Не бойся волков [Карин Фоссум] (fb2) читать онлайн

Карин Фоссум Не бойся волков

Я ненавижу людей прежде всего за то, что они существуют. Я слежу за их движениями и люто завидую им. Я, безумец, сижу внутри айсберга и тщательно подмечаю всю злобу, с которой люди нападают на меня. Так, в сумрачной мести, рождается на свет повелитель мира.

Эльгард Юнссон

Посвящается Кари

Меж ветвей пробивались солнечные лучи. От удивления и неожиданности он остановился. Он только что поднялся с кровати и по-прежнему в полусне вышел из темного дома на ветхое крыльцо. И здесь солнце ослепило его, шилом кольнув в глаза. Он закрыл лицо руками, но солнце уже пробиралось внутрь черепа, раздвигая хрящи и кости, а потом голова вдруг наполнилась пронзительным светом. Мысли будто разлетелись на тысячи кусочков. Ему захотелось вскрикнуть, но он считал, что кричать — это недостойно, поэтому промолчал и, стиснув зубы, замер. Его тело начало меняться. Кожа на черепе натянулась, ее будто покалывало — сначала слегка, а потом все сильнее и сильнее. Дрожа, он хватался руками за голову, но глаза растягивались, а ноздри расширялись — и вот они уже размером с замочную скважину. Тихо застонав, он пытался собраться с мыслями, но остановить эту ужасную силу не мог. Его лицо медленно исчезало, оставляя лишь голый череп, обтянутый прозрачной белой кожей. Он со стоном попытался нащупать собственное лицо. Нос размяк и превратился в отвратительный комок. Он схватился за кисть руки, но оставшийся от нее обрубок тут же расплющился, будто гнилая слива. А затем его вдруг отпустило. Он осторожно вздохнул, чувствуя, что лицо вновь обретает прежние очертания. Заморгав, он открыл и закрыл рот и уже хотел было вернуться в дом, как грудь пронзила жуткая боль, словно в него впилось вдруг какое-то невидимое чудовище. Он съежился и обхватил себя руками, стараясь защититься от раздирающих грудь когтей. Грудь начала растягиваться, соски уползли в подмышки, а кожа на обнаженном торсе стала тонкой, с толстыми, будто провода, венами, наполненными черной пульсирующей кровью. Согнувшись, он понял, что противостоять этому больше не в силах. Внезапно тело его разорвалось, словно он был троллем, которого выманили на солнце. Из раны вывалились внутренности. Он схватился за рваные края и попытался стянуть собственную плоть, но она выскальзывала у него из пальцев. Внутренности падали к ногам, а сам он напоминал выпотрошенное животное. Откуда-то из-под ребер доносились глухие удары — это бешено колотилось испуганное сердце. Он долго простоял на крыльце, скрючившись и всхлипывая. Тело заполнила пустота. Наконец он приоткрыл один глаз и со страхом оглядел себя. Внутренности больше не вываливались. Он наклонился и принялся неловко засовывать их назад — как придется, одновременно придерживая рукой кожу, чтобы они опять не выскочили наружу. Сейчас внутренности лежали вперемешку, оттопыривая живот в самых удивительных местах, но главное — все заделать, тогда никто ничего не заподозрит. Он знал, что его тело устроено не так, как у всех остальных, но со стороны этого не видно. Наконец на крыльце остались лишь пятна крови. Он туго стянул кожу вокруг раны и почувствовал, как она начала зарубцовываться. Вдыхал он с осторожностью, чтобы рана опять не разошлась. Он по-прежнему стоял на крыльце. И яркий луч солнца по-прежнему пробивался меж ветвей, острый, словно меч. Но теперь его тело вновь стало целым. Просто все произошло слишком неожиданно. Не следовало ему вот так бездумно вскакивать с кровати и выбегать к солнцу. Он обитал в своем собственном пространстве, а на мир смотрел сквозь темную занавеску, не пропускавшую свет и звуки. Прилагая все усилия, он старался удерживать занавеску на месте. А сейчас забылся и будто ребенок кинулся навстречу новому дню.

Ему вдруг пришло в голову, что наказание было несправедливо суровым. Пока он спал в полумраке комнаты, ему приснилось что-то, и именно этот сон заставил его вскочить с кровати и, забыв обо всем, рвануть на улицу. Прикрыв глаза, он вспомнил картинки из сна. Ему приснилась мать: она лежала возле лестницы, а изо рта у нее текла красная горячая кровь. На матери был белый фартук с крупными цветами, а сама она была полная, похожая на опрокинутый кувшин с красным соусом. Он вспомнил ее голос, немного похожий на грустные звуки дудочки.

И, осторожно ступая, он вернулся в дом.

* * *

Мы расскажем вам историю об Эркки, которая началась в три часа ночи, когда он сбежал из лечебницы.

— Эркки, не в наших правилах называть это заведение лечебницей. Конечно, про себя ты можешь называть его как тебе заблагорассудится, однако, когда говоришь, следует думать и о других. Чтобы быть корректным. Или, если угодно, тактичным. Понимаешь, о чем я?

Господи, слова лились из ее уст, будто медовый поток, а тон голоса напоминал звучание электрического орга́на.

— Это место называется Варден, — произнес он, язвительно улыбнувшись, — здесь, в Вардене, мы все — одна большая семья. Звонит телефон: «Варден, добрый день, слушаю вас!», «А кто у нас доставит почту в Варден?»

— Правильно. Это лишь дело привычки. Немного уважения — только и всего.

— Не от меня, — мрачно возразил он, — меня запихнули сюда насильно, согласно параграфу пять. Вероятность нанесения ущерба себе или другим. — Он наклонился к ней, и его голос превратился в шепот: — Скажи спасибо, что в мозгах у меня полный бардак — если б не это, ты не получала бы зарплаты.

Ночная дежурная вздрогнула: в это время суток она всегда чувствовала себя особенно беспомощной, оно казалось ей черной дырой, отделяющей ночь от утреннего света, серой зоной, когда птицы умолкают и ты сомневаешься, что услышишь их пение вновь. В это время суток может произойти такое, о чем она и не подозревает… Ее тело обмякло, внезапно на нее навалилась усталость. Не осталось сил, чтобы разглядеть его боль, вспомнить его, припомнить, что он на ее попечении. Она видела лишь его уродство и эгоизм.

— Это мне известно, — прошипела она в ответ, — но ты здесь уже четыре месяца, и, насколько я могу судить, тебе тут неплохо. — Губы ее превратились в куриный клюв, и орга́н издал вдруг резкий аккорд.

А потом он сбежал. Это оказалось совсем не сложно. Ночь выдалась теплой, а окно было приоткрыто, так что щель составляла пятнадцать сантиметров. Конечно, окно было зафиксировано металлической рейкой, но он просто взял пряжку от ремня и ее язычком отвинтил все шурупы. Зданию было больше ста лет, поэтому они с легкостью выскочили из трухлявой рамы. Его палата располагалась на первом этаже, поэтому из окна он спрыгнул легко, словно птица. И, очутившись на газоне, решил пойти не через парковку, а сразу в лес, откуда можно напрямую попасть к озерцу, которое они называли Колодцем. Ему было все равно, куда идти. Главное — покончить с Варденом.

Лесное озерцо показалось ему прекрасным — оно не старалось принарядиться и всегда оставалось неизменным. Его гладь была совершенно ровной, спокойной и открытой. Озеро не отталкивало его и не старалось унизить. Оно не мешало ему. Оно просто существовало. Лечебница находилась всего в двух шагах отсюда, но за деревьями ее видно не было. По просьбе Нестора он остановился, заглянул в темную глубину Колодца, и ему тотчас же вспомнилось, как здесь нашли тело Тормода — черно-зеленая вода шевелила его светлые волосы, а на руках были неизменные резиновые перчатки. Выглядел он не очень, но Тормода и при жизни нельзя было назвать красавцем. Толстый и медлительный, с водянистыми глазками, он вдобавок был еще и тупым. Мерзкий желеобразный человечек, который постоянно просил у всех прощения, словно боялся заразить их чем-то, совершить ошибку, страшился, что они почуют вдруг его тлетворное дыхание. И Господь забрал беднягу к себе. Может, он резвится сейчас где-нибудь на облаке, освободившись наконец от тесных перчаток. Может, там он встретил собственную мать и теперь они катаются на облаке вместе. Свою мать Тормод обожал… Вспомнив бегающий взгляд Тормода и его белесые ресницы, Эркки сглотнул слюну. Его тщедушное тело дернулось, и он двинулся дальше. Темная фигурка отчетливо виднелась среди светло-зеленых деревьев, но никто сюда не смотрел. Все спали. И место Тормода занято. После самоубийства от Тормода осталось лишь его физическое воплощение, которое им было нужно намного больше, чем сам он: свободная кровать. «Какое удивительное перерождение, — подумал Эркки, — Тормод превратился вдруг в свободную кровать…» И от него, Эркки, тоже останется только кровать со свежевыглаженными простынями. Он прислушался к голосу и кивнул, а потом неуклюже зашагал в лесную чащу. К тому времени как дежурная приоткрыла дверь в его комнату, он уже два часа как шел по проселочной дороге. Дежурная же не отважилась пересказать их разговор. «Нет, ничего необычного я не заметила. Он вел себя, как и всегда…» Они сидели на утреннем совещании, и солнце слепило ей глаза, а слова огнем жгли горло.

Он прошел мимо школы верховой езды, прислушиваясь к тому, как большие темные животные нетерпеливо постукивают копытами. Один конь заметил его и громко фыркнул. Наблюдая краем глаза за лошадьми, Эркки захотел вдруг очутиться среди них, породниться с ними. Лошадей никто не донимает вопросом: кто ты? И тяжести на лошадей взваливают вполне посильные, а все свободное время лошади отдыхают. И если ты плохая лошадь, которая ни на что не способна, то тебя просто пристреливают — только и всего. И так день за днем — бродишь себе за загородкой, а на спине у тебя сидит ребенок. Пьешь из старой ванны. Спишь стоя, склонив голову на грудь. Отмахиваешься от надоедливых насекомых. И так до конца жизни, пока время твое не выйдет.

Эркки двигался по дороге и вдруг почувствовал, как дрожит воздух: это люди просыпаются, скоро они выползут из-под одеял и полезут изо всех углов и щелей на свет божий. Затем появились первые машины, и Эркки прибавил ходу. Нет, лучше вернуться в лес. Изредка он поднимал голову — ему нравилось смотреть на трепещущую листву, на пробивающийся сквозь ветви солнечный свет, нравилось вдыхать запах травы, вслушиваться в потрескивание веток под ногами. Вокруг него, вцепившись корнями в почву, выстроились деревья, серые и сухие. Эркки выдернул кустик папоротника, оторвал корневище и, поднеся его к глазам, пробормотал: «Корень, стебель и листья… Корень, стебель и листья…» Его наконец охватила усталость. Вдали он заметил холм, отбрасывавший тень. Эркки подошел к холму и улегся в траву, постоянно прислушиваясь к тихому электрическому жужжанию голоса в голове. В кармане куртки у Эркки был пузырек с завинчивающейся крышкой. «Сон — брат Смерти», — подумал Эркки, прикрыв глаза. Прямо перед ним раскинулась равнина.

Так умел ходить только Эркки — тяжело ступая и прихрамывая, будто подбитая ворона, но необычайно быстро. Одежда мешком висела на нем — распахнутая куртка, широкие расклешенные брюки, которые он неделями не снимал, старые синтетические брюки с въевшимся в них запахом пота и мочи. Голову он постоянно склонял набок, будто растянул шейную связку, и, шагая, Эркки редко смотрел вперед — вместо этого он вглядывался в землю и рассматривал собственные ноги. Они переступали сами по себе, никакой цели Эркки перед собой не ставил, он мог двигаться много часов подряд и долго не уставал. Он двигался, будто заводная птичка с ключиком в спине и раскинутыми крыльями. Ему было двадцать четыре года, он был узкоплечим, но с удивительно полными бедрами. Из-за плохой наследственности бедренные суставы у него болели, поэтому, чтобы шагнуть, ему нужно было сначала по-особому вильнуть бедрами, как будто он с досадой старался стряхнуть со спины что-то мерзкое. Поэтому многие считали, что походка его напоминает женскую. Шея у Эркки была длинной и не по-мужски тонкой, казалось, что голове никак не удержаться на такой тощей шее. Нет, голова у него была не особенно большой, зато мысли в ней были намного тяжелее тех, что обычно бродят в головах у людей. Ел Эркки мало и за всю жизнь успел набрать только шестьдесят килограммов. Ведь так сложно решить, чего хочешь съесть — например, хлеба или хлопьев? Сосиску или гамбургер? Яблоко или банан? Как все остальные могут определиться с выбором, который жизнь подбрасывает на каждом шагу? Почему они так уверены, что их выбор — правильный? В кармане у него лежал пузырек с завинчивающейся крышкой, а внутри было средство, благодаря которому ноги слушались его, а мысли становились упорядоченными. Он всегда брал пузырек с собой — когда гулял по коридорам в Вардене, садился в автобус, ехал на поезде или бродил по дороге. Если он никуда не шел, то ложился и отдыхал. Волосы у Эркки были темными и прямыми, грязной длинной гривой они занавешивали лицо. От прыщей на лице остались оспины. Прыщи появились у него в тринадцатилетнем возрасте и воспаленными вулканами покрыли кожу. Тогда он перестал мыться: если на лицо попадала вода с мылом, прыщи краснели, зато когда кожа покрывалась жиром, их почти не было заметно. Из-под гривы волос выглядывало длинное узкое лицо с острыми скулами и тоненькими темными бровями. Глубоко посаженные глаза словно жили собственной жизнью, редко глядя на других. Однако если кому-то удавалось поймать его взгляд, то в глазах Эркки мелькал слабый отсвет. На собеседника он всегда смотрел исподлобья, а из-за длинных волос и одежды кожа его оставалась бледной даже солнечным летом. Чтобы широкие брюки не сваливались, он подпоясывал их кожаным ремнем с латунной пряжкой в форме орла с вытянутой шеей и расправленными крыльями. Маленькими эмалевыми глазками орел будто разглядывал невидимую добычу — например, небольшой пенис Эркки, спрятанный глубоко под грязными брюками. Для мужчины его возраста пенис был необычайно маленьким, и Эркки никогда еще не спал с женщиной. О чем никто не знал, а сам Эркки предпочитал этому болезненному процессу другие, более важные, дела. Зато пряжка в виде орла Эркки нравилась, он любил смотреть, как она трясется при ходьбе. Может, все вокруг даже подумают, что там, за ширинкой, прячется настоящий зверь.

На дороге было тихо. Стояла жара. По обеим сторонам до горизонта раскинулись желтые поля. Вдали показалась девушка с коляской. Она заметила его темную вихляющуюся фигуру и поняла, что ей придется пройти мимо, совсем близко. Дорога одна, поэтому обойти не получится. Выглядел он странно, и, приближаясь к нему, девушка напряглась. Теперь шагала она довольно скованно, а он подходил все ближе, тело его подергивалось, а в облике крылось одновременно что-то пугающее и агрессивное. Она решила, что не станет смотреть ему в глаза и постарается быстро проскочить мимо. И вид попытается сохранять самый что ни на есть равнодушный. Во всяком случае, он не должен уловить ее страха, потому что стоит ему только почуять, что она боится, и он тотчас же набросится на нее, как бродячая собака.

Если Эркки был уродливым, то девушка, наоборот, — красивой и светловолосой. Даже сквозь темную невидимую занавеску он понял, что она похожа на луч яркого света. Крепко вцепившись в ручку коляски, она раздраженно толкала ее перед собой, будто щит, будто предлагала содержимое коляски в обмен на собственное спасение. Так показалось Эркки. Он уже долго бродил, поглощенный своими мыслями, и, увидев краем глаза беспокойную фигурку, насторожился. Такая незначительная, словно трепещущий на ветру лист бумаги. Эркки даже головы не поднял. Он уже давно разглядел ее силуэт и понял, кто идет ему навстречу. По личной шкале ценностей Эркки девушка с коляской была самым убогим существом на свете. Стоит такой родить ребенка, как ее охватывает какое-то идиотское ощущение счастья, — нет, это выше его понимания. На земле и так уже миллиарды несчастных, и тем не менее дети полностью меняют их восприятие мира. Непостижимо. Однако он все же мельком взглянул на нее и спросил сам себя: «У нее злые намерения или никаких?» Добрых он обычно не чувствовал. К тому же обмануть его еще никому не удавалось. Снаружи, по внешности, никогда не определишь, враг перед тобой или нет. Может, под детским одеяльцем у нее спрятан нож? Эркки представил остроконечный предмет с зазубринами по краям. Заранее никогда не знаешь. Они поравнялись, и Эркки услышал вдруг странный звон разбитого стекла. Девушка крепче сжала ручку коляски и на секунду подняла взгляд. К своему ужасу, она заметила странный блеск в его глазах, а под распахнутой курткой успела прочитать надпись на футболке: «УБЕЙ ВСЕХ!» Такое не забывается, поэтому она стала одной из тех, кто позже сможет рассказать полицейским, как в тот самый день на том самом поле видела человека, которого они разыскивают.

А другие всегда пытались добраться до него, им хотелось заполучить не только его искалеченное тело, внутренности в котором спутались в один большой клубок, и не только твердое сердце, дрожащее за решеткой костей. Им хотелось залезть внутрь, в его секретную комнату, залитую слепящим светом лампы. Они прятали свои злобные цели за красивыми словами и постоянно убеждали его, что действительность прекрасна, а общество — необычайно интересно. Это было невыносимо. И терпеть он не собирался! Эркки растерянно покачал головой. Он потерял всякий контроль над мыслями, и сейчас те лишь мешали ему.

Он побрел в дом и улегся на грязный матрас. Как же хорошо, что он улизнул из лечебницы, подальше от ее удушливой атмосферы. И хорошо, что он отыскал этот заброшенный домик. Подогнув колени, он перевернулся на бок, просунул руки между ног и прижался щекой к заплесневелой ткани матраса. Он вгляделся в себя, в темный пыльный Подвал с небольшим отверстием в потолке, сквозь которое падал луч неяркого света, так что на каменном полу образовался светлый круг. Там сидел Нестор. Возле него валялось поношенное Пальто. Оно казалось совершенно безобидным, как любая забытая вещь, но уж он-то знает… Эркки долго лежал не двигаясь и ждал, а потом уснул. Чтобы рана затянулась, нужно время. Пока она затягивалась, ему снились сны. После наказания всегда следовало утешение, и он с благодарностью принимал его. Это было частью их договора. Было три минуты седьмого, четвертое июля, и дом начал медленно накаляться от жары.

* * *

Обнаружив в лесной чаще домик, Эркки приятно удивился. Дом уже несколько десятилетий пустовал, однако он отлично сохранился, хотя почти всю мебель поломали бродяги. За столько лет многие забредали сюда в поисках временного прибежища, оставляя после себя пустые бутылки и другие следы.

Не выходя из леса, Эркки огляделся. Дом был деревянным, а перед ним лежала небольшая полянка, поросшая густой травой. Эркки подошел к массивной двери и толкнул ее, потом замер и принюхался. В домике имелись кухня, гостиная и две крошечных спальни, в одной из которых на кровати лежал старый полосатый матрас. Осматриваясь и вдыхая запах старого дерева, он обошел дом. Эркки не знал, что на самом деле в этом доме он был ближе к своим предкам, чем когда-либо: прежде здесь ночевали пастухи, а еще раньше на участке жили финские земледельцы, поселившиеся в этих местах в семнадцатом веке. Расхаживая по комнатам, Эркки чутко прислушивался, но стены молчали. Похоже, внутри что-то произошло — в стены, казалось, въелся гнев. Кое-где из толстых бревен торчали щепки, словно кто-то поработал топором. Ни одно из окон не уцелело, и лишь осколки стекла торчали из потрескавшихся рам. В голову ему пришло сразу несколько мыслей. На машине сюда не проедешь. И, насколько он может судить, никто не видел, как он свернул с дороги и начал карабкаться по склону. Часов у Эркки не было, но он точно знал, что добрался сюда от дороги ровно за полчаса. Ни еды, ни одежды с собой у него не было, но это Эркки не волновало. Однако его мучила жажда. Пытаясь наполнить рот слюной, он подвигал челюстями и пожевал собственный язык, а затем пошел в кухню и открыл наугад несколько ящиков. Ручки давно отвалились, и ему пришлось поддеть ящики ногтями.

Внутри он нашел вилку с погнутыми зубцами, упаковку свечек, хлебные крошки, пауков, крышки от пивных бутылок и пустой спичечный коробок. На разбитом окне висели остатки тюлевой занавески, но когда Эркки притронулся к ней, ткань рассыпалась прямо у него в руках. Он вернулся в гостиную. Одно из окон выходило на полянку перед домом, другое — на озеро. Возле стены стояла старая тахта, обитая грубой зеленой тканью, а с противоположной стороны — большой шкаф. Эркки открыл дверцу и заглянул внутрь. Шкаф оказался пустым. Дощатый пол покоробился, так что ходить было неудобно. Эркки осторожно опустился на тахту, но пружины заскрипели, а с потертой обивки поднялось облако пыли, поэтому Эркки встал и направился в комнату с матрасом. Стянул с себя куртку и футболку, улегся на кровать и на целую вечность забылся. Проснувшись, он не мог вспомнить, где находится, к тому же его сбили с толку сны. Не подумав, парень выскочил на крыльцо, прямо на солнце. Как же это унизительно — соскребать с крыльца собственные внутренности, слышать злорадный смех Нестора и ловить кишки, змейками ускользающие сквозь пальцы…

Он вновь проснулся, осторожно сел в кровати и, глядя перед собой, пощупал рану. Она полностью затянулась, и на ее месте остался лишь красный рубец. Шрам тянулся от груди до пупка. Сейчас солнце поднялось еще выше. Эркки встал с кровати. Из мебели в комнате стояла также грубо сколоченная тумбочка размером не больше коробки. Медленно подойдя к тумбочке, он выдвинул ящик. Вглядываясь внутрь, рассеянно потер онемевшую ногу. Видно, он лежал на чем-то твердом… Эркки вернулся к кровати и посмотрел на матрас, а потом ощупал его. Пальцы наткнулись на небольшой твердый предмет. С неясным предчувствием он поднял матрас и перевернул его — с другой стороны в матрасе была проделана большая дыра. Эркки засунул руку внутрь и пошарил в подкладке, пока не нащупал что-то холодное. Вытащив это что-то, он сперва не поверил собственным глазам. В ветхом домике, прямо в старом трухлявом матрасе был спрятан револьвер. Осторожно держа его обеими руками, Эркки заглянул в дуло. Сначала пистолет в руках Эркки казался совершенно чужеродным предметом, однако затем Эркки сжал его правой рукой, а палец положил на курок. Надо же, какой он удобный… Сколько силы в нем заложено… Ему все на свете подвластно. Бриз, ветер и буря. Он с любопытством открыл дверцу барабана и заглянул внутрь. Там остался лишь один патрон. Эркки нетерпеливо вытащил его и принялся рассматривать. Патрон был длинным, блестящим и на удивление округлым. Он затолкал патрон обратно и обрадовался, увидев, насколько плотно тот вошел в гнездо. Эркки огляделся: значит, кто-то из ночевавших здесь оставил в матрасе револьвер… Странно… Может, владельца застали врасплох и он не успел вытащить его и захватить с собой? Может, тот человек ждет подходящего момента, чтобы вернуться за ним. В оружии Эркки ничего не смыслил, но решил, что перед ним дорогой крупнокалиберный револьвер. Он с трудом разобрал маленькие буковки на рукояти: «Кольт».

«Что скажешь, Нестор?» — тихо пробормотал он и повертел револьвер в руках. А затем вдруг замер и отбросил его, так что тот со стуком ударился о пол. Эркки выскочил на кухню и прижался к столу. Как же он не подумал, что Нестор наверняка предложит какую-нибудь мерзость. Он слышал: эти двое там, в темном Подвале, хохочут так, что пыль поднялась столбом. Эркки вернулся в комнату, остановился и долго смотрел на револьвер. Наконец он поднял его и спрятал обратно в матрас. Ему он не нужен. У него есть другое оружие. И Эркки начал расхаживать по дому — из кухни в гостиную и обратно, не отрывая взгляда от покореженных досок на полу. Они прогибались и разноголосо поскрипывали. Вскоре он уже составил целую мелодию. Черная грива закрывала ему лицо, одежда мешковато висела, а руки он вытянул перед собой, шевеля пальцами в такт скрипу. Эта мелодия захватила его, он не мог остановиться, впрочем, ему и не хотелось. Скрип успокаивал, хорошо было бродить вот так, растопырив пальцы и мелко переступая ногами. Скрип-поскрип, топ-топ-топ, вот Эркки идет, хоп-хоп-хоп. Он не знал, сколько времени пробродил так, но, собравшись в конце концов с силами, подошел к входной двери и осторожно приоткрыл ее. Солнце нещадно выжигало траву на полянке. Опустив глаза, он с опаской ступил на каменную плитку перед крыльцом, шагнул в траву и остановился. Пахло шишками и папоротником. «Корни, стебель и листья…» Эркки двинулся вперед. Он не знал, куда идет и зачем. Нестор велел ему спуститься по склону и направляться к деревне. День едва занимался, но самые ранние пташки уже начали просыпаться. Они раздвигали шторы и смотрели в окно на это чудное утро. Теплое. Светлое. Наполненное яркой зеленью. И они радостно строили планы, желая на полную катушку насладиться прекрасной погодой и коротким летом.

Среди них была и Халдис Хорн. Жила она одиноко, а ее домик с огородом находился неподалеку от Финского хутора. Когда Эркки стоял на полянке возле домика, Халдис стягивала через голову ночную рубашку. Ее первая молодость уже давно была позади, а за ней миновала и вторая. К тому же она была слишком тучной. Однако тем немногим, кто лишен предрассудков, и она могла показаться привлекательной — крупная, полная, с высокой грудью и похожей на стальной канат седой косой, струящейся по спине. Лицо ее было круглым и свежим, щеки разрумянились, и, несмотря на возраст, взгляд блестящих глаз оставался живым. Она прошла через гостиную, вошла на кухню и открыла дверь во двор. Женщина подставила лицо солнечным лучам и немного постояла так, прищурившись. На ней был клетчатый фартук, туфли на деревянной подошве и коричневые гольфы до колена. Нет, она не мерзла, просто понимала, что женщине ее возраста лучше прикрывать кожу. И хотя из людей увидеть ее мог лишь посыльный, приходивший сюда раз в неделю, зато всевидящее око Господа наверняка за ней наблюдает. От него ничто не ускользнет — ни добро, ни зло. Халдис Хорн была религиозной, но порой и она гневалась на Господа, а прощения не просила. Она огляделась. На полянке перед домом и в ухоженном садике, словно сыпь, вылезли одуванчики. Уже дважды за это лето она брала тяпку и выпалывала сорняки, один за другим вырубая их точными ударами. Работать ей нравилось, но порой она жаловалась, чтобы напомнить своему блаженной памяти супругу, на какие муки тот обрек ее, когда свалился прямо под трактор, — а все из-за тромба в вене размером с рисовое зернышко. Она так и не поняла, почему ее муж, сильный, крепкий мужчина, можно сказать, гора мышц, умер от такой ерунды, хотя врач долго растолковывал ей, как все устроено. Для нее это осталось загадкой, подобной тем, почему самолет может летать и как так получается, что, набрав номер, она слышит в телефонной трубке нытье сестры Хельги в Хаммерфесте…

Однако нужно приниматься за работу, пока солнце не напекло… Она отыскала тяпку и вышла на поляну. Заслонившись ладонью от солнца, Халдис огляделась, прикидывая, откуда начинать, и решила, что начнет от крылечка, будет двигаться к колодцу, а оттуда — к сараю. В коридоре она прихватила ведро и грабли. Она быстро работала тяпкой, но потом немного устала. На каждый сорняк у нее уходило по два-три удара. Халдис прервалась на минуту и высыпала ведро с сорняками в компостную яму за домом. «Из земли ты появился…» — подумала она, с силой постукивая по дну ведра. И она вернулась к прополке. Ее широкий зад торчал над грядками, покачиваясь в такт ударам тяпки, а фартук в красно-зеленую клетку колыхался на ветру. Лоб блестел от пота, коса то и дело падала вперед. Обычно она укладывала косу вокруг головы и закалывала ее, так что та напоминала блестящую змею, но сначала нужно привести себя в порядок.

Ей нравилось слушать, как тяпка впивается в сорняки, острая, как топор, — Халдис сама ее наточила. Время от времени тяпка натыкалась на камень, и тогда Халдис охала, представляя себе тонко наточенное лезвие. Женщина продвигалась вперед, оставляя позади поле битвы, на котором вместо павших солдат лежали сорняки. Работая, она не имела обыкновения напевать или мурлыкать себе под нос какую-нибудь мелодию — самой работы вполне хватает, к тому же Создателю может вдруг показаться, что она чересчур весело живет, а уж это будет явным преувеличением. Закончив, она приведет себя в порядок и позавтракает… В мыслях она уже накрывала на стол. Хлеб домашней выпечки, сладкий творог собственного приготовления на козьем молоке…

Она выпрямилась. До нее доносились крики кружащих над деревьями птиц, потом ей вдруг показалось, что кто-то пробирается через заросли. А затем все стихло. Однако Халдис еще немного постояла, глядя на кусты и наслаждаясь секундами отдыха. Она обвела взглядом лес, где каждое дерево было таким знакомым, и ей почудилось, будто среди темных стволов мелькнула какая-то тень. Что-то чужое, инородное, нарушающее привычный узор.

Она напрягла глаза, однако никакого движения не заметила и решила, что все это ей просто привиделось. Потом перевела взгляд на колодец. Крышка поросла травой и выглядела неопрятно — придется взять секатор и подстричь траву. Она наклонилась и, повернувшись спиной к двери, продолжила прополку. Несмотря на раннее утро, солнце припекало, так что вскоре по ногам потекли ручейки пота. Вот так Халдис Хорн и жила, одну за другой решая проблемы и не жалуясь. Она была из тех, кто никогда не задумывается о смысле жизни или делах Создателя. Это казалось ей неподобающим. К тому же ответ мог ее напугать. И она вновь взялась за работу, да так, что ягодицы тряслись. А за деревом на холме замер Эркки — он не отрываясь смотрел на нее.

* * *

Женщина заворожила его. Ее фигура выросла из земли, прямо как толстые стволы сосен. Откуда-то из-за спины женщины он слышал ее одинокую мелодию — величественные звуки тромбона. Он уже долго стоял там, пожирая глазами округлые плечи и развевающееся на ветру платье. Эту женщину Эркки видел прежде и знал, что живет она одна. Она редко разговаривает и слышит лишь шум ветра и сорочьи крики. Эркки сделал несколько шагов, и под ногами треснула ветка. Теперь удары тяпки стали отчетливее. Он посмотрел на руки женщины — грубые, с толстыми пальцами. В той силе, с которой тяпка опускалась на сорняки, не было ничего женственного. Он бесшумно приближался к ней, как вдруг заметил, что женщина почувствовала его приближение. Подобная чуткость появляется у тех, кто долго прожил в одиночестве. Она замедлила работу, а потом опять ускорила, словно отгоняя надвигающиеся события. Затем прекратила прополку, выпрямилась и сразу увидела его. Ее тело напряглось и выгнулось вперед наподобие моста. Между ними проскочила искра страха. Ее пальцы впились в тяпку, а глаза на мгновение расширились, но затем она настороженно прищурилась. В этом мире немногое могло напугать Халдис, и тем не менее сейчас ей сделалось не по себе.

Он замер. Ему хотелось, чтобы она вернулась к прополке. Он хотел лишь смотреть, как она выполняет эту нехитрую работу, а ее ягодицы равномерно покачиваются в такт движению тяпки. Но Халдис испугалась — Эркки понял это благодаря ясным сигналам, исходившим от нее. Он неподвижно стоял, сжав кулаки и не в силах шевельнуться. Ее взгляд был пронизывающим, будто ледяной ливень.

* * *

Солнце поднималось все выше, нещадно обдавая зноем людей, скот и высушенный лес. Ленсман Гурвин сидел в одиночестве, погруженный в собственные мысли. Расстегнув пуговицу на рубашке, он подул на вспотевшую грудь, а потом попытался убрать со лба волосы, но намокшие пряди прилипли к коже. Ленсман оставил попытки и решил сосредоточиться и силой мысли заставить сердце биться медленнее. Он где-то слышал, что индейцы раньше запросто проделывали нечто подобное, но от напряжения вспотел еще больше. В эту секунду Гурвин услышал за дверью шаги. Дверь открылась, и в кабинет нерешительно заглянул полный мальчик лет двенадцати. Он тяжело дышал, а зайдя внутрь, остановился. В руках у него был плоский серый ящичек необычной формы, немного напоминающий чемодан. Может, там лежит какой-нибудь музыкальный инструмент? Хотя на музыканта мальчишка не похож… Гурвин оглядел посетителя: мальчик был не просто полным, а таким толстым, что руки и ноги напоминали продолговатые воздушные шарики. Казалось, будто мальчишка вот-вот взлетит… Тонкие жирные пряди каштановых волос прилипли к голове. Мальчик пришел босиком, а из одежды на нем были выцветшие обрезанные джинсы и заляпанная футболка. От возбуждения он даже приоткрыл рот.

— Что такое? — Ленсман Роберт Гурвин отложил бумаги в сторону. Работы у него было немного, поэтому посетителей он принимал с радостью, а сейчас глаз не мог отвести от стоящего перед ним мальчика. — Что случилось, дружок?

Тот шагнул вперед. Он никак не мог отдышаться, будто в горле застряла какая-то тайна, которой ему хотелось побыстрее поделиться с кем-нибудь, и Гурвин решил, что речь наверняка пойдет об украденном велосипеде. Глаза у посетителя блестели, а дрожал он так, что ленсман невольно представил горячее тесто в духовке.

— Халдис Хорн мертва! — Его голос уже не был тонким голоском ребенка, но еще не превратился в полнозвучный голос мужчины. Наверное, так говорят те, у кого катар горла на последней стадии. Начало фразы мальчик произнес низким голосом, но к слову «мертва» почти перешел на фальцет.

Улыбка сползла с лица ленсмана. С удивлением разглядывая стоящего перед ним человечка, Гурвин сначала подумал, что ослышался. Он моргнул и пригладил волосы на затылке.

— Повтори-ка еще раз.

— Халдис Хорн лежит мертвая! На пороге! — выпалил мальчик, словно отважный солдат, добравшийся до штаба с ужасным известием о гибели войска. У него душа в пятки уходит, но он выполняет свой долг и, оказавшись перед высшим командованием, пытается сохранять достоинство.

— Присаживайся, дружок! — Ленсман властно кивнул в сторону стула. Но мальчик не двинулся с места. — Ты говоришь о женщине, которая живет возле Финского хутора?

— Да.

— И ты там был?

— Я мимо проходил. А она лежит возле порога.

— Ты уверен, что она мертва?

— Да.

Гурвин нахмурился. От этой жары недолго и помереть…

— Ты оглядел тело?

Мальчик недоверчиво уставился на ленсмана, словно от одной лишь мысли о чем-то подобном мог потерять сознание, и с силой замотал головой, так что все его крупное тело задрожало.

— Ты вообще к ней не прикасался?

— Нет.

— Тогда откуда ты знаешь, что она мертва?

— Знаю, — прошептал мальчик.

Вытащив из нагрудного кармана ручку, ленсман записал что-то.

— Как тебя зовут?

— Снеллинген. Канник Снеллинген.

Ленсман моргнул. Имя было под стать мальчику — такое же странное. А родители у него — выдумщики… И ленсман с самым невозмутимым видом записал имя.

— То есть тебе при крещении дали имя Канник? Это не сокращенное имя? Может, полное у тебя Карл Хенрик или что-то вроде того?

— Нет. Полное имя так и будет — Канник. На конце «к».

Буквы ленсман выводил красиво, с завитушками.

— Ты уж извини, что я прицепился, — вежливо извинился он, — просто имя у тебя необычное… Сколько тебе лет?

— Двенадцать.

— Итак, по-твоему, Халдис Хорн мертва?

Канник кивнул. Он по-прежнему тяжело дышал и беспокойно переминался с ноги на ногу. Чемоданчик он поставил на пол. Тот рябил наклейками — одна в виде сердечка, другая в форме яблока и еще несколько с незнакомыми названиями.

— И ты не шутишь?

— Нет, не шучу!

— Я все же позвоню ей, проверю, — сказал Гурвин.

— Звоните! Все равно никто не ответит!

— Ты присядь, — повторил ленсман и опять кивнул на стул, но мальчик не шелохнулся. Гурвин подумал вдруг, что если Канник сядет, то может вообще не подняться. Он отыскал в справочнике имя Торвальд Хорн и набрал номер. Вслушался в гудки. Халдис уже немолода, но ходит быстро. На всякий случай он еще немного подождал. Погода сейчас отличная, поэтому, может, она в огороде и не сразу снимет трубку. Мальчик не сводил с него взгляда и непрестанно облизывал губы. Загар не добрался до его лба, где кожа, прикрытая жиденькой челкой, была намного светлее, чем на щеках. Из футболки мальчик уже немного вырос, так что наружу выглядывал его огромный живот.

— Я вам уже все сообщил, — сбивчиво проговорил он, — можно я пойду?

— К сожалению, нет, — ответил ленсман и положил трубку. — Никто не отвечает. Мне нужно знать, во сколько примерно ты проходил мимо ее дома. Вообще-то я должен составить протокол. Кажется, здесь серьезное дело.

— Серьезное? Она мертва!

— Мне нужно указать примерное время, — спокойно повторил Гурвин.

— У меня нет часов! И я не знаю, за сколько я дошел сюда от ее дома!

— Минут тридцать, наверное. Согласен?

— Но я бежал…

— Значит, минут двадцать пять… — Ленсман взглянул на часы и вновь записал что-то. Он не был уверен, что такой толстый мальчик вообще умеет бегать, особенно с чемоданом в руках. Гурвин опять поднял трубку и позвонил Халдис. После восьми гудков он разъединился. Однако даже эта короткая передышка пошла ему на пользу.

— Можно я пойду домой?

— Дай мне свой номер телефона.

Неожиданно тонким голоском Канник продиктовал номер. Двойной подбородок трясся, а нижняя губа дрожала. Ленсману вдруг стало его жаль. Похоже, с ним действительно случилось что-то серьезное.

— Хочешь, я позвоню твоей маме? — тихо спросил Гурвин. — Попрошу ее зайти за тобой.

— Я живу в Гуттебаккене, в приюте, — усмехнулся Канник.

Услышав это, ленсман увидел вдруг мальчика в новом свете. Они вдруг словно оказались по разные стороны решетки, и сам Канник прекрасно понимал, что когда взрослые смотрят на него, в головах у них загорается предупреждающая надпись: «Доверия не вызывает».

— Вон оно что… — Гурвин потянул себя за пальцы, так что суставы щелкнули, и глубокомысленно кивнул.

— Тогда я позвоню дежурному и попрошу забрать тебя. Хочешь?

— Там мало народа. Из дежурных только Маргун.

Постукивая ногой по полу, мальчик опять усмехнулся. Ленсман подобрел.

— Халдис Хорн была уже старой, — проговорил он, — а старые люди умирают. Такова жизнь. Ты, наверное, никогда не видел умерших?

— Видел! Только что!

Гурвин улыбнулся:

— Обычно они просто засыпают. Например, сидя в кресле-качалке. В этом нет ничего страшного. И ночами тебя не должны мучить кошмары. Обещаешь?

— Там был человек! — выпалил мальчик.

— Возле ее дома?

— Там был Эркки Йорма. — Имя мальчик произнес шепотом, будто ругательство. Гурвин с удивлением посмотрел на него. — Он стоял за деревом, позади сарая. Но я его хорошо разглядел. А потом он убежал в лес.

— Эркки Йорма? Не может быть, — Гурвин покачал головой, — он уже несколько месяцев лечится в клинике.

— Значит, он оттуда сбежал.

— Можно позвонить и проверить, — сказал ленсман, прикусив губу, — ты с ним разговаривал?

— Вы что, рехнулись?!

— Ладно, я уточню. Но сначала нужно сходить к Халдис.

Он решил пока пропустить слова про Эркки мимо ушей. Суеверным он не был, однако внезапно понял, как именно люди оказываются во власти предрассудков. Эркки Йорма, прячущийся за деревом возле дома Халдис Хорн, а сама Халдис мертва… Или потеряла сознание. Гурвину казалось, что нечто подобное он уже слышал. История повторяется…

— А зачем ты таскаешь этот чемоданчик? — поинтересовался он вдруг. — Может, ваш оркестр репетирует в лесу?

— Нет, — ответил мальчик, зажав чемодан между ног, будто боялся, что его украдут, — я в нем держу кое-какие вещи, которые постоянно ношу с собой. И мне нравится гулять по лесу.

Ленсман испытующе посмотрел на Канника. Да, парень храбрится, однако что-то явно напугало его до смерти — этого скрыть он не мог. Гурвин позвонил заведующей детским домом для трудных подростков и вкратце рассказал о случившемся.

— Халдис Хорн? На крыльце? Мертвая? — От волнения голос у нее сорвался. Казалось, она сомневается. — Врет он или нет, мне сложно определить, — продолжала она, — все они лгунишки, когда им это выгодно, но порой могут и правду сказать. Во всяком случае, сегодня он уже обхитрил меня один раз: ему, видимо, удалось утащить лук, хотя луком можно пользоваться только в присутствии взрослого.

— Лук? — не понял Гурвин.

— Он пришел с чемоданчиком?

Ленсман взглянул на мальчика, на зажатый у него между ног чемодан и ответил:

— Да.

Канник догадался, о чем речь, и крепче сжал ноги.

— В чемодане стрелковый лук из стекловолокна и девять стрел. Канник берет его в лес стрелять ворон. — Она не рассердилась, а скорее встревожилась.

Гурвин сделал еще один звонок — на этот раз в психиатрическую лечебницу в Вардене, где лежал Эркки Йорма. Или должен был лежать, если предположение о его побеге окажется верным. Ленсман постарался не усугублять положение — про Эркки и так ходили самые нехорошие слухи, поэтому о Халдис ленсман ни словом не обмолвился. Похоже, Канник встревожился еще сильнее. Он то и дело поглядывал на дверь. «Что же на самом деле произошло? — недоумевал Гурвин. — Неужели мальчишка всадил в нее стрелу?»

— Ну ладно, зато Халдис умерла в такой хороший день, — проговорил он, доброжелательно глядя на мальчика, — и она была старой. О подобной смерти можно только мечтать. По крайней мере нам — ведь мы-то уже не дети.

Канник Снеллинген промолчал и только мотнул головой. Он не двигался и сжимал ногами чемоданчик. Взрослые думают, что все на свете знают. Но пройдет совсем немного времени — и ленсман поймет, что ошибается.

Гурвин сел в машину и медленно поехал к дому Халдис Хорн. Давненько он сюда не заглядывал, наверное, около года… В груди у него будто работала молотилка. Сейчас, оставшись в одиночестве, он никак не мог выкинуть из головы мысли о мальчике. Что же тот увидел на самом деле?

Канник настоял на том, что дойдет до детского дома пешком — идти тут всего два километра, а Маргун обещала выехать ему навстречу. И, если он не ошибается, заведующая велит накормить его булочками и напоить соком. И немного пожурит, а потом ласково погладит по голове. Так уже бывало. Маргун умная, она прекрасно понимает, что ему нужно. Он немного успокоился и с храбрым видом зашагал по дороге.

На холм «субару» взбиралась резво, будто охотничий терьер. В этих краях машины у всех были с полным приводом, иначе не проедешь зимой, когда дороги засыпаны снегом, и весной, в слякоть. Холмы здесь крутые, поэтому даже сейчас, по сухой дороге, ехать было непросто. По пути он думал об Эркки Йорме. В клинике сообщили, что пациент сбежал, причем довольно примитивным способом — через окно. Значит, потом он направился сюда, где все его знают… А почему бы, собственно, и нет, ведь именно эти места он считает своим домом. И мальчик, похоже, не врал. Как и все остальные, Гурвин неприязненно относился к Эркки — слухи о нем ходилиотвратительные, прямо под стать его внешности. Он всегда был предвестником несчастья, словно нес с собой горе и страх. Эркки начали жалеть, лишь когда его положили в клинику. Значит, бедняга болен, пусть его хорошенько полечат. Поговаривали, что Эркки чуть не умер от голода. Его обнаружили в квартире, выделенной ему социальными службами, — обессилевший, он лежал на спине и глядел в потолок, непрестанно повторяя: «Бобы, мясо и сало, бобы, мясо и сало», — и так до бесконечности. Все это случилось уже давно, а сейчас, поглядывая из окна машины по сторонам, Гурвин в глубине души надеялся, что Эркки больше никогда не объявится. Уж слишком он отличается от остальных — такой темный, мерзкий и неопрятный, с двумя узенькими щелочками вместо глаз, которые никогда толком не открываются. Иногда складывается впечатление, что это и не глаза вовсе, а сквозные дырки, ведущие прямо внутрь черепа, к его искалеченному мозгу.

Нет, все же ленсману не верилось, что Халдис мертва. Сколько Гурвин себя помнил — поблизости всегда были Халдис с Торвальдом, так что Халдис казалась ему практически бессмертной. Он никак не мог представить, что ее маленький дом теперь опустеет, ведь он же существовал вечно. Наверняка Канник все напутал, увидел что-то и не понял, только перепугался. Может, он заметил Эркки Йорму за деревом — да от этого кто угодно испугается до смерти, так что потом будут чудиться всякие ужасы. Что уж говорить о пареньке, у которого и так нервы не в порядке и который сам вот-вот покатится по наклонной. Оба боковых окна спереди были опущены, но ленсман обливался потом. Он почти доехал — вдали показалась крыша сарая Халдис. Его всегда приводило в недоумение, как этой старой женщине удается поддерживать такой идеальный порядок в хозяйстве, можно было подумать, что она практически жила в огороде, вечно орудуя граблями или косой. Вообще-то доля правды в этом была… А вот и сам огород, и зелень в нем свежая и яркая, несмотря на засуху. У всех остальных трава пожелтела и пожухла. Лишь Халдис были подвластны силы природы. Или, возможно, она тайком поливала полянку, хотя воду в жару и запрещалось расходовать таким образом. Гурвин посмотрел на дом — низенький, с белыми стенами и красными наличниками. Входная дверь была открыта, и потрясенный ленсман увидел возле порога голову и часть руки. Он вдруг испугался и остановил машину. Видно было лишь голову и руку, но ленсман сразу же понял, что Халдис мертва. Удивительно, но мальчишка сказал правду! Гурвин медленно приоткрыл дверцу машины. Пусть Халдис была уже пожилой и рано или поздно этому суждено было произойти, но ленсман внезапно почувствовал, что остался наедине со смертью.

Гурвин и прежде видел трупы, но позабыл, насколько остро ощущаешь одиночество в подобные моменты — намного острее, чем обычно. Ощущение такое, что кроме тебя никого не осталось. Он медленно вышел из машины и короткими шажками двинулся к дому, будто стараясь отсрочить неизбежный момент. Гурвин машинально оглянулся. Сейчас от него требуется совсем немногое — подойти к телу, наклониться и дотронуться до шеи, чтобы удостовериться, что женщина действительно умерла. Хотя, судя по тому, как лежала ее голова и как торчали пальцы на побелевшей руке, сомнений тут быть не могло. Однако факт смерти нужно подтвердить. А потом он вернется в машину, вызовет «скорую помощь», свернет самокрутку и, слушая тихую музыку по радио, будет их дожидаться. Дом осматривать ни к чему. Халдис умерла естественной смертью, поэтому никаких дополнительных мер принимать не придется. Он почти подошел к крыльцу, как вдруг остановился. Ступеньки были заляпаны какой-то серой жидкой массой. Наверное, она несла что-то, упала и жидкость пролилась. Он приблизился к телу, сердце его колотилось. От увиденного у ленсмана перехватило дыхание. Несколько секунд он неподвижно смотрел на Халдис, заставляя себя поверить собственным глазам. Она лежала на спине, широко раскинув ноги. Из головы ее торчала тяпка — над левой глазницей блестел кусочек лезвия. Рот был приоткрыт, а вставная челюсть вывалилась, так что хорошо знакомое лицо исказилось уродливой гримасой. Ахнув, Гурвин попятился. Ему захотелось вытащить тяпку, но делать этого было ни в коем случае нельзя. Он резко развернулся и едва успел дойти до полянки, как его начало рвать. Прощаясь с содержимым желудка, он вспомнил об Эркки. Халдис мертва, а сумасшедший бродит где-то поблизости. Вдруг Эркки прячется сейчас за деревом и наблюдает за ним? В голове Гурвина прозвучали его же собственные слова: «О подобной смерти можно только мечтать. По крайней мере нам — ведь мы-то уже не дети».

* * *

Через час на тесном дворе было не протолкнуться. Старший инспектор Конрад Сейер рассматривал уцелевший глаз убитой. Его лицо оставалось бесстрастным. А вот лицо жертвы из-за внутренних кровотечений окрасилось в какой-то неестественный цвет. Затем он прошел в дом, поразившись царившему там порядку. И тишине. Когда он заглянул в маленькую кухню, ничто особенное не бросилось ему в глаза. Сейер проверил почту, вытащил письмо и списал адрес и имя отправителя. Он долго стоял и внимательно осматривал все вокруг. Но пока ничего подозрительного не заметил.

Работа большинства из них представляла собой ряд элементарных действий, этот день был одним из обычных рабочих дней, и все они пытались лишь выполнить свои прямые обязанности. Однако они знали, что позже, в нужный час, каждая деталь встанет на свое место. Те, кому приходилось ждать на улице, отходили в сторону и курили, а потом аккуратно убирали окурок в пачку. Ходи осторожно и не притрагивайся ни к чему. Не суетись, пропусти фотографа вперед. Это просто еще одно дело, таких будет много, и вы с ней были незнакомы. Оплакивать ее будут другие. В лучшем случае.

Гурвин стоял с сигаретой возле колодца. Он курил одну сигарету за другой с того самого времени, как начали прибывать люди. Сейчас он повернулся и посмотрел на полицейских, прислушиваясь к их голосам, — разговаривали они мало, тихо и серьезно, и слова их были проникнуты уважением к ней. К Халдис. Возможно, они представляли себя состарившимися… Ленсману казалось, что, достигнув восьмидесятилетия, все старики задумываются о смерти. О том, каково это — лежать в открытом гробу в красивой одежде, со сложенными на груди руками. Кто-нибудь сведущий в подобных делах слегка подкрасит твои щеки, чтобы пред Спасителем ты предстал во всей красе. Но с Халдис такое не пройдет. Красивой она не будет: лицо изуродовано, и поправить тут ничего не удастся. Гурвин закурил следующую сигарету и заставил себя посмотреть на деревья в лесу. Может, Эркки по-прежнему не сводит с них своего пылающего взгляда? «Почему, — подумал Гурвин, — почему пожилая женщина напугала его вдруг? Или Эркки считает врагами всех на свете? Что она такого сказала ему или сделала, что разбудило страх? За что он убил ее?» Ленсман полагал, что понять можно почти все. Во всяком случае, если захочешь. Он понимал, почему подростки так любят носиться ночами по улицам в поисках приключений и зачем они рассаживаются в машины и мчатся по городу, передавая друг другу бутылку. Скорость. Похмельный восторг оттого, что кто-то может погнаться за ними, кто-нибудь наконец обратит на них внимание. Гурвин понимал, почему мужчины идут на насилие: гнев, чувство собственного бессилия перед женщинами, которые при любом условии остаются загадкой, и, чтобы разгадать женщину, мужчине нужно сначала осторожно разбить ее скорлупу. Порой, в особо сложные дни, Гурвин понимал даже, почему люди дерутся. Но того, что видел сейчас, понять не мог. Будто какие-то странные семена прорастают в человеке, отравляя его, уничтожая все человеческое и превращая в дикого зверя. А потом такой человек все забывал. Убийство становится ночным кошмаром, далеким от жизни, даже если убийца, вопреки всем ожиданиям, вылечится, вернется к обычной жизни и ему скажут: «Видишь этот кошмар? Это сделал ты. Но ты был болен».

Ленсман посмотрел на старшего инспектора: на лице у того не дрогнул ни один мускул, порой он лишь проводил рукой по коротким волосам, будто приводя себя в порядок. Время от времени инспектор давал указания или задавал вопросы, и естественная властность его удивительно низкого голоса прекрасно сочеталась с почти двухметровым ростом. Гурвин взглянул на дом как раз в тот момент, когда тело Халдис запаковывали в пластиковый мешок. Дом опустел. Двери и окна были распахнуты, так что казалось, будто он кричит. Наверное, теперь его купит какой-нибудь городской пижон, мечтающий о небольшом лесном домике. Возможно, сюда привезут и детей — впервые за все время. Перед домом поставят песочницу и качели, а на полянке запестреют яркие пластмассовые игрушки. По огороду станет расхаживать молодежь в шокирующе открытой одежде. Может, к лучшему, что Халдис этого не увидит. Вообще-то ничего плохого в этом нет… Однако на душе у него оставался какой-то неприятный осадок, от которого ленсману никак не удавалось избавиться.

* * *

Пятое июля. По-прежнему жарко. Внезапно Конрад Сейер свернул с дороги и зашел в бар «Парк отеля». По барам он никогда не ходил. Подумав, он понял, что не был здесь со смерти Элисы, однако сейчас подобное решение было самым разумным: в баре царил полумрак и было намного прохладнее, чем на улице. Неслышно ступая по толстым коврам, он перестал наконец щуриться. Из посетителей в баре была лишь одна женщина, сидящая за стойкой. Сейер сразу обратил на нее внимание — во-первых, потому что больше никого не было, а во-вторых, из-за красного, бросающегося в глаза платья. Он посмотрел на ее профиль, пока женщина искала что-то в сумочке. Красивое платье — мягкое, облегающее, по цвету напоминает мак. А волосы светлые, густой волной спадающие на уши. Внезапно она подняла глаза и улыбнулась. От неожиданности он лишь кивнул в ответ. Она показалась ему знакомой, чем-то похожей на молодого полицейского из их отделения, чье имя Сейер никак не мог запомнить. Она ничего не пила — наверное, еще не успела заказать, а сейчас ищет в сумочке деньги.

— Добрый день, — сказал он, медленно приближаясь к ней, и, облокотившись на барную стойку, вдруг предложил, обескураженный собственной смелостью: — Сегодня очень жарко. Выпьете чего-нибудь?

Может, это жара во всем виновата?.. Или возраст? Такое случалось редко, но порой прожитые годы тяготили его. Ему было пятьдесят, и он чувствовал, будто катится в какую-то неведомую темноту. Однако женщина почему-то кивнула и опять улыбнулась. Вырез ее платья притягивал его взгляд. От вида груди под красной тканью и изящных ключиц, обтянутых тонкой кожей, у него дух захватывало. Он вдруг смутился. Да нет же — тот молодой полицейский здесь ни при чем, это же Астрид Бреннинген, которая работает в приемной у них в отделении! Какой же он идиот! Правда, Астрид на самом деле лет на двадцать старше, поэтому сейчас вроде сама на себя не похожа. Наверное, этот тусклый свет сбил его с толку.

— Да, кампари, пожалуйста. — Она игриво улыбнулась, и он полез в нагрудный карман за деньгами, пытаясь сохранять невозмутимый вид. Он никак не ожидал встретить ее здесь, да еще и в полном одиночестве. Но почему бы Астрид не зайти в бар и не пропустить стаканчик, и что плохого в том, что он ее угостит? Ведь они почти коллеги, и если до сих пор вряд ли успели перемолвиться хотя бы парой слов, то только потому, что у него не было времени остановиться и поболтать с ней. Он почти всегда спешил, и его ждали дела поважнее флирта с секретаршей. К тому же он и вообще никогда не флиртовал, поэтому никак не мог взять в толк, что на него сейчас нашло. Мелкими глотками отпивая кампари, она улыбалась, и ее улыбка показалась вдруг Сейеру до странности знакомой. Шею вдруг закололо, и, чтобы не упасть, он прислонился к барной стойке. Одежда вдруг повисла на нем мешком, а сердце бешено заколотилось. Перед ним была вовсе не Астрид Бреннинген, а его покойная Элиса! Его лоб покрылся испариной. Он никак не мог взять в толк, почему она вдруг оказалась здесь спустя столько лет? И почему она улыбается как ни в чем не бывало.

— Где ты была? — медленно проговорил он, тыльной стороной ладони утирая лоб. В этот момент он увидел собственную голую подмышку и чуть не потерял сознание. Он стоит в баре «Парк отеля» с голым торсом, на нем даже рубашки нет! Он перевернулся на бок и подтянул одеяло. А потом открыл глаза и растерянно посмотрел на лампочку. Сидящая возле кровати собака не отрывала от него взгляда. Было шесть утра. Глаза у пса, большие и блестящие, напоминали каштаны. Собака с удивительным очарованием наклонила голову и радостно вильнула толстым хвостом. Сейер попытался отогнать этот сон.

— А ты седеешь, — грубовато сказал он, разглядывая собачью морду. Шерсть вокруг носа приобрела тот же оттенок, что и его собственная шевелюра. — Сегодня никуда не пойдешь. Будешь сторожить дом. — Голос прозвучал строже, чем хотелось, будто для того, чтобы скрыть навеянное сном смущение. Сейер встал с кровати. Обиженно заскулив, пес улегся на пол с таким звуком, какой бывает, когда опускаешь на землю мешок картошки, и обиженно посмотрел на хозяина. Сейер не переставал удивляться, как у пса получается этот пронзительный взгляд. Интересно, почему зверюге весом под шестьдесят килограммов, у которой мозг размером всего с котлету, удается так растрогать его?

Отводя глаза, он отправился в душ — мылся дольше обычного, демонстративно отвернувшись от двери, чтобы еще раз показать, кто в доме хозяин.

Жару Сейер не любил, ему нравились август и сентябрь, безветренные, с темными вечерами и легкими облаками на небе, когда температура не поднимается выше четырнадцати — пятнадцати градусов.

Этим утром он решил никуда не торопиться и сначала от корки до корки прочитал газету. Убийству на Финском хуторе была отведена первая страница, и по радио эта новость тоже шла первой. И этому событию сам он собирался посвятить следующие недели работы. Завтракая, он слушал интервью с ленсманом Гурвином. Затем Сейер вывел пса на прогулку. Вернувшись, приоткрыл окно на кухне, опустил шторы и проверил, что запасной ключ по-прежнему лежит в вазе возле двери. Если он задержится, то вечером собаку будет выгуливать его любезный сосед.

В восемь утра Сейер наконец отправился на работу. Сон никак не шел у него из головы, и словно чья-то невидимая рука сжала сердце, так что оно до сих пор болело. Элиса ушла. Нет, больше чем ушла — Элисы не существует. Он уже девять лет бредет по дороге жизни в одиночестве. Его шаги тверды и решительны, он сам за собой ухаживает, сам готовит еду, и на работу его никто не провожает. Можно сказать, что такая жизнь ему даже нравится. Вообще-то ему многое нравится в подобной жизни. Или он преувеличивает? Беспомощность накатывала на него лишь иногда, как сегодня во сне. Или когда он слушает музыку по вечерам, особенно ту, которая нравилась Элисе и которую они прежде слушали вместе. Эрта Китт. Билли Холидей…

По переулку ровным потоком двигались легко одетые пешеходы. Была пятница. Впереди — долгие суббота и воскресенье, и на лицах прохожих отражались мечты о предстоящих выходных. У самого Сейера никаких планов не было, а в отпуск он пойдет лишь в середине августа. К тому же во время отпусков на работе бывает спокойно. Если, конечно, от жары люди окончательно не слетят с катушек. Жара держалась уже три недели, и сейчас, в половине девятого утра, термометр на крыше торгового центра показывал двадцать шесть градусов.

Отделение полиции находилось немного в стороне от центра, поэтому он будто плыл против течения. В толпе ему постоянно приходилось уворачиваться и отскакивать в сторону: казалось, что все вокруг двигаются в противоположном направлении, к офисам и магазинам, расположенным вокруг главной площади. Он посмотрел на безоблачное небо, и его взгляд утонул в прозрачном воздухе… А ведь за тонкой пеленой света кроется бесконечная холодная тьма. Почему он вспомнил об этом сейчас?

Время от времени Сейер посматривал на лица в толпе и ловил порой ответные взгляды прохожих. Но люди тотчас опускали глаза. Им навстречу шагал высокий пожилой мужчина, седовласый и длинноногий. Если бы их спросили о его профессии, то прохожие наверняка ответили бы, что он чем-нибудь руководит. Красиво одетый, хотя и немного старомодный. Светлые брюки, серовато-голубая рубашка и узкий темно-синий галстук, на котором, если приглядеться, можно заметить крошечную вышитую вишенку.

С собой у Сейера был большой кейс с замком и пряжкой, на которой были выгравированы буквы «КС». Обут он был в вычищенные до блеска серые ботинки. Его темные глаза, странно сочетающиеся с седыми волосами, смотрели на мир пытливо и проницательно. Однако внешность его мало о чем говорила посторонним…

Конрад Сейер родился и вырос на благословенной датской земле, и его рождение нелегко далось — и его матери, и самому Конраду. Даже сейчас, спустя пятьдесят лет, на лбу у него оставалась небольшая ямка от щипцов. Сейер часто потирал эту ямку, словно пытаясь вызвать какие-то смутные воспоминания… А еще прохожие не знали, что его мучает псориаз и что под свежевыглаженной рубашкой тело покрыто пятнами содранной кожи. А еще Сейера иногда охватывало беспокойство — в его внутренней вселенной было одно слабое место. После утраты Элисы в сердце навсегда прижилась скорбь, она росла и ширилась и в конце концов превратилась в черную дыру, которая временами засасывала с головой…

Оглядевшись, он вновь увидел вокруг толпу, и среди веселых, по-летнему одетых прохожих внимание его внезапно привлек один парень: ему было немного за двадцать, шел он быстро, стараясь держаться поближе к стенам домов. Несмотря на жару, парень надел темные джинсы и черный свитер, а обут он был в кожаные ботинки со шнуровкой. Завершал картину толстый шарф, которым парень в этот июльский зной укутал шею. Однако вовсе не одежда отличала его от других прохожих. Он ни на миг не поднимал взгляда. Шел, упорно глядя лишь себе под ноги, поэтому толпа машинально расступалась и пропускала его. Сейер заметил парня, когда тот был метрах в десяти — пятнадцати, и инспектор ускорил шаг ему навстречу. Движения у этого странного человека были резкими, а в облике чувствовалось напряжение, да и одежда вызывала недоумение, поэтому Сейер насторожился. Огромный вязаный шарф, несколько раз обмотанный вокруг шеи, напоминал клубок. Сейер проходил в этот момент мимо здания «Фокус-банка» и услышал, как дверь щелкнула. Значит, банк открылся. Может, это шарф-капюшон, который можно натянуть на голову, так что остается лишь отверстие для глаз? Через плечо парень нес расстегнутую сумку на ремне, причем правую руку он засунул в сумку, а левую спрятал в карман. Значит, если на руках у него перчатки, никто этого и не заметит…

Сейер не сбавлял ход и через несколько секунд оказался всего в паре метров от парня. Странная идея осенила вдруг его, и Сейер тоже пошел вдоль стены, разглядывая асфальт. Вот сейчас расстояние между ними сократится до минимума, интересно: уступит ему парень дорогу или произойдет столкновение? От этой мысли он даже слегка развеселился, поняв, что слишком долго проработал в полиции. Тем не менее, было в облике этого странного прохожего что-то такое, от чего Сейеру стало не по себе. Он прибавил шагу и скорее не увидел, а почувствовал, что они оказались лицом к лицу. Однако, как он и предполагал, столкновения избежали — встречный внезапно шагнул в сторону, пропуская Сейера. Значит, он вовсе не был погружен в себя. Он следил за происходящим. Возможно, он опустил голову, чтобы никто не увидел и не запомнил его лица?.. Но Сейер лицо это все равно разглядел: широкое, полное, с округлым подбородком. Прямые брови. Короткий широкий нос. И еще светлые вьющиеся волосы.

Сейер оглянулся. Парень вновь зашагал вдоль стены, только теперь еще быстрее. Прищурившись, инспектор следил, как тот идет по улице, пока парень не исчез за дверью «Фокус-банка». Прошло секунд тридцать, и дверь захлопнулась. Сейер вспомнил, как помещение банка выглядит изнутри. У него самого был в этом банке счет, на который перечисляли зарплату. За стеклянной дверью находится узкий коридорчик, сворачивающий налево. Самого помещения банка из переулка не видно, но слева от входа там находится стойка для сотрудников и столики с бланками и анкетами, а справа — четыре-пять кресел для посетителей. Когда клиентов много, за стойкой работает пять человек, но сейчас еще рано, поэтому в банке, скорее всего, сидит только один сотрудник. Выходить клиенты могут и через другую дверь, которая ведет прямо на площадь. Грабитель мог бы, например, проехать на площадь и, оставив ключ в замке зажигания, обогнуть угол, пройти через стеклянную дверь в переулок, совершить ограбление и скрыться с места преступления за считанные секунды. В переулке припарковать машину сложно — ее сразу же заметят, а вот на площади, возле входа, для посетителей банка отведена специальная парковка на четыре автомобиля. Сейер смотрел вслед прохожему и никак не мог успокоиться. Наконец, пожав в отчаянии плечами, он решительно зашагал к двери банка. Ведь ему вовсе не обязательно рассказывать кому-то о своих подозрениях… Сейер открыл дверь, прошел через тесный коридорчик и направился к стойке. В банке уже было двое клиентов — тот странный парень с сумкой и молодая девушка. Сидевшая за стойкой сотрудница водрузила на нос очки и наклонилась к компьютеру. Повернувшись спиной к двери, парень с сумкой заполнял бланк и даже не взглянул на Сейера. Похоже, он торопится…

Сейер растерянно огляделся, придумывая, зачем он мог сюда прийти. Из кармашка на стене он решительно вытащил брошюру о пенсионных вкладах и вышел из банка. «В конце концов, сколько можно!» — строго сказал он себе. К тому же он уже на несколько минут опаздывает, а приходить на работу в последний момент Сейер не любил… И он еще быстрее зашагал по переулку к полицейскому отделению. Сейер прошел мимо ювелирного магазина, цветочной лавочки и магазинчика «Пино-Пино», где Элиса покупала одежду. То красное платье, к примеру… Вскоре впереди показалась крыша отделения. Выстрел раздался, когда Сейер уже собрался перейти улицу. Стреляли неподалеку, поэтому слышно было хорошо. Кто-то вскрикнул.

Многие остановились. Несколько прохожих пожали плечами и, быстро оглянувшись, пошли дальше. Некоторые прижались к стене дома, расположенного на противоположной от банка стороне улицы. Какая-то женщина обняла ребенка, будто пытаясь защитить его, а старик, очевидно глуховатый, принялся удивленно озираться, не понимая, почему все вдруг замерли. Открыв рот, он посмотрел на Сейера, и тот бросился вниз по улице, сжимая в руке тяжелый кейс. Бегал Сейер хорошо, но из-за кейса темп сбивался. Из банка, пошатываясь, вышла женщина. Прислонившись к стене, она закрыла лицо руками. Это была сотрудница банка — Сейер узнал ее. Она медленно сползла вниз и опустилась прямо на асфальт.

— Полиция, — запыхавшись, представился он, — что случилось? Пострадавшие есть?

— Вы из полиции? — Женщина удивленно посмотрела на Сейера. — Он ограбил меня, — прошептала она, — ограбил и выбежал на площадь. А потом сел в белую машину и уехал… и девушка с ним…

От изумления Сейер вытаращил глаза:

— Что вы сказали?!

— Он забрал девушку. Вывел из банка и затащил в машину.

— То есть он взял ее в заложницы?

— Он сунул дуло пистолета ей в ухо!

Сейер оглядел площадь. Голуби возле фонтана мирно клевали крошки. Да, от голубей толку будет не много. И Сейер направился к двум паренькам, что-то оживленно обсуждавшим. Они стояли возле фонтана, откуда хорошо просматривались вход в банк и главная улица.

— Вы видели, куда он поехал?

Мальчишки умолкли и воззрились на Сейера.

— Я из полиции, — пояснил он, поставив кейс на землю.

— Ух ты! Скоро вы! — выпалил один из мальчишек, тощий, с окрашенными в два цвета волосами и солнечными очками на макушке. Волосы были темными, но посредине виднелась выбеленная прядь. Повернувшись, он махнул рукой в сторону главной улицы, которая заворачивала между зданием пожарной части и рестораном «Диамант» и вела дальше, за город.

— Он еще вытолкал оттуда девушку и затащил ее в машину.

— Какая была машина? — быстро уточнил Сейер, пытаясь отстегнуть висящий на поясе телефон.

— Белая, маленькая. Может, «рено».

— Никуда не уходите, — попросил Сейер, вытаскивая антенну телефона.

— Нам вообще-то на работу надо… — с надеждой сказал второй парень, — и никакая это не «рено». Скорее уж «пежо»…

— Значит, на работу сегодня опоздаете, — бросил Сейер, — такое бывает даже с самыми лучшими сотрудниками. На нем была лыжная маска?

— Да.

— И вельветовые брюки с черным свитером?

— Вы что, знаете его?

— Нет.

— Нас отведут в отделение?

— Да, скорее всего.

«Возможно, они в сговоре, — подумалось вдруг ему, — может, они всё спланировали заранее, а девушка — его любовница. Подставной заложник. Чтобы через тридцать секунд после открытия в банке было уже двое посетителей? Маловероятно… А преступники сейчас пошли чертовски изобретательные…»

Толпа начала понемногу расходиться, но некоторые остались, надеясь, очевидно, что ситуация прояснится. Но больше ничего интересного не происходило. Грабитель скрылся, а само ограбление заняло всего несколько секунд. Кто-то удивлялся, насколько быстро все случилось. Если у тебя нормальная машина, а сам ты неплохо знаешь окрестности, то можешь за полчаса далеко уехать. Парень с барсучьим окрасом сдвинул очки на нос:

— Но все же снято на камеру, так?

— Будем надеяться… — пробормотал Сейер. С видеонаблюдением тоже бывают проблемы.

Повернувшись, он увидел, как на площадь въехала полицейская машина. Оттуда выскочил Горан Соот. Сейер нахмурился, но следом показался Карлсен, и Сейер с облегчением вздохнул.

— Он взял в заложницы молодую женщину. И у него заряженное оружие. В банке он выстрелил в потолок.

Карлсен, не смущаясь, разглядывал мальчишку, волосы у которого напоминали по цвету шкурку барсука.

— Этих двоих нужно допросить, они видели грабителя и его машину. Заберите запись камер видеонаблюдения, и побыстрее — необходимо установить личность заложницы. Возьмите под контроль трассы Е-18 и Е-76. Свяжитесь с патрульными. Небольшой белый автомобиль, возможно, французского производства.

— Сколько он забрал денег? — Прищурившись, Карлсен разглядывал дверь банка.

— Пока неизвестно. Сколько человек мы сможем задействовать?

— Не сказать чтобы много. Скарре у ленсмана Гурвина, четверо на семинаре и еще четверо в отпусках.

— Нужно попросить о подкреплении. Самое главное — это заложница.

— Будем надеяться, что он выкинет ее где-нибудь на обочине.

— Надеяться можно на что угодно, — коротко сказал Сейер, — давайте поговорим с кассиром.

Пареньков попросили подождать возле машины, и те не возражали. Сейер с Карлсеном зашли в банк. Кассирша расположилась возле окна в кресле для посетителей, а рядом сидел заведующий банком. Во время ограбления он находился внизу, в хранилище, и о происходящем не догадывался, пока не услышал выстрела, но тогда выйти не отважился. Он поднялся наверх, лишь когда до него донесся вой сирен.

Сейер посмотрел на молодую сотрудницу банка, которая только что подверглась нападению грабителя. Лицо ее было белее простыни, а на лбу выступил пот. Однако грабитель не притронулся к ней и пальцем. Все, что потребовалось от кассирши, — это поднять руку, вытащить из ящика несколько пачек денег и положить их на стойку. И тем не менее, ясно было, что теперь жизнь ее навсегда изменится. Возможно, она даже составит завещание. Нет, накоплений у нее не много, но подобные вопросы лучше уладить, пока есть время… Сейер присел рядом и постарался, чтобы его голос прозвучал участливо.

— С вами все в порядке? — тихо спросил он.

Робко всхлипнув, она быстро ответила:

— Да. Со мной все в порядке. Просто когда я вспоминаю ту девушку… Которую он забрал… Вы бы только слышали, что́ он говорил… Я даже думать не хочу, что он с ней может сделать…

— Ну, ну… — спокойно проговорил Сейер, — не стоит опережать события. Он забрал ее, только чтобы у него было прикрытие по дороге к машине. Вы встречали ее раньше?

— Нет, никогда.

— Вы можете вспомнить, что он сказал, когда подошел к вашей стойке?

— Я могу вам дословно передать, — ответила кассирша, — это я запомню навсегда. Он подошел к девушке сзади, схватил ее за шею, под подбородком и повел к стойке, а потом толкнул на пол и поставил ногу ей на голову. И заорал мне: «Быстрее! Будешь копаться — я ее мозги по полу размажу!» А потом он выстрелил. Правда, в потолок. И обшивка разлетелась на куски… У меня в волосах гипсовая крошка… — Она вытерла рукавом пот, и Сейер молча наблюдал, как Карлсен снимает с потолка камеру видеонаблюдения и достает оттуда кассету.

— Он говорил по-норвежски?

— Да.

— Без акцента?

— Да. У него был такой тонкий голос… С хрипотцой…

— А девушка, она что-нибудь говорила?

— Нет, ни слова. Она от страха была чуть живая. И знаете, этот парень так уверенно действовал. И его будто распирала ненависть к людям. Он наверняка уже и раньше грабил…

— Это мы проверим, — перебил ее Сейер, забирая кассету, — будьте любезны проследовать с нами в отделение и просмотреть эту запись.

— Мне нужно позвонить…

— Это мы уладим.

Карлсен взглянул на женщину:

— Вы можете примерно определить, сколько денег ему отдали?

— Отдала?! — воскликнула кассирша, сердито посмотрев на Карлсена. — Да как вы можете так говорить?! Я ему ничего не отдавала! Меня ограбили!

Моргнув, Сейер закатил глаза.

— Простите, — поправился Карлсен, — я хотел спросить, какую сумму он забрал.

— Сегодня пятница, — с обидой проговорила она, — и в кассе у меня накопилось около ста тысяч.

Сейер посмотрел на приоткрытую дверь.

— Давайте возьмем показания у тех, кто видел этих двоих. Таких несколько. И тогда мы, по крайней мере, сможем составить фоторобот. — Сейер тяжело вздохнул. Ведь он и сам видел грабителя, причем довольно близко. Вот только много ли он сейчас вспомнит?

— Он приехал на белой машине. Мне показалось, что она новая… Довольно маленькая машинка… — быстро проговорила женщина, — а больше я почти ничего не видела. Машина стояла незапертая, да и ключ он, похоже, оставил в зажигании, потому что едва успел дверью хлопнуть, как машина сразу же тронулась. Он проехал прямо по площади, между двумя вазонами с цветами, а потом выехал на дорогу.

— Вероятно, автомобиль находится в розыске. И возможно, что свою собственную машину он оставил где-нибудь подальше. Может статься, этот грабитель опасен и решение взять заложника пришло к нему спонтанно. Если, конечно, заложник настоящий… Наверняка грабитель просто не ожидал, что в такое раннее время в банке окажутся и другие посетители. Да… Еще один вопрос: девушка вошла через другой вход, верно?

— Да.

Сейер посмотрел на дыру в потолке и нахмурился.

— Похоже, решительный парень. Или, возможно, его довели до отчаяния…

Наконец к банку подъехала еще одна полицейская машина, и в дверях появились двое криминалистов в рабочих комбинезонах. Подняв головы, они принялись разглядывать след от пули на потолке.

— Интересно, сколько у него осталось патронов? — спросил один из приехавших.

— Страшно даже представить, — мрачно ответил Сейер, — но парень он непростой. Сначала берет заложника, а потом палит в потолок, хотя снаружи полно людей…

— И все у него сработало как надо, — отозвался криминалист, — прохожие с места не могли сдвинуться. Он каждую деталь продумал. Ведь ограбление нужно было провернуть быстро, без заминки, чтобы никакой возни. Он был в перчатках?

— Из тонкой ткани… — кивнула кассирша.

Сейер проклинал себя за то, что поторопился, ушел из банка и не помешал парню. Хотя, задержись он там, грабитель мог бы выждать и прийти попозже. Сейер посмотрел в глаза кассирше — в них появилось особенное выражение, какое бывает лишь у тех, кто никогда больше не будет воспринимать обычную жизнь как данность. Сейер это осознавал, но до конца понять не мог.

— Ладно, — сказал он, — у нас еще много дел. Пора приступать.

* * *

Дыхание сбивалось. Он наклонился вперед, словно от этого машина поедет быстрее и он скорее исчезнет из города. Он долго вынашивал план ограбления, представляя его себе в мельчайших деталях. И допустил ошибку. Все случилось молниеносно, и деньги у него на руках, как и должно быть, однако что-то пошло не так. И ошибка его сидела рядом, на пассажирском сиденье.

По улицам сновали прохожие, но им до его белой машины не было никакого дела. Он надавил на сцепление и проехал перекресток, с ожесточением глядя на дорогу и тяжело выдыхая горячий воздух. Отъехав на квартал от банка, снял лыжную маску и внезапно почувствовал себя голым. На заложника он не смотрел, а вести машину в маске нельзя — это сразу бросится в глаза всем встречным водителям, и они непременно запомнят марку и номер его машины. Заложник опустил голову и не двигался. Они проехали свадебный салон, он сбавил скорость и, заметив слева «мерседес», постарался смотреть прямо перед собой. И лишь сейчас, спустя две минуты, когда сердце перестало бешено биться, его вдруг поразила воцарившаяся в автомобиле тишина. Он глянул на пассажира. Что-то с ним не так. К горлу подступила тошнота, а за ней накатил страх, переросший в ужас от мысли, что все еще хуже, чем он ожидал.

Черт, куда девать заложника?

Об этом он не подумал. Ему было не до этого — нужно было побыстрее исчезнуть, пока какой-нибудь прохожий не набросился на него и не сбил с ног. В газетах писали о подобных случаях — иногда людям хочется изобразить из себя героев.

— Ты видел мое лицо, — хрипло проговорил он. Его тонкий голос плохо сочетался с мощным телом. — И что нам теперь делать?

Как раз в этот момент справа показалось агентство ритуальных услуг, в окне которого стоял белый гроб с латунными ручками. Сверху лежал венок из красных и белых цветов. Пластмассовых цветов, ведь венок пролежал там уже много лет. Казалось, что пластмасса вот-вот расплавится, как и он сам. Свитер прилипал к телу, а вельветовые брюки можно было выжимать. Он резко притормозил, пропуская такси. Заложник молчал, но его плечи слегка вздрагивали, и грабитель решил, что это проявляется наконец реакция. Он с облегчением вздохнул. Ему тоже необходимо дать выход чувствам, ему нужна разрядка. Какая-нибудь паршивая разрядка, достаточно просто выкрикнуть что-то в окно. Он пытался совладать с собой, но дрожь унять не удавалось.

— Слышишь? Что нам теперь делать? — Прозвучало это убого. От страха голос сорвался на писк. Ему вдруг захотелось остаться в одиночестве, но тормозить пока рано. Сначала надо выехать за город, где никого нет, — лишь тогда он сможет выбросить эту непредвиденную обузу… И избавиться от свидетеля!

Пассажир по-прежнему молчал, и от этого грабитель занервничал еще сильнее. Одно за другим — все шло наперекосяк, а ведь он неделями продумывал план, мучаясь от бессонницы, сомневаясь и переживая. Обычно планировали другие, а он лишь исполнял обязанности водителя и потом дожидался их в машине. Чаще всего ему даже оружия не давали. Но он обещал и сегодня наконец выполнил обещание. Однако он взял заложника. Тогда, в банке, этот поступок показался ему необыкновенно мудрым. Прохожие на улице застыли как вкопанные, они даже пальцем пошевелить боялись — иначе он запросто мог открыть огонь и изрешетить заложника прямо у них на глазах. А сейчас он не знает, как поступить. И от спутника толку мало. Словно воды в рот набрал… Нет, эта тишина невыносима. Он прокашлялся:

— Одно из двух: либо ты поедешь со мной, либо я тебя выкину где-нибудь по дороге, но так, чтобы ты потом не смог дать показания.

Пассажир молчал.

— Какого хрена ты вообще потащился в банк в такую рань?! А?

Но ответа не последовало. Тогда он опустил окно и подставил ветру пылающее лицо. Мимо проезжали машины. Ему следовало прикрыть лицо и молчать, но он и сам не ожидал, что на него нахлынет такой поток чувств. Казалось, он вот-вот закипит. Он так долго этого ждал, пережил в одиночестве целую вечность, он превратился в натянутую струну, готовую в любой момент порваться, — и все ради того, чтобы потом рядом оказался вдруг посторонний. Они проехали мимо больницы, возле ортопедического отделения свернули налево, через главную улицу заехали на Эвре-Стургате и, оставив позади заброшенную аптеку, направились к центральному гаражу. Затем машина вновь повернула налево, и по старому мосту они съехали на южный берег, где начинался промышленный район. На светофоре перед железнодорожным переездом грабитель притормозил. Сначала он было решил, что успеет проскочить перед поездом, но потом передумал. Не надо привлекать к себе внимания. Стиснув зубы, он прошипел:

— Молчи и не дергайся. А то пристрелю.

Однако предупреждение оказалось излишним — заложник молчал. Посмотрев в зеркало, грабитель заметил позади красную «вольво», водитель которой барабанил пальцами по рулю. Их взгляды встретились, и он тотчас же отвел глаза и стал наблюдать за приближающимся поездом. На несколько секунд стук колес даже заглушил удары его собственного сердца. Как ни странно, пассажир сидел неподвижно, уставившись в окно. Поезд с грохотом промчался мимо, но шлагбаум был по-прежнему опущен. Грабитель повернул ключ зажигания и приготовился ехать. «Вольво» тронулась с места и подъехала ближе, почти уткнувшись в их задний бампер. По другую сторону стоял зеленый «ситроен»… Пот уже начал заливать грабителю глаза, однако шлагбаум все не поднимался. На миг ему вдруг показалось, что это полицейские и он окружен. И в любую секунду они выскочат из машин с оружием наперевес и вытащат его наружу. Он в ловушке. Развернуться на таком маленьком пятачке не получится… Почему же они не поднимают этот паршивый шлагбаум?! Поезд уже давно проехал, водитель «вольво» надавил на газ, а сам он поднял руку с пистолетом и вытер лоб. Но внезапно понял, что из «ситроена» могут заметить пистолет, и тут шлагбаум наконец начал медленно подниматься, и он осторожно двинулся через рельсы. За железной дорогой «вольво» свернула направо. Он подумал, что неплохо бы перебраться обратно через реку и проехать по противоположной стороне площади, посмотреть на полицейские автомобили и толпу зевак. Они сейчас опрашивают свидетелей, а он проедет прямо у них под носом, в каких-нибудь тридцати метрах. Такой план был ему по душе. Вот только заложник мешает… Внезапно он надавил на тормоз, и машина резко остановилась возле мусорных баков на автовокзале. Он поставил машину на «ручник».

— Я вот чего не понимаю, — он прокашлялся, — какого хрена тебе понадобилось в банке в такую рань?

Молчание.

— Ты глухой, да? Мне попался глухонемой придурок?

Заложник поднял голову, и грабитель впервые поймал взгляд его бегающих глаз. В машине было тихо. Жара усиливалась. Он попытался понять, какие чувства отражаются на бледном лице его пленника. Откуда-то издали до них донесся вой сирен, сначала тихий, потом он усилился и наконец умолк. У него вдруг появилось странное чувство, что никакого банка он вообще не грабил, что ему просто приснился удивительный бессвязный сон, во сне вокруг него бродили какие-то непонятные люди, а зачем — он так и не смог догадаться.

— Ну?! — И он направил пистолет на заложника. —Если глухого ударить, он все услышит.

Грабитель завел машину и, проехав по мосту, подъехал к банку. В сторону банка он решил не смотреть, но страх пересилил, и он украдкой взглянул влево. Возле входа стояла группа людей, среди которых выделялась высокая фигура мужчины с короткими седыми волосами.

* * *

Ему нужно расследовать убийство на Финском хуторе, а он вместо этого сидит за письменным столом, уставившись на лист белой бумаги. Прикрыв глаза, он представил лицо грабителя — ясно, будто на фотоснимке. Теперь предстояло передать эти сведения собеседнику, а это непросто.

Сколько же народу сидело здесь вот так, потея и мучаясь, пытаясь припомнить мельчайшие детали, особые приметы, цвет глаз и форму носа. Нет, память не подвела его, вдобавок Сейер считал себя очень наблюдательным, способным подмечать детали. Но сейчас он засомневался. Он точно помнил, что у грабителя светлые волосы, но вдруг понял, что светило солнце, и, возможно, от солнечных бликов волосы приобрели не свойственный им оттенок. К тому же на парне была темная одежда, поэтому волосы казались светлее, чем на самом деле… Но губы у него тонкие, это точно… А кожа немного загорелая и, кажется, покрасневшая. И одежду Сейер тоже запомнил. Телосложение у грабителя мощное, наверняка тот серьезно занимается спортом. Ростом он ниже Сейера, можно сказать, что для мужчины он вообще низкий. Сейер посмотрел на сидящего напротив художника. Прежде тот работал в газете, а в полицию попал по чистой случайности, но оказался необычайно способным, да еще и неплохим психологом.

— Сначала ты должен успокоить меня, — улыбнулся Сейер, — ведь нужно, чтобы я тебе доверял, правильно? Ты должен показать, что слушаешь меня и доверяешь мне.

Художник ехидно улыбнулся.

— Боишься что-то упустить, Конрад? Не бойся, — сухо проговорил он, — забудь, что ты начальник. Сейчас ты — свидетель.

Сейер поднял руку и выпрямился.

— Прежде всего, — начал художник, — я хочу, чтобы ты забыл лицо этого человека.

Сейер удивленно посмотрел на него.

— Забудь все детали. Закрой глаза. Попытайся представить его облик и сосредоточься на том, какое он на тебя произвел впечатление. Какие импульсы исходили от этого человека. Залитая солнцем улица. Он идет тебе навстречу. И почему-то ты его заметил. Почему?

— Он казался одержимым. Поглощенным какими-то мыслями… — Сейер закрыл глаза и представил себе облик грабителя. Однако сейчас лицо его превратилось в светлое размытое пятно. — Шагал он твердо и быстро. Ссутулившись. Упорство и страх… Почти паника… Он так боялся, что не отваживался поднять взгляд. Нет, на профессионального грабителя непохоже. Он слишком волновался.

Кивнув, художник сделал какую-то пометку в нижней части листка.

— Попытайся описать его фигуру и жесты.

— Он был не очень подвижным. Жесты почти незаметные… Но резкие. Он не размахивал руками, не косолапил и не прихрамывал. Шел вперед ссутулившись. Ноги прямые… Только плечи напряжены…

— Вспомни его телосложение, — продолжал художник, — пропорции. Руки и ноги по сравнению с торсом. Величина головы. Длина шеи. Ступни.

— Ноги и руки не слишком длинные. Скорее даже слегка коротковаты. Правда, одну руку он засунул в сумку, а другую в карман, но все равно мне так показалось… Шеякороткая и толстая. Ступни не очень большие. Меньше моих, а у меня сорок четвертый размер. Одежда на нем болталась, но, похоже, тело у него накачанное…

Художник закивал, карандаш прикоснулся к бумаге, и Сейер услышал шорох грифеля. Художник знал, что делает, и очертания вдруг наполнились движением, а фигура ожила.

— А плечи? Широкие или узкие?

— Широкие. Округлые. Такие бывают у тех, кто поднимает гири… — И добавил: — Не такие, как у меня.

— Но ты же широкоплечий.

— Да, но плечи у меня не мускулистые. Они скорее плоские и костлявые. Понимаешь?

Они засмеялись. Художника звали Ристе, но он был более известен под прозвищем Рисулёк. Низенький и пухлый, с длинными тонкими пальцами, он был лысым и носил маленькие очки с овальными стеклами.

— А голова?

— Большая. Круглая. Щеки пухлые, но не очень. Округлый подбородок. Не волевой. Никаких шрамов или ямочек.

— А какая у него посадка головы? Понимаешь, о чем я?

— Голова опущена, втянута в плечи. И еще он слегка набычился, как обиженный ребенок.

— Отлично! Это важно, — откликнулся художник, — теперь линия волос.

— Это тоже важно?

— Да. Линия волос очень сильно влияет на лицо человека. Посмотри на себя. Линия волос у тебя практически идеальная — надо лбом она прямая, а к вискам плавно закругляется. И волосы густые. Такое редко бывает.

— Вон оно что? — Сейер покачал головой. Тщеславием он не отличался, во всяком случае, сейчас линия волос заботила его в последнюю очередь. Он задумался. — Закругленная, непрямая… Возможно, с небольшим треугольничком на лбу. Парень был коротко стриженным, поэтому все это я хорошо разглядел.

К основным приметам они приближались не торопясь, и благодаря этому Сейер как нельзя лучше вспомнил облик грабителя. Да, свое дело художник знал. Сейер завороженно наблюдал, как рисунок на листе бумаги оживает — медленно, как бывает, когда проявляешь негатив.

— Так, теперь волосы.

Ристе нажимал на грифель слабо, так чтобы новые линии можно было добавить поверх старых или сбоку от них. Ластиком он не пользовался, и множество тонких черточек лишь оживляли образ.

— Кудрявые и густые, почти как у африканца. Видно, что волосы торчат, но у него была короткая стрижка. Как у меня. — Сейер провел рукой по волосам, прямым и коротким, будто щетина.

— Цвет?

— Светлые. Возможно, светло-русые, но я не уверен. Знаешь, у некоторых волосы совсем светлые, но темнеют от воды. А может, это зависит от освещения. Точно не знаю. Возможно, такого же цвета, как у тебя.

— У меня? — Рисулёк закатил глаза. — У меня вообще волос нет.

— Да, но ведь прежде они у тебя были.

— И откуда ты знаешь, какого они были цвета?

Сейер смутился. Неужели он облажался и обидел Ристе?

— Я не знаю, — ответил он, — просто предположил.

— Правильно предположил. У меня светло-русые волосы… То есть были… Все верно. А ты наблюдательный.

— Портрет похож…

— Так, переходим к глазам.

— С глазами дело плохо — я их не видел. Он шел, опустив голову, а в банке стоял, повернувшись ко мне вполоборота.

— Жалко. Но зато кассирша наверняка их видела, и после тебя я буду работать с ней.

— Жалко — не то слово. Это просто кошмар. И почему я не задержался там? Ведь в моем возрасте пора научиться доверять интуиции.

— Ну-ну, никто не может всего предусмотреть. А что по поводу носа?

— Короткий, довольно широкий. Тоже немного похож на африканский.

— Рот?

— Небольшой, с пухлыми губами.

— Брови?

— Темнее волос. Прямые, густые. На переносице почти сросшиеся.

— Скулы?

— Незаметные — все-таки лицо у него полноватое.

— Что-нибудь особое по поводу кожи?

— Нет, ничего. Гладкая, хорошая кожа. Щетины нет, усов нет. Гладко выбрит.

— Или с гормонами проблемы. А как насчет одежды?

— Вроде ничего особенного… Но все равно что-то с ней было не так…

— Что именно?

— Одежда на нем словно была с чужого плеча. Обычно он наверняка одевается по-другому. А та одежда была старомодной.

— Ладно, он, скорее всего, уже давно переоделся. А обувь?

— Коричневые ботинки на шнуровке.

— Какие у него были руки?

— Я не видел. Но, судя по телосложению, руки у него короткие и мускулистые.

— Сколько ему лет?

— От девятнадцати до двадцати четырех.

Сейер вновь прикрыл глаза и сосредоточился.

— Рост?

— Намного ниже меня.

— Все намного ниже тебя, — сухо парировал Рисулёк.

— Наверное, метр семьдесят.

— Вес?

— Телосложение у него плотное, поэтому — больше восьмидесяти килограммов. И ты забыл спросить меня про уши, — напомнил Сейер.

— И какие же у него уши?

— Маленькие, правильной формы. Мочки круглые, сережек не носит. — Откинувшись на спинку стула, Сейер довольно улыбнулся. — Ну, осталось только догадаться, за какую партию он голосует.

Художник усмехнулся:

— И какие на этот счет догадки?

— Он вряд ли вообще голосует.

— А заложницу ты видел?

— Практически нет. Она стояла, повернувшись ко мне спиной… Тебе надо побеседовать с кассиршей, — задумчиво проговорил он, — будем надеяться, что она из тех, кто хорошо переносит встряску.

* * *

Гурвину сказали, что к нему приедет старший инспектор, но рано утром в центре города произошло вооруженное ограбление, поэтому за протоколом к нему приехал обычный инспектор.

Якоб Скарре напоминал подростка из церковного хора: симпатичное лицо обрамляли светлые кудри, а полицейская форма как влитая сидела на худощавом теле. Сам Гурвин в форме чувствовал себя неуютно. А может, во всем виновата его фигура? Во всяком случае, на нем форма сидела неважно…

От цветущего вида молодого полицейского у Гурвина испортилось настроение. Ленсман невольно задумался о собственной жизни — вообще-то он довольно часто предавался подобным размышлениям, но обычно сам выбирал время для этого. Первый приступ ужаса от убийства Халдис уже отступил, и теперь ленсман стал объектом повышенного внимания, чего уже давно не случалось. В глубине души ему это нравилось. Халдис была его хорошей знакомой… Внезапно Гурвину вспомнилось, как в детстве они стучались в ее дверь и попрошайничали, а она говорила: «Вас слишком много! Когда я была молодой, лишь сильнейшим суждено было дорасти до вашего возраста!»

— Как идут дела?.. — нерешительно спросил Гурвин, поглядывая на пачку сигарет, торчащую у Скарре из нагрудного кармана. — Может, закурим? Наберемся храбрости и нарушим запрет?

Кивнув, Скарре вытащил пачку из кармана.

— Я рос рядом с Халдис и Торвальдом, — затянувшись сигаретой, Гурвин приступил к рассказу, — возле сарая у них росли земляника и ревень, и нам, детям, разрешалось всем этим пользоваться… И ведь она была совсем не старой… Семьдесят шесть лет — всего ничего… И здоровье у нее было в порядке. Как и у Торвальда, но он семь лет назад умер, кажется, от инфаркта.

— Значит, она жила одна? — Скарре выпустил колечко дыма.

— Детей у них не было, но в Хаммерфесте живет ее младшая сестра.

— Ты составил протокол? — спросил Скарре. — Можно мне на него взглянуть?

Вытащив из ящика стола пластиковую папку, ленсман протянул ее Скарре, и тот внимательно прочитал документ.

— «В настоящий момент неясно, исчезло ли что-то из дома». А вы проверили ящики и шкафы?

— Знаешь, — ответил Гурвин, — вообще-то у Халдис было много серебра. И оно по-прежнему лежало в шкафу в гостиной. И украшения в спальне тоже были на месте.

— А наличные?

— Я не знаю, сколько у нее было наличными.

— А ты не видел ее сумочки?

— Она висела на крючке в спальне.

— А бумажник?

— Бумажника мы не обнаружили.

— Некоторые берут только деньги, — сказал Скарре, — перепродавать вещи сложнее. У некоторых грабителей нет связей. Скорее всего, он не хотел ее убивать. Возможно, его что-то испугало. Может, он незаметно проскочил на кухню, когда она вышла из дома.

— А потом она вдруг зашла обратно и заметила его?

— Да. К примеру. Нужно выяснить, на месте ли деньги. Она сама ходила за покупками?

— Она редко ездила в город и всегда вызывала такси. А продукты ей привозили на дом. Раз в неделю.

— Значит, посыльный привозил ей продукты, а она расплачивалась наличными? Или у нее был счет в магазине?

— Не знаю.

— Позвони ему, — предложил Скарре, — возможно, посыльному известно, где она хранила деньги. Если, конечно, Халдис ему доверяла.

— Полагаю, что доверяла, — ответил Гурвин, набирая номер посыльного. Поговорив с ним, ленсман сообщил: — Он говорит, что бумажник она держала в металлической хлебнице, которая стоит на кухне. Знаешь, а я ведь открывал ее — там лежало полбуханки хлеба, и больше ничего не было. Посыльный говорит, что бумажник у нее из красной кожи под крокодиловую, на «молнии».

Скарре вновь посмотрел на протокол:

— Здесь говорится, что поблизости от ее дома видели человека по имени Эркки Йорма. Расскажи мне о нем. И можно ли верить словам мальчика, который видел его?

— Это под вопросом, — вспомнив Канника, ленсман улыбнулся, — но если он говорит правду, то у нас появляется потрясающая версия. Вообще-то Эркки лечился в психиатрической лечебнице в Вардене, но недавно сбежал оттуда. А вырос он в наших местах. Иначе говоря, он вполне мог сюда вернуться и, возможно, бродит теперь по лесу где-нибудь неподалеку.

— Но вот способен ли он на убийство?

— Ну, с головой у него непорядок.

— Расскажи о нем. Кто он вообще такой?

— Молодой парень, примерно твоего возраста. Родился в Финляндии, в Валтимо. У родителей помимо него была еще младшая дочь. Он всегда был со странностями. Я уж не знаю, какой ему поставили диагноз, но живет он в своем мире. И так уже много лет.

— А он опасен?

— Этого мы не знаем. О нем столько слухов ходит, и я сомневаюсь, что все они правдивые. Он уже почти ходячая легенда, им по вечерам детей пугают, чтобы побыстрее загнать домой. Я и сам так поступаю.

— Но его отправили в лечебницу против воли. Следовательно, считают опасным?

— Наверное, он в первую очередь представляет опасность для себя самого. Просто каждый раз, когда в деревне происходит что-то плохое, во всем винят Эркки. И так было всегда, с самого его детства. А если его не обвиняют, то кажется, будто он жалеет, что не может взять на себя вину. И ради чего только он так себя ведет?.. И еще он разговаривает сам с собой.

— То есть он явно психически нездоров?

— Наверняка. И неудивительно, что именно Эркки появился возле дома Халдис в тот самый день, когда ее убили. Нечто подобное и раньше случалось. Однако его вину никогда не удавалось доказать. Он лишь бродит по окрестностям, будто дурное предзнаменование. Как та черная птица, которая в сказках предвещает смерть. Прости, я что-то отвлекся… — Гурвин вздохнул. — Я просто пытаюсь описать его так, как описал бы любой другой местный житель…

— И давно он заболел? — Скарре стряхнул пепел в стаканчик из-под кофе.

— Точно не знаю, но, похоже, он всегда таким был. Он всегда отличался от других. Такой странный. И людей чурается. У него никогда не было друзей. По-моему, он в них и не нуждался. Мать умерла, когда Эркки было восемь лет, и это, наверное, тогда и началось. После смерти матери отец увез Эркки с сестрой в Штаты, в Нью-Йорк, где они прожили следующие семь лет. Ходят слухи, что там Эркки отдали на обучение к волшебнику.

— К волшебнику? — улыбнулся Скарре. — То есть к фокуснику?

— Точно не знаю. Видимо, это кто-то наподобие колдуна. А когда они вернулись в Норвегию, поползли слухи, что Эркки обладает особым даром: якобы если он захочет чего-то, то это обязательно произойдет.

— Ну надо же! — Скарре недоверчиво покачал головой.

— Ты, конечно, будешь смеяться, но даже те, у кого котелок варит получше, чем у нас с тобой, могут много странного порассказать про Эркки Йорму. Например, Торвальд Хорн рассказывал, что, учуяв Эркки, собака у них начинала рычать, причем довольно задолго до появления самого Эркки. Пес будто издалека его чуял. Вообще-то пахнет от Эркки неприятно, он такой неопрятный. Рассказывают, что, когда он шел по дороге, лошади разбегались в стороны. Что рядом с ним останавливались часы. А электрические лампочки взрывались. И еще, что двери захлопывались сами собой. Эркки — словно ветер, который налетит вдруг откуда ни возьмись и развеет по воздуху листву. Да вдобавок и смотрит он так, будто пришел из другой вселенной, более развитой… Ты уж извини, — опомнился Гурвин, — что я о нем только плохое рассказываю. Но никакого оправдания ему я найти не могу. Эркки — человек во всех смыслах неприятный и мерзкий.

— Ладно, пусть Эркки — прекрасный фокусник, или притворщик, или же больной, — задумчиво проговорил Скарре, — но этого недостаточно, чтобы обвинить его в убийстве. Мы свяжемся с клиникой и поговорим с его лечащим врачом. Он наверняка сможет прояснить некоторые моменты. И мы в любом случае должны отыскать Эркки и узнать, что он там делал. А отпечатки пальцев на тяпке совсем плохие?

— Там отпечатки пальцев самой Халдис и два чужих, но смазанных. Вообще-то это довольно странно. Черенок у тяпки из стеклопластика, и ее собственные отпечатки прекрасно видны. Он не мог протереть тяпку, не смазав их. Но в доме мы тоже обнаружили множество отпечатков, а на крыльце — кровавые следы от обуви, и еще в коридоре и на кухне. Возможно, это следы от кроссовок. Рисунок на подошве очень четкий, надеюсь, он нам пригодится. Криминалисты подготовят слепки. Значит, убийство произошло в коридоре. Халдис стояла, повернувшись спиной к крыльцу, а убийца вышел к ней из дома. Может статься, в руках у Халдис была тяпка, а он выхватил ее. И, по идее, он должен был оставить целую кучу отпечатков. Не понимаю, зачем ему понадобилось убивать ее. Запросто мог взять деньги и сбежать, если, конечно, он полез к ней за деньгами. И Халдис не догнала бы его… Но я хорошо знал Халдис — она была упрямой. Готов поспорить, что она встала в дверях и решила его не выпускать. Я прямо так и представляю себе, — тихо сказал он, — как ее распирает праведный гнев.

— Но он мог пойти на убийство еще и потому, что Халдис узнала его. И боялся, что она на него заявит.

— Верно, — задумчиво согласился Гурвин, — а с Эркки они были знакомы. И когда он сбежал из клиники, то наверняка оказался на мели. Ему нужны были деньги.

Скарре кивнул.

— Но вряд ли ему досталось много, — продолжал ленсман, — она едва ли хранила в доме наличные. Все-таки жила она одна.

— Да. Но людей вокруг не было, поэтому она, скорее всего, не очень боялась, что ее ограбят. С ней прежде не происходило ничего подобного?

— Нет. К тому же она была смелой. Не удивлюсь, если она первой набросилась на него, размахивая тяпкой.

— В таком случае она могла и ранить убийцу.

— Ты видел фотографии ее тела?

— Да, я их просмотрел.

— Довольно неприглядное зрелище, правда?

Скарре мельком вспомнил снимки, которые ему прямо с утра пораньше сунули под нос, и почувствовал дурноту.

— А где живет отец Эркки Йормы?

— Он вернулся в Штаты.

— А сестра?

— И она тоже.

— Они не общаются с ним?

— Нет. Они бы не против, но Эркки сам не желает их видеть.

— Ты не знаешь почему?

— Считает их недостойными себя.

— Вон оно что…

— Он полагает, что лучше всех остальных. Эркки живет в собственном мире, и законы там другие. В том мире он хозяин. Это сложно объяснить. Надо его увидеть — и тогда все поймешь.

— Но Эркки, очевидно, в отчаянии? Ведь он тяжело болен…

— В отчаянии? — переспросил Гурвин, будто подобная мысль никогда не приходила ему в голову. — Ну, тогда он отлично притворяется.

— Мы объявили его в розыск. — Скарре кивнул в сторону дороги: — Свозишь меня туда? Хочу осмотреть ее дом.

Гурвин снял со спинки стула куртку и на секунду остановился.

— Возьмем «субару», — тихо предложил он, — дорога там жутко крутая.

Лес вокруг дома Халдис казался еще более густым, чем обычно. Деревья будто выпрямились, в последний раз отдавая дань почтения женщине, которая поддерживала здесь жизнь. Во дворе перед домом всегда царил порядок, она никогда не оставляла там инструменты или тачку и одежду никогда не бросала на завалинке, однако сейчас двор выглядел по-особому пустынным. Жизнь словно покинула его. Цветы под окном кухни уже увяли — зной спалил их всего за сутки. Кровь с лестницы смыли, однако на ступеньках по-прежнему виднелось темное пятно. Скарре посмотрел в сторону леса.

— А что здесь делал мальчик?

— Стрелял ворон из лука.

— И ему разрешили?

— Нет конечно. Он сам себе хозяин. Мальчишка живет в приюте.

Скарре сразу все понял.

— И он узнал Эркки?

— Да. Эркки легко узнать. Мальчишку мне жаль: сначала он обнаружил тело Халдис, а потом заметил за деревом Эркки. Когда прибежал ко мне, я думал, у него сердце из груди выпрыгнет. Он, скорее всего, боялся, что окажется следующей жертвой.

— А Эркки понял, что его заметили?

— Мальчишка полагает, что да.

— Но Эркки не пытался ему помешать?

— Видимо, нет. Он убежал в лес.

— Давай зайдем в дом.

Гурвин прошел вперед и отпер дверь. Они оказались сначала в маленькой прихожей, откуда попали на кухню. Ступая по покрытому линолеумом полу, Якоб Скарре оглядел чистую кухоньку, и образ Халдис Хорн приобрел явственные очертания. Начищенные до блеска медные кастрюли. Старомодная раковина с обтянутыми зеленой резиной краями. Старый холодильник. Вчерашняя газета на подоконнике. Все вокруг криминалисты вымыли и пропылесосили. Скарре приоткрыл хлебницу.

— Где вы обнаружили посторонние отпечатки пальцев?

— На дверной ручке и на косяке кухонной двери. На хлебнице только отпечатки Халдис. Если те, другие, отпечатки оставил убийца, то почему на тяпке они такие плохие? И почему на хлебнице нет его отпечатков? Как ему удалось достать оттуда бумажник, не оставив никаких следов, хотя на двери отпечатки есть? Непонятно…

Скарре зажмурился.

— Но ведь в дом заходили и другие люди? Они тоже могли оставить отпечатки…

— Здесь почти никого не бывало. И, кстати, мы нашли письмо, — сказал Гурвин, — оно отправлено на этой неделе из Осло. «На днях заеду. Пока. Кристофер».

— Родственник?

— Мы пока не знаем. Но, по-моему, Халдис была знакома с убийцей. И статистика тут на моей стороне. Естественно, он испугался.

— Да, люди вообще существа нервные.

Скарре прошел в гостиную, где стояло кресло-качалка, а на нем лежал пушистый плед. Он поднес плед к носу и осторожно понюхал, вдохнув запах мыла и камфары. Вдруг в нос его кольнул прилипший к пледу волос. Двумя пальцами Скарре снял волос с ткани — длиной тот был около полуметра, а цветом напоминал серебро.

— У нее были такие длинные волосы? — изумленно спросил он.

Гурвин кивнул:

— В молодости она слыла красавицей. Мы были детьми и этого не понимали — просто считали ее пухленькой и милой. Вон там висит ее свадебная фотография.

Скарре подошел поближе. Халдис Хорн в свадебном платье могла любого свести с ума.

— Это платье сшито из парашютной ткани, — пояснил Гурвин, — а фата — из старой английской занавески. Халдис сама об этом рассказывала, а мы тихо слушали, как и полагается детям: нам хотелось отплатить за землянику и ревень. — И, резко развернувшись, ленсман вышел на кухню.

— А где здесь спальня? — крикнул Скарре.

— За зеленой шторой.

Скарре отодвинул штору и заглянул внутрь. Спальня представляла собой узкую маленькую комнатку, в которой стояла кровать с высокой спинкой. Та часть, на которой прежде спал Торвальд, была аккуратно заправлена. Из окна спальни просматривались лес и задняя стена сарая. Над кроватью висело стихотворение в рамке.

Внизу кто-то — возможно, сама Халдис — синими чернилами подписал: «Как страшно!» Улыбнувшись, Скарре заметил вдруг, что ленсман вышел из дома. Он пошел следом, шаря глазами по траве в надежде обнаружить что-нибудь важное, что другие упустили. Окурок, обгорелую спичку, все что угодно. Он посмотрел на дом — прямо под окном кухни деревянная обшивка была пробита. Пробоину заделали, но след все равно был заметен.

— Это произошло в день смерти Торвальда, — сказал Гурвин, показав на щель. — Халдис была на кухне, а Торвальд сел в трактор. Халдис помахала ему — мол, скоро обедать, — и ей вдруг показалось, что трактор едет чересчур быстро, будто Торвальду захотелось тряхнуть стариной и покрасоваться перед женой. С жутким ревом трактор проехал по тропинке и в следующий миг врезался в стену. Халдис кинулась к кабинке и увидела, что муж упал ничком на руль. Он умер мгновенно.

Скарре вновь взглянул в сторону леса.

— Как считаешь, где нам искать Эркки?

Прищурившись, Гурвин посмотрел на солнце.

— Он, скорее всего, бродит где-то поблизости. Ночует где придется. В свою квартиру он не возвращался, по крайней мере пока. Возможно, он по-прежнему в лесу.

— И дальше жилья нет?

— Можно сказать, что нет. Четыреста тридцать квадратных километров леса. На той стороне холма есть летние дома. И кое-где в лесу есть участки, прежде принадлежавшие финнам, на некоторых из них сохранились пастушьи домики. Осенью туда захаживают охотники или ягодники. Эркки выносливый и может много пройти, но бесцельно шататься по лесу довольно утомительно. Возможно, он вообще спрятался в больничном подвале и сидит там. Или поймал попутку и сейчас едет в Швецию. Или домой в Финляндию. Он бродяга.

— Если он действительно такой странный, заметить его несложно.

— Хм… Несложно… Эркки осторожный, он способен появиться откуда ни возьмись, когда никто его не ждет.

— У нас прекрасные собаки-ищейки, — с надеждой сказал Скарре. — Не знаешь, он принимает лекарства?

— Лучше уточни в клинике. А это тебе зачем?

Скарре пожал плечами:

— Просто думаю, что может случиться, если он вдруг перестанет их принимать.

— Возможно, тогда его внутренние голоса возьмут верх.

— Ну, у всех у нас есть внутренний голос, — улыбнулся Скарре.

— К несчастью, да. — Гурвин кивнул. — Но не все мы ему подчиняемся.

Гурвин поехал по лесной дороге. Из-под колес поднималось облако пыли.

— Где бы Эркки ни появился, там обязательно происходит что-нибудь жуткое, — резко сказал он, — а его мать умерла, когда Эркки было восемь лет… Я уже упоминал об этом?

Скарре кивнул.

— Она упала с лестницы и расшиблась насмерть. Эркки взял на себя вину за ее смерть.

— Взял на себя вину? Как это?

— Он пугал этой историей других детей, и от страха те перестали с ним видеться. По-моему, он этого и добивался. Еще через несколько лет возле церкви нашли труп одного пожилого мужчины. По официальной версии, он свалился со стремянки. Но люди видели рядом с телом Эркки. Понимаешь, не важно, связан он со смертью Халдис или нет, — деревенские уже все для себя решили. И если тебе интересно мое мнение, я с ними согласен. Оглядись — здесь нет жилья. Посторонним никогда не придет в голову бродить по окрестностям. А Эркки вырос здесь, он хорошо знает наши места.

— Но зачастую бывает, — медленно начал Скарре, стараясь, чтобы его голос не звучал чересчур назидательно, — что люди преувеличивают, когда рассказывают о том, что якобы натворил какой-нибудь душевнобольной. Многие страдают от предрассудков. От страха и невежества. Но тебе-то следует трезво смотреть на вещи. Ты знаешь Эркки и был знаком с Халдис. Когда это дойдет до журналистов, они выставят Эркки настоящим чудовищем.

Гурвин взглянул на Скарре.

— Все это слишком сложно… Он одиночка, старается избегать людей и почти никогда ни с кем не разговаривает, поэтому мы не знаем, кто он такой. Каков он на самом деле…

— Он болен, — сказал Скарре.

— Да, так говорят. Но мне по-прежнему неясно… — ленсман покачал головой, — не понимаю, как какие-то голоса могут проникнуть в сознание и толкать человека на поступки, о которых он сам потом забывает.

— Мы не можем утверждать, что это — его рук дело.

— У нас есть отпечатки пальцев и следы на полу. Пусть он чокнутый, который помнит лишь то, что ему захочется. Но от улик никуда не деться. И на этот раз улики у нас есть.

— Похоже, вам все же хочется повесить убийство на Эркки? — Голос Скарре звучал совершенно безобидно, и ленсман ничего не заподозрил.

— Было бы неплохо. Мы все тут вздохнули с облегчением, когда его наконец упекли в лечебницу по пятому параграфу. Мы в кои-то веки точно знали, где он находится. А сейчас он бродит по округе и разговаривает сам с собой. О господи… Пока он на свободе, мои дети не будут гулять до темноты.

— Возможно, Эркки боится еще сильнее, чем твои дети, — тихо предположил Скарре.

Сжав губы, Гурвин надавил на педаль газа.

— Ты не из наших краев. И не знаешь его…

— Верно, — с улыбкой согласился Скарре, — но должен признать, что ты пробудил во мне любопытство.

— Ты так свято веришь в людей. Просто счастливчик, — сказал Гурвин, — но не забывай, что Халдис мертва. Кто-то убил ее. Пришел туда, взял тяпку, замахнулся и всадил лезвие прямо ей в глаз. Эркки это или кто другой, я жалею лишь о том, что он имеет право на защиту. Хотя поступок его ничем нельзя оправдать…

— Никто не собирается оправдывать его, — возразил Скарре, — но человека следует защищать. И к тому же точная причина смерти нам неизвестна. У тебя в машине можно курить?

Кивнув, Гурвин тоже принялся искать сигареты.

— А начальник твой — расскажи, какой он.

Скарре улыбнулся — обычная история, когда речь заходит о Конраде Сейере.

— Строгий. Немного властный. Замкнутый. Очень толковый. Видит на пять метров вглубь. Скрупулезный, терпеливый, надежный и выносливый. Слабое место — маленькие дети и пожилые женщины.

— Но не молоденькие?

— Он вдовец, — Скарре посмотрел в окно, — единственной клятвой в его жизни было оставаться с ней, пока смерть их не разлучит. Но Сейеру кажется, что в клятве говорится и о его собственной смерти тоже.

* * *

Сейер вглядывался в серый монитор: помещение банка, стойка, выходящее на площадь окно. Лучи солнца, от которых запись теряет четкость. Он просмотрел всю ее от начала до конца, но качество оказалось неважным. Узнать кого-то по ней было невозможно. И машина как сквозь землю провалилась. Они перекрыли все трассы, но маленького белого автомобиля не обнаружили. Возможно, грабитель давно бросил машину, а может, перебрался на южный берег, вернулся в центр города и спрятал автомобиль где-нибудь там. В глубине души Сейер надеялся, что заложницу он отпустил, но уверенности не было. Откинувшись на спинку стула, он вытянул ноги, ослабил узел галстука и закатал рукава. Рубашка совсем измялась…

Полицейские уже по всей форме допросили кассиршу, заведующего банком и остальных свидетелей, оказавшихся поблизости, когда грабитель выскочил наружу. Собственные показания Сейер тоже записал и едва голову не сломал, пока пытался вспомнить детали. Полицейский художник слушал и кивал, и портрет вышел на славу. Сейер сам признал, что сходство получилось удивительным. По крайней мере, вначале ему так показалось. А потом он засомневался…

В дверь постучали, и Сейер выпрямился. На пороге появились Скарре с ленсманом Гурвином. Ленсман с любопытством разглядывал Сейера.

— Говорят, у вас один парень взял заложницу… — Повертев в руках солнечные очки, Гурвин уселся на свободный стул. Теперь они поменялись ролями, это его вызвали в отделение, а перед ним сидят серьезные ребята, работающие с новейшим оборудованием.

— Вот, просматриваю нашу бесполезную запись, — мрачно проговорил Сейер, — качество никудышное.

— А можно нам тоже взглянуть? — спросил Скарре.

— Конечно. Надевайте очки, если у вас они есть. — Он запустил кассету и приготовился услышать изумленные возгласы. Вот стойка. Вот выходящая на площадь дверь открывается, и внутрь заходит девушка. Она неуверенно осматривается и направляется к брошюрам. А всего через пятнадцать секунд появляется грабитель — увидев, что в банке уже есть посетитель, он резко останавливается, но потом хватает какой-то бланк и начинает заполнять его. Дверь открывается в третий раз, и коллеги изумленно ахают — все как он и ожидал.

— Елки-палки! — воскликнул Скарре. — Конрад, это же ты! — И он удивленно воззрился на начальника.

Сейер засмеялся. Гурвин переводил недоуменный взгляд с одного полицейского на другого.

— Ясное дело, это я. Я как раз шел на работу и в переулке заметил подозрительного парня. Я оглянулся и увидел, что он зашел в банк. Поэтому и двинулся следом.

— А что потом?

— Сами видите: я вошел, осмотрелся, заметил девушку. Мне показалось, что там все в порядке, и я ушел. — Сейер расстроенно взглянул на них. — Я просто-напросто взял и ушел оттуда.

Скарре расхохотался, а Гурвин почувствовал, как ему недостает подобных коллег.

— И как только я вышел оттуда, он начал действовать. Смотрите внимательно: вот он приближается к ней и хватает. Вскоре раздался выстрел.

Открыв рот, Гурвин моргнул и недоверчиво уставился на них.

— Нам нужно отыскать эту девушку, — сказал Сейер, — если мы не спасем ее, боюсь, у грабителей пойдет мода на заложников. А хуже ничего не придумаешь… Но запись такая отвратительная, что опознать девушку практически невозможно, даже если близкие заявят сегодня о ее исчезновении. И тем не менее, — перемотав запись, Сейер вновь начал просматривать ее, — что-то здесь не так…

— И что именно? — решил уточнить Скарре.

— Реакция самой заложницы. Или, точнее, отсутствие реакции. Она не кричит, не машет руками. Словно она в трансе. Или же происходящее не удивляет ее. Будто она ожидала этого. Возможно, они в сговоре.

Скарре удивленно посмотрел на Сейера.

— Возможно, они всё спланировали заранее. Может, она — его подружка.

— Вряд ли она его подружка, — пробормотал Гурвин, не отрывая взгляда от монитора, — заложник — мужчина. И зовут его Эркки Йорма.

* * *

Мысль эта пришла к нему внезапно, отозвавшись в голове тупым толчком. Он взял в заложники чокнутого!

Он ехал как мог быстро, но старался не привлекать к себе особого внимания и не отрывал взгляда от зеркала заднего вида. Сердце по-прежнему колотилось, тело было напряжено, а дыхание — прерывисто, из-за чего голова начинала кружиться. Он глянул исподлобья на пассажира:

— Ты мне не ответил: чего ты делал в банке в такую рань?

В голове у Эркки загрохотала барабанная дробь — грохот был ужасным и сбивчивым. Эркки не ответил. Сжимая и разжимая кулаки, он разглядывал пол, будто пытался отыскать там что-то. Барабанная дробь поглотила слова. Главное — не шевелиться. И ничего не говорить. Покачиваясь, Эркки прикрыл глаза.

— Я спрашиваю: какого хрена ты потащился в такую рань в банк?!

Его резкий голос достиг наконец сознания Эркки. Парень напуган… Отметив это, Эркки начал формулировать ответ. Нестор прислушивался к его мыслям — он должен одобрить ответ, прежде чем Эркки произнесет его вслух. Поэтому нужно время… Нестор — очень въедливый. Нестор бывает…

— Ты чего, глухой?

«Глухой? Я?» — подумал Эркки. Новый вопрос — значит, нужен еще один ответ. Эркки на время прекратил обдумывать первый вопрос и занялся вторым. Нестор прислушивался. Пальто молчало. «Нет, — решил Эркки, — слышу я хорошо. Мне слышно, как в его венах пульсирует кровь. Прямо сейчас давление у него поднялось, и он изо всех сил старается наладить контакт. Но разве можно отвечать, не продумав хорошенько ответ? Ведь уважение — это когда, прежде чем ответить, долго собираешься с мыслями. Но, с другой стороны, заслуживает ли он уважения? Хотя бы за что-то?»

Отнять у молодой женщины деньги — не великое достижение, во всяком случае, по мнению Эркки. К тому же этот человек вооружен. Однако, скорее всего, он просто перевозбудился из-за собственного подвига, даже щеки надулись, вот он и хочет разрядить обстановку.

— Да ответишь ты или нет наконец?!

У него был красивый тенор, но барабаны заглушали его, перемешивая слова и придавая им дребезжащий отзвук. «Жаль… — подумал Эркки. — Мужчинам отчего-то плевать на собственный голос… Их больше заботят мускулы. И прическа. И хорошо сидящие джинсы. Совершенно убогие интересы». Эркки понял, что может довести взрослого мужчину практически до белого каления, и для этого ему даже и делать ничего не приходится. Нужно лишь молчать. Люди не любят, когда им не отвечают. Когда они не могут выяснить, кто ты. Каков ты на самом деле. Эркки молчал.

Дышал грабитель тяжело, от напряжения у него даже волосы намокли. Взглянув в зеркало, он сбросил скорость, съехал на обочину и остановился, но двигатель глушить не стал. Посмотрел на Эркки и прошипел:

— Мне нужно раздеться. И не думай сбежать!

Сбегать Эркки не собирался. Пистолет в руках грабителя ему не нравился — от его дула будто исходил невидимый луч. Но теперь грабитель положил пистолет на приборную панель и, не снимая перчаток, стащил с себя свитер и вельветовые брюки. Двигаться в тесной машине было нелегко. Стягивая штаны, он пыхтел и чертыхался, а когда все же справился с брюками, пот тек с него градом. Под теплой одеждой у него оказалось что-то наподобие маскарадного костюма. Так решил Эркки. Из глубины Подвала доносился хохот Нестора. Под брюками были поддеты яркие бермуды с фруктами и пальмами, а под свитером — голубая майка с утенком Дональдом. Наклонившись к Эркки, он открыл бардачок, вытащил оттуда солнечные очки и водрузил их себе на нос. Эркки не мог глаз отвести от такой прекрасной маскировки. Хотя мускулистое тело довольно странно смотрелось под цветастой майкой… Теперь грабитель старался сдерживаться.

— Ты все равно ни черта не понимаешь, поэтому просто заткнись и молчи! Молчи, если тебя не спрашивают!

Но Эркки и так ничего не говорил. На нем была кожаная куртка и темные брюки, но он даже не вспотел. Он старался не шевелиться — когда не двигаешься, тебя почти не видно.

— Фу, ну и воняет от тебя! — Грабитель с отвращением фыркнул и еще ниже опустил окно. Эркки не понял, ожидают ли от него ответа или же парню просто захотелось выпустить пар. И на всякий случай Эркки вновь промолчал. К тому же Нестор как раз начал напевать красивый псалом, поэтому нужно наслаждаться мгновением, пока Нестор в хорошем расположении духа. Эркки не задумывался о будущем или настоящем, его силы уходили на то, чтобы закрыться в себе, отгородиться от чужого — от этого человека, от происходящего, от пистолета. И лишь кулаки сжимались и разжимались быстрее и быстрее.

— Прекрати дергать руками! — резко приказал грабитель. — Выглядит отвратно! Черт, да от этого спятить можно!

Тогда Эркки начал раскачиваться. Как здесь стать невидимкой, если рядом сидит грозовая туча, которая все никак не рассеется. Эркки отвернулся и посмотрел в окно. Барабанная дробь надоела ему, и он слегка пошевелил рукой, будто отмахиваясь от нее.

— Тебя, наверное, деньги не интересуют, — сказал грабитель, немного успокоившись, — ты хоть понимаешь, зачем они вообще нужны?

Эркки вслушивался: голос звучал тише, на этот раз удивительно ясно, а в вопросе послышалось любопытство. Интересуют ли его деньги? В какой-то степени да. Но у него уже есть несколько крон — во внутреннем кармане. Поэтому можно ответить да, а можно и нет. Что же ему сказать?

— По-моему, ты сбежал из психушки. Там, должно быть, непросто. Многие сбегают, а потом возвращаются, поджав хвост. Так ты один из них, да?

«Один из них…» Вопрос почти растрогал Эркки: парню так хотелось узнать, кто же он такой… Эркки вновь прикрыл глаза. Где-то позади него медленно стирались очертания города. Злые намерения? Или никаких? Эркки понял, что не может определить его место. «Бобы, мясо и сало, — подумал он, — кровь, пот и слезы». Он встревожился. Дорога поднималась в гору. Там, впереди, на самой вершине холма, слева будет смотровая площадка. Эркки узнал окрестности: по этой дороге он бродил много лет. Они заехали в туннель, и в салоне стало вдруг темно. Водитель занервничал, будто опасаясь, что Эркки нападет на него. В правой руке он зажал пистолет, а солнечные очки немедленно снял. Потом они выехали из туннеля, и Эркки заморгал. Еще километр — и они уткнутся в платный шлагбаум, причем отдельного подъезда к автомату там нет, и водителю придется либо выйти и заплатить, либо на полном ходу врезаться в шлагбаум, деревянную палку с красными и белыми полосами. Видимо, водитель тоже об этом подумал, потому что он сбавил скорость и прорычал:

— Ты давай без фокусов!

Но ничего подобного Эркки и в голову не приходило, он лишь старался сидеть не шелохнувшись, стать невидимкой, однако тело его жило собственной жизнью и слушаться не желало. Грабитель слегка надавил на тормоз. Он принял решение. Резко свернув влево, он двинулся к смотровой площадке. Эркки не знал, зачем они туда едут, но машин на дороге нет, пока еще слишком рано, и они скорее всего никого там не встретят. Крепко сжав пистолет, грабитель вытер кулаком пот со лба. Машина карабкалась вверх по проселочной дороге, а из-под колес летели песок и пыль. Далеко внизу виднелась трасса с блестящими, словно игрушечными, автомобильчиками. Вновь резко повернув, он подъехал к ограде. Отсюда было видно шлагбаум. Они посмотрели вниз одновременно. Возле шлагбаума стояли две полицейские машины. Грабитель ахнул и, стиснув зубы, с шипением выпустил воздух. Он включил задний ход и отъехал от ограды, а потом остановил машину и принялся постукивать пистолетом о руль. Его охватило смятение — Эркки слышал это. Парень вот-вот взорвется, пот ручьями стекал по лбу, а сердце работало на полную мощность. Если сейчас перерезать ему сонную артерию, то кровь брызнет с такой силой, что запачкает и шлагбаум, и полицейских.

— Ладно, приятель. Какие есть предложения?

«Приятель»… Убожество какое… Бедняга совсем растерялся. Нет, это невыносимо, Эркки захотелось сбежать оттуда. Осторожно скосив глаза, он посмотрел на лес и заметил что-то вроде тропинки. Эркки проделал это почти незаметно, но грабитель все видел. Он зорко следил за Эркки. К грабителю вновь вернулась способность трезво рассуждать, он завел машину, развернулся и заехал в лес. Сначала дорога была достаточно широкой, и ему удалось углубиться метров на пятнадцать — двадцать в лесную чащу, где дорога превращалась в хорошо натоптанную тропинку. Теперь машина была скрыта густыми кустами, и с площадки ее видно не было. Перегнувшись через спинку кресла, грабитель взял с заднего сиденья сумку.

— Дальше пойдем пешком.

Эркки не двигался. Грабитель вышел из машины, подошел к дверце со стороны Эркки и махнул пистолетом.

— Пойдешь вперед. Дорога сухая, идти будет легко. Переждем в лесу до ночи. Они скоро уйдут, у них и так людей не хватает. Давай же! Шевелись!

Не шевелиться. Ничего не говорить. Он услышал, что Пальто проснулось и заколыхалось, а Нестор начал пересказывать ему последние события. Они так смеялись, что тело Эркки задрожало, и он приложил руку к груди, чтобы унять дрожь.

— Да что с тобой такое?! Прекрати придуриваться! Меня все равно не обманешь! Давай выходи из машины!

Эркки медленно вылез наружу. Грабитель открыл багажник и заглянул туда. На какой-то безумный миг Эркки решил было, что сейчас его запрут в тесном багажнике, где ничего не видно и невозможно двинуться. Однако грабитель лишь нагнулся и вытащил из багажника какой-то сверток. Он развернул сверток, который оказался куском пленки, и огляделся. Зеленая листва. Зеленая пленка. Грабитель посмотрел на Эркки.

— Накрой-ка тачку вот этим. Там внизу крючки — зацепишь за них. И тогда тачку будет не видно. Чем позже они ее найдут, тем лучше. — И парень бросил пленку Эркки. Тот сжал зеленый сверток в руках — пленка была тонкой и гладкой, держать ее было сложно, выскользнув из рук, полотнище упало на землю.

— Шевелись. Сначала развернешь ее, а потом накроешь машину.

Разложив зеленую пленку на земле, Эркки принялся разглаживать ее. К каждому углу полотнища была пришита веревочка с металлическим крючком. Приподняв один край, Эркки накинул его на машину, но полотнище сползало. Он впервые прикасался к подобной мерзости — эта зеленая гладкая пленка казалась ему просто отвратительной.

— Да ты совсем косорукий!

Эркки снова взялся за дело, постоянно ощущая, как дуло пистолета упирается ему в бок. Он забросил наконец пленку на крышу, но, когда начал подтягивать края, она вновь сползла. Видя, что Эркки никак не может справиться, грабитель громко фыркнул и, засунув пистолет за пазуху, сам схватил пленку и за несколько секунд набросил ее на машину. Затем он вновь вцепился в пистолет.

— Нет, надо тебя отправить обратно в психушку, причем побыстрее. Интересно, ты одеться-то сам можешь? Или ты вообще не раздеваешься никогда? Похоже на то… Ладно, давай быстрее, пошли.

Наконец-то Эркки сможет идти! Ходит он хорошо, может идти несколько часов подряд. Покачиваясь, он шагал по тропинке, и ходьба его умиротворяла. Сзади шел грабитель с пистолетом в руке и сумкой через плечо. А в сумке лежали деньги… Тропинка сужалась, лес тихо сжимал их в своих объятиях, а листва почти не пропускала солнца. Грабитель успокоился: людей вокруг нет, и от этого он чувствовал себя в безопасности. Здесь их никто не найдет, как же он сразу не догадался, что в лесу их искать не станут, что полицейские бросятся на поиски машины и лишь перекроют дороги. И обещание он сдержал — деньги у него. Эркки ушел далеко вперед, и грабитель, тяжело дыша, плелся следом. Ему было жарко, да и сумка оказалась нелегкой: в ней лежали транзистор, бутылка виски, чтобы отпраздновать это событие, коробка патронов и деньги.

— Эй, притормози, за нами никто не гонится!

Но Эркки не останавливался, прислушиваясь, как его спутник изо всех сил старается догнать его. Пройдя метров двести, грабитель запыхался, тропинка поднималась на холм, где заросли становились почти непроходимыми.

— Эй! Ты что, забыл, кто тут главный?!

Три барабана громко и неровно застучали. Эркки услышал, как в ответ Нестор смачно сплюнул. Но Эркки не сбавил хода. Скорости он переключать не умел — либо он быстро шагает, либо неподвижно лежит. Однако, поднимаясь вверх, он все же пошел чуть помедленнее. С вершины открывался вид на дорогу, где по-прежнему стояли полицейские автомобили. Во время ходьбы тело Эркки раскачивалось из стороны в сторону, а шаги его спутника были резкими и неровными. Его тело было более накачанным, чем у Эркки, и лишь выносливости не хватало. Но мало-помалу мышцы у грабителя разогрелись, и он тоже вошел в ритм. К тому же сумка с деньгами грела душу. Здесь, наверху, он решил поделитьсярадостью с сумасшедшим. Громко прокашлявшись, грабитель крикнул:

— Тебя как зовут?

В голосе послышались дружелюбные нотки, и до Эркки донесся вялый шлепок, словно кожа на барабане провисла. Не ответив, Эркки продолжал шагать. Парень, похоже, перестал злиться, но точно никогда не знаешь… Из темноты на него смотрел Нестор — он сидел на корточках, а в глазах мерцал синеватый отблеск.

— Ты чего, свалить решил?! — обиженно фыркнув, выкрикнул парень сзади. — Ты, видать, и правда глухой, если не отвечаешь. А может, ты иностранец? А что, ты похож на татарина. Или на цыгана… Хотя это, наверное, одно и то же. Да отвечай же, черт тебя дери!

Поперек тропинки лежала громадная осина, и Эркки резко свернул влево, продираясь сквозь бурелом и раздвигая ветки. Его спутнику пришлось труднее — одной рукой он придерживал сумку, а в другой сжимал пистолет. И даже не догадался, что можно просунуть руки сквозь лямки и тащить сумку на спине как рюкзак. Вернувшись на тропинку, они увидели впереди просвет.

— Если уж ты такой скромняга, начнем с меня. — Грабитель остановился у Эркки за спиной. — Меня зовут Морган.

Эркки вслушался: парень так отчетливо проговорил это слово, будто всю жизнь мечтал о подобном имени. И вряд ли это его настоящее имя. Нестор забулькал — такой звук бывает, когда разливаешь по бокалам безумно дорогое вино. Да уж, про Нестора всякое можно сказать, но стиль у него есть — этого не отнимешь. Эркки невозмутимо двигался вперед, слыша, как тот, кому хотелось называться Морганом, кричит ему вслед:

— Перерыв! Нам некуда спешить!

Эркки не останавливался.

— Да стой же, а то выстрелю!

«Иди. Он не станет стрелять».

Эркки обернулся. Увидев его лицо, Морган подумал о гранитных изваяниях: ни улыбки, ни движения, выражение было совершенно безжизненным. Он даже бровью не повел. Моргану вдруг стало неуютно: этот молчаливый парень, похожий на каменного робота, кто он вообще такой?

— Стой там, вон у того холмика! Отдохнем чуть-чуть!

«Делай, как он скажет. Болезнь, смерть и убожество». Тонкие губы Нестора зашевелились, и Эркки повиновался и направился к серому холмику метрах в двадцати от дороги. Морган устал. Несмотря на пистолет, ситуация выходила из-под контроля. Его распирала злоба.

— Ты уж прости, но походка у тебя прямо-таки бабская!

Эркки замер. «Не дразни крокодила, пока не переплыл реку», — подумалось ему.

* * *

Сейер изумленно посмотрел на Гурвина:

— Что ты сказал?!

— Я могу и повторить. Но тебе не послышалось.

— То есть сбежавший из психиатрической лечебницы пациент, которого мы разыскиваем в связи с убийством Халдис Хорн, и заложник — один и тот же человек?

Гурвин рубанул рукой:

— Уверен, так оно и есть. И грабителя ждет сюрприз.

Сейер посмотрел в окно — ему хотелось убедиться, что мир за окном такой же, как и прежде. Какое странное у них на руках дело… Он перевел взгляд на Гурвина:

— Он опасен?

— Точно сказать нельзя.

— И когда он сбежал?

— Позавчера ночью, вылез в окно.

Сейер опять включил запись и остановил пленку, когда в кадре появилась фигура заложника.

— А мне показалось, что это девушка… — пробормотал он.

— Не удивительно, — сказал Гурвин, — у него такая осанка… и походка женская… И еще длинные волосы…

— Он давно заболел?

— Сколько я его помню — он всегда таким был.

— У него шизофрения?

— Да, предположительно.

Сейер поднялся и сделал несколько шагов, пытаясь переварить услышанное.

— Да… Тогда нашего грабителя и правда ждет сюрприз… Итак, мы разыскиваем сразу двоих, причем у одного из них, предполагаемого убийцы, серьезные психические отклонения, а другой — вооруженный грабитель. Вот так совпадение! Возможно, они даже найдут общий язык.

— С Эркки никто не может найти общего языка.

Сейер внимательно посмотрел на ленсмана:

— Лечебница в Вардене? Ты уже переговорил с его лечащим врачом?

— Нет, только с медсестрой — та подтвердила, что Эркки сбежал. Но я поговорю и с врачом.

— А парнишке, который нашел тело Халдис, можно доверять?

— Скорее нет. Он живет в детском доме для мальчиков в Гуттебаккене. Но, по-моему, в нашем случае он говорит правду. Когда он пришел ко мне, я, признаюсь, сперва засомневался. Он показался мне каким-то одержимым. Но он не соврал. А Эркки сложно с кем-то перепутать. И парнишка знает его…

— А зачем он пришел в банк в такую рань? За пособием?

— Понятия не имею. Но уверен, что грабитель задается тем же вопросом, вот только вряд ли Эркки ему ответит. Вообще-то интересно было бы взглянуть на этих двоих. И чем только они сейчас занимаются? Тут уж можно чего угодно ожидать… — серьезно сказал Гурвин.

— Возможно, их пути уже разошлись — не исключено, что грабитель перепугался и выбросил Эркки где-нибудь на дороге.

— Не удивлюсь, если так оно и было.

— И даже если Эркки на свободе, то вряд ли он явится в полицию. И как нам теперь это дело раскручивать?

Открыв лежавшую на столе папку, Сейер зачитал вслух:

— «Сегодня ночью во Фрюделанде угнали автомобиль — совершенно новый „рено меган“ белого цвета». Похож по описанию на ту машину, в которой уехал грабитель. Возможно, позже он пересел в другую. И может статься, отпустил Эркки. Будем надеяться.

Ленсман и Скарре промолчали. Грабители бывают разными, и чаще всего они не наносят увечий, но кто знает…

— А мы вообще сможем допросить Йорму?

Гурвин пожал плечами:

— Думаю да, в присутствии врача. Но вряд ли Эркки нам ответит. Во всяком случае, может ответить так, что мы ничего не поймем. И даже если он убийца, то его едва ли осудят.

— Да, это точно.

Сейер с силой зажмурился, а потом открыл глаза.

— Его лечили принудительно?

— Да.

— Значит, он считается опасным?

— Этого я не знаю. Возможно, он в первую очередь представляет опасность для себя самого.

— Он пытался покончить с собой?

— Понятия не имею. Лучше уточните у врача. Эркки несколько месяцев пробыл в клинике, поэтому там наверняка что-нибудь выяснили. Хотя я сомневаюсь, что в его случае можно что-нибудь выяснить. Мне вообще кажется, что это у него хроническое. Эркки с детства не такой, как все.

— А его родители живы?

— У него только отец и сестра. Они живут в Штатах.

— А собственное жилье у него есть?

— Государственная квартира. Мы ее уже проверили, и я попросил одного из соседей связаться с нами, если Эркки там появится, но он пока туда не возвращался.

— Он финн?

— По отцу. Эркки родился и вырос в Валтимо, а когда ему было четыре, они перебрались в Норвегию.

— Он употреблял наркотики?

— Насколько мне известно, нет.

— А физически хорошо развит?

— Нет. Силы у него берутся из другого места. — Гурвин постучал пальцем по лбу.

Скарре не отрываясь смотрел на экран, он пытался разглядеть глаза под темными волосами, но тщетно.

— Мне кажется, я начинаю понимать, — проговорил он. — Эркки ведет себя именно так, как и ожидают от человека, на которого вдруг напали и взяли в заложники. Он не оказывает сопротивления. Ничего не говорит. Как по-вашему, о чем он думает? — спросил Скарре ленсмана, показывая на монитор.

— Он прислушивается.

— К внутренним голосам?

— Похоже на то. Я и сам много раз наблюдал, как он идет и кивает головой, будто с кем-то про себя разговаривает.

— А он вообще умеет говорить?

— Он очень неразговорчивый. И если говорит, то что-нибудь напыщенное… Понять его невозможно. И этот храбрец в маске тоже вряд ли поймет его, если Эркки вообще будет с ним говорить.

— Эркки хорошо знает окрестности?

— Да, очень хорошо. Он часто бродит по дорогам. Иногда он ловит попутку, но редко кто отваживается подвезти его. Еще он любит ездить на автобусе или поезде. Просто ездит туда-сюда. Ему нравится двигаться, а спит Эркки где придется. На лавочке в парке. В лесу. На автобусных остановках.

— У него вообще нет друзей?

— Ему никто не нужен.

— Откуда вам знать? Это он сам сказал? — резко спросил Сейер.

— Сам Эркки ничего не говорит. От Эркки лучше держаться подальше, — коротко ответил ленсман.

Сейер задумался. Солнечные лучи серебрили его короткие седые волосы, и Гурвину он напоминал древнегреческих аскетов, не хватало лишь лаврового венка на голове. Машинально почесывая локоть, Сейер долго рассеянно молчал.

— Я думал, что в Вардене дом престарелых, — наконец сказал он.

— Раньше так и было, — ответил Гурвин, — а сейчас там психиатрическая лечебница, где лечатся сорок пациентов. В лечебнице четыре отделения, из которых одно — со строгим наблюдением. Или, как они сами говорят, закрытое. Пациенты называют его «Крышкой». Я как-то раз побывал там — привозил одного паренька из детского дома.

— Я отыщу лечащего врача Эркки и поговорю с ним. Неужели так сложно выяснить, опасен он или нет?

— Про него ходит чересчур много слухов, — ленсман внимательно посмотрел на Сейера, — и Эркки сам считает себя виноватым во всем. Насколько мне известно, никаких преступлений за ним не числилось, ну разве что проехался пару раз в поезде «зайцем» и утащил кое-что тайком из магазина. Хотя теперь не знаю, что и думать…

— А что он стащил из магазина?

— Шоколадку.

— С родными он не общается?

— Эркки не желает их видеть, впрочем, они ему ничем помочь не смогут. Его отец давно признал, что сын безнадежен. И винить его не за что. Эркки — действительно человек пропащий.

— Хорошо, что его врач тебя сейчас не слышит, — тихо сказал Сейер.

— Может, и так. Но Эркки всегда был болен — во всяком случае, последние шестнадцать лет, с тех пор как его мать умерла. А это о многом говорит.

Поднявшись, Сейер придвинул стул к столу.

— Надо бы кофе выпить. Заодно расскажешь мне обо всем, что тебе известно.

* * *

Напоминая огромного Будду, Канник величественно восседал на кровати. На полу вокруг него расселись слушатели, удивляясь, как только такому толстяку удалось усесться по-турецки. Сначала ему никто не верил. Канник нашел в лесу труп?! Как в такое поверишь? И не просто труп, а изувеченный труп! По крайней мере Канник так сказал: «изувеченный». Карстену это особенно не понравилось — он был старшим и полагал, что если кто здесь и может говорить правду, то только он сам. Канник никогда не забудет, какое у Карстена было лицо, когда Маргун подтвердила его слова. И Канник считал это своей победой. А теперь они услышат историю целиком из уст самого Канника!

Однако мальчишки уже достаточно долго прожили в приюте и знали, что в этом мире ничего не дается бесплатно, поэтому на одеяле перед Канником были разложены подарки: шоколадка, розовые жевательные конфеты «Хубба Бубба», упаковка чипсов с солью и перцем и коробка грильяжа в шоколаде. И самое ценное — две сигареты и одноразовая зажигалка. Глаза у слушателей горели от нетерпения, и Канник понимал, что голыми фактами ему не отделаться — они жаждут крови. К тому же Халдис они знали. То есть речь идет не о скупом отчете наподобие некролога, а вроде как о живом человеке. Ну, по крайней мере, о человеке, который до недавнего времени был живым… Каннику запрещалось слишком часто рассказывать об убийстве — Маргун не хотела, чтобы мальчики лишний раз перевозбуждались. Они и так достаточно нервные, а сотрудников в детдоме не хватает, да и те, что есть, еле справляются со всей этой разношерстной ватагой.

Канник прищурился. Он решил начать с Симона и закончить Карстеном. Симону было всего восемь лет, и он напоминал шоколадного мышонка — такой же милый и темненький.

— Я взял лук и пошел стрелять, — начал Канник, не мигая глядя в карие глаза Симона, — со второй стрелы я подбил жирную ворону. У меня в чемоданчике есть потайной кармашек, и там спрятаны два настоящих охотничьих наконечника — я их специально из Дании заказал. Только никому ни слова. В Норвегии они запрещены, — гордо сообщил он.

На лице Карстена появилось такое знакомое страдальческое выражение.

— Ворона свалилась прямо к моим ногам. Вокруг, в лесу, не было ни души, но у меня вдруг появилось мерзкое ощущение, будто рядом кто-то бродит. Вы меня знаете, для меня лес — дом родной. И я сразу чувствую, если что-то происходит. Скорее всего, это оттого, что чутье у меня прямо звериное… — Канник перевел дух. Вступление получилось неплохим — Симон не мог отвести от него зачарованного взгляда, а остальные не смели вздохнуть, боясь сбить Канника с мысли.

— Я бросил ворону и пошел к дому Халдис, — он повернулся к Сиверту, веснушчатому одиннадцатилетнему парнишке с косичкой на затылке, — там было до странности тихо. Халдис рано встает, поэтому я решил поискать ее. Думал, может, она нальет мне стакан сока… Но в огороде не было ни души. Шторы на окнах были отдернуты, поэтому я решил, что она, наверное, сидит на кухне — пьет кофе и читает газету, как обычно… — Ян Фарстад по прозвищу Яффа смотрел Каннику прямо в рот. — И еще, — продолжал он, — Халдис могла угостить домашним хлебом со сладким творогом. Однажды я съел восемь таких бутербродов, а вот в этот раз ничего мне не досталось… — От такой грустной мысли Канник быстро заморгал.

— Давай ближе к делу! — крикнул Карстен, поглядывая на коробку грильяжа — его собственное подношение.

— Я обошел колодец и сразу же увидел ее! И вот что я вам скажу… — он сглотнул слюну, — это зрелище будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь!

— Да чего увидел-то?! — Карстен сорвался на визг. У Карстена — единственного из них — начала пробиваться щетина над верхней губой, а крылья носа покрылись прыщиками.

— Я увидел труп Халдис Хорн! — нараспев проговорил Канник и с шумом выдохнул воздух — от возбуждения он порой забывал дышать. — Она лежала на спине… прямо на крыльце. Из головы у нее торчала тяпка! Из дыры вытекала мозговая масса, и похожа она была на овсяную кашу. — Его глаза вдруг потускнели.

— А что такое мозговая масса? — прошептал Симон.

— Это и есть мозги! — рассердился Карстен.

— А разве мозги бывают жидкими?

— Ясное дело! Ты небось и не знал, что у тебя в голове суп?

Симон молча тянул за нитку на рубашке, пока не выдернул ее.

— Я однажды видел мозги — в банке. И они были твердые. — В голосе Симона послышались обида и страх от того, что он осмелился возразить таким знатокам. Когда ты самый маленький, тебе непросто приходится.

— Много ты понимаешь! Конечно, они никуда не текли, потому что их законсервировали. Они тогда застывают и превращаются во что-то типа гриба, их даже ножом можно резать! Я по телику видел.

— А что значит законсервировали? — не унимался Симон.

— Заставили затвердеть, — пояснил Карстен, — их обливают специальной жидкостью, и мозги затвердевают. А вот у Канника мозги уже давно как каменные, их и поливать ничем не надо.

— Замолчи! Дай Каннику рассказать! — вмешался Филипп. Если эти двое сцепятся, остальные никогда не узнают, чем все закончилось. В любой момент в комнату могла войти Маргун. Она достаточно хорошо знала их и не надеялась, что они ее послушаются. Поэтому времени у них в обрез, а узнать хочется все подробности.

Канник терпеливо выжидал, украдкой поглядывая на подарки. Про себя он уже решил, что начнет с грильяжа.

— Ее тело уже начало гнить, — проговорил он с особым упором на слове «гнить».

— Чего-о?! — фыркнул Карстен. — Что за бред! Труп начинает разлагаться через несколько дней! А в тот момент Эркки даже убежать не успел, поэтому кончай сказки рассказывать…

— Ты хоть представляешь себе, как там было жарко?! — Канник наклонился вперед, а голос его задрожал от негодования. — На такой жаре трупы начинают гнить через несколько минут!

— Да откуда тебе знать-то?! Вот если сюда явятся полицейские, я у них обязательно спрошу. Но знаешь, Канник, им на тебя наплевать, потому что иначе они уже давно бы заявились.

— Ленсман сказал, что они обязательно придут.

— Это мы еще увидим. Но больше не смей говорить, что труп начал гнить, мы на это не купимся. И я, между прочим, заплатил, чтоб мне рассказали правду.

— Ладно! Самое жуткое могу и пропустить… Все-таки здесь дети… Так вот, из головы у нее торчала тяпка…

— Что за тяпка? — Филипп вновь подал голос.

— Ну такая, для прополки — ею еще картошку окучивают или сорняки выпалывают. На топор похожа, только черенок подлиннее. Вообще-то сработала она тут прямо как топор, голова у Халдис была почти разрублена, а один глаз вывалился и висел на то-о-оненькой жилке, и еще…

Карстен закатил глаза:

— Ты, по-моему, киношек обсмотрелся. Расскажи-ка лучше про Эркки.

— А кто такой Эркки? — спросил Симон. Его привезли сюда издалека, и он пока не успел освоиться.

— Лесной страшилка, — усмехнулся Карстен, расковыривая прыщик, — и ничего ему за это не будет. Его никогда не наказывают. Плюс ко всему он полный псих, а психов всегда оправдывают. Их кладут в больницу, кормят таблетками, а потом опять выпускают, и те вновь идут убивать. А если на него надеть смирительную рубашку, то он сможет насмерть зубами загрызть.

— И его выпустят на свободу? — встревожился Симон.

— Ты чего, тупой? Он уже на свободе. Его еще не нашли!

— И где он сейчас?

— Где-то в лесу.

Симон испуганно посмотрел в окно, на деревья.

— Эркки — сумасшедший. Но сумасшедший — не значит дурак, — глубокомысленно изрек Канник. — Он заметил, что я смотрю на него. И возможно, он станет на меня охотиться. Вообще-то полицейские должны приставить ко мне телохранителей. — Канник беспокойно оглядел слушателей, убедившись, что они осознали всю серьезность положения. Пусть поймут, каково это, когда над тобой нависла подобная опасность… Когда за тобой охотится псих… Хуже вряд ли придумаешь…

— Да ну! Он уж давно смылся отсюда. Ты же сам сказал: он не дурак. А как он выглядел? — поинтересовался Карстен. — Небось весь в крови?

— Он прятался за деревом, — тихо ответил Канник, — он стоял там в такой странной позе… руки обвисли… а уставился он прямо на меня! И глаза у него такие необычные… Мой дядя держит гренландских собак, так вот глаза у них — точь-в-точь как у Эркки. Беловатые такие, как у дохлой рыбы… — Канник вспомнил тот злосчастный миг, когда он стоял возле дома Халдис. Сердце бешено колотилось, он смотрел в лес, на темные деревья и внезапно заметил между стволами какую-то странную фигуру — сперва неподвижную, но потом она нагнулась, и Канник увидел бледное лицо и немигающие глаза. Даже при виде самого дьявола Канник испугался бы меньше. Словно заяц, он, не оглядываясь, побежал вниз по дороге, чуть не выбросив чемоданчик с луком и стрелами.

— А Эркки уже убивал кого-нибудь? — спросил Яффа, вытягивая затекшие ноги.

— Сначала он убил собственную мать. А потом того старика возле церкви, — уверенно ответил Канник, — и этот парень все еще разгуливает на свободе. В нашем приюте полно несовершеннолетних — глупо было открывать его в деревне, где живет серийный убийца.

— Чушь, — решительно возразил Карстен, — этот приют построили тут давным-давно, а Эркки спятил уже после.

— А почему его не посадят в психушку? — испуганно спросил Симон.

— Его уже сажали. Но он оттуда сбежал. Наверняка огрел дежурного по башке и украл ключи.

Этого Симон не вынес — он незаметно перебрался поближе к Карстену и прижался к нему.

— Да ладно, Симон, расслабься. У нас все двери заперты, — успокоил его Карстен, — к тому же Эркки никогда не сидит на одном месте и сейчас, скорее всего, идет в город, чтобы убить кого-нибудь там.

— Кого? — Симон готов был расплакаться.

— Да кого попадется. Он убивает не из ненависти.

— А зачем тогда?

— Он ощущает внутреннюю потребность в этом.

Про «внутреннюю потребность» Симон не понял, но спросить у него не хватило духу. Взяв коробочку с грильяжем, Канник надорвал упаковку и щедро пустил конфеты по кругу. Он упивался собственной славой. Никогда прежде его рассказы не привлекали столько всеобщего внимания. Мальчишки хватали конфеты и жадно чавкали.

Карстен злился. Это он должен был найти труп! Надо же случиться такому, что нашел его этот жирный придурок Канник, который вдобавок на два года младше! Остальные же никогда не видели покойника…

— А глаза у нее были открыты? — равнодушно уточнил он.

Медленно разжевывая конфету, Канник задумался.

— Да, широко открыты. То есть один глаз, тот, что уцелел…

Внезапно Филипп перебил его:

— А мне как-то рассказывали про девочку, у которой была кукла, и по ночам кукла оживала. У нее отрастали ноги. Однажды девочка проснулась и поняла, что ослепла, потому что кукла выцарапала ей глаза.

— Я вам тут не ужастик пересказываю! — рассердился Канник. — Я все видел по-настоящему! А ты не можешь отличить правду от выдумки! Ты, может, не знаешь, почему тебя отправили сюда, так вот, именно поэтому… — Канник прикрыл глаза и начал вспоминать: — В глазу у нее отражался ужас, будто она увидела самого дьявола.

— Ну, вообще-то почти так оно и было, — сухо согласился Карстен. — Интересно, он перед убийством сказал ей хоть что-нибудь? Или просто подошел и молча раскроил башку?.. Она лежала на пороге, да?

— Ага.

— А голова — голова была на крыльце или в коридоре?

— На крыльце.

— Значит, он напал на нее из дома, — решил Карстен.

— Он, наверное, искал там шоколад.

— Если бы он попросил, она наверняка дала бы ему шоколадку.

— Эркки все берет без спросу. Это всем известно.

Внезапно дверь скрипнула, и мальчишки вздрогнули. На пороге стояла Маргун.

— Ой, как вы уютно устроились! — Она оглядела ребят, мирно жевавших конфеты. Даже в этом безрадостном месте они научили детей радоваться и наслаждаться жизнью. Маргун прекрасно понимала, что́ именно ее воспитанники обсуждают, и тем не менее ее переполняла гордость.

— И кто у нас сегодня сказочник? — И она подмигнула с самым невинным видом.

Слушатели скромно опустили глаза. Они будто все разом превратились в ангелов, и даже Карстен захлопал ресницами.

— Пойду принесу вам колы. — И она вновь скрылась за дверью.

Канник тоже задумался про «внутреннюю потребность», чувствуя, как уровень сахара в крови медленно растет и его охватывает ленивая дремота, какая бывает, только когда поешь сладкого. Он чувствовал приятную усталость и легкое пьянящее оцепенение. В них Канник обретал покой и отдыхал, правда, он не знал почему, но пресытиться этим чувством не мог.

— Опять «кола лайт», — вздохнул он, снимая обертку с упаковки жевательных конфет. Как раз каждому достанется по конфетке… Сегодня щедрость его не знала границ. Убийство Халдис сплотило их так, как никогда прежде. Обычно действовали они разобщенно, часто ссорились, мучая друг дружку, и дрались за место в иерархии их маленького маргинального сообщества. Все они давно уже и мечтать забыли о будущем — возможно, все, кроме Симона, у которого был состоятельный дядя. Тот изъявил желание забрать Симона к себе на хутор, где он держит тридцать скаковых лошадей. Вот только с бухгалтерией у дяди не заладилось, поэтому сперва ему придется четыре месяца отсидеть в тюрьме, и он сказал, что не дело заключенному забирать ребенка. А преодолев все трудности, они вместе начнут новую жизнь.

В дверях вновь появилась Маргун с бутылкой «колы лайт» и подносом, уставленным стаканами.

— Смотрите не пролейте. — И она предостерегающе посмотрела на Канника. Ругаться Маргун не умела. Она любила их, своих мальчиков. Едва она начинала отчитывать их, как тут же сдувалась, будто воздушный шарик. Воспитанники тоже любили ее, потому что, кроме нее, никому в этом мире не было до них никакого дела. Еще в детдоме работали Торлейф, Инга и Ричард — неплохие ребята, но они были молодыми и искали лучшей жизни. Для них детдомовские воспитанники представляли лишь временное препятствие, которое нужно побыстрее преодолеть. А вот Маргун уже давно его преодолела. Ей было около шестидесяти, и она никуда не торопилась. Маргун останется здесь навсегда, в этом уродливом здании, облицованном серыми плитами, с душными комнатами. И Маргун нравилось здесь — так некоторым нравится забираться в самый темный уголок в подвале, где они однажды надеются отыскать в куче мусора какое-нибудь бесценное сокровище… Мальчики прекрасно это понимали, лишь Симон еще не научился делать собственные выводы, но он спрашивал других и верил тому, что ему говорят.

Карстен разлил колу по бокалам и раздал приятелям. Остальные усердно жевали тянучки. Канник взглянул на оставшиеся подарки и задумался: раздать все сейчас или припрятать кое-что на черный день? Это его звездный час, и следующего такого еще долго не будет…

— А где сейчас Халдис? — спросил Полте, когда Маргун ушла. На самом деле звали его Пол Теодор, и он знал, что оказался здесь случайно. Просто никто этого не понимает. Зато в будущем, когда он вырастет, непременно станет мультимиллионером. И вера в это поддерживала в нем жизнь.

— В морге, — ответил Канник, отхлебнув колы, — в морозилке.

— В холодильной камере, — поправил Карстен, — труп потом отправят на вскрытие, а как его резать, если он будет мерзлый?

— Резать? — В глазах Симона появился ужас.

Карстен обнял его за плечи:

— Когда человек умирает, его тело потом разрезают. Чтобы установить причину смерти.

— Она умерла оттого, что ей в голову воткнули тяпку, — откликнулся Филипп, тихо рыгнув.

— Нужно точно установить, куда тяпка воткнулась. Им нужно точно знать.

— В глаз она воткнулась.

— Да. Но им надо составить свидетельство о смерти. Без свидетельства хоронить никого нельзя. Интересно, почему Эркки вообще схватил тяпку? — продолжал Карстен. — Он запросто мог убить ее голыми руками.

— Значит, в тот момент не мог, — отозвался Канник, вытянув губы и надув громадный пузырь на пол-лица. Тот лопнул, а Канник грязными пальцами скатал пленку в комок и отправил обратно в рот.

— Но полиция же его ищет, да? — От волнения Симон теребил мочку уха.

— Ясное дело. Они наверняка уже прочесывают окрестности — у всех заряженные пушки и пуленепробиваемые жилеты. И скоро его поймают. — Карстен удрученно покачал головой. — Паршиво только, что нашим полицейским непременно надо взять преступника целым и невредимым, — Карстен авторитетно оглядел слушателей, — а вот в Америке все проще. Коп сразу берет и стреляет. Там о населении по-настоящему заботятся. Я — за смертную казнь! — торжественно заявил он. На этом их посиделки и закончились.

Тот, кто называл себя Морганом, сидел, привалившись к кочке. Рядом в траве валялся пистолет. Эркки украдкой поглядывал на бермуды с пальмово-фруктовым рисунком. Морган пытался собраться с мыслями. Все могло быть и хуже. А он беспрепятственно вышел из банка, выехал из города и скрылся в лесу. И деньги при нем, как он и обещал. Машину они спрятали, и если по этой тропинке редко кто ходит, то на поиски автомобиля уйдет несколько дней. Его отпечатков пальцев в машине нет — перчатки Морган не снимал. Интересно, они уже установили личность заложника? Иногда записи на камерах видеонаблюдения получаются очень нечеткими…

— Слушай… — тихо проговорил Морган. Эркки показалось, что на этот раз барабанная дробь звучала приглушенно, и мысли начали проясняться. — Ответь мне только на один вопрос. — Морган посмотрел на Эркки. Тот сидел на пеньке, сжав колени. — Ты откуда-то сбежал, да? Из какой-то лечебницы? Или ты живешь один? Может, у тебя есть собственное жилье? Ну, или ты живешь с матерью? Я просто из любопытства спрашиваю. Ведь это не секрет?

Ожидая ответа, Морган вытащил из сумки пачку табака. Эркки молчал, но Нестор зашевелился. Он вот-вот уткнется подбородком в колени, а руками обхватит ноги — это знак. Когда Нестор принимает такую позу, Эркки разрешается заговорить.

— Так ты сбежал из больницы? Тебя ищут? Может, тебя объявили в розыск?

Услышав это, Эркки затряс головой.

— Давай договоримся, — предложил Морган, — я задаю тебе вопрос. А если ты на него ответишь, то тоже можешь меня о чем-нибудь спросить. И тогда я тоже должен ответить, прежде чем задать тебе другой вопрос. Согласен? — От собственной выдумки Морган даже преисполнился гордости. Он оглядел заложника: несмотря на черную кожаную куртку и темные брюки, тот, похоже, даже не вспотел. Странно… С Моргана пот ручьями стекал, так что на майке появились темные разводы. — Я лишь хочу понять, кто ты такой! — добавил Морган. — Потому что догадаться-то сложно…

— Если путь освещает дьявол, не многое можно увидеть, — тихо ответил Эркки. В голосе сквозила усталость, будто ради такого, как Морган, ему было лишний раз сложно открыть рот. Услышав это, Морган вздрогнул. Голос у Эркки оказался чистым и красивым, а говорил он очень серьезно. Наклонив голову, Эркки прислушался к шепоту Нестора. То, что предложил Морган, показалось ему знакомым. В такую игру они играли в клинике. На групповой терапии. — Я начну, — сказал Эркки.

Морган улыбнулся: ну наконец-то он заговорил как обычный человек.

— Но тогда на тебя распространяются те же правила, верно? Если я тебе честно отвечаю, то имею право задать тебе вопрос и тоже получить честный ответ.

Эркки посмотрел Моргану в глаза: да, он согласен.

— Что ты будешь делать? — спросил Эркки и услышал, как Нестор в Подвале заливается хриплым смехом.

Нахмурившись, Морган исподлобья посмотрел на темную одежду заложника и облизнул губы. «Что ты будешь делать?» Неожиданный вопрос. Ничего, он сейчас быстро что-нибудь придумает, вряд ли этот придурок вообще в состоянии что-либо понять… Но они договорились не врать. К тому же взгляд у этого парня такой пронзительный, что соврать и не получится… Морган вдруг почувствовал себя ужасно одиноким и вспотел еще сильнее. «Что ты будешь делать?» Черт, да он понятия не имеет. У него в руках сумка, доверху набитая деньгами, а рядом — придурок, у которого в голове непонятно что. Морган немного помолчал и, пожав плечами, ответил:

— Буду ждать темноты.

«Ждать темноты… — на губах у Нестора появилось некое подобие улыбки. — Скажи ему, Эркки! Раскрой ему глаза!»

— Темноты не будет, — сказал Эркки, — сейчас середина лета.

— Я не дурак! — огрызнулся Морган.

«Еще какой дурак!» — расхохотался Нестор и принялся раскачиваться из стороны в сторону, будто выжившая из ума старуха.

— С полуночи до двух ночи будет довольно темно. Доживем — и посмотрим, что сможем сделать.

В голосе вновь зазвучала угроза. Барабаны вразнобой застучали.

— Теперь моя очередь. Что с тобой не так?

Эркки растопырил пальцы, и Моргана передернуло от отвращения. Если бы не пальцы и не то, как он трясет головой, этого парня можно было бы вытерпеть.

«Ответить честно, — думал Эркки, — что со мной не так?» Он вздрогнул, и с подвального пола взметнулось серое облачко пыли. Нестор тихо заворчал. «Что со мной не так?» Эркки посмотрел вниз. На траве возле его ног появилось кроваво-красное пятно. Расплываясь, оно становилось все больше и больше. Если он сдвинет ногу, то выпачкает в крови кроссовки.

— Ну? Отвечай! — Морган обиженно уставился на него. — У нас же уговор! Что с тобой не так?! Только честно. Отвечай!

Но Эркки замер и молча смотрел на ноги.

— Ладно, я буду добрым, — продолжал Морган, — в отличие от тебя. Если уж ты у нас такой особенный. Я задам другой вопрос. Но если ты и на него не ответишь, я по-настоящему рассержусь. — И он мрачно посмотрел на Эркки, чтобы тот осознал всю серьезность положения. — Ты очень резво забирался вверх по тропинке. Просто обалдеть! Ты хорошо знаешь окрестности?

— Да, — ответил Эркки, поднимая голову и стараясь не дергать ногами.

Морган оживился:

— Правда?! Тогда, может, знаешь, где нам с тобой лучше пересидеть до темноты? Может, мы с тобой шалаш выстроим? Как думаешь?

Еще два вопроса! Эркки слегка напрягся. И почему только этот человек так сумбурно выражает свои мысли?.. «Хорошо знаешь окрестности… Шалаш?..»

— Да, — ответил Эркки, не сводя взгляда с кровавого пятна. К нему уже слетелись насекомые — они ползали вокруг пятна и наслаждались вкусом крови.

— Да — что ты хорошо знаешь окрестности, и да — чтобы построить шалаш! — довольно резюмировал Морган. — Ладно. Ты будешь строить, а я — держать пистолет. Ненавижу эту колючую дрянь. — И он лениво махнул в сторону сосновых веток.

Эркки посмотрел на пистолет — тот валялся всего сантиметрах в тридцати от его ног.

— А кстати, вот интересно, — продолжал Морган, — насколько ты наблюдательный. Если тебе придется давать показания в полиции… Вряд ли до этого дойдет, просто прикольно… Как бы ты меня описал тогда?

— Сейчас моя очередь, — прошептал Эркки.

— И правда. Прости. Валяй спрашивай. — Морган облизнул бумагу, заклеил самокрутку, сунул ее в рот и начал искать зажигалку.

— Что не так с тобой? — спросил Эркки.

Морган изумленно уставился на него, недовольно прищурившись. Нестор расхохотался, а рукава Пальто, лежащего в углу Подвала, чуть затрепетали. Оно всегда выглядело таким слабым… Вроде как бессильным… Иногда Эркки казалось, что оно притворяется. Просто-напросто притворяется.

— Со мной все в порядке! — резко ответил Морган. — И пока я тебя еще и пальцем не тронул! Поможешь мне — и будем продолжать в том же духе. Все зависит от тебя. — Моргану стало не по себе. Психи всегда такие непредсказуемые, что общий язык с ними найти непросто. Но у них тоже есть логика — это он знал. Осталось лишь понять ее. — Вот что я тебе скажу, — продолжал он, — я немного разбираюсь в таких болезнях, как у тебя. Вообще-то я вместо армии отслужил на гражданской службе — в психиатрической лечебнице. Ну что, удивился? От армии я откосил, потому что я пацифист. — Взглянув на пистолет, Морган вдруг восхищенно рассмеялся. — Там у нас был один придурок, он то и дело нюхал свои трусы! А в остальном был такой смирный — мухи не обидит! Так что с тобой такое? Ты тоже любишь трусы нюхать?

Эркки равнодушно отметил про себя, что мозги у его собеседника совсем как у ребенка. Эркки следил за кровавым пятном. Оно никуда не исчезло.

— И кстати, — сообразил Морган, — моя очередь спрашивать. Если бы полицейские спросили тебя, то как бы ты описал меня? Давай же, покажи, на что ты способен.

«Глупец, — подумал Эркки, — клоун с кудряшками в дурацких шортах. Почти постоянно испытывает страх. Без пистолета он совершенно беспомощен. Врачи наверняка сказали бы, что в детстве его никто не любил». Эркки уставился на него таким взглядом, что Морган вздрогнул.

«Рост — метр семьдесят, не выше».

Морган молча ждал.

«Вес — на двадцать килограммов больше моего. Возраст — наверное, года двадцать два. Волосы густые, вьющиеся, светло-русые. Брови прямые, темно-серые. Глаза серо-голубые. Рот небольшой, губы пухлые».

Морган курил и нетерпеливо сопел.

«Маленькие уши с полными мочками. Короткие толстые пальцы, ноги и икры полные. Немного тучный. Одет нелепо. Интеллект — в пределах нормы, но ближе к нижней ее границе».

В лесу воцарилась мертвая тишина. Даже птицы умолкли. Хихиканье в Подвале слышал лишь Эркки. Внезапно Морган вскочил и поднял пистолет.

— Ладно, молчи сколько хочешь! Поднимайся, мы идем дальше! — У него было мерзкое чувство, будто над ним насмехаются, но Морган никак не мог понять почему.

— Ты всего лишь картинка, — тут же проговорил Эркки.

— Заткнись, я сказал!

— На обратной стороне у тебя кое-что написано, но никому неохота переворачивать тебя и читать это.

— Давай шевелись!

— Тебе приходило это в голову? — не унимался Эркки. — Никто не знает, кто ты такой. Это же невыносимо, Морган!

Морган изумленно смотрел на Эркки, а тот медленно поднялся и, ловко перешагнув через скользкую кровавую лужу, направился вниз, к смотровой площадке и машине. Оттуда видно море — оно синее и холодное. И дорогу видно, по которой ездят автомобили.

— Ты что, сдурел?! Дальше вверх! Ты что, совсем придурок?!

— А если я пойду туда, куда мне хочется, что ты сделаешь? — тихо спросил Эркки.

— Всажу тебе пулю промеж глаз. А потом найду яму, где ты и сгниешь. Поэтому давай шагай!

И Эркки зашагал. Он отдохнул, поэтому двигался еще быстрее обычного, к тому же при ходьбе он лучше себя чувствовал.

— Молодец, ходишь ты быстро. И если ты не врешь и правда хорошо знаешь окрестности, то найди какую-нибудь заброшенную хижину или что-то типа того. Какое-нибудь укрытие.

Заброшенный домик… Здесь таких много, но большинство из них находятся на другой стороне холма, то есть в паре километров отсюда… Тропинка совсем не хоженная, к тому же сейчас чересчур жарко. Эркки мучила жажда. Он ничего не говорил, но предполагал, что Моргану тоже хочется пить. Он слышал позади хриплое дыхание Моргана, а немного погодя тот сказал:

— Увидишь ручей — скажи. А то так пить хочется, что можно сдохнуть. — Однако, судя по голосу, Морган немного успокоился.

Впереди, вихляясь, шагал Эркки. Длинные черные волосы, куртка и широкие брюки болтались из стороны в сторону. Морган с любопытством разглядывал его. Какой удивительный парень ему попался… «И почему я не отпустил его? — задумался Морган. — На черта мне сдалось это чучело? Можно было оставить его в машине… Или я испугался, что он даст полицейским мои приметы? Или еще почему-то?..» Морган вдруг подумал, что если даже копы схватят этого психа, то он вряд ли заговорит. Он посмотрел на часы. Через полчаса по радио начнутся новости, тогда он остановится и послушает, до чего они успели докопаться… Морган изо всех сил старался поспеть за Эркки. В горле и во рту пересохло. Он вспомнил про бутылку виски, но решил подождать… Сумасшедшие бывают агрессивными. Его спутник кажется слабаком, но Морган знал, что болезнь придает им сил и тогда удержать их невозможно. Поэтому мудрее всего будет не злить его. Не провоцировать. И врагами их не назовешь, ведь псих попался ему совершенно случайно. Морган выскочил из банка, толкая перед собой этого придурка, словно огромный щит… «Ладно, расслабься, — скомандовал себе Морган, — он просто порет чушь, только и всего. Ты же целый год проработал в психушке — вспомни, как они там всего боялись». Остановившись, Эркки похлопал по карманам куртки. Сначала по одному, потом по другому. Затем он засунул руку в карман брюк и, развернувшись, уставился на траву.

— Ты чего, — спросил Морган, — потерял что-то? Не только мозги?

Эркки еще раз похлопал по карманам.

— Если ты сигареты ищешь, я тебе могу скрутить…

— Пузырек… — промямлил Эркки, озираясь.

— Какой пузырек?

— С лекарством.

— Так ты на таблетках? И где ты их потерял?

Не ответив, Эркки обвел глазами лес и несколько раз кивнул.

— Ты принимаешь нейролептики? Потерял и ладно, проживешь и без них. Ну… то есть вряд ли же ты станешь буянить.

«Буянить, — и Нестор зажужжал, как жужжат провода, когда через них пропускают ток, — он даже значения этого слова не понимает».

Эркки вновь двинулся вперед.

— И вообще вся эта химия — полное дерьмо, — пробормотал Морган, раздумывая, к чему это может привести, — это просто успокоительное. Я тебе лучше виски налью.

Остановившись, Эркки пристально посмотрел на Моргана:

— Меня зовут Эркки.

— Эркки?

— Я здесь в гостях. Если не можешь отрубить руку — поцелуй ее. — И он вновь двинулся вперед.

Морган смотрел ему вслед с поросшей вереском тропинки. Его вдруг осенило, что он идет за собственным пленником, словно за собакой-поводырем. Двигается Эркки быстро, намного быстрее его самого, и идти ему легче. Они будто поменялись ролями. Он, Морган, плетется следом, как баба. Случись что — и помощи ждать неоткуда, ведь, где они сейчас, никому не известно. Он крепче сжал рукоятку пистолета. Ладно, если псих выкинет что-нибудь, то получит пулю в лодыжку. Ничего у него не выйдет. Наступит ночь, и Морган бросит его. Может, свяжет, чтобы выиграть время. Ничего плохого Морган ему не сделает. Да, этот Эркки мерзкий, однако есть в нем что-то притягательное. Глаза. И странные фразы. Какая-то торжественность. Кажется, будто он явился из другого мира. Морган поразился подобному предположению. Возможно, этот псих необыкновенно умный, почти гений. Кажется, он где-то слышал, что те, у кого в голове не хватает винтиков, на самом деле гениальны. Может, это и мешает им: они слишком многое понимают. За год работы в клинике он кое-чему научился… Тут Морган вдруг заметил, что Эркки ушел далеко вперед, и ринулся следом. Немного погодя Морган забеспокоился. Куда они идут и когда наконец все это кончится?

— Привал! Сейчас новости начнутся! — Крик прозвучал чересчур громко, словно Моргану хотелось напомнить, кто здесь главный. Он словно засомневался и от этой мысли испугался еще сильнее. Эркки не останавливался — вихляясь из стороны в сторону, он шагал вперед, будто Моргана и не было.

— Эй! Эркки!

В ушах у него прогрохотала барабанная дробь. Эркки остановился и развернулся. Парень позади дрожал от гнева. «Нет зрелища более убогого, чем тот, кто теряет хватку», — подумалось ему.

— Не смей так пялиться каждый раз, когда я велю что-то сделать! Главный тут — я!

«Он ошибается. Главный здесь пистолет».

Эркки поджал губы.

— Садись. Сейчас начнутся новости. Послушаем, что им известно.

Они стояли на большом холме, а за ним виднелся еще один холм, нежно-зеленый и окутанный дымкой, он казался бесконечно далеким. Порывшись в сумке, Морган достал радио и покрутил антенну, стараясь поймать сигнал. Эркки улегся на спину и прикрыл глаза.

— Ты лежишь прямо как покойник. — Морган попытался взять себя в руки. Он с удивлением оглядел Эркки. — Такая жара стоит, а ты весь белый. Как это ты умудрился не обгореть? — хохотнул он. — Хотя ты же из другого мира, где все время темно, правда ведь?

Он наткнулся на местную радиостанцию и нетерпеливо забарабанил пальцами, пока проигрывалась музыкальная заставка.

А сейчас — новости, — послышался шелест бумаги, — сегодня утром двадцатилетний мужчина совершил вооруженное ограбление «Фокус-банка» и похитил оттуда около ста тысяч крон. Ограбление произошло сразу после открытия банка, и, покидая место преступления, грабитель произвел захват заложника. Находясь в помещении банка, грабитель открыл огонь, однако жертв нет. В настоящий момент полиции неизвестно местонахождение преступника и заложника, однако полицейские обладают очень подробной информацией о внешности грабителя.

Морган нахмурился:

— Откуда у них подробная информация?

Грабитель и заложник скрылись в маленьком белом автомобиле, однако дорожному патрулю машину обнаружить пока не удалось.

— О чем это они?! Я же был в маске! Я снял ее, когда нас точно никто невидел! — Морган поставил радиоприемник на траву. — Они врут!

Он в сердцах вытащил из кармана пачку табака и принялся скручивать папиросу. Перед глазами Эркки назойливо кружила муха, и он вслушивался в ее жужжание.

У полиции пока нет подозреваемых в нападении на семидесятишестилетнюю Халдис Хорн, убитую вчера утром. Тело женщины обнаружили рядом с ее собственным домом. Халдис Хорн ударили по голове каким-то острым предметом, что и привело к смерти. Из дома исчез бумажник жертвы. Сильно искалеченное тело женщины обнаружено мальчиком, игравшим неподалеку от ее дома.

Морган рассеянно огляделся:

— Вот это и есть настоящая мокруха. Чувствуешь разницу? Деньги, которые я забрал, никому не нужны. Банк застрахован. Никто не пострадал. И на машине ни царапинки не осталось. А некоторые готовы убить ради какого-то поганого бумажника!

Эркки был поглощен жужжанием мухи: он не сомневался, что ей что-то нужно от него, что ее назойливость не случайна. Клоун рядом с ним, казалось, никогда не замолчит. Ценность слов неведома ему, он не понимает, что нужно беречь их для особых моментов.

— Убить старуху! Вот этого я не могу понять. Он, видать, совсем псих… — Сказав это, Морган взглянул на Эркки. — А кстати, ты умеешь строить шалаши? Ты не был в детстве скаутом?

Приоткрыв один глаз, Эркки посмотрел на него, и его взгляд напомнил Моргану приглушенный свет лампы за тонкой шторой.

— Ладно, найдем сперва воду. Не знаешь, может, тут поблизости течет шикарный ручей? Или есть озерцо?

Нестор раскачивался, сидя на корточках и упершись подбородком в колени. Эркки всегда восхищало, что он может просидеть вот так несколько часов подряд и никогда не устает. Пальто же было способно лишь на нелепые высказывания. Ни стоять, ни сидеть Пальто не умело и лишь иногда взмахивало рукавом, показывая, что оно по-прежнему здесь и останется здесь, пока кто-нибудь не вытащит его из Подвала, ведь самостоятельно Пальто ни шагу сделать не может.

— А виски ты любишь? У меня тут «Лонг Джон Сильвер» — согревает как черт знает что!

Морган затянулся и посмотрел вдаль, почесывая ноги, — он никак не мог избавиться от ощущения, что по нему то ли ползает кто-то, то ли травинка колется. При виде насекомых он покрывался холодным потом. Он взглянул на Эркки, который неподвижно лежал в траве.

— И как ты только там лежишь, — сердито проговорил Морган, — вокруг тебя туча мошек летает! — Он затушил в траве папиросу, встал и подошел к Эркки. Нагнувшись, он подхватил его под мышки и резко поставил на ноги. Эркки покачнулся.

— Не прикасайся ко мне!

— Что, не нравится, когда тебя трогают, да? Небось боишься заразиться? Такие, как ты, вечно боятся микробов, я угадал? Но я не заразный, я вчера мылся, в отличие от тебя.

Подул ветер, и Пальто сдвинулось в сторону. Вздрогнув, Эркки взмахнул руками.

— Эй, ты чего? Тебе плохо? Слушай, у меня нету таблеток, но если б я мог, то я б раздобыл тебе таблетки, честно! Я не жадный… А банк… — Морган сглотнул слюну. — Ты не понимаешь, но банк я ограбил ради друга.

Слова звучали искренне. Эркки растерялся. Сначала этот человек был готов взорваться, а через секунду лучится дружелюбием — точь-в-точь больничный священник. Эркки развернулся и зашагал прочь, шел он очень быстро, Морган и опомниться не успел, как Эркки уже был далеко.

— Эй, успокойся, постой!

Но Эркки не останавливался и почти скрылся за кустами. Морган слышал, как под его ногами сухо трещат ветки.

— Подожди меня! Мне тяжело с сумкой!

Эркки шел вперед, а двое наблюдали за ним из Подвала. Нестор едва заметно кивал головой. Возможно, это знак, потому Пальто в ответ махало рукавом. Похоже, эти двое что-то придумали или договорились о чем-то важном. Эркки прибавил шагу. Этого они и добивались: им хотелось посмотреть, что произойдет. Сзади до него донесся топот и прерывистое дыхание. Эркки вспомнил про пистолет и его могущество — ему все подвластно.

— Эркки! Черт тебя подери! Я стрелять буду! — Морган бежал следом. Он вдруг понял, что они забрели в самую чащу, такую дремучую, что можно спрятаться за кустом и затихнуть — и сам себя не отыщешь. Он же не знает окрестностей. Как ему теперь найти путь назад, к дороге?

— Эркки, я буду стрелять. У меня несколько патронов. Ты понимаешь, что будет, если я всажу пулю тебе в икру? У тебя ногу на клочки порвет!

Икры — где это? Эркки сосредоточился и попытался вспомнить эту часть тела. Нет, он их никогда не видел, они ведь позади, поэтому Эркки не останавливался, пока не услышал щелчок. Мимо уха что-то со свистом пролетело, а в следующий миг пуля впилась в стоящее прямо перед ним дерево. Эркки заметил торчащие из ствола щепки и остановился.

— Вот так-то лучше! Молодец, хорошо соображаешь. Я так и думал. — Дышал Морган тяжело, словно большая собака. — В следующий раз выстрелю тебе по икрам. Иди помедленнее. Скоро опять сделаем привал, по этому бурелому шагать невозможно. И уже поздно.

Эркки больно прикусил губу. Он был близко, чувствовал, что приблизился к чему-то, оно рядом, но он не готов. Эркки огляделся. Это место он знал. А вот его спутник — нет. Эркки пошел медленнее. Нельзя его дразнить. Он вспомнил дыру в стволе дерева. И представил, как на его собственной спине появляется такая же дыра, прямо посередине: ошметки кожи разлетаются в стороны, струей хлещет кровь, и он тонет в вечности. Ему хотелось туда, но этот момент он откладывал — пока он не готов, надо дождаться, когда наступят те самые день и час. Уже скоро. Эркки чувствовал их приближение. Слишком много всего произошло. И возможно, этот парень позади — специально присланный к нему избавитель. Смерть представлялась Эркки шагом в бездонную вселенную, где он полетит по орбите, предназначенной лишь для него одного. Вокруг, справа и слева, летают такие же, как он, но их не видно, и лишь слабое колебание воздуха выдает их присутствие. Возможно, его мама тоже летает там, раскинув руки в стороны, со звездными отблесками в темных волосах и под грустную мелодию флейты… Или же он может продолжать жить — так, как сейчас, когда в спину тебе дышит кто-то чужой. «Я устал, — подумал Эркки, — кто выгнал нас на эту беговую дорожку? И кто дожидается нас там, на финише? И сколько нам еще бежать? Кровь, пот и слезы. Боль, скорбь и отчаяние!»

Они очутились в рощице. Деревья расступились, и перед ними открылась полянка, на которой стоял маленький домик. Нагнав наконец Эркки, Морган сбросил сумку на землю. В глазах его светилась радость.

— Нет, ты только погляди! Домик — специально для нас! Здесь-то мы и сыграем в дочки-матери! — Моргана распирало от счастья. — Елки-палки, ну наконец-то у меня будет крыша над головой! — И Морган быстро направился к двери.

Эркки посмотрел на каменную плитку на верхней ступеньке — еще вчера там лежали его собственные внутренности. Однако Морган ни о чем не догадывался. Он потянул на себя трухлявую дверь, и та, скрипнув, медленно открылась. Морган заглянул внутрь.

— Там темно и прохладно, — сообщил он, — заходи.

Эркки стоял на полянке. Он пытался вспомнить что-то, но воспоминание отскакивало от него, словно натянутая резинка. Он всю жизнь мучился от таких непослушных воспоминаний.

— Тут клево. Да заходи же! — И он подтолкнул Эркки к той комнате, которая прежде служила гостиной. Морган подошел к окну. — Смотри — озерцо! Отлично. Там и плавать наверняка можно. — И, высунув голову в разбитое окно, он кивнул.

Эркки вдруг охватила чудовищная слабость, и он осторожно шагнул в сторону спальни.

— Эй, ты куда?

Морган пристально наблюдал за Эркки, а тот открыл дверь в спальню и уставился на полосатый матрас. Затем он стянул с себя свитер и майку и повалился на кровать.

— Ух ты! Да тут кровать есть! — Морган улыбнулся. — Ладно, можешь поспать. По крайней мере, я знаю, где тебя найти.

Эркки не ответил. Он решил, что лучше ему и правда заснуть: где бы ни появился, он повсюду сеет смерть и отчаяние, а спящие не грешат. И он задышал ровно и глубоко.

— Ты отличный проводник! Ладно, увидимся позже.

На всякий случай Морган проверил задвижку на окне в спальне. Вдруг парень надумает смыться через окно?.. Стекло треснуло, но рама уцелела, и окно не открывалось. Рама будто приросла к подоконнику. Если Эркки попытается ее открыть, то Морган услышит. Морган вышел из спальни. Когда его шаги затихли, Эркки открыл глаза. В бок ему упиралось что-то твердое и угловатое, поэтому он немного повозился, подыскивая удобную позу. Револьвер…

* * *

Среди деревьев показалось массивное здание психиатрической лечебницы. От этого зрелища у Сейера на секунду перехватило дух. Съехав на обочину, он остановился и вышел из машины. Потом немного постоял на дороге, пытаясь осознать увиденное. Ему казалось, что здание кричит: «Здесь все серьезно!»

Клинику выстроили на самом высоком из окрестных холмов. Да, приют для умалишенных должен выглядеть именно так, чтобы всему миру стало ясно: путь к просветлению вовсе не усыпан розами. И если до кого-то это еще не дошло, то при виде здания сомнения рассеивались. Лишь снедаемые отчаянием, страждущие приезжают к этому каменному монстру.

Дорога была скверной — узкой и испещренной выбоинами. Сейер не заезжал сюда уже много лет и предполагал, что за эти годы дорогу отремонтировали, но его ожидания не оправдались. Он вспомнил, как в молодости привез сюда девушку — ее обнаружили совершенно голой на автовокзале, в запертой кабинке туалета. Они вышибли дверь и увидели ее искаженное ужасом лицо. В руках девушка сжимала рулон туалетной бумаги и, разглядев их, принялась с остервенением поедать ее, словно во что бы то ни стало решила уничтожить какие-то секретные записи. Протянув девушке руку, он застыл на пороге. Она посмотрела на его руку, точно это была лапа хищной птицы. Сейер хотел накинуть ей на плечи плед и все время тихо разговаривал с ней. Девушка слушала, но казалось, что расслышать его слова ей мешает какой-то шум. Однако на лице мелькнула догадка: он явился, чтобы жестоко наказать ее… Стараясь убедить девушку, он исчерпал весь арсенал средств — ни слова, ни увещевания, ни доверительный тон — ничто не помогало. И Сейер понял, что придется сделать то, что делать ему хочется меньше всего, — силой увести ее оттуда. Он вспомнил, как она кричала, вспомнил худые костлявые плечи…

Когда-то здание психиатрической лечебницы в Вардене было просто роскошным, но его долго не ремонтировали, поэтому сейчас остались лишь следы былого величия. Красный кирпич поблек и начал медленно сереть в тон асфальту. Скоро красный цвет совсем исчезнет. В лучах летнего солнца здание смотрелось прекрасно, но Сейер подумал, что, к примеру, осенью, когда с деревьев опадает листва, а в окна хлещет ветер с дождем, клиника должна напоминать замок Дракулы. На крыше виднелась башенка, обшитая позеленевшей листовой медью, а рельефный фасад казался бы красивым, если бы не высокие узенькие окна, которые никак не гармонировали с общим стилем. Главный вход представлял собой портик с высокой резной лестницей. Рядом с главным входом был еще один — обычные раздвижные двери, какие делают во многих больницах, чтобы в случае необходимости машина «скорой помощи» подъехала вплотную к двери и носилки можно было занести сразу в здание больницы.

Сейер вошел внутрь и двинулся мимо почти незаметной стойки.

— Извините, вы к кому? — крикнула ему вслед молодая женщина.

— Прошу прощения. Я из полиции. У меня встреча с доктором Струэл. — И Сейер предъявил удостоверение.

— Вам на второй этаж, а там спросите.

Поблагодарив, Сейер поднялся по лестнице на второй этаж, где вновь спросил про доктора Струэл. Его проводили в приемную, окна которой выходили на море и лес. Очевидно, в этом муниципалитете не запрещалось расходовать воду на полив, потому что бархатные лужайки за окном ярко зеленели. Может, им следовало бы потратить деньги на что-то другое?.. Сейер подумал, что пациентам по большому счету все равно. Хотя откуда ему знать?.. В эту секунду он почувствовал на себе чей-то взгляд и резко повернулся. В дверях стояла женщина.

— Я доктор Струэл, — представилась она.

Сейер пожал протянутую руку.

— Давайте пройдем в мой кабинет.

Они прошли по коридору и оказались в просторном кабинете. Сейер уселся на залитый солнцем диван и тут же вспотел. Врач подошла к окну и оглядела лужайку. Затем она притронулась к невзрачному цветку в горшке, который, похоже, увядал.

— Так, значит, — она наконец повернулась к Сейеру лицом, — вы разыскиваете моего Эркки?

«Мой Эркки»… — эти слова даже растрогали его. В ее голосе не было ни капли иронии.

— Вы искренне это говорите?

— Больше он никому не нужен, — коротко ответила она, — поэтому он мой. Я за него отвечаю, работаю с ним. И Эркки останется моим независимо от того, убил он ту пожилую женщину или нет.

— А с кем вы уже разговаривали?

— Гурвин позвонил. Но на самом деле мне сложно в это поверить, — призналась женщина, — говорю вам об этом сразу же, так что мое мнение вы теперь знаете. Пусть он побродит на свободе — вскоре сам вернется сюда.

— Не думаю, что он сможет сам вернуться. Во всяком случае, не сразу. — Голос его звучал необычайно серьезно, и она заподозрила неладное.

— То есть? С ним что-то случилось?

— Что именно рассказал вам ленсман?

— Он упомянул об убийстве на Финском хуторе. И что Эркки видели недалеко от дома, как он сказал, в самый решающий момент.

— Не просто недалеко от дома — прямо во дворе. Вы, конечно, понимаете, почему мы его разыскиваем. В тех местах живет мало народа.

— Да, уйти в лес — это в его духе. Людей он избегает. И у него на это есть причины, — только и ответила она.

Сейер почувствовал глухо нарастающее раздражение.

— Простите, если я кажусь вам настырным, — медленно начал он, — но я должен учитывать и эту возможность. Убийца действовал неоправданно жестоко, причем ничего, кроме бумажника, из ее дома не исчезло, а в бумажнике было совсем немного денег. И тот, кто это совершил, разгуливает на свободе. Местные жители напуганы.

— Эркки всегда во всем обвиняют, — тихо проговорила она.

— Его действительно видели рядом с домом, а она жила уединенно. Там редко кто бывает. А у Эркки психические отклонения, поэтому нельзя исключать, что он как-то связан с этим делом.

— Значит, из-за того, что он болен, вы сильнее его подозреваете?

— Ну, я…

— Вы ошибаетесь. Он иногда может стащить что-то из магазина. Шоколадку, например. Но на большее не способен.

— О нем ходят разные слухи…

— Именно слухи.

— По-вашему, они безосновательны?

Она не ответила.

— Я еще не все вам рассказал, — продолжал он, — сегодня утром в центре вооруженный мужчина ограбил «Фокус-банк».

Врач рассмеялась:

— Ну честное слово! На такое у Эркки ни за что не хватило бы сил. Теперь вся история звучит еще менее убедительно.

— Я не закончил, — коротко сказал Сейер. Ее последние слова, про убедительность, ему не понравились.

— Грабителем был молодой мужчина, возможно, немного моложе Эркки. На нем была темная одежда и лыжная маска, поэтому личность мы пока не установили. Однако сложность в том, что в банке оказался еще один посетитель, и грабитель взял его в заложники. Угрожая пистолетом, он заставил заложника сесть в машину и скрылся. Заложника опознали — это Эркки Йорма.

В кабинете воцарилась наконец тишина. Смущение женщины было настолько велико, что Сейер почти слышал его.

— Эркки? — переспросила она. — Заложник? — Она встала. — И вам неизвестно, где они находятся?

— К сожалению, нет. Мы патрулируем дороги, а белый автомобиль, в котором они скрылись, — это, предположительно, угнанный сегодня ночью «рено меган». Возможно, они уже давно бросили его где-нибудь, но машину мы пока не обнаружили. Нам также ничего не известно о грабителе, и мы не можем сказать, опасен он или нет. Однако в банке он стрелял в потолок — скорее всего, чтобы напугать сотрудников, и ведет он себя довольно отчаянно.

Она вновь села, схватив со стола какую-то вещь и сжав ее.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила она.

— Мне нужно понять, какой он.

— Тогда мы можем здесь до ночи просидеть.

— У нас мало времени. Но вы утверждаете, что Эркки не мог убить пожилую женщину. Как долго вы наблюдали его?

— Он пробыл у нас четыре месяца. Однако он всю жизнь лечится в подобных заведениях. У Эркки множество личных дел и медицинских карточек.

— Он когда-либо проявлял склонность к насилию?

— Знаете, — ответила она, — на самом деле Эркки способен лишь на самооборону. Он может укусить только в том случае, если его загнать в угол. И мне трудно представить, чтобы пожилая женщина настолько напугала его, что Эркки решил ее убить.

— Сложно сказать, что именно там произошло и что сделала Халдис, но бумажник ее исчез.

— Эркки тут ни при чем. Шоколадку он взять мог, но деньги — никогда.

Сейер тихо вздохнул.

— Хорошо, что вы в него верите. Наверное, он нуждается в этом больше, чем кто бы то ни было. Ведь его мало кто поддерживает. Правда?

— Послушайте, — женщина посмотрела на Сейера, — я не могу быть полностью уверенной. Я не люблю, когда говорят, что уверены в чем-то на сто процентов. Но в настоящий момент я считаю его невиновным и полагаю, что обязана так считать. Рано или поздно мне придется и ему ответить на этот вопрос. Когда-нибудь он сядет на то самое место, где сейчас сидите вы, и спросит: «А ты веришь в то, что это сделал я?»

Доктору Струэл было за сорок. Худощавая фигура, светлые, коротко остриженные волосы, длинная, падающая на глаза челка. Характер сильный — этого не скроешь, однако лицо было необычайно женственным, с пухлыми щеками. В лучах нещадно палящего солнца Сейер разглядел у нее на щеках легкий прозрачный пушок. На женщине были джинсы и белая блузка с темными пятнами пота под мышками. Она провела рукой по волосам, поправив длинную челку, но волосы светлой волной вновь упали на лоб. Сейер выпрямился:

— Мне бы хотелось осмотреть его комнату.

— Она на первом этаже, я провожу вас. Но сначала скажите: каким образом ее убили?

— Ее ударили по голове тяпкой.

Женщина скривилась:

— На Эркки это не похоже — по натуре он склонен избегать любых контактов, в том числе и таких…

— Вы несете за него ответственность, поэтому естественно, что вы верите в его невиновность. — Поднявшись, Сейер вытер со лба пот. — Простите, но я сижу на самом солнцепеке. Можно мне пересесть?

Она кивнула, и он направился к ее столу, у которого стоял стул. В этот момент он заметил притаившуюся за стопкой бумаги жабу, большую и жирную, с серо-зеленой спинкой и светлым брюшком. Конечно, жаба была не настоящей, она не шевелилась, но она так походила на живую, что Сейер не удивился бы, если бы она вдруг прыгнула. Он с любопытством взял жабу в руки и посадил на ладонь. Женщина с улыбкой наблюдала за ним. Несмотря на зной, жаба оказалась холодной. Сейер осторожно сжал фигурку пальцами и понял вдруг, что внутри у жабы что-то вроде желе, и, когда ее мнешь, фигурка меняет форму. Сейер сдавил жабу, так что тельце сдулось, а лапки наполнились гелем — теперь она напоминала зародыш. Сейер начал мять фигурку, чувствуя, как от тепла его рук она нагревается.

Глаза у жабы были бледно-зеленые с черной полоской посередине, спина покрыта бугорками, а брюхо гладкое. Сейер надавил на задние лапы, и верхняя часть туловища надулась — жаба превратилась в «качка» с мускулистыми плечами и выпяченной вперед грудью. Тогда Сейер сдавил ей голову — живот раздулся, а голова тряпочкой свесилась набок. Он посадил жабу на стол, предположив, что сейчас она примет исходную форму, но ошибся, поэтому снова взял ее в руки и попытался привести фигурку в порядок. Когда она вновь стала похожа на жабу, Сейер наконец вернул игрушку на прежнее место.

— Забавно… — тихо сказал он.

— Она полезная, — проговорила доктор Струэл, поглаживая жабу пальцем по спинке.

— А зачем она?

— Чтобы ее брали в руки, прямо как вы сейчас. И по тому, как вы обращаетесь с ней, я могу сделать кое-какие выводы о вас лично.

Он покачал головой:

— Ни за что не поверю.

На лице ее появилась почти снисходительная улыбка.

— Это правда. По тому, что именно люди делают с этой фигуркой, можно судить об их подходе к жизни. Вот вы, к примеру… — Сейер слушал врача с сомнением, но ее голос завораживал его. — Вы взяли ее в руки очень осторожно и смяли не сразу. А когда поняли, что она меняет форму, то по очереди поэкспериментировали с разными формами. Многим эта игрушка кажется неприятной, а вам — нет. Когда вы разглядывали ее глаза, то наклонили голову набок, и я поняла, что все сюрпризы, которые жизнь вам преподносит, вы воспринимаете открыто и дружелюбно. Сжимали вы ее осторожно, почти нежно, будто боялись, что она лопнет. Но лопнуть она не может. Во всяком случае, так сказано в гарантии от производителя… Разве что у вас вдруг окажутся очень острые ногти и вы ее проткнете, — добавила она, — однако вы с ней недолго возились, словно побоялись, что эта игра может стать опасной. И наконец, почти самое важное: прежде чем поставить ее на место, вы постарались придать ей исходную форму, — на секунду умолкнув, доктор Струэл посмотрела на Сейера, — из чего я могу сделать следующие выводы: человек вы осторожный, но и любопытство вам не чуждо. Еще вы немного старомодны и боитесь новых, незнакомых вещей. Вам нравится, когда все вокруг остается неизменным, потому что к этому порядку вы уже привыкли.

Он неуверенно усмехнулся. Голос женщины странно умиротворял его, будто изнутри он тоже наполнен гелем.

— Вот так с помощью этой жабы и тысячи других мелочей я могу узнать вас даже лучше, чем вы сами себя. Но прежде всего мне, конечно, потребуется время.

«Однако от скромности ты не умрешь…» — подумал он, а вслух спросил:

— А Эркки ее видел?

— Ну конечно. Она всегда здесь сидит.

— И как он на нее отреагировал?

— Он сказал: «Уберите это мерзкое отвратительное земноводное, а то я откушу ему голову и вымажу вам стол его внутренностями».

— И вы ему поверили?

— Он никогда не врет.

— Но вы же говорите, что он не склонен к насилию?

Она вдруг схватила жабу за лапы и стала изо всех сил растягивать ее, так что лапы превратились в веревочки. Сейер едва не ахнул. В конце концов она связала задние и передние лапы в два узла и положила жабу на спину. Жаба казалась такой беспомощной, что Сейер даже пожалел ее. Увидев выражение лица Сейера, женщина искренне расхохоталась.

— Давайте я покажу вам комнату Эркки.

— А вы ее не развяжете? — нерешительно поинтересовался он.

— Нет. — Ей захотелось поддразнить его.

В голове у него будто что-то загремело, и Сейер удивленно прислушался. Они заглянули в скромно обставленную комнату Эркки. Там были лишь кровать, сервант, раковина и зеркало. Посередине зеркала была наклеена газетная страница. Наверное, он не желал даже мельком видеть собственное отражение… Высокое узкое окно было распахнуто, и комната казалась совершенно голой — ни на полу, ни на стенах ничего не лежало и не висело.

— Прямо как у нас… — глубокомысленно заметил Сейер, — похоже на тюремную камеру.

— Мы не запираем двери.

Сейер вошел в комнату и прислонился к стене.

— Почему вы начали заниматься психиатрией? — Его взгляд упал на бейджик с ее именем: «Доктор С. Струэл». Интересно, как ее зовут? Может, Сольвейг… Или Сильвия…

Она прикрыла глаза.

— Потому что обычные люди, — «обычные» она произнесла так, словно это было оскорблением, — то есть те, кто достигает успеха… Здоровые целеустремленные люди, которые живут по правилам и без проблем добиваются всего, чего хотят… Те, кто прекрасно ориентируется в обществе, кто приходит к тому, к чему хочет прийти, и получает желаемое… Ну что в них интересного?

Услышав этот странный вопрос, Сейер не смог сдержать улыбку.

— Интерес в этом мире представляют лишь неудачники, — продолжала врач, — или те, кого мы называем неудачниками. Любое отклонение от нормы — это своего рода бунт. А я никогда не понимала тех, кто отказывается бунтовать.

— А как же вы сами, — быстро спросил он, — разве вы не относитесь к категории успешных, целеустремленных людей? Или же вы бунтуете?

— Нет, — призналась она, — я и сама этого не понимаю. Потому что в глубине души меня гложет отчаяние.

— Отчаяние? — обеспокоенно переспросил он.

— А разве вы его не чувствуете? — Доктор Струэл пристально посмотрела на него. — В нашем мире невозможно быть просвещенным и умным человеком и при этом не испытывать глубокого отчаяния. Такого просто не бывает.

«Неужели я тоже в отчаянии?» — подумал Сейер.

— К тому же в нашем обществе проще всего живется цельным личностям, — сказала она, — цельным, самоуверенным и упорным. Вы же понимаете: с сильным характером!

Он не смог удержаться от смеха.

— Здесь мы предоставляем возможность бунтовать, а шум нас не пугает. И мы не боимся ошибок. — Она вновь отбросила со лба челку. — И в другом коллективе я бы не смогла работать. — Видимо, подобные мысли настолько занимали ее, что она и с ним стала развивать эту тему, хотя он был для нее совершенно посторонним. Тем не менее он вдруг перестал чувствовать себя чужим. — А у вас как? — спросила она.

— У нас? — Он задумался. — Мы подчиняемся правилам, а работают у нас сплошь вот такие отвратительные цельные личности. — Сейер старался, чтобы голос его звучал оживленно, и у него почти получалось. — Фантазии и выдумке у нас места нет. Большую часть времени мы заняты тем, что пытаемся отыскать совершенно прозаические детали — волосы, отпечатки пальцев и пятна крови… Следы от обуви или отпечатки автомобильных шин. А затем мы принимаемся размышлять, хотя по нашим отчетам этого и не скажешь. И, конечно, это и есть самая интересная часть нашей работы. Если бы ее не было, я выбрал бы другую профессию.

— А как насчет тех, кого вы разыскиваете и сажаете в клетку?

Сейер испуганно посмотрел на нее:

— Мы это называем по-другому.

«Она дразнит меня, — решил он, — наверное, считает, что нормы вежливости на нее не распространяются. Ведь ей хочется бунтовать».

— Мне бы хотелось, чтобы они попадали в другое место, — спокойно ответил он.

Эта женщина вызывала восхищение. Сейер не отрываясь смотрел на ее круглое бледное лицо и темные глаза со светлыми зрачками и вдруг почти испугался, что скажет что-то лишнее. А ведь он всегда держит себя в руках.

— Если бы мы только могли отправить их куда-нибудь еще… — добавил Сейер, — но из-за бедности мы ничего лучше клетки предложить не можем.

— А вы тревожитесь о них? — тут же спросила она.

Он испытующе посмотрел на ее лицо, чтобы убедиться, что подвоха в ее вопросе нет. Вообще-то во всем ее облике было что-то бесовское.

— Тревожусь. Но, к сожалению, у меня не хватает на это времени. К тому же я не работаю в тюрьме, но знаю, что тюремные служащие заботятся об арестантах.

— Ну ладно… — Она пожала плечами. — Все-таки у нас самые гуманные тюрьмы в мире.

— Гуманные? — резко переспросил Сейер. — Эти парни подсаживаются на наркоту, пытаются сбежать, выпрыгивают из окон, ломают ноги или даже шею, сходят с ума, насилуют и избивают друг друга и кончают самоубийством. Гуманно, нечего сказать! — Он перевел дыхание.

— Вы и правда тревожитесь о них! — улыбнулась доктор Струэл.

— Я же сказал…

— Да, но мне нужно было самой убедиться в этом.

Они умолкли, и он снова удивился странному ходу их беседы. Из-за его профессии многие разговаривали с ним с почтительным страхом или вообще боялись слово сказать, но доктор Струэл, похоже, благоговения не чувствовала. Ну что ж, бывают и исключения…

— Эркки… — сказал Сейер, — расскажите мне про Эркки.

— Ну, если вам действительно интересно…

— Да, интересно!

Она пошла к двери.

— Давайте спустимся в столовую, выпьем колы. А то очень хочется пить.

Он двинулся следом, пытаясь отогнать странную тяжесть, смутную и тревожную, появившуюся в голове, а может, в груди или животе, — он не мог понять, где именно. Он вообще больше ничего не понимал.

— Как по-вашему, какой путь выбрал Эркки?

— Через лес, — она показала куда-то влево, — там есть небольшое озерцо, которое мы называем Колодец, но там мы уже искали. Если пройти мимо озера дальше в чащу, то выйдешь на трассу как раз в том месте, где она пересекается с проселочной дорогой. А если Эркки видели на Финском хуторе, значит, направление совпадает.

Вскоре они уже сидели в столовой. Она выжала в стакан с колой лимон, а он спросил:

— А как вы объяснили бы обычному человеку, что такое психоз?

Из-за лимонного сока кола в ее стакане немного посветлела.

— А вы считаете себя обычным человеком? — с вызовом уточнила она.

Может, это комплимент, а может, и нет — он точно не понял. Сейер рассеянно притронулся к висящему на поясе мобильнику.

— С одной стороны, это понятие настолько отвлеченное, что объяснить его никак невозможно, — тихо проговорила она, — но я сама считаю психозы своего рода внутренним тайником. Когда все защитные реакции нарушены, а твоя душа полностью открыта, то всякий может добраться до нее. В таком случае любое действие, даже совершенно незначительное, воспринимается как вражеское нападение. И Эркки нашел убежище. Он разработал особую внутреннюю тактику, пытаясь таким образом выжить. Эркки придумал что-то вроде контролирующей инстанции, которая постепенно становилась все более могущественной, так что теперь его действия и решения полностью от нее зависят. Понимаете? — Отпив колы, она вытерла губы тыльной стороной ладони.

Сейер кивнул.

— А он сможет сам себе помочь?

— Скорее всего нет, в этом-то и вся сложность. Хотя болеть по-своему выгодно. Знаете, приятно ведь лежать с температурой в кровати, когда вокруг вас все прыгают.

«Это точно», — грустно подумал он.

— Эркки серьезно болен?

— Довольно серьезно. Но он, несмотря ни на что, может ходить. Он не отказывается от пищи и принимает лекарства. Иными словами, он идет на сотрудничество.

— А шизофрения — это что такое?

— Это просто название, ярлык, который мы придумали от беспомощности и наклеиваем на тех, чей психоз не проходит. А продолжается, к примеру, несколько месяцев.

— И как давно Эркки заболел?

— Он из тех, от кого уже многие отказались. Он переходит из одной лечебницы в другую, словно какая-то бракованная вещь. — Она тяжело вздохнула. — Если он действительно убил ту женщину, боюсь, Эркки безнадежен. И тогда ему уже ничем не поможешь. По крайней мере, я не смогу ему помочь.

— Но… — посмотрев на нее, Сейер поднял стакан, — вам что-нибудь известно о причинах его болезни?

— Не очень многое. Но у меня есть кое-какие догадки.

— Поделитесь ими со мной?

— Порой мне кажется, что это связано со смертью его матери.

— По слухам, Эркки сам убил ее, — быстро проговорил Сейер. Даже чересчур быстро…

— Да-да, это я слышала. Он сам распустил эти слухи.

— Но зачем?

— Ему кажется, что это правда.

— Но вы ему не верите?

— Для меня этот вопрос остается открытым. Всем нужно дать шанс, — твердо заявила она.

«Да, — подумал он, — мне тоже нужен шанс. Но даже если бы мне принесли его на блюдечке, я отказался бы… Обручального кольца у нее нет, но это ничего не значит. Раньше кольцо было верным знаком, и незамужних легко было вычислить…» Так он вычислил Элису — по гладким длинным пальцам без колец. «Господи, да о чем я думаю?» — внезапно опомнился он, а вслух спросил:

— Как она умерла?

— Она упала с лестницы.

— Он мог столкнуть ее?

— Ему было восемь лет.

— Дети в этом возрасте постоянно толкаются и пихаются. Иногда случайно, а бывает, что они так играют. Эркки в тот момент находился дома, верно?

— Он был свидетелем ее смерти.

— Только он?

— Да.

— Что именно вам известно?

— Почти ничего. Когда приехала «скорая», Эркки сидел на лестнице и, очевидно, уже долго, не шевелясь, просидел там. — Она вытащила из нагрудного кармана пачку сигарет «Принс лайт» и добавила: — Это произошло очень давно.

— Еще кое-что. Ленсман Гурвин упомянул, что Эркки прожил какое-то время в Штатах.

— В Нью-Йорке. Эркки прожил там семь лет вместе с отцом и сестрой. Оттуда они регулярно приезжали в Норвегию. На Рождество, например.

— И там он тесно общался с каким-то не совсем обычным человеком — это правда?

Она вдруг улыбнулась.

— Этого я проверить не смогла. Я поговорила с отцом Эркки, и он сознался, что не особенно следил, чем сын занимается в свободное время. Дочь он любит больше — в отличие от Эркки, ей во всем сопутствовал успех, особенно в общественной жизни. Но вас-то интересует личность этого колдуна, верно?

— Может, именно он заморочил Эркки голову?

— Эркки заболел еще раньше. Но это, конечно, лишь ухудшило его состояние. Хуже всего… — Умолкнув, она посмотрела на стакан с колой. Доктор Струэл явно раздумывала, признаваться или это будет уже слишком. — Хуже всего то, — повторила она, — что иногда мне действительно кажется, что у Эркки есть дар. Что он видит больше нашего и способен влиять на ситуацию. Если он сильно чего-то пожелает и сосредоточится. Получается, что он может усилием воли влиять на действительность. Вот так-то. Я во всем вам призналась.

Сейер нахмурился. Да она слегка чокнутая! Досадно, ведь она так ему понравилась… И вначале она казалась такой здравомыслящей и образованной женщиной… Вот напасть!

— Расскажите, — попросил он.

Она посмотрела в окно, на скульптуру, представлявшую собой обнаженную девушку — стоя на коленях, та будто оглядывала больничный садик.

— Я расскажу вам о нашем первом индивидуальном занятии с Эркки. У каждого пациента есть постоянный лечащий врач, и вдобавок все они участвуют в сеансах групповой терапии. И вот настали день и час Эркки. Я ждала его в кабинете и не знала, придет ли он вовремя. Прежде я ему показала, как найти мой кабинет. Он пришел вовремя, минута в минуту. Я кивнула головой на диван возле окна, и Эркки сел. Его тело обмякло, он молчал. Глаз его я не видела. Мы ничего не говорили. Этот момент всегда казался мне каким-то волшебным. Первое занятие, первые слова… — Врач рассказывала тихо и очень медленно. Сейер ощутил, как поток ее мыслей захватывает его, почувствовал, будто тоже оказался вдруг в ее кабинете рядом с Эркки. — «У нас ровно час, — сказала я, — и сегодня тебе решать, как мы его проведем». Он не ответил. Я решила не начинать первой. Молчание меня не пугает, пациенты довольно часто попадаются молчаливые, а порой во время первого занятия они вообще ничего не говорят. И во время второго тоже. Поэтому подобное меня не удивляет. Эркки не напрягался, он уселся так, словно пришел отдохнуть. Ни напряжения, ни тревоги… Немного погодя я сама заговорила — просто тихо и спокойно начала рассказывать о себе.

— О чем вы рассказали? Вам разрешается говорить о себе?

— Ну конечно, в разумных пределах. — Она принялась перечислять, будто зачитывая инструкцию: — Можно рассказывать о себе, но не слишком личное, проявлять заинтересованность, но ненавязчиво. Решительно, но не жестко, участливо, но без лишних чувств. Ну, и так далее в том же духе. Я сказала Эркки, что мы с ним должны разработать особый язык, понятный лишь нам двоим, который посторонние расшифровать не смогут. «Посторонние» — значит его внутренние голоса, которые сбивают его с толку и отравляют ему жизнь. Я сказала, что нам нужно придумать секретный способ общения. Собственный тайный шифр. И если ему захочется рассказать мне о чем-то, то пусть зашифрует сообщение. А уж расшифровку я возьму на себя. — Она перевела дух. — Но на мои слова Эркки никак не отреагировал. Время шло, а я все ждала, когда он подаст мне хоть какой-нибудь знак. Мало-помалу меня одолела дремота. Сам облик Эркки излучал спокойствие — он выглядел хозяином моего собственного кабинета. А затем он вдруг поднялся, и я вздрогнула. Не обращая на меня никакого внимания, Эркки направился к двери. Подобное запрещается, поэтому я остановила его. Однако он лишь повернулся и указал на левое запястье, хотя никаких часов у него не было. Наше время вышло. Настенных часов у меня в кабинете тоже нет, но Эркки оказался прав: прошло ровно шестьдесят минут.

— И как вы поступили? — с любопытством спросил Сейер.

Доктор Струэл тихо рассмеялась:

— Я попробовала схитрить: улыбнулась и сказала, что у нас еще пять минут. И тогда он и произнес одно-единственное слово. Его первым сказанным мне словом было «ложь».

Сейер посмотрел в окно на зеленую лужайку. Он вдруг вспомнил, что уже поздно и пора возвращаться в отделение, причем не с пустыми руками, а с какими-нибудь важными сведениями. А ведь он даже на звонки не отвечал, пока сидел здесь… Возможно, они уже отыскали обоих… Пока он тут предавался размышлениям о загадках психиатрии… И об этой женщине… О том, что могло бы произойти… И будущее вдруг предстало совсем в ином свете.

— Затем, — продолжала врач, — я сделала в журнале пометку. Я поставила ноль по делу Эркки.

— Если Эркки угрожают, как он поведет себя?

На лице ее отразилось беспокойство — она явно переживала за Эркки.

— Он будет отступать. Он способен лишь на самооборону.

— А если отступать дальше некуда? На что он способен, если угроза действительно серьезная?

— Я вам сегодня уже пыталась намекнуть, но вы не поняли намека. Он просто-напросто кусается.

— И куда же он кусает?

— Куда получится.

* * *

Эркки спал. Остановившись в дверях, Морган разглядывал его. Грудь и живот спящего от шеи до пупка пересекал уродливый, неровно зарубцевавшийся шрам. Морган никак не мог придумать, откуда на груди Эркки взялась такая рана. Затаив дыхание, Морган лишь стоял и смотрел, хотя собирался разбудить Эркки. Сам Морган долго сидел на диване в гостиной, бездумно глядя в стену, и слушал радио. Ничего нового. Зато они сказали, что он взял сто тысяч крон. Морган пересчитал деньги — так оно и было. Теперь Морган тихо разглядывал Эркки, хотя ему казалось, будто есть что-то неприличное в том, чтобы вот так пялиться на спящего. Вот если бы на месте Эркки была девушка, все было бы иначе…

Во сне Эркки дышал легко, а его веки слегка подрагивали, словно ему что-то снилось. Черная кожаная куртка и футболка валялись на полу. «С чего мне вдруг захотелось его разбудить? — недоумевал Морган. — Я что, псина, которой не хватает общения? Ну его к черту — пусть спит себе. Все равно он неразговорчивый. Копается в собственном болезненном воображении, а до моей болтовни ему и дела нет. Тем не менее, когда он спит, может сойти за нормального… Интересно, во сне он остается психом?.. Неужели у него и сны безумные? Или где-то в глубине души он нормальный? Просто сам этого не осознает».

А потом Морган вдруг вздрогнул: Эркки неожиданно открыл глаза. Проснулся он мгновенно. Обычно, просыпаясь, люди ворочаются, всхрапывают и постанывают, а Эркки просто открыл глаза. В первые секунды после пробуждения они казались огромными, но потом Эркки заметил Моргана и прищурился.

— Что у тебя с грудью? — выпалил Морган. — Ты чего, харакири делал?

Двое из Подвала возились, собираясь с силами, поэтому Эркки молчал. Иногда они там такие неповоротливые…

— Мне чего-то тоскливо, — признался Морган. Вообще-то он был честным парнем. — Уже поздно. Давай выпьем?

Эркки медленно поднялся с постели. Ничего не изменилось. Посмотрев на пистолет в руках Моргана, он натянул футболку и прошел в гостиную. Морган поставил радио на подоконник, а антенну просунул наружу сквозь разбитое стекло. В доме было прохладно, но над лесом поднимался туман, и Эркки показалось, что вода в озере даже светится от жары.

— Я проголодался, — заявил Морган, — поэтому я глотну виски. — Вытащив из сумки литровую бутыль, Морган отвинтил крышку.

Эркки разглядывал его — по обыкновению, исподлобья, так что казалось, будто он что-то замышляет.

— Виски — лучшее лекарство, — сказал Морган. Какой все-таки пронзительный у этого Эркки взгляд, будто он знает о жизни и смерти что-то такое, что никому больше не ведомо. — Виски лечит и голод и жажду. Помогает от скуки и при несчастной любви. Исцеляет страх и отчаяние. — Морган отхлебнул из бутылки, и лицо его перекосилось. — Умеренное пьянство — лучшее решение всех проблем, — продолжал он, — ты знаешь, что такое «умеренное»?

Эркки знал. Морган вытер губы.

— Выпиваю я регулярно. Но по утрам не напиваюсь, знаю меру и никогда не сажусь пьяным за руль. Я всегда держу себя в руках, — он сделал еще один глоток, — и если ты надеешься, что я сейчас упьюсь в стельку и ты сможешь смыться, то ошибаешься.

Морган протянул Эркки бутылку, и тот удивленно оглядел ее. От спиртного он был не в восторге, но чувствовал себя вымотанным и опустошенным, к тому же, кроме виски, у них все равно ничего не было, поэтому выбирать не приходилось. Оставалось лишь взять бутылку. Эркки ведь не просил — Морган практически впихнул бутылку ему в руки. Внимательно изучив этикетку, Эркки медленно повертел перед собой бутылку, а затем понюхал горлышко.

— Да брось, я же не отраву тебе предлагаю!

Эркки поднес бутылку к губам и отпил виски. На его глазах не выступило ни слезинки. Под ложечкой вдруг потеплело, но сначала обожгло рот, затем горло, а потом жжение распространилось по всему желудку. А еще чуть погодя он почувствовал сладковатый привкус, какой бывает от конфет.

— Ну что, хорошо? — заулыбался Морган. — А где ты вообще живешь? У тебя есть квартира?

«Я живу возле моря, — подумал Эркки, — свежий воздух, красивый вид, и оплачивает ее государство. Одна комната, кухня и ванная с туалетом. Этажом выше живет старик, по ночам он расхаживает по квартире и иногда плачет. Я это слышу, но мне все равно. Если я подам ему руку и выслушаю его, то у него появится надежда. А надеяться не на что. Никому из нас».

— И чего это ты такой скрытный? — спросил Морган, потянувшись за бутылкой.

— Там плохо пахнет, — тихо проговорил Эркки.

От звука его голоса Морган опять вздрогнул.

— Где плохо пахнет? У тебя в квартире? Оно и немудрено. От тебя тоже попахивает. Поэтому наша прогулка наверняка пойдет тебе на пользу.

— Сырое мясо плохо пахнет. Особенно на такой жаре.

— Чего это ты несешь?

— Оно лежит на кухне. Я каждый день ем его на завтрак, — серьезно сказал Эркки, и Морган недоверчиво уставился на него.

— Ты придуриваешься или у тебя галлюцинации? Ты пошутил, да? В том, что ты псих, я не сомневаюсь, но что ты еще и завтракаешь сырым мясом — сроду не поверю! — Несмотря на жару, по спине у Моргана побежали мурашки. Этот Эркки, что же он за человек? — Хлебни-ка еще. Наверное, тебевредно сидеть без таблеток. Но если хочешь знать мое мнение — виски лучше. — Опустившись на пол, Морган положил пистолет рядом. — Слушай, а когда ты понял, что у тебя крыша съехала?

Вместо ответа Эркки искоса посмотрел на Моргана.

— Это и правда было так, как в книжках пишут: в одно прекрасное утро ты просто проснулся и почувствовал себя отвратно? А потом подошел к зеркалу и увидел то, чего больше всего на свете боялся, как из глаза у тебя выползают красные червяки? — Морган хохотнул и завинтил крышку.

Эркки прикрыл глаза. В Подвале что-то тихо загудело. Предупреждение…

— Нет, не червяки, — спокойно прозвучал тонкий голос Эркки, — жучки. У них были такие гладкие крылышки… Черные, как капельки нефти, они блестели в лучах солнца.

Морган растерянно заморгал.

— Это шутка, да? Я знаю, что это происходит по-другому. Может, ты и идиот, но не смей и меня держать за придурка. По-моему, — глубокомысленно заявил Морган, — очень важно просто понять, из-за чего ты заболел. Я поэтому и спросил. Может, это наследственное? Твоя мать тоже была чокнутой?

Эркки молча прислушивался. Этот человек выплевывает слова, будто мусор. Они вылетают из его рта, словно жеваная бумага, картофельные очистки, кофейная гуща, огрызки яблок…

— А ты, — тихо спросил Эркки, — когда ты сам это понял?

— Что понял? — Удивленно заморгав, Морган отвел взгляд и посмотрел в окно. — Как с тобой сложно разговаривать. Ладно, выбирай сам. О чем хочешь, о том и поговорим. Тебе решать, — и Морган тяжело вздохнул, — до вечера еще долго… — Он вновь замолчал. Поджав ноги, Эркки сидел на диване.

— Мир охвачен войной, — сказал наконец он.

— Вон оно как? Ну, наверняка так оно и есть… А можешь рассказать про клинику, где ты лежал? — почти умоляя, попросил Морган. Вообще-то Эркки и впрямь было, о чем рассказать… Если захочет… Например, о Рагне, которая никак не могла смириться с тем, что она женщина, и которую постоянно находили лежащей в кровати или в душевой кабинке, изрезанную, в луже крови, потому что она пыталась отрезать себе половые органы. А когда ты женщина, проделать подобное нелегко. «Кола, чай и кофе, — подумал Эркки, — пиво, вино и водка. Рассказать этому кудрявому дурачку или нет? Никогда».

— Ну, нет так нет… — Морган понуро посмотрел на Эркки. — А ты не гений? Гениальный мыслитель? Я серьезно, не исключено ведь, что ты очень сообразительный, хотя с виду и не скажешь.

Эркки не ответил. Этот человек даже не глупец, а самое настоящее убожество… Морган вздохнул. Он устал. Разговаривать его пленник не желает, а звук собственного голоса ему уже надоел. К тому же он несет какую-то чушь… И заснуть не сможет. И даже пить больше нельзя. Сидеть рядом с другим мужиком и ни словом не перемолвиться с ним — нет, к такому Морган не привык. Его это раздражало.

— На что ты потратишь деньги? — доброжелательно поинтересовался вдруг Эркки.

— Деньги?

— Из банка. Ты купишь себе «Нинтендо»? Все мальчишки мечтают о «Нинтендо».

Резко вскочив, Морган подошел к окну и посмотрел на озеро. Вода в нем была темно-кирпичного оттенка и блестела, будто стекло. Морган оглядел наклонившийся ствол высохшей сосны… Скоро по радио опять начнутся новости. Интересно, когда полицейские обнаружат их машину?.. Тогда станет ясно, что они ушли в лес…

— Пойду отолью, — сказал он, направившись к двери. Пистолет Морган прихватил с собой. — Сиди тут. Я только на крыльцо выйду.

Морган вышел на улицу и вдохнул горячий воздух. В это время дня бывает жарче всего. Скорее бы наступила темнота… Но до осени ночи будут светлыми. «Как же вся эта возня надоела…» — уныло подумал он.

Пересев с дивана на пол, Эркки привалился к стене. Он слышал журчание, слышал, как Морган потом застегнул «молнию» на брюках. От виски по телу разлилось приятное тепло. Ему хотелось еще выпить. Морган вернулся в дом. Эркки хотелось попросить его, но тогда пришлось бы нарушить правила. Нельзя ни о чем просить. Нет, это недопустимо. Морган решительно подошел ближе, перешагнул через сумку и, отвернувшись, принялся настраивать радио. Он чуть покрутил антенну, а Эркки разглядывал его обтянутую майкой грудь и мускулистые ноги. «Родиться мужчиной, у которого все на месте, и при этом так нелепо выглядеть, будто тебя, как конструктор, собрали из каких-то разрозненных деталей, которые никак не сочетаются друг с другом…» Оба молчали. Эркки набирался сил, чтобы озвучить просьбу. Он не мог вспомнить, когда он в последний раз о чем-то просил… Наверное, много лет назад… Казалось, слова слиплись в комок, который застрял где-то в горле. Тогда Эркки пристально посмотрел на сумку, собрав в одном глазу всю свою мощь, так что взгляд превратился в луч, насквозь прожигающий черную ткань сумки. Вскоре над сумкой поднялась тоненькая струйка дыма. Запахло паленым. Морган развернулся. Из Подвала раздался слабый грохот, словно с какой-то далекой горы сорвалась лавина. Грохот нарастал и вскоре уже напоминал гром. Нестора охватил огонь. Вскоре на грязном полу проступило что-то темное. Всего в паре сантиметров от ног Эркки тек кровавый ручей. А сумка оказалась по другую сторону ручья.

— Ты чего? — заволновался Морган. — Тебе плохо?

Эркки не отрывал взгляда от сумки.

— Хлебни-ка еще виски. Это должно помочь, — испуганно предложил Морган.

Эркки неподвижно разглядывал кровавую лужу.

— Слышишь? Возьми там бутылку.

Но пошевелиться Эркки не мог: рукой до сумки не дотянуться, поэтому придется встать и шагнуть, и тогда он наступит прямо в теплую вязкую кровь.

— Господи, как же с тобой сложно! Мне что, взять тебя на ручки и напоить из соски?! — Схватив сумку, Морган вытащил из нее бутылку и протянул ее Эркки. Эркки вцепился в бутылку и отхлебнул виски. Огонь в сумке потух.

«Тебе повезло. Не надейся, что в следующий раз опять повезет».

— Я не жадный, — заявил Морган, — уж что-что, а жадным Моргана не назовешь! — Взглянув на глотающего виски Эркки, он вышел на кухню.

Эркки подумал, что это правда: Морган, конечно, странный, но не жадный. Он услышал, как Морган выдвигает ящики и открывает дверь в кладовку. Пока его не было, Эркки сделал еще несколько больших глотков. Тихо выругавшись, Морган начал выбрасывать из ящиков всякий мусор. Потом за стеной что-то зашуршало. Значит, Морган добрался до завернутых в полиэтилен свечек. Из кухни он направился в спальню. Эркки выпил еще немного, прислушиваясь, как Морган стучит по стенам. А затем оттуда донесся истошный крик:

— Нет, ты только погляди на это!

Поднявшись, Эркки поплелся на голос.

— Ты звал, господин? — Зажав в руке бутылку, Эркки остановился в дверях. Пистолет лежал на подоконнике.

— Гляди, чего я нашел! — И Морган протянул ему сложенный в несколько раз коричневатый листок. — Лежало под кроватью! Это карта Финского хутора! Давай выясним, где мы сейчас. — И он зачитал: — «Карта Финского хутора, Государственное картографическое управление, тысяча девятьсот шестьдесят пятый год». — Эркки, помоги! — Взяв пистолет, Морган вернулся в гостиную. Эркки последовал за ним. — Ты в картах разбираешься? Помоги мне! Ты можешь найти на ней этот дом? — Он развернул карту, и от прикосновения бумага едва не раскрошилась.

Вглядевшись в карту, Эркки ткнул пальцем в маленькое выцветшее пятнышко и тихо произнес:

— Мы здесь.

— Вот так просто? — удивился Морган. — Откуда ты знаешь?

— Посмотри на озеро, — ответил Эркки, — оно такой же формы, как и на карте. Оно называется озеро Райское.

— Ух ты! У тебя тоже бывают просветления. — Морган подошел к окну. По форме озеро было точь-в-точь как на карте. — Черт, ты, оказывается, прекрасно тут ориентируешься! А вообще-то мы не очень далеко ушли… — добавил он, — сегодня ночью я заберусь на холм и спущусь вот тут, — Морган указал на карту, — а для прикола мы с тобой поменяемся одеждой. — И Морган схватил бутылку. Ему наконец полегчало. Теперь он знает, где они находятся, у холмов и озер в округе есть названия, и здесь повсюду дороги, у которых тоже наверняка есть номера.

— Ты пойдешь той же дорогой, по которой мы сюда пришли. А я двинусь дальше, по направлению к… Короче, на северо-запад. Наденешь мои бермуды. Смотреться в них будешь просто отпадно. Я тебя отпущу. Сегодня между двенадцатью и часом ночи, — весело решил Морган. Теперь у него была цель. — Новости! — вспомнил вдруг он и, дотянувшись до радио, прибавил громкость. Диктором была женщина. Осев на пол, Эркки закрыл глаза. От спиртного губы его онемели и приятно обмякли.

А сейчас немного об убийстве на Финском хуторе. Наряду с ограблением «Фокус-банка» полиция занята поисками убийцы, совершившего необычайно жестокое нападение на семидесятишестилетнюю Халдис Хорн, в результате которого женщина скончалась. По словам полицейских, они изучают улики, которые могут привести их к убийце, однако в интересах следствия полиция отказывается сообщать данные о личности предполагаемого преступника. В настоящий момент полиция надеется вскоре разыскать убийцу.

Морган взглянул на Эркки:

— Как думаешь, где именно она жила? Ты ее знал? — Он почесал голову. — Интересно, они не начнут искать прямо здесь? И о чем только думал тот подонок, который такое сотворил?

Эркки вяло взмахнул темными волосами. Но промолчал.

* * *

— Почему Эркки положили в лечебницу? — спросил Сейер. — Он кому-то угрожал?

Доктор Струэл покачала головой:

— Он отказывался есть. Когда Эркки привезли к нам, он был на грани истощения.

— Почему он не принимал пищу?

— Он не мог решить, чего именно ему хочется. Он пришел на обед, сел за стол, брал то одно, то другое, но определиться не мог.

— И что вы сделали?

— Когда он отчаялся и вернулся к себе в комнату, я сделала бутерброд с колбасой и отнесла ему. Ни молока, ни кофе я ему не предлагала, просто положила бутерброд на тумбочку. Но Эркки к нему не притронулся.

— Почему?

— Я допустила ошибку — разрезала бутерброд на две части, так что теперь он не знал, с какой начинать.

— То есть получается, что с голоду можно умереть просто потому, что не можешь определиться?

— Да.

Сейер покачал головой. Какой, оказывается, невыразимо сложной жизнью они живут.

— И вы считаете, что у него действительно есть сверхъестественные способности?

Она беспомощно махнула рукой:

— Я лишь рассказываю о том, что видела сама. А другие вам расскажут что-то еще.

— Вы спрашивали Эркки, каким образом у него это получается?

— Я как-то спросила: «Кто тебя этому научил?» Тогда он улыбнулся и ответил: «The Magician».^[1] Волшебник из Нью-Йорка.

— Но ведь скорее всего речь идет о простых совпадениях?..

— По-моему, нет. Хотя за всю жизнь мы лишь изредка сталкиваемся с явлениями, которые не в состоянии объяснить.

— Не согласен, — с улыбкой возразил Сейер.

— Вот как? — Она рассмеялась. — То есть вы из тех, кто понимает почти все?

Он догадался, что она издевается над ним.

— Не в этом смысле… А что Эркки еще умел?

— Однажды мы сидели в курилке и играли в карты. Эркки тоже там был, но играть отказался. Он терпеть не может игры. Было уже поздно, на улице стемнело, и мы включили свет. Внезапно Эркки сказал: «Хорошо бы поставить на стол свечи и зажечь их». Голос у него был такой тихий и странный… Я тоже подумала, что сидеть при свечах очень уютно. Я попросила его принести с кухни свечи, но он не захотел. И остальные тоже — все они заявили, что карты будет плохо видно. Мне стало так обидно за Эркки: он впервые что-то предложил, а его и слушать не пожелали. А потом вдруг отключили электричество. Свет погас не только в курилке, но и во всем здании, и мы, натыкаясь друг на друга, принялись искать свечи… «Я же предупреждал», — холодно сказал Эркки. Но с ним случались истории и посерьезнее. Он, например, учился летать и однажды выпрыгнул из окна на третьем этаже. Удивительно, как он только не расшибся насмерть. Зато он сильно ударился о подставку для велосипедов и поранил грудь, так что на груди у него теперь огромный шрам. Это произошло, еще когда он с семьей жил в Нью-Йорке.

— А он тогда не принимал ЛСД или что-то наподобие?

— Не знаю. И отец Эркки тоже не знает. Он не особо следил за сыном.

— Эркки и правда такой уродливый, как рассказывают?

— Уродливый? — удивилась она. — Он вовсе не уродливый. Может, только слегка неухоженный.

— Он чувствует себя счастливым? — Сейер тотчас же осознал, что вопрос нелепый, но доктор Струэл не рассмеялась.

— Конечно. Но сам он этого не понимает. Эркки не позволяет себе подобных чувств.

— А какие чувства он себе позволяет?

— Презрение. Снисходительность. Высокомерие.

— Да уж, приятным его не назовешь.

Она тяжело вздохнула:

— На самом деле он просто маленький одаренный мальчишка, которому хотелось лишь хорошего. Хотелось сделать все правильно. И который так боялся ошибиться, что в конце концов его волю совсем парализовало. В школе он был неразговорчивым, отворачивался к окну и что-то бормотал себе под нос, чтобы никто не услышал. Зато его письменные работы были выше всяких похвал.

— Но вам под конец все же удалось его разговорить?

— Сейчас он разговаривает, когда сам сочтет нужным. Временами он даже становится многословным, и тогда ясно, что у него прекрасное чувство юмора. Просто убийственное.

— Он когда-либо пытался покончить с собой?

— Нет. За исключением того дня в Нью-Йорке, когда он выпрыгнул из окна. Но с тем случаем мне не все ясно.

— То есть у него нет суицидальных наклонностей?

— Нет. Но в нашей профессии сложно что-то утверждать наверняка.

— Значит, если бы он пошел на это, вы бы поняли его?

— Конечно. Каждый человек имеет право на самоубийство.

— Право на самоубийство? Вы серьезно?

Опустив голову, женщина принялась разглядывать собственные руки.

— Некоторые врачи убеждают пациентов в том, что смерть — это не решение. Мне подобные идеи не нравятся. Человек сам выбрал смерть, поэтому для него это — решение. Все мы имеем право выбирать, из чего логически следует, что смерть — следствие нашего выбора.

— Но вы, очевидно, стараетесь этого не допустить?

— Я говорю им: «Выбирать вам». И мне не всегда хочется навязывать этим людям идею, что жить следует долго. Порой мне неловко отнимать у них психоз, ставший их последним прибежищем.

«Сегодня мне не заснуть, — подумал он, — перед глазами встанет ее лицо, а в ушах будут звенеть ее слова…» Потрогав обручальное кольцо, Сейер подумал, что если даже он, вопреки всем ожиданиям, понравился вдруг этой женщине, то из-за кольца она наверняка не станет всерьез задумываться о нем. Наверное, ему не стоит больше носить кольцо. С другой стороны, он давно уже решил никогда не снимать кольца и в могилу лечь тоже с ним. Но кольцо будто предупреждало: в его жизни есть женщина. И от взгляда доктора Струэл кольцо не укрылось. Сейер занервничал.

— Итак, Эркки любит бродить по лесу и гулять по проселочным дорогам. Но людей он избегает, верно?

— Да, — согласилась она.

— Однако совсем недавно он изменил своей привычке — отправился прямо в город и даже зашел в банк. Означает ли это, что его что-то вынудило так поступить? Возможно, что-то произошло и он нуждался в помощи?

В ее глазах мелькнул испуг. В голове у Сейера словно вновь прогрохотал гром. Когда гром стих, Сейер заглянул в собственное сердце, на протяжении многих лет остававшееся пустым. И увидел там женщину.

* * *

— Все в порядке? — Скарре обеспокоенно посмотрел на Сейера.

— Ты о чем?

— Тебя долго не было.

Промолчав, Сейер повернулся к раковине. Скарре задумался, его коллега действительно бывает порой замкнутым, однако сейчас, разглядывая его прямую спину, Скарре понял: что-то происходит.

— Я узнал кое-что важное, — не оборачиваясь, проговорил Сейер. Он повернул кран и плеснул холодной водой на пылающие щеки. Вытершись и пригладив коротко стриженные волосы, он спросил: — Нам прислали снимки следов с места преступления?

— Нет, но скоро пришлют. В лаборатории говорят, что снимки просто отличные. И что это наверняка следы от кроссовок. С таким же зигзагообразным узором, какой бывает на кроссовках. В длину следы составляют тридцать девять сантиметров, что соответствует сорок третьему размеру. Больше мне пока ничего не известно.

— Доктор Стрэул считает, что Эркки не способен на убийство. Она говорит, что, когда ему угрожают, Эркки кусается.

— Кусается?.. — Скарре удивленно посмотрел на Сейера. — Так тамошний врач — женщина? А как Эркки поведет себя, оказавшись в заложниках? У нее есть идеи на этот счет?

— Она полагает, что Эркки замкнется в себе. Сказала, что он способен лишь на самооборону. Но сейчас нам мало что известно и о грабителе. И мы не знаем, каков он…

— Может, они нашли общий язык.

— Бывает и такое… Но мне тут пришла в голову одна мысль: как по-твоему, если грабитель вдруг узнает, что его заложника разыскивает полиция по подозрению в убийстве, как он поступит?

Скарре улыбнулся:

— Возможно, он испугается и отпустит заложника.

— Возможно. И ведь не исключено, что наш грабитель слушает радио и следит за развитием событий.

— Но журналистам ничего не известно. Они же не знают, что заложник и человек, которого видели возле дома Халдис Хорн, — одно и то же лицо.

— Думаю, это вопрос времени, — Сейер взглянул на дверь, откуда просматривался длинный коридор со множеством одинаковых дверей, — народа у нас тут предостаточно. И вскоре кто-нибудь непременно проговорится.

— И тогда дело примет опасный оборот, верно?

— А как бы ты поступил? Что тебе подсказывает твое преступное «я»?

— Да оно у меня совсем крошечное… — притворно расстроился Скарре. — Ладно, я бы испугался и отпустил заложника. К тому же он душевнобольной и грабителю с ним наверняка непросто. Но если они нашли общий язык, — рассуждал Скарре, — то, возможно, могут поддержать друг друга. Тогда им незачем друг друга выдавать. Ведь они оба преступили закон. Однако, если эти двое поссорятся…

— Двое, один из которых душевнобольной, а второй — вооруженный преступник… Нам нужно отыскать их, — сказал Сейер, — пока они не поубивали друг друга. Предлагаю рассказать о подозрениях радиожурналистам.

— По-твоему, тогда грабитель отпустит Эркки?

— Возможно. А ты тем временем съездишь в магазин «Продукты от Бриггена» и поговоришь с поставщиком, который отвозил Халдис еду. Он единственный общался с ней регулярно. А именно — раз в неделю на протяжении многих лет. Они наверняка были хорошо знакомы. Выясни, что за Кристофер прислал ей письмо. Ты обедал сегодня?

— Да, а ты?

— Я поеду в приют и поговорю с мальчишкой, который обнаружил тело. А потом съезжу в Центральную больницу в Осло.

— Зачем?

— Проверю, есть ли у них что-нибудь о смерти матери Эркки.

— Но она умерла шестнадцать лет назад!

— Что-то наверняка сохранилось. Подожди… Пока ты не ушел… Притащи-ка сюда метлу.

— Чего-о-о?..

— Сходи в кладовку и принеси метлу.

— Метлами уже сто лет как не пользуются, — снисходительно заявил Скарре, — все давно используют швабры.

— Тогда принеси швабру. Главное, чтобы у нее была длинная ручка.

Скарре сбегал за шваброй. Ручка у нее была из стеклопластика, прямо как черенок тяпки, которой убили Халдис. Сейер выпрямился.

— Представь, что я Халдис Хорн, — серьезно проговорил он, — а ты убийца.

— Легко! — Скарре встал напротив Сейера.

— Я стою на лестнице, а в руках у меня тяпка. Правда, я выше Халдис, а швабра длиннее тяпки… Но скорее всего я схвачу черенок вот так, посередине.

Скарре кивнул.

— А теперь ты выходишь ко мне из дома и хватаешься за тяпку. Вперед, Якоб!

Оглядев швабру, Скарре обеими руками схватился за ручку, так, что одна рука оказалась выше рук Сейера, а другая — ниже.

— Постой-ка так, — Сейер посмотрел на их руки, — примерно в середине черенка мы нашли отпечатки самой Халдис, а сверху и снизу от ее рук — пару чужих отпечатков, довольно маленьких. То есть он схватился за тяпку так же, как и ты сейчас, а потом одним движением вырвал ее, размахнулся и ударил. Одного я не пойму: куда подевались остальные отпечатки его пальцев?

Но и Скарре этого тоже не понимал.

— Может, он их стер, а эти два случайно забыл стереть?

— А ее отпечатки оставил? Маловероятно.

— Тогда, может, его пальцы оставляют плохие отпечатки?

— Это еще почему?

— Понятия не имею. Ну, например, обожженные пальцы оставляют плохие отпечатки.

— По-моему, у тебя уж слишком разыгралась фантазия.

— Ладно, согласен, — Скарре опустил глаза, — я тоже не понимаю, почему так вышло.

— А эти отпечатки совпадают с теми, которые обнаружили в доме?

— Криминалисты пока работают над этим.

— Тут есть что-то странное… — сказал Сейер.

— В странности я не верю, — возразил Скарре, — всему должно быть логическое объяснение. Возможно, у Эркки есть привычка сосать пальцы. Я слышал, что бывает и такое. Может, он так долго сосал их, что теперь они оставляют деформированные отпечатки. Ведь Эркки необычный. Она ничего об этом не упоминала, эта его врач?

— Сосет пальцы?..

— Смотри, — Скарре протянул руку, — подушечка указательного пальца. Что ты видишь?

— Почти ничего. Она будто… гладкая…

— Так и есть. И отпечатков этот палец не оставляет. А знаешь почему?

— Потому что ты его обжег?

— Нет. Я засунул палец в суперклей. Давным-давно.

— Но это только один палец. А у тебя их десять.

— Я к тому, что у всего имеется логическое объяснение. Так что сказала врач? Что ее пациент не способен на убийство? — поинтересовался Скарре.

— Да.

— И ты ей веришь?

— Она прекрасно понимает Эркки, и у нее большой опыт в этой области.

— Обычно тебя подобное не убеждает. Я же лично думаю, что тут все просто: убийца — Эркки.

— Ты слишком много общаешься с Гурвином.

— Я всего лишь пытаюсь мыслить здраво. Эркки здесь вырос. Он знал Халдис. Жила она уединенно, и заходил к ней только посыльный. Эркки видели возле ее дома тем утром, когда ее убили. И он душевнобольной.

— Хочешь, заключим пари? — с улыбкой предложил Сейер.

— Давай.

— Тогда я ставлю на то, что это не Эркки.

— Если я выиграю, пойдешь со мной в «Королевский меч» и напьешься в стельку.

При мысли об этом Сейера передернуло.

— А если выиграю я, то ты прыгнешь с парашютом. Согласен?

— Хм… Ну ладно…

— Составим письменное соглашение?

— Ты что, не веришь слову христианина?

— Верю. — Покачав головой, Сейер прислонил швабру к стене. — Поезжай быстрее. Но вот что я тебе скажу: не все в этом мире можно объяснить с точки зрения здравого смысла. — И Сейер наклонился над ящиком стола, показывая, что разговор окончен. — И купи себе сапоги с жестким голенищем, — сказал он напоследок.

— Это еще зачем?

— Защищают от переломов при прыжках с парашютом.

Скарре немного побледнел и скрылся за дверью. Сейер быстро записал некоторые из показаний доктора С. Струэл и открыл телефонный справочник на букве «С», то и дело поглядывая на дверь, словно боялся, что его застукают. Он отыскал фамилию Струэл между Стругал и Стрюкен… Струэл Сара. Врач. «Сара… — подумал он, — романтично. Экзотика». А строчкой ниже было записано: «Струэл Герхард. Врач». Тяжело вздохнув, Сейер захлопнул справочник. Сара и Герхард. Прекрасное сочетание. Расстроившись будто мальчишка, Сейер отодвинул справочник подальше.

* * *

Стены магазинчика «Продукты от Бриггена» были увешаны рекламными плакатами, так что помещение напоминало парк аттракционов. Кричащие оранжевые, розовые и желтые плакаты резали глаз. «Рыбные котлеты собственного приготовления. Замороженная говяжья печень». Тем не менее снаружи здание выглядело красивым — красный двухэтажный домик, где второй этаж, видимо, занимает квартира самих Бриггенов. Скарре вышел из машины и прошел внутрь. В магазине было две кассы, и за одной из них сидела молодая круглолицая девушка с сожженными химической завивкой волосами. Она читала журнал. Подняв взгляд, девушка увидела полицейскую форму, и журнал шлепнулся ей на колени. Скарре был симпатичным во всех смыслах этого слова. Лицо его, обрамленное светлыми кудряшками, излучало дружелюбие. К тому же Скарре обладал редким даром внушать окружающим, что его внимание к ним совершенно искренне. Даже к тем, кто, как, например, эта кассирша, на самом деле не интересовал его. Она носила очки в темной оправе, и ей не помешало бы сбросить килограммов десять. Лицо Скарре озарила ослепительная улыбка:

— А где ваш начальник?

— Оддеман? Он на складе — распаковывает коробки от «Финдуса». Вот сейчас мимо молока прямо — и в ту дверь рядом с овощным.

Кивнув, Скарре пошел дальше и столкнулся с самим Бриггеном. В руках тот держал ящик замороженной рыбы.

— Вы из полиции? Пойдемте ко мне в кабинет. Идите за мной. — И Бригген зашаркал к двери.

Кассирша вновь открыла журнал, но читать не стала. Повернув голову налево, она вгляделась в собственное отражение в пластиковой перегородке. Отражение было слегка размытым, так что лицо и волосы видно было не слишком хорошо, однако если снять очки, то она, пожалуй, будет похожа на чуть постаревшую Ширли Темпл… Девушка постаралась вспомнить все, что знала о Халдис Хорн, ведь не исключено, что полицейский захочет и с ней побеседовать… Поэтому следует тщательно подготовиться. Через несколько минут он подойдет к кассе, и она, если будет отвечать не мешкая, сможет хорошенько рассмотреть его лицо и запомнить каждую мелочь. Какая досада, что она не знает ничего, что оказалось бы полезным для следствия! Ведь тогда полицейский запомнил бы ее. «Ну да, кассиршей у Оддемана Бриггена работает такая полненькая девушка — без того, что она нам рассказала, мы никогда не раскрыли бы это дело. Как же ее зовут?..» Жаль, что имя у нее настолько убогое… Девушка посмотрела на фотографию Клаудии Шиффер в журнале. Из кабинета до нее доносились голоса и обрывки фраз.

— Как долго, — Якоб Скарре вытащил из кармана записную книжку, — вы отвозили продукты Халдис Хорн?

Бригген расстегнул красно-зеленый пиджак.

— Почти восемь лет. А до этого Торвальд сам приезжал за покупками. Мы и с ним были знакомы. Они тут все время жили.

Торговцу было за пятьдесят, он был крупным, загорелым и краснощеким, с густыми, коротко остриженными волосами, темными глазами и немного перекошенным ртом. Руки и ноги у него были короткими, а пухлые пальцы нервно шевелились. Пожалуй, даже чересчур нервно, ему будто не терпелось приступить к расследованию этого ужасающего дела. Ногти у Бриггена были обкусаны под корень, так что от них осталась лишь узенькая полоска у самого основания.

— Что именно она заказывала у вас? — спросил Скарре.

— Только самое необходимое. Молоко, масло и кофе. Газеты с журналами и яйца… Запросы у нее были скромные. Это не потому, что у Халдис не было денег — как раз с деньгами там было все в порядке. В банке лежало немало. А сейчас все достанется сестре. Та живет в Хаммерфесте, и зовут ее Хельга Май.

— Халдис сама вам рассказывала, что у нее есть накопления?

— Да, сама. Она этим гордилась.

— То есть об этом могли знать и другие?

— Да, полагаю, что могли.

Скарре подумал, что слухи о том, что у кого-то есть деньги, разбегаются, словно ящерки по раскаленному песку. И жадность заставляет завистников забыть о том, что деньги находятся в банке. Очевидно, сплетни в конце концов приняли грандиозные масштабы. У Халдис куча денег! И, возможно, они спрятаны у нее под кроватью! Ведь старики обычно именно так поступают со своими сбережениями, верно? Торговцу она доверилась, посчитала его неопасным. Таинственная усмешка, легкий намек — и слухи поползли. Возможно, сначала он поделился с кем-нибудь из постоянных клиентов: «А кстати, знаешь, Халдис далеко не нищая». Наверное, когда ее муж погиб, они нередко обсуждали: как она там. И многие могли услышать его слова. Во всяком случае, самому Бриггену было известно о сбережениях.

— Знаете, — продолжал торговец, — детей у них не было, поэтому они смогли что-то скопить, а к роскоши не привыкли. Торвальд постоянно возился с трактором — смазывал, чистил, натирал до блеска, ну прямо как ребенок. Один бог знает, куда они собирались потратить все эти деньги — если там действительно было так много, как она намекала.

«Проверить счет Халдис Хорн», — записал Скарре.

— А ее сестра? Она живет в Северной Норвегии?

— Она замужем, у нее есть дети и внуки, и они неплохо живут.

— То есть если у Халдис действительно были деньги, то достанутся они ее сестре?

— Наверное, да. У Торвальда родственников нет, был брат, но и тот давно умер. От него тоже осталось наследство.

— Значит, вы ездили к ней раз в неделю? Всегда по определенным дням?

— Нет, она звонила, и мы каждый раз договаривались заново. Но чаще всего я ездил к ней по четвергам.

— Когда вы были у нее в последний раз?

— В среду.

— Сколько у вас работников в магазине?

— Только Юнна, кассирша.

— И больше никого?

— Сейчас — нет.

— А раньше?

— Очень давно работал еще один парень. Но он быстро уволился.

— Он знал Халдис?

Бригген сплетал и расплетал пальцы.

— Ну… да, скорее всего. Он пару раз отвозил ей продукты, но ему не сказать чтобы нравилось здесь работать, — уклончиво ответил он.

— Вы не скажете, как его звали?

Бриггену словно не хотелось говорить об этом, он заерзал на стуле и, несмотря на жару, начал застегивать пиджак.

— Томми. Томми Рейн.

— Молодой?

— Слегка за двадцать. Но ни до кого в деревне ему не было никакого дела, да и до нас тоже.

— Вам известно, где он сейчас?

— Нет.

— Вы прежде упомянули, что бумажник Халдис хранила в хлебнице?

— Верно. Но больших денег она в бумажнике не держала. Я, конечно, в него не заглядывал, но когда Халдис расплачивалась и открывала бумажник, там было всего несколько сотенных.

Скарре записал.

— А вам известно, кто такой Эркки Йорма?

— Ясное дело. Он часто захаживал в мой магазин.

— Что он покупал?

— Ничего. Он просто брал все, что захочется, и уходил. И если я окликал его, то он останавливался в дверях и вид у него был такой удивленный: мол, как это я посмел ему помешать. А потом он поворачивался и махал тем, что стащил, — шоколадкой, например. И я никогда не бежал следом за Эркки — я же знал, какой он. Эркки не из тех, кого тянет похлопать по плечу. И он никогда не брал что-то дорогостоящее, всегда таскал по мелочи. Но иногда я действительно сердился: ведь ему совершенно плевать на правила и законы.

— Ясно, — сказал Скарре, — как вы полагаете, кому кроме вас было известно о том, что Халдис прятала бумажник в хлебнице?

— Насколько мне известно, никому.

— Но Томми Рейн мог об этом знать, верно?

— Ну-у, не уверен…

— А в деревню приезжают торговцы всякой мелочевкой, продавцы лотерейных билетов и проповедники? Наверное, к Халдис они тоже забредали? Она не упоминала?

— Подобный народ никогда до дома Халдис не добирается — кому охота тащиться в такую даль? Да и дорога там не очень… Нет-нет, об этом лучше сразу забудьте и займитесь Эркки. Ведь его видели возле ее дома.

— Вам и об этом известно?

— Все об этом знают.

— Бумажник, — продолжал Скарре, — он был красным?

— Ярко-красным, с такой металлической молнией. В бумажнике Халдис еще хранила старую фотографию Торвальда — на снимке у него даже волосы есть… Знаете, — признался Бригген, — когда Эркки положили в больницу, я вздохнул с облегчением. И я надеюсь, вы поймаете его и виновным окажется именно он.

— Почему?

Бригген скрестил руки на животе.

— Тогда его посадят. Потому что он опасен. И если он наконец окажется виновным, то есть если его вина будет доказана, он, возможно, никогда больше не выйдет на свободу. И мы заживем спокойно… В конце-то концов, кто еще мог это сделать?

— Неужели к Халдис больше никто не приходил?

— Почти никто.

— Почти?

— У ее сестры Хельги есть внук. Он живет в Осло, снимает небольшую квартирку. Насколько я знаю, он навещал Халдис, но очень редко.

— Вам известно его имя?

— Фамилия у него Май. Кристиан… Или Кристофер.

«Кристофер… — подумал Скарре, — тот, кто прислал письмо».

— По-моему, он моет посуду в каком-то ресторане… И вы уж простите, но вряд ли это трехзвездочный ресторан.

— Вы так считаете?

— Я однажды видел его. И сужу по тому, как он выглядел.

Скарре задумался: интересно, чем те, кто моет посуду в трехзвездочных ресторанах, отличаются от всех остальных мойщиков посуды?

— Значит, Май. И Томми Рейн. К вам приходили журналисты?

— Да, из газет и с местного радио. И звонили.

— Вы разговаривали с ними?

— Ну, мне же никто не запрещал.

«К сожалению», — грустно подумал Скарре, а вслух сказал:

— Пожалуйста, зайдите к нам в отделение полиции. Желательно сегодня.

— В полицию? Зачем?

— Нам нужно разобраться с отпечатками пальцев, которые мы обнаружили в доме Халдис.

У Бриггена перехватило дух:

— То есть вы снимете у меня отпечатки пальцев?!

— Да, хотелось бы, — улыбнулся Скарре.

— И как мои отпечатки могли оказаться в ее доме?

— На протяжении восьми лет вы привозили ей продукты и заходили в дом, — спокойно ответил Скарре.

— Но я же только продукты привозил! — Лицо торговца исказилось от ужаса.

— Я знаю.

— Тогда зачем вам отпечатки?

— Чтобы исключить их из списка.

— Чего-о?..

Скарре попытался успокоить его:

— Нам нужно установить, кому именно принадлежит каждый отпечаток. Некоторые из них — отпечатки пальцев самой Халдис. Другие мог оставить Кристофер. Или вы. И какие-то из отпечатков мог оставить убийца. Мы по очереди будем сопоставлять отпечатки, так чтобы у нас остались лишь отпечатки, которые не совпадают ни с какими другими. И может статься, что именно их и оставил убийца. Понимаете?

Лицо Бриггена постепенно приобрело прежний цвет.

— Надеюсь, вы об этом никому не расскажете. А то могут подумать, что я как-то замешан в убийстве.

— Те, кто хоть что-то смыслит в работе полицейских, так не подумают, — успокоил его Скарре.

Поблагодарив Бриггена, он вернулся в магазин. Когда Скарре вдруг появился возле кассы, Юнна как раз собиралась выщипать брови. «Глаза у него красивые, ничего не скажешь, — подумала она, — а вот губы?..» Потому что в первую очередь она смотрела на губы мужчины, прикидывая, насколько они чувственные. Губы у Скарре были идеальной формы, полные, но не слишком — иначе он выглядел бы чересчур женственно. Рот аккуратный, с безукоризненными зубами. Изгиб верхней губы повторял линию бровей.

— Якоб Скарре, — с улыбкой представился он.

«Как будто имя из Библии», — подумала Юнна.

— Я не отниму у вас много времени. Вы когда-нибудь бывали в доме у Халдис Хорн?

— Да, один раз, вместе с Оддом, — она кивнула, но ни один локон на ее голове не шелохнулся, — это было в субботу вечером, и моя машина сломалась, поэтому Одд предложил подвезти меня до дома, только сначала надо было заехать к Халдис — у нее как раз кофе кончился. Но это уже давно было. — Юнна сняла очки и положила их на колени.

— Вы не знаете, кто еще туда заезжал?

Девушка задумалась.

— У нас тут один парень работал, правда, недолго. Нам тогда позвонили из инспекции и спросили, не возьмем ли мы его на работу.

— Из какой инспекции? — удивленно уточнил Скарре.

— По опеке над освобожденными из тюрем, — пояснила она, — они позвонили Одду и спросили, нельзя ли парню у нас поработать, вроде как на испытательный срок. Вообще-то, это что-то вроде программы реабилитации для бывших заключенных и…

— Да, знаю, — быстро откликнулся Скарре, — его звали Томми Рейн?

— Да.

— Он тоже отвозил Халдис продукты?

— Раз или два… Он быстро уволился — ему тут было скучно. Здесь даже пабов нет. Не знаю, куда он подался, я с тех пор его не видела.

— Он вам нравился?

Юнна попыталась вспомнить его лицо, но в памяти всплывали лишь руки в темно-синих татуировках. Каждый раз, когда он оказывался поблизости, ее охватывало беспокойство, хотя парень даже не смотрел на нее — во всяком случае, не смотрел так, как смотрят мужчины… Впрочем, Юнну подобными взглядами вообще не баловали… Припоминая все это, Юнна слегка расстроилась: подумать только, даже какому-то жалкому воришке нет дела до Юнны.

— Нравился? Конечно нет! — мстительно ответила она.

— Бригген не говорил, что парень побывал за решеткой, — осторожно сказал Скарре, глядя на нее так доверчиво, что Юнна не смогла устоять.

— Ясное дело. Это же его племянник, сын сестры Одда. Ему просто стыдно за него.

— Вон оно что! — Записывать это Скарре не стал, чтобы девушка не почувствовала себя болтушкой. — А вам известно, за что его посадили?

— За обычное воровство.

— А Бригген женат?

— Он вдовец.

— Ясно…

— Жена его умерла одиннадцать лет назад.

— Вот как… Одиннадцать лет… — Скарре вежливо улыбнулся.

— Она покончила с собой, — прошептала вдруг девушка таким тоном, каким обычно говорят про измену.

Скарре многозначительно кивнул. «Такие моменты позволяют многое узнать о людях, о жизни и о том, почему все происходит именно так», — подумал он. И во взгляде его читалась признательность за подобную откровенность.

— Вы давно здесь работаете? — доброжелательно поинтересовался он.

— Восемь лет. Устроилась сюда как раз перед тем, как умер муж Халдис. — Она старалась отвечать по существу, без лишних подробностей, ведь у этого полицейского наверняка куча дел и он, скорее всего, терпеть не может болтливых свидетелей. Но пока она говорит, он будет стоять перед ней… Да и клиентов в магазине нет.

— Вы знакомы с Эркки Йормой?

— Нет, мы незнакомы, но я знаю, кто он такой.

— Вы боитесь его?

— Вообще-то нет. Но если бы я шла ночью по лесу и наткнулась на Эркки, то испугалась бы. Правда, тогда я бы любого испугалась, — ответила она и подумала: «Кроме тебя. Ты похож на ангела».

— Ясно, — сказал Скарре, — и как здесь идет торговля? Тринадцать семьдесят пять за такую вот ерунду. — И он кивнул на плакат над полкой с хлебом. — Это не очень-то хорошо?

Она грустно вздохнула:

— Боюсь, он совсем разорится. Покупателей у нас мало. И выручка тоже невысока. А скоро в получасе езды отсюда откроется новый торговый центр. И тогда все мы накроемся медным тазом. — В ее голосе послышалась тревога.

— Торговый центр? — Он одобрительно улыбнулся. — Но тогда вы сможете устроиться туда. Если Бригген закроет магазин.

От его слов у Юнны зашумело в ушах: именно об этом она тайком мечтала, но не отваживалась никому рассказать.

— Скажите… — тихо сказал он, наклонившись вперед, — я просто хочу проверить. Вчера Бригген весь день находился в магазине?

— Вчера — нет. Вчера я работала одна. А Бригген уезжал на курсы в Институт торговли.

— А когда его нет, то, получается, весь магазин на вас одной?

— Ну а куда деваться.

Скарре выпрямился.

— Если услышите, или увидите что-нибудь интересное, или вдруг вспомните что-то важное, то позвоните мне, пожалуйста. Если, например, Эркки вновь явится сюда за шоколадкой. — Подмигнув, он вытащил из кармана визитную карточку. Когда девушка взяла карточку, руки ее дрожали. Этого никогда не произойдет — у нее никогда не появится повода позвонить ему. Полицейский вышел из магазина. Все закончилось. Юнна надела очки. Ей больше не хотелось разглядывать собственное отражение. Она услышала, как ее зовет Бригген, — подозрительно поглядывая на нее, он попросил помочь ему с рыбой.

* * *

Морган тоскливо смотрел в разбитое окно. Там, внизу, прохладно блестела вода. От жары и усталости тело его отяжелело, и Моргану безумно захотелось освежиться.

— Сейчас бы искупаться, — пробормотал он, — по-моему, было бы прекрасно. Правда, Эркки?

Эркки не ответил, но сама мысль об этом заставила его содрогнуться. От виски его разморило, и он было задремал. К тому же Эркки никогда не купался, даже ванну не принимал. В воде тело как-то странно ведет себя, и Эркки это ощущение не нравилось.

— Пойду окунусь, — заявил вдруг Морган, — а ты пойдешь со мной. — В голосе его звучала решимость.

Эркки занервничал, тело его напряглось. Нет, ни за что на свете! Там, в черной воде, может случиться все что угодно.

— Ты купайся, — тихо сказал Эркки, — а я присмотрю за пистолетом.

— Смешно пошутил. Купаться будем оба, причем ты первый.

— Я никогда не купаюсь.

— Если я потребую, искупаешься.

— Ты не понимаешь! Я никогда не купаюсь! — Эркки заставляли делать нечто омерзительное, поэтому он повысил голос.

— Но как раз тебе это не повредит! Давай шевелись, я не шучу!

Эркки не двигался. Ничто в этом мире не заставит его залезть в воду. Даже пистолет. Он лучше согласится умереть. Пусть он еще не готов к смерти и ему хотелось уйти из жизни с определенным изяществом, но уж теперь как получится.

— Вставай, пошли! — не терпящим возражений тоном приказал Морган. Он направился к дивану, ухватил Эркки за футболку и резко поставил на ноги. Эркки покачнулся. — Мы быстро — туда и сразу обратно. Управимся за пару минут. Голова прояснится. Хотя твоя-то вряд ли. — Подталкивая Эркки в спину пистолетом, Морган выгнал его на улицу. — Давай вниз, а потом налево, тогда как раз выйдем к мосткам.

Взглянув на крутой склон, Эркки втянул голову в плечи. Он ни за что не войдет в эту черную воду, никогда! Из Подвала не доносилось ни звука. Они не желают ему помогать, наверное, молча прислушиваются и раздумывают, как же он поведет себя. Кожа вдруг подозрительно зачесалась. Плавать Эркки не умел. И раздеться догола не мог — непозволительно так унижаться. Он нехотя поплелся вниз по холму, покрытому высохшей травой и кустиками вереска. Раньше здесь была тропинка, но она почти заросла. Посмотрев на воду, Эркки подумал, что, как только дно уйдет из-под ног, он сразу же утонет… Следом решительно шагал Морган.

— Готов поспорить, что вода тут ледяная. И это просто отлично. — Он толкнул Эркки вниз по склону. — Давай раздевайся. Или можешь искупаться прямо в одежде, мне все равно. Но только побыстрее.

Словно превратившись в каменное изваяние, Эркки глядел на воду. Красноватый отсвет исчез, и теперь вода была темной и зыбкой. Дна не было видно. Зато глубоко внизу колыхались длинные листья водорослей — если он нырнет, то они, словно мерзкие пальцы, стиснут его ноги. Возможно, там и рыба есть или даже хуже — угри.

— Так ты прыгаешь или мне тебя толкнуть? — Терпение покинуло Моргана. У него осталось лишь одно желание — выкупаться.

— Я не умею плавать, — пробормоталЭркки не оборачиваясь. Уголки его губ угрожающе подергивались.

— Не важно. Значит, не будешь отходить от берега. Шевелись, я уже охрененно вспотел!

Эркки не двигался.

— Ну так как? Я взвожу курок!

Несмотря на барабанную дробь, Эркки услышал резкий щелчок. У Моргана появился план, и он осуществит его, чего бы это ни стоило. Эркки подошел ближе к кромке воды. В голове шумело. Войти в воду было для него так же невозможно, как взойти на огромный пылающий костер. К лицу прилила кровь. Эркки медленно развернулся. Пистолет исчез — видимо, Морган положил его на землю, а сам он, грозно нахмурившись и сжав кулаки, двигался сейчас прямо на Эркки.

— Давай-ка проверим, каков ты, если тебя напугать, — злобно проговорил он.

Эркки отскочил в сторону и, согнувшись, приготовился к нападению. С подозрением глядя на него, Морган слегка замешкался, но не остановился. И тогда Эркки чуть подпрыгнул и ринулся вперед, будто дикий зверь. Зубы Эркки вдруг впились в нос Моргана — сперва он клацнул челюстями, а потом острые зубы прокусили кожу вместе с хрящом и наткнулись на кость. Морган покачнулся и отчаянно замахал руками, однако Эркки не ослаблял хватку. Он долго сжимал зубами нос Моргана, но потом пришел в себя и отпустил его. Сначала Морган ошеломленно молчал, с изумлением глядя на Эркки. И лишь через несколько секунд он понял, что произошло. Эркки почти откусил ему кончик носа, и теперь тот болтался на кожице, словно отрезанная не до конца хлебная горбушка. А потом хлынула кровь. Морган закричал и схватился руками за нос. Он чувствовал, как пульсирует рана, и ощущал кровавый привкус на странно немеющих губах.

— О господи! — завопил он, опускаясь на колени. — Эркки, помоги! У меня кровь!

Зажимая нос, Морган стоял на коленях посреди кустиков вереска — выглядел он жалко. Из носа капала кровь. Раскачиваясь из стороны в сторону, Эркки смотрел на него. Вид крови до смерти напугал его, однако в то же время Эркки немного успокоился, потому что смог отбиться. С этого момента все изменится. Из Подвала доносился шум — его поступок восхитил их, они прославляли его как героя, и овациям, казалось, не будет конца.

— Ты не должен был давить на меня. Я этого не переношу!

«Ты опять кричишь. Какая мерзость».

— У меня теперь будет заражение крови! — причитал Морган, всхлипывая. — Ты вообще соображаешь, что сделал?! Ты же чокнутый, у тебя одна дорога — обратно в дурдом! Черт, да я же умру!

— Я предупреждал, — сказал Эркки, — но ты не слушал.

— Господи, и что же мне делать?

— Можно приложить пучок мха, — предложил Эркки. Зрелище было и впрямь удивительным: Морган в цветастых бермудах и с откушенным носом. — Мир охвачен войнами, — серьезно проговорил он.

— Черт, мне даже нечем рану промыть! Ты хоть знаешь, что человеческий укус очень опасен?! Рана никогда не заживет! Псих чокнутый!

— Когда ты напуган, то ведешь себя по-другому.

— Заткнись!

— Тебе же делали прививку от столбняка?

Морган не ответил, и Эркки подумал, что поступил правильно — давно пора было. Морган слишком разговорился. Он уже достаточно намусорил в доме.

— Много лет назад, — всхлипнув, ответил наконец Морган, — и я не уверен, что она подействует. Уже через пару часов может начаться заражение крови. Ты и сам не понимаешь, чего натворил! Тупая твоя башка!

— Промой рану виски, — мягко проговорил Эркки, — а повязку можешь сделать из моих трусов.

— Ты чего — не понял? Заткнись! Черт, так больше нельзя! — И, придерживая нос, свободной рукой Морган начал шарить в траве, пытаясь отыскать пистолет. Среди зеленой травы Эркки заметил холодный блеск металла. Они оба потянулись к пистолету, но Эркки оказался проворнее. Подняв пистолет, он взвесил его на ладони. Морган затрясся всем телом, в горле у него заклокотало, и он попытался неуклюже отползти назад. Челюсть у Моргана отвисла, так что Эркки увидел у него на зубах темные пломбы. «Испуганный человек — непривлекательное зрелище», — подумал Эркки, а потом размахнулся и со всей силы бросил пистолет в озеро. Послышался тихий всплеск.

— Чертов урод! — От облегчения и отчаяния Морган вновь начал ругаться. — И какого хрена я сразу же не пристрелил тебя?! — Его губы дрожали. — Надо было выстрелить тебе прямо в задницу, чтоб тебя разорвало! У меня через час начнется заражение! Мне надо в больницу! Кем ты себя вообще возомнил?!

— Я — Эркки Петер Йорма. И здесь я в гостях.

Морган стонал, представляя, как будет гнить: зараженная кровь вперемешку с разлагающейся плотью со скоростью молнии потечет по венам и очень скоро попадет прямо в сердце. Он начал терять сознание.

— Если знаешь, где упадешь, подстели соломы, — со знанием дела сказал Эркки. Он повернулся и побрел по тропинке вверх, когда позади раздался дикий вопль:

— Не уходи!

— Если муха садится на покойника, то и ее могут закопать, — сказал Эркки, но остановился. Его еще никто никогда не звал вот так, не нуждался в нем настолько сильно. Вид Моргана с надкушенным носом растрогал его. Он больше не казался Эркки убогим. Не казался настолько отвратительным.

— Скажи что-нибудь! Помоги мне обработать рану. Я больше никогда не смогу показаться на люди, — всхлипывал Морган.

— Не сможешь. Ты ограбил банк, и полицейским прекрасно известны твои приметы.

— Ты пойдешь со мной в дом?

— Я пойду с тобой в дом.

— Тогда быстрее, у меня кровь течет.

— К чему торопиться? Нам же не на пожар.

Сказав это, Эркки двинулся дальше. Морган поплелся следом, то и дело сплевывая, чтобы избавиться от привкуса крови.

— Ты как свиное сало, — глубокомысленно проговорил Эркки, — сладковатый и мерзкий. Как английские сосиски.

— Людоед хренов! — фыркнул Морган.

* * *

Он лежал на тахте, бледный, но спокойный. Эркки достал бутыль с виски и, зажав горлышко большим пальцем так, что осталось лишь крошечное отверстие, капнул на надкушенный нос Моргана несколько капель «Лонг Джон Сильвера». Морган завизжал как свинья, и Эркки показалось, что голова его вот-вот лопнет.

— Хватит! Хватит! Дай мне глотнуть! — простонал Морган.

Эркки протянул ему бутылку.

— Не трогай рану пальцами. Ты наверняка лазил ими в самые невообразимые места. — Говорить оказалось просто. Слова срывались с губ и разлетались в стороны, словно пушинки одуванчика.

— Меня тошнит, — застонал Морган и приложился к горлышку бутылки. Напившись, он улегся на диван и закрыл глаза.

— А может, вообще оторвать кончик носа? — предложил Эркки. — Он же и так почти оторван.

— Ни за что! Может, врачи его пришьют!

Эркки замер и оглядел Моргана. Итак, они опять в этом доме, вместе. И идти ему некуда. Тишину нарушало лишь прерывистое дыхание Моргана. Между ними будто упала какая-то завеса, тонкая перегородка — Эркки никогда прежде не видел ее. Комната потемнела, и сейчас в ней стало уютнее. И Морган больше не начальник. Странно, но похоже, что сам Морган испытывает от этого лишь облегчение. Теперь, когда они равны, все будет проще. Они смогут расслабиться и, возможно, даже поспать. День прошел в суете. Эркки нужно отдохнуть и привести в порядок мысли.

— Включи радио. — Голос Моргана слегка дрожал, как у больных, которым хочется, чтобы о них позаботились.

«Жалко, что так вышло с его носом, — подумал Эркки, — он и прежде был чересчур маленьким, а теперь и того не осталось».

— Скоро новости. Включи радио.

Эркки принялся по очереди нажимать на все кнопки, и радио наконец ожило. Он настроил громкость, поставил радио на пол и взглянул на Моргана. С бутылкой виски тот напоминал младенца с соской. Музыка по радио затихла, и раздался голос диктора — на этот раз читал мужчина.

По делу об убийстве семидесятишестилетней Халдис Хорн полиция разыскивает двадцатичетырехлетнего Эркки Йорму, сбежавшего из психиатрической лечебницы в Вардене позавчера вечером. Игравший в лесу мальчик видел Эркки Йорму рядом с домом убитой. Очевидно также, что Йорма и убитая были знакомы. Полицейские подчеркивают, что Йорма разыскивается в первую очередь как свидетель, и просят сообщить, если кто-то видел его. Рост Эркки Йормы составляет примерно метр семьдесят сантиметров, у него длинные темные волосы. Одет в черную одежду. При ходьбе разыскиваемый раскачивается. На нем также был ремень с большой латунной пряжкой. Если у вас есть информация о Йорме, вы можете обратиться в ближайшее отделение полиции.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Морган медленно приподнялся. Нос его ужасно распух, а майка насквозь промокла от крови.

— Так ты был рядом с ее домом?! — В глазах Моргана появился ужас. — И что ты видел?

Эркки потер руки и вновь посмотрел на озеро. Хорошо, что купания удалось избежать. Ему все равно суждено умереть, но утонуть Эркки не хотел. Путь к вечности необязательно пролегает через холодную воду.

— Так это ты убил ее? Эркки, это ты?

Эркки медленно шагнул к нему.

— Отвали! Не подходи ко мне! — Морган поджал колени и отодвинулся назад. — А когда тебя поймают, ты скажешь, что ничего не помнишь, да? Или что это голоса заставили, и тебя не посадят. Сядь, я сказал, — ты что, не слышишь?! — Голос сорвался. Морган постарался собраться с мыслями. Идиот перед ним — не просто придурок, он намного хуже, этот чокнутый псих убил беззащитную старуху, и сейчас он здесь, в этом доме! От страха потная спина Моргана покрылась гусиной кожей. Когда Морган вновь заговорил, голос его зазвучал спокойно, будто Эркки вышел из себя и его срочно следовало образумить:

— Ладно, послушай меня. Сядь и успокойся. Главное, не волнуйся. Я не заложу тебя, а ты — меня. Деньги мы поделим, там хватит на двоих. Нам нужно добраться до Швеции!

Не сводя с Эркки нервного взгляда, он отхлебнул виски. Моргану пришло в голову, что Эркки в любой момент может загрызть его насмерть. Эркки не отвечал. Морган пытался переварить услышанное, с отвращением отметив, что нос начал пульсировать. Он вообразил, что это началось заражение. Эркки уселся на пол под окном, привалившись к стене. Моргану было спокойнее наблюдать за ним вот так, издалека. Хотя не похоже, что Эркки хочет наброситься, к тому же они уже давно здесь, и если бы Эркки вздумалось убить его, то такая возможность ему представлялась неоднократно. К примеру, там, возле озера, когда в руки ему попал пистолет. На улице было по-прежнему светло, но свет изменился, он словно стал более насыщенным. Что же случилось? В его жизни будто соскочил предохранитель, и теперь Моргана вынесло на обочину, а притормозить он уже не может… Морган поставил бутылку на пол. Он здесь один на один с душевнобольным убийцей, и ему следует постоянно быть начеку. Хотя, пожалуй, трезво мыслить уже не получится — в голове у него помутилось. Какой только черт его дернул взять заложника? Ведь и без него все прошло бы гладко…

— Значит, какой-то мальчишка тебя видел… — медленно проговорил Морган, глядя на Эркки, который, похоже, задремал.

— Жирный мальчишка, — пробормотал тот, — не человек, а настоящий дирижабль с титьками, точь-в-точь как у моей матери. — Повернув голову, Эркки загадочно посмотрел на Моргана. — Ее мозги брызнули прямо на ступеньки.

— Заткнись, не желаю этого слышать! — В крике Моргана зазвенела паника.

— Ты боишься, — решил Эркки.

— Я не желаю тебя слушать! Ты несешь какую-то чушь! Лучше поговори с голосами, они тебя скорее поймут!

Они надолго замолчали. Возле окна жужжала муха. Морган подумал, что может добраться до сестры, живущей в Осло, и пересидеть у нее. Сестра, конечно, всю плешь ему проест, зато не заложит. Пусть она убогая, вечно кудахчущая курица, но он — ее младший брат, и пусть он ограбил банк, но зато никого не убивал, в особенности — беспомощную старуху.

— Нет! — выкрикнул Эркки, вскочив. Приникнув к окну, он выглянул наружу.

— Чего ты орешь? Или это они тебя заставляют? Прекращай чушь молоть, меня это напрягает. ТАМ НИКОГО НЕТ!

Эркки зажал уши.

— О Господи, вот тебя припекло!

Морган опять схватился за нос — сейчас боль пульсировала так, что он едва не заплакал. Чокнутый придурок! Он, возможно, убил человека и напрочь забыл об этом!

— Слушай, — прохрипел он, — может, тебе лучше вернуться в клинику? Как думаешь? — Морган почти пищал.

Эркки уткнулся лбом в гнилую оконную раму, и ноздри наполнились глубоким ароматом знойного дня. Казалось, что воздух в комнате сделался ломким, ранимым. Эркки это нравилось, но одновременно и не нравилось. Это порождало какие-то воспоминания. Из Подвала доносилось тихое ворчание.

— Просто анекдот, — печально проговорил Морган, — у меня откушенный нос и сумка, доверху набитая деньгами, а ты разговариваешь сам с собой, причем на совести у тебя убийство. И нас обоих разыскивают. Какой-то абсурд! — Он закрыл глаза и деланно засмеялся: — Будь что будет — мне плевать. Мы все равно умрем. Тогда почему бы не сдохнуть здесь, в этой загаженной норе. — Морган откинулся на тахту. Он почувствовал, что медленно рассыпается. Внутри его тело наполнено мелкими жучками, которые уже начали разлетаться в разные стороны. Внезапно его охватило полное безразличие. Может, он постепенно сходит с ума?.. — Я посплю.

Эркки стоял возле окна, стараясь припомнить ее платье. Красное в зеленую клетку? Или зеленое в красную клетку? Он никак не мог воскресить его в памяти. Зато косу он хорошо запомнил. И ту ярость на ее лице, когда она выпалывала одуванчики. Они заполонили лужайку, и женщине хотелось побыстрей уничтожить их. А потом она крикнула ему что-то, и в голосе ее звенел страх.

— Заткнись! — закричал, вздрогнув, Эркки.

— Прости, — устало извинился Морган, — я лишь хотел сказать, что мне плевать, что бы ни случилось.

— Я решу, что мне делать! И ты мне не указ! — выкрикнул Эркки и погрозил в окно кулаком.

— И я о том же, — пробормотал Морган и перевернулся на бок, прикрывая нос рукой, — когда я проснусь, мне будет очень плохо. Может, ты сходишь в деревню и позовешь на помощь? Я не против — мне плевать. Я обещал лишь добыть денег и обещание сдержал.

— Меня зовут Эркки Петер Йорма. И я иду спать.

— Делай что хочешь, — прошептал Морган. Его голос был едва слышен.

Эркки прошел в спальню и, ощупав матрас, отыскал револьвер. Он засунул револьвер за пояс. Теперь он подготовлен. Положив куртку под голову, Эркки свернулся калачиком и крепко заснул.

* * *

— Канник непременно завоюет кубок по стрельбе, — решительно заявила Маргун, — он будет его чистить и показывать матери. У Канника все получится, он молодец. Стрелять — это единственное, что он умеет. — И для убедительности она два раза кивнула. Они сидели у нее в кабинете. Сейер улыбнулся и почувствовал себя так, словно именно он должен вручить мальчику этот самый кубок.

— Он переживает из-за того, что случилось? — спросил Сейер, восхищенно разглядывая лицо женщины. Красавицей назвать ее было сложно: высокий лоб, глубокие морщины, намечающиеся усики — во всем ее облике было что-то мужеподобное. Да и говорила она почти басом. Однако глаза Маргун светились непоколебимой верой в человека, и особенно в собственных воспитанников. Ее грубое лицо лучилось энтузиазмом и от этого казалось даже красивым.

— Он неплохо держится. Во всяком случае, Канник сосредоточился на занятиях по стрельбе, и таким образом ему удается забыться. Поймите, мальчики, которые живут здесь, немало повидали. Их не так-то просто выбить из колеи.

— Понимаю, — ответил Сейер, — расскажите о нем.

Она пододвинула стул поближе и улыбнулась.

— Родился Канник, что называется, случайно, оттого что его мать чересчур порывиста и не умеет себя контролировать. Судя по тому, что мне известно о ее семье, научить ее было некому. Она, как и Канник, тоже была никому не нужной. Лишней. Каждое лето местные землевладельцы нанимают на работу поляков. Мать Канника работала на автозаправке, где поляки затоваривались дешевыми сигаретами, а иногда, когда им хотелось чего-нибудь поострее, они прихватывали с собой пару порножурналов. Поляки стали самым ярким пятном в ее жизни. Они казались ей удивительными, экзотичными. Как она сама мне рассказывала, таких галантных мужчин она никогда прежде не встречала. Она сказала: «Маргун, они обращаются со мной как с настоящей женщиной!» Не удивительно, что на подобную девушку это произвело неизгладимое впечатление, сама она давным-давно растеряла остатки невинности и перестала заботиться о собственной репутации. И вот на заправку зашел будущий отец Канника. К тому времени он уже четыре месяца не был дома и ему многого недоставало. Это вполне объяснимо. — Маргун понимающе улыбнулась. — Наступил вечер, автозаправка закрылась, и на складе, среди тряпок и коробок с чипсами, они зачали Канника. И она ни о чем не жалела. Пока не поняла, что беременна. Когда ребенок был совсем маленьким, он часто плакал, а потом мать выяснила, что не кричит ребенок, только когда сыт. К чему это привело, вы скоро увидите. Сама же она была слишком занята поисками любви — она и сейчас ее ищет. Сын ей не нужен. Однако она к нему неплохо относится, просто не хочет брать на себя ответственность. Можно сказать, что его рождение она перенесла как затяжную болезнь.

— Если мальчик оказался здесь, значит, у него какие-то сложности?

— Сначала он вел себя вызывающе и для обычной школы отличался чересчур вспыльчивым характером. Но потом все изменилось, и теперь он начинает замыкаться в себе. Он очень мечтательный. В общественной жизни участвует вяло. Ничем не интересуется и не заводит друзей. Ему нравится, когда о нем заботятся, но в этом случае хочет быть в самом центре внимания. И он расцветает. А если заботятся о нем лишь отчасти, то такую заботу он отвергает. Раз в неделю к нему приходит инструктор по стрельбе, и Канник будто оживает. Тогда все внимание сосредоточено на нем, Каннике, и на том, что он умеет и не умеет. Но в классе он лишь один из множества других учеников, поэтому школьная жизнь его не интересует.

— По принципу «все или ничего»?

— Да, что-то вроде.

— Где находится его комната?

— На втором этаже, самая дальняя по коридору. На двери наклейки от шоколадок «Фрейя» и «Марабу».

Сейер захватил с собой упаковку карамелек «Твист». Пусть это выглядит так, словно он навещает больного, но бедняга пережил страшное испытание, поэтому немного заботы не повредит. Однако, увидев лежащего на кровати толстяка, Сейер пожалел о конфетах.

— Добрый день, Канник. Меня зовут Конрад. — Он остановился в дверях комнаты, где жили Канник и Филипп. Мальчишка читал комиксы и с хрустом грыз что-то. Подняв голову, он перевел взгляд с Сейера на пакетик конфет.

— Я из полиции.

Канник отбросил журнал в сторону.

— Я же сказал парням, что вы точно придете, а они не верили! Они сказали, что до меня никому нет дела.

Сейер улыбнулся:

— Ну конечно же нам есть до тебя дело. И я уже поговорил с Маргун. Можно мне присесть вот тут, на кровать?

Канник поджал ноги. Сейер подумал, что носить на себе столько избыточного жира — это все равно что постоянно таскать на плечах еще одного мальчишку. Сейер протянул ему конфеты.

— Только обещай, что поделишься с другими.

— Ну ясное дело. — Канник положил карамельки на тумбочку.

— Значит, это от тебя Гурвин обо всем узнал?

Канник отбросил со лба челку. На нем были обрезанные джинсы и футболка, на ногах — темные мокасины.

— Он постоянно спрашивал про точное время. А часов у меня не было. Они в ремонте.

— Досадно, — признался Сейер, — точное время для нас очень важно. Часто бывает, что, зная время, мы можем все объяснить. Или разоблачить тех, кто пытается нас обхитрить.

Канник испуганно посмотрел на Сейера, будто тот хотел обвинить его.

— Я не хитрю, — сказал он, — потому что у меня вообще нет часов. Но я знаю, что вышел отсюда в семь. Вот! — Он показал на стоящий на тумбочке будильник.

— Значит, ты вроде как ранняя пташка? Ведь у тебя сейчас каникулы?

— Было жарко. И спать не хотелось. Да еще и Филипп сопел — знаете, у него астма…

Сейер огляделся. Кровать Филиппа была чуть продавлена — очевидно, Филипп ушел совсем недавно, а на тумбочке лежали лекарства и ингалятор. В окно Сейер увидел, как трое парнишек рассматривают его машину. Порой они поворачивались и поглядывали на окно.

— И тем не менее, мы можем установить приблизительное время, но для этого мы должны друг другу помочь. Попробуй вспомнить тот день. С того момента, когда ты вышел отсюда. Ты говоришь, что было семь утра. Ты сразу же пошел в лес?

— Да.

— И при себе у тебя был лук?

— Ну-у… да. — Мальчик опустил глаза.

— За это я тебя не арестую. Здесь пусть уж Маргун разбирается. Ты быстро шел?

— Не очень.

— Останавливался по дороге?

— Несколько раз — останавливался и прислушивался, нет ли поблизости ворон…

— У тебя есть любимое место в лесу, и ты часто ходишь туда, верно?

Канник одернул футболку, пытаясь прикрыть живот.

— Немного в стороне от дома Халдис, на холме, есть поле, а на нем — тропинки. Я обычно иду по одной из них. Я хорошо там ориентируюсь. — Голос у него ломался. Канник сидел на кровати, а ноги вытянул и раскинул в стороны. Видимо, сжать ноги у него не получалось.

— Значит, ты забрался на холм, а перед этим два раза останавливался по дороге?

— Да.

— А можешь прикинуть, сколько у тебя ушло на это времени? Сравни с каким-нибудь другим действием.

— Примерно столько же, как если бы я просмотрел одну серию «Секретных материалов».

— Вам разрешают смотреть «Секретные материалы»?

— Ну да.

— Одна серия идет сорок пять минут, верно?

— Угу.

— Ясно, — Сейер закинул ногу на ногу и ободряюще улыбнулся, — выходит, когда ты поднялся на холм, было без четверти восемь?

— Думаю, да. — Он взглянул на упаковку «Твиста». Большой пакетик. Канник быстро подсчитал: в пакетике пятьдесят две карамельки, по пять каждому из них и две для Маргун. Если, конечно, он сделает, как сказал полицейский, и поделится с ними.

— И какую тропинку ты выбрал?

— Всего их четыре. Одна ведет на холм, другая — на смотровую площадку, третья — туда, где прежде было поселение финнов, и четвертая — к дому Халдис.

— И ты пошел по четвертой?

— Да. Думал успеть к ней на завтрак.

— С того места, где ты стоял, далеко до дома Халдис?

— Нет. Но по пути я подстрелил ворону. И потерял две стрелы. Я довольно долго искал их, но не нашел. Они дорогие, — пояснил Канник, — это карбоновые стрелы. Сто двадцать крон штука.

Кивнув, Сейер взглянул на часы.

— Значит, ты искал стрелы, но не нашел и двинулся к дому Халдис. Дорога туда заняла больше времени, чем на холм?

— Нет, наверное, чуть меньше.

— Тогда предположим, что ты подошел к ее дому в четверть девятого.

— Наверное, да.

— Расскажи, что ты там увидел.

Канник испуганно заморгал:

— Я увидел Халдис.

— Когда ты ее увидел?

— Что значит — когда?

— Где ты находился, когда заметил ее тело?

— Возле колодца.

— Значит, ты остановился рядом с колодцем и оттуда увидел ее?

— Да. — Канник заговорил тише. Об этом он вспоминал с явной неохотой.

— А можешь примерно определить расстояние от колодца до крыльца? Ты ведь стрельбой занимаешься, для тебя это несложно…

— Где-то метров тридцать.

— Да, похоже на правду. Ты приближался к ее телу?

— Нет.

— Но не сомневался в том, что она мертва?

— Это было несложно определить.

— Да, ты прав, — согласился Сейер. — Давай разберем этот момент поподробнее. Вот ты стоишь у колодца и смотришь на Халдис. Ты испугался?

— Ага!

— Когда ты увидел Эркки?

— Я огляделся, — тихо сказал мальчик, — я испугался и поэтому начал озираться.

— Я поступил бы так же. Где находился Эркки?

— На опушке.

— Ты хорошо его разглядел?

— Неплохо. Я узнал его по прическе. У него такие волосы — длинные и черные, как занавеска, и прямой пробор. Он смотрел на меня.

— Что он сделал, когда заметил, что ты на него смотришь?

— Ничего. Он застыл как вкопанный. И я побежал.

— Ты побежал по дороге?

— Да. Бежал изо всех сил, а в руках у меня еще был футляр.

— Ты сложил туда лук и стрелы?

— Да. И я ни разу не остановился, бежал от самого ее дома.

— Ты хорошо знаешь Эркки?

— Я его не знаю. Но он круглый год шляется по окрестностям. И недавно Эркки положили в больницу. Он всегда ходит в одной и той же одежде — и летом и зимой. В черной одежде. Не черная только пряжка на ремне — она такая большая и блестящая.

Сейер кивнул.

— А Эркки тебя знает?

— Он меня несколько раз видел.

— Он не показался тебе напуганным?

— Он всегда кажется напуганным.

— Но он ничего не сказал?

— Нет. Он спрятался за деревьями. Я только слышал, как затрещали ветки. И трава зашелестела.

— Почему ты пошел к Халдис?

— Думал, она даст мне попить. Я уже бывал у нее, она нас знает.

— Она нравилась тебе?

— Она была довольно строгая.

— Строже, чем Маргун? — Сейер улыбнулся.

— Маргун вообще не строгая.

— Но ты тем не менее надеялся, что она даст тебе попить. Значит, она была доброй?

— Она была строгая, но добрая. Если мы просили чего-нибудь, Халдис никогда не отказывала, но постоянно ворчала.

— Не поймешь этих взрослых, правда? — вновь улыбнулся Сейер. — Халдис знали все приютские мальчики?

— Все, кроме Симона. Он здесь новенький.

— И вы приходили к Халдис в дом и болтали с ней?

— Мы иногда просили у нее стакан сока или бутерброд.

— Вы заходили к ней на кухню? — И Сейер испытующе посмотрел на Канника.

— Нет, что вы! Она дальше коридора нас не пускала. Каждый раз говорила, что только что помыла пол. Так и говорила: «Я только что тут все протерла».

— Ясно. В тот день ты напрямую побежал к ленсману и сообщил о том, что увидел?

— Да. Гурвин сначала решил, что я вру.

— Вон оно как?

— Знаете, — расстроенно проговорил Канник, — я сказал, что я из приюта.

— Ясно. Понимаю, — откликнулся Сейер, — говорят, ты хорошо стреляешь?

— Неплохо! — с гордостью ответил мальчик.

— Откуда у тебя лук? Он ведь, наверное, дорогой?

— Служба соцзащиты дала деньги. Чтобы я проводил свободное время с пользой. Он стоит две тысячи, но это недорого. Когда я вырасту… то есть когда у меня будет много денег, я куплю себе «Супер Метеор» с карбоновыми вставками. Цвета голубой металлик.

Сейер восхищенно кивнул.

— А кто учит тебя стрелять?

— Два раза в неделю приходит Кристиан. Я скоро буду участвовать в чемпионате Норвегии по стрельбе. Кристиан говорит: у меня талант.

— Тебе известно, что лук — это смертоносное оружие?

— Ясное дело, известно, — с вызовом ответил Канник. Он знал, к чему ведет полицейский, потому опустил голову и прикрыл глаза, готовясь выслушать нравоучения.

Теперь голос звучал откуда-то издалека и напоминал жужжание мухи.

— И когда ты бродишь по лесу, твоих шагов никто не услышит. А если ты случайно столкнешься, например, с ягодником, то рискуешь стать убийцей. Об этом ты подумал, Канник?

— Там никогда не бывает людей.

— Кроме Эркки?

Канник покраснел.

— Да, кроме Эркки. Но Эркки не собирает ягоды.

Они оба умолкли. До Сейера доносились приглушенные голоса с улицы. Поглядывая на собеседника, Канник кусал губы.

— А где сейчас Халдис? — тихо спросил он.

— В морге при Центральной больнице.

— А правда, что они лежат в холодильнике?

Сейер печально улыбнулся.

— Это больше похоже на такой длинный ящик. — И, решив сменить тему разговора, спросил: — Ты знал ее мужа?

— Нет, но я его помню. Он все время ездил на тракторе. Халдис с нами разговаривала, а он — никогда. Он не любил детей. И еще у него была собака. Когда он умер, собака тоже сдохла. Она отказывалась от еды, — недоуменно проговорил Канник. Видимо, никак не мог взять в толк, как такое случилось.

— Как думаешь, ты долго еще проживешь в приюте?

— Не знаю, — мальчик разглядывал собственные коленки, — это не мне решать…

— Разве? — с деланным удивлением переспросил Сейер.

— Они поступят так, как захотят, — грустно ответил Канник.

— Но тебе здесь нравится? Я спрашивал Маргун, и она сказала, что тебе тут хорошо.

— Мне все равно больше негде жить. Мама у меня безответственная, а мне постоянно нужна помощь. — В голосе мальчика послышалось отчаяние.

— Жизнь — непростая штука, верно? Как по-твоему, что самое сложное?

Канник задумался, а потом повторил то, что слышал уже много раз:

— То, что я сначала делаю и только потом думаю.

— Это называется импульсивный, — успокоил его Сейер, — все дети этим страдают. И со временем это пройдет. Почти. Послушай, — продолжал он, — а ты не заметил, на руках у Эркки были перчатки?

Канник моргнул, и глаза его удивленно распахнулись.

— Перчатки? В такую жару?.. Я вообще не видел его рук. Может, он засунул их в карманы… Нет, не знаю, — честно признался он.

— Я спрашиваю об этом, — пояснил Сейер, — потому что нам нужно разобраться с отпечатками пальцев. А в доме Халдис мы обнаружили множество отпечатков. Ты точно никого больше там не видел и не слышал?

— Точно, — Канник уверенно кивнул, — больше там никого не было.

— Если в доме был кто-то еще, то Эркки мог заметить его, а ты — нет.

— Вы что, думаете, что это не Эркки ее убил? — изумленно ахнул мальчик.

— Мне нужны доказательства.

— Но он же чокнутый!

— Он, конечно, не такой, как мы, — улыбнулся Сейер, — допустим, он нуждается в помощи. Но у меня создалось впечатление, что многим в округе хочется, чтобы Эркки оказался виновным. Знаешь, ошибаться никто не любит… Как думаешь, — медленно проговорил он, — если Эркки забрел в огород к Халдис, что она могла сказать ему? Ведь она знала Эркки, правда?

— Думаю, да.

— Как по-твоему, она испугалась?

— Вообще-то она была не очень пугливой. Но если Эркки чего-то хотел, то он никогда не спрашивал разрешения. В магазинах и киосках он брал все без спроса. Возможно, он просто зашел в ее дом. На него это похоже.

— И тогда Халдис разозлилась?

— Когда мы не слушались ее, она сердилась. Эркки никогда никого не слушает.

— Ясно. Наверное, лучше нам побыстрее его отыскать. Что скажешь?

— А вы тогда наденете на него смирительную рубашку?

Сейер рассмеялся:

— Будем надеяться, что до этого не дойдет. Но пока вам лучше не уходить далеко от дома и не гулять по лесу. Сначала нам нужно выяснить, что на самом деле случилось.

— Ладно, — Канник кивнул, — Маргун отняла у меня лук.

Когда Сейер подошел к машине, мальчишки сбились в стайку и издали разглядывали его. Он торопился, поэтому разговаривать с ними не стал, хотя мог бы вдохнуть глоток свежего воздуха в их жизнь. Они смотрели на него со смесью упрямства и почтительности. Некоторые из этих мальчишек уже много раз имели дело с полицией, а остальные постоянно помнили о подобной угрозе. Маленький темноволосый мальчуган, Симон, помахал вслед удаляющейся машине. Поворачивая к Центральной больнице, Сейер все еще думал о них. Несколько маленьких упрямых человечков, которые не нашли своего места в этой жизни. Они наверняка заинтересовали бы Сару Струэл. Компания бунтарей.

* * *

— Элси Йорма, — Сейер с надеждой посмотрел на медсестру, — родилась четвертого сентября тысяча девятьсот пятидесятого. Умерла в результате несчастного случая восемнадцатого января тысяча девятьсот восьмидесятого и была доставлена в Центральную больницу. Не знаю, умерла ли она до того, как ее привезли сюда, или скончалась позже. Но где-то в архиве у вас должно храниться ее личное дело. Вы окажете мне огромную услугу, если найдете его.

В глазах медсестры засветилось любопытство, однако ей не удалось скрыть недовольства: персонала в больнице мало, многие сотрудники в отпусках, да еще и невыносимая жара. Сейер оглядел тесный кабинет с разбросанными повсюду папками и журналами. Таким кабинетом особо не похвастаешься — они с медсестрой еле умещались в этой тесноте.

— С тех пор прошло шестнадцать лет, — назидательно проговорила она, будто без ее помощи Сейер не подсчитал бы, — и за это время у нас установили систему электронной регистрации. Поэтому в базе данных мы ее скорее всего не найдем. Значит, мне надо спуститься в бумажный архив и искать там.

— Ну, найдете цифру восемьдесят и букву «Й». Вы ведь неплохо в этом разбираетесь, а я никуда не тороплюсь, — не уступал Сейер.

Медсестре было около двадцати пяти лет, она была высокой и крепко сбитой, со стянутыми в хвост волосами. Она сдвинула очки на кончик носа и взглянула на него поверх красной оправы.

— Если я не найду это дело сейчас, то вам лучше зайти попозже. — И она скрылась за дверью, а Сейер приготовился терпеливо ждать. Сперва он попробовал отыскать что-нибудь пригодное для чтения, но наткнулся лишь на журнал, изданный Ассоциацией больных раком. Отложив журнал, Сейер глубоко задумался. Он не мог отогнать воспоминания, мучившие его всегда, когда он оказывался в подобных местах. Прежде он сам бродил по длинным больничным коридорам, а тело Элисы обследовали, проверяли, накачивали лекарствами и облучали, пока она окончательно не ослабела. И в первую очередь он вспоминал приглушенные голоса — их звук и запах. Когда медсестра вернулась, Сейер был поглощен собственными мыслями.

— Больше ничего нет. — Она протянула ему короткую справку из регистратуры.

— А где же протокол вскрытия? — спросил он. — Здесь его нет… Вы не могли бы еще поискать? Это очень важно.

— Не раньше воскресенья, да и то, если у меня будет время. А пока мне больше ничего найти не удалось.

— Спасибо, — поблагодарил Сейер, — я могу это забрать?

Медсестра выдала ему разрешение на бланке и попросила расписаться.

— У вас найдется еще две минутки? Я хотел бы прочитать это здесь… А в справке наверняка найдутся непонятные термины.

Девушка пробежала глазами текст и зачитала: «Регистратура, восемнадцатое января, 16:45. Смерть наступила до госпитализации. Открытые переломы руки и челюсти. Обширное кровотечение».

— Простите, — перебил ее Сейер, — «обширное кровотечение»… Но она ведь упала с лестницы?

— Не знаю, не видела. Мне в то время вообще было только десять лет, — резко ответила медсестра, но потом любопытство опять взяло верх. — Значит, она упала с лестницы?

— Так мне сказали. Ее сын был свидетелем. Но ему тогда было всего восемь.

— Все может статься, — неуверенно проговорила она, — но пока у меня на руках нет результатов вскрытия, я ничем не смогу вам помочь. — Девушка вновь перечитала текст. — Да, — сказала наконец она, — это странно. У нее действительно было сильное кровотечение, и, возможно, оно стало причиной смерти. Но какую причину установили при вскрытии — неизвестно.

— Разве можно серьезно покалечиться, всего лишь упав с лестницы?

— Можно. Особенно если человек пожилой.

— Но она не была пожилой. — Сейер указал на справку. — Элси Йорма родилась в пятидесятом. Следовательно, когда она умерла, ей было около тридцати, верно?

— Почему вы не спросите ее сына? Который присутствовал при несчастном случае?

— Мы его ищем, — задумчиво ответил он. Сейер встал и, поблагодарив девушку, вышел на улицу. Там он остановился и оглядел здание больницы. Где-то там лежит сейчас тело Халдис. Не решив окончательно, чего хочет, он направился к входу. Но про нее спрашивать еще рано, очередь Халдис подойдет лишь через пару недель. В приемной Сейер предъявил удостоверение, и его впустили в здание. Как он и ожидал, Сноррасон был в патологоанатомическом отделении — повернувшись спиной к двери, он как раз натягивал резиновые перчатки. На столе лежал белый сверток. «Какой маленький, — подумал Сейер, — не больше собаки». Он представил, что это младенец, и нахмурился. Врач повернулся, и одна бровь у него удивленно поползла вверх.

— Конрад?

— Кто там? — спросил Сейер, кивнув на сверток.

Сноррасон пристально посмотрел на приятеля.

— Не Халдис Хорн, как ты, наверное, догадался. А чего тебе надо от меня прямо сейчас, в этот жестокий момент?

— Я прекрасно понимаю, что до Халдис ты еще не дошел, — усмехнулся Сейер, — но я просто оказался тут поблизости и решил заскочить.

— Ясно.

— Хочу посмотреть на нее. И ничего больше. Чтобы иметь представление.

— Надеешься, что она заговорит с тобой?

— Вроде того…

— Она сейчас не особо разговорчивая. — Сноррасон стянул с себя перчатки.

— Понимаю. Я просто хочу посмотреть. Если уж молчание будет совсем невыносимым, то я могу сказать несколько слов за нее.

— Но больше всего тебе, конечно, хочется, чтобы я пошел с тобой и немного поразмышлял вслух. Я тебя знаю: ты только на это и надеешься. И ничего хуже я и представить себе не могу.

— Мы лишь быстренько посмотрим.

— Ты что, не насмотрелся, когда забирали тело? И разве вы не наделали отличнейших фотографий?

— Это было вчера.

И Сноррасон сдался. Они спустились на лифте в самые недра подвала, где лежала Халдис. Сноррасон отыскал в архиве номер холодильной камеры и вытащил тело наружу.

— Прошу, мой господин! — И он откинул простыню.

Красивым зрелище нельзя было назвать. Уцелевший глаз почернел, а на месте второго глаза зияла рана — глубоко раскроив череп, лезвие тяпки разрубило пополам нос, и от внутренних кровотечений лоб и виски приобрели красно-фиолетовый оттенок.

— Восемь с половиной сантиметров в ширину и четырнадцать — в глубину, — коротко сообщил Сноррасон, — лезвие задело еще и правую руку в районе подмышки, там есть небольшая рана. Крупная моноклевидная гематома отслоившихся соединительных тканей правого глаза. Образовалась после перелома костей черепа.

Сейер наклонился над лицом убитой.

— Под каким углом ее ударили?

— Одно из двух, — Сноррасон явно пытался побороть собственные принципы, — либо ее ударили, когда она упала, либо она испугалась, чуть запрокинула голову, и в этот момент лезвие вошло в череп. Как видишь, лезвие вонзилось в глаз, рассекло бровь и проникло глубоко в черепную коробку.

— Все произошло быстро и внезапно?

— Не уверен, — возразил Сноррасон, — но никаких следов борьбы на теле нет. Ее одежда не порвана, а когда нашли тело, на ногах у нее, как ты помнишь, даже были шлепанцы. Поэтому ты, скорее всего, прав. И это очень странно. Если Халдис убили ее собственной тяпкой, значит, убийство не было спланировано заранее. Убийца запаниковал и схватил первое попавшееся под руку орудие. Он ужасно разозлился, или испугался, или и то и другое вместе. По статистике такие убийства очень редки. Без сомнения, оно совершено в состоянии аффекта. Вы, кажется, и отпечатки пальцев обнаружили?

— Да, — ответил Сейер, — в доме. И два нечетких отпечатка на черенке тяпки. К счастью, жила она одна, поэтому мы можем точно установить, кто раньше заходил в дом. И время работает на нас, — добавил он.

— Ну что, насмотрелся?

— Да, спасибо.

Сноррасон накрыл тело простыней и задвинул обратно в холодильную камеру.

— Я тебе позвоню.

Сейер поехал в отделение, а обезображенное лицо Халдис вытеснили из его памяти мысли о Саре Струэл. О ее гладкой, покрытой светлым пушком коже. О ее темных глазах с блестящими зрачками. «Все эти прожитые в одиночестве годы… Но я же сам выбрал одиночество, почему же теперь мне вдруг захотелось все изменить?..» А потом Сейер подумал про Элси Йорму. Почему она вообще упала с лестницы? Это не просто так, что-то спровоцировало падение. Элси Йорма упала с лестницы в собственном доме, со ступенек, которые хорошо знала и по которым бегала каждый день. Возможно, она споткнулась, а может, ступеньки были мокрыми. На это должна быть причина, как и на то, что, упав с лестницы, Элси умерла, хотя вполне могла отделаться сотрясением мозга или сломанной рукой. «Вот выйду на пенсию, — решил Сейер, — и займусь всеми нераскрытыми делами, которые лежат у нас в архиве. Никакой спешки, никаких журналистов, и Холтеманн не будет постоянно подгонять меня. Засяду дома, и работа превратится в хобби, а Кольберг будет греть мне ноги. На улицу буду ходить, только чтобы получить пенсию, а дома начну пить виски и курить самокрутки. Какое блаженство».

* * *

Зрелище было похоже на то, которое описано в Библии, там, где море расступилось. Заметив в дверях Скарре, одетые в белое люди разбежались в стороны. Скарре оглядел жаркую кухню, высматривая того, на кого указал повар. «Вот тот парень возле посудомоечной машины. Это и есть Кристофер Май». Но Кристофер стоял, повернувшись спиной, и Скарре разглядел лишь короткую шею и прямые рыжие волосы. В этот момент парень как раз вытаскивал из посудомойки поднос, уставленный бокалами, от которых валил пар, поэтому — единственный во всей кухне — не заметил приближающегося полицейского. Он даже не заметил, что шум затих. А потом он поставил поднос, обернулся и увидел Скарре.

— Кристофер Май?

Парень кивнул. Он явно не мог сообразить, с чего вдруг к нему нагрянул такой серьезный посетитель. Но потом вспомнил: ну конечно, тетя Халдис. Опомнившись, он кивнул, вытер руки и закрыл крышку посудомоечной машины. Его лоб блестел от пота.

— Где мы сможем поговорить?

— В комнате для отдыха, — ответил Кристофер и направился к двери. Голову он опустил: для коллег он всегда оставался пустым местом, и сейчас, когда их взгляды были обращены к нему, Кристоферу было не по себе.

Комната для отдыха оказалась узкой и тесной, они уселись на стулья спиной к двери. Скарре посмотрел на юное лицо собеседника и внезапно загрустил. «Сколько еще новых знакомых у меня появится, — подумал он, — лишь благодаря ужасным убийствам? И каково мне будет через десять лет? И во что я превращусь, если каждого стану спрашивать: а где вы были вчера? Во сколько вернулись домой? И как у вас с деньгами?» Он вытащил из заднего кармана блокнот.

— Отличное рабочее место — теплое и уютное, — доброжелательно сказал Скарре, разглядывая рыжую шевелюру Кристофера.

— Мне нравится, — улыбнулся Май, — я же из Хаммерфеста. Там я вечно мерз.

Чуть вздернув подбородок, Скарре тоже улыбнулся.

— Когда вы узнали, что ваша тетя мертва?

— Мне мама сказала. Она позвонила вчера вечером, в девять.

— Что именно она рассказала вам? — Скарре повернул голову к кондиционеру и тяжело вздохнул.

— Что кто-то забрался в дом, украл все деньги, а потом зарубил ее саму топором и сбежал.

— Тяпкой, а не топором, — поправил Скарре.

— Ну, в итоге-то одно и то же вышло… — тихо пробормотал Май. — Говорят, что деньги у нее водились.

— Что именно вам известно?

— У нее было полмиллиона, — ответил Май, — но они хранились в банке.

— Вы и это знаете?

— Конечно. Она так гордилась ими.

— Вы кому-нибудь рассказывали обэтом? — Скарре испытующе посмотрел на парня.

— Кому, например?

— Друзьям. Или коллегам.

— Я мало с кем общаюсь, — коротко ответил он.

— Но хоть с кем-то вы разговариваете?

— С квартирным хозяином. А больше ни с кем. — Май переменил позу и с любопытством посмотрел на Скарре. — Вы здесь, чтобы вычеркнуть меня из списка подозреваемых? Вы ведь так это называете?

Отложив в сторону блокнот, Скарре повернулся к собеседнику. Парень не убийца — в этом Скарре ни секунды не сомневался. Он не мог убить собственную тетку и сбежать с деньгами. Но сам Кристофер считает себя подозреваемым. «Интересно, — подумал вдруг Скарре, — каково это? Достаточно ли осознания, что твоя совесть чиста? Или же ты понимаешь, что тебя подозревают, и не можешь избавиться от гнетущего беспокойства?» Глаза у Кристофера Мая были зелеными. А зеленоглазые всегда выглядят виноватыми. Скарре внезапно понял, что они все такие, без исключений, — все, с кем он разговаривал, кого допрашивал и вычеркивал из списка подозреваемых. Может, когда-то, хотя бы раз в жизни, они готовы были пойти на преступление?.. Халдис богата. А я тут за гроши мою тарелки. Что, если…

— Вы ведь иногда приезжали к ней в гости, верно?

— Если три раза в год — это иногда, то да, приезжал. Потому что я, кажется, только три раза и был у нее…

— А вы давно навещали ее в последний раз? — И Скарре улыбнулся, чтобы этот вопрос не насторожил парня.

Посмотрев в окно, Май пожал плечами:

— Наверное, месяца три назад. А уж давно это или нет — как посмотреть.

— Но шесть дней назад вы отправили ей письмо?

— Верно. Я пообещал приехать. Но ничего не вышло, — он беспокойно заерзал, — и сейчас я никак не могу выкинуть это из головы. Ей оставалось всего несколько дней, и все это время она ждала того, кто так и не приехал.

— А почему вы не смогли приехать?

— У нас на работе много народа заболело, и мне пришлось выйти сверхурочно.

— И вы не позвонили ей и не предупредили, что поездка откладывается?

— К сожалению, нет… Я ничем не лучше других… Думаю только о себе. И вот еще одно тому подтверждение…

Скарре решил, что, когда кто-то умирает, близких непременно охватывает чувство вины. И даже если на самом деле они ничего плохого не сделали, то обязательно старались очернить себя.

— Вам здесь нравится? — спросил он. Скарре было неловко сидеть и допрашивать одного из немногих родственников убитой, который к тому же еще и навещал ее. Скарре и сам не понимал собственных чувств. Ведь это должно ему нравиться. «Наверное, я просто переутомился, — подумал Скарре, — и это означает, что мне пора в отпуск». — Как зовут вашего квартирного хозяина? — спросил он. — Вы ведь снимаете комнату?

— Вообще-то это что-то вроде маленькой квартирки с собственным входом и отдельной душевой кабинкой. Две с половиной тысячи в месяц. Но это меня устраивает, да и хозяин неплохой. Иногда он печет вафли и угощает меня. Он жутко одинокий, и ему почти семьдесят. Это чтоб вы поняли: если я и рассказывал ему о тетиных деньгах, то вряд ли он поехал бы в лес убивать ее.

— Ясно, — улыбнулся Скарре, — я, скорее всего, не доберусь до него, поэтому из-за возраста давайте сразу его исключим из списка подозреваемых. — Заявив это, Скарре тотчас же понял, что допустил ошибку. Возможно, хозяину лет тридцать или сорок. И возможно, эти двое подружились и разговорились за стаканчиком чего-нибудь крепкого. Молодой парень с севера одинок, с людьми сходится плохо, зато у него есть тетка, которая живет на опушке леса. А у тетки водятся деньжата. И после пары стаканов виски он проговорился об этом. Полмиллиона. Что, если…

— Но, пожалуйста, назовите его имя, — попросил Скарре.

Май вытащил из кармана пиджака бумажник и отыскал в нем оплаченную квитанцию.

— Вот, это арендная плата. Там есть имя и адрес — можете переписать себе.

Взглянув на квитанцию, Скарре едва не ахнул от изумления. Восточная окраина города. Домовладелец — Рейн. Томас Рейн.

— Простите, — тихо проговорил он, — мне придется кое-что уточнить… Вы снимаете квартиру у некоего Томаса Рейна. Не знаете: он не называет себя Томми? И ему точно не меньше семидесяти?

Май удивился и насторожился. На лице его отразился страх, смешанный с желанием сказать правду.

— Нет, ему точно семьдесят, — решительно ответил он, — но у него есть сын Томми, и квартира, где я живу, на самом деле принадлежит сыну. Он куда-то уехал, поэтому отец сдает его жилье. А когда он вернется, мне придется съехать.

— И где он сейчас?

— Не знаю. Знаю только, что он уехал.

Скарре попробовал взять себя в руки. Он принялся быстро делать пометки в блокноте, стараясь ровно и спокойно дышать и состроив бесстрастную мину, которая так хорошо получалась у Сейера.

— Во сколько вы вчера пришли на работу?

— Ровно в двенадцать. И это могут подтвердить двадцать человек. Но если уж на то пошло, то убили ее утром, поэтому, строго говоря, я мог бы успеть. — В его словах послышался вызов. Май явно заметил, что полицейский насторожился, и, хотя угрозы не видел, решил на всякий случай подстраховаться.

— У вас есть машина?

— Есть, старая жестянка.

— Ясно. У вас с Халдис были хорошие отношения?

— Вообще-то нет.

— Но вы же все-таки навещали ее?

— Только потому, что мама настаивала. Понимаете, мы же ее наследники. Но мне у нее очень понравилось. Хотя я об этом даже не задумывался. Пока ее не стало.

— Значит, с Томми Рейном вы не знакомы? — переспросил Скарре.

— Нет. А что, он и есть подозреваемый?

— Нет… — уклончиво ответил Скарре, — кстати, это предпоследний вопрос из моего списка.

— Чистая формальность? — уточнил Май.

— Ну, что-то вроде.

— А последний какой?

— Эркки Петер Йорма… вы о таком слышали?

Кристофер Май поднялся и задвинул стул на место. Засовывая бумажник в карман, он склонил голову, и рыжие волосы упали на глаза.

— Нет, — ответил он, — никогда не слышал.

Эркки проснулся, перевернулся на бок и уставился в стену. Он немного полежал, собираясь с мыслями и пытаясь узнать комнату, где спал. Спал он крепко. А затем вспомнил вдруг про револьвер. Стрелять Эркки ни разу в жизни не довелось, но он знал, что это требует определенных усилий. Зажав в руке револьвер, он прошел через кухню и оказался в гостиной. Морган спал. Кудрявые волосы намокли, а лоб блестел от пота. Возможно, у него действительно началось заражение крови. Эркки было все равно, он лишь отметил это про себя, но вины не ощущал. У него не оставалось иного выбора, кроме как броситься на Моргана и укусить его за нос. К тому же Морган сам потащил его за собой. Эркки пришел в город, потому что ему приснился ужасный, потрясший его до глубины души сон. И Эркки попытался избавиться от этого сна. Почувствовав себя в безопасности, Эркки залез в пустой амбар, положил под голову рюкзак и уснул, а когда проснулся, то лицо и шея чесались. Тогда он встал и пошел в город. Ему хотелось убедиться, что мир по-прежнему существует, что он полон людей и автомобилей. Асфальт в городе раскалился, а за окном в банке Эркки заметил уютные кресла, там было прохладно, и поэтому Эркки зашел внутрь. Только лишь поэтому.

Остановившись возле тахты, на которой развалился Морган, он спрятал револьвер за спину. Эркки представил, как целится и спускает курок: светловолосая голова на зеленой обивке раскалывается на куски, как дыня, а ее содержимое разлетается в разные стороны. Был Морган, а через секунду его не стало. Прямо как тот старик возле церкви. Морган зашевелился, тихо всхлипнул и открыл глаза.

— Ты заболел, — сказал Эркки.

Морган серьезно кивнул. Вообще-то заболел он сильно. Он чувствовал, как по телу разливается слабость, ему казалось, будто он медленно тонет. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь утешил его, позаботился о нем.

— Тебе что-нибудь нужно? — доброжелательно поинтересовался Эркки.

Морган застонал:

— Да, чтоб меня пристрелили.

Эркки вытянул вперед руку с револьвером, наклонился и приставил дуло ко лбу Моргана.

— Шах и мат, — улыбнулся он, — король умер.

* * *

— Что ты там разглядываешь? — спросил Скарре, вытащив из кармана блокнот и усаживаясь рядом с Сейером.

— Следы, — пробормотал тот, — я уже давно их изучаю, и у меня какое-то странное чувство, будто здесь что-то не сходится. — Сейер подвинул снимки коллеге, и Скарре решил подождать с собственными новостями. — Скажи-ка, что ты тут видишь, — попросил Сейер.

Скарре посмотрел на фотографии.

— Семь следов. Из них три… хотя нет, четыре почти совсем нечеткие. Зато три других довольно четкие, и рисунок подошвы хорошо виден… С поперечными черточками, — сказал Скарре, — или вроде как с волнами. Довольно большой размер. Сорок третий, верно?

Сейер кивнул.

— Что еще?

— А есть что-то еще?

— По-моему, да.

Посмотрев на снимки, Скарре отложил один в сторону и принялся сравнивать два оставшихся. Те же самые, которые до этого целую вечность разглядывал сам Сейер.

— Оба — правые, — тихо решил Скарре, — скорее всего, от спортивной обуви. Например, от кроссовок.

— Согласен.

— Один след более четкий.

— Верно.

— А вот на этом, — он ткнул в фотографию, — подошва повреждена. Возможно, треснула.

— А на другом повреждений нет, верно? — Сейер в упор посмотрел на Скарре.

— Но ведь это та же кроссовка? Оба следа — от правой кроссовки?

— Думаешь, это тот же самый?

— Не понимаю, к чему ты клонишь. И вообще, может, это просто камешек застрял. И поэтому на снимке кажется, будто посреди узора — белое пятно.

— То есть сначала там застрял камешек, а потом он вывалился? — Сейер не спускал глаз с коллеги.

— Ну да. К примеру.

— Или все-таки трещина в подошве… К тому же, — Сейер вновь показал на снимок, — один след менее четкий. Будто кроссовка более поношенная.

— Ты к чему это? — подозрительно спросил Скарре.

— К тому, что их могло быть двое.

— Двое преступников?

— Да.

— И оба в одинаковых трекинговых кроссовках?

— Такие сейчас носят. Особенно молодежь.

— Тогда это вряд ли Эркки, — медленно проговорил Скарре, — он — одиночка.

— Готовься прыгать с парашютом, — злорадно сказал Сейер, — думаю, прыгать надо с высоты в пять тысяч футов. Чтобы по-настоящему.

От страха у Скарре перехватило дыхание, и он судорожно вздохнул.

— Хуже всего, когда дверь вертолета открывается, — радостно сказал Сейер, — и ты слышишь, как гудит ветер, а холодный воздух обжигает тебе лицо. Ты удивишься, насколько там холодно.

— Смотри, что я выяснил. — Решив сменить тему, Скарре открыл блокнот и указал на одну строчку.

Нахмурившись, Сейер медленно кивнул.

— Ты нашел его?

— Май говорит, что Томми куда-то уехал. И говорит, что не знает, куда именно. Я заходил к ним домой, но отца Томми не было, а сосед сказал, что его не будет все выходные.

— Значит, надо зайти к нему еще раз в воскресенье вечером. По-моему, там можно раскопать что-нибудь интересное… Ах да, пока я не забыл: ты сначала оформи страховку. В «Двойном страховании». Я тебе дам их номер телефона.

— Странно, что не только сын уехал, но и отец — причем именно перед моим приходом!

— Может, поехал в загородный домик. У тебя есть ветровка или лыжный костюм? Специально ради одного прыжка покупать парашютный костюм не стоит. А вот сапоги нужны. И еще купи в аптеке фиксирующую повязку на всякий случай. — И, откинувшись на спинку стула, Сейер с вызовом улыбнулся.

— А ты знаешь, сколько видов пива в «Королевском мече»? — ехидно поинтересовался Скарре. — Пятьдесят! А работает он до двух ночи. Если мы придем в восемь, то успеем много перепробовать. Я забронирую столик поближе к туалету.

— Там такой сильный ветер, что если откроешь в прыжке рот, то закрыть не сможешь. Так и полетишь с разинутым ртом, как рыба, и тебе будет казаться, будто череп твой наполнился ветром.

— И у них есть твое любимое виски — «Фэймос грауз». Я специально уточнил в баре.

— И сосредоточься на прыжке. Потому что ты ошибаешься: Халдис убили из-за денег. Возможно, Томми Рейн тоже не просто так исчез. И возможно, он работает на пару с сообщником.

— Тогда они действовали бы ночью. А не рано утром. И приехали бы на машине, чтобы побыстрее смыться оттуда. — Скарре встал и направился к двери, но, взявшись за ручку, остановился. — Не забудь заранее закупить пива. Пригодится на следующее утро.

Сейер не слышал, чтобы она стучалась. Он лишь поднял взгляд и увидел Сару. В руках у нее был пакет. Она сходила домой и переоделась. «Домой к Герхарду», — подумал он. Она подошла к его письменному столу, а Сейер постарался ничем не выдать удивления и других охвативших его чувств. Саре Струэл показалось, что старший инспектор изменился. Он выглядел ошеломленным. Его явно застали врасплох, и он пытался собраться с мыслями.

— Чем могу помочь? — пробормотал он.

— Пока не знаю, — улыбнулась она.

Они замолчали. Круглые серьги в ее ушах дрожали. На его лице застыла кривая улыбка.

— Вам не интересно, зачем я пришла? — все еще с улыбкой спросила она.

«Вы с Герхардом собрались в отпуск в Израиль, и тебе нужен новый паспорт, а паспортный стол как раз на первом этаже, поэтому ты решила убить двух зайцев одним выстрелом».

— Значит, вы не любопытны?

«Вообще-то я просто испугался».

— Вы сейчас такой беспомощный, прямо как та жаба. — Она по-прежнему улыбалась. — Так вот, пришла я потому, что мне захотелось вновь вас увидеть.

«Скоро я совсем перестану отличать сон от реальности».

— И я хочу пить, — она чуть вскинула голову, — у вас найдется что-нибудь?

Словно сомнамбула, он поднялся и налил ей воды.

«Может, Герхард ее избивает. И она решила от него избавиться».

— Простите, — тихо сказала она, — я вас смущаю. Мне просто кажется, что лучше сразу сказать правду.

— Да, конечно, — серьезно согласился он, будто разговаривал со свидетельницей, которая вдруг припомнила что-то важное.

— Я понимаю, что кто-то может со мной не согласиться. Но мы же взрослые люди.

— Все в порядке. — Сейер залпом проглотил стакан минералки и опустил глаза, так что взгляд его упал на бумажную карту мира. Африка. Раздираемая войнами. Прямо как он сам. Казалось, поднеси к нему спичку — и он загорится, как керосиновая лампа. Он запылает от малейшей искры. Например, если ее рука придвинется чуть ближе. Она лежала на столе, такая узкая и мягкая, всего сантиметрах в тридцати от его собственной руки.

— Я же не собираюсь вас убивать. — Ласково улыбнувшись, она похлопала его по руке.

— Убивать? — тревожно переспросил он.

— Как я уже сказала, мне просто захотелось вас еще раз увидеть. Только и всего.

— Мы признательны за любую оказанную помощь… — после заминки ответил он, не сомневаясь, что она вспомнила что-то важное по поводу расследования.

— Я помогу вам, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, — ответьте мне на один простой вопрос.

Сжав стакан, он вежливо кивнул.

— Вы рады меня видеть?

И тогда Конрад Сейер, старший инспектор уголовной полиции, рост которого составлял метр девяносто шесть сантиметров, а вес — восемьдесят три килограмма, вскочил со стула. Он не верил собственным ушам. Сейер подошел к окну и посмотрел вниз, на реку и плавающие по ней лодки.

«Все мои защитные механизмы вышли из строя, — понял он. — Она докопалась до самых глубин души. И мне некуда спрятаться».

— Я не тороплюсь, — тихо сказала она, — и дождусь ответа.

«Что будет, если я отвечу? Да решись же наконец. Тебе же не нужно сознаваться в убийстве. Тебе просто надо сказать да».

Он медленно повернулся, и их глаза встретились.

* * *

В дежурное отделение начали поступать первые звонки. Эркки видели в четырех различных местах, расположенных настолько далеко друг от друга, что он вряд ли успел бы там побывать. Эркки видела молодая девушка с коляской, гулявшая вдоль трассы 285. Она запомнила его футболку. В то же самое время его видела сотрудница автозаправки «Шелл» в пригороде Осло — он заходил туда. Причем машины у него не было, он пришел и ушел пешком. А водитель трейлера подобрал Эркки по дороге возле Эрье и перевез через границу в Швецию. Канник Снеллинген узнал только о водителе трейлера — ему рассказал Полте. «Эркки уехал в Швецию, только что по радио сказали. Прикинь, Канник, вот этот водитель попал! Он и не знал, кто садится к нему в машину!»

«Да вряд ли он испугался. Такие обычно ничего не боятся». Канник потерял в лесу две стрелы. Две карбоновые стрелы марки «Зеленый орел» с настоящим оперением, двести двадцать крон штука. Он даже думать не хотел, что можно пойти поискать их. Там полно диких зверей, они могли затоптать стрелы. Или там прошел дождь — значит, сейчас в грязи их уже не разглядеть. Канник хорошо помнил, откуда стрелял, поэтому представлял, куда они могли упасть. Сперва он собирался вернуться за стрелами, но время шло, а выходить ему не разрешали. Поэтому о стрелах придется забыть. Закрывшись в комнате, Канник смотрел в окно и громко смачно рыгал, чувствуя во рту привкус капусты и лука после съеденного на ужин мясного рагу. Сегодня они не пошли купаться, а Маргун весь день просидела с какими-то документами. Его лук она забрала с собой и заперла в большом металлическом сейфе. Там хранились и другие их скудные ценности — фотоаппарат Карстена и охотничий нож Филиппа, который тому разрешалось использовать только в присутствии взрослых. Сейф был заперт, но ключ хранился в столе Маргун, в маленькой пластмассовой коробочке, вместе с другими важными ключами. Об этом знали все.

Канник тоскливо посмотрел в сторону леса и заметил вдалеке несколько здоровенных ворон. А всего в километре от мусорных баков он увидел пару чаек — похоже, живется им тут отлично, вон они какие жирные, прямо как альбатросы… Еще он увидел спину Карстена — стоя возле печей для сжигания мусора, тот пытался прикрутить к велосипедной раме подставку для бутылки. Зажим оказался слишком широким, и Карстен вырезал из шланга кусочек резины, который старался засунуть между зажимом и рамой. Он то и дело вытирал лоб, поэтому физиономия его была вымазана машинным маслом и грязью. Рядом стояла Инга, она внимательно наблюдала за Карстеном. В приюте она была выше всех, даже выше Ричарда, тоненькая, словно Барби, и прекрасная, как мадонна. Карстен старался напустить на себя серьезный вид, но у него не очень получалось. А Инга явно потешалась над ним.

«Преимущества приюта, — подумал Канник, — в том, что хуже уже некуда. Во всяком случае, намного хуже не будет». Даже если он сбежит и чего-нибудь натворит, то его лишь отправят домой. То есть в приют. Есть, конечно, места и похуже, например, тюрьма Уллерсмо или центральная тюрьма Ила, но возраста уголовной ответственности он не достиг, поэтому пока его туда упечь не смогут. Все это — лишь возможное будущее, которое самого Канника не особо занимало. Зато взрослые без умолку о нем болтали. «Что же с тобой будет, а, Канник?» Нет, настоящее их не интересовало — то, что он заперт в этом отвратительном заведении, где вынужден подчиняться правилам. То, что он живет в одной комнате с Филиппом и каждую ночь слушает, как тот сопит. Что он прибирается и пылесосит в комнате для отдыха. И выслушивает брюзжание Маргун… Внезапно отскочив от окна, Канник приоткрыл дверь. Где-то вдали он услышал голос Маргун и журчание воды. Возможно, она стирает одежду, а Симон, по обыкновению, стоит подле нее и несет какую-нибудь чушь. Значит, Маргун на первом этаже, в комнате для стирки, рядом с душевыми кабинками… А ее кабинет, где она спрятала лук, находится в противоположном крыле здания. Пусть Канник толстый, зато он шустрый. Выскользнув в коридор, он добрался до пожарной лестницы. Согласно инструкции, двери туда никогда не запирались. Яффа в восторге от пожарников и их униформы, поэтому пожар в приюте случался уже дважды. Ступеньки поскрипывали. Стараясь равномерно распределить свой немалый вес, Канник осторожно спускался по узким ступенькам. Наконец он оказался возле двери ее кабинета и вдруг с ужасом подумал, что Маргун могла запереть дверь. Однако опасения не оправдались: Маргун полагала, что если воспитанники будут постоянно натыкаться на запертые двери, то это пойдет им во вред. Канник проскользнул в кабинет и, поглядывая на шкаф, подцепил пальцем ящик стола и открыл его. Стараясь действовать быстро и без лишнего шума, он отыскал коробочку с ключами и отпер маленький висячий замок. В сейфе лежал футляр с луком. Его собственным луком марки «Центра», темно-красным с черными вставками. Вот он — великая гордость Канника. Сердце бешено колотилось. Канник вытащил футляр, запер шкаф, спрятал на место ключ и выскочил из кабинета. Он спустился в подвал, а оттуда вышел на задний двор. Здесь его никто не заметит. Откуда-то издалека доносился громкий смех Инги.

В лесу Канник ориентировался прекрасно, поэтому вскоре вышел на тропинку, по которой ходил уже сотни раз. Сейчас, ни от кого не прячась, мальчик грузно ступал по земле, и птицы умолкли, услышав звук его шагов и словно почуяв, какое грозное оружие спрятано в футляре. Канник пошел по тропинке, огибавшей огороды Халдис с запада, решив не приближаться к дому. Вспоминать про убитую было неприятно, а Канник знал, что, увидев дом и крыльцо, сразу вспомнит ту ужасную картину. К тому же стрелы он потерял в другом месте, а сюда пришел, чтобы отыскать их, и когда найдет, то попробует подстрелить пару ворон и двинет домой. И возможно, он даже успеет положить лук обратно в шкаф, так что Маргун ни о чем не догадается. Прежде он так уже делал. Маргун довольно забавная — всегда думает про окружающих лишь хорошее. Это словно превратилось для нее в своего рода религию, ритуал, который она была обязана выполнять. Например, однажды Канник подменил тысячную купюру в кассе купюрой в пятьсот крон, а у Маргун даже мысли не возникло, что у кого-то из них могли водиться подобные деньги. Поэтому она решила, что сама перепутала, потому что «нынче все банкноты одинаковые». Канник резво шагал вперед. Несмотря на полноту, ходил он быстро, но сейчас запыхался и сильно вспотел. Продвигаясь по лесу, мальчик медленно погрузился в мир любимых фантазий, о котором никому не рассказывал. Реальность отступила, а деревья вокруг него изменились, превратившись в экзотический лес. Вдалеке журчала река, и Канник стал теперь индейским вождем Херонимо, кочующим по горам Аризоны. Ему во что бы то ни стало требовалось поймать шестнадцать лошадей — именно столько нужно, чтобы прекрасная Алопе стала его женой. Канник брел с закрытыми глазами, приоткрывая их лишь изредка, чтобы не споткнуться.

«Ветер шепчет: Нимо, Нимо…»

В постели у него спрятаны пять сотен скальпов. Поглаживая футляр с луком, он подумал в точности так, как мог бы подумать великий вождь: «Все вокруг обладает силой. Потревожь их — и они потревожат тебя». Где-то вдали заливисто залаяла собака. А потом все стихло.

* * *

По лбу Моргана градом катился пот. Перед глазами маячило дуло револьвера. Наверное, он все еще спит. Возможно, заражение настолько серьезно, что порождает видения. Вот он и начал бредить. Морган посмотрел на Эркки. Бедняга, ведь у него-то подобные видения случаются намного чаще… Представить страшно: из года в год несчастному кажется, будто его убивают, наказывают, он живет в постоянном невыносимом страхе.

— Мне плохо… — простонал Морган, — по-моему, меня тошнит.

Проспал он долго — свет за окном изменился, а тени стали длинными. Эркки заметил, что кожа у Моргана приобрела желтоватый оттенок, и опустил револьвер.

— Тогда пусть стошнит прямо здесь, — сказал он, — пол все равно грязный.

— Где ты добыл пистолет? Ты же выкинул его в озеро! — Осторожно сев, Морган уставился на оружие. — Ты все время его таскаешь с собой, да? — Он съежился, чтобы живая мишень уменьшилась. — Почему ты тогда не пристрелил старуху? По радио сказали, что ты зарубил ее насмерть!

Щеки Эркки запылали гневом. Он вновь поднял пистолет.

— Стреляй! Мне плевать! — выкрикнул Морган. Удивительно, но ему и правда было все равно. Силы его иссякли.

— Тебе нужно к доктору, — задумчиво проговорил Эркки. Рука с пистолетом дрожала. Если сейчас выстрелить, то пуля либо угодит Моргану в живот, либо застрянет в диване.

— С чего это ты так обо мне заботишься? Думаешь, я куплюсь на это? Кто вообще поверит чокнутому? Ха! Да я даже до дороги не дойду. Голова кружится. И холодный пот. Это значит, что у меня шок, верно? — Морган вновь улегся и прикрыл глаза. Вообще-то этот придурок запросто может пальнуть, и Морган замер, ожидая выстрела. Он где-то вычитал, что, когда в тебя стреляют, боли почти нет, ты лишь ощущаешь сильный толчок — и все кончено.

Эркки разглядывал нос Моргана. Он вспух и отвратительно посинел. Эркки провел языком по зубам, вспоминая вкус кожи и плоти и мерзкий привкус крови. Морган ждал. Но выстрела не последовало.

— Хренов придурок! — застонал он. — Ну и натворил ты дел… Я же теперь умру от заражения крови.

Эркки опустил руки.

— Тогда я поплачу о тебе.

— Да пошел ты!

— Ты всего лишь яйцо в руках ребенка.

— Да заткнись ты наконец! Прекращай трепаться! — Да, Морган попал в театр абсурда. Сомнений у него не оставалось. Сегодняшний день будто кто-то придумал. — Ты же видишь, что у меня воспаление — меня знобит, понимаешь ты это?!

— Ты можешь позвать мамочку, — предложил Эркки, — я никому не разболтаю.

— Сам зови мамочку! — Но прозвучало это не грубо, а жалко.

— Она умерла, — серьезно ответил Эркки.

— Неудивительно. Наверняка ты и ее прикончил.

Эркки готов был ответить, слова едва не сорвались с его губ. Он оцепенел.

— Дай мне куртку, — пробормотал Морган, — я совсем замерз… Эй, ты чего? Ты какой-то странный.

— Она упала с лестницы. — Напрягшись, Эркки сжал пистолет. Все оказалось так просто — это всего лишь слова, но сейчас они предали его. Он и подумать не успел, как уже произнес их. Эркки вдруг повалился на пол, а пистолет отлетел в сторону и негромко ударился о стену. Эркки скрючился, надеясь, что выдержит. В его теле вновь зияла дыра. Он учуял запах собственных внутренностей, гнилой плоти, переваренной пищи, желчи и желудочного сока. Жидкость вздувалась пузырями, внутренности с шипением вываливались наружу, а газы, смешиваясь с воздухом, издавали самые удивительные звуки. Поглощенный собственным ничтожеством, задавленный отчаянием, Эркки ползал по полу.

— Ты чего? Тебе тоже плохо? — ужаснулся Морган. — Не смей! Ты должен пойти и позвать на помощь! Лучше уж посидеть в тюряге, чем сдохнуть от столбняка в этой халупе! Ты же знаешь дорогу! Черт, да приведи же ты кого-нибудь! Нам надо выбраться отсюда!

Эркки не ответил. Постанывая, он метался из стороны в сторону, так что половицы трещали. Будто кто-то невидимый набросился на него и теперь разрывал на части. Немного погодя он закашлялся, словно хотел отрыгнуть или его затошнило, а может, и то и другое. Морган испугался. Господи, он что, попал в дурдом?! Будто в этих стенах было что-то ядовитое. Может, эти бревна прокляты и, когда они оказались здесь, проклятье медленно выползло и поразило их обоих? Целая вечность прошла с того момента, как он зашел в банк и вытащил пистолет. Почему же полиция не ищет их? Ведь они должны были найти машину! И сразу бы догадались, что Морган с заложником прячутся в лесу… Какого черта они накрыли машину брезентом?.. Эркки наконец затих. Лежа на полу, он жадно хватал ртом воздух. Морган взглянул на пистолет.

— Ну ты даешь, — тихо сказал он, — что с тобой такое?

Эркки принялся подбирать с пола внутренности. Моргану казалось, что Эркки поднимает что-то невидимое. Лицо его скрылось за черными волосами, и он напоминал заблудившегося слепого.

— Тебе что-то померещилось? — недоумевал Морган. — Слушай, дай мне виски.

Эркки сел и, склонившись вперед, схватился за живот. Глаза он прикрыл, а тело его напружинилось. По подбородку текла слюна.

— Не трогай меня. — В горле у него забулькало.

— Да не трогаю я тебя. Я просто дико замерз. И хотел надеть твою куртку. Там еще осталось виски? Посмотри потом, ладно? Когда у тебя, э-э… припадок закончится…

— Я сказал: не трогай меня!

Темные синтетические брюки наэлектризовались, и, когда Эркки наконец поднялся, послышался слабый треск. По-стариковски согнувшись и схватившись за живот, Эркки доплелся до стены и подобрал пистолет, а потом прошел в спальню. Свернутая куртка лежала на кровати. Придерживая одной рукой живот, другой Эркки схватил куртку и вернулся в гостиную. Открытая бутылка стояла возле радиоприемника. Глядя в окно, Эркки отхлебнул виски. Телу нужно было время, чтобы прийти в себя. На этот раз все произошло совершенно неожиданно. И будущее его ждет невеселое. Он смотрел на темную гладь озера — рябь исчезла, озеро казалось мертвым. Все вокруг было мертвым. Ты никому не нужен. Им нужно лишь то, что ты сможешь им дать. Моргану нужна куртка и виски. У тебя есть, что дать им, а, Эркки?

Он стоял с курткой в руках и пил виски. Он мог бы накрыть Моргана курткой. Жест дружеского внимания. Вопрос в том, что от этого изменится. Появится ли в жизни смысл?

— Не пей все!

Эркки пожал плечами.

— Ведь алкоголь тебе безразличен, — равнодушно сказал он.

— У меня нос ужасно болит.

— Грабить вместе весело. Умирать вместе — настоящий праздник, — сказал Эркки, протягивая Моргану бутылку.

Морган с такой жадностью хлебал виски, что у него выступили слезы. Затем он отставил бутылку и глубоко вздохнул. Прижав колени к животу, он лег и повернулся на бок, словно освобождая на тахте место для Эркки. Пусть либо садится, либо стреляет. Но Морган чувствовал, что опасность исчезла, хотя и сам не понимал почему. Эркки замешкался. Он видел, что Морган освободил место на тахте, и понял, что это место для него. Он медленно укрыл Моргана курткой. В Подвале раздался смех, и в ушах у него зазвенело.

— Заткнитесь! — с раздражением выкрикнул он.

— Да я же ни слова не сказал, — удивился Морган, — а о чем они говорят, эти твои голоса? Расскажи, каково это, а? Так я хоть что-то еще узнаю перед смертью. — Виски согрело его, и самочувствие улучшилось. — Почему ты слушаешься их? Ты же понимаешь, что на самом деле их не существует? Мне кто-то говорил, что сумасшедшие знают о собственном сумасшествии. Но вот это как-то непонятно. Они сами говорят: «Я слышу голоса». Но, черт, голоса-то я тоже иногда слышу. Внутренние голоса, воображаемые. Но я-то знаю, что они ненастоящие, и никогда в жизни не буду делать то, что они прикажут…

— Даже если они велят тебе ограбить банк? — ехидно поинтересовался Эркки.

— Нет уж, это я сам придумал.

— Откуда ты знаешь?

— Мой собственный голос я ни с чем не перепутаю.

Не ответив, Эркки посмотрел на освобожденное для него место на тахте.

— Расскажи о них, — с неприкрытым любопытством попросил Морган, — ты их видишь? И как они выглядят? У них и правда есть клыки? И покрыты они зеленой чешуей? А добрыми они бывают? Не позволяй им вытворять с тобой такое! Я вообще сейчас думал, что они тебя прикончат. Хочешь, я с ними поговорю? Может, незнакомого они послушаются? — Он тихо усмехнулся. — Знаешь, часто бывает, что сбесившихся собак и непослушных детей отправляют на перевоспитание к соседям. — Морган привстал и осторожно постучал Эркки по лбу. — Эй вы там! Кончайте издеваться над ним! Вы его совсем замучили. Переселяйтесь в другую голову! Всему должен быть предел!

Эркки растерянно хлопнул глазами. Голос Моргана звучал настолько серьезно, что Эркки вдруг захихикал.

— Их что, несколько? Целая шайка?

— Несколько. Двое.

— Двое на одного? Трусливые подонки. Скажи, пусть убираются, а с их начальником ты разберешься наедине, по-мужски!

Эркки грозно рассмеялся.

— Пальто не страшное. Оно тихо лежит в углу и иногда дрожит.

— Пальто? — Морган начал медленно осознавать, насколько серьезно Эркки болен.

— Оно висело на вешалке в коридоре.

Время повернуло вспять. В памяти промелькнули лица и руки, удивленно приподнятые брови, силуэты вполоборота, шелк и бархат, катушки с разноцветными нитками… По разбитой дороге с зелеными лужами он приблизился к дому. Дверь. Узкий коридор. Лестница на второй этаж. Он сидит на ступеньках, почти на самом верху. Отец сам смастерил лестницу из сосновых досок. На дереве осталось множество небольших круглых глазков — они непрестанно следили за ним.

— Оно там висело. Отцовское пальто. Оно было пустым. С чердака тянуло сквозняком, и пальто слабо колыхалось. А когда она свалилась вниз, то поднялся ветер и пальто вывернулось наизнанку.

— Свалилась вниз? — переспросил Морган.

— Моя мама. Она упала с лестницы. Я столкнул ее.

— Зачем? — Морган перешел на шепот. — Ты ее ненавидел?

— Я всем сказал, что это я ее столкнул.

— А на самом деле? Ты ее не толкал? Или ты не помнишь? Зачем тогда врать?

Эркки уставился в стену, и на ней замелькали картинки. Он показал на них, и Морган машинально повернул голову, но увидел лишь грязные деревянные стены. Эркки молчал.

— Слушай, — Морган выпрямился, — а круто было бы, если б твои голоса разговаривали не с тобой, а с какими-нибудь другими голосами. Ведь в лечебнице есть и другие пациенты. Пусть бы голоса донимали друг дружку, а тебя оставили в покое. Черт, да я просто гений! Знаешь, что надо сделать, чтобы они отвалили? Старая добрая тактика: страви их, и они один другого поубивают. Дай-ка бутылку!

Эркки поднял с пола бутыль и замер.

— Давай сюда! Мне надо еще хлебнуть! — Морган протянул руку, но Эркки бутыль не выпускал.

— Тот, кто плывет против течения, умрет от жажды, — серьезно сказал он и ослабил хватку.

Морган два раза отхлебнул.

— Так зачем ты столкнул собственную мать с лестницы? Выкладывай. Давай представим, что я твой врач. Я все пойму, просто дай мне шанс. Давай поведай обо всем дяде Моргану. Слышишь? Расскажи об этом, и жизнь наладится. — Он тихо рассмеялся. Вообще-то он уже порядочно опьянел.

Эркки потер руками обтянутые черными брюками ноги и нащупал револьвер. Его охватило спокойствие. Рукоятка пистолета удобно помещалась в руке. Она специально так устроена — это знак.

— Она шила.

— Твоя мать была швеей?

— Шелковые подвенечные платья. Костюмы, брюки и юбки. Еще заказчики приносили старую одежду — она распарывала ее и перешивала. И в тот день она как раз этим и занималась — распарывала старый костюм.

— Вот, глотни-ка, — перебил его Морган, — старые воспоминания нелегко ворошить.

Эркки глотнул виски. В Подвале было тихо. Пыль улеглась, и Эркки увидел лишь серые стены. На мгновение он подумал, что и они вот-вот исчезнут. И в этой тишине зазвенел его голос. Чистый и звонкий, его собственный голос. Он не продумывал, что скажет, фразы складывались сами собой, и, когда он собирался умолкнуть, слова сами срывались с его губ. Одно слово сменялось другим, и у него не хватало сил остановить это.

— Я играл на лестнице, — тихо начал он, — мне было восемь лет. — «Ты не играл, ты расставлял ловушку. Не выдумывай то, чего не было. Мы там были и сами все видели. Пальто все видело — оно висело в коридоре». Эркки застонал, чувствуя, как в нем нарастает гнев. Или, возможно, отчаяние. Как он смеет сидеть здесь и вываливать весь этот мусор? Болезнь, смерть и убожество, улитки, червяки и жабы. Он сердито тряхнул головой. Морган прислушался. Эркки почувствовал, что Морган слушает, он почувствовал это так, словно Морган прикасался к нему, а прикосновений Эркки не переносил. Даже когда в порыве чувств Сара притрагивалась к нему. Вспоминая звук ее голоса, он всегда слышал прекрасную мелодию арфы.

— Почему на лестнице? — Морган вновь приложился к бутылке. Единственное, что ему сейчас хотелось, это основательно надраться. Пусть цель не великая, зато приятная. — На лестнице же неудобно играть — там слишком тесно.

— Лестница, — мрачно повторил Эркки, — чердак. Внизу, в коридоре, горел свет. Я слышал, как стучит швейная машинка. Похоже на тиканье больших часов. Я играл на лестнице, потому что хотел быть поближе к маме.

— Ладно, декорации расставил, — отозвался Морган, — начинай спектакль. Горит свет, стучит швейная машинка, Эркки восемь лет.

— В подвале я нашел старую рыболовную леску. И сделал из нее канатную дорогу. Привязал ее к верхней ступеньке и дотянул до самого низа.

Морган ахнул:

— Ты протянул леску прямо поперек лестницы!

— Я набрал пустых спичечных коробков и продырявил их, и получились вагончики. В них я складывал миндальные орешки и изюм — и все это съезжало вниз. Мама дошла всего до второй сверху ступеньки… Зазвонил телефон. Она крикнула: «Эркки, сними трубку!» А мне было неохота, я слишком заигрался. И как раз только загрузил очередной вагончик миндалем. Поэтому я просто сидел на лестнице и ждал. Мама вышла из комнаты и шагнула на лестницу. Она зацепилась ногой за леску и полетела вниз. Обычно мама была тихой, но в тот раз все получилось очень громко. Лестница затряслась, и раздался грохот, будто кто-то скинул с лестницы шкаф.

Морган молчал, широко раскрыв глаза, словно ребенок, которому рассказывают жуткую сказку.

— Я сидел на третьей ступеньке сверху, прижавшись к стене. Мама пролетела вниз и стукнулась о пол. Повалилась через порог.

— Она сломала шею? — шепотом спросил Морган. — Черт, ты странный. Иногда ты становишься нормальным и говоришь как обычный человек. Почему так?

Очнувшись, Эркки посмотрел на Моргана.

— Сначала ты орешь, что я псих. А теперь ты говоришь, что я нормальный, и ждешь, чтобы я оправдывался. Естественно, я нормальный. А ты сам, ты нормальный? Ты грабишь банки, а нос у тебя вот-вот сгниет.

— Отчего она умерла?

— Она истекла кровью.

— Чего-о?!

— У нее через рот вытекла вся кровь. Кровь фонтаном била, а на полу возле лестницы натекло целое маленькое озеро. В нем отражались лампочка и пальто. А телефон продолжал звонить, но я не мог подойти. Потому что тогда мне пришлось бы наступить в лужу крови, и по всему дому — на коврах и на полу — остались бы следы. Потом звонки прекратились. Я отвязал леску, спрятал ее в карман, сел и стал ждать. Кровь перестала течь, а мамино лицо стало серым, как камень. Я думал: «Рано или поздно кто-нибудь придет. Отец или заказчики. Кто-нибудь». Но никто не приходил. Кровь на полу запеклась и больше не блестела. Отражения в ней исчезли… — Эркки наконец умолк. Вместо облегчения он почувствовал себя опустошенным. Эркки потрогал револьвер. Там в барабане всего одна пуля. Неспроста. Эта пуля предназначена для него.

— Так почему вдруг у нее изо рта полилась кровь? Почему?!

— Дай мне виски.

— Она что, разбила голову?

— Она была швеей.

— Это ты уже говорил.

— Она распарывала старый костюм. Бритвенным лезвием, стежок за стежком… А разрывая ткань или пересаживаясь поудобнее, она зажимала лезвие во рту. В этот момент зазвонил телефон. Она пошла к лестнице, начала спускаться и полетела вниз, а во рту у нее было лезвие. Мама проглотила лезвие, и оно воткнулось ей в горло.

Морган кивнул, машинально схватившись за шею и чувствуя, как под потной кожей пульсирует кровь. Он представил, каково это — проглотить лезвие, и его чуть не вырвало.

— Голова у тебя отменно работает… — осторожно проговорил Морган. — Может, тебя слишком долго продержали в лечебнице? То, что случилось с твоей матерью, — несчастный случай. И никакой твоей вины здесь нет. Держать лезвие во рту — это идиотизм. И то, что ты обвиняешь себя, — тоже идиотизм.

— Но ведь это я протянул там леску.

— Ты же играл! И это — самый настоящий несчастный случай! — Морган пытался его успокоить, но безуспешно.

— Мы люди. И полагаем, что сами управляем собственной жизнью, — медленно сказал Эркки.

— Нет. То, что происходит, от нас не зависит.

Оба надолго умолкли.

— О чем задумался? — спросил наконец Морган.

— Вспомнил про одного фермера. Про Юханнеса.

— Ну, расскажи и про Юханнеса. Если уж начал говорить.

Моргану казалось, что время остановилось. Будущее исчезло, осталось настоящее, а в настоящем они с Эркки сидели в домике с потемневшими деревянными стенами. Уют и полумрак. От виски кровь у Моргана закипела, и Морган представил, что парит в воздухе. Эркки вспоминал Юханнеса, седого морщинистого старика с потухшим взглядом. Эркки думал, что глаза у них похожи, как бывает у дальних родственников. Взгляд, из которого исчезла надежда. И однажды Юханнес тоже забрался на лестницу. На стремянку.

— Он был пьяницей. У него умерла жена, и всего за несколько месяцев Юханнес сильно сдал.

— Прямо как моя мамаша после смерти отца, — заявил Морган.

— Он начал спиваться. Пил все время без передышки, несколько месяцев подряд. Ему хотели помочь, приходили с увещеваниями, но все без толку.

— И он допился до смерти?

— Нет. Однажды они распили бутылку за компанию со священником, Юханнес проснулся и решил стать трезвенником.

— Похоже, священник у вас не промах.

— Священник меня видел и кричал мне, но я не остановился. Я мог бы остановиться, но вместо этого быстро зашел в ворота и спрятался за теплицами.

— А почему он кричал?

— Не дави на меня. — Эркки потянулся за бутылкой. Морган не возражал. — Священник дал Юханнесу работу. Он стал разнорабочим и в тот день белил стены церкви. Он стоял на высокой стремянке и работал, когда к нему подошел Эркки Йорма. Юханнес был так занят, что ничего не слышал. И еще он насвистывал себе под нос — он вообще был весел и трезв. Я от этого расстроился, ведь теперь Юханнес почти ничем не отличался от других. И я окликнул его. Я закричал: «ЭЙ ТАМ, НАВЕРХУ!» Господи, как он дернулся! От испуга он оттолкнулся от стены, стремянка покачнулась, и он полетел на землю.

— О, черт!

— Он ударился о камень, и его голова раскололась. Сначала ноги у Юханнеса дергались, а потом он затих. Я спрятался за надгробным камнем. Я видел, как прибежал священник, и слышал его вопли.

— И ты взял вину на себя?

— Я же действительно виноват.

— Скажи, почему ты такой невезучий? Ты что, родился в пятницу тринадцатого?

— А потом они пришли ко мне домой и забрали меня.

— Что ты им рассказал?

— Ничего. Нестор велел ни о чем не говорить.

— Нестор? — Морган протер глаза. — Не понимаю, как только тебе удалось вляпаться в такую передрягу. А я-то себя считал неудачником. А эта старуха, которую нашли вчера? Тоже несчастный случай? Давай выкладывай начистоту.

Эркки медленно повернулся к нему:

— Как я уже сказал, все случилось само собой.

— Это слишком простое объяснение. Полицейские будут тебя допрашивать. И ты должен придумать, что ответишь.

— Я — волна, — грустно сказал Эркки, — и разбиваюсьо берег лишь однажды.

— Вот так и отвечай. Тогда они сразу упекут тебя обратно в лечебницу. — Морган вытер лоб. — Нос болит, — сказал он.

Эркки пожал плечами:

— Нос можно вылечить, если немного постараться.

— Это как?

— Силой воли. Ты можешь сам излечиться, если изо всех сил сосредоточишься и остановишь воспаление.

— Я не китаец. И не верю во все эти фокусы.

— Именно поэтому тебе так плохо.

— Может, лучше ты меня вылечишь? — ехидно спросил Морган.

— У меня не осталось сил. Мое тело мягкое, словно желе. Ты должен излечиться сам.

— Вот уж не думаю, что получится, — уныло отозвался Морган. — О, слушай, — вспомнил вдруг он, — я однажды видел по телику парня, который силой воли мог разбить стакан, не прикасаясь к нему. Выглядело впечатляюще! Хотя, конечно, это все монтаж.

— Разбить стакан — невелика заслуга, — заявил Эркки, — я тоже так могу. Стекло находится в постоянном напряжении, поэтому ничего сложного тут нет.

— Вы только посмотрите на него! И чего же ты не ездишь с гастролями?

— Мне неохота.

— И где ты научился подобным штукам?

— Меня научил колдун. В Центральном парке.

— А у тебя хорошее чувство юмора. Оно нам еще пригодится.

— Знаешь, что он еще умел? — не унимался Эркки. — Он умел натягивать кожу на руках так, что она лопалась.

— Может, покажешь пару фокусов? Только смотри не разбей бутылку.

— Здесь нет стаканов, — задумчиво сказал Эркки, — только окна, но они уже разбиты.

— Ну, значит, тут успели побывать другие фокусники.

— Зато вон в том окне торчат куски стекла… — Эркки показал на выходящее во двор окно.

— Тогда разбей их, — настаивал Морган. Ему не терпелось увидеть это, но он никак не мог избавиться от какого-то мерзкого предчувствия.

Эркки медленно поднялся и, глядя на стекло в окне, опустился на пол. Он склонил голову и закрыл глаза. Морган наблюдал за ним со смесью радости и тоски. С правой стороны в оконной раме торчал большой кусок стекла, блестевший в лучах солнца. Эркки затих и сидел неподвижно, как изваяние. «Надо решить, что делать дальше», — равнодушно подумал Морган, но от жары и виски его разморило, и просто тихо дремать было намного приятнее. Он не ожидал, что судьба его сложится именно так. Но и Эркки тоже нелегко пришлось. Какой же он смешной: сидит на полу, а сам напрягся, того и гляди, лопнет. Морган вдруг увидел, насколько его спутник тощий и хрупкий, прямо как комар. А сейчас он еще и фокус вздумал показать. Моргану даже стало жаль Эркки: у него ничего не выйдет, и тот сильно расстроится. Морган уже начал обдумывать, что именно скажет в утешение. Можно, например, свалить вину на виски, сказать, что от алкоголя Эркки совсем обессилел.

В этот момент стекло разбилось. Морган представлял, что оно с громким звоном разлетится в стороны, но услышал лишь стук и увидел, как осколки падают на пол. Морган вздрогнул. От страха его сердце сжалось. Эркки сидел на полу, но потом поднял голову и огляделся. Он казался сонным, но быстро пришел в себя и изумленно посмотрел на стекло.

— Что-то не так, — сказал он, вставая и направляясь к двери.

— Что не так? Как это тебе вообще удалось? — Теперь Морган и сам напоминал сумасшедшего. — Ты куда?

— На улицу, — ответил Эркки, — надо проверить.

* * *

Канник опустил лук. До домика было метров тридцать, и он не спускал глаз с разбитого окна. Он попал в самую цель, но в этом ничего особенного нет, однако целиться в прозрачное блестящее стекло было непросто, и ему понравился звук, с которым стрела ударилась о стекло. В его придуманном мире вождь Херонимо только что прострелил генералу Круку глаз. Канник подошел поближе и оглядел дом — пустой и заброшенный, будто ссутулившийся. Канник знал, что стрела где-то в доме — наверняка она воткнулась в стену, но в колчане осталась еще одна стрела, поэтому Канник начал высматривать новую цель. Уже довольно поздно. Он не боялся, что в приюте его накажут, Канник точно знал, как с ним там обойдутся, такое случалось уже много раз — ничего страшного. Эти убогие взрослые такие предсказуемые, с фантазией у них явные проблемы. Возможно, Маргун перепрячет ключ от сейфа. Только и всего. А он покажет ей, что отыскал стрелы, и она обрадуется, потому что знает, как он переживал из-за стрел. И ее новый тайник Канник все равно найдет, поэтому бояться нечего. Он посмотрел на старый дом, на серые бревна, каменные ступеньки и окна с выбитыми стеклами. Внутри он уже много раз успел побывать. Он обшарил все шкафы и даже однажды вздремнул на старой тахте в гостиной. Канник взглянул на деревянную дверь с темными пятнами и решил, что попробует попасть в одно из них.

Он — вождь Херонимо. А дверь — мексиканский солдат. Там, под темным пятном, у него сердце. Это враг. Один из тех, кто насилует и убивает женщин и детей их племени. И Херонимо ненавидит их лютой ненавистью, как и положено индейскому вождю!

Канник решил стрелять, опустившись на колено, — именно так обычно поступают индейцы. Стрелять из такой позиции было сложнее. Встав на колено, Канник вытащил из колчана последнюю стрелу. Оперение ее состояло из двух желтых перьев возле наконечника и красного рулевого пера. Канник вставил стрелу в лук и выпрямил спину. Глядя сквозь прицел, он выровнял лук и выбрал пятно в середине двери, слева от того места, где прежде была дверная ручка. А затем Канник натянул тетиву до кончика своего носа. Рукоять лука уперлась в шею.

«The Apaches will always be!»^[2]

Еще немного выровнять… вот так, и он прицелился в самую середину пятна…

Краем глаза он заметил что-то странное. Дверь открылась, и за ней показалась темная фигура. Сориентировался Канник быстро — он ослабил хватку и лук начал опускаться, однако мозг уже приступил к заданию, стрела оторвалась от тетивы и со скоростью двести метров в секунду полетела вперед.

Стрела вонзилась в цель совершенно бесшумно. От удивления Эркки замер и лишь слегка вздрогнул. Канник увидел, как желтые перья воткнулись в темную ткань брюк. Несмотря на изумление, Эркки не проронил ни слова, лишь медленно потянулся к стреле. В этот момент он увидел Канника. «Жирного мальчишку»…

Это жирное тело и старые брюки — он уже видел их раньше. И тогда Эркки понял, что́ лежало в чемоданчике. Мальчишка бежал вниз по дороге, в ужасе оглядываясь и обеими руками вцепившись в чемоданчик… Значит, в нем лежал лук… Тот самый лук, который тот сейчас опустил, — на солнце лук красновато поблескивал. А из ноги Эркки торчала стрела. Больно не было. Эркки взялся за древко там, где стрела продырявила брюки, стиснул зубы, потянул и довольно легко вытащил ее. Эркки почувствовал, будто его плоть защемили прищепкой, которая теперь вдруг отвалилась. Толстяк развернулся и побежал.

Эркки сделал то, чего не делал уже много лет. Он бросился вдогонку. По ноге потекла струйка теплой крови. Убегая от преследователя, Канник задыхался, но не издал ни звука. Спустя еще какое-то время он выпустил из рук лук, хотя, скажи ему кто о подобном прежде, он ни за что не поверил бы. Но лук мешал, а темной фигурой оказался Эркки Йорма, который теперь бежал следом! Осознав, какой опасности подвергается, Канник вдруг на мгновение ослабел, замедлил ход и зацепился ногой за ветку. «Если я сейчас упаду, все пропало», — подумал он. Он бежал, спасая собственную шкуру, и ему хотелось домой, в приют. Там Маргун и все остальные, там, за уродливыми стенами, его ждет надежная размеренная повседневность, а рядом на кровати сопит Филипп. Там Кристиан и мечты о том, как он победит на чемпионате Норвегии по стрельбе из лука, там полдник и домашний хлеб, телевизор и чистое постельное белье, которое меняют два раза в месяц. Он вдруг так полюбил такую жизнь, что решил бороться за нее, и это новое, неведомое прежде чувство одурманивало его.

В этот момент он споткнулся и, полетев вперед, уткнулся лицом в сухую траву. Но Канник не сдавался и начал искать, чем бы защититься. Нужно убить преследователя, пока тот не убил его самого! Канник шарил руками в поисках прута или палки, но натыкался лишь на выжженную траву, под которой даже камней не было. Измученный, он ощутил, как жизнь покидает его, и совсем отчаялся. Он свернулся в клубок и затих. Канник не ожидал, что умрет так рано, но собрался с силами и приготовился к смерти. Шаги Эркки раздавались все громче и громче, а потом он наконец остановился. Эркки — псих. И предугадать его действия невозможно. Это хуже всего — не знать, какая именно смерть тебя ожидает… В его голове пронеслись все истории, которые рассказывали про Эркки.

— Боишься волков — не ходи в лес, — прошептал Эркки.

Не двигаясь, Канник вслушивался в тихий голос. Он лежал не шелохнувшись и уже считал себя мертвым. Говорить что-то было бесполезно, однако он медленно повернул голову и увидел ногу Эркки и широкую брючину. Видимо, боль Эркки не беспокоила. Вот и еще одно доказательство его безумия… Эркки, наверное, вообще не чувствует боли — ни собственной, ни чужой. Он бесчувственный. «Сумасшедший, — промелькнуло у Канника в голове, — это тот, кто не испытывает никаких чувств».

— Вставай. — В голосе Эркки послышалась не угроза, а скорее нотка удивления.

Канник медленно, неуклюже встал на ноги, не поднимая головы. Эркки наверняка влепит ему затрещину, поэтому лоб и виски надо беречь. Больше всего Канник ненавидел пощечины, когда чужая ладонь с размаху опускается на его толстую щеку. Звук удара казался ему таким унизительным… Но опасался он напрасно.

— Иди в дом, — коротко сказал Эркки.

В этом ровном голосе таилась угроза — наверное, именно так разговаривают садисты, которые обожают мучить и издеваться. Голос звучал ясно и спокойно, он совсем не сочетался с обликом Эркки, который вблизи оказался еще более пугающим. Особенно глаза, в которые Канник не отваживался заглянуть и до последнего оттягивал этот момент. «Посмотришь в глаза — и ты пропал», — подумал Канник.

В дом… Значит, Эркки все время прятался там, в заброшенном домике, а вовсе не сбежал в Швецию, как сказали по радио. Войти в старый дом вместе с Эркки — все равно что войти в королевство мертвых. По крайней мере, Канник так думал. Если он закричит и позовет на помощь, то никто не услышит. Канник задрожал и решил, что его ждет расплата за все, что он натворил.

«Если ты не сбежишь, Канник, то я не знаю, что ждет тебя в будущем».

Будущее, о котором он никогда не задумывался, оказалось вдруг не только совсем рядом — оно готово было вот-вот исчезнуть. Возможно, он умрет в мучениях. Канник ничего в мире не боялся, кроме боли. Дрожь усилилась, так что жир затрясся. Если бы только упасть сейчас в обморок, исчезнуть, медленно опуститься в вереск — лишь бы сбежать из этого черного сна. Но деваться было некуда, а сознание отказывалось покидать его. Эркки ждал. Терпения ему не занимать. Он не сомневался в собственной победе и в том, что его жертва не сбежит.

Внезапно Канник заметил револьвер, и в его отчаявшейся душе зародилась вдруг надежда, что вместо мучений и издевательств ему всего-навсего засадят в голову пулю. Больше надеяться Каннику было не на что. Он медленно побрел по траве, не понимая, как ему удается переставлять ноги — они будто шагали против его воли, направляясь к дому, куда ему идти не хотелось. Они вели его к смерти. Эркки не торопясь шел следом. Засунув револьвер за пояс, он зажимал рукой рану. Крови вытекло много, но, если перевязать, кровотечение остановится и ничего страшного не произойдет.

— Ты боишься, — понял Эркки.

Канник остановился, пытаясь понять, к чему ведет этот псих. Может, таким образом Эркки готовит его к пытке. Хочет успокоить, а потом нанести смертельный удар. И когда Канник поймет, что смерть уже близко, псих будет стоять и наслаждаться его ужасом… Картина была такой красочной, что Канник остановился, и Эркки пришлось подтолкнуть его в спину. Мальчик вздрогнул и всхлипнул, но выстрела не последовало, и Канник шел вперед, пока за деревьями не показался домик. Он думал, что бежал целую вечность, хотя они успели удалиться всего метров на двести. Они остановились перед домом, и тут Канника ждало второе потрясение. На пороге, держась за дверь, стоял светловолосый мужчина.

Их двое. Один схватит его, а второй станет пытать! Он подумал, что хорошо бы сейчас упасть в обморок, повалиться вперед, но одежда сковывала движения. «Здесь я и умру», — подумал мальчик, закрывая глаза. Он наклонил голову и стал ждать, когда Эркки выстрелит. Эркки подтолкнул его:

— Этот человек хочет, чтобы его называли Морганом.

Морган изумленно уставился на них.

— Ух ты! Где это ты добыл такую свинью? — Прислонившись к дверному косяку, он недоверчиво разглядывал толстый двойной подбородок мальчишки и его ляжки, каждая из которых толщиной была с талию самого Эркки.

Канник украдкой посмотрел на нос Моргана.

— Он ранил меня в ногу.

— Черт, Эркки, да ты весь в крови!

— Я же сказал: он ранил меня, — Эркки наклонился и поднял стрелу, — вот этим.

С любопытством оглядев стрелу, Морган пощупал желтые и красные перья.

— Вы только поглядите… В индейцев играл? И тут еще парочка ковбоев бродит поблизости?

Канник с силой затряс головой.

— Я п-просто т-тренируюсь… — запинаясь, пробормотал он.

— Тренируешься? Зачем?

— Д-для ч-чемпионата по с-с-стрельбе. — Он так долго задерживал дыхание, что начал заикаться. В его голосе Эркки отчетливо расслышал немного фальшивую мелодию волынки.

— Тащи его в дом. — И Морган отступил, пропуская их внутрь.

Эркки толкал мальчика вперед, раздумывая, чем перевязать рану.

— Мне надо домой… — пропищал Канник, резко останавливаясь.

— Садись, — грубо приказал Морган, — сначала кое-что проясним. И возможно, ты нам пригодишься.

Разглядев нос Моргана, мальчик не мог оторвать от него взгляда. Зрелище было устрашающим: кончик носа болтался, а цветом нос напоминал гнилую картофелину. На полу Канник заметил бутылку виски, на подоконнике — радио, а рядом из стены торчала стрела. Его собственная стрела. Кудрявый парень, по всей видимости, пьян, но Канника это не успокаивало. Он растерянно опустился на тахту, положив руки на колени, и в этот момент услышал вопрос, которого так боялся:

— Кому известно, что ты пошел сюда?

Никому. Об этом никто не знает. Они не станут его искать здесь, если только Маргун не спохватится и не проверит сейф. Тогда она увидит, что лук исчез, и догадается, что Канник пошел в лес. Вот только лес большой, и найдут его нескоро. Да и на поиски они отправятся не сразу, а для начала просто отправят Карстена с Филиппом, которые мало того что ленивые, но еще и не знают окрестностей.

— Отвечай! — икнул Морган.

— Никому, — прошептал мальчик, — никому не известно.

— Досадно, правда?

Канник опустил голову. Досадно — слабо сказано. Это просто конец всему.

— А ты не захватил с собой холодного пивка? — Морган облизал губы. Он не успел договорить, как его охватила сильнейшая жажда. Подобного поворота Канник не ждал.

— У меня есть леденцы, — пробормотал он.

— Ладно, давай хоть леденцы. А то в глотке совсем пересохло.

Канник вытащил из кармана коробочку с лакричными леденцами. Схватив коробочку, Морган отломил от слипшегося комка три штуки и засунул их в рот.

— А теперь познакомимся, — зачавкал Морган, — это Эркки. Он повинуется злым духам, они отдают ему приказы, и он с ними все время треплется. Меня зовут Морган, сегодня утром я нарисовался в одном интересном местечке, так что меня теперь разыскивают. Мы тут объединились и пытаемся вместе убить время. Нос мне покалечил вот этот псих, — добавил Морган, — это я к тому, чтобы ты понял, что с ним шутки плохи.

Канник серьезно кивнул. Он и так знал.

— Ну, а теперь твоя очередь. Как тебя зовут?

«Я — человек, который хочет, чтобы его называли Херонимо. Следопыт. Великий Стрелок».

— Прости, не расслышал?..

— Канник.

— И каково тебе живется с таким имечком?

— Стараюсь, чтобы жилось неплохо, — чуть слышно ответил мальчик.

— Ха! А парень-то юморист!

Эркки опустился на пол. Он обернул ногу курткой и посильнее прижал ткань к ране.

— Я его уже встречал, — тихо сказал Эркки.

— Это где же? — удивленно протянул Морган.

— Возле дома убитой женщины.

— Чего-о? — Морган быстро повернулся к мальчику. — Он и правда тебя видел? Так это ты играл рядом с ее домом? Это о тебе говорили по радио? А?

Канник опустил глаза.

— Ой-ой-ой, как все серьезно. Черт, Эркки, да он тебя видел! Он опасен. Надо от него избавиться!

Канник вдруг запищал — такой звук бывает, когда наступишь на резиновую игрушку. От страха он часто заморгал.

— И я так понимаю, копы тебя уже допрашивали?

Канник не ответил.

— Ну да ладно. Эркки, похоже, все равно. Он вообще немного странноватый. Но вообще-то мы ребята неплохие. Просто нам скучно. Мы здесь дожидаемся, пока не наступит ночь. А кстати, — продолжал Морган, — именно по ночам Эркки особенно чокнутый. У него отрастают клыки, а уши делаются такими же острыми, как у лисицы. Правильно я говорю, а, Эркки?

Эркки не ответил. Он искоса смотрел на Канника. От страха глаза у того заблестели, а щеки побледнели, он кусал губу.

— Слушай, — не умолкал Морган, — а ты не захватил с собой термос и бутерброды? А то мы тут с голоду помрем.

— У меня в чемоданчике есть шоколадка. Но она, наверное, растаяла…

Эркки встрепенулся и пошевелил пальцами:

— Принеси сюда чемоданчик!

— Уймись, — тихо осадил его Морган, — сходи сам, а то он сбежит. И поделим ее пополам!

Эркки доковылял до леса и принялся искать чемоданчик. Зажимая рукой рану, он пошарил в кустах и наконец нашел его довольно далеко от тропинки. Эркки поднял чемоданчик и открыл крышку. Много странных и непонятных приспособлений. И шоколадки. «Марс» и «Сникерс». Дрожащими руками он схватил их и медленно побрел к дому, зажав в руках по шоколадке. «Сникерс» и «Марс». «Сникерс» и «Марс». Мягкие растаявшие шоколадки. Одна с арахисом и карамелью, а вторая с нугой. Обертки шуршали. Он вошел в дом и взвесил шоколадки в руках. Обе вкусные, он очень любил «Сникерс», но и «Марс» любил, выбрать невозможно, а ведь ему разрешили съесть лишь одну… Подскочив к нему, Морган схватил «Сникерс».

— Я возьму эту. Тебе «Марс». А жирному нальем виски.

Канник посмотрел на подоконник, где стояла бутылка. Он мог выпить немного пива. И ничего не имел против алкоголя, если, конечно, не напиваться слишком быстро. Но крепкие напитки он терпеть не мог. Он покачал головой. Его новые знакомые ели шоколадки, чавкая и причмокивая, словно дети. Несмотря на отчаяние, он попытался рассмеяться, но издал лишь тихий смешок.

— Мы ничего тебе не сделаем, — сказал Эркки и странно улыбнулся.

— Это мы еще не решили, — возразил Морган, глотая кусок шоколада.

— У него нет ничего, что нам могло бы пригодиться. Кроме шоколада.

— Может, этот мешок жира сможет нам помочь? — не отступал Морган.

— Все катится к черту. И Янник тут не поможет.

— Канник, — поправил его мальчик.

Тыльной стороной ладони Морган вытер губы.

— Ну что, хочешь домой к мамочке?

— Вообще-то нет.

— Ну надо же. А куда хочешь?

— В приют. — Теперь, когда мальчик понял, что убивать его не собираются, голос его зазвенел. Они едят шоколадки — значит, что-то человеческое в них все же сохранилось.

— Что еще за приют?

— Исправительное учреждение, — буркнул Канник.

Морган усмехнулся.

— Ух ты, да компания у нас тут подобралась отменная. И почему тебя туда упекли? Чего ты такого успел натворить за свою недолгую жизнь? Ну, помимо того, что ты много жрал…

— У меня плохой обмен веществ, — сказал Канник.

— Да, когда моя мамаша растолстела, она тоже так говорила. Глотни виски — глядишь, и обмен веществ ускорится.

— Спасибо, не хочу, — прошептал Канник.

Он вспомнил Маргун. Интересно, чем она сейчас занимается?.. И сколько раз уже посмотрела на часы? Она не сразу встревожится. Канник часто надолго пропадает. Скорее всего, до вечера Маргун не спохватится. Но она знает, что к восьми, на ужин, он обязательно возвращается. Значит, ближе к восьми она начнет поглядывать в окно, а примерно через час пошлет Карстена с Филиппом на поиски. Но до того времени может случиться все что угодно! Вечер наступит нескоро, еще уйма времени, а он здесь наедине с двумя психами, один из которых вдобавок с пистолетом! Затосковав, Канник вновь глянул на бутылку. Морган перехватил его взгляд.

— Угощайся! Не скромничай!

И Канник отхлебнул виски. Лишь так ему удастся сбежать от действительности. От первого глотка в голове будто прогремел взрыв, а потом взрывная волна покатилась вниз, к животу, где переросла в пожар. Канник хватал ртом воздух, а на глазах у него выступили слезы.

— Еще пару глотков, — услужливо подсказал Морган, облизывая пальцы, — и немного погодя словишь настоящий кайф… Расскажи, почему ты угодил в исправительное учреждение.

— Понятия не имею. — Ответ прозвучал сердито, и Канник тотчас же пожалел об этом. Вдруг Морган обидится?

— То есть ты не знаешь, на черта взрослые тебя туда упекли? Какой ты, однако, недогадливый. Вот я ограбил банк, думаешь, я считаю, что в этом виновата моя мать? А Эркки на всю голову больной, по-твоему, он тоже обвиняет в этом собственную мамашу?

Канник быстро взглянул на Моргана. «Ограбил банк…»

— Посмотри на его футболку, видишь, что там написано? По-моему, он обвиняет «всех».

Глаза Моргана изумленно распахнулись.

— Нет, ты это слыхал?! Да он нарывается! Ну же, Эркки, защищайся!

— А разве на меня напали? — коротко спросил Эркки, выковыривая камешек из подошвы. Потом он решил перетянуть ногу шнурком и принялся расшнуровывать кроссовку. Кровотечение не останавливалось. Канник завозился, его похожее на желе тело всколыхнулось, и тахта под ним закачалась. У Моргана вдруг закружилась голова, а комната поплыла перед глазами. Что они вообще тут делают? И сколько еще им вот так сидеть? Он почему-то не хотел, чтобы их с Эркки разлучали. Копы найдут их и отправят за решетку — только каждого по отдельности… Нет, это невыносимо. Эркки отнимут у него, и они никогда больше не увидятся. А ведь, кроме Эркки, у него никого нет. Душная грязная комната, одурманивающее тепло от виски, тихий чистый голос Эркки, толстый парнишка, опустивший взгляд, — Моргану хотелось, чтобы так было вечно. От этой мысли у Моргана перехватило дыхание. Он раздраженно схватил бутылку и пробормотал:

— Корни, стебель и листья.

Они оба чокнутые, понял Канник. Возможно, они и из психушки вместе сбежали. Словно две бомбы замедленного действия… Лучше затаиться и ничем не напоминать о своем существовании.

Канник старался дышать как можно тише. Эркки погрузился в собственные мысли. Он сидел на полу, привалившись к старому рассохшемуся шкафу. Его охватило спокойствие — барабаны и волынка наконец стихли, и, положив руку на револьвер, Эркки решил отдохнуть.

* * *

Красный трактор «мэсси фергюсон», принадлежавший лесорубу, свернул на плато и поехал к тому месту, где начиналась лесная тропинка. Лесоруб уже собирался заехать на нее и оставить там трактор, как заметил зеленую пленку. Заглушив двигатель, он вышел, приподнял пленку и заглянул в окна чужого автомобиля. Пусто, а на полу валяется пузырек с завинчивающейся крышкой. Лесоруб открыл дверь и повертел пузырек в руках. На этикетке было написано: «Трилафон, 25 мг, принимать утром, днем и вечером. Пациент — Эркки Йорма. Врач — доктор С. Струэл». Маленькая белая машина… Не запертая… Лесоруб вспомнил, что в новостях рассказывали, как сегодня утром какой-то парень ограбил банк… И уехал на «рено меган»… Лесоруб сел в трактор, развернулся и поехал обратно.

Не прошло и часа, как на плато появились два автомобиля, из которых выскочили пятеро мужчин и три собаки. Немецкие овчарки тут же принялись яростно скулить и подвывать. Первым выпрыгнул пятилетний кобель Шариф. Шерсть на нем поднялась дыбом, уши стояли торчком, а все чувства обострились до предела. Вторым был Неро — чуть светлее и немного меньше Шарифа, но такой же беспокойный. Натянув поводок, он сразу же начал рваться вперед. У третьей собаки шерсть была немного длиннее, а движения — не такими порывистыми. Ей было восемь, то есть она почти достигла пенсионного возраста. Пса звали Зеб, а его проводника — Элман. Каждый раз, патрулируя местность, Элман думал, что для Зеба эта вылазка — последняя. Он посмотрел на темную голову собаки. Да, пес постарел, и Элман не знал, как сможет работать с другим. Его пугала мысль, что после Зеба любая другая собака покажется ему плохой.

С погодой им не повезло. В сухом лесу, откуда испарилась вся влага, следы быстро исчезают. Запрыгнув в машину и без устали виляя хвостом, Шариф обнюхал водительское сиденье и резиновые коврики на полу, а потом ткнулся носом в пассажирское сиденье. Затем пес вылез наружу и, не поднимая головы, обнюхал сухую землю и рванулся к тропинке. Хвост ходил ходуном. За Шарифом то же самое проделали остальные собаки. Мужчины посмотрели в сторону леса и кивнули. Собаки не сводили с них глаз, ожидая, когда хозяева произнесут наконец волшебное слово.

Мужчины были вооружены. Тяжелая кобура на поясе успокаивала и в то же время пугала. Но задание они получили интересное. Они сами этого захотели, когда, начав работать в полиции, вступили в подразделение собачьего патруля. Все трое были вполне взрослыми. Если, конечно, мужчину в возрасте от тридцати до сорока можно назвать взрослым — так говорил Сейер, сухо, но с иронией. За годы службы они чего только не искали и многое находили. Они любили лесную тишину и ощущение неведения. Любили собак, любили слушать, как те сопят, пробираясь по лесу, им нравилось вслушиваться в треск веток, шелест травы и жужжание насекомых. В такие моменты восприятие обостряется до необычайной степени. Ты вглядываешься в землю под ногами, высматривая каждую мелочь — окурок, сломанную ветку, старое кострище. Ты следишь за собакой, за движениями ее хвоста — иногда собака быстро виляет хвостом, а порой он опускается, и поиски сразу прекращаются. И следует постоянно ждать каких-нибудь новых известий из отделения — этих двоих могут, например, обнаружить в другом месте. Возможно, грабитель совершил еще одно ограбление, а заложника нашли целым и невредимым или, наоборот, тело его с проломленной головой обнаружили где-нибудь на обочине. Все возможно. И именно неведение разжигало в них азарт, ведь их будни были такими разными. Сегодня они могли найти висящий на дереве труп. А завтра — живого человека, измученного, но счастливого оттого, что его наконец нашли. Или труп умершего от передозировки наркомана. Развязка. Разрядка… Однако сейчас они работают с совершенно иным делом. Оба разыскиваемых скрываются, и, по всей видимости, оба доведены до отчаяния.

«След!»

Вот оно, волшебное слово! Собаки рванулись с места. На несколько секунд замешкавшись возле тропинки, они быстро побежали вперед, движимые лишь одной целью — не потерять запаха, которым пропиталась машина.

— Вроде все в порядке. Собаки взяли след, — тихо прошептал Элман.

Остальные кивнули. С удивительным упорством собаки бежали вверх по тропинке. Их спустили с поводков, и первым бежал Шариф. Полицейские шли следом, тяжело дыша и потея под комбинезонами. Овчарки держались вместе. Перед вылазкой они напились воды, и теперь их выносливости можно было позавидовать. Полицейские тоже были в прекрасной форме — сказывались долгие годы подобных рейдов. Но страшная жара просто валила их с ног. Неужели тем двоим удалось так далеко уйти?

Лес, казалось, изнывал от жажды. У полицейских была карта, и они знали, куда ведут тропинки и с какой стороны находятся заброшенные домики. Один достал из кармана жвачку и посмотрел на Неро. Пес тыкался носом из стороны в сторону, а порой — правда, очень редко — оборачивался, словно собираясь повернуть назад. Но не отступал. Впереди бежал Шариф, и гладкая черная шерсть на его голове и спине блестела в лучах заходящего солнца. Лапы у пса были мощными и крепкими, сзади на них виднелись золотистые подпалины. Для этих полицейских не было в мире зрелища прекраснее, чем ухоженная немецкая овчарка. Овчарка — идеал собаки, именно так и должен выглядеть настоящий пес! Спустя четверть часа они переставили собак — теперь первым бежал Зеб. Инстинкт соперничества сработал немедленно, и собаки удвоили усилия, однако мало-помалу их азарт начал угасать, они опустили хвосты и перестали принюхиваться. Неро и Шариф не знали, чего хотят больше — бежать дальше или вернуться. Полицейские не стали их торопить и, воспользовавшись возможностью, решили немного передохнуть после подъема по крутой извилистой тропе. Они достигли вершины холма, откуда открывался вид на дорогу и шлагбаум.

— Готов поспорить, что эти двое устраивали тут привал, — тихо сказал Сейер.

Остальные закивали. Беглецы увидели отсюда шлагбаум и полицейский пост, потом двинулись дальше. Вот только какое направление выбрать?

— Смотрите, окурок! — Скарре поднял что-то с земли. — Самокрутка. Бумага марки «Биг-Бен».

Он положил окурок в пакетик и, убрав пакетик в карман, принялся высматривать что-нибудь еще, но ничего не нашел.

— Зеб побежит впереди, а других пустим по лесу, — предложил Элман.

Неро и Шариф разбежались в стороны, так что расстояние между ними увеличилось до пятидесяти метров. Зеб трусцой бежал впереди. Но запах исчезал. Собаки стали вялыми, временами они, сбитые с толку, останавливались. Полицейские оглянулись назад. Значит, эти двое не пошли вниз, к дому убитой. Возможно, они направились к старым домам, наверх. В такую жару им наверняка захотелось пересидеть в одном из заброшенных домиков… В таком случае запах там будет сильнее, чем в сухом лесу, и собаки вновь возьмут след.

В чаще было тихо и безлюдно, а вот осенью сюда забредают грибники и ягодники. Но летом так жарко, что гулять по лесу без необходимости не пойдешь… Разве что работа заставит. Или неутолимая жажда приключений, которая будоражит кровь и не дает покоя.

Сейер вытер лоб и притронулся к пистолету. На тренировках он прекрасно стрелял, но теперь понял вдруг, что стрелять сейчас — это совсем другое дело. Сейера охватило беспокойство. Единственная ошибка может иметь самые плачевные последствия. Отстранение от обязанностей. Инвалидность. Смерть. Все что угодно. Сейер внезапно почувствовал себя необыкновенно уязвимым. Его жизнь словно наполнилась совершенно иным смыслом. Отбросив подобные мысли, он решительно зашагал вперед, поглядывая, как Скарре поправляет челку, чтобы солнце не напекло лоб.

— Одному богу известно, где сейчас этот бедняга из лечебницы… — пробормотал Сейер.

— По-моему, за грабителя мы тоже можем поволноваться, — ответил Скарре.

— Не факт, что ее убил Эркки. Мы знаем только, что он там был.

Скарре поправил солнечные очки в стальной оправе.

— Посмотри вокруг, — сказал он, — вряд ли к ней заходил кто-то, кроме него, согласен?

— Я просто напомнил. Ладно, допустим, эти двое друг друга стоят.

— Вот только один из них вооружен, — добавил Скарре.

Они направились дальше, вслед за собаками, которые упорно бежали по лесной чаще. Местами тропинка становилась почти непроходимой из-за густого кустарника, но иногда кусты расступались и идти было легко. В венах бурлила горячая кровь. Позолоченный солнцем лес был прекрасен, а оттенки зеленого невозможно было сосчитать — темная в тени, листва казалась бледно-желтой на солнце. Жесткая хвоя и нежные листья, колючие иголки, трава, в которой путались ноги, ветки, бьющие по лицу… Полицейским давно уже надоело отмахиваться от кружащих вокруг насекомых, и лишь когда в волосах Скарре запуталась какая-то особо назойливая пчела, тот взмахнул рукой. Пройдя еще немного, они остановились возле неглубокого ручья с ледяной водой, где собаки напились, а полицейские умылись. Запах ослабел, но овчарки были полны решимости отыскать цель. Псы сохранили бодрость и прыть, а вот мужчины теряли надежду. Вдруг беглецы успели далеко уйти и теперь отдыхают где-нибудь в теньке, на берегу озера?.. Да, сейчас самое время окунуться… Избавиться от этой мысли было невозможно. Погрузить разгоряченное тело в чистую холодную воду, смыть липкий пот с волос…

— Во Вьетнаме, — сказал вдруг Элман, — когда американские солдаты пробирались через заросли в самую жару, то бывало, что у них под касками закипали мозги.

— Прямо-таки закипали?.. Лучше заткнись… — Сейер сокрушенно покачал головой.

— И вылечиться потом было невозможно.

— Они и так возвращались больными, какая разница…

— И все же, — Элман повернулся к ним, — думаете, это правда?

— Конечно нет.

— Но ты же не врач? — уточнил Элман, сдвинув кепку на затылок.

Они засмеялись. Собаки никак не реагировали на их смех — они шли вперед, временами принюхиваясь к растущим вдоль их пути кустам. Теперь собаки бежали медленнее, но с тропинки не сворачивали — значит, беглецы решили не продираться сквозь чащу, а тоже пошли по тропе.

— Мы их найдем, — упрямо заявил Скарре.

— Я все думаю о том, — проговорил Элман, не сводя глаз с Зеба, — почему на мужчин ложится такое ужасное проклятье.

— Ты о чем это? — Скарре повернулся к Элману.

— Тестостерон. Ведь мужчины агрессивны именно из-за тестостерона, верно?

— И что?

— А то, что чаще всего мы ищем именно мужчин. А вот ты представь: мы разыскиваем женщин, а на такой жаре они обязательно разделись бы!

Сейер тихо усмехнулся и вспомнил Сару. Ее глаза с блестящими зрачками… Лицо его изменилось, и Скарре это заметил.

— Ты что-то заволновался, Конрад.

— Ничего, переживу.

Настроение у них улучшилось. Внезапно в голубом небе показался сверкающий на солнце самолет. Сейер проводил его взглядом. Там, наверху, прохлада и простор. Сейер представил себя в самолете с парашютом на спине. Вот он открывает дверцу и смотрит в пустоту, а потом летит вниз — сперва быстро, а потом парашют раскрывается, и он медленно парит в воздухе.

— Видишь, Якоб? — Повернувшись к Скарре, он показал на самолет.

Скарре испуганно посмотрел вверх, и в его голове замелькали самые ужасные картины.

* * *

— Тут у кого-нибудь есть зеркальце? — Морган скосил глаза, пытаясь разглядеть собственный нос, и выругался.

— Зачем тебе зеркало, если есть друзья, — прогнусавил из-за шкафа Эркки.

Морган посмотрел на Канника.

— Какой говорливый! А ведь по нему и не скажешь!

— У меня в чемоданчике есть зеркальце, — тихо проговорил Канник. Он никак не мог заставить себя посмотреть Эркки в глаза. Кто знает, может, этот псих сейчас придумывает какой-нибудь дикий способ, чтобы его убить? И физиономия у него такая странная…

— Эркки, принеси, — распорядился Морган.

Эркки не ответил. Его охватила легкая дремота, он устал, но и усталость была приятной. Морган встал и сам вышел на крыльцо, где стоял чемоданчик. Втащил его в дом вместе с луком, открыл и отыскал маленькое квадратное зеркальце размером десять на десять сантиметров. Морган медленно поднес его к лицу.

— Вот черт! Какой ужас!

Прежде Канник не задумывался о том, что Моргану не разглядеть собственного носа. И теперь он увидел все как есть. А зрелище и правда было ужасным.

— Эркки, у меня заражение! Я так и знал! — Держа в руках зеркало, он топнул ногой.

— Весь мир заражен, — пробормотал Эркки, — болезнь, смерть и убожество.

— Когда начнется столбняк? — спросил Морган, и рука, в которой он держал зеркальце, задрожала.

— Через несколько дней, — попытался успокоить его Канник.

— Точно? Ты в этом разбираешься?

— Нет.

Обиженно вздохнув, Морган отбросил зеркало в сторону. От вида кровоточащего носа он едва не сошел с ума. Боль почти стихла, и тошнота прошла. Осталась лишь слабость, но это из-за голода и жажды. Нет, надо отвлечься и подумать о чем-нибудь еще. Морган посмотрел на Канника и зажмурился.

— Значит, ты стал свидетелем убийства? Давай рассказывай. Как это было?

Канник вытаращил глаза.

— Нет, — ответил он, — я не был свидетелем.

— Разве? А по радио сказали, что был.

Канник склонил голову и прошептал:

— Я только видел, как он оттуда убегает…

— А этот человек сейчас присутствует здесь? Подними руку и укажи на него, чтобы присяжные увидели! — торжественно проговорил Морган.

Канник что было сил сжал руки. Ни за что на свете он не укажет на Эркки.

— И ты разболтал об этом полицейским?

— Я не разбалтывал! Они меня спросили, что я там видел. Я лишь ответил на вопрос, — оправдывался Канник.

Он говорил так тихо, что Морган наклонился поближе.

— Не смей изворачиваться! Ясное дело, ты обо всем разболтал. Ты знал эту старуху?

— Да.

Голова Эркки свесилась набок. Казалось, будто он спит.

— Он ничего не рассказывает, — сказал Морган, — у него в голове настоящая каша.

— Каша?

— Он обо всем забыл.

— Забыл? Как это?

— Возможно, он даже не помнит, как я взял его в заложники. Сегодня утром, когда ограбил «Фокус-банк», — усмехнувшись, он посмотрел на мальчика, — он так удачно подвернулся мне. А чтобы выйти на улицу, мне как раз требовался заложник. Знаешь что? — улыбнулся Морган. — Заложник — это такой «киндер-сюрприз». Если ты везучий, то можешь наткнуться на целую фигурку. Но мне вот не повезло: мой «киндер-сюрприз» состоит из каких-то разрозненных деталек, которые мне никак не удается собрать. — Прикрыв нос, Морган всхлипнул: — Он ничего не помнит. И делает только то, что ему приказывают внутренние голоса. Тебе такого не понять. Эркки мне жаль. А знаешь, — Морган опустился на пол и серьезно посмотрел на Канника, — когда я был маленьким, то ходил в детский садик. И каждое утро у нас было что-то вроде общего занятия. Мы усаживались на полу в кружок, а одна из воспитательниц пела или читала что-нибудь вслух. И еще у нас была такая игра… — на губах у Моргана блуждала улыбка, — называлась «Поймай мысль». Воспитательница смотрела каждому в глаза и шептала: «Подумай о чем-нибудь!» И мы думали — да так, что голова едва не взрывалась. А потом воспитательница кричала: «Лови! Лови!» И вытягивала руку, будто что-то хватала. А мы повторяли за ней… — Морган на секунду умолк. — Потом она кричала: «Держи! Держи ее!» И мы сжимали руки, словно боялись, что мысль вырвется и исчезнет. И она исчезала. Потому что, когда мы разжимали кулачок, то внутри ничего не было… Наверное, нас так учили сосредоточиться, но вместо этого только сбивали с толку… Взрослые чего только не вытворяют с детьми. — Он расстроенно покачал головой. — Вот и у Эркки то же самое. Он либо сбит с толку и никак не может поймать собственную мысль, либо думает об одном и том же все время. Это называется «навязчивая идея». Я в этом разбираюсь, потому что работал с подобными людьми.

Эркки за шкафом тихо хмыкнул.

— Знаешь, почему он откусил мне нос?

— Понятия не имею… — пропищал Канник.

— Я пытался заставить его искупаться в озере, а ему не хотелось. Он не умеет плавать. И ему не нравится, когда на него давят. Не дави на него, а то вцепится тебе в ухо или куда похуже.

— Можно я пойду? — Канник старался говорить потише, чтобы не услышал Эркки.

Морган закатил глаза.

— Пойдешь? Это с какой же стати? Почему тебе должно быть проще, чем нам? Чем ты это заслужил? Это наша судьба, — серьезно заявил Морган, — все мы здесь пленники. Вот дождемся полицейских, и уж те упекут нас куда подальше. Но добровольно мы не сдадимся! Мы гордые и храбрые, и без боя нас не взять! — провозгласил он с пьяным восторгом. «Он говорит как Херонимо, — печально подумал Канник, — Эркки здесь не единственный псих. Они оба чокнутые…» Может, и сам он, Канник, тоже сошел с ума — если разобраться, такое вполне вероятно. Его ведь отправили за что-то в приют… Хорошо хоть не в психушку… Или приют и психушка — одно и то же? Каннику вдруг стало дурно, в горле словно застрял комок шерсти, который никак не удавалось проглотить… Можно сказать, что здесь, рядом с этими двумя сумасшедшими, ему самое место. И Канник это прекрасно осознавал.

— А твоя мама жива? — спросил вдруг Морган. Он вытащил из стены стрелу и теперь разглядывал ее.

— Без понятия, — дерзко ответил мальчик.

— Ну надо же, — ехидно проговорил Морган, — ты, видно, злишься на нее. Не может такого быть, чтоб ты не знал, жива твоя мамаша или нет. Не пудри мне мозги! Вот моя, например, жива — я это точно знаю. И получает пособие по инвалидности. И еще у меня есть сестра, у которой собственный салон красоты.

— Ну, тогда она запросто пришьет тебе нос.

— Ты давай без шуток. Сестрица моя живет неплохо. Так твоя мамаша жива?

— Да.

— Она на соцобеспечении?

— Чего-о?..

— Она работает или живет на пособие?

— Точно не знаю.

— А она тебе подкидывает деньжат?

— Нет. Только иногда присылает посылки.

— Тогда вот тебе совет: на следующий день рождения попроси у нее таблетки «Нутрилетт».^[3]

Зачем нужны такие таблетки, Канник не знал. С мамой он виделся редко. Она приезжала, только когда Маргун звонила ей и просила приехать. Обычно мать привозила шоколад. Канник почти забыл ее лицо. Они никогда особо не разговаривали, и матери считай что не было до него дела, едва взглянув на сына, она вздрагивала и в ужасе отворачивалась. Канник вдруг припомнил один их давний разговор. Он учился в четвертом классе и в тот день, вернувшись из школы, прошел в кухню и замер на пороге. Мама изменилась. Волосы ее стали сантиметров на тридцать длиннее, чем утром. Они отросли всего за несколько часов, пока он сидел за партой.

— Это парик? — изумленно выпалил он.

Мать отложила журнал и нехотя повернулась.

— Нет. Это настоящие волосы. Их мне нарастили.

— Как это? — Он глаз не мог отвести от ее волос и натолкнулся на стол. И в ту же секунду заметил, что изменились не только волосы. Ногти тоже стали длиннее, и теперь они были покрыты ярко-красным блестящим лаком, похожим на тот, каким покрывают машины.

— Как это — нарастили? — повторил Канник. — Они не отвалятся?

— Нет. Они будут держаться вот так несколько недель.

Медленно проведя рукой по голове, мать отбросила волосы назад. Теперь, с новой прической, она словно и выглядела иначе — перестала сутулиться, и выражение лица изменилось. Она вела себя как королева. Удержаться было сложно: Канник перегнулся через стол, схватил грязной рукой светлую прядь и дернул за нее. Волосы действительно не оторвались, и Канник удивился еще сильнее.

— Придурок! — завопила мать, вскакивая из-за стола. — Ты хоть знаешь, сколько это стоит?!

— Но ты же сказала, что они не отвалятся.

— А тебе обязательно надо проверить и все испортить,да?

— А где это тебе сделали?

— В парикмахерской.

— И сколько ты заплатила? — мрачно поинтересовался мальчик.

— Много будешь знать — мало будешь спать. Не твое это дело. Ты вообще ни черта не зарабатываешь.

— Точно… Даже на карманные расходы…

— Это какие такие карманные расходы? Ты же мне никогда не помогаешь!

— Но ты сама меня не просишь.

— А разве ты что-то умеешь? — Наклонившись, мать вдруг раздраженно посмотрела ему в глаза: — Что ты вообще умеешь делать, а, Канник?

Мальчик ковырнул ногтем пятно от варенья на скатерти. Канник никак не мог придумать, что ответить. В голову ничего не приходило. Читал он плохо и в мячик играл хуже некуда. Зато он лучше всех кидает дротики, но об этом Канник решил умолчать.

Позже, когда мать убрала новые волосы под полиэтиленовую шапочку и пошла в душ, Канник открыл ее сумочку. Денег там не было, но Канник об этом знал. Мать умнее Маргун и всегда берет кошелек в ванную. Зато в сумочке лежал чек из парикмахерской. Пишут взрослые неразборчиво, но в кои-то веки Канник постарался и разобрал: «Наращивание волос и накладные ногти. Две тысячи триста крон». Мальчик чуть не задохнулся от возмущения. Ворвавшись в ванную, он отдернул душевую занавеску.

— Можно было велосипед купить! — закричал он. — У всех уже есть велосипеды!

Мать молча задернула занавеску.

— Волосы сами собой растут! — не унимался он. — Совершенно бесплатно!

— Не смей шарить в моих вещах! — крикнула она. — Тебе нужен отец! А если я буду выглядеть как ведьма, то никогда не найду настоящего мужика! Мне пора было привести себя в порядок — это все ради тебя!

Сквозь прозрачную занавеску виден был ее силуэт. Если захотеть, ее можно легко выгнать из душа. Можно, например, открыть холодную воду в раковине, и тогда из душа польется кипяток и мать ошпарится. Но Каннику было неохота. Уж слишком примитивный приемчик…

Канника вдруг охватила жуткая усталость. Он уткнулся головой в колени и вздохнул. Он проголодался, а эти двое съели его шоколадки. Канник никак не мог избавиться от воспоминаний. Однажды он пришел домой раньше матери и нашел в шкафчике под раковиной банку со средством для прочистки засоров в трубах. И кое-что придумал. Канник прекрасно знал, как действует средство от засоров. Когда раковина засорится — а такое постоянно случалось, — нужно просто засыпать в сливное отверстие маленькие бело-голубые шарики. При соприкосновении с водой шарики начинают испускать едкий вонючий газ. Канник взял пустой пакет из-под молока, хорошенько ополоснул и вытер его, а потом насыпал туда средство от засоров. В ванной он поднял решетку, закрывавшую сливное отверстие в душевой кабинке, опустил пакет из-под молока в слив и положил решетку на место. Как же мать завопила, когда, придя с работы, пошла в душ! Этот вопль ему навсегда запомнился! Она открыла горячую воду, и кабинка наполнилась газом. Кашляя и отплевываясь, мать пулей выскочила из ванной, бранясь на чем свет стоит. Как оказалось, бранных слов она знает немало… Вот так Канник собственноручно сконструировал газовую камеру…

От воспоминаний его отвлек голос Моргана.

— А что у тебя еще в чемоданчике? — спросил он. — Ничего нет, чтобы сделать повязку?

Канник задумался. С собой у него девять разномастных наконечников для стрел, запасная тетива, упаковка креплений для тетивы и тюбик клея… Еще воск для тетивы, клещи и тряпочка, чтобы протирать прицел.

— Есть тряпочка, — ответил он.

— А она большая? На нос мне налезет?

Канник взглянул на кровавый обрубок.

— Да.

Морган встал и, открыв чемоданчик, отыскал там желтую ворсистую тряпочку — такую, какими протирают очки. Канник внимательно следил за ним.

— Но тогда тебе в рану попадет пыль…

— Плевать. Мне надо чем-то прикрыть нос. А то, когда я поворачиваю голову, в рану попадает воздух. Это просто невыносимо. О, да у тебя тут и изолента есть, она мне тоже пригодится. Ну-ка помоги! — Морган взмахнул тряпочкой.

Сначала у Канника ничего не выходило, но затем он наконец пристроил тряпочку к носу Моргана и, осторожно придерживая ткань толстыми пальцами, оторвал зубами кусок изоленты и прилепил повязку к лицу. Теперь тряпочка сидела прочно, как прибитая.

— Тебе идет, — сообщил он.

— Это надо отметить. — Язык у Моргана заплетался. Он схватил бутылку. — Бутылка, телка — и прочь тоска! — Морган подмигнул мальчику.

Эркки спал. С желтой тряпкой на лице Морган выглядел странновато. Канник вспомнил, что когда весной наступали первые жаркие дни и мать выходила загорать, то тоже прикрывала лицо чем-то наподобие, чтобы нос не обгорел. А чтобы загар распределялся равномерно, она широко раскидывала ноги. Иногда Канник украдкой подглядывал за ней и мог разглядеть темные кудрявые волосы на лобке. Это туда, внутрь, забирался поляк, да и сам Канник появился на свет оттуда. Мать не говорила об этом напрямую, но Каннику все было известно. Он попытался вспомнить, откуда об этом узнал, но не смог. Он подумал вдруг о Карстене и Филиппе. Возможно, они уже отправились на его поиски. Что, если они окажутся здесь, рядом с домиком? И мальчишки откроют дверь и ворвутся внутрь?! Канник посмотрел на парней. Интересно, о чем они уже успели поговорить… И почему Эркки с пистолетом, он же — заложник? Впрочем, похоже, Моргана это не волнует. Взяв бутылку, Канник отхлебнул виски и вернул бутылку Моргану. Жжение в горле исчезло. Алкоголь подействовал почти как наркоз. Тело онемело, а движения стали замедленными. Надо сбежать отсюда, пока не уснул…

— Отпустите меня, — тихо попросил он, поглядывая на Эркки.

— Эркки решать, — бросил в ответ Морган, — он тут главный. Но сейчас он спит, поэтому придется тебе составить мне компанию… Такой огромной котлеты, как ты, мне надолго хватит, — прогнусавил он.

Оба порядочно опьянели. Морган начисто забыл, как все они тут оказались и что он собирался делать дальше. На улице палит солнце, а здесь, в этой темной комнате, хорошо и уютно. И ему нравилось слушать, как за шкафом посапывает Эркки. Планы — к чему они? Зачем торопиться, если можно сидеть вот так, ни о чем не думая? Жирный мальчишка сел на пол и ссутулился. На улице воцарилась полная тишина — ни пения птиц, ни шороха листьев. Бутылка постепенно пустела, и это его слегка раздражало. «Через пару часов я протрезвею…» — нехотя подумал Морган. Рано или поздно ему придется поднять отяжелевшее тело с пола и начать действовать. Только вот что ему делать?.. Денег у него полно, а вот сил не хватает, и вернуться к дороге он не сможет. И друзей у него нет — только один, но он отбывает срок за ограбление почты и скоро выйдет на свободу. Во время того ограбления Морган лишь вел машину. Они едва успели смыться и разошлись, как только опасность миновала. Через два дня, когда по телевизору показали запись с места ограбления, приятеля Моргана арестовали. Приятель впутался в это дело из-за долгов, но потом он получил сполна. За эти два дня пистолет друг успел спрятать — по его словам, далеко в лесу. Но полиция обнаружила деньги у того на квартире. Моргана приятель не выдал. Этот поступок казался Моргану совершенно непостижимым и бесконечно великодушным: друг выстоял на допросах и принял наказание в одиночку. Прежде никто не совершал ничего подобного ради Моргана! Спустя некоторое время Морган почувствовал себя должником. А еще позже в комнате для свиданий приятель намекнул ему кое на что.

«Когда я выйду, то окажусь без гроша… Поможешь мне?»

Ограбление «Фокус-банка» было лишь началом. Сто тысяч крон, по пятьдесят каждому, надолго не хватит. Морган хорошо знал своего друга, его потребности и неутолимую жажду денег. Он потратит деньги и вновь заявится к Моргану.

«Лучше бы и меня посадили», — уныло подумал Морган. Он никак не мог отделаться от этой мысли. Похоже, он тоже сходит с ума, прямо как Эркки. Вот уже и первый голос появился. Будто назойливая муха, заточенная в черепе и рвущаяся наружу.

Морган проснулся и растерянно захлопал глазами. Рядом, свесив голову на грудь и расплющив толстый двойной подбородок, спал Канник. Морган вытянул затекшие ноги и схватился за голову. Боль в носу почти исчезла, а сам нос онемел. Наверное, плоть уже отмерла и вот-вот отвалится, как перегнивший плод. Канник открыл глаза и посмотрел на синее небо за окном.

— Уже вечер, — прошептал Морган.

— Мне надо домой, — заволновался мальчик, — они меня разыскивают!

Морган взглянул на Эркки и увидел заткнутый за пояс пистолет. Медленно поднявшись, Морган чуть покачнулся, но устоял на ногах и направился к шкафу. Немного поразмыслив, он наклонился над Эркки. За шкафом было темно. Расставив ноги, Морган пошарил руками по телу спящего. Внезапно он поскользнулся и упал прямо на ноги Эркки, но тут же вскочил и встревоженно закричал:

— О, черт!

Вздрогнув, Канник широко раскрыл глаза.

— Что случилось?

— Тут кровь! Из него до хрена кровищи вытекло!

По спине у Канника пополз холодок.

— Эркки! — заорал Морган и попятился. — Он истек кровью! Он окоченел!

— Нет! — хрипло пискнул Канник. Мальчик попытался встать на ноги, но тут же привалился к стене.

— Он умер!

Словно в кошмарном сне Канник увидел, как Морган медленно поворачивается и смотрит на него.

— Ты хоть понимаешь, что наделал?! Ты пристрелил Эркки! Ну ты и мразь, Канник!

Канник затряс головой. Он открыл рот и попытался закричать, но этот крик затих, так и не сорвавшись с его губ.

— Я-я ж-же п-попал в н-ногу… — пробормотал он.

— Ты прострелил ему паховую вену. Или сонную артерию!

Не сводя взгляда с мальчика, Морган попятился.

— Хватит с меня этого дурдома! Я сваливаю!

Морган покачнулся. Ему не хотелось оставлять здесь пистолет, но притрагиваться к холодному, залитому кровью телу он не желал.

— Нет! Не бросай меня! — Держась за бревенчатую стену, Канник захныкал: — Я не хотел! Я не ожидал, что дверь откроется! Ты должен рассказать, как все было! Кроме тебя, никто не видел!

Морган остановился. Жирный хнычущий мальчишка растрогал его. Сглотнув слюну, Морган вновь посмотрел на тело Эркки и уселся на пол.

— У меня и без этого все хреново. Я ограбил банк и взял заложника. И накажут меня сурово.

— Давай бросим его в озеро! И скажем, что он сбежал! — Канник беспомощно заломил руки. — Я не хотел! Это получилось случайно! Давай его утопим!

— Нет. Расскажешь копам правду. А мне пора сваливать. — Морган прищурился, пытаясь собраться с мыслями.

От отчаяния Канник безудержно зарыдал.

— Даже если мы сбросим его в воду, — потерянно сказал Морган, — это ничего не изменит: тут всё в крови. Вон — целая кровавая лужа.

— Мы поставим на нее шкаф!

— А что толку?

— Ну пожалуйста!

— Нас ищут. И очень скоро сюда явятся копы. Мы не успеем. Если потащим его к озеру, то перемажемся кровью. Канник, это бесполезно. Тебя все равно не посадят — ты еще маленький. И психов тоже не сажают, даже тех, кто пришил старуху! А вот мне, — Морган яростно стукнул кулаком об пол, — мне не отвертеться! У меня-то нет оправдания! — Он взвыл и дернул себя за волосы. Морган вдруг попытался вспомнить, как начался этот бесконечно длинный день. Будто целая жизнь прошла. Его тело вдруг оцепенело, а мысли исчезли. Чертово виски… Рядом, лежа на полу, рыдал Канник.

— Там же склон! — всхлипывал он. — Толкнем — и он сам скатится!

— О господи! Прекрати!

Поднявшись на ноги, Канник подскочил к Моргану и начал с силой трясти его:

— Мы должны! Должны!

— Я тебе ничего не должен!

— Помоги мне! А потом вместе убежим! Мы должны! Он же никому не нужен! — выпалил вдруг мальчик.

— Нужен, — тихо возразил Морган и удивился, почувствовав, что ему действительно недостает Эркки. Он растерянно шмыгнул носом и посмотрел в окно. Вид за окном начал исчезать. Пора сваливать. Можно сойти с ума, как Эркки. Сейчас при желании он уже сможет болтать такую же чушь. Утонет в своих мыслях и закроется от окружающего мира. Перестанет понимать слова. Пусть все делают что хотят — плевать. Мне плевать. Этот мир никуда не годится. Слишком много народа пытается влезть в его жизнь. Вымогатель в тюрьме. Несчастный жирный мальчишка под боком…

— Мы должны! — не умолкал Канник.

Морган опустил голову. Он слышал всхлипы Канника и еще кое-что: где-то вдали лаяли собаки, и звук этот становился все громче и громче.

— Поздно, — простонал Морган, — они уже близко.

* * *

Сейер посмотрел на карту.

— Здесь рядом старые пастушьи дома, — прищурившись, он махнул рукой вперед, — готов поспорить, что они прячутся в одном из тех домиков.

— Что будем делать, когда обнаружим их? — спросил Скарре.

Сейер по очереди посмотрел на коллег.

— Мне лично не хочется лишний раз нарываться. Поэтому предлагаю остановиться подальше и покричать им. Сказать, сколько нас и что мы вооружены.

— А если он прикроется заложником? И приставит к его виску пистолет?

— Тогда отпустим его. Все равно далеко ему не уйти. Нас тут пятеро против двоих.

Скарре вытер пот.

— К оружию даже не прикасайтесь, — продолжал Сейер, — я не хочу потом тащить кого-нибудь из вас на себе по такой жаре. А когда закончим, надо будет составить подробный отчет. Расписать все по минутам, честно и без прикрас. Без моего приказа не смейте даже смотреть на оружие. Если я передумаю, дам знать. — И Сейер двинулся вперед, а остальные храбро зашагали следом. Они безоговорочно верили ему, но порой считали чересчур мягким. Подобные задания доставались им редко. Нельзя сказать, что в этом раскаленном от жары лесу им нравилось, но адреналин уже ударил каждому в голову.

— По-моему, вон там — озеро Райское, — Сейер показал вниз, — и по карте выходит, что возле него есть дом. Правда, отсюда его не видно. И готов поспорить, что собаки ведут нас именно туда.

Элман приложил ладонь ко лбу.

— Я тоже никаких построек не вижу.

Среди деревьев ничего похожего на дом не просматривалось.

— Может, вон за теми деревьями. Значит, им нас тоже не видно.

Они направились к озеру. Собаки впереди бежали прямо к небольшой рощице. Время от времени Скарре поглядывал в небо — ему хотелось удостовериться, что Спаситель не забыл про них. Тихий лес почему-то казался ему пугающим. Будто эта зловещая тишина готова была взорваться жутким грохотом. Но на небе не было ни облачка, и лишь легкий туман окутал деревья. Влага медленно и неумолимо покидала лес, бледной молочной пеленой поднимаясь над деревьями. Возможно, беглецы сейчас наблюдают за ними, сидя у окна и прицелившись… Или же они успели уйти далеко вперед. Полицейские медленно приближались к рощице, но никаких домов видно не было.

Они решили, что Зеб должен прислушаться к звукам. Элман подозвал пса и взял двух других собак на поводок. Полицейские приостановились, глядя на большую коричневую собаку. Зеб неторопливо повертел головой, уши его шевелились, словно два локатора. Внезапно пес навострил уши и повернул морду в сторону рощи, всматриваясь в какую-то невидимую точку. Элман мысленно провел черту, соединявшую уши собаки с точкой в самом центре рощицы.

— Там кто-то есть, — прошептал он.

Сейер направился к деревьям. Зеб рванулся за ним, но Элман резко потянул за поводок, отчего собака жалобно заскулила. Волосы Сейера серебряным пятном выделялись на зеленом фоне. Секунды бежали. Скарре вспотел. Полицейские гладили собак по спине. Сейер не торопясь продвигался вперед. Чуть не доходя до рощи, он резко свернул влево и вошел в густой кустарник. Он попытался расслабиться. Кажется, среди деревьев видны очертания чего-то темного. Сейер нащупал рукой теплую кобуру пистолета. Вскоре кусты расступились, перед ним показалась полянка, а прямо посреди нее — дом. Темный и мрачный. С бревенчатым срубом и разбитыми окнами. И никого возле дома. Сейер присел на корточки, чтобы его не увидели из окон. Все тихо, но они наверняка прячутся внутри. Возможно, они отдыхают или спят. А может, затаились и поджидают его. Крыша дома поросла травой, но сейчас трава засохла и пожелтела. Окошки были маленькими, с широкими перекладинами. Такие плохо пропускают свет — значит, в доме прохладно. Сейер чувствовал, что там кто-то есть, но до него не доносилось ни звука. Однако он не мог себя заставить встать и открыто подойти к двери. Вдруг они испугаются и откроют стрельбу? По-прежнему не поднимаясь, он поискал глазами какой-нибудь мелкий камешек, но вокруг была лишь пожухлая трава. Можно бросить шишку — она с глухим стуком ударится о стену, и тогда, возможно, кто-то из них подойдет к окну. Сейер пошарил руками под сосной и наткнулся на большую шишку. Он вновь оглядел дом. Лучше целиться в дверь. Если в доме люди, они непременно услышат стук. На крыльце виднелось темное красно-коричневое пятно, по цвету напоминавшее кровь. Сейер нахмурился. Неужели кто-то ранен? Сейер замахнулся и бросил шишку. Послышался тихий стук. Инспектор вновь опустился на корточки. И ничего не произошло. Он выждал какое-то время. Секунды бежали. Комбинезон был ему мал и плохо годился для того, чтобы сидеть в нем на корточках. Прошла минута. Сейер поднялся и направился назад.

— Там тихо. Нужно войти в дом.

Скарре с тревогой посмотрел на него.

— По-моему, там пусто. И ни звука не слышно.

— Зеб что-то слышал, — возразил Элман.

Сейер и Скарре двинулись к дому. Другие остались присматривать за собаками. Толкнув дверь, Сейер сказал:

— Полиция! Есть здесь кто-нибудь?

Ответа не последовало. Вряд ли грабитель сейчас выскочит и пристрелит его… Нет, не такая смерть ему уготована. К тому же дом казался пустым. Он заглянул в гостиную. Зеленая тахта, старый шкаф и… Да, это был серый чемоданчик. Шагнув в дом, он повернулся к Скарре и шепнул:

— Они были здесь.

Сейер на мгновение замер и огляделся. Мало-помалу глаза привыкли к сумраку, и тогда он заметил в углу что-то темное. Это была щуплая фигура человека в черной одежде. Он полулежал, прислонившись головой к шкафу. Положение показалось настолько неестественным, что Сейер, позабыв об опасности, метнулся к неподвижному телу. Первое, что бросилось в глаза полицейскому, была его неестественная худоба. Тело было тощим и совершенно безжизненным, глаза закрыты, а лицо — мертвенно бледным. Этот человек был похож на страдающего от истощения ребенка. Спутанные темные волосы доходили ему до плеч.

— Эркки… — прошептал Сейер.

Вокруг тела натекла лужа крови. Сейер притронулся к тощей шее — пульса не было. Раны Сейер не увидел — скорее всего, его ранили в нижнюю часть туловища. Тело еще не успело полностью окоченеть. Сейер хотел встать, когда услышал какой-то шорох. Сначала он подумал, что это Скарре, но потом заметил краем глаза что-то темное и откуда-то сбоку послышался скрип. Дверца шкафа медленно приоткрылась. По спине Сейера пробежал холодок, но скрип затих, и Сейер облегченно вздохнул. Нет, здесь никого нет. Вряд ли кто-то спрятался в шкафу. Грабитель не стал бы стрелять в заложника, чтобы потом там засесть. Он наверняка уже далеко. А дверца приоткрылась от его, Сейера, собственных шагов. Инспектор медленно подошел к шкафу и заглянул внутрь. Прямо перед ним блеснул револьвер.

Сжимавшая пистолет рука сильно дрожала. Изумленно ахнув, Сейер потянулся было к кобуре, но передумал. Он растерянно взирал на человека в шкафу — его бледное лицо исказилось от ужаса. Из шкафа на него смотрел Канник. И как он там оказался, Сейер понять не мог. Он мельком взглянул на дуло револьвера.

«Не ошибись. Спокойно. Спокойно. Мальчик на грани срыва. Он способен на все. Действуй спокойно, не повышай голоса. Не показывай страха».

— Я не хотел! — выкрикнул Канник. Голос его разорвал тишину, и Сейер вздрогнул, хотя был готов к подобному повороту. — Он внезапно выскочил оттуда! Спроси у Моргана! — Канник целился Сейеру прямо в грудь. Если он выстрелит, то не промахнется. При условии, конечно, что умеет стрелять.

Опустив руки, Сейер медленно проговорил:

— Сначала, Канник, надо взвести курок. И кто такой Морган?

Канник растерянно уставился на револьвер и принялся теребить курок, но сведенные от страха судорогой пальцы не слушались. Наконец Канник взвел курок, но Сейер уже вытащил свой пистолет, а за спиной у него возник еще один полицейский — кудрявый и тоже с оружием в руках.

— Он в спальне, — всхлипнул Канник. Выронив вдруг револьвер, он схватился за живот, и его стошнило. Канник стоял в шкафу, а изо рта у него на темный деревянный пол лилось виски вперемешку с остатками мясного рагу. Мальчик привалился к стенке шкафа, а Сейер спокойно ждал, пока рвота прекратится. Потом он поднял револьвер и направился к двери в спальню.

Притаившийся за дверью Морган выскочил из дома и, собрав оставшиеся силы, побежал к лесу. Он промчался по полянке, перемахнул через кусты, и в эту секунду Элман заметил в листве светлые волосы и цветастые шорты. Нет, бедняге ничего не светит. Элман наклонился к собаке и прошептал:

— Зеб, взять!

Пес дернулся и живой лохматой молнией рванул вперед. Морган бежал и не слышал топота собачьих лап. Никто не кричал ему вслед и не звал его. Вообще-то вокруг было удивительно тихо. Он старался как мог, но силы быстро покидали его. Зеб посмотрел на светлые руки человека и нацелился на левую. В намерениях собаки не было злобы — пса дрессировали долгие годы, и сейчас он лишь выполнял команду. Запыхавшись, Морган остановился. Колени дрожали. Он развернулся, чтобы проверить, нет ли за ним погони, споткнулся и ничком упал на землю, но тут же приподнялся и сел. И застыл от ужаса, увидев, что к нему приближается огромный зверь. В его мокрой разинутой пасти с красным языком блестели желтые зубы. Напружинившись, пес приготовился к прыжку. Его прежняя мишень — руки — исчезла, и теперь Зеб видел лишь покрасневшее лицо с желтой заплатой посередине. Идеальная мишень. Пес прыгнул вперед и вонзил в нее зубы. Морган отчаянно завопил. Когда полицейские подбежали к нему, он сидел на траве, закрыв лицо руками, и рыдал. Постояв возле него, Сейер прислушался. В рыданиях грабителя явно слышалось чувство облегчения.

* * *

Сара неподвижно сидела перед ним. Сейер рассказал ей обо всем, а ей хотелось узнать подробности: в какой позе лежал Эркки и не мучился ли перед смертью. Нет, вряд ли. Очевидно, он устал, а от кровопотери его силы совсем истощились. Возможно, смерть для него оказалась похожей на сон. Рассказывал Сейер долго, стараясь вспомнить каждую мелочь. И теперь она знала почти все.

— Не могу поверить, что Эркки умер, — прошептала она, — что его действительно нет. Вообще-то я его довольно хорошо себе представляю где-то в другом месте.

— И где же он? — поинтересовался Сейер.

Она смущенно улыбнулась.

— Он парит во тьме. И беззаботно рассматривает нас оттуда. Возможно, он думает: «Бедняги, вы там надрываетесь и даже не знаете, как здесь красиво».

От подобной мысли Сейер грустно улыбнулся, подыскивая слова, которые смягчили бы его ужасный рассказ.

— Я развязала жабу, — заявила вдруг Сара.

— Спасибо. Приятно слышать.

Сара поежилась, кутаясь в легкий пиджак. Верхний свет Сейер не стал зажигать и включил лишь настольную лампу с зеленым абажуром, озарявшую кабинет водянистым светом.

— Есть еще кое-что…

Она подняла голову, пытаясь по выражению его лица догадаться, к чему он ведет.

— В кармане куртки Эркки мы обнаружили бумажник, — он тихо кашлянул, — красный бумажник, который прежде принадлежал Халдис Хорн. Внутри было около четырехсот крон. — Сейер растерянно умолк. В зеленом свете лампы ее лицо казалось бледным.

— Один — ноль в пользу Конрада, — грустно улыбнулась она.

— Не могу сказать, что я выиграл. — Сейер не нашелся, что еще сказать.

— О чем задумался? — спросила наконец она.

— За тобой заедут? — выпалил вдруг он. Сейер подумал было, что сможет подвезти ее, но у Герхарда наверняка есть машина, и Саре достаточно позвонить ему, и он тут же явится.

Сейер представил себе ее мужа: как он сидит в гостиной и переводит взгляд с телефона на часы, готовый в любую секунду сорваться с места и примчаться туда, где находилась та, что по праву принадлежала ему и никому больше.

— Нет, — Сара пожала плечами, — я приехала на такси. А мужчина мой ездит только на инвалидном кресле. Поэтому мы с ним сидим дома. У него рассеянный склероз.

Сейер не ожидал, что у Сары окажется муж-инвалид. Он представлял себе все совсем иначе. И в голову ему закралась не совсем достойная мысль…

— Я подвезу тебя.

— А тебя это не затруднит?

— Меня никто не ждет. Я одинок.

Он наконец произнес это вслух — ну и что с того?

«Я одинок».

Неужели он действительно считает себя одиноким? Или он просто сообщил о своем семейном положении: вдовец, а значит, одинок?

Сев в машину, они замолчали. Он краем глаза видел только ее колени, а сама она оставалась лишь намеком, размытым ощущением, томлением. Но Сейеру казалось, что она смотрит на его руки и обо всем догадывается. Он вцепился в руль, будто тот был спасительной соломинкой, и руки словно кричали об этом.

«О чем она думает?» — прикидывал он, но повернуться и посмотреть на нее у Сейера не хватало храбрости. Эркки умер. А она несколько месяцев подряд работала с ним и не смогла уберечь… Сара попросила его остановиться в тупике под названием Земляничный переулок. Самому Сейеру хотелось объехать вместе с Сарой вокруг света, но пришлось сбавить обороты.

— Наверное, глупо, — внезапно проговорила она, — но это у меня по-прежнему в голове не укладывается.

— Что Эркки умер?

— Что он убил ее.

Положив руки на колени, Сейер повернулся к ней и невпопад сказал:

— Ты сегодня днем сказала кое-что… Порой, правда, очень редко, случается нечто необъяснимое…

Она пожала плечами:

— Я так просто не сдамся.

— То есть?

— Я это выясню. Каким образом такое случилось.

— И как ты собираешься это выяснить?

— Пересмотрю записи. Постараюсь вспомнить, о чем он говорил и о чем не говорил. Мне необходимо это понять.

— А когда поймешь, расскажешь мне?

Сара наконец подняла глаза и улыбнулась.

— Проводи меня, — попросила вдруг она.

Он не понял, зачем это ей, но послушно зашагал за Сарой к двери и молча стоял рядом, когда она быстро нажала на кнопку звонка, а потом вставила ключ в замочную скважину. Возможно, это условный сигнал и так она предупреждает мужа, что это она, Сара. С ее мужем Сейеру знакомиться не хотелось — он боялся, что увидит его и фантазия разыграется не на шутку. Дверь была расширена, как и полагается, если в доме живет инвалид. Они вошли и остановились на пороге гостиной. Сейер вспомнил, как в молодости читал о подобной ситуации в какой-то книге. Там главный герой тоже провожал домой женщину, в которую был отчаянно влюблен. Он думал, что его возлюбленная живет одна, но по дороге девушка сказала, что ее ждет Джонни, и тем самым едва не разбила главному герою сердце. Но когда они добрались до места, выяснилось, что Джонни — всего лишь морская свинка. Герхард Струэл сидел возле письменного стола с книгой в руках. Несмотря на жару, на нем был теплый вязаный жакет. Он повернулся и кивнул, а потом снял очки. Мужчина оказался старше Сейера. Он был лысым, а за очками прятались темные глаза. На полу возле его ног лежала овчарка — подняв голову, пес пристально наблюдал за Сейером.

— Папа, — обратилась Сара к мужчине, — это старший инспектор Конрад Сейер.

Герхард Струэл был не морской свинкой. Он оказался ее отцом!

Машинально пожимая протянутую ему руку, Сейер пытался собраться с мыслями. Зачем она привела его сюда? Чтобы показать дом? Этого беспомощного человека? Может, тем самым она говорит ему: «Забери меня отсюда!»

— У меня собака дома… — неловко пробормотал Сейер.

— Простите, — ответила Сара, снимая пиджак, — я не хотела вас задерживать.

Герхард Струэл испытующе посмотрел на Сейера:

— Значит, все кончено?

«Да уж, — подумал тот, — кончилось, не успев начаться. И сейчас нельзя ни на что намекать… В такой неподходящий момент…»

Теперь, если Сейеру захочется продолжить их отношения, ему придется снять телефонную трубку и набрать ее номер. Один шаг она уже сделала. Сейчас его очередь. Сара протянула ему руку:

— А мы — прекрасная команда, правда?

Сейеру показалось, что она пытается пойти ему навстречу. И возможно, это сработает.

Прекрасная команда…

В календаре он отыскал ее имя. «Сара — знатная». Позже он лежал в кровати и глядел в потолок. И в мыслях разговаривал с ней. Беседа текла легко и непринужденно. «Я знала, что ты объявишься. Я ждала тебя. Расскажи о себе», — улыбалась Сара. «О чем тебе рассказать?» — «Что-нибудь про детство. Что-нибудь красивое». — «Ладно, вот тебе красивое. Тем летом мне исполнилось пять, и отец повел меня в собор в Роскильде. Что там внутри, я не знал, на улице светило солнце, а мы вдруг вошли в прохладный каменный собор. В соборе оказалось множество гробниц. Отец сказал, что в них похоронены люди, священники этого собора. Ряды гробниц тянулись вдоль обеих стен, за скамьями для прихожан. Мраморные гробницы показались мне бесконечно прекрасными. Было холодно, и я замерз. Я потянул отца к выходу. И отец расстроился. „Они уснули вечным сном, — грустно улыбнулся он. — А нам надо возвращаться домой, приводить в порядок сад, да еще и в такую жару! Мне надо подстричь траву, а ты будешь выпалывать сорняки…“ Я никак не мог позабыть об этих гробницах. А потом в сад вышла мама — она принесла нам клубники с молоком. Клубника хранилась в погребе, поэтому была холодной, а вот молоко — чуть теплым. Я ел клубнику и думал, что отец ошибается. В гробницах никого нет, лишь пыль и паутина. А клубника была такой вкусной, что мне казалось, будто жизнь будет длиться вечно — в этом я даже и не сомневался. Я взглянул в синее небо и вдруг заметил там целую группу ангелов с белыми крыльями. Может, они явились за нами?! А мы еще клубнику не доели! Отец их тоже увидел и восхищенно воскликнул: „Смотри, Конрад! Какие же они прекрасные!“ Это были пятнадцать военных парашютистов — они приземлились на футбольное поле поблизости от нашего дома. Они были такими красивыми и совсем бесшумно парили в воздухе… Я никогда этого не забуду!»

Потом Сейер долго не мог уснуть. Он чувствовал усталость, но глаза почему-то не закрывались. Он смотрел в темноту, ворочаясь с боку на бок, отчего Кольберг начинал нервничать. В такую жару спать было невозможно. Тело чесалось. Сейер вскочил с постели, оделся и прошел в гостиную. Кольберг засеменил следом. Как он вынесет рядом еще одного человека? Каждое утро, год за годом, он, Сейер, будет засыпать и просыпаться рядом с ней… И как к этому отнесется Кольберг? У Сары ведь тоже кобель, а два кобеля плохо уживаются.

— Пойдем гулять? — прошептал Сейер.

Пес гавкнул и побежал к двери. Было два часа ночи. Его высотный дом одиноким столбом вырисовывался на беззвездном небе. Сначала Сейер собирался дойти до церкви и побродить по кладбищу. Потом передумал. Странно, но его отчего-то мучила совесть. Он читал о чем-то подобном. И не представлял, как с этим бороться. В голове вдруг мелькнула мысль: «Может, мне нужно переехать? Сменить машину? Подвести черту? До Элисы и после. Иначе я никуда не продвинусь. Мне что-то мешает». На Сейере была рубашка с короткими рукавами. От ночной прохлады зуд почти стих. Сейер без устали шагал вперед, прямо как Эркки. «Если живешь среди людей, нужно поступать как они», — решил Сейер. Он повернулся и посмотрел на свой дом. Серая бетонная башня с тусклыми огоньками будто рассказывала о человеческом страхе. «Надо мне переехать, — подумал он, — поближе к земле. Буду выходить во двор и смотреть на деревья».

— Ну что, Кольберг, переезжаем? За город? — Их взгляды встретились. — Ты не понимаешь, верно? Ты живешь в другом мире. Но нам с тобой все равно неплохо живется. Хоть ты и бестолковый.

Кольберг радостно ткнулся носом ему в ладонь. Сейер полез в карман и вытащил оттуда пачку собачьего печенья. И, хотя Кольберг не понял, почему его решили вдруг наградить, он схватил лакомство и бодро зачавкал.

— Хуже всего, что я так и не узнаю почему, — пробормотал Сейер, — что между ними произошло? Отчего Эркки так испугался? Может, Халдис сказала что-то? Или сделала? Оба они мертвы, и мы ничего не узнаем. Но в этом мире столько всего, чего нам не дано узнать… Удивительно, как мы вообще существуем. Словно всю жизнь ждем, что в конце с нами случится нечто удивительное и мы все осознаем. Впрочем, нет… — Сейер взглянул на пса. — Ты, дурачок, ждешь только следующей кормежки.

Пес подпрыгнул и потрусил дальше.

— Я устал, — признался Сейер, — пошли домой. — Он развернулся и зашагал назад, к дому.

Кладбище оказалось позади. Сейера охватило какое-то щемящее чувство.

* * *

Вымытый, загорелый Скарре прямо-таки сиял.

— Что это с тобой? — удивленно посмотрел на него Сейер.

— Ничего. Просто прекрасное настроение.

— Ясно. А из лаборатории что-нибудь слышно? Они сопоставили отпечатки пальцев?

— Отпечатки Эркки повсюду. Даже на зеркале в доме. А вот по поводу тех, которые на черенке, они точно не знают. Они над ними работают.

— Ты запротоколировал вчерашний допрос?

— Да, шеф, вот, — он протянул Сейеру папку с бумагами, — а что с мальчиком? — Скарре прикусил губу.

— Да ничего особенного. Морган подтвердил, что это несчастный случай. Вероятно, Канник останется в приюте, там ему, похоже, неплохо живется. Ему нужен покой, и переезд сейчас лишь повредит ему. Я сейчас съезжу за Канником. Он, скорее всего, еще не пришел в себя, но я искренне надеюсь, что он смог понять про Эркки что-то такое, что Морган упустил. И что мальчик хоть немного прояснит дело.

— Ты серьезно? — удивился Скарре. — Это же всего лишь напуганный ребенок.

— Дети очень наблюдательны, — возразил Сейер.

— Вообще-то не очень. Они просто обращают внимание не на то же самое, что и взрослые, — настаивал Скарре.

— Да, и это может нам пригодиться.

Скарре нахмурился:

— С тобой что-то не так.

— То есть?

— Ты как будто не хочешь верить в то, что случилось. А это на тебя не похоже.

— Мне просто интересно, — коротко ответил Сейер.

— Ты какой-то вымотанный.

— Сегодня ночью, — серьезно ответил Сейер, — у меня все тело чесалось! — И на этой трагической ноте Сейер скрылся за дверью кабинета.

— Мортен Гарпе — это ваше полное имя?

— Да.

— Но вы называете себя Морганом?

— Так меня называют друзья, которых нет.

— Которых нет? Почему вы выбрали такое имя?

— Ну, оно круче. Не согласны?

Скарре не записал, что на этой фразе оба они рассмеялись.

— Ладно, Мортен. Вы утверждаете, что у вас никого нет?

— Приятелей у меня мало. Вообще-то только один, да и тот сидит в тюрьме. И еще у меня в Осло живет сестра.

— Ваш друг сидит в тюрьме?

— За вооруженное ограбление. Я тогда сидел в машине. И он меня не выдал. Деньги, которые я взял, предназначались для него.

— Получается, что он распоряжался вашей жизнью?

— Да.

— И вы хотите с этим покончить?

— Меня все равно упекут, причем надолго, поэтому какая теперь разница.

— Никакой — это точно. Об ограблении поговорим позже, а пока расскажите об Эркки.

Здесь Скарре провел на бумаге черту, чтобы показать, что допрашиваемый надолго умолк.

— Он все рассказал мне про свою маму и про то, что с ней случилось. Мы с Эркки по знаку оба Скорпионы. У него день рождения на неделю позже, чем у меня. Вы знали, что самые плохие и самые хорошие парни — скорпионы?

— Нет, не знал. Что значит — рассказал все?

Сейер на минуту отложил протокол в сторону. На протяжении долгих лет специалисты бились над Эркки, пытаясь выведать у него правду, а этому грабителю потребовалась всего пара часов.

— Эркки что-нибудь рассказывал про убийство Халдис?

— Совсем немного. Сказал, что она кричала и угрожала. И когда он вспоминал, у него был такой потерянный взгляд…

— Он в открытую признавался, что убил ее? Эркки говорил об этом напрямую?

— Нет. Он как-то странно посмотрел на меня и сказал: «Все происходит само собой».

— Вы не заметили в нем склонность к насилию?

— Вы же видели мой нос. Там останется жуткий шрам. Честно говоря, мне все равно. Что меня и правда радует, так это мысль о том, что, когда меня посадят по соседству с Томми, я постучу ему в стенку. И он поймет, что деньжат ему не видать.

— Вашего друга зовут Томми?

— Томми Рейн.

— Надо же!

Еще одна жирная черта.

— Вы довольно много времени провели наедине с Эркки. О чем вы разговаривали?

— Сложно пересказать. Он так много странного говорил. Мы говорили о смерти… Вы об этом задумывались? Что всем нам суждено умереть? Я вижу, как люди вокруг умирают, но не верю, что это и со мной тоже случится. Я сегодня пытался это осознать. Но это все равно что пытаться решить сложное математическое уравнение — решение никак не укладывается в голове… А вы это понимаете?

— Что именно?

— Что умрете.

— Да, понимаю.

— Значит, у вас что-то не в порядке с головой.

— Бывает, что люди намного старше вас даже и не задаются этим вопросом. Откуда у Эркки револьвер?

— Я спрашивал его. И он пробормотал что-то невнятное. Вроде: пожелай соседу корову, и Бог пошлет тебе быка.

— Он сильно опьянел под конец?

— Не сильнее меня. Говорил он, как прежде, но при ходьбе начал пошатываться. Впрочем, Эркки и до этого вихлялся, когда ходил.

— А Эркки и Канник разговаривали?

— Считай что нет. Но они следили друг за дружкой, как два цепных пса. Канник был напуган до смерти и даже смотреть на Эркки боялся.

— Эркки намеренно запугивал мальчика?

— По-моему, нет. Мы с ним хорошо обращались, ничего дурного ему не сделали. Мы просто были пьяны. Когда в доме появился Канник, мы уже порядочно нализались. Но вот что странно: похоже, спустя какое-то время мальчишке там начало нравиться. Он успокоился. Из нашей троицы, можно сказать, вышла очень неплохая команда. Никто из нас не отваживался сделать что-либо. Мы ждали вас.

— Когда вы обнаружили, что Эркки мертв, как отреагировал на это Канник?

— У него началась истерика. Он потребовал, чтобы я ему помог.

— Как именно?

— Убедил вас в том, что это был несчастный случай.

— А разве это не так?

— Ясное дело, это был несчастный случай. Мальчишка целился в дверь. Откуда ему было знать, что мы в доме и, уж тем более, что Эркки именно в тот момент выйдет на крыльцо?

— Ясно. Что еще?

— А поконкретнее?

— Мальчик предлагал вам сбежать или спрятать труп?

— Нет-нет. Конечно нет. Я отговорил его.

— Значит, он все-таки предлагал?

— Хм… Пожалуй, нет. Он просто оговорился. У него была истерика, что неудивительно. Хорошо, что ему всего двенадцать, а в таком возрасте не сажают…

* * *

Сейер сел за руль и захлопнул дверцу. Выспался он плохо, но почувствовал вдруг, как в голове у него прояснилось. Его охватило удивительное чувство, что решающий момент настал. Время остановилось. Сейер огляделся, пытаясь определить, откуда взялось это ощущение, но ничего интересного не увидел. Он замер, не в силах шевельнуться. Неприятно ему не было, лишь непривычно. Он посмотрел на собственные руки на руле, постарался различить каждый волосок, каждую морщинку на костяшках пальцев, изучил белые гладкие ногти, наручные часы с маленькой золотой короной на циферблате. Он поймал свой собственный взгляд в зеркале. Лицо казалось старше, чем обычно, но глаза светились энергией. Поблизости раздался гудок машины, и Сейер стряхнул оцепенение. Он повернул ключ зажигания и двинулся вдоль домов и припаркованных машин.

Мальчик выпрямил спину и отставил левую ногу. Подняв голову, он вскинул подбородок, опустил руки, глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух. Потом он неторопливо повернул голову влево, будто собирался подкрасться к мишени, но не резко, а осторожно, очень осторожно. Канник прищурился, так что желтый круг за тридцать метров от него приобрел более четкие очертания. Мальчик вновь глубоко вдохнул и, задержав дыхание, выпятил вперед толстую грудь и одновременно поднял лук. Он перевернул лук, покрепче зажал его и сосредоточился на маленькой красной точке на самом краю прицела. Он должен выбить «десятку». И он на это вполне способен — порой у него бывают такие дни, когда все складывается как нельзя лучше. Стрела оторвалась от лука, а сам лук изящно соскользнул на запястье. С резким щелчком стрела вонзилась в мишень. Выдохнув, Канник полез в колчан за следующей стрелой. Ноги не двигались, Канник не сводил глаз с мишени. Он закрепил вторую стрелу. Нужно выбить три «десятки» подряд. Если повезет, то он услышит звон, означающий, что эта стрела задела первую. Он вновь чуть опустил лук, сделал вдох и закрыл глаза. Открыв их, мальчик посмотрел на желтую мишень, в самом центре которой виднелись красные перья.

В эту секунду он услышал какой-то шум. Сперва Канник решил не обращать на него внимания: хороший стрелок не должен отвлекаться, ему следует максимально сосредоточиться на цели. Однако шум усиливался, и Каннику это не понравилось. Ему хотелось успеть выпустить все три стрелы. Это был гул приближающейся машины. Вторая стрела оторвалась от тетивы. «Восьмерка». С досадой вздохнув, мальчик повернул голову и увидел, как на двор въезжает полицейская машина.

Канник опустил лук и замер. Из машины вышел Сейер, одетый в полицейскую форму. Он наверняка приехал просто так, узнать, как дела… И хорошо ли Каннику спалось. Этот полицейский довольно милый. Его можно не бояться. И Канник неуверенно улыбнулся.

— Доброе утро, Канник, — серьезно, без улыбки поздоровался Сейер. Прежняя любезность исчезла — теперь он казался каким-то озабоченным. Полицейский повернулся и взглянул на мишень. — Ты выбил «десятку», — заметил он.

— Да! — гордо подтвердил Канник.

— Это сложно? — Сейер спокойно посмотрел на блестящий лук.

— Да, сложно. Я над этим больше года работал. И сейчас выбил бы еще одну десятку, но вы меня отвлекли.

— Прости, пожалуйста, — он серьезно посмотрел мальчику прямо в глаза, — мы же забрали у тебя лук. Но вот он снова у тебя в руках. Как такое получилось?

Канник опустил глаза.

— Я одолжил лук у Кристиана. Это его.

— Но тебе же нельзя стрелять без присмотра.

— Маргун пошла в туалет. Мне надо готовиться к чемпионату, — пробормотал Канник.

— Ясно. Но мне все равно надо поговорить с Маргун. — И Сейер кивнул в сторону приюта, а потом — в сторону картонной мишени.

Стрельба была единственной страстью мальчика, а Сейер вот-вот отнимет и ее. Самому Сейеру это не нравилось, но внутри у него словно вдруг появилась бомба с часовым механизмом, готовая в любой момент взорваться. Сердце застучало сильнее. Он внезапно заметил одну крошечную деталь — возможно, она ничего не означает, но она также может стать решающей. Сейер постарался взять себя в руки.

— Но это же ничего, если я буду стрелять здесь? — В умоляющем голосе Канника слышалось раздражение. — Главное, чтобы не в лесу… И если я хочу победить, то надо стрелять каждый день!

— А когда соревнования? — Собственный голос, грубый и хриплый, показался Сейеру чужим.

— Через четыре недели. — Канник по-прежнему стоял в стрелковой позиции. На ногах у него были темные мокасины. Довольно большие, видимо, сорок третьего размера. Подошва у них была кожаной, а значит, никакого рисунка на ней нет… А вот у кроссовок — есть. Обычно двенадцатилетние подростки носят кроссовки, и Сейер немного удивился, увидев мокасины. Такая обувь скорее для праздников, и она плохо подходила к обрезанным джинсам. Сейер пытался побороть в себе нарастающее удивление.

— Ты хорошо выспался? — дружелюбно спросил он.

Канник растерянно вслушивался в его слова.

Голос полицейского звучал по-доброму, а вот глаза оставались холодными, как железо.

— Я спал как убитый, — храбро соврал он, поразившись собственной лжи. Слишком многое успело случиться за последнее время. Он проснулся, когда Маргун пришла менять белье на кровати Филиппа, и изо всех сил старался ровно дышать, притворяясь спящим. Слушать утешения Маргун ему не хотелось. К тому же мальчик боялся, что опять уснет и ему приснится прежний отвратительный сон.

— А я вот спал плохо, — мрачно проговорил Сейер.

— Правда? — Канник совсем растерялся. Он не привык, чтобы взрослые вот так откровенничали, но этот полицейский — необычный.

— Может, выстрелишь еще разок? А я посмотрю… — попросил Сейер.

Канник засомневался.

— Ладно. Но вы меня уже выбили из ритма, поэтому я вряд ли хорошо выстрелю.

— Мне просто интересно, — тихо сказал Сейер, — прежде я видел стрелков из лука только издали…

Он следил за Канником. Тот сосредоточился, поднял лук, прицелился и выпустил стрелу. Сейер любовался четкими отработанными движениями. Удивительно, на что оказался способен этот толстый мальчик… Благодаря луку его бесформенная фигура приобретала очертания. Канник выбил «девятку» и опустил лук. Сейер посмотрел на приют и перевел взгляд на Канника.

— Значит, для стрельбы ты надеваешь перчатки? — Сейер взглянул на руки мальчика.

— Это специальные стрелковые перчатки, — объяснил Канник, — чтобы тетивой не ободрать пальцы. Некоторые используют подушечки из кожи, но, по мне, перчатки лучше. Вообще-то нужна только одна перчатка — на ту руку, которой тянешь тетиву. Но я для симметрии надеваю обе… А вы знаете, — с жаром продолжал он, — у каждого стрелка есть своя фишка. Вот Кристиан, например, прежде чем выстрелить, обязательно подмигивает…

— Очень необычные перчатки… У них только три пальца?

— Когда спускаешь тетиву, задействуешь лишь три пальца — большой и мизинец ни к чему.

— Угу…

— Это запасные перчатки, они почти новые и еще немного жестковаты, — рассказывал Канник, — но они постепенно разносятся.

— Значит, ты надел новые перчатки? — Сейер прищурился. — А почему?

Канник немного растерялся:

— Ну… Старые я выкинул…

— Ясно. — Сейер не отрываясь смотрел в глаза мальчику.

Канник принялся разглядывать собственные пальцы, обтянутые тонкой кожей. Перчатки крепились к тонкому ремешку на запястье.

— И почему ты их выбросил?

— В смысле? — Канник встревожился. — Ну, они были уже старые и протерлись…

— Ясно, — Сейер тяжело вздохнул, — а куда ты их выбросил?

— Куда?.. Да я уж и не помню. — Мальчик вспотел. Проклятая жара! Торлейф и Инга повели всех остальных купаться, а он отказался… Он ненавидел плавки, к тому же ему надо тренироваться. Где-то там его ждет награда. Впервые в жизни Канник будет лучше всех остальных… Куда же Маргун запропастилась? И что вообще происходит?

— Так куда ты выбросил перчатки, Канник?

— В печь для сжигания мусора. — Канник переступил с ноги на ногу.

— Ты переставил ноги.

— Черт!

— Ты соврал мне, Канник. Ты сказал, что видел там Эркки.

— Это правда! Я его видел!

— Это Эркки тебя видел. Есть разница. — Сейер старался сохранять спокойствие. — Вот что я тебе скажу: я верю, что ты убил Эркки случайно. Морган это подтвердил.

Канник облегченно вздохнул.

— Но думаю, что ты ничуть не сожалеешь о содеянном.

— Чего-о? — в ужасе переспросил Канник.

— Эркки мертв, а значит, он не разболтает. Ты его опередил. Именно поэтому ты первым побежал к Гурвину. Пока Эркки не успел обвинить тебя, ты обвинил его. Потом чокнутому Эркки все равно никто не поверил бы.

В этот момент к ним подошла Маргун. Посмотрев на них, она нервно кашлянула.

— Что-то случилось?

Сейер кивнул, и Маргун забеспокоилась еще сильнее.

— Канник, — она словно хотела разорвать эту пугающую тишину, — зачем ты надел сейчас эти мокасины? В них ты пойдешь на первое причастие к Карстену! И куда ты подевал кроссовки?

Канник опустил лук. Его сердце бешено застучало, а к лицу прилила кровь. Будущее наступило.

* * *

Возможно, все было вот как. Канник взял лук и пошел в лес. Подстрелив ворону, он уже собрался домой, но вдруг передумал и решил заглянуть к Халдис. Возможно, он видел, что она, повернувшись к дому спиной, пропалывает огород. Он прокрался в дом, открыл хлебницу и вытащил бумажник. Может, он обнаружил бумажник случайно, но Канник вполне мог знать, где она прячет деньги. И он уже выходил, когда, к своему ужасу, увидел прямо на лестнице Халдис с тяпкой в руках. Канник перепугался. И, по обыкновению, сперва сделал, а подумал лишь потом. Он попытался выдернуть тяпку у нее из рук, наверное, это получилось не сразу, но потом женщина уступила, и оружие оказалось в руках у Канника. Во взгляде Халдис читались ужас и гнев. Мальчик поднял тяпку и ударил. На нем были перчатки для стрельбы, и отпечатки получились нечеткими. Халдис упала. Канник выскочил из дома и побежал. Возле колодца он на секунду остановился и оглянулся, внезапно заметив среди деревьев что-то темное. Мальчик понял, что его засекли, и помчался вниз по склону, но по дороге потерял бумажник. Подойдя к дому, Эркки увидел тело Халдис. Возможно, он тоже заходил на кухню, бродил по дому, трогая двери и подоконники. И его кроссовки тоже наследили. Неподалеку он наткнулся на бумажник, который обронил Канник. Эркки положил бумажник во внутренний карман и пошел дальше. Это настолько ужаснуло его, что он устремился в город, поближе к людям. А Канник добежал до ленсмана Гурвина и сообщил о том, что Халдис мертва. Убийца вряд ли стал бы сам сообщать о таком в полицию. К тому же возле дома Халдис мальчик кое-кого заметил, причем очень вовремя. Чокнутого Эркки. Как там сказал Морган?

«Они следили друг за дружкой, как два цепных пса».

Сейер вытащил мобильник и набрал номер Скарре.

— Новости есть?

Сейер осмотрелся.

— Можно и так сказать.

Из окна машины Сейер оглядел лес в легкой дымке. Если бы сейчас можно было окунуться в море… Избавиться от этого пыльного зноя…

— Звонил кто-нибудь? — непринужденно спросил он.

Скарре помолчал. За последние сутки у него зародилось подозрение… И сейчас в Скарре словно чертик вселился.

— Кто именно?

— Господи, да откуда мне знать!

— Нет, никто не звонил, — ответил Скарре.

— Ну ладно.

Они вновь замолчали.

— Что-то случилось? — спросил Скарре.

— Эркки не убивал Халдис.

— Ну конечно. Очень важная новость. Повтори еще раз. Придумай что-нибудь новенькое.

— Я не шучу. Это не Эркки.

— Ну, нет так нет. — Помолчав, Скарре наконец сказал: — Похоже, я понял, к чему ты ведешь. Звонила одна девушка. Она работает кассиршей у Бриггена и вспомнила кое-что важное.

— Выкладывай.

— Один из приютских мальчишек несколько раз ездил вместе с Оддеманном к Халдис. Помогал. Что-то вроде подготовки к взрослой жизни. Угадай кто.

— Канник…

— За работу ему давали шоколадку. И он мог знать, где спрятан бумажник. — Сейер кивнул, а Скарре продолжал: — И еще. Тут кое-кто заходил…

— Кто именно?

— Доктор Струэл.

— Ясно. И чего она хотела?

— Откуда же мне знать?.. Она попросила у меня лист бумаги и конверт и оставила тебе записку. Конверт найдешь на столе.

Сейер нажал на газ. В голове появились самые разные мысли.

— Якоб… — начал он, злорадно усмехнувшись, — ты ведь понял, что все это означает?

— Ты о чем это?

— Придется тебе прыгать с парашютом.

— А-а… Ну да…

Скарре вновь надолго замолчал.

— Но честно говоря… Я не особо люблю пари. Для меня все это не имеет никакого значения. И если ты не станешь прыгать, я не перестану тебя уважать.

— Но и уважать сильнее вряд ли станешь, верно?

— Я и так тебя достаточно сильно уважаю.

— Я прыгну — будь уверен.

— Ты и впрямь так сильно веришь в Бога?

— Ну, придется, видимо, проверить. Может, как раз вовремя.

Сейер открыл дверь и вошел в кабинет. На карте мира, посреди Тихого океана, лежал конверт, похожий на корабль с белым парусом. Сейер осторожно взял его в руки и, открыв, вытащил оттуда лист бумаги. Руки дрожали. В кабинет ворвался Скарре, но, увидев начальника с листком бумаги в руках, резко остановился.

— Прости… — смущенно пробормотал он, — что-то случилось?

Примечания

1

Волшебник (англ.).

(обратно)

2

«Апачи никогда не умрут!» (англ.)

(обратно)

3

Таблетки для похудения.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***