Рыжие псы войны [Эльдар Фаритович Сафин] (fb2) читать онлайн

Эльдар Сафин РЫЖИЕ ПСЫ ВОЙНЫ

Пролог

Быть смертным — значит быть игрушкой высших сил. Неважно, кто ты — человек, орк или людоед, половинчик, гоблин или эльф, — ты всего лишь малая часть чьих-то планов.

Ты можешь работать и любить, строить планы и стремиться к осуществлению мечты. Но рано или поздно тяжелые длани Владык сомнут реальность где-то рядом, и ты, даже не замеченный всесильными повелителями миров, вдруг превратишься в фишку в чужой игре: пойдешь в бой, окажешься в центре восстания или, потеряв руки или ноги, сядешь просить милостыню у храма какого-нибудь фальшивого божества.

Однако может случиться и так, что весь твой мир, все вокруг тебя превратится в гной и слизь, исчезнет и пламени, а сам ты останешься маленьким черным пятном среди десятков тысяч таких же посреди безжизненного Осколка, захваченного силами Хаоса.

Бегемант был дьяволом, ему не грозило оказаться игрушкой в чужих руках, он являлся игроком — тем, кто переставляет фишки.

Он сидел на голой скале и рассматривал темно-серое пятно на светло-сером граните. Мир вокруг него был тусклым и простым, цвета колебались между черным и белым, не выпадая из строгой гаммы.

Бегемант водил тяжелой когтистой лапой по камню, но при этом делал сразу несколько дел.

Во-первых, он обдумывал грядущие планы — завоеванный Осколок был для него всего лишь первым, и останавливаться на нем он не собирался. Во-вторых, он отдавал приказы слугам на куске тверди, что стоял следующим в очереди на захват, и слуги эти, покорные его воле маги, занимались тем, что оживляли героя.

Воспитывать нового героя — долго, дорого и небезопасно, а этого Бегемант пестовал много лет. Из правителя захудалого рода, смелого и решительного парня он постепенно превратился во всемогущего хозяина Орды, хана, чьи армии грозили всему миру.

Он стал воином, талантливым военачальником, умелым командиром — и он повиновался Бегеманту полностью и безоговорочно, а потому нельзя было оставить его мертвым.

А в-третьих, дьявол страдал.

Что такое страдать, он узнал совсем недавно, ведь никто из порождений Хаоса не знал, не чувствовал ничего подобного — Бегемант отлично понимал это, и ему приходилось прикладывать массу усилий, чтобы демоны из его окружения не заподозрили о слабости повелителя.

Несколько лет назад, в астральной битве с правителем Осколка, где сейчас оживляли героя, Бегемант одержал уверенную победу. Нападение оказалось внезапным, выпитая из поверженного мира жизнь вместе с поддержкой материнского Хаоса дали дьяволу громадное преимущество, и бывший маг, выбившийся во Владыки, — Дегеррай — потерпел поражение.

Однако потом, разбирая детали сражения, Бегемант вспомнил, как противник нанес последний удар — смешной, слабый и странный одновременно. Он просто кинул часть себя, часть своей души — так, как бросает защищающийся ребенок тряпичного медвежонка, набитого соломой, в солдата, закованного в панцирь.

Спеша добить врага, дьявол не обратил внимания на этот удар.

Но к его безмерному удивлению, через некоторое время после битвы, когда Дегеррай исчез с астрального плана, оставив свой Осколок беззащитным, внутри самого Бегеманта началось нечто странное.

Воспоминания, чувства и желания жалкого мага возникли там, где им было не место — в рассудке дьявола. Он стал другим. В нем появился изъян, который следовало скрывать от Хаоса и от приближенных демонов.

Это было не страшно — Хаос прощал своим слугам все, если они выполняли его заветы и разрушали упорядоченное.

Страшным оказалось то, что Бегеманту стало неинтересно вести эту войну. Управлять сотнями шаманов и безумцев, вести в бой героя, воскрешать его после смерти и строить планы на захват новых Осколков.

Внутри у дьявола происходили изменения, и он безмерно страдал.

Пока он еще мог выполнять все, что нужно его создателю. Давалось это все тяжелее и тяжелее, и внутри все чаще возникали неведомые ранее чувства — они несли страх и смятение.

На сером камне сидело порождение Хаоса, принесшее смерть целому миру, готовящее на ту же участь еще один кусок тверди, и между ним и гибелью сотен тысяч смертных стояло только все возрастающее безумие.

Дайрут

Айн стоял на балконе Цитадели — отсюда открывался превосходный вид на столицу. На высокие новые дома в три-четыре этажа — вдалеке, за городской стеной, на двухэтажные кварталы с узкими кривыми улочками, с множеством таверн и лавок, постоялых дворов и конюшен, с храмами Владыки Дегеррая и соборами Светлого Владыки — рядом, в центре.

Столько людей, как сейчас, в Жако он видел только раз в жизни — почти шесть лет назад, на коронации императора.

Но тогда все были веселыми, люди смеялись, и пили, и танцевали на площадях. Айну едва исполнилось восемь лет, и он с любопытством рассматривал одежды первосвященника бога Дегеррая и свиты короля Доросомная, чью тогда еще совсем маленькую дочку сосватали ему во время празднеств.

А через полгода после коронации в империи начали происходить странные вещи, начиная с того, что первосвященник Владыки Дегеррая сбежал неведомо куда. «Упадок», — назвал это все отец Айна, первый полководец Империи Десяти Солнц, и слово это с тех пор прозвучало не раз.

Сейчас все выглядело куда печальнее, чем в день коронации, и затянутое свинцовыми тучами небо словно обещало — скоро начнется.

Будет буря.

Айн тяжело вздохнул, развернулся и ушел с балкона, оказался внутри Цитадели. Крепость служила одновременно и дворцом — во всяком случае, от мощных, в три локтя толщиной стен до покоев императора — да будет его сон спокойным и мудрым — можно было пройти, не выходя на улицу.

Но Айн не спешил туда, где жил правитель, он спускался на кухню, туда, где два десятка поваров день и ночь сновали между своими котлами и печами, — после пропущенного завтрака очень хотелось есть.

На узкой темной лестнице, где обычно ходили только поварята, Айн разминулся с толстым мужчиной в белом колпаке.

Лица прислуги редко кто запоминает, но сын полководца готов был поклясться, что раньше он этого человека во дворце не видел. Сделав еще несколько шагов, Айн неожиданно понял, что его беспокоит этот мужчина — причем гораздо сильнее, чем пустота в животе.

Из покоев, куда выходила лестница, легко добраться до центра императорского дворца, а поварской колпак защитит от вопросов. Сейчас же, когда в Империю вторглась Орда, когда отец Айна сражается с ней и не может защитить своего старшего брата — императора — да будет светлым его путь, — оставлять подозрительного человека в сердце Цитадели просто так нельзя.

Айн бросился обратно, поднялся на этаж и побежал к императорским покоям. Миновав два зала — Сиреневый и Бордовый, он оказался под заинтересованными взглядами стражников и в тот же миг увидел впереди подозрительного незнакомца.

Тот шел спокойно, уверенно и по всем повадкам был типичный повар, так что Айн почувствовал укол сомнения. В одной руке толстяка был небольшой поднос с накрытым серебряной крышкой блюдом.

Вместо того чтобы идти дальше прямо, он свернул к двери для слуг, чем окончательно смутил Айна.

А затем сына полководца озарило: через комнату для прислуги можно пройти в лакейскую, оттуда — в покои камердинера наследника Тори, а там уже и до покоев самого принца рукой подать, и миновать «повару» придется только двоих стражников!

— Стой! — крикнул Айн.

Как только крик разнесся по дворцу, несколько воинов кинулись к толстяку. «Повар» быстро скользнул в ближайшую дверь.

Когда сын полководца ворвался туда, подозрительный тип уже лежал на полу, хрипя и изрыгая проклятия. Слабо шевеля рукой с длинным стилетом, «повар» грозил всем вокруг, что их немедля заберет к себе Хаос, а в живот ему была воткнута алебарда черноусого охранника.

— Как вы узнали? — поинтересовался воин у Айна.

— Почуял, — пожал плечами тот.

А через мгновение в комнате оказался Тори.

На два с половиной года старше Айна и на две головы выше его, наследный принц казался со стороны нескладным и долговязым, но это было не так. Не раз и не два Айн вставал против кузена на тренировке с мечами и знал, что тот достаточно ловок и силен, вот только безрассуден и часто увлекается атакой, за бывая о защите.

В любом месте дворца, где бы что ни происходило, тут же объявлялся Тори, и его телохранители сбивались с ног, пытаясь не отстать.

— Убийца, — понял принц. — Еще и безумец. Шестой за последний месяц.

Действительно, в последнее время в Жако появилось очень много сумасшедших. Айн видел, как сходят с ума люди, которые еще совсем недавно были с виду совершено обычными.

Чаше всего они начинали нести бредни о грядущем конце света, о том, что Хаос пожрет мир и что надо поклониться Тьме — только она вправе миловать или казнить. Некоторые, как вот этот «повар», брали в руки оружие и пытались кого-нибудь убить.

Вот только настолько хитрых и умных безумцев до этого не было.

— Ничего, Светлый Владыка отведет эту напасть. Все наладится, — Тори подмигнул Айну. — Твой отец разобьет кочевников, мой родитель — император, да будет его имя восславлено в веках — наградит твоего. И рано или поздно ты займешь место первого военачальника при мне.

Айн поклонился. Отвечать ему совершенно не хотелось — этим утром в Цитадель прилетели почтовые голуби, судя по оперению — от отца. А так как в храмах Светлого Владыки не звонят колокола и из храмов Дегеррая не доносится запах сжигаемого благовонного дерева, можно предположить, что войска Империи проиграли.

Проиграли Орде, которую привел безумный хан Разужа убивший шестнадцать старших братьев, стоявших между ним и властью, затем всех своих родственников, а потом остальных ханов в степи, становясь ханом ханов.

В его Орде царил железный порядок, странно сочетавшийся с соперничеством между командирами туменов, отдельных отрядов, что насчитывали около десяти тысяч воинов.

Любые попытки внести раскол со стороны — Айн знал это из переписки отца с верными ему людьми, с которой его время от времени знакомили, — заканчивались ничем. Разужу боялись, и боялись больше самой смерти.

Из-за окна донесся плеск дождя и шум ветра.

Буря начиналась.

— Выпад! Уход! Блок! Выпад! — отрывисто командовал одноглазый Бора.

Выглядел он весьма внушительно — высокий, мощный, в легком гвардейском доспехе. Айн бездумно выполнял команды, не особенно напрягаясь и не уставая.

Год назад отец позволил ему взять в руки стальные мечи вместо деревянных, а совсем недавно ему разрешили пользоваться не «подростковым» оружием, заточенным весьма условно, а настоящим — при знав за Айном достаточное умение.

Манекен, на котором разминался будущий военачальник, улыбался рассаженным удачным выпадом ртом, а его деревянный живот белел свежей стружкой.

— Теперь со мной. — Бора вышел на тренировочную площадку, поигрывая полуторным мечом и прикрываясь тяжелым щитом, обитым стальными поло сами. — Давай вначале медленно.

Айн усмехнулся.

Давно прошли те времена, когда бывший сотник, а ныне наставник меча в несколько движений укладывал своего ученика на деревянный пол тренировочной площадки. Прошло и то время, когда Бора играл с ним, постепенно наращивая скорость до того предела, когда Айн переставал улавливать движения учителя и делал два шага назад, признавая поражение.

Теперь их силы были почти равны — и из трех схваток одну ученик выигрывал, а свои две победы учитель вырывал с большим трудом.

— Быстрее, — скомандовал Бора.

Айн предпочитал сражаться двумя мечами. У него был навык работы с коротким копьем и щитом, с мечом и щитом, с мечом и кинжалом — но любил он именно парные мечи, один из которых чуть легче и короче.

Резко вывернув кисть, он отвел меч наставника в сторону, сделал ложный выпад, а затем, едва бывший сотник начал прикрываться, прыгнул вперед, толкая учителя ногой в щит.

Бора сумел в последний момент чуть повернуться — и за счет этого удержался на ногах. Но мимолетной заминки Айну хватило для того, чтобы провести между своей кистью и горлом учителя прямую — клинок.

Тебе нужен другой учитель, — спокойно сказал Бора и опустил оружие, показывая, что урок закончен.

— Кочевники победили, а значит, скоро они будут здесь, — сказал Айн. — Думаю, они подойдут на эту роль.

Это выглядело не совсем честным — Бора мог знать какие вести принесли вчера голуби. Говоря не вопросительно, а утверждающе, Айн вынуждал наставника либо опровергнуть его слова, либо отмолчаться — а значит, признать правоту ученика.

— Думаю, ты все равно не будешь сеять панику, — вздохнул бывший сотник. — Мы проиграли. Еще есть шанс — остановить их около столицы, показать, что победа будет для них слишком дорогой, тогда они отступятся и пойдут искать более легких противником.

Айн пристально посмотрел на наставника — и промолчал.

Прежние кочевники наверняка бы так и сделали.

Но те, которые пришли в этот раз, в компании с варварами, гоблинами, людоедами и орками, — были другими. И Айн не представлял себе, что может заставить свернуть с пути Орду, объединившую в себе непримиримых противников.

Через два дня о поражении знали уже все.

Население Жако, столицы Империи Десяти Солнц, еще недавно пятидесятитысячное, увеличилось вдвое. Шибеницы на нескольких площадях, обычно пустовавшие, теперь могли похвастаться висельниками каждый день — беженцы пытались выжить и часто шли для этого на воровство и грабеж.

Айн вновь стоял на балконе и смотрел, как маршируют за стенами города полки.

Прошли отряды, что годами стояли в дальних гарнизонах мирных провинций. Полки, наскоро собранные из добровольцев, иные, куда силой забирали всех, кто не мог доказать, что у него больше пяти детей или он представляет очень большую ценность для Империи. И — последними — отряды из тех, кто прошел «проверку дверью» — то есть всех, кто выше пяти локтей и может хоть как-то передвигаться.

Среди вставших под знамена Империи было множество мужчин, юношей и почти детей, не умеющих даже идти в ногу. Айн смотрел на них и чувствовал, что в самый важный момент они бросят свои копья и мечи — и сбегут, просто потому, что бой — это страшно.

Он вспоминал, как отец брал его с собой год назад — тогда в провинции Алые Грязи появились пророки баламутившие народ, и провинция взбунтовалась.

— Как ты думаешь, чем мы победим их? — спросил тогда отец у Айна.

— Дисциплиной, — ответил мальчик.

— Нет, — улыбнулся отец. — Мы победим их страхом.

Под бой барабанов и пронзительные крики дудок четыре полка имперских войск медленно и неотвратимо шли на бунтовщиков. Когда между ними оставалось около полусотни шагов, восставшие смешали ряды и обратились в бегство.

Потом отец казнил каждого десятого из мужчин.

Они выиграли всего одно маленькое сражение — но больше и не потребовалось. Люди сами выдавали пророков, открывали ворота городов, а старейшины поселков выходили в рубищах и босые, чтобы показать свою покорность лучшему военачальнику Империи.

— Запомни, страх — это лучшее средство для того, чтобы обеспечить бескровную победу, — отметил тогда отец.

А сейчас Айн смотрел на марширующих солдат Империи и понимал, что самые умные из них боятся, а смеются и кричат оскорбления в адрес противника те, кто не понимает ничего.

— Ваша светлость, — на балкон вышел сотник конной гвардии. — Вы должны пройти со мной.

Айн кивнул.

На этот раз с балкона он прошел в большой зал, где император обычно принимал послов и разрешал споры между вельможами.

Сейчас здесь находились полторы сотни лакее и, поваров, музыкантов и портных, полтора десятка пажей и оруженосцев — из благородных семейств — и несколько советников, двое из которых уже не могли передвигаться без чужой помощи.

— Внесите дверь! — крикнул кавалерист.

Двое солдат затащили в зал неуклюжую дверную раму высотой чуть меньше пяти локтей.

— По очереди, вначале советники, — велел офицер.

— Я буду жаловаться императору, да будет благословенно его имя! — воскликнул Ране Кайро, один из советников.

— Император, да будет его броня крепче мифрила, дал мне приказ проверить дверью всех оставшихся во дворце, — спокойно ответил кавалерист. — И если вы спросите, почему мне, а не более достойному воину или полководцу, то ответ прост. Я ни с кем из вас не знаком, а значит, подкупить меня будет труднее.

Из семи советников, как и полагал Айн, пятеро уперлись лбами в дверную раму, а двое не смогли до нее даже дойти. Разыгравший представление с якобы открывшейся сердечной болезнью Ране оказался среди тех, кому предстояло отправиться в битву.

— Но это же советники императора, да пребудет в его руках сила! — шепнул Айн офицеру.

— Если завтра Империя еще будет существовать, — так же тихо ответил тот, — то она найдет себе новых достойных советников.

Айн был уверен, что насчет него у кавалериста есть отдельное распоряжение. Однако после оруженосцев и пажей на дверь указали и ему.

— Я могу возглавить пехотную сотню, — сказал он. — Отец учил меня.

— При всем моем уважении к вашему отцу, — нахмурился собеседник, — правила одни для всех. Вы, согласно закону, пройдете либо не пройдете испытание дверью и пойдете в бой либо нет.

Это Айну не понравилось: полгода назад он совершенно точно был ниже пяти локтей, и если за то время Тори сильно вытянулся, то сам он вроде бы остался таким, как есть.

Уже подходя к раме, Айн понял, что он чуть-чуть, всего на палец ниже.

Мог подобрать обувь с подошвой потолще — но кто же знал?

Можно было убедить Тори взять его с собой рано утром когда в расположение войск отбыл император — да будет путь его усыпан розами — вместе с большей частью придворных.

Но опять же — кто знал?

Ведь оставалась надежда, что отец пришлет за ним посыльного, что можно будет сражаться рядом с ним!

Ты не прошел испытание дверью и останешься с женщинами и детьми, — заключил офицер, глядя на стоящего рядом с рамой Айна.

— Я готов пойти обычным воином, — тихо сказал сын полководца. — Я невысок — но это свойство всех в роду моей матери. Я наверняка принесу пользу Империи.

Кавалерист невесело усмехнулся:

— Я уверен, что так бы оно и было. Но у меня приказ, и, отказываясь подчиниться, ты мешаешь моей службе. Ты остаешься, а если ослушаешься — то пойдешь против воли императора, да будут дни его дольше века.

Айн шагнул назад — ослушаться означало государственную измену. Он сглотнул и подумал — а что бы сделал отец? И понял — отец бы стиснул зубы и остался со стариками и детьми, даже если точно знал бы, что его присутствие спасет Империю.

Потому что все должно быть так, как должно быть, и если главный военачальник не исполняет приказов императора — пусть его ноша будет легка, а путь славен, — то стоит ли существовать такой Империи?

Вскоре все, прошедшие проверку, удалились.

Во дворце остались лишь те, кто не мог защитить даже себя.

Самая высокая точка Цитадели — шпиль, на котором развевалось алое знамя Империи с десятью солнцами. Айн никогда не думал, что это — священное во всех отношениях — полотнище настолько огромно. Снизу оно казалось совсем небольшим, но стоя рядом с ним и держась за холодный металл шпиля, мальчик видел, что знамя — не меньше тридцати локтей в длину и двадцати в ширину.

Отсюда он собирался наблюдать за ходом сражения, что должно вот-вот начаться.

Часть поля боя оказалась скрыта высокими крепостными стенами, но это не мешало понять суть Орда больше. С кочевниками пришло столько войск, что на их фоне армия Империи казалась маленькой.

— Нельзя давать бой в таких условиях, — прошептал Айн. — Надо вернуться в столицу и готовиться к осаде!

Император — да будет его рука тверда — всегда имел свое мнение, но отец знал, как переубедить его. А сейчас, видимо, рядом не оказалось человека, который смог бы доказать, что не время геройствовать, что можно победить и закрывшись за высокими стенами, вынуждая противника терять сотни бойцов в долгой осаде.

Среди войск Империи не было видно тех частей, которые шли с отцом, — значит, кочевники каким-то образом смогли опередить их.

Айн мог предположить, почему так случилось: наверняка отец, повел остатки войск по старой дороге, узкой и извилистой, на которой в случае чего легко организовать засаду, обрушить за собой мост или устроить небольшой завал в ущелье, а Орда пошла по Имперскому тракту, законченному меньше десяти лет назад — и пронизывающему страну насквозь по прямой.

Бой завязали полторы сотни конных лучников из варваров — обогнув фланг войск Империи и встав с подветренной стороны, они начали обстрел.

Почти сразу после этого Айн увидел, как в сторону застрельщиков от основных войск двинулась сотня легкой кавалерии. Во главе ее оказался высокий и мощный человек в алом плаще ветерана — вряд ли это мог быть кто-то, кроме наставника Боры.

С некоторым запозданием послышался вой труб и ладный перестук имперских барабанов.

Варвары, впрочем, не стали ждать противника, а слаженно развернулись и поскакали к своим порядкам. Бора взмахнул мечом, разворачивая коня — он не собирался продолжать преследование.

А через несколько мгновений еще полторы сотни конных лучников обрушили стрелы на другой фланг — правда, на этот раз они были с наветренной стороны и вряд ли нанесли хоть какой-то урон.

Теперь стало понятно, что это продуманная тактика.

Айну было уже ясно, чего добивается враг — он хочет, чтобы император — да будет меч его неотразимым — пошел в атаку, удалившись от спасительных стен города, на которых стоят лучники, пращники и имперские маги.

— Ну, не такие же мы дураки, — усмехнулся Айн.

И сглазил.

Вновь донеслась барабанная дробь и жуткий звук труб, а полки Империи медленно двинулись вперед. Вперед — к смерти, в этом у Айна, застывшего на ветру у шпиля, не осталось ни малейших сомнений.

Войска Орды по центру чуть подались назад, словно отступая от имперцев.

Айн прикусил губу — сверху он отлично видел происходящее. Это был маневр, слегка корявый по исполнению, но в то же время достаточно уверенный. Там, за отступающими рядами варваров, стояли десятки шаманов и тысячи коленопреклоненных лучников, только ждущих, когда между ними пройдут их соратники, открывая пространство перед собой — и врага.

Ни в одной книге по военному делу не описывались маневры кочевников или варваров сложнее «выстрелил — отступил — обернулся, выстрелил — отступил» или «навалился всей силой и рубил, пока не победил или не умер».

Имперская пехота перешла на бег, с флангов наконец двинулась тяжелая конница, которая должна прокинуть часть врагов, внести сумятицу и позволить пехоте добить врага.

Однако этот план просто не мог сработать против такого количества врагов: будь их столько же, сколько и войск Империи — это оказался бы разгром противника, раза в полтора больше — тяжелая, но полная победа.

Но Орда была гораздо больше!

Кочевники стреляли залпами, раз за разом — а значит, у них были единое командование и выучка. Залп — и тысячи стрел поднимаются в небо, чтобы упасть на сомкнутые ряды. Еще залп. Еще. Шаманы колдовали, стараясь попадать заклинаниями по командирам, и хотя магия их работала — все же их было, к счастью, не слишком много.

К чести войск Империи, они не дрогнули, а, потеряв не меньше трети, вломились в строй Орды. С флангов завязла в людском месиве тяжелая конница, не сумевшая выполнить своей задачи.

То тут, то там поднимались стоявшие до поры до времени на коленях среди варваров людоеды и бросались вперед, размахивая гигантскими дубинами. Все больше людей и нелюдей сталкивались на поле боя. И алых полос на плюмажах или светло-розовых имперских накидок в этом месиве было гораздо меньше, чем волчьих или собачьих хвостов, разноцветных шапок и простых шлемов.

— Мы проиграли, — прошептал Айн. — Никто еще не знает, но мы — проиграли.

И в тот момент, когда он собирался спуститься вниз, не в силах смотреть на то, как уничтожают армию Империи, вдруг издалека раздался рокочущий барабанный бой — пришел отец с остатками своего войска.

Айн увидел, как его бойцы — их было не очень много — заходят в тыл Орде и бесстрашно идут на противника.

Среди кочевников и варваров началось смятение: это не оказалось смертельным ударом, но оказалось тем самым точным уколом страха, о котором рассказывал отец.

Именно сейчас император — да будет его голова светла — должен был скомандовать отступление, и отвести солдат за крепостные стены. Отец Айна дал ему эту возможность — сбитый с толку враг наверняка не начал бы преследование мгновенно, и жертва оказалась бы не напрасной.

Но император — да будет к нему милостив Дегеррай — продолжил битву.

Никто не трубил отступление, не пытался вывести солдат из боя, и это была гибель Империи.

В Орде очень быстро осознали, что новый враг малочислен. Айн поискал глазами знакомые фигуры: не отца — тот был слишком далеко, а Бору, Тори, самого императора — да будет его меч острее бритвы.

Первым на глаза попался Тори — в мифрильном доспехе, окруженный телохранителями, он с методичностью дровосека поднимал и опускал полуторный меч на врагов. Наверняка сам он считал это чем-то вроде забавы и совершенно не боялся — но было понятно, что телохранители его не вечны и защищены хуже, а без них принц будет погребен под массой малорослых, но многочисленных врагов.

Уж если наследнику пришлось самому взять в руки оружие…

Бора с полусотней легкой кавалерии прорывался с левого фланга к центру.

Двигались они к императору — да будет его правление вечным, — окруженному жалкими остатками личной гвардии. Именно здесь скопилось больше всего людоедов, орков и шаманов, и воинство Орды напирало, бесновалось и наступало. Здесь, на этом небольшом пятачке земли шла самая ожесточенная схватка.

Император — да не дрогнет под ним конь — ловко сражался изогнутым мечом, в отличие от сына не брезгуя щитом.

К удивлению Айна, правитель действительно хорошо владел оружием — и при этом отлично понимал, что высовываться далеко нельзя. Он командовал так, что сотня его бойцов пока удерживала позицию и даже отступала к основным силам, но таяла, таяла, таяла…

— Ты отличный тактик, — шепнул Айн. — О, если бы Светлый Владыка дал тебе такой же дар стратега!

Стащенный с лошади людоедом Бора пал, а его люди, лишенные командования, сбились в плотную группу и уже больше заботились о выживании, чем о том, чтобы прийти на помощь кому бы то ни было. Тори, лишенный всех телохранителей, был схвачен или убит — Айну не удалось разглядеть этого точнее.

А император — да будет его смерть легкой и безболезненной — исчез в облаке чудного заклинания вместе с несколькими солдатами своей личной гвардии, и когда оно рассеялось, глазам предстали лишь трупы.

В некоторых местах продолжалась ожесточенная с хватка, однако большая часть войска Империи погибла.

Айн стоял, оцепенев, руки и ноги у него были холодными, как у мертвеца, сердце еле билось. Он понимал, что та жизнь, к которой он привык, уже закончилась, но что идет на смену ей — не представлял.

Отчаяние накатило, и ему показалось, что выпустить сейчас из рук шпиль и скатиться по пологому куполу дворца, чтобы затем упасть вниз с двух сотен локтей на коричневую брусчатку у белоснежных стен Цитадели будет самым правильным и мудрым выбором.

Империя раздавлена — так зачем жить ему? В этом нет ни смысла, ни чести. Нет жизни без императора — да будут к его душе милостивы Дегеррай и Светлый Владыка. Нет жизни без отца и Боры, без несносного Тори.

Айн улыбнулся. Этот выход был настолько простым, легким и понятным, настолько естественным и логичным, что ему было даже не страшно. Руки сами разжались — и на короткое время мальчик остался балансировать на сухой и шершавой черепице купола.

А затем он увидел внизу, между стеной Цитадели и зданием ратуши всадника, пришпоривающего коня. С губ благородного животного стекала кровавая пена, бока ходили ходуном, но наездник не думал о жизни скакуна.

Наездник скрылся из виду, но за мгновения, в которые он проскакал те полсотни локтей, на которых его было видно, мальчик узнал во всаднике отца. И тут же внутри вскипела жажда жизни, руки судорожно вцепились в шпиль, а в сердце забрезжила надежда.

Не может такого быть, чтобы отец — великий человек, умнейший и талантливейший — не смог придумать выход из ситуации! Он не бросил бы свои войска без причины, не оставил бы правителя умирать в одиночестве! Может, то магическое облако создано кем-то из своих? Может, оно скрыло и вывело императора — да живет он вечно?

И тогда понятно, почему военачальник здесь — он приехал за сыном, которого вывезет в тайное место, из которого они попробуют остановить захватчиков и вернуть страну к обычной жизни.

Айн чувствовал глубоко в душе, что цепляется за соломинку, что все эти мысли наивны и глупы, но он старался не думать, потерять способность трезво оценивать происходящее.

Он скользнул вниз по куполу, зацепился за небольшое слуховое окошко, протиснулся внутрь. Полуослепший, пробежал полтора десятка шагов по захламленному чердаку — и запнулся о порог, покатившись кубарем по узкой винтовой лестнице.

На короткое время он потерял сознание, а когда пришел в себя, то почувствовал, что с лицом что-то не так: во рту было много слюны и — судя по вкусу — крови, сам рот не закрывался.

Айн тыльной — более чистой — стороной ладони прикоснулся к левой щеке и почувствовал там теплую, уже слегка липкую кровь.

Он рассадил щеку и скулу, вывихнул челюсть и потерял сознание! То-то повеселится потом, когда закончится это безумие, отец! Сам-то он наверняка вышел из всех сражений как обычно — без единой царапины! А сын умудрился, сидя с женщинами и детьми, получить такие раны…

Голова кружилась, в ней словно били колокола, ноги путались, из раззявленного рта на одежду капала кровавая слюна.

Айн торопился вниз по казавшейся бесконечной лестнице.

Только бы не разминуться с отцом!

До зала, где находились не прошедшие испытания дверью, осталось немного, когда снизу донесся громкий стук — это захлопнули дверцу, ведущую на лестницу. Прибавив скорости, Айн вновь споткнулся и через пару мгновений ткнулся лицом в закрытую створку.

Все тело ломило, руки и ноги отказывались подчиняться.

«Спина, что-то с ней», — мелькнуло в голове.

Но это было неважно. Потому что через щель в дверях Айн увидел, что в приемной зале стоят на коленях, склонив головы вниз, женщины, дети и старики, а между ними ходит отец.

Впервые в жизни Айн видел отца таким — грязным, запыленным, в порванной одежде. Он немного подволакивал правую ногу, а левой рукой придерживал себя за бок — там сочилась кровь. В правой у него был меч, и он время от времени взмахивал им — как показалось Айну, в опасной близости от людей, хотя видно было не очень хорошо.

И еще он говорил.

— Мы проиграли, — хрипло, почти каркая, вещал отец. — Император — да будет путь его в загробном мире легок — мертв. Я видел, что делал противник с нашими женщинами и детьми в захваченных провинциях. Они разматывали кишки у еще живых людей, некоторые из них заставляли женщин готовить своих детей им в пищу. Пытки, издевательства, насилие. С врагом идут людоеды и орки, что не видят в нас ни противников, ни даже рабов. Я не могу защитить вас от смерти, но я могу защитить вас от встречи с ними.

И тут Айн понял. Отец взмахивал не «в близости» — он вонзал лезвие меча в людей. Своими руками лучший военачальник умирающей Империи убивал женщин, детей и стариков — а они просто стояли на коленях и молились Светлому Владыке и Дегерраю.

Айн должен был быть там, среди них, с опущенном головой!

Эта мысль показалась единственно правильной: все, что делает отец, — мудро или хотя бы правильно, так получалось всегда, и каждый раз, когда Айн еще в детстве хоть на секунду позволял себе усомниться и поступках родителя, он почти сразу понимал, что заблуждался.

И в этот раз первый полководец наверняка прав.

Отец подошел ближе, и Айн увидел, что лицо военачальника искажено от душевной боли, по щекам текут слезы, образуя на пыльном лице две дорожки. Но рука отца была точна — один удар давал одну смерть, никто не успевал даже вскрикнуть. Прямо перед Айном сидел смутно знакомый поваренок лет десяти. В отличие от остальных он ждал смерти с открытыми глазами и шептал не молитву. «Мама, мама, — читалось по его губам. — Мама, мама, мама…»

Меч вонзился в него сзади, и неожиданно поваренок улыбнулся, закрывая глаза навек. Айн понял, что ожидание смерти было гораздо мучительнее, чем она сама. Он видел, как перед ним умирали люди — отец шел, почти не сбавляя шаг, и каждый его удар отнимал жизнь.

Кто-то зарыдал вдалеке — громко, навзрыд, судя по голосу — старик.

На него зашептали — и он почти умолк, только изредка всхлипывая.

Происходящее было страшно — и при этом торжественно, мрачно — и одновременно невыразимо правильно и логично.

Айн должен был быть там, обязан, но он неуклюже лежал перед запертой дверью, размазавшись щекой по сомкнутым створкам. Он не мог говорить — вывихнутая челюсть не позволяла даже хрипеть, только шептать и сипеть.

Не мог двигаться — на каждую попытку что-то в спине отзывалось тупой болью.

Еще он не мог перестать смотреть на то, как отец шагает между рядами людей. Теперь тот шел так, что убиваемые видели его до последнего мгновения, и никто, ни один не заорал, не вскрикнул, не отшатнулся.

«Великая Империя, — мелькнула мысль у Айна. — Это войдет в легенды».

Тем временем отец закончил свой страшный обход.

Он стоял в дальнем конце залы, прислонившись к мраморной колонне, и тяжело дышал. На полу сплошным страшным ковром лежали окровавленные тела тех, кого он не смог спасти от смерти — но смог защитить от издевательств и пыток.

А затем отец Айна повернулся к трону, преклонил колено, поцеловал холодный блестящий пол и вонзил меч себе в живот. В отличие от остальных он умер не сразу. Словно наказывая себя за то, что не смог сохранить тех, кто доверил ему свои жизни, отец дрожащими руками вел острейший меч вниз, вспарывая собственное чрево.

Айн видел его в профиль: лицо отца было светлым и торжественным, слезы перестали течь.

Будь славен, Светлый Владыка, — произнес, умирая, первый военачальник Империи.

Он сказал это негромко, но странным образом голос его разнесся по всей зале. Затем в высокое витражное окно на несколько мгновений попал луч света, озарив стоявшую на коленях фигуру с гордо поднятой головой.

И Айн осознал — его отец мертв.

Силы покинули парня окончательно, он съехал щекой по драгоценному черному дереву створок, распластавшись на полу. В спине что-то щелкнуло, и Айн понял — руки и ноги у него вновь двигаются.

* * *

Криво висевшие на петлях створки монастырских ворот скрипнули, и через них прошли двое: ослик с большим мешком на спине, бредущий весьма медленно, и время от времени подгонявший его немолодой, но крепкий еще мужчина в старом черном камзоле.

Животное, судя по мрачному выражению на морды, размышляло о высоком и по сторонам не смотрело. А вот его хозяин с жалостью взирал на разбросанные по двору трупы, на белые следы от вытащенных из кладовых мешков с мукой, на черные от копоти стены и разбитые витражи.

Славься, Светлый Владыка, — сказал он и отвесил поклон в сторону громадного желтого диска, что стоял, покосившись, на плоской крыше самого высокого здания в монастыре.

Йи-а, — поддержал осел.

Человек прошел по двору, заглянул в ближайшую разоренную кладовую, затем направился к небольшой часовне. Внутри он легко сдвинул в сторону высокий и казавшийся тяжелым мраморный алтарь и начал спускаться в открывшийся под ним подземный ход.

— Йи-а? — удивился предоставленный сам себе ослик и тут же улегся там, где его оставили, — прямо у входа в часовню, на месте, откуда был хорошо виден расписанный потолок.

Тем временем человек в камзоле на ощупь прошел полторы сотни локтей и попал в длинную узкую келью.

В углах ее стояли стопки книг, а в центре, на старом соломенном тюфяке, лежал ветхий старец в серой рясе. Около него стояли кувшин с водой и миска с накрошенным туда зачерствевшим хлебом.

— Отец Фидий? — поинтересовался гость. — Ты как? Не оставил тебя дар пророка?

— Кто ты? — хрипло спросил монах. — Подожди… Не может быть! Ты же Родрис, первосвященник Владыки Дегеррая!

— Бывший священник, — поморщился человек в камзоле. — И, возможно, будущий. Сейчас мой Владыка временно отсутствует.

— Он оставил вас, — старец грустно улыбнулся. — Я слышал о том, как ты заперся в своих покоях и четыре месяца соблюдал пост и молился. Доходили слухи и о том, что после этого ты сбежал, прихватив священный кристалл… Но что делаешь ты, слуга Дегеррая, в монастыре Светлого Владыки?

Родрис помолчал, затем ответил:

— Ищу знаний. Раньше наш бог говорил с нами напрямую, а сейчас я получаю только какие-то знаки, обрывки, образы, все смутное и неясное. Вам, священникам Светлого Владыки, разбирать подобное не впервой, и я хочу узнать как можно больше.

Старец заворочался на тюфяке. Был он худ и долговяз, с истощенным лицом, какое многие считают первым признаком святости.

— Кровавый век настает, и светит в небе алая звезда вражеская, — нараспев сказал он. — Родилась и степи гидра, и пожрет она мир, а затем, не насытившись, примется есть самое себя. И тот, кто уснул, на самом деле и не спит, тот, кто превозмог в себе человека. И чтобы разбудить его, придется пожертвовать тем, что дороже всего, тем, что дороже, чем сердце. И проснется тот, кто спит и не спит, и превзойдет того, кто не отсюда. Это будет — или же этого не случится.

— Спасибо, — сдержанно сказал Родрис. — Попробую в этом разобраться.

Он поклонился старцу и пошел к выходу.

— Стой! — позвал его монах. — Там, наверху… Есть кто-нибудь живой?

— Все мертвы, — ответил гость.

Дикое безумие охватывает наш мир, — прошептал почти неслышно старик. — Пророки слушают демонов и смущают простой люд, воины сходят с ума, а священники и жрецы отворачиваются от своих богов…

Он долго еще говорил, но Родрис, для которого и этих словах не было ничего интересного, развернулся и пошел обратно. Миновав темный коридор, он выбрался в часовню, задвинул алтарь на место и тут задумался — кто же кормит укрывшегося в подземелье старика? Но мысль тут же исчезла, когда он увидел, что осел стоит у стены и, сдвинув мордой рваную дерюжину, хрустит обнаружившейся под ней морковью, свежей и сочной.

Родрису удалось спасти всего две штуки. Одну он съел сам, а вторую привязал к палке, которую, в свою очередь, приторочил к поклаже осла так, чтобы морковка висела перед его глазами.

— Теперь у нас обоих есть цель, — сказал он бодро шагавшему животному.

Айра

Небольшие государства редко подолгу остаются независимыми, и обычный их удел — быть провинцией то одной империи, то другой, лишь ненадолго обретая свободу и право на собственное имя.

С Дорасом все обстояло иначе.

Все решало удачное расположение страны между морем и горным кряжем, а единственный длинный и узкий перешеек между озером и морем, через который могли прийти завоеватели, легко было защищать. Недостатка в попытках завоевания не было, но ни одна из них не закончилась для захватчиков удачно.

В Дорасе добывали драгоценные камни и магические кристаллы, нужные для магов и шаманов по всему миру. Еще страна славилась хорошими воинами, гордыми и непримиримыми, красивыми девушками и мудрыми стариками.

А еще — умными правителями.

Айра узнала все это на уроках.

Ей как младшей, любимой дочке короля Доросомная изредка можно было прогуливать занятия, и когда дело доходило до рукоделия, она пользовалась этим правом, в то время как старшие сестры корпели над пяльцами. Но все остальные уроки, и в том числе по магии астрологии, географии и медицине, она посещала исправно — ей нравилось это все до умопомрачения.

Будь ее воля, она училась бы и днем, и ночью!

Причем ночью — с большим удовольствием.

Потому что иногда — не каждый раз, но время от времени — едва она засыпала, как кто-то начинал звать ее. Звал по имени, ласково, словно приманивал козочку или котенка.

И Айру это пугало.

Просыпаясь, она почти ничего не помнила из своих снов, но ощущение тревоги оставалось, и каждый вечер она с большой неохотой оставляла кукол и занятия. Но старая няня была безжалостна, и неповиновения от девочки она не терпела, хотя сама была простого звания.

Она любила девочку, рассказывала той сказки про принцесс, заточенных драконами в высоких башнях, или страшных людоедов, засевших в Кристальных холмах. Но всегда заставляла Айру ложиться спать до того, как гигантские часы на Водной Башне пробьют десять раз.

А ведь после этого обычно начинается самое интересное!

Иногда до постели принцессы долетали прекрасные звуки музыки, легкий отзвук людского гомона и смех в котором Айра уверенно выделяла Эону, старшую сестру — смешливую и непоседливую.

В этот вечер Айра сделала вид, что уснула под сказку няни, а сама потом долго лежала, стараясь по долетающим до нее звукам понять, что же происходит в высоких и торжественных залах дворца.

И ей вспомнился Айн — жених из Империи. Она помнила его совсем смутно — коренастый мальчик с серьезным лицом, который улыбался каждый раз когда глядел на нее.

«Жив ли ты? — подумала она, засыпая. — И если жив — то где сейчас?»

Хмурое утро таило в себе какие-то тайны. Умываясь над сверкающим медным тазом, натягивая шерстяные чулки, подставляя шею няне для того, чтобы та застегнула цепочку с амулетом Дегеррая — в каждое мгновение Айра чувствовала, что что-то случилось.

Вернее, не так — она знала, что именно сейчас что-то происходит, словно в сложном мировом механизме клепсидры появились проблемы, сточились зубцы или уменьшился напор воды — и вот-вот произойдет катастрофа, и посыплются отдельные части.

Однако ничего не случилось.

Все так же невдалеке смеялись фрейлины, пронзительным и узнаваемым шепотом отчитывал кого-то за стеной старый ключник, начальствующий над дворцовой прислугой. Все так же ворчала няня, недовольная тем, что Айра, по ее мнению, «возится», хотя девочка ничего не делала, а только позволяла наставнице привести туалет в достойное принцессы состояние.

— У тебя сегодня урок магии, затем — географии сказала женщина, закончив с кружевами и пуговицами. — Потом вместе с сестрами пойдешь к фрейлинам королевы, будите вышивать ислушать старинные предания.

Не-е-ет! — протянула принцесса. — Только не к маме! Там пахнет какой-то гадостью, темно и скучно.

— Об этом ты сможешь рассказать Ее Величеству сама, — с некоторой долей злорадства сообщила няня.

Урок магии проходил в подвале, теплом и сухом, обставленном скудно, но со вкусом. Высокие стенные панели из дуба, светильники с множеством свечей, большая доска со следами плохо стертых меловых линий и несколько простых парт с жесткими стульями.

Вместе с Айрой на уроке были еще двое мальчиков из благородных семей, чуть старше ее — и принцесса точно знала, что один из них через несколько месяцев отправится на обучение в Сиреневую Башню, а второй отправится в странствие, чтобы попытаться найти себе нового наставника.

Они оба старались изо всех сил, зубрили заклинали учили позы и жесты, не спали ночами — но все равно Айра легко обходила их во всех испытаниях.

Вел занятия сухонький одноглазый старик, про которого ходили слухи, что когда-то он был одним из самых сильных боевых магов.

— С-сегодня мы рас-смотрим заклинание «Веревочка», — с присвистом, похожим на змеиный, объявил старик. — С-само по с-себе оно с-совершенно бес-сполезно, но является ос-сновой для множес-ства куда более с-серьезных заклинаний и ритуалов.

Уже к середине урока Айра легко плела невидимую нить, почти неощутимую, легкую — заклинание и впрямь казалось ей бессмысленным. Остальные ученики мучились — у одного не выходил правильно жест, у второго не желал рассыпаться в порошок фиолетовый кристалл.

Дав мальчишкам задание, старый маг подошел к Айре и тихо произнес:

— Вам бы, Ваше Выс-сочесство, другого учителя. Кого-нибудь из с-свиты верховного мага — они бы вас научили плести цветочные гирлянды, показывать с-старинные истории на потолке, запус-скать фейерверки. А я лишь готовлю мальчишек к войне. Ес-сли повезет, кто-то из них пройдет в С-сиреневую Башню и с-станет хорошим магом, а я опять наберу десяток не с-самых глупых ребят и проведу их через с-сито несложных заданий…

— Вы нравитесь мне больше, чем все остальные, вместе взятые, — уверенно ответила Айра.

На самом деле она и сама не понимала, почему так долго, не по-девичьи упорно требовала от отца, чтобы тот разрешил ей учиться именно здесь.

В конце концов король махнул рукой и позволил ей делать что хочет — хотя любой другой принцессе и уж тем более принцу подобное так просто не сошло бы с рук.

Остальных учили править, готовили к великой миссии — быть лучшими и возглавлять государство. Или же помогать тому, кто его возглавляет. Айра видела, что отец относится к ней снисходительно, не так, как к другим, и даже отчасти понимала, почему так происходит.

Ей нравилось быть самой младшей, той, от которой ничего не ждут.

После урока магии принцесса в сопровождении ожидавшей за дверью няни отправилась на географию.

Зал для нее был гораздо больше и красивее, чем для занятий магией.

Здесь на резных настенных дубовых панелях висели нарисованные лучшими художниками карты, в центре стоял громадный неровный диск мира, покоявшийся на крыльях трех бронзовых драконов.

Раньше Айры явились другие ученики: Ральф и Одри, старшие братья-близнецы, скучные и молчаливые, как всегда; Осса — старшая сестра, любительница подслушивать и красть марципаны на кухне; братья Алэс, Дорик и Марик — сыновья какого-то вельможи пристроенные к принцам вроде как для компании.

У каждого ученика было свое кресло, закрепленное именно за ним, и не попусти Дегеррай сесть на чужое место — это влекло за собой кучу обид, а географ после улаживания ссоры весь урок то и дело подпрыгивал на месте, объясняя обычаи людоедов или половинчиков.

Айра уверенно прошла мимо своего кресла к диску мира, погладила среднего дракона — он с виду был самым маленьким и измученным, видно, основная тяжесть мира падала именно на него, а Дегерраю-то об этом никто ничего и не сказал…

Девочка внимательно осмотрела поверхность диска, провела рукой по горному хребту, посмотрела на россыпь западных городков — не таких больших, как Дорас или Тар-Мех, и уж точно гораздо меньших, нежели столица Империи Десяти Солнц, Жако.

Маленькие городки были изображены как скопления небольших домиков. Деревушки вообще никто не отмечал, да и кому могут быть интересны места, где нет ничего, кроме коз и крестьян?

— Урок начинается, — сказал учитель и зазвонил в колокольчик.

Мелодичное эхо обошло комнату, вызывая странное и приятное чувство в животе у Айры.

Принцесса давно подозревала, что колокольчик — заговоренный, и заклинание на него наложено для того, чтобы его услышали все и беспрекословно принялись заниматься.

— Сегодня мы рассмотрим поближе обычаи кочевников… — начал учитель, замолк на мгновение и уточнил: — Обычаи, что были до начала правления нынешнего хана ханов. Сейчас у них все совсем по-другому, хан Разужа попрал старинные традиции и многое изменил. Но не думаю, что это надолго, наверняка вскоре все изменится обратно.

— А если не изменится, придется переучиваться? — поинтересовалась Айра.

— Не придется, — недовольно ответил географ. — Эти знания всегда пригодятся! Вас просто примут за более умного человека, нежели того, кто придерживается новых обычаев.

Его рассказ был бесконечен, как небо, и тяжел, как мир.

Ученики клевали носами и кидались друг в друга кусочками хлебного мякиша. Одна Айра слушала, стараясь не упустить ни слова. Ее завораживали все эти истории о том, как и когда можно красть лошадей, какие наказания положены за одно и то же преступление для людей из своего рода, для чужих родов и для чужаков, которые не могут проследить семь колен предков.

Она слушала о том, что среди кочевников принято обмениваться именами, что можно украсть чужое имя или отобрать его — как вещь, как какой-нибудь предмет. О том, что умеющий красиво рассказывать истории человек ценится в степи почти как шаман.

О бескрайних степях и о том, как пугаются кочевники, когда попадают в лес или горы. О том, как люди равнин воюют с орками и людоедами, и войны эти длятся веками, порождая множество легенд.

Но сейчас, к сожалению, — географ нервно поправил камзол сзади, — совсем другие времена. Воины хана пришли в земли более цивилизованных народов, привели с собой варваров из дальних земель, орков, гоблинов и даже людоедов! Они уже не боятся лесов, они даже в городах чувствуют себя как дома — потому что берут эти города на острие копья. Однако вы можете не беспокоиться — Дорас им никогда не завоевать, потому что… А на этот вопрос нам ответит Айра! Почему Орда никогда не завоюет Дорас?

От неожиданности принцесса, во время последнего пассажа учителя вновь задумавшаяся о судьбе драконов, держащих на своих крыльях мир, выпрямилась и замерла. Однако через мгновение суть вопроса — легкого и понятного — стала ей ясна, и она гордо ответила:

— Потому что наше королевство защищено природой и нашими непобедимыми воинами!

— Отличный ответ, — с некоторым сомнением ответил учитель. — Природой и воинами… Воинами и природой… Отличное сочетание, я считаю…

После урока географии Айра вместе со старшими сестрами отправилась в покои матери.

Вечно больная королева была настоящим пугалом для всех придворных — перепады ее настроения могли привести как к тому, что тебя наградят и осыплют милостями, так и — что случалось чаще — к тому, что изгонят прочь, и не только из дворца, а и из столицы.

По пути Айра, уловив момент, когда няня заговорила с фрейлиной, приставленной к принцессе Эоне, просто шагнула в сторону — в первый попавшийся коридор.

Девочка знала, что все пути во дворце ведут на кухню. Кто-то считал, что все совсем не так, что здесь легко заблудиться и попасть случайно в одну из башен, на вершинах которых традиционно располагались покои старших магов, — или в теплые подвальные лабиринты, уставленные бочками и сундуками, старой мебелью и вовсе непонятными предметами.

Но Айре был известен простой способ найти выход из любого дворцового закоулка — надо просто идти, доверяя своему носу.

Кухня во дворце располагалась на двух этажах, и если верхний — по словам отца — изначально строили так, чтобы запахи оттуда уходили через специальные трубы вверх, то занятый гораздо позже нижний без преград распространял ароматы жареных и вареных мяса и рыбы, а также специй и трав.

— Ваше высочество… Ваше высочество… — торопливо кланялись поварята и кухарки, видя Айру.

Ей было нельзя ходить сюда даже в свободное время, а уж во время занятий — так и вовсе. Но с другой стороны, никто, кроме главного повара или первого отведывателя блюд, не решился бы выгнать принцессу с кухни, а они бывали здесь нечасто.

В гигантских котлах варилась похлебка для слуг, рядом томились на гигантских чугунных плитах котлы с кашей, вдоль стен расположились бочки с дешевым вином, которое перед обедом щедро разбавят водой.

Айра слышала, что то вино, которое в Дорасе пьют слуги, в других странах и вольных городах считается довольно дорогим, и не каждый купец может его себе позволить.

Но сейчас ее больше интересовало, где находится Морсе — поваренок, который полгода назад отчего-то не понял, с кем столкнулся, и потому согласился поговорить со случайно заглянувшей сюда девочкой.

Потом они болтали еще несколько раз, и Айре всегда было с ним весело.

Однако рыжего мальчишки с выбивающимся из-под застиранного берета чубом нигде не было.

Принцесса знала, что он почти никогда не уходит с кухни — и родился где-то неподалеку, и живет в каморке с десятком других поварят здесь же, в нескольких шагах от котлов и бочек.

И третий раз обойдя нижний этаж по кругу, едва увернувшись от громадной поварихи с ведром рыбьих голов в руках, чуть не поскользнувшись на пятне оливкового масла, Айра попросила помощи у худого повара:

— А вы не знаете, где Морсе?

— Забрали его у нас, отдали в солдатскую роту кухарем, — сердито усмехнулся долговязый мужик без двух передних зубов, говоривший поэтому будто с набитым ртом. — За непочтительность, выказанную к особе королевской крови.

Айра потрясенно вздохнула. Это получается — из-за нее отдали? И как можно взять человека — и отдать без его желания? Сколько было Морсе лет — двенадцать, тринадцать?

И этом была несправедливость, а с несправедливостью Айра бороться любила. Побеждала, правда, не часто — но в каждом таком случае она видела вызов, а уж когда у нее отобрали одного из немногих людей, с кем она подружилась сама, оставлять все как есть ей было совсем не с руки.

Пробиться к отцу среди дня без няни или хотя бы кого-то из взрослых было сложно — стража просто не пускала ее, куда не нужно, советники требовали, чтобы Айра объяснила, зачем ей это нужно, слуги вежливо интересовались, почему она одна.

Фрейлина, встретившаяся случайно у самых отцовских покоев, вообще попыталась заставить Айру пойти к матери, где она и должна была сидеть и вязать, наслаждаясь нудными мелодиями придворного лютниста.

В конце концов отец сам вышел из покоев, на ходу отдавая какие-то приказы.

— Айра? — удивился он.

Высокий, стройный, с первыми седыми нитями в темно-русой гриве, он выглядел могучим и великолепным. Айра мечтала, что когда-нибудь она выйдет замуж за кого-то, кто будет хотя бы вполовину таким же мужественным и красивым.

И хотя бы в четверть таким же умным и величественным.

— Ваше Величество, — церемонно начала принцесса, но тут же сбилась на плаксивый тон: — Они забрали Морсе в солдаты! Поваренка, с кухни!

— Морсе?.. Ах да, конечно, я знаю, — ответил король после заминки. — Это я приказал. Понимаешь, негоже человеку лаять, собаке мяукать, а тигру блеять. Ты должна выбирать для разговоров тех, кто ровня тебе.

Он погладил Айру по щеке — мимолетно, будто бабочка крылом взмахнула рядом — и ушел.

А принцесса, потрясенная и раздавленная, осталась стоять рядом с двумя стражниками, безучастно смотревшими перед собой и сжимавшими алебарды.

Она знала, что отец не может сделать что-либо неправильно.

Однако сейчас все было совершенно очевидно — он ее предал.

Или нет? Или сделал все правильно? Айра чувствовала, что пройдет немного времени, и она простит отца. Потому что поваренок был всего лишь поваренком, а двумя незыблемыми и нерушимыми столпами в ее жизни были добрый бог Дегеррай и отец.

— Я должна выбирать… Кто бы мне дал выбирать! — Айре стало так жалко себя, что она чуть не расплакалась, а сдержаться ей помог сочувствующий взгляд одного из стражников, которому разозлившаяся принцесса заявила: — А ты вообще собака, ну или волк, и человекам с тобой не о чем разговаривать!

И пошла в покои матери, предвкушая, как спутает там свое рукоделие, нитки Эоны и еще кого-нибудь из сестер — конечно же, совершенно случайно.

Впрочем, как обычно.

* * *

Арена вольного города Тар-Мех была величайшей в мире.

Огромный амфитеатр вмещал почти двадцать тысяч человек, а поле, на котором сходились в бою герои и их войска, вмещало едва ли не полтысячи воинов. Под трибунами имелась собственная тюрьма, храмы, лекарня, оружейная и, само собой, контора распорядителя Игр.

Во время весенних и осенних Игр здесь было не протолкнуться — воины, герои, игроки и любители посмотреть на чужую кровь съезжались со всех краев мира.

Сейчас, в конце осени, когда дождевые тучи можно увидеть на небе чаще, чем лик Светлого Владыки жизнь на Арене замерла, хотя благодаря своему гениальному распорядителю и не угасла вовсе.

Мартус Рамен, временно забывший про контору, смотрел представление заезжего театра.

Конечно же, такого наплыва народа, как на бой мечников против слизней или схватку дюжины орков и пары циклопов, это действо не вызывало, но несколько тысяч зрителей на трибунах имелось.

В комедии, которую давала труппа, наступал решающий момент.

Мартус с удовольствием следил за тем, как умелый интриган Хитриус стравливал своих врагов между собой, заставлял глупцов доверять ему секреты и золото, выпрашивал у магов свитки с заклинаниями и обманывал девушек, обещая обязательно жениться на них.

А когда в финале Хитриус перехитрил сам себя и погиб под мечами прознавших об обмане врагов, Мартус Рамен сказал:

— На Арене должна литься кровь, хотя бы и ненастоящая. — И, немного подумав, добавил: — Хитриус хорош, пока жив — а значит, он должен быть осторожнее.

Распорядитель Игр на Арене вольного города знал, о чем говорил.

Именно он стоял за спиной тех, кто считался правителями Тар-Меха.

Дайрут

Айн тяжело и медленно встал, дернул на себя двери — створки легко разошлись. Стараясь не наступать на мертвых, хлюпая кожаными сапогами по лужам крови, парень дошел до отца.

Тот и впрямь уже оставил мир живых, вручив свою душу богам.

Как-то так получилось, что и после смерти он оставался стоящим на коленях, в некоем равновесии, с умиротворенным выражением лица — несмотря на жуткую, дичайшую боль в последние мгновения жизни.

Айн аккуратно высвободил рукоять мифрильного меча из отцовских рук и вынул клинок. Тело мягко завалилось на бок. Встав на колени рядом с отцом, поднес острие к своей груди так, чтобы лезвие прошло четко между ребрами.

Он точно не смог бы распороть себе живот, это требовало гигантской выдержки и сил, поэтому рассчитывал убить себя одним ударом — в сердце.

Меч, обагренный за долгие годы в крови сотен врагов — и за последний день в крови сотен друзей, — ждал словно бы с нетерпением. Айн знал, что надо только сделать одно короткое движение, бритвенно острый клинок довершит начатое.

Но он не мог.

Вокруг лежали мертвые женщины, мертвые старики и дети — все те, кого он видел каждый день, с кем общался, играл, кого опасался или на кого не вращал внимания. Все они сумели умереть. Так почему же Айн не может?

— Это просто, — прошептал он. — Одно движение. Я справлюсь.

Однако долгие мгновения сменяли друг друга, мертвые глаза военачальника укоряющее смотрели на сына, и в голове у Айна начали шевелиться мысли о том, что не стоит убивать себя. И он прогнал их, не желая превращаться в труса, в безродного предателя, в гнусного, ничтожного человека.

— Я отомщу за вас, — произнес Айн, оглядывая залу. — Я запомню каждого из вас и отомщу. Я убью тех, кто отдавал приказы. Уничтожу Орду. Перед лицом Дегеррая и Светлого Владыки клянусь — я не успокоюсь до тех пор, пока не исполню клятву!

Айн пошел по рядам, повторяя путь своего отца.

Он оглядывал тела погибших, запоминая каждого из них, впечатывая в память раскинутые руки и искаженные лица, окровавленные одежды и неестественно изогнутые тела. Некоторых он помнил живыми: кухарки и старые слуги, поварята и служанки, пажи.

В аккуратном старике он с удивлением узнал главного трубочиста — сам он давно уже не чистил трубы и камины, а командовал десятком стройных юношей.

Ему молва приписывала знание черной магии и немыслимое богатство, а среди детей высшей доблестью считалось сделать главному трубочисту какую-нибудь пакость так, чтобы их не поймали.

Один из немногих случаев, когда отец высек сына, случился как раз после того, как Айн заклинил дверь в каморке старика. Тот половину дня просидел там, хрипло выкрикивая призывы о помощи, на которые пробегавшие мимо слуги только трусливо жались по стенам.

Отец объяснил сыну, что есть умения, за которыми изначально идет дурная слава. Чистка труб и кантон — в их числе, и старик никому и никогда не делал дурного, чего не скажешь о тех, кто считает развлечением издеваться над ним.

Многие из тех, кто лежал сейчас в лужах крови, были Айну хорошо знакомы.

Он видел их раньше почти всех, многих знал по имени, с кем-то общался.

Мгновения перетекали в вечность, вечность распадалась мгновениями — парень не был уверен, что осмотрел всех, но начиная с какого-то его шага каждое следующее тело было похоже на предыдущее. Лица мертвецов стали одним, и то навечно отпечаталось в воображении Айна.

Они жаждали отмщения.

Анн стоял, пошатываясь, около трупа отца, когда витражное окно разлетелось тысячью осколков, среди которых на шлифованный камень пола упал булыжник. И сразу во дворец ворвались звуки — снаружи орали и стенали, командовали и пререкались, лязгали оружием и гоготали.

Орда пришла в сердце умирающей Империи.

Айн понимал слова ворвавшихся в залу — они говорили на варварском наречии.

Среди приятелей сына полководца имелся мальчишка, сын вождя большого племени, взятый Империей в заложники, и отец заставил парня выучить чужую речь. Выговор у этих варваров был непривычным, но уловить, о чем идет речь, он мог спокойно.

— Они называли нас дикарями. — На императорском троне сидел высокий воин со щеками, изрезанными ритуальными шрамами, в засаленной кожаной куртке с нашитыми на нее бляхами. — И при этом убили своих женщин и детей!

— Корх, слез бы ты с этой штуки, — один из полудюжины стоящих вокруг трона вояк все время оглядывался вокруг. — Хан не обрадуется, если увидит тебя здесь. Ты же знаешь, его даже смерть не остановила — помнишь, Разуже проломили череп, тело увезли, а потом он вернулся — еще злее прежнего?

— Долбаный псих, — ругнулся Корх в ответ, но с трона не слез.

Все они, кроме одного, выглядели высокими и крепкими. От них пахло потом, кровью и перегаром. Впрочем, этот запах был знаком Айну, точно так же несло и от солдат его отца после битвы.

Сам он скрывался за длинной скамьей с высокой, в полтора человеческих роста спинкой. На ней раньше сидели советники императора — да будут потомки снисходительны к его памяти.

Внутри у Айна бурлило желание встать — и выйти против шестерых варваров. Скорее всего, ему удастся убить одного или двух — за счет неожиданности, — но потом его наверняка прикончат.

И тогда он не выполнит клятву, не отомстит за отца и всех убитых здесь людей.

Айн почти не смотрел в сторону варваров. Он видел только мертвых, их общее лицо. Даже когда получалось отвести взгляд в сторону — вместе со стенами или украшенным росписью потолком он каждый раз видел раскинутые руки, искаженные лица, кровавые пятна.

— Корх, слезай! Разужа идет! — яростно шепнул варвар от парадных дверей.

Но высокий воин запоздал.

Разужа — кем бы он ни был — вошел стремительно и неудержимо.

Он выглядел величественно и опасно, высокий и худой, облаченный в полный доспех из вороненой стали он умудрялся двигаться по-змеиному легко и быстро, хотя обычный воин с такой тяжестью на плечах слегка замедлился бы. И еще ощущение мощи, не телесной, какой-то иной, горячими волнами расходилось в стороны.

— Замереть всем, — мелодичным, приятным голосом сказал Разужа на языке кочевников, и его произношение было точно таким же, как у наставника Айна, учившего парня языкам.

Приказ был исполнен и варварами, и телохранителями — дюжина которых, каждый около семи локтей ростом и едва ли не в четыре локтя в плечах, вошли в залу вслед за своим хозяином. В залу вбегали кочевники и варвары — и сразу же останавливались, замирали.

За несколько мгновений на входе образовалась толпа.

Разужа тем временем прошел между мертвыми, подошел к отцу Айна, присел на корточки перед телом и взглянул в мертвое лицо.

— Я, Разужа, — негромко начал победитель, — говорю. Всех, кто остался жив — кроме детей, не достающих головой до стремени, — подвергнуть пыткам и убить. Тех, кто убил себя сам, похоронить достойно.

— Но зачем, великий хан? — поинтересовался на ломаном языке кочевников Корх, все еще восседавший на троне. — Не проще ли нам кинуть их трупы собакам?

— Я, Разужа, говорю. Это нужно, чтобы враг убивал себя сам, когда я приближаюсь к его дому, — улыбнулся хан. — Кстати, тех, кто осквернил мой трон, — закатать в кошму и выложить на крыше дворца — пусть отдохнут.

Корх вскочил с места, но ни он, ни его приятели не собирались сопротивляться. Когда их скрутили и уволокли прочь, Разужа спокойно прошел через зал и опустился на трон.

А Айн обнаружил, что у него появился сосед.

Один из варваров, тот, что показался ему более низкорослым, нежели остальные, неведомо как умудрился на глазах у всех проскочить десяток локтей и укрыться за скамьей.

По глазам воина Айн легко прочитал его мысли — варвар пытался понять, что ему выгоднее: отдать обнаруженного мальчишку Разуже и этим выторговать себе жизнь или же заколоть нежданного соседа и переждать гнев хана в не особенно хорошем укрытии.

Не дожидаясь, пока чужак решит, Айн ткнул его отцовским мечом.

Острие попало точно в горло, варвар даже не успел понять, что происходит, как был уже мертв.

Айн прислушался, но, на его счастье, никто в зале ничего не услышал и не увидел. Парень начал раздевать мертвеца, но запутался в завязках штанов, поэтому ограничился толстым стеганым халатом со вставками из плотной бычьей шкуры и кожаной шапкой, отороченной облезлым волчьим мехом.

Выглянув из-за скамьи, Айн обнаружил, что по зале ходят десятки людей, вытаскивают тела убитых его отцом людей, но что самого хана на троне нет, утопал куда-то по своим делам.

— Эй ты, не ленись, помоги, — обратился к парню старик в новеньком нагруднике, надетом поверх ветхого халата.

Айн выбрался из-за скамьи, стараясь двигаться медленно и не привлекать к себе внимания, взялся за ноги дородной женщины — вроде бы поварихи — и вместе с напарником понес труп к выходу.

Вокуг были враги: не только варвары и кочевники — попадались и мощные, клыкастые орки с искаженными лицами, и мелкие, юркие гоблины; коридоры и переходы дворца полнила чужая речь, непривычные шорохи и движения, дикая и все еще опасная жизнь.

— Эй, слушай меня, — зло прошептал старик, и Айн понял, что он обращается к нему — причем не в первый раз. — Не дергайся! У тебя есть только я, и ты должен слушать только меня. Кто я и зачем ты мне скажу потом, а сейчас запомни — без меня ты умрешь здесь сразу.

Айн дернулся, но тут же сообразил, что попытайся он убить старика, это привлечет внимание.

— Слушай меня внимательно. Морда у тебя перекошена, выбита челюсть — это хорошо, не надо объяснять, почему ты молчишь. Сейчас мы вынесем тело, положим его на телегу и поедем вместе с возницей за стены города. Там поможем могильщикам, а потом двинемся подальше отсюда, где я вправлю твою челюсть и объясню некоторые вещи. Ты понял? Кивни.

Айну ничего не оставалось, как кивнуть, хотя спокойным он оставался только большим напряжением воли. Внутри у него клокотала ярость, помноженная на ощущение того, что он переживет этот день — и у него будет шанс отомстить Орде и хану Разуже за гибель Империи.

* * *

— Ведьма! Ведьма! — орали крестьяне, бежавшие по ночному лесу.

Убегавшая от них девушка скользила легко и вроде бы неторопливо, ее платье мелькало между деревьев совсем рядом, и казалось, что надо сделать всего один рывок для того, чтобы насадить ее на вилы.

Конечно, было бы неплохо сжечь колдовку в избушке, однако кто-то предупредил проклятую тварь, и подобраться к ней незаметно не вышло. Жрец Дегеррая указал на нее, когда зашел вопрос о том, почему вдруг пошел мор среди коров и стухла вода в половине колодцев.

Ведьма появилась в этих краях лет десять назад и за это время совершенно не изменилась. За лечение брала приличные деньги, причем требовала, чтобы не медью платили, а серебром! И ведь наверняка сама же болезни насылала — иначе как объяснить то, что ее лечение так часто было удачным?

Ночной лес озарялся только факелами, там, куда их свет не доставал, царила темень. Одному — да даже вдвоем здесь сейчас было бы страшно, места-то дикие, нечисти много, да и топь рядом, однако гуртом, в три десятка рыл можно ничего не опасаться.

— Вон она! — заорал Тупень, указывая в сторону большой поляны.

И впрямь там что-то мелькнуло — не иначе платье ведьмы!

Крестьяне дружно выскочили на открытое место.

И зря — потому что поляна оказалась топью, и в погоне за беглянкой большая часть крестьян, не успев даже ощутить запах болота, ухнула в трясину — кто по пояс, а кто и по плечи.

Тут же воздух наполнился криками, стенаниями и проклятиями в сторону ведьмы. Тупень, споткнувшийся еще в лесу и потому запоздавший, кинулся было вытаскивать ближайшего приятеля, когда к его голове сзади что-то прикоснулось.

— Э? — поинтересовался он, медленно оборачиваясь.

Позади стояла ведьма.

Выглядела она лет на двадцать, но холодные и умные серые глаза выдавали возраст. Она была одета в добротное походное платье горожанки, изящные сапожки из белой кожи, а за спиной у нее, судя по ремням на плечах, висела сумка, причем достаточно тяжелая.

— Я, Лиерра, вас лечила, — холодно заявила ведьма. — Принимала ваших детей, отгоняла от ваших посевов животных и тлю. Брала дешевле священников и лекарей. А вы решили меня убить?

— Э… Это… — растерялся Тупень.

Он отлично знал, как надо поступать с ведьмой, когда рядом с тобой три десятка друзей и соседей, но совершенно не представлял, как действовать, когда ты один на один с нею.

— Вы все — твари, — выплюнула ведьма. — Недостойные жизни. Ползи вперед, не забывай дышать.

Тупень почти сразу погрузился на ладонь в жижу, однако трясина не засасывала его, так как он словно опирался на нее всем телом.

Он полз и полз мимо увязавших все глубже друзей, кричавших и моливших о помощи, хватавших его за руки и ноги. Он вырывался, стараясь при этом не дергаться сильно, и трясся от страха, ожидая, что ведьма превратит его во что-то мерзкое.

А когда обернулся, то обнаружил, что вслед за ним по трясине идет ведьма.

Она спокойно наступала на плечи и головы тонущих, иногда делая шаг чуть пошире.

Тупень полз от нее, почти плыл, грязь набивалась в нос и рот, но он не останавливался. А потом по его спине, шее и голове тяжело прошли ножки отнюдь не изящной девицы — и крестьянина начало затягивать в трясину.

Последнее, что он увидел, когда неимоверным усилием выкинул вверх голову, чтобы глотнуть воздуха, были ноги ведьмы, стоявшей в паре локтей от него на твердой земле — и на ее белых сапожках не было ни единого грязного пятнышка.

Айра

Айра укладывала куклу, напевая колыбельную, старую, известную с малых лет. Няня рассказывала ей, что у многих людей весь дом меньше, чем одна комната принцессы, но в подобное верилось слабо — во-первых, если дом такой маленький, то где кушать? Где спать? Где играть?

Во-вторых, няня любила приукрасить.

К примеру, по ее рассказам, Сиреневая Башня, в которой обучали магов, была высотой в тысячу локтей. А Айра, полгода назад ездившая на мыс Верности, где и стоит это сооружение, с помощью особого морского прибора лично измеряла ее, и высота оказалась всего в четыреста семьдесят локтей.

Еще няня рассказывала, что в Кристальных Холмах живут гномы, а в книге «Полное собрание сказов и преданий» написано, что там засели людоеды.

— Айра! Айра! — раздался голос няни.

Она наверняка собиралась укладывать спать саму девочку, что в планы Айры никак не входило.

— Ну, где ты? — навязчиво интересовалась пожилая женщина.

Айра, мрачно вздохнув над своей несчастной судьбой полезла под кровать, справедливо полагая, что няня не успокоится и вот-вот начнет ее искать здесь. И действительно, вскоре дверь бесшумно распахнулась, о чем лежавшей в узком закутке принцессе сообщил легкий порыв ветерка, а затем тяжелые шаги грузной женщины миновали ее вначале в одну сторону, затем — в другую.

Выбравшись обратно в коридор, няня остановилась, и причиной этого оказался Джоэ, личный слуга наследного принца.

— Айра потерялась? — поинтересовался он густым басом. — Спать небось не хочет?

— Устала я с ней, — тихо призналась няня. — Каждый вечер одно и то же. С утра просыпаться не желает, а когда солнце заходит, уложить ее невозможно. Своих я в таких случаях выпороть могла. А с ней так нельзя — как-никак королевская дочь, да еще любимица!

Айра прикусила губу. Так вот ты какая, няня! Была и твоя воля, порола бы, наверное, за каждый проступок!

— А правду говорят, что у нее кошмары? — совсем тихо поинтересовался Джоэ. — Айриэлла ведь должна была стать жрицей Дегеррая, я помню, как приходил первосвященник.

— И что? — вскинулась няня. — Может, и должна была, может, и приходил, но в конце концов она осталась во дворце! И никаких кошмаров у нее нет, а если кто так скажет, то пусть уж говорит прямо Его Величеству!

Кошмары действительно были.

Точнее, приходил один и тот же сон, в котором Айра оказывалась внутри светло-алого кристалла и с ней кто-то пытался разговаривать. И если раньше сон этот был короток и почти сразу забывался то теперь, просыпаясь, она помнила отдельные слова и даже целые фразы.

Кто-то просил ее о помощи.

Впрочем, спать она не хотела по другой причине Настоящая жизнь во дворце начиналась после заход солнца — именно в тот момент, когда ее укладывали в постель. Пышные пиры с акробатами, выступления актеров и показ диковинных зверей.

Говорят, раньше все это было еще величественнее и интереснее, но тогда Айра была совсем маленькой. А сейчас ей уже двенадцать, и она достаточно взрослая, чтобы участвовать во всеобщем веселье!

Няня с камердинером начали шептаться насчет другой королевской дочери — Эоны. Тему для сплетен выбрали не самую свежую — шестнадцатилетняя принцесса должна была выйти замуж за принца Тори из Империи Десяти Солнц, но кочевники напали на Империю, и понять, что там происходит, оказалось невозможно.

Девушка, мечтавшая о троне громадного государства, теперь стала свободной, и начали поговаривать, что пора выбрать ей мужа из своих, из Дораса. Эона наотрез отказалась даже размышлять об отказе от то ли погибшего, то ли попавшего в плен жениха, но это не мешало ей заводить интрижки со знатными юнцами.

Сама Айра должна была выйти за Айна, кузена наследника Империи.

Но он скорее всего, тоже погиб или пропал и этим девочку вполне устраивал. Родители ее любили и баловали, а как пришлось бы ей в чужом доме?

Обсудив Эону, няня с камердинером перешли на других отпрысков королевского дома. Увлекшись разговором, они отошли от двери, и Айра смогла наконец вылезти из своего укрытия и вытянуть затекшие ноги.

Ей нравилось быть самой младшей в семье.

Те кто постарше, время от времени думали над шансами на престол, но, будучи тринадцатым ребенком, Айра не имела даже призрачной возможности. Семеро братьев и пять сестер впереди — шутка ли?

Но о правлении она и не мечтала. Ее привлекали магия и игры, география и астрология, конные прогулки и запуск воздушных змеев. А сидеть на троне и целыми днями выслушивать рассуждения советников, министров, послов, вельмож, причем еще стараться никого не обидеть — этого Айре хотелось меньше всего.

Накинув покрывало на спящую куклу, девочка улыбнулась.

Конечно же, в двенадцать лет она совершенно точно знала, что ее игрушки — не живые, что им не нужны ни сон, ни отдых, ни еда, ни игры. Но если у старших братьев и сестер была она, с которой можно играть и возиться, то у нее не имелось никого — она оказалась самой младшей.

И именно поэтому, уже взрослая, в общем-то, девочка, она продолжала играть с куклами. Ей очень не хватало детей, рядом с которыми она могла бы казаться более солидной и серьезной.

Выглянув за дверь, принцесса никого там не обнаружила и быстро пробежала полсотни шагов мимо покоев старших братьев и сестер до балкона, там легко перелезла через мраморное ограждение и по удобному, в два локтя шириной карнизу пробежала до примыкающего к детскому крылу основного здания дворца.

Вниз можно было не смотреть — там ходили иногда стражники, но ни разу за всю жизнь Айры ни один из них даже не приподнял голову, чтобы взглянуть на звезды.

Добежав до цели — громадного двустворчатого окна, девочка глянула на происходившее за ним. А там шел пир, болтали и пили вино мужчины и женщины, сновали слуги с подносами и кувшинами. Придворные маги пускали под потолок цветные картинки, музыканты терзали инструменты.

Айра видела, как рядом с беременной женой сидит самый старший брат, Аэрт, и физиономия у него была кислая — всем пирушкам на свете наследный принц предпочитал охоту.

Там были все: и отец, и мать, и братья, и сестры, и даже Курт, который старше Айры всего на полтора года, тоже сидел здесь и с восторгом смотрел в потолок на порхающих под ним иллюзорных птиц.

— Почему я должна спать? — тихо прошептала принцесса, глядя на своего отца, в этот момент что-то оживленно обсуждавшего с верховным магом.

И король словно почувствовал ее взгляд — он медленно, словно нехотя, повернул голову чуть вбок и вверх и встретился глазами с дочерью, а затем развернулся в другую сторону и сказал что-то верховному магу.

Айра замерла: что именно он сказал? Может, вообще не заметил ее? Там светло — здесь темно, принцесса давно заметила, что в таких случаях сложно что-то разглядеть, а может быть, он увидел ее, но решил, что ничего страшного в том, что его дочь стоит ночью на карнизе на высоте сорока локтей над землей, нет?

Принцесса улыбнулась такой дурацкой мысли, но тут же посерьезнела.

Король старался не наказывать младшую, любимую дочь, но это не касалось тех случаев, когда она глупо лезла в какие-то опасности. И хотя сейчас риска не было никакого, но если ее будут снимать отсюда, если сбежится множество придворных, то показание будет нешуточным, как тогда, когда Айра влезла на дерево за котенком и чуть не упала.

Обратно до спальни девочка добралась очень быстро, но в дверях ее уже встречал верховный маг.

— Принцесса Айра, — поклонился нестарый еще мужчина с черной окладистой бородой. — Приветствую вас.

— Здравствуйте, господин маг, — грубовато, без титулов, ответила девочка. — Разрешите пройти, мне уже пора спать.

— Обязательно, — маг даже не сдвинулся. — Но вначале я хотел бы рассказать вам о том, о чем мы беседовали с Его Величеством, вашим отцом.

Айра замерла.

— Итак, завтра Его Величество с семьей собирается на морскую прогулку, — медленно и как-то ехидно, что ли, начал маг. — Я указал ему на то, что стихии капризны, а королевство не может остаться без правящей фамилии, что кого-то нужно оставить на берегу.

Принцесса не понимала, к чему он ведет, а маг, как назло, умолк.

Но вскоре он заговорил снова:

— Мы рассуждали, кого выбрать. Наследному принцу была обещана эта поездка, кроме того, его жена беременна и мнительна, лучше их не трогать Мы прошли по каждому принцу и по каждой принцессе, и каждый раз король выражал недовольство — ибо никого из вас наказывать без причины ему не хотелось. Проще всего было бы оставить Эону, но с одной стороны — она самая никчемная правительница, а с другой — именно ее на всякий случай, пока она не выдана замуж, Его Величество предпочитает держать рядом с собой.

Айра все поняла. Маг еще не сказал ничего, а она уже знала.

— Вижу по глазам, ты догадалась, — с деланым сочувствием и одновременно с резким переходом на «ты» произнес он. — Ты ослушалась няню, ты не легла спать вовремя и рисковала собственной жизнью, идя по узкому карнизу. В качестве наказания ты останешься завтра дома. А если твои выходки продолжатся, то о развлечениях можно будет забыть надолго. Через несколько дней состоится охота на тетеревов, а затем будет поездка в горы, в монастырь Владыки Дегеррая. Так что у тебя есть все причины ложиться спать пораньше, да и днем не перечить няне.

Не дожидаясь ответа, верховный маг развернулся и вышел.

Айра стояла, сжимая и разжимая кулаки.

Она так мечтала об этой морской поездке!

О том, как будет кидать крошки чайкам, как их громадный галеас пройдет между рыбацкими суденышками и сверху можно будет посмотреть на их снасти и на то, как загорелые мальчишки прыгают по палубам, то ли работая, то ли делая вид. Как будут проплывать мимо городские дома и сады, хорошо знакомые с земли — и такие странные и непохожие на себя с моря.

Я не заплачу, — тихо сказала девочка. — Я принцесса.

И, естественно, тут же заревела — вначале тихо всхлипывая, а затем громко, в голос, с надрывом.

Этой ночью ее сон впервые оказался отчетливым и ясным: Айра находилась в небольшой комнатке-кристалле, вокруг нее было множество алых граней, и более ничего, ни внутри этого странного помещения, ни снаружи.

— Ты избрана, чтобы помочь мне, — внятно произнес Голос.

— Я не хочу тебе помогать! — крикнула принцесса. — Отпусти меня немедленно или мой отец накажет тебя!

— Ты должна будешь днем позвать меня, — настаивал Голос. — И тогда я смогу помочь тебе. Я заперт и отсюда ничего не могу сделать для тебя.

Айре показалось, что алые грани слегка пульсируют в такт словам.

Ей не было страшно, но и соглашаться помогать Голосу она не собиралась.

— Принцесса, ты должна помочь мне, а я отвечу тебе заботой, — настаивал Голос.

— Мне ничего не нужно! — яростно выкрикнула девочка. — Кто ты такой? Демон, похищающий души во сне? Безумный маг?

— Для твоей безопасности я не скажу тебе, кто я, — ответил Голос. — И для твоего же блага я прошу тебя — помоги мне. Иначе мне придется сделать вещь, которая не понравится никому.

— Делай что угодно! — заявила Айра, а затем, неожиданно осознав, как можно выбраться из кристалла, провалилась в обычный сон.

В нем летали гигантские смешные бабочки с оранжевыми крыльями, скакали смешные тряпичные зайцы ростом с Айру и множество мальчишек и девчонок, что слушались ее беспрекословно. Были игры и погони, какие-то смешные ссоры и грустные примирения, всегда кто-то что-то рассказывал, а если вдруг начинал звучать смутный, почти неслышимый Голос, просивший помощи, то Айра просто велела, чтобы все шумели — и Голос исчезал.

И когда рано утром няня потребовала, чтобы принцесса встала, Айра долго пыталась отказаться, но пожилая женщина была с ней не менее неумолима, чем она сама с Голосом.

* * *

Знающий человек, да и не только представитель людского рода, всегда найдет знаки там, где обычный крестьянин или даже дворянин не увидит ничего.

Невежда стал бы смотреть на вырастающие впереди горы, на одиноко кружащегося вдали стервятника и даже на осла, понуро переставлявшего копыта, или уставился бы вниз, тому под ноги.

Родрис ехал ковыльной степью не первый день и, судя по всем признакам, почти одолел ее.

Сегодня Родрис устал и проголодался, но все равно разглядел старинный путевой камень в траве там, где начиналось то, что выглядело как тропа, хотя откуда ей взяться в столь безлюдных местах?

Бывший первосвященник знал, что когда-то здесь проходил тракт, один конец которого упирался в край мира, где живут только варвары, второй же шел через ковыльные степи кочевников к вольным городам.

Счистив с камня траву и землю, бывший первосвященник долго вглядывался в старые руны. Надпись была сделана на древнеимперском — языке тех времен, когда Империя простиралась от одного края мира до другого, а Внутреннее море находилось внутри ее.

Многое говорило о том, что сам мир тогда был гораздо больше.

Впрочем, это сейчас совершенно не занимало Родриса.

— Взять левее и потом прямо до конца — и там была башня чародея, разрушенная триста лет назад, — задумчиво произнес он. — А в ней наверняка отыщется кое-что, что мне в ближайшее время пригодится.

Он обернулся к безропотно стоявшему ослу — животное тоже устало за день — и снял с его спины седельные сумки.

— Отдыхай, пока есть возможность, — ласково сказал бывший первосвященник Владыки Дегеррая. — Вполне возможно, завтра тебя отберут у меня и зарежут на жаркое.

Он разложил небольшой костер из взятых с собой дров — в степи приходилось быть запасливым — и достал из котомки бараньи ребрышки, которые намеревался поджарить и съесть с луком и хлебом.

Родрис собирался поселиться во владениях варварского племени, одного из самых диких.

Оно отвергло власть хана Разужи, когда тот некоторое время назад покорил остальные народы в этих степях. За строптивость племя не поплатилось — и не из-за своего свирепого нрава, а потому, что жило далеко и было никому не интересно.

Дайрут

Айн смутно помнил, как они выбрались из столицы поверженной Империи, как шли по улицам — и то тут, то там натыкались на отряды варваров, орков и людоедов, издевавшихся над обнаженными, обессиленными, плачущими людьми.

Над теми, для кого не нашлось человека, подобного отцу Айна.

Смутно помнил, как помогал рыть громадную могилу, как рядом с ним наказанные за что-то варвары-могильщики рубили пальцы у мертвецов, чтобы снять дешевые кольца, не привлекшие внимания более удачливых товарищей.

Неясно осознавал, как прошел день, куда делась ночь и как следующим утромони вместе с Киром — так звали его спасителя — выехали в ставку темника Вадыя, одного из полководцев хана Разужи, имеющих собственную армию-тумен.

Кир вез с собой послание к Вадыю от одного из его родичей.

Перед внутренним взором Айна каждое мгновение сменялись картины — как отец закалывает ребенка; как взрезает собственный живот; как сапоги его ступают по кровавым лужам, потому что сухого места на полу просто нет.

Внутри у парня клокотала и плескалась ярость. Он держался за нее, чтобы не сойти с ума, — и поэтому его терял. Айн чувствовал, что он на грани, что ему надо как-то примириться с собой — но отказаться от мести значило признать себя трусом, а это было невозможно.

В то же время он опасался, что как только перестанет помнить то, что случилось в зале императорского дворца, решимость его угаснет, и поэтому он поддерживал в себе ярость, цеплялся за нее.

И постепенно то, что происходило вокруг, сделаюсь четче — Айн смог наконец осознавать мир вокруг, а не просто шевелиться, как реагирующее на удары животное. При этом ярость не стала меньше — просто он научился жить с ней, ни на мгновение не забывая о цели собственного существования.

В первый же вечер Кир вправил челюсть Айну, и сделал это для того, чтобы парень смог подтвердить, что хорошо понимает, о чем ему говорит старик.

А речи старика стоили внимания.

— Я не знаю, куда подевались наши старые боги, — говорил, помешивая в котелке пряную похлебку, Кир. — Некоторые верят еще, что и Светлый Владыка, и Дегеррай, и голубоглазый Тэнри правят нами — но тогда почему кто-то безнаказанно уничтожает их жрецов и шаманов? Место бога пустым быть не может, и Ордой правят те, кто надеется на новых покровителей. Темных, злых, жестоких — и знаешь, я больше верю в них, чем в благостного Светлого Владыку. Я слышал, у вас вешали пророков?

Айн подтвердил — перед его внутренним взором мелькнул образ болтающегося на веревке грязного человека с гигантской бородавкой на левой щеке, одного из тех, кто поднял провинцию Алые Грязи на бунт.

— Ваши ханы были правы, — Кир попробовал варево, а затем, недовольно цокнув, сдвинул котелок ближе к центру костра. — Мне не нравится то, что творится в степи. Разужа был семнадцатым сыном хана Тая. Он прошел по трупам братьев, он убил собственного отца и мать, пытавшуюся защитить мужа от сына. Он уничтожил всех других ханов, одного за другим, чтобы не осталось в степи того, кто может собрать урултай и отнять у него власть.

Наш хан верит в новых богов. Кто-то из них говорит с ним, направляет, помогает советом. В Орде большую власть имеют дервиши, они крутятся в пыли, вещая о том, что мир скоро погибнет и надо уничтожить всех, кто не верит в это.

Я не вижу такого мира, это не моя дорога. Да, я участвовал в набегах. Ходил и в вольные города, был среди тех, кто разорял ваши провинции-улусы и воевал с варварами. Но это была нормальная жизнь, когда, вернувшись из набега, ты мог купить себе овец или молодую жену и спокойно жить еще полгода или год, пока тебя не позовут в следующий набег! Ты понимаешь меня?

— Понимаю, — ответил Айн.

Ему было чуждо то, что говорил Кир, и в то же время он видел сходство — жизнь была налаженной, она шла тем же путем, что и век назад, и два.

— А сейчас я уже девятый год в походе! Мятежи в Орде, война с варварами, война с орками, война с людоедами, война с Империей! — зло говорил Кир, и кинув в сторону палку, которой ворочал горящие в костре дрова. — Я не вижу своих детей и жен, я вынужден подбирать остатки добычи за более молодыми и дерзкими воинами, а если я вернусь в свой дом, то меня назовут трусом и закатают в кошму, и которой выкинут на солнце, и оно убьет меня за пару дней. Раньше так казнили только родственников, чтобы не проливать их крови, но сейчас, когда слишком много среди нас всякой швали, подобную честь оказывают каждому, кто родился в степи, а иногда и варварам…

Он приподнялся и подобрал палку.

Но все это стало неважно, когда я тоже услышал голос. Вначале я испугался, что скоро начну кататься в пыли и нести ерунду о том, что надо всех убить. Но мой покровитель оказался не тем кровавым ублюдком, который советует хану. Сказал, что он поможет мне вернуться домой. Ты понимаешь?

— Да, — кивнул Айн.

Он понимал, что жизнь столкнула его с сумасшедшим — одним из бедолаг, которых в последние годы стало так много.

— Ты думаешь, я сошел с ума? — усмехнулся старик. — Нет, мой покровитель позволил мне уцелеть и десятках сражений, подсказывая, что делать, он называл мне места, в которых я находил клады.

С этими словами Кир сунул руку за полу халата и достал оттуда тяжелый кошель. Он передал его Айну, и тот смог убедиться — там было множество старинных монет и украшений — причем только золотых.

— И самое главное, он сказал мне, что надо сделать для того, чтобы начать жить так, как я хочу. Чтобы я мог вернуться в свой аул, разводить овец, воспитывать сыновей воинами, продавать дочерей хорошим мужчинам.

— И что же? — поинтересовался Айн.

Перед его мысленным взором был отец, медленно всаживающий в себя клинок.

— Покровитель сказал мне, что я должен найти тебя, вытащить из этого вашего большого города, отвести к Вадыю и помочь для начала. А дальше ты все сделаешь сам.

До парня не сразу дошло, что именно сказал Кир, но затем его губы растянулись в улыбке.

Если покровитель старика был прав хотя бы отчасти, это значило, что кто-то там, наверху, считает, что Айн сможет отомстить.

— Я не сразу согласился делать то, что советовал мой покровитель. Но он доказал мне, что отказываться и злить его — себе дороже. Уж лучше в лицо назвать Разужу гнилым пометом вшивой суки. Я дам тебе имя, — заявил Кир. — Для всех ты станешь моим сыном. Мой отец пятьдесят лет назад во время набега убил полководца одного из вольных городов. Он забрал его деньги, его жену — которая через несколько месяцев понесла от него — и его имя. Наше имя. Теперь тебя зовут Дайрут Верде, сын Кира Верде.

Заснув после сытного ужина, Айн — который больше не был Айном — увидел отца.

Мертвый военачальник грустно улыбнулся:

— Сын, ты выбираешь сам, куда идти. Поменяй ими, изменись внутри, стань крепче мифрила. Отомсти за нас.

А затем, к ужасу Айна, отец воткнул в себя меч — и исчез.

Потом были кошмары, кровавые реки, берега из трупов и людоеды, чье веселье было еще отвратительнее всех предыдущих мерзких картин.

До ставки темника Вадыя Кир и Дайрут ехали очень долго.

Первые дни вокруг были только пожарища и трупы, несколько раз встречали разъезды и патрули, но с теми обменивались всего лишь несколькими словами и спешили дальше. По утрам Кир заставлял приемного сына тренироваться в езде верхом и в стрельбе из лука.

— Человек из нашего рода не может плохо стрелять, — говорил он. — Ты неправильно сидишь в седле, неправильно держишь повод, неправильно слезаешь с коня. Если оставить как есть, то придется выдавать тебя за сумасшедшего или калеку.

Дайрут не сопротивлялся.

Он должен был стать в Орде своим, чтобы потом понять, как можно уничтожить эту силу, смявшую Империю Десяти Солнц. Причем даже не собравшуюся для этого в кулак, а ударившую всего лишь пальцем — одной из нескольких армий.

Конь был коротконогим и коренастым, не таким быстрым на коротких расстояниях, как те скакуны, к которым привык Дайрут. Но при этом жеребец оказался потрясающе выносливым и непритязательным в пище.

На пятый день дорога впервые пролегла через деревню, которую война обошла стороной. Там были люди — но никто из них не вышел на улицу, только мелькали смутные тени за черными окошками.

А вечером этого дня Дайруту впервые пришлось применить уроки приемного отца.

Засаду Дайрут заметил за три сотни локтей: дорога сворачивала из степи в лес, и на ее обочине торчало поваленное дерево, причем торчало так, как оно никогда не упадет само.

— Нас ждут, — сказал он.

— Думаешь? — удивился Кир. — Объезжать долго, и других путей я здесь не знаю.

Он ориентировался по солнцу, по стволам деревьев и по словам тех, кто ездил тут ранее. Дайрут не решился бы на такое долгое путешествие без карты, но его спутник был в себе совершенно уверен — и вот выяснилось, что зря.

— Точно, — ответил парень.

Они придержали лошадей, и старик задумчиво потеребил бородку — можно повернуть назад, но потом все равно придется как-то возвращаться обратно к тому пути, который знал Кир, или искать другой.

Был еще вариант — проехать степью в сторону и свернуть в лес дальше, но те, кто устроил засаду, наверняка знали чащу лучше, а сражаться на территории противника надо очень осторожно, не надеясь на авось — так говорил Резти Рольно, первый военачальник Империи.

— Тогда доставай лук, будем ждать, — порекомендовал Кир.

— Чего? — удивился Дайрут.

— Нападения, — усмехнулся старик.

— Они же не идиоты, — парень посмотрел в сторону поворота, за которым скрывалась — он чувствовал это! — засада. — Им вообще ничего делать не надо, рано или поздно мы все равно пойдем вперед — и тогда ловушка сработает, или назад — и тогда они смогут попробовать нагнать нас, ничего не теряя. Кроме того, если мы останемся здесь до ночи, они смогут подобраться к нам в темноте.

— Людям свойственно ошибаться, — усмехнулся Кир. — Во всяком случае, так не раз говорил мне мой покровитель, и я склонен ему верить.

Он оказался прав.

Через некоторое время Дайрут заметил движение на уходящей в лес дороге, а затем в степь с гиканьем выехали четверо всадников, за которыми бежало с дюжину пеших. В наступающих сумерках было не до конца понятно, кто это, но создавалось впечатление, что компания собралась разношерстная — и рубахи крестьян, и кожаные доспехи варваров, и даже вроде бы мелькнул плюмаж кавалериста Империи.

— Один выстрел — и отступаем! — крикнул Кир.

Причем за то время, пока он говорил это, старик успел сделать два выстрела, а когда Дайрут пустил единственную стрелу, парню пришлось догонять спутника, успевшего оторваться на несколько десятков локтей.

Дайрут скакал, проклиная себя за то, что не навязал поводья на предплечье так, как учил Кир — и теперь одна рука была занята луком, а другой он пытался управлять конем.

Тем временем старик резко осадил коня и выпустил еще две стрелы. Нагнав его, Дайрут обернулся, увидел, что догоняет их только один всадник, причем именно тот, с красным плюмажем на шлеме, — пешие сильно отстали.

И вдруг Дайрута накрыло спокойствие. То есть в душе его бушевала ярость, но она осталась словно за невидимой стенкой, проникая глубже, а на поверхности было спокойствие, и, едва замедлив ход жеребца, выгнувшись назад и натянув тетиву, Дайрут выстрелил.

На скаку, из неудобной позы.

И попал всаднику точно в глаз — именно туда, куда целился.

А затем они встали с Киром рядом и, подпустив пеших бандитов ближе, спокойно расстреляли их в два лука. Последний попытался удрать, но Кир легко догнал его и на скаку зарубил саблей, ударил красиво, с оттягом, да еще и обернулся, проверяя — смотрит ли приемный сын.

— Зачем ты зарезал? — спокойно поинтересовался Дайрут, подъезжая к спутнику.

— Стрелы портятся, ломаются, — усмехнулся старик. — В моем колчане только хорошие. Такие древки для стрел найти непросто, а ведь еще надо наконечник, оперение и соединить все это так, чтобы получилось оружие, которое не подведет. А у сабли достаточно время от времени обновлять заточку.

Кир вынул все стрелы из трупов. Часть забрал себе, часть отдал Дайруту. Обыскал мертвецов он не особо тщательно, гораздо больше внимания уделив поклаже на лошадях.

Дайрут тем временем смотрел на убитого им кавалериста: судя по доспехам, это был всадник из хорошей семьи, около двадцати пяти лет, чисто выбритый, скорее всего именно он был предводителем бандитов.

И именно это — то, что отпрыск одного из знатных семейств стал разбойником на земле Империи и был убит сыном первого полководца, — окончательно убедило Дайрута в том, что прошлая жизнь закончилась.

— У рыжей кобылы глаза воспалены и бабки сбиты, — прокомментировал Кир. — Остальные вроде хорошие.

С этого момента они ехали гораздо быстрее, сменяя лошадей.

Кир учил приемного сына не только стрельбе из лука в седле. Он умел охотиться, читать следы, знал приметы, по которым можно было понять, когда начнется дождь или поднимется ветер. Иногда они разминались с холодным оружием — но здесь степняк не мог чем-то похвастаться и уступал Дайруту, даже если тот давал ему фору, беря клинок в левую руку.

Однажды пасмурным утром на опушке очередного леса путники наткнулись на фуражиров темника Вадыя: шестеро воинов в возрасте, у каждого из которых было какое-то увечье, долго расспрашивали Кира о том, кто он и откуда.

Старый кочевник вместо простого и ясного ответа про послание начал плести какую-то ерунду: хвастался подвигами отца, родственников, его самого и даже смутно знакомых ему людей, жаловался на молодых и наглых выскочек, льстил фуражирам, их командирам и особенно темнику.

Вояки Вадыя, словно забывшие о своем вопросе, тоже хвастались, жаловались, льстили отсутствующим командирам, посматривая друг на друга — видят ли те, слышат ли?

— Перед нами отличный выбор — города с богатыми купцами, пышными женщинами и мягкими постелями, — распинался один из фуражиров. — Таких наглых воинов, как у Разужи, у нас нет, и каждый сможет получить свою долю! Мы стоим здесь, угрожая вольным городам, ждем, пока замуровавшие себя в их стенах люди передохнут от страха!

Они были как дети, взрослые, подчас даже старые — но дети, и они жили в рамках своих ритуалов, зная которые ты мог сойти за своего и даже вызывать уважение и зависть.

— Ты понял? — поинтересовался Кир, когда фуражиры, так и не выяснив целей путников, удалились, довольные собой и собеседниками.

— Что у вас нужно постоянно врать? — поинтересовался Дайрут.

— Нет, — рассмеялся Кир. — То есть это понятно, только не врать — а немного приукрашивать, все так делают, правда слишком глупа и уродлива и не стоит слов достойных людей. Понял ли ты, что Вадый сейчас готовит поход против вольных городов, каждый из которых — хорошая крепость? Понял ли ты, что солдат у него для похода недостаточно? Что Вадый уже второй месяц стоит здесь, выбирая, куда направиться, но в ближайшее время дичь будет окончательно перебита, трава подъедена лошадьми, а припасы подойдут к концу?

Дайрут задумался.

Из цветастых и хвастливых фраз, в общем-то, можно было сделать подобные выводы. Но для этого требовалось больше, чем просто ум, — а еще и привычка вычленять жемчуг смысла из воды пустопорожней брехни.

— Расскажи про вашего мертвого императора, — сказал старый кочевник.

Это был сложный вопрос, ведь в самом начале путешествия Кир обнаружил, что его приемный сын не может сказать слово «император», не добавив после него цветастого эпитета, и начал того переучивать.

Для Дайрута — в недавнем прошлом одного из младших принцев императорского дома — говорить как-то иначе о правителе было невозможно. То есть он понимал, что это выдаст его сразу, но в течение трех или четырех дней он, сказав «император», сразу после этого добавлял какое-нибудь определение — но не вслух, а про себя.

А иногда мог забыться и сказать вслух.

И только сейчас, после многих сотен упоминаний правителя, Дайрут мог сказать его титул без прибавления других слов.

— Император был слаб, — небрежно сказал он. — Ему не хватило воли для того, чтобы признать, что хан Разужа — действительно сильный противник. Император не привык сталкиваться с равными или более мощными врагами и проиграл.

Дайрут говорил правду. Так оно и было — но за подобные слова еще недавно полагалась долгая и мучительная казнь, а сейчас они обесценились так, что их мог произнести любой золотарь — и не получил бы за них даже затрещины.

— Напомни мне свою историю, — попросил старик.

— Я твой сын от третьей жены, Унеры. Как второго ребенка женщины ты отдал меня на воспитание ее родителям, и я всю жизнь прожил как пастух. Род Уручи дальний и малочисленный, держится особняком, хранит свои старые обычаи, поэтому если я что-то сделаю не так и пойму это, то могу объяснить это тем, что у нас все так делают.

— Именно, — довольно усмехнулся Кир. — И что самое великолепное — это то, что весь род этой зимой замерз в отрожьях Туманных гор! По степи рассеяно человек десять из Уручи, но шансов наткнуться на них у тебя почти нет.

Вечером того же дня, в который произошла встреча с фуражирами, Дайрут и Кир добрались до ставки темника Вадыя. Кир представился гонцом, и после краткого рассказа о битве и взятии Жако их пропустили внутрь.

Тут стояли шатры и юрты, от маленьких, в каких едва ли можно поместиться вдвоем, до громадных, где могли бы сразиться между собой два десятка нукеров. Это был настоящий город — временный, но от этого не становящийся менее шумным, живым и интересным.

Айн видел шатер цирюльника, рвущего зуб у коренастого варвара, что сидел неподвижно, несмотря на боль. Видел юрту с девушками, которые хоть и не обнажались так, как это делали такие же дамы в Жако, но глядели весьма зазывно и — в чем-то — пугающе.

Были здесь чайхана и шатер шамана, располагались на отшибе торговцы лошадьми и овцами.

Кир нашел купца, выглядевшего богаче других, и купил у него для себя хорошую куртку и кожаные шаровары, а также легкую кольчугу.

— Мне надо показаться темнику человеком серьезным, чтобы остаться в его тумене, — пояснил он. — Хороших десятников всегда мало — простых нукеров женщины каждый год рожают, а десятника еще вырастить надо. А потом он умрет в первом же бою или станет сотником — и кого на его место ставить? А тут я, с вестями из ставки хана.

— Ты не говорил, что стало с твоим десятком, — поинтересовался Дайрут.

— Мой покровитель дал мне несколько советов, — честно ответил Кир. — И в бою мои нукеры полегли, а я выжил. Мне нельзя было оставить их в живых — они слишком много знают обо мне, о моей семье.

Дайрут кивнул.

Они говорили о врагах, о тех, кто стоял с другой стороны, когда Айн Рольно стоял у шпиля Цитадели и смотрел на битву.

Но для него хладнокровное убийство тех, кто доверил тебе вести себя в бой, выглядело слишком подлым, и как бы Кир ни помогал ему, что бы для него ни делал — родным он для него не станет никогда.

Темник Вадый восседал на троне, искусно сделанном из дерева, но невысоком и едва подходившем для его основательной задницы. На вид темнику было лет пятьдесят, но при этом он не усох, как большинство кочевников к этому возрасту, и не расплылся, как это бывало с горожанами.

Перед Вадыем, между четверкой его телохранителей, стоял Кир, ожидая, когда хозяин тумена прочтет послание от родича, бывшего тысячником в войске хана Разужи.

— Хорошие вести принес ты, Кир, — бросил темник. — И потому не хочу я тебя наказывать. Но мой кровный брат пишет, что весь твой десяток погиб и битве, а сам ты остался жив, и потому он послал тебя ко мне, чтобы я посмотрел — могу ли что-нибудь сделать с тобой или проще тебя убить?

— Мне дали необученных мальчишек, о темник! — поклонился Кир. — Они искали смерти, а я виновен лишь в том, что оказался слишком стар для того, чтобы суметь их удержать.

— У меня не хватает десятников, — мрачно сказал Вадый. — Но дать тебе воинов? Нет уж. Ты возьмешь тех, кто никому не нужен. Слабых, глупых, старых, как ты. И вы будете копать ямы — для трупов, для мусора, для дерьма. У меня большой лагерь, и мне нужно много ям. А если ты не справишься, то в одной из них твой новый десяток зароет тебя.

Дайрут видел перед глазами отца, вонзающего меч в ребенка, и думал о том, как будет убивать темника Вадыя — седого дородного мужчину лет пятидесяти, чьи предплечья были в обхвате как его собственная талия, а голова напоминала котел, из которого можно накормить десяток солдат.

Эти мысли чуть-чуть охлаждали ярость, кипевшую внутри Дайрута.

— Эй, ты! — заорал темник, указывая на него. — С бешеными глазами! Иди сюда!

Приемный сын отошедшего в сторону Кира легко одолел расстояние, отделявшее его от трона. Ему не было страшно, в голове крутилась мысль о том, что убить темника сейчас — провалить все дело.

— Ненавидишь меня? — спросил Вадый негромко. — Я вижу в тебе сталь. Как тебя зовут?

— Дайрут Верде, — так же негромко ответил парень.

— Стесняешься имени? Оно странное.

— Меня зовут Дайрут Верде! — яростно заорал Дайрут.

Темник расхохотался, мельком взглянул на старика Кира и вновь вернулся к забаве.

— Судя по акценту, ты из какого-то дальнего племени, — сказал Вадый. — Из лука стрелять умеешь? Меч в руках держал? Убил уже хоть одного врага?

На каждое подтверждение Вадый широко улыбался.

— Как думаешь, много здесь бойцов, равных тебе? — спросил он.

Дайрут хотел сказать, что он не знает, но вспомнил уроки Кира и выкрикнул:

— Я — лучший!

— Хорошо учат держать себя в дальних родах, — улыбнулся темник. — А сколько тебе лет?

— Шестнадцать, — солгал Дайрут.

— А вот счету тебя учили плохо! — Окружающие засмеялись. Дайрут и впрямь не выглядел даже на свои четырнадцать, почти пятнадцать. — Пойдешь гонцом ко мне, станешь Рыжим Псом.

Он не спрашивал — а утверждал.

Парень уверенно кивнул и, лишь когда Вадый отвернулся, посмотрел на Кира.

Старик довольно улыбался — план его покровителя работал, а значит, он получит все, чего желает.

* * *

В большой конторе с высоким потолком все было сделано богато и неброско. Узоры на мебели из розового дерева выточены аккуратно и тонко, шелк занавесей казался невесомым и полупрозрачным, со вкусом подобранные немногочисленные украшения стояли и висели в нужных местах.

Вот только настроение хозяина конторы, распорядителя игр на Арене Тар-Меха, совсем не соответствовало обстановке.

Мартус Рамен был в гневе — его родной город, великий и вольный, притягивающий как магнит деньги, героев и красивых женщин, оказался вдруг отрезан от старых торговых путей!

Перестали приходить шелка и мифрильные доспехи из Империи Десяти Солнц, словно взбесились кочевники, поставлявшие раньше овец и шкуры. Но самое страшное — сгинули алые капли, которые добывали из черных горных слез женщины одного из племен варваров.

В небольшом количестве алые капли — или «алка» — помогали избавиться от хандры и давали ровный, приятный сон. Но разбавлять легким вином драгоценную жидкость, чтобы принять как лекарство, могли только глупцы.

Разбавленное снадобье достать легко — да только вот толку от него нет.

Мартус закапывал чистую алку в глаза, что почти мгновенно давало ему необычайную ясность разума и умение думать так, чтобы просчитывать ходы друзей и врагов на полгода вперед.

Виновником беспорядка в торговых делах был некий хан Разужа, один из сотни немытых детей одного из сотни мелких правителей степи. Рамен знал всю историю: хан уничтожил свою семью, склонил под свое начало окрестные рода и начал войну — из тех, что бывают не чаще раза в век, а то и два.

— Сын блудливой кобылы! — выругался Мартус, ударяя кулаком по шелковой скатерти.

Ему тяжело было держать себя в руках — алка закончилась, а ни один из десятка посланных на розыски капель героев пока не вернулся.

Мартус Рамен стиснул кулаки, тяжело дыша, и так просидел некоторое время. Затем собрался, резко встал и, расправив складки сиреневом камзоле распорядителя игр, распахнул дверь.

— Кто сегодня? — спросил он как можно небрежнее.

У входа в контору, в закутке, сидел за простым, но добротным столом, заваленным пергаментными листами, помощник Мартуса — Агний Линус, высокий невзрачный человек с бледно-голубыми глазами.

— Двое героев, варвар и стрелок. Варвар проявил себя в битвах против хана Разужи, довольно известен и южных землях, и отряд у него хороший. Стрелок с полудюжиной крестьян, на Арену его выставлять бессмысленно, — преданно глядя в глаза хозяину, выпалил Агний.

— Какой идиот придумал называть героем любого, кто собрал вокруг себя горстку отребья? Настоящие герои пользуются покровительством богов, только где же их взять? Варвара поставишь против Кунста, надо проредить его отряд, буянят много, мнят себя непобедимыми, — холодно сказал Мартус. — А стрелку дашь задание — пусть очистят от нечисти мельницу на Серебристом пруду. Смогут — город даст награду. Сгинут — невелика потеря.

Линус сделал пару пометок в громадной тетради и взглянул на Рамена, ожидая дальнейших приказаний.

— Если появится кто-то из тех, кого я посылал… — начал распорядитель, но помощник рискнул перебить его:

— Дивиан приехал сегодня утром. Он повздорил со стражей у ворот Арены и был сопровожден в тюрьму, как героя его даже не били особо…

Мартус Рамен посмотрел на Агния так, что тот сник и словно бы стал ниже ростом.

— Я узнаю об этом только сейчас? — поинтересовался распорядитель.

— Дивиан будет доставлен к вам немедленно! — тонким от страха голоса крикнул помощник.

— Зачем он мне? — рявкнул Мартус.

Выбравшись в коридор, он широким шагом зашагал в сторону тюрьмы.

Если Дивиан привез алые капли, хотя бы одну склянку, а лучше две… Или три… То это будет значить, что некоторое время можно будет прожить спокойно, продолжая игры… и те, что для всех, и особые, тайные.

Тюрьму охраняли всецело преданные распорядителю люди, и когда он появился в маленькой темнице, стражники, находившиеся там сегодня, все поняли мгновенно — вытянулись и преданно уставились на Мартуса.

— Дивиан? — бросил он. — Обыскивали?

— Никак нет, — отозвался усатый стражник. — Мы помним указания.

— Тогда веди!

Усач коротко поклонился и быстрым — но при том и таким медленным! — шагом провел распорядителя к нужной камере.

Герой, невысокий мускулистый мужчина с примесью варварской крови, был мертвецки пьян. Оружия при нем не имелось, его-то уж точно отобрали, зато в ушах и в носу висели золотые серьги, а на шее болтался тяжелый амулет — не соврали, подлецы, кинули сюда буяна, не обыскивая.

— Товар у тебя? — жестко спросил Мартус, когда Дивиана с помощью ведра воды привели в себя.

— Вот здесь… — Герой сунул руку под куртку и запутался там.

Рамен подскочил к нему, жадно схватил протянутую ему флягу.

Склянок на семь, а то и восемь.

Он едва вытерпел, возвращаясь в себе контору — но никто не должен видеть, как Мартус пользуется снадобьем, никто не должен знать об этом его слабом месте, уязвимой точке…

Только заперев дверь, распорядитель игр запрокинул голову и уверенным движением наклонил флягу. Рубиновая капля медленно, словно нехотя, отделилась от металлического горлышка и упала на широко открытый левый глаз.

Затем точно такая же почтила своим присутствием правый.

— Как хорошо, — прошептал Мартус.

Он снова жил полноценной жизнью — его ждали интриги, убийства, похищения и все остальное, что так расцвечивает скучное существование обычного распорядителя игр на Арене.

Айра

Она стояла на причале, между двумя стражниками, и грустила, несмотря на яркое солнечное утро. Она смотрела на большой галеас, на то, как снуют матросы, поднимая паруса, как шевелятся весла, на веселых людей на палубе и еле сдерживала слезы — ее с собой не взяли.

Грустила Айра не в одиночестве — вместе с ней остались на берегу и няня, и несколько королевских советников, и старый капитан королевской гвардии, и даже верховный маг.

Прогулка есть прогулка, и незачем брать с собой всех.

Принцесса завидовала братьям и сестрам черной завистью, в ее рыжей головке бродили замыслы грандиозной мести, как всем сразу, так и каждому по отдельности, и кулачки сжимались очень крепко.

По мнению Айры, наказание было несправедливым, и за что ее наказали, за ерунду! Ведь если бы ей позволили присутствовать на пиру, то ничего подобного ни за что не случилось!

Галеас отчалил, и девочка поймала сочувственный взгляд отца — короля Доросомная.

— Как мне жаль, как жаль, как жаль! — пробормотала принцесса. — Как бы я хотела быть там!

Все прочие, кто остался на берегу, сейчас занимались своими делами во дворце или в городе. На причале стояли только Айра, двое сопровождавших ее стражников и немного позади — няня.

— Если бы ты хорошо себя вела, — начала пожилая женщина, — то ничего этого не случилось бы.

— Если бы ты говорила отцу, что я достаточно взрослая, чтобы присутствовать на празднествах, то этого тоже бы не случилось!

Принцесса чувствовала злость, и няня оказалась подходящей целью, чтобы ее выплеснуть.

Девочка развернулась, и они замерли напротив друг друга, насупленные и раздраженные. Айра подумала, что, конечно же, няне хотелось быть на яхте рядом с ее приятелем Джоэ.

«Интересно, — подумала Айра, — а старики, такие, как няня, которым уже по сорок лет и больше, они тоже целуются?»

— Ой, — няня схватилась за сердце. — Что это?

Принцесса оглянулась — и потрясенно замерла.

Галеас, который должен был уже выходить из бухты, неожиданно оказался в стороне, у берега, среди подводных скал, при этом он сильно накренился, и яростный ветер погнал судно на отвесную стену.

Этого не могло быть!

Айра ущипнула себя за запястье — но ничего не изменилось, хуже того, судно встряхнуло и начало разворачивать. Принцесса увидела, как несколько ярких фигурок упало в воду, а затем галеас боком ударился о скалу, скрип и грохот разнеслись над бухтой.

Корабль начал тонуть.

К нему спешили несколько небольших судов, и можно было надеяться, что всех спасут, но Айра услышала слова:

— Погибли все, выжила только Эона.

— Что? — взглянула она на няню.

— Я ничего не говорила, — ответила та. — Светлый Владыка, храни короля и его детей, храни всех, кто с ними!

Через несколько мгновений на причале стало очень тесно — тут оказались все, кто только мог. Айру тут же взяли в круг стражники, ее оттеснили от моря и потащили во дворец, и по пути где-то потерялась няня.

Дальше закрутилось, как в страшном сне — вначале сообщили о том, что король спасся, затем, что он погиб — и снова о том, что спасся; затем кто-то сказал, что не выжил никто — и это было поистине странно, поскольку вместе с королевской семьей на борту яхты были опытные маги, лучшая команда моряков, иерарх Светлого Владыки и верховный жрец Дегеррая в Дорасе, и такого, чтобы никто из них не уцелел, нельзя было себе даже представить.

— Из нашей семьи спаслась только Эона, — отчетливо сказала Айра, вспоминая то, что непонятно откуда услышала на причале.

И она оказалась права.

Когда — уже далеко за полдень — оповестили всех, выяснилось, что действительно удалось спасти лишь принцессу Эону, да и она после пережитого только молчит и плачет, словно повредилась в уме.

Кроме нее, выжили еще несколько человек — один стражник, двое матросов и трое слуг, первыми бросившиеся с яхты, когда сломался руль и судно свернуло в сторону скал. Команда и маги пытались спасти корабль до последнего, и, судя по всему, им даже удалось развернуть его в последний момент — но это не помогло.

Потом Айра смогла добиться того, чтобы ее отвели к Эоне.

Старшая сестра, обладательница пышной рыжей гривы — кудрявой, в отличие от волос Айры, — губ сердечком и нежно-фиалковых глаз, была совершенно на себя не похожа. Она смотрела перед собой и всхлипывала, не реагируя ни на слова, ни на прикосновения.

Затем девочку отвели обратно в ее покои и словно забыли про нее.

Все вокруг бегали, кричали, а личные охранники короля, не сумевшие уберечь владыку, ходили медленно, с опустошенными, бледными лицами, с потемневшими глазами.

Пользуясь всеобщей неразберихой, Айра накинула поверх платья льняной балахон, найденный в комнате для прислуги, и пошла на кухню.

Принцессе было стыдно за то, что она в такое время может хотеть есть, но завтрак давно забылся. Она стеснялась того, что не плачет в тот момент, когда совершенно чужие женщины и даже мужчины заходятся в рыданиях.

Первая же встреченная кухарка узнала Айру и дала ей ломоть холодной ветчины, кусок хлеба и большую кружку разбавленного сладкого вина. Забравшись с ногами на край длинной скамьи, девочка начала есть, и трапеза эта оказалась чуть ли не лучшей в ее жизни.

А после еды, едва успев поставить кружку на стол, принцесса мгновенно провалилась в сон.

И вновь ее окружали грани светло-алого кристалла.

— Тебе нужна моя помощь, — заявил Голос. — Ты теперь станешь королевой и без моих советов сделаешь множество ошибок.

— Королевой будет Эона, — ответила Айра. — Она выйдет замуж за кого-нибудь из вельмож, и они вместе будут править!

— Эона прямо сейчас пытается отказаться от престола в твою пользу, — вкрадчиво заявил Голос. — Ее отговаривают и даже, возможно, смогут убедить отложить этот шаг на несколько дней. Но можешь поверить мне — через неделю ты станешь основной претенденткой на трон.

Айра замотала головой — она не желала короны, не хотела править, ее ждали любимая тетрадь для астрологических расчетов, куклы, учебник по магии и расчерченный для прыжков с веревочкой гранит внутреннего двора.

Ее ждали щенки палевой Гранты на псарне — один вчера открыл глазки, а остальные с вечера были еще слепыми, недорисованная карта королевства со множеством стертых и вновь нанесенных линий.

У нее было множество дел, которые никак не сочетались с королевской властью.

Айра только начинала жить!

— Я откажусь от престола, — твердо сказала она. — Почему Эона может, а я нет?

— Потому, — ответил занудный Голос, — что она — легкомысленная дура, а ты — умная девочка и понимаешь, что без короля все пойдет прахом. Крестьяне, рыбаки и торговцы перестанут платить подати, солдаты разбегутся, а Орда войдет в королевство и уничтожит всех.

— Нет! — закричала принцесса. — Все не так! Королем станет кто-то другой, например, начальник гвардии, или герцог Сорасский, или верховный маг! Они взрослые, они умеют управлять, а я — нет!

— Если ты откажешься, — настаивал Голос, — то претендентов на престол будет много. Твое право на корону освящено кровью и традициями, и никто не может это отрицать. Ни у кого другого такого права нет, и они будут соревноваться между собой, привлекая на свою сторону воинов и простой народ. Брат встанет против брата, и враг, живущий за стеной дома, покажется худшим, нежели кочевники и людоеды. Королевство рухнет, и на его осколках будут пировать вороны.

— Я уговорю Эону, — почти сдалась Айра. — Она не откажется от трона.

— Ты не сможешь, — заявил Голос. — И помни — тебе достаточно всего лишь вспомнить обо мне, как я окажусь рядом и помогу тебе советом.

— Айра! Солнышко! — это была няня.

Едва принцесса открыла глаза, как ее потащили куда-то.

Девушки из прислуги ее матери содрали с Айры балахон и платье, чтобы натянуть другое одеяние — строгое и черное, немного не по росту. А затем ее выставили на балкон над главной городской площадью и внизу волновалось людское море.

— Ты должна сказать, что ты — Айра Доросомнай, принцесса правящего дома, — подсказывал сзади один из советников отца. — Успокой их, скажи, что ты жива и здорова.

«Владыка Дегеррай, помоги мне, — взмолилась девочка богу без надежды, в отчаянии. — Помоги, я готова на все, чтобы это кончилось!»

Злые люди, что орали и бесновались внизу, не были народом, не могли им быть. Айра помнила, как ей рассказывали о том, что народ в королевстве — добрый и покладистый, трудолюбивый и, главное, спокойный!

Откуда взяли всех этих людей? Кто они такие? Почему она должна перед ними выступать, что-то объяснять им?

Принцесса чувствовала себя дрессированной собачкой, когда вышла к краю балкона и негромко сказала:

— Я — Айра Доросомнай.

Ее слова, усиленные стоящим позади верховным магом, разнеслись по площади, отразились от стоящей напротив дворца ратуши. Они погуляли между храмов Светлого Владыки и Дегеррая, а когда вернулись обратно, то людское море внизу почти затихло.

«Я — дочь покойного короля Доросомная, никто меня не принуждает говорить, — подсказал прорезавшийся вдруг Голос. — Обещаю, что налоги повышаться не будут, и во время скорбной церемонии любой сможет войти и попрощаться с погибшими — и убедиться, что я и моя сестра Эона живы».

Айра вздрогнула.

До этого момента Голос ни разу не проявлялся наяву, и ей казалось, что нужно какое-то проявление ее собственной воли, что-то вроде согласия на то, что бы он появился.

— Я — дочь… покойного короля Доросомная. Я говорю от чистого сердца, без принуждения, — продолжила она. — Во время скорбной церемонии любой из вас сможет попрощаться с погибшими членами моей семьи и убедиться, что я и моя старшая сестра Эона — живы и в добром здравии.

«Про налоги зря не сказала, — снова проявился в голове Голос. — Очень важное дополнение. Люди хотят в первую очередь, чтобы все оставалось, как было, и не хуже».

Тем не менее народ на площади явно успокоился, многие потянулись по домам.

— Ты молодец, — с уважением отметил верховный маг, встречая уходящую с балкона принцессу. — О, как хотел бы я, чтобы Эона обладала хотя бы половиной твоей смелости.

Весть о том, что Айра успокоила народ, облетела замок — и теперь все смотрели на нее с надеждой, словно девочка вот сейчас возьмет и воскресит своего отца или хотя бы наследного принца.

Она шла между четырех стражников и чувствовала себя обманщицей: она не могла обещать им, что все останется, как и прежде, — то, о чем твердил Голос; она не могла править, но и отказаться, если Эона отречется от престола, она не имела права.

— Где моя няня? — поинтересовалась принцесса у советника, старавшегося держаться позади.

— Я не знаю, — признал тот. — Послать за ней?

Айре захотелось плакать. Да, теперь она стала второй в линии наследования, и если Голос не лжет — а до этого момента он ни разу ее не обманул, — то в ближайшее время может стать и первой. Да, теперь по ее слову кинутся искать кого угодно… и, скорее всего, никто не сможет уложить ее спать с закатом.

Но теперь она мечтала о том, чтобы отец приказал ей отправиться в постель. Сейчас она послушалась бы, не прекословя и даже с радостью, побежала бы в собственную спальню.

Однако ничего подобного в ближайшее время не будет.

Ее снова привели к Эоне.

Старшая сестра возлежала в громадной постели под бордовым балдахином, а вокруг, словно отгоняя тьму из ее сердца и мыслей, горели сотни свечей, огоньки их трепетали, хотя тут не было сквозняков.

Эона немного пришла в себя — и теперь она хоть и ревела, но могла хоть что-то сказать.

— Я не могу быть королевой, — горячечно шептала она. — Не могу, никак не могу. Я же ничего не понимаю в этом, у меня же все сразу развалится!

— Эона, у папы были советники, и не все они погибли, — как ребенку, объясняла Айра. — Они помогут тебе. Все вокруг будут помогать — и жрецы, и волшебники, и командиры солдат, и городские старейшины.

— Я даже этого не знаю! — заорала Эона. — Я могу отличить имперский бархат от аназийского, я знаю, что носили в Тар-Мехе три года назад и как устроены завязки на куртках варваров. Но я совершенно не представляю, у кого и что спрашивать про королевствование! Это ты вечно сидела с книжками, так ты и правь!

Айра пораженно смотрела на сестру.

— Ты обязана, — тихо сказала Айра. — Это твой долг перед королевством.

«Хороший ход, — сказал в голове девочки Голос. — Но у Эоны нет чувства долга».

И действительно, старшая принцесса перестала плакать, лицо ее сморщилось в гневной гримасе, и она выдала:

— Если ты веришь во все эти слова, в «обязана», в «долг» — то иди и правь. А мне оставь возможность жить так, как я хочу.

— Да уж, — верховный маг ожидал Айру за дверью комнаты ее сестры, и лицо его было мрачным.

— Ты подслушивал? — спросила принцесса.

— Именно, — ответил тот. — Но ты должна понять — в ближайшие дни начнется борьба за власть, а я заинтересован только в том, чтобы все осталось так же, как и ранее, по крайней мере спокойно.

— Как борьба за власть? — удивилась принцесса. — Ведь если кто-то из нас согласится принять корону, то не будет никакой борьбы?

Голос внутри хмыкнул.

— В любом случае начнется возня, — хмуро сказал маг. — Вы с сестрой еще совсем дети, а значит, те, кто будет давать вам советы, получат в свои руки очень много власти. Уверен, что уже сейчас сюда скачет ваш дядя, герцог Сорасский, четырнадцать лет назад отправленный в ссылку за неудавшийся мятеж. Наверняка из Сиреневой Башни летит сюда Магистр Териос, с которым ваш отец поссорился восемь лет назад.

Иерархи Светлого Владыки и Дегеррая в Дорасе погибли — в их храмах сейчас развернется борьба, и в ней ты можешь дать кому-то шанс на победу — или же похоронить чьи-то надежды. А значит, кто-то придет с просьбами, а кому-то захочется устранить тебя. Королевство держалось на вашем отце — человеке спокойном и решительном. И уже сейчас есть ощущение, что все пропало — и это у меня, пожившего на этом свете человека. А многие впали в панику и готовы к чему угодно.

— То есть, даже если я соглашусь принять власть, мне ее могут не отдать? — удивилась Айра.

— Ну, во-первых, уже сейчас есть силы, заинтересованные в том, чтобы правила королева Эона — и они будут убеждать ее до последнего, а если придется, попробуют одурманить и короновать. Во-вторых, если ты станешь королевой, тебя просто так править не посадят — ты еще слишком мала. Кто-то станет регентом, и за это место развернется нешуточная драка. Тебя трогать не будут, а вот вокруг люди будут умирать. Если ты улыбнешься кому-то в такой момент, то его шансы дожить до утра резко уменьшатся.

Айра потрясенно смотрела на верховного мага.

О подобном будущем она не думала.

— И что делать?

«Слушать меня! — снова вылез внутренний Голос. — Я объясню тебе все, покажу на верных людей, сделаю так, чтобы в твоем королевстве были мир и согласие. Отказываясь от моей помощи, ты в первую очередь наказываешь саму себя, а затем предаешь Дорас».

— Я не знаю, — признался верховный маг. — Понимаешь, твой отец приближал к себе не самых ярких, а умных, которые вместе с тем не пойдут на мятеж и не вступят в заговор. И сейчас в твоем окружении нет никого, кто сможет удержать власть в подобной неожиданной, требующей смелых решений ситуации.

«В твоем окружении есть я! — крикнул Голос в голове. — И вместе со мной у тебя не будет проблем!»

— Мне нужно подумать, — нерешительно сказала Айра.

— Хорошо, — согласился верховный маг. — Но я считаю, что ты должна знать — принцесса Эона сразу отдаст власть тем, кто будет готов ее взять. Из нее выйдет отвратительная королева.

«Многим рискует, — негромкопрокомментировал Голос. — Если она взойдет на престол, за подобные высказывания начнут вешать. Слабая власть любит казни и пытки больше, чем сильная — праздники и парады».

Принцессе Айре отвели новые покои — те, которые раньше принадлежали ее матери. На гигантской кровати, среди гобеленов и тяжелых старинных шкафов девочка чувствовала себя крайне неуютно.

Она никогда не пыталась понять, чем живет вечно больная и недовольная всем мать, ее больше интересовал отец — с его яркой, насыщенной событиями жизнью правителя государства.

Няню к ней больше не пускали, зато теперь у Айры имелась «наперсница» — смутно знакомая черноволосая девушка лет двадцати с хищным, некрасивым лицом.

Она была из хорошего рода, не из придворных, но из столичных и довольно знатных. Ее звали Кара, у нее были очень длинные и сильные пальцы, которыми наверняка больно щипаться — хотя их силу Айра почувствовала лишь раз, попытавшись выйти за дверь без разрешения.

И еще Кара обладала совершенно несносной манерой говорить с собеседником в третьем лице.

— Если Ее Высочество чего-то желает, то она может сказать об этом мне, — елейным голоском заявила Кара, жестко схватив собравшуюся прогуляться принцессу за локоть.

«Она из партии, которая хочет возвышения Эоны, — прокомментировал Голос. — В тебе она видит досадное препятствие, не более того».

«Они меня не убьют?» — поинтересовалась Айра.

«Нет, если не полные идиоты. Сейчас лодка раскачалась и накренилась, и смерть еще одного члена нашего дома может перевернуть королевство вверх дном. Нужно хоть немного стабильности».

Это было слишком сложно и страшно.

Принцесса внезапно поняла, что она стала разменной фигурой в сложной игре вроде тех, в какие играли старые вельможи вечерами.

Айра для себя решила — как только выдастся удачный момент, она сбежит. Оставаться в ставшем после трагической смерти отца, матери, братьев и сестер чужим дворце не было никакого смысла.

Там, за стенами, жил добрый и отзывчивый народ.

Они приютят ее, помогут в первое время, а потом Айра поступит на обучение в Сиреневую Башню.

Да, конечно, всем известно, что волшебники не принимают на обучение девочек. Но из старых книг Айра знала — было не меньше двух случаев, когда делалось исключение. Для Анастасис, прозванной позднее Королевой Фей, и для волшебницы Лиерры, которая вскоре после окончания учебы бесследно исчезла.

Да, желающие возразить сказали бы, что Анастасис закончила учебу лет двести назад, а Лиерра почти сто, но это не значило ничего, кроме того, что именно сейчас, чтобы продолжить ряд, кого-то из девочек должны взять в Сиреневую Башню.

Магия привлекала Айру.

Учителя не показывали ей ничего сложнее «Обмена вкуса» и опаснее «Летающего перышка», в конце концов раньше считалось, что она выйдет замуж за какого-то вельможу из Империи, и магический багаж будет совершенно излишним.

Однако сейчас все изменилось.

Айра уже продумала, что сделает в первую очередь — надо будет забраться в библиотеку и взять там несколько томов с описанием заклинаний, желательно написанных понятным языком.

Затем — сбежать из дворца и позволить каким-нибудь крестьянам ухаживать за ней, пока Айра не почувствует себя готовой к встрече с магами из Сиреневой Башни. А затем стать там настоящей волшебницей и жить так, как хочется ей, а не так, как это видит Голос или эта злющая и некрасивая Кара.

План был идеален, принцесса знала это совершенно точно.

Оставалось только дождаться, когда Кара уснет, связать ее — и сбежать.

Однако черноволосая тюремщица, с мрачным видом смотревшая в окно и что-то шептавшая, спать пока явно не собиралась.

Айра лежала прямо в одежде на кровати.

Еще вчера за подобное ее сурово бы отчитали, а сегодня всем было плевать — теперь можно было многое из того, что строго запрещали вчера… И нельзя было почти ничего из того, что раньше казалось для нее обычной жизнью.

«Если захочешь оскорбить Кару, спроси у нее, сколько стоит пук овечьей шерсти, — неожиданно сказал Голос. — А если захочешь разговорить ее — поинтересуйся имперскими поэтами прошлого века».

«Что это значит?»

«Кара из довольно молодого дворянского рода, еще двести лет назад ее предки торговали шерстью на рынке. А еще ей совсем не нравится быть здесь, зато она очень любит стихи, особенно старые и вычурные, какие сочиняли во времена молодости ее деда».

— Ты знаешь все и про всех? — вслух спросила Айра.

— Что? — подняла удивленно голову Кара.

«Никогда не говори со мной вслух, — мягко, но настойчиво попросил Голос. — Не стоит посвящать остальных в то, что у тебя есть советчик, это сослужит не лучшую службу. А насчет твоего вопроса — нет, не все и не про всех, но про некоторых очень многое, и уж про всех наиболее значимых людей — точно».

— Кара, — негромко произнесла Айра. — Почитай мне стихи, мне кажется, что их величие соответствует величию момента, когда наша страна оказалась на краю гибели и только я смогу ее спасти.

— Стихи? — взгляд наперсницы выразил изумление. — Как будет угодно Ее Высочеству…

«Ее Величеству», — промурлыкал Голос, и Айра повторила эту фразу.

Она больше не хотела сбежать.

Ей было действительно интересно остаться — и стать королевой.

* * *

Ночь казалась беспросветной, различить что-то в небе могли немногие — например, астрологи, маги или ведьмы.

Все работы ночью замирали — плотники не орудовали топорами, кузнецы — молотами.

Но тьма не помеха для мертвых.

Два скелета, поднятых Лиеррой, строили ей новый дом.

— Здесь повыше, — мелодичным, звонким голосом сказала она, и костяной работник аккуратно поставил жердь точно в паз и тут же принял от второго небольшое бревно.

Многие некроманты попроще считают, что главное — это сила мага, что нужно просто уметь пользоваться волшебными снадобьями и предметами, быть аккуратным и хладнокровным.

Но Лиерра давно поняла, что в этой науке много тонкостей и деталей, даже посвященным не всегда ведомых, — важны и интонация, и настроение, и звучание голоса. Ей нравилось возиться со скелетами, они не воняли, как зомби, в отличие от живых слушались беспрекословно, не торговались и не сплетничали.

Некоторые адепты заводили себе кошек или ворон, другие брали учеников.

Лиерра бы подняла для компании себе скелет ребенка, но тупость простых людей, от которых она всегда страдала, никогда не позволила бы ей подобного!

— Медленнее, — ведьма добавила в голос хрипотцы.

Скелеты, располагающие длинную жердь на крыше, задвигались несколько более плавно.

Им не нужно было ни еды, ни сна, они становились теми, кто нужен Лиерре. Плотниками, дровосеками, охотниками — и каждый раз делали работу лучше, чем большинство живых.

Но иногда ведьме становилось тоскливо, и ей хотелось, чтобы ее обнял кто-то теплый, живой, разумный.

К счастью, такие мгновения в ее жизни случались все реже.

Дайрут

Дайрут проснулся до восхода, выбрался из шатра, где вместе с ним спали еще восемь подростков, и поплелся к колодцу, разминая по пути руки.

Под началом темника Вадыя ходило примерно десять тысяч воинов, не считая обслуги. Прокормить тумен, встав одним лагерем, было сложно — а значит, едва войско останавливалось больше чем на день, оно распадалось на десяток лагерей размером поменьше.

И иногда — не часто, но бывало — между фуражирами из разных тысяч, а то и между самими тысячниками возникали склоки из-за пастбищ, из-за деревенек, а иногда и просто по глупости. Ссоры надо было решать быстро — казнив пару зачинщиков, темник Вадый предотвращал большие проблемы и показывал, что тумен по-прежнему в полной его власти.

И для того, чтобы темник всегда знал, что и где происходит, у него имелись Рыжие Псы — мальчишки-гонцы.

Ловкие, быстрые, смелые дети войны, они отвозили приказы и возвращались с нижайшими просьбами или мольбами о прощении. Сироты и потомки шлюх, дети калек или приставшие к лагерю по бродяжки — каждый из них занимал в сложнейшей иерархии отряда свое место.

Кто-то из них взрослел, так и не получив заветного рыжего собачьего хвоста на шапку, а кто-то, пройдя огонь и воду, получал расшитый серебром халат личной гвардии темника.

Дайрута в первую же ночь избили так, что утром он не смог встать.

Но едва Кир выходил его, как парень вернулся в шатер Рыжих Псов.

И на этот раз он был готов к тому, что произойдет, он выбил глаз одному из напавших на него ночью, сломал руку другому, а затем стоял, прижавшись к ворсяной стене шатра, сжав в руке кинжал.

Следующей ночью он опять пришел спать к Рыжим Псам — и вновь ему пришлось драться. Вначале он отвечал ударом на удар, потом, когда его свалили — кусался, пинался и, загнанный в угол, умудрился подняться и стоял там, окровавленный и свирепый, показывая, что победа врагам дешево не дастся.

На следующую ночь все повторилось. И еще раз.

И встав перед выбором — смириться с упорным новичком или признать поражение, десятники Рыжих Псов переговорили между собой и предложили Дайруту мир.

— Собачий хвост ты получишь не скоро, — сказал ему Арыс, крепкий худой парень в кожаной шапке, отороченной рыжим мехом. — Никто не получает его сразу. Но ты можешь жить вместе с нами, заниматься тем же, что и мы. А если тебя кто-то обидит, то не стесняйся говорить об этом нам. Мы постараемся наказать обидчика, кем бы он ни был — если это не сам темник, конечно.

И Дайрут начал жить с Псами.

Они гонялись на конях по степи, перекидывая друг другу тушу козла — смысл игры был в том, чтобы как можно дольше везти мертвое животное, не отдавая его людям из другой команды, и лишь в последний момент кинуть его кому-то из своей. Они стреляли из луков на скаку в кольца или закованные в безнадежно испорченные стальные панцири деревяшки. Бегали наперегонки и дрались на саблях или мечах, на посохах и даже просто на кулаках, без оружия.

И им прислуживали те, кто не выдержал издевательств и избиений первых дней. Те, кто сдался.

Дайрут научился определять — кто из новичков пройдет испытания, в ком «есть сталь», а в ком — нет.

Он старался не измываться слишком сильно над слабыми, это было противно и неинтересно. Но когда понял, что из-за этого его считают слишком мягким, изменил тактику.

Он так и не начал участвовать в ночных избиениях, но нередко предлагал новичкам поединок. И жестоко бил тех, кто соглашался, или высмеивал отказавшихся — по его мнению, умные извлекали из этого урок, а глупым он все равно не мог помочь.

Дайрут осознал, что путь до отмщения будет нелегким и небыстрым.

Пока он был вне Орды, казалось, что вот он — хан Разужа, лишь протяни руку. Изнутри хан казался чуть ли не таким же далеким, как, например, Светлый Владыка.

За те полгода, которые Дайрут провел среди Рыжих Псов, тумен темника Вадыя трижды снимался с места и передвигался между вольных городов, подходя к стенам то одного, то другого.

Два раза обитатели городов никак не реагировали на пришельцев — сидели за стенами, ожидая осады. В третий раз вышел лично местный старейшина, пышно наряженный толстяк, и предложил заплатить откуп.

Дайрут видел — и в третий раз опасности для горожан не было.

Однако снова сработало правило, высказанное некогда отцом, что страх — это лучшее оружие.

Тумен разорял деревни, но не собирался уничтожать всех.

— Их дети вырастут, — рассуждал как-то раз напившийся араки Вадый, сидя около своего шатра так, что его могли слышать многие. — И мои тоже вырастут. И вот если я убью сейчас всех, то мои дети спросят у меня: «Отец, а в кого мы воткнем свои сабли? У кого заберем рожь и овец?» И что я отвечу им? Скажу: «Дети мои, втыкайте сабли друг в друг а, побирайтесь по миру»? Нет! Даже хан Разужа один город сотрет с лица земли, а два других только обдерет, ну а я не хан, мои предки — черной кости, так что я могу позволить себе просто брать свое у всех и не убивать попусту!

Дело было не только в «черной кости», но и в том, что вместе с ханом Разужей шли и людоеды, и орки, а нелюдям нравилось издеваться над беззащитными. Теперь Дайрут лучше понимал, что к чему в Орде, и видел, что сами по себе кочевники не стремятся к крови ради крови.

Все тут подчинялось логике — подчас странной, но обоснованной характером и образом жизни народа. То, что жители Империи Десяти Солнц были более образованными, на самом деле не значило, что они были умнее.

Дайрут учился, исполнял поручения, завоевывал уважение новых приятелей — но все это являлось маской, за которой медленно, словно лава, кипела ярость. Там были боль и память, то, за что цеплялся сын полководца, чтобы не привыкнуть, не забыть отца и старых знакомых.

И это отделяло его от остальных, казалось стеной, которая сгорая не позволяла ему стать для Рыжих Псов полностью своим.

Однажды к Дайруту вновь подошел Арыс, сел на кошму рядом и сказал:

— Ты ловок и силен, я уверен, ты не опозоришь Рыжих Псов. Но чтобы получить хвост, ты должен исполнить сложное задание вместе с кем-то из старших. Честно скажу, никто из нас не хочет брать тебя с собой. Но уже пора, ты доказал свою силу. Так что выбирай сам.

Арыс был самым рассудительным и дипломатичным из всех Псов, к его советам прислушивался даже Коренмай, старший среди Рыжих.

Дайрут улыбнулся:

— Я хочу служить темнику вместе с тобой.

Его собеседник улыбнулся в ответ:

— Если струсишь или подведешь, я убью тебя так же, как сделал бы это с любым другим.

На следующее утро они выехали по заданию темника — в одном из лагерей поссорились тысячники, и надо было отвезти им даже не письмо, а послание, бунчук, копье с двумя обрезанными конскими хвостами, пегим и черным, переплетенными между собой и смоченными в крови.

Послание выглядело понятным — «если не прекратите ссориться, заплатите жизнями».

Выехали перед рассветом — а когда солнце стояло в зените, были уже на месте. Лагерь оказался почти таким же большим, как и ставка Вадыя.

Часовые стояли, как обычно, и издалека могло показаться, что все здесь хорошо, вот только морды у них были злые, а Рыжие Псы удостоились настороженных взглядов.

— Мы прибыли с вестью к Абыслаю и Турасу, — сообщил Арыс.

— Абыслай там, Турас — там, — небрежно махнул рукой в противоположные стороны старший из часовых. — Да вот вместе они сойдутся, только чтобы убить друг друга.

Арыс задумался: послание было одно, и вручить его нужно обоим сразу, иначе нет смысла.

— Даже не знаю, что делать, — признался он Дайруту, когда они въехали в лагерь и двинулись меж шатров. — Как посланец темника я могу потребовать, чтобы они оба приехали ко мне, но тогда стычка почти неминуема, а если она случится, то мы свое дело провалим.

Дайрут Верде задумался: если они не выполнят задание темника или выполнят его плохо, то это станет для него не лучшим началом службы среди Рыжих Псов; в то же время, если он найдет выход, то Арыс будет ему обязан — а это дорогого стоило, десятник Псов имел влияние среди других гонцов, да и сам по себе был неплохим воином.

— Дай мне бунчук, — попросил Дайрут.

Арыс усомнился, но после недолгого раздумья передал приятелю короткое копье, обернутое в кожу.

Абыслай сидел в большом шатре из выбеленных ничьих шкур и слушал слепца, играющего заунывную мелодию на танбуре. Тысячник мрачно смотрел на тонкие пальцы музыканта, ловко перебирающие струны, у входа топтались мрачные, готовые к схватке нукеры.

Когда внутрь шагнул мальчишка, Абыслай уставился на него недоуменно: кто таков, откуда взялся?

— У меня послание от темника Вадыя, — не приветствуя хозяина, сурово сказал Дайрут. — Но оно касается двоих — Абыслая и Тураса.

— Турас — пес, а не человек, — медленно произнес хозяин шатра.

— Раз так, то ты ведь сможешь его убедить, что он должен прийти к тебе, чтобы получить послание от темника? — поинтересовался Дайрут.

Абыслай насупился и взмахнул рукой.

Один из нукеров дотронулся до плеча музыканта, и тот перестал играть.

Стоявший чуть позади Дайрута Арыс улыбнулся — его приятель смог переложить проблему на плечи другого.

— Я пошлю к Турасу человека из своей тысячи, — медленно сказал Абыслай. — Передам ему, что к нам пришли вести от темника. Пусть думает, что я знаю, что это за вести. А ты не скажешь ему, что я не знал.

Дайрут важно кивнул.

Гонцов от темника пригласили внутрь и посадили за угощение, но Арыс знаками показал, что есть нельзя.

Пока они были гонцами, а не гостями, они говорили не от своего имени и оставались неприкосновенными. Но попробовав еды, стали бы гостями — и тогда за дурные слова или поступки на них могли бы затаить обиду.

Турас появился в шатре не скоро — солнце уже миновало половину пути от зенита к закату. Одетый в кольчугу, со шлемом, оружием и окруженный своими воинами, он явно показывал, что готов к любому повороту событий.

— Вадый прислал гонцов к тебе? — заорал Турас, едва перед ним раздвинули полог. — Я командую в своей тысяче!

— Вадый прислал гонцов к вам обоим, — встал Дайрут, и все взгляды обратились на него. — И это — вам.

Развернув сверток, Дайрут извлек из него бунчук, короткое копье с окровавленными конскими хвостами. Наверняка Абыслай и Турас в это мгновение пожалели, что не встретили гонцов без лишних глаз.

— Темник сказал, что ответ его не интересует, — продолжил Дайрут, которому Арыс рассказал, что говорить после вручения послания.

Гонцы вышли из шатра, а бунчук остался внутри.

— Ты все правильно сделал, — уважительно сказал Арыс. — Ты совсем не боялся, я смотрел на твои руки и лицо.

Рыжие Псы выехали из лагеря беспрепятственно, но обратно в ставку темника не поехали — остановились неподалеку, в небольшом пересохшем овраге. На самом деле ответ интересовал Вадыя, но сообщить его должны были не тысячники, а один из множества шпионов темника, с которым Арыс незаметно перемолвился парой слов, пока Дайрут вручал послание.

Вечером развели небольшой костер из сухих, почти не дающих дыма сучьев, сварили похлебку, потом сидели, неспешно беседуя.

— Ты предпочитаешь слушать, а не говорить, и это правильно, да, — заявил Арыс. — Ты молодец. Я давно отметил тебя, сразу было понятно, что ты из рода хищников. Я не враг тебе, скажи, чего ты хочешь добиться?

И Дайрут серьезно ответил:

— Я хочу стать командиром Рыжих Псов.

Он солгал, на самом деле он хотел уничтожить Орду, и Рыжих Псов в том числе.

Утром в овраг спустился ушастый парень — чуть старше Арыса, в кожаной куртке, обшитой пластинками из металла.

— Абыслай убил Тураса, — сказал он. — Вначале они долго спорили, потом решили решить дело поединком. А потом Абыслай всадил в спину Турасу нож и приготовил своих воинов к битве.

— Вадый завернет его в кошму? — поинтересовался Дайрут.

— Нет, — усмехнулся Арыс. — Даже наградит.

Во время обратного пути, ближе к ставке Вадыя, на гонцов напали крестьяне из ближней деревни. Их оказалось десятка полтора, большая часть с вилами, но у одного при себе имелся ржавый, зазубренный меч, и еще трое держали в руках луки.

— Вас найдут и перевешают на окрестных осинах, — на языке Империи сказал им Дайрут. — Вы хотите оставить своих детей сиротами?

Из рядов крестьян вышел обладатель меча, отличавшийся от остальных еще и добротной одеждой:

— Дык, все одно помирать — жратву-то вы всю собрали, скотину угнали, пашни потоптали. Ну а мы вас пограбим малёхо, может, даже не до смерти, глядишь, и детишкам нашим что поесть будет.

Остальные загомонили, подтверждая слова предводителя.

Дайрут поразился наивности этих людей. Да, у них отняли все — но оставили жизнь, и хоть как-то пережить страшные времена можно. Но они — не воины, а неуклюжие землепашцы — собрались заняться чужим ремеслом.

Решив, видимо, что переговоры затягиваются, стрелки, стоявшие в двадцати локтях позади, опустили луки.

Арыс аккуратно выбрал слабину повода, поймал взгляд Дайрута, а затем резко, с места в галоп направил коня вперед — на толпу. В несколько мгновений он прорвался сквозь ошарашенных крестьян с вилами и добрался до лучников.

Впрочем, эти даже и не попытались стрелять — двое бросили оружие и кинулись прочь, а третий встал столбом, и его стрела, лежащая на тетиве, с широким наконечником, рассчитанным на крупную дичь, смотрела в землю.

Зарубив лучника резким ударом, Арыс оглянулся и увидел, как Дайрута, рубившего окружающих его крестьян, зацепили, чтобы стащить с коня, и тут же помчался к нему на помощь.

Дайрута быстро стянули вилами вниз, однако если крестьяне полагали, что этим что-то выиграли, то они ошибались.

В одной руке у Дайрута была обычная кривая сабля, с которой он ездил в последнее время, а в другой — зазубренный ржавый меч подставившегося под первый же его удар предводителя.

На земле парень чувствовал себя гораздо лучше, чем в седле, кроме того, крестьяне двигались словно сонные, тыкали оружием едва ли не друг в друга, позволяли противнику приблизиться так, что длинные пилы становились неудобными. Дайрут танцевал, ощущая упоение от того, что можно не думать, не вспоминать, не видеть кровавую залу императорского дворца.

В эти мгновения он впервые за последние месяцы ощутил себя по-настоящему живым.

Крестьяне не были ему соперниками, но их было много, и они не отступали. Дайрут легко ускользал от выпадов, всаживал саблю в живот, прикрывался мертвецом, вытаскивая оружие, отбивал следующие пилы — чтобы затем подойти вплотную к очередному крестьянину.

Вся схватка заняла едва ли две сотни ударов его сердца.

На земле лежали шесть трупов, остальные крестьяне сбежали, причем увели с собой обоих коней.

А еще на земле лежал Арыс, прижимая руку к низу живота.

— А ты хорош, — прохрипел он. — И язык их знаешь. Если бы я не видел тебя в первые дни, точно решил бы, что ты шпионишь для Разужи.

— Серьезная рана? — спросил Дайрут.

— Да уж серьезней, чем у тебя.

Действительно, у приемного сына Кира Верде тоже была рана — скорее, царапина — на предплечье. Но она не шла ни в какое сравнение с тремя дырами в низу живота Арыса.

— Я не жилец, — сказал молодой кочевник. — В моих кишках уже сейчас рождаются демоны, которые смутят мысли, а затем унесут жизнь. Хороший шаман выгнал бы этих демонов, но до ставки Вадыя тебе меня не донести. Иди один, расскажи темнику про Абыслая.

Однако Дайрут не бросил приятеля, перевязав ему рану, он взял Арыса на закорки и понес.

Десятник Рыжих Псов был единственным человеком в тумене Вадыя — не считая Кира, — который относился к Дайруту по-человечески, не искал какой-то мгновенной выгоды для себя.

А еще они были чем-то похожи.

Через три сотни локтей Дайрут снял с себя кожаную куртку с нашитыми металлическими бляхами.

Идти было с каждым шагом тяжелее, но бросить ношу казалось вообще невозможным. Потом ему рассказывали, как он шел по лагерю вперед с невидящими глазами и из-под его ресниц катились слезы.

Он донес Арыса до шамана живым, донес уже в темноте, и пьяный шаман долго отказывался лечить парня, однако на шум подошел один из сотников и пригрозил любителю араки лютой смертью.

Арыс пережил эту ночь и наутро даже смог сам рассказать Вадыю о результатах их поездки. Темник долго смеялся, а затем сказал, что быть Абыслаю не просто тысячником, а старшим, но если в его отряде начнут резать друг друга, то быть ему мертвым тысячником.

А к вечеру этого дня Арыс умер, просто заснул — и не проснулся.

Рыжие Псы хотели убить шамана, но за него вступился Вадый.

Дайруту, который и сам в тот же день слег в горячке — то ли от царапины, то ли от переутомлении, в полубреду даже стало спокойнее от вести, что его друг Арыс умер.

Это значило, что его не надо будет убивать ему.

А когда через неделю он поправился, ему принесли шапку Арыса, подбитую рыжим мехом.

— Теперь ты — наш, один из наших братьев, — сказал Коренмай, глава Рыжих Псов. — Ловкий, хитрый и преданный. Ты не бросил друга и заслуживаешь уважения.

Кир поздравил Дайрута, но в их отношениях не было особой привязанности — каждый жил по-своему. А вот гонцы, все Рыжие Псы, в этот вечер напились, поминая Арыса и одновременно празднуя то, что Дайрут стал одним из них.

Его приняли. Он стал своим.

* * *

Многие из тех, кто всю жизнь убирает навоз за лошадьми, уверены, что чем выше ты находишься, тем проще тебе живется.

Десятники и сотники, а тем более тысячники и темники все время пытаются опровергнуть эту мысль — мол, чем выше, тем сложнее. Но и они думают о том, что поднявшись на следующую ступеньку… Или вот на следующую… Или вот еще чуть-чуть…

И — сразу все станет хорошо, и можно будет решать проблемы щелчком пальцев! Но когда они достигают цели, когда находят возможность забраться повыше — то всегда обнаруживают, что там совсем не легче, просто ушло то, что раньше было сложным, но появилось новое, о чем ты и не думал.

И если прежде за малейшую провинность ты рисковал нарваться на суровый окрик или удар палкой, то здесь цена ошибки — увечье, свобода, а то и жизнь.

А уж цена ошибки хана ханов такова, что о ней страшно даже думать…

Вечерний ветер нес обрывки ветоши по центральной площади города Кажи — небольшой имперской крепости. Разужа смотрел на них и думал, что он сам, слуга могучего бога, великий завоеватель, не более чем такой же обрывок, попавший в ураган судьбы…

За спиной удивленно сопели советники.

Встряхнувшись, хан Разужа распахнул дверь в зал городской ратуши и, пройдя в его центр, решительно ступил на деревянный помост, отозвавшийся жалобными стонами.

У стены за громадным столом сидели четверо толстых стариков в дорогих одеждах, с властными лицами, но в данный момент испуганных и тихих.

— Я бы не хотел, чтобы между нами остались недомолвки, — сказал хан вкрадчиво, и его имперский язык оказался почти идеален. Затем он решительно сел прямо на помост, скрестив ноги. — Я очень хорошо к вам отношусь и считаю, что самое важное, что вы могли бы сделать для меня, — это продолжить свою работу. Это убережет меня от разочарования в вас, а вас — от смерти. Что скажете?

— Мы готовы, — нерешительно ответил один из стариков, и его голос затрепетал робким птенцом. — Что еще мы можем сделать?

— Я бы хотел, чтобы между нами не осталось недомолвок. — На этот раз в голосе Разужи появился металл. — Мои воины должны быть сытыми, а темники — голодными. Именно так, а не иначе. Если кто-то попробует выбить из вас деньги — жалуйтесь лично мне. А этим, — Разужа легонько ударил рукой по настилу, — золота сверх уговоренного не давайте.

После этих слов хан легко вскочил на ноги и вышел, не прощаясь.

Некоторое время прошло в молчании, затем помост — несколько досок, сбитых вместе — приподнялся, и из-под него вылезли четверо воинов, судя по оружию и одежде, именитых и далеко не последних людей в Орде.

— Хоть бы доспех снял, — заявил на наречии степей самый старший из них и со стоном дернул себя за левую руку, так что та громко хрустнула. — Хотя еще ничего, ведь Айрату он челюсть сломал, шаманы его неделю лечили…

Айра

Дождь лил сплошной стеной, но двое стражников, стоявших у входа в башню, избранную Айрой для переговоров, стояли под струями воды не шевелясь. Она очень хотела бы увидеть их лица, но выходить наружу не хотела, а приказать им развернуться — не могла.

Незачем творить глупости.

— Добрый день, Ваше Высочество. — В башню нырнул высокий человек, тут же откинул капюшон, показывая миру ярко-синие глаза, прямой нос и тонкие-бледные губы. — До меня дошли слухи, что во дворце творится несправедливость.

На шее у него висел массивный золотой амулет в виде раскинувшего крылья ястреба. Айра не знала этого человека, но судя по тому, что именно он откликнулся на ее приглашение, понимала, что в храме Светлого Владыки он занимает не последнее место.

— Мою сестру, Эону, собираются насильно короновать, — еле слышно произнесла Айра.

— Она — наследница и должна принять власть, — бесстрастно сообщил жрец.

«Зовут его Люций Рамен, младший отпрыск из богатого рода города Тар-Мех, — начал шептать Голос. — Властолюбив, но в меру, в отличие от своего старшего брата. Умен, настойчив. Склонить его на свою сторону будет непросто — жаль, что Кара нашла именно его, а не Дрюбуса или, скажем, Антария».

«И это все? — возмутилась Айра. — А как же слабости, страшные тайны прошлого? Любовные предпочтения?»

Принцесса за последние несколько дней привыкла, что Голос почти про любого человека знает множество тайных и позорных вещей, позволяющих легко манипулировать ими.

— Она не хочет быть королевой, — уточнила Айра.

— А вы — не можете ею быть в силу возраста, — Рамен улыбнулся.

Голос не успел вмешаться, и принцесса запальчиво ответила сама:

— Могу, при условии, что у меня будет регент!

Повисло молчание.

«Зря ты так быстро, — посетовал Голос. — Теперь он подумает, что ты — взбалмошная и недалекая девица».

«Я бы все равно это сказала».

«Но после долгого разговора, в течение которого он бы понял, что тебя можно уважать и что твое мнение — лично твое, а не вбитое кем-то, кто использует тебя, чтобы втянуть жреца в свои интриги».

Впрочем, речь не об этом, — попыталась исправиться Айра. — Я думала о том, что пожертвования и храм Светлого Владыки…

«Не угадала, — прокомментировал Голос. — Как это ни странно, он равнодушен к деньгам. Зато любит всякие занятные древности. Возможно, его заинтересует доступ к сокровищнице — там есть старинные артефакты и очень старые предметы».

…Или, быть может, позволить вам лично поработать в нашей семейной сокровищнице — возможно, там лежат какие-то старинные и, несомненно, священные реликвии.

Люций, только что изгибавший тонкие губы в легкой презрительной усмешке, насторожился.

— Кто вам советует? — поинтересовался он.

— Некоторые вещи я чувствую благодаря крови, — высокомерно ответила Айра. — Одиннадцать поколений моих предков сидели на престоле.

Рамен с сомнением посмотрел на стоящую перед ним девочку, а затем рассмеялся — и в этом смехе не было доброты или удовольствия, только некое предвкушение.

— Я помогу тебе взойти на престол, — сказал он, вновь став до ужаса серьезным. — А ты поможешь мне стать иерархом. Что-то подсказывает, что твое правление будет весьма интересным.

…Проще всего оказалось со жрецами Дегеррая — Голос знал о них все, начиная от детских страхов и заканчивая мелкими грешками вроде пристрастия к подтухшей рыбе или боязни мух.

Сложнее всего было с командирами рот и полков — все они относились к Айре с подчеркнутым уважением, но ни один прямо не сказал, что поддержит ее. Какие бы умные мысли она ни высказывала, как тонко и искусно ни вела беседу — для них она оставалась мало того что ребенком, так еще и женщиной-ребенком, предназначенной лишь для того, чтобы вырасти и выйти замуж.

Интереснее всего обстояло дело с Эоной — она каждый день меняла свое мнение, то отказываясь от престола, то требуя, чтобы с ней обращались как с королевой, хотя до коронации еще не дошло.

Младшая принцесса смогла устроиться в покоях погибшей матери — из них убрали все лишнее. А из узких комнаток-келий для трех служанок королевы сделали, снеся лишние перегородки, покои для Кары — эта девушка из стана врагов перешла в стан самых преданных союзников.

Айра сидела в небольшом бассейне в подвале замка.

Столицу Дораса основали на месте теплых источников, и несколько из них располагались под дворцом, что сильно облегчало работу прачкам и позволяло членам королевской фамилии баловать себя купанием.

Впрочем, придворные предпочитали мыться только перед большими праздниками, а неприятные запахи перебивать духами и притираниями, отчего в залах дворца иногда было очень тяжело находиться.

Принцесса попала в двусмысленное положение — начиная собственную интригу с подачи Голоса, она была уверена, что старшая сестра откажется от короны, но оказалось, что умелые советчики, захватившие ее внимание, уже почти убедили девушку, что в правлении королевством для нее будут только плюсы. Все обыденные дела возьмут на себя они, а ей якобы оставят только балы, развлечения и общение с интересными молодыми людьми.

«Она — законная королева, я должна отказаться от своих попыток, — сказала как-то Айра Голосу. — А то ведь получается, что я веду дело чуть ли не к настоящему мятежу».

«Если ты откажешься, то вначале предашь тех, кого уже уговорила помогать себе, — ответил невидимый советчик, — а затем приведешь королевство к развалу. Твоя сестра за новый наряд готова отдать все, что угодно, — и можешь мне поверить, вокруг нее сейчас не самые бескорыстные люди».

«Те, кто мне помогает, не стали бы просто так делать это ради меня, — настаивала принцесса. — Каждый из них хочет чего-то своего. А Эона не глупая. Со временем она научится видеть врагов и друзей, отец говорил о том, что корона сильно изменяет людей».

Тут, в бассейне из светло-голубого мрамора, младшая принцесса проводила немало времени, особенно с момента, как обнаружила, что именно здесь, находясь в состоянии легкой полудремы, ей легко понимать все, что говорит Голос.

Его слова становились не просто полезным напором звуков, Айра словно чувствовала логику своего невидимого помощника, не только смысл — но и стоящие за ним подсмыслы, нюансы.

«Поверь мне, я видел немало правителей, — настаивал Голос. — В мирное время Эона стала бы обычной королевой. Со сменяющимися фаворитами, с принцем-консортом и советниками, мешающими друг другу разодрать страну на части. Но сейчас у ворот Дораса стоит враг, который вскоре захватит весь мир и не станет мириться с тем, что кто-то остался вне его власти».

Он говорил, а в воображении Айры возникали громадные деревянные машины, метавшие пылающие снаряды через стены, люди в дорогих нарядах, выпрыгивающие из окон горящих зданий, счастливые и пьяные орки, бредущие по улице по щиколотку в крови.

В ее мыслях отражался высокий и гибкий кочевник с хищным взглядом, который нервно шагал из стороны в сторону в странной комнате со стенами из шкур. А полом, по которому он ходил, были живые люди в богатых одеждах, опасавшиеся даже стонать от боли.

И скакал куда-то отряд из десятка кочевников, совсем еще мальчишек, в шапках с рыжими собачьими хвостами, а за их спинами выли волки над трупами людей в кольчугах.

«Но между нами и Ордой — узкий перешеек, который легко защитить, — воспротивилась волне образов принцесса. — Тысяча воинов с луками и пять тысяч с копьями, если разместить их на башнях, легко отобьют любую атаку!»

«Когда нет согласия внутри страны, всегда появляются те, кому выгодно впустить врага, — ответил Голос. — Поверь, именно сейчас Дорасу нужен сильный правитель».

«И это явно не я».

«Именно ты — с моей помощью и помощью тех людей, которых помогу подобрать тебе я».

«Но передо мной — моя сестра, и у нее больше прав на трон».

«Подумай, как можно сделать так, чтобы она отказалась в твою пользу».

Айра лежала в бассейне и думала, а служанки время от времени заменяли догорающие свечи на новые.

Убедить Эону нельзя — старшая сестра не слушала голоса разума, зато у нее были хитрые советники, которые гораздо легче, чем Айра, находили путь к ее сердцу. Значит, надо что-то сделать, как-то изменить ситуацию, впечатлить соперницу, напугать ее.

Но как?

Здесь младшая принцесса попадала в тупик, из которого не могла выбраться.

«У меня есть вариант, — наконец сказал Голос. — Но тебе потребуется убедить несколько человек участвовать в опасной затее».

Следующие два дня Кара приводила к Айре верных людей, которые получали инструкции и деньги — младшая принцесса пустила в дело чуть ли не все свои украшения, подаренные некогда отцом и вельможами.

А потом на стенах дворца в разных местах появились надписи.

«Королева умрет».

«Корона отравлена».

«Трон проклят».

Надписи возникли за одну ночь, за четыре дня до объявленной коронации. Советники попытались скрыть их от Эоны, но кто-то проболтался, и впечатлительная принцесса перепуталась до смерти и заперлась в собственных покоях.

Верховный маг, которому поручили расследование, пришел к Айре, долго с ней разговаривал и по результатам беседы объявил, что надписи оставлены скорее всего демонами Хаоса, и сколько в них правды, а сколько лжи — неизвестно.

По столице поползли слухи.

Теперь к Айре начали приходить даже те, кого она сама и не рассчитывала видеть. Многие верили в пророчества и считали, что даже если Эона воссядет на престол, то умрет почти сразу, а поэтому предпочитали заручиться поддержкой младшей принцессы.

Айра быстро почувствовала, что к ней стали относиться гораздо серьезнее. Мрачные и солидные люди, завидев ее, начинали улыбаться, показывая свое расположение и участие.

Во дворце перед коронацией царил совершенный беспорядок — все помещения, начиная от самых нижних погребов и заканчивая чердаками в самых высоких башенках, затронула предпраздничная суета.

И на всем лежал отпечаток траура и дурных предчувствий.

А в ночь перед коронацией Эона совершила то, чего никто от нее не ждал, — сбежала. Она открыла окно и слезла по связанным вместе простыням, а потом через старинный подземный ход, известный всем членам королевской семьи, вышла на дальнюю пристань.

Отправленные в погоню люди не нашли ее.

Это происшествие поставило Дорас на грань бунта как простонародья, так и знати. Многие — во многом после крушения корабля с королевской семьей — поверили в проклятие, лежащее на Доросомнаях.

Нашлись даже очевидцы, видевшие, как демон забирал Эону, — чушь несусветная, потому что «демонов» с подачи Голоса выдумали Айра и верховный маг. На севере Дораса объявился человек, называющий себя Аэртом Доросомнаем, наследным принцем, чудом спасшимся от гибели.

Малый Королевский Совет, управляющий государством в моменты междуцарствия, принял решение объявить Эону мертвой и короновать Айру немедленно.

Теперь принцессу уже никто не спрашивал, Кару от нее удалили, и никого из знакомых близко не подпускали.

«Потом наверстаешь, — сказал Голос. — Поверь, тебе даже выгодно отстранение близких — ты сможешь по их поступкам понять, кто остался предан тебе, а кто испугался или решил, что ты стала мелкой фигурой в игре, и обратился к тем, кого считает игроком».

Коронация была спешной и скомканной.

Платье подшивали до последнего момента — Айра вышла в одеждах старшей сестры, которая была и выше, и плотнее, и круглее в тех местах, в которых это нормально для девушки и ненормально для угловатого пока еще подростка. Корону уменьшили, но недостаточно — кто-то что-то напутал, и она едва висела на причудливо уложенных волосах.

Громадный зал в соборе Светлого Владыки оказался набит людьми под завязку. Серые высокие стены с узкими окнами, тысячи свечей, тяжелый запах духов и немытых тел. Плоский потолок, расписанный под звездное небо — на нем не хватало растущей с каждым днем алой звезды, что появилась несколько лет назад и ввергла в расстройство всех астрологов мира.

Настойчивый шепот одного из вельмож, стоявшего позади и говорившего, что делать. Гул голосов, кажущийся холодным и даже злым, спертый воздух, который, кажется, можно зачерпывать ложкой.

Айра чувствовала, что может упасть в обморок в любой момент.

Шепот вельможи, как ни странно, помогал удержаться в сознании.

— Именем Светлого Владыки подтверждаю право на престол принцессы Айриэллы Доросомнай! — объявил кто-то, и Айра выдавила из себя улыбку, жалкую, как показалось ей самой.

Она ничего уже не понимала, корону ей надели раньше, а теперь какие-то люди выходили к ней и подтверждали ее право на престол.

Обруч из белого золота, сделанный в виде фамильной виноградной лозы, обвитой вокруг множества драгоценных камней-виноградин, наконец перестал держаться на прическе и просел слева аж до уха.

«Повернись налево, как будто что-то говоришь канцлеру, и поправь венец», — порекомендовал Голос.

Айра так и сделала. Однако она чувствовала, что корона долго не продержится.

«Если не удержишь корону сейчас, в народе сочтут, что не сможешь и потом, — мрачно заметил незримый собеседник принцессы. — Постарайся хотя бы, чтобы она не упала».

Остаток коронации Айра провела как в бреду — единственной ее мыслью было удержать венец. Каждое мгновение ей казалось, что он вот-вот свалится, холодный пот катился крупными каплями по лицу, выступил на спине и неприятно холодил ноги.

Потом был пир, и вновь девочка — уже не принцесса, но королева — думала только о том, чтобы не уронить корону.

Вельможи и наместники, старшие жрецы, маги, старейшины цехов — их лица слились в одно, каждому она протягивала руку, уже не разбирая, кто должен ее по этикету поцеловать, а кого она должна удостоить простым прикосновением к щеке или макушке.

Ей наливали что-то в кубок, почтительно подносили какие-то яства, красивые и наверняка вкусные. Кто-то пел, мелодично и громко, кто-то крутился колесом, показывали диковинных животных.

Она так мечтала о том, чтобы присутствовать на подобном пиру — не украдкой смотреть на него сквозь окно, не слушать отголоски музыки, засыпая, — а именно быть внутри, и чтобы никто не мог приказать ей уйти.

А сейчас, когда впервые это было ей позволено, и празднике не оказалось никакого вкуса: он был пресным и ненужным, как кусочек мела, а значение имело только одно — не уронить корону.

Глубоко за полночь, когда Айру на подгибающихся ногах отвели в покои и две девушки из лучших дворянских семейств начали ее раздевать, выяснилось, что корона вросла в ее волосы.

Она пустила золотые нити-корни, которые обвились вокруг собственных локонов Айры, и снять ее, не обрезав шикарные рыжие волосы девушки — крайне сложная задача.

«Врожденная магия, твой талант проявился, — сказал потрясенной девочке Голос. — Я всегда знал по, но чтобы это стало явным для тебя, нужен был кризис. Ты подталкиваешь людей и события к пути, который выгоден тебе. Если бы я сказал об этом раньше, то до раскрытия этого твоего дара прошло бы гораздо больше времени. Ничего, корону снимем, но чуть позже».

* * *

В пещере царили приятный полумрак и прохладная сырость.

Но Родриса это, как ни странно, более чем устраивало.

По давней привычке он каждую свободную минуту отдавал молитвенному сосредоточению, но этим словом с давних пор называл не то, что обычные жрецы, а состояние полурасслабленности, когда мысли наплывают друг на друга одна за другой и когда так легко услышать бога, если он вдруг соизволит что-тосказать.

Правда, в последнее время подобного не случалось, и во время сосредоточения приходилось обдумывать все, что лезло в голову.

После первой недели среди варваров Родрис всерьез усомнился в том, что они такие же люди, как и он: они ели, пили, разговаривали и смеялись, каждый из них выглядел так, как должен выглядеть человек, и иногда даже совершали разумные поступки.

Но в общем и целом это были те, кого можно охарактеризовать только двумя словами — «дикие варвары».

Они смеялись, уронив камень себе на ногу, или могли заплакать, глядя на поднимающееся из-за края мира рассветное солнце. Дочь могла избить своего пьяного отца до полусмерти, а дед украсть игрушку у новорожденной внучки.

Иногда они поражали Родриса свирепостью, а в следующий момент он восхищался их сентиментальностью, которой не могли похвастаться маленькие девочки из лучших дворянских родов Империи или Дораса.

— Шаман! Шаман! — заорали снаружи.

Родрис с неохотой открыл глаза.

Когда выглянул из пещеры, то выяснил, что у входа в нее собралось все племя — кроме что разве нескольких пастухов.

— Ты можешь сделать так, чтобы небо стало красным? — поинтересовался вождь — дородный старик в набедренной повязке.

— Нет! — рявкнул Родрис и вернулся на место.

Он уже знал, что варвары постоят-подумают, а потом разойдутся: они вели себя как дети, и это было тем более странным, что их дети зачастую были гораздо разумнее и вели себя как взрослые.

Дайрут

Время пришло, и Дайрут вытянулся, превращаясь из угловатого паренька в крепкого молодого мужчину.

Он все равно оставался чуть ниже сверстников, по за счет яростного взгляда, уверенной поступи и редких — но по существу — высказываний он казался и выше, и старше.

Армия темника Вадыя не стояла на месте, она то двигалась стремительно, одолевая большие расстояния, чтобы выйти к новой цели в кратчайшие сроки, то шла широкой, с большими прорехами дугой, медленно, но тщательно выискивая провиант, фураж, ценности и рабов.

Несколько первых поручений Дайрут выполнил с честью и выдумкой, Вадый отметил это, и теперь, как только появлялось сложное или опасное задание, звали его, в небольшой срок ставшего десятником Рыжих Псов.

Найти в степи неожиданно взбунтовавшихся союзников из варваров и предложить им вернуться обратно без потери лица — мягко намекнув, что в случае отказа умрут все? Добраться в кратчайший срок до хана Разужи и передать ему секретное послание, а затем так же быстро вернуться с ответом?

Для Дайрута не было сложных заданий, он соглашался на любое и выполнял его быстро и четко. Среди Рыжих Псов у него появились приятели и враги — первые чувствовали в нем командира, вторые же завидовали ему и мечтали о том, чтобы Дайрут оступился и сорвал какое-нибудь задание, а еще лучше — погиб, сгинул где-нибудь в степи или лесу без вести.

Даже на приемного отца — Кира — распространилась слава Дайрута.

Киру дали в подчинение нормальный десяток вместо калек и дряхлых стариков, а вместе с новыми воинами у него появились и совсем другие задания — не рытье рвов, могил и выгребных ям, но патрулирование, разведка, охрана.

— Все идет как надо, — однажды сказал он приемному сыну. — Я и не сомневался в тебе.

После поездки к Разуже тумен Вадыя двинулся совсем в другом направлении.

Дайрут знал, что хан недоволен темником.

Ограбленные деревни и выкуп с вольных городов — это было не то, хотя Разужа и получал свою долю. Хану ханов хотелось, чтобы эти земли полностью и всецело принадлежали ему.

— Мне срочно надо собрать войско в единый кулак, — сказал Вадый Дайруту, позвав его к себе наутро после того, как парень вернулся от Разужи. — Бери десяток Псов и действуй, у тебя есть три дня.

Если бы все было как обычно, он должен был сказать это Коренмаю, командиру Рыжих Псов. По мнению Дайрута, темник намеренно создавал розни среди мальчишек, чтобы в итоге победил сильнейший.

— Мы выполним вашу волю, — Дайрут, коротко поклонившись, вышел из шатра.

Коренмай не был плохим человеком, не отличался и особенной жестокостью или алчностью. Однако сдавать власть без боя он не собирался, и Дайрут точно знал, что среди его собственных приятелей есть и телята, сосущие молоко у двух маток.

С ними надо будет держать ухо востро.

Солнце уже освещало верхушки шатров.

— Усан, собери наших, — попросил Дайрут Пса, добровольно взявшего на себя обязанности его помощника.

Парнишка кивнул и убежал.

Самым младшим в их десятке не исполнилось еще и тринадцати, в то время как старшие уже могли участвовать в битвах наравне со взрослыми. Всего тех, кем он мог командовать, оказалось шестнадцать человек, и все они стали Рыжими Псами сравнительно недавно.

— Темник приказал собрать тумен, — начал Дайрут. — И мы не можем его подвести.

Он палкой нарисовал на земле нечто вроде карты.

В мыслях мелькнуло воспоминание о том, как отец, спокойно относившийся к большей части детских шалостей, бил его по рукам за то, что Айн посадил на свежую карту кляксу. И сразу перед глазами возникла коленопреклоненная фигура, вонзающая острие меча в собственный живот.

— Вот здесь мы, — десятник обозначил точку. — Вот другие тысячи и союзники, кто-то совсем близко, кто-то подальше. Вот самые дальние — и точное их расположение неизвестно, потому что они могли уйти в сторону.

Когда Дайрут договаривал последнюю фразу, он обратил внимание на то, что окружавшие его Рыжие Псы замерли.

Не оборачиваясь, Дайрут спокойно произнес:

— Приветствую тебя, Коренмай.

— Отрастил глаза на затылке? — Командир Рыжих Псов обошел десятника, посмотрел на импровизированную карту, забрал палку и ткнул в землю. — Эта тысяча сдвинулась вот сюда, я узнал об этом только что. Чтобы успеть объехать всех за три дня, нам надо действовать быстро.

Дайрут восхитился Коренмаем.

Узнав от шпионов о том, что Вадый дал поручение другому, он быстро выяснил новости — скорее всего через знакомых сотников, старавшихся поддерживать с Рыжими Псами хорошие отношения. А затем просто пришел и взял руководство на себя, вынуждая Дайрута подчиниться либо пойти на открытый бунт.

— Кто-нибудь бывал в тех местах? — поинтересовался Дайрут.

— Я бывал, — усмехнулся Коренмай. — Неделю назад. Там сплошные леса и болота, проехать можно только трактом, который ведет от Лир-Менса до Тар-Меха. Причем оба вольных города противятся нам и регулярно высылают сильные отряды защищать дорогу. По их словам — от грабителей, а на самом деле — от нас. Армия пройдет без труда, а гонцам придется несладко. Дайрут, как думаешь, кого туда послать?

— Я сам поеду, — ответил десятник. — Но одному или с моими сосунками там и впрямь делать нечего, выдели мне ребят понадежнее.

Коренмай замер.

Дайрут не только сам шел навстречу опасности, но еще и просил врага дать людей — заведомо ненадежных и способных ударить в спину. Впрочем, последнее вряд ли — конфликт не зашел так далеко. Возможно, Дайрут собирается в сложной поездке переманить сторонников Коренмая на свою сторону? Или же подставить их под чужие мечи?

— Ты получишь все, что нужно. А теперь по остальным лагерям. Манас, Ритан — вы поедете в ставку Тандарея. Тяжелый доспех не берите; места безопасные, ехать далеко, скорость важнее…

Дайрут на самом деле не имел пока четкого плана, просто он знал, что если возьмет с собой своих, то и ряд ли что-то выиграет, а если откажется от этой — самой сложной — задачи, то наверняка проиграет.

Коренмай дал ему восемь человек — все достаточно взрослые, лет по шестнадцать-семнадцать, и каждому из них не раз приходилось сражаться во время выполнения поручений.

Это были закаленные Рыжие Псы, ветераны среди гонцов, на которых и опирался Коренмай. Дайрут оказался самым младшим и самым низкорослым и отряде — впрочем, самого его это не смущало.

Выдвинулись утром, когда солнце уже приподнялось над горизонтом.

Весь первый день шли к тракту, несмотря на жару, пыль и жажду.

Его новые подопечные в любой ситуации действовали слаженно и быстро, не спорили по мелочам, как младшие. Разница между воинами Коренмая и теми мальчишками, с которыми возился сам Дайрут, была просто потрясающей.

И они не видели в десятнике своего.

Приказам подчинялись беспрекословно, не претендовали на место вожака в походном строю и у костра. Спрашивали его мнение в спорных вопроса, но перешучивались только между собой и мгновенно смолкали, едва рядом появлялся Дайрут.

Ночной привал был короток, выехали задолго до рассвета, когда на небе еще сияла ярко-алая звезда, становящаяся больше с каждым днем. Про эту штуку болтали всякое — и то, что она уничтожит мир, и то, что ее появление — предсказание войн, мора и неурожая.

Дайрут только улыбался — байки придумываю те, у кого есть на это время и силы. Сам он терзался воспоминаниями о резне, устроенной его отцом в тронной зале, переживал, что он не успевает, что занимается чем-то не тем, что Разужа все еще жив и Орда не уничтожена.

Он понимал — получилось так, что его, Дайрута, использует покровитель Кира, кем бы он ни был — магом, богом, демоном или порождением свихнувшихся мозгов самого старика.

Однако пока их пути совпадали, Дайрут был готов принять помощь от кого угодно.

Ранним утром выехали с узкой лесной тропки на широкий, идущий между вековых деревьев тракт. И почти сразу, за поворотом наткнулись на отряд наемников, что служат одному из вольных городов.

Их было полтора десятка — закованных в тяжелые панцири, крепких рубак, привыкших продавать свои мечи и считающих бой обычной работой.

Дайрут остановил своих, и оба отряда мгновенно приготовились к схватке.

Наемники не напали сразу — они ждали от противника, что тот сделает первый ход.

Дайрут поднял руку, предупреждая своих, чтобы не дергались, и пустил коня вперед медленным шагом.

Из ряда наемников тут же выдвинулся мощный, едва ли не поперек себя шире человек в тяжелом доспехе.

— Что сказать-то хотел? — поинтересовался наемник на ломаном языке кочевников.

— Если не пропустите нас просто так, то предлагаю вам поединок, — сказал Дайрут на наречии Империи. — Один на один с тобой или любым другим твоим воином.

Воин расхохотался, всем своим видом показывая, что оценил шутку.

— Не вижу смысла, — ответил он, отсмеявшись. — Вас мало, и все вы еще мальчишки. Легкие кольчужки, плохонькая сталь. Мы раздавим вас, как надоедливое насекомое.

И он был прав: наемники, прошедшие через десятки битв и стычек, закованные в хорошие доспехи, куда сильнее, а их к тому же и больше, и единственное преимущество Рыжих Псов — скорость, но она тут ничего не решает.

Наемник ехидно смотрел на юношу, Дайрут же пытался сообразить, поймать ускользающую мысль — и внезапно вспомнил.

Отец рассказывал про наемников — самые лучшие приходят из варварских земель за горами или из западных краев. Этот, судя по выговору, был родом с запада, из королевств, уже захваченных ханом Разужей.

Несколько имен знаменитых командиров наемников Дайрут помнил, среди них упоминался Деан «Медведь» из Збышца, о силе которого ходили легенды. Конечно, никто не докажет, что это именно он, но рискнуть стоило — уж больно подходил под прозвище обладатель тяжелого доспеха.

— У нас легкие доспехи, но быстрые кони, — начал Дайрут, вызвав усмешку на лице наемника. — А значит, хотя бы нескольким из нас удастся спастись — вы не сможете догнать всех.

Усмешка на лице собеседника превратилась в гримасу отвращения — никто не любит трусов.

— И когда те из нас, кто спасется, приедут к хану Разуже, они скажут ему — Деан из Збышца напал на твоих людей.

Наемник насторожился, стало понятно, что Дайрут попал в точку.

— И хан Разужа сотрет с лица земли Збышец, даже не чтобы отомстить, а просто чтобы не рождались больше такие, как ты. Дома разберут по камням, колодцы отравят. Орки будут пытать женщин и детей, а людоеды затем съедят их. Хочешь ли ты этого?

— Ты, сын гнойной суки и порченого верблюда, нечистое отродье, гнилой слизень, — очень спокойно сказал Деан. — Мы убьем вас всех, и ваш вонючий хан ничего не узнает.

— Всех не убьете, — покачал головой Дайрут. — Мы — быстрее.

Медведь засопел — понятно, что прожженному наемнику начхать на родной город, но просто вот так отдать его на разграбление из-за пустяка, из-за каких-то сраных ханских гонцов…

— Пусть будет поединок, — сказал после недолгой паузы Деан из Збышца. — Проигравшие отдадут победителям лошадей.

Он явно ожидал протестов, однако Дайрут легко согласился на эти условия, выставив свои:

— Сражаться будем пешими, круг не чертим.

Если он проиграет, то дальнейшее не имеет особенного значения: заберут лошадей — пусть, ничего страшного в том, что одна из тысяч слегка отстанет от тумена Вадыя и нагонит его позже.

— Пешими, без круга, — подтвердил наемник. — От нас выйдет Роже.

— От нас буду я, — Дайрут усмехнулся, увидев удивление на лице Деана.

Рыжие Псы выслушали предводителя хмуро.

Они прекрасно понимали, что выстоять против и кованных в сталь наемников шансов мало, однако вовсе не желали потерять пусть и чужака, но десятника, да еще и лошадей.

Дайрут в очередной раз пожалел о мифрильном мече отца, укрытом в вещах Кира — слишком заметном и дорогом для него оружии. У одного из Псов он взял узкий прямой меч-бастард в пару к собственной сабле, у другого — длинный наруч с двумя шипами, между которых можно поймать клинок противника.

От наемников биться вышел худощавый, жилистый уроженец западных городов. Небольшую часть доспехов он снял, чтобы они не мешали двигаться, и теперь стоял, поигрывая клевцом — тяжелым молотом, дополнительно снабженным загнутым шипом.

— Бой до смерти, — буднично объявил Деан из Збышца.

Впрочем, уже сам выбор бойца и его оружия говорил о том, что кровью отделаться не удастся.

Роже спокойно двинулся в сторону Дайрута, шагая туда-сюда, меняя темп и направление.

Вспоминая уроки наставника, десятник Рыжих Псов искал слабые места противника. Чуть выставляет вперед левый бок — когда-то была рана справа, но давно, и непонятно, где именно.

Клевец — оружие для ближнего боя, не очень-то удобное для поединка, если честно, но сам Роже — длиннорукий и выше, чем Дайрут, а значит, держать его на расстоянии меча не получится.

Когда противник подошел ближе, стало ясно, что петля на правой руке, к которой крепилось оружие, не просто помогает не потерять оружие в бою, а еще и позволяет метнуть его на пару шагов вперед и затем дернуть обратно. И еще десятник увидел, что на тяжелом правом наруче есть несколько вмятин — похоже, это и было слабое место Роже.

Несколько мгновений противники кружили вокруг друг друга.

Наемник специально приподнял щит повыше, словно предлагая Дайруту попробовать атаковать снизу, по длинным ногам, но это вызвало у юноши только усмешку. Он резко шагнул вперед, делая вид, что собирается ударить сверху, и, дождавшись, когда щит чуть поднимется, сделал второй обманный финт — на этот раз вниз.

Роже повелся на это дело, опуская щит резко вниз и взмахивая клевцом.

Дайрут чуть повернулся влево, пропуская молот и в то же время опуская левую руку с саблей на край правого наруча противника. Раздался звон, сабля скрежетнула, край наруча чуть вдавился и наверняка причинил наемнику сильную боль.

Дайрут собирался провести и второй удар — на этот раз мечом — но Роже ловко отскочил назад.

Теперь наемник понимал, что ему достался не желторотый юнец, а опытный, хотя и молодой противник.

Дайрут гадал — насколько сильно ему удалось поранить Роже? От этого зависело слишком многое. Ставший осторожным наемник теперь был значительно опаснее.

Роже легко выиграл позицию, и теперь солнце било прямо в глаза юноше.

Дайрут не нападал, понимая, что, подойдя близко, он лишится преимущества двух мечей и подставит себя под клевец. В то же время наемник не рисковал нападать первым, чтобы случайно не открыться.

Поединок затягивался.

Наемники молчали, Рыжие Псы подбадривали Дайрута и высмеивали Роже, называя его смешными и обидными прозвищами, сравнивая с гнилым дереном и пьяным крестьянином-лесорубом, впрочем, их с лова пропадали зря — противник Дайрута не знал языка кочевников.

Наконец Роже решился на атаку, он резко шагнул вперед и метнул клевец, рассчитывая на то, что Дайрут не ожидает этого. Однако десятник легко ушел от удара, саблей перерезал толстый кожаный шнур, шагнул вперед, нанес короткий удар мечом по подставленному щиту, а затем, сблизившись с противником почти вплотную, сунул саблю за щит, царапая нагрудник и стараясь попасть в сочленение на ключице.

Ему почти удалось это — но Роже умудрился вывернуть щит так, чтобы сломать ему саблю, а затем отпрыгнул на шаг назад.

Теперь у наемника не было клевца, а у Дайрута — сабли, а щит против меча — отличные шансы!

Дайрут шагнул вперед, нанося один за другим яростные удары, не давая противнику передышки.

Роже отступал, прикрываясь щитом, несколько мгновений, а затем вдруг — совершенно неожиданно для Дайрута — отвел щит в сторону, принял удар меча на правый наруч, а нижний острый угол щита ловко воткнул в живот юноше, вкладывая в удар вес всего тела.

Теперь стало понятно, почему его наруч так выгнут — Роже явно не в первый раз использовал этот прием.

Дайрут откатился в сторону, уходя от нового удара щитом, затем еще раз и еще. Дыхания не хватало, перед глазами закружились кровавые мухи.

И в этот момент Роже решил, что у него есть время сделать несколько шагов в сторону, чтобы подобрать клевец.

Это стало его единственной ошибкой.

Несмотря на боль и усталость, Дайрут мгновенно вскочил и кинулся к Роже. Реагируя на крики друзей, тот обернулся — но успел лишь вскинуть щит и приподнять несущийся к его груди клинок так, чтобы тот смял тонкое кольчужное плетение на шее и вошел в плоть.

— Ты сукин сын, — мрачно произнес Деан из Збышца. — Тварь степная!

Ему не нужно было подходить ближе, чтобы понять, что Роже мертв.

По лицам наемников читалось, что они не прочь нарушить слово и напасть на кочевников. Рыжие Псы понимали, что подобный оборот событий вполне возможен, поэтому не спешили радоваться.

Наконец Деан махнул рукой, показывая, что сдается.

Всех лошадей наемники не отдали, оставили всех заводных.

По этому поводу чуть не вспыхнула ссора, но Медведь поклялся, что ехать на лошадях они не будут — но они нужны, чтобы довезти до Тар-Меха доспехи и припасы, а также тело убитого Роже.

— Вы победили, мы держим слово, а пешими мы будем волохаться неделю, — сказал он. — Но не пытайтесь разбойничать, иначе слово окажется не таким крепким, и мы положим вас рядком на обочине.

Оставив наемников позади, Рыжие Псы помчались к цели намного быстрее, чем раньше, — по ровному и чистому тракту передвигаться было гораздо удобнее, чем по узким тропам.

Дайрут чувствовал, что отношение к нему изменилось.

Воинам Коренмая понравилось и то, что он сам пошел рисковать жизнью, а не выставил кого-то из них, и то, что он победил — а значит, удача на его стороне, ну и сражаться за удачливого командира всегда приятно.

До лагеря добрались без приключений.

Тысячник, получивший приказ Вадыя, скривился и позволил себе выразить недовольство.

— Я дальше всех забрался сюда не для того, чтобы сразу бежать обратно, — пробормотал он. — Я обещал своим людям, что они смогут найти себе женщин, рабов и золото. Вадый клялся, что я смогу остановиться здесь на месяц.

— Мне передать это темнику? — спросил Дайрут.

— Я обязательно доложу о твоей неучтивости Коренмаю, — зло бросил тысячник. — Темнику передай, что мы возвращаемся.

В лагере узнали, что имеется еще и обходная дорога, и обратно двинулись по ней: встретиться на обратном пути со злыми и недовольными наемниками Дайруту не особенно хотелось.

До ночи удалось проехать довольно далеко, и Рыжие Псы хотели уже устраиваться на ночлег, когда один из ускакавших вперед разведчиков — по незнакомым местам гонцы шли куда осторожнее — вернулся и доложил о том, что там деревня, и в ней какой-то праздник.

Дайрут устроил небольшой совет, и большинство высказалось за то, чтобы добраться до деревни и посмотреть, что там происходит.

Осторожно подобравшись поближе, Рыжие Псы обнаружили, что праздник выглядит необычно — на небольшой площади в центре деревни, хорошо просматриваемой с холма на околице, собралось человек сорок с факелами, встали вокруг столба, обложенного хворостом.

А на столбе висела женщина.

— Ведьму жгут, — сообщил Дамай, один из лучших следопытов. — Только как-то молода она для колдуньи.

Дамаю можно было верить — он обладал очень острым взглядом и отлично видел даже в темноте.

— Да взяли первую попавшуюся девку, обвинили ее во всех бедах и издеваются! — зло сказал Тарыс.

Лезть в заварушку с местными смысла особого не было, но Дайрут неожиданно подумал, что не может оставить все просто так.

— Мы можем ее спасти, — сказал он.

— И потеряем половину наших, — не согласился Дамай, хотя было видно, что ему не терпится в бой.

Коренмай, да и сам Вадый не раз говорили, что Рыжие Псы не должны вступать в схватку, если есть возможность ее избежать. И если сейчас Дайрут потеряет хотя бы одного Пса, то главный гонец рано Или поздно узнает о том, что это произошло по его вине, и наверняка сможет использовать это против десятника.

— Мы никого не потеряем, — улыбнулся Дайрут.

У него уже был готов план.

* * *

Лиерра попалась очень глупо.

В пирогах с черникой, которыми с ней расплатились за благополучные коровьи роды, оказалась сон-трава, чей привкус очень похож на черничный. На полпути к собственной избушке ведьма присела на пенек, чтобы подробнее осмотреть добычу — две серебряные монетки, баранью ногу и три пирога.

Есть хотелось сильно, кроме того, сама Лиерра великолепно варила зелья и отвары, могла приготовить отличную похлебку, но вот с выпечкой у нее с юности не заладилось.

И она съела один пирог. Всего один! А потом решила, что это та сонливость, что приходит за сытостью, и всего на миг прикрыла глаза. А когда открыла их вновь, то уже висела на связанных руках, закрепленных сверху на столбе, ноги ее были привязаны снизу, а рот заткнут вонючей тряпкой.

И вокруг стояли крестьяне — на их тупых лицах хорошо различимых в свете факелов, отражались восторг и опаска.

— Дыкть, это… — начал старейшина, выходя вис ред. — Ведьма Лиерра загубила три десятка человеков в Гнильцах. Морила скот, травила колодцы. Насылала болячки на честных людев. Как считает обчество, достойна ведьма Лиерра жизни?

— Не достойна! Не достойна! — заорали мужики, окружавшие обложенный хворостом столб.

— Красивая баба, — выкрикнул сбоку кривой мужик в дырявой рубахе. — Может, позабавимся обчеством вначале?

Это предложение вызвало некоторую задумчивость среди мужской части и шквал негодования — среди женской. Лиерра надеялась, что победят мужчины — ей требовалось только несколько мгновений с развязанными руками, чтобы начать «представление», ну а дальше она что-нибудь придумает.

Однако идти против своих баб мужики не решились.

— Будем слушать оправдания? — поинтересовался старейшина.

На этот раз все были единодушны — слов ведьмы боялись еще больше, чем ее действий. Она могла проклясть, оболгать, да мало ли чего еще?

— Ну, тогда во славу Светлого Владыки, — старейшина нерешительно повел факелом в сторону хвороста.

— Горит! Горит! — заорали вдруг бабы.

Старейшина пригляделся к хворосту — он был сыроват и разгореться так быстро не мог.

Хата Миклухина горит!

И действительно — на околице горела изба, самая дальняя, если глядеть с этой стороны. Старейшина выругался, но подумал, что ведьму и потом можно спалить, а вот если огонь перекинется с одной хаты на другую и пойдет по селу, то это будет трагедь почище той, что ему удалось как-то увидеть на Арене Тар-Меха, когда там выступали лицедеи с действом «Рыцарь королевы».

Все ринулись спасать горящую избу, и через несколько мгновений на площади остались только Лиерра и кривой мужик, предлагавший позабавиться с ней.

— Звонкая ты баба, — хрипло сказал он, разбрасывая ногами хворост, чтобы подобраться поближе к ведьме. — И ноги у тебя как надо растут, и сиськи аккуратистые, а не как у наших баб, у которых по два вымени.

Грязная мужская рука, вызывая смесь отвращения и надежды на глупость крестьянина, поползла от лодыжки Лиерры вверх, не торопясь, поднимая платье от колена и выше.

Мужик скрипел зубами от предвкушения, поднимая ткань уже на бедрах.

И тут Лиерра вдруг поняла: у него нет лестницы, он не сможет отвязать ее, только покуражится, побесится, полапает грубыми, отвратительно грязными руками и ничем не поможет ей.

Лапы крестьянина добрались уже до паха, он захрипел и прижался лицом к закрытому пока лону.

А в его спине выросла стрела.

Лиерра увидела, как на площадь бесшумно выезжают всадники — копыта лошадей были обвязаны тряпками. Один из них, самый длинный, легко встал на седло и разрезал веревки, другой — коренастый, с яростными прищуренными глазами — подхватил ее и небрежно кинул поперек седла, после чего весь отряд так же тихо поехал туда, откуда вынырнул несколько мгновений назад.

Один из воинов задержался, чтобы выдрать свою стрелу из спины мужика.

Руки болели, поясницу ломило, ноги мурашками отзывались на воспоминания об отвратительных лапах крестьянина. Лиерра не сопротивлялась — она чувствовала, что немедленной опасности нет, а потом уж она справится.

Бросив последний взгляд на столб, ведьма увидела, как подергивается в агонии умирающий кривой мужик.

Она, конечно же, не позволила бы ему умереть так быстро.

Но если брать дело в целом — то и так неплохо получилось.

Айра

На серые каменные стены просто просятся какие-нибудь гобелены, причем не старые, выцветшие, а новые. Вместо висящих по углам вытертых и облезлых знамен, захваченных предками пятьсот лет назад у правителей, чьи земли давно и прочно вошли в состав Дораса, можно будет поставить изящные вазоны с цветами. Скучный высокий потолок с застарелыми потеками было бы неплохо обить голубым шелком, чтобы он хоть немного напоминал небо.

— Ваше Величество, вы меня слушаете?

Естественно, Айра его не слушала.

Один из сонма младших советников, маленький худой сероглазый Парай Недер отвечал за что-то неприятное и совершенно не интересное. За что именно? Королева нахмурилась.

«Чем он занимается?»

«Выполнение закона в столице и окрестностях — стражники, тюрьмы, казни».

Голос сильно выручал ее, и, следуя его советам, Айра смогла сделать так, чтобы регентом назначили старого маразматика Райка Дамена, человека, пережившего и собственных детей, и даже большинство внуков.

Теперь за право тайком, под ковром, диктовать ей свою волю сражались несколько вельмож, верховный жрец Дегеррая, иерарх Светлого Владыки и даже магистр Сиреневой Башни Териос, про которого приторный маг как-то обмолвился, что в плетении заклинаний он не ахти, зато в интригах — герой.

Понятное дело, что эти люди не сидели под ковром и не брали в руки оружия.

Просто сказанная Голосом фраза так понравилась юной королеве, что она часто представляла себе, как соперники забираются под изумрудный крест — расшитый с варварским великолепием гигантский копер, достают там ножи и начинают резать друг друга, и каждый вопит, что он теперь будет главным.

Айре часто становилось грустно.

Она никогда ранее не была так одинока, как теперь, и дело даже не в том, что от нее удалили никому не нужную няню и отставили в сторону Кару, успевшую стать верной союзницей. Все заключалось, в том, что каждый от нее чего-то хотел, в то время как в прежние времена к принцессе если и обращались, то чаще всего потому, что она была не самой ужасной девчонкой.

Иногда ей думалось, что на самом деле и раньше все от нее чего-то ждали, просто тогда не оказалось рядом занудного Голоса, который сразу объяснил бы их намерения.

— Да, продолжайте, пожалуйста, — сказала Айра, и тут же по вытянувшемуся лицу Недера поняла, что тот ждал совсем другого ответа.

Помог, как всегда, Голос:

«Он хочет получить разрешение на то, чтобы использовать заключенных в фортификационных работах, а еще ему нужно получить право на подчинение вольных строительных гильдий».

«Это хорошо или плохо? — поинтересовалась Айра. — Что мне ему ответить?»

«Это ужасно. Он украдет все, замордует лучших работников и спишет как умерших грабителей и насильников, которые смогут откупиться. Сейчас за ним смотрят другие советники, но если ты согласишься с этим предложением, то Недер сумеет избавиться от их контроля».

— Если вам нечего больше сказать, — задумчиво протянула Айра, — то я предлагаю отрубить вам голову.

Меж советников и придворных, что присутствовали на приеме, пронесся шепоток, в котором понимающий человек уловил бы и страх, и насмешки, и непонимание.

«Круто взяла, смотри, не удержишь лошадь, — отметил Голос. — Но отступать нельзя».

Вы хотите получить власть над частью моих людей и моих земель, такую же, как у меня, — пояснила маленькая королева. — Это значит, что в чем-то вы будете таким же, как я. Мой папа, властвовавший до меня, говорил, что за такое намерение следует рубить головы.

На самом деле ничего подобного отец не говорил, Айра выдумывала.

— Если кому-то еще хочется отобрать что-то у меня, то не стесняйтесь, признавайтесь, и я обеспечу работой нового палача…

«Старый не справится, думаешь? — усмехнулся Голос. — Но это не важно, ты в любом случае молодец».

— Хотя и прежний не будет сидеть сложа руки.

Райк Дамен, регент, важно кивал — старик вряд ли понимал хоть что-то из происходящего, его больше интересовало, когда можно будет пойти к себе и поиграть с внуками.

Парай Недер стоял ни жив ни мертв — только что он был готов к тому, чтобы подняться еще выше, сделать очередной шаг к богатству и власти и вдруг замер перед пропастью.

— Ваше Величество, я был не прав, — Недер опустился на колени. — Захотел слишком многого. Я был слаб и попытался воспользоваться вашей молодостью и неопытностью. Вы можете наказать меня.

«А он умен, каналья! — восхитился Голос. — Лиши его всех титулов, денег и земель и назначь своим первым советником».

«Зачем?» — удивилась Айра.

«После этого ты останешься единственной его защитой, и он будет вынужден помогать тебе не на страх, а на совесть. Он умен и может стать действительно полезным».

— Советник Парай Недер, вы лишаетесь… — медленно начала юная королева.

Все, в том числе и невысокий сероглазый вельможа, замерли.

— Вы лишаетесь всех титулов, денег и владений.

Почти телесно девочка ощущала, как в зале скапливается недовольство, замечала, что вельможи переглядываются. Слишком неуверенно она сидели пока на троне для того, чтобы одного из них сделать нищим и безвластным человеком.

— И при этом получаете свободное место первого советника при моем троне.

«Надо говорить „вакантное“, — проворчал Голос. — Ты разговариваешь как тринадцатилетняя девочка».

«Я и есть тринадцатилетняя девочка!» — возмутилась юная королева.

«Нет, ты — правительница государства, у ворот которого стоит безжалостный враг».

Все в зале молчали, даже завзятые сплетники не осмеливались подать голос.

Вельможам было совершенно ясно, что никто не мог посоветовать Айре подобного, что в данном случае она сама все решила — ибо никто в здравом уме не отдал бы такую должность своему врагу и не согласился бы отказаться от всех титулов и владений даже за нее.

А для девочки сейчас было важно, как воспримут первые люди королевства ее выходку. Что скажут жрецы, полководцы и вельможи, те, кто командует полками и казной, кто решает, какими будут налоги и сколько продлится весенний пост.

Голос объяснял, что своими поступками они могут сделать ее правление легким и счастливым, а могут так прижать народ, что у него не останется другого выхода, кроме бунта.

— Я согласен, Ваше Величество, — склонился первым Парай Недер.

Его лицо оказалось в тени, но Айра готова была поклясться — на нем играла улыбка!

Вельможи задвигались, начали почти неслышно перешептываться друг с другом, а затем один за другим принялись кивать, показывая, что они согласны с решением королевы.

«Без денег и титулов Недер кажется им неопасным, — пояснил Голос. — Но они почти наверняка ошибаются. Этот тип сможет очень хорошо помочь нам, и даже не сомневайся, через несколько лет вернет все потерянное сегодня с лихвой благодаря службе тебе. Если, конечно, у нас будут эти годы».

Теперь Айра могла выбирать, что слушать на ночь.

Няня читала ужасно — невнятно, сбивчиво, могла повторить одну и ту же строчку два, а то и три раза и не заметить этого. Сейчас же при вечернем туалете королевы присутствовало от шести до девяти фрейлин в зависимости от дня недели, и все они обладали массой достоинств, основным из которых были родственники или друзья родителей среди советников королевы.

Вот они-то не могли позволить себе читать невнятно или с ошибками, не могли одеваться некрасиво или перебивать королеву — на их места претендовали десятки девушек, готовых на все ради приближения к правительнице.

Айра не могла избавиться только от двух фрейлин — Саты и Дэйры, вечно соперничающих барышень, одна из которых была дочерью канцлера, а другая правнучкой регента Райка Дамена.

Сата казалась поистине невыносимой задавакой, ей недавно исполнилось семнадцать, и она успела отвергнуть уже шесть или семь претендентов на свои руку и сердце. С Дэйрой же можно было поговорить, шестнадцатилетняя девушка имела только один недостаток — она считала героем прадеда, давно впавшего в старческий маразм.

Остальные девушки слишком сильно боялись попасть в немилость и беспрекословно подчинялись любым, даже глупым просьбам и приказам королевы.

В этот вечер одна из них читала Айре старинную любовную балладу, гнусавила мужские роли и пищала женские и смогла увлечь королеву настолько, что та уснула только после финала — причем многие фрейлины уже клевали носом.

Айра довольно крепко спала, когда ее тихо тронули за плечо.

— Кто здесь? — вскинулась юная королева.

— Тихо, Ваше Величество! — ответил шепотом ее первый советник Парай Недер. — Никто не позволит нам поговорить наедине днем, и поэтому я вынужден был действовать окольными путями — благо связей вы меня лишить не смогли.

Две дежурные фрейлины дремали в креслах, одна даже похрапывала, еле-еле горели свечи. Стражники за дверью переминались с ноги на ногу — но уж эти-то советника точно заметили и почему пропустили?

Хотя да, они же в конечном итоге в его подчинении.

«Он прав, теперь вам встретиться один на один очень сложно», — прокомментировал Голос.

— Продолжайте, — разрешила Айра, привставая на постели.

— Вы привязали меня к себе, — сказал Парай. — Это значит, что с сегодняшнего дня без вас я — никто, никто. Однако это также значит и то, что за мои ошибки отвечать придется вам, а ваше положение не слишком устойчиво.

«Это так», — отметил Голос.

— Согласна, — кивнула Айра.

— Вы потрясли меня сегодня, Ваше Величество, — продолжил главный советник. — Вначале у меня возникла мысль сесть на коня и уехать как можно дальше.

«Лжет, набивает себе цену».

— Однако, поразмыслив, я понял, что, служа вам, смогу достигнуть гораздо большего.

— Получить обратно титулы, владения и мою милость, — кивнула королева.

— Не только, — усмехнулся Парай. — Еще я смогу отомстить тем, кто смотрел на меня раньше сверху вниз. Но для этого я должен усилить вашу власть — а вместе с ней и свою собственную. Этому есть несколько препятствий. Во-первых — ваша сестра, сбежавшая из дворца. Пока ее не найдут и не покажут народу, любая девушка более-менее подходящего возраста может быть выдана за нее и стать знаменем восстания.

— Эона не станет! — возмутилась Айра.

Главный советник серьезно посмотрел на свою королеву.

— Я же сказал — «любая девушка». Сама принцесса не нужна, но если ее найдут раньше нас, то с удовольствием используют — и она не сможет ничего сделать. Эону уже ищут, и можешь не сомневаться — обязательно найдут. И тут возникает вопрос — что с ней делать дальше.

— Доставить сюда, конечно же, — удивилась Айра.

— Она не отказывалась от престола, а значит, имеет больше прав на трон, — пояснил Парай. — Лучше всего было бы доставить домой ее тело.

Королева остолбенело уставилась на гостя.

Убить родную сестру? Единственную родственницу, оставшуюся в живых?

— Я никогда не пойду на это, — твердо сказала она.

— Тогда надо выдать ее замуж, и чтобы она как можно скорее понесла, — поклонился первый советник. — От простолюдина. Народ не примет такую королеву, и ваша власть останется вне опасности.

Фрейлина перестала похрапывать и зашевелилась, но не проснулась.

«Хитер, — сказал Голос. — Вполне возможно, его люди вышли на след Эоны, и жениха для нее он уже, быть может, подобрал».

— Это должен быть хороший человек, — медленно и не очень уверенно произнесла Айра.

— А еще желательно, чтобы и вы вышли замуж. Рождение наследника…

— Нет! — возмущенно сказала девочка. — У меня есть жених!

— Пропавший без вести сын первого полководца погибнувшей Империи? — поинтересовался Парай. — Он был неплохой партией для младшей дочери большой королевской семьи, но совершенно не подходит для королевы. Впрочем, пока я не настаиваю, но поверьте — вскоре этот вопрос встанет снова, и времени на выбор останется совсем мало…

«Очень хитер. В чем-то он прав, но я надеюсь, что какое-то время мы обойдемся без этого, — произнес Голос. — В любом случае принцем-консортом никогда не будет его ставленник».

— Это все? — поинтересовалась Айра.

Ее, если честно, взбесила сама мысль о том, что правящую королеву могут заставить выйти замуж.

Няня рассказывала о том, как у королевских гончих берегут породу, и случайно обмолвилась о «случках», а потом была вынуждена поведать принцессе о самом процессе, хотя и со множеством обиняков. И Айру совсем не радовала возможность стать вот такой вот «собачкой», которую используют для того, чтобы получить наследника престола.

— Нет, не все. — Парай словно съежился. — Есть еще одно. Во дворце зреет заговор, о его существовании знают многие, но имена участников, сроки и цели почти никому не известны. В результате переворота вы станете марионеткой, лишенной реальной власти.

«Это возможно?» — поинтересовалась Айра.

«Да, — ответил Голос. — К сожалению, я могу наблюдать за происходящим только твоими глазами, а ты видишь далеко не все. И еще твой взгляд на мир расслабляет меня, ты воспринимаешь все так ярко и так чисто! Но это вполне логичный ход для тех, кто тебя окружает — по их мнению, власть лежит совсем рядом, ее надо только подобрать».

— Мы можем арестовать заговорщиков? Отрубить им головы?

После разговора о замужестве королева была уже достаточно взбешена, чтобы предложить такое.

— У нас нет доказательств, а ваш трон слишком шаток, — ответил первый советник. — К сожалению, мы должны дать им возможность сделать первый шаг.

— А если они победят?

— Вашей жизни, Ваше Величество, в любом случае ничего не угрожает, — усмехнулся Парай. — Вот я рискую гораздо большим. Начиная с сегодняшнего дня каждый вечер вас будут тайным ходом перемещай, в другое помещение, и каждое утро вы будете возвращаться. Я договорюсь с верными вам людьми — иерархом Светлого Владыки, верховным магом, начальником гвардии. Как только начнется переворот, вас выведут из дворца и отвезут в безопасное место.

«Тайный ход, вот в чем дело!» — подумала она.

«Главный жрец Дегеррая тоже верен тебе, — заявил Голос. — Он старый чревоугодник, но против законной королевы не пойдет. А уж Рамен, хитрый лис, тот и вовсе твой человек, не забывай об этом».

— Я доверяюсь вам, мессир Парай, — тихо сказала Айра. — И если вы поможете мне сохранить власть, то не пожалеете об этом.

— Очень на это надеюсь…

* * *

— Эй, шаман, — полог, закрывавший вход в пещеру, был откинут сильной рукой. — Есть арака?

Родрис, сидевший около костра с единственной своей книгой в руках, повернулся к незваному гостю и спросил:

— В жабу или в крысу?

— То есть? — смутился гость.

Он был могуч, его голову и во многих местах торс покрывали густые черные волосы, а в левой ноздре красовалось полтора десятка стальных сережек, говоривших о том, что их хозяин принадлежит к касте воинов.

— В кого тебя превратить — в жабу или в крысу? — уточнил хозяин пещеры. — Отвечай быстрее, у меня еще четвертая глава не прочитана, а она про двух девственных сестер из Жако и карлика-водоноса.

Варвар, ворвавшийся в пещеру шамана, загрустил — угрозу он воспринял буквально и теперь мучительно выбирал между жабой и крысой.

— Ну, если по-другому нельзя, то давай в нее, и крысу… — нерешительно сказал он. — В жабу совсем как-то нехорошо…

Хозяин пещеры тяжело вздохнул.

— Где те счастливые времена, когда шаманов боялись? Ладно, заходи, дам выпить.

Варвар, счастливо улыбаясь, вошел внутрь и споткнулся об аккуратно сложенную у стены поленницу так, что дрова рассыпались.

— А потом все равно превращу в жабу! — расстроился шаман.

— В крысу же договорились?

— Ну, или в крысу, если не забуду…

Двое мужчин выпили по чашке араки, потом еще, еще и еще.

Говорили они мало, потому что один из собеседников и трезвым-то с трудом соображал, а второй плохо представлял, о чем говорить с первым.

Тот, кого в забытом всеми селении называли шаманом, на самом деле еще несколько лет назад был первосвященником Владыки Дегеррая в Жако, столице Империи Десяти Солнц.

С тех пор прошло немало времени, заполненного скитаниями, приключениями и лишениями.

Родрис когда-то был хорошим магом, закончил полный курс обучения в Сиреневой Башне, но за годы служения Дегерраю — искреннего, между прочим, — он многое подзабыл, другие заклинания оказались совершенно бесполезными, третьи он не мог выполнить из-за того, что не хватало кристаллов.

И самым действенным «заклинанием» было умение перегонять любой сок в отличную выпивку. Вег ученики Сиреневой Башни рано или поздно узнана ли его, и всех ловили наставники — по запаху.

Чтобы стать шаманом у варваров, достаточно объявить себя таковым, а затем выживать каждый раз, когда воинам покажется, что ты делаешь что-то нето, ну а Родрис преуспел и в первом, и во втором.

Но жить в селении варваров было бы совсем тошно, если бы у Родриса не было цели. В углу пещеры, аккуратно завернутый в мешок, а потом в шкуру, хранился «украденный» из храма Владыки гигантский светло-алый кристалл, священный и неповторимый. И бывший первосвященник замечал, что камень, раньше содрогавшийся раз в несколько месяцев, сейчас трясся чуть ли не каждую неделю.

И когда кристалл начнет биться, как сердце, часто и уверенно, Владыка Дегеррай вернется в мир — и все станет как прежде.

Или даже лучше.

В этом Родрис не сомневался, потому что если усомниться — то лучше сразу сдохнуть.

— Еще араки? — поинтересовался варвар, чья фигура двоилась перед глазами.

— В кр-рысу! — рявкнул шаман. — Или в ж-жабу! Прости, не помню точно…

Дайрут

Простенькая затея с подожженной избой произвела на Рыжих Псов неизгладимое впечатление. После нее в Дайруте увидели опытного и хитрого командира наделенного удачей и вдохновением.

Отъехав на несколько тысяч локтей от деревни, Псы быстро устроили лагерь. Спасенной девушке налили пиалу араки, ее разглядывали и норовили хлопнуть по плечу — среди кочевников считалось, что дотронуться до избежавшего верной гибели значило перенять часть его удачи.

И только Дайрут сидел рядом с ней, размышляя о том, не совершили ли они ошибки. По некоторым признакам он уже понял, что молодая женщина — не крестьянка. Слишком нежная и светлая кожа, при этом — неожиданно сильные руки, необычно умный взгляд, странно правильные черты лица.

— Ты ведь и вправду ведьма? — тихо спросил он у нее на языке Империи.

Она замерла с пиалой у губ, затем, пристально взглянув на десятника, медленно кивнула. Дайрут видел, что она готова к действию — и если он прав, то результаты этого действия могут оказаться крайне неприятными.

— Не бойся, мне плевать на это, а остальные не узнают, — так же тихо продолжил он. — Если хочешь, можешь сбежать от нас ночью, я помогу. Или ехать с нами в ставку темника Вадыя, сейчас тумен выходит в поход и никому до тебя не будет дела. Одна лишняя женщина, умеющая лечить и готовить, — и только.

— Меня зовут Лиерра, — негромко ответила ведьма. — И мне плевать на то, почему вы меня спасли. Если ты не лжешь, то я — твоя должница. Но учти, я не умею долго быть должной.

Она не сбежала ночью.

Утром, одетая по-мальчишески в собранные среди Рыжих Псов вещи, она выехала вместе с ними и скакала рядом с Дайрутом, не обращая внимания на редкие подколки от спутников.

Ехать с Лиеррой оказалось очень удобно: ведьма подсказывала Дайруту, как объехать заваленную тропу, где можно найти ручей, а где — переждать короткий ливень, и она знала эти места.

После этого уважение к десятнику еще выросло, так как после вчерашней беседы никто не узнал, что Лиерра настоящая ведьма, и Рыжие Псы считали, что командир решает все сам.

Днем, на коротком привале, она быстро сварила похлебку — не лучшую в жизни Дайрута, но куда более вкусную, чем ему приходилось обычно есть в походе.

Лиерра не отказывалась подшить мальчишкам одежду, отшучивалась на неуклюжие ухаживания — и ей явно нравилось все, что происходило вокруг, хотя наверняка выглядело странным.

Ведьма словно сама удивлялась себе.

Дайрут то и дело вспоминал последний день во дворце императора, то, как отец вонзает в себя меч. Его терзали постоянные угрызения совести из-за того, что он медлит, что настоящие виновники смерти его отца и близких до сих пор не наказаны.

И для него Лиерра стала настоящей отдушиной: он заботился о ней, и в его жизни появился кто-то, кого он мог не винить в произошедших больше года назад событиях.

Рассказ вернувшихся с Дайрутом Рыжих Псов быстро обошел весь лагерь и вернулся обратно к гонцам, обретая множество неправдоподобных подробностей.

Говорили, что Дайрут отправился в разведку и один уничтожил отряд наемников. Что Рыжие Псы захватили вольный город, сровняли его с землей и взяли богатую добычу. Была байка о том, что мальчишки спасли полтора десятка женщин, угнанных в рабство из какого-то дальнего племени.

Воинам темника Вадыя не хватало настоящих подвигов.

Привыкшие грабить крестьян и угрозами выбивать деньги из горожан, кочевники втайне мечтали о чем-то великом, о победах, которыми можно было бы хвастаться искренне, не приукрашивая, — и поэтому, в общем-то, довольно обыденные проделки Рыжих Псов пришлись всем по нраву, ну а Дайрут со своим десятком стал самым известным человеком в лагере.

Вадый вызвал его к себе, выслушал правдивый пересказ событий, а затем наградил десятника длинным, чуть изогнутым мечом хорошей работы, сказав, что тот заменит сломанную в бою саблю.

Меч был достаточно легким и при этом прочным, с хорошим балансом и ровной, аккуратной заточкой, хотя и не шел ни в какое сравнение с мифрильным клинком, спрятанным среди вещей Кира.

Лиерра от своей доли славы с ловкостью укрылась — ведьма легко становилась словно невидимой, Она раздобыла себе небольшой шатер, который дли нее ставили рядом со своими юртами Рыжие Псы.

Она стала словно талисманом для гонцов, и каждый старался сделать для нее что-то приятное.

При этом Дайрут видел, что ведьма не чувствует себя до конца спокойно, словно бы происходящее одновременно приятно и противно ей. Он несколько раз попытался вызвать спасенную им женщину на откровенный разговор, но это ему не удалось.

А от беседы с Коренмаем отвертеться не удалось ему самому.

— Удачно съездил, — серьезно сказал глава Рыжих Псов, однажды вечером входя в освещенный огнем круг. — Тебя любят, про тебя рассказывают байки.

— Бывает, — равнодушно ответил Дайрут.

Коренмай присел на кошму, положенную специально для гостей, скрестил ноги в аккуратных черных сапогах, поправил выцветший зеленый халат, чтобы он прикрывал шаровары, и заговорил:

— Я попросил Вадыя перевести меня в свою гвардию. Темник не против, но он спросил меня — кого я оставлю главным среди Рыжих Псов. Жаль, что Арыс погиб — на него я легко оставил бы вас и ушел бы со спокойной душой. Из моих старых друзей поставить можно любого, но тогда другие возмутятся — и будут правы. Никого из них я не выделял. Четверо десятников, по моему мнению, находятся на своих местах — и ты, и Ритан, и Имур, и Ахме. Я сказал Вадыю, что поразмышляю над этим. Он ответил, чтобы я пришел к нему, когда что-нибудь придумаю.

— Это было до того, как я вернулся? — поинтересовался Дайрут.

— Да, до того, — кивнул Коренмай. — Если бы ты потерял хотя бы одного парня из десятка, если бы плохо выполнил задание, я бы уже сегодня предложи и Вадыю поставить главой Рыжих Псов Ритана. Но ты вернулся победителем, кроме того, темнику ты нравишься, он видит в тебе что-то, чего не вижу я.

— Интересно, что же это, — задумчиво пробормотал Дайрут.

Его тяготил этот разговор, а Коренмай явно рассчитывал на большую откровенность.

— Он видит в тебе ярость, гнев, силу, сталь, — неожиданно ответил глава Рыжих Псов. — И хочет выковать из тебя клинок, который будет направлять на неугодных и врагов темника.

— Вадый мудр, — улыбнулся Дайрут, хотя в его душе вскипела ярость, вновь накатило воспоминание о разлитой по полу крови, об отце, шагающем по багровым лужам. — Все это есть во мне.

— Я сделаю тебя главой Рыжих Псов, — заявил Коренмай. — Но только после одного дела. Вадыю нужно захватить Тар-Мех, это богатейший из вольных городов. Тумен темника будет идти туда еще долго, а десяток ловких парней доедет за несколько дней.

— Разведка? — поинтересовался Дайрут.

— Вадый полагает, что надо просто съездить, найти удобные места для лагерей, посмотреть на городские стены изнутри, послушать, о чем говорят в городе. Темник не доверяет шпионам, которых интересуют только деньги, — они говорят ему то, что Вадый хочет услышать. Но я полагаю, что это будет нечто большее, чем разведка. Поедем я, ты и еще десяток моих воинов, с большей частью которых ты знаком. Может быть, нам удастся отравить их колодцы или убить правителя. Совершить что-то более серьезное, чем просто разнюхать или отнести известие. Пони маешь?

— Кто еще поедет? — поинтересовался Дайрут.

— Ритан, Имур, Тарыс, Дамай…

Коренмай перечислил имена — и Дайруту отчетливо стало ясно, что глава Рыжих Псов берет с собой всех кандидатов на свое место. Он собрался посмотреть на них в суровом и сложном походе, чтобы понять, кому можно доверить руководство гонцами, а кого лучше оставить десятником или даже рядовым Рыжим Псом.

— Я готов, — сказал он. — Когда выдвигаемся?

— Через два дня, — ответил Коренмай. — Не все еще вернулись со своих заданий, надо отдохнуть, выспаться, подготовить оружие и коней.

Он встал, развернулся и вышел из круга света.

На его место тут же шлепнулся Усан, гордый тем, что Дайрута теперь не только он считает героем, но и все вокруг. Мальчишка сразу же начал трепаться, пытаясь осторожно вызнать, зачем приходил Коренмай.

Дайрут поднял правую ладонь, и Усан замолк.

— Сбегай к моему отцу, десятнику Киру, — попросил Дайрут. — Скажи, пусть пришлет мое наследство.

Усан тут же встал, сдержанно кивнул и умчался.

Все утро следующего дня Дайрут наблюдал за Лиеррой.

Ведьма сильно изменилась с того момента, когда он спас ее: теперь она выглядела старше, и кожа на ее лице сделалась смуглее, а разрез глаз — уже, что позволяло ей казаться своей в лагере Вадыя.

Она общалась с младшими Рыжими Псами, не делая различий между теми, кто уже получил собачий хвост, и теми, кто никогда его не получит.

Выждав момент, когда женщина осталась одна, он подошел к ней и сказал:

— Тебе ведь непривычна такая жизнь?

Лиерра вздрогнула, медленно обернулась к десятинку и ответила:

— Я привыкла защищаться. Всегда, в любой момент. — Лицо ее исказилось в гневной гримасе. — Я никому и никогда не была по-настоящему нужна. Меня использовали — а я использовала людей в ответ. Я могу уйти из лагеря. Но мне впервые в жизни не хочется уходить, не хочется остаться одной. Может быть, это из-за того, что меня чуть не убили, и мне нужно просто передохнуть. А может, я устала мчаться, постоянно бегать, каждую ночь ждать, что придут крестьяне с факелами и вилами.

— Сколько тебе лет? — спросил Дайрут неожиданно. Я отвечу, — рассмеялась ведьма, но в глазах ее стоял лед. — Но только после того, как ты расскажешь про свое прошлое. У тебя в глазах гибель родных и друзей, ты носишь с собой смерть. Согласен?

Дайрут помотал головой.

Его редко что путало, потому что он действительно носил с собой смерть, готовый соединиться с ней в любой момент. Но Лиерра была человеком, который одновременно и пугал, и притягивал его, и это не было чем-то плотским, хотя ведьма казалась ему очень привлекательной.

Лиерра манила его своей необычностью, она была чуждой не только для их лагеря, но словно и для всего мира.

— Ну, тогда я не скажу тебе, мальчик, сколько мне лет, — ведьма все еще улыбалась. — Хотя для тебя выгоднее, чтобы я была постарше.

— Почему? — удивился десятник.

— Потому что я приготовлю отвары, что помогут тебе в походе, а, как известно, чем старше ведьма, тем вкуснее и качественнее ее зелье.

Она свободно ходила по лагерю, и никто не приставал к ней, хотя любая одинокая женщина быстро становилась либо собственностью кого-то из сотников или тысячников, либо усладой сразу для многих воинов.

Теперь Дайрут жил в шатре с тремя другими десятниками, и большую часть времени он бывал здесь или один, или вдвоем с кем-то — для Рыжих Псов всегда находилась работа.

После поединка с наемником и спасения Лиерры Дайрута наконец приняли в этом шатре за своего.

Имур был помешан на метательном оружии. Он лучше всех из Рыжих Псов стрелял из лука, но, кроме того, обожал ножи и кинжалы, копья, небольшие топоры и в своем десятке постоянно учил молодых бросать любые острые предметы — впрочем, с готовностью делился опытом и с остальными Рыжими Псами.

Ахме предпочитал скорость — он был сам не свой до лошадей, лично осматривал подковы всех скакунов в отряде перед выездом, следил за тем, чтобы животные были не просто здоровы — а в идеальном состоянии. Однажды он прославился на весь лагерь, когда за пучок соломы в кормовом сене чуть не убил фуражира, плетью загнав его в озеро и слегка притопив.

Ритан же был младшим братом Арыса — во многом похожим на старшего, как слегка искаженное рябью воды отражение. Умный и расчетливый, он всегда искал выгоду, не разделяя подчас свою собственную, выгоду отряда и выгоду всего тумена. Он лучше кого бы то ни было среди Рыжих Псов знал стоимость вещей, с точностью до медяка определял цену оружия, доспехов и лошадей. Он лучше других торговался и проводил много времени с купцами, рискнувшими заехать в Орду.

А еще Ритан был хорошим воином, в меру бесстрашным, в меру — расчетливым, одним из немногих в тумене Вадыя, против кого Дайрут не имел никакого желания выходить. Младший брат Арыса обладал удачей, умом и чутьем — недаром Коренмай подумывал о том, чтобы сделать его главным среди Рыжих Псов.

Как только от Дайрута перестали показательно отворачиваться, он сразу понял — среди десятников нет и никогда не было мира. Они постоянно боролись, за лучших воинов и гонцов, за внимание Вадыя и Коренмая, за сложные и интересные задания.

Но как только появлялась внешняя опасность, какой до недавнего времени был сам Дайрут, десятники становились единой силой.

Но теперь все изменилось, как и большинство других воинов, они сразу по приезде Дайрута постарались поздравить его с удачей и, дотронувшись, перенять часть его везения.

Дайрут же по возможности попытался научиться у них тому, что они умели. Десятники не противились, но перенять их навыки и знания за считаные дни оказалось невозможно.

Коренмай время от времени заходил и уточнял, кто готов, сколько еще требуется времени. Из десятки Дайрута, составленной из новичков, почти детей, в Тар-Мех не отправлялся никто. Тем не менее к нему относились со сдержанным уважением, как к равному, и ждали, что он так же будет относиться и к ним.

За день Дайрут обычно успокаивался, но ночью его вновь и вновь мучили кошмары, от которых он просыпался ранним утром с испариной на лбу, видел перед глазами трупы детей и стариков, отца, вонзающего меч в сердца старых знакомых, и каждый раз он начинал с новой силой ненавидеть всех подряд.

Ярость, боль и желчь ни на секунду не переставали бурлить в нем, не позволяя даже на мгновение забыть о том, что вокруг — враги.

Выезжать решили в ночь — Коренмай просчитал маршрут и решил, что самые опасные участки они проедут во «время волка» — незадолго перед рассветом, когда сон наиболее крепок.

Лиерра не обманула — она выдала Дайруту четыре склянки.

В двух был эликсир, восстанавливающий силы после ранений, в одной — жидкость, капнув которую на дрова можно было наслаждаться теплом и светом гораздо дольше, и еще в одной — капли, избавляющие от страха.

— Возвращайся живым, мальчик, — сказала ему ведьма со странной улыбкой. — Ты — единственный, кто знает мой секрет в этом лагере, и без тебя мне будет скучно.

Но Дайрут видел, что она действительно привязалась к нему — настолько, насколько может привязаться к человеку хищный, злобный и бессердечный зверь.

Коренмай продумал все.

Вадыю он сказал одно, младшим из Рыжих Псов — другое, своим будущим спутникам — третье. И только отъехав от спавшего лагеря на пару тысяч локтей, он открыл соратникам истинную цель путешествия — как заподозрил Дайрут, тоже не до конца правдивую.

Тар-Мех живет Ареной, — сказал глава Рыжих Псов. — Почти каждый день там проходят мелкие поединки, один на один, люди против орков, орки против слизней, слизни против гоблинов. По выходным сражаются герои со своими отрядами — это зрелище привлекает чернь со всего города, это подарок консулов горожанам. Но самое главное торжество — это весенние и осенние Игры. Весенние посвящены Дегерраю, умершему богу, осенние — Светлому Владыке. Мы выйдем в отборочном турнире осенних Игр.

Рыжие Псы загомонили. Вопросов и впрямь оказалось много — кто пустит кочевников на Игры? Зачем им рисковать своими жизнями на чужом развлечении? Даже если они победят — что даст им это?

— Тихо! — скомандовал Коренмай. — Я выбрал вас, потому что вы — лучшие. Самые удачливые, наиболее ловкие и смелые. Большую часть из вас я знаю не первый год и мог разглядеть в вас то, чего вы сами в себе не подозреваете. Тар-Мехом правят консулы, шестеро выборных правителей, и наемники, защищающие город, присягали им лично. После первой победы в отборочных Играх нас поселят внутри Арены, откуда мы сможем пробиться к явившимся на Игры правителям города и убить их, после чего наемники некоторое время будут никому ничего не должны. А узнав, что сражаться придется с Ордой, они в этом случае сразу уйдут. Это точно: нам в руки попал один наемник, и под пытками он сказал мне в каком случае они откажутся от обороны Тар-Меха.

— Но нас туда просто не пустят, — усмехнулся Дайрут.

— А вот за этим мне нужен ты, — ответил Кореи май. — Не обижайся — но всем известно, что мы часто берем в жены женщин из побежденных народов. Твое лицо светлее, чем у большинства из нас. Даже твой отец, Кир, светлее — а ты вообще почитай вылитый имперец, и степная кровь говорит только в твоих удали и поступках. Ты выдашь себя за командира из имперских земель, сплотившего вокруг себя степняков, недовольных ханом Разужей.

Дайрут медленно кивнул — в словах Коренмая была логика.

— Ты готов отказаться от командования на поле боя? — тихо спросил он.

— Я готов вынуть из тебя кишки, если ты облажаешься, — расхохотался Коренмай. — Но я давно слежу за тобой, ты готов рисковать своей головой, но не подставляешь остальных, поэтому станешь лицом нашего отряда для Тар-Меха.

Остальные Рыжие Псы мгновенно приняли то, что приказал Коренмай, — он вожак, ему и решать.

Если бы о том, что задумали юнцы, узнал Вадый, он был бы в ярости.

Рыжие Псы требовались ему как гонцы — юркие, ловкие, способные дать отпор бандитам и мелким отрядам, но не вступающие в схватку с сильным противником, а для разведки и диверсий у него были другие люди — а подчас и нелюди.

Однако Дайрут понимал, что для Коренмая эта операция была последним шагом, после которого темник просто обязан будет оценить и его, и его мальчишек-гонцов по достоинству. Кроме того, после завершения этой миссии Коренмай явно рассчитывал понять, кто из Рыжих Псов чего стоит.

Дорога до Тар-Меха заняла немало времени, но это были спокойные дни, наполненные перестуком копыт, короткими сном на привалах и веселыми подколками, которые и раньше случались между Псами. Но на этот раз их затевали намного чаще обычного, а еще их целью теперь становился и Дайрут, и от него ждали ответа, чего раньше не бывало.

Однажды с утра он обнаружил у себя два левых сапога — изначально они, конечно же, были одинаковыми, но стоило разносить обувь, как разница становилась значительной.

Впрочем, быстро выяснилось, что у Ритана — два правых, и проблема решилась сама собой. Затем Имуру приклеили саблю к ножнам, и он потерял некоторое время для того, чтобы вынуть оружие и убедиться, что само оно в полном порядке.

На третье утро в дороге Дайрут решил войти в игру, и, встав пораньше, намочил висевшие на ветке шаровары Тарыса — вечером тот пожаловался, что у него взопрела задница. На четвертое и пятое утро он повторил забаву, пока на пятое его не подловил Ритан.

— Я так и думал! — воскликнул он. — То-то Тарыс жалуется на заколдованные штаны, которые никак не высохнут!

Большинство шуток меж Рыжих Псов были такими же немудреными, поэтому к выходке Дайрута отнеслись спокойно, и теперь он, как и все остальные, был в числе подозреваемых, если кто-то находил у себя в сапогах муравьев или живую лягушку в пиале с разбавленной аракой.

Утром того дня, когда Рыжие Псы собирались войти в Тар-Мех, Коренмай заставил всех помыться. Затем некоторым из воинов пришлось переодеться в заготовленные заранее одежды, и всем — снять собачьи хвосты и спрятать в поклаже, чтобы никто не смог определить их принадлежность к Орде и Рыжим Псам.

Дайруту досталась одежда вроде той, какую носили небогатые дворяне Империи. Рубашка пришлась почти впору, камзол давил в груди и при этом оказался слишком длинным, и только расстегнув его он получил возможность свободно двигаться.

Из своего багажа Дайрут достал меч отца — как он и предполагал, мифриловый клинок вызвал пересуды, которые, однако, остановил Коренмай.

— Я не знаю, откуда у него меч, — веско сказал глава Рыжих Псов. — Но знаю, что это его личное дело. Дайрут, скажи, что ты не вырыл его из кургана, не украл и не добыл колдовством.

— Клянусь, — ответил тот.

— Остальное нас не касается.

Но было видно, что это говорит Коренмай-командир, а Коренмай-воин и Коренмай-юноша и сам был бы не прочь понять, откуда у простого десятника клинок, стоящий сотни обычных мечей.

Тем не менее это оружие соответствовало задумке Коренмая, а на это и рассчитывал Дайрут.

Тар-Мех был велик и красив и наверняка поразил бы того, кто никогда не был в Жако, столице Империи, в дни ее расцвета. Дайрут был — и потому отлично видел, что двойные стены местами просели, что высокие ворота подгнили понизу, а стражники носят яркие и красивые доспехи со множеством украшений, почти бесполезные в настоящем бою.

Были здесь и наемники — эти в отличие от обычных воинов производили гораздо лучшее впечатление, и по их взглядам Дайрут понял, что отряд Рыжих Псов уже замечен, оценен и признан не особенно опасным.

Первые ворота они миновали невозбранно, и это уже говорило о том, что Тар-Мех слишком беспечен. Проехав между двумя стенами, отряд проследовал и через вторые ворота, и только там, внутри города, обнаружились двое толстых стражников, спросивших плату за въезд.

— Мы едем сражаться на Арену, — гордо заявил Дайрут.

— Без взрослых не пускаем, — нагло ответил стражник, чем вызвал взрыв смеха у своего приятеля.

У ворот мгновенно образовалась толпа из нищих, разносчиков, еще каких-то людей.

Дайрут знал, что, спустив подобное единожды, ты станешь постоянной целью насмешек, поэтому в следующее мгновение между его кистью и горлом стражника протянулась лента мифрильного меча.

— Медяшка за ребенка, пол-серебряного за взрослого, — выдавил стражник, понявший, что помощи ждать неоткуда, но, к удивлению Дайрута, не собравшийся и сдавать позиции.

Дайрут кинул ему серебряную монету из кошелька.

— Половина за меня, вторая — за моих воинов, которые мне как дети, — сказал он.

Кошель от Коренмая получил еще вчера.

На этот раз захохотали и зеваки, и стражнику ничего не осталось, как принять деньги и пропустить гостей.

Если бы Орда была близко, так просто проникнуть в Тар-Мех точно бы не удалось — но пока тумен Вадыя находился далеко, и никто в городе пока не подозревал о нависшей опасности.

Дайрут вел отряд вперед, стараясь выдерживать направление по узким кривым улочкам. Грандиозное сооружение Арены поднималось над домами и порой мелькало то по правую руку, то по левую.

Коренмай ехал рядом с ним и тихо говорил:

— Как люди могут жить в этих домах? Здесь же тесно! Это ужас, мне жалко их. Если мы разрушим этот город, все выйдут в степь и скажут нам спасибо.

Дайрут тем временем боролся с нарастающей яростью.

Тар-Мех мало напоминал столицу Империи, но это тоже был город и тоже большой. Воспоминания, словно пена забродившего пива, постоявшего в закрытом кувшине на солнце, вырывались наружу.

Вот они с Тори якобы сбежали из дворца в трущобы посмотреть на жизнь людей — но на самом деле следом за мальчишками идут шестеро телохранителей, и еще с десяток пытается убрать самых злобных нищих с их пути и объяснить всем остальным, как им себя вести. Конечно же, Айн предупредил своего отца о предстоящем побеге, безопасность наследника выше дружбы — а отец смог все сделать так, чтобы Тори ничего не заметил.

Вот он сам идет вместе с четырьмя стражниками к Северным Воротам, чтобы посмотреть на пойманного людоеда, как теперь понимает Дайрут — почти ребенка, забитого и недокормленного.

Вот он стоит в одной из башен и смотрит сквозь узкое окно на город — и думает, что скоро обед, что сегодня подадут ангрех, его любимое блюдо из мидий, сала и пряного теста.

И каждое воспоминание било его наотмашь, потому что, появляясь, цепляло несколько лиц или целую картину из той резни, которую вынужден был устроить отец.

Дайрут слушал Коренмая и понимал, что вот-вот не выдержит, что он вынет меч отца, и клинок вспомнит кровь невинных, утоляя жажду мести в телах не виноватых в тех смертях Рыжих Псов.

Боль и ярость клокотали, переливались по телу, как раскаленный металл.

Дайрут постарался не смотреть на Коренмая, переведя взгляд на гуляющих по городу людей, и теперь каждый городской мальчишка-нищий, каждая женщина, каждый старик напоминали ему о произошедшем.

Дайрут взглянул вверх, и напряженное предгрозовое небо словно спросило: «Помнишь?»

Он помнил, он не мог забыть, он собирался все исправить. После него не должно будет остаться ни Рыжих Псов, ни Вадыя, ни хана Разужи с его орками и людоедами.

Улица вывела к гладкой закругленной стене, похожей на крепостную, только без башен. Судя по всему, они все же добрались до Арены, и осталось выяснить, где находится вход.

Она не была похожа ни на что виденное раньше и не напоминала Дайруту о прошлом, так что здесь он немного успокоился. Проехав с полкруга, они оказались у ворот и тут услышали доносящийся изнутри гул, подобный тому, что издают осы в гнезде.

Служащие Арены отказались пропускать Дайрута с его людьми через центральный вход, направив их в обход, туда, где к основному зданию, словно древесные грибы, лепились другие, поменьше.

Встретивший их высокий, худой и очень суетливый человек заверил юношей в том, что Тар-Мех рад их присутствию и что город наверняка предоставит своим гостям множество возможностей для обогащения и обретения бессмертной славы, но вот то, как это произойдет, решить может только скромный распорядитель Игр на Арене — Мартус Рамен.

* * *

Мартус размышлял над тем, что ему сообщил пацаненок, прибежавший от Красных Ворот.

Любой другой не уделил бы визиту мальчишек-кочевников под началом такого же молодого имперца никакого внимания: десятки, сотни детей, едва взяв в руки меч или пращу, начинали строить планы по захвату мира; и кратчайшим путем к деньгам и славе они видели именно Арену Тар-Меха, которая за последние пятнадцать лет благодаря стараниям Мартуса привлекала любителей кровавых зрелищ и быстрых денег со всего мира.

Здесь были золото и женщины, тут поровну лились кровь и вино, и приправой к ним были слезы и желчь. И все это создавал сам Рамен, постепенно, понемногу, делая именно таким, каким оно стало сейчас.

И все это он творил не ради того, чтобы разрушилось в одночасье.

Мальчишки-кочевники были угрозой, смутной и неявной, но чутье распорядителя Игр на Арене, обостренное «алкой», говорило о том, что оставлять их без внимания нельзя.

И когда вошел Агний, чтобы доложить об этом отряде, Мартус попросил их командира к себе.

Он вошел — невысокий и угрюмый, широкоплечий парень с лицом, словно вырезанным из очень жесткого дерева. В прищуре глаз мальчишки, в едва заметной гримасе угадывались боль и ненависть, ярость, жажда убийства, хотя губы старательно растягивались в улыбке.

Костюм небогатого дворянина, явно с чужого плеча, а на нем несколько неаккуратно заштопанных дырочек, одна напротив печени, другая напротив легкого.

Мартус выдержал долгую паузу, одновременно изучая собеседника.

Он часто пользовался этим способом, чтобы заставить собеседника начать разговор — ведь беседа имеет куда больше общего с дуэлью, чем думают некоторые, и тот, кто нападает первым, теряет преимущество.

Однако Дайрут Верде, как представился парнишка, ничуть не занервничал, даже не изменился в лице. Когда молчание показалось Рамену совсем уж затянувшимся, он наклонился вперед и спросил:

— Ты со своим отрядом участвовал в битвах?

— Нет, — мгновенно ответил Дайрут. — Только в схватках с разбойниками, людоедами, нечистью.

Он не лгал, но говорил не всю правду — Мартус видел это по движениям зрачков.

— Вы хотите сразиться на Арене?

— Да.

И вновь — не вся правда.

Распорядитель Игр выдержал еще одну паузу, однако почти сразу понял, что она вновь не даст результата — обычного в таких случаях хвастовства, рассказа о множестве уничтоженных злодеев, спасенных девиц и добытых сокровищ не последует, вообще ничего не последует.

— Я не пускаю на Арену тех, кто ничем не проявил себя, — осторожно начал Рамен, ожидая возмущения или хотя бы вопроса о том, что нужно сделать. Однако собеседник промолчал — все такой же спокойный, со слегка искусственной улыбкой и яростью, что пряталась за внешне безмятежным лицом. — Я предлагаю вам совершить подвиг на благо Тар-Меха, и тогда вы сможете выступить здесь.

Мартус быстро перебрал в голове несколько вариантов заданий.

За последние годы, отмеченные переменами, появлением множества сумасшедших и нашествием Орды, вокруг Тар-Меха возникло множество «нечистых», страшных мест, населенных слизнями, скелетами или вампирами. Во множестве расплодились темные культы со своими жрецами и отвратительными обрядами.

Правители города по мере сил вычищали окрестности, посылая отряды с молодыми командирами, не успевшими проявить себя. Кто-то из них не справлялся, другие выживали в ожесточенных схватках, получали награду от города и возможность сразиться на Арене.

Пару месяцев назад Рамен закончил долгую интригу, очистив от нечисти шесть заброшенных мельниц, чем разрушил монополию зарвавшегося Таргуса Павлия, решившего, что ему можно завышать цены на муку.

Однако для кочевников и Дайрута следовало придумать что-то более надежное, чем пещера с медузами или подвал заброшенного монастыря с упырями. Эти мальчишки должны погибнуть все до единого — так, чтобы и памяти не осталось, или сбежать, поджав хвосты.

— Вы можете совершить что-то довольно простое — или же более сложное, — осторожно начал Мартус Рамен. На самом деле он в любом случае собирался подсунуть мальчишкам самое страшное испытание, независимо от ответа. — Все зависит от того, насколько вы амбициозны, если вам известно подобное слово.

— Нам известно, — отрезал Дайрут. — И мы готовы к любым испытаниям.

— Тогда предлагаю вам изгнать зло из Кристальных Холмов, — улыбнулся самой очаровательной своей улыбкой, прибереженной для особых случаев, распорядитель игр. — И если вам это удастся, вы поучите большую награду от города Тар-Мех и станете здесь желанными гостями, которые могут сами выбирать себе противника на Арене.

Мартус ждал ответа.

Любой, кто хоть краем уха слышал про Кристальные Холмы, отказался бы сразу, однако, судя по тому, как даже не изменилось лицо его собеседника, он не знал ничего.

Тому злу, которое засело в старинных гномьих шахтах, была не одна сотня лет в отличие от большинства других «нечистых» мест, появившихся недавно. В шахты спустилась не одна сотня героев, но выбрались оттуда считаные единицы.

Больше всех упорствовали гномы из других местностей, желавшие возродить шахты, богатые золотом. И именно гномы, упорные и упрямые, поминающие своего Урда к месту и не к месту, несли самые большие потери, причиняя этим косвенно немалые убытки казне Тар-Меха.

Дайрут сдержанно поклонился и вышел.

Мартус, дождавшись, когда в двери щелкнет сложный гномий замок, достал из кармана парадной мантии пузырек с «алкой» и отточенными движениями капнул отравы в оба глаза.

Едва экстаз, возникавший после приема снадобья, схлынул, как в дверь поскребся Агний. Он всегда стучал так — с какой-то истеричностью, неритмично и не отрывая сразу всех пальцев от дерева двери.

— Заходи, — великодушно разрешил Рамен.

Его настроение было великолепным — он либо уничтожит мальчишек, либо очистит Кристальные Холмы от того зла, что засело там, и неизвестно еще, какой вариант будет лучше.

— Вы отправили их в гномьи пещеры? — поинтересовался Агний. — Но почему?

Распорядитель Игр на мгновение задумался, забывшись, пожевал нижнюю губу и наконец ответил:

— Сами они везут в седельных сумках беду, я чувствую это. Но вот их командир, Дайрут, несет очень большую беду, и это так же точно, как то, что сегодня у нас был отличный день на Арене.

Айра

Почти полтора месяца все шло своим чередом — Айра пыталась править, опираясь на советы Голоса и Парая Недера.

Она поняла, что в стране все не особенно благополучно — потому что раньше Дорас поставлял вино, пряности и шелк во все края обитаемого мира, а сейчас оказался отрезан от большинства торговых путей.

Еды хватало, но привыкшие к роскоши купцы и вельможи пытались восполнить потери за счет крестьян и работников, и те жили теперь впроголодь.

Чтобы увеличить армию и лучше ее вооружить, пришлось поднять налоги — и независимо от того, на что или для кого их увеличивали, в первую очередь это било по простым людям.

Айру едва удержали от того, чтобы она открыла казну и запасы короны для народа Дораса.

«Распределять все равно будут не обычные крестьяне, и поверь, твою поддержку почувствуют совсем немногие из тех, для кого ты стараешься, — и в первую очередь Орда, которой в решительный момент ты не сможешь противостоять», — сказал ей тогда Голос, а чуть позже те же доводы повторил Недер.

А еще молодая королева внезапно влюбилась — в молоденького барда, Альрика, изящного паренька со сладким, бархатным голосом и длинными русыми полосами, перевитыми золотой нитью.

В каждый свободный момент она вызывала его к себе и заставляла петь едва ли не до хрипоты. Ей нравилось все — и военные песни вроде «За Светлого Владыку и Дорас», и смешные песенки про встречу рыцаря, принцессы и дракона, где их столкновение обыгрывалось сотнями разных способов.

Но от медленных и длинных баллад о любви она замирала, а в груди словно начинало ворочаться что-то большое и шелково-шерстистое.

Естественно, ни о каком признании и речи не шло, и некоторое время Айра умудрялась скрывать собственное чувство даже от Голоса. Хотя, может быть, Голос, предпочитавший решать проблемы тогда, когда они проявятся серьезно, просто старался не замечать увлечения своей подопечной.

Кто с ней говорит, девушка по-прежнему не знала.

Влюбившись, Айра начала замечать и то, чего не видела раньше — как переглядываются фрейлины и пажи, как простые и вроде бы ничего не значащие знаки внимания между мужчинами и женщинами оказываются вдруг полными скрытого смысла.

Вокруг кипела война, на границе гоняли беженцев, пытавшихся прорваться через перешеек.

В Дорасе купцы, недовольные тем, что их торговля замерла, едва ли не в открытую призывали договориться с Ордой, а самые глупые отправляли письма к темникам и посылали гонцов к хану Разуже. Даже самые небольшие проблемы, на которые раньше никто и внимания не обращал, грозили в любой момент вызвать беспорядки и бунты — и оказалось, что в стране немало тех, кто хотел бы этого.

Но, несмотря на все это, люди продолжали жить — они влюблялись и расставались, они вели сложные политические интриги только для того, чтобы больнее уколоть тех, кто их отверг, или заслужить ласковый взгляд от тех, кто был им мил.

Теперь Айра видела все это, а поскольку ей хотелось многое понять, то все, что происходило между мужчинами и женщинами, между мальчиками и девочками, словно становилось заметнее в ее присутствии.

Она видела крушение надежд пожилого капитана, одного из тех, кто долгой и верной службой заслужил полное доверие ее отца. Он пытался ухаживать за молоденькой фрейлиной, и поначалу она, польщенная его вниманием, даже отвечала на его взгляды, смущалась и краснела.

Но когда капитан послал сватов к ее родителям, наотрез отказалась выходить за него замуж. Как ухажер он был престижен и хорош, но как муж казался страшным, словно месть Дегеррая.

«Он сам виноват, должен был хотя бы поговорить с ней, — сказал Голос по этому поводу. — Но он пошел по самому простому пути там, где легких решений не бывает».

Еще она видела, как взрослая уже женщина, бывшая фрейлина матери Айры, лет тридцати или даже старше, влюбилась в семнадцатилетнего пажа. С точки зрения королевы эта любовь выглядела комичной — взрослая, замужняя женщина, чей старший сын лишь ненамного младше пажа, оказывала молодому человеку знаки внимания, дарила дорогие подарки, забыв об осторожности.

Паж же отнюдь не сопротивлялся, но посещением любовницы не ограничивался — кроме всего прочего, он еще и рассказывал всем, кто готов был его слушать, о своей победе.

И хотя с виду у них все было хорошо, Голос уже сказал, что момент, когда Айре придется выгнать женщину к мужу, а пажа отправить куда-нибудь подальше, не за горами.

По совету Голоса Айра возобновила древнюю традицию устраивать в королевском дворце пиры для всех. С одной стороны, это выглядело не совсем правильно, ведь в государстве многое было неладно, но с другой стороны, надо показывать, что все нормально, а еще смотреть за теми, кто придет во дворец.

«Люди часто считают окружающих дураками, и надо давать своим врагам возможность сделать ошибку», — сказал Голос.

Кроме того, после событий в гавани, коронации и нескольких недель правления Айры многие считали, что ничего хорошего от новой королевы ждать не приходится, и с этой точки зрения пир также был необходим.

При прошлом короле дело обстояло так, что он мог просто приказать, и тут же все приходило в действие. На кухне знали, какие закуски и в каком количестве должны быть приготовлены, церемониймейстер определял, кто и где сидит и каким образом расставить столы.

Однако теперь все сместилось, и любая неточность могла оскорбить одних и дать несбыточные надежды другим. Часть вопросов взял на себя Парай, с частью помог разобраться Голос, некоторые проблемы разрешил с помощью своих подручных верховный маг.

Пир начался с того, что престарелый регент вместе с юной королевой под медленную и тягучую мелодию вошли в зал. Следом за ними прошагали самые влиятельные люди Дораса — и Голос не преминул в очередной раз подсказать усевшейся на малый трон Айре, кто есть кто.

Однако она совершенно не слушала его, она смотрела на галерею над залом, в которой сидели музыканты, и среди них находился ее Альрик. Он был потрясающе красив даже в обычном черном камзоле — музыкантам на балах запрещали одеваться в яркие одежды, чтобы они не выглядели красивее гостей.

Против обыкновения он играл не на лютне, а на свирели, и Айра слышала ее голос.

И каждый раз, когда юная королева бросала взгляд на своего барда — он смотрел на нее. Айре очень хотелось позвать его оттуда, наплевав на условности и запреты, на советы Голоса и гневные взгляды Парая.

Но она знала, что это оскорбит всех присутствующих, что гости и уж тем более их жены воспримут это как выпад, направленный против всех них в целом. Пока Айра сидит на троне и все степенно и медленно жуют, то все прекрасно, но как только она решит хоть что-то переиначить, она сломает порядок вещей, принизит этим свое достоинство, достоинство державы, достоинство всего дворянского сословия…

«Королева Симера, согласно легендам, не вошедшим в официальные хроники, возвысила своего фаворита из простых людей, чуть ли не из слуг, — произнес вдруг Голос. — И она ни перед кем не отчитывалась».

«Как ей это удалось?» — поинтересовалась Айра.

«Она правила жесткой рукой, окружив себя преданными людьми. Ее власть была незыблемой. И если ты сможешь добиться того же, то сможешь делать то, что нужно тебе, не обращая внимания ни на кого».

Альрик играл божественно и смотрел только на нее.

Королева милостиво кивала тем из пирующих, кого подводили к ней для приветствий, и поднимала кубок, наполненный вином, разбавленным водой почти до прозрачности — чтобы только ощутить вкус, но ни в коем случае не захмелеть.

Она беседовала с соседями — с потным двоюродным дядей, специально приехавшим ради пира из глухой провинции, которой он правил, и с молодым красавцем графом, совершенно не интересовавшимся женщинами, но зато владевшим феодом и верфями во втором по величине порту Дораса.

Никакого удовольствия от бесед девушка не получила, а граф еще и умудрился посоветовать ей, как себя вести, за что королева Симера наверняка отправила бы его на галеры, а королева Айра лишь загадочно улыбнулась, чтобы остальные подумали, что ей достался изысканный комплимент.

После мучительно скучного пира Айра решила принять ванну в подвале дворца.

И в тот момент, когда она разнежилась, примирилась с миром и своим правлением, когда она точно решила, что с завтрашнего дня будет более жесткой и сильной, что обязательно сделает так, что никто не сможет диктовать ей свою волю, вбежала служанка и сказала, что королеву просит капитан ее охраны.

Айра удивилась — что такого произошло, чего нельзя изложить Параю или регенту, зачем искать именно ее? Она позволила служанкам осушить на себе воду гигантскими полотенцами, затем облачилась в платье и приказала звать капитана.

Седой вояка с ходу бухнулся на одно колено и склонил голову.

— Ну же, мой верный капитан, — Айра легонько повела плечом, очень надеясь на то, что этот жест будет выглядеть по-королевски. — Что случилось?

— Убийство, — ответил тот. — Уже третье. На первое мы не обратили внимания, второе сочли случайностью, но после сегодняшнего мы точно знаем, что во дворце есть человек, который больше похож на зверя. Убитые — из челяди, одна пожилая женщина, одна девушка и один совсем юный поваренок. Мы можем поднять по тревоге стражу и провести обыски по всему дворцу… Но если не найдем убийцу, поднимется паника. С другой стороны, никто из дворян пока не пострадал, мы можем замять дело, арестовать кого-нибудь для вида и тихо пытаться найти виновника…

У Айры от таких новостей перехватило горло. А она думала, что у нее раньше были заботы! Кто же мог это сделать? Какой-нибудь мясник? Или солдат? Может, во дворец проник убийца, нанятый кем-то еще?

Еще мелькнула мысль, что Эона не зря сбежала — она хоть и не очень умная, но некоторые вещи понимает гораздо лучше и быстрее, чем гораздо более сообразительные люди.

— Ваше Величество, капитан Морик, — раскланиваясь на ходу, в помещение купальни ворвался Парай Недер. — Что случилось?

Айра кивнула капитану, приказывая, чтобы тот все рассказалпервому советнику. Парай сразу же принялся задавать вопросы:

— Когда произошло первое убийство?

— Четыре дня назад.

— Второе?

— Вчера.

— Раньше подобных происшествий точно не было?

Капитан нахмурился и некоторое время что-то обдумывал, а затем нехотя сообщил:

— Было два раза. Одно за неделю до коронации, а еще одно три года назад. Еще был случай, когда пропала служанка у леди Трау, тогда решили, что она просто сбежала, однако я потом проверял — девушка так и не появилась ни дома, ни у знакомых.

— Это очень, очень плохо, — Парай Недер горько усмехнулся. — По роду занятий я сталкивался с преступниками, которые не могут пересилить себя и убивают не ради наживы, а потому что у них в голове что-то не так. При этом они выглядят как обычные люди, работают, иногда у них дома семья — жена, дети… И самое отвратительное в том, что, переступив черту однажды, они уже никогда не останавливаются — а в нашем случае убийца явно потерял меру. Раньше он был аккуратен и редко выходил на охоту, а сейчас по какой-то причине убил уже троих за несколько дней.

— То есть это не человек из гильдии, не какой-нибудь кочевник или варвар? — поинтересовалась Айра.

— Наемный убийца лишил бы жизни конкретного человека, — ответил первый советник, — и тут же исчез бы. Это кто-то из своих, из тех, кто живет во дворце долгие годы, к кому все привыкли и на кого не обращают внимания… Плохо то, что таких людей сотни, и поймать убийцу можно только на месте преступления. Впрочем, Ваше Величество, предоставьте это нам с уважаемым капитаном Мориком.

Королева, отнюдь не успокоенная словами советника, глядела на то, как Парай уводит за собой капитана стражи, и чувствовала себя беззащитной. Конечно же, за дверями всегда есть двое лучших воинов, а рядом всегда находятся служанки или фрейлины. Кроме того, убийцу интересовали простолюдины, смерть которых не была слишком уж большой трагедией.

Но даже сама мысль о том, что где-то рядом, маскируясь под добропорядочного человека, ищет новую жертву чудовище, была отвратительна Айре.

«Тебе ничего не грозит, к тому же я уверен, Парай найдет убийцу, — сказал Голос, почувствовав настроение королевы. — Он весьма неглуп, и у него есть знакомые преступники и охотники за наградами — твой советник наверняка найдет нужных людей».

Айру это, если честно, совсем не утешило.

При мысли, что, кроме убийцы, по коридорам дворца будут ходить еще и охотники за головами, а может, даже и преступники, которым будет поручено ловить монстра, настроение ее еще больше испортилось.

Заснула она только под утро, и в тот момент, когда королеве наконец удалось найти достаточно удобное положение на громадном мягком ложе, ее вновь разбудили.

— Ваше Величество! — громким шепотом произнесла склонившаяся над ней фрейлина.

— Что? Поймали убийцу? — встрепенулась Айра.

— Кого? — удивилась девушка. — Нет, нет! Там пришли воины, говорят, что вам нужно быстрее собираться, прямо сейчас начинается мятеж, ваши свобода и жизнь в опасности!

* * *

Самым паршивым в своей нынешней жизни бывший первосвященник Дегеррая считал саму эту жизнь. Змеи, норовящие погреться у вас на животе, пробуждения от холода, ледяная вода в ручье, куда надо таскаться по нескольку раз в день — все это он не любил с детства, бедного и не очень счастливого.

Хороший маг при наличии ресурсов легко одолевает подобные неудобства.

Проблема была в том, что Родрис прятался и не желал особенно выделяться, творя уж слишком большое волшебство, а кроме того, у него было не особенно много сиреневых кристаллов, он их берег.

Ну и в-третьих, он слишком долго не практиковал обыденную магию и многое забыл. В некоторых делах он был лучшим — в том, что касалось священной магии, сложных ритуалов, обращенных к Владыке Дегерраю, он мог навести ужас на целые страны, наслать засуху.

Причем требовалось ему для этого совсем немного — зал для проведения ритуалов, волшебные кристаллы, толковые помощники и небольшая поддержка Дегеррая, любимого бога.

Но в варварской деревушке, затерянной на краю мира, было нужно совсем иное.

Мужчины хотели араки и чтобы уд стоял непрерывно, а девки прыгали к ним в постель.

Женщины хотели, чтобы мужчины не пили, не гуляли и чтобы старые козы рожали, как молодые, и сразу по десять козлят.

Получив отказ в помощи, как первые, так и вторые норовили объявить его обманщиком и как-то напакостить.

Однажды утром к пещере шамана подошло все племя: каждый выкрикивал оскорбления, причем Родрис с удивлением услышал о многих своих грехах, о которых он даже и не подозревал, в частности, о том, что обрюхатил Герру, дочку вождя племени, а также что свел с ума Карриса, который после этого кинулся вниз с края мира.

— Я превращу вас в жаб! — рявкнул он в ответ.

— Не превратишь, ты — ложный шаман! — заорал какой-то смутно знакомый варвар. — Ты только грозишься!

Родрис задумался.

Обыденная магия никогда не являлась его коньком, но кое-что он в ней все же смыслил. Было жаль тратить кристаллы, которые в этих местах добыть просто негде, но выбора, судя по всему, не оставалось.

Мысленно проговорив формулу, Родрис резко выкинул вперед руку и превратил ближайшую к нему старуху в громадную жабу.

Варвары замерли.

— Матушка Гнарри? — осторожно поинтересовался высокий варвар с расписанным шрамами животом.

— Я превратил ее в жабу! — заорал Родрис.

На самом деле он не рассчитал с размерами.

Тем временем варвары успокоились и начали расходиться: Родрис так и не понял — то ли они устрашились, то ли их полностью устроило то, что матушка Гнарри стала жабой, то ли они вообще просто собрались покричать и, наоравшись вдосталь, решили, что пора и поработать.

— Хаос подери этих варваров, прости меня, Дегеррай… — пробормотал он и побрел обратно в пещеру.

Взяв ведро, он поднялся по узкой тропинке мимо пещеры и, пройдя сотню шагов, посмотрел вниз.

Мир здесь заканчивался, далеко внизу на отвесной скале виднелось несколько колючих кустиков, а еще ниже кто-то шевелился — хотя, возможно, это ветер играл обрывками тумана. Еще ниже, в сиреневой глубине, мерцали серебристые звезды, видимые даже днем.

Отставив ведро — с ним еще идти за водой — Родрис не отказал себе в удовольствии осторожно приподняться, и, развязав тесемку на кожаных штанах, помочиться за край мира.

Дайрут

Дайрут слышал про Кристальные Холмы — как и любой ребенок в Империи и всех окрестных странах. Это место упоминалось во множестве сказок, его хозяин — а по другим версиям, хозяева, — были страшными, безглазыми и громадными гномами, что ночами вылезают из пещер, чтобы найти непослушных детей и утащить к себе.

В одной из любимых сказок главный герой, маленький мальчик, ослушавшийся жестокого отчима и украденный после этого Королем Гномов, с помощью хитрости и смекалки убивает страшилище. А затем выбирается из пещеры, идя по оставленным им следам из хлебных крошек.

Но кто именно на самом деле прятался в Кристальных Холмах, было неизвестно. Однако Дайрута беспокоило другое — ему все сложнее становилось сдерживать ярость и ненависть, и он опасался, что в какой-то момент не выдержит и сойдет с ума.

Там, в Орде, огонь в душе словно угасал понемногу, не подпитывался воздухом прошлого. Однако здесь, в Тар-Мехе, все — от стен до сказок, от вычурных, сложных слов до тонких улыбок распорядителя — напоминало ему старую жизнь.

Каждый шаг вызывал новые воспоминания, порождавшие болезненные картины смерти и насилия, мысли о том, что Дайрут — это все тот же Айн, отказавшийся умереть и пообещавший отомстить, но так и не продвинувшийся в своих планах дальше первого шага.

Занятый своими мыслями, Верде даже не попытался возражать Мартусу Рамену. Ему было все равно, и если бы распорядитель Игр сказал: «Протрите солнце — лик Светлого Владыки, а то он стал тусклее в последние дни», то Дайрут так же кивнул бы в ответ.

Выйдя из конторы, обстановка которой совершенно не отложилась в его памяти, десятник Рыжих Псов столкнулся с худым и суетливым человечком, что был помощником распорядителя.

— Что сказал вам Мартус? — елейным тоном спросил тот.

— Очистить Кристальные Холмы, — небрежно ответил Дайрут, едва заметно усмехнувшись, когда помощник вздрогнул.

— Я… Я… — Худой сглотнул, набрал полную грудь воздуха и лишь после этого, успокоившись, продолжил: — Я обязан выдать вам половину гроша, подтверждающую, что вы наняты на службу Тар-Мехом. Когда… если… Ну, мало ли, всякое бывает, и если вы вернетесь, хотя бы частично выполнив миссию, город наградит вас гораздо существеннее.

Дайрут без слов принял половинку большой медной монеты.

За дверью, к которой Дайрут спустился по лестнице, его ждали Рыжие Псы, сидевшие на корточках вдоль стены. Пользуясь свободным временем, они жевали вяленый козий сыр и не стеснялись время от времени сплевывать себе под ноги, на булыжник мостовой.

Кочевник никогда не плюнул бы на ковер, кошму или шкуру, лежащие на полу. Однако камни казались им такой же землей.

— Мы должны очистить от нечисти Кристальные Холмы, — заявил Дайрут невозмутимо.

Рыжие Псы спокойно смотрели на него — никто из них не слышал тех сказок, на которых воспитывали детей Империи.

— На Арену нас не пустят, пока мы себя не покажем, — объяснил десятник. — Небольшой подвиг, за который еще и денег заплатят.

Коренмай поднялся, отряхнул руки от крошек сыра и заявил:

— Значит, надо выдвигаться. Времени у нас немного. Далеко эти холмы?

— Я узнал, что на западе от города и вроде бы довольно близко, — ответил Дайрут. — Если поторопимся, то к завтрашнему утру вернемся.

По пути от Арены за всадниками увязалась груши оборванных детей.

Они кричали и улюлюкали, тыкали грязными пальцами в сторону Рыжих Псов.

Коренмай, которого мальчишки скорее забавляли, чем раздражали, подхватил одного из них и на скаку — почти не глядя — кинул Имуру. Тот ловко поймал сорванца лет девяти и тут же отправил дальше — Ритану. Гонцы темника, целыми днями порой игравшие с тушей козла, сейчас, двигаясь небыстро, уверенно перекидывали ребенка друг другу под раздраженные крики побродяжек.

И когда Коренмай, поймав онемевшего от страха мальчика, легко посадил его в открытое окно первого этажа таверны, дети отстали от Рыжих Псов.

Парней эта небольшая игра развеселила и примирила с гигантскими каменными зданиями, с узкими улочками и небольшими площадями, в центре которых иногда стоял какой-нибудь памятник.

Псы могли сравнить эти места только со своими родными стойбищами и находили Тар-Мех страшным и величественным одновременно. Дайрут знал больше городов, поэтому видел и то, что улицы слишком узки, и что многие здания обветшали и готовы развалиться, и что вода в местных колодцах мутная и грязная.

Единственным местом в Тар-Мехе, которое выглядело и в самом деле великолепно, была Арена, и это говорило о том, что распорядитель Игр наверняка занимает не последнее место в городе.

Выехав за ворота, Рыжие Псы подстегнули лошадей и быстро помчались в сторону Кристальных Холмов. На этой дороге им часто встречались крестьяне на телегах, купцы с небольшими обозами и множество путников — паломников, странствующих жрецов или просто бродяг.

С этой стороны от города жителей степи не ждали и не видели в них врагов, все спокойно глядели на Псов, некоторые даже кричали на них, если считали, что всадники чем-то мешают.

В таких случаях кто-то из парней на скаку срывал с бедолаги шапку — рукой, а если видел, что не дотягивается, то и саблей. Затем головной убор перекидывался от одного Рыжего Пса к другому и наконец занимал свое место на каком-нибудь дереве или изгороди.

Рыжие Псы, с одной стороны, были детьми, а с другой — уже воинами, взрослыми, созревшими мужчинами. Коренмай, несмотря на внешнюю мягкость, находил баланс между забавами и жестким подчинением.

Сможет ли заменить его Дайрут? Если ему не удастся руководить Рыжими Псами, Вадый ни на секунду не усомнится — он просто закатает его в кошму и выложит на солнце умирать.

Здесь, вдали от города, десятнику стало легче — ярость и боль никуда не делись, но они словно отошли на задний план, позволив своему хозяину обдумывать текущие дела.

Начало дороги, ведущей к Кристальным Холмам, Дайрут едва не проехал.

Самого тракта давно уже не было, а путевой камень так зарос бурьяном и покрылся мхом, что обнаружить его удалось только по обычным для таких штуковин очертаниям. Дайрут поднял руку, останавливая отряд, соскочил с коня и подошел к вросшему в землю валуну.

Подо мхом едва угадывались гномьи руны, сложное и архаичное письмо, которое обычный человек может ни разу за всю жизнь и не увидеть — разве чти на оружии богатого человека, выкованном подземными умельцами.

Знаний Дайрута хватало для того, чтобы понять надпись на камне предостерегала путников от движения в сторону Кристальных Холмов. Здесь были руны «Боль», «Предательство», и «Вечная ночь», которые все вместе наверняка означали что-то очень серьезное и неприятное, хотя уловить полный смысл надписи десятник Рыжих Псов не смог.

— Нам сюда, — сказал он.

— Ты уверен? — поинтересовался Коренмай.

Он что-то почувствовал, заброшенный сотни лет назад путь явно не понравился ему.

— Да, — ответил Дайрут.

Десятник не собирался подставлять своих спутников под удары обитателей Кристальных Холмон, кем бы они ни были, — скорее он сам неосознанно стремился к смерти, а остальным просто не повезло оказаться с ним рядом.

Коренмай, у которого за годы среди Рыжих Псов развилось чутье, понимал, что происходит нечто странное, однако доказательств измены у него не было, да и быть не могло. Еще, по его мнению, Дайрут собирался занять его место, а значит, должен был сделать все правильно.

Кони неохотно шли по старой, давно неезженой дороге, настороженно оглядываясь по сторонам и испуганно всхрапывая каждый раз, когда из кустов взлетала какая-нибудь птица. Настроение животных постепенно передавалось и их хозяевам, те мрачнели сильнее и сильнее.

Когда за очередным поворотом Рыжие Псы обнаружили поваленные поперек дороги стволы деревьев, они восприняли это как засаду — обнажили оружие, высматривая врага в окружающем лесу.

— Завал старый, — сказал Дайрут, подъехав к стволам. — А вон там — объезд.

И действительно, слева виднелась узкая тропка, указывающая на то, что по этой дороге время от времени все-таки ходят.

Солнце зависло над горизонтом, угрожая вот-вот провалиться вниз и оставить мир во власти тьмы. Между тем цели отряд так и не достиг, а по пути не встретилось ни одного подходящего для привала места.

— До завтра обернемся? — поинтересовался у Дайрута Коренмай. — Ты еще уверен в своих словах?

Десятник промолчал — он не хотел ни оправдываться, ни вступать в перепалку.

Через сотню локтей красное пятно мелькнуло впереди среди деревьев, порыв ветра донес запах костра. Подчиняясь жесту Коренмая, они остановились, Ритан спешился и бесшумно исчез в чаще.

Вернулся он довольно скоро и тут же отчитался:

— Один старик, высокий, седой, без коня. Из оружия — посох, жарит косулю.

— Точно никого больше нет? — Коренмай задумался. — Целая косуля для него одного — многовато. Значит, так, мы идем втроем — я, Дайрут и Ритан. Остальные спешиваются, подходят и смотрят, кто и откуда появится, а ты, — он ткнул пальцем в одного из Псов, — останешься с конями.

Трое Рыжих Псов не торопясь выехали на небольшую поляну.

Посреди нее, у огня, спокойно сидел старик. Косуля, висевшая над костром на импровизированном вертеле, была не самой маленькой — ее мяса хватило бы на весь отряд, еще и на утро осталось бы.

— Приветствую вас, — не оборачиваясь к гостям, сказал старик на языке кочевников. — Зовите остальных, не стесняйтесь.

— Мрачный Хаос, — тихо ругнулся Коренмай. Нечисть какая-то, точно.

— Я все слышу, — тут же отозвался старик. — И я не нечисть, а просто старый человек, зарабатывающий на жизнь, рассказывая истории. Еще я немножко знаю магию, ровно настолько, чтобы не замерзнуть зимой и не умереть с голода в безлюдных местах.

Он обернулся к путникам, и Дайрут с содроганием отметил, что тень старика извивается, словно живя собственной жизнью, и что остальные Рыжие Псы этого, похоже, не видят.

Одет старик был в длинную, до пят, серую хламиду с капюшоном, из-под которого выбивались седые космы и торчал длинный крючковатый нос.

Если бы Дайрута спросили, как выглядит злой колдун из детских сказок, он описал бы именно такого человека.

Тем временем старик скинул капюшон и показал лицо — вполне добродушное, и даже нос теперь казался не таким уродливым.

— Присаживайтесь, — сказал он приветливо. — Я ждал вас, мясо почти готово.

Ритан подошел к костру первым, осмотрел его, поискал вокруг следы других людей, после чего глянул на Коренмая и отрицательно покачал головой — кроме старика, здесь никого не было.

Глава Рыжих Псов в раздумье пожевал нижнюю губу, а затем негромко свистнул — и со всех сторон на поляну начали выходить остальные воины, а чуть позже с их лошадьми подошел оставшийся со скакунами.

— Извини, старик, — Коренмай поклонился хозяину костра. — Довериться тебе мы не можем.

Он отдал приказ, и двое парней шагнули в стороны, чтобы держать под присмотром дорогу.

— Да сколько угодно, — усмехнулся старик.

Он выглядел добродушным и приветливым, но Дайрут чувствовал, что это весьма необычный человек, если человек вообще.

Старик дал понять Рыжим Псам, что он ждал их и косуля жарится именно к их приходу. Возможность поесть горячего и вкусного мяса притупила бдительность парней — не это ли является целью одинокого странника?

— Я вижу, ты не доверяешь мне, — тихо произнес Магнус, повернувшись к Дайруту. — А зря. Я сделаю тебе подарок — скажу, что если ты доживешь до восхода солнца послезавтра, то очень сильно возвысишься.

— Это угроза? — так же тихо спросил Дайрут.

Вокруг понемногу темнело, лес сливался в сплошную черную стену.

— Это предостережение, — ответил старик. — И еще — я знаю о том, что ты чужой для своих приятелей, и знаю почему. Сегодня вечером я расскажу одну сказку, слушай ее внимательно, потому что ни слова выдумки в ней не будет.

Он первым попробовал мясо, показывая, что оно не отравлено.

Рыжие Псы быстро сожрали большую часть ко сули, не переставая при этом нахваливать хозяина. В этом не оказалось никакой магии — только благодарность уставших и голодных людей, которым предложили ночлег у костра и сытную вкусную пищу.

— А не рассказать ли вам интересную байку? — поинтересовался старик, едва последний из Рыжих Псов — это был Имур — сыто рыгнул, показывая, что наелся.

— Рассказать!

— Будем благодарны!

— Спасибо, дед!

Все загомонили разом, лишь Коренмай и Дайрут нахмурились.

Первому не понравилось то, что старик за один вечер завоевал такое уважение в его отряде, а второй понял, что пришло время той самой истории, о которой его предупреждали.

— Дело было в то время, когда здесь жили только гномы, дриады да изредка забредали фэйри, которых мы, люди, ныне почти всех истребили. Место это тогда называлось Кристальные Короли, потому что здесь добывали почти все волшебные камни, что используют маги. Два короля гномов, правившие этим королевством, пользовались всеобщим уважением.

Гномы добывали здесь и золото, и железо, и мифрил. И больше всего они славились умением работать с металлами — таких прочных и красивых доспехов и мечей не делал больше никто. До сих пор самые могучие владыки — ханы, короли, императоры — пользуются мечами и шлемами, созданными здесь сотни лет назад.

И вот однажды к двум королям принесли кусок металла, упавшего с неба.

Он упал сверху, пробил насквозь ствол гигантского дуба и ушел в землю на пол сотни локтей. Но когда его выкопали — он был все еще раскален и мягок, его попытались остудить, но он не остывал.

И великие гномьи короли, которые, если говорить между нами, были всего лишь старшими в своих родах, решили, что они выкуют из этого металла каждый себе по наручу.

И они сняли короны, надели кузнечные фартуки и заперлись в своих мастерских. И через месяц вышли оттуда, и у каждого в руке был наруч, великолепный, красивейший — и все еще горячий, хотя уже и не раскаленный.

Но самым поразительным оказалось то, что соревнование не удалось — оба великолепных наруча были совершенно одинаковы, они сходились в мельчайших деталях, во всем без исключения.

Один наруч был сделан на правую руку, второй — на левую.

Это была самая совершенная пара, какую когда-либо видело наше светило.

И тогда короли решили, что они не смогут разлучить ее и будут носить наручи по очереди. И первый из них надел их… и тут же обезумел. Он убил второго короля, убил всех, кто не сумел скрыться от него, и затем уничтожал каждого, кто рисковал приблизиться к его подземному дворцу.

Наручи дали ему небывалую силу — а также возможность залечивать раны в тот же миг, когда они получены. Но взамен искусный доспех отобрал у него разум.

Год за годом бывший король обходил свои владения, убивая почти всех вокруг. Кого-то он щадил, но не выпускал из своих пещер. Многие поначалу пытались освободить шахты от чудовища и спасти несчастных пленников, которых он держал в своих подземельях. Так прошли сотни лет, и сейчас под Кристальные Холмы, бывает, спускаются герои — но почти никто не возвращается оттуда, а те, кому посчастливилось выжить, лишены рассудка.

Много песен и сказок сложено про Кристального Короля, про его ослепший без солнечного света народ, про несметные сокровища, которые они до сих пор добывают под землей. Но редкая песня или сказка заканчивается хорошо — потому что бессмертен Кристальный Король, и никто и никогда не сможет его победить…

Закончив рассказ, старик встал, чтобы размять ноги, и накинул на голову капюшон. Дайрут поймал взгляд одинокого путника, и ему показалось, что почти невидимые в тени ткани глаза неожиданно ярко сверкнули синим.

Рыжие Псы сидели без движения.

Вначале Дайрут решил, что они зачарованы рассказом — в степи развлечений мало, особенно среди пастухов, и хороших рассказчиков очень ценят, а сами рассказы, бывает, несколько раз про себя проговаривают сразу после того, как прослушают, чтобы потом передавать из уст в уста.

Но на этот раз все молодые воины оказались заколдованы по-настоящему.

Причем старик вряд ли враг ему, Дайруту, иначе около костра было бы на одного зачарованного больше.

— Ты хотел поговорить со мной? — спросил он.

— Да, хотел, — ответил старик спокойно. — Я хочу сообщить тебе несколько вещей. Во-первых, все сказанное мною правда. Во-вторых, кусок металла, из которого сделаны наручи, некогда были частью плоти бога, и бога безумного. Его почитают орки и берсерки. В-третьих, чтобы убить короля гномов, достаточно отрубить ему руки. Никакое другое увечье не заставит его даже остановиться. И в-четвертых, только ты сможешь надеть наручи и не проститься с рассудком — в них слишком много боли и ярости.

— А я точно не сойду с ума?

— Все может быть, — рассмеялся старик. — Но у тебя больше всех шансов, ты носишь достаточно своей боли, чтобы она затушила боль бога, сделала ее не такой могущественной.

И в этот момент Дайрут понял, что они разговаривают на имперском языке.

Старик явно многое знал о нем.

— А… — начал было Дайрут и вдруг понял, что рядом нет никого — обладатель плаща и посоха просто исчез, а вокруг танцевали тени, хотя костер, угасший за время рассказа, почти не давал света.

* * *

Хан Разужа обнаженным лежал на холодной каменной плите в глубокой темной пещере.

По совету шаманов он очистил свою голову от мыслей и теперь просто лежал и ждал. Время текло плавно и вязко, язык распухал от жажды, а от голода начали появляться видения — мать, плачущая над телом убитого Разужей отца; четверо младших братьев, лежащих рядком под водой в озерце, где их утопили нукеры будущего хана.

Он переживал то время снова и снова — и не понимал, как мог кто-то считать это ошибкой или жестокостью.

Он спал, бредил, приходил в сознание и вновь бредил, пока однажды не почувствовал, что божество наконец снисходит к нему. И все тело словно ожило, пришла сила, мышцы затрепетали от хлынувшей в них мощи, захотелось вскочить и кого-нибудь убить.

— Почему ты оставлял меня? — спросил Разужа.

Ранее бог навещал его часто, давал советы, учил и наставлял, как завоевать весь мир, сделаться не просто ханом ханов, какие уже были, а единственным правителем всей тверди!

Но в последнее время он словно почти исчез, а когда появлялся, то молчал или насылал странные видения.

— Вы, люди, становитесь мне неинтересными, — ответил хозяин жизни и смерти Разужи.

Хан так удивился, что незримая нить, их соединявшая, лопнула, и его затрясло от боли.

В прежние времена бог часто бывал с ним, помогал в сражениях, давал советы — как уничтожить врагов и убить в друзьях даже мысль об измене; кого казнить, а кого миловать так, чтобы всем становилось страшно.

Но с недавнего времени все изменилось.

Разужа сполз с камня алтаря и обессиленно растянулся на гранитном полу, будучи не в силах даже встать. Через некоторое время пришли шаманы, служившие богу, подняли хана ханов, в рот ему потекла горькая дрянь, проясняющая разум, возвращающая силы.

— Он сказал… — начал Разужа, обращаясь к тем, видел его и голым, и мертвым, и обессиленным, и даже жалким. — Он сказал, что мы… ему неинтересны. Что мне делать?

— Найди для него другого героя, — ответили шаманы, посовещавшись некоторое время. — Того, кто мог бы принять в себя бога и не умереть, того, кто достоин мощи нашего владыки и не убоится рек крови.

И тут Разужа заплакал — не потому, что боялся того, что бог оставит его и будет пестовать нового правителя, но оттого, что знал — в этом мире нет и не может быть второго такого, как он.

Айра

Как она оказалась на узкой темной лестнице, стены которой блестели от липкой и словно мокрой паутины, Айра не помнила. Ее одевали в спешке, и поэтому одежда сидела кое-как, заставляла ежиться на каждом шаге и мешала идти.

Впереди и позади королевы бежали воняющие потом люди с оружием, и ни одного из них она до этого ни разу в жизни не видела, а верные фрейлины отстали, потерялись где-то во время бегства по дворцу.

В свете факелов она не видела ни ступеней, ни потолка — только сероватое марево, в котором, словно в пузыре, Айра плыла вниз, каждое мгновение опасаясь поскользнуться. Не было понятно, давно ли они спускаются и сколько еще до того момента, когда появится возможность ступить на ровную поверхность.

Когда наконец впереди со скрипом распахнули дверь и королева увидела смутные очертания громадных бочек, выяснилось, что бежать придется дальни, и гораздо дальше.

— Эх, жалко, дальше подземельем нам нельзя, — заявил рыжий парень в доспехах, но без шлема, судя по всему — предводитель. — Там враги… Придется двигаться поверху. Вперед!

Из помещения с бочками пришлось выбираться по приставной лестнице, а потом бежать через сумрак, в котором Айра не узнавала ничего, хотя они еще не могли покинуть пределы дворца.

К ее удивлению, силы, которых недавно не было совсем, появились вновь.

Когда впереди показалась низкая внешняя стена, четко вырисовывавшаяся в свете звезд, Айра даже не почувствовала облегчения. И даже наоборот — пока они бежали, цель выглядела ясной и понятной, а сейчас, когда достигли ее, было совершенно неясно, что же придется делать дальше.

Один из воинов остановился перед закрытыми воротами, и рыжий, не замедлившись даже на мгновение, вскочил на его плечи и резко прыгнул вверх, вцепившись в одну из створок. Через мгновение он оказался с другой стороны, загрохотал засов, и ворота медленно открылись.

— Ваше Величество, — подогнал он Айру не очень вежливо, подталкивая в спину.

За створками оказалось еще темнее, хотя почему, она не поняла, а рядом были лошади и какие-то новые люди, вроде бы не те, что помогали ей выбраться из дворца. Королеву подсадили, и, к собственному удивлению, она вспомнила, как совсем ребенком ездила на пони — не как обычно, с двумя ногами на одну строну, а по-настоящему, как мужчины.

Поводья ей, правда, не дали, кто-то ехал впереди, держа их в руке.

Они двигались по городу, спешно уходили куда-то вбок от дворца.

В этот момент, когда королева осознала, что все, ей больше не надо никуда бежать, ничего делать, все, что могла, она уже сделала, в этот момент ее озарило — а ведь если это мятежники, то их план удался! Она доверилась совершенно чужим людям, которых до этого ни разу не видела, с которыми никогда не сталкивалась!

«Все нормально, я знаю некоторых из них, — сухо сказал очнувшийся Голос. — Рыжий, его звать Мышик Кэйира, — человек чести, из хорошей семьи. Капитан Тайба Кадос, чья рота охраняет тебя сейчас, из новых, его отец получил титул в Пиратские войны. Конечно же, ты никого из них не знаешь, потому что доверять тем, кого знаешь, было нельзя, ведь неизвестно, насколько глубоко проникли нити заговора, кто уже подкуплен, а кому намекнули, что было бы неплохо, чтобы они сидели тихо, когда все начнется».

«А где Парай? Где верховный маг? Где капитан моей охраны?»

«У них свои дела, главный удар направлен именно на них, ведь на самом деле ты ничего не решаешь, а от их действий или бездействия зависит то, насколько удачным окажется заговор наших противников».

Они проехали через ворота в городской стене, необычно маленькие и бедные, наверное, через те, которыми никогда не пользовался никто из королевской семьи, только простые люди.

Айра оглянулась, но вновь ничего не увидела столицу окутывала тьма.

Вскоре начало светлеть.

Айра смогла разглядеть окружавших ее людей: рыжий, помогавший ей еще в замке, выглядел очень молодо, и на лице его играла улыбка; державший ее поводья коренастый здоровяк, фигурой напоминавший простолюдина, был скорее всего капитаном, он казался невозмутимым.

— Что дальше? — спросила Айра у него, вглядываясь в узкую дорогу, по сторонам которой росли огромные вязы.

— Нам нужно удалиться от столицы, Ваше Величество, — ответил он. — Верные вам парни собрались в нужном месте, а те роты, что сегодня охраняют дворец и город, преданы заговорщикам. Когда вы будете в безопасности, начнутся игры на высоком уровне, и когда все убедятся, что власть все еще в ваших руках и нахрапом взять ее у вас не получится, колеблющиеся начнут переходить на нашу сторону.

Айра не очень понимала, откуда вообще взялись эти «колеблющиеся»: ведь все просто — есть те, кто за нее и за Дорас, а есть те, кто против нее. Но спрашивать это у капитана и показаться глупой девочкой в его глазах и разочаровать своих спутников она не хотела.

Поэтому королева просто кивнула и мрачно уставилась вперед, на дорогу и окружающие ее деревья.

Вскоре к их отряду присоединилось еще полторы сотни всадников — и среди них оказалось несколько знакомых королеве рыцарей и старый, похожий на высохшее дерево вельможа, которого Айра еще при жизни отца несколько раз видела мельком во дворце.

Капитана и рыжего Кэйру оттеснили в сторону, и королева мысленно пообещала себе потом — если это «потом» когда-нибудь наступит — обязательно наградить их как-нибудь.

Потом они поехали медленнее и еще медленнее, и вдруг оказалось, что их отряд — в центре большого воинского лагеря, и вокруг множество людей с оружием, которые смотрят на нее и чего-то ждут.

«Ободри их, — сказал Голос. — Ну, как это делается обычно — скажи, что отчизна в опасности и только их честь и мужество стоят между кровавой бойней и процветанием страны».

— Воины Доросомнаев!.. — начала было Айра, но как-то не рассчитала с голосом, и он сорвался. Говорить с подсказки Голоса ей не хотелось. — Меня предали, но те, кто это сделал, не знали, что за верность я плачу любовью — а за измену — плахой! Будьте верпы мне, и я не оставлю вас!

Воины начали тихо переговариваться, на лицах отразилось изумление.

И в этот момент вперед вышел тот вельможа, который встретил Айру на пути к лагерю.

— Эй, вы! — заорал он мощно, и сразу стало понятно, что хотя он стар и худ, силы его не покинули. — Какие-то сволочи решили, что они могут продать Дорас Орде, а нас с вами кинуть на корм людоедам! Начать они решили с нашей доброй королевы, а успокаиваться не собираются!

По рядам прошел гневный ропот.

— Мы с вами уже спасли ее от их рук! — продолжил вельможа так страстно, что королева невольно заслушалась. — Но они не успокоятся, пока все мы не ляжем в могилы! Они трусы и предатели, но перед собой хотят поставить нашего брата! Нам придется смести все перед собой для того, чтобы больше никто и никогда не смел посягать на нашу королеву, нашу землю и наши жизни!

Все вокруг заорали, замахали руками — и Айре захотелось кричать вместе с ними, подтверждая, что да, она тоже готова смести все перед собой.

«Хороший командир сродни магу, — со странном интонацией произнес Голос. — Он говорит одновременно то, что солдаты хотят услышать, то, чего они услышать боятся, и то, что сказать надо — а когда все слова произнесены, люди идут и умирают за такого командира, не жалея ни о чем».

Айру увели в большой шатер, где обнаружилась дама лет сорока, чисто, но не слишком богато одетая, — видимо, жена какого-то купца или приказчика. Та принялась кланяться и испуганно бормотать: «Исполню все, что будет угодно вашей милости, исполню все, что будет угодно…»

«В армии много женщин, но большая их часть совсем не подходит для того, чтобы прикасаться к королеве, — отметил Голос. — В общем, эту перепуганную даму наверняка добыли где-то и приставили к тебе для прислуживания».

Через некоторое время Айра вышла из шатра, к ней подвели белого жеребца, высокого и красивого.

Зверь с презрением посмотрел на королеву, однако стоявший рядом конюх шепнул ему что-то на ухо, и, к удивлению королевы, благородное животное медленно и величественно согнуло передние ноги, вставая на колени.

Седло было расшито золотом, к тому же сделали его явно для старика или женщины — широкое и очень мягкое.

Айра вместе с отрядом из сотни всадников отправилась вперед, а рядом поехал давешний вельможа, за проведенное в воинском лагере время словно помолодевший лет на десять.

— Мятежники вызвали из провинций еще войска, по их командиры не пойдут против вас, им обещали, что королева будет на их стороне. Сейчас мы, Ваше Величество, объедем эти роты — и если все пройдет гладко, то не будет ни одного трупа — вожаков выдадут собственные люди, потому что нас гораздо больше, вы с нами, а жить предателям хочется еще больше, чем нормальным людям.

Ехать пришлось довольно долго.

Первую из мятежных рот они так и не увидели — ее командир, плотный мужчина лет сорока в черном, как у ростовщика, камзоле, но без доспехов и оружия, сам подъехал с двумя оруженосцами к Айре, спокойно спешился и преклонил колени.

— Ваше Величество, — торжественно сказал он. — Меня вызвали сюда для того, чтобы свергнуть вас. Но те, кто это сделал, обманули меня. Я не знал вас раньше, но по фамильным чертам не узнать в вас дочь нашего отца — невозможно. Я предан престолу, вы можете рассчитывать на меня и моих парней.

Айра на мгновение растерялась, Голос тут же что-то начал говорить, и от смешения своих и чужих мыслей получилась жуткая каша, из которой вытащить хоть что-то оказалось невозможно.

После долгой и весьма неловкой паузы королева негромко сказала:

— Я верю в вашу преданность и готова принять нашу роту под свою руку.

Потом была еще одна долгая поездка, закончившаяся ближе к вечеру новыми переговорами, и еще одна — Айра почти спала, ей очень хотелось есть, но окружающие выглядели так, словно их отлили из стали, и их вроде бы вообще не заботили мысли о еде. Так что она сама держалась, напоминая о том, что она — королева и должна через это все пройти.

— Очень скоро все кончится, — заявил ей уже глубокой ночью старый вельможа. — Среди мятежником есть люди, которых знают ваши верные подданные, и к ним уже послали гонцов.

Айра только кивнула.

Все происходило как-то скомканно, суетно и не красиво, рядом постоянно оказывались случайные люди, которые вроде бы даже сами удивлялись тому, что они здесь делали, — хотя Голос и пытался разуверить Айру в этом, утверждая, что все происходит именно так, как и должно быть — раз уж подобное вообще допустили.

Под утро на лагерь, раскинутый в чистом поле, напали несколько десятков человек. Большинство успели убить до того, как королева проснулась, но несколько раненых и пара живых и здоровых нападавших попали в плен.

— Их послали, чтобы выкрасть вас, — пояснил вельможа после того, как его пропустили к спешно одевшейся с помощью все той же пугливой дамы королеве. — Но мы ждали чего-то подобного, и их на падение не было неожиданностью. Если бы попытка удалась, каждый выживший получил бы по кошелю золота и дворянский титул…

— Больше нападений не будет? — спокойно спросила Айра, хотя внутри у нее все дрожало.

— Если бы я был на их месте, — медленно произнес вельможа, — то я бы ни на мгновение не оставлял попыток выкрасть или убить вас. Потому что будь я на вашем месте, то после подавления мятежа я бы казнил всех причастных к нему и этим напугал бы тех, кто хотя бы во сне подумывал о подобном.

«И он абсолютно прав, — согласился Голос. — Если ты решишь кого-нибудь помиловать, это может сослужить тебе и твоей стране очень плохую услугу».

Айра и сама понимала, что жалеть ей никого нельзя — да и кого? Ведь наверняка все, кто строил против нее заговоры, — дурные люди.

С рассветом в лагере появились посланцы от мятежных командиров рот и полков. Те писали о том, что пошли на поводу у обманщиков и готовы помочь захватить предводителей заговора. Голос растолковал их письмо, отмечая, что на самом деле это попытка поторговаться — если Айра не согласится, то часть заговорщиков сможет улизнуть на кораблях из страны, а если согласится, то должна будет простить часть изменников.

«Соглашайся, это выгодное предложение, — сказал Голос, когда послание было дочитано».

«Но ты же сам говорил, что я не должна миловать бунтовщиков!»

«Казнить и миловать ты будешь, сидя на троне, а сейчас ты вынуждена договариваться и следить за тем, чтобы выйти из ситуации с как можно меньшими потерями».

— Я согласна, — сказала Айра. — Но столица и королевский дворец должны быть полностью нашими еще до заката.

До обеда ничего не происходило, затем приехали очередные гонцы — но на этот раз от Айры не требовалось разговаривать с ними. Вскоре лагерь снялся с места и двинулся ко дворцу — и по пути к ним присоединялись все новые и новые отряды, а еще простые люди, и то и дело кто-то кричал «Дорас!», а затем другие люди дружно орали «Королева Айра!».

Иногда раздавались и «Смерть предателям!», и «Развешать на деревьях!», и от того, каким тоном это все было произнесено, у королевы мурашки шли по телу.

В эти мгновения она вспоминала о том, что ей не очень много лет, что настоящих друзей у нее нет и все вокруг только пытаются получить для себя какую-то выгоду, в том числе и Голос — правда, понять, чего именно он хочет, Айре пока не удавалось.

Ближе к вечеру добрались до королевского дворца.

Перед распахнутыми настежь воротами, между потупившимися солдатами королевской стражи расхаживал Парай Недер, веселый и бодрый, с громадным синяком, расползшимся по всей левой стороне лица.

— Ваше Величество, — поклонился он церемонно. — Рад, что все подходит к благополучному разрешению. Мне не удалось бежать из дворца, но, выбирая между своей жизнью и вашей, я не задумался ни на секунду… Но и здесь я смог сделать немало, несмотря на то что большую часть времени оставался под стражей.

«Лжет, но красиво, — отметил Голос. — Одно точно — ему не было никакого резона тебя предавать».

— Я рада, что вы живы, — заметила Айра. — Мне ведомо о нескольких предателях, но вам наверняка известны все.

— Конечно же, — без тени сомнения ответил Парай. — Пойдемте.

Во дворе замка, рядом с той башней, где девочка когда-то вела переговоры с Раменом, на коленях стояли связанные люди. Их было много, настолько, что у Айры перехватило дыхание, — человек сорок, а то и пятьдесят. Большинство смотрели в землю, но некоторые искали взгляда королевы — кто с раскаянием, кто с вызовом.

И среди них потрясенная Аира увидела Альрика — своего барда.

И только в этот момент она поняла, что происходящее — реальность, что сейчас надо сказать, чтобы мятежников кинули в темницу, а затем казнили в соответствии с их титулами: кого-то четвертовали, кого-то повесили, а с пары участвовавших в заговоре магов сняли кожу.

А барду как простолюдину, осмелившемуся поднять голос против короны, надо будет залить расплавленный свинец в горло.

И замолчал Голос, а веселый и неожиданно звонкий Парай, которому все удалось — и удалось действительно малой кровью, — заговорил не переставая, но все не о том, не о важном. А о каких-то беспорядках, о том, что надо будет снять часть налогов со столицы и устроить праздник, и что-то еще, и еще, и еще!

— Ты предал меня, Альрик. — Айра подошла к барду. — Оставьте нас!

Все отступили, остальных мятежников, не церемонясь, оттащили в сторону.

— Почему ты это сделал? — спросила королева у стоявшего на коленях Альрика.

— Мне пообещали, что вам ничего не сделают, — горячечно зашептал бард. — Я был никем, а после восстания получил бы титул. Я не мог бы быть рядом с вами всегда, но хоть на мгновение… Как в балладе «Рыцарь королевы»…

— Я подарю тебе это мгновение, — пообещала Айра.

Она опустилась на колени перед бардом, откинула в сторону свою рыжую гриву, не стянутую ни обручем, ни шнурком и не придавленную оставленной в суматохе во дворце короной, а затем склонилась и прикоснулась губами к губам Альрика.

Юноша целовался горячечно, в его поцелуе была и жажда жизни, и страсть, и порыв — а королева отвечала ему медленной грустью, попыткой понять — стоит ли оно того, а еще жалостью.

Сколько продлился поцелуй, она не знала, но когда вставала, то почувствовала, что ноги ее затекли.

Не оборачиваясь, она пошла в сторону дворца.

— Сделайте его дворянином и казните как дворянина, — потребовала она у Парая.

— Преступление он совершил простолюдином, это уже не изменить, — мягко ответил тот.

Айра остановилась и посмотрела на своего первого советника.

— Это не имеет значения.

Парай Недер сдержанно поклонился.

Королева ждала вопросов, но,не дождавшись, величественно кивнула и улыбнулась одними губами:

— В балладе «Рыцарь королевы» героя казнили как дворянина.

* * *

Ночь — время для нечисти и ведьм, и не только потому, что ночью легче скрыться от взглядов тупого мужичья или жрецов.

Просто ночью лучше дышится, ночью видно движение небесных сфер, ночью вещный мир становится призрачным, и для колдовства словно открываются новые возможности.

Маги, напыщенные идиоты, вычисляющие свои заклинания по длинным таблицам и создающие нечто новое только на основе старого, зачастую даже не знают того, насколько лучше творится ночью.

Лиерра знала это и потому любила темное время, и из-за этого ей больше нравилась зима, когда Светлый Нладыка не так долго подсматривал за нею.

Она сидела у маленького костерка, над которым и одном котелке готовилось сразу три зелья. Одно было совсем жидким, и его Лиерра помешивала постоянно, чтобы оно не улетучилось. Второе — средний слой — было погуще, но, если его не помешивать время от времени, могло смешаться с третьим, нижним зельем.

— Змейка, змейка, — пропела ведьма своим прекрасным низким голосом, которым раньше не раз сводила с ума мужчин.

И тут же из травы выползла маленькая змейка, давно примеченная Лиеррой. Подхватив гада, ведьма осторожно сунула его пастью вниз в зелье. Тельце тут же стало раздуваться, и через несколько мгновений все первое зелье, голубовато-зеленое, оказалось в животе змеи, раздувшейся подобно пузырю большой рыбы.

Лиерра шепнула что-то, и змейка окаменела, прекратившись в большой флакон.

Ее хвост стал подставкой, а слюна — пробкой в пасти.

— Мышка, мышка, — пропела ведьма.

Дайрут

Солнце едва взошло, когда Рыжие Псы нашли вход в шахту — на поросшем кривыми осинами холме бельмом расположилась дыра, заваленная камнями.

— Если здесь когда-то жили короли, то это явно не главный вход, — улыбнулся Коренмай.

Он испытывал чувство вины — вчера его, как и всех остальных, во время рассказа старика сморил сон. Двое часовых клялись и божились, что всю ночь бдили, но, судя по всему, дремота одолела и их.

Следовало наказать часовых, но Коренмай не понимал, что случилось, и яриться не стал.

После того как от входа отвалили тяжелые камни, юные воины заглянули внутрь. Там оказалось тесно, темно и сыро, а еще страшно — хотя признаться в этом означало обречь себя на вечные насмешки.

— Делаем факелы и спускаемся вниз, — заявил Коренмай.

Дайрут про себя усмехнулся: ему страшно не было, потому что он не ощущал себя обычным живым человеком, он был орудием собственной мести, котлом, в котором плавилась ярость.

А вот его приятели оставались обычными людьми. Более того, их пугали даже города с их узкими улочками, им неприятно было находиться в лесу — как кочевники они привыкли к простору, степям, к вою ветра и морям ковыля, раскинувшимся под копытами их коней.

А здесь придется оставить любимых животных снаружи, взять в руки ненадежные факелы и спуститься вниз, во мрак, в темные, узкие, сырые и бесконечные коридоры, опасные сами по себе. А еще там бродят безумный король гномов в наручах и те, кто выжил из его народа.

Коренмай с факелом застыл перед входом, не решаясь сделать первый шаг.

Дайрут двинулся вперед, почти оттолкнув предводителя Рыжих Псов.

— Будешь проводником! — пытаясь сохранить остатки достоинства, крикнул ему вслед Коренмай.

Остальные воины нервно засмеялись — идти за Дайрутом вниз было не так страшно, он освещал путь, и уже не казались такими жуткими стены, испещренные множеством символов.

Не был таким уж угнетающим низкий, не рассчитанный на людей потолок, которым легко снести с собственной головы шапку.

Дайрут шел вперед, чувствуя, что сзади, шаг в шаг, выдерживая его скорость, идут Рыжие Псы. Узкий коридор, вырубленный в камне, постепенно расширялся, пока не превратился в залу высотой в полсотни локтей с гигантскими, словно вросшими наполовину и стены колоннами.

Из зала не было выхода — если не считать таковым широкий, в дюжину локтей в поперечнике, колодец.

— Мы же правда туда не полезем? — нервно поинтересовался Ритан.

— Полезем, — ответил Дайрут.

Слово было сказано, и теперь отказаться от спуска мог только человек, готовый признать себя трусливее Дайрута — а на это никто из Рыжих Псов ни за что не согласился бы.

— Я пойду первым, — неожиданно сказал Коренмай.

В общем, это было понятно — ему нужно возвращать уважение после позорной задержки перед входом в пещеры.

Связали несколько веревок в одну, Коренмай сплел подобие детской люльки, в которой можно было удобно сидеть и при этом свободно двигать руками и ногами, влез в нее, взял в правую руку факел, а в зубы — кинжал и кивнул, показывая, что готов.

Веревка все уходила и уходила вниз, пятьдесят локтей, шестьдесят, семьдесят, еще больше… По лицам Рыжих Псов было понятно, что им очень не хочется спускаться вниз, туда, откуда выхода может и не быть.

Наконец веревка дернулась трижды — Коренмай достиг дна и явной опасности там не обнаружил.

Аккуратно подвинув Дайрута, вторым пошел Ритан, затем Имур и прочие воины. Все они старались показать, что им не страшно, а Дайруту, первым шагнувшему в пещеры, ничего доказывать было не надо, и поэтому в итоге он остался один перед колодцем проемом.

Убедившись, что веревка надежно привязана к каменному выступу, скорее всего специально устроенному некогда здесь именно для этого, он спокойно полез вниз.

Закрепленный на предплечье факел, на который Дайрут добавил капли Лиерры, немного мешал, но за роскошь видеть картины, изображенные на стенках колодца, можно было поступиться не только удобством. Некоторые изображения были выполнены весьма искусно, другие сделаны словно ребенком, но все они касались одной темы.

Здесь были сотни, тысячи рудокопов, шахтеров — они добывали драгоценные камни, руду. На одних, поистине громадных картинах показывалось, как сотни гномов прорубают многоуровневые шахты, на других изображались бедствия — обвалы, затопления, на третьих гномы воевали прямо в шахтах, и что это было, войны, восстания или нечто иное, Дайрут так и не понял.

Время от времени встречались ответвления — но все они выглядели либо слишком узкими, такими, что широкоплечему Дайруту в них было даже не забраться, либо забиты досками.

Чем ниже спускался Дайрут, тем более схематичными становились картины — и тем реже на них изображался мирный труд и все больше места доставалось картинам бедствий и войн. Появилось и новое действующее лицо — громадный гном в короне, который пожирал остальных или раздавал им приказы, заставляя идти в огонь или нырять в подземные озера.

Добравшись до низа, Дайрут обнаружил, что здесь лежит расколотая деревянная клетка, чуть уже, чем ширина колодца, — скорее всего, именно в ней раньше спускали и поднимали гномов.

Рядом с ней стояли Рыжие Псы.

В свете факелов, стоя на твердом камне, они чувствовали себя более уверенно и постепенно привыкали к подземелью. Каждый из них держал в одной руке факел, а в другой — саблю, но выглядели бесстрашные гонцы изрядно напутанными.

— Выпьем перед дорогой, — предложил Дайрут, предлагая остальным свой бурдюк. Это был очень расточительный жест — никто не знал, найдут ли они под землей источник с питьевой водой, а потому старались беречь свои бурдюки.

Никто не подозревал, что в свою воду Дайрут, перед тем как спуститься вниз, добавил капли бесстрашия, выданные ему Лиеррой. Она не сказала, сколько надо добавить, поэтому он просто опустошил глиняный пузырек в бурдюк, а затем убедился, что вкус почти не изменился.

Все сделали по глотку — а Ритан, судя по движению кадыка, выпил все, что оставалось, так как был последним.

Действие зелья не замедлило проявиться — теперь Рыжие Псы рвались исследовать пещеру, с удовольствием и довольно громко обсуждали высоту потолков и редкие здесь руны, высеченные на стенах.

В большой пещере, где они находились, нашли полтора десятка ответвлений, а еще два провала, ведущие вниз. На коротком совете решили пойти по одному из боковых проходов, отмечая каждую раз вилку копотью с факелов.

Теперь все шагали бодро и спокойно, время от времени сменяя идущих впереди и позади, которые уставали быстрее, так как им приходилось внимательно смотреть вперед — или назад, в зависимости от того, где они находились — в авангарде или арьергарде.

В один момент впереди послышался странный шорох.

Идущий вторым за Ахме Имур метнул на звук нож, и кто-то пронзительно вскрикнул, а затем затопал прочь.

— Всем приготовиться! — скомандовал Коренмай.

Однако следующие полтысячи локтей, которые отряд шел по кровавым следам, оставленным пещерным обитателем, никто им на пути не встретился. А затем Рыжие Псы выбрались в громадную, тщательно отделанную мрамором, золотом и драгоценными камнями пещеру.

Все Рыжие Псы, кроме Дайрута, невольно опустили факелы — стены пещеры словно светились изнутри, и нужды в них здесь не было.

Это место напомнило приемную залу императорского дворца — она была примерно такой же по размерам, и тут так же в дальнем конце на небольшом возвышении стоял трон. Вот только трон императора выглядел куда меньше, и сейчас там, в Жако, на нем восседал худой и гибкий хан Разужа, а здесь на инкрустированном алмазами и нефритом громадном кресле сидел некто, отдаленно напоминающий гнома — но по размерам он был скорее троллем или людоедом. Он казался голым и заплывшим жиром, лишь на голове красовалась небольшая корона, а предплечья стягивали массивные, но слишком тесные для рук хозяина наручи.

— Давненько, давненько, — на старинном диалекте имперского языка громогласно произнесло чудовище. — Давненько, давненько.

Что именно оно имело в виду, было понятно — давно никто не забирался прямо к нему в лапы.

Чудовище встало с трона, и оказалось, что ноги его, толстые и мощные, отнюдь не пропорциональны телу: массивная туша на коротких ногах выглядела устрашающе — и одновременно смешно.

— Аздаг кромеш! — рявкнул хозяин подземелья, и из нескольких проходов в стенах на Рыжих Псов кинулись гномы.

В первый момент Дайруту показалось, что их великое множество и они, как, в общем-то, и все остальные гномы, массивные и невысокие. Однако почти сразу стало ясно, что врагов не больше трех десятков, а массивными их делают старинные доспехи, кое-как надетые на изможденные тела, для которых все это железо — почти неподъемная ноша.

Здесь пугало все, и несколько десятков гномов с криками, дающими долгое и неприятное эхо, могли ошеломить любого — но только не выпивших эликсира Лиерры воинов.

Безо всякой заминки Рыжие Псы встали в крут, защищая спины друг другу, и легко отразили первую атаку хилых, изможденных гномов. Враги откатились назад, оставив четверых мертвых и двоих раненых около противника.

— Аздаг кромеш! — яростно повторило чудовище.

Оглядываясь на него, гномы нерешительно, медленно и уже без криков начали двигаться к Рыжим Псам.

— Нет доблести в их убийстве, — с отвращением произнес Имур.

— Есть доблесть в освобождении их от той жизни, которой они живут! — рявкнул Коренмай, и все одобрительно закивали.

Вторая волна атаки откатилась, оставив полтора десятка трупов. Ни один из Псов не получил даже царапины — настолько беспомощным противником оказались выродившиеся подземные гномы.

— Надо убить главного, остальные разбегутся, — сказал Коренмай.

Однако само чудовище не собиралось вступать в схватку, пока не кончатся худосочные гномы. Оно ходило по большому кругу, гневно крича на своих подданных, — и смерть от рук вторгшихся в их пещеры чужаков казалась местным жителям менее страшной карой, чем встреча со своим повелителем.

Еще дважды накатывали гномы, и после второго раза никто из них не встал — большая часть погибла, некоторые стонали.

— Окружаем это отродье Хаоса, — сказал Коренмай.

Чудовище позволило окружить себя, однако первый же кинжал, брошенный в него Имуром, пробив кожу на груди, со звоном отразился и упал на каменный пол.

— У него доспех врос в тело, — негромко сказал Дайрут.

Он не понимал, как такое вообще возможно, но другого объяснения не видел.

Рыжие Псы кружили вокруг чудовища, а оно кружило по пещере, и это было похоже на странный танец наподобие тех, которые, по слухам, водили фейри, обитатели диких лесов.

— Давненько, — снова пробормотал хозяин пещеры, и в его словах чувствовалось удовольствие. — Давненько.

Ты знаешь другие слова? — поинтересовался Дайрут.

— Кровь! Потроха! Сожрать живым! — заорало чудовище на староимперском и кинулось на Дайрута.

Оно двигалось молниеносно, гораздо быстрее, чем это можно было предположить, глядя на коротконогую тушу.

Дайрут едва успел выставить перед собой мифриловый меч отца, как чудовище увернулось от лезвия, едва оцарапав бок, и мощным ударом кинуло Верде так, что он пронесся тридцать локтей и летел бы дальше, если бы не впечатался в светящуюся мраморную стену.

Следующие несколько мгновений он пропустил, а когда очнулся, то на ногах остались только трое — Коренмай, Имур и Ритан. Они спасались тем, что отвлекали друг от друга чудовище, мечась по залу и кидая в него что попало, когда кто-то оказывался в опасности.

Рыжие Псы проиграли, и сердце Дайрута кольнуло — он вспомнил, как смотрел вниз на сражение, в котором Орда перемалывала войска Империи. Но если тогда он был совершенно бессилен, то сейчас он мог хотя бы вмешаться в бой и если не победить, то умереть с честью.

Дайрут попытался встать и с удивлением понял что не может этого сделать — руки его двигались свободно, а вот ноги совершенно не слушались.

Удар о стену не прошел бесследно.

Дайрут сунул руку в котомку и вытащил отгуди склянку с восстанавливающим зельем. Сделав дни глотка, он ощутил, как уходит боль, как пропадает мерзкое онемение.

А через несколько мгновений он понял, что чувствует ноги — Лиерра была не просто отличниц ведьмой, она смогла создать зелье, за которое любом воин отдаст все, что имеет.

Тем временем картина схватки несколько изменилась.

Рыжие Псы сообразили, что делать: входить в близкий бой с чудовищем было нельзя, поскольку оно сильнее, и Ритан и Коренмай работали на Имура который, перемещаясь по зале, поднимал валявшиеся вокруг трупов гномов топоры, ножи, кинжалы и метал их в хозяина пещеры.

Имур всегда был самым метким и ловким в обращении с метательным оружием, но в этой схватке он достиг своего предела, той черты, за которой стоит уже божественность. Каждый его бросок шел точно в цель, вызывая недовольный рев чудовища.

Раз за разом топоры ложились в одну и ту же точку напротив места, где у обычного человека расположено сердце, ножи попадали точно в горло или глаза. И каждый раз чудовище чуть замедлялось, но затем с ревом вступало в бой, а раны его затягивались почти мгновенно.

Хозяин пещеры потерял всякую способность к хоть сколько-нибудь разумным суждениям — он пытался поймать Имура, но как только в спину ему попадал брошенный Коренмаем или Ританом шлем или осколок меча, он оборачивался к новому противнику.

А через несколько мгновений вновь получал кинжал в шею или топор в дыру напротив сердца.

Чудовище понемногу сдавало, двигаясь теперь лишь ненамного быстрее обычного человека, но вот Имар, Коренмай и Ритан выдыхались быстрее.

Дайрут выждал, когда хозяин пещеры, забывший о поверженном противнике, оказался рядом, а затем точным и резким движением мифрилового меча отрубил ему левое предплечье чуть выше наруча — как и рекомендовал старик.

Лезвие прошло сквозь плоть, как нож сквозь кровавую колбасу — с легкой задержкой, без особого сопротивления. Чудовище взревело и попыталось пнуть Дайрута огромной ножищей в подобии сапога.

Если бы оно попало, как и метило, под дых лежащему человеку, о Верде можно было бы забыть навсегда, но Дайрут успел чуть откатиться и прикрыться коленом — а потому всего лишь на несколько мгновений потерял сознание, приложившись к той же стене, что и в первый раз.

Очнувшись вновь, он увидел, что теперь схватка идет почти на равных — хозяин пещеры, потеряв руку, стал осторожнее и гораздо медленнее, однако его раны все так же затягивались, хотя на это уходило и больше времени.

Чудовище частично переняло тактику противника — оно поднимало оставшейся рукой тела своих подданных и метало их в кочевников. Имур и Коренмай уворачивались успешно, а вот Ритану, видимо, в какой-то момент не повезло — Дайрут даже не видел, где он теперь лежит.

Тусклый свет делал схватку зловещей, а стеши отражали каждый вскрик или лязг неприятным эхом.

Дайрут встал на ноги и завопил, подзывая чудовище.

Оно оглянулось на него и тут же повернулось в его сторону, чтобы отомстить обидчику. Под ногами Дайрут обнаружил отрубленную руку, которая, перебирая пальцами, ползла к хозяину.

Медлительность владыки пещеры оказалась ложной — он все еще был быстр, очень быстр, и, дважды увернувшись от сокрушительных ударов кулака противника, Дайрут едва не попал под не менее жесткий тычок обрубком, на конце которого уже затянулся жуткий шрам.

Дайрут вращал перед собой отцовским мечом и собственной саблей, но его противник умудрялся уклоняться или принимать удары по касательной — и идти вперед, не обращая внимания на раны.

Он был сильнее, быстрее и при этом — неуязвим.

Имур с нескольких шагов всаживал в спину чудовищу топоры и ножи, Коренмай орал и тоже кидал, что под руку попадалось, но хозяин пещеры решил добить Дайрута и пер на него, как лавина.

Смерть была близка как никогда — достаточно один раз оступиться или пропустить серьезный удар, как Дайрут тут же оказался бы мертв. Он шел назад, вынужденный отступать шаг за шагом, а душа его радовалась оттого, что жуткие воспоминания отступили и нет перед глазами отца, убивающего детей и женщин.

А потом Имур ловко всадил в шею чудовищу кинжал.

В тот же миг Коренмай, кидающий все подряд, подобрал и, не глядя на то, что именно он взял, метнул отрубленную руку чудовища. Она пристала к окровавленной шее хозяина пещеры, прирастая к новому месту, а само чудовище замерло на одно-единственное мгновение, пытаясь осознать, что же происходит, что у него появилось сзади.

И этого мгновения Дайруту хватило, чтобы отрубить королю вторую руку, а затем сильным пинком опрокинуть чудовище на спину. От удара о пол начавшая приживаться рука отвалилась — и уже не шевелилась. Хозяин пещеры несколько раз протяжно вздохнул-простонал, а затем забился в жуткой ионии.

Он метался по полу, выбивая лбом гранитную и мраморную крошку, отталкивался извивающимся телом и подлетал вверх на локоть, а то и полтора. Он умирал долго и мучительно, но при этом не говорил ничего, только оглушительно скрипел крошившимися зубами.

А со всего зала, хилые и израненные, неподвижные и почти мертвые до этого момента, ползли побежденные кочевниками гномы. Они подбирались к извивающемуся в агонии телу и вцеплялись в него руками и зубами, они облепили поверженного владыку, как муравьи.

Из проходов начали выходить остальные гномы — совсем жалкие без доспехов, среди них наверняка были женщины, дети, калеки и старики. Не обращая внимания на Коренмая, Имура и Дайрута, они шли к своему умирающему повелителю и вонзали в него ножи, вцеплялись короткими пальцами и зубами.

И совсем скоро безрукое чудовище оказалось погребено под массой гномьих тел. Время от времени кто-то из гномов выныривал из кучи, сжимая в ладонях или зубах окровавленный кусок плоти, им ковылял в сторону.

Это было страшное и безумное зрелище, но, поняв, что гномы не угрожают им, оставшиеся на ногах Рыжие Псы начали собирать свой печальный урожай.

Из двенадцати их выжило пятеро — Коренмай Ритан, Имур, Дайрут и Айнар, шестнадцатилетний бугай, которого все ценили за умение заговаривать, легкие раны. Ритан оказался сильно оглушен, а Айнар истекал кровью — обоих их Дайрут поднял на ноги с помощью последнего пузырька зелья Лиерры.

Семеро Рыжих Псов нашли свой последний приют здесь, под землей.

— Быстренько съездим, а к завтрашнему утру вернемся? — горько спросил Коренмай Дайрута.

— Он не знал, — встал между ними Имур. — Надо вернуться в город и убить эту лису, распорядителя Игр.

Тем временем последние гномы оставили тело своего покойного хозяина, превратившееся в груду кровавых ошметков.

Айнар спокойно отрезал от головы чудовища корону — красивую, искусно сделанную из стали, золота и драгоценных камней. Дайрут осторожно снял с отрубленных рук наручи, тяжелые и теплые, словно живые, полные горячей крови.

Коренмай молча наблюдал за ним, а потом протянул руку — мол, дай сюда.

Верде, поколебавшись одно мгновение, протянул ему части доспеха.

Коренмай спокойно надел наруч на левую руку, замер на миг, а затем повторил действие с правой.

— Давненько… — хриплым голосом заявил он на архаичном имперском языке, а в следующее мгновение Имур, Ритан и Дайрут повалили его на пол и, едва удерживая втроем, стянули наручи.

— Ух, какая гадость. — Коренмая передернуло. — Вы даже не представляете.

— Моя очередь, — холодно сказал Дайрут.

— С одним условием, — согласился Ритан. — Твое горло будет находиться между трех клинков.

— Я согласен, — кивнул Верде.

Он помнил слова старика о том, что если кто и способен надеть наручи — так это он. Конечно, странный путник не дал обещания, но, с другой стороны, худшее, что могло произойти, — это его смерть от рук Рыжих Псов, и подобный вариант устраивал Дайрута ничуть не меньше, чем любой другой.

Он под пристальными взглядами приятелей натянул наручи, ощущая на шее прикосновения кончиков сабель. Затем внутри у него все скрутило, жаркой лавиной хлынула чужая ярость, чужая боль, такие горячие и яркие.

И тут же отхлынули, столкнувшись с собственной яростью и болью мальчика Айна, который не смог умереть тогда, когда умерли все его близкие, и который перестал бояться смерти.

Айн-Дайрут чувствовал жгучее безумие наручей, но оно было словно снаружи, как вал прибоя, атакующий монолит крепости.

И стеной, непреодолимой для наручей, была его собственная ярость, его ненависть. И встречаясь, они словно уравновешивали друг друга, примиряя Дайрута с миром, в котором он жил.

Внезапно окружающий мир стал ярче, звуки и запахи сделались более четкими. Дайрут, не обращай внимания на прикосновение клинков к шее, удивленно обернулся — он чувствовал все, что происходило рядом, гораздо лучше, чем раньше.

Он ощущал, как кровь бежит по его собственным венам, как затягиваются царапины, срастается трещина на его ребре. Прекрасно видел, как сменяются эмоции на лицах Рыжих Псов — от недоверия до страха.

— Я в порядке, — сказал Дайрут и улыбнулся. Можете опустить сабли, я на вас не брошусь.

— Я буду следить за тобой, — проворчал Риган, первым отводя клинок в сторону.

Никто из них не знал, что Дайрут в любой момент может легко разорвать их на части. Ни Коренмай, ни даже король гномов не подходил этим наручам так, как подходил им он, бывший Айн.

Они предназначались ему, и только ему, и они не могли поработить Дайрута — о нет! Он сам стал им хозяином, и только теперь волшебные и удивительные свойства этой вещи раскроются полностью.

И мир погрузится в кровавое море, которое наполнит Дайрут, выполняя свое предназначение.

* * *

Два дня назад сильно прореженный отряд юнцов вернулся с задания — и вернулся с победой. Кристальные Холмы оказались освобождены от зла, и теперь, когда двое ловких людей — маг и воин — съездили туда и подтвердили, что шахты безопасны, можно было начинать разработку месторождений, которые сделают Тар-Мех еще богаче и сильнее.

Но Мартус Рамен не мог радоваться.

Дайрут Верде, командир мальчишек, вернулся странно изменившимся, и его взгляд сулил смерть и разруху. Город, тем не менее, ликовал, возвратившийся с победой отряд чествовали как героев, и на сегодняшний вечер был назначен грандиозный пир.

Страшный Король Гномов, которым пугали детей, повержен, но знающий человек помнит историю о драконе, который существует всегда, — и о героях, которые, побеждая дракона, сами встают на его место.

Распорядитель Игр прошел в свою контору, остановился у массивного стола из розового дерева, запрокинул голову и четко отмеренными движениями влил по капле «алки» в свои глаза.

Никто из горожан не видел ничего подозрительного в поведении юных победителей. Никого не смущало то, что они не радуются, а ходят мрачные, то, что они не пьют лучшие вина, предпочитая воду.

И даже то, что они не расстаются с оружием.

— Агний! — заорал Мартус, и его помощник тут же сунулся в приоткрытую дверь. — За порядком на сегодняшнем празднестве должны следить наемники.

— Но это же дело городской стражи, — робко возразил Агний. — Будут обиженные.

— Обиженные — это даже хорошо, — усмехнулся Рамен. — Сможешь все устроить?

— Какую печать ставить? — поинтересовался секретарь. — Арены — или города?

— Ставь печать Тар-Меха, а консулов я уговорю легко, — ответил распорядитель. — Мы-то с тобой знаем, кто истинный хозяин, и, пожалуй, наступает время, когда оставлять это в тайне — преступно.

Мартус Рамен давно был фактически единоличным правителем Тар-Меха — именно он тасовал богатейших и знатнейших людей, назначая из них консулов так, как ему было нужно.

В мирное время являться тайным правителем одно удовольствие — никто за тобой не ходит, не нужна постоянная охрана и не путаются под ногами убийцы из гильдии и обычные грабители.

Однако приближается буря, а в военное время нужен сильный правитель, а не консулы, что порой спорили неделями. Тем более что многие в Тар-Мехс догадывались об истинном положении вещей, а некоторые и знали.

Жаль, но придется оставить Арену.

Мартус пока не понимал, на кого — на начальника внутренней тюрьмы? Слишком негибок. На помощника? Исполнителен, но слаб. Отличным вариантом был бы Атрий Гонча, один из старейших командиром, недавно вышедший на отдых. Умен, смел, умеет лавировать, знает все ритуалы праздничных Игр. Но — неграмотен и даже крестик умудряется поставить не в ту графу.

Впрочем, если дополнить его Агнием, которого Гонча терпеть не может, то получится отличная команда — а в довесок они еще проследят друг за другом, чтобы воровать не слишком много.

— Агний! — крикнул Мартус, настроение у него поднялось, напряжение последних нескольких дней слегка схлынуло, и тут же захотелось спать. — Я прилягу, посплю.

— А как же чествование героев? — поинтересовался помощник.

— Разбуди меня в последний момент, — велел Рамен и отправился к сундуку в углу.

Проснулся он от криков и запаха гари.

За окном темнело — а значит, пир в честь отряда под предводительством Дайрута Верде начался.

Ни с того ни с сего и совершенно не вовремя вспомнилось, где Мартус слышал эту фамилию — так звали капитана стражи вольного города Руан-Дер, разоренного кочевниками полвека назад.

Выскочив за дверь, распорядитель поймал перепуганного служителя Арены и спросил, что происходит.

Из сбивчивого рассказа следовало, что начальник стражи города Тар-Мех, узнав о том, что охранять героев будут не его люди, арестовал Агния по подозрению в подделке городского указа. Помощник не смог разбудить хозяина вовремя, а на празднике в ратуше не было наемников.

Шестеро консулов оказались жестоко убиты героями на глазах у сотен горожан — Дайруту Верде и его людям понадобилось на это всего несколько мгновений, и никто не смог их остановить.

Ругаясь, Мартус рванул к выходу.

Выскочив на улицу, он увидел столб дыма в той стороне, где находилась ратуша, и еще один — ближе к воротам. Наверняка мальчишки позаботились о том, чтобы устроить беспорядки, а самим скрыться в суматохе.

— Это сон, это дурной сон, — повторял Мартус, обдумывая, что делать дальше.

На мгновение приостановился, чтобы закапать в глаза «алку», а затем ринулся к центру города.

И на ближайшей площади он увидел то, чего никак не ожидал, — марширующую в походном порядке наемную роту, одну из тех, что охраняла город, лучшую и самую многочисленную.

— Вы куда? — заорал он. — Что случилось?

— Мы уходим из города, — жестко ответил ему жилистый седоусый капитан. — Консулы, которым мм присягали, убиты — а искать, кому присягнуть вновь в то время, как прямо сюда идет Орда, мы не собираемся.

— Орда? — удивился Мартус. — Они придут и уйдут, как обычно, надо просто пересидеть за стенами!

— На этот раз все по-другому, — ответил наемник. — Кроме Вадыя, сюда двигаются тумены хана Разужи. Сведения верные. Они будут позже, но у них есть осадные орудия.

Мартус Рамен скрипнул зубами — откуда такие новости?

Или и тут мальчишки подсуетились?

Ничего, выбирались и из худших ситуаций.

Он рванул обратно к Арене, а когда выскочил к ней, обнаружил, что громадное здание пылает — вокруг суетились люди, метались бестолково, и видно было, что потушить не выйдет.

— Как это возможно? — закричал распорядитель.

— Поджог, — ответил случившийся рядом стражник. — И мы не смогли его погасить.

Столбы дыма поднимались в небеса, пламя ревело, точно огромный зверь.

Мимо Мартуса прогрохотала повозка, в которой сидел смутно знакомый торговец зерном с семьей и пожитками. Из города, несмотря на то что стены его все еще стояли, начали сбегать крысы.

— Будь ты проклят, Дайрут Верде! — заорал Мартус Рамен в небо. — Будьте прокляты, темник Вадый и хан Разужа! Будь проклята и ты, Орда! Я уничтожу всех вас!

Айра

Теперь ее власть никто не оспаривал — после неудачного переворота полетели головы, многие отправились в ссылку, кто-то потерял земли.

Айра совершенно точно знала о двоих придворных, одного из которых сослали, а другого даже казнили совершенно без повода — Парай называл это «нужными ошибками». Каждый из таких безвинно осужденных был чем-то невыгоден первому советнику, а по его словам — и самой королеве. Голос и каждом случае говорил «все правильно делает, его просто не позвали», имея в виду то, что очередного «невиновного» не пригласили в заговор, от которого он бы явно не отказался.

Народ, вставший на защиту правительницы — Айра не видела этого, но когда все разрешилось, оказалось, что в столице многие взяли в руки оружие, чтобы спасти любимую королеву, — после большого праздника с бесплатными хлебом и вином души и ней не чаял. Казни пользовались популярностью, в осужденных плевали и кидали камнями, дважды пытались даже отбить их у стражи, чтобы устроить самосуд.

— Это хорошо, — утверждал Парай.

— Надо бы казнить парочку смутьянов из народа, — рекомендовал капитан Морик.

Весь мятеж он просидел под арестом, голодный и злой, и только чудом избежал гибели.

После подавления мятежа старый вояка получил возможность увеличить личную королевскую стражу в несколько раз. После этого он мгновенно стал одним из самых влиятельных командиров в столищ где особенно больших рот не было.

Отношение к Айре сильно изменилось — теперь многие из тех, кто раньше видел в ней лишь несчастную девочку, вынужденную взойти на престол, которого она не была достойна, чувствовали за ней силу.

Словно мятеж, который мог превратить ее в беспомощную марионетку, вместо этого вдруг показал, что она — самостоятельный и сильный человек, готовый к любым неожиданностям.

Тем, что она победила, Айра словно доказала всем окружающим — на ней нет «проклятия Доросомнаев», она удачлива и независима.

Даже мятежники теперь видели в ней не куклу, а человека, который может принимать решения. Да, те люди, которые не так давно, пытаясь подмять юную королеву под себя, в первую очередь ударили по Параю Недеру, по капитану личной стражи и верховному магу, убитому прямо в постели.

И теперь самые именитые из мятежников — ее дядя, кузены, представители старой знати, отставленной в сторону от управления страной отцом, не выносившим напыщенных и самодовольных дураков, — обращали свои прошения именно к ней.

Хотя, возможно, у них просто не было выбора.

Королевский судья, желчный старик, получивший графский титул сорок лет назад за два захваченных пиратских фрегата, был верен короне до скрежета желтых, гниловатых уже зубов — и милости не знал.

Королева сидела в библиотеке, комнате, где вдоль стен стояли стеллажи с толстыми томами законов, летописей и родословных — все, что можно показать другим, тайные же, скрытые инкунабулы прятались в подземной сокровищнице.

Здесь любил работать отец Айры, об этом она недавно узнала от капитана Морика и тут же решила, что тоже будет заниматься бумажными делами именно здесь.

Громадное дубовое кресло, выглядевшее неудобным и жестким, на самом деле оказалось очень комфортным. В столе имелось несколько выдвигающихся ящиков, каждый из которых Айра приспособила для разных вещей — бумаг, печатей, запасных перьев и чернил. В глубине нижнего ящика она хранила длинный и узкий кошель с серебряными монетами — иногда она подходила к высокому и узкому окну, перевешивалась из него и ждала, пока внизу пойдет кто-нибудь из поварят или молоденьких — подчас даже младше самой королевы — прачек, и кидала вниз монетку.

Для нее весь кошель не стоил ничего — на счетах Парая в одной костяшке было в тысячи раз больше денег. А для них, для «малых», как называл их порой отец, это было целое состояние.

Ей очень хотелось сейчас заняться своей «охотой» — выглянуть в окно в ожидании, когда кто-нибудь из подростков пойдет дико узким, меньше локтя шириной проходом. Однако надо было заниматься бумагами, теми, которые Парай отдавал ей — то есть достаточно важными для того, чтобы на них стояла подпись королевы.

Айра читала письма, в которых важные и богатые люди, с мнением которых приходилось считаться даже тогда, когда они оказывались в немилости и ссылке, просили о пощаде.

Дядя, прекрасно понимавший, что простить его племянница никак не может, вымаливал у нее жизнь сыновей, которых он, по его словам, сам втянул в заговор.

«Истребив всю ветвь герцогов Сорасских, ты убережешь себя от многих проблем, — заявил Голос, чувствуя, что Айра задумалась над письмом. — Оставь в живых хотя бы одного своего брата — и рано или поздно он попробует отомстить за отца. А учитывая, что в их жилах течет та же кровь Доросомнаев, что и в твоих, быть рядом с ними в безопасности ты не сможешь никогда».

— Это мои братья, — ответила королева. Рядом никого не было, и в таких ситуациях она, бывало, отвечала Голосу вслух, впрочем, стараясь делать это так, чтобы для случайного шпиона это выглядело бы рассуждениями вслух. — Я и так потеряла слишком много родных за последнее время.

«Ты знаешь, что хан Разужа уничтожил всех своих близких, когда шел к власти? — поинтересовался Голос. — Он убил своих родителей, младших братьев, старших. Сестер — тех, что покрасивее, — взял замуж, остальных удавил».

— Я же не кочевник, чтобы идти по телам близких, — решила воспротивиться Голосу Айра. — Дядя сам признает, что он был не прав. Он получит легкую и достойную смерть на плахе. А с братьями я поговорю, чтобы понять, насколько глубока в них ненависть ко мне.

«Хорошо, — неожиданно легко согласился Голос. — Из вот таких вот оступившихся родственников получаются отличные командиры — главное, отправить их сразу воевать и не дать стать слишком известными».

— А если я сделаю их своими союзниками здесь, во дворце?

«Если я увижу, что хотя бы одного из них ты сделала своим человеком, то буду рад, — с явной издевкой отметил Голос. — Но я не представляю, как ты собираешься это сделать — ведь одной рукой ты будешь казнить их отца, а другой — предлагать им свою дружбу. Кроме того, их ненавидят все — от челяди и до верных тебе командиров рот и капитанов стражи».

— Я знаю, что делаю.

На это Голос ничего не ответил — хотя Айра прекрасно понимала, что он видел ее бесхитростную ложь.

В тот же день после обеда королева устроила небольшой пир, в число приглашенных попало несколько дальних родственников, вельможи из тех, которые всегда найдут возможность оказаться полезными, и четверо новых советников, подобранных лично Параем Недером.

Также присутствовали капитан Морик и новый верховный маг — грузный старик, приехавший из Сиреневой Башни и выбранный по настоянию Голоса. Незримый советник утверждал, что из своих назначить решительно некого, двое лучших, отчаявшись ждать естественной смерти прошлого верховного мага, примкнули к мятежу и уже казнены.

Пир шел своим чередом, играли музыканты, неслышно скользили слуги.

Артус, высокий молодой человек, приходившийся королеве троюродным братом, рассказывал ей очередную байку из древних времен, на этот раз о встрече Галиоса, великого мага прошлого, с тремя людоедами, когда Морик, получив невидимый для гостей знак, вышел из зала.

Через несколько мгновений капитан королевской стражи вернулся, сопровождая герцога Сечея и графа Андея, двоюродных братьев Айры.

Они сильно выросли с тех пор, как она их видела в прошлый раз — еще до того, как их родитель попал в немилость к ее отцу. Старший, номинальный правитель провинции Сечей, выглядел грозно даже с кандалами на руках и ногах — высокий, коренастый, с яростным взглядом зеленых глаз.

Всем видом он показывал, что готов в любой момент — только дайте шанс! — броситься вперед и вцепиться в горло королеве.

Младший же, получивший обычный для младшего сына графский титул, еще не успел ни вытянуться, ни окрепнуть, как его брат.

На первый взгляд ему было лет семнадцать, хотя Айре было прекрасно известно, что ему уже двадцать. Он стоял, чуть склонив голову влево, и походил скорее на какую-то диковинную птицу, чем на сына одного из самых могущественных в недавнем прошлом людей королевства.

Оба были рыжими и наверняка обычно стягивали буйные волосы шелковыми шнурками, но сейчас стояли с раскинувшимися грязными космами. Им давали и еду, и воду и содержали не в самых худших условиях — все же родственники королевы, — но темница есть темница.

Парай настоял на том, чтобы всех держали в подвалах, находящихся чуть в стороне от дворца и издавна использующихся Доросомнаями для заточения бунтовщиков и опасных преступников.

— Граф Андей, по собственной ли воле ты вступил в мятеж против меня, своей королевы? — поинтересовалась Айра.

— Королевством не может управлять ребенок, — ответил пленник, поднимая склоненную набок голову, и в его зеленых глазах мелькнул яростный огонь, подобный тому, что Айра видела у отца — когда тот был в гневе. Некоторые называли такой взгляд «фамильным» и искали его у всех Доросомнаев и их родственников. — Те, кто окружает тебя, — предатели. Они делают вид, что позволяют тебе управлять королевством, а на самом деле опустошают казну и разваливают страну.

Айра на мгновение онемела от такой наглости: может быть, она вообще сама виновна в мятеже? Ей вдруг вспомнилось, как Парай Недер однажды в подобной ситуации накинулся на жалобщика, требуя доказательств, и как тот сразу стушевался.

— Назови имена и конкретные действия, идущие нам во вред, — холодно попросила королева. — Если ты сейчас, не сходя с места, сможешь доказать свои слова, то я отпущу тебя на все четыре стороны.

Все присутствующие замерли.

Никто не сомневался в том, что Парай Недер использует власть в личных целях. Все знали, что ныне покойный прошлый верховный маг за деньги позволял чародеям всяческие «шалости», а в ответ заступался за них перед королевским судом.

Так происходило всегда — но при Айре подобные пещи начали происходить пореже и не так явно, что было очень большим достижением для девочки, чуть ли не случайно попавшей на трон.

— Я знаю, что вы знаете об этом, Ваше Величество, — не очень внятно заявил Андей. — Все здесь знают! В каждого можно ткнуть — и это будет вор и предатель! И ты, и твой отец — вы оба ведете Дорас к гибели!

— Достаточно! — звонко воскликнул Парай Недер. — Даже не учитывая мятежа, сказанных тут слов хватит для того, чтобы позвать палача. Но если ты не успокоишься, то меч, которым тебе отсекут голому, будет не самым острым.

Осознав, что он только что сам вырыл себе могилу, Анд ей растерянно оглянулся. Он взглянул на старшего брата — все такого же непреклонного, с гордостью смотревшего на него, на стоявших неподалеку от королевы своих дальних родственников, на вельмож, на стражников, на Айру.

А потом, словно решив, что двум смертям все равно не бывать, тихо, но отчетливо сказал:

— Я проклинаю тебя, Айра Доро…

— Остановить его! — велела Айра, повинуясь приказу Голоса.

Андей не успел договорить, потому что кулак одного из стражников ударил его под дых. Граф согнулся, и второй кулак врезал ему по носу, так что кровь потекла по полу, алая, как вино.

Все в зале стихли.

— Прекратить! — велел Морик. — Увести обоих!

— Нет, — вмешалась Айра. — Сечея оставить.

Она не знала еще, о чем и как будет говорить со старшим братом, о котором шла слава как о гневливом и яростном воине, куда менее склонном к разговорам, чем Андей. Но у нее было ощущение, что именно сейчас стоит продолжить беседу.

— Ты думаешь, я более податлив, чем мой брат? — поинтересовался герцог Сечей. — Во мне течет та же кровь, мои предки также правили этой страной.

— Законно правили? — поинтересовалась Айра.

— Да.

— Их короновали согласно обычаю и никто не имел права сомневаться в их власти?

— Да.

Твой отец присутствовал на коронации моего отца и присягал ему. Это было?

Сечей на мгновение задумался, но упоминание отца, видимо, сделало свое дело — и он вновь склонил голову:

— Да.

— Моему отцу должен был наследовать мой старший брат, так было всегда в Дорасе. Это было бы законно?

— Да.

— Если брат, не заведя наследников, умирал, следующим в линии наследования был другой мой брат, затем сестра и так далее. В нашем роду наследует не только меч, но и прялка. Законно?

— Да, — герцог Сечей тяжело дышал, чувствуя, к чему ведет Айра.

— То есть когда я взошла на престол, я следовала закону Дораса, который сделал тебя потомком королей?

Брат молчал, смотря на нее исподлобья — по глазам было понятно, что сейчас он может сорваться и натворить глупостей. Однако мгновение сменяло мгновение, тишина в пиршественном зале стала густой и насыщенной, взгляд королевы пересекался со взглядом мятежника, и он сдался первым:

— Да.

— Тогда почему ты говоришь мне «ты» без моего соизволения? — поинтересовалась Айра. — Ведь ты этим предаешь память прошлых королей Дораса, чья кровь течет втвоих жилах!

Герцог, не осознавая, что делает, облизал пересохшие губы.

— Я младше тебя, — продолжила Айра. — Да что там, я младше каждого, кто присутствует в этом зале. Еще совсем недавно меня бы сюда не пустил мой отец, предпочитая, чтобы я играла с куклами. Но сейчас я — королева, и это не мой выбор, не твой и не чей бы то ни было еще. Это выбор богов и Дораса Ты понимаешь?

— Да… Ваше Величество, — почти выплюнул последние два слова Сечей.

Он не обладал столь живым разумом, как брат, и такой же гневливой силой, как отец. Он стоял непреклонно, пока верил в то, чем жил, и был готов сломаться, когда терял свою веру.

— Ты находился в числе возглавлявших мятеж против законной королевы?

— Да, — склонил голову брат.

— Знаешь ли ты, какой кары заслуживаешь?

— Отсечения головы, — спокойнее ответил Сечей.

Ему было понятно то, что происходило — он признал вину и готов понести за нее наказание.

— Я собираюсь отпустить тебя, — тихо сказала Айра и поежилась от удивленных взглядов со всех сторон. — Если ты поклянешься прийти в день своей казни и добровольно положить голову на плаху.

— А если я не приду? — неуверенно спросил герцог. — Если я сбегу? В вольные города, или к гномам, или в Орду? На край света?

— В тебе течет кровь Доросомнаев, — тихо ответила королева. — Я не могу не верить тебе, если ты дашь слово.

И это окончательно сломало Сечея — он, тяжело дыша, опустился на одно колено и, прерываясь, произнес:

— Я клянусь своей честью, кровью и душой, что приду в тот день и в тот час, который назначит мне королева Айра Доросомнай, для того чтобы получить возмездие за свои преступления.

Все в зале застыли, никто не говорил ни слова.

Капитан Морик жестом приказал стражникам отступить в стороны.

— Я, королева Айра Доросомнай, приказываю тебе прийти завтра в полдень на Площадь Красных Дождей, — решительно и властно произнесла девочка, сидевшая на троне. — И если ты опоздаешь хоть на мгновение, этим навеки опозоришь себя. Теперь иди.

Ее брат усмехнулся — как-то грустно и нерешительно. Он встал, и сразу стало понятно, что не такой уж он и мощный — скорее слишком грузный для своего возраста. Без ярости он вдруг стал каким-то обычным.

Не быстро и не медленно, шаркая затянутыми и кандалы ногами, Сечей подошел вплотную к Морику. Тот протянул руку в сторону, и стоящий рядом стражник сунул в руки командиру тяжелый кривой ключ, которым капитан тут же отомкнул кандалы и на ногах, и на руках.

Сечей пошел к выходу.

На мгновение он остановился — в этот момент Голос заметил: «Размышляет, нужно ли прощаться», — а затем решительно вышел сквозь распахнутые перед ним двери.

— Я думаю, он сбежит, — тихо заметил сидевший рядом с королевой Парай Недер. — Выйдет наружу, поймет, что ничего не осталось, верных слуг уже казнили, друзей посадили или запугали — и очнется. То, что вы сделали, — это потрясающе… Но боюсь, что надолго этого не хватит.

«Поверь, Айра, хватит, — сказал Голос. — Ты воспользовалась своей магией, надавила на него — и заставила его принять свои правила игры. Он не сможет отказаться, его внутренних сил не хватит на это. Ты молодец. Научись пользоваться этим своим даром, и весь мир ляжет к твоим ногам».

* * *

Разужа шел по лесу спокойно — позади шагали двадцать телохранителей, лучших воинов обитаемого мира, да и сам хан ханов был намного сильнее не то что человека, а даже циклопа.

В предрассветных сумерках осенний лес казался загадочным.

— Вон там они были, етить их налево, ваша милость, — оттараторил Коряга — выступавший в роли проводника крестьянин. — Медведя подрали, как кролика какого.

В голосе мужика звучало явственное неодобрение.

Разужа усмехнулся — ну еще бы! Для простых людей самым важным является то, чтобы не нарушался порядок вещей. Положено по седьмому дню работать до середины дня — значит, до середины, и не дольше! Положено в пост не есть рыбы — значит, не есть! Ну а если положено медведю драть рогатых, то уж точно наоборот быть не должно!

— Уйдар, Чигожа, проверьте, — тихо сказал хан, и двое его людей метнулись вперед.

В последнее время расплодилось много разных тварей, словно из-под земли полезли. Все древние развалины стали обиталищем нечисти, на кладбищах завелись ходячие мертвецы, а в лесах и диких горах и вовсе появилось невесть что.

К демонам и бесам Разужа относился спокойно, да и они большей частью обходили его владения стороной. Но вот с поднявшимися скелетами, со слизнями или еще какими необычными тварями он предпочитал разбираться сам.

Как некоторые правители любят охоту, так Разужа любил сражаться с чудовищами.

Через несколько мгновений разведчики вернулись.

— Минотавры, четыре, — сказал один из них. — И как обычно — провал в земле.

— Маловато, — разочарованно произнес Разужа. — Пойдем втроем.

Коряга с ужасом смотрел на то, как хан и двое его людей перелезли через бурелом, в то время как остальные воины расположились прямо на земле, доставая бурдюки и лепешки.

Чуть погодя он понял, что не справится с любопытством, которое оказалось пуще страха, и медленно, на подгибающихся ногах, двинулся за ханом. Ему пришлось пройти шагов двадцать, когда впереди кто-то заорал, раздался звон металла.

Крестьянин зажмурился на мгновение, но тут же распахнул глаза: в трех шагах от него Разужа со змеиной ловкостью оттолкнулся от изогнутого ствола дерева и мощным ударом меча располосовал грудь минотавра.

Тварь была еще больше, чем Коряга ее помнил, — почти в два человеческих роста, со страшными острыми рогами и грозной бычьей мордой.

Минотавр подпрыгнул на копытах и взмахнул секирой, целя в шею Разужи, однако хан легко уклонился от удара, кувыркнулся между копыт чудовища и воткнул мифрильный клинок в спину монстра.

— У-у-у-у, — хрипло и с тоской промычал минотавр, затем ноги его подломились, и он рухнул.

И тут же Коряга сообразил, что в первый момент он увидел далеко не все поле боя. Там, позади мертвого монстра, Разужа вместе с двумя своими воинами начали ловко и слаженно теснить еще троих минотавров.

Воины изгибались, крутились, прыгали, стараясь не принимать на щиты и клинки прямые удары секир, и режущими ударами разъяряли чудовищ все сильнее и сильнее. Разужа же вовсе напоминал не человека, а вихрь, из которого молниями высверкивали выпады.

Затем все слилось в какой-то невероятный ураган… и закончилось.

Трое людей стояли — а их противники лежали мертвыми.

И если двое воинов дышали тяжело и прерывисто, то Разужа был свеж и улыбался. Ему словно бы стало легче от этой схватки.

— Обыскать подземелье, там должны быть сокровища, — спокойно крикнул он. — Корягу этого туда закиньте, пусть он ищет.

Хан жестким пальцем ткнул в сторону крестьянина, и на момент тому показалось, что в глазах всесильного правителя он увидел смертельную тоску — ужасную, болезненную, невозможную.

Дайрут

После того как они взяли и разорили Тар-Мех, Дайрут стал главой Рыжих Псов, а Коренмай — десятником личной гвардии темника.

Сам отряд тоже претерпел изменения — теперь он был поделен на шесть десятков, включал в себя три десятка обычных гонцов — самых младших из тех, кто получил собачьи хвосты на шапки, два десятка разведчиков, что подчинялись только Вадыю и Дайруту, и десяток самых опытных и умелых бойцов для особых заданий, преданных лично главе Рыжих Псов.

Нового командира попытались сделать послушным орудием, так что даже случилось несколько стычек с тысячниками. Но Вадый, очень довольный быстрым взятием Тар-Меха, неожиданно встал на сторону главы Рыжих Псов, и скоро все поняли, что с низкорослым мальчишкой лучше не связываться.

В личный десяток Дайрута попадали только лучшие, умеющие не только сражаться, но и выживать и любом месте, знающие по нескольку языков, обладающие особыми талантами и только проверенные. Они сразу получали множество преимуществ — хорошую еду, возможность провести ночь в юрте у красивых девушек, лучшие оружие и доспехи, большую долю добычи.

Пользуясь расположением Вадыя, Дайрут выбил у темника все, что мог.

Из Кристальных Холмов и он, и Коренмай, и Риган, и Имур, и Айнар вышли богатыми людьми — выковырянные из стен драгоценные камни и куски золота довезли до Орды без приключений.

Потом была еще резня в Тар-Мехе, когда Дайрут, вызвавшийся пойти в бой, лично захватил в плен одного из новых консулов и принял в грудь полтора десятка арбалетных болтов, прикрывая остальных Рыжих Псов.

Теперь он был прославленным бойцом, и попасть в его отряд желали и многие воины постарше, но Дайрут был неумолим — только юноши, почти подростки. Они быстрее учились, и их преданность опиралась на веру в командира, а не на жизненный опыт или выгоду.

Несколько небольших операций показали, что новый десяток Дайрута действует идеально — убитый маг в Руан-Дере, фактический правитель города, украденный сын бургомистра Лир-Менса, запуганный глава гильдии торговцев зерном всех вольных городов.

К тому же после учиненной в Тар-Мехе резни некоторые города сами открывали ворота перед кочевниками, соглашаясь перейти под власть хана Разужи и темника Вадыя.

— Дайрут, ты ведь не остановишься на этом? — однажды вечером у костра спросил его Ритан.

— Ты прав, не остановлюсь, — ответил ему Дайрут.

После того как он надел наручи, бывший десятник Рыжих Псов сильно изменился: теперь он часто радовался, улыбался и шутил — вполне искренне и с душой. Прошлое словно подернулось патиной, оно хотя и никуда не делось, но во многом ушло в тень, спряталось где-то на дне памяти.

Зато наручи требовали крови, и теперь Дайрута больше всего радовали новые битвы, схватки и тайные операции — по приказу Вадыя или же согласно собственным планам, все более и более дальним.

Мельница горела яростно и живо, огненные языки поднимались, разгоняя ночную тьму. Пришпиленный четырьмя стрелами к двери хозяин-человек еще шевелился, а вокруг лежали трупы гоблинов.

Дайрут утер пот с лица и поморщился — на рукаве оставались следы крови, и ею он замарал щеку.

— Ритан, надо уезжать, — сказал он.

Теперь они все время были вместе: Ритан, Имур и Дайрут.

Все они там, глубоко под землей, что-то потеряли и что-то нашли, каждый свое. Коренмай стал главой личной гвардии Вадыя и отдалился от них, хотя и не забывал при встрече посетовать на то, что скучает по «старым добрым временам».

— По коням! — проорал Ритан, и через мгновение двенадцать всадников присоединились к своим командирам.

Копыта прогрохотали по небольшому мостику, перекинутому через ручей, и огромный костер начал удаляться.

Ни на одном из них не было шапки с собачьим хвостом — чтобы никто не опознал. Если быть откровенным, то Дайруту вообще не нравился этот головной убор — жарко в нем было, как в стальном шлеме, а защиты он не давал.

Более того, все всадники восседали не на степных лошадках, выносливых и неприхотливых, а на гордых жеребцах, которых так любят здесь, в землях вольных городов.

— Разужа не обрадуется, когда узнает, что его гоблинов посекли на его мельнице, — тихо, чтобы никто из простых воинов не услышал его, сказал Дайруту Ритан.

— А если мы еще неделю простоим без дела, то воины начнут разбегаться и заводить семьи, — ответил командир Рыжих Псов. — Кроме того, гоблинов никто не любит.

Он преувеличивал, но не сильно — тумен опять стоял, и от безделья воины роптали и дурели.

— А мельника за что?

— Чтобы не разболтал, кто к нему приезжал, или неясно? — ответил Дайрут.

Никто из десяти всадников, ехавших позади, не осмелился бы задать командиру вопрос — что и зачем они делают, для чего все это. Им было достаточно того, что ими восхищаются девушки, что у них лучшее оружие и снаряжение и что их предводитель — сам Дайрут, про которого ходят слухи, что он бессмертен и непобедим.

Ни одному из них не исполнилось и восемнадцати лет, а на руках у каждого была кровь двух, трех, а то и десятка человек — и это не считая гоблинов, среди которых хорошие воины встречались нечасто.

Отряд, на этот раз замаскированный под наемников, ехал в вольный город Руан-Дер. Ехал не скрываясь, так, чтобы любой затем мог связать их вояж со сгоревшей мельницей.

Руан-Дер, осажденный Вадыем, послал богатые дары хану Разуже, и тот приказал снять осаду. Темник подчинился, но многим, очень многим в его войске это не понравилось.

И только Дайрут придумал, что можно предпринять по этому поводу.

Ранним утром в глухом лесу встретились двое. Один из них, шагнувший уже к старости, но еще не одряхлевший, с вечно кривящимся в пренебрежительной ухмылке лицом, звался Абыслаем и состоял тысячником, причем считался одним из лучших. Второй — почти мальчишка, невысокий, но коренастый и с яростным взглядом, был Дайрутом — главой Рыжих Псов.

— Ты сказал, что можешь мне что-то предложить, — начал Абыслай, не тратя времени на вежливые приветствия.

Это не было обычной дружеской встречей — поэтому можно забыть и вопросы о здоровье родственников, и обычный в другом случае обмен нудными степными любезностями.

— Хан Разужа не любит тебя, — прямо заявил Дайрут. — Он засунул тебя и твоих нукеров в самую дальнюю дыру, под командование Вадыя, которого ты презираешь. Однако у тебя есть тысяча воинов, у тебя есть смелость и решительность, у тебя есть голова на плечах, и твои предки много поколений возглавляли богатый и известный род.

— Ты сказал, что можешь мне что-то предложить, — повторил его собеседник.

Он не попытался опровергнуть слова Дайрута — и это было хорошо.

— У меня есть в Руан-Дере свои соглядатаи, — перешел к делу глава Рыжих Псов. — Они подкупили одного человека, пообещав ему, что он сможет выйти из города со своим имуществом и людьми. Человек этот откроет Малые ворота завтра ночью, но у меня слишком мало людей, чтобы захватить город. Мы ворвемся в открытые ворота и продержимся там до подхода твоей тысячи. Ты захватишь Руан-Дер, и все, включая хана, темников, других уважаемых людей, узнают об этом.

— Пойти против воли хана? Хотя хан далеко, и если донести новости правильно, то он оценит, — Абыслай кивнул. — Ты предлагаешь мне хорошую сделку, но пока что не назвал свою цену.

— Я хочу одну услугу. Обещаю, тебе не придется делать что-то, что будет тебе неприятно, и от выполнения моей просьбы ты получишь выгоду.

— Говоришь как демон, — тысячник усмехнулся. Слова твои сладки.

— Это значит «нет»?

— Это значит «да»! — Абыслай рассмеялся. — Завтра моя тысяча подойдет к Малым воротам, а еще я соберу союзников, и как только ты подашь знак, мы возьмем город на копья. Вадый не порадуется, но ему придется либо признать, что мы герои, либо позволить остальным считать себя дураком, который не знает, что творится. Темник примет победу и скажет, что так и задумывал.

Они разошлись, довольные друг другом.

Дайрут прошел пару десятков шагов и принял из рук Имура поводья скакуна. Нужно выждать, пока вернутся соглядатаи, отправленные проследить за тысячником, и доложат, куда тот отправился.

— Что дальше? — поинтересовался Имур.

— Подождем наших, и к гномам. Пора добыть хорошего оружия на всех.

Отправленные следить за Абыслаем вернулись — тот поехал туда, куда надо, а это значит, что ловушки нет и можно следовать дальше, штурмовать следующую ступень длинного, сложного плана.

— Денег хватит? — спросил Имур.

— Может не хватить, они жадные, гаденыши. — Дайрут покачал головой, разглядывая узкую проселочную дорогу, куда они выехали.

— Вообще-то мы убили Кристального Короля, — напомнил Имур.

— Ну и что? Им-то с этого ничего не перепало.

Стоял конец осени, но по погоде этого сказать было нельзя — листья, хотя и оранжевые, еще не все облетели с деревьев, ветер пока не стал пронзительным, и хотя с утра в лужах плавали маленькие льдинки, к обеду в кольчугах становилось жарковато.

— То, что мы убили монстра, — всего лишь предлог для разговора, — продолжил Дайрут. — Теперь гномы вряд ли когда-нибудь откажут нам в беседе. Но вместе с тем мы — люди хана Разужи, который выпотрошил Семенские горы, уничтожив там несколько тысяч гномов и превратив в рабов остальных, и неведомо сколько истребил во время бунта.

— И что делать? — поинтересовался Имур.

— Придется пообещать им, что рано или поздно мы пойдем против хана Разужи…

К радости Дайрута, его друг довольно спокойно отнесся к этим словам.

Глава Рыжих Псов чувствовал, что его влияние на людей за последние недели сильно возросло и многие стали видеть в нем человека, который может принимать любые решения. Но одно дело, когда так к тебе относятся зеленые мальчишки, едва отцепившиеся от материнской юбки, — и совсем другое, когда подобное доверие выказывают те, кто еще не так давно считал тебя таким же юнцом, а сам был уже опытным воином.

Имур в этом отношении выглядел идеальной мишенью для проверки — он не хотел брать на себя ответственность в отличие от Ритана, который и в данный момент выполнял сложное и опасное поручение Дайрута.

Однако на правах друга он считал вправе выказать командиру недоверие или усмехнуться в лицо — не отказываясь, впрочем, выполнить приказ. В последнее время он подчинялся Дайруту беспрекословно, и даже тени сомнения не появлялось на его обветренном лице, чего бы Имур ни услышал.

Полдня они провели в пути, не встретив ни единой живой души, ни одного человека. Все, кто мог укрылись за стенами Руан-Дера, а кто не мог — попрятались в лесу или дальних деревнях.

Ближе к полудню резко похолодало, редкие лужи затянулись льдом, и теперь приходилось объезжать их.

— Раньше такого не было, сколько помню, — начал озабоченным тоном Имур. — Говорят, вся эта дрянь — от той алой звезды в небе, которая становится все больше. Коренмай сказал, что эта звезда дырка, которая съедает небо!

— В небе не может быть дыр, — ответил Дайрут. — Небо — само по себе дыра. И наш мир на крыльях драконов летит сквозь это небо, а солнце вращается вокруг нашего мира.

Имур расхохотался:

— И ты действительно в это веришь? Шаманы которых истребил хан Разужа, говорили, что солнце — это Светлый Владыка, который печется о нашем счастье. Безумные дервиши и оставшиеся шаманы говорят иное, мол, мир хочет разрушиться, а солце — упасть на наши головы, и только молитвы Темным Богам могут остановить это.

— О, я слышал о том, что солнце — это Светлый Владыка, — усмехнулся Дайрут. — И шаманы, и священники, и еще множество людей верят в это. Но здравый смысл никто не отменял. Ты можешь себе представить, чтобы бог, настоящий, сильный бог вдруг взял и пожертвовал собой ради тебя? Ради меня? Ради Абыслая, Вадыя, Разужи, ради старого больного Тукая, ради людоедов и орков, ради гоблинов и того мельника, которого мы вчера пришпилили стрелами к двери? По-моему, это глупость.

— Ты не прав, — Имур нахмурился. — Ты считаешь, что боги — такие же, как мы. А я думаю, что они такие же, но во всем гораздо более сильные. То есть если человек был бы злым — то бог настолько злой, что нам это не понять. Если человек — добрый и может кинуть нищему медяшку, то бог настолько добр, что может пожертвовать собой ради этого нищего! Но как людей больше злых или равнодушных, так же и с богами. Добрых очень мало…

— Интересно рассуждаешь, — усмехнулся Дайрут. — Пожалуй, не буду с тобой спорить — а то еще покажешься умнее, выйдет нехорошо. Кстати, вот и разбитый молнией вяз, здесь мы должны свернуть…

Они спешились и, осторожно выбирая дорогу, прошли сотню шагов в чащу.

На том, чтобы встречаться тайно, каждый раз настаивал Дайрут.

Его ярость, покоившаяся глубоко в душе и лишь изредка тревожившая его воспоминаниями, была спрятана и благодаря наручам, но взамен они странно влияли на главу Рыжих Псов.

Дайрут стал бесстрашнее в бою — и подозрительнее во всех остальных случаях.

Он вел одновременно десяток интриг, его Псов теперь можно было увидеть по всему обитаемому миру, от варварских гор до побережья Внутреннего моря — и далеко не всегда в шапках с рыжими хвостами.

Его интересовало то, что будет через год, не меньше, чем то, что произойдет завтра. И порою он договаривался о совместных действиях с человеком или нелюдью, о котором точно знал, что через несколько месяцев тот станет врагом, и уже сейчас подыскивал тех, кто потом устранит эту помеху с его пути.

Он знал, что вскоре потеряет доверие Вадыя в этом не оставалось никаких сомнений, хотя темник не был врагом Дайруту и тот предпочел бы сохранить старого воина.

А для этого нужно быть осторожнее, не оставлять следов и успевать выполнять все задания, стараясь, чтобы они не мешали осуществлению собственных планов Дайрута.

— Вон они, — Имур указал в сторону. — Не прячутся.

Из зарослей выступили четверо гномов — все в полных доспехах, бородатые и невысокие, лица мрачные и непроницаемые. Даже после того, как двое Рыжих Псов подошли почти вплотную, ни одни из коротышек не сказал ни слова, не шелохнулся.

— Я попросил вас о встрече, потому что могу предложить вам нечто большее, чем деньги, — сказал Дайрут на имперском языке, так и не дождавшись намека на то, что гномы готовы начать беседу. — Я могу предложить вам месть. Я убил короля Кристальных Холмов, потому что он стал зверем. Точно так же я однажды убью Разужу, который тоже стал зверем, только во сто крат хуже.

— Я должен тебя проверить, — хрипло и с жутким акцентом ответил один из гномов. — Ты не похож на того, кто носит наручи из подземелья. Ты готов к проверке?

Дайрут ощутил нехорошее предчувствие.

Он обернулся к Имуру и сказал:

— Что бы ни случилось, не дергайся.

Тот поморщился, но кивнул. Тем временем гном, поняв что собеседник от проверки не отказывается, снял с пояса двуручный топор, лезвие которого было сделано из сплава стали и мифрила, а затем с неожиданной для его роста и тяжелого доспеха легкостью и взмахнул оружием.

Имур даже не дрогнул.

А вот Дайруту пришлось пережить настоящую бурю внутри, когда все его чувства, память, тренированные мышцы — все восстало против разума и попыталось сообща захватить власть над бездействующим телом.

Он наверняка успел бы выхватить отцовский клинок и отбить топор, смог бы уклониться, скользнуть вперед и полоснуть мифрильным лезвием между стальной юбкой и кирасой, разрезая два кожаных ремешка, после чего гном наверняка бы упал, хотя и не получил бы даже царапины.

Но Дайрут остался стоять и увидел, как прошла сквозь легкую кольчугу мифрильная сталь топора, рассекла плоть, как показались белоснежные осколки ребер, как потекла кровь. Затем он перевел взгляд на гнома и наблюдал, как менялось выражение бородатого лица — с торжествующего на удивленное, а потом, пожалуй, испуганное.

Дайрут устоял — хотя в какой-то момент это было и тяжело.

Он чувствовал боль, которая вспышкой пронзила его нутро, а затем почти сразу ушла.

— Ты испортил хорошую кольчугу, — нарочито безразличным тоном сказал он и взглянул вниз.

Там, под обрывками одежды и металлических колец, виднелась его кожа — чистая, без ран и шрамов.

— Ты носишь наручи из подземелья! — восторженно сказал гном, коверкая слова жутким акцентом, а трое других одновременно кивнули. — Ты убил короля-чудовище! Ты отомстишь хану Разуже! За весь народ гар я не скажу. Мой род тебе поможет. Кольчуги, доспехи, мечи, боевые машины, осадные орудия все без оплаты. Когда убьешь Разужу, долги спишутся.

Сразу после этих слов они — все четверо — развернулись и пошли в лес, не прощаясь и не добавляя ничего.

— Что это было? — спросил Имур.

— Мы им не нравимся, — ответил Дайрут. — Ну что ж, деньги мы сохранили, правда непонятно, как и где они передадут нам доспехи, оружие и все прочее… Ужасно не хочется оставаться вот так, без нужных сведений, но продолжать разговор бессмысленно.

Однако все разрешилось самым лучшим образом — на узкой дороге, куда Дайрут и Имур вскоре вышли, прямо около разбитого молнией вяза стояла повозка, запряженная крепкой лошадкой.

Откинув сверху промасленную тряпку, Рыжие Псы обнаружили внутри блестящие смазкой части доспехов — в основном здесь были шлемы и кирасы, все — отличной гномьей работы.

— Как бы ужасно гномы ни говорили на имперском, слово свое они держат, — задумчиво произнес Дайрут. — Это что-то вроде задатка, остальное получим потом…

* * *

В лесу было тихо и спокойно, журчал невдалеке ручей, время от времени стрекотал кузнечик.

Мартус Рамен, некогда распорядитель крупнейшей в мире Арены, закулисный правитель города Тар-Мех, щеголь и франт, сидел в дырявом поддоспешном колете на голое тело и полировал куском шерсти вороненую кирасу.

В заплечном мешке кроме трута, огнива и немногочисленных личных вещей лежало два пузырька с «алкой».

Здесь, на природе, снадобья уходило значительно меньше, чем раньше, а кроме того Мартус приспособился разбавлять его крепким вином — так щипало глаза сильнее и казалось, что «алки» больше. Он собирался вообще избавиться от этой привычки — теперь, когда он был всего лишь предводителем небольшого отряда разбойников, эта забава стала ему не по средствам.

Но каждый день находились причины для того, чтобы отложить расставание с «алкой» на потом.

— Эй, Мартус! Спишь? — крикнул лежавший неподалеку Дивиан, бывший наемник, бывший герой, не пожелавший сложить свою голову, защищая славный город Тар-Мех. — Куда теперь?

— Теперь мы пойдем в сторону королевства Дорас, — медленно и спокойно ответил Рамен. — Мы минуем вольные города, пройдем насквозь павшую Империю Десяти Солнц, задержимся на некоторое время в Жако и выйдем к перешейку, где королевство обороняется от хана Разужи.

— И что, там будет богатая добыча? — заинтересовался высоченный детина с каким-то глупым крестьянским именем.

— Да уж точно, — усмехнулся Мартус.

Сейчас каждый в отряде уверен, что Мартус Рамен — умный и хитрый командир, который ведет своих людей к наживе и победам.

На дорогах и в лесах, в степях и на развалинах поселков и городов хватает недовольных победителями людей, а бывший распорядитель Игр сможет выбирать среди них. Он соберет отряд, которым можно будет пожертвовать ради достижения собственной цели.

Последние месяцы он сколачивал эту банду, находил для них легкие и интересные цели только с одной мыслью: двинуться туда, где он сможет отомстить своим врагам — Разуже, Вадыю и Дайру.

Орда должна заплатить за преступления против Мартуса Рамена.

Айра

Утро выдалось суетливым и неприятным — капитан Морик принес весть о том, что обнаружено очередное тело — а значит, неведомый убийца вновь взялся за свое. Парай Недер, у которого в последние дни и без того забот было немало, признал, что совсем не занимался этим делом.

В самом начале он поручил расследование одному из своих людей, но ведь известно, что если не подгонять и не напоминать о задании, то оно обязательно будет выполнено кое-как.

Среди слуг поползли слухи, и многие склонялись к тому, что это дело призраков или демонов, хотя никто еще не пытался связать все убийства, в том числе и гораздо более старые.

Про герцога Сечея Айра бы даже не вспомнила, если бы Парай не послал за ней.

На площади Красных Дождей правительница и мятежник появились одновременно. Вот только королева приехала со стороны дворца в карете, а Сечей шагнул на брусчатку площади со стороны порта, босой и с непокрытой головой — правда, в отличие от прошлого дня он был чисто вымыт и лицо его оказалось чисто выбрито.

Он шел спокойно и смотрел на узнающих его людей в толпе с улыбкой.

Лицо Сечея было светлым и спокойным, так, будто он понял для себя что-то такое, что может открыться только человеку, который сам, добровольно идет на смерть тогда, когда мог бы сбежать и жить в безопасном месте хоть и преступником, но преступником богатым и неподсудным.

Никто из собравшихся на площади людей не питался задирать его — беднота, любящая закидать преступников гнилыми фруктами и протухшими яйцами, в этот раз напряженно молчала; зажиточные горожане, лавочники и купцы словно-ждали, что скажет сама Айра, не решаясь выразить ни восторга, ни ненависти.

В окружении стражников Айра, против своего обыкновения, пошла не к зданию ратуши, с балкона которой вынуждена была зачастую следить за казнью преступников, а к помосту, на котором стояла плаха.

Палач — громадный детина с руками, каждая из которых могла соперничать в обхвате с талией королевы, стоял совершенно спокойно и даже вроде бы позевывал под колпаком.

Он привел в исполнение не один десяток приговоров, видел и отмену казни, и внезапное ужесточение наказания — когда за отказ покаяться в последний момент преступнику меняли, к примеру, порядок четвертования, и отрубали вначале не голову, а руки и ноги, и лишь потом дело доходило до шеи.

— Ваше Величество, — учтиво поклонился Сечей пожалуй, ниже, чем это стоило бы делать брату королевы, но при этом гораздо менее подобострастно, чем это пристало изменнику.

— Ваше Высочество, — с нервной усмешкой ответила Айра.

Она видела, что Голос прав, что ее личная магии, дар убеждать сработал, и теперь Сечей предан ей полностью и безоговорочно, что он решил для себя все окончательно. Это одновременно радовало и тревожило ее — юная королева не понимала, что ей теперь с ним делать.

Казнить ставшего верным родича? Помиловать одного из вожаков мятежа?

А народ, стоявший за рядом стражи всего в полутора десятках локтей от помоста, ждал развязки. Все они — сотни и тысячи человек — ждали, что она скажет, как произнесет слова, каким жестом сопроводит.

— Считаешь ли ты себя виновным? — звонко сказала Айра и тут же прикусила язык от досады.

Наверняка ведь надо было придумать что-то другое!

— Да, я виновен и заслуживаю смерти, — чистым и спокойным голосом ответил Сечей и расправил сведенные плечи.

Они стояли рядом друг с другом, королева и принц королевского дома, их можно было принять за родных брата и сестру — в Сечее сильна была кровь Доросомнаев, так же, как и в самой Айре.

— Вступил бы ты сейчас в заговор против меня?

— Нет, сейчас я бы встал рядом с вами, Ваше Величество, и защищал бы вас от любой опасности.

Толпа загомонила — вместо очередного кровавого финала люди предчувствовали нечто другое, более сложное и в то же время интересное, вот только пока не понимали, как все закончится.

— И ты бы смог поднять руку на своих отца и брата, если бы они выступили против меня?

— Да, я сделал бы это, не раздумывая ни мгновении, — не моргнув глазом искренне ответил Сечей.

— Тогда ты должен будешь обезглавить их на этом самом месте, — Айра произнесла эти слова и только после этого осознала сказанное.

Это было жестоко и грубо, и она не понимала, откуда взялось это в ней.

Однако сказанного было не вернуть.

— Но я не палач, Ваше Величество, — гораздо тише и менее уверенно сказал Сечей. — Вы можете казнить меня — я к этому готов. Но заставить убить моих родственников, связанных и не имеющих возможности ответить ударом на удар…

— Если они останутся живы, я никогда не буду спать спокойно, — королева сказала это спокойно и жестко, так, чтобы ее собеседник, равно как и все и толпе, понял, что это она говорит серьезно. — Кроме того, у нас, Доросомнаев, и наших родных — крепкие шеи. Не всякому палачу удастся отрубить голову и один раз. Отказавшись, ты оставляешь эту работу кому-то другому, кто может сделать ее гораздо хуже.

Палач на помосте засопел — ему было обидно слышать подобное.

— Я могу сделать это, — теперь голос Сечея был едва слышен, но каким-то образом слова разнеслись по всей площади.

— Ты верен мне, — заявила Айра. — Теперь я знаю это точно. Ты прощен. Но… Мои дядя и младший кузен должны умереть от твоей руки. И ты никогда не станешь герцогом Сорасским. Ты останешься Сечеем.

Не дожидаясь ответа, не собираясь смотреть на то, как отреагирует толпа, королева спустилась с помоста, в несколько мгновений, едва не переходя на бег, добралась до кареты и приказала ехать во дворец.

Внутри у нее была буря, настоящий шквал — там маленькая девочка пыталась отстоять себя перед рождающейся в муках королевой, там куклы вставали против пик и алебард, а стальное оружие склонилось перед тряпичными игрушками.

«Ты все сделала правильно», — утверждал Голос.

И от этого почему-то становилось еще хуже, и волнами накатывало отвращение к себе, и Айра чувствовала себя грязной, запятнанной и неправильной.

— Я восхищен, — говорил во дворце Парай Недер, уже знавший обо всем, хотя вроде бы и не бывший на площади Красных Дождей, и снова ее мутило — как будто похвала первого советника была оскорблением, ударом в слабое место, подлым и предательским.

Айра заперлась в своих покоях.

Казнь Альрика, которую до этого момента она каждый День переносила все дальше и дальше, теперь показалась вовсе не обязательной. Ведь можно попробовать поговорить с ним, и он стал бы преданным ей всем сердцем и душой, ведь можно объяснить, всё и всем.

Но опять девочку ощущала неприятие собственных поступков — совершенных и тех, которые она еще только обдумывала. И казалось, что убить Альрика наверняка будет более правильно, чем привязать его к Айре с помощью магии.

Вызвав капитана Морика, она приказала назначить казнь Альрика на следующий день.

Это не представляло сложности — все последние дни плаха не пустовала, за день происходило по нескольку казней, кто-то вставал под плеть, некоторых оставляли на ночь прикованными к позорным столбам.

Прошло больше месяца.

После казни Альрика она сильно изменилась — ей теперь постоянно приходилось смотреть на то, как вешают, четвертуют или варят заживо людей; как королева она должна была присутствовать на подобных событиях, во всяком случае тогда, когда дело касалось изменников.

Более того, она в любой момент могла взмахнуть белым платком, останавливая казнь или пытку, — и поначалу она порой спорила с Голосом, который требовал от нее беспристрастности и рассказывал о том, что слабость, проявленная не вовремя, может привести страну на грань катастрофы.

«Ты помилуешь изменника — и пусть даже он больше ничего не сделает, но вместо него встанут десять, которые понадеются на то, что даже в худшем случае им всего лишь придется выйти на эшафот, где мягкосердечная королева освободит их от гибели».

Она смотрела не на все казни — но достаточно часто.

Вначале ее подташнивало от вида разрываемых, разрезаемых членов, от крови и судорог, но уже после первой недели, когда все главные мятежники получили по заслугам, она стала равнодушной.

Она прекрасно помнила, как на эшафот взошел Альрик.

Он был грустен и спокоен и наверняка надеялся на ее помилование, и Айра знала, что может это сделать, — Парай говорил о том, что вполне возможно просто изгнать его из страны, — а Голос соглашался с ним. Народ пресытился кровью, все пауки в своих норках получили урок, и если вдруг королева пожелает…

Альрик подошел к палачу, коротко взглянул в сторону балкона, на котором сидела королева, затем, по торопясь и не мешкая, положил голову на плаху, аккуратно закинув вверх перевитые кожаным шнурком светло-русые локоны.

Палач повторил взгляд осужденного — он делал так каждый раз, это вменялось ему в обязанность.

Однако Айра смотрела, не двигаясь и даже не мигая, а через мгновение меч взлетел вверх и опустился вниз. И она, не закрывая глаз и даже не меняя позы, потеряла сознание — и это заметили далеко не сразу.

Она не могла объяснить даже самой себе, почему не помиловала Альрика.

Может быть, потому, что нельзя позволять себе выглядеть слабой. Может, потому, что в балладе «Рыцарь королевы» главный герой в конце погибает от меча палача. А может, потому, что не смогла простить предательства.

Но в любом случае после этого события она сильно изменилась — внутри словно что-то умерло.

Теперь Айра жила не ради себя, а для королевства.

Она начала чувствовать то, что нужно для ее страны, для народа Доросомнаев. Теперь ее рассуждения и высказывания зачастую удивляли даже Голос, который раз от раза подтверждал — да, тот выход, который предлагает она, самый лучший.

Возможно, это пришло после того, как она обратила Сечея.

Она подписывала смертные приговоры и увеличивала пошлины, распределяла должности. Ее больше не интересовали сказки, а засыпающие фрейлины на ночь читали ей исторические хроники и указы, которые подписывали отец и дед девочки, а также мыльные, древние свитки с законами.

Вместо того чтобы слушать сладкоголосых бардов или глазеть на акробатов, Айра присутствовала в городском собрании, где купцы спорили с цеховыми старейшинами и вельможами.

В свободное время она до изнеможения занималась фехтованием, надев на себя легкий мифрильный доспех. Ее наставляли сразу несколько учителей, и у каждого из них она старалась взять как можно больше.

Вопрос о замужестве Айра подняла сама.

Во дворце ее уже стали воспринимать серьезно, если по столице гуляют слухи о том, как она принудила Сечея отрубить головы своим отцу и брату — и он действительно сделал это, не покрывая головы палаческим капюшоном.

Это произвело громадное впечатление — особенно если учитывать то, что отец Сечея до последнего момента молчал, но перед самой смертью сказал:

— Не это я имел в виду, когда просил Айру помиловать тебя.

Младший брат не проронил и слова.

Но везде по стране, в оставшихся еще вольными островных городах и в Орде королеву Дораса воспринимали как забавную диковинку, как нечто непонятное и в то же время слабое и смешное.

Никто не хотел заключать с ней пактов и договоров, все искали — кто же стоит за сценой, кто дергает за ниточки, заставляя Айру произносить нужные слова и подписывать необходимые указы?

Парай опасался назваться таким «кукловодом» ему было выгодно убеждать окружающих в том, что королева правит сама. Лишившись титулов и владений, он стал гораздо осторожнее и хитрее, Айра действительно добилась своего. Он вел одновременно множество интриг, но большая их часть была в ее интересах — он оказался крепко привязан к молодой королеве.

Ей нужен был человек, которого можно будет назвать королем и к которому станут относиться как к королю, а к ней, соответственно, как к королеве.

«Ты права, — ответил на ее рассуждения Голос. — Это должен быть представительный и не старый мужчина, достаточно умный для того, чтобы не мешать тебе, и достаточно удобный для всех заинтересованных лиц».

Выбор был, с одной стороны, невелик — никто не подходил идеально.

С другой стороны, Айра ради страны готова была пожертвовать всем и потому не отметала и тех, на кого с отвращением взглянула бы даже хромая молочница с Мясной улицы.

Это мог быть гордый, но бедный потомок одного из знатных родов вольных городов, мог быть один из многочисленных потомков наследной линии Империи. Правда, все стоящие мертвы, живы либо представители боковых ветвей, либо старики, либо претендующие на титулы самозванцы, не умеющие не только вести себя за столом, но и зачастую даже разговаривать на имперском.

Некоторое время всерьез обсуждали ее брак с Сечеем — брат был превосходным вариантом: преданный, красивый, сильный, неглупый — хотя и не хватающий звезды с небес.

Но слишком близкий родственник.

Сам Сечей оказался не против, при этом готов ждать сколь угодно долго, затем помочь ей в создании наследника и не докучать какими-либо желаниями, а маги и жрецы пообещали, что сумеют решить вопрос порченой крови, которая возникает при родственных браках.

Однако на Сечее будто стояло громадное темное пятно — он участвовал в мятеже, а затем собственными руками казнил родственников.

Мало того что за ним закрепилось прозвище «отцеубийца», теперь многие наверняка решили бы, что они с Айрой заранее договорились о том, что, изменив родне, он получит ее в жены.

Айра уже не раз пожалела о том, что заставила брата взять в руки меч палача.

Время от времени Парай приносил ей портреты женихов — один другого хуже. Иногда, словно оправдываясь, он рассказывал о том, кто оказался убит или жутко покалечен в последние месяцы и годы, и среди тех, кто попал в лапы смерти или стал калекой, были лучшие.

Кроме того, Айра знала, как пишутся такие портреты: толстые становились в меру упитанными, болезненно худые прятали свои недостатки под пышным одеждами, косоглазые стояли в профиль, сухая рука ложилась на эфес сабли, а громадный уродливый шрам на шее от магического удара скрывался пышным жабо.

Она совсем извела и себя, и Парая, и Голос, когда мысль о замужестве была отложена из-за других неотложных дел.

Неуловимый убийца нанес страшный удар — он прикончил трех горничных, причем если раньше негодяй делал подобные вещи, скрываясь и пряча трупы, то в этот раз все трое оказались лежащими на черной лестнице, ведущей из покоев одной из фрейлин к коридору на кухню.

Слухи, раньше произносимые вполголоса, с оглядкой — не посчитают ли сплетником, мгновенно стили могучей силой, чуть ли не такой же, как чума или иная напасть.

После заката дворец словно вымирал — никто больше не решался ходить по ночам. Стражники пытались найти неуловимого убийцу своими способами, Парай Недер с помощью нескольких «знающих» людей — своими.

Однако поиски эти затянулись, и через несколько дней после убийства горничных произошло одновременно несколько событий. Вначале главный повар чуть не задушил пришедшего во дворец мясника — оправдываясь, он заявил, что тот смотрел на него косо и наверняка был тем самым злодеем.

Затем патруль гвардии из арбалетов расстрелял подозрительного человека во внутреннем дворе — и это оказался конюх, уходивший от своей любовницы-прачки. Причем он никак не мог оказаться убийцей, ибо в ту ночь, когда лишили жизни горничных, лежал, отравившись несвежей рыбой.

И в довершение бед слуга воткнул нож в живот своему господину, одному из вельмож, который за обедом сказал, что «вас надо держать в страхе, все правильно убийца делает».

С такими событиями можно было даже не ждать появления злодея, которого дворцовая челядь окрестила «Черным Мясником». Общее настроение во дворце подразумевало, что с каждым днем покалеченных и убитых будет все больше.

Люди с подозрением смотрели друг на друга, капитан Морик в отчаянии предложил арестовать кого угодно, чтобы все подумали, что угроза миновала. Марай Недер неожиданно согласился с ним, но резоны у него оказались совсем иные.

Выслушав обоих, Айра дала разрешение.

Днем, при множестве свидетелей капитан стражи обнаружил в казарме, всундуке одного из своих людей окровавленный нож. Бедолагу тут же заковали и кандалы, вытащили во двор и выставили в заранее приготовленной клетке.

Любой желающий мог посмотреть на него, а за желающими, в свою очередь, пристально наблюдали люди Парая Недера, пытаясь по каким-то им одним ведомым признакам определить настоящего убийцу.

«Ничего у них не получится, — заявил Голос. — Каким же надо быть дураком, чтобы так дешево сдать себя?»

Весь день не иссякал поток желающих плюнуть в несчастного, выкрикнуть оскорбление или просто посмотреть на него.

Королева тем временем занималась государственными делами: выяснилось, что часть товара, уходившего якобы в вольные города, каким-то образом оказывается в Орде — то есть Дорас сам усиливал своего злейшего врага; найти виновников проблемы не составило, однако это были серьезные, солидные купцы, имевшие вес в своих гильдиях, и, арестовав их или хотя бы даже обвинив, королева могла столкнуться с главами гильдий, которые одновременно управляли столичным ополчением и не видели ни чего совсем уж плохого в торговле с врагом.

«Война войной, — пояснял Голос, — а работникам всегда и всюду платить надо. Кроме того, если покупать у земледельца хлеб в начале зимы, а забирать следующей осенью, то цена на него будет раза в два ниже, и хочется-то взять побольше».

Верховный жрец Дегеррая в Дорасе предложил создать небольшой отряд, который тайно будет уничтожать врагов короны.

— Я не вижу в этом ничего плохого, — заявил ом, перетаптываясь с ноги на ногу, словно его беспокоили насекомые. — Хотите, я сам поговорю об этом с Параем Недером? Он кажется мне человеком весьма неглупым и наверняка согласится со мной. Мы немного отойдем от закона — но это же на благо страны!

— Я в этой стране — закон, — сухо ответила Айра. — И каждое нарушение закона бьет по стране и мне лично.

Один из советников предложил разрешить торговать с Ордой, но поставить такой налог, чтобы всякое желание отпало. Мысль показалась интересной, и решили ее хорошенько обдумать. Голос дал совет скупать у купцов их товары и самим торговать, но в таком случае, Айра знала это совершенно точно, королевских приемщиков быстро подкупят, и корона тут же начнет нести громадные убытки.

Она предполагала поразмышлять об этом перед сном, в постели, но едва ее голова коснулась подушки, как глаза сами собой закрылись.

А утром выяснилось, что Голос ошибся — и Черный Мясник, неуловимый убийца, державший в страхе весь дворец, попытался ночью убить «самозванца» и был пойман людьми Парая Недера.

К удивлению Айры, убийцей оказался старик, который преподавал ей основы магии. Тот самый, который не мог произнести букву «с», не удвоив, а то и не утроив ее.

Полночи его допрашивали, и он рассказал о том, что в его голове давно появились видения, что он слышал шепот, уговаривавший его убить кого-нибудь. Старик пытался сопротивляться, а потом в странном полусне зарезал прачку, скинул ее тело в море и после этого испытал громадное облегчение.

Он боролся с собой и убивал только тогда, когда было совсем невыносимо.

Всего он убил за несколько лет полтора десятка человек.

Под утро его оставили связанным в одной из камер дворцовой темницы, однако когда за ним пришли верховный маг и палач, чтобы продолжить допрос, убийца уже был мертв. Он откусил себе язык, и окровавленными губами начертал некий страшный символ на стене.

— Его душу захватили демоны, — пояснил верховный маг, представ перед Айрой. — Такое случается и становится все более частым, к сожалению. Было несколько случаев в Империи, я слышал о двух таких историях в вольных городах. Что-то приближается, что-то страшное.

Однако Айре не было дела о том, что творится в вольных городах.

Ей нужно было думать о множестве других дел, и она не могла себе позволить даже ужаснуться от того, что рядом с ней, совсем еще ребенком, находился человек, который в каждый миг сражался с собой, чтобы не достать нож и не выпотрошить кого-нибудь.

Эту мысль она отложила на потом, словно убрала в угол — чтобы как-нибудь разобраться. А пока ей нужно было придумать хоть что-то, что могло бы дать надежду Дорасу на будущее.

* * *

Родрис вошел в пещеру после очередного похода к ручью и едва не выронил ведерко: алый кристалл пульсировал и трясся так, что это было видно даже отсюда, несмотря на шкуры и мешок.

Неужели? Не может быть!

Если бывший первосвященник ничего не напутал, не забыл и не принял желаемое за действительное, то скоро, очень скоро прежний хозяин мира вернется, и тогда все будет как надо.

Не сразу.

Еще некоторое время кристалл должен побыть здесь, на краю мира, вдали от всех. А потом — потом он вернется к цивилизации! Да здравствуют теплые постели, нормальные уборные и пологи, защищающие человека от кровососущих насекомых! Да здравствуют кролики — и да сгинут зайцы!

Родрис захлебнулся слюной, вспомнив вкус хорошего дорасийского вина.

Все это уже близко.

— Эй, шаман, ты чего, помнишь? — Полог у входа в пещеру аккуратно сдвинулся. — Меня, если что, в крысу.

— Чего надо? — грубо поинтересовался Родрис, безжалостно вырванный из своих мечтаний.

— Мать у меня подыхает… — грустно поведал варвар. — Ела мясо, подавилась куском…

Бывший первосвященник выскочил из пещеры и обнаружил, что гость притащил свою — весьма крупную — мамочку прямо сюда. Отшатнувшись назад, Родрис вспомнил, что до сих пор не выпустил из рук ведро с водой, и, отставив его, попытался приподнять старуху.

Варвар помог ему, затем, следуя наставлениям шамана, взял ее сзади под мышки и резко дернул вверх. От резкого толчка кусок мяса вылетел из глотки пожилой женщины и шлепнул «шамана» по лицу.

Она судорожно задышала.

— Я и сам шаман! — заорал спасший мать варвар. — Я умею лечить!

Родрис провел рукой по лицу, вытирая слюну и стыдясь того, что он принадлежит к тому же человеческому роду, что и его гости.

— Приходи завтра с утра, — сказал он. — Я научу тебя еще паре приемов.

Дайрут

— Ты знаешь, зачем тебя вызывает Вадый? — поинтересовался Ритан.

Последние два дня лучший десяток Рыжих Псов двигался, останавливаясь лишь для короткого сна, к ставке темника. И все это время друг Дайрута не переставал хмуриться и задавал один и тот же вопрос.

— Приедем — увидим, — в очередной раз ответил Верде.

После взятия Руан-Дера прошло несколько недель — тогда Рыжие Псы помогли Абыслаю получить лавры от захвата города и сами стали героями в глазах всей Орды. Сам хан послал Дайруту меч из чистого золота — впрочем, это чуть не поссорило главу Рыжих Псов с Абыслаем.

Они мчались через рассветные степи, где-то вдали стоял столб дыма, на обочине валялись трупы мужчины, женщины, дети, — с которых мародеры сняли все, даже окровавленную и изрезанную одежду.

Дайрут точно знал, зачем его вызвал Вадый.

Сотня Рыжих Псов за последние несколько месяцев почти полностью вышла из-под его власти. Нет — донесения доставлялись точно и в срок, прямые приказы темника исполнялись беспрекословно, но, кроме того, были и тайные задания, о которых не знал никто, кроме самих гонцов.

Верде теперь знал, когда достаточно убить старосту, чтобы поселение беспрекословно перешло под власть Орды, а когда придется заставить нескольких крестьян резать друг друга, чтобы показать, что остальным деваться некуда.

Вадый разжирел и отупел, он проявлял слабость там, где это было непозволительно, и впадал в ярость тогда, когда это было смертельно опасно.

Дайрут Верде со своими мальчишками вынужден был подбирать за ним слюни, исправляя ошибки, каждая из которых могла стоить десятков, а то и сотен жизней. Они запугивали, убивали и похищали, вели переговоры с половинчиками и гномами, помогали купцам проходить через владения Орды, не отдавая грабительской пошлины в казну темника.

Дайрут делал все так, чтобы армия была живой, чтобы не превратилась в жирного и беспомощного уродца, на какого все больше становился похожим Вадый.

Естественно, тот узнал об этом — и увидел в Дайруте не спасителя и героя, а предателя. Значит, и ставке их ждет холодный прием, но глава Рыжих Псов давно не боялся смерти, а разговора с Вадыем и любом случае было не избежать.

Когда показалась ставка, был уже вечер.

Дайрут остановил воинов.

— Вадый слишком много ест, щеки его раздулись, а руки ослабели, — сказал командир Рыжим Псам. — Вы знаете — я никогда не даю слишком простых поручений и никогда не даю невыполнимых. Сегодня мы должны войти в ставку темника — и выйти из нее живыми. Не отставайте от меня, будьте настороже и готовы ко всему.

Двенадцать молодых воинов, и в их числе Имур и Ритан, коротко поклонились Дайруту. За последние недели они привыкли к тому, что их командир рассчитывает все заранее, и, подчиняясь его приказам, можно выйти из боя живыми и богатыми, а ослушавшись — лишиться и чести, и жизни.

Рассвет окрашивал зловонный и многолюдный лагерь в розовый цвет, придавая ему вид молодящейся шлюхи. Кроме личной гвардии Вадыя, в ставке почти не было воинов, только юнцы, старики и обозники, женщины, дети и рабы.

Тех, кто мог носить оружие и при этом не был предан лично ему, темник в последнее время держал в стороне. Постепенно он сходил с ума, подозревая в каждом убийцу, отправляя на казнь всякого, кто ему не нравился.

Дайрут с радостью убедился, что у его людей ставка вызывала такое же отвращение, как и у него. Привыкшие к боям, к длинным перегонам, когда и спишь, и пьешь, и мочишься, не вылезая из седла, они смотрели на лагерь с отвращением и удивлением.

Они видели караулы, расставленные неправильно, мужчин, пьющих араку, женщин, гуляющих там, где нельзя.

Вадый встретил главу Рыжих Псов около своего шатра: он сидел на большой колоде, и его ягодицы расплывались по ней студнем, а длинный и широким меч тонул в украшенных бархатом и серебряными украшениями ножнах, из которых темник вряд ли сможет вытащить его мгновенно.

С обеих сторон от Вадыя стояли два десятка нукеров, но Коренмая среди них не было.

— Приветствую тебя, темник, — Дайрут небрежно поклонился, вызвав гримасу ярости на лице хозяина.

— Я хочу показать тебе кое-кого, — ответил Вадый и взмахом руки пригласил гостя в гигантский шатер.

Они вошли внутрь вдвоем, оставив снаружи и Рыжих Псов, и нукеров Вадыя.

Однако внутри обнаружилось еще четверо воинов — самых мощных и, судя по лицам, тупых.

Кроме них, там находился еще один человек — на железном кресте, скованном из острых обломков мечей и кинжалов, висел Коренмай. Он истекал кровью, и на его обнаженном теле не было живого места от порезов и ожогов — его пытали, и явно не один день.

— Он признался, что ты готовишь против меня заговор, — вкрадчиво начал Вадый. — И в том, что ты колдун. И в том, что ты не сын Кира Верде, а сын хана Разужи, замахнувшийся на его место.

— Под пытками любой скажет то, что хочет услышать мучитель, — холодно ответил Дайрут.

Он пытался понять, насколько сильно истерзан Коренмай — по всему выходило, что крови и сил он потерял немало, но внутренности не задеты, и если он сам захочет жить, то выживет.

— Я знаю об этом, — темник рассмеялся. — Коренмай был верен мне, я ошибся в нем. Он сделал только одну ошибку — сдружился с тобой. Потому что ты мне не верен!

Четверо мордоворотов стояли с обнаженными мечами рядом с темником, кроме того, Вадый сам был велик, как циклоп, а Дайруту требовалось еще вынуть свои два клинка из ножен.

— Убей их, — внезапно прохрипел Коренмай, приподнимая голову.

Темник на мгновение отвлекся, и в этот момент Дайрут резко выкинул вперед руку.

Наручи, два черных куска металла с искусно выгравированными рунами, давали ему нечеловеческую силу.

Ладонь, как сквозь теплое масло, прошла в жирную грудь Вадыя, захватила там сердце и единым движением, выламывая мешающие кулаку ребра, вышла обратно — комок окровавленной плоти еще сокращался на ладони Дайрута.

Телохранители умершего мгновение назад темника бросились на убийцу, но тот, вместо того чтобы кинуться вон, спокойно толкнул тело Вадыя на них. Сделал шаг в сторону, доставая клинки, а затем кувыркнулся вперед, оказываясь между четырьмя врагами.

И двумя резкими ударами прикончил их: первых двух — перерезав им шеи, вторую парочку — наискосок вонзив одному клинок в печень, другому в сердце. Один из телохранителей успел воткнуть ему меч в бедро, но Дайрут просто извлек его из себя и шагнул за порог юрты.

А снаружи уже кипела схватка — на Рыжих Псов наседали телохранители покойного владыки тумена.

— Вадый мертв! — крикнул Дайрут.

Схватка остановилась.

— Темником будет Абыслай! — выкрикнул хорошо одетый старик, один из советников Вадыя.

— Темником должен стать Чубей! — яростно заявил один из телохранителей.

— Темником буду я, — спокойно сказал Дайрут. — И если кто-то с этим не согласен, то он отправится в степь замотанным в кошму и, прежде чем сдохнет, не раз пожалеет о своей тупости.

Все вокруг заорали одновременно.

Дайрут знал, что так просто дело не кончится — надо будет договориться с тысячниками, казнить самых ярых противников и привлекать на свою сторону достаточно гибких и хитрых, а самое главное — надо будет объяснить произошедшее хану Разуже. Хотя именно в этом Дайрут проблемы не видел, хан уже знал о нем и в последнее время явно не был доволен Вадыем.

Но все это он сможет сделать — часть сам, часть с помощью Рыжих Псов, его личной гвардии.

Где-то в глубине сознания он подозревал, что поступает неверно, но Дайрут легко отбросил эти мысли в сторону.

Он будет править Ордой и наверняка отомстит и за отца, и за друзей и близких. Просто надо найти настоящих виновников, а не казнить всех подряд, ведь сама по себе Орда — великолепный инструмент.

Два дня спустя Дайрут приближался к ставке хана Разужи.

У шамана в ставке темника оказался свиток с ритуалом, который позволил сделать коня необычайно сильным и выносливым, к тому же нетребовательным к еде и питью — и, воспользовавшись этим, новоявленный темник торопился к владыке Орды для того, чтобы первым сообщить ему о новости.

Разужа за последние годы обосновался на землях поверженной Империи — сейчас он усмирял то и дело восстающие провинции, обучал новобранцев, взятых из местных жителей. Несколько советников мертвого императора остались живы, и хан использовал их для того, чтобы научиться править и воевать иначе, нежели умел делать это раньше.

Он пробовал использовать пленников и шпионов, посылал фальшивые письма и перехватывал чужие, давал обещания, выполнять которые должны были другие, делал то, что называлось политикой.

Своей ставкой хан сделал столицу — Жако, однако жить в тесных стенах не пожелал, и за пределами городских стен специально для него сожгли целое предместье, а на его месте выстроили временный лагерь из громадных шатров и юрт.

Жизнь здесь уже наладилась, люди были если и не счастливыми, то, во всяком случае, не слишком несчастными. Нукеры Разужи следили за тем, чтобы крестьян, горожан и купцов не слишком-то обижали.

Орков и людоедов поселили отдельно и снабжали достаточным количеством скота, чтобы они не пакостили. Гоблины, которых тоже пытались отселить, каким-то образом все же сбегали из тех мест, где им надлежало ждать приказов хана, но вели себя сравнительно тихо и спокойно.

Глава личной гвардии хана знал Дайрута лично и в громадный белый шатер тот, кто раньше был главой Рыжих Псов, попал быстро.

Разужа лежал на взбитой груде шелка, глаза его были затуманены, а его гибкое мускулистое обнаженное тело вылизывали четыре наложницы, в одной из которых Дайрут признал Зайну — свою троюродную сестру, племянницу императора.

Впрочем, он знал, что наложницы не имеют права поднимать взгляд на лица хозяев, да и виделся он с Зайной очень редко даже тогда, когда они жили в одном дворце.

— У тебя послание? — негромко поинтересовался Разужа, и речь его, внятная и спокойная, показалась Дайруту похожей на шипение.

От хана так же, как и ранее, веяло нечеловеческой мощью, сухим злобным жаром.

— У меня новость, — ответил он. — Темник Вадый сошел с ума, он пытал командира своих нукеров, затем решил убить меня. Однако я не позволил ему этого сделать.

— Старый мешок с жиром превратился в полудохлого мерина, считающего, что никто, кроме него, не вправе покрывать кобыл. Кто претендует на место Вадыя?

Дайрут знал, что сейчас — самый тонкий момент.

Надо дать понять, что он достаточно силен для того, чтобы возглавлять тумен и вести его к целям хана. С другой стороны, нельзя показать себя слишком умным и сильным, чтобы у Разужи не появилось даже мысли о том, что гость собирается рано или поздно убить хана или хотя бы доставить неприятности.

— Я хочу возглавить тумен, — сказал он прямо и встал на колени, склонив голову. Он знал, что ему придется лгать, и не хотел, чтобы его выдал взгляд. — Доверь мне это, великий хан, и я не подведу тебя.

Судя по шороху, Разужа отогнал от себя наложниц, затем поднялся и подошел ближе.

— Ты нравишься мне, Дайрут, — сказал хан вкрадчиво. — Ты взял Тар-Мех, взял Руан-Дер. Ты смертельно опасен для врагов и очень полезен для друзей. Абыслай или Чубей и в подметки тебе не годятся, хотя любой из них стал бы не худшим темником.

И если бы это я убил Вадыя, то отдал бы тебе его гумен, даже не размышляя. Однако ты успел первым, и у тебя может войти в привычку убивать тех, кто отдает слишком неприятные приказы. А я приятное своим темникам говорю очень редко. Ответь на эти слова, Пес.

— Я — Пес на службе у великого хана. Моя цель — служить тебе. Ты можешь не сомневаться во мне, так как в моих жилах нет благородной крови, и я не смог бы стать ханом, даже если бы очень этого захотел.

Дайрут мог в любой момент резко выбросить вперед руку и вонзить ее в обнаженный живот Разужи, доставая оттуда требуху и омывая себя благородной ханской кровью, и что-то изнутри вопило о том, что именно так он и должен поступить.

Однако было совершенно ясно, что здесь у Дайрута друзей нет, а в ханской гвардии служат не просто увальни, а лучшие из лучших. Кроме того, всем в Орде было известно, что Разужу убить не так просто, что ему покровительствует некий темный и мрачный то ли бог, то ли демон, который воскрешает хана после смерти.

«Я убью тебя позже, когда буду готов, — подумал Дайрут. — А пока — наслаждайся моей покорностью».

— Ты нравишься мне, Дайрут, — вновь повторил хан. Тут же стало ясно, с кого копировал свою манеру речи Абыслай. Но если, повторяя одно и то ж тысячник просто усиливал свои слова, то у хана не имело значения, что именно он говорит — все было в интонациях, в скорости, в ударениях. — Ты взял Тар-Мех, взял Руан-Дер. Ты смертельно опасен для врагов и очень полезен для друзей. Абыслай или Чубей и в подметки тебе не годятся, хотя любой из них стал бы не худшим темником. И если бы это я убил Вадыя, то отдал бы тебе его тумен, даже не размышляя. Однако ты успел первым, и у тебя может войти в привычку убивать тех, кто отдает слишком неприятные приказы. А я приятное своим темникам говорю очень редко. Ответь на эти слова, Пес.

Было совершенно ясно, что хан угрожает — но и чего-то ждет.

Правильного, нужного ответа.

— Я готов выполнить любой приказ. Скажи, и я взрежу себе живот…

— Ты нравишься мне, Дайрут! — яростно выкрикнул Разужа, и Верде вдруг понял, что хан знает о наручах и расценивает предложение вспороть живот себе как издевку. — Ты взял Тар-Мех…

— Прими от меня в подарок великий доспех, наручи короля из Кристальных Холмов, — перебил его Дайрут и понял, что попал в точку.

Он снял куртку, натянутую поверх кольчуги и наручей, и начал расстегивать ремешки.

Отдавать волшебные предметы он не собирался, теперь было совершенно ясно, что придется убить Разужу, а затем прорываться с боем из его ставки. Что делать потом — дело другое, сейчас главным было выжить и не расстаться с наследством короля из Кристальных Холмов.

Однако за мгновение до того, как Дайрут собрался претворить свой замысел в жизнь, Разужа сказал:

— Ты нравишься мне, Дайрут. Но я не приму твой подарок, потому что смог бы носить его только тогда, когда со мной мой великий покровитель, дарующий мне бессмертие. Я не знаю, как тебе удалось остаться и здравом рассудке, не снимая их день и ночь, — но готов оставить тебе твой секрет. Ответь мне сам — почему?

Дайрут выдохнул — он мог не убивать Разужу пока, а значит, оставался шанс вернуться в тумен и продолжить подготовку, собирать силы, готовить воинов, рассылать письма наместникам хана.

— Потому что тебя окружают глупцы, а я избран судьбой, чтобы помочь тебе, — ответил он.

— Не только, — мягко ответил Разужа. — Поднимись.

Дайрут встал и обнаружил, что хан уже одет — в легкий шелковый халат, который вряд ли помешал бы недавнему главе Рыжих Псов убить первого человека в Орде.

Разужа выглядел собранным, но несколько утомленным, от дымки в глазах не осталось и следа — теперь это был военачальник и воин, уставший от бесконечных битв, но не настолько, чтобы отказаться от своих планов.

На вид ему было около тридцати, но Дайрут знал точно — ему почти полвека, и большую часть жизни Разужа провел, сражаясь и договариваясь, а затем обманывая тех, с кем договорился, и вновь сражаясь.

— Наш мир умирает, — сказал хан вкрадчиво. Боги оставили нас. Были Светлый Владыка и Даги, которого здесь, в Империи, называли Дегеррай. Но первый никогда не вмешивался в дела смертных, а второй забросил мир много лет назад. На их место пришли другие боги, которые могут еще спасти мир — с нашей помощью. Мало кто годится на роль героя, которым руководит божество.

— Ты годишься, — утверждающе сказал Дайрут.

Разужа рассмеялся — смех его был мелодичен и даже приятен, сейчас он меньше всего напоминал того извращенного и жестокого правителя, каким его знал весь обитаемый мир.

— И ты тоже годишься. Ты силен, умен, ловок, способен вести за собой войска. Буду искренен — мое божество в последнее время нечасто радует меня своим присутствием, и это меня пугает, поскольку именно с ним я связывал будущее мира. В любой битве оно видело все происходящее сверху — и мне были не страшны ни засады, ни подкрепление противника, я знал, кто и откуда нападает на меня. Оно предупреждало меня, когда силы противника были слишком велики, я уклонялся от боя, а потом возвращался, чтобы разбить врага.

— Это полезно, — кивнул Дайрут.

— Да, но самое главное — ни один военачальник не бессмертен. — Разужа улыбнулся. — Я никогда раньше не уклонялся от боя, потому что порой победа зависит от малости, а я — самый сильный и опытный боец в армии. Никто не может послать стрелу так же далеко и точно, никто, кроме меня, не встанет против людоеда один на один так, чтобы после схватки уйти на своих ногах, оставив чудовище мертвым. Но иногда я умирал. Пять раз мое тело везли в святилище, и пять раз я возвращался к своим войскам, чтобы вести их к новым завоеваниям. И сила моя росла, как и умение, и знание, и верность покровителю.

— Ради подобного можно отдать что угодно. — Дайрут не считал так, потому что не видел в собственной смерти чего-то страшного или непоправимого: он был готов к смерти, хотя в последнее время и не стремился к ней.

— Все это и гораздо большее я могу помочь тебе получить.

— А зачем тебе делиться со мной таким могуществом? — поинтересовался Дайрут. — И нужен ли я твоему богу?

— Не уверен, — Разужа в мгновение ока словно постарел, стал выглядеть на свой возраст. — Я могу вести войска и править миром, для меня это несложно. Но жизнь теряет вкус, мой бог оставил меня и за последние годы появлялся лишь изредка и ненадолго. Я думаю, может, ему скучно? Я хочу чувствовать себя наполненным, живым, яростным хотя бы изредка. Если ты станешь вторым героем, это может вернуть нашему богу вкус к этому миру. Все эти годы я искал того, кто мог бы стать вторым. Но никого. Все — скучные, мелкие, жадные. Корыстные, трусливые, глупые. Ты возвращаешь мне надежду. Как только мой бог появится в следующий раз, я предложу ему тебя — и чувствую, он не откажется. После ритуала ты получишь власть и силу, а я — покровительство своего бога. Ты согласен?

Дайрут видел, что Разужа безумен.

Хан ждал ответа, и ответ мог быть только одним — если бы Рыжий Пес отказался, он тут же стал бы неугодным: — тем, кто знает слишком много, кто видел слабость хана, а потому не может остаться в живых.

— Я согласен, — сказал он.

Хан тут же отвернулся, показывая, что встреча закончена.

Дайрут Верде поднял с белой кошмы куртку, накинул ее себе на плечи и вышел из шатра.

Он стал темником и окончательно уверился в том что хан Разужа должен умереть. Причем божество может появиться в любой момент, и тогда Дайруту придется выступить против хана.

А значит, нужно быть готовым к схватке в любой момент.

* * *

В каждом большом военном лагере всегда беспокойно — даже ночью, когда обычному человеку вес кажется тихим, хороший маг услышит дыхание сотен людей, всхрапывания лошадей, лай собак.

Для ритуала, который Лиерра готовила несколько месяцев, требовалась полная тишина. Конечно, ее нельзя добиться даже в степи, вне лагеря, и идеальным местом была бы уединенная башня.

Но ведьма знала способ обойти это препятствие.

Она долго шла по ночной степи, пытаясь понять, где лучше всего будет начать.

Она шла и шла, пока в определенный момент не споткнулась на ровном месте.

Лиерра тихо рассмеялась — это был простой прием, которому никогда не учили и не будут учить в Сиреневой Башне, где сидят зашоренные и отдавшие себя чтению пыльных книг мужчины. Им, чтобы найти этот кусочек земли, потребовались бы громадные астрологические атласы, месяцы расчетов и долгий ритуал.

А любая старенькая ведьма в Империи или Дорасе нашла бы его так же, как это сделала только что Лиерра — просто неспешно идя куда глаза глядят до того момента, пока ноги сами не запнутся.

Ведьма положила на землю узелок, скинула потертую кожаную куртку — в Орде приходилось жить как все, не позволяя себе выглядеть слишком красивой и нарядной. Сверху на куртку полетели льняная рубаха, алая юбка, нижняя юбка, короткие штанишки из дорасийского шелка и несколько украшений, обычно помогающих ей в работе.

Несколько мгновений Лиерра приспосабливалась к собственной наготе — хуже всего было без бронзовых браслетов, к их тяжести и силе она настолько привыкла, что именно без них, а не без одежды чувствовала себя по-настоящему голой.

Ветер развевал ее волосы, холодил живот, словно исподтишка гладил внутреннюю поверхность бедер, напоминая, как давно Лиерра не оставалась наедине с мужчиной, который бы ей нравился.

Наконец она сделала осторожный шаг левой ногой, затем подняла правую и, ставя ее, осторожно топнула — звук получился глухой и отдаленный, словно под землей ударили в барабан.

Лиерра сделала еще один шажок левой, вновь придвинула правую ногу, затем топнула опять. Звук оказался чуть громче — ведьма словно танцевала, подчиняясь неслышимой музыке, и при этом она часто поворачивалась вокруг своей оси, нащупывая, ища направление.

Шаг — удар — остановка — поворот. Шаг — удар — остановка — поворот.

Раз за разом, все быстрее и быстрее, так, что ей движения уже казались спазматичными, как у дервишей.

Еще, еще и еще, все дальше и дальше, и, наконец, в очередной раз топнув, Лиерра не услышала звука, Она еще раз, сильнее опустила правую ногу на землю — и вновь это произошло совершенно бесшумно.

Она нашла место, где сегодня сможет выполнить сложный и опасный ритуал. Вернувшись к своим пожиткам, она достала оттуда пустой флакончик и скребок из кости василиска и начала аккуратно собирать собственный пот с кожи.

Пот ведьмы, впавшей в магический транс, был ингредиентом нескольких хороших зелий. Профаны использовали пот обычных женщин — даже в книгах обычно упоминали именно этот, упрощенный вариант. И они получали результат в десятки раз более слабый, нежели тот, которого добивалась Лиерра.

Закончив с этой работой, ведьма спокойно оделась, вернулась в «бесшумное место» и начала расчерчивать поле заточенной косточкой из предплечья ребенка, умершего насильственной смертью.

Дайрут спас ей однажды жизнь, и ведьма собиралась отплатить ему тем же, и при этом, поскольку в последнее время командир Рыжих Псов нравился ей все меньше и меньше, она не собиралась ждать.

Ритуал поможет Лиерре наложить на Дайрута заклинание, которое спасет его от верной смерти. Однажды Дайрут Верде умрет — по-настоящему, без шуток, — а через сутки встанет живым, смертельная рана или иная причина смерти исчезнет, словно вычеркнутая из прошлого.

Ведьма не преследовала какой-либо выгоды.

Ее никогда не интересовало ничье мнение, кроме собственного — а в этой ситуации она чувствовала себя должницей. Причем она боялась признаться даже себе, что платила не за спасенную жизнь, а за то, что Дайрут привел ее к мальчишкам-гонцам, для которых, пусть на короткое время, она стала своей.

Среди мальчишек она словно помолодела, вновь уловила биение жизни, пульс, который раньше холодно отсчитывала, а теперь вдруг почувствовала внутри, сердцем, печенью, маткой.

Лиерре вновь было интересно жить, именно за это она испытывала благодарность к Дайруту, из-за которого она проводила сейчас ритуал, который мог бы стоить ей жизни.

Ведьма спокойно подкинула в воздух горсть порошка из высушенной мандрагоры. Ритуал был начат, и теперь он либо пройдет идеально, либо в «бесшумном месте», куда ни люди, ни коровы не забредают просто так, когда-то нескоро идущая мимо ведьма обнаружит кости давно усопшей товарки.

Айра

О событиях на Базарной площади столицы Дораса Айра узнала практически сразу.

Она возвращалась с пира в ратуше, где главы гильдий в первый день зимы дарили правителю подарки и просили о налоговых поблажках, когда навстречу выехал отряд кавалеристов во главе с Сечеем.

Брат был ранен, его окружение — взбудоражено.

Она нетерпеливо махнула рукой, стражники расступились, и Сечей подъехал к Айре, а когда попытался поклониться, то пошатнулся и он едва не выпал из седла.

— Что случилось? — спросила она.

— Ерунда, Ваше Величество, — начал он. — Одни торговцы решили придержать зерно до конца зимы, другие подняли цены, горожане взбудоражены. Когда я появился на площади, просто проезжал мимо, кто-то крикнул, что я уговорил вас, Ваше Величество, поднять налоги. Меня не любят, я понимаю это, но когда чернь попыталась убить меня, я защищался, На мое счастье, поблизости случился отряд воином во главе с благородным Кэйрой, и они пришли мне на помощь до того, как дело пошло всерьез.

— Где сам Кэйра? — Айра почувствовала себя виноватой.

Рыжий Мышик Кэйра второй раз оказал ей услугу, а она не успела его наградить даже за свое спасение от мятежников. Множество совершенно непричастных людей получили деньги, титулы и чины, а те, кто был действительно полезен и верен, очутились совершенно в стороне от милостей королевы.

— Он отправил меня подальше, а сам принялся утихомиривать людей, и словами, а не мечом, — ответил Сечей. — Если бы я остался там, его даже слушать бы не стали.

«Меня тоже, наверное, не стали бы, — подумала Айра. — Люди винят меня в своих бедах».

«Люди всегда кого-то винят, — поспешно ответил Голос. — Богов, королей, богатеев, магов, родителей. Никто не будет винить себя, если есть возможность свалить ответственность на других».

— Поезжайте во дворец и постарайтесь в ближайшее время не показываться на улице, — попросила Айра брата.

— Я могу взять отряд стражи и поехать на помощь Кейре, — предложил Сечей.

— Вы едва держитесь в седле, — возразила королева. — А он, я думаю, сам справится.

Она отправилась во дворец вместе с братом.

У Сечея оказалась глубокая рваная рана на спине — как он вообще ехал верхом, как разговаривал, как мог предлагать вернуться обратно на Базарную площадь? Едва его положили на кровать и личный врач королевы приступил к осмотру, как герцог обмяк и потерял сознание.

Почти сразу после этого стали поступать донесения от городской стражи — беспорядки вспыхнули одновременно во всех концах города, везде, где собралась толпа больше пяти человек.

Двоих возмутителей спокойствия удалось поймать — оказалось, это люди из Империи, пробравшиеся недавно из занятой Ордой страны в Дорас именно для того, чтобы смущать простых людей и подстрекать их к бунту.

Каждый из них получил деньги от некоего Дайрута, темника на службе у хана Разужи. В случае, если бы им удалось раздуть настоящее восстание, они могли бы рассчитывать на значительно большую сумму по возвращении в Орду.

«Они проверяют нас на прочность, — заметил Голос. — Мы еще слишком сытые и благополучные, чтобы у них получилось хоть что-то, и если этот Дайрут не дурак, то они понимают это».

— Парай Недер, приказываю вам узнать об этом Дайруте как можно больше, — потребовала Айра у вызванного к ней первого советника. — И еще я хочу знать об Орде все, что только можно.

Она сидела на военном совете, выслушивая донесения о том, что гномы откупаются от хана Разужи осадными орудиями, а в Орде появился талантливый полководец — некто Дайрут Верде.

Про последнего рассказывали много странного якобы он собрал вокруг себя тумен, не намного меньший, чем собственное войско хана; что он жестоко подавил восстание в вольных городах, а затем устроил большое перемещение народов, выгнав половинчиков с родной земли, а на их место переправив несколько варварских племен.

Айра внимательно слушала: полководцы были уверены, что Дайрут Верде готовит вторжение Орды в Дорас, причем не через перешеек, а — небывалое для степняков дело — морем, из Ган-Деза, некогда вольного города, где сейчас спешно строится флот.

— Его надо убить, — предложила она. — Совершенно очевидно, что ни один нормальный кочевник не предложил бы нападать с моря, а значит, он безумен. Из чувства милосердия я предлагаю направить убийцу к Дайруту, нанять кого-то из гильдии.

К ее удивлению, никто не возразил ей.

Сама Айра с отвращением относилась к подобным вещам, ей претило обращаться к мастерам ножа и ядов, кроме всего прочего, еще и Голос твердил ей о том, что использовать убийц недопустимо.

«Это оружие слабых, — говорил он. — К тому же ты провоцируешь врага на ответные меры. Что произойдет с этим миром, если короли и военачальники перестанут сражаться друг с другом честным образом и начнут просто подсылать убийц? Наступит хаос, полное разрушение основ! Время от времени этим приемом пользуются, однако только в исключительных случаях».

Однако у королевы Дораса не имелось другого и выхода — во всяком случае, она его не видела. Для нее важно было, чтобы Орда не напала на ее страну, а уж что потом произойдет — дело десятое, если не двадцатое.

С военного совета Айра, наряженная в плащ с капюшоном, отправилась в подземелье, где Парай Недар лично вербовал одного из тех, кто поднимал ее народ на бунт.

— Ты мразь, ничтожество, пыль под ногами, — шипел первый советник. — Помнишь, ты рассказал о том, что должен вернуться к Дайруту и доложить ему о результатах?

— Да-а… — простонал бедолага.

Только грубая тряпка прикрывала чресла, и все тело его, от лысой головы и до пят, представляло один сплошной кровоподтек, и даже смотреть на него было страшно, но Айра не отводила глаз.

— Но только если у нас получилось бы поднять людей на бу-у-унт…

— Я дам тебе шанс, и Дегеррай свидетель, это — самое лучшее, что может с тобой приключиться в твоей жизни.

— Я готов на все, только больше не бейте-е-е…

— Ты отправишься к Дайруту и убьешь его.

— Нет! — воскликнул вскинувшийся бедолага. — Он бессмертен! Его уже убивали!

— Неужели герой? — словно сам с собой заговорил Парай, но тут же опомнился и зашипел на собеседника: — У тебя есть только один шанс. Один. Единственный. Наш маг наложит на тебя смертельное проклятие, и если ты через два месяца не убьешь Дайрута, то сгинешь в жутких мучениях.

— А если убью-ю? — выдохнул лазутчик Дайрута.

— То выживешь, — ответил первый советник королевы. — Можешь попытаться снять проклятие, но не советую. Каждая попытка уменьшит срок твоей жизни на неделю и увеличит твои мучения в десять раз. И еще: ты ни в коем случае не должен признаваться в том, кто тебя направил. Если произнесши хоть слово об этом, то тут же умрешь в жесточайших корчах!

Пленник заплакал.

Он сидел, прикованный к стене, потный, окровавленный, лысый, худой, и содрогался в рыданиях. Айре было жалко его, сейчас он совсем не был похож на соглядатая или вражеского солдата.

Однако она понимала, что жалость — это не королевское чувство, и позволить его себе может талько очень сильный правитель, крепко сидящий на троне.

— Ты сделаешь это? — Парай легонько шлепнул ладонью по щеке сидевшего перед ним человека, и голова того качнулась в сторону.

— Сделаю-ю… — провыл пленник.

Дальше Айра смотреть не стала.

Она вышла из темницы, прошла мимо двух стражников, которые сразу же двинулись за ней, и, миновав две крепкие двери, у каждой из которых дежурил отдельный охранник, попала на узкую лестницу, по которой добралась до отцовской комнаты, которую иногда по привычке называла так, хотя почти привыкла к тому, что здесь теперь ее место.

«Такое проклятие вообще возможно? — поинтересовалась она у Голоса. — Чтобы сейчас наложили заклинание, а через два месяца тот, кто стал его целью, умер в мучениях?»

«Возможно, конечно. Но я сильно сомневаюсь, что Парай действительно сделает это. Насколько я знаю, он предпочтет напугать лазутчика, разыграть небольшой спектакль, может быть, подсыпать ему какого-нибудь медленно действующего яда, чтобы судороги время от времени напоминали ему о том, ждать не стоит. Настоящее хорошее проклятие стоит дорого, да и снять его можно почти всегда. А если проклятия нет, но ты в него веришь, то будешь, считать всех, кто говорит, что все нормально, лжецами».

«Коварно, — вздохнула Айра. — У меня такое чувство, что, единожды встав на путь лжи, ты увязаешь и ней все глубже».

«Нельзя править, быть наверху и остаться чистым, — с усмешкой произнес Голос. — Но и погрязнуть нельзя. Ищи свой путь, иначе Дорасу очень скоро может прийтись тяжело».

Айра понимала это, она даже была уверена в том, что стране уже сейчас тяжело, — и даже думать не хотела, насколько плохо будет потом.

По ее настоянию приготовили указ, по которому все крупные торговцы провиантом и вином обязаны были сдать десятую часть своих товаров по королевской цене на склады короны. Однако Парай Недер предложил перед оглашением показать столице, что у королевы есть сила — развешать на площадях десяток смутьянов и вызвать в столицу пару рот из провинции.

А потом довести указ до сведения купцов и тем самым значительно увеличить запасы еды в столице.

Дни сливались в единое целое, ночи словно выпадали — Айра просто ложилась на кровать и проваливалась в сон, а потом просыпалась, и перед ней было множество дел, которые требовали безотлагательного решения.

Ближе к середине зимы Парай Недер — после ряда тяжелых разговоров — отказался от поста первого советника и занял место начальника тайной канцелярии, созданной им самим.

Первым советником, несмотря на множество не довольных и шепотки в городе, стал Сечей. Первыми его указами стали распоряжения о том, что городские бани один раз в неделю бесплатно пускают к себе всех обитателей города, и о выдаче миски еды всем желающим в столице каждый третий день.

Конечно же, это было вынужденной мерой — наводненный нищими и беглецами город мог в любой момент вспыхнуть бунтом, и корона просто обязана была что-то предпринять.

Парай настаивал, что нужно провести несколько показательно жестоких казней, убив этим ударом сразу нескольких зайцев — развлечь горожан, устранить самых влиятельных врагов и показать, что будет с изменниками.

Однако Голос настоятельно рекомендовал погодить с этим — начав казни, корона должна будет продолжить их, потому что жить в Дорасе не станет легче, а находить причину во внутренних врагах и показательно их наказывать — самый простой выход, и отказаться от него будет непросто.

«Давай попробуем ублажить зверя, — сказал Голос. — Заодно проведем перестановку».

Парай не хотел отказываться от поста первого советника.

В последнее время он считал себя едва ли не единственным правителем в государстве, по словам Голоса, покрыл все убытки, понесенные ранее, и теперь только богател и обретал все большее влияние.

В его верности сомнений не было — богатство не бралось из пустоты, с каждой золотой монетой Парай приобретал еще и врагов, и теперь вся его жизнь зависела от того, усидит ли на троне Айра.

Однако встряхнуть его, показать, что за все надо платить, было необходимо.

Поэтому Айра — частично с подачи Голоса, частично по своему замыслу — предложила Параю уйти в тень, выставив на главную должность Сечея. Герцог, после того как получил прозвище Отцеубийцы, вел тихую, незаметную жизнь и, к удивлению Айры, стал очень популярен в столичном гарнизоне.

В кабаках и казармах про него рассказывали байки, в которых Сечей показывался как человек безусловно благородный и в чем-то даже слишком щепетильный. Капитан Морик отзывался о нем исключительно хорошо и утверждал, что дворяне, несмотря на мрачное прошлое герцога, в случае чего поддержат его.

В планах королевы было поставить брата первым советником, огласить несколько популярных в народе указов, а когда люди начнут связывать с Сечеем свое относительное благополучие, объявить о помолвке.

Парай Недер, не знающий о чудесном даре Айры, о ее хоть и не до конца покорной, но имеющейся в наличии способности убеждать кого угодно и в чем угодно, считал, что Сечей может предать.

Но в конце концов он согласился с планом королевы, всерьез занялся тайной канцелярией, на которую Голос также возлагал много надежд, и даже начал воспринимать Сечея всерьез.

Жизнь вроде бы вошла в устойчивое русло — когда зима перевалила за середину, стало совсем холодно и люди уже не так охотно собирались на улицах, чтобы обсудить события, Айра объявила для всех, что собирается выйти замуж за герцога Сечея.

Это произошло в морозный солнечный день, когда снег, довольно редкий для Дораса, уютно похрустывал под башмаками, а дети катались на досках и старых шкурах с обледенелого крепостного вала.

Был праздник, посвященный восшествию Дегеррая, — Айра, если честно, довольно плохо уже помнила, с чем был связан именно этот день, нознала точно, что именно после него начинался целый ряд постов, когда в какие-то дни нельзя есть одно, потом другое, потом третье.

Они закончатся в первый день весны, в ее день рождения, потом пройдет неделя разных праздников и начнется Большой Пост, а сразу после него можно сыграть свадьбу королевы и герцога Сечея.

Но через неделю после того, как объявили о помолвке, Парай Недер пришел к Айре с новостями из ставки темника Дайрута. Оказалось, он завел там соглядатаев и теперь через королевских магов получал от них донесения.

Два дня назад произошло покушение на Дайрута Верде — кто-то вонзил ему в сердце кинжал, однако темник не умер, а убил покушавшегося на него человека, просто разорвал его пополам.

Тумен Дайрута разросся и стал очень мощным, в вольных городах построен большой флот, способный перевезти в Дорас тысяч двадцать воинов, а потом еще столько же, и еще, и шаманы Орды наверняка помогут с попутным ветром.

Тем же вечером на королевском совете Айра сама предложила:

— Напишите Дайруту Верде о том, что я готова разорвать помолвку с герцогом Сечеем и выйти за него замуж, если он повернется против хана Разужи. Он получит весь мир и Дорас в придачу, а мы ударим против хана с тыла, помогая ему.

Некоторые советники еще думали, что смогут выстоять против Орды — в конце концов, Дорас никогда еще за всю историю не бывал захвачен.

Но Айра понимала, что это не так, она знала, насколько сложно далась королевству война даже не с государством, а с пиратской вольницей, которая в лучшие свои годы не собирала под свои знамена больше двадцати тысяч клинков.

Пираты могли в любой момент высадиться на побережье Дораса, а затем, не дожидаясь подхода тяжелых королевских судов и конницы, уйти обратно на Крабьи острова. Нанести им поражение никак не удавалось, враг просто ускользал и появлялся вновь, дразнил и издевался.

Только удар по их базам смог переломить ход противостояния, вошедшего в хроники как «пиратские войны».

Орда с ее десятками тысяч закаленных в боях ветеранов, с опытными капитанами из вольных городов, с мощными людоедами и жестокими орками, с запасами всего мира раздавит Дорас. Ни одна выигранная битва, ни несколько не помогут победить в войне — Айра чувствовала это.

Письмо Дайруту Верде отправили, и на всякий случай даже двумя разными путями. Айра не хотела даже думать, что будет, если чудовище, получившее нож в сердце, не только выжившее, но еще и разорвавшее на части незадачливого убийцу, согласится с ее предложением.

Покорный и, в общем-то, даже красивый герцог Сечей полностью устраивал ее в качестве мужа. Он бы красовался на пирах, поддерживал ее в трудных ситуациях и подписывал нужные документы.

Герцог стал бы идеальным принцем-консортом, человеком, на которого всегда можно было рассчитывать.

Каким мужем станет Дайрут, особенно если он свергнет хана Разужу и сам станет владеть Ордой, Айра не желала и думать. Но такой ее шаг мог спасти Дорас от разграбления, от ужасов войны или блокады, и этого для маленькой королевы было достаточно.

Она готова была пожертвовать собой ради Дораса.

Но думать о том, какой ценой она это сделает, — она не могла.

Парай Недер в целом одобрял ее поступок — он, судя по всему, рассчитывал на то, что Дайруту понадобятся верные люди со связями. А Голос, скотина, все больше отмалчивался, изредка отделываясь ничего не значащими фразами о том, что все идет так, как должно быть.

* * *

Теперь в отряде Мартуса Рамена было больше сорока человек.

Несколько раз они сталкивались с крупными отрядами Орды, но каждый раз бывшему распорядителю Арены удавалось либо уйти от удара, либо спрятаться, либо даже один раз убедить командира врага, что они сами — часть тумена, просто отбившаяся от своих.

Под началом Разужи ходили самые разные войска — и орки, и варвары, и гоблины. Много было и привлеченных запахом наживы наемников, в том числе и из вольных городов. Некоторые выполняли особые задания самого хана, славящегося непредсказуемостью и жестокостью.

Мартус времени не терял, он собирал сведения о жизни хана Разужи, темника Вадыя и сотника Верде, он многое знал о них и мог даже запутать не особенно сообразительного человека.

Ну а когда командир встреченной на закате сотни кочевников неожиданно захотел поговорить с воинами отряда Мартуса, тот на ухо собеседнику сказал, что среди них есть пара заболевших, пятна и фурункулы вроде бы небольшие, и остаётся еще надежда, что это не чума…

После чего бдительного сотника с его отрядом можно было искать где угодно — только не рядом с людьми Мартуса Рамена.

Самое смешное — так это то, что, несмотря на ограбленные обозы Орды и десятки перерезанных глоток варваров, кочевников и всякого отребья, увязавшегося за ханом Разужей или согнанного им с насиженных мест, многие люди Мартуса были уверены в том, что он действительно исполняет какую-то секретную миссию хана или одного из его темников.

Так начали думать из-за того, что он вел свой отряд нагло и быстро, не боялся сталкиваться с отдельными частями Орды, а иногда отваживался общаться с их командирами.

Пока никто не догадывался о его цели, пока Мартус не оставлял живых свидетелей нападений на обозы и гонцов, они могли идти вперед без опаски. Но бывший распорядитель Игр на Арене вольного города Тар-Мех, превратившегося ныне в куда менее вольные руины, знал — скоро полоса везения кончится.

Он ненавидел Орду, которая уничтожила привычный ход вещей, перерезала старые торговые связи и не создала новых, в которой все время что-то менялось, и, договорившись с одним тысячником, завтра ты имел дело с другим, еще более жадным.

Ненавидел этого стоглавого монстра, который, как проказа, расползался по миру уничтожая все, что казалось дорогим или интересным Мартусу.

Отряд шел в Жако, столицу поверженной Империи: там на троне покойного императора сидел хан Разужа — и именно с него решил начать Рамен свою месть; затем он уничтожит Вадыя, а на сладкое оставит себе Дайрута.

И с последним он будет разбираться долго, медленно и со вкусом.

Дайрут

— Мне от тебя нужны корабли, а не отговорки, — Дайрут в упор посмотрел на Ритана. — Ты сказал — тридцать тысяч серебром. Я дал тебе сорок. Ты сказал — две тысячи плотников. Я прошерстил вольные города и собрал всех, кто может отличить сосну от лиственницы. Ты же знаешь, что нам нужен Дорас — только там нас не сможет достать Разужа.

— Ты говоришь как Вадый, — недовольно поморщился Ритан. — Я твой тысячник, а не мальчишка-первогодок из Рыжих Псов.

— Я и есть Вадый — в каком-то смысле.

Они сидели в пустой таверне некогда вольного города Ган-Деза, добровольно сдавшегося темнику Верде в начале зимы. Только Дегеррай и сам бывший глава Рыжих Псов знали, сколько золота и усилий это потребовало от него.

Город был портовым, и осада грозила затянуться — а Дайруту требовались корабли. Именно здесь жили лучшие корабелы в мире — они могли сделать как узкую скоростную галеру, на которой удобно возить контрабанду из Дораса, так и громадный четырехпалубный ког, способный перевезти до тысячи человек на другой конец Внутреннего моря.

Скалистые берега по ту сторону моря мало занимали Дайрута — там прозябали дикари, владеющие какой-то незнакомой магией, и, по слухам, питались друг другом и были не совсем людьми.

Гораздо больше Дайрута интересовал Дорас.

Это королевство было ему знакомо не понаслышке — в детстве он не раз видел людей оттуда, вельмож, священников и жрецов. Все маги Империи, а их в землях под властью Жако всегда почему-то водилось не особенно много, учились некогда в Сиреневой Башне.

В Дорасе жили хорошие ремесленники и трудолюбивые крестьяне, там разливали лучшие в мире вина. Но главным было не это — Дорас отделял от всего остального мира узкий перешеек между соленым озером Тад и Внутренним морем.

Большая армия могла попасть туда только морем, но Дайрут знал, как обезопасить Дорас и от этого достаточно быстроходного флота и системы маяков и сигнальных башен.

К концу зимы в тумене у Дайрута было уже почти четырнадцать тысяч воинов — и это не считая слуг, рабов, женщин и нелюдей. Каждый воин получал еду и мог бесплатно получить новое оружие и доспехи неслыханное для Орды дело, и это приманивало к Дайруту свободных бойцов.

Кроме людей, были еще гномы и половинчики — о том, что они связаны с Дайрутом договорами, ни кто не знал, но в случае открытого конфликта с Разужей нелюди встали бы на его сторону.

Были еще купцы вольных городов, с которых темник собирал дань меньшую, чем другие. При этом он наказывал уклонявшихся от выплат более сурово, что позволяло ему собирать денег достаточно и на то, чтобы отправлять Разуже, и на то, чтобы строить корабли.

Также Дайрут списался с хозяевами трех островных городов — и предложил им откупиться от себя, пообещав в случае отказа в первую очередь атаковать новым флотом именно их.

Как он и ожидал, островные города-государства предпочли заплатить.

— О чем ты говоришь? — поинтересовался Ритан. — Ты сказал, что ты — Вадый, но я точно знаю, что это не так.

— В Империи ходила легенда о драконе, которого убил рыцарь, — ответил Дайрут. — Но после этого дракон не исчез, потому что рыцарь сам стал им. Точно так же, убив Вадыя, я не избавил мир от темника Орды, я встал на его место, и теперь я — это он. Я казню и милую, направляю войска, собираю деньги, часть из которых отправляю Разуже. Для большинства людей почти ничего не изменилось, кто-то наверняка даже не заметил, что предводитель носит другое имя.

Ритан некоторое время смотрел на друга в упор, затем расхохотался и хлопнул Дайрута по плечу.

— Отличная шутка, с драконом! Расскажу ее Коренмаю! Он-то как был начальником личной гвардии темника, так им и остался! Он думал, что что-то изменится — а у него просто «поменялся дракон»!

— Лучше займись кораблями. Они мне нужны к началу весны.

Ритан коротко кивнул, а затем опрокинул чашку араки и вышел.

Дайрут давно пытался пристрастить своих друзей к вину — дорасийскому или хотя бы имперскому. Однако те не видели в нем никакого удовольствия, считая его легкой кислятиной.

Раньше он думал, что достаточно добиться власти, и можно будет изменить все как угодно. Восстановить в Орде кусочек Империи, с теми нравами и законами, к которым он привык в детстве и к которым стремился до сих пор.

Но оказалось, что кочевников проще убить, чем изменить.

Они не понимали, что плохого в том, чтобы брать бакшиш — при условии, что делишься с командиром. Не видели ничего мерзкого в том, чтобы наказать невиновного — просто для того, чтобы остальные боялись.

Проще всего Дайруту было с Имуром — этот словно чувствовал своего командира. Однако из него самого предводитель был никакой, и его тысячей вертели в основном сотники, а сам он только и делал, что проверял, насколько хорошо накормлены кони и как заточено оружие.

Именно Имур, после возвышения не оставивший привычку время от времени гулять с простыми воинами, первым принес слух о том, что Дайрута многие считают незаконным сыном Разужи.

— Я не похож на него, — рассмеялся тот. — Он высокий, худой и смуглый, у него жесткие черные волосы, его голос похож на пение птиц. Я же низкорослый, широкий в кости, у меня кожа светлее, волосы мягче, голос грубее.

— Знаешь, всем наплевать, — ответил Имур.

И даже я готов порой согласиться с ними, хотя лично видел твоего отца — Кира Верде, на которого ты, кстати, тоже не очень похож. Но все знают, что Разужа сразу признал тебя. Все помнят, как он прислал тебе золотой меч после взятия Руан-Дера. Вы оба — отличные воины, оба бессмертны, оба хитры как лисы и при этом пока что не перегрызли друг другу глотки. Между вами разница в двадцать лет, никто не знает, чем занимался Разужа в то время. Какой вывод делают люди?

— Что он мой отец, — кивнул Дайрут.

— Я могу сказать им, что это ложь, — предложил Имур. — Все знают, что я твой друг и ты не будешь мне врать.

— Не надо, — ответил темник. — Не делай ничего. Если будут спрашивать, делай загадочное лицо, будто знаешь что-то, что не имеешь права рассказывать.

Имур удивленно посмотрел на Дайрута.

Некоторое время он обдумывал сказанное, затем осторожно поинтересовался:

— Ты хочешь, чтобы все думали, что ты и вправду сын Разужи?

— Это не худший вариант, — ответил тот.

Через Рыжих Псов Дайрут распространил слух о том, что он не является приверженцем новых, темных богов, что ему нравятся до сих пор и Владыка Дегеррай, и Светлый Владыка, да и просто к старой доброй магии не в пример Разуже он вполне благоволит.

Долгое время это не давало результатов, приходили какие-то мелкие маги, полумонахи-полуавантюристы, жрецы, и с ними разбирались двое шаманов из окружения Дайрута, люди проверенные и преданные.

Однако после середины зимы появилось сразу двое очень серьезных людей — жрец Дегеррая высокого ранга, сбежавший от наступавшей Орды из Руан-Дера, и маг, прошедший обучение в Сиреневой Башне.

С каждым из них Дайрут поговорил, стараясь произвести благоприятное впечатление, затем подыскал им охрану, дал денег, припасов и отправил искать других магов и жрецов.

Проблема была в том, что у Разужи под рукой имелись шаманы, поклоняющиеся темным богам. Они могли творить страшные заклинания, вызывать чертей и демонов, бесов и адских гончих.

У темников же, которые руководили Ордой вдали от хана, были только слабые шаманы. Потому что сильные все как один или приняли сторону темных богов, или скрылись от власти Разужи.

Жрецов и священников других богов все еще пытали и казнили, равно как и магов, прошедших обучение в Сиреневой Башне, — веры им у кочевников не было, и каждого в конечном итоге убивали.

Слухи вообще оказались чуть ли не единственным способом донести нужные вести до тех, кто был нужен Дайруту. С другой стороны, они же играли и против него — то и дело появлялись сумасшедшие, которые пытались его убить, причем ладно бы за то, что он сделал или собирается сделать!

На него нападали за то, что он сын хана Разужи, за то, что он ест детей, поклоняющихся Дегерраю или Светлому Владыке, за то, что он насылает на простой люд демонов, поднимает на погостах мертвецов и топит рыбацкие лодки.

Покушения происходили постоянно — большую часть безумцев останавливал Коренмай, однако некоторые прорывались. Так было с одним из собственных лазутчиков Дайрута, который вернулся из Дораса совершенно безумным и бросился на него, едва вошел в шатер.

Этот, кстати, оказался самым ловким — он умудрился не только вонзить отравленный клинок в сердце темнику, но и почти сбежал после этого. Дайрут догнал его у самого выхода, схватил за плечо, бросил на пол, а затем, встав ногой на спину, с силой дернул за руку.

Ярость, помноженная на мощь наручей, позволила Дайруту просто разорвать бедолагу на куски — вбежавший Коренмай замер, увидев своего командира над лишившимся руки человеком.

— Никому не говори, — потребовал Дайрут.

Однако кто-то все-таки проговорился — и эта история, обрастая и преувеличениями, пошла из уст в уста.

А потом хан прислал Дайруту бунчук, вымаранный в крови.

Это было недвусмысленное послание — «умри».

Темник погибать не собирался, его войска только что взяли последний город на побережье, подходили к завершению долгие и нудные переговоры с эльфами, живущими в Дорасе.

К сожалению, готовых кораблей было слишком мило, и пришлось отложить план взять королевство своими силами и обосноваться там, копя войска и подготавливая мятежи на территориях, захваченных Разужей.

Дайрут собрал военный совет в той же таверне Ган-Деза, где прожил большую часть зимы.

На столе горело четыре десятка свечей, но карту все равно было видно не очень хорошо. Лучше всего выделялся написанный ярко-красным цветом дракон книзу, хуже всего было видно горы сверху.

— Мы примем бой, — заявил Ритан. — Конечно, не всем нравится мысль идти против хана, но сейчас многие в Орде обязаны тебе. Ты хорошо платишь, заботишься о своих людях. Пусть он придет сюда, вольные города можно защищать почти вечно!

— Мы отправимся навстречу им, — ответил Дайрут. — В горах, что пересекают земли погибшей Империи, есть три долины, разделенные ущельями, которые называют «Злыми Сестрами». Разужа совершенно точно пойдет там или же потеряет несколько дней на обход, что не в его привычках. Секрет этих долин в том, что их очень легко оборонять, и если мы встретим их в первой, затем отступим во вторую, затем в третью, каждый раз армии хана придется проходить через ущелья, в которых он будет нести потери от наших засад.

Дайрут, Имур, Коренмай и Ритан склонились над картой.

— Но мы не успеем укрепиться там, — Коренмай первым понял план Дайрута. — Нужно копать ямы, втыкать туда колья. Делать рвы против конницы, валы для обороны. Но мы там окажемся одновременно с ханом!

— Я могу повести хоть завтра отборную тысячу, — предложил Ритан. — Дня за три доберемся. Часть будет копать укрепления, остальные попробуют за держать передовые войска Разужи, чтобы наши основные войска пришли туда первыми.

— Там же заканчиваются Кривые горы, а значит, рядом гномы, — сказал Имур. — Достаточно послать им весточку, они приготовят укрепления.

— Именно так я и собирался действовать, — согласился Дайрут. — Коренмай, ты нужен мне здесь, чтобы собрать тумен и как можно быстрее направить его к Злым Сестрам. Если мы не успеем, ханское войско раскатает нас в ровном поле. Имур, ты возьмешь тысячу лучших воинов и отправишься навстречу Разуже. В бой не вступай, постарайся кусать их за обозы, нападать ночью, не давая спать, и тут же отступать. Ритан, тебе нужно собрать дань с купцов — обещай что хочешь, но корабелы должны работать круглые сутки. Коли проиграем, остатки тумена отправятся в Дорас, если удастся договориться с герцогом Сечеем и Параем Недером, которые правят страной из-за спины малолетней королевы.

— Чем займешься ты? — поинтересовался Ритан.

— Я займусь магами, жрецами, гномами и половинчиками, — ответил Дайрут. — Всеми теми, кого Разужа не ожидает увидеть в нашем войске. Если Дегеррай позволит, мы еще повоюем.

Каналы Ган-Деза воняли, точно выгребные ямы, и «аромат» проникал в каждый уголок. Горожане утверждали, что обычно подобное начиналось ближе к середине весны, но никак не зимой.

Дайрут полагал, что тут виноваты задницы тысяч лошадей, варваров и кочевников, наполнивших некогда вольный город.

Более-менее свободно дышать можно было только на крышах самых высоких зданий, и в данный момент мятежный темник стоял на городской ратуше, опираясь на каменную горгулью, а рядом топтался маг в возрасте, одетый с роскошью вельможи и вкусом душевнобольного варвара.

— Шесть тысяч всадников — это все, что мы можем обещать вам, — у чародея каждые несколько мгновений дергалась левая щека, и Дайрут гадал — было ли это какой-то болезнью или следствием неудачного заклинания.

— Ты учился в Сиреневой Башне, у тебя четырнадцать помощников и нет недостатка во всем, что нужно для колдовства! — Темник сжал зубы, и его лицо исказилось. — И ты говоришь, что не можешь провести ритуал, с помощью которого можно быстро переправить весь тумен к месту битвы?

Отсюда хорошо было видно и город — в основном двухэтажный, старый, с редкими новыми зданиями, и порт, где стояло несколько небольших судов, и верфи, на которых возвышалось почти полтора десятка громадных кораблей, хотя ни один из них еще не был достроен.

— Вы не понимаете! Для подобного ритуала в городе должны быть определенные сооружения, должна иметься традиция, нужно, чтобы эта земля чувствовала, что подобный ритуал здесь вообще возможен!

— Я все понимаю, — Дайрут взглянул в лицо магу. — Может быть, для того чтобы ритуал прошел как надо, нужны деньги? Много денег? Черный лотос, арканит? Несколько девственниц? Какие-нибудь посохи, мантии? В каком-нибудь другом городе этот ритуал провести будет проще? Руан-Дер? Тар-Мех?

Маг задумался.

По его лицу Дайрут понял, что собеседник сразу был настроен на то, чтобы отказаться и искать объяснения, в то время как сам темник всегда нацеливался на победу и искал только средства для ее достижения.

Было совершенно непонятно, как вообще живут все эти люди, которые ставят перед собой ограничения, а потом лелеют и пестуют их, объясняя себе и окружающим, почему невозможно то или иное.

— Ну, в общем-то, можно попробовать, — вяло признался маг. — Надо создать свиток, нужно очень много арканита, и кто-то из моих помощников наверняка не доживет до конца ритуала…

— Ты можешь сам выбрать, кто именно это будет? — жестко спросил Дайрут. — Чтобы погибли самые бесталанные?

— Нет, так нельзя! — возмутился маг. — Люди не имеют права принимать такие решения! Если я выберу, кто погибнет, то получится, что это я убил их!

Дайруту было этого не понять — маг готов сунуть в лапы смерти своих лучших помощников, давая шанс на выживание откровенным бездарям. Он поморщился, но вступать в спор не стал — по всему видно, что собеседник на грани, надави на него еще чуть, и тот сломается.

— Когда все будет готово? — спросил он.

— Завтра рано утром. — Маг поник.

— Ты получишь деньги, власть, башню для исследований и много, много девственниц! — Дайрут хлопнул старика по плечу и направил его к выходу с крыши.

Через миг он выкинул мага из мыслей…

Каждое мгновение приближало Дайрута и его тумен к битве с Разужей, где выиграть будет почти невозможно.

Находись на месте Разужи Абыслай или кто-то еще из старых кочевников, Дайрут бы оценил свои шансы как половинные — или выиграет, или нет. Однако против него играл хан Разужа, который вырывал победу в десятках битв, знал свои войска — на что способен каждый отряд, кого лучше поставить вперед, а кого оставить в засаде.

Дайрут собирался нанести как можно более жестокий удар, а затем отступить.

Если получится — нанести еще один удар и вновь отступить, затем еще раз повторить это, и если противник не будет ошеломлен, то отступать и обороняться в вольных городах, а уж если все пойдет совсем плохо, то бежать на недостроенных кораблях с остатками войск.

Его план включал в себя десятки, сотни маленьких ловушек для Разужи. Отдельные неприятности он готовил для орков, для людоедов, для шаманов, поклоняющихся темным богам.

Гномы обещали создать укрепления — не ахти какие, но лучше, чем ничего, а еще обязались выставить боевые машины — баллисты и катапульты. Жрецы Дегеррая приготовили ряд святых заклинаний, которые выведут из строя шаманов Разужи.

Дайрут знал, что какие-то из его задумок наверняка не сработают — но не верил в то, что все рассыплется и не получится вообще ничего.

* * *

— Апаши! Расскажи про Хан-ши!

Вокруг старухи, сидевшей на облезлой козлиной шкуре, собрались восемь ее внуков. Снаружи, за стенками юрты, выла метель, где-то там пастухи с помощью собак собирали вырвавшееся из загона стадо овец, мальчишки постарше свистели в дудки, отпугивая волков, для женщин и девушек тоже нашлась какая-то работа — здесь же, в тепле, остались только те, кто не мог помочь ничем.

Старая Ушулай потерла переносицу морщинистой ладонью, а затем начала нараспев:

После этих слов старуха задумалась, дети ждали, ждали, а потом самая младшая внучка — прелестная Ираш, не знающая уважения к старшим, — сказала:

— А я слышала все по-другому! Там Хан-ши всех убила и осталась одна! Когда я вырасту, я стану Хан-ши!

Старуха с неожиданной ловкостью наклонилась и ударила внучку по губам:

— Пусть боги не допустят, чтобы вы дожили до дня, когда в степи появится Хан-ши!

Айра

Прошла неделя, за ней — вторая.

Последний месяц зимы был теплым и слякотным, рыбаки выходили в море, но возвращались без нормального улова, зато со всякой странной дрянью — неведомыми глубоководными чудовищами, рыбами, у которых было две головы вместо головы и хвоста или же два хвоста.

В столице было относительно спокойно, зато из провинций приходили слухи о чудовищах, которые появляются неизвестно откуда. В одной прибрежной деревушке из-под земли вылезли полдюжины минотавров, которые изрубили в клочья рыбаков, их жен и детей. Остался только один мальчишка, невесть как забравшийся на отвесную скалу и просидевший там два дня, прежде чем его заметили издалека рыбаки из соседней деревни.

В другом месте под мостом завелись тролли, но вместо платы за проезд они требовали с каждой проезжающей повозки человеческую жертву и до того, как их с большими потерями уничтожили воины наместника, успели убить нескольких человек, в том числе и двоих детей.

То здесь, то там люди сходили с ума — и каждый такой случай порождал целую волну слухов. Передаваясь из уст в уста, они обрастали множеством недостоверных подробностей и преувеличений.

Кроме того, к Айре пришли с прошением эльфы, по старинному договору с Доросомнаем живущие на дальней северной окраине Дораса, и попросили — немыслимое дело! — магов и священников в помощь, потому что на них начали нападать демоны, с которыми сами остроухие справиться не могут.

Казненный за убийства учитель магии, чьи останки были замурованы в глубоком подземелье, умудрился собрать себя по частям и в виде зомби вылез на дворцовую кухню, где его отважно порубили на куски две кухарки.

У одного из королевских стражников за ночь выросли красивые ветвистые рога, сержант спилил их, чтобы бедолага не позорил своих, но на следующую ночь они отросли еще более ветвистыми, к тому же ноги превратились в копыта, на которых воин даже стоять не мог.

Пришлось донести капитану Морику, на которого случившееся произвело большое впечатление.

Все вокруг были беспокойными и уставшими, и любая мелочь грозила вывести из себя даже самых спокойных и рассудительных людей.

Айра сидела на военных советах и мрачно слушала доклады полководцев разного ранга. В стычках с нежитью, с троллями и минотаврами, со слизнями, с демонами и демонопоклонниками Дорас за месяц терял больше солдат, чем в какой-нибудь небольшой битве.

Ей было страшно оттого, что все меняется слишком быстро, и едва ты успеваешь кое-как приспособиться к тому, что есть, пусть оно не очень хорошее, как тут же следует новый удар, и все становится еще хуже.

Вельможи с полной уверенностью говорили о том, что как только закончится зима и ветер переменится, корабли из вольных городов — какая насмешка! Вольными им уже никогда не быть — приплывут в Дорас с воинами Орды.

Они готовили планы отражения атак, заранее соглашались жертвовать провинциями, словно там не жили сотни и тысячи людей, словно это были какие-то фишки в игре.

В Дорасе строили новые корабли, но слишком медленно, чтобы успеть к началу весны, а значит, имелась вероятность, что плавать на них уже будут люди и нелюди Орды.

Айра ждала ответа от Дайрута и с каждым днем все сильнее надеялась, что темник согласится. Она уже воспринимала его не как некое страшное чудовище, а скорее как дикого зверя, которого можно будет приручить.

Все свои планы она неосознанно связывала с тем, что Дайрут согласится на ее предложение, хотя и Парай Недер, и Голос, и даже герцог Сечей в один голос твердили, что это маловероятно, что темник против хана не пойдет — в Орде невозможно безродному полководцу получить власть, он должен выставить какого-нибудь благородного, по степным меркам, мальчишку, а всех подходящих Разужа уничтожил.

Но Айра верила в Дайрута, она желала ему быть самостоятельным и сильным, надеясь, что он сможет выстоять против хана Разужи. Королева желала всем сердцем, чтобы темник пошел против хана — может быть, сам хан как-то спровоцирует его, оскорбит, пригрозит, попробует лишить власти в тумене?

Соглядатаи Парая Недера в ставке темника не раз доносили о том, что люди Дайрута преданы ему лично, что они готовы идти за ним и в огонь, и в воду, а он в ответ бережет их и сам всегда идет первым.

Айра представляла его громадным, мощным и быстрым — больше, сильнее и ловчее, чем герцог Сечей, раза в два, а то и в три.

Однако день проходил за днем, плохие новости продолжали приходить, а гонцы так и не возвращались. Их могли перехватить по дороге, каждый мог сгинуть в лапах демонов или в брюхе слизней.

И, в конце концов, никто не мог поручиться за то, что они добрались до Дайрута, а тот выслушал их и тут же посадил на кол или повесил, выказывая с вою верность хану.

«Все идет так, как должно быть, — повторял время от времени Голос. Он вообще в последнее время редко советовал, чаще одобрял действия Айры или вообще отмалчивался. — Просто помни, что ты — это Дорас, и от тебя зависит здесь все».

От таких фраз королеву каждый раз передергивало.

Она и так ощущала себя ответственной за все происходящее.

Начиная с какого-то момента ее не вгоняла в уныние каждая дурная весть — Айра сразу начинала искать решение, и, если это было возможно, просто перекидывала проблему на кого-то из доверенных лиц — верховного мага, герцога Сечея или Парая Недера, капитана Морика или на людей помельче вроде старшей фрейлины или церемониймейстера.

Она поняла, что все и всегда хорошо идти не будет.

В любой бочке меда есть ложка дегтя — и уже дело правителя разобраться: не заметить мерзкого привкуса, сделать вид, что мед отличный, выкинуть всю бочку или посадить слуг отделить испорченный мед от хорошего.

После того как Айра научилась сразу передавать проблемы тем, кто мог с ними справиться не хуже, а подчас и гораздо лучше ее, у королевы появилось свободное время. Она вновь занялась фехтованием, которое в чем-то походило на танцы — вот только цена ошибки здесь была выше, — она читала или слушала, как ей декламируют исторические трактаты и учебники по военному искусству.

Она приходила туда, куда ее не звали, на сборища, которых во дворце устраивалось множество — иногда церемониймейстер созывал главных пажей и фрейлин и объяснял им, как вести себя с новыми людьми. Иногда главный повар в своей громогласной манере выказывал кухаркам, посудомойкам и поварятам свое отношение к их работе и вообще к жизни.

Капитан Морик, как выяснилось, каждое утро собирал десятников.

Айра внезапно поняла, что каждая мелочь во дворце относится к чьему-то ведению, что кто-то обязательно отвечает за то, чтобы ни одна дверь во дворце не скрипела — а если заскрипит, то кто-то совершенно точно будет наказан.

Что трубы должны быть чистыми, и если после растопки камина вдруг упадет кусок сажи, то кого-то высекут или запрут под стражу на несколько дней.

Она сообразила, что даже среди поварят есть различия, и если ей без разницы, кто перед ней — старший поваренок или младший, то для них это дело весьма важное. И за то, чтобы вырасти в должности, они готовы и на подвиг, и на подлость, причем зачастую в один и тот же момент.

Теперь, ставя печать и подпись на грамотах или прошениях, королева понимала, какие вокруг этой подписи бурлят страсти. Любой, даже самый незначительный указ обязательно менял чьи-то жизни, а так как это происходило не в лучшие времена, то, как правило, менял к худшему.

Теперь ей было совершенно очевидно, для кого из ее фрейлин место очень важно — а кому оно досталось легко и в случае чего потеря его будет даже не очень болезненной.

Айра начала здороваться с людьми — не просто улыбкой или небрежным кивком, как делал это порой ее отец и за что он был любим челядью безумно, а по-настоящему, приветствуя слуг по имени и ласково, проявляя порой невозможное для правителя знание о жизни этих ничтожных, в общем-то, людей.

Это понимание, новое отношение к окружающим людям произошло внезапно — словно скрипнуло и душе, и внезапно все то, что накапливалось долгие и сложные месяцы, стало абсолютно понятным и естественным.

Через это понимание других Айра логично и словно закономерно обрела умение управлять собственным волшебным даром. Теперь ей достаточно было перекинуться несколькими фразами с совершенно незнакомым, враждебно настроенным человеком, как он принимал ее сторону.

Как девочка, не вошедшая еще в женский возраст, Айра воспринимала свой дар в качестве подарка богов, как королева она видела в нем инструмент, и инструмент сложный и опасный.

Герцог Сечей, первый из тех, кого она таким образом переманила на свою сторону, еще не умея управлять даром, стал после применения личной магии королевы совершенно другим человеком.

Некогда буйный и нетерпимый, он успокоился.

Он не поглупел, не перестал понимать намеков или разбираться в стратегии. Однако словно что-то в нем надломилось, и брат королевы перестал быть таким же ярким и безудержным, как раньше.

В прошлом Айра очень мало с ним виделась — сказалось и то, что она была младше, и то, что их отцы давным-давно поссорились. Однако, по рассказам и редким воспоминаниям, Сечей был бесшабашным и рисковым, а теперь стал сдержанным.

Он словно постарел сразу лет на сорок, да еще и перенес смертельную болезнь.

Ближе к концу зимы людей, таким образом перетянутых на сторону лично королевы, оказалось с полдюжины — один дипломат из островного вольного города Рех-Рат, двое столичных купцов, лазутчик хана Разужи, граф Радей и собственно Сечей.

И все они были преданы Айре — так преданы, что могли ради нее умереть, и в случае соглядатая хана это могло пригодиться.

Они разговаривали, вели какие-то мелкие интриги, ухаживали за дамами и рассказывали истории из жизни во время пиров. Но во всех них словно исчез какой-то стержень, каждый напоминал Айре куклу, из которой хозяин вынул руку, — одинокую и ненужную.

Они жили только тогда, когда были нужны Айре, а остальное время влачили жалкое и никому не нужное существование.

И это пугало. Голос настаивал на том, что Айре надо тренироваться — но она не могла и не хотела. К тому же тот же Голос утверждал, что с Дайрутом подобного сотворить не удастся, хотя и не объяснял почему.

Как-то во время личной беседы с Параем Айра вспомнила о том, что бывший первый советник предполагал, что Дайрут Верде может оказаться героем.

— Как это? — спросила она у Парая. — Кто такие герои? Они действительно бессмертны?

— Герои — это посланцы богов, — ответил Недер, нахмурясь, словно вспоминая что-то неприятное. — Пока в мире все хорошо, героев никто не видит и не знает. С их помощью боги управляют миром, о героях знают только первосвященники. Твой прапрадед был героем, ему помогал сам Дегеррай… А когда и мире все плохо, появляются ложные боги, которые выставляют своих героев — и мир погружается в пучину войн. Хан Разужа — герой такого ложного бога. Он сильный, смелый, жестокий. Если он умрет — его повелитель воскресит его в своем святилище, мне известно о двух смертях хана. Однако есть и хорошие новости — ложный бог не имеет большой власти и мире, и если герой умирает слишком часто, если его войска разбивают раз за разом, то однажды его уже не воскресят. Дайрут не является героем — мои люди выяснили это совершенно точно. Он владеет могущественным предметом — наручами, которые позволяют ему быть почти бессмертным. Кроме того, он умен и удачлив, люди следуют за ним — и не только люди. Вместе с его туменом идут и гномы, и половинчики. Поэтому он может столкнуться с героем — и исход этого противостояния не настолько очевиден, как может показаться с первого взгляда.

Айра откинулась в кресле, отхлебнула сильно разбавленного вина из высокой кружки — Голос требовал, чтобы она разбавляла вино, это позволяло всегда быть разумной.

— Значит, будем ждать ответа от Дайрута, — сказала королева. — Все сроки вышли, но это наш единственный шанс.

А на следующий день после этой беседы пришли новости — хан выступил против своего темника, и силы их были неравны: один тумен, хотя и большой, и отлично обученный, с союзниками из людей и нелюдей, против нескольких туменов Разужи.

Причем у хана в войске были людоеды — страшные великаны, твари, каждая из которых в бою стоила многих бойцов.

— Дайрут не устоит, у него нет ни единого шанса, — заявил капитан Морик, когда они вчетвером собрались обсудить происходящее — Айра, Сечей, Парай и капитан стражи. — Никакие наручи его ж спасут.

— Нам выгодно, чтобы он проиграл, — неожиданно заявил Парай Недер. — Если темник выиграет битву, он подомнет под себя Орду, и мы будем нужны ему только как добыча. Если же он проиграет, но выживет, мы согласимся принять его у себя. Он талантливый полководец, у него есть наручи, и вместе он и вы, наша королева, можете стать знаменем, под которым мы будем противостоять Орде.

— Но у него не будет его тумена, не будет кораблей, военных орудий, — возразил герцог Сечей. — Зачем нам проигравший бунтарь?

— С нами никто в Орде говорить не станет, — медленно произнесла Айра. — Мы для них — добыча, которую можно пожрать, но с которой нет смысла договариваться. Если Дайрут Верде станет моим мужем, он сможет точно предсказать, что и когда предпримет против нас хан Разужа. Он сумеет подготовить наших солдат, доставить в Дорас боевые машины гномов, помочь переправить к нам корабелов, оружейников и других мастеров из вольных городов. Он в состоянии сделать нас достаточно сильными для того, чтобы Разужа отступился от Дораса или был вынужден начать переговоры.

Капитан Морик сразу склонил голову, признавая мудрость королевы.

Герцог некоторое время хмурился, а Парай Недер улыбался, чисто, по-доброму, так, как давно не делал, если вообще делал когда-либо.

«Он уверен, что сделал из испуганной девчонки настоящую королеву, — произнес Голос. — Хотя на самом деле это не так».

«А ты уверен, что это сделал ты? — поинтересовалась Айра. — Да?»

«Нет, — ответил Голос. — Ты была рождена для того, чтобы стать королевой. Обстоятельства просто ускорили неизбежное. Мы с Параем помогали тебе в этом, но дать то, что может дать только кровь, не могли. И еще помни, что не все закончено».

Тем же вечером королевские маги начали творить сложнейший ритуал, благодаря которому королева и ее полководцы смогли бы наблюдать за битвой. Айра сунулась было помочь, утверждая, что училась чародейству, — однако верховный маг небрежно сравнил ее умение с навыком новобранца, впервые взявшего копье, а затем спросил:

— Зачем такой новобранец нужен на совете предводителей?

Айра настаивать не стала, хоть и осталась недовольной.

Она очень хотела увидеть битву, в числе первых узнать о том, кто победил, кто выжил — для Дораса было бы лучше, чтобы Разужа разбил войска Дайрута, но при этом темник выжил и сумел отойти с остатками своего войска.

Затем можно было бы предложить ему переправиться через Внутреннее море в Дорас, пополнить армию его ветеранами и заполучить самого Дайрута, вроде бы хорошего полководца.

Айра ничего не имела против половинчиков и гномов — хотя этих народов в Дорасе и не было, но про них говорили, что и первые, и вторые достаточно разумны и могут привнести что-то полезное.

Следующие четыре дня прошли в обычных королевских заботах.

На востоке страны дюжина демонов напала на поселок, но там успели запалить огни на вышке, и солдаты вместе с магом явились прежде, чем отродья Хаоса успели уничтожить всех. В одном из королевских подвалов семнадцать бочек вина превратились в молоко.

Пить его никто не решился, и тогда молоко раздали пленникам короны, а когда с теми ничего не случилось, то и воинам одной из рот. На следующее утро все, кто пил это молоко, оказались мертвецки пьяными, но чудесным образом к обеду протрезвели.

Глава гильдии торговцев зерном попросил королеву дать имя его первому внуку. Это было еще более странным, чем превращение вина в молоко, — старик ненавидел и Айру, и Парая, и герцога Сечея, и вообще всех вельмож и дворян, его мечтой было городское самоуправление, как в вольных городах.

На площади Красных Дождей, прямо на том месте, где находился помост для казней, сквозь плотно уложенную брусчатку начал расти дом. За пару дней вылез кривой и ржавый шпиль без флюгера и на два локтя черепичная крыша.

Поймали двух лазутчиков Орды — первого во время попытки поджога амбара с зерном в порту, второго сдал первый. Обоих распяли на громадных колесах, чтобы добрые дорасийцы могли кидать в них камни, а те, у кого есть злые умыслы, — задумались о каре.

* * *

Край мира остался далеко позади.

Родрис шел по холмам, в которые выродились горы, и напевал про себя, а рядом с ним топал осел, которому было совершенно все равно, куда идти, а лучше бы не идти, а стоять, а еще лучше лежать.

Был он, как обычно, мрачен и, только получив тумака, ускорял ход.

Родрис чувствовал, что сам он во многом похож на это животное — в конце концов, сам он точно так же проделал этот путь в ожидании постоянного удара, нападения тех, кто враг ему и его покровителю.

В тюке на спине осла лежал светло-алый кристалл, который теперь пульсировал чуть ли не каждую секунду. Рядом с ним в мешочке находились сиреневыекристаллы, необходимые для любого мага или шамана.

Их для своего «учителя» добыл Гаррит, варвар, — он спустился с края мира, страхуемый только весьма ненадежной на вид веревкой, добрался до кристальной россыпи и наковырял целый мешок бесценных камушков.

Однако все не отдал.

— Я ж тоже это, того, — пояснил он, выпив после подъема большую чашку араки. — Шаман, в смысле. Мне теперь надо будет!

Варвар показался Родрису очень удобным человеком — все время, когда он не приставал с просьбами научить его «шаманским штучкам», он помогал собирать траву для осла или охотиться на зайцев.

Правда, делал это лениво, спустя рукава, и единственным действительно ценным поступком оказался спуск за магическими кристаллами, хотя и в этом случае, как оказалось, Гаррит имел свой интерес.

После ухода «наставника» он остался в племени за шамана.

Родрис усмехнулся, представив, как отреагирует Гаррит, когда поймет, что основная работа — это не пить хмельное и не валяться на облезлой шкуре горного медведя, а принимать роды у овец и убеждать упившихся старух в том, что они не ласточки.

Настроение у бывшего шамана было превосходное — он покидал ненавистные горы, оставлял позади надоевший ему край мира и шел к цивилизации — туда, где за мелкую монетку наливают зимой горячий грог. Где брадобреи помогают избавиться от лишней растительности на лице без риска отправиться на тот свет в попытке сделать это самостоятельно. Где девушки смеются без взвизгов и где люди в среднем умеют считать до десяти, а не до трех, что, по мнению Родриса, являлось важным показателем общего культурного уровня.

— Стой, старик! — окрикнули его из кустов.

— Сам ты старик, — огрызнулся бывший шаман.

В его бороде и впрямь проглядывали седые нити, но на голове, которую он перестал брить, все волосы были еще черны.

— Гони осла! — потребовал невидимый в густых зарослях чужак.

Голос звучал так, что Родрис понял — его собирались грабить половинчики, неплохо владеющие пращой.

— А если я скажу, что я жрец Дегеррая, вы меня отпустите?

— Да хоть задница Светлого Владыки, — ответили с другой стороны, из-за валуна. — Выпорем, затем поджарим и сожрем.

— Ха-ха-ха! — отозвались окрестные холмы.

Родрис прикинул — судя по голосам, половинчиков было с полдюжины, и все находились неподалеку, не дальше чем в двадцати шагах.

Кристаллов у него предостаточно, и об экономии можно не думать.

— Ай, топну, — пропел он негромко. — Ай, стукну, ай, твердь прогнется под ногою! Кто сдохнет, кто стухнет, а кто поляжет под травою!

И после этого действительно топнул.

Камушек, сжатый в руке, обратился в черную пыль, а заклинание сработало даже лучше, чем он рассчитывал, — холмы содрогнулись. В стороны пошла «земляная волна», с помощью которой можно разрушать крепости, если вложить побольше сил и довести чародейство до конца.

Но и так получилось нормально — твердь оставалась твердью только в том месте, где стоял маг, а вокруг него вздрагивала и делала это тем сильнее, чем дальше находилась от волшебника.

Половинчики начали торопливо выскакивать из укрытий, осел обделался, но устоял. Родрис быстрыми, точными заклинаниями обездвижил всех грабителей, а затем продолжил путь, рассуждая о том, насколько сильно отличается воздействие магии на половинчиков от воздействия на человека и успеют ли очнуться грабители до того, как умрут с голоду.

Дайрут

Небо затягивало серое марево, пахло дымом и навозом.

Дайрут стоял на холме, и рядом с ним находились полтора десятка мальчишек из Рыжих Псов, готовых скакать туда, куда их направит обожаемый командир. Кроме них, здесь были и люди Коренмая, готовые встать насмерть, давая темнику возможность уйти, если вдруг к холму прорвется враг.

Дайрут, сам этого не замечая, презрительно кривил губы в улыбке — он не понимал, что творится, и хотя все складывалось в его пользу, битва происходила отнюдь не так, как он планировал.

Во-первых, Разужа не остановил армию, а как шел походным маршем, так и обрушился на подготовленные заранее позиции мятежного темника. В этом нашелся бы смысл, если бы не одно «но» — большая часть войск хана сильно отстала, дальние тумены должны были подоспеть к ночи, а то и к завтрашнему утру, и задержаться на некоторое время было бы разумно.

Во-вторых, он пустил вперед людоедов — воинов крепких и жутких, но не очень быстрых, к тому же уставших за долгий поход. По приказу Дайрута маги поджарили первые ряды монстров, и те, испугавшись, развернулись и пошли обратно, туда, где стояли лучшие воины Разужи, зажатые между орками и болотом.

Хан словно специально подставлял свои войска.

Конные лучники, пытаясь обойти строй Дайрута с фланга, наткнулись на четыре узких и неглубоких рва, присыпанных ветками и дерном.

Рвы были расположены так, чтобы, перескочив через один, конь обязательно попадал во второй, а если ему удавалось пройти и его, то в третий, ну а для самых удачливых был вырыт четвертый.

Ритан, действуя по плану, отвел часть войска чуть назад, оголяя фланг — и замершие было в нерешительности орки Разужи с дикими криками ринулись вперед. Но почти сразу увязли в болоте, оказавшись как на ладони перед несколькими сотнями выбравшихся из укрытий половинчиков, что начали уверенно и спокойно расстреливать врага с холмов.

Прошедшие через людоедов, сквозь дождь из молний и устрашающий обстрел катапульт и баллист, лучшие тысячи Разужи, несломленные и почти не потерявшие скорости, ударили в центр армии мятежников, где оборону держал Имур.

Тысячник Дайрута тут же отступил назад через ров по прокинутым заранее мосткам. Их подняли, войска хана оказались вынуждены одолевать преграду так, что передние непременно попадали под копья и алебарды людей Имура.

Дайрут удивленно покачал головой — из долгой и тяжелой битвы, которую он готовил так, как главный императорский повар не готовил пирог к свадьбе сюзерена, Разужа сделал фарс.

— Эй, иди сюда, — неожиданно сказал Дайрут и поманил одного из мальчишек-гонцов.

Он мог остаться здесь и наблюдать за битвой: именно сейчас его маги подняли во рву несколько сотен зомби, и лучшие воины Разужи, так и не сумевшие подняться наверх, умирали сотнями и тысячами.

Однако если сейчас упустить хана, то он отступит, дождется остальных туменов, а затем спокойно ударит снова и сможет уничтожить войска Дайрута, у которого в любом случае окажется меньше войска.

— Отправляйся на левый фланг, к Ритану, пусть вместе с тремя сотнями лучших всадников скачет во-о-он туда.

— К бунчуку хана Разужи? — уточнил Рыжий Пес. — И что им там делать?

— Спасать меня, — расхохотался Дайрут, после чего вскочил на стоявшего рядом злого гнедого жеребца и движением коленей послал его вперед.

По выставленным вешкам он пролетел над проложенной вчера через болотце гатью, затем ловко увернулся от наскочившего сбоку беса, разрубил и поскакал в обход средней части поля боя.

Уже на фланге наперерез ему бросились полтора десятка орков — двоим он раскроил головы, третьего мощным ударом копыта в грудь отбросил обученный жеребец.

Теперь Дайрут умел драться верхом и с радостью пользовался преимуществами всадника перед пешими. Он крутил своего скакуна так, чтобы все противники были видны или человеку, или животному, наносил удары сверху вниз, стараясь отбивать колющие удары и пропуская режущие. Главное было не дать всадить в себя клинок, с помощью которого можно будет сдернуть темника с седла.

В несколько мгновений еще шестеро орков оказались на земле, а остальные отступили, но лишь на миг и вновь бросились вперед. Дайрут же поскакал прочь, решив не задерживаться и не терять времени — разочарованные и яростные крики, донесшиеся сзади, его порадовали.

То и дело кто-то перегораживал дорогу, и Дайруту приходилось сражаться.

Люди, гоблины, орки, дважды на него нападали зомби и еще раз — окровавленный, с подрубленными сухожилиями на коленях людоед, неожиданно ловко прыгавший прямо на руках.

Затем жеребец споткнулся и упал — Дайрут даже не стал выяснять, что было тому виной — стрела, заклинание или норка какого-нибудь сурка. Он перекатился через голову и, обнажив второй клинок, ринулся вперед, в ту сторону, где вился на ветру бунчук хана Разужи.

Сотню локтей он пробежал с группой гоблинов, которые удирали с поля боя и не видели в нем врага, тем более что Дайрут доспехами и оружием походил на тысячника или темника.

А потом на них обрушился град стрел — Разужа «намекал», что его воинам лучше вернуться обратно на поле боя. Гоблины вновь дрогнули, смешали ряды, завопили, развернулись и дунули обратно.

Дайрут же, обломив древко воткнувшейся под ключицу стрелы, помчался дальше.

Через мгновение он оказался среди лучников, тычком кольчужной перчатки опрокинул десятника, посмевшего встать у него на пути, и помчался, прыгая из стороны в сторону, чтобы не стать мишенью.

Однако никто в него не стрелял — может быть, никто из лучников не понял, что это такое было, может, решили, что этот человек имеет право вести себя так, раздавать десятникам затрещины, а может, воины были слишком заняты тем, чтобы пускать стрелы во врага.

До бунчука Разужи оставалось не больше сотни шагов, когда навстречу Дайруту ринулись четверо всадников.

И двое прямо на скаку метнули в него молоты, причем оба попали — мятежный темник словно ударился лбом о стену. Когда он свалился, его зацепили веревкой за ногу и потащили на холм.

Дайрут, даже не представлявший, что кто-то в Орде пользуется таким оружием, чувствовал, как трещат его ребра под смятыми латами, его голова билась о камни.

Но как только его бросили перед ханом, облаченным в доспех из вороненой стали, Верде ухватился за ногу ближайшего всадника и, сжав ее со всей силы, рывком поднял себя. А в следующий момент он толкнул ногу, которую только что тянул вверх, и всадник вывалился из седла.

Дайрут запрыгнул в седло так, что жеребец даже не шелохнулся.

Вокруг хана находилось почти двадцать человек, всадников и пеших, и каждый из них был отменным воином.

— Ты нравишься мне, Дайрут, — тихо сказал Разужа. — Но ты взял себе слишком много власти, и если останешься жив, то выиграешь эту битву.

— Позволь мне сразиться с тобой, — предложил темник. — Один на один. И тот, кто выиграет, заберет все.

Разужа расхохотался.

— Сними наручи, убей себя сам, — предложил хан. — И я похороню тебя с почестями, достойными моего сына. Твои люди распространили подобный слух, и я пока что не опровергал его.

Дайрут сидел на коне, оба его меча остались где-то позади, вывалились из ладоней. Из оружия остался только тонкий стилет, которым хорошо добивать поверженного врага, но трудно использовать против отлично обученных опытных воинов.

— Ты нравишься мне, Дайрут, но ты опасен, как бешеный пес. Ты загрыз кормившего тебя Вадыя, ты встал против доверившегося тебе хана. А сейчас, когда победа была уже у тебя в руках, ты бросился сюда, чтобы попытаться напоследок укусить руку, которая тебя кормила.

Разужа обнажил мифрильный клинок и добавил:

— Мои верные воины, надо отрубить ему руки, никакие другие раны не дадут ему честно умереть.

А в следующее мгновение Дайрут отвел руку назад и с силой, удесятеренной наручами, сжал толстую конскую кожу на крупе.

Возмущенный жеребец пронзительно взвизгнул и рванул вперед, сбивая копытами Разужу. В прыжке, выгнувшись подобно уличному гимнасту, Дайрут выхватил из ослабевшей руки хана драгоценный клинок и даже смог приземлиться на ноги, но вес доспехов подвел его, и он упал.

Перекатившись и не обращая внимания на удары, поднялся и вступил в схватку.

Воины, с которыми ему пришлось драться, были опытными и сильными, кроме того, они не раз сражались вместе и понимали друг друга без слов — уже через несколько мгновений Дайрут получил несколько порезов и чувствительных ударов.

А затем ему до кости прорубили руку выше левого наруча.

За это время он смог ранить только пару врагов.

Кровь из порезов на лбу застилала глаза, Дайрут в ярости крутился на месте, размахивая мечом и чувствуя, что на этот раз действительно заигрался. Хан Разужа без сознания лежал на земле, но прорваться к нему не было ни единого шанса, ни свободного мгновения.

В голове складывались во фразы слова предсмертного проклятия, которое, усилившись наручами, наверняка попадет в цель и позволит дотянуться до убийц даже из могилы.

Один меч прошел через крепление вогнутой кирасы и вонзился в спину Дайрута. Другой проскользнул под кольчужной юбкой и взрезал бедро. Слабеющий темник почувствовал, как кто-то оттягивает его руки в стороны, чтобы отрубить их вместе с наручами, а еще кто-то торопливо тыкает кинжалом в коль нужный воротник, ища там слабое место.

— Чтоб вам… — прохрипел он и потерял сознание от страшного удара.

— Знаешь, чем отличается герой от дурака? — спросил кто-то над ним.

Дайрут пару мгновений назад открыл глаза, но пока еще не мог сообразить, кто он и что вокруг происходит. По небу очень низко плыли серые тучи, рядом кто-то в голос стонал, вдалеке орали какие-то нелюди, судя по хриплости и раскатистости, гномы.

— Чем? — прохрипел Дайрут.

Ему было больно дышать, больно говорить, все тело ломало какой-то странной судорогой. Кроме того, он не мог повернуть голову, чтобы понять, кто с ним разговаривает.

— Герои все рассчитывают, а дуракам везет.

Тут Дайрут признал голос — это был Ритан, только уставший и какой-то размякший, что ли.

Никогда раньше его не тянуло на отвлеченные размышления вслух, а тут вдруг прорвало.

— И вот тут я даже не знаю, кем тебя считать после всего, — продолжил Ритан задумчиво. — С одной стороны, ты послал ко мне Пса с приказом, и я успел в самый последний момент, когда тебе уже голову отрубили, но с левой рукой возиться еще не перестали. С другой — только полный идиот полезет против Разужи, зная, что у него рядом — два десятка лучших воинов мира, да и сам хан немалого стоит. Я сюда прорвался с сотней, пока тебя отбили — три десятка потеряли. А было бы нас полсотни, могли бы и полечь тут все.

— Много наших погибло? — спросил Дайрут.

Горло болело уже не так сильно, в глазах окончательно прояснилось, но вставать было пока еще страшно.

— Кто ж тебе скажет? Еще не считали. Но на одного нашего — трое ихних валяется, — сообщил Ритан. — Когда тебя отбили, мой десятник взял первую попавшуюся голову, поднял ее и заорал, что Разужа мертв… Битва понемногу прекратилась, воины хана отступили. К ним, кстати, еще тумен подошел — их опять в три раза больше, чем нас. Половинчиков наших орки посекли почти всех… Некому было заметить, что их прикрыть надо, они в ближнем бою слабоваты, а против орков вообще не бойцы.

Дайрут наконец встал.

Битва и впрямь закончилась — по полю боя ходили его воины и снимали с трупов доспехи, подбирали оружие, иногда кого-то добивали, где-то вдали маг лечил истошно оравшего бойца.

— Сражение не должно продолжиться, — сказал Дайрут. — Разужа мертв. Он не опроверг того, что я — его сын. Посылай Псов к остальным темникам, скажи, что я собираю урултай и готов смириться с любым их решением.

— А если они скажут, что ты не сын Разужи? — удивился Ритан.

— Я собираю — значит, у меня в ставке. Пустим нужные слухи, ты лично расскажешь, как приставлял мою голову к телу… Они не решатся сказать слово поперек моего.

Дни после сражения оказались еще более тяжелыми, чем сама битва.

Спешно собранный урултай, неполный и не такой представительный, как мечталось Дайруту, вынужден был сам искать причину сделать его ханом. Кира Верде закрыли в отдельной юрте и придумывали, как объяснить то, что у мятежного темника два отца.

Умнейшие степняки два дня выдумывали повод, что позволил бы Дайруту стать законным повелителем Орды.

И решение нашлось — постановили, что Разужа заронил семя в мать Дайрута, а Киру Верде явилось во сне божество и потребовало, чтобы он взял в жены мать будущего героя.

Когда это сообщили Киру, он согласился — именно так все и было.

Идти против самозваного хана и идти против героя, отмеченного богами и захватившего трон своего отца в честном бою, — совершенно разные вещи, и на второе отважится лишь безумец.

Дайрут отблагодарил всех, присутствовавших на урултае, — каждый получил дорогой подарок, а кое-кто и не один. Это сильно ударило по его казне, но зато теперь вся Орда знала, что он — настоящий хан.

И только после этого Дайрут отправился в надежно охраняемый шатер, где находился его предшественник.

Разужа висел вниз головой на перевернутом кресте, и с кончика его носа капал алый от крови пот. Его тело — длинное, гибкое и мускулистое — было обнажено, на нем хватало старых шрамов и новых порезов. Руки от ключиц до локтей обвивали татуировки с изображением ужасных тварей Хаоса.

Даже за одно небольшое изображение подобного рода любой иерарх, да даже и обычный священник Светлого Владыки отправил бы нечестивца на очистительный костер.

Но Светлый Владыка на землях, подвластных Орде, до недавнего времени был не в чести, и его священники сами сотнями восходили на костры и плахи, а храмы разграблялись и осквернялись.

— Я потерял его… — твердил хан. — Потерял…

Он выглядел изумленным и испуганным, но почему — не удалось узнать.

Лучшие палачи не сумели развязать язык Разуже, хотя пустили в ход все инструменты. Даже сам бывший темник нацепил кожаный фартук поверх голого тела и провел в шатре утомительную ночь.

Но толку не вышло — нет, Разужа не отказывался отвечать на вопросы и иногда даже говорил довольно складно, но каждый раз начинал повторять одно и то же и словно забывал о муках.

Раньше его бог направлял его, всегда был рядом, помогая советом, а иногда и словно вселялся в него. Однако в последние годы он появлялся все реже, а теперь оставил Разужу полностью, и это надломило хана.

И это могло объяснить, почему хан так повел себя в день схватки.

Дайрут рассчитывал на тяжелую, многодневную битву с опытным и хитрым полководцем, заранее подготовил несколько рубежей, за которые должен был отступать, ловушки, засады и отравленные колодцы.

Однако получилось так, что Разужа просто кинул вперед все свои войска, даже не задумавшись над тем, что нельзя посылать людоедов в центре человеческого войска или ставить вперед трусливых гоблинов. Хам совершил множество глупых ошибок, и каждая из них стала каплей, а в сумме они оказались морем крови, и большая его часть излилась из тел воинов Разужи.

Теперь, после победы, гораздо больше Дайрута тревожили собственные войска.

Далеко не все хорошо приняли необходимость сражаться против своих, у многих в армии темника были друзья и родственники в стане Разужи. Особенно неприятно выглядело то, что недовольные были и среди самых верных, среди первого десятка Рыжих Псов, и даже Имур, Ритан и Коренмай позволяли себе не соглашаться с ним — и хорошо, что только в личной беседе.

Причем они напирали не на то, что Дайрут сражался против таких же кочевников, а на то, что он приказал уничтожить всех людоедов и орков, а среди гоблинов казнить всякого десятого.

Они считали, что Дайрут стал слабеть, что он не понимает, каким полезным и хорошим инструментом будут нелюди.

А он просто откупался от своей памяти, уничтожая тех, кто был в первых рядах, когда гибла Империя.

И сейчас, сидя на табурете в шатре за окраиной ставки, он смотрел на распятого Разужу. Он думал о том, что должен мучить этого человека, пытать его самыми страшными способами — ради отца, ради императора, ради Тори, ради всех тех кухарок и подмастерьев трубочиста.

И не видел в этом нужды.

С того момента, как Дайрут надел наручи, внутри что-то словно перегорело, а сейчас еще и подернулось льдом.

— Почему ты решил, что я предал тебя? — спросил он и втер щепоть острого дорасийского перца в свежую рану на груди Разужи.

Хан усмехнулся:

— Ты нравился мне, Дайрут… Но я перехватил двоих гонцов из Дораса. Их королева предлагала себя тебе в жены за то, что ты обернешься против меня. Я понял, что ты вырос, стал серьезной силой, а значит, тебя надо уничтожить до того, как ты вырастешь еще больше. Ведь рядом со мной не было покровителя… Если бы он был, мне никто не был бы страшен! Вернись, мой бог, и мы вместе вырвемся из этой лопушки и совершим путь к власти вновь!

Дайрут поморщился.

Он нашел среди бумаг Разужи одно из этих писем — королева Айриэлла Дорасийская предлагала ему жениться на ней, конечно же, не она сама, куда там, герцог Сечей, Парай Недер или еще кто-то просто отдавал ему девчонку в обмен на гарантии безопасности и мечи кочевников.

Во всяком случае, теперь было понятно, почему хан решил, что Дайрут, исполняющий самые сложные и неприятные его задания, посвященный в его самую большую тайну, стал для него угрозой.

То есть Верде все равно рано или поздно встал бы против Разужи, но сейчас ему казалось, что еще слишком рано.

И по большому счету вышло очень хорошо.

Дайрут тяжело вздохнул.

Ему было плохо, очень плохо — он достиг предела, он сделал все, что мог, но в душе не верил в то, что месть за отца свершилась, а разрушать Орду как силу ему не хотелось. Черные наручи иногда сами нагревались, и тогда Дайруту хотелось кого-то убить, но он уже привык к таким приступам и легко отмахивался от них.

Пока эти тяжелые украшения надеты на его руки, никто ему не страшен.

Раньше был хан Разужа, а теперь вот он, с покрасневшим от прилившей крови лицом, висит на кресте.

— Возьму Дорас, а затем казню всех, кто участвовал в битве при Жако, — решил он.

— Что? — поинтересовался Разужа.

— Ничего, — ответил Дайрут, а затем вонзил тонкий кривой клинок в сердце хана.

Чтобы его бог не воскресил покойника, новый правитель приказал сжечь тело, а прах разделить на сотню частей и смешать их с землей в разных землях.

Оставалось только одно дело — Дайрут повелевал всем миром, за исключением последнего независимого королевства, и надо было разобраться с ним, чтобы затем спокойно заниматься собой.

На следующее утро в Дорас поскакал один из самых молодых Рыжих Псов, совсем еще мальчишка, и в его мешке было письмо, адресованное королеве Айриэлле, а в нем каллиграфическим почерком на имперском языке было написано:

«Чтобы защитить Дорас, ты должна босой и простоволосой по собственной воле прийти ко мне в ставку. И тогда я вынесу решение о твоей судьбе. Если ты придешь по принуждению, мои шаманы поймут это, и королевство будет отдано на меч и поживу».

А внизу стояла подпись: «Хан Дайрут Верде».

* * *

Лиерра никогда не понимала, какие кретины придумывали названия для деревень в павшей ныне Империи или землях вольных городов.

Вот в Дорасе что ни деревня — то Цветочная или Взморье, даже нищие рыбацкие поселки зовутся Рыбье место или Скалы. Здесь же, в одной из дальних провинций Империи, она миновала уже Грязь, Свиньи и Дураково.

Самым благозвучным из встреченных названий было Дно, но в этой деревеньке большая часть жителей давно переселилась на погост.

В селениях ведьма искала работу — снять сглаз, вытравить ненавистный плод у изнасилованных девчонок, навести порчу на наместников Орды из местных, вылечить больного мужика, чтобы он мог кормить семью. Ночевать в этих убогих домишках, большей частью вросших в землю почти по самую крышу и топившихся «по-черному», она не собиралась.

Она могла и не заходить в деревни — но теперь ей хотелось видеться с людьми, быть рядом с ними, помогать им, хотя бы немного и хотя бы так, как она сама понимала помощь.

У Лиерры появилось желание создавать новые зелья и придумывать заклинания — каждый вечер она выбирала место в лесу или в поле, разжигала костер и делала что-то новое.

Иногда она поднимала какого-нибудь мертвеца — благо их сейчас множество было вдоль дорог — и беседовала с ним о жизни и смерти.

Несмотря на голод, разруху, страх и смерть вокруг, несмотря на то, что все признаки указывали, что вскоре мир может погибнуть, Лиерре было хорошо.

У нее на сердце была весна.

Айра

Вскоре стало известно о том, что хан Разужа обвинил Дайрута Верде, что тот за его спиной сговаривается с врагом.

Маги Дораса, зная место и время, смогли показать битву на потолке одного из залов королевского дворца. Шестеро лучших волшебников, закончив ритуал, вошли в транс и вызвали вид поля боя.

К сожалению, картинка слишком сильно дергалась, и без комментариев полководцев Айра не поняла бы вообще ничего — она видела то копыто коня, то какую-то изрезанную неровными клетками поверхность, то холм, кишевший точками, похожими на муравьев.

— Видно, что Дайрут использует баллисты и катапульты, но какие-то странные, — говорил один из командиров рот.

— Маги огнем отсекают людоедов Разужи… Разворачивают… Гонят в сторону войска хана… Потрясающе, хан пытается развернуть их обратно, хотя проще было пропустить, и теряет скорость… — бормотал герцог Сечей.

— Дайрут отводит часть войска в сторону, открывая фланг — а с фланга у него болото! Несколько тысяч орков вязнут, и их обстреливают половинчики!

— Как вы это все замечаете? — возмутилась Айра. — Почему этого не вижу я?

— Смотрите, — пояснил капитан Морик. — Если точки большие и двигаются быстро — то это конница. Если редкие и мало, почти неподвижные, — это половинчики. Если зеленоватые, крупные, но не такие, как конница, — это орки. Если зеленые и все время колеблются то вперед, то назад — это гоблины.

Они жарко обсуждали сражение, а Айра с возрастающим раздражением смотрела на мельтешение на потолке, слушала обрывки фраз:

— …Явно имперская школа, кочевники так никогда не делали…

— …Если орки дрогнут, то весь фланг сломается. Молодец, Хаос его раздери! Все, фланг разорван…

— …Вон там, с юга, маг, обучавшийся в Сиреневой Башне! Мои тоже могут такие молнии! О! Зомби поднял, ну, с таким количеством трупов это не сложно!.. — это верховный маг.

Королева поднялась и неслышно вышла.

За ней скользнул Парай:

— Я тоже ничего не понимаю в их баталиях. Военные считают битвы тонкой наукой, в которой побеждает самый умный и расчетливый, а я полагаю, что дело в удачливости и количестве войск.

— У Разужи было войск в три раза больше, и он убил полтора десятка собственных братьев, стоявших между ним и троном. Ты считаешь его неудачливым?

Парай на некоторое время замолк.

— Я все время забываю, что вы только выглядите девочкой, — сказал он негромко. — Да, хан Разужа был удачлив; чтобы одолеть его, Дайруту надо было оказаться и удачливее, и умнее, и прозорливее. Теперь, когда победил сильнейший, он придет к нам.

Королева задумчиво тронула свой рыжий локон и неосознанно намотала его на палец.

— Теперь он точно откажется жениться на мне. Не могу сказать, что это сильно печалит меня как девушку, но как королева я готова плакать. Думаю, некоторое время у него уйдет на то, чтобы подчинить остатки армии Разужи, а затем он приплывет в Дорас, и шансов у нас не будет.

«Шанс есть всегда, — неожиданно возразил Голос. — Можешь поверить, тебе представится возможность защитить свое королевство, но это наверняка не будет просто».

«Я готова заплатить любую цену, ты же знаешь, — ответила Айра. — Иногда мне кажется, что меня бросает от отчаяния к надежде и обратно, как щепку в бурном море».

После заседания королевского совета Айра по обыкновению сидела в своей комнате и просматривала бумаги, которые должна была подписать. В них не было ничего особо важного — впрочем, сейчас, когда Дайрут разгромил Разужу, немного осталось вещей, которые выглядели бы действительно важными.

Но Айра все равно хотя бы бегло просматривала все, на чем ставила подпись.

За каждой цифрой стояли десятки, а то и сотни жизней, за каждым обозом с сеном, за каждой бочкой вина, за каждой телегой с железными чушками, за каждой кипой бумаги.

— Ваше Величество, — поинтересовался, заглядывая в комнату, Парай Недер, — можно к вам?

Айра ничего не ответила, только кивнула — бывший первый советник был абсолютно предан ей, и она не раз говорила, что не собирается ничего скрывать от него даже тогда, когда на его место придет герцог Сечей.

— Ваше Величество, я надеялся, что хана Разужу воскресит его бог-покровитель. Такое уже бывало, и сейчас это могло привести к большой войне внутри Орды, — негромко заговорил Парай. — Но Дайрут, похоже, знал о такой возможности — и он приложил немало усилий для того, чтобы взять хана живым. Сейчас Разужу пытают, сводя его с ума. Пленный и безумный, он уже не пригодится своему ложному богу…

— Это значит, что Дайрут может стать владыкой Орды и никто ему не помешает, так? — уточнила Айра. — Но ведь он — не благородных кровей? За ним пойдут не все, кто-то решит, что сам достоин власти, кто-то уйдет обратно в степь, ему вновь придется собирать все по крупинкам.

Бумаги на столе слегка шевельнулись, будто тронутые ветром, однако ветра не было. На столе, между свитками, ни с того ни с сего погасли в большом канделябре сразу несколько свечей.

— Я тоже так думал, — Парай Недер склонил голову, но тут же покачал ею, точно не до конца соглашаясь. — Но Дайрут нашел способ обойти это условие — когда стало известно о том, что Разужа собирается уничтожить его, Дайрут объявил, что это не потому, что он предал своего хана. А потому, что он — родной сын Разужи.

— И что с того? — Айра задумалась. — А, якобы Разужа увидел в нем угрозу?

— Именно, — согласился Парай. — Многие поверили в это, хотя Дайрут и Разужа совершенно не похожи. Однако они оба удачливы, оба сильны как военачальники, и на какое-то время они очень хорошо действовали вместе. Но самое интересное не это — а то, что хан не опроверг слухи. Насколько я понимаю, для него тоже было выгодно, чтобы все считали Дайрута его сыном — и тогда, убив «потомка», Разужа показал бы себя еще более безжалостным и неумолимым. Однако битва закончилась иначе, и теперь между Дайрутом и властью в Орде только темники и главы родов, которые будут вынуждены признать его — или умереть.

Айра отодвинула от себя бумаги, обнаружив, что теребит край какого-то документа и уже разлохматила кончик листа.

— И если я была отличной партией для темника, то для хана я — никто, правильно? — поинтересовалась она.

— Именно, — ответил Парай, внимательно глядя на королеву.

«Только бы не сорваться, — подумала Айра. — Не показать, как я расстроена».

«Все устроится, я обещаю тебе, — вмешался Голос в ее мысли. — Вот прямо сейчас и устроится».

— Ваше Величество? — спросил Недер.

— Сейчас, подождите немного, — ответила Айра. — Сейчас.

Дверь распахнулась, и, отодвинув в сторону охранявших королеву стражников, ввалились сразу двое — капитан Морик и рыжий Мышик Кэйра, причем последний был в плаще и грязных сапогах и валился с ног от усталости.

— Письмо от Дайрута Верде, — сообщил Морик. — Благородный Кэйра загнал троих коней, чтобы доставить его как можно быстрее.

— Что внутри? — спросила, холодея, Айра. — Отказ?

— Откуда же нам знать? — мотнул головой Кэйра.

Парай Недер усмехнулся — было видно, что конверт запечатан и его не вскрывали.

— Давайте письмо сюда, — велела Айра.

— Прошу, Ваше Величество, — учтиво поклонился Мышик.

Она срезала печать специальным ножичком и прочла ровные, идеально выписанные строчки:

«Чтобы защитить Дорас, ты должна босой и простоволосой, по собственной воле прийти ко мне в ставку. И тогда я вынесу решение о твоей судьбе. Если ты придешь по принуждению, мои шаманы поймут это, и королевство будет отдано на меч и поживу».

И подпись — Дайрут Верде, повелитель мира.

Она прочитала вслух — те, кто находился здесь, были преданы ей и никогда не станут трепать языками. Несколько мгновений в кабинете простояла такая тишина, что слышно было, как мыши шуршат за стеной.

— Это немыслимо, — первым отреагировал Парай. — Он ничего не обещает, только требует.

— Я бы никогда не позволил такого, Ваше Величество, — заявил капитан Морик. — В конце концов, ваш отец даже из могилы дотянется до меня, если я вдруг…

«Ты должна пойти, — громко и спокойно заявил Голос. — Это твоя судьба. Я говорю совершенно точно — если ты придешь в ставку Дайрута, угроза Дорасу будет ликвидирована».

«А что будет со мной? — поинтересовалась Айра. — Меня убьют?»

«Зачем ему тебя убивать? Скорее всего, тебя унизят, и сделают это жестоко, — но ты выживешь, а потом с помощью своей магии околдуешь темников и советников нового хана».

«А если не смогу?»

«Я думаю, Дайрут сделает тебя своей женой. Он — безродный кочевник, добравшийся до власти. Ты — настоящая королева. Только дурак на его месте убил бы тебя. А он не дурак! Он заставит тебя носить его детей».

От одной мысли о подобном Айра тяжело сглотнула.

— …И в таком случае мы должны… — начала она.

— Готовиться к обороне, — заявил капитан, а другие двое поддержали его уверенными кивками.

Тем большим шоком для них были слова Айры:

— Я пойду к Дайруту. Босая и простоволосая.

— Они убьют вас, Ваше Величество, — заявил рыжий Кэйра.

В этот момент королева вдруг отчетливо поняла, что этот красивый, сильный и, безусловно, смелый юноша влюблен в нее, что он смотрит на нее преданно и спокойно, что он не ищет повода показать себя, а просто беспокоится за нее.

И что она может что-то доказать Параю Недеру, заставить Морика признать свою правоту, приказать Сечею. А ему, если она захочет убедить, придется объяснять по-настоящему, и все равно он не примет ее решения.

«Просто прикажи, — небрежно заметил Голос. — Он вынужден будет повиноваться».

«А он не обидится?»

«Какая тебе разница, если ты все равно пойдешь туда?»

В этот момент Айре очень захотелось ударить Голос.

Ее бестелесный наперсник, столь полезный временами, в этот раз перешел все границы.

Но она не могла его ударить, не могла даже обидеть, в то время как он мог ее уязвить легко и непринужденно.

— Дайрут Верде — простой кочевник, который стал ханом. Он не убьет меня, королеву. Я нужна ему для того, чтобы упрочить власть. Он сделает меня своей женой и… — тут Айра, как ни крепилась, не удержала одну маленькую, почти незаметную слезинку. — И подарит мне своего ребенка.

По глазам подданных королева поняла, что сказала что-то странное и страшное. Они смотрели на нее как на девочку, начавшую бросаться заклинаниями из арсенала некромантии, как на кота, который превратился в дракона, как на цирюльника, который оборачивается в демона, не прекращая брить своего подопечного, но уже не бритвой, а отточенным когтем.

— Я считаю это ошибкой, — сухо произнес Парай Недер.

Однако Айра видела — там, в голове ее начальника тайной канцелярии, уже просчитываются новые возможности и ходы.

— Вы не должны так поступать… Ваш отец… — сказал Морик.

Капитан до сих пор считал, что упоминание отца просто обязано производить некое чудесное действие на Айру. Точно так же простые люди верили в то, что престарелый регент, который на всех пирах и казнях сидел в первом ряду и одинаково счастливо щурился на канатоходцев и пытки, как-то влияет на то, что происходит в государстве.

Но, несмотря на то что Айра внешне и в самом деле не стала взрослой, она пережила уже все, что только можно, и смерть близких, и леденящий страх, и постоянные сомнения, которые убивают не хуже яда.

Она прошла через все это и стала другой.

Теперь королевой Дораса была не маленькая и напуганная девочка, а вполне уже взрослый, уверенный в себе человек, готовый осознанно пожертвовать собой ради своего народа.

Айра изменилась.

— В первый день весны я выйду навстречу Дайруту. Капитан Морик, надо решить, где это произойдет.

— Я не сказал вам, Ваше Величество… — Кэйра низко склонил голову. — Не хотел принести плохие новости. Дайрут Верде с туменом отборных воинов скоро должен достигнуть границ Дораса. И если бы вы приняли другое решение, то скорее всего через несколько недель остальная Орда отправилась бы в путь на кораблях из вольных городов.

Королева Айриэлла Дорасийская в свой день рождения, босая и простоволосая, шла по узкому перешейку, отделяющему ее владения от территорий, бывших некогда владениями Империи Десяти Солнц.

«Еще раз повторяю — твоя врожденная магия никак не подействует на Дайрута Верде. Он владеет волшебными наручами, и этот артефакт позволяет ему быть неуязвимым для колдовства и оружия».

Голос повторял это не в первый раз, и Айра давно знала, что воздействовать она должна на окружение хана.

От насилия в первые дни, скорее всего, спастись не удастся, но если она сможет удержаться около Дайрута, то постепенно, возможно, ей удастся с помощью своей личной магии, которой она за последнее время почти научилась пользоваться, совершить переворот.

А потом сделать так, что хану отрубят руки.

Земля была холодной и каменистой, справа шумело море, слева волновалось соленое озеро, ветер трепал рыжую гриву девушки, и время от времени ей приходилось убирать волосы от глаз.

Ноги она сбила, сделав первую сотню шагов.

Однако Айра не обращала на это внимания, она готовилась к унижению, к куда более обидной боли, к тому, что потеряет без любви и ласки то, что хотела бы отдать тому, с кем могла бы прожить всю жизнь.

Вспомнился рыжий Кэйра — она должна была как-то наградить его, но дотянула до последнего и так и не выбрала времени для этого.

Вспомнился Альрик — такой далекий, такой странный, его последний взгляд, без надежды или любви, спокойный и понимающий.

Вспомнился Айн — смутно, будто бы из сна.

Вроде бы он был высоким, но это могло показаться так из-за того, что сама она была совсем маленькой. Лицо племянника императора расплывалось мутным пятном, запомнились только черные волосы и улыбка.

Парай Недер все-таки нашел Эону — старшая сестра королевы была уже на шестом месяце и без устали плела сети для своего мужа — рыбака. Она сильно изменилась, стала не такой веселой, но в то же время в ее взгляде появилась какая-то глубина, будто она узнала нечто, другим неведомое.

Через три месяца, после того как она родит, у нее отнимут ребенка и отвезут либо во дворец в столице Дораса, либо если хан нарушит слово, то в тайное убежище, где отпрыск рода Доросомнаев выживет.

Королевство не останется без правителя.

Но Айра надеялась, что до этого не дойдет, что она как-то сумеет очаровать Дайрута или поднять против него темников Орды, что сумеет отстоять Дорас и вернуться туда, где ее настоящее место.

«Ты сможешь, ты обязательно сможешь, — повторял Голос. — Если кто-то в этом мире и сумеет сделать подобное, так это ты».

Перед самым шатром Дайрута, громадным, обшитым белыми шкурами, Айра оглянулась — весь ее путь был усеян бисеринками крови из сбитых ног, как хлебными крошками из почти забытой детской сказки.

А потом словно что-то выпрямилось внутри.

Так, будто там появился еще один позвоночник, тугой и прочный, прояснивший и мысли и чувства королевы Дораса.

* * *

Около Жако маленькое войско Мартуса Рамена столкнулось с тысячей из тумена Дайрута Верде. Никакие уловки бывшего распорядителя Игр вольного города Тар-Мех не смогли принести результата — кочевники были настроены вырезать всех бандитов в окрестностях города и пошли в атаку.

Восемь сотен конных степняков и две сотни яростных варваров стерли в порошок вояк Мартуса. Самому ему вместе с Дивианом и еще несколькими воинами удалось избежать расправы.

Утро после битвы было тяжелым.

В перелеске неподалеку от поверженной столицы сгинувшей Империи Рамен держал речь:

— Братья, нас разбили, многие погибли, другие едва живы. Однако перед нами самый большой город в мире, в нем множество женщин, кучи золота и драгоценных камней. В гарнизонах в тылу всегда оставляют старых, слабых и трусливых, потому что хорошие воины нужны на поле боя. В Жако не любят Дайрута и Орду и всегда поддержат бесстрашных бойцов против их власти. Идемте туда — нас ждут еда, выпивка и любовь красавиц! Да, мы проиграли вчерашний бой. Но мы обязательно выиграем войну!

Речь была неплоха, он знал это, но, глядя в тупые лица вчерашних крестьян, Мартус вдруг понял: эти — не оценят.

Дивиан лениво похлопал, и остальные люди, грязные, оборванные, уставшие, словно очнулись.

Они тоже захлопали в ладоши, захохотали и начали бить друг друга по спинам, перешучиваться, вспоминать про женщин и вино.

— Надо что-то менять, и срочно, — пробормотал Мартус Рамен. — Если в Жако есть хоть сотня молодых парней, которым не нравится Орда, я сдвину этот город с места.

Дайрут

В ответе, который Дайрут получил от Айриэллы, было всего одно предложение:

«Жди у перешейка в первый день весны».

Он поставил свой шатер именно там.

Позади ждал тумен отборных воинов — только люди, никаких гномов, орков, гоблинов или людоедов.

До последнего мгновения он не был уверен в том, что королева явится — одна, босая и простоволосая, а если придет — то сделает это по своему желанию, без принуждения.

Вместе с ним были Имур, Коренмай и Ритан, они пили легкое дорасийское вино, к которому хан Дайрут старался приучить друзей.

И когда полог распахнулся и он увидел ее, это оказалось приятной неожиданностью. Она вошла, не обращая внимания на то, что в шатре не один человек, и одним движением сбросила легкое платье.

— Я здесь по твоему приказу, — сказала девушка. — Оставь Дорас в покое и делай со мной то, что сочтешь нужным.

Дорасийский язык — это почти тот же имперский, поэтому Дайрут легко понял ее, а вот его соратники оказались слегка озадачены.

— Она просит оставить в покое Дорас и готова расплатиться за это собой, — пояснил он.

— Она точно королева? — гнусаво поинтересовался Коренмай.

Его лицо было изуродовано чудовищным рваным шрамом, от левого уха к правому, через обе щеки и сломанный в двух местах нос, но меч он держал крепко и своей тысячей командовал уверенно.

— Точно.

Даже если бы Дайрут в бытность его Айном не видел свою невесту лично, сейчас он ни на миг бы не усомнился.

Девушка — почти девочка, с небольшими острыми грудками, гривой рыжих волос, с узкими бедрами, с выпирающими нижними ребрами, со сбитыми в кровь ступнями — стояла уверенно и спокойно. Она чувствовала себя королевой где угодно, как угодно, и она была ею.

Красивая, сильная, с умными глазами, за которыми чувствовалась уверенность, у слабого она вызвала бы желание эту силу сломать — завалить на кошму и тут же, при друзьях и под их одобрительные крики изнасиловать,раз за разом вырывать стоны и крики.

А потом пить вино и подбадривать их, обещая первого взятого в Дорасе жеребца тому, кто дольше всех продержится на этой кобылке.

Но Дайрут не считал себя слабым, он был сильным и чувствовал приязнь к этой девочке, которая, превозмогая страх, одна, безо всякой надежды на лучшее, вошла в юрту к незнакомому мужчине ради призрачной надежды спасти свое королевство.

— Пусть повернется и наклонится, — попросил Ритан. — Я хочу посмотреть ее задницу.

По вздернутому носу королевы Дораса Дайрут увидел, что она если и не поняла смысла фразы, то почувствовала его.

— Идите вон, — потребовал он. — Все, кроме нее.

— Хочешь загнать жеребца в стойло без свидетелей? — усмехнулся Коренмай. — Сделаешь ее старшей женой?

Имур промолчал.

Он лучше всего чувствовал настроение Дайрута — и не только сейчас, а всегда, и именно он честнее всех оценивал друга, потому что единственный из всех где-то в глубине понимал, что новый хан — не из рода кочевников, что он чужд им всем. Что придуманная версия с божественностью — чушь, ведь именно он охранял родовитых степняков, когда они выдумывали эту сказку, и он стоял рядом с Дайрутом в бою против Кристального Короля.

Догадывался, что рано или поздно новый хан развалит Орду и подведет их, Рыжих Псов, под меч или топор.

— Я не трону ее, — ответил коротко Дайрут. — И мы не войдем в Дорас.

И вновь Ритан и Коренмай посмотрели на него непонимающе, а Имур словно бы даже и не удивился, только коротко и недовольно кивнул, первым поднимаясь с места.

— Одевайся, — бросил на дорасийском диалекте Дайрут.

Его вдруг охватило дикое отвращение к самому себе, и тут же откликнулись дрожью наручи, требуя немедленно порубить всех, а затем удовлетворить похоть с трупом королевы.

Айриэлла спокойно, даже не пытаясь прикрыться, села на корточки, подобрала платье, а затем через голову накинула на себя.

Не боясь, она открыла его взгляду свое лоно, едва тронутое рыжим пушком, нежные бедра, коленки, только начавшие округляться, плоский живот, а потом так же, без кокетства и стеснения, скрыла эту красоту под тонким платьем.

Она была красива именно той красотой, которая нравилась Дайруту Верде: хрупкая, изящная, естественная и непосредственная.

К сожалению, найти подобную женщину ему пока не удавалось — ему доставались только наглые или забитые женщины и чаще крутобедрые и грудастые, какие особо ценились среди кочевников. Ему дарили красавиц, пытались продать или всучить в качестве откупа, и ни одна из них не стоила одного взгляда королевы Айриэллы.

Внутри у Дайрута что-то дергалось и сокращалось.

Если бы не Орда, он бы уже был женат на ней — пышную свадьбу сыграли бы в главном храме Светлого Владыки, и первосвященник надел бы на них венцы, подтверждающие, что она всегда будет в его доме королевой, а он — королем.

И он стал бы уже сотником в личной отцовской тысяче и утром муштровал бы своих воинов, днем занимался бы делами с наследником Тори, а вечерами Айра — так он называл бы ее — приносила ему охлажденное дорасийское на террасу в их покоях императорского дворца.

И не случилось бы ни грязных войн, постоянных интриг, пыток, не было бы проклятых наручей, из-за которых ему даже не дано с честью умереть в бою. Не произошло бы всего этого безумия с сотнями тележных колес на столбах и телами, привязанными к этим колесам.

— Я виноват во многом, — тихо произнес он, чувствуя, как внутри нарастает боль. — Я многое изменю. Я сделаю все совсем по-другому.

— Что? — спросила Айриэлла, и Дайрут внезапно осознал, что он говорил на наречии кочевников.

Его захлестнуло воспоминание — отец, вонзающий в себя меч. А вокруг — сотни тел, женщины, дети, старики… Изломанные позы, искаженные лица.

И это вновь было больно.

Айриэлла всколыхнула то, что раньше так хорошо маскировала сила наручей.

Боль пульсировала в голове, требуя немедленного выхода, и теперь наручи словно сливались с нею, нашептывая: «Убей всех, кто причастен. Казни Рыжих Псов, тысячи, которые участвовали в нападении на Империю, а потом и всех остальных — они виновны так же, просто не имели возможности запятнать себя кровью твоих близких».

— Я убью, — согласился Дайрут. — Убью их всех, но позже.

— Кого убьешь? — удивилась королева Дораса.

Последние фразы хан произнес на имперском языке.

— Не важно, — Дайрута отпустило.

Он вдруг понял, что находиться рядом с ним ей небезопасно, ее присутствие будит в нем нечто, с чем ему очень сложно бороться. И в какой-то момент он может не выдержать и обнажить мифрильные клинки, оставшийся от отца и взятый у Разужи, и тогда не поздоровится никому.

Вставая, Дайрут отметил, что успел неплохо набраться — дорасийское славилось тем, что пилось легко, а вставать после него бывало сложно.

Он взял Айриэллу за руку и вывел ее из шатра.

Вместе с ней, опасаясь даже заговорить, чтобы не вызвать новый приступ, он прошел две сотни шагов до основного лагеря, вызвал Имура — самого трезвого из друзей — и сказал ему:

— Не трогайте ее. Очисти для королевы Дораса шатер получше, и охраняйте так, будто там лежит моя беременная жена.

А затем, не оборачиваясь, пошел обратно.

И, не дойдя нескольких шагов до шатра, оказался вновь во власти дикого приступа. Ему захотелось вернуться и убить Имура, найти Ритана и Коренмая и свернуть им шеи голыми руками.

Задушить хоть кого-то.

Очнувшись, Дайрут Верде осознал, что стоит на коленях и его рвет кислым и горьким. Оглянувшись, он увидел, что на него смотрят все трое друзей — и Ритан, и Имур, и Коренмай.

Завтра надо будет показать им, что он не потерял хватку, не стал слабым.

На краю мира остались еще племена варваров, не подчинившиеся Разуже, — Дайрут приведет их под свою руку. В Жако зреет восстание, вокруг вольных городов расплодились разбойники — надо укреплять власть, одновременно перестраивая все так, чтобы можно было гордиться собой и дать повод гордиться им Айриэлле…

А ночью Дайрут заболел.

Это оказалось не обычной хворью, тело осталось здоровым, недуг поразил душу — в какой-то момент он хотел убить всех, а через мгновение — только своих друзей; потом ему казалось, что важнее всего мнение Айриэллы, и надо создавать нормальное государство, со столицей, ссадить кочевников на землю, уничтожая недовольных.

Затем становилось ясно, что Айриэлла — это соблазн, дикий и чуждый всему его существу, и надо немедленно уничтожить ее, растоптать, изнасиловать, превратить в животное, а затем убить.

Мелькали образы.

Тихо ушедшая Лиерра, об исчезновении которой он узнал через несколько недель, занятый тем, что собирал в кулак тысячи покойного Вадыя.

Кир Верде, попросивший приемного сына отпустить его и ушедший к себе в степь довольным оттого, что его наконец оставили в покое, не знавший еще, что его позовут обратно, чтобы доказать, что Дайрут — не его сын.

Коренмай, которого восемь дней вымачивал в конской крови шаман, спасая изрезанные руки и саму жизнь.

Гном Дурст, поверивший Дайруту и согласившийся поставлять ему больше военных машин в обмен на железную руду. Случилось это после того, как Верде отдал ближайшие шахты под управление гоблинам, тут же прекратившим и добычу, и продажу и поссорившимся со всеми вокруг.

Половинчики, которым Дайрут пообещал неприкосновенность за то, что они переедут, которых он обманул, изгнал туда, где они обречены враждовать с варварами, ибо иначе они будут восставать против власти Орды.

Последние годы он только и делал, что лгал, убивал и подстраивал все так, что сделки с ним казались всем лучшим выходом, он уничтожил сотни людоедов, тысячи орков, множество гоблинов и без счета людей.

Среди людей, появлявшихся перед его внутренним взором, мелькали те, за кого он так до конца и не отомстил: император, Тори, прислуга, друзья детства.

Потом появился отец, и он не захотел просто промелькнуть и исчезнуть.

Он сказал:

— Ты не мой сын. Ты убил моего Айна и занял его место, лицемерно обещая месть и уклоняясь от выполнения долга. Мой сын сразу лишил бы себя жизни, вместо того чтобы тешиться пустыми надеждами.

И Дайрут орал, щупал шкуры вокруг, пытаясь найти меч или хотя бы кинжал, чтобы вонзить их в себя, — и до того момента, как из шатра убрали все острое, он даже нашел что-то и вбил себе в живот, но, кроме мгновенного облегчения, это не дало ничего — наручи вытолкнули чуждый предмет и залечили рану.

А потом вновь сменялись картинки, снова ему хотелось убить хоть кого-то.

В шатер порой входили люди, но после второго убитого шамана к нему только заглядывали, чтобы поставить разбавленное водой вино и разваренное почти в кашу мясо молодых ягнят.

Время потеряло смысл.

Иногда Дайрут вспоминал себя ребенком, как он скачет с палкой на деревянной лошадке или бегает по императорскому саду, пытаясь поймать ярко-голубую бабочку, которая перелетает с куста на куст вроде бы и не быстро, но достаточно, чтобы не попасться в руки.

Вспоминались руки кормилицы — без лица, без тела, просто руки, ласковые и нежные, мягкие, теплые.

Вспоминался почему-то молодой Бора в светло-зеленом камзоле, смеющийся шутке невидимого, но явно ощущаемого неподалеку отца. Выплывал из небытия старый император, дед Айна и Тори — высокий, морщинистый, больше похожий на дерево, чем на человека, вызывавший четкое ощущение, что «он всех нас переживет».

И ранние воспоминания были куда более яркими и четкими, чем поздние — с битвами, схватками, кочевниками, орками и гоблинами.

В них хотелось уходить полностью, с головой, словно там можно укрыться от жуткой реальности, от кошмаров и головной боли, от наплывающих воспоминаний, в которых уже не было ни тепла, ни радости.

Дайрут цеплялся за эти обрывки, но они словно выскальзывали, сменяясь другими: вот распорядитель Игр в Тар-Мехе, хитро улыбаясь, отправляет молодых кочевников в Кристальные Холмы.

Вот наемник Роже — еще живой, спокойным и уверенный в себе — направляется к Дайруту, не сомневаясь в своем превосходстве над коренастым мальчишкой.

Темник Вадый — мощный, смешливый и хитрый.

Хан Разужа — коварный и непредсказуемый, герой, одержимый демонами, нагоняющий страх ни весь обитаемый мир от края, населенного варварами, до пустынного края с отравленными магическими войнами землями, где никто не живет.

И даже Айриэлла — надменная и спокойная, подросток телом и королева взглядом.

Никто из них, ни живой, ни мертвый, не имел причин любить его, каждый убил бы, если бы мог. Дайрут метался на мягких шкурах, пытаясь найти смысл собственного существования, хотя бы что-то, что оправдывало всю ту кровь, всю ту ложь, которая окружала его, словно вторая кожа, стягивалась вокруг и не давала выйти, выползти из кошмара.

Но не было ничего, ни одной зацепки.

И душевная болезнь, которая подломила крепкое молодое тело, вместо того чтобы постепенно уйти, становилась только крепче и сильнее, подтачивая и терзая хана. Теперь Дайрут почти не выныривал из своих видений, он перестал пить и есть, его тело начало усыхать, и там, внутри, он чувствовал это.

Иногда в его памяти появлялись совершенно чужие — он мог поклясться в этом! — воспоминания. Все они были объединены одним — тем, что легче от них не становилось.

Он видел, как в большой комнате, рядом с отодвинутым в сторону троном над спрятанным под ним алтарем склонилась изможденная женщина, готовая зарезать собственного только что рожденного ребенка и напевно читавшая какую-то страшную молитву.

Видел, как юный жрец пронзает себя ножом.

Как сотни, тысячи людей приносят себя и других в жертву богам, демонам, а то и собственному безумию.

А однажды его рывком вытащило из кошмаров, и из-под полуприкрытых век он увидел, как в шатер входят Айриэлла, Имур, Ритан и Коренмай. В руках девушка держала топор из хорошей имперской стали — старой, в которую добавляли для легкости и прочности немного драгоценного мифрила.

* * *

Родрис практически втащил упрямого осла в высокие монастырские ворота.

Последние дни они голодали, и хозяин животного, и сам длинноухий, — можно было достать еды в разоренных деревнях, но бывшему первосвященнику не хотелось связываться с нищими и голодными людьми.

Такая встреча могла закончиться кровью, а это испортило бы многое.

В монастыре кипела жизнь — послушники красили стены в белый цвет, еще несколько таскали доски, а трое монахов Светлого Владыки, подоткнув рясы, месили глину в гигантском чане.

Кузнец под навесом ковал что-то, и можно было догадаться, что это одна из деталей громадного диска, который вскоре позолотят и выставят над плоской крышей храма.

— Что случилось? — поинтересовался Родрис. — Я все пропустил, Орду разбили, порядок восстановлен?

Один из монахов оглянулся.

Священнослужитель, благообразный мужчина лет сорока, седой как лунь, не выглядел слишком уж радостным и довольным жизнью, но на челе его читалась целеустремленность и вера в лучшее.

— Все не так хорошо, сын мой, но Разужа повержен, и на его место пришел Дайрут — не скажу, что он менее жесток, но, по крайней мере, он готов оставить несчастным людям утешение верой.

— Жрецов Дегеррая тоже перестали преследовать?

Монах пожевал нижнюю губу и сказал неуверенно:

— Вроде бы да… Но если священники и монахи Светлого Владыки сразу же принялись восстанавливать свои храмы и проповедовать, то последователей Дегеррая пока что не слишком видно. Возможно, они выжидают. Многие считают, что Дайрута не признают ханом, а любой другой правитель может вновь повернуться спиной к старым богам.

Родрис на мгновение задумался, а затем задал еще один вопрос:

— Я помню, здесь был отец Фидий. Он еще жив?

— О! — Монах лучезарно улыбнулся. — Он смог переждать темные времена в подвале и до сих пор помогает нам наставлениями и советами!

Бывший шаман кивнул, и, не прощаясь, сделал шаг в сторону ворот.

И только выйдя за ворота, он радостно потрепал животное по холке и сказал:

— Живем, ушастый! Наш бог уже близко, я чувствую его поступь.

Айра

Все что она делала, что говорила, что чувствовала, происходило словно бы не с ней, а с кем-то другим, а сама она всего лишь невнимательно следила за происходящим.

Хоть как-то осознавать, что творится вокруг, она начала после фразы Дайрута: «Не трогайте ее. Очистите для королевы Дораса шатер получше и охраняйте так, будто там лежит моя беременная жена».

И все равно первые сутки в Орде Айра провела как во сне.

Ее оставили вместе с двумя девушками ненамного старше в небольшом белом шатре, небольшом, потому что до этого она видела только жилище Дайрута, а на самом деле до острой вершины шатра было почти десять локтей.

Внутри сооружения из дорогой темно-синей и темно-зеленой с золотым тиснением ткани, взятой наверняка в вольных городах — Эона бы сказала даже, откуда именно, — были огорожены несколько маленьких комнаток и одна побольше, с ложем из волчьих шкур. В одной из таких клетушек находилось нечто среднее между очагом и печью — Айра мельком видела это чудо, — и оно неплохо согревало весь шатер.

Девушки оказались понятливыми и повиновались по первому жесту королевы Дораса. Поначалу Айра решила, что они немые, но потом случайно подслушала, как бойко они переговариваются между собой.

То, что говорили вокруг, выборочно переводил Голос, и королева знала, что ее не убьют, не изнасилуют и не будут морить голодом — во всяком случае, никто, кроме самого хана Дайрута.

«Он сходит с ума, и он опасен, — твердил Голос. — Его сподвижники не уверены в нем, ты должна сыграть на этом».

Находясь в странном состоянии полусна, Айра не могла совладать со своей магией. Хорошо было ей во дворце, в безопасности, когда самые грубые и жестокие люди подходили к ней для того, чтобы преклонить колено и поцеловать руку со словами преданности, вначале показной, но после прикосновения магии Айры — искренней.

Здесь же все было иначе, это был другой мир, и казалось, что все надо учить заново. И язык, и жесты, и люди вокруг, и все остальное — все выглядело новым, враждебным, непонятным.

Айре нужно было от чего-то оттолкнуться, почувствовать в себе огонек уверенности, раздуть его в пламя и сжечь собственный страх, который вроде бы не давал о себе знать в каждый отдельный миг, но всегда оказывался рядом и только ценой немалых усилий оставался там, а не захлестывал ее целиком.

Ей хотелось одеться в исподнее, от которого девочка после долгих раздумий решила отказаться ради эффектного жеста с обнажением.

Она побоялась, что если ей придется развязывать, расшнуровывать, стягивать, то она не сумеет удержать истинно королевское выражение лица. Если верить Голосу и реакции хана, у нее все получилось как надо, вот только она как была, так и осталась без белья.

На самом деле Дайрут ей даже чем-то понравился.

Совсем не старый, года на два — ну, на три старше ее, он выглядел симпатичным и основательным. Брился в отличие от своих друзей с неаккуратными и жидкими усиками. Наверняка мылся — во всяком случае, от него не несло, как от загнанного жеребца.

И даже с его безумием наверняка можно было что-то сделать, но Голос настаивал на том, что он крайне опасен, а так как раньше он ни разу не обманывал Айру, то и сейчас имело смысл ему поверить.

На второй день к ней зашли друзья хана — Имур, Ритан и Коренмай — вместе с переводчиком, который называл себя «толмачом», и Айра не сразу поняла, что это не имя. Служанки упорхнули прочь, на смену им пришел мальчишка, который почему-то даже в жарко натопленном шатре не снимал шапку с рыжим, судя по всему, собачьим хвостом.

Он принес им какой-то отвар в котелке, разлил его по чашкам, больше похожим на небольшие, но глубокие тарелки, а затем тихо удалился, но Айра видела, что он остался рядом со входом.

Беседа оказалась долгой, и юная королева, поначалу с трудом понимавшая, чего от нее хотят и зачем вообще ей устроили этот допрос, постепенно сообразила, что ее собеседники — в общем-то, мальчишки, просто привыкшие к крови, к тому, что их слушают беспрекословно, к тому, что любого чужака можно угрозами и болью принудить сделать то, что нужно.

И когда это стало ясно, когда Айра осознала, что ей угрожают, у нее пытаются выведать, как именно можно захватить Дорас, кому написать, что королева в заложниках, чтобы внутрь государства впустили войска кочевников, ей сделалось легко и просто.

Потому что все время после гибели родичей на нее давили, от нее каждое мгновение хотели чего-то такого, что она не могла принять или сделать. Это было то, с чем она привыкла сталкиваться, причем раньше ее противниками являлись искушенные в интригах и скрытых ходах вельможи и жрецы, старые и хитрые полководцы и капитаны наемных рот, умные советники, блюдущие свои интересы купцы, послы или зловещие представители гильдии убийц.

А здесь перед ней сидели трое мальчишек, простых и прямых, как меч новобранца, и, на ее взгляд, не более умных. Все их ходы девочка просчитывала еще с полуфразы, по интонациям, и помогало ей то, что толмач, когда предлагал что-то совсем пакостное, мелко и часто покусывал нижнюю губу.

— Ты пойми, если мы не сможем с твоей помощью войти в Дорас, ты будешь нам не нужна, — уверял Коренмай. — Тебя скормят свиньям или отдадут на потеху воинам.

— Как королева я стою гораздо больше, чем простая девушка. Вы не пойдете рубить лес своими саблями, потому что ваше оружие дорогое и нужное. Вы не будете носить воду в своих шлемах на кухню — это сделают ведрами простые воины, — отвечала Айра. — Даже если я стану не нужна Дайруту, он подарит меня какому-нибудь темнику, чем окажет тому большую честь.

— Ты вредная и непослушная девчонка! Ты никому не нужна!

— Многим нравятся вредные и непослушные, мне говорили про кочевников, что им нравится объезжать кобылиц, — усмехалась в ответ королева Дораса. — Хотя, возможно, не все у вас такие. Есть и более слабые.

Очень быстро Айре удалось вывести из себя всех, кроме толмача.

Юноши из окружения хана Дайрута надеялись быстро сломить ее, чтобы затем преподнести Дорас в качестве подарка своему предводителю, однако пленница оказалась слишком крепким орешком для их зубов.

На одно слово она отвечала двумя, на выстрел — залпом, и вскоре трое кочевников сидели красные от злости, а Айра окончательно успокоилась.

И она почувствовала, что пора, что время пришло — она чувствовала их, она могла заставить их поверить в то, во что верила она сама, так же, как сделала это в свое время с Сечеем, а потом и с несколькими другими людьми.

Но на этот раз задача перед ней стояла более сложная — Айра понимала, что даже если ее план удастся и она сможет перетащить на свою сторону людей Дайрута, самой управлять Ордой не получится, а значит, надо их все же больше убедить, чем околдовать.

Толмач оказался самым слабым.

Королева Дораса только пробовала, прощупывала своих противников, когда он уже сломался — теперь, переводя слова своих хозяев, он не стеснялся в выражениях:

— Ритан говорит, что ваша армия слаба и не выдержит первой же атаки. Но на самом деле у нас слишком мало войск для штурма, а узкий перешеек взять сложно — нам придется атаковать укрепления через ров и стену, и лучники с башен легко отобьют сколько угодно атак. Коренмай добавляет, что наша конница — лучшая в мире, и забывает отметить, что лучшая она только в чистом поле, когда есть где развернуться, набрать разбег. Сейчас это невозможно, наши всадники бессильны против стен.

— Повтори им то же самое, как будто я тебе сказала это, — попросила Айра. — И еще мне нужно знать, насколько безумен Дайрут.

— Хан болен, очень болен, — тихо, словно с сомнением, отозвался толмач. — Я слышал, как Коренмай сказал, что это «проклятые наручи» и что сам он к ним ни за что в жизни бы не притронулся.

«Мудрые слова, — отозвался Голос. — Но пока я с тобой, тебе ничего не грозит, и ты можешь надеть наручи безбоязненно».

— Ритан говорит, что ты очень красива и умна не по годам, — перевел толмач. — И я с ним согласен. Но потом он говорит, что, если ты позволишь Орде войти в Дорас, никто не пострадает, и здесь он лжет.

Мальчишка, время от времени наполнявший чашки отваром, не очень вкусным, но горячим и бодрящим, в это время пошел подкинуть дров. Оглянувшись, он посмотрел на Айру, и в его взгляде девушка прочитала смесь удивления и обожания.

Ее магия действовала на всех вокруг, это было очевидно.

Однако трое кочевников, именно те, кто мог решить судьбу Орды в ее пользу, не поддавались. Они увлеченно предлагали ей варианты того, как именно и на каких условиях Айра отдаст Дорас.

— Хан Дайрут обещал, что я смогу спасти свое королевство, если приду к нему босой и простоволосой, — разозлилась наконец Айра. — А вы говорите, что я не смогу этого сделать. Вы нарушаете слово хана!

Толмач явно перевел гораздо больше и намного эмоциональнее, чем сказала девушка. Трое друзей Дайрута, выслушав переводчика, переглянулись, затем молча встали и вышли.

— Пока ты не произнесла этого, считалось, что они стараются угодить хану, — пояснил задержавшийся толмач. — А после твоих слов стало ясно, что они идут против воли хана. Однако хан может обманывать кого угодно, если этот человек не нашей крови, и можно было считать, что Дайрут тебя обманул, и тогда они не делали ничего неправильного. Но я сказал им, что ты считаешь себя ребенком и думала, что хан не обманывает детей. Так они получились неправильными, нечестными друзьями хана.

— Спасибо, — кивнула Айра, и окрыленный толмач выскочил из шатра.

Ей не понравился выход, который он нашел для нее, ей нужно было, чтобы кочевники приняли ее как свою, как главную — с помощью магии или без нее. Она даже справлялась понемногу, они начали ее немножко уважать после того, как поняли, что она не собирается поддаваться в ответ на угрозы.

А теперь они думают, что она считает себя ребенком! Она, которая сама отправила на плаху любимого человека! Заставила буйного Сечея казнить собственных отца и брата! Привязала к себе самую хитрую лису в Дорасе — Парая Недера! Не побоялась по своей воле прийти к хану Дайруту, чтобы спасти свое королевство!

И теперь она — ребенок!

«Они подумают и поймут, что это был хитрый ход, — сказал Голос. — Что ты таким образом сделала их предателями и заставила уйти».

Айра не поверила ему и полночи ворочалась на шкурах, которые хотя и были теплыми и мягкими, но каждое мгновение норовили собраться складками, и она никак не могла к этому привыкнуть.

Однако утро, прохладное и темное, доказало, что Голос был прав — они пришли снова втроем, и опять был отвар, был мальчишка в шапке с рыжим хвостом, опять был толмач.

— Ты хитрая и умная, — заявил Коренмай. — Ты немаленькая девочка, ты королева. Значит, ты считаешь себя выше хана, и это неправильно.

— Я пришла к хану по его требованию, как я могу быть выше?..

Весь этот день и весь следующий они беседовали.

И тон разговора постепенно изменился — незаметно, словно река, которая течет вроде бы прямо на юг, а потом вдруг оказывается, что она изогнулась подковой и теперь уже несет свои воды к северу.

И теперь уже Айра задавала вопросы — поначалу легкие и простые, а потом все более и более каверзные. И Ритан отвечал ей, почему Дайрут, самый младший здесь, правит всей Ордой, почему Коренмай считает, что наручи убивают хана, делают его безумным, зачем Дайрут уничтожает безумцев, которых так любил Разужа.

И еще много, много вопросов, и их ей помогал находить толмач.

К концу, следующего дня было ясно, что трое кочевников осознали, что беседуют с равным и даже, пожалуй, более умным собеседником. Они поражались тому, насколько она много знает, не подозревая, что толмач давно не просто переводит, а доносит до них слова пленницы так, как они того не ожидают и даже боятся.

Если бы она была старой и страшной, они бы испугались ее.

Но Айра выглядела как молоденькая девушка, едва созревшая для того, чтобы стать женой. Она была красива, ее белое лицо, нежная кожа, узкие тонкие пальцы сильно отличались от того, что привыкли видеть кочевники — и даже шлюхи в вольных городах и Империи, с которыми многие в Орде давно познакомились, походили на Айру, как минотавры на изящную лань.

Они боялись признаться, но она очаровала их всех.

Немного магией — хотя частое общение с Дайрутом, который носил наручи Гарроса, спасло их от полной потери себя, — немного красотой, немного хрупкостью и видимой беззащитностью.

Но больше всего — внутренней силой, характером и умом.

Айра попросила Коренмая рассказать о том, как Дайрут приобрел наручи, — и тот поведал ей эту историю.

И когда они пришли к ней в очередное утро — а Дайрут все еще бредил, — Айра прямо спросила их, что будет, когда он встанет и выйдет, страшный, злобный и бессмертный.

Что станет с ними всеми, что станет с Ордой?

— Я не видела горного короля, но по рассказам я поняла, что для всех было бы лучше, если бы ему сразу отрубили руки.

— Ты права, — ответил Ритан.

И Айра поняла его до того, как слова перевел толмач — потому что ей предстояло здесь жить, и она очень, очень хотела знать язык кочевников.

— Он убьет всех, кто окажется поблизости, а потом превратит весь мир в то безумие, которое вы видели в подземных пещерах, — сказала Айра, пока еще на имперском. — Говорить с ним бессмысленно, пугать — опасно.

— Куда мы денем наручи? — спросил Коренмай, раньше других понявший, к чему клонит Айра.

— Вы трое равны, и никому из вас нельзя брать наручи, — сказала королева Дораса. — Я предлагаю выбросить их в море и надеяться, что никто — ни жрецы, ни маги, ни герои не найдут их.

— Есть выход лучше, — добавил от себя толмач, с которым королева успела переговорить ночью. — Можно отдать их Айре, даже если она наденет их, она все равно останется маленькой девочкой, и убить ее будет несложно.

— Хороший выход, — сразу кивнул Ритан.

Остальные двое думали чуть дольше, но тоже склонили головы.

Айра смотрела на них и удивлялась, как же они не догадываются, что все трое думают об одном и том же. О том, чтобы отобрать у нее наручи, как только Дайрут будет мертв или, хуже того, лишен рук и изгнан из Орды.

Каждый из троих собирался забрать страшные предметы себе, и никто из них даже не подозревал о том, что так же думают и остальные двое.

«Эти парни неглупы, не надо недооценивать их, — сказал внезапно Голос. — Просто у них другое воспитание. Все они — мальчишки, которых не учили править, не учили даже просто управлять другими. Они сталкивались с воинами и убивали их. Потом сталкивались с политиками — и тоже рубили их. Сейчас, после победы над Разужей, они должны были очень быстро учиться, но сложные вопросы взял на себя Дайрут — как обычно. Но если ты дашь им шанс, они быстро научатся».

Весь день они разговаривали впятером — толмач оказался дядей Ритана, братом матери, а Айра помнила, что такое родство в степи очень значимо, и потому ни у кого и мысли не возникло, что он предаст.

Они говорили о том, кто должен рубить руки, нужно ли убивать Дайрута или же оставить его в живых, как сообщить о произошедшем людям, где найти нового хана — трое соратников Дайрута прекрасно понимали, что за ними никто не пойдет. В их жилах не было благородной крови, а правильно запустить нужный слух, как это сделал Дайрут, никто из них бы не смог.

Значит, нужен кто-то, кого можно назвать ханом, а управлять троица собиралась сама.

Айра была рядом, она могла направлять их решения, но по-настоящему всерьез они ее все еще не воспринимали и ждали, что она и сама поймет это.

Вечером Дайруту не стало лучше.

— Он безумен, и это совершенно необходимо, — сказала Айра. — Но вы не можете убить своего друга. Это сделаю я.

* * *

Хан Дайрут Верде не мог даже пошевелиться.

Имур держал его ноги, Ритан — левую руку, Коренмай — правую.

Айриэлла занесла топор и совершенно спокойно, без слов и размышлений, опустила его лезвие чуть ниже локтя вначале одной руки, а затем второй.

— Надо его добить, — в глазах Имура мелькнул страх.

Айриэлла взглянула на Дайрута и внезапно поняла, что не сможет этого сделать. Ей не хотелось, чтобы он умер, чтобы он исчез из этого мира, в нем, даже немощном и безумном, оставалось что-то такое, что пробуждало в ней приязнь.

И лишиться ее было бы больно, очень больно.

— Без рук и наручей он — никто, — ответила девушка. — И если не умрет, то послужит остальным уроком. Отпустите его.

— Ха! — усмехнулся держащий руку Дайрута Коренмай. — Если его выгнать из Орды, он не проживет и дня. Его убьет первый же, кто узнает.

— Надо прижечь обрубки, чтобы не истек кровью, — посоветовал Ритан.

Айра, стоя чуть позади, с отвращением снимала с крепких, жилистых рук наручи.

«Быстрее, быстрее, — нетерпеливо говорил Голос. В нем чувствовались жадность и нетерпение — то, чего раньше Айра за своим бестелесным спутником никогда не замечала. — Надевай!»

«Но мы же договорились…»

«Они могут переиграть, им нельзя верить!»

А в следующее мгновение Айра почувствовала, как ее словно пронзило молнией. От копчика до затылка, потом обратно.

Ей захотелось разорвать кого-нибудь и съесть.

И тут же все вокруг прояснилось — полумрак ханского шатра будто осветился, и стало все великолепно видно и слышно. Желание разорвать кого-нибудь прошло, зато явилось осознание собственной силы.

«И вот теперь мы с тобой можем начинать диктовать условия. — Голос звучал довольно, словно мурлыканье сытого кота. — Еще немного, и мир ляжет под копыта нашего коня».

Эпилог

Капли зеленовато-желтого живого огня прыгали с пальца на палец, перетекали по узким загнутым когтям дьявола.

Бегемант, едва оправившись от очередного приступа, стоял между мертвыми деревьями священной некогда рощи на краю погибшего мира и размышлял.

Осколок Дегеррая был уже виден, и необычайно острыми глазами дьявол легко мог рассмотреть отдельные города, селения и даже совсем мелкие точки разумных и неразумных обитателей этого мира.

Хан Разужа умер, сотни тех, кто проповедовал конец всему и скорый приход Хаоса, оказались уничтожены, а старательно собираемая Орда внезапно очутилась вне воли Бегеманта.

Осколки сходились все ближе и ближе, до столкновения остались считаные месяцы, и надо думать о том, чтобы они не разминулись. И при этом сошлись как можно более жестко, уничтожая смертных и ввергая в панику тех, кто уцелеет в момент удара!

Однако дьяволу было плевать на это.

Всю подготовку взял на себя Демоз, порождение Хаоса куда низшего уровня, хотя и более упорное.

Талантливый и умный, он мог многое, но то, что было дано Бегеманту от рождения в огненной купели Хаоса, демон вынужден был постигать ценой многих ошибок, тупиков и трудов.

Десятки лет подготовки, труднейшая битва с Дегерраем, ювелирный расчет, после которого два Осколка должны были стать единым целым, чтобы затем вернуться в священный Хаос — все это оказалось под угрозой.

Бегемант улыбнулся — в этой мысли тоже была красота, причем красота Хаоса, первопричинная, та, которая не поддается ни логике, ни разуму.

Если Демоз сможет свести Осколки вместе — прекрасно, дьявол покажет свою силу и ярость обитателям мира Дегеррая и, может быть, разрушит соединенную твердь. А если миры не сойдутся вместе, если демон ошибется в расчетах или не вытянет почти непосильную для него работу, то Бегемант посмеется.

Теперь он понимал, что такое «хорошая шутка» — нечто, чему так много внимания уделял лишенный даже астрального тела маг Дегеррай, возомнивший себя богом.

Оглавление

Пролог

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Дайрут

Айра

Эпилог