подругВся дрожит, возбужденаЖадным бешенством парней,От избытка жарких сил.Пикнет сумрак голубойК влажной зелени кустов,И во тьме девичий ройВесь как спелый виноград.Обдает их ночь росой,Валит с ног любовный зов,Бродит в жилах сок густой,Бродит кровь, и бродит взгляд.Всюду спелый виноград,Гроздья мнутся среди кос,Из больших корзин ползут, —Всё полно и всё пьяно.Дикой песни сходен ладС песней листьев, с треском лоз.Девушек, как лозы, гнут,Жмут всю ночь из них вино! 1919Перевод С. Наровчатова
«Лес мне другом хорошим стал…»
* * * Лес мне другом хорошим стал, —Тысячеголовый, стройный, живой.К нему иду я, он очень стар,Я глажу черные кудри его.У друга река полна серебра,И волны, как листья, шумят вдалеке,И ночью, как только утихнут ветра,Он дочь отпускает купаться в реке.Она не вернется — не страшно ему.Она убегает к реке, во тьму,На простор, что открыт с четырех сторон.И не знает он, что я прячусь за тьмой.И верит он, что я — немой.Я — ветер, я — молод, — не знает он. 1919Перевод Л. Озерова
«Гроза и ветер пляшут на плечах…»
* * * Гроза и ветер пляшут на плечахОгромных скал. Над безднами во мраке,Как дикие лохматые собаки,Они несутся, воют и рычат.Пронзает высоту их дикий вой,Дыхание их разгоняет тучи,От ритмов танца оседают кручиИ время убегает с быстротой.Трещат под ними горные хребты,Грохочут скалы, сталкиваясь лбами,И эхо отвечает голосами,Идущими из вечной темноты.Спустившись в пропасть, где на дне уют,Они покой оттуда изгоняют,Горе горбатой голову срываютИ мокрым снегом на нее плюют. 1919Перевод Р. Сефа
«Стою, молчу...»
* * * Стою, молчу...И палкой по ночи стучу,И жду чего-то и хочу...Дождь по крыше хлещет... Пусть!Я стою себе, смеюсь...Палкой бью слепой покой.Вслушиваюсь чутко:— Тише!Туча там ползет по крыше...Лезет в окна.— Ну и пусть!Я стою себе, смеюсь...Бьет меня слепой покой.Палкой бьетИ бьет рукой.Смотрим мы в глаза друг другу,Молча топчемся по кругу...— Тише!..Ходит дождь по ржавой крыше!Ходит, топчет...— Ну и пусть!Я стою себе, смеюсь... 1919Перевод Д. Маркиша
«Чу... поют! Всё ближе, ближе...»
* * * Чу... поют! Всё ближе, ближе...Бубенцы звенят, рыдая...Перепляс подков булыжный...Версты... Полночь молодая.Я со всеми — пляшут люди,Пляшут ветры, ветлы, клены!Я со всеми в этом гуде —Оглушенный, ослепленный!.. 1919Перевод Ю. Хазанова
ВСТАВАЙ, ЗАРЯ!
ВСТАВАЙ, ЗАРЯ! На низком встал пороге яИ вскинул парус свой...Прощайте, дни убогие,И — здравствуй, мир живой!Нас всюду встретят гавани,Есть всюду глубь и высь...Лети ж, кораблик, в плаванье,С причала оторвись!Ты, домик-сиротиночка,Затекший плачем весь,Я был тобой лишь вымечтан,Я вовсе не жил здесь!Вставай, заря, меня вести,Всех жаждущих пои!Нас ждут в высокой завистиРовесники мои...На низком встал пороге яИ вскинул парус свой...Прощайте, дни убогие,И — здравствуй, мир живой! 1919Перевод Л. Руст
СИРЕНЬ
СИРЕНЬ — Продай мне, девушка, сирень упругую!..День занимается в венке из трав.Навстречу ветру я, на пристань струганую,По трапу зыбкому сбежал стремглав.Земля росистая, селенье сонное...Найдется ль веточка и для меня?О берег плещется вода зеленая,Вода зеленая в свеченье дня.— Ты голуба, сирень, и нежно-палева.Вот ветерок тебя к земле пригнул,И приласкал тебя, и тонким пальчикомПахучий ворот твой он расстегнул.— Продай мне, милая, продай мне, девушка!Вон пароход, гляди, дымит трубой.Ну, хочешь влезу я за ней на дерево?Я помогу тебе... Сирень... С тобой...Сорви ту веточку, лукаво-нежную,Что на меня глядит, стройна, пряма...Так утро пахнет ли, сирень ли свежая,Иль небо чистое, иль... ты сама?Нет, не туда глядишь! Я вижу синие,Искристо-синие твои глаза.Я испугал тебя? Тогда прости меня!Пойми: мне дальше так идти нельзя.Здесь воздух утренний — бальзам сиреневый.Вон в челноке плывет по речке день...На серебро цветы скорей обменивай,Давай мне, девушка, твою сирень.Вот в третий раз свистит труба высокая,Рождая гам кругом и суету...Бегу по берегу через осоку я,Сирени веточку держу во рту. 1919Перевод Д. Маркиша
«Я не петляю, не кружу…»
* * * Я не петляю, не кружу.Я в мир прямым путем вхожу.К далеким, легким берегамЗаказан путь моим ногам.Вот гребни гор. Об их бокаОблокотились облака...Я гору взял, как скалолаз!Но далей не объемлет глаз.Согнулся день, упал на грудь.Но бездорожье тянет в путь:Скала —для головы моей,Для ног — сухой ковыль степей.Иду. Лечу. Помилуй бог!Откуда взялся здесь порог?Как нож в пирог, я в мир вхожу.Я не петляю, не кружу!Мой день пришел, мой день уйдет.Но знаю я наверняка:Мой путь к вершинам гор ведет —И не нужны мне берега! 1919Перевод Д. Маркиша
«К колючим головам остриженных полей…»
* * * К колючим головам остриженных полейПрипали головы стреноженных коней.И пастухи кричат печально и протяжноЧерез леса и ширь лугов зелено-влажных.Речушку ветерок линует день и ночь:Вот стер, вот начертил, опять метнулся прочь,На камень бросился, сидящий словно жаба, —На нем вчера белье с утра стирала баба.Тот камень белый весь, с намыленной спиной.А вдалеке весло всё борется с волной... 1919Перевод Д. Маркиша
«Хлыст солнца полоснул меня …»
* * * Хлыст солнца полоснул меня —И волдыри избороздили тело.Багровая колючая стерня...Никчемный сор семян зеленоватых...Коричневатых веток нагота...Сойди с креста,Невызревшая песня,Клубком свернувшаяся в сердце!Ступай по телу дня.По язвам дняШагай напропалую —И свежей ветвью стань,Несущей весть живую... 1919Перевод Д. Маркиша
ГОСТЬ
ГОСТЬ Просит ветер меня: «Дай мне на ночь приют!» —И трепещущий лист предлагает в награду.Где мой дом? Где тепло в мое сердце прольют,О мой гость, мне ночную принесший прохладу?Ляг в ладони мои — чем постель не мягка? —И скажи, не видал ли ты, ветер бездомный,Улетевшего с легким листком голубка,С тем, что мне адресован вселенной огромной?Ветер! Рощу с тобой мы в мечтах создадим —Будут там зеленеть молодые побеги!Голубок мой не стал ли тобою самим,Чтоб, листа не доставив, просить о ночлеге? 1919Перевод М. Тарловского
ПРЕЛЮДИЯ
ПРЕЛЮДИЯ Набат с моей высокой гулкой башни —К тебе, скиталец златоглавый, солнце!Ты слышишь: растрезвонился на бурюСедой звонарь, неугомонный ветер.Ко мне, ко мне, скитальцы сфер небесных,Все странники просторов запредельных,Пока ворот своих не запахнул закат!В пучины красные, в пожары солнц рассветных,Как утлую ладью, свое бросаю сердце.О страж ревнивый прадедовских склепов!Я не вернусь к полночным черным пляскам,К немым раденьям у могильных плит.Заласканный неистовой весною,Швыряю голову ей под ноги я слепо,Ей отдаюсь я навсегда и весь.Твой молот, солнце,—Громовой удар —Принять готова грудь, как наковальня,Жар накаленных топоров твоихСкорей обрушьНа первобытный лес моей души.Круши!На правой стороне дороги — черный,На паука похожий, катафалкДокряхтывает свой унылый путь.Вой, вой над трупом ковыляющим,ПечальныйЗвон погребальный!Сегодня радости моей ты не ограбишь,Тут, слева — солнце!Не карауль меня сегодня, город!Не ставь рогаток мне на перекрестках,Капканы переулков убери!Я никуда и самНе убегу с твоих асфальтов звонких.Твой шум, твой гул, твой каменный прибойЯ всасываю жадно каждой порой —И эту радость никуда теперьНе унесу, не расплещу ни капли...Сюда, прохожие!Сегодня с вамиЯ в радости весенней захлебнусь!Набат с моей высокой гулкой башниК тебе, скиталец златоглавый, солнце!Ты слышишь: растрезвонился на бурюСедой звонарь, неугомонный ветер. 1919Перевод Л. Пеньковского
БЕЛЫЕ КОЗЫ
БЕЛЫЕ КОЗЫ «Я только до ворот...Я только до двери...Я и ключа в двери не буду трогать!..»В слепую ткань, под розовый мой ноготь,В бездонный мой зрачок с его кромешной тьмой,В сетчатку глаза, налитую полднем,И в сердце мне внедрясь и переполнивНезримым ядом каждый атом мой,Тончайший волосок и крапинку под кожей,Ты, цепью ласк своих заполоня,Как исступленная любовница, меняЗаманиваешь, смерть, к себе на ложе...О, пощади меня, смерть, до поры...Страшной над сердцем не висни угрозой!Ждут меня, кличут со склона горыБелые, белые козы...Юноше ль в круг твой замкнуться велишь,Мальчика ль цепью удушишь зловещей?В срок свой и сам возвращусь к тебе, лишьЧерным крылом своим, смерть, протрепещешь...Рвусь я, и мчусь, и лечу от нее,Дальше и дальше... и через ворота...Слева — ветра,А направо — пустоты...Прямо, лишь прямо — спасенье мое.Смерть, не гонись за мной, смерть, по пятам!Взмах лишь крыла — и вернусь к тебе сам...Смерть! Не гаси быстролетного дня.Смертной над сердцем не висни угрозой...Белые козы кличут меня,Белые козы... 1919Перевод Л. Руст
«Какой сегодня день! Какой огромный!..»
* * * Какой сегодня день! Какой огромный!..И брызжет песня из клубка тугого,И звонок день, и даль ясна,Коснулась губ моих весна.Я только-только вышел из ковчега!Мне снится мир —Дитя,С большущими печальными глазами,С коленями открытыми...Во мне поет заря большого утра. 1919Перевод Д. Маркиша
«Радио — в мир, радиовесть!..»
* * * Радио — в мир, радиовесть!Московской царь-пушки радиорёв!..От порога к порогу, из веси в весь,От моря к морю.Над морем крови, без звона бронзы, —Камнем из кратера — громом грозным, —Алая телеграмма, своды рушь!Лети, радиорык!Сверкайте, десять заповедей душ!«На небо — алого шелка заплаты,И провода — рвать,И залепить бумагой циферблаты!»От моря к морю,От порога к порогу, из веси в весь, —Московской царь-пушки радиорёв:Радио — в мир, радиовесть. 1920Перевод Д. Маркиша
ПУТНИКИ
ПУТНИКИ Проносится краса лесов и сёл прибрежных.Чьих поножовщин звон ты слышал издали?Прошло ли? Кончилось ли в далях безмятежных?Чьи в поле черепа преданьем заросли?Всё заросло давно не кошенной, вихрастой,Высокой зеленью, кладбищенской травой.... Житомир, Киевщина, Знаменка и Фастов,Прощай! И только свист ответит верстовой.И поезда кричат в скудеющую осень,И старики в глазах, заплаканных навек,Лицо пылающей Украины уносятНа север, к берегам больших сибирских рек.Ветрами всех широт обуглены их лица,Им сотни тысяч верст знакомы позади.Всмотрись же в путников, червонная столица,Дай, Киев, руку им и песней проводи! 1920Перевод П. Антокольского
БЕРЛИН
БЕРЛИН Как мерзлый картофель, торчит сквозь истлевшие тряпкиИсчахшая грудь с голубыми кореньями жил.«Что? Что здесь меняют?.. А детской рубашки и шапкиНе надо ли?.. Нет?.. Белокурый... Вчера еще жил...»Чесоточный пес, как на патоку, падок на падаль,И треснувший череп седыми червями пророс...«Что? Что здесь меняют? Хлеб? Сахар?.. А шапкине надо ль?..»Пять псиных оскалов вонзились в заржавленный мозг...Меняют. Торгуют. Выносят из дома охапки...Хохочут! Рыдают! Безумье и смех — пополам!..И кружатся птицы, как черные детские шапки,И льнут они к ветру, к его золотым волосам... 1920Перевод О. Колычева
«Бог дал тебе детей и руки золотые…»
* * * Бог дал тебе детей и руки золотые.Вот лупу черную подносишь ты к глазамИ, на жену взглянув, как на часы стенные,Заводишь снова счет секундам и годам.О старый часовщик! Заплата на заплате!Как стрелки ржавые, усы твои торчатНа выцветшем лице, на сером циферблате...Но освещает всё живой, искристый взгляд.И квохчет ласково твоя «она» средь хлама,И тихо, не спеша освобождает грудь:Ребенок на полу зовет протяжно: «Мама!»Он девять месяцев прокладывал дорогуВ горячем животе... Ни вскрикнуть,ни вздохнуть!А нынче, «как часы, он ходит», слава богу... 1920Перевод Д. Маркиша
«Солдат, как жито, как колосья, косят…»
* * * Солдат, как жито, как колосья, косят,Их много, как бурьяна на задворках.Сюда, солдатки! Кто-нибудь да броситНа пропитанье вам сухую корку.Витрина жиром заплыла, намокла.Худые дети рядом на панели.Зубами пуль дробите эти стекла,Сердца, ликуйте гимнами шрапнели.Святые в тюрьмах, голь в ночлежках темных,Стегайте жен несчастных и бездомных,Пускай свои шарманки крутят бойко.Куда загонит ночевать вас голод?Днем нищенство, а ночью мрак да холод.Днем — родина, а по ночам — помойка. 1920Перевод Р. Сефа
ЛУЖАЙКА
ЛУЖАЙКА В глубины осени глядит рогатый скот,Сухие стебли трав перетирая вяло.Он влажность выдохов лужайке отдает,Где звонкая коса недавно погуляла.Ленивый ветерок лужайку посетит,Отыщет жухлый лист и вежливо подкинет,Круженьем над землей соломинку почтитИ дальше двинет...Цепочкой лужицы округлые легли,Как серебро монет, соединенных нитью.Над ними в сумерках курлычут журавли —Ватага странников, готовая к отбытью.Напутствует детей перед дорогой мать,Тропами даль исчерчена глухая.Переползает воз груженый через гать,А встречный порожнем несется, громыхая.Я листья желтые опять начну считать,Домой шагая... 1920Перевод М. Тарловского
«От моря Черного до Вислы, по равнинам…»
* * * От моря Черного до Вислы, по равнинам,Прочерченная мной, чернеет борозда.Вам нужен паспорт мой, — вот он — в грудирубиномГорящая звезда!Вы, в гипс одетые охранники! Мятежный,Шагаю мимо вас я с гордой головой.Нет, сердцу моему не нужен галстук нежный,На нем победно бант багреет огневой!Во всех краях мой лик блуждает, полыхая,И вызов головы, и сердца гневный зов.Ну, обыщи меня, плешивых стражей стая, —Мрак Вавилонии[2] на дне моих зрачков!Россия! На горе зеленой свет нетленный!Готова жребий ты, назначенный судьбой,В свой судный день принять во имя всейвселенной, —Поэт-скиталец, я неразлучим с тобой! 1920Перевод Д. Бродского
«Строем призрачным деревья высятся по берегам…
* * * Строем призрачным деревья высятся по берегам.Словно тихая молитва, льнет земля к моим ногам.Моего благословенья просят близи, жаждут дали.Ветерок прохладу сеет, а пожнет ее — едва ли.Выси пенятся, как поле, урожай бураны жнут...И во всех краях под солнцем мою песню люди ждут. 1921Перевод Д. Маркиша
«Бросайте меня от сиянья к сиянью!..»
* * * Бросайте меня от сиянья к сиянью!Вот вспенилось небо пшеницею дня...К рожденью от радостной тайны слияньяИ выше, о бури, несите меня!Разлито мое босоногое солнце —Багровый язык в голубом бубенце...Какой своевольной сегодня проснетсяЗаря в синестенном отцовском дворце!Зовет меня солнце. Так сердце — губамЗари своевольной, а губы отдамСердцам опаляющих звезд и планетам.Лечу я вослед за слепительным светом...Не хмурься, отец! Отпусти меня, мать!Я к солнцу лечу. Не хочу опоздать! 1921Перевод Д. Маркиша
НА ЗАКАТЕ
НА ЗАКАТЕ Как паруса, истаяли желанья,И к ветлам на ночлег стучится ветерок.Подняв серебряного месяца рожок,Колдуют сумерки молчаньем.Вот он, причал. Уткнусь, подобно утлому челну,Сложу, как весла, легких рук тростинкиИ золотым пескам шепну:«Подвиньтесь для еще одной песчинки!..» 1921Перевод Н. Вольпин
«Дайте мне напиться, камни древней славы!..»
* * *Дайте мне напиться, камни древней славы!Вот моя рука вам, гибкая, как плеть.Я не потревожу вас, камни. Сквозь века вамПесни бессловесные телом буду петь.Принимай, безмолвье, молодого гостя!За порогом времени мир притих во мгле…Я найду Адамовы обветренные кости,Я их разбросаю по живой земле.Пересохло горло, в глазах туман кровавый,Жарко бредят губы ледяной водой...Дайте мне напиться, камни древней славы!Я вернусь к вам, камни, с песней молодой.1922Перевод Д. Маркиша
«Мне кажется, что я в пылающем лесу…»
* * * Мне кажется, что я в пылающем лесу.Летят деревья в едкой дымной горечи...Горе мне!Простая колыбель моя -Язык в багровом зеве выси знойной.Летят деревья - дерево-огни...Мама!Свое лицо ко мне ты наклони.О, мама!Сделай так, чтоб не было мне больно!..За мной крадутся все деревья следом.Летят их листья - рой гудящих ос.А лес - горит! Покой ему неведом.Один, один иду я, наг и бос...Взбесившийся огонь не трогает меня.Трещат, пузырятся лишь ноги от огня.О, мама!Сделай так, чтоб не было мне больно!..Я на руках твоих. Так пусть клубится чад!Ты колыбель моя, нас нет родней на свете...Но лопаются пальцы и трещат,И тащит, тащит за волосы ветер. 1922Перевод Д. Маркиша
«...И ночью ветреной…»
* * *
Л. Резнику[3]
...И ночью ветреной, Себе совсем чужой,Я встану на горбатой мостовой —Бездомный гость,Обломок бурелома —И заблудившемусяВетвью укажуДорогу к дому... 1922Перевод Д. Маркиша
«Что делать сердцу в изъязвленном доме…»
* * * Что делать сердцу в изъязвленном доме,Где тишь да гладь, где дымный каганецКоптит в углу да мышь скребется, — кромеКак мерить скуку из конца в конец?Гей, деды крепкие! Всем вашим поколеньемВставайте из могил! Не испросив судьбы,Мы по векам сбежим, как по ступеням,В далекий мир отваги и борьбы.Что делать сердцу в глиняном квадрате,Как не таскать тоску от шкафа до кровати,Ложиться спать, за стол садиться с ней,Нести ее за пазухой до гроба?..Один мой глаз как камень мертв, а оба —Рек Вавилонских горше и страшней. 1922Перевод Д. Маркиша
«Жалок трон попугая, обтянутый в бархат линялый…»
* * * Жалок трон попугая, обтянутый в бархат линялый,На плече у шарманщика... В горле не песня, а ком...Выклюй, выклюй конвертик, зеленый, сиреневый, алый,С мандрагоровым корнем или с жестянымперстеньком!..Что ты вытянешь мне? Путешествие? Каторгу? Счастье?Я пленен и заранее предугадать не могу...Деревянный корабль снаряжается в плаванье, снастиУбираются, сердце безумствует на берегу...Ночь меня обнимает, и вещая птица пророчит...Ночь меня обнимает... Но что же, но что ж из того,Что объятиям женским подобны объятия ночи,Что по-женски бескрайно и жадно ее торжество!С головы и до пят охлестнув меня пламенем летним,Ты оставишь меня в ту минуту, когда я горю...Но поверь! — я, как прежде, проснусьвосемнадцатилетним!Восемнадцатилетним, как прежде, я встречу зарю!... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Жалок трон попугая, обтянутый в бархат линялый,На плече у шарманщика... В горле не песня, а ком...Выклюй, выклюй конвертик, зеленый, сиреневый, алый,С мандрагоровым корнем или с жестянымперстеньком!.. 1922Перевод О. Колычева
«Да, есть еще страна бурливого покоя…»
* * * Да, есть еще страна бурливого покоя.Там ждут меня в горах поющие суда.Решительно войду я в судно головноеИ прикажу: «В поход! На рифы! Все сюда!»Дней — как речных мостов. Я сыт по горло днями.А ночи? Сколько их еще осталось мне?Я их перешагну и, разветвясь корнями,Исчезну, растворюсь в бездонной глубине.Каюта — сердце. Ключ я пропил, не жалея.Чтоб ночь моя прошла, я пел в чужих сердцах.Избит, истерзан я. Смотрите же скорее —Всё тело в ссадинах, подтеках и рубцах. 1922Перевод Р. Сефа
«Как вдовьи выплаканные глаза…»
* * * Как вдовьи выплаканные глаза,Краснеющие окна поездов.В них — тень моей печальной головы...А на слепом белке заснеженного поля —Нерезкий отблеск поезда печного,Промчавшегося...Гудок случайный, словно долг бесспорный,Я взыскиваю властно с тишины.Жду свечек хуторов... В глухих пещерах сердцаПодтаивает грусти сладкий снег.Вон там — столбов кресты, а вот село,И снова белизна без четких меток —Белым-бело.И всякий раз по-новому светло.Спасибо, день, спасибо, ночь,За угол в поезде, за место на скамье,За всё, что взыскиваю с тишины!Как вдовьи выплаканные глаза,Краснеющие окна поездов. 1922Перевод Р. Морана
«Как по команде, в ряд построены вагоны…»
* * * Как по команде, в ряд построены вагоныВ немецких кителях. Закрыты глухо окна.Мигают фонари в печальной мгле перрона.Я вышибить хочу блистающие стекла!Полпятого. Озноб. И ужас безобразный…И паровик жует немой простор в затишье.Вагоны сытые, раскройтесь — вот приказ мой!А вы, людишки, — вон, на крашеные крыши!Пойду к тебе пешком, о русская граница!Вот стая голубей летит ко мне с Востока.Вернитесь, голуби, — на крышах пламя злится,Я вышиб головой блистающие стекла... 1922Перевод Р. Морана
«Горб на твоей душе, горб на спине…»
* * * Горб на твоей душе, горб на спине, —О часовщик, да ты четырехплечий!Ты пылью времени изъеден, искалечен,Замшелым камнем кажешься ты мне.Далек от торжища и суеты,Сквозь трещины винтов и шестеренокСекунды и века вдыхаешь ты!Вникая в тайны чисел и времен, Над черной лупою, остер и тонок, Твой глаз судьбой людей заворожен... Мои часы — о как точны они... О, словно зубы, дни мои крошатся! Часы идут. Горбун, их не чини! 1922Перевод Н. Банникова
НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ
НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ 1В светильниках дрожит огонь. Венки и блеск регалий...И судьбы. Лотереи войн их вывели в тираж.Оставь могилы темный склеп! Ты слышишь — прозвучалиПризывы труб — и конь твой ждет, когда ты шпорыдашь.С мундира пыль скорей стряхни, надвинь на лобфуражку.Винтовку в руки — и скачи, гость на чужом пиру!Нет ног? — Какой пустяк! Нет рук? — Пожмуи деревяшку.Всё в этом ярком мире — прах. Играй свою игру!Судьба людская, ты — зеро иль проигрыш в рулетку.В припадках бьются города, и жадность их трясет.И реют люстры над толпой, себе немилой...Победа! — «Марсельезы» гром, взлетают вверх каскетки.Победа! — Ленты и венки. Вокруг шумит народ.Победа! — Что же ты, солдат, рыдаешь из могилы? 2Знамена, рейте. Вот она, расплата, —Шальные ветры катят наугадФуражку неизвестного солдата,И швы земли гноятся и зудят.Отечество тебе последней ложьюИ надруганьем отдает салют.Гремит «ура!». Легли цветы к подножью...И монументы пышные встают.Но площадей шершавые ладониЦелует сапогами новый взвод,Танцуя, топчут бронзовые кониДетей и взбунтовавшийся народ.И смерть — суббота палачей на троне —По площади Согласия течет... 3Встал над могилой брата дуб огромный,В дупле гнездится древняя сова,Она не хочет старости бездомной,Ей нужен мир. Она еще жива.Тяжелая, как дьякон на амвоне,Она тоскует ночи напролет.Рыдай, сова. Ты слышишь? Ветер стонет.И скука, словно шерсть овцы, растет.О руки, что убийство освятило,Воздеть вас к небу не хватает силы.Как мне послать вас за покоем в сад?Ночами вас зовут к ответу тени,То голос крови, голос поколений:«О Каин, Каин, где твой старший брат?..» 4О руки, терпеливейшие руки,Протянутые через даль времен,Как сломанные ветви. Вам за мукиДарят шелка изодранных знамен.Забудем же военные науки,Пускай гниет величие коронИ жир господ, тучнеющих от скуки.О, жажда пашен, будней мирный сон...Как серафимов лысины, над намиСоборы в небо светят куполами,И за кресты цепляет синева.Вон бурлаки, в отрепьях и заплатах,С натугой тащат тяжесть барж брюхатых,Едва плетутся, — в чем душа жива... 5Кварталы проститутками набиты.Больных и нищих — что в подполье крыс. И бродит ненависть, как вековой напиток,И кулаки, как вопли, рвутся ввысь.О вы, кто в рабстве с самой колыбели,О вы, кого сжигали на кострах, —Звоните в колокол, дни мщения приспели.Громите всё, громите в пыль и прах.Кто усмирит безумье урагана?Кто успокоит ярость океана?Кто смерть пригонит на последний суд?..И поколенья пьют, как водку, пламя,А на закуску пушки с крейсерами,От жадности захлебываясь, жрут.1922Перевод Р. Сефа
МОГИЛА НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА
МОГИЛА НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА Ты крепко спишь, солдат. И ромб огней танцует.Проигран в грохоте военных лотерей,Ты спишь на площади. И кажется, к лицу ейВенки, и черный креп, и свечи матерей.Ты крепко спишь, никто, обрубок бранной славы,Спишь, безымянный труп с полей Шарлеруа,И снится площадям: безрукий и безглавый,Ты вылезешь на свет, чтобы сказать: «Пора!»Судьба запряжена в неведомые бури,Несутся города за нею в дождь и мрак,Исполосованы ее бичом, в сумбуреСоборов и витрин, асфальтов и клоак.Встань, безымянный! В путь! Мильоны безработныхКолоннами прошли и сдвоили ряды.Команда — по гробам! В карьер! И вскачь!И вот в нихТруба врезается, как дикий вой нужды.Пусть башни выбегут с пожарами во ртах,С гербами городов на рухнувших оплечьях.Гни их, огонь, качай, — и, пепел обрыдав,Взвиваясь лентами, развалины калечь их!То «Марсельеза»! Встань! В пустоты костных впадин,В истлевшие глаза, чтобы не мог ты спать,Весь разноцветный мир, тревожен и наряден,Заплещется опять, заплещется опять.Ты крепко спишь, солдат, обрубок бранной славы,Спишь, безымянный труп с полей Шарлеруа,И снится площадям: безрукий и безглавый,Ты вылезешь на свет, чтобы сказать: «Пора!» 1922Перевод П. Антокольского
«Радость птицы — свобода, радость крыльев — полет…»
* * * Радость птицы — свобода, радость крыльев — полет,Кто ответит, зачем и куда он зовет?..С криком боли и гнева, с криком близкой бедыЧайка села на камень у бурливой воды.А над морем — восхода разноцветный наряд,Чайки, словно крылатые рыбы, парят.Море пеной покрыто; миг рожденья велик;Радость утра, как знамя, красит солнечный лик.А верблюды идут. Берег шерстью пропах,Дни хлеб-солью лежат на мохнатых горбах.Чайка камушки греет, чайка хочет птенца,Заклинает и плачет она без конца!Поднимайтесь же, камни. Улетим навсегда!Кто мне скажет, зачем? Кто ответит, куда?.. 1922Перевод Р. Сефа
КАНТАРА
КАНТАРА Поколений ушедших труха в сизой плесени спит,Словно время в глухих письменах, непрочтенных доныне.Сфинкс — незрячий гигант — на коленях, в бесплоднойпустынеОхраняет, как страж, золотые горбы пирамид.Древний медленный Нил в полусон, в полубред погружен.Лязг мечей ему чудится, хрипло о крови кричащих,И шаги запоздалые в шепчущих пальмовых чащах...Кто же, кто же, о Нил, разгадает твой призрачный сон?Корабли у причалов качает прилив,В криках труб корабельных — сверкающий красныйпризыв,И свобода сквозь плиты травой молодой прорастает.Снятся рыжие горы мне, петли кремнистых дорог,Обдувающий сильных верблюдов сухой ветерок...Кто же, кто же мне сон мой, о мир молодой, разгадает?1922Перевод Д. Маркиша
«Слезливый зябкий дождь на катафалк косится…»
* * * Слезливый зябкий дождь на катафалк косится,А катафалк пустой печальной мглой одет.Мертвы гробовщиков бесчувственные лица,Глаза глядят в листы зачитанных газет.Свисают корни ног, как в черный зев могилы.Могильщики молчат, понуры, как всегда,Незваны в этот мир, непрошены сюда.И лошади бредут, понуры и унылы.Навстречу — юноши. У них, как быть должно,На утренних устах — улыбка молодая.Кому куда идти — не всё ли им равно?Крадется катафалк, в тени свой стыд скрывая.Цилиндры черные как черные клыки...В газеты сумерек глядят гробовщики. 1922Перевод А. Корчагина
ЭЙФЕЛЕВА БАШНЯ
ЭЙФЕЛЕВА БАШНЯ 1А ты? Ничья? Ни с теми? Ни с другими?Кто сможет выстонать такую одинокость?И катятся псалмы, куплетики и гимныК тебе, в заоблачье взметающийся остов!..Посланцы гроз тебя не покорили,Покой облек в сырой туманный мох;Повиснуть на тебе хочу, как мельничные крылья,О башня Эйфеля, оговоренный бог!Кто, тучи разметав, тропу к тебе проложит?Огрызком солнечным заря, качаясь, стынет...Где голова твоя, печальный великан?Мильон шагов спешит с дорог и бездорожий —Но нету им путей к заоблачным пустыням...Так утешай себя, вонзаясь в ураган!.. 2Я в голове твоей застрял угрюмой мыслью,Четвероплеч, как ты, горбатая неясыть;Плечистый мир внизу! И кто, скажи, осмыслитСлучайность всех начал и всех концов неясность?Вот так, закутавшись в туманные перкали,В овечьей шерсти туч торча над морем кровель,Ты дни свои влачишь в унынье и в печали,Заблудший, сумрачный, плененный Мефистофель!Вот город — ткач-паук, а вот — скопленья мух,Вот мухи мрут, жужжа, в мушиной катастрофе;Кто пойман? Кто ловец? И кем улов исчислен?..О вознесенный одинокий дух,О сумрачный заблудший Мефистофель,Лишь я в мозгу твоем застрял угрюмой мыслью!..1922Перевод А. Эппеля
К ПРОСТЫМ ГРУЗЧИКАМ
К ПРОСТЫМ ГРУЗЧИКАМ 1Прекрасны грузчики с затылками из меди,С мускулатурою из бронзы голубой, —Они сжигают рты огнем пахучей снедиИ вместе с лошадьми бредут на водопой.О вас, изъеденных могучей солью моряИ стянутых кольцом канатов и пружин,Изнемогающих под тяжким грузом горя,Распятых на крестах взбесившихся машин,О вас — моя мечта! Над городом больныеКлубятся сумерки, качаясь и дрожа, —И вот туда, в моря, в просторы голубыеЛетит моя мечта с шестого этажа.О, вьющаяся медь кудрей и бород пылких,О, мамонтовых спин невиданный размах!Вы солнце нянчите на каменных затылках,Вы землю держите на бронзовых плечах.1922Перевод О. Колычева 2Последний скрип телег, последний вздох коней,И — до зари базар охвачен тишиною;Пустая темнота, как судно без огней,Всплывает в улицы, уставшие от зноя.Шагает грузчик там — веревки за спиной…На лбу горячий пот прохлада осушила,Он мышцы щупает, он дышит каждой жилой;«Хороший был денек!..» Ложится мрак ночной,И никнет тишина… Приятно на прохладе,Под рваным картузом — всклокоченные пряди,Как черная печать, картуз на голове;Он щиплет теплые куски ржаного хлеба,Жует и пристально глядит в ночное небо,Где пыль субботних звезд в глубокой синеве.1922Перевод Д. Бродского
ГАЛИЛЕЯ
ГАЛИЛЕЯ Гора горе взбирается на спину, Спуская сверху день паломникам и нищим, Дороге, что ведет меня в долину К арабским лавкам и простым жилищам. О солнечные призраки! Куда-то Дорога скрылась и неразличима... Ночами в вашу гавань, скалы Цфата, Приходит ветер из Ерусалима. Лазурна грусть. Глазами даль окинув, Вверяюсь дню. Вдвоем по изумрудным склонам, Не мешкая, уверенно ступаем, Примкнув к повозкам диких бедуинов, К верблюдам опечаленно-влюбленным, Шагающим к тебе, Ерушолаим!.. 1922, Цфат Перевод В. Слуцкого
ИЕРУСАЛИМ
ИЕРУСАЛИМ Обращены к твоим камням и кущам, В рубцах и ранах выпятив горбы, Расселись горы и кричат идущим: “Ерушолаим!” — скрежетом арбы. И тьмы сожженных дней сползаются к горам Давиться плотью их истерзанно-бескровной, Скрежещущую боль их мертвой родословной Швырнув боготорговцам и ворам. Твоя земля, святой Ерушолаим, Годится, чтоб святить лишь тех, кто распинаем — Налоги, бурдюки, рабы, загоны, грязь... Но из пещер спускаются к предгорьям Босые пастухи и бодрствуют, склонясь В мольбе о буре перед Мертвым морем... 1922, Иерусалим Перевод В. Слуцкого
«Благослови меня на бездорожья…»
* * * Благослови меня на бездорожья,На солнечное бытие и на страданья,Неясен полдень мой, и всё жеКак четок мир и как светлы желанья!Запели волны, штормом налетели,Эх, стать бы мне таким, как песня, —Моим желаньям тесно в теле,Как в побережьях океану тесно.А волны всё проходят мимо,Секунды вслед летят неумолимо,И ничего еще не сделал я.Огромен мир. На новые рожденья,На бездорожья и на восхожденьяБлагослови, о полдень бытия. 1923Перевод Р. Сефа
«Кого, тоскуя, крылья мельниц ждут?..»
* * * Кого, тоскуя, крылья мельниц ждут?К кому простерты житные ладони?Скучают руки, пестуя нужду.Как радость молотить тому, кто обездолен?Кто гонит нищих звезды собирать,Упавшие, как спелые колосья?Идет под красным небом молодая ратьС ее напором, жадностью и злостью...Бунтующая глина!.. Дремлет даль дорог.Протягиваются ладони в нетерпенье.Спешат — один, другой, — путь каждого суров...О, радости снопы! Цветущие мгновенья!Ждут зерен жернова... И, строя в Завтра мост,Хлеб ныне будем молотить из звезд!Пусть путь не прост!Из тела рвутся мышцы, кости —Неудержим желаний рост. 1923Перевод А. Корчагина
«Передайте ваш день облакам, как привет с кораблей…»
* * * Передайте ваш день облакам, как привет с кораблейпотонувших.Догорает закат. В золотую линейку бегут провода.Голова — словно глобус, с морями, с рельефами суши,Только сердце — как гавань, в которую не заплываютсуда.С воплем ужаса мчатся столицы, к своей устремяськатастрофе,И скользят по начищенным кровью и золотом в лоскплоскостям.Вы — гроба, начиненные тленом семидесяти философий,Вы — скелеты во фраках, но плотью уже не облечьсякостям.Озираясь, бежит человек, и во взгляде безумие блещет, —Так собака с куском требухи от мясных убегает ларей.Где же ты, попугай, экзотический, косноязыкий, но вещий?По конвертику счастья загробного всем им раздайпоскорей!Передайте ваш день облакам, как привет с кораблейпотонувших.Догорает закат. В золотую линейку бегут провода.Голова — словно глобус, с морями, с рельефами суши,Только сердце — как гавань, в которую не заплываютсуда. 1923Перевод Л. Пеньковского
«Дороги на ноги надеты, словно лыжи…»
* * * Дороги на ноги надеты, словно лыжи,По взгорьям и лугам они легко скользят,А над землею — звезд янтарный виноград,К расширенным зрачкам он ближе, ближе, ближе!Кто снимет с ног моих дорог созревших тяжесть,Когда, закончив путь, я отдохнуть отважусь?Немало верст прошел я от начала дней,Но нет конца пути, и дали всё длинней!Вот мой родимый дом, годов голодных повесть,Вот улица моя, как с рельс сошедший поезд,Халупы жалкие, осевшие плетни!Задумчивая мгла, шум тополей тоскливых.Но тает ночь души, живу в иных призывах,Пусть плачут обо мне утраченные дни! 1923Перевод А. Голембы
ГОЛОДНЫЙ ПОХОД
ГОЛОДНЫЙ ПОХОД 1Как шапки, на улицы крыши надеты.«Хлеба, хлеба!» — знамена кричат.Горящие буквы срывая, ветрыШвыряют их, городу ими грозят.Шагов не сдержать... Лошади встречныеВстают на дыбы... Путь на углахЛомается, новой тревогой отмечен.И грозны шаги! Как приказ, каждый шаг.Им лавки внимают, дрожа. ТревогаОдни закрыла уже на засов,Другие прикрылись именем бога —В шагах им слышится скрежет зубов...Из улицы в улицу! Грозная лаваКлокочет. Никто не прячет лица.Врываются в оружейные лавки:«Клянитесь! Клянитесь идти до конца!» 2Ломаются, стонут стекла... НуженХлеб!.. И уж кто-то сраженный лежит...И каждый кулак окован оружием,И всадник сраженного сторожит.Улица кашляет пулями, оловом,И припадают люди к земле.Бегут от погони. Прячут головы.А сабли, сверкая, свищут всё злей.Красное с черным, черное с красным:Знамя упало,Знамя в грязи!Кто-то зовет, презирая опасность,Кто-то хрипит,Кто-то грозит.Смерть изо ртов!Со лбов кровь!А над мятежом бесстрастное небо.И в каждом взгляде тревожная дробь:«Мы хлеба хотим! Мы хотим хлеба!»1923Перевод А. Корчагина
«Сегодня ночью…»
* * *Сегодня ночью,Сегодня ночьюЗа радостной песнейВдаль, в никудаУшли поезда,Ушли поезда...В кровавое полеУводит шлях.Косят, молотятХлеб на полях.Чистят скребницейМир молодой.Радость родитсяСкирда за скирдой.Радость растет —За скирдою скирда...За радостной песнейУшли поезда —Вдаль в никуда,Не оставив следа.Ушел последний,Ревя и воя,А первый вернулсяС песнями боя —Сегодня ночью,Сегодня ночью!..Возьми мое сердце, ветер!В ночиПоследним поездомВдаль умчи!Взбегай на крыши,Взлетай с площадей,Взметайся выше,Глашатай людей...Ни ливня лавина,Ни дробный градЗемлю к расстрелуНе приговорят.И люди останутся зреть,И зверье...На шею, ветер,Сердце моеПовесь, точно колокол.В час ночнойПрыгай по крышам,Звони и пой!Последний поездРискни догнать...К серебряным рельсамПришла моя мать,—Но где-то вдали,Пары распустив,Смеется сверкающийЛокомотивСегодня ночью,Сегодня ночью!..Эй вы, города!Всё вам — чем богат:И душу, и бога,И сердца набат.Бросайтесь, берите!При свете дняНа белом снегуОсвежуйте меняИ мною насытьтесь...Пустой составПритащил паровоз,—Охрип, устал,Ничего не привезСегодня ночью,Сегодня ночью!..Сегодня ночью,Сегодня ночьюИспуганный мирВидел воочью,Как поезд кровьюПриветствовал нас:— Слушайте, люди,Призыв и приказ!Берите пилы,Идите пилить.Идите пилить —Землю делить!Земля покрытаКоричневой цвелью.Добудьте веснуИз подземелья!Землю пилитеСкорей на куски.В ход зубы пуститеИ кулаки.Добудьте весну —Разом, все вместе! —С корнем, с гнездом,С материнским местом.Кромсайте ее,Рубите, режьте,И сок ее пейте,И тело ешьте!Глядите:В огнеЗолотая скирда,Бесплодна высь,Ядовита вода...Берите же пилы,Идите пилить.Идите пилить—Землю делить!Бегите!Набросьтесь с пяти сторон!Мир изранен, избит, изъязвленСегодня ночью,Сегодня ночью...1923Перевод Д. Маркиша
ПАРИЖСКИЕ УЛИЦЫ
ПАРИЖСКИЕ УЛИЦЫ 1 Земля вздыхает. В купола и трубыУткнись, туман, и кровли опьяни:Над ними, как ощеренные зубы,Парижские кровавые огни.О, челюсти нужды и голоданий,О, безутешный плач рассветных ланей!Твою печаль во мраке узнаю,Несу ее в душе, как смерть свою.Ночной Париж, холодные ночлеги,И сердце на расхлябанной телеге,Многоэтажных алчностей прилив!Лакай абсент и до безумья пьянствуй,Среди манящих звезд бесцельно странствуй:Ручей иссяк, тоски не утолив!1923Перевод А. Голембы 2 Булыжник говорит с поэтом пришлым,Как душно небесам, как зной свинцов!На жалких костылях, подобных дышлам,Влачится сердце к перепутью снов.Пустых небес фарфоровые дебри,Такси плывут, как дьяволы, во тьму,День чинно выступает в «марш-фюнебре»[4].Грянь, фрейлехс[5], грянь! Чуму на вас, чуму!А рядом — смерть. Вокзальная платформа,Где красный крест и запах хлороформа,Созвездий семафорных фейерверк.О, госпиталь святой парижской боли!Коричневый фургон! Не всё равно ли,Что нынче — понедельник иль четверг! 1923Перевод А. Голембы 3 Совокупляйтесь, туши паровозов,Чудовища мазутной наготы, —Пар вашей спермы яростен и розов,Утробный смех колышет животы!Скелетов гуттаперчевые бедра,Горячечных гранитов толчея, —Топчите душу радостно и бодро,Давите — вот она, душа моя!Чума и фрейлехс! Аисты — откуда?!Тысячеглазье окон! Кровель груда —И мостовой становится теплейОт прокатившейся телеги. ЖесткийГудит булыжник. Сердце к перекресткуВолочится на паре костылей. 1923Перевод А. Голембы 4 Здесь душно небу от земного быта!Сюда приносят ветры запах жита,А в их дыханье — сонм ночных чудес,Зубовный скрежет, поступь «Марсельез»…Стальные шумы, вывесок миганья,Выстраивайтесь на поверку, зданья!Толпитесь, улицы, по всем углам,Разинув рты назойливых реклам!Вздымайте в небеса дома шальныеНа клочья туч, облезло-жестяные, —Откройте путь блуждающему дню.Эй, вытяните трубы дымоходов!Не хочет рой небесных тучеходовНа якорь стать и прекратить возню!.. 1923Перевод А. Голембы 5 Миги наплывают мглой,Грают, как вороний рой.У колоколов бессонных,Обступив со всех сторон их,Вырвут глотки. В исступленныхКолокольных перезвонах —Глин-глон, глин-глон!В глубине, под потайнымСердцем времени седым,Притаился, полный рвенья,Колокольный ряд, чьи звеньяНадрываются, глаголя:«К вольной доле, к вольной доле!»Эй, взрывайтесь, кроя крыши,Над бокалами хмельными,—Цепь за цепью, выше, выше,Пролетайте в мутном дыме,Пробуждая ветры, далиОт бездейственной печали!Сталь, свинец, — и смерть гласит:Вьюгам, вьюгам путь открыт!Эй, с кирками средь раздолий,Пусть взовьется гимн-хвалаВольной доле, вольной доле, —О, времен колокола! 1923Перевод Д. Бродского
ЛОНДОН
ЛОНДОН Как перья филина — туманов пелена.Голодная толпа притихла, не горланит.Над Темзой трезвенной с рассвета дотемнаСвершает омовение парламент.Полк инвалидов. Вопль предсмертной наготы.Протезы и кресты. Увечные в коляске.Им хочется взорвать надменные мосты,Мосты, провисшие, как ордена Подвязки.Асфальтовая мгла под вольтовой дугой,И женских прелестей товар недорогой.Карминные уста. Белила и румяна.Ты, Лондон, поднял их как свой имперский флаг,Ты дал им, изо всех земных и прочих благ,Хлеб слова божьего и воду океана. 1923Перевод А. Голембы
ВЕСТМИНСТЕРСКОЕ АББАТСТВО
ВЕСТМИНСТЕРСКОЕ АББАТСТВО Степенный твой покой зовет к вечерней требе,Огней павлиний хвост распущен в вышине.Кто в этот смутный час тебя услышит, Эбби?Исходит кровью день, и Темза — вся в огне.Блуждают призраки по вымершим кварталам, —Узнай взыскующих порога твоего!Не ты ли звонами сознанье оковал им,И отнял хлеб у них, и дал им божество!Плывут моления в холодный свод стрельчатый;Дрожа, к лампадам льнут; с навесов и столбовВ бессилье падают на пыль твоих гробов.Вожатый сумерек! Помазанник заката!В преддверье пасмурном ждет отдыха распятый —О, кто еще придет на твой протяжный зов?! 1923Перевод Д. Бродского
РИМ
РИМ С кем фехтуют рапиры твоих серебристых фонтанов,И чего домогается мертвая слава твоя?О, веков перегар! Тошнотворные дымы струя,Купола литургии тускнеют и меркнут, увянув...Не видать голубей на суровых твоих базиликах,В колокольни вселились ушастые нетопыри...Рим, еще ты горишь! То не солнце ль ущербной зариИстлевает, скудея, как память столетий великих?Тщетно день зажигает тиары соборов святых,Вечер тушит их пламя... И тени в худых балахонахНа безрадостный звон ковыляют с кладбищ отдаленных.О надгробье торжественное из лучей золотых!Купола, колокольни во власти ветров исступленных...С кем же, с кем же фехтуют рапиры фонтанов твоих? 1923Перевод Д. Бродского
ПОМПЕЯ
ПОМПЕЯ 1Как жар в Везувии, душевный страх растет,И выпит ужасом рассудок оглушенный.О призрак, слеп твой шаг, луной завороженный,Твой подневолен шаг, — в нем смертный виденгнет.Ночь окровавленный ломоть луны грызетВ холодной синеве, и сквозь лучей колонныКостями скалится Помпея в сумрак сонный.Над ней суровое молчание высот.Ей снится пиршество: в застывшей мгле витая,Мелькают призраки — за мрачной стаей стая,И, мертвый круг сомкнув, стоит стена к стене.Из глубины годов двухтысячной — в восторгеНесутся рокоты недошумевших оргий,И пляшут мертвецы, венки подняв к луне. 2Помпея ждет потех, но тишина тяжка,И гладиаторов нет на кругу широком.О, смерти страшный сон, определенный роком!Как вымя тощее, свисают облака.По плоти огневой у мрамора — тоска,Забил из всех ключей Везувий пьяным соком.Помпея страстная! В веках явясь зароком,Твое дыхание сдержала чья рука?Ждут завсегдатаев раскрытые притоны,Где арки всех венчать готовы, как короны,С постелей похоти летит дразнящий зов.Помпея ждет потех, но смотрит взор НеронаНа Рим пылающий, как в космах облаковВезувий яростный на груды костяков. 3Пьяна ли Смерть еще, и снится ль ей, проклятой,Помпея? Как слепец, слоняется луна,И кости щупает, и метит их онаЛучами блеклыми, и лижет мрамор статуй.И птицы лунные в выси голубоватойПьют влагу смертных рос. Неаполь, ночь душна!Ударь в колокола, пусть дрогнет тишина, —Везувий дремлет, рот забил он мглой, как ватой.Но бешен этот рот, и дышит он огнем,И потаенная клокочет ярость в нем —Хребты склоняются и распухают долы.Неаполь, звон бросай, тревожный и тяжелый!Летит молва, что вновь проклятия своиТвердит молитвенно Везувий в забытьи. 4На дне глубоких ям — мешков солдатских кучи.Там — вязко, глину там кровищей развезло.Висит на проволоке голубя крыло,Оттуда тянет мглой и сыростью колючей.Дороги — в ужасе; и холмики и кручиС крестами на боках влачатся тяжело...Дурман Везувия! Свод хрупкий, как стекло,Широко крестится огнями звездолучий.Былые пиршества, триумфы снятся им...А скука черная ползет, как червь могильный,И ворон ворожит на изгороди пыльной.О, ветхий скрип котурн! В душе неукротим,Везувий жаждет вновь, и в недрах жар сильнее.Спит череп в ужасе, он спит, как ночь в Помпее.1923Перевод Д. Бродского
ПРЕДВЕСТЬЕ ГРОЗЫ
ПРЕДВЕСТЬЕ ГРОЗЫ По часам растекаются медные зовы тоски,Одиноко Помпея томится, в веках позабыта...Только месяц блуждает, щербатые щупая плитыИ сухие, ветрами обшмыганные костяки.Спят вертепы и храмы и грезят о славе былой,И предвестьем грозы облака набухают сурово...О Неаполь, раскачивай меди тоскливые зовы —Встал Везувий, по плечи окутан зловещею мглой!Воспален его бешеный рот, извергающий пламя,В нем — безумье клокочет, и сквозь потрясенную тьмуПастухи с плоскогорий о мести взывают к нему.О Неаполь, покачивай черными колоколами!Безутешно томясь, поспешает к тебе над полямиВесть о том, что Везувий очнулся в багровом дыму. 1923Перевод Д. Бродского
«За днями дни, как корабли, свой путь…»
* * * За днями дни, как корабли, свой путьПрокладывают твердо в море чуда.Я не пришел спросить: «Куда? Откуда?»Пришел, чтоб с ними плыть и утонуть.За днями дни... И вот уж слышен зовБереговой — он нежен и печален...Я в гавань не войду, я не причалю —Сломал мне ветер крылья парусов.За днями дниПрокладываютПуть...Пришел я к ним,Чтоб плыть,А не тонуть. 1923Перевод Д. Маркиша
НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ
НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ За субботним столом, словно царь, восседает хозяин,И двенадцать сынов — как двенадцать библейскихколен.«Я, как раб ханаанский, пахал и снимал урожаи,Как еврей и отец, делал всё, что нам бог повелел.Вот такой, какой есть, всё на свете я делать умею:И доить, и ковать, и уладить базарный скандал.Я трудился и ездил; я видел, поверьте еврею,И Париж, и Нью-Йорк, и в Одессе я тоже бывал».В хрен макает он белую халу, сопит и чихает,И, размазавши слезы, которых не может унять,Говорит: «Хрен в субботу — ведь это же радость какая,Всё равно что страничку Талмуда прочесть и понять.А мои сыновья? Я всегда их воспитывал честно,И прошу я вас, пан, объясните, пожалуйста, мне:Я приучен к любому труду, так найдется ли местоДля такого, как я, в вашей новой советской стране?» 1924 ПольшаПеревод Р. Сефа
«В вагоне, на полу, весь в предрассветной сини…»
* * * В вагоне, на полу, весь в предрассветной сини,Сидит седой старик за спинами чужими.Бородкой выцветшей уткнулся в апельсины;Кто знает: ест он их иль молится над ними?По гулким улицам вышагивают люди,И серебром полны студеные их ведра.Привет вам, нищие! Мир с вами да пребудет!Вы, вестники удач, идете мимо гордо.На мостовых — толпы растущее гуденье,И попрошайками панели обросли,И, лежа, улицы читают объявленья.О братья-нищие! Не спорьте хоть сейчас:Вот с солнцем молодым шагает день вдали,Как егерь из лесу с оленем на плечах. 1924Перевод Д. Маркиша
СТАРОСТЬ
СТАРОСТЬ Ступай домой, старик! Звонят колокола...И клонит в сон тебя, и веками прикрытыТвоих потухших глаз огромные орбиты,Закатным пламенем сожженные дотла.Шарманка не поет, и посох мхом оброс,И сердце не стучит о старческие ребра;Лишь трется о тебя с ворчанием недобрымПокрытый струпьями чесоточными пес.Ступай домой, старик! К вечерне зазвонили...Седые сумерки цыганами бредут,И ты, нахохлившись, сидишь и дремлешь тут,Как старый попугай, оставшийся без крыльев. 1924 Перевод О. Колычева
«Я жив еще! И кровь, как прежде, горяча!..»
* * * Я жив еще! И кровь, как прежде, горяча! Кому я задолжал? Кто первый алчет крови?.. Восходит месяц твой — топор из-за плеча, И мрак твоих ночей — как сдвинутые брови. Подобно деревцам, назначенным на сруб, Редеют дни мои, к которым нет возврата; И слово осеклось, боясь сорваться с губ, Стремлюсь и не могу в тебе увидеть брата. Смертелен мой укус! В глазах застыла боль — Пожары и резню в себя вобрать пришлось им! И все равно с мольбой: “Любить тебя позволь!” — Я льну к твоим ногам в самозабвеньи песьем. Ты мне предначертал блуждать в зловещей мгле, В меня из-под руки камнями злобы целишь... И все равно, лицом припав к твоей земле, Молю тебя: “Позволь быть преданным тебе лишь!..” Накатывает страх, взметая вопль и вой... Разгульная хула кипит до горизонта; И слух не разберет в стихии ножевой — Шевченко ли поют? Звенит ли саблей Гонта? Ладонями знамен ласкает смерть. Она Пьянит меня бедой и обнимает страхом; Макушками лесов заточена луна, И песня кобзаря летит над черным шляхом. В тоске дразнящих струн — предгрозовая хмарь... Припрятаны ножи и ждут призывных знаков. На праздник в Чигирин сзываешь ли, кобзарь? Не будишь ли игрой уснувших гайдамаков? И кажется, меня, как жертву, сторожит Фарфор звериных глаз, тупых, как бой баранов; Кто знает, мне ли жизнь моя принадлежит?.. Но имя отобрать не сможет смерть, нагрянув... Мне хочется плясать в сетях кровавых смут, Победно примирясь с затребованной данью, И звать к себе гостей, которые возьмут Мой голос заодно с разрубленной гортанью. Я жив еще! И кровь, как прежде, горяча! Кому я задолжал? Кто первый алчет крови?.. Восходит месяц твой — топор из-за плеча, И черною рукой ты закрываешь брови!.. 1924 Перевод В. Слуцкого
«Четырегорбые, в отрепьях, маниаки!..»
* * * Четырегорбые, в отрепьях, маниаки!Проклятья тяжкого на вас лежит печать.Вас рынки выслали — в ветхозаветном мракеИ в смраде синагог субботу привечать.Прижмитесь к господу! Дышите смрадом старыхОтрепий на него и войте во скорби:«Твои обеты, бог, не сбылись на базарах.Сойди! И старый зонт, не купленный, купи...»Уже смеркается. Базары опустели.Как стая серых крыс, бегут ханжи домойСовокупляться в честь субботы на постели,Пропахшей затхлостью подвала, как тюрьмой.И ветер голосит, по кровлям громыхая:«Для вас и эта тьма — еще не тьма глухая!» 1925Перевод Д. Бродского
В ПУТИ
В ПУТИ Идут рабочие, несут большие пилы.Огнивом и кремнем дохнули губы их.Сзывает их ремонт. Скликают их стропилаРазрушенных мостов, Укрaина, твоих.По мокрому песку, булыжнику и шпалам,По трактам столбовым, по насыпям и рвам,Куда бы вы ни шли, — мир путникам усталым!Хлеб и вода ключей да не скудеют вам!За рябью ситцевых косынок и рубашек,За частоколом пил, и заступов, и рукДа не скудеет новь дымящихся запашек,Да расцветет опять медвяной ярью луг!В мельканье тысяч рук дорога развернулась,И руки плещутся, как полая вода.Артель сезонников над рельсами согнулась,Крошится в оползнях песчаная гряда.Там ветку выстроят. Там семафор поставят.Пронзительный свисток аукнется в полях.И кто к тебе придет? И кто тебя оставит?Прощай, Укрaина! Прощай, червонный шлях!1926Перевод П. Антокольского
«Сизое и легкое пламя алкоголя...»
* * * Сизое и легкое пламя алкоголя...Разнузданная музыка, нож за голенищем…Хорошо, по свету побродяжив вволю,Снова возвратиться к милым пепелищам!..Жизнь! Твои великолепны грозы!Только ты ответь мне, что опасней:Яд ли золотистый в несмертельной дозеИль в смертельной дозе мед пчелиных пасек?Плещутся пожары в прихотливом мраке...Пеплом осыпается роща золотая...Славься, славься, пламя!..Как смолистый факел,Я над пестрым миром сердце подымаю!..Сизое и легкое пламя алкоголя...Разнузданная музыка... Нож за голенищем...Хорошо, по свету нагулявшись вволю,Снова возвратиться к милым пепелищам... 1926 Перевод О. Колычева
МОЕ ПОКОЛЕНИЕ
МОЕ ПОКОЛЕНИЕ Мандат на мир, в боях заверенный мандатМое мятежное имеет поколенье.И всюду гимн гремит, ружейный гимн в раскат,И море гнева плещет в исступленье.Под знаменем сверкающим идетШирокоплечий век, и, в темных далях шаря,Его глаза обращены вперед,Как два пылающие полушарья.И вдаль протянутая правая рукаВинтовку держит, а на левой - рана.И солнце, раздирая облака,Прожектором ощупывает страны...Оно сквозь облаков смолистые слоиУказывает путь во все земные далиВам, братья мужественные мои,Вам, поколенья из упругой стали!Встает мой гордый век, - величественный рост!Проносится гроза, в которой гнев и радость, -И мир изрезан поездами звезд,Высокими шлагбаумами радуг.О поколенье буйное! ИдиС путевкою в грядущее, далече!И, пробужденные, с надеждою в грудиВсе пять материков встают тебе навстречу.Трясутся горы - черные гробы,Клокочут шахты - кочегарки мира,И подымаются над Африкой рабыС рабами Вены, Лондона, Каира.Матросы Франции тебе несут в руках,Как знамя каменное, Стену коммунаров,И паруса морей, и паруса пожаровТебя приветствуют, взметая знойный прах!Мой век, над миром ты занес таран,Ты семьдесят пробил широких входовДля всех земных семидесяти стран,В которых - семь раз семьдесят народов.Иди же, мудрый век, на площади и веси!Вспаши вселенную, киркой дробя пласты,На гранях гор и звезд - багряные - развесивВ двух революциях прожженные холсты.На грани всех веков стоит над миром Ленин,И дерзостней, чем мост над пропастью реки,Народы двигает, скликает поколеньяПротянутый вперед чугун его руки.Простер он руку вдаль, от снежных гор СибириЧерез окутанный туманами Монблан,Чтоб гневом подковать страны степные шири,Чтоб исцелить ее от гнойных язв и ран,Чтоб вырядить ее в домов и домен дымы,Чтоб яростью сердец встряхнуть ее простор...Кудесник всех стихий с глазами огневыми,Как стрелку компаса, он руку вдаль простер.Через снега тайги и через всю планету,Подобно лунному бескровному лучу,Восходит рикши стон:"Нет хлеба, риса нету,И кожу метрами дерут, как чесучу!"О поколение в лохмотьях из рогожи,Босой, голодный век! Твои сожгли поля,Твои ручьи зачумлены, и всё жеПоследний каравай ты делишь пополам:"Откушай, рикша, хлеб - подарок наших пашен,И наши ешь плоды, и наше пей вино!Нет чесучи у нас, и поколенье нашеВ пространства светлые, как в лен, облачено..."Сгорает лен пространств, и в синеву эфираКольцом уносится седого пепла дым,Но под сгоревшим льном клокочет сердце мира,И совесть века светится под ним...До времени мое седеет поколенье,На лбу его горят старинные рубцы,Но на мече его - ни ржавчины, ни тленья,Суровы и тверды гранитные борцы.До времени мое седеет поколенье,И седина его - как новое цветенье!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .От старых пастухов, бросавших города,Вдыхавших средь пещер пергаментную плесень,Я унаследовал большой и сладкий дар -Великолепное вооруженье песен.И - знак преемственности - ржавый алфавит.О грандиознейший точильный камень векаЯ должен наточить, и голос мой звенит,Высокий, зычный голос человека:- Иди вперед, мой век, - величественный рост!Греми, гроза, в которой - гнев и радость!И мир изрезан поездами звезд,Высокими шлагбаумами радуг... 1927 Перевод О. Колычева
ПЕСНЯ
ПЕСНЯ Полночью старинноюЗлые ветры дуютНад пустыми рынкамиВ колыбель пустую.В дали непочатыеВетры вносят споры:- Для чего качать ееИ швырять в просторы?Ярмарки развеяны,Отшумели - нет их...На груди камеями-Медные монеты.Пепел и отрепьяРасшвыряли в гулеИ дороги-жребии,Стасовав, тянули.Кровь на теле - пламенем.Кровь на теле - миррой.Развернулся знаменемУраган над миром!Как взорвал он, яростен,И гремуч, и жарок,Ветхое от старостиКладбище хибарок!Вихрь тряпья и падали,Нищенские сумы,Из-за туч не падалоЗолото изюмин.Кто там пытан пытками,Кто там исковеркан?Нищие, забытые,Встаньте на поверку!С жерновом и молотом,Розовым от жара,Выступайте молодоЧерез шум базара.По запевшим улицамШагом поколенийВходит РеволюцияВ сумерки молелен,Где грозой исхлестанныйРазрывает талес,Пусть под звонкой поступьюПросияют дали...Входят вереницамиВ дали голубыеНивы - роженицами -Грозные и злые...И леса кудрявыеВ буре и в броженииЖаждут - величавые -Оплодотворения...Спины выпрямляются,Песни над полями.В жилах зажигаетсяСолнечное пламя.Блещут спины голыеВ знойный день покоса,О ржаное золотоУдаряют косы.Прочь, тоска косматая,Прочь, тоска и горе,Вызреют богатыеУрожаи скоро!Поутру отбитыеПолыхают косы,И жнецы ушли туда,Яростны и босы.Чтобы радость радугойБрызнула вослед имЗа страданья прадедов,За мученья дедов! 1928 Перевод О. Колычева
ПОСЛЕДНИЕ ВСТРЕЧИ
ПОСЛЕДНИЕ ВСТРЕЧИ Зарисовки из жизни Шесть долгих лет прошло, а может быть, и пять,А может быть, к концу подходит третий...Они сидят вдвоем, не в силах глаз поднять,Не зная, что спросить, не зная, что ответить.Ребенок говорит, цепляясь за двоих.Разлука для него — еще пустое слово.Не знает ничего он про дела большихИ на руки к отцу карабкается снова.Гудящий ресторан. Обед среди чужих.Накрытые тоской столы с казенной меткой...В угрюмой немоте застыли лица их.Она глядит в стакан и теребит салфетку.Молчанье глаз сухих, усталость серых лиц...Кто больше виноват, кто первый камень бросил?Печально-сдержанно мигание ресниц.«Пора, пора!»—один без слов другого просит.Скорей бы вырваться в мир шума и машин!Скорей бы утонуть на перепутьях улиц!..Но с равнодушием глядит на них графин:Ему ведь не впервой таких вот караулить...Мужчина крепок, сух, красив, широк в плечах,Бескровных губ разрез решителен и тонок.Наверное, ему подумалось сейчас,Что мало на него похож его ребенок.Она же думает: «Он не виновен, нет!Но разве я виной разлада между нами?» —И тихо говорит: «Малыш, иди ко мне,Иди, мой маленький, ну подойди же к маме».Прохожие спешат. Им, людям, всё равно.Но кажется, что все глядят они сквозь окна.Чей первый был удар, кто выломал окно,Покоя разорвал прозрачные волокна?Гонимая овца — потерянный покой...Ее полощет дождь, терновник колет ноги.Овечка, не беги! Страх бесполезен твой.Тебе назад, домой, уж не найти дороги.Печально-сдержанно мигание ресниц.«Пора, пора!» — один без слов другого просит.Молчанье глаз сухих, усталость серых лиц, —Кто больше виноват, кто первый камень бросил?Воспоминания долой с усталых плеч!Неважно, кто сказал то роковое слово...Но дни встают, как строй угасших белых свеч,И просит каждая зажечься, вспыхнуть снова.«Ну ладно,—он сказал,—отдай ребенка мне,Отправлю я его на дачу этим летомИ буду добрым с ним и ласковым вдвойне».Сказал—и развернул перед собой газету.Ребенка с нежностью целует в лобик мать,И растекается такая боль по жилам...С нахмуренного лба отбрасывает прядьИ говорит: «Ты ешь, ведь всё уже простыло».Ребенку весело. Из хлеба строит дом.Никто не сердится, что скатерть он закапал.Играет с матерью, к отцу идет потом:«Ты почему домой к нам не приходишь, папа?»Как много дядюшек повсюду у него!Игрушек — сколько их! — мячей, картинок, пушек!И среди них одной недостает всего —Недостает ему отца среди игрушек...1928Перевод Д. Маркиша
ЖЕНЩИНЕ
ЖЕНЩИНЕ Нынче солнце в зените — как прорубь над омутом золота,Над плотинами света, омытыми первым дождем.Мы пойдем, мы придем — синева нашим солнцемрасколота,Мы ковшами ладоней отраду твою зачерпнем!Сколько в мире костров, сколько гроз, сколько радостейюных,Сколько вихрей веселых, голодных, тревожных, лихих!Я твой голос, сестра, услыхал на весенних трибунахПробудившихся к жизни садов, городов, мастерских!На заляпанных нарах, в траншеях, у братской могилы,Семя пуль восприяв, ты в годину войны понесла,И своим молоком ты винтовку свободы вскормила,Словно первенца смерти. И не было битвам числа.Путь твой праведно-прям, только долог, и труден,и вязок:До тифозных вокзалов, во тьму от родного гнезда,К лазаретам войны, в гной солдатских бинтов и повязок,Но уже кирпичи в день грядущий везут поезда!Нынче — солнцем пропахло твое загорелое тело,И глаза твои нынче великой надежды полны,Молотком и киркой ты орудуешь нынче умело,Славно трудишься ты на бесчисленных стройках страны!Голос твой, словно колокол, звучен и радостен ныне,Вот он в дали земные за тысячи верст полетел:— Знайте, сброшено наземь постылое бремя рабыни,Вольный труд и борьба — не таков ли мой новый удел?Нынче солнце в зените — как прорубь над омутом золота,Над плотинами света, омытыми вешним дождем;Мы пойдем, мы придем — синева нашим солнцемрасколота,Мы ковшами ладоней отраду твою зачерпнем! 1928 Перевод А. Голембы
ДЯДЯ ТЕВЬЕ
ДЯДЯ ТЕВЬЕ Мой дядя Тевье! Вновь ко мне выходит он,Вкруг пояса его льняные вьются нити.Он плавно, словно песнь, вытягивает ленВ такую крепкую веревку, хоть рубите!Посмотришь издали — не сеет ли старик?Запустит руку в лен, как в ящик с семенами,Зажмет его в горсти, взмахнет, и в тот же мигВеревка тонкая закрутится пред вами.Стекает прядями седая бородаИ в лен вливается, расчесанный искусно.Откуда тянет он веревки и куда,И почему глаза глядят на мир так грустно?По локоть рукава засучены. ИдетИ крутит, и поет, и странно тают звуки.И не поймешь никак: лен эту песнь поетИль волосатые мозолистые руки.«Сынок! — он говорит. — Не хочешь повертетьНемного колесо? Сейчас прибудет смена.Жди тетю Басю здесь!» И, как ручной медведь,Не торопясь во двор уходит он степенно.И голос издали: «Поосторожней будь!Что слышно у отца?» — Бегут льняные пряди.И дядя жарится, подставив солнцу грудь.Как с воза космы льна, свисают годы с дяди.Он весь — как тучный стог созревших дней труда,Сам выстроил свой дом, сам продавал веревки.По слухам, забывал молиться иногда,Но мастер был зато на удивленье ловкий.Он любит изумлять наш местечковый люд:«Мне пишет мой Наум — ведь он теперьв Чикаго, —Что электричеством веревки там плетут.Он «леттер»[6] мне прислал, соскучился бедняга!„Родные! — пишет он. — Америка у нас —Страна, по совести сказать вам, золотая,Но чтобы здесь пробыть хотя бы лишний час,Трудиться надобно мне, рук не покладая.Чуть мы приехали, сказал я: — Плиз[7], Наум!Ты раньше никогда не бегал от работы.Так что же, так тебе и не придет на ум,С чего теперь начать? Ведь надо делать что-то!Ведь нужно как-то жить, и нужно день за днемЕсть хлеб, а к хлебу что-нибудь в придачу.Так плиз, Наум, берись за дело с огоньком!Ведь это жизнь иль смерть, — так попытай удачу!Ведь может без толку вся жизнь твоя пройти,Костюм ты износил еще прошедшим летом.И я по-прежнему веревки стал плести,Когда-то кое-что ведь я кумекал в этом!Ты поглядел бы, как их крутят, — боже мой!Всё — электричеством! И быстро и красиво!”»И дядя радостно качает головой,Гордясь перед людьми, что есть такое диво.Не знает Тевье наш, как тяжко в том раю,Как редко бедняка встречает там удача,Как трудно тысячи в нем тянут жизнь своюИ по ночам не спят, в подушку тихо плача;А если вырвется из тысячи один,Так сотни голод ждет и ранняя кончина.И радуется он, что вышел в люди сын,И продолжает нам читать письмо от сына:«Теперь мы наконец соорудили дом,У нас шикарный „рум”[8], а в „руме” пианино.Учу детей играть, — хоть и с большим трудом,Но что не сделаешь для дочки и для сына!Хочу достигнуть „бест”[9].— «А что такое „бест”—Ты знаешь?» — говорит мне, ухмыляясь, дядя.«Шлем наши фото вам и снимки здешних мест», —Кончает он читать, в письмо уже не глядя.«Крути, крути, сынок! Ну, раз, теперь другой!А что же Баси нет? Крути, скорей доедем!»И удаляется, чеканя шаг ногой.Посмотришь издали — как есть, медведь медведем!А годы катятся, и Бася уж седа,И ей — за шестьдесят, но трудится прилежно.Распутывает лен зубами, как всегда,А после, как дитя, расчесывает нежно.Вскормила семерых детей своих она.Троих в холерный год сложила в три могилки.Двоих Америка, далекая страна,Богатством завлекла, а два в Сибири — в ссылке.Крутила колесо для мужа своего,Крутила, думала и дом вела умело.Так — лен ее волос, пенька ль в руках его —Кто знает, что всегда у дяди Тевье пело?А смерть уж близилась и стерегла их путь,Чтоб не готовились в далекое кочевье,И протрубила вдруг: «Америку забудь!Для самого себя крути веревку, Тевье!»«Что медлишь, Басеню? — ей дядя говорил. —О чем задумалась? О том, что есть царица?Крути, крути еще, хоть из последних сил!Кто нынче наверху, тот будет вниз валиться!Еще, еще разок! Последний оборот —И дети к нам придут. Еще раз! Ну-ка, с ходу!»И Бася, докрутив, воды ему несет,И с наслажденьем пьет вспотевший Тевье воду.Бывало, по ночам, грустя, она ткалаУзоры и цветы на скатерти пасхальной,И по щеке слеза невольная текла, —Увидит ли детей она в свой час прощальный?Когда же слышать ей случалось иногда,Что в городе во всем нет лучшей мастерицы,Она, как девочка, краснела от стыдаИ опускала вниз крылатые ресницы.И много лет спустя, и много лет поздней —Ведь годы всё летят и всё меняют в мире —Волнуясь и крича, сбежались люди к ней —Сказать, что сыновья вернулись из Сибири.И Бася охнула и кинулась бежатьСредь флагов и знамен и скопища людского.«Вот мать, — кричал народ, — пустите, вот их мать!»А дети? Дети шли... И даль их скрыла снова.«Ну, Тевье! — смерть кричит (она уже близка). —Крути последнюю! Ты подошел к могиле!» —«Последнюю?» — «Крути! Да чтоб была крепка,Чтоб даже топором ее не разрубили!» 1929 Перевод В. Левика и С. Надинского
ОКТЯБРЬСКИЕ СТИХИ
ОКТЯБРЬСКИЕ СТИХИ Путь—в гору! Ввысь! Прямее переходы!День ото дня увереннее шаг!Мы с лампами на лбах раскалываем годы,Как антрацит в седых глубинах шахт!..И даль шумит, день ото дня огромней,И в каждом шаге — родовая боль.Как уголь, глыбами мы катим время к домне,Переплавляющей всемирную юдоль.Сплетаются пути, как руки человечьи,И дали ширятся, день ото дня светлей,И движется грядущее навстречуСтогами золотистыми с полей...Песчинка слабая и исполинский каменьСтать молотом хотят и молят об одном,И алчут одного: «Возьмите нас рукамиИ киньте в горн, и мы смешаемся с огнем!»Дорога — в гору! Ввысь! Прямее переходы!И горькой кровью битв разит от кирпича...Мы с лампами на лбах крушим и колем годы,Как в шахтах уголь колется сплеча.Наш пульс гремит, как толпы на рассвете,И сердце пенится, как океанский вал,Как телеграфные столбы, стоят столетья...Эй, в гору, в гору, ввысь — и через перевал!Мелькают города, и даль лежит — огромна.Взывает к полночи рожок грузовика...И уголь глыбистый проглатывает домна,Переплавляющая ржавые века.Мы — молодость страны, мы — в силе и расцветеИ чувствуем себя день ото дня бодрей,И, стоя на горе в развернутой заре,Встречаем первое октябрьское столетье! 1929Перевод О. Колычева
МОСКВА
МОСКВА Вот я — песчинка средь пустых песков,Вот я — кремень среди камней пустыни.Я должен быть таким —И я таков.Возьми, мой век,Сырой восторг мой ныне,Сырую скорбь, —Я к зрелости готов.Твоих законов мудрыхНе страшусь:Пасть за тебя?В передней роте буду!Сломить строптивых?Сам переломлюсь...Не первым, так последним —Я смирюсь, Но только быС тобою быть повсюду!Всегда с тобою и всегда вперед!Не с теми,Кто отстали и забыты!Мою мятежностьВремя пусть ведетНад безднамиИ ввысь через граниты,Чтоб утвердить ее и закалитьВ огне, в ветрах,Чтобы ножом убойнымЕе земле в нагую грудь всадить,Чтоб дрогнул мирВ своем движенье стройном.Чтоб для меняРазверзлась глубинаИ мне раскрылосьВсех начал начало.— Внимайте все!Мятежность мне дана,Но Время непокорную взнуздало.И в сердцевине мрака,В тяжкой мглеГудящей ночи,В завываньях влагиНыряют купола,Как с кораблейЗакинутые в темноту морей,О помощи взывающие фляги.Чтобы потом в морях,Через века,Поймав, их распечатала рука.Чтоб чей-то глазНа рукописи старойПрочел слова,Что океан глотал:«Октябрь... «Аврора»...Выстрелы... Пожары...Народ настиг...Обвал... Обвал... Обвал...Рабы... Приказываем......Не желаем......Мы... Палачи...Владыки... Короли...Безвестных стран... Распаханной земли…Мы тонем... Погибаем... Погибаем...»Несутся купола в просторах тьмы,Как вплавь пустившиеся корчмы,Где в комнатах табачных и туманныхОгромные бородачи в кафтанахБубнят слюняво,Сдвинув к заду зад:«Эх ты, сад,Зеленый сад...»И у стены, ослепшей от испуга,Где сумасбродят черные кусты,Мяучат прокаженные коты,Луною мусорною облиты,Скользящие, как вереницы пугал...И всё-таки Москва —Она жива!Она лежит, вознесшись над веками,Дорогами вцепившись в шар земной —Горячими, вопящими руками.Она лежит, как вылущенный мозгУбитыхПоколений и столетий,В лучах планет, под строгим взглядом звезд,И ночь светлейВ ее нетленном свете.И каждая пылинка и кирпичСтремятся к небуИ в простор безгранныйВосходят грозно,Как призывный клич,Как возглас рогаВ полночи туманной.Когда же КремльХор будущих столетийПодымет в ночьПылающим бичом, —В пространствах возникает колыханье,Гранита сдвигИ плоскостей порханье...И грани стен, как песенный порыв,Восходят вверх, и песен хор безгранныйВосходит вверх,Как омертвелый взрыв,Как возглас рогаВ полночи туманной.Тогда встают из-под трухи крестовЧубатый Разин,Черный Пугачев.Как фонари,Зажженные безумьем,Подняв в ладоняхГоловы свои,Вниз, с Места Лобного,В чугунном шумеЦепей,В запекшихся кусках крови,По Красной площадиПроходят молчаТяжелой поступью,С оглядкой волчьей,И в Мавзолей спускаются,И там,Надрывно двигаясьВ кандальном гуле,Один у головы,Другой к ногам —Становятся в почетном карауле. 1929 Перевод Э. Багрицкого и В. Левика
МУДРОСТЬ МОЕЙ СТРАНЫ
МУДРОСТЬ МОЕЙ СТРАНЫ
(Отрывок)
Законы точные дерзаний и свершений,Уменье сокрушать преграды на путиИ сквозь лишения, сквозь ужасы крушенийНеудержимо в даль созревшую идти, —Законы властные, что прошлое попралиИ к солнцу день за днем по новой магистралиВедут, благословив, испытанный твой шаг,Заклятьем каменным звуча в твоих ушах,О племя дивное, чью душу открывая,Так сладко, так светло томится мысль живая!Сухие, желтые, пергаментные грудиЗловещей старины, карги глухонемой,Я грязью забросал, камнями — груда к груде,Как падаль, обложил и отравил чумой,Истыкал, искромсал безжалостно и грубо,Чтоб не тянулись к ним возжаждавшие губы,Чтоб, насосавшимся до пьяной тошноты,От рабства, горечи, недугов, нищетыОтвыкнуть наконец, впивая жадным взоромСок солнечных лучей, текущий по просторам.Мне прошлое мое кивает издалёка,Грозится и зовет руками бунтарей,Руками нищеты, руками злого рока,Руками немощи манит из тьмы ночей...А я... а я в пути — в просторах, затопленныхСияньем солнечным, и жребий мой высок.Что мне до прошлого, до жестов исступленных!Я опьянен тобой, борьбы багровый сок,Тобой, премудрый век, чью тайну открывая,Так сладко, так светло томится мысль живая.Как бремя, на плечах еще лежит, чернея,Наследье прошлого, глухих ночей бедлам,Еще с моих бровей свисают, словно змеи,Туманы желтые, и тянутся к глазам,Из глубины веков являются с попрекомСведенные в дугу и скрюченные рокомФантомы, и еще, как приглушенный звон,Я слышу прадедов протяжный, тяжкий стон.Я правды не таю, но я открою жилыИ выпущу ту кровь, что рабство осквернило.Теперь душа моя грохочет голосамиГигантов, яростно стремящихся вперед, —Нет времени у них, им тесно, и, как пламя,У каждого теперь горит открытый рот.Вскипает крови мол от внутреннего жженья,И в каждой клетке жизнь лепечет, как дитя.О, сладостная боль вторичного рожденья!О, сладостный недуг второго бытия!Я чувствую, как плоть гудит, перегорая,Я чувствую, что кровь бурлит во мне иная.Спадают старины пудовые оковы,Я вырван из тисков удушливого сна,В глазах — сияние, и горизонты новы,Громовым вестником душа потрясена,Заветным молотом — ударом умной стали,Которую века к деснице приковали...И, уходящему от мрака и тоски,Мне радостно в простор тянуться клеткой каждойИ каждым органом, томимым дивной жаждой,Глотать познания и знанья родники.Теперь я бодрствую на пограничной стражеВеков. Я для того поставлен, чтоб в упорВстречаться с вихрями, чтоб не дать силе вражьейСкрываться до поры. Еще блуждает взорВ просторах, и еще неведома дорога, —Но, пьяный от надежд, настойчиво и строгоЯ буду вдаль шагать — и мне ли не дойти,Ни разу якоря не бросив на пути,Когда как следует мое владеет рвеньеОружьем вековым познанья и терпенья!И даже если впрямь чудовищно труднаЗадача управлять пятью частями света,Не зная четырех, — то нечего на этоПенять и сетовать, на ком лежит вина.Я чувствую, как плоть становится иною,Как творческая кровь кипит, гудя и ноя.О да, родился я с оружием в руках,Но в день рождения глаза мне завязали,Чтоб видеть я не мог той смертоносной стали,Которую держу, внушая тайный страх.Восторгов собственных и собственных печалейЯ сбросил мелкий груз — и вот в груди моей,Как старое вино в объемистом подвале,Густое, терпкое, час от часу грозней,Всемирный бродит груз — всемирные невзгоды,Настороженные, гонимые народыДруг к другу тянутся, скликаются во мне.О, ныне в первый раз я углубляюсь неВ пределы одного народа, а в священный,В огромный материк народов всей вселенной.Мой путь, моя судьба, мои дела — до гробаС судьбой и жизнями рабов соплетены,За каждого из них моя пылает злоба,За каждого из них меня изводят сны.И если я не раб, и если радость нынеМеня пресытила, то горечью полыниВ меня вливается мучительная скорбьО рикшах загнанных, об индусах, зажатыхВ железные тиски, покорно гнущих горб,О неграх, вздернутых судами Линча в Штатах.Законы точные дерзаний и свершений,Уменье сокрушать преграды на путиИ сквозь лишения, сквозь ужасы крушенийНеудержимо в даль созревшую идти, —Законы властные, что прошлое попралиИ к солнцу день за днем по новой магистралиВедут, благословив, испытанный твой шаг,Заклятьем каменным звуча в твоих ушах,О племя мудрое, чью душу открывая,Так сладко, так светло томится мысль живая!1929Перевод Д. Бродского
КОМСОМОЛУ
КОМСОМОЛУ Как налит сладостью и соками гранат,Как весла сращены с обхватами уключин,Так — в подвигах своих упорен и крылат —Ты с мужеством и славой неразлучен.В них блеск оружия, готового к борьбе,Свободный дух, завещанный отцами;Победою они присуждены тебе,Как родина тебе присуждена боями.Бесстрашно шли мужи под знойную картечь,И мужественно гнев вынашивали жены,Не избегая смертоносных встречВ полуночи, предгрозьем заряженной.Но, колыбель твою снастями укрепя,Тугие паруса над ней раскинул ЛенинИ в рейс невиданный напутствовал тебяБушующим своим сердцебиеньем.Оно вещало всем, что молодой побегИ градоносные не поглотили смерчи,И сердце мудрое он передал тебе,Чтоб ты сквозь вихри лет пронес его в бессмертье.Он, как судьба, прошел сквозь канонадный гул,Спокойствие храня и в бешенстве сражений,В тебя он мужество свое вдохнул,И жизнелюбие, и жажду завершений.Чтоб не легла и ночь преградой пред тобойИ день не обольстил слепящими лучами,И если грянет бой — да будет бой!И пламя ли блеснет — да будет пламя! 1931 Перевод Л. Руст
ВОПЛОЩЕНИЕ
ВОПЛОЩЕНИЕ Другу моему — Э. Лазебниковой[10] И камню, может статься, нелегко,Когда его резец жестокий режет...Быть может, отзвуком на стон его, на скрежет,На срезах изрубцованных егоИсторгнется из тьмы и выявится в светеСлепая клинопись тысячелетий...Быть может, болью скрытою своейИсходит дерево, когда, влекомы к сини,Под натиском весны бушуют в древесинеИ раздирают ствол зародыши ветвей.Но только нам, владыкам из владык,Наследникам времен и поколений,Дано постичь материи языкИ мудрые законы воплощений.Быть может, плачет глина в тишине,Пока ваятель бьется над замесомИ плоть аморфную то сплющивает прессом,То вновь калит на медленном огне...Но только нам, единственным из всех,Питомцам бурь и песнопевцам штормов,Дано осмыслить боль и сдвиги ветхих вех,И выплеск вещества сквозь косный панцирь формы.Не мерим чисел мы и времени не числим,Как счета им стрела в полете не ведет.Как ей на тетиву закрыт обратный лет,Так нам возврат к исходным дням немыслим.Уж даль распахнута. И, ею окрылись,Нам стелют вихри путь по судьбам, по годинам...Мы смотрим в прошлое лишь в помысле едином:Не для того, чтоб с ним свою упрочить связь,А чтоб в грядущее стремительней войти нам.Да, может быть, и камень терпит боль,Когда его резец жестокий режет...И только нам доверено судьбой,И только мы единственные в силеНа стыке тьмы и светоносных зорьПрославить и осмыслить скорбьИ в воплях, в скрежете, в стенаньях укоризныРасслышать первый вскрик рождающейся жизни.1932 Перевод Л. Руст
«И те, чья жизнь — остылый прах и пепел…»
* * * И те, чья жизнь — остылый прах и пепел,И те, чей пепел — жадное рожденье, —Вы все, как кровь, рокочете во мне,Вы все, вы все растете из меняИ упадаете с меня плодами...Но поступи вовек не изменю, —Что силы есть гони вперед, погонщик!Не развалюсь в прохладе у колодца,Покуда прах не провожу в закат,Рожденное не вознесу в зарю...О время перечеркнутое! Вы,Распутья перечеркнутые, словноУтопленники, в памяти туманнойВсплывающие! Тщетно раздвоялосьНа вас мое единственное сердце,Затем, что в обе стороны струитьсяРека заведомо не в силах... ПутьЕдин, как сердце и как боль, затем, чтоЗакат — преддверье пламенной зари!Я возложил тебя на рамена,О век!Я препоясался тобою,Как каменным широким кушаком.Огромной крутизной встает дорога,И должен я взобраться на нее.Сквозь вой ветров, сквозь снеговые крутниЯ подымаюсь... Многие погибнутСреди сугробов. Многие сорвутся...Я слышу хряск суставов и костей,Я слышу вопли падающих в бездну.Вы все, как кровь, рокочете во мне,Вы все, вы все растете из меняИ упадаете с меня плодами...Так бейся, сердце, за обоих. БейсяДля тех, которых я навек отринул,Для тех, которым дружбы дал обет, —Ты быть должно гробницей и купелью.Встает дорога дикой крутизной.Сквозь вой ветров, сквозь снеговые крутыВперед, мое единственное сердце!Один есть путь, ведущий и приведший!Но долг последний должен я отдатьПокойнику — закрыть ему глаза,От света отделить и, на вершинуВзнеся останки бренные, достойныйЕму воздвигнуть памятник в веках —И возложить на памятник, как мечНа ту могилу, где почиет воин,Его пустую продранную торбу, —Затем, что с этой торбой за плечамиШел сквозь века и множился народ. 1932Перевод Д. Бродского
«О небо!..»
* * *О небо!О земля!Отцы-бородачиИ деды дряхлые!Ваш сонм сидит печален,Как древние пророки у развалин,Над грудами тряпья сидит в глухой ночи,Убогие лотки, как Библию, листая.Уже на путь людскойНе ляжет ваша тень.Как с бочек обручи, отскакивает деньЗа днем от вас навек —И бродит ночь пустая.Облезлой мордою, вся в копоти, пьяна,Суббота чешется о переплет окна.Сгибайтесь, торгаши!Цыган, быть может, днямиОбъявится — с шатром, иссохшим, как репье,Серьгой из олова уплатит за тряпье,Украсит пальцы вам жестяными перстнями.Чего еще теперьВам нужно на земле?Что за печаль гнететВас на путях поныне?Нет, больше вы меня не ждите в черной мгле!Для вас — теперь и впредь —Меня нет и в помине.1932Перевод Д. Бродского
ПРОДОЛЖЕНИЕ
ПРОДОЛЖЕНИЕ Не гладиатором в тавернах Афродиты,Не в черной гущине бурьяна и волчцов,Где в груду свалены для воронов и псовКазненные рабы, пираты и бандиты,Но на Везувии — в сияющей выси —Свой гнев, свою мечту и жажду вознеси.Засядь на крутизнах, направленных к восходу,Фракиец, и, ветра созвав там на собор,Сенату возвести и миру обнародуйС надменным Цезарем возобновленный спор!Минуя мраморный и медный Капитолий,Минуя портики Помпеи, где, горды,Текли манипулы, сомкнув свои ряды,Под крыльями орлов, предвестников неволи,Сквозь виноградники, спаленные дотла,Сквозь придорожные несметные могилы,Сквозь мертвые века, событья и дела, —Кометой пронеслись живой, огненнокрылой,Походы грозные и подвиги твои, —Взойди ж — и с Цезарем борьбу возобнови!Из плеч твоих, Спартак, разрубленных, играя,Как ключ, ударивший из каменных пластов,Сквозь хаос боевой бежала кровь живая;Бежала, яростный расплескивая зов,И опаляла кровь багряными волнамиПески и валуны, въедаясь в них, как яд, —Песчинка средь песков, валун меж валунамиВоспоминание о ней еще хранят, —Сгущаясь в облака, струя сквозь Тибр и СенуВ Неву, в широкий Днепр пылающую пену...В твоем отечестве — затменье... Как тюрьма,В полях — из края в край — распластанная тьма.К Везувию, Спартак! Вовеки не впадалаЗаоблачная высь в безвыходную тьму!Там — властвует лазурь, там — огненные шквалыКружат над кратером в торжественном дыму...Засядь на крутизнах, направленных к восходу,Фракиец, и, созвав созвездья на собор,Сенату возвести и миру обнародуйС надменным Цезарем возобновленный спор!Егоузнаешь ты не по морщинам тоги,Не по бряцанию короткого меча, —Рубаха черная на Цезаре, и строгий,Надменно-белый крест глядит с его плеча, —Чудовищную тень отбрасывают плечи,И вся страна во тьме, бескрайней и глухой.Но под Сицилией уже заводят речиСигнальные костры, уж факельный прибойИз Каталонии спешит к тебе сурово...Взойди же и вещай: твое да слышат слово!То наши небеса, то наша твердь, наш Рим,И солнечный огонь, и звездный блеск нетленный,Всё ярче наш восход над мраком мировым, —Уж наша родина — шестая часть вселенной,За нею тянутся и остальные пять!Уж нашей поступью любая бредит пядьЗемли, — за каждый след, оттиснутый стопою,За каждый наш кирпич, коль грянет вызов к бою,Ощерятся леса, стряхнув с ветвей листвьё,Сбегутся кряжи гор — и станут под ружье.Вот мир перед тобой — от края и до края,В нем наша ненависть и наша скорбь глухая.Он вновь рождается, огромный, огневой,И вновь — из наших рук — приемлет облик свой!Теперь вселенная, потрепанная шквалом,Измученная, спит; в затишье небываломРавнины и холмы, как море пред грозой,А наш резерв стальной — не пастухи-номады,Не темных батраков нестройные отряды,Вооруженные дубиной и косой...Мы возвращаемся с любовью к нашим будням,Мы ртами жаркими к руинам припадем,Заводы и поля фанфарами разбудимИ с плачем выплещем в просторе молодомСтолетья скорбные насилий и обмана;И в час, когда пути из наших рук взойдут,И в час, когда ветра, натужась, раздадутПред нами кругозор — ограду из тумана, —Мы на могильники укажем, чей редутПревыше снежных Альп, обширней океана.Вот мир, начерченный на наших спинах! Вот —Обремененные в столетьях, как поклажей,Кровоподтеками материков и вод,Рубцами рубежей и швами горных кряжей!В них вражеский свинец переплавлялся в гнев,Зарницами из ран хлестал, осатанев...Вглядись и опознай живую карту мира —Столетьями борьбы начертана она,Прочти огромные, как время, письмена,Что вывели копье, булыжник и секира!Без устали в нее вникали мы стократ,Когда, враждебные осиливая милиОт гималайских льдов до буковых Карпат,Сквозь пламя и сквозь тьму победный марш стремили, —В торжественном пути — с восхода на заход —Созвездьями взошли республики свобод,Мы сопрягли хребты с хребтами воедино,На тучи, на ветра свою простерли власть —Где надобно, у нас раскинулась долина,Где надобно, в лазурь вершина вознеслась!С Эльбрусовой главы мы высмотрели тропыСвинцовым сумраком затопленной Европы,Мы видели Стамбул с заоблачной Яйлы;К лазурной вышине, на снежные валыВсходили мы — принять привет от всей вселеннойИ передать ей страсть Москвы, и от нее,Нетленной, мудрости набраться вдохновенной,И стаи туч над ней вспугнуть, как воронье,И медным грохотом фанфарного прибояПризвать к последнему, решительному бою.Торжествовать со всей вселенной заодно!Привить себя, как плод, пяти частям вселенной,И влить в них нашу кровь хмельную, как вино,И наше рвение, и влить в них пыл священный,Вскормленный в тайниках чудовищных ночей,Где пламя изо ртов рвалось, как из печей,Где безднами сердца свой голод утолялиИ миллионы глаз созвездьями цвели,В мир семя заронив, из синих далей в дали —От жаждущих небес до жаждущей земли.Закончен первый бой, затишье наступило,И для последних битв мы накопляем силы:Войска — на отдыхе, в движенье, на постах.Мы наше торжество явили всей вселенной, —Впервые вырвали из векового плена,Оно колышется на нивах и в садах.Уже перед тобой — не пастухи-номады,Не темных батраков нестройные отряды, —Взойди — увидишь их в просторах мировых.Взойди, прислушайся — и ты услышишь их!Узнай же первенцев, замученных тобою,Застреленных у стен, в дыму, в тревоге боя,Припомни и сочти, коль хватит силы счесть.Вот — пробужденные — они идут, как тучи,Их взоры и сердца — суровы и могучи,Горящие уста гласят за вестью весть, —С восхода на заход, сквозь гул и гром железа,Идут, упорные, глася победный час.Нет, не умножатся могилы Пер-Лашеза,Могилу первую мы выроем для вас!Мы всякого судью с презреньем отметаем,Нас обвинения и кары не смутят, —Нам время судия, и, праведны стократ,Мы пламенно идем навстречу вражьим стаям;Нам больше не знавать застенков и оков.Мы на весы кладем свинцовый груз веков,И мощь рассудит нас, рассудит нас терпенье,Рассудит истина; снарядам никакимНе превратить нас в прах, не превратить нас в дым, —Отныне будем мы владыками сражений! 1932Перевод Д. Бродского
«Встречая ночь…»
* * * Встречая ночь, В одежды скорби кутаются дали. Эй, призраки базаров, сгиньте прочь, Вернув кладбищу прах изъеденной морали! И ваши имена, чья древность — напоказ, С себя сорвите вместе с головами, —Мне нечего наследовать у вас, Вам — завещать идущему за вами. О круглая земля! Страданием казнима, Варшава ли, Нью-Йорк — во всех приделах света — От Вильны и Москвы до Иерусалима, Как старые камеи, носишь гетто! 1932 Перевод В. Слуцкого
«Ночь надвигается. Просторы синевы…»
* * * Ночь надвигается. Просторы синевыУже становятся и немощны, и нищи.Несите, призраки базаров, на кладбищеОстанки истины, прожившейся вдовы!Старинные свои забудьте имена,Сорвите маски с лиц, скопцы и маниаки:Мне нечего от вас наследовать во мраке,Вам нечего приять во мраке от меня!О, круглая земля!В тоске невыразимойТы гетто на себе, как темную камею,От Франкфурта несешь до Иерусалима,От Иродовых дней до дня Варфоломея. 1932Перевод Д. Бродского
«Древней надгробных плит обугленные лица!..»
* * * Древней надгробных плит обугленные лица!Еще вы бродите средь звездной синевы,Как средь навозных ям; еще ваш вечер длится, —Схоластику, как кость, еще грызете вы!Не выше ворона ваш хилый ум взлетает,Как ворон, смрадную раскапывает гниль.Еще раз и еще, юродивая стая,Цветистой формулой Каббалы щегольни!Уже царить в сердцах развалины не властны.Грошовой истине сетей не разостлать.Нарежьте же ее, софисты и схоласты,Насытьте ею плоть, сгоревшую дотла! 1932Перевод Д. Бродского
ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЕ
ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЕ 1И день и ночь в раздумье оснежённомВсё ждет тайга, когда броней экспрессЗагромыхает гулко по уклонам,Багровый дым держа наперевес.И, прижимаясь к небесам морозным,Тоскуют дни и ночи напролетПо сменам зорь, по циферблатам звезднымГромады гор, закованные в лед.И тишина прозрачная такая,Что слышно за версту хрустение сучков,Когда, подстреленный, в чащобу, спотыкаясь,Уходит зверь унять струящуюся кровь.Но к исступленному составу вихрем рветсяВ тоске, вскормленной сопками, тайга,Когда он медным горлом разреветсяИ дым прощальный бросит на снега.Она манит красой пестрополосой,Камку и бархат мечет под колесаИ вьюгами гудит средь пустырей:«Экспрессы, возвращайтесь поскорей,Чтоб вызволить меня из дремы хмуройИ первозданность соскрести с меня».Расперты мощью берега Амура,Он продвигается упорней день от дняК золотокованым подножиям Хингана.«Не мешкайте в путях,Ждут горы-великаны.Густейший мед — в набухнувших грудях,Звончайшим золотом расперты жилы.Есть у меня родник:Кто, сумрачный и хилый,К нему хоть раз приник,Тому чудесное дарует исцеленье, —Ужели только страждущих оленейЦелить ему назначено вовек?» 2К трясине облако нисходит золотоеИ окунается в зеленые настои;Туманы ржавые кочуют вдоль озер,Толчется мошкара над буйною осокой.Но солнце в небесах вздымается высоко,Стеклом расплавленным струится кругозор.Кружитесь, ветры!Солнце, полыхай!Дыханьем жги, мороз, морщинистые лица,Вливай нам силу в грудь, пылающий мороз!Идет к тебе, тайга, народ омолодиться,Идет разворошить тебя из края в край,Исполненный надежд и рвенья;Он тоже внял движенью звезд,Божественной премудрости оленей:С высоко поднятою головойИдет к тебе, тайга, громадой боевой, —Не по глухим тропамВ неведомые далиБредет, тая печаль и страх, —Но в пламенных,Но в бурных поездахОн по Сибирской мчится магистрали. 3Здесь в голову мороз кидается, как брага,Вливает в жилы крепость и отвагу,На сотни миль простертые снегаЗдесь наготой сияют человечьей.Так радостно ступает здесь нога.И дерево древнейшее на плечиЗдесь хочется взвалить и понести в простор,И встать могучей сопкой у границы,И недругу бросать в упор:«Взгляни на кряж, что в далях громоздится,Он в тучи врос гранитной головой,Из края в край раскинулся, могучий.Ты видишь ли его издалека?Он еще выше встанет, грозовой,Взойдет еще неодолимей,Когда врага протянется рукаХоть к малому клочку земли родимой».1935Перевод Д. Бродского
БАЛЛАДА О ДВУХ БРАТЬЯХ
БАЛЛАДА О ДВУХ БРАТЬЯХ Росли, как колосья, два брата родных.Страна, как мать, воспитала их.Дала им моря и вершины гор,Простор полей и таежный простор.И на поле, солнцу подставив лицо,Один отливал золотое кольцо.Работал в жарынь, работал в мороз, —Любил и берег свой зеленый колхоз.Любовью к стране своей гордой богат,Границу стеречь ушел его брат,Чтоб Родину милую — матерь свою —И в мире беречь, и в кровавом бою.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Верен глаз, и надежна рука.Любовь к стране своей трижды крепка.Не время веселью, не время сну.Трижды почётно беречь страну.Верен глаз, и надежна рука.Трижды разбить и отбросить врага!Сладостна ночь, радостен день.Чья это стелется черная тень?Мчатся армейцы в рассветной мгле.Доверен им мир и покой на земле.И ради покоя всегда трезваВинтовка солдатская и голова...Ночь раскололась. Эхо вдали.Восемь бандитов рубеж перешли.Радостен день, сладостна ночь.Надо стране родимой помочь!Скорей в погоню! Открыть огонь!..Встал на дыбы испуганный конь.Солдат пришпорил, помчался вперед.Он целую банду на мушку берет.Он мать защищает — землю свою.Он выстоит, сын. Не струсит в бою.Упали двое. Троим конец...Но ранен смертельно отважный боец.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .А брату — от ветра о брате узнать.Брат глянет на землю — не плачет ли мать.Отец его — Ленинский комсомол...Собрался брат, на границу ушел.День за днем, за вокзалом вокзал...И брат командиру заставы сказал:«Брат умер. Возьмите в солдаты меня!Дайте винтовку мне, дайте коня.Пойду я в дозор пограничный — туда,Где брат мой глаза закрыл навсегда.Я брата сменю в солдатском седле».Много братьев на нашей земле! 1935Перевод Д. Маркиша
ИСПАНИЯ
ИСПАНИЯ Вернулся я к тебе из дальней стороны,Нарушил я обет и память предков предал.Здесь, на твоей земле, разореныМогилы древние, кладбища наших дедов.Лежат останки их среди могил бойцов,Здесь пронеслись бои, столетний плен развеяв,А мне не воскресить забытый прах отцов —Гонимых из страны в страну евреев.Они покорно шли, как гурт овец в загон,Шли, страхом скованы, кляня свое бессилье,Под лязг и звон секир, под колокольный звонШли в тюрьмы Кордовы и на костры Севильи.Над головой твоей опять занесеныОрудья палачей — куда страшней секиры.Пришел я из Москвы, из дальней стороны,Пришел как брат, не как изгнанник сирый.Я вновь свою судьбу теперь связал с тобой,Когда ты стонешь, кровью истекая.Несу тебе любовь и опыт боевойИз вольного, прославленного края.Проснулась ты в годину мук и бед,Чтоб вольность отстоять в горниле испытаний.Да сменит звон меча бряцанье кастаньетИ яркой молнией разящий меч твой станет!Европа вся в дыму, огнем озарена,Вся кровью залита, а над тобою нынеУже занесены, несчастная страна,Крест Гитлера, секира Муссолини.Они разносят по земле чуму,Хотят, чтоб землю трупы заражали,Летят, как злые демоны в дыму,Над пеплом городов, над грудами развалин.Они несут предательство и страх,Бесправье и разбой, расстрелы, бомбы, пламя,Они живое всё сжигают на кострах,И путь их вымощен повсюду черепами.Но мужество твое, оно всегда с тобой,С тобою вера твердая в победу.В Мадриде каждый камень рвется в бой,Готовы к бою хижины Толедо.Путь боем озарен, и чувствуют сердца:Звучит разрывов гром, звучит атаки топот,Как эхо выстрелов у Зимнего дворца,Как громовой повтор атак у Перекопа.Твой путь, твоя судьба, как горы, высоки,От поступи твоей вскипают волны моря.И дети в бой идут, и старики,Чтоб отстоять твои поля и взгорья.Светла твоя душа и помыслы чисты,И звонко бьется сердце молодое.Не хочешь быть женою труса ты,Ты знаешь: лучше стать вдовой героя!Не плачет о погибшем друге друг,Сын об отце убитом, брат о брате, —Берут оружье из холодных рук,А губы шепчут клятву о расплате.Повсюду, как гурты растерзанных овец,Деревни мертвые лежат в крови и гари,Любой булыжник рвется, как боец,По вражеской броне, по свастике ударить.За всех детей, погубленных врагом,За брызги крови на листве и травахПусть грянет, как обвал, обрушится, как гром,Народный правый суд и гнев народа правый!Здесь прошлое мое — среди могил бойцов,Здесь пронеслись бои, столетний сон развеяв,И мне не воскресить забытый прах отцов —Гонимых из страны в страну евреев.Тех, что покорно шли, как гурт овец в загон,Шли, страхом скованы, кляня свое бессилье,Под лязг и звон секир, под колокольный звонШли в тюрьмы Кордовы и на костры Севильи.Я вновь свою судьбу теперь связал с тобой,Когда ты стонешь, кровью истекая.Несу тебе любовь и опыт боевойИз вольного, прославленного края.Как на вершинах пиренейских снег,Сынов и дочерей твоих не меркнет слава.Верней оружья не было и нет,Чем твердость, мужество, чем гнев народа правый! 1936Перевод А. Ревича
ТОРЕАДОР
ТОРЕАДОР Взмахни своим плащом, тореадор, и в бой!Гул над трибунами - волненья верный признак...Сегодня ведь не бык стоит перед тобой,А инквизиции зловещий черный призрак.Ворота древние истерзанной страныРаспахнуты. Поля полны не плачем - стоном.Крестом кровавым все в стране осенены -Так проповедует епископ миллионам.Темно на улицах. Но нет, не спит Мадрид!Там пули люди льют, готов там к бою каждый...Пусть не нарушится там песни четкий ритм,Пусть мужество бойцов учетверится дважды!Твоя любимая сейчас в огне, в бою...И гулом изошли гор обожженных грани.Твоя любимая, обняв страну свою,Бинтует знаменем дымящиеся раны.Так обнажи свой меч! Пусть вспорет он простор!Пусть вспыхнет горизонт, разорванный тобою...Так плащ пурпурный свой взметни, тореадор,И пусть он взмоет ввысь, как знамя боевое! 1936Перевод Д. Маркиша
ШОТА РУСТАВЕЛИ
ШОТА РУСТАВЕЛИ На пергаменте лазури,испещренной блеском молний,Встали строфы, как законы,обращенные в века,И в прозрачности извечной,в неразгаданном безмолвьеЭту летопись храниликряжи гор и облака.Как зеленые кувшины,поднимались кипарисы,Упоенные виденьем,влагой песен налиты,И скользили меж утесовв ослепительные высиБлагородные порывы,вдохновенные мечты.Словно цитрусы и пальмы,месх безвестный из Рустави,Насадил ты эти песнисреди гор своих родных,И сегодня, Руставели,мы поем тебя и славимНа наречьях возрожденныхрасцветающей страны.Сколько дивных и глубокихафоризмов стародавнихЛюдям ты послал на крыльяхосвежающих ветров!Мудрость древнего Востокавдохновенно сплетена в нихС духом вольности и правдылучших Запада сынов.В благородных славных братьях —в Автандиле, в Тариэле —Дружбу братскую народовты торжественно воспел,И живет в народе памятьо великом Руставели,И века и поколеньяне забудут о тебе.В озаренные просторы,к величавой звездной славеИмена певцов бессмертныхгорделиво вознеслись.Как о Пушкине и Данте,так о месхе из РуставиНам рассказывает нынеторжествующая жизнь.На пергаменте лазури,испещренной блеском молний,Встали строфы и законы,обращенные в века,И в прозрачности извечной,в неразгаданном безмолвьеЭту летопись храниликряжи гор и облака. 25 декабря 1937 ТбилисиПеревод С. Левмана
ЛЕНИН
ЛЕНИНПридет одно и сменится другим,Уходят поколения навеки,Но никогда народ не разлучался с ним,Как с морем никогда не расставались реки.То слово, что, взлетев с броневика,Над миром, как набат, когда-то прозвучало,Еще живет в сердцах и будет жить века —Одержанных побед великое начало.На строгий монумент, чей сумрачный гранитХранит его черты, порывистость движений,Народ воспрянувший не с горестью глядит,А с гордостью — мы с ним в труде, в дымусражений.Народ его мечты взрастил, как семена,И сердце уберег, его заветам внемля.Цветущая, как сад, раскинулась страна,Обильный урожай едва вмещают земли.Что времени незыблемый закон?Пускай в природе неизбежно тленье,Но смерть побеждена, и вечно будет онВеликим светочем грядущих поколений.И полон новых сил, и к подвигам готов,Идет народ-творец заре навстречу,Поднявши голову до самых облаковИ богатырские свои расправив плечи.Во всем, что ныне мы без устали творим,Сверкает мысль его, великая, простая,И кажется — он здесь, он жив, и вместе с нимЛюбимая страна живет и расцветает.Ту клятву родине, которую сыныНарода дали в дни кончины и печали,Они исполнили, ей до сих пор верны.В боях закалены, они обет сдержали.Его простертая в грядущее рукаСулит свободу, мир, зовет к счастливой долеНароды всей земли, которые покаТомятся, как рабы, под гнетом и в неволе.Народом вскормленный, познал он до концаЕго стремления, и радости, и горе.Со всех сторон к нему стекаются сердца —Так воды вешних рек, бурля, несутся в море.На строгий монумент, чей сумрачный гранитХранит его черты, порывистость движений,Народ воспрянувший не с горестью глядит,А с гордостью — мы с ним в труде, в дыму сражений.1937Перевод С. Надинского
ПУШКИНУ
ПУШКИНУ Властитель дум — бессмертье ты познал,Не мир покинул ты, а тьму и безвременье;И в вихре буйных лет не угасалТвой гордый и величественный гений.Во тьме ночей морозная белеет ель,Как заснеженное минувших дней преданье.Твоя дуэль с царем, поэт, — твоя дуэльНародом принята была как завещанье!В огне гражданских схваток и боев,Когда взлетали грозные зарницы,Когда в потоках гнева рокотала кровь, —Кровь и твоя была засчитана убийцам!Надежду вечную в борьбе тая,Ее народ пронес сквозь гул столетья, —Была, была засчитана твояПоруганная кровь пророка и поэта!Твой неостывший прах, поваленный на сани,Как в ссылку, проводили ветер и конвой;Над Русью пронеслось еще одно сказаньеИз летописи тьмы и скорби вековой!До всей земле, по всей планете сноваСлух о тебе идет потоком лет,И древний мой народ стихами славословитТебя, усыновленный человечеством поэт! 1937 Перевод автора
«Валенсия — твоя сестра, Мадрид!..»
* * * Валенсия — твоя сестра, Мадрид!Она изранена, но вновь готова к бою,Она за твой пример тебя благодарит,Соперничая мужеством с тобою.Над нею солнце жаркое горит,Она измучена, но зубы крепко сжаты.Валенсия — твоя сестра, Мадрид,Она, как ты, хранит свободу свято.Она прикрыла родину, как щит,Она атаки грудью отражает,Валенсия — твоя сестра, Мадрид,Она тебе в геройстве подражает.Ей светит зарево твоих ноябрьских днейИ грозный штурм высот Гвадалахары.Валенсия — твоя сестра, и с нейРазделишь славу ты и тяжкие удары.Да будет враг от этих стен отбит,Разбит здесь будет недруг одичалый.Валенсия — твоя сестра, Мадрид,Она огнем борьбы отчизну увенчала.О грозовой Мадрид, за все векаТак пышно не цвели еще оливы эти,А. ненависть твоя настолько глубока,Что не было еще такой на свете!Поруган каждый двор, позором край покрыт,А кровь детей зовет к отмщенью всё живое.Валенсия — твоя сестра, Мадрид!Она изранена, но вновь готова к бою!Она измучена, но накрепко стоит,Она — победы лик на бронзовой медали.Еще твои сыны не бились так, Мадрид,И дочери твои прекрасней не бывали!Отвагой ты пылал не только в дни коррид,Ты шел на палачей, подобен грозной буре,Когда сверкнуло над тобой, Мадрид,Как меч разящий, сердце Ибаррури.Небесная разверзлась глубина,Дрожат хребты от бранной непогоды.Валенсия — твоя сестра! ОнаКак подпись под воззванием свободы!Захвачено врагом три четверти страны,Гробы Альмерии забыли о покое.Всех звезд лучи к тебе устремлены,С тобой моя страна, все граждане с тобою!Над головой твоей уже заря горит,И пламя мук твоих просторы озарило.Валенсия — твоя сестра, Мадрид,А для твоих врагов ее земля — могила! 1937Перевод А. Ревича
ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЙ СООТЕЧЕСТВЕННИК ВЕРГИЛИЯ
ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЙ СООТЕЧЕСТВЕННИК ВЕРГИЛИЯ Снова полночь, и в темной могиле,Орудийным разбужен огнем,Просыпается старец ВергилийИ блуждает во мраке ночном.Здесь кладбище от края до края,Всюду холмики, всюду кресты;Не узнаешь родимого края,Не услышишь напева листвы.Всюду пусто, и вдруг в отдаленьеОбезглавленный отрок возник,Он причудливой движется тенью,И его окликает старик:— Соплеменник мой, призрак безглавый,Кто ты? Молви хоть слово в ответ!— Был наследником дантовой славы,—Ты о Данте слыхал или нет?— Соплеменник мой, призрак безглавый,Как ты мог головы не сберечь?— Захотел я свободы и права,Вот и скинули голову с плеч.— Соплеменник мой, отрок казненный,Почему ты в земле не почил?— Сколько пало! В земле миллионы,И уже не хватает могил.— Соплеменник мой, призрак безглавый,Где же песни—отрада сердец?— Говорят, что нужней для державыНынче жерла стволов и свинец.— Соплеменник мой, отрок казненный,Что же смолкла мольба нищеты?— Нет живых. На земле разореннойСеют кости — и всходят кресты.— Соплеменник мой, отрок казненный,Где же Рим, где мой город родной?— Там, где пламя сегодня и стоны,Где охвачены страны войной.Где твой Рим? — не найдешь и развалин,Где твой дом? — и его не найти,Сколько б ты ни оглядывал дали,Сколько б верст ни прошел ты в пути.Дали в пламени, дымом одеты,Блеск секиры врывается в сон.Римский стяг в Эфиопии где-тоНад горой черепов вознесен.Не полотнище черное плещет —Цвет рубахи чернее, чем дым,И разбойничьим бригом зловещеПроплывает сегодняшний Рим.Бродит Рим твой теперь на чужбине,Нет здесь родины, старец, твоей,Рим в Мадриде бесчинствует ныне,Убивая испанских детей.— Соплеменник мой, призрак безглавый,Как туда мне дорогу найти?— Путь далекий лежит и кровавый,И в Берлине начало пути.От полуночи и до рассветаМимо черных руин и могилВодит мальчик седого поэта,Как Вергилий собрата водил.— Соплеменник мой, отрок казненный,У кого еще есть голова?— Лишь у тех, что в борьбе непреклонны,В ком отвага и честность жива,В ком мечта никогда не увянет,Кто на звездный глядит небосвод,Тот, кто в Риме хозяином станетИ свободу в бою обретет. 1937Перевод А. Ревича
ДНЕПР
ДНЕПР Не допел средь базарных майданов кобзарьО набегах, о битвах, заглохших в былом,Не оплакали хмурые водыНад багряным бурьяном багровую гарьВдоль дорог, по которым неслись напролом,Громыхая, мятежные годы.Старый Днепр! Запрокинута шея твояПред мечом обнаженным грядущих веков,И сквозь грохот каменьев, сквозь пламяВырываются, радость, как зори, струя,Из-под хлябей твоих и зыбучих песковПоколенья — густыми рядами.Из чумацких становищ рассвет над тобойВозникает, пылая, как в горне металл,Сквозь леса, что туманом одеты, —Не с поселков, что пламени предал разбой,Не с долины мечей окровавленной всталОгневеющий лагерь рассвета.И как мост — над тобой молодая лунаИзогнулась прозрачной и узкой дугой,И по мосту проходят ночамиСквозь туманы, среди беспокойного снаПоколения с тысячелетней тугой,С подневольной тугой за плечами.Нарастающий гул и тревога кругом,И простор осеняется звездным крестом,Перешептываясь с тишиною.То шумит водопад или, может быть, вдругКак стрела с тетивы, прянет узкий устругПод медовою низкой луною.Полыхают костры на глухих берегах,И впотьмах старики, развалясь у огня,Под журчанье былин и преданийВспоминают о вещем Олеге, чей прах,И змея, и костяк боевого коня,Как святыни, таятся в кургане.И еще вспоминают впотьмах старики,Созерцая высокие стены дубрав,По холмам, над зеленой долиной:«Вон туда, на каменья, средь спутанных травПриходила ночами у тихой рекиПредаваться разврату Екатерина».Старики в исступленье, их взор воспален,Исхудалые шеи от гнева красны.— Ну, поведайте, деды, просторам,Как кончались, как заживо гнили сыны,Как пытали в плену обездоленных женБатогами, бичами, измором...На завалинках, низко, средь черной тоскиПоколенье дремало, лелея в тишиВулканический пламень для мести...Ну, поведайте вновь, как гуртом за грошиОтдавали друг другу князья и князькиМолчаливых рабов и поместья.Как, томимые жаждой, в просторе пустом,Задыхаясь под тяжестью дней и ночей,Голодали, глодали засохшую корку;Как по праздничным дням, нахлебавшися щей,Помолившись святым, осенившись крестом,Отправлялись, покорные, к барам на порку...И взрываются горы и, лаву меча,Озаряют пути, по которым, теснясь,Воспаленные всходят народы:— Над косматым Днепром никогда уже князьНе подымет горящего славой меча!Под ладьями вовек не запенятся воды!Молодая заря за косматым ДнепромРазливается пурпуром и янтаремНад лесами, над степью старинной:— Гей, вы, лоцманы, — вы, что как пена седы!Никогда уж на камни у тихой водыНе придет к полюбовнику Екатерина!То не буйные орды из балок и рощ,Громыхая, в поту и в пыли, поутруПрискакали к пылающей влаге, —Широко по холмам, где качается рожь,Золотея на синем и сонном ветру,Поколенье раскинуло лагерь.Пробудился простор от машинных громов,Задрожали утесы, и, встав на дыбы,Разъяренно ощерились воды...Этот гул для Днепра еще странен и нов, —То не сумрачный клекот сигнальной трубыЗапорожцам вещает походы.И раскатисто сквозь паутину лесовЗапевают сирены у древних камнейГолосами грядущих сказаний...Из простора в простор — полыхающий зов,Из простора в простор — перекличка огней,Перекличка забот и дерзаний.Опьяненные гулом днепровских зыбей,Потянулись бригады из сел и степей,Воспаленные, в копоти. ХоромПоклялись, отвечая Днепру на привет;«Не отстанем, покуда сияющий светНе взойдет, как заря, над простором!»По крутым берегам громоздятся леса,Над равнинами — двадцать четыре часаГромыхают стальной канонадой.От зари до зари — завыванье сирен,От зари до зари по конвейеру сменЗа бригадой несется бригада.Собрались партизаны эпических битв,Вместо сабель и пик — инструменты в руках,И днепровские воды — в осаде.По старинным холмам, по долинам, в пескахНаступающий труд исступленно трубит,И бригада — на смену бригаде.Старый Днепр! Поколенье взнуздало тебя,Ты рассечен бетонным ножом пополам.С голубых берегов, громыхая,Наклоняются краны к покорным валам.Ты несешься, бессильную ярость дробяО глухие плотины и сваи.За ступенью ступень, за подъемом подъем —Это мудрый закон, что ведет к облакам,В синеву, над округою старой.И плотины — как путы на теле твоем,Полыхающий Днепр! То на диво векамПриручили тебя коммунары.— Гей, вы, старые лоцманы, гей, чабаны,Отплывающие на последних плотах!Ослепительные приближаются годы.Эти волны, что в дикий простор влюблены,Будут сами, пылая, в грядущих портахИсполинские в путь торопить пароходы.Не допел средь базарных майданов кобзарьО лампадах, пылавших, как факелы, встарь,О походах, о славе священной, —Но любая грохочет в эфире звезда.Уж разносят, как музыку, ветры в годаТот ликующий свет, что зажжен над вселенной. 1938Перевод Д. Бродского
ЧЕРНЫЕ КОСТРЫ
ЧЕРНЫЕ КОСТРЫ — Что ж, развлекай толпу,Венчанный шут,Кострами черными, угарными кострами!Умножь число,Подбрось еще!Пусть всё костры сожгут!Пусть освещает тьмуХотя бы это пламя!Что ж, развлекай толпуУбийственным огнем,Скорее созывайНа торжество парламент!Пусть радуются все на празднике твоем,Пивною пеноюПускай клокочетПламя!Двадцатый век сегодня держит речь.О, Галилеи плоть! —Опять в огне истлеть ей!Опять готовятся Джордано Бруно сжечь.О, слава,О, печаль двадцатого столетья!Но каждая строкаВозносится в дыму,Как смертный приговор,Как ярость и дерзанье.Бросай тома в огонь! —Пусть разгоняют тьму:Пусть искра каждаяЛетит, как предсказанье!Что ж, развлекай толпу! Всё, всё бросайв костер!Пускай струится кровь племен и рас«ничтожных»!Как орден нации, на грудь повесь топор!Да сгинут на земле мыслитель и художник!Что? Мало? Так пускай все знания сгорят,Науки пусть гниют, свисая с перекладин!Скажи, что здесь твое? Коричневый наряд?Да, он один тобою не украден.И ты не забывай,Державный шут:Бумага станет черной горсткой пепла,Живую плоть,ЗаконТвои костры сожрут, —Но помни: мысль всегдаВ огне пожаров крепла!День похорон своихОттянешь лишь на мигКрестовым шествиемС убийствами, с кострами,Твой приговор навис разящим острием, —Пусть радуются все на празднике твоем,Пивною пеноюПускай клокочетПламя!Вы мните — мысль горит?О нет! НавернякаУже ваш френч коричневый дымится.Вы хуже разъяренного быка,КоторыйНа рогаПланету взять стремится!Что ж, развлекай толпу! Воспитывай скотов,Кострами опьяняй, лишай ума и чести!Но толп голодных крик уже взлететь готов,И он взорвет вас с площадями вместе!Читай свой приговор! —Не на бумаге, нет! —На свитках времени, развернутых, как знамя,Читай на лицах толп! —На них багровый свет.Из пепла мертвогоВзойдет иное пламя.Вы сеете огонь, растите сотни бед,И Средние века бледнеют перед вами!Так знай же:Ярче звездНа бронзовых плечахГорят сегодня буквы приговора;И каждый выстрел твойИ плети каждый взмахТвердят о том,Что Возрожденье —Скоро!Запомни:В сердце выжженной землиОтчизна вольнодумцев сохранится,Они — как загнанные корабли.— Сюда, собратья! К нам! Через границы! 1938Перевод А. Ревича
ХО ЛАХМО!
ХО ЛАХМО![11] 1На что он нужен был, тот хриплый контрабас?И без него бы все ушли, как уходили...Все улицы снялись в один и тот же часИ вместе двинулись к распахнутой могиле.Лег снег на бороды и на пергамент щек,Перед голодным рвом надменно люди встали...— Хо лахмо! — вот он, хлеб, который дал нам богИ языком светил нам предки завещали.Кто станет в городке поститься в этот час?К могиле, как к столу!.. Как в храме перед Торой[12],Накрылся талесом[13] скорбящий контрабас,Храня достоинство перед кончиной скорой.Раскрой нам, ангел, черный свой чертог, —За ним бессмертья солнечные дали...— Хо лахмо! — вот он, хлеб, который дал нам богИ языком светил нам предки завещали. 2Сыпучие пески сковал кровавый лед,Вот малхамовес[14] встал, большим крылом качая...А контрабас в ночи отходную поет,Навеки городок с евреями венчая.Он помнит танцы свадьб и нищенских пиров,Он вспоминает всё в минуту смертной муки.А в это время штык ребенка сбросил в ров,И мать в отчаянье протягивает руки,Те руки, что пекли и праздничный пирог,И в муках родовых к создателю кричали.— Хо лахмо! — вот он, хлеб, который дал нам богИ языком светил нам предки завещали.Отныне мщение — вот он, наш хлеб сухой,Отныне ненависть совьет гнездо в могиле...На что был контрабас и плач его глухой?И без него бы все ушли, как уходили. 1940Перевод В. Левика и Д. Маркиша Хо лахмо
(ха лахма, арамейск.) – «вот хлеб», слова из гимна пасхальной трапезы.
Тора – пергаментный список с текстом священного писания.
Талес – молитвенное покрывало.
Малхамовес – ангел смерти.
ДОБРОЙ НЕДЕЛИ, МАТЬ!
ДОБРОЙ НЕДЕЛИ, МАТЬ! 1Кричали они: «От костра зажжешь ты субботнийсветильник!»Чего же еще ожидать от лютых своих палачей?Неужто ей станет желать «счастливой субботы»насильник?Потупившись, женщина шла и не подымала очей.Суббота, как тень, в городок задворками кралась уныло.Веселая россыпь огней ее не встречала теперь.Но женщина свечи зажгла и веки руками прикрыла.И в это мгновенье враги прикладами вышибли дверь.Глазами закрытыми путь она увидала свой тяжкий.Бесстрастные дула врагов угрюмо глядели сквозь мглу.И красноармейской звездой с отцовской забытойфуражки,Беспечно и звонко смеясь, ребенок играл на полу.К священному лону тогда фашисты дитя привязали.По улицам узким во тьме зловеще гремели шаги.По улицам этим ее когда-то к венцу провожали.«Моленье твое у костра свершится», — сказали враги. 2Ей руки потом развязать решили, смеясь, палачи:Как ветвь семисвечника пусть раскинется пламя упрямо....Искала сожженная мать звезду в непроглядной ночи;Должно быть, пора прочитать молитву «ГосподьАвраама». Обуглились ноги ее и тлели в горячей золе.То было в дощатом хлеву... Светились глазницы пустые.И, как на пути в Вифлеем, сквозь стреху мерцалово мглеЗеленое пламя звезды, и ясли стояли простые.К себе прижимая дитя, казалось, от рук палачаПыталась его уберечь сожженная мать, и ребенокВ негнущихся пальцах ее недвижно лежал у плечаИ матери шею обвил ручонкой, как будто спросонок.Тугая захлопнулась дверь, и петли ее, заскрипев,Сказали сожженной: «Теперь ступай... Ты свободнаотныне!»Из пепла она поднялась и взглядом окинула хлев.Лежала у ног ее тень, как брошенный посох в пустыне. 3За тысячи лет искупить ничем не дано ей страданья —Ни пламенем жгучим костра, ни горечью дыма над ним...Пускается пепел опять в свое вековое изгнанье,Он всеми ветрами влеком, он всеми ветрами гоним.Редеющим дымом дитя окутав, как ветхою шалью,Во тьме оставляя следы своих пламенеющих ног,Сожженная женщина шла в смятенье неведомой далью.Ребенка от плоти ее никто оторвать бы не смог.Грозой опрокинутый дуб темнел перед ней на дороге. Холодною сталью ножа река отливала, блестя.К кому постучаться, дрожа? Кого разбудить ей в тревоге?Пристанище где отыскать? Ей только укрыть бы дитя!Колени в суставах согнув, сожженная шла по тропинке.Полночное небо в тиши дремало, шумела река.И мать разбудила его... Нельзя ли в плетеной корзинкеОставить, как прежде, дитя меж зарослями тростника? 4Ни крова, ни гроба не дав, судьба ее дальше гнала.Бездомная женщина шла, вокруг озираясь пугливо.Кричали вдали петухи. Сгущалась и ширилась мгла.Шумливо толпясь у стола, тянули насильники пиво.Убийцы своим барышам в ночи подводили итог,Доход с городов и кладбищ подсчитывая чистоганом.Сожженная стала в дверях. Взглянули они на порогИ глаз не смогли отвести, подобно немым истуканам.Мерещилось им наяву, что видит постыдный дележСожженная ночью в хлеву и ставшая пеплом и прахом.От взгляда бездонных глазниц бросало грабителейв дрожь.Во тьме пригибало к столу их головы хлещущим страхом....А ветхие стены в хлеву давно от костра занялись.По-детски заплакал бычок, уткнувшийся в дымные ясли.И мать, обнимая дитя, глядела в холодную высь:Над сумраком вечных дорог звезда для неене зажглась ли? 5Подобно обмоткам за ней влачился пылающий след.Горящие ноги ее во тьме продолжали светиться.Здесь много разрушенных гнезд. Быть может, украдкойна светОткуда-нибудь прилетит бездомная странница-птица?Ей дым ниспадал на лицо, совсем как субботняя шаль,Когда славословье она читала, склонясь над свечами.Быть может, из чащи лесной, покинув дремучуюдаль,Появится мститель святой в ушанке, с ружьемза плечами?Ей путь преграждал бурелом. Она продолжала шагать.Служила ей посохом тень. Вдали перепутья темнели.Быть может, во мраке ночном, увидя гонимую мать,Блеснет ей живая звезда в распахнутой ветром шинели?Бездомную мать и дитя во тьме окружив, как друзья,Приветливо скажут они: «Изгнанница, доброй недели!»...Сожженная женщина шла, и неба пылали края.Великое пламя росло, и жаркие искры летели. 1940Перевод В. Потаповой
ПОСЛЕДНЯЯ ДОРОГА
ПОСЛЕДНЯЯ ДОРОГА 1Ни встать ни сесть — такая теснота!Им не подашь и корку бога ради…Беда скупила в эшелоне все местаИ разлеглась и спереди и сзади…Беда спешит— вперед, вперед, вперед,И не свернет состав с пути стального…Как за руку слепца, ведет беда народ,Ей на слово доверили слепого…Предсмертный хрип... Предсмертный звонв ушах…Ребята на полу, как сломанные ветки…Вот смотрит из угла худой еврей в очках:Беду бы обмануть, бежать из этой клетки!..Он выйдет на перрон. Он юркнет в никуда,Прорвется через снег на черных тротуарах…Ни встать ни сесть — такая теснота,Беда, одна беда — под нарами, на нарах... 2И он ушел… Неверные шаги…И пальцы тянутся за ним во мгле вокзальной…Печалью глаз задымлены очки,Как рыжее стекло коптилки поминальной.В лохмотьях впалая белеет грудь,На скулах мох, глаза мигают слепо...Он вышел боль свою излить кому-нибудьИ вымолить немного хлеба.Но жалости не пробудив ни в ком,За кипятком поплелся в рваных ботах…И вздрогнул эшелон, и тронулся рывком…И наступила ночь, и занялась суббота…За стеклами в зрачках немая жутьГорит, как фитилек... И непроглядно небо...Он вышел боль свою излить кому-нибудьИ вымолить немного хлеба… 3Насупился завьюженный вокзал,Железные пути натянуты до боли…Мороз еврея гнул и обжигал:Добыть бы кипятку, полкружки бы, не боле…Был у него когда-то дом и хлеб,И дочь была, и ожидались внуки...«О господи! Наверно, ты ослеп, —Ты видишь — кипятком я грею руки...»Дом вспомнился, но был ли добрый дом?Всё отнято. Бредут босые ногиИз польского местечка день за днем,Тысячелетьями, без цели, без дороги.И сводит рот, и хлеба нет, хоть плачь,И кто он — человек или собака?..«О господи, как скуп коричневый палач —Так мало кипятку я взял из бака...» 1941Перевод А. Кленова
КЛЯТВА
КЛЯТВА Ты боль свою, как славу, гордо нес,Как саблю, выхваченную из ножен.Слезами сон твой мы не потревожим,Мы честью поклялись красноармейских звездУ праха твоего, — где б ни лежал твой прах,Каким песком его б ни заносило время,Мы будем мстить, сжимая меч в руках,Пока твоих убийц не уничтожим племя.Покрылась пеплом скорбная земля,Покрылись дали траурною сеткой.Ты шел на смерть — была тверда нога твоя,На муки шел ты, как идут в разведку.Ты был от мук своих отчизной отделен,С отчизною в груди ты миг последний прожил,Пред сворой палачей стоял ты, обнажен,С презрением глядел на мерзостные рожи.Привязан к дереву, как Прометей к скале,Стоял ты, взорами грядущее читая,Но не орел клевал тебя в полночной мгле,А черных воронов тебя когтила стая.Ты на костер взошел, последний сделав шаг.Пред пыткою такой померкнут пытки ада,Но голос родины звенел в твоих ушах,Нет, ты не зарыдал и не молил пощады.Рыдали за тебя и ветер, и леса,Текли, как воины, отряды рек ревучих,Из недр высоких гор гудели голоса,И солнце спряталось в густых ненастных тучах.Сквозь ветви пробиваясь, звуки шли,И песнь лилась, как буря, нарастая.Смятенная земля скорбела. А вдалиПростерла руки мать седая,С тобой страдания предсмертные деля,На подвиг младшего благословляла сына:— Сияньем солнечным клянется вся земля,Клянется родина, могуча и едина.Клянется битвою последнею своейБоец, принявший смерть с презреньем небывалым,Что будет мрак твоих проколотых очейМогильной пропастью фашистским каннибалам!..Где камни на земле, чтоб охранять твой прах?Где приняла тебя земля отверстым лоном?Потомки пронесут тебя в своих сердцах,Они тебя найдут, они придут с поклоном.Свободные пройдут свободною землей.Они тебя найдут, ты можешь быть спокоен.Они придут к тебе сквозь холод, ветер, зной,Замученный врагом, бессмертный воин!Мы нашу боль должны достойно перенесть,Но сталью мы сверкнем, мы пламенем взметнемся!Великой будет месть, и грозной будет месть,Красноармеец! Мы не плачем, мы клянемся!1941Перевод Л. Руст
ОСЕНЬ 1941
ОСЕНЬ 1941 1Москва! Твои сыны-богатыриТебя венчали вечной славой!Три революции, раздув костер зари,Одели в сталь твои заставы.«Всем, всем!..» Как сердца стук в груди,Приказ твой внятен — и простой и грозный.Смерть не шагнет за твой порог, пока с путиНе сбились, угасая, звезды.Ждут площади. Для подвига созрев,Ждут все, кто здесь крепили с камнем камень,Чтоб ты вложила в них и ненависть и гнев,Дыханья воинского жгущий сердце пламень.Сыновний долг суров и прост:«Встань под ружье!» — вот смысл твоих велений.О город-мир! Огнем багряных звездТы начертал судьбу грядущих поколений. Перевод Н. Вольпин 2 Твоя печаль как властный зов! Костром горитВысокий твой удел. И мнится:Нам каждый камень твой, как летопись, раскрыт,Где кровью каждая отмечена страница.На площадях твоих, как на весах судьбы,Всё бытие. К тебе из тьмы и гула,Из черных далей в горький час мольбыЗемля дороги протянула.О город бурь! Ко мне в угарНочей бессонных, в боль и в одурь пыток,Как светлый код грозы, врывается ударТвоих недремлющих зениток.Нет, не удар — призыв во все концы земли.Враг слышит приговор и правильный и грозный.А в небе белые дороги пролегли,Чтоб на пути к тебе не заплутали звезды. Перевод Н. Вольпин 3 Одет в защитный цвет бульваров строгий ряд.Пусть осень над тобой и ветры точат злобу,Но ветви легкие вцепиться норовятТой буре в горло, что сломать их пробует.Неугомонный дождь. Грядой незрячих горОрудья движутся, закованные в латы.Но за тебя Можайск восходит на костер,Встав огненной стеной на подступах к Арбату.По флангам рвется вихрь — в грозе атакПоколебать Тебя, мой город гордый.Но Серпухов, подняв фабричных труб кулак,Размел грабительские орды.Пусть осень над тобой. Но даже листья всеГотовы опоить врага отравой:В твою защиту Ленинградское шоссе,Как обнаженный меч, простерлось от заставы. Перевод Н. Вольпин 4 Снег, первый снег...Так бел, так нерушимо чист, что взору странно.Он боль твою уймет, он тихо, как во сне,Перебинтует марлей раны.Фугас ворвался в Телеграф. Но ходЧасы не прекратили. И упрямоВ грядущее сквозь грохот битв идетТверская улица в пробоинах и шрамах.Ты видишь снег, московский первый снег;Дома, как шаль, его натягивают сонно.Кружил над площадью стервятник и рассекПод вздыбленной квадригою колонну.Но представленье шло. Был ровен рампы свет.Никто не встал. Со шляпой за спиноюНа площади стоит поэтИ голову склонил перед Москвою. Перевод Н. Вольпин 5 К тебе несется сердце — ночью, сквозь метелицуК твоим камням припасть, Москва. Родная дальВ снегах и звездном прахе стелетсяИ шлет навстречу поезда.Они к тебе спешат, мой город: грудьюМрак рассекая, не сходя с орбит,Везут с востока мощные орудья —Для близких, для упорных битв.В них кость и плоть твоя, они по твоемуБессмертному подобью созданы,И эхо скорбно-грозное сквозь тьмуЛетит за ними в холод звездный.Нет звука радостней, чем стук колес, везущих танки,Чтоб их сгрузить на твой порог.Трепещет звездочка: «Не опоздай!» И полустанкиЕй отвечают: «Будут в срок!» Перевод Н. Вольпин 6 Москва, я видел твой расцвет:Как складывались кирпичи и стены вырастали,Как во всю грудь вдыхали окна свет,Как, раздвигаясь, отступали дали.Я видел зорь рассвет, раскрывших нараспахПроснувшимся народам двери жизни;Навек той зелени пылать в моих глазах,Хотя бы срок настал осенней тризне.Мост подымал костяк. Живым бетоном телНе мы ль крепили сваи в половодье,Дома передвигали, чтобы в наш пределПросторней было проходить Свободе?Мы снова сдвинем их! А где сверкнет прозор,Его закроем телом и не дрогнем!Врага, несущего земле ярма позор,Спали, Москва, дыханьем огненным! Перевод Н. Вольпин 7 Теплушки тянутся, разжевывая рельсы,От них, как от коней, исходит пар крутой.Все ветры Арктики, отчаливая в рейс свой,Спешат к тебе, Москва, и с ними на постойПолуночных краев державный завсегдатай —Мороз летит к тебе сквозь вихревую даль,Готовый русского возрадовать солдатаИ белым пламенем расплавить вражью сталь.И, мстительную впрок накапливая силу,Чтоб смертоносные меха свои раздуть,Они в дохах из туч по снежному настилу,От Ледовитого кратчайший выбрав путь,На тройках удалых несутся без оглядки,В грознейшую из битв летят на всех парах,Чтоб на костях врага, на готских черепах,С тобой, Москва, пропеть веселые колядки! Перевод Л. Руст 8 Плывет верблюда контур вырезнойНа горизонте. Воздух ленью скован.Ташкент натужился, и, словно из мехов, онВосточный, спохватясь, выкачивает зной.Безмолвны тополя в одежде изумрудной,И солнце паранджой завесилось... И вдругЩемящий аромат, как будто майский дух,Доносит ветерок, растерянный, приблудный.А на дворе — декабрь. Я чту его устав.Во мне мираж тепла не обретает друга...Мне причитаются мороз и вьюга!Не переуступлю тех первородных прав!Нет, с болью отвернусь от благодати вешней, —Мне ль праздновать ее безвременный возврат,Когда ты ждешь, Москва, грозы из тьмы кромешнойИ копят улицы снега для баррикад! Перевод Л. Руст 9 Поэты, трубадуры! Все за рядом рядНа перекличку! Вновь сегодня надо,Как тридцать шесть горячих лет назад,Идти на улицу и строить баррикады.Как в годы прежние, но с новою сноровкойМы укрепим свой дом, гнездо своеИ песней присягнем, чтоб птицам петь ееИ чтоб она была как за плечом винтовка.С кремлевской башни звон пробьет сигнал,Знаменами заплещут зори.Все по местам! И первым Пушкин сталНа стихшей площади в дозоре.Мы отдадим сердца за тот грядущий мир,Где светел каждый дом и каждый день московский.А если упадет в бою наш командир,Команду громовым стихом подхватит Маяковский. 1941Перевод Н. Вольпин
МАТЬ-СТОЛИЦА
МАТЬ-СТОЛИЦА Пусть заметет нам снег дорогу вспять!Пусть звезды под ноги камнями ночь подложит!Не отсылай меня, столица-мать,Я пригожусь тебе еще, быть может.Лишь ты одна теперь владеешь мной,В годину бед, когда пираты рядом.Твои огни потушены войной, —Так яблоки гроза сбивает градом.Что делать с сердцем, если бороздятСтервятники твой небосвод высокий?Горит в груди раздавленный гранат,И в яд я превращу его живые соки.Я камни отточу твои, дабы им статьОружием, что мощь твою умножит.Не отсылай меня, столица-мать,Я пригожусь тебе еще, быть может. 1941Перевод Р. Морана
«Вагоны, лязгая, ползли неторопливо…»
* * * Вагоны, лязгая, ползли неторопливо,Сыпнотифозное баюкая дитя,И ветры, воем душу отводя,Шли плакальщиками вблизи локомотива.В окно вперив потусторонний взгляд,Ребенок возлежал, на груде торб покоясь.Так, засмотревшийся, и был он смертью взят,И тут как вкопанный остановился поезд.Никто не всхлипывал. Одни лишь буфераОтстукали его душе поминовенье...А поезд, постояв растерянно мгновенье,Опять рванулся в путь, им начатый вчера...Он ляжет — маленький скелетик одинокий —У самой насыпи, под снеговой завей.Его потом фашист отметит как трофей,Захваченный в сраженье на востоке. 1941Перевод М. Тарловского
К МОСКВЕ
К МОСКВЕ Столбы мелькают, мчатся под откос,За провода они в отчаянье схватились.В какую б сторону нас поезд ни унес,Москва, мы встретимся. Поверь, мы не простились.В глаза ты взглянешь нам — они тоску прольют,И расставание на миг нас больно ранит.Но птицы бодрость нам свою передают,И свежесть в души нам вдыхает ветер ранний.Ударит луч в глаза рассветною порой,Я контур крыш твоих и твой вокзал узнаю,Я в проблеске зари увижу Кремль седой, —Как будто к небу на качелях я взлетаю.Мне дорог каждый миг, и в блеске светлых сновГлаза я прогляжу — твои мне звезды снились.В какую б сторону нас поезд ни унес,Москва, мы встретимся. Поверь, мы не простились. 1941Перевод В. Левика
СЕРДЦА МОЕГО ТЕПЕРЬ МНЕ МАЛО
СЕРДЦА МОЕГО ТЕПЕРЬ МНЕ МАЛО Все драгоценности долой: браслеты с рук,Сережки — из ушей и ожерелья — с шеи, —Их каждый отдает, как твой солдат и друг,И с песнею идет сражаться, рыть траншеи.Все семьдесят твоих языков шлют полки,Готовы жизнь отдать за мир, за земли эти.Теперь нам более всего к лицу штыки,Теперь ценней меча сокровищ нет на свете,Чтоб драться за тебя, чтоб каждый камень твойСобою заслонить, вокруг тебя сплотитьсяИ кровью жил своих, своею головойЗа славу, за твое величье расплатиться!Нет, сердца моего отныне мало мне!И пусть я не чета плеяде благороднойПрославленных певцов твоих, но я в огнеОтдам его тебе, твоей земле свободной. 1941Перевод Р. Морана
ФАШИСТ НА ДОПРОСЕ
ФАШИСТ НА ДОПРОСЕ Он свой нагрудный крест с кладбища приволок.Оружие — в грязи, и взгляд потуплен бычий.Он вспоминает здесь, как весел был пролог,Когда их вел вожак за легкою добычей.Плясал по горлам он, оттачивая нож —Арийской бестии апостол белокурый.Теперь он присмирел. Во всех поджилках дрожь,Куда девалась прыть, когда дошло до шкуры!Тевтонский каннибал! Имперской славы щит!Борделей мюнхенских герой и завсегдатай,Палач и истукан, чудовищный гибрид.В крестах загривок весь, обвис кадык щербатый.Сей рыцарь черепа и двух костей крестом —Он, как на пир, спешил к насилью и разбою,Чтоб славой прогреметь, чужой разграбив дом,И подло струсил он, за горло взят судьбою.И мнится: этот зверь к земле бы мог припастьИ, рылом скошенным разрыв навоз вонючий,Гнильем набить живот, измазать кровью пастьИ, в логово вползя, заснуть на смрадной куче.Да, он не ожидал, что попадет под суд,Он — этот паладин непобедимой банды.Ведь столько дел его сгущаются, ползут:Поверженные в мрак разгрома Нидерланды,Париж, попавший в плен коричневым ордам,Чью славу растоптал сапог его кровавый,Разграбленный Коринф, сожженный Амстердам,Разгул на улицах поруганной Варшавы...Он слышит вопли жертв, нажравшийся шакал:Детей, зарезанных у материнской груди,Людей, которых он живыми зарывал,Глумясь и гогоча: «На кой нам дьявол люди!»И он устал. Он сыт. И голову емуВиденья тяжелят. Уснуть ему теперь бы.Не движутся ль к нему, могил покинув тьму,Поляки мертвые, растерзанные сербы?И мох коричневый покрыл его кругом,И ночь вокруг него растет угрюмой тенью,И воет в нем тоска, как волк в лесу глухом,Зовет к насилию, к убийству, к преступленью.Тевтонский каннибал, палач, кровавый шут,Ты смирно ждешь суда, труслив, блудлив и гадок:Не ты ль надменно взял себе почетный трудПреобразить весь мир, создать в нем свой порядок?В недоуменье он уставил бычий взгляд.Его животный страх, тупая злоба гложет.Он изнемог. По нем разлит бессильный яд.Его насущных нужд никто понять не может.Он доблесть в грабеже, в разбое находил,В насилиях искал германца добродетель,С триумфом шествовал меж трупов и могил,«Порядка нового» апостол и радетель.Он сквозь дурман побед, про «новый мир» крича,Шагал с трофеями, достойными шакала,Он блюл убийцы честь и славу палачаИ в рыцарство возвел жестокость каннибала.И, кровожадною галантностью дыша,Он Гретхен настрочил посланье без заминки:«Просила ты прислать манто, моя душа,С еврейки снять его, не то так с украинки.Я сделал всё, майн шац, манто тебе — как раз:Ты будешь первою красавицей Берлина.И золотой кулон. И небольшой алмаз —Он чист, как наша кровь, искрист, как наши вина.Вещицы — первый сорт! Затем белье, меха…И шаль пуховую я снял с какой-то дуры.Носи — и будь верна. Остерегись греха.Целую ротик твой, мой ангел белокурый.Еврейки всё с себя покорно отдают,Но самому срывать, клянусь, куда милее.Рванул с нее кольцо — глядишь, и палец тут.Разрезал нитку бус — ни головы, ни шеи!Так веселей, дружок! И ты — в чести всегда.Тебе в глаза глядят таким покорным взглядом!»Да, он не ожидал допроса и суда,Раскисший истукан, смердящий трупным смрадом. 1941Перевод Г. Левина
ЛЕНИНГРАД
ЛЕНИНГРАД Развернутой старинною гравюройЗадумчиво стоишь перед лицом времен.Так некогда стоял над невской гладью хмуройСоздатель славный твой, в раздумье погружен.У ног твоих залив, ты слышишь моря ропот,И жерла батарей глядят в простор морской.Стоишь ты на посту, чтоб сквозь окно в ЕвропуС Востока лился свет широкою рекой.Свет справедливости течет через границы,Стоцветной радугой полмира озарив.Все двадцать с лишним лет поток лучейструится, —Так быстрину свою Нева несет в залив.Ты, как броней, прикрыт своим стальнымрассветом.Пусть захлестнуть петлей тебя грозит беда.Ты грозен, Ленинград, и страх тебе неведом,Ты славой осенен, бессмертен навсегда.Береговой гранит готов идти на приступ,А камни мостовой годны для баррикад, —По ним когда-то шли на гибель декабристы,Доныне клятву их торцы твои хранят.Потомки берегут погибших предков славу,С оружьем в бой идут полки мастеровых.Недаром шел народ в январский день кровавый,Недаром кровь текла на площадях твоих.Как прежде, конь Петра над постаментом вздыблен,И всадника никто не выбьет из седла,Творенья рук его поныне не погибли,А сталь его меча по-прежнему светла.Окно прорублено, чтоб лился свежий воздух,Никто замуровать его не сможет вновь.Над невскою водой стоят в дозоре звезды,Рожденные в боях гражданскою войной.Вся Балтика встает, бескрайна и сурова,Всю глубь она тебе вручает, Ленинград!И вновь Балтийский флот берет сегодня слово,Патроны в гнездах лент, как светлый шрифт, горят.Пылают заревом вокруг тебя просторы,Как в час присяги шелк трепещущих знамен.Недаром объявил когда-то залп «Авроры»:Не будет Петроград врагами осквернен!Ты ночью окружен, ты скован затемненьем,Но светят, как всегда, лучи далеких звезд.Ты встал, как броневик, тот, на котором ЛенинКогда-то пред тобой во весь поднялся рост.К тебе, мой Ленинград, ефрейтор руки тянет,Он хочет кандалы на нас с тобой надеть.Увидит он в бинокль твой силуэт в тумане —Последнее, что сможет разглядеть. 1942Перевод А. Ревича
ПАТРУЛЬ НАД МОСКВОЙ
ПАТРУЛЬ НАД МОСКВОЙ Когда сумерек видишь игру,Хмурым дождиком город осыпан,Поднимается в небо патруль,Чтоб Москву охранять неусыпно.Грозен в небе металла отлив,Долго рокот в сознании длится.И, любовь глубоко затаив,Сыновей провожает столица.Свет из окон не льется. Взгляну —Фонари все потупились молча.И патруль устремлен в вышину —Баррикадой от вражеских полчищ.Крылья гнев опалил сгоряча,В сердце — пламень горит безысходно.Не коснется рука палачаНашей первой столицы свободной!С каждой улицы — дым боевой,Площадь каждая — ширь громовая.И патруль над моею МосквойТак бесстрашно и гордо взмывает.Ястреб ринулся с лету в грома,Но в наш город прорваться ему ли?В окнах свет погасив, все домаВстали рядом, уста сомкнули.Каждый камень ответит, что тляНе подточит величье стальное.Неприступна родная земля,Неприступно и небо родное.Пусть же враг свои когти вберет,Не страшимся их дьявольской меты.И размеренным шагом грядетСлава битвы в столицу планеты.И, вечерний чертеж опаля,Пламень битвы и зорок и страшен.Дали слушают голос Кремля,Орудийную летопись башен.Векового труда маетаСоздавала столицы обличье.И ничья не наступит пятаНа ее вековое величье!Вся до пояса в глыбах пескаИ с мечами прожекторов-стражей,Вся она для врага далека,И была и останется нашей.В небе снова сгущается мгла,Всё покрыто густой синевою,Только Кремль подымает крыла,Как надежный патруль над Москвою! 1942Перевод Г. Левина
НЕТЕРПЕНИЕ
НЕТЕРПЕНИЕ Подобно капелькам, что ветер сдул с ветвей,К вагону брызнули с нагой ветлы пичуги.С вокзала хмурого, из Пензы, всё яснейУже видать тебя, Москва, сквозь дымку вьюги.Шум площадей твоих уже коснулся нас,И хлеба твоего отсюда запах слышен.На улицах твоих гремит: «В последний час», —И люди головы приподнимают выше!И телеграфные столбы всю ночь, весь деньКолдуют, душу жгут одним предназначеньем:К тебе! — сквозь ропот рощ и дрему деревеньПо снежным, до небес поднявшимся ступенямМы к ночи думаем уже в Рязани быть,От позывных твоих проснуться в час рассветный...Уже невмоготу мне песни впрок копить,Нет сил тебя так жаждать безответно! 1942Перевод Р. Морана
ВО СНЕ Я ВИДЕЛ МАТЬ
ВО СНЕ Я ВИДЕЛ МАТЬ Светает за окном... Доехать бы скорее!Мне слышен стук колес... Уже не задремать.Во сне я видел мать, и на душе светлее,Мне так легко всегда, когда приснится мать.Шлагбаум за окном. А строй гусей гогочет,Нетерпеливо ждет, пока пройдет состав.Бежит локомотив и тянет дыма клочья,Дремоту гонит прочь, протяжно засвистав.О, сколько сотен верст в дороге я измерил,О, сколько долгих дней она меня трясла!Приснилась мне Москва. Входила мама в двери,Горячие коржи в переднике несла...Ни слова не сказав, в глаза взглянула прямо, —Должно быть, поняла: совсем другим я стал...И оборвался сон... Ответь мне: где ты, мама?Всё тише стук колес. В окне плывет вокзал. 1942Перевод А. Ревича
«Забудь, пират, что есть спасенье позади…»
* * * Забудь, пират, что есть спасенье позади,Когда выходишь в рейс на пиршество разбоя.В последний раз на берег погляди,Он больше не возникнет пред тобою.Простись с душой преступною своей —Ревет прибой, норд-остами клубимый,Стальные каски на крестах снастейУгрюмо сгрудились в морских глубинахИ ждут тебя в слоистой тишине,Расставленные смертью, как виденья.Поведай своякам в их беспробудном сне,Какое царство им досталось во владенье!Какой дремучий край, с угодием какимЗеленых топей и бездонных ямин!И черный вымпел плещется над ним,И водит рак по свастике клешнями.Колышется, травой обвитая кругом,Колонна кораблей с бронею заржавелой,У борта каждого зияющим нутромЧернеет «юнкерса» распластанное тело.Припав к штурвалу, задремал пилот,Ему провалы гибельные снятся;Флажок сигнальный — «Воздух» — не мигнет,И черным плоскостям со дна не приподняться.На броненосце — мертвый капитанСжимает руль, забыв, куда он плыл в тумане,Какой был курс ему в приказе дан,Как путь ему найти назад в Германию...Шли под эскортом транспорты в морях,Шли, смерть неся, — уверенны и горды.Уже пред ними в голубых парахКрутобережные развертывались фьорды.Нет, к гавани тебе вовеки не пристать,Каким бы патрулем ты ни был охраняем;Ты в море выблюешь погибельную кладь,Огнем нажрешься ты и орудийным граем.И ворон весть в Германию снесет,Что срам ее морские прячут воды, —Забудь, о бронированный урод,Что был причислен ты к людскому роду! 1942Перевод Д. Бродского
МОРЯКАМ
МОРЯКАМ Раскинулось море широко,Прибои в простор взметены.По мутным, по вражьим потокам —Огонь, Черноморья сыны!Пусть ярость, как парус раздутый,Ваш дух понесет, окрылив.К земле раскаленной пригнутыВершины надломленных ив,Листвой устилают дорогуИ ластятся к вашим стопам.Безбрежность морская тревогуТрубит по безбрежным степям.Тревога несется в предгорьяДо южных окраин страны.В атаку, сыны Черноморья!Огонь, Черноморья сыны!Колосья от края до края,Как копья, сверкают сквозь дым.Матросская песня лихая —По знойным дорогам степным.Предгорья Кавказа прикрытыСердцами богатырей,Где ненависть крепче гранита,Где ярость алмаза острей.Матросы, окрепшие в бурях,Казаки из вольных степей,На орды убийц белокурыхВсей мощью обрушьтесь своей!Пусть дерево станет дубровойИ камень гранитной грядойПодымется в мощи суровойПред вражьей разбойной ордой.Повсюду в пути настигая,Врага ты в огне утопи!Тревогу безбрежность морскаяТрубит по безбрежной степи.Возмездье — за кровь и за горе!Ты слышишь ли голос страны?В атаку, сыны Черноморья!Огонь, Черноморья сыны! 1942Перевод Д. Бродского
БАЛЛАДА О ВОИНСТВЕ ДОВАТОРА
БАЛЛАДА О ВОИНСТВЕ ДОВАТОРА На конских гривах снег. Клинков блистает сталь.Пар из ноздрей валит. Сугробы словно горы.Вот-вот раскроется синеющая даль,Вот-вот расступятся по сторонам просторы.Метнется рыбкою падучая звездаНад снежной белизной нетронутого мира.Вблизи деревня спит. Лесистые места.Доваторовцы ждут приказа командира.Из монолитных глыб тугие торсы их,Но каждый мускул жив, сердца не знают страха,Шинель распахнута, как крылья — в ветер, в вихрь,И лихо набекрень посажена папаха.В полночный тихий час по снежному пути,Пока деревня спит, покуда сны ей снятся,Бойцам Доватора в глубокий рейд идти —По вражеским тылам без устали скитаться.На статных лошадях, чья поступь так тверда,Что даже в бездну, в ночь рвануться вмиг готовы, —Комбат неугомонный КабардаИ подполковник Аристов суровый.Сквозь ночи тишину им слышен стон и зовЗамученных земель, где стынут на просторахПо горло в горестях домишки городовИ сел, где — весь в крови — еще лютует ворог.В снегу деревья спят, и ветер на летуЗаденет ветви их и сам замрет в испуге,И видят конники сквозь ночи темноту,Кто ждет прихода их, кто протянул к ним руки.Скорей бы в ночь коней пустить одним рывком,Чтоб ветер ледяной припал к тугим поводьям,Чтоб вражьи черепа снести лихим клинкомИ вражий стан залить весенним половодьем.Приказа нет еще, зовущего к боям.Секунды замерли в снегах. Вот чей-то голос,И вот раздался стон — затрепетал баян, —Не у дивизии ли сердце раскололось?Смутила песня тьму, вспугнула снежный сон,И звуки из-под рук, что искры, полетели,И Кабарда в седле привстал, — он удивлен:«Постой, что слышу я? Лезгинка... неужели?»И он, как молния, стремглав слетел с коня.Взметнулась бурка вдруг, как буйный вихрькрылата,И по снегу пошел он, шпорами звеня,И все, дивясь, глядят на молодца комбата.И Аристов с коня сошел и, как во сне,Как зачарованный, идет за ним по кругу.Так вьется над землей, так лихо топчет снег,И в быстрой пляске друг пошел навстречу другу.А снег кипит, кипит. Две бурки — два крыла.А руки в стороны, как стрелки часовые.Казалось, ночь сама вприсядку вдруг пошла,В такой могучий пляс увлечена впервые.«Эй, подполковник, жарь!» — Вдогонку ветра свист.Во тьме храпят и ржут нетерпеливо кони.То левою щекой, то правой гармонистСамозабвенно льнет к заливистой гармони.И льется песня в ночь, и всадники сидятНа конях, и вокруг-везде земля родная,И всадников сердца стучат и в такт и в ладТем звукам, что плывут, бойцов объединяя.Скорей бы принести весну, свободу, светВойной измученным, врагом закабаленным!Ждут конники в ночи. Еще приказа нет.И полночь с песнею идет по эскадронам.И вдруг, вторгаясь в песнь, всех канонад сильней,Из генеральских уст послышалось родное.«По ко-ням! — раздалось. — На-пра-во, по три, эй!Доваторовцы, марш, бойцы, вперед, за мною!..»Ночь вызвездила. Тишь. Насторожилась мгла.Деревья скованы ледком и сонной ленью.По снежному пути из спящего селаБойцы Доватора рванулись в наступленье. 1942 Перевод Л. Озерова
БАЛЛАДА О ПЯТИ
БАЛЛАДА О ПЯТИ 1За тополем скользит по скатам тополь,Как в перебежке, промелькнув.Они прибудут к ночи в Севастополь,Прибудут с донесеньем про весну.Там травка каждая, и лозы винограда,И волны звонкие на светлом берегу —Все поклялись повсюду стать преградой,Дорогу выстлать пламенем врагу.Сетями цепкими там станут все проходы,И пропастью — ущелья гор родных.Священней есть ли что, чем ярый гнев народа?И есть ли что грозней, чем ненависть страны?Прорвали тополи кольцо осады грозной,Для солнечной весны открыли все пути.Враг гонит пред собой стада овец колхозных,Чтобы под их прикрытьем подползтиИ новым натиском обрушиться нежданно,Дома и улицы огнем испепели.Свинцом перепахал повсюду он баштаны,Телами детскими засеял все поля.Ордами танков он меж древних скал протопал,Где ветер и орлы, где горных гнезд не счесть.Но к ночи тополи домчались в СевастопольИ принесли ему тревожащую весть.И встали перед ним, и вытянулись гордо,И тихо молвили листвой своих вершин:«Иссякнуть может ли луч солнца животворный?И высыхает ли простор морских глубин?»Пожар над городом метался исступленно,Снаряды воющие мчались издали,Но никогда еще акации и кленыВ горящем городе так пышно не цвели. 2Росой обрызганы вершины гор и тропы,Долины словно замертво легли.Вели их оживить прибою, Севастополь,И тополям твоим оружье взять вели.Сады склоняются в тревоге постояннойС мольбой безмолвною к земле, чтоб сбереглаОт бурь неистовых, от буйных ураганов,От стали воющей, сжигающей дотла.Всё небо затянул зловещий дым пожаров,Густые облака проносятся вдали.Где бродят крымские несчетные отары?Куда угнал их враг из солнечных долин?Он в третий раз идет на приступ исступленный,Он в третий раз ведет свои оравы в бой,Но остаются здесь навеки батальоны,Не погребенные, не скрытые травой.В расщелинах меж скал их осень схоронила,Зима их вьюгами и снегом замела,А вешних вод стремительная силаИз щелей выплеснула мертвые тела.Но трижды умерев средь каменных уступов,В звериной ярости враг ищет вновь тропуИ вновь шагает он по грудам стылых трупов,Не удостоенных пристанища в гробу.Взбешенный, ищет он проход на Севастополь,Он рвется к городу, истерзанный, в крови,И танков табуны хотят пройти галопом,Чтобы стальной броней прибрежье раздавить.Но черноморцы здесь стоят на страже,И каждый куст, и каждый выступ скал...Не дать пройти стальной лавине вражьейСпокойно комиссар отряду приказал. 3Акаций аромат сквозь горький дым пожаровПлывет и зыблется на улицах сквозных.Стройны, как тополи, явились к комиссаруПять моряков, пять черноморцев молодых.И море знает их, и черноморский берег:Перед врагом они не дрогнут никогда.Так пусть же комиссар им эту честь доверит —И танков не пройдет ревущая орда.Не посрамят они матросского бушлатаИ, если смерть придет, не дрогнут перед ней...Неслись над городом обрывки туч косматых,И море Черное листало книгу дней,Читая летопись сражений на простореО краснофлотцах, защищавших от врагаБезбрежность синюю родного ЧерноморьяИ неприступные морские берега.Еще не замер гром и гул минувших схваток,Когда гигантские сшибались кораблиИ бились грудь о грудь и, пламенем объятый,В морскую бездну опускался исполин.Кивает море морякам волной державной.Белеют паруса, как крылья мотыльков.Простились с палубами юноши недавноИ с колыбелью зыбкою крутых валов.Как сыновей, она их вынесла на берегИ не покинет их на суше никогда.Так пусть же комиссар им эту честь доверит —Сойтись в бою с врагом и отразить удар.И тихо комиссар им пожелал победы,И каждому из них он крепко руку жал.С сердитой нежностью смотрело море вслед им,С любовной гордостью их берег провожал. 4Взлетели чайки ввысь, в простор голубоватый,И замерли на миг, дыханье затая.Пять моряков готовили гранаты,Пять моряков готовились к боям.Как на качелях, шевеля чуть-чуть крылами,Висели чайки в солнечной дали.Пять моряков прощалися с друзьями,Пять моряков простились и пошли.Еще кружилась долго стая чаек белых,На солнце крыльями сверкая в вышине.Пять моряков взошли на сопку смелоИ залегли среди утесов и камней.Их море осеняло ясною лазурью,И веяло от них бесстрашием его.Когда на лес могучий налетает буря,Не борется ли с ней отдельно каждый ствол,Чтоб замертво не рухнул, не простерсяПоверженным во прах массив лесной?И в час опасности пять смелых черноморцевКлянутся солнечным горам страны родной,Потокам, что с вершин сбегают дальних,И виноградникам в цветенье золотом,И стройным тополям, задумчиво-печальным,Клянутся встать заслоном пред врагом.Отбросил Чатырдаг туманную завесу,Яйла с груди своей срывает облака,И залегли пять моряков среди отвесов,Забушевало пламя среди скал. 5Стоит, пылая, осажденный Севастополь,Открыт ветрам, на светлом берегу,Любая ветвь и каждый камень сопокПодходы к городу безмолвно стерегут.На раны города ложится нежный пух там,И под ласкающим дыханьем ветерковСтоит видением чудесным он над бухтой,Овеян славными легендами боев.Не внемлет он пальбе и гулу самолетов,Не могут ослепить его огонь и дым.Как будто по волнам истории плывет онИ книга всех судеб открыта перед ним.Он смотрит пред собой, грядущее разведав.Просторы зыблются в пыланье огневом.Он видит моряков — сынов, отцов и дедов,Что бились некогда и бьются за негоНе только ядрами, снарядами и миной,Но силой верности, могучей, как гранит.И тополя стоят, как полные кувшины,И, пенясь в воздухе, с акаций цвет летит.Над головой его мелькают тени свастик,Несется долгий вой стервятников стальных.Дома израненные рвут они на частиИ рушат всё вокруг. Но он не слышит их.Лишь клятву сыновей — матросскую присягу —В далеких выстрелах всем сердцем слышит он:«До самого конца не отступать ни шагу!Разить врагов, пока есть хоть один патрон!»А буйная весна цветет неукротимо,И о сражениях над светлой гладью водПотомкам некогда расскажут горы КрымаИ море Черное в гекзаметрах споет. 6Четвертый день они удерживают сопку;И бой четвертый день грохочет и бурлит.Здесь к Севастополю проход захлопнут,Здесь к Севастополю путь наглухо закрыт.Четвертый день они удерживают сопку,А танки всё ползут, как черные валы,Но каждый выстрел перед ними роет пропасть,Едва покажутся они из-за скалы.Уже их семь идет, деревья подминая,За ними двадцать наползают, словно мрак.Оружие к груди, как друга, прижимая,По головному бьет неистово моряк.Встал первый танк. Над ним зонт пламени и дыма,Жует он камни из последних сил.В колонне грозной полз он по дорогам Крыма,Но сразу путь его моряк укоротил.Уже второй горит с простреленным мотором,Сраженный яростью матросского свинца.Но и один моряк лежит, оплаканный простором,Покрыт шинелью, мертв и верен до конца.А буйволы в крестах ползут сквозь дым багровый,И навзничь падают, и в бешенстве ревут.Сквозь пламя, чад и смерть моряк не видит крови,Что лентой алою скользит по рукаву.От жара запеклись потресканные губы,Но гнев его могуч и ненависть свята.Чем жажду утолить? Воды теперь ему бы,Но под рукою лишь холодной Каски сталь.Вот вражеский свинец в бедро его ужалил,А всё ж оружия не выпустит рука,И пулемет в его руках умолк тогда лишь,Когда навек умолкло сердце моряка. 7У каждого бушлат уж просверлили пули,И кровь у каждого на робе запеклась.В последний раз они на город свой взглянулиИ крепко обнялись в последний смертный час.Патронов больше нет, а танк ползет проклятый.Задохся пулемет, замолкла высота.Моряк подвесил к поясу гранатыИ двинулся вперед. Моряк пошел на танк.Под сопкой — кладбище, куски измятой стали,Сожженное нутро, куски железных скул.Моряк в последний раз взглянул в родные дали,На море Черное в последний раз взглянул.И ринулся под танк, прижав к груди гранаты,Как прыгал с палубы в морскую глубину.Отчизна! Если б жизнь ему опять дала ты,Ее тебе в бою он снова бы вернул.Страх пятился пред ним, дорогу уступая,И каждый камень льнул к его ногам.Команду подала ему страна родная,Но смертью в этот миг командовал он сам.За ним второй моряк пошел неторопливо —И рухнул танк, рванувшийся кнему,И горы дрогнули от громового взрыва,И задохнулась даль в удушливом дыму.И пятый встал моряк. В последнюю минутуОн услыхал пальбу с родимых кораблей.Раскаты грозные звучали, как салютыИ как последнее напутствие друзей.Как гром, обвешанный гранатами, упал онПод исполинский танк и землю целовал:— Пусть на телах взрываются железные шакалыИ кости, как мечи, разят их наповал! 8Ты слышишь, родина! Да будет их бесстрашьеНавек записано на кряжах Крымских гор,Чтоб память витязей потомки чтили наши,Чтоб помнила земля, и ветер, и простор, —Сожженных буйволов презренные останкиНемыми грудами лежат на всех путях,И вспять уже ползут оставшиеся танки,От высоты их гонит смертный страх.Над Севастополем огней несчетных россыпь,Стоит он, величав, в легенды облачен.А там, под сопкою, богатыри матросыСпят тихо, с родиной обнявшись горячо.И неприступностью там веет величавой...Как бескозырка — сопка среди скал.И родина хранит сынов покой и славу,И море песню им поет издалека.За тополем скользит по сопке тополь,Как в перебежке, незаметно проскользнув.Они прибудут к ночи в Севастополь,Они прибудут с донесеньем про веснуИ сквозь кольцо врага найдут проходы,Нет на земле преград для вестников весны.Священней есть ли что, чем ярый гнев народа?И есть ли что грозней, чем ненависть страны? 1942Перевод С. Левмана
НАТЮРМОРТ
НАТЮРМОРТ Кобылий череп, каски жесть на нем,И немца голова, в обрывках гривы рыжей,В болоте илистом, в заплесневелой жиже —Им под ефрейторской шинелью гнить вдвоем.Спят, изумленные, в трясине зыбкой навзничь,Бесславье и позор приял мертвец впервой...Весна швыряет тающую грязь в них,Зеленую шинель рвет ветер гулевой.О дуб поваленный танк чешет рваный бок свой;Весь точно в желчи он, непоправимо-ржав.Утробу вспучило, — насилу доволокся.Свихнулись челюсти, земли не прожевав...Бокалы битые в окопной глухомани,Бутылки из-под коньяка во рву...Вот всё, чем ныне стал он — полк «Германия»,Летевший пьяным ловчим на Москву.Еще нет птиц в ветвях березняка-красавца.Друг в друга смотрят блиндажей ряды...Идет на запад путь от Малоярославца,Путь отступления разбойничьей орды.Они готовились тут к встрече новогодней,Зазимовать они надеялись в лесу.Чтоб было снегу их заваливать вольготней,Их ветры русские хлестали по лицу.Вино бургундское, норвежские закуски,И русский спирт, и шпик, и гуси к торжеству...И письма с перечнем землевладений русских,С обратным адресом прямехонько в Москву.Их смертный сон теперь безумьем не тревожим...То не литавры бьют, то буйствует метель.Болото стало им победоносным ложем,Надгробною парчой — зеленая шинель.Шумит весна в стволах березняка-красавца,Вспоили землю к пахоте снега.Бежит на запад путь от Малоярославца —Путь нашей славы, путь бесславья для врага. 1942 Перевод Л. Руст
ЗИМНЯЯ БАЛЛАДА
ЗИМНЯЯ БАЛЛАДА Ночами бродит по селениям тревога,Оповещая замерзающих солдат,Что, распростершись на заснеженных дорогах,Полки немецкие разбитые лежат.Кто нарушает их потусторонний отдых?Кто будоражит посрамленный их привал?С крестами грузными в крови на отворотахПродефилировал немецкий генерал.Полна кладбищенским молчанием округа.Он озирается во тьме по сторонам,Команду «смирно» пересвистывает вьюга,К ночному смотру нарядиться мертвецам.«В строй, черепа! Встать, мертвые, повзводно!Колонны сдвоить!» — унтер проорал.В завьюженной избе с печуркою холоднойРасположился спать германский генерал.Тревожно кладбище солдатское дремало,Одни высовывались каски из оград.А дюжий генерал устал немало:Он поспешал в Москву — быть первым на парад.Весь воздух выстекленел изморозью за ночь,Когда на выстуженной, скованной землеБыла захвачена одна из партизанокИ в генеральский штаб доставлена во мгле.«Ну, скажем, сколько вас? Ответьте для начала,Где ваше логово, за много ль миль и верст?»И тихо девушка в раздумье отвечала:«Не сосчитаете. Нас столько же, как звезд».Под утро высилась в ненастном поднебесьеКривая виселица, вбитая во льду.И генерал велел ту девушку повесить,Сначала вырезав на теле ей звезду.Глазами тусклыми бог знает где блуждая,Он всё высматривал, но высмотрел едва,Где вырисовывалась грозная, седая,Недосягаемая для него Москва.Семь одеял его, не грея, укрывали,Потела плешь его от бабьего платка.— Кто завывает там? Не вьюга ли? Едва ли...Кто разбудил его, притронувшись слегка?Кряхтя, потягиваясь, корчась на полатях,Фашист приглядывался к меркнувшей звезде.— Так, значит, девушка сказала: не поймать их,Они горстями звезд рассыпались везде...И он откашливался: «Ладно, это вьюга», —И хорохорился, и подавлял смешок.А рядом патрулям, притихшим с перепуга,Пороша сыпала снотворный порошок._____________ Тиха земля, мертва. Глядит на землю месяц,Хрустит, как сахар, снег, блестит едва-едва.А та, которую осмелились повесить,Недосягаемая, все-таки жива.Вот родина ее, деревни в шапках снежных,Овраги синие, косматые леса.Вот пробивается из-под земли подснежник,Вот еле слышные домчались голоса.Всё, всё повешенная чувствует и слышит:И шепот партизан, и дальнюю весну,И то, как генерал германский тяжко дышит,Как на чужой земле не может он уснуть...Встает он в егеровских вязаных кальсонах,Приподымается и чешется сопя.Он видел тыщи тел, снегами занесенных,В лоскутьях краденого женского тряпья.Мученья девушки могли б его утешить,Он видел судорогу, подошел к ней вплоть,И вот он чешется, всей пятернею чешетСвою неряшливую старческую плоть.И тень на потолке охвачена чесоткой,Тень тоже чешется, струясь на потолке,И вся Германия, чей сон со смертью соткан,Расчесывает струпья где-то вдалеке...Палач натягивает лихо портупею,Потом напяливает каску — и на двор,И у калитки ждет, зажмурясь и тупея, —Что там метет всю ночь, чей слышен разговор?И различает он в потемках понемногуПростую девушку, закутанную тьмой.Не преградила ли она в Москву дорогу?Не преграждает ли дороги и домой?Снег повенчал ее с самим бессмертьем за ночь.И, вся заиндевев в серебряной фате,Простая девушка, одна из партизанок,Недосягаемая, ждет на высоте.«В строй, черепа! Встать, мертвые, поротно!Колонны сдвоить!» — каркает пурга.Германский генерал во всей красе добротнойНа этот тихий снег глядит, как на врага.И чует генерал, что срок уже недолог,Что партизан в лесах не менее, чем звезд.И выстрел щелкает из-за мохнатых елок,И наземь валится фашист во весь свой рост.«В строй, черепа! Встать, мертвые...» —и будто:«Колонны сдвоить!» — вновь повторено.Но генерал, как тюк, упал на первопуток,Он хриплых окриков не слышит всё равно.Ночами бродит затаенная тревога,Наперебой оповещая рубежи,Что, распростершись на заснеженных дорогах,Сам генерал с солдатами лежит.В Москве не быть ему, не знать ее вовеки.Взамен Москвы — могила и пурга.И в первый день весны разлившиеся рекиИз ямы вымоют замерзший труп врага. 1942Перевод П. Антокольского
БАЛЛАДА О ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ
БАЛЛАДА О ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ 1Над сумрачным Волоколамским шоссеРаскинулся дуб в богатырской красе,К нему прилетает с безвестных полянБлуждающий ветер. Он ищет курган,Он ищет клочок опаленной земли,Где бились гвардейцы и где полегли.Кто место укажет? Кто тут на часах?Кто скажет, где славой увенчанный прах?Безмолвье заглохших боев на бугре...В шинели тугой, как в дубовой коре,Уставясь на запад, где огненный вал,Из гроба на вахту встает генерал.О, ветер залетный, скиталец полей,Здесь родины слава — склонись перед ней.Лежат здесь герои в обнимку с землей,Но это всё прежний рубеж боевой.Величьем приказа в просторах горя,Гвардейцам побудку играет заря.Здесь все на местах, продолжается бой.Зарю не затмить пелене дымовой,Над строем гвардейцев не властна гроза,Гранитную мощь не проточит слеза, —Бессмертье, рождаясь в громах грозовых,Как стяг, осеняет друзей боевых.Доспехи из меди с дубрав сорвалаОсенняя стынь, их раздев догола,Чтоб на золотых коромыслах своихСнегов натаскали для вьюг молодых.И, словно орел над изломами скал,Бессонный, на запад глядит генерал.Он видит: в свинцовом морозном дымуСклонясь треуголкой к коню своему,Плывет император под вьюгою злой,Навеки прощаясь с российской землей,И волоколамским снежком голубымПоземка следы заметает за ним.Свивается клубами пушечный дым,Бегут батальоны под небом седым,Копыта вминают их в мерзлый песок,Но топит виденье железный потокНемецких дивизий... Они наяву —Трехглавой змеею текут на Москву.Лежит в изобилье осеннем страна,Земля свои злаки несет ей сполна:Деревья несут ей роскошный свой плод,Оружье для воинов город кует,И каждая область, любое селоВ ней мощных и доблестных множит число.Они охраняют преддверье Москвы,Долины, и рощи, и шелест травы.Вот молния блещет, и рушится гром,И свищут ветра ошалелым свинцом,Надвинулись танки на гребень крутойУпрямой, тяжелой железной грядой.Орел размышляет ли долго, когдаПриметит змею у родного гнезда?Сын станет ли мешкать, когда его матьГолодные волки придут растерзать?Гвардейцам ли думать о смерти в бою —Им родина душу вручила свою. Перевод Р. Морана 2 Разорванной лошади вздувшийся круп,Со скрежетом танк наезжает на труп,Стволы его пушек клыками торчат,И буквы «Нах Москау» на брюхе рычат.Он лапами роет рудую листву,Вынюхивая магистраль на Москву.Он рушит деревья и землю грызет,За ним и другой проползает вперед.Вон целый табун попер наугад, —Как дымные факелы, избы горят,И танки ревут, натыкаясь на рвы:«Москва! Где Москва? Далеко ль до Москвы?»Кленовые листья, как смерч золотой,Кружат по равнине, огнем залитой,Нагие березы срываются с местИ мечутся, как привиденья, окрест,И ветер гудит средь бугров и яруг, —Не пахнет ли здесь чертовщиной вокруг?То роща катится в овраг кувырком,То вдруг погрозится бугор кулаком,То речка студеною саблей блеснет,Дорогу, как молния, перечеркнет.Равнина то вкривь повернется, то вкось,А может, им сбиться с пути довелось?Двухверстку! Скорее! Дорога верна —Она пролегла до Москвы, как струна,Сквозь дымы пожаров, сквозь стоны и плач.И в собственном танке проносится вскачьПриказ, заключенный в сургучный пакет,За ним бутафория едет вослед.Мундиры, шинели по рангам лежат.«Когда ж долгожданный московский парад?Когда на бортах заблистают кресты?»И череп, к биноклю прильнув, с высотыОкругу в глазницы вбирает до дна,Но нет, ниоткуда Москва не видна.Лишь ветер да вьюга до края земли...Урочные сроки пришли и прошли...От злобы уж лопается барабан.Соскучившись, тянутся в тусклый туманТромбоны, висящие вниз головой,Но ветер вбивает им кляп снеговой.«Где хриплые марши разбойничьих орд,Ворвавшихся с воем на площадь Конкорд?Что медлят секиры в руках палачей,Казнивших в застенках варшавских ночей?Где пламя, бурлившее по площадям,Сжиравшее храмы твои, Роттердам?»«Ты, череп, видать, заплутал средь дорог,Могилу ты ищешь? К ней путь недалек!Тебе ее рыли гвардейским мечомНа Волоколамском шоссе ледяном, —Увенчаны блеском полуночных звезд,Кремлевские башни вступают на пост». Перевод Р. Морана 3 Гвардейцы, воители русской земли,Дозором в траншее глухой залегли.Их шлемы подобны стальным куполам,Шинели — туман по осенним полям,Их лица обветрены гневом. В те дниНеделями не отдыхали они.В баклагах водица, буханка в мешке —Едят, полулежа на волглом песке,Вот с воблы сдирают шершавую медь,Вкусна, хоть совсем незатейлива снедь.Недавно они разгромили отряд,Сердца еще пламенем боя горят.По вкусу краюха ржаная, когдаПрервалась на миг боевая страда.Врагов было больше в семь раз. Но в семь разСильней был суровый гвардейский наказ.А сердце не знало в железной груди,Что самое грозное ждет впереди.И вспомнил один Казахстана простор,Там солнце еще горячо до сих пор.Другой по Кавказу украдкой вздохнул:«Заждался ты гостя, родимый аул!»Но сыщется разве роднее очаг,Чем этот окоп средь лесов и бочаг?Украинец, русский, казах и узбек, —Но спаяна боем судьба их навек.За кровь белоруса отплатит грузин,За кровь украинца — Киргизии сын.И в братстве суровом они как в броне,Судьба их спаялась в смертельном огне.Снег тычется слепо в туманную ширь,И ветер ведет его, как поводырь.Березы ли плачут, тоски не тая?Иль птицы умчались в чужие края?Нет, мечутся рощи и реки, спешаПроститься с гвардейцами у рубежа.Осеннего ветра немолкнущий звон.Не будет родимый простор осквернен.Кругом всё торжественно, просто, легко,Хоть песней лети в эту ночь далеко.Снега вопрошают: Россия, ответь,Почему так легко за тебя умереть?Дозорный в траншею вернулся. «Друзья, —Сказал он спокойно, — подсчитывал я:Штук двадцать их перевалило кювет.На каждого танк... Да и этого нет,Ведь нас двадцать восемь! Ни шагу назад!»И бой принимает гвардейский отряд. Перевод Р. Морана 4 Над древним Кремлем небеса как шелом.Столица в морозном тумане седом,По ней из конца протянулись в конецСплетенья ершей; как терновый венец,Вонзается копьями башенный стройВ рассвет, разлитой над Москвою-рекой.Москва на походе. На марше Москва.Звездой осиянна ее голова,Как шлем запыленный гвардейца-бойца,Простерлись окопы в четыре конца.Но мечется даль в огневом колесе:«Угроза над Волоколамским шоссе».Там танки ползут, за отрядом отряд.То охнет земля, то леса завопят.Качаются черно-стальные горбы,И танки, шалея, встают на дыбы,Грозятся бока их крестовым тавром,И смерть, как погонщик, за вражьим гуртом.«Москва! Где Москва? Где кварталы Тверской?»Но залп ударяет — один и другой.«Где Кремль? Где тут площади Красной гранит?»Стальная броня, расседаясь, трещит,И башня зияет разрубленным лбом, —К соломе гвардейцы припали ничком.В ней свежесть степная младенческих дней,Но каплями кровь пробивается к ней.И боль сквозь шинель ударяет волной,То холод обнимет, то взвихрится зной, —К земле припадает гвардеец, томясь,И боль утихает, смиряясь тотчас.По капелькам кровь свою в сердце страныВливают ее исполины-сыны.Губами к земле припадает один:«Россия… Она велика, погляди,Да некуда нам отступить и уйти,Во мгле и метелях — Москва позади».Она, как в дозоре, лежит без огней,Но дали ночные открыты пред ней.В столице не спят. Над столицею гул…Быть может, стервятник в тумане мелькнул,Быть может, ее осыпает свинцом,Быть может, ее поливает огнем...И каждый разбитый кирпич в этот мигВ гвардейское сердце сквозь грохот проник, —Они кирпичи обжигали, ониДворцы воздвигали в счастливые дни,И мрамор метро шлифовали они,И в звездах Кремля зажигали огни.В сердцах у гвардейцев родная Москва,Она тут, в зигзагах окопного рва,С ней не расстаются роса и трава,И каждая песня Москвою жива.В ней птиц перезвоны, в ней ветер полей,И смерть, как над миром, не властна над ней.И ветер к траншее гвардейцев прильнул:«О ветер, пробейся сквозь пламя и гул.Посланцем ступай и Кремлю доложи:Мы телом своим отстоим рубежиВ неравном бою, в огневом колесе —На вздыбленном Волоколамском шоссе». Перевод Д. Бродского 5 Россия, созревшая в гневе боев,От края до края раздался твой зов,Дружины ветров на врага обрати,Встречай его бурей на каждом пути.В отвагу и мощь, как в доспех броневой,Сынов облачи для страды боевой.Буди в поднебесье вершины хребтов,Огнем заколдуй беспределье снегов,Прикличь сребробронные стужи зимы,Кровавое выжги отродье чумы.Винтовки — на взводе, надежна рука,И — свист молодецкий летит с большака.Гвардейцы! Гранатами крой по врагу.Удар громовой. Ослепительный гул.И — дыбом просторы, и даль — ходуном,И танк — исступленным захлестнут огнем.В смятенье ноздрями поводит другой,С распоротой и обожженной броней.И словно над бездной, в испуге, слепой,Сожженные лапы подняв пред собой,Со скрежетом третий, минуя откос,Бокастое тулово тяжко занесС налета в затылок четвертому лбомИ замер, застыл в онеменье тупом.Снега голубые в кровавой росеНа вздыбленном Волоколамском шоссе,Над люком стрелок запрокинулся, нем,Слетает подшибленным вороном шлем,Рука протянулась в простор пустырей:«В Москву! На парад! Ну, ступай, поскорей!О русских санях бредил ты наявуИ по первопутку собрался в Москву.Чего ты закутался в бабий платок?Что ежишься ты? Иль на стуже продрог?Раздумье взяло? Не по вкусу свинец?Иль русской зимой зачарован мертвец?»Крылатая ненависть, пламенный гнев:«Без спросу пришел ты сюда, обнаглев».Израненных танков неистовый гуд...Они потрохами стальными блюют...Вот втянут четвертый в огня коловерть,Вот пятого к счету прибавила смерть.«Попотчевать пойлом собачьих сынов!» —Чеканит приказ, непреклонно суров.Бутылку с горючим — по танкам взахлест,Метнулись они, как жар-птицы из гнезд,И, стиснут объятием огненных крыл,Десяток чудовищ в тоске завопил.Обвитые дымной волной огневой,Они громоздятся под грохот и вой,Как буйволы черные в лаве огня,Сплетаются, корчась, надрывно стеня,И прочно к себе их большак пригвоздил:Колдобины — спереди, ров — позади.Свинцовый летит над гвардейцами град,Их руки от ран и натуги горят,Шинели напитаны кровью густой,Лежат уже трое, обнявшись с землей, —Но в сердце по-прежнему бодрость крепка;Оружие верно, надежна рука. Перевод Д. Бродского 6 Москва — в изголовье, Москва — под ружьем,И край, что не дремлет ни ночью ни днем,Что рядом, в траншее, под градом свинца,Отвагу и силу вселяет в сердца...Багрово от крови снегов полотно, —Еще два гвардейца насмерть сражено.В равнине, где бурных ветров перебег,С оружьем в руках повалились на снег,Легли, прислонясь голова к голове,Телами заставив дорогу к Москве.И грозен гвардейцев редеющий стройПод градом свинцовым, под хлесткой пургой.Не дрогнуть, не сдать в исступленном бою.Уже восемнадцать осталось в строю.У каждого кровью набухла шинель,Не слышат, как шалая свищет шрапнель;Пред ними четырнадцать мертвых громад —Четырнадцать танков в обломках лежат.На смену подбитым лавиной идутЧетыре десятка под скрежет и гуд,Гранаты уже на исходе — и вотТоварищ товарищу передает:«Гвардейцы! Ударил решительный час:Три танка принять должен каждый из вас!»Траншею покинув, навстречу врагуВыходят они, залегают в снегу.Гранаты на взводе! Не станет гранат —Телами дорогу они заградят.«За родину! Нам умирать череда, —Давайте простимся, друзья, навсегда».На миг боевая притихла гроза...К далекой Москве устремились глаза,Крутой молодой оглядели снежок,И губы коснулись обветренных щек.Прощанье героев услышала высь,И в крепком пожатье ладони слились.На каждого жребий отечества лег.«Ты будешь нетронут, родимый порог».И двинулись цепью они напрямик, —Вплотную последний приблизился миг:«Россия, запомни гвардейцев семью,Вот их уже восемь осталось в строю».Пред яростным пламенем, бьющим взахлест,Гвардейцы во весь поднимаются рост,Фалангою сказочных богатырейИдут по сугробам среди пустырей,Шинели — крылами в ветрах огневых,Теперь раскрошатся и горы о них.Пылают их каски. В снегу сапоги.И непобедимо тверды их шаги, —И смерти да будет известно о том,Что сердцу отчизны здесь каждый — щитом,Что не опрокинуть лавине стальнойВеками сращенных с землею родной. Перевод Д. Бродского 7 На травах каких, на былинке какойРоса не сверкнет потаенной слезой?Булыжник каких безыменных краевНе дрогнет, откликнувшись эхом боев?Леса не взметнутся ль, трубя в небосвод, —По дюжине танков на каждого прет.Но помнит гвардеец присягу свою,Он, с дюжиной целой сцепляясь в бою,Последним усильем железо грызет.«Кто мощь твою мерой измерил, народ?Кто благословение взвесил твое?Гвардейцы! К Москве не прорвется зверье!»Рукою израненной, тверд и упрям,Там путь заслоняет гвардеец врагам,Родимую землю, одетую в дым,Уже преграждает он телом своим.Но только лишь трое осталось из всех,Идут с ними ветер, и время, и снег.Грядущее с ними в огне кольцевом,На Волоколамском шоссе грозовом.И нимбом бессмертья над их головойПоследний, гремя, разгорается бой,Взывает к ним кровью залитый простор, —Вот рухнули двое, сраженных в упор.На снег молодой, обессилев, легли,И скорбь припадает к морщинам земли:«Пускай всё живое напомнит о нас,Цветенье пусть будет сказаньем о нас».Остался один на меже огневой,С врагами один принимает он бой.Один — устремленный к ораве стальнойСквозь пламя и дым над дорогой родной,Один — против тьмы без мерил и числа.Как мать, причитая, его обнялаБескрайняя ночь меж равнин и высот, —Но неотвратимо на смерть он идет.Мигает звезда, как маяк, впереди.Шагает он, руки скрестив на груди,Шагает — могучий, сквозь снег и сквозь лед.Вонзается пуля в него, — он идет,Вторая!.. И третьей свистящий полет...Но он на врага неуклонно идет.Земля здесь его. И дорога, и наст,Он их никогда никому не отдаст.И кажется, здесь он шагает давноСквозь зарево зорь, что от крови красно,Здесь маршем идет сквозь мороз и метельОн с года Двенадцатого — и досель...Идет он — один против бури стальной,И, словно с поклоном отчизне родной,На землю он падает, стон затая,И вот они — все боевые друзья...Сигнал «В наступленье!» рокочет трубой,«На запад, вперед!» — продолжается бой.О родина-мать! Ты для яростных сечВручила гвардейцам прославленный меч,И дети твои, уходившие в бой,Прощались, но не разлучились с тобой...В обнимку с землей полегли они всеНа сумрачном Волоколамском шоссе.
1924
Перевод Д. Бродского
ОДЕССА
ОДЕССА Сентябрь заплетает твой локонИ бедра поит колдовством...Добудешь ты славу в жестоком,Крутом поединке твоем.Ты словно бесценная вазаВ больших, осторожных руках...Орудия строки приказовПечатают на облаках.Натянут твой лук, и, как правда,Разят твои стрелы в бою.Скользит к тебе парусник арфой, —Сыграй на ней доблесть свою!Притихли и море, и суша.Гимн славе еще не пропет...Твой берег щетинист от пушек,А с пушками рядом — поэт.Стоят они молча, сурово,Открыты ветрам штормовым,И факел звенящего словаСтановится вихрем живым.Морскою державой, Россия,Ты будешь во веки веков!На буйную скифскую силуНикто не наложит оков.Одесса! По праву, по чести,Наш город, горды мы тобой.«Потемкин» с линкорами вместеВступает с фашистами в бой.И в черных бушлатах матросыФашистов сметают с пути.Одесса! Развей свои косы,Тельняшку рвани на груди!Врагу протруби: «Не надейсяНа эту полоску земли!С высот моих белогвардейцыВ морскую пучину ушли.Подвинутся парни лихиеИ место вам освободят.Посланцы мятежной стихииВ подводный проводят вас ад».Скажи им, Одесса, поведай,Как в душной, горячей пылиВ сраженье за правой победойТвои горожане ушли.Ушли они с песней и хлебом,И, город родимый любя,Под Синим сверкающим небомПогибнут они за тебя.А те, кто в святом исступленьеВ кровавом бою не падут, —К твоим белоснежным коленям —К ступеням твоим припадут.К ногам твоим ластится вечер,И неба краснеют края...Ты видишь, как гордо на сечуУходит пехота твоя!Со скалами шепчется море.Искрится закатная гладь.Ты выстоишь, город! В позореПогибнет фашистская рать.Твой локон, обласканный солнцем,Прекрасней бесплотной мечты.Чужая рука не коснетсяСвященной твоей наготы! 1943Перевод Д. Маркиша
БАЛЛАДА О ПЛЕННИЦЕ
БАЛЛАДА О ПЛЕННИЦЕ В неволю, в кабалу ее ариец продалИ с ней еще троих из одного села.В батрачках бедная промаялась полгода,Без имени, под номером жила.А покупатель проверял — крепка лиИ много ли в ней лошадиных сил?Он двадцать марок дал. Окупится едва ли!Недешево на этот раз купил!Чуть свет она в поля работать отправляласьИ затемно назад едва брела.И восемнадцати ей не сравнялось,Когда ее угнали из села.Вернется ли домой, иль суждено иначе —На дальней каторге найти могилу ей?Исходит вся Черниговщина плачем:Увидит ли своих детей?Тоскливый путь. Гудят израненные ноги.Нет восемнадцати счастливых лет.Пред нею путь страданья одинокий,Нет прошлого, и будущего нет.Ее усталый взгляд не освежают слезы.Она идет, с лица не отирая пот.До крови удила туберкулезаВрезаются в девичий рот.И вдруг летит с площадки волейбольнойВеселый мяч, описывая круг,Как весть былого, как привет невольныйС любимой родины, из чьих-то сильных рук.И пленница зажглась воспоминаньем юным,Сжигающим тоску, и боль, и горький стыд.Все мускулы ее напряжены, как струны, —Лишь тронуть, и она, как песня, зазвучит.Она летящий мяч перехватила взглядом,Ее на миг умчало забытье, —Она бежит к мячу, он скачет рядомИ ластится, касаясь рук ее,Уже почти в руках, она его схватила,Порозовев, дыханье затаив...Отброшен заступ. Горе отступило.Чужбину, голод, боль затмил порыв.Не сердце ль вырывается с дыханьем?Она глядит кругом, на миг ослеплена.Жизнь засияла вдруг, как на рассвете раннем,Вернулась юность, расцвела весна.И чудится — под ветерком весеннимС друзьями пленница встречается опять,Она оглушена оркестром, шумом, пеньем,Ее удар! Ей начинать!Ей стадион мерещится зеленый,Весенний день. Лучистый. Голубой.Она кидает мяч, она следит влюбленноЗа ним, за ним — за радужной судьбой.И всё! Теперь ее не ужаснуть ни бранью,Ни истязаньями. Тиха, строга, бледна,Закинув голову, она стоит одна.К ней палачи бегут — она недвижна, прямоГлядит в упор, ей муки не страшны.Удары падают, как будто камни в яму,Где люди заживо погребены.На стиснутых губах лишь капли крови,А бьют безжалостно, во весь размах...В хлеву прильнула к дремлющей корове,И застывали слезы на глазах.И снова день — чужой, скупой, суровый,Немецкий день — неодолимый год.И вот пред нею покупатель новый,Рабыню господин соседу продает.По дружбе уступает, по соседству.Теперь и двадцать марок взять нельзя.А пленница еще не распрощалась с детством.Застенчиво потуплены глаза.Кнутом испробовал сосед свою покупку:«Ну, нет, уж за мячом не побежит она», —Смеется он, покуривая трубку.В неволю третий раз рабыня продана.Где дни, когда она жила с душой открытой?Где мать? Где молодость? Под свист бичаЕе бандит уводит от бандита,Палач от палача.Взвился над нею кнут, взметнулся окрик грубый,Без сил упавшую надсмотрщик исхлестал.И молча рукавом она отерла губы —Рукав от крови красным стал.Закат на землю льет лучи косые,Последнее письмо нашептывает ночь,И адрес у письма был короток — Россия...Хоть ветер да прочтет, а ей молчать — невмочь,Хоть камень да прочтет, — молчать не сталосилы…Веревки не нашлось в сиротском узелке.Свой головной платок она жгутом скрутила,Повесилась на балке, в уголке.С немецкой каторги ждет не дождется вестиИ горестные сны разгадывает мать,И мечется и не находит места, —О дочке хоть бы слово услыхать!Не в радость ей весна в сиянии нездешнем,Стучится смерть в окно с далекой стороны.Не стон ли дочери донесся ветром вешним,Не слезы ль дочери в ручьи превращены?Нет, не строка письма расскажет о неволеИ не зловещий звон тяжелых кандалов, —Земля, набухшая неутолимой болью,Она одна поведает без слов:В сарае сумрачном, средь липкой паутины,С последней думой о родной землеЗамученная дочь скорбящей УкраиныКачается в петле...1943 Перевод М. Петровых
БАЛЛАДА О ПАРИКМАХЕРЕ
БАЛЛАДА О ПАРИКМАХЕРЕ 1Его к сырому рву фашисты привели,Вручили бритву и точильный камень.Кружился мокрый снег, клубилась мгла вдали,И обреченных строй мелькал в сыром тумане.Как в бурю, зыбилась людских голов волна,Сюда вели толпу босых, простоволосых.Густая изморось совсем как сединаНа этих девичьих, на этих черных косах.Как побороть слезу, сдержать невольный плач?Вот люди. Сквозь туман за ними бруствер брезжит.Скорей бы умереть! Ведь он же не палач!Нет, первому себе он горло перережет!Косынки на земле, под вражьим сапогом.Струятся по плечам распущенные пряди.Их вымыл талый снег. Что делать? Смерть кругом.Там впереди штыки, а ров глубокий сзади. 2Завесой черною весь горизонт покрыт,Как зеркало в дому, в котором умер кто-то.Взглянув на циферблат, убийца говорит,Точнее — каркает: «А ну-ка, за работу!»Как пена мыльная, на волосах снежок,А под ногами лед — так будет падать лучше.Туманный полог дали заволок.Как шали рваные, ползут по небу тучи.«А ну-ка, брадобрей, правь лезвие скорей!Сейчас мы поглядим, как хорошо ты бреешь.Вон та — твоя жена? Ее ты первой брей!А остальных потом побрить успеешь».Веселый смех убийц. Хлыста короткий взмах.«Ведите первую!» — звучат слова приказа.У парикмахера темно в глазах,Не держат ноги, помутился разум. 3«Чтоб чище выбривать, пусть будет сталь острей!Позвольте лезвие мне наточить получше».— «О, сталь немецкая остра! Не мешкай! Брей!За дело, Фигаро! Не то хлыстом получишь!»Дрожит от смеха горло палача,Откинув голову, фашист хохочет.Сверкнуло лезвие. «Ты — первый! Получай!» —И офицер упал, зарезанный, как кочет.На дно сырое рва упал он раньше всех,Он корчился, хрипя, под глинистою кручей...Вода стекала в ров. Повсюду таял снег.Пробился первый луч сквозь темный полог тучи. 1943Перевод А. Ревича
ОСКОЛКИ /Перевод Л. Руст/
ОСКОЛКИ Чуть я незрячести переборол тиски,Паденья под откос открылась крутизна мне.Подобно зеркалу, упавшему на камни,И сердце, вырвавшись, распалось на куски.Лишь суммой тех крупиц отныне ставший, яМельчайший отыщу и подниму осколок...— Не растопчи ж меня, о Время-судия,Сколь ни был бы мой труд по воссозданью долог!Но как бы тщательно, — хоть кровь из рук теки, —Я тех ни свел частиц, — возврата нет к былому;Пребудет, цельности обманной вопреки,Мой облик искажен мозаикой разлома.И я, познавши скорбь крушенья под откос,Томиться обречен желаньем беспредельным:В том зеркале себя опять увидеть цельным,Чьи по семи морям осколки смерч разнес. 1943Перевод Л. Руст
ОСКОЛКИ /Перевод В. Слуцкого/
ОСКОЛКИ Сейчас, когда, прозрев, глаза велят: “Гляди!”, — Сквозь режущую боль в зрачке незамутненном Я вижу, омрачась, что сердце из груди, Как зеркало, упав, рассыпалось со звоном. Я знаю, мне верна, черты мои храня, Любая из частиц, разбросанных повсюду. О время – мой судья, не растопчи меня, Пока в пыли искать свои осколки буду... И вместе их собрав, изрежусь в кровь стеклом, Чтоб цельность им придать стараньем напряженным, —Но как бы ни сложил, приклеив к слому слом, — В том зеркале себя увижу искаженным. О, сколько хочешь раз его перекрои — Лишь плавящая боль позволит возвратиться Единству моему в той целостности, чьи По всем семи морям рассеяны частицы. 1943 Перевод В. Слуцкого
У ДОРОГИ
У ДОРОГИ Истерзанный вокзал, как решето, дыряв.Купаются в пыли развалины поселка.Здесь, направление былое потеряв,Торчит забытая немецкая двуколка.Из глины высохшей не вырвать ей колес, —Обречена недвижности и тленью.Ее обнюхав, пробежавший песЗаигрывает с собственною тенью.Но, слыша издали грохочущий составИ жалостно дрожа от лязга поездного,Она, как две руки, оглобли вверх задрав,Дает понять, что в плен готова сдаться снова. 1946Перевод М. Тарловского
КУСОК МЫЛА
КУСОК МЫЛА 1Не в этом ли сгустке — плоть сына ее? —Мерещится матери сквозь забытье:Так вот он, найденыш, родное дитя!Вся в струнку, суставами глухо хрустя,С отчаяньем, стынущим в звеньях глазниц,Надрывней всех плакальщиц, всех вестовщиц,Бруску, где сыновнее имя живет,Последнюю почесть она воздает.Она погребенью вот это предаст…Храни его, дерна могильного пласт! 2Ей это досталось, лишь ей, лишь одной —Что делать с кирпичиком плоти родной?В глазах — пустота, на губах — волдыри.Весь день она шла, не приметив зари.Всю ночь эту ношу сжимает в рукахИ к небу подъемлет невиданный прах.К земле она снова свой клонит зрачок,И нет ни слезы на пергаменте щек.И рот ее замкнут и нем, и суров —Не вырвется ль сердце само из оков?Весь мир ей теперь обойти предстоит...В кирпичике мыла — лик сына сквозит! 3Весь мир исходить предстоит им вдвоем...— А если чужой ты, где мать мы найдем?Не с неба ли ты? Не в земле ли ты рос? —В бесслезных глазах — неуемный вопрос.Но что ей до неба! Что ей до земли!Вот марка, оценка и граммов нули...Как собственность это к ней на дом пришло:Сев на пол, покуда не станет светло,Допрашивать будет находку своюУ грани судеб, у земли на краю!Но детская зыбка сквозь мыло видна, —Да, вот оно, то, что вскормила она! 4Колышется зыбка, но горе не спит:Рука испытующе прах теребит,И взор, как стрела, устремляется в пол —На что ж это там, в темноте, он набрел?Два новеньких детских стоят башмачка.Где ж ножки для них? Приведут ли сынка?Колышется зыбка, но горе не спит:Какие следы еще темень таит?Как будто — шапчонка и мех пальтеца?Не детские ль ручки коснулись лица?Но — свет! И для бреда нет больше причин:Да, мыльною щелочью стал ее сын! 5Весь мир исходить предстоит им вдвоем...— А если чужой ты, где мать мы найдем?Не с неба ли ты? Не в земле ли ты рос? —В бесслезных глазах — неуемный вопрос.Она погребенью вот это предаст...Храни его, дерна могильного пласт!Ни пепла, ни тлена, ни звона костей?..Кого ж похоронит? — неведомо ей. 1946Перевод М. Тарловского
ВЫБОР
ВЫБОР Достоинство пчелы — не жало и не яд,И соловей поет не только о печали.И на восход нам путь открыт, и на закат,И в будущие дни, и в те, что прошлым стали.Мы, горечи хлебнув, поверим в жизнь опятьИ выберем рассвет, встающий над вершиной.В грядущем сын и дочь сумеют сочетатьУсердие пчелы и посвист соловьиный.Так снова — в добрый путь, да поведет нас честь,Да не помянут нас потомки грубым словом!Пчела не для того летит, чтоб яд принесть,Но чтобы в улей свой вернуться с медом новым. 1946Перевод Л. Озерова
ДЕРЕВО
ДЕРЕВО 1Его сберегиВ глазах изумленныхВзметнувшим кругиГалерок зеленых.Спешит наявуВ лазурь устремиться,Вспорхнуть в синевуВетвистая птица... 2В лазурь влюблено, —Скажите на милость,Давно ли оноУ вас приземлилось?Давно ли с высотГлядит, как на страже?Зачем стережетГранитные кряжи? 3Стоит на скале...Средь вихрей летучих,Корнями в земле,Вершиною в тучах.Встречает грозуВ холодных просторах,А к бездне внизуЛетит его шорох. 4И гнезда в ветвяхУ снежной границы,И вечно в гостяхЗалетные птицы.И песня слышнаВблизи небосвода,Хмельнее винаИ сладостней меда. 5Медведь и лисаСовсем ошалели:Встают чудесаВ гранитном пределе!Шатер его весь,Все веточки скопом,Кто вырастил здесьВослед за потопом? 6Такой же шатерЛиствы беспокойнойРастил с давних порМой дядя покойный.В таком же гнездеУстроилась птица,Искавшая, гдеНавек поселиться. 7Такая же здесьЦвела вековаяЛюбовная песнь,Сердца надрывая.Явилась чума,Вся в дымной кудели:Сгорели дома,И гнезда сгорели. 8Осталась золаОт зеленокосых,Не стало ствола —Стал нищенский посох.Листва унеслась,Но ярость окрепла,И птица взвиласьСостывшего пепла. 9Рыданья и смерть,Земля сиротеет,И синяя твердьОт гнева бледнеет....В соцветьях горитСтвол дерева стройный,Под ними зарытМой дядя покойный. 1946Перевод А. Голембы
С ДОБРЫМ УТРОМ!
С ДОБРЫМ УТРОМ! Черны глаза ее, а зубы так белы...Мне море дарит их, как первый луч рассвета.Она одна в волнах. Бегут, бегут валы.И ждет она меня с улыбкою привета.Она мне шлет из волн свой утренний привет,И зубы жемчугом на солнце ярко блещут.Не чайка ли кричит, шумя крылами? Нет.Не сердце ли стучит? Нет, это волны плещут.Трепещет платьице ее на берегу,Средь камешков над ним легко летает ветер.Ее приветствие я здесь подстерегу,Незаменимое и лучшее на свете.Вот прянул солнца луч, как дротик золотой.И обернулся я на зов лучистый,И зубы белые я вижу пред собой,И «с добрым утром!»—слышу голос чистый. 1947Перевод Л. Озерова
СОЛО
СОЛО Когда всему молчать приходит срокИ засыпают музыканты ночи,Всё звонче, всё отточенней сверчокВ потемках озабоченно стрекочет.Он шелковым шуршаньем входит в сон,Им властвует и ткет в нем всё, что хочет,И ждет, в свою работу погружен,Ничем не отделяя дня от ночи.Поет он всё смелей и горячей,Кому на горечь, а кому в усладу.Назначен он хранителем ночей,Он трудится — с ним никакого сладу.Таинственен его волшебный труд,Не знающий границ меж днем и ночью.С причудами, а то и без причудСамозабвенно он во тьме хлопочет.Свое поет он соло. Минет срок —И наш сверчок теперь уже сверхсрочник.Ему подтянет горный родничокИли свистун — заблудший полуночник.Они хотят парить над тишиной,Их голоса взвиваются всё выше,Но только он царит в глуши ночной,И спящий мир его лишь пенье слышит. 1947Перевод Л. Озерова
КАПЕЛЛА
КАПЕЛЛА И даже не кивнув, а просто так — на слухДоговорившись вмиг со всем зверьем окрестным,Затерянный в горах ручей проснулся вдругИ дробно зажурчал в гранитном ложе тесном.«Кто вступит вслед за мной? — звенит он. — Говори!»И эхо повторить вопроса не успело,Как дрогнул над ручьем смешной вихор зариИ в шумный разговор вступила вся капелла.Как ливень по весне. Вступили. Сразу. Все.В симфонию любви и скрежета и свиста.Кузнечик-музыкант почти басит в росе,И в стебли трав вплелась печаль жука-флейтиста.Сперва еще слегка смущаются юнцы,И режет чуткий слух рассветная настройка,Но вот уже стучат шальные кузнецы,И тысячи цикад бьют по цимбалам бойко.Нас может оглушить скрипение цикад,Оно в рассветный час звучит с нежданной силой.Давно гудит пчела над венчиком цветка,Вплетя лазурь небес в свой плащ прозрачнокрылый.Как сладостно пчеле над венчиком висеть,Кружиться и жужжать, пускаться в путь окольный.А кто-то угодил уже в паучью сеть,И грозно загудел орган янтарноствольный.В сторонке богомол. Одет в зеленый фрак,И впрямь он молится. Свисают фалды сзади.Крючки передних ног — хитрец! — скрестил он так,Чтоб голову снести распевшейся цикаде.Но радость бытия не ведает конца,Сто тысяч голосов слились в один, всецело:Певец в густой траве приветствует певца,В рассветной свежести усердствует капелла. 1947Перевод А. Голембы
В ТРЕТИЙ РАЗ
В ТРЕТИЙ РАЗ Прочь, дурень ветерок! Не спрашивай — куда!Дорога горная здесь колдовски петляет.Машина, мчись вперед, свободою горда!Встречает ветер нас, а солнце провожает.Пространств распахнутых здесь не охватит взор,И солнце на полях, как на стекле, блистает,Ярясь, кидается прибой на локти гор,Над ними облаков клубящаяся стая.А в небе надо мной такая синева, —Мне замок золотой мерещится под нею!Вверх задирается невольно голова,И раскрываются глаза мои жаднее.Я видеть всё хочу! Там тоже что-то есть!О жажда, ты всегда, как небо, бесконечна.Вот ширится оно — его пространств не счесть, —Как гимн, могучее и молодое вечно!А ветер выкрики глотает на лету,И я с прозрачностью как в битвах рукопашных.Машина к счастью мчит, и эту быстротуПронизывает вихрь на поворотах страшных.Со взглядом — в пропасти, с угрозою шальной,Чтоб услыхать гудок летящего навстречу!И налетает шум упругою волной,Там белизна платков и радостные речи.Так в третий раз зарю мы поднялись встречать,Да, в третий раз встречать у вод зеленых Рицы,Но мало этого! Пусть через год опятьЗдесь наши встретятся шаги и наши лица! 1947Перевод А. Ахматовой
СТАРАЯ РЕЙСОВАЯ МАШИНА
СТАРАЯ РЕЙСОВАЯ МАШИНА Под коркой грязевой пока еще горитЕе живая синь, как молодость вторая,Хоть ветхий верх ее любым ветрам открытИ порыжел брезент, на солнце выгорая.Нет, с кузова ее не смоют больше грязь!На шины намотав с версту дороги бурой,Резвится старая, на солнце шелушась,Доверчиво шурша заплатанною шкурой.Взберись, ее крыло немного накреня:Облуплена эмаль, бока шероховаты!Как грива, дрогнет верх. Как ноги у коня,Подрагивать начнут расхлябанные скаты.Звучит железное ее «кукареку»,Встает седая пыль за рейсовой машиной, —Пора петлять в горах и стлать виток к витку,Над безднами кружить в отваге петушиной!И так ей хочется оставить за собойХоть этих вот волов медлительную пару!Пусть дико плещется над бездной голубойВерх, полный воздуха, раздутый, словно парус!Погонщик сдвинул свой видавший виды брыль,Ругнулся, — а волы испуганно застыли.Мгновенно унеслась клубящаяся пыль,И стекла, и загар, серебряный от пыли.Скрежещет и сопит, и воздух в клочья рвет,И пробивает вмиг сырых туманов бурки,И бешено гудит, минуя поворот,По щебню грохоча в невиданной мазурке!Скорее в воздухе, чем на груди земной,Скорее в синеве, чем на гудроне черном,Вторгается она в литой и плотный зной,Колдунья, что сродни косматым ведьмам горным!Глотают скалы пыль десятком жадных ртов,И уступает вихрь дорогу колымаге,И радугами брызг касаются бортовВеселых горных рек шумливые ватаги.Опять над безднами плутает шалый путь,И вновь приходит блажь скиталице беспечнойМедлительных волов надменно припугнутьИ гневно протрубить в лицо машины встречной. 1947Перевод А. Голембы
В СУМЕРКИ У МОРЯ
В СУМЕРКИ У МОРЯ Э. Л. Быть может, ты сейчас уже идешь домой,Последняя из всех купальщиц деловитых,А море за тобой — расплавленной каймойВ расшитых золотом кипящих аксамитах.А волны говорят: «Нас на плечи накинь,Дай наглядеться нам на твой загар румяный!»До неба поднялась морская гладь и синь,Слепая синева под кровлей златотканой.Пусть морю по плечу могучие суда,Ты маленькой ему в мгновения свиданийСовсем не кажешься... Нет! Даже и тогда,Когда склоняешься над ремешком сандалий,Когда, распавшись вдруг, волос твоих пучокСтруится по спине с тревожным черным блескомИ открывается мерцанье плеч и щек,Как полированный янтарь в луче нерезком.Ты маленькой совсем не кажешься ему,Хотя и весела, хотя и тороплива!Вот встала, вот вошла в лазурную каймуЛишь на мгновение. И жадно ждешь прилива.Закат свою кайму над водами простер,Чтобы в румянец твой его вливалась алость,Чтоб красоте твоей дивился весь просторИ кроткая волна у самых ног плескалась.Предела морю нет! И, увидав тебя,Оно весь мир обнять спешит как бы спросонок, —Так, чудо увидав, робея и любя,За юбку матери хватается ребенок.1947Перевод А. Голембы
НА ПЛЯЖЕ
НА ПЛЯЖЕ Как статуя застыв, угрюм и одинок,Сидит у кромки волн матрос бронзовотелый,Моряк с одной рукой. Он смотрит, как у ногРазмеренно валы дробятся пеной белой.Приходит он на пляж, когда пустынно здесь,Срывает прочь бушлат, зубами помогая,И долго так сидит, в соленых брызгах весь,И всем ветрам морским открыта грудь нагая.С его крутого лба стекает крупный пот,Пространство мерит он привычным к морю взором.Он видит где-то там одесский шумный портИ Севастополь свой за голубым простором.Его с одной рукой оставила война,Любовь покинула, навек отметив раной.Он встарь с любимой здесь бродил, не зная сна,Вдвоем на берегу встречал восход румяный.Как вспомнит, мышц бугры заходят ходуном,Но, сковано культей, стихает их движенье.Заштопана она непревзойденным швом,Но для сердечных ран такого нет леченья.Когда бы мог матрос, на грудь одним рывкомОн взял бы, как баян, всё голубое море,И про свою печаль сыграл бы он на нем,Из глубины души свое бы вылил горе.Приходит каждый день моряк с одной рукой,Сопровождаемый одной своею тенью,И смотрит, смотрит вдаль, в слепящий блескморской,У самой кромки волн застывши без движенья. 1947Перевод В. Тушновой
МОРЕ НА РАССВЕТЕ
МОРЕ НА РАССВЕТЕ У гор покоя просит море,Продленья сладостного сна.На небе ночь с рассветом в споре,На море — мрака пелена.И пробуждению не веритЕго дремотная душа,Оно ощупывает берег,Цветную гальку вороша.За камни ухватиться хочет,В береговой вцепиться склон,В последнее дыханье ночи,В последний, предрассветный сон.Но только собственному стонуОно внимает в тишине,И берег стелет тень на лоно,Мерцающее при луне. 1947Перевод В. Тушновой
ПОД ДОЖДЕМ
ПОД ДОЖДЕМ Э. Л. 1 Нас берега не ждут нигде,Не ждут дороги с их зеленой сенью.Плывем вдвоем в невидимой воде,Сквозь ночь плывем мы, под дождем осенним.Чтоб ничего не видеть — тьмы покров,Внизу река, и молодость, и бездна.В глазах огни двух встречных поездов,Сознанье неизбежности железной.Тьма говорит, что далям нет концаИ что пространство черное огромно.Так близко бьются, так стучат сердца, —Вот-вот река расплещется от грома.Нас задевает бледный хлыстик света:Как обруч, в небе катится звезда.Постой, мы взглядами беглянку эту,Как чайку, в плен захватим навсегда. Перевод В. Тушновой 2 Мне кажется — не протекли века,Мир не существовал — он только-только создан.И шеи наши, словно два клинка,Друг к другу тянутся в сиянье звездном.И мы плывем, плывем вдвоем сквозь мрак,Разделены и сращены волнами.Как молния, руки ежеминутный взмах,Плеч смуглота... косынки белой пламя...Но свет луны из пены туч скользит,Нас чернотою яркой зазывая.Постой! Я слышу — дерево шумитВблизи... а где — не вижу я, не знаю...Скорей дай руку мне! Скорее... Берег вот!Согреемся, танцуя... Дрогнут плечи.Нас ветер под руки торжественно берет,И дерево шагает нам навстречу. Перевод В. Тушновой 3 Закрой глаза — и вот препятствий нет.Какой простор вокруг! Я жду тебя. Приди же!Я не считаю, сколько прожил лет,Как не считаю звезд. Ведь я их столько вижу.У них тысячелетья впереди.Но равным вечности теперь мгновенье стало.Навеки ты желанна мне. Приди!И нет для нас конца — и нет начала!Твое лицо озарено лунойИль свет горячий излучает тело?Он, как бесценный дар, мерцает предо мной,Губами и рукой к нему тянусь несмело.О ночь, о кров ветвей, благословенны вы!Пусть на единый миг мне этот мир подарен!Меня околдовал напевный шум листвы,За этот сладкий шум я листьям благодарен. Перевод А. Ревича 4 Пусть ветер и любовь, пусть ночь и дождь косойПриветствуют тебя, густое древо!Здесь, под твоей развесистой листвой,Укроемся мы, как Адам и Ева.Тебя не тронем мы, нам листья не нужны,Сегодня наготы своей не прячем.Мы поздней осенью стучимся в дверь весны,Распахнуты сердца ее лучам горячим.Нет на тебе плодов? Познаем всё без них!Пусть только лунный свет пробьет завесу чащи!Нам хватит темноты и капель дождевых —Их пьешь с любимых губ, — они, как мед, пьянящи!Кружится листопад? Ненастье? Ну и что ж!Неужто мало нам густой древесной сени?Неужто юности мешает дождь,Гостеприимный дождь, прохладный дождь осенний? 1947Перевод А.Ревича
ВЕЧЕРОМ У МОРЯ
ВЕЧЕРОМ У МОРЯ Как трудно под вечер из моря выходить,Когда оно глядит заманчиво и нежно,И огоньки в горах уж начали бродить,И легкой дымкою окутано прибрежье.И голос просит вас вернуться, а потомОбрывки голоса вечерний ветер носит.Так хочется к волне прильнуть горячим ртом!«Помедли, милый друг!»—сама стихия просит.Беседует волна с огнями маяка,Темнеет нагота купающихся в море;Ночь приближается к нагим издалекаТенями тополей, гудящих на просторе.Так сладко подавлять щекочущий смешок!А по небу давно плывет свинец холодный.Так, оживая вдруг, лепечут лен и шелк,И грудь колышется, как колокол подводный.Так сладко ускользать из рук волны слепой!Чтоб не свалила с ног, прижаться к гальке надо.А взглянешь искоса: пришло на водопойБольшое, влажное, пленительное стадо!И хочешь без конца купание продлить,Но месяца рожок покличет неизбежно.Как трудно пoд вечер из моря выходить,Так выглядит оно заманчиво и нежно! 1947Перевод А. Голембы
НА ПЕРРОНЕ
НА ПЕРРОНЕ Э. Л. Обрамлено твое лицо окном вагона,Ты смотришь мне в глаза, тоскуя и любя.Темно кругом. Состав отходит от перрона.Как будет скучно здесь и пусто без тебя!И только светят мне с последнего вагонаВ густые сумерки одетые огни.Оливы глаз твоих, манящих и знакомых,Мне в этой зябкой мгле напомнили они.Зачем так сладостна тоска на расстоянье?Разлука почему до боли сблизит нас?Мне долго видятся глаза твои в сияньеНочного огонька, хоть он давно угас...1947Перевод Д. Маркиша
ВЕТЕР, ПОБУДЬ СО МНОЮ
ВЕТЕР, ПОБУДЬ СО МНОЮ Э. Л. Семь лет тому назад пролег здесь мой рубеж.Как прошлого следы, и он исчез в тумане.Иль ветер никогда не сыщет прежних меж?Иль вьюга занесла годов минувших грани?Прибрежной гальки блеск, и кряжей череда,И пальма над водой по-прежнему космата,И только на семь лет я отступил сюдаОттуда, где любил и сетовал когда-то.Ты их не видел, вихрь? Прошу, побудь со мной!Есть времени приказ! Несу плоды работы,И сердце верное, и день, и труд земной,И, как пчела, спешу наполнить медом соты.Я сам сплетаю сеть, я сам влеку улов,Сам возвращаюсь я в объятия природы,Я слышу мерный гул больших колоколов,С ним двинутся мои исчезнувшие годы.Да, ветер, это я — в исчезновенье весь!Да, ветер, это я — гость, проходящий мимо.Ты видишь эту грань? Сейчас рубеж мой здесь!Я должен от него уйти неотвратимо.1947Перевод А. Голембы
ГОРНАЯ МАДОННА
ГОРНАЯ МАДОННА Женщина утром с ребенком в горах, —Несет на руках его, словно Мадонна,И горный рассвет, зажигаясь впотьмах,Их путь осветил вдоль кремнистого склона.Женщина утром с ребенком в горах, —Мерцает над ними рассвет, зеленея,А верба их путь осеняет в веках...И вспомнилась мне в этот миг Галилея.Женщина утром с ребенком в горах, —Вокруг нее ткань голубая струится,Трепещет косынка на узких плечах...Мне вспомнились ясли, и хлев, и ослица.Женщина утром с ребенком в горах, —Над ними сияющих радуг свеченье.Как хорошо, что в безгрешных глазахНе светится будущих мук отраженье!Певучей походкой идет на восход,Легкая, нежная, в воздухе тая...Нет, не Мадонна ребенка несет —Казачка идет по тропе молодая.Казак ее муж? А быть может, еврей?Крестьянин? Не плотник ли старый скорее?Я счастлив, колени склонив перед ней,Что миру не ведать второй Галилеи! 1947Перевод С. Наровчатова
ГОРЫ ВЕЧЕРОМ
ГОРЫ ВЕЧЕРОМ 1Они простерли вдаль теней рисунок четкий.Подобно загнанным верблюдам, в небосклонОни глядят, — видны одни лишь подбородки,Их клонит в сон...Богами в старину казались их вершины.Мы жертвы им несли — молоденьких ягнят.Теперь на их челе, как мудрости морщины,Тропинки ровные лежат.Падучая звезда им не дает горенья,Их не разбудит гром, не возмутит обвал,И только человек величье их признал,Химеры в них ища начальных дней творенья. 2Пусть о потопе нам, чтоб радовался глаз,Напомнит радуга, торжественно сверкая,Тогда б в ее узду одна гора впряглась,И, как венец, ее надела бы другая.За стадом гонится буран. Мы слышим бег:Как туча, стадо с гор несется, топчет склоны,Рвет небо на себе, как бы сквозь балахоныПросовывая головы сквозь снег.А горы древние пронзают свод небесный,Велят, чтоб ветерки в разведку понеслись,И кажется, они затем лишь поднялись,Чтоб легче было прыгнуть через бездны. 3Они стоят во весь свой рост,Одеты в золотое платье,Как будто ждут с далеких звездГостей желанных на закате.Но, опустив к траве рога,Приходит грустная корова.И пастушок. И тихо снова,И тишь — божественно-строга.За ними вслед ложатся тени.Сума и палка, хлеб сухой...И горы, сквозь туман осенний,Обозревают их с тоской.Идет, хотя повсюду сыро,Пастух с коровою вперед,Как будто он хозяин мира,Как будто горы он пасет!Он достает кисет пахучий,Глядит, куда хватает глаз,И кажется, что он сейчасПрикурит от звезды падучей.1947Перевод С. Липкина
ПОЛМИРА В ТЕНИ
ПОЛМИРА В ТЕНИ Луч солнца пробует свой блеск на облаках —Как выглядят они, позолотясь закатом.И кажутся они с земли, издалека,Оленьей кожею с оттенком розоватым.Потом косым лучом, как пекарь помазкомПо шапке пирога с чуть подгоревшим краем,Оно вершины гор раскрасит, как желтком,И вниз опустится — к избушкам и сараям.Уже не ранний час. Из кузни слышен звон,Исчезли в облаках возглавия Памира,И фольгой золотой сверкает небосклон…Но всё еще в тени покоится полмира. 1947Перевод Д. Маркиша
КРАСНЫЕ КАМНИ
КРАСНЫЕ КАМНИ Без них и эту ель никто б не замечал,А так — известности она достигла тоже!Да что ж они? Пустяк. Обломки красных скалЗамшелых — на грибы гигантские похожи.Они из пухлой мглы высовывают нос:Быть может, кто-нибудь их ищет втихомолку?«Прохожий, вот они — ступени в область грез», —Ветвями влажными призывно машет елка.Она с себя туман стряхнула на заре,Как воду мокрый конь отряхивает с гривы,И ждет кого-нибудь, чтоб на ее кореОн имя вырезал, тщеславный и счастливый... 1947Перевод Р. Морана
ЗАБОТА
ЗАБОТА Лишь только луч цветка коснется, щекоча,А ветерок, кусты взъерошив, захохочет,Как, крылья подоткнув, кузнечик сгорячаУ наковаленки своей уже хлопочет.Усами жесткими он грозно шевелит,Усы в ногах снуют с зеленым нетерпеньем,А мошкаре лесной стрекочет он, сердит:«Мне надобно ковать! Отстаньте с вашим пеньем!»Кузнечик прыгает — какая суета, —От кустика к цветку легко перелетая,Травинку хилую догонит у кустаИ спросит: «Припаять? Работа не простая!»Впивается его зовущий молот самВо множество забот, звенящих и летучих.Кузнечик приумолк. И вновь к своим трудамВернется он, когда блеснет заря сквозь тучи. 1947Перевод А. Ахматовой
БАРЕЛЬЕФ ЛЕНИНА
БАРЕЛЬЕФ ЛЕНИНА Нужны большие ветви этиЗеленой ели, чтоб моглаНад барельефом простереть ихКрылами вольного орла.Вся прочность горного гранитаНужна граниту, чтоб векаХранил, как до сих пор хранит он,Труды резца и молотка.И даль со снежными горами,И рощи над речной дугойНужны, чтобы в чудесной рамеНам видеть образ дорогой. 1948Перевод М. Петровых
ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ
ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ Уже не ночь, еще не день,И свет зари пока неведом,И мышь летучая, как тень,Влетает в щель меж тьмой и светом.Она проскальзывает в сон,Она виденьем из виденийВдруг прошмыгнет за грань временЗигзагом мимолетной тени.Она торопится домой.Пора! Она боится солнца.Ее терзает свет прямойСлепящего, как медь, оконца.И перепончатую шальПодняв над темной головою,Она летит куда-то вдаль,Освистанная синевою.Как день пришел, как ночь ушла —Не разобрать летучей мыши.Сейчас был свет. И снова мгла.То вниз летит, то взмоет выше.Утомлена, ослеплена,Косым лучом не обогрета,Вмиг улетает прочь онаНад зыбкой гранью тьмы и света. 1948Перевод Л. Озерова
ФИГАРО
ФИГАРО Вздох капеллы лесной вдруг на ветке повис,В сетке радиоволн трепеща всеми фибрами,Трелью вверх поднялось и обрушилось внизВместе с грустью и радостью радужно: «Фигаро!»По деревьям промчалась певучая трель,Покуражилась музыка в листьях раскованных,В лепестки просочилась капеллы капель,Задрожали сердца стебельков заколдованных.Кто щебечет, сладчайшие ноты ища?Виртуозные трели весьма удались ему!Очарована роза — и, рукоплеща,Надрывается, бедная: «Браво! Брависсимо!»Не видать соловья — лишь рулады слышны;Где же тень, что жемчужными крыльями двигала?Только трели в садах леденящей луны —Колокольцами: «Фигаро! Фигаро! Фигаро!»Он хохочет и плачет — шальной соловей,Этот хохот и плач мельче лунного бисера,И капелла сама в колыханье ветвейАплодирует ревностно: «Браво! Брависсимо!»Выше кряжей и глубже пучины морскойЧеловеческий голос, звенящий тоской,Он и в недрах земных, и над снежными высями:«Славься, Фигаро, Фигаро! Браво! Брависсимо!» 1948Перевод А. Голембы
СОЕДИНЕНИЕ
СОЕДИНЕНИЕ Нетрудно веточке согнуться, наклонитьсяИ оказать гостеприимство соловью,И, захмелев от бражной песенки, забыться,И, может статься, позабыть про боль свою.И кажется: поют зеленые расселины,И звуки с веткою сроднились до конца...И возникает песнь, в которой нераздельныИ соки дерева и кровь певца.Не в тягость это ветке—ей желанноСоединенье любящих сердец.Что остается ей, когда нежданноСорвется плод и упорхнет певец? 1948Перевод Л. Озерова
РОЗА
РОЗА Припала к белизне льняного полотнаНедавно срезанная, вянущая роза:Впервые в жизни спит на скатерти она,Во власти колдовства, безволия, наркоза.Еще не замутнен ее прохладный сок,На горле стебелька не загноилась рана,Зеленой кожицы стыдливый поясокС подвязкой круглой схож, надорванной нежданно.Поодаль лепестки на влажном полотнеЛежат, подобно сброшенной одежде.Она хватилась их (искала их во сне),Хотела их вернуть и стать такой, как прежде.Ужели в духоте, в густом ночном теплеНе раскрываться ей навстречу дробным трелямИ в предрассветный час, дрожа в одном белье,Не ждать, когда ж ее согреет листьев зелень?И так у ней во сне кружится голова,Как будто вновь ее колючий поднял стебель,И млеет соловей в томленьях волшебства,И месяц замерцал: как знать, в душе ль, на небе ль?Но я не соловей! И я тебе вернуБлаженную луну и пламя вечной жизни, —Я к телу твоему, к шипам твоим прильну:— Не медли, кровь моя, — скорей на землю брызни! 1948Перевод А. Голембы
ДЕВУШКА С КОСАМИ
ДЕВУШКА С КОСАМИ Она прошла вперед — сразила наповал,Откинув голову, тревожная, прямая,А волосы ее неслись, как пенный вал,Шипя и шелестя и плечи заливая.Нет, не идет — летит, стремится в вышину,И разметался шарф, подхвачен вихрем бодрым, —Затеял с ветром он веселую войну,А косы, хохоча, спускаются по бедрамИ ноги стройные захватывают в плен,Сияньем оттенив прожилки нежной кожи.Им, косам, хочется прильнуть к теплу коленИ успокоиться на их душистом ложе.Вдруг ветер разметал одну и вверх занес,Всё затопила блажь русоволосой вьюги,Но дернулось плечо—и вот волна волосМетнулась на спину, отпрянула в испуге!Как гребень солнечный прическу увенчал!Как щебень захрустел! Вот так, вот так, наверно,По тропкам ледяным в краю отвесных скалСтремительно летит трепещущая серна!Она ушла в пожар бульваров городских,Туда, где на ветру сгорает листьев груда,И я ее лица глазами не настиг,Но щедро награжден одним мгновеньем чуда!1948Перевод А. Голембы
ШУМ КРАДЕТСЯ С ГОР
ШУМ КРАДЕТСЯ С ГОР Прислушайся к ветра угрюмому вою,К порывам рыданий, сводящим с ума:То горы рыдают, покрытые тьмою,Иль плачет сама непроглядная тьма?Спроси у горы: отчего она плачет?Не по сердцу, верно, холодный закат?А ветер-затейник с ветвями судачит,И ветви в ответ ему смутно гудят.А может быть, там заблудился прохожий,Которому с ветром бороться невмочь?Рыданьями горный покой потревожен,Ползет по вершинам студеная ночь. 1948Перевод А. Голембы
«Корова траву прошлогоднюю ела…»
* * * Корова траву прошлогоднюю ела,Увядшие стебли ей в глотку не шли,И вдаль неподвижно корова глядела:Зеленое дерево было вдали.Вот странно! Как дерево может колоться?Корова не видела игол досель.Чуть тронута ветром, в пыльце-позолотце,Едва шевелилась колючая ель.Корова застыла. Не дерево, что ли?Есть зелень... И запах... Так в чем же тут суть?И, хвост высоко задирая от боли,Решилась рогами злодейку боднуть.Ствол дерева тихо толкнула сначала,Весьма поразилась — и слух напрягла,И лоб меж рогами почесывать сталаО шероховатую кожу ствола.Вздохнула потом без особенной скорби:«Ну хоть почешусь! Хоть пустяк, да возьму!»Пастух наклонился к заплатанной торбе,Пощупал — а хватит ли хлеба ему? 1948Перевод А. Голембы
ГОСТЕПРИИМНАЯ ПТИЦА
ГОСТЕПРИИМНАЯ ПТИЦА 1Ни листопад, ни холодаЕе в дремоте не застали, —Она сама пришла сюдаПриветствовать приход печали.К земле подсолнечник припал,О чем-то пчелы зажужжали.Распутье. Разошлась тропа...Как распознать лицо печали?Даров осенних пестротуПовсюду нивы разбросали,Вздыхает ветер на лету, —Не это ли приход печали?Сухой листвой увенчан луг,И кущи улетают в дали.Глядит пернатая вокруг:Каков же облик у печали?Печаль? Она промчалась вдаль,Она в моей душе гнездится.Взгляни! Ведь я и есть печаль,Моя приветливая птица!Листва опавшая — по грудь,Как будто стружек настрогали,Шагает птица, держит путьНавстречу собственной печали... 2Быть может, это холода,Леса и землю обнажая,Лишили бедную гнезда,И бродит птица, всем чужая?..Быть может, долгий ливень лилИ, как листву, срывая перья,Ее, как ветку, оголил,И не в чем щегольнуть теперь ей?..Быть может, острою косойЕе подстерегала осень?Пусть цвет ее теперь другой,Другие перья птица носит...Но тот же голос, тот же взорИ крыл раскинутых величье!Багряный головной уборНад гордой головою птичьей...И хвост, как в августе, широк,Лишь перья золотыми стали...Проходит птица вдоль дорогНавстречу собственной печали... 3Минуя шумные кусты,Их осмотреть она стремится.Меня, должно быть, ищешь ты,Моя приветливая птица?В осенних днях усталость есть,Но нет ни капельки печали.Меня ждала ты. Вот я — здесь,И мы друг друга повстречали.Нет в увяданье боли, нет!Наступит возрожденье скоро.Иду к тебе. За мной воследИдут леса, поля и горы.Иду к тебе издалека,Ты мне нужна, как почва зернам.Ты будешь славиться века,Радушна ты, как мир просторный.Мой путь — по далям золотым,Как струны арф, они звучали.Я стану отзвуком твоим,Но нет во мне твоей печали.1948Перевод А. Ревича
ПРОГУЛКА
ПРОГУЛКА Прогулку по Страстной случайно вспомнил я —Примчалась стрекоза и на плечо мне села;Я улыбнулся ей: «Откуда залетела,Нежданная моя, внезапная моя?»В небесной синеве, глубокой, полутемной,Спешит звезда к звезде — разжиться огоньком…С лучистой спутницей по площади огромнойЯ, как с невестою, иду вдвоем.Звенящей здравицей встречают нас трамваи…«Куда ты полетишь, нежданная, ничья?Куда направишь путь, летать не уставая,Мгновенная моя, внезапная моя?»Заворожённые, не чувствуем, как поздно.Стихают улицы, и небо всё темней.Чуть слышным шелестом бумаги папироснойТрепещут крылышки нечаянной моей.Она взвивается к немолкнущей капеллеКрылатых гусляров: «Туда! За мной! В полет!Там соловьи давно вечерний сбор пропели.Там одного тебя недостает!» 1948Перевод М. Петровых
ОСЕНЬ
ОСЕНЬ Там листья не шуршат в таинственной тревоге,А, скрючившись, легли и дремлют на ветру,Но вот один со сна поплелся по дороге,Как золотая мышь — искать свою нору.И сад не сторожат — пусть входит кто захочет,Там вихри, холод, дождь, секущий и косой,И — никого. Печаль одна здесь слезы точит,Но вдруг жужжанье слух улавливает мой.Пчела спешит пешком по рыхлому песочку,Тяжелым обручем пчелиный сжат живот,И так она ползет чрез пень и через кочкуИ судорожно вдруг на голову встает,И крылышки свои вдруг задирает криво,Как зонтик сломанный, они теперь торчат,И смерть уже слышна в жужжанье торопливом…На осень тишина переезжает в сад. 1948Перевод А. Ахматовой
НЕЖДАННЫЙ ПУТЬ
НЕЖДАННЫЙ ПУТЬ Как мог я толковать с вокзальною стеной,Когда лазурный бант меня почти сконфузил?Глядеть на строгий перст, на палец жестяной,Когда меня сдавил голубоглазый узел?Лазурный пышный бант на русой головеНырял, мелькал и цвел над толчеей платформы.Так синий василек не спрячется в траве:К нежданному пути приковываем взор мы!Мне этот путь сужден, как утро всех дорог!Как утренний перрон, как солнце над травою!И вновь к глазам прильнул блеск обнаженных ногИ трепет голубой над русой головою! 1948Перевод А. Голембы
САМОЗАБВЕНИЕ
САМОЗАБВЕНИЕ Так как же не любить, отдав себя всего,Как отдает себя любое существо,Когда к волне морской, что к молотилке злак,Луч солнечный припал! Не загореться как,Когда трещат сверчки запечные всю ночь,А поутру бренчат цикады во всю мочь,Когда, как медь, звенит под ветром хрупкий листИ надрывается кузнечик-цимбалист,Когда гудит, как гром, живая зелень трав,И стебель говорит, как флейта заиграв,И травяной оркестр устал и изнемог,И кое-кто уже готов свалиться с ног,И. хоть кукушки нет у синевы морской,Сдается — и она кукует день-деньской!Пусть соловьи отсель за тридевять земель,Напомнит нам о них ручья ночного трель,И каждый из певцов хрипит и глотку рвет,И каждый забежать пытается вперед!Чтоб весь простор земной, чтоб целый мир вокругЗапомнил золотой непреходящий звук!Мир полон до краев, звук льется через край:Хлынь, гомон голубой, звучи, не умирай!И море синее вливается во тьмуИ дремлет: счастье снов является ему,И голос всё нежней, желанней и ясней,В нем зреет глубина еще невнятных дней.Так как же не любить, отдав себя всего,Как отдает себя любое существо! 1948Перевод А. Голембы
МУЗА
МУЗА Раньше, позже ли было всё это?Сновиденье несет, как волна.Мама вместе со мной до рассвета,Словно в детстве, со мною она...Помню, как просыпалась, не зная,Сплю, дышу ль я в ночной тишине,Подбегала к постельке босаяИ, дрожа, наклонялась ко мне...Материнские теплые рукиНежат ласкою сердце мое,И я слушаю милые звуки —Колыбельную песню ее.Только песню догнать я не в силах,Мамин взор как туманом укрыт,Но в напевах далеких и милыхРадость детства, как прежде, звучит.Буря воет порою ночною,Непостижною злобой полна...Мама!.. Мама, как прежде, со мною,Словно в детстве, со мною она! 1948Перевод Э. Левонтина
РОСА
РОСА Взгляни, как поутру украшен голый садРосой мерцающей. Как в час восхода солнцаКристаллы хрупкие на веточках висят —Осколки, капельки, пылинки, волоконца!Рассвет не устает алмазы шлифовать,Дробить, соединять их веткой золотою.В траве и на небе такая благодать,И щедрая земля исходит добротою.Увенчанный росой, смеется каждый куст,И наш рассветный сад уже сплошная небыль:Он блещет и горит, как сотни тысяч люстр,Как мириады ламп, опущенные с неба.Рассветный сад сравню с холодным хрусталем:Он полон до краев, он запотел, как ваза,Морозных огоньков не сосчитаешь в нем, —Он в этот ранний час наряднее алмаза.К хрустальным капелькам приникни поутру,Они на каждый шаг ответят звоном новым,И там, где листьев медь шуршала на ветру,Теперь любой алмаз рассветом отшлифован. 1948Перевод А. Голембы
ЭХО
ЭХО Немало летних дней промчалось здесь моихПодобно журавлям в осеннем поднебесье.Мне кажется, я слышу голос ихТо в ветра посвистах, то в волн призывной песне.Что, если крикнуть им? Услышу ли ответ?И вот уже «ау!» летит стремглав к высотам!Исчезнувшие!.. Вот и это лето вследМинувшим, как журавль, готовится к отлету!..Как бы ладоней всплеск иль моря шумный валВдруг породили отклик семикратный...Он мне знаком! Я эхо то узнал!Оно мое! Мое! Не смолк я безвозвратно!Его б узнал и ты! Как на воде круги,Всё рос и множился гул эха над долиной.Здесь я уже провел немало дней других,Давно промчавшихся станицей журавлиной. 1948Перевод И. Воробьевой
РАДУГА
РАДУГА Шел дождь. И дождь ей не мешал. Она однимконцомНа плечи каменной горы легла, как коромысло,Потом, полнеба охватив сияющим полукольцом,Черпнув морской воды, над тучами повисла.Казалось, из морских глубин забил фонтан живой,И кровь из отворенных жил внезапно запылала.Кругом толпились облака, и радуга, как верховой,Переметнулась через них и крепко оседлала.Шел дождь. Светился дождь. Насквозь пронизанныйзарей,Переливался, трепетал, почти лишенный веса.А радуга была за ним и вспыхивала над горой.И колыхалась перед ней прозрачная завеса. 1948Перевод Д. Самойлова
ТВОЙ ВЗГЛЯД
ТВОЙ ВЗГЛЯД Э. Л. За счастьем призрачным бродя во мгле безбрежной,Унижен, возвращусь туда, где только ты.О том, каким я стал, твой взор расскажет нежный,Мне ласково блеснув с нежданной высоты.И есть лучистый свет в твоем прекрасном взоре,Что позволяет мне не опускать глазаВ тот час, когда душа свое оплачет гореИ по щеке течет раскаянья слеза.Пускай гоняюсь я за призраком летучим.Всё чаще и светлей мои пути к тебе,И сердце шлю тебе через моря и кручи,Хотя даю обжечь себя чужой судьбе.1948Перевод А. Ахматовой
БЛУЖДАЮ, КАК В ЛЕСУ
БЛУЖДАЮ, КАК В ЛЕСУ Э. Л. Уже не в первый раз заката полосуПровел угасший день по тверди небосвода.Я всё еще в тебе блуждаю, как в лесу:Всё перепутано. Ни выхода, ни входа.Стук сердца твоего в груди своей несуПрозрачным родником, журчанием бесследным.Я всё еще в тебе блуждаю, как в лесу,Я всё еще в тебе брожу, как в заповедном.Шагаю медленней... А травы пьют росу,А тени ворожат, чтоб мне с пути не сбиться!Я всё еще в тебе блуждаю, как в лесу,Я всё еще брожу, рискуя заблудиться.Я, от ревнивых глаз укрыв твою красу,Сам преградил тропу к тебе в просторном мире.Я всё еще в тебе блуждаю, как в лесу,С минутой каждою мои шаги всё шире!Окутал мрак ночной заката полосу,Вновь звезды и луна скитальца увенчали.Я всё еще в тебе блуждаю, как в лесу,Чтоб к сердцу протоптать тропинку, как вначале. 1948Перевод А. Голембы
ТВОЯ СЛЕЗА
ТВОЯ СЛЕЗА Э. Л. Твой взор меня смиряет и гнететИ голову мою к земле склоняет,Когда тоскою искривлён твой ротИ дрожь слезы в твоих глазах мерцает.Слеза, набухнув, блещет, и онаВот-вот прольется через край, крупнея,Но там не я — вина отражена,Молчит слеза, таить печаль умея.Она не падает с твоих ресниц,Но остается между век дрожащей.В ней мир выходит из своих границ,А в глубине растет зрачок блестящий. 1948Перевод А. Ахматовой
У РЕКИ
У РЕКИ
Бегут они стремглав, расплескивая воду,Визжа, и хохоча, и путая шаги,И, на берег взбежав, дробь отбивают с ходу,От холода дрожа, прекрасны и наги.На пляску их, смеясь, глядит волна речная,Вбирает их следы податливый песок,У каждой над косой блестит, непросыхая,Кувшинок водяных русалочий венок.Обсохнув в тот же миг под жгучими лучами,На мокрую траву бросаются ничком,И, медленно струясь, журча под их ступнями,Щекочет их волна знобящим холодком!Сейчас они совсем девчонки-невелички,Подняв головки вверх, опустят их опять.Девчонки дружно в такт взметнут свои косички,Ногами брызги в такт им весело взбивать.Иль реку вздумали попридержать ногами,Чтоб не ушла она, была поближе к ним?..Взрывается их смех, звенит над берегами,Пугая сонных птиц по заводям речным.Девичий звонкий смех куда реки свежее...Тонуть в его волнах, вновь обновляясь в них...На целом свете нет мне их роднее —Смешливых, загорелых, молодых! 1948Перевод С. Наровчатова
НА РАССВЕТЕ
НА РАССВЕТЕ Рассвет. Предутренняя тишь.Покой, блаженно-усыпленный.О чем, цикада, ты стучишьНад морем в кузнице зеленой?А море шорохом парчиЗаводит с ветром разговоры:«То колокольцы иль ручьи?»— «То вечный снег покинул горы!»Отлепетало — и молчок!И вот уже на всех наречьяхС травой беседует сверчокИ заколдованный кузнечик.Как стол, накрыт простор морскойСозвездий гаснущих затишьем.Я с ним, я пью его покой,Мы с ним одним рассветом дышим. 1948Перевод А. Голембы
ЗИМА ИДЕТ
ЗИМА ИДЕТ Залетный вихрь по иглам бьет,Вздыхают елки-недотроги:«Идет зима! Зима идет!Зима в пути! Зима в дороге!»Как знать, успеет ли домойВернуться человек проезжий,К вершинам, скованным зимой,Заснувшим спячкою медвежьей?Уже в тиши янтарных смолВихрь суматошливый запрыгалИ за стволом ощерил стволДесятки тысяч острых игол!Нарушен трав мертвецкий сон,Зашевелился листьев ворох,И ветер, прущий на рожон,В осенних мечется просторах.Деревья голые молчат,Лишь ветер корчится от злостиДа лихорадочно стучатВетвей обглоданные кости!Вихрь пролетел сквозь буреломПо квинтам плача и тревоги, —Осенний шорох за окном:«Зима идет! Зима в дороге!» 1948Перевод А. Голембы
«Еще не выцвела багряная канва…»
* * * Еще не выцвела багряная канва,А свет уже померк, уже не в полной силе.Вечернею росой унизана трава,И венчики свои давно цветы смежили.Цель далека еще. Я всё еще в пути.И сумерки от плеч растут, с крылами схожи.Как знать, успею ли я вовремя дойти?Глаза смежает ночь, — я их смежаю тоже.Не за покоем я шагаю в эту ночь,Ведь мне во мгле ночной не обрести покоя!Весну я не донес. Уходит лето прочь,Мне на прощание не помахав рукою.Я бремя дней влеку, я цели не достиг:Сбивает ветер с ног, угрюмо завывая.Цветы, оплачьте боль всех горестей моих,Поймите, что нужна мне теплота живая!Ужель остановлюсь и я на полпути,Как скорбная Рахиль, для горестных рыданий?Багрянца прежнего мне больше не найти,Последний робкий свет мерцает всё туманней. 1948Перевод А. Голембы
НАЛИВАЙ ПОЛНЕЙ!
НАЛИВАЙ ПОЛНЕЙ! Поднимались мы по кручеВыше птицы, выше тучи,Нами высь побеждена, —Наливай полней вина.Так подымем же бокалы,Чтоб желанье явью стало!Уводила песня в дали,Мы пучину побеждали,Опускаясь глубже дна, —Так налей полней вина,Чтоб народной мощи рекиНе иссякли бы вовеки!Лето кончилось нежданно,Наступила осень рано,И зима прийти должна, —Наливай полней вина!Мы бокал подымем пенныйЗа цветенье нашей смены.Мы седеем! Ну и что же!Нами век наш славно прожит,Отдан родине сполна, —Так налей еще вина!Пусть, завидуя по праву,Помнят внуки нашу славу!Сколько жить на свете беломДо печального предела,Сколько нам гореть дано!..Наливай в бокал вино!Запрокинем к звездам лица —Пусть заветное свершится! 1949Перевод А. Ревича
«Идет этот день с золотым решетом…»
* * * Идет этот день с золотым решетом, И солнце дрожит в решете золотом,И сеется солнечный свет с высотыИ вдруг зажигает в долине цветы. А может быть, день только чудится мне?А может быть, день только вижу во сне?Не ночи ль серебряное колдовствоНавеяло, наворожило его?Ночною прохладой наполнилась грудь,Трепещет на море серебряный путь,От края до края струится сквозь мрак...К тебе я приду и скажу тебе так:— Разбиты преграды, свободны пути, —По водам, по воздуху можем идти.Свое и чужое теперь ни к чему,Легко, как рубашку, печаль я сниму.Пойду я серебряной этой тропой,Измученных тьмой поведу за собой.Придите же, братья, я жду вас давно,Кто, чей и откуда — не все ли равно!Не все ли равно мне — откуда и чей,Поверим сиянью счастливых лучей.Для каждого щедро долина цветет,Пусть радостью будет ваш путь, ваш приход. Перевод А. Ахматовой
ПОЭМЫ
ВОЛЫНЬ
ВОЛЫНЬ 1Разлеглись поля в просторах, —Чтоб не сглазить, нет конца им, —Разлеглись по-человечьи,Лица кверху обратя.Шелковистый слышен шорох —Это, ветром пробуждаем,Колос на своем наречьеЧто-то шепчет, как дитя.А кругом шумят дубравы,Войском зеленоголовымВыстроились — хоть стволиныДо единой сосчитай!Ждут, по-юношески бравы,Чтоб приказом или зовомНекий богатырь былинныйПрогремел из края в край...Вдаль, за счастьем для округи,Реки тянутся беззвучно,Что ни встретят по дороге —Норовят увлечь вперед,И вослед любой речугеВереницей неотлучнойБерега ползут, отлоги,Направляя водный ход. 2Понавалены хатенки,Что котомки, в отдаленье,И кумятся с грудой груда,Лежа в травах и пыли,От больших дорог в сторонке,В мире и благоволенье,Будто бы невесть откудаИх на ярмарку снесли.Будто помелом чудеснымКто-то, ревностью пылая,Из просторов отдаленныхВсех сюда посмёл их вдруг, —И пошли в соседстве тесномКоротать года в том краеСонмы сёл одноименных,Городков и весей круг.Уточек на речку шибкоГонят девочки-резвушки;Мчаться полем что есть духу —Их любимая игра.Небеса глядят с улыбкойНа мальцов из деревушки, —Одному влепили плюхуУ крестьянского двора. 3У местечка у любогоВстретишь древнюю оградуС валом, с вышками для стражи,С пустырями в их кольце,И придут на память сноваБитвы, что столетья срядуЗдесь кипели: приступ вражий,Дым и пламя в крепостце...Человек колодец роет,А соседи трутся сзадиИ на труд его часамиСмотрят, потеряв покой,Если ж вдруг он кость отроет,Затрубят во всем посаде,Что скелет, мол, найден в яме,Найден клад бог весть какой...Он, усилия удвоя,На монету вдруг наткнется,И, блюдя обычай старый,Спрячет он ее, — и вотВольной птицей полевоюПо просторам весть несется,—Из села в село мажарыВесть развозят круглый год...Путь наезжен — без надсадаВ нем звучат колес напевы,И коням не ошибиться,Без вожжей идя в пути.Встретятся возы — и надоОдному свернуть в посевы.Знают кони — там пшеница,Не решаются идти...Кони вдаль плетутся вяло,Клонит возчика дремота,Пассажир щекочет щекиСтебельком ему слегка.«Спишь?» — «Избави бог! Нимало!Просто так — припомнил что-то...»Небеса добры, глубоки,Дружелюбны облака... 4Тянет петь в дорогах краяВольно и звонкоголосо,Петь о том, что нет желаний,Был бы только окоем,Только шла б, не отдыхая,Вдаль телега и колесаПели в хлебном океанеО бездумном, о своем.И поют, поют дороги,Братски льнущие друг к дружкеИ оплетшие поселки,Как веревочная сеть.День и ночь их топчут ноги,День и ночь на деревушкиПрут возы, и щебень колкийНе перестает хрустеть...Едешь волею-неволей,У дорог в плену везде ты...Рожь стоит там, тень отбросив,Ребятишки ль гонят скот?Нет, подводы средь раздолийБез числа растут с рассвета,И пасутся средь колосьевИх колеса — чуть восход.И тоскуешь по подводеВ утро светло-голубое,Тянет ехать до закатаПод колесный стук и гром...Вслед за солнцем в синем своде,Вслед за облачной гурьбоюЕхать — и, прибыв куда-то,Расплатиться серебром. 5У корчмы, в тени укрытой,С лошадей снимают шорки,И к сараю, где криница,Их ведут на водопой.У криницы ждет корыто.Вот уходят вниз ведерки,Вытащив их, пьет возница,Загорелый и рябой.Жадно пьет, жарой измаян…И к студеным ведрам кониТянут губы в легкой дрожи.Посвистит им молодец,Крикнет: «Овсеца, хозяин!..Рыжий, не спеши, не гонят,Для тебя достану тоже!» —Да и сплюнет под конец.Повалявшись по бурьяну,Лошаденки в путь готовы.Скручивает он цигарку:«Затянусь-ка напослед.Упряжь ли в порядке, гляну,И пошли стучать подковы,Лишь на рыжего я гаркну,И — версты в помине нет...» 6Искони живется славноКрая баловню — Горыни.То в полях средь разнотравья,То в лесах, где глушь черна,Берега обходит плавно,Вся как кубок, полный синей,Свежей влаги, — хоть за здравьеОсуши ее до дна.Гонит волны в хлипкой пенеИз дубравы и в дубраву,В зной и стужу цвет меняяРасторопных струй своих.Шепчут боры: «Из владенийНаших что тебе по нраву?Выбирай, Горынь родная,Лучшее бери из них!Травы здесь дерев ярчее,И как шелк песок прибрежный,Тень прохладою богата...Босиком к тебе в жарыньИзо всей округи жнеиС шутками и с песней нежнойОт рассвета до закатаВсё идут, идут, Горынь!»Виснут над Горынью боры,Всюду их разноголосье,Солнце сучьями тугимиЗаслоняют что есть сил.И в волынские просторыВсё летят, летят колосьяВ посвисте ветров, какимиБог Волынь благословил...Морщится Горынь — чего-тоЕй желается; к ней вестиМчатся с юга... Взоры жмуря,В даль безвестную плывет...Всю Горынь берет дремота,Ей тепло и знобко вместе.Прошумит в вершинах буря,И яснеет небосвод... 7 День проездив, перед зорькойСтанут на дворе трактирном,Лошаденок тихомолкомРаспрягут, осмотрят кладь,Вытянут по рюмке горькой,Пирогом закусят жирнымИ уже не знают толком,Что еще им предпринять.Что в трактире за духмяны!Там в ломтях на стойке студень.Мягкий, земляной, щербатыйГлиною посыпан пол.С четвертью корчмарь румяныйВертится среди посудин, —Там и чувствуешь себя ты,Будто бы в свой дом пришел.Убраны коржи со стойки, —Сбыту нет им, зачерствелым,Пряник заперт в шкаф старинный.«Ну, честной проезжий люд,Хватим-ка еще настойки!Что слыхать на свете белом?»Отвечают с важной миной:«Что? Живут да хлеб жуют...» 8Люди в каждом городишкеВзад-вперед снуют жучкамиИли же толкутся, стояВ переулочках кривых.Кто-нибудь, поймав вестишкиВ суетне, в немолчном гаме,Мчится, как дитя большое,Высыпать соседям их.Там, о времени не зная,Закусить чем свет садятся,Смерклось — спать идут, ведь надоВстать с коровою как раз.Знают лишь от века в крае,Как молитвенник и святцы:Если с поля гонят стадо,Стало быть, уж поздний час...Вот по уличкам поселкаПоспешает, вам неведом,Человек, — в нем столько прыти! —Заработком увлечен,Мчится он, жужжит, как пчелка...Если же пуститься следомИ спросить: «Куда бежите?» —Толком не ответит он...Да и знать ему нет нужды!Что имеет он, безвестный,И чего бы несомненноОн хотел в своем дому?Он, вопросов этих чуждый,Скажет: есть, мол, царь небесный,Значит, о судьбе вселеннойПечься только лишь ему!.. 9Вот и сумерки настали.От возов и от скотиныПыль над шляхом: всё стремитсяВ нетерпенье ко дворам.На дверях — замков медали,Все завалинки — из глины,Хорошо на них сидитсяВ тихий час, по вечерам.Едут люди с сенокосаПосреди ржаного моря.Едут — и на всю округуПесню грусти тянут в лад.Девушка, откинув косы,Начинает; парень, вторя,За руки берет подругу,—Оба опускают взгляд.Запевающей деревнеОтзывается вторая;Две другие поневолеПристают; звучна, простаПеснь — и что ни миг душевней,И, в раздумие впадая,Всё внимает ей, доколеНе сгустится темнота.Вот зажглись среди равниныОгоньки — их взор не зорок!Будто бы во тьме чего-тоИщут ревностно, без слов.Вот погасли — до едина —Керосин, как видно, дорог!Знать, домишкам спать охота, —Спите, спите, добрых снов! 10Подъезжая под местечки,Видишь кладбище с оградой,Двор корчемный чуть подалеИ аптеку заодно.Через рвы лежат дощечки,Коз найдете, если надо,Молотилку пожелали —Поезжайте на гумно.С каждою корчмою здешнейДружит вывеска из жести,Зелень крыши, и собаки,Словно львы, и двор, и сад.Зреют раньше в нем черешни,Чем в других садах предместий,На заборах (помни всякий!)Гвозди понабиты в ряд.Но до них какое дело!Ветви, спелый плод склоняя,Тычутся в глаза листвою, —Лезть да рвать — излишний труд!Нагрузил карманы смелоИ подался... Мать честная,Ведь плодов родится вдвоеВ лето будущее тут.На ступенях и в сторонке,Ложку ткнув за голенище,Ожиданием измаян,Разный кучится народ.Этот мнет письмо в шапчонке,Тот со скуки в рюмку свищет, —Дверь корчмы когда ж хозяин,Смилостивясь, отопрет?В день субботнего гуляньяКуст сирени молит жарко:«Парни, девушки, с собоюПрихватите и меня!»И, почтя его желанье,Гроздь за гроздью рвут гурьбою.Тщетно злобствует корчмарка,«Жуликов» в окне браня.А в саду: черешни, дули,Слива рядом с крутоскулымЯблоком окраски алой, —Что захочется, бери!На поляне виден улей,Схожий с деревушкой малой;Пальцем ткни — и грозным гуломРой ответит изнутри.Вишни, тонкие, как трости,Сплошняком стоят обычно;Словно индюки, красивоНадуваются плоды.Явятся в субботу гости —И, радушной став на диво,Их корчмарка самоличноПотчует на все лады. 11День горит от зноя злого.Небеса, как губка, сухи.Щекоча их, в мутной синиТучка вялая ползет.«Боже, как кусают мухи,Сладу с ними никакого!Сколько развелось их ныне!» —Слышны стоны что ни год.Отобедав, нужно малостьПодремать, — ведь нет спасеньяОт свирепых мух, от жара, —О, как в полдень он тяжел!Трупом площадь распласталась,Рты раскрыты, храп, сопенье...И — на страже у товара —Дружно вьется пара пчел.Городишко впал в истому.Пусты лавки — нет почина...Мимо них снуют часамиВихри пыльные одни.Крамарь[15] поболтать к другомуХодит; на ступеньки чинноСядут — и клюют носамиВ жидкой и сухой тени.Снится им умалишенный:В полушубке нараспашкуОдиноко по майдану[16]Он проходит вдалеке.Знойным солнцем обожженный,Он, как лист, жует рубашку,Он шатается, как спьяну,Стиснув камень в кулаке.От мясной — он к бакалее:Нюхает сухие кадки;Задержавшись на пороге,Из бутылки масло в ротЛьет, дрожа, как в лихорадке.Крамарь — палкою в злодея,Угодил он прямо в ноги —Прочь спешит, хромая, тот.Как велит обычай старый,Торг в четверг идет горячий,В понедельник в лавках бойкоЧто ни есть распродают.Так сменяются базары,И, друг другу вновь удачиПожелав, густой настойкойЧокаются там и тут.Нагружают воз за возомВсякой всячиной занятнойИ пускаются из дому.Вот уж на пути большомГородок один к другомуМедленным ползет обозом,Чтобы, заваль сбыв, обратноВоротиться с барышом.Но в особенном почетеВ том краю благословенномКонский рынок — за чертоюСельской или городской.Маклер с тростью на отлете,В лапсердаке[17] неизменном,Вея блеклой бородою,Там толчется день-деньской.Набежит на рынок свораЗабияк — вокруг сначалаРыщет, разводя руками,А потом, среди людейМатерого сцапав вораИ осыпав тумаками,Вопиет, что опозналаВыкраденных лошадей.Кони ржут и брызжут пеной,Свищет кнут — в галоп короткийИх пускают — ветер-кони!Вот уж торг заводят тамНемцы — каждый в балахонеИ с подстриженной бородкой.Вот, сойдясь в цене, степенноУдаряют по рукам.В зубы поглядят пытливоЛошадям — и прочь с базара:Спрыснуть сделку, рассчитатьсяЗавернут в шинок тотчас.«Зверь — вот этот, с красной гривой!Пегому как раз он пара...»Вот народ — в шинке, в прохладце,Глянь, идут и скамьи в пляс.Обтирая лоб и скулы,Содовую пьет без счета,Пьет — и жаждою томитсяПродавец. Прищуря взор,Фыркает: «Тепла водица!»Пьет сосед, весь мокр от пота,Прочь отходят балагулы[18],Кончив дельный разговор. 12В путь тряпичники с мешкамиВыступают на рассвете.Тощи, полуголы, босы,Палки выставя вперед,Осторожными шажкамиХодят женщины и дети, —Ворошат они отбросы,Каждый что-нибудь найдет.И мешкам пихают в зевыВсякий хлам рукой проворной,И мешки, раздувшись важно,Множатся года и дни;Без распашки и посеваТак вот и растя упорно,Ближней фабрикой бумажнойБредят, грузные, они.Станет вдруг молва глухаяВсем тряпичникам известна, —Смотришь, скопом сухопарымУстремляются сюда:Пыль клубя, возы с товаромТянутся в степи окрестной, —Словно тучи, распухая,Их чернеет череда.В гости из большого мираПриезжает днем счастливымКоробейник: он с наборомКолец, брошек без числа.Блещет на колечке дивомСиний уголек сапфира,И люба девичьим взорамБрошка — медная пчела.И обступят понемножкуКоробейника в местечкеДевушки из всей округи;К пальцам толстым наугадПримерять начнут колечки.С хламом побегут прислуги:Тряпку дашь — получишь брошку,Обменяться каждый рад. 13Доверху полны подвалы.Громоздятся на подводахГоры овощей и хмеля —С урожаем повезло!День приходит запоздалыйИ — торопится на отдых;Пробежит еще неделя,И — развеется тепло.Ищут в поределых травахМесто теплое утрамиРебятишки на пригорке, —Грустно солнце светит им.В кучи сметены ветрамиЛистья... Бедняки, собрав их,Растирают, курят — горькийИ душистый вьется дым.Освежил рассвет крылечкиИ на крыши сбросил иней.Камышом, листвою прелойПахнет в воздухе сыром.Нет купальщиков на речке,Лишь кассира встретишь ныне:Он купаться ходит смелоДо морозов — день за днем.Впрочем, утверждает каждый,Что детина тот могучийТронулся, избави боже...Прачки — слух идет в селе —Видели его однажды:На заре, в мороз трескучийЛез он в прорубь без одежи —Было это в феврале.К вечеру, глядишь, по стекламДождь стучит, косой и колкий;Свесясь, как мотки шпагата,Тучи низятся к земле.И под небосводом блеклымЛовят, ловят их проселкиИ проезжих тороватоОделяют в мокрой мгле.Дождь три дня над деревенькойВ ней сухой не сыщешь кочки.В узких улочках вдоль пряселБурный катится поток.Выставляет кадки, бочки,Чтоб намокли хорошенько,Всякий, кто еще не квасил,Не солил на зимний срок.В липкой жижице на милиПотонул простор и хмуроВозвещает: за воротаНосу показать не смей!Так вот лето проводили,В осень въехав, как в болото,Этот — неизменной фурой,Тот — подводою своей. 14 Осень — с грязью непроезжей!За морозцем — слякоть снова.Но — бессильные потуги:Одолеть зима должна!Вот приходит первоснежье,Кроя голизну округи,Словно платом из льняного,Стираного полотна.Санный путь пролег в простореТак теперь езда другая;Лошадей лишь тронь — и саниЗаскользят средь белизны.Бодрствуют пути в тумане,Будто снег оберегая;Сани мчатся в снежном море,Как под парусом челны.Что с того, что стужей небо,Долгой и крутой, богато.За певучим самоваромНет ни скуки, ни тоски:Учатся считать ребята,И выигрывают с жаромКозок, слепленных из хлеба,Друг у Друга старики. 15Есть в краях свои повсюдуПоджигатели и воры.Гицель[19], кем-то подстрекаем,Наезжает что ни год,Вот уж бабьи разговоры:Мол, опять шалят под гаем:Что ни год честному людуДосаждает пришлый сброд.Гицель с будкой обветшалойЗаявляется, кочуя.Средь базара, спину сгорбя,Остановится одёр.Наутек куда попалоМчатся псы, беду почуя;Будто в человечьей скорби,Молят: спрячь, пусти во двор!Торжествуют мальчуганы, —До ученья ли ватаге?Пламенем горят глазенки,Молотками бьют сердца.Мастерит ловец арканы,Детвора наперегонкиПсам вослед летит в отваге,И веселью нет конца!Судный день для псов бездомных, —Не уйти им от расчета:«Этот смерть обрящет в муке,Выживет на время тот».Настигает жертв охотаДаже в уголках укромных.Лишь аптекарь «на поруки»Своего щенка берет.Любопытствуя, в окошкиУтром ранним кинут взгляды:Никого не приневолишь —Гицеля простыл и след!Что ж? Пускай журятся кошки!Вот так парень — хвастовство лишь!Псы же сами, думать надо,Сдохнут через пару лет.Лишь вдали, где тын понурый,Шесть худых собак недоброОскаляются в канаве,Обретя судьбу свою.Лапы вместе, сняты шкуры;Спят они, нагие ребраСолнцу знойному подставя, —Спят и снятся воронью. 16Лекаря имеет всякийГородок, и адвоката,И доносчика... Чуть ветерВздует пламя где-то вдруг,Побежит со звяком ведерРой соседей, кинув хаты,И стекутся вмиг зеваки,И сомкнут гудящий круг.Погибают до единойЛавки... И от дома к домуХодит, за грехи наказан,Погорелец в злой тоске.На ухо один другомуШепчет — дескать, видел раз он,Как поблизости детинаРыскал с банкою в руке.«Лишь к зиме набили клети,Как послал господь невзгоду —Будь всеведущ, как пророки,Отвратить беду сумей!»Этот — как опущен в воду,Стиснут рот, в морщинах щеки,Вон из кожи лезут дети,Утешая матерей.Полон город женским воем,Грудь царапает иная,Черная пришла суббота —Не смолкают плач и стон.«Цыц! Мы лавки вновь построим!» —Причитанья прерывая,Вдруг выкрикивает кто-то,Выкрикнул — и сам смущен.Вот неделя, вот другая,И Бердичев, франт чванливый,Заявляется с кредитом:«Слово честное — залог!»Он, товар хваля, твердит им:«Нужно брать, не рассуждая,Соглашайтесь — и счастливойЯрмарки пусть даст вам бог!»Только минул день субботний,Смотришь, ввозят доски, бревна;Начинают строить рьяно;Спор заводят меж собой,Лая друг на друга, словноШавки из-за подворотни:Место посреди майданаХочет захватить любой.У проселка посвободней.По примеру городскому,Скоро весь завален тесомОн, как грудой мертвых тел.«Дал бы место хоть колесам, —Говорит сосед другому. —Дом возводишь, а сегодняПогреб строить захотел!»Ссорятся, приходят к миру:Вновь продажа, купля снова;Крышу хочется повыше, —Ставь на долгие года!Выстроены по ранжиру,Свежей краской блещут крыши:Глянь, к пожару вновь готоваСтройных лавок череда. 17Не пришла однажды с лугаЛошадь с доброю уздечкой;Как-то две коровы к срокуНе вернулись в хлев. И вотВысыпало всё местечко,Взволновалась вся округа,—Поутру идут к «пророку»:Он лишь, дескать, их найдет.Годы средь поселков местныхОн кружил, как бесноватый, —То ль возница, то ль в погонеЗа наживою делец.С юности он завсегдатайПестрых ярмарок окрестных;Все ему знакомы кониВ крае из конца в конец.Он в хибарке одноногойПроживает на погосте...Дни проводит за Гемарой[20]И дела вершит старик.Худ он — кожа лишь да кости,Заикается немного,Но любую — жулик старый —Разрешит загадку вмиг.Люд он встретит на порогеС видом грустным, но достойным:«Что-нибудь стряслось, сыночки?Подозренье на меня?Все обследую дороги!»Можно быть вполне спокойным:Словеса его до точкиСбудутся — того же дня.Но когда малы утраты —Самовар, часы стенные, —То к нему ходить бесплодно,Крест на них поставь тотчас.«Что тебе еще угодно?» —Спросит он, к стене прижатый.«Ты замашки брось дурные», —Скажет он, прищуря глаз.Если ж не велит он, нужноСлушаться его... Из домаИсчезая беспричинно,Он к вечерне — тут как тут.«Дока этот старичинаВ лошадях», — толкуют дружно.«Как букварь, ему знакомоЭто дело», — бает люд.Пасха — в белом он наряде;Молится усердно богу;Бодрствуя, всю ночь Агаду[21]Он читает... Верой сыт,Лишь мацу неделю срядуОн вкушает понемногу...Льнут к его окошку, глядя,Как молитву он творит. 18Вот средь улицы, на тачке,Ящик: две на нем бутылиЯрко-красного сиропа;День-деньской сидит вдоваНа припеке, в вихрях пыли.Улица — в полдневной спячке,Нет ни голоса, ни топа,И хмелеет голова.Напоказ — в коробке чайнойЖареный миндаль, ириски...Там всегда найдешь их, глянув,Цвель на них давно легла.Грязная водица в мискеДля промытая стаканов,Кружится клиент случайный —Захудалая пчела.Разложив, как на базаре,Скудный свой товар, починаЖдет старуха, ковыряяПальцами в ушах... ПолнаКруглая ее корзинаВсяких семечек до края;Продает, сама поджаря,Их стаканами она.Но с водонапорной будки,Сверху куполообразной,Издали доходит спорый,Бодрый, неуемный гуд.Днями и ночами (шутки!)Не стоит ни мига праздно.Слышно, золотые горыТам без устали гребут!Кто же в силах с ней сравниться.«И в субботу — вот проклятье! —Отпускает людям воду», —Слышен вдовий шепот злой.«Чтоб добра вовек не знать ей,Боже, чтоб ей развалиться!Но — несчастьям нет к ней ходу,Хоть о стенку головой!» 19Дни за днями, словно миги,Пролетают бесполезно.От поездки ошалелый,Вновь еврей в своем дому.Вот приходит «китель белый»[22],Предлагает он любезноРасписаться в толстой книгеИ дает листок ему.Он в карман листка не прячет,Он — к соседу: «Вам понятно?»Трепеща, супруга вскореВ дом во всю вбегает прыть,На щеках алеют пятна...То — повестка! Должен, значит,Быть свидетелем он. Горе!Что он станет говорить?Но — зовут — идет на зов он,Ведь шутить нельзя с властями!Руки за спину, рысцоюВ суд спешит он, страх тая.Возвращается, взволнованСадом, разными цветамиИ ограды высотою —Здорово живет судья!«Я б, признаться откровенно,Продал этот двор обширный,Поживился б золотыми, —Только бы господь помог.Любо торг вести с такими —Глядь, урвешь кусочек жирный, -Здесь же скачешь ежедневно,А в итоге — лишь плевок!» 20Ждет весна, когда сменить ейЗиму, полную упорства.Медленно отходит летоУ проулков на руках.Осень, в желтое одета,Лист дерет рукою черствой,Но светло ее прибытье,Рады гостье в городках.Время так проходит тихо,Как для пчел в степной долине.Встав с зарей, ушел из дому —И пропал средь пустырей.Кровь согрелась — разве лихаНе хватает молодому!Что? Со скарбом воз? — С ВолыниСобирается еврей.И, во все концы открыты,Ежатся во мгле проселки,Лежа с тропами в обнимкуПод сырым ее холстом...И стучат, стучат копыта,И леса склоняют челки,Глядя, как бежит сквозь дымкуВ мир бескрайний путь с путем. 1918Перевод Д. Бродского
ЧАТЫРДАГ
ЧАТЫРДАГ 1 Дороги всех широт меня к тебе вели,И вижу я — твой плащ весь в облачных заплатах.Отшельник каменный в щетине чащ косматых,Каких ты ждешь вестей из дальних стран земли?Тебя благословил, как сына, свод небесный,Ты бурями крещен и солнечной тоской.Зачем бугристый лоб ты устремляешь в бездны?Считаешь ли светил неисчислимый рой?Скажи, что ты узрел в огромной звездной дали?Скажи мне, что прочел на голубой скрижали?Ты солнцем опьянен, о звездочет и маг!Спешу к тебе, забыв порывы и желанья,Твой лик мечтателен, твой торс как изваянье,Твоею тишиной ульюсь я, Чатырдаг!.. 2Дана Алушта в дар тебе, о властелин!У ног твоих страна, расцвеченная ярко,Вся в виноградниках и в зелени долин.Откажешься ли ты от этого подарка?Макушкой бритою вдали блестит мечеть,Гвоздями домиков утыканы отроги,В мечети той мулла, скрестив кривые ноги,Визгливо силится свои молитвы петь.Иду к тебе сквозь мир зеленый, беспокойный,Где овцы на лугах, где кипарисы стройны.Ты спишь? Не слышишь ты мой осторожный шаг?Теснятся хижины пред гордым великаном,Крадется черный лес взлохмаченным цыганом.Твоей тревогою дышу я, Чатырдаг!.. 3Куда в рассветный час свой отблеск море денет?Кому подарит луч, раздробленный волной?К тебе, о Чатырдаг, как лань, бежит прибойИ пеной золотой далекий берег пенит.Кому в закатный час ты ослепляешь взор,Олень, украшенный сверкающей короной?Ты блещешь предо мной, встав из морского лона,Соленой грудью волн тебя вскормил простор.По-братски делишь ты с лазурными волнамиВсё золото лучей, всё солнечное пламяИ огненных овец на склонах, на волнах.Рассветные лучи резвятся, как ягнята.Шар солнца над водой встает, а в час закатаЗаходит за твоей спиной, о Чатырдаг!.. 4На россыпи камней, шлифованных волной,Купаются в лучах коричневые спины,Как будто с крутизны комочки влажной глиныНа берегу морском рассыпаны тобой.Колени, голени мелькают в пене белой,Песок и серый ил на шеях, на боках,Как будто к твоему подножью, Чатырдаг,Погибших выбросил прибой осатанелый.Стальной кольчугою вздымается волна,Стеклянным колесом прокатится онаИ станет ливнем брызг и белоснежной пеной.Я в центре хаоса, в бушующих волнах,Как будто в этот бой меня — мечту вселенной -Ты бросил с высоты, безмолвный Чатырдаг... 5Шеренги черных волн ползут, как цепи рот,Ползут, прикрытые бронею мрака черной.“В атаку!” — ветер взвыл охрипшей медью горна,И грозные войска бросаются вперед...Полки седых вояк, густых бород отряды,Рты искорежены, блестит зубов оскал.Вздымаясь, катятся хрустальных гор громадыИ рушатся, дробясь о грудь прибрежных скал.А ты, как ночи дух, чернеешь в царстве мрака,Твой рот окаменел, ты нем, ты глух, однакоУлавливаешь вдруг далекий гул атак,От века ни пред кем ты не сгибал колени,Не видишь сверху ты гремящих волн паденье,Но издали врага ты чуешь, Чатырдаг! 6Стихия в клочья рвет свой голубой наряд,Лохмотья сбросила и прыгает с разбега,Роняет пену с губ, совсем как хлопья снега,И гонит к берегу стада седых ягнят...Ты видишь, Чатырдаг, китов безумных стаи,И львы крылатые ревут у ног твоих.Здесь море, боевой короною блистая,Возводит крепости и разрушает их...Его дыхание, как сто ветров, могуче,Разверзло пропасти, нагромоздило кручи,Швыряет на берег большие валуны;Бездомных каравелл вдали белеют снасти,Восставшие валы их снова рвут на части,Не ищет пристани мятежный дух волны... 7Растратило свой пыл разгневанное море,Уснуло, откипев; седой простор затих,Он держит тишину в объятьях голубых,И нежность светится в его лазурном взоре.И чайки, словно пух, парят над синевой,У каждой в клюве нить сверкает золотая,Тугой клубок лучей распутывает стая,Он издали похож на остров огневой...Большой баталии раскаты отзвучали,Безмолвьем скованы темнеющие дали,Лишь изредка волны вздымается кулак;Заката зыбкий мост морская гладь качает,Но мира эта хлябь ни с кем не заключает,И гулу вечных битв ты вторишь, Чатырдаг.
8О море Черное, в безмолвии ночномЛежишь, приковано к земле цепями штиля;Утесы над тобой испуганно застыли,Дороги сходятся, даль осенив крестом…Лучи седой луны в твоем трепещут взоре,Как пальцы призрака, ползут из темноты;Объятья черные раскрыло миру ты,Никто не вырвется из рук твоих, о море...Шеренги скал немых глядят в глаза судьбы,Их лысины блестят, в чернильных пятнах лбы.Которую из них пожрет пучина прежде?..И мнятся вопли скал... Здесь места нет надежде.Дельфины быстрые стремятся ввысь взлететь,А скалы замерли, страшатся мрак задеть... 9Стоишь ты, Чатырдаг, высок и горделив,Как складки мантии, твои спадают склоны,И взгорья свитою коленопреклоненнойПокорно держат шлейф, у ног твоих застыв...Лежат перед тобой косматые долины,Ползут к твоим ногам дороги, как ужи,Навытяжку стоит вдали Екатерина,Хоть птичье молоко подаст — лишь прикажи…Бросают волны соль тебе в глаза, но, скован,Стоишь недвижно ты... Неужто заколдован?Или с рожденья слеп и видишь только мрак?..Слепец, тебе в глаза смеется даль морская,Твои рабы молчат, глядят в простор, не зная,Что ты утратил здесь, что ищешь, Чатырдаг. 10К тебе, о Чатырдаг, крадутся облака,Их черным бархатом твое чело увито,Ползут к твоей груди, касаются гранита,Твоим страданием обмыты их бока...Мелькают облака, как птиц полночных крылья,Как соглядатаи, они ползут с высот;Их перья черные твой голый торс покрыли,—Уходит туча прочь, а новая ползет.И ты растешь, растешь, одетый в покрывало,Уже стираются все грани, все начала,Ты, словно перьями утыканный, распух.Ты в оперенье скал сидишь, как филин старый,О каменный чабан, мертвы твои отары, —К тебе ползет из бездн могильный тяжкий дух... 11Ключи поют хвалу тебе, о Чатырдаг,На виноградниках они журчат, в садах,Руками влажными твое лаская тело:“Пришли мы напоить твой мир, твои сады,Где гибкая лоза от жажды помертвела;Нас каждый персик ждет, к нам тянутся несмелоВсе стебельки твои, все грядки, все плоды...Босые девушки, как лани молодые,Омоют в сумерки свои тела нагие,Руками смуглыми любимых обовьют”.В ночных садах — покой, дневной закончен труд.Ты спишь, и родники не нарушают дрему,Прибою внемлешь ты, далекому, глухому... 12И к виноградникам крадутся родники —Тобой плененные серебряные девы,Касаясь лунных струн, поют свои напевы,Целуя тонкие побеги и ростки...И струи, прыгая, играют на кимвалах,Стремится каждая к растенью своему,Рассказывая быль о тех подземных залах,В твоем, о Чатырдаг, таинственном дому.В твоей груди сокрыт пьянящий чудо-камень,И он недостижим, он под семью замками.Но пленницы твои крадутся наугад,И, усыпив тебя своим певучим звоном,Живящей влагою бегут к долинам сонным,Где бледны персики, где зелен виноград... 13Тебе, о Чатырдаг, высь соткала повязку,Священную чалму из девственных снегов,И седина твоих заснеженных висковРассказывает нам времен далеких сказку...Дробится яркий луч на белизне твоей,Здесь ветры сходятся над каменистым склоном,Им этот мир знаком с его начальных дней,И торс твой закален дыханьем их студеным...Безмолвный Чатырдаг, над головой твоейТе ветры празднуют вселенной юбилейИ чащу всех тревог за вечность подымают,Беседуют о том, как первый луч возник,О том, как родился из моря материк,И каждый из ветров о чем-то вспоминает... 14И вот свои войска остановило море,Отряды грозных волн сковало немотой,Смолою черною им залил рты покой, —И слышно в тишине: о прошлом ветры спорят…Нам ветры говорят, как пахнет плоть долин,Как пламя, затвердев, грядою горной стало.Здесь каждая скала торчит куском металла —Ползучей зеленью обвитый исполин...А море, как всегда, лежит котлом бездонным,И, как всегда, кипит под солнцем раскаленным,И, обнажив клыки, на штурм земли идет;Ни с кем не знается оно, глядит угрюмо,Не хочет никому свои доверить думы,Лишь пенистым волнам — хребтам бегущих вод. 15На лбу твоем видны соленых брызг следы,Они — как оспины на коже виноградной:Седой простор морской — твой недруг беспощадныйГрозит, о Чатырдаг, убить твои сады.На вотчину твою, прозрачный шлейф раскинув,Жестокий свой налет свершает саранча,Тебя сжигает жар полдневного луча,И вгрызлись ящерки под ногти исполину…Размотанный тюрбан на голове твоей,И виноградники на рубище полейПришиты стежками, как свежие заплаты;Побеги гибкие испепеляет враг,Твои рабы молчат, как будто виноваты,Как будто им грозит твой суд, о Чатырдаг!.. 16 ИЗ АЛУШТЫ В ГУРЗУФ 1 Как вехи на пути — массивы цепи горной,Толпится стадо гор кудрявой барантой,Спускаясь к берегу, бредет на водопой,А в воду не идет — страшится глуби черной.Но как сюда попал гранитный носорог? —Он пьет, припав к воде, и ноздри раздувает,Посеребрен луной его округлый бок,Одетый мглой Гурзуф с его хребта свисает.Тропинки вдаль ведут, шагает пешеход,И юный кипарис, недвижный, полусонный,Целует облако в голубизне бездонной;Фасады белые бегут за поворот, —Их кто-то разбросал на всем пути далеком,Чтоб снова не попасть в Алушту ненароком… 2 Но позади Гурзуф — уже в семи верстах,Навстречу нам — хребты, зеленой чащи пологИ цифры черные на верстовых столбах,Шесть верст проехать нам — и Ялта: путьнедолог…Еще две-три версты — и кончился подъем,Теперь, дружок, держись — покатимся с откоса;Повозка дребезжит, внизу гремят колеса,И оглушает нас порожних ведер гром...И снова поворот. Шарахаются кони.Навстречу вынырнул шальной автомобиль,Он мимо пролетел, подняв завесой пыль,И прячем лица мы за пыльный тент, в ладони,Дорожной пыли шлейф взметнулся и повис.И вновь берем подъем, и вновь съезжаем вниз. 17 СИМЕИЗ Тиха морская даль, одета грустью сизой,У ног утесов спит стальная гладь воды;Ей снятся груды лун и скал седых ряды,Прикрывшие собой молчанье Симеиза...Как замки, над водой утесов строй навис,Русалки здесь живут, а там — жилье дракона;И ночью чудится, как из морского лонаТайком на бережок выходит Симеиз...Устало море, спит, а полночь голубаяНад ним склоняется, как нянька, обнимая,И чутко слушает немую глубину...Но, сбросив лунный сон, ворчун очнулся старыйИ просит, засверкав, чтоб ночи темной чарыВернули Симеиз в подводную страну... 18 КУРБАН-БАЙРАМ На берег сумрачный, ворча, волна плеснула —Вот так бросается к телеге волкодав.Сняв бубенцы с коней и четки в руки взяв,Татары шепчутся: “Письмо из Истамбула!..”Ждет отдых лошадей, спят тропы по горам,Забравшись в огород, стоит овца уныло, —Она бы все кусты, все травы расспросила:Не завтра ли в селе справляется байрам?..Ползет в долины ночь, и синий сумрак плотен,Он кутает сады, вершины гор и крыши;Тоскливый плач муллы взлетел над тишиной.А волны всё ворчат, как псы из подворотен,Прижались домики к подножьям гор, как мыши,И чутко слушают, что шепчет мрак ночной... 19Мне солнце до крови подошвы обожгло,И захлестнул меня густых колосьев пламень.Дневной истомою глаза заволокло,И тело всё блестит, как под волною камень.Чешуйки на щеках. Целуется со мнойПесок. Я весь горю. Я говорю с камнями.О плечи молнией дробится луч дневной,Он шею мне оплел злачеными ремнями.В ресницах блещет луч. Я пеною омыт.Мне снится: надо мной вселенная простерлаОрлицы гнутый клюв — Ай-Петри гордый щит.Нет, я от солнца пьян, я солнцем сыт по горло,О плечи молнией дробится луч дневной.Болтаю сам с собой... 20С трудом я сбросил ночь... И день во весь размахРаскрылся предо мной от скал до окоема, —За мною по пятам он шел, в его зубахЖелтела длинная, хрустящая солома.Он всё с меня сорвал, и я остался гол,Он в плоть мою вонзил соломы острой пламя,За мною по камням по раскаленным шелИ окружал меня, касаясь губ губами.Он обхватил меня железною рукой,Опутал ноги мне, перехватив дыханье.Мой лоб отяжелел, и пот со лба — рекой...Под скалами вода, и сини полыханье —Внизу и предо мной, и весь я в голубом.Я сбросил ночь с трудом... 21О берег тычется слепой верблюд — бурун,Он хочет здесь прилечь, он здесь задремлет вскоре.Ты к тайной вечере уже готово, море,И голубых гостей ты ждешь с наземных лун.Как у тебя светло, в субботнем блеске, в пене!С короной звезд к тебе склонился небосклон.Но лодки мечутся, как жаб двуногих тени,И серых далей холст весь кровью окроплен.Благослови хребты. Их головы припалиК чернеющей воде, покой прибрежный пьют.И трет свой мшистый бок о берега верблюд.Безмолвье прервано. Вновь посветлели дали.Ты что-то говоришь гостям с наземных лун.О берег тычется слепой верблюд — бурун. 22Кто путь вам преградил, о горы, кто в скитаньеНа вас навьючил груз просторов и тоски?Вам давит небосвод на плечи и виски,Мечты гранитные, скалистые страданья!..Увязли вы, как рать, попавшая в пески,Как опухоли вы — на теле мирозданья.Что слаще для людей, что выше, чем желаньеПроникнуть в недра гор — пусть кручи высоки!Но в час, когда плывут созвездья над землей,Уже не слышите вы наш призыв немой, —В просторах он летит, но к вам дойдет едва ли...Вы — каменная боль, гранитные мечты.Не скажут никому теснин глубоких ртыО том, кто преградил вам путь к бескрайней дали. 23Ты сотней челюстей грызешь материки,Грохочут сотни гроз на голубой равнине,В бесчисленных когтях ты держишь гор твердыни,Обглоданы тобой утесов костяки…В завесу вечных тайн вонзаешь ты клыки,Ты тянешь сотни лап к заоблачной пустыне,Чтоб жажду утолить, упиться далью синей,Чтоб сердце охладить, чьи муки нелегки.О море, в бездне ты рычишь осатанело,Ты хочешь выпрыгнуть, но непослушно тело, —Кто в глубину тебя столкнул с прибрежных круч?Тебе бросает высь кровавый шар светила,Чтоб снова небесам ты солнце возвратило,Но к сердцу твоему, как трос, привязан луч... 24Всё отдано тебе! Всё — в этих берегах!Но дух твой закален, все блага отвергает.Волна, как носорог, на отмель выбегает,И ветры прочь летят, их гонит в горы страх.Все земли — клавиши, а ты — нутро органа,Как щебень, брошен в мир протяжный твой хорал;Простор твой, как меха, он дышит беспрестанно,То исторгает звук, то снова звук вобрал...Твоя душа — из брызг, из пены — покрывало,Твое дыханье — снег, а тело — мрак провала!Повсюду гибель ждет! Повсюду — глубина!Скажи, какая страсть тебя волнует, море?Скажи, какая боль в тебе, какое горе?Скажи, какой тоской твоя душа полна?.. 25Извивы молнии, как пляска маяков,Поверхность черных вод огнем изрешетило,Как будто брызнуло осколками светило,Клинками пламени просторы распоров…И волны вздыбились, бои и беды множа,Синеют пасти мук в соленом вихре брызг.Несите, ветры, весть о том, что божье ложеТоптали ноги толп и разодрали вдрызг!..Присели берега, дрожат утесы в страхе,И крестят молнии далеких гор папахи,А волны скалятся, и зубы их блестят.Ты, море, — шумный пир, как саранча — перуны!Багровой брагою запенились буруны,Пьют брагу молнии, как пьют безумцы яд... 26У черных пристаней на белой пене водБаркасы прыгают, как на снегу вороны;В венке морской травы под рокот похоронныйПлывет на спинах волн погибший мореход.Жилье — как нетопырь. Его хранят иконы,Но в окнах ураган о гибели поет;Лучина грустный свет на стол дощатый льет,Рыбачку юную пугает мрак оконный.На пляже свалены топчанов костяки,Весы — как черепа, дырявы их виски,Ложатся на весы свист ветра, гул прибоя...Волна в седом венке — как ложе гробовое.Гадалка старая рыбачке ворожит,И карта каждая, как молния, разит... 27Уснуло сердце вод. Во мгле твои седины,Волна ползет, скуля, как виноватый пес,И лижет галечный береговой откос.О море, скорбь твоя темней твоей пучины.Ты днем громило дно, песок прибрежных кос,Ты било в берега, как в лопасти турбины;И прыгали валы, вздымались, выгнув спины,Похожие на рой крутящихся колес.Как бешеный верблюд в погоне за подругой,Волна гнала волну — и лезли друг на друга,Вздымала их горбы нахлынувшая страсть.А ныне ты лежишь, как содранная шкура,Ты дремлешь в сумерках, пустынно и понуро,И суша кулаком твою заткнула пасть... 28Садятся ужинать. Уходят на покойИ морю говорят: “Спокойной ночи, море!”Но море морщит лоб — раздумье в синем взоре,И лодки на песок выносятся волной...Ладони чешуей покрыты, ноги — тиной.Спят лодки килем вверх, как стадо черепах.Закатный дождь лучей повис, как паутина,И отсвет розовый на пенистых гребнях.А море всё дрожит раскинутой паневой;В нем — неба синева, и солнца круг багровыйПриложен пластырем к больному сердцу вод.Закончив ужинать, артель рыбачья встала.Усталость сброшена — ее как не бывало, —Стекла с тяжелых плеч, как брызги волн, как пот… 29Уже ночной улов увозят на возах,В корзинах слитки рыб — им не уйти из плена;Хватают воздух рты, в глазах застывший страх,А в жабрах трепетных сопит морская пена...Устали рыбаки, бредут безмолвно вслед,Иной перевернет в корзине рыбье тело;Опасность позади, тревога улетела,На лица рыбаков зеленый лег рассвет.Как на похоронах, плетется конь уныло,На морде — чешуя, и ноздри залепила,Чихает бедный конь, дробинки слез текут.Рыбачьи невода колышутся на кровле,Просохнув на ветру, висят до новой ловли.Кричит возница: “Н-но!” — и лихо свищет кнут. 30Огромной рыбою на берег выполз бот,Облеплен чешуей, он под лучами блещет,Над ним задумчиво широкий парус плещет,Как струйки рыбьих слез, вода с бортов течет...А лодка на спине лежит у свай причала,Похожая на сельдь со вскрытым животом,Уловом, как икрой, набит он до отвала;Попали рыбы в сеть, не ведая о том...А люди паруса, как фартуки, свернули,На влажной гальке сеть пустую растянулиИ стягивают с ног сырые сапоги,Глядят в немой простор, как будто ищут что-то,И, мокрым рукавом стирая капли пота,Соленый черный хлеб ломают рыбаки… 31Шерстистый горб горы густой травой порос,Телята прыгают, резвясь на косогоре;Следя за их игрой, лежит в немом дозореЧетвероногий страж — большой косматый пес...Он лапы вытянул, блаженно зубы скалит:— Резвитесь, милые! В запасе день у вас. —Как зелен этот мир, он весь лучами залит,И радостно звучит овчарки хриплый бас...Привольно здесь телкам, их не кусают мухи,Щекочет солнце пса, совсем как стебель в ухе,И пес пытается зубами луч поймать;Он высунул язык, залаял через силу,Стреноженную прочь он отогнал кобылуИ, глядя на телят, улегся в тень опять. 32Висящее белье читает ветерок,Как строчки белые на голубой скрижали;И светлых бликов ряд, сверкая, как медали,На грудь сырой земли воскресным утром лег.Белы, как простыни, у моря хаты встали,Как будто выстиран и сохнет хуторок:Он скован, как баркас, канатами дорог,Щетинясь веслами, он жадно смотрит в дали…На вышке белый флаг, привязанный к шесту,Похож на аиста и рвется в высоту;А ветер дочитал все строчки на скрижали,Он травы и листву целует на летуИ норовит сорвать блестящие медали… 33У вьющейся тропы, как две сутулых ивы,Босой старик рыбак с подругою седой,Они свой хлеб жуют под чахлою листвой,Их ноги высохли и, словно корни, кривы...У старца голова — в известке седины,А белой бородой играет ветер ярый;Как сморщенный мешок, лицо рыбачки старой,А руки, как земля, корявы и черны...В ушах у старика еще волна грохочет,Он всё еще плывет с уловом к берегам,А бабке чудится еще базарный гам,Ее рука дрожит — за что-то взяться хочет... 34По склону горному спускаюсь к темным доламПокинув день, иду к полночной тишине,Внимают ветви чащ моим шагам тяжелым,И серебро луны в дороге светит мне.Шаги считая, путь уводит в ночь сырую,Костяшками камней, как счетами, стучит;Тебе, о тишина, немой напев дарую,Который, может быть, вовек не прозвучит.Еще я вижу склон и лозы в гроздьях спелых,На виноградниках крестьянок загорелых, —Как дети к матери, к ним тянется лоза.Садовник думает о ветках оголенных,А я гляжу в твои зовущие глаза, —Не слышишь ли и ты моих шагов бессонных?.. 35Прохожий, по ночам тебя мой ждет порог,Кто б ни был ты, приют найдешь под этой крышей.Деревья здесь шуршат, как полевые мыши,Мне гладит волосы прохладный ветерок...Я буду ждать. Приди. Под этой кровлей старойЯ тайну тишины тебе открыть могу;Здесь ветер гонится за пенистой отарой,Чего же я ищу на этом берегу?..
С Ай-Петри я принес кувшин подземной влаги,
Душистых, терпких трав нарвал на Чатырдаге,
Полуночным костром мой пламенеет рот;
Открыта дверь моя, зайди в мой дом, прохожий,Я для тебя покрыл овчиной мягкой ложе,Порог мой ждет тебя, случайный пешеход!.. 1919Перевод А. Ревича
ШАЛОСТЬ
ВЕСНА
ВЕСНА 1 Все засовы прочь отбросьте,Хлыньте к сонному окну:Ждите ласковую гостью,Синеглазую весну!Нынче ветви ввысь взметнулись,И кипит у самых глазТоржество садов и улиц,Пьяных вихрей перепляс!Ветвь исходит вешним соком,Днепр грохочет у дверей,Солнце на небе высоком:Эй, на улицу скорей! 2Утираясь рушниками,Стужу зимнюю губя,Вы, Земля и Небо, — самиНе узнаете себя!Ветви громко затрещали,Воздух влагой освежен,Лес не ведает печали,Голубеет небосклон!Плачьте вы, гнилые крыши,Руки к небу я простер:Всех шатров на свете вышеНеба синего шатер! 3Листьев нет еще покуда,Ветви голые черны,Но уже свершилось чудоПтичьих щебетов весны!Лес угрюмый и лохматыйЗябнет — стаяли снега;В мокрой пуще бородатойВьется птичья мелюзга.Птица вьется в синей глуби,Вся одета синевой:С веточкой, с былинкой в клюве,С прошлогоднею травой!Только ласточке не сладко:Весть летит во все концы,Что в ее лепную хаткуВторглись новые жильцы. 4Ветер сдул отрепья стужи,Колет льдистое стекло;Шапку натяни потуже,Чтобы вихрем не снесло!Он по зимним бьет заплатам,Вешней яростью томим;Шапку сбросил — да куда там,Не угонишься за ним! 5Вновь канавки в дымке синей,Снова в мареве поля,Снова черные трясины,Снова черная земля.Снова черные трясины,Вновь щербатый лик полей,Снова влажные равниныУгля черного черней.Над землею — испаренья,Пар над новою тропой:Вешних туч столпотворенье,Спор ветров наперебой! 6Тихий крест на перепутье,Рядом — ясень смотрит в синь;Ты к стволу приникни грудью,Отчий дом навек покинь!Мы с тобой постигнуть сможемРазговор ветвей ночных.Кажут путь они прохожимИ ушедшим от родных.Здесь расходятся дороги,Здесь воспрянут зеленя;Уведи от их тревогиПовзрослевшего меня!Каждый день к кресту хожу я,Расскажу ему, любя,Про тебя, еще чужую,Про желанную, тебя!Жду тебя за перепутьем,Где закатные огни;Алый вбрось передник в сутемь,Руки другу протяни!Небо меркнет понемногу;Распусти своих коров.Коль страшит тебя дорога,Сам приду под милый кров... 7С мальчишками я лошадей поил,Мутила реку рать полунагая;Я с девушками песню заводил,Зарю встречал, смеясь и распевая.Ночною нивой пахнет от меня,Во мне живет рассветной песни голос,И, золотом цвет кожи оттеня,Забрался в мой рукав усатый колос.И камни я швыряю ввысь — го, го!И кажется, весь свет за мной в погоне!Зачем я нужен им и для чего?Я у реки, я в полевом трезвоне.С мальчишками я лошадей поил,Мутила реку рать полунагая;Я с девушками песню заводил,Зарю встречал, смеясь и распевая... 8Качаясь и смеясь, весна бельем развесится,Отчаянная грязь под сапогами месится.Чего мне у тебя просить, скажи, пожалуйста,Мятежная земля, столь щедрая на шалости?Мне кажется, что ты впервые мной увидена;Блаженствует весна. Совсем теряет стыд она.А я — совсем дитя. И это детство раннееСменилось, не шутя, отрадой обладания!В ложбину грязно-черную, спокойные и мирные,Коровы с гор спускаются, в грязи их туши жирные,А в сердце — радость тихая ложится, неожиданно,А в сердце то свершается, что никогда не видано! 9Поле в марте окаймилаСнеговая полоса;Ветер прячется унылоЗа студеные леса.У обочин, у обочинЖелтой глиной отороченЧернозем больших дорог.Слякоть чавкает по-жабьи,На заре разверзлись хляби,Мир просторен и широк! 10Пляшет Днепр на солнечной печи,Волны покатились, горячи,Движется их гневная орда,Яростная длится чехарда!И одна берет другую в плен,В кружева, в сорочку белых пен,Кружится, смеется, как дитя,Волоконца струй переплетя!Берег, как песчаная гора,В ласковых объятиях Днепра, —Снова подчиняются садыЛаске подступающей воды! 11Лодки на днепровском плесеСловно черные жучки;Снова взмахи тонких весел,И наклоны, и рывки.Снова волны в белой пене,В легкой пене кружевной, —По мерцающим ступенямХорошо скользить весной! 12Всё шагает ночь слепаяВ праздных шорохах дорог;Что нашел ты, здесь порхая,Влажный вешний ветерок?Ветер, я светло и смелоНа луга твои дохну!Нет, трава не приоделаОбнаженную весну.Я овса просыпал коробНа прогалины твои!Надо мной рассветный ворохУтра-золотошвеи!Ветер, ветер, взвейся, светел,Круг печали заверши:От ночей остался пепелВ росных россыпях души!Если встретишь утром раннимТы красивую мою, —Молви, что искать свиданьяЯ обет себе даю! 13Обещал тебя искать яИ нигде не находить;Голубыми облакамиК золотой заре поплыть!Если бог оденет ливнемПробужденные луга, —Я узнаю, вправду ль милойУдаль сердца дорога!Устыдившись, убегу я,Долю скромную избрав...Ах, глаза твои чернее,Чем земля до вешних трав!И в земле разбухнет семя,Лес оденется листвой,И когда придешь, скажу я:«Нет, отныне я не твой...» 14Дважды был сегодня здесь яИ еще приду сюда;Вьется ветер в поднебесье,В колеях журчит вода.Луч весенний с бою добыт,Поле голо как ладонь,Громыхнул тележный обод,Жарок солнечный огонь!Я стою на черноземе,В колеях речная муть.Растопивший снега комьяМне пускай укажет путь!Дважды был сегодня здесь яИ еще приду сюда;Вьется ветер в поднебесье,В колеях журчит вода. 15Вновь бежит ко мне водица,Вновь спешат навстречу мнеВсе успевшие родитьсяВ ближней, в дальней сторонеРучейки, ручьи и реки, —Точно был большой пожар,Точно стаявший навекиСнег — водою прибежал!Вы, ручьи, видать, омылиНенаглядную мою:С вашей влагою в бутылиЗапляшу и запою! 16Вновь земля напропалуюМылит голову седую, —Кони смотрят из-за шор,Мыши пялятся из нор!И уже весна окрепла,Где сосулек бахрома?Понеслась, как черт из пекла,Вся замызгана, зима!Ты выходишь ей навстречу,Холода в земле зарыв,А в конюшне, недалече,Пар валит от мокрых грив!Вихри злятся друг на друга,В плоть земную влюблены,И летят к нам письма с юга,От разбуженной весны! 17Бугорок чернеет хитрый,Стал лазорев окоем;Воду черпают макитрой[23]Где втроем, а где вдвоем!Спорить рыхлый снег не вправе:Блекнет, мокнет, тает он:Он, как серый волк в облаве,Обречен и окружен!Он ушел в ручьи и в лужи,Рухнул в балку за лесок;Каждый миг от сердца стужиОтсекается кусок! 18В слякоти до половины,Колыхаясь на ветру,Как утопленницы — льдиныПроплывают по Днепру.Их влечет ко дну теченье,Но песок их вновь отверг,Ветра алчного влеченьеИх подтягивает вверх!На реке большой и голой,В клочьях вешней кутерьмы,Льда осколок невеселый —Как плевок в лицо зимы! Перевод А. Голембы
ЛЕТО
ЛЕТО 1 Колосья воспрянули —В нарядах из золота,Колышутся молодо,Танцуют, румяные.С ветрами уклончивоИ ласково шепчутся,Меж травами мечетсяСемья колокольчиков.Монетками круглыми,Ладошками смуглыми,Сестрички ли, братья ли,Любви не растратили!А в почве таимыеВолосики ясныеПолнее, прекраснееКоровьего вымени.С напевами-звонамиКолосья колышутся.День в золоте движетсяНад нивами сонными.Накормлены солнышком,Светилом-кормилицей,В рост ринуться силятсяЧервонные зернышки.И вербочки дарят им,Торопятся — тратятся,Платочки и платьица,И шапочки с гарусом.К ним тучки с дождинками,Землица к ним с влагою,К ним ветры с отвагою,К ним ночи с росинками.Вот соками за ночь ихНаполнили вескими:Колосья чудеснееСверкающих бабочек.Загадкою тайноюСпят зерна безгневные,И дремлет напевнаяЗемля урожайная. 2Тучка, вольная дикарка,Налетела — в небе стала;Струйка — так, что небу жарко,Всю округу прочесала!Со спины, со щек и с шеиКапли катятся шальные,От дождинок я пьянею:Хороши дожди ночные!Мне и холодно, и знойно,Вихрь меня ласкает дробный,И легко идти с сумой мне:Теплый воздух тело обнял.Разбежитесь, тучи-хмари,Войском двигайтесь летучим -Я руками в небе шарю,Тучей я взвиваюсь к тучам! 3Степь в золоте лежит меж раздорожий,Над ней закатный мечется костер;Дождем омыт, и весел, и тревоженНеисходимый ласковый простор.Ей видятся во сне стада коровьи,И косяки стреноженных коней,И девушки с простою их любовью,Бредущие в пыли степных путей.Пастушка загорелая явилась,Свистит в два пальца и подруг зовет,У ней сейчас овечка заблудилась,Но, может быть, еще сама придет.Чудесным зацелованы загаромЛицо и руки, кожа стройных ног;Ей платье вихрь приподнял в танце яром,Цветной подол — как полевой цветок.Кнутом взмахнула, головой тряхнулаИ затянула песню, весела, —Друзей, подруг в края степного гулаСвоим напевом властно повела.Что ж — на плечи суму (в ней всё, конечно,Ее добро), в руках ременный кнут;И к ней со всех сторон бегут овечки,На звуки песен издали бегут.Нагая степь во сне длинней и шире,Задумчивости горестной полна, —Ее друзья — в другом, шумливом мире,А для нее приходит тишина.Всё кажется — скрипят сухие доски:Сняв и сложив свой пестрый балаган,Сидит в своей несмазанной повозкеБродяга неприкаянный — цыган. 4Мы в садах привольно дышим, —Грязь лежит между стволами,Только россыпь алых вишенКличет — дразнит огоньками...Подтолкну — захочешь, нет ли!Дотянись, моя отрада, —Лестницы, гвоздей и петлиНам для этого не надо.Ну, карабкайся, срывая,Сосчитаем вишни вместе,Мякоть сочную впивая,Мы разделим их по чести! 5И нива пир устроила великий,Колосьями крутыми шевеля;Со всех сторон несутся счастья крики,Со всех сторон ко мне бегут поля.Рассветы бледнолицые, стыдливы,Встают над золотым простором нивы,Ко мне ползут и льнут наперебой,Разбросаны по тверди голубой.И травы и цветы — из аксамита[24],И ветерки порхают деловито,Срывают бусинки из-под ресниц,И держат эту радость наготове,И отдают пахучей летней нови.Когда ж приходит солнце, то цветы,И травы и цветы на нить большуюНанизывают россыпь луговую;И то, что сердцем искренним согрето,Они спешат надеть на шею лета.А в поле у накрытого столаМедовые листочки зазвенели!Играют мотыльки в степном пределе,Вонзаются в живую синь тепла!Полны деревья песнями надеждыИ обновляют свежие одежды,И где-то у дорог стволы кривыеПод бременем листвы сгибают выиИ шепчутся, смешны и разодеты,Слагая песню молодому лету!И музыканты всюду и везде:Таланты самой благородной школы, —На жарких струнах пляшут в высоте,Поют, кружатся золотые Пчелы, —Начало лета — тема их сонат!И туча барабанит во сто кратСильней — в хмельном столпотвореньегрома…И в звездных лентах млеют небеса,И радуга нам заглянуть в глазаСпешит... и старость лету незнакома!Гордясь волшебной юностью своей,Несет нам лето множество затей, —Ах, молодость, она дороже клада, —И нищий счастлив, словно богатей,Такому лету радоваться надо!Ах, летний полдень! Юный ювелир!Ах, перстни! Ожерелья из кораллов!Его подарков ждет широкий мир,Лицо от счастья жарко запылало!Ах, лето! Эта бездна серебра,И золото в зрачках речного плеса,И солнце на траве, и в травах косы,И свежих трав шуршащая игра!Гудит под солнцем пробужденный пчельник,Лучи звончее струн виолончельных.И лето, сбросив ветошь, на травуЛегло — нагое: и об этом чудеМы помним и во сне и наяву.Мы помним, как дрожат устало груди,Как жаркие соски раскалены,Неутоленной жаждою полны!Оно, корону лесу подарив,Раздаривает щедрое дыханье,Свой день, свое тепло и колыханье,И новых кладов золотой прилив,И новых нитей яркое мельканье!Колесный обод в небе покатав,Оно малюет ленту звездных высей...Вспорхнули ветерки, потом повисли,И радость пляшет в заводях реки.КружитсяГолова шального света, —Справляем праздник молодости лета! 6Вихри вьются над сиренью,Вой ветров суров и густ,И, внимая их боренью,Весь дрожит поникший куст.Вот один наехал сзади,Вот другой — он ввысь рванул,Бьются оба, славы ради,Неуемен вихрей гул.Бедный куст им колет очи —Вихрям в зареве любви,И кричит им что есть мочи:«Ветки высохли мои!» 7Голоса пастушьи слышу,То не ты ли, дорогая?Но в полях безлюдье дышит,Нас с тобою избегая.Ждать тебя уже недолго:Женщин вижу я румяных,Ветошью прикрыты волглойГорлышки молочных банок.А куда ж исчезло стадо?Выгон в сумеречной гуще,Лес кругом — чернее ада,Непроглядней дикой пущи.Ночь ползет. Темнеет воздух.Где ж замешкалась ты, право?Где ж ты — ведь уже так поздно,Где плутаешь ты лукаво?Где твое ночное стадо?Погляжу из-под руки я,Но куда глядеть мне надо,Вихри спрашивать какие?.. 8Может быть, не здесь примятыТравы? И искать не надо?Может быть, уже куда-тоУвела ты это стадо?Здесь ли горечь трав полынных?Или скошена под корень?Здесь вечерний ветер схлынул,День ушел к закатным зорям.Может быть, другой дорогойГонишь ты свою скотину?Ночь дождит слепой тревогой,Листьев шум в душе покину.Ночь спускается на долы,Омрачились чудо-дали,Спят трясины, дремлют села,Очи луж яснее стали...Окроплен росой слепою,Я не сплю — ничто усталость.Где же ты? У водопоя?Иль овцы недосчиталась?.. 9Я в сорочке белоснежной,Причесавшись лихо как-то,Развеселый и мятежный,Босиком пойду по тракту:Кто меня в селе красивей,Ну-ка — пусть его поищут!Очи словно пламень синий,И железные ножищи!Пусть медведь из леса выйдет.С ним померяюсь я силой!Милую хочу увидеть,Подарить косынку милой.Поясок крученый — тонкий,Ворот с синею каймою;Я тебя, моя девчонка,Уведу в поля с собою! 10С каждым часом день бесплотней,Солнце стало давней басней, —Знаю чудных песен сотни,И одна другой прекрасней!Сыплю сено под копытаТвоего ночного стада;На устах моих забытаПесня — мука и отрада. 11За мной несутся злые псы,Орут прохожие, злорадно-боязливы,И из-за пазухи — как в лавке на весы —Посыпались отчаянные сливы!Я эти сливы с дерева смахнул.Такие сливы — не для швали всякой, —Глухой крестьянин псом меня пугнул,Но мы друзья с кудлатою собакой!Глухой мужик живет там. Богатей.Всё задевает душу скупердяя!Он вороватых подстерег парнейИ рожи им соломой натирает.Мой брыль сорвал он тоже прошлый год.Я с дерева летел, ломая ветки,По псиной морде хлобыстнул — и вотНесусь по переулочкам, как ветер...За мной несутся злые псы,Орут прохожие, злорадно-боязливы,И из-за пазухи, как в лавке на весы,Всё сыплются отчаянные сливы! Перевод А. Голембы
ОСЕНЬ
ОСЕНЬ 1 Дремлет степь, и вместе с неюПолегли колосья немо, —Ветер, ветер, тихо вея,Укачай поля и небо!Каждый колос — колок, светел,Спит он, усыплен раздольем.Никому топтать их, ветер,Мы с тобою не позволим!Пусть колосья снятся полю,Знобкий холод, росный вечер,Песни девичьи на воле,Сновидений тихих речи. 2Сад уснул, мертво и немо.Изморось ползет по стеклам.Бабочка окаменелаНа цветке сухом и блеклом.Ветерок заснуть не может:Тронув крылышки невольно,Венчик высохший тревожит,Но цветку уже не больно.Да из странствий бесконечныхПринесла пчелу усталость, —И она, потрогав венчик,Пожужжала и умчалась. 3Лист багряный, рыжий, медныйНе удержится в лазури, —Вихрь из дремы заповеднойМчит листву в угодья бури.Влажный вихрь листву скирдует,Как ему не надоело!Непоседа веет-дует,А листва-то помертвела... 4Река в огне, и в золоте камыш.Камыш всё тише шепчет, глуше.И ветрен вечер, и тягуча тишь,И падают с деревьев груши.Кипит кулеш у тихого костра,Столпились лодки у осины,II плещет рыба, и река пестра,И спят амбары, рты разинув.Лежат крестьяне на снопах ржаныхНа мягкой полевой постели.Домой ползут возы; увязнув в них,На небо грабли загляделись. 5Собачий хриплый лай и грузный скрип ворот,Да и груженый воз поскрипывает осью;Не поднимая глаз, мужик с земли беретУпавшие колосья.Высокая скирда посереди двораТоскует по второй — пшеничное богатство!Мужик наморщил лоб — вечерять уж пора!Но вот хозяина позвали домочадцы.Пшеницы у него полно — отличный хлеб!И в поле у него еще несжатой много!А на току вдали — легко взлетает цеп.Хозяин смотрит вдаль внимательно и строго.Он лошадей распряг — они к воде идут.Он чмокает, свистит, — не справиться с шальною!Он вяжет лошадей — им не уйти от пут,С конями сын его отправится в ночное! 6Спит закат, а даль румяна.Речка высохла, мелка.Плоский берег словно рана,Подзажившая слегка!Обнажило солнце мели.Речка — желтая черта.Так вот дышит еле-елеЩель старушечьего рта.Здесь журавль лягушек ловит,Полускрыт густой травой,И не скучно лишь коровеНад речушкой неживой! 7На плетень горшки надели,Вся деревня спит, сыта.Петушиные дуэли,Шелест желтого листа!Вихрей синие оравы.Ствол и ветви в отрубях.И еще не сникли травы,Небосвод листвой пропах.Полдень, словно козье вымя,Весь раздулся и разбух,И над грушами гнилымиВьется рой осенних мух. 8Тучки нынче целый деньХороводы затевают,Растопыренный плетеньНам дорогу преграждает.И скулит бездомный пес,Лай унылый, стон протяжный.Ветер дремлющий понесПо дороге лист бумажный... 9Ревет бугай. Осенний меркнет день.По улице бредет рогатый дурень,Рогами уцепился за плетеньИ заревел под стать осенним бурям.Вновь слышится мушиный сиплый звон:Как бьются мухи о прозрачность стекол!Им велено тянуть стеклянный стон,Пока по ставням дождик не зацокал. 10Дремлет лес, в лазурь вонзаясь,Дремлют листья на весу,И, должно быть, серый заяцВ дальнем прыгает лесу.Паутинок тонких прелесть!Замерцала высота!Облетевших листьев прелостьГреет рыжего кота.Воздух дымкой отуманен,Спят деревья в холодке,Где-то тащится крестьянинС добрым посохом в руке.Осень спит на ближних пожнях,Дремлют крылья ветряка,Только скрип возов порожнихСлышится издалека. Перевод А. Голембы (1-3, 5-10) и Д. Маркиша (4)
ЗИМА
ЗИМА 1 Мне ль страшны твои набеги?Выйду, свежий наст потрогав:У меня коньки-норвеги,Ты с ключами от сугробов.Не грози мне снегопадом,Исполин седоголовый, —На Днепре, со старым рядом,Я каток расчищу новый.Подставляешь ты мне ножку,Верховод ветров колючих, —Пусть ушибся я немножко,Подскочу и вырву ключик!Разотри мне щеки, стужа,Истопчу твою порошу.Подпоясавшись потуже,Колким снегом в рожу брошу!Запустил в тебя снежком я,Их слепить могу я сотню,Я скатал такие комья,Что не влезут в подворотню! 2Эй, за дело! Нам не зябко!Пару углей мне хотя бы,Да еще достать бы шапкуДля дородной снежной бабы.Мы из белой снежной пылиРазвеселою гурьбоюКруглую башку слепили,Дым взметнули над трубою.Поглядите выше, выше:Кровли вон куда взлетели!Все в снегу, пышнеют крыши,Как подушки на постели!Не уйдем от этой туши,Не свернем мы с полдороги,А прилепим нос и уши,Присобачим руки-ноги!Да еще на лбу две складкиНужно сделать осторожно:Ну, как будто всё в порядке,И подуть на пальцы можно! 3Вихри дуют в хвост и в гриву,Пляшут спереди и сзади,И привольны, и гулливы,Разбрелись по снежной глади!Разыскали дыры, щели,Ямки в почве плодородной,В них упрятать захотелиБелый клад зимы холодной.Здесь сорвали ставни с петель,Там завесою трепещут, —В черных трубах воет ветер,По сугробам вихри хлещут.Ветром злобным и упрямымНочь наполнена до края, —По сугробам и по ямамВился он, в снегу плутая. 4Ночь, окутанную пряжей,Тормошат густые тени, —Снег летит, как пух лебяжий,Вихри рушатся в смятенье.Вихри вьются снежным полем,Пляшут сотнями булавок,Бьются медью колоколен,Спят в сугробах седоглавых.Бубенцы бренчат на шееВетра вечного, ночного,Что, дичая и шалея,В дальний путь пустился снова! 5Как девчонки расцветают,Как согрет румянцем город!На губах снежинки тают,Заползают и за ворот.Нынче с вихрем плохи шутки,Снегопад не знает правил:Вейтесь, белые минутки,Я вам голову подставил!Вьюги, вьюги налетели,Их увидел я воочью, —Женихом слепой метелиСтану я сегодня ночью! 6Вихрь, оставь свои кочевья,И тебе полезен роздых:Что за кровли и деревьяРазрослись в снегах морозных?Босоногие планеты,Лунных тучек деревеньки, —Выходи, тепло одетый,И снежком меня задень-ка!Острый вихрь поземку режет,Вновь его узнаю спесь я:Это что за конькобежецНе теряет равновесья?Ветер, стужа и поземка,Я ваш верный запевала!Чьих ладоней снега кромкаНикогда не обжигала? 7Кто боится скрипа наста,Кто страшится простудиться,Пусть выходит часто-частоНа мороз румянолицый!Пляшут белые метели,Снежный вихрь по птицам тужит.Что за страны, в самом деле,Где никто не знает стужи?Грей ладошки, если зябок,С ветром спорь на льдистой сини!Что за край, где все без шапок,Где морозов нет в помине?!Выходил уж на мороз ты?Шлепнулся?.. Ну, это к росту!Что за люди, что за душиБерегут от ветра уши! 8С листами жести, сорванными с крыши,С кристаллами игольчатого льда,С той ночью, что над нами мглу колышет,С плотинами, где снегом спит вода,Метель сбивает чалых и буланых,И тьма ползет из-под полозьев санных...Ах, поле, поле, ты — глухой козел,С озябшим сердцем, с вьюжной хворью давней!От хуторов, от позабытых селДо вьюгами запорошённых плавнейКружатся вихри в смертной наготе,В мерцанье искрометной канители, —И на твоем обвисшем животеСама метель — и пасынки метели;Они сугробы гложут, лижут лед,Вниз головой ныряют в дымоход!..И вот они уже в селе, где хатыПищат в снегу, как белые мышата,Боками трутся, трутся о плетни,Давно должны быОколеть они...И вихри дуют в сердце, как в лукошко;Как будто привязали к кошке кошку,Как избиваемых слепых котят,Связав хвостами,Их волочит вьюга;По перепутьям страха и испуга,Пугая лошадей, летит пургаКоровам выворачивать рога... 9— Милый друг, бровей не хмуря,Стихотворца не кляни:Протяни навстречу буреРуки белые твои!Снегом устланы дороги,Это всё не сон, а явь.Выходи — и на порогеГоре горькое оставь!Снег повил твои оплечья,В долах белят полотно,Я дарю тебе овечьеБелоснежное руно.Выше веток оробелых,Светлолик и седовлас,Бог стрижет баранов белых,Посыпает шерстью нас!И над нашим ветхим кровомСиний полдень ледянойНатуго перебинтованТелеграфною струной.Вдоль моих путей и тропокСнеговая суетня,Беспокойный снежный хлопокВьется в сердце у меня!Белых роз не пожалеюНи во сне, ни наяву,И тебя — ты всех милее —Белоснежную, сорву!.. 10Разведчики на снежный трактПришли — пришла сорочья стая, -Следы их лапок на полях;Озябли, непогодь листая.Вновь жаркий дых мужицких уст,И где-то громко кличет кочет, —День пробудился — гол и пуст —Иль только пробудиться хочетИ на душе моей легкоОт густо выпавшего снега:Легли сугробы высоко,Пушистый снег не сдержит бега. 11Белый вихрь на черных углях,На стекле в метельной шали:Десять заповедей смуглыхПоявилось на скрижали.Взводам вихрей тонкошеихИ деревьев по окружьямЗа городом стать в траншеяхС инструментами, с оружьем.Змей-река идет на приступ,А голов у змея тыща,Алчный блеск в глазах огнистых,«Днепр» речного змея кличут.У него на брюхе — когти,Из ноздрей шибает пламя, —Заслоним ему дороги,Перекроем путь ветрами!Ты скользи, скользи, тревога, —Сталь с железом в заговоре:Где сплелось метелиц много,Будет пляска в снежном море!Топоры звенят и пилы,Крепко стиснутые клещи, —Глухо бейте в лед, зубила,Колокольцы, бейте резче!Вьюгу молотом ужалим,Пусть приходят сотни кузниц,Сотни горнов, наковален:Нет, мы змея не отпустим!Прикуем язык мы к нёбу, —Тыща вихрей в сердце змея,В сердце змея зреет злоба,Душит, в сердце пламенея!Мир степной — всё смертью скован,Вихри, вейтесь вновь и снова!По раздольям по ДнепровымГул встает со дна речного!Вихрь, несись, — мы степь расстелем,Ведьмы в поле дышат хмелем,Мы потом тебя наделимЗельем сонным и метельным!В некий час передрассветный«Доброй ночи!» — крикнуть силюсь...Молот — шкворень — звон ответный:Берега соединились!.. 12Белыми колосьями высь полна,Воздух в хлопьях, в мерцающих зернах!Пляс мотыльков у стекол окна,Желтые пчелы играют на горнах!Снежною лентой прорезана высь,Полдень пронизан хлопьями белыми;Камни и плиты, ликуя, слились,Пьяный шагает походкой несмелою!Белые тени жниц и жнецов,Белых серпов и колосьев клич,Белые призраки белых костров,Девушки, всех вас хочу я настичь!Жизнь моя в этом краю зажжена,В этих снегах и сугробах узорных.Пляс мотыльков у стекол окна,Желтые пчелы играют на горнах! 13В пляске гиганты слились-спаровались,Россыпи снега, дикий галдеж,Разбушевавшихся вихрей вальсы,Разгоряченных морозная дрожь.Крики — и по снегу льдистые лодки,Дикие жребии — раз, два и три!Воют, сзывая студеные сходки:Ну-ка, безвестных в осаду бери!Дерево плачет всё глуше и глуше,К ставням, к окну и к холму наклонясь;Домик лежит освежеванной тушей,Вихри кружатся, гудя и смеясь.Стены, ворота — в руках снегопада,Голые руки за пазуху сунь, —Вихри — как снежная синь и отрада,Песни — как рыбы в сетях на весу!Видят они меня зрением снега,Тщатся завихрить, огреть по плечу, —Только по насту, без тропок, с разбегаЯ, как сорока-воровка, лечу!Хлопья в корзинках колышутся полных,Движутся вихри (с тяжким трудом —Вихри — иду) — завтра вспенится холмик:Будет в снегах мой мерцающий дом...Мечутся вихри у стен и флюгарок,Реют в ветвях оголенных берез, —Там, надо мною, у кровель хибарок,Кто-то вам, вихри, ребенка принес.Вот мое сердце, и вот мои губы,Рот мой поющий с пьяной душой, —Сердце хмелеет от жажды сугубой,Я как разбойник с дороги большой!Далей впиваю я разноголосье,Голубизну бесконечного дня, —Я превращен в голубые колосья,Снежные бури, возьмите меня!В пляске гиганты слились-спаровались,Россыпи снега, дикий галдеж,Разбушевавшихся вихрей вальсы,Разгоряченных морозная дрожь! 14Тысячекрылая буря,Чрево мое раскромсай!Башнями в выси и хмури,Белый дворец мой, врастай!Рухнула тяжесть строений,Крепок гончарный круг;Руки в трепещущей пене,Вихри вздымают пух.Высь предо мною пала, —Снова я весь,Снова я здесь,Я снова здесь.Вихрь — в огне, в дыханье жарком,Он на шее белым шарфом, —Эй, пожар, я снова жив,Забелели ветви ив, —Вихрь, — ты мне раскроешь веки,Вихрь — мерцанье снежной деки, —Лей в сугробы из ведра,Сыпь, что спереди, что сзади,В белой кузне, в снежной глади,Ковали-то — мастера!Город в хлопьях, в хлопьях весь.— Град и весь,Я снова здесь!..Ах, метели колыханье,Для тебя ль мое дыханье?Тыщу раз средь бела дняОбними собой меня!Белый снег, секунды в белом,Даль белеет в мире целом, —Режь меня, верни мне боль,Путь сыскать мне не позволь, —Поутру я, в хлопьях весь,Повторю: — Я снова здесь,Снова здесь!.. 15Едут сани, сани, саниПо сугробам, по ухабам, —Иль не видите вы сами:Лед ваш полоз искарябал!На катке в средине — прорубь,А под ней гудит протока, —Сани, ваш противен норов,Что ж вы портите каток нам?Эй, ребята-конькобежцы,Эти сани прочь гоните, —Лед полозьями не режьте,Прочь вы, сани, уходите! 16Налегла на окна стужа,И пошли по стеклам травы,Подымаются и кружат,Серебристо-раскудрявы.Пауки на паутине,Белый рой букашек легких,Сани в стуже, мы в теплыни,Тихий скрип в полях далеких.Все поля полны печали,Долы хлопьями набиты,Вейся-лейся вместе с нами,Ветер, снежным утром взвитый!Не устал ты, ветер, витьсяИ срывать цветы снежинок:Я хочу с тобой кружитьсяВ пеленах неудержимых!
1919
Перевод А. Голембы
ПОСЛЕДНИЙ
ПОСЛЕДНИЙ 1 Ни крыши, ни стола. Кровать моя жестка мне.Над изголовьем свеч родные не зажгли.Я на твоем пути лежу щербатым камнем,Смерть! Растопчи меня. Перешагни в пыли. Нет в очаге золы. Оторван дым от крыши.Стенаньям траурным быть надо мной не след.Одни горбы торчат всё круче и всё выше.Приди! Возьми! Конец. Над нами неба нет. Горбат со всех сторон. Четырекратно сгорблен.Так выпирает стыд из тела моего.Так пухнет опухоль неизлечимой скорби.Так сохнет мех с вином. Всё гибнет. Всё — мертво. Кто черный катафалк мне кночи приготовит?Где погребальных кляч в упряжку я найду?Смогу ли променять мой ветхий могэндовэд[25]На пятикрылую военную звезду? Отдай мне жадный рот, желание рождаться,Свежо и слепо жить, без смысла, без конца!Личинки в падали жиреют и плодятся,И правнуки ко мне не повернут лица. Дай мне топор, кирку, мотыгу дай простую!Не богохульник я, не книжник, не пророк.Мне на смех грамоту всучили и пустуюКотомку странничью связали поперек. Как мельничным крылам — безветренные тучи,Как пересохшим ртам — холодная вода,Дай мне оленем быть, плясать на острой кручеИ падать в бездну дай, не ведая куда... 2Становища пустынь, пергаментные строки,Черновики распутий, письменность путей.Мир не причалившим в столь медленные срокиСкрижалям, выветренным, словно пыль костей! Ты помнишь пастухов тобой избранных племя?Ты на песке пустынь растил их чахлый хлеб.Но нет как нет вестей. Приди! Настало время.Прошли века с тех пор. Остыл мой гулкий склеп. Собака тощая грызет в ущелье геттоКость непотребную, и щелкают клыки.Мне нужен гневный нож, а не гиена эта,Не гнусная труха, забитая в мешки. 3Не рослым всадником, не храбрым фантазеромКрылатый нищий встал на горный кряж времен.Он памятных Голгоф не обошел дозором,Един под множеством загадочных имен. Крылатый нищий встал во фраке и с моноклем,Коллекционер вещей и выдумщик систем,Ведущий звездам счет, — горят или поблекли.Его прибежище — шифскарта[26]. А затем От вавилонских рек до пристаней Европы,От Сирии до рвов московского Кремля —Лишь телеграфных струн щемящий гуд и ропотЦыганит арфами Давидова псалма. Прикована к ногам, седая гибнет ярость,И в пальцах скрюченных мерцает горсть монет.Всё прочее в дыму небесном потерялось.Приди! Возьми! Конец. Над нами неба нет. Обглоданная кость — не бог весть что за блюдо.Сосредоточенный, он мрачен, как декабрь.И кормит мысль его, как кормит горб верблюда,И сплывает взор, как свечи канделябр. Вот краденый мешок по улицам влачит он.Причалить некуда — ни крыши, ни стола.— Ты видел прадеда? Он до доски прочитан,До астмы выдохся и пережжен дотла. 4Вот он прикинулся старьевщиком Севильи,С лицом заржавленным, как ржав табачный лист.В Америке его агенты гнезда свили,И в Турции его бордели завелись. Вот в черной гондоле везет он кладь златую,Считает свой баланс, и в дряблых пальцах зуд.И вся Венеция, сгнивая и танцуя,Швыряет серебро его процентных ссуд. Заплатан и потерт его столетний бархат.Как сроки векселей, бесчувственны глаза.Так выдыхается отродье патриархов,Отгромыхавшая синайская гроза. Ждет нож. И ждут весы. Тоскует плесень морга.Фунт мяса[27] — правый суд. Истец неумолим.О, нищенская рвань кладбищенского торга!Но выжжено на лбах твоих — «Иерусалим». Ты это Шейлоку, Венеция, позволишь:Фунт мяса — и конец. Он сам вонзает нож.О, лжец обманутый, мой прадед! Фунт всего лишь!В тысячелетиях потерянная ложь... И камень двинулся и катится под ноги,Дается в руки сам. Но будь хоть сто камней, —Мне бросить не в кого. Я здесь один в дороге.И камень брошенный опять летит ко мне. 5Так и пойдут они, орава попрошаек,Кривляясь и хрипя о барыше плохом,Взывая к небесам, божбу и торг мешая,Неся горящий зуд чесоток и трахом. Как исступленно выть в кладбищенском ненастье,Как под полой вести торговлю на гроши —Всем: водкой, женщинами, пурпуром династий, —Всё, всё им ведомо под струпьями парши. Вот в царственных чалмах, мехах, златых кафтанахКордова мудрая, пять родников легенд,Звезда теологов и спорщиков гортанных.Кто скажет, на какой толкучке их агент? Вот он сидит, мудрец, туберкулезом скрючен,Впился в газетный лист — космат, рыжебород,К осенней сырости и нищете приучен,Кто этот Агасфер — богач или банкрот? 6— Дом богоматери[28], какой ты грусти полон?О чем колокола мечтают, замолчав?Химерам скрюченным, двуполым и бесполым,Какие оргии мерещатся в ночах? Но вот под сводами — торгаш всемирный, янки.Он в розовых очках. Он страстный антиквар.Он думает о том, не взять ли в содержанкиТвою историю. Он оценил товар. Он так почтителен к твоим великолепьям,К разлету этих дуг и ромбам симметрии.Он смотрит, как болван, на известковый пепел,Листает Библию и час, и два, и три. Не сбросить ли химер с твоих рогатых вышек?Пусть прахом красота собора полетит.Десяток этажей надстроить, чтобы вышелБетонный небоскреб, его отель «Сплендид». Но нет, стервятнику над мертвецом не взвиться!— Гей, Квазимодо, бей в свои колокола!— Химеры древние, воспряньте в огневице,Чтоб на святыню тень позора не легла! Ты ведь влюблен, звонарь, и благороден.Качни-ка бронзовые языки!С тобою говорят сто тысяч мертвых родинТысячелетьями безвыходной тоски. Во рту моем дремучий гул жаргонов,Наследие невозвратимых рас,И пыль, и жажда дальних перегонов,Проделанных в последний раз. 7Летает над падалью черная птица,Угрюмая, злая, столетняя птица.— Стой, ворон! Куда ты сквозь темень и осень?— «Птенцы мои плачут, стервятины просят. Осенние ночи без корма не сладки».— Ну что же, слетайтесь, живите в достатке!Слетелось крикливое черное вече.И ворон к птенцам обращается с речью: «Поля опустели. Куда нам податься?Не худо бы тут на зимовье остаться!Отрадно усопшим и доли не знавшимИм карканье наше над садом опавшим.Отрадно им грезить, травой зарастая».— Плодись, размножайся, столетняя стая! 8Мерцает грустно камень Галилеи.Далеких гор тосклив и синь узор.На этих долах, бледный, как лилея,Бродил ягненком странный фантазер. Стоит закат в оранжевом пыланье.Стоит вверху простоволосый серп.Кто там несет овечку на закланье,Босой и обреченный на ущерб? Весь Назарет сияньем опоясан,А плат пространств всё шире и серей.Спустилась ночь. Мне все-таки неясно,Зачем вознесся в небо Назарей? Наймусь поденно чабаном к верблюду,Кочевником пройду, как бедуин.Семь лучших жен и нож кривой добудуИ пальму посажу среди долин. Пристану ли к певучим караванам,Спрошу у них, где отыскать мне путь...— Спи, голова Синая! Я незванымПришел к тебе. Не слушай и забудь. И черный брат в лицо мне смотрит дикоИ отвечает: «Я здесь, как и ты,Чабан наемный, гость, а не владыка,Поденщик этой ветхой нищеты». И он меня утопит в Мертвом море,И я спрошу руками, как немой:«Ответь мне, бедуин, какое гореНесло меня? Зачем я шел домой?» 9Ой вы ноги бестолковые мои,Зря я гнал вас от зари и до зари.Чью раскрытую горюющую дверьМиновать на белом свете мне теперь? В чьем окошке огонечек мне моргал?Там хозяина я в доме не видал.Там, как кошка у дверного косяка,Нежилая спит нахлебница — тоска. В окна выбитые ломится закат.Хоть войди он — не услышат: крепко спят.Ой вы ноги бестолковые мои,Зря я гнал вас от зари и до зари. 10Был Млечный Путь белее молока.По пригородам кошки завизжали.Тьмы мертвецов сошлись издалекаВернуть Синаю ветхие скрижали. Дымятся рты. Клубится шерсть бород.— Вставай, базар! Сочтите, горожане,Во что вам обошлось из рода в родВсех ваших заповедей содержанье. Как хартия, обуглен их жаргон.На головах зола и прах созвездий.— Прощай, Синай! Последний перегон —И звездный прах дымится на разъезде. 1924Париж Перевод П. Антокольского
СПЕЛЫЕ НОЧИ
СПЕЛЫЕ НОЧИ 1 Кости звенят, пересохло во рту,И сердце колотится о пустоту.— Дай крылья мне, ветер, в полет запусти!Поют в вышине голубые пути.Поет голубая дорога, поет...— О, запусти меня, ветер, в полет!А вечер так пахнет дождем и росой,Росой и землей, и смертью босой.Смертью и жалобой полнится ночь.— Пусти меня, ветер, пусти меня прочь!..Жара расцветает. Одна за другойМолнии блещут над головой.Свет ли? Иль темень? Тишь ли, иль гром?Бусинка крови на теле моем...Секунды в минуты сплетаются, в дни,И каждый мой шаг отмеряют они.Во всем моем теле костей перезвон.«Дин-дон!» Вот опять. Ты слышал: «Дин-дон!»И звон, и плач улетают вдаль...— Так что же за боль? Так что ж за печаль?Когда пахнут дали дождем и росой,Росой и землей, и смертью босой,И смерть наполняет шуршанием ночь,Пусти меня, ветер! Пусти меня прочь! 2Есть время такое, есть час такой —Я шорох могу уловить любой.Пришел ли кто иль крадется вдали,Но к каждому руки простерты мои.Пускаюсь, как зверь, напрягая слух:Откуда здесь овцы, откуда пастух?— Кто здесь, пастух, нарушил покой?..Есть время такое, есть час такой.Всё вижу я, вижу издалека:Откуда ручей здесь, откуда река?Зверя сюда привела вода:Ну что ему делать? Пойти куда?Перед питьем, в прибрежных кустахЗверя сковал, исковеркал страх.— Не хочешь ты, зверь, от реки уйти:Яма есть на твоем пути...Солнечный путь золотой на реке!..Я восхожу, я ищу вдалеке.Я не покоя ищу, не питья.Ласкаю капкан, глажу сети я...Птицы летят в свои гнезда, в лес,И на реке — серебристый плеск.Солнечный диск рекою одет —Золото с оловом на воде. 3За мною идет ветерок по пятам,Одежд твоих плеск никому не отдам!Тело взывает к земле и к воде:Кто плеск этот смел не услышать и где?Как влажен сегодня степной ковыль...Земля дорогая, любимая пыль!Скажи мне, ответь, горизонта нить:Как долго нам радость с тобою делить?В сумерках ветер сладок, как мед.Кому же сегодня до дум, до забот?Навстречу мне — синий закатный дым...Как долго я буду таким молодым?Крылья ветрянок поют в вышине —Как ветер сегодня ласков ко мне...Жадные руки мои протяну.Закат опоясал, зажег вышину.Шелестом, плеском, дыханьем огняПышет одежда простая твоя.Руки с моими руками сплети,Чтоб телу из тонких одежд не уйти!Иду я с охапкой ветров тугих.Судьбу свою вижу на чреслах твоих...Соки мои и крепость костей,Где же скрещенье моих путей?.. 4Две мертвые птицы на землю легли.Удар был удачен... Что лучше земли?Здесь, в солнечной этой блаженной стране,Упасть так упасть! Так мерещится мне.Две вольные птицы пустились в полет,Куда же им падать, куда их влечет?Лететь так лететь! Как слепителен свет!Широки просторы, и края им нет.Довольство и мир, довольство и мир,Земля зазывает нас будто на пир.Но воля и солнце безмерно влекут,Ведь там одиночества верный приют...Птиц этих на свете не жаль никому;Лишь мне захотелось уйти одному,Но я позабыл и зачем, и куда.Иду, предо мною заката гряда.Лететь так лететь, а упасть так упасть.Я землю забыл и небесную власть.Вот солнце заходит, как пышный павлин.Где путь мой, где путь мой? Я в мире один.Шагнул я, пойдем же, ты слышал, пойдем!Упал так упал. Не жалей ни о чем.Лететь так лететь. Как слепителен свет!Широки просторы, и края им нет. 5В сиянии ночи бурлит моя кровь.Земля, обогрей меня! Высь, укрой!В сиянии ночи всхожу в тишине...Но кровь моей родины дышит во мне.В сиянии ночи, над шелестом трав,Лечу я, всю землю руками обняв.— Дорога! Ты — песнь... Не расстатьсяс тобой...Где здесь земля, где простор голубой?Вспыхнула ночь в оперенье златом...— Прильну к тебе грудью и жаждущим ртом!Тобой я зажжен на средине пути,Роди меня! Снова потом поглоти!Горит моя плоть, и летуч я, как дым.Один я в дороге, совсем один...Светло от жары, брызжет светом она...— Где же ты? Где твоих рук белизна?Тропа ли ночная, дневной ли путь...— Ты ли здесь? Может, другой кто-нибудь?Ты — тайна жизни, само бытие,Весь хочу влиться я в тело твое... 6И скалится вечером темень сама:— Сума с требухой! С мясом сума!И вечер на улицу гонит меня:— Эй, люди! Вставайте, пленники дня!Туда, где скрещенье концов и начал,Безмолвие гонит меня по ночам.В ручьи переулков, в моря площадейНочь гонит меня от уснувших людей.Гонит, как нищего гонит всегдаС рыжей сумою за хлебом нужда.И скалится вечером темень сама:— С руками сума! С глазами сума!Я весь переполнен печалью дорог,Как древний, вином переполненный рог.На улицах пусто, и гомон утих...Лишь свет голубой на ресницах моих.И скалится вечером темень сама:— Сума с требухой! С глазами сума! 7— Возлюбленный! — тихо сказала она. —Прислушайся — темень тревогой полна.Сегодня никак не могла — отчего? —Я запаха тела узнать твоего.Мне чудятся стоны, мне чудится вой!Мне душно, темно мне, как перед грозой.Ты слышишь — вдали, ты слышишь — в ночи.Я долго ждала... Почему? Не молчи!И ночь тишину за собою влечет.И боль изо рта ее тихо течет.— Опять этот вой... Расслышал ли ты?Как будто зверь воет: «Мяса! Еды!»Когда тигру мясо дадут — почемуОн мясо целует, никнет к нему?В глазах его — радость, в глазах его — боль,Он тянется вширь, он тянется вдоль.И мяса не рвет сверкающий рот:Тигр слушает, смотрит, чего-то он ждет.Но темная тяжесть придавит потомТяжелую голову с жаждущим ртом.И голод горяч, и глаза горячи...От воя вдали... От плача в ночи...Спросила она: — Не могу — отчего —Я запаха тела узнать твоего?.. 8Печально бело нынче ложе мое,Тоскующе-холодно стен забытье.Кто нынче спокойным остаться бы смог?Проснувшись, дрожит в эту ночь потолок.Всё ли я сделал? Да или нет?Считаю я строй холостых моих лет.Я их, как рубашки, считаю опять,Которые надо в починку отдать.Вот уже скоро... сейчас... — Обожди!Есть еще день, еще ночь впереди!Очаг не сужден мне ни мой и ничей.О, спелость моих холостяцких ночей!Созревшие ночи и сочные дни...Как груши с деревьев свисают они.Кто радостно рвать их сегодня придет,Их соком, как хлебом, насытится тот.Ну, так придет? Сок бродит в ночах...Когда бы имел я дом и очаг!Не пять прошло и не десять лет, —А всё очага у бездомного нет!Печально бело нынче ложе мое,Тоскующе-холодно стен забытье. 9Шагов твоих стежка ложится на снег.Бегу за тобой я — и легок мой бег.Просыпала вьюга миллион лепестков...Я слышу напев торопливых шагов.На стрелки ресниц снежинка легла...— Как этот напев создать ты смогла?Долго не тает снежинка... И пусть!..В напрасный я, верно, отправился путь.Шагов твоих стежка ложится на снег.Настигну тебя? Догоню или нет?Тебя догоню я. Настигну... Скажи,Зачем поколенье мое так спешит?Торопится век мой в боях и в пути,Не смеет дыханья он перевести.С рождения взяв небывалый разбег,Не знает покоя стремительный век...Не тают снежинки, белей лепестков...Влечет меня песнь торопливых шагов.В бою никакой, ни в какой из стран,Ты не касалась бинтом моих ран.Ушли, отгремели эти бои... Но так же певучи колени твои...Шагов твоих стежка ложится на снег.Бегу за тобой я — и легок мой бег. 10Я сердце свое наколол на крючок.О, спелых ночей моих приторный сок!Чтоб птицы смелей прилетали в наш сад,Я зерен тугих им насыпать был рад.— Клюйте же, птицы, из чашки простой!На пользу послужит вам хлеб золотой.Чтоб птичьи птенцы, набирались сил,Я в блюдце росы серебристой налил.Чтоб ты не исчезла в пучине дорог,Я сердце тебе выношу на порог.К порогу приблизишься ты моему.Молча... Но я ведь и так всё пойму!Неси свое сердце за мной по пятам!И я понесу... Никому не отдам...Пойду за тобой и найду твой дом:— Вот оно, сердце! Что делать потом?Олень где-то чащу во мгле пересек,Радость дорог на рогах он несет,Радость дорог на ветвистых рогах,И вечера привкус на мягких губах.Деревья, земля... Милый мир голубой!Вечер... И я возвращаюсь домой. 11Будит она меня, вдруг: — Оглянись!Путь твой так долог был. Слышишь?Проснись!Руками угасшими я отвечал.Я видел: и счастье, и гнев, и печаль...— Ну, оглянись же! — велит мне она. —Что значат на лбу у тебя письмена?Я отвечаю ей из пустоты:— Тебе показалось. Ошиблась ты.Тихо и душно. И на весыНочи прошедшей ложатся часы.Снова будит: — Проснись, живей!Иней лежит на твоей голове.Сонно я ей бормочу в ответ:— Это не иней, а жизни след.— Дай твою руку, — шепчет, — ну, дай!Чего-то боишься ты... Смерти, да?Я говорю, покачав головой:— Не знаю чего, сам не знаю чего.Свалены годы и ночи в углу,Как рваное, в дырах белье на полу...День на дворе. И солнце, и свет.А мой день ушел. Моего дня нет!Нет моего дня. Нет! Не найти!Но мне всё равно по другому пути... 12Вишни она принесла на заре.Молча. Без слов... Пустота на дворе.Вишни. К постели. — Не раздави!Кровавое ложе, ложе в крови!Где эта ветвь родилась, где росла?Босая и тихая их принесла.По две и по три. И рядом листки.Вишни — как розовые соски.Провод и крыша в открытом окне.Песня грачей прилетает ко мне.— Вишен горящих не раздави!Кровавое ложе, ложе в крови!Грачи улетают в зеленый рассвет.— Где мы теперь? — Но ответа нет.День начинается. Птицы, в полет!Песня вернется, песня придет!Синий свет ночи зачах, зачах!Горят, расцветают вишни в лучах.По две и по три. И рядом — листок.День у твоих опускается ног!Где же ты? Где? Отвечай, не таи!Еще мне любимей руки твои!..Вишни она принесла на заре.Молча. Без слов. Пустота на дворе. 1929—1930Перевод Д. Маркиша (1-3, 5-12) и А. Ахматолвой(4)
ТАНЦОВЩИЦА ИЗ ГЕТТО
ТАНЦОВЩИЦА ИЗ ГЕТТО
Стансы
1Стремительно блистанье легких ног —Моя любовь танцует перед вами:Встречается с клинком стальной клинокИ объясняются, сверкая лезвиями. Бушуют складки платья и фаты,Подобно говорливому прибою.И буйный ветер, разбросав цветы,Зовет тебя и тянет за собою. И вот — гора и бездна... Снег какой!И на скале отвесной — поединок...Не упади! — Молю тебя тоскойИзгнанья, слез, скитальческих тропинок. От плеч струится серебристый ток,Но что-то недосказано ногами...Встречается с клинком стальной клинокИ объясняются, сверкая лезвиями. 2Куда тебя зовет, куда ведетХолодный ветер и ночное горе?Метель метет, в полях метель метет,Калитки и ворота на запоре. Ненастной ночью, дымной и седой,Слепому року ты себя вручила,И он не разлучается с тобой,И требует, чтоб ты его любила, Чтоб ты ему плясала на зареИ забывала нищету и голод...Кому не сводит ноги на костре?Кому не сводит ноги зимний холод? Сама земля пылает, как костер,А небо дышит стужей ледяною...И ты танцуешь... И висит топорНад запрокинутою головою. 3Твой грозный рок отныне всем родняИ всем чужой... Не жалуйся. Ни слова!Танцуй ему, запястьями звеня;Веди его, как поводырь слепого. Он вездесущий — он на всей земле;Не отставай — ему дала ты клятву.Он меч волочит в непроглядной мглеИ отовсюду собирает жатву. В любой стране его узнает ночь:Оброк с живых и мертвых собирая,Он всех готов принять и всем помочь:— Покойтесь в бозе — вот земля сырая! Испей свою беду, как пьют вино;Танцуй ему в харчевнях и в острогах.И не стыдись — веди его... ТемноИ пусто на заплеванных дорогах. 4Сравню я разве океан с рекой?И разве буре гавани по нраву?Из сердца шумно вырвался покойИ улетел, как золотая пава. Мне следовало паву привязать,Как старую козу, к ветле веревкой...Коза ушла... И горевала мать...И дом ушел, с чуланом и с кладовкой... Была коза... Безрогая коза...Ей миндаля хотелось и изюма...Ушла коза за долы, за леса,Подальше от хлопот людских и шума... Осталась сказка — больше ничего!А детства нет... В моих скитаньях долгихИщу его и нахожу его,И вновь теряю на ночных проселках. 5Сказанье о козе, что вдруг ушла,И о ветле, из коей вяжут метлы...А впрочем, где коза и где ветла?На пустырях не зеленеют ветлы. Сказанье о несаженной ветле,Но выметнувшей вверх в цвету и в силе:Ее всегда срубали на земле,Срубали много раз, и не срубили. Сказанье о железном топоре,Что занесен над гордой головою...Вот — хлеб и кров! Не стой же во дворе,Войди, моя любовь, в мой дом со мною. Сказание о четырех углах,Которые под палкой не покину:Я сам стоял с отвесом на лесахИ светом звезд поил сырую глину! 6Был свет уже погашен. В темнотеСветились только белые колени.Ты появилась в призрачной фате,И боль твоя рванулась на ступени. И я подумал: «Так в ночных горахКочует неприкаянная птица...»Тебя шаги пугают?.. Это — страх.Он заставляет сердце громче биться... В начале ночи отворилась дверь,Гляжу — покой с котомкой у порога.«Прощай! — сказал. — Один живи теперь.Я ухожу. Меня зовет дорога». И я спросил, как будто сам не знал:«Что у тебя в котомке, за спиною?»Не глядя на меня, покой сказал:«Я сердце уношу твое с собою...» 7Червонный жар волос, как суховей,Сжигает обнаженные колени,И ты еще нежней, еще стройней,На наготе ни облачка, ни тени. Заткать себя в лучистый твой клубок?Но где потом найду его начало...Твой рот открытый сладок, но далек,Ищу его, ловлю, и — всё мне мало! Я слышу грохот валунов и скал.В горах разбушевались камнепады.Поток сегодня до утра искалДорогу к морю и крушил преграды. Поток устал, но отдохнет потом.Его так долго море ожидало...Беда — никак с твоим не слажу ртом!Ищу его, ловлю, и — всё мне мало! 8День наступил. Сиянье пролилось.А месяц светит, тонкий, но заметный.Наверно, это жар твоих волосМне лег на губы золотом рассветным, День будет славный, но зачем он мне?Мне разве без него не хватит света?Блуждающие руки, как в огне,Идут к тебе, не ведая запрета. Доверчивость вокруг летящих птиц!Они меня приветствуют, как сестры.Зачем же в чистом небе без границ,Как гнутый нож, сверкает месяц острый? Он ждет. Он недалёко. У земли.Кто у него сегодня на примете?Ну что же, если хочешь — заколи!Я всё равно счастливей всех на свете! 9Кто вспомнит — сеял ли в такую рань,Косил ли я? — Не вспомню, как нарочно.А тени требуют: «Плати нам дань!Мы будем появляться еженощно!» Они, как дыма серые столбы,Бредут и шарят жадными руками.Они встают, как кони, на дыбыИ мнут меня тяжелыми боками. Стяжатели — канючат над душой;Ростовщики — берут с меня расписку.За радость жить, за этот день большойЯ семикратно заплачу по иску. Я заплачу, а ты, мой друг, не плачь!Я не торгуюсь. Я на всё согласен.Пусть — семикратно! Получай, палач!Лишь был бы миг один высок и ясен. 10Они и на тебя кладут оброк.Расчет один — мы платим семикратно.Утверждено! Я рассчитаюсь в срок.Готов на всё и не пойду обратно. Где в сердце грань меж смехом и слезой?Мы выплатим! Была бы ты со мною!Пойду босой с лопатой и косой,Подставлю спину холоду и зною. Не солонеет черный хлеб от слез,И молния не меркнет от зигзагов...У ног твоих провалы и хаос,Над головою — кипень черных флагов... А вот — родник, дитя крутых вершин.Он настоялся на росе и ветрах,Но, вытекая из земных глубин,Напоминает об опасных недрах... 11Я с ветром говорю, взойдя на мол:— Я ждал тебя, ты не напрасно прибыл.Благодарю, куда бы ты ни шел!Благодарю, откуда бы ты ни был! Простерло солнце два своих крыла,И молодость явилась на подмогу.— Спасибо, ветер! Бросим все делаИ налегке отправимся в дорогу. Надуй мой парус и лети, лети.Я нынче миру сердце поверяю.Пространства измеряются в пути,А новым далям ни конца, ни краю. Но не вели слезам катиться с гор!Глаза утрите, клены и березы!Моя любовь восходит на костер —Она сама за всех роняет слезы. 12Не пей, мой друг, до дна, не пей до дна:Вино темнит и будоражит чувства.Вот гроздья звезд в лиловой мгле окнаСозрели и висят светло и густо. Мы их сорвем и, перейдя черту,Услышим, как за нею, запрещенной,Твою божественную наготуПоет в стихах мой голос обнаженный. Здесь всех миров начало и конец.Здесь меры нет — горим и не сгораем.Пусть льют в постель расплавленный свинец,Мы ни на что ее не променяем! Твои колени светятся. Твой рот —Порог открытый в беспредельность чуда!Нас снова юность за руки ведет.Куда же? — Никуда и ниоткуда. 13Искать друг друга и встречать весну!Земля мала для нашего кочевья.Нас занесло в такую сторону,Где плачут птицы и поют деревья. Искать друг друга в поле и в лесах.И быть вдвоем. И не терять друг друга.Так звездам суждено на небесах.И что с того, что разгулялась вьюга? Снег почернеет. Прилетят грачи.Листва в нагие рощи возвратится.Находят море реки и ручьи.Далеких гнезд не забывают птицы. Подстегивают память соловьи.Я помню, помню всё, что есть и было.На струны арфы — волосы твои —Душа не все слова переложила! 14Волна, переливая серебро,Нам тихо стелет ложе голубое.Она упруга, как твое бедро,Но разве я сравню ее с тобою? Крутые горы на исходе дняЗовут меня к заоблачному краю.Они твое подобье и родня,Но я тебя на них не променяю! А ветер, навевая забытье,Зовет меня и тянет за собою.Он сладок, как дыхание твое,Но разве я сравню его с тобою? Я клинописи древней не читалИ не срывал запретный плод познанья,Но глаз твоих магический кристаллМне раскрывает тайны мирозданья. 15С самим собой в разладе и в борьбе,Не сплю, томлюсь бессонницей постылой.Я боль невольно причинил тебе, —Наказан я, и ты меня не милуй! Но я опять ищу тебя, ловлю.На горных тропах шуму сосен внемлю.Я всеми песнями не искуплюТвоей слезы, уроненной на землю. Светает. Стало холодом тянуть.И ветерки натянуты, как струны.Не знаю, как мне руки протянутьК твоим рукам и взять их отсвет лунный. Встречаюсь с ветерками на тропе,Слежу за их игрой простой и милой.Невольно горе причинив тебе,Наказан я, и ты меня не милуй! 16Стада с лугов спускаются домой.День потускнел, и засыпают горы.В пастушьей дудке слышу голос твойИ в рокоте волны — твои укоры. Твой голос может жажду утолить,Он как ручей, бегущий с гор в долины...Я снова буду с ветром говорить,Есть у меня для этого причины. — Пожалуйста, — так просят только мать,Я утружу тебя тоской моею:Хочу письмо с тобою отослать,Оказии другой я не имею. В нем, как в душе, о прожитом рассказ, —Ей до утра, наверно, хватит чтенья.Но есть пробелы и на этот раз.Что делать, письма для меня — мученье. 17Тяжелый колос выгнулся, усталИ острому серпу подставил шею...Я сам не знаю, что я написал, —Писать, как пишут все, я не умею. Я так спешил — за скоропись прости,Хотелось всё сказать без промедленья.Читай сама — к соседям не ходи...Что делать, письма для меня — мученье! Но не спеши сложить листки — постой!Перечитай — важна любая малость:От черточки до точки с запятой —Всё, как ножом, на сердце начерталось. Прости меня, я, кажется, устал:Как под ножом, строка склоняет шею...Я сам не знаю, что я написал, —Писать, как пишут все, я не умею... 18Шум свадеб во дворах. Вино. Цветы.И плач торжеств. И кружева. И банты...Разбиты, правда, скрипки и альты,Зарезаны певцы и музыканты. Но ты танцуй — пять, десять дней подряд!И муку спрячь! И боль впитай, как губка!И, совершая свадебный обряд,По горлу полосни себя, голубка! Откинута печально голова,В глазах раскрытых — звезды и смятенье.Так, увязав смолистые дрова,Шли матери на жертвоприношенья. Но ты танцуй и жги слезой зрачки,Пляши и мни трепещущие банты...Разбиты, правда, скрипки и смычки,Зарезаны певцы и музыканты! 19Орлиный клекот слышался вдали.Громада громоздилась на громаду.Меня тропинки за руку велиК могучему Агуру-водопаду. С вершины низвергается вода,Над пропастью вздымаются чертоги.Приди, моя бездомная, сюда,Седой Агур тебе омоет ноги. Чья скрыта гибель здесь, чье торжество?Какие бури здесь служили требу?Вода и камень — больше ничего,И лестница из черной бездны к небу. На языке усталых ног своихПоведай водопаду на рассвете,Как ты в оковах из низин сырыхК вершинам рвешься два тысячелетья. 20Рассказывай, любовь моя, пляши!Перед тобою сонные громады.Трава и камни — больше ни души;Ни братьев, ни сестер — совсем одна ты. Скитаются — ни кликнуть, ни позвать!Кочует в море утлая лодчонка.Ребенок потерял отца и мать,Мать не найдет убитого ребенка. За солнечные гимны — жгли уста;За гимны небу — очи выжигали.Мерцающая синяя звездаНе слышит нашей боли и печали. И горы спят, но ты их сна лиши,Пускай их потрясут твои утраты!Рассказывай, любовь моя, пляши.Ни братьев, ни сестер — совсем одна ты, 21Отдай им всё — нам незачем копить.Исхода нет — отдайся им на милость.За то, что ты осмелилась любить,Ты до конца еще не расплатилась. Привыкла с малых лет недоедать.Долги росли, и множились заботы.А ты хотела мыслить и мечтать,И быть свободной, — так плати по счету! Разграблено и золото, и медь;За колыбелью — братская могила.И ты должна сгореть, должна истлетьЗа то, что ты людей и мир любила. Сумей же стыд от тела отделитьИ тело от костей — судьба свершилась!За то, что ты осмелилась любить,Ты до конца еще не расплатилась! 22Когда-то здесь под грозный гул стихийНад замершей толпой пророкоталоТоржественное слово — «Не убий!».Теперь убийство заповедью стало. Но не смолкает правды гневный гром,И мысль не уступает тьме и страху.Погиб не тот, кто пал под топором,А тот, кто опустил топор на плаху! Да будет всем известно наперед,Что тьме и страху мысль не уступает.Герой не тот, кто кандалы кует,А тот, кто кандалы свои ломает! Танцуй же у подножья грозных гор, —Еще заря от дыма не ослепла.Сгорит не тот, кто всходит на костер,А тот, кто умножает груды пепла! 23Идет, идет с секирой истукан.Он свастику и ночь несет народам.Онтащит мертвеца. Он смел и пьян.Он штурмовик. Он из-за Рейна родом. Он миллионам, множа плач и стон,На спинах выжег желтые заплаты.Он растоптал и право, и закон.Он сеет смерть бесплатно и за плату. Лоснятся губы. Пахнет кровью рот.Но людоед взывает нагло к богу.Еда ему, видать, невпроворот.Он в страхе. Он почувствовал тревогу. Заплата стала горла поперек.Мычит. Хрипит. Промыть бы горло водкой.Пожалуй, стоит дать ему глоток,Чтоб вырвало заплату вместе с глоткой! 24Станцуй ему, бездомная, в горах, —Он проклят до десятого колена.Нет больше толку в буквах и в словах,Их смоет крови розовая пена. Заря проснулась в гневе и в огне,Вершины расстаются с облаками...Мы благодарность на его спинеНапишем беспощадными штыками. Гора камнями вызвалась помочь.Разверзлось море. Поднялись дубравы.Могилы, будоража злую ночь,Встают от Роттердама до Варшавы. Ни летопись и ни рассказ живойНе воссоздаст их муки и тревоги.Об этом в вихре пляски огневойКричат твои скитальческие ноги! 25Выстукивай свой звонкий мадригал,Греми, моя подруга, каблуками.Палач твой пол-Европы заплевалОтравленными желтыми плевками. Танцуй — благодари его — не стой!Он беден — ты всегда слыла богатойИ заплатила ранней сединойЗа то, что ты отмечена заплатой. Но что еще он требует с тебя?Хлеб из котомки? Ладно, кинь котомку!Сожрал и лег, зевая и сопя,И пояс распускает, как постромку. В расчете мы. Auf wiedersehen! Пока!Заткнули глотку, словно горло жбану.Но шарит, шарит жадная рука...Так что же снова нужно истукану? 26Он сердце просит? Мозг... Ну что ж, как гад,Он высосет их и забьется в страхе...Змея на свет выносит только яд,Всё остальное пребывает в прахе. Могильная трава — ее предел,Ее удел — царить в могильной яме.Она там отдыхает между делИ кормится с могильными червями, И меряется с ними в толщинеИ в жадности, тупой и бесноватой...Змея свернулась на трухлявом пне,Она твоей любуется заплатой. Носи ее и не сойди с ума!Заплата нам, быть может, пригодится,Когда, к змее ворвавшись в закрома,Ты с ней, как на корриде, будешь биться! 27Мужайся! Да не будет тяжелаТебе твоя постылая заплата.Иди спокойно, как праматерь шлаОттуда, где любовь была распята. Тебя узнают, ветлы у дорог,Тебе напомнит каждая дорогаБорцов, что шли на запад и восток,Не ожидая милости от бога. Безжалостен палач — на старый счетСсылается с ужимкой обезьяньей.Он требует расплаты за почет,За желтую заплату, за вниманье. Он никогда не сеял и не жал,Он только брал чужое без возврата...Шагай же, как прапрадед твой шагалОттуда, где любовь была распята. 28Вспорхнет ли, затрепещет ли твой бант?Так много горя, что куда уж больше!Вот Брест-Литовск, как древний фолиант,Раскрылся перед беженцами Польши. Идут пешком. Детишки — на руках.Бородки — кверху. И маршрут — по звездам.Изгнание — узлом на поясах.Пергаментные лбы — в крутых бороздах. У гаснущих огарков — рты согреть.Уселись, словно в трауре, на камень.И некому бездомных пожалеть.И звезды как мечи за облаками. Над старым Бугом вьюга дует в рог,И снег слепит глаза, сырой и липкий...На семисвечники разбитых синагогОни тоску развесили, как скрипки. 29В который раз ведет тебя нуждаК чужим домам?.. Чужие крохи черствы...Я не спрошу, откуда и куда.Вот — хлеб и кров. Забудь нужду и версты. С тобой танцует вековая жуть,Боль вековая над тобой нависла...Вперед, вперед! Еще не кончен путь.Струись, исполосованная Висла! Ступни босые резал Иордан,На Рейне измывались над тобою,И все-таки светили сквозь туманРубины звезд над русскою рекою. Пусть дом мой будет для тебя гнездомНа дереве зеленом, — это древоЕще не подрубили топором...Пляши, моя любовь и королева! 30Я соберу посев твоих шаговНа всех дорогах долгого изгнанья:За двадцать пять скитальческих вековМой тайный клад, мой дар и достоянье. Я на спину взвалил снопы. Я — радИ весело иду на голос трубныйТуда, где бубны жалобно бубнят,Где бьют в набат загубленные бубны! Залягу под ракитовым кустом,Упьюсь твоей любовью и слезами.Я птичьим песням научусь потом,Я убаюкаю тебя стихами. Они да ты — мой трудный дар, мой клад!Они да ты, да голос ветра зыбкийВ краю, где дроги жалобно скрипят,Где зыбки тихо плачут, словно скрипки. 31Без крова, без дороги, без жилья,Без языка, опоры, утешеньяИдешь, тоску свою не утоля,И под ноги кидаются каменья. Пожар твоих волос — горят леса! —Ложится красным пламенем на плечи.Бывало, мать, прикрыв рукой глаза,Таким огнем благословляла свечи. Оплачь, сестра, свой пламенный костер,Оплачь свою последнюю разлуку.Станцуй вершинам вековой позор,Станцуй долинам вековую муку! Над головой твоей — топор и крест.Леса молчат. И замер птичий гомон.Меч занесен — враги стоят окрест.Меч занесен — но скоро будет сломан! 32Не хватит сердца одного, мой друг,Чтоб выплакать в стихах твои печали.Я слышал, как стонал и плакал Буг,Когда тебя насильники пытали. «Веселую!» — приказывал палачНочному ветру... И терзались ноги,И под бичами вьюги мчалось вскачьБезумье белых хлопьев и тревоги... Усталый поезд покидал перронС заплаканными мертвыми глазами.А злая ночь за ним неслась вдогон,Пугая волчьим воем и лесами. Как возместить тебе, моя краса,Любовью и стихами муки жажды?Врагов накроют пеплом небеса,Запляшет танец смерти дом их каждый! 33Пора! Свои скитанья усыпи,Пусть спят спокойно возле ветел голых.Ты всё раздала в поле и в степи,Всё раздарила в городах и в селах. Простись с бедой и не печалься впредь!И не стыдись босых ступней, подруга!Теперь и листьям стыдно зеленеть,И белизны своей стыдится вьюга. Я слышу легкий шаг твой — ты идешь,Моя любовь, мой друг, моя невеста.Ты хочешь ветер взять ко мне? Ну что ж,Просторно в сердце — в сердце хватит места. Но будь тверда к скитаниям своим, —Они кричат, как брошенные дети...Не слушай их... Ты не вернешься к ним!Рассвет... Прощаться легче на рассвете. 34Кого еще ты хочешь взять с собой?Еще что принести ко мне желала б?Возьми с собою горы и прибой...Я жду тебя... Душа болит от жалоб! Уснула моря голубая гладь,Заря уснула, ясно догорая.И ветру удалось туман убрать,Чтоб я тебя увидел, дорогая. Я слышу рокот мерный и густой.Я сплю, но разбудить меня нетрудно.Волна зовет меня на мол пустой:«Вставай скорей. Проходит мимо судно!» Бегу. Не поспевает тень за мной.Открытый мол недалеко от дома.Но судно проплывает стороной,Касаясь парусами окоема. 35Прошло и скрылось судно. Тишина.Я так спешил и — опоздал, конечно.Негромко с галькой говорит волна,И слушать их могу я бесконечно. Быть может, там, где звездный полукруг,Ты бросишь якорь — море там глубоко.Пора! Нам надо встретиться, мой друг,Мне трудно без тебя и одиноко. Чутье такое есть у легких птиц:Летят друг к другу над водой и в поле,Свободные, не ведают границИ, вольные, встречаются на воле. Но, думается, и они грустят,Когда в лесу берется за работуВеснушчатый и рыжий листопад,Когда они готовятся к отлету. 36Погашен свет. За окнами гроза.И в темноте твои белеют руки.Я целомудренно закрыл глаза.Я не желаю этой сладкой муки. Мне кажется — я на гору иду,Глаза закрыты, но светло на диво.Я взял с тобой такую высоту,Что никогда не устрашусь обрыва. Напоминает мне мой каждый шаг,Что мы навеки отданы друг другу.Пусть между нами горы, камни, мрак-Тропа, как друг, мне протянула руку. Не оступлюсь. Не ринусь с высоты.Напрасно бездна мне готовит место...Скажи мне, перед кем сегодня тыТанцуешь, ненаглядная невеста? 37Магнолия, дав волю лепесткам,Заворожила цветом все пороги,Связала по рукам и по ногамИ заняла тропинки и дороги. Недаром, перепутав тень и свет,Шагают ливни вдоль шоссе размытых:Кругом засады — троп открытых нет;Везде ограды — нет дорог открытых. А дома что-то давит на меня,С постели гонит, не дает покоя.Погреться бы немного у огня,Но нет, как назло, спичек под рукою. И шумный ливень бродит по дворам,И голос твой чуть слышен в отдаленье.Магнолия, дав волю лепесткам,Заворожила цветом всё селенье. 38 Мне утешенья больше не нужны!Ты платье подвенечное наделаИ спрятала, как острый меч в ножны,В атлас шуршащий трепетное тело. Сегодня удивится сам КазбекИ не поймет за много лет впервые,Кружит ли у его подножья снег,Цветы ли опадают полевые? А ты на гору даже не глядишь,Исчерпанная мукой и любовью.И новый мир, в котором ты не спишь,Дары тебе приносит к изголовью. И я не сплю на берегу морском.Я камешками развлекаю гореИ жду письма, и прочитаю в нем:«Прости, я не приду...» Уснуло море. 39Ты — золотая пава. Грусть и теньОтныне задевать тебя не вправе.Шафраном пахнет долгожданный день,Заря зашла в волос твоих оправе. Я к заговорам древним прибегу;В силок, как птице, положу приманку;Настигну на лету и на бегу,Но от скитаний отучу беглянку. Не в клетку заключу, как повелось, —Совью гнездо из звуков, зацелую.В густой червонный лес твоих волосЯ сам попал, как в клетку золотую. Заговорили на ветвях птенцы.Заря взошла и подожгла дубраву.Я жду. Летите птицы, как гонцы,И приведите золотую паву. 40Спокойно море, и прозрачны дни.Блуждает белый парус на просторе.Не ты ли это? На берег взгляниИ поверни сюда — спокойно море. Оставит парус ветер озорнойИ, расставаясь, скажет: — До свиданья!Пусти здесь корни. Расцветай весной.Забудь свое изгнанье и скитанье! Здесь человеку предана земля,Здесь всех целит голубизна сквозная,Здесь дружбу предлагают тополя,Здесь каждая песчинка — мать родная. Ночное море отдает вином.Я предаюсь моим мечтам и думам...Нас ждет здесь, друг мой, детство с миндалемИ с самым сладким на земле изюмом... 1940Перевод А. Кленова
КАВКАЗ
КАВКАЗ 1 Дорога вверх, дорога вниз,Храп задремавших горных кряжей,Белеет каменный карниз,Окутан облачною пряжей.Храп горных кряжей, черных рекИ пропастей морозный воздух,Орлов заоблачный ночлегВ мансардах зорь, в угрюмых гнездах. 2Прохожий, ты прервал свой путь,Ты званый гость, в мансарду вхожий:К ручью припасть и пыль смахнуть, —Чего еще тебе, прохожий?Взлететь к орлиному гнездуСумеет только ветер вольный.Здесь друга я себе найду,Не по душе мне путь окольный! 3Туманам спутанным грозятВершин гранитные оскалы, —Откинув головы назад,Ждут зова дремлющие скалы.Над ними молния-змея,Они к громам полночным глухи,На их вершинах, знаю я,Пасутся дьяволы и духи. 4Видать, пасутся. Если ж нет,То этих духов, тьму проказ ихЯ выведу на божий светИз незабытых бабьих сказок.Я эту нечисть призовуНа пир магических полотен,Я не усядусь на траву,А проскользну, как тень бесплотен. 5Здесь ребра каменной гряды,Там камень вьется турьим рогом,А там — журчание воды,Ручьи шныряют по отрогам.Здесь мир, объятый синевой,Каменья корчатся в лазури;Кавказ, порог приветен твойИ для затишья и для бури! 6Нет, то не шорох ветерка,Не волн глухое заклинанье:Всё ясно — горная рекаК нам донесла свое дыханье,Сверкнула, исчезая с глаз.Мерцают водные каскады,Доносят нам ее рассказЛишь брызги, полные прохлады. 7А солнца огненный топорСечет морозные каменья.Ему не в силах дать отпор,Седые тают укрепленья.Пусть так! Журчанью нет конца!Ревет река, со льдами споря,И отблеск моего лицаНесет к вратам ночного моря. 8Мерцают камешки на дне,Блистают чешуей зеленой,Волна покорствует волне,Чуть слышен шепоток влюбленный.Летят ручьи вниз головой,В них клочья туч мелькают смутно,Непостоянный облик свойРучьи меняют поминутно. 9Клокочет яростный ручей,За ним другой в кремнистом ложе,Над ними празднество лучей,Они спешат на свадьбу тоже.Коросте льдистой вопреки,Пробиться к солнцу каждый хочет,Несутся наперегонки,Вода в проталинах грохочет. 10В скалу горбатую впились, —Дрожит скала — спина верблюжья,И вот уже взмывают ввысьВеселых радуг полукружья.В изъяны каменной грядыВода вонзается седая,И под напором той водыСкрипят осколки, оседая. 11И вешней залиты водойГранитной лестницы ступени,Как будто вспять поток седойПотек в снегу, в холодной пене.Как будто снова в облакаПотек, бессонницей колышим,Но к морю катится река,И мы ее дыханье слышим. 12Здесь, где летят раздумья прочь,Где листья пальм от ветра сини,Я летнюю припомнил ночьВ местечке мертвом на Волыни.Лягушек слышен разговор,Луны мерцает повилика,С пуховиками спать во дворИдут — от мала до велика. 13О чем ты, ветер, шелестишь?6 чем шуршит смешная речка?Заплачет где-нибудь малыш,И всполошится всё местечко!Спят, как дорожная трава,Как белых коз волынских стадо,И вновь проснулась, вновь живаРека — и снова трель каскада. 14Ручьи бубнят, бубнят вдали.Я здесь. Мне стало душно сразу:Усопшие моей землиПриснились мне в горах Кавказа,Чтоб справил тризну я сперваПо ним. Чтоб не забыл в дороге.Снег наверху. Внизу трава.И камни на лесном пороге. 15Нежданное гуденье пчел.Лужайка. Пасека и соты.Старик мечты мои прочел,Седой, как горные высоты.Столетний, с белой головой,На зоркого орла похожий...«Воды отведать ключевойНе пожелает ли прохожий?» 16Исходит миром добрый взор,И за старания в наградуПчела несет с янтарных горЕму сладчайшую отраду.И сладость сделалась травой,И солнце плещется в лазури.Кавказ, порог приветен твойИ для затишья и для бури! 17Живителен напиток гор,Их мощь в потоках вод студеных.В безбрежный тянутся просторДеревья в париках зеленых.И кажется, что старый дедНе только этих пчел хозяин,Что покорился мощи летВесь кряж — от центра до окраин! 18Он с плеч моих снимает вмигВоспоминаний тяжких бремя,И вновь мне возвращает ихИ освежает в то же время!Поклон отвесив седине,Звучанью голоса внимаю, —Чужой язык приятен мне,Хоть смысла слов не понимаю. 19Гора любая — отчий дом,Сосна любая станет кровом,И в каждом волосе седомРассказ о времени суровом.Здоровьем славится старик,Лучей он не страшится жгучих,Сражаться с солнцем он привыкИ с паводком на горных кручах. 20Он сонмы всех природных силСтал приручать неутомимо:Взмахнул — и дождь проколесил,Свинцовый гром проехал мимо!Ласкает уши старикаПотоков сумрачный молебен,И сок любого корешкаИздревле для него целебен. 21И старец руку поднял ввысь,Земная тяжесть в каждой жиле...«Сюда враги не добрались,Мы их от спеси отучили!»Здесь лед синей любого льдаНад миром вешним и зеленым, —И недруг не дошел сюда,Каменья он дробит под склоном. 22Расколот солнцем черный грот,Закраины металла ржавы,Уже коррозия грызетПробитый шлем чужой державы.Вползает ящерка в него,Змея застыла у обрыва.В том шлеме зрело торжествоГустого мюнхенского пива. 23Давно утих вороний грай,Смерть бутафории помпезной!В пещере старой умирай,Ты, шлем стальной, и крест железный!Ты шел сюда, угрюмый шлем,Чтоб стать царем в пределе горнем, —Теперь ты в гроте пуст и немИ оплетен крапивным корнем! 24Шлем скажет пляске вихревой,Как с горных троп, с карнизов голыхНизвергся в пропасть головойПоток орудий и двуколок.Покрылся шлем могильным мхом,Лежит небытия на страже,К нему не долетает громРеки, летящей с горных кряжей! 25И трижды праздник в сердце гор,В ущельях, в облаках лебяжьих,Затем, что смолк с недавних порЗловещий топот полчищ вражьих.Я сердцем благодарен всемДрузьям в сраженье и в работеЗа то, что этот вражий шлемРжавеет в отдаленном гроте. 26Наш гимн военных трудных днейЛетел к предгорьям неустанноОт подмосковных рубежейИ от Мамаева кургана.И вторят годы и векаТой песне, что промчалась пулей,Ей вторят губы старика,И каждый дом, и каждый улей! 27А разве не было людскойЖужжащей пасекой местечко,Где до реки подать рукой,Где по ночам скрипит крылечко?Не там ли свет луны поройМерцал в слепом стекле оконном,Когда уснул пчелиный ройПо человеческим законам? 28Там, на Волыни, отчий кровСорвали вихри лихолетья,И наземь пали слезы вдов,И стали сиротами дети.Что ж, слезы горькие утри!Ночами сердце не согрето:Ночей тех было трижды триНа зябкость одного рассвета! 29Подолия была в крови,Была Волынь в золе и в пепле,Но вызрели хлеба твои,Страна, леса твои окрепли!Тысячелетний скорбный путьПо Бессарабии и Польше,Но солнце, отметая муть,Взошло — и не погаснет больше! 30И в память грозных, горьких летВолынь, забрызганная кровью,Свой обезглавленный рассветСвечою ставит к изголовью!А здесь, под ношей снеговой,Вершины гор цветут в лазури.Кавказ, порог приветен твойИ для затишья и для бури! 31Кавказ, хочу к тебе прильнуть,Пусть ты во льдах оцепененья!Меня ведут под Млечный ПутьТвои кремнистые ступени.Но, если даже и дойдуДо опечаленной вершины,Своей беды не разведу,Не разгоню своей кручины. 32Здесь, у подножья снежных гор,Я, скорбный, плечи не расправлю:Надену траурный уборИ по ушедшим тризну справлю.Сквозь тысячу кровавых летПройду — сквозь тьму местечек стертых,Пока не озарит рассветМеня, восставшего из мертвых. 33Но и тогда, в заветный час,Твои гремящие каскады,Твои снега, седой Кавказ,Мне в сердце не прольют отрады!И как бы ни блистал твой снегБагрянцем в час рассвета ранний,Забыть я не смогу вовекТысячелетья тех страданий. 1948Перевод А. Голембы
МИХОЭЛСУ – НЕУГАСИМЫЙ СВЕТИЛЬНИК 1 Прощальный твой спектакль среди руин, зимой...Сугробы снежные, подобные могилам.Ни слов, ни голоса. Лишь в тишине немой Как будто все полно твоим дыханьем стылым. Но внятен смутный плеск твоих орлиных крыл,Еще трепещущих на саване широком; Их дал тебе народ, чтоб для него ты был И утешением, и эхом, и упреком. В дремоте львиная сияет голова. Распахнут занавес, не меркнут люстры в зале. Великих призраков бессмертные слова В последнем действии еще не отзвучали. И мы пришли тебе сказать: "Навек прости!" — Тебе, кто столько лет, по-царски правя сценой, С шолом-алейхемовской солью нес в пути Стон поколения и слез алмаз бесценный. 2 Прощальный твой триумф, аншлаг прощальный твой... Людей не сосчитать в народном океане. С живыми заодно, у крышки гробовой, Стоят волшебные ряды твоих созданий. К чему тебе парик? Ты так сыграешь роль. Не надо мантии на тризне похоронной, Чтоб мы увидели — пред нами Лир, король, На мудрость горькую сменявшийся короной. Не надо вымысла... На столике твоем Уже ненужный грим, осиротев, рыдает. Но Гоцмах, реплику прервав, упал ничком, Хоть звезды в небесах не падают — блуждают. И, пробужденные зловещим воплем труб, Вдоль складок бархатных плывут их вереницы, Столетиям неся твой оскверненный труп, Шурша одеждами и опустив ресницы. 3 Разбитое лицо колючий снег занес, От жадной тьмы укрыв бесчисленные шрамы. Но вытекли глаза двумя ручьями слез, В продавленной груди клокочет крик упрямый: — О Вечность! Я на твой поруганный порог Иду зарубленный, убитый, бездыханный. Следы злодейства я, как мой народ, сберег, Чтоб ты узнала нас, вглядевшись в эти раны. Сочти их до одной. Я спас от палачей Детей и матерей ценой моих увечий. За тех, кто избежал и газа, и печей, Я жизнью заплатил и мукой человечьей! Твою тропу вовек не скроют лед и снег.Твой крик не заглушит заплечный кат наемный, Боль твоих мудрых глаз струится из-под век. И рвется к небесам, как скальный кряж огромный. 4 Течет людской поток — и счета нет друзьям, Скорбящим о тебе на траурных поминах. Тебя почтить встают из рвов и смрадных ям Шесть миллионов жертв, замученных, невинных. Ты тоже их почтил, как жертва, пав за них На камни минские, на минские сугробы, Один, среди руин кварталов ледяных, Среди студеной тьмы и дикой вьюжной злобы. Шесть миллионов жертв... Но ты и мертвый смог Стать искуплением их чести, их страданий. Ты всей Земле швырнул кровавый свой упрек, Погибнув на снегу, среди промерзших зданий. Рекой течет печаль. Она скорбит без слов. К тебе идет народ с последним целованьем. Шесть миллионов жертв из ям и смрадных рвов С живыми заодно тебя почтят вставаньем. 5 Покойся мирным сном, свободный от забот, — Ведь мысль твоя жива и власть не утеряла,Реб Лейви-Ицхока свирель еще поет, Еще лучится твой могучий лоб Марала! Твоей любви снега не скажут — замолчи! Твой гнев не заглушит пурги слепая злоба. Как две зажженные субботние свечи. Мерцают кисти рук и светятся из гроба.Ты щуриться привык, обдумывая роль.Так видел ты ясней, так собирал ты силы; Теперь под веками ты прячешь гнев и боль, Чтоб их не выплеснуть из стынущей могилы. Блистают зеркала, и кажется — вот-вот Ты вновь наложишь грим к премьере величавой, Глазами поведешь, упрямо стиснешь рот И в небо звездное шагнешь, как прежде, "с правой". 6 Распадом тронуты уже твои черты. Впитай же музыку в себя, ручьи мелодий Из "Веньямина Третьего", — недаром ты Любил истоки их, живущие в народе! Под этот струнный звон к созвездьям взвейся ввысь! Пусть череп царственный убийцей продырявлен, Пускай лицо твое разбито, — не стыдись! Незавершен твой грим, но он в веках прославлен. Сочащаяся кровь — вот самый верный грим. Ты и по смерти жив, и звезды ярче блещут. Гордясь последним выступлением твоим, И в дымке заревой лучами рукоплещут. Какой-нибудь из них, светящей сквозь туман, Ты боль свою отдашь, и гнев, и человечность. Пред ликом Вечности ни страшных этих ран. Ни муки не стыдись... Пускай стыдится Вечность! 7 Распахнут занавес... Ты не для смертной тьмы Сомкнул свои глаза. И дар твой благородный С благоговением воспримем ныне мы, Как принял ты и нес бесценный дар народный. Тебе со сценою расстаться не дано. Ты прорастешь в века, вспоен родимым лоном. Исполнен зрелости, как спелое зерно Под небом благостным, на поле пробужденном. Мы никогда в твою не постучимся дверь, Мы больше к твоему не соберемся дому, — Без стука в сердце мы в твое войдем теперь, Открытое для всех, доступное любому, Доступное, как лес, как пена вольных вод, Как солнце; и с тобой, с мечтой о лучшей доле, В бескрайний небосвод, в грядущее — вперед! Всем человечеством, как в золотой гондоле! Перевод А.Штейнберга
С. МИХОЭЛСУ — ВЕЧНАЯ СВЕЧА У ГРОБА /Перевод В. Слуцкого/
