Раны чести [Энтони Ричес] (fb2) читать онлайн

Энтони Ричес «Раны чести»

Хелен, за неизменное терпение и поддержку.

И, прежде всего, за Силлота.

Благодарности

В первую очередь автор должен выразить признательность семье — Хелен, Джону, Кейти и Нику. Я подозреваю, что в тот «летний» день 1996 года, когда им предложили посетить римский форт Хаузстидс, на месте которого в «Ранах чести» возведен форт Холм, их лица вытянулись бы намного сильнее, если бы они в полной мере осознали, к чему это приведет. Я стал погружаться в рукопись и, следовательно, «исчезать» из семьи в течение следующих двенадцати лет.

К написанию меня привели, в хронологическом порядке: моя мать, привившая привычку читать и писать; мой отец, подпитывавший эту привычку своим собранием трудов по военной истории и вдумчивыми обсуждениями каждой новой поглощенной мной темы; Майкл Эллиот-Бейтмен, научивший читать самое интересное между строк истории. Наконец, когда привычка писать уже укрепилась, следует особо выделить романы Стивена Прессфилда и, конечно, Патрика О’Брайена, которые задали уровень качества моих трудов, необходимый для публикации. Особенно важен мистер Прессфилд, поскольку его темы очень близки к выбранному мной периоду времени и выписаны с таким искусством, что неоднократно заставляли меня уставиться в пространство с мыслью, а стоит ли вообще продолжать свою полуоформившуюся рукопись. Я считаю, что «Врата огня» оказали влияние на мой стиль больше, чем любая другая книга.

При написании этого романа я использовал множество источников, однако особое влияние на меня оказал замечательный сайт Кевана Уайта www.romanbritain.org. Во-первых, Кеван показал: сухие латинские названия фортов на Адриановом валу — как и множество других названий — скрывают от нашего понимания то, что делает римлян подобными любому другому человеческому обществу. Во-вторых, как только Броколития (Кэрроубург) стала в моей голове «Барсучьими норами» (буквальный перевод с латыни), я начал совсем иначе воспринимать хозяев Адрианова вала. Вебсайт Кевана — отличный источник разнообразной информации. Читатель, из любопытства решивший углубиться в тему, которой я лишь слегка коснулся, не найдет ничего лучшего об этом периоде британской истории.

Я был далек от академической науки почти двадцать пять лет, что сильно ограничило мои контакты с представителями научных кругов, но мне необходимо отдельно поблагодарить доктора Саймона Джеймса из Университета Лестера за помощь в понимании преобладающей системы землепользования поблизости от Адрианова вала в конце второго столетия.

Наконец я благодарю тех, кто участвовал в превращении отдельных заметок в рукопись. Джерри Тейт, автор «Каппавайт», заслуживает особой благодарности за судьбоносные слова «моя книга хорошо идет», произнесенные одной холодной и ветреной ночью в службе безопасности Белфаста, и за бескорыстное поощрение своего товарища-автора. Купите его книгу! Дэниел Келли и Джон Мэхон поддерживали меня, когда я только начинал показывать то, что вынашивал так долго. Их честная и конструктивная критика укрепила мое желание попытаться опубликовать книгу.

И в центре всего находились Робин Уэйд из литературного агентства «Уэйд и Догерти», который согласился представлять рукопись от моего имени, и Кэролайн Кофи из «Ходдер и Стоутон», которая предложила ее читателям. Я чрезвычайно благодарен им обоим. Согласие на представление, а затем — и на публикацию стало для меня моментом откровения.

Без всех этих людей, источников, критики и издателей не было бы ни «Ран чести», ни следующих историй из серии «Империя», в которых Марк Валерий Аквила сражается за свою жизнь и честь в Империи Коммода. Я сердечно благодарен всем, кто взращивал идею публикации или способствовал появлению этой книги.

Пролог

Ноябрь, 181 год от Р. X.

Свежий осенний ветерок шевелил палую листву; иногда его резкий порыв подхватывал горсть листьев и кружил их в танце, а потом медленно опускал обратно. Маленькая группа охотников неторопливо вышла из лесного сумрака, держа наготове копья. Мужчины осторожно ступали по ковру из листьев, каждое движение было плавным и точным. Они бессознательно координировали перемещения, давно приноровившись к товарищам. Кальг, вождь племени сельговов и бесспорный правитель свободных северных племен, в сопровождении пятерых телохранителей охотился на диких кабанов. Обычный отдых Кальга, когда вождь не странствовал к северу от римской стены, занимаясь подготовкой к предстоящей войне.

Хотя его власть над землями к северу от стены, расколовшей Британию на две части, была абсолютной, по праву крови и превосходству над прочими вождями, присутствие телохранителей все равно необходимо. Империя лишь в пятидесяти милях к югу, так что разумно готовиться к худшему, даже отправляясь на обычную однодневную охоту.

— Мой господин, похоже, свиньи учуяли наш запах или их спугнуло что-то еще.

Мужчина сплюнул, выражая недовольство. Другой охотник, неслышно следующий за ним, кивнул, глядя вперед.

— Да. Если так пойдет дальше, нам придется жарить ежей.

Кальг хохотнул и взвесил на руке копье, будто желая заново проверить его баланс.

— Фаэл, ты знаешь правила. Мы едим только то, что добыли на охоте. Если хочешь зажарить сегодня мяса, держи остроумие при себе, а копье — наготове. Заодно можешь вознести молитву Коцидию, чтобы он послал нам доброго оленя. А ты, Кай? Неужели хочешь оказаться в такой прекрасный день где-нибудь еще, пусть даже местная дичь не прыгает на твое копье?

Кай скривился и ткнул в воздух копьем, подчеркивая ответ.

— Мой господин, я бы предпочел поохотиться на римлян.

Фаэл улыбнулся Кальгу и вскинул брови: «опять он за свое». Они уже привыкли к ненависти, которую Кай испытывал к бывшим повелителям. Кальг подмигнул воину, на секунду оторвавшись от наблюдения за окружающим лесом.

— Да, Кай, ты никогда не устаешь напоминать об этом. Когда мы наконец поднимем племена на войну, я избавлю вас от скучных обязанностей и отправлю в первые ряды войска, дабы вы могли размахивать топорами рядом с лучшими бойцами и…

Кай, криво усмехнувшись, уже повернулся для ответа, но внезапно качнулся назад. В его грудь впилась охотничья стрела с зазубренным наконечником. С таким звуком копье входило между ребер кабана. Секунду воин тупо смотрел на торчащее древко, а потом осел на землю. Рядом, со стрелой в горле, упал на спину Фаэл, фонтан яркой крови обильно оросил листья.

Кальг развернулся и взвесил на руке копье; он понимал, насколько сейчас уязвим, побежит ли, или станет сражаться. Невидимый лучник вогнал еще пару стрел в третьего воина, пока оставшиеся телохранители искали цель для копий. Последний спутник Кальга бросился вперед в безнадежной попытке защитить короля и упал с двумя стрелами в груди. Его копье описало дугу и кануло в чаще. Долгое мгновение король ждал своей очереди, готовясь встретить удар стрелы, но все стихло. Кальг демонстративно воткнул копье в землю и выхватил меч; во внезапно наступившей тишине раздался громкий скрежет металла. Вождь принял боевую стойку и выкрикнул в беспросветный мрак леса:

— Ну, давай, заканчивай! Меч, копье, лук, мне все равно. Я встречусь с Коцидием, зная — кем бы вы ни были, как бы далеко ни убежали, за содеянное сегодня мой народ будет охотиться на вас, а когда поймает — вы примете медленную смерть.

Несколько секунд Кальг слышал только свое дыхание, а потом из чахлого подлеска показались несколько фигур. Четверо мужчин — двое с луками за спиной и обнаженными мечами, двое других с копьями наготове. Последние приблизились на расстояние броска и остановились, угрожая вождю копьями, двое других неторопливо подошли следом. Один из них, лицо которого скрывал глубокий капюшон, заговорил. Другой, чернобородый силач с длинным мечом на поясе, безучастно стоял рядом.

— Ну что, Кальг? Похоже, у нас есть некоторое преимущество.

Он говорил на очень хорошей, почти изысканной латыни.

При виде поднятых копий британец неожиданно расслабился и рассмеялся.

— Так ты, римлянин, пришел поболтать? А я уже готовился к встрече с твоим мечом.

Фигура в капюшоне медленно кивнула:

— Да, ты именно такой, как рассказывают. Я только что перебил твоих телохранителей… ну, почти всех…

Он указал на Кая: воин все еще беспомощно опирался о землю руками, изо рта стекала тонкая струйка крови.

— Прикончи этого.

Его спутник выхватил меч и шагнул вперед. Он ударил сверху вниз в незащищенную шею бритта, потом отступил обратно, держа меч наготове. Кальг стоял неподвижно, бесстрастно наблюдая. Мужчина в капюшоне продолжил:

— Так лучше… и ты все равно спокойно стоишь, будто мы старинные друзья, а не чужеземцы, которые убили твоих братьев-воинов и так же легко убьют тебя. Что ж, Кальг, как бы ты ни храбрился, пока неясно, останешься ли ты жить, или умрешь. Неясно даже мне самому… Одно слово моим грубым спутникам, и они вспорют тебе брюхо, без раздумий и уж подавно без сожалений. Либо ты помеха для Рима, которую устранят в мгновение ока, либо союзник одного конкретного римлянина на ближайшие несколько месяцев. Выбери первое — и твои дни закончатся здесь, с малой честью и вовсе без достоинства. Выбери второе — и получишь награду, равную которой не получал ни один здешний правитель за сотни лет.

Бритт прищурился, силясь разглядеть правду в глазах врага.

— Что за награда?

— Орел, Кальг, штандарт имперского легиона, и, вполне возможно, голова командира легиона в довесок. Так что, король «свободной Британии», мы обсудим сделку, или ты предпочтешь встретиться с мечом этого варвара?

— Похоже, ты не оставил мне особого выбора. А чем ты докажешь свою честность в сделке, заключенной на острие меча? И как узнаешь, что я сдержу слово?

Мужчина в капюшоне кивнул своему спутнику. Тот с неожиданным проворством ударил мечом в горло ближайшего копейщика, затем, развернув меч, нырнул под выпад второго копья. Одним сильным ударом он вонзил меч копейщику под ребра, быстро повернул клинок в ране и высвободил. Копейщик, истекая кровью, рухнул на землю.

— Тебе понадобится доказательство победы в схватке с неудавшимися убийцами, чтобы твои люди не почуяли неладного. Думаю, ты сможешь выдумать достаточно складную историю о том, как перехитрил врагов. И я знаю: если мы договоримся, ты выполнишь свою часть сделки. Я предлагаю такую награду, что ты не станешь думать об ином. А теперь, Кальг, решайся. Станем ли мы партнерами в твоей давно задуманной войне с моим народом?

Кальг сплюнул.

— Хотя у меня горчит во рту, я поддержу твой план.

— Хорошо. Дай мне эту примечательную застежку с твоего плаща. Не волнуйся, ты снова увидишь ее, но уже не здесь…

Кальг отстегнул фибулу, тонко сработанную из золота копию щита, украшенную спиральным узором, с куском полированного янтаря в центре, и уронил ее в протянутую ладонь. Мужчина в капюшоне развернулся, бросив через плечо последние слова, пока его товарищ, спрятав меч в ножны, отступал следом с луком в руках. Верзила наложил стрелу и натянул тетиву, предупреждая любые мысли о слежке.

— Ты еще увидишь меня, Кальг, но не раньше, чем выведешь в поле своих людей, жаждущих крови.

Двое мужчин ступили под сень леса и исчезли из вида. Король долго смотрел им вслед и только потом повернулся к павшим товарищам.

— Жаждущих крови? Это, римлянин, будет несложно устроить.

1

Февраль, 182 год от Р. X.

Их заметил один из солдат первой шеренги. Добрых три десятка мужчин, чьи силуэты вырисовывались на фоне яркого неба. Они стояли там, где дорога взбиралась на хребет, сбегавший с восточного плеча Пеннинских гор. Солдат хрипло выкрикнул предупреждение. Командир небольшого отряда, ветеран, чей опыт оставил на его лице немало отметин, остановился на полушаге. Он всмотрелся в направлении, указанном рукой солдата, и в одно мгновение осознал, что они влипли. С предыдущей высотки, откуда командир обозревал окрестности, он никого не заметил: ни впереди, ни сзади; только далеко за спиной виднелась повозка с мулом, которую они обогнали час назад. Такая толпа варваров расправится с его шестнадцатью людьми, а тяжелые доспехи легионеров не позволят уйти от преследования, развернувшись обратно на юг. Ветеран сбросил на обочину свои вещи, выхватил меч и ткнул им в сторону далеких врагов. Если он не сможет быстро справиться со смятением своих солдат, они разбегутся раньше, чем варвары подойдут на расстояние копейного броска.

— Черпаки на башку, щиты на руку! В шеренгу!

Чтобы усилить эффект, ветеран пнул в зад одного из ближайших солдат. Пнул сильно.

— А ну, шевелись!

Легионеры, сбросив ранцы, онемевшими от страха пальцами освобождали закинутые за спину щиты и быстро выстраивались в тонкую линию поперек дороги. Солдаты натянули на головы шлемы; нащечные пластины придавали побледневшим лицам такую нужную сейчас суровость. Командир вышел вперед с мечом в руке.

— Смотреть на меня! На меня!

Легионеры невольно отвели взгляды от приближающихся варваров, которые стекали с пологого склона в нескольких сотнях шагов от строя.

— Не волнуйтесь, вы такие красавчики по сравнению с местными девками, что эта толпа наверняка хочет оттрахать вас, а вовсе не сражаться.

Улыбнулась всего пара солдат; лучше, чем ничего.

— Вдобавок они облажались, дав нам время подготовиться к делу. Когда я отдам приказ, бросайте копья, доставайте мечи и будьте готовы к ударам в щит. Отбрасывайте ублюдков щитами! И не покидать строй. Варвары хотят заставить вас сражаться поодиночке — тогда они получат перевес три к одному, — или побежать, чтобы они метнули копья в ваши задницы. Ваш лучший шанс…

Он отвесил оплеуху солдату, который на мгновение перевел взгляд на приближающихся бриттов.

— Смотреть на меня! Ваш единственный шанс — остаться в строю, отбивать удары и колоть, как вы делали тысячи раз на учениях. Они сразу отступят, как только поймут, что мы не легкая добыча. Я буду стоять сзади и займу место первого павшего. Копья… товсь!

Он прошелся позади шеренги, посматривая на землю и прикидывая по темным пятнам в дорожной пыли, много ли солдат уже обмочилось. Лужиц, от которых шел парок, было немало. Солдаты едва способны просто держать строй в ожидании атаки варваров. Пять минут, и все они будут мертвы, осознал командир и мысленно пожал плечами, готовясь подороже продать свою жизнь. Мужчины, которых сопровождал отряд, спешились; коренастый ветеран и его молодой высокий спутник плохо сочетались друг с другом. Чертовы гражданские. По крайней мере у них есть возможность спастись.

— Если вы собираетесь скакать за помощью, сейчас самое время.

Старший, ветеран-легионер, если командир не ошибся, просто улыбнулся; зеленые глаза поблескивали на обветренном лице, все еще румяном, несмотря на близость неизбежной смерти. Мужчине было под пятьдесят, судя по качеству одежды — вполне состоятелен, плащ прикрывает грудь на военный манер, оставляя одно плечо свободным. В то время как их младший спутник двигался с отрядом от форта Темный Пруд, в трех днях марша к югу, старший приехал в маленькое укрепление, приютившее отряд минувшей ночью, значительно позже захода солнца. Его явно не беспокоила возможность встречи с разбойниками на дороге, что вызвало не одну вскинутую бровь у солдат поопытнее, даже несмотря на кольчужный жилет под плащом, короткий пехотный меч на бедре и решительные манеры.

— Я Руфий, бывший офицер имперского Шестого легиона. За двадцать пять лет службы ни разу не убегал от врага и не собираюсь изменять этой привычке… Кроме того, мы без особого труда выпроводим эту компанию.

Командир медленно кивнул.

— Разумно. А ты?

Юноша, слишком напряженный для шуток, сердито мотнул головой и обнажил длинный кавалерийский меч, сверкнувший полированным металлом. Командира заинтересовало только, много ли пользовались этим мечом, если его владелец едва вышел из подросткового возраста. Однако голос юноши был тверд, без единого намека на дрожь, вполне естественную при таких обстоятельствах.

— Марк… Марк Валерий Аквила. И я тоже не побегу.

Ветеран рядом с ним одобрительно кивнул, обнажил меч и указал на шеренгу легионеров:

— Нам встать там?

Командир пожал плечами и повернулся к приближающемуся отряду.

— Это ваши похороны. Оставайтесь со мной, вы мой резерв. Когда солдат упадет, занимайте его место в шеренге. Отряд, копья — товсь! Ждать команды!

Варвары перешли с быстрого шага на бег, чтобы поскорее преодолеть оставшееся расстояние. С полдесятка из них держали большие топоры, которые разрубали человека до пояса или отрубали конечности, несмотря на доспехи. Сейчас враги приблизились настолько, что их можно было разглядеть во всех подробностях. Намазанные известью волосы жестко торчали на головах, лица покрывали синие узоры, под блеклым полуденным солнцем ярко сверкали украшения. От криков варваров волосы вставали дыбом. Это была не случайная встреча. На римлян надвигался боевой отряд племени, одетый и снаряженный для сражения, возможно, воодушевленный местным пивом: широко раскрытые глаза и оскаленные в нетерпении зубы. Шеренга легионеров дрогнула, солдаты начали пятиться при виде надвигающейся жестокой смерти. Но не успел строй сломаться, как ветеран шагнул вперед и пощекотал кончиком меча шею легионера в заднем ряду. Затем пожилой римлянин заговорил сухим тоном, достаточно громко, чтобы перекрыть шум наступающих варваров:

— Вернись в строй, сынок, а то эти синеносые ублюдки не захотят иметь с тобой дела.

Несколько солдат, широко раскрыв глаза, обернулись, а легионер медленно занял свое место. Пара солдат поопытней, которые уже поняли и смирились с тем, что остаток их жизни окажется захватывающим и очень коротким, будут ли они сражаться, или побегут, молча улыбнулись и неосознанно приподняли щиты при звуках командного голоса. Офицер с уважением кивнул, продолжая следить за приближением варваров, и крикнул, заглушая воинственные вопли:

— Ждать… Копья…

Командир открыл было рот, чтобы приказать метнуть копья, за несколько секунд до того, как бритты достигнут хлипкой стены щитов, и тут краем глаза заметил движение в лесу, шагах в пятидесяти левее отряда. Но происходящее в двадцати шагах от его людей намного важнее.

— Метнуть! Метнуть!

Легионеры метнули копья в надвигающуюся толпу врагов и выхватили мечи, приготовившись к схватке. Двое бриттов с криками упали, еще нескольким пришлось опустить щиты. Варвары обрушились на строй солдат, и металл лязгнул о металл. Удар был настолько силен, что шеренга откатилась шагов на пять, прежде чем легионерам отчаянным усилием удалось поглотить импульс. Только слабый уклон, благоприятствовавший обороне, помог солдатам удержаться при столкновении. Командир отступил назад, чтобы сохранить свою позицию, изумленно глядя, как из-за деревьев позади нападавших выходят люди в доспехах. Крики ярости и грохот столкновения практически стихли; люди сражались в тишине, изредка нарушаемой хриплыми выдохами, кряхтением или стонами.

Один из солдат перед ним, шатаясь, вышел из шеренги, словно цыпленок с отрубленной головой. Из перерезанного горла фонтаном хлестала горячая кровь и ее медный запах немедленно заполнил ноздри. Легионеры по обе стороны от внезапно образовавшегося разрыва медленно отступали, не в силах сомкнуть строй. Руфий отодвинул своего младшего товарища, подхватил щит павшего солдата и занял его место. Отведя в сторону ужасный удар топора, он шагнул вперед с быстротой и ловкостью, неожиданными при его сединах, и резким ударом короткого меча вспорол живот своему противнику, пока дикарь пытался восстановить равновесие. Варвар схватился за горячие кишки, упав на колени, уставился на ужасную рану и завопил.

Пал еще один солдат из отряда — топор глубоко врезался в его плечо, — и раскрашенный синим воин боролся с рукоятью, пытаясь высвободить лезвие. Марк Валерий Аквила в одно мгновение занял место в шеренге. Левой рукой он подобрал пехотный меч павшего солдата и одновременно вонзил кавалерийский клинок под ребра хозяину топора в безупречном убийственном выпаде. Кровь брызнула ему на лицо. Марк отбил подобранным оружием копейный выпад слева, быстро спихнул умирающего варвара со своего меча, полоснул копейщика освободившимся лезвием по запястью, затем развернул кисть и ударил длинным мечом в противоположную сторону, ловко разрубив голову врага справа. Затем отступил в шеренгу, чтобы восстановить равновесие; подобранный пехотный меч в левой руке вытянут вперед, длинный меч в правой отведен назад, кончики клинков на одном уровне. Марк на мгновение замер, тяжело дыша; его глаза расширились от потрясения, вызванного боем, но продолжали искать новую цель. Ближайшие к нему варвары медленно пятились от двух клинков в почти курьезном страхе.

Из глубины послышался гортанный возглас на ломаном бриттском, перекрывающий лязг стали. Меч указал на отставного ветерана в римской шеренге.

— Убейте офицера! Убейте его!

Командир, который с восхищением следил за фехтовальным искусством Марка, боковым зрением заметил движение и перевел взгляд на левый фланг отряда, где вышедшие из леса воины быстро бросились в бой, атакуя фланг и тыл варваров. Десять мужчин подбежали на дюжину шагов, метнули копья в спины ни о чем не подозревающих варваров, затем выхватили мечи и с яростными воплями принялись за дело. Командир, когда бритты, сражавшиеся с его людьми, начали недоуменно оглядываться на крики умирающих товарищей, отдал единственно возможный приказ:

— Контратака! Доски и клинки, бейте и колите! Врубайтесь в них, снулые сукины дети!

Солдаты среагировали почти не задумываясь: результат тысяч бессмысленных упражнений. Легионеры ударили умбонами^[1] своих щитов в лица бриттов, потом дружно шагнули вперед, выбросив перед собой мечи. Двое отвлекшихся варваров заорали, остальные отшатнулись назад, тем самым предоставив римской шеренге время и место для повторной атаки. Вождь варваров развернулся к новым противникам, поразил одного из них могучим броском копья, выхватил меч и, выкрикнув вызов, бросился вперед. Ему навстречу вышел могучий воин в шлеме с гребнем, отбил выпад едва ли не небрежным движением щита и одним молниеносным движением вонзил собственное оружие глубоко в грудь варвара, повернув его в ране, чтобы освободить клинок, и одновременно пнув умирающего. Один из варваров повернулся и бросился бежать, за ним последовал другой. Подобно постепенно распадающейся затопленной плотине, за ними бросились еще двое, потом еще пятеро, после чего в бегство обратились и все оставшиеся. Они оставили на земле с десяток мертвых или умирающих людей.

Уцелевшие римляне, половина которых получила ранения, переводили дыхание, опершись на щиты, и наблюдали за бегством. Еще минуту назад они стояли перед лицом неминуемой гибели — и теперь были счастливы настолько, что не мешали врагам спасаться. Командир, за которым на почтительном расстоянии следовал Руфий, направился к новоприбывшим, в то время как Марк бросил пехотный меч рядом с его мертвым хозяином и, неожиданно опустошенный, отер кровь со своего клинка. Предводитель второго отряда, темнобородый силач с гребнем из конского волоса на шлеме, следил за отступающими врагами, будто одновременно сожалея и презирая их.

— Кем бы вы, парни, ни были, вы заслужили благодарность Шестого легиона. Если бы вы не вылезли из леса, мы бы уже стали покойниками. Видать, у вас яйца с яблоко величиной, раз вы решились…

Поток благодарностей командира иссяк, когда он заметил, что воин, не обращая на него внимания, по-прежнему наблюдает за убегающими бриттами. Спустя мгновение он, безразлично глядя на легионера, заговорил.

— Лучше бы тебе подсказать своим командирам, чтобы они перестали посылать отряды меньше полной центурии по дороге в Тисовую Рощу. В следующий раз вам так не повезет. — Он повернулся к своим людям: — Заберите головы, и будьте готовы уходить. Мы отправимся к крепости вместе с этими. Вы двое, насколько я видел, никого не убили — вот и займитесь ремнями, чтобы дотащить Хадруна до форта. Мы положим его в землю в таком месте, откуда он не сможет выкопаться.

Руфий поймал его за руку и отступил назад, умиротворяющее подняв руки, когда могучий мужчина резко обернулся к нему.

— Без обид, оптион^[2], мы всего лишь пытаемся поблагодарить тебя. Большинство людей на твоем месте всерьез бы задумалось о том, чтобы предоставить нас самим себе…

Марк преодолел минутную слабость, поднял голову и в наступившей тишине внимательно изучал командира чужого отряда и его воинов, заинтригованный первым опытом наблюдения за местными отрядами на поле боя. В отличие от легионеров с их пластинчатыми доспехами, они носили кольчуги, а одежда и оружие, похоже, были худшего качества. Однако он заметил те же резкие и экономные движения, ту же сдержанную осмотрительность. Как и их товарищи-легионеры, они нелегким трудом научились не тратить силы по мелочам. Предводитель прищурился, его лицо не выражало ничего.

— Мы тунгрийцы^[3], дед, и исполняем свой долг, не больше и не меньше. Мы спокойно шли через лес и обнаружили толпу, ждущую на дороге, прежде чем они заметили нас. Когда увидели размер вашего отряда, стало ясно, что мы должны помочь… хотя вряд ли эта помощь стоила жизни одного из моих людей.

Руфий криво улыбнулся в ответ на такую прямолинейность.

— Я понимаю, и лучше, чем ты можешь представить. Тем не менее прими мое уважение, от одного воина другому.

Он повернулся и хлопнул по плечу командира легионеров.

— Друг мой, что касается тебя, я бы назвал это отличной стычкой. Я не забуду назвать твое имя своим друзьям в лагере. Посмотрим, не удастся ли добыть кисточку на ведро у тебя на голове. А сейчас не кажется ли тебе, что нам лучше позаботиться о раненых и поднажать, чтобы поскорее добраться до Рощи?

Позаботиться о раненых оказалось несложно, хотя единственный медик потерял три пальца на правой руке от варварского меча и мог только отдавать указания. Двое были мертвы — «цыпленок» и жертва топора, огромное лезвие которого так и торчало из его груди. Тела избавили от оружия, доспехов и обуви и укрыли от случайного взгляда за деревьями, оставив дожидаться повозки на следующий день. Тем временем тунгрийцы, отпуская едкие замечания насчет оставления тел товарищей на поле боя, демонстративно готовили ремни для переноски своего погибшего. Трое легионеров не могли ходить, но, посадив двух легкораненых на одну из лошадей, а еще одного, с серьезной раной от топора, — на другую, они смогли возобновить свой марш. Раненых варваров без лишних церемоний прикончил командир римлян, его быстрые и скупые выпады мечом не оставляли им ни единого шанса выжить. Наконец Марк и Руфий пристроились позади своих защитников-легионеров, готовые продолжать путь, в то время как тунгрийцы — у некоторых на ремнях лихо болтались свежеотрубленные головы, привязанные за волосы, — выступили следом.

Марк вежливо кашлянул и повернулся к Руфию, едва минула первая минута марша. Юноша был рослым, на целую голову выше ветерана, слегка худощавым, но жилистым, что обещало прибавление мышц.

— Да, друг мой?

— Мне бы очень хотелось кое-что понять. Если ты не против поговорить.

Голос юноши заставил Руфия внимательнее посмотреть на Марка; судя по напряженным скулам и стиснутым челюстям, он все еще борется с последствиями схватки.

— Да простит меня Марс, но я бесчувственный старый дурак. Это был твой первый настоящий бой?

Юноша напряженно кивнул.

— Боги, как быстро привычка командовать покидает человека… Я никогда не забывал после боя шуткой или пощечиной вывести новичков из потрясения, вызванного вкусом крови другого человека, и поздравить их с тем, что они не только выжили, но и сохранили должное число рук и ног. Однако должен заметить: ты справлялся намного лучше других. Ты всерьез озаботил не одного врага и даже не пользовался при этом щитом. Такие умения легко не даются…

Он улыбнулся и вопросительно поднял бровь, отметив, что лицо юноши немного смягчилось.

— Но ты сможешь рассказать о своем владении двумя клинками и попозже. А сейчас, полагаю, у тебя есть какой-то вопрос?

— Мне интересно, почему эти воины берут не все головы варваров, если следуют какому-то местному обычаю.

Ветеран обернулся на отряд, шедший следом.

— Тунгрийцы? Когда ты узнаешь больше о здешних отрядах, ты станешь понимать их лучше. Легионы всегда перемещаются с места на место. Они могут оставаться на одном месте год, а то и десять лет, но потом всегда двигаются дальше. Всегда есть кампания, в которой нужен еще один легион, где-то требуется укрепить границу, или находится очередной идиот с пурпурной полосой на тунике, который желает стать императором. Это означает, что легионы никогда не успевают перенять местные обычаи, поскольку один год они в Иудее, а другой — уже в Германии. Кроме того, служить в легионе — все равно что быть жрецом крайне ревнивого бога: сложные ритуалы, особые подношения и жертвоприношения, собственный способ вести дела. В легионе есть старшие командиры, лагерный префект и старшие центурионы, и все они заботятся о том, чтобы все было сделано их способом. А вот ауксилии обычно остаются на одном месте, если не случается какой-то крупной кампании, и даже после нее обычно возвращаются домой. Они пускают корни, впитывают местные обычаи, начинают поклоняться местным богам. Перенимают образ жизни местного населения. И эти парни, которых первоначально набирали в Тунгрии, по ту сторону моря, просидели у Стены едва ли не с того дня, как она была построена шестьдесят лет назад. Среди них уже нет настоящих тунгрийцев, только их внуки, смешанные с местными. Они берут головы, потому что таков здешний обычай, но, кроме того, у них есть кодекс чести, который устыдил бы центуриона с шестью медалями. Они берут головы только тех, кого убили один на один… Но хватит о тунгрийцах. Уверен, в должное время ты узнаешь о них все необходимое. Поведай мне, что, привело тебя в заброшенные северные пустоши этого холодного и сырого нужника…

Он оценивающе посмотрел на юношу, будто впервые разглядел его как следует, хотя они ехали бок о бок почти полдня, пусть и по большей части молча.

— Карие глаза, черные волосы, отличный загар… Я бы сказал, что ты рожден и воспитан в Риме. И все же ты здесь, в Британии, вместе с нами окунаешься в ее холод, сырость и кровь… Напомни мне свое имя.

— Марк Валерий Аквила. А твое?

— Квинт Тиберий Руфий, некогда солдат, а теперь обычный поставщик хорошей еды и превосходного снаряжения в Северном округе. Совсем скоро ты будешь жевать особенно противный кусок соленой свинины и думать: «О Юпитер, хотел бы я прямо сейчас держать в руке горшок с рыбой пряного посола от Руфия». Во всяком случае, теперь мы знакомы…

Он вопросительно поднял бровь. Юноша с кажущимся самоуничижением пожал плечами.

— По правде говоря, мне рассказывать недолго. Я направляюсь в Тисовую Рощу, чтобы присоединиться к Шестому легиону на срок моей военной службы.

Руфий криво улыбнулся.

— Представляю, насколько это волнующая служба для мужчины твоего возраста. Освободиться от скуки домашней жизни, через все империю добраться до края цивилизации и вдобавок получить возможность служить в лучшем легионе во всей армии. Ты будешь вспоминать об этом времени как о лучших днях своей жизни, обещаю тебе.

— Наверняка ты прав. Но прямо сейчас я уверен, что с нетерпением жду первой настоящей ванны с момента выхода из Темного Пруда. На мой вкус, в этой стране слишком много дождей и ветра, который пробирает до костей, как ни закутывайся в плащ.

Руфий кивнул.

— Никто не знает об этом лучше меня. Двадцать пять лет я трясся вверх и вниз по этим сырым подмышкам страны на службе императора, мок и мерз, жил в продуваемых казармах и втискивал недовольных местных новобранцев в подходящую для легиона форму. Замечу, что я служил в Шестом — вторая когорта, первая центурия.

Юноша с уважением склонил голову.

— Ты был старшим центурионом когорты?

— Да. С учетом всех обстоятельств, те четыре года были самыми счастливыми в моей жизни. Под моим командованием находились шесть сотен копий, и никто не мог помешать мне превратить их в лучший отряд во всей этой паршивой стране. Я был сам себе хозяином, и ни один человек не заступал мне дорогу. Ни трибун, ни интендант не рисковали возражать мне, и это чистая правда.

Он похлопал юношу по плечу, подчеркнув слова.

— Но позволь предупредить, эта страна прорастает в человека, как гриб в дерево — медленно, незаметно, — пока однажды ты не понимаешь, что не можешь представить себе жизнь в другом месте. У меня была возможность вернуться домой, когда закончился срок службы, но я не смог придумать, к чему мне привыкать к жизни в стране, где нет вечно хмурого неба и толп раскрашенных в синее дикарей. Теперь это мой дом, и если ты проживешь здесь достаточно долго, то же случится и с тобой. Может, в твоей семье принято служить в этих краях?

— У моего отца есть…

Руфий, улыбаясь, поднял бровь.

— Связи?

— …Мой дед командовал легионом три года, пока не вернулся в Рим, а отец был старшим трибуном в Шестом. В нашей семье все служили, еще со времен Республики. Хотя отец в действительности не военный человек, по его собственному признанию и к глубокому разочарованию деда. Он человек слова, а не действия. Но заметь, я слышал, что в Сенате он может заставить человека умолкнуть, даже не повышая голоса. Хотелось бы мне обладать таким красноречием.

Руфий задумчиво кивнул.

— Два старших командира в семье, и оба служили в лучшем легионе империи… У тебя, юноша, даже больше преимуществ, чем кажется на первый взгляд. Я успел мельком взглянуть на тебя, пока дрался с пьяными варварами. И мне до сих пор интересно, где ты научился так размахивать клинком?

Марк слегка покраснел.

— Когда было решено — едва ли не раньше, чем помню себя, — что я буду служить в Шестом, отец решил позаботиться о том, чтобы мне не оказаться дураком с мечом в руке. Он заплатил освободившемуся гладиатору, и тот обучил меня паре приемов…

Руфий иронически посмотрел на него.

— Пара приемов? Ну, мой новый друг, если у нас найдется в Тисовой Роще свободное время, ты поучишь меня од ному-двум из твоей «пары приемов»…

Часом позже они промаршировали через городок у крепости, пересекли реку по мосту и остановились перед массивными воротами. Тиберий Руфий посторонился, чтобы не мешать снимать стонущих раненых с лошадей, обменялся несколькими словами со стражником у ворот и крепко взял Марка за руку.

— Ты не сможешь прямо сейчас доложить легату, он с частью легиона на учениях. Почему бы нам не позаботиться о лошадях, потом навестить баню, найти приличную еду и выяснить, насколько местная кухня улучшилась с моего прошлого приезда? Все за мой счет, отпразднуем спасение наших жизней. Мы остановимся в таверне, принадлежащей одному из моих старых друзей. Он, как и я, после увольнения не смог расстаться со страной, в которой прожил столько лет. Он присоединился ко всем прочим дурачкам, пустившим здесь корни из-за отсутствия лучшего места, и сейчас владеет лучшей гостиницей в окрестностях Тисовой Рощи.

Руфий чуть улыбнулся воспоминаниям.

— Петроний Энний был знаменосцем второй когорты, а я — старшим центурионом. Он сложен как крепостной сортир. Мы составляли отличную парочку, когда одновременно ходили в увольнение; женщины ерзали на задницах, когда мы шли мимо! Давай пойдем туда, где с этих коняг смоют кровь, напоят и накормят. Мне здорово хочется попасть в баню и выпить.

Хозяин тепло приветствовал Руфия, хлопнув его по спине ладонью размером с тарелку.

— Уже вернулся, Тиберий Руфий? Всего пару дней назад ты говорил мне, что мое вино годится только для снятия ржавчины с доспехов, и вот ты опять здесь. Однако, судя по виду твоей туники, недавно тебя кто-то здорово огорчил. Ну, рассказывай, что у тебя случилось?

Он внимательно выслушал рассказ Руфия о засаде, тихо рассмеявшись, когда услышал, как его друг угрожал легионерам Шестого, чтобы заставить их остаться в строю.

— Ничего не меняется, верно? Помнится, тебе пришлось сделать почти то же самое, чтобы удержать на месте пару наших сестренок со слабыми коленками, когда синеносые в последний раз устроили заварушку.

К концу рассказа хозяин поджал губы и присвистнул, оценив их спасение.

— Вам повезло, дружище, крепко повезло. Если бы этот отряд ауксилиев не наткнулся на вас…

Руфий задумчиво кивнул.

— Знаю. Мы бы уже были падалью. Однако хоть нам и повезло, мне до сих интересно, что послало нам навстречу тех дикарей.

— Да… Но довольно похвальбы. Ты еще не познакомил меня со своим юным окровавленным другом…

— Это Марк Валерий Аквила. Попутчик с юга, а вскоре станет нашим собратом в служении Марсу. Из самого Рима. И, несмотря на слегка потрепанные в путешествии одежды, не говоря уж о кровавых узорах на них, — влиятельное лицо, которому обещана должность в Шестом.

Хозяин повернулся к Марку и подчеркнуто серьезно склонил голову.

— Мои извинения, молодой господин. Итак, господа, вы оба остаетесь здесь?

Руфий скорчил рожу.

— Несмотря на чудовищную стоимость ночлега, сомнительное качество еды и разбавленное вино, — да, мы оба останемся под твоим кровом на ночь.

— Превосходно. Мой человек Юст позаботится о лошадях и отнесет вещи в комнаты. У вас есть пара часов, чтобы пропотеть и смыть кровь, а потом здесь будут ждать две мои наилучшие жареные утки, приготовленные в собственном жиру и поданные с соусом из дикого меда, красного вина и трав. А для тебя, Руфий, любитель выдержанного, я вскрою последнюю амфору особого иберийского красного. Ну, как звучит?

Когда пара направлялась через город к крепостным баням, держа под мышками чистые туники, их нагнал знакомый стук подкованных сапог по мостовой. Эхо отражалось от узких улочек, пока звук и его отголоски не слились в непрестанный рев. По обеим сторонам улицы распахивались плотно закрытые ставни, из них выглядывали любопытствующие. Некоторые зеваки женского пола явно испытывали острый профессиональный интерес к возвращению солдат в крепость, судя по спешно распускаемым волосам и, по крайней мере, в одном случае открытой для всеобщего обозрения груди. Знаменосец и ведущая центурия легионной когорты на марше обогнули угол позади друзей, в последних отсветах сумерек направляясь к главным воротам крепости. Руфий потянул Марка с улицы в дверной проем, пока ведущий отряд, шеренга за шеренгой, тек мимо них; солдаты, запрудившие улицу, запрокидывали головы, чтобы втянуть еще воздуха в пылающие легкие, и во все горло распевали похабную маршевую песню.

Руфий, беззвучно подпевая, нежно улыбался воспоминаниям, а легионеры бесконечной колонной шли мимо. Центурионы и оптионы шагали рядом со своими центуриями, выкрикивая команды: держать эти проклятые копья ровно и прекратить пялиться на трижды проклятых блудниц. Внешний вид солдат, как и вид отряда, сопровождавшего Марка по дороге от Темного Пруда, разочаровал юношу после блеска, к которому он привык в гвардии. Щиты вычищены, но не сверкают, отделка на доспехах и оружии отсутствует, а одежда сугубо практична — грубые кожаные сапоги, тяжелые шерстяные туники и простые тканые штаны, забрызганные дорожной грязью.

Марк заметил группу всадников, чье снаряжение выглядело так же безупречно, как он привык, а полированные кирасы связаны вместе чистой лентой. Тиберий Руфий указал на них и наклонился к уху юноши, желая перекричать шум и закашлявшись от пыли, поднятой проходящими отрядами.

— Должно быть, для тренировки вывели не меньше половины Шестого. Это легат и его штаб с сопровождением из кавалерии легиона. Они набраны из Астурийской когорты, стоящей на севере, у Вала, но большинство из них — германцы. Забавно, насколько умнее выглядят грубые варвары, если надеть на них форму…

Марк рассеянно кивнул, следя, как мимо них проезжает легат, окруженный трибунами; мрачные кавалеристы скакали позади и впереди них. Мужчина повернул голову, когда его конь проезжал мимо дверного проема, и кивнул Тиберию Руфию, прежде чем скрыться из вида. Марк посмотрел на ветерана, вскинув бровь.

— Ты знаком с легатом?

— Я продаю Шестому местный скот и подбрасываю сведения о приграничном регионе. Что еще делать старому солдату, как не помогать бывшим товарищам?

Они стояли молча, дожидаясь, пока последняя центурия пересечет мост и войдет в крепость, и только потом выбрались из-под арки и двинулись по почти темной улице.

Гарнизонная баня была достаточно велика, чтобы удовлетворить потребности в чистоте и досуге нескольких тысяч легионеров-пехотинцев. Внушительный зал освещали сотни больших факелов. Мужчины сняли запачканную в бою одежду и, намылив тела, скользнули в тапки с деревянной подошвой, предохраняющие ноги от жара нагретого пола. Они прошли через холодный фригидарий и зашли в парную, отыскивая свободные сиденья среди десятков солдат, которые потели в вязком тепле. Тиберий Руфий указал на мозаичный пол, где Марс в полной броне размахивал пехотным мечом.

— Это твой главный бог на ближайшие пару лет! А кого тебя учили уважать больше прочих?

— Наша домашняя часовня посвящена Меркурию, так что в первую очередь я молился ему.

— Хороший выбор для дома торговца. Меркурий не станет ворчать, если на службе ты отдашь предпочтение Марсу. Не забывай испрашивать его благословение перед любым делом, которое может закончиться сражением… Юпитер, здесь жарко! Я прямо чувствую, как с меня отваливается грязь. Скребок! Сюда, юноша!

Они терпели липкий жар еще минут пятнадцать, наслаждаясь возможностью хорошо пропотеть и избавиться от последней капли варварской крови на теле. Мужчины ненадолго забрались в горячую ванну, смывая остатки грязи, затем вернулись в парилку. Тиберий Руфий купил им по небольшой фляге вина и лепешке, «просто чтобы подогреть аппетит», и они сидели в дружеском молчании, наблюдая за свободными от службы солдатами; одни поднимали тяжести в углу зала, другие играли в кости и пили вино, громко призывая божественную помощь Фортуны, прежде чем метнуть кубики. Марк, почти задремавший от жары, лениво приоткрыл глаза, когда чернобородый мужчина с впечатляющей мускулатуройпересек зал и уселся на скамью неподалеку от них. Юноша толкнул Руфия локтем.

— Это не?..

— Да, наш сегодняшний спаситель. Дубн, так?

— Довольно уродливый тип.

Руфий нахмурился.

— Полагаю, внешность этого человека обманчива. Беседа с ним может оказаться весьма познавательной. Не исключено, что он согласится присоединиться к нам на чашу вина.

Он жестом пригласил мужчину присоединиться к ним. Бритт^[4] встал, мягкими шагами пересек зал и уселся на корточки перед двумя друзьями, вопросительно подняв густые черные брови над суровыми серыми глазами. Марк оценил его возраст лет в двадцать пять. Дубн кивнул Руфию, отмечая его присутствие, но не стал приветствовать юношу. Руфий кивнул в ответ и указал на флягу с вином, стоящую рядом на скамье.

— Оптион, мы хотели бы знать, не согласишься ли ты присоединиться к нам на чашу вина, в знак признания твоих действий?

Бритт спокойно посмотрел на мужчин и ответил:

— Я не пью с римлянами.

К удивлению Марка, выражение лица Тиберия Руфия не изменилось.

— Ты разочаровал меня, но это твой выбор. Скажи мне, что ты имеешь против прославленного города моего друга?

— Твой вопрос удивляет меня. Судя по твоей внешности, ты пробыл здесь достаточно долго. И, само собой, видел, что они делали с этой страной — отнимали наши земли, убивали наших предков и насиловали наших женщин.

— Тогда почему ты служишь в нашей армии?

Вопрос вырвался у Марка прежде, чем он успел подумать. Дубн повернулся к нему.

— Я служу в Первой Тунгрийской когорте, а не в вашей армии. Я защищаю свой народ от нападений северных племен. У них нет иной защиты, кроме когорт ауксилиев.

— Нет защиты? С тремя легионами, стоящими в нескольких днях пути?

Мужчина невесело улыбнулся.

— Твои легионы защищают интересы Рима — ваши копи, фермы, все то, что делает вас богатыми. Мой народ стал мягким с тех пор, как вы завоевали нас, и привык жить на объедках с вашего стола. Без таких людей, как я, стоящих у Стены, северные племена будут совершать набеги на наши поселения по нескольку раз в году. А твои легионы не потянутся за мечом до тех пор, пока опасность не коснется интересов Рима. Благодарю тебя, Тиберий Руфий, но сегодня я не стану пить с вами.

Дубн легко поднялся с корточек и, вернувшись на свое прежнее место, уселся на скамью и прикрыл глаза. Тиберий Руфий проследил за ним и приподнял бровь при виде побледневшего и разозленного Марка.

— Хм. Интересный человек. Думаю, теперь мы можем официально признать, что он не дурак. Давай-ка зальем раздражение новой чашей вина…

Мужчины закончили мыться и, переодевшись в чистые туники, вернулись в гостиницу на ужин. Утка, обещанная Эннием, была безупречно зажарена и полита вкуснейшим соусом, а красное вино напомнило Марку о винах, подававшихся к столу его отца. Руфий наполнял юноше чашу за чашей, пока тот внезапно не осознал, что его лицо онемело и он теряет способность к связной речи, после чего решил отправиться в постель. Когда Марк, пошатываясь и почти ведомый своим новым другом, добирался до комнаты, он вдруг припомнил — мгновенное случайное прозрение очень пьяного человека — одно замечание, сделанное его спутником несколькими часами раньше.

— Руфий… сказал, Меркурий хороший бог для торговца. А я не говорил тебе, что отец — торговец…

Он не получил ответа, но в этот момент такие мелочи уже не занимали юношу.

Руфий, который сознательно ограничивал себя в вине, желая сохранить способность мыслить, уложил пьяного Марка в кровать и легко спустился по лестнице. Он вручил Эннию монеты, нацепил меч, прихватил сумку и вышел. Дошагал по освещенным факелами улицам до моста, пересек его и остановился у ворот крепости. Когда его окликнули часовые, он уверенно встал перед наконечниками поднятых копий.

— Вам, парни, лучше сходить за дежурным центурионом, и поживее. Мне назначена встреча в крепости, и не стоит заставлять ждать Калидия Солемна.

Дежурный офицер появился, посмотрел на ветерана и указал ему на ворота, иронически взглянув на своего заместителя. У входа в здание штаб-квартиры Руфий столкнулся с высоким блондином в забрызганных грязью доспехах, прошедшим мимо часовых; его шлем с плюмажем болтался на подбородочном ремне. Руфий вежливо склонил голову и отступил назад.

— Трибун Перенн, приветствую. Похоже, ты провел целый день в дороге.

Мужчина подбоченился.

— Тиберий Руфий. Всякий раз, когда дела становятся интересными, ты оказываешься поблизости. Несомненно, это просто очередное совпадение. Однако даже самому внимательному наблюдателю не удается засечь тебя среди полей.

Руфий вежливо улыбнулся, его лицо ничего не выражало.

— Ты прав, трибун, я предпочитаю передвигаться с должной осторожностью. В эти трудные времена никогда не знаешь, кто ждет, чтобы выпрыгнуть на тебя. Только сегодня мне довелось услышать, как человек с удивительно германским акцентом посылал толпу пьяных бриттов за моей печенкой.

Офицер тихо рассмеялся, фальшивая улыбка не коснулась глаз.

— Германец? Очень интересно. Ладно, старший центурион, не стоит бояться. Мои астурийцы позаботятся о тебе на дорогах. Наши пути вскоре пересекутся, в этом я не сомневаюсь. Доброй ночи.

Руфий жестко взглянул ему вслед и прошептал чуть слышно, чтобы не насторожить чуткие уши часовых:

— Не думаю, если мне удастся заметить тебя первым, самоуверенный юный мерзавец.

Нескончаемый ночной кошмар Марка — сплошные холмы и дороги — успешно прервала вода, выплеснутая из чаши в лицо. Грубые руки вытащили его, со вчерашнего вечера одетого в тунику и штаны, из кровати, поставили на ноги и поддержали, пока у него кружилась голова. Оцепенение юноши прорезал неприятный голос:

— Да он пьян! Плесни еще воды!

Внезапный холод мигом привел Марка в чувство. Двое легионеров удерживали его за руки в вертикальном положении, а из дверей нетерпеливо смотрел центурион; на стене колыхались тени от масляной лампы в его руке. Марка едва не вытошнило, но он быстро справился с позывом.

— Просыпайся, ты, кусок дерьма! Ладно, у тебя есть две минуты на сборы. Все, что не успеешь собрать, останется здесь. Ты, возьми его меч и позаботься, чтобы у парня не было шанса его ухватить. Насколько я слышал, с клинком в руке он опасен.

Каменное лицо не оставляло возможности возражать. Марк запихнул в седельную сумку дорожную одежду, сброшенную вчера на стул в ожидании стирки, и убедился, что его кошель все еще висит на поясе.

— Готов? Хорошо…

Марк с трудом промолвил хриплым от вина голосом:

— Подождите… куда вы меня тащите?

Центурион пересек крошечную комнатку и подошел к Марку так близко, что юноша почуял кислое дыхание и заметил седину в черной бороде. Мужчина протянул руку и стиснул подбородок юноши холодными крепкими пальцами.

— На короткий и болезненный разговор с легатом, засранец. А потом я с удовольствием проведу с тобой пару раундов в закрытой комнате, гребаный изменник!

— Что?!

— Заткнись! Берите его!

Мрачный хозяин ждал снаружи. Центурион кивнул ему:

— Заплати по счету.

Марк тупо уронил монеты в протянутую ладонь.

— Петроний Энний… мой друг Руфий?..

Энний сурово посмотрел на него, непреклонно сжав губы.

— Ушел сразу после ужина. И, судя по всему, от тебя подальше.

Солдаты вытащили юношу из гостиницы и торопливо повели по темным городским улицам. Они миновали мост и вошли в крепость через калитку в рост человека у главных ворот; часовые на плацу маялись в ожидании смены с восходом солнца. Здание проступало из темноты в свете факелов, дверь охраняла еще одна пара легионеров. Внутри было тепло и светло, мозаичный пол и раскрашенные стены; достаточно комфортно, чтобы Марк согрелся за те несколько минут, проведенных по-прежнему под охраной, в передней. В ожидании возвращения офицера юноша изучал стену, на которой богиня Диана охотилась с двумя псами. Но глядя на работу художника, Марк лихорадочно думал, в надежде объяснить себе неожиданный поворот событий: его привели под вооруженным конвоем туда, где должны были приветствовать как равного. Он оказался совершенно не готов ни к чему подобному и не сомневался, что его беспокойство хорошо заметно под маской уверенности. Марк решил хранить молчание о своей миссии, хотя желание покончить с загадкой довлело над ним, и ждал возвращения офицера, сосредоточившись на картине и не обращая внимания на любопытные взгляды охранников. Наконец центурион вернулся и жестом приказал солдатам оставаться на местах.

— Держите его вещи здесь и не прикасайтесь к ним: там могут быть улики, свидетельствующие против него. Ты, иди со мной.

Марк последовал за центурионом и, миновав еще одного солдата, оказался в большом зале. Дверь позади захлопнулась. Центурион, вытащив меч из ножен, указал на пятно на полу комнаты.

— Стой здесь и не двигайся. Пошевелишься — и я воткну эту железку тебе в спину. И молчи, пока тебя не спросят!

За тяжелым деревянным столом сидел усталый мужчина, где-то между тридцатью и сорока; черные волосы чуть длиннее, чем принято среди военных. Белую тунику окаймляла широкая сенаторская полоса. Лицо мужчины почему-то показалось Марку странно знакомым, и юноша рассеяно задумался, не встречались ли они раньше. Другой мужчина, помоложе, на тунике которого красовалась более тонкая полоска всадника, привалился к дальней стене комнаты и оценивающе глядел на Марка. Светлые волосы и пронизывающие голубые глаза свидетельствовали о недалеких предках из северной Европы. Сидящий мужчина помолчал с секунду, а потом заговорил, легко и привычно произнося формальные слова:

— Марк Валерий Аквила, я Гай Калидий Солемн, легат Шестого имперского легиона. Это — Тит Тигидий Перенн, мой старший трибун, которого я просил присутствовать, чтобы засвидетельствовать мои решения. Я велел привести тебя в свою резиденцию, поскольку не желал беседовать в здании штаб-квартиры. Боюсь, там слишком много глаз и ушей. Прежде чем мы продолжим, я заявляю о своем интересе к твоему случаю — некогда я был близким другом твоего отца, хотя мы не разговаривали с ним уже пять или шесть лет. Ты очень похож на отца в твоем возрасте…

Он поднял руку, предотвращая любые вопросы.

— Нет. Ты здесь, чтобы слушать. Марк Валерий Аквила, известно ли тебе, почему я приказал привести тебя сюда?

Юноша так отчаянно нуждался хоть в какой-то поддержке, что не смог устоять против возможности.

— Нет! Господин, я…

Плоскость меча, предупреждая, сильно ударила его по руке:

— Отвечай на вопросы легата только «да» или «нет»!

— Нет.

— Значит, ты понятия не имеешь о событиях, произошедших в Риме за последние недели?

Марка снова затошнило, и лишь неожиданное столкновение с проблемами, о которых он почти позабыл за недели путешествия, помогло ему сдержаться.

— Нет.

— Понимаю. Тогда я должен сообщить тебе, что твой отец был арестован три недели назад по обвинению в заговоре с целью убийства императора. Когда ты покинул Рим?

От такого откровения у Марка мурашки поползли по коже. Он неожиданно осознал, что находится в смертельной опасности. Настало время отбросить обман, который сопровождал его на всем пути из Рима, и вернуть свое положение, пока все не зашло слишком далеко.

— В пятнадцатый день января. Господин, у меня есть…

Новый удар, еще сильнее.

— Молчать!

— Понимаю. Ты прибыл сюда всего на день позже курьера, который привез вести о преступлении твоего отца. Как раз вовремя для того, чтобы легион мог арестовать изменника…

— Арестовать…

Марку показалось, что на мгновение легат прищурился, но лицо мужчины оставалось суровым.

— Именно. Ты можешь быть сыном старого друга, но враг императора — мой враг. У меня нет иного выбора, кроме как послать тебя обратно в Рим молить трон о милосердии. Тебе есть что сказать?

— Да, господин. Я преторианский офицер, откомандированный с курьерским посланием и перевозящий особое послание для вас от самого императора. Мне велели путешествовать тайно, чтобы обеспечить конфиденциальность послания. В моей седельной сумке находится футляр, запечатанный имперской печатью, и открыть его должны лично вы. Мне ничего не известно об описанных вами событиях, мое путешествие было предпринято во исполнение прямого приказа вышестоящего начальника.

Трибун, прислонившийся к стене, впервые заговорил; его голос переполняла ирония:

— Поправка, гражданин. Ты был преторианцем. Префект преторианцев аннулировал твое звание, как только твою самовольную отлучку связали с преступлением твоего отца. Твоего трибуна допросили, и он признался в получении денег от твоего отца. Взамен он отправил тебя из Рима по поддельному поручению. Как оказалось, он получил очень много денег. Он уже понес должное наказание за то, что якшался с врагами трона. Печать на твоем футляре — всего лишь хорошая подделка, а внутри лежит не более чем последнее письмо твоего отца…

— Благодарю тебя, Тигидий Перенн…

Темные глаза легата буравили трибуна, пока младший из мужчин не опустил взгляд на свои сапоги, признавая поражение в этом поединке воли.

— Возможно, твой отец рассчитывал, что я смогу защитить тебя… но если так, он допустил ошибку. В свете его преступления ты должен незамедлительно вернуться в Рим и предстать перед судом. Тебя отведут к главным воротам, там будет ждать твоя лошадь. Тебе приказано вернуться в Рим кратчайшей дорогой, не отклоняясь от нее ни по каким причинам. Если ты не прибудешь в преторианский лагерь в течение шести недель, начиная от сего дня, ты будешь незамедлительно лишен звания сенатора, вся твоя семья, вплоть до самых дальних родственников, будет объявлена простолюдинами, а их имущество — конфисковано. Я отправлю послание со скорым курьером, предупреждая преторианцев о твоем возвращении, и они будут ожидать твоего прибытия. Это все.

Центурион понял, что нерешительность юноши — оцепенение от шока, и, крепко ухватив Марка за плечо, вывел его из зала к ожидающему конвою. Группа прошла к главным воротам, где как раз сменялась стража, с обычной в таких случаях суматохой и шумом. Центурион оглядел этот упорядоченный хаос, затащил Марка в маленькую караулку и выгнал оттуда легионеров приказом отправляться дежурить снаружи. В скудном желтоватом свете масляных ламп мужчина казался еще массивнее, чем в ярко освещенной резиденции легата, кряжистый и грозный в объемистой броне. Марк, постепенно приходя в себя от недавнего потрясения, наконец обрел дар речи и обнаружил, что место страха теперь занял гнев.

— Мы пришли сюда, чтобы ты мог избить меня, как обещал? Может, позовешь своих солдат для пущего удобства?

Центурион с грохотом сбросил на стол свой шлем и нервно провел рукой по лысеющей макушке.

— Закрой рот. У нас меньше пяти минут, прежде чем сюда приведут твою лошадь, и мне пришлось подкупить конюшенного, чтобы получить хотя бы это время.

Марк готовился к борьбе, и внезапная смена обращения снова выбила его из равновесия.

— Что…

Центурион ткнул юношу пальцем в грудь, спешка явно подпитывала его раздражение.

— Заткнись и слушай! Ты возвращаешься свободно, в одиночестве, перед самым рассветом. Так что убрать тебя проще простого. Думаешь, врагов государства всегда отправляют в Рим без сопровождения, чем бы там ни угрожали их семьям? Большинство преступников заботит собственная шкура, а вовсе не родные и близкие. Все задумано, чтобы избавиться от тебя, отправить во тьму. Тебя рассчитывали убить на дороге еще вчера, но, похоже, местные все испортили. Люди, которые будут ждать тебя там, не повторят эту ошибку. Ты будешь один, и вряд ли тебе повезет проехать хотя бы пять миль, прежде чем ручная кавалерия этого ублюдка Перенна перережет тебе глотку. Они заберут твой кошель и лошадь и оставят труп в грязи, чтобы наутро его обнаружил патруль. Понравится ли тебе эпитафия: «Он был убит грабителями»?

— Нет.

— Ну, уже кое-что. Ты умеешь пользоваться мечом и щитом, сидя на лошади?

— Да. Меня обучали…

— Знаю. Слушай, через полмили по дороге ты доберешься до чахлого дерева на большой скале, справа. Поищи под деревом, там ты найдешь меч и кавалерийский щит. Езжай так быстро, как позволит лунный свет, и не останавливайся, кого бы ни увидел. У двухмильной отметки тебя встретят…

В деревянную дверь комнаты громко постучали.

— Центурион! Лошадь изменника готова.

Центурион кивнул Марку, схватил шлем и, прежде чем ответить, нахлобучил его себе на голову.

— Хорошо! Сейчас я выведу это дерьмецо.

Он поднял здоровенный кулак.

— …тебя встретят друзья. Прости, но все должно выглядеть по-настоящему.

Кулак ударил Марка в правый глаз, за ним последовала тяжелая пощечина, зубы вспороли верхнюю губу. Офицер поднял юношу на ноги, настойчиво прошептав на ухо:

— Не останавливайся, пока не доберешься до двухмильной отметки.

— Но кто меня встретит?

— Узнаешь, когда доберешься туда! И как только выйдем, держи рот на замке, иначе меня приколотят на крест рядом с тобой.

Он сделал паузу, чтобы наполнить легкие.

— Ладно, ублюдочный изменник, давай займемся делом!

Центурион распахнул дверь и сильным тычком в спину отправил Марка наружу.

— А вот и он! Посмотрите-ка хорошенько на изменника!

Центурион новой смены вытаращил глаза, увидев лицо Марка.

— Ты неплохо над ним потрудился!

— Да, только веселья маловато. Он всего лишь умолял меня перестать. Даже тебе такое бы не понравилось.

Мужчина подбоченился и громко расхохотался.

— Да уж ясно, о чем ты. Не сомневаюсь, что он без боя сдастся первым же разбойникам, которых увидит.

— Ага, а поскольку эти астурийцы — катамиты^[5], а не мужчины, наш дружок может попасться уже сегодня утром.

Он толкнул к Марку седельную сумку.

— Давай, забирай свое барахло. Небольшая компенсация для парней, которым придется полночи дожидаться тебя. А теперь залезай на коня и убирайся. Открыть ворота!

Марк забрался на спину животного, глядя на обступивших его солдат с ощущением полнейшей немощи.

Его ноздри заполнял запах насилия, энергии, порожденной мужчинами, которым нравится причинять боль. Главные ворота тяжело распахнулись, шестеро легионеров напряженно сражались с их весом. Центурион указал во тьму за мерцающими привратными факелами.

— Проваливай! Надеюсь, эти парни найдут время, чтобы позабавиться с тобой как следует. Пошел!

Он ударил лошадь, и башни ворот внезапно оказались у Марка за спиной. Лошадь вырвалась в предрассветный мрак, через мост, мимо городских домов и лавок и дальше, по темной дороге. Марка преследовали только оскорбительные крики часовых.

2

Стук копыт коня Марка звучал оглушительно даже на открытой дороге, вдали от усиливающих звуки узких улиц. Юноша направил животное на травянистую обочину, и стук сменился легким топотом. Когда в медленно отступающей тьме замаячило чахлое дерево, Марк спешился и отыскал обещанные меч и щит. Они лежали в клубке корней, обвившихся вокруг большого валуна, над которым рос дуб. Отец, задумался юноша, заплатил бы огромные деньги за такое украшение для внутреннего дворика дома. Отец…

В лунном свете сверкнуло лезвие меча. Марк коснулся клинка, и его пальцы почувствовали острую линию зазубренной стали, грубо заточенной для боя, а не для мирного времени. Он слышал о такой практике от старых солдат, но никогда еще не встречался с ней. Кто-то ожидал, что юноше понадобится любое, пусть самое малое, преимущество, которое ему удастся получить на пути. Марк забрался на лошадь и осторожно двинулся дальше, держа ушки на макушке; одной рукой он сжимал поводья и рукоять меча. Перед глазами мелькали и кружились тени, каждое движение в ночной мгле будоражило чувства.

У отметки в одну милю ему показалось, что спереди доносится стук копыт. Марк остановил своего коня и прислушался, но не услышал ни звука, кроме стонов ветра. Еще пять минут беспрепятственной езды заставили юношу немного расслабиться. Теперь его больше занимали мысли о том, кто же ждет его у двухмильного камня, а не возможные происшествия по пути. Он потянулся похлопать лошадь тыльной стороной руки, в которой держал меч, одновременно ища ободрения и предлагая его.

Когда Марк поднял глаза, из тумана перед ним выросли двое всадников, оба держали мечи вертикально, как кавалеристы на параде. Хотят, чтобы он заметил оружие, догадался юноша. Марк вздрогнул, когда сзади раздался голос; мужчина говорил на грубой латыни с сильным германским акцентом.

— Сдашься сразу — и мы покончим с тобой быстро. Побежишь — и эти двое позабавятся с тобой, прежде чем убить.

Трое или больше? Когда Марк гладил гриву коня, он держал оружие достаточно низко, а сейчас опустил щит и меч еще ниже, вдоль боков животного, надеясь, что в тусклом свете близящегося рассвета это движение останется незамеченным. Удивительно, но юноша совсем не боялся, хотя сердце в груди колотилось, как кузнечный молот. Марк мягко пришпорил коня каблуками сапог. Подъезжая к всадникам, он осел в седле, будто показывая, что уже в их власти. Позади него по дороге застучали копыта; третий мужчина ехал быстрой рысью, торопясь сократить разрыв и подобраться на расстояние удара. Марк ударил каблуками коня, подбадривая его криком, и тот рванулся в галоп. Юноша поднял щит и меч, прижатые к бокам коня, и занял позицию, которую отцовский телохранитель заставлял его повторять тысячу раз.

— Он вооружен!

Марк прижался к луке седла и, стиснув ногами бока коня, направил его к правому всаднику. Он вздрогнул, когда что-то со злобным свистом промчалось мимо его головы. Стрела прошла настолько близко, что юноша почувствовал дуновение ветра. Всадники пришпорили лошадей, но рывок Марка застал их врасплох: расстояние сократилось прежде, чем им удалось сманеврировать. Юноша заслонился щитом от мужчины слева и почувствовал тяжелый удар, от которого онемела рука. Лезвие меча Марка, направленное в центр смутной фигуры врага справа, при столкновении зазвенело, ударившись о металл. Рукоять дернулась, когда клинок вошел во что-то мягкое. Боль заставила всадника с гневным возгласом отвернуть в сторону. Этой лазейки вполне хватило. Конь Марка метнулся в нее со всей возможной энергией, слишком быстро, чтобы второй всадник успел атаковать еще раз.

Сейчас юноша мчался, скорчившись в седле, чтобы не попасть под следующие стрелы, и озирался в поисках каких-нибудь признаков преследователей во тьме. Бешеный стук копыт за спиной убедил Марка удержать коня в галопе, злобные крики подстегивали его усилия. Щит свисал с онемевшей левой руки, удар меча оставил глубокую зарубку на дереве и коже. Если бы не щит, юноша остался бы без руки.

Конь уже начал задыхаться, когда из предрассветного сумрака на обочину дороги выступила какая-то фигура. В одну секунду Марк развернул коня, оставляя новую угрозу справа, на расстоянии удара меча; затем отвел клинок, как его учили почти десять лет назад еще на деревянном тренировочном коне в солнечном дворике виллы, высоко над крышами и запахами города.

— Марк!

Юноша остановил на полпути рубящий удар и натянул поводья, осадив задыхающегося коня.

— Руфий?!

Он спешился и подчинился бурной жестикуляции ветерана, призывающей спрятать коня в глубокой тени небольшой рощи у самого края дороги. Однако животное, не впечатленное событиями последних нескольких минут, заартачилось, не желая идти в пугающий мрак. Марк уперся ногами и потянул за узду. На мгновение показалось, что они успеют спрятаться, но сопротивление коня съело крошечный запас времени, отделяющий юношу от преследователей. Мужчины все еще не решили, сражаться им или бежать, когда из темноты показались двое всадников. Марк схватил седельную сумку и выпустил уздечку, едва его рука сжала промасленную ткань. Конь умчался во тьму, а юноша, отбросив в сторону сумку, пошире расставил ноги в боевой стойке и вытянул длинный меч. Руфий встал сбоку, обнажил свой короткий пехотный гладиус и подобрал с земли круглый гладиаторский щит, который уронил чуть раньше. Всадники умерили бег коней и сбились в кучку, свесившись с седел и готовясь зарубить противников.

Неожиданно что-то просвистело мимо головы Марка и с глухим звуком ударило в грудь ближайшего всадника, сбив его на землю. В следующую секунду из-за деревьев вылетело копье. Оно заставило другого всадника отчаянно дернуться в седле в попытке увернуться; его лошадь замешкалась, испугавшись лесной тьмы. Пока всадник натягивал поводья, борясь с конем, могучая фигура стремительно шагнула мимо изумленного Марка и нанесла тяжелым мечом жестокий удар по ногам скакуна. Животное с душераздирающим криком упало на колени, сбросив всадника на землю, а нападавший прикончил того одним умелым ударом в горло. Следующий прекратил агонию коня, вокруг него растеклась лужа крови. Молчаливый воин отступил обратно за деревья, подобно призраку, исчезнув во тьме.

Третий всадник неторопливой рысью выехал из отступающей ночи, готовясь спустить стрелу с тугого лука. Наконечник стрелы медленно перемещался в поисках цели. Марк дернулся к деревьям. Руфий потянул его под сомнительную защиту своего щита, но лучник заметил движение, когда до глубоких теней было еще метров десять. Он выпрямился в седле и вскинул лук, натягивая его до предела, прежде чем выстрелить. Их спаситель с неистовым кличем выскочил из-за деревьев и сломя голову бросился к лучнику. Всадник, среагировав в долю секунды, выпустил в него стрелу. Пока он тянулся к колчану за новой, его противник достиг цели и одним круговым выпадом меча вспорол коню живот. Умирающее животное обрушилось на землю вместе с всадником, придавив его своей тушей. Могучий мужчина перешагнул через шею коня, вздрагивающего в предсмертной агонии, и занес меч.

— Дубн! Стой!

Меч замер на середине дуги, потом опустился. Тиберий Руфий подошел к мужчине и с восторгом хлопнул его по плечу.

— Превосходная работа, достойное прославление могучего Марса! Какую жертву ты ему принес! Марк, иди сюда и возобнови знакомство с моим хорошим другом Дубном!

Марк пересек дорогу и подошел к тому месту, где Руфий и его товарищ стояли над упавшим конем и его всадником. Дубн обернулся к Марку, одной рукой ощупывая мышцы предплечья и торчащую из него стрелу.

— Тунгриец?..

— Он самый. И разве он не великолепен? Я говорил тебе, что этот мужчина умеет сражаться, но даже не представлял, насколько он хорош!

Марк взглянул в глаза бритта и заметил настороженность, но уже без прежней враждебности.

— Ты ранен.

Дубн бесстрастно пожал плечами.

— Ничего важного не задето, иначе крови было бы больше.

Он взялся за стрелу, примеряя свои крупные пальцы к ее древку, и задержал дыхание. Резкий толчок, и узкий, но зазубренный наконечник стрелы, пробив кожу, вышел с другой стороны руки. Теперь стрела выступала с двух сторон. Бритт зарычал от боли, кровь ручейком побежала по руке, капая с растопыренных пальцев. Он небрежным движением сломал древко; сейчас оставшуюся в ране половину стрелы можно было легко извлечь.

— Я смазал… наконечник… своим дерьмом…

Все трое обернулись к задыхающемуся всаднику; придавленный тяжелой тушей коня, он был полностью во власти своих врагов. Дубн рассмеялся и провел окровавленным пальцем черту по горлу мужчины.

— Ты мертвец, я уже убил тебя. Я могу очистить рану, вытянуть яд травами и личинками. А у тебя сломана нога, плохо сломана. Похоже, внутреннее кровотечение. Мне доводилось такое видеть, тебе осталось около часа. Может, мне следует помочь тебе умереть?

— Да пошел ты… синеносый.

Он встретился глазами с Марком и узнал его.

— Ты… изменник…

Марк шагнул вперед, все еще держа в руке длинный кавалерийский меч.

— Тебя послали убить меня.

— Мы бы справились без труда… если бы не он… не забывай оглядываться… не найдешь… где спрятаться.

Руфий мягко отодвинул Марка в сторону.

— Дубн, позаботься, чтобы твоя рана не помешала нам отправиться в путь. Мы должны убраться отсюда через десять минут, не больше. Возьми парня с собой. — Он присел на корточки рядом с попавшим в ловушку всадником. — Мне нужно пару минут поболтать с дружком…

Руфий дождался, пока бритт не уведет Марка подальше, затем достал из ножен затейливо украшенный кинжал и спокойно обратился к всаднику:

— Да, мы с тобой старые друзья, это точно. Я тот самый «офицер», которого ты вчера приказывал убить своим синеносым друзьям на Северной дороге. Я и вправду долго был офицером, причем хорошим. Я провел несколько весьма неприятных лет, патрулируя долину Тавы, за северной стеной, прежде чем вы, бездельники, отдали с таким трудом завоеванные нами земли и откатились на юг, к старому Адрианову Валу. И пока я был в этих гиблых местах, то смог достичь совершенства в одном непростом деле: убеждать пленников из местных племен рассказывать то, о чем они не желают говорить. А сейчас, прежде чем ты умрешь, я собираюсь познакомить тебя с этим мастерством. Ну, с чего мы начнем?..

Дубн положил тяжелую руку на плечо Марка, увлекая его подальше.

— Ты не захочешь на это смотреть. Побудь здесь и присмотри за моим тюком.

Он достал меч и направился к ближайшей мертвой лошади, задержавшись, чтобы вырвать метательный топор из груди первой жертвы. Необходимость пересилила всякие колебания, связанные со смертью человека или с предстоящим использованием туши лошади. Согласившись на просьбу Руфия, бритт тщательно готовил план их бегства после того, как жизнь римлянина будет спасена.

Ветеран, разбудив Дубна среди ночи, обратился к нему с просьбой, дерзость которой заставила того громко рассмеяться, едва улеглось раздражение. Смех замер, когда на постель Дубна улегся кошель, набитый золотом. Похоже, отставному офицеру определенно требовалась помощь, и он был готов щедро оплатить ее. Тиберий Руфий сказал ему, что здесь достаточно денег для покупки хороших кольчуг всем воинам его когорты. Да, Дубн перестал смеяться, но ветерану хватило одного взгляда на его лицо, чтобы понять: бритт не коснется денег, по крайней мере, пока не услышит стоящей причины. И Руфий с кривой улыбкой, показывающей, насколько хорошо он понимает бритта, сухо изложил таковую.

Дубн вернулся к Марку, который ждал на прежнем месте. Засунул в свой тюк тщательно завернутый узелок и углубился в темную рощу. Вскоре он отыскал то, что хотел; растение поблескивало в сумрачном свете.

— Окопник. Хорошо.

Дубн сорвал со стебля пригоршню листьев и сдавливал в кулаке до тех пор, пока молочно-белая жидкость не потекла меж пальцев на рану от стрелы; потом вернулся к тюку за полоской ткани.

— Сок остановит кровотечение. Помоги мне затянуть повязку.

Бритт замотал повязкой свое массивное предплечье и дал Марку завязать ее. Сквозь слои ткани медленно проступало красное пятно.

— Туже… хорошо.

Пронзительный крик заставил Марка вздрогнуть. Воин пожал плечами, с профессиональным вниманием изучая наложенную повязку; на лице мелькнула слабая улыбка.

— Германец скоро заговорит. Это неизбежно. Наш друг Руфий предложит ему быструю или медленную смерть. Если мужчина бежит из боя прежде, чем проиграет его, он выберет легкий путь, когда почувствует нож у своего члена.

Марка захлестнула волна гнева, вызванная отчасти реакцией на миновавшую опасность, отчасти неспособностью повлиять на неконтролируемую цепочку событий, а отчасти — жгучим отвращением к тому, что делал Руфий с упавшим всадником. Юноша развернулся и выплеснул свою злость в безразличное лицо бритта.

— Зачем ты пришел сюда? Зачем спасаешь меня? Ты же ненавидишь римлян!

— Ты теперь вне закона. Германец назвал тебя изменником. Значит, ты больше не один из них.

Такая незамысловатая перемена мнения, сочетавшая в себе самодовольную простоту суждения и утверждение несправедливости, совершенной по отношению к его семье, разъярила Марка.

— Я не изменник!

Дубн указал во тьму, откуда доносились крики.

— Пусть он и германец, но — римлянин. Кавалерист. Из знати. Почему он охотится на тебя? Он уверен, что ты изменник.

Эти слова заставили Марка нахмуриться. Бритт наблюдал за ним, стараясь оценить его характер и понять, выстоит ли юноша перед невзгодами ближайших дней. Еще когда они, ускользнув из форта, прятали оружие, Дубна заинтересовало, сумеет ли Марк как следует им воспользоваться. Они с Руфием выбрались через потайную дверь, скрытую в толстой стене. Она оказалась ответом на первое возражение: как они выйдут из крепости втайне от Тита. Дубн никогда бы не догадался об этой двери, если бы его не привели прямо к ней.

«Этот проход сделан, чтобы иметь возможность вывести из крепости отряд или сохранить в тайне отправку посланника, — сказал Тиберий Руфий, когда они переправились через реку между крепостью и городком, осторожно ступая по камням, уложенным ниже уровня воды. — Но хорошо, что в последнюю неделю почти не было дождей, иначе течение могло бы смыть нас с этого мостика».

Они обогнули город и отправились по дороге к двухмильной отметке. Бритт взвешивал в руке копье и мрачно думал, что сделает с тем германским кавалеристом, если ему представится возможность. Тиберий Руфий намекнул: человек, который с таким акцентом выкрикивал приказы во время недавнего боя, никак не мог быть членом местного клана. Приманка, заставившая огромного бритта сменить кровать на кольчугу и готовиться убивать, чтобы отомстить за воина, потерянного в той стычке.

Однако при виде астурийского декуриона, оказавшегося в ловушке под тушей коня, жажда крови бритта мгновенно улеглась. Достаточно знать, что германец обречен на мучительную смерть, что упавший конь сломал ему ногу. Тем не менее первые крики заставили бритта улыбнуться. Этот человек сделал свой выбор и сейчас пожинал его плоды.

Тиберий Руфий появился из предрассветного сумрака, вытирая кинжал сорванным пучком травы.

— По крайней мере все оказалось проще, чем могло быть. Мы должны убраться отсюда, и поскорее. Дубн, нам нужно двигаться быстро, но уйти от дороги как можно дальше, прежде чем сюда доберется первый патруль. Веди нас, если пожелаешь.

Бритт кивнул, повернулся к размытому склону холма, возвышающемуся над ними, и подобрал свои копья и шест для тюка.

— Пошли.

Для раненого бритт развил приличную скорость, меряя промерзшую землю в темпе, от которого Марк выдохся уже через десять минут. Их путь неуклонно вел вверх от дороги. Юноша обернулся на Руфия, замыкавшего группу и рыскающего взглядом по сторонам в поисках опасности, и обнаружил, что мужчина идет, не выказывая ни малейших признаков усталости. Марк сконцентрировался на спине Дубна и сосредоточился на том, чтобы переставлять ноги, раз за разом, шаг за шагом. Недели путешествия, по морю и верхом, не способствовали улучшению физической формы. Эта пытка продолжалась еще минут пятнадцать, пока Дубн не свернул в сторону, ведя их к небольшой группе деревьев. Пятно выжженной земли в середине рощицы говорило о том, что здесь недавно разжигали костер. Уже рассвело, на горизонте блестели первые лучи солнца. Внизу, на дороге, было тихо, деревья вдоль обочин отбрасывали полоски густых теней. Бритт указал на дорогу:

— Здесь хорошее место для лагеря, потому и кострище есть. В сумерках или на рассвете отсюда легко заметить любого движущегося человека. Хорошая защита для нас, но мы окажемся уязвимы, если двинемся дальше прежде, чем встанет солнце. Нам придется подождать здесь, пока солнце не очистит горизонт.

Марк стоял с запрокинутой головой и закрытыми глазами и жадно втягивал холодный утренний воздух. Где-то во мраке хрипло каркнула ворона, вторя его настроению. Дубн ткнул римлянина в живот.

— Ты слабак. Солдат должен идти весь день, потом разбивать лагерь и только потом — есть или спать.

Марк открыл глаза и поморщился, глядя на расслабленного бритта. Только слабый парок, поднимавшийся от его кожи, намекал на недавние усилия.

— Я солдат… просто давно не тренировался.

Руфий сочувственно улыбнулся, едва заметно в скудном свете.

— У меня тоже болят ноги, если от этого тебе станет легче. Прошло много времени с тех пор, как я мерил землю в таком темпе, но Дубн вывел нас в безопасное место, и только это имеет значение. А сейчас давай побеседуем, ты и я. Дубн, окажи мне услугу, постой на страже.

Бритт уловил намек и бесшумно двинулся к краю рощи, чтобы следить за дорогой ниже их укрытия. Тиберий Руфий взял Марка за руку и потянул вниз, приглашая по-заговорщицки присесть на корточки. Римлянин закутался в плащ.

— Полагаю, ты встречался с легатом?

Марк фыркнул и выпятил губу.

— С легатом? Да, и он бросил меня этим волкам.

Тиберий Руфий кивнул:

— Именно так, и у него не было иного выбора. Калидий Солемн сделал не больше, чем требовалось от него, чтобы казаться образцовым слугой Рима. По правде говоря, астурийцев за тобой послал его трибун Перенн, за вчерашним нападением тоже стоит он. Я бы не сомневался в этом даже без подтверждения в лице нашего покойного дружка. Забудь о том постановочном допросе; задумайся, что случилось в последующие часы. Легат отправил доверенного центуриона забрать тебя из гостиницы и оставаться рядом с тобой у ворот. Без его защиты тебя, скорее всего, ткнули бы ножом где-нибудь неподалеку от твоего коня. Вдобавок Солемн отправил меня — спрятать оружие, которое спасло тебя от астурийцев, и ждать тебя на дороге, чтобы уйти от преследования в лес. Он знает, на что способен Перенн, и постарался предупредить каждый шаг человека, желающего увидеть тебя мертвым.

— А бритт?

— В первый раз он спас тебе жизнь по чистой случайности. По-моему, Марк Валерий Аквила, сама Фортуна улыбается тебе. А вот второй раз — уже моя работа. Люди, которые рассчитывают на худшее, чаще выживают, так что я позаботился о собственных костях для этой игры.

Ветеран на секунду умолк и решительно посмотрел в глаза юноши, будто оценивая его душевное состояние.

— А сейчас, центурион, есть еще кое-что, и тебе следует узнать это прежде, чем мы уйдем отсюда. Ничего приятного я не скажу, но у тебя сложное положение и очень мало возможностей. Ты должен полностью понять ситуацию, и тогда сможешь решить, как ее встретить.

Марк ответил ему таким же решительным взглядом:

— Меня отправили через океан на самый край мира с фальшивым поручением; дважды за два дня на меня устраивали засаду и собирались убить люди, которых я не знаю; обыденным тоном сообщили о падении отца, еще недавно уважаемого сенатора Рима… Не уверен, что ты, Тиберий Руфий, сможешь омрачить эту картину сильнее, но, если у тебя припасено что-то еще, я готов.

— Смело сказано, Валерий Аквила. И можешь отбросить формальности и перестать называть меня родовым именем. Меня зовут Квинт, и я был бы горд считать тебя близким другом, который по праву пользовался этим именем. Итак, с чего начать? Двадцать дней назад легат Солемн получил послание от твоего отца, в котором тот опасался за безопасность семьи в нынешнем политическом климате Рима. Сенатор написал письмо, предупреждая Солемна о решении отправить тебя как можно дальше от столицы. Он просил спрятать тебя от врагов, в качестве последней дружеской услуги. Конечно, это было не просто — фактически он предлагал другу бросить вызов трону и укрыть человека, которого вскоре могут назвать изменником. Когда я встретился с Солемном прошлой ночью, ему было ясно, что основной проблемой станет Тигидий Перенн. Ты, наверное, уже догадался, что он сын твоего преторианского префекта, человека, который ближе к трону, чем ты думаешь. Но ты не знаешь другого: его назначение трибуном Шестого легиона было навязано Солемну в прошлом году. В то время легат расценил это как ясный сигнал — император Коммод, или, по крайней мере, люди, стоящие за ним, хотят гарантировать его верность. В конце концов, три легиона и десяток вспомогательных когорт — это много копий, самая большая группировка войск во всей империи, и они могут оказаться непреодолимым искушением для человека с амбициями, принадлежащего к сословию сенаторов. Солемн ошибочно думал, что Перенну поручено просто следить за ним, однако за это время деятельность нового трибуна вышла далеко за рамки обычной слежки. Он развратил астурийских кавалеристов, поручая им грязную работу, и — Солемн убежден — планирует принять командование легионом, если только получит подходящую возможность.

Марк скептически поднял бровь:

— Трибун? Сместить высшего имперского офицера? Насколько это вероятно?

— При должных полномочиях? Со свитком полномочий, украшенным подлинными печатями? И вдобавок если большинство старших офицеров легиона не сомневается, чем им грозит шаг не в ту сторону? Я бы сказал, легче, чем ты думаешь. И когда, в нужный момент, Тигидий Перенн предъявит свидетельство своих полномочий, с полдесятка людей вспомнят свои тихие беседы с ним. Лесть, предложения продвижений по службе и скрытые угрозы близким, исходящие от умного юноши с сильным влиянием и отсутствием угрызений совести. Я бы поставил хорошие деньги, что в такой ситуации Солемн очень быстро обнаружит себя на острие копья. Поэтому ему прекрасно известно: у него есть все основания вести себя так, чтобы у Перенна не было шанса сделать ход.

Руфий замолк, прислушиваясь, но тишина ничем не нарушалась. Тогда он продолжил:

— Итак, первоначально легат полагал, что без лишних хлопот отправит тебя в Двадцатый легион, в Дева, под присмотр их легата, если сможет удержать тебя подальше от глаз Перенна. Видимо, легат Двадцатого задолжал ему услугу-другую. Второе послание — срочная депеша из Рима — прибыло два дня назад; его привез курьер, с которым мне доводилось встречаться раньше. Я угостил его выпивкой, и этого хватило, чтобы он с удовольствием пустился в обсуждение слухов, которые крутились во дворце перед его отъездом. Твоего отца арестовали по обвинению в заговоре против трона и… допросили о твоем исчезновении, но даже на краю смерти он не проговорился о твоем местонахождении. После нескольких дней пыток им удалось выжать только, что он отправил тебя куда-то на край империи, вне пределов их досягаемости. Его останки бросили воронам, а погребальные обряды запретили, желая избежать сбора сторонников вашей семьи. Ты должен гордиться отцом, Марк Валерий Аквила; умирая в унижении, но с таким достоинством, он прославил имя вашей семьи. Подозрение, очевидно, упало на твоего трибуна, и он рассказал людям Коммода все, что они хотели знать. Наверное, надеялся уберечь себя от пыток. Дурак. Лучше бы бросился на меч, пока имел такую возможность. Ты выскользнул из рук старшего Перенна в тот момент, когда он был готов избавитьсяот всей твоей семьи. Он так разъярился, что приказал подручным замучить трибуна Скара до смерти, пытаясь доказать лживость его рассказа.

И снова ветеран замолчал, давая возможность юноше осознать сказанное.

— Инструкции из Рима были просты. Солемну предписали задержать тебя и вернуть в столицу при первой возможности, днем или ночью. Тот же курьер привез личное послание для Перенна, и нетрудно догадаться, какие приказы оно содержало. Как только старший офицер крепости Темный Пруд сообщил, что ты на пути в Тисовую Рощу, меня втайне направили отыскать тебя и защищать, насколько это в моих силах, пока не достигнем города. Тем временем Солемн решил вывести пять когорт за город, на неожиданные учения, чтобы не встречаться с тобой прежде, чем он будет готов. Он знал, что я сумею уберечь тебя от неприятностей до его возвращения. Но когда вчера поздно вечером Солемн вернулся в Тисовую Рощу, у него не было иного выхода, кроме как «разобраться с тобой», чтобы доказать верность трону. У него нашлось время поручить мне подготовить твое бегство, помочь избежать смерти, уготовленной Тигидием Перенном.

Руфий долго смотрел на Марка, потом протянул руку и успокаивающе похлопал по плечу. Однако его взгляд оставался тревожным.

— Марк, в жизни каждого человека есть момент, когда он должен принять всю тяжесть судьбы, смерть или, хуже того, потерю близких. И сейчас, как мне не жаль, наступает твой черед. Прочти свиток, который тебе приказали привезти сюда.

Марк срезал защитный слой воска и, открыв футляр с последним посланием отца, развернул пергамент навстречу лучам медленно восходящего солнца.

Сын мой, возможно, боги хранят тебя, и сейчас ты в безопасности на севере Британии, вдалеке от мести трона. Ты читаешь это письмо по просьбе человека, которому я доверил твою судьбу. К тому времени, когда достигнешь Британии, я полагаю, что Коммод и его сторонники уже постучатся в наш дом с официальным обвинением в измене. Меня будут пытать ради сведений о твоем местонахождении, а потом убьют без лишнего шума или церемоний. Я лишь надеюсь, что мои преследователи не будут так жестоки к матери, другим нашим детям и родственникам, хоть и сомневаюсь в этом. Император выпустил на волю давно сокрытое зло, и немногие люди выказывали такое бесчестие в делах, как твой префект Перенн. Сколь бы ужасны ни были подробности смерти наших родственников, их схватят и немедленно убьют, честь нашего дома будет опозорена, а наш род практически исчезнет. Скорее всего, от нашей крови останешься только ты.

Я подкупил трибуна, чтобы он отправил тебя к моему другу. А тот, я уверен, возьмет на себя труд отправить тебя в глубь этой суровой и непростой страны к своим друзьям, подальше от взоров охотничьих псов трона. Я прошу прощения за то, что не открыл свои намерения, как должно делать меж мужчин. Чувство чести, так тщательно взращенное терпеливым обучением, поймало бы тебя в ловушку и не позволило бы бежать. Наш разговор в ночь на день рождения твоей сестры показал: ты не догадываешься о роке, нависшем над нашим гордым домом. И потому я сделал так, чтобы ты бежал, сам не зная о том.

Если все прошло хорошо, сейчас ты в Британии. Пришло время серьезно задуматься без оглядки на скорбь и действовать решительно и смело. Ты последний из нашего рода, последняя кровь, оставшаяся непролитой из некогда выдающейся семьи. Сейчас твоя задача — сохранить эту кровь, спрятать ее от охотников, пока не прекратится погоня, а возможно даже — пока на трон не сядет другой человек. Ты сам, в зависимости от обстоятельств, должен решить, когда наступит время выйти из укрытия и какой мести искать. Помни, сын мой, месть — лакомство, которым лучше наслаждаться на досуге, сгоряча им можно обжечься. По правде говоря, мне было бы достаточно знать, что наша кровь будет передана следующим поколениям. Восстановление нашей чести — больше, чем я могу ожидать.

Я только прошу тебя: ради твоего деда, если не ради меня, не отчаивайся, прочитав эти последние наставления. Знаю, ты любил старика, и я хочу, чтобы ты знал: военной подготовкой и должностью ты в основном обязан клятве, которую он взял с меня на смертном одре. Конечно же, я не собирался противиться последнему желанию умирающего, и сейчас надеюсь, что ты тоже прислушаешься к моей просьбе, раз уж я наверняка обречен.

Желаю удачи тебе и будущему продолжению нашего рода. Пусть Меркурий направит твои шаги, а Марс укрепит руку с мечом.

Твой отец, Аппий Валерий Аквила.

Марк оторвался от свитка и мрачно уставился на пожилого мужчину. Руфий глубоко вздохнул и снова заговорил:

— Солемн сказал мне, что твоему отцу выпало несчастье быть не только богатым, но честным и умным человеком во времена, когда эти качества сделали его мишенью. Ни один император, уничтожая предполагаемую угрозу своему величию, не позволит оставить кого-то в живых — из страха, что вокруг него соберутся недовольные. Обычная мера предосторожности — приказать убить всех мужчин семьи, против которой он выступает. Боюсь, это главная задача преторианцев… Мне жаль, но твой отец почти наверняка мертв. У тебя были братья?

Юноша кивнул, с трудом проглотив комок в горле.

— Младший брат. Ему… было… десять.

— Сочувствую… Теперь ты видишь, сейчас тот самый момент, о котором я говорил. Ты единственный выживший мужчина рода, последний из своей семьи. Если ты умрешь, род твоего отца и деда угаснет навсегда. Но тебе придется самому позаботиться о себе. Ни я, ни Дубн не можем бегать вокруг тебя ближайшие десять лет, так что…

Марк понимающе кивнул, глубоко вздохнул и встал, подхватив острый кавалерийский меч.

— И я определенно не стану сознательно подвергать вас дальнейшим опасностям. Вы уже сделали больше, чем требовалось. Я придумаю какой-нибудь способ избежать преследования…

Руфий покачал головой, глядя на юношу с мягкой улыбкой.

— Храбрые слова, парень, но, скорее всего, ты будешь мертв еще до заката. Сейчас от тебя требуется не благородство, а скорость. Тебе нужно убраться подальше отсюда. И, как мне ни больно это говорить, тебе нужно стать другим человеком и взять новое имя, совсем не похожее на то, которое ты с гордостью носил всю жизнь.

Дубн обернулся. Марк поймал его прямой взгляд и пожал плечами:

— Ты прав. Это ваша страна, а не моя. Так скажи, куда же мне идти?

Руфий переглянулся с Дубном и продолжил:

— Ни я, ни Дубн не можем надолго отойти от своих повседневных дел. Меня скоро начнут искать: и так уже хватает подозрений, что я замешан в эту историю. Дубна ожидают на службе, через несколько дней он со своим отрядом должен отправиться на патрулирование Вала. Однако у нас есть идея, как вытащить тебя из-под носа врагов и спрятать в месте, о котором они никогда не подумают. Твоя задача — делать все, что тебе скажет Дубн, пока он не доведет тебя до места. Возможно, ты придумаешь, как с ним расплатиться…

Он понизил голос:

— …хотя я бы не советовал предлагать ему деньги.

Марк, все еще бледный после прочтения отцовского письма, медленно кивнул.

— Я сделаю все, что должен. У меня нет выбора. Меня будут звать…

Руфий скривился.

— Не так-то легко избавиться от имени, данного отцом, особенно при таких обстоятельствах, но у тебя нет выбора. Требуется простое имя, чтобы уйти в тень от этой кровавой истории и взгляда Рима. Личное имя лучше оставить прежним: незачем рисковать быть уличенным в обмане без нужды. А вот род и семья…

Он на секунду задумчиво поджал губы, а потом засунул руку в сумку.

— В качестве родового имени я предлагаю это…

На его протянутой ладони лежал предмет, состоящий из четырех сплавленных вместе шипов, их кончики блестели, как железные зубы.

— Это трибул. Разбросай несколько тысяч таких перед когортой, и тебе не страшны атаки кавалерии или колесниц. Смотри — неважно, как их бросать, один из этих скверных шипов все равно воткнется в лошадиное копыто, да и ногам синеносых не поздоровится. Марк взял опасный предмет.

— Он погнут.

Руфий кивнул, забрал трибул и сомкнул вокруг него пальцы.

— Мое усовершенствование. Гляди, немного изменить угол шипов, и эта штука становится превосходным оружием ближнего боя, если ты лишился меча.

Один шип торчал между пальцев, еще два выступали по обе стороны кулака, а последний — прямо из ладони.

— Как бы я ни бил противника такой штукой, перед моим кулаком всегда будет хороший кусок железа. Возьми его себе, у меня в сумке есть еще один; никогда не знаешь, когда эта маленькая игрушка может оказаться твоим единственным оружием. Итак, в качестве родового имени я предлагаю «Трибул». Кажется вполне подходящим — как бы судьба ни швыряла тебя, ты всегда нанесешь ответный удар. А вот имя семьи…

Далекий ворон снова каркнул, неприятный звук разнесся в свежем утреннем воздухе. Марк поднял голову, оглядывая тусклый пейзаж.

— А вот и ответ — Корв. Оно будет напоминать мне о том, как жестоко обошлись с моим отцом даже после его смерти. И это имя не хуже любого другого, раз уж мне придется отказаться от того, которое мои предки носили с гордостью со времени изгнания из города древних правителей…

Руфий положил руку на плечо юноши.

— Ты ни от чего не отказываешься, просто прячешь его вместе с остальным, что может выдать тебя преследователям. Пропускай свое новое имя сквозь себя, пока не почувствуешь, что ты Марк Трибул Корв. Если справедливые боги улыбнутся тебе, через считаные дни будешь в безопасности на Холме, а там уже освоишься со своей новой личностью.

— Холм? Где это?

Руфий печально улыбнулся.

— Где Холм? На краю света, вот где. Дубн, вам пора уходить…

Бритт на минуту задумался. К западу от них возвышались Пеннинские горы, еще облаченные в снежные шапки отступающей зимы; опасное пустынное пространство, где непросто укрыться, если неминуемый кавалерийский патруль погонится за ними. Долгий подъем к вершинам, и еще день, чтобы спуститься на равнину по другую сторону. Те земли заняты другим легионом, там будет безопаснее, хотя бритт понимал: волны от учиненной им резни преследователей римлянина все равно разойдутся во все стороны. С другой стороны, вести беглеца на север — значит уйти с дороги и ступить в леса, невероятно опасные для двоих мужчин, один из которых в ненавистных римских доспехах, а другой и вовсе непонятен. Даже если кавалерийский меч в его руке покрыт почерневшей засохшей кровью.

— Я поведу его на запад, через горы.

Руфий согласно кивнул.

— А мне нужно возвращаться к своим делам, подальше от вас двоих. По крайней мере сейчас.

Он коротко обнял Марка и отступил, в последний раз оценивая юношу:

— Ну, прощай, Марк Трибул Корв. Если Марс того пожелает, мы еще встретимся на севере. Моя лошадь спрятана в лесу, снизу, так что я отправлюсь к ней.

Он кивнул Марку, пожал руку Дубну и двинулся вниз по склону. Бритт, повернувшись к Марку, принялся разворачивать сверток, оставленный Руфием.

— Одежда и обувь, которую носит мой народ. Руфий купил их для тебя в Тисовой Роще. Будем надеяться, они подойдут. А еще одеяло и хороший плотный плащ с капюшоном, от дождя.

Одежда подошла, хотя после собственной, привычной она оказалась для Марка неприятным сюрпризом: грубая ткань и плохо стачанные сапоги, которые натерли ноги еще до того, как юноша двинулся в путь. Они спрятали одежду Марка, плащ и обувь, завернув в складки золотую застежку плаща и футляр с отцовским письмом, и отметили место каменной пирамидкой. Дубн повесил кавалерийский меч на правое бедро.

— Если дело дойдет до драки, я брошу его тебе. Откуда бедно одетый крестьянин, вроде тебя, может взять такой прекрасный клинок? Ты получишь его назад, когда мы доберемся до Холма.

Чтобы завершить преображение, бритт размазал грязь по лицу юноши и отошел назад, любуясь своей работой:

— Годится. У тебя слишком нежные руки, нужно добавить грязи под ногтями. И волосы слишком короткие; но когда будет время, мы подрежем их еще короче, чтобы выглядели по-военному. Теперь ты член клана, к тому же мой племянник, и я веду тебя вступить в мою когорту, на Холме… да простит меня Коцидий. Кто бы ни обратился к нам, держи рот на замке, опусти голову и оставь разговоры мне. Ладно, вперед.

Бритт вскинул на плечо шест с тюком и копья и собрался в путь. Марк, проверяя новые сапоги, сделал несколько шагов и поморщился от их тесной хватки.

— А как далеко до Холма?

— Полторы сотни миль, семь дней марша для легионеров. Мы пойдем в том же темпе, что и они. Твои легионы пользуются дорогами, которые строят для того, чтобы двигаться быстрее и собирать рассеянные силы перед атакой для получения преимущества. Это сильное оружие против бунтующих племен, поскольку умножает силу римлян. А сейчас мы воспользуемся их дорогами, чтобы держать тебя подальше от патрулей.

Марк кивнул, признавая справедливость сказанного.

— Я впечатлен твоими познаниями.

Дубн фыркнул, его ноздри раздувались, когда он посмотрел на перепачканного римлянина.

— Ты смотришь на меня и видишь варвара в римских доспехах. Ты глядишь на меня с римским презрением или чем-то подобным, поскольку тебя так учили. Я образованный человек и солдат в стране, где любому обеспечено участие в нескольких боях за время службы, пусть даже это мелкие стычки с местными. И скажу тебе, что ты можешь погибнуть в мелкой стычке так же легко, как и в сражении, если не обучен и не подготовлен. Я начну обучать тебя, пока мы будем двигаться на север.

Марк слабо улыбнулся.

— Скорость, с которой ты собираешься путешествовать, может убить меня раньше.

Бритт чуть качнул головой, в уголках глаз мелькнул намек на улыбку.

— Вовсе нет. К тому времени, когда мы доберемся до Холма, ты будешь вынослив, как тунгриец.

Марк закатил глаза.

— Или умру. Боги, помогите мне!

Дубн, не в силах скрыть раздражение, заменил его злой улыбкой.

— Теперь римские боги не спасут тебя. Ты — мой, и всего лишь новобранец, а значит, насколько я могу судить, должен принять другого бога. Мой — Коцидий — бог-воин, бог-охотник. Так что бегом, новобранец. Бегом!

Они побежали. Марк жадно вдыхал холодный воздух нагорья в горящие легкие. Эта неделя, наполненная обучением и упражнениями, угрожала быть долгой.

3

В тот вечер, пока солнце медленно скрывалось за горизонтом, Дубн свернул с пути и, зайдя неглубоко в лес, сбросил на землю свой тюк. Большую часть дня беглецы держались в стороне от дороги, двигаясь напрямик по тропинкам, которые вели сквозь разбросанные на склонах редкие рощицы. Ускользнув от горячей ярости кавалерийских патрулей, разыскивающих убийц людей Перенна, они вернулись на дорогу. Солнце к этому времени уже стояло довольно низко над горизонтом. Бритт указал на найденную им небольшую лощину и махнул рукой на окружающее ее редколесье.

— Нам нужно развести костер. Это место укрыто от дороги, здесь безопасно. Поищи дрова, только постарайся сухие, дым нам ни к чему. И держись так, чтобы тебя не заметили с дороги. Не отходи за пределы слышимости, в холмах водятся волки.

К тому времени как Марк, прихрамывая от волдырей на ногах, отыскал достаточно веток, чтобы сложить приличную кучу из сучьев и палок, бритт вырезал подходящую палку и привязал ее над будущим кострищем на манер вертела. Рядом лежал большой кусок мяса, приготовленный для жарки. Бритт внимательно осмотрел дрова и глубокомысленно кивнул.

— Годится. Если тебе интересно, что это за мясо, я отрезал его от одной из тех лошадей, которых убил утром. Если тебя это беспокоит, можешь выбирать — есть конину или голодать сегодня и завтра. Я взял два таких куска. А пока думаешь, сходи и поищи еще два раза по стольку дров — при такой погоде нам нужно поддерживать огонь всю ночь. И имей в виду, стоит брать ветки потолще, они дольше горят.

Когда Марк вернулся с последней охапкой дров, Дубн уже разжег костер. Он снял сапоги и переворачивал конину над огнем. Мясо жарилось, капли жира падали в огонь и сгорали в ярких вспышках. Запах был пыткой для пустого желудка Марка, и юноша нарушил молчание, желая в большей степени отвлечься от голода, нежели поговорить.

— Дубн, кто научил тебя так хорошо сражаться?

— Отец. Он был охотником, убивал зверей ради еды и шкур, а потом продавал шкуры римским торговцам вроде Руфия. Обычно отставным солдатам. Он учил меня сражаться, идти по следу и охотиться… месяцами жить в глуши, не возвращаясь в нашу деревню. В этих землях есть все необходимое, чтобы выжить, если у тебя подходящие инструменты. Ну-ка, теперь твоя очередь переворачивать мясо.

Марк подвинулся поближе к огню и продолжал расспросы:

— Так почему ты пошел в армию?

Глаза бритта на секунду затуманились.

— Ты задаешь много вопросов.

— Прости. Я не хотел…

— Я пошел в армию, потому что отец, умирая, велел отправиться в тунгрийский форт и попросить центуриона, ведающего набором, взять меня. Отец сказал, что после его смерти армия — лучшее место для меня…

— Тебе было грустно покидать дом?

— Грустно? Да, мне было грустно. Покидать дом нелегко. Жизнь в армии оказалась совсем другой.

— Тяжелой?

— Нет. Вся их суета мне ничуть не докучала. Мой центурион бил меня жезлом из лозы, желая привлечь внимание и вколотить свои уроки. Я сказал, чтобы он продолжал, мне это нравится. Он сломал один жезл и потребовал новый.

Могучий бритт сделал паузу.

— Ничуть не труднее того, к чему я привык. Просто я был не дома.

Марк замолчал, критически осматривая мясо. Он представлял себе огромного бритта юношей, не слишком отличающимся от нынешнего мужчины, молчаливого и гордого. Воина с головы до пят. Серьезный вызов для его первого центуриона, которому предстояло превратить варвара в обученного солдата.

Мясо, почти готовое для еды, начало покрываться хрустящей корочкой.

— Дубн?

— Да?

— Что мне делать, когда мы доберемся до Холма?

— У Руфия есть план. Когда мы встретимся, он нам расскажет.

— А когда мы с ним встретимся?

— На дороге. Давай есть мясо, пока оно не сгорело.

Бритт одним взмахом кинжала снял мясо с вертела, положил на деревянную тарелку и, разделив на две равные части, передал одну из них римлянину. Марк благодарно кивнул, запахи еды дразнили его. Он осторожно запустил зубы в горячее мясо, пережевывая первый кусок с открытым ртом, чтобы не обжечь небо. После целого дня марша пища показалась ему божественной. Юноша ел, не замечая текущего по подбородку жира.

— Никогда не думал, что буду есть конину… или что она окажется такой вкусной.

Бритт проглотил кусок своей порции.

— Ты удивишься тому, что сможешь сделать, если потребуется. Сейчас твоя очередь говорить о прошлом. Расскажи о своем отце.

Марк на секунду задумался, пережевывая мясо.

— Думаю, он был хорошим человеком, но так и не научился держать при себе свои мысли, даже опасные. Даже когда мать пригрозила забрать детей к сестре в Неаполь, если он не прекратит раздражать императора. У него были невероятно старомодные взгляды. Он считал, что существующая система правления ведет Рим в тупик, создавая все более и более слабых вождей. Он верил, что единственный ответ — республика, которой управляет избираемый народом Сенат. Дядя Кондиан однажды сказал мне, что его брат слишком легко и свободно делится убеждениями. По его словам, отец принял снисходительность последнего императора за согласие и решил, что старик собирается отречься от трона и восстановить республику. Конечно, этого так и не случилось. Дядя Кондиан боялся, что все закончится нашей гибелью, но, наверно, я так и не смог поверить в оправданность его опасений…

Он умолк, вспоминая.

— К тому времени над нами уже сгустились тучи, но я так и не узнал о них. Или, возможно, не желал знать. Я пытался поговорить с отцом за несколько дней, до того, как меня отправили с этим дурацким поручением, после ужина в честь дня рождения сестры. После еды мы сели вместе за чашей вина, и все было по-прежнему. Его презрение к императору, надежды на восстановление республики… Я предупреждал его, что стоит быть поосторожней с такими взглядами, что новый император может не разделять терпимости своего отца. Я сказал, что не следует ругать трон при человеке, который поклялся защищать императора ценой собственной жизни… но он, конечно, не стал слушать. Ответил только, что немного забавно говорить ему о верности императору, если моя красивая форма куплена за отцовские деньги. Этим все и кончилось.

Дубн кивнул, проглотил мясо и тихо фыркнул:

— Отцы. Они всегда сумеют поставить тебя на место, как бы ты ни вырос.

Оба умолкли и сидели так, пока Дубн не разрушил идиллию, указав на ноги Марка:

— Покажи-ка мне свои болячки.

Марк положил тарелку и пригляделся к натертым за день ногам. От грубой обуви на ногах вздулись волдыри.

— Если ими не заняться, завтра ты не сможешь ходить. Держи.

Марк вопросительно посмотрел на нож.

— Сделай, как делают легионеры. Вскрой волдыри, срежь верх и обнажи новую кожу. Поначалу немного поболит, но ты быстро привыкнешь. Спустя пару дней кожа начнет зарастать. Когда закончишь, поспи. Будем сторожить по два часа и поддерживать огонь.

Марк последовал указаниям, испытывая жгучую боль всякий раз, когда срезал очередной волдырь и обнажал чувствительную плоть. Потом свернулся клубочком на одеяле, укрылся тяжелым плащом и лежал с минуту, прислушиваясь к вою далеких волков, которые охотились в холмах. Свет костра и крупная фигура Дубна, сидящего на страже, успокоили Марка, и он быстро уснул. Когда пришло время, юноша сам заступил на дежурство. Оно оказалось довольно однообразным, приходилось лишь бороться со сном и время от времени подбрасывать в костер дрова.

На рассвете они были готовы двигаться дальше. Несмотря на желание скорей отправиться в путь, Дубн тщательно раскидал ногами пепел от костра, потом забросал кострище землей, бросил последний оценивающий взгляд на оставленную стоянку и отвернулся, удовлетворенный своими предосторожностями.

— Нас здесь не было. Пошли.

Марк заставил протестующие мышцы ног приноровиться к скорости Дубна и после нескольких минут мучений с беспокойством осознал: хотя бритт шел мерным шагом, он постепенно прибавлял ходу. Марк, стиснув зубы и собравшись с силами, чтобы соответствовать темпу, принялся искать способ отвлечься от физической боли. Воспоминания о Риме, загнанные глубоко внутрь, затопили его опустошенный усталостью разум. Юноша резко остановился и оперся руками о колени; на него извергался поток мыслей, кое-как загнанных подальше во время ареста и побега.

Старшие сестры по очереди развлекали его, малыша, тряпичными куклами. Младший брат Гай, играющий в бильбоке^[6], которое получил в подарок на десятый день рождения; он возбужденно крутится с радостной улыбкой. Судя по словам Руфия, сестры, скорее всего, убиты — возможно, жестоко, и брат наверняка мертв. Семья, ведущая историю со времени Второй Пунической войны, просто стерта с лица земли.

Перед глазами Марка появилась пара обутых ног. Юноша, не поднимая глаз, произнес:

— Убей меня сейчас, бритт, избавь нас обоих от необходимости тащить мое слабое тело через все эти мрачные земли. Мне незачем жить…

Сильные руки ухватили Марка за грубую рубашку, выпрямили юношу и заставили посмотреть прямо в серые глаза воина. Дубн мгновение удерживал его, глядя глубоко в душу сквозь ее единственное окно в мир.

— Ты скорбишь о своей семье. Я уже говорил тебе, скорбеть — правильно, но в должное время. Оплачь их сейчас и попрощайся с ними. Я направляюсь на север, с тобой или без тебя.

От горя и ярости Марк стиснул зубы, выплевывая сквозь них слова:

— Дубн, они все мертвы. Отец, мать, сестры. Младший брат!

— Руфий так и сказал мне. Твой отец был глуп?

— Что?

— Когда ты рассказывал вечером об отце, я понял, что он никогда не отступился бы от своих принципов, но был ли он глупцом? Неразумным? Ему не хватало умственных способностей?

Марк, признательный за иную, нежели смерть, тему для размышлений, глубоко задумался. Да, отец, в отличие от деда, не солдат, но назвать его глупым нельзя. Это только подтверждал подкуп трибуна преторианцев ради отправки сына подальше от надвигающейся бури.

— Нет… Я считаю, нет.

— Он отослал тебя в безопасное место. Возможно, он поступил так же с остальными детьми?

У Марка стало чуть легче на сердце.

— Возможно… но…

— Но?

— Но мне следует предполагать, что моей семьи больше нет, и из всех остался только я.

— Значит, сейчас ты и есть семья. Ты единственный хранитель ее крови. И потому…

— …и потому я должен делать все необходимое, чтобы сохранить ее.

Бритт серьезно кивнул и на секунду положил руку на плечо Марку в неуверенной попытке ободрить.

— Да, ты должен делать все необходимое. И в первую очередь идти дальше. Сейчас.

— Через минуту. Подожди меня, пожалуйста.

Марк сошел с тропы, чувствуя, как варварские штаны натирают ноги. Между ляжек образовалась ссадина, кожа не привыкла к грубой домотканой одежде. По совету Дубна он намазал потертости жиром, иначе со временем они могли усилиться и беспокоить юношу еще больше. Совсем как душевная боль, подумал Марк, от предполагаемой утраты всех, кого он любил. Чего могли ожидать от него отец и дед, которые оба в свое время были солдатами? Ответ пришел неосознанно, словно в голове зазвучали родные голоса. Используй данную тебе возможность. Выживай. Продолжай славный род. Марк вернулся на тропинку; сейчас на сердце было легче, чем пять минут назад. Дубн ткнул его в грудь и указал толстым пальцем поверх плеча в направлении их цели.

— Хорошо. А теперь — в путь. Без остановок до полудня. Возможно, купим еды в деревне. Даже преторианцам нужна еда!

Марк улыбнулся попытке бритта поднять ему настроение и ступил на тропинку, не обращая внимания на боль в икрах и бедрах. Помимо благородного замысла сохранить свой род, в его голове возникла еще одна цель. Месть. Он шел на север следом за казавшимся неутомимым бриттом, смакуя мысль о том, что люди, уничтожившие его семью, заплатят за свои преступления кровью, сколько бы ни пришлось ждать ради этой мести. Он прошептал слово, наслаждаясь его сущностью.

— Что?

Марк горько улыбнулся спине Дубна. Его мысли неожиданно согрело тепло этого нового чувства.

— Просто подумал кое о чем. Лакомством лучше наслаждаться на досуге. И, похоже, досуга у меня впереди много.

Шаг за шагом они двигались на север, сквозь бледные солнечные лучи, частые дожди, а однажды — подозрительно тихо падающий снег. Каждый шаг чуть-чуть уменьшал опасность встречи с патрулем, посланным на поиски убийц кавалеристов. Тем не менее, даже когда они приблизились к Валу, отделяющему империю от варварских земель, и оторвались от возможных преследователей, Дубн сохранял осмотрительность. Пропитание, которое он прихватил с собой, дополнялось продуктами, купленными на деньги Марка в маленьких попутных деревеньках. Дубн огибал каждое селение с особой осторожностью и, отправляясь за покупками, оставлял юношу в укрытии. Пока они шли, бритт выспрашивал у Марка о его военном опыте. Вскоре он явно пришел к выводу, что, хотя Марк отлично знает, как командовать центурией, недостаток сражений в его короткой военной карьере, помимо той стычки на дороге, значительно снижает ценность его познаний.

— Ты гарнизонный офицер. Здесь требуется человек, который может встретить кланы с обнаженным мечом, а не счетовод.

Никакие аргументы или попытки Марка обсудить величайшие кампании прошлого и показать знание стратегии и тактики не смогли поколебать суровый приговор бритта. По мнению Дубна, его спутник просто не был воином, пусть даже служил в преторианской когорте, — по крайней мере, до тех пор, пока не докажет обратное. По-видимому, схватка на дороге к Тисовой Роще в расчет не бралась.

На девятый день марша, поздним утром, странная пара достигла Вала. Дождь, который все утро капал с серого неба, уступал место то солнцу, то хмурому сумраку; стена туч величественной процессией бежала на запад. Дорога с юга вела к крепости, возведенной в миле от Вала, а потом разветвлялась на запад и восток. Они остановились неподалеку от внушительных укреплений; Дубн рисовал кинжалом в пыли карту, поочередно отмечая каждый форт на их пути.

— Это Камни, дом хамианцев. Следующий форт к западу — Высокий Хребет, там стоят фракийцы. К востоку — Ясеневый форт, там раеты, а дальше, тоже за Валом — Большие Луга. Это дом нашей братской когорты, Второй Тунгрийской. И только потом мы доберемся до Холма.

Последние пятнадцать миль путешествия они шагали по дороге, забитой военными, и поначалу при появлении очередного патруля Марк вздрагивал. Но вскоре он осознал: отряды, мимо которых они проходят, узнают цвет туники Дубна и предпочитают отпускать ехидные замечания, а не искать беглецов-римлян. Пара разминулась с очередным патрульным десятком, и какой-то храбрец, уже удалившись на безопасное расстояние, крикнул: «Эй, оптион, кто твоя подружка?» Страх Марка испарился, а вместо него неожиданно нахлынуло ощущение превосходства.

— Что-то я не замечаю здесь особой дисциплины…

Дубн рассмеялся через плечо.

— О, у них хватает дисциплины! Они крепкие, лучше большинства легионеров. Лучше обучены, жестче натренированы. Они знают только войну, а в легионах каждый сначала думает о торговле и только потом вспоминает о мече. Они готовы сражаться в любую минуту, поскольку их враги повсюду…

Он немного помолчал.

— Их враги — их собственный народ. Можешь ли ты представить, каково знать, что, если дело дойдет до войны, ты можешь скрестить мечи с братом? Ты не настоящий солдат, тебе не понять…

Марк промолчал и задумался. Возможно, бритт прав. Единственной известной юноше службой были казармы и постоянное наблюдение за Римом, скорее с целью держать сапог на горле города, нежели защищать его. Каково это: сталкиваться одновременно с внешними и внутренними врагами? Наверное, такое положение не только опасно, но и сбивает с толку местные войска.

Милю спустя они увидели еще один идущий навстречу отряд, на этот раз полную центурию в походном порядке; каждый солдат нес два копья и тяжелый тюк на шесте. Дубн остановился, упер руки в бока и широко улыбнулся.

— Эти парни — лучшие солдаты на всем Валу. Это тунгрийцы!

Центурион маршировал во главе своих людей; крупный чернобородый мужчина с исчерченным шрамами лицом, шлем пристегнут к поясу. Сквозь жесткие черные волосы ото лба к плечам спускалась приметная белая прядь. Центурион еще на подходе узнал Дубна и рысью побежал к нему; мужчины пожали друг другу руки, будто равные. Потом офицер повернулся и рявкнул своему оптиону приказ остановить колонну и дать людям пять минут на отдых. Мужчины с минуту говорили на родном языке, потом Дубн повернулся к Марку:

— Это Клавдий, центурион третьей центурии.

Мужчина, с первого взгляда заметивший и местную одежду, и приметную внешность Марка, осторожно кивнул. Центурион окинул юношу подозрительным взглядом и повернулся к своим людям. Во время короткого отдыха солдаты обращались к Дубну с явным уважением, которое говорило о его несомненном доминирующем положении в их маленьком мирке. Марк старался отойти на задний план, осознавая, что солдаты изучают его. Юноше было интересно, как они воспринимают его потрепанную обувь и грубую местную одежду, волосы цвета воронова крыла и смуглое лицо. Большинство солдат выглядели как местные; черноволосые, вроде Дубна и Клавдия, встречались редко.

Спустя несколько минут центурия двинулась дальше на восток, оставив мужчин продолжать свое путешествие. К середине дня они миновали Большие Луга, в миле к югу от Вала. Побеленные стены форта выделялись на местности, как корабль посреди моря. Немного повернув к северу, они поднялись на невысокий гребень, на вершине которого возвышался очередной форт, их цель. Крепость, выстроенная обычным прямоугольником, стояла вплотную к белой линии Вала на вершине следующего гребня; беспорядочно разбросанные городские постройки прижимались к ее нижней стене.

— Холм, — подтвердил Дубн.

У ворот бритта встретили с тем же уважением, которое Марк наблюдал на дороге, и заявили, что часовые уже вызвали дежурного офицера. Вскоре появился центурион. Он явно ожидал их прибытия, поскольку с минуту слушал Дубна, а затем повел Марка к штаб-квартире в центре крепости. Дубн кивнул на прощание и, не выказывая никаких эмоций, отправился к своему подразделению. У входа в здание штаб-квартиры Марк с восторгом и облегчением встретил ожидавшего его Руфия.

— Ну, юный Корв, вот и ты! Немного отощал, если такое вообще возможно, но тебе идет. Ты выглядишь решительнее, а это в нынешних обстоятельствах не так уж плохо.

Он потащил юношу в прихожую, подальше от любопытных ушей часового, и достал из-под туники восковую табличку.

— У меня есть официальный запрос от легата Солемна к здешнему префекту, подкрепленный приличным количеством золота для похоронного фонда когорты. В нем содержится просьба взять тебя… не стоит улыбаться, парень, это только начало. Даже если он скажет «да», в чем я сомневаюсь, его старший центурион будет зубами и ногтями биться против этой идеи. Я сам на его месте поступил бы именно так. Потому, прежде чем мы отправимся к префекту, запомни два правила, которым нужно следовать, если хочешь оказаться в безопасности. Первое — держи рот на замке и дай мне вести все разговоры. Я знаю этих людей, а ты — нет. Второе — если тебе зададут вопрос, отвечай прямо и кратко. Если выкажешь что-то иное, ты оттуда не выйдешь. Понял?

Префектом когорты был темнокожий мужчина чуть за тридцать, родом, как предположил Марк, с северного побережья Африки. Префект с каменным лицом принял у Руфия послание Солемна, долго и пристально разглядывал табличку, потом бросил ее на стол перед отставным офицером и рассеянно потеребил свою густую каштановую бородку. Руфий невозмутимо ждал, неосознанно приняв стойку «вольно». Ветерана беспокоил как пристальный взгляд офицера, так и его бесспорная власть в маленьком гарнизонном мирке. Руфий не пытался вернуть послание. После долгой паузы префект мельком посмотрел на Марка и заговорил как хорошо образованный и рассудительный человек:

— Итак, мне не следует знать его настоящее имя, он официально объявлен изменником, вся его семья мертва или в бегах, и тем не менее старший офицер Шестого легиона считает разумным отправить его на мое попечение, тем самым предлагая тоже изменить империи. Он похож на тех неудачников, которых мой старший центурион ежегодно отсеивает во время вербовки, однако же Гай Калидий Солемн называет его «умным и находчивым» и просит принять под мое крыло. В качестве центуриона! Боюсь, мне не хватает слов, чтобы в полной мере выразить свое удивление…

Руфий, который потратил немало усилий, убеждая Марка хранить молчание и не поддаваться на провокации, смог выдержать тщательно рассчитанную паузу и только потом ответил:

— Префект Эквитий, этот человек — обученный центурион преторианцев. Я сражался вместе с ним на дороге к Тисовой Роще, когда клановые воины внезапно напали на наш отряд, и сам видел, что у него хватает храбрости. Кроме того, он ранил вооруженного всадника в конном бою, когда столкнулся с засадой близ Тисовой Рощи. Да, он устал, грязен и натер ноги, но такие мужество и решительность, как у него, пришлись бы впору и нам с вами. При правильном руководстве он…

Речь Руфия прервал спокойный голос префекта, привыкшего к уважительному вниманию практически в любых обстоятельствах:

— Руководстве? И чьем же, по вашему мнению? На севере и юге моего участка Вала закипает гражданская война, а у меня всего четыре центуриона с боевым опытом. Мне хватает проблем и без возни с неподготовленным офицером. И, кроме того, мой старший центурион рассмеется мне в лицо, как сделали бы и вы на его месте.

Руфий чуть шевельнулся, примеряясь к последнему оружию в арсенале убеждения, прежде чем им воспользоваться.

— Похоже, ваш оптион Дубн о нем неплохого мнения…

При звуках этого имени Эквитий прищурился. Он поднялся, обошел стол и, остановившись перед Руфием, тихо заговорил прямо в ухо отставного офицера:

— Дубн? А вот сейчас вы меня всерьез обеспокоили. И какую же роль в этой истории играет наш бригантский^[7] принц воителей?

Руфий лихорадочно думал, молясь, чтобы Марк продолжал молчать.

— Дубн и его отряд спасли наши жизни во время нападения варваров на дороге. Потом он наткнулся на меня и этого юношу, когда в предрассветных сумерках на нас охотились убийцы, нанятые ставленником империи в Тисовой Роще. Только потрясающее воинское искусство Дубна спасло нас от быстрой и позорной смерти…

— Это я уже выяснил. И придержите красочные выражения до следующего раза, когда захотите вздуть для Анния цену на партию соленой рыбы. Как мне сообщили, декурион из Второй Астурийской, стоящей в Котле, и двое его людей, часть отряда, приданного Шестому, попали в засаду, организованную этим человеком и его приспешниками. Были убиты прежде, чем успели схватиться за оружие. Всех троих бросили мертвыми на дороге и, вероятно, чтобы увеличить ущерб, убили и разделали лошадей. И вы говорите, что Дубн имеет к этому отношение?

Руфий позволил себе немного возмутиться:

— Да, если речь о том, что он защищал наши жизни, рискуя собственной; счел нас невинными путниками, на которых напали грабители. Но он не нападал на беззащитных кавалеристов. На этих людях не было формы и значков, и они атаковали нас без малейшего колебания. Ваш превосходный оптион спас нас обоих.

Эквиний смотрел прямо на отставного офицера, его лицо окаменело.

— Согласно полученным мной докладам, на теле декуриона обнаружены следы пыток. Некто использовал кинжал, чтобы причинить ему сильную боль, пока тот умирал в ловушке, придавленный своей лошадью. Астурийцы принесли на алтаре Марса клятву кровной мести. Полагаю, об этом вы ничего не знаете?

Руфий пожал плечами, выражение его лица не изменилось.

— Префект, я могу предположить, что там были и другие разбойники. Возможно, они отчаялись получить деньги декуриона? Он допустил ошибку, когда не надел форму, и, не отличимый от обычного путника, заплатил за нее дорогой ценой.

Префект недоверчиво посмотрел на него и отвернулся.

— Хмм… И Дубн привел его сюда.

— Только вследствие принесенного мной письма легата Солемна. Я оказываю ему некоторые незначительные услуги…

Префект развернулся к Руфию и заговорил ему на ухо так тихо, что Марк едва различал злость в его голосе:

— Мне известно, Тиберий Руфий, о каких незначительных услугах идет речь. Оценка степени готовности подразделений, расквартированных у Вала, и доклады Северному командованию о ситуации на границах. Не думайте, что по эту сторону Вала все настолько простодушны и до сих пор принимают вас за торговца. Вам следует опасаться, что ваша тайна может достичь не тех ушей по другую сторону.

Префект отошел к распахнутому окну, его волосы трепал свежий ветерок.

— Хорошо, я приму такую версию этих трагических событий, хотя не доверяю ни единому сказанному слову. И, кроме того, постараюсь исполнить просьбу Гая Калидия Солемна, поскольку доверяю его суждению и до сих пор в большом долгу перед ним. Что же касается присланных им денег… Я потрачу их на приличное снаряжение для моих людей, если только у этих неумех из Шумной Лощины осталось на складах хоть что-то приличное. Правда, не знаю, как я объясню свою платежеспособность…

Он уселся за стол и, снова теребя бороду, погрузился в размышления. Руфий повернул голову, подавая Марку еще один знак по-прежнему хранить молчание. Наконец префект заговорил, пристально глядя Марку в глаза:

— Полагаю, ты образованный юноша?

— Да, префект.

— И, полагаю, ты почти или совсем не говоришь на местном языке?

— Очень мало.

— Каким оружием тебя учили пользоваться?

— Десять лет обучения мечу и общим воинским умениям, шесть лет верховой езды и семь месяцев в качестве преторианского центуриона.

Офицер снова встал со стула и обошел стол, желая поближе разглядеть лицо Марка.

— Юноша, хотя я уважаю гвардию на поле боя, я не настолько глуп, чтобы думать, будто ты и вправду хоть немного узнал о современной войне, пока пребывал на этой должности. Я слышал, такова сейчас обычная практика для сыновей аристократов — ежегодно покупать должности преторианских офицеров. Они некоторое время служат в гвардии, обычно исполняя церемониальные обязанности, под постоянным присмотром опытных подчиненных. Под присмотром, юноша, чтобы не сомневаться — никакие их действия не ухудшат боеспособность подразделения.

Марк внутренне содрогнулся, припомнив стычки со своим бывшим оптионом Апицием. Юноша часто обвинял его в том, что тот ратует за слишком суровую дисциплину.

— Взамен они получают право вступить в армию в должности старшего центуриона, обычно через головы людей с гораздо большим опытом и навыками, и после непродолжительной службы возвращаются в Рим. Для них открываются выгодные посты, они становятся трибунами городской стражи или даже преторианскими трибунами. Говорят, в первые годы своего командования такие юноши приносят больше вреда, чем пользы. Вдобавок из-за них множество достойных людей не получает тех должностей, которые заработали своими успехами и стараниями. Скажу прямо, Марк Трибул Корв, — и поверь, я совершенно не хочу знать твое настоящее имя, — тебя обучали исполнению обязанностей церемониального офицера. Ты можешь добиться от людей лихого вида на параде, знаешь дворцовый этикет. Тебе, несомненно, известно, как обратиться к фаворитке императора, которую обслуживает гладиатор, если ты наткнешься на нее во время обхода дворца. Однако я сильно сомневаюсь, что у тебя есть представление о требованиях, предъявляемых к офицеру на действительной службе.

Марк, к облегчению Руфия, не сводил глаз со стены перед собой и продолжал молчать.

— Ты в самом деле желаешь получить должность центуриона в этом подразделении? Настолько сильно, что готов принять любые мои условия?

Марк помешкал секунду, ища глазами Руфия. Увидев кивок друга, юноша глубоко вздохнул и ответил:

— Префект, моя семья уничтожена, моя честь украдена, а я объявлен изменником. Это моя последняя возможность спасти себя и послужить Риму. Если я не смогу убедить вас дать мне шанс, у меня не останется иного выхода, кроме самоубийства.

Эквитий тихо, но беззлобно рассмеялся.

— Хм-м. Трогательная речь. Но в действительности тебе придется убеждать не меня.

Старший центурион когорты былнепреклонен. Стоя по стойке «вольно», он смотрел в окно канцелярии на отдаленный плац, словно обращаясь к собранию центурионов. Каждое колечко кольчуги на широкой груди сияло, гладкие черные усы спускались великолепной дугой. Центурион рефлекторно провел рукой по голове в поисках волос, которые давно выпали или были острижены почти наголо. Крупный мужчина, поддерживающий свою мускулатуру в форме постоянными упражнениями, не позволяя себе обрюзгнуть.

— Нет, префект, ни один человек в этой когорте за все ее сто двадцать лет не получал звание центуриона, не прослужив предварительно в ее рядах солдатом. По крайней мере десять лет, а обычно намного дольше. И я не собираюсь изменять столь давней традиции.

— Я…

— Господин, я повидал немало сражений за Стеной. Знаю, каково это, когда синеносые прут на наши щиты, размахивая мечами. Мы постоянно твердим мальчишкам о нашем превосходстве в искусстве войны, о том, что им всего лишь нужно воткнуть острие меча в правильную точку на четыре дюйма, и через секунду враг будет мертв. Мы учим их этому изо дня в день, пока они не смогут убивать инстинктивно, даже посреди ужасов битвы. И все равно они пугаются, когда огромный волосатый ублюдок мчится на них, размахивая боевым топором. И единственное, что удерживает парней от бегства, когда они с головы до ног забрызганы кровью, когда соседние солдаты убиты или ловят свои кишки, — это я и еще десять офицеров. Парни знают: мы будем сражаться рядом до самой смерти. Будем стоять и сражаться, прикрывая их спины, даже если они повернутся и побегут. Они равно ненавидят нас и боятся, но главное — они нас уважают. Очень немногие в девятнадцать лет обладают такой способностью вести за собой. И неважно, преторианцы они или нет.

Он повернулся лицом к своему командиру, не собираясь поддаваться на уговоры. Эквитий смотрел на него без тени раскаяния.

— Я полностью с вами согласен.

— Тогда к чему просить меня поговорить с ним?

Префект встал и, обойдя стол, присоединился к старшему центуриону:

— Секст, есть три причины. Во-первых, едва мальчик высказался, я отвел в сторонку этого мошенника Квинта Тиберия Руфия и спросил, с чего бы командиру Шестого рисковать жизнью по такому поводу.

— И?

— Юноша не знает, но его настоящий отец — легат. И, по-моему, ему и не следует об этом знать, после уже испытанного потрясения. Очевидно, наш товарищ по оружию и сенатор были друзьями, когда служили трибунами в одном из испанских легионов. Местная девушка забеременела от Солемна, и Валерий Аквила со своей молодой женой взяли на себя заботу о ребенке. И всякий раз, при виде снаряжения наших людей, вы будете вспоминать, что мы задолжали ему не одну услугу.

Во-вторых, если мы не дадим ему возможности попытаться, он уйдет в холмы и бросится на свой меч. Я видел немало мужчин в таком состоянии, и у него тот самый взгляд…

Префект смотрел куда-то в пустоту.

— …без надежды, сбитый с ног обстоятельствами, но все же решивший удержать судьбу в своих руках. Вам известно, что я уважаю такую позицию.

Они долго молчали, потом центурион заговорил:

— А какая третья причина, префект?

Эквитий задумчиво поджал губы.

— Мне просто интересно, не кроется ли в нем больше, чем мы предполагаем. Вы знаток людей, решать вам.

— И если я все же вынесу решение против?..

— Тогда Трибулу Корву придется выбрать способ, которым он предпочтет наложить на себя руки.

Марк и Руфий вскочили, когда дверь кабинета префекта внезапно распахнулась и на пороге появился старший центурион. Он остановился перед юношей и внимательно оглядел его с головы до пят. Усталость не помешала Марку рассмотреть твердое и решительное лицо мужчины, чей ястребиный взгляд заставлял отнестись к пришельцу со всей осторожностью.

— Ты устал, кандидат?

— Да, старший центурион.

— Пока достаточно просто «господин».

— Да, господин.

— Ноги болят?

— Да, господин.

— Голоден?

— Да, господин.

— Сможешь прошагать еще десять миль, если от этого будет зависеть твоя жизнь?

— Да, господин.

— Хорошо, тогда пошли.

Офицер забрал плащ, меч и шлем у подбежавшего солдата, вручив ему свой жезл, пока пристегивал оружие. Он заглянул в шлем, проверяя положение шерстяной шапки, устилавшей бронзовый купол, и поймал косой взгляд Марка.

— Единственная уступка возрасту. Без волос старый горшок больно носить даже со штатным подбоем, а в этой когорте никто не обматывает голову под шлемом тряпками.

Он поправил подбородочный ремень шлема и забрал у солдата жезл.

— Свободен, солдат. Думаю, твоей центурии пора в наряд на уборку бани.

Центурион и Марк поднялись по склону, миновав казармы, к самому Валу, который на двенадцать футов возвышался над каменными дорогами крепости. Старший центурион Фронтиний направился к лестнице, ведущей на одну из двух надвратных башен, и вывел Марка на парапет. Часовые удивленно смотрели, как центурион указывает юноше на пространство за Валом. От основания на равнину спускался стофутовый, почти отвесный, обрыв; могучее естественное укрепление, военные инженеры наверняка истекли слюной, глядя на него, еще на этапе планирования Стены.

Крутой откос тянулся в обоих направлениях, насколько хватало глаз; извилистая белая стена на его верхушке была легко различима даже на дальнем расстоянии. Примерно в миле от Вала равнина сменялась невысокими холмами, поросшими густым лесом.

— Мы убрали все деревья перед Валом.

Марк понимающе кивнул. Такое открытое пространство практически исключает возможность незаметно подобраться к форту.

Приличных размеров озеро питало бани крепости, вода сама стекала вниз. За века поток пробил себе путь через откос; и здесь, в сотне ярдов от восточной стены крепости, и за Валом юноша мог разглядеть высокую куполообразную крышу бань. Фронтиний постучал по его плечу, привлекая внимание.

— Здешний вид скажет тебе о нашем месте и задаче больше, чем любая речь. По эту сторону Вала — порядок, дисциплина, чистота, разумный ход дел. По другую сторону нет ничего, кроме варварства, угрюмых племен, жаждущих получить римские товары, но не желающих войти в наше общество. Племена прямо перед нами — сельговы, вотадины и дамнонии — насчитывают по меньшей мере сто тысяч человек. Племен из-за Антониева Вала, дальше к северу, маэтов и каледонов, татуированных диких скотов, вдвое больше. Даже карветы и бриганты в нашем тылу с радостью воткнут нам кинжал в спину, если получат хоть полшанса, несмотря на всю внешнюю цивилизованность. Мы, стоящие на Валу, десять тысяч мужчин в море враждебных копий; даже северные легионы в нескольких днях марша отсюда. Местные почти наверняка решат напасть, их вождь Кальг подбивал на это племена большую часть прошлого года. И если так, то, прежде чем подойдут легионы, нам придется встретиться лицом к лицу с противником, которого в несколько раз больше. Но легионы могут и вовсе не прийти, если племена в их районах тоже решат присоединиться к веселью. Жизнь здесь по большей части скучна, но она может очень быстро стать намного интересней, чем хотелось бы.

Он повел Марка обратно, через крепость, мимо массивных южных ворот и сквозь небольшое сборище домов и лавок. Женщины и дети провожали центуриона почтительными взглядами, ему улыбнулась даже пара суровых проституток.

— Их жизнь зависит от нас. Если префект решит, что Холм будет в большей безопасности без этих дармоедов, они останутся ни с чем. Имей в виду, сейчас в городке столько мужчин с женщинами и детьми, что хуже от этих не будет.

Они перешли по мосту широкую канаву, разделяющую гражданскую и военную территории; Марк уже приноровился к болящим ногам. Дорога круто свернула к обширному плацу, на котором несколько групп мужчин тренировались с мечами и щитами. Мужчина постарше энергично вышагивал мимо них и рявкал указания тем, чьи действия привлекали его внимание:

— Ты, да, ты, рыжий, подними щит выше! Ты должен останавливать копья синеносых, а не прикрывать свои проклятые лодыжки! Оптион, покажи ему, о чем я, а то он явно не понял… Хорошо сделано, вот это мужчина, отлично владеет мечом!

Только когда они миновали последнюю группу и оставили плац за спиной, центурион вновь заговорил, глядя перед собой и не поворачиваясь к юноше:

— Новобранцы! Через два месяца мы вобьем в них азы и закалим настолько, чтобы у них был приличный шанс выжить в бою, а через шесть они ни в чем не уступят легионерам. У нас есть люди, которые служат в когорте по десять и двадцать лет, кое-кто сражался во время последнего восстания. И вот меня просят поручить тебе командование восемью десятками этих людей, хотя каждый из них вырос, играя в солдат в здешних лесах и полях, и понимает в настоящей военной службе побольше тебя. Стоит только задуматься об этом, и мне уже тошно. Это моя когорта, моя крепость и мой плац. Мой предшественник передал мне руководство всем, каждым человеком, который здесь служит, и когда я сам уйду в отставку, я приведу на плац лучшего центуриона когорты. И заставлю пообещать мне и поклясться Коцидию, Юпитеру, Марсу и Виктории хранить традиции, по которым мы живем и умираем. Сейчас я несу ответственность за эти традиции и за то, чтобы мои решения шли на пользу подразделению. Моей когорте.

Он на секунду повернул голову к Марку, следя за его реакцией. Дорога, прямая как стрела, взбиралась на очередную складку, и Марк уже дышал ртом, но по-прежнему не отрывал взгляд от горизонта.

— Префект отлично знает свою роль, а я — свою. Он здесь на два или три года, представляет Рим и решает, как именно когорта должна послужить Риму. Я здесь всю свою взрослую жизнь и останусь здесь, пока не выйду в отставку или не погибну в бою. Именно я выбираю способ, которым будут претворяться в жизнь решения префекта, хотя мы уважаем суждения друг друга, и обычно он издает распоряжения, с которыми согласны оба. Я также решаю, кого принимать на службу, основываясь на словах центурионов и на том, что вижу. Судя по тому, что мне довелось увидеть и услышать — от тебя и префекту, и подразделению сплошные хлопоты. И если бы от меня потребовалось простое «да» или «нет», я не стал бы тратить время на то, чтобы узнать тебя получше.

Он помолчал с минуту, идя рядом с Марком, потом продолжил:

— Однако префект что-то разглядел в тебе и призывает хорошенько подумать, прежде чем принимать решение. Может, ты и не заметил, но твоя угроза убить себя нашла щель в его броне. Двадцать лет назад его дядя бросился на меч, когда потерял большую часть такой же когорты в германских лесах. Но прежде он написал своему племяннику, почему так поступает. Префект Эквитий до сих пор хранит эту табличку. И его основная мотивация в твоем случае — его чувство чести. А ты поступил бы так же?

Марк, услышав неожиданный вопрос, на секунду зажмурился.

— Да, господин. У меня не было бы другого выбора.

— Очень хорошо.

Фронтиний остановился в тени одинокого дерева на обочине, выхватил гладиус и протянул его Марку рукоятью вперед. Небо, большую часть дня затянутое пеленой, немного прояснилось. Из-за тучи показался краешек солнца, его тонкие лучики ласкали траву и деревья.

— Возьми меч.

Марк, неожиданно полностью отрешившись от происходящего, взял его, отметив прекрасный баланс и бритвенно-острое лезвие.

— Это оружие приходит вместе с возложенными на меня обязанностями; каждый старший центурион передает его своему преемнику. Старый клинок, его выковали больше ста лет назад, в Год четырех императоров. Он принадлежал префекту, который вознаградил храбрость, спасшую его жизнь, вручением собственного оружия. Храбрость, которую ты выказал, зайдя так далеко, дает тебе право закончить жизнь на этом славном клинке.

Центурион молча стоял на пустой дороге и внимательно следил за Марком; рука наготове рядом с богато украшенной рукоятью кинжала. Марк долгую минуту смотрел на лезвие. Все чувства юноши обострились; он внезапно услышал птичьи голоса, почувствовал ветерок, шевелящий волосы. Только краски травы и неба показались размытыми тенями.

— Спасибо тебе, старший центурион, по крайней мере, за предложение достойного ухода. Теперь я узнаю, смогу ли отомстить за эти обиды в следующей жизни.

Юноша, стиснув зубы, собрал волю в кулак, нацелил кончик меча себе в грудь, сделал глубокий вздох и приготовился броситься на клинок. Он уже падал на меч, когда крепкая рука ухватила его за рубашку и развернула. Марк сильно ударился спиной о землю и выпустил рукоять. Фронтиний смотрел на него сверху вниз, протягивая руку. Теперь во взгляде центуриона читалось уважение.

— Ты и вправду собирался… Это уже кое-что.

Марк принял протянутую руку и встал. Меч офицера уже вернулся в ножны.

— Прости, я поступил жестоко, но мне нужно было убедиться, что у тебя хватит духу выполнить свою угрозу.

Фронтиния заинтриговал взгляд, которым Марк ответил на извинения. Темные глаза, казалось, пронзали его душу. Может, если бы парень был обучен пользоваться этим умением…

— А что бы вы сделали, если бы я не воспользовался мечом или обратил его против вас?

Несмотря на мрачность ситуации, у Фронтиния вырвался смешок:

— Я бы перерезал тебе глотку вот этим.

Он вытащил кинжал, вскинул руку и метнул короткий клинок. Кинжал воткнулся в центр обрезанной ветви, на фут отходящей от ствола дерева на уровне головы; ветвь вылезла на дорогу и была обрублена дорожной командой. Центурион потянулся за кинжалом, продолжая говорить через плечо:

— Он не предназначен для бросков, но если долго тренироваться, многое становится возможным. Как ты, возможно, уже выяснил. А теперь марш!

Они двинулись дальше по прямой дороге и повстречались с патрулем из восьми человек, который возвращался в Холм.

— Продолжай шагать.

Центурион прошел сотню ярдов в обратную сторону вместе с отрядом, внимательно оглядывая форму каждого солдата. Потом повернулся и бросил через плечо командиру отряда:

— Отлично справляешься, юноша, мы еще сделаем из тебя оптиона.

— Спасибо, старший центурион.

Фронтиний легкой трусцой догнал Марка, его дыхание оставалось почти таким же легким. Сменив бег на шаг, он продолжил разговор:

— Моя когорта, меньше тысячи человек, должна поддерживать мир в этом секторе, в пределах примерно пятидесяти миль по обе стороны Вала. Мы — единственный закон этой страны. Мы контролируем два места сходок племен; им разрешено собираться только там и только под наблюдением офицера из нашего подразделения. Они страстно ненавидят нас, тем более что мы принадлежим к их народу, но служим целям империи. В нашем секторе на каждого солдата в крепости приходится пятьдесят местных. Сила, которая уравновешивает недостаток численности, заключается в дисциплине и решительности. Мы господствуем на этой земле, знаем ее секреты и владеем каждым холмом и оврагом. И они это понимают. Понимают, что мы умрем, защищая свое; но сражаясь с нами, они потеряют множество жизней. Да, легионы всего в нескольких днях марша, но нам придется самим встречать любую попытку выбить нас отсюда. Нам и еще примерно десяти тысячам подобных нам, стоящим вдоль границы.

Не сбивая дыхания, старший центурион вел свою речь:

— Мужчины обычно вступают в когорту на четырнадцатое лето, служат в строю большую часть взрослой жизни и большую часть этого времени выполняют скучную или грязную работу, если только не получают шанс стать старшим солдатом, свободным от нарядов, а каждые пару лет их швыряют в несколько часов смерти и ужаса. Некоторые, лучшие солдаты, поднимаются до командира палатки, а если они действительно хороши, то до должности дежурного. Еще меньше становятся оптионами, заместителями центурионов, — теми, кто несет ответственность за строй центурии и командует в бою. Лучшие из них, сильнейшие и храбрейшие, десять из восьми сотен, становятся центурионами. У них есть собственные комнаты, и платят им немало, но дороже всего — привилегия вести свою центурию в бой в гордых традициях тунгрийцев. С чего ты решил, что сможешь соответствовать их идеалу?

Марк помедлил и, взвешивая каждое слово, чтобы его искренность не была принята за отчаяние, ответил:

— Я не могу обещать этого. Но сделаю все возможное для достижения…

Старший мужчина остановился, пытаясь подавить улыбку, и иронически поднял бровь:

— И мы прямо сейчас сделаем тебя центурионом, пока спорный вопрос твоего статуса не позабудется? Интересно, а что потом?

Марк, гневно раздувая ноздри, резко повернулся, заставив Фронтиния невольно напрячься и потянуться к рукояти меча. В бронированную грудь центуриона уперся грязный палец со сломанным ногтем.

— Хватит! На меня охотятся по всей стране, вы и ваш префект допрашиваете меня, будто я преступник, а не безвинный человек, вся семья которого погублена, и многократно подвергаете сомнению мою честь и способности. Либо вы, старший центурион, дадите мне шанс, о котором я прошу, либо перережете мое проклятое горло. Решайте, но прекратите играть со мной!

Юноша, сложив руки на груди, смотрел на офицера. Фронтиний медленно кивнул, неторопливо обошел вокруг Марка и вновь встал перед юношей.

— Ага, гнев в тебе есть, просто нужна искра, чтобы поджечь трут. Тем лучше: не будь в тебе огня, ты мне ни к чему. Хотя если заговоришь со мной таким тоном в присутствии других людей, пеняй на себя… Итак, я решил. Пойду против традиций, нарушу все правила и предложу тебе сделку. Дам тебе должность центуриона, но заметь, с испытательным сроком, и принимать решение о твоей пригодности буду только я. При условии, что получу кое-что нужное. Кое-что, очень нужное моей когорте, и прямо сейчас.

— Вы его приняли?

Эквитий с искренним удивлением посмотрел на старшего центуриона.

— Да. Сейчас он занимается своим снаряжением.

Префект молча улыбнулся.

— Спасибо. Благодаря вам я смог вернуть долг Солемну.

Старший центурион поморщился.

— Посмотрим. Я согласился только дать ему шанс. Всего один, хотя вряд ли он это понял. Взамен я получаю двух центурионов по цене одного. Или, скорее, одного очень хорошего центуриона и труп, который тихо похоронят…

Эквитий вопросительно взглянул на него. В ответ старший центурион мрачно улыбнулся.

— Ну, вы же не думали, что я выпущу из рук прекрасно подготовленного легионного центуриона? Сегодня утром я немного поболтал с Тиберием Руфием, и он сделал мне интересное предложение, особенно с учетом нынешней нехватки опытных командиров. Я решил согласиться на сделку, если удастся отыскать в юном Корве намек на таланты. А честно говоря, такой намек есть. Ваш друг легат получает укрытие для своего сына, а взамен я могу пользоваться его человеком, Руфием, до первого снегопада следующей зимы. По мне, так честный обмен.

4

Марк не догадывался, чем заплатили за его место в рядах тунгрийцев, пока солдат, посланный проводить его на склады крепости за снаряжением, не открыл юноше их сумеречный мир. Квинт Тиберий Руфий ждал его у длинного деревянного стеллажа, за спиной мужчины громоздилась кипа снаряжения и одежды. Марк на секунду застыл в дверях, привыкая к полумраку и пытаясь справиться с удивлением.

— Квинт, что ты…

Ветеран смущенно улыбнулся, явно разрываясь между радостью от вновь надетой формы и тем, на какие мысли его присутствие может навести друга.

— Я снова получаю соль, парень; принял предложение и получил койку центуриона, на год или даже больше, если дела хорошо пойдут.

Марк сложил два и два, и его лицо внезапно исказилось от гнева.

— Так я получил шанс начать новую жизнь ценой твоей службы? Ну, это не продлится…

Вскинутая рука Руфия призвала его к молчанию.

— Минутку, парень. Эй, ты! Ко мне!

Кладовщик высунулся из-за стойки с копьями и нехотя подошел к прилавку. Руфий одним движением ухватил его за ухо и, прижав голову солдата к полированному годами дереву, подтащил поближе.

— Значит, интересуешься нашей беседой?

Голова энергично заелозила по прилавку. Руфий вытащил кинжал и ласково провел кончиком по мягкой коже вокруг уха.

— Хорошо. Тогда давай проясним ситуацию. Если я услышу от кого-нибудь хоть слово из моего частного разговора с другом, через час твоя голова лишится уха. Может, ты и избавлен от нарядов, но от моего кинжала это тебя не избавит. Дошло?

Голова бешено закивала.

— Хорошо. А теперь заберись поглубже в свой сарай и не вылезай оттуда, пока я не позову.

Кладовщик, не оглядываясь, скрылся в темноте. Руфий с ухмылкой повернулся к другу.

— Тебе с самого начала нужно выучить одно — все, сказанное на складах когорты, станет общественным достоянием. Это так же верно, как и то, что начальник складов — самый богатый офицер крепости, если у него есть хоть унция мозгов… Ладно, я прервал тебя на полуслове. Ты говорил, что меня шантажом заставили пойти на службу в когорту в обмен на твою безопасность и что ты не намерен терпеть такое обращение?

— Я…

Руфий вновь поднял руку, прося юношу помолчать.

— Минутку. Прежде чем ты продолжишь, думаю, мне следует разъяснить свою позицию. Когда Солемн попросил отвести тебя сюда, он предупредил — префекту Эквитию отчаянно не хватает опытных офицеров. Он сказал, что Эквитий, а скорее, его старший центурион, могут попытаться вынудить меня служить здесь. И знаешь, при этих словах у меня сердце чуть из груди не выскочило. Ты думаешь, меня шантажировали — и да, Фронтиний думает, что раскрутил меня на выгодную сделку, но в действительности выиграл я.

Марк непонимающе нахмурился.

— Но почему? Ты же заработал отдых после двадцати пяти лет службы.

Руфий залез в груду своего нового снаряжения и вытащил жезл — кусок виноградной лозы, за годы использования вытертый до блеска.

— Видишь его? Простая деревяшка, и годится разве что на растопку, пока я не взял ее в руки. Но в моих руках это символ власти. Пятнадцать лет таскал почти такой же по всей стране, пока он не стал частью меня. Первый предмет, который я брал в руки утром, и последний, который откладывал, когда ложился спать. И скажу тебе: я любил эту жизнь. А хочешь узнать, какой день был худшим за все двадцать пять лет, проведенных мною «под орлом»?

Марк кивнул; злость ушла, оставив печальное смирение. Руфий уставился куда-то вдаль, словно перед глазами находились вовсе не стены склада.

— Мой худший день… не тот, когда я впервые попал в лагерь новобранцев в Галлии, где меня остригли, а центурион гонял нас вокруг плаца, пока кишки изо рта не полезли. И не тот, когда моя центурия попала в засаду в долине Тавы и через десять минут от семидесяти семи человек осталось пятьдесят три и груда мертвых и умирающих. Да простит меня Бригантия, но даже не тот, когда безвременно ушла моя жена, которую забрали холод и сырость. Хотя тот день близок к худшему…

Руфий глубоко вздохнул.

— Нет, худший день за все эти годы — тот, когда мне пришлось вернуть жезл легату. Стоял туман, весь легион выстроился на парад, центурии тянулись вдаль, пока не скрывались в дымке. От меня требовалось всего лишь промаршировать вдоль моей когорты, принять их приветствие, подойти к легату, вручить ему жезл, отсалютовать, развернуться кругом и смотреть, как легион уходит. Казалось, это займет целую вечность, но все закончилось в мгновение ока. Я стоял рядом с легатом и смотрел, как марширует легион и моя когорта, которой командует другой человек, мой друг. Я готовил его много лет, выбрав среди всех своих центурионов. Но это было все равно что смотреть на свою жену в объятиях другого мужчины…

Он вынырнул из своих воспоминаний и серьезно посмотрел на Марка.

— Итак, центурион, когда Секст Фронтиний улыбается тебе, а ты прекрасно знаешь — он думает, что приобрел опытного офицера по цене временной помехи, да и то, пока он не найдет повод обвинить тебя в неудаче, скажи себе так — Квинт Тиберий Руфий счастлив, как свинья в огромной куче навоза. А ты, парень, не допустишь ошибки. Не тогда, когда я рядом и готов поддержать. Понял?

Марк кивнул и выдохнул:

— Понял.

— Хорошо. Они сказали, кто назначен твоим оптионом? Я спрашиваю только потому, что Фронтиний особо подчеркнул это. Похоже, он решил, так будет забавно.

Марк снова кивнул, поджав губы в предчувствии продолжения.

— Я бы тоже посмеялся, если бы не думал, проклятье, что будет очень сложно…

К огромному удивлению римлянина, Дубн с исключительным хладнокровием принял известие о назначении Марка центурионом Девятой центурии, а его самого — оптионом. Юноша дождался, пока они не остались одни в комнатах центуриона, и только потом задал вопрос в лоб. Дубн, не выказывая никаких эмоций, посмотрел на него и пожал плечами:

— Ты думаешь, я сержусь, но тебе не о чем беспокоиться. Я не сержусь и не хочу говорить об этом. А сейчас надевай форму и пойдем посмотрим, что же нам досталось.

Марк упорствовал, не желая поверить, что с точки зрения огромного бритта все настолько просто.

— Дубн, нам нужно поговорить, и это не может ждать. Я…

— Ты центурион. Я оптион. Я выполняю твои приказы. Нет проблем.

— Но ты же воин, ты настоящий солдат. Я пришел в крепость, уже задолжав тебе жизнь, — и вот так просто получил должность центуриона? Тебе должно хотеться врезать мне по морде! Как ты можешь принимать все настолько легко?

— Возможно, ты станешь настоящим центурионом. Я предпочитаю быть лучшим оптионом когорты. Из меня никогда не выйдет центуриона, я слышал об этом не раз.

Марк, в секундном озарении осознавший, что сдерживает бритта, был потрясен этой догадкой и способом, которым Дубну не дают реализовать свой потенциал.

— Тебе множество раз говорили, что ты не будешь офицером, и ты прекратил все попытки. Мой отец говорил в таких случаях: «накликал беду на свою голову». Смотри, старший центурион рассказал мне о твоем отце, как его свергли с трона, когда ты был еще мальчишкой, и как он послал тебя сюда, когда умирал. Он сказал, он не верит, что ты будешь сражаться со своим народом, когда придет время, но считает, что ты стал лучшим солдатом когорты ради удовлетворения уязвленного самолюбия, а вовсе не ради службы. Дубн, он сомневается в твоих взглядах, а не в способностях…

Бритт только пожал плечами. Марк улыбнулся; от сделанного умозаключения, позволившего видеть сквозь защитные заслоны Дубна, у юноши закружилась голова.

— И они раз за разом повторяли, что центурионом тебе не быть, пока ты сам не поверил. Я могу это изменить. Ты будешь центурионом, если захочешь им стать…

Дубн долго смотрел ему в глаза, испытывая его искренность.

— Ты поможешь мне стать центурионом? Почему?

Марк сделал глубокий вдох.

— Дубн, за прошлую неделю ты говорил об этом раз десять. Я был преторианским офицером, но никогда не видел боевых действий, только церемониальную службу… Я хочу, чтобы ты помог мне стать настоящим офицером, командиром воинов. Чем же еще я смогу отплатить тебе?

— Я делаю тебя воином, а ты делаешь меня центурионом?

— Не воином. Тут мне, возможно, еще доведется тебя удивить. Командиром воинов. Чтобы выжить здесь, мне нужно стать им. Или умереть.

— Возможно.

Марк заметил, что бритт даже не улыбнулся.

В сравнении с жильем преторианцев в Риме, казарма центурионов была убогой, но Марк, не обращая внимания на состояние комнат, занялся новым снаряжением. Вместо прекрасной белой ткани гвардейского офицера его ждала грубая красная туника. В толстых шерстяных штанах ноги чесались, а в жарком помещении еще и потели, хотя юноша полагал, что холодным зимним утром от них будет мало толку. Он наклонился к разложенным на кровати доспехам и оружию и с тревогой заметил на кольцах кольчуги налет ржавчины. Сбоку на шлеме виднелась вмятина. Марк вытащил меч из ножен и внимательно осмотрел лезвие.

— Тупой.

Дубн кивнул.

— Анний придерживает лучшее снаряжение для тех, кто готов платить. Ты получил лучшее второго сорта.

Так оно и было. При ближайшем рассмотрении выданная одежда оказалась сильно поношенной.

— Вижу. Начнем сначала. Инспекция.

Они зашли в первую восьмиместную комнату, оторвав удивленных солдат от игры в кости.

— Смирно!

Солдаты замерли по стойке «смирно», расступившись, чтобы Марк мог зайти в тесную комнатушку. Он неторопливо осмотрелся, приметив грязную солому, беспорядочно разбросанную по полу казармы, и небрежно составленные в дальней комнате оружие и щиты. Рядом с маленькой печкой, где готовилась вся еда для восьми человек, лежал дневной рацион отделения. Марк повернулся и крикнул в сторону двери:

— Оптион!

— Господин!

Дубн вошел в комнату и посмотрел на продукты, на которые Марк указывал своим жезлом. Солдаты удивленно косились на юношу. Никто не предупредил их ни о новых офицерах, ни о том, что один из них — человек, которого они за глаза называли Принцем.

— Такое качество продуктов нормально для этой когорты?

На соленой рыбе виднелась прозелень, овощи были червивыми. Только свежий, из печей крепости, хлеб выглядел прилично.

— Нет, господин.

— Понятно. Оптион, какова обычная численность палатки в этой когорте?

— Восемь.

— Тогда почему здесь девять человек?

Дубн прорычал вопрос на своем языке ближайшему солдату:

— Он говорит, один солдат забрал для себя целую комнату. Они все боятся драться с ним… в том числе тот, кто исполняет обязанности центуриона.

Марк одеревенел от гнева, вызванного как самим проступком, так и молчаливым страхом остальных так называемых солдат.

— Так, значит, одному человеку приходится спать на полу? Проводите меня к той казарме.

Они прошли вдоль ряда закрытых дверей, и перепуганный солдат указал на дверь нарушителя. Дубн положил на пол длинный жезл оптиона и заговорил с Марком, не отрывая взгляда от двери:

— Я займусь им.

Это было заявление, а не просьба: бритт открыто предлагал Марку отойти в сторону и не заниматься физической частью обязанностей центуриона. Искушение оказалось сильнее, чем мог предположить юноша. Так легко позволить могучему воину выволочь нарушителя из комнаты и поучить уму-разуму…

Марк отрицательно покачал головой. Он уверенно, хотя и мягко, отодвинул бритта в сторону и постучал по двери концом жезла.

— Проверка! Открыть дверь!

Изнутри раздался грохот, дверь распахнулась, и на пороге показался полуодетый мужчина с палкой в руках. Длинные волосы тонкими прядями падали на плечи, с узкого лица нагло смотрели блекло-голубые глаза.

— Ты придурок, Траян! Сейчас я… Что?

Солдат замер, изумленный появлением у его двери незнакомого офицера. Это секундное замешательство и требовалось Марку. Он быстро шагнул вперед и с силой ткнул тупым концом жезла в солнечное сплетение бритта. Мужчина скорчился от боли и рухнул на пол. Дубн подобрал палку и, бросив удивленный взгляд на нового центуриона, рывком поднял солдата, под которым подгибались ноги. Марк засунул жезл под мышку, заставляя себя излучать волны уверенности. Он не имел права на ошибку, особенно в присутствии публики в лице десятка своих новых подчиненных.

— Имя?

Первоначальное потрясение солдата уже проходило, и сейчас он смотрел на Марка из-под густых черных бровей. Дубн, все еще придерживавший бритта за руку, стиснул пальцы на его бицепсе, подавая команду без слов.

— Антенох… ах! Центурион.

— Оптион, ты знаешь этого человека?

— Хороший воин, плохой солдат. Не хватает дисциплины.

Антенох усмехнулся ему в лицо, не обращая внимания на боль в животе.

— Чего мне не хватает, Дубн, так это хоть капли уважения к твоей власти. И уж тем более к его… — кивнул он в сторону Марка.

Римлянин поднял руку, предотвращая вспышку ярости со стороны Дубна, и заставил себя говорить спокойно и монотонно:

— Нравится тебе это или нет, солдат, но я твой новый центурион, и ты будешь выполнять мои приказания буквально. И начнешь с того, что вернешь людям отнятую у них комнату, после чего вернешься в ту, к которой ты приписан. Если тебе не нравится получать от меня приказы, ты можешь попробовать отыграться завтра утром на тренировочном поле. Но до тех пор убери свое барахло. Немедленно!

Мужчина секунду смотрел в глаза Марка, но увидев в них сталь, стряхнул руку Дубна и поплелся в пустую казарму.

— Оптион, кто среди этого сброда отвечал за дисциплину до нашего прибытия?

Бритт повернулся и ткнул пальцем в одного из мужчин, в немом изумлении наблюдавших за неожиданным поворотом событий. С лица солдата исчезло всякое выражение.

— Оптион Траян. Исполнял обязанности командира центурии в связи с отсутствием подходящих офицеров.

Марк одарил мужчину презрительным взглядом.

— Траян, шаг вперед.

— Центурион.

Побледневший оптион выступил из толпы, встал по стойке «смирно» и выпятил грудь.

— Эта центурия — позор для всей когорты. Ты разжалован до рядового. Оптион, подбери рядовому Траяну палатку. Кроме того, можешь обсудить качество продуктов в рационе когорты, а заодно — возможность пожертвования в похоронную казну. Не исключено, что ты возьмешь его за Вал, в короткий патруль в лесах… попозже. А сейчас я хочу, чтобы вся центурия была построена на смотр.

— Центурион.

Дубн зашагал прочь, стуча в каждую дверь и во всю мощь своего голоса выкрикивая: «На построение!» Люди выскакивали из казармы, одергивали второпях натянутую одежду и суматошно строились по подразделениям. Через минуту центурия была построена; разжалованный Траян, приткнувшийся к шеренге, вызвал новый шквал пораженных взглядов. Марк стоял перед оторопевшими солдатами, дожидаясь нужной минуты. Ставни в нескольких окнах, выходящих на казарму Девятой центурии, приоткрылись ровно настолько, чтобы жильцы могли видеть происходящее, но при этом не попасться на глаза Дубну.

Как только могучий бритт приказал собравшимся «закрыть свои гребаные рты», Марк провел краткий осмотр, отметив у большинства плохо чиненные одежду и обувь, а также неопрятный и оголодавший вид. Вернувшись на свое место перед строем, он обратился к Дубну:

— Переводи, оптион, чтобы все наверняка поняли… Солдаты Девятой центурии, я ваш новый центурион Марк Трибул Корв. С этой минуты я официально принял командование центурией и беру на себя ответственность за каждую составляющую вашего благополучия, дисциплины, обучения и подготовки к войне.

Он остановился и взглянул на Дубна, который набрал в грудь побольше воздуха и обрушил на строй поток слов на родном языке:

— Одна треклятая улыбка, кашель или пердеж от любого из вас, долбаных козлов, и я засуну свой жезл ему в жопу на всю длину. Это ваш новый центурион, и вы будете относиться к нему с должным уважением, если не хотите сделать свою жизнь охрененно увлекательной и очень короткой. — Он повернулся к Марку и кивнул, показывая, что тот может продолжать.

— Судя по состоянию вашей формы, вами пренебрегали, и я собираюсь всерьез заняться таким положением дел. Я еще не видел вашей боеготовности, но могу заверить, что вы в кратчайшие сроки будете готовы к сражениям. Я не собираюсь командовать центурией, которую считают посмешищем. По крайней мере не дольше, чем…

Дубн с ехидной жалостью усмехнулся стоящему перед ним строю и заговорил. По мере того как солдаты осознавали суть методов бритта, донесенных шепотками из его прежней центурии, их лица вытягивались.

— Вы не солдаты, вы пустая трата пайков, позор тунгрийцев! Вы похожи на дерьмо, воняете дерьмом, и толку от вас в бою, как от дерьма! Это изменится! Если придется, я буду пинать ваши ленивые гребаные задницы вверх и вниз по каждому холму, но вы станете настоящими солдатами. Вы будете готовы убивать и умирать во славу нашей центурии, с копьем, мечом и даже зубами и ногтями, если понадобится!

Марк вопросительно посмотрел на Дубна, догадываясь, что оптион несколько отклонился от сценария, но решил не мешать.

— Скоро у вас будет хорошая еда, форма и снаряжение. Ваша переподготовка начнется с завтрашнего утра, так что готовьтесь. Жизнь в этой центурии меняется!

Дубн широко улыбнулся, продемонстрировав все зубы.

— С этой секунды ваши волосатые белые задницы принадлежат мне. Так что готовьтесь встать раком!

Марк повернулся к Дубну.

— Как только ты побеседуешь с рядовым Траяном, убедись, что все казармы вычищены, свежая солома постелена, а у людей есть тренировочное снаряжение для утренних учений. Увидимся на утреннем построении. Свободен.

— Господин.

Дубн развернулся к солдатам и принялся выкрикивать приказы во все стороны. Марк направился к своей квартире. Только тик в уголке глаза выдавал, насколько юноша вымотался. Смахнув снаряжение с кровати, Марк облегченно обрушился на скомканный матрас, закрыл глаза и уснул.

Этим вечером Эквитий, устроившись в постели рядом с женой, прокручивал перед глазами события минувшего дня. Печальное покачивание головы привлекло внимание женщины.

— Ты весь вечер погружен в свои думы. Что-то случилось?

— А? О… ничего. Сегодня утром я получил новых офицеров… двух, хотя один из них — девятнадцатилетний аристократ, только что из Рощи. Подарок от нашего доброго друга Гая Калидия Солемна.

— Правда? Они принесли новости о легате и его семье?

Паччия была близкой подругой жены легата и пропустила очередное посещение Тисовой Рощи из-за возросшей в последнее время враждебности местных бригантов. Эквитий уже задумывался, не следует ли отослать ее вниз по Северной дороге, в крепость, подальше от случайностей пограничья.

— Да, в некотором роде… знаешь, эти новоприбывшие — отнюдь не лучшая новость ни для нас, ни для Солемна. Он послал их к нам, чтобы скрыть от императора беглеца.

Паччия приподнялась на локте и нахмурилась.

— Но почему? Септим, это же предательство!

— Именно. Парень — его сын, и потому Солемн определенно не желает передавать его правосудию. Вдобавок он приемный сын римского сенатора, который был несправедливо обвинен и казнен дружками Коммода, чтобы присвоить его земли и богатства.

— Значит, он сын человека, объявленного изменником. И ты согласился приютить его в форте?

— По правде говоря, я сделал его центурионом…

Паччия села на кровати, ее глаза расширились от страха и гнева. Легат поднял руку, чтобы предотвратить вспышку гнева.

— Послушай меня, Паччия, и как следует. Я служил империи на разных постах, в странах, которых не жаждал ни один из нас. Ты помнишь Сирию? Эту жару? Песок, забиравшийся повсюду? А дожди и холод Германии? Ни один человек не может обвинить меня в недостатке верности трону, даже когда я мог отойти и расслабиться, как обычный гражданин. Мальчик — невинная жертва имперской алчности, и богам известно, нам этого должно быть достаточно. Кроме того, он сын человека, перед которым у меня есть долг чести. И, ко всему прочему, он обученный офицер, преторианец, и привел с собой опытного легионного центуриона. В ближайшие несколько месяцев это может иметь огромное значение.

— Септим, я…

— Нет, Паччия. Я никогда не говорил с тобой так, но — нет. Решение принято. Когда люди у власти закрывают глаза на беззакония дурного правителя, для империи все потеряно. Он остается.

Легат повернулся на бок, препятствуя дальнейшим спорам. Он лежал и молился богам, чтобы ценой этого решения не стали их жизни.

Дубн сидел в темном углу столовой под-офицеров, баюкая кожаную чашу вместимостью чуть меньше кварты, полную густого, сладкого местного пива. В дверях появился Морбан, знаменосец Девятой, превосходящий оптиона и по возрасту, и по званию. Его приземистая фигура заполнила дверной проем, пока он осматривался в поисках друга. Увидев Дубна, Морбан приветственно поднял руку, на ходу перехватил слугу, подтолкнул его к стойке, распорядившись: «Два пива, и на этот раз наполни до краев», прошагал через зал и плюхнулся на стул перед Дубном.

Вместе они представляли сердце и душу Девятой. Морбан, как знаменосец, ведал похоронной казной, которая обеспечивала каждому солдату достойные похороны, на службе или в отставке. Невысокий и мускулистый, некрасивый, облысевший, лет под сорок, из которых двадцать два прошли в когорте, Морбан был величайшим циником Девятой и яростным защитником ее репутации среди других центурий. Не один солдат неожиданно обнаруживал, что, пока его шея зажата толстым локтем Морбана, могучий знаменосец подвергает серьезным изменениям его физиономию.

— Дубн, олух ты здоровенный, рад снова тебя видеть. Однако могло быть и лучше. Целый день просидеть взаперти, разбираясь с записями похоронной казны, и обнаружить, что этот прыщавый мелкий грубиян ждет, когда я освобожусь… Откуда такая срочность? Я даже не успел заскочить взглянуть на своего парня, который стоит в карауле. То есть я вовсе не возражаю пропустить пару кубков, но…

Подошедший слуга умудрился плеснуть пивом на тунику Морбана. Знаменосец ухватил его за ворот и притянул к себе так, что слуга согнулся в три погибели.

— Очень, ядрит твою, смешно. Это пиво — бесплатно, или тебе придется чистить мою тунику собственным языком.

Отставной солдат потопал прочь, тихо ругаясь себе под нос. Морбан подчеркнуто нахмурился ему вслед, а потом опрокинул себе в глотку едва ли не полкубка разом.

— Ладно, парень, в чем дело?

Дубн отпил из своего стакана, поставил его на стол и с минуту глядел на друга, прежде чем заговорить на родном языке.

— Ты разве не слышал?

— Чего не слышал? Я же говорю, провел весь день по колено в свитках и записях.

Дубн сделал еще глоток, оттягивая момент.

— Ты, Морбан, получил новых офицеров — оптиона и центуриона.

— Оптиона и центуриона? А кто оптион?

— Я.

Здоровенный знаменосец расцвел от радости, перегнулся через стол и шлепнул Дубна по плечу.

— Отлично! Лучшая новость за весь день. Неплохо для разнообразия иметь настоящего солдата, стоящего позади Девятой. — Неожиданно он скорчил хитрую гримасу. — И я так понимаю, что этот слабоумный Траян получил новое предписание?

Дубн зло улыбнулся и бросил на стол мешочек с деньгами.

— Солдат Траян объявил о своем стремлении сделать добровольное пожертвование в похоронную казну, в качестве возмещения за все те деньги, которые он тянул с пайков Девятой на пару с жирным кладовщиком Аннием. По правде говоря, наш новый центурион приказал мне взять Траяна в патруль за Вал и предложить ему выбор: раскошелиться или отвечать за последствия. Тот моментально выложил деньги. Даже жалко, я бы с удовольствием пощелкал его орешки…

Морбан осушил свой кубок и повелительно махнул надутому слуге.

— Ну что, Дубн, ты наш оптион, Траян вернулся в палатку… в которую, кстати?

— Во вторую.

— Вторая! Превосходно. Сейчас он наверняка уже скулит от боли… Ладно, оптион, завершай мой день и рассказывай, кто же нашновый центурион.

Дубн сделал хороший глоток, испытующе глядя на друга поверх кубка, потом поставил его пиво на стол и глубоко вздохнул.

— Это, Морбан, та самая часть, где мне нужна твоя помощь…

На следующее утро Дубн разбудил Марка еще до рассвета. От света маленькой лампы у кровати юноша заморгал.

— На рассвете ты докладываешь старшему центуриону, вместе с остальными офицерами. Вот рапорт для тебя.

Дубн следил, как Марк при слабом свете лампы умывается холодной водой из таза, а потом соскребает щетину острым ножом.

— Тебе не нужно сражаться с Антенохом. Я поговорю с ним… объясню, что это неразумно. Он быстро все поймет…

Движение ножа остановилось. Марк смотрел на друга, вскинув бровь.

— И ни один из них не станет уважать меня, увидев, как я прячусь за твоей силой? Что тогда? Я должен сразиться с ним и выиграть, если рассчитываю командовать центурией. Все остальные центурионы поднимались в званиях, получая свою долю ударов и возвращая их с лихвой. Фронтиний вчера ясно объяснил мне это. Я собираюсь доказать, что способен контролировать людей своими силами, а не посредством тебя. Но все равно спасибо…

Дубн пожал плечами и сунул Марку табличку.

— Твой выбор. А теперь одевайся. Туника, доспехи, оружие. И иди в принципию делать доклад. А я разбужу центурию.

Снаружи дул холодный утренний ветер и моросил дождь, крутящиеся полотнища влаги остудили разгоряченное бритьем лицо. Здание штаб-квартиры было тихим, только пара солдат стояла на часах у входа под привычными барельефами Марса и Виктории. Внутри, в дальнем конце базилики, еще одна пара несла вечное дежурство у знаменного святилища, святая святых когорты. За их мечами лежали не только боевые знамена когорты, ее душа, но и денежное довольствие подразделений, а также сундуки со сбережениями солдат и похоронной казной. Марк двинулся на звук голосов и обнаружил рядом с кабинетом префекта группу офицеров в форме. Бородатые мужчины бросали на него наполовину безразличные, наполовину враждебные взгляды, а потом демонстративно отворачивались, игнорируя его присутствие. Возможно, дело было в поношенной тунике Марка и плохом состоянии кольчуги.

Руфий, явно уверенно чувствовавший себя среди людей, которых он считал равными, отделился от группы и направился в сторону Марка.

— Доброе утро, парень. Рапорт готов?

Марк показал ему табличку.

— Хорошо. Говори разборчиво и громко, не отвлекайся на эту толпу. Ты же не ждешь, что тебя примут в одночасье… Слышал, ты собираешься сегодня утром продемонстрировать пару своих «штучек»?

Марк угрюмо кивнул, заставив ветерана невольно улыбнуться.

— Не беспокойся. Тебе достаточно представить, что он — синеносый с тремя футами железа, и я уверен, у тебя все получится. Только запомни: делай все просто. Заметь, без выкрутасов. Приложи его по ребрам своим игрушечным мечом, и покрепче, чтобы внушить этому тупому бритту толику уважения.

Он ободряюще улыбнулся и повернул назад, к группе центурионов, кивая на какие-то замечания, не слышные Марку. Один из мужчин, чьи волосы казались равно жесткими с бородой, одарил юношу скупой улыбкой и, похоже, собирался что-то сказать, но тут из своего кабинета вышел Секст Фронтиний и призвал собравшихся к вниманию.

— Господа, рапорты подразделений! Первая центурия?

Один из офицеров, сверяясь со своей табличкой, торжественно провозгласил:

— Старший центурион! Первая центурия рапортует: семьдесят семь копий, три человека в ежегодном отпуске, девять человек отправлены за Вал, двое больных. Шестьдесят три человека готовы к исполнению своих обязанностей.

— Вторая центурия?

— Старший центурион! Вторая центурия рапортует: семьдесят девять копий, пять человек в ежегодном отпуске, один болен. Семьдесят три человека готовы к исполнению своих обязанностей.

За исключением Шестой центурии, пятьдесят человек из которой сопровождали груз оружия из главных складов в Шумной Лощине на Северной дороге, в пятнадцати милях к востоку, все доклады походили друг на друга. Когда пришло время, Марк сумел выдавить свой рапорт, привлекая новые враждебные взгляды других офицеров, и теперь с горящими щеками ждал, когда сбор закончится и он сможет уйти. После завершения докладов центурионы остались на месте, чтобы поболтать оставшиеся до построения несколько минут. Марк неприкаянно помялся в сторонке, будто пресловутый «запасной гость» на свадьбе, а потом тихо пошел прочь. Чего бы Марк ни ожидал, дружеский прием, похоже, не включен в повестку дня, а Руфий явно решил, что юноша должен сам, без посторонней помощи, занять свое место среди офицеров.

— Центурион Корв!

Марк остановился, признав гулкий голос старшего центуриона, развернулся и встал по стойке «смирно».

— Старший центурион.

Фронтиний подошел к нему вплотную и, не обращая внимания на удивленные взгляды других офицеров, встал практически нос к носу и заговорил тихим, но резким тоном:

— Я слышал, ты пригласил рядового попытать счастья этим утром?

Марк сглотнул, больше опасаясь офицера, нежели предстоящих событий.

— Да, господин. Смутьян по имени Антенох. Он получит возможность испытать, на что годен его новый офицер.

Фронтиний невозмутимо посмотрел на него, оценивая самообладание нового центуриона.

— Как и все мы… Конечно, это неизбежно, раз уж нет другого способа измерить тебя по нашим меркам. Я только не ожидал, что все произойдет так быстро…

Он отвернулся. Марк стоял, не понимая, должен ли он ждать или может идти. Фронтиний, чуть кивнув, снова повернулся к нему:

— По крайней мере у тебя хватило мозгов подбить его на это. Один маленький совет, центурион…

— Да, господин?

— Выиграй.

Полчаса спустя центурии когорты маршировали в рассветных лучах по маленькому тесному городку, прижавшемуся к окраинам форта. Солдаты, одетые в туники, штаны и башмаки, несли щиты и деревянные тренировочные мечи, приготовленные для утренних учений. Из нескольких окон выглядывали любопытные дети, стараясь разглядеть среди марширующих солдат тех мужчин, на которых им, бывало, указывали матери. Все еще моросил дождь, порывы ветра кружили холодную водяную взвесь. Руфий шел рядом со своей центурией и с тщательно просчитанным равнодушием беседовал со знаменосцем.

— Я слышал, этим утром на построении будут улаживать одно дельце?

Мускулистый знаменосец коротко кивнул, продолжая смотреть строго перед собой.

— Мы тоже слышали, центурион. Похоже, другой новый офицер решил позволить одному из своих людей попробовать себя со щитом и мечом.

Руфий украдкой покосился на знаменосца.

— Правда? И кто же тот солдат, который так хочет испытать моего сослуживца?

Короткий смешок подсказал Руфию, на чьей стороне его собеседник.

— Испытать? Антенох в минуту сломает мальчишке ребра и отправит его назад к мамочке. Этот парень — безумец, настоящий лунатик, причем не только в полнолуние. Твоему юному другу стоило лучше знать, во что он лезет.

Руфий поднял бровь.

— Мой юный друг? Я всего лишь прибыл сюда одновременно с ним. И если он не может сам о себе позаботиться…

Знаменосец одобрительно кивнул, и Руфий принялся развивать маневр.

— А еще я слышал, что ты принимаешь ставки и ведешь дела по-честному.

Знаменосец настороженно посмотрел на него, впервые оторвав взгляд от дороги.

— Нет, парень, я не собираюсь вмешиваться в твои дела. Вовсе нет. Просто интересно, какие ставки ты предлагаешь на это утро?

Знаменосец нахмурился и едва не споткнулся о булыжник.

— Ставки? Ты собираешься делать ставку?

В ответ Руфий ухмыльнулся.

— Думаю, знаменосец, ты скоро увидишь, что я немного побогаче среднего офицера… Ладно, давай о ставках. Если только не хочешь обнаружить, что твои возможности стричь товарищей немного урезаны…

Знаменосец прищурился.

— Я предлагаю пять к четырем на психа, пять к одному на центуриона.

— И как ставят?

— Все на Антеноха, что не удивительно, и ни монетки на мальчишку.

Руфий кивнул.

— Ничуть не удивительно. Думаю, мне следует из солидарности поставить немного на сослуживца… скажем, симпатичные двадцать пять денариев, на офицера…

Знаменосец выпучил глаза, но Руфий спокойно встретил его взгляд.

— И прежде чем ты ляпнешь что-нибудь этакое, о чем мы оба можем пожалеть, вот условия. Ты не болтаешь о моей ставке, чтобы не испортить мою репутацию, а я тоже не болтаю о ней, чтобы не испортить твои шансы. Ты получаешь хорошую прибыль, бизнес остается целехонек, а я зарабатываю немного денег. Возможно, тебе стоит подправить ставки на центуриона, на случай, если он обращается с мечом чуть лучше, чем ты думаешь… И улыбайся, парень. Если я прав, то сегодня тебе придется платить только мне.

Девятая центурия Марка шла в хвосте колонны, под присмотром старшего центуриона — он этим утром маршировал рядом с Дубном. Марк внутренне содрогался от проклятий, которыми бритт сыпал всю дорогу с холма. Оптион, разъяренный низким уровнем дисциплины на марше, выволок одного нарушителя и заставил идти рядом с собой, награждая ударом каждый неверный шаг неумехи.

Когорта добралась до плаца, который лежал в долине между круч, поднимающихся к крепости, и рассыпалась на отдельные отряды. Центурионы и старшие солдаты выстраивали солдат для смотра. Марк, выйдя перед своей центурией, в решающий момент внезапно успокоился. Юноша обернулся и обнаружил Дубна, нависающего над центурией со своего привычного места в заднем ряду. Длинный, украшенный медью жезл оптиона смутно поблескивал в слабом утреннем свете, и его невозмутимость придала Марку сил.

Над рядами солдат пронеслась команда приступить к традиционной разминке, которая готовила людей к утренней тренировке. Марк, с облегчением принявший временную передышку, внимательно наблюдал за другими центурионами, копируя каждый поворот и растяжку и получая удовольствие от физических упражнений. Однако у его новых подчиненных не было такого воодушевления. Спустя пятнадцать минут по рядам прозвучал приказ переходить к тренировке. Марк собрался и, пройдя вперед, встал в нескольких шагах от первой шеренги. Враждебные и подозрительные взгляды своих людей он принимал с видимым безразличием.

— Доброе утро. Обычно мы будем начинать тренировку с чередования по палаткам меча, копья и щита. Но сегодня, поскольку большинство из вас меня не знает, мы начнем с демонстрации уровня фехтования, которого я намерен ожидать от каждого из вас. Есть доброволец, чтобы помочь мне с показом?

Антенох растолкал первую шеренгу; его длинные заплетенные косички спутались от мороси. Он встал перед Марком, непримиримо стиснув челюсти.

— Я вызываюсь добровольцем.

Марк, не обращая внимания на насмешку в голосе мужчины, снял с бедра свой деревянный тренировочный меч, распорядился принести второй и взвесил оба в руках, будто пытаясь сравнить их. Под свежим ветром губы юноши внезапно похолодели, а пальцы чуть онемели, так же, как в тот день на дороге в Тисовую Рощу. И в то мгновение, когда мечи привычно легли, готовясь подняться в давным-давно заученную боевую стойку, их рукояти в ладонях внезапно стали самой естественной вещью в мире. Марк чувствовал едва ли не блаженство, вернувшись к простым умениям, которые вдалбливали в него в течение тысяч солнечных дней его детства. Минута ясности среди всех свалившихся на него сложностей. «Я могу это сделать», — внезапно подумал он, и искра веры зажгла в груди холодный огонь, нечто глубже гнева, спокойнее ярости. На место сомнений и растерянности пришла холодная, рассудочная, расчетливая цель. Все вокруг замедлилось, пока мозг приноравливался к неожиданной уверенности. «Я могу это сделать, — с удивлением сказал он себе. — Я вырос, сражаясь».

Антенох взял свое оружие и щит и описал мечом размытую дугу, явно рассчитывая произвести впечатление на солдат. Он выполнил короткую растяжку, поднялся и попрыгал. Посмотрев направо, Марк обнаружил, что половина соседней центурии следит за ними с плохо скрываемым возбуждением. Антенох отдал ему издевательский салют гладиаторов и взял на изготовку меч и щит.

— Готов? Тебе, центурион, стоило бы подыскать щит, а то все закончится еще быстрее, чем мы думаем.

Марк неосознанно выровнял кончики тренировочных клинков и встал потверже на расстоянии удара мечом, не далее фута от щита бритта. Наблюдающие солдаты зашевелились, получив первый намек, что они ошиблись в своих ожиданиях. По рядам, будто ветер в высокой траве, пробежала рябь перешептываний. Марк, как его и учили, сосредоточился не на оружии, а на глазах Антеноха, ожидая первых признаков атаки.

— Я останусь с мечами, если не возражаешь. Вижу, мы не пользуемся защитным снаряжением для тренировочных поединков?

Антенох кисло улыбнулся из-за щита, полуобернувшись, чтобы поделиться своей ухмылкой с молчаливыми рядами солдат.

— Нет, господин, здесь не Рим. Это настоящее боевое подразделение.

Марк равнодушно пожал плечами.

— О, я не о себе. Просто не хочу слишком поранить тебя. Береги грудь…

— Чего?!

Разъяренный бритт бросился в атаку, сильно рубанув сверху по подставленному Марком левому мечу; край защитного клинка надкололся от удара. Марк дал мечу уйти вниз, гася силу удара, и шагнул назад, смягчая столкновение и побуждая Антеноха снова атаковать мечом, а не ударить щитом. Снова меч бритта ударил по вскинутому клинку, и снова Марк отступил назад, чуть сильнее опустив свой меч. Антенох вновь занес оружие, чувствуя, как под его ударами ослабла защита римлянина. Когда меч бритта взлетел в верхнюю точку дуги, Марк чуть отодвинул назад опорную ногу и развернул ступню, чтобы обеспечить наилучшую точку опоры на утоптанном плацу. Правый меч незаметно пошел чуть назад, принимая положение для атаки.

Антенох рубанул еще раз, изо всех сил, рассчитывая снести левую руку Марка вниз и разрушить его защиту. Римлянин, утвердив на земле опорную ногу, встретил опускающийся меч неожиданным жестким блоком. В то же мгновение он наискось ударил вторым мечом, отбросив в сторону щит Антеноха, о котором тот почти позабыл. Секундной щели в защите противника хватило Марку для нового удара. Правый меч безжалостно ударил по запястью бритта. Антенох выронил оружие из онемевшей кисти, и в эту минуту левый меч юноши врезался в ребра бритта. Антенох схватился за ушибленный бок, а Марк отступил назад, подняв оба меча. Пару секунду смотрел, как бритт пытается одновременно баюкать руку и потирать бок, а потом тихо произнес:

— Я же говорил тебе защищать грудь. Достаточно?

Мужчина взглянул на него и поднял свое оружие.

— Бой!

Марк, перехватив инициативу, сблизился с противником и принялся за дело со всем доступным ему мастерством и скоростью. Его клинки мелькали и кружились размытым вихрем, и бритту нечего было противопоставить этой атаке. Полдесятка быстрых ударов вывели противника из равновесия, потом Марк нанес мечами два размашистых удара в щит и, наконец, ударил в третий раз левым мечом, выбив щит из руки Антеноха. Бритт был не в силах защищаться, и правый меч угодил ему по почкам. От сильной боли мужчина упал на колени. Марк отступил от корчащегося Антеноха и повернулся к своему отряду. Большинство солдат смотрели с отвисшей челюстью, явно не веря в то, что видят. Дубн наблюдал поверх голов, подняв одну бровь в беззвучном комментарии. Дальше по рядам Марк заметил Руфия. Тот стоял перед своей Шестой, улыбаясь и сжав кулак.

— Печально, господа, если это лучший из вас. Придется много тренироваться. Скорость и техника способны обезоружить сильнейшего и храбрейшего противника. Как вы могли заметить, использование щита в атаке не менее важно, чем использование меча. Вы будете обучаться этой технике боя, равно как и традиционному строю и навыкам. Вы станете лучшей центурией когорты в обращении с оружием, или я и оптион будем всерьез озабочены.

Он бросил на землю тренировочные мечи и потянулся подобрать свой жезл.

— Мерррзавец!

Марк молниеносно развернулся на крик, в долю секунды осознав: Антенох, с искаженным яростью лицом, мчится к нему с занесенным кинжалом. Юноша не двинулся с места. В последнее мгновение, когда кинжал был уже близок, Марк развернулся на левой ноге, уворачиваясь от удара. Одновременно он согнул левую руку и обхватил кулак правой, отклонившись, чтобы избежать кончика кинжала. Когда клинок прошел мимо его шеи, Марк быстро отступил и врезал локтем в лицо противника, остановив порыв бритта, а потом сильно, с размаху, ударил его кулаком. От удара Антеноха развернуло, и он грохнулся на спину; глаза мужчины остекленели. Краем глаза Марк заметил, что старший центурион покинул свое место в дальнем конце шеренги и сломя голову несется к ним, его писарь бежит следом. Марк присел, придвинулся к ошеломленному Антеноху и зашептал ему на ухо:

— Дурак, за нами следил старший центурион. Быстро отвечай: ты хочешь жить?

— Э-э…

Бритт пытался сфокусировать взгляд, и на секунду Марк испугался, что сработал слишком хорошо и лишил Антеноха возможности спасти свою жизнь.

— Все умирают. Ты можешь пересечь реку^[8] уже этим утром, а можешь прожить немного дольше. Решай, чего ты хочешь. Быстро!

Он вывернул кинжал из вялой руки Антеноха и встал навстречу приближающемуся старшему центуриону. Фронтиний был в ярости, его глаза пылали гневом.

— Я наблюдал с трибуны, центурион, и ясно видел, как этот человек пытался ударить вас кинжалом, когда вы были безоружны.

Он указал на поверженного Антеноха, к которому при виде явной угрозы вернулась способность думать.

— Господин…

— Заткни свою пасть! За это, мерзавец, я вывешу твою голову на шесте у главных ворот! За попытку ударить командира положена смерть, и я…

— Старший центурион, позвольте?

Фронтиний развернулся к Марку и подозрительно прищурился.

— Центурион?

— Господин, я попросил рядового Антеноха неожиданно напасть на меня, чтобы показать солдатам, каких навыков и темпа я буду требовать от них.

— И почему же при этом он во всю глотку орал «мерзавец»?

— Полагаю, от энтузиазма, господин.

— От энтузиазма… Похоже, центурион, он испытывал энтузиазм при мысли, что сейчас воткнет кинжал вам под ребра. Вдобавок незаконное оружие, нестандартный образец… хотя не сомневаюсь, что кинжал ему одолжили вы. Вы защищаете этого солдата от обвинений в нападении?

Солдаты поблизости напряглись в ожидании ответа.

— Да, господин. Я считаю, что солдат Антенох важен для центурии. Только сегодня утром он согласился стать моим порученцем и писарем, а заодно давать советы, как лучше вести дела центурии. Не так ли, Антенох?

Бритт внезапно осознал, что он загнан в угол и теперь есть только два выхода — согласиться или умереть, и с открытым ртом смотрел на своего офицера.

— Да… центурион…

Фронтиний невесело улыбнулся, не отрывая взгляда от Антеноха.

— Хорошо. Очень хорошо. Буду с нетерпением ждать докладов о твоих успехах, рядовой Антенох. Надеюсь, ты выкажешь такие выдающиеся способности, что я забуду об этом эпизоде. Однако я все же приберегу острый шест у ворот…

Он повернулся, направляясь на свое место, и, проходя мимо Марка, тихо прошипел ему:

— Не растеряй свою удачу, центурион…

Марк развернулся к своему отряду, расправил плечи и посмотрел вдоль ряда внезапно замерших лиц.

— Хорошо, Антенох, возвращайся в строй. После тренировки мы обсудим твои новые обязанности. А сейчас давайте разберем то, что вы видели. Существует несколько основных техник ближнего боя, в которых вы сегодня попрактикуетесь…

Морбан ухмыльнулся долговязому солдату, стоящему рядом с кислым лицом:

— Сынок, ты должен мне полтинник. Я, наверное, просто позабыл упомянуть, что наш новый центурион служил одним из телохранителей императора, прежде чем попросился сюда, своими глазами посмотреть на синеносых. Не бери в голову, ты все равно потратил бы эти деньги на шлюх, так что, в конце концов, они окажутся в том же кошельке. Правда, шлюхам придется покрепче потрудиться!..

После построения Дубн отволок Антеноха на квартиру Марка и затолкал побежденного солдата в комнату. Марк ждал, сидя на стуле и держа на коленях обнаженный меч. Он кивнул оптиону, и тот пихнул солдата на середину комнаты. Ставни были прикрыты для защиты от дождя и холода, и при свете пары масляных ламп лицо молодого центуриона казалось задумчивым и угрожающим. Антенох уставился на Марка и оскорбительно подбоченился. Огромный оптион оскалил зубы, насмешливо и угрожающе, и снял с пояса кинжал.

— Схожу, заострю шест у ворот. Он будет тебя ждать.

Уходя, он посмотрел на Марка и покачал головой.

— Не доверяй ему. Держи меч наготове.

Когда дверь закрылась, Марк засунул руку под тунику и достал кинжал бритта. Антенох взял клинок из протянутой руки, долгую минуту разглядывал лезвие, а потом посмотрел на Марка.

— Прикидываешь, стоит ли еще раз попытаться воткнуть эту штуку мне под ребра?

Бритт помолчал и, поджав губы, спрятал кинжал на привычное место.

— Нет.

— Потому что я спас тебя даже после покушения на убийство?

— Нет.

— Тогда почему?

— Не думаю, что смогу подобраться достаточно близко… Они придумали для тебя прозвище, вся эта шваль, они всегда дают прозвища офицерам. Сегодня утром ты должен был стать Сопляком. А теперь ты Два Клинка!

Антенох выплевывал слова. Марк спокойно улыбнулся.

— Два Клинка? Как гладиатор? Могло быть и хуже.

Антенох прищурился.

— По слухам, ты сынок богатея, достаточно глупый, чтобы пожелать какое-то время провести в нашей глуши.

— И ты будешь поощрять эти слухи, если хочешь стать моим писарем…

Бритт немедленно ощетинился.

— Твоим писарем? Да пошел ты!

Марк откинулся на спинку и рассмеялся, потом побарабанил по рукояти меча.

— Присядь, Антенох, и задумайся на минутку. — Подождал, пока мужчина не усядется мрачно на кровати. — Ты явно образован, хорошо говоришь на чужом языке. Ты наверняка был управляющим у какого-то местного чиновника или торговцем, а не простым солдатом у Вала, в милях от приличной еды и женщин, которым не нужно платить. Что случилось?

— Не лезь не в свое дело!

— Давай, рассказывай, чему это может повредить? Я не поделюсь твоей историей с другими.

— Ты расскажешь Дубну, он скажет Морбану, а тот…

— Даю тебе слово. У меня немного иных ценностей, поэтому мое слово кое-что значит.

Спокойный ответ заставил Антеноха замолчать намного быстрее, чем любые громкие приказы. Как ни странно, воспоминания смягчили выражение его лица.

— Когда я был еще мальчишкой, после смерти матери, меня принял торговец шерстью. Он воспитывал меня как сына, вместе со своими детьми. Я никогда не знал отца, хотя не раз задумывался, не был ли внебрачным сыном этого торговца? Учился читать, писать, правильно говорить. Надеялся однажды занять какое-то место в его деле, пока мой «брат» не вбил себе в голову, что отец любит меня больше, чем его. Он настраивал старика против меня, медленно, но верно, пока я не оказался на улице с горсткой монет и «пожеланиями удачи». И тогда… решил получить то единственное, чего они никогда не смогли бы купить за все свои деньги: стать римским гражданином. Я думал вернуться к ним — офицером, конечно, — когда мне исполнится двадцать пять, и прикрикнуть на них, граждан второго сорта в собственной стране. Да поможет мне Коцидий, как я был глуп!

— А теперь ты застрял здесь.

Антенох поднял голову, его глаза покраснели.

— Считаешь себя умным? Единственная разница между нами в твоем звании, центурион, раз тебе некуда было больше идти, кроме как в самую задницу собственной империи!

И вновь Марк инстинктивно выбрал спокойный ответ, разрядивший гнев бритта:

— Это делает нас скорее союзниками, чем врагами. Будешь ли ты работать со мной, или против меня? Ты мог бы стать первоклассным писарем центуриона, а после небольшой полировки — одним из лучших мечников когорты. Кроме того, мне может понадобиться человек, способный прикрыть мне спину…

Он умолк, исчерпав свои способности к убеждению и мудро решив, что нервирующее молчание лучше пустой болтовни. Антенох поднял взгляд, его лицо окаменело.

— А если откажусь, ты отдашь меня этому ублюдку Фронтинию? Какой же у меня выбор?

Марк решительно помотал головой:

— Нет, выбор за тобой. И потом, я не стану сваливать на других грязную работу. Слушай, мне нужен человек, которому я смогу доверять в рукопашной и не бояться, что он попытается воткнуть мне нож в спину. А что нужно тебе?

Бритт отвечал медленно, думая вслух:

— Мне нужна возможность перестать быть дикарем, как эти дураки обозвали меня. Я хотел бы выучить пару трюков вроде тех, которыми ты побил меня утром. И чтобы этот гад, Дубн, хоть немного уважал меня, а не смотрел как на грязь, приставшую к башмакам… — Антенох расчетливо посмотрел на Марка. — А как насчет жалованья?

— Плата стандартная, но я сделаю тебя старшим солдатом. До тех пор, пока ты будешь моим человеком, тебе больше не придется месить лопатой дерьмо.

Антенох скорчил рожу и кивнул.

— Ладно, мы договорились… но тебе, центурион Два Клинка, следует помнить об одной маленькой детали.

На этот раз рожу скорчил Марк.

— О какой?

— Я обещаю всегда быть честным с тобой. Всегда высказывать свое мнение. Чего бы это ни стоило. Тебе могут не понравиться мои суждения, но меня это не остановит.

— И что же ты хочешь высказать сейчас?

— Ты выглядишь слишком молодо, чтобы люди доверяли тебе. Особенно если им не довелось встретить тебя с мечом в руке. Спроси у Фронтиния разрешения отпустить бороду. Если, конечно, у тебя растет борода.

5

Руфий первым зашел на склад, смерил писаря гневным взглядом и ткнул пальцем через плечо. Солдат, сразу вспомнив вчерашнее знакомство с кинжалом ветерана, направился к двери. Мускулистая рука центуриона задержала писаря, мужчина наклонился и прошептал:

— Мы собираемся немного поболтать с Аннием насчет качества пайков. Стой снаружи и держи любопытных подальше. Если кто-то помешает нашей беседе, мы натравим его на тебя.

В дверях появился Антенох. На мгновение его холодный взгляд окинул писаря, потом бритт повернулся, снял со стены топорище и взвесил его в руке. Следом за Антенохом показался Дубн, сразу заполнив собой дверной проем. Он скользнул взглядом по писарю, словно не заметив его, и вошел внутрь. Освобожденный Руфием писарь кинулся к двери. Анний ничего не отстегивал ему от своих делишек, так что у того не было оснований защищать его, тем более перед этим безумцем. На выходе он едва не врезался в нового центуриона и скользнул в сторону, давая пройти офицеру с ввалившимися глазами. Казалось, центурион не обратил на него внимания. Писаря это вполне устраивало. Как ни крути, такое сочетание не к добру — недавно назначенный ветеран-центурион, которого писарь уже научился опасаться, и офицер, которого коллективное мнение крепости внезапно признало вполне пригодным для его работы. Писарь прикрыл снаружи дверь склада и оперся на нее в небрежной, как он надеялся, позе.

Руфий подошел к прилавку, смахнул с него стопку снаряжения и одежды и треснул кулаком по дереву.

— Кладовщик!

Анний высунулся из своего кабинета и огляделся в поисках писаря. Потом, помешкав при виде двух новых центурионов, неуверенно улыбнулся и поспешил к прилавку. На мясистом лице и высоком лбу мужчины заблестели капельки пота.

— Центурион Руфий! Как я рад! Всегда приятно, когда к когорте присоединяются опытные офицеры. И центурион Корв! Весь лагерь уже прослышал о вашем мастерском, исключительном владении мечом! Чем я могу служить вам и вашим… э… сослуживцам?

Кладовщик обнаружил, что его дружелюбие не нашло отклика у Руфия, и неуверенно взглянул на Марка. Не приметив и тут ничего успокаивающего, он вновь обратил внимание на старшего офицера. Внутренний голос громко советовал Аннию быть особенно осторожным с этой неизвестной величиной. Что они могли узнать за одни сутки? Он проклинал собственную глупость. И надо же было позволить этому дураку Траяну убедить себя не ограничиваться обычным процентом…

К удивлению Анния, вперед вышел молодой офицер. Он поднял патрицианскую бровь и скривил губы, тем самым усиливая впечатление недовольства.

— Начальник снабжения, вот это снаряжение, выданное вчера мне и моему сослуживцу Тиберию Руфию, имеет явные и многочисленные повреждения. Кольчуга заржавела, меч тупее столового ножа моей бабки, и даже туники видывали лучшие дни. Судя по их состоянию, у них была долгая и славная история, и я надеюсь, вы решите избавить их от дальнейшей службы. Да, кстати, я привык к мечу подлиннее гладиуса, поэтому попробуйте поищите что-нибудь более подходящее к моему стилю, ладно?

Анний нервно сглотнул и почувствовал, как струйка пота сбегает по левому виску. Он поспешил обратно на склад и вернулся с двумя лучшими комплектами офицерского снаряжения. Кладовщик привык брать с нового центуриона двести пятьдесят за полный комплект, если только тот не собирался довольствоваться чужими обносками, однако сейчас Анний решил не упоминать об оплате.

— Надеюсь, центурионы, вы одобрите это снаряжение, и все неприятности будут позади. Вы понимаете, случаются ошибки, но их легко исправить. Придется наказать проклятого писаря, который выдал такую дрянь офицерам.

Он протянул руку, чтобы взять негодные вещи, и тут его толстые пальцы стиснула рука Марка. Руфий с легкой улыбкой облокотился о прилавок и подпер кулаком подбородок, сверля взглядом Анния. Позади него Антенох прислонился к стене и демонстративно чистил ногти. Дубн бродил по комнате, угрюмо посматривая на кладовщика. Младший офицер вновь заговорил, в его тихом голосе звучала сталь:

— Если бы все было так просто. Видите ли, когда я заметил качество собственного снаряжения, что-то подсказало мне проверить благополучие моих людей. Вы наверняка удивитесь, но я обнаружил, что мои люди недоедают. Им выдают недостаточно продуктов, вдобавок ужасного качества. Мне сказали, это продолжается с тех пор, как рядового Траяна несколько месяцев назад назначили временно исполняющим обязанности центуриона. Любопытно, но, когда мой оптион предложил взять Траяна в небольшой патруль по ту сторону Вала, тот настоял на пожертвовании в похоронную казну центурии вот этого кошеля с золотом.

Марк выпустил руку Анния, достал из-под туники кожаный кошель и небрежно вытряхнул содержимое на прилавок, глядя, как в глазах кладовщика растет страх. Монеты звенели, каждый крутящийся золотой диск поблескивал в желтом свете, пока все они не улеглись на ровной поверхности. В комнате воцарилось долгое молчание. Оба мужчины смотрели на небольшое состояние, лежащее на прилавке.

— По всей видимости, Траян хотел искупить свою прежнюю жадность. Кажется, он был настолько глуп, что зарабатывал, снабжая своих людей некачественными пайками, и делился доходами с кем-то из вашего ведомства…

Анний поерзал и открыл было рот, чтобы отрицать всякую причастность:

— Я…

— Нет-нет, не говорите. Вы не хотите обвинять свой персонал. Мы все понимаем, что каждый хороший офицер будет защищать своих людей от любых неприятностей, даже если их поймают при совершении тяжкого преступления. Разумеется, если бы я выяснил личность этого человека, тотчас же отправил его к старшему центуриону и проследил, чтобы он понес самое суровое наказание. Ты согласен, оптион?

Дубн, перегнувшись через прилавок, изучал кольчужную рубаху, висящую на стойке рядом с широким столом, и ощупывал кожаную куртку, на которую были нашиты кольца. Не отрываясь, он ответил через плечо:

— Нет, срубить ему голову — слишком быстро. Я бы отвел его в густой лес, дал фору на счет сто пятьдесят, а потом отправился бы за ним на охоту. Прибил бы его к дереву метательным топором и оставил умирать.

Анний в ужасе посмотрел на Дубна, поняв их игру и ни на секунду не усомнившись, что каждый из мужчин отвечает за свои слова.

— Тоже слишком просто, — прозвучал голос сзади. — Я бы переломал этой сволочи руки и ноги, а потом бросил бы на поживу зверям. Дикие свиньи успели бы хорошенько с ним позабавиться.

Пока Антенох говорил, он подбрасывал тяжелое топорище, беззаботно жонглируя трехфутовой деревяшкой и жестко глядя на кладовщика. Анний слышал, как молодой офицер умудрился обратить ярость Антеноха на плацу в свое преимущество, и подозревал, что бритт готов выплеснуть свое разочарование на первую попавшуюся цель. Кладовщик отвернулся, пытаясь изобразить равнодушие, которого вовсе не ощущал.

Молодой офицер улыбнулся ему, но без всякого веселья. Его лицо оставалось твердым.

— В общем, сами видите, ситуация напряженная. Рядовой Траян уже испытал гнев своих бывших подчиненных, хотя предположу, что они решат растянуть месть. И, конечно, он — всего лишь жертва обмана со стороны вашего человека, учитывая ту относительно небольшую сумму денег, которую он нам вернул…

Неужели это подсказка?

— Я могу… заплатить вам… чтобы спасти моего писаря от беды?

Четверо мужчин молча смотрели на него и ждали. Анний рискнул:

— Я могу забрать у него прибыль и отдать вам — конечно, для возмещения ущерба вашего подразделения. Боги! Этот идиот мог заработать на своем мошенничестве монет пятьсот…

Руфий наклонился над прилавком, вплотную приблизившись к Аннию.

— Три тысячи. Сейчас. На досуге вернешь деньги со своих людей.

Анний в ужасе уставился на офицера. Такая сумма почти вдвое превышала их действительный доход…

— А мы не можем как-то…

— Поступай как хочешь. Плати сейчас, или я передам дело в руки судей, от которых снисхождения не дождешься. Ты знаешь сюжет: новый офицер обнаружил факт мошенничества и считает своим долгом передать доказательства начальству. Фронтиний может закрывать глаза на твои делишки; по крайней мере я еще не встречал старшего центуриона, который станет возражать, если в похоронную казну ежемесячно поступает хороший взнос. Как говорил мой последний лагерный префект, «выравнивание отчетности». По его словам, одни люди рождены делать деньги, а другие — терять их, а так каждому солдату гарантированы достойные похороны. Но Фронтиний точно не сможет отмахнуться от нового неискушенного центуриона, который обнаружил, как обдирали его людей, и, конечно, впал в праведный гнев. Так что цена — три тысячи, плати или принимай последствия. Можешь подумать, пока мой юный друг пристегивает этот прекрасный новый меч. Мне доводилось видеть, как он снес голову человеку шести футов роста примерно таким же.

Анний колебался, взвешивая варианты под безжалостным взглядом Руфия. Если он откажется от безоговорочного сотрудничества, его ждет смертный приговор. Его люди немедля выложат все им известное обо всех махинациях, стоит только Фронтинию заняться этим вопросом, и неважно, какую долю они имели.

— Ну, конечно, ради хорошего, пусть и введенного в заблуждение, члена моего ведомства, я мог бы отыскать деньги…

Руфий откинул на петлях секцию прилавка и зашел за него.

— Иди за деньгами. Я пойду с тобой.

Анний, боясь возражать из опасения, что в противном случае он найдет свой конец в глухом лесу, с копьем между лопатками, нырнул в кабинет и поднял доски пола, под которыми хранил деньги. Три из пяти кожаных мешков перекочевали в протянутые руки центуриона, который презрительно усмехнулся прямо в лицо Аннию. Кладовщик вернулся на склад и с тревогой обнаружил, что Марк и Антенох стоят с внутренней стороны прилавка и с большим интересом разглядывают полки. Центурион снял с крюка кольчугу, подставил кольца скудному свету из окна и потер двумя пальцами мягкую кожу.

— Ты прав, оптион, это превосходная кольчуга. Намного лучше стандартного мусора. Анний, твоих запасов хватит, чтобы снарядить целую центурию.

— Я… я держу здесь достаточно запасов, чтобы обеспечить новый набор войск, вдобавок нужно что-то оставить в резерве.

У него над плечом навис Дубн.

— Он держит приличный запас, но продает хорошие кольчуги только тем, кто не хочет чинить старые или предпочитает кожу помягче.

— Понятно. Сколько?

Делец внутри кладовщика взял верх, не замечая расставленной ловушки.

— Сотня за каждую.

— Хм. Справедливая цена, скорее всего… шестьдесят, Антенох?

— Пятьдесят.

— Хорошо, Анний, пусть будет сорок сестерциев за штуку, раз я беру оптом. Я возьму все. И туники для моей центурии… скажем, пять по цене двух. Ладно, что еще у тебя есть на продажу? А потом обсудим, как ты обеспечишь для моих людей питание не хуже, чем у гладиаторов-победителей.

Он отвернулся от ошеломленного кладовщика и двинулся в глубь склада, к его темным тайникам. Восстановив равновесие, Анний бросился следом и возмущенно пропыхтел:

— О нет, центурион, вы же не собираетесь украсть мой склад, как украли мои деньги? Это же просто несправедливо…

И прижался спиной к стойке с копьями. Римлянин резко развернулся, меч описал сверкающую дугу и замер у шеи кладовщика. Лицо Марка испугало Анния сильнее, чем лезвие, упершееся в его дряблую шею. Даже Руфий на секунду распахнул глаза, а потом его губы растянулись в волчьей усмешке.

— Несправедливо, кладовщик? Нынче вообще мало справедливости. Мои люди тоже не слишком довольны дерьмом, которым вы с Траяном кормили их последние три месяца. По счастью, у тебя есть выбор — стиснуть зубы и принять наказание. Конечно, ты можешь пойти к префекту и посмотреть, примет ли он твое слово против моего. Не хочешь сходить к нему прямо сейчас? Поглядим, кто из нас покажется убедительнее.

Анний вжимался в копейные древки; от страха он покраснел, но молчал. Нажим меча ослаб, потом Марк вернул клинок в ножны. Руфий отодвинул кладовщика в сторону и, улыбаясь, зашагал в глубь склада.

— Да тут амфора! Почем вино, кладовщик?

Анний горько улыбнулся, понимая, что у него нет выбора. Если этот молодой ублюдок навалит здесь кучу дерьма и прикажет Аннию вычистить пол своей туникой, ему придется делать, как сказано. Но вот позже, пообещал себе кладовщик, когда новый центурион распрощается с ним, заодно прихватив половину склада, купленную за полцены на его собственные деньги, он засядет в своем кабинете и составит план мести. И подумает о том, как бы узнать побольше о прошлом этих таинственных людей.

Часом позже Руфий распахнул дверь офицерской столовой и осторожной улыбкой встретил взгляды присутствующих.

— Господа…

Он ждал в дверях. Марк стоял позади, но на виду. Оба отлично понимали, что на первый раз их должны пригласить. Самый низкорослый из центурионов когорты, мужчина с колючим ежиком на голове, как раз достиг развязки своего анекдота. Марк узнал в нем наименее недружелюбного офицера на утреннем рапорте. Мужчина отвернулся к сослуживцам.

— И тут центурион отвечает: «Ну, префект, обычно мы просто ездим в бордель на лошади!»

Он вновь посмотрел на Руфия.

— Давай, Дед, заходи.

Руфий поморщился и покосился на Марка, который прикрыл рукой усмешку. Мужчина снова махнул рукой, глядя за спину Руфию.

— И ты тоже, юный Два Клинка. Дай рассмотреть тебя как следует.

Один из товарищей офицера насмешливо фыркнул и отвернулся к кувшинам за стойкой, теребя рукой узелок на своей бороде. Его сосед смерил Руфия и Марка взглядом; полуприкрытые глаза, казалось, все время смотрели на нос, видавший лучшие времена. Офицер, пригласивший их войти, широко улыбнулся, среди густых зарослей бороды мелькнули редкие кривые зубы.

— Не волнуйтесь насчет наших сослуживцев. Ото гадает, справится ли он с любым из вас в честном бою, без помощи всяких фокусов вроде ножа в темноте, которые и привели его сюда…

Покрытое шрамами лицо растянулось в счастливой улыбке.

— Ну, а мой добрый друг Юлий видел твое утреннее представление и знает, что у него против тебя не больше шансов, чем у меня самого.

«Добрый друг» Юлий снова презрительно фыркнул.

— Хороший мечник еще не значит хороший офицер. Особенно если он не имеет представления о военной службе. Парень скоро уйдет, как только Девятая его раскусит.

Он оглядел Руфия сверху донизу и с некоторой долей уважения кивнул:

— Слышал, ты провел немало времени с легионами. Заглядывай ко мне, если захочешь поговорить как солдат с солдатом.

Он вышел из столовой, хлопнув дверью. Марк подавил гнев и заставил себя снова улыбнуться.

— Сегодня утром? Мне повезло, что Антеноху хватило глупости предупредить меня криком. За долгую дорогу я порядком заржавел.

Офицер с короткими волосами вскинул бровь.

— Заржавел, да? Тогда старине Ото лучше накинуться на тебя, пока ты еще не занялся полировкой… Кстати, я Целий, центурион Четвертой, хотя мои люди зовут меня Ежом, когда думают, что я их не слышу… — Для пущего эффекта он помолчал и провел рукой по щетине на голове. — Сам не знаю, с чего бы! Это Ото, известный также как Кастет, о чем вы и сами могли догадаться по его лицу, он командует Восьмой. Юлий, не без оснований известный как Нужник, командует Пятой. Сами видите, он смахивает на туалет когорты. Твой оптион раньше служил у него, вот он и дуется. Теперь ему приходится трудиться самому, а раньше он отдыхал здесь, пока Принц делал за него всю работу.

Он махнул рукой на остальных центурионов.

— Что же до остальных наших товарищей, то это Мило, или Голодный, поскольку всегда ест, а тощий, как копье. Он центурион Второй. И — Клавдий, Барсук, прозванный так за волосы и характер. Он держит свою Третью в постоянном страхе.

Центурион, с которым Марк и Дубн повстречались на дороге, бесстрастно кивнул.

— Брут командует Седьмой, и хотя на их долю приходится больше, чем на всех нас вместе взятых, на нем нет и царапинки, так что его прозвали Счастливчиком. Ну и, наконец, Тит, он же Медведь. Тит командует Десятой, нашей центурией топоров. Когда мы выходим в поле, они рубят деревья и строят укрепления. А в бою сражаются своими топорами, как варвары, потому все они — такие же здоровенные громилы. Дядюшка Секст командует Первой, но это вы уже знаете. Ладно, представления закончены. Выпьете с нами?

Они заказали вино, Руфий попробовал и немедленно признал его второсортным.

— Вообще-то, помимо знакомства, я как раз собирался поговорить с вами о вине. Случилось так, что мы заключили сделку с вашим противным кладовщиком и включили в нее десяток больших кувшинов очень приятного красного из Испании. Может, здесь найдут ему применение? В качестве подарка от новичков, сами понимаете.

Целий горячо улыбнулся им, сделал большой глоток из своего кубка и отер ладонью усы.

— После шести месяцев всякой дряни ваш подарок будет принят, как хлеб — голодными.Этот скользкий гад Анний даже не упомянул, что у него есть такое вино. Ну, услуга за услугу, и вот тебе дружеский совет, юный Два Клинка… — Он сделал многозначительную паузу. — Если хочешь пережить здешний холод и выглядеть как офицер…

Он снова умолк, подчеркивая, что собирается оказать своим новым сослуживцам необыкновенную услугу. Руфий, сидя рядом с ним, предостерегающе поднял бровь.

— Что тебе нужно, так это отрастить хорошую густую кудрявую бороду. Если, конечно, у тебя растет борода.

6

Долгое пребывание когорты на зимних квартирах подошло к концу через две недели после прибытия Марка. Наступление теплой погоды возвестило о начале весенней кампании по возрождению земли. Эти перемены несли облегчение офицерам, которые уже устали разбираться с последствиями скуки и недисциплинированности, взращенных длительным бездействием отрядов. Марк уже столкнулся с одним таким случаем в Девятой: высокий, неприветливый одноглазый солдат, который значился под именем Август и носил прозвище Циклоп. Похоже, прозвище он получил не только за внешность, но и за дурной нрав.

Ранним утром дежурный офицер вызвал Марка в штаб-квартиру. В одной из камер он обнаружил на полу своего солдата, избитого, из носа еще текла кровь. Дежурный центурион — по счастью, им оказался Целий, единственный, не считая Руфия, друг Марка среди офицеров, — с сожалением покачал головой:

— Боюсь, он предсказуем. Нужно всего лишь найти подходящий рычаг, чтобы натянуть, удачную насмешку, чтобы спустить, и он ринется вперед, как камень из катапульты. Его предупреждали, штрафовали, пороли, наказывали нарядами на несколько недель… ничего не помогает. Если пойти к Дядюшке Сексту, его ждет новая порка, похуже прежних, и, скорее всего, позорное увольнение…

Марк посмотрел сквозь толстые прутья, пытаясь оценить скорчившегося у стены мужчину. Он уже узнал несколько имен и характеров, скрытых за ними, но этот человек оставался лишь смутным лицом во второй шеренге на плацу.

— И что же сейчас послужило рычагом?

— Мы не знаем. Он не говорит, а те парни, которые выбили из него сопли, стоят на своем. Он, мол, забежал с улицы и набросился на них без всякой причины или предупреждения, когда они пили в таверне. Это может оказаться по крайней мере полуправдой. Думаю, ты не удивишься, если узнаешь, что оба парня — люди Нужника.

— Хм. Открой дверь и пусти меня к нему.

Целий удивленно посмотрел на него.

— Ты уверен? Когда он был в таком состоянии в последний раз, то сломал человеку руку.

— Думаешь, я с ним не справлюсь?

Лицо Целия растянулось в неуверенной улыбке. Он снял с пояса налитую свинцом дубинку и многозначительно постучал по тяжелому набалдашнику.

— Ну ладно, если ты так решил… Если он начнет озорничать, крикни, я зайду и вновь познакомлю его с лучшим другом дежурного офицера.

Он открыл дверь, заключенный не пошевелился. Марк прислонился к косяку, дожидаясь, пока Целий скроется в своей крошечной каморке. В караулке рядом с кабинетом дремало с десяток мужчин; они тесно, как горошины в стручке, сидели на скамье. Тишина в здании казалась зловещей, возможно, потому, что обычно в нем весь день кипела жизнь.

— Рядовой Август?

Никакой реакции.

— Циклоп!

Теперь солдат поднял глаз. Секунду он смотрел на офицера, потом фыркнул и снова опустил голову.

— Какой это раз, рядовой? Третий? Четвертый?

— Шестой.

— Шестой, центурион. Как тебя наказывали?

Вопрос задавали часто, и мужчина механически процитировал:

— Десять ударов, двадцать ударов, двадцать пять ударов и двухнедельное жалованье, тридцать ударов и две недели свободного времени, пятьдесят ударов, пятьдесят ударов и три недели свободного времени, пятьдесят ударов, месячное жалованье и месяц свободного времени… центурион.

Произнося эту литанию, он поднял голову; в единственном глазу, недавно мутном от боли, зажглась искорка.

— И ни одно наказание не удержало тебя от драки… Так скажи, Циклоп, почему ты дерешься?

Мужчина равнодушно пожал плечами, казалось, он даже толком не понял вопрос.

— Я ни от кого не потерплю всякого говна.

— Насколько я слышал, ты получил порцию «говна» почти от всех. Они достают тебя и подстрекают на драку, а ты ведешься, после чего тебя бьют и вдобавок отправляют на стол для порки как зачинщика. — Марк покачал головой. — Так что же на этот раз?

Глаз Августа снова затуманила боль, и на секунду центуриону показалось, что солдат сейчас заплачет.

— Филлида.

— Женщина?

— Моя женщина. Она бросила меня, ушла к солдату из Пятой. Он и его приятели ржали надо мной…

— Главным образом для того, чтобы получить предлог избить тебя. Ты дал сдачи?

— Врезал им пару раз.

— Хочешь обидеть их всерьез?

Циклоп с подозрением взглянул на него.

— Как?

— Просто. Только скажи мне, кто еще видел, как они травили тебя.

— Я не стану свидетельствовать против них.

— Я уже понял. Сам разберусь с этим, неофициально, но мне требуется имя, с которого можно начать.

Циклоп обдумал просьбу со всех сторон и наконец ответил:

— Маний, из Четвертой. Он был в таверне. Он из моей деревни.

Марк отправился будить Дубна. Он подождал, пока мужчина плеснет себе в лицо ледяной воды, и только потом подробно описал ситуацию. Бритт ответил просто:

— Пусть пропадает. Оставь его Дядюшке Сексту. Этот человек — помеха, он портит общую дисциплину.

Марк прислонился к стене комнатушки и устало потер щетину.

— Нет. Оставить его на старшего центуриона — значит, признать, что мы не в силах сами присмотреть за своими людьми. Ты хорошо знаешь этого Циклопа?

— Достаточно. Его сердце отравлено, переполнено гневом.

— Он воин?

— Сражается яростно, но ему не хватает… самообладания.

— И если мы с этим справимся, он будет хорошим солдатом?

— Ага, — неохотно согласился бритт.

Марк не обратил внимания на его интонацию.

— Хорошо. В таком случае мне нужна твоя помощь. Давай на этот раз дадим ему реальный шанс измениться.

Дубн расчетливо взглянул на него.

— Хочешь разбудить Деда?

Марк отрицательно покачал головой.

— Нет, хотя я бы с удовольствием выслушал его совет. В этом деле он должен оставаться нейтральным, а если он узнает, ему трудно будет не вмешаться. Это проблема Девятой, и Девятая сама с ней справится. Своим способом.

— Это как?

— Сначала нам нужно поговорить с одним парнем из Четвертой. Хорошо, что стражей сегодня командует Целий, нам не придется его будить.

Юлий проснулся от громких ударов в дверь. Он сонно выбрался из постели и поплелся открывать. В ярком лунном свете фигура Марка была хорошо видна, и когда Юлий узнал юношу, раздражение сменилось неприязненным рычанием:

— Чего тебе надо, щенок?

Марк сделал знак и отступил в сторону. В дверях показался Дубн, в его руках висело двое полубессознательных солдат. От усилий могучие бицепсы бритта вздулись. Один глаз немного заплыл, но других повреждений заметно не было. Он сбросил солдат под ноги Юлию, заставив центуриона отступить назад, и только потом заговорил:

— Должно быть, старею. Год назад ни один из них не успел бы и пальцем меня тронуть.

Юлий захлебнулся от ярости. Он выскочил наружу, не замечая холодного воздуха, и набросился на Дубна:

— Какого хрена ты тут сделал?

Марк встал рядом со своим оптионом и зло прищурился.

— Он, брат-офицер, в точности вернул этим людям то, что они сделали сегодня вечером с солдатом из моего подразделения. У меня есть свидетель, который поклялся, что Августа спровоцировали. Из предыдущего опыта они отлично знали, как его задеть. Сейчас мы всего лишь сравняли счет. Если ты попытаешься предпринять в связи с этой историей что-нибудь еще, мой свидетель обещал выйти и рассказать все.

— Хочешь запугать меня? Ни один человек из этой когорты не станет свидетельствовать против другого.

— Выбирай сам. Но единственный способ узнать — испытать меня. Юлий, все это можно прекратить прямо сейчас. И тихую войну против моей центурии, и твои попытки повернуть моих людей против меня. Но с этой минуты любая твоя затея вернется к тебе в двойном размере, и неважно, о чем речь. Сколько бы моих солдат ни пострадало, твои получат в два раза больше…

Марк подошел вплотную к Юлию. Тот врос в землю, увидев стиснутые челюсти и раздувающиеся ноздри юноши.

— …а если ты захочешь пообщаться лично, я встречусь с тобой на плацу для небольшой тренировки, с оружием или без него. Если у тебя есть что-то ко мне, то разбирайся со мной!

Он развернулся и пошел прочь. Дубн молча поднял бровь и двинулся следом, оставив онемевшего центуриона Пятой стоять у дверей.

На следующее утро, сразу после построения, префект Эквитий и старший центурион уселись разбирать дело Циклопа, рассматривая все обстоятельства, пока нарушитель стоял перед ними по стойке «смирно». Когда были изучены голые факты, Фронтиний спросил Циклопа, желает ли он что-то сказать до вынесения приговора. К удивлению офицеров, привыкших к его обыкновению молчать как камень, солдат, глядя в пол, пробубнил ответ:

— Господин, я прошу моего центуриона говорить за меня.

Префект и старший центурион переглянулись.

— Хорошо, рядовой Август. Центурион?

Марк, держа шлем на локте, шагнул вперед и вытянулся.

— Префект. Старший центурион. Мое представление от лица рядового Августа несложно. По его словам, драка была спровоцирована, но это не относится к делу. У него больше записей о дисциплинарных нарушениях, чем у любого другого солдата Девятой, и я уже сказал ему, что не допущу такого. Я считаю, он может стать хорошим солдатом, но только если научится держать себя в руках. Посему мои рекомендации таковы: не назначать порки, не отстранять от учений и не присуждать к тому, что помешает его обучению. Вместо этого лишить его той суммы жалованья, которую вы сочтете подходящей, и свободного времени на подобающий срок. Если он снова нарушит дисциплину, то уволить его из когорты — он бесполезен и для меня, и для любого другого офицера, если не способен справиться со своим характером.

Фронтиний помолчал, а потом повернулся к трибуну:

— Я согласен. Я уже насмотрелся на этого солдата на столе для наказаний. Рядовой Август, ты оштрафован на месячное жалованье, лишен свободного времени на месяц и назначен дежурить в бане в качестве дополнительного наказания. Кроме того, на три месяца тебе запрещено покидать расположение когорты, исключая исполнение обязанностей в составе центурии. Ты понял?

Циклоп коротко кивнул.

— Хорошо. Свободен.

Снаружи штаб-квартиры Дубн ухватил Циклопа за ворот, ткнул ему пальцем в грудь и перешел на их родной язык, желая, чтобы солдат все понял.

— Это была офицерская версия. А сейчас — моя. Ради тебя центурион сунул яйца под нож, поставил свою репутацию на твое будущее поведение. Облажаешься еще раз — и ты не просто создашь проблемы центуриону, из-за тебя он может вылететь из когорты. Если не справишься со своим поведением, со службой попрощаешься не ты один. И тогда я отметелю тебя так, что ты в жизни не отыщешь свои гребаные яйца. Ты. Меня. Понял?

Дубн не смог расшифровать выражение, с которым посмотрел на него одноглазый солдат.

— С этого дня я буду паинькой, Дубн, но не ради тебя. Я тебя не боюсь. Я сделаю это ради молодого господина.

Он повернулся и пошел к баням, чтобы начать отбывать свое наказание, оставив Дубна задумчиво смотреть ему вслед.

С началом весны когорта ускорила программу тренировок. Секст Фронтиний, слушая доклады о недовольстве среди северных племен, которое тлело всегда, но сейчас медленно разгоралось, жаждал тренировать своих людей в поле, пока они не достигнут пика физической формы. Он готовил солдат к кампании и не скрывал уверенности, что в этом году им предстоит сражаться. Двадцатимильные марши, которые из-за риска обморожения бывали только раз в две недели, теперь объявлялись трижды в неделю.

Центурии Руфия и Марка неожиданно вызвали зависть всей когорты. Заново снаряженные, получающие хорошие пайки, солдаты взбодрились и хорошо приняли новых, хоть и совершенно разных, командиров. Будь то сочетание целеустремленности и гуманности Марка или легионерские методы Руфия, которые он, если позволяли обязанности, передавал юноше в долгих ночных беседах, но уверенность и мастерство обеих центурий росли быстро. Дубн и два его новых под-офицера, тщательно отобранные мужчины постарше, безжалостно гоняли Девятую. Они понимали, что требуется от центурии, когда та идет на войну. При открытой поддержке Морбана, который имел большое влияние на солдат, Девятая из сборища равнодушных одиночек вскоре превратилась в плотно спаянный отряд воинов. Люди заново открывали радость испытывать себя рядом с теми, кого они начинали считать братьями. В один из вечеров в офицерской столовой Руфий высказал эту идею своему другу.

В другом углу комнаты Ото и Брут играли в шумную игру под названием «Разбойники» на доске, расчерченной черными и белыми клетками. Счастливчик, не в силах оправдать прозвище, упрямо гонял немногие оставшиеся фишки по доске. Руфий указал головой на двух мужчин и заговорщицки понизил голос:

— И пусть это станет для тебя предупреждением. Может, нашего собрата-офицера и зовут Кастетом, но не думай, что у него котелок плохо варит. Он выигрывает у Брута четвертую партию подряд, и не похоже, чтобы эта полоса прервалась. «Разбойники» — хорошая игра для военного ума, учит постоянно просчитывать свои действия. Старина Счастливчик все время допускает одну-единственную ошибку — беспокоится, где окажутся его фишки в следующий ход, вместо того чтобы думать на три хода вперед. Он играет агрессивно, старается накрыть все сразу, а вот Кастет владеет искусством спокойной игры, знает, как незаметно заманить противника под атаку. Самая простая игра может научить жизни, но некоторые уроки так легко не даются…

Он глотнул вина, смакуя вкус, и покосился на друга.

— Все это подводит меня к вопросу, над которым я размышляю последние пару недель, глядя, как вы с Дубном превращаете своих парней из отребья в приличных пехотинцев. Ни секунды не сомневаюсь, ты обучишь ребят сражаться с мечом и щитом, сделаешь каждого из них хорошим бойцом. Но, скажу по собственному горькому опыту, это вовсе не главная сила Центурии, которая способна съесть все, что бросят ей навстречу, а потом еще потребовать добавки. Дай-ка я расскажу тебе, что случается, когда ты сражаешься с синеносыми. Перед боем, когда твои люди пытаются не захныкать от страха, варвары встают за пределами копейного броска и начинают орать, словно пьянчуги из трущоб. Как они отрежут нам члены и будут размахивать ими перед нашими женщинами, а потом затрахают их насмерть. Как мы будем смотреть на свои кишки, лежащие на земле. Ну и прочую ерунду. Однако поверь опытному человеку — это работает. Естественная реакция, которую я видел во многих центуриях и когортах перед жаждущими крови варварами, — каждый человек сдвигается чуть правее, чуть ближе к щиту своего товарища в поисках толики лишней защиты. И прежде чем ты понимаешь, что происходит, шеренга уже сдвинулась на полмили вправо от того места, которое нужно легату, и сражение наполовину закончилось еще до начала. Всего лишь от страха…

Он выпил еще и жестом приказал слуге заново наполнить кубок.

— Друг мой, секрет побед в битвах не в отличном фехтовании и не в умении метать копье, хотя эти навыки тоже важны. На самом деле он проще, вот только добиться его труднее. Ты просто должен заставить парней полюбить друг друга. — Он откинулся назад и насмешливо вскинул бровь. — Нет, прежде чем ты начнешь смеяться надо мной, я говорю не о греческом тыканье в жопу. Я говорю о любви мужчины к своему брату. — Руфий задумчиво помолчал. — Есть только один способ объяснить тебе, и я прошу за него прощения. У тебя в Риме был брат, верно?

Марк спокойно кивнул; воспоминания причиняли боль, но уже не такую, как прежде.

— Что бы ты сделал, если бы мог сразиться с его убийцами?

— Скорее всего, я бы погиб с окровавленным мечом в руке, окруженный ковром из мертвых и умирающих.

— И это, дружище Марк, та самая любовь, которую мы должны зародить в сердцах наших парней. Когда твоя палатка в беде, будь то потасовка в пивной или отчаянная драка с ордой синеносых ублюдков, у твоих товарищей есть выбор: смотреть перед собой и не замечать угрозы или броситься на помощь. Приказы тут не помогут, и на плацу этому не выучиться, но если ты заставишь их полюбить друг друга, они сделают за тебя остальное, даже не задумываясь. Если у тебя получится, один прикроет своим щитом другого, когда тот упадет, и не станет обращать внимания на опасность. Потому что будет уверен — его товарищ, не думая и секунды, поступил бы так же. — Он заговорщицки улыбнулся другу. — И, честно говоря, если я и мои парни окажемся по колено в кишках и дерьме, когда закончатся копья, а щиты расколются под топорами синеносых, я хочу, чтобы твои мальчики напряглись и были готовы по твоей команде обрушить свое железо на врага из любви к моим парням. Если мы добьемся этого, у нас обоих будут хорошие шансы дожить до следующей зимы…

Палатки Девятой упражнялись и тренировались друг с другом, всякий раз стремясь выиграть какую-нибудь незначительную награду. Их связь росла с каждой победой или поражением, обещая в следующий раз стать еще крепче; сильные помогали и поддерживали слабых. Эту хитрость повторяли и для групп палаток, всякий раз меняя сочетания и обмениваясь солдатами, чтобы уравнять относительную силу отряда, пока каждая восьмерка не привыкла сражаться бок о бок с другой, хорошо зная ее возможности. Дубн и Морбан, наблюдая по вечерам за солдатами в городе, доложили о появлении нового настроя в подразделении. Другие центурии быстро уяснили: стоит задеть одного солдата из Девятой, и на его сторону станут все остальные, из-за чего бы ни началась ссора. Уважение к ним быстро росло, пока не достигло той точки, когда драки с участием людей из Девятой стали редкостью. Стоило центурии сомкнуть ряды, как схватки быстро заканчивались, а оскорбления забывались.

Марк и Руфий, который занимался со своими людьми тем же самым, повторили этот трюк и с центуриями. Они обменивались солдатами, якобы желая добавить силы или навыков туда, где они необходимы, но в действительности стараясь установить тот же дух товарищества между двумя подразделениями. Наконец в одну из ночей в начале мая палатка из Шестой центурии Руфия вмешалась в неравный бой на стороне пары солдат из Девятой. Двое друзей получили первый знак: они достигли прорыва, над которым трудились все это время.

В тот вечер префект Эквитий вернулся из Котла, с собрания старших офицеров. Вскоре он вызвал в кабинет старшего центуриона.

— Секст, это война, сомнений больше нет. Разведчики Солемна донесли, что племена собирают к северу, в пределах короткого марша от Трех Вершин. Оттуда всего два дня марша до Вала, и по дороге синеносые могут разнести еще две крепости с одной когортой, просто чтобы поднять боевой дух. Солемн не собирается защищать отдаленные форты против двадцати или тридцати тысяч, потому что Кальг наверняка на это рассчитывает. Мы сосредоточимся на обороне Вала, пока к нам не присоединятся легионы из крепости Дэва и с дальнего юга.

Фронтиний задумчиво кивнул.

— Значит, передовые когорты не будут бессмысленно вырезаны, а в полном порядке вернутся за Вал. По крайней мере наш командир практично подходит к ситуации. Значит ли это, что к нам присоединятся даки из Форта Коцидия?

— На этот раз — нет, хотя прошлым летом учения с ними прошли неплохо. Нет, даки разобьют временный лагерь неподалеку от Больших Лугов и сформируют отряд из двух когорт со Второй Тунгрийской, готовясь усилить любой форт на западе Вала, если он попадет в беду.

— Возможно, они хоть немного поделятся своим профессионализмом с Второй. И сколько времени, по мнению легата, потребуется Второму и Двадцатому легионам, чтобы добраться до нас?

— Смотря кто спрашивает. Для любого из когорты, включая офицеров, за пятнадцать-двадцать дней. Но только для твоих ушей — мне удалось узнать, что Солемн вызвал их на север две недели назад и просил своих собратьев-офицеров не жалеть подметок, поэтому они должны появиться здесь уже через неделю. Если повезет, это окажется для Кальга неприятным сюрпризом, и Фортуна улыбнется нам. Шестой легион уже, конечно, развернут, хотя Солемн скрыл, где именно он находится. Не знаю, правда или нет, но, по слухам из Котла, они стоят лагерем в пятидесяти милях от Берегового форта, чтобы иметь возможность гибко среагировать на изменение ситуации, двинувшись на север или на запад.

Старший центурион раздраженно мотнул головой.

— Запад? Кальг не пойдет на крепость Дэва. Легиону следовало прикрыть наши склады в Шумной Лощине. Заметьте, скорее их, чем нас, если Кальг действительно соберет тридцать тысяч человек.

Эквитий молча кивнул и потянулся за кубком.

— Думаю, мы выступим не позднее, чем через неделю. Нет смысла оставлять у Вала отдельные когорты, когда за два-три дня марша мы можем сформировать ударную группу размером с легион. Итак, старший центурион, мы готовы?

Фронтиний кивнул.

— Вполне готовы. Остался еще окончательный зачет, но думаю, мы все успеем, если я подвину расписание.

— А наши новые центурионы?

Фронтиний скрестил ноги и задумчиво поджал губы.

— Своевременный вопрос. Руфий оправдал все мои ожидания — жесткий и опытный кадровый военный, его умений с запасом хватит. Дар Коцидия, не иначе. А вот мальчишка Корв…

Префект глотнул вина и поднял бровь.

— Да?

— Честно говоря, за последние несколько недель он меня удивил. Он крепко держит в руках свою центурию, а Принц Дубн стоит за него до последнего. Парень превратил нескольких разгильдяев в хороших солдат, да и в когорте его, похоже, уважают больше, чем я мог предположить. Вдобавок он хитрый молодой ублюдок.

— Хитрый? Такого я не ожидал.

— Я тоже, но не знаю, как еще описать человека, который скрывает способности своих людей от собратьев-офицеров. Его люди бегают быстрее любой другой центурии когорты и определенно быстрее меня. Однако он это скрывает, делает слишком длинные перерывы, чтобы снизить среднюю скорость, или ведет их обходным путем. По-моему, это очень интересно.

— Мне тоже. Любопытно, что еще ему удалось спрятать?

Старший центурион потянулся за шлемом.

— Думаю, пришло время дать ему возможность показать себя.

Фронтиний приказал дежурному центуриону собрать офицеров и, ожидая их появления в принципии, принялся размышлять над проблемой самого юного центуриона когорты. Двое часовых, стоящих на страже у казны когорты, беспокойно уставились в стену над головой старшего центуриона. Он все еще думал, когда, по одному и по двое, начали прибывать офицеры. Их появление сразу же оторвало Фронтиния от размышлений. Руфий пришел вместе с Целием и Клавдием, тогда как Марк и Юлий, вполне предсказуемо, — поодиночке. Когда собрались все девять, Фронтиний присоединился к ним, отправив часовых сторожить дверь.

— Захоти мы украсть сундуки с жалованьем, мы бы уже давно это сделали. Никто, за исключением префекта, не должен входить без моего разрешения. Это совещание только для офицеров.

Он нарочито дождался, пока двери не закроются.

— Собратья-офицеры, час назад префект вернулся из Котла. Уверен, вы уже слышали об этом. Мальчики в туниках с пурпурной каймой сказали просто — готовьтесь к войне. Некий бритт по имени Кальг собрал тридцать тысяч раскрашенных маньяков в двух днях пути отсюда. И совсем скоро они пойдут на юг, с огнем и сталью, в поисках боя… — Он подождал, ловя взгляды офицеров, прикованные к его лицу. — И они получат свой бой — со временем.

— Со временем, старший центурион? — прищурился Руфий с профессиональным интересом.

— Да, центурион, со временем. Кальг соберет столько копий, что с ними не справятся даже объединенные когорты Вала вместе с Шестым легионом, если только ему не хватит глупости бросать на нас своих людей отдельными отрядами. А на тему ума нашего врага у меня есть для вас одна история. Кальг не настолько глуп, более того, он вовсе не глуп. Я встречался с ним пять лет назад на сборе племенных вождей к северу от Вала. Привел туда полкогорты как наблюдатель и должен был сохранить мир между ними и удостовериться, что они не отобьются от рук. И скажу вам, этот треклятый опыт оказался весьма неприятным. И даже не потому, что эти дикари — толпа редкостных уродов, а потому, что Кальгу не стыдно поспорить и с самой Минервой.

В то время его недавно короновали, и он еще утверждался как правитель сельговов, но если его отец был хитрым старикашкой, мастером ножа в спину, то сын оказался совсем другим. Смышленый дикарь, грудь колесом, эдакий рыжеволосый медведь, рожденный махать боевым топором, но осененный красноречием отца. Он настаивал, чтобы я обосновал, почему римские законы должны действовать на землях к югу от Вала. Разумеется, в конце концов мне пришлось заявить, что, пока наши башмаки топчут эти земли, говорить не о чем. Я ждал, что на этом спор закончится, и в каком-то смысле так и случилось. Однако…

Он немного понизил голос, заново переживая ту минуту:

— …Кальг просто стоял и смотрел на меня. А потом протянул руку и постучал пальцем по моей груди. Мои люди похватали свои железки, зарычали, как проклятые псы, и изготовились броситься на него. Я уже решил, что мы на волосок от кровопролития, но Кальга это не смутило. Он снова легонько стукнул меня пальцем и сказал: «До тех пор, центурион, пока вы можете носить эти башмаки». Недостаточно, чтобы дать мне предлог схватить его за подстрекательство к бунту. Вдобавок половина старейшин северных племен уцепилась за его слова, готовясь вспыхнуть от малейшей искры, как сухой трут. Это многое о нем говорит, и пусть я его не люблю, но не могу не восхищаться размером его яиц. С того дня я ждал, когда его имя станет известно далеко на юге, и сейчас могу заверить вас: он достойный противник. Так что подходящее слово, центурион Руфий, именно «со временем». Я покажу вам, как, скорее всего, будут развиваться события.

Фронтиний повернулся к столу с песком и быстро начертил жезлом несколько линий.

— Здесь, с востока на запад, от побережья к побережью, идет Вал. Кальг не сможет его обойти. Ему придется пересечь Вал, если только он не собирается сжечь пару наших передовых фортов, которые мы восстановим еще до начала следующей зимы. Вот здесь, с севера на юг, дорога из Тисовой Рощи к северным фортам, она пересекает Вал у Скалы. Вот внешние форты к северу от Вала, на северной дороге: Форт Хабит, Ревущая Река, Красная Река, Тисовый Форт и, на кончике копья, Три Вершины. К тому времени, когда отряды Кальга двинутся, оттуда уже выведут войска. Когорты этих фортов спокойно отойдут за Вал, оставив укрепления синеносым. Те утащат все, что найдут, и подожгут дома, но не успеют разрушить стены — а кого, честно говоря, волнует остальное? Эти три когорты, скорее всего, соберутся у Скалы, составив отряд в три тысячи человек, вместе с местной конной полукогортой.

Кастет поднял руку.

— А как насчет наших дакийских товарищей из Форта Коцидия?

Фронтиний дважды ткнул жезлом в песок.

— Хороший вопрос, Ото; вижу, из тебя выбили еще не все мозги. Вот здесь мы, в Холме, у Вала, а вот Форт Коцидий, в пяти милях на северо-восток. Даки тоже отступят за Вал — и, да, прежде чем ты спросишь, возьмут с собой все алтари Марса Коцидия. Они собираются усесться вместе со Второй когортой ниже Больших Лугов. Это еще две тысячи человек, готовых выступить куда потребуется; еще один резерв, как и те, что у Скалы. Добавим к этому еще десять тысяч вдоль Вала, и у нас будет примерно половина тех копий, которые соберет Кальг. Разница в том, что мы должны широко развернуться, в то время как он может собрать свои силы в одном месте. А раз так, нам придется исхитриться и избегать сражения, пока в игру не вступят легионы…

Он помолчал, чтобы усилить эффект.

— О наших «тяжелых» мальчиках я вам могу сказать только одно: Шестой уже где-то неподалеку, а Второй и Двадцатый со всех ног мчатся к нам из своих крепостей на юге, а значит, мы увидим их почти через месяц. Командующий не собирается принимать бой до тех пор, пока в строю не окажется по меньшей мере два полных легиона. Тогда он сможет встретить племена лицом к лицу, оставив достаточно большой резерв для обхода их с флангов, а то и с тыла, если хватит ловкости.

Руфий согласно кивнул.

— Значит, мы проведем около месяца на марше, избегая боя?

— Да, примерно так. Хотя «избегая боя, если повезет» может оказаться ближе к правде. Кальг будет изо всех сил пытаться навязать бой раньше времени и бросить на нас своих псов прежде, чем легионы изготовятся к бою. Если он сможет уничтожить гарнизон Вала или раньше времени вывести из дела Шестой, южные легионы окажутся в невыгодном положении. Им придется драться с превосходящими силами противника, против воодушевленных племен, вдобавок на незнакомой земле. Кальгу это известно, и он сделает все возможное, чтобы втянуть нас в бой как можно раньше. На мой взгляд, если нам удастся бегать от сражения весь следующий месяц, это будет очень неплохо. В самом деле очень неплохо. Сегодня вам стоит сделать щедрые подношения Марсу Коцидию, нам понадобится вся удача, которую он пожелает даровать. А теперь — зачеты когорт…

Он подождал, пока не стихнет шепот.

— …которые все равно состоятся, но по новому расписанию. Нам по-прежнему нужно знать, кто будет защищать этим летом знамя когорты. Поскольку время сейчас существенно, мы обойдемся без обычных испытаний на плацу. На всякий случай я зачел работу ваших людей с мечом и щитом за последнюю пару недель. Но без главного нам не обойтись. Итак, всем подразделениям построиться завтра на рассвете, последние пять центурий — для форсированного марша, первые пять — для засады. Свободны!

Следующее утро выдалось погожим, обещая сухой и теплый день. Через час после рассвета старший центурион принял парад своей когорты, получая удовольствие от прохладного утреннего ветерка, и с легкой улыбкой объявил пары марширующих и атакующих центурий. Он порадовал Юлия назначением его Пятой в засаду, которая должна была подстерегать Девятую центурию Марка на марше. Ветеран-центурион прошелся по плацу, чтобы понаблюдать за уходом Девятой. Он бесстрастно встал в стороне, сложил на груди руки и нетерпеливо барабанил пальцами по кольчужному оплечью. В то время как часть людей Марка тревожно косилась на офицера, Морбан смотрел строго перед собой из-под штандарта центурии и тихонько бормотал ближайшим солдатам:

— По слухам, наш старый приятель Юлий и славная Пятая центурия собираются отпинать нас, поставить на место молодого Два Клинка и принять знамя на следующий год. На самом деле мы узнали, что будем в паре с Пятым еще до того, как это объявил дядюшка Секст. Вчера вечером я пил в городе с их придурком-знаменосцем и поспорил с ним на двадцать денариев, что сегодня мы их сделаем. Так что вам, гомики, лучше бы поскорее проснуться.

Марк и Дубн заранее сговорились о своей тактике и по большей части не обращали внимания на Юлия. Дубн, поймав взгляд Юлия, не устоял перед искушением и незаметно показал ему оскорбительный жест. Если Фронтиний и заметил этот жест, когда подошел к Марку, он не подал и виду.

— Центурион, ваши люди готовы?

Марк отсалютовал и вытянулся.

— Девятая центурия готова, старший центурион.

Фронтиний кивнул, подозвал к себе Марка и неторопливо зашагал в сторону от центурии, подальше от чужих ушей.

— Ну, центурион Корв, пришло время решить, подходишь ли ты нам. Завтра когорта отправляется на войну, и в ней должны остаться лишь те офицеры, которым я могу доверить вести людей к вратам Гадеса, если такова будет наша судьба. Каждый день с момента твоего появления я задавал себе вопрос, того ли ты сорта, несмотря на возраст, несмотря на обвинение в измене, — и за все эти дни так и не нашел ответа. С мечом в руке ты быстрее любого, твоя центурия, похоже, любит тебя, однако же…

Марк спокойно встретил его взгляд.

— Однако же, старший центурион?

— Однако же я все еще не знаю, способен ли ты дать когорте то, что нужно в бою. Поэтому сегодня твой день, центурион, последний день, который ответит на все вопросы. Когда ты выведешь своих людей из ворот крепости, помни об одном и держись за эту мысль, что бы ни случилось.

— Господин?

— Благо когорты, центурион, и больше ничего. Свободен. Отправляйся и покажи своим собратьям-офицерам, что ты скрывал от них последние два месяца.

Последнее замечание заставило Марка нахмуриться, но времени на раздумья не было. Прозвучал сигнал трубача приступить к учениям, песочные часы перевернули, и Девятая вышла из крепости на форсированный марш. Они двигались на запад, по военной дороге вдоль Стены; подкованные сапоги поднимали облачка пыли. Дорога бежала по северной кромке крепостного вала, массивной насыпи, разделяющей военные и гражданские земли. На такой высоте пот солдат, удаляющихся от крепости под ранним солнцем, быстро высушил прохладный ветерок. Спустя милю они свернули на юг, в спасительной тени укрепления перешли насыпь по настилу и начали карабкаться на холмы к югу. Этим путем они должны были покрыть большую часть своего марша.

Как только Марк уверился, что центурия скрылась с глаз любого наблюдателя, он рысцой обогнал своих людей и подал знак Дубну. Голос могучего оптиона прогремел над колонной, заставляя людей поднять головы и выпрямиться в ожидании приказа.

— Девятая центурия, приготовиться сменить темп! К бегу… Бегом!

Солдаты, давно привыкшие к стремительным броскам по неровной местности и во всем снаряжении, дружно перешли на бег. Таким темпом они двигались на юг еще две мили, потом перешли на быстрый марш и через милю снова ускорились. От бега в доспехах и полном походном снаряжении солдат покрывал пот. Каждый человек, помимо брони, нес щит, меч, два копья и ранец; не было только заостренных деревянных кольев — их связывали вместе и устанавливали для защиты. Люди двигались по графику, известному только Марку и триумвирату его советников: Дубну, Морбану и Антеноху, которые минувшим вечером спланировали этот день за кувшином вина. Хотя Дубн еще недостаточно доверял Антеноху, он оставался с ним вежливым и стерпел настояние Марка привлечь того к подготовке.

Ветер стих, и дневная жара принялась за людей, которые уже притомились и начинали испытывать жажду, но продолжали двигаться. Дубн безжалостно подгонял их, выкрикивая поощрения или угрожая поднять темп, если кто-то запинался. В пяти милях от Холма Марк указал на обочину дороги:

— Десятиминутный отдых и инструктаж. Пейте воду, но быстро, если хотите знать, что нам предстоит!

Солдаты, тяжело дыша, воздерживались от обычных развлечений, пинков и толчков и жадно пили воду из бутылей, пока центурион объяснял, что они собираются предпринять. За отпущенное время он заметно продвинулся в отдаче приказов на языке бриттов, но сейчас хотел добиться абсолютного понимания, и потому говорил на латыни, а Дубн переводил.

— Обычно во время зачета центурия на марше старается как можно быстрее пройти дистанцию до засады, чтобы получить очки за скорость. Когда она попадает в засаду, а так бывает всегда, считаются результаты учебного боя. Пара минут боя, и одна из Центурий объявляется победителем, а потом они вместе, опять как добрые друзья, заканчивают марш…

Несколько человек понимающе кивнули. Да, тот самый форсированный марш, которого они и ждали.

— Но не в этот раз. И не с этой центурией.

От такой ереси все глаза уставились на Марка.

— Кто из вас по собственной воле отправится в засаду или хотя бы туда, где рискует в нее попасть? Мы учимся быстрым маршам, чтобы пользоваться своей скоростью в поле, избегать засад или занимать удачную позицию прежде, чем враг доберется до нас.

Марк сделал паузу, чтобы Дубн мог перевести, но по лицам солдат было заметно: большинство из них поняли его слова.

— Насколько я могу судить, на этих учениях все всерьез, по-настоящему. Не так ли, оптион?

Дубн сумрачно кивнул и бесстрастно уставился на своих людей, словно ожидал, что кто-то осмелится возразить. Марк продолжил:

— Юлий хочет преподать мне урок, насадить меня на кол и сделать это ценой вашей гордости. Гордости и вашей репутации как солдат. Может, вы и не заметили…

Он понимал, что они прекрасно все знают, они гордились своим стремительным взлетом.

— …но в таблице мы на втором месте. Мы, центурия, которую едва не списали за ненадобностью. Вы хотите сохранить эту репутацию? Хотите остаться вторыми?

Несколько человек медленно покачали головой. От рева Морбана у Марка на затылке волосы встали дыбом. Знаменосец в негодовании потрясал штандартом.

— Я не соглашусь на второе место без боя! А вы либо в деле, либо можете валить обратно на Холм и искать себе новую центурию, куда принимают неудачников.

Марк осторожно следил за их реакцией, оценивая внезапно вспыхнувший энтузиазм. Мужчины поворачивались к соседям, чтобы увидеть их возбужденные глаза. Знаменосец гордо улыбнулся Марку и приветственно склонил голову.

— Так что заткните ваши гребаные пасти и дайте центуриону рассказать, как мы собираемся добыть для него бороду Нужника.

7

Юлий прибавил шагу, стремясь поскорее достичь места, которое его оптион выбрал для засады. Секст Фронтиний шел рядом с непринужденной грацией, опровергающей его возраст. Нужник предпочел бы как-нибудь избежать присутствия старшего центуриона на засадном марше, но Фронтиний был слишком хорошо осведомлен о потенциальных возможностях этих учений и не собирался позволить им выйти из-под контроля. Он вежливо попросил разрешения сопровождать Пятую центурию, и Юлий, стиснув зубы, вынужден был согласиться.

— Так значит, Юлий, ты решил атаковать их у Седла?

У Юлия возникло искушение проигнорировать вопрос, но у него хватило разума не попасть в ловушку и распознать невинный интерес. Однако его молчание длилось секунд пять, на грани грубости.

— Да, старший центурион.

Секст Фронтиний, удерживая маску безразличия, внутренне улыбнулся.

— Не рановато ли? Его люди будут еще относительно свежими. Удивительно, что ты не собираешься ждать их ближе к концу пути. Чем тебе не подходят обычные места?

— Мы не будем останавливаться на отдых, пока не придем туда, и окажемся там первыми. Девятый ничего не заподозрит, пока мы не скатимся по склону им на головы.

— Если бы я не знал тебя лучше, я бы сказал, что ты принимаешь все это слишком близко к сердцу.

Центурион сплюнул на обочину.

— Если бы, старший центурион, я не знал тебя лучше, то мог бы сказать, что ты вместе со всеми остальными прогнулся перед этим римлянином.

Фронтиний взглянул на солдата, марширующего рядом, и тот с удвоенной силой принялся притворяться, что ничего не слышит.

— Пойдем вперед, центурион, давай покажем твоим ленивым ублюдкам, как нужно маршировать в походе.

Офицеры опередили колонну на десять ярдов, и только тогда старший центурион снова заговорил:

— Думаю, пришло время всерьез обсудить эту тему. По нашим правилам, не как два офицера. Просто как Секст и Юлий.

— А если я не хочу ничего обсуждать? — посмотрел на него Юлий.

— Юлий, ты трепался об этом без умолку с того дня, как он тут появился. Давай, мужик, поговорим!

— Наши правила?

— Верно. Те же, что и в первый день нашей службы.

— Ладно, только потом не жалуйся. Он изменник. Враг человека, который правит миром, и империи, которой ты поклялся служить. И, несмотря на это, ты свернул с правильного пути и принял его.

Старший центурион равнодушно пожал плечами.

— Сомневаюсь насчет этих разговоров про изменника. Юлий, ты слышал те же рассказы, что и я, ты знаешь, как поступает новый император и кто дергает его за ниточки. Насколько я могу судить, вина нашего парня не доказана.

— Секст, это не твое дело. Если империя утверждает, что он изменник, значит, он изменник.

— А если бы на его месте был ты, старина? Если бы тебя несправедливо обвинили?

— Тогда я сбежал бы за тысячу миль, чтобы не повредить своим друзьям, и…

— И оказался бы в каком-нибудь месте вроде этого, приживалой у чужаков. Это не обсуждается, Юлий, я не сдам невинного человека.

— А если они явятся за ним? Если прибьют гвоздями тебя и префекта и казнят каждого десятого за укрывательство?

— До этого не дойдет. К тому же через несколько дней мы будем на войне. Возможно, через неделю мы все умрем, так что сейчас меня не слишком беспокоят маловероятные открытия империи. Дальше?

— Он сопляк. Он никогда не командовал настоящим отрядом больше палатки и затрясется от страха, едва завидит банду синеносых.

Фронтиний фыркнул:

— Чепуха. Он убивал на дороге в Тисовую Рощу, он сражался по пути сюда, он разобрался с этим недоумком Антенохом голыми руками, и, похоже, он достойно осадил тебя.

Юлий, продолжая идти, в ярости повернулся к нему:

— Это был Дубн!

Фронтиний поджал губы и покачал головой:

— Прости, но я слышал иначе. Мне говорили, что он встал перед тобой и предложил разобраться едва ли не прямо там.

— Я еще толком не проснулся и был не готов…

— Чепуха, мужик. Я знаю, ты всегда готов к бою, днем и ночью. Согласись, что-то во взгляде этого юноши заставляет отступить назад и готовиться к бою. И я не о владении мечом. За последние месяцы он чего-то лишился, какой-то части тщательно привитого самоконтроля, налета цивилизованности, которые его отец, наверное, взращивал все годы. Сейчас я вижу в нем опасного зверя, у которого есть все причины жаждать крови; прежние привычки отброшены, и только холодный разум держит его ярость в узде. Выйди мы вдвоем против него с мечом и щитом, и могу поставить все деньги, что он за минуту вскроет нас обоих от шеи до яиц.

Юлий раздраженно воздел руки к небу.

— Да, он опасен. Взбешен. Может обезуметь в любую минуту. Отправь его в бой, и он впадет в боевую ярость и потащит за собой всю центурию.

Старший центурион снова покачал головой:

— Нет, не впадет. Он образец самообладания. Вспомни Антеноха в то первое утро. Бросился с ножом, а чем все закончилось? Этот самый нож щекотал его собственное ухо. А ты видел на придурке хоть каплю крови? Я подошел через секунду и ничего не видел. Нет, центурион Корв будет железно держать себя в руках до той минуты, пока не решит отпустить. Но когда это случится, важно оказаться с правильной стороны его меча.

Он глубоко вздохнул; мужчины продолжали идти бок о бок.

— Ты не хуже меня знаешь:вы боретесь не за право пронести знамя вдоль Вала, направляясь на ежегодные игры. Ты ищешь возможности сразиться с каждым синеносым отсюда и до реки Тавы, который решит, что это знамя будет хорошо смотреться на стене его землянки. Каждой центурии нашей когорты нужен сильный командир, и Девятая здесь не исключение.

— Так отдай их Принцу. Они получат сильного командира.

— Ты знаешь, что я о нем думаю. На мой взгляд, ему можно доверять не больше, чем юному Корву. — Фронтиний глубоко вздохнул. — Вот что я скажу тебе. Мне уже наскучило размышлять на этот счет, и я собираюсь передать право решать…

— Кому?

— Тебе. Но… — Он поднял руку, призывая удивленного центуриона к молчанию. — Да, знаю, у тебя уже готов ответ, вот только я сомневаюсь, что кто-то из нас понимает суть центуриона Корва. Итак, ты примешь решение, но в конце дня, когда все будет позади.

— Мой ответ не изменится, в этом ты можешь не сомневаться, — удовлетворенно проворчал Юлий.

Фронтиний смотрел прямо перед собой.

— Вероятно, нет. Тебе кажется, что тебя предал старый друг, человек, вместе с которым ты много лет назад поступил на службу. Я позволил неопытному чужаку войти в тесный круг наших братьев, хотя это может обернуться катастрофой для всех нас. С другой стороны, дружище, яйца у Корва могут оказаться побольше, чем мы думаем. Так давай подождем и посмотрим, ладно?

Пятая шла быстро, люди пили воду на ходу, не останавливаясь, и к середине дня вышли на позицию, откуда хорошо просматривалось Седло. Юлий скомандовал остановку и отправил разведчика назад, убедиться, что Девятая не появится раньше, чем он распределит своих людей для засады. Через несколько минут солдат вернулся и доложил: дорога чиста до самого горизонта. К облегчению Пятой, на усталом лице командира появилась первая за весь день улыбка.

— Отлично! Четные палатки — на правую сторону холма, вместе с оптионом, и в укрытие. Нечетные — налево, со мной. И запомните, если кто высунется без моей команды, лишится месячного жалованья!

Центурия быстро разделилась на два отряда; люди покинули обзорную точку, сбежав вниз по склону, и начали карабкаться на холмы-близнецы. Снаряжение громко стучало и лязгало, солдаты увлеченно обсуждали предстоящее развлечение и планировали месть за реальные или воображаемые обиды, нанесенные доброму имени их центурии солдатами Девятой. Никто из них не вглядывался в зелень, покрывающую верхушки холмов, пока не услышал рев Дубна. Перед ними, среди венчающих правый холм деревьев, появились солдаты, еще минуту назад укрытые в густом подлеске.

Солдаты Пятой на секунду заколебались, разрываясь между полученным приказом и видом Седла, уже занятого противником. Этого промедления хватило, чтобы сверху на них обрушился поток оскорблений и угроз. Девятая первой достигла своей цели и явно собиралась защищать позицию. Юлий выступил вперед, обнажил меч и взмахнул им над головой, готовясь указать им на вершины холмов и начать настоящий бой, словно для него не было иного способа сохранить лицо. Меч еще опускался, когда Секст Фронтиний вышел из рядов и, вскинув руки, закричал:

— Стоять!

И, не обращая внимания на покрасневшего от гнева Юлия, старший центурион повернулся к холмам Седла и взревел:

— Девятая центурия, построиться для смотра здесь!

Солдаты Девятой вышли из-за деревьев и потекли вниз по склону холма. Фронтиний отступил на десяток шагов, бесцеремонно расталкивая людей, и снова указал на землю:

— Пятая центурия, построиться для смотра здесь!

Солдаты Пятой с ворчанием отступили назад, все еще не оправившись от потрясения: их центуриона перехитрили, да еще как! Юлий, сдерживая себя колоссальным усилием воли, зашагал вниз по склону к указанному месту и заорал на подчиненных, приказывая строить треклятую центурию для смотра. Два подразделения выстроились друг напротив друга, хмурясь и кривясь при виде чужой шеренги. Тем временем старший центурион прогуливался между ними, глядя на бегущие по небу облака и наслаждаясь прохладным ветерком. Когда обе центурии построились и хриплые команды оптионов и под-офицеров утихли, Фронтиний медленно повернулся и оглядел ряды готовых к бою солдат, угрюмого Юлия и бледного Марка. Старший центурион поджал губы.

— Клянусь, за всю жизнь я еще не видел двух отрядов, которые так жаждут оторвать друг другу яйца. Если я позволю вам вцепиться друг в друга, все закончится десятком сломанных рук и ног, не считая тех, кому расшибут башку. А теперь, безмозглые обезьяны, дайте-ка я вам напомню, что есть один здоровенный племенной вождь с волосатой задницей, зовут его Кальг, и он собирает к северу отсюда силу в пять легионов. Не знаю, поняли ваши куриные мозги, или нет, но через несколько дней начнется война. Вам нужно учиться работать вместе, стоя рядом в шеренге, и каждая центурия должна быть готова в любой момент поддержать другую. Даже ценой собственных жизней. И выучить это вам нужно прямо сейчас…

Он отвернулся и посмотрел вдаль, на холмистую равнину, наслаждаясь теплым солнцем, мягко касающимся его лысой головы.

— Нам нужно определить победителя в этом состязании, центурию, которая будет защищать знамя когорты, но без кровопролития. Мы решим это поединком, но, прежде чем вы начнете выпрыгивать из рядов, скажу — поединщиков выберет наиболее опытный из присутствующих. То есть я.

Шеренги вновь затихли, каждый человек ждал решения старшего центуриона.

— И я выбираю центурионов Юлия и Корва. Готовьтесь к бою, с учебными мечами и щитами.

Марк протянул жезл центуриона Дубну, оставив свой клинок в ножнах, и снял с другого бедра деревянный тренировочный меч. Бритт, возившийся с ремнем своего шлема, на секунду наклонился, разглядывая негодную пряжку, и прошептал Марку на ухо:

— Он слабее слева, зависит от щита. Но не подходи слишком близко, пока он не выдохнется, иначе он попытается снести тебя силой. Просто держись и применяй свое мастерство, и тогда ты легко нарежешь его на ломтики…

Фронтиний подошел к ним и кивнул головой на шеренги Пятой, отпуская Дубна. Затем посмотрел вдаль и сухо произнес:

— Я награждаю вашу центурию тремя очками за удачную засаду. Это значит, что сейчас вы сравнялись по очкам с Юлием. Если ты победишь, вы займете первое место и будете нести знамя следующий сезон. Если проиграешь, вы останетесь при тех же очках, и приз будет присужден Пятой как предыдущему победителю.

Он многозначительно помолчал и неожиданно бросил взгляд на Марка.

— Юноша, я не дам тебе никаких указаний. Для тебя это возможность проявить зрелость суждений. Только напомню о том, что я сказал тебе утром.

Марк кивнул, поудобнее перехватил щит и вышел на площадку между двух отрядов. Юлий шел к нему навстречу, сердито глядя меж нащечных пластин, ветер колыхал красный гребень его шлема. Фронтиний на секунду задержал их и негромко заговорил. На холмы опустилась тишина, обе центурии ждали, когда же начнется представление.

— Я хочу, чтобы вы оба были в состоянии сражаться, когда все закончится. Я сам разберусь с тем, кто серьезно поранит другого…

Они разошлись, вскинули мечи в формальном приветствии и вновь начали сходиться, следя за противником поверх края щита. Юлий боком двинулся влево, выискивая слабое место в защите юноши. Неожиданно он сделал мощный выпад, меч ударил в щит Марка. Юноша отступил, клепаный передник доспеха взметнулся от резкого движения. Римлянин атаковал низко, удар его меча на волосок не достал до выставленной ноги Юлия и мгновенно вернулся назад, выжидая новой возможности. Бой продолжался пять минут по песочным часам; оба мужчины поочередно нападали и защищались, стремясь нанести противнику удар, который выведет его из боя. Солдаты видели, что Марк бьется лучше, но ему не удается нанести «смертельный» удар; несколько раз он всего на долю секунды запаздывал, не успевая развить преимущество перед вымотанным Юлием. Наконец Фронтиний поднял руку, останавливая бой, и объявил ничью. Мужчины разошлись, оба тяжело дышали. Фронтиний отправил их к шеренгам центурий и ждал, пока они не займут свои места.

Антенох, стоящий рядом с Марком, прошептал краем рта:

— Ну, центурион, я и не подозревал, что ты такой политик.

Тот промолчал, а старший центурион вновь заговорил:

— В начале этого дня Пятая центурия опережала Девятую на три очка. За удачную засаду я решил присудить Девятой центурии три очка, так вы сравнялись в счете. Эти результаты, равно как и награды, будут официально подтверждены на параде, но, поскольку я старший судья состязаний, вы можете считать их окончательными. Поскольку оба подразделения закончили состязания вровень, победитель прошлого года, Пятая центурия…

Центурия Юлия разразилась восторженным ревом; солдаты размахивали руками, радуясь своей победе. Только их центурион выглядел подавленным и стоял, вытянувшись по стойке «смирно».

— Молчать!

Резкая команда, в сочетании с гневным жестом Фронтиния, мгновенно остановила радостные крики Пятой.

— …сохранит свое право нести знамя когорты, если, конечно, я не услышу еще раз такие недисциплинированные вопли, как сейчас.

Он помолчал, чтобы дать солдатам время переварить Угрозу, и продолжил:

— В знак признания достижений в состязании и совершенствования тех, кто еще недавно показывал очень плохие результаты, я также награждаю Девятую центурию и назначаю ее ведущей. В этом сезоне знамя будут нести в центре когорты, в боевом положении, а значит, мне нужна надежная центурия, чтобы возглавить когорту. Надеюсь, никто из вас не станет сожалеть, выиграв эти достойные позиции, которые отправят всех вас на острие копья, когда нынешним летом мы отправимся на войну с племенами…

Они возвращались в форт быстрым темпом. Фронтиний занял головы солдат, приказав обеим центуриям хором петь самые непристойные из известных им походных песен, пока они не преодолели последний холм и не остановились на плацу. Старший центурион прошел вдоль рядов, посматривая на усталых, но возбужденных мужчин, и только потом скомандовал «смирно».

— Солдаты, боевое мастерство делает вас сливками нашей когорты. В моем арсенале нет ничего лучшего, чем эти сто шестьдесят воинов, собравшихся на плацу. Вы обучены и дисциплинированны, каждый из вас готов встать в строй и пролить кровь за когорту. Но я подозреваю, что в ваших рядах ждут своего часа неслаженные счеты, слова и поступки, за которые не терпится отомстить. Сначала в ход пойдут кулаки и башмаки, потом какой-нибудь дурак схватится за нож, и два моих лучших подразделения начнут войну друг с другом…

Он многозначительно помолчал.

— Такого не случится. Я этого не допущу. Посему вот правила для ваших центурий. Каждый человек, которого приведут ко мне за драку с солдатом из другой центурии, получит максимально возможное наказание. Вплоть до позорного увольнения без гражданства. Без оправданий, без снисхождения, без исключений. Выбор за вами.

Он прошел несколько шагов по плацу, а потом повернулся с хитрым выражением лица.

— Конечно, все может оказаться иначе. Вы можете вернуться в крепость как две лучшие центурии когорты, из которых даже мне не выбрать одну. Ваше общее превосходство может стать предметом гордости. Вы можете даже решить, что не одна из вас, а все остальные стоят на втором месте. Что бы вы ни решили, вместе вы — мое лучшее оружие. И я всегда держу его бритвенно-острым. Не испытывайте меня. Центурионы, отведите подразделения в казармы. Свободны.

Марк дошагал до крепости, оставил Дубна гнать солдат в бани, а сам пошел смыть грязь и поразмыслить над событиями дня. Антенох исчез, и сейчас центурион был рад отсутствию писаря, зная, что тот уже догадался об истинных результатах схватки с Юлием. Дверь скрипнула, Марк резко обернулся и увидел Юлия, который без приглашения вошел внутрь. Юноша взглянул на кровать, куда бросил перевязь и меч, гадая, успеет ли он схватить оружие, если центурион пришел не с добром. Юноша сомневался, что в ограниченном пространстве комнаты сможет защититься от нападения более крупного мужчины, не пытаясь покалечить его или даже убить. Увидев взгляд Марка, Юлий поднял руки.

— Нет, я не собираюсь брать реванш. Нам нужно поговорить…

Марк кивнул и достал флягу с вином и два кубка. Юлий молчал, пока вино не было налито, потом выплеснул себе в рот полкубка и удовлетворенно вздохнул.

— Спасибо. Мне следует поблагодарить тебя и за сегодняшнее представление. Ты мог сделать меня раз пять, не меньше. Я знаю, ты сдерживал свои атаки. Ты быстрее меня и лучше обучен, вот и все. Ты лучший мечник, хотя когда в нас полетит куча дерьма, тогда и выяснится, какой ты воин. Но ты должен был занять первое место, и мы оба это знаем…

Он смотрел на юношу, пока Марк не кивнул и не выдохнул, чувствуя, как его покидает внутреннее напряжение.

— Почему? Ты заслужил эту победу, твои люди увели ее у меня из-под носа. Почему ты не принял ее?

Марк нахмурился, открыл было рот, но ничего не сказал. Спустя мгновение он начал заново:

— Ты будешь смеяться… Я сделал это ради когорты. Дядюшка Секст велел мне подумать, какой результат нужен для общего блага. И когда я задумался, то понял — выиграть должен ты. Если бы я побил тебя, сейчас ты сидел бы в своей комнате и планировал месть. А так ты просто озадачен. Когорта не получила поссорившихся офицеров, Фронтинию не нужно разбираться с драками между нашими центуриями… Каждый выиграл.

Юлий с секунду смотрел на него.

— Кроме тебя.

— Возможно.

Старший мужчина покачал головой, положив руку на рукоять меча.

— Кроме тебя. Сегодня утром Фронтиний дал мне то, чего я ждал с момента твоего появления. Он дал мне право решать твою судьбу. Сказал, что устал думать, есть ли в тебе то, что нужно, или нет. А если я скажу тебе, мальчик, что ты должен уйти и не позорить славную историю когорты? Если скажу, что мне все равно, куда ты уйдешь, лишь бы не возвращался? Что ты тогда ответишь?

Марк долго смотрел на него, потом кивнул, отвернулся и безжизненно заговорил в стену:

— Я не удивлен. В глубине души я знал, что ты и твои братья не примете меня. Когорта не сможет сражаться, если среди офицеров будет отверженный, а я слишком привязался к этому месту и не хочу рисковать жизнями людей. Пусть тебя не беспокоит, куда я уйду. Я уберусь еще до рассвета, а именно этого ты от меня и хочешь. Буду признателен, если ты найдешь способ пересмотреть события последних месяцев и рекомендовать Дубна на центуриона Девятой. — Он указал на дверь. — А сейчас оставь меня в покое. Дай мне заняться своими делами.

Здоровенный офицер с минуту смотрел на него, а потом насмешливо покачал головой.

— Мне придется извиниться перед Секстом. Я сказал ему, что собираюсь пойти сюда и произнести эти слова, а он ответил, что ты смиришься, как ты и поступил.

Марк обернулся, его лицо окаменело, взгляд вновь метнулся к мечу на кровати.

— Думаешь, я позволю тебе стоять здесь и спокойно обсуждать мой характер? После того, что ты сказал? Лучше бы тебе позаботиться о своем мече, центурион, потому что через десять секунд тебе придется беспокоиться о моем.

Юлий развел руки в стороны, немного попятился и быстро заговорил:

— Стой! Это было последнее испытание, чтобы проверить, готов ли ты ради когорты смириться с тяжелым решением. Ты сделал это ради Секста и, хотя это нелегко признать, ради меня. Не знаю, как мы спрячем ото всех смуглого придурка вроде тебя, когда пойдем на войну, но Секст дал мне право решать, и я решил. Ты остаешься.

Марк прищурился, и Юлий вздрогнул, осознав, что юноша готов выйти из себя.

— А если я не приму твое милостивое предложение после этого последнего маленького испытания? Если я сейчас схвачу меч и разделаю тебя, как старого быка, а потом пущу себе кровь?

Юлий улыбнулся, не сходя с места, и отодвинул правую руку на шесть дюймов от рукояти меча.

— Не сомневаюсь, ты способен выпустить мне кишки, хотя здесь, в четырех стенах, мало места для искусного фехтования, и мы могли бы немного повеселиться. Я травил тебя и твоих людей, так что, наверное, заслужил такое. Но ты не станешь. Секст говорил и о твоем железном самообладании. Оно тебе пригодится — ты ведь теперь центурион ведущей центурии когорты, а значит, первым отправишься в самое дерьмо и последним вылезешь из него. Поспи немного, молодой Два Клинка, у тебя впереди тяжелый месяц. Но прежде налей-ка мне еще собачьей мочи, которую ты пьешь. Не могу же я поднять чашу за твой успех, если она пуста.

Он подставил кубок.

Сильный стук заставил обоих мужчин вздрогнуть. Антенох просунул голову в дверь, не обращая внимания на хмурого Марка. Присутствие Юлия не удивило солдата, и Марк заподозрил, что Антенох шатался где-то поблизости, готовый, если потребуется, прийти ему на помощь.

— Центурион Юлий, вам приказано присоединиться к старшему центуриону у северных ворот. Что-то по поводу костра.

Юлий быстро допил вино и повернулся к дверям.

— Увидимся позже… центурион.

На лесной поляне к северу от Вала, за пределами досягаемости встревоженных гарнизонов фортов вдоль Северной дороги, собрались на первый военный совет предводители оставшихся свободными племен Британии. Полдесятка вождей сидели в холодных сумерках у потрескивающего костра, серьезно посматривали друг на друга и ждали своего предводителя. Каждый из них понимал, что они собираются ухватить за хвост очень опасного зверя.

Кальг, вождь племени сельговов, появился без лишнего шума. Он сбросил с плеч плащ из волчьей шкуры и присел к костру, грея руки. Потом мужчина заговорил низким глубоким голосом, не отрывая взгляда от костра.

— Вожди северных племен, люди рвутся в бой, как стрела с натянутого лука, и готовы атаковать вдоль дороги, которую наши угнетатели зовут Северной. Римские разведчики обращены в бегство конницей, между нами и Валом стоит лишь нескольких жалких фортов. Достаточно одного слова, и люди набросятся на Три Вершины и сожгут его…

Он отвернулся от огня и простер руки, охватывая собравшихся.

— Остается только принять решение атаковать. Но сперва вы должны хорошо понять, на что мы идем. Всем известно: я получил образование в Исурие Бригантском, как римляне назвали прежний дом великого племени, ныне отгороженного Валом и ставшего рабом империи. Вам известно, что я говорю на латыни и провел детство, впитывая их историю и культуру, и точно знаю — из-за моего образования многие до сих пор не доверяют мне. По правде говоря, следовало бы возблагодарить Коцидия за то, что мой отец настоял на этом, ибо оно открыло мне угрозу для наших племен, которая и привела нас сюда. Отец отправил меня на юг, когда мне было восемь. Я жил там, пока не наступило пятнадцатое лето, изучая их язык и обычаи. Братья, я ненавидел каждое пробуждение, и ненависть моя становилась все сильнее и сильнее с каждым годом, с каждым выученным уроком. Я узнал, как они простирают свою власть над всем миром, непрестанно ища новые народы, которые смогут поработить. И с каждым годом я все лучше и лучше понимал, в каком положении находятся бриганты. Народ, некогда гордо правивший от гор до моря, на сотни миль к северу и югу от Исурия, ныне стал ручной собачкой своих владык. Настолько бесправной, что даже их древняя столица приняла римское название. В пятнадцать я вернулся домой и сказал отцу, что ни дня больше не стану жить среди Рабов. Я ждал от него резких слов или побоев, но он всего лишь улыбнулся и ответил, что мое образование уже завершено. Он посылал меня на юг, чтобы открыть мне глаза на римлян, на их жажду завоеваний; чтобы закалить мое сердце против их коварных увещеваний.

Он посвятил этому мое детство, чтобы я понял глубину римского обмана и стал достойным преемником отцовской власти.

Вождь сделал небольшую паузу.

— Итак, братья, позвольте мне изложить альтернативы. Наш выбор прост и безжалостен — мы смиримся с их правлением и будем выживать под угрозой поражения и порабощения или же станем сражаться и выкинем их с наших земель. Мы сможем получить мир на собственных условиях, поскольку римляне уважают только силу. Покажите им свою слабость, и через пять лет мы все будем в оковах.

Он помолчал, глядя в лица собравшихся. Спустя мгновение негромко заговорил вождь вотадинов, пожилой человек, старший сын которого стоял за спиной отца и поддерживал его под руку.

— Ты говоришь убедительно, Кальг. Все мы знаем, что римляне мечтают захватить наши земли. Мы все потеряли сыновей и братьев в тот последний раз, когда они пытались запереть нас, как скот. Мы не желаем повторения и готовы сражаться, даже если не свяжем себя обещанием следовать за тобой в битве. Но я все еще боюсь их легионов. Трем поколениям не удавалось победить их в открытом бою, даже имея численное преимущество. Нашу победу, заставившую их отступить от северной стены, принесли бесконечные нападения на небольшие отряды их солдат, тактика «ударь и прячься». Вдобавок у нас хватило сил выдержать их ответные удары. Мы победили, но в войне, а не в битве. Если сейчас мы выйдем в поле, как наши воины выстоят?

Кальг склонил голову перед мудростью вопроса.

— Мы будем сражаться с их отрядами по очереди, Бренн. Сначала мы сметем их форты вдоль Северной дороги, а потом вынудим к бою когорты Вала, напав на сам Вал.

Старик склонил голову набок.

— А если они не захотят сражаться? Если решат держать нас на расстоянии и дожидаться подкреплений?

Кальг резко рассмеялся.

— Именно этого мы и должны ожидать от них. Только дурак бросит один легион и жалких ауксилиев навстречу нашему лесу копий. Вот почему я разработал план, благодаря которому им придется сразиться с нами, причем раньше, чем они соберут все силы. Братья мои, этот план очень прост. Да, наши восточные отряды ударят вдоль Северной дороги, сжигая все римские крепости вплоть до Шумной Лощины. Уничтожив Шумную Лощину, мы лишим их припасов, заставим перейти к обороне и получим новое оружие для наших воинов. Пока они в смятении будут ждать следующего удара, мы разделим отряды, сожжем форты на западе и востоке, а потом отступим на север, унося с собой добычу. Нет сомнений, наше отступление заставит их броситься следом, пылая жаждой мести. И тут еще один наш отряд, вместе со всей конницей, ударит по беззащитным фортам на западе. Они сожгут Форт Коцидий, пересекут Вал и уничтожат Холм и Большие Луга. Такая угроза тылам скует ауксилиев и не даст им присоединиться к легиону. Братья, мы должны толкнуть их и не позволить восстановить равновесие, то и дело угрожая ударить в новом направлении. И при каждой возможности, а они представятся, мы будем по частям уничтожать их когорты.

Еще один вождь ступил в круг света от костра и заговорил:

— Мы согласны, Кальг, хотя я до сих пор считаю, что это странный способ ведения войны…

— Я понимаю. В прежние дни мы рвались к их горлу, раз за разом бросались на стену щитов и теряли тысячи воинов в бесполезных сражениях, исход которых был предрешен. Их легионы — мясорубки, они признают один и только один способ сражаться — строиться в шеренги и резать наших воинов из-за своих щитов. Они никогда не станут биться один на один, потому что тогда они проиграют.

Так мы сможем не встречаться лицом к лицу с их легионами, пока не наступит подходящий момент. Мы не один раз пустим кровь, сровняем крепости с землей и заставим метаться в поисках наших войск. Мы ударим в слабые места и будем уходить, пока не окажемся готовы. Пока они сами не влезут в терпеливо созданную ловушку. И тогда, друзья мои, мы соберем столько голов, что сможем сложить гору из их черепов. А после им придется договориться. Их южные легионы вскоре понадобятся в своих землях, иначе вся страна будет охвачена огнем. Победа — и мир на наших условиях. И я верю, что вы одобрите такой исход.

Вождь дамнониев неохотно кивнул:

— Я последую за тобой, Кальг. Только не жди слишком долго. Мое племя жаждет славы, и никаких обещаний предстоящей резни не хватит, чтобы удержать их в руках.

Кальг рассмеялся и положил руку ему на плечо.

— Карадог, вам больше не нужно ждать. Сегодня я отправлю тебя на острие копья. Еще до восхода солнца вы будете рубить головы римлян, пусть даже тех жалких остатков, что не успели сбежать к Валу.

Бренн фыркнул.

— И Шестой легион станет сидеть сложа руки и не мешать нам?

Кальг широко улыбнулся.

— Ах да, пресловутый Шестой легион. Для легата Солемна у меня припасено нечто особое…

Мужчина из свиты вождя почтительно приблизился, что-то прошептал Кальгу на ухо и удалился. Кальг изобразил на лице веселье и поднял руки в знак извинения.

— Прошу простить. Ко мне явился гость.

Кальг отошел от костра и направился к своей палатке, вокруг него сомкнулись телохранители из избранных воинов вотадинов. У входа его встретил один из советников, мудрый старейшина, стоявший в свое время рядом с отцом Кальга.

— Это римлянин. Он подъехал к разведчикам и попросил отвести его к тебе, сказал, что ты его ждешь. Я оставил его внутри под стражей, два копья нацелены в его горло. Если он хотя бы дернется, наши люди сразу убьют его… Я спросил, чего он хочет, но он отказался говорить с кем-либо, кроме тебя. Следует ли перерезать ему горло?

Кальг быстро мотнул головой:

— Не этому, Аэд. Этот римлянин — ключ к нашей победе. Я знал, что он приедет, и рассчитывал на его появление. Потому дай знать, что всякий, кто плохо посмотрит на него, отправится к праотцам, но сначала проведет не один час под моим ножом. Этому римлянину позволен безопасный проход, и без расспросов.

Он вошел в палатку. Пришелец стоял в дальнем углу; двое воинов следили за мужчиной, нацелив на него копья. Кальг скрестил на груди руки и осмотрел гостя сверху донизу, отметив его спокойный и расслабленный вид.

— Я уже несколько дней ожидаю появления римлянина, но мне нужно убедиться, что ты — тот, кого я жду.

Римлянин бросил ему маленький предмет. Кальг поймал его и узнал золотую фибулу в форме щита, отданную им при той встрече в лесу, несколько месяцев назад.

— Достаточное доказательство. Я приветствую твое мужество. Не только отдать себя в мои руки, хотя я все еще могу жаждать мести за убийство спутников, но и приехать в мой лагерь, сейчас… Должно быть, сама Бригантия улыбнулась тебе, раз ты добрался так далеко и не лишился головы.

Гость доверительно улыбнулся.

— Фортуна улыбается тем, кто умеет рисковать. Я рискнул предложить тебе сделку, от которой выиграем мы оба. Твоя награда, как ты помнишь, — два предмета, которые стоят дороже любых других. Орел легиона и голова римского легата. Если ты убьешь меня, ты никогда их не увидишь и не узнаешь сведений, которые я принес в доказательство своей честности. Если тебе все еще интересно.

Бритт ответил ему бесстрастным взглядом.

— Интересно? Если ты в силах доказать, что не задумал в критический момент завести меня на неверный путь, то да, мне все еще интересно. Но чтобы заслужить мое доверие, римлянин, тебе придется рассказать мне о двух предметах. Во-первых, мне нужны доказательства того, что ты можешь обеспечить награду, о которой так беспечно говоришь. А во-вторых, и это куда важнее, я хочу знать, зачем. Приступай.

Римлянин пожал плечами.

— Доказательство тому, что я действительно могу дать тебе обещанное? С чего же начать? Почему бы и не с меня. Мое имя — Тит Тигидий Перенн, и я трибун Шестого имперского легиона. Тебе нужны доказательства? Я могу рассказать, что, пока мы с тобой разговариваем, склады в Шумной Лощине вывозят. К тому времени, как ты доберешься туда, от них останутся только голые полки и ничего ценного для твоей армии. Я могу рассказать, что другие два легиона, Второй и Двадцатый, уже две недели движутся на север и будут здесь намного раньше, чем ты думаешь. Вот видишь? Я могу рассказать, что каждый новый день все сильнее ограничивает твои возможности, а ведь ты еще даже не начал действовать. Я — твоя лучшая надежда на победу, а возможно, и единственная.

Кальг медленно кивнул, потом с сомнением поднял бровь.

— Вижу. А мой второй вопрос?

— Да, зачем я это делаю. Все просто. В сердце Шестого легиона поселилась опухоль. Там прорастают семена измены императору. И я намерен избавиться от этих ростков любым доступным способом. Моя цель оправдывает любые средства.

Вечером того же дня, когда стемнело, а Девятая, за исключением тех немногих счастливчиков, чьи семьи жили в городе, уже устроилась на ночь, Марк отправился прогуляться к Валу. Он искал Руфия, надеясь обсудить ситуацию с невозмутимым стариком. Однако ветерана-офицера нигде не было, а его оптион в ответ только пожал плечами, извиняясь. Марк постоял у северных ворот. Слабый ветерок теребил тунику юноши, а он впитывал тишину и покой этих минут. Вдали, на границе леса, мерцали факелы, выдавая отряд гарнизона, разбивший лагерь на ночь на варварской территории. Скорее всего, Фронтиний устроил очередную ночную тренировку для ознакомления с местностью, без интереса решил Марк. Он облокотился на парапет, наслаждаясь моментом. Внизу переговаривались часовые, их голоса доносились то разборчиво, то еле слышно.

Несколько минут молодой человек прислушивался к надеждам и опасениям, звучащим скорее в интонациях, чем в словах, и черпал силу в сомнениях, которые так походили на его собственные. Он уже собирался вернуться в крепость, и тут услышал, как снизу его кто-то зовет.

Марк перегнулся через парапет и увидел Целия.

— Так вот ты где! Послание от старшего центуриона: ты должен присоединиться к нему на границе леса как можно скорее.

Марк нахмурился, глядя на своего сослуживца.

— Зачем? Я собирался ложиться.

— Проклятье, мне-то откуда знать? Слушай, я пока не устал, так что прогуляюсь с тобой. Пойдем, ты же не хочешь заставить дядюшку Секста ждать дольше, чем нужно.

Они зашагали вниз по крутому северному склону, а потом дальше, по равнине, простирающейся под стенами крепости. Часовые позади них понимающе кивнули друг другу. Вдали от громады крепости темнота казалась глубже, в ней таилась неизвестность будущего. Присутствие Целия успокаивало сильнее, чем ожидал Марк.

— Война приближается. Ты готов, Два Клинка?

Марк секунду помедлил.

— Мы готовы. Парни снаряжены, хорошо работают мечами…

— Нет, не парни. Ты готов?

На этот раз пауза была дольше.

— Думаю, да. Я знаю, что могу сражаться, могу повести свою центурию, куда потребуется, заставить их биться, как нужно. Да, я готов.

— Готов убивать? Выпустить человеку кишки и видеть, как его глаза туманит смерть?

Марк замер во тьме, глядя в сверкающее звездами небо.

— Знаешь, я сражался на дороге в Тисовую Рощу и убивал людей. Но я никогда не стоял в строю лицом к лицу с вражеским войском. Все говорят, что это важно. Я видел, другие офицеры посматривают на меня, прикидывают, как я поведу себя, когда дело дойдет до настоящего сражения. Даже Дубн, кажется, сейчас держится в стороне, как часть другого мира. И все дело только в том, что они сражались в битвах, а я — нет. Что в них такого особого?

Целий повернулся к нему. Сияние звезд тускло освещало резкие линии его шлема, тени превращали лицо в посмертную маску меж двух нащечных пластин.

— Это зависит от человека. Я знаю тех, кто хорош в казармах, но обосрется при виде нескольких разъяренных крестьян. Другие, вечно сонные, которым не доверишь даже выгнать скот с поля, звереют в бою и умываются кровью врагов… Ты должен быть готов, а не только твои люди. В настоящем бою не будет второго шанса — промедли секунду, и какой-нибудь здоровенный синеносый ублюдок, владеющий оружием в десять раз хуже тебя, выпустит тебе кишки. Когда ты встретишься с врагами, помни, о чем я говорил. И вознеси за меня молитву Коцидию, когда выйдешь из боя живым.

Он взмахнул рукой, будто ловя бабочку, и сжал кулак перед Марком.

— Это жизнь. Она выхвачена из ниоткуда, и ее так легко упустить. Не растрать свою зря.

Марк сжал кулак и легонько толкнул кулак Целия; знак безмолвного уважения. Дальше они шли молча, направляясь к факелам среди деревьев, пока юноша не заметил, что они проходят мимо солдат, стоящих лицом к лесу, будто на посту. Из темноты выросла фигура, чья походка показалась знакомой даже в полной темноте; в каждом шаге чувствовалась чистая и надменная сила.

— Юлий?

— Два Клинка.

— Что?..

— Нет времени. Пойдем. И о чем бы Секст тебя ни спрашивал, отвечай только «да, старший центурион».

Оба мужчины взяли озадаченного Марка за руки и повели к какому-то большому темному силуэту, который постепенно перекрыл проблески света за деревьями. Внезапно Юлий упер руку в грудь Марка, призывая его остановиться, и негромким свистом подал сигнал. Из темноты донесся новый голос:

— Время пришло. Зажгите свет.

Мгновение казалось, что ничего не происходит, хотя Марк чувствовал присутствие других людей, несколько черных пятен во тьме. Затем по огромной куче хвороста пополз огонь, пламя охватило дальний край груды, постепенно освещая всю сцену. Вокруг стояло с десяток мужчин с торжественными лицами, хотя Руфий и тут умудрился хитро подмигнуть Марку. Фронтиний вышел вперед и громко, перекрывая потрескивание костра, заговорил:

— Добро пожаловать, центурион. До сих пор тебя испытывали. Какими бы ни были прежние сомнения, мы убеждены, что ты прекрасно вольешься в наши ряды и станешь таким командиром центурии, который потребуется в предстоящие дни. Сейчас — тот миг, когда ты откажешься от своего прошлого и присоединишься к собратьям-офицерам…

Он многозначительно помолчал и пристально посмотрел в глаза Марку.

— Хочешь ли ты стать частью братства когорты, несмотря на тяжкий груз обязанностей, связанных с этой должностью, и отказаться от всего, что было прежде в твоей жизни?

Юлий подтолкнул его.

— Да, старший центурион.

— Клянешься ли ты соблюдать традиции когорты, даже ценой собственной жизни?

— Да, старший центурион.

— Будешь ли ты верно служить в когорте до смерти или же окончания срока службы?

— Да, старший центурион.

— Будешь ли ты сражаться и умирать, как прикажет твой командир?

— Да, старший центурион.

— Будешь ли ты при необходимости требовать того же от своих людей?

— Да, старший центурион.

— Будешь ли ты оказывать должное уважение избранному богу когорты, могучему воителю Коцидию?

— Да, старший центурион.

— Хорошо. Марк Трибул Корв, я официально и безоговорочно назначаю тебя центурионом Первой Тунгрийской когорты. На этом месте, очищенная огнем, заканчивается твоя прежняя жизнь. Здесь, выкованная в огне, начинается новая. Хорошо помни свои клятвы, младший брат, время исполнения их может наступить неожиданно. Будь верен своим словам.

Фронтиний подошел к Марку и протянул ему руку. Остальные офицеры окружили юношу, поздравляя и дружески похлопывая по спине.

— Сейчас, братья, прежде чем мы возблагодарим Коцидия за соответствие нового брата нашим высоким требованиям, осталось еще одно, последнее дело. Через неделю мы разобьем лагерь рядом с другими подразделениями Вала, среди которых есть когорты сомнительной чести и с множеством чутких ушей. Если станет известно, что в нашей когорте служит офицер из Рима, эти сведения могут попасть не к тем людям. Те, кто уничтожили семью нашего брата и без должной причины поставили его вне закона, могут принести смерть и бесчестие всем нам, нашим семьям и префекту. Поймите меня хорошенько, мы пошли на осознанный риск, когда приняли этого человека в нашу семью. С этой минуты его следует называть только «центурион» или пользоваться тем прозвищем, которое дала ему центурия. Убедитесь, что все ваши заместители и их солдаты знают это правило. Отныне он будет известен только под именем Два Клинка.

8

Две ночи спустя, вскоре после наступления темноты, легат Солемн прибыл к Валу, в форт Скала, с отрядом кавалерии Шестого легиона. Остальная часть легиона разбила лагерь после тяжелого дня марша в тридцати с лишним милях позади, на дороге к Тисовой Роще. Легат помчался вперед, чтобы принять командование над силами Вала; астурийские разведчики, которые под командованием Перенна рыскали в приграничной зоне, сообщили, что армия варваров уже вышла в поле. Согласно последним донесениям, Кальг готов ударить вниз по Северной дороге, навстречу основным восточным силам и намного более ценному трофею позади них. От Скалы, восточных ворот Вала, всего пять миль на юг до Шумной Лощины — главных складов снабжения для подразделений Вала. И именно на этот трофей, как подозревал Солемн, Кальг и нацеливает свои силы.

Он спешился и быстро зашагал в штаб-квартиру форта, рассеянно махнув рукой в ответ на приветствия часовых. Как Солемн и надеялся, в штаб-квартире его ждали не только хмурый префект когорты, но и его собственный старший трибун Аппий. На столе перед ними лежала карта местности.

— Господа, подозреваю, что у нас слишком мало времени, поэтому обойдемся без обычных формальностей. Какова ситуация?

Аппий быстро набросал картинку, указывая ключевые точки на карте.

— Кальг в открытую бросил по меньшей мере две трети своих сил прямо по главной дороге. Они примерно в десяти милях отсюда и идут прямо на нас. Они уже сожгли Три Вершины, Тисовый форт и Красную Реку, и мы думаем, что Ревущую Реку в ближайшее время постигнет та же участь.

— А что с гарнизонами?

— Кавалерийский отряд, прикрепленный к Трем Вершинам, похоже, пытался оборонять крепость. Кое-кто уцелел, но, судя по донесениям, нам не следует рассчитывать на это подразделение. Судя по всему, бритты располагают серьезной кавалерией, возможно, около пяти сотен.

— Идиоты! Сейчас мы не можем позволить себе терять кавалерию… а подразделения из остальных фортов?

— Отступили в порядке, господин. Видимо, пылающие форты на горизонте послужили им предупреждением.

— По крайней мере мы можем добавить их к силам прикрытия. А что с Двадцатым?

— Курьер прискакал три часа назад, но боюсь, господин, с плохими новостями. Двадцатый легион не прибудет еще пять дней: у них возникли проблемы с местными племенами. Второй догнал их, как и планировалось, но они добрались только до Ветеранского Холма.

Солемн нахмурился.

— Значит, потеряно еще несколько дней. Пока Второй и Двадцатый не присоединятся к нам, Кальг владеет инициативой, и, судя по его действиям, он об этом знает. Мне следовало ввести в игру Шестой три дня назад, а они придут только завтра вечером, выдохшиеся и со стертыми ногами.

Он потер уставшие глаза и покачал головой.

— Я рассчитывал, что задержка будет компенсирована за счет гибкости, возможности двинуться в любом направлении, если удар Кальга по Северной дороге — маневр, отвлекающий меня от запада. Неверное предположение, хоть и имеющее стратегический смысл. Теперь нам придется изо всех сил наверстывать упущенное.

Он снова потер глаза и решительно хлопнул по столу.

— Придется справляться имеющимися силами. Префект Гален, ваши люди должны быть готовы выступить в течение часа и сжечь все, что может гореть. Кальг не остановится у Ревущей Реки, ему нужно держать темп своей армии, если я правильно понимаю его намерения. Думаю, его отряды постучатся в наши ворота еще до рассвета. Вы должны отступить на восток и соединиться с ударной группой ауксилиев у Котла. Аппий…

— Легат.

— Отправь всадников к Шестому, я хочу, чтобы на рассвете они форсированным маршем двинулись вверх по дороге. Отправь всадников к префектам в Белую Крепость и Котел, предупреди их, что Скала и Шумная Лощина будут оставлены и что они должны полагаться на себя. Они уполномочены собрать когорты с Вала в обоих направлениях, если увидят возможность сформировать крупный отряд, но я не хочу, чтобы воинов напрасно бросали защищать территорию. По моему мнению, Кальг может возиться с Валом столько, сколько захочет, — у большинства фортов деревянные стены. Мы выстроили их однажды и отстроим заново. Пусть всем будет ясно: люди сейчас важнее земли. Офицер кивнул, строча заметки на восковой табличке.

— Хорошо. Я с телохранителями еду на юг к Шумной Лощине. Мы должны предать огню все, что осталось от их запасов, если не хотим подарить их Кальгу, но сначала я собираюсь вывезти как можно больше фургонов. Вы останетесь здесь и позаботитесь о том, чтобы здешние парни ушли в надлежащем порядке, а форт подожгли вовремя. Не хочу сражаться под этими стенами, когда мы вновь двинемся на север.

— Да, господин. Как вы полагаете, что сделает Кальг, когда захватит юг Вала?

— На его месте я избрал бы две задачи. Во-первых, хотел бы захватить Шумную Лощину нетронутой, со всеми припасами и оружием. Тогда его люди смогут двигаться, не тратя времени на поиски продовольствия, либо на юг, к Тисовой Роще, либо на запад, снести форты у Вала. Затем я постарался бы уничтожить легионы по одному, задавить их численным превосходством, прежде чем они соберутся в армию должных размеров, способную перемолоть его отряды. В любом случае, уверен, что он будет искать Шестой, надеясь разнести нас до прибытия Второго и Двадцатого. В Шумной Лощине он желанный гость, пусть играет с пеплом пустых складов сколько угодно, но, Марс свидетель, будь я проклят, если позволю Кальгу оказаться рядом с моим орлом, пока вместе с ним не встанут еще два. За дело, господа!

Первым сигналом о начале войны для тунгрийцев стало далекое зарево на востоке. Юлий, вызванный часовыми как начальник ночной стражи, бросил на зарево всего один взгляд и созвал старших офицеров когорты. Старший центурион и префект несколько минут стояли на высокой стене, молча следя за мерцающим светом. Наконец Фронтиний отвернулся и, не чувствуя особой гордости за свой профессионализм, сказал Эквитию:

— Похоже, это горит Скала. Вероятно, варвары всю ночь шли по Северной дороге и атаковали форт без особых предупреждений. Впечатляющая дисциплина… идти ночью с толпой необученных дикарей. Часовые, следить за новыми огнями, чуть к югу от первого. Дежурный, включи в ночной рапорт приказы: всем людям построиться на рассвете и быть наготове в кратчайшие сроки покинуть крепость. После завтрака отвести все подразделения на милю, но оставить во всех точках хороших бегунов, чтобы следить за любым движением за Валом.

Он потопал обратно в кровать, оставив часовых ждать следующего знака. Его заметили за час до рассвета — еще один далекий огонек. Когда рассвело, стал виден столб черного дыма, поднимающийся на месте пожара, и старшие офицеры снова собрались, угрюмо вглядываясь в эту картину. Юлий, сменившийся с дежурства, но не в силах уснуть, кривился и мрачно жевал яблоко. Марк молча стоял рядом, не вполне понимая суть происходящего на горизонте. Юлий печально покачал головой.

— Шумная Лощина. Передовой пункт снабжения.Будем надеяться, что Северному командованию хватило ума вывезти оттуда оружие и зерно до удара варваров. Меня не слишком радует идея встретиться с тридцатью тысячами синеносых, которые только что набили животы нашим хлебом и получили с полдесятка наших копий на брата.

После завтрака женщины когорты двинулись в путь к безопасному Береговому форту на западном побережье, в тридцати милях в противоположном направлении от зловещих признаков войны. Пожилые женщины и маленькие дети ехали в повозках, запряженных мулами, остальные шли пешком. Через несколько минут к стенам галопом прискакал курьер в сопровождении четырех человек; их лошади были взмылены. Эквитий поспешил вниз, к воротам, за донесением и вызвал офицеров. Курьерский отряд напоил лошадей и умчался на юго-запад, направляясь в Большие Луга, ко Второй Тунгрийской когорте.

— Скала и Шумная Лощина сожжены, но их подразделения практически целы и отступают на запад, чтобы соединиться с другими отрядами, собранными у Котла. Северное командование отдало приказание префекту Котла проявлять инициативу на местах, но избегать любых действий, которые могут привести к большим потерям среди обученных воинов…

Центурионы невозмутимо ждали, думая, как бы они отреагировали на приказ оставить форт. До Котла всего девять миль, и путь варварам оттуда к Холму преграждал только форт Барсучьи Норы.

— Судя по первым донесениям, два отряда, примерно по десять тысяч воинов в каждом, пересекли Вал. Один повернул на восток и идет к Белой Крепости, второй продолжает двигаться на юг. Таким образом, где-то в тылу остается еще около десяти тысяч, и у Кальга по-прежнему целый ряд возможностей. Нас направляют к Котлу, на соединение со Второй Астурийской конной когортой, батавами, раетами и фракийцами, вдобавок с нашими соседями Второй Тунгрийской, чтобы сформировать сильный заслон. Этими силами командующий намерен сдерживать продвижение противника на запад до прибытия легионов. После чего мы начнем выискивать вражеские отряды и уничтожать их по одному. Старший центурион, у вас есть что добавить?

Фронтиний потер лысую голову и вышел вперед.

— Сообщите своим людям: мы идем на восток, чтобы занять позицию для заслона, вместе с другими когортами фортов. Не говорите им, что общая численность заслона между оставшимися фортами Вала и синеносыми — всего пять сотен кавалерии и три тысячи пехоты. Обязательно скажите, что мы надолго покинем крепость и, скорее всего, вступим в бой. Нет, скажите, наверняка вступим в бой. Будьте готовы к маршу, как только вернутся дозоры, начальнику стражи дать сигнал к возвращению. Это все. Центурион Корв, на два слова.

Он отвел Марка в сторону.

— Когда я вчера наградил твою центурию, назначив ее ведущей, я не упомянул о том, какую роль в нашей когорте играет ведущая центурия во время войны.

— Господин?

— Центурия, занявшая первое место в зачете, получает все похвалы, несет знамя когорты и героически погибает рядом с ним, если все потеряно. А вторая, то есть твоя, получает всю грязную работу, разведку по фронту когорты, диверсии и тому подобное. Иначе говоря, все лучшие развлечения. Не хочешь немного развлечься, центурион?

Марк выпрямился и вздернул подбородок.

— Да, господин!

— Хорошо. В таком случае у меня есть для вас задание…

Семьсот человек когорты, не считая Девятой центурии, отряженной старшим центурионом на рискованное дело, покидали форт. Солдаты быстрым шагом направлялись по военной дороге на восток, в сердце колонны маршировала со знаменем Пятая центурия Юлия. Марк, стоя перед своими людьми, ждал, пока последний солдат не выйдет из городка. Потом он повернулся под затихающий стук сапог по дороге. Ему пришлось спешно прощаться с Руфием. Друг просто пожал ему руку и прошептал на ухо:

— Марк, будь проще и не бойся спросить совета у Дубна, если в чем-то не уверен. Я рассчитываю увидеть твою симпатичную римскую физиономию через день-два, так что не разочаруй меня.

Марк, сам того не осознавая, кивнул себе, потом повернулся лицом к выстроенной центурии и заговорил:

— Девятая центурия, мы выделены для выполнения особой задачи. Когда мы справимся с ней, мы присоединимся к когорте у Котла. А теперь пора на охоту.

За истекшие четыре часа Девятая тихонько миновала Стену, достаточно далеко от Холма, чтобы ни один наблюдатель не смог их заметить, и незаметно пробиралась к своей крепости под пасмурным небом. Скрытность сейчас была важнее скорости; солдаты осторожно выбирали, куда поставить ногу, чтобы не зацепить валежник. Их путь отмечало только навязчивое жужжание мух, вьющихся в душном воздухе. Дубн, давно привыкший к погоде этих холмистых мест, за последние полчаса уже в десятый раз посмотрел на небо, пытаясь оценить, сколько они еще успеют пройти, прежде чем пойдет неизбежный дождь. Центурия растянулась в сеть на полмили в ширину, каждая палатка развернулась по фронту на сто шагов, крайние солдаты держались в пределах видимости своих товарищей. Марк и Дубн молча шли в тылу, ожидая любого сигнала, что их люди вошли в соприкосновение с противником; их спины прикрывал бдительный Антенох. Если Холм под наблюдением, они скоро об этом узнают. Наконец, позже, чем предсказывал Дубн, начался дождь; сначала слабый, потом все сильнее, пока вода не начала просачиваться под воротники, не обращая внимания на плотно натянутые шапки.

— По крайней мере дождь скроет все звуки.

Дубн фыркнул и стряхнул с бороды воду.

— Если ты начинаешь подыскивать оправдания для дождя, значит, можно официально признать, что ты пробыл здесь достаточно долго.

Вскоре после полудня, после часа с лишним осторожного и медленного продвижения под дождем, по линии солдат прокатилась волна сигнальных жестов. Как и было приказано, солдаты, передав сообщение, сразу опускались на землю. Марк и Дубн поспешно подобрались к линии под прикрытием колючего кустарника. Марк понюхал воздух, уловил слабый запах дыма и кивнул Дубну. Тот придвинулся ближе и прошептал прямо в ухо, перекрывая шум дождя:

— Я отправлю две ближайшие палатки.

Марк кивнул. Остальная центурия не двинется с места, пока не получит приказ.

— Мы слишком далеко от Холма, так что это не наблюдательный пост. Постарайся сделать все тихо, и мы возьмем их часового…

После тихих переговоров с командирами двух палаток их люди собрались за кустарником. Дубн прошептал команду, и группа разделилась: одна палатка осталась с офицерами, другая ползком двинулась в обход, огибая источник запаха, выдавшего их добычу.

Марк и Дубн подобрались к краю рощи, из которой доносились запахи готовящейся пищи, и выжидали, чтобы дать солдатам время занять позицию на противоположной стороне. По мере приближения гортанные звуки разговора на местном языке становились все громче. Дубн с осторожностью охотника приподнял голову и выглянул сквозь верхушку кустарника, а потом опустился обратно. Хотя Марк был рядом, ему пришлось напрячься, чтобы разобрать слова, которые Дубн прошептал ближайшему солдату:

— Трое мужчин. Один одет хорошо, один плохо, один старик. Убить молодого крестьянина; других, если получится, оставить.

Приказ был шепотом передан всей группе, один из солдат пополз сообщить его другой палатке, а остальные приготовились к броску. Дубн примерился к своему метательному топору, и пока Марк поднимался на ноги, выступил из кустов и рявкнул вызов ошарашенным бриттам. В центре рощи была расчищена небольшая поляна, с полдесятка деревьев срубили, чтобы освободить место для укрытия из ветвей и торфа, возведенного посередине. На краю мужчина лет двадцати, в грубых шерстяных штанах и тунике, следил за приготовлением пищи. На костре, под навесом из сырого торфа, жарились пять-шесть выпотрошенных зайцев. При виде солдат мужчина побледнел. Старик лет пятидесяти, который сидел на пне, взглянул на последнего члена группы, едва достигшего средних лет. Как и указал Дубн, судя по качеству его одежды, он вполне мог быть каким-то местным благородным.

Кухарь вскочил на ноги и потянулся к своему мечу, прислоненному к вертелу. Из-за деревьев у него за спиной вылетело копье и с глухим ударом вошло в тело. Мужчина согнулся и упал через костер лицом вниз. Двое других выхватили мечи и, встав спиной к спине, выкрикивали оскорбления солдатам, которые выскочили из укрытия.

— Живыми!

Дубн шагнул на поляну, ударом топора выбил меч из руки благородного, а потом толкнул его щитом, сбив с ног. При виде пяти вооруженных солдат надежды старика рухнули, и его разоружили без боя. Марк вышел на поляну и посмотрел на мертвого кухаря; его одежда медленно тлела.

— Оттащите его от огня. Рядом могут быть другие. Нам нужно узнать, что они тут делали, и побыстрее…

— Верно. Приставь нож к старику.

Марк обернулся и обнаружил, что у него за плечом торчит Антенох.

— Почему к нему?

Субъект их разговора сердито посмотрел на них, стоя на коленях, со связанными руками и лодыжками. Двое солдат держали мечи наготове. Антенох присел и глянул в глаза старику, потом его губы растянулись в улыбке.

— Судя по его возрасту, он повидал больше других. Возможно, участвовал в восстании 61-го года. Убивал, наблюдал, как тяжко умирают другие…

— Разве это не сделало его жестче?

— Да, на время. Но когда человек стареет, близость смерти начинает давить на него. Я могу получить нужные нам сведения. Но чтобы получить их быстро, придется пролить кровь.

Марк колебался.

— Центурион, если бы они поймали тебя, то, не задумываясь, освежевали бы живьем.

— И мы должны пасть так же низко?

Антенох пожал плечами.

— Зависит от того, хочешь ты выиграть или нет.

Марк кивнул.

— Забери второго подальше. Лучше ему ничего не слышать.

Дубн кивнул, ухватил потерявшего сознание бритта за руки и поволок в лес. Антенох достал небольшой кинжал, и Марк присел рядом. Раз он разрешает пытки, то не должен уклоняться от последствий. Бритт с тоской посмотрел на лезвие; его возмущенное бормотание заглушала тряпка, оставлявшая открытыми только нос и глаза. Антенох перебрасывал клинок из руки в руку, глядя на старика, пока тот не отвлекся от кинжала и посмотрел ему в глаза. Солдат заговорил на языке бриттов, подчеркивая слова взмахами кинжала:

— Ты знаешь, что тебе придется умереть, верно?

Марк с беспокойством увидел, что старик безучастно кивнул.

— Но смерть в любом случае вскоре придет к тебе, еще пять или десять лет, не больше. Лучше умереть сейчас, чем уходить долго, без зубов, зависеть от сыновей, а?

Еще кивок. Бритт явно пришел к тому же выводу.

— По правде говоря, от быстрой и чистой смерти тебя отделяет только одно. Тебе кое-что известно, и мне нужно это узнать. Ты расскажешь, я перережу тебе глотку и похороню как следует, чтобы до тебя не добрались волки. Годится?

Они ждали, пока бритт переварит предложение Антеноха. Наконец старик печально покачал головой и глубоко вдохнул, готовясь к тому, что его ждет.

— Стыд и срам. Знаешь, по-моему, ты уважаемый воин, на твоих стенах немало голов. Думаю, ты заслужил награду в загробной жизни, все те удовольствия, от которых отказался ради тренировок и служения мечу. Женщины в далеком царстве за рекой будут умащивать себя маслом, готовясь к твоему появлению. Просто позор, если ты явишься туда без мужского естества.

Без предупреждения он нагнулся и распустил завязки на штанах мужчины, потом стянул штаны, обнажая его гениталии.

— Неплохо, совсем неплохо. Только подумай, чего лишатся эти девки там, наверху.

Он ухватил яички бритта, отделил одно от другого и взмахнул ножом. Потом поднял отрезанное яичко и показал его бритту. Одного из солдат шумно вытошнило в кусты. Дубн, который вернулся, чтобы присутствовать при допросе, сурово посмотрел на него:

— Прояви уважение.

Кляп превратил страдальческий вой бритта в глухой стон, глаза выпучились от боли. Антенох протянул руку, не давая старику упасть на землю, и придерживал его, пока по телу бритта пробегали судороги. Наконец мужчина вновь открыл глаза.

— Сейчас у нас есть два пути. Либо ты проявишь разум и расскажешь нам все, что знаешь, либо я отрежу второе и отправлю тебя в путь без них. Мне кажется, одно яйцо и член будут полезнее в загробной жизни, чем ничего…

Старик кивнул, его честь была удовлетворена. Антенох срезал кляп и поднес клинок к горлу мужчины. Бритт заговорил сквозь стиснутые зубы, усилием воли сдерживая боль.

— Ты убьешь меня быстро и положишь тело там, где до него не доберутся волки?

— Мое слово. И его.

Он указал через плечо на молчащего Марка, который серьезно кивнул.

— Я расскажу то, что вы хотите знать. Но сначала… есть женщина…

Антенох нахмурился.

— Какая женщина?

Воин вздохнул и покачал головой, его дыхание прерывалось от боли.

— Я говорил ему не брать ее, предупреждал, что ничего хорошего не выйдет. Это оскорбит Коцидия. Она из его народа… — Он указал головой на Марка. — …хотя не знаю, жива ли она еще. Или что с ней сделали.

Рассказ и захоронение тела заняли еще два часа. За это время Дубн взял три палатки и отыскал укрытие наблюдателя, выданное бриттом. Он оставил голову варвара, привязанную за волосы к ветке, вместо привета его собратьям. Центурия быстро перекусила хлебом и сыром из своих ранцев, а затем, в ранних вечерних сумерках, направилась на северо-восток, таща за собой упирающегося пленника. Солдаты рассчитывали воспользоваться хорошим знанием местности и покрыть приличное расстояние при свете полной луны.

Они остановились через пять часов, в получасе ходьбы от своей цели. Марк и Антенох повели пленника в темноту; одна палатка рассыпалась веером и присматривала, чтобы их никто не потревожил. Дубн озадачил центурию маскировкой лиц с помощью грязи, смешанной со слюной; каждый солдат наносил на лицо широкие полосы, которые разбивали на кусочки площадь светлой кожи. Выйдя за пределы видимости солдат, Антенох толкнул пленника на землю, достал кинжал и неожиданно почувствовал на плече руку Марка.

— Моя очередь. Переводи.

Центурион присел на корточки рядом с благородным и снял с пояса свой армейский кинжал.

— Я считал, что никогда не воспользуюсь штатным оружием ради бесчестной цели. Но эта страна меняет мои взгляды на многое. Мы в миле от твоей фермы, где, как мне сказали, ты держишь пленную римлянку…

Мужчина выслушал перевод, пожал плечами и сплюнул Марку под ноги.

— Мы дали твоему товарищу возможность изменить свое решение. Мой телохранитель отрезал ему одно яйцо, а потом позволил еще раз подумать, стоит ли говорить с нами. Он сказал, ты уже взял эту женщину силой и собирался отдать ее своим людям, чтобы отметить предстоящую великую победу.

Пленник еще раз пожал плечами.

— У тебя не будет возможности передумать. Ты умрешь здесь, либо быстро, либо медленно и мучительно, и уже не мужчиной. Думаю, если разрезать тебе живот и привязать к дереву, волки очень скоро отыщут тебя. У тебя есть минута, чтобы поразмыслить, но не надейся на второй шанс.

Пленник перевел взгляд с Марка на Антеноха, тот несколько раз медленно кивнул, подчеркивая угрозу. Мужчина громко откашлялся, чтобы прочистить горло, потом уставился на Марка. Его латынь, хоть и заржавевшая от редкого использования, была выразительна и ясна.

— Лучше умереть без мужского естества, чем предать свой народ. Тебе следует это понимать. Делай, что должен.

Марк отвернулся, его разум унесся за много тысяч миль и несколько лет. В один из ветреных дней на исходе года, когда тренировки велись в доме, чтобы укрыться от туч песка, его наставник заметил скуку ученика. Внезапно он бросил меч на пол и указал юноше сделать то же самое.

— Иногда, молодой господин Марк, у тебя может не оказаться клинка в руках. Не единожды на арене у меня выбивали из рук меч, но я все же выигрывал бой.

— Как?

— Ага, заинтересовался? Довольно просто, юноша. Нужно знать, куда ударить человека и с какой силой. Если тебе хватит проворства, чтобы обойти его защиту и нанести удар, ты сможешь уложить противника на лопатки или даже лишить его жизни. Достаточно ударить сюда…

Палец коснулся горла Марка.

— …и он перестанет дышать. Ты сам решаешь, надолго ли. Легкий толчок остановит его, собьет дыхание и сделает беспомощным. Приличный удар, правильно рассчитанный, собьет его с ног на несколько минут. А если ударить еще сильнее, ты наверняка убьешь его. Раз уж мечи тебя сегодня не занимают, давай попрактикуемся в смертельных ударах, а?

Он поднял руку и указал на тыльную сторону запястья.

— Ударь сюда, так сильно, как захочешь… нет, мальчик, я сказал «сильно». Твой противник только улыбнется и засунет меч тебе в кишки. Выбери точку на фут позади цели и ударь… Хорошо, отлично получилось! Еще раз… Отлично! А теперь задача посложнее, как ненадолго вывести человека из строя…

Марк развернулся и сильно ударил мужчину в горло рукоятью кинжала, свалив его на землю. Спустя несколько мгновений спазмы затихли, а потом и вовсе прекратились. Марк опустился на колени и приложил два пальца к шее пленника.

— Мертв. Он встретится с предками полноценным мужчиной, а я не обесчестил свой клинок.

В лунном свете было видно, как нахмурился Антенох.

— Почему ты не стал пытать его?

— Потому что он не заговорил бы. А мы не можем тратить на него время впустую, когда есть более важная работа. Пошли…

Он двинулся обратно к расположению центурии. Антенох проводил его насмешливым взглядом.

Тунгрийцы тихо подобрались к ферме, спустившись по темному склону холма, который нависал с юга. Они подкрадывались все ближе, пока на фоне звезд не начали вырисовываться черные силуэты круглых хижин и огороженных загонов. Заградительный отряд из трех палаток осторожно двинулся вокруг строений, занимая позицию в задней части фермы, чтобы поймать беглецов, а остальные солдаты свалили ранцы в большую кучу и молча двинулись к стенам, укрываясь за щитами.

Во тьме проснулась собака, учуяла чужаков и возмущенно залаяла, к ней сразу присоединились и другие. Марк выхватил меч, перепрыгнул через стенку, пробежал по пустому загону и сильно пнул дверь центрального строения. Дверь не поддалась, и Марк отступил в сторону. Двое солдат разом ударили плечом, вбежали сквозь разбитый дверной проем и вглядывались в сумрак поверх своих щитов, держа мечи наготове.

Из темноты выскочил человек, над его головой слабо блеснула полоска металла. Центурион не задумываясь шагнул вперед, ударил щитом в искаженное лицо и вонзил меч в незащищенную грудь. Потом отступил, и тело обрушилось куда-то во тьму. Из дальнего конца хижины послышался крик — еще один очаг сопротивления потушен. Дубн быстро прошел мимо, перешагнув через тело убитого, и направился в темноту. Юноша двинулся следом, под деревянную арку, в маленькую хижину, освещенную единственной свечой. В кругу света сбились в кучку женщина и трое ее детей. Дубн схватил солдата и толкнул его к перепуганным людям.

— Стереги их. Убей, если попытаются бежать.

В дальнем конце хижины, едва различимая при свете свечи, виднелась тяжелая дверь, закрытая на засов. Дубн откинул засов, сильно пнул дверь и тут же увернулся от деревянной миски, пролетевшей мимо его уха.

— Давайте, мерзавцы, попробуйте взять меня!

Дубн отошел от двери и жестом предложил Марку попытать счастья. Юноша уставился сквозь дверной проем, не в силах что-либо разглядеть.

— Оптион, дай немного света. Госпожа, мы Девятая центурия Первой Тунгрийской когорты, римские имперские ауксилии. Вы свободны…

Слабое движение в комнате заставило Марка инстинктивно пригнуться, но деревянная чашка врезалась точно ему в глаз, так что из него посыпались искры.

— Юпитер! Где этот проклятый свет? Будь вы хоть трижды гражданкой Рима, но если бросите в меня еще чем-нибудь, я…

Дубн вернулся в хижину с пылающим факелом, он нес его низко, чтобы огонь не перекинулся на соломенную кровлю. Марк вложил меч в ножны, принял факел и, осторожно держа его перед собой, подошел к дверному проему.

— Посмотрите хорошенько. Доспехи, шлем, щит. Я римский солдат. Удовлетворены?

Женщина, скорчившаяся в дальнем углу клетки с маленьким ножом в руке, не двинулась с места. Ее растрепанные волосы падали на испачканное лицо. Вздернутый носик, маленький рот и аккуратный подбородок, который чуть вздрагивал, когда женщина боролась со слезами. На ней была только шерстяная сорочка, ноги в царапинах и порезах. Скорее всего, ее одежду и обувь украли, когда захватили в плен.

— Ладно, как хотите. Оставим вас тут, пусть синеносые найдут вас, когда сбегутся на пожар.

Он отвернулся и подмигнул Дубну.

— Нет! Постойте!

Он уже открыл рот, чтобы предложить ей покинуть клетку, как вдруг снаружи послышался крик. Дубн выбрал самый быстрый выход — яростным ударом проломил стену и, окутанный облаком засохшей грязи и конского волоса, исчез в ночи. Марк выхватил меч и крикнул солдату, стерегущему испуганную семью, охранять и эту женщину. Бой снаружи уже практически закончился. Двое солдат Девятой лежали на земле, один из них не двигался. При свете факела Дубна рядом с ними виднелись шестеро местных в грубой шерстяной одежде. Оставшиеся двое врагов отступали под натиском десятка людей Марка. Дубн метнулся к врагам сквозь шеренгу солдат, швырнул в одного варвара факел и в тот же миг пронзил другого мечом. Оставив меч в животе смертельно раненного мужчины, Дубн сорвал с пояса топор и метнул его в горло отвлекшегося врага. Из раны хлынула кровавая пена, воин упал на колени, потом ткнулся головой в землю. Марк схватил ближайшего солдата, которого не тошнило, и потребовал сказать, откуда пришли варвары, слишком хорошо вооруженные для крестьян с фермы.

Солдат, с все еще выпученными после внезапной стычки глазами, ткнул рукой куда-то в темноту. Его голос дрожал от страха, становясь все громче, и почти перешел в крик.

— Пришли оттуда. Может, там еще есть!

Марк схватил его за шею, перекрывая доступ воздуха, и притянул мужчину ближе.

— Спокойно! Других там нет, или они бы уже наседали на нас. Дубн, пусть эти люди будут готовы прощупать, что впереди.

Он посмотрел на раненого солдата. На штанине выше колена расплывалось большое темное пятно, рядом лежало окровавленное копье. Солдат лежал на холодной земле, закрыв глаза, будто спал.

— Медик!

Из-за спины послышался спокойный и рассудительный голос:

— Я позабочусь о нем. А вы займитесь своим делом.

Он повернулся и увидел женщину. Она смотрела на лежащего солдата.

— Вы?..

— Центурион, он скоро умрет. Копье задело крупную артерию. Позвольте мне утешить его в последние минуты.

Он в удивлении отвернулся, толкнул в сторону женщины пару солдат и, приказав охранять ее, набросил на нее плащ и зашагал прочь, на поиски Дубна.

— Оптион, эти солдаты готовы идти на разведку?

— Да, господин, я…

— Хорошо. Тогда организуй обыск фермы и позаботься, чтобы остальная центурия была готова выступить. Мы вернемся через десять минут.

Дубн уставился на него, потом повернулся и отправился выполнять свою задачу. Марк оглядел своих людей. Большая часть трех палаток, двадцать пять человек. И все настолько напряжены, что сбежали бы от мальчишки с деревянным мечом, если бы тот сейчас выскочил из темноты.

— Хорошо, парни, мы собираемся отправиться на разведку и выяснить, откуда взялись эти варвары. Двигаемся в ряд. Нам нужно выяснить, что отряд воинов позабыл в этом убогом сортире.

По крайней мере кто-то рассмеялся.

— Сформировать линию, дистанция два шага, и следовать за мной. О, кстати…

Солдаты смотрели на него со смесью страха и любопытства.

— …вы их сделали! Гордитесь собой, теперь вы настоящие воины.

Скорее всего, когда начался бой, половина солдат оторопела и не двинулась с места, но сейчас это неважно. Те, кто на самом деле сражался, сами с ними разберутся. Сейчас ему нужно подбодрить солдат, и его слова помогли: по крайней мере, некоторые, услышав похвалу, приосанились.

Он повел солдат вперед, прощупывая темноту обнаженным мечом. На востоке уже показалась сиреневая полоска: до рассвета оставалось не больше часа. Не самое подходящее время для задержки, тем более что силы и расположение противника неизвестны. Шагов через пятьдесят Марк уткнулся в ограду и с напускной храбростью перескочил через нее. Ему было приятно слышать ворчание и глухие удары, с которыми его люди перебирались через препятствие, но он все же зашипел на солдат, призывая их соблюдать тишину.

В десяти шагах от ограды Марк услышал слабый звук, какой-то шорох. Он немедля укрылся за щитом и вскинул меч на манер бойцов арены, готовясь нанести удар сверху. Щеки коснулось теплое дыхание, и Марк от неожиданности отскочил назад. От приглушенного мычания его сердце едва не выскочило из груди.

Солдаты рассмеялись. Один из них вышел вперед, чтобы лучше видеть.

— Скот, господин. Очень много скота.

Марк раздраженно засунул меч в ножны и подошел ближе. Животные толкались вокруг людей, надеясь, что их покормят. Напугавший Марка бык придвинулся к юноше и тыкался массивной мордой в его руку, как мастифф-переросток. Марку полегчало: в худшем случае бык затопчет его, если решит, что где-нибудь за спиной юноши скрывается еда. Таких животных балуют, кормят с рук лучшим кормом, чтобы они становились толще и лоснились. Вплоть до того дня, когда за ними явится офицер, ведающий закупками продовольствия. За ними присматривали дети и, как это часто бывает, приручали и превращали в домашних любимцев. Марк вздохнул, подумав, как солдаты, большинство из которых выросли на местных фермах по обе стороны от Вала, воспримут его единственно возможный приказ.

— Ладно, фермерский сынок, похоже, ты им понравился. Прикинь примерное число и доложи мне, сколько их здесь. Ты, посвети мне. Ты, сходи за оптионом и приведи его сюда, быстро!

Дубн появился, когда подсчет был завершен. На темном поле стояло около пятидесяти голов скота. Бритт погладил бороду.

— Я оставил две палатки охранять ферму. Вражеский отряд, должно быть, сторожил стадо, услышал шум и бросился на нас. На ферме есть мука, хватит на тысячи буханок, в стенах большие очаги. Есть дрова, сосновая смола, много горшков и шесты для факелов. Пятидесяти быков хватит, чтобы накормить тысячу человек. Это склад снабжения, и он ждет отряда не меньше легиона…

Он грустно посмотрел на животных, от дыхания которых поднимался пар. Марк согласно кивнул. Но где же враг? На расстоянии марша, голодный и рассчитывающий на эти запасы, прежде чем двинуться к Валу? Или же склад оставлен на случай непредвиденных обстоятельств?

— Сколько там горшков смолы?

— Достаточно.

— Хорошо, тогда давай покончим с этим.

Оптион кивнул и печально покачал головой:

— Война подкидывает неприятные задачи… — Он повернулся к солдатам. — Нечетные палатки, принести дрова из сарая. Три ходки каждая, все дрова сюда. Четные номера, ко мне.

Бойню организовали с жестоким рационализмом. Выросшие на фермах солдаты неохотно выводили быков с пастбища и передавали группе более стойких мужчин. Те мягко похлопывали животных, успокаивали их и осторожно загоняли в свои ряды. Дубн и двое солдат постарше, один из которых в юности был учеником мясника, после первого забитого животного стали похожи на кровавых призраков. Они тоже успокаивали быков, ласково говорили с ними, а потом отправляли на тот свет быстрым ударом длинного ножа под нижнюю челюсть. Солдаты оттаскивали свежие туши на веревках, взятых с фермы, и складывали в кучу, вокруг которой уложили дрова. Вскоре все покрылись кровью, которая пропитывала кожу и забивалась под ногти.

Солдат, который первым подошел к стаду, а потом гладил быков, пересчитывая их, отвернулся и заплакал. К удивлению Марка, товарищи солдата держались от него на почтительном расстоянии, пока мужчина не вытер глаза. Даже Дубн положил окровавленную руку на плечо бедняги и сказал несколько ободряющих слов. Вскоре Марк, устав от запаха крови, вернулся к хозяйственным постройкам и обнаружил там римлянку. Женщина сидела молча, баюкая на коленях голову мертвого солдата; ее охранники сидели на корточках рядом. Она взглянула на Марка, на грязном лице виднелись полоски от слез.

— Он пришел в сознание на несколько минут. Просил Бригантию принять его душу…

Женщина тихонько шмыгнула носом.

— Спасибо, что вы остались с ним.

Она встала и бережно уложила голову убитого на его щит.

— Центурион?

— Валерий Аквила.

Он ответил автоматически, слова повисли между ними. При свете первых лучей солнца Марк увидел, как женщина с интересом подняла брови.

— В детстве я часто слышала это имя. Ваша семья — большая сила в Риме.

— Похоже, госпожа, уже нет. Вы уроженка Рима?

— Да. Когда мне исполнилось тринадцать, отец получил назначение у Вала. Как же вышло, что сын такого известного рода стал офицером ауксилиев, а не выбрал службу в легионе?

Ее голос замер, когда она почувствовала реакцию Марка. Он нагнулся и прошептал ей на ухо:

— Буду признателен, если мы не станем обсуждать мое происхождение до тех пор, пока не найдем места для откровенного разговора…

— Понимаю. Но я…

К ним подбежал солдат, его доспехи покрывала корка крови. Он уважительно отсалютовал, поглядывая при этом на женщину.

— Центурион, оптион сказал передать вам, что бойня закончена. Мы готовы сжечь их.

В глазах женщины вспыхнул гнев, его пламя обожгло Марка.

— Только не скот. Скажите мне, что он говорит не о скоте!

Он с каменным лицом направился обратно на холм, женщина бежала рядом. Когда она увидела груду туш, полускрытую туманом, гнев вспыхнул снова. Она повернулся к Марку с рычанием, от которого отшатнулись ближайшие к ней солдаты; ее вид будил давние воспоминания о разгневанных матерях.

— Мерзавцы! Каждый бык — это жизнь или смерть фермерской семьи, а вы забили их и даже не задумались.

Прежде чем Антенох успел оскорбиться, Дубн шагнул между ним и женщиной.

— Этот скот отобрали или купили у фермеров, чтобы накормить варварский отряд. В любом случае мы лишили врага пропитания.

Он отвернулся, взял факел у одного из солдат и с грустью посмотрел на это зрелище.

— Выливайте смолу!

Мужчины подняли тяжелые горшки, вытащили затычки и принялись поливать туши животных липкой и вязкой жидкостью. Когда смола закончилась, солдаты взяли новые горшки; вскоре повсюду распространился едкий запах. Солдаты выливали и выливали смолу, пока от испарений у Марка не начали слезиться глаза. Дубн подошел к ближайшей туше, быстро пробормотал молитву себе под нос и опустил факел на мокрую шкуру. Прежде чем вспыхнуть, смола долго дымила, но вскоре пламя побежало по всей груде. Острый запах горящей шерсти раздражал обоняние, но солдаты Девятой в благоговейной тишине смотрели на уничтожение такого огромного богатства. На смену туману пришел дым от костра, солдаты начали кашлять и закрывать лица пропотевшим тряпьем. Центурия еще несколько минут смотрела на разрастающееся пламя; каждый солдат вознаградил себя за усилия, хлебнув пива из кувшинов, найденных на ферме. Строгий Циклоп отвечал за то, чтобы никто не выпил больше разумного среди недружественных земель. Как только все получили свою долю, а некоторые были отправлены обратно возмущенным хранителем пива, Марк вышел из задумчивости.

— Пора уходить. Центурия, построиться для марша!

Солдаты бросились строиться, с привычной легкостью превращая хаос в стройные ряды. Человек пять держали поводья пони, взятых из загонов фермы. Усталый Марк, который все еще немного злился на женщину из-за ее вспышки, обернулся к ней со скупой улыбкой:

— Ну что, госпожа, вы предпочитаете ехать или идти?

Женщина посмотрела на него, потом отошла и забралась на одного из пони.

— Девятая центурия, быстрым шагом… марш!

Вскоре они дошли до фермы. Мука, которой хватило бы на целую армию, лежала в самой большой комнате фермы, облитая душистой янтарной смолой и готовая заполыхать. Дубн с грустной улыбкой бросил в открытую дверь факел, а потом, в угрюмом молчании, повел центурию обратно, на дальний холм. На гребне он ненадолго остановил отряд, чтобы оглянуться на долину; первые лучи восходящего солнца уже заливали окрестные холмы. От пылающих быков и недавно подожженной фермы толстым черным столбом поднимался густой дым, видимый и за двадцать миль. Если поблизости есть вражеский отряд, его предводитель будет спешить сюда изо всех сил. Вероятно, он бросит вперед всех своих конных разведчиков, чтобы выяснить причину пожара. Марк повернулся к своим людям.

— Девятая центурия, это большая победа. Почти наверняка в одном-двух днях марша отсюда находится большой отряд противника, который рассчитывает пополнить свои запасы перед нападением на Вал. Возможно даже, на Холм… И благодаря нам они обнаружат, что мясо уничтожено, мука сгорела, а смола для факелов тоже сожжена. Если только у них нет иного источника продовольствия, им придется отойти на свою территорию в поисках пропитания. А сейчас…

Он сделал эффектную паузу, понимая, что все взгляды прикованы к нему, что сожаления о гибели стольких прекрасных быков уже позабыты. На секунду он ощутил груз ответственности: теперь предстояло привести центурию к родному подразделению без потерь.

— …мы должны подумать о себе. Вполне возможно, пока мы говорим, вражеские разведчики уже движутся к ферме, и их может хватить, чтобы справиться с нами на открытой местности. Поэтому я намереваюсь сделать марш-бросок к Валу и оставить его между нами и любой потенциальной угрозой. — Марк усмехнулся по-волчьи. — Сейчас нам очень пригодятся наши тренировки. Мы будем завтракать на цивилизованной стороне Вала. Уходим через две минуты, так что собирайтесь и приготовьтесь к бегу.

Солдаты принялись за дело, подтягивая ремни и проверяя состояние обуви. Как только центурия двинется, любой солдат, у которого что-то упадет или разболтаются сапоги, будет вынужден отстать, а потом бежать в два раза быстрее, чтобы догнать колонну. Марк отвел Дубна в сторону и прошептал ему на ухо:

— Нам нужно знать, что здесь будет происходить в ближайшие пару часов. Выбери хорошего бегуна, забери у него часть снаряжения и найди подходящее место, откуда виден пожар. Пусть ждет до полудня, потом собирается и догоняет нас у Вала.

Оптион молча кивнул, бдительно следя за деятельностью центурии. Девятая в прохладном утреннем воздухе трусцой направилась к Валу. Было слишком рано, и солнце еще не припекало. Оглядываясь назад, даже в десяти милях от фермы, Марк поражался размерам столба дыма. Тот вздымался к небу, а потом, встретившись с потоками воздуха на высоте нескольких тысяч футов, изгибался вбок. Марк криво усмехнулся. Кто знает, какой эффект этот знак окажет по их сторону Вала и за что его могут принять… По крайней мере юноша ожидал встретить дружеские лица, как только Девятая перейдет границу. По всей вероятности, разведчики мчатся к этой точке и с востока, и с запада.

К середине утра они достигли места, где ранее пересекали Стену, и разбили временный лагерь на южной стороне Вала. Марк распорядился достать полевые рационы и предался излишествам, добавив к сушеному мясу и остаткам вчерашнего хлеба немного солений из горшка, который Антенох сунул в свой ранец. Потом юноша вскарабкался на стену, чтобы осмотреть территорию к северу, и увидел свет у подножия дымного столба. Скорее всего, огонь пожирал хозяйственные постройки. Вершина столба размылась на десяток миль, превратилась в грязное пятно на голубом небе, которое медленно рассеивалось под легким ветерком. Земля перед Валом плавно поднималась на несколько сотен ярдов, а потом круто спускалась к далекой линии деревьев. С того склона, подумал Марк, невозможно увидеть Вал.

Он спустился обратно и подошел к женщине, завтракавшей в одиночестве. Ее охраняли те же два солдата, которые были с ней во время ее предрассветного бдения при умирающем. Марк отпустил солдат и, поскольку она не выказывала желания встать ему навстречу, присел с ней рядом. Сейчас он впервые увидел ее при свете дня. На лице виднелись следы суровых побоев, и довольно свежих: синяки уже почти сошли, но их тени все еще были заметны на скулах и подбородке.

— Госпожа, мы не были формально представлены…

Она озадаченно посмотрела на него, потом протянула руку. Марк заметил обручальное кольцо.

— Ваш муж, должно быть, беспокоится…

— Сильно сомневаюсь. Из-за него я здесь.

Он уловил интонацию ее ответа и сменил тему разговора.

— Марк Валерий Аквила к вашим услугам… хотя я не назывался этим именем уже три месяца.

Она впервые улыбнулась, возможно, его формальности.

— Когда я покидала Рим, братья Валерия Аквилы были среди самых уважаемых сенаторов города. Мой отец часто говорил о них. Что вас с ними связывает?

Видимо, он помрачнел, поскольку она с обескураживающей заботой коснулась его руки.

— Простите…

Он улыбнулся, вновь почувствовав, как заживает его душевная рана.

— Все хорошо… Просто вы — первый римлянин, который задал мне этот вопрос. Я давно гадал, как же я отвечу на него — солгу, защищая себя, или скажу правду и умру с честью.

Марк глубоко вздохнул, признательный, что она терпеливо ждет, пока он соберется с духом.

— Моим отцом был сенатор Аппий Валерий Аквила. Он пал жертвой дворцовых интриг, которые возглавлял префект преторианцев, и, как мне сообщили, всю мою семью убили, чтобы предотвратить попытку отмщения. Я был преторианским центурионом…

Она на секунду распахнула глаза, уловив иронию, но сразу смягчилась и сочувственно посмотрела на Марка.

— …отец сумел подкупить трибуна, и тот послал меня в эти земли с фальшивым имперским поручением. Он сказал, что я повезу письмо для легата в Тисовую Рощу, но в действительности я вез последнее письмо отца.

— Мне жаль.

— Спасибо. Я избежал двух попыток убить меня и закончить дело благодаря усилиям двух человек, которых считаю своими ближайшими друзьями, и теперь сражаюсь под именем Марк Трибул Корв. Всего пять человек знают об этом обмане, так что сейчас, госпожа, вы властны над моей жизнью и смертью. Простого разоблачения хватит, чтобы через пару дней меня заключили в тюрьму и казнили. Не ответите ли вы любезностью на любезность, назвав свое имя?

Короткая улыбка озарила лицо женщины.

— Почту за честь, центурион. Я Фелиция Клавдия Друзилла, дочь Октавия Клавдия Друза и жена Квинта Декстера Басса, префекта, командующего Второй Тунгрийской когортой в Больших Лугах. И я бы предпочла не пачкать свой рот этим именем!

На секунду она сердито уставилась в землю.

— Простите, центурион. Несчастливый брак — не ваше дело и не ваша забота.

— За исключением, возможно, случая, когда он приводит к похищению… и жестокому обращению с римским гражданином?

Друзилла снова рассмеялась. Странная реакция для человека, который претерпел в плену мучения, расписанные их первым источником сведений.

— Я не подвергалась какому-то особо жестокому обращению, эти синяки предшествовали моему плену. Скорее всего, меня насиловали бы до бесчувствия, если бы варвары явились туда раньше вас, но тех людей мое присутствие не возбуждало, а смущало. Я сбежала из форта моего мужа, когда не могла больше терпеть его насилие и жестокость. Я уговорила служанку переодеть меня в местную жительницу, как только мы выбрались за пределы видимости форта. Неделю назад мы выскользнули из ворот одного из мильных фортов и направились в родную деревню служанки. На следующий же день нас поймал хозяин той фермы. Он запер меня — наверное, хотел взять силой, — но его жена слишком яростно возражала. Она говорила, из-за этого к ним придут легионы. Думаю, она пожалела меня, увидев мое лицо.

— Вдобавок она вполне могла ревновать.

Друзилла снова улыбнулась, на этот раз печально.

— Благодарю за вашу любезность. Когда вы появились, они все еще решали, что со мной делать. Почему вы пришли?

— Мы захватили мужа, который следил за нашей крепостью, Холмом. Один из его людей сказал, что он уже…

Марк смущенно умолк. Женщина, тронутая его смущением, коснулась его руки.

— Наверное, хвастался, чтобы поддержать его репутацию. Я…

С верхушки Вала послышался крик. Дубн опередил Марка у лестницы, и оба, задыхаясь, взбежали к площадке наверху мильного форта. По травянистой равнине, примерно в полумиле от ворот, бежал человек.

— Это наш разведчик!

Дубн мрачно кивнул.

— И на мой взгляд, он бежит слишком быстро.

Он развернулся и крикнул вниз:

— Девятая центурия, подъем! Строиться к бою!

Тем временем из-под покрова леса, в миле от бегущего солдата, вырвался десяток всадников.

Дубн скатился вниз по лестнице, пока Марк напряженно всматривался в далекий лес, ища признаки нового движения. Он обернулся к центурии. Солдаты выстроились по стойке «вольно», со щитами и копьями, лица грязные от импровизированной ночной маскировки, на доспехах и телах — следы засохшей крови. Инстинкт подсказывал Марку: сначала вывести их, а уже потом предупредить об опасности.

— Первая палатка, открыть ворота!

Марк сбежал по лестнице и обнажил меч, ярко блеснувший в солнечных лучах.

— За мной!

Он выбежал через открытые ворота и, развернувшись, смотрел, как следом, по четыре в ряд, выбегают его солдаты. На их лицах в равных долях читались страх и решительность. Марк описал мечом сверкающую дугу, привлекая внимание солдат.

— Девятая центурия, наш товарищ в опасности. Возможно, в засаде сидят еще кавалеристы, которые только и ждут, чтобы мы отошли от Вала. Если они там есть, мы все можем погибнуть, пытаясь спасти одного человека. Но задумайтесь, что он почувствует, когда увидит — мы спешим к нему. Мы отправимся туда и вернем его, или же врагам придется убить всех нас, чтобы схватить одного.

Многие солдаты недоверчиво смотрели на Марка, но ноги все равно несли их прочь от спасительного Вала. Юноша почувствовал, что перестает контролировать события, и ощутил первый укол паники. Внезапно он позабыл все слова, которыми мог успокоить или ободрить солдат. Он повернулся лицом к врагу, молча взмахнул мечом и указал на мчащихся кавалеристов. Из заднего ряда центурии громыхнул низкий и суровый голос:

— Девятая центурия… готовсь… Бегом!

Там, где обращение к разуму оказалось бесполезным, команда, как удар кнута, заставила солдат без раздумий устремиться вперед. Центурия бежала дружно, ряды чуть раздались в стороны, чтобы дать работающим ногам побольше места. Марк с признательностью взглянул на Дубна, но здоровенный оптион только махнул рукой, призывая юношу заняться своей работой. В эту секунду Марк понял, что должен делать, если хочет добитьсяуспеха. Волна адреналина добавила его словам непривычной свирепости:

— Шевелитесь, сукины дети! Ни один гребаный конюх не поспеет за нами!

Марк набрал в грудь воздуха и помчался, догоняя первые ряды, потом пристроился рядом с ними и начал наращивать скорость, увлекая солдат в безумную гонку с варварской кавалерией. Они достигли пологого хребта и побежали вниз по склону, чтобы встретиться с вымотанным разведчиком на несколько секунд раньше. Едва солдат упал на руки своих товарищей, Марк заорал команду, и центурия образовала квадрат с пустой серединой. Маленький кавалерийский отряд, лохматые мужчины на выносливых лошадках, раздался и обогнул центурию с двух сторон, явно не желая вступать в бой с таким количеством пехотинцев в защитных порядках. Девятая, выпуская пар, издевалась и размахивала копьями, выкрикивая оскорбления. Всадники кружили поодаль. Марк, который стоял в середине построения и смотрел на бессильно мечущихся кавалеристов, неожиданно почувствовал руку на своем плече.

— О, Бригантия! Помоги нам боги…

Он посмотрел в ту сторону, куда указывал Антенох, и резко побледнел. Маленькой группе всадников вовсе не требовалось принимать вызов центурии. Из леса темной волной накатывалось не меньше сотни конных варваров.

9

Марк смерил взглядом полумилю, отделяющую Девятую от темных зарослей леса. Вражеская иррегулярная кавалерия быстрой рысью выбиралась из-под покрова деревьев. Выстроившись в неровную линию, всадники галопом помчались вверх по склону, навстречу хрупкому квадрату центурии. Марк посмотрел на своих солдат. Все внимание было приковано к приближающимся варварам, люди не могли поверить в такой резкий и жестокий поворот судьбы. Даже Дубн, казалось, сник и оперся на свой жезл, будто внезапно устал. На секунду надежда покинула молодого офицера. Он посмотрел назад. Маленький отряд кавалерии выжидал неподалеку на склоне, чуть ниже гребня. С такого расстояния можно было разглядеть насмешливые улыбки варваров. И тут, с силой, которая потрясла и самого Марка, и его людей, в нем вспыхнул гнев и выплеснулся пылающей яростью в голосе:

— Девятая центурия, копья к бою!

Несколько солдат обернулось. Их оцепеневшие лица только сильнее разожгли пламя его гнева.

— Девятая центурия, копья к бою! Приготовиться атаковать кавалерию в нашем тылу!

Дубн внезапно ожил и ударил солдата рядом с собой по спине.

— Ты слышал офицера? Копья к бою!

Центурия вздрогнула, словно по рядам пробежал порыв ветра, и подтянулась. Дубн вновь рявкнул, расшевелив солдат новой задачей:

— По команде «в шеренгу» выстроиться в две шеренги лицом к фронту. Готовсь… В шеренгу!

Месяцы тренировок дали о себе знать. Девятая, захваченная привычной командой, без раздумий начала быстро перестраиваться. Через двадцать секунд они стояли в шеренге лицом к далеким всадникам, приготовив копья для броска. Марк оглянулся и увидел, что маленький отряд кавалерии по-прежнему держится на склоне, у них в тылу. Всадники с любопытством наблюдали, как их враги отказываются даже от минимальной защиты строя щитов, но никуда не двигались. Едва последние люди заняли свои места, Марк поднял меч и указал им вверх по склону.

— Кругом! В атаку!

Лошади варваров удивленно заржали, когда шеренга бросилась им навстречу; каждый солдат орал во всю мощь своего голоса. Более опытные всадники, которым удалось совладать с лошадками, поскакали вверх по склону, но большинство отстало, пытаясь справиться с животными. Едва боевой клич центурии затих, Марк выкрикнул последнюю команду, завершающую их бросок:

— Метнуть!

Шеренга бросила копья практически одновременно; солдаты дружно выдохнули, когда древки вылетели из напряженных рук и, прочертив короткую яростную дугу, обрушились дождем острой стали на бестолково крутящихся всадников. Копья пронзали людей и лошадей, их крики смешались в какофонии боли.

— Мечи к бою!

Девятая, почти не сбившись с шага, набросилась на упавших. Солдаты вонзали клинки в людей и лошадей с беззаботной жестокостью победителей, беспощадно убивая тех, кто не мог убежать. Короткая и жестокая схватка завершила бой. Пятеро бойцов получили различные ранения, в то время как с десяток мертвых и умирающих солдат и их лошадок остались лежать на крошечном поле боя.

Марк обернулся к большему отряду врага. При виде резни, учиненной над их собратьями, варвары помчались быстрее, и сейчас до них оставалось едва ли четыре сотни шагов.

— Построиться квадратом!

Солдаты мрачно кивнули и, подбирая копья, принялись быстро занимать свои места в строю, готовясь встретить натиск врага и погибнуть. Когда квадрат был выстроен, Марк снова оглянулся и с удивлением заметил, как несколько уцелевших варваров, отступивших почти к самому гребню, сейчас с бешеной скоростью проносятся мимо центурии, направляясь к основному отряду. Поравнявшись с приближающимися собратьями, пара всадников обернулись и что-то крикнули, указывая в сторону склона.

Племенная кавалерия запнулась, будто на секунду потеряв свою цель, и в этот миг Марк услышал какой-то странный звук. Отдаленный гул походил на гром, ворчащий где-то за горизонтом, но центурион не только слышал его, но и ощущал сквозь подошвы сапог. Гул усиливался, заставляя солдат оборачиваться по мере того, как они понимали: звук движется к ним сзади, со стороны Вала.

Внезапно гребень холма ожил. Лавина всадников помчалась вниз по склону, обтекая с двух сторон крошечный квадрат Девятой. Кавалеристы в доспехах пригибались к конским шеям, наставив длинные копья на варваров. Те уже разворачивались в надежде спасти свои жизни и сражались с лошадьми, приросшими к земле от страха перед грохочущей волной тяжелой кавалерии. Декурион привстал в седле, поднял копье и подбодрил своих людей криком, когда они проносились мимо Девятой. От их ответного рева волосы на шее Марка встали дыбом.

— Петриана!^[9] Петриана-а!

Кавалерия миновала Девятую и ударила в задние ряды вражеских всадников. Центурия изумленно смотрела, как волна кавалеристов растеклась по открытому пространству между гребнем и лесом. Там, где она прошла, землю усеивали холмики из тел варваров и их лошадей. Строй местных всадников за секунду истончился, их лошадки становились легкой добычей для более сильных и свежих римских коней. Копья впивались в спины и шеи спасающихся бриттов, заставляя тела всадников изгибаться в момент удара.

Группа кавалеристов галопом подскакала к маленькому квадрату центурии; вымпелы у наконечников копий бодро вились на свежем ветру. Над отрядом гордо реял, крутясь и хлопая при порывах ветра, длинный стяг с драконом. Всадники расступились, и к Девятой направился великолепный серый жеребец. Подобно его собратьям, морду животного защищала отделанная броня; у носа она изгибалась, над отверстиями для глаз виднелись полукруглые выступы. Немолодой всадник внимательно вглядывался в ряды центурии из-под разукрашенного шлема. Телохранители разъехались в стороны, следя за окрестностями с профессиональной осторожностью.

Марк вышел из рядов Девятой и отсалютовал префекту, восхищенно глядя на его рельефную бронзовую кирасу, которая крепилась обычной льняной тесьмой. Старший офицер спрыгнул с коня, передал поводья сопровождающему его солдату и ответил на салют. Он с неприкрытым любопытством уставился на Марка. Потом, с тем же выражением лица, осмотрел картину бойни и, не переводя взгляда на молодого офицера, заговорил скрежещущим патрицианским голосом:

— Тебе повезло, молодой центурион, что мы оказались рядом. Иначе твоя голова уже украшала бы копье какого-нибудь волосатого парня. Я Лициний, префект, командующий кавалерийским крылом Петрианы. Твое подразделение?

Марк встал по стойке «смирно» и отсалютовал:

— Девятая центурия, Первая Тунгрийская когорта, префект!

Мужчина слегка поднял бровь. Центурион прямо встретил его взгляд, приметив морщинистый лоб офицера и складки, сбегающие вдоль его носа. Старик, решил Марк, явно солдат до кончиков ногтей, опытный префект, сменивший два или три назначения, прежде чем получил престижную должность командира кавалерии.

— Тунгрийцы? Ты, мальчик, говоришь как римлянин, а не как тунгриец. Да и выглядишь тоже… Так что же делает Девятая центурия Первой Тунгрийской по эту сторону Вала? Да еще готовясь умереть от копий вражеской кавалерии?

Марк пересказал ему события последних двух дней скупыми фразами, содержащими только голые факты. Префект невозмутимо наблюдал, как его люди, спешившись, добивают раненых и подбирают предметы на память. Когда Марк дошел до скота, префект прервал его.

— Минуту… Декурион!

От ожидавшего префекта отряда отделился офицер. Он рысью подскакал к командиру и отдал четкий салют.

— Господин?

— Отправьте курьера в Котел, вот сообщение…

Офицер достал табличку; стило зависло над воском.

— От Петрианского крыла. Спасена Девятая Первой Тунгрийской от атаки варварской кавалерии, к северу от Вала у двадцать седьмого мильного форта. Опрошен центурион. Пятьдесят с лишним быков обнаружены в десяти милях отсюда к северо-востоку от Холма. Скот забит и сожжен, чтобы не достаться врагам. Судя по количеству быков и вражеской кавалерии, предполагаю наличие в районе отряда численностью от десяти до пятнадцати тысяч человек. Скорее всего, сейчас они отойдут в поисках иного источника продовольствия. Атака на Вал в этом секторе в настоящее время маловероятна. Переслать командиру Шестого легиона немедленно. Конец. Дайте курьеру двадцать человек сопровождения. Выполняйте!

Офицер развернулся и ускакал.

— Продолжай, центурион.

Марк закончил рассказ, объяснив их возвращение на варварскую сторону Вала необходимостью спасти товарища. Префект снял шлем, бросил его сопровождающему солдату и пригладил густую шевелюру. Среди черных волос виднелись седые пряди. Он недолго размышлял, потом повернулся к Марку и кивнул, поджав губы:

— Что ж, центурион, либо тебе улыбается сама Фортуна, либо ты исключительно умелый офицер. В любом случае ты можешь гордиться центурией. По моему опыту, не многие пехотинцы рискнут ради друга, как это сделали твои люди. Я салютую всем вам!

К удивлению Марка, префект так и сделал, похлопывая юношу по плечу в знак поздравления.

— Я счел бы за честь сопроводить твоих людей в Котел и выпить с тобой чашу вина, как только ты разместишь свое подразделение. Трубач! Сбор! У этих бездельников было достаточно времени, чтобы подобрать на поле боя все оторванные головы. А теперь, юноша, меня очень интересует твой акцент. Расскажи-ка о себе побольше.

Марк, который оказался в центре внимания человека незаурядного ума и не был готов к объяснению своего происхождения, лихорадочно думал. Но в эту минуту Антенох ловко выступил из рядов и, к удивлению всей Девятой, с жаром отсалютовал:

— Префект, господин, прошу прощения, но наш центурион не упомянул, что у ворот Вала нас ждет молодая госпожа-римлянка. Ваше превосходительство, возможно, захочет отрядить для нее сопровождение, чтобы обеспечить безопасность в нынешних неприятных обстоятельствах.

Префект глубокомысленно кивнул и чуть заметно улыбнулся.

— Совершенно верно, рядовой, и хорошо, что ты указал на это. Центурион, мы возвращаемся на дорогу на восток. Надеюсь, позднее, в Котле, нам удастся поговорить в более спокойной обстановке.

Он забрался на коня, надел шлем и поскакал в сторону Вала, послав великолепного серого скакуна в галоп. Телохранители пришпорили коней и помчались следом.

К вечеру Солемн был вынужден признать, что при нынешнем положении дел он впервые за последнюю неделю может расслабиться. Легат отдыхал в кресле, пока офицеры Шестого легиона докладывали о текущей ситуации, и думал, что вся эта чудовищная неразбериха минувших дней закончена и дела наконец-то пошли на лад. До командной палатки доносился шум падающих деревьев; инженеры трудились над совершенствованием полевых укреплений, которые защищали фланги и тыл и заставляли противника, идущего в лобовую атаку, еле ползти. С этими укреплениями и легионной артиллерией, которая будет держать врага под убийственным обстрелом, его шесть тысяч могли удержать такую хорошо оборудованную позицию на опушке леса от троекратно превосходящего по численности противника.

Тит Тигидий Перенн, как старший трибун легиона, подошел к карте и указал на их позицию по обе стороны дороги к Тисовой Роще, в десяти милях к югу от Вала, а затем — на позицию ударной группы ауксилиев у Котла.

— Итак, легат, в итоге перед нами разомкнутый вражеский строй из примерно пятнадцати тысяч человек. Наше нынешнее расположение не позволяет Кальгу замахнуться на большее, чем поджог нескольких гарнизонных фортов. Если же он атакует на юг, чтобы попытаться прорваться к Тисовой Роще, мы станем защитной наковальней, тогда как префект Лициний и его когорты ауксилиев, плюс крылья Петрианы и Августы, молотом ударят ему в тыл. С другой стороны, если он попытается пробиться на запад, ауксилии смогут сдержать его, если выберут подходящее место, а мы покинем укрепления и нанесем удар. В любом случае, куда бы он ни атаковал, мы накроем его, как фишку в «Разбойниках», и уничтожим. К счастью, обнаружение и сожжение припасов для их западных сил, а также истребление Петрианой их кавалерии на время обезопасило тылы префекта Лициния. Единственный вопрос — как нам воспользоваться этим успехом.

Солемн, пристально всматриваясь в карту, кивнул:

— Да, похоже, Кальг попался в ловушку своей неудачной стратегии. Без западных сил он не может устранить угрозу флангового удара со стороны Лициния. При этом он не может эффективно ударить на запад или юг, не подвергая себя страшному риску. Наступление на восток в значительной степени бессмысленно и одновременно рискованно — он может оказаться зажатым между Валом и морем. Я думаю, господа, мы его поймали. По крайней мере, выравняли ситуацию настолько, что способны на время сдержать его буйство. По моему мнению, мы перехватили инициативу и сейчас можем окапываться, заставляя Кальга сделать свой ход. Если он нападет, то рискует оказаться под ударом с двух сторон; если будет ждать, это сыграет нам на руку, в игру вступят Второй и Двадцатый. У кого-то есть возражения?

Его старший центурион заговорил:

— Я согласен, легат. Нам следует оставаться в обороне, пока не подойдут остальные легионы. Сражаясь за нашими укреплениями, при поддержке артиллерии, мы сможем сдерживать варваров так долго, что ауксилии успеют подойти и ударить им во фланги и в тыл. Выдвигаться вперед, имея всего шесть тысяч копий, самоубийство.

Перенн кивнул.

— Я согласен со старшим центурионом, но с небольшим дополнением. Когда Кальг двинется обратно на север — а он, учитывая его положение, неизбежно отступит, — нам нужно быстро последовать за ним и встать к северу от Вала. У меня на примете есть отличное место для передового лагеря.

Солемн встал: решение было принято.

— Хорошо. Мы никуда не двигаемся и вынуждаем Кальга выбирать. У него есть несколько варварских племен, которые жаждут наших голов, но нет безопасного способа дать им желаемое. Давайте посмотрим, что же он сделает.

Дорога к крепости у Котла была спокойной; легкая пробежка по меркам регулярных упражнений центурии. Однако зрелище проезжающих мимо кавалеристов, с седел и копий которых свисали отрезанные головы, в конце концов, начало раздражать. Морбан потряс штандартом Девятой центурии, положив начало воодушевленному исполнению любимой походной песни.

Марк криво усмехнулся едущему рядом декуриону, когда песня перешла к описанию сексуальных привычек кавалеристов. Он догадывался, что офицер слышит ее далеко не в первый раз.

Через некоторое время, когда небо затянули тучи, намекая на дождь, солдаты сосредоточились на марше, желая поскорее присоединиться к когорте в Котле и получить порцию горячей еды. Когда стемнело, а они все еще были в пяти милях от цели, всадники зажгли факелы. Они освещали путь центурии и торжественно сопроводили ее к стенам крепости, где их уже ждал старший центурион с отрядом из двадцати человек с факелами. Фронтиний шагнул вперед и жестом приказал следовать за ним, внутрь временных укреплений из шестифутовых торфяных стен. За стеной горели бивачные костры десятков центурий. Девятая с гордо поднятыми головами направилась на участок лагеря Первой Тунгрийской, где товарищи приветствовали их почтительным молчанием.

Марк вышел перед центурией, развернулся на месте и отсалютовал старшему центуриону, который мрачно ответил на салют.

— Старший центурион, Девятая центурия докладывает о возвращении после выполнения особой задачи.

Секст Фронтиний, по-прежнему с каменным выражением лица, посмотрел на него и только потом заговорил:

— Девятая центурия, если сообщения, которые мы получили, верны, вы сделали честь когорте. Сейчас вы устали, нуждаетесь в мытье, питании и отдыхе. Ваши товарищи покажут, где стоят палатки, где есть вода и горячая еда, которые приготовлены для вас. Утреннее построение для Девятой центурии отменяется, вы выйдете на построение в полдень, перед обедом. И без вашей нынешней крови и грязи. Свободны.

Он повернулся к Марку и коснулся его руки.

— Но не ты, центурион. Ты пойдешь со мной.

Фронтиний вел Марка через темный лагерь, пока они не добрались до штабной палатки. Она была в три раза больше стандартных, рассчитанных на десять человек. Большую часть внутреннего пространства занимал деревянный стол, тускло освещенный гаснущими масляными лампами; по всей его ширине аккуратно разложены свитки — свидетельство бурной управленческой деятельности в дневное время. В одном углу висела ширма, отделяющая личные покои префекта. Рядом стояла пара полностью вооруженных солдат из Пятой центурии, охранявших командующего. Фронтиний осторожно кашлянул, и из-за ширмы появился начальник.

Эквитий кивнул обоим и указал на стулья, стоящие вокруг низенького столика.

— Центурион, известия о ваших подвигах опережают вас. Если верить донесению, которое передал мне местный префект, ваша центурия в ходе обычного поиска обнаружила и уничтожила не только разведывательную группу варваров, но и пятьдесят голов скота, предназначенного для вражеских отрядов. Это так?

Марк кивнул и устало опустился на предложенный стул.

— Да, господин.

Фронтиний продолжал молчать, а префект рассеянно потеребил бороду.

— Этого я и боялся. Ты, юноша, поставил нас в затруднительное положение. С одной стороны, тебя все еще разыскивают, за твою голову назначена награда. С другой — ты герой дня, благодаря которому вражескому отряду в десять или пятнадцать тысяч человек пришлось повернуть назад, и все это ценой потери двух человек. Префект Лициний воспевает тебя каждому, кто готов слушать, и уже прислал формальную просьбу о встрече с тобой. Не исключено, что он хочет предложить тебе должность в Петриане, более подходящую для хорошо воспитанного юноши, каковым ты и являешься… И в этом главная проблема. Едва эйфория спадет, он уже через пять минут начнет задавать непростые вопросы, и не надо обладать большим умом, чтобы понять, чем все закончится. Однако, если я отклоню его просьбу, он начнет обращаться с расспросами к более широкому и гораздо более опасному кругу людей. И я все еще не могу решить, как лучше поступить…

Марк кивнул.

— Префект, за последние несколько часов я много об этом думал. Возможно, у меня есть решение, хотя бы на завтра.

Он говорил несколько минут, все время следя за реакцией префекта. Эквитий коротко обдумал его идею и кивнул.

— Не забудь, с первыми лучами солнца. Не будем рисковать, вдруг префект Лициний — ранняя пташка… Хорошо, свободен.

Марк и Фронтиний встали, собираясь уйти. Эквитий уже было отвернулся, но потом вновь посмотрел на Марка, словно внезапно вспомнил о чем-то.

— Кстати, центурион…

— Префект?

— Отличная работа. Спи спокойно.

Когда они вышли из палатки, Фронтиний задержал Марка, положив ему руку на плечо. Его глаза блестели в свете факелов, но густые тени не давали разглядеть выражение лица.

— Ты вывел за Вал всю центурию, чтобы спасти жизнь одного солдата?

Марк хладнокровно кивнул:

— Да. Сейчас это может показаться неправдоподобным, но да, старший центурион, я так и сделал.

Он ожидал бури. Но, к его изумлению, пожилой мужчина странно посмотрел на него и медленно кивнул.

— В лучших традициях тунгрийцев, знал ты об этом или нет. Хорошая работа, центурион, очень хорошая.

Марк нахмурился.

— А если бы я потерял всю центурию, пытаясь спасти одного человека? С тех пор я только об этом и думаю.

Фронтиний посмотрел на него и покачал головой.

— Есть два вида хороших офицеров. Те, кто все делает правильно, и те, кому с рождения благоволит Коцидий. Последние могут рискнуть и добиться большего, чем те, кто просто следует уставу. Тебе повезло, центурион. Постарайся, чтобы так было и впредь.

Антенох разбудил Марка еще до рассвета. Он тряс центуриона за плечо, пока тот не зашевелился и не спустил ноги с кровати.

— Центурион, скоро рассвет. Пора одеваться. Вот, выпейте это.

Кубок теплого меда, разбавленного приличным количеством вина, помог Марку продрать глаза. В палатке, освещенной единственной лампой, было темно и душно. На мгновение юношу озадачил мерный стук по крыше из промасленной кожи.

— Там льет. Отличный день для отбытия наказания. Когда ночная стража меня разбудила, они очень радовались, мол, такой дождь может идти до полудня. Проклятая Вторая центурия…

Марк тихо застонал и попытался встать. Быстро умывшись водой из миски, которую принес Антенох, центурион немного пришел в себя. Оставшийся мед согрел юношу, так что он даже отвлекся от погоды, пока влезал в форму. Антенох помог накинуть плащ и выглянул из-под клапана палатки, пока Марк собирался с духом, готовясь выйти под ливень и уже через десять минут насквозь промокнуть.

— Ваш эскорт здесь.

Марк удивленно выглянул наружу. Там, ухмыляясь до ушей под серым утренним небом, стояли четверо солдат Девятой, завернутые в плащи. Каждый человек держал шест, привязанный к наскоро сделанной деревянной раме. На раму натянули нечто подозрительно напоминающее остатки стандартной палатки. Антенох с веселым изумлением покачал головой.

— Вот ведь тупицы, полночи скручивали эту проклятую штуковину. Я говорил им, что если вы проведете весь день под дождем, то в следующий раз дважды подумаете, прежде чем атаковать пятикратно превосходящую нас кавалерию, но они решили по-своему…

Марк встал под укрытие и потрясенно покачал головой. Циклоп, этот одноглазый злодей, высвободил одну руку для салюта.

— Куда, господин?

Марк пересилил себя и обрел дар речи.

— К командной палатке… господа, на самом деле вовсе не нужно…

Другой рядовой, мужчина с изможденным лицом и шрамом на щеке, поднял руку, останавливая возражения Марка, и хрипло произнес:

— Господин, этого хотела вся центурия, так что не беспокойтесь о нас. Еще четверо ждут своей очереди, а мы сможем пойти и обсохнуть. А теперь, парни, по команде «марш», к главному сараю!

Они шагали по пустынным улицам лагеря, притягивая потрясенные взгляды часовых, которые стояли на границах участков каждой центурии, пока не добрались до штабной палатки. Люди жались друг к другу, укрываясь от дождя, и с недоверием смотрели на необычное зрелище.

Фронтиний выглянул из двери, выпучил глаза и шагнул под дождь. Четверо солдат решительно уставились в светлеющее небо, а Марк неуютно ежился, ожидая приговора начальства. Фронтиний в гробовом молчании обошел вокруг конструкции, его безупречно начищенные сапоги покрывались бисером дождевых капель. Наконец старший центурион обернулся к нервничающему Марку.

— Должен признаться, я поражен до глубины души, впервые за все двадцать два года службы. Ты, Шрамолицый, что все это значит?

— Девятая центурия заботится о своих, господин. Мы не допустим, чтобы наш молодой командир умер от холода…

И замолчал. Ответить на вопрос старшего офицера когорты стоило солдату таких усилий, что он покраснел.

— Ясно…

Центурион и его люди, затаив дыхание, ждали приговора.

— Нигде в уставе не сказано, что офицер не может отбывать дисциплинарное взыскание под укрытием от ливня в виде четырех солдат с палаткой, привязанной к деревянной раме. Даже если, по крайней мере, один из этих солдат известен во всей когорте как человек, по мнению которого большинство офицеров не годятся даже для уборки сортиров…

«Шрамолицый» из красного стал багровым.

— …так найдется тут местечко еще для одного?

Марк указал на место рядом с собой. Не обращая внимания на возмущенные взгляды крышеносцев, Фронтиний зашел в укрытие, снял шлем и стряхнул воду с подмокшего гребня. Он косо посмотрел на Марка и смахнул с лысины одинокие капельки дождя.

— А теперь, центурион Два Клинка, раз уж ты получил в свое распоряжение слушателя поневоле, можешь поведать мне о своих вчерашних подвигах.

Префект Лициний, который явился после завтрака, тоже не сразу справился с собой при виде укрытия. Пикантности ситуации, как позднее Морбан признался Дубну, добавило то, что конструкция с шестами в этот момент находилась в процессе передачи. Кавалерист, потеряв дар речи, следил, как четверо солдат торжественно, будто легионного орла на параде, вручают ширму новой четверке. Когда передача завершилась, сменившиеся солдаты, печатая шаг, завернули за угол штабной палатки и там попадали на землю, корчась от сдавленного хохота. Префект подошел ближе, к молчащему центуриону и его начальнику. Фронтиний непринужденно вещал о боевых привычках врагов, притворяясь, что не замечает старшего офицера.

— …вождь племени тычет, куда бежать, орет на них до исступления, а потом они неистово мчатся вперед. Но если по какой-то причине им нужно развернуться, возникают трудности, поскольку ты не можешь просто…

Он вытянулся по стойке «смирно», скомандовав Марку и крышеносцам последовать его примеру. Лициний, присутствие которого сейчас было официально признано, подошел ближе и кивнул Фронтинию. Дождь молотил по промасленной накидке префекта, и он с явной завистью смотрел на передвижную крышу.

— Вольно, старший центурион.

Фронтиний встал вольно и отдал трибуну безупречный салют.

— Префект Лициний, добро пожаловать в лагерь Первой Тунгрийской.

Префект привычно ответил на салют и встал так, чтобы укрытие хоть немного защищало его от непрекращающегося дождя.

— Старший центурион Фронтиний, могу я осведомиться о назначении этого…

Он неопределенно махнул рукой и поднял бровь при виде серьезного лица Фронтиния.

— Префект, этот центурион находится под дисциплинарным взысканием, один день смотра в полной форме и без права разговаривать. За нарушение письменных приказов префекта Эквития, заключающееся в том, что он вывел центурию за Вал ради спасения своего солдата и в результате был спасен вами.

— А сам префект?

— Отбыл на патрулирование с четырьмя центуриями, господин, в сторону Северной дороги.

— А это?

Лициний вновь указал на тент. Крыша уже немного провисла под тяжестью воды, пропитавшей кожу.

— Все просто, господин. Видимо, этот молодой офицер привил своим людям достаточно гордости, чтобы они сочли себя обязанными отбыть наказание вместе с ним.

Префект мягко улыбнулся, признавая, что такое объяснение отклоняет любые замечания, которые он мог бы сделать о правомерности использования укрытия.

— Понятно. Ладно, старший центурион, тогда сообщите, пожалуйста, этому центуриону, что мне жаль упускать возможность должным образом познакомиться с ним. Петриане приказано провести разведку боем в западном направлении, чтобы установить точное расположение наших синеносых приятелей. Однако не сомневаюсь, что мы еще сможем увидеться. Просто удивительно…

Он развернулся и ушел, недоуменно покачивая головой.

Фронтиний подождал, пока префект не скроется из вида, вышел из-под укрытия и критически осмотрел неуклонно светлеющие тучи.

— Еще час, и он перестанет. Хорошо, центурион Два Клинка, настоящим я заменяю ваше наказание на заключение в палатке до заката. Поспи немного, твоя центурия в ночной страже. Не сомневаюсь, что Принц захочет познакомить тебя с искусством активного ночного патрулирования…

Несмотря на шум в лагере, Марк крепко спал, пока Антенох снова не разбудил его на закате. Молодой человек жадно заглотил кусок холодного мяса с хлебом и, в сопровождении своего писаря, отправился на поиски оптиона. Дубн был погружен в расписание ночных караулов, разбивая центурию на палатки и определяя для каждой группы зону патрулирования в лагере тунгрийцев. Когда он закончил, перед штабной палаткой осталась последняя группа из восьми человек постарше, с множеством шрамов от былых схваток. Оптион прошептал Марку на ухо:

— Это лучшие люди для ночного патруля, они надежнее прочих. Мы перебираемся через Вал, выбираем высотку в лесу, потом слушаем и ждем. Здесь хороший лагерь, но мы часто пользовались им раньше, так что враги должны о нем знать. Племена отправят разведчиков, они попытаются просочиться сюда, изучить лагерь, а может, даже утащить часового или офицера из палатки. Мы слышим их, подкрадываемся и убиваем. Все просто. Этой ночью узнаешь пару новых приемов. Пока мы в лесу, Морбан останется за дежурного.

Он протянул Марку толстую палку и отрез черной ткани.

— Плащ спрячет тебя в лесу и защитит от холода. Намотай тряпку на голову, чтобы заполнить место под шлемом. Будет теплее, и вдобавок поможет, если тебя ударят по голове. В ночном бою дубинка лучше меча, но у тех парней своих дубинок хватает.

Антенох ждал рядом, с большим и явно неуставным мечом, привязанным к спине. Дубн махнул ему рукой.

— Сегодня ты не нужен. Оставайся здесь, охраняй палатку.

Антенох невозмутимо развернулся и исчез в окружающих тенях.

— Я все еще ему не доверяю. Лучше оставить его здесь, не будет риска получить нож в спину.

Дубн неторопливой рысью повел группу через проход в земляной стене и дальше, вверх по пологому склону, к темной линии деревьев. Когда они добрались до леса, патруль вжался в холодную землю и молча ждал, пока Дубн решит, безопасно ли двигаться дальше. Марк вглядывался в лабиринт древесных стволов; по мере того как глаза привыкали к темноте, его ночное зрение улучшалось. Дубн прошептал ему в ухо:

— Смотри сбоку на то, что хочешь увидеть. В темноте боковое зрение лучше обычного.

Это оказалось правдой. Марк посмотрел в глубь леса; сейчас он видел, как колышутся ветви, когда ветерок шевелит листья, слышал далекое уханье охотящейся совы. Под ними, скучившись в излучине реки, лежал лагерь. Его усеивали точечки света — факелы на постах часовых. За ним виднелась крепость Котла; сейчас, приноровившись, центурион хорошо различал во мраке ее белые стены. Наконец Дубн кивнул патрулю, показал три пальца и махнул вперед. Две тройки солдат бесшумно углубились в лес, расходясь вправо и влево. Дубн повел Марка и оставшегося солдата к их собственной позиции, в ста ярдах от границы леса.

Они медленно и тихо пробирались между деревьями, под ногами похрустывал валежник. Марк подражал широкому шагу Дубна и его осторожной поступи; нога, опускаясь, нащупывала большие ветви, чтобы избежать лишнего шума. В конце концов они устроились в своем секрете, нише между двумя упавшими Деревьями. Судя по легкости, с которой оптион отыскал это укромное место, он явно пользовался им и раньше. Марк и рядовой, послушавшись Дубна, завернулись в плащи, оставив его следить за темным и тихим лесом.

Внизу, в лагере, где солдаты спали, а ночные патрули угрюмо кружили по периметру ограды, Анний потихоньку пробирался сквозь ряды палаток. Он миновал извилистый проход в торфяной ограде и направился к каменным стенам крепости. Пара солдат, которые заступили ему дорогу и подняли копья, позволили Аннию пройти в крепость, как только выяснилось, что он здесь по служебной надобности. Котел во многом походил на Холм, поэтому Анний довольно быстро нашел здание склада, тихо постучал в дверь и, едва она приоткрылась, скользнул внутрь.

Кладовщик закрыл дверь, вставил на место два массивных железных болта, потом повернулся и молча поманил вошедшего за собой. В задней части склада он открыл другую дверь, поменьше, и предложил Аннию идти первым. Там обнаружилась небольшая личная комнатка, ярко освещенная масляными лампами. Для защиты от холода на стенах висели коврики. Резной столик украшали фляга с вином и поднос маленьких медовых пряников. Мужчина развалился на кушетке у дальней стены, снисходительно кивнул Аннию и указал на такую же кушетку по другую сторону стола.

Начальник снабжения Первой Тунгрийской устроился и ждал в чинном молчании, пока хозяин не заговорит. Здесь, как и при любых переговорах, нужно было добиваться любого, пусть самого крошечного, преимущества. Второй мужчина выждал с минуту, потом оперся на локоть и широко улыбнулся, хотя взгляд его остался расчетливым.

— Итак, друг и коллега Анний. Со вчерашнего дня, когда твоя толпа приперлась сюда, меня интересовало, как скоро мы с тобой займемся нашими делами. Ты покупаешь или продаешь?

Анний поджал губы, удерживая нейтральное выражение лица.

— И то, и другое, мой верный друг Тацит.

— Превосходно! Так выпьем за взаимовыгодный обмен!

Оба мужчины вежливо пригубили вино, боясь, что оно может повлиять на их способности. Тацит указал на пряники и взял один; извечный способ подтвердить свои добрые намерения. Анний принялся за другой.

— Отличные пряники.

— Мой собственный пекарь, из городских кварталов. Ты примешь десяток, в качестве подарка?

— Благодарю.

Уже одно очко в переговорах потеряно. Анний порылся в складках плаща и протянул Тациту деревянную коробочку.

— Шафран?

— Лучший, персидский. Я помню твою любовь к специям. Возможно, твой пекарь воспользуется им, чтобы улучшить свою выпечку.

Два очка получено. Специи обошлись ему в кругленькую сумму, но оставить противника в долгу — правило их привычной игры.

— Ну, если у тебя есть еще на продажу, наша сделка будет весьма знаменательной.

— К сожалению, нет. Эта — последняя из запасов путника.

— Какая обида. Так скажи мне, брат, что ты принес к столу?

— Довольно мало. Мы выступили слишком быстро, я не успел как следует подготовиться. Пять кувшинов иберийского вина, немного драгоценной мази из Иудеи… и деньги.

— Деньги, в самом деле? Должно быть, твоя нужда велика. И что же ты разыскиваешь?

Проклятый хладнокровный ублюдок.

— Сведения, Тацит. У меня есть небольшие местные трудности, и, помня, насколько хороши были в прошлом твои источники…

Тацит сменил позу, приподнявшись на локте.

— А. Трудности с твоим старшим центурионом? Я гадал, сколько он будет терпеть твои способы зарабатывать деньги…

— Нет, это не Фронтиний. Он не дает мне особо развернуться и следит, чтобы его люди были обеспечены хорошим снаряжением, но терпит, как меньшее зло, мою привычку приберегать самое лучшее. Вдобавок следит, чтобы мои дела приносили приличный процент в похоронную казну. Нет, моя проблема ступенькой ниже Фронтиния.

Тацит понимающе прищурился.

— Центурион? Расскажи мне подробнее…

Марк проснулся, когда Дубн тронул его за плечо. Юноша кивнул безмолвному указанию оптиона наблюдать за дугой по фронту. Дубн завернулся в свой плащ и уснул, а Марк остался один в темноте. Он следил за тихим лесом, медленно поворачивая голову и помня, что должен не смотреть прямо на предмет, а пользоваться боковым зрением. Через некоторое время перед ним заплясали фиолетовые пятна, и, прежде чем продолжать, Марку пришлось на секунду прикрыть глаза. Примерно через час его внимание привлек слабый звук, еле слышный треск среди деревьев. Однако его хватило, чтобы все чувства Марка забили тревогу. Секунду спустя послышался другой, громче, потом еще один. Едва уловимые, но безошибочно свидетельствующие: по лесу идут люди.

Марк вытянул ногу и толкнул Дубна, продолжая следить за фронтом их укрытия. Оптион тихо поднялся и пристроился рядом с центурионом.

— Ветки хрустят, — прошептал юноша и указал в нужном направлении.

Дубн секунду вслушивался, потом кивнул и прижался к уху Марка.

— Они уже здесь. Похоже, для нас слишком много. Мы бьем тревогу и возвращаемся в лагерь. Остальные делают то же самое.

Марк кивнул, потряс спящего солдата и прошептал, чтобы тот был готов бежать. Пока Дубн подносил к губам сигнальный рог, готовясь пробудить весь лагерь, Марк готовился к короткому броску сквозь лес. Он оперся на ветку, собираясь перепрыгнуть поваленное дерево, прикрывающее их логово с тыла. Прогнившая изнутри ветка не выдержала его тяжести и громко хрустнула. Звук разнесся по всему лесу. На миг все затихло, но уже в следующую секунду тишина взорвалась криками и воплями. Люди бежали прямо сюда.

Дубн выругался, поднес к губам рог и протрубил одну высокую ноту, которая перекрыла все прочие звуки. Потом отбросил рог, выхватил дубинку и заорал:

— Девятая, ко мне!

Теперь им не убежать. Враги, предупрежденные хрустнувшей веткой, приближались слишком быстро, и подставлять им спину было опасно. Марк встал рядом с Дубном и, занеся свою дубинку, приготовился к нападению противника.

Из темноты выскочил человек, его встретил жестокий удар дубинки оптиона. За ним последовали еще двое, и оба пали под ударами защитников. А потом на троицу обрушился поток клановых воинов и разделил солдат на отдельные островки сопротивления. Марк ударил дубинкой в живот одного атакующего. Дубинка застряла в одежде согнувшегося врага, и Марк выпустил ее. Он выхватил меч, шагнул вперед и нанес удар, подрезав поджилки человеку, который пытался напасть на Дубна сзади. Здоровенный варвар вступил в бой, взмахнул своей дубиной с ловкостью опытного воина и с размаху ударил Марка по голове. Юноша упал. В глазах помутилось, сознание ускользало, и он успел увидеть только неясную фигуру мужчины, который встал над ним с поднятым мечом и бессвязно завопил, опуская клинок.

Префект Эквитий получил доклад Фронтиния часом позже, как только возбуждение поднятой по тревоге когорты улеглось, и солдаты, ворча, отправились досыпать. Старший центурион прибыл на место с дежурной центурией через несколько минут, но встретил только солдат Девятой, которые несли своих раненых вниз с холма.

— Ничего серьезного, всего лишь несколько разведчиков-варваров, которые напали на наш секрет. Для настоящего боя было слишком темно, поэтому они просто немного подрались. Больше похоже на пьяную потасовку в городских трущобах. Решающий момент наступил, когда один из наших парней посреди боя впал в неистовство и покрошил нескольких варваров на мелкие кусочки, после чего остальные передумали драться. Наши потери — один убитый, двое раненых, одна легкая рана от меча и одно довольно паршивое сотрясение мозга. Это хорошие новости. Плохие заключаются в том, что человек с сотрясением — наш центурион, его шлем расколот варварской дубиной.

Эквитий тяжело вздохнул.

— И теперь он лежит в госпитале крепости, доступный всем и каждому?

Фронтиний покачал головой.

— Нет, я провел пару минут с лекарем, и парня упрятали в глубину здания, подальше от любопытных глаз. Кроме того, я предупредил Девятую, чтобы они держали при себе вести о его ранении. Ближайшие день-два с центурией справится Принц.

Эквитий задумчиво кивнул.

— Это может даже сыграть нам на руку. Подержать его вдали от всех, пока не придет время выйти в поле.

Фронтиний невесело фыркнул.

— Да. А заодно выясним, достаточно ли толстый у него череп, чтобы спасти его ученые мозги, или дубина синеносых решила нашу проблему за нас.

Марк попытался открыть глаза, в них ударил свет. Юноша видел только яркий шар и темную фигуру за ним. Закрыть глаза и отдаться темноте, что бы там ни случилось, оказалось даже слишком просто.

Когда он снова очнулся, металлический привкус во рту исчез. Марк осторожно открыл глаза и встретился со слабым дневным светом, проникающим в комнату через окно в стене. Юноша, все еще очень слабый, лежал на узкой кровати, под тяжелыми одеялами и раздетый. Голова ужасно болела. Рядом послышался знакомый голос:

— Медик! Медик, ты, сонный ублюдок! Беги за лекарем! Он очнулся!

Источник голоса вернулся в комнату, и Марк, сосредоточившись, разглядел изможденного Антеноха.

— Лежи, лекарь сейчас придет.

Он присел на стул у кровати Марка и взлохматил свои и так растрепанные волосы.

— Мы уже думали, ты не выживешь — слишком долго тебя не было. Тебя спас шлем, и тебе стоит посмотреть на дырку в нем. Ты бы не…

В комнату вошел другой человек, и Антенох умолк на полуслове. Марк осторожно повернул голову, чтобы разглядеть вновь прибывшего, моргнул от яркого света и поразился, узнав лекаря.

— Вы… но вы…

— Женщина? Видимо, ваше сотрясение мозга не лишило вас способностей к познанию, центурион Корв.

Это была женщина с фермы… В голове мелькнул образ — ее ярость при виде забитого скота. Фелиция?.. Память ухватилась за имя, от усилий юноша наморщил лоб. Клавдия Друзилла? Фелиция Клавдия Друзилла! Он с трудом поднял руку.

— Воды… пожалуйста.

Антенох поднес чашку к его губам, жидкость омыла рот и горло.

— Спасибо. Госпожа, я…

— Удивлен?

Ее изогнутая бровь бросала вызов, но сейчас Марк был не в силах принять его.

— …признателен за вашу заботу.

Он на секунду прикрыл глаза, чувствуя, как от слабости растекается по кровати. Голос женщины доносился будто издалека:

— А сейчас, мастер Антенох, вам обоим пора как следует выспаться. Возвращайся в свое подразделение и проспи не меньше десяти часов. Вот, я отдаю официальное письменное распоряжение… вот здесь, «спать в течение десяти часов без перерыва». Покажешь табличку своему оптиону. И скажи ему, что центуриону можно будет принимать посетителей не раньше завтрашнего полудня…

Солнце садилось. Кальг, вместе с советником Аэдом, стоял на верхушке Вала и смотрел, как его воины идут сквозь разбитые ворота Северной дороги. По большей части они двигались в надлежащем порядке, некоторые поддерживали товарищей, явно перебравших захваченного вина. Однако, если кто-то из них и выпил больше, чем следует, Кальга это не беспокоило. Позади все еще дымилась крепостьСкала, до Вала доносился запах тлеющего дерева. Путь варварских отрядов освещали пылающие факелы, позволяющие двигаться ночью. Учитывая все обстоятельства, подумал Кальг, он может быть доволен результатами первой атаки.

Наконец Аэд заговорил со своей обычной прямотой. За это Кальг ценил его выше прочих, говорящих лишь то, что хочет услышать вождь.

— Итак, мой король, Вал разрушен, гарнизоны в тревоге сбились у крепостей на востоке и западе, а Шестой легион, похоже, всего лишь пытается остановить наше продвижение на Тисовую Рощу. Часть наших людей уже считает это победой, пока другие настаивают, что нужно ударить на запад или на юг и уничтожить римские силы, пока те не соединились. Мы должны поскорее объяснить следующие шаги, пока племена не начали ссориться. Нашим людям не хватает сражений, и вскоре они могут сцепиться друг с другом.

Кальг сплюнул и презрительно усмехнулся.

— Пусть станет известно, что я выпотрошу тех, кто поднимет меч на своих братьев. А относительно римлян я уже говорил вождям племен: сейчас умнее всего сделать именно то, что мы и делаем, — отступить от Вала. И пусть римляне идут за нами на север, в неизведанные места, если посмеют. Правильный шаг — отступить и выманить их на наши земли. Конечно, все было бы иначе, если бы западному отряду удалось разрушить Вал за спиной когорт предателя. Если бы нам удалось зажать их солдат на западе между двух армий, не оставив места для бегства, то я не раздумывая воткнул бы клинок им в брюхо.

Аэд бесстрастно кивнул:

— Я понимаю, мой повелитель. Но должен сказать, что сейчас нам следует сильнее всего беспокоиться о воинах племен, точнее, об их жажде боя. Настоящего боя. Племена ворчат, что пока вся война заключается в погоне за бегущими римлянами и поджогах пустых крепостей. Повелитель, северные племена требуют сражения. А мы не даем им вступить в бой.

Кальг кивнул. Минувшим вечером состоялся совет племен, и вождь уже знал об этих трудностях. Он созвал вождей, зная, что должен хотя бы выслушать их доводы; они хотели выплеснуть ярость своих воинов на линию фортов вдоль Вала. Лишний вес этим доводам придавала та скорость, с которой защитники эвакуировали крепости, даже не пытаясь сражаться за свои дома. Проще говоря, казалось, римляне уже созрели и готовы пасть под ударами племен. Кальг терпеливо слушал вождей, пока их аргументы не иссякли, натолкнувшись на его молчаливый взгляд. Когда наступила тишина и все вожди, которых Кальг созвал сюда, затихли в ожидании его слов, он заговорил:

— Вы предлагаете именно то, чего ждет от нас легат, командующий легионом на дороге к Тисовой Роще. Тратить время и силы на разрушение пустых фортов. Мы будем бессмысленно тратить силы, а они — просто продолжать отступать. Или хуже того, попытаются зажать нас между двух своих армий. И я вовсе не уверен, что наши люди выстоят, если такое случится.

Один из вождей вышел вперед и стал перед Кальгом; одной рукой он держал за волосы отрезанную голову римлянина, другой сжимал римский меч. Вождь повернулся к собравшимся и поднял оба предмета над головой.

— Я говорю, мы будем сражаться! Мои люди попробовали римской крови, взяли головы и оружие. Если сейчас отступить, мы покроем себя позором в глазах Бригантии. Как знать, не разозлится ли она на нас за отступление во время победы и не накажет ли за то, что мы уходим от боя.

Вожди дружно затаили дыхание: вот сейчас Кальг встанет, сдернет с пояса меч и не оставит от оратора даже мокрого места. Все они по опыту знали: Кальг вполне способен на такую вспышку.

После долгого молчания, за которое внезапно оставшийся в одиночестве вождь успел осознать, что он натворил, Кальг негромко рассмеялся:

— Бальф призывает нас взять приступом оставшиеся форты, пока легион прячется в своем лагере. Да, мы можем легко сжечь еще пяток крепостей, разрушить десяток ворот, убить несколько сотен неосторожных римлян, захватить больше мечей и копий…

Он сделал паузу и обвел взглядом собравшихся, посмотрев в глаза каждому из вождей.

— Сколько голов мы уже добыли? Пять сотен? Тысячу? И много ли толку, если мы добудем еще пятьсот? Разве нашим воинам не хватает мечей или щитов? А оружие римлян… ладно, я спрошу тебя, Бальф: станешь ли ты сражаться со мной здесь и сейчас, один на один, если возьмешь в руки этот ножик, а я — меч любого из вождей?

Он снова помолчал, ожидая, пока его мысль не дойдет до людей.

— Я так и думал. Если мы задержимся здесь, то дадим римлянам время, чтобы собрать легионы в массивный бронированный кулак и смести нас. У меня есть сведения о них, и это плохие новости. Южные легионы вышли на север несколько недель назад, предвидя наше наступление, и подойдут к Валу через неделю. А когда они прибудут, братья мои, западные легионы пересекут Вал дальше к западу и двинутся на восток, прижимая нас к их укреплениям. И что же тогда случится? Нас превзойдут числом, мы не сможем отступить на соединение со второй армией племен. И все потому, что мы так стремились отрезать еще пару римских голов и добыть еще пару копий.

Он развел руки, охватывая всех собравшихся вождей.

— Нам не нужна лишняя сотня голов. Нам не нужно римское оружие, пригодное только для их тактики ударов из укрытия, но не для сражения настоящих мужчин. Нам нужно не пятьсот голов и не тысяча, а десять тысяч. Когда штандарт легиона упадет на землю, когда голова римского легата будет плавать в банке с рассолом, тогда мы назовем этот день победой. И тогда, уверен, они отправят не новые легионы, чтобы покарать нас, а посредников, чтобы купить мир. И цену этого мира назовем мы. Но чтобы добиться победы, нам нужно заманить один легион на наши земли, где мы, а не римляне, выберем место и время для нашей встречи. Так скажите мне, братья, должны ли мы остаться здесь, собирая бесполезные игрушки для наших воинов, или последуем плану и возьмем достойную добычу?

Конечно, он добился своего; его доводы были верны и потому убедительны. Склады в Шумной Лощине опустели еще до появления воинов племен, и это подтверждало другое предупреждение предателя о западных легионах, которые прибудут раньше, чем ожидал Кальг. А сейчас племена спокойно уходят за Вал, предводители рады следовать его указаниям и держат в руках воинов, желающих драки. Кальг повернулся к советнику, в сумерках лицо старика выглядело непроницаемым.

— Твой совет хорош, Аэд, как и всегда. Я дам племенам столько голов, сколько они смогут унести, вознаграждая их за терпение.

Пусть римляне сейчас прячутся за укреплениями. К тому времени, когда они соберутся погнаться за Кальгом, его войско уже исчезнет на севере. Сейчас весь фокус в том, чтобы заманить легата Шестого в тщательно выбранное Кальгом место смерти. А еще ему немного посодействуют изнутри.

10

Марк проснулся в середине следующего утра; в голове уже почти прояснилось, а желудок требовал пищи. Клавдия Друзилла бросила на юношу один взгляд и распорядилась умыть его и принести еду, о чем позаботился каменнолицый медик, который откликался на попытки Марка завести разговор односложным ворчанием. Горячая вода, одолженное лезвие и чистая туника подняли настроение, хотя юноша все еще был настолько слаб, что сразу вернулся в постель, а после толики хлеба, вяленой рыбы и овощей почувствовал себя объевшимся. Он мгновенно уснул и проснулся, когда кто-то осторожно потряс его за плечо.

Лициний, префект Петрианы, улыбнулся Марку с оттенком триумфа. Судя по грязи на тунике и доспехах, префект явился в госпиталь прямо из седла. Ставни были прикрыты, и Лициний принес светильник, присоединив его к тому, который уже горел у постели Марка.

— Так вот ты где, центурион.

Марк приподнялся на локтях и оперся на подушку.

— Медик пытался отослать меня подальше. Теперь, когда я тебя увидел, понимаю, почему. Ты в состоянии разговаривать?

Марк не воспользовался возможностью еще раз отказаться от разговора; он был слишком измучен, чтобы беспокоиться о своей безопасности.

— Да, префект, мы можем поговорить, но скажите, который сейчас час? И что происходит?

Мужчина уселся на маленький стул рядом с кроватью и наклонился, чтобы слышать шепот Марка. Едва он открыл рот, как в комнату ворвалась Фелиция; ее лицо побелело от гнева, губы были плотно сжаты. Префект вскочил на ноги и вежливо поклонился.

— Клавдия Друзилла, дорогая моя, рад снова видеть тебя. Я…

Она толкнула префекта кулаком, заставив от неожиданности отступить назад и едва не упасть обратно на стул.

— У вас нет права или разрешения находиться здесь, и как лекарь этого офицера я приказываю вам выйти. Немедленно!

Марк поднял руку, предупреждая ее вспышку.

— Все в порядке, это всего лишь дружеская беседа…

Она повернулась к юноше и погрозила ему пальцем.

— Не вам решать, центурион, а вдобавок…

— Я больше не побегу.

— Что?

— Я больше не побегу от правды. Не стану скрываться от благородного римского префекта.

— Но…

Ее упреки стихли. Женщина мгновение беспомощно смотрела на прикованного к кровати центуриона, а потом молча вышла. Лициний снова уселся и вскинул бровь.

— Похоже, юноша, Клавдия Друзилла готова встать на твою защиту. Возможно, тебе нужно как следует подумать о своих отношениях с этой молодой дамой. Я довольно хорошо знаком с ее мужем и знаю, как он поведет себя, если решит, что кто-то покушается на его собственность…

Марк вопросительно смотрел на него, пока мужчина не пожал плечами.

— Не бери в голову. Просто будь осмотрителен. Что касается времени, то полдень уже давно прошел, ты получил удар по голове два дня назад. А что происходит…

Он умолк и потер лицо морщинистой рукой.

— Кальг спустился по Северной дороге, сжег все до Шумной Лощины, дал своим людям волю, и они сожгли и Белую Крепость. Потом он отступил и скрылся в лесах, да проклянет его навеки Марс. Мои патрули ищут его отряды, но в настоящее время они исчезли с проклятой карты. Теперь, когда варвары убрались с места преступления, Шестой снялся с позиции на юге и пошел вперед. Они прошагали здесь в обед и угромыхали за горизонт в какой-то тайный лагерь, который разведали несколько дней назад. Один Марс знает, где остальные легионы. Но у нас, юноша, есть более важные темы для беседы, верно?

Марк кивнул, отдавшись неизбежному.

— Во-первых, твоя страшная тайна. Не утруждай себя признанием, я уже расспросил Эквития и узнал от него правду.

Марк вытаращил глаза.

— Вы…

Офицер отмахнулся от него и весело покачал головой.

— Юноша, ты явно не задумывался о моем положении. Я командую кавалерийским крылом Петрианы, и я старший префект всех гарнизонов Вала. Я даже сенатор, и у меня очень влиятельные друзья в Риме. Когда я велел твоему начальнику выдать все тайны, он так и сделал, рассказал мне всю историю и заявил, что подает в отставку, а сразу после этого бросится на меч. Поскольку он реалист. Человек, живущий в Тисовой Роще, может номинально командовать гарнизоном Вала, но пока я занимаю свой пост, эти подразделения отвечают передо мной. Полномочия легата вступают в силу, когда Шестой легион строится в шеренгу и выходит на позиции.

Марк откинулся назад, чувствуя странное облегчение: больше ему не придется скрывать правду от старшего офицера.

— И вы сняли Эквития с командования?

Лициний фыркнул.

— Конечно, нет, дурачок! Я не могу избавляться от хороших офицеров только за то, что они углядели подходящего нам человека.

— Но…

Префект наклонился ниже, сейчас он почти шептал в ухо Марку; патрицианская манерность сменилась жесткими интонациями.

— Никаких «но», парень. Я сказал, у меня есть друзья в Риме, люди с большим влиянием и положением. Они регулярно пишут мне о том, что происходит в городе и его окрестностях, и их письма становятся все более пессимистичными. Некоторые из них даже перестали подписываться и пользуются общими воспоминаниями вместо имен, из страха, что письмо попадет не в те руки. Новый император попал под влияние опасных людей и постоянно подрывает те устои, на которые общество опиралось почти целый век. Твой отец и его брат стали его жертвами. Их убили ради земель, и еще, чтобы заставить замолчать протестующих в Сенате. Как верному гражданину Рима, мне, разумеется, следовало арестовать тебя, Эквития и его старшего центуриона и передать вас Шестому легиону для суда и казни. — Он замолчал и уставился в окно. — Но как римский офицер, первейшим долгом которого является защита этой провинции, я не сделаю ничего подобного.

— Но вы рискуете потерять все.

— Центурион, где-то бродят две или три армии, примерно тридцать тысяч воинов, и каждый из них горит желанием освободить свои земли от Рима, а по ходу дела засунуть член в какое-нибудь уютное местечко на теле Империи. И против этой толпы у нас всего десять тысяч регулярных войск и две тысячи кавалерии, плюс еще восемнадцать тысяч легионеров — если легионы придут вовремя и успеют присоединиться к веселью. Если дела пойдут скверно, через неделю я могу уже быть мертв, и тогда все связанное с тобой окажется несущественным. На первом месте для меня стоит долг перед войсками под моим командованием и перед людьми, которых мы защищаем. Долг не дать этим дикарям убить и изнасиловать все живое вплоть до Тисовой Рощи. Вдобавок, помимо тебя, в эту историю вовлечены по меньшей мере два других хороших человека. Твой старший центурион — выдающийся солдат, а Эквитий… Эквитий вообще нечто особенное. Не удивлюсь, увидев его однажды на очень высоком посту, если он уцелеет в этой неразберихе. Ты поймешь, когда доживешь до моих лет…

Он встал и подошел к двери, вновь обретя свои аристократические манеры.

— В любом случае ты хороший офицер, Марк Трибул Корв, достаточно хороший, чтобы воспользоваться своей удачей. Выжми из нее в ближайшие дни как можно больше. Нам понадобится дерзость вроде твоей, если мы хотим не позволить Кальгу прибить наши головы к своей крыше. И не дай мне оснований пожалеть об этом решении.

Он вышел, подняв бровь при виде Фелиции, которая проследила за его уходом, а потом поспешила обратно к Марку. Ее откровенная озабоченность показалась юноше очень трогательной.

— Так он знает вашу тайну?

— Да, он задал прямой вопрос моему префекту.

— И?

— Я возвращаюсь в строй, как только буду готов. Похоже, живые офицеры сейчас ценятся больше, чем мертвые изменники.

Она громко выдохнула и присела в ногах его кровати.

— Я рада. Знаю его достаточно давно. У него очень строгие принципы, но я не знала, как он отнесется к вашему случаю.

— Он сказал, что ваш муж… — Марк остановился, не желая смущать женщину.

— Жестокий человек? Будет действовать, не задумываясь, если решит, что его мужественность под сомнением? Лициний хорошо разбирается в людях. Не каждый способен разглядеть это сквозь завесу «привет, парень, какая встреча», под которой префект Басс скрывает свой характер. Лициний считает, что мы любовники?

Под ее вопросительным взглядом Марк покраснел.

— Да. Думаю, да.

Она рассмеялась, откинув назад голову. Смех ужалил гордость Марка, заставил говорить резче, чем ему хотелось.

— В этом нет ничего смешного, госпожа, вы красивая женщина. Он знает, что любой мужчина сочтет вас привлекательной…

Марк надеялся, что ее веселье связано не с его явной неловкостью или с практически полным отсутствием опыта. Смех стих, и она встретила его возмущенный взгляд мягкой улыбкой.

— Напротив, центурион, я смеялась вовсе не над этим. Мне пришла в голову старая поговорка: «Лучше быть повешенным за овцу, чем за козла». Если вы меня понимаете.

Друзилла повернулась и ушла. Когда вернулась в свой крошечный кабинет, на ее губах все еще играла загадочная улыбка, заставившая дежурного медика недоуменно поднять брови.

Через час появился Дубн. Он неловко мялся в дверях, пока Марк не поманил его. Огромный бритт встал по стойке «смирно» у кровати, где сидел Марк, читая одолженный свиток воспоминаний Цезаря о галльском походе, и начал тщательно подготовленную речь:

— Центурион, я прошу разрешения о переводе в другую центурию, при необходимости с понижением…

Марк выпрямился, и головная боль усилилась. На секунду он покачнулся, и Дубн тут же запрыгал вокруг кровати, поддерживая юношу под руку. Спустя секунду боль утихла. Марк кивнул солдату на стул и принялся сворачивать свиток, посматривая на мрачное и неподвижное лицо бритта. Какая причина могла подвигнуть его заместителя покинуть Девятую?

— Дубн, почему?

Сплетенные пальцы и быстро моргнувшие глаза выдавали смятение под маской спокойствия.

— Главная задача оптиона — защищать своего офицера, и я…

— Чушь!

Рев Марка удивил его самого. В голову ударила новая волна боли. Облегчение от того, что теперь он знает причину волнения друга, смешивалось с паникой, вызванной перспективой потерять этого человека. Дубн вздрогнул и широко раскрыл глаза при виде такой вспышки гнева.

— Твоя работа — быть моим заместителем, стоять позади центурии, упирать жезл им в спины и следить, чтобы Девятая двигалась, куда я приказываю, поддерживать людей, когда они колеблются…

Он остановился на секунду, дотянулся до кубка и глотнул воды.

— …и ты безупречно справляешься с этой работой. Вспомни, Дубн. Когда я решил выйти и спасти нашего солдата, без твоей поддержки наши люди бросились бы обратно за Вал, не отойдя от него и на двести ярдов. Они безумно боялись, и, если уж на то пошло, боялся и я. И только твой голос сзади не дал им побежать.

— Но в лесу…

— Я нашумел и привлек к нам варваров. Ты тут ни при чем.

— И я не смог защитить тебя.

— Мы сражались за свою жизнь, в темноте, против множества врагов. Удивительно, что мы оба не оказались здесь, если не чего похуже. Слушай, Дубн, забудь это. Тут нет твоей вины, и незачем покидать Девятую. Успокойся, у меня голова от тебя разболелась! И потом, кто-то же стоял надо мной и сдерживал синеносых…

Дубн сморщился, услышав попытку пошутить, но сразу же снова стал серьезным. Выражение его лица заставило Марка замолчать на середине фразы.

— Что?

— Это Антенох.

— Антенох?!

Дубн жалко кивнул.

— Он выскочил из-за деревьев за нами, перепрыгнул через тебя и отбивался от варваров, пока не пришла помощь. Убил троих, еще одному отрубил руку…

Он замолчал, напряженно глядя на Марка.

— Антенох пошел за нами, и ты… и мы его не заметили?

Оптион снова кивнул, его лицо вытянулось. Марк почувствовал, что теряет над собой контроль.

— После того, как ты запретил ему идти с нами в патруль?

— Да.

Ответ прозвучал стыдливым шепотом, и Марку уже второй раз показалось, что он разговаривает с непослушным ребенком. Чтобы не рассмеяться, юноше пришлось прикусить губу.

— Отлично.

— Э?

— Я сказал, отлично, и имел в виду именно это. Ты достаточно враждовал с ним. Отныне ты, как и я, будешь безоговорочно доверять ему, для этого есть все основания… Где он сейчас?

— Он придет в госпиталь позже. Я сказал ему подождать, пока не вернусь в лагерь.

Марк лег на спину, голова гудела от боли.

— Скажи ему, чтобы пришел после вечерней еды, сейчас мне нужно поспать. И, Дубн…

— Центурион?

— Даже не думай оставить Девятую, пока не заработаешь жезл центуриона… если только не хочешь, чтобы я… чтобы я…

И провалился в сон. Когда он проснулся, головная боль почти прошла, а рядом сидел Антенох и читал его свиток. Увидев, что центурион проснулся, солдат потряс им перед лицом Марка.

— И что это за чтиво для больного? Я уж и не говорю, что всех знаний божественного Юлия о борьбе с галлами хватило бы на одну табличку, да и то осталось бы место. Война — нечто большее, чем гордое восседание на коне и знание, когда посылать в бой кавалерию. Хотел бы я посмотреть, как он будет стоять в стене щитов, когда дела пойдут по-настоящему дерьмово, и сохранять свое знаменитое спокойствие.

Вместо того чтобы рассердиться, Марк рассмеялся.

— О, тебе лучше. Так и должно быть, иначе добрая госпожа Фелиция не стала бы говорить, что отпустит тебя завтрашним утром.

— Антенох, не будь таким бесцеремонным, если только госпожа не позволила тебе называть ее личным именем. Однажды ты свалишься в яму, из которой я не смогу тебя вытащить.

— О, мы с госпожой на короткой ноге, центурион. Много беседовали, пока ждали у твоей постели, не надоест ли тебе все время спать. И эти беседы, должен добавить, навели меня на мысль, что чувства Фелиции к тебе несколько выходят за рамки отношения лекаря к его пациенту. Если ты сыграешь верно, то сможешь макнуть свою сосиску…

Марк вскипел, его палец остановился в дюйме от носа Антеноха.

— Хватит! Ты заходишь слишком далеко, наглый ублюдок! Признай за мной хоть какое-то чувство приличия! Ради Юпитера, она замужняя женщина. Хочу я ее или нет, но есть правила, по которым мы живем.

К его ужасу, бритт скорчился у стены от смеха.

— Правила! О боги, вы только послушайте его… — Он театральным жестом вытер глаза и покачал головой в притворном изумлении. — И ты родился и вырос в Риме? Да разве ты не знаешь, что твой народ практически изобрел прелюбодеяние?

Они смотрели друг на друга в гневной тишине, никто не желал отступать. Наконец Антенох заговорил:

— Как бы то ни было, но госпожа Фелиция, которая, разумеется, ведет абсолютно безупречный образ жизни, питает к тебе нечто большее, чем симпатию. И это вполне официально.

Марк клюнул на приманку.

— Что значит официально?

Его писарь хитро улыбнулся.

— Так мне сказал ее медик. Мы с ним выпили пива прошлой ночью, когда он освободился от службы. Если хочешь, можем назвать это разведкой от твоего имени. Он провел с ней полтора года в Больших Лугах, помогал собирать по частям парней из Второй Тунгрийской, и считает, что знает ее лучше, чем когда-либо узнает муж…

Марк ошеломленно потряс головой.

— Мне действительно не следует выслушивать такое…

— Но придется, раз уж тебя тоже влечет к ней! Я предупреждал, что всегда буду высказывать свое мнение. Она ненавидит мужа, потому что он не желает признавать ее способности и желает видеть в роли «покорной женушки». Еще один дурак, который решил, что сможет изменить женщину, как только они поженятся… В любом случае, медик сказал, у нее туманятся глаза, когда она думает, что ее не видят, и он уверен, дело тут в тебе. Вполне ее понимаю, такой симпатичный парень в форме. И более того…

Марк поднял руки в шутливой капитуляции.

— Хватит! Я уже услышал все, что нужно. Ты совершенно невозможен; слушая тебя, я моментально устаю. Беги, играй в свои игры с медиком и оставь меня в покое. Мы обсудим это еще раз, когда я смогу взять жезл.

Антенох встал и бесстрашно улыбнулся.

— Только жезл сломаешь. Спи спокойно, центурион, но помни мои слова.

Он подошел к двери, выглянул в коридор и обернулся, будто между делом.

— Если она решит, что не может устоять, думаю, тебе придется передо мной извиниться. Кстати, может, немного поставить на это?

И он нырнул в дверь, уворачиваясь от свитка, которым Марк запустил ему в голову.

Анний сидел в своей палатке все вторую половину дня, разбираясь с кипой табличек и рассылая людей по всему лагерю в поисках нужных вещей. Это продолжалось до тех пор, пока он не убедился: у когорты есть все снаряжение, которое может потребоваться для развертывания на вражеской территории. Наконечники копий уже закуплены у местного оружейника, запасные мечи обменяны на лишние кольчуги, а сапоги, которых всегда не хватает, тихо украдены со склада соседнего подразделения. Все это может потребоваться в ближайшие несколько дней, и Анний не собирается навлекать на себя гнев людей, которые встанут между ним и тысячами разъяренных варваров.

Стемнело. Он перекусил пряниками, купленными в пекарне Тацита, и продолжал работу при свете полдесятка ламп, пока его не отвлек какой-то шум снаружи. Анний встал, чтобы подойти к клапану, и в этот момент ему в живот врезался его писарь, который буквально влетел в палатку. Они рухнули на стол, разбрасывая таблички, пряники и светильники; палатка погрузилась во мрак. Клапан откинули, и в проеме, на фоне лагерных факелов, показался человек.

— Офицер снабжения Анний?

Стража когорты заметит, они придут на помощь. Анний собрал все свое достоинство, поднялся на ноги и попытался разглядеть смутную фигуру на входе в палатку.

— Да. Что…

Мужчина вошел в палатку, схватил его за шею и потащил наружу, пережав горло. Мужчина оказался офицером в кавалерийских доспехах, и Анний мог поклясться, что между его кирасой и телом не было ни единого промежутка. Офицер наклонился и заговорил прямо в лицо кладовщика, его глаза сверкали при свете факелов, а рука стиснула рукоять кинжала на поясе.

— Сказал твоему писарю и скажу тебе — если хочешь жить, молчи. Я успею перерезать тебе глотку и уйти прежде, чем проснется стража. Ты понял?

От хватки незнакомца в глазах у Анния потемнело, он слабо кивнул.

— Хорошо.

Хватка ослабла, и Анний вдохнул немного воздуха. Офицер схватил его за руку и потащил, вынудив снабженца следовать за ним извилистым путем между палатками. После нескольких минут быстрой ходьбы офицер втолкнул его в палатку, освещенную большими лампами, и вошел следом, перекрыв выход. В дальнем конце на стуле праздно сидел молодой мужчина, тоже в форме. Вдоль его туники бежала тонкая пурпурная полоска, великолепные доспехи тщательно отполированы. При свете ламп Анний в одно мгновение определил по лицу характер человека: энергия и интеллект хищника под копной светлых волос.

— Ну, кладовщик, ты знаешь, кто я?

Он покачал головой, решая, что нужно сказать, и рискнул ответить:

— Старший офицер, господин, трибун легиона, судя по вашей одежде…

— Совершенно верно. И более того. Ты несомненно слышал о нашем императоре Коммоде?

— Да, трибун.

Неужели это как-то связано с тем молодым мерзавцем-центурионом? Что Тацит разнес по всему свету?

— Меня зовут Тит Тигидий Перенн. Мой отец — префект преторианцев в Риме. У меня есть особые полномочия от императора…

Он достал из-под туники маленький свиток и помахал им перед Аннием.

— Я столько раз перечитывал его, что помню каждое слово, как будто он раскрыт… «найти и привлечь к ответственности любое лицо, виновное в измене трону, независимо от их положения, в Имперской провинции Британии. Приказать каждому, независимо от его положения, содействовать в исполнении этой задачи под страхом смертной казни». Смертной казни, кладовщик… Там есть еще, но это уже частности. Я прибыл в Британию в качестве трибуна Шестого легиона, под командованием легата Солемна, человека, подозреваемого в скрытых симпатиях к некоторым римлянам, врагам государства. Врагам — потому что они обвинены в открытой измене.

Он позволил смутной угрозе повиснуть в воздухе, потом встал, подошел к Аннию и посмотрел ему прямо в глаза.

— Я выяснил, что легион хорошо обучен и готов к войне, легат несомненно компетентен, однако подозрительно сдержан, когда речь заходит об императоре, и не желает обсуждать тему, способную завести его в ловушку. Поэтому я ждал и занимался подготовкой к войне, которая, как мы оба были убеждены, уже близка. Потом, несколько месяцев назад, получил сообщение, что молодой изменник, сын человека, арестованного за предательство трона, сбежал и собирается присоединиться к Шестому в качестве никому не известного центуриона. Легат Солемн сыграл правильно и той же ночью отправил мальчишку обратно на юг, как и было указано губернатором. Тем самым он дал моим людям возможность разобраться с мальчишкой на дороге. Некто, с благословения легата или без него, убил декуриона кавалерии и двух его людей, отправленных за изменником. Хуже того, он пытал умирающего декуриона, чтобы получить нужные сведения, а потом скрылся в лесах, скорее всего, вместе с изменником. После этих неприятных событий никаких слухов о преступнике или лицах, помогающих ему, не поступало. До сегодняшнего дня…

Он сделал несколько шагов по палатке, потом повернулся и продолжил:

— Убитый декурион пользовался уважением, он стоял первым в очереди на должность старшего центуриона астурийцев, которые, как ты, возможно, слышал, поклялись при любой возможности отомстить убийце. Этот человек… — он указал на офицера, заполнившего вход в палатку, — особо заинтересован в мести, поскольку убитый был его старшим братом. А теперь к делу. Мой контакт в форте сообщил, что у тебя есть сведения, которые могут оказаться полезными. Он рекомендовал не откладывать наш разговор ни на минуту.

Трибун подошел к перепуганному кладовщику и посмотрел ему прямо в глаза.

— А сейчас подумай, стоит ли говорить мне правду, или нет. Скажем прямо, я здесь только ночь, и утром уеду, а твой старший центурион останется, и готовься к его мщению, если он решит, что ты предал его.

Он повернулся к декуриону и кивнул. Меч выскользнул из ножен, его лезвие блеснуло в свете ламп.

— А вот декурион — совсем другое дело. Он жаждет отомстить изменнику и тем, кто ему помог, и очень расстроится, если решит, что ты препятствуешь справедливости. Итак, кладовщик, твой выбор прост — скажи мне все, что знаешь, здесь и сейчас, без утайки, или тебя найдут в реке с очень большой дырой в спине. Подумай как следует…

Анний открыл рот и начал говорить.

Марк спокойно читал весь вечер, погрузившись в отчет Цезаря о покорении Галлии, написанный две сотни лет назад, пока тени не удлинились и медик не зажег светильник. Вскоре Марку пришлось слишком напрягаться, чтобы разбирать в полутьме буквы, и он свернул свиток, нырнул под одеяло и задул светильник. Когда юноша уже погружался в темные воды сновидений, ему на секунду почудилось, что кто-то нежно коснулся его лица. Слишком мягко, чтобы вернуть его к бодрствованию, но достаточно ощутимо, чтобы удержать от сна.

Еще одно прикосновение, потом он услышал мягкий, успокаивающий голос, а теплое тело скользнуло к нему под одеяло. От неожиданности он чуть вздрогнул, а ее руки принялись ласкать его спину и шею, губы нашли его ухо и мягко поцеловали, отгоняя страх. Он повернулся и встретил ее поцелуй своим, все еще ошеломленный происходящим. Потом попытался отдышаться.

— Похоже, я должен извиниться перед своим писарем.

Фелиция снова поцеловала Марка и устроилась на нем под складками жесткого одеяла…

Женщина оставила постель ранним утром, и юноша, оставшись без сил, забылся сном без сновидений. Вскоре после рассвета его разбудил медик, настойчиво тряся за плечо.

— Центурион, снаружи ждет посланец от вашей когорты. Клавдия Друзилла позволяет вам покинуть госпиталь и просила меня передать вам это…

Он многозначительно посмотрел на Марка, давая понять, что догадывается о содержании таблички. Как только он удалился, один из людей Марка вошел в дверь с тюком одежды и снаряжения, увязанных, как быстро сообразил центурион, в его плащ.

— Господин, приветствия от старшего центуриона, и он просит вас присоединиться к когорте на пути к Северной дороге. Парни на лошадках вчера обнаружили варваров, и мы движемся им навстречу…

Марк быстро оделся, засунул табличку в карман и подхватил кусок хлеба со стола. Он проследовал за солдатом по тихим коридорам госпиталя и дальше, наружу, в упорядоченную суматоху форта. Остальные солдаты нетерпеливо ждали у двери, их предводитель бодро отсалютовал Марку.

— Доброе утро, господин, рады видеть, что вам уже лучше. Надеюсь, вы в состоянии немного пробежаться. Когорта вышла быстрым шагом почти полчаса назад, вместе со Второй и Батавской.

Марк мрачно кивнул и, не обращая внимания на все еще чувствительную кожу головы, затягивал ремень нового шлема, пока тот не прижал подбородок. Тем временем его люди проверяли, хорошо ли ранцы держатся на шестах, и устраивали их на плечах вместе с копьями. Прозвучала команда, и они побежали ровной рысью. Марк, к своему облегчению, понял, что после минутного сопротивления его тело подстроилось под темп. Через пять минут они пересекли крепостной мост, и форт остался позади. Они бежали мимо рощиц и полей, поднимаясь на крутой холм к востоку от реки. Хотя дорога была прямой как стрела, Марк придерживал рукоять меча, полагая, что разведчики варваров сочтут офицера и восьмерых солдат стоящей добычей.

Через полчаса бега они все еще не видели когорту, и это подтверждало мысленные расчеты Марка. Он предположил, что им потребуется еще почти час, прежде чем они догонят тунгрийцев. Так оно и случилось. Черная змея людей показалась на горизонте, когда они уже видели перекресток Северной дороги.

Замыкающая когорту центурия уходила с перекрестка и направлялась к открытым воротам Вала, когда их догнали Марк и его восемь человек. Офицер узнал Вторую Тунгрийскую, их братское подразделение, и внезапно почувствовал укол вины. Группа, не снижая темпа, двинулась по обочине, мимо марширующих солдат, не обращая внимания на шквал свиста и оскорблений, преследующий их вдоль всей когорты. В голове колонны Марк увидел собственную когорту и припустил еще быстрее. Сзади послышался властный голос:

— Эй, там! Центурион! Минутку!

Он сделал знак своим людям присоединиться к товарищам, а потом неохотно повернулся, пятясь, чтобы не отставать от ведущего колонны. К Марку, приветственно протягивая руку, шел офицер. Марк отсалютовал, потом пожал руку и, развернувшись, пошел рядом с мужчиной.

— Квинт Декстер Басс, префект, Вторая Тунгрийская когорта. А вы, насколько я могу судить, тот самый знаменитый молодой центурион из Первой, который сжег вражеский скот?

Марк, вспомнив преторианские уроки этикета, касающиеся проявления уважения к идущему рядом сановнику, повернулся корпусом к префекту и слегка кивнул.

— Да, господин…

Он глубоко вздохнул, быстро соображая.

— …Центурион Два Клинка. Я предпочитаю сражаться двумя мечами, и это прозвище приклеилось ко мне.

— Я слышал об этом… солдатское прозвище, если не ошибаюсь. Можете ли вы поделиться со мной своим именем?

— С радостью, префект. Мое родовое имя — Корв.

— Что ж, центурион Корв, я всего лишь хочу, хоть этого и недостаточно, от всего сердца поблагодарить вас за спасение моей жены…

С минуту они шли молча, неловкую паузу заполнял шум колонны — стук подкованных сапог, позвякивание и постукивание снаряжения.

— Вашу благодарность, префект, уместнее было бы адресовать моей центурии. Тем не менее я счастлив услышать ее и рад, что мы оказались в нужном месте в нужное время.

Мужчина поджал губы. Возможно, подумал Марк, префект разрывается между необходимостью выразить свою признательность и желанием узнать, что Фелиция успела рассказать ему.

— Вы слишком скромны, юноша. Вся армия говорит о том, как ваша центурия уничтожила припасы варваров, и я сам перед вами в немалом долгу. Только боги знают, от каких унижений спасло мою жену ваше счастливое появление.

— Префект, возможно, вам известно, что два дня назад, во время ночного патруля, я получил травму головы. Ваша жена была настолько добра, что заботилась о моих ранах, прибегнув ко всем своим лекарским навыкам, и весьма способствовала моему выздоровлению. Это оплачивает все возможные долги.

Мужчина посмотрел на него.

— Такие благородные чувства свойственны скорее римлянам, чем местным офицерам. Приятно видеть молодого господина, который принял должность в подразделении ауксилиев, а не настоял на службе в легионах. Однако удивительно, что такой приверженец традиций, как старший центурион Фронтиний, принял к себе новичка. Интересно, центурион…

Марк напрягся, но удержал безмятежное выражение лица.

— …Клавдия Друзилла упоминала, что она делала в такое время по ту сторону Вала?

Волна облегчения — префект просто беспокоится о жене — затопила Марка, но следом сразу пришла другая мысль: он все еще ходит по хрупкому льду.

— А… нет, господин, теперь, когда вы упомянули об этом, припоминаю, что она ничего не говорила, а я не успел спросить. Мне нужно было уводить людей от опасности. И…

— И в любом случае это не ваше дело, да? Что ж, центурион, вижу, вы благоразумный человек, и мне не следует дольше удерживать вас. Доброго дня.

Марк быстро отсалютовал и отвернулся, радуясь, что избежал непростых вопросов о собственном происхождении или же о жене другого мужчины. Он ускорил шаг и быстро догнал замыкающую центурию. Парни из Десятой шагали, держа на плечах топоры. Когда Марк проходил мимо первой шеренги, Тит вышел из рядов и поднял для приветствия сжатый кулак.

— Хорошая работа, молодой Два Клинка. О тебе говорит вся когорта.

Марк стукнул кулаком по кулаку здоровяка, с удивлением заметив самодовольную улыбку центуриона. Девятая шла в голове колонны. Ото, шагая рядом со своей Восьмой центурией, просто подмигнул ему и щербато улыбнулся. Идущий перед ним Брут развернулся и… зааплодировал? Он хлопнул проходящего рядом Марка по плечу и назвал его молодцом.

— А я-то думал, счастливчиком положено быть мне!

Оптион Руфия, очевидно, сейчас командовал Шестой, и, когда мимо несся покрасневший Марк, благоразумно смотрел строго перед собой и держал рот на замке. По мере того как юноша двигался вдоль колонны, его встречали криками одобрения и грубой похвалы. Наконец он добрался до Пятой, в середине которой несли знамя центурии. Юлий маршировал во главе, Руфий шел рядом. При виде Марка его друг расплылся в широкой улыбке.

— А вот и наш юный приятель, только что со смертного одра. Держи пять, Два Клинка.

Юноша протянул руку, Руфий нетерпеливо схватил ее и закатил глаза.

— Я пожал ему руку! Настоящему живому герою! Я больше никогда не стану ее мыть…

Юлий кивнул Марку; уважение в его глазах смешивалось с каким-то другим, непонятным, чувством. Неужели это… забота?

— Как твоя голова, Два Клинка?

— Спасибо, Юлий, она крепче, чем я думал.

Мужчина кивнул с иронической улыбкой.

— Ей это не помешает, если ты будешь продолжать в том же духе.

Руфий ткнул Юлия в бок.

— Он просто завидует. Последние три дня мы были в патрулях или скучали, пока некоторым в госпитале подворачивала одеяло милая дама-лекарь.

Марк стал пунцовым, и Руфий, заметив это, расплылся в недоверчивой улыбке.

— А, так в этих слухах что-то есть? Вот ведь везунчик! Клянусь, если ты свалишься в кучу дерьма, то вылезешь, благоухая, как роза!

Юный центурион прикусил язык, чтобы не дать глуповатой улыбке расползтись по физиономии.

— Благородный человек не станет обсуждать такие темы. Потом поговорим.

Он пошел к голове колонны, радуясь, что пылающие уши скрыты под шлемом, и сделал мысленную пометку придушить писаря. Префекта не было видно, но Фронтиний отделился от колонны, едва услышал голос Марка, и отсалютовал ему в ответ.

— Раз ты догнал нас, забирай свою центурию. Веди их быстрым маршем, пока не прозвучит сигнал на отдых, или ориентируйся на Раетскую когорту впереди. Если увидишь людей на флангах, присмотрись как следует, прежде чем кричать, — где-то там идет легион, и мне бы не хотелось, чтобы тунгрийцы атаковали своих. И будь начеку.

Марк кивнул и, подбежав к первым рядам своей центурии, пристроился рядом. Быстрый шаг был сущим благословением после утренней пробежки. Через секунду у его плеча нарисовался Антенох.

— Доброе утро, центурион. Надеюсь, ты хорошо выспался?

Глаза Марка превратились в узенькие щелочки, предлагая солдату рискнуть и продолжить расспросы. Антенох сразу понял намек.

— Э, ладно. У меня тут есть немного хлеба и сушеное мясо. Вдруг ты проголодался после своих… усилий.

— Дай мне еду, Антенох, и заткни рот. В когорте и без тебя хватает людей, которые высказывают всякие догадки о моих поступках.

Марк быстро прожевал предложенную пищу, желая, чтобы в случае каких-то неприятностей она оказалось внутри него, а не в руках. Потом бросил на писаря еще один суровый взгляд и приотстал, чтобы поговорить с Дубном.

— Как они?

Бритт мрачно кивнул.

— Готовы.

— Что было на утреннем совещании?

— С того дня, как ты получил по голове, много всего случилось. Отряды, которые пошли на юг от Вала, не стали долго ждать, когда увидели, что Шумная Лощина сожжена, а легион окопался на пути к Тисовой Роще. Они отступили на север, мимо Красной Реки. Никто не знает, почему. Шестой легион пошел за ними и сейчас где-то к северу от Вала. Их кавалерия в контакте с синеносыми, и сейчас мы идем, чтобы вынудить их принять бой. Префект собирается встретиться с легатом Шестого и договориться о совместных действиях. Нас ждет большая битва, и совсем скоро.

Эквитий в сотый раз задавался вопросом, как Солемну удалось провести целый легион по такой закрытой местности и, главное, зачем? Его эскорт, отряд из тридцати астурийских кавалеристов, которые, похоже, перешли под личное командование трибуна Перенна, опасливо поглядывал на кромку леса по обеим сторонам тропинки. Густые заросли не позволяли ничего увидеть уже в десяти ярдах. Что-то испуганно метнулось в подлеске, и его лошадь нервно дернулась.

— Эти места напоминают мне записки о Тевтобургском лесе^[10], которые я читал в детстве.

Казалось, молодой трибун не расслышал его замечания, но спустя несколько минут он ответил через плечо, не удосуживаясь повернуться в седле:

— Весной я посылал сюда астурийцев на разведку, на случай, если Вал окажется под угрозой и нам понадобится выдвинуть один из легионов во фланг противнику. Я держу в голове карту этих мест. Вар допустил ошибку, когда двинулся по закрытой местности без хорошей разведки. Подходящий способ потерять пару легионов.

Эквитий хмуро посмотрел в спину Перенна, презирая его самодовольные манеры. Однако до сих пор его план блестяще воплощался в жизнь. Выдвинуть легион с оборонительной позиции за Валом и провести его в укрытый временный лагерь, откуда они смогут, выбрав подходящий момент, без предупреждения нанести удар по вражеским отрядам. И ради этого подходящего момента Эквитий и ехал сейчас в расположение Шестого легиона: Петриане удалось обнаружить местонахождение врага. Вчера днем в лагерь у Котла примчался всадник с новостями — его отряд случайно нашел протоптанную тропу к северу от Красной Реки. Им удалось скрытно проследить за неприятелем до стоянки, и сейчас кавалеристы вызывали подкрепление, пока враг не решил двинуться дальше.

Старый боевой конь Лициний уже через час вывел остальную часть Петрианы, оставив для Эквития инструкцию как можно скорее следовать на соединение с Шестым. С самого утра они все глубже уходили на вражескую территорию, следуя за легионом по какой-то охотничьей тропке. Астурийцы держались замкнуто, и Эквитию оставалось разговаривать только с Переннием, к которому он постепенноначинал испытывать заметную неприязнь.

— Трибун, что привело вас к должности на этом жалком краю империи?

— Я просил об этой должности. Отец сказал, что император хочет послать молодого человека из сословия всадников на службу в Северное командование и из первых рук получить описание этой страны и ее народа.

Тонко замаскированный намек на его роль императорского шпиона. Эквитий почувствовал: трибун намеренно рассказывает такую неправдоподобную историю, чтобы сделать свою истинную цель явной.

— Тогда я убедил отца представить меня Коммоду и постараться, чтобы эту роль поручили мне. Император спросил меня, как я поступлю, если столкнусь с изменой в армии. На любом уровне, даже легата легиона.

Я сказал, что буду только счастлив приговорить изменника к публичной и мучительной смерти, в качестве наглядного урока для прочих. И, похоже, я дал верный ответ…

Эквитий мог поклясться: так оно и было. Широко известно, что Коммод опасается всех и компенсирует свои опасения кровью. Перенн повернулся в седле и посмотрел на Эквития.

— Полагаю, вы бы ответили то же самое.

Эквитий встретил его взгляд и впервые за много лет внезапно понял, что боится. Он спрятал страх под неторопливой улыбкой.

— Полагаю, да.

Неожиданно впереди, всего в тридцати ярдах от них, из зарослей выступили мужчины в доспехах, держа копья наготове. Сейчас префекту пришло в голову, что эту страну очень удобно защищать. Если колонну атакующих застигнут врасплох, они будут зажаты здесь, как крысы в свинцовой водосточной трубе. Эквитий посмотрел вбок и увидел солдат, которые пробирались по лесу, захлопывая ловушку. Центурион, стоящий на тропе, потребовал пароль и невозмутимо дожидался ответа от Перенна.

Они поехали дальше. Эквитий посматривал на солдат, суровых ветеранов, которые глядели на него с презрением. Он, как офицер ауксилиев, привык к такому отношению. Регулярные войска не сомневались в своем превосходстве над остальными подразделениями в той же степени, что и в завтрашнем восходе солнца. Эти гордецы обычно не брали пленных и не ждали пощады. Если захваченного ауксилия просто убивали, как предателя, легионера приберегали для более изысканных развлечений на досуге. Для племен они были не просто солдатами проклятых угнетателей, но и гражданами врага, и потому их сильнее боялись и ненавидели.

Спустя милю они выехали на лесную поляну, расчищенную и расширенную стараниями легионеров. Срубленные и лишенные веток деревья пошли на грубый палисад, окружавший временный лагерь. Ветки, вкопанные под разными углами перед палисадом, должны были препятствовать ночной атаке. На открытом пространстве за оградой выросли десятки палаток; солдаты все еще продолжали укреплять защитные сооружения лагеря. Эквитий усмехнулся, вспомнив старую поговорку — оставьте легион на ночь на ровной местности, и к утру там будет полевой лагерь с земляными стенами в четыре фута. Оставьте легион на неделю, и они стащат со всех окрестностей материалы на полноценный форт. Оставьте на месяц, и офицерская столовая будет выглядеть так, словно стоит здесь уже год.

Маленький отряд проехал через открытые ворота и направился к центру лагеря, где возвышалась штабная палатка. Солемн встретил их у дверей, с должной серьезностью ответил на салют Перенна и стиснул руку Эквития в дружеском приветствии.

— Мой добрый друг, прошел почти год!

Эквитий осторожно кивнул и многозначительно посмотрел на палатку.

— А сейчас идет война, и для разговоров нет времени.

— Но мы должны поговорить. Перенн, приглашаю вас присоединиться. Или вы займетесь своими обязанностями?

Трибун кивнул.

— Именно так, господин. Я думал отправить эскадрон астурийцев на запад, убедиться, что варвары не ускользнут от Петрианы.

Солемн рассеянно махнул рукой.

— Хорошо. Регулярные донесения, не забудьте. Я хочу знать, где вы находитесь, когда мы двинемся.

Он повернулся и пригласил Эквития внутрь, оставив стойких легионеров охранять клапан.

— Хотите выпить?

Ординарец подошел с подносом, налил каждому по кубку вина и удалился, оставив офицеров одних. Солемн указал на кушетку.

— Прошу, друг мой, садитесь. Вы, должно быть, устали после целого дня в седле. А сейчас в первую очередь скажите, что вы думаете о моем трибуне.

— Откровенно?

— Разумеется. Нас никто не слышит, а мы с вами старые друзья. Ваше мнение всегда важно для меня, а сейчас — особенно. Итак, скажите, что вы думаете.

Эквитий взвешивал ответ.

— С одной стороны, он кажется превосходным солдатом. Это место — действительно его идея?

— О да, он занимался подбором площадок большую часть прошлого лета. У него тактический нюх, а его знаниям искусства войны и стратегии может позавидовать человек вдвое старше. А с другой стороны?

— Он… опасен. Вы ему доверяете?

— Его способностям? Абсолютно. Вы слышали рассказы о нашей победе над Двадцатым на прошлогодних учениях? Это заслуга Перенна. Он воспользовался астурийцами, чтобы разведать путь вокруг фланговых патрулей Двадцатого и привести нас прямо к их обозу, как волков к стаду без пастуха. Старшие центурионы чувствуют в нем родственную душу и почитают как святыню земли, по которой он идет. Но самому человеку? Вряд ли. Мне его навязал глава провинции, а ему — император, чтобы убедиться в моей верности. Однако для такого молодого человека он слишком амбициозен. Боюсь, даже чересчур. Полагаю, влияние отца.

— Тогда зачем его терпеть?

— Я напомню вам первую часть моего ответа. В этой кампании его навыки бесценны для легиона, а после я отправлю его в Рим как героя с докладом о победе и буду рекомендовать вручить ему легион и возвести в сенаторское достоинство. В то же время сделаю все возможное, чтобы уберечь от него нашу маленькую тайну. Как я слышал, и другой юноша на этой неделе немало сделал для своей репутации?

Эквитий криво улыбнулся.

— Да. Его приемный отец хорошо поработал над обучением парня и сделал из него убийцу. Мы дали ему испытанного оптиона, надеясь, что он справится с нехваткой опыта у мальчишки, а вместо этого они при первой же возможности ушли в леса, сожгли припасы Кальга и чуть не полегли под ударом его кавалерии. Но для старика Лициния у вас по-прежнему нет сына.

— Лициний… Боги! Сколько времени потребуется старому ублюдку, чтобы во всем разобраться?

— Нисколько. Он спросил меня, и я рассказал ему правду. Этому человеку рискованно лгать.

— Хм-м. И каков его приговор?

— Парень слишком хороший солдат, чтобы отказаться от него. Но если люди императора узнают правду, Лициний, разумеется, отречется от нас как от изменников.

— Так, значит, нас не раскрыли… пока.

Легат выдохнул.

— Из-за меня вы оказались в опасности. Я благодарю вас и найду способ загладить вину, как только все это закончится. В начале следующего года в Двадцатом будет смена командования. Я рекомендую вас на пост легата… хотя гарантировать эту должность не в моих силах. Никогда не понимал, почему вы не получили Двадцать второй — Примигения — в Германии. В конце концов, вы были старшим трибуном…

— Мы с легатом несколько разошлись во взглядах. Он считал, что старшие офицеры вправе получать доход от разного рода махинаций со служебными фондами, я же был не согласен. И оказался меж двух огней — донести на него и заслужить репутацию подхалима или промолчать и поплатиться вместе со всеми, когда махинации раскроют. Мне удалось передать необходимые сведения губернатору провинции, однако я не захотел влезать в башмаки человека, которого фактически обрек на смерть. Поэтому я попросил отправить меня в Британию. Учитывая обстоятельства, командование когортой ауксилиев было близко к продвижению по службе. Командовать легионом, разумеется, здорово, но я вполне доволен своими тунгрийцами.

Его друг кивнул.

— Ну, если я добьюсь своего, вы скоро получите легион. А тем временем нам, вероятно, следует сосредоточиться на насущных проблемах. Расскажите мне, что слышно нового о нашем достойном противнике…

Когорта быстрым шагом шла на север, дважды миновав сожженные крепости. Солдат еще долго преследовал запах обугленной древесины, даже когда остатки крепостей давно скрылись из виду. У Марка хватало занятий до самого заката, когда когорта свернула с пути дневного марша. Префект решил избегать многочисленных старых лагерей пограничья, поскольку все они были известны и просматривались, поэтому солдатам, не теряя времени, требовалось выстроить четырехфутовую торфяную стену. Одна палатка, по жребию, присоединилась к охране когорты; важная предосторожность, даже если никто не ожидал, что в такое время враг сумеет найти их лагерь, а тем более напасть на него. Еще одна палатка занялась ужином когорты. Когда все задачи были распределены и их участок стены принялся расти под присмотром Дубна, Марк внезапно понял, что у него нет никакого стоящего дела. Через минуту его люди обменялись понимающими взглядами: жилистая фигура центуриона присоединилась к группе, которая подносила строителям стены срезанный торф.

Антенох, один из самых опытных строителей, раздраженно швырнул на землю кусок торфа, увидев, как более-менее чистая кольчужная рубаха его офицера стремительно покрывается грязью. Он толкнул Дубна, который устроил настоящий балаган, демонстрируя свое изменившееся отношение к Антеноху. Дубн, в свою очередь, перехватил центуриона, но поднятая рука предупредила все замечания оптиона.

— Чем больше людей, тем быстрее мы закончим. У меня нет опыта, и я не могу следить за постройкой стены, равно как и резать торф или его укладывать. Вся центурия работает. Бьюсь об заклад, большинство офицеров тоже трудятся, и будь я проклят, если стану просто наблюдать. Займись валом, а на досуге научишь меня основам.

Через несколько минут мимо прошагал Фронтиний с инспекцией. Он безуспешно высматривал шлем с гребнем центуриона и уже собирался спросить Дубна, где его офицер, когда заметил испачканную фигуру, Доставившую строителям очередную груду торфа. Фронтиний пронаблюдал, как усталый центурион возвращается к резчикам, удивленно посмотрел на Дубна и пошел дальше.

Когда стена была объявлена достаточно высокой, чтобы замедлить нападавших и сделать их хорошей мишенью для копий, когорта отправилась есть. Исключение составил отряд охраны, который расплачивался за свое неучастие в постройке тем, что ел последним. После мужчины вернулись к обычным заботам: спешно чинили одежду и доспехи при свете факелов и обменивались избитыми шутками и бранью, расслабляя уставшие ноги и умы. Последней задачей на день стало избавление от большей части грязи, покрывающей форму и лица. Делегация Девятой потребовала кольчугу Марка и вернула ее вычищенной и отполированной.

Когда солдаты улеглись спать, завернувшись в одеяла, офицеров вызвали в штабную палатку на краткое совещание. Эквитий, который вернулся незадолго до заката, приказал уставшим центурионам встать «вольно!».

— Как вам известно, сегодня днем я встречался с легатом Шестого. Наше положение сейчас не просто устойчиво, оно становится благоприятным. Шестой разбил лагерь в лесу, вот здесь… — Он указал на грубой карте точку примерно в двадцати милях от их стоянки. — Второй и Двадцатый легионы уже достигли Вала и идут по дороге на соединение с нами. Предположительно они прибудут послезавтра. В этот день Солемн планирует бросить на отряд врага все имеющиеся силы и как можно быстрее, прежде чем они соберут больше копий. Даже если нам придется атаковать до появления Второго и Двадцатого. Завтра утром мы выходим из лагеря и быстрым маршем идем на соединение с кавалерийскими крыльями Петрианы и Августы, которые сейчас занимают позицию в десяти милях к северо-западу. Шестой тоже выступает завтра и двигается к нам, чтобы собрать все силы вместе и перейти к решительным действиям. Когда все выйдут на позиции, мы решим, как лучше ввести войска в бой. Но, я подчеркиваю, мы будем сражаться, только если сможем пустить в ход легион и наши копья, и только на подходящей земле. Вместе у нас двенадцать тысяч и кавалерийские крылья. Этого хватит, чтобы справиться с вдвое большим числом недисциплинированных варваров. Сейчас идите и поспите немного. Пусть ваши люди будут готовы выдвигаться с первыми лучами солнца. Завтра нам предстоит долгий марш.

Марк направился к своей палатке, собираясь завернуться в одеяло и урвать пару часов сна. Когда он скидывал сапоги, что-то ткнуло его под ребра. Марк вспомнил о табличке, которую ему утром сунул медик. Юноша запихнул ее в карман, а потом, в суматохе, забыл. Марк раскрыл табличку и, склонившись возле единственной лампы, прочитал нацарапанный на твердом воске текст.

Марк, спасибо за эту ночь. Если бы я была свободна, то выбрала бы тебя. Жестоко, если судьба становится ясной, только когда слишком поздно. С любовью.

* * *

Следующий день начался со слабого летнего дождя. Резкий ветер милосердно освежал быстро идущую когорту. Солдаты, подгоняемые центурионами и сейчас благодарные пасмурному небу, направились вверх по Северной дороге, к оставленному передовому форту Красная Река. Девятая на полмили опережала колонну, поскольку сейчас ее возглавляли тунгрийцы. Никто из солдат не сомневался, чего ожидать на месте форта.

— Ревущая Река сожжена дотла, хотя рискну сказать, что прежде они обыскали форт, рассчитывая найти оружие. Наверняка с Красной Рекой то же самое.

Дубн мрачно кивнул Морбану. Им вспомнились разрушенные остатки Ревущей Реки, мимо которых вчера прошла когорта. В мирное время форт укрывал крупный отряд ауксилиев, обычно снятых с гарнизонов Вала и отправленных сюда на шесть месяцев. Форт, расположенный к северу от Вала, привлекал свою долю прихвостней — проституток, воров, торговцев и разносчиков. Все они стремились любыми способами освободить от лишних денег солдат, оторванных от своих близких и привычного окружения.

Видимо, варвары слишком быстро прошли по Северной дороге, и у гарнизона не хватило времени озаботиться судьбой обитателей ветхого поселения. Те, предоставленные самим себе, либо быстро бежали, либо дорого заплатили за свое сотрудничество с римлянами. Пятьдесят или шестьдесят человек были прибиты к столбам у Ревущей Реки, еще два десятка — южнее, у Форта Хабит; всех их облили смолой, а потом подожгли. От людей остались только почерневшие, обугленные останки и смрад горелого мяса. Никаких признаков женщин, однако их судьбу было нетрудно представить. Каждый солдат когорты вздрагивал, когда представлял себе, что та же участь постигла его форт. Настроение войска изменилось. Беспокойство насчет предстоящего сражения сменилось жаждой мести, желанием выпустить варварам кишки и отрезать головы.

Та же мысль, очевидно, пришла в голову Эквития, поскольку он покинул Пятую и вместе с Фронтинием и двадцатью телохранителями побежал вперед. Они нагнали Девятую у вехового камня, за три мили до Красной Реки.

— Думаю, вам, разведчикам, пришло время сходить с дороги и начинать зарабатывать свой хлеб. Если Кальг хотя бы наполовину такой военачальник, каким его считают, он должен держать Красную Реку под наблюдением, а я хочу пока оставаться незамеченным.

Он посмотрел по сторонам, потом указал налево; местность там постепенно поднималась к далекой линии деревьев.

— Мы будем ждать здесь, на дороге, пока вы не доложите, что путь до тех деревьев чист.

Девятая, сойдя с дороги, двинулась в указанном направлении по узкой тропке, которая привела их к грубой хижине, заброшенному фермерскому жилищу, а потом еще выше, к линии деревьев. Однако деревья, в трехстах ярдах за заброшенным полем, были непроницаемым убежищем. Морбан вгляделся в них и насмешливо сплюнул в пыль.

— Коцидий! Там может скрываться целая армия, и мы никогда об этом не узнаем.

Марк усмехнулся своему знаменосцу.

— Потому префект и сказал, что нам пора зарабатывать свой хлеб. Не хочешь отнести знамя обратно к когорте?

— И рисковать, что на обратном пути кто-нибудь набросится на меня? Нет уж, господин, большое спасибо, но лучше я останусь здесь, по крайней мере, между моей мягкой тушкой и врагами будет несколько десятков мечей.

— Хорошо. Оптион, мы отправим туда группу разведчиков, как только ты будешь готов; остальная центурия ждет здесь, пока мы не узнаем, что за этими деревьями. Тихо и спокойно, не нужно кричать и метаться.

Дубн кивнул, прошел вдоль центурии и сам выбрал разведчиков, потом проинструктировал их спокойным голосом, непохожим на обычный рев на плацу. Пять человек развернулись на поле в расходящуюся линию, а потом начали неторопливо карабкаться по склону, собирая на ходу пшеничные зерна. Солдаты, жуя неспелые зерна, шли сквозь высокий, по пояс, зеленый ковер.

— Вы только посмотрите на этих счастливых ублюдков — гуляют себе да жуют пшеницу бедняги фермера…

Морбан развернулся и уставился на шутника, солдата со шрамом. Потом потряс перед ним сложенным знаменем и прошипел вполголоса:

— Заткни пасть, тупой педик. Во-первых, это они, а не ты, рискуют получить копье в живот, так что пара зерен — невелика награда. А во-вторых, если твои вопли приманят гребаный отряд варваров из тех деревьев, а когорта не успеет подойти к нам на помощь, я лично засуну это знамя тебе в задницу, прежде чем они отрежут мне голову. Эмблемой вперед!

Шрамолицый покраснел и опустил голову. Разносы Морбана не были редкостью, но, как правило, не такие резкие.

Разведчики поднялись по склону и одновременно, словно по сигналу, исчезли среди деревьев. Спустя минуту на кромке леса появился человек и просигналил им идти навстречу, и побыстрее. Центурия двинулась к лесу колонной по два; Марк шел впереди, стремясь увидеть, что так взбудоражило солдата. Антенох достал меч и держался рядом с центурионом; пока они бежали по склону, взгляд солдата метался вдоль линии деревьев. Морбан, спеша следом, бормотал проклятия в спину писаря.

— Антенох, в чем дело? Он что, еще не заплатил тебе жалованье за этот месяц?

Среди деревьев, в тени и тишине, Марк обнаружил своих разведчиков. Двое склонились над чем-то, а трое других смутно виднелись ярдах в пятидесяти и уходили все дальше в лес. В неподвижном воздухе вились мухи, их жужжание действовало на нервы. Солдат, который махал центурии, а им оказался Циклоп, возбужденно указал на землю:

— Господин, они точно здесь были — день, может, два дня назад.

В небольшой яме, глубиной не больше фута, лежала кучка человеческого дерьма и кости мелких животных; облачко мух продолжало пировать. Центурион повернулся и увидел у своего плеча Дубна. Оптион заглянул в яму, потом присел на корточки и ткнул туда веткой.

— Эти парни ленивы, даже не спрятали отбросы как следует. Циклоп, поищи другие ямы, скорее всего полные. Сосчитай, сколько удастся найти. Два Клинка, тебе нужно сообщить префекту. Следы свежие, не больше дня, иначе мухи уже убрались бы отсюда. Возможно, здесь устроили засаду те, кто сжег Красную Реку, — на случай, если римские войска в этом районе пойдут на помощь. Такой лес легко скроет целый отряд и их костры…

— Господин!

Призыв слышался из глубины леса от одного из разведчиков. Марк взглянул в ту сторону.

— Дубн, ты доложишь префекту, а я посмотрю, что они там увидели.

Он углубился в лес. Центурия разошлась по сторонам, держа копья и щиты наготове. Разведчики подозвали Марка, указывая на землю. Когда юноша присмотрелся, то увидел, что влажная земля истоптана на сто ярдов во всех направлениях, всюду были следы башмаков. Большинство следов, самые свежие, вели в одну сторону. На запад.

11

Кавалерийские кони беспокоились и дергали поводья, им не терпелось избавиться от медленной колонны пехоты и помчаться дальше. Префекта сопровождал десяток всадников, его эскорт из лагеря Шестого, которыми он пользовался как курьерами. Четверо отсутствовали — они отправились на северо-восток, чтобы отыскать приближающийся легион и предупредить его о втором варварском отряде. Штабные писари закончили шифровать сообщения, и центурион быстро понес таблички ожидающим всадникам.

Эквитий поскреб бороду: спартанский полевой режим мытья холодной водой сказывался на чистоте. Префект отвел колонну с дороги в лес и, пока писал послание Солемну, занял своими пятью когортами оборонительную позицию. Второй отряд Кальга серьезно угрожал продвижению римских сил, он мог ударить с фланга или тыла, пока первый отряд отвлекает римлян. Сейчас Эквитий еще сильнее, чем прежде, осознавал, насколько важно присоединить его четыре тысячи копий к легиону ради их общего блага. Он вопросительно посмотрел на Фронтиния.

— Старший центурион, прежде чем я созову на совещание остальных префектов, мне нужен ваш совет. Должны ли мы спешить на соединение с легионом, или нам следует соблюдать осторожность? Где-то поблизости нас могут ждать десять тысяч копий, а то и больше.

Фронтиний задумался, почесывая голову.

— Я считаю, нам следует идти к Шестому, и как можно быстрее. Лучше быть частью объединенных сил, чем ждать здесь, пока нас найдут варвары. Девятая может отправиться на разведку на полмили вперед, чтобы мы не попались в какую-нибудь мерзкую ловушку.

Эквитий кивнул.

— Хорошо, тогда я подготовлю остальные когорты к маршу. А вы займите делом Девятую.

Новый день не принес особых неожиданностей. Девятая бодро шла впереди, направляя отдельные палатки ко всем потенциальным укрытиям, где может прятаться враг. Солдаты нервно проверяли каждую рощицу, каждую складку местности, но, по мере того как день становился старше, а признаков врага не наблюдалось, их напряжение ослабело. Следы варварского отряда постепенно поворачивали на северо-запад, а место встречи когорт с легионом лежало строго на западе.

К середине дня ветер стих, и солдаты начали поджариваться в своих доспехах. Снятые шлемы повисли на ремнях, чтобы пот испарялся, а не впитывался в ткань подшлемников; кое-кто прихлебывал из мехов с водой, когда этого не видели центурионы. Солдат из палатки, проверявшей небольшую рощицу у самой линии марша, лихорадочно замахал рукой, подзывая Марка и Дубна; остальная часть центурии развернулась в положение наготове. В середине рощи офицеров ждало мрачное зрелище, над которым вились мухи; пахло полуразложившейся плотью. На земле лежали тела шестерых мужчин; у одного перерезано горло, остальные — со следами ран от оружия. Дубн осмотрел все тела, тщательно изучая синие татуировки.

— Все из одного племени… но из разных кланов. Видимо, поссорились…

Он перевернул ногой одно из тел, потревожив мух, и поднял охотничий лук. К оружию был привязан колчан с десятком стрел с тяжелыми железными наконечниками.

— И очень спешили, раз просмотрели это. Думаю, кто-то из проигравших сбежал, и победители поторопились вернуться к отряду, чтобы первыми изложить старейшинам свою версию событий.

Он проверил тетиву и пристроил лук себе за спину. Вскоре, вместе с посланным за ним солдатом, появился Фронтиний. Он осмотрелся, внимательно изучил тела и кивнул Дубну.

— Ты прав; судя по вещам, клановые склоки. Возможно, разведчики или просто группа, которая шла навстречу отряду. В любом случае, мы подошли слишком близко к их основным силам. Будем держать темп, как и планировали, но с этой минуты удвойте бдительность.

Однако оставшаяся часть дня прошла спокойно. Во всяком случае, до тех пор, пока Девятая не заметила вдали, у темно-зеленой гущи следующей гряды холмов, ряд телег и линию машин, которые с такого расстояния казались совсем крошечными.

— Легионная артиллерия, — хмыкнул Морбан. — Пока остальные строят лагерь в холмах, эти ленивые ублюдки просто сидят на заднице.

Солдаты остановились, дожидаясь подхода когорты. Никто не собирался идти к катапультам и баллистам до тех пор, пока легионеры не опознают своих. Легионная артиллерия предпочитала открывать огонь по любой движущейся цели, а болты из их машин прошивали человека насквозь с четырех сотен шагов. Когда когорта догнала центурию, Фронтиний осторожно вел Девятую вперед, пока навстречу не вылетел отряд легионной кавалерии. Декурион кивнул, узнав когорту, отсалютовал Фронтинию и указал вверх по склону.

— Старший центурион, Шестой окапывается там. Вас ждут, и как можно скорее. В половине дневного перехода около двадцати тысяч вражеских копий, и легат стремится собрать всех на ночь на укрепленной позиции.

Они прошли мимо обоза, разглядывая зловещего вида баллисты, на которых красовались имена вроде Людоеда или Костолома, и их отдыхающие расчеты. Потом поднялись по длинному склону холма и наконец добрались до вершины. Им открылось зрелище, знакомое по сотням полевых учений. Шесть тысяч легионеров трудились, как рабы; к бригадам строителей вала тек поток солдат со срезанным торфом. Навстречу когорте вышел лагерный префект Шестого. Он ткнул рукой поверх быстро растущей стены полевого форта, указывая на противоположную сторону лагеря.

— Рад видеть вас, префект. Ваше последнее сообщение поставило всех на уши. Мы хотим отправить ваши когорты на восточную сторону, там склон более пологий.

Прежде чем ответить, Эквитий криво улыбнулся Фронтинию.

— Вы хотите поставить нас на защиту наиболее уязвимой части лагеря. Я сочту это вотумом доверия, префект. Полагаю, если нас атакуют, вы присоединитесь к веселью?

Когда легион окопался и поел, артиллерия расположилась вокруг лагеря и разожгла бивачные костры в двойном количестве. Они должны были ввести в заблуждение вражеских разведчиков насчет численности римских солдат. Лагерь казался охваченным пожаром, а тем временем солдаты, разбитые по палаткам и центуриям, беспокойно обсуждали, придется ли им завтра вступить в бой. Люди постарше, как обычно, делились мудростью с молодыми товарищами, а центурионы и оптионы обходили подразделения, изыскивая способы поддержать боевой дух солдат. В обходе участвовали не только младшие офицеры. Поздним вечером на участок тунгрийцев зашел легат Солемн, его сопровождал десяток бдительных телохранителей. Легат пожал руку Эквитию и присоединился к нему в штабной палатке за кубком вина.

— Ну что, ваши люди готовы к завтрашнему дню? Если я верно истолковал все знаки, скоро у нас будет возможность помериться с варварами силой.

— Знаки?

— А разве лагерный префект вам не сказал? Иногда я задумываюсь, как этот человек поднялся выше центуриона… Наши кавалерийские разведчики обнаружили отряд, за которым вы следовали, и хорошо разглядели его. Там около десяти тысяч человек. Они заняли старое укрепление на холме, но без своих разведчиков они слепы, и у нас полная свобода для тактического маневра. Никогда не думал, что мне представятся такие возможности на вражеской территории. Первый отряд, который Перенн обнаружил два дня назад, все еще в тридцати милях отсюда и пока не собирается двигаться. Это шанс разбить их отряды по одному, прежде чем они объединятся, и я намерен ухватиться за него обеими руками. Друг мой, перед нами ублюдки, которые сожгли все форты вдоль Северной дороги, и утром мы покажем им, каково оказаться между молотом и наковальней.

Он развернул грубо начерченную карту местности.

— Мы здесь, примерно в десяти милях от лагеря варваров. Завтра я отправлю пять ваших когорт и четыре моих, под вашим командованием, в обход их левого фланга, по этой дороге. Вы зайдете им в тыл. Я возьму основную часть легиона и атакую с фронта. Мы выйдем к ним на этой пустоши, но пока можно, будем идти под прикрытием двух больших лесов. Куда бы Кальг ни повернул, он везде встретит копья. Мы зажмем его и устроим бойню.

Эквитий нахмурился.

— Ясно, решительное наступление. А как же резерв?

Солемн понимающе кивнул.

— Знаю, я долго над этим думал. Для начала у нас есть Петриана, да и ваше соединение в некотором смысле будет резервом. По правде говоря, все балансирует на острие ножа — нам нужно напасть до того, как к ним присоединится второй отряд. Иначе их станет слишком много, и мы ничего не сможем сделать без остальных легионов. Если нам удастся воспользоваться плохой разведкой варваров и атаковать без предупреждения, мы справимся быстро и эффективно.

Префект вновь нахмурился; ему было неловко высказывать другу опасения, связанные с этим планом.

— И все основано на докладах ваших разведчиков, которые все еще подчиняются вашему старшему трибуну…

— Да, и я отвечу на ваш незаданный вопрос так же, как и раньше. Доверяю ли я его опасным играм? Конечно, нет. Но он показал себя отличным солдатом со своими астурийцами. Даже лучше Петрианы, поскольку дал людям Лициния возможность немного отдохнуть. Он вывел меня на позицию, с которой я могу уничтожить мятеж одним решительным ударом. И если этого не сделаю, меня отзовут в Рим быстрее, чем вы успеете произнести «имперский смертный приговор за неспособность подавить восстание варваров». А что бы вы сделали?

Эквитий кивнул, хотя все еще казался озабоченным.

— Если вам нужен честный ответ, Гай, то скажу, что это рискованно. Выделенного резерва нет, путь наступления ведет вас мимо двух огромных лесов, где могут спрятаться тысячи воинов, и все основано на докладах человека, которому я бы не доверился ни на секунду… но я понимаю, в чем опасность промедления.

— А если мы поймаем варваров на открытой местности, не дав времени построиться, то зажмем их между двумя стенами щитов и разнесем в клочья. Да, это рискованно. Вы со мной?

Эквитий положил руку на плечо друга и пристально посмотрел ему в глаза.

— Вам незачем спрашивать…

Солемн взволнованно кивнул.

— Благодарю. А сейчас я был бы признателен за небольшой обход вашего подразделения. Вы понимаете, что я хотел бы увидеть, хотя бы ненадолго, совершенно определенного офицера. Я не видел мальчика с тех пор, как ему исполнилось двенадцать, если не считать той короткой и непростой встречи…

Префект вскинул бровь.

— Вы уверены, что это разумно? Не стоит будить спящего пса.

— Понимаю ваше беспокойство. Но судите сами, вашим ребятам пойдет на пользу, если они увидят меня здесь. Я пробуду с каждой центурией всего лишь пару минут. Мне просто хочется еще раз посмотреть на него, прежде чем мы встретимся с варварами. Завтра в это время один из нас, а то и оба, могут лежать лицом в грязи. Я предпочту запомнить сына таким, как сейчас, а не таким, как меня могут вынудить обстоятельства. Пожалуйста.

Эквитий смягчился и легонько покачал головой.

— Вы по-прежнему умеете очень убедительно доказывать, что вот эта конкретная проблема важнее всех остальных. Вам всегда хорошо удавалось получить желаемое. Фронтиний проведет по расположению когорты с кратким инспекционным обходом. Но только не дайте парню никаких оснований заподозрить правду. Мне вовсе не нужен центурион, размышляющий в ночь перед решающим сражением, был ли его погибший отец настоящим.

Через несколько минут старший центурион, следуя приказу, встретил легата у штабной палатки. Фронтиний отсалютовал и встал по стойке «смирно».

— Легат, насколько мне известно, вы предложили провести обход моей когорты.

Солемн улыбнулся и махнул рукой.

— Расслабьтесь, старший центурион. Я просто хочу взглянуть, как себя чувствуют мои войска перед завтрашним весельем.

— Господин, мы атакуем завтра? Не дожидаясь остальных легионов?

— Да, и я только что беседовал об этом с вашим префектом. Некоторые аспекты плана небезупречны, но, уничтожив один отряд, мы заставим Кальга перейти к обороне. Если мы справимся, то, возможно, его войско просто начнет таять.

Фронтиний молчал, и Солемн, почувствовав тревогу офицера, указал в сторону лагеря.

— Так что, можем мы взглянуть на ваших людей?

Они прошли в лагерь и направились к ближайшему костру.

Как было оговорено на их последней встрече, еще до буйства варваров на юге, вскоре после наступления темноты Кальг подошел к восточному входу в крепость. Его армия укрылась за высокими и толстыми земляными стенами и использовала все преимущества массивного сооружения. Он, хотя и с некоторой тревогой, согласился с предложением римского предателя и привел армию во всей ее силе в это древнее место. Кальг знал, что, если три вражеских легиона застанут его отряды врасплох, бритты окажутся в большой беде. Сейчас, при свете факелов, рядом с сомкнувшимися вокруг него телохранителями, Кальг ждал и надеялся, что этот человек так же хорош, как и его слова.

Спустя несколько минут из темноты послышался тихий голос:

— Приведите его ко мне. И не трогайте.

Четверо воинов с факелами ушли в темноту. Перенн ждал их в пятидесяти ярдах ниже по дороге, подняв руки, показывая, что безоружен. Когда римлянин в сопровождении воинов подошел к вождю, он казался совершенно спокойным, будто не замечал направленных на него копий.

— Кальг. Вижу, жажда победы пересилила опасения, что я заведу тебя в ловушку?

— Римлянин, за моей спиной двадцать тысяч воинов. Вряд ли ты в силах устроить такую ловушку, которую я не смогу разнести на кусочки.

При свете факелов улыбка Перенна была еле заметна.

— Неделю назад я предупредил тебя, что южные легионы продвинулись значительно дальше, чем ты думаешь. Сейчас они достигли Вала и спешат на соединение с Шестым. Как только они встретятся, ты упустишь шанс воспользоваться моим планом, а мы с тобой из временных союзников превратимся во врагов. По моим расчетам, у тебя есть время до завтрашнего полудня, и ни часом больше. Мы должны быстро закончить наше дело, если только ты не хочешь, чтобы в его середине вмешались Второй и Двадцатый. Выбирай сам: кровавая победа или позорное отступление в горы? Ты сам знаешь, что не можешь встретиться с ними в открытом бою.

Кальг с непроницаемым выражением лица уставился в темноту.

— Что ты предлагаешь? Мы понесем тяжелые потери, даже если столкнемся только с одним легионом, если тот выстроится в боевой порядок при поддержке когорт ауксилиев. Ты привел сюда мою армию и говоришь, что нам придется либо бежать, либо сражаться тем способом, который всегда приводил нас к поражению? Если это так, я…

Римлянин нетерпеливо прервал его:

— Предлагаю засаду, о которой думал с тех пор, как впервые, полгода назад, увидел эти места. Застать легион врасплох, атаковать его на марше. Вы сможете ударить с двух сторон и не дать когортам развернуться. Удивительно, но неподалеку отсюда есть место, идеально подходящее для такого плана.

Поздним вечером, когда большая часть войск если и не спала, то уже устроилась на ночь, а легат вернулся к своим людям, Эквитий пригласил Фронтиния на кубок вина. Такие встречи давно вошли у них в привычку, когда когорта была в поле. Они сидели в мерцающем свете ламп и, на время отбросив разницу в положении, вели дружескую беседу.

— Так что говорил Солемн, пока вы с ним гуляли по когорте?

Фронтиний отпил вина.

— Мы поговорили с парой центурионов, а потом он спросил меня, что я думаю о его намерении напасть на Кальга завтра.

Эквитий поморщился.

— И ты сказал?

— Я сказал, что в последнее время ему, похоже, нравится ставить нашу когорту в опасное положение.

Эквитий вновь поморщился.

— Ого. И что он на это ответил?

— Извинился за то, что отправил юного Марка к нам; объяснил, что в той ситуации у него не было другого выхода. Потом спросил, какого я мнения о мальчике. Я сказал, что в этой ситуации вопрос нечестный и ему следует выработать собственное мнение, когда он увидит парня. Ну, мы сразу двинулись к Девятой, быстро обменялись паролями, поговорили с Два Клинка и парой его людей, попрощались и ушли. Мы пробыли там только две-три минуты, но легату хватило. Он встал за палаткой и вытер глаза. А когда снова заговорил со мной, то явно был под впечатлением от встречи с сыном. И это вполне понятно, раз уж он может больше никогда с ним не увидеться. А сейчас, префект, расскажи мне поподробнее, что же наш августейший вождь планирует на утро.

Он уставился на карту, расстеленную на столе, и ткнул пальцем в то место, где должны были стоять варвары.

— Они здесь?

— Да, судя по докладам молодого Перенна.

— Хм. Мы снимаемся с лагеря на рассвете и идем быстрым маршем… тут не больше шести-семи миль… и если к нашему появлению они все еще будут там, мы быстро покончим с ними. Если только они не решат сбежать. Наши десять тысяч против их десяти тысяч, и с преимуществом внезапности, хотя бы отчасти, и боя на наших условиях.

— Да. Хотя ты не угадал одну деталь плана. Он намерен разделить наши силы на две части, на молот и наковальню. Мы не дадим им сбежать, это будет бойня.

Фронтиний вскинул брови.

— Ты думаешь, это разумно? Они могут перехватить наши отряды по одному и уничтожить их.

— Он так решил. С его точки зрения, доклады разведчиков Перенна оставляют ему не много вариантов.

Фронтиний покачал головой.

— Это идет вразрез со всем, чему меня учили о военном искусстве. Если все пойдет как надо, завтра мы перебьем кучу варваров. Но если что-то будет не так, если за это время они сменили лагерь или рядом есть еще отряды, о которых мы не знаем, через неделю наши головы будут украшать крышу Кальга. Пойду-ка я, дам поспать пару часов своей старой усталой туше.

Легион и вспомогательные когорты быстро перекусили и уже через полчаса после восхода солнца были на марше. Солемн рискнул еще раз, решив, что вечером войска вернутся сюда, и не стал тратить время на сворачивание лагеря, оставив палатки дожидаться легиона. Длинная колонна солдат потянулась на север. Их вел отряд астурийской кавалерии, который возвратился из тех мест, откуда наблюдал за вражеским лагерем. Там остались только Перенн и еще несколько человек, сейчас они двигались к заранее назначенному месту встречи, чтобы дать легату последний короткий отчет о расположении врага.

Тунгрийцы шли далеко позади, за последней когортой Шестого, а Эквитий ехал вместе с офицерами Солемна. Он должен был участвовать в последнем совещании сразу после появления Перенна и его разведчиков. Пока легион шел вперед, префект ненадолго остановил коня и, обернувшись в седле, посмотрел на колонну. Солдаты, по четыре в ряд, маршировали по неровной дороге, по которой было решено двигаться к месту боя.

К нему подъехал Солемн, от его коня в прохладном утреннем воздухе поднимался легкий пар. Легат приветствовал старшего центуриона проходящей мимо когорты и получил в ответ короткий кивок и поспешный салют.

— Не часто увидишь, как мимо грохочет целый легион, да еще с такой скоростью. Даже на учениях центурионам приходится хорошенько поработать жезлами, чтобы заставить парней попотеть, однако посмотрите на них сейчас…

Стойкие легионеры держали темп, запасенный для случаев, когда нужно немедленно оказаться в каком-то другом месте, и некоторые уже явно вымотались. Этим утром песни были запрещены, чтобы меньше шуметь, но в любом случае ни одна не подходила для такого быстрого марша.

Эквитий уже видел в рядах людей, которым не хватало воздуха, чтобы держать скорость и тащить на себе шестьдесят фунтов оружия и доспехов. Мимо прошла следующая центурия, офицер бодро шел сбоку, одним глазом посматривая на дорогу, а другим — на своих людей. Он бросил взгляд на старших офицеров, сидящих на конях, и иронически улыбнулся. Прочим взглядам недоставало юмора. Солдаты угрюмо посматривали на такую, пусть и относительную, роскошь.

— Мои офицеры рады сегодняшним перспективам не больше вашего. Они тоже беспокоятся об отсутствии выделенного резерва, некоторые из старших центурионов довольно громко возмущались этим. Если что-то пойдет не так, да защитит нас Марс, выстроится целая очередь людей, готовых заявить, что они меня предупреждали.

Эквитий глубокомысленно кивнул.

— Возможно, и я буду в их числе, если ваша голова окажется на острие копья. Но если у нас получится…

— А если все получится, придет время для старой поговорки. Сами знаете, «победа — дитя тысячи отцов».

— Так что, первый отец сегодняшнего триумфа, где мы отдадим приказы разделить войска на две группы?

— Через две мили, если Перенн уже прибыл на выбранное им место.

Перенн действительно ждал их в оговоренном месте, на развилке дороги. Его астурийцы, злобный декурион и человек пять солдат, держались поблизости. Перенн подошел и отсалютовал Солемну. Для человека, который провел ночь, в лучшем случае завернувшись в плащ на голой земле, трибун выглядел свежим и готовым действовать.

— Легат, докладываю для принятия окончательного решения.

Солемн, кивнув, приказал офицерам собраться рядом и жестом разрешил Перенну продолжать.

— Господин, варварский отряд находится на прежнем месте и ни о чем не подозревает. По нашей оценке, их силы составляют десять тысяч воинов, и когда мы уезжали оттуда, они только просыпались и разжигали костры. Никаких признаков подготовки к бою нет. Если вы по-прежнему намерены атаковать, у нас есть практически все шансы на успех.

Солемн посмотрел на офицеров и ответил:

— Благодарю тебя, Тигидий Перенн, за хорошие новости. Господа, я решил действовать по плану, составленному минувшей ночью. Первые шесть когорт Шестого марш-броском идут через лощину к вражескому фронту, укрываясь за лесами с правой и левой стороны. По моей команде мы строимся к бою и атакуем вражескую крепость. Артиллерия легиона идет с нами и поддержит нас с флангов, если успеет развернуться. В то же время оставшиеся четыре когорты Шестого, плюс пять когорт ауксилиев под командой префекта Эквития обходят врагов с правого фланга. Это соединение занимает позицию и, как только в бой вступят основные силы, атакует врагов с тыла и фланга. Они выступают, трижды услышав трубу, а потом — сигнал «в атаку». Префект Эквитий, если ваше соединение будет замечено или обнаружит признаки того, что враг наготове, вы должны протрубить три раза и сыграть сигнал «держаться стойко», а потом разворачиваться в боевой порядок. В этом случае я приму решение в зависимости от текущей тактической ситуации. Я намерен заманить варваров в бой, а потом захлопнуть за ними дверь. Господа, мы собираемся не просто победить это сборище дикарей, которые прикидываются солдатами. Мы разорвем их на мелкие кусочки. Скажите своим людям, что нашу победу будут воспевать еще долгие годы. Это все.

Офицеры развернулись, собираясь разойтись по местам.

— А, еще одно.

Люди выжидающе посмотрели на него.

— Я слышал в легионе разговоры о том, что случилось, когда пали форты на Северной дороге — римских граждан, солдат и мирное население, облили смолой и подожгли, и только боги знают, как над ними издевались до того. Думаю, все вы слышали людей, которые считают, чтомы при первой же возможности должны ответить жестокостью на жестокость…

Офицеры с надеждой ждали продолжения.

— Я хочу сказать, что полностью согласен с ними. Скажите своим подчиненным: мы не будем щадить врагов, которые захотят сдаться или убежать. Всех пленников допросят, а потом — распнут. Им не сломают ноги, так что умирать они будут долго и мучительно. Все, за исключением одного. Если мы возьмем Кальга живым, его проведут по Риму и только потом удушат. Это все.

Эквитий забрался на коня и поскакал назад, вдоль длинной колонны отдыхающих легионеров. Большинство солдат лежали на спине, приходя в себя после тяжелого марша. Префект добрался до Седьмой и вызвал старших центурионов последних четырех когорт легиона. Когда офицеры собрались, Эквитий подтвердил последние приказы Солемна и распорядился поднимать людей. Когорты построились для марша быстро, без лишних криков и суеты, обычных в некоторых легионах. Эта аура спокойной уверенности обнадежила префекта. Возможно, его временные подчиненные хорошо покажут себя в бою.

Девять когорт прошагали по дороге мимо остатков Шестого, сворачивая на развилке направо. Солемн задумчиво наблюдал за ними. Если разведчики не ошиблись, эта дорожка приведет их вдоль края неглубокой долины, через которую пройдет Шестой, потом в обход левого фланга варваров и на позицию, откуда они будут атаковать.

Эквитий смотрел вдаль, пока не заметил нужный ориентир, потом осадил коня рядом со старшим центурионом ведущей когорты.

— Направляйтесь к тому лесу на горизонте и остерегайтесь вражеских разведчиков. Если нас обнаружат, хочу успеть подготовиться. Я направляюсь назад, поговорить с ауксилиями. Если доберетесь до леса раньше, чем вернусь, объявите отдых на десять минут.

Центурион кивнул, и Эквитий поскакал вдоль колонны. Он обнаружил потеющих тунгрийцев на месте, сразу за последней когортой легиона, и поехал рядом с Фронтинием.

— Когорта готова?

Лысину старшего центуриона покрывали капельки пота. Фронтиний посмотрел снизу вверх на командира и скорчил рожу.

— Готова, насколько это вообще возможно. Осталось только надеяться, что разведчики не ошиблись.

Эквитий поехал дальше, в хвост колонны, останавливаясь поговорить с другими префектами. Каждый из них был мрачно сосредоточен, а их люди выглядели так же, как и его собственные: смесь воинственности и напряженных нервов. Отсюда Эквитий видел колонну основных сил, которая ползла в сторону безымянной долины. Тем временем голова его колонны приближалась к лесу, и когда до него осталось с полмили, Эквитий пришпорил коня, намереваясь изучить обстановку, прежде чем его люди окажутся на месте.

Лес был тихим и пустым, никакого намека на врага, и Эквитий спешился, чтобы взглянуть на долину. Он двигался осторожно, стараясь не оказаться на фоне неуклонно светлеющего горизонта. Из небольшой рощи в верховье долины стекал маленький ручеек. Большая часть пространства слева и справа от Эквития поросла лесом; до него было около полумили. Префект напряженно вглядывался в кромку леса. Если что-то угрожает Шестому, то оно наверняка скрывается за этими густыми деревьями. Ничего не шевелилось. Пейзаж казался совершенно неподвижным, даже птицы не пели. Префект чувствовал смутное беспокойство, следя, как тени медленно отступают под лучами восходящего солнца.

Он повернулся, отыскивая взглядом свою колонну, и увидел ведущую когорту всего в четырех сотнях шагов. Эквитий галопом подскакал к ним и приказал старшему центуриону дать людям отдых, опасаясь, что их появление на фоне горизонта может предупредить ревностных варварских разведчиков. Едва первая центурия успела перевести дыхание, как префект заметил группу всадников, которая мчалась вдоль колонны в сопровождении неизбежного свиста. Когда всадники приблизились, Эквитий узнал Перенна и его астурийский эскорт, возглавляемый сердитым декурионом. Легионный трибун подъехал и, без предисловий или приветствий, выпалил приказы:

— Послание от легата. Он получил новые донесения разведчиков и меняет план. Когорты Шестого легиона, равно как и Вторая Тунгрийская, Раетская, Аквитанская и Фризская, выведены из-под вашего подчинения. Я должен отвести эти подразделения в тыл основных сил и образовать заслон. Ваша когорта останется здесь и будет наблюдать за лесом справа от пути основных сил. Вы должны держать когорту подальше от края долины, по крайней мере, в пятистах шагах. Вам лично приказано наблюдать за долиной из укрытия. О любом движении врага за этими деревьями, замеченном до подхода основных сил, следует немедленно сообщить легату условленным ранее сигналом.

Эквитий недоверчиво уставился на мужчину. Менять план сражения, когда войска уже выдвигаются навстречу противнику, просто опасно, это против всех правил, известных и Солемну, и ему самому. В голове префекта роились вопросы.

— Какие новые донесения? Неужели ситуация изменилась настолько, что пришлось отказаться от первоначального плана сражения?

Перенн раздраженно посмотрел на него и достал из-под туники табличку.

— Префект Эквитий, у меня нет ни времени, ни приказа объяснять, что происходит. Время сейчас важнее всего, и я должен без задержек выполнить приказы. Прочтите это, и вы убедитесь в законности моих распоряжений.

Он повернул коня, выкликая старшего центуриона Седьмой когорты.

— Децим, старый мерзавец, немедленно разворачивай свою пехоту! Мы идем на запад, прикрыть тыл Шестого!

Офицер посмотрел на Эквития и пожал плечами, он явно привык к той манере, в которой велись дела в легионе.

— Префект, эти приказы имеют силу?

Эквитий тщательно изучил табличку. Кто бы ни писал текст, под ним стояла печать Солемна.

— Да, старший центурион.

— В таком случае, господин, увидимся позже. Седьмая когорта, подъем!

Длинная колонна снова пришла в движение, изгибаясь обратно, на запад, рядом с Эквитием, по-прежнему мрачно сидевшим на коне. Тунгрийцы, которые подошли десятью минутами раньше, отделились от колонны. Остальные префекты ауксилиев, проходя мимо, ненадолго останавливались, чтобы выразить свое сочувствие. Вскоре колонна ушла, скрывшись за небольшим холмом. Озадаченный Фронтиний подошел к Эквитию.

— Все, что я слышал: мы должны остаться на месте. Какого хрена тут творится, префект?

Эквитий слез с коня и протянул табличку своему заместителю.

— Скажи мне сам. Только что мы шли навстречу сражению, собираясь перебить десять тысяч синеносых — и вот я стою здесь с членом в руке, на случай неприятностей, которых, по словам разведчиков Солемна, просто не может быть. Все это дурно пахнет. В любом случае, ознакомьте офицеров с приказом и отведите когорту на четыреста ярдов от гребня. Я останусь здесь наблюдать за долиной.

Он сердито пошел прочь.

Фронтиний огляделся по сторонам, а потом подозвал Марка.

— Так, центурион, возьми палатку и проверь эти деревья. Мне нужно точно знать, что там нет никаких сюрпризов. И хорошенько изучите все стоящее. Держитесь пониже и не вылезайте за край леса. Не хочу, чтобы вас кто-нибудь заметил. Выполняйте.

Марк взял Дубна и одну палатку и осторожно повел их вдоль края леса. Оптион снял со спины найденный вчера охотничий лук и наложил стрелу, зазубренный наконечник которой поблескивал на солнце. Неподалеку от ручья, бегущего вниз между деревьев, они обнаружили тропинку, по которой могли идти рядом двое, но не заметили никаких следов обуви или босых ног. То там, то здесь на тропинку вылезали ветки или кусты.

— Охотничья тропа… — размышлял Дубн. — Должно быть, где-то поблизости водится много дичи.

Марк посмотрел вниз, под арку из деревьев. Тропинка бежала ровно, как стрела, вплоть до крошечного, с ноготь, пятнышка солнечного света в дальнем конце.

— Оптион, ты лучше всех понимаешь в таких делах. Разведай, что впереди. Циклоп, ты идешь со мной, прикроем оптиона, если понадобится. Все остальные — присядьте и держитесь вне зоны видимости. Если я позову, бегите вниз и будьте готовы драться. Если нет, не двигайтесь с места!

Дубн скользнул в заросли. Лесную подстилку все еще укрывали густые тени. Воздух пах хвоей, лениво жужжали потревоженные насекомые. Бритт тихо спускался по тропинке, медленно водя стрелой из стороны в сторону, словно ее наконечник мог почувствовать врагов. В пятидесяти ярдах ниже лес был абсолютно тих, ветки не шевелил ни ветер, ни животные. Солнечное пятно в дальнем конце тропинки выросло до размеров монеты. Справа что-то еле заметно шелохнулось, и стрела повернулась туда, прослеживая движение. Дубн до предела натянул лук, удерживая тетиву двумя пальцами. Заяц выскочил из укрытия, запетлял по усеянной хвоей подстилке, дернулся на середине прыжка и упал, пронзенный тремя футами охотничьей стрелы. Марк и Циклоп, которые шли в десяти ярдах сзади, облегченно выдохнули. Дубн одним движением вытянул новую стрелу и наложил на тетиву.

За пять шагов до конца тропинки бритт остановился и поманил к себе остальных. Марк присел сзади и посмотрел через плечо оптиона. Из-под древесной арки была видна почти вся долина, но юноша не сомневался, что их никто не заметит на фоне темного туннеля. Высокая трава, которой заросла долина, колыхалась под слабым ветерком; деревья в лесах по обе стороны беспокойно размахивали ветвями. Дубн напряженно рассматривал эту картину, что-то не давало ему покоя. Его внимание привлекло какое-то резкое движение слева. На склоне долины появились люди и начали спускаться вниз; колонна шагала быстро и уверенно.

— Шестой.

Марк кивнул, следя за марширующими солдатами. Дубн снова посмотрел на долину. Его внимание притягивал лес; что-то в нем возбуждало подозрения, но не давало оснований для серьезного беспокойства. Легион мерил долину быстрым шагом, почти бегом. Центурионы подбадривали и проклинали солдат, стремясь сократить дистанцию и удержать строй; они прекрасно знали, насколько уязвима колонна на марше. Деревья, которые невинно шевелили ветвями под ветром, вновь привлекли внимание бритта. Дубн еще раз посмотрел на них, и вдруг все понял. На мгновение он окаменел.

— Деревья.

Марк обернулся и посмотрел на могучий лес.

— Что?

— Посмотри на ветки. Они сидят в этих гребаных ветках!

Он вскочил на ноги и помчался наверх, оставив озадаченного Марка разглядывать, что ж такое заметил его оптион. И тут сидящий рядом Циклоп тихо присвистнул.

— Ветки, Два Клинка. Они то колышутся, то нет. За этими деревьями сидят треклятые варвары!

— Пришло время решать, господин, осталось две-три минуты.

Старший центурион Четвертой когорты на бегу отер вспотевший лоб, ноги приминали мягкую траву. Солемн кивнул, соглашаясь с задыхающимся офицером. Колонна легиона в замкнутом пространстве чрезвычайно уязвима. Вар доказал это в сражении в германских лесах, когда завел три легиона в хорошо подготовленную засаду огромного войска германских племен, рыжих гигантов вроде нынешних врагов. Он заплатил за ошибку собственной жизнью и жизнями восемнадцати тысяч солдат. Когда легион развернут в боевой порядок, он может быстро перестроиться навстречу любой угрозе, его дисциплинированные воины возьмут три жизни варваров за одну свою. Когда же легион идет колонной, да еще по густому лесу с двух сторон, куда ни разворачивайся, умный враг все равно сможет атаковать солдат с тыла. До сих пор Перенн не ошибался, и если они смогут выйти на рубеж атаки, все будет хорошо…

Он обернулся посмотреть на походную колонну. Шестая когорта уже спустилась в долину. Голова колонны достигла леса слева и уклонялась в сторону, чтобы в полной мере воспользоваться преимуществом и укрыться за лесом справа.

— Я бы сказал, пять минут. Потом мы выйдем из-за леса и начнем разворачиваться.

Солемн приказал, чтобы колонна перестраивалась в две трехкогортные шеренги, четыре человека глубиной. По мере того как мечи и топоры варваров станут пожирать первые ряды, задняя шеренга будет подбрасывать людей в мясорубку.

— Всякий солдат из первой шеренги, который переживет этот день, получит медаль. Когда надо пробиться сквозь десять тысяч варваров и взять штурмом форт на холме, скажу, что они этого заслуживают.

Старший центурион кивнул. Разбитые варвары скорее всего бросятся назад, в крепость. Даже если на флангах, в паре сотен ярдов сзади, поставить баллисты, которые могут обстреливать форт своими длинными болтами и мешать вражеским лучниками, это будет тяжелый день.

Сейчас голова колонны приблизилась к лесу справа. Еще три минуты беззащитности, а потом — победа, которая подавит восстание и нагонит такого страха на варваров, что их следующему поколению придется тихо сидеть к северу от Вала. Если Кальга возьмут живым, то отправят в цепях в Рим, где он предстанет перед императором, а потом будет казнен. Если же нет — в Рим отправится его голова. Солемн знал местных разведчиков, владеющих искусством сохранять головы на долгие годы. Он передаст ее, с отпечатанным на лбу знаком Шестого легиона Перенну, чтобы тот отвез ее Коммоду. Она откроет ему путь к императорской милости и убьет всякие слухи о предательстве. Он представил себе эту картину и улыбнулся. Возможно, ему придется поладить с Перенном…

С хребта к северу от наступающих когорт легиона прозвучала труба, привлекая внимание каждого человека в колонне. Труба прозвучала второй раз, потом третий. Потом послышался сигнал «держаться стойко», и сердце Солемна сжалось. Этот сигнал должен был дать Эквитий, если его обнаружат, или если он увидит, что враги настороже. Но сигнал звучал не с той стороны.

Сотни стрел с грохотом ударились в ряды легиона, пробивая броню. Десятки мертвых или умирающих легионеров рухнули на землю. На секунду колонна качнулась, на нее посыпался новый дождь стрел, и тут Солемн заметил то, что упустил во время первого залпа: стрелы летели сверху, и щиты от них не защищали. Легионер рядом с ним повернулся и упал, из горла торчала стрела. Другой подпрыгнул и грохнулся на спину, между нащечных пластин шлема выступало оперенное древко. Стрела свистнула мимо левого уха, и Солемн понял, что лучники целятся в него.

— Они на деревьях!

По крайней мере один центурион пришел к тому же заключению, и несколько центурий начали строиться «черепахой», смыкая щиты и поднимая их над головой, чтобы защититься от стрел. Они готовились броситься к лесу и перебить варварских лучников в ближнем бою. Казалось, положение начало выравниваться. И тут на застрявшую колонну с двух сторон хлынула огромная волна варваров. От диких боевых кличей волосы на затылке легата встали дыбом. Бесконечный поток яростных воинов изливался на ближайшие когорты. Варвары, свирепо размахивающие мечами и топорами, врезались в недостроенную шеренгу, и мгновенно превратили привычную легионерам стену щитов в тысячи отдельных поединков. Солемн слишком хорошо знал, что в таком бою пехотинец с коротким мечом оказывается в невыгодном положении, столкнувшись с противником, оружие которого в два раза длиннее.

Солемн овладел собой, выхватил меч и заорал, перекрывая шум битвы:

— Защитные круги! Строиться в защитные круги! Если мы продержимся, второй отряд ударит им в тыл!

Старший центурион Четвертой когорты, чьи люди падали под варварскими стрелами, но пока еще не вступили в ближний бой, прокричал приказы своим офицерам. Солемн вместе с телохранителем укрылся за их щитами, пока солдаты замыкали круг, и оглядел поле боя. Еще две когорты, отбиваясь от варваров, старались выстроить такой же порядок. Остальная часть легиона сражалась без строя, и нечего было надеяться, что до конца боя они смогут восстановить хоть какой-то порядок.

Внутри круга лекарь-офицер когорты осматривал десяток раненых легионеров, у большинства из лиц или шей торчали стрелы. Лекарь внимательно оглядел оптиона, оценивая тяжесть ран, решительно покачал головой и перешел к следующей жертве. Умирающий мужчина, из шеи которого торчала стрела, дотянулся дрожащей рукой до рукояти меча, наполовину обнажив оружие, и замер. Солемн оторвал взгляд от этого зрелища и подошел к старшему центуриону. Несмотря на их отчаянное положение, ветеран спокойно смотрел на поле боя, выискивая хоть какую-то возможность.

— Обстановка?

— Здесь не десять тысяч, а двадцать. Нас поимели! Похоже, последние три когорты уже разбиты. Нашей, Пятой и Шестой удалось организовать оборону, но когда с остальными будет покончено, они быстро с нами справятся. Или просто встанут и дадут своим лучникам поразвлечься, пока нас не окажется слишком мало, чтобы сопротивляться. Если второй отряд не покажется в ближайшее время, мы все умрем…

Рядом стоял знаменосец с орлом легиона. Он обнажил меч и явно собирался отдать свою жизнь, защищая имперского орла. Стрела ударила в его шлем, еще одна с глухим звуком воткнулась в штандарт, заставив мужчину невольно пригнуться. Он посмотрел на легата с безмолвным вопросом. Солемн угрюмо кивнул, потом повернулся к гряде, откуда прозвучал сигнал тревоги. На гребне стояло несколько человек, по-видимому, они следили за битвой. Знаменосец, хорошо знакомый с легатом и занимающий высокую должность в легионе, протиснулся к Солемну, пренебрегая потоком стрел, направленных в орла.

— Господин, почему они не атакуют? Там еще девять добрых когорт.

Легат недоуменно покачал головой, слыша со всех сторон крики умирающих солдат.

— Я не знаю. Но как же разведчики Перенна? Ведь он осматривал эти места и признал их безопасными…

Внезапное озарение заставило легата вздрогнуть, его сердце замерло. Перенн. Ну конечно. Второй отряд варваров вовсе не остался на месте, как ему доложили. Наглая ложь, соблазнившая его на план, который задним числом оказался не смелым, а самоубийственным. Солемн выхватил меч, подобрал с земли щит мертвого солдата и поправил украшенный шлем.

— Ну что, господа, раз уж нам придется сегодня умереть, давайте дадим этим синелицым ублюдкам достойный бой. Раны чести, Шестой легион. Раны чести!

Эквитий, зачарованный ужасом резни, покачал головой.

— Мы должны сделать хоть что-нибудь. Фронтиний ответил тусклым голосом:

— Да, мы можем выстроиться на гребне, и все эти парни внизу посмотрят на нас, рассмеются и продолжат вырезать Шестой. Еще мы можем спуститься вниз по склону и ввязаться в бой, и через десять минут умрем. Префект, вы видите обреченный легион. Мало кому доводилось такое видеть, и еще меньше тех, кто остался в живых и смог о чем-то рассказать. Штандарт Шестого унесут в северные горы, и племена будут изумленно смотреть на него, а заодно — на голову вашего друга Солемна. Он принял решение атаковать через эту долину; он в критический момент изменил нашу задачу; а сейчас он дорого платит за свои ошибки…

Эквитий печально кивнул.

— Я просто не понимаю, как такое могло произойти. Этот человек был старшим трибуном во время войны с маркоманами, принял командование легионом на поле боя, когда погиб легат, и блестяще сражался, разгромив двукратно превосходящие силы варваров. Он не случайно оказался в Северном командовании… Так почему же, будь все проклято, все вот так закончилось?

Оставшиеся три когорты Шестого сползлись вместе, отбиваясь от атак тысяч варваров и пытаясь объединить свои силы. Прозвучал рожок, и атакующие отошли назад, освобождая место для лучников. На сбитых в плотную массу легионеров обрушился град стрел. После десятка залпов дважды прозвучал рожок, и бритты вновь бросились в бой, в солнечных лучах засверкали их мечи и топоры. Масштабы резни были таковы, что запахи крови и дерьма доносились даже до наблюдателей. Эквитий обернулся на стук копыт. К ним приближался Перенн со своим эскортом. Трибун осадил коня, пару секунд смотрел с гребня на долину и только потом заговорил:

— Ну-ну. Похоже, наш легат завел себя в горшок с рассолом.

Эквитий прищурился, заметив ироническую улыбку на лице Перенна.

— Трибун, разве вам не следует побеспокоиться о подкреплении?

Перенн обменялся веселым взглядом со своим декурионом.

— Это могло что-то изменить при первой атаке варваров. Несколько тысяч солдат, спустившихся отсюда в бой. Но не сейчас, префект Эквитий, благодарю. С этими шестью когортами уже покончено, и я не думаю, что бросить туда остальные девять — удачное решение. По крайней мере сейчас под моим командованием осталась большая часть сил легиона, пока не прибудет подкрепление из Галлии.

— Под вашим командованием? Юный трибун? Всадник, командующий легионом?

— О да. Разве я не упоминал о своем имперском предписании?

Он вытащил из кармана свиток и бросил его Эквитию. Префект развернул его и прочитал; императорская печать и широчайшие полномочия, предоставленные Перенну.

— Мне особенно нравится та часть, где говорится, что я должен принять командование Шестым легионом, если легат Солемн будет признан непригодным для этой должности. Я бы сказал, что он очень скоро станет непригодным. И посему, хоть я и не принадлежу к сословию сенаторов, я стану действовать в рамках полномочий, дарованных мне императором…

Фронтиний тихо прошептал в ухо Марка:

— Выбирайся отсюда к когорте. Будь готов спешно вести сюда свою центурию.

— …и с этой минуты я принимаю командование. Я включу в свой легион когорты ауксилиев, чтобы подкрепить наши силы, но не вашу когорту, префект. Вы и ваши люди занимают в моих планах особое место. Стой, где стоишь, Марк Валерий Аквила, и не пытайся скрыться, пока на тебя никто не смотрит!

Марк остановился и медленно повернулся к Перенну.

— Да, мне известно, что ты нашел себе убежище у этих полудикарей и их вероломного префекта. Ваш офицер снабжения стал весьма общительным, когда в лагере у Котла мой декурион приставил ему кинжал к горлу. Неужели ты действительно думал, что сможешь спрятаться здесь навсегда? Однако твой поступок навлек беду на всю когорту. Легат Солемн уже заплатил высшую цену за попытку укрыть тебя, то же самое ждет и это сборище предателей-полуварваров!

Дубн протянул руку за спину и прошептал Циклопу одно слово: «топор». Оружие незаметно вылезло из-за пояса, и его отполированная годами рукоять привычно скользнула в руку бритта. Перенн кивнул суровому декуриону, тот спрыгнул с коня и достал меч. Остальные кавалеристы натянули луки, не обращая внимания на одинокую палатку, стоящую слева от них. Перенн наклонился в седле и указал на лес, по которому недавно пробирались Марк и его разведчики.

— А сейчас, господа, слушайте приказы. Первая Тунгрийская займет оборону на склоне ниже леса и будет как можно дольше препятствовать варварам выйти из долины этим путем. Отступление запрещено, вы должны держать позицию любой ценой и до последнего человека. Вы, старший центурион, примете командование когортой, поскольку сейчас я объявлю смертный приговор вашему префекту за укрывательство изменника, предавшего императора и государство. Я не стану назначать других наказаний, поскольку все вы, очевидно, вскоре умрете.

Эквитий уставился на Перенна, в полной мере осознав подлинный смысл событий последнего часа.

— Ты заманил в ловушку шесть когорт легиона, только чтобы избавиться от одного человека, который стоял у тебя на пути? А сейчас избавишься еще от восьми сотен, потому что они укрыли в своих рядах невинную жертву римского деспотизма?

Перенн широко улыбнулся.

— Ваш друг Солемн пожинает то, что посеял. А скоро и с вами случится то же. Остальное — частности. Мы на некоторое время перейдем к обороне, Рим отправит пару легионов из Галлии, Шестой укомплектуют заново, и все будет так, как должно быть. Однако вам следует беспокоиться о более важных делах. Декурион, казните префекта.

Фронтиний наполовину вытащил меч из ножен и замер, когда на него уставились пять стрел. Эквитий опустил руки и выпрямился, готовясь принять удар. Декурион шагнул вперед, широко размахнулся длинным кавалерийским мечом — и выпучил глаза от боли, когда ему в спину вонзился топор Дубна. Тяжелое лезвие прошло сквозь доспех и перерубило позвоночник. Изо рта мужчины хлынул поток крови. Декурион упал на колени, его руки тянулись к источнику ужасной боли. Не успели кавалеристы опомниться, как Дубн уже был рядом. Блеснул меч, бритт ударил одного всадника и тут же — другого. Марк и Фронтиний обнажили мечи и бросились ему на помощь.

Один из кавалеристов выпустил стрелу в Фронтиния, ее наконечник щелкнул по шлему, и в этот момент Марк яростно рубанул всадника по ноге выше колена, глубоко пробороздив бок коня. От боли животное взвилось на дыбы, стряхнув раненого кавалериста, а потом лягнуло задними ногами, выбив из седла другого астурийца.

Циклоп толкнул Марка и прикрыл его щитом от стрелы, которую молодой центурион не заметил в горячке боя. Стрела, пущенная всего с двадцати шагов, пробила дерево и кожу щита и вонзилась в руку одноглазого солдата. Тот скривился от боли, яростно взревел и, крутанувшись на левой ноге, с убийственной точностью послал копье в грудь всадника, который уже тянулся за новой стрелой. Сила броска была такова, что копье, пробив кольчугу, глубоко вошло в легкие кавалериста. Глаза мужчины закатились, и он свалился с лошади под копыта других коней. Циклоп указал на свой здоровый глаз и крикнул, перекрывая шум боя:

— Нужно меньше махать и чаще оглядываться, молодой господин.

Он выхватил меч, кивнул Марку и бросился в схватку, выискивая новую цель для своей ярости. Перенн ударил ногами коня, посылая его в галоп, подальше от бегущей к нему группы пехотинцев. К этой минуте палатка уже теснила копьями оставшихся астурийцев. Трибун успел проскакать шагов тридцать, и тут ему в шею, на дюйм выше края кирасы, вонзилась стрела Дубна. Перенн еще несколько секунд качался в седле, потом соскользнул с крестца коня и бесформенной грудой рухнул на землю. Пара уцелевших кавалеристов помчалась прочь, нахлестывая своих скакунов, когда к месту схватки, размахивая копьями, подоспели самые быстроногие солдаты из Девятой. Марк первым оказался рядом с Перенном и склонился над ним. Из горла трибуна торчал наконечник стрелы, мужчина отчаянно пытался глотнуть воздуха. Секунду спустя подбежал Фронтиний, бросил на Перенна всего один взгляд и мрачно улыбнулся.

— Ему осталось две минуты, в лучшем случае — пять. Передавай от нас привет перевозчику^[11], Тигидий Перенн, ты окажешься у реки раньше нас.

К ним подошел Эквитий с затравленным взглядом. Фронтиний похлопал его по руке.

— Не унывайте, префект, не каждый день случается, чтобы вас собирались казнить, а через минуту — отсрочили приговор.

— Не так уж и отсрочили, старший центурион. Я…

Он поднял голову, краем глаза заметив какое-то движение. По траве мчались всадники, на ветру гордо развевалось длинное белое знамя. Эквитий слабо улыбнулся.

— Вижу, у Лициния по-прежнему безупречное чувство времени.

К ним подъехала одинокая декурия Петрианы. Префект Лициний на скаку спрыгнул с коня и несколько секунд мрачно смотрел на побоище в долине. Потом, повернувшись к офицерам, начал говорить и в этот момент заметил последствия схватки.

— Господа, я…

При виде задыхающегося Перенна префект на секунду потерял дар речи.

— Кто его подстрелил?

Фронтиний незаметно качнул головой своему префекту и ответил:

— Мы, господин, точнее, один из моих людей. Лучший выстрел из всех, что я видел. Он стрелял по моему приказу. Трибун Перенн признался в глупости и измене, результаты которых вы видите внизу, и пытался убить префекта Эквития.

Лициний тщательно осмотрелся, охватывая всю картину.

— А чем объясняются разбросанные вокруг тела астурийцев? Не говоря уже о том, что у ваших солдат видны раны от стрел.

— Господин.

— Вы представляете, как это будет выглядеть, если обо всем сообщат в Рим? И, кстати, где легат?

Эквитий подошел ближе и указал на долину.

— Он там, Лициний. Этот молодой мерзавец подкупил астурийцев, по крайней мере, часть из них, чтобы выполнить свой план. Должно быть, он каким-то образом связался с Кальгом, когда считалось, что он следит за отрядами варваров. Они дали Шестому зайти в долину, а потом обрушились на колонну с двух сторон. У него есть какое-то предписание из императорского дворца, которое дает ему право при необходимости взять на себя командование Шестым. И этот ублюдок приложил все силы, чтобы Солемн не выжил.

Лициний наклонился ближе и почти прошептал следующий вопрос, многозначительно поглядывая в сторону Марка, который занимался своими ранеными:

— Он уже знает?

Эквитий покачал головой.

— Нет. И не должен, не сейчас.

— Согласен. Ну что за гребаная неразбериха! Какова обстановка, если не считать того, что там сейчас погибает половина легиона?

Эквитий указал в ту сторону, откуда прискакал Перенн.

— Четыре когорты из Шестого, Вторая Тунгрийская, раеты, фризы и аквитанцы сейчас где-то там. По плану они должны были атаковать варваров с другой стороны, но проклятый Перенн увел их, чтобы они не вмешались.

Лициний поджал губы.

— Мои парни в получасе езды отсюда, а недавно я встретил курьера, который сказал, что Второй и Двадцатый в десяти милях на главной дороге. Одна проблема: эта орда вырежет Шестой и уберется в свои горы задолго того, как мы сможем пустить легионы в дело…

Он подошел к гребню и посмотрел вниз. Эквитий глубоко вздохнул и встал рядом.

— Лициний, прежде чем мой Принц бригантов испытал свое мастерство охотника на Перенне, это дерьмецо приказало нам занять оборону на склоне, прямо перед лесом. Вы понимаете, он хотел уничтожить нас за то, что мы укрыли мальчика. Но желая увидеть нас мертвыми, он отдал единственный имеющий смысл приказ. И если вы попросите, мы последуем ему.

Лициний обернулся к нему.

— И через час вы все будете мертвы, если только я случайно не найду остальные легионы ближе, чем думаю.

Эквитий встретил его взгляд.

— Вы думаете, мои люди не знают, что такое честь римского солдата?

Лициний посмотрел ему прямо в глаза и увидел в них спокойную решимость.

— Приношу свои извинения вашим людям. Хорошо.

Он подошел к умирающему Перенну, быстро обыскал его и достал свиток с имперским полномочиями. Потом наклонился к его лицу и заговорил:

— Послушай меня, Тит Тигидий Перенн. Ты думал, что поступаешь умно, что император поблагодарит тебя за избавление имперской службы от изменника. Возможно, ты даже был прав. Однако твой отец не отнесется к потере чести семьи так же равнодушно. И клянусь, я сделаю все, чтобы эта история достигла Рима. Чтобы твоему отцу рассказали, как ты помог уничтожить половину легиона и как одна когорта вызвалась встретить варваров и дать мне шанс отомстить за преданных людей. И как я добил тебя, избавляя от мучений, и никто потом не смог сказать, что ты хоть немного искупил вину благородной смертью…

Он достал кинжал и перерезал Перенну глотку, с удовлетворением наблюдая, как жизнь покидает удивленные глаза трибуна.

— Ну, так хоть немного получше. Префект, я отправляюсь на поиски легионов. Удачи!

Он встал и отсалютовал Эквитию, который мрачно ответил тем же жестом. Потом вскочил на коня и помчался прочь, выкрикивая приказы своим людям. Префект посмотрел ему вслед и повернулся к Фронтинию.

— Ну, Секст, вот пришла и наша очередь зарабатывать свой хлеб.

Старший центурион криво усмехнулся.

— Не думайте, префект, что я не замечаю иронию. Где бы ни был сейчас молодой Перенн, он наверняка смеется над нами.

Эквитий положил руку ему на плечо.

— Где бы он ни был, старший центурион, мы скоро узнаем об этом из первых рук.

12

Фронтиний быстро повел центурионов вниз по охотничьей тропе. Через пару минут их центурии двинутся следом, и за это время ему нужно заложить основы успешной обороны. Если, невесело подумал он, успехом можно назвать ситуацию, когда когорта переживет хотя бы первый натиск варваров. Старший центурион лихорадочно перебирал варианты оборонительных порядков в заведомо безнадежном положении. Наконец он остановился в десяти ярдах от кромки леса и собрал вокруг себя офицеров. Их лица выдавали те же мрачные мысли, которые занимали его голову.

— Братья, сейчас нет времени на воодушевление или призывы к героизму. Все просто — нас отправляют в бой и, скорее всего, на смерть, чтобы другие легионы успели подойти к синеносым с тыла и разобраться с ними по старинке. Ваши люди тоже это поймут, как только увидят тысячи воинов, которые лезут на холм за нашими головами. Солдаты будут смотреть на вас и следовать вашему примеру. Так покажите им! Пусть увидят мрачные лица, но только не отчаяние. Командуйте энергично, но поддерживайте дисциплину. Если мы сделаем все как надо, то сможем превратить катастрофу в победу. Но это зависит только от нас. Сейчас мы десятеро — самые важные люди на поле боя, так давайте в ближайший час оправдаем эти ожидания.

Он помолчал, вглядываясь в каждого, оценивая их решимость. Неплохо.

— Приказы. Когорта спускается по тропе по порядку номеров, Пятая замыкает, Девятая идет на ее месте в середине, префект присмотрит за этим. Ведите свои центурии вниз по склону до линии, которую я укажу, и стройтесь в оборонительные порядки. Два человека в глубину, не больше, и три фута на человека. Нам повезло, что здесь с двух сторон лес, он прикроет фланги, поэтому встаем вплотную к деревьям. Как можно быстрее мочите землю перед фронтом и сразу разбросайте там ежи. Кстати, о деревьях… Медведь?

Здоровяк вышел вперед.

— Твои топоры пойдут по тропе последними. Разведи их в стороны, и пусть готовят засеки, как можно быстрее, в три ряда деревьев глубины, от тропы и до краев шеренги. Тропу оставь свободной. Когда засеки будут готовы, расчищайте тропу, чтобы по ней могли пройти в ряд четверо. Если, хоть это и маловероятно, к нам подойдет подкрепление, тропа за нами должна быть достаточно широка, чтобы по ней с хорошей скоростью могла спуститься когорта. Всем все ясно? И помните, братья, победа нас ждет или поражение, об этом дне будут петь, когда дожди давным-давно смоют нашу кровь. Пусть он станет легендой.

Тунгрийцы выбегали из леса, центурии спешили к линии, указанной Фронтинием. Старший центурион указывал места и рявкал на офицеров, торопя построение. Сейчас племена прекратили добивать остатки Шестого легиона и наблюдали за построением когорты. Но Фронтиний понимал: в любую секунду они могут развернуться и атаковать ее. Лес за спиной когорты гудел от яростных ударов восьми десятков топоров; центурия валила деревья, которые должны защитить фланги и тыл. Солдаты Десятой набрасывались по двое на каждое дерево; умелыми ударами они подрубали деревья, чтобы те валились на место, ветвями наружу, создавая дополнительное препятствие. Как только шеренга была построена, каждый ее конец уперся в деревья, а вокруг их обороны изогнулся лес, старший центурион немного выдохнул и прокричал следующую команду:

— Мочить склон!

Длинная шеренга когорты спустилась на десяток шагов по склону и остановилась. Солдаты отстегивали защиту паха и орошали землю мочой. Отдельные солдаты бежали к ручью, который тек через их новую позицию, набирали в шлемы воды и, осторожно принеся их обратно, выливали воду на землю. По команде солдаты принялись топтаться по земле подкованными сапогами и раскапывать ногами мокрую землю, не обращая внимания на едкий запах грязи. Солдаты постепенно отступали назад, пока не вернулись на прежнюю позицию. Теперь перед шеренгой была полоса жидкой грязи шириной около пяти ярдов. Внизу уцелевшие солдаты Шестого сбились в три быстро тающие группы, но Фронтиний не обращал внимания на происходящее. Когда почва перед шеренгой стала предательски скользкой, старший центурион потребовал установить последний элемент обороны.

— Ежи и трибулы!

Центурии собирали тяжелые пятифунтовые шесты, принесенные солдатами из лагеря; каждый шест был с двух сторон заточен и обожжен на огне. Шесты связывали по три в здоровенные ежи. Вокруг ежей разбрасывали железные трибулы, острые шипы которых впивались в ноги неосторожных врагов. Юлий, стоя вместе с Пятой центурией позади основной линии обороны — они охраняли знамя и заодно играли роль тактического резерва, — повернулся к своему оптиону.

— Присмотри за ними. Я схожу вперед, оттуда лучше видно; заодно поболтаю со своим юным римским другом. Вот уж не знаю, почему это ему должно достаться все самое интересное.

Он спустился по склону, хлопнул Марка по плечу и обвел рукой рассеянные по долине отряды варваров. Потом наклонился к уху юноши и с кроткой улыбкой на лице прошептал:

— Ну, центурион, вот и они. Двадцать тысяч злых синелицых мужиков, которые совсем скоро полезут на эту седловину за нашими головами. Ты готов умереть вместе со своими людьми?

Марк мрачно кивнул.

— Готов. И прежде чем им достанется моя голова, я пошлю впереди себя немало врагов на встречу с Коцидием.

Юлий рассмеялся и радостно похлопал его по спине.

— Не возражаешь, если я побуду здесь, когда начнется веселье? Не могу устоять сзади, охраняя эту проклятую штуковину, пока ты тут получаешь всю славу. И я могу пригодиться, когда начнется заварушка…

Марк кивнул, но шутливо погрозил ему пальцем.

— Согласен, пока ты машешь мечом и даешь советы по случаю. Но если захочешь командовать центурией разведчиков, будь уверен, на состязаниях следующего года ты останешься вторым.

Откуда-то издалека прозвучал рожок, и толпы врагов, рубящих остатки когорт Шестого легиона, отошли назад, установив временное перемирие. На поле боя медленно опускалась тишина. Раскрашенные бритты пользовались случаем, чтобы перевести дыхание, позаботиться о раненых и оттащить мертвых и умирающих воинов от залитой кровью травы. Легионеры, запертые в ловушку неподвижной стеной варваров, старались помочь своим раненым, хотя мало что могли сделать.

Солемн покосился на холм, возвышающийся над головами варваров. На его склоне строилась в оборонительные порядки когорта ауксилиев. Он постучал по плечу старшего центуриона и указал на тунгрийцев.

— Что… как ты думаешь, что они там делают?

Офицер вздохнул и скривился от боли; из его доспехов на уровне живота торчало обломанное древко стрелы. Стрела досталась центуриону, когда он в очередной раз занимал место в стремительно сокращающемся периметре когорты.

— Ну и задачку ты мне задал. Похоже, они самоубийцы. Скоро мы встретимся с ними у Гадеса.

Солемн невесело рассмеялся и взвесил в руке свой меч.

— Так и есть. Эти ублюдки просто решили отдохнуть. Переведут дыхание и вернутся за нашими головами.

Он огляделся.

— Мне нужно спрятать меч, чтобы он не достался синеносым. Там стоят тунгрийцы, я вижу их знамя. Вместе с ними мой сын, и если он выживет, я хочу, чтобы меч нашли и отдали ему.

Офицер безучастно кивнул, у него не было сил удивляться откровениям легата.

Солемн подобрал гладиус погибшего солдата и проверил баланс.

— Этот мне подойдет. Столько убитых…

Старший центурион болезненно закашлялся и указал на мертвого знаменосца. Несколько секунд назад стрела пробила тому горло, и мужчина, задыхаясь, рухнул на колени. Мертвые пальцы стискивали древко орла легиона, который все еще гордо возвышался над телом.

— Лучше засунь меч под тело Хара… Да, вот так. Они заберут орла, но оставят голову, если ты сейчас обрежешь его патлы. А вот нам с тобой не повезет. Мы отправимся в могилу по частям.

Солемн снова улыбнулся, на этот раз с искренним весельем.

— Похоже, из нас выйдет украшение любой коллекции.

— Головы римских офицеров. В каждой землянке должна быть хотя бы одна.

Внезапно заревел рог, и офицеры обернулись на варваров. Воины племен с новыми силами бросились на жалкие остатки когорт; мечи взлетали и падали, дикари добивали уцелевших солдат легиона. Из шеренги вывалился солдат, мощный удар меча отрубил ему правую руку. Солемн зарычал и, заняв его место, вступил в бой; рядом с легатом сражались несколько уцелевших телохранителей. Солемн ударил резко и сильно, и когда на его кирасу брызнула кровь могучего варвара, он на миг почувствовал удовлетворение. Но этот миг был краток. По доспехам легата было ясно, что он один из старших офицеров. Солемн успел нанести еще один удар, глубоко вонзив меч в грудь варвара, и тут другой воин воткнул копье в его незащищенное бедро.

Старший центурион упал от удара меча в спину. Земля под ним пропиталась кровью, варвары сражались за право содрать с него прекрасные доспехи, а он с отстраненностью умирающего наблюдал за этим зрелищем. Солемн упал на колено, не в силах защищаться, а варвары сгрудились вокруг. Меч скользнул по кирасе и срезал кусок правой руки, жестокий удар дубины сломал локоть, и позаимствованный гладиус отлетел в сторону.

— Он мой! — разнесся над полем битвы громкий голос, и воины прекратили атаки.

Из рядов варваров выступил гигант в великолепных доспехах. Он отбил большим круглым щитом отчаянный выпад последнего из телохранителей легата, потом небрежно ударил измотанного солдата умбоном щита. Легионер рухнул на землю, и варвар вонзил меч ему в лицо, между пластин шлема. Прочие воины отступили, явно опасаясь гиганта и не желая вмешиваться в его триумф. Шлем и доспехи могучего варвара были угольно-черными, украшенными сложным серебряным узором, как и подобает лучшему воину племени. Тяжелые железные набедренники и поножи делали гиганта практически неуязвимым, по крайней мере, пока он в силах нести их вес. Брони не было только на сапогах.

Солемн стоял на коленях, и только усилие воли не позволяло ему упасть лицом вниз. Он поднял взгляд на мечника.

— Ну, давай… кончай с этим, ублюдок, — прохрипел он.

Огромный воин улыбнулся. Он неторопливо занес меч, наслаждаясь возможностью растянуть последнее мгновение легата, и ударил. Один из варваров подобрал отрубленную голову и принес ужасный трофей убийце Солемна. А безголовое тело римлянина медленно упало на бок, на окровавленную траву.

В свои последние секунды старший центурион видел, как гигант выдернул орла легиона из мертвых рук знаменосца. Он отломал древко, схватил крылатый символ имперской мощи и пошел прочь от обезглавленного тела легата в бурлящую толпу воинов.

Пока когорта беспомощно смотрела, как внизу убивают их товарищей, остроглазый тунгриец ткнул пальцем на дальний склон долины. Там виднелись три боевые колесницы, отсюда совсем маленькие, их сопровождало пять десятков всадников. Вся группа легким галопом пересекала поле боя. Над ними гордо реяло знамя с драконом, его раздвоенные концы развевались по ветру. Префект посмотрел на приближающихся всадников и вопросительно поднял брови.

— Небезызвестный Кальг? Решилполюбоваться?

Фронтиний фыркнул.

— Наверное, хочет выяснить, что тут творится. Вряд ли Перенн объяснил ему, что собирается отправить нас умирать здесь, на возвышенности и в строю. Восемь сотен копий могут немного попортить отряд варваров, прежде чем они нас опрокинут, и замедлить их дальнейшие шаги. Если Кальг стратег — а я не сомневаюсь, что так и есть, — он постарается захватить добычу и увести своих людей прежде, чем на горизонте покажутся Второй и Двадцатый, жаждущие крови. Нам стоило бы выглядеть немного уверенней, просто чтобы подкрепить его сомнения. Может, немного пошуметь?

Эквитий улыбнулся.

— Аве, Кальг, идущие на смерть приветствуют тебя?

— Что-то в этом роде.

— Ладно. Трубач, играй «Готовиться к обороне».

Труба пропела, звук на мгновение повис над холмом, прорезав непрекращающийся стук топоров. Спустя долю секунды Фронтиний услышал, как центурионы отдают приказания своим подчиненным, а следом — шорох взятых на изготовку копий. Старший центурион вышел перед когортой — сейчас она стояла справа от него — выхватил меч и поднял его над головой. Сталь ярко сверкала в лучах полуденного солнца. Фронтиний повернулся к шеренге мрачных солдат и плашмя опустил меч на свой потрепанный щит. Потом еще раз, и еще, задавая неторопливый, но устойчивый ритм. Солдаты быстро подхватили его, колотя копьями по умбонам щитов. Звук становился все громче, пока грохоту не начало вторить эхо с соседних склонов. Этот грохот пугал врагов, укреплял слабые сердца и пробуждал ярость остальных, пока когорта ждала скачущих к ним врагов. Всадники и колесницы остановились в двух сотнях шагов от тунгрийцев, и знамя с драконом безвольно обвисло на древке.

Через минуту от группы отделился всадник, рысью подскакал к шеренге суровых поджарых солдат и, перекрывая шум, прокричал послание:

— Повелитель Кальг предлагает переговоры. Один на один, больше никого. Он ручается за безопасность.

Всадник развернул коня и, не оглядываясь, поскакал назад. Фронтиний взглянул на префекта, стиснувшего челюсти.

— Ну, префект, пойдем ли мы на встречу с человеком, который сжег жителей Форта Хабит и Ревущей Реки?

Префект долго смотрел, как порывы ветра рвут далекое знамя с драконом из рук вражеского телохранителя, потом положил руку на плечо старшего центуриона.

— Они пригласили только одного. Ты останешься здесь и возглавишь когорту, если это какая-то уловка, чтобы отвлечь внимание или захватить старшего офицера.

— И что тогда?

— Тогда я присоединюсь к своему отцу намного раньше, чем думал. Возможно, в компании «повелителя» Кальга.

Он пошел вниз по склону, осторожно ступая по жидкой грязи и остерегаясь разбросанных трибул, и остановился примерно посередине между когортой и вражескими всадниками. Из группы врагов вышел человек и двинулся навстречу префекту; он нес какой-то предмет, завернутый в окровавленное одеяло. Варвар остановился перед римлянином, вне досягаемости меча, но достаточно близко для разговора.

Мгновение они разглядывали друг на друга. Префект пристально смотрел на сверток, с печалью догадываясь о его содержимом. Потом бритт нарушил тишину и заговорил на чистейшей латыни:

— Ну что ж, префект, я — Кальг, повелитель северных племен. Я разрушил Вал, разграбил ваши крепости от Трех Вершин до Шумной Лощины, и, — он ткнул пальцем через плечо, — поймал в тщательно подготовленную ловушку вашего легата и его легион. А сейчас я кое-что покажу тебе.

Он вытряхнул на траву содержимое свертка. В лучах солнца ярко сверкнула бронза орла Шестого легиона. Сейчас его вызывающе расправленные крылья казались нелепой насмешкой. Рядом с ним лежала голова Солемна, мертвые глаза уставились на тунгрийцев. Эквитий присел на корточки, вглядываясь в лицо друга. Кальг подбоченился и ждал. После долгой паузы префект молча поднялся. Римлянин кивнул, все еще глядя на отрубленную голову, и посмотрел на ожидающего бритта.

— Этот человек был моим другом, даже не припомню, сколько лет. Мы вместе пили, в молодости вместе бегали за женщинами и вместе сражались с врагами Рима. Такими, как ты. Мы познали дикость сражений и поднялись над ней. Мы остались людьми, но всегда выигрывали эти сражения, делая то, что должно сделать. Не надейся лишить меня мужества этим зрелищем. Я не ожидал меньшего и на твоем месте поступил бы так же. Но это ничего не меняет… — Он глубоко вздохнул и расправил плечи. — Давай заканчивать, Кальг. Я Септим Эквитий, префект Первой Тунгрийской когорты. Я нашел твой скот у Холма и сжег его, лишил твоих людей еды и не дал им напасть на крепость. Я выманил твою кавалерию из леса, и Петриана перебила ее. И я, — он ткнул пальцем через плечо, — собираюсь держать твой отряд здесь, пока остальная часть нашей армии не навалится на вас и не уничтожит.

— Тунгрийцы? Тунгрия лежит за морем, префект, ближе к Галлии, чем к Британии. Эти люди — бриганты, мой народ, а не твой.

— Ты поймешь, насколько ошибаешься, если рискнешь отправить своих воинов им навстречу. Может, они и родились здесь, но их навыки и дисциплина взращены Римом. Думаю, ты знаешь, что это значит.

Они обменялись спокойными улыбками; проблеск взаимопонимания среди колышущейся травы. Префект плотнее завернулся в плащ, не давая ветру теребить одежду любопытными пальцами.

— Кальг, давай отбросим напыщенность. Ты человек с римским образованием, если слухи не лгут. Думаю, не больше меня ценишь все эти выкрики, оскорбления и шлепки по заднице.

Мужчина бесстрастно кивнул.

— Продолжай.

— По правде говоря, я впечатлен сильнее, чем ожидал. Ты управляешься с этими варварами лучше, чем кто-либо на моей памяти. Ты поступил умно, завербовав римского трибуна, чтобы заманить в ловушку легата. Или скорее он завербовал тебя?

Эквитий помолчал, чтобы собеседник как следует оценил его осведомленность о предательстве Перенна. Зеленые глаза Кальга прищурились от невысказанных вопросов.

— Итак, раз мы установили, что до сих пор ты поступал разумно, давай вернемся к делу. Ты мог просто отправить свой сброд на наши мечи, но решил сначала поговорить. И мне нравится думать, что ты поступил так из-за нашей репутации, которая бежит впереди нас…

Кальг улыбнулся и весело потряс головой.

— Никто не осмелится сказать, префект Первой Тунгрийской, что у тебя нет чувства юмора. Я пришел предложить тебе возможность уйти без боя, пока ты не вынудил меня отправить воинов перебить твоих людей. Ты хочешь спасти их жизни? Когда я начал эту войну, то преследовал определенные цели — мирные переговоры с Римом, некоторые разумные уступки для моего народа и честь для обеих сторон. В конце концов, без мирного соглашения эта война будет длиться несколько сезонных кампаний и унесет десятки тысяч римских жизней, и солдат, и невинных. Этой победы, в сочетании с моим отрядом, угрожающим пограничью, должно хватить, чтобы усадить правителя за стол переговоров. Наши требования просты и не угрожают ни дюйму римской территории. Так стоит ли и дальше терять людские жизни? В конце концов, как ты заметил, в глубине души я образованный и культурный человек.

Префект заинтересовался, чего же хотят кланы, если граница останется на месте. Возможно, денег, лучших торговых условий, ну и отступления гарнизонов из всех крепостей к северу от Вала, для надежности.

— И ты просишь меня уйти без боя? Позволить тебе сбежать отсюда до подхода двух легионов и остальной части Шестого? Нет, Кальг. Думаю, тебе самому известно — пока ты будешь терять время, пытаясь сломать наш строй, к нам на помощь могут подойти превосходящие силы. В крайнем случае, мы хотя бы продадим свои жизни ценой твоих воинов. А ведь ты знаешь, что уже победил, и хочешь приберечь своих людей для следующих сражений. Ты знаешь о других легионах, но не знаешь, где они, потому что у тебя нет конных разведчиков. Твои телохранители не справятся в одиночку, когда Петриана станет охотиться за их головами. Без этих сведений и лишившись предателя, ты понимаешь, что должен выйти из боя и отступить, но думаю, вожди племен не дадут тебе уйти от такого неравного боя. И если мы не уйдем, мы вынудим тебя сражаться, просто оставаясь на месте. Верно?

Бритт непринужденно улыбнулся и указал на ожидавших позади воинов.

— Возможно. Но в одном я уверен. Если ты сейчас не уведешь своих людей, то очень скоро сильно пожалеешь, что сорвал планы человека, у которого за спиной в двадцать раз больше воинов, чем во всей твоей когорте. Подумай об этом, пока идешь к своим солдатам. У тебя есть пара минут, чтобы избавить нас от дальнейшего кровопролития. Иначе при нашей следующей встрече твоя голова будет торчать на копье.

Префект торжественно кивнул.

— Возможно. Но чтобы полюбоваться этим зрелищем, тебе придется влезть на гору твоих собственных мертвецов.

Кальг возвращался к телохранителям и напряженно размышлял. В строе тунгрийцев десять центурий, полная когорта. Если дать им время, тонкую шеренгу уже не удастся обойти с флангов, они выстроят непроходимые баррикады из деревьев и острых кольев. Напасть сейчас или отойти, раз победа уже в кармане, а римский легат мертв?

Он остановился и обернулся на шеренгу тунгрийцев, задумчиво глядя на угрюмые лица солдат. Его народ, такой знакомый, стойкий в обороне, горячий в атаке. Но римская дисциплина закалила их храбрость, сделала каждого из них равным его лучшим воинам. Однако есть одно отличие, ключевое отличие. Что бы ни случилось, их не удастся выманить из-за стены щитов, откуда их короткие мечи будут жалить, как сотни ядовитых змей. Тунгрийцы не станут бросаться в вихрь яростных поединков и потому смогут сражаться с превосходящими силами противника, особенно когда он не может в полной мере использовать свое численное превосходство. Но ведь здесь всего одна когорта, восемь сотен против его тысяч. Сколько они продержатся? Если он потеряет столько же людей, даже в два раза больше, такой обмен вполне оправдан.

Кальг подошел к телохранителям и запрыгнул в колесницу. Все взгляды устремились на него в ожидании приказа. Люди были готовы рискнуть своими жизнями.

— Они не уйдут. Их префект слишком решителен.

Аэд поднял брови, показывая, что хочет сказать.

— Мой господин, тогда мы должны сражаться. Ни один воин по своей воле не уйдет, когда видит столько голов, которые можно взять. А ведь многие сегодня еще не пробовали крови…

— Я согласен. Но все нужно сделать быстро. Римлянин говорил о других легионах, и уж точно где-то рядом остальные когорты этого легата, да и проклятая Петриана тоже. Если их правильно нацелить, кавалерия и один полный легион разрежут нас на кусочки, пусть даже нас в два раза больше. Отправь всадника к Эмеру и Каталу — они стояли и смотрели, как другие убивают римлян, и наверняка рвутся в бой.

Воины кланов, которым пришлось следить, как их многочисленные собратья выпускают кишки шести когортам, рванулись вперед. Молодежь поддразнивала друг друга, хвастала, задыхаясь, сколько голов возьмет каждый из них; воины постарше стремились разглядеть противников и оценить их силы. Вожди встретились на бегу и быстро согласились просто атаковать справа и слева; ничего особенного, только прямой натиск и рубка. Их сил хватит, чтобы подавить ауксилиев.

Тунгрийцы невозмутимо стояли на склоне, продолжая выстукивать грозный ритм копьями и щитами; шум притуплял страх, постепенно заменяя его чувством единства. Из сборища людей когорта превращалась в машину разрушения, готовую нанести удар. Неустанное биение ее воинственного сердца лишало солдат индивидуальности и оставляло отрешенными, готовыми к безличной ярости, которая вскоре потребуется им, чтобы выжить. Когорта, продолжая колотить, наблюдала, как противник быстро пересек открытую местность и начал строиться в линию, примерно соответствующую их собственной. Враги стояли примерно в ста пятидесяти шагах ниже по склону, вне пределов досягаемости копий. Короткий сигнал трубача — и грохот затих, а копья приготовились к броску. В наступившей тишине внезапно стало слышно позвякивание оружия и доспехов; по всему склону разносились шорохи снаряжения. Обе стороны готовились к бою.

В первой линии Девятой центурии готовились к бою Шрамолицый и его товарищи. Ветеран спокойно обращался к стоящим рядом людям. Даже командир палатки прислушивался к словам солдата с двадцатилетним опытом.

— Сейчас, парни, нам нужно хорошенько оттрахать эту банду, когда они полезут вверх по склону. Так вот, слушайте, как мы будем их иметь. Когда дядюшка Секст отдаст команду, мы дружно метнем в них копья. Цельтесь в тех, кто потерял равновесие. Они отвлекутся и не увидят копье, пока оно не пощекочет хребет. Вы таскали на спине эти треклятые штуки с того дня, как поступили на службу, и ни разу не пользовались ими по-настоящему. Так пусть эта гребаная штуковина заплатит вам за все те мили, которые она на вас проехала. Пусть на одного синеносого станет меньше. Как только метнете копья, сразу выхватывайте мечи и держите щиты покрепче. Готовьтесь ударить всем, что есть. А вы, парни, сзади, ухватитесь за наши гребаные ремни и тяните посильнее. Мы стоим на отличном склоне и удержим их без особого труда, если будем работать вместе. А потом просто сосредоточьтесь на той самой старой зубрежке — доска и меч, отбил и ударил. Воткнули гладиус в живот синеносого, повернули, сбросили его с меча и сразу нырнули обратно за щит. И не вздумайте стоять и смотреть, как он дохнет, — или его приятель зарежет вас, что вы и сами сделали бы на его месте.

Он приостановился и набрал в грудь побольше воздуха.

— Дышите глубоко, парни, в ближайшие пару минут вам понадобится много воздуха. И помните, если какой-нибудь ублюдок решит развернуться и пойти погулять, не дожидаясь конца боя, ему придется иметь дело со мной и моим мечом, как только мы покончим с этой толпой грязных волосатых задниц. Мы держимся вместе.

Несколько человек в шеренге тунгрийцев дрогнули, но с ними быстро справились офицеры и старшие товарищи, пощечины и пинки вернули солдат обратно в строй. Большинство прислушивались к словам ветеранов когорты, как лучше встретить предстоящий бой, и невозмутимо смотрели вниз на врагов, готовясь убивать, чтобы жить. Они поняли это и приняли. Чтобы уцелеть, снова увидеть своих женщин и детей, им придется убить множество воинов. Солдаты практически все, как один, были готовы начать бойню.

В рядах варваров воины заканчивали последние приготовления, скидывали тяжелую одежду, которая могла стеснить движения в бою, бормотали короткие молитвы богам, прося их о победе. Воины постарше, осознающие вероятности предстоящей схватки, благоразумно добавляли к молитве надежду на легкую смерть, если пришло их время. У вождей не было времени на длинные обличительные речи против захватчиков. Они посмотрели друг на друга, кивнули, и тысячи воинов бросились вверх по склону на хрупкую римскую шеренгу.

Тунгрийские центурионы смотрели на Фронтиния и ждали сигнала, пока орда варваров накатывалась на склон. Фронтиний, стоя в центре шеренги с поднятой рукой, следил, как лохматые воины бегут к его людям. Тридцать ярдов. Двадцать пять, обычная дистанция для первого копейного броска. Двадцать. Пятнадцать. Варвары добрались до полосы жидкой грязи, которую так старательно готовили его солдаты. Первая волна атакующих сбавила темп, люди старались устоять на ногах и сбивались в кучки, чтобы увернуться от острых концов огромных деревянных ежей. Несколько человек, подпираемые сзади и едва не падающие лицом в грязь, закричали от боли, когда в их ноги впились шипы железных трибул, полускрытых в грязи. Сейчас варвары больше смотрели вниз, чем вперед.

Шрамолицый поднял копье, ободряюще крича товарищам, и качнул его вперед и назад, выискивая цель в толпе варваров.

Фронтиний взмахнул рукой, подавая заранее согласованный сигнал. Копья взлетели и обрушились на варваров. Люди, занятые сохранением равновесия, оказались беззащитны. От удара первые ряды вздрогнули; воины кричали от боли, падали, размахивали руками, добавляя смятения своим товарищам. Атака варваров захлебнулась.

Ветеран нашел свою цель: здоровяк с шестифутовым мечом, который на мгновение поскользнулся в грязи. Солдат шагнул вперед и метнул копье; вытянутая рука еще секунду указывала на врага, пока копье не вонзилось в варвара. Здоровяк дернулся, когда железный наконечник ударил его в живот, из раны плеснула кровь, и варвар упал на колени. Шрамолицый удовлетворенно улыбнулся, шагнул назад, когда почувствовал рывок за ремень, и поднял щит, выравнивая его с правым и левым.

Вдоль всей шеренги центурионы заорали новые команды. Солдаты выхватили мечи и укрылись за щитами, когда варвары восстановили часть импульса и, расталкивая мертвых и умирающих, двинулись к линии тунгрийцев. Фронтиний, заметив их затруднения, мгновенно принял решение. Он поднял меч, указал им на варваров и рявкнул приказ, бросая солдат в бой.

С пронзительными свистками офицеров когорта рванулась на несколько шагов вниз по склону. Шеренга врезалась тяжелыми щитами в спотыкающихся варваров, сталкивая первые ряды на подбегающих сзади воинов, а потом ударила мечами.

Шрамолицый услышал свисток, оттолкнул солдата, который держал его за ремень, и с леденящим душу воем побежал по склону рядом со своими товарищами. Он ударил умбоном щита в лицо варвара, уже занесшего меч, вонзил гладиус ему в живот и одним движением спихнул воина с клинка. Потом поднял щит и закричал товарищам:

— В шеренгу! Восстановить шеренгу!

Первые ряды когорты вскинули щиты, и перед варварами вновь предстала сплошная стена. Солдаты еще раз ударили железными умбонами в лица атакующих, лишая людей равновесия, а потом вонзили короткие мечи в выбранные цели. Они целились в точки, подсказанные многовековым опытом; жертва умирала спустя несколько секунд. В щель между двумя рядами воинов брызнула горячая кровь; варвары вываливались из боя, роняли оружие, пытаясь закрыть рану, поймать вываливающиеся кишки, и просто в мучительном недоумении смотрели, как из них вытекает жизнь. Земля под ногами, залитая смесью крови, мочи и дерьма, становилась все коварнее. Роль задних рядов тунгрийцев свелась к тому, чтобы удержать на ногах товарищей впереди и не дать лежащим на земле врагам нанести удар. Солдаты били и кололи бурлящую массу по ту сторону своих щитов, отбивали вражеские мечи и топоры и старались в свою очередь достать их хозяев. Тунгрийцы сражались как люди, которые понимают: единственная возможность уцелеть — убивать безжалостно, хладнокровно и эффективно.

В первом ряду Девятой присел за своим щитом Шрамолицый, его левая рука вздрагивала от ударов в иссеченное дерево. Солдат напряженно смотрел на варваров в щель между шлемом и верхним краем щита, выискивая возможность нанести удар. Длинноволосый воин, зажатый между своими собратьями, поднял меч, пытаясь нанести единственный доступный ему удар, и ветеран без колебаний воспользовался этим мигом. Он шагнул вперед, вонзил гладиус между ребер воина и отбросил скрючившегося от внезапной боли мужчину в кровавую грязь.

Варвар, который уже упал на землю и копьем в бедре, собрался с силами для удара по выставленной ноге тунгрийца, но ловкий ветеран резко опустил окованную железом кромку щита на руку воина, сорвав мясо с кости, и быстро отступил к стене щитов. Солдат рядом поскользнулся в грязи и упал на колено, открываясь для удара врагов. Шрамолицый, не задумываясь, сдвинул щит, прикрывая товарища в те критические секунды, пока тот поднимался на ноги. Солдат справа ударил гладиусом в горло кланового воина, который готовился атаковать незащищенного ветерана. Спустя несколько секунд стена щитов была восстановлена и вновь надежно сдерживала варваров.

Марк стоял позади двойной линии своих людей, вместе с палаткой, солдаты которой готовились заступить на места павших товарищей. Ему казалось, что он смотрит на безнадежно неравный бой. Но минуты шли, и Марк осознавал: большинство умирающих лежит по ту сторону щитов. Несмотря на плотную толпу варваров, рвавшихся вверх по склону, пали лишь немногие из солдат когорты.

— Девятая центурия, стоять крепко! Отбил и ударил!

Знакомый громкий голос Дубна прозвучал ободряюще, и Марк сам принялся подбадривать солдат, перекрикивая шум битвы. Двое солдат рухнули под ударами массивного топора, в шеренге возникла дыра. Марк инстинктивно оттолкнул стоящего рядом солдата и быстро встал в строй, пока сквозь него не прорвались враги. Варвар с топором наступил на свою жертву, пытаясь вытащить лезвие из груди солдата, и разинул рот, когда сильный удар меча отрубил ему правую руку. Марк ударил его сапогом в лицо, искалеченный мужчина покатился под ноги обезумевших соплеменников, рвущихся к юноше, и исчез из вида. Его тут же сменил другой и, заметив ранг офицера, бросился в атаку, но только чтобы наткнуться на длинный кавалерийский меч. Варвар пытался ухватиться за него слабеющими руками. Юноша развернул клинок, чтобы освободить его, и ударил воина щитом в грудь, вырывая оружие из раны. Брызги крови покрыли щит и грудь Марка.

Слева от него из рядов соседней центурии выскочил солдат. Охваченный боевым безумием, он бросился в гущу врагов, убил одного, другого, потом на него обрушился град ударов, и солдат упал, крича и обливаясь кровью. Оптион центурии толкнул в промежуток другого солдата и заревел своим людям не терять головы и держать строй.

Марк продолжал парировать и наносить удары, но ему показалось, что натиск врагов перед ним ослаб. Уставшим варварам становилось все труднее удержаться на ногах, когда на земле валялись десятки мертвых и раненых. Один из раненых попытался снизу подрезать Марку лодыжку, но в ответ получил удар, который аккуратно отрубил ему руку по локоть. Мужчина, корчась от боли, покатился навстречу своим соплеменникам, сбив двоих с ног.

Внезапно толпа варваров перед Марком расступилась, и в промежуток вышел могучий воин в тяжелых доспехах. Черный шлем и броню украшали серебряные узоры, ноги прикрывали набедренники и поножи. На доспехах уже засохла кровь. Он смерил взглядом молодого центуриона, а потом резко метнулся вперед. Тяжелый меч со страшной силой обрушился на щит Марка. После третьего удара левая рука юноши онемела, и он перешел к обороне. Огромный воин приостановился и рассмеялся Марку в лицо, его голос прогремел среди шума битвы:

— Сегодня я добыл голову легата. Теперь мне не нужна твоя, я оставлю ее воронам. Ты готов умереть, малыш-римлянин?

Марк стоял на месте, не обращая внимания на насмешки, и готовился к следующей атаке. Воин снова бросился вперед, но на этот раз Марк встретил его меч не щитом, а клинком. Он отвел меч врага в сторону, шагнул ближе и с размаху опустил нижний край щита на незащищенную ступню варвара, ломая ему кости. Воин еще не пришел в себя, а Марк уже вновь атаковал. Он ткнул мечом вниз, насквозь пронзив ступню противника, повернул клинок в ране и выдернул его. Варвар пошатнулся, парализованный ужасной болью. Марк поднял щит и, наклонив его, изо всех сил ударил в незащищенное горло врага. Избранный воин племени со сдавленным бульканьем отвалился от стены щитов; он отчаянно пытался вдохнуть, но раздавленная трахея не пропускала воздух в легкие. Когда их герой рухнул на землю, варвары вздрогнули и попятились от ликующих тунгрийцев. Гигант с потемневшим лицом корчился в предсмертной агонии.

Разрыв между противниками немного вырос вдоль всей шеренги. Воины кланов сделали передышку, чтобы после неудачи первого удара восстановить боевой дух. Тунгрийцы выравнивали шеренгу, одним глазом следя за соседом, а другим — за врагом. В тылу варваров заревели рога, приказывая отступить и перестроиться. Воины неохотно двинулись вниз, продолжая выкрикивать угрозы римским солдатам. Команды преследовать отходящих варваров не прозвучало.

На склоне перед запыхавшимися тунгрийцами лежали сотни вражеских воинов; некоторые мертвые, некоторые умирающие, все залитые кровью. Кто-то жалобно стонал от боли, кто-то время от времени вскрикивал. Солдаты Девятой мрачно глядели на эту картину. Немногие, хорошо знакомые с видом настоящего боя, смотрели с тупым безразличием, но у большинства в широко раскрытых глазах стоял ужас. Пара человек безуспешно пыталась отчистить кровь, покрывавшую оружие и доспехи, но остальные только стирали ее с лица. Они понимали: как ни старайся, скоро все снова будет в крови. Юлий разыскал Марка и с упреками вытащил его из первого ряда, но смягчился, заметив потрясенный взгляд молодого офицера.

— Подходящее место, чтобы тебя убили. В следующий раз стой позади шеренги и посылай в бой солдат. Варвары скоро вернутся. А сейчас для центурии самое время попить воды. Я посмотрю потери…

Он взглянул на двух солдат, убитых топором; один без головы и руки, второй с рассеченной на фут грудью.

— Тебе лучше убрать этих двоих. Они уже с Коцидием…

Марк указал вниз, на раненых воинов, которые лежали недалеко от шеренги.

— А что с этими?

И услышал пренебрежительный ответ:

— Они уже мертвы, просто еще не поняли. Оставь их там, они замедлят следующую атаку.

Молодой офицер резко кивнул, приказал пронести вдоль линии бутыли с водой и отправил ближайших солдат отнести останки мертвых в тыл, к лесу.

Шрамолицый, стоя в первой шеренге, оперся на щит, радуясь возможности перевести дух и прополоскать водой рот, чтобы смыть медный привкус крови.

— Неплохо. Мы завалили десятка два этих ублюдков, а потеряли сколько? Двоих наших? Кто встанет на смену?

Двое солдат из задних рядов неуверенно подняли руки.

— Что, вы двое? Добро пожаловать в первую шеренгу, парни, здесь хлеб добывают тяжким трудом. Удержите головы на плечах на пару лишних минут, и у вас будет здесь место до конца дней.

Он рассмеялся, глядя на лица мужчин, которые осознавали: их солдатская жизнь только что навсегда изменилась.

— А, вся эта болтовня насчет первых рядов, которые всегда берут девок сзади? Сейчас вам самим придется скорее давать, чем брать. Добро пожаловать в мою армию.

Девятая с радостью встретила воду; самые сдержанные солдаты спокойно обсуждали сражение, опершись на щиты, как гончары в перерыве у печей. Другие, более опытные и дальновидные, зная об опасности забыть обо всем в ярости боя, разговаривали с соседями, напоминая им о доме и семье. Морбан отыскал Марка, который тщательно проверял лезвие своего меча, и предложил ему воды.

— Красиво бьешься, центурион. Ты срубил тому здоровому ублюдку руку, как тоненькое деревце, а что сделал своим щитом с парнем в черных доспехах… просто загляденье! Мальчики уже вовсю судачат, как ты прыгнул в шеренгу и принялся за работу.

Марк кивнул, вложил меч в ножны и сжал рукоять, чтобы скрыть дрожащие руки.

— Спасибо. Надеюсь, твой сын не ранен?

— Вроде нет, насколько я мог разглядеть отсюда.

Его внимание привлекли крики в рядах солдат, руки указывали на край долины справа, примерно в миле отсюда, за небольшой выступ леса. Там на фоне горизонта, вырисовывалась масса всадников. Они выдвигались на позицию, идеальную для удара вниз по склону, во фланг варварам. Длинные копья стояли вертикально, острые стальные наконечники поблескивали на солнце.

Судя по развевающимся белым знаменам, это были кавалерийские крылья Петрианы и Августы, около двух тысяч человек. Целый хор голосов обратился к всадникам, заклиная атаковать варваров в долине, но, как и предполагал Марк, они закончили строиться и замерли. Атака такого количества вражеских воинов без поддержки может закончиться только героической гибелью. Однако, что уже хорошо, они обеспечили Кальгу новый повод для беспокойства и воодушевили когорту. От вражеских толп на равнине отделился отряд тысяч в пять и спешно выстроился в грубый защитный порядок, лучники и копейщики готовились встретить атаку.

Юноша пошел дальше, к тому месту, где заканчивались его подчиненные и начинались люди Целия, поприветствовать собрата-офицера. Целий спустился с кучи варварских трупов, посматривая на землю, чтобы не столкнуться с каким-нибудь воином, решившим притвориться мертвым и выждать своего часа.

— Аве, Два Клинка, вкусивший крови, судя по дошедшим до нас слухам и свежей раскраске твоей кольчуги. Надеюсь, ты вознес за меня ту молитву?

Марк криво усмехнулся.

— Я был немного занят. Но обязательно вспомню в следующий раз, когда доберусь до алтаря.

— Неплохо. Как думаешь, что они теперь сделают?

Оба посмотрели вниз, на бурлящую орду, к которой постепенно возвращался порядок.

— Если бы их вел я? Держать кавалерию на безопасном расстоянии, выдвинуть вперед лучников и пращников, беспокоить нас дротиками и камнями, чтобы не дать высунуть голову, и отводить остальных, пока два полных легиона не подкрались сзади…

Эквитий задавался тем же вопросом.

— Мы вышли сюда как приманка, чтобы удержать варваров, пока не подойдут основные силы. И я не считаю, что мы уже достигли этой цели.

Фронтиний поджал губы и покачал головой.

— Я бы сказал, еще хотя бы час. Полагаю, вы предпочтете задержать их еще дольше, нежели дать ускользнуть в холмы?

— Да. Они могут разбиться на кланы и уйти складками местности. И тогда мы получим едва ли десятую часть…

Старший центурион подозвал к себе солдата, прошептал ему инструкцию и вернулся к разговору.

— У меня есть способ удержать их здесь, но не слишком приятный. Тем более что потом они рванутся вверх по склону, как дикие звери.

Префект медленно кивнул.

— Если Кальг не сможет увести своих людей, оно того стоит. Делайте, что нужно.

Старший центурион невозмутимо кивнул и пошел вдоль шеренги когорты у высокой гряды мертвых варваров; он осматривал войска, как на параде, подбадривая солдат то здесь, то там. Солдату, которого он отправил искать подходящее тело, повезло, и сейчас тунгриец бежал мимо шеренги с только что отрубленной головой; кровь капала ему на штаны.

Старший центурион взял у него голову и напряженно уставился в мертвое лицо. Волосы на голове были длинными и жирными, в складках кожи — грязь после долгого похода. Глаза закатились, жизнь ушла из них вместе с человеком, который раньше взирал на мир сквозь эти окна.

— Откуда ты знаешь, что он вождь?

Солдат протянул руку, показывая начальнику покрытую кровью массивную гривну, извилистую золотую дугу, которая еще недавно украшала шею мертвеца. Фронтиний взял тяжелое украшение, взвесил его в руке и вспомнил, что подобное всегда носил отец Дубна, даже когда его уже свергли.

— Кто-то важный.

Он повернулся к армии варваров, сейчас притихшей и ждущей приказов, и заговорил, не отрывая взгляда от воинов:

— Возвращайся к префекту. Предупреди, чтобы он был наготове.

Фронтиний тихо стоял на склоне, в одной руке голова, в другой — гривна. По мере того как первые ряды указывали на него своим соплеменникам, люди внизу замолкали и начинали разглядывать странное зрелище.

Кальг принял решение с обычной для него быстротой и проницательностью. В тылу ждала большая часть его армии, отдохнувшая и готовая двигаться. Справа стояла вражеская кавалерия, временно обезвреженная заслоном из лучников и пехоты, который он выдвинул на прикрытие этого крыла армии. Над вражеским отрядом возвышался целый лес копий, судя по его плотности, целая когорта. Перед ним, выстроившись на окровавленном склоне, покрытом ковром из мертвых и умирающих, неподвижно стояли тунгрийцы. Они ждали его следующего шага. Между Кальгом и когортой, медленно восстанавливая порядок, перестраивались сильно потрепанные отряды кланов. Воины, с новыми вождями, готовились к новой атаке на холм.

— Отводи их назад.

Аэд поднял брови.

— Мой господин, они еще не добились успеха. Мы…

— Я знаю. Но где-то в холмах идут еще два легиона. Этот префект был слишком спокоен для человека, который находится вдали от дружеских копий. Если они двинутся на нас вниз по склону вместе с проклятыми всадниками, — мы покойники. Нет, мы уйдем сейчас, разобьемся на кланы и пойдем к месту сбора. Тогда мы сможем…

До него донесся громкий голос. Это бахвалился какой-то римский офицер с железными легкими. Вот только… Кальг напряг слух, предчувствие внезапной катастрофы зашевелило волосы на его затылке.

Фронтиний поднял голову и гривну; первая болталась на жирных волосах, другая поблескивала золотом на солнце. Он набрал в могучую грудь воздуха и закричал толпящимся внизу людям, заглушая растущий шум:

— Убирайтесь отсюда, или мы убьем каждого из вас! Вы воины? Вы не справились в первый раз и не справитесь снова. Вы похожи на детей, а не на настоящих солдат!

Он умолк, набирая воздуха, и дал паузе немного затянуться.

— Мы убили ваших вождей и отшвырнули вас с этой маленькой горки. Вы пришли за нашими головами — и оставили сотни своих! И если вы вернетесь, с вами будет то же самое. Смотрите, вот голова поверженного вождя!

Он лениво качнул головой мертвеца, подавив искушение отбросить эту дрянь подальше, в кипящие ряды варваров, и поднял тяжелую гривну, чтобы в ней признали символ власти.

— Вы были слабы, и мы наказали вас. А теперь убирайтесь, пока мы не обошлись с вами вот так!

Фронтиний, чувствуя тошноту, приложил голову к паху и сделал несколько узнаваемых движений бедрами, а потом швырнул ее в толпу. Варвары с диким ревом ринулись вперед, взбираясь на холм в безумной ярости. Фронтиний нырнул в шеренгу и закричал солдатам приготовить копья.

Кальг все понял и на мгновение прикрыл глаза.

— Мой господин…

— Знаю. У меня нет выбора. Я должен убить пленных и отправить всю армию на этот холм. Но не на их условиях. Приведи ко мне вождей племен.

Тунгрийцы выпустили — вторую и последнюю — тучу копий, вновь погрузив в хаос передние ряды варваров, и сгрудились за щитами, держа мечи наготове. Порыв варваров замедлился. Они шагом преодолевали скользкую землю, перебирались через груды мертвых и умирающих соплеменников, и только потом, по одному и по двое, добирались до стены римских щитов. Фронтиний пренебрег возможностью атаки на такого неорганизованного противника, предпочитая держать людей на твердой земле. Солдаты ждали, пока враги, шатаясь от усталости, не доберутся до стены щитов, а потом вонзали в них мечи. Даже когда перед когортой собралась значительная группа варваров, пылающий в них гнев сменился осторожным уважением. Большинство держалось подальше от римских мечей, предпочитая выкрикивать оскорбления тунгрийцам.

Палатка Шрамолицего присела за щитами; солдаты чувствовали, что в их противниках угас дух борьбы, но не могли поверить, что сражение может закончиться так легко. Из линии варваров выскочил огромный обнаженный воин, размахивая шестифутовым мечом над головой и выкрикивая угрозы. Влекомый неистовой яростью, ударил над кромкой щитов и распорол горло двум новичкам первой шеренги, потом вскинул оружие над головой и обрушил его на тунгрийцев. Меч опускался прямо на солдата рядом с Шрамолицым, и тот двумя руками закрылся щитом. Солдат отшатнулся, когда клинок разрубил железную раму щита и глубоко вошел в дерево. Шрамолицый и еще один солдат из Девятой шагнули вперед и с двух сторон вонзили гладиусы в обнаженного воина. Шрамолицый ударил врага в бок и потянул меч наружу, через мышцы живота, вырывая скользкие веревки кишок. Воин выпустил рукоять и попятился, по его ногам стекала кровь из ужасных ран. Двое солдат с разрубленным горлом умерли, где стояли; меч перерезал артерии, и люди за минуту истекли кровью. Их бесцеремонно оттащили подальше, и шеренгу заполнили новые солдаты из задних рядов.

Префекта и Фронтиния мало беспокоила передняя шеренга, их внимание было приковано к толпе у подножия склона.

— Он пошлет людей угрожать нашим флангам, чтобы приковать нас к позиции, возможно, бросит на нас стрелков, чтобы мы не могли поднять головы, а потом отправит вперед эту орду, и они сомнут нас числом…

Префект мрачно кивнул.

Пока они смотрели, основная масса варваров разделилась на три группы. Две меньшие разошлись по сторонам и начали целеустремленно карабкаться по склону, а большая группа, около десяти тысяч человек, двинулась на подкрепление атакующим.

— Что ты посоветуешь?

Фронтиний покачал головой.

— Мы можем только переместить уставшие центурии на фланги, надеясь, что они выдержат сковывающие удары, и усилить центр резервами.

— Это не очень удачный вариант.

— Префект, у нас нет вариантов. В любом случае мы все скоро будем мертвы, если только Лициний в ближайшие десять минут не подведет сюда какие-то войска.

Эквитий обнажил меч и посмотрел на врагов, которые поднимались на холм с двух сторон от позиции когорты.

— Хорошо. Заберите Четвертую и Седьмую из центра и поставьте им на замену Пятую и Десятую. Не вижу большой пользы в резерве, когда дело доходит до ножевого боя. Удачи, старший центурион. Будем надеяться, что мы встретимся снова при лучших обстоятельствах.

Они пожали друг другу руки, и Фронтиний пошел по склону, выкрикивая приказы центурионам и приводя свой последний отчаянный план в действие. Пятая и Десятая центурии потекли вниз, чтобы укрепить центр строя.

Марк и Юлий стояли рядом позади тонкой линии своих людей и смотрели на атакующих. Те, уже один раз отбитые, вновь собирали силы. Руфий на минуту подошел к ним; его жезл был заткнут за пояс, обнаженный меч покрыт кровью. Все больше и больше воинов перебиралось через вал мертвых и умирающих и присоединялось к стоящим перед ними варварам. И, что еще хуже, справа на шеренгу потянуло дымом от подожженной засеки в лесу. Временами дым мешал разглядеть врага. Варвары колотили в щиты и выкрикивали угрозы тунгрийцам. Солдаты, оценив сложность ситуации, чаще поглядывали в тыл, чем на врагов. Юлий хладнокровно смотрел на беснующуюся орду.

— Если они навалятся всеми силами, нам придется забыть о шеренге и сражаться парами, спина к спине.

Марк кивнул, во рту было сухо. Он вгляделся в пелену дыма: похоже, тысячи варваров фланговых отрядов ограничивались угрозой флангам тунгрийцев и сковыванием большей части когорты и не собирались бросаться в атаку.

— Почему они не атакуют по всей нашей длине? Такими силами они наверняка сомнут оба фланга и начнут обходить нас.

Руфий ответил, не отрывая взгляда от врагов:

— Кальг хочет бросить в бой тех воинов, кто еще не сражался, вернуть им мужество, которого их так жестоко лишил дядюшка Секст. Основной удар придется в центр, прямо сюда, и именно нам придется его остановить.

— Интересная и короткая жизнь, а, братья?

Они повернулись и увидели Фронтиния.

— Думаю, ваши парни чувствуют себя немного одинокими, поэтому я пришел поучаствовать в веселье и показать, что все мы сидим в одной гребаной лодке. Юлий, хватит твоей центурии сидеть на заднице, пора немного повоевать. Я отвел их вниз, усилить шеренгу.

Он указал налево, и Юлий увидел, как сквозь дым идут его люди. Оптион вел их к открывшемуся промежутку, пока Четвертая отошла, чтобы солдаты могли пройти сквозь нее и встать в шеренгу. Целий, до сих пор невредимый, коротко отсалютовал Фронтинию и повел центурию в указанном старшим центурионом направлении. При виде своих людей Юлий широко улыбнулся.

— Давно пора. Извините меня, братья. Давайте, девчонки, щиты вверх, копья на изготовку. Покажем этим синим педикам вход в Гадес!

Он потрусил к своим людям, продолжая на бегу воодушевлять их. Справа, за Шестой центурией Руфия, потрепанную Седьмую сменяли здоровяки из Десятой.

Руфий зловеще кивнул.

— Неприятный сюрприз для синелицых. Центурия с топорами — страшная сила, когда они начинают рубить руки и головы. Мальчики Медведя будут грязными с головы до ног… Ладно, мне лучше пойти и присмотреть за своими парнями.

Он оставил Марка и Фронтиния одних, позади Девятой. Старший центурион, который невозмутимо следил за толпой врагов из-за подобранного щита, обратился к Марку, не отрывая взгляда от противника:

— Ну, центурион, будь ты Трибул Корв или Валерий Аквила, можешь утешаться тем, что за последние дни показал себя образцовым офицером. Если мне придется через пару минут встретиться с Коцидием, для меня будет честью оказаться там в твоей компании.

Марк кивнул:

— Благодарю вас, господин.

Мимо его головы пролетела стрела. Внезапный шквал стрел заставил солдат сгорбиться за щитами. Лучники варваров, используя кучу трупов как укрытие, начали засыпать две центурии непрерывным градом стрел. Они гудели и жужжали, некоторые втыкались в щиты или звенели о шлемы. Фронтиний, по-прежнему стоящий прямо, повысил голос:

— Они будут продолжать еще пару минут, снимут нескольких наших удачными выстрелами, потом ринутся в бой. Когда они прорвутся, бейтесь парами. Если напарника убили, найдите другого или сражайтесь тройкой. Пусть каждый присматривает за спиной другого и не покидает напарника. Если напарник ранен, сосредоточьтесь на синелицых, не присматривайте за ним, иначе будете следующим…

Внезапно он замолчал и широко раскрыл глаза. Стрела вонзилась ему в ногу выше колена, между краем кольчуги и поножами. Фронтиний повалился на землю, из-под древка побежал ручеек крови. Варвары, собравшиеся перед шеренгой, радостно заревели и всей толпой бросились вперед. За той головой, которая была для них важнее всех прочих.

Шеренга рассыпалась на сотни схваток, бой превратился в свалку. Марк и Дубн встали спиной к спине над Фронтинием, когда мимо промчалась волна туземцев. Несколько варваров окружили офицеров, постепенно сжимая кольцо мечей вокруг троих мужчин и собираясь с духом. С диким воплем Антенох ударил мечом варвара, который подбирался к Марку сзади, пронзил его насквозь, потом пинком освободил меч и яростно ударил щитом другого. Марк и Дубн перешли в атаку, убив двоих воинов и обратив еще двоих в бегство.

По всему фронту центурии кучки солдат сражались в собственных войнах, продолжая парировать мечи варваров и колоть короткими гладиусами. Но сейчас сражение превратилось в массовую драку, и солдат, лишенных привычной защиты стены щитов, чудовищно превосходили числом. В десяти ярдах от Марка двое варваров зажали одинокого солдата; один колотил в его щит, а второй обошел сбоку и ударил мечом в щель между кольчугой и шлемом. Солдат мгновенно рухнул, в тот самый миг, когда центурион прыгнул вперед и вонзил меч в спину одному из варваров. Длинный кавалерийский меч пробил тело, и Марк, оставив его в ране, сбил щитом на землю второго воина и выхватил гладиус, чтобы добить оглушенного врага.

Все висело на волоске, и тут, без лишнего шума, вниз по склонуустремилась волна свежих солдат. Подкрепление мгновенно выправило положение, и солдаты погнались за перепуганными варварами. Марк и Дубн, тяжело дыша, стояли над раненым начальником, пока подоспевшие солдаты быстро и без раздумий добивали раненых варваров. Прозвучали команды, и прибывшие отряды начали занимать места между сильно потрепанными центуриями когорты. Сейчас шеренга оказалась еще сильнее, чем прежде.

Солдаты Девятой центурии засвистели, когда опознали своих новых товарищей по несчастью.

— Да это же гребаная Вторая когорта. Ну, парни, вы молодцы. Наконец-то удалось отыскать поле боя?

Плотно сложенный под-офицер пробрался в первую шеренгу, держа наготове копье. Он бросил равнодушный взгляд на Шрамолицего и вновь вернулся к изучению перестраивающихся варваров.

— Вот так лучше, все парни из первых шеренг вместе. Как раз сейчас один из этих синелицых мальчиков отпиливал бы тебе голову, чтобы отнести ее домой и пугать детишек, когда они не хотят ложиться спать. Но какой-то идиот-офицер сказал, что наш долг — вытащить вас, придурков, раз уж мы ваша сестринская когорта.

— Именно что сестринская… Ладно, мы здесь и стоим здесь. Не знаю, с чего бы это вы должны получить все веселье. Когда начнется новый заход?

Там, где еще недавно была истончившаяся и уязвимая шеренга, сейчас стояли три плотных ряда щитов. Подкрепление придало новых сил смертельно уставшим тунгрийцам. Уцелевшие солдаты когорты энергично выкрикивали избитые оскорбления, которыми Первая и Вторая Тунгрийские всегда обменивались при встрече в поле. Из дыма, все еще тянущегося по склону серыми полотнищами, с мечом в руке вышел офицер. Он разыскивал старшего центуриона. Фронтиний вздрогнул, когда Дубн закончил приматывать к его ноге сломанное древко копья, и устало поднял руку, приветствуя офицера.

— Префект Басс. Честно говоря, никогда еще не был так рад видеть Вторую когорту…

Префект рассмеялся, глядя на вал из тел.

— Мы слышали ваши сигналы, но так слабо, что кое-кто клялся, будто это просто вой ветра. Хотя любой, имеющий уши, разобрал «Держаться стойко». Другие префекты настаивали на выполнении приказов, но мне никогда не нравился этот гаденыш Перенн, и судя по всему, не зря. Тунгрийцы никогда не бросят братьев.

Фронтиний кивнул и с помощью Марка встал на ноги.

— Боюсь, вы добились только того, что поляжете рядом с нами, но ждать смерти лучше в компании. А сейчас прошу прощения.

Старший центурион, опираясь на другое копье, заковылял вверх по склону, чтобы отчитаться перед Эквитием. Басс посмотрел на Дубна и поднял брови:

— Оптион, вы не оставите нас на минутку?

Он дождался, пока могучий бритт не отойдет за пределы слышимости, и с внезапно потемневшим от злости лицом обратился к Марку:

— Вчерашней ночью я получил письмо, табличку от жены, в которой она любезно просит у меня развод. Похоже, она устала от моего общества и, как я могу только предполагать, желает другого. Хотя сейчас не время для таких разговоров, нам нужно будет откровенно побеседовать, когда мы разберемся с этими варварами.

Он развернулся и пошел к своим подчиненным. Юлий, который прохаживался по склону, бросил косой взгляд на старшего офицера.

— Неприятности?

— Ничего такого, с чем бы я не справился.

Юлий слегка улыбнулся.

— Вряд ли он побеспокоит тебя после сражения. Судя по тому, что я слышал из разговоров его солдат в последнюю пару минут.

Марк недоуменно посмотрел на него.

— Не обращай внимания. Всему свое время.

Когда легко раненные оттащили тяжелых и тела вверх по склону, офицеры подвели итог. Две центурии потеряли еще двадцать человек. Шеренга цеплялась за позицию, но даже с подкреплением из восьми сотен человек их было слишком мало.

Сквозь дым Марк увидел гарнизон Петрианы; кавалерия по-прежнему стояла на гребне, редкий лес копий не двигался. Юлий проследил за его взглядом и сплюнул на окровавленную траву.

— С той стороны помощи ждать не стоит. Проклятая кавалерия все та же — хорошо догоняет проигравших, но в пекло не полезет.

Марк мрачно кивнул, наблюдая, как варвары собираются для очередной атаки. Юлий снова сплюнул на истоптанную землю и проверил лезвие меча.

— Вот и все. На этот раз они бросят на нас все силы, сюда, на фланги, всюду, есть тут Вторая Тунгрийская, или нет. Готов умереть за империю?

— За когорту. Империя может поцеловать мою волосатую задницу.

Юлий мрачно рассмеялся, в его глазах сверкала ярость боя.

— Сказано настоящим тунгрийцем. Пошли в шеренгу. Если умирать, то красиво.

Выше по склону префект перебирал варианты, наблюдая, как медик оказывает первую помощь Фронтинию. Медик очистил влажной тряпкой входную и выходную раны от стрелы и осторожно потрогал оперенный конец древка, торчащего из ноги старшего центуриона. Префект вздрогнул, увидев, насколько больно его другу. Фронтиний устало лег на траву и прикрыл глаза, когда медик покрепче взялся за древко. Внезапно медик резким движением сломал стрелу, потом быстро ухватил зазубренный наконечник и выдернул древко из раны. Фронтиний, прищурившись, следил, как медик умело забинтовал ногу и туго затянул повязку. На ткани сразу проступила кровь.

— Старший центурион, вы можете стоять, но не сгибайте ногу. И не налегайте на нее.

Префект протянул руку, Фронтиний принял ее и с трудом поднялся.

— Сынок, очень скоро у меня не будет головы. Так что колено может…

Он умолк, заметив какое-то движение у кромки леса, выше по склону.

Тунгрийцы следили, как к ним медленно ползет стена варваров; воины осторожно перебирались через вал из своих мертвецов. В этот раз кланы не рвались вперед, словно безумные, а спокойно надвигались на когорту. Тысячи воинов были уверены в своем численном преимуществе, но вид и запах сотен мертвых тел, устилающих землю, заставлял их соблюдать осторожность. Солдат неподалеку от Шрамолицего заскулил от страха, но притих, когда ветеран посмотрел вдоль линии и рявкнул его имя. Под-офицер Второй когорты одобрительно кивнул:

— Парни, уже поздно передумывать. Не стоило вербоваться, если шуток не понимаете. Главное, позаботьтесь прихватить с собой через реку этих ублюдков.

Верная гибель была уже близка, и солдаты стискивали скользкими от пота и крови руками щиты и мечи, дожидаясь возможности в последний раз убить врага.

Варвары преодолели вал из мертвецов и спешили пересечь линию препятствий. Отсутствие у римлян копий делало препятствия всего лишь помехой, а не смертельной ловушкой, которой они были утром. В двадцати ярдах от тунгрийцев варвары остановились. Из их рядов вышел посланник Кальга.

— Тунгрийцы, повелитель Кальг предлагает вам последнюю возможность выжить. Сдайтесь сейчас, и о вас будут хорошо заботиться…

Голос варвара затих, когда вперед вышел Юлий. Его доспехи покрывала кровь десятка людей, из изрубленного щита торчали древки трех стрел.

— Еще один шаг, и я отправлю повелителю Кальгу твой член, пока все остальное будет валяться здесь. Хочешь сразиться…

Он взял щит и меч на изготовку и неторопливо отступил к шеренге. Солдаты поднимали щиты, готовясь к бою.

— …тогда иди сюда и сражайся, кусок дерьма.

Посланник равнодушно пожал плечами и исчез в массе варваров. Свежие воины кланов начали стучать мечами по щитам, этот грохот волной обрушился на тунгрийцев. Вперед двинулся один варвар, за ним другой, некоторые размахивали мечами или кричали, как сейчас разорвут врагов. Тунгрийцы с ввалившимися глазами ждали, когда варвары бросятся через узкую полосу и завершат неравный бой.

13

Отряды варваров собирались с духом, чтобы наброситься на врага, орда длинноволосых воинов жаждала крови. Тунгрийские когорты угрюмо ждали атаки. И в эту минуту над полем боя прозвучал громкий голос Фронтиния. Меньше всего Марк ожидал услышать такую команду.

— Тунгрийцы, на землю! На землю!

Секунда растерянности, и солдаты упали. Самые догадливые понимали, что это должно значить, и выкручивали шеи, стараясь посмотреть назад. Ряды варваров вздрогнули, когда из дыма появились свежие шеренги суровых солдат, еще не побывавших в бою. Они отличались от тунгрийцев: пластинчатые доспехи вместо кольчуг и зазубренные шипы на тонких наконечниках копий. Шрамолицый и под-офицер Второй когорты обменялись восторженными взглядами.

— Легионеры? Трахните меня, это же Шестой, вернее, его остатки. Им пришлось здорово напрячься, чтобы попасть сюда.

Под-офицер кивнул, прижимаясь к пропитанной кровью траве.

— Похоже, они немного разозлились.

— Стой!

Властный голос префекта Лициния перекрыл шум варваров, в отрывистых командах уже не слышалась его обычная любезность. Подошедшие силы растянулись позади тунгрийцев во всю ширину маленького поля боя, три шеренги солдат держали копья на изготовку. За их спинами из дыма выходило еще больше людей. Намного больше.

— Первая шеренга, метнуть!

Наступающие солдаты дружно пробежали последние три шага и выпустили град копий в первые ряды варваров.

— Первая шеренга, на колено! Вторая шеренга, метнуть!

На варваров посыпался новый дождь копий.

— Вторая шеренга, на колено! Третья шеренга, метнуть!

При третьем броске варвары дрогнули, за несколько секунд пали сотни воинов. Голос Лициния стал жестче.

— Шестой легион, встать! Строиться в шеренгу для атаки!

Легионеры вскакивали на ноги, спустя мгновение их шеренги были готовы к бою. Перед пораженными врагами внезапно предстала стена щитов и мечей.

— Шестой легион, в честь павших…

От голоса префекта волосы на голове Марка встали дыбом. Внезапно на поле боя воцарилась тишина, варвары с опаской смотрели, как легкая победа превращается в неизбежную катастрофу. Слышались только стоны и крики раненых. Лициний прорычал последнюю команду, знаменующую начало бойни; его резкий голос разнесся от одного края шеренги до другого.

— …пленных не брать!

Центурионы поредевшего легиона повторили команду, приказывая уцелевшим когортам наступать размеренным шагом. Когорты миновали тунгрийцев; временами легионеры, взгляд которых был прикован к врагам, наступали на спины лежащих солдат. Первые ряды варваров дрогнули перед неумолимо приближающимся противником, но не могли отступить, припертые плотной массой людей сзади. Легионеры сблизились с врагом и принялись за дело с безжалостной эффективностью и плохо сдерживаемой яростью.

— Найдите офицеров!

Марк узнал голос и встал под защитой шеренги легиона.

— Не нужно, префект, мы здесь.

Лициний невозмутимо кивнул, потом оглядел всю долину.

Сквозь слабеющий дым Марк легко разглядел людскую массу, появляющуюся из-за леса справа. Там было не меньше когорты. Широкая колонна все шла и шла, заполняя склон, как чудовищная, покрытая броней змея. Юлий посмотрел куда-то в сторону подходящих войск, стянул шлем и почесал потный затылок.

— Сколько?

Префект мрачно улыбнулся.

— Шесть тысяч. Весь Двадцатый легион. А слева — Второй, другая половина клещей. Эти варварские ублюдки заплатят кровью за то, что сделали сегодня.

Еще один отряд вышел из-за леса по левую руку и потек вниз по склону; еще один полный легион. Доспехи кавалерии все еще сверкали на гребне, но когда Марк нашел их взглядом, они — по крайней мере, петрианцы, — начали спускаться с холма, ища цели для своих копий. Сейчас армии варваров угрожало окружение. Отряды Кальга вздрогнули от неожиданного появления легионов на флангах и рассыпались на десятки и сотни кланов и семей, расталкивая друг друга в спешном бегстве с поля боя.

Марк внезапно почувствовал сильную слабость и, наклонившись, оперся руками о колени, чтобы не упасть.

Постумий Авит Макрин, легат Двадцатого имперского легиона, с мрачным лицом шел по залитому кровью склону. Перед ним на холм поднимались две центурий, методично добивая раненых. Только счастливая случайность привела к нему курьера Петрианы, когда его собственный и Второй легионы шли маршем всего в пяти милях отсюда. Ведущие когорты бежали к далекому дыму сражения, безжалостно подгоняемые центурионами. Но едва они достигли гребня холма и увидели внизу тысячи варваров, их усталость сменилась холодной целеустремленностью. Когда они атаковали со всех сторон, армия варваров рассеялась, как пыль. Кланы и семьи обратились в бегство. Десяток когорт, пылая жаждой мести, погнался за ними; легионеров вели конные разведчики, охотящиеся за головами.

Он кратко переговорил с Лицинием, когда префект Петрианы встретил легионы, указал им направление атаки с двух сторон от леса и забрал с собой оставшиеся когорты Шестого, чтобы привести подкрепление тунгрийцам. Легат не удивился, когда префект без колебаний отклонил его просьбу принять командование Шестым.

— Это невозможно, легат. Меня воспитывали всадником, а стиль боя легионов мне совершенно не подходит. Кроме того, Петриана вам нужна перед легионами, а я лучше всех могу держать в узде этих упрямых бриттских ослов. Идите и поговорите с человеком, который справится с таким делом.

Он указал на холм, где за впечатляющим валом из мертвых варваров стояла группа солдат размером с когорту. Быстрыми короткими фразами Лициний рассказал легату о том, как Тит Тигидий Перенн предал Шестой легион и как тунгрийцы удержали склон холма. Ветерана-легата в равной мере потрясло и предательство Перенна, и его происхождение.

— Юпитер! Это сделал сын Секста Тигидия Перенна? Сын преторианского префекта заманил имперский легион в засаду варваров? Каждый раз, когда я думаю, что уже все повидал…

Он кивнул, похлопал уставшего префекта по плечу и подозвал к себе старшего центуриона, указывая на холм:

— Я иду туда. Можешь отправить со мной несколько человек на случай, если кто-нибудь из этих трупов только прикидывается.

За его спиной, как немое свидетельство удачного предательства Перенна, лежали тысячи римских солдат, разбросанные окровавленные кучи трупов. Когда Шестой попал в ловушку Кальга и был рассеян, нескольким когортам удалось выстроить защитные периметры. В этих местах тела лежали сужающимися кругами. Легат уже видел тело Солемна и убедился, что командир Шестого погиб, а не уведен как заложник. Меч Солемна нашли под телом другого солдата, в суматохе продолжающейся битвы варвары не успели тщательно обыскать все трупы. Сейчас клинок, вложенный в ножны, нес один из офицеров легата. Макрину еще предстоит нелегкая честь вручить меч старшему сыну погибшего.

Ему самому следовало быть сейчас дома, возраст приближался к зрелым пятидесяти намного быстрее, чем хотелось. Однако трон, или те, кто стоит за ним, слишком доверяли ему, чтобы отпустить в отставку. Его призвали от домашнего очага и вручили командование Двадцатым всего три месяца назад с указанием искать признаки ненадежности старших офицеров в этой провинции.

— Я не стану имперским осведомителем, префект Перенн, — категорически ответил он командиру преторианской гвардии, тыча толстым пальцем в человека, который сейчас был правой рукой императора и с которым двадцать лет назад он служил в Сирии.

Макрина с уважением пригласили отобедать с любимцем императора, один на один. На стол подавали рабы; слуги казались глухими, настолько мало они прислушивались к разговорам.

— Никто не ждет от вас этого, сенатор, и тем более я. Меня не беспокоит, если какие-то молодые и впечатлительные идиоты верят всем слухам из Рима. Даже если они забивают в свои дурные головы, что Коммод недостоин их уважения. Каждый молодой император заботится об уважении армии, и наш не исключение, только дайте ему срок. Я прошу только разобраться как следует в ситуации и решить, кто в Британии пригоден для службы, а кто — нет. До нас доходят слухи, будто губернатор играет в дурацкие игры, приберегает часть золота, предназначенного, чтобы вожди северных племен спокойно сидели на своих местах. Нам нужно узнать правду заранее, пока есть время действовать. Боги свидетели, меньше всего нам нужно еще одно кровавое восстание на краю мира. Кроме того, если что-то случится, у нас будет там опытный старший офицер.

Макрин кивнул, принимая поручение. Перенн слегка улыбнулся, глотнул вина и поставил кубок на стол.

— Хотя да, есть еще одно. Посматривайте, не встретится ли вам мальчик последнего сенатора Валерия Аквилы. Ходят слухи, что он мог укрыться среди отрядов армии Вала.

Макрин бросил на собеседника сумрачный взгляд. Если парень все еще на свободе, а не раб или мертвец, Макрин решил не проявлять к нему особого интереса.

Чем выше сенатор поднимался по скользкому склону, тем больше вокруг становилось убитых варваров. Следы дерзкого сопротивления когорты ауксилиев в верховье долины. Сначала тела лежали по одному — раненые, которые погибли, когда пытались выбраться из боя, — потом по двое и трое. Земля, сначала забрызганная кровью раненых, стала жидкой от смеси крови и дерьма, тысячи ног превратили ее в жирное болото. Внезапно трупов стало очень много. В воздухе висела едкая вонь.

Легат, не в силах избежать оскорбления мертвых, перелез через трехфутовую стену тел. Сотни трупов с ужасными широкими и глубокими ранами сформировали вал, за которым укрывались защитники. Солдат справа заметил какое-то движение в груде тел, подошел и ударил гладиусом. Легат вновь посмотрел вперед и в первый раз увидел мертвых ауксилиев. Их тела были аккуратно уложены рядами и прикрыты плащами. Легат вздрогнул, когда подсчитал потери когорты, и посмотрел на оставшихся солдат, чтобы оценить пригодность подразделения для дальнейших действий.

Когорта, выстроившись по центуриям, стояла на склоне холма по стойке «смирно», почти как на параде. Они уже стерли большую часть запекшейся крови с лиц. Префект когорты вышел навстречу, его рука немного дрожала. Шок или усталость? Макрин оживленно заговорил, надеясь немного поддержать измотанного офицера:

— Префект Эквитий? Я легат Постумий Авит Макрин, Двадцатый имперский легион, и, со смертью нашего уважаемого коллеги легата Гая Калидия Солемна, высший офицер, командующий всей этой прискорбной неразберихой.

Он помолчал, осматривая море тел.

— Вы, префект, похоже, добыли нам победу. Командир Петрианы рассказал мне, что вы держали позицию против многократно превосходящих сил врага и занимали Кальга, пока не подошло подкрепление. Вижу, вы дорого заплатили за успех…

Префект кивнул, глядя куда-то вдаль.

— Можно считать, легат, что эта земля куплена и оплачена.

Крупный мужчина, не замечая их, прошел мимо. Он не отрываясь смотрел на тело, которое баюкал на руках.

— Еще одна потеря. Как вы говорите, куплено и оплачено.

Префект смотрел, как Морбан нежно укладывает тело рядом с другими погибшими.

— Боюсь, это его сын.

— А… тяжелая минута для любого мужчины.

Старший офицер немного подождал, ища на лице префекта следы сломленного духа, но ничего не увидел.

— К сожалению, я недавно в этой стране, и знаю ваше подразделение только по названию. Простите мой вопрос, вызванный слабым знакомством со стойкостью ваших людей, но они смогут сражаться?

Префект медленно кивнул.

— Общее число потерь сто пятьдесят восемь убитых и еще сто три тяжело раненных, из них выживет не больше половины. Пара сотен с легкими ранами, порезами и ушибами, с которыми можно справиться на месте. Потеряно три офицера, один убит и двое ранено, плюс у старшего центуриона стрелой пробито бедро. Но он решил это игнорировать. Выбыли из строя десяток под-офицеров. В общем, ничего хорошего, но да, мы можем сражаться, как только похороним погибших и получим какую-то еду.

— Хорошо. А вы сами?

Префект поднял бровь.

— Я в лучшем состоянии, чем большинство моих людей. Здесь сражались они, не я.

— Однако именно ваш ум, в сочетании с их умением, изменил ситуацию, которая в противном случае грозила обернуться полной катастрофой. Со смертью Калидия Солемна я остался единственным высшим офицером, что дает мне бесспорное право повышать в звании любого, если сочту это оправданным. Кроме того, я недавно назначен имперским двором. Даже правитель Британии не будет оспаривать мои приказы. Вы тот человек, префект, который мне нужен, чтобы принять командование остатками Шестого и восстановить его.

— Легат, с уважением…

Старший офицер поднял руку.

— Нет, префект, уважение здесь исходит с моей стороны. Ваши ауксилии сражались, как преторианцы. Вы умеете командовать солдатами, и у вас уже сложившаяся репутация. Перенн мертв, и у меня есть возможность повысить какого-нибудь юнца из моих людей, но никто из них не сравнится с вами. Префект Петрианы сказал, чтобы я не беспокоил его, и поскольку кавалерия — наше потенциально самое мощное оружие, я буду только рад оставить его на этой должности. Не могу обещать вам должность легата надолго, но вы возглавите Шестой до конца лета и получите права и статус, связанные с вашими новыми обязанностями. Сможете выйти в отставку на хороший гражданский пост, даже если ваше назначение не будет подтверждено. Ваша семья поселится в штаб-квартире в Тисовой Роще. Так что не пытайтесь отказаться от предложения, поскольку я не расположен его принять.

Префект на мгновение прикрыл глаза, устало рассматривания варианты.

— Кто заменит меня здесь?

— Я полагаю, ваш старший центурион опытен?

Он кивнул.

— Тогда нет особой необходимости срочно искать вам на замену человека из сословия всадников. Подождем до спокойных времен. Сейчас ваши люди должны видеть рядом знакомое лицо, а не нового человека, который не стоял с ними на этом кровавом склоне.

— Хорошо, легат, я приму ваше великодушное предложение.

— Отлично. Потратьте несколько минут, чтобы проинформировать своих людей, и сразу принимайте командование Шестым. Они должны перегруппировываться в дальнем конце долины, если, конечно, до них дошел мой приказ прекратить преследование. Я передам вам фризов и раетов в качестве временного усиления, чтобы легион насчитывал больше половины своих сил. О, и отведите обе Тунгрийские когорты к Валу. Мне нужно какое-то тыловое охранение на дороге отсюда до Тисовой Рощи, вдобавок они смогут передохнуть. А скоро вновь понадобятся в деле.

— Господин.

Новый легат отвернулся и пошел прочь, но потом вновь обернулся.

— Полагаю, вы отыскали тело легата Солемна?

— Да, похоже, он погиб стоя. Хотя и обезглавлен. Я слышал, этот дикий народ сохраняет головы врагов в кедровом масле.

— Вы нашли его меч?

— Да, он у моего старшего центуриона. Когда я вернусь в Рим в конце года, то отдам его семье.

— Я хорошо знаю сына Солемна. Для меня будет честью отдать это оружие ему…

Легат подозвал своего старшего центуриона, забрал промасленный сверток и с явным облегчением отдал его Эквитию.

— Рад снять с себя эту ответственность. Меня огорчают лица людей, когда я возвращаю им личные вещи близких… Как бы то ни было, легат, отправляйтесь и приводите новых подчиненных в форму. Увидимся вечером на совещании командного состава.

Тунгрийцы следили, как он повернулся и осторожно пошел вниз по склону. Фронтиний заковылял к префекту с вопросительным выражением лица.

— Я легат, Секст, новый командир Шестого — или того, что от него осталось.

Фронтиний с искренней теплотой поздравил Эквития, радуясь за друга.

— Вы всегда можете рассчитывать на нашу поддержку, легат. Могу я спросить, кто вас заменит?

— Пока командовать будешь ты. А потом, надеюсь, выстроится целая очередь подходящих кандидатов…

Фронтиний кивнул.

— Тогда я извлеку максимум пользы из своего недолгого возвышения. Наши приказы?

— Достойно похороните погибших и двигайтесь на соединение с легионами. Скорее всего, они встанут на ночь на том холме, где мы были прошлой ночью. Полагаю, вы сможете воспользоваться припасами Шестого, раз они потеряли несколько тысяч человек. Завтра утром вы выступите к Скале вместе со Второй когортой, так быстро, как сможете, и будете охранять то, что осталось от крепости…

Фронтиний хмуро наморщил лоб.

— …и нет, это не тихое местечко, и не знак того, что я считаю когорту непригодной для дальнейших сражений. В нашем тылу бродят несколько тысяч варваров. Хотя я жду, что, как только до них дойдут новости о сегодняшнем сражении, они уйдут в горы, а некоторые могут соблазниться возможностью отправиться на юг. На самом деле, нас так мало между здешними местами и Тисовой Рощей, что, если они пойдут туда, мы ничего не сможем сделать. Охрана дорог к югу от Вала имеет для меня наивысшее значение, сразу после радующего глаз вида головы Кальга на шесте и орла Шестого легиона в руках злобного знаменосца. Я попрошу у Петрианы кавалерийскую центурию. Они будут вести разведку впереди вас и поддерживать связь с основными силами армии…

Новый префект понимающе кивнул.

— А сейчас мне пора. Но прежде, чем уйду, окажите мне одну услугу.

Фронтиний кивнул.

— Легат?

— Мне нужны телохранители, всего пара палаток. Эти люди меня не знают, и я их не знаю. Я бы чувствовал себя лучше, если бы между мной и синелицыми стояла пара хороших друзей.

— Уже кого-то присмотрели?

Эквитий оглядел поле сражения, все еще потрясенный бойней на зеленых склонах долины.

— Думаю, я попрошу у вас Девятую центурию, ее остатки. Юный Корв будет в относительной безопасности, раз Перенна больше нет… и в какой-то момент мне нужно отдать ему это.

Эквитий приоткрыл сверток, и Фронтиний, заглянув внутрь, увидел великолепный меч.

— Очень красиво. Солемна?

— Да. Традиция говорит, что он переходит к старшему сыну…

— А сейчас, наверное, не самое подходящее время, чтобы рассказать ему эту историю.

— Именно.

Фронтиний кивнул.

— Хорошо, легат, Девятая — ваша. Только помните, что мы хотим ее назад.

Для Девятой следующий месяц пробежал так же быстро, как и предыдущая неделя. Шестой легион, усиленный двумя когортами ауксилиев и насчитывающий сейчас шесть когорт, пошел на север, а Двадцатый и Второй вернулись к Валу, чтобы держать его и начать восстановление разрушенных крепостей. Легион неустанно, день за днем, очищал местность от отрядов племен, бегущих после того, что скоро стало известно и армии, и недружелюбному местному населению под именем «Битва утраченного орла». После первой недели, когда погода испортилась и ветер с дождем принялся трудиться над доспехами и снаряжением, так что они без постоянного присмотра быстро покрывались ржавчиной, этот поход стал надоедать.

Легион поднимался до рассвета, часто под проливным дождем, и обычно оставался на ногах до темноты. В это время года — восемнадцать часов в день и еще дольше для людей, стоящих ночью на страже. Они шли в глубь все более и более гористой местности в поисках бегущих варваров. Легион постоянно сталкивался с возможными засадами и неизбежными булавочными уколами ножей в ночи или лучников, которые стреляли из укрытия и часто ускользали из их когтей.

Сведения, собранные местными разведчиками, сообщили Эквитию, что захваченный орел, а вместе с ним и голова Солемна, все время опережают римлян. Они были дразняще близко, и ради погибшего друга Эквитий продолжал преследование дольше, чем подсказывал разум. Каждая деревня и ферма встречала их с подчеркнутым безразличием, как будто ни одна сторона не подозревала, что беглецы спрятаны где-то поблизости. Даже мелкая месть, обыск примитивных жилищ и кража всего ценного, что обитатели по глупости не сумели спрятать, мало поднимала дух легионеров. Они понимали: враги смеются над их безуспешными попытками вернуть драгоценный штандарт легиона.

Люди Марка держались неплохо. Этому способствовали попытки отвлечь Морбана от его потери. Дородный знаменосец не спал, похудел и при каждой возможности добровольно вызывался в караулы, стараясь найти любое занятие, лишь бы не думать о гибели сына в последние минуты битвы. Марк подслушал, как двое солдат поздним вечером пробовали поднять настроение знаменосца.

— Морбан, сколько нужно легионных саперов, чтобы зажечь светильник?

— Без понятия.

— Пятеро. Один зажигает, а четверо ленивых ублюдков с заступами смотрят.

Послышался другой голос:

— Морбан, а сколько нужно кладовщиков, чтобы зажечь светильник?

— Ну, давай.

— Десять. Один зажигает, а девять заполняют отчеты.

Снова заговорил первый солдат:

— Морбан, а сколько проституток нужно, чтобы зажечь светильник?

— Слушай, просто…

— Похоже, одна, но она только притворяется!

Морбан печально улыбнулся и встал.

— Слушайте, парни, я знаю, вы пытаетесь меня немного развеселить, и это последнее было вовсе не плохо, но угомонитесь, ладно?

Дубн, непривычно нахмурившись, мрачно обсуждал с Марком эту тему.

— В следующем же бою мы увидим, как он при первой возможности набросится на синелицых и его убьют. Уже достаточно плохо, но подозреваю, что некоторые парни бросятся следом и попытаются его спасти…

Они договорились присматривать за другом, а в случае надвигающейся битвы следить, чтобы он стоял подальше от стены щитов. Марк понимал, что это только временная мера. Легионеры, находясь под постоянным напряжением, постепенно теряли форму, и, поняв, что в ближайшее время штандарт легиона вернуть не удастся, Эквитий был вынужден смириться с неизбежным. Поздним вечером в лагере, когда солдаты трудились, укладывая очередную торфяную стену в оранжевом свете заходящего солнца, легат перестал наблюдать за ними, повернулся к Марку и впервые за последнюю неделю как следует разглядел молодого офицера.

— Ты выглядишь усталым, центурион. Тебе сейчас не помешает хорошая баня и кубок достойного красного…

Марк рефлекторно выпрямился и открыл глаза, прищуренные от постоянной нехватки сна.

— Расслабься, я не придираюсь. Боги знают, из меня самого с потом может выйти полный шлем грязи. А что касается достойных напитков… в любом случае, я принял решение. Завтра мы будем отдыхать, дадим когортам возможность почистить туники и стереть ржавчину с мечей.

Марк кивнул.

— А потом?

— Мы поворачиваем на юг. Четыре или пять дней марша, и мы будем у Вала.

— Мы бросаем охоту?

— Да. Они играют с нами, распространяют слухи, чтобы водить нас по кругу, как быка с кольцом в носу. Скоро Кальг начнет заманивать нас то в одну, то в другую засаду, и мы начнем терять больше людей, чем можем себе позволить. Я не собираюсь дать ему возможность отыграться. Время возвращаться домой и ждать подкреплений из Галлии.

Поток солнечных лучей осветил лагерь, и Эквитий блаженно потянулся к теплу.

— Выпьешь со мной чашу, центурион?

Они сидели в его личной палатке, поставленной рядом с большой штабной, и пили вино. Какое-то время оба молчали. Потом Эквитий заговорил:

— Думаю, минувший год был для тебя сплошным кошмаром. Если это может утешить, скажу, что ты справился лучше, чем я думал в месяц Марса, когда мы взяли тебя. Хотя, если подумать, ты не мог провалить испытание. Твоя кровь не позволила бы. Я ждал подходящего момента, чтобы вручить тебе одну вещь, и эта минута подходит не хуже другой…

Он достал сверток из-под походной кровати и с улыбкой вручил его Марку.

— Он принадлежал Солемну. Легат хотел, чтобы меч был у тебя…

Марк развернул сверток, внимательно посмотрел на инкрустированную рукоять с орнаментом, потом достал клинок из ножен и проверил прекрасный баланс.

— Прекрасное оружие…

— Таким и должно быть. Я видел, как Солемн купил этот меч. Он заплатил больше, чем я когда-либо отдавал за оружие. Меч с честью служил ему во всех концах империи во времена правления Марка Аврелия.

— Это честь для меня. Но почему я?

— Он говорил со мной в ночь перед «Битвой утраченного орла». Возможно, у него было предчувствие, не знаю, но он попросил позаботиться, чтобы меч достался тебе, если его завтра убьют. Я бы сказал, он хотел передать меч тому, кто и дальше понесет его с честью. И, кроме того, тебе примерно столько лет, сколько было бы сыну, которого он всегда хотел…

В эту минуту Эквитий едва не нарушил данное Фронтинию обещание, только усилием воли подавив желание рассказать Марку правду.

— А сейчас, центурион, сотрите с шеи ламповое масло и вызовите ко мне старших центурионов. Чем раньше солдаты узнают, что завтра мы отдыхаем, тем радостней будет нам всем.

Как и было обещано, через день легион повернул на юг и, думая о доме, добрался до Вала за четыре дня. В Шумной Лощине спешно возводили постройки на смену сожженным, чтобы не допустить захвата варварами припасов. Другие легионы приступили к строительству временного лагеря, который должен был приютить их, пока они не смогут вернуться на юг по завершении кампании. Эквитий с докладом отправился на поиски легата Двадцатого, взяв с собой Марка и одну палатку в качестве сопровождения. Они нашли нового высшего офицера Северного командования в поспешно возведенной деревянной принципии. Вокруг столпились легионные трибуны и старшие центурионы, планируя следующие шаги кампании. Отпустив на время эскорт, Эквитий подошел к легату Макрину, отсалютовал и присоединился к остальной группе.

Марк вывел солдат наружу, усадил в тепле раннего полдня и тихо приказал Дубну занять солдат чисткой шлемов и вызвать его, когда освободится Эквитий. Сам Марк направился к госпиталю. Легионеры, стоящие на страже, подтвердили, что раненые тунгрийцы внутри. Марк обнаружил десятка два солдат, включая пятерых его подчиненных, замотанных бинтами, а в паре случаев — в шинах. Раненые пришли в восторг от его появления, усадили на кровать и засыпали вопросами о ходе кампании.

Вскоре стало ясно, что они знают о происходящем больше его самого и пришли к заключению: новое наступление на севере начнется до окончания лета. Несколько дней назад тунгрийцев отправили обратно в Холм для недельного отдыха и набора местных, чтобы восстановить силы когорты. Но по плану они должны были скоро вернуться для дальнейшей службы в Шумную Лощину, которая превращалась в быстро растущую крепость легиона. Да, с ними все в порядке, хотя несколько товарищей, тяжелораненых, умерло в трудные дни возвращения на юг с поля боя. Но других спасли в госпитале. Особенно старался один лекарь. Последняя фраза сопровождалась закатыванием глаз и многозначительными кивками.

Марк, прекрасно понимая, к чему ведет этот разговор, слабо улыбнулся и ушел, пообещав напомнить о них друзьям и, если позволит время, прислать к ним товарищей. В действительности Марк заставлял себя забыть о ней, чему способствовало напряжение последнего месяца, и сейчас ему казалось, что прямо в душу вонзился ледяной кинжал. Он повернулся и столкнулся с Фелицией, которая с легкой улыбкой наблюдала за ним. Марк замер и невольно покраснел.

— Центурион. Надеюсь, вы нашли своих людей в хорошем состоянии?

Он собрался с мыслями и официально поклонился.

— Да, госпожа. Почти все, кто добрался сюда, выжили. Тунгрийская когорта перед вами в долгу.

Она улыбнулась, и сердце Марка едва не выскочило из груди.

— Вряд ли это наша заслуга. Всякий, кто пережил поход, скорее всего, останется жить…

Тунгрийцы немедленно возмутились. Один из них добровольно снял повязки и показал Марку ужасную рану. Лекарь заботливо очищал ее три раза в день и удалял мертвую плоть так осторожно, что солдат даже ничего не чувствовал. Эти разговоры продолжались до тех пор, пока раздражение Марка не преодолело его смущения и он разогнал солдат по кроватям. Когда порядок был восстановлен, центурион повернулся к Фелиции:

— Доктор, судя по их восторгам, вы проделали превосходную работу. Может, мы обсудим их дальнейшее лечение в каком-нибудь месте потише, а когда я увижу их префекта, то передам ему ваш диагноз.

Она таинственно улыбнулась и поманила его из палаты в свой крошечный кабинет. В маленькой комнате, которую сквозь открытое окно заливал яркий свет, Марк заметил, что на ней не темно-синяя, а простая черная туника. Фелиция заметила его взгляд и поджала губы.

— Мой муж погиб в том бою, когда вы сражались с варварами.

Марк растерянно нахмурился.

— Когда я видел его в последний раз, он был жив.

— Это случилось позже, по-видимому, во время погони. Его когорта догнала отряд варваров, который развернулся и сражался до последнего. После боя его нашли мертвым. Наверное, убит копьем, хотя там были какие-то странные обстоятельства…

— Мне жаль. Хочу сказать… я прочел вашу табличку… и он сказал мне, что…

— Я знаю. В последний год нашего брака я ненавидела его. Его смерть освободила меня, дала возможность заняться тем, чем хочу, но я все же чувствую свою вину в случившемся.

Марк прислонился к стене, пристально глядя ей в глаза.

— Я… я…

— Да, центурион?

— Я бы предпочел, чтобы вы звали меня Марком. И мне хотелось бы думать… со временем, конечно… что мы могли бы…

— Быть вместе? Да, я тоже так думала. Я и сейчас так думаю. Но мне нужно время, чтобы все наладилось. Заходите ко мне, когда в следующий раз будете в лагере. Я никуда не денусь отсюда.

Он кивнул и повернулся к двери.

— Центурион… Марк?

— Госпожа?

— Во-первых, прекратите называть меня госпожой, словно я римская матрона. Вы знаете мое имя…

— Да, Клавдия Друзилла. Но, если вы простите меня, я не хотел бы им пользоваться до тех пор, пока не узнаю, будем ли мы друзьями или чем-то большим. Называйте это суеверием. А во-вторых, госпожа?

— Вы можете на секунду обнять меня. Напомнить, на что похожа мужская любовь.

Марк обнял ее, прижал стройное тело к своей броне и гладил рукой ее волосы. Спустя долгую минуту она отстранилась и снова улыбнулась.

— В следующий раз я позабочусь, чтобы на тебе не было двадцати фунтов кольчуги. Не всех женщин влечет к мужчинам в форме. А теперь ступай, у меня есть дела.

Марк шел сквозь строй раненых тунгрийцев, которые по-дурацки улыбались ему, а кое-кто даже подмигивал или энергично кивал. Проходя мимо стражей у дверей, он поглубже натянул шлем, чтобы скрыть собственную глупую улыбку.

Судя по понимающим взглядам, которые бросали на Марка солдаты, оставленные у принципии, раненые нашли какой-то способ передать весточку товарищам. Марк подумал, что теперь ему скажет Антенох, и покачал головой, но от этого улыбки солдат, прикрытые руками, стали только шире.

Эквитий вышел из здания через полчаса с нейтральным выражением лица; ни радости, ни озабоченности.

— Я командую, по крайней мере, до конца лета, а там будет видно. Конечно, есть еще небольшая проблема с утерянным орлом. Целые легионы распускали за потерю штандартов, расформировывали на подкрепления, поэтому никто не знает, что случится, когда новости достигнут Рима… Двадцатый и Второй легионы будут стоять тут лагерем еще три недели, поскольку варвары заняты сбором урожая и вряд ли соберутся напасть до конца месяца. Я отвожу Шестой в Тисовую Рощу, забрать три когорты, которые ожидаются из Галлии в течение недели. Так что вы можете отправляться на запад, к Холму, и присоединиться к когорте. Передай дядюшке Сексту мои благодарности. И скажи, что я отдам ему пару центурий из подкреплений, когда он приведет когорту в Шумную Лощину. Тогда когорта будет укомплектована. Первую колонну подкреплений скоро ждут в Арабском городке; похоже, настоящие тунгрийцы из северной Галлии.

Прежде чем Марк повел центурию на запад, его ждал еще больший сюрприз. Завернув за угол на пути к складу, он столкнулся с крепким, коротко стриженным мужчиной в форме.

— Молодой Марк!

— Квинт!

Они радостно обнялись. Руфий отступил назад и осмотрел друга с головы до пят.

— Немного отощал, прибавил мышц… и еще, клянусь, пара новых шрамов. Не говоря уже о нежной привязанности к весьма привлекательной и недавно овдовевшей госпоже лекарю, насколько я слышал.

Марк в притворном гневе помотал головой:

— В этом проклятом лагере есть хоть кто-нибудь, кто не лезет в чужие дела? Но почему ты здесь, а не в Холме?

— Я попросил Секста о небольшом отпуске и возможности разобраться в своих делах. Просто удивительно, но когда пропадаешь на пару месяцев, а потом внезапно появляешься, тебе приходится доставать меч, чтобы получить от людей свои деньги… Ладно, молокосос, рассказывай, чем вы занимались в холмах, когда мы повернули на юг.

Руфий попятился, когда Марк игриво ткнул его в живот своим жезлом.

— Я уже не молокосос, центурион. Я здорово повзрослел с тех пор, как мы встретились на дороге в Тисовую Рощу.

Руфий серьезно склонил голову.

— Ты прав. У тебя есть время выпить и поболтать?

Они отправились в офицерскую столовую и пили местное пиво, пока Марк рассказывал, что случилось с их отрядом после «Битвы утраченного орла». Наконец Руфий откинулся назад, задумчиво покачивая головой.

— Вы были здорово заняты. По крайней мере эти тревоги на некоторое время отвлекли всех от поисков молодого человека по имени Марк Валерий Аквила. Будем надеяться, что только ублюдок Перенн и его астурийские дружки знали о тебе слишком много. Знаешь, а ведь Анний умер вскоре после «Битвы утраченного орла». Его нашли пробитым копьем насквозь. Похоже, его невзлюбил кто-то очень сильный… В любом случае, сейчас ты в безопасности.

— Еще неизвестно. Я вряд ли похож на одного из местных.

— Правда, но ты среди друзей. Сейчас мне пора идти. Мне нужно к завтрашнему вечеру вернуться в Холм, а тут остался еще один мерзкий маленький лавочник, который задолжал мне аренду за три месяца.

Он встал и протянул руку Марку.

— Руфий, один вопрос.

— Если я смогу ответить.

— Ты был человеком легата Солемна. Почему он оставил мне это? — Марк постучал пальцами по рукояти меча, вопросительно подняв брови.

Руфий оценивающе посмотрел на него.

— Парень, легат был хорошим другом твоего отца. Подумай о риске, на который он пошел ради тебя. Уверен, что этой причины мало? Не ищи того, чего нет…

Тут он увидел задумчивый взгляд Марка — и утратил уверенность в том, что его удалось обмануть.

На следующий день, желая поскорее вернуться к Холму, Девятая оставила легион и направилась на запад по дороге вдоль Вала. К вечеру они уже были в крепости. Марк отпустил людей в казармы, на заслуженный отдых, и отправился на поиски Фронтиния. Префект наслаждался минутой спокойного отдыха в банях когорты, сидя в тихой и пустынной парной. Раненая нога заживала хорошо, но Фронтиний все же держал ее прямой и только иногда сгибал на пробу.

— Ну, центурион, рад видеть, что ты вернулся из диких мест. Как поживает Шестой с тех пор, как мы расстались? Садись, потей и рассказывай. Ты вернулся к нам, чтобы остаться?

— Девятая центурия освобождена от службы в Шестом легионе, префект, сорок девять в строю, еще пять человек пока вгоспитале в Шумной Лощине. Легат Эквитий ждет нас всех в Лощине в конце месяца для получения подкреплений и на случай, если варвары решат попытаться еще раз. Что касается нашей истории, то на самом деле рассказывать не о чем. Мы месяц кружили по северным холмам, месяц гонялись за тенями и ложью и не видели ни одного мужчины, способного поднять меч.

— Ну, конечно, все попрятались, боялись возмездия. А как твои парни?

— Устали и соскучились по дому. Большинству нужно просто несколько дней отдыха — двенадцать часов сна и никаких построений.

— А Морбан?

— Совсем развалился. Похоже, смерть сына отняла у него волю к жизни.

— Хм. В таком случае попробуй заглянуть вниз, в город. Пару дней назад женщина его сына неожиданно умерла, и я слышал, ее мать собирается забрать внука. Если Морбана так подкосила смерть сына, думаю, он не переживет, если узнает, что потерял и внука…

Марк наскоро оделся и отправился к южным воротам, остановив на улице отставного солдата, чтобы спросить дорогу. Он подошел к двери указанного ему домика и услышал голоса:

— Нет, Морбан, мальчик должен пойти со мной. Кто станет присматривать за ним, если он останется здесь? Тебя большую часть времени не будет рядом, да и какой пример ты подашь мальчику. Все говорят, ты пьешь и ходишь по шлюхам, и я сама знаю, что ты непрерывно ругаешься. Он пойдет со мной!

— Но парень…

— О нем будут заботиться. А что ты предлагаешь?

Марк вежливо постучал в дверь, отступил назад и снял шлем. Дверь открылась. На пороге стояла пожилая женщина, утирая рукавом мокрые глаза.

— Центурион?

— Госпожа. Я командир Морбана и слышал, что он может быть здесь. Могу я на минутку войти?

Она пропустила его внутрь. Четыре человека практически заполнили комнату. Внук Морбана скорчился в углу, подтянув колени к груди и спрятав между ними голову. Марк присел рядом, протянул руку и осторожно, одним пальцем, поднял подбородок мальчишки. Гадая, девять мальчику или десять, Марк заглянул в его мокрые глаза и увидел в них одиночество и тоску по отцу. На юношу нахлынули воспоминания о другом мальчике тех же лет, воспоминания о былом счастье, о котором он не думал уже много дней. Он встал и с легким поклоном повернулся к женщине.

— Госпожа, чтобы вы могли понять мое отношение к происходящему здесь, скажу, что мои родители были убиты в начале года, вместе с моей старшей сестрой и младшим братом. Если в комнате и есть человек, который понимает мальчика, то это я.

При этих словах лицо женщины немного смягчилось.

— Вы оба считаете, что можете претендовать на мальчика, один по крови, другой — благодаря возможности воспитать его. Я могу просто настоять на соблюдении закона и заявить, что все права на мальчика принадлежат когорте. И, госпожа, вы никак не сможете меня остановить. Однако…

Он поднял руку, чтобы сдержать беспокойство женщины, и покачал головой Морбану, который уже открыл рот.

— …однако, с моей исключительной точки зрения, считаю, что только один человек в этой комнате может принять такое решение. Я также считаю, что вам следует остановиться и задуматься, какое действие ваш спор оказывает на него.

Морбан отвернулся лицом к стене, по щеке пробежала одинокая слезинка. Марк снова присел.

— Как тебя зовут, юноша?

Мальчик поднял заплаканное лицо, его голос дрожал.

— Мать назвала меня Корбаном. А папка звал Лупом, вроде прозвища…

— Хорошо, волчонок, ты должен сделать выбор. Это непросто, но никто не сделает его за тебя, как бы хорошо к тебе ни относился. Твоя бабушка хочет, чтобы ты пошел с ней и жил в ее деревне. Там будут другие мальчишки, с которыми можно играть, а когда ты станешь постарше, то выучишься торговле. Твой дед хочет оставить тебя здесь, в Холме, и вырастить солдатом, как он и твой отец. Но ты не можешь вступить в когорту, пока тебе не исполнится четырнадцать, а это произойдет не скоро, и ты не можешь остаться здесь без присмотра. Прежде чем ты решишь, я предложу тебе третий выбор. Я могу нанять тебя слугой, а это значит, что ты будешь каждый день чистить мою одежду и полировать доспехи и сапоги. Я научу тебя читать и писать, и, когда ты подрастешь, ты сможешь решить, хочешь ли ты стать солдатом или нет. Кроме того, я позабочусь, чтобы ты мог видеться с бабушкой дважды в год. Итак, что ты выбираешь?

Мальчик на секунду задумался.

— Я хочу быть солдатом, как мой папка.

— Да, но пока ты не можешь. Ты слишком юн, и не думаю, что мы подберем для тебя подходящий доспех. Либо ты принимаешь мое предложение, либо отправляешься в деревню бабушки. В любом случае, когда ты подрастешь, то сможешь завербоваться.

— Я буду работать на вас.

— Центурион.

— Я буду работать на вас, центурион.

Марк встал и повернулся к пожилой женщине и Морбану.

— Он принял решение. Ты, Морбан, будешь отвечать за его хорошее поведение и за то, чтобы он не учился сквернословить и вел себя хорошо. Ты также отвечаешь за то, чтобы он проводил время с бабушкой, как обещано, когда когорта не участвует в кампании. А вам, госпожа, должно быть известно, что сейчас он принят на имперскую службу, хотя и как гражданское лицо. Я обещаю, что к тому времени, когда он повзрослеет и сможет записаться на военную службу, он получит образование и у него будут лучшие возможности начать жизнь из всех, какие мы можем ему дать. В моей центурии есть по крайней мере один человек, который знает больше меня, и мы позаботимся, чтобы он принял участие.

Морбан повернулся к ней и протянул руку поддержать женщину.

— В Девятой у него будет пятьдесят родителей. Я клянусь, ему будет хорошо.

Женщина надолго задумалась, но потом кивнула.

Марк посмотрел на нее и почувствовал, что его глаза туманятся от слез.

— Что я понимаю, госпожа, то это, как мальчик сейчас себя чувствует. Я буду его старшим братом до тех пор, пока необходимо. После всего, что мои люди сделали для меня, я смогу заплатить им хоть часть долга.

Он наклонился к мальчику и взял его за руку, а другой рукой вытер ему глаза.

— Давай, волчонок, займемся делом. У нас есть для этого целая центурия.

Пара вышла из дверей, держась за руки, и пошла по улице к главным воротам, вызвав удивленные взгляды нескольких встречных солдат. Некоторые собирались отпустить какую-нибудь грубую шутку из безопасной тени, но увидели лицо Морбана, который показался из дверей, и передумали. Знаменосец стоял на пороге и смотрел, как его офицер и его внук поднимаются на холм, пока они не миновали солдат у ворот. Морбан двинулся следом, бормоча себе под нос с уверенностью, которой не чувствовал уже много дней:

— Не беспокойся, центурион, мои парни пойдут в любое гребаное место, куда ты прикажешь. Иначе я сам разберусь с ними.

Примечания

1

Умбон — металлическая накладка (полусферическая или коническая) в центре щита.

(обратно)

2

Оптион — офицер, заместитель центуриона.

(обратно)

3

Тунгрийцы, или тунгры — германское племя, переселившееся в Галлию; находились под владычеством Рима. Первая Тунгрийская когорта, набранная из представителей этого племени, долгое время охраняла стену Адриана.

(обратно)

4

Не совсем понятно, почему автор сделал Дубна бриттом — по идее, он должен быть тунгром, то есть германцем. Видимо, следует допустить, что к службе в когорте допускали и бриттов.

(обратно)

5

Катамит — молодой гомосексуалист-проститутка.

(обратно)

6

Шарик с дырочкой в середине, привязанный к короткой заостренной палке; в процессе игры шарик подбрасывается и ловится на острие палочки или в специальную чашечку.

(обратно)

7

Бриганты — многочисленное кельтское племя на территории Британии.

(обратно)

8

Имеется в виду мифологическая река Стикс, которую пересекает каждый умерший на своем пути в Царство мертвых.

(обратно)

9

Римский форт, крупнейший в системе Адрианова Вала.

(обратно)

10

В сентябре 9 года в Тевтобургском лесу произошла битва между римскими войсками под началом Публия Квинтилия Вара и рядом германских племен, в результате которой были уничтожены три римских легиона, шесть вспомогательных когорт и три конных эскадрона.

(обратно)

11

Имеется в виду Харон, перевозчик человеческих душ через реку Стикс.

(обратно)

Оглавление

Благодарности

Пролог

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

*** Примечания ***