КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Рай, ад и мадемуазель [Гарольд Карлтон] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Гарольд Карлтон РАЙ, АД И МАДЕМУАЗЕЛЬ

Посвящается Жоан Маркюс.

ГЛАВА 1

Моник Фар


Ровно в десять утра распахнулись стеклянные двери дома «Шанель». На улицу Камбон вышли две серьезные девушки в серых платьях и с огромными флаконами духов в руках. Они тут же стали распрыскивать парфюм вокруг себя. Благоухание донеслось до конца узкой парижской улочки и окутало юную даму с темными, большими, как блюдца, глазами. Моник с наслаждением вдохнула пьянящий аромат «Шанель № 5». Значит, скоро появится самая успешная и уважаемая женщина мира моды, мадемуазель Габриель Шанель. Именно на нее девушка рассчитывала работать.

Работницы унесли флаконы обратно в дом. Моник ждала. Она сама сшила свой нынешний наряд: опрятный костюм из серого твида скрашивал полноватую фигуру. Вздохнула, выпустив облачко пара в морозный сентябрьский воздух, и нерешительно посмотрела на двери ателье, за которыми пройдет ее первое собеседование. Улица Камбон, 31. Этот адрес знали все любители моды. Моник с пятнадцати лет мечтала здесь работать. И вот она стоит перед домом «Шанель». Пришла пораньше, надеясь увидеть, как сама мадемуазель переходит улицу и направляется в отель «Риц». Моник специально не стала делать макияж — пусть это нелепо, но она считала, что накрашенная девушка выглядит дешево.

— Папочка, поцелуй меня! — будто услышала она требовательный голосок себя восьмилетней.

Отчего это вдруг сознание всколыхнули воспоминания детства? Может, жизнь все время подводила ее к этому моменту?

— Поцелуй! — повторила девочка, подставляя личико отцу и складывая губы бантиком.

Дети всегда так целуются.

Малышка играла в гостиной скромного дома врача в Анжере: громоздкая мебель из красного дерева, на паркете — восточные ковры, которые раз в год выбивали в саду. Комната идеальная, но совсем не для игр.

Отец послушно чмокнул дочку в щеку.

— Не так! — разочарованно воскликнула та. — В губы! Как принц поцеловал Спящую красавицу!

Зажмурилась, ожидая, что родитель, как всегда, повинуется ее капризу. Но внезапно игру прервала обжегшая лицо пощечина.

— Девочки не целуются с папами в губы! — строго крикнула мать.

Щека покраснела и опухла, а Моник от шока даже не могла заплакать. С ненавистью глянула на мать и побежала наверх. Захлопнула дверь спальни, бросилась на кровать лицом в подушки.

Через несколько минут отец тихонько постучал в дверь, зашел и присел рядом с дочкой.

— Милая, мне очень жаль. Maman напрасно тебя ударила. Но видишь ли, папы не целуют дочек в губы.

— Но почему?!

— Просто так нельзя. Но мне необычайно повезло: меня любят мои красавицы! Не забывай, ты — папино золотце.

Моник задумалась.

— Я правда красавица? Вот maman — да, но я же на нее не похожа…

— Ну что ты! Вы обе прекрасны.

Два года спустя у Моник появилась сестра. Катрин напоминала мать. Старшая пошла в отца, но ничуть не завидовала. Младшая была так похожа на куклу, что ее хотелось наряжать для игр.


В Анжере родители обычно забирали детей после школы. Девочки, как всегда, выбегали на улицу с радостными воплями. Моник визжала, высматривая родное лицо папочки.

Как-то днем девочка увидела чужих мам, которые столпились вокруг лежащего на земле мужчины. Она остановилась и нахмурилась. Женщины подвинулись, пропуская малышку. Это же папа! Казалось, он спал. Моник склонилась над ним и подергала за руку.

— Папочка! Папочка! — закричала она.

Чья-то мама присела на колени рядом и обняла ее, шепча: «Бедная малютка…»

Девочка встряхнула отца за плечи. Вот сейчас он очнется и скажет, что пошутил. Но мужчина не шевелился.

Женщина поднесла зеркальце к его рту и подождала.

— Мертв, — объявила она.

Приехала машина «скорой помощи», отца бережно положили на носилки и увезли.

Моник было двенадцать. После пышных похорон — папу в городе уважали — в ее душе будто разверзлась пропасть. Девочка скучала по теплой ладони, сжимавшей ее ручки, по ласковым объятиям. Убедила себя, что виновата в смерти родителя. Ведь именно за ней он пришел в школу.

Пустоту заполнила мадам Дэниз, которая шила одежду для матери. В ее ателье Моник вновь обрела тепло, покинувшее ее дом. Портниха хорошо относилась к малышке, позволяла ей листать свежие журналы «Вог» и «Жардин де мод». Девочка исполняла мелкие поручения: подшивала юбки, готовила детали. Она открыла для себя новый мир. Заслужив похвалу за хорошую работу, юная швея очень гордилась своим мастерством — и не в чем-нибудь, а в моде! Это стало страстью всей ее жизни. Правда, не дизайн, а шитье. Позже Моник решила попытать счастья в каком-нибудь известном парижском доме мод. Например, «Шанель».

Шанель! Девушка вернулась к реальности. Миниатюрная женщина вышла на улицу Камбон из черного хода отеля «Риц». Сама элегантность: руки в карманах, сигарета во рту, на голове кокетливая твидовая шляпа-канотье. Пару секунд Моник не могла отвести глаз от кумира. А после подошла к ней.

— Да? — прохрипела Габриель.

Девушка заглянула в нетерпеливые угольно-черные глаза на жестком лице, покрытом паутинкой морщин.

— Мадемуазель, извините за беспокойство. Позвольте представиться: Моник Фар. Я сегодня прохожу собеседование на должность швеи в вашем доме. Вы — мой кумир. Обожаю ваши модели!

Мадемуазель сурово сверкнула глазами, будто ее возмутило вторжение в утреннюю рутину (переход дороги от дома до работы), но девушка смотрела с таким искренним обожанием, что Шанель смягчилась.

— Что за манеры: представляться на улице! Напомните ваше имя?

— Моник Фар, мадемуазель. Мне очень нравится ваш стиль.

Кумир Моник была одета в подлинный костюм «Шанель»: твидовый, насыщенно-розового цвета. Присмотревшись, девушка заметила сиреневые и голубые крапинки. Дорогая вещь. Образец стиля Шанель. Моник едва сдерживала желание прикоснуться к ней. В конце концов не вытерпела и провела пальцами по ткани. Мадемуазель посмотрела на ее руку — казалось, такое для пожилой дамы в порядке вещей.

— Соткано в Ирландии специально для меня, — буркнула она.

Карманы и манжеты украшены темно-синей шелковой тесьмой, на массивных золотистых пуговицах — выпуклые переплетенные буквы С, свободный крой деталей, жемчужные нити и цепочки небрежно спадают поверх жакета — Моник словно посвятили в мир высокой моды, о котором она всегда мечтала. Зовущий аромат духов наводнил улицу… От избытка эмоций девушка разрыдалась.

— Почему вы плачете? — недоуменно спросила Шанель.

Она крепко сжала руку Моник — опираясь, а не ободряя. Женщины вместе пересекли улицу.

— Просто… — Девушка потерла глаза. — Я и подумать не могла, что встречу вас.

— Откуда вы родом?

— Из Анжера. Это небольшой городок рядом с…

— Я прекрасно знаю, где это.

Моник посмотрела на Коко и сквозь слезы прошептала:

— Для меня честь…

Мадемуазель отмахнулась.

— Этот пиджак, — пощупала рукав, — сшили вы?

Скромница опустила глаза — она уже и забыла, во что одета.

— Да, я.

Пожилая дама без предупреждения расстегнула пиджак девушки, наклонилась и взглянула на подкладку.

— Неплохая работа. — Указала на хлопчатобумажную ткань в бело-синюю клетку. — Вещи с шелковой подкладкой легче надеть, но мысль верная: внутри должно быть так же красиво, как и снаружи.

Показала подкладку своего костюма: из шелка в розовый, голубой и лиловый цветочек вышло бы великолепное платье. Модели Шанель славились роскошными штрихами, доступными лишь взору владельца вещи.

Нарисованные карандашом брови взметнулись.

— Что ж, сегодня решится, подойдете вы нам или нет. Если вас примут, мы еще встретимся. А теперь я должна приступить к работе. Удачи.

Старушка направилась к стеклянным дверям дома. Они открылись, словно по мановению волшебной палочки. Моник затаив дыхание смотрела вслед кумиру.


Софи Антуан


Софи Антуан сидела на позолоченном стуле в аукционном зале отеля «Дрюо», стараясь остаться незамеченной. Обычно она сразу привлекала внимание своей чувственной натурой, но сегодня ей хотелось держаться особняком. Вот-вот выставят на продажу ее колье от Картье, подарок отца на двадцать первый день рождения. Софи не отказалась бы наблюдать за аукционом сквозь пальцы, как дети смотрят страшный фильм, но вместо этого спряталась за каталогом. Миловидное лицо со вздернутым носиком и соблазнительными, похожими на бутон розы губами — верх изящества. На стройной фигуре — черные свитер и брюки, непромокаемый плащ от Бёрберри. Одежда выделяла ее среди женщин в маленьких черных платьях.

Софи удивилась, когда ее колье попало на самый модный, первый за эту осень аукцион. Вечером сюда стекались люди понаблюдать за продажей роскошных украшений и, может, приобрести что-нибудь.

Девушка оглядела элегантную публику: женщины рядом с нетерпеливыми мужьями томно вздыхали, глядя на драгоценности; дилеры и обычная компания зевак.

Этот вечер — кульминация истории, начавшейся несколько месяцев назад.

— Ненавижу свою жизнь, — сказала тогда Софи лучшей подруге Инес. — Сорбонна, уроки, работа… Вот бы сбежать, снять квартиру! Я на все готова ради этого.

Они растянулись на небольшом газоне в саду родителей Софи на заднем дворе Парижской военной школы. Стоял последний теплый день осени. Девушки надели легкие короткие платья и кардиганы. Между ними стоял поднос с чаем.

— И что тебя останавливает? — Инес посмотрела подруге в глаза.

— Денег нет.

— Продай колье, которое подарил тебе отец, — предложила Инес. — Все равно не носишь. А стоит оно достаточно дорого.

— Папа придет в бешенство…

— Папе не обязательно знать.

— Оно принадлежало бабушке, — возразила Софи. — Отец хочет, чтобы реликвия осталась в семье.

— Он отдал колье тебе. Оно твое. Знаешь, украшения в стиле ар-деко сейчас в моде.

— У меня будут неприятности.

Подруга часто провоцировала Софи на дерзкие поступки, совершенно ей не свойственные.

— Тебе двадцать три года. А ведешь себя, будто на десяток лет младше. Это твоя жизнь. И твое колье. Продать его — не преступление.

— Да это просто аморально.

Инес состроила рожицу. Но мысль попала на благодатную почву: Софи отнесла колье на аукцион, где за него пообещали дать хорошую сумму. Она загнала себя в угол, одновременно ожидая и боясь будущего.

— Колье от Картье, — провозгласил ведущий торгов, отчего у Софи застучало в висках. — Стиль ар-деко, пять чистейших бриллиантов в три карата. Уже есть предложения…

Софи прикрыла глаза. Стоит ли наблюдать дальше? Вдруг за ее каталог скользнула изящная рука. Девушка уловила аромат духов.

— И впрямь ты! — торжествующе улыбнулась Жислен де Рив, известная светская львица и подруга матери. — Показалось, я узнала колье.

Сорокалетняя Жислен — одна из элегантнейших дам Парижа — надела маленькое черное платье от Шанель, а шелковистые прямые темные волосы завязала в хвост широкой черной лентой в рубчик.

— Родители знают? — нахмурилась женщина.

— Жислен, пожалуйста, не говори им… — виновато процедила девушка.

— Ах, Софи… — Дама укоризненно глянула на нее и поспешила на свое место.

— Начнем с пятнадцати тысяч франков, — предложил ведущий торгов.

Софи ахнула: больше самых смелых ожиданий!

— Шестнадцать? Семнадцать, восемнадцать от вас? Двадцать? Тридцать? Пятьдесят?

Девушка не уставала удивляться: сумма росла и росла, словно во сне!

— Цена по телефону — сто тысяч франков.

Ведущий кивнул белокурой ассистентке.

Девушка чуть не потеряла сознание. Пришла в чувство от стука молотка и громких слов: «Продано! За сто двадцать тысяч франков!»

Жислен повернулась к ней, вытаращив глаза. Невероятно! Для Софи это свобода! Опустив голову, девушка поспешила к выходу.

Она рухнула на красную банкетку в ближайшем кафе и заказала белое вино. Закурила сигарету «Галуаз», откинулась на спинку и закрыла глаза. Теперь проблем не избежать: родители взбесятся. Но сделанного не воротишь. Нужно действовать по плану. Софи пожала плечами. Отличный способ избавляться от мелких неприятностей… с родителями, деньгами, мужчинами, карьерой: давным-давно она решила относиться ко всему одинаково безразлично. Но в глубине души всегда переживала.

Мужчина за барной стойкой беззастенчиво разглядывал красавицу. Софи давно пресытилась назойливым вниманием противоположного пола, поэтому замечала лишь тех, кто на нее не пялился. Вот и этого проигнорировала. Девушка умела смотреть сквозь мужчин, словно они стеклянные. В ее зеленых глазах светились то огонек лукавства, то притворная наивность — смотря что нужно для дела. Пышные рыжие волосы ярким гало обрамляли лицо Софи. Свою привлекательность и магнетизм она принимала как должное.

Принесли вино. Девушка немного выпила и расслабилась. Все-таки смогла! Дело сдвинулось с мертвой точки. Долгий бунт против прихотей родителей вошел в решающую фазу. Раньше Софи убеждала себя, что ей необычайно повезло: не у каждого ребенка есть великолепный дом, красивая, сшитая на заказ одежда, не все ходят в специальную школу для девочек и ездят на каникулы в Довиль и Ниццу. Но бунтарка чувствовала, что слишком отличается от сестер, Франсины и Изабель, которые всегда беспрекословно слушались родителей.

— Почему ты не ведешь себя как сестры? — слышала она миллион раз.

— Потому что я — не они! — дерзко отвечала Софи. В семье она словно паршивая овца. Но отчего? Может, родителям не нужна была третья дочь? Может, ждали сына?

Детские воспоминания начинались с элегантного дома, поросшего темно-зеленым блестящим плющом, на углу квартала возле Парижской военной школы. Но Софи почему-то казалось, что родилась она где-то очень далеко.

Мать, строгая, с синими, похожими на сапфиры глазами, рано поседела. Волосы стали совсем белыми. Короткая пышная стрижка великолепно подчеркивала пронзительный взгляд женщины. Идеальная форма головы напоминала скульптуры Бранкузи. Все обращались к хозяйке дома не иначе как «мадам Антуан». Софи побаивалась ее. Мать и отец, министр Франции Лоран Антуан, давно владели шикарнейшим в Париже салоном. Каждое воскресенье вечером сливки общества собирались там, чтобы обменяться сплетнями, выпить по коктейлю, попробовать канапе, поохать и поахать над идеально воспитанными детьми хозяев. Софи этого терпеть не могла.

Мадам Антуан не была ни высокой, ни очень стройной, но так хорошо одевалась, что дизайнеры жаждали ее одобрения, особенно рисуя эскизы для новых коллекций. Женщина вдохновляла многих известных модельеров. Сам Кристиан Диор когда-то сходил по ней с ума. В конце концов она стала directrice дома «Шанель». Directrice — это элегантная дама с обширными связями, умеющая сгладить трения между клиентками, продавщицами и дизайнером. Своеобразное лицо модного дома. Ей по статусу положено одеваться только от-кутюр. Мадам Антуан считала работу в «Шанель» пиком своей карьеры.


Повзрослев, Софи стала красавицей: идеальные груди, стройная фигура, рост — около метра шестидесяти пяти. Она рано осознала свою привлекательность и упивалась похотливыми взглядами мужчин на коктейльных вечеринках у родителей.

Девушка запоминала всех, кто желал ее. Флиртуя и дразня, она проверяла на практике силу своего очарования, прекрасно понимая, чего от нее хотели. В шестнадцать лет Софи впустила очень красивого парня в свою спальню, а через некоторое время — и в свое тело. Получила огромное порочное удовольствие — и никаких угрызений совести. Софи никому не рассказала ни об этом случае, ни о многих последующих. Молодая, современная, она обожала секс. Неиссякаемый запас мужчин двумя этажами ниже спальни оказался уж слишком кстати: в ней постоянно разжигался огонь страсти. Софи нравились власть и уверенность, которые она чувствовала с мужчинами. Девушка с необычайным рвением читала журналы, где писали, что в сексе нет ничего порочного, но не стоит забывать о мерах предосторожности. Противозачаточные средства стали доступными. Казалось, веренице случайных партнеров (почти всегда на одну ночь) не будет конца, но…

Однажды Софи влюбилась в очень красивого и женатого. Потеряла голову. Нарушила собственное правило: три раза заманивала его в постель. А потом он заявил, что у них нет будущего. Девушка страдала, пытаясь вырвать образ любимого из сердца и мыслей. А переборов себя, поклялась больше не влюбляться. Хотя бы не в женатых.

Вместе с maman Софи с детства посещала maisons de couture.[1] Наблюдала за подиумом широко раскрытыми глазами. Манекенщицы, их изумительный макияж казались даже удивительнее нарядов. Слышалось шуршание роскошного бархата, шерсти, крепа, шелкового джерси. Воркующие женщины щупали ткань и отмечали платья для примерки. Софи нравилось смотреть, как модели сбрасывают с плеч меховые шубы и небрежно волокут их за собой по полу.

Девушка обожала прохладные салоны с серыми стенами, полные элегантных дам, за которыми тянулся ароматный шлейф духов. Завидовала помощницам, которые собирали булавки с ковров в примерочных, разбрызгивали туалетную воду по салону, и отчаянно жаждала стать частью волшебного благоухающего мира.

Мысли о моде спасали от бесконечных дискуссий о политике за обеденным столом. Отца только это и занимало. В двадцать один год Софи зачислили в Сорбонну, престижнейший университет Парижа. Студенты тоже говорили лишь о политике. Того, кто не выступал против войны во Вьетнаме, не считали au courant[2] или модным.

Софи разбила немало сердец, бросая парней после первой же ночи.

В родительском доме она продолжала флиртовать со зрелыми мужчинами, чаще женатыми. Заманивала до своей спальни и хлопала дверью перед носом.

Она знала, что ведет себя вызывающе, но наслаждалась силой своего очарования. И вскоре поняла, что почти всемогуща. А если мужчина выставляет себя дураком — это его проблемы!

Софи страстно желала убежать в мир моды от серьезной жизни, которую ей навязывали. Мода казалась легкомысленной и сексуальной. Девушка не верила женщинам, утверждающим, будто они одеваются ради других дам. Цель моды — соблазнять! Софи носила откровенную облегающую одежду, подчеркивая грудь и ноги. Завершала наряд туфлями на высоченном каблуке, хотя родители запрещали столь «вульгарную» обувь. Тайком проносила туфли в сумке на дискотеку в районе Пасси и переобувалась в гардеробе. От поклонников отбоя не было.

Софи смотрела на улицу и думала о вечно занятом отце. В воскресенье, за полчаса до полудня, он примет ее в библиотеке. Maman в это время будет давать наставления кухарке — к обеду ждут гостей. Как всегда. Софи скажет, что продала колье и бросает университет — он бесполезен. Ее наверняка выгонят из дома.


Кристофер Хатчинс


На борту самолета «Эр Франс», летящего утренним рейсом Лондон — Париж, юноша, похожий на озорного ангела, сидел, прислонившись лбом к иллюминатору, и разглядывал облака. Вдруг он совершил роковую ошибку? Сможет ли осуществить мечту: стать первым английским дизайнером, покорившим Париж, или потерпит крах и вернется домой, к насмешкам отца и разочарованию матери? Нет, надо выкинуть из головы мысли о неудаче! Он талантлив, и кто-нибудь в Париже обязательно это заметит. Он найдет работу.

Правильные черты лица, растрепанная копна светлых волос, поразительно голубые глаза и полные губы вряд ли навредят карьере. Или, наоборот, только все ухудшат? Кристофер наслушался сплетен о мужчинах — хищниках мира моды, его это слегка беспокоило. Юноша бережно хранил главный секрет: им владела страсть не только одевать женщин, но и раздевать их. Он был гетеросексуалом. Кем это сделает его в модном Париже: уникумом или белой вороной?


«Настоящий мужчина не рисует эскизов женской одежды».

«Настоящего мужчину не так уж заботит, что носит женщина».

«Мужчина, думающий о моде, наверняка гей».

Эти мысли крутились в голове Кристофера Хатчинса с четырнадцати лет.

Наступил 1967 год. Мачо стали непопулярны. Одежда унисекс стерла грань между полами. Многие поп-звезды поддержали тенденцию.

Кристофер увлекся модой, когда стал подрабатывать у дяди Дэвида, провинциального портного, в мастерской по выходным и на каникулах. Юношу зачаровывала ткань, тонкая выработка и переплетение нитей, да и сам процесс изготовления костюма. Он с удовольствием наблюдал, как мастер сметывает, пришивает подкладку, примеряет на клиента и, наконец, проверяет себя на последней примерке безупречного законченного пиджака. Кристофер пробовал шить сам. Скрывал это от друзей, боясь насмешек. Его тело реагировало на женщин, давая понять, что парень не гей. Но это не отменяло неоднозначного отношения мужчин к моде. Поэтому юноша старался быть осторожным.

Сначала Кристофер рисовал костюмы для кукольных футболистов, потом стал вырезать из журналов матери фигуры женщин и делать для них бумажную одежду.

Когда юноша робко показал кукол дяде, тот не посмеялся, а присмотрелся к «моделям» племянника.

— Кажется, у нас растет модельер. Хочешь выбрать эту профессию?

— О боже, да!

— А зачем поступил в бухгалтерскую школу?

— Так хотел отец.

Дядя Дэвид приходился братом его матери. У них с женой не было детей. Этот мужчина, совсем не похожий на отца Кристофера, относился к парню как к сыну. Родитель всегда был холодным и грубым. Дядя показал юноше, что мужчине не обязательно быть суровым. Кто знает, профессия сделала дядю добрым и понимающим или он таким родился?

Швейное дело отнюдь не считалось недостойным мужчины. Но у Кристофера все равно не хватило смелости рассказать отцу о своих стремлениях, и юноша послушно пошел учиться на бухгалтера.

За год в школе ему нравились многие девушки. Парень потерял девственность и удостоверился, что с ориентацией у него все в порядке.

Женская одежда казалась ему интереснее, чем мужская. Кристофера неодолимо тянуло моделировать ее. Постепенно он оставил попытки оправдаться, освободился от предрассудков и осмелился попробовать себя в дизайнерском деле.

Подошел к концу первый год учебы в бухгалтерской школе, и Кристофер понял, что не станет продолжать.

— Не желаю всю жизнь заниматься финансами других людей, — сказал он как-то вечером матери, когда они сидели за сосновым столом в кухне с зелеными стенами и попивали чай с печеньем. — Мам, помнишь бумажных кукол? Я серьезно хочу моделировать одежду.

— Шить мужские костюмы, как твой дядя Дэвид?

— Нет! Одежду для женщин! Модную!

Они обменялись многозначительными взглядами. Мать задумалась.

— Если тебя это так увлекает, попроси у отца разрешения поступить в школу искусств. Я тебя поддержу.

На следующий вечер он решился поговорить с родителем. Они сидели в гостиной. По телевизору как раз закончились новости. Тишину нарушало лишь шуршание вечерней газеты. Отец делал вид, что читает. Рядом сновала мать, пытаясь подслушать разговор.

— Я рассчитывал, ты станешь бухгалтером, — наконец произнес отец.

— Пап, я очень хочу учиться в школе искусств. Я составил портфолио с зарисовками и эскизами. Если примут…

— Ты хорошо закончил курс.

— Прости, но продолжать я не хочу. Да и согласился только потому, что не решился возразить тебе. Я ведь не первый в истории бросаю бухгалтерскую школу. Может же человек изменить решение! Я хочу быть модельером.

— Джо, учитель по искусству всегда говорил, что у нашего мальчика талант, — добавила мать.

Отец отложил газету и сердито посмотрел на сына.

— Не нравится мне эта затея. Вдруг через год ты опять передумаешь?

— Нет, не передумаю. Да и дядя Дэвид обещал помогать…

Отец посмотрел на мать.

— Вот пусть он сам мне об этом и скажет.

Дядя Дэвид навестил их на следующий вечер.

— Ты рушишь мои планы относительно сына, — произнес мистер Хатчинс.

— А как насчет его собственных планов?

Пока они спорили, Кристофер переводил взгляд с одного мужчины на другого, будто на Уимблдонском турнире.

— Ты заставляешь парня заниматься делом, которое ему не по душе… — продолжал дядя Дэвид. — Он всегда будет противиться. Крис хочет стать модельером. Поверь, он добьется успеха.

В конце концов отца уговорили. Юноша старался не ликовать открыто.

Позже вечером он заглянул на кухню. Мать пила чай.

— Прости. — Кристофер обнял ее.

— Не извиняйся, дорогой. Ты всегда стремился к творчеству. Жаль, что я не поощряла этого, — виновато сказала женщина. — Но я заступилась за тебя перед отцом. Если подведешь, буду выглядеть нелепо.

— Не волнуйся, мам, не подведу.


Кристофер выбрал школу искусств Сент-Мартин, что на Чаринг-Кросс-роуд, на границе с Сохо. Курс дизайна одежды слыл самым лучшим. Научился рисовать эскизы, строить выкройки, шить.

Одевать женщин… Его заводила сама эта мысль. Мода позволяла увидеть, какими будут дамы. Если опустить линию талии на пару дюймов, удлинится туловище, а если завысить, поднять до груди, получится силуэт в стиле ампир. Сделать пальто прямым, приталенным или расклешить книзу, чтобы получилась трапеция? Изучая старые журналы, юноша понял, как важно модельеру выбрать удачный момент для нововведений. К ним нужно подходить постепенно: несколько сезонов подряд длина может ползти вверх или вниз в зависимости от всеобщего настроя и климата. А дизайнер должен на шаг опережать и то и другое.

Кроме него на курсе было еще двое парней: китаец Линь и Джордж из Лондона. Оба геи. Линь выглядел совсем женоподобно.

Кристоферу нравилось моделировать одежду для «настоящих» чувственных женщин с округлыми формами, а не худышек с плоской мальчишеской фигурой.

Он превратился в типичного нагловатого лондонца. Полные губы и озорные голубые глаза обеспечивали успех у дам.

— Да, ростом я не вышел, но вот кое-чем еще… — подмигивал он девушкам.

Кристофер был на три дюйма ниже, чем ему хотелось. Недруги говорили, что он «слишком много о себе возомнил».

Свободолюбивые шестидесятые… Девушки впускали его в свои раздевалки, чтобы насладиться «по-быстрому». От поклонниц отбоя не было. Кристофер понял, что любовь к женскому телу очень важна для работы. Немногие дизайнеры обожали тех, кого одевали. Ему нравилось примерять одежду на девушку из плоти и крови. Волнующий опыт, отличный повод прикоснуться к интимным местам красавицы. Снимая мерки обхвата груди и дотрагиваясь лентой до сосков, он уже невероятно возбуждался!

Нескрываемое увлечение женщинами помогло ему найти общий язык со сверстницами. Парень обычно проводил перерывы в компании двух-трех девушек, но работа всегда была для него на первом месте.

Через три года Кристофер получил диплом дизайнера. Коллеги пытались устроиться на работу в «Маркс энд Спенсер», «Уоллис топс» и «Джэгер», а юноша грезил Парижем, олимпом мира моды. Он мечтал создавать дизайнерскую одежду, а не фабричную, которой все пророчили большое будущее.

На что он осмелится? Сможет ли обзавестись знакомыми и найти работу в настоящем доме мод? «Диор»? Или «Живанши»? Приживется ли английская фамилия Хатчинс среди таких имен, как Ив Сен-Лоран и Баленсиага?

Дядя обещал год помогать деньгами. Если у тебя есть четкая цель, надежды и мечты, достаточно, чтобы в них верил еще один человек. Кристофера поддерживали дядя и мать.


Гордый британец, улыбаясь во весь рот, начал покорять мир высокой моды на борту полупустого самолета «Эр Франс». Его лучшие эскизы лежали в багажном отделении, каждый — на толстом картоне, в большой кожаной папке, которую дядя купил в магазине для художников «Рив» на Чаринг-Кросс-роуд. Кристофер покажет эскизы во всех домах мод Парижа, начиная с «Баленсиага».

Приведет в порядок длинные волосы, вспомнит школьные уроки французского. Будет встречаться с девушками, носить модные лондонские туфли, рубашки с оборками и широкие штаны, размышлять о моде и насыщаться ею. В самолете юноша пообещал себе не жалеть усилий для воплощения мечты. «Ведь если долго мучиться, что-нибудь получится», — заверял он сам себя.

Кристофер сошел с самолета. Дым сигарет «Галуаз», запах чеснока, духов и бензина. Париж. 17 сентября 1967 года — дата, которую он никогда не забудет.


Саманта Липштадт


Саманта Липштадт стояла в конференц-зале отеля. Вокруг щебетали женщины, одетые так же, как и она сама, в розовые твидовые костюмы и шляпки в тон с белыми камелиями на полях. Образ дополняли двухцветные туфли и сумочка из черной стеганой кожи.

— Центр лечения зависимости от Шанель имени Саманты Липштадт объявляется открытым! — громко провозгласила девушка.

Она уверенно прошла по центру комнаты к сцене, схватила микрофон и оглядела море идеально накрашенных лиц.

— Я Саманта, — произнесла нерешительно.

— Привет, Саманта! — подхватили женщины.

— Я…

Короткая пауза.

— Я была наркоманкой Шанель, — тихо заговорила она.

Жидкие аплодисменты.

— Лихорадка по ночам, расширенные зрачки, дрожащие руки… Зависимость от Коко превращает жизнь в ад. Я переходила на другую сторону улицы, если видела витрину «Шанель». Но вместе мы сможем одолеть три К: Коко, кредитки и камелии!

Громкие хлопки и радостные вопли.

— Вместе мы сможем перебороть привычку, сможем порвать с Коко-зависимостью!

Гул одобрительных возгласов взорвал комнату. Саманта засияла. Ее лечебный центр наконец начал работу!


Вздрогнув, она проснулась и быстро заморгала.

— Странный сон, — произнесла вслух.

Она ведь в Париже! Саманта спрыгнула с кровати, раскрыла ставни и посмотрела на Сену. Река казалась убогой, но, господи, такой парижской! Если высунуться из окна еще немного, можно даже увидеть Эйфелеву башню. Мимо на шатком стареньком велосипеде, зажав под мышкой багет, проехал пожилой мужчина в берете.

— Так по-французски, — выдохнула американка. Запах крепких сигар и чеснока.

«Если бы еще услышала, как играют „La Vie en Rose“[3] на аккордеоне, почувствовала бы себя героиней французского фильма», — подумала она. «И почувствую, вот только фильм будет мой собственный!» — пообещала себе. Что-нибудь романтичное, вроде «Un Homme et Une Femme»,[4] или эротическое, как «Belle de Jour»![5] После долгих уговоров отец разрешил ей годик пожить в Париже. Этот год должен стать незабываемым! Но сначала надо найти хорошую химчистку. Immédiatement.[6]

Пока она знала Францию только по любимым романтическим фильмам, и, что интересно, они не лгали. Саманта обожала картины «Мужчина и женщина» и «Забавная мордашка».

В «Мужчине и женщине» камера двигалась по кругу, и девушка удивилась, обнаружив, что на самом деле Франция стоит на месте.

Что до «Забавной мордашки», там Одри Хепберн гарцевала по Монмартру, присаживалась за столики кафе, чтобы пофилософствовать со старичками, а на Елисейских Полях кричала «Бонжур!» прохожим. Саманта с нетерпением ждала, когда выйдет на улицу и тоже скажет кому-нибудь: «Бонжур!»

Но часы показывали шесть тридцать утра, так что она вернулась в кровать — и скоро опять видела сон: средняя школа Беверли-Хиллз, 1975 год, встреча выпускников десять лет спустя. Саманта появляется, с ног до головы одетая в «Шанель». Удивленные вздохи друзей. «Друзей в кавычках, — подумала она. — Девочки в школе Беверли-Хиллз — настоящие стервы».

К ней подходят Глория де Фрайз и Шелли Голденблатт (обе — далеко не подруги).

— Чем сейчас занимаешься? — интересуются девушки.

Самодовольно ждут, что она ответит: «Ничем особенным».

— Возглавляю «Шанель», парижский дом мод, — невозмутимо произносит Саманта. — Унаследовала от самой мадемуазель Коко.

Внезапно гордячки понимают, что ее костюм, сумочка, ремень, двухцветные туфли, камелии и темные очки, украшенные переплетенными буквами С, не копии! Приоткрывают от удивления рты, демонстрируя идеальные зубы, переглядываются.

— Даже не знаю, что сказать! — восклицает Шелли.


Саманта открыла глаза. Восемь часов. Нехотя поднялась с кровати, нисколько не чувствуя себя отдохнувшей. Посмотрелась в зеркало над комодом. Лицо напоминает маску ацтеков: высокие скулы, раскосые глаза, вытянутый подбородок, полные губы. Можно ли преуспеть с такой внешностью? Непонятно, в кого такая уродилась. Видимо, в далекого предка. Мужчины считали, что она либо с Востока, либо мадьярка, либо неповторимая смесь кровей.

Девушка долгие годы считала себя некрасивой и старалась не придавать этому значения. А в Париже надеялась сойти за jolie-laide (удачное французское обозначение женской красоты, далекой от стандартов).

— Jolie означает «хорошенькая», а laide — «некрасивая», — рассказывала она. — Вместе получается не «хорошенько некрасивая», а «хорошенькая тире некрасивая», то есть девушка с такой необычно яркой внешностью, что даже зеркало не может определиться!

Карандаши для губ и глаз, румяна, тушь, много тонального крема «Макс фактор» и сила воли в чистом виде стали ее помощниками. Каждое утро на Саманту снисходил гений рекламы, призывая держать голову выше. Она пообещала себе, что лично проведет Париж в следующее десятилетие: особый нюх на веяния моды плюс знание секретов рекламного бизнеса. Американка внимательно следила за делами отца, который в пятидесятых наводнил Лос-Анджелес магазинами женской одежды. Когда девушке исполнилось восемнадцать, они переехали на Манхэттен, и отец начал покорять сердце швейной промышленности Нью-Йорка. Сегодня рекламная кампания — волшебный ингредиент успеха в мире моды. «Но поможет ли реклама удержать „Шанель“ на вершине?» — думала Саманта.

Вся ее жизнь крутилась вокруг Шанель. Безответная любовь: американка безумно обожала мадемуазель Коко, а та знать не знала о ее существовании.

По парижским улицам прогуливалась возвышавшаяся над горожанами девушка. Она напряженно размышляла. В Нью-Йорке дочка бизнесмена скупала все вещи марки «Шанель», а расплачивалась одной из первых выданных отцом кредиток «American Express».

Когда американке исполнился двадцать один год, она решила назваться Шанель Липштадт.

— В нашей семье не может быть смешных имен. — Отец был непоколебим.


Когда Саманте было четырнадцать, умерла мама. В последующие годы отец совершенно избаловал дочь. Она привыкла получать все, что захочет. И теперь о ней узнает мадемуазель Шанель, потому что девушка собиралась работать на престижнейший в мире дом мод.

«Я умею продавать, — думала она, идя по улице. — Суть моды — в рекламе. Иначе все бы носили одинаковую одежду из мешковины».

Приметив хорошую химчистку, Саманта остановилась перед прелестной витриной с аппетитными пирожными. Pâtisserie[7] это или ювелирный магазинчик? В крошечных корзиночках из теста, сверкая, словно рубины, лежала покрытая глазурью клубника и ежевика. Роскошные изящные mille-feuilles[8] будто из золота — просто произведения искусства.

Саманта зашла внутрь и выбрала четыре пирожных. Их завернули в салфетки и, как украшения, положили в белую коробку. Крепко перевязанная бечевкой, картонка со сладкими драгоценностями свисала с руки сладкоежки: второй завтрак!

Сунув под мышку «Геральд трибьюн» с газетной стойки, девушка заторопилась назад в квартиру, превращаясь по пути в Одри Хепберн.

— Bonjour! — приветствовала она каждого встречного пожилого мужчину с багетом под мышкой.

«Даже береты у них модные, черного цвета», — подумала американка.

Когда Саманта нацелила объектив фотоаппарата «Инстаматик» на третьего по счету старичка, он сделал багетом непристойный жест.

— Ой! — Она выронила фотоаппарат. С Одри Хепберн так никто не поступал.

В boulangerie[9] рядом с домом Саманта купила ficelle.[10] Роскошный аксессуар. Словно истинная парижанка, сунула багет под мышку, надеясь, что тот не пропитается запахом дезодоранта.

Дома жадно проглотила пирожные. Запила двумя чашками крепкого кофе. В одиннадцать тридцать, заряженная глюкозой и кофеином, Саманта принялась за список, составленный еще в Нью-Йорке: обзванивала каждого друга своего друга, способного помочь с работой. Дом «Шанель» — главная мишень, но для начала сгодится любая должность.

Если трубку не брали, оставляла сообщение. Через некоторое время в ежедневнике появились записи о пяти обедах, трех вечеринках и двух собеседованиях. Саманта тяжело вздохнула. У нее есть год, чтобы найти свое место в парижском мире моды. Год, чтобы найти мужчину. И эти две цели как-то связаны.


Габриель Сидони Шанель


На последнем этаже дома 31 по улице Камбон горел свет. Было одиннадцать часов ночи. Зажав во рту сигарету, Габриель Сидони Шанель склонилась над пиджаком. Вшивала рукав в пройму, больными артритом руками поворачивая его так и сяк. Сколько рукавов она пришила за свою жизнь? Тысячи? Десятки тысяч? И был ли хоть один идеальным?

Мадемуазель Шанель пожала плечами. На твидовую юбку упал пепел. Сквозь стекла очков и дым сосредоточенные темные глаза-бусинки сердито смотрели на изделие.

После обеда в «Рице» Шанель не удержалась — перешла улицу Камбон, чтобы еще раз попытаться пришить чертов рукав. Костюм предназначался для важной клиентки, а мадемуазель так давно не шила… Этой ночью она хотела выяснить, хватит ли оставшихся у нее таланта и мастерства, чтобы идеально выполнить работу. Необработанный, лохматый край твида усложнял задачу. «Если не выйдет, лучший портной дома, месье Гай, доделает все утром», — утешала себя Коко.

Она осторожно вложила рукав в пройму и вывернула, позволяя изделию приобрести ampleur,[11] делая плечо округлым и аккуратным, какое можно найти лишь среди дизайнерской одежды. Шов обязан быть безупречным. Как с иголочки. «Замечательно сказано», — подумала она. Хотя рукав посажен высоко под мышкой, он должен быть свободным. Вдруг женщине понадобится поднять руки? Француженки не скупы на жестикуляцию.

Мадемуазель прикурила новую сигарету, страдальчески опустив нижнюю губу. Как же она одинока! Хотя в собственном доме мод с пиджаком в руках, с ножницами, нитками и иголками она отвлекалась от гнетущих мыслей. Работа не оставляла времени на размышления о личной жизни.

— Мадемуазель?

Шанель посмотрела на встревоженное лицо верного привратника и давнего друга Луи, охранявшего дом по ночам.

— Разве вам не пора спать? — поинтересовался он.

Женщина мрачно усмехнулась.

— Как я могу уснуть, зная, что этот рукав морщинится? Ты что, меня не знаешь?

— Да, мадемуазель, знаю, — кивнул тот. — Но сон всем нужен.

— Я с радостью брошусь в объятия Морфея, когда буду уверена, что работа сделана безупречно. Я снова шью, как раньше. Вернулась в начало. А теперь спускайся вниз и займись тем, чем должен… охраняй дом. Защищай меня! Мне нравится защищенность.

«Чокнутая старушка», — подумал он, уходя. Но мадемуазель очень нравилась Луи, и он действительно переживал за ее здоровье. Она была стара, если мужчина правильно помнил — разменяла девятый десяток. Даже Шанель не может жить вечно, хотя пока она доказывала обратное.

Габриель ушла из дома мод, убедившись, что рукав вшит так хорошо, как не сделал бы никто ныне живущий. Пока она могла работать безупречно, приносить пользу, жизнь имела смысл.

Шанель вышла на мороз. Луи за руку перевел ее через мощеную улицу до отеля «Риц». Швейцар проводил пожилую даму до лифта. Лифтер довез ее до нужного этажа и пожелал спокойной ночи.

Женщина медленно прошла по коридору. Дожить до восьмидесяти четырех — и спать одной! Своего рода промах? Даже у вдовы есть утешение — воспоминания. Шанель никогда не была замужем. До сих пор «мадемуазель»…

Она постучала в дверь. Небольшой скромный номер: гостиная, ванная, спальня — и все. Служанка Жанна ждала, чтобы уложить ее в постель. «Словно ребенка», — печально подумала Шанель. Возврат к началу. Вот только — когда дверь открылась, мадемуазель стиснула зубы, вспомнив приют, — ребенком никто не укладывал ее спать.

ГЛАВА 2

Chef du personnel[12] устало взглянула на Моник, внимательно просмотрела диплом школы «Шамбр синдикаль» и вручила анкету.

Девушке велели приступать к работе уже на следующий день. Значит, в доме длинный список заказов, но не хватает рук. Она, спотыкаясь, вышла на улицу Камбон, едва не прыгая от радости. Тусклые солнечные лучи пробивались сквозь облака над Парижем. Моник решила вернуться к себе, купить по дороге вина и вечером отметить новую должность.

По пути в Шатле вспоминала детство. Катрин хорошела год от года, а она…

— Не верится, что вы сестры! — удивлялись люди.

Моник прекрасно знала, о чем речь.

Девушка усердно помогала мадам Дэниз шить и кроить. Вскоре поняла, что хочет работать только на мадемуазель Шанель. Когда Моник шила, исчезала даже ее застенчивость. Мадам Дэниз часто говорила, что девушка очень талантлива, работает с особым мастерством. Шанель пригодятся ее умения, скромница в этом не сомневалась.

Когда Моник исполнился двадцать один год, она объявила, что уезжает в Париж. Отцовского наследства на это хватало. За ночь до отъезда в дверь тихонько постучала Катрин.

— Возьми меня с собой. Не оставляй тут… — попросила она.

— Но ты должна ходить в школу. — Моник внимательно посмотрела на сестру. — Ты ведь любишь maman?

— Но тебя больше, — выпалила Катрин. — А с ней мне будет одиноко.

Моник обняла сестру.

— Закончишь учебу — навестишь меня в Париже, — пообещала она.

Катрин никогда не отзывалась о Моник дурно, но расставание снимет груз с ее плеч. Теперь не будет соперничества и тайной зависти из-за восхищенных взглядов на сестру.

Моник ехала на поезде в Париж и с широко открытыми глазами думала: «Я буду жить в огромном городе!»

Поезд словно выстукивал: «Новая жизнь! Новая жизнь!», и девушка пообещала себе, что начнет с чистого листа.

Давнишняя пощечина матери убедила Моник, что мужчин нужно остерегаться. Она больше никогда не просила поцелуя. Да никто и не пытался. Понравится ли она кому-нибудь? Моник стеснялась полноватой фигуры — и не видела в зеркале безупречную кожу, красивые волосы и улыбку, мягкость и женственность. Встречаясь взглядом с парнем, девушка робко опускала глаза.

Пообещала себе, что в Париже полностью изменится. Может, она и не красавица в классическом понимании, но любит одежду и может сшить себе отличные наряды. Новая, роскошная Моник, в сидящем по фигуре костюме, пройдется по парижскому бульвару. Вряд ли заставит мужчин глядеть вслед, но женщины заметят одежду и полюбопытствуют, откуда она. Жизнь заполнитмода, и места для мужа просто не останется. Да и сможет ли она полюбить кого-то сильнее, чем отца? Вряд ли. Значит, не стоит утруждать себя поисками замены. Если не отвлекаться на пустяки, она может стать великим кутюрье. Поезд дернулся и затормозил у Гар-дю-Нор. Приключения начались.

С тех пор Моник прожила в Шатле два года — мать разрешила снимать жилье только там. У незамужней, не очень красивой дамы из Анжера несколько путей: стать монашкой, учительницей или сбежать в Париж и жить с сестрами Катро. Здесь никто не считал ее дурнушкой и не награждал сочувственными взглядами.

Сестры Катро, Одетт и Сандрин, похожие как две капли воды (Моник едва могла различить их), радушно приняли новую квартирантку. Они уже давно жили в Париже, делали шляпки в квартире-мансарде рядом с Ле-Шатле. Они отдавали изделия частным работникам и довольно скоро стали востребованы в мелких домах, где не было мастерских модисток. Со временем сестры выкупили все комнаты мансарды и теперь сдавали их незамужним молодым женщинам. Моник хорошо помнила их по рождественским визитам в Анжер: старые девы говорили о шляпках и все время хихикали. Почему бы и нет? Отличные мастерицы, они талантом и трудом добились успеха. И искренне наслаждались компанией шести девушек, живущих с ними под одной крышей.

Моник занимала небольшую чистенькую комнату с круглым окном, украшающим крышу дома. Белые штукатуренные стены, книжный шкаф, фотография Катрин в рамочке, комод, кресло, занавески в цветочек и покрывало в тон — вот и весь интерьер. Даже если бы удалось провести мужчину, на узкой кровати не поместятся двое. Моник в первый же день, развешивая одежду, прогнала эту мысль из головы.

Когда умер отец, она отреклась от религии. Осталось благоговейное, фанатичное поклонение моде. Девушка так стремилась к идеалу, что считала свое ремесло почти святым. Ее богами стали Баленсиага и Шанель. Моник, конечно, не молилась им, но страстно желала достичь таких же вершин мастерства. Главное в жизни — приблизиться к совершенству, насколько способен человек.

Она поступила на двухгодичный курс шитья в школу «Шамбр синдикаль де ля кутюр франсэз».[13]

Каждый вечер по пути из школы Моник разглядывала элегантных женщин на улице Фобур Сен-Оноре, в районе площади Мадлен, в универмаге «О Труа Квартьер» или в очереди в «Фошон»[14] за восхитительными amusebouches,[15] которые вечером подают к вину.

Менялись стили. На Левом берегу молодежь одевалась откровенно или как хиппи. Здесь, на Правом, женщины не изменяли элегантной классике, которая восхищала и вдохновляла Моник. Но девушка не надеялась стать леди — сомневалась, что когда-нибудь сможет позволить себе столь роскошную одежду. Идеи женских нарядов, в которых переплетались оригинальность, современность и классика — как у Шанель, — не покидали юную голову.

Моник работала весь жаркий август. Парижане разъехались на отдых. Многие булочные закрылись, появились очереди за хлебом. В мире высокой моды это было самое суетное время: все готовились к показу осенней коллекции.

Сестры научили юную швею мастерить цветы из шелка, пришивать подкладку и делать длинные ленты для украшения изделий, которые Моник называла «шелковыми спагетти». Помогая Катро, она заработала достаточно, чтобы съездить на Рождество к семье в Анжер.


Моник зашла в огромный универмаг «Бон Марше» и купила четыре бутылки хорошего красного вина для сестер и соседок по мансарде.

Вечером отмечали новую работу девушки. Все искренне радовались за нее. Ужины в Шатле всегда вкусные и обильные. Огромный рабочий стол накрывали белой кружевной скатертью, за едой все хихикали и обменивались сплетнями, особенно на таких, как сегодня, вечеринках. Девушки из среднего класса стали больше чем просто белошвейками. Они приехали из разных уголков Франции, ведомые талантом и любовью к моде, которые здесь в цене. Беседовали об одежде, о прошедшем дне, об изменениях в обществе, о студенческих бунтах и — когда сестры выходили из комнаты — о сексуальной революции. Хозяйки вкусно готовили традиционные французские блюда (фирменное — escalopes a lа crème).[16] Скучать и унывать было некогда. Моник нравилась новая жизнь и новая «семья».

В полночь девушка упала на кровать и моментально уснула. Грезы давали ей романтику, которой не хватало в реальности. Моник обычно снились теплые, надежные объятия мужчины. Лица его девушка не видела, но откуда-то знала, что он старше и оберегает ее. Просыпалась чуть ли не в слезах, чувствуя утрату.

«Сон — это желание твоего сердца», — поется в песне. Но где и когда Моник встретит мужчину из мира Морфея?


После нескольких ночей в грязном, полном блох пансионе квартала Сен-Жермен-де-Пре Кристофер откликнулся на объявление газеты «Пари суар»: снял недорогую квартиру на первом этаже рядом с Парижским оперным театром вместе с Клаусом Мюллером, начинающим модельным фотографом из Германии.

Клаус, высокий дружелюбный бородач, фотографировал для дома мод Жана Пату и брал любую подработку, какую мог найти. Любил черно-белые снимки. Казался слегка претенциозным. Считал себя хиппи. В интерьере квартиры, которую он уже снимал, смешались студенческий стиль хиппи (консервные банки от фасоли и картонные коробки) и хозяйкина мебель в стиле французский прованс.

— Я плачу пятьсот франков в месяц. На двоих получается по двести пятьдесят, — сказал Клаус.

Так парни из мира моды стали соседями. Кристофер подумал, что Клаус, возможно, гей, но ведь сейчас эпоха Мира и Любви…

— Как тут с девушками? — спросил британец, отдав бородатому двести пятьдесят франков.

— Ох, Кристофер… — вздохнул тот. — Когда ты каждый божий день работаешь с хорошенькими дамочками… — Скорчил гримасу. — …необходимо что-то другое.

— Ты… не любишь женщин? — Модельер старался говорить непринужденно.

— Да нет же! Очень люблю. Только не слишком смазливых.

Кристофер рассмеялся.

— Может, будешь передавать красавиц мне?

— Сам себе найдешь. Сейчас парни из Англии très a la mode.[17]

— В поп-музыке. Но в высокой моде… вряд ли.

Зима 1967 года была удачным временем для переезда из Лондона в Париж. Благодаря поп-группам и актерам вроде Шона Коннери и Теренса Стэмпа француженки сильно заинтересовались британцами. Мужчины из Англии «вошли в моду». Все английское, не похожее на стиль Шанель: туфли, стрижки Видал Сассуна, модели типа Твигги и Джин Шримптон — навсегда изменило старомодное представление о les anglais.[18]

В первый день после переезда Кристофер обследовал окрестности. Проходя мимо кафе «Де ля Пэ» рядом с Парижским оперным театром, парень почуял в холодном воздухе соленый аромат crustacés.[19] Официанты в белых перчатках подавали это ассорти из даров моря с колючими oursins,[20] устрицами и мидиями, украшенными лимонными дольками и завитушками, на согретой солнцем террасе заведения.

Шикарнейшими в городе считались кафе «Флёр» и «Два маго», где можно было увидеть Алена Делона или Катрин Денев. Анук Аме заметили вчера поздно ночью в похожем на пещеру кафе «Куполь» на бульваре Монпарнас.

Посещать бедные районы Сен-Жермен-де-Пре стало модным. Протест — это так в духе хиппи! Посещение Левого берега — своего рода бунт против буржуазии Правого.

Мода распалась на два лагеря — «элегантную дорогую» и «ретрохиппи». Стиль хиппи — это длинные шарфы, индийские кафтаны, цветы, нити бус и — обычно — запах марихуаны.

Дамы Правого берега продолжали носить классические дизайнерские вещи. Жгучий контраст не оставлял равнодушным никого в городе.

Кристофер прогуливался по Парижу. Из музыкальных автоматов кафе доносился голос Эдит Пиаф.

Юноша начал искать работу. Два влиятельнейших дома мод, «Баленсиага» и «Шанель», отказали ему во встрече. В домах «Нина Риччи», «Пьер Карден» и «Гай Ларош» молодые ассистенты вежливо дали понять, что не нуждаются в нем, равнодушно пролистав эскизы. Еще в одном доме к Кристоферу пытался пристать мужчина. Британец захлопнул портфолио и ушел.

— Даже если бы это сделала женщина, все равно мерзко, — сказал он вечером Клаусу, который варил на кухне спагетти. — Я же не проститутка.

— Крис, в Париже это считают не проституцией, — вздохнул фотограф, опустив деревянную ложку и переводя взгляд на соседа, — а шармом, флиртом. Такая у нас работа. Лучше порадовался бы, что тебя находят привлекательным.


Софи встретилась с отцом наедине только в воскресенье утром, почти через десять дней после аукциона. Постучала в дверь библиотеки, вошла. Комната меблирована в классическом стиле: антикварный стол с изящной инкрустацией по дереву, на полках за стеклянными дверцами — редкие книги в кожаных переплетах, два кресла с темно-синей бархатной обивкой. Ковер-гобелен с цветочным рисунком на полу и тяжелые бархатные шторы приглушали звуки улицы. Софи атмосфера угнетала, но отцу нравилось здесь работать.

Девушка присела на краешек кресла. Улыбнулась, когда он налил ей сока, не зная, что обычно дочка сильно разбавляла его водкой. Настоящий обыватель, как это слово понимают в Америке.

Взяла стакан, отпила.

— В последнее время мы с maman не ладим, — заговорила Софи.

— Молодые люди часто не слушают советов старших… — Отец покачал головой. — Имя этому — бунт. Что сейчас очень модно.

— Это не стадный инстинкт. — Она резко оборвала родителя. — Мне действительно не нравится правоведение. Хочу найти свое место в мире моды. Мать без труда сможет протолкнуть меня в «Шанель», хотя бы на стажировку в мастерскую. Обязана. Через полгода я оправдаю доверие.

Отец помрачнел.

— Никто тебе ничем не обязан, — отчеканил он. — Разве только дать достойное образование. Мода — это не то, чего мы хотим для тебя. Ты способна на большее.

— Maman нравится эта работа.

— В наши дни у женщины больше перспектив. — Он покачал головой. — Только классическое образование может…

— Папа, ну пожалуйста, я несчастна. Есть способ получить то, чего я хочу. Я близка к отчаянию!

— Что ты имеешь в виду?

Девушка набрала в легкие побольше воздуха.

— Я ухожу из Сорбонны.

— И это после того, как я с таким трудом тебя туда устроил?

— Вот и я о том же: это не мое. Ты вынудил меня.

— Чем ты намерена заняться? — Отец удивленно вскинул брови.

— Для начала снять квартиру и пожить одной.

— А кто будет оплачивать жилье, питание, другие расходы?

— У меня есть деньги.

— Правда? И откуда такое богатство?

— Я продала колье, которое ты подарил мне на день рождения.

— Нет! — Лоран Антуан потрясенно выпучил глаза. — Ты не могла так поступить! Софи, я думал, оно останется в семье! Это колье моей матери. Оно было невероятно ценным.

— Не волнуйся, за него хорошо заплатили. На аукционе «Дрюо». Колье ведь было моим? Чтобы начать самостоятельную жизнь, мне всего лишь нужна скромная мансарда и работа в «Шанель». Я не опозорю вас.

Отец долго смотрел на нее.

— Ты уже опозорила меня, — произнес тихо. Горделивое лицо исказила гримаса замешательства.

Он покачал головой.

— Я отдал тебе фамильную ценность. Я так часто видел это великолепное украшение на своей матери… А ты продала его! Разве ты не понимала, что это реликвия? — Лоран с недоверием смотрел на девушку. — Дочь не должна так поступать с отцом.

Софи не знала, что ответить. Поэтому молчала.

— Я очень разочарован, — наконец произнес мужчина. — И должен обсудить это с твоей матерью. Поговорим завтра.

— Не о чем тут говорить, — отчеканила девушка, направляясь к выходу. — Ты все равно не сможешь меня остановить.


Кристоферу не везло с работой. Ему или отказывали, или предлагали стажировку без зарплаты. Парень уже собирался сдаться и пойти в уборщики, когда случайно зашел в старый дом «Деланж» на улице де ла Пэ. По воле случая там как раз уволили помощника, и британец попал на собеседование к строгой Камилле Деланж. Здесь одевались важные пожилые леди, которые не могли позволить себе «Шанель» или «Диор». Расцвет дома Камиллы пришелся на тридцатые годы. В последнее время ее одежда нечасто появлялась на обложке «Вог». Как и на страницах.

Мадам Деланж помпезно приняла Кристофера в кабинете в стиле ар-деко. Юношу поразили ее волосы, уложенные гладкими марсельскими волнами, нарумяненные щеки и красные губы бантиком. «Платье для чая»[21] по моде тридцатых годов идеально сидело на сухопарой старушке.

— Вы очень молоды, — сказала она, рассматривая эскизы и приговаривая: «épatant!» («потрясающе» по-французски). — Ваши модели не для моих клиенток. Возможно, для их дочерей или внучек. Вы снимаете мерки? — резко спросила Камилла.

— Я получил диплом в школе искусств Сент-Мартин. — Все лучше, чем сказать: «Никогда не пробовал».

Пожилая леди внимательно изучала Кристофера. В водянисто-голубых глазах промелькнул огонек.

— Моим клиенткам понравится, если обмеривать их будете вы.

Ему предложили полугодовой контракт на должность помощника модельера. С крошечным жалованьем. Камилла Деланж попрощалась, всем своим видом показывая, что делает англичанину огромное одолжение.

Несмотря ни на что, Кристофер согласился. Это как-никак парижский дом мод.

Вечером Клаус повел соседа в «Куполь» отметить событие.

Огромное кафе на Монпарнасе было заполнено молодыми, модными, воодушевленными парижанами «в курсе событий». Не задумываясь, фотограф заказал шампанского. Вечер удался на славу.


Утром первого рабочего дня в «Деланж» Кристоферу поручили снять мерки с мадам Жервэ. Крупная шестидесятилетняя клиентка в серовато-бежевой комбинации ждала его в зеркальной cabine.[22] Юноша с одного взгляда оценил размеры: 40, 41, 42. Дюйма!

— Я на минутку, мадам.

Британец заглянул в офис мадам Женевьевы, высокомерной directrice салона.

— У клиентки нет талии, — пожаловался он.

Мадам Женевьева нахмурилась.

— Так сделайте ее.

— Но, мадам, я не врач.

Она прищурилась.

— Клиентка, которая заказывает по десять нарядов в год, заслуживает этого.

— Не понимаю, — нахмурился Кристофер. — Вы демонстрируете коллекции на стройных девушках…

Directrice удивленно вытаращила глаза.

— А что, мы должны показывать их на толстых старых моделях?

— Но… — Парень запнулся, поняв первый закон мира моды. — Клиентки думают, что станут похожи на моделей! — возмутился он.

Мадам Женевьева раздраженно посмотрела на юношу.

— Кристофер, мода — это мечты, — напомнила она.


— Мечты, а не мода! — воскликнул Кристофер, когда они с Клаусом готовили на ужин салат.

Они договорились стряпать по возможности вместе. Хотя обычно выбирали спагетти, которые отлично делал Клаус.

— Знаешь, я приехал сюда не моделировать мечты. — Британец ополоснул латук. — А делать одежду! Если все модели будут толстыми и старыми, лучше пойду работать драпировщиком, перетягивать громоздкие кресла.

Клаус обмакнул спагетти в закипающий томатный соус. Скромная квартира больше походила на прибежище студентов, чем на апартаменты работников домов мод. Недавно парни нашли огромную коробку от телевизора и, накрыв скатертью, соорудили отличный стол.

— Эта Камилла Деланж, — иронично произнес Клаус, — ей лет восемьдесят?

— Она сама снимает мерки только с двух важных давних клиенток. Старушки часто вскрикивают, когда кутюрье тыкает в них булавками. Но в общем у Камиллы нет власти. Она будто русалка на носу корабля.

— Старого, затонувшего? — усмехнулся немец и налил вина. — Ты приехал в Париж в удивительное время. Молодежь вовсю протестует.

— Правда? — Кристофер глотнул напитка. — Против чего?

— Да чего угодно! — воскликнул фотограф. — Они хотят ввести новый порядок. И я с ними согласен.

— Что ж, мне тоже хочется помитинговать, — кивнул британец, — против возраста клиенток модных дизайнеров!


Прибыль от классического аромата дома «Деланж», «Балерины», позволяла содержать три мастерские и тридцать белошвеек. Производство одежды, возможно, и покрывало расходы, хотя Кристофер догадывался, что это просто игрушка Камиллы. Вечерние платья с драпировкой как на греческих статуях появлялись почти в каждой коллекции и даже иногда входили в моду, если их замечали молодые редакторы журналов. Некоторые преданные дому старые клиентки часто заказывали платья просто по привычке. Модными веяниями здесь и не пахло. У Кристофера появилась мысль, что он тот самый молодой дизайнер, который спасет дом после ухода Камиллы на пенсию.

Он изучал архивы, стопки акварельных эскизов, альбомы с пожелтевшими выкройками. Старые портные радостно делились воспоминаниями с молодым любознательным англичанином.

Шляпник Жак проникся к парню симпатией и обучил своему мастерству. Кристофер жадно ловил каждое слово, стараясь узнать как можно больше о Париже, моделировании и моде.

В свободные минуты юноша заглядывал в cabine моделей, опирался на туалетный столик, слушал сплетни и наблюдал, как девушки наносят макияж. Они завораживали парня, но он старался не пялиться на стройные тела под белыми халатами, которые часто распахивались.

Дизайнеры редко хорошо рисовали, но Кристофер знал, что эскизы будут намного лучше, если вместо горилл он изобразит изящных леди. О лицах, руках и ступнях обычно вообще забывали, только несколькими линиями обозначали плечи, талию и ноги.

Британец записался на вечерние курсы рисования в школу «Шамбр синдикаль». Научился за пять минут изображать на бумаге молодую одетую модель в разных позах.

На первом же занятии он не мог оторвать взгляда от хорошенькой одногруппницы в белом свитере, облегающем безупречную фигуру. Мини-юбка обнажала стройные ноги. Взъерошенные рыжие волосы были небрежно заколоты на затылке, некоторые локоны словно специально выпущены. В ответ девушка столь откровенно-сексуально посмотрела на британца, что его тело тут же откликнулось. После занятия он пригласил свою новую подругу Софи в соседнее кафе.

— Я только что бросила учебу в Сорбонне… — Присев на банкетку, обтянутую красной искусственной кожей, девушка закурила. — Больше не могла терпеть это. Так хотелось заниматься модой!

— Какую ты делаешь одежду? — спросил он, попивая вино.

— Элегантную, но современную. — Она затянулась. — А ты?

— Наряды завтрашнего дня, — гордо ответил Кристофер.

— И при этом работаешь на «Деланж»? — нахмурилась девушка. — Разве они не вчерашний день?

— Больше никуда не взяли, — скривился юноша. — Я англичанин, не забыла? Мир высокой моды принадлежит французам.

Она кивнула и выпустила облачко дыма.

— Если у тебя талант, это поможет.

— А у тебя он есть? — спросил Кристофер, глядя ей в глаза.

— Надеюсь. — Софи пожала плечами. — Хочешь посмотреть на мои модели? Правда, пока носим их только я и моя подруга Инес.

— Когда придешь в следующий раз, надень что-нибудь из своего.

— Обязательно покажу тебе всё, когда обзаведусь жильем.

— А скоро это будет?

— Посмотрим.

Она опять призывно улыбнулась, и Кристофер моментально возбудился. Поерзал в брюках-дудочках. Софи посмотрела вниз и засмеялась.

— Забавно. — Парень не мог отвести от нее глаз. — У меня ощущение, словно мы встречались раньше.

— На другой планете или в прошлой жизни? — подкинула Софи загадку в духе шестидесятых.

— Вообще-то я не верю в подобную чепуху, — рассмеялся британец. — Но мне действительно кажется, что мы знакомы всю жизнь.

Юноша возвращался домой обескураженным.

— Неужели я встретил свою половинку, прожив в Париже лишь неделю? Может ли человеку так повезти? — спросил он Клауса чуть позже.

— Единственную? — рассмеялся тот. — Имеешь в виду, единственную сексуальную девушку в классе? Да ладно тебе, Крис! Не будь таким наивным.


В следующее воскресенье Лоран Антуан позвал дочь в библиотеку.

Рядом с ним стояла жена, чье ледяное спокойствие казалось опасней, чем ярость.

— Софи, — тихо начала она, — сказать, что мы разочарованы… — Мать беспомощно развела руками. — Ребенок, которого мы вырастили с любовью и заботой, так поступил! И назад дороги нет. Отец звонил в «Дрюо». Аукцион был больше недели назад, колье увезли в Швейцарию. Как ты могла продать фамильную драгоценность?

— В этом доме, — застонала Софи, — что ни возьми — фамильная драгоценность.

Она оглядела тяжелые шторы и антиквариат вокруг.

— Словно живем в музее. Колье — подарок. А вы говорите, будто я его украла.

— Я подарил его, думая, — произнес отец, — что ты будешь дорожить им всю жизнь. И что плохого в реликвиях? Семья — это прекрасно. Ты понимаешь, как тебе повезло?

— Ты поступила бездумно и неблагодарно просто ради сиюминутного каприза, не думая о чувствах других… — проговорила мать. — Если ты так сильно хочешь уйти, мы не будем противиться. Софи получает то, что Софи хочет, n'est се pas?[23] Хочешь работать в мастерской «Шанель»? Что ж, прекрасно, я устрою это. Надеюсь, там ты будешь счастлива. Хочешь забыть семью?

Голубые глаза будто пронизывали Софи. Она чуть не заплакала.

— Я все равно никогда не ощущала себя ее частью! — выпалила девушка и вскочила на ноги.

— Мы в этом виноваты, — спросила мать, — или ты?

— Подожди! — крикнул отец вслед уходящей дочери. — Ты не ощущала этого, потому что это действительно так.

Софи замерла и взглянула на мужчину.

— Лоран! — Мадам Антуан схватила супруга за руку. — Пожалуйста, больше ни слова!

Он отпихнул кисть жены, не отрывая взгляда от девушки.

— Мы удочерили тебя! — не сдержался министр. — Делали все, что могли, но…

Он замолчал и в отчаянии потряс головой.

— Удочерили? — Софи услышала лишь это слово. Вдруг поняла: вот откуда ее бунтарство, иные взгляды на жизнь, вот почему она не понимает сестер.

— Мы обещали, что никогда ей не расскажем, — прошептала мадам Антуан, огорченно посмотрев на мужа.

— Видимо, пришло время ей узнать правду, — сказал он и повернулся к Софи. — Мы удочерили тебя в четыре года. Изабель и Франсина ничего не знают. И у меня нет желания говорить им, какого человека мы назвали любимой дочерью и сестрой девятнадцать лет назад.

Мадам Антуан подошла к дочке.

— Мы хотели дать тебе домашний очаг, любящую семью. Со временем ты поймешь, что поступила неверно. И, надеюсь, раскаешься.

— Это было мое колье. — Софи в отчаянии смотрела на родителей. — Вы подарили мне его. Я не сделала ничего плохого.

— Можешь идти, — отпустил ее Лоран Антуан.


Она захлопнула дверь и прислонилась к косяку — закружилась голова. Накинула дубленку и вышла из дома. Нужно побродить по городу, все обдумать. Maman и papa — не ее родители, а Изабель и Франсина — не сестры. Потом возникли другие вопросы. Кем были ее настоящие мама и папа? Умерли ли они? Наверняка да. Ведь никто не стал бы без причины бросать ребенка… Эти мысли причиняли боль.

Софи медленно дошла до Сен-Жермен-де-Пре, невидящими глазами поглядела на витрины. Посидела в кафе, безразлично наблюдая за прохожими.

Домой она пришла около восьми часов. Софи всегда поражало отличие переполненного молодежью бульвара Сен-Мишель от красивой тихой улочки в районе военной школы. Девушка оглядела четырехэтажный дом, покрытый блестящим темно-зеленым плющом. В окнах столовой горел свет, там готовились к обычному чопорному ужину с обычными чопорными друзьями родителей. Она не вынесет этого, только не сегодня.

Впервые в жизни она не смогла надеть маску равнодушия. Девушка тяжело вздохнула и пошла в дом. Теперь он стал для нее просто зданием. Пожалуй, возьмет на кухне яблоко и пойдет к себе в комнату.

Две недели спустя Софи уже оформила бумаги и купила небольшую мансарду на Клебер-авеню. Агент вручил девушке ключи. Она поднялась на последний этаж и зашла в новое жилище. Квартира показалась симпатичнее, чем во время первого осмотра: двухкомнатная, с видом на Париж. Что может быть лучше? Софи встала у окна, поглядела поверх крыш, чувствуя внутри вселенскую пустоту. Значит, это и есть взрослая жизнь? Получаешь то, что хочешь, но всегда остается «если». Девушка тяжело вздохнула.

В квартире была только самая необходимая мебель. Софи решила, что обойдет все блошиные рынки в поисках нужных вещиц, сделает квартиру уютнее, настоящим домом. Интересно, как в ее новую жизнь впишутся мужчины? Теперь обольстительница сможет не только флиртовать, но и приглашать к себе. Девушка встряхнула головой. Она внезапно потеряла к кавалерам всякий интерес. И ей уже стало одиноко. Может, завести собачку?

ГЛАВА 3

— Удочерили.

На следующее утро, в субботу, Софи опять сидела в кафе.

Удочерили.

Неважно, как часто она повторяла это слово, — смысл ускользал.

— Ну и как? — Ее раздумья прервали.

Инес склонилась над девушкой и поцеловала в щеку. Потом села и прикурила, не сводя с подруги больших глаз с накладными ресницами. Она была одета почти как Софи: облегающий свитер и джинсы, на плечи накинута джинсовая куртка.

— Сколько? — спросила Инес.

— Почти в десять раз больше, чем мы ожидали, — пожала плечами Софи.

Подстрекательница выпучила глаза.

— А что родители? Взбесились?

— Потрясены. — Софи многозначительно посмотрела на подругу. — Реликвии клана Антуан всегда остаются в семье. — Она насмешливо скопировала суровый тон отца.

— А ты чего ожидала? — Инес выпустила облачко дыма.

— Я купила квартиру, — поделилась Софи. — Представляешь, Лоран — не мой отец, а безупречная мадам Антуан — не моя мать.

— О чем это ты? — нахмурилась подруга.

— Инес, меня удочерили. Сестры на самом деле мне не сестры…

— Это он сказал? И ты поверила? Может, твой papa так сильно разозлился, что…

— Да, не сдержался и все рассказал.

— И как ты переживаешь это? Ты такая бледненькая, — заволновалась Инес.

— Еще не переварила новости. Хочу узнать, кто мои настоящие родители.

— Приемные наверняка в курсе.

— Мадам Антуан сказала, что нет.

— Ха! — воскликнула Инес. — Такие, как они, ни с то ни с сего не возьмут ребенка из приюта.

Официант принес Инес café crème.[24]

Она положила туда сахар и восхищенно посмотрела на подругу, качая головой.

— Ты продала колье за целое состояние, родители тебе не родители, и ты переехала в собственную квартиру. Что-нибудь еще? А с виду такая спокойная!

— Думаешь, я не волнуюсь? — Софи погасила сигарету. — Нет, я просто потрясена. Кстати, я записалась в вечернюю школу «Шамбр синдикаль». Встретила там очень симпатичного англичанина, собираюсь показать ему свою квартиру. А на следующей неделе иду на собеседование в «Шанель». Это просто формальность, меня обязательно возьмут.

— Не жизнь, а сказка. — Инес откинулась на стуле.

Софи недоуменно взглянула на нее.

— Я думала, так и будет, но… Ненавижу себя за то, что сделала. Чувствую отвращение к их словам. Если бы ты видела лицо отца, то поняла бы, как мне нелегко сейчас.

— Ох! — Инес потрясла головой и засмеялась. — Софи, мне так жаль тебя. Богатая бедняжка!


«Мужчины! — думала Саманта по нескольку раз в день. — Если б можно было прожить без них! Но это то же самое, что влачить жалкое существование без выпечки, лака для волос или хорошей химчистки». В Нью-Йорке она своего принца не встретила, может, найдет в Париже идеального месье?

В этом городе les hommes[25] были далеко не идеальными — по росту. Казалось, мир моды заполонили «карманные» французы.

Девушка подружилась с красавицей моделью из «Нина Риччи». Их представили, когда американка посетила высокопарного пресс-атташе этого дома. Он очень вежливо отклонил кандидатуру Саманты на должность ассистента.

— Одри тоже из Нью-Йорка, — сказал тогда Перси. Саманта оглядела манекенщицу: сильно подведенные глаза, густые ресницы, стройное тело под белым рабочим халатом.

Девушки спустились в кафе на улице Капуцинов, чтобы выпить кофе и поесть круассанов. Одри осталась в белом халате поверх нижнего белья. Умирая от зависти и восхищения, Саманта не могла наглядеться на темные шелковистые волосы модели, безупречный нос и полные губы. И она не была одинока в этом порыве.

— Не хочу встречаться с миниатюрными парнями, — пожаловалась Саманта, макая круассан в кофе. — Мой рост — два метра. Мечтаю о мужчине выше меня, с телом футболиста…

— Среди дизайнеров искать не советую, — пожала плечами Одри.

— Здесь так тяжело найти себе мужчину? — спросила Саманта.

— Я не пытаюсь никого искать, — ответила модель. — Я помолвлена (правда, неофициально) еще со школы. Мой жених — стоматолог.

— Повезло тебе… — вздохнула Саманта.

— Пожалуй, тебе нужен гей visagiste, — предложила Одри.

— Что такое visagiste?

— Visage — это лицо. Visagiste переделывает лицо, — объяснила модель. — В смысле улучшает.

— А почему обязательно гей?

— Просто таких большинство, — нахмурилась Одри. — Жан-Жак Батист — лучший по части смены образа. Занимается jolie-laide. Заходишь laide — выходишь jolie.

— Значит, я jolie-laide? — застонала Саманта. — В смысле это диагноз?

Одри с энтузиазмом закивала.

— Дорогуша, в Париже это замечательно.

— А что не так с моим лицом? — прошептала Саманта.

— Visagiste подчеркнет достоинства. Хочешь, спрошу Жан-Жака, сможет ли он уделить тебе время?

Саманта радостно кивнула.

Расставаясь с Одри, девушка попросила ее продолжать общение. Такой красавице сложно было не поверить. Изможденная визитами, Саманта пошла к метро. Друзья друзей, на помощь которых она надеялась, оказались не такими уж полезными. Энергия и обаяние помогли американке познакомиться с новыми людьми. Она побывала на нескольких дискотеках, дала телефон парочке мужчин. Никто не позвонил. Девушка начала понемногу унывать.

Может, visagiste решит ее проблемы?


Первый день в «Шанель» Моник провела в мастерской мадам Мишель. Печальная миниатюрная дама с усиками постоянно истерично всхлипывала. Она представила новую швею другим девушкам и указала на деревянный табурет в конце рабочего стола.

Моник растерялась, оглядев скромную комнату с видом на унылый двор, чистую и комфортную. За двумя длинными столами на твердых деревянных табуретках сидели пятнадцать работниц.

— Она тут не самая лучшая, — сказали девушки, когда мадам Мишель позвали в салон на примерку. — Но если будешь стараться, повысят.

— А кто лучший? — спросила Моник, затаив дыхание.

— Месье Гай, главный портной, — хором ответили коллеги.

Скромница кивнула. Ей дали первое задание: сделать шелковую подкладку для пиджака. Не слишком интересно. «Но это не просто старая подкладка, — напомнила себе девушка, — а подкладка для пиджака от Шанель». Может, если она справится лучше всех, перейдет в мастерскую месье Гая. Моник начала шить.

Ближе к полудню золотой луч медленно проник сквозь пыльное окно и лег наискось на рабочем столе.

Девушка каждое утро с благодарностью встречала солнце, словно нового друга или ангела моды, следящего за ней. Она отдавала работе всю себя. Вскоре это заметили. Моник продвинулась дальше по столу — перешла к шитью пиджаков — и довольно быстро стала лучшей в мастерской.


Visagiste Жан-Жак оказался очень серьезным и действительно крошечным, а черная кожаная одежда это еще и подчеркивала. «Такой маленький, что мог бы свисать с зеркала заднего вида», — посетила Саманту ироничная мысль. Девушка в «полной экипировке» от Шанель светилась уверенностью. На первую встречу в студии Жан-Жака на Сен-Жермен-де-Пре она надела кремовый костюм из твида букле, а густые волосы перевязала шарфом. Studio de maquillage[26] — небольшая квартира на улице Бак. Длинный туалетный столик освещен лампами. Мастер внимательно изучил Саманту, заставил ее перечислить все недостатки, надуманные и правдивые. Договорив, девушка расплакалась.

— Я будто голая, — всхлипнула она.

— А что плохого в наготе? — спокойно прошептал Жан-Жак, протягивая бумажные салфетки. — На кого ты хочешь быть похожа?

— Джеки Кеннеди? — неуверенно произнесла Саманта. — Верушка?

— Хм… — Нахмурившись, Жан-Жак потянулся к коробке с косметикой. — Лично я вижу еврейскую версию Софи Лорен.

Он пристально оглядел лицо девушки, как художник — чистый холст. А потом начал аккуратно изменять надуманные недостатки, которые Саманта всю жизнь пыталась скрыть.

«Лучше психоаналитика, — подумала она. — Доктора не делают макияж».

— Я не скрываю, а подчеркиваю, — объяснил Жан-Жак. — Эффектной даме ни к чему стыдиться себя.

— Эффектной? — громко шмыгнула носом «пациентка».

Visagiste словно создавал картину. Он будто знал, как решить все проблемы. Полные губы? Обведем по контуру коричневым карандашом и закрасим алой помадой. Непослушные волосы? «Не завязывай в хвост, пряча, а создай объем. Преврати в достоинство».

Маленький месье сделал из ее волос гриву. Даже начесал.

— Я огромного роста, — застонала Саманта.

— Не надо этого стыдиться! Перестань сутулиться. Выбирай обувь на высокой платформе.

— Платформа не подходит к одежде «Шанель»! У них во всех коллекциях двухцветные босоножки.

Жан-Жак долго работал над образом Саманты, но своего добился.

Девушка хмуро посмотрелась в зеркало.

— Ба! — удивленно воскликнула она. — Я не похожа на Джеки Кеннеди или Софи Лорен!

— Верно, — самодовольно усмехнулся Жан-Жак. — Больше напоминаешь неправдоподобно белокожую версию Жозефины Бейкер.

— И как теперь поддерживать образ?

— Увидим в субботу, — ответил Жан-Жак. — Выведу своего Франкенштейна моды в город.


«Очередной вечер, очередной пиджак. Я живу лишь работой», — подумала Шанель. Но жизнь — это не только вшивание рукава в пройму. Правда, ей казалось скучным все, кроме этого. Волшебная сила таланта покинула ее руки: шила мадемуазель хуже, чем раньше. Та девушка из Анжера (как ее зовут?) доказала суровую правду жизни: Коко уже не повторит маленькие безупречные стежки, иголка в ее руках уже не будет подобна волшебной палочке. Девушка напомнила Габриель ее саму в молодости.

Через некоторое время Шанель прошла по коридору отеля «Риц» в свой номер. Горничная Жанна открыла дверь, помогла мадемуазель раздеться и подготовиться ко сну. Старая дама безропотно поднимала руки и поворачивалась. Яркую, захватывающую жизнь, которую Коко старалась не вспоминать слишком часто, казалось, прожил кто-то другой. На выходных Габриель устраивала блистательные вечеринки в своем великолепном доме в Кот-д'Азур. Приходили Пикассо, Стравинский, Дягилев (не просто люди, гении!), обсуждали искусство. Неужели это была она? «Да, я», — хмуро подумала старушка и уставилась в белый потолок. Тогда все было новым и интересным: широкие брюки, нити жемчуга поверх матроски, даже еда в буфетах. Обыденная элегантность. У Шанель осталось множество фотографий того времени, но она не могла без боли в сердце смотреть на уже почивших любимых людей, вспоминать мебель, которая теперь хранится в Швейцарии, и — самое страшное — видеть себя счастливой и полной жизни.

Друзья. Люди, бывшие рядом с ней почти всегда. А что осталось? Редкие вежливые визиты из чувства долга? Когда ее навещали старые приятели, Габриель болтала без умолку. Это их отпугивало.

Молодые приходили, когда нуждались в помощи. Подтянутые американки, дочери клиенток — идеальные для ее одежды — носили джинсы и футболки. Или хуже: джинсы, футболку — и пиджак «Шанель». Их чистая загорелая кожа, гибкие фигуры и белые зубы доставляли мадемуазель эстетическое удовольствие с оттенком горечи — напоминая, какая она старуха.

Чаще всего Шанель виделась с официантами из «Рица», которые обслуживали ее дважды в день, подавая одни и те же блюда. Вряд ли раньше она бы подумала, что в конце жизни будет повинна в смертном грехе уныния. Шанель в депрессии? Неужели это возможно? Нужны новые друзья, молодые, влюбленные мечтатели, у которых все впереди. Она познакомит их друг с другом. Кто-то даже поженится. Поможет им преуспеть — если заслуживают. Будет играть с живыми куклами, менять их жизни. Но где найти таких друзей?


В следующую субботу Жан-Жак затолкал свое творение в автобус. Саманта на один день отказалась от «Шанель», позволив нарядить себя в кафтан до середины икры, с вышивкой, джинсы и сапоги — чтобы смешаться с хиппи.

— Париж — это два города, — заговорил визажист.

— Да? — Девушка огляделась. — А где второй?

— Скоро будем там. Расскажу тебе кое-что.

Саманта была в восторге от компании мужчины, пусть крошечного и затянутого в кожаную одежду. Даже возвышаясь над Жан-Жаком, она счастливо улыбалась.

Месье заплатил за проезд своим carnet,[27] они встали на задней наружной платформе автобуса, взялись за поручни и со свистом промчались через мост Пон-Нёф.

— Парижанин никогда не скажет: «Давай пересечем Сену», — поведал маленький месье. — Мы говорим: «Давай навестим Левый берег». Le Rive Gauche[28] — это место, где «происходит все», как говорите вы, американцы. Все причудливые нововведения — отсюда. Это как Виллидж[29] в Нью-Йорке или Челси в Лондоне. Колыбель творчества!

Когда автобус переехал на другой берег, они спрыгнули.

— Чувствуешь разницу? — Жан-Жак махнул рукой в сторону зеленых улиц.

— Ага! — Саманта огляделась. — Особая интимная атмосфера.

— Левый берег — и в политике левый, — рассказывал месье, пока они шли по улице. — Буржуазия живет на Правом. Молодые искатели приключений перебираются сюда.

Они дошли до бульвара Сен-Жермен.

— Кажется, местные лучше понимают сами себя. Тут все и впрямь по-другому! — Американка восторженно оглядывалась.

Визажист указал на витрину магазина.

— Здесь продают дешевую молодежную одежду. Рядом обитают студенты. Бульмиш (бульвар Сен-Мишель) ведет к Сорбонне. Тут всегда полно студиозусов.

Девушка глазела по сторонам, впитывая сведения, как губка. Книжные и музыкальные лавки — по соседству с магазинами одежды. Люди выглядят моложе, похожи на хиппи.

Саманта и Жан-Жак заходили в роскошные бутики на бульваре Сен-Жермен, площадях Одеон и Сен-Сюльпис, где можно было найти необычную одежду для модных и смелых.

— Может, увидим Сартра или де Бовуар, которые болтают о философии и курят как паровозы! — сказал маленький месье, ведя девушку в кафе «Флёр».

— Я не интеллектуалка, — предупредила Саманта.

— Знаю, — понимающе кивнул месье, — но эти два кафе… — он указал на «Два маго» через улицу, — оккупировали деятели моды. Так что они теперь модные интеллектуалы!

Жан-Жак заказал «les Welsh rarebits», фирменное блюдо «Флёр» — изумительный плавленый сыр, перемешанный с горчицей и вином. Его намазывали на хлеб, а затем обжаривали. Саманта выпила две чашки café créme. Это кафе станет ее любимым!

Девушка записала в блокноте: «Café de Flore на углу бул. Сен-Жермен и рю Сен-Бенуа». Жан-Жак выглядел очень довольным.

На Монпарнасе, куда они добрались в l'heure du thè,[30] мужчина показал Саманте похожее на пещеру кафе «Купель». Рядом жило множество художников, и бедным мастерам кисти иногда разрешали отрабатывать счета, рисуя цветные фрески на стенах и колоннах.

— Обожаю Rive Gauche! — восторженно воскликнула Саманта. — И теперь буду часто ходить сюда!

Она влюбилась в очаровательные кварталы: магазинчики дамских шляпок, boulangeries и лавки редких книг, теснящиеся вокруг нескольких деревьев, фонарных столбов и крошечного фонтана в центре.

— Словно карикатура Парижа! — воскликнула девушка, озираясь.


Они ходили на вечеринки, и Саманта играла роль живой визитной карточки Жан-Жака. Того пропускали без очереди даже в самый модный клуб «Режин». Иногда они танцевали, правда не касаясь друг друга: он — где-то на уровне ее талии, она извивалась напротив. Девушка откидывалась назад и раскачивалась, блаженно улыбаясь.

Другие jolie-laide умоляли месье уделить им время.

— Мы сблизились, — призналась Саманта Одри за обедом в аптеке-закусочной на Елисейских Полях. — Как психоаналитик и пациент.

Модель скептически изогнула идеальные брови.

— Звоню ему каждый вечер, рассказываю, как прошел день. Жан-Жак — словно мой дневник. Кажется, я чуточку влюблена. Еще эта его обтягивающая одежда из черной кожи! А как он смотрит на меня! Это так заводит!

Манекенщица сложила бантиком безупречные губы.

— Он разглядывает тебя как visagiste, а не как мужчина.

— Но если я поступлюсь принципом «никаких мужчин ниже метра семидесяти», то и он может сделать поправку в графе «никаких женщин».

— Знаешь что, Сэм? — Одри нахмурилась. — Ты глубоко заблуждаешься.

Однажды вечером, после трех порций «Кир рояль»[31] в «Куполь», Саманта решилась сделать первый шаг: дотронулась до обтянутых черной кожей ягодиц Жан-Жака, пока он поправлял ей макияж. Мужчина очень деликатно убрал ее руку, давая понять, что лучше модели сидеть неподвижно, когда мастер приклеивает накладные ресницы и разрисовывает свое «полотно».

Саманта выплеснула коктейль ему в лицо и ушла.

Они неделю не разговаривали: дружба проходила испытание на прочность. В конце концов девушка так соскучилась по Жан-Жаку, что решила помириться. Пусть не будет жаркого секса, но Саманта не протянет в Париже без их ночных откровений по телефону.

Позвонила, упросила его встретиться вечером в субботу во «Флёр».

Одетый в свой фирменный костюм из черной кожи, в темных очках, Жан-Жак опоздал на десять минут. Саманта терпеливо ждала. Очевидно, это prix[32] за то, что она осмелилась прикоснуться к заду своего visagiste. Хмурый месье сел на скамью напротив девушки. Она выбрала лучший на террасе столик: возле входа, спиной к стеклянным витринам.

— Может, маленькая размолвка только укрепила дружбу? — жалобно проговорила американка.

Она нарядилась в великолепный синий трикотажный костюм от Сони Рикель и туфли на высоком каблуке. Жан-Жак долго молчал, затем повернулся и поднял очки на волосы.

— Ты — одно из лучших моих творений.

Девушка снова почувствовала себя Франкенштейном.

— Но никакого секса не будет, — резко добавил мужчина. — Я прикасаюсь к женщине только для того, чтобы сделать макияж.

— Поняла, — серьезно кивнула она. — Значит… будешь моим другом-геем? Такой нужен каждой девушке.

Саманта наклонилась и чмокнула его в щеку.

— Сестринский поцелуй!

Жан-Жак кивнул.

— Обожаютебя! — По ее щеке скатилась слеза. — Мне так не хватало наших ночных разговоров!

Он настороженно посмотрел на девушку и признался с улыбкой:

— Мне они тоже нравились.

— Отлично, а теперь расскажи про секс, — попросила она. — Где в Париже его можно заполучить?

— Есть два типа людей, — прищурился месье. — Первые всю ночь напролет крутятся в барах или на дискотеках, робко поглядывая на возможных партнеров, а вторые подходят и спрашивают: «Эй, малыш, займемся сексом?»

— Не шутишь? — изумленно выдохнула Саманта.

— Девятнадцать из двадцати сразу же убегут, а последний согласится. Так вот!

— Впечатляет… — кивнула девушка, оглядывая Жан-Жака и гадая, снимает ли он когда-нибудь эту блестящую черную кожу.

Занимается ли он вообще сексом? Трудно представить…

— Эй, займемся сексом? — попробовала американка. — Правильно говорю?

Деятель моды пожал плечами.

— Вот французы все время пожимают плечами, — сказала она, тряхнув головой, — а в Нью-Йорке говорят: «Ничего особенного».

Они снова стали друзьями. В глубине души Жан-Жак признался себе, что никогда не встречал подобных Саманте. Он с нетерпением ждал ее рассказа о применении новой техники соблазнения.


Кристофер наблюдал, как Камилла Деланж составляет безвкусную весеннюю коллекцию. Обычная палитра — бежевый, коричневый и серый. «Молодежные» зарисовки, которые он с надеждой предложил, вежливо отклонили. В платьях и костюмах не было ничегошеньки нового.

— «Великие хиты Камиллы», — скорбно поведал он Клаусу, уплетая дома омлет. — Просто не верится, что мода может быть такой скучной!

— Так встряхни старушенцию! — фыркнул сосед.

— Как? Мы будто на разных планетах.

ГЛАВА 4

Три недели — и никакой работы. Саманта решила воспользоваться козырем: отцом! Богатый, властный, дерзкий венгр иммигрировал в Лос-Анджелес в сороковых годах и сколотил состояние на пошиве спортивной одежды — наводнил ею рынок Калифорнии, когда индустрия моды в стране только начинала развиваться.

Шандор Липштадт основал несколько фирм по производству одежды и стал владельцем парфюмерной линии «Деланж» в Америке. Грамотная рекламная кампания — особенно подарочные наборы ко Дню матери — приносила по несколько миллионов долларов в год. А теперь он выведет дочь на «модную сцену». Скоро должны были перезаключать контракт, и Саманта попросила его предложить семье Деланж найти ей работу в парижском доме. Добровольно-принудительно.

Вот так в небольшом доме мод «Деланж» появился первый рекламный агент. Директора приняли условие со скрипом, как расплату за многомиллионные продажи в Америке.

Для Саманты быстро нашли кабинет (переделали кладовую) и ввели новую должность: directrice по созданию образа и продвижению товара. Фальшивое название для фальшивой работы, если бы не стремления и творческие способности новенькой.

В первый трудовой день Саманта созвала совещание. Оделась в «Шанель» с ног до головы. «Может, зря», — подумала девушка через некоторое время. В директорате оказались в основном высокомерные дочери, племянницы и кузины Камиллы Деланж. Стройные, светловолосые, роскошные парижанки — не то что она…

Желая произвести неизгладимое впечатление, Саманта лучезарно улыбнулась в ответ на злобные взгляды. У нее слегка кружилась голова: девушка приняла сильный транквилизатор, купленный еще в Нью-Йорке.

— Bonjour, — заговорила она. Но продолжить не успела.

— Вы американка! — обвиняюще выкрикнула самая злобная директриса.

— И что?

— С чего вы взяли, что можете рассуждать о моде?

— Не о моде, а о продажах, — с вызовом поправила Саманта. — Вы же хотите, чтобы дом приносил доход?

Девушка всегда «от нервов» становилась дерзкой.

Женщины обменялись взглядами. Саманта почувствовала себя ужасно, как в Беверли-Хиллз, когда не выдержала «испытания на модность».

Парижанки разглядывали новую directrice. Все как одна скорчили презрительную гримасу, когда Саманта подняла огромный плакат с довольно лаконичным списком:

1) СЕКС.

2) СЕКС!

3) СЕКС!!!

Зрители молча смотрели на нее.

— И к чему весь этот секс? — с неприкрытым пренебрежением спросила наконец Шанталь Деланж, самая молодая племянница — лет тридцати пяти. — Для французов это plaisir,[33] а не торговля.

— Секс помогает продавать одежду… — терпеливо разъяснила американка. — И духи. И косметику. И темные очки. И обувь. И сумки. И…

Дамы смотрели на нее в упор.

— Уловили суть? — улыбнулась девушка.

— Откуда вам это известно? — спросила другая из семьи Деланж. — И почему вы так уверены?

— Я с этим знанием родилась, — искренне заверила ее Саманта.

— И как нам применить весь этот секс?

— В рекламе, — провозгласила девушка и объяснила, как придать живости закоснелому образу «Деланж».


— Мой кабинет, — чуть позже фыркнула она, говоря с отцом по телефону в уличной будке, — меньше, чем наш шкаф для обуви в Нью-Йорке. А первое рабочее утро жутко меня перепугало.

— Они сами тебя боятся, милая, — ответил он. — Ты же дочь Шандора Липштадта!

— Папочка, эти тощие француженки так злобно на меня пялились, — прошептала Саманта, — словно им подсунули под нос перезревший камамбер. Я оделась в «Шанель», но впечатления не произвела.

Девушка рассмеялась.

— И чем же они лучше тебя? — фыркнул Шандор.

— Думаю, французы ненавидят американцев, папочка… — тихо проговорила Саманта.

— Неужели? И при этом обожают наши доллары?

— Я заработаю для них кучу денег. Так, пап, пора. Умираю с голода, да и сантимы на исходе. Позвоню завтра. Люблю тебя.

На следующий день она, как королева, приняла у себя одного за другим всех важных сотрудников дома.

— «Деланж» звучит так аппетитно, — говорила Саманта. — Словно восхитительный малиновый сорбет. Нужно пробудить в девушках желание. Новая роскошная рекламная кампания поможет продать уйму флаконов.

Саманту не просили менять рекламную стратегию, но девушка казалась столь уверенной в себе, что ее энтузиазм заразил остальных. Персонал «Деланж» внезапно понял, что у дома есть не только прошлое, но и будущее. Американка решила выжать из имени и репутации Камиллы Деланж все до капли или даже больше.

Как-то утром Шанталь остановила девушку на выходе из ее кабинета.

— У меня вопрос: нашей сотруднице обязательно носить «Шанель»?

— Но… это все, что у меня есть! — простонала Саманта.

— В интересах дома хочу предложить наши модели по себестоимости, — отчеканила директриса.

Американка нехотя позволила подогнать по фигуре наименее безвкусный, на ее взгляд, костюм из последней коллекции.


В конце ноября мастерская мадам Мишель приостановила работу над частными заказами, чтобы подготовить коллекцию «Весна'68». Показ был запланирован на январь.

Поговаривали, что мадемуазель стала просто невыносима: эскизов не делала, драпировала ткань и кроила сразу на моделях. Закройщик уносил пиджак или юбку, подколотые булавками, и возвращал на следующий день. Мерили снова и снова, пока Шанель не оставалась довольной. Вот только Коко все время что-то не устраивало.

Как-то днем мадам Мишель в слезах вернулась в мастерскую после примерки, держа в руках порванный пиджак. Положила на рабочий стол, словно едва не утонувшего ребенка. Глава дома искалечила вещь: яростные разрезы, разметка мелом, распоротые швы. Как это восстановить?

Ходили слухи, что мадемуазель, мельком оглядев изделие на первой примерке, сразу же уничтожала его. Страдая от артрита суставов пальцев, она якобы отыгрывалась на швеях, заставляя переделывать пиджак или вшивать рукав в пройму. Девушки вздыхали, приговаривая: «Это расплата за работу chez[34] Шанель».

Мадам Мишель горестно всхлипывала целыми днями. Ненадолго успокоившись, капала «Шанель № 5» на носовой платок и протирала лицо. «Не от этого ли у нее растут усики?» — подумала Моник.

Коллекцию подготовили в срок, но никто из работников мастерской не присутствовал ни на репетиции, ни на показе. На следующий сезон Моник доверили шить костюмы. Клиентки говорили vendeuses,[35] что никогда не видели подобного мастерства. Эти слова дошли до мадам Антуан — и в итоге до мадемуазель Шанель.


Постепенно Саманта познакомилась со всеми работниками «Деланж». Но только с Кристофером нашла общий язык.

— Наверное, потому, что мы оба говорим по-английски, — предположила она. — В смысле общаться по-французски забавно: меня не волнует, что именно я говорю. Но по-настоящему можно поболтать только по-английски.

В воскресенье американка позвала «британского ангела» на антикварный рынок «Марш О'Пус». Они доехали до Порт де Клинанкур на метро и, протолкавшись через толпу, нашли подлинно французское скромное кафе, где играло трио пожилых месье.

— Музыка будто из старого фильма, — подивилась Саманта.

Звучал аккордеон. В тот день девушка надела самый демократичный кафтан из своего гардероба. Теперь сняла его и повесила на стул, демонстрируя обтягивающий алый свитер, связанный «резинкой», и брюки в тон. Заказала себе коктейль «Кир».

— Кристофер, почему они ненавидят меня? — застонала американка.

— Они терпеть не могут всех нефранцузов, — напомнил юноша. — Надо приспосабливаться.

— Тебя обожают, — надулась девушка. — Они просто без ума от le style Anglais.[36] Le the, le Shetland, le cashmere, le Tartan[37] и так далее. А на меня все время косо смотрят.

Она отпила коктейль и нахмурилась.

— Но я выведу дом на новый уровень. Видел фильм «Дневная красавица»? Катрин Денев играет богатую даму, которая днем работает проституткой. Замечательно все-таки найти занятие по душе.

Они заказали то же, что и остальные посетители, — steak frites,[38] и сосредоточились на еде, как только ее принесли. Саманта попросила кетчупа. Официант удивился.

— Американцы могут вытворять в Париже все, что угодно: французы считают нас сумасшедшими, — проговорила она, поливая кетчупом картофель. — Меня как-то раз выставили из кафе за то, что я заказала горячий шоколад и сэндвич с тунцом.

Кристофер зачарованно глядел на Саманту: неуклюжая, с резкими чертами лица, почти два метра ростом, в обуви на платформе, с высокими скулами и полными губами.

— Ты необыкновенная. Я таких не встречал.

Американка пожала плечами.

— Что, никогда не общался с ЕАП?

— С кем?

— Евро-американскими принцессами.[39]

Она написала в воздухе заглавные буквы.

— ЕАП, понятно? А еще я с «двух берегов»! Мы с папой жили и в Беверли-Хиллз, и в Нью-Йорке!

— У тебя есть предки с Востока? — нахмурился Кристофер.

— Нет, я просто jolie-laide.

Когда тарелки унесли, Саманта смущенно посмотрела на десерты в меню.

— Неужели обязательно все писать по-французски? — всхлипнула она.

— Вообще-то это государственный язык.

Девушка обиженно зыркнула на британца.

— Да уж, но от этого не легче.

Выбрала пирожное.

— Приятели должны все друг другу рассказывать. Правильно? Ты, конечно же, гей?

— Вообще-то нет.

— А я думала, что в мире моды все мужчины такие… — Ее колено тут же протиснулось между его ног.

— У меня есть девушка, — быстро соврал парень.

— Да? — Дамочка состроила рожицу, убрала ножку и тут же просияла: — А брат у тебя есть?


Моник проработала в «Шанель» четыре месяца. Однажды за ней в мастерскую зашла помощница мадемуазель. Из этого ателье глава дома разговаривала лично только с мадам Мишель.

Скромница из Анжера, краснея, поднялась с табурета и последовала за провожатой. Девушки восхищенно посмотрели им вслед.

Крошечный номер Шанель в отеле «Риц» слыл на удивление спартанским, но у мадемуазель была роскошная гостиная на последнем этаже дома мод — для отдыха, чтения и приема гостей.

Мягкую софу медового цвета охраняли статуи арапов в полный рост. Изысканные китайские лаковые ширмы прекрасно заменяли картины. Полки с книгами в кожаных переплетах заполняли одну из стен от пола до потолка. Обиталище умной, любящей роскошь дамы.

Мадемуазель сидела на краю дивана, склонившись над костюмом, который Моник недавно сшила для очень важной клиентки — невероятно богатой вдовы по имени мадам д'Обинье. Леди заказывала по шесть нарядов каждый сезон.

— Я знала, что это ты. — Мадемуазель подняла глаза. — Девушка из Анжера, которая подкараулила меня на улице. Найти бы пятьдесят таких — удалилась бы на покой, — вздохнула Габриель. — Напомни свое имя… Моник? Что ж, я умею распознать талант. Тебя переведут в нашу лучшую мастерскую.

Девушка даже не сразу поняла… Повышение зарплаты и работа с лучшим портным дома! Юная швея много слышала о нем, но ни разу не встречалась лично.

— У Гая всегда длинная очередь, — проговорила Коко. — Только самые ценные клиентки заказывают костюмы или пальто в его мастерской. Работать там — одно удовольствие.

— Спасибо, мадемуазель. — На глаза Моник навернулись слезы.

— Пожалуйста, не надо снова плакать! Я хочу, чтобы ты была счастлива в моем доме.

Когда беседа закончилась, девушка, словно в тумане, спустилась по знаменитой зеркальной лестнице, не осмеливаясь взглянуть на отражения. Сколько тут сделано фотографий! Серебристые зеркала, прикрепленные под разными углами, будто по волшебству делали женщин красивее, чем они есть.

Но спуск по этой лестнице требовал мастерства: Моник завидовала моделям, которые сходили по ней плавно и изящно. Во время показа только очень важные особы допускались к зеркальной лестнице. С этого места сама мадемуазель наблюдала за действом, решая по реакции зрителей, появляться ли на поклон. Моник мельком взглянула на многогранное отражение, подчеркивающее, как далеко ей до модели: слишком круглое лицо, слишком большие наивные глаза, полноватая фигура — изяществом и не пахнет.

Пусть она и не шикарная дама, но обязана стать première main[40] лучшего мастера «Шанель». Интересно, каково это — работать на месье Гая? Моник слышала, он любит женщин. Понравится ли ему новенькая?


В «Деланж» Саманту зауважали, пусть и неохотно. После Рождества она, повоевав с директоратом, внедрила новую сексуальную рекламу. В конце концов они заразились энтузиазмом девушки. Сменили рекламное агентство — и продажи парфюмерной линии пошли в гору.

— Кажется, в меня поверили, — как-то во время перерыва сказала она Кристоферу за чашечкой кофе в кафе на первом этаже. — Я в корне изменила образ дома. Парижанки хотят видеть, как загорелые мускулистые парни улыбаются им с плакатов, зажав между ног духи «Деланж»!

Реклама со словами «А-а-ах, Деланж…», творение Саманты, красовалась не только на улицах, но и на страницах «Элле», на оборотной стороне французского «Вог» и во всех газетах.

Продажи росли, и девушку перевели в кабинет попросторнее. Карьера сдвинулась с мертвой точки, пришло время взяться за следующую проблему: за мужчин.


Софи пропустила несколько занятий по рисованию. Когда девушка вновь появилась в школе, Кристофер выследил ее и сел рядом.

— По-прежнему моделируешь? — спросил он.

Однокурсница подарила британцу ослепительную улыбку.

— Да, и еще шью. Теперь у меня есть жилье.

— И где?

— В центре, рядом с площадью Этуаль. — Софи посмотрела на юношу. — Хочешь взглянуть на мою одежду в субботу, около полудня? И пообедаем вместе.

Кристофер был вне себя от радости.


Когда в мастерскую забегала безупречно накрашенная манекенщица в белом халатике посплетничать с мадам Мишель, комната наполнялась волшебством.

Хотя между богатыми клиентками и бедными швеями раскинулась классовая пропасть, Моник не смущал роскошный салон. Глава ателье все чаще поручала ей относить вещи на примерку и забирать после.

Пройдя по служебной лестнице, девушка с трепетом открывала зеркальную с обратной стороны дверь на второй этаж — и переступала с потертых половиц на толстый серый ковер салона. Длинные серые бархатные шторы приглушали шум улицы, а в воздухе витал пьянящий аромат «Шанель № 5».

Она торопливо шла к примерочной и передавала пиджак vendeuse. И — назад через зеркальную дверь, в скромные мастерские. «Словно за кулисы, — подумала Моник, — с ярко освещенной театральной сцены».

Простым швеям платили жалкие гроши, но множество необразованных девушек с радостью брались за такую работу. В письмах к сестре и матери Моник представляла все как величайшую награду судьбы: престижное место, хорошая зарплата, возможность отточить мастерство, огромные перспективы.

Утром девушка первой приходила в ателье. Ежедневная изнурительная работа в тишине заставляла думать, что она непонятно на что растрачивает жизнь.

Излюбленным местом Моник стала manutention, кладовая, похожая на пещеру Аладдина, заполненная толстыми рулонами чарующего твида и шерсти. Роскошный шифон (в основном черный, для «маленьких черных платьев»), свертки лент, тесьмы и отделки, перья, вставки с вышивкой, бижутерия… все терпеливо ждало превращения в костюмы и платья «Шанель». Молодая швея с любопытством дотрагивалась до них, мечтая остаться здесь в одиночестве и пофантазировать с тканью. Но ответственная за склад строгая Эльвира с высокой прической в стиле сороковых годов ревностно охраняла сокровища, выдавая мастерским строго отмеренные куски.


Утром в субботу Кристофер задержался в душе необычайно долго. На всякий случай. Клаус наблюдал, как сосед уминал плотный завтрак.

— У кого-то знойное свидание? — засмеялся любопытный бородач.

Британец подмигнул другу и вышел из квартиры. На улице было солнечно, но свежо. Юноша решил пройтись пешком до Клебер-авеню — далековато, зато есть время немного успокоиться.

На Елисейских Полях он купил букетик. Завернутые в бумагу цветы походили на пестрый шар. «Как здорово все-таки идти по Парижу на свидание с красивой девушкой и, может быть, заняться с ней любовью!» — подумал Кристофер и, окрыленный мечтами, зашагал по широкому проспекту. Остановился у «Ле Драгстор» полистать американские журналы и с завистью поглазеть на модные темные очки. Молодые парижанки любили это место. Юноша встретился взглядом с парочкой симпатичных дамочек, но вовремя вспомнил о рандеву с настоящей красавицей.

Он подошел к дому Софи без пяти двенадцать. Явиться раньше времени — дурной тон, поэтому пришлось дважды обойти многоэтажку. В три минуты первого «британский ангел» позвонил в старый фарфоровый колокольчик. Тяжелая дверь отворилась. Он вошел в лифт и поехал на последний этаж.

Софи, в небрежно накинутом на розовое тело белом халате, «отворила врата рая». Откровенный домашний наряд с каждым ее движением обнажал восхитительное тело.

— Bonjour, — восхищенно произнес Кристофер.

Девушка сделала макияж ярче, чем для школы. Сегодня она показалась юноше утонченнее и увереннее. Британец смутился и уронил букет, пытаясь его подарить.

— Спасибо. Хочешь что-нибудь выпить? — предложила Софи.

— Нет, спасибо. Только что пил кофе.

В небольшой коридор вбежал песик, лая и подпрыгивая.

— Он ужасно ревнивый, — предупредила хозяйка. Вскоре Кристофер подружился с собакой.

— Хоть кому-то я понравился, — робко проговорил юноша.

— Не скромничай, — улыбнулась Софи. — Все девушки на курсах без ума от тебя.

— Правда? — засмеялся Кристофер. — Что-то я не заметил.

— Женщины не любят выдавать мужчинам свои истинные мысли… — со знанием дела проговорила девушка и указала на халат. — Я так оделась для нашего домашнего показа.

— Ах да, — кивнул он, краснея.

В ее салоне стулья были покрыты бело-голубой клетчатой тканью, на окнах — длинный белый тюль, на столе — кружевная скатерть цвета снега… словно декорации для романтической пьесы. Кристофер почувствовал себя актером, не знающим ни строчки из роли. На полу стопками лежали книги и модные журналы. На белом серванте на подставке красовалась соломенная шляпа с разноцветными лентами. Интерьер говорил о том, что хозяйка здесь недавно. И серо-золотистое небо Парижа за окном…

— Стесняешься? — прошептала Софи ему на ухо.

Кристофер попытался сглотнуть, но во рту пересохло.

Прочистил горло.

— Если можно, я бы чего-нибудь выпил. Воды, например. Наверное, для обеда рановато?

— Ага, — захихикала девушка. — А что ты обычно ешь на обед?

— Мм, даже не знаю. Фасоль на тосте?

— Звучит так по-английски! А теперь, Кристофер… — проворковала француженка. — Давай поиграем. Ведь и мужчины, и женщины любят фантазировать…

Она стояла близко, их тела почти соприкасались.

— Но мы, женщины, предпочитаем скрываться… и делимся с вами этими тайнами только в постели. Какие фантазии будоражат твой разум?

— Ну… сложно сказать. — Юноша внезапно охрип. Он сам себе удивлялся: чем ближе к сексу, тем сильнее шалили нервы.

— Может, что-то из мира моды? — спросила Софи. — Работа дизайнера чувственна, позволяет прикасаться к женским телам здесь… и здесь…

Девушка скользнула рукой под свой халат. Кристофер наблюдал за ней.

— Прикасаться к их груди, трогать между ног… — Софи взяла его за руку. — Вообрази! Я стою в тесной cabine, широко расставив ноги, а ты ощупываешь меня.

Она подарила британцу победоносный взгляд. Кристофер возбудился сильно и быстро, как никогда в жизни.

— И наслаждаешься процессом, — прошептала девушка, кладя его ладони себе на талию.

Одно движение — и халат распахнулся.

— Может, снимем мерки? — Она потерлась о парня, как кошка, и указала в сторону спальни. — Следуйте в cabines, месье Кристоф. Поможете снять мерки для нового платья?

Софи удалилась, оставив дверь приоткрытой. Кристофер взглянул сквозь щелку: движение тени на белой стене, шорох занавесок. Обычно он куда увереннее, даже дерзок, но не сегодня. Эту фею не сравнить с провинциалками из школы искусств, с которыми у него бывал быстрый секс в гардеробной. Они куда проще относились к любовным утехам. А изящная, прекрасная парижанка могла поднять Кристофера на новые эротические высоты.

Юноша глубоко вздохнул. Его ждет первый настоящий сексуальный опыт. Он испугался бы, если б не был столь увлечен.

Кристофер шагнул в комнату.

ГЛАВА 5

Четыре отреза полупрозрачной ткани свисали с потолка, отгораживая и очерчивая силуэт хозяйки. На одной из стен, под углом, висело зеркало в полный рост. Была ли эта cabine здесь всегда или Софи специально сделала ее для сегодняшнего рандеву? Аромат духов создавал чарующую атмосферу. Кристофер отодвинул прозрачную ткань: Софи похожа и на модель, и на кинозвезду — одна нога соблазнительно согнута, руки подняты, глаза прикрыты, губы блестят. Она будто перенеслась из обыденной реальности в мир притворства, мир секса.

Девушка отражалась в зеркале до покрашенных красным лаком ноготков на миниатюрных ступнях. Она скинула халат. Кристофер не мог оторвать глаз от небольшой, с острыми сосками, идеальной груди. Софи натянула на себя прозрачный чехол до колен и передала юноше измерительную ленту.

— Сними с меня мерки.

«Британский ангел» включился в игру: растянул ленту у Софи на спине, затем на груди. Когда его пальцы через ткань коснулись сосков, нежная плоть напряглась и затвердела.

— Платье должно облегать фигуру, — прошептала Софи.

Француженка надела на его запястье резинку с подушечкой для булавок.

Кристофер потуже заколол тонкий чехол длинными булавками. Груди смялись под напором ткани. «И почему так она выглядит эротичнее, чем обнаженная?» — подумал юноша. Тем временем рука Софи быстро расстегнула его брюки и проникла внутрь.

— В нашем заведении нечего стыдиться! — хихикнула девушка.

И неожиданно скорчила удивленную гримаску.

— У одних женщин мокреет между ног… — проговорила она. — У других твердеют соски, даже побаливают. Как мои сейчас. Понежнее с ними, месье.

Кристофер провел по ним пальцами. Софи закусила нижнюю губу.

— Ты, конечно же, замечал, как груди манекенщиц выделяются сквозь бюстгальтер? — улыбнулась Софи. — Как видны их соски?

Каждое слово еще больше возбуждало юношу. Казалось, он готов взорваться.

— Раздели юбку у меня между ног, — прошептала Софи. — Будто это culottes.[41] Обмеряй там.

Кристофер попытался заколоть тонкую ткань. Девушка раздвинула ноги, и он ощутил ее жар.

— Выше… — попросила она.

Юноша убрал ткань и прикоснулся к самой нежной коже, какую когда-либо гладил. «Бархатистые, как лучшая замша, свернутые лепестки фуксии…» — подумал он. Софи присела, и пальцы погрузились в нее, словно исчезли в жидком шелке. Кристофер ахнул, ощутив обволакивающую влажность. Услышал протяжный стон: Софи закрыла глаза и сложила губы бантиком.

Девушка выскользнула из его рук и растянулась на покрывале с английской вышивкой. Кристофер посмотрел на нее сверху вниз. Торопливые любовные утехи, обычно пьяным, не позволяли как следует рассмотреть женское тело. Теперь же он лицезрел прекраснейшее земное творение, шедевр кутюрье: складочки, одна за другой, в обрамлении коричневатых стежков, очерчивающих контур и обнажающих темно-розовую плоть; тело словно сшито из розового атласа, а присобранные, покрытые румянцем края зазывают внутрь.

Парень снял с Софи прозрачное платье, сам сбросил джинсы. Его желание стало очевидным. Кристофер покраснел.

— Продолжай обмерять меня, туже… — пробормотала она и протянула руку.

Он вытянулся между ног девушки, но она внезапно развернулась, смеясь.

— Дразнишь? — спросил юноша.

— Да!

Потом Софи вернулась к нему и помогла войти в нее так плавно, что, когда Кристофер скользнул до самого центра, его захлестнули невероятные ощущения.

Француженка крепко вцепилась в него, и парень понял, что Софи хочет получить свою долю удовольствия, а он не сможет сдержаться. Кристофер попал в мир зеркальных отражений, сверкающего взгляда, женского тела, которое часто изучал и рассматривал, но никогда — столь тщательно.

Целуя Софи, он покусывал ее нижнюю губу. Одно «британский ангел» знал наверняка — целуется он как бог. Кристофер тренировался в школе искусств, в кинотеатрах, даже на улицах. И сегодня показал все, на что способен. В конце концов меж сомкнутых губ любовников остался только вакуум, где сражались их языки. Юноша вложил в этот поцелуй всю свою жажду любви. Еще никогда мужчина не целовал Софи так, и это возбуждало ее.

Кристофер застонал, не в силах больше сдерживаться. Чувство, нараставшее внутри, рвалось на волю. Зажмурившись, желая отсрочить блаженство, он словно взорвался изнутри снопом искр. Крепко стиснул плечи Софи — у той даже следы на коже остались. Не прекращая целовать, девушка обхватила спину Кристофера ногами, позволяя проникнуть глубже. Он удивленно вскрикнул, ощутив прилив ярчайшего в жизни удовольствия, эхом звенящего во всем теле. Кристофер рухнул на белоснежную гладкую грудь, прижался лицом к месту, где случало сердце Софи.

Он собирался сказать, что любит ее, но девушка вздохнула:

— Ты научишься.


Легкий парижский ветерок всколыхнул тюлевую занавеску, окутывая молодую пару белой полупрозрачной дымкой. Невесомую ткань затянуло в окно, и она надулась, как парус. Кристофер следил за этим танцем. Софи закурила, размышляя, что делать с неуклюжим anglais: прогнать или обнять покрепче.

— Женское тело — работа искусного кутюрье… — произнес Кристофер, проводя пальцем по ее плечу.

— Ты специалист по женским телам? — засмеялась девушка.

— Дизайнер обязан быть им, — кивнул он. — Ведь эта красота создана, чтобы доставлять мужчине неземное удовольствие.

— Моих знакомых дизайнеров это не заботит.

— Этим я от них отличаюсь.

— Это был твой первый раз? — спросила Софи.

— Шутишь? — Кристофер натянуто усмехнулся.

Внутри его словно что-то перевернулось.

— Все так печально?

Девушка улыбнулась.

— Нет, не плохо, просто… быстро. — Она затянулась. — Но после нескольких уроков ты станешь лучшим любовником в Париже.

Потушила сигарету.

— Так, посмотри сюда… — Указала на свое потайное местечко. — Поцелуй меня сюда, как целовал в губы. Используй язык. У тебя здорово получалось!

Кристофер затрепетал от мысли, что им управляют. Он будет послушным.

— Я твой раб, — пробормотал юноша, садясь перед ней на колени.

Софи откинулась на ложе. Она всегда получала удовольствие, проводя с мужчиной первую ночь. «Даже так: первую и последнюю, — заверяла она себя, — и это по-особому будоражит». Неужели она извращенка? Почему же так сложно доверять мужчине?

Девушка сказала «своему рабу», что язык должен быть твердым и поддерживать непрерывный ритм так долго, сколько она захочет. Через пару минут Софи ощутила, как внутри нарастает волна удовольствия, и часто задышала. «Не останавливайся! Не останавливайся!» — выкрикивала она под ритм языка любовника.

Кристофер стал нежно пощипывать ее соски, и сводящие с ума ощущения накрыли Софи со всех сторон. Раньше, с другими мужчинами, она не испытывала такого цунами наслаждения. Девушка сжала в кулак густые светлые волосы «британского ангела». Все тело Софи запело и закружилось, когда его наполнила нега. Она прогнулась, будто желая глубже вобрать его. Движения замедлялись. Потом остановились. Француженка откинулась на подушки.

— Вот видишь, как просто доставить женщине удовольствие, — пробормотала она с закрытыми глазами.

Кристофер прилег рядом и обнял девушку, довольный своей работой.

— Я буду самым старательным учеником, — проговорил он. — Буду выполнять домашние задания. Сделай из меня лучшего любовника Парижа.

— Для кого? — Возмущенная Софи села на кровати. — Для местных шлюх?

— Тебя кто-то обидел? — нахмурился он. — Обязательно так грубить? Что, нельзя расслабиться и быть милой?

— Расслабиться и быть милой? — Кажется, девушка удивилась. — Может быть. И… да, меня кое-кто обидел.

— Мужчина?

— Да, но не так, как ты, должно быть, подумал.

— Что случилось?

— Он притворялся моим отцом.

Софи не собиралась этого говорить и, чтобы скрыть смущение, потянулась за сигаретой.

— Как можно притворяться чьим-то отцом? — нахмурился Кристофер.

Девушка прикурила и, выдыхая дым, посмотрела на него.

— Удочеряя, вот как.

Юноша не стал расспрашивать дальше. Не стал говорить одногруппнице, что может в нее влюбиться. Если она с ним просто играет, он будет таким же равнодушным.

Кристофер оделся, поцеловал Софи.

— Ну что, — непринужденно спросил он, — до завтра?

— У меня дела, — быстро ответила девушка.

— О! — не сдержался парень. — А послезавтра?

— Не знаю. Позвони.

Кристофер совсем не гонялся за любовью, но с этой хрупкой несговорчивой девушкой он приблизился к ней, как никогда в жизни. Парень снова нагнулся и поцеловал Софи.

— Что ж, спасибо за обед.

И ушел, чувствуя, что, возможно, больше никогда ее не увидит.


Софи еще немного полежала в кровати. По щеке скатилась слеза. Зачем она сболтнула об удочерении? Об этом никто не должен знать! Девушка злилась на саму себя.

Приемная дочь министра всегда мечтала о милом, невинном юноше, который обожал бы ее. Почему же сейчас она разочарована? Раньше, в доме родителей, она всегда контролировала свои интрижки. Соблазняла, притворяясь, что соблазняют ее. Наслаждалась восхищением и страстью, всегда оставляя за собой последнее слово. Отказывала, когда очередной любовник хотел продолжить отношения. Уступила лишь одному. Было больно и обидно.

Но этот юноша, такой неопытный, искренний, сумел пробить брешь в невидимой кольчуге ее неприступности.

И теперь сможет снова сделать ей больно. Но она не хочет страдать — и поэтому не может любить. А Кристофер подчинил ее, сделал слабой. Нужно быть начеку, чтобы никто не причинил ей боли, только не сейчас.


Когда Кристофер и Клаус нашли черный ход в «Режин», их вечера стали насыщеннее. Они перелезали через мусорные контейнеры, проскальзывали внутрь и присваивали недопитые напитки. Все-таки двадцать пять франков за вход — дороговато!

Однажды ночью, проникнув в клуб, они посмотрели на le beau monde.[42] Вокруг почти все были одеты в стиле диско: коротенькие платья, цветные колготки, большие пластмассовые серьги в ансамбле с черным мужским костюмом. Одежда удивительно меняла их.

— Ты везунчик: нравишься и женщинам, и мужчинам, — сказал Клаус. — Это двойной шанс преуспеть. Будь я бисексуалом, тут же воспользовался бы этим.

— Не нужен мне такой двойной шанс! — Кристофер состроил гримасу. — Я вообще-то тоже не бисексуал. С мужчинами можно дружить, но если какой-нибудь попытается… ладно, забудь.

— В следующий раз, когда мужчина обратит на меня внимание, может, и попробую, — пожал плечами фотограф. — Интересно, каково это? Ведь не так уж хуже цыпочек, которые у меня были?

— Меня заводят стройные роскошные девушки… — задумчиво произнес британец. — Особенно модели. Но только если их привлекаю я! Клаус, это нарциссизм? Может, желание партнерши разжигает мое собственное?

— Я лично согласен на любое желание. Мое, их, ее, его — для карьеры все сгодится.

— Ты до сих пор веришь в миф, что можно добраться до вершины, прыгая из койки в койку?

— Это не миф. Такое происходит на каждом шагу. И с фотографами тоже, кого обманывать? Сделать снимок не так уж сложно. Поэтому за спиной должен стоять кто-то могущественный.

Кристофер внимательно посмотрел на Клауса.

— Чтобы достичь вершин славы в мире моды, — начал он, — я придумаю одежду, способную свести женщину с ума, подвигнуть даже на убийство.

— Хотя бы на убийство мужа, — добавил бородач. Оживленную беседу нарушила песня «Je t'aime, moi non plus».[43]

Прерывистый голос Джейн Биркин, британской актрисы, жены Сержа Генсбура. Кристофер знал: Би-би-си запретила эту песню в Англии из-за «оргазмического» звучания.

Небольшой паркетный танцпол опустел. Только одна высокая девушка, одетая в красное платье-рубашку с блестками и в искрящиеся колготки такого же цвета, с закрытыми глазами и поднятыми над головой руками раскачивалась, дергаясь от каждого «оргазмического» звука.

Клаус толкнул Кристофера локтем.

— «Режин» славится чудаковатыми трансвеститами, — восхищенно произнес он.

Тот проследил за взглядом соседа и удивился.

— Только не на этот раз. Это Саманта, работает в «Деланж». На сто процентов женщина.

— Откуда знаешь? — нахмурился фотограф.

— До сих пор синяк на ноге! Она пыталась погладить, когда узнала, что я натурал. Эта леди думала, что все мужчины из мира моды — геи.

— И что она за женщина? — спросил Клаус, разглядывая Саманту, как раз когда она повернулась. — Может, я ей понравлюсь?

— Если ты мужчина, то понравишься.

Британец шагнул на танцпол и прикоснулся к девушке.

— Кристофер! — заулыбалась она. — Я похожа на богатую хиппи?

Юноша позвал Саманту к ним за столик. Та не забыла по дороге прихватить с собой напиток. Новая прическа работницы «Деланж» — начесанная грива — визуально увеличивала ее и так большой рост. Когда девушка ходила, у нее на шее побрякивали восемь цепочек.

— Клаус, знакомься: Саманта.

Она протянула руку с идеальным маникюром.

— Клаус! Милое имечко. Немецкое?

— Да, признаюсь, я немец. — Фотограф поклонился и щелкнул каблуками. — А вы самая экзотичная женщина, которую я когда-либо встречал.

— Мне нравится слово «экзотичная», — засияла американка.

— И эротичная, — рискнул бородач.

Саманта хихикнула.

— Хорошо, признаюсь, я эротична. Но обычно меня называют jolie-laide.

— Jolie — да. Но ни в коем случае не laide, — поправил немец. — И танцуете вы тоже очень эротично!

— Это все мелодия, — вздохнула девушка. — Она так заводит…

Кристофер с интересом наблюдал за ними. Парень не собирался сводить этих двоих вместе, но между ними пробежала искра. Вдруг получится самая странная в нынешнее время модная пара?


Когда Кристофер проснулся на следующий день, фотографа дома не было.

Клаус всегда уединялся в студии — там стоял широкий диван.

— Клаус, — довольно поведала модельеру Саманта, когда он заглянул к ней в кабинет чуть позже, — потрясающий любовник. Его непрерывный ритм — словно немецкий марш. И еще: твой сосед хочет снова увидеться со мной. Ах, Кристофер, Париж оправдывает мои самые дерзкие ожидания — не думала, что преуспею и в любви, и в моде!

Вскоре неожиданно, как часто бывает в Париже, Саманта понравилась еще одному мужчине. Одри привела подругу на вечерний прием в роскошный салон Жислен де Рив. Эдуар де Кузмин, выше Саманты и намного шире в плечах, пристально смотрел на нее и трогал себя под блейзером — тонкий намек, что девушка понравилась. Американка подняла брови, округлила глаза и сложила губы бантиком. Мужчинам нравятся смелые дамы, умеющие флиртовать. Саманта подошла к нему. Как же в таких ситуациях выручал алкоголь!

— Вы совершенно не в моем вкусе…

— Эдуар де Кузмин, один из директоров «Шанель», — поклонился искуситель.

— …но в вас есть нечто очень сексуальное, — спохватилась Саманта.

Мужчина обнял ее.

— Недалеко отсюда у меня есть квартирка, куда я иногда приглашаю красивых женщин, — прохрипел он. — Хочешь, покажу?

Брови Саманты изогнулись.

— Почему бы и нет?


Крепыш с длинными свисающими усами и сердитыми черными глазами не был похож на идеального мужчину Саманты. Но в этом спектакле «Красавица и Чудовище» судьба именно ей отвела роль «красавицы», поэтому девушку все вполне устраивало. Еще и «чудовище» оказалось директором «Шанель» — так что это скорее работа.

После короткой поездки в такси американку провели по лестнице, покрытой красным ковром, в крошечную, но роскошную квартиру рядом с Елисейскими Полями. Как только закрылись двери, де Кузмин набросился на Саманту. Рыкнув, расстегнул рубашку и стиснул девушку в объятиях. Закатил глаза, когда она пустила в ход свое секретное оружие, полученное в Беверли-Хиллз. «Мужчины так любят оральный секс, — напомнила она себе со знанием дела, — что с восторгом соглашаются даже на посредственный. А вот против моих приемчиков не устоит ни один парень на Земле». Девушка совсем недавно открыла это для себя: не обязательно раздеваться, становиться влажной, нет риска забеременеть. В итоге все довольны, если, конечно, мастерство не подводит. А Саманта отлично умела это.

Она чувствовала себя совершенно свободной, зная одно: стоит показать мужчине, что он неотразим, — и успех у тебя в кармане. Большинство парней с легкостью в это верили. Еще раньше девушка научилась особой технике: обращалась с мужским орудием, словно играла на флейте. И сейчас «музыкальный талант» Саманты заставлял ее нового знакомого изумленно вскрикивать. Американку научила этому одноклассница, которая обожала секс даже больше ее. Все дело в нажиме (губ и языка), скорости (быстро — медленно, потом снова быстро, иногда и вовсе останавливаясь) и использовании большого количества воздуха (сначала теплого, потом холодного). Но воплотить это в жизнь — не раз плюнуть. Хорошо, если мужчина оказывался не слишком большой, — меньше работы.

«Чем лучше получается, тем дольше хочется продлить игру, но на деле она заканчивается еще быстрее. Парадокс», — подумала она. Слава богу! Саманта довела де Кузмина до вершины блаженства в считаные минуты. Увидела, что он закатил глаза, и усилила приток горячего воздуха, давление, стала быстрее двигать языком. Некоторое время новый любовник удовлетворенно пыхтел, а потом затих. Девушка откинулась назад: дело сделано. Она редко получала такое признание публики.

— Я еще никогда… — Он задыхался. — Где ты этому научилась? — подозрительно спросил Эдуар, вытирая лицо белым носовым платком.

— В Беверли-Хиллз, — спокойно сказала Саманта, промокая губы бумажной салфеткой. — Это мировая столица орального секса. Я победила в номинации «Подающая надежды», даже в выпускном альбоме это написали. К счастью, не уточнили, в чем именно.

— Это точно, Саманта, ты подаешь большие надежды, — прохрипел де Кузмин. — С таким талантом невозможно не преуспеть.

— Я хочу добиться успеха в моде! — решительно заявила девушка, пристально глядя на директора «Шанель».

— Мы должны увидеться снова! — предложил де Кузмин.

Саманта загадочно посмотрела на любовника. «Заставь их желать большего», — советовал отец.

— Ты жила в Беверли-Хиллз? — спросил Эдуар.

— До восемнадцати лет. Потом мы переехали в Нью-Йорк. Мой отец тоже занимается модным бизнесом. Он дистрибьютор парфюмерной линии «Деланж» в Америке. Помимо прочего.

Мужчина кивнул, сосредоточенно разглядывая Саманту.

Вскоре они покинули квартиру. Такси ожидало у входа. Щедрый жест произвел на Саманту впечатление: житель Нью-Йорка никогда бы не оставил счетчик тикать попусту. Девушку подвезли до дома. Она зашла внутрь и увидела в зеркале свое изумленное лицо.

— Они либо сходят по мне с ума, либо вовсе не замечают, — громко сказала она отражению.

И потом долго принимала ароматическую ванну.


— Кажется, это начинает входить в привычку, — сказала Саманта на следующее утро Жан-Жаку по телефону. — Двое мужчин за месяц! Пиршество или голод, — хихикнула она. — Выбираю пиршество. Кто знает, когда наступит голод?

— Очень предусмотрительно, — согласился визажист. — Но я видел твоего поклонника — он не слишком сексуальный. И, бьюсь об заклад, никогда в жизни не носил кожаную одежду. Что в этом морже привлекло тебя?

— Жан-Жак, — робко прошептала девушка в телефонную трубку, — ты ведь никому не скажешь? По-моему, я Коко-сексуалка…

— И что это значит?

— Ну, ты ведь знаешь, что такое гетеросексуал? — проворковала она. — И гомосексуал?

Он фыркнул.

— Коко-сексуалы встречаются гораздо реже. Меня заводит все, на чем есть переплетенные буквы С. От камелий учащается пульс. От стеганой сумочки бросает в жар. Представь, как на меня влияет директор «Шанель»!

— Разве он не содиректор?

— Он Коко-директор!

— Саманта, — тяжело вздохнул Жан-Жак, видимо качая головой. — Ты слегка ненормальная. Поэтому я тебя и люблю.

— Ненормальная? — переспросила она. — Нет. Просто в Париже границы реальности стираются. Можно делать все, что захочешь. Де Кузмин у меня в графе «работа», Клаус — в графе «любовь». Возможно, Эдуар устроит меня в «Шанель», пусть и окольным путем.

— Ты используешь его! — неодобрительно закудахтал Жан-Жак. — Маленькая развратная Коко-сексуалка!


Продажи духов «Деланж» росли всецело благодаря новой рекламной кампании. Другие дома не преминули заметить это. Де Кузмин стал по-другому относиться к Саманте: не только хорошая любовница, но и профессионал с развитым «модным чутьем».

— Это у меня от отца, — похвалилась она, услышав комплимент в свой адрес.

Девушка встречалась с директором «Шанель» по вечерам в его любовном гнездышке, не забывая брать деньги на такси. Туда и обратно.


— После секса он говорит сальности, — доверительно рассказала она Жан-Жаку, — о бизнесе.

— Что новенького? — хрипло спрашивал ее де Кузмин после секса, прикуривая.

Девушка ожидала, что ей предложат работу в «Шанель». Но этого не случилось, и между ними возникло напряжение.

— Почему ты используешь в рекламе мускулистых мужчин? — спросил Эдуар.

— Не-а! Я работаю на «Деланж», а не на «Шанель». — Саманта отказалась выдавать секреты.

— Знаю, но все-таки почему именно крепкие парни?

— Ой, хватит! — съязвила Саманта. — Только не говори, что дом «Шанель» слишком изыскан для секса! Вы даже не желаете вводить линию постельного белья. Подумай, сколько женщин захотели бы заняться любовью на простынях от Шанель!

— Мы должны сохранять престиж марки, — тихо прохрипел он.

— «Диор», значит, можно запускать линию простыней, а для «Шанель» это низко? Хотя меня это не сильно заботит. Нам остается больше места на рынке. Постельное белье «Деланж» продается в «Джи-Си-Пенни», самой большой розничной сети в Америке.

— Мы французы, а не американцы, — вздохнул Эдуар.

— Да? А французам деньги не нужны?

— Директора считают, что защищают марку «Шанель», отказываясь от линии постельного белья, — терпеливо объяснил он. — Может, темные очки — это еще мода, но простыни… — Мужчина пожал плечами. — Простыни — это не мода.

— Тогда почему мы лежим на простынях, обсуждая простыни, а не используем их по назначению?

Саманта изогнула брови и взялась за кончики его длинных усов.

— Молодое поколение может позволить себе новые идеи, — сказал он, кладя окурок в пепельницу.

— Хм… — вздохнула она, желая узнать больше.

Словно шпионка фирмы на секретном задании!

Эдуар зарычал: у него такая особенная прелюдия. Саманта забыла о моде и даже о простынях. Де Кузмин был очень сильным, и девушка расслабилась в его крепких объятиях. Вообще, объятия могут многое рассказать о человеке. «Шпионке» нравилось, как ее любовник в конце терял контроль над собой и закатывал глаза. «Непременно нужно рассказать об этом Жан-Жаку», — подумала Саманта.

Оба голодные, они рано пошли обедать. В «Куполь» Эдуар заказал cervelle aux buerre noir.[44]

— Черное масло? — перевела Саманта. — А почему черное?

— Его поджаривают.

— Звучит аппетитно, попробую, — обрадовалась девушка.

Официант собирался уходить, но американка внезапно схватила его за руку.

— Подождите! Это ведь не что-то мерзкое вроде лягушек?

— Cervelle не лягушки, мадемуазель. Это одно из наших фирменных блюд.

Через десять минут «Куполь» огласили крики Саманты. Она вскочила со стула, подбежала к двери в дамскую комнату и с ужасом обернулась на свой столик.

— На моей тарелке мозги! — завопила она, хватая официанта и прячась за ним.

— Mais oui,[45] мадемуазель. Это то, что вы заказали, non?[46]

— Я думала, это телятина! — завыла Саманта. Она с опаской вернулась за столик, только когда блюдо поменяли.

— Брр! — содрогнулась девушка, глядя на де Кузмина. — Да уж, Париж полон сюрпризов.


Утром первого рабочего дня в новой мастерской Моник встала пораньше, вымыла и уложила волосы, сделала аккуратный макияж. Вдруг месье Гай оценит усилия?

Какой смысл подбирать одежду, если ее все равно скроет рабочий халат? Но перед тем как новая швея переоденется, мастер на несколько мгновений увидит ее. Поэтому Моник выбрала одно из лучших платьев: из добротной серой шерсти, идеально сидевшее по фигуре. В нем девушка казалась себе хорошенькой.

— Должно быть, это Моник! — громко воскликнул месье.

Он с улыбкой подскочил к ней, пожал руку. Ладонь мужчины была сильная и теплая. Месье Гай — невысокого роста, с редеющими волосами, но его бездонные глаза завораживали. Он одобрительно посмотрел на серое платье. Беседуя с подчиненной, портной словно прожигал Моник взглядом. А когда хотел подчеркнуть важность сказанного, прикасался указательным пальцем к ее руке. Этот мужчина, сам того не понимая, очаровывал всех дам вокруг. «Разве не это фильмы и песни называют любовью с первого взгляда?» — спросила себя Моник.

— О вас хорошо отзываются. — Месье Гай восхищенно посмотрел на девушку и указал ей место за рабочим столом. — Сама мадемуазель. А она, поверьте, не очень щедра на похвалу. Вам здесь понравится. Я ценю отличную работу, ценю своих сотрудниц. И не прошу многого. Только совершенство.

— Bien sûr,[47] месье.

Моник отвела взгляд от его жгучих глаз и увидела нечто столь же волнующее: черные завитки волос у расстегнутого воротника белой рубашки. Снова отвернулась. Месье Гай разложил на рабочем столе восхитительную бледно-голубую шерсть-букле, подготовив к раскрою.

Девушка внимательно посмотрела на руки Гая. Они напоминали плавник, течением реки прибитый к берегу рядом с Анжером: смуглые, без единого волоска, с аккуратно подстриженными ногтями — воплощение силы. Руки портного. Руки мастера. Будто слепой, он несколько секунд разглаживал материал, пытаясь найти изъяны.

— Мадемуазель Шанель сама выбирает ткань. Но никто не знает наверняка, как материал ляжет. Есть шерсть, которая лохматится на краях пиджака, если не использовать шов через край. Эта вряд ли подойдет. — Осторожно свернул полотно и весело посмотрел на Моник. — Дам знать мадемуазель. Вряд ли она обрадуется. Великий дизайнер понимает, на что способна ткань.

Месье Гай огромными ножницами отрезал кусок другой шерсти.

— Кроить — все равно что объезжать строптивую лошадь, — продолжал он размышлять вслух. — Нужно знать, как успокоить ткань, как она поведет себя при раскрое и сметывании. Некоторые материалы своенравны и не поддаются приручению. Приходится сражаться. Но лучше сотрудничать.

— Oui, месье, — еле слышно прошептала Моник.

Каждый раз, когда Гай прикасался к девушке, ту словно пронзало электричеством. Сбитая с толку швея присела за рабочий стол.

— Если хотя бы половина из того, что говорят о вашем мастерстве, — правда, мы сработаемся, — улыбнулся мужчина.

Моник кивнула, стараясь не придавать словам начальника большего смысла, чем он вкладывал. Дар (или проклятие?) месье Гая мешал сосредоточиться на работе. Девушке казалось, что ее соблазняют. Может, мужчина даже не осознает этого?

Другие работницы тепло приняли новенькую. Эти серьезные дамы, казалось, гораздо больше любили свое дело, чем швеи из мастерской мадам Мишель. Моник радовалась уже тому, что работать не мешало постоянное жалобное хныканье. А еще у начальника можно многому научиться! У первоклассного мастера, который знает язык ткани. У мужчины, от взгляда которого у Моник сжималось сердце.

К концу дня она уже совсем по-другому думала о работе, о жизни и о себе самой.

ГЛАВА 6

Кристофер несколько раз звонил Софи, но она либо не отвечала, либо делала вид, что занята.

— Я часто хожу в «Куполь» по вечерам, — сказал однажды. — Вдруг случайно встретимся…

Прозвучало это так холодно, что юноша не придал словам особого значения.

— Меня использовали «на одну ночь». Я ей не понравился, — с грустным вздохом пожаловался он Клаусу.

— И что? — пожал плечами тот.

— Я думал, мы полюбили друг друга, — нахмурился Кристофер.

— Только из-за отличного секса? — удивился фотограф.

— Не такого уж и отличного, — грустно ответил модельер. — Не для дамы. Все дело в ней! Софи старается казаться неприступной, но на самом деле она такая… ранимая. Ее хочется защищать.

— Мне она ранимой не кажется.

— Ты когда-нибудь влюблялся?

— Мне больше нравится потакать желаниям плоти.

— Значит, просто секс? — засмеялся британец.

Немец усмехнулся в ответ.

— Практика всегда полезна.

Клаус вернулся к изучению груды фотоснимков у себя на столе. Он рассматривал каждый в лупу и пастельным карандашом отмечал удачные.


Месье Гай понимал, что Моник стала швеей по собственной воле и отнюдь не из-за недостатка образования. Портной знал, что девушка боготворит красивую ткань и мир моды. Они, словно два профессиональных танцора, вдруг обнаружили, что великолепно работают в паре.

Моник старалась не придавать жестам и прикосновениям мастера большего значения, чем подсказывала логика. «И ничегошеньки они не значат, — заверяла она сама себя. — Он так со всеми общается». Теперь девушка чаще бывала в парадной части дома, помогала на примерках. Она с восторгом сопровождала начальника в зеркальные cabines и гордо подавала булавки или ножницы прежде, чем он попросит. Словно предугадывала желания портного.

Когда месье Гай говорил, что на выходных был с женой или дочерью, Моник испытывала уколы ревности. Она как-то мельком видела супругу начальника в ателье: симпатичная, невысокая, стройная, но ничем особо не примечательная. «Она не заслуживает такого мужчину, как месье Гай», — поймала себя на мысли Моник. Но кто дал ей право решать? Любить женатого совсем не в ее принципах.


За неделю на примерке у Кристофера побывала вереница пожилых клиенток. «Почему они все выбирают одежду для молодых и стройных, а потом упрашивают припустить рукава, удлинить юбку или вовсе заменить брюками?» — возмущенно думал юноша. Он скептически наблюдал за этими изменениями. Каждый вечер Клаус выслушивал жалобы соседа.

— Им не нужна мода, — говорил Кристофер. — Они пытаются уничтожить ее!

Клаус заглянул в свой винный бокал.

— Молодым девушкам уже не интересна дорогая одежда. Им нравится сидеть в потертых джинсах за рулем быстрой машины. Кутюр скоро придет конец. Не завидую тебе, дружище! Я-то, по крайней мере, смогу фотографировать хорошеньких дамочек.

— Эти старухи навсегда отобьют у меня желание заниматься модой, — решительно заявил «британский ангел».

— Нет, — покачал головой немец. — Мы пристрастились к моде и не сможем без нее.


Камилла Деланж все чаще болела и все позже приходила в студию. Вскоре она стала появляться лишь в полдень, и то на час. Ходили слухи, что глава дома собралась на пенсию. Кристофер часто мечтал, что займет ее место. Но в реальности для этого он недостаточно долго работал в «Деланж». Назначили нового дизайнера: бельгиец Жюль Кальер, около пятидесяти лет, последние десять работал дизайнером в «Сашерель», таком же старомодном доме. У Кристофера — новый босс.

Миниатюрный Жюль был о себе очень высокого мнения. Он постоянно изобретал новые способы насолить Кристоферу: распрыскивал вокруг его стола приторные духи «для вдохновения», весь день носил тонкие лайковые перчатки и постоянно жевал экзотические фрукты из «Фошон». А еще от бельгийца не отставала свита из восхищенных ассистенток, за спинами которых он прятался, словно в коконе.

— Он восхищается парижским домом «Бальма»! — с отвращением поведал Кристофер Саманте.

— О боже, «Жоли Мадам»?! — Она состроила рожицу.

Заказов было немного, и Жюлю поручили сделать эскизы для промежуточного сезона — бутик-коллекцию «Весна'68». Тридцать нарядов сразу отправляли в магазины — некоторые дома считали прибыльным этот новый способ продавать моду.

Жюль разволновался из-за спешного поручения и вскоре повздорил с другой звездой «Деланж» — шляпником Жаком. В порыве вдохновения бельгиец посрывал с голов манекенщиц меховые папахи, отрезал верхушки и велел моделям нести их как муфты.

Жак увидел порезанные шапки и прибежал в студию жаловаться.

— Я не делаю муфты! Я создаю шляпы!

Но Жюль выиграл раунд: муфты признали более элегантными, они понравились клиенткам (на прогулке руки не мерзнут) и лучше продавались.

Когда Кристофер не стоял в очереди в «Фонтан» за экзотическими фруктами для нового начальника, юноша делал эскизы и добавлял к стопке на столе Жюля. Рисунки копились, пока дизайнер не начинал просматривать их, изображая скуку. «Наверняка притворяется», — подумал Кристофер (Жюль все-таки решил сделать в toiles[48] несколько моделей).

Дизайнер снимал мерки с клиенток всегда в тонких лайковых перчатках.

— Он не может касаться женской кожи! — почти с восхищением прошептала Кристоферу ассистентка. — Аллергия!

Британец улыбнулся: модному дизайнеру с таким недугом не позавидуешь.


Месье Гай не растрачивал мастерство на простые модели от Шанель. Его специализация — пиджаки и пальто с застежкой, сшитые по фигуре. Клиентки, знающие это, требовали, чтобы заказы выполнял именно он. Девушки рассказали Моник, что много лет назад мадемуазель сама кроила и подгоняла костюмы для особых клиенток. Но те времена давно минули. Теперь месье Гай шил костюмы для мадемуазель. Он считал эту награду своим долгом.

Когда портной выходил из мастерской на примерку, работницы обменивались сплетнями. Ходили слухи, что «Диор» и «Живанши» пытались переманить его к себе, обещая огромные деньги.

— Девушки! — утихомиривала их мадам Авриль, premiere main. — Приступайте к работе!

В королевстве «Шанель» бывали случаи, когда работники уходили в другие дома, оставляя верных друзей, кузин или сестер. А сестра или лучшая подруга в доме соперника — словно шпион в стане врага.

Любой деятель высокой моды, чей муж или жена работали на другой дом, предпочитал помалкивать об этом. Но сплетни все равно просачивались. Все знали, что, если месье Гай уйдет, он обязательно заберет с собой некоторых девушек. Естественно, лучших швей. Моник жаждала быть одной из них.

Иногда в ателье забегали запыхавшиеся манекенщицы и упрашивали портного сшить им костюм. Если мастерская не была перегружена работой, модели оплачивали лишь стоимость ткани. Стройные красавицы до неприличия флиртовали с Гаем. Моник наблюдала, сходя с ума от ревности.

Мадемуазель Фар относила костюмы на роскошную половину дома, где после полудня показывали коллекцию и устраивали клиенткам примерки. В том мире каждая женщина была идеально накрашена и великолепно причесана, а в воздухе витали изысканные сладкие ароматы. Иногда Моник бросала взгляд на directrice, мадам Антуан, такую элегантную и высокомерную, что девушка опускала глаза, проходя мимо.


В пятницу утром Кристофер пришел на работу и застал всех в слезах: Камилла Деланж перенесла обширный инфаркт под сушилкой в любимой парикмахерской.

На изящных похоронах юноше выпала возможность взглянуть на некоторых светил мира кутюр, живших в Париже. Он словно открыл энциклопедию моды, наблюдая, как пожилые дизайнеры, прихрамывая, заходят в церковь Святой Магдалины: мадам Али Грес, легендарная создательница вечерних платьев из драпированного шелкового джерси, Гай Ларош, Магги Руфф, сама Нина Риччи опирается на руку элегантного сына Робера.

Жюль решил, что стал незаменим для дома, запросил слишком большую зарплату и был тотчас же уволен. Шанталь Деланж, единственная племянница Камиллы, которая действительно любила моду, убедила семью, что пришло время восстановить престиж старинного дома. Она вызвала Кристофера к себе в офис. Directrice была невысокой симпатичной блондинкой за тридцать. Юноша знал, что у нее есть муж и маленький ребенок.

Британец сидел, слегка нервничая, а парижанка внимательно его разглядывала.

— Для последней коллекции Жюль отобрал много твоих эскизов, — внезапно заговорила она. — Наряды раскупили, правда, не постоянные клиентки, а их дочери. Возможно, стоит приложить больше усилий и привлечь молодую клиентуру? — Шанталь пожала плечами. — Наверное, я сошла с ума, но в июле нам понадобится коллекция осень — зима. И я собираюсь попросить тебя создать ее.

— Я все сделаю! — Кристофер слегка подпрыгнул от неожиданности. — Вы не пожалеете!

— Тогда скажи, что я в здравом уме, — вздохнула женщина.

Парень подался вперед.

— Я молод и хочу творить для молодых. Я перенесу «Деланж» в семидесятые.

— Не все наши клиентки молоды, — предупредила Шанталь. — А коллекция должна понравиться всем.

— Но любая женщина хочет выглядеть молодо! — воскликнул Кристофер.

— Ох, не думай о возрасте! Просто создай одежду, которую можно будет носить.

— И конечно, приложить усилия для привлечения новых клиенток?

Шанталь с сомнением посмотрела на юношу, и Кристофер понял, что ему придется отбросить самые смелые идеи. Сейчас главное — удержаться на гребне волны. Но чистокровный скакун воображения уже почувствовал свободу — и устремился вдаль.


— Чуть ли не самое знаменательное событие за всю историю моды! — как всегда, радостно съязвила Саманта. — Какая возможность! Ты, Кристофер Хатчинс, станешь следующим Кристианом Диором.

— Может быть, — буркнул парень.

— Эй, а я могу стать твоей женой — еврейской Диор! — Девушка давилась от смеха. — Но серьезно, подумай о прессе. «Англичанин покоряет Париж».

Она замолчала и тревожно поглядела на друга.

— Ты ведь собираешься покорить его? В твоем мозгу роятся миллионы гениальных идей!

Он обнял ее.

— Я разнесу «Деланж» в пух и прах — и построю заново. Шокирую всех.

— Да, но не забудь об одежде, «которую можно носить». Давай пообедаем в «Ла Кетш». Не верится, что Шанталь Деланж решилась на такое! Скажи ей спасибо: ну, знаешь, секс из благодарности.

— Ей это не нужно, она замужем, — протараторил Кристофер.

— А ты видел ее мужа?

Саманта взяла юношу под руку и повела в «Ла Кетш» — изящное сочетание продуктового магазина и кафе-ресторана — в конце улицы.

— У меня тоже есть новости.

Девушка сделала заказ, меняя ингредиенты в блюдах. А когда официант удалился, подалась вперед.

— Я сказала отцу, что встречаюсь с немцем, — простонала Саманта. — Я пишу папе каждую неделю, рассказываю, как живу.

Она порылась в сумочке и достала письмо.

— На ломаном английском — отец не получил классического образования. Но это не помешало ему в тридцать лет заработать первый миллион. Это письмо знаменует конец моего детства. Наверное, в двадцать пять слегка поздновато?

Девушка сняла с сумки шарф от Шанель и повязала на голову.

— Еврейский ритуал? — спросил Кристофер, наблюдая за подругой.

— Нет, мне просто нравится одеваться по случаю, — объяснила Саманта. — Я прочитаю письмо, как папа.

Она прокашлялась.

— «Моя дорогая малыш Сэмми», — начала американка со странным акцентом.

Кристофер удивился.

— Ты транслируешь через свое тело дух отца?

Саманта сердито глянула на него.

— «Всегда я радостен, когда читаю твои славные дастежения во Париже, — продолжила девушка. — Твои дастежения делают тебя образованной молодой леди, и папочка очень тобой гордится. Так я был радостен, когда прочитал, ты нашла мужчину который тебя любит и обращается с тобой как с Принцесой».

— Это Клаус, — прервавшись, напомнила Кристоферу Саманта.

— «Но я чуть не отдал концы, когда прочитал, что он немец. Сэмми, ты как могла так поступить со мной? Может, его отец или дед был нацистом. Ты спросила это, перед тем как позволить ему любить тебя? Может, ты забыла, что нацисты убили твоих бабушку и дедушку? Возможно, ты целуешь сына убийцы! А теперь порадуй своего папочку, избавься от этого нациста. Конечно же, в Париже много свободных французов. Такой красавице не обязательно быть в одиночестве».

Она подняла на Кристофера заплаканные глаза.

— Папочка — единственный мужчина, который считает меня красивой.

Девушка опустила письмо и убрала шарф, не отрывая взгляда от Кристофера.

— Клаус — фашист? — шепотом спросила она.

— Если я правильно помню уроки истории, фашистов наголову разбили в сорок пятом, — проговорил британец.

— Фух! Повезло Клаусу.

Саманта обмахнула лицо письмом.

— В Беверли-Хиллз и в Нью-Йорке мы не знали ни одного немца. Папа не предупреждал меня о них. Хотя моей странной семейке свойственны такие запреты. Я вижу все иначе: для папы немец — это нацист, для меня — великолепный любовник с неподражаемым марширующим ритмом. Да еще и талантливый модный фотограф. Мне повезло с Клаусом. Я не могу бросить его!

— Надеюсь. Он так сильно увлечен тобой! Что скажешь отцу?

Девушка на мгновение нахмурилась.

— Думаю, пошлю открытку с Эйфелевой башней и скажу — очень тактично, конечно: иди куда подальше. По-венгерски. — Она неотрывно смотрела на Кристофера, ослепительно улыбаясь. — А пока начну менять Клауса. Ну, знаешь, сделаю его более французом, нежели немцем. Все дело в образе.

Девушка просияла, допивая кока-колу.

— Спасибо, что выслушал. А теперь подумаем, как превратить «Деланж» в самый шикарный дом на планете. Даже лучше «Шанель».


— Девушки, знакомьтесь, это Софи, — провозгласила глава ателье. — Она будет проходить stage[49] у нас.

Софи неуверенно зашла в мастерскую. Остальные работницы посмотрели на нее. Моник очень внимательно оглядела симпатичную новенькую — и внутри поднялась волна противоречивых эмоций. Одна из них — зависть. Скромница увидела в этой девушке угрозу.

Остальные с первого взгляда поняли, что Софи лучше одевается и красивее говорит: очевидно, испорченной богатенькой девочке понадобилась stage, чтобы подняться по карьерной лестнице.

Работницы садились на скамью, совсем новеньким приходилось протискиваться на незавидное место посередине. Чтобы забраться туда, Софи подняла изящную ножку, показав дорогие туфли.

«Неужели не понимает, что такая роскошь вызовет только зависть?» — подумала Моник. Она искоса наблюдала за Софи. Та присела рядом с Матэ из Алжира и спокойно занялась подкладками для юбки. Пахло от новенькой дорогими духами.

Мраморно-бледная кожа Софи, зеленые глаза, роскошные рыжие волосы, манера держаться так, словно она из другого мира, — Моник не могла оторвать от девушки взгляд. Она постаралась сосредоточиться на работе.

Софи глубоко вздохнула и начала шить. Она поступилась гордостью, попросив мать устроить stage. Хотя помочь начать карьеру — меньшее, что могла сделать мадам Антуан. Работать на «Шанель», даже бесплатно, интереснее, чем учиться в школе «Шамбр синдикаль». Она вошла в мир высокой моды! Только одно плохо: шитье подкладок оставляло слишком много времени на размышления.

В обед девушки убегали из мастерской, чтобы бросить металлические судки с едой, berlingots, в котел, полный горячей воды. Софи скинула рабочий халат и надела джинсовую куртку. Моник пошла за ней по служебной лестнице и дальше до площади Мадлен. Мужчины оборачивались Софи вслед. Если месье Гай безумно влюбится в нее, сможет ли Моник винить мастера? Будь она мужчиной, кого бы выбрала: себя или Софи? Соревноваться бессмысленно.

Моник всегда вела себя рационально, знала, что делает, но сегодня интуиция подсказала ей не упускать девушку из виду.

Софи не сделала ничего подозрительного: присела за столик уличного кафе и заказала сырный багет и кофе со сливками. Когда заказ принесли, принялась есть, то и дело поглядывая на часы. Очевидно, не привыкла к перерывам в сорок пять минут и не хотела опаздывать.

Моник сидела через несколько столиков от «объекта», прихлебывая кофе из крошечной чашечки. Она хотела во что бы то ни стало узнать побольше о незваной гостье, как окрестила стажерку с первого взгляда.

Держа в руках чашку, Моник время от времени откусывала от яблока, которое взяла из сумки. Софи расплатилась по счету, и «шпионка» проследила за ней до дома, держась позади на расстоянии двадцати шагов. Глупо паниковать только потому, что в ателье появилась хорошенькая швея! Моник стало стыдно.

Вторая половина дня за работой пролетела очень быстро. Софи велели переделать подкладку для юбки: та была неправильно сметана. Моник немного позлорадствовала про себя: «Просто кошмар, если бы эта девушка оказалась еще и хорошей работницей!»

Вечером, когда месье Гай отпустил их, Моник снова пошла на двадцать шагов позади рыжеволосой красавицы, на этот раз до ее дома. Увидев, где живет новенькая, «шпионка» сможет догадаться, почему та пришла в ателье.

Она изо всех сил старалась не отставать, когда Софи огибала медленно бредущих прохожих или сходила с тротуара, чтобы обогнать их. Они обошли площадь Согласия и повернули на Елисейские Поля. Моник никогда не нравились здешние огромные кафе и выставки автомобилей. К ее облегчению, Софи прошла мимо первой станции метро «Клемансо» и быстрым шагом добралась до конца проспекта. На площади Этуаль она повернула налево, пересекла два проспекта и пошла по Клебер-авеню. Вместо офисов появились жилые дома, множество продуктовых и цветочных магазинов. Истинно буржуазный район. Софи остановилась, нажала на звонок и, открыв большую деревянную дверь, скрылась в доме.

Моник пересекла проспект и подняла взгляд на здание. Через несколько минут на последнем этаже отворились окна, и Софи вышла на крошечный балкон. Вокруг хозяйки радостно прыгала маленькая собачка. Девушка погладила ее, подтолкнула обратно в квартиру и ушла следом. Моник ждала. Через некоторое время входная дверь открылась, и Софи вышла на улицу с собачкой на поводке. Походила вокруг дома. Моник сделала вывод, что девушка живет одна.


Моник вернулась домой поздно. Сестры старались сохранить ее ужин теплым. Девушка соврала, что задержалась на работе. Она не могла понять, зачем сделала то, что сделала. Поклялась себе больше не преследовать Софи. Если и наведается к ней снова, то лишь по приглашению. Только вот с чего вдруг богатенькая стажерка станет ее приглашать?


— Кристофер, пойдешь на марш протеста? — спросил Клаус как-то воскресным майским днем.

— Против чего?

— Пройдем по бульвару Сен-Мишель, потом вдоль Сены, требуя, чтобы президент Джонсон не посылал новые войска во Вьетнам, — терпеливо объяснил фотограф. — Надо, ради идеи!

— Я собирался делать эскизы… — вздохнул британец.

— Послушай, приятель. — Немец положил руку на плечо соседа. — Знаю, ты обожаешь моду, но это важнее. Если мы не покажем Америке, что думаем, то как остановим войны?

— Разве это наша работа?

— Конечно! Знаешь, как говорят? «Занимайся любовью, а не войной». Не прикрывайся модой! Вокруг большой и опасный мир! Наш долг — изменить его.

К парням подошла Саманта в свитере и джинсах. Девушка скептически посмотрела на свои черные сапоги.

— Не уверена, что обувь подходящая, — предупредила она Клауса, когда компания выходила из квартиры.

Они проехали на автобусе по Пон-Нёф, затем прошли пешком до бульвара Сен-Жермен в сторону Сен-Мишель. По всему маршруту выстроились грузовики с мрачными, неподвижными полицейскими в касках и с черными дубинками.

— Что они здесь делают? — Саманта указала на стражей порядка.

— Ждут приключений, — сообщил фотограф.

— Клаус, — предупредила девушка, — если кто-нибудь наступит на мои новые сапоги, я покажу, что такое настоящий протест!

Они подошли к перекрестку Сен-Мишель и Сен-Жермен. Толпа студентов с плакатами и американскими флагами ждала начала марша.

Кристофера накрыла волна противоречивых эмоций: радость смешалась с возмущением. Он приехал в Париж заниматься модой, а не политикой, но одухотворенные лица студентов и хиппи в расшитых кафтанах, с невообразимым макияжем и цветами в руках потрясли британца. Мода и бунт против системы встретились лицом к лицу — и слились воедино. «Одежда должна выражать протест, если этого требует время!» — осознал он. Наряд можно разорвать и перешить в более современный… Значит, то же самое можно сделать и с обществом. Молодежь потеснит закоснелую парижскую изысканность и построит новый порядок. А Кристофер будет с ними, поддержит революцию! Британцу так хотелось создавать одежду для девушек, а не пожилых клиенток «Деланж»! Но парень понял, что этим людям — будущему моды — его наряды не по карману. Их униформа — джинсы. Как он сможет переманить таких дамочек из джинсов в свои платья? Молодая красавица позвала его присоединиться к маршу. Британец толкнул Клауса в бок и высоко поднял плакат с надписью: «Занимайтесь любовью, а не войной».

— Это что, хиппи? — Саманта оглядела наряды протестующих и неодобрительно покачала головой. — Скорее «солянка с медальонами». Пожалуй, подожду вас в кафе.

Девушка остановилась у пустого столика на террасе.

— Саманта… — предостерегающе начал Клаус.

— Нет, правда, это не по мне. — Она подтолкнула парней на улицу и присела за столик. — Мальчики, напротестуйтесь вдоволь и возвращайтесь. Я пока понаблюдаю за людьми.

— Ты совершаешь ужасную ошибку. — Фотограф печально посмотрел на свою девушку. — Сегодня мы можем изменить мир!

— Я лучше переобуюсь. — Она пожала плечами. — Эти сапоги не такие уж и удобные!

Клаус сдался и отошел к Кристоферу.

— Да уж, не смог я пробудить ее политическое сознание, — фыркнул он.

Все ждали начала марша. Юному модельеру улыбнулась симпатичная американка, стоявшая рядом, и передала ему цветок. Британец принял его и поблагодарил девушку.

— Ты был прав, — проговорил Кристофер. — Протесты — вещь полезная!

— И… — поднял брови Клаус, — отличный способ познакомиться!

Толпа пошла по бульвару Сен-Мишель, и Кристофера снова накрыла волна эмоций. Он почувствовал, что приобщается к молодому, бесстрашному движению. Даже голова закружилась! Он тоже будет бороться за мир во всем мире! Юноша не мог дождаться момента, когда воплотит новые для себя ощущения в эскизах.

На площади Сен-Мишель людей остановил полицейский кордон. По плану, протестующие должны были повернуть налево, пройти вдоль Сены к Дому инвалидов и перейти на Правый берег. Толпа некоторое время ждала, а затем с негодованием потребовала освободить дорогу. Стена защитников правопорядка не собиралась двигаться с места. Молодежь кричала и пела. С чего вдруг на Правом нельзя митинговать? В стране демократия или как? В одно мгновение, как водится, толпа взбесилась. Кристофер как раз собирался попросить у американки номер телефона, когда ему в голову попал булыжник. Кто-то кинул в полицию, но промахнулся. По лбу британца побежала струйка крови.

— О боже, Крис, ты в порядке? — Клаус схватил его и оттащил в кафе, где сидела Саманта.

Завидев мужчин, девушка вскочила на ноги.

— Господи! Знала ведь, без неприятностей не обойдется!

— Я в норме… только посижу недолго. — Кристофер хватал ртом воздух.

Парень рухнул в плетеное кресло. Рядом сверкнул фотоаппаратом вездесущий папарацци. Какая-то девушка опустилась на колени перед «британским ангелом» и приложила платок к его лбу.

— Ты в порядке?

Он открыл глаза и увидел Софи: повседневная одежда, на голове — шарф, завязанный в стиле хиппи.

— Софи, ради всего святого, что ты здесь делаешь?

— Маршировала позади. Видела, как тебя ранили.

Она откинула с его лба растрепанные волосы и сильнее прижала платок.

— Все обойдется, — засмеялся парень. — Зачем ты здесь?

— Пришла вместе с друзьями из Сорбонны. Это все они устроили. Ну а ты какими судьбами?

— Клаус позвал. Как-то все случайно вышло. Клаус, Сэм, познакомьтесь, это Софи!

Саманта подалась вперед и внимательно оглядела француженку.

— Ты его девушка? — спросила она. — Актриса?

— Я не актриса, — засмеялась Софи. — И не люблю слово «девушка». Я свободная птица.

— Ба! — изумилась Саманта. — Работаешь в сфере моды?

— На первой ступеньке лестницы «Шанель», — кивнула Софи. — Прохожу stage в мастерской. Мечтаю стать модельером.

— Правда? — просияла американка. — Тогда тебе нужен хороший рекламный агент!

— Я пока даже не уверена, выдержу ли stage, — вздохнула Софи. — Монотонность сводит с ума.

Она нежно дотронулась до волос Кристофера и убрала платок, чтобы посмотреть на рану.

— Может, стоит наложить пару швов? — предложила Софи.

— Не знал, что ты так обо мне печешься, — улыбнулся раненый.

— Но булыжник был просто огромный!

— Спасибо за заботу. — Британец приподнялся, собираясь поцеловать ее. — Камень лишь слегка коснулся головы. Если бы попали точно, я был бы уже мертв.

Юноша прижался к губам француженки, сгорая от желания взять такси и поехать к ней на квартиру.

— Эти двое думают, что спасут мир! — захохотала Саманта, обращаясь к Софи. — Совсем свихнулись на этом глупом марше. Их же могли убить!

— Все было спокойно, пока нас не остановили flics,[50] а какие-то болваны не раздобыли булыжники, — сказал Клаус.

— Пусть пообещает тебе, что больше никогда не будет участвовать в подобных сборищах! — сказала Саманта Софи.

— В следующий раз пойдем все вместе. — Софи холодно посмотрела на нее. — Я тоже против войны. Ребята из Сорбонны планируют еще много маршей. Они хотят бороться с системой!

— Ты умница. — Кристофер положил руку на талию француженки. — Я теперь тоже за Мир и Любовь. Дитя цветов внутри меня хочет свободы!

Саманта до сих пор разглядывала Софи.

— Слушай, ты не думала стать моделью? — наконец спросила американка. — У тебя идеальное для современной моды лицо. На фотографиях ты бы смотрелась сногсшибательно. Что думаешь, Клаус?

Тот оглядел новую знакомую и кивнул.

— Никогда не задумывалась, — пожала плечами Софи. — Саманта, а почему ты не пошла на марш? Разве ты не за мир во всем мире?

— Да, это было бы здорово. Но эти сапоги отлично подошли к моему наряду. Я не хотела их испортить. Булыжник мог ведь упасть и мне на ногу!

Софи несколько секунд красноречиво смотрела на нее. Потом они с Кристофером переглянулись, и француженка сильнее прижалась к парню.

Пока все ждали напитки, Софи сбегала в pharmacie,[51] купила несколько лейкопластырей и аккуратно заклеила одним рану Кристофера.

По логике вещей произошедшее должно было сблизить их, но как только компания добралась до квартиры парней, Софи под каким-то предлогом ушла.

— Чего это она? — взорвалась Саманта.

— Ох, заставляет Кристофера страдать, — поведал ей Клаус. — Я уже несколько недель слушаю монологи об этой Софи. — Он повернулся к соседу. — Начинай уже встречаться с другими! Пришла твоя очередь строить из себя недоступного. А может, найдешь кого получше.

— Когда мы с Софи познакомились, — вздохнул Кристофер, — я сразу понял, что она моя единственная. У каждого на планете есть вторая половинка.

— Господи, прямо как в сказке! — ахнула Саманта. — Я так реагирую на костюмы от Шанель!

— Вы же видели, как она заботилась обо мне, — проговорил британец. — Просто ей что-то мешает…

— Твоя единственная просто притворяется недоступной, — пробормотал Клаус. — Думает, раз она красивая, то…

— Я подожду, — заявил модельер.

— Но не слишком долго, — посоветовала Саманта. — О таком, как ты, мечтает множество девушек!

— Ага, и он запал на единственное исключение из правила! — засмеялся Клаус.

— Может, хватит обсуждать мою личную жизнь? — оборвал его Кристофер, сверкнув глазами. — Давайте лучше расскажу, как сегодняшний день повлияет на мою первую коллекцию!

— В лучшую сторону? — заинтересовалась Саманта.

— Одежда будет демократичнее, покрой — проще…

Американка кивнула.

— Вообще-то Сен-Лоран анонсировал коллекцию «Богатый хиппи».

— Ну, значит, у меня будет «Бедный хиппи».

— И что на это скажет Шанталь Деланж?

— А не пошла бы Шанталь Деланж сами знаете куда!

— Она очень обрадуется!

ГЛАВА 7

— Нам такая реклама в прессе ни к чему!

Шанталь Деланж угрожающе размахивала журналом «Фигаро», вышедшим в понедельник. На обложке — ангельское лицо Кристофера: светлые волосы растрепались, по лбу струится кровь. Но выглядел он необычайно довольным: Софи придерживала платок.

И заголовок: «Модный протест: англичанин Кристофер Хатчинс, новый дизайнер модного дома „Деланж“, получил антивоенную травму. За ним ухаживает Софи Антуан, дочь Лорана Антуана».

— Марш должен был быть мирным, — сказал Кристофер.

Шанталь посмотрела на лейкопластырь на его лбу.

— Кристофер, мы платим тебе за дизайн, а не за протесты!

— Простите, но моя жизнь вне работы вас не касается! — воскликнул юноша. — Разве во Франции не демократия? У меня нет права высказывать свое мнение?

— Среди наших клиенток есть американки, — напомнила она. — Им не понравится, что наш модельер критикует политику их страны!

— Но я критикую не Америку, — нахмурился он, — а войну!

Парень шел к себе в кабинет походкой триумфатора. Митинг вдохновил его. В жизни есть вещи поважнее моды. Одежда должна отражать действительность. Кристофер достал несколько эскизов, нарисованных под влиянием субботних впечатлений. Теперь он преисполнился уверенности, что должен создавать новую одежду для недавно открытого для себя мира.


Кремовый костюм из шерсти с золотыми пуговицами, обшитый темно-синей тесьмой, — воплощение стиля Шанель — заставлял Моник вздыхать каждый раз, когда его возвращали с примерки. И грустить о том, что она не может его купить. Декоративная отстрочка на пиджаке из шероховатой эластичной шерсти повторяла линии тела. Строчки не были прямыми, но казались таковыми. Шелковую подкладку с ярким розово-фиолетовым цветочным рисунком отделали по краю плоской золотой цепочкой, утяжелявшей низ. Но в целом пиджак был легче воздуха.

Как-то днем, когда Гай вышел из мастерской, Моник решилась надеть пиджак. Он идеально подошел девушке. Она застегнула пуговицы, и остальные работницы ахнули, дивясь волшебству, которое может сотворить вещь от Шанель с одной из них. В мгновение ока простая швея превратилась в даму из высшего общества, женственную и утонченную. «Этот костюм — моя мечта», — подумала она. И вдруг услышала, как Матэ затаила дыхание. Месье Гай стоял в дверях и снисходительно улыбался.


— Тебе нравится этот костюм? — спросил портной на следующее утро, когда они с Моник остались в мастерской одни. — Если сможешь позволить себе два метра дорогого твида, разрешишь мне сшить для тебя такой?

— Ох, месье Гай, — просияла она. Затем нахмурилась: — Но где мне носить его?

— Почему бы не решить это, когда он у тебя будет? — усмехнулся мастер.

«Наверное, хочет показать, как он меня ценит», — подумала швея.

Метр великолепной британской шерсти стоил пятьдесят франков. А понадобится два. Роскошь… Но Моник не смогла устоять. Она представила, что наденет костюм на Рождество, когда поедет навестить семью. Девушка с нетерпением ждала момента, когда сможет носить собственный наряд от Шанель.

Они устраивали примерки в конце дня. Когда Гай помогал ей надевать пиджак, он проводил рукой по груди. И казалось, не замечал этого. А Моник изо всех сил старалась не выдать свои истинные чувства.

Одна работница сказала, что видела, как месье Гай целовался с манекенщицей на примерке. Другая девушка пошла дальше: пустила слух, что наблюдала, как портной занимается любовью с моделью на рабочем столе. Моник отказывалась верить сплетням.

Когда костюм был готов, девушка отнесла его в Шатле и показала хозяйкам и соседкам. Они ощупывали дорогую вещь, восторгаясь мастерством пошива и качеством ткани. Моник позволила каждой примерить пиджак. В своей комнате она повесила костюм на вешалку и, попивая вино, размышляла, куда надеть сокровище.

Девушка вспоминала примерки со счастливой улыбкой. Неужели мужская рука на талии или пристальный взгляд, задержавшийся на фигуре, вызвали такие желания и мысли?

Не один год она резала плотную мягкую ткань, сшивала детали, делала аккуратные стежки. Тысячи, а может, миллионы стежков… Усердная работа прогоняет мысли прочь. Моник отреклась от своей чувственности и знала это. Но теперь, глядя на костюм, напоминающий минуты, проведенные с Гаем, она вновь обрела ее. Когда мастер случайно касался девушки, ее тело оживало.


Примерки первой коллекции Кристофера начались в июне. Юноша как раз закалывал булавками платье на одной из моделей дома, когда в cabine ворвалась Саманта. Вся в слезах.

— Бобби Кеннеди! — всхлипнула она.

Британец перевел взгляд с платья на подругу.

— Что с ним?

— Его убили! Не будет еще одного президента Кеннеди в Белом доме.

Кристофер ошарашенно помотал головой.

— Мартина Лютера Кинга убили всего несколько недель назад!

Саманта кивнула.

— Что же творится в моей стране? Зачем кому-то вздумалось убивать еще одного Кеннеди? И почему убили первого?

Кристофер непонимающе покачал головой.

— Я так расстроилась, будто знала его лично. Обожаю семью Кеннеди! — Девушка хлюпнула носом и тяжело вздохнула.

— Я даже представить не мог… — Британец запнулся.

— Да, — заверила его Саманта. — Я заинтересовалась политикой в день, когда застрелили президента: узнала, что на Джеки Кеннеди был костюм от Шанель. Она тоже страстная поклонница Коко. Должно быть, она сейчас вне себя от горя.

— А как насчет его жены Этель?

— У нее детей штук сто, ей есть о ком заботиться. Мой кумир — Джеки, — вздохнула Саманта, смахивая с глаз слезы. — Я считаю себя похожей на нее.


Шесть недель спустя три vendeuse «Деланж», крохотные старушки в черном, сидели в салоне на позолоченных стульях, словно птицы на жердочке, и хмуро поглядывали на Кристофера, ожидая показа коллекции осень — зима'68. Чутье подсказывало им, что юноша отважился на дерзость.

— Посмотри на их лица. Они ненавидят новшества, — прошептал Саманте англичанин. — Им подавай только «хлеб с маслом», на который есть устойчивый спрос.

— Им нужны только деньги. Дашь старушкам немного pain et beurre?[52] — шепнула та в ответ.

— Не будет никакого pain et beurre, — засмеялся он. — Ни единой корочки!

Кристофер не стал обращать внимания на страхи Шанталь Деланж насчет его возраста. Парень верил, что дизайнер может смело моделировать что захочет. Последние две недели подготовки коллекции дорого обошлись всем. Манекенщицы падали в обморок. Критика доводила швей до слез. В голове юноши роилось слишком много идей, и все — на следующий сезон. И вот в субботу в половине одиннадцатого утра персонал «Деланж» собрался в основном салоне для генеральной репетиции.

Лучшие модели, которые работали только на первой неделе показа, сидели, задрав ноги на туалетный столик cabine, и ждали, когда одежду принесут прямо из мастерской. Девушки были накрашены ярко, как балерины в театре, — такнравилось Кристоферу.

Модельер стоял посередине салона. Он напряженно вздохнул и нахмурился. Рядом ассистентки держали на подносах перчатки, кольца, броши, бусы, серьги, цветы, перья, шарфы и сумочки. Вдохновленный Жак стоял возле горы шляпок.

«Решили, что я хочу украсить свои модели простого кроя невероятным количеством аксессуаров», — весело подумал британец. Но он не желал ломать безупречные линии нарядов шляпами, бусами, шарфами, сумочками или сережками. Разве что добавит простые жемчужные гвоздики.

Одна за другой появлялись модели в неукрашенных платьях и костюмах. Кристофер распределил простые серьги-гвоздики, не обращая внимания на подносы с перчатками, бижутерией и аксессуарами.

Слегка приоткрыв рот, vendeuses хмуро смотрели на незатейливую одежду. Дизайнер заметил это и рассердился.

— Mesdames? — Он остановил моделей и подошел к vendeuses. — Может, вы просто теряете здесь время? Уверен, вам есть чем заняться на выходных.

Старушки потрясенно посмотрели на юношу и зашептались.

Шанталь подбежала к нему и отвела в сторону.

— Vendeuses всегда смотрят показ коллекции, — начала она.

— Я не против, чтобы они смотрели, но не оценивали. Угнетающая атмосфера ни к чему. Хватит и внимания прессы.

— Ради всего святого, не строй из себя диву! — воскликнула Шанталь. — Мы избавились от Жюля, чтобы избежать подобного. Что не так с бижутерией, шляпами и перчатками? Мы зарабатываем деньги на этих вещах. Если покажем их в коллекции, больше продадим.

Кристофер мрачно посмотрел на начальницу.

— Они сводят на нет весь эффект.

Та сердито глянула на него, развернулась и пошла прочь.

Саманта увела модельера в сторону.

— Не срывай злость на vendeuses, — предупредила она. — Они лишь продают одежду. Тебе нужна их поддержка. Пожалуйста, извинись.

Девушка умоляюще посмотрела на друга. Кристофер вдохнул поглубже и вернулся к женщинам. Поклонился, поцеловал каждой руку.

— Mesdames, прошу прощения, я слишком разволновался. Пожалуйста, останьтесь, буду рад вашим отзывам.

Старушки переглянулись и приняли извинения. Кристофер посмотрел на Саманту.

— Хорошо, начинаем…

Модели начали проход. На мгновение Кристофер возликовал, позабыв обо всем: его проект воплощен идеально! Британец давал моделям указания: как двигаться по салону, где останавливаться, поворачиваться и идти обратно.

— Не улыбайтесь так широко, — скомандовал он. Девушки укололи его взглядами. Кристофер выбрал спортивных, подвижных манекенщиц не старше двадцати пяти лет, из лучшего агентства. Он немного изменил порядок показа. Послал за двумя главными портными ателье, чтобы они поправляли шов на платье, пиджаке или по краю. Серию моделей показывали группами по четыре. Платья и костюмы — незатейливые, без украшений. Твид, двусторонняя шерсть, даже винил! Яркие цвета, только кое-где — пастельные. Много белого. Чуть золота и серебра для вечера. Несколько черных платьев с перекрестными лямками или отделкой на плече.

Репетиция закончилась в семь вечера.

Обошлись малой кровью: только одна модель упала в обморок, только одна швея разрыдалась. Ассистентки понуро вернули в кладовую подносы с перчатками, шарфами, сумочками и бижутерией. Кристофер не использовал ничего.

Коллекция, от которой зависело так много, была готова к показу.

ГЛАВА 8

Женщина, заказавшая костюм в известном модном доме, ожидает чуда: работники будут суетиться вокруг, и она почувствует себя неповторимой. Но, увы, все знали (хоть это и не обсуждалось), что две «неповторимые» состоятельные парижанки рискуют случайно встретиться в одинаковых нарядах. В обязанности vendeuse входило со всей возможной тактичностью отговорить клиентку от какой-то модели, если ту уже заказала ее подруга или соперница.

Никто не предупреждал Моник, что в городе есть две мадам Вертер и обе — клиентки «Шанель».

В тот день девушка помогла мадам Вертер надеть шерстяной костюм лавандового цвета, который, как ей казалось, уже подгоняла две недели назад. Вот только дама сбросила вес и выглядела несколько иначе. Моник решила, что в тот раз слишком сосредоточилась на костюме и не обратила внимания на лицо клиентки.

— Мадам похудела с прошлого визита… нужно забрать в талии, — подметила девушка.

Женщина недоуменно уставилась на нее.

— Но я в первый раз надеваю это!

— Нет, мадам, — поправила Моник, не обращая внимания, что месье Гай толкает ее ногой, — мы примеряли на вас костюм две недели назад. Помню, я еще подумала, что этот твид замечательно вам…

Клиентка замерла.

— Гай, молодая леди путает меня с кем-то? — спросила она ледяным тоном. — Второй мадам Вертер пошили такой же костюм? Если это так, я отменяю заказ.

Она сняла юбку и с отвращением, будто дохлую крысу, протянула портному.

Назад в мастерскую Моник шла вместе с мрачным, как туча, начальником.

— Забыл тебе сказать, что мы никогда не говорим на примерках клиенткам о заказах других клиенток…

— Но, месье, я не знала… То же имя, тот же костюм…

Он мотнул головой.

— Я должен был предупредить. Прости. Не беспокойся, возьму вину на себя.

Гай несколько мгновений пристально смотрел на швею. У Моник сладко сжалось сердце. Он собирается пострадать из-за ее глупой ошибки. Он защищал ее, и ей нравилось это ощущение.


Вечером Моник робко постучала в незапертую дверь кабинета мадам Антуан. Тот скорее напоминал небольшую гостиную, нежели офис, софа напротив двух покрытых клетчатой тканью кресел, букет свежих цветов, свечи марки «Рига» наполняют комнату навязчивым ароматом духов «Шипр». Мадам Антуан сидела за антикварным письменным столом, заваленным номерами «Вог» и «Уименз веэ дейли». На журнальном столике лежали ежедневные газеты.

Директриса — глаза-сапфиры и пышные светлые волосы резко контрастировали с красной помадой на губах — сурово посмотрела на девушку. Мадам Антуан была слегка приземистой, но потрясающе изящной. Она носила лишь темно-синие наряды, словно других цветов не существовало. Казалась дамой строгих правил.

— Мы потеряли очень важный заказ. — Синие глаза нацелились на девушку, вызывая угрызения совести. — Два метра великолепной шерсти испорчено, ценная клиентка расстроена. Что вы ей сказали?

Моник покраснела.

— Всего лишь сделала комплимент по поводу сброшенного веса.

— Думая, что это первая мадам Вертер? Но это оказалась вторая.

— Мне никогда не приходило в голову, мадам, что у парижанина может быть две жены, — выпалила Моник.

Directrice замерла на несколько секунд, затем раздался серебристый переливчатый смех.

— Месье Гай берет вину на себя, — наконец произнесла она. — Говорит, не может запомнить мелких деталей парижского общества. Я не упрекаю тебя, но во время примерок лучше не открывай рот, пока не спросят.

— Да, мадам.

— Гай тобой доволен. Если возникнут проблемы с клиенткой — я всегда в своем кабинете, и дверь открыта.

— Да, мадам.

— Au revoir.

— Спасибо, мадам.

«И почему я поблагодарила ее за выговор?» — удивленно подумала Моник. Пришлось признать, что мадам Антуан умела манипулировать людьми.

Девушка успела сделать лишь несколько шагов по служебной лестнице, когда ее снова позвали.

— Ах да, Моник! — Мадам Антуан произносила ее имя как-то по-особенному очаровательно.

— Oui, мадам?

Directrice появилась в дверях.

— Я подумала… ты могла бы подружиться с моей младшей дочерью. Может, даже повлиять на нее. Видишь ли, у нее бунтарский характер.

— А чем она занимается?

Мадам Антуан потупила глаза-сапфиры и нахмурилась.

— Софи проходит stage в вашей мастерской. Знаешь ее?

Моник покраснела.

— Софи — ваша дочь? — запинаясь, спросила она.

— Падчерица. Приглядишь за ней? Буду очень признательна.

— Мы почти не общались. Она живет с вами?

Мадам сверкнула глазами.

— Недавно переехала. Хочет независимости, а я места себе найти не могу — волнуюсь. Вот организовала stage. Дочь училась в Сорбонне, но хотела заниматься модой. — Мадам Антуан опустила взгляд на безупречные руки. — Может, мы были не правы, когда настояли на классическом образовании… Даже не знаю.

— Она такая красивая! — проговорила девушка. — И очень усердно работает.

— Да, красивая. — Мадам Антуан смотрела на швею, словно не решаясь ей довериться. — Мне всегда казалось, что я перед ней виновата, — внезапно проговорила дама.

— Виноваты?

В любопытных глазах Моник не было ни капли притворства, и мадам Антуан осмелилась продолжить:

— Я боялась, что Софи достанется меньше любви и внимания, чем моим родным дочерям.

Зазвонил телефон. Мадам Антуан подошла к нему, сняла трубку и прикрыла рукой.

— Моник, поговорим в следующий раз. Вижу, ты устала. Bonsoir.[53]

По дороге домой юная швея предалась размышлениям. Сможет ли она подружиться с этой гордячкой? У них ничего общего, кроме моды…


На следующий день Моник прихватила на работу свои зарисовки. В первый раз (боялась, что коллеги узнают о мечте стать дизайнером и засмеют). Софи всегда уходила из дома на обеденный перерыв. Моник обогнала девушку и ухитрилась уронить перед ней свой альбом, рассыпав рисунки по лестнице. Софи остановилась и нагнулась, чтобы поднять эскизы.

— Спасибо огромное, — проговорила Моник, притворяясь взволнованной.

— Твои работы? — Софи взглянула на листы, затем на Моник.

— Да.

Скромница из Анжера протянула руку, но дочь мадам Антуан продолжала рассматривать рисунки.

— Занимаешься дизайном? — удивленно спросила она. — Очень здорово.

— Ничего особенного. — Моник отмахнулась от похвалы, хотя положила в альбом свои лучшие работы.

Софи отдала папку Моник.

— Я тоже моделирую одежду. Ты всегда выходишь на обед?

Девушки спускались по лестнице. Моник достала из сумки яблоко.

— Ем это и немного прогуливаюсь.

— Позволишь пригласить тебя на кофе?

Софи отвела новую подругу в свое любимое кафе на площади Мадлен.

— Я видела, как ты здесь обедала, — робко призналась Моник.

— А почему не поздоровалась?

— Не хотела отвлекать тебя от… грез.

Софи рассмеялась.

— Это мое обычное состояние, отвлекать даже полезно. Ты откуда?

— Из Анжера.

— Нравится Париж?

— Конечно, это же столица мира высокой моды!

— Да-да. Восхищаешься Шанель? В смысле стилем?

— Безупречная элегантность. Ни капли вульгарности.

— Как говорит Баленсиага, немного вульгарности не помешает. Уверена, он не имеет в виду, что женщина должна казаться вульгарной… Все дело в смелости.

— Не смею критиковать своих кумиров, — нахмурилась Моник. — А это как раз Шанель и Баленсиага.

Софи разломила напополам багет и протянула Моник.

— Угощайся. Я не голодна.

Этот жест умилил Моник. Она приняла хлеб.

— Где ты живешь? — спросила стажерка.

— Арендую мансарду в Шатле у двух сестер-модисток.

— Как необычно! — Софи засмеялась, потом пристальнее посмотрела на собеседницу. — Как тебя зовут?

— Моник.

— Я — Софи.

Девушки пожали друг другу руки.

— Тебе не нравится в мастерской? — спросила Моник.

Софи состроила гримасу.

— Если я собираюсь стать модельером, то должна научиться шить. — Она указала на свой костюм.

— Превосходная вещь, — сказала Моник. — Его сшила я.

— Безупречная работа, — восхитилась Софи. — Можем прямо сейчас организовать собственный maison de couture.

— Но на это нужно много денег! — удивилась Моник.

— У меня есть кандидат на роль спонсора. Его только надо убедить, что дело того стоит.

— По твоим словам, все так просто, — засмеялась Моник. — Я даже не мечтала о своем доме мод.

— Не ограничивайся, — посоветовала Софи. — У тебя отличные задумки.

Она прикурила и с жадностью затянулась.


Воодушевленная перспективами, ночью Моник не сомкнула глаз. Она еще ни разу не общалась с кем-то столь уверенным в себе и равнодушным к мнению других. Рядом с Софи девушка сама себе казалась серой мышкой.


— Здесь я буду встречать английских и американских модных журналистов, — Саманта встала у входа в «Деланж», когда к салону начали подтягиваться журналисты и редакторы.

Шел второй день показа, и к трем часам в доме собралась пресса. У Кристофера внутри все перевернулось, когда он взглянул на женщин, которые будут оценивать его работы. Элегантностью отличалась лишь пара-тройка редакторов, остальные были одеты совершенно безвкусно, некоторые — даже вычурно. У одной дамы на голове красовался омар — в знак hommage[54] к Эльзе Скиапарелли. Молодого дизайнера поразило, что самопровозглашенные прорицатели моды не всегда одевались хорошо и отнюдь не выглядели ухоженными, словно не желали соперничать с красивыми манекенщицами. Они уже просмотрели уйму моделей: по семь-восемь коллекций за день. Одурманенные красотой, пресыщенные изысканной французской едой и превосходным вином, как смогут они отличить хорошее от плохого?

Кристофер наблюдал, как Саманта встречала представителей «Вог». Юноша узнал редактора британского «Вог» — женщину приятной наружности, из среднего класса, напрочь лишенную вкуса. Редактор французского «Вог», как и следовало ожидать, оказалась стройной, высокой, элегантной, ухоженной и неглупой на вид.

— А редактор американского «Вог»? — шепнул он подруге.

— Еще не пришла!

Некоторые из собравшихся слишком задирали нос, другие и вовсе выглядели отталкивающе. Кучка мужчин чересчур важничала. Все боролись за позолоченные стулья, огрызаясь и даже хныкая, если не доставалось места в почетном первом ряду.

— И эти люди будут меня оценивать? — спросил Кристофер Саманту.

— Не оценивать, аплодировать! — Девушка едва успевала отвечать на воздушные поцелуи.

Дизайнеру льстило, что Саманта нарядилась в его короткое белое платье-рубашку, наспех сшитое для нее на прошлой неделе. «В такой день я просто не могу надеть „Шанель“ — одежду конкурирующего модельера», — решила для себя американка.

Часы на церкви Святой Магдалины пробили три раза.

— Пора начинать, — поторопил всех Кристофер.

— Без Ее Модного Величества? — выпучила глаза Саманта.

— Кого еще?

— Дианы Вриланд, редактора американского «Вог»!

Вдруг люди у входа засуетились — и по залу уверенно прошагала удивительная женщина в окружении трех помощниц. Черные волосы дамы были сильно залакированы, щеки — ярко нарумянены. Она прошла прямиком к центральному стулу в первом ряду, словно тот принадлежал ей по какому-то божественному праву.

— Миссис Вриланд, — благоговейно пролепетала Саманта, приседая в реверансе, и протянула Ее Величеству пресс-релиз, который вручила помощница.

Затем directrice подала знак, и показ начался.


Кристофер заменил обычные для коллекций «Деланж» атлас, тюль и креп бежевого, темно-серого и коричневого тонов на шерсть, трикотаж, твид и габардин смелых основных цветов и нежных пастельных оттенков. Отказался от шляп и перчаток, чтобы яркие цвета выделялись, а приятные для глаз пастельные оттенки сверкали. Использовал много белого: шероховатую матовую шерсть, винил, кружево. Для вечера — черный полупрозрачный шифон, обнажающий женское тело больше, чем можно увидеть в «Бешеной лошади», известном стриптиз-клубе.

Но сейчас, стоя за кулисами, которые отделяли cabine манекенщиц от подиума, юноша внезапно осознал, что его коллекция — огромная ошибка. Он воображал, что первая модель — незатейливое белое платье из винила — вызовет в зале тишину изумления, а потом — взрыв аплодисментов. Парень оказался прав лишь наполовину: тишина в салоне растянулась на целую минуту. Казалось, аплодировать никто не собирается. Дама из «Харперз базар»[55] сначала разглядывала ногти, потом выудила из сумочки какую-то папку. Сидящий рядом джентльмен на мгновение задремал и резко дернулся, проснувшись. Лишь леди с шелковым омаром на голове — уважаемый итальянский редактор Клаудия Фонтана — выглядела впечатленной.

На следующее платье — та же реакция. И на следующее…

Саманта подошла к Кристоферу.

— Может, слишком радикально? — пробормотала она.

Британец потрясенно наблюдал за показом. Он хотел совершить революцию в моде, используя новые покрой, образ, плотные сияющие ткани и отказавшись от роскошных бальных платьев. Его одежда была непринужденно-повседневной. В подобном наряде девушка могла бы, например, спешить на автобус. Но теперь, наблюдая за реакцией журналистов, юноша осознал, что молодежь, которая ездит на автобусах, не покупает одежду от-кутюр.

«Я неверно оценил ситуацию!» — запаниковал он. Возможно, женщины еще не готовы к столь резким изменениям.

Нахмурившись, модные журналисты пытались подобрать слова, чтобы описать дерзкие наряды скульптурного кроя.

Последняя модель по традиции — свадебная. Кристофер не стал игнорировать каноны, но его невеста появилась в дерзком коротком белом платье из винила, без фаты. Остальные модели присоединились к ней на финальный выход. После скудных аплодисментов Саманта вытолкнула Кристофера на самый быстрый поклон за всю историю моды. Раздался резкий хлопок, манекенщицы наполнили пластиковые стаканчики шампанским и подняли тост за автора коллекции.

Саманта стояла перед выходом, слегка ссутулившись и опустив голову, словно готовая к бою.

Модные редакторы, которые недавно всеми силами и способами пробивались внутрь, теперь рвались обратно, чтобы успеть на следующий показ. Некоторые подходили к Саманте и передавали список моделей для фотосъемок.

— Они будут великолепно смотреться на страницах журналов, — с сомнением проговорил какой-то редактор. — Но вот в жизни… вряд ли.

— Мнения противоречивы… — Directrice кивнула Кристоферу. — Это хорошо. Главное, что о коллекции говорят.

Сложив губы бантиком, Шанталь Деланж подошла к юному модельеру для традиционного поцелуя после показа.

— Женщины либо полюбят твою одежду, либо возненавидят, — прошептала она, подталкивая парня к себе в офис. — Сегодня большинство зрителей выбрали второе.

— Спасибо, — весело произнес британец. — Думаю, я их шокировал, но в этом ведь суть моды.

— Мода не должна быть слишком эксцентричной, — поправила она. — Я позволила тебе экспериментировать, хотя и сомневалась в результате. Пытаюсь понять, кто будет носить эту одежду. Определенно не наши постоянные клиентки. Да, стоило настоять на нескольких более продаваемых моделях. Vendeuses нуждаются в «хлебе и масле».

— Дом «Деланж» был целиком и полностью «хлебом и маслом»! — воскликнул Кристофер. — Ваш модный пульс затих. А теперь извините, мне нужно встретиться с несколькими редакторами.

Британец ушел и вскоре натолкнулся на ищущих его дам.

— Вы обогнали во времени других дизайнеров! — Леди с омаром на голове схватила его за руку. — Клаудия Фонтана, итальянский «Вог». Вы провидец моды. Это именно то, что женщины будут носить… лет через пять!

— Футуристический взгляд, — согласилась ее спутница. — Но запомните, юноша, забегать вперед слишком далеко так же опасно, как и тащиться позади.

— Как раз начинаю это постигать, — улыбнулся Кристофер.

Саманта быстро увела его от оракулов моды.

— «Вог», «Элле» и «Базар» уже выбрали модели, — доложила она. — Вот если бы они ничего не фотографировали — тогда, считай, катастрофа. Но «Элле» пообещал обложку!

Манекенщицы столпились вокруг дизайнера. Подливали шампанского, целовали парня и выкрикивали: «Успех, успех!»

К ним подошла Диана Вриланд и положила руку Кристоферу на плечо.

— Мои поздравления, юноша. У вас большое будущее!

— Спасибо. — Он поклонился.

— Ричард Аведон[56] сфотографирует очаровательное белое платье под номером один, — сообщила она. — Уже вижу этот наряд на Катрин Денев!

Перед тем как уйти, женщина многозначительно посмотрела на парня. Через пару мгновений он побежал вслед за ней.

— Миссис Вриланд! — крикнул «британский ангел».

Дама удивленно обернулась.

— Могу я присутствовать на фотосъемке? — спросил Кристофер. — Обожаю работы Аведона!

Она просияла.

— Дику нравится веселая атмосфера. Почему бы вам не привезти платье самому, скажем, сегодня вечером? Он в студии на Монтень-авеню.

Юноша наспех записал адрес, чувствуя, как сердце рвется из груди.


Вечером, к половине восьмого, он привез платье, уложенное в коробку «Деланж», на такси в студию Аведона. Блестящий зеленый плющ создавал на улице Жана Гужона волшебную атмосферу. Из небольшого прямоугольного здания в глубине улицы доносилась громкая музыка. Очевидно, это и есть студия Аведона. Сквозь затянутые белыми шторами окна сверкали яркие огоньки.

Кристофер стоял рядом с домом, зажав под мышкой коробку и вдыхая ночной воздух Парижа. Настал момент, которого британец так долго ждал. Он вошел в студию.

— Я привез платье от Деланж, — сказал парень дружелюбной американке.

Ричард Аведон за столом на помосте перебирал фотоотпечатки.

— Привет! — Аведон спрыгнул с помоста и пожал Кристоферу руку. — Слышал, ты показал сегодня блестящую коллекцию. Миссис Вриланд под впечатлением. То самое платье?

— Мистер Аведон, я ваш преданный поклонник… — начал юноша.

— Зови меня Дик. Катрин в раздевалке… Хочешь увидеть ее в этом платье?

Вещь отнесли внутрь. Через десять минут из раздевалки выглянула мадемуазель Денев.

— Давай, Катрин, выходи, — позвал Аведон. — Не стесняйся.

Она ступила на большой лист белой бумаги. Кристофер, вылупив глаза, смотрел на звезду в его наряде.

— Катрин, это тот самый модельер. Англичанин! — воскликнул Аведон.

— Да? — Актриса улыбнулась парню. — C'est trés original![57]

Заиграл джаз. По всей студии под серебристыми зонтиками засверкали лампы-вспышки. Кристофер зачарованно следил за происходящим. Вот они, секреты мастерства знаменитого фотографа!

Аведон несколько раз велел модели быстро пройти по белому полотну — фотографировал в движении. Кристофер не отрываясь смотрел на Катрин. Невысокая актриса послушно выполняла указания. Не зная Денев, британец вряд ли заметил бы ее на улице. Чем-то женщина напоминала Софи. Мелкие, но пропорциональные черты лица звезды увеличивались под прицелом объектива.

Серебристые зонтики, сверкавшие повсюду, вознесли Кристофера в модный рай. Лучший модный фотограф делал снимки знаменитейшей актрисы Франции — в его платье. Сотни тысяч читателей увидят фотографии. О чем еще мог мечтать простой английский парень?


Дом Камиллы Деланж оказался в центре внимания модной прессы. Заголовки гласили: «А вы наденете это?»

Представителям «четвертой власти» нравилась сама мысль, что молодой англичанин оживит образ закоснелого парижского дома. Выходило множество статей в духе «Англичанин покоряет Париж!».

Но покорил ли Кристофер этот город? Семья Деланж сильно в этом сомневалась: частных заказов было не так уж много.

— Продажи духов возрастут, — заверила Саманта Шанталь. — Не поэтому ли вы поддерживали дом на плаву все эти годы? Новый образ оживит его.

— Но принесет ли он прибыль?

Саманта вздохнула.

— Я найду священника, который объявит полупрозрачные платья «грешными». Тогда о Кристофере заговорят.

— Нам нужны заказы, — фыркнула Шанталь.

Саманта постаралась успокоить ее.

— Заказы будут. Людям всегда нужно время привыкнуть к новому.


Как-то вечером спустя две недели после показа коллекции Кристофер наконец-то дозвонился Софи домой. По крайней мере, она ответила.

— Я так хочу увидеться с тобой! — сказал юноша.

— Ты, кажется, огорчен, — задумчиво проговорила она. — Знаешь «Куполь»?

— Конечно.

— Буду там через полчаса. — Девушка повесила трубку до того, как он успел хоть что-то ответить.

Кристофер сбрызнул водой лицо и волосы, добавив немного «Eau Sauvage»,[58] набросил пиджак и выбежал на улицу.

Благодаря лихому таксисту через двадцать пять минут парень уже был на людной террасе кафе. Софи пришлось ждать еще двадцать минут. Француженка неторопливо подошла к нему. Она надела облегающее шелковое платье цвета лаванды и накинула белую шаль, связанную крючком. Софи еще не определилась, быть сегодня Капризной Богатой Парижанкой или Модной Хиппи. Она обула босоножки на высоком каблуке, нанесла безупречный макияж, волосы собрала наверх, как всегда выпустив соблазнительную прядь. Кристофер вскочил и поцеловал девушку.

— «Кир рояль», — заказала она.

— Мне тоже, — добавил Кристофер. — Из чего он состоит? — спросил парень, когда официант ушел.

— Crème de cassis[59] и шампанское. — Девушка повернулась к нему. — ЧТО у тебя стряслось?

— На коллекцию — ни единого заказа. Что делать?

— Я видела фотографии. Très avancé.[60]

— В этом-то и проблема.

Кристофер взволнованно посмотрел на Софи.

— Девушкам вроде тебя мои модели нравятся. Как и некоторым редакторам авангардных журналов. Но пожилые дамы — постоянные покупательницы «Деланж», которые держат дом на плаву, — их не заказывают. Как привлечь новых молодых клиенток?

— У моей матери есть пара элегантных молодящихся подруг… — начала Софи.

— И конечно же, она рекламирует им «Шанель»?

— Да, но Коко боготворят не все. Для молодежи она слишком консервативна, даже банальна. Я попрошу мать направлять подруг к тебе. Если хотя бы одна из них что-нибудь закажет, остальные, как обезьянки, потянутся следом.

— Ты сделаешь это для меня? — Кристофер заглянул девушке в глаза.

— Да. — Софи достала сигарету и прикурила. — Сделаю.

Парень подался вперед.

— Почему?

— Потому что ты мне нравишься.

— Просто нравлюсь?

— Ну не будь таким настойчивым! — рассмеялась Софи. — Это вопрос моды, а не жизни и смерти!

— Для меня это то же самое! — воскликнул юноша. — Я постоянно думаю о тебе. Почему мы не вместе каждую ночь? Почему не занимаемся любовью? Ты сказала, что научишь меня!

— Кристофер, это Париж! — расхохоталась девушка. — Здесь все флиртуют, обманывают, играют.

Британец покачал головой.

— Я не играю ни в какие игры, а говорю что думаю. Кажется, я люблю тебя.

В этот момент появился официант с напитками. Софи растерялась, не зная, что сказать. Наивное, искреннее признание Кристофера совсем выбило ее из колеи. Из всех мужчин, с которыми она когда-либо заигрывала, никто ни разу не говорил столь простых и прямолинейных слов. Она глотнула коктейля, взяла сигарету и глубоко затянулась.

— Еще рано.

— Но почему, если я это чувствую?

Девушка положила руку на колено Кристофера. Ее выразительные зеленые глаза, полные сомнений и коварства, неотрывно глядели в его честные голубые очи. Юноша был невозмутим.

— Ты знаешь, чего хочешь, — удивленно прошептала Софи.

А потом одним глотком допила коктейль, встала и потянула парня за руку.

— Пойдем, — промурлыкала еле слышно. — Пойдем ко мне!

На улице она сказала таксисту адрес и добавила:

— Мы очень торопимся!

Говорить такое парижскому таксисту опасно, особенно жарким летним вечером. Машина, визжа тормозами, стремительно неслась по улицам, будто нарисованным масляными красками, к Клебер-авеню. На заднем сиденье Кристофер скользнул руками под платье Софи, нашел груди и нежно потеребил соски. Рука девушки ритмично двигалась у него между ног. Парень застонал. Они слились в поцелуе. Водитель воодушевился, увидев «кино для взрослых». Он то поглядывал на дорогу, то с интересом смотрел в зеркало заднего вида.

Кристофер и Софи выпрыгнули из такси и через секунду оказались в душном, ободранном лифте. Всю дорогу наверх они не выпускали друг друга из объятий. Софи расстегнула ширинку и просунула внутрь руку. Они продолжали целоваться, даже когда девушка открывала дверь. Она долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Потом влюбленные ввалились в квартиру, сорвали друг с друга одежду и упали на кровать. Кристофер снова оказался в ее спальне, снова наслаждался ее изящным телом и ненасытными губами. «Слава богу, я вечером принял душ», — подумал парень, зарываясь лицом между ее ног. Софи застонала, когда он нежно провел там языком, затем напряг его, доставляя девушке невероятное удовольствие. Француженке захотелось большего, и она притянула юношу, прогнулась и позволила войти в себя.

— Медленнее, медленнее… — шептала она.

Как и в прошлый раз, Софи скрестила ноги на его спине, позволяя проникнуть глубже. Ощущения переполнили Кристофера, и он до боли закусил губу, пытаясь обрести над собой контроль. Девушка теребила мочку уха парня и легонько дула туда, а он покрывал поцелуями ее лицо, почти не двигаясь. Софи с силой билась об него, стоная так, словно близился пик ее наслаждения… И вдруг вскрикнула. Кристофер тоже закричал. Они — редкое удовольствие — одновременно достигли вершины, разделили друг с другом силу блаженства, задыхаясь от стонов, будто испытывали невероятные муки.

— Люблю тебя, люблю, люблю… — шептал Кристофер, пока внутри его затихали сладостные отголоски.

«Такие ощущения могут и заставить влюбиться», — подумала Софи. Почти! Но ей стоит воздержаться от эмоций. Она не готова полностью довериться «британскому ангелу» ни телом, ни душой. Ладно, пускай телом — его она часто отдавала. Но не больше. Кристофер любит ее! Девушка знала: он ожидал услышать в ответ то же самое. Софи гладила любовника по голове, захватывая пряди густых белых волос. Ей нравилась свежесть его тела, и француженка вдохнула этот соблазнительный аромат юности, похожий на утреннюю росу.

Кристофер был опьянен не только вином, но и запахом кожи любимой, всегда надушенной, одурманивающей, вызывающей желание прикоснуться к ней языком. Он нежно поцеловал Софи. Самые сладкие, удивительные поцелуи après-sex![61] Они могли значить лишь одно — любовь. Пусть Софи не осмелилась произнести это вслух, Кристофер и так все понял. Трудно не заметить волшебства, окутавшего их искристым светом.


Коллекцию «Шанель» показывали в совершенно иной атмосфере, чем прошел дебют молодого англичанина. Клиенты не хотели и не ждали изменений. Они пришли отдать дань уважения стилю дома, преклонить колени перед алтарем Шанель — да, это стало почти религией. Преисполненные трепета Коко-наркоманы жаждали полугодовую дозу. Они рассматривали мельчайшие детали defilé,[62] не сомневаясь, что найдут незаметные для неопытного взгляда изменения, отличительные знаки моделей этого сезона: чуть более свободная юбка укоротится на сантиметр, слегка расширится шелковая тесьма по краю пиджака, а на манжетах, возможно, будет не четыре пуговицы, а пять.

В газетах писали: «Еще больше неизменности в „Шанель“» или «„Шанель“, как всегда, элегантна». Но волшебство моделей дома крылось в том, что они никогда не становились demodé (это пугающее французское словечко означает «вышедший из моды, старомодный»).

Дамы из высшего света Парижа, актрисы и другие богатые особы жаждали носить именно эту одежду. Заказы текли рекой. Мастерская Гая работала в полную силу.

Однажды, через два месяца после демонстрации коллекции и выполнения первого потока заказов, Моник увидела, что Софи торопится уйти на перерыв, словно у нее срочные дела. «И что здесь может быть такого подозрительного?» — подумала девушка. Интуиция подсказала выждать, а не навязываться. Падчерица directrice непредсказуемая и скрытная. Мадам Антуан намекала, что будет трудно. Может, просто нужно время, чтобы они стали подругами?

И вот в один прекрасный выходной день Софи все-таки пригласила Моник к себе на обед.

Морозным осенним утром, надев замечательный костюм из серой шерсти и новый плащ от Бёрберри, Моник прошла пешком весь путь до места, где жила Софи, — образцового района недалеко от площади Этуаль, сплошь застроенного домами девятнадцатого века.

Хозяйка красиво уложила еду на большую тарелку и поставила на круглый стол около дверей, выходящих на крохотный балкон. Ее пес лежал там и иногда прибегал за лакомыми кусочками.

— Я не видела настоящих родителей, — проговорила стажерка. — Хочется узнать, кем они были…

— Должно быть, это тяжело, — кивнула Моник. — Я обожала отца. Он умер, когда мне было двенадцать. До сих пор тоскую…

— А твоя мама?

Моник вопросительно посмотрела на новую знакомую.

— Может ли мать ревновать дочь к мужу?

Софи засмеялась.

— Некоторые матери и дочери ненавидят друг друга.

— Дело не в ненависти, — задумчиво произнесла Моник. — Она унижала меня, не позволяя ощутить себя красивой. Называла бедняжкой.

— Непростительно! — фыркнула Софи. — Матери должны говорить дочерям, что они красавицы.

Она налила вина.

— Должно быть, моя мама погибла. Несчастный случай или что-то еще… В голове не укладывается, что родители бросили меня.

— Мадам Антуан никогда не рассказывала о ней?

— Она говорит, что ничего не знает.

Софи задумчиво отпила из бокала. Моник наблюдала за ней.

— Ты очень смелая.

— Меня никогда не называли смелой, — Софи поставила бокал, подалась вперед и поцеловала Моник в щеку.

После обеда хозяйка продемонстрировала гостье несколько собственноручно сшитых нарядов: простого покроя, из хорошей ткани. Наметанный глаз Моник заметил изъяны, но девушка не стала о них говорить.

— Отличные задумки, — сказала она. — Ты точно собираешься стать модельером?

— А чем еще заниматься? — спросила Софи. — Может, я и не очень целеустремленная, но хочу заниматься модой. Всегда хотела.

Моник ушла от Софи часов в пять. Одним глазком заглянув в другой мир, она шла по Елисейским Полям словно во сне, воодушевленная всем тем, что Париж мог ей предложить. Ее место здесь. Вряд ли она вернется в Анжер.


Моник пришла домой и в своей комнате обнаружила письмо от сестры.

«Почему ты бросила меня здесь? — так оно начиналось. С каждым новым прочитанным словом Моник испытывала все большие угрызения совести. — Когда я смогу приехать к тебе? С maman очень сложно. Пожалуйста, навести нас поскорее. Когда ты здесь, моя жизнь веселее и проще».

Конечно, Моник чувствовала, что виновата. Она так жаждала уехать в Париж, что совсем не подумала о Катрин. И теперь осознала, как сестре трудно.

До знакомства с Софи Моник считала, что красивых девушек судьба балует. Она думала, что стройная симпатичная Катрин пойдет по жизни легко и весело, и совсем не понимала, что их эгоистичная мать постоянно будет совать нос не в свои дела. Стоило поискать квартиру и позвать сестру к себе.

ГЛАВА 9

С первого показа коллекции «Деланж» прошло уже много времени. Ее продолжали демонстрировать по три раза в неделю в три часа дня. После выхода невесты vendeuses оживленно подавались вперед, держа наготове книги заказов, но клиентки проходили мимо, улыбаясь и помахивая им.

В конце концов Кристофера вызвали в кабинет Шанталь Деланж. Когда юноша вошел, мимо него пролетели журналы с фотографиями его моделей на обложках и врезались в стену.

— Пресса — oui! Клиенты — non! — закричала начальница.

Британец сердито глянул на нее.

— Если бы попали в меня… — начал он, затем развернулся и вышел.


— Кажется, она не понимает, что твои модели на фотографиях выполняют свое предназначение, — сказала Саманта за обедом в «Ла Кетш». — Это замечательная реклама. Каждая обложка журнала обеспечивает большие продажи духов. Неважно, что одежда не пользуется таким спросом.

— А для меня как раз это и важно, — возразил Кристофер. — Я хочу, чтобы женщины покупали и носили мои модели. Меня не волнует, сколько духов продает «Деланж».

Directrice не поверила своим ушам.

— Продажи духов оплачивают твою работу. И не только твою!


Моник достигла такого уровня мастерства, что могла за день подготовить костюм к первой примерке. Она была тактична с клиентками, выслушивала их и внимательно изучала отражение в зеркале cabine. Важнее всего для девушки стало идеально подогнать одежду по фигуре. Vendeuses обожали Моник. Клиентки просились на примерку именно к ней. Даже выстраивались в очередь. Точнее, записывались. Моник уверенно двигалась к должности главы мастерской.

Мадам Антуан снова позвала ее. На этот раз директриса заказала две маленькие чашки эспрессо из кафе на первом этаже.

— Спасибо, что подружилась с моей дочкой, — сказала она, наблюдая, как девушка кладет сахар в свою чашку.

— Но разве Софи нужна такая подруга, как я? — удивленно спросила Моник.

Синие глаза проницательно посмотрели на нее.

— У тебя есть редкое для мира моды качество. Ты, видимо, даже не осознаешь, насколько уникальна. Ты настоящая. С тобой ее жизнь станет… гармоничнее.

— Она говорила, что хочет основать свой модный дом, — улыбнулась Моник.

— Софи всегда торопится. Для начала ей нужно занять свою нишу здесь. Слышала, ты продвигаешься по карьерной лестнице удивительно быстро. Таких успехов в нашем доме не добивался никто и никогда.


На следующий день Софи пригласила Моник пообедать в «Ле Драгстор» на окраине Елисейских Полей. Дочь мадам Антуан заказала два огромных гамбургера.

— Зачем моя мать вчера вызывала тебя к себе в кабинет?

— Она намекнула, что я могу стать главой ателье. Только не говори никому.

— Здорово! Будешь хорошо зарабатывать. Ты это заслужила. — Софи улыбнулась. — Ты так усердно трудишься.

— В следующий раз повысят тебя. — Моник попыталась подбодрить подругу.

— Я никогда не научусь шить так же хорошо, — медленно проговорила Софи. — Пальцы не такие ловкие.

— Да нет же, будешь!

Повисла долгая тишина.

— Моник, у тебя были мужчины? — наконец спросила Софи. — Ты кажешься такой невинной.

Растерявшись, скромница из Анжера густо покраснела.

— Ты что, девственница? — спросила Софи.

Моник молчала.

— Это значит «да»? — нахмурилась стажерка.

— Не заставляй меня стыдиться вполне нормальной ситуации.

— Тут нечего стесняться, — быстро согласилась Софи. — Сколько тебе лет?

— Двадцать шесть.

— И ты не хочешь влюбиться?

Моник посмотрела на подругу, чувствуя себя никчемной провинциалкой.

— Я уже влюблена.

Сказав это, девушка ощутила себя взрослее и не такой уж деревенщиной.

Глаза Софи округлились от любопытства.

— Чудесно! Кто он?

— Это тайна. Я никогда не смогу выйти за него замуж. А ты хочешь замуж?

— Я хочу влюбиться, — призналась Софи, прикуривая. — Но когда почти получается, пугаюсь.

— И чего же?

— Не знаю. Наверное, довериться мужчине. — Она долго смотрела на Моник, затем наклонилась вперед и расцеловала ее в обе щеки. — Давай станем tutoyer?[63] Будем сестрами. Иногда я скучаю по своим сестрам. Нужно с кем-то надежным делиться секретами. Ты тоже можешь мне доверять.

— Я тоже скучаю по сестре. — Моник дотронулась до руки Софи. — Рада быть твоей подругой.


Ноябрьским субботним вечером Софи сидела в гостиной, скрестив ноги. Рядом лежал пес. Она ела сыр, фрукты и пила вино. Жизнь казалась ей абсолютным хаосом. Прелесть работы в «Шанель» разрушил строгий распорядок модного дома. Надевая белый рабочий халат, она превращалась в обычную швею, незаметную и неспособную общаться с другими людьми в доме. Повседневность удручала Софи.

Бунтарка иногда сбрасывала с себя спецодежду (под которой была одета с иголочки) и, ускользнув из мастерской, гуляла по этажам, заглядывала в салон. Если идти быстро, все вокруг думают, что у тебя есть цель. Но даже это не помогало девушке ощутить очарование «Шанель». Плюс еще эти ужасы «простой рабочей жизни»! Казалось, мерзкие запахи подогреваемых обедов и пота швей не отлипали от нее, сколько духов Софи на себя ни выливала.

На следующей неделе после работы Софи натолкнулась на трех манекенщиц, с которыми часто болтала на мероприятиях. Девушка решила присоединиться к их компании, но ее будто не заметили. Одна модель рассказала им, что дочка министра корпит в мастерской. Ее не принимали ни модели, ни работницы ателье, и это очень расстраивало девушку.

На следующий день Софи купила в «Фошон» коробку дорогих конфет. Пыталась угостить девушек из мастерской, но Матэ отказалась взять хотя бы одну. Она дерзко глянула на стажерку, изображая изумление.

— Решила, что сможешь подкупить меня шоколадом? — с издевкой произнесла алжирка.

Софи разозлилась и выбежала из мастерской, будто бы в дамскую комнату. Скинув рабочий халат, она бродила по коридорам, пока не натолкнулась на месье де Кузмина.

— Софи! — Он взял ее за руку, поцеловал в обе щеки и внимательно рассмотрел. — Как продвигается stage?

— Скукотища…

— Может, найти тебе занятие повеселее?

— Я хочу научиться шить, — серьезно проговорила она.

Эдуар попытался изобразить добрую улыбку, но у него вышла похотливая ухмылка. Месье де Кузмин бывал в доме ее родителей с тех пор, как Софи себя помнила, и она с юных лет флиртовала с ним. Как-то раз дело дошло даже до страстных объятий на втором этаже.

— Твоя мать сказала, у тебя теперь собственная квартира, — проговорил директор «Шанель» — Мне бы очень хотелось на нее посмотреть…

— Может, когда-нибудь окажу радушный прием.

Мужчина засмеялся и нагнулся поцеловать Софи.

— Чем больше ты избегаешь меня, тем больше заводишь, — прошептал он. — Я знал тебя еще девочкой…

— Да, и кажется, всегда хотел изнасиловать!

— Ну… — Де Кузмин пожал плечами. — С красивыми женщинами именно это и хочется сделать. Ты знаешь, где меня найти. Сегодня у меня был трудный день. Мадемуазель, как всегда, нашла, за что нас можно засудить.

Софи вернулась в мастерскую и увидела взбешенного месье Гая с пиджаком в руках.

— Где ты была? — закричал он. — Это ты шила подкладку для пиджака мадам Гибур?

Софи поспешила надеть рабочий халат.

— Я… я…

Девушка почувствовала, что все смотрят на нее, и не смогла ответить.

— Это сделала Софи! — радостно крикнула Матэ. — Софи шьет все подкладки! Она больше ни на что не способна!

Портной показал стажерке пиджак.

— Как ты умудрилась зашить пройму? Мадам Гибур не сможет просунуть сюда руку. Это «Шанель», мы шьем самую красивую одежду в мире!

— Простите, месье…

Гай разорвал подкладку и укоризненно покачал головой. Когда он вернулся в салон, Матэ злорадно захохотала.

— Это ж надо было умудриться зашить пройму! Боже, как глупо! — торжествующе произнесла она. — Тебе не стоило приходить сюда. Ты занимаешь место девушки, которой действительно нужны деньги!

— Матэ, оставь ее в покое! — прикрикнулаМоник.

Софи вдруг разрыдалась. Алжирка захохотала.

— Теперь она еще и плачет!

Стажерка выбежала из мастерской.

Она села на верхней ступеньке обшарпанной лестницы и уткнулась лицом в платок. Софи ошиблась, думая, что впишется в коллектив мастерской и сможет работать там не один месяц. Ей нет места в этом мире. Везде она чужая.

— Что такое? — Над девушкой склонилась сутулая фигура в черном.

Дочка министра поднялась на ноги, стараясь успокоиться.

— Я тебя знаю? — Шанель пристально посмотрела на нее.

— Мадемуазель, я — Софи Антуан… — Она шмыгнула носом. — Прохожу stage в ателье месье Гая.

— Это из-за него ты так рыдаешь?

— Я совершила глупую ошибку. А другие девушки…

— Им кажется, что ты не принадлежишь к их кругу? — догадалась пожилая дама. — Возможно, так и есть. Пойдем в мой салон, хочу внимательнее тебя рассмотреть. Помню тебя еще ребенком.

Перед тем как спуститься вниз, мадемуазель заглянула в мастерскую Гая. Софи покорно опустила глаза.

— Я заберу эту девушку на несколько минут, — сказала Коко главе ателье.

Работницы удивленно заахали. Главу дома редко видели в мастерских. Софи тряхнула головой. Теперь девушки точно возненавидят ее.

Дамы вместе спустились по лестнице, вошли в дом через парадную дверь и поднялись по зеркальным ступеням. Однажды Софи вместе с матерью наблюдала отсюда за показом. Эти места — даже престижнее первого ряда — занимала свита Шанель. Софи слышала, что глава дома знает всех работников по именам, только вот вряд ли она запоминала швей, которые постоянно сменялись.

Девушка смутно помнила веселую женщину невысокого роста. Она приезжала в дом Антуанов и не один час болтала с ними после обеда.

Они поднялись в салон. Мадемуазель села на замшевую софу цвета карамели. Вокруг стояли изысканные китайские ширмы. На некоторых гостья заметила нарисованные камелии. Рядом — фигуры арапов в полный рост. На полках — книги в кожаном переплете. Рассеянный дневной свет добавлял лоска всем предметам. Софи замешкалась в дверях.

— Ты очень красивая! — Прозвучало как обвинение. — Сними халат.

Девушка повиновалась. Открылись облегающий свитер и короткая юбка.

— Повернись кругом, — приказала мадемуазель.

Софи исполнила пируэт, чувствуя себя собачкой на выставке.

— У тебя идеальное тело. Присядь здесь. В моем возрасте лучше, чтобы свет падал сзади.

Черный силуэт мадемуазель выделялся на фоне ярко освещенного окна. Софи не могла рассмотреть ее глаз, но кожей чувствовала пристальный взгляд. Внезапно включилась лампа: суровый лик, тонкие губы, морщины — следы времени на прежде миловидном лице. Миниатюрная элегантная дама закурила. К потолку поднимался дым. «В ней есть сила духа», — подумала Софи. Коко сама создала свой образ. Энергичность Шанель проявлялась, даже когда она наклонялась стряхнуть пепел.

— И что ты делаешь в мастерской? — спросила она.

— Мадемуазель, я мечтаю стать кутюрье, как вы, — проговорила Софи. — Разве не лучше всего начать с мастерской?

— У тебя есть талант? Свежие идеи?

— Я боготворю ваш стиль и импровизирую на его основе…

— А как насчет твоего собственного?

— Думаю, обрету со временем.

Шанель затушила сигарету.

— Чтобы достигнуть цели, нужно много трудиться. Умеешь ли ты работать усердно?

— Думаю, да, мадемуазель.

Пожилая дама подалась вперед.

— Покажи руки.

Софи протянула ладони. Коко с сомнением посмотрела на них.

— Не похоже, что они недавно кровоточили.

— Я стараюсь не пачкать кровью вашу замечательную ткань.

Шанель откинулась назад, изучая Софи.

— Ты хорошо питаешься? Мне по душе здоровые девушки из плоти и крови. Скелеты нравятся только гомосексуалистам. Ты умеешь носить вещи. Вот, надень.

Пожилая дама наклонилась вперед, сбросила пиджак и передала его Софи.

Девушка надела еще теплый наряд из черной шерсти.

— Пройдись, медленно повернись…

Софи чувствовала, что мадемуазель внимательно следит за ней.

— Карманы для того, чтобы их использовали, — подсказала Шанель. — Засунь туда руки.

Шанель, иногда одобрительно кивая, наблюдала, как Софи прошла через весь салон, потом резко повернулась. Леди прикурила, забрала пиджак и с помощью девушки снова надела его.

— Ты не думала о карьере манекенщицы? — спросила мадемуазель.

Софи изогнула брови.

— Разве я не слишком низкая?

Шанель вздернула подбородок.

— У нас много клиенток твоего роста. Оплата хорошая. Каждый сезон большинство моделей получают костюм. Подумай. Вряд ли тебя возьмут в этом году, но я вижу, как ты демонстрируешь мои модели, а не шьешь. Особенно зашивая пройму! — Она многозначительно посмотрела на Софи. — Позови ко мне свою мать, если увидишь ее в салоне.

— Мадемуазель, работницы пользуются служебным входом.

— Если остановят, скажи, что я разрешила.

Софи с легким поклоном удалилась, чуть ли не пятясь, будто выходила от королевы, и направилась к мадам Антуан. Может, ей стоит научиться называть ее как все, а не maman? Дверь в кабинет оказалась, как всегда, открыта. Софи заглянула внутрь.

Мадам Антуан за столом писала письмо перьевой ручкой. Мерцающая свеча фирмы «Риго» благоухала «Шипром». Софи замешкалась: убежать или помириться с женщиной, которую всю жизнь считала матерью? Девушка тихонько постучала. Мадам Антуан подняла взгляд.

— Софи! — Она сняла очки для чтения.

— Я только что от мадемуазель. Она хочет тебя видеть.

— Наверху?

Девушка кивнула и собралась уходить, но вдруг спросила:

— Это из-за тебя Шанель заинтересовалась мной?

Мадам Антуан посмотрела на дочь.

— Конечно, я сказала, что тебе нужна stage в мастерской. Она распорядилась на этот счет.

— Зачем она пригласила меня в свой салон?

Мадам Антуан не отрывала взгляд от Софи.

— Наверное, потому, что знала тебя еще ребенком.

Софи опять собралась уходить, но вдруг выпалила:

— Maman…

Женщина вздрогнула, словно от боли.

— Мне ужасно стыдно… из-за колье. Хочу, чтобы вы знали: я сожалею. И мне очень одиноко.

Мадам Антуан усмехнулась.

— И кто в этом виноват? Ты продала украшение, чтобы избавиться от нас. Как, думаешь, мы себя чувствовали? Разве ты не понимала, какую боль причинишь отцу, продавая подаренную тебе с такой любовью семейную реликвию?

— Мне казалось, другого выхода не было, — тихо произнесла Софи.

Повисла тишина.

— И чего ты хочешь? — спросила мадам Антуан. — Сама хотя бы знаешь? Не уверена.

— Я знала! — выкрикнула Софи. — Хотела бросить Сорбонну. Жить независимо. Хотела усердно трудиться, чтобы стать couturier. И совсем не думала, что меня удочерили. Это все изменило…

— Мне жаль, что papa так резко открыл тебе тайну, — произнесла мадам Антуан.

Женщины молча смотрели друг на друга.

— Он пытался выяснить, где теперь колье, но так и не нашел покупателя. Почему бы тебе не прийти к нам на обед в воскресенье? Извинись перед отцом. Начни исправлять ошибки.

Софи сглотнула.

— Я пока не уверена, что готова на это. Но подумаю.

Мадам Антуан склонила голову набок.

— Мы всегда тебе рады, — нежно сказала она. — И… у тебя есть друзья. И нет причин для одиночества. Изабель и Франсина скучают по младшей сестре. Помни: это ты решила уйти. Мы не выгоняли тебя из дома — и не выгоним.

Софи вышла из кабинета. Проходя мимо cabine манекенщиц, она приоткрыла занавеску и заглянула внутрь. Никого. Свет, как в театральной гримерной, отражался от длинного зеркала над туалетным столиком. Девочкой она дважды в год приходила в «Шанель» вместе с матерью. Это было волшебно и предсказуемо, словно сказка: в конце всегда выходила невеста в свадебном платье — и без жениха.

— Maman, а где ее муж? — как-то раз выкрикнула она, и женщины вокруг рассмеялись.

Родительница объяснила, что модель не настоящая невеста, а только притворяется. Софи серьезно кивнула. «Как здорово притворяться невестой!» — подумала она. И не нужно гадать, как найти с мужем общий язык.

После показа мать общалась с подругами, а Софи заглядывала в cabine манекенщиц. Шесть красавиц тихо сидели там, глядя в зеркала, словно восхищались собой. Яркий свет — всегда холодный — отражался от стекол. Время от времени их руки подносили, например, карандаш к бровям, чтобы поправить несуществующий недостаток. Одетые в костюмы от Шанель, модели махали рукой работникам за стойкой регистрации. Глаза Софи округлялись от изумления, стоило ей подумать, что эти мифические существа выйдут в город и смешаются с толпой. Девочка и не представляла, что может стать одной из них.


Вечером Софи медленно, задумавшись, шла домой. Если она хочет узнать правду о своем происхождении, то должна общаться с maman и papa. Честно говоря, девушка очень хотела этого. Родители вправе злиться на нее. Казалось, приглашение на обед и предложение мадемуазель стать моделью — части одной мозаики. Только вот что получится в итоге?

В центре Елисейских Полей она остановилась. Родилась новая мысль: может, мадемуазель Шанель знала ее настоящих родителей?

ГЛАВА 10

Иногда «Шанель» вместе с другими модными домами представлял несколько моделей коллекции на благотворительной гала-презентации. Эти показы в середине сезона помогали привлечь новых клиентов. Швеи — приятный бонус для небогатых девушек — сопровождали моделей. Месье Гай попросил Моник составить ему компанию на предстоящем мероприятии в казино «Довиль»: одевать манекенщиц и помогать с подгонками. Девушка была на седьмом небе от счастья. Плюс ко всему она остановится в том же роскошном отеле, что и лучший портной дома!

— Значит, ты все-таки решилась соблазнить месье Гая? — проговорила Софи, когда они отдыхали в небольшом баре на улице Капуцинов.

На Софи идеально сидело облегающее трикотажное платье кирпичного цвета. Томным жестом она откинула назад рыжие волосы.

Моник чуть не подавилась вином.

— Откуда ты узнала, что это он?

— По тому, как ты смотришь на начальника, как ведешь себя в его обществе. — Софи пожала плечами. — А теперь такой шанс — вы будете спать под одной крышей! Ты же не упустишь его?

— Я и не думала об этом, — ответила Моник.

На самом деле еще как думала. А от фразы «будете спать под одной крышей» сердце девушки забилось, как птица в клетке.

Софи изогнула брови, но перевела разговор на другие темы. Подруги с удовольствием пообедали. Потом прошлись до станции метро у Парижской оперы. Моник внезапно остановилась.

— Так, значит, я не должна упускать шанс? Ну, то, что мы с месье Гаем будем ночевать под одной крышей? — спросила она.

— Я бы точно не упустила!

— И что бы ты сделала?

Софи пожала плечами.

— Надела бы свою самую сексуальную ночную сорочку и отправилась в его номер, — произнесла она так, словно нет ничего проще.

Пытаясь представить себе это, Моник прищурилась.

— Мужчинам так нравятся сексуальные сорочки?

— Конечно же! Особенно черные. И чем прозрачнее, тем лучше.

— Ты бы пошла в его номер? — нахмурилась скромница. — А если бы он не захотел тебя?

— Да ну! — рассмеялась Софи. — Немногие мужчины откажутся от такого предложения.

Возвращаясь домой на метро, Моник обдумывала слова подруги: «Как же здорово быть уверенной в себе! Если бы я была такой же красивой, то не сомневалась бы в успехе. А вдруг новая сорочка прибавит смелости? Куплю, пожалуй, эту вещицу, посмотрю, как буду в ней выглядеть».

На следующий день в обеденный перерыв Моник приобрела сорочку дороже, чем обычно — красивое платье. Вечером примерила обновку и повертелась в комнате перед зеркалом, стараясь взглянуть на тело сквозь легкую черную ткань глазами Гая. Но видела лишь полноту да красную после горячего душа кожу. Может, она «прекрасная толстушка»? Желанная? Прозрачная черная сорочка казалась настолько чуждой, что Моник даже было стыдно покупать ее. Она представила, как поздней ночью торопится в этой сорочке по коридору отеля в номер Гая.


В пятницу перед гала-представлением они сопровождали шесть моделей в отель «Довиль казино». В поезде Моник наблюдала, как Гай читал «Фигаро». Воспринимал ли он ее как женщину? Девушка знала, она не красавица в традиционном смысле, но когда люди так здорово работают вместе, то понимают друг друга с полуслова. Это сближает. Жизнь обязательно подтолкнет их друг к другу и к… она сама не понимала, к чему именно.

— Если Гай изменит жене, — предупредила Софи, — то почему бы не с тобой?

В этом была особая логика ее подруги. К тому времени, когда они добрались до Довиля, Моник уже воспринимала поездку почти как медовый месяц. В чемодане лежала ночная сорочка. Когда девушка представляла, как смуглые сильные руки Гая касаются ее тела, то чуть не падала в обморок. Захваченная ураганом чувств, она не смогла придумать четкий план. Решила сделать так, как предложила Софи. Пойти к нему в номер.


Первоклассные высокооплачиваемые модели не снисходили до работы в Довиле. Из всех манекенщиц «Шанель» высшую ступень иерархии занимали светские львицы, которым платили одеждой, потому что они воротили нос от денег. Они демонстрировали одежду на первых показах коллекции, будто делая дому одолжение. Правда, за это «одолжение» дамочки получали новенький костюм. Штатные манекенщицы пять дней в неделю работали на примерках и весь сезон показывали коллекцию через день. В низшую «касту» входили девушки с правильными пропорциями тела, но не очень красивым лицом: эти работали только на примерках и получали самую маленькую зарплату. Моник всегда им сочувствовала. Но что делать: мир моды жесток.

Для гала-показа отобрали трех моделей дома и двух внештатных. Все — красавицы от двадцати до тридцати лет. Мадемуазель тщательно отбирала манекенщиц, представляющих ее одежду, лично встречалась с каждой. Ей нравились эффектные, элегантные и одновременно раскованные девушки. Французы называли таких race, благородными. Дамочек, которых богатые ухажеры возили на неделю в Марокко, работать в Довиль и калачом не заманишь. Все они, слегка избалованные и пресыщенные жизнью, много болтали, сплетничали, переживали по пустякам и постоянно прихорашивались.

Когда они заселились в шикарный отель, Моник направила чемоданы с вещами в зал, где между столиков возводили подиум.

Девушка выяснила, что их с Гаем номера на одном этаже. Но даже сложись все иначе, она не отступила бы. Моник стыдилась своей девственности, держала это в секрете. Но ей очень хотелось все изменить, и именно с Гаем. Правда, не в первую ночь в отеле, а в следующую — надо набраться смелости. Если план сорвется, на другой день они все равно вернутся в Париж. Хотелось верить, что все получится, но Моник не могла избавиться от дурного предчувствия. Но, так или иначе, пути назад не было.

Подиум в центре зала подготовили на следующий день. Шла репетиция defile, которое собирались показать после обеда. Столы накрыли скатертями, на них расставили вазы с букетами цветов. Повсюду сновали официанты, раскладывая приборы и расставляя бокалы.

Техник проверил работу акустической системы, постучав по микрофону вместо комментатора: показы всегда проходили под музыку. Пятнадцать моделей собрались вместе со своими стилистами и maquillistes[64] — и воцарился хаос.

Моник весь день помогала Гаю проверять и, если надо, подшивать наряды.

— Отдохни немного, — посоветовал ей портной ближе к вечеру.

Они работали с самого утра, и он видел, как девушка устала.

— Если понадобишься, я знаю, где тебя найти.

Мужчина по-дружески похлопал Моник по руке. Что бы он сказал, узнав о сорочке, в которой она собиралась прийти в его спальню? Может, подозревает, но не подает виду? Скромница поражалась своей решимости совершить то, что в глубине души сама считала неправильным. Хотела вздремнуть, но боялась, что проспит до самого утра. Одна модель согласилась позвонить ей в номер через час, чтобы швея успела поутюжить одежду и развесить на вешалках для defile.

Они рано поужинали в соседнем бистро. Разодетая для благотворительного показа публика стекалась в казино. Моделей накрасили и причесали. И вот на часах уже девять тридцать. Пришло время.

Моник пыталась не обращать внимания на бешено бьющееся сердце.


На тех же выходных Саманта и Кристофер присутствовали на приеме Всемирной организации помощи сиротам. «Деланж» заплатил по семьдесят пять франков каждому, чтобы они посмотрели «аукцион моды» и послушали о несчастных детях во всем мире.

— Давай выпьем хотя бы по бокалу шампанского за сто пятьдесят франков, иначе прием потеряет всякий смысл, — заметила девушка.

Сегодня она нарядилась в очень короткое белое платье-рубашку из винила, модель Кристофера, и темно-синие колготки, удлиняющие ноги до пропорций модного эскиза.

— На благотворительном аукционе «бесценных винтажных платьев „Деланж“», также известных как «старые лохмотья из сундука», — подмигнула Саманта дизайнеру, — я повысила бы ставку до ста баксов за платье с золотистым и нитями, которое Камилла отрезала по косой, кажется, миллион лет назад. Думаю, я буду выглядеть в нем сногсшибательно.

Они приехали на мероприятие в шесть часов, и Саманта сразу же обратила внимание на буфет: там стояли огромные блюда с морепродуктами. Проходя мимо, она рукой в браслетах потянулась к огромной креветке, но слишком бдительный официант оттолкнул ее.

Девушка попробовала еще раз.

— Ne me touché pas![65] — вскрикнула она.

— Le buffet закрыт до выступления, мадам, — ухмыльнулся низкорослый наглец.

— Мадемуазель, — поправила она, разозлившись.

И вернулась к Кристоферу, тоскливо поглядывая на еду.

В зале присутствовало много известных персон. Саманта не замедлила приступить к любимому развлечению: проверяла свои познания в моде, называя дизайнеров и их модели.

Мимо них в белой кожаной мини-юбке прошла Жислен де Рив, пронзительно посмотрев на Кристофера. Де Кузмин появился с супругой, напрочь лишенной лоска и одетой будто бы в мешок из-под картошки. «Видимо, женился до того, как начал работать в „Шанель“», — подумала Саманта. Понятное дело, Эдуар к девушке не подошел, лишь сверкнул в ее сторону черными глазами. Начались речи и обращения. Официальный представитель зачитал мировую статистику сиротства.

— Боже, как скучно! — простонала американка.

Кристофер хмуро посмотрел на подругу. Благородное сердце юноши не позволяло ему скучать.

— Долго еще? — закатила глаза Саманта.

Она оглянулась на креветки. За день до этого девушка забыла купить пирожных и теперь умирала с голоду. Морские монстрики казались такими аппетитными, что у Саманты даже слюнки потекли.

— В детстве отец брал меня в буфеты со шведским столом в Долине. Я всегда объедалась, — шепнула она Кристоферу. — Так что, скорее всего, я съем больше креветок, чем кто-либо в этом зале.

— Полегче! — Юноша попытался успокоить коллегу. — Мы здесь не ради еды.

— Ты чертовски прав, — согласилась та. — А ради выпивки.

Казалось, речам не будет ни конца ни края.

— Болтовня о сиротах так угнетает, — вздохнула Саманта, когда один выступающий закончил говорить, только чтобы уступить место другому.

Девушка снова посмотрела на поднос с морепродуктами. За едой никто не следил: что случится, если она утащит одну штучку — только чтобы заглушить нестерпимую боль в желудке?

— Эти креветки вовсе не угощение, — жалобно сказала американка Кристоферу, — а лекарство. А то я в обморок упаду.

— В тысяча девятьсот шестьдесят пятом году в мире было два миллиона сирот, — говорил докладчик. — Принимая во внимание быстро растущее население Китая, мы подсчитали, что…

Саманта обогнула стол и, убедившись, что все смотрят на оратора, засунула в рот двух жирных монстриков.

— …Через десять лет в мире будет десять миллионов брошенных, нежеланных детей! — закончил выступающий.

— О боже!

Все обернулись, чтобы с сочувствием посмотреть на женщину, столь тронутую грустной статистикой. Но причиной вопля Саманты были не сироты, а морепродукты.

— Пожалуй, это самые восхитительные креветки, которые я когда-либо пробовала! — в экстазе воскликнула она.

В зале повисла гробовая тишина. Все, даже оратор, сердито смотрели на нарушительницу порядка. Девушка изящно промокнула губы салфеткой. Вскоре люди снова слушали выступающего. Кристофер закатил глаза.

— Ну и что тут такого? — буркнула американка.


Наконец буфет официально открыли. Саманта съела целую гору креветок, запив их столькими бокалами шампанского, сколько успела выловить с проплывающих мимо подносов. Девушка, казалось, стойко переносила алкоголь, но после восьмой дозы внезапно опьянела. Держа в руках небольшую тарелку с oeuf mayonnaise,[66] Саманта проходила мимо элегантного зрелого мужчины. Тот не сводил с нее голодных глаз.

Приметив его, девушка замерла.

— Привет, займемся сексом? — решила она опробовать метод Жан-Жака.

Джентльмен слегка удивился.

— Я не свободен, но у нас с женой на этот счет понимание… — улыбнулся он.

— Правда? — спросила Саманта, у которой все плыло перед глазами.

Девушка покачнулась — и внезапно приземлилась собеседнику на колени. Посидеть удалось всего несколько секунд: крепкая рука подхватила ее и скинула на пол.

— Ай! — Неудачливая соблазнительница потерла пятую точку, вытащила из волос яйца и взглянула на стоявшую над ней даму.

— Сначала ты ешь наши креветки, — прогремела женщина, — потом сидишь на наших мужьях! Неужели вы, американки, не знаете, как себя вести?

— Вам повезло, что я не сижу на креветках и не ем мужей! — выкрикнула Саманта. — Креветки вкуснее. И вообще, откуда мне знать, что он ваш супруг?

Она сфокусировала взгляд на противнице и внезапно испугалась, увидев рядом Жислен де Рив.

— Бертран, почему эта женщина сидела у тебя на коленях? — потребовала объяснений светская львица.

— Мне жаль, дорогая… — Мужчина с трудом поднялся на ноги и поклонился. — Она просто потеряла равновесие. — Он изобразил, как пьет коктейль.

Саманта выплеснула остатки шампанского Бертрану в лицо, бросила креветку в элегантную Жислен и, задрав нос, демонстративно удалилась.


Казалось, час defilé пролетел за одну сумасшедшую минуту. Никогда еще столько юбок, пиджаков, шляп и двухцветных туфель не надевали так быстро. Опытные хладнокровные модели умудрились не порвать ни одной подкладки или рукава. Они раздевались почти догола, меняя наряды. Моник поглядывала на Гая, пытаясь понять, замечает ли мастер их обнаженные тела. Конечно нет. Он рассматривал только костюм или платье, как модель сидит на девушке. Вот что помощница так любила в своем начальнике: профессионализм.

После гала-показа Моник упаковала вещи и присоединилась к Гаю и манекенщицам в соседнем кафе. Ночь стояла прохладная, а вино входило в статью расходов, поэтому пили много. Портной наслаждался тем, что он единственный мужчина среди стольких прекрасных женщин. Надин, красавица модель, постоянно наполняла ему бокал. Моник заказала кофе, но даже несколько чашек крепкого эспрессо не смогли помешать веселью.

В час ночи Гай встал из-за стола и поцеловал каждую девушку перед сном. Моник он тоже поцеловал в щеку, но потерял равновесие и на мгновение обнял. Мужчина выпил слишком много розового вина и, видимо, забыл, что подчиненных чмокать не обязательно. Тепло его тела и аромат духов «Pour Monsieur» от Шанель вскружили ей голову. Моник поняла, что давняя мечта совсем рядом. Засмеявшись, она высвободилась из объятий Гая. И мысленно заверила себя: это знак, план сработает.

Моник поднялась в комнату, приняла душ, переоделась в заветную сорочку, уложила волосы, поправила макияж — и запретила себе думать. Пришло время действовать. Девушка последний раз взглянула в зеркало, вышла из комнаты и словно в бреду направилась по пустому коридору в номер любимого.

Моник тихонько постучала. Тишина. Она дернула за ручку. Дверь открылась.

— Гай? — прошептала она, входя в темную комнату.

Девушка двигалась на ощупь и обо что-то споткнулась. Услышала шорох. Засветилась прикроватная лампа: Моник увидела Гая и модель Надин. Ту самую, которая весь вечер подливала ему вино. Мгновение они молча смотрели друг на друга, потом швея выбежала из номера, промчалась по коридору к себе, заперлась и бросилась на подушки.


Девушка рыдала, пока не услышала стук в дверь. Крикнула: «Войдите!», думая, что это глупая модель прибежала извиняться. Некто прошел до кровати и остановился. Она подняла глаза и увидела печального Гая в белом халате.

— Прости, — шепнул он.

Моник не могла заставить себя заговорить. Вместо этого она, как во сне, протянула к любимому руки. На долю секунды портной замешкался, но потом швея впервые в жизни оказалась в объятиях мужчины. Как же чудесно прильнуть к его телу!

— Я и не думал… — прошептал он ей на ухо. — Считал тебя почти дочерью…

Вряд ли для Моник можно было придумать более возбуждающее слово. Она моментально нашла губами его губы и крепко прижала Гая к себе. Мужчина поцеловал ее, и девушка почувствовала привкус кофе на его губах. Не помня себя, Моник раздвинула ноги, задрала сорочку. Гай крепче обнял девушку, и она начала постигать удовольствия любви. Моник ощутила близость мужской плоти, но портной, кажется, понял, что это ее первый раз. Действуя нежно и неторопливо, он вознес девушку на небывалые высоты. Почти сразу внутри Моник зародилась волна наслаждения, о которой она так много читала. Как только не описывали это блаженство, не облачали в разные слова — в песнях, книгах, фильмах. Наивная девушка думала, что готова ко всему, но сила ощущений застала ее врасплох, вынуждая закричать. Гай нежно накрыл рукой ее рот. Моник задыхалась и всхлипывала, по щекам текли слезы. Но восхитительные толчки внутри вызывали все новые и новые взрывы удовольствия. Девушка не хотела отпускать его. Ее тело не хотело выпускать его. «Плоть знает, что ей нужно», — подумала она, прижимая к себе Гая. Она сначала принимает мужчину, а потом не желает с ним расставаться. Портной успокаивал Моник, смахивал слезы с ее глаз, покрывал горячими поцелуями лицо, шею. В конце девушка перестала кричать и только тихонько всхлипывала. Ее тело будто ожило. Каждая клеточка пылала. Она расплакалась.

Этого Моник не ожидала. Скорбь по отцу, жажда любви, одиночество… Вся чернота прошлого словно выливалась из нее вместе с потоком слез. Вот в чем суть жизни: когда два тела сливаются в одно, будто два кусочка головоломки подходят друг к другу, раскрывается тайна любви. Моник прильнула к Гаю, будто желая слиться с ним. Гай обнимал девушку, словно прочитал ее мысли.

— И что теперь будет? — всхлипнула она.

Гай усмехнулся и пробормотал:

— Об этом спрашивать уже поздно.

Моник неподвижно лежала в его объятиях. Понемногу эмоции затихали, и она начала обдумывать первый опыт любви. На что это похоже? Бывшая девственница не могла уснуть. Не могла даже пошевелиться, пока он спал, обнимая ее. Как девушка об этом мечтала! Лежать вот так, в объятиях мужчины, всю ночь, чувствуя себя защищенной, уверенной в завтрашнем дне, любимой. Моник не заснула до самого рассвета. Она размышляла. Когда мужчина и женщина испытывают такое вместе… это ведь должно что-то значить? Хотя бы самую малость…

ГЛАВА 11

— Саманта, я наслышана о твоем поведении на благотворительном приеме. — В понедельник утром Шанталь Деланж ликовала, не скрывая злорадства. — Ты забыла, что находилась там от «Деланж»? Представитель по связям с общественностью должен быть тактичным и благоразумным. Мы не можем позволить, чтобы наши работники вели себя подобным образом. Да еще и на вечере в пользу сирот! Мы, французы, очень либеральны, но…

Она пожала плечами.

— Вы? Либеральны? — засмеялась Саманта. — У вас самое закоснелое общество в мире. Вот калифорнийцы и впрямь либералы! Как и другие американцы!

— Тогда, может, вернешься домой? — предложила Шанталь. — На этот раз ты зашла слишком далеко. Мы отпускаем тебя.

Девушка смотрела на нее, открыв рот.

— В смысле… увольняете? — ошарашенно произнесла она.

Шанталь кивнула.

— Но вы не можете! — вскрикнула Саманта. — Я увеличила продажи духов на семьдесят процентов! Мой отец прекратит распространять их!

Шанталь коварно улыбнулась.

— Твой отец вряд ли одобрит твое поведение. Я его знаю! И вообще, ты гостья в нашей стране! И должна вести себя соответственно.

— Вы не можете уволить меня из-за пары креветок! Или завидуете, что у меня больше поклонников? Кем вы, черт побери, себя возомнили? Я получу работу в «Шанель», как только пожелаю!

— Значит, наша потеря станет приобретением Коко, — вздохнула Шанталь.


Час спустя Саманта вытряхнула содержимое ящиков своего стола — в основном шоколадки и косметику — в два больших пакета «Шанель». После этой болезненной процедуры Кристофер проводил бывшего агента по рекламе на улицу. Некоторое время девушка стояла, тоскливо глядя на телефонную будку, потом тряхнула головой.

— Ну уж нет! — решила она. — Я слишком горда, чтобы просить папу вытащить меня из этой переделки.

Британец поймал такси. Саманта забралась внутрь, опустила оконное стекло и жалобно посмотрела на юношу.

— Ах, Кристофер, — захныкала она, — неужели это конец веселья в Париже? И все из-за двух несчастных креветок?

— А может, веселье только начинается? Вдруг дурная слава поможет в карьере?

— Помнишь песню «Je ne regrette rien»?[67] — спросила Саманта. — У меня своя есть версия: «Je regrette tout»![68] Но я не поеду в Нью-Йорк, пока не добьюсь успеха здесь.

Такси тронулось с места, Саманта помахала рукой из окна.


Моник проснулась одна. Посмотрела на смятую постель, встала и долго изучала свое отражение в зеркале ванной. Лицо изменилось. Точнее, глаза. Она стала томной и расслабленной, словно хороший массаж избавил от болей в мышцах. Стала женщиной.

Скромница пошла в столовую на завтрак, но замешкалась перед дверью. Гай, очевидно, притворится, что ничего не было, и она сделает то же самое. Прежде девушка боялась, что Надин расскажет остальным моделям о прошлой ночи, но вдруг поняла, что больше не переживает из-за этого.

Она хотела сохранить на своем теле запах Гая, а в голове — мысль о том, что больше не девственница. Она не превратится в старую деву вроде постоянно хихикающих сестер Катро. С плеч словно свалился тяжкий груз.

«Все может измениться за одну ночь, — подумала Моник. — Жизнь может перевернуться в мгновение ока».

Девушка уверенно вошла в столовую. Теперь она казалась себе привлекательнее. Гай желал ее! Он целовал Моник, обнимал, прижимал к себе с такой силой, словно еле мог сдержать чувства. А может, он даже любит ее?


После увольнения прошел день. Было девять часов утра. В дверь Саманты позвонили. Одетая во фланелевую пижаму, американка с красными заплаканными глазами поплелась открывать. На пороге стоял сочувственно-грустный Кристофер.

— Как мило с твоей стороны навестить неудачницу, — захныкала девушка. — Заходи, сделаю кофе…

Юноша прошел на маленькую кухню и сел, наблюдая, как она возится с чашками.

Саманта сделала кофе и достала из холодильника пирожные. Казалось, эклеры на завтрак для этой сладкоежки в порядке вещей. Вдруг она замерла, ссутулилась над раковиной и зарыдала. Кристофер подбежал и обнял подругу.

— Не принимай так близко к сердцу. Слезами горю не поможешь. «Деланж» ведь был только стартовой площадкой? Как и для меня.

— Ага.

Девушка потерла глаза, выпрямилась и подала ему кофе. Потом молча села и с жадностью проглотила два эклера, печально глядя на Кристофера.

— Ты же не собираешься впадать в отчаяние? — спросил он.

— Я не могу нарядиться и выйти на прогулку, словно ничего не было. Не теперь, когда le tout Paris[69] смеется надо мной.

— Le tout Paris уже все забыл, — заверил Кристофер. — Может, за исключением Жислен де Рив. Жди счета из химчистки за пятна от креветок. А де Кузмин не поможет найти работу?

— Уж лучше ему это сделать! — угрожающе воскликнула Саманта. — Никогда не говорила, что святая, но я потрясающий рекламный агент. У парижан дар делать из меня дуру!

— Ты должна быть сдержаннее, — начал Кристофер. — Французы…

— Стоп! — перебила его она. — Французы убивают своих жен «в порыве страсти». Я же съела креветку и теперь — изгой общества.

Девушка угрюмо отпила кофе.

— Кристофер… — Она коснулась его руки. — Ты здесь мой единственный друг. Может, пришло время решать серьезные вопросы? Например, — сделала Саманта небольшую паузу, — поменять ли химчистку? Они потеряли пуговицу на пиджаке от Шанель. Вернуться ли в Нью-Йорк? Мысли в голове перепутались. Ах, Крис, есть ли у меня будущее во французской высокой моде?

— Конечно!

— И еще кое-что. — Саманта заглянула в чашку. — Я всегда сравниваю «до» и «после», и… иногда «до» кажется лучше. Это странно? Может, я была красивее до того, как Жан-Жак подчеркнул худшие черты?

— Ты хорошо выглядела «до» и сейчас прекрасна, — успокоил ее Кристофер. — Прости, но мне пора на работу…

Модельер поднялся из-за стола.

— Я буду ждать ответа. — Саманта погладила друга по руке. — От «Диор», «Ив Сен-Лоран», «Живанши»… всех домов, куда отправила анкету. Статистика продажи духов «Деланж» говорит сама за себя. Я проделала потрясающую работу. Ты ведь поддержишь, поручишься за меня?

— Конечно!

Саманта поцеловала его.

— Я обратилась ко всем, кроме «Шанель». — Она изогнула брови. — Я слегка стесняюсь связи с де Кузмином.


— Я до крайности разочарована, — произнесла Коко. Моник стояла в салоне Шанель на верхнем этаже и пыталась оправдаться. Глава дома будто прожигала ее взглядом. Она напомнила подчиненной священника, который часто пытался запугать тогда еще маленькую девочку, чтобы добиться признания, хотя признаваться было, собственно, не в чем. Но теперь все иначе, и будь она проклята, если уступит.

— Ты никогда не слышала о самодисциплине? — спросила Шанель.

— Не понимаю, о чем вы, — ответила Моник.

— Я знаю обо всем, что происходит в доме.

— Какие бы сплетни вы ни услышали, это произошло не в доме.

— Верно, — согласилась мадемуазель, — в Довиле, где ты представляла мой дом. Гай — первоклассный портной, но не может устоять, когда хорошенькая девушка строит ему глазки: он не первый год шьет моделям бесплатные костюмы.

— Простите, но это сплетни.

— Я забираю тебя из мастерской Гая.

— Вы не можете! — выкрикнула девушка.

— Нет, могу, — безжалостно ответила пожилая дама. — К следующему сезону у тебя будет собственное ателье. Ты прекрасная работница, поэтому минуешь все ступени карьерной лестницы и взберешься сразу на вершину.

Моник смотрела на Шанель, не говоря ни слова.

— Это признание моих способностей, — наконец вымолвила она, — или наказание? Кажется, о персонале нужно судить по работе в доме и с клиентками, а я стараюсь изо всех сил.

Мадемуазель не отрывала глаз от Моник.

— Ты великолепная швея. Но я думала, что ты, подобно мне, будешь предана делу и не позволишь мужчинам мешать.

— Месье Гай не мешает моей работе, — возразила Моник. — Мы оба…

— Гай женат, — перебила ее Шанель.

— А мадемуазель никогда не влюблялась в женатых?

Моник пожалела об этих словах, как только договорила. Пожилая дама изменилась в лице.

— Как ты смеешь спрашивать такое? Ты забываешься. Понимаешь, что значит собственное ателье? Оно…

— Будет держать меня подальше от Гая? — закончила за нее девушка.

Шанель сердито глянула на подчиненную.

— Я должна следить за порядком в доме, — спокойно сказала она. — Гай целый день работает в ателье. Вечер остается для семьи. Разве это не правильно?

Моник промолчала.

— Швеи по десять лет добиваются своей мастерской. Ты будешь на равных с Гаем. Зарплата увеличится втрое. Подберешь девушек, будешь сама себе начальницей. Я ожидаю большой спрос на твои костюмы.

Моник старалась собраться с мыслями. Она знала, что должна радоваться. Ведь она первая в доме так быстро покорит эту высоту.

— Спасибо за повышение, мадемуазель, — осторожно проговорила девушка. — Постараюсь оправдать доверие.

Моник надеялась, эта фраза завершит беседу. Шанель внимательно посмотрела на подчиненную.

— Ты не подведешь. Я знаю.


Вечером, когда все ушли по домам, Моник осталась с Гаем наедине. Заканчивая работу, девушка поделилась с ним новостями.

— Мадемуазель дает мне мастерскую.

— Знаю, — тихо произнес мужчина.

Даже через комнату его глаза, казалось, заглядывали ей в душу.

— Ты заслужила. Мадемуазель спросила меня об этом, и я согласился.

— Гай, она знает о нас, — нахмурилась Моник. — Она считает тебя своей собственностью?

— Мадемуазель любит вмешиваться в личную жизнь работников, — пожал плечами портной. — Но она мудра и многое повидала в жизни.

— У Шанель сложный характер, сам знаешь, — вздохнула швея. — На днях приходили ее племянницы. Очень милые. Девушки хотели просто поздороваться, а мадемуазель отказалась с ними встретиться. Думаю, она завидует всем, кто счастлив.

— Считаешь, Коко завидует нашему получасовому приступу страсти?

— А это все, что у нас было? Получасовой приступ страсти? — Моник не поверила своим ушам. — Ты тогда смотрел на часы? Для меня это было нечто большее, неужели не понимаешь? Я люблю тебя, Гай! С того дня, когда мы познакомились.

Мужчина тревожно взглянул на нее.

— Прости, даже не знаю, что сказать… — медленно произнес он. — У нас нет будущего… Я не могу сделать несчастными жену, двух дочерей и в итоге нас с тобой.

— Значит… — Моник нахмурилась, стараясь собраться с мыслями. — Повышение, огромная зарплата, то, что я стану равной тебе в доме… все бессмысленно?

— Почему? Это чудесно! Я рад за тебя!

От разочарования уголки ее губ поползли вниз. Девушка глубоко вздохнула, затем подалась вперед и поцеловала Гая в лоб.

— Ты будешь хоть иногда заглядывать в мою мастерскую? — спросила Моник.

Она замешкалась: гордость не позволяла обнять любимого. С пиджаком в руках девушка вышла из комнаты. На ее глаза навернулись слезы.

Скромница из Анжера начала спускаться по служебной лестнице, когда услышала за спиной шаги. Гай схватил девушку за руку, развернул и поцеловал. Ее тело тотчас же снова запылало. Швея прислонилась спиной к стене, чтобы удержаться на ногах, и приоткрыла губы. Когда мужчина прижался к ней, девушка почувствовала его возбуждение. Она оттолкнула Гая.

— Это был лишь получасовой приступ страсти, не забыл? Почему ты не попросил, чтобы меня оставили в твоей мастерской?

— Ты заслуживаешь собственной. Я понял это в тот день, когда впервые увидел твою работу.

Моник пригладила свой пиджак.

— Спокойной ночи, Гай. — Она зашагала прочь, оставив мужчину на лестнице.

— Подожди! — крикнул он вслед. — Если бы мы виделись раз в неделю… например, в отеле неподалеку? Это все, что я могу предложить тебе сейчас… Ты согласилась бы?

Девушка долго смотрела на любимого, потом повернулась и ушла.


Моник шла по Гран-бульвар. Люди вокруг куда-то спешили. Она получит мастерскую и любовь Гая раз в неделю. Кажется, стоит порадоваться. Но почему ей грустно? Впервые в жизни девушке хотелось крепко выпить, чтобы алкоголь обжег горло. Она остановилась в первом попавшемся баре, заказала скотч и быстро проглотила его, как делали мужчины за стойкой. По телу тотчас же разлилось тепло, утешая и придавая сил. Алкоголь размыл границы реальности: теперь ей не нужно было смотреть на мир так трезво.

«Девственница из Анжера превратилась в прелюбодейку-алкоголичку», — поражалась Моник самой себе, идя домой вдоль Сены. Приехав в Париж, она представить не могла, что с ней произойдет такое. Но предполагала, что будет ходить по улицам столицы высокой моды в одиночестве. А теперь еще собственная мастерская! Может, ей на роду написано быть замужем за своей работой?

Теперь личная жизнь Моник превратится в череду торопливых встреч в отеле, где номера наверняка сдаются на час. Что за люди встречаются там и занимаются любовью?


Три дня спустя Моник сидела напротив Софи за столиком кафе.

— Думала, он бросит жену? — осторожно спросила дочка министра.

Швея посмотрела на подругу.

— Думала, что у нас будет роман. А не встречи на час раз в неделю.

Софи закатила глаза.

— Ты ничего не знаешь о мужчинах и женщинах. — Она положила сахар в кофе. — Для него ты — очередная победа.

— Нет. Гай не такой. — Моник посмотрела приятельнице в глаза.

— Любить женатого ой как непросто. Мне самой стоило бы быть осторожнее. Я тоже влюблена. Но держу этого мужчину на расстоянии.

— Почему?

Взгляд Софи затуманился.

— Не могу заставить себя довериться ему, — медленно проговорила она. — Защищаюсь от боли. Понимаешь? Не хочу страдать.

— Мы с тобой такие разные, — кивнула Моник. — Да, я наивнее многих парижан, но не отказываюсь от любви из страха перед душевной болью. Кто знает, что будет дальше?

Софи пожала плечами и закурила.

— Ничего не изменится, дурочка. Гай женат.

ГЛАВА 12

Клиентки «Деланж» не заказывали облегающие виниловые платья без молний и пуговиц или прозрачные блузки.

— У них нет ни малейшего желания обнажать свои увядшие груди, — как-то вечером с иронией сказал Кристоферу Клаус.

Одна дама в годах все же заказала белое виниловое платье-рубашку, но при условии, что его сошьют из серой шерсти, с длинными рукавами и юбкой чуть ли не до пола.

— Я не позволю какой-то старушенции испортить мою дизайнерскую философию, — поведал Кристофер Саманте за очередным обедом в «Ла Кетш».

— Но ты же хочешь продавать свою одежду? — удивилась девушка.

— Мою одежду, а не собственные модели клиенток.

Как-то во второй половине дня в кабинет Кристофера вбежала радостная vendeuse и, запыхавшись, остановилась у его стола.

— Мадам Жислен де Рив приедет посмотреть коллекцию! — заявила она. — Слегка поздновато, но если она что-нибудь закажет, мы спасены!

— Нас спасет де Рив? — Модельер изогнул бровь.

Фотографии Жислен де Рив, одной из элегантнейших дам Парижа, можно было найти на страницах старых «Вог». Кристофер узнал, что она всегда следила за модными новинками, а еще была редактором журнала по искусству. Жена успешного бизнесмена, Жислен устраивала еженедельный салон в своих апартаментах недалеко от Дома инвалидов.

В тот день мадам посмотрела коллекцию и заказала сразушесть нарядов.

— Она ожидает, что примерки будете делать вы. — Мадам Женевьева, высокомерная directrice, как всегда, презрительно посмотрела на Кристофера, будто тот забыл о духах. — На безупречную фигуру этой клиентки вы точно не пожалуетесь. Навестите ее cabine. Внимательно изучите отражение дамы в зеркале. Постарайтесь угодить Жислен. Если ей понравится ваша одежда, то подтянутся и подруги. Эти женщины — словно стадо овец.

Кристофер с Самантой, как обычно, обедали в «Ла Кетш», за любимым столиком у окна. Парень попросил у подруги совета.

— Она думает, что я продамся ради одной клиентки, — сказал юноша.

— И ты, конечно, готов?

— Ну да. Просто мне не нравится, что Женевьева так в этом уверена.

— Жислен де Рив! Из-за нее меня уволили! Значит, она видела тебя тогда вечером — и воспылала страстью.

— Или ей понравилась моя одежда. — Кристофер притворился обиженным. — Ты великолепно выглядела в белом платье-рубашке. До увольнения.

— Что ж, это прекрасная реклама. Жислен спасет «Деланж». Отпразднуем!

— Для тебя каждый прием пищи — праздник. А я не очень хорошо делаю примерки, — задумчиво произнес юноша. — Винил непросто проткнуть булавкой. Я взвалил всю работу на швей. Придется, прищурившись, глядеть в зеркало и делать вид, что замечаю недостатки.

— А что, притворись! — радостно поддакнула Саманта. — Если будешь трогать мадам за зад, булавок она не заметит. Французы обожают немного oooh la la![70]

Американка оглядела ресторан.

— Ты знал, что Пьер ла Шасе создает коллекцию на четырнадцатилетних мальчиках?! — спросила она. — Разве не эксцентрично? Говорит, у них правильная «мальчишеская фигура». Неудивительно, это же мальчики!

— Как мне держаться с Жислен де Рив? — нахмурился Кристофер.

— Ты сам себе ответил: держись за нее. И почаще. Притворись, что сзади разошелся шов, и полапай за мягкое место.

Юноша уставился на подругу.

— Честно говоря, я совсем не так понимаю высокую моду! На сексе свет клином не сошелся!

— Поспорим. — Саманта оторвала взгляд от меню.

Подошел официант.

— Чем «Croque Madame» отличается от «Croque Monsieur»? — спросила американка.

— Это яйцо-пашот, — ответил официант.

— А если заменить жареные помидоры? — предложила девушка.

— Тогда это будет не «Croque Madame», мадемуазель.

— Ну и хорошо. А в салате есть латук?

— Конечно! Это же салат!

— Его можно заменить на цикорный салат?

Официант закатил глаза и ретировался с быстротой молнии.

— Знаешь, — сказала Кристоферу Саманта, — может, Коко-наркоманка де Рив пытается избавиться от зависимости? Раньше она не обращала внимания на одежду других домов. А еще, думаю, Жислен хочет соблазнить тебя и научить доставлять женщине удовольствие. Это как езда на велосипеде — бесценные навыки, которые никогда не забудешь!

Кристофер удивленно посмотрел на подругу.

— Уставшие друг от друга супруги иногда так делают, — кивнула та, — чтобы вновь разжечь пламя страсти. Жислен покрасуется с новым кавалером, пока парнишка не влюбится в сверстницу. Вроде Софи.

— Но я уже влюблен в нее!

— А вдруг интерес Жислен к тебе поможет Софи растаять? — сказала Саманта со знанием дела. — Ревность — неплохой афродизиак.


Когда мадам де Рив пришла в ателье, premiere main сняла мерки для белого винилового платья. Неделю спустя вещь покроили и сметали. Кристофер надушился «Eau Sauvage», взял платье и пошел в cabine. Постучал.

— Entrez,[71] — ответила клиентка голосом девушки.

Стройная, высокая Жислен де Рив стояла в зеркальной cabine, одетая лишь в белые шелковые трусики-бикини и бюстгальтер. Женщина пожала юноше руку.

— Это вы! — Мадам игриво посмотрела ему в глаза. — Я уже ваша большая поклонница.

Жизнерадостность Жислен не давала модельеру зациклиться на том, что клиентка годилась ему в матери. В выразительных темных глазах женщины мелькал озорной огонек, придававший фразам оттенок двусмысленности. Лицо продолговатое, слегка заостренное, нос длинноват, а губы тонковаты; но шелковистые волосы до плеч, которые Жислен по-девичьи теребила, великолепно оттеняли недостатки. Ухоженная с ног до головы, модная дама в жизни выглядела моложе, чем на фотографиях. Де Рив подняла руки, и Кристофер надел на нее платье (он отказался от пуговиц и молний как demodé).

Женщина радостно хихикнула и посмотрелась в зеркало.

— Молодая! Новая! Современная!

Она изобразила несколько поз, словно оживший эскиз.

— Ах, я так устала от «Шанель»! Не могу одеваться, как каждая вторая. Мода ведь должна быть дерзкой? А Шанель? Фу! Ее никто никогда не назовет такой. Платье смотрится на мне великолепно. И такое короткое! Главное — не краснеть, когда буду садиться.

Жислен де Рив была bien dans sa peau, как говорят французы. Это значит «хорошо чувствовать себя в собственном теле», ни перед кем ни за что не извиняясь. Другое определение (французы на этот счет мастера) — un certain âge. Так говорят о женщине, чья молодость прошла. Жислен жаждала романтических приключений: дама смотрела на Кристофера как на лакомый кусочек, который не терпится проглотить.

Неиссякаемый поток лести, комплименты, понимающие взгляды… Юноша почувствовал себя красивейшим мужчиной на планете. Легкие прикосновения пальцев, казалось, говорили о том, что Жислен не может оторвать от него рук.

Парень встал за спиной светской львицы. Поглядел в зеркало. Решительно провел руками от ключицы до талии клиентки, разглаживая морщинки на ткани. Неожиданно Жислен запрокинула голову, закрыла глаза и прильнула к Кристоферу, «случайно» положив руку между его ног. Слегка поводила кистью, открыла глаза и проговорила:

— Может, на сантиметр длиннее?

— Вам будет удобнее? — спросил он, взяв несколько булавок.

Парень присел, чтобы отпустить подол. Обычно этим занималась помощница, но он решил обойтись без сопровождения, чтобы мадам де Рив почувствовала себя особенной. Британец справился с утомительной задачей, поднялся и снова встал за спиной женщины.

Оба посмотрели в зеркало. Кристофер решил, что его проверяют.

— Вы из Лондона?

— Да, мадам.

— Пожалуйста, зовите меня Жислен.

Ее рука снова оказалась между его ног. В глазах светской львицы опять появился игривый огонек.

— Иногда мы ездим на выходные в Англию, гостим у друзей за городом, — сказала она. — Мой муж обожает стрелять. Убивая беззащитных зверей, он поднимает самооценку. Мы возвращаемся в воскресенье днем, к еженедельному салону. Вы должны там побывать. Как вам Париж?

— Обожаю его, мадам. То есть Жислен.

— Отлично.

Внезапно клиентка повернулась к нему лицом, и Кристофер опять мысленно проклял узкие брюки. Жислен изогнула брови, шаловливо глядя на юношу.

— Так-так! Необычно для мира высокой моды. В «Шанель» такого не бывало!

— Я… — Взволнованный парень отошел, не зная, что сказать.

— Я говорю о виниле, конечно же! — засмеялась мадам де Рив.

Кристофер помог ей снять платье.

— Примерим вновь через несколько дней, — сказал он.

На прощание юноша пожал даме руку, а Жислен притянула его к себе и расцеловала в обе щеки. Они обменялись взглядами, говорящими, что впереди много встреч. И не только ради одежды.

Надолго опьяненный распаляющим воображение ароматом светской львицы, Кристофер вышел из cabine с перевешенным через руку платьем. Снаружи поджидала мадам Женевьева. Она впервые одобрительно улыбнулась юноше.


Жислен де Рив стала носить модели Кристофера. Им будто судьбой уготовано было сойтись: роскошная модная одежда идеально сидела на безупречной модели-музе. Взаимное притяжение росло, заставляя дизайнера волноваться и смущаться.

— Кажется, наши модные вкусы переплелись, — сказал позже британец Саманте.

— О боже, как романтично! — вздохнула она. — Ваш рекламный агент должен использовать это в пресс-релизе.

— У нас нет нового агента по рекламе. Ты незаменима.


Софи снова отгородилась: Кристофер пытался пригласить девушку на свидание, но ничего не выходило. Парень позвонил ей, чтобы рассказать о Жислен.

— Поздравляю! — засмеялась француженка. — Но будь осторожен: она ест мальчишек вроде тебя на завтрак.

— Как дела на работе? — поинтересовался юноша.

— Хочу показать тебе новые модели.

— В твоей собственной примерочной?

Девушка засмеялась.

— В прошлый раз я воплотила в жизнь свою фантазию.

— Давай повторим.

Повисла тишина.

— Я не всегда знаю, чего хочу, — наконец проговорила Софи. — Но на этот раз мне нужен твой совет. Поможешь?

— Конечно.

Юноша пришел к ней на выходных. Эта встреча совсем не походила на предыдущие. Девушка по-дружески поцеловала его. «И снова отстранилась», — разочарованно подумал Кристофер.

— Вот чем я сейчас занимаюсь… — Софи провела его в спальню и указала на вещи, лежавшие на кровати. — Усердно работаю. Делаю эскизы. Шью.

После девушка снова проводила Кристофера в гостиную и скрылась. Через пять минут появилась в кремовом льняном платье-рубашке. Короткое, простого покроя, оно идеально сидело на фигуре.

— Здорово! — сказал британец. — Модно и удобно.

Следующее платье — из черного шелка с оригинальной драпировкой на плече. Софи продемонстрировала еще пять нарядов. У нее выработался собственный стиль: классика с оригинальными деталями, — и Кристоферу это понравилось.

— В прет-а-порте это называется «классика с изюминкой», — сказал юноша.

— Забавно! Я и не думала, что это классика.

Француженка приготовила изысканную еду, и они сели обедать у окна. Кристофер не мог угадать настроение любимой.

— Не понимаю, — произнес он. — В прошлый раз я открыл тебе душу. Когда мы были вместе, это… ну… уверен, ты тоже почувствовала. Я ничего не выдумал. Мы обнимались как любовники. А теперь ты делаешь вид, что ничего не было.

— Жислен де Рив всем рассказывает о прелести твоих «примерок». — Софи прикурила, глядя парню в глаза. — Может, нам лучше оставаться друзьями, пока ты мечтаешь о своей cabine?

Кристофер выдержал пламя ее взгляда.

— Мы больше чем друзья. Я люблю тебя. А Жислен всего лишь клиентка. Надеюсь, скоро их будет больше.

— Она не останется «всего лишь клиенткой» надолго, — пожала плечами девушка. — Эта женщина любит покорять.

— Но ты тоже. Сама говорила! И ты покорила меня раньше!

Софи затянулась, не сводя с парня глаз.

— Чтобы признаться мужчине и себе самой, что влюблена, я должна быть на сто процентов в нем уверена. — Она выпустила облачко дыма.

— Не позволяй де Рив вставать между нами: она просто важная клиентка.

Слегка вздрогнув, девушка затушила сигарету.

— Ты не умеешь врать, Кристофер. Это хорошо. Но Жислен соблазнит тебя. Это факт. Ее внимание лестно, и она поможет сделать карьеру.

Кристофер молча глядел на Софи.

— У меня есть талант? — спросила она, посмотрев парню в глаза. — Стоит ли продолжать?

— Прекрасные наряды, конечно же! И ты кажешься очень целеустремленной…

— Не уверена, что я на самом деле такая. Мадемуазель предложила мне стать моделью. Это лучше, чем работа в ателье.

— Там так скучно?

— Даже представить себе не можешь! — застонала девушка. — Но я продержусь до конца.

На прощание Софи поцеловала его нежнее, чем при встрече. Кристофер притянул любимую к себе и прижался губами к ее губам, желая продлить чудесное мгновение. Парень моментально возбудился. Но девушка дала понять, что встреча не закончится в постели. Он ушел разочарованным, все тело изнывало от желания. И — внутри ворочалось тяжкое чувство вины — Кристофер знал, что мадам де Рив соблазнит его. Интересно, как именно?


— У Жислен с мужем на этот счет… взаимопонимание, — одобрительно сказала Саманта Кристоферу. — Он забалтывает девушек, она флиртует с юношами.

Друзья сидели на веранде «Флёр». Воскресный полдень идеален для посещения этого кафе: их окружали интеллектуалы — разодетые и оборванные (в должном количестве). Горстка модников добавляла толпе яркости.

Они заказали le brunch.[72] Саманта с ног до головы была одета в «Шанель»: роскошный розовый твидовый костюм, двухцветные босоножки, на голове сбоку — нелепый бант из ткани в рубчик.

— Она меня лапала, — признался Кристофер, — в cabine.

— Правда? И что дальше?

— Догадайся. Я отреагировал. Как мужчина.

— Серьезно? В cabine?

— Ага.

Он провел пальцем по темно-синей тесьме и золоченой пуговице пиджака.

— И сколько это стоило?

— Дороговато. — Саманта закатила глаза и начала загибать пальцы. — Двадцать минетов.

— Так теперь расплачиваются клиентки «Шанель»? — засмеялся британец.

— Такую плату берет де Кузмин. — Девушка состроила рожицу. — Эдуар договорился, чтобы для меня сшили этот костюм. Он очень хорошо сидит, учитывая, что не было ни одной примерки.

Саманта пожала плечами.

— Для девушки слишком много «Шанель» не бывает. Давай рассказывай о заигрываниях в cabine…

— Но никому ни слова. Особенно Софи. Она ревнует!

— Хорошо. Но и ты не разболтай Клаусу про костюм.

Друзья торжественно пожали руки.

— Примерка закончилась, так сказать, в миллиметре от секса, — проговорил Кристофер.

— Боже, эта женщина не теряет времени даром! Но все-таки она мне не нравится.

— Разве ты ведешь себя иначе?

— Я — американка! — напомнила девушка. — Мое поведение не в счет.

— Вообще-то Жислен очень милая. Она пригласила меня к себе вечером.

— Значит, сегодня ты повеселишься. Что наденешь?

— Костюм «британского парня»!

— Молчи, дай догадаюсь. Белая рубашка с оборками, узкие брюки, вельветовый пиджак и туфли?


Званый вечер у Бертрана и Жислен де Рив — популярнейшее салонное мероприятие в Париже. Супруги не скрывали рецепт успеха: возьмите огромную квартиру на улице Квей д'Орсей с романтическим видом на Сену; добавьте несколько горстей парижского высшего общества; подмешайте десяток роскошных моделей, желательно знакомых по журналам; сдобрите парочкой седеющих интеллектуалов в прокуренных пиджаках с заплатами на локтях; приправьте щепоткой авангардных художников в заляпанных краской штанах. Украсьте хорошенькими горничными в белых кружевных фартуках, подающими восхитительные горячие закуски. Залейте рекой скотча или шампанского. Кипятите час или два на медленном огне, затем добавьте пикантную нотку — запоздавшую знаменитую актрису или оперную певицу (например, Марлен Дитрих или Марию Каллас).

Конечно, это был не совсем салон, скорее коктейль-пати. В тот вечер Кристофер оказался единственным гостем-мужчиной младше сорока лет. Наверняка Жислен хотела польстить парню, одетому в черный вельветовый блейзер, белую парадную рубашку с оборками, расклешенные брюки и черные блестящие английские туфли с петлей на пятке.

Стены, затянутые парчой цвета ляпис-лазури, идеально гармонировали с глазами «британского ангела», словно так и было задумано. Весь зал (даже каблуки туфель от «Роже Вивье» у какой-то дамы), кроме огромных диванов с темно-синей бархатной обивкой, стоявших у мраморного камина, был оформлен в стиле Луи XIV. Кожаные туфли Кристофера на сантиметр погрузились в толстый ковер обюссон. Старинная люстра со сверкающими хрустальными каплями будто позаимствована из Версаля. Мебель, походившая на музейные экспонаты, — несомненно, фамильная ценность. Единственные приметы современности — большие яркие абстрактные картины на стенах, работы молодого художника, талант которого недавно открыла Жислен. Бородатый, весь в краске, он стоял рядом со своими творениями, принимая комплименты и заказы от гостей.

Оглядевшись по сторонам, британец заметил группку звезд. Раньше парень столько о них читал, так хотел познакомиться, а теперь увидел «кумиров народа» без прикрас. Все они кривлялись друг перед другом, пытаясь блеснуть поярче и, может, победить в одной из номинаций: «Сексуальный», «Успешный», «Весельчак» или «Интеллектуал».

Эти люди не станут слушать о его скромной жизни в Лондоне, если история не будет удивительной и смешной до слез. Парень решил на один вечер забыть о своем происхождении и присоединиться к игре. Притвориться, что принадлежит их миру. Миру, где всю скучную работу делают слуги, где нет места болезням, бедности и несчастьям. Здесь никто не жалуется, не ноет, ни у кого нет проблем… по крайней мере, об этом не говорят вслух. Все делают вид, что жизнь — сплошной успех, любовь, шампанское, веселье и деньги.

— Кристофер! Рада тебя видеть! — поприветствовала модельера Жислен, одетая в белое виниловое платье-рубашку. — Подойди познакомься с моим мужем!

Светская львица сияла, как ее люстра: безупречные длинные ноги в прозрачных светло-серых колготках, блестящие волосы перехвачены золотистой лентой, ярковатый макияж идеален.

Женщина представила Кристофера тучному лысому мужчине в очках, одетому в темный костюм.

— Благодарю вас за избавление моей супруги от ужасной «Шанель»! — громко произнес муж Жислен, пожимая британцу руку.

— Я думал, «Шанель» всем нравится, — сказал юноша.

— В этом-то и проблема! — засмеялся месье де Рив. — Моя жена — не все! Она любит выделяться.

— Верно! — воскликнула Жислен, остановив официанта с подносом, полным шампанского, и передав бокал Кристоферу. — Жизнь слишком коротка, чтобы быть как все. Вот поэтому я обожаю твою одежду!

Мадам де Рив светлым пятном выделялась из толпы женщин, одетых в маленькие черные платья. Парень не зря гордился своей моделью: Жислен возвышалась над людьми, глаза ее блестели, шелковистые волосы развевались. «Может, смысл моды лишь в идеально ухоженном теле?» — подумал дизайнер. Он ведь показал, что платье можно носить и без горы украшений, просто с сережками-жемчужинами.

После нескольких коктейлей французский Кристофера улучшился: юноша даже начал острить. И тут он заметил Софи на противоположном конце зала.

Девушка выглядела великолепно. Воздушное коктейльное платье из черного шифона смотрелось оригинально и дорого. Волосы собраны в небрежную высокую прическу, словно Софи только что встала с постели. Глаза аккуратно подведены. Тени и длинные шелковистые ресницы придавали взгляду глубину.

Она смеялась и флиртовала с громилой с длинными свисающими усами.

— Кто это? — спросил Кристофер Жислен.

— Месье де Кузмин. Важная шишка в «Шанель».

Парень вспомнил имя и кивнул. «Друг» Саманты. Скольких же дам он соблазнил?

«Британский ангел» посмотрел на Софи, и его новообретенная изысканность растаяла, как мороженое на солнце. Он снова превратился в простого парня Кристофера Хатчинса. Любовь смывала притворство.

Не отрывая взгляда от воплощенной мечты, юноша взял новый бокал шампанского. И тут Софи посмотрела через зал и увидела его. Когда их взгляды встретились, оба вздрогнули. Внезапно к модельеру подошла Жислен и увела, чтобы представить женщине в коротком узком черном платье.

— Это мужчина, который меня одевает! — с оттенком интимности воскликнула светская львица.

Кристофер понял: Софи все слышала.

— Англичанин избавил меня от «Шанель»! — проговорила Жислен.

Юноша знал, что недотрога мучается от ревности. «Это тебе за медведя де Кузмина! Теперь мы квиты», — подумал он.

— Моя лучшая подруга, Марианна Бреннер. — Жислен представила даму Кристоферу. — Она без ума от твоих моделей. Тебе повезло, ведь ее муж — король…

Парень затаил дыхание.

— Король мыла! — закончила мадам де Рив.

Юноша поцеловал руку Марианны. Женщины обменялись восхищенными взглядами: истинно французский жест! Если бы они только знали, как ужасно Кристофер чувствовал себя в тот момент! Любовь к Софи пронзала элегантный вечер, словно острый нож — сыр бри. Парень внезапно протрезвел. Вокруг — одно притворство. Примерно треть гостей вовсе не принадлежали этому миру. «Как и я», — подумал он.

Но как еще начинающий модельер может добиться успеха в Париже? Британец нуждался в Жислен и ее друзьях, как, пожалуй, Софи нуждалась в ком-то вроде де Кузмина «Банально. Очень по-французски… Бред собачий!» — подумал Кристофер и залпом допил шампанское.

— А как вы оденете меня? — спросила его Марианна Бреннер.

— Сначала раздену, — громко заявил модельер.

Набравшись смелости, он взглянул на грудь потенциальной клиентки. Женщина радостно взвизгнула.


Позже вечером Кристофер заметил скучавшую в одиночестве Софи. Девушка казалась слегка одурманенной, будто перестаралась с выпивкой или приняла наркотик.

Юноша приблизился к ней.

— Ты преследуешь меня? — спросил он.

— Да по всему Парижу: от маршей протеста до салона де Рив. Ты теперь знаменитость, получил обложку в «Фигаро».

— Ха! — засмеялся дизайнер. — На мои модели не так много заказов.

— Зато у тебя самая известная в городе клиентка! — Софи указала подбородком в сторону Жислен.

— А как насчет твоего компаньона?

— Это старый друг семьи…

— Он смотрит на тебя совсем не по-дружески.

— Ах, я просто дразнюсь! Ему это нравится. Вы, англичане, называете таких, как он, «с причудами». Но он никогда не получит меня!

У Кристофера словно гора упала с плеч. Он обнял Софи, наслаждаясь округлостью груди, мягкой кожей плеч и восхитительным ароматом.

— Ты сегодня бесподобна.

— Удивительно, что ты, с такой оравой поклонниц, заметил это, — улыбнулась девушка.

— Ты была милой… когда меня ранили на митинге, когда мы занимались любовью. Отчего вдруг стала такой недоступной?

Софи недоуменно посмотрела на юношу.

— Я? Недоступной? Это слишком серьезный разговор для беззаботного салона. А может, я и впрямь недоступна. Для тебя и всех остальных.

— Если мне нравится женщина, я хочу встречаться с ней. А ты мне нравишься, и — знаю — это взаимно! Нам так хорошо вместе… мы станем замечательной парой.

Девушка засмеялась, взяла бокал шампанского у проходившего мимо официанта и быстро отпила.

— Сначала флиртуешь со светскими дамами, а потом подходишь и заявляешь, что нравишься мне!

— Это же правда, — кивнул Кристофер.

Она залпом допила шампанское и зашарила в сумочке в поисках сигарет.

— Возвращайся к поклонницам.

Кристофер внимательно посмотрел на любимую.

— И пойду. Если ты действительно этого хочешь. А я так не думаю. Серьезно, Софи…

— Правда? Что ж, значит, я просто не готова к столь серьезным отношениям, — сказала она и ушла прочь.

Как-то раз Софи сказала Кристоферу, что «Мужчины и женщины» — это игра со своими правилами. Сегодняшняя ночь тому подтверждение: они оба — со зрелыми, влиятельными людьми, которые способны помочь. Но все же англичанин в лапах Жислен де Рив — картина пострашнее, чем юная француженка рядом с пожилым директором «Шанель». Софи воротило от того, что Кристофер, как послушный щенок, ластился к хозяйке.


Моник ждала Гая в отеле неподалеку от дома «Шанель», в мрачноватом районе на другой стороне Гран-бульвара. Любовники поднялись в номер порознь. Тактичный персонал гостиницы не создавал проблем. Девушка впустила любимого в комнату. Они не разговаривали, Гай не раздевался — сразу обнял ее. Швея мельком глянула на его лицо: мужчина крепко зажмурился.

Она сняла с портного пиджак и ботинки. Прикосновения… Ласки… Их тела слились воедино, и Моник будто стала эхом, отражением Гая. Его плоть казалась Моник такой знакомой… Может, все потому, что девушка так часто мечтала о нем? Мужчина не говорил лишнего. После секса Моник наслаждалась его объятиями. Может, это лучшие мгновения? Девушка хотела заговорить с любимым, но он казался таким усталым, что она боялась потревожить его.

На прощание Гай поцеловал Моник и первым покинул номер.

По дороге домой девушка предавалась раздумьям. Если бы прежняя «девственница из Анжера» услышала, что женщина ведет себя подобным образом, то сочла бы это омерзительным. Но сегодняшний вечер был прекрасен. Она словно приходила к чистейшему источнику любви и никак не могла напиться. Но когда делала большой глоток, становилось лучше. Неужели любовь так проста? Готова ли Моник довольствоваться еженедельными встречами, страстными, чувственными, но не утоляющими жажду? Она постоянно думала о Гае, мечтала о нем, воображала то, на что не имела права, — что однажды он уйдет от жены — и ненавидела себя за это.

ГЛАВА 13

В мастерской Гая начался ажиотаж, когда восемь клиенток внезапно захотели новые костюмы от Шанель к Рождеству. В панической суете одна работница сильно обожгла руку, когда отпаривала костюм утюгом.

Упаковывая готовый наряд в роскошную коробку «Шанель», набитую тонкой бумагой, Моник размышляла: человек пострадал из-за обычного костюма. Это не пот, слезы и — как часто бывает — кровь, а сильный ожог и шрам на всю жизнь.

Каждое изделие, словно ребенка, пеленали в девственно-чистую белую бумагу, подкладывая ее внутрь и в рукава. Еще больше бумаги, гофрированной, как вечернее платье от «Фортуни», укладывали в пустоты коробки, чтобы костюм не помялся. Черную картонку закрывали крышкой и перетягивали белой лентой с надписью CHANEL через каждые пятнадцать сантиметров. Коробки положили в плотные бумажные пакеты с ручками-шнурами и доставили клиенткам домой в ночь перед Рождеством.

Моник представила, как счастливицы достанут новенькие пиджаки под восторженные возгласы друзей и родных. Никто и не узнает, что костюм стоит столько, сколько швея зарабатывает за полгода.

Правда, не в каждом парижском доме клиентки были столь требовательны. Большинство дизайнеров готовили весеннюю коллекцию, а Рождество считали помехой.

Моник расслабилась, привыкая к убаюкивающему ритму поезда, который вез ее в Анжер. Девушка с нетерпением ожидала встречи с сестрой и матерью. На Рождество она наденет новенький костюм от Шанель, который сейчас аккуратно упакован в чемодане.

Мать ждала на станции. Они поприветствовали друг друга, обменялись поцелуями и направились домой. Моник осмотрелась и с удивлением поняла, что Анжер — захолустье. Было холоднее, чем в Париже, и девушка задрожала, прижимая шарф к горлу.

— Доктор Мартин присоединится к нам за рождественским ужином, — нарушила тишину мать, когда они уже прошли несколько улиц.

Моник застонала.

— Разве будем не только мы?

— Он очень одинок, и ты ему нравишься, — оживленно проговорила родительница. — Такой приятный мужчина — возможно, твой шанс.

— Да, приятный, — вздохнула девушка, — но не в моем вкусе и староват.

Изнутри дом не изменился: старомодные громоздкие диваны и кресла, несколько репродукций «семейных» шедевров из красного и темного дерева будто бы цеплялись за стену. Картины казались такими мрачными… Моник прошла мимо. «Шторы и ковры пора менять», — отметила девушка. Это дом ее детства, обитель воспоминаний и обид, как и должно быть. Она больше никогда не сможет жить здесь.

Катрин сбежала по ступенькам и бросилась в объятия сестры.

— Я так соскучилась! — прошептала она. — Каково это — работать на Шанель?

Младшая очень похорошела. Моник подробно, интересно рассказала ей о работе, правда, не поведала о чувствах к месье Гаю. В Париже на его рабочем столе лежит подарок — прелестный шарф в синюю и серую полоску из «Галереи Лафайет», который можно носить близко к телу. Он очень подойдет портному.

Оставшись одна в своей комнате, швея поняла, почему раньше не приезжала домой. Она не хотела видеть в зеркале спальни отражение девственницы.


— Приведи себя в порядок, — посоветовала мать за завтраком на следующее утро. — Будь приветливее с доктором, присядь рядом, заведи разговор.

Девушка еле сдерживала раздражение.

Мать, запекая в духовке гуся, устроила переполох из-за картофеля: его надо было добавить к птице при нужной температуре и в строго определенный момент. Еще на ужин были зеленый салат и закуски celeri rémoulade[73] с oeuf en gelée,[74] фирменное блюдо родительницы. Моник отправилась за багетом (его нужно было обязательно купить сегодня), вспоминая путь до boulangerie, который так часто проходила в детстве. Стоял морозный рождественский день, на улицах — почти никого. Домой девушка вернулась с покрасневшим носом.

В полдень Моник переоделась в костюм от Шанель и с восхищением посмотрела в зеркало. Этот наряд всегда поднимал ей настроение.

Когда она спустилась, родительница скептически осмотрела дочь.

— Мой первый настоящий костюм от Шанель, — сказала Моник. — Сшит специально для меня, maman. Разве не красота?

— Тебе не кажется, что для сегодняшнего вечера это слегка формально? — спросила мать.

— Подумала, будет здорово… Куда еще мне в нем пойти?

— Разве ты бываешь там, где женщины носят «Шанель»?

Моник покачала головой.

— Ну почему я не могу надеть этот костюм дома на Рождество? — раздраженно спросила она.

— Доктор решит, что ты всегда захочешь одеваться в «Шанель», — со вздохом ответила мать.


Бедняжка доктор (Моник его жалела) приехал к часу дня: приятный, вежливый, лет шестидесяти, с редеющими волосами и добрыми голубыми глазами; на носу — очки в роговой оправе. Девушка посмотрела на его белые руки в конопушках и тут же представила, как мужчина ощупывает сыпь на воспаленной коже. Не очень романтично, если вспомнить крепкие руки месье Гая, закутывающие женское тело в красивую ткань. Моник внезапно захотелось обратно в мастерскую, снова увидеть, как умелые руки портного разрезают и после укрощают роскошную материю.

В конце ужина мать выпроводила Катрин из комнаты.

— Вам двоим есть что обсудить… — сказала она и оставила Моник наедине с доктором.

Девушка покраснела. Мужчина попытался расспросить о Париже.

— Вам там нравится?

— Да, очень.

Доктор посмотрел ей в глаза.

— Знаю, мы не так уж часто общались, но я рад вас видеть. Наверное, это звучит глупо.

— Вы очень добры, месье. — Моник старалась говорить спокойно, без малейшего оттенка двусмысленности или флирта.

Мартин вскоре ушел, сказав, что хорошо провел время, и девушка вздохнула с облегчением.


Моник сняла костюм, решив, что больше никогда его не наденет. Из-за maman девушка потеряла уверенность в себе: кто она такая, чтобы носить вещи от-кутюр — экипировку светской дамы?

Потом вернулась на кухню, чтобы помочь матери и сестре.

— Так-то лучше, — сказала родительница, оглядев серое шерстяное платье. — В костюме ты казалась такой чопорной!

— Она выглядела великолепно, — быстро отчеканила Катрин.

Моник промолчала.

— Разве Шанель не говорила, что не костюм должен носить вас, — спросила мать, — а вы — его?

— Да, верно. Спасибо, мама, — сказала швея.

Женщины занялись уборкой.

— Скоро тебе исполнится двадцать семь, — напомнила maman старшей дочери. — Ты не хочешь выйти замуж? Завести детей?

Родительница посмотрела на младшую, и та сразу ретировалась. Моник переставляла горшки и сковородки, пытаясь унять нарастающую злость.

— Если ты действительно не собираешься заводить семью, — продолжила мать, — уверена, отец хотел бы, чтобы ты составила мне компанию в старости.

Моник повернулась к ней лицом.

— А может, он хотел, чтобы я достигла успеха в Париже! — Девушка сама удивилась, что сказала это.

— Думала, ты вернешься, — проговорила maman.

Швея молча закончила уборку и поднялась наверх со свежим «Вог». Хотелось с головой погрузиться в моду, в красивые ткани и силуэты, чтобы забыть о настроении матери, но, листая страницы, Моник не замечала их содержимого. Она встала и взглянула на себя в зеркало.

— Я изменилась, — заявила отражению бывшая «девственница из Анжера».

В дверь постучали. Катрин.

— Ты и вправду останешься в Париже?

Моник обняла сестру, мучаясь от угрызений совести.

— Однажды ты переедешь ко мне.

— Когда? Когда умрет maman? Она надеется, что я, слегка повзрослев, удачно выйду замуж. И это откроет ей двери в здешнее высшее общество. Мне ее жалко.

Моник пригладила мягкие волосы сестры.

— Ты юная и хорошенькая. Жизнь приготовила для тебя много чудес.

— Ты поможешь мне уехать, когда придет время?

— Пришлю денег. Найдешь в Париже работу. Чем хочешь заняться?

— Подумаю, когда сбегу от maman. И еще: в том костюме ты была ослепительна.

— Забирай его. — Моник сняла наряд с вешалки и передала сестре. — Уверена, на тебе он будет смотреться лучше. Надень на какое-нибудь торжество.

— Я не могу, ты что!

В конце концов Катрин не устояла и, надев пиджак, посмотрелась в зеркало. Превосходная шерсть кремового цвета выгодно оттеняла ее смуглую кожу.

Ночью Моник почти не спала. Казалось, если она останется еще хоть на день, то забудет все чудеса Парижа. Утром девушка уехала. Она действительно скучала по мастерской. И по Гаю.


«Новый год — новая работа», — решила Саманта, встретив 1969 год с Клаусом в «Режин».

— Попрошу де Кузмина о помощи, — сказала она Жан-Жаку по телефону первого января в полдень, страдая от похмелья. — Намекну тонко, едва уловимо.

— Да ну? Едва уловимо? — ехидно повторил визажист. — Это что-то новенькое.

— Кстати, я не видела тебя в «Режин».

— В полночь я был во «Флёр». Там обычно выключают свет на пару минут. Когда его включили, я обнаружил, что щупаю темнокожую лесбиянку! — Напряженный смех выдал его истинные мысли о произошедшем.

— И ты не сказал: «Займемся сексом?»

— Саманта! В новогоднюю ночь все хотят секса.

Казалось, Клаус хотел подольше побыть с Самантой, но во второй день нового года, в шесть часов, ей пришлось выпроводить фотографа, пока не пришел де Кузмин, который наконец умудрился сбежать от семьи.

Девушка открыла Эдуару дверь и будто со стороны услышала свой крик:

— Найди мне работу в своем доме, черт побери! Для тебя это — раз плюнуть. Скажи, что я непревзойденный пресс-атташе.

«Не слишком „неуловимо“», — подумала она.

— И тебя с Новым годом! — Мужчина сел в единственное кресло и протянул ей небольшой пакетик «Шанель». — Не уверен, что твои методы подойдут к стилю мадемуазель Коко.

Саманта рывком открыла подарок и обнаружила внутри браслет.

— О! Милая вещица. Спасибо. А что не так с моими методами? — требовательно спросила она.

— Они американские. А «Шанель» — это очень по-французски. Ты используешь обнаженных мужчин в рекламных кампаниях. Мадемуазель этого бы не одобрила.

— Одену их во фраки, — пожала плечами Саманта. — Подстроюсь под стиль дома. Дай мне работу, или, господи помоги, у меня слишком рано начнется кризис среднего возраста.

Она потянула Эдуара за усы.

— Я не уеду из Парижа поверженной. Мне нужна работа, а «Шанель» подойдет идеально. Ты ведь запросто можешь устроить меня туда.

— Нет, дорогуша… — Он погладил волосы Саманты. — Хочешь стать chef de publicité?[75] В этом может помочь только сама мадемуазель.

— Так познакомь меня с ней, а остальное я сделаю сама.

Де Кузмин нахмурился.

— Не могу представить, как вы с мадемуазель обсуждаете моду. И в доме уже есть chef de publicité.

— Чем же он занят? Сидит на попе? А я работаю! Надоедаю людям. Творю чудеса. Получаю обложки!

Девушка обескураженно поглядела на де Кузмина. Чем-то мужчина напоминал Саманте отца, но того она могла пилить, пока не добивалась желаемого. Когда американка поняла, что отец не поможет, она начала справляться сама.

— Лучше примени-ка на мне свои чары… — Де Кузмин улегся на спину.

Вскоре любовник ушел. Саманта села на диван и набрала номер Жан-Жака.

— Обойдусь без помощи Эдуара!

— И как же? — спросил визажист, всегда готовый посплетничать.

— Отправлюсь ужинать в «Риц». Что мне терять? Хотя бы вкусно поем. И может, познакомлюсь с мадемуазель Шанель, ради которой приехала в Париж.

Жан-Жак одобрительно фыркнул.

— Mon cher… — проворковала девушка. — А ты случайно не знаешь кого-нибудь из знакомых Коко? Когда она ужинает одна?

— По слухам, почти всегда.

— Приду в «Риц», когда буду уверена, что мадемуазель скучает в одиночестве.

— Знаешь, в Париже много домов. Почему именно «Шанель»?

— Я помешана на «Шанель»! — вздохнула Саманта. — У меня зависимость от «Шанель»! В стране снов я возглавляю клуб анонимных Коко-наркоманок. Я всегда мечтала работать на нее, и пришло время реализовать мечту!


Кристофер все-таки пал жертвой чар мадам де Рив. Закончился очередной восхитительный воскресный салон. Нагой юноша на огромной кровати Жислен под простынями «Портхолт», благоухающими лавандой, решительно завоевывал Париж.

Наступила полночь. Гости разошлись, Бертрана не было в городе, слуги тихонько прибирались в зале.

Из ванной выпорхнула Жислен, одетая в изящное шелковое кимоно, и подошла к кровати.

— Я мечтала об этом с того момента, когда встретила тебя в cabine «Деланж»! — воскликнула она.

Желание женщины всегда возбуждало британца. Жислен легонько коснулась губ Кристофера. Парень вытянулся. Она провела пальцем вниз по его груди.

Потом женщина медленно опустила простынь.

— Это поможет тебе стать успешнейшим модельером Парижа… — Мадам обнажила возбужденную плоть юноши, и ее брови поползли вверх, будто говоря: «Неплохо». — Именно это слово!

— Член?

Жислен покачала головой.

— Гетеросексуал. Ведь это про тебя?

— А ты как думаешь?

— Факты налицо, — засмеялась женщина.

С Жислен Кристофер чувствовал себя совсем не так, как с Софи: он стал объектом страсти и владел ситуацией. Секс не был ни сентиментальным, ни романтичным. Светская львица словно готовила восхитительное блюдо, не жалея времени.

Женщина взяла в руку его мужское достоинство: парень напрягся.

— Мне нравится… — начала она.

Жислен сразу описала, как доставить ей удовольствие. Кристофер вспомнил, как Саманта в кафе просила то цикорный салат вместо латука, то «Croque monsieur» без сыра. Мадам де Рив — почти такая же в постели. Здесь надавить, там погладить чуть нежнее, поцеловать, прикусить. Если ласкать, то где именно, как долго и как сильно. Когда любовники слились воедино, женщина направляла его движения. Разделив ложе с Жислен, британец узнал много интересного. Светская львица контролировала абсолютно все. Ее стройное упругое тело, видимо, каждый день массировали, втирая крема.

Когда Жислен прикоснулась к Кристоферу, ему захотелось воскликнуть: «Отличный выбор, мадам!»

Краткий курс новой любовницы «Как доставить женщине удовольствие…» станет основой его интимной жизни.

Первый урок закончился, когда она захотела.

— Не останавливайся! Не останавливайся! — кричала Жислен.

Затем изящно, словно пригубила хорошего вина, женщина прогнула спину, зажмурилась и вздохнула. Расслабленная и удовлетворенная, мадам лежала на свежих простынях, водя пальцем по лицу Кристофера.

— Молодой англичанин… — промурлыкала она. — Не беспокойся, cher ami, я не собираюсь влюбляться.

— Почему же?

Жислен состроила забавную рожицу.

— Банально.

— А если я тебя заставлю? — пригрозил Кристофер.

— И как же, милый? — спросила женщина, прикуривая.

— Буду дарить цветы, присылать любовные письма и все такое…

— Увы, это для меня слишком сентиментально. — Она выдохнула дым. — Пожалуй, сделаю из тебя самого желанного кавалера Парижа, научу сводить женщин с ума.

— Зачем так трудиться?

— Это меня позабавит. — Жислен пожала плечами. — Маленькая месть за прошлый опыт с модельерами. Некоторые из них смеют ненавидеть женщин!

Мадам де Рив положила голову на огромную подушку и спокойно поглядела на Кристофера.

— Неслыханная роскошь — заполучить модельера, который наслаждается женским телом!

Юноша положил руки ей на талию, и Жислен радостно захихикала.

— Я уже придумываю для тебя новые необычные наряды.

— Примерки будут очень аппетитными! — Женщина залилась смехом.

— И долго ты будешь сравнивать меня с едой?

— Ах, зачем ты это сказал? — Мадам выскочила из кровати и понеслась на кухню, накинув на ходу кимоно и бросив Кристоферу белый халат. — Я всегда ужасно голодна после хорошей примерки.

Жислен наспех приготовила перекусить après-sex: омлет, хрустящий багет, сочный бри, цикорный салат с грецкими орехами и сыром с плесенью.

— То же выражение лица я видел двадцать минут назад… — засмеялся «британский ангел», наблюдая, как она, блаженно прикрыв глаза, смакует пищу.

— Да… — согласилась дама, потягивая вино. — Вкусная еда — почти то же, что и хороший секс.

— То есть после немного тошнит?

— О боже, нет, англичанин! — воскликнула она. — Я имела в виду, что сперва нужно все хорошо приготовить, а потом медленно смаковать.

Кристофер кивнул, осознав свою бестактность и неотесанность.

— А муж тебя не ревнует? — спросил он.

Жислен пожала плечами.

— Ты должен ему понравиться. Бертран может воплотить в реальность мою мечту о модном доме. Конечно же, ты будешь моим модельером! А я настаиваю на роли твоей музы.

Юноша откинулся на стуле.

— А что на десерт? — с озорством спросил он.

— Десерт? — нахмурилась мадам де Рив.

— Ну да. Сладкое. Может, пирожное?

— Ха! — засмеялась она. — Нам, французам, часто хватает сыра или чего-нибудь вкусного. Любишь сласти?

— Если есть. Шоколадное печенье, например…

— Есть нечто поинтереснее.

Жислен на несколько минут исчезла в кладовой. Кристофер решил: готовит что-то вкусное. Женщина вышла, согнувшись в три погибели.

— Ты в порядке? — встревожился юноша.

— Да, пойдем… десерт ждет в спальне…

Парень нахмурился, но последовал за ней.

Жислен легла на спину, распахнула халат и, смеясь, показала себя ему.

— Что это? — вскрикнул Кристофер.

— Десерт! — Женщина громко смеялась. — Не беспокойся, здесь просто какао-порошок и сахарная пудра.

Наконец-то до британца дошло, и под радостный визг и хохот он слизал все до крупицы. «Сладкое» оказалось чересчур сладким, но куда интереснее, чем шоколадное печенье.

— Ты когда-нибудь делал такое? — спросила мадам.

— Лишь в мечтах…

— Если однажды не сможешь выполнить мужской долг… — сказала она, прогибаясь. — Конечно, это маловероятно… — Дама взяла в руку твердую плоть. — Ты всегда сможешь доставить женщине удовольствие другим органом.

— Языком?

— Да. Посмотри на меня. Высунь кончик. Напряги. Постарайся проникнуть в меня только кончиком.

Когда Кристофер выполнил указания, Жислен выкрикнула: «Да!» — и зажмурилась.

— Продолжай. Что бы ты ни делал, не останавливайся. А… а!!! А! А!

Она так сильно прижала парня к себе, что он едва мог дышать. Без сомнений, юношу сочли способным учеником.

По дороге домой он задумался. Язык и губы саднило. За ужин некоторые согласны стоятьна паперти, но лизать… Да уж, жизнь полна сюрпризов.

Когда Кристофер вошел в квартиру, Клаус через увеличительное стекло изучал фотоотпечатки.

— Что случилось? — спросил фотограф, посмотрев на соседа.

— Восхитительный секс на роскошных простынях.

— А что с голосом? — Клаус рассмотрел рот Кристофера через лупу. — У тебя опухли губы!

— Мадам заставила себя лизать!

Немец опустил увеличительное стекло.

— Эта женщина съест тебя и косточек не оставит.

— Пускай сначала спонсирует мой модный дом. Жислен сказала, ее супруг может это сделать.

— Тогда ты должен быть на седьмом небе от счастья. — Клаус налил им по бокалу вина.

— Как думаешь, она правда создаст для меня дом? Или мне суждено всю жизнь проводить эротические примерки в зеркальных cabines?

Фотограф пригубил напиток.

— А ты говорил, что не будешь спать с кем-то ради карьеры!


— Вторая коллекция тебя либо спасет, либо погубит, — предупредила Жислен Кристофера в следующее воскресенье. — После того как я одобрила первую, ты обязан работать еще лучше, чтобы укрепить репутацию.

Британец кивнул. Они лежали на скомканных простынях, отдыхая после любовных утех. Мадам де Рив приготовила эротический обед из четырех блюд: начала с amuse-bouches из нежных поцелуев и hors d'oeuvres[76] из прикосновений и объятий, затем добавила жаркий entrée[77] и завершила tarte aux citron[78] — едкой критикой карьеры.

— Первой коллекцией ты заявил о себе. Вторая должна показать, что твои модели актуальны и своевременны. На этот раз включи несколько роскошных бальных платьев.

— О боже! — застонал Кристофер. — Мои клиентки не ходят на балы.

— Неправда, мы ходим! Вынуждены — ради мужей. — Жислен прикурила и с остервенением затянулась. — Узнай о француженках побольше, если хочешь одевать их!

Юноша поглядел на свою покровительницу и вздохнул.

— Стараюсь, Жислен.

— Дорогие бальные платья с вышивкой — неотъемлемая часть женского гардероба и дополнительный доход для дома.

— С вышивкой? — снова застонал модельер.

— Перестань! Это ведь не обязательно цветы и птички! Можно вышить, например, политические слоганы или граффити. Представь себе роскошное платье с прелестной аппликацией «Долой все!» на юбке. Это мятеж, протест в духе хиппи!

Юноша кивнул. Жислен умела одним штрихом делать все умопомрачительно модным.


В январе во всех домах прогремели весенние коллекции. Владельцы магазинов, покупатели, журналисты, фотографы, стилисты и модели наводнили город, заняв лучшие номера в лучших отелях: «Скрайб», «Георг V» и «Риц». Столики в ресторанах уровня «Тур л'Аржан» и «Максим» бронировались за несколько месяцев. Магазины «Сакс», «Орбахс» и «Б. Альтман» «покормили» экономику Франции. Они платили по пять тысяч долларов, чтобы увидеть коллекцию. И при этом давали гарантию, что купят хотя бы одну toile и один эскиз, которые потом будут продаваться в магазинах по всей Америке. Иногда приобретенные модели даже шили из настоящей французской ткани: почти кутюр с намеком на французскую цену.

Во время показов коллекций Париж становился шикарной модной меккой для посетителей. И — сумасшедшим домом для тех, кто создавал это волшебство.

Дома часто не пропускали на свои показы работников малоизвестных модных изданий, считая этих журналисток не более чем помехой. И тогда по женским щекам рекой текла тушь. Для них невозможно было придумать большего унижения.

К редакторам «Вог» и «Харперз базар», напротив, подлизывались: их имена всегда красовались на табличках, прикрепленных к спинкам позолоченных стульев в первом ряду. Журналисты из изданий поскромнее теснились как могли и лишь изредка видели моделей на подиуме.

В это время в «Куполь» на Монпарнасе не было отбоя от модных клиентов.

— Если не покажешься здесь вечером хотя бы дважды, то официально ты не в Париже, — поведала Саманта Кристоферу и Клаусу, когда они ужинали в оживленном ресторане в воскресенье перед Неделей моды.

Знаменитости часто приезжали за полночь. Анук Аме заметили за столиком на террасе: актриса яростно расчесывала волосы, а ее обворожительный молодой спутник читал газету. Известные на весь мир модели забегали выпить бутылку воды или съесть салат — и мчались на следующую встречу. Фотографы вроде Ричарда Аведона или Дэвида Бэйли приходили насладиться парижской атмосферой, потом возвращались в завешанные белой бумагой студии.

Узкие проходы «Куполь» превращались в подиумы: манекенщицы бегали от столика к столику, в гардероб или к телефонной будке вместе с посыльным в униформе.

— Чтобы твое имя было на слуху, нужно заставить мать выкрикивать его весь вечер, через каждый час, — сказала Саманта, наблюдая за моделями.

Целую неделю все питались лишь черным кофе и вином. Когда несколько сотен владельцев магазинов и журналистов из Америки уехали обратно в Нью-Йорк, у закупщиков уже имелся план на собственные осенние коллекции с парижских эскизов, а «Вог» и «Харперз базар» наметили выпуск толстых «номеров с коллекцией» на сентябрь и март.


В «Деланж» началась примерка toiles для новой коллекции. Одежду — из муслина, чтобы не портить дорогую ткань, — рвали, изменяли, иногда выбрасывали. Три мастерские по двенадцать швей в каждой усердно выполняли важную задачу.

Шанталь Деланж со свойственным ей обаянием напомнила британцу, что от этой коллекции зависит его будущее.

— Или твоя одежда начнет продаваться, или это твоя последняя коллекция.

Шанталь стала главой дома, потому что другие директора просто не захотели занять этот пост. Именно она назначила Кристофера модельером. Остальные члены семьи ничего не делали, только радостно получали проценты от продажи духов. Они были уверены, как сказала когда-то Саманта, что одежда «Деланж» — просто дополнительная реклама парфюма.

— Она понимает моду совсем не так, как я, — грустно сказал Кристофер Клаусу.

— Включи обаяшку!

— Шанталь — единственная, на кого не действуют мои чары, — засмеялся британец. — У нее в глазах лишь знаки долларов. И если ты другой, она теряет к тебе интерес.

ГЛАВА 14

Для собственной мастерской Моник старалась подобрать серьезных девушек, зачастую из пригородов Парижа, талантливых и влюбленных в свое дело. Ей казалось, что она может с первого взгляда распознать хорошую работницу.

В ее ателье на последнем этаже соседнего здания была особая теплая атмосфера. Не внешняя (мадемуазель Фар велела просто побелить стены и вымыть полы), а рабочая: слаженность, серьезность, уважение и признательность к девушкам. Что до клиенток, теперь Моник знала, как им угодить.

Женщина, готовая потратить на одежду тысячи франков, ожидала получить безупречную вещь — и chef d'atelier обязана проследить за этим. Когда на первой примерке какая-нибудь неврастеничка внезапно передумывала насчет выбранной модели, работница дома уговаривала ее, не скупясь на восхищенные возгласы. Она во что бы то ни стало старалась сохранить заказ, и грубая лесть клиентке («Вы такая стройная в этом костюме! Он прекрасно сидит на вашей безупречной фигуре!» и так далее) очень помогала.

Гаю нравились методы Моник. Когда они поднимались по служебной лестнице, мужчина, бывало, фыркал от смеха:

— Ты великолепно справилась с этой клиенткой. Виду не подала, что считаешь ее глупой старухой!

— О нет, Гай, она не глупая, — смеялась девушка. — Просто у некоторых женщин больше времени и денег, чем знания о том, как этим распорядиться.


Кристофер желал, чтобы новая коллекция отличалась от всех, когда-либо показанных в Париже. Никакой рок-музыки, невест, перчаток и шляп. Юноша помнил, что глава дома внимательно следит за ним. «Женщине около сорока лет, — подумал британец, — она замужем, у нее две маленькие дочки — но она будто не нашего поколения».

Чем подозрительнее смотрела Шанталь в его сторону, тем сильнее Кристоферу хотелось шокировать ее. Но избавиться от перчаток и шляп — мало. Он выбросит на свалку моды жесткую подкладку, грубую ткань, китовый ус — одним словом, все, что сковывает одежду.

Закройщики и портные считали модельера сумасшедшим.

— Если убрать жесткую подкладку, — закричал пожилой портной, — как будет стоять воротник?

— В том-то и дело. Он будет лежать свободно.

— Свободно? — Портной закатил глаза.

— Да, — кивнул Кристофер. — Проще конструкция, меньше ограничений, тоньше подкладка, никакой жесткой ткани — вообще ничего жесткого.


— Французы — мастера цокать языком, — пожаловался британец Клаусу. — Намекают, что я слишком экстравагантный и нахальный, слишком другой — ведь я англичанин — и очень близок к увольнению. Но угрозы только подстегивают мою решительность.

— Я тоже хочу простоты, — кивнул немец. — Чтобы никакого сложного освещения, замысловатого фона, статичных моделей… Хочу делать естественные фотографии.

Коллекция «Деланж» обещала выйти без особой шумихи — это все, на что оказалась способна новая пресс-атташе. Место Саманты заняла миниатюрная рыжеволосая девушка с веснушками, Арианна Брунне. Высокомерная дамочка сразу не поладила с Кристофером. Парень страдал без моральной поддержки американской подруги.

За пятнадцать минут до начала показа зал наводнили журналисты. Модельер наблюдал, как они сражаются за места. Наконец расселись. У всех на лицах написано яростное желание вынести жертве обвинительный приговор. За что? За то, что парень хотел сделать женщин современнее?

Кристофер часто работал допоздна, раз за разом переделывая свои платья и костюмы. Теперь результат оценит салон пресыщенных модой женщин с тусклыми глазами. Именно они решат, достоин ли Хатчинс звания модельера.


Жислен де Рив, одетая в свое любимое платье от любимого модельера, как обычно, сидела в первом ряду. Увидеть клиентку на столь почетном месте в «день прессы» — большая редкость. Direction «Деланж» знали, чем обязаны этой даме, и решили так выказать ей почтение. Женщина перегнулась через двух помощниц и поцеловала Диану Вриланд, промахиваясь мимо сильно нарумяненной щеки на целых шесть дюймов, — это даже не воздушный поцелуй, а поцелуй в открытом космосе. Дамы перекинулись парой слов, заверив друг друга, что коллекция будет просто «волшебной».

Кристоферу хотелось, чтобы рядом стояла Саманта, а Софи показывала его модели. Парень размечтался — но сейчас не время для желаний. Началось дефиле. Юноше показалось, что коллекция нравится зрителям. Свободные, драпированные, слегка облегающие фигуру наряды были стильными и сексуальными. Модницы одобрительно переглядывались. Все изменилось! Некоторые платья даже сопровождали аплодисментами. Пара брючных костюмов из двусторонней шерсти, мягких и женственных, сверх того удостоились записей.

Диана Вриланд дотянулась до одного из них, чтобы пощупать ткань — невероятный комплимент! — и записала несколько номеров. Чем больше моделей сфотографирует американский «Вог», тем больше будет прибыль: фабрика купит эскизы и начнет производство. Страничка редактора обеспечит успех.

Кристофер взглянул на vendeuses дома. Хоть он и не питал к ним теплых чувств, но эти женщины знали толк в одежде. Их злые глаза — словно проклятие. Старушки ненавидели все новое и необычное. А Шанталь Деланж целиком полагалась на их мнение. Главу дома не волновало, что миссис Вриланд выбрала какое-то платье для фотографии. Именно vendeuses определяли, какие модели будут продаваться. Если они записывали номер, то думали о конкретной клиентке. Кристофер с ужасом заметил, что ни одна vendeuse ничего не писала. Стоило бы подкупить парочку, хотя бы чтобы осчастливить Шанталь. Урок номер 522: не забудь дать на лапу vendeuse.

«Невесту» модельер облачил в полосатый костюм и белую фату — язвительный намек на деловых леди, выходящих замуж будто бы между делом. Раздались аплодисменты, но Кристофер отказался выйти на поклон, хоть Арианна и толкала его в бок. Манекенщицы открыли бутылку шампанского, остальные заторопились к выходу. Шанталь Деланж одарила англичанина убийственным взглядом. Купит ли кто-нибудь эту одежду? Будут ли ее носить? Не слишком ли необычны модели? Не слишком ли непохожи на все, что показали в Париже в этом сезоне? Жислен тоже наградила юношу недобрым взглядом за то, что он не вышел на поклон.

Но мадам де Рив вскоре отправила всех своих подруг посмотреть коллекцию, и, как и следовало ожидать, они оформили заказы.


Вместе с весной пришло ощущение дежавю, потому что январь был очень теплым.

В апреле, в субботу утром, Инес зашла в гости к Софи. Будущий модельер должна была примерить на давнюю подругу новое платье.

— Мадам Антуан пригласила меня на обед в воскресенье, — сказала Софи.

— И ты отказалась?

Девушка кивнула, держа во рту булавки.

— Может, все-таки стоит с ними подружиться? Они знают моих настоящих родителей…

— Но тебе ничегошеньки не скажут!

Софи положила булавки в коробку и села на кровать.

— Если я попрошу у них прощения, — тихо сказала она, — ты посчитаешь это слабостью?

Инес внимательно посмотрела на подругу.

— Думаешь, они простили тебя и поэтому пригласили на обед?

Софи поджала ноги и прикурила. Она была одета в потертые джинсы и растянутый дырявый свитер. Девушка недовольно выдохнула дым.

— Ты когда-нибудь будешь счастлива? — спросила Инес.

Дочка министра пожала плечами и затянулась.

— Счастье абстрактно. По крайней мере, это я поняла на уроках философии в Сорбонне. Реальность намного сложнее. Знаешь, я никогда тебя не спрашивала… Как понять, что ты влюбилась?

— Боже, как банально! И в кого? Не в монстра де Кузмина?

— Нет, в Кристофера. Последний раз мы встретились много месяцев назад в салоне Жислен де Рив. Крис стал ее марионеткой. Я приревновала, когда увидела их вместе. Почему?

— Просто парень тебе не безразличен.

— Я тоже так думаю. Но действовать пока не собираюсь. Сейчас важнее решить вопрос с семьей… Позвонить им? Пойти на обед?

Инес нахмурилась, задумавшись. Внезапно ее осенило.

— Реши сразу две проблемы! Позвони им и спроси, можно ли привести с собой Кристофера. Он прилично выглядит?

— Да, конечно.

— Тогда познакомь их. Это впечатлит твоих родителей. И парня тоже. Все будут счастливы. Конечно, кроме тебя.

Софи задумалась.

— Неплохая мысль, — наконец сказала она. — А еще я «одолжу» из мастерской костюм «Шанель». Удивлю всех!

Следующие несколько дней Софи приходила на работу первой и разглядывала ряды ожидающих примерки костюмов в чехлах. Иногда клиентка не приходила несколько недель, а вещь просто висела в мастерской. Кремовый костюм из чесучи, кажется, подходящего размера. Софи примерила пиджак, оглядываясь на дверь. Он сидел идеально. Девушка аккуратно положила «добычу» в огромный пакет. Никто и не заметит.


Кристофер продолжал встречаться с Жислен.

— Я прилежный ученик, — сказал он Клаусу.

— В искусстве любви?

Юноша состроил гримасу.

— Я никогда не воспринимал секс как серию блюд в меню гурмана. Но мадам де Рив по-настоящему обожает моду. Она единственная понимает мою одежду.

Фотограф пожал плечами.

— Парижане — народ прагматичный и холодноватый. Вот Саманта намного дружелюбнее. Но и она иногда странно себя ведет: меняет ингредиенты в каждом блюде за обедом или ужином. Даже в «Куполь»! Крис, это так по-американски!

Жислен привела в «Деланж» полдюжины светских дам, и Кристофер стал популярнее. Все они требовали, чтобы примерки проводил модельер лично. Он не знал, что именно рассказала подругам его покровительница, но в cabine всегда царила атмосфера предвкушения, и не только новых нарядов. Правда, никто не флиртовал так явно, как де Рив. Раз одна довольно скованная дама внезапно запрокинула голову и крепко зажмурилась, сложив губы бантиком, пока юноша примерял на ней одежду. Другие смело (но не нарочито сексуально) обнимали или целовали его. Каждый раз британец выкручивался из щекотливой ситуации.

Новые покупательницы привели своих подруг. Количество клиенток росло.

— Теперь у тебя много поклонниц, — торжествующе заявила Жислен как-то воскресным вечером. — Но попробуй решись на что-нибудь больше воздушного поцелуя, и я убью тебя!

Дама разразилась хохотом, но британец уловил скрытый смысл.


Софи всегда удивляла Кристофера. Парень уже потерял всякую надежду встретиться вновь, а она вдруг позвонила. Поздно ночью.

— У меня сложности с родителями…

— Я весь обратился в слух.

— Ты же знаешь, что я ушла из дома, решив жить одна? Они обиделись. Но теперь я пытаюсь загладить вину. Меня пригласили на семейный обед в воскресенье. Может, составишь компанию?

— С удовольствием.

Юноша не поверил своим ушам. Он был счастлив побыть рядом с любимой и с радостью пошел бы хоть к генералу де Голлю.

В субботу вечером они поужинали в «Куполь», выпили вина. Софи, одетая в белый трикотажный топ и потертые джинсы, привлекла немало восхищенных взглядов. Ее крепость наконец подняла белый флаг: девушка позволяла Кристоферу поглаживать ее колено под столом и ласкать шею.

Они могли бы стать идеальными любовниками. После десерта (мороженое, политое сиропом из черной смородины) они направились к таксопарку. Модельер назвал таксисту адрес Софи.

— Поехали со мной, — сказала девушка хриплым голосом.

Ей нравилось ошеломлять британца.

Влюбленные добрались до квартиры. Софи удалилась на кухню, чтобы сделать кофе. Вернулась с подносом и без одежды.

— Ух ты! — Юноша отбросил журнал.

«Такая сексуальная, что дух захватывает!» — подумал Кристофер. Ее упругие ягодицы сильно заводили парня. Софи аккуратно поставила поднос на стол и села ему на колени. На фоне одежды нагое тело смотрелось еще сексуальнее.

Они слились в чувственном поцелуе. Юноша просунул под Софи руку и нежно погладил ее потайное местечко. Девушка тихо застонала. Когда партнеры любят друг друга, секс меняется совершенно!

Ночь любви была столь же восхитительной, как и в первый раз. Но теперь Кристофер знал больше и терпеливо дожидался вершины ее удовольствия, чтобы разрядиться самому. Юноша мог продлить наслаждение Софи, растянуть на несколько мгновений. К изумлению девушки, британец угостил ее бесподобным десертом из какао-порошка и сахарной пудры.

— Интересно, когда ты успел стать великолепным любовником? — спросила Софи с притворной наивностью.


На следующее утро, пока Кристофер играл с псом на диване, девушка долго возилась в спальне, а потом появилась, одетая в костюм от Шанель. Рыжие волосы эффектно контрастировали с прекрасным кремовым пиджаком из чесучи. Этот наряд изменил представление Кристофера не только о Софи, но и о моде в целом. Костюм от Шанель смотрелся безупречно. Так всегда было и всегда будет: другой одежды словно и не существовало. Софи отказалась от шляпы и аксессуаров, просто добавила черную сумку и обула туфли на высоком каблуке.

— Где ты его взяла? — спросил модельер.

— Позаимствовала. Я всерьез думаю о карьере модели. Сама мадемуазель предложила это несколько месяцев назад.

Британец внимательно смотрел, как девушка прошлась по комнате, как по подиуму, сменила несколько поз и повернулась.

— А не будет скучно просто стоять, пока на тебе примеряют одежду?

— Зато зарплата выше, чем у stagiere. — Софи надула губки. — Я не собираюсь работать манекенщицей всю жизнь. А когда наконец стану дизайнером, этот опыт может пригодиться. Буду внимательно следить за портными, а не пялиться в никуда, как коллеги.

— Почему мадемуазель Шанель предложила тебе это?

Девушка поменяла позу, пожала плечами, эротично закурила и, прищурившись, взглянула на любовника.

— Мадемуазель нравится, как ее модели на мне сидят. Она давала примерить свой пиджак.

— А почему ты ушла из дома? — вдруг спросил Кристофер.

Софи прекратила позировать и серьезно посмотрела на него.

— Продала дорогущее колье, подарок отца. Он пришел в бешенство и выпалил, что меня удочерили. Это был шок: узнать обо всем так внезапно! Конечно же, это изменило наши отношения. — Она подбежала и села на колени у ног Кристофера, умоляюще глядя парню в глаза. — Если этот обед закончится примирением, возможно, я узнаю, кем были мои настоящие родители.

Пока девушка говорила, «британский ангел» рассматривал ее и думал, как прелестна его любимая, когда так страстно отзывается на что-нибудь.

— С тобой нелегко. — Юноша тряхнул головой. — Почему ты не можешь нормально жить, не мучаясь от всего на свете?

Она поднялась на ноги и засмеялась.

— Легко говорить, когда знаешь своих родителей. Это словно пережить землетрясение. Опора уходит из-под ног. Я не знаю, кто я и откуда! У тебя, наверное, было беззаботное детство.

Юноша кивнул, глядя на любимую.

— Крис, я не справлюсь одна. А теперь дай на тебя взглянуть, — внезапно скомандовала Софи.

Модельер встал, демонстрируя хорошо отутюженные серые фланелевые брюки и темно-синий блейзер, купленный в Сен-Мишеле. Двубортный пиджак с двумя шлицами на спине, застегнутый на все пуговицы, облегал подтянутую фигуру.

Девушка внимательно осмотрела спутника, затем довольно кивнула.

— Maman любит пунктуальность. Пойдем, пока я не передумала!

ГЛАВА 15

— Софи! Кристофер! Рада вас видеть!

Мадам Антуан сама открыла дверь. Женщина была одета в серое приталенное платье и накинула на плечи белый кардиган — воскресная модная поблажка.

— Слышала, вы одеваете Жислен де Рив? — спросила мадам, пожимая британцу руку. — Она моя хорошая подруга.

«У светских дам отменно получается радушно принимать гостей», — подумал модельер. Он пожал белую кисть с красными ноготками, решив, что поцелуй — это лишнее. Мадам Антуан обняла Софи, потом отстранилась на расстояние вытянутой руки и осмотрела костюм дочери.

— Подозрительно похож на настоящий, — нахмурилась женщина. — Взяла напрокат?

— Украла! — выпалила бунтарка.

Серебристый смех мадам Антуан прозвучал совсем невесело.

В прихожей появился Лоран, поцеловал Софи в обе щеки и крепко пожал руку Кристоферу.

Юноша вздохнул с облегчением: кажется, хозяева решили притвориться, что все хорошо. «Но вот с Софи все не так», — заметил он. Едва переступив порог, девушка переменилась, словно по мановению палочки злой волшебницы: разглагольствовала попусту, громко смеялась, делала колкие замечания, пытаясь изображать светскую даму. Кристоферу это совсем не понравилось: захотелось хорошенько встряхнуть любимую и сказать, чтобы перестала притворяться.

В салон принесли превосходное ледяное шампанское.

— Что ты думаешь о мадемуазель? — спросила мадам Антуан, передавая Софи бокал.

Девушка сделала глоток.

— Она одинока. И очень печальна. Может ли самая богатая и успешная женщина Парижа жалеть о прошлом?

— Да, она действительно очень одинока, — кивнула мадам Антуан, — потеряла почти всех близких друзей. Большинство ее сверстниц уже…

Она повернулась к Кристоферу.

— Я, конечно, иногда приглашаю мадемуазель в гости. Как и сегодня. Но по воскресеньям у Шанель дурное настроение, ведь она не работает. Габриель оживает, только когда рвет одежду.

— Она очень редко выходит из дома. Шанель проще спуститься вниз, в ресторан, и заказать что пожелает. — Мадам Антуан пожала плечами. — Для нее «Риц» — эксклюзивный дом престарелых. Хотя Коко вовсе не на пенсии.

— Она часто видится с тобой? — спросила мадам Антуан, повернувшись к Софи.

Девушка хотела ответить, но тут в комнату вбежали Изабель и Франсина и накинулись на «пропажу» с объятиями и поцелуями. После хорошо воспитанные парижанки в кашемировых свитерах из «Вэствэй» и килтах с большими булавками на бедре очень вежливо приветствовали Кристофера.

А потом сестры с благоговением посмотрели на костюм Софи.

— Ты так повзрослела! — воскликнула Франсина. — Это твой костюм?

— Взяла поносить.

Послышался смешок мадам Антуан.

— Только не забудь вернуть.


Подошли остальные гости, все среднего возраста и очень чопорные.

— Не успела пригласить ваших ровесников… — сказала Кристоферу мадам Антуан. — Прошу прощения. Вам составят компанию лишь мои дочери.

В середине обеда хозяйка дома вдруг заявила:

— Я обедала с Одри Хепберн!

Гости начали заинтригованно перешептываться.

— Мы состоим в одном благотворительном комитете, — объяснила жена министра. — Она безупречна. И конечно, с ног до головы одета в «Живанши».

— А ты предпочла бы видеть ее нарядах «Шанель»? — пошутил месье Антуан. — Получилось переманить?

Женщина покачала головой.

— Я пыталась. Но она считает, что «Шанель» — почти униформа… — Мадам Антуан изумленно оглядела собравшихся, будто эти слова были святотатством. — В одежде «Живанши» она чувствует себя свободнее. Одри даже вежливо отклонила мое предложение взять костюм напрокат.

Кристофер нахмурился.

— Возможно, Хепберн права, — выпалил он.

Вес лица повернулись к юноше. Британец прокашлялся.

— Когда сегодня утром я увидел Софи в костюме от Шанель, то понял, что это единственно возможный стиль одежды, — произнес он, глядя в стол. — В этом-то, кажется, и суть униформы?

Мадам Антуан уколола его взглядом.

— Тогда это очень красивая униформа.

— Ты так восхищаешься знаменитостями, дорогая, — подшутил над женой Лоран.

— Мадемуазель отказывала многим, если ей не подходил их образ.

Когда закончился обед, а вместе с ним иссяк ворох сплетен, Софи постучала ложечкой по бокалу, призывая к тишине. Все посмотрели на девушку.

— Хочу представить вам новую модель дома «Шанель», — произнесла она, поднялась и приняла позу.

Гости зааплодировали. Мадам Антуан и Кристофер быстро переглянулись.

— Ты передумала становиться couturier? — спросила мать Софи.

— Будучи моделью, я смогу многому научиться.

— Чему? Стоять как статуя? — неодобрительно фыркнула хозяйка.

После обеда она отвела Кристофера в небольшой сад за домом якобы показать английские розы. Женщина старалась сохранять внешнее спокойствие — вдруг кто на нее посмотрит.

— Полнейшее безумие! — взорвалась мадам Антуан. — Чья это идея?

— Думаю, мадемуазель, — ответил он. — Не беспокойтесь, Софи это быстро наскучит. Примерки не слишком увлекательное занятие для моделей.

Жена министра мрачно посмотрела на юношу.

— Признаюсь, я переживала насчет вас. — Она улыбнулась. — Но теперь уверена, что Софи в надежных руках. Она ведь… в ваших руках?

Модельер кивнул.

— Я обожаю ее. И желаю только добра…

Мадам Антуан изогнула брови.

— И что, карьера модели сделает Софи счастливой? Конечно, быть манекенщицей «Шанель» престижно. Лучшие из них ужинают в «Рице». У них все шансы стать знаменитостями, но… Кристофер, присматривайте за моей дочкой. Слава может пагубно на нее повлиять. Ей нужны внимание и забота.

— Я думал, вы ее выгнали, — нагло заявил британец.

И сразу понял, что переступил черту.

— Вас ввели в заблуждение, — произнесла дама, одарив собеседника ледяным взглядом. — Софи покинула дом по собственному желанию. Она очень огорчила нас и, возможно, не лучшим способом узнала об удочерении. Но меня до сих пор заботит ее судьба, она же наш ребенок.

— Мадам, я сделаю для нее все, что смогу. Я тоже люблю ее. Может, это нелепо, но я считаю Софи своей единственной.

— Правда? А как насчет Жислен де Рив?

Кристофер выдержал пронизывающий взгляд ярко-синих глаз, даже не моргнув.

— Ей нравится моя одежда.

Глаза мадам Антуан яростно вспыхнули.

— Только одежда? Вы знаете, что парижанки обожают сплетничать? Ваша личная жизнь меня не интересует, но я не хочу, чтобы Софи страдала. Она уже пережила обиду раньше.

Они медленно двинулись обратно в гостиную.

— Мадам, кто ее обидел? — спросил Кристофер.

Она уколола его взглядом.

— Скажу лишь, что некоторые события прошлого делают Софи более ранимой, чем ее сверстниц. Ей нужна забота, вот и все.

Юноша посмотрел в лазурные глаза, искренние и мудрые, такие проницательные, что ему внезапно стало стыдно.


К тому времени, как в салон подали кофе, Софи уже не терпелось уйти. Многозначительный взгляд мадам Антуан напомнил девушке, что у нее еще остались незаконченные дела.

Лоран Антуан стоял с demi-tasse[79] в руках.

— Прошу нас извинить, — обратился он к гостям. Отец подал Софи знак, и она тут же последовала за ним в библиотеку.

Министр закрыл дверь, осторожно поставил чашку на стол и посмотрел на дочь.

— Прекрасно выглядишь. Рад, что ты пришла. Твой друг англичанин показался мне порядочным юношей.

Девушка неотрывно смотрела на отца. Она глубоко вздохнула и сказала:

— Papa, мне очень жаль насчет колье. Извини. Можно называть тебя papa? Будет очень странно обращаться «месье Антуан».

— Конечно, ты должна называть меня papa. Я твой отец по закону.

Мужчина доброжелательно смотрел на дочь-бунтарку, но не обнял, как она надеялась.

— Ты простил меня?

— Софи… прощение нужно заслужить. Ты огорчила меня, бросив Сорбонну. Мне пришлось дернуть за пару веревочек, чтобы ты туда поступила.

— Но я не создана для Сорбонны! Здорово, что Изабель и Франсина мечтают стать юристами, но во мне другие гены. Papa, ты должен сказать чьи. Я имею право знать, кто меня породил.

— Мы понятия не имеем. — Лоран спокойно посмотрел на дочь.

— Papa, ты совсем не умеешь врать. Почему не хочешь открыть мне эту тайну?

Озера его глаз заполнились беспомощностью. Мужчина не ответил.

— Навещай нас время от времени, — проговорил он, вставая. — Надеюсь, вскоре все наладится.

Софи подошла к Кристоферу, толкнула его в бок и прошептала:

— Уведи меня отсюда.

Они извинились за уход и попрощались. Как только пара покинула дом, девушка сорвала с себя пиджак, распустила волосы и, смеясь, вприпрыжку помчалась в ближайший парк. Она прикурила и выпустила дым. Кристофер наблюдал за любимой со смешанными чувствами.

— Ты не говорила, что станешь моделью. — Юноша присел на скамейку.

— Решилась, когда подали первое блюдо: поняла, что в мастерской просто тоска зеленая, а мне нужны перемены. — Она еще попрыгала, потом глубоко затянулась. — Какая радость, что обед закончился! Мне тесно в этом доме. И всегда было.

— Твоя семья кажется очень милой, — возразил Кристофер.

— Тебе понравился обед? — удивилась Софи.

— Я впервые увидел, как женщины на самом деле носят одежду от-кутюр. — Модельер серьезно посмотрел на нее. — Они подобрали наряды по случаю: выделяли все, что выше талии, — шею, грудь и руки, — ведь за обеденным столом большего не видно.

Девушка неодобрительно покачала головой.

— После обеда в салоне я заметил, как женщины поправляют юбки, чтобы прикрыть колени, — продолжал «британский ангел». — Если у дамы не очень красивые ноги, ей неловко в короткой юбке. Может, брюки решат проблему?

— Ты смотрел на обед через призму моды, — грустно произнесла Софи.

Она села рядом и, раздраженно фыркнув, закурила новую сигарету.

— Для меня же это возвращение в замкнутый мирок светского общества. Разве ты не понимаешь, почему оттуда пришлось сбежать?

— Я просто хочу заключить тебя в объятия и защитить. Хотя не уверен, от чего именно.

Софи обняла любимого, забыв о неприступности.

— Крис, защити меня, пожалуйста. От жизни. И спасибо, что составил компанию. — Она взяла его руку. — Я не справилась бы без тебя.

Бунтарка сломала все защитные механизмы и вновь стала самой милой девушкой на свете.


— Когда знакомишься с родителями девушки… — задумчиво сказал Кристофер Саманте в следующий понедельник, — отношения переходят на новый уровень. Теперь мне и впрямь стоит порвать с Жислен.

— Но тебе нужна ее поддержка.

— Считаешь, мадам не поможет, если я перестану с ней спать?

— Кристофер, c'est Paris,[80] — терпеливо произнесла Саманта. — Не обманывайся.

— Но сегодня я все же схожу на свидание.


— Баленсиага закрывает дом, — уныло произнесла Шанель. — Говорит, время высокой моды прошло. А ведь старичку только семьдесят три! Но у него же есть еще десяток лет в запасе?

Мадам Антуан наблюдала, как серый дым от сигареты мадемуазель поднимается к потолку. Женщины сидели на замшевом диване цвета меда в уединенном салоне на верхнем этаже. Давние приятельницы, они понимали друг друга с полуслова.

— Может, это время и правда прошло? — мягко спросила мадам Антуан.

— Если закроется «Баленсиага», я останусь совсем одна. — Шанель мельком взглянула на нее. — Ужас!

— Но у Ива Сен-Лорана дела идут на лад. А это ведь тоже высокая мода? — подметила мадам Антуан.

— Он рисует эскизы! — возразила Шанель.

— Слышала, у него цепкий глаз. А еще он внимательно следит за примерками…

— Это не то же самое, — повела плечом Коко. — Когда кроишь и сметываешь на модели, вещь получается роскошнее и удобнее. Баленсиага знал это. А теперь осталась только я.

Мадам Антуан взглянула на грустное лицо своей подруги и начальницы.

— Да, вы ни разу за всю жизнь не нарисовали платья или костюма. И создаете вещи, будто по волшебству, из ткани, ножниц и булавок.

Мадемуазель внезапно подалась вперед, разглядывая серую твидовую юбку жены министра.

— Этот шов морщинится… — рявкнула она, — давай сюда юбку — подправлю.

— Простите, но мне неудобно раздеваться.

— Сними ее. — Шанель щелкнула пальцами. — Здесь же никого нет.

Габриель дотянулась до коробки со швейными принадлежностями. Мадам Антуан вздохнула, поднялась, расстегнула юбку. Сняла ее и передала подруге. Та набросилась на вещь, будто оголодавший стервятник.

— Не можете вы посидеть просто так, расслабиться!

— Не хочу, чтобы моя directrice выглядела как чучело! — возразила Коко.

Быстрые взмахи острыми ножницами — и шов распорот. Шанель вдела нитку в иголку и зашила его.

— Теперь смогу хвастаться, что мадемуазель Шанель сама сшила мне юбку! — засмеялась мадам Антуан.

— Дидье Брунвальд видел Софи на последнем показе, — небрежно произнесла Габриель. — И просил представить его ей.

Мадам Антуан прищурилась.

— Разве можно подобным повесам на наших показах присматривать себе девушек? — с улыбкой спросила она. — Пойдут слухи, что у нас бордель!

— Дидье — племянник важного клиента. Он очарован Софи. Для нее это хорошая партия. — Шанель оборвала нитку, натянула ткань, пригладила шов и вернула юбку собеседнице.

— А выглядит это так, словно мужчина может отправиться в магазин, присмотреть хорошенькую девушку и… купить ее, — проговорила мадам Антуан, надевая и застегивая юбку. — В любом случае у Софи есть кавалер. Англичанин.

— Правда? Из хорошей семьи?

— Ну, юноша, конечно, не граф, — улыбнулась мадам Антуан. — Он модельер. Единственный модельер-англичанин на весь Париж.

— Как необычно! На кого работает?

— На «Деланж». Помните Камиллу Деланж? Недавно парень приходил к нам на обед. Он производит впечатление галантного, приятного юноши. С Софи знаком уже несколько месяцев; кажется, у них все серьезно. Но дочке нравится разочаровывать поклонников. Правда, есть одна неприятность: Кристофер — протеже Жислен де Рив, а она обожает совращать молодых людей.

Шанель прикурила, неотрывно глядя на подругу.

— Вот видишь, Дидье Брунвальд — более выгодная партия. У его тетушки миллионы, которые однажды достанутся этому повесе. Ты ведь хочешь, чтобы Софи удачно вышла замуж?

— До свадьбы еще далеко, — засмеялась мадам Антуан. — Но боюсь, карьера модели вскружит дочке голову.

— Это вряд ли, а вот мужчины — вполне может быть, — проворчала пожилая дама. — Софи очень привлекательна.

— Девчонка ведь может задуматься, почему вы так ею интересуетесь, — осторожно проговорила мадам Антуан. — Вы же этого не хотите?

Мадемуазель долго смотрела на подругу.

— Нет, — наконец произнесла она. — Не хочу.

ГЛАВА 16

— Что надеть на встречу с Шанель? — спрашивала Саманта знакомых.

Этот вопрос не давал американке покоя с тех пор, как она узнала, что мадемуазель обычно ужинает одна в воскресенье в ресторане «Л'Эспадон» отеля «Риц».

В итоге Саманта сама решила проблему.

— Что еще можно надеть на встречу с Шанель, если не «Шанель»?

«С головы до ног», — подумала она. Само появление в ресторане должно быть эффектным. Потом Саманта непринужденно пройдет мимо столика Шанель, словно понятия не имея, что она там ужинает. Мадемуазель поднимет глаза, увидит девушку и будет так поражена, что — если пожилая дама действительно столь одинока, как говорят, — обязательно пригласит поклонницу составить ей компанию. Они подружатся.

— Я забронирую там столик, — сказала она Кристоферу. — Как можно ближе к мадемуазель. Я знаю, где она обычно сидит.

— Не думаю, что в «Риц» бронируют столики для одиноких женщин.

— Хочешь сказать, меня сочтут проституткой? — закричала она.

— Очень даже может быть.

— Ты такой… — Саманта брызнула слюной. — Тогда забронирую столик на двоих и притворюсь, что меня бросили.

Кристофер восхищенно посмотрел на подругу. Казалось, она всегда найдет выход из положения.

Американка готовилась к решающей встрече почти все воскресенье: глотала валиум и уплетала пирожные. И чем сильнее нервничала, тем больше сладкого поглощала. Даже несколько раз бегала в магазин за эклерами.

Жан-Жак сделал девушке восхитительный макияж (сама бы она никогда не сотворила такой красоты). Мужчина задержался в гостях, наблюдая за сборами. Около шести Саманта проглотила еще таблетку валиума. Потом начала одеваться, уже ничегошеньки не боясь. Попросила друга уложить ей волосы под соломенной шляпой от Шанель, сзади которой свисали ленточки — совсем как у Жижи.[81] Визажист немного поворчал, но все же помог.

Ее любимому розовому твидовому костюму от Шанель исполнилось шесть лет. Конечно же, мадемуазель оценит, что вещь до сих пор прекрасно выглядит. Саманта надевала колье от Шанель, одно за другим — ежегодные отцовские подарки (конечно, дочка помогала выбирать). На запястьях красовалось несколько браслетов. Среди жемчужин ненавязчиво свисало три мальтийских креста. Девушка взяла стеганую сумочку от Шанель, прикрепила к плечу две белые камелии и — для пущей уверенности — надела темные очки «Шанель» в стиле Джеки Онассис. Когда Саманта собралась, ее взгляд стал почти стеклянным.

— Божественно! — заверил Жан-Жак, когда она доковыляла до такси. — И все это «Шанель»! Любая Коко-сексуалка разглядит в тебе родственную душу… Надеюсь, ты не переусердствовала?

— Пожалуйста, cher Жан-Жак, давай сегодня обойдемся без твоих колкостей. Я должна успокоиться, чтобы выглядеть роскошно.


Такси доставило Саманту к «Рицу» в девятом часу. Метрдотель совсем не удивился, что элегантная дама в одежде от Шанель желает ужинать в одиночестве, особенно когда она вложила ему в руку двадцатифранковую купюру.

«Наверное, решил, что для проститутки я слишком шикарно одета», — подумала Саманта.

«Л'Эспадон» был залит приглушенным светом: самые богатые и знаменитые парижане ужинали поздно. Пока метрдотель искал фамилию Липштадт в журнале бронирования, девушка заметила Шанель, одетую в черный костюм, за столиком, о котором говорил Кристофер. У Саманты закружилась голова. Будто все вокруг — сон: она в одной комнате со своим кумиром. Теперь девушка перейдет на автопилот, и пусть ее телом руководит обаяние «Шанель».

— Я сяду там, — твердо проговорила Саманта, показывая на ближайший к Габриель столик.

Анри помедлил, но щедрая клиентка сунула ему еще одну купюру в двадцать франков, которую приготовила заранее.

Девушка пошла за метрдотелем, поглядывая, как мадемуазель поедает hors d'oeuvres varieé.[82]

«Она совсем дряхлая, — разочарованно подумала Саманта, — но ей все-таки больше восьмидесяти». Да, женщина была похожа на обтянутый кожей скелет, но манера держаться не оставляла сомнений, что перед ней именно Габриель Сидони Шанель. Американка восхищалась ею с тех пор, как научилась пользоваться кредиткой.

Саманта увлеклась разглядыванием мадемуазель Шанель и в слишком темных для тускло освещенного помещения очках не заметила, куда идет. Метрдотель выдвинул стул, но девушка не увидела его. Резкое столкновение! Комната завращалась перед глазами несчастной, и ее зад в юбке от Шанель встретился с полом.

Через секунду Саманта поняла, что упала посреди дорогого ресторана. В оправе темных очков осталось лишь одно стекло, второе очутилось во рту. Девушка выплюнула его, пытаясь сфокусировать взгляд на метрдотеле и склонившейся над ней пожилой даме.

— Vous êtes bien,[83] mademoiselle? — хрипло спросила та.

Саманта застонала. Не так она хотела познакомиться со своим кумиром…

— Да… думаю, да, — пробормотала американка, хватаясь за спинку стула.

Метрдотель помог ей подняться на ноги.

Саманта рухнула на ближайшее сиденье, потирая derrière[84] так незаметно, как только могла. Неловкая пауза. Официанты застыли, пожилая дама села напротив. Девушка зачарованно смотрела на нее. Старушка прокашлялась.

— Не припомню, чтобы приглашала вас за свой столик, — отчеканила мадемуазель.

Саманта старалась сидеть прямо.

— Ой, я за вашим столиком? Не возражаете, если я задержусь здесь на пять минуток? Надо восстановить равновесие.

— Bien sûr.[85] Вы в порядке?

— Пить хочется, — крякнула Саманта.

Официант налил ей стакан воды. Девушка быстро осушила его и протянула Шанель ослабевшую руку.

— Саманта Липштадт. Enchanté![86]

Женщина пожала руку, посмотрев на кучу браслетов на ней.

— Мадемуазель Шанель, — проворчала она.

Саманта с трудом поднялась на ноги, немного пошатываясь, но крепко держась за руку знаменитости.

— О боже! Та самая Шанель? — ахнула она. — «Шанель номер пять» создали вы? Для меня такая честь…

— Сядьте, пока снова не упали, — сердито проговорила пожилая дама.

Несколько секунд Габриель разглядывала девушку.

— Во что это вы нарядились? — спросила старушка.

— А вы разве не узнаете? Это же ваши модели! Настоящие, не подделка!

— Вы клиентка моего дома?

Саманта нахмурилась.

— Думаю, в каком-то смысле да. Я купила это в Нью-Йорке.

— Вы американка?

— Да, мадемуазель. И ваша большая поклонница. Обожаю ваши модели.

— Замечательно, но эти вещи не стоит носитьвместе.

— Я люблю все, — нахмурилась Саманта. — Не могу выбрать что-то одно.

— Вы уже можете ходить?

— Пожалуйста, не прогоняйте меня! — жалобно попросила девушка. — У меня миллион вопросов. Я ваша самая преданная поклонница!

— Хорошо, но позвольте показать вам, как лучше выглядеть. Идите в гардероб. Снимите с себя по крайней мере шестьдесят процентов надетого, особенно аксессуары. И возвращайтесь.

— Ах! — удивилась Саманта. — Хорошо!

Она оставила несколько вещиц в гардеробе, потребовав номерок на тысячу долларов (цена сумочки, браслетов, колье и камелий), и через десять минут вернулась к столу.

Шанель внимательно осмотрела новую знакомую.

— Вот так намного лучше. Не находите?

— Мне и впрямь легче, — соврала Саманта. Она казалась себе полуголой.

— Как говорят, лучше меньше, да лучше, — кивнула мадемуазель.

— А я всегда считала, чем больше, тем лучше. — Девушка присела на стул. — Ах, вы уже столькому меня научили!

Подошел официант, готовый принять заказ.

— Мадемуазель, вы уже выбрали? — обратился он к Саманте.

Девушка мельком глянула на тарелку Шанель.

— Пожалуй, мне то же, что и даме, — сказала она, возможно, слишком поспешно.

— Мадемуазель Шанель заказала улиток и цикорный салат, — объявил официант почти угрожающим тоном.

— Ах, ну хорошо. — Саманта сглотнула. — Не могли бы вы заменить улиток, скажем, на сыр?

Официант ретировался, а Габриель с ужасом и восторгом уставилась на Саманту.

— Да, я все делаю не так. Думаю, вы не встречали никого с похожими привычками? — с надеждой спросила девушка.

Она осыпала кумира вопросами, накопленными за долгие годы: как Шанель начинала карьеру, как создает модели, что думает о моде вообще? Старая дама отвечала на беглом французском, который Саманта едва понимала; воспоминания мадемуазель полились рекой.

Через полчаса американка подумала: «Боже, я бы сошла с ума, будь я ее психоаналитиком! Просто какое-то цунами эмоций!» Мадемуазель рассказывала, как ненавидит одиночество, как другие дизайнеры заставляют женщин выглядеть нелепо; как она негодовала, когда parfumeurs заполучили ее дом.

Но Саманта не собиралась всему верить. Шанель ни слова не сказала о полученных за это миллионах долларов.

Когда девушке наконец удалось прервать монолог, она стала предлагать способы продажи аксессуаров, искать лазейки в контракте, которые если и не позволят производить постельное белье, то откроют дорогу для сумок, кошельков, нижнего белья и предметов роскоши.

— Мадемуазель, я нужна вам! Я буду за вас бороться!

Шанель будто околдовали. Ведьма от рекламы произнесла волшебное слово «бороться».

— Может, вы и впрямь подойдете? Вы очень энергичная.

Их, по сути, ничего не связывало, но Саманта быстро поняла, что мадемуазель, как никто другой, реагирует на восхищение и интерес. «Никто на свете не подарит ей такого искреннего восхищения и подлинного интереса, как я!» — радостно подумала девушка. Теперь она добьется цели всей жизни! Поможет модельеру, перед которым преклоняется. Будет носить только «Шанель» и благоухать духами «Шанель № 5».

Doner avec Coco[87] завершился так, как она и мечтала. Саманта проводила мадемуазель до номера и чуть ли не уложила в кровать. И — уговорила взять ее на работу! Она не совсем понимала, какую должность займет, — но это не так важно.


— А еще она заплатила за ужин, — позже рассказала Саманта де Кузмину.

Эдуар не обрадовался.

— Нет, — прохрипел он, — мы заплатили. Рад, что тебе понравилось. Мы погашаем все счета мадемуазель в «Рице», включая ресторанные. Поэтому она так щедра.

— Да? — Девушка изогнула брови.

Любовники сидели в ее квартире. Равнодушие де Кузмина к потрясающим новостям мгновенно отбило у Саманты желание заниматься сексом.

— Ты не слишком-то рад, — простонала она. — А ведь я получила работу в «Шанель» сама, без твоей помощи!

— Думаешь, совершила подвиг? — фыркнул он. — Да ты просто воспользовалась одиночеством пожилой дамы!

— Нет, что ты! — выдохнула Саманта. — Я боготворю Шанель. И сделаю для нее что угодно.

— Не беспокойся. Заданий будет много… в основном надоедать нам. Пора тебе кое-что узнать. Мадемуазель у нас уже в печенках сидит. Мы взяли в штат юриста, только чтобы разбираться с ее emmerdeuses![88]

Саманта нахмурилась. Она не знала последнего слова, но скоро выделила в нем корень «merde»[89] — и поняла, о чем речь.

— Да как ты можешь такое говорить?! Если бы не мадемуазель…

— Мне жилось бы намного проще, — перебил Эдуар.

Саманта позволила де Кузмину еще немного поворчать на эту тему. А потом он ушел, даже не заговорив о сексе. Девушка решила: завидует.


— Вот и пришел конец моим парижским проблемам, — вздохнула она, разговаривая по телефону с Жан-Жаком позже ночью.

— Ты так считаешь, cherie? А я думаю, это начало.

ГЛАВА 17

Кристофер сквозь сон услышал бренчание телефона. Прищурившись, он посмотрел на часы: полчетвертого утра. Взял трубку.

— Мм? — простонал парень.

— Мне приснился ужасный кошмар, — всхлипнула Софи на другом конце провода. — Впервые в этой квартире. Мне так одиноко! Ты сможешь приехать?

— В смысле сейчас?

— Сделаешь это для меня?

Через десять минут полусонный дизайнер уже сидел в такси. За окном — темные, почти пустые улицы. Только фонари мерцают да изредка по Елисейским Полям проносятся другие такси.

Софи открыла ему дверь в белой ночной сорочке и совсем без макияжа.

— Мне приснилась я маленькая! — Девушка почти упала в объятия Кристофера. — Проснулась с мыслью, что не помню детства. Пять лет пустоты. Почему я раньше не понимала этого?

Француженка, одетая лишь в тонкую ночную рубашку, прижалась к парню. Британцу стало стыдно, но слабость любимой возбуждала его. Они поцеловались. Сейчас девушке как никогда нужна была поддержка, и это пробудило в Кристофере невероятно сильное стремление защищать. Даже Жислен вряд ли могла сотворить с ним подобное. Парень чувствовал себя настоящим мужчиной. Всем телом он страстно прижался к женщине, воспринимавшей его не как восхитительную закуску — этакий человеческий hors d'oeuvre, — но как надежду и опору.

Кристофер подвел девушку к скомканной постели. Софи забралась в нее.

— Я осознала себя, уже когда мы переехали в район Парижской военной школы, — озадаченно произнесла она. — У меня словно украли часть жизни…

— А твои родители не могут восполнить потерю?

— Они не мои родители! — закричала девушка. — В этом и проблема.

— Но зачем тебе это знать?

Француженка села на кровати.

— Как понять себя, если я не могу вспомнить важнейшие моменты жизни?

— Зато я знаю, кто ты. Разве этого не достаточно?

— Нет. — Софи покачала головой. — Мадемуазель что-то скрывает. Она смотрит на меня… как на собственность. Объяснить это трудно, но я постараюсь все разузнать. Я поклялась. Самой себе.

— Ну что ж, тогда я пойду.

— Нет! — Девушка откинула одеяло. — Останься на ночь. Держи меня в объятиях.

Кристофера не нужно было уговаривать. Лежа обнаженным рядом с любимой, он с наслаждением обнимал ее. Парень не торопился: вся ночь впереди. Тонкая сорочка придавала близости еще большую эротичность… наверное, только модельер может почувствовать, насколько тело, едва прикрытое нежной тканью, сексуальнее нагого.

Кристофер поцеловал Софи, погладил ее груди, потом позволил руке скользнуть меж ее ног. Вскрики девушки заводили его. Бедняжка нуждалась в удовольствии, чтобы забыть о ночном кошмаре. Но разве секс-транквилизатор лучше, чем секс-закуска? «Да!» — решил юноша.

Парень накрыл ее рот нежным поцелуем, Софи прикусила его нижнюю губу. Преодолев последний барьер, он задрал ночнушку и прикоснулся к бархатистой коже. Когда Кристофер погрузился во влажную глубину, девушка издала хриплый животный возглас удовольствия. Теперь он знал: чтобы все не закончилось в считаные минуты, надо двигаться медленно и ритмично. И скоро она застонала, умоляя не останавливаться. Софи вскрикнула — и только тогда, как учила Жислен, юноша позволил собственному наслаждению достичь небывалых вершин и взорваться, рассыпаться звездами. Его удовольствие, столь явное и чувственное, вызвало новую волну в девушке. Блаженство будто отражалось в зеркалах на лестнице «Шанель»: миллион граней, миллион оргазмов! На стоны Кристофера эхом отозвались уста Софи, и парень крепче обхватил любимую руками. Она вскрикивала, не веря и удивляясь, что ее тело способно на такое.

Как ни старался, Кристофер не мог выкинуть из головы мысль, что Жислен бы им гордилась. Может, теперь Софи будет относиться к нему серьезнее? Почему блаженство в постели усиливает любовь? Он не знал.

Слегка успокоившись, Софи тоже подумала о неведомых ранее ощущениях. Крис сказал, что знает, кто она. Он первый ее мужчина, которого это вообще заботит. Его обретенная уверенность в себе заставила девушку чуть больше довериться. Софи поняла, что раньше флиртовала, оттачивала чары, доставляла себе удовольствие, делала что угодно — но не доверяла мужчинам. Теперь доверие станет для нее роскошью, возносящей на небывалые высоты удовольствия. Но это откровение девушка оставила при себе.

Любовники на несколько мгновений будто перенеслись в рай. Кристофер думал, что никогда не испытывал подобного с Жислен. Значит, это любовь сотворила с ними чудо?

Софи открыла для себя невиданные ощущения. Потому что доверилась? Вдруг она наконец встретила мужчину, которого можно не опасаться?

Они вернулись в реальность, крепко обнимая друг друга, будто пытаясь слиться воедино.

«Вот что такое любовь», — думали оба.

Эта мысль обрадовала Кристофера, но напугала Софи.


Софи сидела перед ярко освещенным длинным зеркалом cabine. Теперь она сама стала красавицей манекенщицей, которая молча разглядывает отражение, будто трепеща перед собственной прелестью. После изнурительной работы швеи должность модели, которой нужно просто хорошо выглядеть, казалась девушке раем. Она совсем не скучала по мастерской. Софи нравилось приходить на работу к десяти, она быстро приспособилась к новому графику, словно была рождена для этого. Девушка обожала дневные defile — представления длиной в сорок пять минут. Каждый день после обеда она, как и раньше, приводила в порядок макияж и прическу, а потом надевала наряды один за другим: шесть костюмов, четыре платья — два коктейльных платья, два длинных вечерних. Прохаживалась по салону, словно актриса, примеряющая разные личины. Надо привлечь внимание японских туристов, чтобы те не отрывали от нее взглядов и восхищенным шепотом обсуждали каждую модель. Еще лучше, если среди зрителей были мужчины: Софи смотрела словно сквозь них, стараясь разжечь пламя страсти.

Мадемуазель Шанель приходила на первые defiles протеже. Смотрела критически, но одобрительно. Подобный взгляд начальницы стоил пятидесяти восхищенных пар японских глаз. Софи ввергала публику в экстаз: присутствующие сразу же начинали записывать модели.

У каждой манекенщицы была особая «рабочая» походка: одни ходили по подиуму неторопливо, другие семенили мелкими шажками, некоторые буквально бегали.

Одна девушка демонстрировала костюмы с таким великолепием, будто это вечерние платья, а вечерние наряды — непринужденно, как костюмы.

Софи нашла собственный стиль. В костюме она заходила в салон размашистыми шагами, но не торопясь. Потом набирала скорость, резко тормозила и поворачивалась. Мягкие складки юбки облегали ноги, когда девушка замирала в позе. Это завораживало зрителей. Затем француженка нарочито неторопливо двигалась вперед, выпрямив спину и естественно помахивая руками в такт шагам, — и круг замыкался.

Новый наряд — новый образ. Когда дело доходило до длинных вечерних платьев, Софи превращалась в роковую красотку: давала волю сексуальности, выбирала в зале мужчину и изображала перед ним страсть. Публика только что не ахала от восторга.

За занавесями cabine моделей ждали две ассистентки: подавали туфли, подхватывали брошенные пиджаки, помогали надевать пальто, вручали шляпы, сумки, перчатки — и выталкивали обратно. Сохранить среди этой суеты вальяжную скользящую походку считалось талантом.

Софи как губка впитывала новые знания (которыми с ней делились другие модели) о макияже и уходе за волосами и скоро достигла совершенства в искусстве maquillage: делала себе «смоуки айз», мастерски используя тени, придавала губам объем с помощью блеска и более темного контурного карандаша. В моде было короткое черное каре, но волосы девушки лежали сексуальной рыжей гривой. Ею восхищались просто потому, что она Софи. Мечта стать модельером ускользала в небытие.


Парочка моделей были теми еще стервами, но в целом кабинки «Шанель» населяли дружелюбные девушки, которых объединяла любовь к начальнице.

Журнальные фотографы могут видеть вживую волшебство, которое мы замечаем только на глянцевых страницах. Вскоре один из них углядел Софи на подиуме и предсказал, что «маги с камерами» ухватятся за ее небрежный, беззаботный жест — пожимание плечами — и скоро сделают из девушки звезду. Фотоаппарат запечатлел безупречный нос модели, блеск глаз, ауру недосягаемости, особое настроение. Объектив улавливал и подчеркивал то, что не может видеть человек. Удача привела Софи в нужное место в нужное время: ей предложили работу в журнале и приняли в лучшее модельное агентство.


Саманта встряхнула флакон eau de toilette и прислонила к уху, слушая бульканье. Туалетная вода — самый дешевый товар любой модной марки: всего двадцать долларов. Она прыснула несколько капель на подушку, чтобы аромат от-кутюр проник в сны.

«Кусочек мечты». С недавних пор ее личная волшебная хипповская мантра. Девушка осторожно положила голову на ароматную подушку, чтобы не размазать крем на лице.

Мечта — это шик от-кутюр. Роскошная марка вроде «Шанель» была не по карману большинству женщин, но двадцатидолларовый флакон eau de toilette они вполне могли себе позволить. Мечты и деньги… Саманта вспомнила прошлое.

Когда ей было шестнадцать, средняя школа Беверли-Хиллз организовала для двадцати учеников поездку в Италию. Саманта забежала в самый дорогой бутик Рима — и вышла оттуда с цепочкой для ключей. Почему? Да потому, что отец ограничивал ее в деньгах. Но покупку красиво завернули в серую гофрированную бумагу и положили в серый бумажный пакет с шелковыми ручками — следующие несколько лет школьница носила его как сумочку. Девушка тогда вынесла из бутика толику мечты.

Платье от Шанель за пять тысяч долларов могли купить от силы пять женщин. Бутылочку туалетной воды за двадцать долларов — пять миллионов дам. Она заснула, почти осознав нечто важное.

И проснулась с новыми мыслями. Почему только туалетная вода, а не лосьон для тела, пена для ванны, мыло, декоративная косметика, крем — целый drugstore[90] «Шанель»?

Тогда покупать продукцию «Диор» или «Шанель» сможет совершенно иная прослойка женщин. Пусть это будут лишь «кусочки мечты», но от лучших модных домов! Саманта решила развить эту идею. Пока девушка была слегка разочарована новой работой. Она почти ничего не делала, только выслушивала бесконечные советы мадемуазель, ее воспоминания и рассуждения о моде. А так хотелось поделиться с Коко гениальным открытием о «кусочке мечты»! Но лучше — с директорами «Шанель».


— Каждая женщина нуждается в поддержке, — сказала Жислен Кристоферу как-то вечером в баре «Георг V». — Кутюрье, визажист, парикмахер, гинеколог, массажист, флорист, туристический агент, дантист, работник химчистки. — Она загибала пальцы. — Когда клиентки вдруг понимают, сколько всего ты знаешь об их жизни, их теле, они начинают думать, что только ты можешь сделать их красивыми, стройными и молодыми.

— А где в этом списке любовь? — спросил юноша. — Между туристическим агентом и работником химчистки?

— Пожалуйста, не дуйся, — нахмурилась женщина.

Она прикурила, как умудренная опытом парижанка, и выпустила струю дыма. Кристофер взглянул на подтянутое тело покровительницы: она расслабленно сидела на высоком барном стуле, одетая в его короткое белое трикотажное платье, выставив напоказ длинные ноги.

— Мы нуждаемся в людях, которые чем-то нас обеспечивают. Такова жизнь. Или я не права? — Жислен изогнула брови. — Превосходный секс, забота, еда, цветы…

— В наших краях никто не заказывает секс, — нахмурился парень, — как цветы или билеты на самолет.

— А почему бы и нет? — рассмеялась женщина. — Я бы заказала секс прямо сейчас. Как думаешь, у них найдется свободный номер?

— Я не в настроении.

— Мой английский мальчик обиделся, потому что я его хочу? Какая жалость, ведь он тако-о-ой сексуальный. Тебе станет лучше, если я поцелую здесь? — Искусительница дотронулась до него. — И здесь? — Она провела рукой выше. — Это поднимет настроение?

Кристофер старался не смотреть на окружающих. Но побороть соблазн не смог. Им с радостью предоставили номер в отеле, будто бы поверив Жислен, что багаж прибудет позже.

Когда парочка поднималась в лифте, дама прошептала:

— Сценарий таков. Мы не знакомы. Я — poule de luxe, которую ты подцепил в фойе. Ты не станешь снимать одежду…

— Poule de luxe? — Юноша нахмурился, стараясь перевести фразу. — Роскошная цыпочка?

— Очень дорогая первоклассная проститутка, — поправила она. — Такую ни за что не встретишь на улице или в Булонском лесу!

В числе прочего Жислен была еще и актрисой. В номере она очень убедительно сыграла poule de luxe. Светская львица разоблачилась до нижнего белья. Кристофер, все еще одетый, с предвкушением наблюдал за ней.

— Я хочу доставить месье удовольствие, — проворковала «проститутка». — Чего месье желает сегодня?

Скоро жена бизнесмена стояла перед модельером на коленях, притворяясь оголодавшей, которая нашла ficelle — любимый хлеб Саманты. Жислен не отставала в мастерстве от американки, но применяла классические французские методы. Волны удовольствия накрывали Кристофера одна за другой. Даже дышать было трудно.

Женщина приоткрыла дверцу шкафа позади них, и в зеркале отразилось, как она ласкает себя, вознося протеже на небеса poule de luxe.

Через пять минут Жислен взяла телефон и подмигнула Кристоферу.

— Будьте добры, обслуживание номеров.

Она сидела на кровати, скрестив ноги.

— Бутылку «Veuve Clicquot-61»,[91] два бокала и по чашке какао-порошка и сахарной пудры, пожалуйста.


Позже, покуривая après-sex, Жислен вернулась к разговору о планах.

— Ты первый гетеросексуальный модельер в Париже и мог бы…

— Пожалуйста, прекрати! — оборвал ее Кристофер. — Унгаро и Курреж — гетеросексуалы. И это на лбу не написано! Я не буду прыгать в постель к каждой клиентке!

Женщина состроила рожицу.

— Просто делай им примерки, как мне, иногда прикасаясь тут и там… — Она указала на свое тело. — Случайно, конечно же. Дамы будут приходить к тебе ради этого.

— Я хочу, чтобы они приходили ради моей одежды, — раздраженно проговорил юноша, почти выпрыгивая из постели. — Все это становится нелепым. — Он начал одеваться. — Чтобы достичь успеха в Париже, мне нужен талант или просто твердый член?

Жислен засмеялась.

— У тебя огромный талант, дорогой! Мы, бедные жертвы моды, так редко чувствуем что-то твердое во время примерки. И обычно это лишь отвратительные ножницы!

Кристофер наспех оделся и сердито поглядел на любовницу сверху вниз.

— Я приехал в Париж не для того, чтобы стать жиголо, — отчеканил он.

— Но мы должны раскрыть все твои таланты!

Женщина прикурила. Юноша хлопнул дверью. Он пылал яростью всю дорогу домой.

ГЛАВА 18

К летнему сезону Кристофер приготовил для «Деланж» третью коллекцию. Помня предупреждения Шанталь, он не сомневался, что эта коллекция очень важна. «Уименз веэ дейли» уже назвал показ «Пан или пропал».

Жислен ожидала от протеже простых моделей «на каждый день». Того же хотели Софи и Саманта. Но чем больше юношу предупреждали, чем больше надоедали советами, тем больший протест зарождался в душе модельера. Он хотел сам решить, как одевать женщину в семидесятых. Кристофер не мог игнорировать ни политику, ни настроения «улицы».

Начиная работу, парень будто разрывался надвое между желанием сохранить должность в «Деланж» и стремлением выразить собственные представления о моде. Победило последнее.

Кристофер заявил, что решать, какой станет эта коллекция, будет только он. Завязал бы глаза моделям на примерках, если бы позволили.

— Ты прямо-таки дивой становишься! — предупредила Саманта.

Юноша работал, проводил примерки, но отказывался заранее демонстрировать модели Софи, Саманте или Жислен. И — главное — Шанталь.

Он не хотел выслушивать критику. «Улица» должна маршем протеста войти в салоны высокой моды. Кристофера вдохновляли студенческие митинги и бульвар Сен-Мишель. Психоделические контрасты в духе «поколения цветов», зеленая пестрота милитари — в общем, намечается буйное чадо партизанского камуфляжа и хипповского хеппенинга. Вот только ткань подороже, чем могут себе позволить хиппи или партизаны.

Репортер из «Уименз веэ дейли» как-то подкараулил модель на выходе из дома и вскоре с ликованием написал в статье: «Коллекция Кристофера Хатчинса „Пан или пропал“ для „Деланж“ похожа на мюзикл „Волосы“,[92] только без музыки».

Перед показом Кристофер встретился с Жислен в «Куполь», наводненном американскими и британскими журналистами и оптовиками, и с наслаждением наблюдал, как одетая в его оранжевое платье-колокол из винила (модель этого сезона) роскошная дама приветствует знакомых.

— Модельеру нужна муза, — сказала она Кристоферу, — и редактор. Даже у лучших писателей есть редакторы. Будучи твоей музой, я стану модным редактором. — Жислен отпила «Кир рояль» и затянулась. — А мне очень хочется стать твоей музой.

— Не уверен, что мне это нужно.

Светская львица укоризненно посмотрела на юношу и покачала головой.

— Не понимаю, что на тебя нашло? И чего ожидать?

— Да я и сам не понимаю. Но помощь мне точно не нужна. Я должен отразить свое, и только свое, видение моды.


Коллекцию представили в июле в переполненном салоне «Деланж», в середине Недели моды. Скучающие журналисты смотрели в одну точку, не удосуживаясь повернуть голову, чтобы проследить за идущей по подиуму моделью. «Сила цветов», камуфляж, милитари, хиппи… оставили публику равнодушной. Жислен, сидевшая в первом ряду, в центре, потрясенно таращила глаза. Показ завершился выходом двух невест — одна в белом, другая в черном. Они шли по салону, держась за руки — символ расовой гармонии. Пресса встала и молча пошла прочь, опустив глаза. Жислен осталась сидеть, мрачно глядя на Кристофера.

Юноше было двадцать шесть, а модная публика в среднем была в два раза старше. Это, по сути, и вызвало «стихийное бедствие».

Шанталь Деланж вызвала модельера на ковер.

— Хватит уже! — прорычала она. — Меня тошнит от молодежи! Хочу видеть зрелость и элегантность на своем подиуме.

— Мне жаль, что вам не понравилось, — прохрипел парень.

— Ты понимаешь, во сколько тысяч франков обошлась нам эта коллекция? Ты знаешь, сколько зарабатывает за час швея? И сколько часов уходит на каждую вещь?

Он покачал головой.

— Не думаю. — Шанталь вздохнула. — Что ж, больше я этого терпеть не намерена. Это бездумная трата денег. А ты еще не желал никому заранее показывать модели! Это, кстати, было последней каплей.

Британца уволили в тот же день.


Позже вечером Кристофер пригласил в гости Саманту.

— Для карьеры это просто замечательно, — одобрительно кивнула девушка.

— Так говорили, когда умер Джеймс Дин,[93] — простонал парень, вновь наполняя ее бокал шампанским без пузырьков.

До этого Клаус открыл бутылку, а она почти не хлопнула. Шампанское выдохлось. Может, это знак?

— Но его фильмы так популярны! — воскликнула американка.

— Хм, я сам недавно говорил тебе нечто подобное, чтобы приободрить после увольнения.

— И посмотри на меня сейчас. — Саманта встала и расставила руки в стороны, ослепительно прекрасная в фиолетовом костюме от Шанель. — Я работаю в «Шанель». Так что к черту «Деланж»! Они никогда не ценили тебя по достоинству. И меня тоже!

Она села на колени к Клаусу.

Кристофер глотнул шампанского, наблюдая за друзьями.

— А в «Шанель» тебя ценят? — спросил он Саманту.

— Скоро будут! Я над этим работаю.

— Если б Шанталь немного в меня поверила… — вздохнул Кристофер, протягивая бокал американке, чтобы она его наполнила. — Сейчас пресса фотографирует мои модели. Нужно время, чтобы к ним привыкли. Но когда мою одежду наденут Жислен и ее подруги…

— Коллекция понравилась Жислен? — спросила Саманта.

— Нет, — признался Кристофер.

— А Софи?

— Не хочу показываться на глаза ни той ни другой. Они обе в ярости из-за того, что я с ними не советовался.

— Так-так, парень с двумя девушками остался один! — воскликнула Саманта. — Хотел делать все сам? Вот поэтому теперь ты и сам по себе.

— Ничего, заведешь другие полезные знакомства, — пообещал Клаус. — Имя и репутация никуда не делись. Когда будем ходить по клубам, держи ухо востро.

Через некоторое время Кристоферу позвонила Софи.

— Я только что узнала. Ах, как жаль! Ты в порядке?

— Когда услышал твой голос, стало намного лучше.

— Искал работу?

— Не знаю, хватит ли у меня энергии вытянуть в семидесятые еще один отсталый дом. Кажется, «Деланж» это не нужно.

— Послушай, Кристофер. То, что ты сделал, требовало мужества. По крайней мере, ты попробовал что-то новое. Вот коллекция мадемуазель — опять двадцать пять.

— Она же девятый десяток разменяла! Какие уже могут быть инновации?

— Ты просто обязан найти в себе силы поискать работу в других домах.

— Может, открыть свое дело…

— И кто это оплатит? Жислен де Рив?

— Не знаю.

— Слушай, нам надо увидеться… Позвони мне, хорошо? А чем ты занят прямо сейчас?

— Пью выдохшееся шампанское с Самантой и Клаусом. Понятия не имею, что мы отмечаем.

Юноша повесил трубку и обратился к друзьям:

— Софи сказала, что я совершил очень мужественный поступок! Ха!

— Ага, присуждаем тебе медаль Красного Лобстера за Роскошную Храбрость! — Саманта подняла бокал.


На следующий день Жислен пригласила своего протеже на примирительный ужин в «О пти паве» на Левом берегу.

— Посмотри сюда!

Она указала на свое платье — черное, обтягивающее, с V-образным декольте, из последней коллекции Кристофера. Наряд выгодно подчеркивал белизну кожи светской львицы. Жислен собрала волосы сзади тонкой ниткой жемчуга. На пальцах женщины сияли драгоценности. Парень признался себе, что его покровительница выглядит потрясающе.

— Ты же можешь! Что случилось?

— Не знаю.

— Каждому модельеру позволено создать одну провальную коллекцию, — начала Жислен.

— Я не считаю свою коллекцию провальной, — тихо произнес Кристофер. — Я горжусь ею.

Мадам де Рив накрыла его ладонь своей.

— Модная одежда имеет смысл, только когда ее хотят носить. Это главное. Тебе нужна женщина-критик. Нужен свежий взгляд со стороны. Я хотела стать твоей музой. Я могла бы уговорить тебя изменить некоторые модели, сделать их не такими экзотичными. Я не собираюсь становиться хиппи. Камуфляж носит молодежь на бульваре Сен-Мишель. Ты спрашивал себя, зачем светской даме тратить пять тысяч франков на милитари? У тебя были на примете конкретные клиентки?

Кристофер неотрывно смотрел на Жислен.

— Я хотел создать коллекцию сам, чтобы никто не стоял над душой.

— Что ж, ты сделал это! — Мадам выжидающе поглядела на парня. — И что дальше?

— Подумываю вернуться в Лондон, — выпалил он.

Женщина опустила бокал.

— Не начинай ужин с угроз, испортишь мне пищеварение.

— Ты голодна?

— Да, но я нуждаюсь не в еде. — Парижанка посмотрела юноше в глаза. — Мы уже давно не были вместе.

— Может, в Париже у меня нет будущего, — выдохнул Кристофер.

Жислен вздернула подбородок, мрачно глядя на собеседника.

— А если начать все с чистого листа? Научиться кроить, шить, создавать костюм с нуля, как Шанель и Баленсиага? Узнать все нюансы своего ремесла!

— Где?

— В мастерской «Шанель».

Британец недоверчиво посмотрел на даму.

— Модельер, создавший три коллекции, внезапно пропадает в мастерской?

— Очень революционно, по-моему. — Жислен подалась вперед. — Видишь ли, великие дизайнеры знают, как поставить воротничок, как многочисленные стежки на подкладке красиво изгибают лацкан, как две невидимые завязки аккуратно собирают юбку, как драпируется лиф, как вшивается рукав. Когда ты научишься этому, начнешь понимать, что хочет носить женщина, что ей льстит.

— Я ужасно шью! Таланта нет! — взорвался Кристофер. — Зачем мучиться, когда опытная швея сама все сделает?

— Куда подевался мятежный парень, открытый для революционных идей? Обучиться своему делу — замечательная мысль в духе современности. А еще это покажет всем, как серьезно ты настроен. И карьера пойдет в гору.

— А на что я буду жить? В «Деланж» заплатили не так уж много.

Жислен понизила голос.

— Я помогу. Потом поделишься успехом. Шанель не вечна, Баленсиага ушел на пенсию… Парижу нужны новые модельеры.

Юноша на мгновение задумался.

— Я не очень терпелив. А в Лондоне я смог бы найти работу в каком-нибудь доме прет-а-порте.

— В одной из безвкусных контор, где одевают вашу королеву-мать? — засмеялась она. — Просто не могу тебя там представить.


«УВОЛЕН!» — гласила передовица «Уименз веэ дейли», который Саманта подала Кристоферу за обедом на следующий день. Лицо британца красовалось поверх изображений моделей из коллекции.

— Любая реклама полезна, — проговорила девушка.

Кристофер изогнул брови. Кто бы мог подумать, что за весь день он только пообедал и посплетничал с Самантой? Это позабавило и озадачило юношу — как-то непривычно слоняться без дела. Без работы.

Следующие несколько дней парень обдумывал слова Жислен. Он знал, что насчет шитья женщина права. В биографии каждого великого кутюрье, начиная с Вионне, говорится, как проворно они обращались с ножницами и иголкой. Но сможет ли он научиться?

Кристоферу было нелегко переступить через свою гордость, но он все же позвонил — и Жислен пристроила его на стажировку в мастерскую «Шанель». Парня направили в недавно открытое ателье мадемуазель Моник. Самая перегруженная работой мастерская отчаянно нуждалась в стажерах.


Прекрасное изваяние по имени Софи сидело перед зеркалом cabine, глядя на свое отражение. Зачем она идет на встречу с Дидье Брунвальдом? Ей не нравилось говорить «нет» мадемуазель. А настойчивость кавалера, его постоянные звонки по телефону напоминали о времени, когда Софи была совсем юной, страстной и флиртовала с друзьями родителей. Мужчина, считающий себя неотразимым, — достойный противник. Так она немного отвлечется от мыслей о Кристофере. Девушка поразилась, как часто она о нем думает. А еще Жислен… Богачка будет финансировать парня. Как глубоко она вопьет в него свои наманикюренные коготки? Как только Софи начала доверять британцу, она поняла, что юноша на самом деле не свободен. Язвить на тему чужих любовных интрижек проще, если они не касаются человека, в которого ты влюблена. Пора бы найти себе партнера. Может, даже мужа. Дидье Брунвальд не подойдет ни на одну из этих ролей, но на нем можно потренироваться.

Девушка доехала до «Скрайб» на такси, намеренно опоздав на пятнадцать минут. Когда она вбежала в «Американский бар», Дидье тут же вскочил на ноги. Сверкнули темные очки на глазах мужчины. Он выдвинул стул, она села. Сегодня Софи надела полосатое трикотажное платье, сделала безупречный макияж модели: смешанные серые и коричневые тени придавали взгляду глубину, густые накладные ресницы обрамляли глаза. Эта пара словно сошла со страниц «Вог», запечатленная модным фотографом Бобом Ричардсоном, который любит воспроизводить сцены из старого кино.

Дидье оказался в точности таким, как ожидала девушка: на вид «плейбой-жиголо, подобранный в агентстве» или модель из тех, кто фотографируется с обнаженным торсом, — ходячий аксессуар. Приглаженные назад волосы, как у Алена Делона, бронзовый загар (точно ходит в дорогой солярий), безупречно ухоженное тело и тонкий рот, искривленный в сардонической усмешке, завершали образ мачо.

— Почему я здесь? — пробормотала Софи.

— Может, не смогла устоять? — Мужчина поднял очки на волосы, открыв ярко-голубые глаза неестественного сиреневатого оттенка. — Я не переставал думать о тебе с тех пор, как увидел на показе «Шанель»… — Он прервался и велел официанту принести два крюшона. — И ты пришла!

«Видимо, надеялся сразить меня наповал огнями голубых глаз», — подумала Софи.

— Мадемуазель нравится быть свахой, — сказала девушка. — Вот она и решила познакомить нас.

— Значит, ты встретилась со мной, чтобы угодить старушке? — засмеялся Дидье. — Не очень-то это лестно.

В ярких глазах — пустота.

— Ты смотрела прямо на меня, когда демонстрировала вечерние наряды.

Софи пожала плечами.

— Да, я обычно выбираю мужчину, но на самом деле не вижу его! А что ты забыл на показе «Шанель»? Не говори, что увлекаешься модой.

Повеса тоже пожал плечами.

— Это отличное зрелище. Я хотел увидеться с тобой, чтобы проверить теорию, не дававшую покоя: под ледяной маской скрывается страстная натура.

— О! — Девушка сложила губы бантиком. — Я надеваю ледяную маску в салоне. Вещи от Шанель не для стриптиза. Они не нарочито эротичны.

— Но ты в них выглядишь очень сексуально. — Мужчина посмотрел на короткое приталенное платье и прикоснулся к нему. — «Шанель»?

— Вообще-то «Соня Рикель».

— Ну, вот я чему-то и научился, — засмеялся Дидье, закидывая в рот орешек.

Софи вдруг поняла, что у них нет ничего общего, а свидание — ошибка.

Ловелас не стал тратить время попусту и после второго коктейля заявил:

— Я сегодня ночую здесь. Может, взглянешь на мой номер?

— Спасибо, но я и раньше видела номера в отелях, — надула губки девушка.

— Строишь из себя недотрогу? — засмеялся он.

— Не строю, — покачала головой Софи. — Я и впрямь недотрога! Прыгать в постель к парню через двадцать минут после знакомства не в моих правилах.

— Зачем тратить время, если мы хотим одного и того же?

Девушка скрестила ноги.

— Думала, мы хотели чего-нибудь выпить.

— Так выпей еще коктейль. Знаешь, ты в моем вкусе.

— Я встречаюсь с англичанином. Кутюрье.

— Англичанин? Кутюрье? И такая комбинация тебе нравится?

Софи как можно сексуальнее надула губки.

— Я похожа на неудовлетворенную женщину?

— Софи, вокруг тебя сияет аура божественной неудовлетворенности. Такую девушку нужно подавать как изумительный коктейль: обнаженной, в огромном бокале для мартини, с засахаренной вишенкой сверху…

Она хихикнула.

— Почему ты пришла, если так довольна своим английским гомиком? Он хоть говорит по-французски?

— Он не гомик. Говорит по-французски и занимается любовью тоже по-французски.

— Занимается любовью по-французски? — улыбнулся Дидье. — Покажешь, как это? Минутку… кутюрье? Он, случаем, не petit ami[94] Жислен де Рив? Похожий на одного из «Rolling Stones»?

— Да. Кристофер Хатчинс.

— Ты делишь парня с Жислен? — недоверчиво спросил ловелас. — Такой девушке не стоит идти на жертвы. Почему ты пришла на встречу?

— Модели сплетничают о тебе. Мне стало любопытно.

— Пойдем в номер, покажу себя настоящего.

— Я все и так вижу. — Софи поднялась. — Спасибо за коктейль.

— Еще рано. Оставайся! — крикнул Дидье ей вслед.

Девушка остановилась и на мгновение задумалась.

— Дидье, хочешь знать?

— Конечно. Присядь и расскажи.

— Я ухожу потому, что ты не интересовался тем, что у меня здесь. — Она постучала по голове. — Вообще-то там мозги.

— Я думал, ты модель… — нахмурился мужчина.

Девушка засмеялась.

— Временно. Хочу стать дизайнером. — Софи протянула руку. — Была рада знакомству.

Он нежно поцеловал ее руку, сверля девушку ярко-голубыми глазами.

— Ах ты, шаловливая стервочка, — прошипел Дидье.

Софи крутанулась на высоких каблуках и вышла из «Скрайба». Она хотела посмотреть на этого мужчину. И вот ее догадки подтвердились. Пожалуй, он даже более мерзкий, чем она ожидала.


Жарким августовским утром в понедельник Кристофер застенчиво вошел в мастерскую Моник Фар.

«Нелепость какая, — подумал юноша, — хоть и оригинальная». Он представился мадемуазель, пожал ей руку. Глава ателье указала парню на стул. Девушки смотрели на бывшего модельера как на пришельца из космоса. Британец улыбнулся коллегам, надел белый халат, сел на твердое сиденье и начал сметывать шелковую подкладку для пиджака. «Вряд ли я продержусь здесь год», — решил он.

В мастерской кипела работа, и парень сразу понял, что одежду здесь шьют по высочайшим стандартам. Все трудились молча, лишь изредка перекидываясь парой слов на рабочие темы. К юноше коллеги обращались, лишь передавая ему очередную подкладку. Он заканчивал вещь и клал ее на стол premiere main для проверки. Работу либо принимали, либо заставляли переделывать. Мастерская жила по такому строгому распорядку, что по завершении дня Кристофер решил, что сойдет там с ума.


На Левом берегу, в Сорбонне, студенты начали устраивать сидячие забастовки: занимали аудитории, чтобы выразить протест устаревшей системе образования. Скоро это переросло в откровенный бунт, и возле университета появились фургоны с жандармами в черных мундирах. Разъяренная молодежь голыми руками разорила старую мощеную улочку, кидая обретшие свободу камни во flics. И те и другие проливали кровь, получали увечья. Полиция арестовывала митингующих.

А во Франции тем временем медленно формировалось новое «либеральное» общество.

Модные дома по выходным закрывали ставни на окнах бутиков, но все относились к les protestations[95] так, будто это происходило в другой стране. В стране под названием Рив Гош.


Сначала Кристофер пытался приспособиться к работе в мастерской: выполнять обязанности на автопилоте, представляя себя где-то в другом месте. Но какая-нибудь мелочь обязательно напоминала парню, что он белая ворона.

Иногда раздавался крик: «Кристофер!» — и к юноше подбегала знакомая по «Деланж» манекенщица. Или британец видел имя клиентки и понимал, что шьет пальто для подруги Жислен, с которой они ужинали несколько дней назад.

— Это похоже на тюрьму, — сказал он Саманте, когда друзья обедали в «Ла Кетш». — Единственное мое преступление — любовь к моде. А обвиняют меня в одержимости ею.

— Крис, это потрясающе! Я горжусь тобой! — воскликнула Саманта и нахмурилась, пытаясь придумать сравнение. — Это словно диета или депиляция воском — неприятная, но нужная обязанность.

Юноша с восхищением посмотрел на лавандового цвета наряд от Шанель.

— Знаешь, с чем приходится мириться мне? — проговорила она. — Я думала, что стану новым пресс-атташе дома. Но тут все такие скрытные, что выпускают по одному пресс-релизу в год! Так что пока я лишь компаньонка пожилой дамы. Ничего общего с высокой модой. Но я должна терпеть. И карабкаться наверх по карьерной лестнице.

И снова парень в мастерской, снова склонился над работой. Единственный «луч света в темном царстве» — подбадривающая улыбка мадемуазель Моник, озарявшая ее лицо каждый раз, когда они смотрели друг на друга. Кристофер несколько раз переделывал плохо сметанную подкладку, исколол иглой пальцы, но ничего не получалось. Британец это прекрасно понимал.

На следующий день Моник, одна из немногих, после звонка ушла из дома на обеденный перерыв. Остальные побежали в столовую разогревать berlingots.

— Вы англичанин? — робко поинтересовалась девушка у Кристофера, пока они вместе спускались по служебной лестнице.

— Откуда вы знаете?

Моник улыбнулась.

— Видела вас в журналах. А еще Софи Антуан рассказывала мне о вас. Мы раньше вместе работали в мастерской месье Гая, там и подружились.

Глава ателье говорила с ним по-английски — первый дружелюбный жест за долгое время. Парень предложил ей вместе пообедать.

— Не могу понять, зачем вам стажировка, — сказала Моник уже за едой. — Вы и так знамениты.

— Меня уволили из «Деланж», — улыбнулся юноша. — Друзья посоветовали научиться шить костюм, пальто и платье, чтобы достигнуть успеха в высокой моде.

— Но вы же учились раньше?

— Да, в замечательной лондонской школе Святого Мартина. Но мы не изучали кутюр. Большинство шли на прет-а-порте.

— Все великие кутюрье умеют шить, — кивнула девушка. — Мадемуазель не рисует эскизы, а кроит и сметывает прямо на модели.

Они заказали по огромной чашке кофе со сливками и по багету с ветчиной.

— А зачем в мастерских stagières?[96] — Кристофер поднес хлеб ко рту.

— Дешевая рабочая сила, — засмеялась Моник. — У нас всегда куча заказов.

Парень нахмурился и кивнул.

— Вы уже встречались с мадемуазель Шанель? — спросила она.

— Нет, а вы?

— Представилась ей на улице за день до того, как начала здесь работать. После дама принимала меня в салоне наверху.

— Принимала? Вы будто о королеве говорите, — засмеялся он. — Или о Папе Римском.

— Да уж, скорее она похожа на Папу. Очень строгого!

— А какая Шанель на самом деле?

— Неподражаемая и бесконечно одинокая. Еще у нее постоянно меняется настроение или мнение о чем-то. Меня, правда, это пока миновало: мадемуазель еще не порвала ни одного моего изделия. А вот во время показа коллекции она просто невыносима!

С того момента Моник приглядывала за юношей в мастерской, быстро исправляла его ошибки, не загружала работой. Обычно stagiere трудились как мулы, поэтому Кристофер на самом деле ничему не учился, но глава ателье всячески старалась объяснить парню азы мастерства. Что бы ни случилось дальше, он навсегда останется благодарен девушке.

Кристофер пытался не паниковать, думая о предстоящем тяжком годе. Он вообще в последнее время слишком часто предавался размышлениям.

Пока юноша сомневался насчет отношений с превосходящей его по возрасту женщиной, он познакомился с еще более зрелой дамой.


Жислен впервые наведалась в квартиру Кристофера. Оглядевшись, она поежилась.

— Список делначинающего кутюрье, — объявила женщина, передавая юноше листы бумаги.

Он просмотрел записи: обеды с модными редакторами, налаживание отношений с vendeuses, клиентками, direction… предполагалось очаровать всех полезных для карьеры модельера женщин.

Парень поднял глаза.

— А работать-то я успею?

— Само собой, — засмеялась Жислен. — Но ты должен пообедать с большинством людей из списка. А с остальными поужинать. И наверное, приглашать всех каждые две недели в свою замечательную новую гостиную. Voila!

— У меня нет новой замечательной гостиной.

— Вижу! — Жислен с отвращением оглядела беспорядок в комнате.

Парни до сих пор использовали коробку от телевизора как журнальный столик. На полу валялись кресла-мешки.

— Надо бы тут все приукрасить. Кто твой декоратор?

— Мусорщик. Иногда люди выкидывают неплохие коробки.

— Я серьезно! — разозлилась светская львица.

Она встала, открыла окно и выкинула «журнальный столик». Снизу раздался крик консьержа.

— Ты не должен так жить. Можешь позаимствовать мою гостиную.

Жислен проинспектировала остальные вещи и со вздохом произнесла:

— Кресло-мешок!

После этого она ушла, а Кристофер стиснул зубы и обхватил голову руками.

Жислен на время отменила воскресные салоны.

Неделю спустя Кристофер сидел один в «Рице» за столиком для двоих и печально глядел в бокал.

— Воскресные вечера в «Рице» тихие, — однажды сказала ему покровительница.

Юноша ничего не зарабатывал, но ужинал в дорогом ресторане. Как противоречива его жизнь! Влюблен в красивую девушку, но встречается с женщиной постарше — еще одна нелепость. В тот вечер парень был самым молодым посетителем заведения. Остальных можно было назвать чуть ли не древними.

Прошло еще пять минут. Появится ли Жислен? Он попивал вино, подумывая уйти.

И тут подошел официант.

— Месье, сообщение от мадам де Рив.

Он нагнулся и прошептал:

— Она совершенно desolé[97] и не сможет прийти.

— Спасибо, — промямлил Кристофер.

— Двое отшельников за разными столиками? — послышался хриплый голос рядом с юношей. — Какое неуважение к хорошим скатертям!

Юноша повернул голову и увидел ухмыляющуюся женщину с лицом черепахи. Ее улыбка скорее походила на гримасу, чем на проявление радости. Британец узнал старушку — и в его жилах застыла кровь.

Мадемуазель Шанель указала на пустой стул возле себя.

— Извините, что не удержалась и подслушала адресованное вам сообщение. Если вы хоть немного на меня похожи, то ненавидите ужинать в одиночестве. Еда вкуснее a deux.[98]

Кристофер глубоко вздохнул — и решил подыграть.

— Enchanté. — Он поднялся и слегка поклонился. — Je m'appelle[99] Кристофер, мадам.

— Мадемуазель, — поправила она, подав знак официанту.

Британец сел напротив, а официант под бдительным взором Шанель перенес его столовые приборы, бокал с вином и салфетку.

— А вы не знаете, что разговаривать с незнакомцами опасно? — начал юноша.

Габриель расхохоталась, толкая официанта в бок.

— Анри, ты слышал? Дни, когда я попадала в неприятности из-за незнакомцев, давно прошли, юноша. Теперь мои компаньоны — официанты. Анри даже иногда провожает меня до комнаты. Знаете, я ведь живу здесь.

— Да, знаю.

— А знаете, кто я? — В черных глазах блеснуло подозрение.

— Да, и для меня честь…

— Еще раз произнесете слово «честь» — и можете возвращаться за свой столик! — перебила Шанель. — А то я чувствую себя лет на двести!

— Простите, обещаю больше никогда не говорить это ужасное слово.

Мадемуазель посверлила Кристофера взглядом, пытаясь понять, насколько парень серьезен, а затем расслабилась.

— Я соскучилась по ироничному английскому юмору, — вздохнула она. — Откуда вы?

— Из Лондона.

— Давно там не бывала. — Пожилая дама с сожалением покачала головой. — И что за женщина бросила вас одного? Это ведь женщина?

— Простите, мадемуазель, но я не могу раскрыть ее имя. Скажу лишь, что она на двадцать лет старше меня.

Шанель разразилась хохотом.

— А теперь вы с женщиной старше на полвека. По сравнению со мной ваша таинственная дама просто девчушка.

Между ними завязалась беседа. Габриель была разговорчивой и обаятельной, а Кристофер — внимательным, неравнодушным слушателем. У легенды мира моды не заканчивался запас анекдотов и воспоминаний… Парень с трудом отличал правду от вымысла. Невероятно умная пожилая дама будто прожила несколько жизней. Иногда в разговоре она использовала словечки двадцатых годов, которые британец с трудом понимал.

Когда им принесли сырную тарелку, Кристофер признался, что работает в ее доме. Шанель очень удивилась, узнав, что парень простой stagiére в мастерской мадемуазель Моник.

— Что вы там забыли? — возмутилась мадемуазель. — Дом «Шанель» не школа.

— Но, простите, stagière нужны в загруженных работой ателье. Разве Жислен де Рив не спрашивала, может ли некий англичанин пройти stage?

Коко покачала головой.

— Да, только, наверное, у мадам Антуан, моей directrice. Они старые подруги. Мне никто ничего не рассказывает. — Она сердито глянула на юношу. — Жислен де Рив? Это она ваша таинственная дама? Какое совпадение! Когда-то она была лицом «Шанель».

Кристофер изогнул брови.

— Минутку, я, кажется, знаю вас. Вы друг Софи, английский кутюрье?

— Совершенно верно, мадемуазель.

— Вы очень обаятельный юноша. Теперь понимаю, почему вы ей нравитесь. Но определитесь, что именно вам нужно, и перестаньте играть с девочкой.

— Мне нужна Софи, мадемуазель. Это она играет со мной.

— Вообще-то именно у вас сегодня тайное свидание с Жислен де Рив, — отчеканила Шанель. — Вы собирались разговаривать о погоде?

— Она оплачивает мою stage, — смущенно признался британец.

Габриель подозрительно глянула на него.

— Иногда я радуюсь, что слишком стара для подобных интриг… В свое время мне хватило их сполна. Но вы должны быть честны с Софи.

Воцарилась неловкая тишина, но скоро Шанель возобновила беседу. Кристофер напомнил себе, что даме уже за восемьдесят, а вино крепкое. Ему надо немного продержаться, и старушку потянет в сон.

Парню не пришлось долго ждать. В десять тридцать легенда мира моды попросила сопроводить ее до лифта. Юноша жестом велел принести счет, надеясь, что взял с собой достаточно денег, но ему сказали: уже оплачено. Он предложил даме руку и довел до лифта. Габриель старалась держать спину прямо, будто стыдилась признаться, насколько устала.

Приехал лифт. Двери открылись. Мадемуазель повернулась к парню лицом.

— Обожаю британцев! Но я подзабыла английский, так что вы для меня отличная практика. Будем встречаться за ужином каждое воскресенье. Это меньшее, что вы можете сделать, если хотите учиться на кутюрье в моем доме.

ГЛАВА 19

В понедельник утром Софи и Кристофер шли по улице Камбон.

— Значит, ты новый друг Коко… Так-так… — Девушка с интересом посмотрела на юношу.

— Это какой-то город сплетниц! — подивился он.

— Моя знакомая видела вас в «Рице». Ты был обаятелен и внимателен. — Модель пожала плечами. — Думаю, к мадемуазель мне ревновать не стоит. Ты уложил ее в постель?

— Наверное, это сделала служанка. Вообще-то Шанель сама меня заприметила. Пригласила за столик, даже не представляя, что я работаю в ее доме.

— А почему ты был один? И разве твоей несуществующей зарплаты хватает на ужины в «Рице»?

— Меня пригласила журналистка из «Уименз веэ», — солгал парень. — Хотела написать интересную статью о модельере, который учится ремеслу. Пообещала ужин за «признания от-кутюр». Но не пришла. А мадемуазель меня пожалела.

— И как впечатления?

— Жаль, я не знал ее молодой, — засмеялся Кристофер.

— Да уж, можешь себе это представить?

Пара подошла к служебному входу в дом «Шанель» и остановилась. «Британский ангел» искал карточку, чтобы отметить время прибытия.

— Почему ты здесь так рано? — спросил юноша.

— Месье Гай шьет для меня костюм.

— И как же он на это согласился? — ревниво процедил Кристофер.

— Я с ним не спала, если ты про это. Все в рамках приличий. И вообще, не твое дело.

— Я скучаю по тебе и очень бы хотел встречаться.

Девушка смерила парня пристальным взглядом.

— Тогда дай знать, когда будешь свободен…

— Понятно, — кивнул он. — Я stagière, ты манекенщица. Мода снова разделила нас.

— Я не снобка, ты же знаешь. — Софи покачала головой. — Но делить тебя ни с кем не буду. Особенно с этой женщиной. Кто-то должен защищать меня, и этот кто-то — я.

Девушка оставила британца около служебного входа, а сама вошла в дом через бутик.

Вечером Клаус расспрашивал Кристофера о новой знакомой.

— А вдруг старушка тебе поможет? — предположил немец. — У нее же миллионы! Читал, «Шанель номер пять» — самые популярные в мире духи.

Кристофер уставился на соседа.

— Знаешь, ею стараются воспользоваться все, кому не лень. Я поступлю иначе. Буду ужинать с ней каждое воскресенье, если дама захочет. Внимательно слушать, а не использовать в своих интересах… Как тебе?

— Болван, — пробормотал фотограф.


В «Ле Труа асперж», уединенном ресторане на Левом берегу, со множеством свечей на столиках, встретились три непохожие друг на друга женщины. Стоял летний вечер, теплый и слегка влажный. Войдя в зал, они, разодетые в «Шанель», сразу же обратили на себя внимание посетителей. Софи, подающая большие надежды манекенщица, нарядилась в знаменитое маленькое черное платье, изобретение мадемуазель Коко: воздушный шифон, аккуратно собранный в складки, подчеркивал стройную фигуру, полупрозрачная ткань прикрывала плечи. Саманта, высокая, эффектная директриса дома по «особым мероприятиям», облачилась, как всегда, в костюм от Шанель, на этот раз из темно-бордовой шерсти букле с блузкой в цветочек. Моник, глава мастерской, надела темно-серое льняное платье, к которому пришила бирку «Шанель». Девушка считала этот наряд скромным, но элегантным. Она не собиралась соревноваться с шикарными подругами.

Их объединила мадемуазель Коко, неподражаемая, требовательная, властная начальница, которой было очень трудно угодить.

Девушки пролистали меню, предостерегая Саманту от выбора блюд, которые та сочла бы мерзкими, сделали заказ и, переглядываясь, откинулись на спинки стульев.

— Выглядишь потрясающе, — прошептала американка Софи.

— В этом старье из кладовой бутика? Это подлинная «Шанель» пятидесятого года. Можете себе представить?

Моник прикоснулась к тонкому черному шифону.

— Кто-то должен собрать эти винтажные вещицы, — сказала она. — А потом передать в Музей декоративного искусства.

— Надо бы поднять этот вопрос, — кивнула Саманта.

Софи сделала глоток вина.

— Ну а пока я дала платью неплохой приют. На своем теле!

Моник внимательно посмотрела на манекенщицу.

— Кристофер — настоящий английский джентльмен. Мне больно видеть, как он изматывает себя в мастерской. Зачем все это?

Софи закатила глаза.

— Кто-то вдолбил Крису в голову, что он обязан научиться шить. Ты видела, до чего это довело меня? Не думаю, что парень продержится дольше. Извини, Моник, но там такая скукотища!

— Только если ненавидишь шить, — засмеялась глава ателье. — А он этого терпеть не может! Софи, из вас бы получилась роскошная пара. И детишки родились бы красивые.

— Вот только мы не пара, Моник. Скорее ménage a trois.[100] Жислен де Рив никак не хочет исчезнуть из нашей жизни. Кстати, именно она придумала для Кристофера эту нелепую stage. Она притворяется, что интересуется только его одеждой, но… — Софи затянулась и потушила сигарету.

— Ты ей не веришь? — удивилась Моник.

— Не будь наивной. Я делю с ней Кристофера. Даже если только ради карьеры. Муж Жислен в состоянии спонсировать собственный дом Криса. Я реалистка.

— Как-то уж чересчур, — сказала Моник.

— Почему? — засмеялась Саманта. — Я вожу за нос двоих любовников. И не против третьего.

— Саманта! — ахнула Моник. — Софи! Рядом с вами я будто старая дева. Если бы не любовь, так бы себя и чувствовала.

— А что тебе толку от этой любви? — спросила модель.

Швея отложила меню и посмотрела на подругу.

— Она дает мне надежду по утрам. — Карие глаза Моник посмотрели на каждую из девушек. — Позволяет думать о чем-то еще, кроме петель для пуговиц. В моей жизни, в моем сердце есть мужчина. Да, он предан работе так, как я, но женщине нужно и кое-что другое…

— Надежда, что жену Гая переедет автобус? — невинно спросила пресс-атташе.

— Саманта! — Моник выпучила глаза. — У меня такого и в мыслях нет! Я просто думаю о нем, и точка.

Саманта и Софи обменялись взглядами.

Принесли закуски. Девушки сменили тему.

Моник выбрала хорошее вино. Остальных позабавили ее знания об урожайных годах и сезоне сбора винограда. Швея не забывала жаркое лето в Анжере.

Она делала на Софи примерки для новой коллекции. Наверное, Моник лучше всех — за исключением Кристофера — знала тело девушки. Скромная портниха восхищалась подругой. В каком-то смысле она заменила Моник младшую сестру Катрин, так нуждавшуюся в опеке.

Саманта, «директор по особым мероприятиям», могла расхаживать по всему дому «Шанель».

— А что такое «особые мероприятия»? — спросила Софи. — Чем ты занимаешься?

— Я тоже не перестаю спрашивать об этом, — простонала американка и засмеялась. — В основном я провожаю мадемуазель вечером до постели, а весь день слушаю ее душевные излияния. Иногда организовываю благотворительные показы, встречаюсь с кучей адвокатов, пытаюсь протолкнуть новые идеи. Хочу сделать «Шанель» самым большим модным домом на планете, но они не позволяют.

— Кто «они»? — спросила Моник.

— Direction. Те еще консерваторы!

— Вы когда-нибудь задумывались, кто продолжит традиции Шанель после ее смерти? — задумчиво спросила швея. — Кому она оставит дом?

— Никому. — Софи пожала плечами. — Еще в детстве я слышала, как мама говорила, что только авторское право на духи приносит мадемуазель по миллиону долларов в год. Можете себе представить миллион долларов? Каждый год? А она не тратит ни цента.

— Да уж, зачем старушке деньги? — сказала Саманта. — Вот они и капают на счет в швейцарском банке.

— Быть моделью… — Моник восхищенно посмотрела на Софи, — это здорово?

— Ох, это почти то же самое, что быть проституткой, — пожала плечами красавица.

— Как ты можешь так говорить? — Швея прикрыла рот рукой и выпучила глаза.

— Да ладно тебе, Моник. В салоне иногда полно ловеласов, ищущих подружку. Иначе зачем красивым одиноким мужчинам приходить на показы «Шанель»? Думаешь, они модой интересуются? Вчера на дефиле один парень засунул руку в карман и, побьюсь об заклад, гладил своего «дружка».

— Порно от-кутюр? — воскликнула Саманта.

— Но желающие посмотреть на девочек могут сходить и в «Бешеную лошадь», — сказала Моник. — При чем тут «Шанель»?

— Мадемуазель нравятся молодые красавицы, — засмеялась Софи. — Как и мужчинам. Меня эти повесы не привлекают. Я знаю о них все еще по салону родителей. И в курсе, что именно они могут предложить.

— Большие члены? — с надеждой спросила Саманта.

Софи взглянула на нее.

— Иногда не такие уж большие.

Они разразились хохотом, а Моник покраснела. Но все же стыдливой скромнице нравились откровенные беседы, так непохожие на речи старых дев в Шатле. Допив вино одним глотком, швея пристально посмотрела на подруг.

— Я довольствуюсь часом в неделю. Мы с Гаем встречаемся в отеле… — Она помедлила, беспомощно глядя на собеседниц. — После я чувствую себя такой грязной и подлой!

— Встречайтесь в хорошей гостинице, — посоветовала Саманта.

— Дело не в этом, а в том, что Гай женат. Мне очень стыдно.

— Уверена, ты справишься, дорогая, — ухмыльнулась американка. — Хороший регулярный секс так же важен, как вкусная выпечка и отличная химчистка.

— Гай делает меня женщиной, — подтвердила Моник. — Я не вижу других мужчин. Он единственный, кого я могу любить или даже замечать. Почему?

— Да уж… почему? — задумалась Саманта, внимательно изучая оливку перед тем, как положить ее в рот. — Спроси об этом себя.

— Я так и делаю, каждую ночь. Но не нахожу ответа. В Гае есть нечто, что… как-то… проникает глубоко внутрь меня.

— Моник, — хихикнула пресс-атташе. — Неужели ты такое сказала?

Девушка покраснела и злобно посмотрела на подругу. «Американцы иногда такие беспардонные, — подумала она. — Или только Саманта?»


Следующую неделю Софи нездоровилось. Она редко болела и ужасно боялась врачей, но в конце концов решила сходить на прием.

Манекенщица записалась к модному, известному в светских кругах доктору, к которому обращалась ее мать. Офис врача находился на Фабур Сен-Оноре, рядом с бутиком «Гермес». Уже это само по себе подбадривало. Она отпросилась у начальства и пропустила показ одежды ради приема в десять часов.

Через час красивая девушка с копной рыжих волос вышла из частной клиники, сделала два неуверенных шага по улице — и рухнула на тротуар.

Прохожие недоуменно смотрели на ухоженную даму в лавандового цвета костюме от Шанель, будто бы прилегшую отдохнуть на асфальте: может, она позирует для сюрреалистической фотосессии Гая Бурдена? Модный фотограф «Вог» делал снимки девушек как бы без сознания или мертвых.

Когда люди поняли, что поблизости нет никого с фотоаппаратом, поспешили на помощь. Опустились на колени мужчины, старушки с опаской дотронулись до Софи… Все интересовались, в порядке ли она.

Девушке осторожно помогли подняться на ноги и проводили в соседнее кафе. Радушный хозяин заведения отодвинул стул, налил стакан воды и предложил крепкого виски. Софи покачала головой. Она медленно выпила воду, пытаясь осмыслить новости, которые сообщил доктор.

ГЛАВА 20

После обеда Софи сидела в cabine перед зеркалом и подводила глаза карандашом, пытаясь привести в порядок мысли.

— Похмелье, cherie? — спросила соседка, красавица Ребекка. — Выглядишь неважно.

— Я в порядке, спасибо.

Софи, как обычно, демонстрировала коллекцию, а потом решила отдохнуть в cabine, да так и просидела с поднятыми ногами до самого вечера.


Мадемуазель нравилось сидеть с Софи в своем салоне вечером после работы, сплетничать и пить виски. Едва девушка зашла к Шанель, как ее сразу взяли на прицел внимательные глаза живой легенды.

— Ты беременна, — констатировала мадемуазель.

— Откуда вы знаете?

— Чутье, — мрачно усмехнулась Габриель, — как у лозоискателей. Собираешься избавиться от ребенка? Съезди в Лондон.

— Я хочу оставить его.

Софи не согласилась с начальницей только для того, чтобы вывести ее из себя. Но, договорив, вдруг поняла, что не сможет предать своего ребенка, потому что ее саму бросили в детстве.

Она и правда этого хотела. Шанель разочарованно опустила уголки губ.

— А кто отец? — резко спросила она. — Надеюсь, знаешь?

— Да, — угрюмо кивнула Софи. — Кристофер Хатчинс, ваш новый друг.

— Сказала ему?

— Пока нет.

— Тогда обдумай все хорошенько. У тебя впереди блистательная карьера. Зачем ее портить?

Манекенщица озадаченно покачала головой.

— Мадемуазель, — прошептала она, — внутри меня растет ребенок. Как вы можете предлагать мне убить его?

— Пока это не ребенок. Избавься от этой проблемы, — проворчала Шанель.

— Нет. — Софи покачала головой.

Старушка подалась вперед, словно атакующая кобра.

— Тогда отдай мне свое потомство! — прошипела она. — Я о нем позабочусь. У него будет жизнь, о которой другие только мечтают.

Софи опешила. Вдруг это выход? Но если мадемуазель возьмет ребенка, сможет ли мать следить за его взрослением, знать, хорошо ли о малыше заботятся? И сколько Габриель еще проживет? А когда она умрет, сможет ли Софи забрать сына или дочку?

— Меня ведь подбросили в приют… — начала модель.

— Никто тебя никуда не подбрасывал. Как ты смеешь так говорить? — взорвалась Шанель.

Ее слишком яростный гнев приоткрыл завесу тайны. Софи все поняла, а старая дама тут же пожалела о сказанном.

— Вы знаете, кто мои родители! — закричала девушка.

Коко старалась смотреть куда угодно, только не на собеседницу.

— Нет, но я точно знаю, что тебя не подбрасывали. И определенно не в приют.

Модель внимательно посмотрела на нее, качая головой.

— Вы знаете обо мне все, — ошарашенно пробормотала она.

Шанель сделала вид, что не услышала.

— Отдай мне ребенка, и он унаследует мою империю.

Девушка повернулась к начальнице и посмотрела на нее испытующим взглядом.

— А эта империя, — тихо заговорила Софи, показывая на элегантный салон, — сделала ли она вас счастливой?

В глазах Шанель на долю секунды вспыхнул огонек.

— Думаю, вы знали моих родителей, — без тени сомнения произнесла девушка. — Но почему не хотите рассказать?


— И что она сказала? — спросила Инес позже вечером.

— Ничего, — ответила Софи. — Старушку не переупрямишь.

Подруги сидели на диване в квартире будущей мамы, подобрав под себя ноги и попивая вино.

— Наверное, Шанель сошла с ума, — проговорила Софи. — Как она может взять себе ребенка? Инес, бабуле восемьдесят шесть! Она живет в отеле. Может, Габриель верит, что мой малыш сделает ее счастливой? Или впала в старческий маразм? Сможет ли Коко заботиться о нем? Ей самой нужна помощь.

Инес внимательно посмотрела на подругу.

— Значит, оставишь его?

— Сначала надо поговорить с Кристофером.

— Он захочет ребенка. И тебя в придачу.

— Посмотрим.

Когда Инес ушла, Софи стало очень одиноко. Но вдруг она поняла, что больше никогда не будет одна, ведь внутри ее — новая жизнь! Хотелось, чтобы родилась девочка. А что, если это мальчик? Отцы любят сыновей. Нужно рассказать Кристоферу. Позже вечером Софи позвонила любимому, чтобы поделиться новостями.

На следующий день парень провел у нее вечер.


— Мы поженимся. — Он не колебался ни секунды.

— О, правда? — Софи передала юноше бокал вина. — И как мы втроем будем жить на зарплату stagiere? Не понимаю, как тебе одному ее хватает.

— Я живу на выходное пособие от «Деланж». Когда мы поженимся, я брошу мастерскую и найду работу. Любую работу.

— Кристофер, — вздохнула Софи, — я знаю, что твою stage оплачивает Жислен. И знаю, что ты спишь с этой змеей. Все это знают. Я не выйду за тебя.

Пристальный взгляд юноши еле заметно дрогнул.

— Ты со мной не спишь, вот и приходится искать альтернативу, — неуверенно произнес он.

— Я не с тобой, потому что ты — с ней!

— Хорошо. Да, признаюсь, Жислен платит за stage. Но это просто инвестиции: она собирается спонсировать мой собственный дом.

— Боже! Ну как ты не понимаешь? Если женишься на мне, потеряешь ее поддержку.

Крис нащупал руку девушки и крепко сжал.

— Поэтому я и должен найти какую-нибудь работу. — Британец поднес ладонь Софи к губам и поцеловал.

— Есть другое решение. — Она освободила руку и достала сигарету. — Сделать аборт в Лондоне.

Лицо Кристофера исказила гримаса боли. Он сбивчиво пробормотал что-то.

— Мужчины считают, что все просто. — Софи затянулась. — Родить ребенка. Пожениться. Не всегда в таком порядке. Но не стоит забывать о последствиях.

— Да? — нервно засмеялся парень. — А ты что думаешь об этих самых последствиях?

— Ох, не знаю… Аборт может спасти наши карьеры… но решусь ли я на такое?

— Милая, у нас будет прелестный ребенок. Он соединит в себе наши лучшие черты.

— А если худшие?

— Нет, наш мальчуган будет просто очаровательным.

— А я думаю, что родится крепкая девочка — всеобщая любимица.

Модельер наклонился и нежно поцеловал Софи в губы.

— Этот ребенок — благословение, — произнес он.

Будущая мама долго молча смотрела на Кристофера.

— Мне нужно время, — наконец произнесла она. — Не стоит слишком спешить становиться родителями.

— Как и делать аборт, — ответил юноша.


Кристофер нежно поцеловал любимую и ушел. Парень прошагал через Елисейские Поля и площадь Согласия — именно так он когда-то торопился на первое свидание с Софи. Во что превратилась жизнь! А ведь все можно изменить. Они поженятся, родят прелестное дитя, первого из многих. Нужны только… планы, деньги, надежность. Которых у него сейчас нет.

И почему все в жизни неправильно?

— Если бы она не сказала мне, — обратился британец к Клаусу, когда вернулся домой поздно вечером, — то могла просто поехать в Лондон на долгий уик-энд и вернуться уже не беременной, а я бы так ничего и не узнал.

— Но Софи все рассказала, — заметил Клаус. — Значит, хотела, чтобы ты знал. Или чтобы убедил оставить ребенка.

— Я предложил ей выйти за меня.

Голодный и уставший парень сделал сэндвич и с остервенением съел его. Потом выпил снотворного, а проснулся, думая, что нужно обсудить это с Жислен. Как-то раз светская львица проговорилась, что жалеет об отсутствии детей.


Покровительница ждала юношу в «Оливье», популярном на тот момент баре, который примостился на узкой улочке недалеко от бульвара Сен-Жермен-де-Пре. Женщина нарядилась в необычайно элегантное короткое темно-синее платье. Конечно же, из коллекции Кристофера. Просто взглянув на Жислен: сидит на барном стуле, сигарета в руках, бокал на стойке рядом, — он придумал еще с десяток нарядов. Но парень отбросил эти мысли, поцеловал светскую даму и вздохнул.

— Наверное, лучше сразу к делу?

— Конечно, дорогой. Обожаю сразу переходить к делу, — хихикнула Жислен.

— Извини, мне не до шуток. Моя девушка беременна.

— Как грубо вот так сообщать мне об этом! — Женщина быстро выпила коктейль и, потушив сигарету, жестом велела официанту принести еще один. — Уверен, что от тебя?

— Да.

— Тогда надо выяснить, сколько стоит поездка в Лондон.

— Я хочу оставить ребенка.

Неотрывно глядя на Кристофера, она достала новую сигарету, быстро пожала плечами, прикурила и глубоко затянулась. Будто хотела накричать на протеже, но потом передумала.

— Дорогой, — тихо проговорила Жислен. — Продолжай stage и ни о чем не беспокойся. Я сама решу этот вопрос.

— Что это значит? Это мой ребенок. Он должен жить.

Жислен отодвинула стул и поднялась.

— Мы с Софи знакомы. Я с ней поговорю.

— Да при чем тут ты? — выпалил модельер.

Она мрачно посмотрела на него.

— Зачем ты пришел, если считаешь, что я ни при чем?

Женщина широким шагом вышла из бара, не забыв оплатить напитки. Кристофер побежал за ней, но успел увидеть только профиль в окне уезжающего такси. Жислен даже не взглянула в его сторону.


— Кристофер знает, что ты здесь? — спросила Софи.

— Этот разговор должен остаться между нами, — ответила Жислен.

Старшая женщина перегнулась через мраморную столешницу в кафе «Анжелина». Сегодня она надела гипюровое платье и укороченный пиджак — идеальный наряд для решения проблем девушки своего любовника. Еле заметный макияж — еще искуснее, чем у Софи. Блестящие темные волосы собраны в хвост и перетянуты черной лентой.

«Анжелину», маленькое кафе на улице Риволи напротив сада Тюильри, отличали изящные столики из кованого железа с ужасно неудобными стульями. Ближе к вечеру заведение наполнялось женщинами, которые жадно поглощали пирожные и сплетни. Софи и Жислен пили lе thé anglais,[101] а французское чаепитие даже суетливее английского. Заварные чайники, словно младенцев, пеленают в белые льняные салфетки, затем бережно относят к столику и осторожно ставят.

Софи надела бежевый твидовый пиджак от Шанель вместе с узкими потертыми джинсами и белой рубашкой. Выше талии — манекенщица «Шанель», ниже — студентка-бунтарка. Волосы девушка туго перетянула фиолетовым шифоновым шарфом, концы которого легли на плечи. «Еще одна модная фотография, — с иронией подумала Софи. — Черно-белый снимок. Автор — Уильям Кляйн. Две дамы сидят за столиком напротив друг друга. Спины прямые, будто обе проглотили по штырю. И подпись: „Пиджак от Шанель, джинсы „Ливайс“, шарф от Гуччи, туфли от Роже Вивье“»…

— Я хотела бы обсудить твою небольшую… проблему, — начала Жислен.

— А ты здесь вообще при чем? — спросила Софи. — От тебя и так достаточно неприятностей.

— Увы, это касается и меня тоже. Видишь ли, я беззаветно верю в талант Кристофера. И вложила в него деньги. А это может стать препятствием.

— Препятствие? — Софи прикурила, Жислен подалась вперед и сделала то же. — Не очень мило ты отзываешься о прелестном ребенке.

Официантка поставила перед дамами тарелку крошечных sandwichs au concombre.[102] Они настороженно глядели друг на друга, не замечая никого вокруг.

Софи даже не мигала. Наконец Жислен рассмеялась.

— Voyons,[103] дорогая. Ты пришла на встречу. Значит, нам есть что обсудить.

— Я часто встречаюсь с людьми без повода, — пробормотала девушка.

— Точно. Слышала, тебя недавно видели с Дидье Брунвальдом. И что скажет об этом Кристофер?

Манекенщица пожала плечами.

— Он не в том положении, чтобы судить меня. В любом случае, Жислен, я прекрасно понимаю, что ты хочешь предложить.

— Правда? Расскажешь?

— Ты хочешь, чтобы я избавилась от «препятствия».

Светская львица откинулась на стуле.

— Я знаю тебя с детства.

— Но не очень хорошо.

— Я очень уважаю твою мать.

— Ее все уважают, — сдержанно парировала Софи.

— Да, — хихикнула Жислен. — Номинировать ее, что ли, на роль святой покровительницы кутюр! Вместо уже немодной Катерины!

Официантка поставила на стол тарелочку petits fours[104] и кувшин молока.

— Я всегда хотела быть такой же принципиальной и высоконравственной, как твоя мать… — Старшая женщина пожала плечами. — Но очень скоро поняла, что безнравственной быть намного веселее, — засмеялась она. — Ведь по логике вещей она должна сейчас сидеть на моем месте.

— Она ни о чем не знает, — отчеканила модель. — И ты ей не расскажешь.

— Сначала колье, потом ребенок. Какие еще секреты мне придется хранить? Софи, все тайное рано или поздно становится явным.

Обе, как по команде, хлебнули чаю.

— Кристофер — настоящий джентльмен, — вдруг проговорила Софи. — Он сделал мне предложение, как только обо всем узнал.

— У него беда с практичностью, — ответила Жислен, доливая чаю. — Как и у всех творческих людей. Поэтому говорить буду я. Откуда нам вообще знать, что это его ребенок?

— Я не такая, как ты, — холодно проговорила манекенщица. — Я не сплю со всеми подряд.

Жислен злобно взглянула на собеседницу и налила еще чаю. Как понять слова девчонки? Это оскорбление или комплимент?

Мадам де Рив достала конверт из стеганой сумочки от Шанель.

— Здесь деньги на безопасный «уик-энд» в Лондоне (очень рекомендую). — Она многозначительно поглядела на Софи. — И телефон надежного врача. Я несколько раз туда ездила. Не так все страшно, как кажется: даже сбросила пару килограммов и купила красивую обувь.

Жислен положила конверт на стол. Секунду посомневавшись, Софи взяла его.

Старшая женщина деловито кивнула, мол, все прошло по плану.

— Советую поехать как можно скорее. Например, в следующую пятницу. А когда все закончится, побалуй себя парой восхитительных кожаные сапог «Анелло и Дэвид».

— Вот во сколько ты оцениваешь человеческую жизнь? — спокойно спросила Софи.

— Voyons, детка, вопрос не в деньгах, а в планировании судьбы.

— А ты свою спланировала?

— Ничья жизнь не идеальна, — холодно улыбнулась Жислен. — Но я опытнее тебя. Этот уик-энд в Лондоне решит некоторые наши проблемы.

На них глядели с любопытством. Обнаружив среди посетителей Жислен де Рив, многие парижанки убедились, что выбрали модное местечко. Но никто из них и подумать не мог, наблюдая за обаятельными дамами, одетыми модно, но столь непохоже, что они обсуждают такой серьезный вопрос.


Позже вечером к Софи пришла в гости Инес.

— А что потом? — полюбопытствовала у будущей мамы подруга.

— Я взяла конверт и ушла.

— А как же гордость?

— Жислен считает, что может купить все и всех. Если она хочет дать мне денег… — Манекенщица пожала плечами, занятая поисками конверта в своей сумке. — Я даже не открывала его.

Она протянула конверт Инес. Та с любопытством распечатала его и достала хрустящие пятидесятифранковые купюры.

— Три тысячи! — изумилась она. — Что ты будешь с ними делать?

Софи пожала плечами.

— Может, поеду в Лондон, может, нет. Я еще не решила. Но чем больше думаю о ребенке, тем больше хочу его оставить.


Наступил следующий вечер. Софи, как всегда, ожидала встреча с мадемуазель Коко. Прежде чем подняться к начальнице, девушка дважды придирчиво покрутилась перед зеркалом. Убедилась, что выглядит безупречно: бледно-голубой костюм от Шанель красиво подчеркивал рыжие волосы. Главе дома не стоит показываться на глаза в джинсах и пиджаке «Шанель» — оскорбится, и тогда жди беды!

— Я подумываю поехать в Лондон… — нерешительно начала Софи.

— И надолго? — резко спросила пожилая дама.

— Не знаю.

— Ты ведь не уходишь из «Шанель»? — Мадемуазель слегка вздрогнула. — Мне нравится, как ты работаешь. Наряды, которые показываешь ты, продаются лучше, чем другие. Это редкий дар для модели. А еще работа в журнале! Будет очень неудобно, если…

— Простите, но я должна поехать.

— За этим? — Старушка указала на живот Софи.

— Может быть. Я еще не решила. Могу вернуться, когда захотите…

— Подойди, сядь рядом со мной, — Шанель похлопала по замшевой обивке дивана.

Девушка робко присела на краешек. Пожилая дама нагнулась и нежно обхватила руками ее лицо.

Софи застыла от удивления. Старушка поворачивала ее голову так и сяк.

— Ты обязана вернуться. Ты станешь моим «лицом», — уверенно прошептала Габриель.

Девушка завороженно следила за начальницей.

— Вашим «лицом»? — нахмурилась она.

— Да. — Пожилая дама прикасалась к щекам девушки, рассматривая, как свет ложится на скулы. — Это лицо продаст много духов.

Глава дома отпустила свою модель и выжидающе поглядела на нее.

— Не понимаю, — произнесла Софи.

— Каждый год мы выбираем девушку, которая будет красоваться в рекламе парфюма по всему миру. Когда ты появилась в журналах, я показала директорам обложку «Элле» и предложила тебя на роль следующего лица дома. Они согласились — а обычно и слушать меня не желают. Ты будешь лицом «Шанель». Все наши лица стали топ-моделями. Это огромный скачок в карьере.

Пока мадемуазель рассматривала Софи, девушка оценивала ситуацию. Она восторженно улыбнулась, зная, что должна сильно обрадоваться. Но ее больше не интересовала карьера. Софи хотела стать матерью.

— Много мне заплатят? — спросила девушка.

— Обычное жалованье модели, — кивнула Шанель. — Ты подпишешь договор, будешь исключительно нашим «лицом».

— Только вашим? — выпалила Софи. — Это ведь больше, чем обычная зарплата модели? — добавила она, пожав плечами.

Габриель недоуменно посмотрела на собеседницу.

— Думала, ты будешь в восторге.

— Я в восторге, мадемуазель. — Софи потянулась к пожилой даме и расцеловала ее в обе щеки. — Это большая честь. Но я хочу быть оцененной по достоинству. Мне нужно думать о ребенке.

Шанель взволнованно оттолкнула девушку.

— У тебя особый образ, — проворчала она. — Тебе обязательно повезет. А насчет жалованья договорится модельное агентство. Не уезжай, пока они не сделают фотографии. Это очень важно.

Софи вышла от начальницы и направилась в кабинет Саманты.

Подруга выслушала ее, нахмурившись.

— Попрошу рекламщиков поторопиться с фотосессией, — пообещала она.

Софи поцеловала американку.

Фотосъемки назначили на следующую неделю.


Несколько дней Софи пыталась понять, почему Шанель выбрала именно ее. Лицами дома были модели вроде Сьюзи Паркер и актрисы уровня Катрин Денев — аристократичные, изящные девушки. И это подразумевало по крайней мере годовой контракт.

На следующее утро Софи позвонила главе модельного агентства и велела им запросить в десять раз больше обычного жалованья лица «Шанель».

— Но мы никогда не требовали так много, — ахнула женщина.

— Мне предложила это сама Коко, значит, можно просить сколько угодно, — проговорила Софи. — Времена меняются. Реклама теперь ценится гораздо дороже.

Она добилась того, чего хотела.

Через несколько дней Софи готовили к съемке: два часа наносили макияж, час укладывали волосы. Потом несколько часов ассистенты студии носились вокруг девушки, пока она позировала перед камерой английского фотографа, любимца «Элле». Работу начали со свежего естественного образа. Затем волосы Софи убрали назад, потом завили, потом надели парик из прямых динелевых волос, после украсили перекрученными шелковыми шарфами. Она примеряла длинное вечернее платье, белый теннисный свитер и брюки. С украшениями и без. В завершение девушку просили изобразить весь спектр эмоций: от глубокой печали до эйфории. Они хотели много разных снимков. Когда Софи, шатаясь, шла из студии к такси, она подумала: «Фотографий сделали чуть ли не тысячу».

Никто не гарантировал, что хоть одна из них подойдет, но модель заверили, что, если работа будет успешной, она станет самой востребованной манекенщицей Франции.

На следующий день Софи наведалась в агентство, которое организовывало фотосессии для журнала. Девушка спросила, можно ли поработать в Лондоне, и ей пообещали поговорить с тамошним филиалом.

Софи оставила у Инес записку для Кристофера (давняя подруга согласилась пожить у нее и поухаживать за псом).

И вот дамы стоят рядом с такси в аэропорт. Инес обняла подругу и неожиданно расплакалась.

— Позволь поехать с тобой, — всхлипнула она. — О тебе кто-то должен заботиться, если… ты же избавишься от него?

— Решу это в Лондоне. — Будущая мама села в машину. — Вернусь или стройной и бледной, или с наследником «Шанель и К°» на руках.

— Чтобы выносить ребенка, уик-энда не хватит… — начала Инес.

— Позаботься о псе! — Софи захлопнула дверь и помахала подруге.

Такси тронулось с места.

ГЛАВА 21

Этот город очень отличался от того Лондона, куда Софи несколько раз ездила вместе с родителями. Раньше они останавливались в гранд-отелях, ходили в Национальную галерею или в Тейт, встречались со скучными друзьями и обследовали чопорные улицы. Сейчас вечно дождливая столица Англии показалась Софи куда интереснее. Полупансион в районе Блумсбери, рядом с Британским музеем, рекомендованный агентством, ей очень понравился. Девушка развесила по комнате несколько шарфов от Шанель — и почувствовала себя почти как дома.

Промозглая осенняя погода не слишком угнетала Софи, но вот самочувствие немного беспокоило. На второй день в городе она впервые испытала утреннюю тошноту. Это напомнило о грядущих изменениях в организме и в жизни. Вдруг будущая мама поняла, что и не думала об аборте всерьез. Так зачем она здесь? Может, чтобы начать новую жизнь?

Софи навестила лондонский филиал агентства, в котором работала. Модель приняли с распростертыми объятиями: она привезла портфолио с самыми удачными снимками из «Элле» и «Вог». Перевоплощения манекенщицы произвели впечатление на агентов. Они носились с ней как курица с яйцом, даже прозвали «анти-Твигги», потому что женственная француженка вовсе не выглядела по-мальчишески. Многие работники агентства считали ее грудь новшеством в мире моды. Портфолио просматривали редакторы журналов, фотографы и сотрудники рекламных агентств.

На третий день Софи из-за приступа тошноты пришлось перенести встречи с фотографами на час позже. К счастью, бледность девушки их еще сильнее заинтересовала, да и небольшая потеря веса выгодно подчеркнула скулы. Скоро ей придется рассказать о беременности — тогда можно будет заказывать съемки только лица и волос. Благо, что кожа будущей мамы сияла, а волосы казались гуще и шелковистее.

В то утро Софи открыла для себя улицу Челси недалеко от Кингз-роуд, кишащую студиями модных фотографов. Мастера с энтузиазмом разглядывали портфолио; о лучших снимках говорили: «Супер!» или «Отпад!».

Это было время, когда французы считали англичан ноу-хау, а англичане французов — слегка экзотичными.

После нескольких встреч Софи окунулась в отличную от остального города атмосферу улицы Кингз-роуд. Здесь было много модных бутиков, таких как «Базар» модельера Мэри Куант, где в витринах красовалась одежда в стиле нью-лук,[105] казавшегося эксцентричней, чем в Париже. Здесь прохожие выглядели моложе, были лучше накрашены и одеты. Софи поняла: в Лондоне можно занятно провести время. А Кингз-роуд все не заканчивалась… У женщины в этот день не было других встреч, поэтому она решила исследовать всю улицу.


Жислен не позволяла Кристоферу расслабиться.

— Весь день я обучаюсь ремеслу в ателье, — пожаловался он Клаусу. — Дома рисую эскизы. Потом блистаю остроумием в беседах за ужином и отлично исполняю свои обязанности в постели.

— Звучит неплохо, — ответил немец.

Модельер угрюмо посмотрел на соседа.

— Мне очень сложно поспеть за Жислен и ее окружением. Я скучаю по сверстникам. Так надоело притворяться утонченным! И я волнуюсь из-за Софи.

Инес позвонила парню и сказала, что Софи оставила записку:

«Уехала в Лондон. Пожалуйста, не ищи меня. Когда придет время, сама дам знать».

— Что она решила? — спросил Кристофер у Инес.

Девушка покачала головой.

— Пока ничего.

— А к какому варианту склонялась?

— Было непонятно. Даже в такси.

— Я не позволю ей попасть к подпольному акушеру! — крикнул Кристофер. — Я должен ее найти!


Британец почти забыл Лондон. Большой, полный жизни город не скучал без него, и это было взаимно. Кристофер каждую неделю звонил матери. Она очень обрадовалась, когда узнала, что сын навестит их на следующих выходных — впервые с момента отъезда.

— В твоей комнате все как прежде.

— Мам, это же не святилище! — засмеялся парень.

Наверное, будет странно спать в доме, который он покинул еще неоперившимся юнцом. Возвращался юноша другим: мудрее, и он надеялся — ближе к своей мечте.


— Жислен, Софи как сквозь землю провалилась.

— Исчезла? — Женщина изобразила сочувствие.

Кристофер отработал очередной день в мастерской «Шанель». Они ужинали в «Два маго».

— Сбежала в Лондон, — вздохнул британец. — Понятия не имею зачем. А еще собирается стать лицом«Шанель».

— Поздравляю ее. Я была их лицом в пятьдесят девятом…

Жислен рассказывала, как она была лицом «Шанель», а парень напряженно думал о записке Софи. Скорее всего, она поехала делать аборт… Но Инес сказала, что Софи там работает…

— Ты услышал хотя бы слово из того, что я говорила? — Мадам де Рив вернула юношу в реальность.

— Что? Извини. Пропажа девушки сбивает с толку.

— Она вернется через пару дней. Думаю, ты все понимаешь.

Кристофер мрачно посмотрел на покровительницу.

— В Лондоне она либо избавится от моего ребенка, либо родит его.

Брови Жислен поползли вверх.

— Что ж, это несложно: Софи вернется либо через несколько дней, либо не раньше чем через восемь месяцев.

— Жислен, я не смогу…

— Ш-ш-ш. — Она приложила палец к его губам. — Не говори того, о чем можешь пожалеть.

Парень удивленно уставился на женщину.

— Сначала узнай, чего она хочет.

«Но в это время я не смогу спать с тобой», — хотел сказать Кристофер, но промолчал.

Если бы парню было так же несложно проглотить еду, когда они позже обедали в соседнем бистро!

— Я еду в Лондон, — сообщил он перед завершением ужина. — Искать ее.

— И прогуляешь stage? После того, как я с таким трудом тебя туда устроила?

— Это гораздо важнее. — Кристофер поднялся. — С меня хватит stage. Я не швея.

Жислен со звоном бросила вилку.

— Я потеряла аппетит! — капризно воскликнула она.

— Мне так жаль, — съязвил британец. — Я старался, но считаю, что не скроен для шитья. Извини за каламбур.

— Вместо этого ты будешь бегать по Лондону, разыскивая какую-то девчонку?

— Это не какая-то девчонка, а Софи. Я схожу в агентство. Уверен, у них есть ее адрес. Я должен найти ее. И найду!


— Мне надоел де Кузмин. Особенно его ворчание, — призналась Саманта Жан-Жаку ночью по телефону.

— Я знал! — облегченно вздохнул визажист.

— Работу в «Шанель» я нашла без его помощи. Так зачем он вообще нужен?

— Бесплатные костюмы и украшения от твоего кумира? — предположил Жан-Жак.

— Мне не нужен де Кузмин. Но если у меня останется только Клаус…

Саманта надолго замолчала.

— Мой мужчина должен быть состоявшимся, — проговорила американка. — Оставаясь хиппи, Клаус успеха не добьется. Мне нужно изменить его, форсировать карьеру. Он делает хорошие снимки, но им не хватает пикантности. Как и ему самому!

— Что ж, если кто и может добавить пикантности, так это ты, cherie. С нетерпением жду перемен!


— Пока ты будешь в Лондоне, я полностью изменю Клауса, — заявила Саманта Кристоферу за прощальным обедом в «Ла Кетш».

— А он согласен?

— Мне нужно не его согласие, а его успех. И вообще здорово наряжать собственную живую куклу!

Британец кивнул.

— Я начинал моделировать одежду с бумажных кукол. Но они были размером шесть дюймов. А Клаус — шесть футов и четыре дюйма.

— Так будет даже веселее. Ему понравится!

Они заказали клубные сэндвичи и колу.

— Зачем мучить беднягу Клауса?

— Потому что скучно жить! Не ожидал услышать от меня подобное? Скучно в «Шанель»! Я ждала совсем другого! Сколько раз уже перекладывала на своем столе все вещи — не помню. Предполагалось, что я буду отвечать за особые мероприятия. С каких пор встреча адвокатов в салоне мадемуазель считается таковым?

— В твоих силах все изменить.

— Сначала придам Клаусу пикантности! Его фотографиям и образу. — Она отхлебнула колы. — Нужны новый гардероб, новая стрижка, новая борода и новое потрясающее портфолио, которое можно везде показывать.

— Признаюсь, в работах Клауса мне всегда чего-то не хватало, — проговорил Кристофер.

— Верно! Пикантности. Мне кажется, надо начать с восхитительного освещения. Может, я не разбираюсь в технике, но как только увижу процесс, сразу пойму, что изменить. И подскажу Клаусу.

Британец кивнул.

— Еще я помогу придумать позы для модели, — сказала Саманта. — Клаус, видимо, слишком много раз смотрел фильм «Фотоувеличение». Уже неинтересно заставлять манекенщицу широко шагать, крича: «Давай, детка! Покажи мне это! Классно! Да, да, да!» Семидесятые — на носу! Он должен стать моднее и капризнее. И нужна великолепная модель. Если бы удалось заполучить Софи… Как думаешь?

— Уверен, она согласится. Только надо уговорить ее вернуться.

— Конечно, она приедет обратно, — беззаботно сказала Саманта. — Софи не сможет жить нигде, кроме Парижа.


Лондон изумил Кристофера. Юноша повсюду слышал английскую речь, видел девушек в юбках мини и пальто макси; жил в своей старой комнате в скромном отчем доме, который теперь казался безупречно чистым кукольным жилищем, ел английские блюда — безвкусные по сравнению с французскими. Он словно перенесся в прошлое на машине времени.

Даже отец теперь был не таким резким: расспрашивал о Париже, показал альбом вырезок из «Дейли экспресс». А что Кристофер мог ответить на вопросы о жизни в столице высокой моды? Он думал о том, чего не мог рассказать: «Я безнадежно влюблен в лицо „Шанель“, и она либо сделает аборт, либо родит мне ребенка. Я сплю с замужней светской львицей почти твоего возраста, мама! И я только что бросил неоплачиваемую работу».

Первый вечер в Лондоне юноша провел с родителями, стараясь не разрушить их иллюзии. Он с удовольствием ел любимый мясной пирог, который приготовила мать. Ковер с замысловатым цветочным узором, мещанские шторы и огромный телевизор вызывали у парня улыбку.

— Для меня она никогда не печет мясной пирог, — подметил отец.

— Его бессмысленно готовить всего лишь для двоих. — Мать с любовью глядела, как сын уминает угощение.

На следующее утро, в половине десятого, Кристофер ускользнул из дома и направился в модельное агентство на Нью-Бонд-стрит. Пришел в десять, к открытию. Внутри уже кипела работа. Поначалу подстриженные под каре, элегантно одетые, но высокомерные девицы не стали помогать незнакомцу. Казалось, они считали, что работа в модельном агентстве возвышает их над обычными людьми. Парень в очередной раз поразился, каким самообманом на деле был модный бизнес: агенты возомнили себя манекенщицами!

Но вот в офис заглянула парочка настоящих моделей.

Сначала Кристофер попросил, а потом стал умолять дать ему адрес Софи, но девушки были настороже:

— Откуда нам знать, что вы ее парень? Некоторых из нас преследуют поклонники.

— Но я говорю правду. И это действительно срочно! — выкрикнул модельер.

Ему посоветовали дождаться директрису. Искомая дама не торопясь пришла в одиннадцать.

Она без лишних сантиментов предложила передать сообщение.

— Гарантирую, что Софи его получит. Оставьте свой номер.

Парень быстро начеркал записку: сообщил, что он в Лондоне. Затем, крупно, телефон родителей — и передал бумагу женщине, игнорируя ее подозрительный взгляд.

После soignée[106] парижанок дамы Лондона казались Кристоферу неухоженными, их одежда — дешевой (швы вот-вот готовы разойтись, края неровные). Взгляд модельера подмечал все недостатки даже у матери. Стараясь прогнать постыдные мысли, юноша вел себя прилично, подарил маме огромный флакон «Шанель № 5» и пригласил родителей на ужин в ресторан «Челси», который был совсем ему не по карману.

Он слышал, как родительница хвасталась кому-то по телефону:

— Кристофер работает на Шанель. Да, верно, Коко Шанель.

У парня не хватило смелости рассказать правду. Родители не поймут, почему он бесплатно работает и зачем учится шить. Но юноша уже решил, что оставит ателье — это пустая трата времени.

В итальянский ресторан мать надела так называемое лучшее платье на выход (давно Кристофер не слышал этой фразы). Потом пробкой от флакона аккуратно нанесла пару капель «Шанель № 5» на кожу за ушами. В «Челси» мама, казалось, замечательно чувствовала себя среди молодежи в джинсах и мини-юбках. Женщина была счастлива, ее глаза блестели. Сын обожал ее за это.

Ответа от Софи не было. Кристофер позвонил директрисе агентства, убедился, что сообщение передали. Теперь у «британского ангела» не осталось другого выхода, кроме как вернуться побежденным. На душе было скверно. Парень представлял, как его любимая истекает кровью в грязном кабинете подпольного акушера. Недавно вышедшие английские фильмы «рабочего класса» красочно изобразили подобные «учреждения». Никто в Лондоне ему не поможет. Разве что пройтись по адресам всех подобных контор? Юноша отчаялся найти Софи и уехал обратно в Париж.


Саманта, Жан-Жак и Клаус сидели в летнем кафе «Флёр».

— Я проделала грандиозную работу! — воскликнула американка, подняв бокал шампанского. — Обожаю менять образы!

Саманта, маленький Жан-Жак и высокий Клаус прочесали весь Париж в поисках идеального мужского парикмахера, обувного магазина и мастера по коррекции формы бровей. Результат приятно удивил даже фотографа.

Коротко стриженные волосы, подкрашенные хной, новая форма бровей, без бороды. «Он не так уж и плох», — подумала Саманта. Одетый в черную водолазку, черные джинсы, черные сапоги, черный кожаный пиджак, мужчина выглядел очень эффектно. Останется ли у нового Клауса старый марширующий ритм?

— Теперь мы пара jolie-laide, — радостно заявила она.

Вернувшись в Париж, Кристофер с надеждой бросался к телефону каждый раз, когда тот звонил, но на том конце провода всегда оказывалась Саманта.

— Есть новости? — спрашивала она.

Несколько дней парень избегал Жислен. Так и не сумев устроиться на работу в другой модный дом, он впал в депрессию. Беспокойство о Софи переросло в тягостную душевную боль. Юноша слишком много пил, слишком много спал и даже подумывал начать встречаться с моделью.

Однажды утром позвонила Жислен и, как обычно, сказала: «Мне нужно тебя увидеть».

Женщина не стала ходить вокруг да около.

— Ты нашел ее?

— Нет.

— Возвращаешься к stage?

— Нет.

— Тогда что собираешься делать?

— Ничего.

— Признаюсь, я, возможно, была не права, — тяжко вздохнула мадам де Рив. — У меня есть идея. Встретимся в «Два маго». В полдень.

Кристофер шел по улицам Сен-Жермен-де-Пре, наслаждаясь щиплющим кожу морозным воздухом и шаркая ногами по листьям в канавах. Впервые в Париже он встречал Рождество, не заботясь о весенней коллекции.

Жислен сидела на веранде кафе, как обычно, в окружении кучки интеллектуалов. Она послала воздушный поцелуй свите и, продолжая разговор, перешла за другой столик.

Женщина нарядилась в костюм из коллекции Кристофера, простой, из белой шерсти, добавив цепочки, ленту и булавки.

— Прости, я была не права, — протараторила она, когда парень сел за столик и заказал кофе. — Идея была прямо перед носом, а я ее не замечала!

— Что?

Мадам де Рив, сверкая глазами, оперла лицо на руки.

— Я всегда считала, что кутюр — единственный вариант гардероба. До сих пор! Но в Париже царствует новый дух демократии: студенческие протесты и уличная мода. Мои более серьезные друзья считают, что тратить столько денег на одежду неприлично. Мне стало стыдно — и внезапно дорогие наряды ручной работы показались такими старомодными, словно из эпохи Марии-Антуанетты! Я, наверное, заслуживаю страшной казни? — Она звонко рассмеялась. — Но я не могу просто перейти на дешевую одежду! Да и что займет место кутюр? Кстати, многие женщины меня поддержат, а уж их дочери — и подавно.

Кристофер нахмурился.

— Одноразовые наряды из бумаги?

Жислен с энтузиазмом подалась вперед.

— Крис, люди так помешались на прет-а-порте, что не видят, какую пропасть создают. Одежда не обязана быть либо дорогой до неприличия, либо низкосортной дешевкой! Мы забросили промежуточный сектор рынка: хорошие готовые вещи!

— И что это такое?

— Лучше сшитые, из более качественной ткани. Не по сто франков, конечно, но и не за десять тысяч!

Он кивнул.

— Трудно поверить, что какой-то наряд действительно стоит десять тысяч франков. Будет здорово продавать модную одежду по приемлемым ценам.

— Нужно организовать совершенно новый тип предприятия, — предложила Жислен. — Оно должно находиться на слегка «опасной» территории, например на Сен-Мишель или прямо здесь, в Сен-Жермен-де-Пре… Одежду можно продавать клиентам напрямую или после одной примерки, чтобы подогнать модель по размеру.

— Магазин?

— Банально!

— Извини. Тогда бутик?

— Что-то новое, с новым именем, — задумчиво протянула светская львица, прикуривая. — Нам нужно придумать великолепное название.

— «Почти кутюр»? — предложил парень.

— «Прет-а-шоке»?[107]

— «Готовая обнажить»?

— Или «раздеть»? Что-нибудь придумаем.

— Площадь Сен-Сюльпис в моих глазах всегда выглядела… — начал Кристофер.

— Оставь мне вопрос аренды, — оборвала его Жислен. — Начни рисовать красивые эскизы. Нам нужен потрясающий рекламный агент…

— Саманта?

— Если я смогу простить ее за тот отвратительный вечер, — надулась женщина.

— Ой, да ладно тебе, — застонал британец. — Сэм и так намучилась. А что такое «почти кутюр»?

— Готовая одежда от хорошей фирмы. Припущенный подол, чтобы вносить изменения. Клиентка сможет купить платье, примерить и подождать в соседнем кафе за чашечкой кофе, пока его перешьют. Кристофер, за этим будущее!

— А какие будут цены?

— Кутюр начинается от семи-восьми тысяч франков, — скорчила рожицу Жислен. — Наши вещи прет-а-порте должны стоить около пятисот франков. Лучше, чем простая готовая одежда, но намного дешевле кутюр. Американцы называют это импульсивной покупкой.

Некоторое время они молча глядели друг на друга.

— Ты говоришь «мы»… — наконец произнес юноша.

— Да, я говорю «мы». — Женщина не отрываясь смотрела на него. — Ты дизайнер или нет?

Кристофер не опустил глаза.

— Да, Жислен, я дизайнер.


Новый образ придал Клаусу уверенности, и фотограф начат прочесывать Париж, бомбардируя модные журналы. Саманта назначала в «Рице» обеды с арт-директорами, а в «Крийоне» — коктейли с модными редакторами. Щедрые подарки американки — сумки от Шанель — помогли Клаусу попасть в штат «Вог».


Друзья Жислен одобряли ее затею модного предпринимательства, говорили, что у нее все получится. Тем же утром светская львица оставила журнал искусств, а Кристофер позвонил Моник и сказал, что не вернется в мастерскую.

Воскресные салоны, как и ночи на простынях «Портхолт», возобновились. Британец перенес еженедельный ужин с Шанель на субботу.

Жислен теперь по-другому относилась к своему протеже. Их роман стал значить для нее больше, чем прежний беззаботный флирт.

Как-то вечером Кристофер разочаровал покровительницу — оплошал в постели.

— Собираешься бросить меня? — беззаботно спросила женщина.

Юноша понял, что не может ответить ни «да», ни «нет».

Мадам де Рив сгладила неловкость с присущим ей изяществом: пошутила и сбегала на кухню за вкусным десертом и бутылкой шампанского. Парень понял, что главное — относиться ко всему проще.

Саманта научила его американской поговорке: «Не дай никому увидеть, как тебе страшно!» У французов это, наверное, звучало бы так: «Не дай никому увидеть, как тебе больно!»


Жислен разглядывала бутики в «Одеоне», на Сен-Сюльпис и бульваре Сен-Жермен. Кристофер работал над пробной коллекцией самой дешевой за его карьеру одежды.

— Если твои модели станут популярными, ты многим будешь обязан де Рив, — предупредила Саманта.

Парень пожал плечами.

— Порву с ней, когда придет время.


Это было самое странное Рождество в жизни «британского ангела»: он думал о беременной Софи где-то в Лондоне, об отсутствии нормальной работы в Париже и о куче эскизов для новой коллекции готового платья.

Наступил 1970 год. Жислен сняла большое помещение на Сен-Жермен-де-Пре под офис и студию. Моник порекомендовала швей. Мадам де Рив с радостью исполняла обязанности единственной модели для примерок. Совсем скоро в «почти кутюр» от Хатчинс — де Рив на Рив Гош приятно зажужжали швейные машины.

ГЛАВА 22

— Твоя девушка вернулась, — сообщила Кристоферу мадемуазель Шанель.

Сердце юноши подпрыгнуло в груди.

Молодой дизайнер и легенда мира моды, как всегда, ужинали в «Рице» в субботу.

На улице похолодало, Габриель совсем не выходила из отеля. Прошло десять дней после показа весенней коллекции, она выглядела утомленной и недовольной. Пресса писала: «Шанель, как всегда, на коне», но британец слышал, что, создавая коллекцию, мадемуазель была невыносимо придирчивой.

— Софи вернулась ради новых фотографий, — равнодушно проговорила пожилая дама. — Завтра я с ней увижусь.

Парень кивнул и сделал большой глоток вина.

— Ты знаешь о ее… положении? — Шанель посмотрела на него в упор.

— Конечно, мадемуазель, это ведь мой ребенок.

— И что собираешься делать?

— Хочу жениться. Что я еще могу предложить?

Старушка одобрительно кивнула.

— Ей повезло. Мне ни один мужчина подобного не предлагал, — тихо проговорила она. — Но почему Софи не согласилась?

— Кажется, вбила себе в голову, что малыш должен принадлежать только ей.

— О времена, о нравы! — Шанель окинула Кристофера взглядом. — В дни моей молодости считалось возмутительным, если незамужняя дама из хорошей семьи рожала ребенка.

Юноша кивнул и перевел разговор на менее опасные темы.

Мадемуазель предложила нескольким писателям написать ее биографию. Но никто из них не согласился, потому что легенда мира моды упорно не желала снимать со своего прошлого завесу тайны. Шанель стыдилась своей молодости и не желала раскрывать подробности. Но она не стала придерживаться одной версии, а изобрела дюжину разных.

Уважаемый редактор, недавно ушедшая из французского «Вог», раздраженно высказалась насчет все время меняющейся биографии Коко: заявила, что после смерти мадемуазель появится очередная версия.

Ходили слухи, что в детстве Габриель жила в очень скромном приюте под опекой монашек.

За ужинами Кристофер и Шанель много разговаривали.

— Пища моей молодости, — проговорила мадемуазель, когда с их стола убрали. — Мы не можем перестать есть. Пусть даже не от голода, а ради вкуса. Все натуральное, никаких химикатов, никакой заморозки. Даже дешевое столовое вино там, где я выросла, было вкусным. Неразбавленным. Один бог знает, что в него добавляют сейчас.

Парень старался поддержать разговор, но еле доел ужин — так не терпелось проводить старушку до лифта.

Он пожелал Шанель спокойной ночи.

— Чего тебе от меня надо? — вдруг спросила пожилая дама.

— Ничего, кроме дружбы, — удивился британец.

Выражение лица Шанель смягчилось.

— Ты очень добр ко мне, Кристофер. С тобой приятно проводить время. Последняя коллекция выдалась трудной. Даже не знаю, сколько еще продержусь. А что потом? Кто-то должен моделировать для дома «Шанель». Может, ты?

— Почему я? — засмеялся парень.

Мадемуазель прислонилась к стене, разглядывая юношу.

— Ты понимаешь мой стиль…

— Да, понимаю, но мой стиль совсем другой. Простите, но мне достаточно наших бесед за ужином.

— Да… — вздохнула старушка. — Верю.

— Я совершенно искренен.

Он поцеловал ее в морщинистые щеки и завел в лифт. Потом отправился домой пешком.

Нужно ли ему выяснять, когда появится Софи? Сможет ли он по-прежнему любить ее — ту, которая носит его ребенка, но даже не позвонила?

После новых фотосъемок для «Шанель» Софи пообещала уделить Клаусу пару часов своего драгоценного времени.

— Может, придешь? Удивишь ее? — предложила Саманта Кристоферу, когда они вместе пили кофе. — Женщины любят сюрпризы. Я буду там. Нужно проследить, чтобы Клаус сделал лучшие фотографии в своей жизни.

— Удивить? — процедил юноша. — Софи не отвечала на звонки и письма. Станешь ли ты удивлять Клауса, если он бросит тебя?

— Зависит от того, буду ли я рогатой, — хихикнула американка.

— Нет. — Парень решительно покачал головой. — Я не хочу портить атмосферу на вашей съемке.

— Да ничего ты не испортишь!

— Я зол, обижен и разочарован. Разве ты не понимаешь, что она делает со мной?

Девушка поглядела будто бы сквозь друга (она всегда так делала, когда задумывалась о чем-то серьезном).

— Я поговорю с ней, — пообещала она. — Посмотрим, что из этого выйдет.


— Софи, ты роскошно выглядишь! — крикнула Саманта подруге. — Привезла из Лондона совершенно новый образ!

Француженка и правда была по-новому очаровательна: рыжие волосы, выпрямленные и подстриженные под мальчика по английской моде, с ровной челкой, обрамлявшей лицо и подчеркивавшей выражение глаз, стали ярче, чем обычно.

— Совершенно новый образ, — повторила Саманта, внимательнее разглядывая ее.

— Это цветные линзы? — Она приподняла веко Софи.

Та отвела взгляд.

— Нет, у меня такие глаза. Как поживает Кристофер?

— Замечательно. Я подумала, может, он заглянет повидаться с тобой…

Софи поморщилась.

— Не стоит. — Она указала на округлившийся живот. — Надеюсь, ты подобрала одежду, чтобы скрыть это?

Саманта передала ей платье от Шанель.

— Да, дорогая. Мы хотим, чтобы ты была счастлива. В основном будем снимать крупный план. Покажи нам эмоции. Мы хотим ambiance…[108]

— Поставь песню Ива Монтана, — попросила Софи.

— А чем тебе не нравится «Rolling Stones»? — крикнул Клаус, поправляя белый бумажный фон.

— А чем они должны мне нравиться? — возмутилась модель. — Я француженка, мне нужен Ив Монтан. Раз я посвящаю тебе два-три часа своего времени, то могу, по крайней мере, выбрать музыку?

Удивленная Саманта заторопилась к проигрывателю.

— Кажется, у нас новая дива, — буркнула она Клаусу. — Бедняга Кристофер! Хорошо, что он не пришел.

Софи исчезла в cabine, где специально вызванный Жан-Жак начал колдовать над ее лицом.

— Если она продолжит в том же духе, — проговорила американка, — то новое лицо «Шанель» скоро станет первой «задницей „Шанель“».


Шампанское со льдом помогло Клаусу сделать несколько замечательных фотографий. Жесткий яркий свет (синхронизированные вспышки с серебристыми зонтами) делал тени глубже и усиливал контраст между черным и белым.

Саманта изобразила несколько поз и попросила Софи повторить их.

В исполнении модели это было не так смешно. Будущая мама рассказала, что на недавней съемке для британского «Вог» фотографы просили ее становиться на колени или садиться, убежденные, что это даст арт-директорам другие «формы» в противовес стандартным позам в полный рост. Стало модно фотографировать бегающих, прыгающих моделей на белом фоне. Движение, действие, эмоции!

Роскошную одежду от Шанель сочетали с потертыми джинсами и футболками, чтобы подчеркнуть протест; Софи изображала девушку сегодняшнего дня или даже завтрашнего. Манекенщица предложила надеть пиджак «Шанель» вместе со старыми узкими джинсами.

— Мадемуазель упадет в обморок, увидев такое святотатство, — сказала Саманта. — Но смотрится очень современно.

Жан-Жак начал с незаметного естественного макияжа и дошел до маленьких желтых и белых маргариток на лице модели. Лучше всего получился романтический образ: дымчатые, оттененные глаза, нарумяненные щеки и прелестные нежно-розовые губки — неземная красота, словно ангел моды спустился с небес.


— Что ты творишь? — спросила Саманта, когда модель наконец переоделась и вышла из гримерной. — В смысле со своей жизнью?

Клаус на другом конце студии приклеивал ярлычки к кассетам.

— А в чем дело? — Софи прикурила и выдохнула длинную прерывистую струю дыма.

Повисла тишина. Девушка выдержала взгляд Саманты, даже не моргнув.

— Пытаюсь жить как хочу, — наконец произнесла она. — Видишь ли, нужно многое понять и спланировать. Мне нравится Лондон… и одиночество.

Саманта, у которой редко просили совета, внезапно очень-очень захотела дать его. Она приобняла подругу.

— Не потеряй Кристофера! Таких парней — один на миллион. А ты не желаешь понять, как тебе повезло. И он тебя любит. Я знаю это.

Софи кивнула, выдыхая дым, и умоляюще посмотрела подруге в глаза.

— Можно попросить тебя кое о чем…

— Проси! — воскликнула Саманта.

— Я… — Софи помолчала. — Я скучаю по нему. Я так сильно скучаю… Он хороший. Я даже готова сказать, что люблю его. Но… — Француженка беспомощно махнула рукой. — Пообещай, что не расскажешь Кристоферу, как я запуталась… Мне нужно самой во всем разобраться.

— Обещаю. Но, Софи, я не совсем понимаю. Ты красавица! Ты станешь топ-моделью мирового уровня. Каждый второй влюбится в тебя. Только начнется кампания — и твое лицо будут узнавать во всем мире! Даже Твигги не…

Манекенщица коснулась руки подруги, меняясь в лице. Саманта замолчала и взглянула на самого грустного человека, какого видела в жизни.

— Красота, известность — чепуха, если не знаешь, кто ты на самом деле, — сказала Софи.

— Ах, — выдохнула американка.

— Впереди у меня нелегкий год, — произнесла модель. — Пожалуйста, не говори никому о моей беременности. Позже постараюсь фотографировать только лицо и волосы. После родов надо восстановиться в кратчайшие сроки. Я останусь в Лондоне и буду осмотрительна. Разразится скандал, если в Париже узнают, что лицо «Шанель» носит внебрачного ребенка.

— Катрин Денев выходила замуж в черном платье! — засмеялась Саманта. — Почему же тебе нельзя родить дитя любви? Я бы придала это огласке — и добилась успеха! Я бы…

— Но я не ты, Саманта, — тихо сказала Софи. — Мне не нужна дурная слава. Я просто хочу стать хорошей матерью.


Каждый день, заканчивая работу, Моник заходила к мадам Антуан, чтобы доложить о дневных примерках.

— Где ты живешь? — спросила ее начальница как-то вечером. — Странно, что я не знаю.

— Снимаю комнату в Шатле у двух сестер-модисток, — ответила Моник. — Я там одна из нескольких квартиранток.

Мадам Антуан нахмурилась и, кажется, даже немного разочаровалась.

— Но теперь ты хорошо зарабатываешь. Почему не найдешь квартиру?

— Oui, madame.

Мадам Антуан начала рассуждать о разных районах Парижа. Моник старательно слушала. «Она ведь хочет как лучше», — думала девушка, выслушивая бесконечные советы, как спланировать жизнь. Пока швее не очень хотелось переезжать от сестер Катро.

— Задумайся об этом всерьез, — подытожила женщина. — Тогда Париж действительно станет твоим домом. И я буду уверена, что ты не покинешь нас.

— Простите, но я и так останусь здесь.

— Отлично.

Directrice встала, показывая, что пора прощаться. Моник пожала белую ладонь мадам Антуан, украшенную драгоценностями. Эти безупречно нежные руки с красными ноготками никогда не мыли пол или посуду.

— Софи как сквозь землю провалилась. — Синие глаза внимательно посмотрели на девушку. — Ты не в курсе, где она?

— Думаю, в Лондоне, на фотосъемках. Недавно приезжала сюда на несколько дней.

— Но почему я ничего об этом не знаю? — Мадам Антуан задумчиво тряхнула головой.

Моник сочувственно посмотрела на нее и позволила себе спросить:

— Вы удочерили ее, мадам?

— Да. — Женщина опустила голову. — У меня было две дочери. Софи стала третьей.

Девушка понимающе кивнула.

— Моник, я доверяю тебе, — напомнила мадам Антуан. — Ты ведь никому не пересказываешь наши беседы?

— Я никогда не сплетничаю, но… — Швея замешкалась.

— Да?

— Почему вы не хотите рассказать Софи о ее родителях? Она так хочет это знать!

Жена министра встревоженно вздохнула и посмотрела на собеседницу.

— Я не могу. Поверь.

— Но ей это нужно! — выпалила Моник.

Мадам Антуан окинула подчиненную ледяным, будто парализующим взглядом.

— Я сама решу, что лучше для моей дочери.

Моник покорно кивнула.

Она медленно пошла к выходу. Отворила зеркальную дверь, ведущую в скромное крыло дома, пропахшее тяжким трудовым потом и разогретыми обедами. В свой мир. Моник думала, что нашла подход к directrice: прямота вместо благоговейного страха, — но, видимо, ошиблась.

«Почему не рассказать ребенку, кем были его родители?» — задумалась девушка.


Началась кампания «Шанель». Изображения Софи красовались по всему Парижу. Рекламные щиты на улицах и плакаты в метро увеличивали миниатюрную девушку до киноэкранных размеров. Загадочно улыбаясь в объектив, она моментально устанавливала гипнотический контакт со зрителем. И шесть букв: CHANEL. Роскошное, харизматичное лицо дома привлекало внимание. Кампания распространилась на журналы и газеты.

Модели всегда готовы к славе. Твигги, Верушка, Лорен Хаттон, Дониале Луна, первая знаменитая темнокожая манекенщица… И теперь Софи. Саманта воспользовалась внезапным интересом к лицу «Шанель», чтобы привлечь больше внимания к самому дому: рассылала пресс-релизы, где детально описывалось, как сама мадемуазель открыла Софи; называла их «Сказка мира моды» и «Золушка „Шанель“», сгущая краски вокруг таинственного «исчезновения» Софи в Лондоне, где у нее куча работы.


— Если любимая тебя игнорирует, логично попытаться забыть ее, — сказал как-то вечером Кристофер Саманте и Клаусу. — Да?

Казалось, он пытался убедить в этом самого себя.

Компания поужинала в «Куполь» и теперь попивала кофе на террасе под очень уютным для февраля навесом. Друзья переглянулись, потом сочувственно посмотрели на него.

— Я смущаю вас разговорами о Софи? — спросил юноша.

— Кристофер! — Саманта была потрясена. — Посмотри на меня. Разве меня может смутить кто-то или что-то? Просто…

Она глотнула кофе.

— Мы любим вас обоих, поэтому… — Девушка развела руками. — Я пыталась поговорить с ней на нашей съемке, но не смогла понять, что у нее за проблемы. Кажется, Софи просто хочет разобраться в себе. Думаю, она любит тебя. И я почти уверена, что у нее нет другого парня.

Британец кивнул.

— Знаю. Но все же забыть ее — лучший вариант. — Он допил кофе. — Только вот как это сделать?


Вечером Кристофер не смог поймать такси и поехал домой на метро. В долгом переходе на correspondence[109] по обе стороны висели огромные плакаты с фотографией Софи крупным планом. Парень шел, а глаза девушки будто следили за ним. Реклама духов бесконечно повторяла ее лицо. Он остановился. Несколько мгновений смотрел в глаза любимой. Смеялись ли они над ним? Или в них застыла печаль? Просили ли они подождать? Заставил себя поверить, что глаза просили дать ей немного времени. Влюбленные легковерны, ничего не поделаешь. Но юноша знал: Софи не навсегда исчезла из его жизни.

ГЛАВА 23

Укорачивать юбки было дальше некуда, поэтому их начали отпускать, а пальто стали такими длинными, что ими можно было подметать пол. Чтобы женщины покупали модную одежду, моду надо менять каждый сезон. Последняя перемена перешла все границы, и пальто макси почти не раскупили. Но мода уцелела, и хотя пожилая дама, обитавшая в «Рице», — Габриель Сидони Шанель — угрожала, что эта коллекция может стать для нее последней, она начала обдумывать новую, осеннюю.

Старушка по-прежнему покидала отель только для того, чтобы пройти сорок шагов до maison de couture.

Несмотря на хрупкость, Коко сохранила острый критический ум: на первых примерках она, как дьяволица, разрывала toiles, выдирала рукава, доводя глав ателье до слез. Им казалось, что начальница слишком придирчива или даже выжила из ума.

Габриель так и не полюбила воскресенье: день без работы тянулся мучительно долго, а она превращалась в немощную одинокую старуху. Но в понедельник она снова становилась главой самого известного модного дома в мире. Поэтому пожилая дама «жила на работе», а отдыхала так же неохотно, как и ела: по необходимости, а не по желанию.

И хотя с ней всегда обедал кто-то знакомый, а по Булонскому лесу возил новый шофер, Габриель ждала утра понедельника, чтобы порвать на клочки пиджак, покритиковать подчиненных — снова стать «мадемуазель Шанель».


Жизнь Моник проходила в ожидании волшебного часа наедине с Гаем в трехзвездочном отеле. Их драгоценный ритуал — кульминация недели — почти не менялся. Девушка жадно принимала ласки любимого, чтобы потом лелеять воспоминания о них. За пределами гостиницы, в доме, они держались на расстоянии друг от друга. Моник жила эмоциями, словно прокручивала фильм из воспоминаний, когда становилось одиноко. Кино о чувствах, прикосновениях, о коже Гая, его шероховатой груди, к которой так приятно прижаться. Фильм, в котором любимый ласкал ее, возрождая к жизни, проникал внутрь, доставляя невероятное блаженство, как никто и никогда — ни в прошлом, ни в будущем (она и не позволит). Гай стал дорог ей. Незаменим. Моник будто эмоционально зависела от него.

Изменилась бы ее жизнь без встреч в ужасном номере отеля? Может, мадам Антуан права: нелепо жить с двумя старыми девами, как бедная студентка? Если Моник сможет приглашать Гая к себе, вдруг он сильнее ощутит ее любовь? И захочет видеться чаще?

У сестер не было отбоя от желающих снять комнату. Поменяв квартиру, Моник освободит место для какой-нибудь девушки, только что приехавшей в Париж.

Она начала присматривать жилье и наконец, радуясь и плача в душе, нашла достойное пристанище в Ле Марэ, очень перспективном quartier.[110]

Квартира была просторной, удобной — слишком хорошей, чтобы от нее отказаться. Нанести на стены слой белой штукатурки — и можно переезжать.

Через месяц Моник слезно простилась с хозяйками, и Клаус на новой подержанной машине перевез ее пожитки. Девушка поразилась, как мало вещей накопилось у нее за три года. Теперь она сможет покупать разные безделушки на «Марш О'Пус», чтобы создать уют.

Заполучив собственную кухню, она заново открыла в себе пристрастие к кулинарии. Моник нравилось экспериментировать, нравилось есть. Вкуснятина привлекала к ней в дом Кристофера, Саманту и иногда Клауса на субботние и воскресные обеды.

«Дорогая Катрин, — написала швея сестре. — Теперь у меня в Париже есть собственная квартира. Свободную комнату я называю „покоями Катрин“. Она принадлежит тебе, если захочешь переехать».

Моник предложила Гаю встречаться у нее. В конце рабочего дня, когда все уже разошлись по домам, она нашла любимого в его ателье.

— Я не смогу выкроить больше часа.

— Может, продлишь наши встречи до девяноста минут? — ответила Моник, переступив через задетую гордость.

Гай смутился, но потом расслабился и обнял девушку.

— Да, продлим, прости. Я правда ужасный тип? — Мужчина несколько мгновений держал ее в объятиях, питая светлой энергией любви.

— Да, — согласилась она. — Иногда ты такой.


— Кто будет отвечать за качество изделий дома, когда я отойду от дел? Когда умру? — спросила Шанель Моник вечером в своем салоне.

Девушка удивленно посмотрела на нее.

— Мадемуазель, мы все надеемся, что вы проживете не меньше ста лет.

— Этот пиджак сшила ты? — резко спросила Шанель, указывая на свой наряд.

— Да, мадемуазель.

Шить одежду для главы дома — наибольшая похвала работнику «Шанель».

— Тогда ты — лучшая наследница.

— Но я не дизайнер.

— Мастерство шитья важнее. Это формирует одежду. Согласна? Ты не очень много говоришь. Не бойся озвучить свои мысли.

— Мадемуазель, я не боюсь. Я восхищаюсь вами.

— Восхищение, — язвительно произнесла пожилая дама, — не то, что мне нужно.

— А чего вы хотите? — вздохнула Моник.

— Слушателей, — хмыкнула Шанель. — Чтобы мне составляли компанию.

«Да, — подумала швея, — этого хочет каждый».

— Мадемуазель, а почему вы выбрали именно моду?

— Ох, я перепробовала множество занятий… Хотела стать певицей, но у меня не было такого уж хорошего голоса. Зато я была веселая, вела себя несколько по-клоунски. Удалось даже спеть пару песенок. Я делала шляпки для женщин из Довиля и… — Она нетерпеливо взмахнула рукой. — Это долгая история. Я добилась успеха, потому что не считала женщин, которых одеваю, мебелью, как дизайнеры-мужчины! Ненавижу разговаривать о прошлом. Принеси бокалы. Выпьем за твое будущее!

Моник знала, что Шанель не нравится пить в одиночестве. Девушка дотянулась до скотча, на который указала старушка, налила начальнице полдюйма, а себе каплю.

— Выпьем за работу! — Мадемуазель зазвенела бокалом. — За отличную работу!

— За отличную работу, — повторила Моник, отпивая. — Это все, что у нас будет в жизни? — вдруг спросила она.

Габриель резко выпрямилась.

— А чего еще ты хочешь? — рявкнула она.

— Встретить мужчину, который женился бы на мне.

Коко пронзительно посмотрела на Моник. Бокал застыл перед ее губами.

— Как и я, — сказала она и одним глотком допила скотч.


В марте торговые представители главных производителей тканей выстроились в коридоре дома «Шанель», чтобы продемонстрировать новый материал для следующего сезона. Все оживленно шутили, не забывая, правда, насколько важен этот заказ.

Мадемуазель благоволила традиционным фирмам, например «Гариг» и «Лесюэр», которые делали шерсть и твид. Шелковый джерси и английский твид обычно поставляла немолодая фирма «Абраам». Иногда Коко выбирала и ткани других производителей. Некоторые грубоватые, но дружелюбные торговцы вели себя немного вульгарно. Низкорослый пухлый продавец с усами подмигнул Моник, когда она проходила мимо. Девушка сделала вид, что не заметила.

За лотками с тканями расположились солидные старые фирмы, изготовлявшие тесьму, цветы, перья и пуговицы. Мадемуазель всегда набирала множество фурнитуры и украшений для костюмов и пальто.

Плоские золотые цепочки, пришитые с изнаночной стороны, оттягивали низ пиджака, чтобы изделие идеально ложилось по фигуре. Мадемуазель, как всегда, делала подкладки из самого лучшего шелка, никогда не жалела на них ткани, жесткой или мягкой, которую работницы вшивали в плечи или в пустоты на шее и ключице.

Мех Шанель тоже использовала только на подкладку: она всегда оставляла кусочек роскоши доступным лишь обладателю вещи.

Никто не думал, что Габриель отвергнет классические костюмы или маленькие черные платья: каких сюрпризов можно ожидать от восьмидесятисемилетней женщины, и так сформировавшей современную моду?

Изменения в костюмах с кардиганом восхитили поклонников Коко. Это был хит года! Тесьма на пиджаке могла отличаться по ширине, окантовывать карман, а не только горловину, образовывать букву О или вовсе отсутствовать. Тяжелых позолоченных пуговиц становилось то больше, то меньше. Костюм еле заметно улучшали, не меняя сути, словно «фольксваген» или бутылку кока-колы.

Поклонники Шанель отмечали самые незначительные изменения. Они обращали внимание, сколько пуговиц на манжетах: две, три или четыре, какого цвета шелковая подкладка; с цветочками, контрастная или в тон изделия. Детали, будто тайные знаки, указывали на год выпуска пиджака, словно это дорогое вино.

Моник успокаивала плачущих швей, чью безупречную работу Шанель рвала в клочья. Последние мгновения паники, когда глава дома начинала с остервенением все рушить, одни считали проявлением ее властности, другие — старческим маразмом или гневом на несправедливость жизни. Модели и портные не переставали плакать. Эта коллекция вышла, пожалуй, самой сложной за всю историю работы «Шанель». Приступы мадемуазель граничили с безумием — она будто искала идеальную вещь. И с каждой секундой поиска теряла шансы на успех.


«Хатчинс — Рив» на Рив Гош с первого дня работы сопутствовал успех.

Одежда «почти кутюр» на итальянских вешалках распродавалась каждую неделю по приемлемым ценам. Смекалистым парижанкам это сразу пришлось по душе.

Кристофер и Жислен завоевали все группы покупателей и вскоре узнали, какие размеры и модели приобретают чаще.

— Делая покупки в «Хатчинс — Рив», вы бунтуете против исключительности кутюр. — Саманта, как всегда, немного преувеличивала.

Американка с удовольствием выполняла обязанности неофициального агента по рекламе на новом предприятии.

Покупки укладывали в бумажные пакеты с портретами Че Гевары и Мао и слоганами вроде «Долой все!», вместо ручек — изящные тесемки.

Саманта объявила «Хатчинс — Рив» опасным для покупок местом, хотя цены там не превышали тысячи франков.

Забавно, что это придумала давняя клиентка кутюр, но Жислен, воодушевленная успехом, поняла, что ей нравится создавать альтернативу строгой исключительности и привилегиям модных домов.

Они наметили первую «настоящую» коллекцию на июль, в одно время с Неделей высокой моды.

— Привлечем внимание закупщиков и прессы, подготовим их к переменам, — распорядилась Саманта. — Но у нас не будет позолоченных стульчиков для позолоченных задниц! Сделаем показ открытым для народа: модели будут прохаживаться в витрине, и все желающие смогут посмотреть прямо с улицы. Перерывов не будет, зрители могут меняться.

— Сможешь убедить свою девушку дефилировать в нашей витрине? — спросила Жислен.

— Мы давно не общаемся, — признался Кристофер.

Женщина подняла брови.

Хатчинс и Рив стали коллегами. Их вкусы и стиль во многом совпадали, а встречи, примерки, эскизы, планы заставляли время скакать галопом, и у парня просто не оставалось сил на печаль.

Забыть Софи было трудно, особенно когда он каждый месяц видел ее фотографии на страницах английского «Вог». Британец надеялся, что у нее роман только с камерой. Постепенно будущая мама начала фотографироваться в просторной одежде или выше плеч, рекламируя украшения, шляпы, прически или макияж. Видимо, беременность стала заметна.

Когда муж Жислен приезжал в город, Кристофер назначал свидания молоденьким моделям. Бросал их до того, как отношения становились серьезными. Софи так и осталась для него Единственной.

Утром юноша со стыдом вспоминал события вечера и ночи и, чтобы забыться, погружался в работу.

Он слишком много пил.


Кристофер по-прежнему видел в моде свое призвание. Он не желал пользоваться одиночеством Шанель, просто каждую субботу ужинал с ней в «Рице». Поэтому парень растерялся, когда мадемуазель однажды предложила ему работу.

— И чем я займусь? — удивленно спросил юноша.

— Будешь делать мою жизнь проще: налаживать отношения между мной и портными, моделями, главами ателье… У нас слишком много конфликтов. Знаю, со мной трудно. Но ты сможешь контролировать мой перфекционизм.

— Простите, но я не «миротворец», — вежливо сказал Кристофер, — а дизайнер. И только-только сбежал от кутюр, создал фирму. Вы — революционер среди модельеров. А я нашел новый способ быть дизайнером. Пока что идея Жислен неплохо работает.

— Наверное, ты прав, — печально кивнула Шанель. — Кутюр пришел конец. Баленсиагаопределенно думал то же, когда решил отойти от дел! Если я не найду себе замену, мой дом ждет та же участь.


— Подскажи, как тактичнее закончить отношения? — спросил британец Клауса в конце недели.

— Крис, это за меня всегда делали девушки, — пожал плечами немец, — и отнюдь не тактично.

Это был один из редких вечеров, который друзья провели вдвоем. Около полуночи они сидели во «Флёр».

— Жислен намекает, что может уйти от мужа, — сказал Кристофер. — Надо бы подбодрить ее, но я не стану. Софи вернется, уверен. Ты ведь видел ее недавно?

— Да, в Лондоне. В доме «Вог». Она стала еще красивее.

— У нее есть парень?

— Не знаю.

Кристофер кивнул, у него будто камень упал с души. Работа не помогала притупить чувства. Алкоголь не заливал воспоминаний. Некоторые знакомые британца вечерком пускали по кругу косяк, и отказываться считалось немодным. Но как ни старался парень уйти от реальности, он прекрасно знал, что любимая скоро родит его ребенка. И что тогда почувствует он, отец малыша? Всегда оказывалось, что проще налить себе еще вина, чем искать ответ на вопрос.


— Саманта?

— Д-да. Кто это?

Она нанесла на лицо йогурт (недавно вычитала — отличная маска). Вот только будет ли эта маска так же хороша для трубки, в которую затекла?

— Джерри. Джерольд фон Шлоссберг. Номер мне дал ваш отец.

О себе мужчина рассказал следующее: высокий, симпатичный американец, холост, друг ее папы, остановился в «Рице» — шесть фактов, которые сразу заинтересовали девушку, особенно «высокий», «симпатичный», «холост» и «Риц».

Джерри пригласил ее выпить.

Будет забавно наряжаться для незнакомца, решила она. Мужчина показался Саманте очень интересным и слегка опасным. Может, отец подослал шпиона? В любом случае она должна экипироваться на все сто.

— Я просто обязана выглядеть ослепительно! — призналась девушка Жан-Жаку.


В пятницу в три часа дня мадемуазель Шанель позвала месье де Кузмина в гостиную. По опыту он знал, что это опаснейший момент недели: старушка сталкивалась с одиночеством лицом к лицу.

Из всех своих директоров Коко немного доверяла только этому крупному неуклюжему мужчине. Он хотя бы не из семейства Вертхеймеров, которые сначала купили права на парфюмерию «Шанель», а потом — на весь дом. Неважно, сколько юристов заверяло пожилую даму, что сделка прошла честно, она считала себя обманутой. Обманутой самой жизнью.

Шанель предложила Эдуару выпить.

— Мне восемьдесят семь, — начала она.

Мужчина кивнул.

— Кого оставить во главе дома? Мне нравятся четверо молодых людей. Трое — Софи Антуан, Моник Фар и Саманта Липштадт — работают здесь. И еще Кристофер Хатчинс, англичанин. Они понимают мой стиль, мой настрой.

Габриель внимательно посмотрела на собеседника.

— Могу я быть уверена, что все пункты моего завещания будут исполнены? Ты поможешь?

— Мадемуазель, это дело ваших душеприказчиков.

— Они в Швейцарии. Мне будет спокойнее, если кто-то в доме встанет на защиту моих интересов. Ты единственный, кого я могу попросить.

Месье де Кузмин, как всегда, пожал плечами.

— Мадемуазель, будет конфликт. Я бессилен.

— Но Вертхеймеры доверяют тебе! — Старушка сурово глянула на Эдуара. — Должно же быть у тебя хоть какое-то влияние?

Мужчина грустно посмотрел на начальницу.

— Как директор «Шанель» может быть нейтральным? Предлагаю мадемуазель найти постороннего человека.

— Сможешь ли ты отказаться от миллиона долларов? — отчеканила Габриель.

— Подкуп, мадемуазель? — нахмурился он.

— Не называй это так. Я оставлю тебе значительную сумму, надеясь, что ты проследишь за соблюдением других пунктов завещания. Дом должен возглавить тот, кого я знаю, кто мне не безразличен и был ко мне добр. Разве это не благоразумно?

Де Кузмин прокашлялся.

— Мадемуазель, вы не учли один важный факт, — тактично начал он. — Это больше не ваш дом.


«Неблагоразумно? — думал де Кузмин по дороге домой. — Ха! Мадемуазель сделала карьеру на неблагоразумии! Шапки долой! Будешь благоразумным — ничего не добьешься». По его мнению, быть «благоразумным» означало позволять другим переступать через тебя. Мужчина улыбнулся, размышляя о попытках старушки контролировать «Шанель и Ко» даже после смерти.

Эдуара включили в совет директоров как отличного администратора. В каких-то вопросах Вертхеймеры прислушивались к де Кузмину, но он не был достаточно весомой фигурой, чтобы повлиять на выбор следующего главы дома. Мадемуазель просила слишком многого.

«Софи так и осталась маленькой девочкой, — подумал он, — моделью, для которой карьера всегда будет на втором месте после личной жизни. Хатчинс амбициозен и предан делу, но его стиль совершенно не подходит для „Шанель“. Моник Фар работает безупречно, но наверняка способна лишь переделывать старые модели. Что до Саманты, Вертхеймеры ни за что не позволят американке, даже здравомыслящей, возглавить компанию». К тому же мужчина начал сомневаться в ее «здравомыслии».

Поэтому Эдуар даже за миллион долларов не мог гарантировать, что завещание мадемуазель исполнят. Вертхеймеры, честные и умные, обойдут эксцентричное последнее желание легенды мира моды. Да и он не может принять этот «пунктик» Шанель. Когда месье де Кузмин наконец обдумал ситуацию, ему сразу наскучило идти пешком, и на площади Согласия он поймал такси.


Саманта внимательно наблюдала за этажом косметики в «Галерее Лафайет». Кристиан Диор запустил косметическую линию: помада, тональный крем, тушь, карандаши — все, что женщина могла бы нанести на лицо и тело. Роскошные блестящие коробочки и флаконы сверкали на полках. «Косметика от-кутюр принесет больше прибыли, чем одежда, и, может, больше, чем духи», — думала девушка.

Покупательницы столпились у больших золотых букв «Christian Dior». Эксперты предлагали изменить образ, visagistes делали visages, всем вручали пробники. Какая нормальная дама сможет отказаться от губной помады «Диор»? Это шикарно и в то же время доступно. «Маленький кусочек мечты», — напомнила себе Саманта, исходя свирепой завистью.

«Дом „Шанель“ должен поддержать инновацию как можно скорее, — подумала она, возвращаясь пешком на работу. — Нужно заставить их запустить несколько линий».

Только вот де Кузмин строго-настрого запретил Саманте появляться на кулуарных встречах директоров.

— Ты еще не достигла нужного статуса, — фыркал он. Любовник не торопился помогать ей делать карьеру в «Шанель», а только мешал. Саманта могла бы поговорить с Коко, но совет директоров все равно не послушает старушку.

Саманта бессильна. Поистине жалкое зрелище.


— И сколько еще мне здесь торчать? — спросила американка Кристофера за ужином в «Ла Кетш», за который она заплатила со своего скромного счета в «Шанель». — Де Кузмин мне не помогает. Общая работа испортила наши отношения. Если я верю рассказам мадемуазель, то ненавижу его. Если верю его счету в банке, ненавижу ее.

— И что рассказывает старушка?

— Что ее хитростью заставили продать права на свое имя.

Кристофер улыбнулся.

— Разве есть на свете человек, способный ее обхитрить?

Саманта подняла взгляд от своего salade Niçoise.[111]

— Она намекнула, что может оставить «Шанель» мне. Представляешь?

— Мне Коко предлагала то же самое. Может, она говорит это каждому?

Саманта вздохнула.

— Тогда зачем я так выкладываюсь? За малюсенькую зарплату? Я должна посвятить себя карьере Клауса. — Она глотнула белого вина. — Он надежный. Он сохранил неподражаемый марширующий ритм. Клаус так много работает, что мы почти не видимся. Он в Лондоне, в Германии, даже в Нью-Йорке — за модой по пятам. И все благодаря мне.

Она помахала рукой женщине за соседним столиком.

— Редактор «Вог», — еле слышно сказала Кристоферу. — Клаусу светит эксклюзивный контракт с ними. Мне всегда нравилось быть нужной своим мужчинам. Клаус нуждается во мне, а де Кузмин — нет. Ты когда-нибудь слышал об американце по имени Джерольд фон Шлоссберг?

Кристофер покачал головой.

— Он позвонил мне вчера, как раз после ванны с пеной. А это очень опасное для меня время: я такая нежная, теплая и… одинокая! Я согласилась встретиться с ним за коктейлем в «Рице». Надеюсь, это не глупо? Когда Клаус уезжает, мне так скучно! В Париже есть две вещи, перед которыми я не могу устоять: выпечка и мужчины. Если этот парень хоть вполовину такой же симпатичный, как шоколадный эклер, я не удержусь.

ГЛАВА 24

Саманта выскользнула из такси у входа в «Риц» со стороны Вандомской площади. Хоть какое-то разнообразие: обычно на встречи с Коко она ходила через черный ход. А сейчас ей даже открыли дверь машины.

Девушка надела черное коктейльное платье из последней коллекции Шанель и туфли на шпильке от Роже Вивье. Она шла к бару, когда какой-то мужчина вскочил с кресла и обнял ее.

— Вы наверняка Саманта! Слишком роскошны, чтобы не быть ею! Я — Джерри!

Парень прижался губами к тыльной стороне ладони девушки, она взглянула на его черные блестящие волосы. Джерри оказался воплощенной мечтой: высокий, мускулистый, загорелый (в солярии?) — глянцевый (и слегка дешевый) образ крупье из Лас-Вегаса. Саманта тут же подумала о сексе на игральном столе — и чтобы фишки рассыпались повсюду! В линии рта Джерри угадывалась жесткость… Ей нужно подыграть. После милого Клауса это будет не так просто.

Мужчина оценивающе понюхал ее ладонь.

— «Шанель номер пять»! Узнаю аромат за милю!

— Я сильно надушилась? — широко улыбнулась американка.

— Вы так же красивы, как описывал ваш отец.

— Ах, как галантно!

Сердце Саманты бешено билось: это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Парень превосходил ее самые дерзкие фантазии. Он и был самой дерзкой фантазией.

— Вы похожи на Джеймса Бонда, — проворковала девушка. — Вы шпион?

— Мм… модный шпион.

— Откуда вы знаете отца?

— Вы, надеюсь, в курсе, как люди из мира моды заводят знакомства? Я не исключение.

— Что вы производите? Духи?

— Поддельные вещи «Шанель».

— Так вот зачем вам я! — понимающе кивнула Саманта. — Желаете оплатить ваши долги мадемуазель Коко?

Девушка села. Фантазии развеялись: надо было сразу догадаться, что отец не может подослать стоящего кавалера.

— А ты дерзкая, — кивнул Джерри. — Мне это нравится. Шампанского!

Он щелкнул пальцами, подзывая официанта. Саманта нахмурилась. Может ли она пить шампанское с американцем, порочащим свою страну?

— Не знаю, стану ли я пить с тобой… даже учитывая твою привлекательность. Тебе должно быть стыдно за свои поступки.

— Но ведь девяносто пять процентов изделий — имитация!

Американка содрогнулась.

— Мадемуазель Шанель не терпит возле себя людей с фотоаппаратами: японцев, немцев, британцев или американцев.

Официант принес шампанское в ведерке со льдом. Саманта удивилась: «халявщик» заказал бы два коктейля, и все. Но «халявщики» не снимают номера в «Рице». «Интересно, он правда остановился здесь? — задумалась она. — Надо попасть в комнату».

— Я подумал, ты можешь устроить для меня тайный просмотр новой коллекции…

Саманта злобно посмотрела на мужчину.

— Надеюсь, ты шутишь?

Девушка от души жалела, что модный Бонд появился в такую развратную ночь. Хотя все ночи без Клауса были такими.

Официант открыл шампанское, разлил по бокалам.

— Выпьем за красивую женщину! — Джерри поднял свой бокал.

Саманта быстро оглядела его крепкие ноги под брюками.

— Давай проясним, — медленно проговорила она, делая глоток. — Думаешь, я предам мадемуазель Шанель за секс?

— Занимайтесь любовью, а не войной! — выпалил «модный шпион». — Кто говорил про секс? Я хочу жениться на тебе. Твой отец считает, что тебе нужны детишки и стабильная жизнь.

— Женишься на мне ради секретов мира моды?

— Как только разведусь, — ответил он, выпивая вино.

Здравый смысл надрывался: «Насладись шампанским, а потом делай ноги!» Но Саманта не слышала сама себя.

— Я никогда не видела номера в «Рице». Там красиво?


«О боже! — подумала американка час спустя. — Забудьте о любви и романтике! Его придаток — ловкий, твердый, надежный инструмент для женского удовольствия. И работал Джерри с настоящей американской самоотдачей!»

— Лучший секс в твоей жизни? — спросил мужчина, падая на кровать.

Саманта мельком глянула на него. Блаженство отдавалось эхом во всем теле.

— Вряд ли бы ты спросил, если бы сомневался, что тебе громко ответят: «Да!»

— Ну и?

— Хм… Сверюсь с дневниками.

— Ты пишешь там про секс?

— Нужно же кому-то рассказывать!

— И что напишешь про меня?

Саманта внимательно посмотрела на любовника.

— Пожалуй, «бесконечная прелюдия».

Джерри взглянул на часы.

— Тридцать минут не бесконечность.

— Хорошо, тогда: «Неплохо. Бывало и хуже».

Обиженное выражение лица парня снова пробудило в ней желание.

Он порылся в вещах и протянул девушке большой блокнот.

— Вот! Зарисуй несколько деталей от Коко на следующую весну. Хороший старт, чтобы оторваться от соперников.

— А ты неробкого десятка! — выкрикнула Саманта и начала искать нижнее белье, раскиданное по номеру. — Я бы не сделала этого даже ради отца. Или мужа.

Саманта одевалась, пылая праведным гневом. Джерри заказал еще шампанского в номер. По крайней мере, он знал, как обращаться с дамой.

Но мужчина — модный шарлатан, мастер подделок, создающий обманчивое великолепие!

Кем этот парень возомнил себя? Саманта нашла ответ, пока поправляла макияж в ванной: в адресе на подписке «Таймс» говорилось «барон фон Шлоссберг». Барон!

Вскоре девушка вышла из отеля и сразу позвонила отцу.

— Ты давал мой телефон парню по имени Джерри Шлоссберг?

— Если этот мерзавец тебя обидел, ему не жить, — прокряхтели на том конце провода.

— Ты сказал ему, что я хочу замуж?

— Я сказал, что этого хочу я. Что плохого? Он симпатичный, вы занимаетесь одним делом. Саманта, у тебя все могло сложиться куда хуже…

— Но он подделывает вещи!

— На этом можно заработать миллионы.

— Он ожидал, что я предам Шанель.

— Саманта, что он сделал?

Девушка глубоко вздохнула.

— Папочка, мадемуазель Коко — часть нашей истории. На Джеки Кеннеди был ее костюм, когда убили президента. Я горжусь, что знакома с мадемуазель. Пожалуйста, не жди от меня предательства.

— Но он предлагает тебе выйти за него.

— Папа, мы совершенно не понимаем друг друга! Удивительно, что я вообще тебя слышу! Ты выводишь меня из себя. Пока!

Американка положила трубку и, глядя на нее, покачала головой.

— Спасибо за сногсшибательный секс, папочка, — добавила она.


После встречи с «бароном» Клаус стал казаться Саманте еще надежнее. Через два дня он вернулся из Германии. Мучаясь угрызениями совести, девушка надела черное нижнее белье и радушно встретила любимого.

— Я не ценила тебя. — Она обняла мужчину. — Мне было так одиноко.

— Ради этого стоит приезжать домой, — засиял Клаус.


Шанель пригласила их троих в салон.

Моник надела очки — глаза устали от шитья.

Саманта взяла напрокат розовый костюм от Шанель, пообещав заплатить за химчистку.

Кристофер приехал с Левого берега на такси.

Мадемуазель налила каждому шампанского.

— A votre santè![112] — подняла она бокал.

Молодые люди сделали по глотку и выжидающе посмотрели на пожилую даму.

— Я плохо спала, — сказала Шанель. — В четыре утра проснулась и подумала: что случится, когда меня не станет? Кто возглавит дом? Мне восемьдесят семь, я не буду жить вечно.

— Мадемуазель, вы энергичнее любого из нас, — ободряюще пробормотала Моник, поглядывая на остальных.

— У меня нет семьи, — жалобно простонала Шанель.

«Ложь», — подумали все как один, обмениваясь взглядами.

— Кто будет моделировать для моего дома?

Молодые люди молча пили шампанское.

— Direction не даст кутюр погибнуть, даже если они будут продавать только духи, — думала вслух Габриель.

Еще больше косых взглядов.

— Я хочу, чтобы вы трое участвовали в этом, — решительно заявила она.

Они уставились на старушку.

— Вы все талантливы. В одиночку никто не продолжит мое дело как надо. Если Софи вернется в Париж, я хочу, чтобы она к вам присоединилась. Будучи лицом «Шанель», она продала больше парфюма, чем любая модель до нее.

Они не осмелились вновь обменяться взглядами.

Кристофер прокашлялся.

— Мадемуазель, вы сделали нам огромный комплимент, — начал он. — И даже больше: это честь для нас.

— Но я не раздаю почести, а хочу убедиться, что дом не уйдет в прошлое.

— Мадемуазель, мы польщены больше, чем можем выразить словами… — заговорила Моник.

Повисла долгая неловкая тишина.

Потом они немного поболтали — пожилая дама так это любила! — и наконец проводили Шанель до «Рица», чтобы она переоделась к ужину.

— Самый престижный модный дом на планете, — вскрикнула Саманта, когда лифт уехал, — и наш? Я все-таки не брошу эту работу?

— Коко может дожить до ста трех лет, — напомнил подруге Кристофер.

Моник расплакалась.

— Что случилось? — Американка вложила ей в руку платок. — Давайте выпьем чего-нибудь.

Девушка подняла на друзей покрасневшие глаза.

— Не стоило мне пить шампанское.

Они нашли свободный столик в углу «Американского бара» и заказали кока-колу.

— Думаю, Шанель выжила из ума. — Моник глубоко вздохнула.

— Почему ты так решила? — тихо спросил Кристофер.

Швея промокнула глаза.

— Она продала дом много лет назад и никому не сможет его оставить.

— Разве вопрос не в том, кто станет главным дизайнером? — спросил британец.

— Коко знается с хорошими адвокатами и сможет отстоять свое имя, — подчеркнула Саманта.

— Ты сможешь создать коллекцию для «Шанель»? — спросила Моник у Кристофера.

— Я поведу «Шанель» в совершенно ином направлении, — покачал головой юноша.

— А я смогу, — вдруг сказала девушка.

Двое других посмотрели на нее.

— «Шанель» не сильно изменился со временем, — уверенно произнесла она. — Только детали, подгонка, длина юбки…

— А что буду делать я? — простонала Саманта. — Я могу столько всего предложить этому дому! Увеличить доход вдвое!

— Ты запустишь обширную линию косметики, — предложил Кристофер.

— И простыней! — Американка изогнула бровь.

— Если Моник согласится.

Они посмотрели на Моник. Та скромно пила колу и потирала глаза.

— Простыни? — Она укоризненно посмотрела на друзей. — Не уверена, что это будет уместно. Мы должны поддерживать престиж «Шанель».

Они вышли на улицу Камбон, когда уже смеркалось, обменялись прощальными поцелуями и первой посадили в такси Саманту.

Кристофер решил прогуляться. Догадки о смерти и завещаниях вызывали у него лишь сомнение. Парень по-французски пожал плечами.


Мужчина, следовавший за Моник по Гран-бульвар, был слишком красив и хорошо одет для преступника, успокаивала она себя. Девушка обернулась и поняла, что он подошел слишком близко.

— Вы Моник?

Она вздрогнула. Симпатичные парни давно не заговаривали с ней вот так. На самом деле — никогда.

— Откуда вы знаете мое имя? — спросила Моник на ломаном английском.

— Я друг Саманты Липштадт. Знаком с ее отцом. Она рассказала мне о вас. — Мужчина протянул ей руку. — Джерри фон Шлоссберг!

Девушка пожала его большую теплую ладонь. Новый знакомый так пронзительно посмотрел на нее, что Моник затрепетала.

— Саманта говорила обо мне? — удивленно спросила швея.

— Говорила? Боже, да она сказала, что вы лучшая работница «Шанель». Утонченная. И хорошо знаете Коко.

— Я работаю на мадемуазель Шанель, — кивнула она. — Вы журналист?

— О нет, просто люблю красивые вещи.

— Занимаетесь модой?

— Я ценитель. Наслаждаюсь искусством, скульптурой, высокой модой, женщинами…

— Понятно.

Моник неуверенно посмотрела на Джерри, когда мимо прошли люди.

— Можно пригласить вас чего-нибудь выпить? — спросил он. — Очень хочется пообщаться.

Не успела девушка решить, принимать ли приглашение, как парень отодвинул стул и чуть ли не силой усадил ее за столик на веранде кафе «Де ла Пэ», куда скромница даже не мечтала попасть.

Они сидели на огромной террасе в толпе туристов.

— Не понимаю, — нахмурилась швея. — Что вам нужно?

— А вы не можете просто выпить с другом, не задавая вопросов? — засмеялся Джерри.

— Извините, месье, — покраснела Моник. — Но мы пока не друзья. Я хотела бы знать ваши намерения.

Мужчина удивленно посмотрел на собеседницу, словно не понимая, шутит она или нет. Потом захохотал, взял ее за руку и поцеловал тыльную сторону ладони.

— Мои намерения? Давненько я не слышал этого слова. Так, посмотрим… Мои намерения на сегодня — максимально долго наслаждаться компанией красивой француженки.

Он заказал шампанского. Моник нахмурилась. Не сон ли это?

Через полчаса мир поплыл у нее перед глазами. «Должно быть, сон!» — подумала девушка.


— Увидеть бы «Шанель» изнутри! — мечтательно произнес Джерри, крепко держа Моник за локоть, пока они шли по бульвару. — Хоть бы разочек! Чтобы рассказать внукам.

— У вас есть внуки? — спросила девушка.

— Пока нет.

Моник засмеялась. Они выпили бутылку шампанского на двоих, и скромница захмелела. Она никогда в жизни не пила так много, даже на свадьбах, но мужчина очень настойчиво наполнял бокал.

— Скажите, Моник… — Джерри приобнял ее и посмотрел в глаза. — Вы верите в любовь с первого взгляда?

Швея хихикнула. Они медленно подходили к Камбон, это была следующая улица слева. Мужчина, казалось, был уверен, что она устроит ему частную экскурсию по модному дому.

У Моник были ключи, она знала дворецкого. И вместо того чтобы прогнать чересчур очаровательного американца, который якобы влюбился в нее с первого взгляда, девушка решила, что короткая экскурсия не опасна. Джерри казался родственной душой, плененным Шанель, как и она когда-то.

Пара свернула на улицу Камбон. Рядом со зданием «Шанель» парень прильнул к Моник.

— Я никогда прежде не чувствовал подобного к женщине, — пробормотал он.

Швея прикоснулась к старомодному звонку — и эхо, словно сирена, разрезало тишину. Луи впустил их. Сторож казался удивленным, но суровый взгляд главы ателье пресек готовые сорваться с языка вопросы. Никто не посещал дом в столь поздний час. Было около девяти, мадемуазель ужинала в «Рице».

— Позволь мне увидеть ее комнату, — умоляюще произнес Джерри.

Моник повела мужчину по зеркальной лестнице. Девушка так опьянела, что не смогла удержаться на ногах. Джерри подхватил ее — и внезапно поцеловал.

Поцелуй Джерри был совсем не похож на поцелуй Гая. Американец жадно хватал ее губы, будто умирал с голоду. Девушка сопротивлялась, но потом уступила, и их языки переплелись. Моник ощутила вкус шампанского. Очевидно, мужчина не курил. Швея погладила его короткие, мужественные и — да! — очень сексуальные волосы. И со стыдом поняла, что внутри вспыхнуло желание…

Моник, «девственница из Анжера», позволяла мужчине, с которым знакома меньше двух часов, делать с ней такое, трогать самые интимные места! Было стыдно, но стыд лишь возбуждал сильнее. Сквозь брюки девушка ощутила твердую плоть Джерри. Услышала тихий стон — и вдруг поняла: собственный… Неужели она так изголодалась по мужской ласке? Ей уже не хватает Гая?

Внезапно американец задрал юбку Моник, спустил трусики и стал осторожно пробираться туда, где, к еще большему стыду пьяной скромницы, была уже готовая для него возбужденная, жаждущая глубина.

— Но… Луи! — выдохнула она, стараясь обернуться и посмотреть на нижние ступени лестницы.

— Я дал ему двадцать франков на пиво, — прерывисто прошептал Джерри. — Сказал, что мы присмотрим за домом.

Мужчина проник в нее одним резким толчком. Моник вскрикнула и оперлась спиной о зеркальную стену. Он двигался медленно и ритмично, принося любовнице удовольствие, которого она всегда жаждала. Джерри обращался с ней жестче, чем Гай, и Моник с удивлением поняла, что это приятно. Она приоткрыла глаза: мужчина и женщина отражались во множестве серебряных зеркал. Зеркала были даже над Моник. Мадемуазель Фар с ужасом обнаружила, что женщина — это она сама. Только вот что она делает? Как может творить такое? Джерри двигался так уверенно… Казалось, он способен без устали продолжать это, сколько ей будет нужно. Руки Моник стиснули крепкие ягодицы, каждый новый толчок отражался в десятках зеркал. Его язык проникал в ее рот, повторяя ритм тела.

Первые потоки удовольствия внезапно растеклись по рукам и ногам Моник… а затем… взрыв запретного блаженства сковал все ее существо, захлестнул с головой. Девушка закричала.

— Боже, ты просто французский вулкан! — выдохнул мужчина.

Потом он крепко зажмурился и дернулся, словно гангстер из американского фильма, приговоренный к казни на электрическом стуле. Его тело содрогалось еще и еще, а губы не отрывались от ее рта.


Прошло несколько минут. В доме было тихо, как никогда. Любовники по-прежнему тесно прижимались друг к другу. Каждый раз, когда Моник сильнее притягивала его к себе, она ощущала очередной прилив удовольствия. Девушка попыталась хоть немного прийти в себя.

— А теперь, пожалуйста, покажи мне мастерские, — предложил Джерри.

Моник быстро исполнила его желание. Она почти не обращала внимания, что американец записывает детали костюмов, висящих на вешалках или манекенах, игнорировала вспышки «Полароида», с нетерпением ожидая момента избавиться от случайного любовника.

Через пятнадцать минут они вышли на улицу.

— Поужинаем? — предложил Джерри.

— Мне пора, уже поздно, — пробормотала Моник, стараясь не смотреть ему в глаза.

Она была потрясена и пристыжена.

— Обычно я не такая… — вдруг выпалила она.

— А стоило бы! Да почаще! У тебя отлично получается!

Моник поежилась.

— Тебе когда-нибудь говорили, какая ты красивая? — спросил Джерри.

Девушка поймала проезжавшее мимо такси.

— Нет. Я знаю, что не такая уж и привлекательная.

Американец открыл дверь машины и вложил что-то в ее руку.

— Давай как-нибудь повторим это. Возьми, пожалуйста.

Автомобиль тронулся с места. Девушка разжала ладонь: пятьдесят франков.

«Обошелся со мной, как с обычной проституткой», — удрученно подумала она.

Шлюха за пятьдесят франков. Но разве не так она себя повела?

Дома Моник приняла душ, но потоки горячей воды не могли смыть позор.


На следующее утро Моник открыла свою мастерскую, а потом побежала в кабинет Саманты и тщательно заперла за собой дверь.

— Прошлой ночью я… — Девушка замолчала и прикрыла лицо руками.

— Что случилось, в чем дело? — Саманта бросилась к ней, обняла подругу, усадила на стул.

— Не могу рассказать, — всхлипнула скромница. — Мне так стыдно!

Американка налила воды и поднесла стакан к губам девушки.

— Попей, пару раз глубоко вдохни… — посоветовала она. — Это же я, Саманта, помнишь? Мне можно рассказать абсолютно все!

Моник глотнула воды, потерла щеки, посмотрела на подругу большими карими глазами и неуверенно заговорила:

— Прошлой ночью… не знаю как, но… американец по имени Джерри напоил меня.

Она тряхнула головой.

— Мне очень стыдно.

— Ах, это он! — нахмурилась Саманта. — Я знаю этого парня. Он пробовал тот же фокус со мной. Я не купилась. Но… если ты напилась, тогда стыдиться нечего.

— Я слишком много выпила, — кивнула Моник.

— Ты, конечно, поняла, что это за тип? Искатель наживы. Он копирует вещи. Подделывает!

— Подделывает? — Швея нахмурилась, потирая глаза. — Что это значит?

— Он создает дешевые копии кутюр. Уговаривал меня показать ему «Шанель». Можешь себе представить? — засмеялась Саманта. — Должно быть, принимал меня за дурочку.

Щеки Моник стали пунцовыми.

— Ох, что же я наделала? — Она опять заплакала.

— Не принимай так близко к сердцу, — утешила подругу Саманта. — Это все алкоголь.

Моник долго смотрела на американку.

— Это не все, — призналась она. — Я привела его сюда, позволила зайти в мастерские. Он фотографировал.

— Тебя? Без одежды?

— Нет, новые модели! Даже зарисовывал…

— И это за выпивку?

Лицо Моник исказилось в муке.

— Не просто выпивка, а целая бутылка шампанского. Я позволила Джерри… — швея перешла на шепот, — делать все, что он пожелает.

Не веря своим ушам, Саманта приоткрыла рот и уставилась на подругу.

— Что же он сделал? — прошептала американка в ответ.

— Мы… занимались любовью. На лестнице.

— Служебной или зеркальной? — быстро спросила Саманта.

Моник страдальчески посмотрела на нее.

— Зеркальной… — неуверенно пробормотала француженка.

— Да как ты могла! — вскрикнула американка. — Эта лестница — часть истории моды!

Глава ателье зарыдала. Ее плечи дрожали. Саманта обнимала Моник, пока та наконец не взяла себя в руки.

— Прочисти нос, — посоветовала пресс-атташе. — Об этом никто не должен знать.

— Но я предала мадемуазель… — Моник громко высморкалась в платок и потерла глаза. — И… он… заплатил мне. За такси! Пятьдесят франков, как проститутке.

— О, не будь к себе так сурова! Этот мужчина обладает даром убеждения. Он напоил тебя. Ни в чем себя не вини. Пятьдесят франков за новые модели от Шанель? Парню просто повезло.

Моник снова стала всхлипывать.

— Да ладно тебе! — Саманта погладила подругу по руке. — Взгляни на произошедшее с другой стороны. У тебя был секс. А он в этом мастер!

Моник зарыдала.

— Ах, oui, Саманта, — печально сказала она, потирая глаза, — и еще какой!

Ненадолго обе замолчали, а потом посмотрели друг на друга и расхохотались.

ГЛАВА 25

Через несколько дней после Рождества Саманта пришла на работу и раскрыла свежий выпуск модного журнала.

Фотография: витрина магазина в центре Манхэттена, заполненная двойниками одежды от мадемуазель Коко. Внизу подпись: «Шлоссберг лидировал на рынке подделок „Шанель“». «И это перед первым показом новой коллекции дома, которая, как сообщили наши шпионы, представит идентичные модели…» — говорилось в статье. Заканчивалась писанина «бессмертной» фразой: «Телепатия от-кутюр… — как поделился с „Уименз веэ“ первооткрыватель этого явления Джерольд фон Шлоссберг. — Я представил себя на месте Коко Шанель, и словно после трансцендентальной медитации на меня снизошли эти дизайны».

Джерри с насмешкой отнесся к предположениям, что сведения о новых моделях передали ему шпионы из «Шанель».

Моник увидела эту статью, когда мадемуазель угрожающе размахивала журналом перед ее носом.

— Как этот негодяй заполучил мои модели? — потребовала ответа Шанель.

Глава ателье зарделась и расплакалась.

— Пожалуйста, не плачь! Здесь пишут, что модели «идентичные», но я сильно в этом сомневаюсь, — объяснила старушка. — Работа будет плохой, ткань — некачественной. Никому не под силу точно скопировать «Шанель».

Габриель отбросила газету, и девушка облегченно вздохнула.


Моник возвращалась в мастерскую. Щекастый торговец тканями, стоящий в коридоре, как всегда, подмигнул ей и улыбнулся. Девушка присмотрелась к нему: низкорослый, коренастый, старомодные усы, чистая аккуратная одежда, огонек в глазах. Швея подмигнула в ответ.

Какой бы постыдной ни была ночь с Джерольдом фон Кем-то, Моник поняла очень важную вещь: ей нужно больше мужского внимания. Швея сделала еще двенадцать шагов, когда ее руки легонько коснулись.

— Мадемуазель?

Это был торговец.

— Позвольте представиться: Фредерик Жаблон…

— Я Моник Фар. — Девушка пожала его теплую крепкую руку. — Я не покупаю ткани… месье.

— А шампанское вы пьете?

Швея улыбнулась.

— Ах нет, месье, я никогда не пью шампанского. От него слишком много неприятностей.

Еженедельные безмолвные встречи Моник с Гаем продолжались. Мужчина обнимал ее, занимался с ней любовью, потом снова обнимал.

Они увиделись на следующий день вечером. Портной сел на край кровати, собираясь одеваться, и уткнулся лицом в ладони. Как обычно, умиротворенная Моник внимательно посмотрела на любимого и с удивлением заметила, что его плечи дрожат.

— Гай, что случилось? — Моник села рядом и обняла его.

Мужчина посмотрел на бывшую подчиненную.

— Жена узнала о моей неверности… Она выгоняет меня.

— Она знает о нас? — вздохнула девушка.

Гай покачал головой.

— Это все модели… Они такие красивые… и умеют флиртовать, когда хотят заполучить костюм, а я… я же мужчина! Я не стал шить для одной из них. Она все рассказала жене.

Моник кивнула, стараясь осмыслить новости.

— Так, значит, меня и жены тебе недостаточно? — Она грустно покачала головой. — Сколько тебе нужно женщин?

Гай беспомощно посмотрел на девушку.

— Многие мужчины устоят перед чарами красивой женщины?

— Некоторые могут. Но не ты. Что собираешься делать?

Портной вздохнул.

— Друзья супруги, у которых большая квартира на площади Республики, сдали мне комнату. Я буду скучать по детям. Они в таком ранимом возрасте и нуждаются в папе…

— Сколько им?

— Одиннадцать и девять.

— Да, это очень ранимый возраст, — задумчиво произнесла Моник. — Мне было примерно столько, когда отец умер. А где ты сейчас живешь?

— В комнате для гостей.

«Можешь переехать ко мне», — подумала Моник, но не смогла сказать это вслух.

Уходя, Гай нагнулся и поцеловал девушку.

— Не стану просить тебя молчать, — сказал он. — Слухи расползутся по дому уже через несколько дней.


Шанель старалась продлить вечерние пятничные встречи с Моник перед ужином, и девушка обычно потакала ей. Только одинокие женщины видели эту двухдневную пропасть: суббота и воскресенье без работы, иногда без людей, без всякой деятельности.

Моник заполняла выходные готовкой и уборкой, но мадемуазель не готовила, а ее друзьям вскоре надоело меню в «Рице». Старушке даже в голову не приходило питаться где-нибудь еще.

— Гай уходит, — сказала Шанель вечером в пятницу.

— Да, мадемуазель, он уходит от жены…

— Не только от нее: от меня!

— Увольняется? — Моник выпучила глаза.

— Да! И угадай, куда он собрался… к Иву Сен-Лорану!

— Простите, мне трудно в это поверить, — сглотнула девушка. — Гай ничего об этом не сказал.

— Он был слишком ошарашен, чтобы рассказать тебе. Я разорвала его работу. Может, погорячилась… Знаю, ты видишься с ним каждую неделю. Верни обратно моего лучшего портного.

— Как? Вы предлагали ему увеличить зарплату?

— Конечно нет. Гай и так зарабатывает больше остальных.

— Но теперь ему придется снимать жилье, и расходы увеличатся вдвое.

Шанель изогнула брови.

— Считаешь, теперь он твой? — спросила она. — Это не так. Гай не устоит перед красивой девушкой. Модели спят с ним за костюм. А он сшил много костюмов. Верни его!

— Мадемуазель позволит мне предложить ему больше quand même?[113]

Габриель злобно посмотрела на подчиненную, начеркала сумму на белой карточке и рявкнула:

— Предложи это!

Моник положила бумажку в карман. Куда новоиспеченный холостяк пойдет вечером? Надо поискать в барах. Недалеко от площади Республики.


В некоторых парижских барах и кафе собираются интеллектуалы, в других — старики, студенты, роскошные женщины или все подряд.

Моник подумала, что Гай пойдет в бар, где мужчины напивались до потери пульса, в одиночестве склонившись над столиком.

Девушка нашла его в заведении с красными скамьями, на самой площади.

Гай внимательно выслушал коллегу, пристально глядя на нее и кивая.

— Мадемуазель считает, что дело в деньгах, — усмехнулся он. — Конечно, здорово зарабатывать больше, но я хочу полностью изменить свою жизнь.

— Как ты можешь работать еще где-то кроме «Шанель»?

— Есть и другие дома, — засмеялся портной. — А с мадемуазель становится очень сложно общаться. Она вырвала рукава у сшитого мною пиджака, хотя тот был безупречен. Месье Сен-Лоран ценит хорошую работу. Он уговаривал меня уже несколько месяцев. Сен-Лоран почитает Коко. Если скажешь: «Мадемуазель сделала бы именно так», тебе сойдет с рук все, что угодно!

— А манекенщицы там красивые? — печально спросила Моник.

— Очень. — Гай быстро глянул на нее и улыбнулся. — Не беспокойся. Мне нельзя шить девушкам костюмы, поэтому они не считают меня привлекательным.

Она хотела спросить, что любимый думает об их будущем. Она так часто слышала от Саманты английское attitudes…[114] Можно ли час в неделю считать отношениями?

— Гай, мадемуазель хочет, чтобы ты вернулся. Дом не будет прежним без тебя. Я пришла по ее поручению.

— Да? Я думал, ты будешь скучать по мне.

— Конечно буду.

— «Шанель» не пропадет: твоя мастерская работает не хуже моей, — пробормотал он. — Даже лучше.

— Спасибо. Но дело не только в одежде… Ты — часть философии дома.

— Ах, Моник, ты знаешь, я не верю в эту чепуху! Я портной, а не философ. И даже философ может изменить взгляды. У месье Сен-Лорана тоже есть своя философия.

— Мадемуазель уполномочила меня предложить тебе это. — Девушка протянула мужчине белую карточку.

Гай взглянул на сумму.

— Этого мало! — отчеканил он.


— Моник, сейчас самое время уговорить Гая переехать к тебе, — заявила Саманта. — Пока он потерян, одинок и уязвим. Действуй!

— Да, он одинок и уязвим. — Моник печально взглянула на подругу. — И слишком много пьет. Но я не собираюсь использовать его состояние. Да и такое предложение должен сделать мужчина.

— Ой, ради бога! — Саманта залпом выпила коктейль и подала знак, чтобы ей принесли новый.

Девушки сидели в кафе на Ле Марэ рядом с квартирой Моник.

— В отношениях… — начала американка.

— Час в отеле раз в неделю, — оборвала ее Моник, — это не отношения.

— Знаешь, женатые мужчины иногда разводятся, — подметила Саманта.


Коллекция «Хатчинс — Рив» «Футур-кутюр» имела ошеломляющий успех. Критичный взгляд Жислен превратил новые яркие модели Кристофера в замечательную одежду на каждый день. Вместе они создали коллекцию, которая понравилась абсолютно всем. Больше того: все захотели покупать эти наряды!

Саманта, втайне подрабатывая у них, могла воплотить свои самые дерзкие рекламные мечты. Она проводила открытые показы в витринах (сняла для этого большое помещение на окраине Парижа). Модным журналистам приходилось наблюдать за восхитительным зрелищем, стоя на старой железнодорожной станции.

Американку захватила новая идея: поезд, полный моделей в нарядах «Хатчинс — Рив».

Повседневно-вечерняя одежда Кристофера не была ни вышитой, ни официально-строгой. Модельеру нравились узкие длинные платья: с драпировкой, романтичные, легкие, без всякой жесткости и множества юбок. Его коронным вечерним женским нарядом стала простая белая рубашка (иногда из великолепного шелка или тончайшего хлопка) с глубоким декольте вместе с длинной, яркой, слегка присобранной юбкой из вельвета или шелкового сатина до колена или до пола.

Парень моделировал, клиент выбирал. Идея работала.

За утренней чашечкой кофе во «Флёр» Жислен показалась Кристоферу подавленной.

— Бертран влюбился в молодую модель. И подал на развод.

Женщина отпила кофе, устремив широко раскрытые глаза на британца.

Он думал, как ее утешить. «Не волнуйся, я женюсь на тебе!» Это нужно сказать?

Мадам де Рив поставила чашку на стол.

— Полагаю, это означает, что ты сделаешь из меня порядочную женщину?

— Это предложение? — пошутил юноша.

— У нас общее дело, мы подходим друг другу в постели… Почему бы и нет? — хихикнула она.

— Я думал, ты знаешь, что я был влюблен в Софи, — выпалил Кристофер.

— Был, да. Но разве лицо «Шанель» тебя не игнорирует?

— Жислен, для брака нужно больше, чем общий бизнес и сексуальная совместимость.

— Откуда ты знаешь?

— Предполагаю.

Они больше не заговаривали о женитьбе, но парень понял, что пора ретироваться. И очень аккуратно.


Вечером Кристофер позвонил Саманте, эксперту по амурным делам, и пересказал разговор.

— Все закончилось, я правильно понимаю? — с надеждой спросил он.

— Нет! — закричала американка. — А если она пригласит тебя в воскресенье на ночь с сахарной пудрой?

Парень застонал.

— Уже жалею, что рассказал тебе! Как бы ты хотела узнать, что роман закончен? Поделись идейкой.

Девушка ненадолго задумалась.

— Если бы меня собирались бросить, — медленно начала она, — думаю, я хотела бы, чтобы у него хватило ума пригласить даму на ужин. А на десерт — роскошное украшение!

Саманта закрыла глаза, пытаясь представить эту сцену.

— Я весело выпорхнула бы на парижскую улочку. И лишь на следующий день, в шикарных бриллиантах от Картье и в хорошем настроении, поняла бы, что произошло.

— А если бы у вас был общий успешный бизнес?

— Тогда все сложнее. Конечно, Жислен вряд ли обрадуется. Но ужин и драгоценность помогут довести роман до милого романтичного завершения. «О пти павэ» идеально для разрывов. Там прелестное розоватое освещение. Закажи кабинку.

— Я подумаю.

— Может, это какой-то вирус? Клаус хочет сделать порядочной меня!

— Поздравляю!

— Да уж… — задумчиво произнесла Саманта. — А хочу ли я этого?


Моник недоставало часа с Гаем. Он сказал, что позвонит, но пока так и не объявился. Чем он занят? Скучает ли?

На следующий день, вечером, мужчина пригласил ее в гости. Друзей Гая как раз не было дома.

Портной открыл дверь.

— Моник! Спасибо, что пришла.

Он казался очень подавленным.

— Что случилось? Проблемы на работе? — осторожно спросила она.

Гай присматривал за квартирой, когда хозяева уезжали. Жилье было по-мещански простым. Они сели на красную бархатную софу возле окна в большой пустой гостиной. Моник нежно погладила ладонь любимого. «Руки мастера», — подумалось ей. Девушка поднесла кисть к губам и поцеловала.

Гай улыбнулся.

— Работа есть работа, хоть у мадемуазель Шанель, хоть у месье Сен-Лорана. Знаешь, что она как-то сказала о нем?

— Что?

— «Я восхищаюсь месье Сен-Лораном, — Гай изобразил хриплый голос Габриель, — за то, что он осмелился копировать меня!»

Они засмеялись.

— Сен-Лоран не так требователен, но я по-прежнему не позволяю себе расслабиться, а это то же самое. Он знает о ткани меньше, чем мадемуазель, но опять же никто не знает больше ее. Я всегда восторгался ее знаниями. Месье Сен-Лоран больше полагается на эскизы. Если ясоздаю наряд, похожий на рисунок, он счастлив.

— А сам ты как? — спросила Моник.

Гай опустил взгляд на руки.

— Скучаю по детям, — тихо произнес он. — Мы редко видимся.

— Покажи свою комнату, — попросила девушка. Мужчина повел ее по коридору. Из всех гостиных его уголок выглядел самым холодным и необжитым. Открытый чемодан, заваленный рубашками, опечалил Моник.

— Переезжай ко мне… — Слова будто сами слетели с ее губ.

Моник напряглась, ожидая увидеть, как Гай печально качает головой, — но его глаза были полны благодарности.

— Может, хотя бы на время, — добавила она.

Мужчина поцеловал ее ладонь, после впился алчущим ртом в ее губы. Девушка ничего не сказала. Медленно раздел, стал покрывать поцелуями нежное тело. Эти ласки заставили Моник воспылать с новой силой. Девушка поняла, что глубокий колодец ее любви почти истощен, и в очередной раз убедилась, что нашла свою половинку. Лучше она будет всю жизнь одна, чем с кем-то еще. В объятиях Гая она в безопасности… Любимый напоминал отца, но сейчас Моник это не волновало. Короткая разлука с ней, уход из «Шанель» слегка состарили месье, а чувства скромницы из Анжера за это время лишь стали сильнее. «Чудеса случаются… — подумала она, прижимая Гая к себе и с трудом веря в происходящее, — если терпеть достаточно долго и, самое важное, не ожидать их».


Для решающего ужина Кристофер забронировал столик в дальнем углу «О пти павэ». Саманта заверила его, что это местечко — самое романтичное во всем ресторане.

Юноша принял душ, надел чистую белую рубашку, темный пиджак и галстук. Положил в карман коробочку с бриллиантовой брошью из «Шопар», знаменитого ювелирного магазина на Вандомской площади.

Модельер оперся о барную стойку рядом с входом.

Увидев Жислен, парень сразу понял, что она тщательно подобрала платье для важного события. Оба так хорошо понимали моду, что могли общаться на языке одежды. Ее обтягивающее платье из черного матового джерси почти кричало: «Жду предложения!»

«Предложения, — угрюмо подумал Кристофер, — а не от ворот поворот».

Но увы, отступать некуда. У женщины искрились глаза. Волосы светская львица собрала назад широкой золотистой лентой. Жислен выглядела как никогда роскошно. У Кристофера сердце екнуло в груди. Они приступили к ужину. Обсудили моду и еду. Когда принесли две demitasse черного кофе и тарелку petits fours, парень вытер о штаны вспотевшие руки, сглотнул и вручил мадам де Рив маленький презент.

— Ах, Крис! — воскликнула она. — Значит, англичане способны на слегка безумные романтичные поступки?

Жислен развернула обертку, открыла коробочку и нахмурилась.

— Брошь! — завопила она.

— Я подумал, что это неплохой способ ознаменовать конец нашего, — юноша с трудом сглотнул, — красивого романа.

— Конец… — растерянно повторила Жислен.

Ее глаза засверкали от ярости.

— Я-то думала…

Женщина замолчала и полезла в сумочку за сигаретами.

— Значит… этот ужин и… подарок — неуклюжий английский способ попрощаться?

— Мне сказали, что это французский способ…

— Друг мой, тебе дали плохой совет! — взорвалась светская дама. — А я так тщательно наряжалась для этого вечера! Думала, это начало, а не конец.

Британец смотрел на Жислен, не зная, что сказать. Зачем он послушал Саманту? Что она знает об этом? Почему не спросил Шанель, как лучше закончить такие отношения?

— Гарсон! — закричала женщина, поднимаясь.

Прибежал официант.

— Позвоните матери этого мужчины, — громко сказала она, заставив посетителей кафе обернуться. — Скажите, что ее сыну пора баиньки!

Мадам бросила брошь на стол, схватила палантин и ушла. Кристофер побежал за ней, догнал на улице, развернул к себе.

— Жислен, пожалуйста, не надо…

— Все ждешь лицо «Шанель»? — вскрикнула она. — Я называю ее «позор „Шанель“». Софи — избалованная девчонка, от нее всегда одни неприятности. Разве нормальная женщина, вынашивая ребенка, будет игнорировать его отца? И ты ее ждешь? Сколько лет еще будешь надеяться на чудо?

Юноша взял женщину за руки и покачал головой.

— У нее есть причины так поступать. Однажды я узнаю их.

— Но будет слишком поздно!

Жислен поймала такси.

— Ты совершаешь ошибку, — сказала она, садясь в машину. — Глупейшую.


Саманта позвонила Кристоферу на следующее утро, в восемь тридцать.

— Даже адские твари не пылают такой яростью, как обманутая светская дама, — сказала девушка.

— И как мне теперь смотреть ей в глаза? — спросил парень.

— Иди на работу и притворись, будто ничего не случилось, — посоветовала американка. — Жислен не дура, она понимает, что вы должны остаться партнерами. Через несколько недель появится новый парень, который будет слизывать с нее сахарную пудру.

— Я тебя не слушаю… — застонал британец.

Но юноша все же решил последовать совету Саманты.

Он пошел на фирму. Жислен была в магазине, обучала техникам продаж молодого симпатичного работника. Может, женщина и хотела заставить бывшего любовника ревновать, но, наблюдая, как она флиртует, «британский ангел» не обнаружил и тени этого чувства. Он впервые ощутил себя свободным, и это было чудесно!


На следующий день Клаус и Саманта ужинали в «Куполь».

— Ну что, будем жить вместе? — внезапно спросил немец.

— Я всегда мечтала услышать эти слова, — проговорила девушка, растерянно глядя на него, — но тебе нужно было сделать это романтичнее.

— Я присмотрел огромную квартиру в Ле Марэ. Ее надо только отремонтировать, и там будет роскошно. Много места. Большая комната под студию. Кажется, раньше это был бальный зал.

— А есть где устроить детскую? — Саманта и глазом не моргнула.

— Даже три детские. — Фотограф был приятно удивлен.

— Ах, Клаус! — со слезами на глазах воскликнула Саманта. — Я превращу их в три гардеробные!


— У нового Клауса все тот же марширующий ритм… — поделилась Саманта с Моник, когда девушки встретились в следующее воскресенье за le thé в «Анжелине». — Может, он самый подходящий для меня мужчина? — Глаза американки были полны сомнений. — В смысле он выше меня, известный модный фотограф, предлагает купить огромную квартиру-студию в Ле Марэ… — Саманта загибала пальцы. — У нас может быть самая большая гостиная в Париже.

— Ты его любишь? — спросила Моник.

— Ох, не знаю, — вздохнула Саманта. — Думаю, да.

— Он будет отцом твоих детей, поэтому ты должна знать… наверняка, — настаивала глава ателье.

Американка несколько минут задумчиво глядела на нее.

— Но как это проверить? — спросила она.

— Ты должна знать. Просто знать, и все, — печально сказала Моник. — Я бы вышла замуж только по любви.

— Хорошо, оставайся романтичной мадемуазель. — Саманта пожала плечами. — Такой настрой уже завел тебя очень далеко. Брак — это спокойное разумное решение: нужно подумать о будущем, взвесить все варианты и учесть возможность, что встретишь кого-то достойнее. Не думаю, что я найду мужчину лучше Клауса.

Они смотрели друг на друга почти враждебно: две женщины с совершенно разными подходами к жизни и любви.


Настало время для новой коллекции «Шанель». Мадемуазель попросила Моник быть с ней рядом во время примерок на моделях в grand salon. Девушка была наслышана о бесконечных придирках и постоянно меняющихся планах главы дома (вспомнила разорванные пиджаки, которые возвращали в мастерскую). Но видеть, как пожилая дама свирепо вспарывает швы и вырывает рукава из проймы… оказалось тем еще зрелищем.

— Это убьет ее! — прошептала Моник мадам Антуан, когда та зашла в салон.

Директриса невозмутимо посмотрела на поникшую модель, хныкающую портниху и суровую Коко.

— Наоборот, — с иронией сказала она девушке, — именно это заставляет ее жить.

Через некоторое время на правой руке Шанель появилась уродливая черная перевязь. Ходили слухи, что у старушки был инсульт. Об увечье не говорили, а мадемуазель пыталась замаскировать его шарфами. Габриель держалась, но Моник видела ее усталую злость.

— Простите, но рукав был вшит идеально… — заступилась девушка за бедняжку мадам Мишель, которая опять расплакалась. — Вы видите изъяны и морщины там, где их нет. Если продолжите в том же духе, коллекция никогда не будет готова.

Шанель уставилась на подчиненную.

— Думаешь, меня волнует, будет ли коллекция закончена? — рявкнула она. — Моник, я делаю это для себя, понимаешь? Для себя!

Швея часто ужинала с Коко в «Рице», слушая бесконечные жалобы и сожаления о прошлом… о великолепном прошлом! Какие у Шанель были друзья! Жан Кокто, Пикассо, Стравинский, Сесиль Б. де Милль! Сэм Голдвин возил ее в Голливуд одевать звезд уровня Глории Свенсон. Мадемуазель действительно знала всех выдающихся людей за последние восемьдесят лет.

А самые захватывающие истории были о мужчинах, которые не захотели взять ее в жены. Однажды Шанель рассказала девушке о богатом англичанине. Габриель было сорок пять, она хотела родить ему наследника. Женщине посоветовали после секса держать ноги поднятыми, но это не сработало. Мадемуазель смеялась, вспоминая эти истории, но в ее смехе слышались сарказм и злоба. В конце концов усталая старушка удалялась к себе.

«Может, мадам Антуан права, — подумала Моник, — создание и разрушение коллекций поддерживает в ней жизнь?»

Воскресенье, как всегда, худший день недели. Обычно мадемуазель завтракала с подругой, потом ездила с шофером на прогулку в Булонский лес. Несколько раз ей удавалось уговорить direction во время создания новой коллекции работать по субботам, но «Шамбр синдикаль», профсоюз швей, не одобрил бы рабочее воскресенье.

Шанель отдыхала нехотя, только чтобы набраться сил для возвращения в мастерскую. Старушка лежала на застеленной кровати в пустой белой комнате отеля «Риц». На стенах ни картин, ни фотографий. «Спальня — для того, чтобы спать», — всегда говорила она. Габриель подумала о своем великолепном доме в Рокебрюне.[115] Она любила вспоминать каждую мелочь, будто бродя по особняку. Рыться в фотографиях не было нужды: Коко как наяву видела счастливые лица Пикассо, Стравинского и Миши, ее лучшей подруги, умершей много лет назад. Они обожали ее изобретение — буфетные завтраки. А как они веселились! Пожилая дама до сих пор помнила запах свежего салата и дорогого вина, которое, к слову, лилось рекой.

— Все к столу! Кушать подано! — слышала она через года свой счастливый звонкий голос.

Острая боль прервала грезы. Внезапно Шанель стало очень дурно. Она попыталась докричаться до служанки, потом открыть шприц и сломать стеклянную капсулу с лекарством, которое уже спасало ей жизнь. Но так и не смогла сделать укол.

Мадемуазель снова упала на белую кровать.

— Меня хотят убить! — завопила яростно.

И тихо добавила:

— Так вот какова смерть?

По тону Габриель было понятно: она не слишком часто думала об этом. Да и зачем?

Жанна, служанка, сказала, что это были последние слова легенды мира моды. В ненавистное воскресенье, днем, в маленькой комнате «Рица» жизнь потеряла для нее всякое значение — и Габриель Коко Шанель умерла от полнейшей скуки.

Мода испустила дух вместе с ней.

ГЛАВА 26

В просторной квартире на Марэ зазвонил телефон. Саманта стояла на лестнице, помогая жениху делать ремонт.

— Я отвечу! — крикнула она.

Клаус на другой лестнице красил лепнину.

Было 17 января 1971 года, и каждый кутюрье в Париже готовил новую коллекцию.

— Она умерла, — произнес де Кузмин. — Будь в моем офисе ровно в девять завтра утром.

И повесил трубку.

Саманта положила телефон, пошатнулась и чуть не упала в обморок. Клаус ринулся к ней, поддержал голову, поднес к губам стакан с водой.

— Я словно во второй раз потеряла мать, — застонала девушка.

— По слухам, она вела себя не как мать, — буркнул парень.

Трагические известия разлетелись по городу за считаные часы. К огорчению фанатов, открытых похорон не ожидалось. Ходили слухи, что тело перевезут в Швейцарию — из-за налогов.

— Она ведь достойна пышного погребения! — сказала Моник Гаю по телефону. — Думала, мадемуазель, как Колетт и Пиаф, одна из самых почитаемых женщин Парижа…

— Мы никогда не узнаем о мадемуазель абсолютно все, — ответил мужчина.

Но ситуация была и вправду странная… спешка, сумбур, отсутствие должного уважения.


На следующее утро заплаканная Саманта прибыла на работу в черном костюме от Шанель и сразу направилась в кабинет де Кузмина. Директор разговаривал по телефону. Он быстро глянул на нее темными глазами и покачал головой. Но девушка подождала, пока Эдуар не повесил трубку.

— У нас много работы, — отчеканил он. — Нужно удержать дом на плаву.

Саманта недоуменно уставилась на де Кузмина.

— Что толку с тобой спать, если ты мне ничего не рассказываешь? — закричала она.

— Наш пресс-атташе в отпуске. Так что пока его обязанности будешь выполнять ты. Пожалуйста, подготовь пресс-релиз.

Американка злобно глянула на начальника и взяла блокнот.

— Директора «Шанель» с прискорбием сообщают, что легендарный дизайнер Габриель Коко Шанель скончалась от сердечного приступа, — продиктовал де Кузмин, — в воскресенье днем. Мадемуазель желала быть погребенной в любимой ею Швейцарии, в Лозанне, где прожила двенадцать лет. Она гражданка этой страны. На неделе будут проведены закрытые похороны.

Он остановился.

— И что дальше? — спросила Саманта.

Эдуар улыбнулся.

— Ты же американка. Знаешь фразу «Динь-дон, ведьма мертва» из «Волшебника страны Оз»? Может, стоит покричать это на улице?

— Как ты можешь говорить такое? — ужаснулась девушка. — Она была чудесной женщиной, иконой стиля, кумиром миллионов!

Де Кузмин глубоко вздохнул.

— Правительство Франции с тобой не согласно. Даже обширные связи семейства Антуан не помогли в устройстве государственных похорон.

— Кто будет дизайнером новой коллекции? — Слезы струились по щекам Саманты.

— Всему свое время. Нужно собрать информацию.

— Умоляю, скажи, это кто-то из нас? Мадемуазель все время на это намекала.

— Будет собрание директоров. Нам предстоит многое решить.

Девушка вздохнула, ушла к себе в кабинет и начала обзванивать нужных людей.

— Сказочно богатый модельер отправилась в модный рай, — говорила она журналисту за журналистом.

— И наследников нет? — Американка прервалась, чтобы глотнуть кофе. — Конечно, по улице Камбон течет поток слухов и сплетен! Но знаете что? Я ничегошеньки не знаю. Смерть мадемуазель, похороны мадемуазель, наследство мадемуазель будут, как и ее жизнь, полны тайн и интриг.


Владельцы «Шанель и Ко» на неделе выпустили еще один пресс-релиз о закрытых похоронах в Лозанне, в официальной резиденции Коко. Ходили слухи, что у мертвой легенды осталось четыре миллиарда долларов на счету в швейцарском банке.

— Я хочу быть там, — сказал Кристофер мадам Антуан.

Женщина утверждала список гостей: похороны в Лозанне стали самым громким событием в этом модном сезоне. Решили, что впускать будут по приглашению, а истеричных поклонниц безжалостно исключат из списка.

Мадам Антуан посмотрела на юношу.

— Завтра днем в церкви Святой Магдалины будет скромная служба. Но похороны в Лозанне — это главное. Я добавлю твое имя в список.

— Спасибо.

Юноша поцеловал ее в щеку.

— Кристофер, это как-то связано с Софи?

Парень замешкался.

— Она придет. Я уверен.

— Но в списке ее нет.

— Если кто и скорбит по Шанель, так это Софи. Иногда она воображала, будто бы между ней и мадемуазель существует какая-то связь.

— Интересно почему? — как всегда сдавленно рассмеялась мадам Антуан.

— Я хочу быть там, — настойчиво проговорил Кристофер, — если вдруг понадоблюсь ей.

Женщина посмотрела на юношу, приподняв брови.

— Или если она понадобится тебе?

ГЛАВА 27

На кладбище в Лозанне пришла небольшая группа шикарно одетых парижан. Под их ногами скрипел заиндевелый щебень, от их дыхания в морозном воздухе появлялись облачка пара. Вокруг грозно возвышались темно-зеленые кипарисы с заснеженными верхушками.

На похоронах присутствовало множество знаменитостей: модели, актрисы, дамы из высшего общества и персонал дома, проработавший с Коко не один десяток лет. Некоторые надели пальто или костюмы от Шанель на меховой подкладке, добавив муфты или шарфы, чтобы уберечься от холода.

Пожаловали и напыщенные представители семейства Вертхеймер.

Фотографов на кладбище не пустили, поэтому они выстроились у ворот, надеясь на эффектный кадр.

Собравшиеся прошли по дорожке до высокой мраморной плиты, украшенной головами пяти львов — по знаку зодиака Габриель. Всхлипывал лишь один человек — Моник.

Могилу окружили бывшие и нынешние модели: высокие, элегантные, с аккуратно уложенными волосами, в черных пальто или костюмах. Безупречно накрашенные мраморные лица, накладные ресницы и красные губы — Шанель будто клонировала расу совершенных женщин. Большинство из них прикрепило к черной ленте в волосах камелии, отдавая легенде дань уважения. Все искренне скорбели. Наблюдая за ними, Кристофер понял, для скольких людей Коко была наставницей. Печальные взгляды знаменовали конец эпохи.

— Мы делим с мадемуазель ее финал, — прошептал он Моник, держа ее за руку.

И тут юноша увидел Софи. Сквозь его тело словно пропустили электрический разряд.

Она тихо поздоровалась с другими моделями. Обменялась с ними понимающими взглядами, смахивая со щек слезы скорби. Невысокая француженка была почти незаметна в толпе манекенщиц. Бледная как смерть женщина двигалась подобно лунатику. Она нарядилась в шелковый жакет кремового цвета. Непокрытые отросшие рыжие волосы выделяли ее из неброской толпы. В руках Софи держала что-то, что Кристофер сперва принял за букет цветов. Лицо «Шанель» склонилась над своей ношей. Через некоторое время она повернулась, и британец понял, что его любимая держит на руках ребенка.


Для отца, жаждущего впервые в жизни увидеть свое чадо, служба на певучей смеси шведского и французского длилась вечность.

После некоторые пожелали проститься с Шанель: говорили, как важна она была для Франции, для женщин, для моды, для всего мира. Кристофер еле вытерпел надгробные речи. Его сердце готово было вырваться из груди.

Внезапно, словно почувствовав его пристальный взгляд, Софи повернулась. Парень увидел круглое лицо своей Единственной и личико дочки. Он едва сдержался, чтобы не растолкать роскошную толпу: так захотелось подержать малышку на руках, прижать к себе.

Двое мужчин опустили гроб в могилу и осторожно накрыли мраморной плитой. Толпа развернулась к выходу. Женщины вытирали слезы. Мадам Антуан с покрасневшими глазами повисла на руке мужа. Она не заметила молодого модельера. Остальные — лица с экрана: актрисы, носившие одежду от Шанель в фильмах и в жизни.

Те, кто стоял впереди, направились к выходу, но им загородили дорогу люди из задних рядов, тоже хотевшие приблизиться к могиле. Толпа замерла. Щелчки фотоаппаратов… Жужжание камеры… Гневные голоса… Кто-то кого-то толкнул… Холодное швейцарское кладбище на несколько секунд заполнил хаос парижского кутюр. Но все закончилось благополучно. Ноги в двухцветных туфлях от Шанель снова встали на скользкую землю, и люди продолжили покидать место скорби.


Кристофер остановился у ворот, пытаясь различить в толпе Софи. Внезапно молодая мама возникла словно из ниоткуда. Они посмотрели друг на друга. Манекенщица недавно плакала. Она сильно похудела, помада красным пятном выделялась на бледном лице. «Но она такая же красивая», — подумал он. Ребенок с любопытством посмотрел на пока незнакомого дяденьку. Кристофер будто взглянул в зеркало: у малышки были такие же голубые глаза. И мамины рыжие волосы.

— Крис, — улыбнулась Софи, — поздоровайся со своей дочерью Габриель. Габи, это твой отец.

За две секунды время будто прыгнуло на два года назад. От женщины пахло теми же духами, что и в их первую встречу. «Любовь удивительна», — подумал парень. Это власть Софи над ним… И дело не только в сексе. Она отдала ребенка счастливому отцу.

— Это твой папа.

Малышка развернулась и так серьезно посмотрела на него, словно понимала важность момента. Кристофер хотел сказать по-английски: «Я твой папочка», но от волнения слова застряли в горле. Юноша прижался губами к лобику дочери, вдохнул аромат ее волос.


— Почему? Почему? Почему? — орал Кристофер.

Юноша не находил других слов. Они с Софи сидели в кафе. Парень держал дочь на коленях. Вес крепенького тельца и то, как сильно малышка сжимала папины указательные пальцы, когда он нежно покачивал ее, потихоньку успокаивали британца. Как и слова «моя дочь».

Родителям пришлось постоять в сторонке четверть часа, пока Моник, Саманта, Лоран и мадам Антуан восторгались ребенком.

— Какое прелестное создание! — Мадам Антуан прижала малышку к себе. — Жизнь побеждает смерть. У нас есть надежда. Особенно потому, что это наша первая внучка.

Софи сказала ей, что назвала дочь Габриель.

— В честь мадемуазель? — спросила женщина.

Молодая мама кивнула.

Кристофер и Софи в конце концов извинились и сбежали в соседнее кафе. Сели друг напротив друга. Манекенщица хладнокровно посмотрела на дизайнера.

— Попытаюсь объяснить, — начала она. — Знаю, такое почти нельзя простить, но я должна была справиться сама. Первые месяцы Габи сделали меня сильнее. Понимаешь?

— Нет, — с горечью сказал юноша. — Ты ведь знаешь, каково это, так почему ты захотела лишить своего ребенка отца?

— Я не собиралась лишать ее отца, — прошептала Софи, глядя на малышку. — Я хотела вернуть собственное детство. Время пролетело так быстро… Я не желала делить ее даже с тобой.

— Не понимаю я этого. — Кристофер нетерпеливо вздохнул.

Софи подалась вперед и положила ладонь на его руку.

— Однажды ты поймешь, как глубока и чудесна связь между матерью и дочерью. Она обогатила меня. Восстановила. Разве ты не видишь, как я изменилась?

Юноша прикоснулся к голове ребенка. Малышка повернулась и внимательно на него посмотрела.

— Но она и моя дочь. Ты украла у меня ее первые шесть месяцев.

— Я хотела видеть, как дитя становится маленькой личностью. Я работала на пределе сил и до пяти с половиной месяцев скрывала беременность. Потом повезло: фотографов заинтересовали мое лицо и волосы. Я выглядела как никогда хорошо, волосы стали густыми и блестящими…

— А роды?

— Да, без боли не обошлось, но когда я взяла ее на руки… — Софи покачала головой.

— Почему не позвонила, когда я был в Париже?

— Подумала, ты расстроишься. Мне нужно было одиночество.

— А британские фотографы? Только не говори, что не спала ни с одним!

— Ни с одним, — засмеялась она. — Бейли женат на Катрин Денев, зачем ему я? В любом случае они считали меня холодной. Секс — последнее, о чем думает молодая мама. Да, я иногда флиртовала, чтобы проверить силы. Но еще до материнства.

— И чего ты хочешь сейчас?

Софи подалась вперед, смотря любимому в глаза.

— Габи нужно познакомиться с папой поближе. И, Кристофер… я хочу того же самого.

— Значит, все в порядке? — засмеялся парень. — Ты игнорируешь меня больше года, а теперь мадемуазель Софи вдруг захотела поближе познакомиться?

— Да. — Она наклонилась к нему и нежно поцеловала в губы.

Сначала слегка обиженный «британский ангел» сопротивлялся, но волшебство, связавшее их души, победило. Ребенок наблюдал за родителями.

— А что у вас с Жислен? — спросила Софи.

— Все кончено. Это был просто бизнес.

— Нет уж, тебе нравилось ее обожание! По-прежнему вместе работаете?

— Да.

— Ты уверен, что между вами больше ничего нет? Я ведь легко могу все узнать.

— Уверен.

— Крис, мне нужно время. Но если мы начнем заново…

— А мне нужна моя дочь, — твердо сказал он.

— …то мы должны вложить в это все силы, — договорила Софи.

— На сто процентов! — согласился юноша.

Казалось, молодая мама сейчас заплачет. Она глотнула кофе, глядя в чашку.

Когда женщина подняла взгляд, по ее щеке скатилась слеза.

— Я все время думала о тебе — разве ты не чувствовал?

Парень пристально посмотрел на любимую и взял ее за руку.

— Да, чувствовал. И страдал.

— Только не говори, что у тебя не было секса.

— С Жислен и несколькими моделями, — улыбнулся он. — Сейчас эпоха Мира и Любви, помнишь? Но это было скорее похоже на «мир и секс», чем на любовь.

Софи снова поцеловала Кристофера, на этот раз сильнее. Поцелуй, особенно такой, может значить намного больше, чем просто соприкосновение губ. Секс. Или любовь. Этот поцелуй был самым значительным в жизни обоих, потому что женщина вложила в него частичку души.


Обратно в Париж они ехали одним поездом. Болтали, играли с малышкой.

Как только добрались до квартиры, Софи позвонила Антуанам. Казалось, молодая мама ожидала, что Кристофер останется с ней. Парень так и сделал (только взял кое-какую одежду из дома).

— Мы увидим внучку? — спросила мадам Антуан. — Сегодня суббота. Приезжайте к нам на обед. Мы никого не приглашали!

Чопорность Антуанов как ветром сдуло. Они играли, ворковали с внучкой, хлопотали о ней так, как ни один родитель не смел ожидать от бабушки и дедушки; подарили малышке несколько дорогих серебряных вещиц, набор чайных ложечек, погремушку, рамку для фотографии.

— Все это фамильные ценности, — пробормотала Софи, стараясь не язвить.

Женщина втайне радовалась, что Антуаны приняли ребенка как родного.

— Наша первая внучка! — произнесла мадам Антуан, радостно глядя на мужа, и высоко подняла бокал вина. — Предлагаю тост: чтоб наших внуков стало больше!

После как всегда безупречного обеда Лоран пошел в сад с Софи и Габриель. Мадам Антуан подлила Кристоферу кофе.

— Значит, вы снова вместе? — Ее глаза искрились радостью и надеждой.

Парень посмотрел на любимую через окно.

— Она моя половинка. В этом-то все и дело.

— Разве Жислен де Рив не встала между вами? — Мадам Антуан приподняла брови.

— Я ошибался, глупо и страшно, — кивнул юноша, — но с этим покончено. Сейчас мы только партнеры по бизнесу.

Она секунду внимательно смотрела на Кристофера, потом тепло сжала его руку. Юноша был очень благодарен будущей теще за такие редкие для нее эмоции.

— По соседству есть замечательная школа. Мои подруги водят туда детей, — сказала мадам Антуан Софи, присоединившись к ней в саду. — Можно записать туда Габриель.

Женщины обменялись взглядами.

— Еще не время выбирать школу, — ответила Софи. — Мне нужно многое решить.

Мадам Антуан отвела дочь в сторону, настойчиво шепча:

— Для начала выйди замуж за отца Габи. Кристофер очень порядочный мужчина. Ты унизишь и его, и ребенка, если будешь медлить.

Софи посмотрела на мать и расхохоталась.

— Maman, со времени рождения твоих детей многое изменилось. Сейчас тысяча девятьсот семьдесят первый год. Я не обязана выходить замуж. Мне нужно время.

Женщина недоверчиво покачала головой.

— Ты по-прежнему бунтарка, — вздохнула она.

— Нет. Послушай, мама, — настаивала молодая дама. — Я серьезно: нужно, чтобы все в жизни встало на свои места. И ты можешь помочь мне.

— Как?

— Расскажи, кто мои настоящие родители.

— А это тут при чем? — Мадам Антуан сверкнула глазами.

— Это важно! — закричала Софи. — Неужели ты не понимаешь?

Лицо мадам Антуан стало похоже на бледную маску, а голубые глаза — на холодные драгоценные камни.

— Сколько раз я тебе говорила? Не знаю!

— А я столько же раз тебе не верила.

Жена министра выдержала недоверчивый взгляд Софи. Потом ее глаза смягчились, женщина подалась вперед и взяла дочь за руку.

— Тогда, пожалуйста… — Она сдавила кисть манекенщицы и посмотрела на нее, пытаясь мысленно убедить в том, чего не могла передать словами. — Умоляю, пойми, я должна так поступить.

Софи вскочила на ноги.

— Ты все знаешь! — закричала она, выбежала из сада и схватила Кристофера за руку. — Пойдем домой, пожалуйста, — спокойно произнесла молодая мама. — Габи пора спать.


Саманта обдумывала презентацию новой коллекции.

— В часе езды от Парижа есть старая скотобойня, — заявила она как-то утром. — Повсюду ржавый металл! Можно добавить сухих цветов и посыпать искусственным снегом.

— Здорово, — рассеянно произнес Кристофер.

И внезапно понял, о чем говорит его рекламный агент.

— Саманта, место не должно затмевать одежду. Я только хочу закончить коллекцию. А эта сложнее прочих.

— Ты всегда так говоришь.

Кристофер нервничал, плохо спал, стараясь не думать о своей прелестной дочери. Юноша даже не сфотографировал ее. Он постоянно думал о книгах, которые прочтет ей, об играх, которым научит, об одежде, в которую нарядит малышку.

Его ужины с новым лицом «Шанель» привлекали внимание прессы: модную пару постоянно фотографировали, у них брали интервью. У «Хатчинс — Рив» не было отбоя от клиентов (к ним приходили даже светские львицы и их дочери). Кристофер стал известным. Их с Софи косточки постоянно перемывали журналы.

— Тебя тут описывают как «заторможенного, замкнутого, страдающего сомнамбулизмом…», — зачитала Софи.

Модельер засмеялся.

— Женщины приобретают мою одежду, а не характер.

— Они будут покупать больше, если ты повеселеешь.

Парень все-таки закончил коллекцию. Показ на скотобойне стал сенсацией. В завершение действа невеста выпрыгнула из вагона старого поезда. Кристофера вытолкнули на поклон, Жислен осталась за кулисами.

Британец не переставал удивляться, почему они с Софи еще ни разу не занимались любовью.

Заключать контракт с лондонским «Вог» Софи поехала вместе с Габриель. Кристофер ушел обратно к себе. Его «дамы сердца» вернулись через два дня. Старшая сразу же позвонила юноше.

— Давай увидимся. Мы с Габи уже в городе.

Повисла тишина. Парню страшно захотелось съязвить.

— Мне что, бросить все и бежать к тебе? — спросил он.

— Я бы очень этого хотела, — прошептала Софи.

— Зачем? — Голос выдал Кристофера — это был скорее вопль отчаяния, чем сарказм.

— Помнишь… — нерешительно начала женщина.

Британец сильнее прижал трубку к уху, чтобы лучше слышать.

— Помнишь, я говорила, что жду знака, откровения, который подсказал бы, что делать дальше? Я нашла его в Лондоне. Случайно. И должна рассказать. Он имеет отношение к нашей дочери. И к тебе.


Час спустя юноша сидел напротив Софи у окна, выходящего на небольшой балкон, и держал Габриель на руках.

— Я отвела ее в Кенсингтонские сады покормить уток, — заговорила Софи, словно продолжая монолог. — Габриель это нравится. Когда хлеб заканчивается, она может часами следить за птицами. Я крепко зажала ее между коленей. Какой-то мужчина повел свою дочурку к лягушатнику с камнями, по которым дети могут перейти на другую сторону. Там неглубоко, если малыш упадет, то лишь намочит ноги…

Она прервалась, глотнула вина, не отрывая взгляда от собеседника. Кристофер почувствовал, насколько это важно для любимой.

— Отец взял дочь под мышки, — продолжала она. — Перенося от камня к камню, давал девочке поверить, что она делает это сама, словно летит. Малышка расслабилась, полностью доверившись папе. Она знала, что не упадет. Я будто увидела возможную сцену из своего детства. Делал ли мой отец такое? Чувствовала ли я себя в безопасности в его руках? Доверяла ли когда-нибудь мужчине?

Софи пристально посмотрела на Кристофера.

— В тот момент я поняла себя и своего ребенка. Моя дочь должна расти с отцом. Именно этого знака я ждала… Я всегда любила тебя, но никогда полностью не доверяла. Не умела. Сейчас, думаю, у меня получится.

ГЛАВА 28

Каково это — заниматься любовью с незнакомкой? Пусть и не в первый раз? С незнакомкой, которая родила от тебя ребенка и даже не позвонила? С незнакомкой, которая с сожалением показывает тебе свое тело, отмечая следы старения, если ты вдруг их не заметил?

Кристофер провел пальцем по груди Софи. Она лежала неподвижно, наблюдая за любимым. Девушка, соблазнившая его в полупрозрачной cabine, исчезла. На смену ей пришла уравновешенная женщина, молодая мать. Секс нынешняя Софи понимала иначе.

Парень снял одежду и прилег рядом с ней. Жислен всегда повторяла: «L'appétit vien en mangeant» — «аппетит приходит во время еды». Настал его черед разбудить аппетит Софи. Дочка в соседней комнате изменила все. Секс может превратиться в любовь, а любовь сама по себе может быть очень сексуальной. Для Кристофера этот секс был самым волнующим в жизни. Неторопливым и рискованным. Как русская рулетка.

Юноша вдохнул знакомый аромат духов. Его пальцы снова исследовали ее тело. Но теперь это было не просто тело, а сосуд, откуда появился его ребенок: белый и гладкий, словно скорлупа или камень, омытый волнами. Руки мужчины опять прикасались к таким знакомым ему потайным местечкам. Изгиб шеи. Угловатые кости ключицы он мог накрыть одной ладонью. Кристофер провел большим пальцем по ее бедрам, помассировал, будто ваяя их из плотной упругой шерсти для костюмов. Крепкие маленькие ягодицы дерзкой формы — единственная часть тела Софи, похожая на мальчишескую. Женщина перевернулась на спину и обнажила большие темные соски, венчающие идеальную грудь. Маленькие ступни с восхитительными красными ноготками. И соблазнительный треугольник рыжеватых волос, очерчивающий контур самого потайного места. «Британский ангел» возбудился, желая медленно и тщательно наслаждаться этим телом, которое помнил так хорошо, что мог подметить все изменения.

— Я постарела, — прошептала Софи и указала на следы от растяжек.

Но упругое миниатюрное тело не изменилось: гладкий плоский живот, бархатистая кожа. Потайной вход, как всегда сексуальный, по-прежнему умалчивал о своих секретах. Кристофер прикоснулся языком к соли ее естества и прижал Софи к себе. Она дернулась. «Аппетит приходит во время еды», — говорят французы. Он пробудит Спящую красавицу. Может, она и правда не занималась сексом с их расставания?

Кристофер долго ласкал Софи. Тело женщины извивалось, словно в протесте, она прогибала спину и прижималась к нему сильнее. Его руки заверяли ее, что не подведут, что будут ласкать, сколько она захочет. Мужчина впился алчущим ртом в ее губы, ощупывая руками тело любимой, словно слепой, который старается узнать друга. Она вздохнула и, почувствовав его терпеливое желание, откликнулась. Его руки не прекращали ласкать, разливая по ее телу потоки удовольствия. Парень немного ускорил движения. Еще вздох… И вскоре Софи притянула его за плечи, заставляя лечь на нее и медленно погрузиться в самую глубину.

В движениях не было ничего механического: они будто вместе плыли по волнам или парили высоко в небе. Любовников окутал туман чистейшего экстаза. Удовольствие нарастало и нарастало, пока не заполнило их тела, ведя к финальному взрыву. Лучший секс — это любовь. Слияние душ подарило им неземное блаженство. Умы и тела сошлись в совершеннейшем из союзов. Это чудесное, захватывающее приключение почти в буквальном смысле оставило их бездыханными.

Через несколько минут любовники вернулись с небес на землю. Софи кричала громче, исступленней прежнего, так что Кристофер не смел усомниться в связавшем их волшебстве. Он сильнее прижал к себе любимую. Бешено бьющиеся сердца постепенно возвращались к спокойному ритму. Потом папочка выскользнул из кровати, прошел в гостиную и посмотрел на дочурку: Габриель мирно спала в своей постельке. Кристофер нежно поднял малышку на руки и положил на большую кровать между родителями. Они прижались друг к дружке — новая семья, воссоединенная заклинанием Софи. Мужчина повернулся и посмотрел в зеленые глаза женщины; они стали еще теплее и нежнее, без малейшего проблеска тревоги.

— Что мы будем моделировать? — спросила она.

— Самые красивые вещи на свете, — пообещал он.

Немногим позволено обрести такое редкое счастье. Неужели хеппи-энд возможен? Кристофер постарался расслабиться, наслаждаясь эмоциями, но так и не смог заснуть. «Это Шанель», — осознал он и вздрогнул. Даже из царства мертвых она продолжала влиять на моду и людей. Интуиция подсказывала, что за счастливый конец они еще поборются. Когда придет время.


Саманта спала и во сне возглавляла «Клуб анонимных Коко-наркоманок». С потолка падали камелии, девушка лихорадочно подхватывала с пола цветы, сделанные — она знала — из тысячедолларовых купюр, сложенных в технике оригами и прикрепленных к восковым зеленым листам. Американка проснулась в полупустой квартире на Марэ. Клаус еще не закончил ремонт. Может, сон вещий? Она разбогатеет? Саманта доковыляла до холодильника и достала огромный шоколадный эклер.


Трое друзей встретились в «Куполь» в пятницу вечером, чтобы обсудить общее будущее. Пока никто ничего не говорил ни о завещании Коко, ни о ее наследстве.

Как они впишутся в новый дом? Все надели «Шанель». Моник все еще почтительно носила костюм из черной шерсти букле. Саманта нарядилась в темно-синий жакет, юбку в тон и блузку цвета слоновой кости. Софи — в кремовый костюм с темно-синей тесьмой.

— А где Кристофер? — спросила Моник у Софи.

— С Габи. Мы не любим оставлять ее с няней.

— Мне сегодня приснилось, что я унаследовала «Шанель», — выпалила Саманта. — Мадемуазель оставила компанию мне.

Она отпила «Кир рояль» и выпрямилась на стуле, удивленно глядя на друзей.

— Вокруг падали камелии, свернутые из тысячедолларовых купюр, и…

Софи и Моник взволнованно переглянулись.

— Как ты можешь унаследовать дом? Ты же не дизайнер, — осторожно заметила швея.

— Не обманывайся, — кивнула модель.

— Но я же могу быть directrice, — обиделась Саманта. — Хочется верить, что мадемуазель велела включить меня в совет директоров. Нам не понадобится дизайнер. Я могу каждый сезон изменять модели Коко: новая ткань, другая длина юбки, прочие детали. Ты же поможешь, Моник?

Моник залпом выпила скотч, вспоминая слова старушки-легенды: «Ты должна быть готова занять мое место…»

— Саманта, — нерешительно проговорила она. — Возможно, тебя удивит завещание мадемуазель. Может, ничего и не изменится.

— Но им понадобится кто-то, кто будет заниматься дизайном! — воскликнула американка.

Женщины замолчали. Софи прикурила и глубоко затянулась. Остальные зачарованно смотрели на нее.

Заметив это, молодая мама сказала:

— Шанель почти всем обещала что-нибудь оставить. — Она выдохнула дым. — Пожилые женщины иногда так добиваются дружелюбия окружающих. У меня всегда было ощущение… что мы с мадемуазель как-то связаны. Может, мы даже родственники. Представьте, она предлагала удочерить моего ребенка, хотя она годилась бы ей в прабабушки!

— Это ничего бы не изменило, — заявила Моник. — Она даже не желала видеть племянниц. Мне приходилось говорить им, что тетя плохо себя чувствует. А милые девушки хотели просто поздороваться.

— Не хочу, — пожала плечами Софи, — чтобы кого-то из вас постигло разочарование.

— Да нет, я ничего и не ожидаю. — Моник знаком велела официанту принести еще скотча. — Просто мне грустно: она ведь умерла совсем одна. Каждая одинокая женщина боится этого.

— Хочешь сказать, ты тоже? — спросила Саманта.

— Да, боюсь.

— Большинство женщин умирают в одиночестве, потому что переживают мужей, — пожала плечами Саманта. — Я боюсь только того, что умру не в одежде от Шанель!

— Но мадемуазель умерла не одна: с ней была Жанна, — сказала Софи.

— Но она просто служанка, — ответила Моник.

— Моник, Жанна была не просто служанкой, — сказала Саманта. — Она была наперсницей Коко и знала все секреты… Слышала и видела абсолютно все.

— Какие секреты? — прищурилась Софи, глядя на американку сквозь сигаретный дым.

— Откуда мне знать? — Та пожала плечами. — Их было множество. Думаешь, почему столько писателей бросили работать над ее биографией? На обложках большинства книг пишут «Записано со слов…». В случае с мадемуазель надо было бы писать «Записано с вранья…».

— Она врала? — спросила Моник.

— Шутишь? — засмеялась Саманта. — Даты, имена и факты менялись каждый раз, когда Шанель рассказывала о своей жизни.

— Но зачем она это делала? — настаивала швея.

— А зачем женщины умалчивают о прошлом? — сказала американка. — Значит, ей было что скрывать.

— Но, — нахмурилась Моник, — Коко столького добилась…

— Да уж, загадка, — кивнула Саманта.

Дамы заказали себе еще напитки. Никто не заметил, что Софи глубоко задумалась.

«Жанна слышала и видела абсолютно все». Слова эхом раздавались в мыслях молодой мамы. Она смотрела в бокал. Служанка! Почему она раньше о ней не думала?


— Какой выбрать? — спросила Саманта Клауса, держа в руках два костюма от Шанель: розовый и нежно-голубой.

— Ни тот ни этот, — ответил мужчина. — Черный.

Девушка состроила недовольную рожицу и повесила их обратно в гардероб.

— Наверное, ты прав.

Де Кузмин пригласил Саманту, Моник и Софи в свой офис обсудить ситуацию и планы на будущее.

Знаменательная встреча была назначена на десять часов. Дамы нарядились в лучшую одежду. Саманта взяла из бутика напрокат красный костюм и попросила Клауса составить компанию.

В следующий понедельник небольшая группа репортеров и фотографов собралась возле главного входа в «Шанель».

— А они что здесь делают? — шепотом спросила Софи у Саманты.

Девушка улыбнулась и взяла Клауса под руку.

— Ждут материал для новостей: «Кто унаследует лучший модный дом планеты?»

— Ты проболталась? — Модель остановилась. — Боже, как глупо! Я думала, мы сошлись на том, что никто ничего не унаследует.

— Может, да, а может, нет. — Американка покачала головой. — Но я верю, что Шанель могла оставить мне дом или, по крайней мере, удобное кресло за столом совета директоров. Я связывалась со старушкой по спиритической доске, и она почти сказала мне это. Кого ты хочешь обмануть? Ты жаждешь того же для себя. И она тоже!

Девушка указала на Моник.

— Саманта, ты ошибаешься, — возразила швея. — Мне ничего не нужно. Я ничего не жду.

— Это бред! — засмеялась Софи. — Ты, наверное, переела волшебных грибов. Клаус, чем ты ее кормишь?

— Положительными эмоциями, — прогремел немец. — Она просто очень нервничает.

Саманта задрала нос повыше и, опираясь на руку жениха, прошествовала мимо фотографов.

— Если подождете часок, возможно, заполучите сенсацию, — пообещала она толпе, входя в здание.

— Ему туда нельзя. —Изящный рукав от «Шанель» преградил Клаусу дорогу в кабинет де Кузмина.

Саманта прищурилась, глядя на высокомерную секретаршу Эдуара, которая никогда ей не нравилась.

— Klaus est mon partenaire, — объяснила она. — Mon amant! Mon amour![116]

— У меня в списке только вы трое.

— Господи! Хуже, чем в «Режин»! — взорвалась американка. — Подожди в кафе внизу.

Она поцеловала Клауса и прошептала:

— Когда увидимся в следующий раз, возможно, я буду стоить миллиард баксов.

Фотограф недоверчиво посмотрел на свою невесту.

— Не разочаруйся. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

— Бесплатный сыр? — яростно прошептала девушка. — Я надеюсь получить бесплатный модный дом. Я из кожи вон лезла, чтобы старушка не чувствовала себя одинокой. Она сотни раз намекала, что оставит бизнес мне.

— Дорогая, пожалуйста, не строй воздушных замков, ты ведь себя знаешь. Мечты и фантазии — это прекрасно, но…

Саманта оттолкнула парня.


Они ждали в кабинете. Де Кузмин опаздывал.

— Ой, вот и он! — Саманта побежала от двери к своему креслу.

Мгновение — и месье ввалился в комнату, сел за стол и вопросительно оглядел девушек из-под черных густых бровей.

— Сначала хотелось бы объяснить: это не официальная встреча. Я дал слово Шанель поговорить с вами после ее смерти. Вы были для нее дорогими друзьями, а не просто работниками.

Дамы кивнули. Моник заплакала.

— Вначале я хочу услышать от каждой, как вы понимаете моду. Что это такое? — Мужчина взглянул на модель. — Софи?

— Мода — это… — Софи посмотрела на потолок, словно ангел-хранитель мог подсказать ответ. — Секс. Способ сделать женщин желанными.

Де Кузмин кивнул.

— Саманта?

Девушка встала.

— Если дом станет моим, я продвину «Шанель» в следующее десятилетие с помощью рекламной кампании. Я… — Она несколько раз прерывисто вздохнула и упала на стул, хватаясь за горло.

Директор налил бедняжке стакан воды.

— Саманта, дом не станет твоим, — проговорил мужчина, передавая ей питье.

И посмотрел на Моник. Та качала головой.

— Моник, — произнес Эдуар.

Швея подняла глаза.

— Мода — это мастерство, месье, — заявила она. — Нужно быть абсолютно преданным своему делу, чтобы идеально выполнять работу.

Саманта подняла руку, хватая ртом воздух.

— Дайте мне закончить. Мадемуазель Шанель не умерла. Мы сохраним ее дух, ее наследие для потомков! А в ответ на вопрос: мода — это…

Она нахмурилась. Как там говорил отец? «Неважно, что ты думаешь! Говори мужчинам то, что они хотят услышать!»

— Мода — это… деньги! — выпалила девушка. — Роскошный способ заработать много денег!

— Понятно. — Месье де Кузмин провел рукой по длинным усам и отхлебнул воды. — Высказались все. Поскольку мадемуазель так трепетно к вам относилась, вы первыми узнаете, что преемником нашей старушки, следующим влиятельнейшим дизайнером в мире станет…

Мужчина глубоко вдохнул, прокашлялся и снова отпил воды.

Саманта до боли закусила губу, чтобы не закричать, сверлила де Кузмина глазами и чуть ли не до крови впилась ногтями в руку. Еще мгновение — и ее жизнь изменится навсегда.

— Со следующего сезона коллекции дома «Шанель», — проговорил Эдуар, — будет создавать… Жан Филлип.

Саманта стала озираться, словно кого-то потеряла.

— И кто, черт побери, он такой? — завопила девушка.

— Раньше он работал помощником в «Диор», — объяснил де Кузмин.

— Помощником? — продолжила орать Саманта. — Издеваешься?

Другие приняли новость спокойно.

— Кому достанется дом? — нетерпеливо спросила американка, поднимаясь на ноги. — Кому достанется дом? — завизжала она.

Де Кузмин с грустью посмотрел на Саманту.

— Дом остается под руководством семьи Вертхеймер, которая управляет им вот уже пятнадцать лет. — Он закрыл папку. — Завещанием будут заниматься швейцарские юристы мадемуазель Шанель.

— Завещанием? — Американка засмеялась и повернулась к остальным. — Не падайте духом!

— Саманта… — Моник потянулась, пытаясь взять подругу за руку — казалось, девушка готова напасть на де Кузмина. — Сядь…

— Я собрал вас здесь, чтобы прояснить ваше положение в доме, — продолжал директор. — Софи, мы хотим, чтобы ты оставалась лицом «Шанель». Мадемуазель Фар, мы надеемся, что вы продолжите безупречную работу в мастерской.

Мужчина замолчал и скрестил руки.

— Это все.

— А я? — пронзительно крикнула Саманта.

— В твоих услугах мы больше не нуждаемся, — ответил де Кузмин.

Саманта встала перед месье, нацелив на него свой самый убийственный взгляд.

— Увольняете, значит? Мадемуазель верила в меня! Она хотела, чтобы я…

— Директора считают, что дом «Шанель» успешен сам по себе. Ему не нужен рекламный агент.

— Значит, я вам не нужна? — закричала американка. — Ах ты, высокомерная французская скотина!

Она наклонилась к де Кузмину и прошипела:

— Ты мог бы помочь. Мог бы замолвить за меня словечко. В моих силах лишить тебя жизни! Даже не думай еще хоть раз попасться мне на глаза!

— Все свободны, — сказал директор.

Саманта долго смотрела на него, потом приблизилась. Мужчина вздрогнул.

— С этого момента за оральные услуги тебе придется платить! — прорычала девушка ему на ухо.

И вышла из кабинета, задрав нос.

Подруги последовали за ней.


— Больше ни за что в жизни! — взорвалась Саманта, когда они вышли на улицу.

Кристофер ждал их, держа на руках Габи. Он поцеловал любимую и подруг.

— Я подумал, что должен быть здесь, — сказал юноша. — Все в порядке? Клаус ждет в кафе.

— Все нормально, — ответила Софи.

— Нет, не нормально! — воскликнула Саманта. — Меня уволили! Снова! — негодовала она, проталкиваясь через толпу фотографов. — Ребятки, дайте пройти, дышать нечем!

— Но вы велели нам ждать здесь, — возразил парень, похожий на Жан-Поля Бельмондо.

— Я ожидала сенсации… — Она злобно посмотрела на него. — И ошиблась. Убирайтесь!

Друзья последовали за Самантой в кафе. Девушка рухнула на стул рядом с Клаусом и зарыдала. Мужчина приобнял ее.

— Я же предупреждал…

— Скотч! — выдохнула американка.

Моник коснулась ее плеча.

— Для алкоголя еще рановато. Выпей горячего шоколада, — посоветовала швея.

— Черт побери, мне нужна выпивка покрепче! — закричала Саманта.

Моник заказала скотч. Жертва увольнения бормотала что-то о судебных исках. Кристофер и Софи заказали кофе. Когда напитки принесли, Саманта залпом выпила свой и подала официанту знак повторить.

— Не могу поверить… — начала она.

— Саманта, мне жаль, что Шанель не оправдала твоих ожиданий, но она была очень одинока, — объяснила Моник. — Старушке казалось, что она должна чем-то платить за дружбу.

Американка проглотила второй скотч, будто это была кола.

— Уволил у всех на глазах, — пробормотала она. — Я расправлюсь с ним, клянусь! У отца есть связи с наемными убийцами. Всего каких-то пять тысяч баксов. Смерть этого гада стоит каждого потраченного цента!

— Саманта! — закричала потрясенная Моник.

— Успокойся, — утешал девушку Клаус. — Ты найдешь работу не хуже.

— Ох, куда можно пойти после «Шанель»? — простонала та.

— Есть и другие дома, — заверила ее Моник. — Гаю нравится у Сен-Лорана.

— Ага, Сен-Лоран! И что он придумал? — усмехнулась Саманта. — Костюм для сафари? «Шанель» — смысл моей жизни. — Она взяла еще выпить. — Даже во снах я возглавляю лечебный центр для помешанных на Коко. Это звучит нелепо, но…

Софи засмеялась. Клаус шикнул на нее.

— Вчера она проснулась с уверенностью, что кровать покрыта камелиями, сделанными из тысячедолларовых купюр. Мне пришлось включить свет, чтобы убедить ее в обратном.

Лицо «Шанель» поежилась.

— А ты что об этом думаешь, Софи? — спросила Моник.

Молодая мама серьезно оглядела собравшихся.

— У меня предчувствие, — сказала она, — что это еще не конец истории.

Друзья не могли долго сидеть в кафе: было много дел. У Клауса намечалась фотосессия. Саманта хотела последить за ее ходом, а после обсудить с Жислен презентацию новой коллекции. Софи и Кристофер собирались отвести Габи домой на обед. Моник нужно было делать примерки в cabines «Шанель».

Саманта проглотила третий скотч и поднялась. Остальные последовали за ней на улицу.

— Знаете что? — с вызовом воскликнула девушка, пошатываясь. — К черту «Шанель»! Да! К черту их всех!

Она пробежала несколько шагов назад по улице Камбон, остановилась рядом с домом и закричала:

— К дьяволу «Шанель»! Засуньте своего нового дизайнера куда подальше! Он никогда не заменит мадемуазель! Никогда!

Стеклянные двери распахнулись. Directrice бутика сердито посмотрела на нее с порога.

— Вы взяли эту вещь у нас? — Она указала на костюм от Шанель, надетый на грубиянке. — Могу я получить ее обратно?

— Вот! — Саманта сорвала пиджак и кинула на голову женщины. — Засунь в свою заносчивую французскую задницу!

Девушка начала расстегивать юбку, но Клаус ее остановил. Какой-то фотограф успел заснять, как пиджак летит на управляющую.

— Пойдем, девочка моя, — настойчиво произнес немец.

Он набросил Саманте на плечи свой черный кожаный пиджак и поймал такси.

— Не будем выставлять себя дураками! Сегодня еще фотографировать. Мне нужна твоя помощь.

Фотограф открыл дверь и помог девушке забраться на заднее сиденье. Она сразу же отключилась. Клаус схватил Кристофера за руку.

— C'mon,[117] приятель, ты всегда над ней подшучивал, но сейчас мы повзрослели и по-другому понимаем реальность. Я прав? Она станет моей женой. Помоги: Саманта может умереть из-за «Шанель»! Предложи ей постоянную работу! Она не подведет!

— Конечно! — Британец похлопал друга по спине. — Предложу! Пока Сэм отлично справлялась… Мы обожаем ее!

— Спасибо, — прохрипел Клаус и тоже сел в такси.

— Кристофер, это так мило с твоей стороны, — сказала Софи, когда они шли по бульвару Капуцинов. — Саманте нужна работа, иначе она наделает глупостей. Забавно, но я никогда не понимала, насколько действительно неуравновешенна эта девушка.


Саманта сидела за своим новым столом в «Хатчинс — Рив». Было утро ее четвертого рабочего дня. Девушку вдруг переполнили чувства, в глазах появились слезы.

— Словно Шанель никогда и не было, — прошептала американка.

— Коко прожила замечательную жизнь. — Де Рив подошла к коллеге сбоку. — Но теперь это в прошлом. Мода — это будущее, помнишь?

— Да, конечно, — шмыгнула носом Саманта. — Но знаешь что? Я действительно любила старушку. Ее силу, ее стиль! Такой, как она, больше не будет. Где бы она сейчас ни была, надеюсь, там носят «Шанель»…

ГЛАВА 29

Спустя десять дней после похорон Париж был опасно тих, словно люди до сих пор не могли оправиться от пережитого. Саманта тоже была опасно спокойна. Но ничем не потрясена.

Она начала планировать великолепнейшее из когда-либо показанных в Париже, а то и во всем мире модное представление. В осеннюю коллекцию «Хатчинс — Рив» 1971 года нужно было вложить большую сумму денег. Девушка сказала Жислен, что может выжать нужные средства из своего отца в обмен на владение двадцати пятью процентами компании. Американка была уверена, что дело выгорит.

— Кутюр отмирает, как и предсказано, — проговорила она. — Без Баленсиага и Шанель дизайнерам не за кем следовать. Смерть мадемуазель — последний гвоздь в крышке гроба высокой моды. В буквальном смысле!

Для показа коллекции «Хатчинс — Рив» она планировала ни больше ни меньше цирковое представление.

— Там же и поженимся, — предложила она Клаусу, когда вечером пришла домой. — В цирке! Я надену сексуальный наряд укротительницы: колготки в сетку, шляпу и обувь на высоком каблуке. Как Жозефина Бейкер!

Почему-то мрачный Клаус кивнул.

— Может, мы так и сделаем, дорогая, но прямо сейчас у меня есть для тебя новости. Пожалуйста, держи себя в руках.

— Никогда не говори мне «Держи себя в руках»! — Она вцепилась в жениха. — Ты же знаешь, это выводит меня из себя! Что случилось?

— Пакуй чемоданы. Мы едем в аэропорт Орли и оттуда летим в Нью-Йорк.

— Американский «Вог»?

— Нет, твой отец. У него был сердечный приступ. Он в реанимации в больнице «Маунт Синай».


— Совесть меня так и гложет, — повторяла несчастная на борту самолета. — Я хотела слишком многого — и вот что получила! Это наказание.

Она посмотрела на Клауса. Тот пытался уснуть.

— Я была уверена, что унаследую «Шанель», а теперь Господь показывает, что ждет слишком… — Девушка запнулась, не сумев продолжить мысль. — Если потеряю отца, не знаю, как буду…

Она смахнула слезы и сосредоточилась на газете. Попыталась отвлечься от гнетущих мыслей о том, что ждет впереди. Клаус обнял любимую.

— У пожилых людей иногда случаются сердечные приступы. Но больные выздоравливают. Ты тут ни при чем. Не вини себя. Просто будь рядом и держи его за руку.

Саманта посмотрела на Клауса, словно впервые увидела.

— Знаешь, ты и вправду замечательный человек.

— Да? А ты думала, я модный аксессуар? — засмеялся мужчина.

Она нахмурилась и пристальнее вгляделась в него. «Да, — подумала Саманта, — до этого ты был для меня именно аксессуаром, да еще любовником: высоким, с великолепным марширующим ритмом».

— Что ж, если ты и впрямь модный аксессуар, то уникальный, только для меня. Я так рада, что ты мой! — воскликнула девушка.


Мадемуазель Фар, как обычно, зашла к мадам Антуан в конце недели.

— Не думаю, что хочу и дальше здесь работать… — сказала директриса красивым колеблющимся голосом.

— Ах, что вы! Никогда бы не подумала, что услышу от вас такое, — удивленно ахнула девушка.

— Мадемуазель была катализатором всей жизни дома, — продолжала женщина. — Без нее он опустел. Все изменилось, и в глубине души я знаю: прежнее не вернуть. Может, пришло мое время покинуть пост?

— Но кто сможет выполнять вашу работу? — прошептала Моник.

Мадам Антуан серьезно посмотрела на нее.

— Может, ты?

Девушка приоткрыла рот.

— Я швея, мадам.

Голубые глаза оценивающе посмотрели на нее.

— Ты способна на большее, — задумчиво проговорила директриса. — Ты необычайно быстро стала главой ателье, ты умеешь общаться с клиентками, проводишь примерки с безупречной комбинацией советов, уважения, такта…

— Но я из скромной семьи доктора, мадам, у меня нет влиятельных знакомых!

— Сомневаюсь, что в нынешнее время это важно, — грустно улыбнулась мадам Антуан. — Сейчас мы одеваем не только француженок. Каждый сезон «Шанель» посылает эскизы с образцами ткани в богатые дома Саудовской Аравии. Они заказывают наряды, уточняют размеры. Готовые изделия красиво упаковывают и пересылают на самолетах будто в никуда. Печальная судьба восхитительных вещей…

— Ах, мадам… — вздохнула Моник.

— Так что, как видишь, ситуация изменилась, — грустно сказала женщина. — Ты справишься. Станешь отличным руководителем.


Вечером Моник не спеша возвращалась домой, не зная, радоваться или плакать. Никто не заставлял ее занимать пост directrice «Шанель»… но само предложение — такая честь! Она приехала в Париж, не ожидая особых карьерных взлетов. Directrice «Шанель»? Даже представить трудно. Надо рассказать Гаю. Может, тогда она решит, что делать.


— Софи что, пристрастилась к «Рицу»? — спросила Жислен Кристофера. — Я постоянно встречаю ее там. Ты следишь за ней?

В глазах светской львицы появился озорной огонек — она пыталась ввести юношу в замешательство. И достигла успеха.

Они как раз обсудили идею «модного цирка» Саманты. Этот показ определенно сделает «Хатчинс — Рив» престижнейшим в мире производителем готовой одежды.

— «Риц»? — нахмурился модельер.

— Софи бывает там каждую субботу, — кивнула женщина.

— Не знаю зачем, — пожал он плечами.

— Постарайся представить. Зачем дамы обычно ходят в «Риц»?

Кристофер промолчал. Он по-прежнему сомневался в любимой. Может, Жислен это поняла? В нем так легко было пробудить ревность!


Софи начала рисовать эскизы детской одежды и предложила «Хатчинс — Рив» выпустить коллекцию классики под ее именем. Жислен решила, что их компания должна продавать базовые вещи, необходимые каждой женщине. Она признала талант Софи, и дамы на удивление отлично поладили. Став топ-моделью, мадемуазель Антуан заработала имя. Жислен смотрела на нее как на коммерчески выгодное приобретение. Твигги моделирует одежду в Англии, так почему лицо «Шанель» этого не может?

Софи опросила друзей, чтобы выяснить, в какой одежде они больше всего нуждаются: в идеальной юбке, идеальной рубашке, идеальных прямых брюках.

В субботу утром она работала над девятой версией классической рубашки, которая начала уже понемногу сводить ее с ума. Пришел Кристофер, нагруженный пакетами. Женщина посмотрела на него.

— Может, все же классическая белая мужская рубашка из хлопка? — спросила она.

— Нет! — Парень поцеловал любимую. — Она должна немного напоминать Милашку Чарльза, словно на ней есть кружевные манжеты…

— И в то же время нет…

— И фигурные буфы.

— Но без них?

— А что не так с фигурными буфами?

— Придется найти старушек, до сих пор умеющих мастерить такое. Буфы в Париже не делают уже лет тридцать… — Софи вскочила. — Пойду-ка прогуляюсь, посмотрю на ткани на Рю де ла Шоссе д'Антин… или просто flâner dans la rue…

— Дорогая, возьми с собой Габи. Может, мне придется выйти…

Кристофер знал смысл фразы flâner dans la rue — «идти куда глаза глядят».

— А я думал, ты терпеть не можешь истеричных домохозяек, которые выхватывают ткань из рук.

Парень старался не выказывать подозрений.

— Сейчас я сама выхвачу ее у кого угодно.

— Хочешь, я составлю тебе компанию?

— Я, пожалуй, заскочу к Инес. У нее проблемы с каким-то мужчиной: подруга не сможет мне довериться, если ты будешь слушать.

Женщина будто исчезла, а потом появилась накрашенная и одетая в бордовый костюм с кардиганом от Шанель. Слишком элегантно для похода по магазинам.

— Выглядишь замечательно. Когда вернешься?

— Пожалуй, не буду называть точное время, чтобы ты не волновался, если опоздаю. Но конечно же, до пяти. Au revoir.

Она наклонилась, поцеловала юношу в лоб, подхватила Габи на руки и вышла за порог. Захлопнулась дверь. Кристофер вскочил на ноги. Зачем красивые девушки ходят в «Риц»? Будь проклята Жислен за то, что посеяла в его мыслях семя ревности! «Британский ангел» решил проследить за мамой своего ребенка, чтобы выяснить, куда «ее глаза глядят» на этот раз. Если Софи направится в «Риц», он поймает ее с поличным.


Кристофер был уверен, что лицо «Шанель» не догадывается о слежке. Она быстро шла по Елисейским Полям, держа на руках Габи, а потом — «хвост» удивился — встала на остановке и дождалась автобуса. Прячась в дверном проеме, он гадал, сможет ли заскочить в тот же транспорт незамеченным.

Когда подъехал автобус, на остановке уже толпились люди. Кристофер выждал, пока последний человек зайдет в салон, побежал и прыгнул на платформу. Кондуктор тут же позвонил в колокольчик. Софи была внутри. Юноша повис на поручне и отвернулся. Он выскочит, не доезжая до «Рица», и пробежит оставшийся путь. Автобус прогромыхал по Елисейским Полям, плавно проплыл вокруг Ронд-Пуан и выехал на площадь Согласия. Молодая мама приготовилась выходить. Парень повернулся к ней спиной, подождал и спрыгнул с платформы. Софи двинулась к площади Мадлен. Зашла в «Фошон», куда женщины приходили за пирожными, и купила булочек. Которые терпеть не могла. Интересно зачем?

Кристофер поболтался по площади, потом прислонился спиной к старой церкви, разглядывая Софи через витрину. Она появилась на улице, держа в руках коробку с лентой «Фошон»: подарок для любовника? Юноша ощутил, как внутри заворочался змей ревности. Он отстал от Софи шагов на тридцать. Дама шла к «Рицу».


Саманта сидела у кровати отца в реанимации «Маунт Синай», просматривая раздел «Стиль» в «Нью-Йорк таймс». Она провела тут целый день. Клаус, развалясь в кресле, читал книгу.

Первое, что девушка подумала, увидев папу: «Как же он одряхлел!» Огромный, слегка неуклюжий мужчина внезапно постарел и отощал. Под простыней вырисовывалась хрупкая фигура, лицо осунулось, хотя большой нос и седая шевелюра по-прежнему выделялись. Дочка не могла без слез смотреть на него. Неужели это тот сильный человек, который всегда о ней заботился? Он просто не может стать инвалидом!

— Если он не поправится, я сожгу все свои вещи от Шанель, — поклялась она. — Даже камелии.

— Зачем ты так? — Парень потер глаза. Они оба почти не спали.

Саманта взглянула на фотографа.

— Не могу перестать думать, что это наказание за одержимость Коко.

— В случившемся никто не виноват, — тихо произнес мужчина. — Ты так сильно любишь отца, что готова сжечь вещи от своего кумира?

— У меня больше нет родственников, — прошептала Саманта. — Кроме нескольких кузин-деревенщин, не способных отличить пиджак «Шанель» от пижамы «Мейси».

— Не говори так о своей семье, — раздался еще один голос.

— Что? — Девушка глянула на Клауса.

Тот молчал.

Саманта наклонилась и внимательно посмотрела на отца. Веки Шандора Липштадта задрожали, и он открыл глаза.

— Папочка!

— Ты проделала такой путь, чтобы навестить меня?

— Ах, папочка, ты помнишь меня! — Слезы заструились по щекам американской модницы, унося с собой тушь. — А помнишь, кто ты?

— Конечно. Умирающий старик.

— Ты не умрешь, папочка! По крайней мере, пока не увидишь мой наряд от мадемуазель. Все-все подлинное! Ты нужен мне живым! Ты должен вложить кучу денег в фирму моего талантливого друга. В любом случае, врачи сказали, с тобой все будет в порядке.

Саманта присела на пол, подняла руку отца и прикоснулась к ней губами.

— Ах, папочка, я так волновалась. — Она кивнула жениху. — Папочка, это Клаус…

В поле видимости пожилого мужчины появилось еще одно лицо.

— Здравствуйте, мистер Липштадт. — Немец старался тише стучать каблуками. — Я хотел бы попросить руки вашей дочери.

— Ее руки? — нахмурился старик. — Зачем вам ее рука? А если я отдам вам руку, вы меня отсюда вытащите?

Парень кивнул.

— Забирайте руку, забирайте ногу, забирайте что захотите. Только верните меня в мою собственную постель.

— Клаус недавно купил для нас огромную квартиру в Париже, — похвалилась Саманта. — Там есть три небольшие детские, но я переделываю их в гардеробные…

— Пожалуйста, дети… — Мужчина положил руку на сердце. — Сделайте две гардеробные и одну детскую. Я хочу увидеть внука!

— Вот такой у меня папочка! — Саманта подмигнула Клаусу.


Софи зашла в «Риц» через черный ход, ведущий в «Американский бар». Кристофер наблюдал, как она прошла мимо вращающейся двери, подождал несколько секунд и двинулся следом. Заметил красный костюм любимой в конце коридора, ведущего в фойе. Схватил с кресла «Геральд трибьюн» (вдруг манекенщица обернется, надо прикрыть лицо). Добрался до фойе. «Объект» как раз зашел в лифт. Двери закрылись. Юноша поглядывал на табло из-за газеты: один, два, три… Четвертый этаж. Там жила Шанель.

Парень сел в глубокое кожаное кресло. Может, Софи навещает опустевший номер Коко? Но зачем тогда наряжается? Эта фантазерка вполне может снять его, украсить полупрозрачными примерочными и развлекать там мужчин, как и его в первый раз. Кристофер подозрительно рассматривал каждого мужчину, заходившего в лифт: может, это и есть ее любовник?

Юноша опустил голову на руки. Он не сможет простить измену Софи. Лифт вернулся на первый этаж. Пара пожилых американцев неуверенно шагнула в фойе, решая, через какую дверь выйти. Жена потянула мужа в сторону улицы Камбон. Кристофер ждал. Он забыл, в каком номере обитала мадемуазель. Не стучать же в каждую комнату! Рано или поздно женщина выйдет, и выражение ее лица будет лучшим доказательством вины или невиновности.

Парень попытался сосредоточиться на газете, но буквы расплывались перед глазами. Посмотрел на часы: скрытной дамы не было уже более двадцати минут.

Вдруг на четвертый этаж вызвали лифт. Табло на несколько минут погасло, затем начало показывать спуск. Время будто растянулось. Так медленно… Наконец двери открылись. Софи. Одна. Юноша рассмотрел лицо любимой. Никаких особых эмоций. Не похоже, что она только что наслаждалась сексом. Женщина несколько мгновений не двигалась с места. Отбросив газету, парень подбежал к ней и схватил за руку.

Софи дернулась, ахнула, выпучила глаза. Удивленно посмотрела на него, огляделась, словно не понимая, где находится. Кристоферу показалось, что он разбудил лунатика, хотя юноша никогда этого не делал. Говорят, это очень опасно, даже смертельно для больного.

— Что ты здесь делаешь? — спросил британец.

Несколько любопытных повернули головы в их сторону.

— С кем ты видишься? Ты приходишь сюда каждую неделю! Жислен все мне рассказала! Она видела тебя! Ты не думала о таком?

На лице Софи отразился целый спектр эмоций: женщина словно перебирала в уме отговорки, хотя и знала, что ей не поверят.

— Просто расскажи! — потребовал Кристофер. — У тебя есть другой? Давай выясним все и покончим с этим!

Молодая мама попятилась. Она вцепилась в его руку, словно боялась упасть.

— А где Габриель? — спросил парень. — Только не говори, что оставила нашу дочь с ним!

— Она… — Софи не смогла договорить.

Она будто не могла очнуться от долгого мучительного сна. Состояние любимой разрывало Кристоферу сердце. Женщина, шатаясь, повисла на нем.

Но через некоторое время отпустила руку парня и внимательно на него посмотрела.

— Думаешь, у меня есть любовник? — пробормотала Софи.

— Зачем еще тебе сюда приходить?

— Пойдем покажу.

Она поманила Кристофера к лифту. Кивнула лифтеру. Двери закрылись. Лифт поднимался медленно и ровно. Видимо, лифтер знал, куда ехать.

Кабина остановилась.

— Четвертый этаж, — произнес лифтер.

Софи уверенно повернула направо. Они пошли по коридору. Двери, двери… 408… 410… 412… Остановились у номера 414. Кристофер попытался сглотнуть, но во рту пересохло. Зеленые глаза любимой посмотрели на него в упор. Она указала на дверь.

— И кто там? — спросил юноша.

Манекенщица несколько раз постучала и громко сказала:

— Это Софи!

Шаги за дверью. Шуршание. И — она приоткрылась на несколько дюймов. Лицо. У Кристофера чуть волосы дыбом не встали. Он мог бы поклясться, что это сама мадемуазель Шанель или ее призрак в черном кардигане и юбке. Из-за таинственной фигуры струился свет. Но постепенно юноша присмотрелся и понял, что на него подозрительно глядит маленькая хрупкая старушка.

— Я хотела познакомить вас с Кристофером, — проговорила Софи. — Можно войти?

Она сделала шаг вперед. Пожилая женщина не двинулась с места (кажется, задумалась). Наконец хозяйка отошла в сторону и распахнула дверь. Молодые люди зашли внутрь.

В номере было три комнаты: гостиная, спальня и ванная. Они прошли в гостиную. Почти антикварный интерьер был таким же уютным, как и в «Американском баре». Габи, словно в гнездышке, лежала на потертом, но элегантном кожаном кресле. Увидев папу, малышка улыбнулась и протянула к нему ручки. Кристофер поднял ее и прижал к себе. У стены стояла прекрасная китайская ширма Шанель. Стильно обставленная, безукоризненно чистая комната была необычайно пустой. Британец едва осмелился осмотреться вокруг: даже само пребывание тут казалось ему неправильным. Будто бы дух легенды до сих пор здесь и ему не нравится их вторжение.

— Жанна ухаживала за мадемуазель до последнего дня. — Софи улыбнулась старушке.

— На самом деле меня зовут не Жанна, — выпалила та. — Но Коко называла так всех служанок.

— Я не знала, — сказала Софи. — А как вас зовут?

— Селеста, мадемуазель.

— С этого момента буду обращаться к вам именно так.

— Comme vous voulez.[118] — Пожилая дама склонила голову.

— Так, значит, здесь она жила? — Кристофер оглядел комнату.

— Oui, monsieur. Почти восемнадцать лет. Ей не нужна была роскошь. Не желает ли месье чаю? Я могу заказать по телефону все, что захочу.

— Не беспокойтесь, Селеста, спасибо.

Она почти обиделась.

— Кристофер, ты не оставишь нас? — спросила Софи, будто снова погружаясь в сон наяву. — Я спускалась вниз за напитками. Нам с Селестой нужно поговорить наедине.

Парень уставился на любимую, гадая, зачем ей это.

— Почему бы нам всем не спуститься попить чаю? — предложил он.

— Нет. Мы хотим побыть здесь. Вы ведь согласны, Селеста?

— Я и вправду люблю чай. — Старушка улыбнулась Кристоферу.

— Мы закажем себе чай, — настаивала Софи. — Дорогой, пожалуйста… — Умоляющий взгляд. — Увидимся дома.

— Габи забрать?

— Нет, Селесте нравится играть с ней…

Кристофер недоуменно посмотрел на женщин. Почему вдруг служанка Шанель стала так важна для Софи? Да и Жанна-Селеста не торопилась обратить внимание на их дочку: она надела крошечные очки для чтения и зашуршала письмами и тетрадками в красном кожаном переплете. Юноша подумал: «Наверное, это документы Шанель».

Он оглядел коробки с бумагами, письма и дневники, разбросанные повсюду. Здесь явно какая-то тайна, но разве опасно навестить старушку? Парень пожал плечами, поцеловал Софи и попрощался с Селестой.


Выйдя на Вандомскую площадь, Кристофер присмотрел такси и уже собирался подойти к водителю, когда снова подумал: «Что-то все-таки здесь не так!» Софи очень странно вела себя. Он должен посоветоваться. И юноша знал с кем: улица Камбон, 31. Можно и пешком дойти.

ГЛАВА 30

Мадам Антуан сидела за столом, листая газету. Шанель умерла как раз перед выпуском новой коллекции. Коллекцию показали рано, и теперь в доме царило странное спокойствие. Смерть Коко будто парализовала работу: персонал двигался медленно, как лунатики. Неужели энергия, воля и мечты одной пожилой дамы держали на себе всю компанию?

Мадам Антуан попросили обсудить с директорами вопрос о новом дизайнере, но она даже думать об этом не могла. Разве кто-то мог заменить старушку Габриель? «Шанель и Ко» будто остался без души.

Женщина подняла глаза: в дверях стоял Кристофер. Парень наклонился и поцеловал ее в белую напудренную щеку. Дама улыбнулась. Она была одета в строгое черное шерстяное платье. На его фоне алые губы и безупречный красный маникюр мадам Антуан казались яркими пятнами в черно-белом кино. Глаза сияли сапфирами, словно скорбь добавила им цвета.

— Я рада, что ты зашел. Хочешь кофе?

Он покачал головой.

— Софи сегодня утром пошла в «Риц» и взяла с собой Габи, — выпалил он. — Я проследил за ними.

— Но зачем ей это? — нахмурилась женщина.

— Я тоже понятия не имел. Софи не знала о слежке. Я наблюдал, как она поднялась на лифте.

Мадам Антуан смотрела ему в глаза.

— На четвертый этаж? — слабым голосом спросила она.

— Да. Я ждал в холле, пока она не спустилась. Потом подошел. Она будто никак не могла проснуться, а когда очнулась, повела меня наверх. Мы прошли по коридору. Софи постучала. Нам открыли, и на мгновение мне почудилось, что это Шанель. Живая.

— И?

— Служанка, как оказалось.

— Мадемуазель не хотела, чтобы Жанна очутилась на улице. Только представь: она теперь живет в «Рице» на полном обеспечении. — Женщина весело хмыкнула. — Но зачем Софи навещать ее? Ты заходил в номер?

— Да. Там повсюду были коробки с письмами, бумагами, дневниками…

Мадам Антуан выпучила глаза.

— К ним нельзя прикасаться, — отчеканила она, — пока не решится вопрос с имуществом мадемуазель. Где сейчас моя дочь?

— Там.

— С Жанной?

Мадам Антуан схватилась за горло, ее взгляд заметался по комнате, а лицо, и так белое от пудры, казалось, стало еще бледнее.

— Я подумал: все это очень странно. И пришел за советом.

Она схватила телефон и быстро набрала номер.

— Это «Риц»? Соедините меня с комнатой четыреста четырнадцать, пожалуйста, это срочно! Жанна? Это мадам Антуан. Как поживаете?

Несколько секунд дама слушала, затем спросила:

— Софи с вами? Да? Когда она ушла? А сказала куда? Понятно. Спасибо, Жанна. Я скоро зайду к вам в гости.

Мадам Антуан положила трубку.

— Кристофер, ситуация очень серьезная. Немедленно иди домой. Софи могла узнать ужасные вещи. Это очень расстроит дочку. Я всегда старалась… — Она посмотрела на свои руки и сглотнула. — Скрыть это от нее.

— Что скрыть? — закричал юноша. — Правду о ее родителях?

Великолепные, искренние сапфировые глаза несколько долгих секунд смотрели на него. Женщина напряженно думала, и цвет ее глаз менял оттенки, как в калейдоскопе. Кристофер ждал. Казалось, мадам Антуан решалась открыть тайну, которую хранила долгие годы.

— Правду об ее отце, — наконец сказала она.

— Надеюсь, мне вы расскажете?

Женщина опять заколебалась, потом кивнула и вздохнула.

— Отец Софи был фашистским генералом. — Она снова тяжело вздохнула. — Ганс фон Динклаге, — тихо произнесла женщина. — Немного моложе мадемуазель Шанель. Он долгие годы был ее любовником.

— А мать?

— Убита фашистами. Она была наполовину еврейкой.

Минуту оба молчали. Кристофер пытался осознать услышанное.

— Понимаешь, почему мы держали это в тайне? Ее отцу пришлось выбирать между дочерью и женой. И он выбрал дочь… — Мадам Антуан ссутулилась и вцепилась в руку будущего зятя.

Кристофер поддерживал женщину. Она, не открывая глаз, сделала несколько глубоких вдохов. Парень налил стакан воды и протянул ей. Она немного отпила.

И наконец выпрямилась.

— Ему разрешили взять Софи с собой в Париж при условии, что он сдаст жену властям. Как мы могли рассказать ей? Девочка винила бы себя в смерти матери.

— Как умерла ее мать?

Глаза мадам Антуан засверкали.

— Мы не знаем. Надеюсь, быстро. Бедняжка… А не долго и мучительно…

Она запнулась.

— Когда Париж был освобожден… — Женщина выпрямила спину и возобновила рассказ: — Мадемуазель арестовали. Возможно, ты знаешь, что коллаборационистам брили головы и в таком виде водили по улицам? Шанель продержали лишь два часа. Ей помогли влиятельные знакомые. Коко бежала в Швейцарию. Фон Динклаге уже был там. Они прожили вместе одиннадцать лет. Потом Вертхеймеры реанимировали дом «Шанель» и попросили ее снова стать дизайнером.

— Он еще жив?

Женщина покачала головой.

— Живой, он был бы с мадемуазель.

Она отпила воды и подняла на Кристофера кристально-чистый взгляд.

— Динклаге просил нас позаботиться о малышке, и мы удочерили ее. Знаешь изречение Оскара Уайльда: «Ни один хороший поступок не проходит безнаказанно»?

Кристофер кивнул.

— Но это был не просто хороший поступок. — Мадам Антуан покачала головой. — Ребенок был очаровательный. Мы назвали ее Софи и действительно полюбили как дочь, но…

Она снова тряхнула головой.

— Тень отца, казалось, нависла над малышкой. Я никогда не хотела, чтобы она узнала правду. Ганс был очень интеллигентным, не пытал людей в концентрационных лагерях. Ему пришлось поддержать фашистов, чтобы спастись. Он выбрал жизнь. И привез Софи в Париж. — Мадам Антуан слегка подтолкнула юношу. — Иди к ним… быстрее! Если она узнала…

— Жанна все рассказала! — закричал он. — Уверен!

— Тогда торопись! Софи… может сотворить непоправимое!

Кристофер сбежал по ступенькам к парадному входу в «Шанель». Швейцар в форме открыл перед ним двери. Парень понесся по улице Камбон на Гран-бульвар, оглядываясь в поисках такси. Ни одного.


Стоял холодный солнечный день. Сердце Кристофера сжимали лапы ужаса. Яркие лучи отражались от окон такси, и парень яростно размахивал руками, пока не замечал в машинах пассажиров. Наконец нашелся свободный автомобиль. Водитель остановился и спросил, куда ехать. Юноша ответил и забрался внутрь.

На заднем сиденье Кристофер подался вперед, проклиная каждый горящий красным светофор до самой площади Звезды.

Слова мадам Антуан «Она способна на все!» как эхо звенели в его голове, пока машина стояла возле очередного светофора на Этуаль.

Кристофер кинул водителю деньги, выскочил из такси и побежал по Клебер-авеню. Перед домом консьержка протирала медную вывеску врача.

— Мадам Клод, Софи дома? — спросил юноша.

— Oui, monsieur…

Он вбежал внутрь. Посмотрел на старомодный лифт, заключенный в металлическую решетку с орнаментом. Подъемник был на последнем этаже. Кристофер вызвал его. Лифт спускался мучительно долго.

И наконец остановился, распахнув железные дверцы.

У парня так сильно тряслись руки, что он долго не мог вставить ключ в замочную скважину. Когда получилось открыть дверь, забежал в квартиру. Софи — на перилах балкона. Немного озадаченная Габи сидит на полу, наблюдая за матерью. Подойдя ближе, юноша понял, что любимая свесила ноги на улицу.

— Софи! — Слово будто вырвали из его груди.

Она повернулась: глаза полны отчаяния.

— Я дочь фашиста. — Сдавленный высокий голос, будто чужой. — Чертова фашиста. Он убил мою мать!

— Ему пришлось выбирать между вами. Он выбрал тебя. Ты не виновата.

— Поэтому мадемуазель сделала меня своим «лицом». Я — «лицо» фашиста!

— Его заставили… Ты тут ни при чем!

— Но во мне его кровь, его гены! Я не хочу жить, и я не заслуживаю этого!

— Ты не виновата. Твой отец никого не пытал. Мадам Антуан сказала, он был интеллигентным, обаятельным.

— Нет!

Кристофер приближался к ней шаг за шагом, надеясь, что Софи не заметит.

Габи заплакала. Ей не понравилась игра, которую затеяли взрослые.

— Твоему отцу пришлось стать фашистом, чтобы выжить, — успокаивающим голосом проговорил юноша. — Ты должна простить его.

— Простить фашиста? — Софи злобно сверкнула глазами. — Они вырывали у людей золотые зубы и использовали их кожу! Делали из них мыло! Нам в школе рассказывали, после мне снились кошмары. И эта дрянная кровь во мне!

— В тебе есть и гены матери. — Парень не останавливался. — Отец привез тебя в Париж, потому что любил.

— Он предал мою мать!

— Разве ты бы не выбрала Габи вместо меня в такой ситуации? Разве дети для родителей не на первом месте?

Женщина посмотрела на него измученными глазами. Несколько секунд оба не двигались. Вдруг Кристофер быстро подался вперед и схватил любимую за руку. Софи стала сопротивляться, соскользнула с перил и повисла на высоте пятого этажа над тротуаром. Парень держал изо всех сил, но рука женщины выскальзывала из его занемевших пальцев. Страх потерять свою Единственную придал юноше силу титана, и он втащил ее обратно на балкон. Софи упала на пол. Кристофер схватил плачущего ребенка.

— Я все равно убью себя! — закричала женщина, злобно глядя на парня.

Он присел на колени рядом, держа одной рукой ее, а второй — орущую малышку.

— Нет, ты не умрешь. Потому что я люблю тебя. Я ждал не для того, чтобы видеть твою глупую, бессмысленную смерть! Ты не лишишь нашу дочь матери! Не сможешь! Я помогу тебе пережить это. Ты ни в чем не виновата. Я заставлю тебя осознать.

В глазах Софи плескалась боль, но Кристофер увидел, что любимая хочет верить, хочет, чтобы ее убедили: она ни в чем не виновата и заслуживает жизни. А жизнь стоит прожить. Он сможет убедить ее. Парень нежно погладил Софи по волосам и успокоил дочь.

ГЛАВА 31

— Для нашей второй свадьбы после скучной церемонии в Сити-Холле, — объявила друзьям Саманта, — мы либо снимем огромный замок в Бургундии, либо полетим на полном журналистов самолете на презентацию коллекции Кристофера и поженимся в цирковом шатре в центре Парижа! На воздушной трапеции! Впервые в мире еврейка выйдет замуж на трапеции!

Наступила весна. Молодые люди сидели на террасе за «Куполь». Саманта недавно приехала из Нью-Йорка, счастливая, что отец выздоровел.

— Мы не станем вытворять такое, — тихо произнес Клаус.

— Ты прав. Это не слишком зрелищно. Может, снимем целый пляж в Каннах и…

— Нет, — отрезал немец.

— Но где мы еще можем сыграть свадьбу? — Американка раздраженно огляделась.

— В тихом, укромном местечке. Софи, Кристофер и Моник будут с нами. В маленькой, всеми забытой церквушке, как в конце фильма «Забавная мордашка», помнишь? Фред Астер, Одри Хепберн и белые голуби вокруг? Никакой суеты. Софи, скажи, так лучше?

— Звучит очень мило, — улыбнулась модель.

— О-о-о-о… — Саманта схватилась за горло, будто падая в обморок. — Это так романтично! Я бы и не додумалась. Понимаете? — Она посмотрела на остальных. — Иногда стоит подумать о малом. Как говорила мне мадемуазель, иногда чем меньше, тем лучше! Для жизни, конечно, а не для твоих показов, Кристофер. Они должны быть как никогда зрелищными.


Стоял июльский день. Люди чуть ли не падали в обморок от жары. Представители мира моды собрались в огромном полосатом шатре, украшенном цветами и ветками, пульсирующем от рок-музыки. Забавно: шатер возвели рядом с Монпарнасом на ярмарочной площади с дурной славой. Fashionarazzi,[119] наверное, даже не знали о существовании этого района — и были в восторге. Неблагополучие всегда производило на них впечатление. По крайней мере час или два.

Осеннюю коллекцию «Хатчинс — Рив» (одежду из шерсти, бархата, шелка, синтетики и джерси) демонстрировали топ-модели мирового уровня вместе с несколькими актрисами и рок-звездами. Такого модного зрелища Париж еще не видывал. Наряды показывали группами по шесть, разного цвета и с разной длиной юбки, чтобы женщинам было удобнее выбирать.

Вещи были красивыми и удобными. Их продавали и покупали. И — забавно — невероятные прически, парики, изумительные шляпы, украшения и макияж в стилях кабуки, гейши или китайской оперы делали моделей пленительными, но неузнаваемыми.

— Что может быть шикарнее? — хвасталась Саманта.

Платформы обуви были угрожающе высокими, даже опасными.

— У моделей даже может пойти кровь из носа, — говорила американка.

В перерывах между оглушающей музыкой, ослепляющим светом стробоскопа и бликами фотоаппаратов в модную толпу кидали лепестки цветов, искусственный снег, а в конце показа — ярко-розовые подарочные пакеты с косметическими новинками и маленькими бутылками шампанского.

Потом на подиуме появилась Саманта в костюме «укротительницы»: узкий черный шелковый смокинг, длинные чулки в сетку и высокие-превысокие каблуки. На голове — шелковый цилиндр, в руке — кнут. Ярко-красные губы расплылись в огромной улыбке, зубы сверкают.

— Bienvenu[120] в «Хатчинс — Рив»! — крикнула она.

Щелкнула кнутом — и нечаянно ударила по щекеженщину средних лет, сотрудницу шведского журнала по вязанию. Позже дамы помирились.

Pièce de résistance,[121] двух воздушных гимнастов, одетых как раввин и католический священник, нашел Клаус. Фотограф быстро снял джинсы, оставшись в черных колготах. Они с Самантой взобрались по очень скользкой веревочной лестнице на платформу трапеции высоко над кольцом.

Там молодые люди и «поженились» перед роскошной толпой зрителей.

— А как же скромная церквушка и белые голуби в стиле Одри Хепберн? — крикнула девушка.

— Это больше похоже на тебя! — проорал в ответ парень. — Зрелищность — часть твоего образа жизни!

«Раввин» и «священник» махали над ними руками, благословляя новобрачных, а трапеция небезопасно качалась.

— Я знал, что пустяковая церемония в Сити-Холле ничего для тебя не значит.

— Ах, Клаус, это чертовски романтично! — Саманта крепче схватилась за веревочную лестницу и согнула ногу, чтобы продемонстрировать фигуру. — Если бы мадемуазель была здесь, она бы гордилась мной! Она была бы в восторге!

— Но свадьба — это совсем не в духе Шанель! — съязвил парень.

Он и вправду сомневался, что мадемуазель одобрила бы все это.


Антуаны были среди зрителей, счастливая бабушка держала Габи на руках. Рядом с ними сидел отец Саманты, который только вчера прилетел. Он гордо смотрел на дочь и зятя с первого ряда. Его кардиостимулятор отлично работал.

Клоунов было почти невозможно отличить от моделей. Старомодный оркестр заиграл танго — временное облегчение для ушей.

Жислен де Рив ворковала с Пьером, своим новым молодым красивым любовником. Кристофер и Софи наблюдали за представлением стоя, держась за руки.

— Баленсиага говорил, что дизайнеру не нужно бояться вульгарности, — шепнула Моник Гаю. — Но может, Саманта переборщила?

Мадемуазель бы перевернулась в гробу в Лозанне, увидев этот взрыв роскоши и — да — вульгарности. Из-за подарочных пакетов началась возня: многие журналисты хотели заполучить два.

Гай обнял Моник.

— Это будущее: Шанель умерла, и мода превратилась в шоу-бизнес!

Девушка кивнула, стараясь не расплакаться из-за нахлынувших эмоций. Она станет directrice «Шанель». Скромница из Анжера приехала в Париж, ожидая… чего? Намного меньше!

Катрин переедет к ним через месяц.

— Хочу вниз, голова кружится! — крикнула Саманта Клаусу.

Фотографии слишком усердного папарацци, стоявшего внизу, когда экстремалка спускалась по веревочной лестнице, на следующий день украсили множество первых страниц журналов.


Несколько недель спустя они сидели на террасе большого кафе на бульваре Сен-Жермен. Воскресенье. Солнечный день.

— Ба! Мы научились жить без Шанель? — размышляла Саманта, восхищенно разглядывая свое обручальное кольцо. — Конечно, это было непросто.

Она отпила кофе со сливками и глянула на свое платье от «Хатчинс — Рив».

— О боже, ребята! Посмотрите! Я не в «Шанель»! — крикнула она. — Я победила зависимость! Меня зовут Саманта, и я больше не Коко-наркоманка!

— Аплодисменты? — предложил Клаус.

Друзья вежливо захлопали в ладоши.

Софи покачивала дочку на колене.

— Как прелестно дитя моды! — Саманта посмотрела на малышку.

— А ты когда заведешь своего? — спросила молодая мама.

— «Шанель» не делает одежду для беременных. — Американка состроила рожицу. — Наверное, мы усыновим кучу африканских сироток разных оттенков… скажем, от темного шоколада до карамели.

— Но детей не выбирают, как аксессуары! — возмутилась модель.

— Ах… — приуныла Саманта. — Но разве не здорово, если они подходят к нарядам?

Софи покачала головой и отпила citron pressé.[122] Она поняла, что инстинктивно защищает честь и достоинство сирот, потому что до сих пор считает сиротой себя. «Но я была желанным ребенком», — напомнила себе манекенщица. Отец пожертвовал любимой женщиной, чтобы спасти дочь, тайком увез малышку из Германии и доверил Антуанам.

Ее любили, и, осознав это, Софи навсегда изменилась.

Кристофер встретился взглядом с любимой и улыбнулся. Теперь она совсем не походила на ту измученную женщину, которая пыталась убить себя. Софи ходила к врачу, а мадам Антуан рассказывала ей об отце (они хорошо друг друга знали). Парень ликовал: наконец-то бунтарка приняла свою жизнь, происхождение, будущее.


Моник сидела рядом с Гаем. Она пила чай, он потягивал пастис.[123] Оба взяли отпуск, чтобы подыскать квартиру побольше где-нибудь между «Шанель» и «Ив Сен-Лоран».

«Как странно, — подумала девушка. — Я приехала в Париж научиться ремеслу, чтобы стать лучшей портнихой в Анжере. А в итоге стала directrice „Шанель“ и нашла своего Единственного. Пожалуй, я меньше всех стремилась достичь чего-то. Наверное, в этом есть какая-то мораль».

Ей перестали сниться надежные объятия любящего мужчины постарше, лица которого она не видела. В последний раз швея подняла глаза и увидела, что это Гай.

Наблюдая за проходившими мимо парижанами, друзья не уставали комментировать одежду.

Кристофер дотянулся до руки Софи.

— Мы — рабы моды, соединяющие страсть с профессией, — заявил он.

— Фанаты, которым не нужно бороться с зависимостью? — сказала Саманта.

— Мы профессионалы, которых кормит мода, — проговорил Гай.

— Что может быть лучше? — согласились остальные.

Саманта медленно оглядела друзей, допивая кофе.

— Ба… — Она тряхнула головой. — Все счастливы. А у меня чувство, что семидесятые будут еще роскошнее шестидесятых!

БЛАГОДАРНОСТИ

Благодарю за помощь и поддержку:

— Джоан Маркюс, Моник Хэй, Жана Заки, Ширли Кеннеди, Сьюзен Френд, Патрицию Леки, Барб Берг Шиффелин, Каталину Эстареллас, Марию Антоник Ллулл, Элизабет Сатер, Джоан Орлен и Бонни Фримэн;

— а также Кейт Миллс за превосходное редактирование;

— и Джейн Тернбулл, самого лучшего агента.

Примечания

1

Ателье мод (фр.). (Здесь и далее примечания переводчика, кроме особо оговоренных.)

(обратно)

2

В курсе событий (фр.).

(обратно)

3

«Жизнь в розовом цвете» (фр.).

(обратно)

4

«Мужчина и женщина», фильм Клода Лелуша (1966).

(обратно)

5

«Дневная красавица», фильм Луиса Бунюэля (1967).

(обратно)

6

Незамедлительно (фр.).

(обратно)

7

Кондитерская (фр.).

(обратно)

8

Слоеное пирожное, известное в России под названием «наполеон» (фр.).

(обратно)

9

Булочная (фр.).

(обратно)

10

Небольшой тонкий батон (фр.).

(обратно)

11

Объем (фр.).

(обратно)

12

Менеджер по персоналу (фр.).

(обратно)

13

«Синдикат французской высокой моды».

(обратно)

14

Бутик дорогих деликатесов, изготовленных вручную по уникальным рецептам. (Прим. ред.)

(обратно)

15

Легкая закуска к аперитиву (фр.).

(обратно)

16

Эскалопы в сметане (фр.).

(обратно)

17

Очень в моде (фр.).

(обратно)

18

Англичане (фр.).

(обратно)

19

Ракообразные (фр.).

(обратно)

20

Морские ежи (фр.).

(обратно)

21

Нарядное платье для полуофициальных приемов.

(обратно)

22

Кабинка (фр.). (Прим. ред.)

(обратно)

23

Не так ли? (фр.).

(обратно)

24

Кофе со сливками (фр.).

(обратно)

25

Мужчины (фр.).

(обратно)

26

Студия макияжа (фр.).

(обратно)

27

Книжечка с отрывными билетами, купонами на проезд (фр.).

(обратно)

28

Рив Гош, Левый берег (фр.).

(обратно)

29

Гринвич-Виллидж, или просто Виллидж (англ. village — деревня, поселок), — жилой район в Нью-Йорке, на западе Нижнего Манхэттена.

(обратно)

30

Чайный час (фр.).

(обратно)

31

Коктейль из шампанского и черносмородинового ликера.

(обратно)

32

Плата (фр.).

(обратно)

33

Удовольствие (фр.).

(обратно)

34

Предлог «у», «на» (фр.).

(обратно)

35

Продавщицы (фр.).

(обратно)

36

Английский стиль (фр.).

(обратно)

37

Чай, Шетландские острова, кашемир, тартан (орнамент шотландки) (фр.).

(обратно)

38

Бифштекс с жареным картофелем (фр.).

(обратно)

39

Молодые женщины, избалованные материальными благами и навязчивой родительской опекой до уровня самодовольной, дорогой в содержании, капризной, материалистичной снобки.

(обратно)

40

Здесь: права рука (фр.).

(обратно)

41

Трусики (фр.).

(обратно)

42

Красивых людей (фр.).

(обратно)

43

«Я тебя люблю… Я тебя нет…» (фр.).

(обратно)

44

Мозги в черном масле с картофелем (Прим. ред.).

(обратно)

45

Ну конечно! Разумеется! (фр.).

(обратно)

46

Не так ли? (фр.).

(обратно)

47

Конечно, разумеется (фр.).

(обратно)

48

Ткань (фр.).

(обратно)

49

Стажировка (фр.).

(обратно)

50

Фараоны, легавые (фр.). (Прим. ред.)

(обратно)

51

Аптека (фр.).

(обратно)

52

Хлеб с маслом (фр.).

(обратно)

53

Здесь: До свидания (фр.). (Прим. ред.)

(обратно)

54

Почтение (фр.).

(обратно)

55

Один из первых в мире модных журналов. Первый номер вышел в ноябре 1867 г. Изначально — еженедельник для дам среднего класса. (Прим. ред.)

(обратно)

56

Знаменитый американский фотограф. (Прим. ред.)

(обратно)

57

Это очень оригинально! (фр.).

(обратно)

58

Одеколон от «Диор».

(обратно)

59

Смородиновый ликер (фр.).

(обратно)

60

Очень прогрессивно (фр.).

(обратно)

61

После секса (фр.).

(обратно)

62

Показ моделей (фр.). (Прим. ред.)

(обратно)

63

Близкими знакомыми (фр.).

(обратно)

64

Гримеры (фр.).

(обратно)

65

Не трогайте меня! (фр.).

(обратно)

66

Яйца под майонезом (фр.).

(обратно)

67

«Я ни о чем не жалею» (фр.).

(обратно)

68

«Я обо всем сожалею» (фр.).

(обратно)

69

Весь Париж (фр.).

(обратно)

70

О-ля-ля! (фр.). (выражение удивления).

(обратно)

71

Войдите (фр.).

(обратно)

72

Поздний завтрак (фр.).

(обратно)

73

Тертый сельдерей с соусом провансаль (фр.).

(обратно)

74

Заливные яйца (фр.).

(обратно)

75

Руководитель отдела рекламы (фр.).

(обратно)

76

Закуска (фр.). (Прим. ред.)

(обратно)

77

Проникновение (фр.). (Прим. ред.)

(обратно)

78

Лимонный пирог (фр.).

(обратно)

79

Маленькая чашка кофе (фр.).

(обратно)

80

Это Париж (фр.). (Прим. ред.)

(обратно)

81

Героиня мюзикла и фильма «Жижи».

(обратно)

82

Разнообразные закуски (фр.).

(обратно)

83

С вами все в порядке… (фр.).

(обратно)

84

Зад (фр.).

(обратно)

85

Конечно (фр.).

(обратно)

86

Приятно познакомиться! (фр.).

(обратно)

87

Ужин с Коко (фр.).

(обратно)

88

Заскоки, выходки (фр.).

(обратно)

89

Дерьмо (фр.).

(обратно)

90

Магазин аптекарских, хозяйственных и продовольственных товаров (фр.).

(обратно)

91

«Вдова Клико», самая старая в мире марка шампанского, урожай 1961 года. (Прим. ред.)

(обратно)

92

Психоделический мюзикл, веха движения хиппи в 1960-х.

(обратно)

93

Американский актер, обязанный своей популярностью трем кинофильмам — «К востоку от рая», «Бунтарь без причины» и «Гигант», которые вышли в год его смерти.

(обратно)

94

Парень, дружок (фр.).

(обратно)

95

Акции протеста (фр.). (Прим. ред.)

(обратно)

96

Стажеры (фр.). (Прим. ред.)

(обратно)

97

Опустошенная, опечаленная (фр.).

(обратно)

98

Вдвоем (фр.).

(обратно)

99

Меня зовут (фр.). (Прим. ред.)

(обратно)

100

Любовный треугольник (фр.).

(обратно)

101

Чай по-английски (фр.).

(обратно)

102

Сэндвичи с огурцом (фр.).

(обратно)

103

Ну же (фр.).

(обратно)

104

Печенье (фр.).

(обратно)

105

Элегантный, женственный, романтичный стиль одежды, предложенный Кристианом Диором в 1947 году.

(обратно)

106

Холенный (фр.).

(обратно)

107

Pret-a-Choquer — шокирующий (фр.).

(обратно)

108

Оживленность (фр.).

(обратно)

109

Пересадочная станция (фр.).

(обратно)

110

Квартал (фр.).

(обратно)

111

Нисуаз, салат с анчоусами.

(обратно)

112

Ваше здоровье! (фр.).

(обратно)

113

Все же (фр.).

(обратно)

114

Отношения (англ.). (Прим. ред.)

(обратно)

115

Престижный французский курорт. (Прим. ред.)

(обратно)

116

Клаус мой партнер… Мой возлюбленный! Моя любовь! (фр.).

(обратно)

117

Здесь: Ну давай же… (англ.) (Прим. ред.)

(обратно)

118

Как вам угодно (фр.).

(обратно)

119

Модные папарацци (фр.).

(обратно)

120

Добро пожаловать (фр.).

(обратно)

121

Основное блюдо (фр.).

(обратно)

122

Свежевыжатый лимонный сок (фр.).

(обратно)

123

Французский ликер на основе анисовой водки.

(обратно)

Оглавление

  • ГЛАВА 1
  • ГЛАВА 2
  • ГЛАВА 3
  • ГЛАВА 4
  • ГЛАВА 5
  • ГЛАВА 6
  • ГЛАВА 7
  • ГЛАВА 8
  • ГЛАВА 9
  • ГЛАВА 10
  • ГЛАВА 11
  • ГЛАВА 12
  • ГЛАВА 13
  • ГЛАВА 14
  • ГЛАВА 15
  • ГЛАВА 16
  • ГЛАВА 17
  • ГЛАВА 18
  • ГЛАВА 19
  • ГЛАВА 20
  • ГЛАВА 21
  • ГЛАВА 22
  • ГЛАВА 23
  • ГЛАВА 24
  • ГЛАВА 25
  • ГЛАВА 26
  • ГЛАВА 27
  • ГЛАВА 28
  • ГЛАВА 29
  • ГЛАВА 30
  • ГЛАВА 31
  • БЛАГОДАРНОСТИ
  • *** Примечания ***