Амулет Судьбы [Кеннет Бёг Андерсен] (fb2) читать онлайн

Кеннет Бёг Андерсен Амулет Судьбы

1 Прекрасное начало

— Филипп!

Услышав шепот, Филипп вздрогнул и резко выпрямился, неловким движением задев учебник, и тот с громким стуком упал на пол.

Учитель математики Йорген покосился в его сторону.

В свое оправдание Филипп пробурчал что-то невнятное и поспешно поднял книгу.

«Сатина? — подумал он, чувствуя, как сердце чаще забилось в груди. — Сатина, это ты?»

Ответа не последовало.

Тот же голос тихо повторил:

— Филипп!

Теперь стало ясно, что голос звучал не в его голове — кто-то за спиной Филиппа звал его по имени.

Филипп обернулся и увидел Сабрину, отчаянно пытавшуюся привлечь к себе его внимание. Сабрина показывала пальцем на Ника, сидевшего в последнем ряду.

Филипп не смог скрыть разочарования. На мгновение он подумал… Голос был так похож…

Ник размахивал ластиком и подавал знак, чтобы Филипп его поймал. Через секунду резинка взмыла в воздух и с размаху приземлилась в правую руку Филиппа. Кое в чем он сильно преуспел за последние полгода. Одной из таких вещей, как ни странно, была способность хватать предметы на лету. Словно руки стали его лучше слушаться.

— Что происходит? — учитель математики Йорген посмотрел на Филиппа.

— Ничего, — ответил тот, разжимая ладонь с ластиком. — Я просто одолжил у Ника ластик.

— Хм, — раздраженно фыркнул учитель, — впредь бери у соседа, а не отвлекай весь класс. Раз уж мы обратили на тебя внимание — решай следующий пример.

Филипп изобразил невинную улыбку:

— Я не сделал домашнее задание.

Йорген удивленно приподнял бровь:

— Опять, Филипп? Уже второй раз в этом месяце. Это в два раза чаще, чем в этом и прошлом учебных годах вместе взятых. Не очень хорошее начало нового учебного года. И какова причина сейчас?

— Я забыл.

Это была ложь — еще одна из тех вещей, которые стали удаваться Филиппу гораздо лучше. Он прекрасно знал, что по математике было задано на дом, но вечером зашел Вальде и предложил Филипу заняться чем-нибудь другим. Мама как раз лежала в постели с мигренью и дала разрешение, если у него сделаны все уроки. Филипп, разумеется, подтвердил, что все в порядке.

Учитель Йорген снова недовольно фыркнул и продолжил опрос. Убедившись, что учитель математики отвернулся, Филипп выковырял из проделанного в ластике отверстия свернутый клочок бумаги.

«После школы идем воровать груши — ты с нами?» — гласила записка.

И с этим тоже произошли большие изменения.

Еще каких-то полгода назад Филипп и представить себе не мог, что когда-нибудь согласится на подобное предложение. К тому же, его бы ни за что не позвали. Если бы тогда у него на парте оказалась записка, то в ней можно было бы прочесть примерно следующее: «Пай-мальчик не забыл сегодня угостить учителя яблочком?» или «Тебе случайно волосы в рот не лезут, когда ты так часто лижешь Йоргену зад?»

Но все это было до того, как Филипп побывал в Аду, где Люцифер лично обучал его мастерству зла.

Да, с тех пор он сильно изменился, и у некогда послушного и примерного Филиппа Ангела этим летом стали появляться друзья.

Филипп машинально поднес руку ко лбу и потер два едва заметных бугорка, которые когда-то — в другие времена, в другой жизни — были его рогами. Только эти следы и остались от дьявола, которого Люциферу удалось в нем пробудить.

Филипп вытащил из пенала карандаш. На мгновенье он засомневался, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Но и на этот раз голос не вмешался. Ему нужно было принимать решение самому.

«Да», — написал он. Потом смял записку, затолкал в дырку в ластике и, когда Йорген повернулся спиной, бросил его обратно Нику.

* * *

— Вы что, позвали Филиппа?

Из класса доносился кипящий от возмущения голос. Была большая перемена, и Филипп, возвращаясь из туалета, замер у двери. Прислушался.

Говорил Мортен. Единственный, кто когда-то был другом Филиппа. Их дружбе пришел конец в один прекрасный день, когда мальчишки играли в футбол во дворе у Филиппа. Мортен нечаянно попал мячом в окно на кухне. Он умолял Филиппа сочинить историю о том, как мимо проходили большие парни и разбили окно. Но Филипп никогда не врал, ему и в голову не могло такое прийти, поэтому с тех пор Мортен ненавидел бывшего друга лютой ненавистью. И его неприязнь только усилилась, когда одноклассники начали предлагать Филиппу делать вместе домашние задания или общаться после уроков.

— Да, — ответил Ник. — И что в этом такого?

— Что такого? Это же Филипп, черт возьми! Сладкий маменькин ангелочек! Не говорите мне, что вы в самом деле решили взять его с собой!

— Брось, Мортен, — голос Вальде. — Филипп изменился, он больше не такой… ну… — Он на секунду замялся в поисках подходящего слова, — тошнотворный. А еще он классно лазает по деревьям.

— Маленькая тупая подлиза — вот кто он такой!

Ник усмехнулся.

— Ты что, все еще дуешься из-за разбитого окна? Кажется, это было в четвертом классе.

— Неважно когда. Важно, что он наябедничал. Он предатель!

Это было не совсем верно. Филипп не наябедничал. Он всего лишь рассказал правду, когда мама спросила, что случилось.

— Он, конечно, только и думает о том, как бы снова все разболтать, — продолжал Мортен. — Наверное, для того и согласился. Подберется украдкой к двери хозяина и нажмет на звонок. А вы будете стоять с карманами, полными груш.

При этих словах у Филиппа по спине побежали мурашки. Он вспомнил о том, как в Аду на самом деле поступил таким же образом. Тогда он помешал двоим дьяволятам нарвать в чужом саду яблок, Азиэлю и Флуксу. Не очень хорошее вышло начало путешествия в потусторонний мир. Из-за того случая он едва не лишился жизни во второй раз, когда Азиэль в отместку приковал его цепями к грешникам.

— Да не сделает он так больше, — протянул Вальде, и по тону его голоса было ясно, что возражения Мортена стали его утомлять. — Зачем ему это?

— Ты что, не слышишь меня? Да потому, что он все равно маменькин ангелочек. И если вы возьмете этого ангелочка с собой, я не пойду.

— Ясно. Дело твое, — сухо отрезал Ник.

Филипп буквально почувствовал, как лицо Мортена застывает от изумления.

— Что?

— Я сказал, твое дело. Мы позвали Филиппа, и он согласился. Поэтому мы его берем. И неважно, пойдешь ты или нет.

— Вот и славно, — процедил Мортен, заканчивая разговор. — Тогда не говорите, что я вас не предупреждал.

В коридоре Филипп давился от смеха. Возможно, учитель Йорген и вправду думал, что учебный год начался для него не слишком хорошо, только сам Филипп считал такое начало просто замечательным.

2 Хороший, плохой, злой

Когда закончился последний урок, все четверо вышли из класса и направились в велосипедный подвал. Мортен шел молча, но Филипп заметил, что он то и дело украдкой поглядывает на него. Возможно, Филиппу привиделось или на губах Мортена и правда мелькнула легкая улыбка?

И да, и нет. Филипп не ошибся, это точно была улыбка. Но улыбка играла у Мортена не на губах, как показалось ему сначала. Она была в его глазах. Едва заметная искорка, которую невозможно распознать, не имея нужного опыта. Но у Филиппа был опыт — недаром он побывал учеником Дьявола и много раз прежде видел этот огонек. В том числе и в своем собственном взгляде, когда обучение адскому мастерству подходило к завершению и глаза его стали черны как ночь. Мортен усмехался про себя, и его усмешка была язвительной.

«Но почему?»

Ответ на этот вопрос скрывался в полумраке велосипедного подвала.

Колеса велосипеда Филиппа были спущены.

— Что за черт, — Ник оглянулся по сторонам, чтобы проверить, не спущены ли колеса у других велосипедов. С остальными все было в порядке. — Еще и обе камеры!

Мортен молчал, но Филипп заметил, что пока Мортен отщелкивал замок своего велосипеда, улыбка от глаз начала медленно перебираться к губам.

— Какая подлость, — сказал Вальде и покачал головой. — Интересно, кому это понадобилось?

— И правда кому? — повторил Филипп, оборачиваясь на Мортена.

— Что тебе надо? — Мортен стиснул зубы. — Почему ты на меня так уставился?

— Интересно, почему?

— Интересно, почему? — передернул Мортен. Он отставил велосипед. — На что это ты намекаешь, Филипп? Что это моих рук дело? Думаешь, я проколол тебе шины?

— Не думаю, уверен!

Лицо Мортена приняло напряженное выражение, раздражение и злоба переполняли его. Но не только они. Еще одно чувство, с которым Филипп сам был хорошо знаком: страх. Мортен боялся. Боялся он не Филиппа. А того, что у Филиппа были доказательства.

— И откуда же тебе все известно?

— Это правда, Мортен? — вмешался Ник, и Филипп почувствовал, что тот уже наполовину поверил ему. — Ты это сделал?

— Что вы вбили себе в голову? Конечно, нет. Он специально на меня наговаривает, чтобы вы…

— Тогда покажи нам свои руки, — оборвал его Филипп.

— Руки? — Мортен изумленно уставился на Филиппа и, перестав размахивать руками, спрятал их за спиной. — Зачем?

— Покажи нам свои руки! Есть подозрение, ты забыл их помыть.

Он не просто предполагал, он знал, что так и было. Но откуда ему это стало известно, он не имел ни малейшего представления. Лицо Филиппа расплывалось в улыбке, по мере того, как Мортен становился все бледнее.

— Они должны быть испачканы — ты прикасался к колесам моего велосипеда!

— Делай, что он просит, Мортен, — протянул Вальде. — Показывай руки!

— Ни за что! Говорю же, это не я!

— Мортен, отпираться бесполезно, — продолжал Филипп. — На последнем уроке ты отпрашивался в туалет. А на самом деле ходил в подвал и проколол мне колеса. И все почему? Да просто ты злишься, что меня позвали за грушами. Кстати, тебе известно, что гнев — это смертный грех?

— Что ты мелешь — какой еще смертный грех? Как это понимать? Ты что, угрожаешь мне, Филипп? Угрожаешь? Угрожаешь? — Мортен швырнул на пол сумку и двинулся навстречу Филиппу. Со сжатыми в кулак руками.

Филипп покачал головой:

— He-а, просто сообщаю тебе, что гнев — это смертный грех, а всех грешников ждут мучения в Аду!

При этих жестоких словах Мортен судорожно заморгал и слегка разжал кулаки.

— Но есть вероятность, что ты сможешь отделаться малой кровью, если сознаешься в содеянном, — уточнил Филипп.

— Ни в чем я не сознаюсь, — Мортен придвинулся еще ближе к Филиппу и толкнул его в грудь. Удар был не сильным — просто проверка. — И не смей угрожать мне!

Ник и Вальде хором принялись умолять Мортена остановиться, но он не обращал на них внимания. Его искрившийся злобой взгляд впился в Филиппа.

— Слышишь, ты, жалкий подлиза! Не смей угрожать мне! — Он снова толкнул Филиппа, на этот раз сильнее.

Филипп не ответил.

— Давай! Давай, трус. Говоришь, я проколол тебе колесо? И что ты теперь будешь делать? Что? Что делать будешь? — Еще один толчок. А затем еще. И еще. Филипп по-прежнему никак не реагировал. — Ах да, конечно! Ты помчишься домой и все расскажешь своей любимой мамочке. Ой. Как же я забыл! Помчаться-то у нашего хорошего мальчика не получится! Колеса ведь спущены!

Мортен не отставал. Он пытался спровоцировать Филиппа дать ему сдачи и таким образом развязать желанную драку.

Но Филипп был невозмутим. Он не был драчуном. Хотя и чувствовал, как внутри него все кипело от желания как следует заехать в мерзкую физиономию Мортена. Только одно слово — и он сделает это. Одно-единственное слово.

«Сатина, где ты?» — мысленно повторял Филипп.

За спиной Мортена вдруг вырос знакомый силуэт. Он бесшумно выплыл из подвальной темноты, словно черное привидение, и Филипп краем глаза заметил, как краска сошла с лиц Ника и Вальде. Друзья отступили на шаг назад и уперлись в ряд стоявших там велосипедов.

Мортен, ничего не подозревая, продолжал нападать на Филиппа.

— На твоем месте я бы сейчас остановился, — тихо произнес Филипп.

— А то что? — Мортен толкнул его еще раз. — Я окажусь в Аду?

— Именно, — подтвердил силуэт, стоявший за его спиной.

Мортен обернулся, и перед его глазами предстало улыбающееся лицо Сёрена-Дьявола. Старшеклассник схватил Мортена за воротник и притянул к себе так близко, что носы их почти соприкоснулись.

— Добро пожаловать в Ад!

Не в силах совладать с собой, Мортен испуганно пискнул и попытался вывернуться из крепких объятий Сёрена.

Все прекрасно знали, что это бесполезно. Если уж ты попался в лапы Сёрена-Дьявола, то надежды спастись точно нет.

Вихрастый мальчишка в черной кожаной куртке посмотрел на Филиппа.

— Ты в порядке?

— В порядке, — кивнул тот.

— П-п-послушай, — запинаясь, начал Мортен. Его побледневшее лицо лоснилось от пота. — Он в п-п-порядке. Я н-н-ничего ему не…

— Цыц! — отрезал Сёрен, и слова Мортена переросли в протяжный стон. — Я видел, как ты выпендривался, мой ненаглядный грешник. Никто не сможет избежать наказания, если посмеет обидеть моего доброго друга Филиппа. Ты понял? Никто!

«Моего доброго друга Филиппа». Эти слова резанули Филиппу слух. Он никак не мог привыкнуть к тому, что Сёрен-Дьявол теперь называет себя его другом. А Сёрен только так и называл его с того самого весеннего дня, когда по его вине Филиппа сбила машина.

С тех пор отъявленного хулигана Сёрена словно подменили. Во всяком случае, относительно его «доброго друга» Филиппа, которого он взял под свою защиту. А на школьном дворе и в велосипедном подвале Сёрен-Дьявол продолжал внушать ужас как ученикам, так и учителям.

— Пожалуйста, не мучай меня, — упрашивал Мортен, сложив руки как в молитве. — Будь так добр, отпусти меня.

— Отпустить тебя? — повторил Сёрен бодрым голосом, от которого всем стало не по себе. — А как же! Вот только дойдем до реки, и я тебя отпущу. И не один раз. Конечно, в том случае, если ты умеешь плавать. Иначе больше одного раза не получится!

— Но я же пошутил! — Мортен снова попытался вывернуться. — Я же не серьезно. Филипп, скажи ему, что я пошутил. Пожалуйста, скажи ему!

Вероятно, Филиппу следовало это сказать. Его слова спасли бы Мортена от «купания» в реке и кое-чего похуже. Но с другой стороны… Ведь Мортен считал Филиппа сладеньким ангелочком. А ангелочки не врут, верно?

Отчаянные мольбы Мортена отдавались пронзительным эхом от стен подвала, пока Сёрен тащил его из велосипедного подвала туда, где его ждала расплата.

3 На краю гибели

— Ты оказался прав, Филипп, — заключил Ник, когда мальчики втроем покинули подвал и направились к грушевому саду. — Я разглядел руки Мортена, пока Сёрен тащил его за собой. Они на самом деле были в грязи.

— Подумать только, проколол тебе колесо, — покачал головой Вальде. — Понятно, что лучшими друзьями вас не назовешь. Но это как-то слишком низко!

Ник согласился:

— Никогда не думал, что смогу сказать такое, но нам очень повезло, что появился Сёрен. Хотя я чуть в штаны не наделал от страха.

— Чуть не наделал? — Вальде помахал рукой перед носом. — Да ладно! А откуда тогда запах?

Ник рассмеялся и замахнулся на Вальде:

— А сам-то? Я же видел, как ты… Стой, Филипп, осторожно!

Филипп почувствовал, как чья-то рука опустилась на его плечо и резко дернула назад.

В ту же секунду раздался громкий гудок и мимо с бешеной скоростью пронесся автомобиль, так что поток воздуха поднял волосы у Филиппа на голове. Боковое зеркало со звонким щелчком задело молнию его расстегнутой куртки.

Автомобиль скрылся из виду. В заднем стекле был виден высоко поднятый кулак водителя.

— Ты с ума сошел! Он же чуть тебя не сбил — ты в порядке? — обеспокоенно спросил Вальде.

Филипп не смог ответить сразу. Сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди, он на мгновение лишился дара речи. Одно лишнее движение… Всего одно движение, и он оказался бы прямо под колесами автомобиля.

— Я в порядке, — произнес он, уставившись на изуродованную застежку. — Все нормально.

— На будущее будь внимательнее, — предупредил Ник, — не хотелось бы нести тебя домой к маме в гробу.

— В гробу? — дернув плечом, ухмыльнулся Вальде. — Разве что в банке из-под варенья. Если бы ты угодил под машину, тебя просто размазало бы по асфальту!

— Смотри, Филипп, я тебя научу. Это проще простого. — Ник повернул голову в одну сторону, потом в другую. — Сначала налево. Потом направо. Машин нет — путь свободен!

— Да заткнись ты, — Филипп улыбнулся.

Друзья перешли дорогу и снова завели речь о Мортене, пытаясь вычислить, успел ли Сёрен бросить его в озеро.

Как и прежде, Филипп слушал их краем уха. В мыслях он снова вернулся к тому, о чем размышлял до случая с машиной.

Сатина.

Давно ее не было слышно. Точнее — он давно не слышал ее голоса.

Сатина была не человеком, а темптаном, то есть демоном-искусителем. И поскольку их разделяла жизнь, по-настоящему общаться они не могли.

Когда Сатина являлась Филиппу, она была не более чем мыслью в голове. Заманчивой мыслью, толкающей на поступки, совершать которые не полагается. Сегодня для этого не раз выдавалась прекрасная возможность. Если бы Сатина вмешалась тогда, в подвале, он совершенно точно поддался бы соблазну заехать Мортену в физиономию. Но Сатина никак себя не обнаружила. Даже когда на парте Филиппа очутилась записка с приглашением воровать груши. Ее совета, конечно, не требовалось — Филипп и так согласился.

Сначала, сразу после возвращения из Преисподней, Сатина часто навещала его, и временами он поддавался ее искушениям. Как в тот день, когда Мортен особенно достал его, она подговорила Филиппа подложить гигантского паука из школьного террариума ему в пенал. Мортен орал как резаный: он попытался взять в пенале карандаш, а паук выполз и забрался к нему на ладонь.

Филипп торжествовал.

Но Филипп далеко не всегда поступал так, как велела ему Сатина. Такое поведение было не совсем ему по душе. Может быть, поэтому она не объявлялась так долго? Филипп слишком редко ее слушался.

Странный топот прервал размышления Филиппа, и он поднял взгляд на дорогу. Мальчики шли из центра к кварталу частных домов, который располагался на окраине города между многоэтажками и полями. Увидев, что ждало его впереди, Филипп замер на месте. От страха у него перехватило дыхание.

На дороге, прямо перед ними, метрах в тридцати стояло нечто, напоминавшее видение из кошмарного сна. Больше всего существо походило на искалеченную лошадь. У лошади было только три ноги, и она была высохшей как мумия. Мертвенно-бледная с желтизной кожа плотно обтягивала кости, так что они просвечивали наружу. Ветер развевал серую гриву как порванную осеннюю паутину. Чудовище посмотрело на Филиппа в упор и двинулось ему навстречу.

Онемев от страха, Филипп вцепился в шагавшего рядом Ника.

— Филипп, отпусти, больно! Что с тобой?

Филипп поднял руку и направил указательный палец на трехногого монстра, с хриплым сопением подбиравшегося все ближе. Даже издалека Филипп смог рассмотреть глубоко запавшие глаза на уродливом черепе. Они были кроваво-красными, один их вид леденил душу.

— Смотрите… — прошептал он, и голос его дрожал так же сильно, как и указательный палец.

— Что там? — откликнулся Вальде и посмотрел в указанном направлении. — Что случилось?

Филипп в ужасе оглянулся на своих спутников:

— Вы что, ничего не видите?

— Что ты имеешь в виду, эту лошадь?

— Да!

— Ну и что? — Ник пожал плечами, недоумевая, что происходит с Филиппом. — Лошадь как лошадь.

— Что значит «лошадь как лошадь»? Вы что, не видите, что она… — Филипп снова бросил взгляд на кошмарное существо и запнулся.

Видение исчезло. Перед ними была обыкновенная гнедая лошадь с черной гривой. Верхом на ней сидела девочка в шлеме и сапогах для верховой езды. Она тянула поводья, пытаясь заставить лошадь слушаться. Лошадь в последний раз всхрапнула и сделала то, чего от нее добивалась девочка. Свернула направо на узкую тропинку и скрылась за частными домами.

— Филипп, что с тобой? Тебе как будто труп привиделся, — Ник хихикнул. — Не знал, что бывают люди, которые боятся лошадей!

— А я… и не боюсь. Я просто подумал… мне показалось. — Филипп потряс головой, совершенно не понимая, что происходит. Неужели воображение сыграло с ним злую шутку? Но ведь чудовище стояло прямо перед ним и казалось настоящим. Разве нет? — Просто… просто я не ожидал. Непривычно видеть в городе лошадь.

Вальде кивнул в сторону, куда ускакала девочка.

— Сразу за этими домами школа верховой езды. Ты разве не знал?

Филипп было открыл рот, чтобы ответить, но не успел. Что-то пролетело рядом с его головой и упало с оглушительным грохотом, от которого сердце на мгновение замерло, пропустив два положенных удара.

Опустив взгляд на тротуар, он обнаружил, что тротуарная плитка прямо перед его ногами исчезла под грудой земли, лепестков и осколков цветочного горшка.

— Черт! — вырвалось у Вальде едва слышно. Один из осколков торчал из кучи земли, как нетесаная могильная плита. Вальде продолжил очень медленно, останавливаясь на каждом слове: — Тебе… кажется… очень… повезло. Если бы он попал, Филипп…

Филипп поднял голову.

Они стояли рядом с последней многоэтажкой. На одном из окон четвертого этажа сидела серая кошка и смотрела вниз. По-видимому, именно она случайно опрокинула цветок. Еще полметра, и горшок упал бы Филиппу на голову.

Вальде наклонился и подобрал осколок, который, казалось, был от плиты на кладбище.

— Мерзкая кошара! — выкрикнул он и запустил осколком в животное. Удар пришелся в раму, и кошка, мяукнув, исчезла с подоконника.

— Пойдем отсюда поскорее, пока она не притащила телевизор и не сбросила его на нас, — поторопил Вальде. — Сначала машина, теперь цветочный горшок. Такое впечатление, что ты притягиваешь к себе несчастья.

— Кажется, ты только что сказал, что я везунчик, — заметил Филипп.

— Вот именно. Но это означает, что есть риск, что в следующий раз достанется нам!

Они продолжали обсуждать недавние происшествия и плавно перешли на кровавые фантазии о том, что могло бы случиться с Филиппом, если бы горшок все-таки упал ему на голову. Вальде был уверен, что голову Филиппа вдавило бы между плеч, в то время как Ник определенно склонялся к тому, что у Филиппа из ушей вытекли бы мозги.

Вскоре ребята добрались до первого частного дома, где за живой изгородью можно было разглядеть висящие на деревьях сочные зеленые груши.

— Они из самых вкусных в городе, — отметил Ник, пока они прятали велосипеды. — Только растут высоко, а хозяин, старый козел, очень нервный, так что надо быть осторожнее. Можно попасть в сад через изгородь. Один из нас будет рвать груши, а остальные — стеречь. — Он вытащил пакет. — Кто полезет на дерево?

«Ты могла бы гордиться мной, Сатина», — подумал Филипп, выхватывая пакет из рук Ника.

— Полезу я!

Между живой изгородью и забором соседа была небольшая щель, через которую мальчики протиснулись в сад. Ник и Вальде остались у лазейки, а Филипп вскарабкался на грушу.

Ближайшая ветка росла очень высоко, поэтому ухватиться за нее удалось только после нескольких попыток. Филипп подтянулся на руках, уперся ногами в ствол, чтобы легче было подниматься. И вот он на дереве.

Ник оказался прав — добраться до груш было не так легко. Они висели на самом верху на концах веток.

Филипп вскарабкался чуть выше и осторожно перелез на одну из них. Толстая крепкая ветка без труда могла выдержать его вес. Он нарвал груш, что росли ближе, почти заполнив ими пакет. Но в нем оставалось еще место. Он продвинулся немного к краю ветки и потянулся за грушами, висевшими на ее конце. Почти достал. Оставалось совсем чуть-чуть.

Было ветрено. Листва, смыкавшаяся над Филиппом, раздвинулась от порыва ветра, открыв небо и там…

Впереди, над домами, среди облаков Филипп увидел ту самую лошадь. Она галопом скакала ему навстречу на трех тощих ногах, отвратительная, болезненно-желтая. Чудовище заржало. И этот звук был ужасен. Как крик, одновременно полный ярости и боли. Кровавые глазища сверкали, и Филипп, все существо которого наполнилось едким страхом, уже собрался открыть рот, чтобы закричать…

…как его нога соскользнула с опоры. Он потерял равновесие и боком повис на ветке. Пакет с грушами выпал из рук и полетел вниз. Он отчаянно пытался удержаться и смог в последний момент уцепиться за дерево. Под ним раздался оглушительный звон.

Филипп снова поднял глаза к небу, предполагая, что увидит, как кошмарное создание несется к нему с огромной скоростью. Но там ничего не было. Только огромное облако, глядя на которое при большом желании можно было себе представить трехногую лошадь.

Но ведь он видел ее отчетливо. Даже слышал ржание. Неужели и это было плодом его фантазии?

Филипп посмотрел вниз. Ветка, на которой он сидел, росла над теплицей. Пакет с грушами ударился о ее крышу, и стекло разлетелось на тысячу осколков.

«Я мог погибнуть, — подумал мальчик, разглядывая осколки и груши, разбросанные по плиточному полу. В мыслях промелькнули машина и цветочный горшок. — Опять! Что, черт возьми, происходит?»

Уже в третий раз он почувствовал на своем затылке холодное дыхание смерти. Наверное, ему стоило бросить эту затею с грушами и вернуться домой, пока не… пока не произошло что-нибудь еще.

Облако над его головой медленно уплывало. Сейчас оно ничем не отличалось от других облаков.

Размышления Филиппа были прерваны взволнованным криком:

— Филипп, слезай скорее! Хозяин идет! Хозяин идет!

4 Заячья лапка и головная боль

Филипп закрыл входную дверь, прислонился к ней спиной и медленно сполз на корточки. Ну и денек! Два необъяснимых видения и три случая, когда он был на грани жизни и смерти, всего за один час. Четыре, если считать бегство из сада, в котором он разбил стекло в парнике. Его словно кто-то преследовал. После того как друзьям удалось скрыться от хозяина сада, бежавшего за ними почти целый квартал, Филипп со всеми попрощался. Может, Вальде и считал его везунчиком, только он не мог назвать удачей то, что три раза подряд оказывался на краю гибели, и больше не хотел испытывать судьбу. Поэтому, идя домой с велосипедом, Филипп, кроме всего прочего, сделал большой крюк, чтобы не переходить железнодорожные пути. Его совершенно не радовала перспектива застрять между рельсами перед приближающимся поездом. Улицу он переходил только на зеленый свет, как следует оглядевшись по сторонам перед тем, как ступить на проезжую часть. И повсюду высматривал странное существо, являвшееся ему дважды, но чудовище больше не показывалось.

Сбросив с плеча школьную сумку, Филипп заметил, что мамина сумочка стоит на месте, прислоненная к комоду в прихожей. Неужели мама уже дома?

— Мам? — Он заглянул на кухню и в гостиную. Ни в одной, ни в другой комнате никого не было. — Мам?

На этот раз ему ответил сдавленный голос, почти стон, произнесший только одно слово:

— Здесь.

Филипп прошел по коридору и открыл дверь в спальню. Мама лежала на кровати. Рука, высунутая из-под одеяла, которым она накрылась, говорила о том, что мама не успела раздеться.

— Сильно болит? — спросил Филипп, подходя поближе.

Она кивнула, и Филипп увидел, как боль исказила черты ее лица.

Мама страдала от постоянных мигреней, а в последнее время приступы участились. Филипп не выносил, когда ей было так плохо.

— Где ты был? — спросила мама, погладив его по голове.

— Гулял с ребятами из класса.

Ответ Филиппа вызвал на ее лице улыбку. Она знала, что у Филиппа всегда были трудности в школе, и была рада, что у него наконец-то появились друзья.

— Что вы делали?

— Ничего особенного.

— У тебя царапина.

— Правда? — Филипп приложил ладонь к щеке. Мама была права. Он растерянно пожал плечами. — Наверно, на перемене зацепился. Мы играли в догонялки. — Он не стал рассказывать маме, как едва не упал с груши. И как ему на голову чуть не свалился горшок с цветком. Или как он чуть не попал под машину. Мама и так о нем беспокоилась.

За три месяца до появления Филиппа на свет его отца сбил автомобиль. Это произошло воскресным утром, когда будущий папа шел в булочную за свежим хлебом. Хотя Филипп и мама никогда не говорили об этом, он знал, как сильно она боится, что когда-нибудь Филипп может погибнуть, как его отец. Филиппа никогда не посылали в булочную за свежим хлебом на завтрак.

Интересно, что сказала бы мама, если бы узнала, что незадолго до летних каникул его действительно сбила машина и он умер? Прежде чем снова вернуться к жизни, Филипп провел в Аду несколько недель, но, несмотря на это, мама ничего не заметила, потому что здесь, на земле, прошло всего нескольких секунд.

— Давай обнимемся, и я засну, — сказала она. Глаза ее щурились, слишком сильная боль не позволяла сосредоточить взгляд на сыне.

Филипп обнял ее.

— Ты все еще носишь на шее эту ужасную штуковину? — сморщив нос, заметила мама, когда Филипп выпрямился.

Филипп опустил голову и увидел, что под футболкой образовался бугорок там, где на его груди висела заячья лапка. Он кивнул.

— Она приносит счастье, — заметил Филипп, а сам задумался о том, не эта ли вещица сегодня трижды спасала ему жизнь.

— Жуть какая-то, — возразила мама. — По-моему, ее нужно выбросить. Я же подарила тебе цепочку. Она тоже приносит счастье.

Чуть меньше месяца назад у Филиппа был день рождения. Мама подарила ему серебряную цепочку с крестиком. Она надеялась, что Филипп заменит заячью лапку на нее.

— Твоя цепочка тоже у меня на шее, — сказал Филипп. — Но лапку я не сниму.

— Филипп, она чем-то пахнет. Ты не чувствуешь? Чем-то горелым.

— Мне нравится, как она пахнет.

Мама укоризненно покачала головой. Но совсем чуть-чуть — иначе становилось слишком больно.

— Откуда она у тебя?

— Мне подарил ее… — Филипп задумался. Воспоминания вызвали на лице улыбку, — …один хороший друг.

— Хороший друг? — удивилась мама. — Я бы скорее назвала такого друга чертовски плохим, раз он дарит тебе такие отвратительные подарки.

Филипп не мог сдержать смеха. Ведь заячью лапку подарил ему сам Дьявол.

— Да, мам, твоя правда, можно сказать и так.

Мама зевнула, прикрыв глаза.

— Я устала, Филипп.

— Может, помочь тебе чем-нибудь?

Она покачала головой, веки ее сомкнулись.

— Я подремлю пару часиков. Надеюсь, голова пройдет.

— Тогда я сяду за уроки. Позови, если что-нибудь будет нужно.

Мама не ответила.

Филипп смотрел на нее какое-то время с горечью в сердце, переживая, что маме приходится так плохо. Он уже собрался встать с кровати, как вдруг заметил на тумбочке маленькую фотографию. Филипп взял ее в руки и погладил рамку, вырезанную в форме сердца.

Снимок был сделан четырнадцать лет назад, за несколько дней до смерти его отца. На нем были запечатлены его родители. Они стояли, обнявшись, и улыбались в объектив, улыбались Филиппу. Было заметно, что мама беременна.

Начало маленькой семьи, которой не суждено было состояться.

Только представить себе, что его отец не пошел за хлебом в то утро. Только представить себе, что он вышел из дому на десять секунд раньше. Или на десять секунд позже. Сейчас все бы было иначе. Они были бы втроем, у Филиппа был бы настоящий отец, а не воображаемый папа, который приходит к нему, когда очень грустно, и который умеет только слушать.

Но жизнь — а может быть смерть? — распорядилась иначе. Случилось то, что случилось. Есть вещи, изменить которые невозможно.

Филипп поставил фотографию на место и направился к двери. Не успел он переступить через порог, как вдруг услышал голос мамы, неотчетливо произнесший слова, от которых Филипп остановился как вкопанный. Он резко обернулся и тремя быстрыми шагами подскочил к кровати.

— Мама, что ты сказала?

Но мама молчала. Она спала. Дыхание ее было глубоким и ровным. Наверно, она говорила во сне.

Филиппу пришлось включить все самообладание, чтобы не наброситься на спящую маму, чтобы растрясти ее и узнать, что такое она сказала. Что она имела в виду. Но она, возможно, и сама этого не знала. Она бы не вспомнила, что произнесла именно эти слова.

Но Филипп все слышал. Слышал так же отчетливо, как сейчас стук своего сердца.

«Трехногая лошадь, — произнесла мама дрожащим голосом, словно трясясь от холода. Или от страха. — Трехногая лошадь идет за тобой».

5 Крик о помощи

За ним гонятся. Он не знает, кто это или что это. Единственное, что он понимает — его хотят убить.

Он убегает — нет, спасается бегством по пустынной улице. Вокруг нет ни людей, ни машин. Он в полном одиночестве. Но это только иллюзия. За ним гонятся. И он чувствует, что его вот-вот настигнут.

Внезапно за его спиной раздается крик. Звук внушает ужас и словно пронзает ножом. Он оборачивается и на другом конце дороги видит трехногую лошадь. Снова слышится крик, и теперь он узнает его. Это ржание трехногой лошади. Она встает на дыбы, поднимая вверх свое единственное переднее копыто.

В ту же минуту кто-то касается его плеча, и он понимает, что проиграл. То, что преследовало его, настигло его. Он оборачивается и упирается взглядом прямо в…

Мощный раскат грома, сотрясший кровать, вырвал Филиппа из кошмарного сна, и он вскочил в постели, хватая ртом воздух.

Слышно, как за жалюзи дождь бьет в оконное стекло с такой невероятной силой, что удивительно, как оно еще цело. Мелькает вспышка молнии: яркий свет прорезается сквозь щели между пластинками жалюзи и заполняет комнату черно-белыми полосами. Тотчас гремит гром. Гроза, по всей видимости, нависла над самым домом.

Филипп встал с кровати, подошел к выходящему во двор окну и поднял штору.

На улице бушевала непогода. Дождь лил как из ведра, ветер, завывая, гулял в кронах деревьев, и они, словно живые, судорожно размахивали ветками-руками. Небо озарялось вспышками молний, то освещая все вокруг, то погружая двор в кромешную тьму.

Качели на детской площадке раскачивались на ветру, качалка балансировала то вверх, то вниз, футбольные ворота были опрокинуты, а еще…

Под деревом можно было различить силуэт человека. Он был невысоким и сгорбленным, а в руках держал нечто, похожее на палку.

Сердце Филиппа забилось чаще. Силуэт под деревом… Он напоминал кого-то знакомого…

Снова сверкнула молния, и яркий свет озарил мертвенно-бледное лицо.

— Мортимер, — прошептал Филипп, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. Он впился взглядом в лицо старика, с которым в последний раз виделся на смертном одре Люцифера. Что он здесь делает? Что ему нужно в такую непогоду во дворе Филиппа?

Старик, низенький и тщедушный — удивительно, как его не сдувало ветром, — поднял руку и помахал Филиппу. Казалось, он что-то кричит ему.

Филипп открыл окно и тотчас зажмурился — ветер и дождь хлынули ему прямо в лицо. Вдалеке он слышал голос Мортимера, но слова тонули в сумятице грозовой ночи.

— Мне не слышно, — закричал Филипп в ответ, стирая с лица струи дождя. — Кричи громче!

Мортимер сложил руки рупором и снова закричал. На этот раз голос его был заглушен могучим раскатом грома, и когда гром смолк, до Филиппа долетело только последнее слово:

— … помоги!

Мортимер снова помахал ему, и на этот раз Филиппу стало ясно, что старик не просто машет руками, а подзывает его к себе. Дает знак выйти к нему во двор. И как можно скорее.

— Бегу! — Филипп закрыл окно и быстро натянул штаны. Он не мог оставить в беде человека, зовущего на помощь. Даже если этим человеком был сам Господин Смерть.

Филипп выбежал в коридор, сунул ноги в стоптанные кроссовки и вылетел из двери. Перешагивая через две ступеньки, он помчался вниз по лестнице.

Филипп с мамой жили на четвертом этаже, и он почти уже добрался до первого, как вдруг оступился и пропустил одну ступеньку. Правая нога подвернулась, на мгновение ему показалось, что стопа вспыхнула огнем. Филипп потерял равновесие, и лестница поплыла у него из-под ног. Но ему повезло. В последнюю секунду ему удалось нащупать перила, схватиться за них и предотвратить падение.

Наступать на ногу было больно, Филипп был уверен, что вывихнул лодыжку. Но он был так взволнован сценой, которую только что видел из окна, что, не обращая внимания на боль, припадая на одну ногу, направился к черному ходу.

Очередная вспышка молнии раскроила ночное небо, пока Филипп ковылял через двор к ожидавшему его под деревом Мортимеру.

Старик странно размахивал руками, и Филипп вдруг понял, что в руках он держит вовсе не палку, а какой-то инструмент, которым со всего размаху бьет по стволу. Снова и снова. Может, это топор? Похоже, он намеревался срубить дерево. Что, черт возьми, он затеял?

Дождь хлестал с такой силой, что было даже больно, и Филипп в одно мгновение промок до нитки.

Господин Смерть продолжал свое занятие. Удары повторялись все чаще. Старик трудился в фанатическом исступлении, сквозь рев ненастья до Филиппа доносилось его тяжелое дыхание. Он хватал воздух губами, словно был на последнем издыхании.

— Мортимер, что происходит…

Раздался раскат грома такой оглушительной силы, что Филипп подумал, что небеса раскололись надвое, и сердце ёкнуло у него в груди. Он поднял глаза, ожидая, что увидит на небосводе огромную трещину. Когда же он перевел взгляд на дерево, Мортимера под ним не было.

Филипп всматривался в темноту, но так и не нашел Смерть. Двор был пуст. Как так могло произойти? Ведь он только что был здесь! Куда он мог подеваться?

Филипп, прихрамывая, подошел к дереву. В грязи виднелись следы, оставленные стариком. Их быстро размывало потоками дождя. Значит, он все-таки стоял на этом месте, и это не просто игра воображения.

— Мортимер?

Голос тотчас же откликнулся. Он был грубым и потрескавшимся, как ствол дерева, под которым стоял Филипп.

— Наконец-то, друг мой, — прохрипел он. — Наконец-то!

Филипп обернулся и встретился взглядом с налитыми кровью глазами Смерти. Тут он осознал, что старик был не один. Сердце Филиппа похолодело. Потому что прямо рядом с ним…

— О, Боже!

Филипп отклонился назад при виде трехногой лошади, но не успел сделать и шага. Очередная вспышка молнии прорвалась сквозь черноту ночного неба.

Кровавые глаза лошади сверкнули в ее холодном свете — чудовище как будто улыбнулось.

Молния ударила в дерево, словно гигантский топор, и раскроила ствол пополам. Что-то упало Филиппу на голову. Вокруг все потемнело и стихло.

6 Между Небом и Адом

Сначала была только темнота. Вязкая, тяжелая темнота. Затем стало немного проясняться. Хотя разглядеть что-либо все еще было невозможно.

Филипп сразу сообразил, где он. Он уже бывал здесь однажды. На бесконечно длинной лестнице, уходящей вниз, в Преисподнюю.

Через пару секунд он понял, что ошибается. Он оказался не в том месте, где прежде. Не совсем в том.

Дело в том, что он стоял не на самой лестнице, а у ведущей к ней двери. Дверь эта, сделанная из тяжелого цельного куска дерева, окованная железом, была распахнута, так что Филипп мог видеть дюжину ступенек, устремлявшихся вниз во всепоглощающую черноту.

Осмотревшись по сторонам, он обнаружил еще одну похожую дверь у себя за спиной. Она также была не заперта и выходила на лестницу.

Эта лестница отличалась от той, что вела в Ад. Узенькие, кривые ступеньки поросли мхом. В то время как в Преисподнюю спускалось несколько сотен ступеней, эта насчитывала только семь.

«Лестница в Небеса», — подумал Филипп, и мурашки побежали у него по спине. Он осторожно вошел в дверь, чтобы рассмотреть грубо вырезанные на каждой ступеньке слова. «Superbia» — значилось на первой из них.

— Гордыня, — пробормотал Филипп. Он встал на колени и провел пальцем по каждой из восьми букв.

Его охватил трепет, под ложечкой засосало, словно с его груди упал камень. Он едва смог сдержать улыбку.

Филипп внимательно изучил остальные надписи.

Как и первая, они были на чужом языке, но Филипп помнил их со времен своего обучения у Люцифера.

Это были названия семи смертных грехов.

Филипп поднялся с колен и посмотрел на обе двери поочередно.

В прошлый раз, когда он был здесь, он оказался на самой лестнице в Преисподнюю, а дверь за его спиной была заперта, так что у него не было другого выбора, кроме как спуститься в Ад. Но что же на этот раз? Перед ним были открыты обе двери. Не означало ли это, что он сам может выбрать свой путь?

Если так, то принять решение должно быть не так сложно.

И все же — и все же нелегко. Потому что с тех самых пор, как он покинул Ад с его обитателями, он скучал по Сатине и в глубине души надеялся в один прекрасный день, а точнее ночь, снова увидеться с ней. Сейчас ему представлялся такой шанс, но если он выберет лестницу с семью ступеньками, шанс будет упущен. Возможно, навсегда.

Что же выбрать? Небеса или Ад?

Филипп медлил, переводя взгляд с одной лестницы на другую. И вдруг в его мыслях явственно всплыло одно воспоминание, и решение было мгновенно принято. Хотя от него сжималось сердце.

«Твой отец на небесах, — прозвучал в его ушах голос мамы. Ему тогда не исполнилось еще и пяти лет, и он так любил слушать мамины рассказы об отце, которого ни разу в жизни не видел. — Он смотрит на нас с Небес и оберегает нас».

Филипп повернулся спиной к лестнице в Ад и направился к семи ступенькам. Он успел сделать только один шаг, как вдруг его окликнул знакомый голос:

— Филипп! Филипп!

Он оглянулся и увидел Сатину. Девушка бежала вверх по ступенькам, широко размахивая руками. Радость потоком хлынула в его сердце, и он бросился ей навстречу.

В то же мгновенье раздался грохот, и дверь, ведущая на Небеса, с треском захлопнулась. Филипп почти не обратил на это никакого внимания.

Он поравнялся с Сатиной на пороге Царства Тьмы, и они обняли друг друга.

— Наконец-то ты здесь! — воскликнула Сатина, и Филипп почувствовал, как искреннюю радость вдруг сменило смущение, нахлынувшее при взгляде в ее иссиня-черные, как полуночное небо, глаза.

Сатина выглядела в точности так, как он ее запомнил: она была прекраснее заката. Единственное, что изменилось в ее облике, это рога. Они немного подросли, и их острые концы проглядывали сквозь черную челку.

— Я ждалатебя всю ночь, куда ты пропал?

— Я… — он растерянно пожал плечами, потому что не совсем понял ее вопрос. — Я был жив.

— Ах да, конечно. — Сатина бросила на него короткий взгляд, и Филипп почувствовал, как его щеки зарделись. — Ты очень вырос.

— Вообще-то полгода прошло, — заметил он.

Сатина покачала головой:

— Это у вас там. А здесь прошло не более — дай-ка соображу, сколько это будет в вашем исчислении, — пары месяцев, если не ошибаюсь.

Филипп понял, что она хочет сказать. С тех пор, как он вернулся на землю, Сатина много раз «навещала» его. Для Филиппа она была невидимой — только голос, но Сатина видела все, что с ним происходит.

Он мысленно вернулся в прошлое и с улыбкой на лице кивнул в ответ:

— Тот раз, когда ты подговаривала меня оставить себе все деньги из кошелька, что я нашел на улице, — был последний, когда я слышал тебя.

— Но ты повел себя порядочно и деньги не взял, и кошелек отнес владельцу, — Сатина обреченно вздохнула. Точь-в-точь как Люцифер в то время, когда Филипп учился у него мастерству зла.

— Он дал мне вознаграждение — сто крон.

— Но в кошельке было триста! Ты мог бы… Ладно не важно! Теперь я понимаю, что ты прибавил Люциферу седых волос. Ты совершенно не поддаешься искушению!

— Сожалею, но так оно и есть. — Филипп взглянул ей в глаза: — Ты поэтому так давно не появлялась?

Она покачала головой:

— Не только. Меня рассекретили.

— Рассекретили? Кто?

— Твой персональный темптан. Я же еще не выучилась до конца, поэтому на самом деле мне запрещается являться на землю.

— Мой темптан? — удивленно повторил Филипп. — То есть тот темптан, который всегда пытался соблазнить меня, чтобы я совершал плохие поступки?

— Пытался с самого твоего рождения, — кивнула она, — и все безуспешно. Единственной причиной, по которой он смог меня обнаружить, было то, что в последние годы он почти совсем забросил тебя. Все равно ты его не слушался. Прекрасно его понимаю. Обидно, когда на тебя не обращают никакого внимания.

— Мне очень жаль, — повторил Филипп. — Но ведь и с тобой было нелегко. Иногда я просто не мог разобраться, твои ли это внушения или мои собственные мысли. Почему ты не могла явиться по-настоящему? Тогда бы мы смогли нормально поговорить.

— Мне и самой очень хотелось, но ты представляешь себе, как сложно воплотиться в телесную форму? У нас по программе это только в девяностом классе. То же самое касается перевоплощения. У меня получается только с самыми простыми животными. Я как-то попробовала, но удалось превратиться только в какого-то дурацкого комара.

— То есть ты являлась в образе комара?

Вообразив это, Филипп поморщился.

— И чем кончилось? Ты меня прихлопнул!

— Прости, — рассмеялся Филипп. — Я не знал, что это ты. Но там-то ты точно должна была появиться, — продолжил он, — в школе, я имею в виду. Ты бы с легкостью убедила меня начать драку. Я был, как никогда, готов ему врезать.

— Кому — ему?

— Мортену. Которому в пенал подложили паука. Разве ты не помнишь? Ведь это ты меня тогда подговорила.

— Прекрасно помню. Кажется, тогда ты в последний раз меня послушался. Так что он натворил?

— Проколол шины в моем велосипеде.

— Хм, интересно, кто его на это подвигнул? — задумчиво протянула Сатина. — Мне следовало быть там, это очевидно. Но я ведь всю ночь ходила вверх-вниз по лестнице в ожидании тебя. Я уже даже стала сомневаться, что ты когда-нибудь появишься.

— Зачем меня снова сюда забрали? — спросил Филипп, кивая в сторону крутой лестницы. — Неужели Люцифер опять болен?

— Люцифер? О нет, он здоров, как никогда. Покушение никак не отразилось на его самочувствии, и я не помню, когда он был в лучшем настроении, чем сейчас. Что в особенности хорошо для Люцифакса.

— То есть как?

— Прежде он сдирал с кота шкуру живьем как минимум раз в неделю, если злился на что-нибудь, — объяснила Сатина. — Теперь же это случается гораздо реже, не чаще раза в месяц. Он как будто стал не таким злым, как раньше. Возможно, отравление все-таки не прошло для него бесследно. Хотя я в большей степени склоняюсь к тому, что это твое влияние, Филипп. Здесь о тебе все еще ходят разговоры. О том, что ты сделал. О том, что тебе удалось предотвратить.

Филипп смущенно откашлялся. Ему не очень нравилось, когда его хвалили, и ему было уж как-то совсем неловко оттого, что он был популярным предметом обсуждения среди демонов и дьяволов Преисподней:

— А что с Азиелем? О нем что-нибудь известно?

— Тише! — Сатина испуганно приложила палец к губам, словно боялась, что кто-то может их услышать. — Он изгнан отсюда навсегда, запрещено даже имя его упоминать! Если Люцифер узнает об этом, виновного ждет Чистилище! Никто не видел ни его самого, ни его мать, с тех пор как Люцифер изгнал их из Ада. Они исчезли во мраке Окраинных земель.

При этих словах перед мысленным взором Филиппа снова возник праздничный обед в замке.

События разворачивались чрезвычайно драматично. За ночь до этого Филипп разоблачил Азиеля — главного зачинщика коварного покушения на убийство Люцифера. К всеобщему — в том числе и самого Азиеля — удивлению, обнаружилось, что его мать также была причастна к заговору, на основании чего в присутствии всех гостей оба были изгнаны в царство непроницаемой тьмы, окружавшее колоссальные стены Преисподней.

— Даже Драной Бороде ничего о них не известно, хотя он и живет на границе с Окраинными землями, — продолжила Сатина. — Кстати говоря, тебе от него большой привет. Я пару раз заходила к нему в гости этой ночью, пока тебя ждала.

— Как он поживает? — поинтересовался Филипп, с удовольствием вспоминая привратника, обитавшего в крохотном дворике у ворот в Преисподнюю.

— Хорошо. Когда я виделась с ним в последний раз, он был очень взбешен перепалкой с одним террористом: тот был уверен, что имеет полное право отправиться в Рай. А в остальном у него все в порядке. Он выглядит немного рассеянным в последнее время, пару раз оплошал по работе — отправил грешников не на то наказание, что предписано. Кажется, это потому, что он влюбился.

— Влюбился?

Слова чуть не застряли в горле Филиппа. Было сложно себе представить такого гигантского жуткого монстра как Драная Борода влюбленным.

— По крайней мере, он так себя ведет, — кивнула Сатина. — Расхаживает с глупым видом, напевая песенки, и несет всякую чушь о том, как прекрасны крики страдающих грешников.

— В кого он влюбился?

— Я не знаю, но почти уверена, что он познакомился с ней во время торжественного обеда в замке.

— Я очень хочу с ним увидеться, — сказал Филипп, вновь вспомнив, что ему до сих пор неизвестно, зачем его вернули в Пресподнюю. — Если за мной послал не Люцифер, то кто же?

— Мортимер, — ответила ему Сатина, и Филипп заметил, что ее кожа покрылась мурашками. — Он заходил к нам вчера. Хотел узнать, не соглашусь ли я встретить тебя здесь. Дверь открыла мама, она была в шоке, когда увидела, кто к нам пожаловал.

— Я ее понимаю.

— Поначалу она отказалась меня звать, и ему пришлось несколько раз объяснить ей, что дьяволы бессмертны, и пришел он не за этим. Мортимер сказал, что ты скоро вернешься, и спросил, не смогу ли я позаботиться о том, чтобы встретить тебя, чтобы ты выбрал правильную дорогу. — Она указала на закрытую дверь на Небеса. — Он предполагал, что ты появишься с наступлением ночи, но просчитался. Обычно Смерть никогда не ошибается.

— Он очень сильно старался, — пробурчал Филипп, вспоминая, сколько раз он чуть не погиб. И это были только известные ему случаи. Возможно, смерть подстерегала его во многих других местах. За поворотами, куда он не повернул только потому, что решил отправиться с ребятами воровать груши. На велосипедных дорожках, по которым он не проехал, потому что Мортен проколол ему колеса. Но все, кто борется со смертью, однажды проигрывают, и в конце концов Мортимер до него добрался. Филипп вспомнил голос дряхлого старика, заглушаемый шелестом дождя и раскатами грома. Старик звал на помощь.

— Зачем? Чем я должен ему помочь?

— Об этом он не говорил, но вид у него был очень взволнованный, — Сатина неуверенно пожала плечами. — Хотя, конечно, у него всегда такой вид. Я обещала проводить тебя до его дома.

— Его дома? — На этот раз Филипп почувствовал, как мурашки побежали по его рукам. — Мы что, пойдем домой к Смерти?

Сатина кивнула, но Филипп видел ее нерешительность и, заглянув в ее иссиня-черные глаза, заметил странный отблеск, который не замечал раньше.

Филипп помнил, что Сатина как-то рассказывала ему о том, что дьяволы, хотя они и бессмертны, все же слегка побаиваются маленького сгорбленного старичка с беспощадным взглядом. Вот что он увидел в ее глазах. Страх.

— Мне и самой эта затея не очень нравится, — вздохнула Сатина, потупившись. — Но он вынудил меня дать слово.

— Ну и что? Ведь известно, что дьяволы не держат своих обещаний.

В ответ девушка покачала головой, и Филипп увидел, что странный отблеск в ее взгляде при этих словах стал заметнее.

— Только если речь не идет о Смерти, Филипп. Иначе — никогда.

Филипп оглянулся по сторонам.

— А где он живет?

— Вот там, — Сатина указала в темное пространство между двумя лестницами. — Он сказал, что нам просто нужно идти прямо.

Они постояли еще какое-то время, вглядываясь в огромную безмолвную тень.

— А как выглядит место, где он живет? — спросил Филипп.

— Не знаю. Я там ни разу не была.

Филипп посмотрел на Сатину. Попытался бесстрашно улыбнуться, но не вышло.

— Вот и узнаем.

Сатина глубоко вздохнула, и, миновав лестницы, они вдвоем направились вглубь темноты, плотно окутавшей их со всех сторон. Дверь в Преисподнюю позади них захлопнулась. Грохот смолк, оставив вокруг звенящую тишину.

Все же это была не кромешная тьма. Филипп видел метров на двенадцать-пятнадцать вперед и, конечно, различал Сатину, шагавшую рядом. Зато кроме этого ничего не видел. Потому что ничего другого и не было. Только темнота, темнота и снова темнота. Их шаги были не более чем осторожным шелестом во мраке, и вдруг Филиппу в голову пришла мысль…

— Нога больше не болит! — воскликнул он и сразу же приложил ладонь к губам, потому что его голос неприятно нарушил черное безмолвие. — Ступня. Я оступился незадолго до того, как очутился здесь. Думал, что подвернул ее, но она больше не болит.

— Естественно, — сказала Сатина, как будто это была самая очевидная в мире вещь. — Не забыл, что ты мертв?

— Ну да, — буркнул Филипп и подумал, что это объясняет, почему одежда на нем сухая, хотя он только что промок до нитки.

Они пошли дальше, и вскоре впереди что-то показалось. Это была очередная дверь. Кроме нее во мраке ничего не было, ее окружала стена из теней.

Деревянная обшивка крошилась, ручка была насквозь изъедена ржавчиной. Дверь явно открывали очень редко.

Филипп и Сатина переглянулись. Затем Филипп поднял сжатую в кулак руку и постучал.

Стук утонул в темноте.

Ответа не последовало.

Филипп постучал снова. На этот раз сильнее.

Ответа снова не последовало.

— Странно, — сказала Сатина. — Он говорил, что будет дома.

— Возможно, мы пришли не туда, куда нужно, — предположил Филипп, содрогнувшись при мысли о том, что это могла быть за дверь. И что в таком случае могло скрываться за ней.

Сатина покачала головой:

— Это точно здесь.

— Надеюсь, ты не ошибаешься. — Он взялся за ручку, и дверь бесшумно поддалась. — Она не заперта.

— Тогда… тогда нам лучше войти, — ответила Сатина.

Филипп кивнул и приготовился открыть дверь, когда почувствовал, как ладошка Сатины скользнула к нему в руку. Волнение от этого не утихло, зато прибавилось немного смелости.

Набравшись решимости, он толкнул дверь, и друзья проследовали в обитель Смерти.

7 Царство Смерти

Филипп не знал, чего ожидать по ту сторону двери, но в любом случае то, что он увидел, ничем не походило на его представления.

Они оказались в лесу. Говоря точнее — в месте, которое некогда было лесом. Сейчас все здесь выглядело чахлым и мертвым.

Ряды голых, скрюченных деревьев простирались по обеим сторонам от Филиппа и Сатины, словно существа, в молитве воздевшие к Небесам тысячи тоненьких пальчиков. Над ними по темнеющему небосводу медленно проплывали тяжелые тучи. Смеркалось, и тучи становились длинными и серыми. Прохладный ветер с сухим шелестом ворошил опавшие листья.

Ничто другое не нарушало полной тишины.

Не было ни птиц, ни животных, вообще никого.

Ни красок, ни жизни, ничего.

Все вокруг было мрачным и бесцветным и таким печальным, что сердце Филиппа наполнилось глубокой тоской. Казалось, вот-вот присядешь на тропинку и расплачешься.

Толстый ковер из опавших листьев покрывал землю, а под ним вилась узенькая тропинка, посыпанная гравием. Тропинка начиналась у двери и исчезла среди голых деревьев, корчившихся на ледяном ветру.

Филипп обернулся.

Темнота, из которой они вышли, колыхалась в дверном проеме. А вокруг, насколько мог видеть глаз, простирался мертвый лес. Сучья деревьев переплетались друг с другом, образуя гигантскую паутину под тусклым, затянутым тучами небом.

— Жуткое место, — сказала Сатина. Голос ее немного дрожал. — Все мертвое и такое… такое…

— Осеннее, — подхватил Филипп, растирая оголенные до плеч руки, шершавые от мурашек. На нем была лишь тоненькая футболка, сквозь которую холодный ветер пронизывал до самых костей. Он окончательно продрог.

— Так лучше. — Сатина придвинулась к нему близко-близко и обернула своим плащом. — Он большой — хватит нам обоим.

— С-спасибо, — прощелкал зубами Филипп, укрываясь тканью плаща. Стало немного теплее. Он поднял глаза на небо. Казалось, в любое мгновение может начаться дождь. — Солнце зашло. Нам стоит поторопиться, пока совсем не стемнело.

Они зашагали по дорожке. Камешки хрустели под ногами.

Лес становился все реже, и вскоре они оказались в небольшой долине, со всех сторон окруженной желтыми холмами. Желтыми, потому что покрывавшая их трава была такой же высохшей, как и деревья. На долину огромной тенью опустились сумерки.

«Долина Смерти, — подумал Филипп, направив взгляд в сторону крохотного домика с белеными стенами, притаившегося в глубине. В одном окошке горел свет, а из трубы тонкой струйкой поднимался дым, и ветер тотчас разметывал его по небу. — Но мне не страшно».

Тропинка вела прямо к облупившейся калитке и далее в сад, такой же запущенный, как и все в этом странном месте. Неподалеку от домика у подножья холма паслась трехногая лошадь.

Филипп замер, уставившись на уродливое создание. Лошадь тотчас подняла голову и остановила на Филиппе свой огненно-красный взгляд. Затем с коротким всхрапом взмахнула гривой — как будто в знак приветствия — и вернулась к поеданию сухой травы.

— Эта… лошадь, — прошептал Филипп, уцепившись за Сатину. — Я ее уже видел.

Сатина кивнула в ответ, словно в этом не было ничего удивительного.

— Это лошадь Мортимера. Она зовется Адской лошадью.^[1] Увидеть ее означает скорую смерть. Так по виду и не скажешь, но говорят, она скачет быстрее ветра.

— По виду не скажешь, что она вообще живая, — заключил Филипп, — выглядит как труп.

— Есть люди, кто так ее и называют. Трупная лошадь.

Они поспешили прочь от тощего, мертвенно-бледного существа через садик, ведущий к входной двери в дом, который также не отличался красотой. Краска облупилась, в кирпичной кладке образовались трещины, крыша пахла сгнившей соломой. Это был дом-призрак.

Филипп постучал в дверь.

Сначала ответ был таким же, как когда они постучали в дверь, ведущую в лес, то есть никаким. Филипп посмотрел на Сатину, но та в недоумении пожала плечами.

За дверью все еще было тихо.

— Ну, тогда, наверное, мы выполнили свою миссию, — заявила девушка, и в ее голосе Филиппу послышались нотки облегчения. Она сделала несколько шагов назад. — Может, попробуем найти дорогу домой?

— Иду-иду! — донесся хриплый голос из глубины дома. Вслед за голосом послышался звон ключей. — Ну, где же этот ключ! Может быть, этот подойдет… А, вот он! Секундочку!

Были опробованы несколько ключей, прежде чем наконец раздался щелчок и замок открылся. Дверь отворилась, и на пороге показался Господин Смерть.

Он был еще ниже ростом, чем запомнилось Филиппу. Худощавее и слабее на вид. И словно еще больше состарился.

«Нет, не состарился, — подумал Филипп. — Но устал».

Мортимер выглядел измученным.

Редкие волосики на голове были взъерошены, очки сидели криво на крючковатом носу. Небритое морщинистое лицо цветом напоминало пепел. На нем была застегнутая на все пуговицы рубашка и брюки, державшиеся на истертых подтяжках.

Увидев Филиппа и Сатину, Мортимер улыбнулся, но улыбка даже и близко не подобралась к серым как камень глазам. Эти глаза повидали так много смертей, что от этого сами омертвели.

— Прошу прощения за ожидание, — приветствовал друзей Мортимер, сдерживая зевок. — Такого никогда не случалось прежде, но, кажется, я задремал. Да еще и ключи проклятые. Я не привык запираться на замок, поэтому мне всегда сложно отыскать нужный ключ. Но достаточно об этом, — отрезал он, и Филипп съежился под его холодным металлическим взглядом.

Но вдруг выражение лица старика стало смягчаться, и краешек улыбки озарил его глаза.

— Наконец-то ты здесь, Филипп, — выдохнул Господин Смерть.

8 Ужасное преступление

— Давайте не будем стоять в дверях. У ветра острые зубы. Проходите в дом, — Мортимер отошел в сторону, освобождая друзьям путь в маленькую прихожую.

Зеркало овальной формы, комод и вешалка с рядом крючков — другой мебели здесь не было. На вешалке висела пара плечиков. На одних расположился подходящий по цвету к брюкам пыльно-серый пиджак, а на других — длинный балахон, черный, как могильная яма.

Филипп дышал в ладони и потирал их. В доме оказалось не намного теплее, чем на улице, но здесь, по крайней мере, не было колючего ветра.

— Могу я предложить вам чашечку чая или кофе? Дорога была неблизкой. — Мортимер закрыл входную дверь и провернул в замке ключ.

Гигантская связка, в которой по подсчетам Филиппа было несколько сотен ключей, заняла свое место на крючке между плечиками. Здесь были ржавые и гладкие ключи, ключи маленькие, размером со спичку, и огромные, как нож мясника. Некоторые походили на простые ключи от велосипедного замка, в то время как другие были витыми и такой изящной формы, что так и хотелось к ним прикоснуться.

Филипп представил, что все эти ключи, наверняка, от других подземных царств, и у него голова закружилась при мысли о том, сколько их на свете.

Филипп и Сатина с удовольствием согласились выпить по чашке чая, и Мортимер проводил их в гостиную, а сам скрылся на кухне.

В гостиной в камине горел огонь. Но хотя языки пламени дружелюбно потрескивали, казалось, что они не дают ощутимого тепла. Здесь было холодно, как зимой в подвале.

— В гостях у Смерти, — прошептала Сатина. — Подумать только, что будет, когда я расскажу об этом у себя в классе.

— Если бы я рассказал у нас, меня точно отправили бы в психушку, — пробурчал Филипп, завороженно разглядывая интерьер.

Большую часть стены занимал стеллаж из темного дерева. На одной из полок располагались подставка для курительной трубки и черный старомодный телефон с циферблатом. Рядом со стеллажом у единственного в комнате окна стояло кресло с выцветшей обивкой. В окне можно было рассмотреть холмы и кроны деревьев на фоне вечернего неба. Лошади не было видно, чему Филипп очень обрадовался. Ветер с неослабевающей силой гулял по долине, наполняя дом скрипом. Стены как будто стонали от боли.

Над изъеденным молью диваном висели старинные часы, стрелки которых остановились, к каминной полке прислонилась длинная жуткая на вид коса. Гладкое лезвие поблескивало в свете огня.

Но по-настоящему внимание Филиппа привлекла совсем другая вещь, расположившаяся на маленьком столике у кресла.

Это были шахматы. Только очень странные.

Фигуры были не такими, как в обычных шахматах.

Они представляли собой существа всевозможных видов, вырезанные из неизвестного Филиппу материала.

Черные изображали ужасных чудовищ, одно отвратительнее и страшнее другого: семиглавое чудище, похожее на дракона, ядовитый змей с зубами, подобными острым клинкам, существо с лицом человека, лишенного рассудка, телом льва и хвостом скорпиона. И великое множество других. От одного их вида по спине Филиппа пробежал холодок.

Белые фигуры сразу же приглянулись ему больше. Единороги, сфинксы, рыцарь в доспехах, великан, карлик, еж и…

Филипп в изумлении взял в руку последнюю белую пешку. Пешка изображала мальчика, такого, как он сам. Мальчик строго посмотрел Филиппу в глаза, как будто ему было не по душе, что его трогают вот так, без спроса.

— Смотри не потеряй его, — заметил Мортимер, появившийся в гостиной с подносом, на котором стояли три чашки. — Это важная фигура. Возможно, самая важная из всех.

Филипп осторожно поставил белую пешку на место.

— Красивые шахматы. Только какие-то жуткие, — добавил он. — А кто сделал фигурки?

— Люцифер и Яхве, — ответил Мортимер, опустив поднос на столик рядом с шахматами.

— Яхве? — Филипп шепотом обратился к Сатине.

— Бог, — ответила она.

— В эти шахматы они играли лишь однажды, но какой был поединок! Игра затянулась на несколько дней. Помню, как Люцифер пожаловался на холод, так что мне пришлось одолжить ему свой балахон. Он ведь привык к более жаркому климату. Кстати… — Мортимер исчез и через мгновенье снова возник в гостиной с черным одеянием в руках. Он протянул балахон Филиппу. — Тебе, наверное, великоват будет, но все же теплее, чем тонкий лоскуток, что на тебе сейчас. Конечно, ты не умрешь от холода, но тем не менее. Кроме того, я больше им не пользуюсь. Люди слишком пугаются. А пугать — не моя работа. Моя работа забирать.

Филипп неуверенно взял балахон из рук Смерти и накинул себе на плечи. Грубая ткань плотно прилегала к телу, и Филипп стал быстро согреваться. Балахон пах старостью и пылью. И совсем немного отдавал серой, запах которой, как ни странно, действовал на Филиппа успокаивающе.

«Ангел смерти», — думал он, не в состоянии превозмочь улыбку и дрожь.

— Так кто же выиграл? — спросила Сатина. — Бог или Дьявол?

Мортимер наморщил лоб, задумавшись. А потом развел руками.

— Я, правда, не помню. У меня было тогда много дел. Видите ли, я не принимал участия как игрок, но, можно сказать, все же играл свою роль.

Воспоминание вызвало на его губах таинственную улыбку, а отблеск огня в камине мрачной тенью лег на его морщинистое лицо. Господин Смерть быстро заморгал глазами, словно прогоняя картины прошлого.

— Угощайтесь. Две чашки чая для вас и кофе для меня. Надеюсь, вы пьете чай без молока и без сахара — их у меня нет.

Филипп привык пить сладкий чай с молоком, но промолчал, вежливо приняв чашку из рук Смерти. Он сделал глоток, и чуть не выплюнул содержимое. Чай успел остыть.

Ощущая на себе пристальный взгляд Мортимера, Филипп заставил себя проглотить ледяной напиток.

— С тобой нелегко было справиться, — начал старик после небольшой паузы. В его голосе слышался упрек. — Я приступил к делу с самого утра: и воды налил на пол в ванной, и сделал так, чтобы ты поперхнулся за завтраком. Но ты не поскользнулся на полу, а что касается еды, которой ты должен был подавиться, так ты преспокойно прокашлялся. И так весь день. С ума можно было сойти!

— Примите мои извинения, — язвительно бросил Филипп, его раздражало, что Мортимер говорил о его смерти с таким равнодушием, как будто речь шла о погоде. — В следующий раз позволю убить себя с первого раза.

Мортимер пропустил его слова мимо ушей и продолжил:

— В конце концов мне стало ясно, что одному тут не справиться, и я обратился за помощью к Люциферу. У него ведь передо мной должок за прошлый раз, помнишь?

— Должок? — фыркнул Филипп, услышав это слово. — Интересно, за что? Вы же лишили жизни не того мальчика, что было нужно!

— Люциферу был нужен преемник, и он получил его. Ты был не тем, кем нужно, но ты стал тем, кем нужно, Филипп. Вижу, что ты не забыл уроков старика Дьявола. — Мортимер изучал шишки на лбу у Филиппа. — Поэтому я не пришел сам встретить тебя. Боялся, что не согласишься пойти со мной, а выберешь лестницу, что ведет в Рай. Пришлось попросить Сатину. Я предполагал, что ей с легкостью удастся заманить тебя сюда. И я не ошибся.

— Я вовсе его не заманивала, — запротестовала Сатина. — Филипп пошел со мной сам.

— Только посмотрите! — Мортимер удивленно поднял брови. — «Филипп пошел со мной сам». Люцифер обрадуется, когда об том узнает.

— Кажется, мы начали с услуги, которую вы оказали Люциферу, — вмешался Филипп, стараясь спрятать покрасневшие щеки. — Так каким образом он вернул вам «должок»?

— Он попросил одного из своих демонов-варгаров вызвать сильнейшее ненастье, — прозвучал ответ. — Гром и молния наконец-то справились с тем, что не удавалось мне. Хотя и здесь все прошло не очень гладко. Пришлось пустить в ход мою старую косу, чтобы дерево упало в нужную сторону. Чуть сам жизни не лишился!

Господин Смерть захихикал над собственной шуткой, и от этого смеха на голове и руках Филиппа волосы встали дыбом. Голос Мортимера был хриплым, сухим и пугающе холодным и напомнил Филиппу об осеннем ветре, перебиравшем сухие листья за окном. Голос был безжизненным.

— Но зачем? — спросил Филипп. — Зачем я вам здесь понадобился? И почему так сложно было забрать меня?

Смех Мортимера тут же стих, как будто где-то выдернули вилку из розетки.

— На оба вопроса один ответ, — проговорил он, опуская чашку на стол.

Филипп заметил, что рука его подрагивает.

— Причина, по которой тебе удавалось так долго оставаться в живых, и есть причина, по которой ты мне понадобился.

Мортимер глубоко вздохнул и опустил веки. Он не открывал глаз так долго, что Филиппу показалось, что старик заснул. Но веки снова разомкнулись, и Мортимер обратил на Филиппа взгляд, полный печали.

— Украден мой амулет.

— Ваш амулет? — повторил Филипп в недоумении, и глаза скользнули на грудь Мортимера, где на серебряной цепочке обычно висела одна из двух великих игральных костей, имевшая сотню граней. Амулет Смерти — Амулет Судьбы. Тот, что отмеряет срок жизни человека. Цепочки на месте не было. Как и самого амулета. — Когда это случилось?

— Уже прошло две недели. Сначала я подумал что он потерялся, что я его случайно куда-то положил. Я обыскал весь дом, прежде чем обнаружил это.

— Обнаружил что? — спросила Сатина.

— Что входная дверь приоткрыта. Кто-то заходил сюда. Кто-то проник в дом и украл мой амулет, пока я спал.

— У вас есть какие-либо предположения?

Мортимер пожал плечами.

— Никаких. Но этот кто-то прекрасно меня знает. Знает мои привычки. Дело в том, что я ложусь спать только один раз в году. Тридцать первого апреля, когда весна по-настоящему вступает в свои права и Вита работает в полную силу — природа пробуждается, а я погружаюсь в глубокий сон. Ты же помнишь Виту, Филипп?

Филипп кивнул. Конечно, он помнил Виту. Она приходилась Мортимеру сестрой-близнецом. Филипп встречался с ней однажды во время своего прошлого пребывания здесь. Вита вернула его к жизни. Она и была самой Жизнью.

То, что Мортимер только что сказал, озадачило Филиппа, и он пересчитал месяцы на костяшках пальцев. Январь, февраль, март, апрель. Он был прав. В апреле только тридцать дней. И вдруг к нему в голову пришла еще одна мысль.

— Вы упомянули, что амулет украли две недели назад, — сказал Филипп. — Но апрель был полгода тому назад.

— Да, у вас, — ответил старик. — Но здесь, если ты не забыл, время течет иначе.

— Да, точно, — признал Филипп, немного огорчившись, что сам не додумался до этого. Он ведь только что выяснил, что у них на земле не было тридцать первого апреля. Конечно же, время здесь шло по-другому. Здесь все было не так.

— То, что произошло, настоящая катастрофа, — голос Мортимера перерос в жалобный стон. Он вскочил с кресла и принялся ходить взад-вперед по комнате, качая головой от отчаянья. — Пока мой стогранный амулет не найден, люди будут рождаться на свет бессмертными. Последствия этого ужасны! Не только для меня и Виты, но и для самих людей, которым больше не к чему будет стремиться.

— Смерть все-таки не совсем то, к чему обычно стремятся люди? — осторожно возразил Филипп.

Мортимер застыл на минуту, вытаращив глаза на Филиппа.

— Конечно, стремятся, — почти прорычал в ответ Мортимер. — Только они об этом не догадываются!

— Я не понимаю.

— Зря Люцфер называл тебя сообразительным. Но он, разумеется, недаром зовется отцом лжи, — едва слышно заметил Смерть.

Он подошел к окну и стал всматриваться в вечерний полумрак, стремительно опускавшийся на бесцветный пейзаж.

— Многие люди будут говорить то же, что и ты. Что смерть ужасна, что она — необходимое зло, от которого лучше держаться подальше.

— А разве это не так?

— Нет! — взвизгнул Мортимер так, что Филипп и Сатина вздрогнули.

Старик сверкал глазами. Филипп никогда прежде не видел его таким эмоциональным.

— Я — самый большой страх любого человека, ибо нет страха сильнее, чем страх смерти. Но так быть не должно! Людям неизвестно, насколько благодарны они должны быть мне на самом деле. Смерть — это вовсе не плачевное следствие жизни. Напротив. Именно благодаря смерти жизнь стоит того, чтобы жить. Мы по-настоящему ценим только то, что можем потерять. Неужели ты не понимаешь этого? Без смерти жизнь была бы скучной и абсолютно лишенной смысла!

Филипп не до конца понимал слова Мортимера. Но все же… все же понимал их, наверное.

— Похоже на то, чему учил меня Люцифер. Если нет зла — не может быть и добра. Эти вещи взаимосвязаны. То же самое касается жизни и смерти?

— Именно! — Мортимер развел руками. — Без смерти исчезает радость жизни, погубленная самой жизнью. И это еще не самое плохое. Каким станет мир через каких-то пятьдесят лет? Подумайте обо все несчастных, получивших смертельные увечья, чьи сердца продолжат биться. Жертвы дорожных аварий, землетрясений, пожаров, наводнений. Кошмар, кошмар! Мир будет населен живыми трупами, единственным желанием которых будет обрести покой смерти, но этому желанию сбыться будет не суждено. Можете себе это вообразить?

Сатина затихла, Филипп проглотил комок в горле. Он прекрасно представлял себе эту картину. Он видел все это слишком отчетливо, так, что тошнота подступила к горлу от одной мысли о зловещем сценарии, описанном Смертью.

Мортимер продолжил, но Филипп слушал его только вполуха. Он искоса погладывал на Сатину, которая потупилась, нервно теребя руки. Было заметно, что ей не по себе, и Филипп прекрасно знал почему. Ведь дьяволы были бессмертными. А если следовать логике Мортимера, это означало, что жизнь их бесполезна и бессмысленна. Узнать о таком вряд ли было приятно. Филиппу хотелось ее подбодрить, но он не знал, что сказать. «Мне очень жаль, что ты будешь жить вечно», — звучало бы как-то не к месту.

— В прошлый раз тебе удалось блестяще раскрыть загадку болезни Люцифера, — продолжал Мортимер. — Именно поэтому я забрал тебя снова, Филипп. Чтобы ты помог мне вернуть амулет. Его необходимо найти, во что бы то ни стало. Я приложил все свои силы, чтобы лишить тебя жизни до истечения земного срока. Я не мог просто бросить жребий и назначить тебе еще один год жизни. Я чуть не умер от напряжения. Я не могу применять стогранный амулет к тем, кто рождается бессмертными.

— А что именно происходит, — спросил Филипп, — когда ты бросаешь кости?

— Это серьезный вопрос, — ответил Смерть, пристально посмотрев Филиппу в глаза. — Придется ли ответ тебе по душе?

— Говори.

— Когда жребий брошен, песок в песочных часах начинает струиться быстрее.

Филипп бросил взгляд на Сатину, а та пожала плечами, показывая, что тоже ничего не понимает.

— Что вы имеете в виду?

Мортимер медленно подошел к нему поближе. Тени на его лице сплетались в зловещую паутину. Глаза окутывала темнота.

— Ты боишься, Филипп? — спросил он. Голос был сухим, как огонь, потрескивавший в камине. — Ты боишься смерти?

Поддавшись первому порыву, Филипп кивнул. Потому что он действительно боялся Смерти, боялся странного древнего старика, существовавшего со времен возникновения жизни на земле, бывшего свидетелем создания и разрушения цивилизаций, видевшего так много ужасного, что огонек в его глазах потух. Поэтому собственная реакция удивила его.

— Нет. Я не боюсь смерти. Я ведь уже мертв.

Казалось, Мортимер тщательно взвешивает ответ мальчика. Затем уголок рта с одной стороны приподнялся, образуя кривую ухмылку.

— Иди за мной, — произнес он. — Я покажу тебе то, чего прежде не видел ни один человек.

9 В подвале Смерти

Филипп и Сатина робко последовали за Мортимером в прихожую, где он прихватил с комода стеариновую свечку. Затем старик направился к высокой узкой двери, находившейся в противоположном конце коридора. За дверью показалась винтовая лестница, идущая круто вниз.

— Опять ступеньки, — недовольно буркнул Филипп. Мортимер достал из кармана спичечный коробок, открыл его и огорченно вздохнул.

— Ну, надо же, спички кончились. — Филиппу вдруг показалось, что у него появилась какая-то идея, и он поднес свечку к Сатине. — Послушай, ты не могла бы…?

Сатина кивнула, наклонилась пониже к свече и фыркнула. Две крохотные вспышки вырвались из ее ноздрей и зажгли черный фитиль.

— Спасибо, — поблагодарил ее Смерть и зашагал вниз по лестнице.

Филипп изумленно уставился на Сатину.

— Грагорны умеют изрыгать огонь, — пояснила она, смущенно пожимая плечами. — Это у меня от отца. Он был так горд, когда я впервые дунула огнем. Хотя пострадали шторы в гостиной. Мама подумала, что это папиных рук дело, и была сама не своя от гнева.

— Представляю, — протянул Филипп, а про себя улыбнулся, вообразив, как красавица Демеона задает взбучку чудовищному громиле — отцу Сатины.

Мать Сатины, как и она сама, была темптаном, а отец — палачом-грагорном, чьей работой было стегать кнутом осужденные грешные души.

— Вы идете? — донесся из темноты голос Мортимера, и друзья поспешили вниз по лестнице. Они догнали старика и продолжили путь втроем.

Ступеньки под ногами угрожающе скрипели. Во всяком случае, под ногами Филиппа и Сатины. Когда ступал Мортимер, они не издавали ни единого звука. Словно он весил не более чем тени, кравшиеся со всех сторон вокруг.

Винтовая лестница спиралью вонзалась в глубину, где темнота отступала под натиском слабого сияния, пробивавшегося между ступеней. Мерцающий свет переливался множеством оттенков.

Мортимер повернулся лицом к друзьям.

— Мы почти на месте, — сказал он, поочередно глядя то на Филиппа, то на Сатину. Все же больше на Сатину. — Предупреждаю в первый и последний раз: ничего здесь не трогать. Ясно?

Они дружно кивнули.

— Ясно? — переспросил старик, не отрывая глаз от Сатины.

— Все мне ясно, черт возьми! Я же сказала! — обиженно бросила она.

Немного помолчав, Мортимер одобрительно кивнул:

— Замечательно. Тогда готовьтесь: сейчас вы увидите зрелище, равного которому нет на свете.

Преодолев последние ступеньки, они оказались в зале настолько огромном, что у Филиппа захватило дух. Подвал не ограничивался размерами домика, под которым располагался, но, казалось, он простирался до бесконечности под всей долиной, холмами и осенним лесом. Высоко над их головами корни деревьев извивались, словно гигантские змеи. Они выглядели почти живыми в пульсирующем свете, переливавшемся всеми цветами радуги.

Подвал был сплошь заполнен песочными часами. Они стояли на полу, на столах, на стеллажах и полках. Часы были повсюду, насколько хватало взгляда, и гораздо дальше. Там были маленькие часики, размером не более наперстка, и огромные, как платяной шкаф. В некоторых песок был привычно золотистым. В других — красным, синим, фиолетовым, пестрым. Песок кое-где был черным, как сажа, казалось, что из горлышка вытекает струйка нефти.

Стеклянные колбы часов освещали зал. Они излучали слабое сияние и напоминали Филиппу Сферу зла из кабинета Люцифера. Это сияние окрашивалось в цвет песка, наполняя зал тысячью нежных оттенков.

Не считая приглушенного шороха, в зале царила полная тишина.

Сначала Филиппу показалось, что это ветер шелестит по ту сторону потолка. Затем он догадался, что это был звук песка. Песка, струившегося в бесчисленном количестве стеклянных сосудов. Это была сама жизнь, ускользающая навсегда. От одной этой мысли мурашки пробежали по его коже. Мортимер был прав в том, что зрелищу не было равных на свете. Но именно это приводило в легкий ужас.

— Думаю, то, что вы видите, вряд ли нуждается в объяснениях, — сказал Мортимер, отставив в сторону свечу.

Филипп кивнул в знак согласия, взгляд его блуждал по залу.

— Человеческие жизни, — шептал он, — вот что вы имели в виду, говоря, что песок уже струится. Каждый сосуд — это одна жизнь.

— И одна смерть, — добавил Мортимер, указывая на часы, серебристый песок в которых упорно стремился через узенькое горлышко в нижнюю половину колбы. Она была почти заполнена, в то время как верхняя — почти пуста. — Все в мире взаимосвязано.

В ту же минуту остатки песка просочились сквозь горлышко и сияние, исходившее от колбы, как будто погасло. Песок стал серым, словно пепел.

— Он только что умер, — охнул Филипп и перевел взгляд на Мортимера, — да?

Старик задумчиво покачал головой, не совсем согласный со словами Филиппа.

— Сейчас он близок к смерти настолько, насколько может живой человек. Но переход уже начался. В эти минуты перед его глазами наверняка проходит вся жизнь. У него есть немного времени, пока я не пришел за ним, кстати, мне уже…

— Ой, здесь что-то происходит, — вскрикнула Сатина, которая рассматривала песочные часы, заполненные зеленовато-коричневым как патина, песком. Она показывала на верхнюю половинку сосуда.

— Осторожно! — испуганно взвизгнул Мортимер. Он схватил Сатину за капюшон и резко оттащил от часов, так что воротник сдавил ей горло, и она захрипела. — Не смей их трогать!

— Отпустите! Я ничего не трогала! — Сатина раздраженно вывернулась из его рук.

— Но ты как раз намеревалась это сделать, — назидательно поднимая в воздух палец, протянул Мортимер. — По твоим глазам все было видно!

— Ничего подобного! У меня всегда такие глаза! Я же из дьявольского племени, вы не забыли?

— Что ты увидела? — перебил Филипп, пока дискуссия не стала слишком горячей.

— Кажется, там был мужчина с новорожденным младенцем. Но я не уверена, я не успела рассмотреть, как следует.

Она покосилась на Мортимера, который не обратил на ее разгневанный взгляд никакого внимания.

Старик спокойно кивнул и пристально посмотрел на Филиппа. За его спиной Сатина высунула язык и принялась делать вид, что трогает другие песочные часы. Только делать вид, коснуться по-настоящему она не решалась. Филипп с трудом сдерживал смех.

— В верхней половине сосуда можно увидеть самые важные воспоминания из жизни человека. Сатина, вероятнее всего, ты увидела воспоминание о том, — Мортимер обернулся в ее сторону, и Сатина тотчас же отдернула руки и спрятала язык, — как этот мужчина стал отцом.

— А можно мне попробовать? — спросил Филипп.

— Только будь осторожным. — Мортимер бросил строгий взгляд на Сатину, которой пришлось прикусить губу, чтобы не сказать лишнего.

Филипп оглянулся по сторонам и выбрал часы, заполненные голубым песком с небольшими желтыми и серыми вкраплениями. Он наклонился поближе и стал всматриваться в колбу.

Песок взметнулся вверх, закрутился вихрем, и перед глазами Филиппа медленно проступила картинка. Там был мужчина. Он был одет в черный костюм, глаза светились от радости. Мужчина стоял в церкви и глядел на заполненные улыбающимися людьми ряды скамеек. В голове Филиппа послышалось отдаленное звучание органа, а на картинке в песочных часах люди поднялись со своих мест и обернулись в сторону входной двери. На пороге показалась девушка в белом подвенечном платье. Изображение померкло, и его сменило новое…

Судорожно моргая, Филипп выпрямился. Сцена, которую он увидел, тронула его сердце.

— Невероятно, — бормотал он, скользя взглядом по множеству переливающихся сосудов. — Так много хороших воспоминаний.

— Я такого не говорил, — возразил Мортимер, — я сказал, самых важных воспоминаний. Тех, которые делают нас самими собой. И это не только хорошие воспоминания. Совсем наоборот. Наши самые худшие воспоминания чаще всего — самые важные. Взгляни-ка сюда. Вот прекрасный пример. — Мортимер протиснулся между полок и столов и остановился у часов, которые почти целиком наполнял песок угольно-черного цвета, не считая одной белой полоски. — Твой знакомый.

— Правда? А кто это?

— Взгляни сам.

Филипп сосредоточил взгляд на колбе. И неожиданно ахнул:

— Так это я!

— Нет… то есть да, смотри дальше и все поймешь.

Филипп последовал указанию Мортимера, картинка перед его глазами стала расти, и он увидел…

Самого себя. Он лежит на спине посреди проезжей части. Рядом валяется велосипед, прямо перед ним стоит автомобиль. Глаза его закрыты. Похоже, он совсем не дышит.

— Нет, я не хотел этого! Филипп, ты в порядке? Филипп! — крики слышатся все отчетливее, и на картинке появляется второй мальчик. Ужас читается в его выпученных глазах, он бел как полотно. Он склоняется над безжизненным телом Филиппа, тормошит его. Все напрасно, и он пытается сделать Филиппу искусственное дыхание.

— Сёрен, — шепнул Филипп, отодвигаясь от колбы, картинка в которой снова растворилась, превратившись в песок. — Это часы Сёрена.

Мортимер ответил кивком.

— Это событие серьезно повлияло на Сёрена. До того, как тебя сбила машина, песок в его сосуде был абсолютно черным Белые песчинки появились благодаря тебе, Филипп. Он по-прежнему негодяй, каких свет не видывал, но все же не так плох, как раньше.

— Получается, что цвет песка, — вмешалась Сатина, — говорит нам о том, что за человек перед нами?

— Да, что это за человек и каково ему сейчас. Сияние зовется аурой. Она есть у каждого.

— Хорошо, наверху мы видим воспоминания, — продолжил Филипп, — но что же можно увидеть внизу колбы?

Старик невыразительно улыбнулся. Блики танцевали на изборожденном морщинами лице, превращая косматые брови в крохотные рожки. На секунду он почти стал похож на дьявола.

— А ты как думаешь?

«Смерть, — подумал Филипп, — внизу можно увидеть, как умрет человек».

Мортимер слегка склонил голову, словно мог слышать мысли Филиппа. Продолжая улыбаться, он указал на песочные часы Сёрена.

— Пожалуйста. Можешь взглянуть. Его смерть… впечатляющее зрелище.

Филипп отступил на шаг назад, качая головой. У него решительно не было никакого желания увидеть, как закончит свои дни Сёрен. Или кто-нибудь еще, раз на то пошло.

— Спасибо. Мне совсем не хочется.

Мортимер пристально посмотрел на Филиппа, и улыбка на его лице стала шире. Похоже, он ни на грамм не верил словам мальчика, но никак этого не обнаружил.

— Тогда, может быть, в другой раз. Это прекрасное развлечение, тем более что у меня нет телевизора.

Старик протер очки, вернул их на нос и из любопытства заглянул в колбу каких-то других часов.

— О да, здесь я проявил изобретательность, — захихикал он, и его сухой нечеловеческий смех слился со звуком струящегося песка. — Подумать только, что утонуть в стакане воды действительно можно.

Глядя на все эти часы вокруг, Филипп почувствовал, как его охватывает дрожь. Если бы только его отец в тот день вышел из дома на десять секунд раньше. Или на десять секунд позже. Тогда он не попал бы в аварию, и все было бы иначе. Филипп часто рассуждал подобным образом, и собственные мысли пугали его. Такая мелочь, казалось, решала так много.

Но сейчас он понял, что ошибался. Десятью секундами раньше или позже — все это не имело бы никакого значения. Его отец, так или иначе, должен был умереть в этот день. Он бы упал с лестницы или его сбила бы какая-то другая машина. Он бы все равно умер, потому что песок в его часах иссяк. Его время на земле закончилось, так было предначертано, и эта мысль казалась еще более зловещей.

Краем глаза Филипп заметил, как что-то промелькнуло среди сосудов, стоявших на одном из соседних столов. Едва заметная тень, исчезнувшая мгновенье спустя. Он потянулся через стол, пытаясь выследить тень, но ее нигде уже не было.

— Что случилось? — спросила Сатина и подошла поближе.

— Кажется, я видел что-то странное, — Филипп растерянно пожал плечами и повернулся лицом к Мортимеру, который продолжал наслаждаться картинкой в нижней половинке сосуда.

— А как же дети, которые появились на свет после того, как ваш амулет был украден? — спросил Филипп. — У них есть свои песочные часы? Они ведь бессмертны?

Смех Смерти внезапно стих, и он устремил на Филиппа мрачный взгляд.

— У них есть песочные часы, — произнес он, — но они… не такие как все. Идите за мной, я покажу их вам.

10 Сосуды жизни

Мортимер повел их через гигантский зал по лабиринту узких проходов, извивавшихся между полками и столами с бесчисленным множеством часов.

Филипп заметил, что цвет песка в колбах часов время от времени меняется. Словно по мановению волшебной палочки, огненно-красный превращался в зловещий темно-фиолетовый, цвет морской волны в безжизненный желтый и наоборот. Вот почему свет все время менял краски. Иногда сосуды жизни гасли — это означало, что через горлышко проскользнула последняя песчинка — и в подвале становилось чуточку темнее.

Вскоре они добрались до узкой двери, которая была приоткрыта.

— Новые песочные часы, как я и говорил, отличаются от остальных. Поэтому я собрал их в отдельной комнате. — Мортимер распахнул дверь и предложил друзьям войти: — только будьте осторожны.

Сатина и Филипп дружно переступили порог.

Комната в точности напоминала зал, где они только что побывали, только размером была немного меньше, и размещалось в ней гораздо меньше песочных часов.

— Что не так с этими часами? — спросил Филипп.

— Смотрите внимательнее, — ответил Мортимер, — и увидите сами.

Филипп старательно вглядывался в стеклянные сосуды, но никак не мог найти отличия. Часы были совсем обычными. Разве нет? Или все же отличались от других? Да, что-то было не так, что-то смущало, но он просто не мог уловить, что именно.

Вдруг Сатина ахнула.

— Песок, — прошептала она. — Он падает вниз, а потом снова поднимается вверх.

Сатина была права. Теперь, когда она произнесла это вслух, все стало совершенно очевидно. Песок, как и полагалось, струился из верхней половинки колбы в нижнюю. Но вертикальное течение нарушал другой поток песчинок, стремившихся обратно.

— Так и есть, — подтвердил Мортимер, — теперь понимаете? Время для бессмертных людей движется вперед, как и для смертных, только оно не заканчивается. Сосуды их жизни всегда полны. — Он огорченно всплеснул руками. — Единственный способ предотвратить катастрофу — найти мой амулет. Только тогда я смогу отмерить срок жизни этим несчастным, и…

Мортимер продолжал говорить, но Филипп больше не слушал его. Он снова заметил странное движение на одном из столов. Краешек тени, возникший на секунду и тут же исчезнувший из вида.

Он подошел поближе. Перегнулся через край стола. Нет, никого не было.

Внезапно Филипп обернулся и столкнулся лицом к лицу с парой ядовито-желтых змеиных глаз и трепещущим раздвоенным языком. Он так испугался, что отскочил назад и случайно задел какой-то стеклянный сосуд. Песочные часы полетели на пол.

— О, нет! — Мортимер метнулся вперед. Он вытянул руку и схватил часы за долю секунды до того, как они успели разбиться, разлетевшись на тысячу осколков. Задыхаясь, старик, прижал сосуд к груди. — Я же просил быть осторожнее!

— Про… простите, пожалуйста, — сердце Филиппа бешено стучало. — Я испугался. Там была змея.

— Мальчик мой, ты же бывал в Аду, — Смерть бросил на него разъяренный взгляд. — Не говори мне, что боишься змей!

Он собрался поставить часы на место. Потом вдруг заколебался.

— Ни черта не разобрать — где здесь верх, а где низ? Ну и Бог с ним, песок все равно струится туда и обратно.

— А если бы сосуд разбился? — спросил Филипп. — Что бы случилось с его хозяином?

— Кома. На всю оставшуюся жизнь этого… — Мортимер бросил беглый взгляд на часы, — … мужчины. Она продлилась бы вечно, потому что нет амулета. Не вполне мертв и не вполне жив. Представляешь, как это ужасно?

— Ой! Какой хорошенький! — воскликнула Сатина которая тоже увидела змея, обвившегося вокруг часов с золотисто-желтым песочком. — Обожаю змей!

— Не смей его трогать! — завопил Мортимер. — Ради твоего же блага не прикасайся к нему!

— Я и не собиралась! — Сатина резко отдернула руку.

Старик с назидательным видом посмотрел на друзей:

— Возможно, Темпус и выглядит безобидным, но его яд чрезвычайно опасен.

Филипп зачарованно смотрел в желтые глаза, в которых играли блики от песочных часов. Полутораметровый белоснежный змей был не толще указательного пальца. Раздвоенный язык высовывался из приоткрытой пасти, обнажавшей пару отвратительных клыков.

— Его яд смертелен?

— Нет, — ответил Мортимер, понизив голос до мрачного шепота. — Хуже. Гораздо хуже.

— Хуже? — удивился Филипп. — Что может быть хуже смерти?

— А я-то решил, что ты внимательно слушал меня, Филипп. Есть много вещей хуже смерти. — Широким жестом он обвел сосуды жизни бессмертных. — Например, вечная жизнь.

11 Дьявольское обещание

— Неужели у вас нет никаких предположений о том, кому мог понадобиться амулет? — спросил Филипп. — А если как следует подумать?

Они снова сидели в гостиной, на подоконнике догорали последние свечки.

Мортимер опустился в кресло — он выглядел непривычно усталым. Сатина устроилась на диване, а Филипп стоял у окна.

На улице окончательно стемнело. Единственное, что Филипп мог различить в кромешной темноте, его собственное отражение в стекле.

После визита в подвал Сатина и Филипп немного подкрепились. Мортимер подал им по ломтю черствого черного хлеба, проглотить который удалось только хорошенько размочив его в воде. Другого угощения у старика не водилось. Сам он никогда не ел. Хлеб предназначался для лошади на случай, если захочется побаловать скотинку.

— Последние две недели я только и делаю, что размышляю о пропаже амулета, — ответил старик, всплеснув руками от отчаянья. — Я побывал у Яхве, думал, ему известно, кто воришка. Даром он, что ли, хвастается своим всеведением. Но у Яхве нет ни малейшего представления, кому такое могло взбрести в голову.

— Мне на ум приходит парочка вариантов, — заметила Сатина.

Смерть покачал головой.

— Хочешь сказать, я об это не думал? Преступник точно не мог быть дьяволом.

— Это почему же?

— Конфликт интересов, — прозвучал ответ. — Избегая смерти, человек также спасается и от мучений в Аду. Преисподняя окажется ненужной. Ни одному дьяволу это не по душе. А до Фестиваля Пакостей еще много месяцев, так что вряд ли это была попытка выиграть первый приз.

— А что, если заглянуть в Сферу Зла, — предложил Филипп, — которая стоит у Люцифера в кабинете? Там ведь записаны все до единого плохие поступки. Разве она не сможет помочь найти преступника?

— Сфера, — вздохнул Мортимер, — к сожалению, запоминает только злодеяния, совершенные на Земле и в Преисподней.

— И нет совсем никаких следов?

— Никаких, пока ты не найдешь их, Филипп. — Смерть поднялся из кресла и шаркающей походкой направился к двери. — Вам придется довольствоваться одним диваном. Простите, но комнаты для гостей у меня не предусмотрено. Кому спать на диване, а кому на полу — решайте сами. Я приготовил для вас одеяла. Ночью в доме бывает прохладно. — Он указал на парочку дышащих на ладан одеял, стопкой сложенных на подлокотнике.

Добравшись до двери, Мортимер обернулся. Огонь в камине превратился в едва тлеющие угольки, и в этом скупом освещении фигура Смерти казалась тенью. И тем не менее Филипп чувствовал на себе взгляд серых глаз.

— Я верю в тебя, Филипп, — сказал Мортимер. — Спокойной ночи.

Старик исчез.

— «Я верю в тебя, Филипп», — передразнила Сатина, убедившись, что Мортимера нет поблизости. — В тебя одного. Ты найдешь мой ненаглядный амулетик, ты же такой хороший мальчик, да, да, да!

— Прекрати, — обиженно бросил Филипп, — что я сделал не так?

Сатина, продолжая недовольно бурчать, развалилась в кресле. Филипп не разбирал ее слов, но она твердила что-то в духе «помощничек Смерти».

— Что с тобой, Сатина? Почему ты ведешь себя так странно?

— Потому что я дьявол, — огрызнулась она, — до тебя разве не дошло?

— Ну и прекрасно, — подытожил Филипп, взмахнув руками. — Продолжай свои глупые выкрутасы, если хочешь. Я ложусь на диван.

Филипп раздраженно сбросил валики со спинки дивана на пол. Шишки на лбу покалывали. Подумать только, он был так рад снова увидеться с Сатиной а она вытворяет черт знает что! Надо было выбрать лестницу на Небеса, а не идти с ней…

Рассуждения прервала рука Сатины, оказавшаяся у него на плече.

— Прости меня, Филипп, — Сатина грустно улыбнулась. — Я не хотела тебя обидеть. Я не на тебя злюсь. А на него. — Сатина кивнула в сторону двери, за которой скрылся Мортимер, и лицо сделалось совсем печальным. — Он ведет себя так, как будто меня не существует. Даже не сказал спасибо за то, что я привела тебя. — Она вернулась в кресло. Скрестила руки на груди. — Лишь потому, что я дьявол.

— А может, совсем не поэтому? — Филипп пытался утешить ее. — Может, просто, потому что ты бессмертна? Ты, как бы так сказать… не представляешь для него интереса.

— Ты прав. — Недовольное выражение лица стало еще более явным. — Моя жизнь совершенно лишена ценности и смысла. А я и забыла. Спасибо за теплые слова!

— Я совсем не это хотел сказать, Сатина… Я только…

Она тяжело вздохнула.

— Знаю. Давай не будем об этом. — Посидев немного в тишине, Сатина вскочила и принялась расхаживать взад-вперед по гостиной. — Филипп, нам обязательно нужно вернуть амулет! Если люди будут бессмертными, они перестанут попадать в Ад. А если они все равно не попадут туда, то нет смысла искушать их. Это означает, что в нас, темптанах, больше не будет никакой надобности, и тогда… слова старика сбудутся. — Она повернулась лицом к Филиппу, в глазах стояли слезы. — Нам необходимо найти амулет, Филипп. Не во имя спасения человечества и не ради него, а ради меня. Иначе… иначе…

Филипп кивнул, продолжать не требовалось. Он прекрасно понимал, о чем идет речь.

«Иначе в моей жизни не будет никакого смысла».

— Мы обязательно найдем его, — он подбодрил ее улыбкой.

— Обещаешь?

— Да, — помолчав, ответил Филипп, и улыбка сошла с его лица. — Обещаю.

Сатина открыла рот, чтобы что-то добавить, но Филипп опередил ее, предложив ложиться спать. Он, во всяком случае, устал от происшествий и переживаний.

— Знаешь, Сатина… Если хочешь, ложись на диване.

Она не смогла сдержать смех.

— А я уж совсем забыла, каково это.

— Что это?

— Когда рядом с тобой кто-то очень милый.

От слов Сатины щеки Филиппа зарделись, и он поспешил заняться обустройством постелей. Вскоре они были под одеялами в темной гостиной, где стоял запах дыма от погасших свечек, и слушали вечный ветер, гулявший по Долине Смерти.

Они еще немного поболтали о том, что увидели сегодня в подвале, и Сатина зевнула.

— Спокойной ночи, Филипп.

— Спокойной ночи.

Тишина.

— Сатина?

— Что?

— Я рад, что ты меня встретила.

— Я тоже, Филипп. — Еще один зевок, а затем еще один, более слабый. — Я тоже рада.

Тишина.

— Сатина?

На этот раз ответом было только размеренное дыхание.

Филипп долго лежал, уставившись в черный потолок. Он не соврал, что устал от многочисленных событий этого дня. Устал. Смертельно устал. Только уснуть не мог. Слишком много мыслей роилось в его голове.

«Амулет необходимо найти, Филипп. Ради меня. Обещаешь?»

Он тяжело вздохнул в темноте. Хотя он и побывал в учениках у Дьявола, давать обещания, которые вряд ли можно сдержать, было не очень приятно. С какого конца подойти к поискам этого несчастного амулета?

Мортимер сказал, что верит в него. Только на том основании, что Филипп раскрыл заговор против Люцифера, когда был здесь в прошлый раз. Но ведь это была просто случайность. Чистой воды удача.

И вот он снова здесь, чтобы найти амулет Судьбы и спасти мир и человечество от ужасного проклятия, которым, вероятно, является вечная жизнь. Все опять зависело от него…

«Я верю в тебя, Филипп».

От этих слов внутри все переворачивалось. Он лег на бок, пытаясь уснуть. Но взгляд продолжал возвращаться к тлеющим уголькам в камине, от которых исходило слабое свечение. Как от песочных часов в подвале. Какое завораживающее зрелище!

Было бы здорово еще раз это увидеть. Ему все равно не спится…

Филипп тихо встал и укутался в одеяло. В гостиной было так холодно, что изо рта шел пар. Он подкрался к окошку, взял с подоконника свечку и поднес ее к уголькам. Фитиль вспыхнул, желтое пламя свечи потеснило темноту. Под ногами поскрипывал пол, когда он закрывал за собой дверь, Сатина ворочалась во сне.

Она пробормотала ему вслед какие-то странные слова, от которых Филипп застыл на месте:

— Давай! Возьми у кого-нибудь другого! Ну, давай же! Так и сделай.

Голос Сатины затих, она просто говорила во сне. Он не разбудил ее и почему-то был этому очень рад.

12 Ужасное открытие

Подвал был залит пульсирующим светом. Жизнью.

Сердце Филиппа бешено стучало, когда он шел по длинным проходам, минуя десятки, сотни тысяч стеклянных сосудов, песок в которых едва слышно струился в ночной тишине. Странное чувство — быть здесь в полном одиночестве. Это внушало необычное чувство всемогущества.

Когда Филипп проходил мимо часов, в их выпуклых колбах мелькали обрывки воспоминаний. Иногда он останавливался и рассматривал их, стараясь не заглядывать в нижнюю половинку. Он не хотел видеть в ней картинку.

И все же удержаться было сложно. Нижняя половинка часов притягивала взгляд как магнит, и то, что открывалось ему в некоторых сосудах…

О нет! Он заставлял себя отворачиваться — мерцающий песок готов был поведать нечто ужасное — и торопился дальше.

Непонятно, сколько он уже пробыл в подвале, как вдруг взгляд его упал на одни из песочных часов, и он замер, как вкопанный. Живот скрутило, резким ознобом по всему телу пробежал холодок.

Эти непримечательные часы по виду не выделялись из большинства других. Только одно отличало их от всех: часы лежали на боку. Светлый, почти белый песок оставался неподвижным Человек, которому они принадлежали, был сейчас между жизнью и смертью. Это была пауза.

«Вот он — мой сосуд жизни, — при этой мысли у Филиппа пересохло в горле. Не было ни капли сомнения. Не потому, что часы были опрокинуты. Само тело подсказывало, что ошибки быть не может. Лихорадочная дрожь была в его мыслях, в самой душе. — Мой сосуд времени».

А что, если поднять его? Он вернется к жизни? Моментально перенесется из подвала Смерти обратно в реальность, которая так ему знакома? Мама, его комната, спокойствие и безопасность — свобода от ответственности за мир, который снова нужно спасать, на этот раз от бессмертия. Он был вынужден признать, что эта мысль кажется ему привлекательной.

А если он случайно перевернет часы вверх дном? Что тогда? Время его жизни повернется вспять? Он будет молодеть с каждым годом, чтобы в конце концов превратиться в младенца и испариться?

Был только один способ узнать, где верх, а где низ у его часов.

Сердце перешло на бешеный галоп, когда Филипп наклонился к часам и заглянул в ближайшую к нему колбу. Белый песок взметнулся, открывая картину…

…страшной грозы. Ветер трепал небо, которое сотрясал гром и раскалывали на части вспышки молний. На земле под расщепленным надвое деревом без сознания лежал Филипп. Без признаков жизни. Грудь придавлена толстой веткой, черные струи дождя…

…превратились в песок, как только Филипп отодвинулся от колбы. В горле застрял комок. Только что он видел свою собственную смерть. Теперь стало ясно, как поставить часы.

Он потянулся к стеклянному сосуду.

«Жалкий трус! — закричал голос в его голове. Его голос? Не очень похож. — Хочешь сбежать, пока никто не видит. Тебе не стыдно?»

— Я ничего никому не обещал, — упрямо зашептал Филипп. Шепот казался громким в тишине подвала Шишки на лбу, откуда когда-то росли рога, неприятно покалывали.

«Полуправда — это ложь, — продолжал голос. — Ты дал обещание Сатине».

— Дьявольское обещание, — возразил он. — Так что молчи!

На его удивление голос послушался.

Филиппа бросало то в жар, то в холод, когда он дрожащей рукой схватил часы, песок в которых тут же потемнел. Словно был отравлен скрытым в его недрах ненастьем.

Поднять часы оказалось невозможно. Даже сдвинуть их с места, как бы Филипп ни старался. Сосуд словно прирос к столу, он с таким же успехом мог попытаться сдвинуть с места целый дом.

«Я не могу вернуться обратно, — подумал мальчик и, как ни странно, не почувствовал ни отчаяния, ни огорчения. — Мне придется остаться. Остаться и помочь».

И, если быть честным до конца, от этого на душе стало гораздо легче.

Он уже собрался вернуться на лестницу, как вдруг взгляд его упал на песочные часы, стоявшие рядом с его собственными. Мимолетный взгляд, но и этого было достаточно. В верхней половинке сосуда мгновенно вспыхнула картинка, на которой он узнал…

— Мама? — ахнул Филипп и широко раскрыл глаза. Это была она. Без всякого сомнения. Хотя выглядела немного иначе. Волосы длиннее, другие очки, кожа более гладкая. Она была моложе. Как десять лет тому назад. Мама широко улыбалась Филиппу, стоявшему по ту сторону стеклянной преграды, и нежно поглаживала живот. Филипп улыбнулся ей в ответ.

Внезапно на картинке появилась рука, и мама отвернулась от Филиппа. Теперь она улыбалась тому, кто протянул к ней руку.

— Как поживает наш сыночек? — спросил незнакомый голос, и рука легла на мамин живот. Дрожь пробирала до самых костей. Отец! Он видел руку отца! Слышал его голос!

Филипп наклонился ниже, чтобы разглядеть лицо отца, но картинка тут же сменилась.

Теперь перед ним было кладбище под серым небосводом. Мама стояла у могилы с букетом цветов, по щекам тихо струились слезы. Рядом — детская коляска и…

Филипп отвернулся. Радости от того, что он впервые услышал голос отца, словно и не бывало. Мортимер был прав: самые важные воспоминания не обязательно хорошие. Это ведь была могила его отца.

Филипп снова взглянул в мамин сосуд жизни, но на этот раз картинка не появилась. Перед ним были просто песочные часы.

Внезапно ноги у него подкосились.

Перехватило дыхание.

Он никак… никак… не мог набрать воздух в легкие.

В сосуде почти не осталось песка.

— Она умирает, — прошептал Филипп, слова казались ему невероятными. Может, их произнес не он, а кто-то другой?

Он снова наклонился к стеклу, и хотя не хотел этого, сопротивлялся всем сердцем, удержаться не смог. Ему было необходимо знать правду.

В нижней половинке колбы вспыхнула картинка.

13 Темная сделка

Вокруг кромешная темнота, разглядеть что-либо невозможно. Постепенно глаза начинают привыкать, очертания предметов вырисовываются все отчетливее. Он в ванной комнате. Комната ему знакома. Он у себя дома.

Раздается щелчок, и лампочки над зеркалом прогоняют темноту. Филипп что есть сил зажмуривает глаза.

В дверях появляется мама. На ней пижама, вид усталый. Похоже, она только что проснулась. И, похоже, ей совсем худо. Она двигается медленными шажками, плечи опущены, рука касается изможденного от боли лица. По щеке катится слеза.

Она пробирается к шкафчику с лекарствами и достает коробку с таблетками от головной боли. Кажется, все силы, которые ей с таким трудом удалось собрать, уходят на то, чтобы добраться до заветного лекарства. Она уже готова проглотить таблетку, как вдруг дрожь пронзает ее тело. Резкий вздох, она вытягивается в струну и замирает. Выпученные глаза смотрят прямо в зеркало, смотрят прямо на Филиппа, сердце его леденеет.

Она падает замертво.

Картинка гаснет.

— Мама! — Филипп жадно хватает ртом воздух. Этого не может быть! Только не она! Господи, только не его мама!

Краем глаза он замечает змея, извивающегося среди стеклянных сосудов. Желтые глаза смотрят на него со злобой и тоской.

Филипп снова переводит взгляд на песочные часы, песчинки в которых с бешеной скоростью падают вниз, и чувствует, как сердце переполняет отчаянье. Что делать? Что он может сделать?

Ничего он сделать не может. Только стоять и смотреть, как ее жизнь ускользает сквозь пальцы. Власть и сила, которую он чувствовал, входя этот подвал, сменились ощущением полного бессилия. Такого глубокого и всеобъемлющего, что голова шла кругом.

Мама должна умереть. Упасть замертво в ванной поздней ночью или ранним утром, и ничего с этим он поделать не может, не может ее спасти…

Комната шаталась и кружилась, а песчинки неумолимо падали и падали вниз.

Затуманенный взгляд Филиппа остановился на одном из соседних сосудов, и его осенило. Возможно… возможно, есть один способ спасти маму.

В них было много песка. Горы песка.

«Давай, — вкрадчиво нашептывал голос, похожий на голос Сатины. — Возьми у кого-нибудь другого».

Тяжелые удары сердца глухо отдавались в ребрах, когда он протягивал руку к соседним часам, до краев заполненным песком. Филипп на удивление легко оторвал стеклянный сосуд от стола, хотя свой не мог сдвинуть даже на миллиметр. Он открутил крышку. Оценивающе посмотрел на песок. Так много песка. Так много жизни.

Снял крышку с маминых часов.

«Смелее».

Филипп кивнул и приготовился пересыпать песок. Он больше не слышал ударов сердца.

«Так и сделай».

Снова кивнул. И наклонил часы.

Еще немного.

Еще чуть-чуть.

Нет.

Нет, он не мог. Так нельзя. Он не мог просто взять и украсть время жизни у другого человека. Ведь он сам слишком рано лишился отца. Разве мог он пожелать такое кому-то другому? Отнять у ребенка отца или мать до срока? Или отнять дитя у родителей? Нет! Он не хотел становиться убийцей. Даже если речь шла о жизни его собственной матери.

Дрожащими руками Филипп опустил сосуд на стол и вернул на место крышку. Сердце рвалось на части, по щекам катились слезы. Он не убийца. Не убийца!

— Весьма достойно, — нарушил тишину голос. — Недаром Люцифер называл тебя добрым малым.

Филипп обернулся. Позади него Мортимер выглядывал из-за шкафа. Даже в этом переливающемся живом свете взгляд его казался каменным, мертвым.

— Вы… вы давно уже здесь стоите? — спросил Филипп, пытаясь подавить рыдания.

— Какое-то время. Я наблюдал за тобой. На то, что ты сейчас сделал, не многие способны. Каждый думает о себе. О том, что нужно только ему.

Филипп молчал. Он не мог вымолвить ни слова. Ему было абсолютно безразлично, как поступили бы другие, и что о нем подумал Мортимер. Он ни капли не гордился собой. Напротив. Проклинал себя за то, что не хватило равнодушия. Не хватило жестокости.

Мортимер подошел поближе.

— Я не думал, что ты это увидишь, Филипп, — сказал старик, хотя в его хриплом голосе не слышалось ни горечи, ни сожаления. Ни на единый волосок. Наверное, именно это немного притупило боль Филиппа. Превратило ее в озлобленность.

— Твоя мама умрет от инсульта, — продолжал старик. — Поэтому у нее так часто болит голова.

Еще чуть меньше боли, и чуть больше гнева. Как мог он оставаться таким бесчувственным? Сердце Филиппа накалилось до предела, шишки на лбу горели, порождая черные мысли. И породили… одну идею.

— Вы во всем виноваты, — процедил Филипп сквозь зубы. — Это все ваша вина. Ваша и вашего проклятущего амулета. Он убил моего отца, а теперь добрался и до матери!

— Здесь нет ничьей вины, Филипп! — всплеснул руками Мортимер. — Это случайность. Мой амулет…

— Ваш амулет, — перебил Филипп клокочущим от негодования голосом. — Вы и вправду верите, что я помогу вам найти эту чертову штуковину?

Впервые за все то время, которое Филипп был знаком с Мортимером, — может быть, в первый раз вообще — Мортимер выглядел потрясенным.

— Э-э… Д-да. — он запнулся он, судорожно моргая. — Тебе придется найти его.

— Неужели? — заорал Филипп так, что Смерть попятился назад.

— Послушай, Филипп. Ты должен понять…

— Я уже достаточно наслушался и насмотрелся! — юноша ткнул пальцем в полупустую колбу, заполненную ядовито-желтым песком. — Если вы откажетесь помочь моей матери, я не буду помогать вам. Вы понимаете это?

Растерянное выражение мгновенно стерлось с лица Смерти, глаза под густыми бровями превратились в узенькие щелки.

Мортимер заговорил, и голос его был тяжелым от гнева.

— Так ты начал требовать плату за свои добрые дела, Филипп! Я не ошибся — ты и в самом деле не забыл уроков Люцифера! Но торговаться со Смертью бесполезно, ты в курсе?

— Вы не Смерть, — бросил Филипп в ответ. — Больше не Смерть. Вы — ничто без своего жалкого амулета, а я и пальцем не пошевелю, чтобы найти его, если вы не пообещаете помочь моей маме.

Старик погрузился в раздумья. Он впился глазами в Филиппа, дерзко смотревшего в ответ. Холод между ними стоял гигантской ледяной стеной.

— Ты пытаешься вмешаться в ход Судьбы, Филипп, — мрачно начал Мортимер. — Нет ничего опаснее. Последствия невозможно предугадать. Если бы не твое дурацкое любопытство, ты никогда бы не узнал этого.

Филипп пожал плечами.

— Значит, мне суждено было узнать.

— Нельзя просто так вмешиваться в Судьбу, неужели тебе не ясно? Не в таком масштабе! Поэтому ты и передумал брать песок из других сосудов. Это было бы самым страшным преступлением.

— Вы правы.

В первое мгновенье Мортимер был готов облегченно вздохнуть. Но только сначала, потому что Филипп продолжил:

— Я не в силах ничего изменить, но вы-то можете! Если вернете свой амулет. Я знаю, что вы можете мне помочь. Мне нет никакого дела до Судьбы и до последствий. Я увидел ее будущее, и я не хочу… не хочу, чтобы это произошло!

Снова долгая пауза, заполненная холодом и напряженным дыханием.

Оба смотрели в упор. Песок вокруг струился и шелестел. Струился и шелестел.

— Хорошо, — заговорил Мортимер. — Предлагаю компромисс. Филипп, ты меня слушаешь?

— Слушаю.

— Если сможешь вернуть амулет, я разрешу тебе бросить жребий еще раз. Но только один раз. Не больше. — Он протянул Филиппу костлявую ладонь. — По рукам?

Немного помедлив, Филипп пожал руку Смерти. Ледяная ладонь больно стиснула его пальцы. Но Филипп ничем себя не выдал.

— По рукам!

— На том и порешили. — Мортимер ослабил хватку, не отводя от него глаз. — С тобой нелегко иметь дело, Филипп!

— Я… — начал было Филипп, но осекся.

«… не ангел», — прозвучало в его голове.

— Что, Филипп?

— Я устал, — ответил он и направился из подвала.

14 Без следов — почти

Филипп проснулся рано, с ощущением тяжести во всем теле. Вчера ночью он еще долго не мог уснуть, и те несколько часов сна, которыми пришлось довольствоваться, были полны кошмаров. Страшных видений, где он вновь оказывался в ванной комнате, и мама внезапно…

Чтобы прогнать неприятный осадок, он быстро вскочил с кровати и бросил взгляд в окно.

Сумерки все еще окутывали долину, лучи утреннего солнца были просто красноватыми проблесками в небе. На его глазах тучи поспешно затянули солнце, и все вокруг снова стало бесцветным и печальным.

С дивана доносилось размеренное посапывание Сатины. От ее дыхания поднимались клубы пара. Похоже, она мирно спала, и Филипп немного позавидовал ей.

— Сатина, — позвал он. Пришлось откашляться, чтобы голос смог восстановиться после сна. Он был хриплым и сдавленным. Скорее всего, Филипп плакал во сне.

— Сатина, просыпайся! Нам пора!

Он осторожно потормошил ее.

Сатина промычала в ответ что-то невнятное и медленно раскрыла глаза.

— Что случилось, Филипп?

— Нам пора, Сатина. Нужно искать амулет.

Сатина потянулась, с хрустом расправив крылья.

— Который… сейчас час? — зевнула она.

— Какая разница? Мы оба уже проснулись.

— Ну и холодрыга! — воскликнула Сатина, скинув одеяло. Она прикрылась крыльями, чтобы хоть немного согреться. — Ты не замерз?

— Слегка, — ответил Филипп, натягивая одежду. По правде говоря, он очень продрог. Но даже самая теплая одежда вряд ли бы спасла его. Холод шел изнутри.

Оказалось, что друзья одни во всем доме. На кухне их ждал мешок с черствым хлебом и крохотная записка, на которой причудливым почерком Мортимера было выведено следующее:

Только одна попытка, Филипп.

Филипп схватил листок, скомкал его так, что ногти прорвали бумагу насквозь и больно впились в ладонь.

— Что он написал? — спросила Сатина, наливая воду в чайник.

— Ничего особенного. Пожелал нам удачи.

— Правда? Странно.

Филипп сунул записку в карман.

— Что в этом странного?

— Насколько мне известно, господин Смерть не верит в удачу. И больше ничего?

— Да, — ответил Филипп, удивительно, но соврать оказалось так легко. Ему совсем не хотелось распространяться о том, что произошло в подвале. Не было никакого желания делиться увиденным. И без того слишком много сил ушло на то, чтобы выкинуть из головы неприятные мысли. К тому же вряд ли Сатина поймет его. Ее родители бессмертны. Откуда ей знать, каково это — потерять близкого человека? Ей повезло, она никогда этого не узнает.

* * *

Сатина и Филипп приступили к поискам после завтрака, состоявшего из пары ломтей черствого хлеба и чашки чая, успевшего остыть уже к третьему глотку. Они сразу сошлись на том, что первым делом нужно как следует прочесать места в доме, где вор мог оставить следы. Начать, очевидно, стоило со спальни Мортимера, откуда и был украден амулет.

В спальне царила непроглядная тьма. Окон здесь не было, а свет, падавший из коридора, освещал пространство не более чем на метр, потом его пожирали тени. Как в склепе.

Они взяли из гостиной свечку, и Сатина, как обычно, зажгла фитиль. Толку от свечки оказалось мало. На фоне слабого неровного пламени тени вокруг казались еще черней.

— Нужно зажечь больше свечей, — предложил Филипп.

Но и это не помогло. В густой, непроницаемой темноте спальни несколько свечек светили не ярче, чем звезды на ночном небосводе. Языки пламени выхватывали из мрака очертания кровати, угол шкафа, контуры вазы.

— Ничего не выходит, — Сатина совсем пала духом. — Что мы можем так увидеть?

— Надо принести еще свечей.

— Свечи кончились, Филипп. Мы забрали все.

Вокруг них было расставлено четырнадцать свечей, окутанных плотной темнотой. И хотя Сатина стояла в нескольких метрах от Филиппа, он едва различал ее силуэт.

— Что же нам делать?

Она растерянно пожала плечами.

— Что за черт! — выругался Филипп и от отчаяния брыкнулся. Нога ударилась обо что-то твердое, и комнату внезапно озарила яркая вспышка. Она была такой недолгой, что друзья даже не успели зажмурить глаза.

— Что это было? — спросила Сатина. — Что ты сделал?

— Понятия не имею. Ударил по чему-то ногой.

Он ударил еще раз, и комнату на долю секунды вновь озарила белая вспышка молнии. Затем все опять погрузилось в темноту. Филипп протянул вперед руку и нащупал твердый прямоугольный деревянный предмет.

— Это какой-то комод, — сказал Филипп. — На нем что-то лежит. Не пойму, что это. Сейчас попробую…

В ту же секунду комнату залил слепящий свет. Постепенно глаза привыкли к нему, и удивленному взору друзей представилась скромно обставленная спальня с кроватью, шкафом, комодом и кое-какими мелочами — большой вазой, старым сундуком, скрипкой на стене. Тени бесследно испарились, стало светло как в ясный летний день.

— Что ты сделал?

Сатина открыла рот от изумления.

Филипп посмотрел на комод. На нем стоял портрет в рамке. Свет исходил от него.

— Фотография, — ответил Филипп, указывая на портрет. — Я просто поднял ее.

Сатина задержала взгляд на сияющей картинке, но только на пару секунд. Пришлось быстро отвести глаза. Картинка сияла, как яркое солнышко.

— Что на ней?

— Вита, — ответил Филипп, глядя с улыбкой на различавшуюся за потоком света фигуру женщины. Женщины, которая сама источала свет. — Сестра Мортимера.

— Неплохой ночник. Теперь мы, по крайней мере, все видим.

Филипп кивнул.

— Тогда давай приступим.

Они перевернули вверх дном всю комнату. Обыскали каждый закуток, каждый уголок. Сначала шкаф, где висели десять абсолютно одинаковых костюмов. Затем ящики комода, забитые носками и нижним бельем. Заглянули в вазу, за сундук, под кровать, и Филипп вспомнил, как когда-то обнаружил воронье перо в спальне Люцифера. Это была серьезная улика. Хорошо бы найти нечто подобное.

Но все было безрезультатно. Даже когда они перерыли комнату во второй раз. А потом и в третий.

Поиски продолжились в прихожей. На крючок вместо лампы повесили фотографию Виты.

Ничего.

Затем пришла очередь гостиной. Кухни. Ванной. Вдоль и поперек каждый уголок. Кем бы ни был вор, ему удалось замести все следы до единого. По крайней мере, в самом доме.

— Может, поискать в саду? — предложил Филипп, когда они закончили с комнатами, и все тело у обоих ломило от бесконечного ползания на коленках, чередовавшегося с подъемом на цыпочки. — Вор вышел из дома через входную дверь, так что он точно прошел через сад.

На пороге их встретили неистовые завывания ветра, и они резко остановились.

— Сколько времени мы уже ищем? — в недоумении спросил Филипп.

Сатина задумалась.

— Часа три-четыре.

— Тогда почему на улице так темно? Сейчас же середина дня. А где солнце?

— Думаю, оно зашло, — покачала головой Сатина. — Мы проходили это в школе. В царстве Смерти всегда вечер или ночь. Как и у нас, здесь никогда не бывает дня. Солнце встает по утрам и сразу же начинает садиться.

— Так уже вечер? — огорченно пробормотал Филипп.

Сатина помотала головой.

— Ты не совсем понял. Вечер был все время, с тех пор как мы проснулись.

Филипп озадаченно всмотрелся в тусклый пейзаж. Солнце снова скрылось за лесом, где небо было на малую толику светлее, чем по другую сторону. Громадные тучи, нависшие над долиной, распухли еще больше.

— Фотография должна нам помочь, — сказал Филипп, возвращаясь в дом за портретом Виты. Но даже яркий свет, источаемый снимком, был бессилен перед мраком долины Смерти. Толку от него было не больше, чем от карманного фонарика.

— Так не пойдет, — сказала Сатина. — Мы рискуем упустить что-то важное. Давай дождемся следующего вечера. К тому же похолодало.

Она покосилась на небо, где темнота жадно пожирала клочки стальных туч.

— И, кажется, вот-вот пойдет дождь.

— Ты права, насчет первого, а насчет дождя ошибаешься, — раздался во мраке чей-то голос.

Филипп развернул фотографию, направив пучок света в темноту, и высветил лицо Мортимера, походившее на скривившуюся луну. Он шел к дому по тропинке, ведущей через сад, но даже сейчас, когда друзья знали о его присутствии, они не слышали шагов. Он ступал абсолютно беззвучно.

— Где вы были? — поинтересовался Филипп.

— Работал. Еще остались смертные люди, — ничего не выражающий взгляд посмотрел на Филиппа в упор. — Надеюсь, ты этого не забыл?

Филипп бросил дерзкий взгляд в ответ:

— Нет, я помню!

— Я зашел выпить кофейку. Потом снова по делам. На этот раз надолго. Сначала землетрясение, потом — крушение самолета. Приходится задерживаться допоздна.

Мортимер подавил зевок, и серьезная мина сошла с его лица. Сейчас он стал похож на обычного усталого старика. Очень усталого и очень старого.

— Почему вы сказали, что я ошибаюсь насчет дождя? — спросил Сатина, указав взглядом на небо. — Вполне грозовые тучи.

— Здесь небо всегда такое, — ответил Мортимер. — Но дождя не бывает.

— Почему?

— Вода, как и солнечный свет, дает жизнь. Поэтому здесь вы не встретите ни того ни другого. Ну, рассказывайте, удалось что-нибудь найти?

— Мы перерыли весь дом, но… — Филипп покачал головой, — ничего.

— Хм.

На секунду показалось, что Мортимер огорчен. Но вскоре лицо его снова приняло привычное суровое выражение. Поравнявшись с Филиппом у входной двери, он сухо бросил:

— Тогда у тебя не будет твоей попытки!

Филипп сжал в карманах кулаки, а Сатина наклонилась к нему и шепнула на ухо:

— О чем он говорит, Филипп?

— Ни о чем, — как ни в чем не бывало ответил Филипп и отвернулся. — Мортимер?

Смерть остановился на пороге и повернулся к нему лицом:

— Слушаю тебя, Филипп.

— Мы с Сатиной хотим поиграть в кости, — сказал он. — У вас нигде не завалялась парочка?

Мортимер постоял какое-то время в дверях, пристально глядя на Филиппа. Потом повернулся спиной и исчез в доме.

— Это что еще такое? — взгляд Сатины выражал полное недоумение. — Что между вами происходит?

— Ничего, — вздохнул Филипп. — Ничего такого. Пойдем в дом, я совсем продрог.

Где-то позади них послышался храп Адской лошади. Филипп покрылся мурашками.

— «У вас нигде не завалялась парочка?» — тихо повторила Сатина, закрывая за собой дверь, и исподтишка хихикнула. — Как ты его, Филипп! Хотя на тебя такие проделки не очень похожи. Если продолжишь в этом духе, у тебя точно снова вырастут рога!

* * *

На следующий вечер друзья возобновили поиски в саду. В их распоряжении было несколько часов от восхода солнца до наступления полной темноты. Но этого явно не хватало.

Они обшарили весь сад от одного конца до другого, но ничего необычного так и не обнаружили. Вдобавок находиться на улице слишком долго было невозможно. Ветер пронизывал до костей.

— Теперь остались только лес и долина, — сказал Филипп. Он стоял у облезлой калитки, за которой начинались холмы и лес.

— Ну где-то же есть хоть какой-то след, должен быть след.

— Мы здесь завязнем на целую вечность, — недовольно бурчала Сатина.

И она была права. Лес был очень обширным. На самом деле бесконечным. Мортимер так и сказал им. Но нужно было попытаться, потому что…

— У тебя есть другие предложения? — съязвил Филипп.

Сатина молчала, уставившись в землю, и Филипп понял это молчание как отрицательный ответ. Он уже повернулся спиной к калитке, чтобы пойти обратно в дом, как вдруг Сатина вцепилась в него. Она прищурилась, как будто что-то заметила.

— Портрет Виты у тебя с собой?

— Нет, он в спальне. А что?

— Беги за ним скорее.

Через пару секунд Филипп снова стоял рядом с темптаном, в руке у него была светящаяся рамка, посылавшая в темноту белый луч света. Он протянул снимок Сатине, смотревшей на что-то в упор.

— Что ты увидела?

Она не отвечала, просто направила луч на траву, которая росла за калиткой. Потом кивнула.

— У преступника на ногах была земля.

— Земля? — удивленно повторил Филипп. Он перегнулся через изгородь и посмотрел на освященное пятно. — Но тогда и в доме остались бы следы… — Филипп запнулся, догадавшись, что Сатина имеет в виду.

Сухая трава на крохотном пятачке перед калиткой была примята. Словно притоптана и присыпана грязью.

— Конечно, нет, если он сначала вытер ноги, — сказала Сатина. — Здесь он их и вытер.

— Или она, — добавил Филипп, и сердце его забилось чаще. — След! Наконец-то у нас есть след!

— Хотя этот след нам, в общем-то, ничего не дает, — Сатина кивнула в сторону примятой травы. — Здесь он заканчивается.

— Вовсе нет, Сатина. Он здесь только начинается! Если преступник испачкал ноги по дороге сюда, то и на обратном пути он наверняка тоже их испачкал. Значит, где-то в лесу…

—..должны быть его следы, — подхватила Сатина.

— …или ее следы.

Сатина уставилась в темноту, заключившую осенний пейзаж в свои крепкие объятья.

— Найти их будет непросто.

Филипп кивнул и посмотрел в том же направлении.

Где-то вдали за грядой холмов простирался лес, бесконечный, как сама смерть. Там, в лесу, под согнутыми ветвями деревьев, под ковром из сухих листьев в грязи отпечатались чьи-то следы.

— Теперь мы, по крайней мере, знаем, что нам есть что искать!

15 Большие и маленькие перемены

— Ты нашла что-нибудь, Сатина?

— Нет, а ты?

— И я не нашел.

* * *

— Филипп, Филипп!

— Что случилось? Ты что-то нашла?

— Нет. Может, хватит на сегодня? Я замерзла.

— Еще полчасика. Пока не стемнеет.

* * *

Так проходили вечера.

— Лес стал другим, — заметила Сатина на четвертый вечер, когда друзья продолжали поиски следов под опавшими листьями.

Они устроились на поваленном дереве с куском черного хлеба на двоих. Как и в три предыдущих вечера, на закате друзья отправились в лес. Как и в три предыдущих вечера, им не удалось ничего найти. Мортимер дома не появлялся.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Филипп не потому, что не понял, о чем она говорит. Он все понял. И тоже заметил это. В лесу действительно произошли перемены. Он просто не мог уловить, какие именно.

Сатина, по-видимому, тоже не могла.

— Я не могу определить, что не так, — продолжала она, — просто такое странное ощущение.

Филипп с трудом проглотил последние крошки.

— Пора за работу. Я буду искать здесь.

Сатина вздохнула и покорно отложила свою половину хлеба в сторону.

Они разошлись и снова принялись ворошить листья. Они искали, искали и…

На этот раз кое-что нашли.

— Филипп, иди сюда! — закричала Сатина, ее голос откликнулся эхом в лесной тишине.

Филипп подбежал к ней.

— Что ты нашла? След?

— Нет, но взгляни-ка на это.

Она указала пальцем на землю.

Филипп, раскрыв рот от удивления, уставился на крошечный робкий цветок, пробившийся на свет из промерзшей почвы. Казалось, ему было зябко на прохладном ветру. Одиноко. Такой хрупкий и в то же время такой сильный.

— Подснежник, — зашептал Филипп, — первый цветок года.

В ту же секунду его осенило. Вот что случилось с лесом. Вот почему так сложно было это уловить. Ведь другим стал не только лес. Все вокруг изменилось — ветер, воздух, небо. А точнее — все менялось прямо на их глазах.

— Наступает весна, — пробурчал Филипп, глядя по сторонам.

— Весна? — повторила Сатина.

Он кивнул:

— Посмотри вокруг. На деревьях стало больше листьев, а небо… оно посветлело. Даже ветер не такой холодный, как обычно. В воздухе больше тепла. Больше света. Мы и не заметили, как дни, вру, вечера стали длиннее. Весна приходит. — Он наморщил лоб. — Но почему?

Сатина подняла голову на кроны деревьев, ветви которых все меньше напоминали паутину:

— Потому что смерть перестает существовать. Жизнь лишает Мортимера жизни. — Она опустила взгляд на землю и принялась изучать прелестный цветок, чьи лепестки подрагивали на ветру. — Красивый.

— Да, — согласился Филипп. — Это самый…

Не успел он закончить, как Сатина подняла ногу и пяткой раздавила подснежник.

— Ищем дальше? — сказала она как ни в чем не бывало и повернулась спиной к Филиппу.

* * *

По ночам Филипп тайком пробирался в подвал, где, не останавливаясь ни на минуту, песок неумолимо струился через горлышки сосудов времени. Он просто хотел убедиться, что в часах его мамы остался песок. Песок был, но совсем немного. Кто знает, сколько времени ей оста…

Нет. Филипп прогнал от себя неприятный вопрос. Есть вопросы, которые не следует задавать. Рискуя получить ответ.

Он наклонился поближе к песочным часам, к их верхней половинке в надежде снова увидеть руку отца, услышать его голос. Картинка только начала проявляться, как вокруг сосуда обвился белоснежный змей.

— Пошел вон! — сказал Филипп. — Кыш! Мне ничего не видно.

Но Темпус даже не пошевельнулся. Раздвоенный язык то высовывался, то снова прятался в пасть, так что Филиппу показалось, что змей смеется над ним.

Он замахнулся кулаком, надеясь прогнать Темпуса, но тотчас отдернул руку, потому что змей приготовился ужалить его. Яд окропил стол, и дерево зашипело и задымилось. Змей снова отпрянул, обнажая клыки в отвратительной улыбке. Желтые глаза сверкали.

— Мерзкая тварь, — злился Филипп, но рук больше не распускал.

Он направился к выходу и по дороге заметил дверь, ведущую в комнату с песочными часами бессмертных. Заглянул в нее.

Завораживающее зрелище — видеть, как беспрестанно появляются все новые и новые вместилища жизни, раскрашивая свет в комнате новыми переливающимися красками. Но еще увлекательнее было наблюдать за тем, как песок струится вниз и снова поднимается вверх через узкое стеклянное горлышко, связывавшее жизнь и смерть друг с другом…

Вдруг Филипп неподвижно застыл на месте, не сводя глаз с песочных часов, стоявших напротив. Он запомнил их. Это были те самые часы, которые он чуть не опрокинул в прошлое посещение подвала, испугавшись змея. Но дело было не в том, что он узнал сосуд. Дело было в песке. С ним было что-то не так.

16 Возвращение к началу

Шли вечера, и Филипп с Сатиной тоже все время куда-то шли. Бродили по бесконечному лесу в поисках следов, которые, как они знали, были где-то рядом.

Небо над их головами прояснялось с каждым вечером. Тяжелые стальные тучи превращались в воздушные рваные облака, а солнце, которое теперь поднималось гораздо выше над макушками деревьев, наполняло все вокруг нежным оранжевым светом, насыщая воздух своим теплом.

На деревьях появлялось все больше листьев. Не молодых, сочных и зеленых, но пылающих и ярких, осенних. Время в лесу текло, словно в сосудах бессмертных, туда и обратно, вперед и назад. Найденный Сатиной подснежник возвещал приход весны, но для деревьев время просто повернулось вспять — поздняя осень перерастала в бабье лето. Каждой ночью все больше и больше листьев перемещались на ветки, зажигая кроны деревьев пестрыми кострами. Вот почему земля становилась виднее.

Филипп и Сатина снова остались одни в крохотном домике. Мортимер отправился по делам вскоре после тревожного происшествия в подвале и с тех пор не объявлялся. Прощаясь, он был краток: «Найдите вора. Пока не станет слишком поздно».

Сатина закивала, полагая, что Мортимер намекает на возвращающийся к жизни лес и свое хромающее здоровье. Филипп, прекрасно понимавший, что он имеет в виду на самом деле, проклинал хладнокровного старца всем сердцем.

Миновало семь вечеров, а они так и не продвинулись в поисках следов, и Филипп чувствовал, как в душе копится отчаяние. То же касалось и Сатины. Последней каплей стал случай, когда она споткнулась о ветку и полетела носом вниз на землю.

Филипп подбежал к ней.

— Ушиблась?

Он наклонился, чтобы помочь Сатине встать, но она оттолкнула его руку.

— Ничего мы не добьемся! — кричала она и раздраженно топтала ногами. Потом поднялась и принялась нервно стряхивать грязь с плаща. — Мы можем здесь проторчать до самого Судного дня и ничего не найдем!

— Мы обязательно найдем следы, Сатина. Мы знаем, что они есть. Нужно просто…

— Филипп… этот лес… бесконечен, — ядовито заметила Сатина. — Здесь хоть тысячу лет ищи, маленькую толику леса не прочешешь!

— Сатина, перестань! Давай отдохнем немного и перекусим. Это всегда помогает.

Он вытащил из мешка с припасами хлеб и протянул Сатине кусок.

— Не хочу этой собачьей еды! — Она схватила хлеб и, что было сил, запустила им в лесную чащу. — Две недели ничего приличного во рту не было, только этот мерзкий хлеб. Меня от него тошнит!

— Но…

— Я устала, я замерзла, я хочу есть, и все это мне осточертело, Филипп! Ведь все без толку, разве сам не видишь? Нам должно невероятно повезти, чтобы удалось найти следы, а Смерть, Филипп, в удачу не верит, — она ненадолго затихла. Устало покачала головой. — Я сдаюсь. Я хочу домой. Хочу нормально поесть. Ты со мной?

— Нет! — закричал Филипп так громко, что Сатина вздрогнула, а по лесу прокатилось раскатистое эхо. — Я не пойду с тобой! Я не сдаюсь! Нужно искать дальше. Нужно найти амулет. Пусть даже для этого придется перевернуть каждый листочек в этом лесу!

— Но я это и пытаюсь объяснить тебе, Филипп. Это невозможно.

— Нет ничего невозможного! — зарычал он в ответ. — Если не сдаваться. Люцифер был бы со мной согласен.

— Наши поиски длятся уже почти две недели. Мы снова проходим по тем местам, где были, потому что не помним, где искали, а где — нет.

— Мы не можем все бросить!

— Черт возьми, Филипп, ты что, сам не видишь, что это безнадежно!

— Говорю тебе, надежда есть! Где-то должен быть след! — снова закричал он, пиная в отчаянии опавшие листья, которые тут же подхватило ветром. — Должен быть…

— След, — подхватила Сатина, и Филипп посмотрел на нее взглядом, в котором сверкали молнии.

— Не смей передразнивать меня! — Филипп угрожающе направил палец на Сатину. Он чувствовал, как на его глаза накатываются слезы. Не потому, что Сатина продолжала перечить ему, а потому, что она была права.

Надежды в самом деле не было. Нет ничего хуже, чем искать иголку в стогу сена. Они искали иголку в стогу сена, который постоянно разрастался, и им никогда не удалось бы…

— Я и не передразниваю! — воскликнула Сатина, и воодушевление, звучавшее в ее голосе, в одно мгновенье развеяло его тягостные мысли. Она показывала пальцем на землю. — Вот он, след!

Там действительно был след. Прямо у его ног, в том месте, откуда разлетелись листья, виднелся четкий отпечаток в рыхлой почве. Но отпечаток не ноги, а лапы. Он был огромным. Не меньше ладони взрослого человека. Острые когти оставили четыре глубокие борозды.

— След зверя, — тихо повторял Филипп, глядя на Сатину. — Мортимер говорил нам, что кроме лошади и змея, никаких животных здесь не водится, так?

Она кивнула.

— Неужели амулет украл… зверь?

— Не все звери в нашем мире бессловесные твари, как у вас на земле. Вспомни хотя бы Люцифакса, — продолжила она. — Конечно, это могло сделать животное. Или чудовище, судя по размеру лапы.

— Чудовище? Что это?

— Чудовища — такой вид Проклятых, обитателей Окраинных земель. Отвратительные создания. Я не смогу перечислить все их виды, да и никто, наверно, не сможет, но на уроках истории нам рассказывали, что у многих из них есть лапы с когтями. У химеры, грифонов, мантикор.

Филипп покачал головой.

— Впервые о таких слышу.

— На самом деле, ты их видел, — сказала Сатина, и Филипп удивленно поднял брови. — Помнишь шахматную доску в гостиной у Мортимера? Некоторые из черных фигур изображают чудовищ.

Филипп почувствовал, как к горлу подступил ком — он представил, что все эти внушающие ужас фигурки могут быть существами из плоти и крови и бродить где-то в непроглядной тьме недалеко от границ Преисподней.

Неужели Амулет Смерти украл вот такой монстр?

— А вот еще один след, — заметила Сатина. — Кем бы ни было существо, оно точно двигалось в эту сторону.

Сатина направилась по следу, но Филипп нервно окрикнул ее:

— Сатина, стой! Только не прикасайся к ним!

— Что такое? — испуганно воскликнула она. — Что с ними не так?

— Там еще один след, — сказал Филипп, одним прыжком оказавшись рядом с ней.

— Сама знаю. Я же только что тебе об этом сказала, — она раздраженно фыркнула. — Напугал меня до смерти. Я подумала, что у меня за спиной стоит мантикора.

— Я не о том втором следе, что нашла ты, — сказал Филипп, указывая на землю. — Вот он — еще один след. Другой след. Рядом с большой лапой.

Другой след также был отпечатком звериной лапы. Только менее отчетливым, а все потому, что размером он был поменьше. Если первый мог принадлежать льву, то второй скорее походил на собачью лапу.

— Два следа. Два зверя, которые не водятся в здешних местах. Два вора? — Сатина вопросительно посмотрела на Филиппа.

— Вряд ли. Едва ли оба побывали здесь в одно и то же время. Следы слишком разные. Большие — более глубокие. Более свежие. Им точно меньше четырех недель. Складывается впечатление, что большой зверь шел по следу маленького.

— И как связать это между собой? Что все это может означать?

— Я не знаю. Возможно, за похитителем охотимся не мы одни, — Филипп пожал плечами и позволил себе легкую улыбку. — Но точно знаю, что теперь у нас есть зацепка. Я же говорил, что мы обязательно найдем следы!

— Нам просто повезло, — заключила Сатина, когда друзья, уткнувшись носом в землю, брели по лесу. Следы то и дело пропадали под ковром опавшей листвы, но большей частью они отчетливо вырисовывались на поверхности, так что не увидеть их было невозможно. — Если бы ты тогда не рассердился и не пнул листья, мы бы ни за что не заметили их.

— Конечно, заметили бы, — Филипп свернул налево, следуя за отпечатками. — Нам не просто повезло.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты не обратила внимания, что мы сейчас проходим теми местами, в которых уже вели поиски?

— Вот именно. И мы здесь ничего не нашли, хотя следы были у нас прямо под носом.

— Но их скрывала темнота. И сухие листья. Сейчас они вышли на свет. Если бы мы снова стали искать здесь, мы нашли бы их. Потому что на земле осталось мало листьев. Потому что в лесу стало гораздо светлее. Похитив амулет, вор забрал с собой зимний мрак, и, в конце концов, выдал себя. Так что это не просто везение. Не в этот, так в другой вечер мы наткнулись бы на них. Мы рано или поздно их бы обнаружили.

Быстрыми шагами Филипп и Сатина следовали за парой лап, которые, сделав небольшой крюк по лесу, привели их прямо к ветхой деревянной двери, в которую упиралась посыпанная гравием дорожка. Лучи вечернего солнца падали на дверь, и она отбрасывала за собой длинную черную тень.

— Вернулись туда, откуда начали, — пробормотал Филипп. — Он потянул за ручку, и в дверном проеме им открылся черный прямоугольник мрака. Следы исчезали среди теней, не отличимых от самой темноты. — Нам нужен свет.

— Сейчас обеспечу, — сказала Сатина. Она подбежала к искореженному дереву и отломала четыре ветки. Затем поднесла одну из них к лицу и с шипением изрыгнула изо рта пламя. Ветка вспыхнула, и Сатина протянула ее Филиппу.

— Пожалуйста!

— Спасибо, — Филипп принял факел из ее рук.

Они дружно шагнули в темноту, которая тут же отступила при свете факела, обнажая каменный пол с отпечатками грязных лап.

— Они были у нас прямо под ногами, — Сатина открыла рот от удивления. — Они были у нас прямо под ногами, а мы и представить себе этого не могли!

В ту же секунду вечернее солнце погасло. Друзья обернулись. На небе снова сгустились тяжелые грозовые тучи. Внезапно лес огласился оглушительным раскатом грома, и на землю яростно обрушились потоки дождя.

Сухие листья захрустели под тяжелыми каплями, земля размокла и размякла, превратившись в слякоть, и все следы в одно мгновенье оказались размыты.

— Да уж, — сказал Филипп, — вот это точно везение!

17 Черная кровь, красная кровь

Друзья шагнули в темноту. За их спиной дверь в царство Смерти захлопнулась от порыва ветра, и барабанная дробь дождя резко оборвалась. Единственным звуком, нарушавшим тишину, теперь было потрескивание факела.

Вскоре они добрались до двух знакомых дверей. Обе были закрыты. Следы грязных лап исчезали по ту сторону входа в Преисподнюю, и Филипп, чуть не лопнув от натуги, отворил ведущую туда дверь.

— Они были здесь, а я и не заметила, — сокрушалась Сатина, разглядывая следы, спускавшиеся вниз по крутой лестнице.

Филиппа это совсем не удивляло. Ведь Сатина не знала, что искать. Даже если бы она заметила следы, откуда ей было знать, что они связаны с похищением амулета?

Промежутки между большими следами были существенно длиннее, чем между маленькими. Как будто гигантский зверь — или чудовище — в спешке перепрыгивал через пять ступенек кряду. Вместе с тем отпечатки изящных лапок красовались на каждой ступеньке.

— Если мы будем так продвигаться, — заметила Сатина, — то к ужину успеем найти вора.

— Хотелось бы верить, — ответил Филипп, но не успел его голос затихнуть, как следы резко оборвались. Не так, что они с каждым разом становились все менее отчетливыми, а потом совсем пропали. Так, что только что они видели следы — и вот их больше нет. Словно зверь, оставивший их, бесследно испарился в темноте.

— Куда они подевались? — Филипп шарил факелом над ступеньками. — Ты видишь их, Сатина?

— Нет, как это странно. Ты думаешь… — Сатина запнулась на полуслове и схватила Филиппа за руку, державшую факел.

Словно его не было рядом, она неожиданно прижала горящую ветку к полу, так что Филипп едва удержался на ногах.

— Смотри. Здесь, на ступеньке. А вот еще! Похоже, что это… кровь!

Филипп прищурился, чтобы лучше рассмотреть пятна, и убедился, что Сатина права. У их ног тянулась вереница капель крови, отливавших черным в свете факела.

— Ну и что? Наверняка, кровь грешников. Не забывай, их стегают кнутами.

— Но только не тогда, когда они идут вниз по лестнице. Стегать кнутом их начинают позже, когда распределят по наказаниям.

— Хорошо, но как быть со следами? Мы прошли только восемнадцать ступенек. Как могли следы просто закончиться?

— Они и не могли, — вскликнула Сатина, щелкнув пальцами, — ей пришла в голову какая-то идея. — Конечно, если…

— Если не что?

— Если продолжились, — прозвучал загадочный ответ. — Дай-ка мне факел!

Филипп протянул Сатине ветку.

Она посветила по обеим сторонам лестницы и кивнула.

— Так я и думала, — произнесла Сатина и, ни секунды не колеблясь, вытянула вперед ногу и шагнула за край лестницы в пустоту.

— Сатина! — в ужасе закричал Филипп, его сердце замерло в груди при виде того, как факел покатился в темноту. Однако он успел улететь не дальше каких-то полутора метров. Раздался гулкий удар, и ветка приземлилась на твердую поверхность.

— Расслабься, Филипп! Уже второй раз за полчаса ты пугаешь меня до смерти. Вот даже факел уронила, — донесся откуда-то из темноты голос Сатины.

Вскоре горящую ветку подняли, и в свете пламени появилось лицо Сатины.

— Я подумал, что ты бросилась в пропасть, — Филипп облегченно вздохнул, вытирая со лба капельки пота. — Ты висишь в воздухе?

— Нет, нет. Стою на лестнице.

— На другой лестнице?

— Лестница кое-где раздваивается. Помнишь, я рассказывала тебе об этом?

— Что-то припоминаю.

Когда Филипп был в Аду в прошлый раз, Сатина соврала Азиелю, что он — ее гость из Аида, другого Подземного мира. Она упомянула, что существует несколько сотен подземных миров, но ступеньки, ведущие к ним, почти полностью заросли.

Теперь, когда он знал, что где-то здесь есть еще одна лестница, он смог ее разглядеть.

Ступеньки были широкими и шероховатыми, во многих местах покрытыми черным мхом, сливавшимся с окружающей темнотой. Лестница тоже шла вниз, но была более пологой.

— Куда она ведет? — спросил Филипп.

Во мраке угадывалась только пара-тройка ступеней.

— Понятия не имею, — ответила Сатина. — Подземных миров больше, чем мне известно. Но следы продолжаются на этой лестнице, так что вор явно направился сюда. Идем.

Филипп свернул с пути, ведущего в Преисподнюю, и последовал за Сатиной туда, куда шли следы.

На этот раз они уходили только на восемь ступенек вниз и снова обрывались, хотя и не так внезапно — грязь была размазана по всему полу, словно животное какое-то время топталось на месте. В подсохших комках земли что-то валялось.

Филипп нагнулся и поднял странный предмет. Он с отвращением разглядывал клочок серой шерсти, выдранный прямо с мясом. Через пару ступенек им на глаза попалось кое-что еще.

Эту находку сделала Сатина.

— Кончик рога, — прошептала она, уставившись на крошечный осколок, такой пронзительно черный, как будто его вырезали из темноты. Она озадаченно посмотрела на Филиппа. — Это обломок рога дьявола. Судя по цвету, он принадлежал темптану. Какого черта он здесь делает? Как думаешь, что здесь произошло?

— Похоже, здесь была борьба, — бормотал Филипп, попеременно глядя то на грязь на полу, то на кусок шерсти, то на осколок в руках Сатины.

— Между вором и дьяволом?

Филипп утвердительно кивнул.

— Возможно, дьявол обнаружил вора и попытался отнять у него амулет. Завязалась драка.

— Его попытка была неудачной, — заключила Сатина.

— Почему ты так думаешь?

— Если бы темптан одолел вора, то вернул бы украденную вещь. Но темптан потерпел поражение. Похититель победил, а бедный темптан был… — она посмотрела в бесконечную темную бездну, простиравшуюся по краям лестницы, и вздрогнула.

— Почему ты так думаешь? — повторил свой вопрос Филипп.

— Вряд ли темптан смог остаться невредимым после встречи со зверем. В противном случае он рассказал бы всем, кто совершил преступление, как только вернулся домой. Значит, ему не удалось вернуться домой.

Филипп пристально посмотрел на Сатину. Потом помотал головой.

— Сомневаюсь, — подытожил он.

— В чем?

— Во всем этом, — помолчав с минуту, он выдал свою версию. Говорил он медленно, позволяя мыслям угнаться за словами: — Тут что-то не вяжется. Только взгляни на следы. Зверь спускался вниз по лестнице. Потом столкнулся с дьяволом, и они сразились. Если бы победил вор, он бы продолжил свой путь. Но следы здесь заканчиваются. Так что зверь никуда не убежал.

— Тогда как, по твоему мнению, все обстояло?

— Думаю, дьявол одолел зверя, отобрал у него амулет и тяжело его ранил. Но не настолько серьезно, чтобы зверь, немного придя в себя, не возобновил погоню за ним.

— Ты не можешь этого знать, — запротестовала Сатина. — На лестнице в Ад ведь нет ничьих следов. Грязь с лап животного наверняка успела полностью осыпаться и подсохнуть во время битвы. Поэтому мы больше не видим его следов.

— Нет, мы точно знаем, что животное вернулось на первую лестницу и продолжило свой путь вниз. Ты права, грязь подсохла, но вор оставил другие следы. Ты сама нашла их.

— О чем это ты?

— Кровь. Я говорю о ней.

— Вполне может быть, что это кровь раненого дьявола.

Сатина судорожно моргала глазами, пытаясь придумать новое объяснение. Это было крайне важно. Потому что если амулет был похищен темптаном, то слишком многое не сходится.

— А может, может, сначала дьявол одолел вора? Но тот так просто не сдался. Он последовал за израненным дьяволом, настиг его, отобрал амулет и окончательно расправился с ним?

Филипп снова покачал головой:

— Это не кровь дьявола. — Он вытянул перед собой палец, который только что окунул в застывшую на полу каплю. В свете факела густая кровь отливала багровым. — Кровь дьяволов черная.

Сатина обескураженно посмотрела на каплю. Она открыла рот, но не смогла привести ни одного довода, поэтому снова закрыла его. Помолчав, она продолжила:

— Значит, зверь, а точнее чудовище, похитил амулет, но на обратном пути на этой лестнице на вора напал дьявол и отобрал украденное.

Филипп кивнул.

— Отобрал и оставил себе.

— Но с какой целью?

Голос Сатины срывался на крик, который тут же пожрала темнота.

— Зачем ему оставлять себе эту погремушку? Как он может ее использовать? Ты же сам слышал, что говорил Мортимер. Дьяволу незачем похищать амулет. Если темптан завладел амулетом, то почему не вернул его хозяину?

На сей раз Филиппу пришлось пожать плечами, тем временем он внимательно изучал поросшие мхом ступеньки, размышляя о том, какую тайну они могли скрывать.

— Интересно, куда направился вор?

— Не знаю. Но если мы его найдем, то сможем спросить об этом. Теперь мы немного знаем о его внешности. — Он кивнул на осколок, который держала в руках Сатина. — Нам просто нужно найти темптана с обломанным рогом.

* * *

Кровавые следы, словно изящная красная нить, вели их за собой вниз. Они то пропадали, то снова появлялись через пару ступенек. В то же время на каждой шестой ступеньке то и дело возникали отпечатки огромных грязных лап, которые с каждым разом становились все менее заметными, пока земля на них не подсохла и следы не исчезли.

По дороге Сатина поинтересовалась у Филиппа, как в его версию вписывались большие следы, и тот ответил, что не имеет об этом ни малейшего представления.

— Сатина? — спохватился Филипп, когда они добрались до самого низа, и температура воздуха серьезно выросла. Филиппа внезапно осенило, и он начал беспокойно озираться по сторонам.

— Что, Филипп? — откликнулась Сатина, не отрывая глаз от кровавых капель на ступеньках. Факел в ее руках почти догорел.

— Мне тут в голову пришла одна мысль. Темптан, напавший на животное, может быть, он был не из Преисподней?

Девушка выпрямилась и растерянно посмотрела на Филиппа. Постепенно взгляд ее прояснился.

— Ты намекаешь на… — она понизила голос до шепота, как будто боялась, что кто-то может подслушивать, — …Азиеля?

Филипп готов был кивнуть, но Сатина опередила его, помотав головой.

— Это не его рук дело, — сказала она, вытаскивая изогнутый обломок из-под плаща и поднося его к свету. — Рога у Азиеля намного острее.

Филипп устремил на нее взгляд в попытке понять, что сейчас выражает ее лицо, но безуспешно. Он отчетливо слышал, как противный голосок в его голове нашептывает, пробуждая старую подругу — ревность:

«Она восхищается им. Неужели не слышишь, Филипп? Даже сейчас, после всего, что он натворил, она продолжает им восхищаться».

Филипп закрыл лицо руками и принялся тереть лоб, пытаясь избавиться от голоса и отвратительного чувства внутри. Он задел две шишки, откуда когда-то росли рога, и голос ядовито зашипел:

«Только это и осталось от твоих рогов. Жалкое зрелище, Филипп. Весьма жалкое».

— Значит, это не Азиель, — заключил он. Он намеренно говорил громко, желая продемонстрировать, что нисколько не боится произносить запрещенное имя вслух. А еще — чтобы перекричать свой внутренний голос. — Тогда его мать, возможно? Ее тоже сослали в Окраинные земли.

Сатина крутила в руках находку.

— Возможно, — произнесла она некоторое время спустя. — Но опять-таки зачем ей это? Что она будет делать с амулетом?

— Месть, — ответил Филипп кратко. — Отомстить Люциферу за то, что вышвырнул их из Преисподней. Говорил же Мортимер, что в дьяволах отпадет всякая надобность, если люди станут бессмертными. Разве месть не прекрасный мотив?

— Самый лучший, — процедила Сатина сквозь зубы. — Предположим, ты прав. У них появился злой умысел остановить приток грешников в Ад, зачем тогда им снова пускать амулет в ход? Нам же известно, что некоторые из бессмертных вновь стали смертными.

— Все, что ты говоришь, правильно, — согласился Филипп. — Но мы не можем быть уверены в том, что… Сатина, что с тобой?

Сатина стояла неподвижно, устремив взгляд прямо перед собой, на лице застыло выражение недоумения и страха. Она ответила шепотом:

— Мы достигли самого дна.

— И что?

— Ворота? Где ворота? — спросила она Филиппа дрожащим голосом. — Где Преисподняя?

Только сейчас Филипп сообразил, что она хотела сказать. Они добрались до преддверия Ада, где у гигантских ворот, ведущих в Город Дьявола, должен был стоять домик привратника. В прошлый раз ворота и дом освещали два высоких огненных факела. Ничего этого сейчас не было.

Ни огней.

Ни звуков.

Ничего.

Все вокруг было погребено в глубоком всепоглощающем мраке. Свет от горящей ветки оттеснял темноту всего лишь на метр, и тяжелые черные тени со всех сторон обступали друзей, осторожными шагами продвигавшихся вперед.

— Что за чертовщина? — бормотала Сатина. — Как будто преисподняя сквозь землю провали… Ой! — воскликнула она и выпустила из рук факел. Горящая ветка упала на пол, зашипела и потухла, оставив Филиппа и Сатину в кромешной тьме.

18 Заблудшие и обреченные

— Сатина, ты где? — Филипп озирался по сторонам, но ничего не мог увидеть. Его окутывал плотный черный туман. Темнота была непроглядной.

— Я здесь, совсем рядом, — откликнулась девушка где-то рядом.

Он бросился на звук, но, видимо, в темноте сбился с пути, потому что на этот раз голос раздался гораздо дальше.

— Филипп?

— Я здесь, — закричал он в ответ, размахивая руками, что было совершенно бесполезно. Он даже своих собственных рук не мог разглядеть.

Послышались приглушенные шаги — друзья попытались приблизиться друг к другу, но снова заблудились. Темнота словно играла с ними. Искажала звуки, сбивала их с толку.

— Сатина, стой на месте, выпусти огонек. Вот так, теперь я тебя вижу! Продолжай, — подбадривал Филипп, продвигаясь в сторону крошечных вспышек в беспредельной темноте. Пламя, вырывавшееся из ноздрей Сатины, освещало ее бледное лицо.

Когда Филипп добрался до нее, она погасила огонь, чтобы перевести дыхание.

Не сговариваясь, Филипп и Сатина взялись за руки.

Филипп чувствовал, что Сатина вся дрожит от страха. Как осиновый лист.

— Не могу взять в голову, — твердила она. — Что случилось? Почему здесь так темно?

— Успокойся, Сатина. Драная Борода, скорее всего, просто погасил огонь, чтобы спокойно вздремнуть. Наверняка он услышит, если мы окликнем его?

— Надеюсь.

Сначала они позвали привратника по имени. Потом закричали. Во весь голос. Никакого толку. Тишина была такой же глубокой, как темнота.

— Может, мы перепутали лестницы? — предположил Филипп. — Лестница раздвоилась, а мы и не заметили?

— Может быть, — ответила Сатина, но ее тон говорил о том, что она в этом сомневалась.

— Зажги-ка эту ветку, — Филипп поднес к ней одну из оставшихся веток. Сатина глубоко вздохнула и выдула поток белого пламени. Огонь обхватил ветку, немного развеяв темноту. — Замечательно, сейчас вернемся на лестницу и попробуем еще…

— Филипп?

— Что?

— Мы далеко ушли от лестницы.

— Ну и что?

— А где она?

Как все остальное в этих глубинах, лестница утонула в непроницаемой темноте, со всех сторон сомкнувшейся вокруг Филиппа и Сатины.

Филипп поднял руку, чтобы указать в сторону лестницы, но снова опустил ее, беспомощно озираясь по сторонам. Снова и снова. Темнота обманула их, заманила в свои крепкие объятия. Увела прочь от лестницы. Впереди, позади, справа или слева? Он не имел ни малейшего понятия, где она.

— Что нам теперь делать, Филипп? — повторяла Сатина в панике. Она до боли стиснула руку Филиппа. — Какого черта мы будем теперь делать?

«Сгинули во тьме Окраинных земель», — крутилось в его голове, а в душе нарастала тревога. Он слишком хорошо запомнил рассказ Драной Бороды об этом кошмарном месте. Даже Люциферу трудно было вообразить ужасы, подстерегавшие там заблудившихся. А какие жуткие ходили слухи о маленьких дьяволятах, тайком сбежавших за ворота да так и не вернувшихся домой…

— Эй!

Незнакомый голос прервал его размышления. За окликом последовали проворные цокающие шаги, раздававшиеся все ближе и ближе.

— Эй, вы двое!

— Осторожно, — зашептала Сатина.

Филипп угрожающе вытянул факел в сторону шагов.

— Не подходи! Слышишь?

— Успокойтесь, я ничего вам не сделаю, — успокаивал голос, и из темноты им навстречу шагнул человек. Незнакомец поднял вверх руки в знак того, что не имел плохих намерений.

Ему было около сорока. Он был одет в белую промокшую от пота рубашку, воротник расстегнут, рукава засучены. На ногах — сверкающие лаковые туфли, черные брюки из того же материала, что и пиджак, перекинутый через плечо. Каштановые волосы были взъерошены, во взгляде огромных глаз читалась растерянность. При виде Филиппа и Сатины мужчина облегченно вздохнул.

— Значит, я здесь не единственный. Вы кто такие?

Филипп открыл рот, чтобы ответить на вопрос, но Сатина поспешно перебила его:

— А кто ты такой? Откуда ты здесь взялся?

Мужчина внимательно посмотрел на нее. Филипп не смог прочитать этот взгляд. Но не сомневался, что он ему неприятен. Странный взгляд погас, сменившись внезапным смущением.

— Откуда я взялся? — невнятно повторил нежданный пришелец. Он растерянно покачал головой и неуверенно продолжил: — Я ехал домой с работы. Говорил по мобильному и вдруг бац… Не знаю… Что-то проскочило перед машиной, и миг спустя… — Он пожал плечами. — Миг спустя я уже стоял на длинной крутой лестнице. Не представляю, как я там очутился. Пошел вниз, и лестница привела меня сюда. Сначала подумал, что совсем ослеп, пока не заметил ваш огонь. Я здесь брожу уже… — Он поднес к свету руку с часами. Потряс ее. — Черт знает что такое! Не идут. Только купил их, а они уже сломались. — Человек продолжал трясти часы и бормотать что-то невнятное о том, что эта штуковина стоила целое состояние и что им всем это выйдет боком.

— У вас нет ничего съестного? — продолжил мужчина, запустив руку в лоснящиеся от пота волосы. — Не знаю, сколько я уже тут болтаюсь, просто умираю от голода.

Филипп собрался было объяснить незнакомцу, что на этот счет он очень ошибается, но сдержался. Вместо этого вытащил сумку с припасенным черствым хлебом.

— А что, другого ничего нет? — недовольно скривился мужчина. Но все же решил довольствоваться предложенным угощением, запустил руку в мешок и один за другим прикончил последние сухари. Он разом поглотил все их запасы как голодный лев, так что Сатина и Филипп даже пискнуть не успели.

Друзья незаметно переглянулись, и Филипп убедился, что мысли у них сходятся. Сначала Филиппу казалось, что они перепутали лестницу. Но все обстояло иначе. Они не ошиблись дорогой, так же как и этот человек.

— Спасибо, — с набитым ртом промычал мужчина, с трудом глотая последние крошки всухомятку. — А водички у вас не найдется? Здесь такое пекло, как в пустыне.

— Воды у нас нет, — сухо ответил Филипп. — А теперь нет больше и еды.

— Вы это серьезно? — незнакомец недоверчиво сощурился. — Или просто делиться не хотите?

— Вору всегда мерещатся себе подобные, — заметила Сатина.

— Такая милая девушка, а такая злая, — лицо незнакомца исказила омерзительная улыбка.

Филипп удивлялся, насколько неприятное впечатление произвел на него мужчина за такое короткое время.

— Вы ведь прекрасно знали, что разговаривать по мобильному за рулем запрещается?

Гадкая улыбка повернулась к Филиппу:

— Тут у нас настоящий ангел небесный, да?

Филипп крепко сжал кулаки, но смолчал.

— Вы утверждаете, что когда пришли, здесь было совсем темно? — спросила Сатина. — И мы первые, кого вы здесь встретили?

— Да, — ответил незнакомец. — Именно это я и хочу сказать. Вы знаете, где мы? Что это за место?

Сатина повернулась к Филиппу:

— Не думаю, что свет погас давно. Иначе здесь собралось бы больше этих… ну, ты понял, — она кивнула в сторону мужчины.

— «Ну, ты понял?» — повторил незнакомец. — Что ты мелешь? Что это все значит?

Сатина сделала вид, что ничего не слышала, но мужчина на этом не успокоился. Он сделал шаг навстречу Сатине и схватил ее за руку.

— Отвечай! Что все это значит?

— Отпустите! — Сатина попыталась высвободить руку, но мужчина крепко вцепился в нее.

— Что ты там плела на счет «собралось бы больше этих»? Каких таких «этих»? Где мы? А ну, говори, девчонка!

— Отпустите меня, жалкий преступник! — закричала Сатина. Ее голос прозвучал резче удара кнута, и мужчина выпустил ее руку, словно ударенный током. Глаза его судорожно заморгали, он попятился:

— Как… как ты назвала меня?

— Ты напился, — начала она, подходя ближе. Черные глаза сверкали, и незнакомец отступил еще на шаг назад. — Ты напился и попал в аварию.

— Попал в аварию? — бормотал он, в оцепенении не отводя глаз от Сатины.

— Ты не впервые сел пьяным за руль. В прошлый раз ты сбил маленькую девочку и скрылся. Ты не знаешь, выжила ли она, но думаешь, что тебя никто не видел. Иногда это снится тебе в ночных кошмарах. Не девочка, а то, что о твоем преступлении кто-то узнает.

Мужчина перестал моргать, его глаза беспокойно забегали. От страха.

— Откуда тебе все известно, — зашептал он, пот заструился по его бледному лицу. Он все еще пятился в темноту, надвигавшуюся со всех сторон. Казалось, с каждым шагом он становился все меньше и меньше. — Откуда тебе это известно? Кто ты?

— Перед тобой врата Ада, ты — жалкий грешник, а я, — рычащий голос Сатины перерос в ядовитое шипение, — я — дьявол!

Как только с губ слетели эти слова, черты Сатины исказились. Рога вытянулись до невероятной длины, глаза глубоко впали в две бескрайних черных пещеры глазниц. Лицо девушки побелело, словно из него высосали всю кровь, и в одночасье стало сухим и сморщенным как у мумии. Губы обнажили ряд острых как клинки зубов.

«Чудовище! — думал Филипп, чувствуя, что вот-вот лишится сознания от вида ужасного монстра, в которого превратилась Сатина. — Настоящее чудовище».

Грешник выкатил на лоб глаза и открыл рот, готовый закричать. Но не успел. Со сдавленным вздохом он, не сходя с места, грохнулся на землю. Глубокий обморок.

— Наконец-то тишина и спокойствие, — облегченно сказало чудовище голосом Сатины, за этим последовало обратное превращение.

Рога клыки, морщинистое лицо — все растворилось, и вот перед Филиппом снова предстала Сатина. Он пристально посмотрел в ее черные глаза, чтобы убедиться, что от кошмарного создания не осталось и следа.

— Могла бы предупредить меня, — пожаловался Филипп, сердце которого все еще бешено стучало. — Чуть не напугала до смерти!

— В таком случае замечательно, что ты уже мертв. — Сатина, улыбаясь, подняла с земли факел, который Филипп выронил от испуга.

— Что это было за существо? Даже варгары по сравнению с ним весьма симпатичные создания.

— Чертова бабушка, — ответила она. — Старейшая дьяволица Преисподней. Живет в Замке. Я видела ее однажды, много лет тому назад. Потом целую неделю кошмары снились. Вид у нее действительно жуткий.

— Даже и не сомневаюсь, — сказал Филипп, смахнул с ресниц капельки пота.

Сатина толкнула тело мужчины носком ботинка.

— Теперь мы, во всяком случае, можем быть уверены, что не заблудились. Редко доводится видеть грешников без оков.

— Откуда ты все это о нем узнала?

— Кое-что прочитала в его глазах. Остальное увидела, когда он схватил меня за… — Сатина замолчала на полуслове.

Филипп подошел к ней поближе.

— Что такое, Сатина?

— Тише!

Они молча прислушались.

Филипп ничего не слышал.

Темнота безмолвствовала.

Абсолютная тишина.

И вдруг — у них за спиной послышались звуки. Словно легкие шаги.

Филипп и Сатина обернулись.

— Я тоже услышал, — шепнул Филипп. — Думаешь, еще один грешник?

Теперь звук слышался слева от них. На этот раз не шаги, а глубокое кровожадное урчание. Оно было так близко. Совсем рядом.

— О, нет, — проронила Сатина, чей голос от вновь охватившего ее страха превратился в едва слышный вздох. — Это один из этих. Проклятый.

19 Проклятый

Это существо — кем бы оно ни было — с рычанием кружилось вокруг Филиппа и Сатины, но держалось подальше от огня. Время от времени мелькал и тут же растворялся в темноте его силуэт. Иногда угадывалась пара горящих красных глаз.

— Оно боится огня, — шепнула Сатина, ее факел следовал за звуком шагов.

Филипп взглянул на две оставшиеся ветки и почувствовал, как храбрость покидает его. Огня хватит еще на какое-то время. Ненадолго. Но что будет, когда огонь потухнет?

— Сгинь! — крикнула Сатина, направив факел в темноту. На мгновение из мрака выступили очертания уродливого человекоподобного существа, которое тут же снова отстранилось от света. — Прочь отсюда!

— Кровь… — клокотание приняло форму слова, произнесенного с таким нечеловеческим рычанием, которое с трудом можно было назвать голосом. — Дайте… мне… кровь…

Что-то сверкнуло во мраке прямо у них под носом. Зубы. Белые как мел и острые как иглы.

— Это вампир, — произнесла шепотом Сатина, и от ее слов ноги Филиппа сделались ватными от страха.

— Вам… вампир?

— Вампир, да… — вновь послышалось кровавое хрипение. — Нужен человек… Не вы, не дьявольская кровь… Давно не вкушал человеческой крови… Отдайте его, и вы свободны… Обещаю… вам…

Сатина предостерегающе покачала головой и снова повернулась вслед за шагами кравшегося в темноте вампира.

— Не верь ему, Филипп. Проклятые врут лучше, чем сами дьяволы.

— Филипп? — повторил вампир, и что-то внезапно изменилось в интонации его мертвого голоса. В нем угадывалось… удивление? — Так это… ангел Филипп?

Услышав свое имя, Филипп побледнел.

«Он знает, кто я, — подумал он. — Он знает, кто я».

— Откуда ты меня знаешь? — спросил Филипп вампира. Он старался говорить громко и уверенно, но голос выходил дрожащим и слабым. — Откуда тебе известно, кто я?

Вампир не ответил. Шаги удалились, и клокотание затихло в темноте.

Ни единого звука. Кругом тишина.

Полная тишина.

Вампир исчез.

Или ему хотелось заставить их поверить в это.

— Осторожно, Филипп. Он притворяется, — сказала Сатина, но объяснений не требовалось.

Филипп все прекрасно понимал сам. Он чувствовал его, он его физически ощущал. Присутствие проклятого существа. Кровавые глаза следили за ними. Ледяные пальцы, впивались в затылок. Нет, вампир не ушел. Он притаился где-то во мраке, безмолвный как тень. Он выжидал. Подбирал удачный момент для атаки. Что они могли предпринять? Нужно было придумать, как защитить себя.

— Ну, конечно! — Филиппа осенило. Как только он раньше не додумался?

— Что такое? — спросила Сатина.

— Я знаю, как нам защититься, — воскликнул Филипп и собрался запустить руку под футболку. В то же мгновение тишину разорвал нечеловеческий крик, мысль оборвалась, а сердце замерло.

Филипп обернулся и увидел, как из темноты на огромной скорости что-то стремительно несется им навстречу. Существо с кроваво-красными глазами и зубами, жуткими зубами, обнаженными в убийственной улыбке. Среагировать он не успел.

— Филипп! — позвал его голос, показавшийся безумно далеким, и Филипп ощутил мощный толчок, отбросивший его в сторону. Он потерял равновесие и повалился на неподвижное тело незнакомца, и в то же мгновение вампир набросился на него. Длинныекрючковатые ногти, похожие на птичьи когти, вонзились в тело, оставив четыре рваных борозды на одежде.

— Дьявольское отродье! — прошипел вампир, затем вдруг раздался громкий шлепок, за которым последовал отрывистый крик и глухой звук падения.

Филипп поднялся на ноги и увидел Сатину, лежащую на земле лицом вниз, она стонала. Факел, выпавший из ее рук, валялся неподалеку и тихо потрескивал. Вампир, оказавшийся с ней рядом, повернулся лицом к Филиппу.

Монстр был безобразен. Обнаженное мертвенно-бледное тело напоминало человеческое. Только спина была так нелепо скрючена, что существо не могло выпрямиться и вынуждено было передвигаться ссутулившись, как горбун. Сухие длинные руки переходили в костлявые пальцы с угрожающе острыми когтями. Тварь была настолько тщедушной и истощенной, что сквозь белую кожу проглядывала каждая ее косточка.

— Так вот он, знаменитый ангел… — протяжно запел вампир, подбираясь все ближе к Филиппу, а его синий язык жадно облизывал потрескавшиеся губы. — Нет ничего лучше доброй крови… Испить глоточек… Ты ведь не будешь против… Только один глоточек…

Вампир сделал быстрый рывок вперед. Словно белый призрак он накрыл собой Филиппа, вывернув наизнанку губы и выставив клыки.

Но Филипп опередил его. Одним махом он вытащил из-под воротника серебряный крестик.

Кровожадное рычание тут же превратилось в истошный крик боли — вампир столкнулся с невидимой силой креста. Он упал на колени, со стоном хватая ртом воздух, словно его больно ударили под дых.

Со стороны Сатины, которая успела прийти в себя, послышался испуганный вздох, когда она увидела, что было в руках у Филиппа.

— Сатина, скорее! — кричал он. — Подними факел!

— Тяжело… дышать… — хрипел вампир, хватаясь руками за горло, безумный взгляд был прикован к кресту. — Спрячь… Умоляю…

— Тогда скажи, откуда ты знаешь, кто я! — ответил Филипп и снял с шеи цепочку. Он вытянул вперед руку с крестом, словно меч, и на шаг приблизился к корчившемуся от боли существу. — Почему ты назвал меня ангелом? Отвечай немедленно!

— Нет… ты не ангел… — вампир пытался заслониться от креста костлявыми руками. — Совсем не ангел… Больно… Как больно!..

— Отвечай! Слышишь меня! Откуда тебе известно, кто я?

— Нет… — жалобно стонал вампир. Его била дрожь, пот градом катился по уродливым конечностям. — Нельзя отвечать… Нельзя отвечать…

— Отвечай мне! — голос был не таким суровым, как хотелось бы. Филипп дрожал. Дрожала и рука, державшая крест. Казалось, что с каждой секундой он становится все тяжелее. Таким тяжелым, что вот-вот выпадет из рук.

— Сатина, — кричал он, с трудом переводя дух, — поторопись.

Но Сатина втянула голову в плечи. Лицо было бледным от страха. Как и вампир, она не могла оторвать взгляд от креста.

— Умоляю тебя… Будь милосерден…

Но Филипп был как никогда далек от мысли о милосердии и сделал еще один шаг навстречу вампиру. Втоптал его в грязь.

— Отвечай! — кричал он, на этот раз в голосе слышалось больше силы.

— Нельзя отвечать… Есть кое-кто… Кое-кто ужаснее креста, — проклятое существо оторвало взгляд от серебряного украшения, и огненно красные глаза на миг впились в Филиппа. И тогда он увидел, насколько напугана тварь, чей хриплый голос превратился в едва слышный шепоток: — Он ужаснее…

Слишком поздно Филипп обнаружил свою ошибку. Вампир, извиваясь, прижимался все ближе к земле, но одновременно ползком подкрадывался к Филиппу. Слишком близко.

И вот он резко потянулся вверх и выбил крест из его рук. Последние капли чудесной силы, которые оставались в крестике, перестали действовать, и не успел Филипп прийти в себя, как вампир опрометью бросился в спасительную темноту.

Филипп поник духом и только теперь почувствовал, насколько измотан. Словно каждая мышца его тела была в напряжении несколько часов кряду.

— Почему ты не помогла мне, Сатина? — сокрушался он. — Ты же видела, как нужна была твоя помощь.

Сатина подошла к нему и помогла подняться.

— Я… Я не решалась, — виновато ответила она. — Сила твоего креста. Я… Я испугалась ее. Здесь не только вампирам не нравятся кресты. По крайней мере, когда…

— Почему тогда сейчас тебе не страшно подходить ко мне?

— Сейчас ты не используешь его как оружие. Сейчас это просто кусок металла. — Она взяла из его рук цепочку и перевернула крест наоборот. — Когда мы доберемся до Преисподней, рекомендую тебе перевесить его так или никому не показывать.

— Когда мы доберемся до Преисподней? — повторил Филипп, озираясь по сторонам. — То есть ты хочешь сказать, если мы доберем…

Договорить ему не удалось, потому что тишину нарушил оглушительный скрежет, пронзительный, как тысяча человеческих криков.

Филипп и Сатина дружно повернули головы и увидели, как огромный столп света вознесся в темноту не более чем в тридцати метрах от них. Столп начал расти в ширину, словно гигантская прореха во мраке.

— Это ворота! — воскликнула Сатина и запрыгала от радости. — Ворота в Ад!

На фоне светящейся щели вырос знакомый силуэт, отбрасывавший за собой длинную кривую тень. Но по сравнению с колоссальными размерами ворот даже он казался крошечным. От одного этого вида сердце Филиппа наполнилось радостью, и ужас от встречи с вампиром исчез, как роса на солнце.

— Драная Борода! — закричал он, размахивая руками. — Драная Борода!

Привратник удивленно поднял глаза:

— Филипп? Это ты, мой мальчик?

20 Добро пожаловать домой!

— Почему здесь так темно? Ах, черт побери! — сыпал проклятиями привратник Драная Борода, тяжелой поступью направляясь к потухшим факелам, возвышавшимся по обеим сторонам черных ворот. — Секундочку, сейчас мы все уладим!

Из драконьих ноздрей привратника вырвались два огненных шара, факелы вспыхнули, и гигантская крепостная стена, окружавшая Преисподнюю, предстала во всем своем грозном величии.

Драная Борода подошел к друзьям, улыбаясь во весь рот до самых рогов. Демон выглядел как обычно — черный, весь покрытый чешуей — настоящее чудовище. И все же Филипп почувствовал, что что-то было не так. Что-то в его желтых глазах. Они светились иначе, чем прежде.

— Как я рад снова тебя видеть! — воскликнул привратник, похлопывая Филиппа по плечу увесистой клешней, так что Филипп еле удержался на ногах. — Так, значит, ты все-таки явился! А я, было, подумал, что ничего не выйдет. Сатина говорила о твоем возвращении много ночей тому назад. Только сейчас прибыл, да?

Филипп хотел разубедить привратника, но Сатина была быстрее.

— Аа, — закивала она. — Только что.

Привратник приподнял бровь и строго посмотрел на нее.

— Ты все это время ждала у ворот? Послушай, неужели тебе невдомек, как это опасно? Разве не знаешь…

— Конечно, нет. В последние ночи ходила то туда, то обратно, но тебя так трудно застать дома. Наверное, поэтому ты меня и не видел.

Демон смущенно откашлялся, беспокойно потирая свои грубые руки.

Филипп заметил, что покрытые чешуей щеки приобрели едва заметный розоватый оттенок.

— Вполне вероятно, — бормотал Драная Борода, потупившись. — В последнее время было много совещаний с начальством.

Филипп про себя улыбнулся, удивляясь, насколько плохо давалась ложь чистокровному демону.

— Прошу прощения за отсутствие освещения, но я был… был… — голос Драной Бороды затих, желтые глаза забегали, он теребил похожую на коготь бороденку.

— На совещании? — предположила Сатина.

— Да-да! — облегченно вздохнул привратник. — Как всегда на совещании. Такие совещания, знаете ли, могут тянуться до бесконечности. Вот факелы и погасли. — Он раздраженно продолжил: — Тоже мне вечный огонь, чтоб ему! Проклятые продавцы! Никогда не верьте этим негодяям, слышите?

— Они ведь дьяволы, — осторожно вставил Филипп.

— Не умничай, Филипп! Тебе не к лицу. — Взгляд привратника упал на мужчину, распростертого на земле в глубоком обмороке. — Ох, совсем позабыл, что этой ночью должен прибыть один-единственный грешник. Вы за ним плохо присматривали, как я погляжу. Молодцы!

Драная Борода подошел к незнакомцу и приподнял его за воротник:

— Какой симпатяга! Сейчас мы это быстро исправим. — Он подмигнул Филиппу, без снисхождения потрепав мужчину по щеке: — Эй, ты! Просыпайся! Отдых закончился. Слышишь? Прошло то время! А ну просыпайся!

— Лиза? — пролепетал мужчина, с трудом продирая глаза. — Лиза, ты? Мне приснился ужасно странный сон…

— Какая я тебе, к чертям собачьим, Лиза, друг мой? — прогремел Драная Борода, и незнакомец поднял глаза.

При виде драконьей морды привратника мужчина побледнел от страха, но на этот раз успел вскрикнуть: «Чудовище! Чу!..»

И снова потерял сознание.

Драная Борода крепко стиснул зубы и сердито фыркнул. Два толстых столба дыма врывались из его ноздрей.

— Чудовище, — сердито повторил он себе под нос. — Стараешься, рога чистишь…

Продолжая недовольно ворчать, Драная Борода перекинул мужчину через плечо и поплелся к воротам. Филипп и Сатина пошли за ним следом.

— В кандалы его и на Центральную улицу! — скомандовал привратник, зашвырнув мужчину в открытые ворота, как мешок картошки. Толстый крысиный хвост еще в воздухе змеей обвился вокруг падающего тела. — На мостовую его, на место Далилы, ее как раз перевели!

Демон, схвативший хвостом незнакомца, сначала никак не отреагировал. Грагорн был не столь могуч, как Драная Борода, но пара его витых рогов была длиннее, и казалось, что на лбу, прямо посередине, у него пробивался третий рог.

Взгляд палача, тяжелый и холодный, как сталь, впился в Филиппа.

— Принимайся за дело, Ворчливый Коготь, — поторопил его Драная Борода, — этого грешника давно надо было определить. Он уже слишком много вечного времени потратил впустую.

Ворчливый Коготь кивнул, не отводя от Филиппа взгляда, под которым тот невольно съежился. Потом грагорн оттащил мужчину к железному корыту, заполненному водой настолько холодной, что на поверхности застыла тоненькая ледяная корка. Крысиный хвост обвил затылок мужчины и окунул его в ледяную воду.

Грешник мгновенно очнулся, озираясь по сторонам и хватая ртом воздух. И разразился истошным криком.

— Теперь звучит, как надо, — констатировал Ворчливый Коготь и направился с мужчиной к огромному строению, где грешников заковывали в кандалы.

— Кто такая Далила? — поинтересовался Филипп. — Почему ее перевели на новое место? Я думал, наказание обычно длится вечность?

— Так и есть. Просто у некоторых вид наказания меняется время от времени. У Далилы чередуются Ледяная река и Центральная улица. Ее держат в реке, пока у нее не вырастет толстая длинная коса. А потом отправляют на мостовую, где ее попирают ногами, пока ее макушка не сотрется в кровь. И опять в ледяную воду.

— Ты знаешь историю Самсона? — спросила Сатина.

— Самсона? — Филипп закивал. — Это человек, вся сила которого была заключена в волосах. Его хитростью заставили рассказать свой секрет, и когда волосы отрезали, он остался без своего дара… — Филипп щелкнул пальцами, смекнув, в чем дело. — Далила — так звали женщину, что отрезала Самсону волосы!

— Почти угадал, — сказал Драная Борода, направляясь к дому. — Ножницы она в руках не держала, а вот секрет у Самсона выпытала. С этим слабым полом нелегко иметь дело. Ступайте в дом, отдохните с дороги. Я соскучился по тебе, Филипп.

— Филипп? — запищал тоненький голосок из двери. — Я правильно расслышал? Филипп? Не тот ли это милый молодой человек, который так проникся моими страданиями, что обещал поговорить о моем деле и рассказать им о том, о чем я и так все время твержу: в том что произошло, вовсе нет моей вины, я ни в чем не вино…

— Молчать! — сердито рявкнул Драная Борода. Он ухватился за дверной молоток и со всей силы ударил в круглую латунную бляшку, сделанную в виде головы старика.

Говорящая голова прикусила губу, чтобы не закричать, и полными ужаса глазами уставилась на привратника, который как ни в чем не бывало отпер ключом дверь и перешагнул через порог.

— Не согреете чайку? А я пока растоплю камин в гостиной. Здесь тоже огонь погас, будь он неладен! В последний раз покупаю у этого халтурщика, даже не сомневайтесь, — Драная Борода скрылся в темноте гостиной, а друзья отправились на кухню.

— Вот это да, — воскликнул Филипп, когда Сатина зажгла свет над раковиной. — Здесь же совсем… чисто.

В прошлый раз, когда Филипп был в гостях у привратника, его кухня больше всего походила на помойку. Или светопреставление, как выражалась мама Филиппа. Такими словами тут бросаться было негоже, еще подумают, что это комплимент. Немытые тарелки, стаканы, кастрюли и сковороды одна на другой высокими пирамидами громоздились на кухонном столе и на полу бок о бок с… да, с такими же пирамидами грязной посуды.

Все это исчезло. Не осталось ни единой грязной чашки, ни капельки пролитого соуса. Кухня сияла чистотой.

Сатина с улыбкой на губах шепнула:

— Я же говорила, что он с кем-то встречается!

Филипп достал три чашки, а Сатина поставила на огонь кастрюльку с водой, которая вскоре забурлила.

— Думаешь, это Азиэль? — спросил Филипп, когда Сатина взяла в руки банку с цветками чертополоха и бросила горстку в кипящую воду.

Она озадаченно сдвинула брови:

— Ты о чем?

— Тот, о ком говорил вампир. Думаешь, это может быть Азиэль? Вампир узнал меня. Он назвал меня ангелом, как Азиэль тогда. Потом упомянул о ком-то, кого боялся. Он. «Он еще ужаснее», повторял он, когда я припугнул его крестом.

Сатина покачала головой и снова занялась чаем.

— Азиэль, конечно, злодей, но не настолько, чтобы заставить Проклятых валяться у себя в ногах. К тому же он всего лишь мальчишка.

В последнем она была права, но с первой частью Филипп решительно не мог согласиться. Он все еще помнил взгляд, который Азиэль бросил ему на прощанье, когда стража уводила его из Замка Сатаны.

Этот взгляд с тех пор не раз снился ему в ночных кошмарах. Возможно, Азиэль всего лишь мальчишка.

Но он не просто злодей, а настоящий безумец!

— Он пытался убить Люцифера! И меня тоже!

— Филипп, умоляю, выброси из головы этого Азиэля, — взмолилась девушка, слова ее и вправду прозвучали как молитва. — Его нет, и он никогда не вернется. Пожалуйста, выброси его из головы!

Филипп хотел продолжить разговор, но Сатина объявила, что чай готов.

Когда Сатина разливала чай по чашкам, Филипп заметил, что он плохо заварился, но намек он понял и больше ничего не говорил на эту тему. Хотя так и не мог взять в толк, отчего Сатина становится такой резкой всякий раз, когда речь заходит об Азиэле. Как будто скрывает от него что-то.

Друзья прошли в гостиную, где Драная Борода как раз разводил огонь.

— Вы чертовски быстро управились! Располагайтесь поудобнее! — привратник хихикнул себе под нос. — Не часто в наших краях доводится говорить такие приятные слова.

Филипп и Сатина устроились на диване.

Филипп откинулся на спинку, и тут же раздался приглушенный писк. Он разом вскочил на ноги и уставился на белую подушку, к которой секунду назад хотел прислониться. И только сейчас заметил слабое движение. Словно подушка была набита чем-то живым. На чехле было вышито сердечко. Не совсем обычное, конечно.

— Почему… почему мне кажется, что сердце истекает кровью? — беспокойно спросил Филипп.

На что получил именно тот ответ, который больше всего боялся услышать:

— Потому что оно истекает кровью, — подтвердил Драная Борода. — Тонкая работа, правда? Настоящая человеческая кожа!

«И человек все еще жив, — подумал Филипп, покрываясь мурашками. Он понимал — потребуется какое-то время, чтобы снова привыкнуть к местным обычаям. — Сердце все еще бьется».

— Кто подарил ее тебе? — полюбопытствовала Сатина, а Филипп тем временем отодвинулся от подушки как можно дальше.

— Знакомые, — спокойно ответил привратник и обратился к Филиппу, прежде чем Сатина успела задать новый вопрос: — Ну, рассказывай, Филипп. По каким делам ты к нам? Надеюсь, на этот раз никакой ошибки? Я не натыкался на твое имя ни в одной из своих книг, так что исхожу из того, что в кандалы тебя заковывать пока рано.

— Нет, я… меня пригласили, если можно так выразиться, — ответил Филипп, украдкой поглядывая на Сатину, которая незаметно кивнула.

— Странный ты тип, Филипп, — демон улыбнулся и сделал глоток чая. — Не многие добровольно вернулись бы сюда, раз уж однажды им удалось сбежать.

— Это было приглашение, от которого я не смог отказаться.

— От плохого бывает трудно отказаться, — сказал привратник и в свою очередь — с улыбкой на лице, — краем глаза посмотрел на Сатину.

Кровь прилила к щекам Филиппа, и он поспешил перевести разговор на другую тему, поинтересовавшись, как поживает сам привратник.

— Спасибо, держу рога по ветру и хвост пистолетом, как говорится. У нас здесь все по-прежнему, так что и новостей-то никаких нет. В последний раз, когда случилось что-то интересное, тому причиной был ты сам. О тебе все еще толкуют по углам, Филипп. И разговоры, по правде говоря, не утихли, после того, как Люцифер поставил тебе памятник, скорее напротив…

— Что? — Филипп чуть не поперхнулся чаем. — Памятник?

— Разве ты не слышал об этом?

Филипп посмотрел на Сатину, но она не отрывала глаз от чашки.

— Нет, не слышал.

— Ну, а это так. Огромная статуя посреди площади, чтобы всем было видно.

— Ложь!

— Ну, что ты, какая там ложь, — Драная Борода достал трубку и принялся набивать ее табаком. — Так что все равно кончил ты плохо — попал к нам в Ад. К тому же за доброе по всем статьям дело. Кто может в такое поверить?

— Почему ты ничего не сказала? — Филипп продолжал смотреть на Сатину, беспокойно ерзавшую на месте. Ей было явно не по себе.

Филипп не знал, как себя вести. Памятник ему в Преисподней? Какая-то нелепица. Может, поэтому он едва сдерживал смех?

— Памятник! Это уж слишком!

— Остерегайся гордыни, Филипп, — сказал Драная Борода, попыхивая трубкой. Дым окутал его демоническое лицо. — Чем выше летаешь, тем больнее падать. Предположу, что Сатина молчала об этом, потому что прониклась твоим добрым нравом. Я прав, девочка моя?

Сначала Сатина смущенно пожала плечами. Потом кивнула.

— О чем это вы? — Филипп недоумевающее посмотрел на обоих и вдруг догадался, что привратник имел в виду. И почему ему все время казалось, что Сатина что-то скрывает от него?

— С ним что-то не так? С этим памятником что-то не так?

— Нет, сам по себе памятник замечательный, хотя, на мой взгляд, не очень на тебя похож. Но ты должен знать, Филипп, что далеко не всем дьяволам ты по душе. О тебе здесь говорят, но не всегда хорошие слова. В последние ночи народ много шепчется по закоулкам, а такие разговоры не к добру. Многие из нас благодарны тебе за то, что ты выдворил Азиэля из Преисподней, не сомневаюсь. Но есть и такие, кто не слишком обрадовался. Совсем не обрадовался. У этого парнишки по нашу сторону ворот остались друзья и поклонники. Молодые заблудшие дьяволы, считающие, что не так уж неправ был Азиэль, когда попытался свергнуть Люцифера с трона. Хотя у них нет мужества сказать об этом вслух.

Филипп вспомнил холодный взгляд, которым измерил его Ворчливый Коготь, коллега Драной Бороды, и задумался о том, что, вероятно, на стороне Азиэля были не только молодые дьяволы.

Драная Борода пустил два колечка дыма из ноздрей. Они соединились, превратившись в лежащую на боку восьмерку:

— То, о чем не решаются говорить вслух, выражают иначе.

— Поэтому я молчала о памятнике, Филипп, — только сейчас в разговор вмешалась Сатина. Она посмотрела на Филиппа грустными глазами: — Его постоянно уродуют вандалы.

— Вандалы?

— Каждую ночь без исключения, — продолжил привратник. — Люцифер пытался найти виновных, но до настоящего времени им удавалось скрыться, так что ничего не вышло из…

Речь демона была прервана громким трезвоном, и он раздраженно фыркнул.

— Кто на этот раз? — бормотал привратник, протягивая руку к телефону, стоявшему на столике рядом с креслом. — Слушаю!

Филипп наблюдал за Сатиной. Ее взгляд снова впился в чашку, которую она держала обеими руками. Теперь он понял, чем объяснялась ее категоричность, когда речь заходила об Азиеле. Ей было стыдно. Стыдно за поведение своих сородичей-дьяволов. Стыдно за то, что Азиэль не исчез, а продолжал жить в тайных слухах. Стыдно за то, что однажды была сама влюблена в него. Она просила, нет, умоляла Филиппа выбросить Азиэля из головы. На самом деле наверняка ей самой хотелось забыть о нем. Потому что ей было стыдно.

Филипп захотел дотянуться до нее, взять ее руку в свою, сказать ей, что все это не так уж важно, как вдруг Драная Борода заорал в трубку с такой страшной силой, что Филипп подпрыгнул на месте.

— Что? Еще один? Быть такого не может! Что ты говоришь? Заявитель? Ты уверен? Скоро буду! Провались оно пропадом ко всем чертям поганым!

Демон бросил трубку, раздраженно скрипя желтыми зубами, и снова повернулся к гостям:

— Прошу прощения, что придется вас так некрасиво выставить за дверь, но мне нужно бежать. Говорят, произошла какая-то ошибка. Я направил одного литературного критика на Болото Тщеславия, хотя ему, разумеется, полагается Позорный столб. Это и ежу понятно. Но в ту ночь, когда эти тупые собачьи головы начнут думать самостоятельно, Преисподняя точно покроется льдом!

Драная Борода тяжелыми шагами направился в прихожую и повернул ржавую дверную ручку наверх. Затем все трое вышли из дома и направились к воротам — гигантской огненной пасти, которая криками грешников приветствовала возвращающегося Филиппа.

— Мы снова дома, — вздохнула Сатина.

Филипп невольно кивнул.

21 Странный мир, странные мысли

— Надеюсь, вы навестите меня в другую ночь, — сказал Драная Борода, когда они оказались по другую сторону ворот, и Сатина ехидно улыбнулась, ответив, что в таком случае они надеются застать его дома, а не на совещании.

Чешуйчатые щеки привратника снова залила краска, и он поспешно исчез в направлении Болота Тщеславия.

— Интересно, кто вскружил ему голову, — хихикнула Сатина и снова затихла, когда Филипп потянул ее за рукав. — Что такое?

Он показал, пальцем на потрескавшуюся землю. Прерывистая змейка кровавых капель продолжала свой путь из темноты Преддверия Ада через ворота.

— Я был прав, — сказал Филипп. — Зверь, похитивший амулет Мортимера, гнался за дьяволом. Он где-то здесь. Если бы мы только могли пойти по его следу…

Но это было невозможно. Здесь, внутри крепостных стен, землю постоянно окропляла человеческая кровь. Будь то удары хлыстов, что вспарывали плоть, будь то кандалы, впивавшиеся в запястья и щиколотки. На этом след обрывался, утопая в давнишней и свежей человеческой крови.

— Что будем делать? — спросил Филипп. — Есть предложения?

На его удивление, Сатина кивнула.

— Пойдем ко мне домой и поедим, — сказала она. — Я умираю от голода.

Филипп хотел что-то возразить, но урчание в животе выдало его раньше.

— Предложение принято, — улыбнулся он. — Надеюсь, у вас дома есть что-нибудь получше черствого хлеба.

Они торопливо шли по Городу Дьявола, и Филипп все впитывал в себя заново, позволяя впечатлениям от увиденного в этом странном, таком непохожем на его собственный, мире, захлестнуть себя целиком. Бесконечное ночное небо без звезд, по которому на крыльях сновали дьяволы. Жар, исходящий от бесчисленных больших и маленьких огней, прорывавшихся сквозь трещины в земной коре. Толпы грешников, которых хлыстами гнали к местам наказаний.

Звук гремящих кандалов, крики боли и душераздирающие мольбы о пощаде.

Они срезали путь через парк и прошли мимо группы странного вида деревьев, которых Филипп прежде здесь не замечал. Кора их просвечивала, а на длинных кривых сучьях висели не листья, а круглые медяки.

Они дребезжали и позванивали на горячем ветру.

От деревьев исходил прогорклый запах, и внезапно Филиппу показалось, что под морщинистой корой проглядывали человеческие черты. Не напоминало ли это чей-то нос? Или пару глаз?

— Люди, — зашептал он. — Эти деревья — люди.

Сатина кивнула.

— Скупцы и крохоборы. При жизни им хватало общества собственных денег. Сейчас они медленно гниют здесь под звон монет.

«Как странно, — думал Филипп, робко пригибаясь под раскидистыми ветвями, которые словно тянулись к нему, взывая о помощи. — Как отвратительно. Как больно смотреть. И все же, как хорошо снова быть здесь».

Они покинули парк и продолжили свой путь через квартал частных домов.

Симпатичные домики за увядшей живой изгородью то и дело сменялись сырыми гротами, от вида которых Филипп покрывался мурашками. В этих мрачных пещерах обитали варгары — повелители Темноты. Своим черным искусством они вызывали катастрофы и несчастья на земле.

В животе у Филиппа снова заурчало, и он задумался над словами Сатины о том, что она просто умирает от голода.

— Сатина?

— Что?

— Дьяволы ведь бессмертны?

— Да. Если, конечно, речь не идет об особых обстоятельствах, как тогда с Люцифером.

— А что будет, если ты бросишь есть и пить?

Она в недоумении вытаращила на Филиппа глаза.

— С какой такой стати?

— Это просто вопрос. Что случится, если ты не будешь ни есть ни пить больше недели?

— На мой взгляд, ты задаешь очень странный вопрос.

— Ты умрешь с голоду?

— Нет, я ведь не могу умереть. Просто буду мучиться от голода и жажды.

— А если это продлится дольше? Если ты останешься без еды и воды на месяц? Или на целый год?

— Филипп, от твоих вопросов не по себе. Зачем ты хочешь это знать?

— Потому что не понимаю, что такое бессмертие.

Сатина нервно потирала ладошки, разговор был ей явно неприятен:

— Произойдет то же, что и с тобой.

— Со мной?

— Ты ведь тоже бессмертен, теперь, когда ты умер. «Так значит быть бессмертным и быть мертвым одно и то же? Сходится с тем, что говорил Мортимер», — подумал Филипп. Но оставил эти мысли при себе.

Сатина пожала плечами.

— Если не есть и не пить, можно ослабнуть и заболеть. Будешь чахнуть, пока не останутся только кожа да кости, и сил будет хватать только на то, чтобы дышать. Но дышать ты не перестанешь, потому что умереть не можешь. Зато будешь настолько близок к смерти, насколько это возможно.

— Это, должно быть, ужасно, — бормотал Филипп, и перед его внутренним взором появился образ человека, такого истощенного и изможденного, что он больше походил на скелет. Лицо человека приобрело черты Люцифера, как он выглядел, когда был при смерти, оба рога сломаны пополам.

Что-то зашевелилось в голове у Филиппа. Мысль. Глубоко в мозгу. Мысль о том, что…

Мысль исчезла прежде, чем Филипп успел ухватить ее. Кажется, Сатина тем временем что-то сказала ему, и он попросил повторить.

— Я сказала, что это, без сомнения, ужасно. Но я не знаю здесь никого, кто бы голодал. Естественно, кроме грешников, но с ними все обстоит иначе.

— Что значит иначе?

— Они души, а не дьяволы. Им пища не требуется. Хотя они постоянно испытывают голод.

— Но и я не дьявол?

— Ты был им в прошлый раз, — прозвучал ответ. — Давай поговорим о чем-нибудь другом?

— Хорошо, — согласился Филипп и усмехнулся, почувствовав пустоту в желудке. — Я очень хочу есть.

22 Под хлыстом

— Судя по всему, отец дома, — заметила Сатина, когда друзья переступили через порог ее дома. Она кивнула в сторону крючка, на котором висел свернутый черный хлыст. — Пожалуй, нужно тебя предупредить. В последнее время он не в духе.

— Что случилось? — озабоченно поинтересовался Филипп. Он однажды видел Чернорога в плохом настроении — находиться поблизости от него было не слишком приятно и не очень разумно.

— Все из-за мамы. Она…

Сатину прервал донесшийся из кухни звон, за которым посыпались проклятья из стольких бранных слов, сколько Филипп услышал за всю свою жизнь и даже чуточку больше.

— Короче, сам увидишь.

Друзья вошли в кухню. Картина, которую они там увидели, был настолько неожиданной, что Филипп чуть не лопнул от смеха. Но что-то подсказываю ему, что если он рассмеется, это станет самой большой ошибкой в его жизни. И, вероятно, последней.

Отец Сатины, огромный черный грагорн таких же внушительных размеров, как и Драная Борода, навис над раковиной с горой немытой посуды. Его руки по локоть покрывала мыльная пена, на животе был повязан белоснежный фартук. К плите была прислонена метла, на полу — гора осколков.

— Привет, пап, — поздоровалась Сатина, и Чернорог резко обернулся, так что с мочалки во все стороны разлетелись брызги.

— Сатина? Как ты меня напугала! — он кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. — Я думал ты у себя в комнате, делаешь уроки!

— Что? Нет… — Сатина растерянно посмотрела на отца.

Филипп тоже не понял, что этим хотел сказать Чернорог. Сатины не было дома почти две недели.

Как мог ее отец быть уверенным в том, что она сидит у себя в комнате? К тому же, по Чернорогу совсем нельзя было сказать, что он рад встрече. Он как будто и не догадывался, что Сатина куда-то уходила.

— Похоже, ты это сказала мне, чтобы не помогать по хозяйству, — насупился Чернорог. — Я должен был догадаться, сам ведь тебя воспиты… — Его взгляд упал на Филиппа, и недовольная мина сменилась удивленной улыбкой. — Что за чертовщина? Неужели это Филипп? Вот это да! Тебя совсем не узнать. Ты вернулся? И снова не в кандалах?

— Я только в гостях, — объяснил Филипп, стиснув от боли зубы, когда черная лапа Чернорога сжала его руку в приветственном рукопожатии.

— Чудесно, чудесно! Так может, поможешь мне на кухне? А то я никогда не закончу. Чувствую себя, как грешник на наказании, скажу я тебе.!

— А где мама? — спросила Сатина. — Почему ты не на работе?

— Не на работе? А как ты это называешь, позволь спросить?

Желваки заиграли на скулах, Чернорог прищурил желтые глаза. Он вернулся к тарелкам и начал скрести их мочалкой с такой силой, что они чудом не раскололись.

— В первый раз за четыре года дали выходной, так твоя мама сочла это прекрасным поводом, чтобы приобщить меня к этой… — он запнулся, как будто был не в состоянии выговорить это слово. А потом изрыгнул его с гневным рычанием, — …генеральной уборке! А сама, да, твоя мама, снова отправилась искушать народ, а у меня кожа на пальцах уже сморщилась, как изюм!

Краем глаза Филипп заметил движение на верхних ступеньках. Он перевел туда взгляд, но движение исчезло прежде, чем он успел что-либо разглядеть.

— Наш дом нынче — плачевное зрелище, Филипп, — сказал Чернорог. Он отложил мочалку в сторону и принялся вытирать посуду полотенцем. — И все Демеона! Не знаю, какая муха ее укусила, отчего ей вдруг взбрело в голову, что я должен вести хозяйство с ней наравне. Просто невыносимо! Я совершено на такое не гожусь. Пока я тут мыл посуду, разбил уже три стакана. Мои руки предназначены совсем для другого. Взмахивать хлыстом над головами грешни…

При этих словах тарелка, которую Чернорог собрался вытереть, выскользнула из его рук. Полетела на пол и разлетелась вдребезги со страшным грохотом.

— Все, с меня, черт возьми, довольно! — закричал Чернорог и со всей силы ударил кулаком по столу так, что с потолка посыпалась штукатурка. Он хвостом сорвал с себя фартук. — Не собираюсь больше с этим мириться! Если Демеоне так хочется, чтобы посуда была вымыта, пол пропылесосен, кровать заправлена и черт знает что еще, пусть сама разбирается со всем…

Прерывистый кашель пригвоздил Чернорога к полу.

Филипп обернулся и в дверном проеме увидел мать Сатины. Зеленые глаза неподвижно смотрели на Чернорога, и под их взглядом он вдруг превратился в маленького мальчика, которого застали врасплох с пакетом сладостей.

— Ну, вот я и дома.

— Привет, дорогая, — Чернорог поспешно подошел к ней и неуклюже поцеловал в щеку. — Как прошла ночь?

— Хм, — в ответ Демеона вопросительно приподняла бровь. — Ты не забыл постирать одежду, как я просила?

Чернорог пробурчал что-то едва различимое себе под нос, и Демеона попросила его повторить громче.

— Говорю же, не успел. — Чернорог пристыженно повязал фартук. — Хотел заняться стиркой после посуды.

— Стирка подождет. Вижу, у нас сегодня гости. С возвращением, Филипп.

— Спасибо.

— Когда ты прибыл?

— Только что, — ответила за него Сатина. — Я встретила его на лестнице.

— Так ты знала, что Филипп должен вернуться? — Демеона удивленно посмотрела на дочь. — Ты ничего об этом не говорила. Но в последнее время мы мало общались, ты была так занята уроками.

— Я… я хотела сделать сюрприз, — ответила Сатина, украдкой бросив взгляд на Филиппа.

— И позволю заметить, по-настоящему приятный, — Чернорог с широкой улыбкой протянул Филиппу мокрую тряпку. — Вдвоем куда проще справиться с тяготами быта.

— Я попрошу! — прозвучал резкий голос Демеоны, и Чернорог мигом выхватил тряпку из рук Филиппа. — Твои вульгарные манеры!

— Я же только пошутил!

— Очень смешно, дорогой! Отложи, пожалуйста, мытье посуды и постели Филиппу в комнате для гостей.

Кипя от бешенства, Чернорог грузно двинулся вверх по лестнице, сердито бормоча, что не понимает, к чему все это представление. Муж на работе, жена — хозяйничает дома. Так было всегда, и всех это устраивало. Он не видел смысла менять заведенный порядок и зачем….

— Дорогой? — окликнула его Демеона. — Когда закончишь с постелью, будь добр, сходи в магазин за продуктами. Нас ведь будет на одного больше за ужином.

Чернорог беспокойно забил хвостом, серый дым, валивший из его ноздрей, стал черным как уголь. Горящие глаза устремились на Филиппа, который тщетно пытался проглотить огромный ком, застрявший в горле.

— Вам не обязательно ходить в магазин, — запинаясь от нерешительности начал Филипп. — Мы с Сатиной купим все, что нужно. С превеликим удовольствием.

— Вот и славненько, — сказала Демеона, доставая из сумочки кошелек. — Я как раз уже подумывала о том, чтобы самой домыть посуду, но, дорогой, тогда ты все успеешь.

Чернорог, только что просиявший от радости, услышав предложение Филиппа, тут же снова нахмурился, словно бык перед нападением.

— Спасибо за помощь, Филипп, — ядовито фыркнул он.

— Не… не за что, — едва слышно произнес Филипп, сожалея, что вообще открыл рот. Нужно было хорошенько усвоить эту истину еще в прошлый раз: делать добрые дела в Аду нелегко.

23 Чертов (А)нгел

— Ничего не понимаю, — сказала Сатина по дороге на рыночную площадь. — Они даже не догадались, что меня не было дома. Почему? Что за чушь они несли об уроках?

Филипп пожал плечами.

— Может быть, это дело рук Мортимера. Он же обещал тебе уладить вопрос с родителями. Может, он их загипнотизировал или еще в этом духе?

— Вряд ли. Ни один дьявол не решится сомкнуть глаз в одной комнате со Смертью. Да и не похоже было, что они под гипнозом. Просто-напросто им было совершенно безразлично, где я провела последние две недели.

— Они безразличны и весьма рассержены, — добавил Филипп. — Во всяком случае, твой отец. На меня.

— На его счет не стоит беспокоиться. На самом деле он не такой злой, как кажется. — Сатина ухмыльнулась. — Но ты прав — он далеко не в восторге от маминых нововведений. К сожалению, он тут бессилен. Она ведь темптан и может в два счета обвести его вокруг пальца.

Друзья вышли на площадь, где, позвякивая на ветру, колыхались насквозь прогнившие деревянные вывески и насквозь проржавевшие железные.

Повсюду на скамейках, судача о том о сём, сидели дьяволы и демоны. У фонтана разносчик газет, маленький дьяволенок, размахивал свежим выпуском «Адских вестей», громко выкрикивая: «Купите газету! Купите газету! Главная новость ночи! Грешник пытался сбежать, но не успел даже выбраться из оков! Купите газету!»

— Да уж, главная новость ночи! — сказала Сатина. — Они постоянно пытаются сбежать. Целыми ночами стоит тут и талдычит одно и то же.

Они прошли мимо кинотеатра, где на афише значились только фильмы ужасов, и мимо книжного магазина, каждую витрину которого украшала автобиография Люцифера «Чертова жизнь. Новое дополненное издание».

Сатина объяснила, что в списке бестселлеров эта книга всегда занимает первое место, что и неудивительно. Дело в том, что новое дополненное издание выходит каждый год без исключения, и Люцифер вынуждает всех демонов и дьяволов покупать его заново.

— Они говорят обо мне, — заметил Филипп, когда друзья шли по улице. Он оглядывался по сторонам. На кого бы он ни бросил взгляд, лица тотчас отворачивались в другую сторону. Но шепот не смолкал. Иногда казалось, что дьяволы указывают на что-то пальцем. Не на Филиппа, а на что-то на другом конце улицы.

— Да, — расплываясь в улыбке, констатировала Сатина. — Вот что значит быть успешным.

— «Успешный» рифмуется с «грешный», — пробормотал Филипп, стараясь не обращать внимания на перешептывание и косые взгляды.

Вскоре они добрались до лавки мясника, и Филипп отчетливо ощутил, как при виде выставленных на витрине местных деликатесов к горлу подступила тошнота.

— Я… Я лучше постою на улице, — предложил он.

Витрина мясной лавки, скорее, походила на музей ужасов, чем на выставку продуктов питания.

Гигантские подносы с рубленым мясом тарантулов и крыс. Стеклянные чаши с долгоножками и липкими клещами. Внушительные крюки с насаженными на них змеями, летучими мышами и козлиными головами.

Неожиданно для себя Филипп почувствовал глубокую благодарность Мортимеру за черствый хлебушек. К счастью, Демеона попросила их купить волчатины, которую Филипп очень уважал.

Сатина скрылась за дверью магазина, а Филипп отвернулся от витрины. Парочка дьяволов на противоположной стороне улицы сразу повернулись к нему спиной. Но они продолжили жаркую дискуссию, а один из них указывал куда-то хвостом.

Ведомый любопытством, от которого слегка крутило в животе, Филипп пошел в указанном направлении, прекрасно зная куда.

Повернув за ближайший угол, Филипп увидел его — переливающийся в бликах вырывавшихся из-под земли языков пламени памятник себе.

ФИЛИПП АНГЕЛ

Разрушитель Великого Заговора

Приспешник Дьявола

— гласила надпись на бронзовой табличке, если не принимать во внимание исправлений, сделанных рукой неизвестного злоумышленника.

Сам двухметровый памятник был отлит из меди.

Филипп был увековечен в наброшенном на плечи плаще, одна его рука упиралась в бок. Другая, поднятая вверх, потирала шишку на лбу. Лицо замерло в суровой мине, губы сжались в тоненькую ниточку, черные глаза пристально глядели вперед. Вид его внушал страх, а шишки на лбу были значительно больше, чем в жизни.

— Совсем на меня не похож, — пробормотал Филипп и быстро засунул руки в карманы. Перед этим он стоял упершись одной рукой в бок, задумчиво потирая лоб.

Памятник отличался от оригинала и по другим причинам, которых было множество.

Кто-то подрисовал ему усы и загнул кончик носа кверху как поросячий пятачок. Помимо того, что статуя была перепачкана кровью, ее облепили остатки тухлых яиц и помидоров. Одно яйцо угодило прямо в лоб, на жаре оно испеклось, так что теперь со лба неприглядным головным убором свисала яичница-глазунья.

Прописную «А» из фамилии Филиппа исправили на строчную, вся последняя строка была зачеркнута, вместо нее какой-то невежда нацарапал: «Грязный чиловечишка!»

— Не знаю, кто за всем этим стоит, но как только мы обнаружим преступника, сразу отправим его к черту на рога, — произнес знакомый голос рядом с Филиппом.

— Люцифакс! — радостно воскликнул Филипп.

Черный кот Люцифера ответил ему улыбкой:

— С возвращением, Филипп!

— Кажется, ты совсем не удивлен, что я вернулся. Ты знал…

Люцифакс кивнул.

— Хозяин рассказал, что ты гостишь здесь… по соседству, я видел тебя мельком сразу после того, как ты прибыл. Ты меня, кстати, тоже, только не догадался, что это я. Как поживаешь? — спросил кот прежде, чем Филипп успел разобраться, что означали его слова о том, что они видели друг друга.

Филипп кивнул в сторону памятника.

— Бывало и лучше.

— Не принимай близко к сердцу. Просто мелкие пакости, Филипп, ничего серьезного.

— А я как раз слышал обратное, — возразил Филипп.

На это Люцифакс промолчал.

— Так и думала, что ты здесь. Привет, Люцифакс. Видишь, кто к нам вернулся!

К их обществу присоединилась Сатина. В руках у нее был сверток с покупками.

— Речь о вас обоих, насколько я понимаю, — сказал кот. — Ты ведь тоже давно не появлялась дома.

— Ты знаешь, где мы были? — удивилась Сатина.

Люцифакс кивнул.

— И знаешь, что мы там делали?

Кот снова кивнул.

— Мне все известно. И я, как бы так сказать, принимал посильное участие в этом предприятии.

— Как? — спросил Филипп. Его осенила одна мысль, и он украдкой бросил взгляд на лапы кота. Они были меньше, чем следы, обнаруженные у Смерти в лесу. Или казались меньше?

Когда Филипп был бойскаутом, им рассказывали, что следы всегда имеют больший размер, чем сама нога или лапа. Может, следы принадлежали ему?..

— Меня попросили об одной услуге, — продолжил кот. — Чтобы избежать беспокойства и лишних вопросов.

— Чьих вопросов?

— Твоих родителей в том числе.

Люцифакс обращался к Сатине.

— Моих родителей? — она озадаченно замотала головой. — Что ты имеешь в виду? Судя по их поведению, я как будто вовсе никуда не уходила.

— Именно это я и хочу сказать!

Сатина была в полной растерянности, но Филипп внезапно догадался, о чем толковал кот. И что он имел в виду, сказав, что Филипп тоже видел его, только не понял этого. Кот Дьявола Люцифакс, как и темптаны, обладал способностью к перевоплощению.

— Так это был ты! — воскликнул Филипп. — У Сатины дома на лестнице я видел тебя. Но я не узнал тебя, потому что ты принял другое обличие. Вот почему Чернорог думал, что Сатина учит уроки у себя в комнате. Это был ты. Ты изображал Сатину, пока она была у Мортимера.

— Эта роль и прежде удавалась мне с большим успехом, — ответил кот голосом Сатины и раскланялся.

— Ах, вотоно что, — сказала Сатина. — Мог бы лучше изучить мой характер. Я так много времени за уроками не провожу. Я ведь вовсе не анг… — Сатина запнулась, встретившись взглядом с Филиппом. Она смущенно откашлялась.

— Вполне вероятно, но должен же я был что-то придумать, чтобы отделаться от общества твоих родителей. Иначе бы они заподозрили неладное, кроме того, удалось избежать беспокойства и лишних вопросов, как просил Мортимер.

— Может, поговорим в другом месте? — предложил Филипп.

Он стоял спиной к памятнику, но все равно ощущал на себе его пристальный взгляд. И противный запашок тухлых яиц и помидоров.

— Говоришь моими словами, — согласился кот. — Я уже известил хозяина о вашем прибытии, и он с нетерпением ждет встречи в замке. С тех самых пор, как Люцифер услышал, что ты снова в наших краях, он не оставляет надежды снова увидеться с тобой. Ему не хватает тебя, Филипп.

— А как же отец… Ужин… — спохватилась Сатина, предъявляя сверток с волчьим мясом.

— Ужином займется Равина. А твоим родителям незамедлительно сообщат о том, что вы приглашены в замок. Полагаю, Чернорог только обрадуется, что ему не придется готовить на четверых.

Кот улыбался, а Сатина и Филипп давились от смеха.

24 Портвейн и яблочный сок

Друзья последовали за котом через весь город до Центральной улицы — широкой дороги, мощенной человеческими головами, которая вела прямо к замку Дьявола.

Это внушительное здание, построенное из сотен тысяч человеческих скелетов, белоснежным айсбергом выступало в темноте. Под блеском огненных столпов стены из человеческих костей ярко сияли.

— Вы двое! Да, я о вас!

Какой-то отчаянный голос перекрикивал приглушенные стоны грешников, по кровоточащим макушкам которых ступали Филипп и Сатина. Голос обращался к ним.

Это был тот самый незнакомец, которого они повстречали в Преддверии Ада. Мужчину подгонял огромный угрюмого вида грагорн. На плече демон нес лопату. Одежду у грешника отобрали, так что он был совсем нагим, если не считать кандалов на руках и ногах. В его взгляде читался страх.

— Помогите мне! — умолял человек, спотыкаясь на ходу, когда грагорн подталкивал его в спину. — Пожалуйста, помогите! Пусть они перестанут так обращаться со мной! Слышите? Вы не такие, как они. Вы были добры ко мне, вы накормили меня. Умоляю, пусть они перестанут!

Сатина, как ни в чем не бывало, прошла мимо. Филипп пожал плечами и виновато улыбнулся:

— Мне очень жаль.

Он догнал Сатину и Люцифакса на ступеньках, ведущих к жемчужно-белым воротам из сплетенных ребер, и ворота в то же мгновение начали отворяться.

За спиной Филиппа мольбы грешника переросли в истошные крики — грагорн толкнул его в яму глубиной в человеческий рост и начал засыпать сверху землей.

Они ступили в прохладный полумрак замка. Необъятный тронный зал местами освещали метровые свечи в подсвечниках. Красная ковровая дорожка шла от самого порога к трону, на котором Филипп когда-то впервые увидел великого властителя Преисподней. На этот раз трон пустовал.

Филипп вопросительно посмотрел на Люцифакса, и тот объяснил, что господин ожидает их в каминном зале.

Они продолжили путь мимо трона, мимо множества картин, запечатлевших грешников на краю гибели. Грешники на полотнах были живы, застывшие в ужасе перед смертельной опасностью, их слабые крики о помощи наполняли тронный зал, словно легкий шелест ветерка.

Друзья поднялись по винтовой лестнице, прошли по извилистому коридору, преодолели еще пару лестниц, все время двигаясь по кругу, так что Филипп совершенно перестал ориентироваться.

— Вот мы и на месте, — произнес кот, когда они в конце концов остановились перед двустворчатыми дверьми. Кот поднял лапу и постучал.

— Входите, — донесся изнутри голос, мягкий и глубокий, как черный шелк.

Люцифакс распахнул дверь и пригласил друзей войти.

Их встретило тихое потрескивание дров в камине и негромкая музыка. Вдоль красных стен были развешаны масляные лампы и портреты Люцифера и прочих известных… Нет, на самом деле, только Люцифера — присмотревшись, обнаружил Филипп.

Одну стену во всю высоту занимали книжные шкафы из темного дерева. Увидев, что за книги стояли на их полках, Филипп изумленно заморгал. Все это были Библии. Различных изданий и размеров, но исключительно Библии. Какого черта они тут делали?

У огня стояло мягкое кресло, под ногами, на полу с шахматным рисунком была расстелена шкура трехглавого чудовища, три пары стеклянных глаз которого неподвижно смотрели в пустоту.

Дьявол замер у камина. Он стоял спиной к огню, и жадные языки пламени превращали его фигуру в черный силуэт.

— Филипп, — сказал Люцифер, — с возвращением тебя.

Он сделал несколько шагов навстречу, тени, скрывавшие его черты, отступили, открывая широко улыбающееся лицо.

Во время их последней встречи в облике Дьявола все еще читались признаки отравления, которое чуть не стоило ему жизни. Сейчас от них не осталось и следа. Чернильно-черные глаза светились с такой силой, что Филиппу с трудом удавалось в них смотреть. Они были как два черных солнца. Некогда бледная морщинистая кожа стала гладкой и блестящей, как змеиная шкура. Зачесанные назад волосы открывали изящную дугу вновь отросших рогов, которые, впрочем, были несколько короче, чем в воспоминаниях Филиппа.

— Спасибо, — поблагодарил Филипп, пожимая протянутую руку Люцифера.

— Как всегда, не боишься пожать руку Дьяволу, — улыбнулся Люцифер. — Это приятно. Но так легко ты не отделаешься. Иди сюда, мой мальчик. — Сатана притянул к себе Филиппа и заключил его в свои крепкие объятья.

— Протяни Черту мизинец… — усмехнулся Филипп.

— Он всю руку отхватит, — ответил Люцифер, отпустив его.

Он посмотрел на Филиппа, удивленно приподняв бровь.

— А протяни ему руку…

— Он возьмет душу твою. Глава третья «Устной сделки с дьяволом». Я еще не все забыл.

— Вижу, и это тешит мою стариковскую душу, — заметил Люцифер, изучая две большие шишки на лбу у Филиппа. Потом он пристально посмотрел Филиппу в глаза и сделался серьезным. — Как поживаешь, Филипп? Мортимер хорошо о вас заботился?

Филипп, потупившись, кивнул.

— Замечательно.

Люцифер заворчал, как будто прекрасно знал, что ответ Филиппа был не совсем честным:

— Ты выглядишь усталым. Как будто не высыпаешься по ночам.

Филипп смущенно пожал плечами и тихо произнес:

— Там было очень холодно.

— Как и сам Мортимер — он очень холоден, — сказал Дьявол, немного погодя. Указательным пальцем он приподнял лицо Филиппа. Дьявол широко улыбнулся, так что можно было разглядеть все его белоснежные зубы. — Теперь ты снова в тепле. Тебе постелили в старой комнате. Ее не трогали с тех пор, как ты нас покинул. Я ведь не оставлял надежды, что зло в тебе расцветет с такой силой, что в один прекрасный день, когда твой земной путь завершится… Однако, черт побери, ты снова здесь до срока! Кто бы мог подумать?

Какое-то время Люцифер молча разглядывал Филиппа и вдруг вспомнил, что он пришел не один.

— Ох, извини меня, Сатина. Разумеется, для тебя тоже готова постель в комнате Филиппа. Я сожалею, мне вовсе не хотелось показаться невежливым… О, нет! Все, хватит! Прекрати это немедленно! — Люцифер прервал свою речь и несколько раз стукнул себя кулаком по лбу. Потом укоризненно покачал головой, кивая на Филиппа:

— Это твоя вина. Я начисто забыл, как ты на нас влияешь. Не успел войти в дверь, а я уже распинаюсь в извинениях, как какой-то паршивый ангел. И не смей сейчас говорить мне, что сожалеешь об этом! — рявкнул Дьявол, когда Филипп открыл рот, чтобы сказать, что ему очень жаль.

Сияя от радости, Филипп повернулся к Сатине:

— Ты ведь, правда, хочешь остаться? Тогда нам не грозит… не грозит…

— Мой отец? — спросила она с ухмылкой на лице. — Хочу. Только сначала нужно отпроситься у родителей.

— Что я снова наблюдаю? Плохое влияние, — грустно вздохнул Люцифер. — Если хочешь остаться, Сатина, так оставайся! Твоим родителям обязательно сообщат, если без этого не обойтись.

— Ну, тогда, спасибо. То есть я хотела сказать просто «да».

— Великолепно, великолепно, теперь все устроено. Друзья, могу я угостить вас бокалом чего-нибудь этакого? Ужин подадут еще нескоро, и у нас как раз будет время, чтобы выпить. Равина изменила обычное меню, как только узнала, что ты здесь. Ей не терпится с тобой увидеться.

Люцифер подошел к книжным полкам, заставленным библиями, и вытащил толстенный том. Книга была в кожаном переплете с позолоченным корешком.

— Мое любимое произведение, — улыбаясь, сказал Люцифер и открыл книгу. Внутри она оказалась пустой. В страницах были вырезаны два прямоугольника. В одном лежали рюмки, а в другом — заполненный наполовину графин. — Не желаете портвейна?

Друзья вежливо отказались, и Люцфер принялся перечислять другие напитки. Коньяк? Ром? Кровавое пиво?

Кончиком хвоста он указывал на многочисленные издания, в каждом из которых, судя по всему, вместо страниц Священного писания хранилось спиртное. Филипп и Сатина мотали головой, пока, наконец, радостно щелкнув пальцами, Люцифер не предложил им яблочный сок.

Соком они угостились бы с удовольствием, поэтому, налив себе рюмочку портвейна, Люцифер вернул далеко не священное писание на полку и несколько раз хлопнул в ладоши.

Вскоре отворилась дверь, и в зал вошел дьявол с сальными волосами и печально обвисшими рогами. Филипп тут же узнал его. Это был слуга Грумске, он часто приносил ужин ему в комнату.

Филипп и раньше недолюбливал Грумске, и было совершенно очевидно, что неприязнь эта взаимна. При виде Филиппа желтые глаза Грумске сощурились, хвост взмыл вверх, как готовая к атаке кобра. Не без удовольствия Филипп заметил, что хвост дьявола не выпрямлялся до конца. С тех пор как Филипп переломал его, на нем осталось два изгиба.

— Господин звал меня? — обратился к Люциферу Грумске, искоса поглядывая на Филиппа, который отвечал ему таким же недобрым взглядом.

— Да, Грумске. Принеси-ка нам два бокала яблочного сока. Самого лучшего.

— Самого лучшего? — слуга удивленно вытаращил глаза. — Господин хочет сказать: сока из того самого ящика, который…

— Совершенно верно, — сказал Люцифер. — Наши гости достойны самого лучшего. Поторапливайся.

Грумске поклонился и, пятясь задом, покинул зал, закрыв за собой дверь.

На мгновение все стихло, кроме музыки, струившейся из невидимых динамиков, и вкрадчивого мужского голоса, напевавшего такие слова: «Ты переодетый Дьявол, да, это так».

— Эта песня, — удивленно заметил Филипп, — я знаю ее. Мама ставит ее иногда.

— Чудесная песня, — согласился Дьявол. — И так подходит к нашему случаю, если уж на то пошло. Кстати говоря, певец несколько лет после своей смерти провел у нас. Его самым страшным грехом было расточительство. Но я был вынужден отправить его куда подальше. Совсем далеко, надеюсь, вы меня понимаете. — Люцифер поднял вверх указательный палец. — Его ангельское пение плохо сказывалось на остальных грешниках. Они переставали кричать и начинали подпевать. Настоящий кошмар!

Через пару минут Грумске вернулся с небольшим подносом, на котором стояли два бокала с янтарным напитком.

Принимая от слуги бокал с соком, Филипп заглянул ему в глаза и заметил в них… что-то странное. Непонятно как, но внезапно к нему пришла уверенность в том, что Грумске — один из зачинщиков надругательств над его памятником. Это открытие вовсе не показалось ему неожиданным.

Грумске тотчас опустил глаза в пол, как будто боялся выдать себя. Бесшумно как змея он выскользнул из зала.

Филипп слегка пригубил напиток, опасаясь, что Грумске мог подсыпать в него яд. Но сок имел восхитительный вкус, и Филипп сделал второй глоток. Нет, не просто восхитительный. Напиток был… Он был… божественным! Да, вот подходящее слово — божественный!

В детстве Филипп часто спрашивал маму, какой вкус у радуги. И тогда мама хохотала в ответ: откуда ей было знать? Но сейчас Филипп не сомневался, что если бы у радуги был вкус, это был бы вкус этого яблочного сока, таявшего на губах потоком мечтаний, отчего тело и душа обращались в трепет, и хотелось пить его снова и снова, до последней капли.

— Вот и я все время твержу это, — рассмеялся дьявол, когда Филипп разочарованно уставился в пустой бокал. — Ничто не может сравниться с запретным плодом!

— Запретный плод? — повторил Филипп, переглянувшись с Сатиной, бокал которой также был пуст.

— Сок выжат из яблок Древа познания. Мне удалось утащить ящичек, когда был там в прошлый раз. Теперь вы лучше понимаете, как трудно было Адаму и Еве справиться с соблазном.

— Вы были на Небесах? — Филипп провел пальцем по ободку бокала и облизал его. — Что вы там делали?

— Мы собрались в Эдеме на совет. Яхве, Мортимер и ваш покорный слуга. Обсуждали исчезновение амулета и несчастья, которые оно повлекло.

— И что вы решили?

— Это ты должен мне сказать, Филипп.

— О чем?

Дьявол указал на него рукой, которой держал рюмку с портвейном.

— Я говорю о том, что нашим решением был ты, Филипп. Мы пришли к согласию о том, что нужно задействовать тебя.

От слов Люцифера Филипп почувствовал легкое головокружение. Представить только, что Бог, Смерть и Дьявол собрались вместе, чтобы поговорить о нем, Филиппе Ангеле! И что эти трое сошлись на том, что именно он сможет помочь им.

Люцифер с улыбкой на лице кивнул, как будто прочитал мысли Филиппа.

— И на этот раз речь не идет об ошибке. Поведай же мне, Филипп, что вам удалось выяснить?

Филипп собрался открыть рот, чтобы начать повествование об их находках, но не успел произнести и слова, как двери с грохотом распахнулись, и запыхавшийся женский голос закричал:

— Где он? Где же он?

Филипп обернулся и увидел в дверях Равину. Ее седые волосы топорщились во все стороны, пот градом катился по красным как яблоки щекам, словно всю дорогу из кухни она бежала бегом. Обезумевшие глаза отыскали Филиппа и засияли от радости.

— Филипп! — закричала Равина, бросившись к нему вопреки протестам Люцифера.

— Привет, Рави… Ой, — запнулся Филипп, когда кухарка заключила его в свои объятья с таким жаром, что легкие Филиппа тут же сплющились.

Кухарка, радостно смеясь, кружила Филиппа, а тем временем вся жизнь несколько раз пролетела перед его глазами, пока наконец Равина не вернула его на пол.

— Мой дорогой мальчик! Как же ты вытянулся, тебя просто не узнать! Грумске сказал, что ты уже здесь, и я просто не удержалась… — начала кухарка, но Люцифер перебил ее, многозначительно откашлявшись.

— Равина, — сказал он строго, глядя ей прямо в глаза. — Мне хорошо известно, что ты с нетерпением ждала возвращения Филиппа, но все же слугам не полагается вот так врываться. К тому же крайне неприлично выражать такой восторг здесь, в самом сердце Зла.

— Ох, вечное притворство! — Равина небрежно отмахнулась от грозных слов Люцифера. — Кто сам скакал от радости и приплясывал, просто не мог на месте усидеть, узнав, что Филипп возвращается? — она потрепала шевелюру Филиппа и рассмеялась так, что все ее тучное тело заходило ходуном. — Ты бы видел его, Филипп. Адское зрелище! Знаешь, что говорят: «Когда Дьявол пляшет, на Небесах рыдают». — И наклонившись к нему поближе, шепнула на ухо: — От смеха.

— Благодарю тебя, Равина, — громко сказал Люцифер, тщетно пытаясь прикрыть багровый румянец. — Вот ты и пожелала Филиппу доброй ночи. Время не ждет, и мы изрядно проголодались.

— Ужин на плите, — сказала Равина, с головы до ног окинув взглядом Филиппа. — Тебе, друг мой, достанется двойная порция. Что-то ты совсем исхудал. — Равина подмигнула ему и встала. — Это мы быстро исправим!

Кухарка удалилась, а Люцифер облегченно вздохнул, обрадовавшись, что наконец-то смог избавиться от ее общества.

— Если бы не эти ее чертовы лакомства, — вздохнул он, запивая конец фразы портвейном, и опять напустил на себя важный вид: — Теперь, когда снова воцарилось спокойствие, поведай мне, Филипп: что вам удалось выяснить?

25 Дьявольская жара

— Как странно снова быть здесь, — произнес Филипп, разглядывая себя в зеркале. Когда-то — частичку вечности тому назад — на него из зеркала смотрел рогатый черт с черными как уголь глазами. А незадолго до этого — ангел. Кто же отражался в зеркале сейчас?

«Я, — подумал Филипп, потирая шишки на лбу. — Просто я».

Они сидели в старой спальне Филиппа. Люцифер был прав — с тех пор здесь ни к чему не прикасались. Те же книги на полках, письменный стол и кровать находились на привычном месте. Даже оплавившиеся свечи в подсвечниках никто не убрал. Единственное, что было по-другому, это одежда и плащ в шкафу — их заменили на новые, большего размера, а еще поставили вторую кровать. Она…

(к сожалению)

…к счастью, стояла у противоположной стены, а не вплотную к кровати Филиппа. Иначе это было бы как-то…

(слишком хорошо, чтобы быть правдой)

…некстати.

— Подумать только, что меня он тоже пригласил погостить в замке, — протянула Сатина и с мечтательным взглядом уселась на свою кровать. — Я всегда только и думала об этом. Ради такого стоит дружить с правой рукой самого Дьявола.

— Правая рука Дьявола, — ухмыльнулся Филипп, качая головой. Потом он сдвинул брови и добавил: — Странно, он показался мне таким… таким безразличным ко всему происходящему. Я ожидал, что он будет больше беспокоиться. Ведь исчезновение амулета касается всех.

До ужина и во время него Филипп и Сатина рассказывали о днях, проведенных у Мортимера, и звериных следах, что они обнаружили в лесу. Люцифер с интересом слушал их рассказ и даже выразил легкое недоумение, когда Филипп упомянул, что следы привели к черным вратам Предверия Ада, но в остальном Дьявол вел себя так, словно происходящее ничуть его не волнует. Он не задавал вопросов по ходу рассказа и в качестве единственного комментария по его окончании слегка пожал плечами: «Да, что там! Куда он денется — найдется!»

— Я все-таки думаю, что Люцифер обеспокоен, — возразила Сатина. Она встала с кровати и подошла к окну, из которого открывался великолепный вид на Город Дьявола. — Но, наверняка, ему сложно отказать себе в маленьком удовольствии немного позлорадствовать над Мортимером, угодившим в такую переделку. Не сомневаюсь, что он хочет вернуть амулет. Только не слишком быстро.

— Ах, вот оно что…

— Кроме того, в сложившейся ситуации гораздо хуже приходится Богу, а не Дьяволу, а это — настоящий бальзам на душу Люцифера. В Аду еще долгие годы будет, чем заняться, ведь на земле осталось так много смертных грешников. Но на Небеса, где более жесткие критерии отбора, большинству людей путь заказан. Для Эдема последствия бессмертия могут оказаться очень серьезными.

Филипп постоял немного, переваривая слова Сатины. Затем снова взглянул на свое отражение и повторил с небольшим дополнением:

— Как странно, черт возьми, снова быть здесь!

Друзья немного поболтали, но усталость давала о себе знать. После ужина они заглянули на кухню к Равине, и когда наконец удалось распрощаться с разговорчивой кухаркой, время было позднее.

Сатина и Филипп начали готовиться ко сну, и Филипп с ужасом осознал, что им предстоит провести ночь в одной комнате. Странная мысль, ведь в домике Мортимера они тоже спали вместе, но об этом он не задумывался. Вероятно, потому что тогда не было выбора — только гостиная для них обоих. А может, и потому, что для мыслей, которые приходили к нему в голову сейчас, там было слишком холодно или голова была занята совсем другими вещами.

Филипп не знал, была ли причина в том, что те, другие мысли, сейчас отошли на второй план, только в любом случае, здесь было намного теплее, чем в гостиной у Смерти. Очень тепло, ведь когда он уже улегся, Сатина вышла из ванной в одной футболке. Она не посмотрела на Филиппа, но сам он не смог удержаться и не взглянуть украдкой на ее стройные ножки. Он тут же снова отвернулся к зеркалу, в котором к своему ужасу столкнулся с загадочным взглядом Сатины. Она едва заметно улыбнулась, и Филипп почувствовал, как краска заливает его до самых кончиков пальцев.

— Я забыла пижаму, — сказала она, натягивая полосатую пижаму, лежавшую на постели. Задув свечи, Сатина забралась под одеяло. — Спокойной ночи, Филипп.

— Спокойной ночи, — откликнулся Филипп, молясь о том, чтобы Сатина не услышала, как он проглотил огромный ком размером со свое собственное неистово трепещущее сердце. Усталость как рукой сняло, и теперь ему казалось, что он ни за что не сможет уснуть.

Но он уснул. И увидел сон.

26 Кошмарный сон

Это хороший сон.

Он с мамой и отцом. На пикнике. Сидят на полянке, а вокруг — зеленый лес, и небо над ними такое безоблачное. На покрывале разложены бутерброды и бутылки с газировкой. В свете теплых лучей вода в бутылках сверкает и переливается.

Они смеются над шуткой, которую только что рассказал отец. Филипп не помнит ее, но хохочет так, что начинает давиться, и приходится выплюнуть еду.

Мама щекочет отца за бок, и вот он уже кричит, что сдается. Может быть, он сказал что-то смешное о ней? Жаль, что Филипп этого не помнит.

Где-то в лесу кричит птица. У нее странный голос. Напоминает скрип оконных петель. Крик смолкает, и снова воцаряется тишина.

— В следующий раз ты уж помоги мне, — говорит отец и взъерошивает ему волосы.

— Нет, ты помоги мне, — говорит мама и берет руку Филиппа в свою.

— А разве нельзя просто помочь вам обоим? — спрашивает Филипп, и все трое снова смеются.

Это хороший сон.

Хороший сон.

Неожиданно солнце прячется за тучу. Темнеет, тучи затягивают небо. Температура воздуха удивительным образом начинает расти, становится жарко. Ужасно жарко.

Отец встает с подстилки, он как будто изменился?

Филипп никак не может понять, что с ним не так. Он — это он, но в то же время какой-то другой человек. Или нет? Или это просто обман зрения оттого, что вдруг стало темно?

— Куда ты собрался? — спрашивает Филипп и вскакивает вслед за отцом. — Куда идешь?

— В булочную, — отвечает отец, и только сейчас Филипп обнаруживает, что они уже не в лесу. Они на какой-то улице. И хотя солнце поднялось еще не слишком высоко, стоит невыносимая жара. Рядом нет ни людей, ни машин. Только Филипп и отец. Мамы тоже нет.

— Скоро увидимся, — говорит на прощанье отец и уходит.

— Нет, — шепчет Филипп, внезапно его охватывает отчаяние. Все его тело как открытая рана, в горле застрял плач, и он кричит вслед отцу:

— Нет, не увидимся! Возвращайся! Тебя собьет машина! Слышишь? Ты умрешь, разве не понимаешь? Ты умрешь!

Филипп снова и снова кричит ему вслед и вдруг понимает, что крика все равно нет. Нет голоса, не звучат слова, все это лишь мысли в его голове, и когда фигура отца окончательно исчезает из виду, Филипп, выбившись из сил, тяжело дыша, умолкает.

— Не умирай, отец, — рыдает, шепчет, думает он. — Не умирай!

В ту же секунду мимо проносится черный автомобиль. За рулем его сидит…

Но Филипп не видит кто. Он закрывает лицо руками, по щекам катятся слезы. Словно только что ему в сердце вонзили нож.

Когда Филипп снова поднимает глаза, улицы больше нет. Он в ванной комнате, где еще жарче, чем в лесу, жарче, чем на улице. Воздух раскален, слезы на лице мгновенно высыхают, вместо них проступают капли пота.

Становится понятно, почему здесь так жарко. Он в Аду.

Вот открывается дверь, и в ванную входит мама. Волосы всклокочены, глаза слезятся. Она судорожно пытается дотянуться до шкафчика с лекарствами, видно, что она мучается от боли.

— Привет, Филипп, — стонет она, увидев его в зеркале.

— Мама… — отвечает Филипп. Или просто думает? Он не знает. Не знает ничего. Кроме одного — кажется, он вот-вот умрет.

— Голова болит. — Она пытается улыбнуться. Безуспешно.

Голос. Где же его голос? — Не умирай, мама. Не умирай!

— Ты обещал помочь мне, Филипп, — говорит мама. — Почему ты не помог мне?

У него нет шанса ответить. Внезапно мама вздрагивает и начинает падать, падать, падать, а Филипп все кричит, кричит и кричит…

— Филипп!

Голос разорвал пелену сна, словно лист бумаги, и Филипп, с прерывистым вздохом открыл глаза.

И снова закричал. На этот раз по-настоящему.

На груди у него сидело чудовище, один вид которого наполнил его таким паническим страхом, как будто все кошмарные сны, которые он когда-либо видел, слились воедино и сейчас проносились перед его глазами.

Существо было размером с большую собаку, но тело, покрытое редкой грязной шерстью, напоминало человеческое. Спина изогнута дугой, как у готовой напасть кошки, костлявые пальцы на руках казались неестественно длинными. Отвратительная морда с женскими чертами, беззубым ртом и черными, как ненависть, глазами, устремленными на Филиппа.

— Исчезни, тварь! Исчезни! — услышал он крик Сатины, и мерзкое создание повернуло голову и зашипело на нее. В то же мгновение тяжелый подсвечник — Сатина замахнулась им изо всех сил — сбросил его с кровати.

Тварь, заскулив, приземлилась на пол, но довольно быстро оправилась. Хотя тело ее походило на человеческое, она вскочила на четыре лапы, как обезьяна. Существо оскалило беззубую пасть и на минуту показалось, что оно собирается наброситься на Сатину, которая стояла наготове с подсвечником. Но вместо этого тварь развернулась и выпрыгнула в открытое окно. Напоследок она окинула друзей кошмарным взглядом и издала жуткий рычащий клич, в котором Филипп с трудом распознал чудовищный смех. Затем чудовище расправило потрепанные крылья и скрылось под покровом ночи.

— Что это было? — голос Филиппа говорил об охватившей его панике. Он вскочил с кровати. Хотя существо уже исчезло, он все еще чувствовал его зловонный дух и тяжесть на своей груди. Филипп нервно растирал все тело. Оно чесалось и горело, словно было покрыто муравьями. Но зуд шел изнутри, и это было хуже всего. — Что, черт возьми, это было?

— Мара, — ответила Сатина, глядя в пустое окно. Было видно, что она раздумывает, не полететь ли вслед за чудовищем. Филипп обрадовался, когда она решила остаться. — Думаю, это была мара. Одно из Проклятых существ. Я проснулась от того, что ты… Я слышала, как ты… Как тебе снился сон… У тебя был…

— Кошмар, — закивал Филипп, пытаясь стереть из памяти ужасные образы этой ночи. Безрезультатно. — Мара. Так это она наслала на меня кошмар?

— Твой сон… был очень страшным?

— Да, — ответил он, смахивая со щек слезы. — Очень страшным.

На этом Филипп замолчал, и Сатина больше не задавала вопросов.

— Окно было закрыто, когда мы ложились спать, — заметила Сатина, а потом подошла к окну и потянула створку на себя.

Рама заскрипела, и Филипп узнал тот самый звук, который слышал во сне.

— Кто-то зашел в комнату, когда мы уснули, и открыл окно. Кто-то впустил мару.

— Кто? Какого черта было впускать ее сюда?

— Не знаю, но у меня есть подходящее предположение, — ответил Филипп. — Я как-то переломил ему хвост в двух местах!

27 Шокирующее открытие

Друзья никак не могли успокоиться. В особенности Филипп. Тяжесть тела мары у него на груди, вид ее гадкой морды и кошмар, продолжавший крутиться в голове. С каждой секундой все меньше и меньше хотелось спать.

Судя по всему, Сатине тоже не спалось. Она не верила в то, что мару мог впустить Грумске. Она догадывалась, что Грумске не в восторге от Филиппа, и прекрасно знала, какая подлая у слуги душонка. Но при этом он был глуп как пробка, куда ему с такими способностями вступать в связь с Проклятыми? Грумске ни за что бы не справился с ними. Ведь Проклятые — совсем дикие.

— Ты не спишь? — спросил Филипп через полчаса после того, как они снова улеглись. К двери придвинули комод. Так на душе было спокойнее. Но этого оказалось недостаточно.

— Нет, — ответила Сатина, и Филипп понял, что она давно ждала этого вопроса.

Ночь. Тишина. Оба думают.

— Филипп?

— Что?

— Что тебе приснилось? О чем был твой кошмар? Если, конечно, ты не против рассказать?

— Я не хочу рассказывать, — ответил он. — Хочу просто забыть его.

— Хорошо, — сказала Сатина.

Ночь. Тишина. Думают.

— Филипп?

— Что?

— Тебе приснилась… я?

— Нет, — ответил Филипп, возможно, слишком поспешно. Так или иначе, но последовавшее из уст Сатины «хорошо» прозвучало как-то разочарованно.

Ночь.

Тишина.

Думы.

Филипп скинул с себя одеяло и встал с кровати. Он подошел к шкафу, снял с вешалки плащ, затем накинул мягкую ткань себе на плечи, а голову спрятал под капюшон. Он как будто надел маску и так почувствовал себя намного лучше.

— Куда ты собрался? — спросила Сатина, сев в постели.

— В кабинет Люцифера. Хочу посмотреть в Сферу Зла. Посмотреть, что она может рассказать об исчезновении амулета.

Он зажег оставшиеся в подсвечнике свечи. Подсвечник немного согнулся от удара.

— Но ведь Мортимер говорил, что в этом нет смысла, Сфера не показывает злодеяний в других потусторонних мирах!

— Вполне может быть, что он ошибся. Попробовать стоит в любом случае, — сказал Филипп, освобождая выход из комнаты. — Все равно мне не спится. Давай пойдем вместе?

— Ты спрашиваешь, соглашусь ли я посреди ночи прокрасться в кабинет Люцифера? — Сатина выбралась из-под одеяла. — Конечно, да!

Замок был погружен в тишину. Единственными признаками жизни были девочка-дьявол и мальчик-человек, которые бесшумно выскользнули из дверей комнаты, а еще их тени, так же бесшумно последовавшие за ними.

Друзья поднялись вверх по винтовой лестнице, преодолели длинный коридор и наконец оказались у нужной двери. Филипп повернул ручку, и они вошли в кабинет.

Темнота отступила при свете свечей, спряталась за книгами на полках, под электрическим стулом, что стоял напротив письменного стола, в погасшем камине.

Филипп вздрогнул, когда взгляд его упал на отрезанные головы, которые хранились в стеклянных сосудах. Они не сводили выпученных глаз с двух непрошеных гостей.

Посередине кабинета на высоком постаменте из слоновой кости покоилась Сфера Зла, черная, как око демона. В глубине стеклянного шара подрагивало темное сияние, отчего Сфера казалась живой.

Друзья встали напротив Сферы, устремив завороженный взгляд в сверкающую черноту.

— Знаешь, что нужно говорить? — шепотом спросила Сатина.

— Кажется, да, — также шепотом ответил Филипп. Затем чуточку громче произнес: — Покажи нам все злодеяния, совершенные за пределами Преисподней.

Внутри шара словно разразилось ужасное ненастье. Стали вспыхивать огни, засверкали молнии, буря неистовствовала с такой силой, что Сфера содрогалась, и Филипп боялся, что шар вот-вот взорвется.

На фоне ослепительного света возникали картины, жуткие картины, они вспыхивали и исчезали, вспыхивали и исчезали снова, ужасные картины, от которых волосы на голове у Филиппа вставали дыбом и кровь стыла в жилах, страшные сцены, без устали сменявшие друг друга…

— Хватит! — задыхаясь, воскликнул Филипп. В ту же секунду шторм ужасов стих и снова превратился в черное сияние, которое как будто злобно улыбалось Филиппу в ответ. Он жадно хватал ртом воздух и чувствовал себя совершенно подавленным.

Сатина, напротив, светилась от восторга.

— Это… это просто невероятно! — восхищенно шептала она.

— Что это было? — Филипп сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь побороть тягостное впечатление. — Что мы видели?

— То, что ты попросил показать. Все злодеяния, совершенные за пределами Преисподней. То есть на Земле. Как ты только что смог убедиться, их не так уж мало, — Сатина хихикнула. — А я думала, ты знаешь, как приказывать шару.

— Ошибочка вышла, — буркнул Филипп. Затем откашлялся и предпринял вторую попытку: — Покажи нам все злодеяния, совершенные в потустороннем мире, не считая Преисподней.

Он покосился на Сатину, и та одобрительно кивнула.

Черное сияние внутри Глобуса начало съеживаться, уменьшаясь в размере, пока совсем не исчезло. В стеклянном шаре осталась только пустота.

Филипп и Сатина немного подождали, но ничего не происходило.

— Что на этот раз? — спросил Филипп.

— Кажется, она выключилась, — Сатина постучала по Сфере, но все было бесполезно. — Похоже, это означает, что Мортимер прав. Сфера не хранит плохих поступков, совершенных в других потусторонних мирах, кроме Преисподней и Земли.

— Это все равно был просто эксперимент, — немного огорченно произнес Филипп. Он так надеялся, что… Но Смерть, естественно, не мог ошибаться. — Ладно, пойдем обратно.

Они уже почти повернулись к Сфере спиной, как вдруг мощная вспышка озарила весь кабинет.

— Смотри! — зашептала Сатина, показывая на Сферу пальцем.

В глубине стеклянного шара снова возникло сияние. На этот раз оно было гораздо ярче, оно росло и ветвилось. И вот превратилось в картинку, силуэт, который оба мгновенно узнали.

— Драная Борода! — хором воскликнули друзья.

Не было никакого сомнения в том, что перед ними привратник. Но выглядел он немного иначе. Острая бородка была темнее, рога короче, на чешуйчатой коже не проглядывали морщинки.

— Он… он здесь молодой, — сказала Сатина. — Наверно, это было много лет назад.

Филипп промолчал. Он был слишком увлечен сценой, разыгрывавшейся в черном чреве Сферы Зла.

Привратник сидел у себя в гостиной, он был не один. В кресле напротив него расположился другой демон, огромный грагорн с лохматыми бровями и зубами, напоминавшими клыки дикого кабана. Филиппу показалось, что он уже где-то видел этого демона, только где, он не помнил.

Двое грагорнов беседовали за кружкой кровавого пива, но их разговор остался в тайне, потому что голоса не проникали наружу через толстое стекло шара.

— Ты знаешь, с кем он разговаривает? — спросил Филипп.

Сатина помотала головой из стороны в сторону.

— Нет. Хотелось бы знать, что они натворили, раз Глобус запомнил это. Может быть…

— Тсс… — оборвал ее Филипп. — Там что-то происходит.

В стеклянном шаре незнакомый грагорн поднялся из кресла и вышел из гостиной. Драная Борода остался сидеть. Он оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что рядом никого нет, на мгновение он посмотрел прямо в глаза Филиппу. Затем привратник отвернулся, сунул руку под плащ и достал из кармана крохотный конвертик. Он открыл его и быстро высыпал содержимое — мелкий красный порошок — в пиво второго демона.

— Что за черт?.. — бормотал Филипп, не отрывая глаз от Драной Бороды, который в этот момент осторожно водил кружкой с пивом, размешивая порошок. Внезапно Филиппа осенило, откуда ему был знаком второй грагорн, и от этого открытия в глазах потемнело. — Не может такого быть…

Тем временем Драная Борода поставил кружку на место, а демон с угрожающими клыками вернулся в гостиную. Он уселся обратно в кресло и протянул свой бокал навстречу молодой копии Драной Бороды. Кажется, они выпили до дна. Прошло совсем немного времени. И вот второй демон мерно закивал, он с трудом мог сосредоточить взгляд. Еще мгновенье, и он уже крепко спал, уронив голову на грудь. Драная Борода взял в руки бутылку и подлил немного пива в кружку спящего демона. Затем схватил свою кружку и тихонько вышел.

В то же мгновенье картинка съежилась, превратившись в светящуюся точку, резво прыгавшую в глубине стеклянного шара.

— Он отравил его! — Сатина открыла рот от изумления, растерянно уставившись на Филиппа. — Драная Борода отравил его. В своем собственном доме!

— Нет, — возразил Филипп. Ему не хватало воздуха. По какой-то странной причине, он чувствовал себя преданным.

— Что ты такое говоришь? Мы же сами только что…

— Это не его дом. Он не был его домом тогда.

Филипп посмотрел на черный шар, которому все же удалось разыскать одно-единственное злодеяние, совершенное не в самом Аду, а по ту сторону черных ворот — в Преддверии Ада, в домике привратника.

— Я вспомнил второго демона. В гостиной у Драной Бороды стоит его бюст. Это прежний привратник.

— Прежний привратник?

Филипп кивнул. На сердце было тяжело.

— Драная Борода сам рассказывал мне эту историю. Единственный случай, когда грешнику удалось сбежать из Ада. Обвинили в том числе и тогдашнего привратника, потому что он уснул на посту. Его разжаловали, и должность получил Драная Борода.

Сатина в ужасе прикрыла руками рот:

— Ты сам понимаешь, что говоришь?

Филипп снова кивнул. Он все прекрасно понимал. Вот почему ему было настолько не по себе.

— Драная Борода. Это он помог грешнику сбежать.

28 Грехи прошлого

— Похоже, его нет дома, — сказала Сатина. Наступила следующая ночь, и друзья стояли у дверей дома привратника. Они рано встали и, наскоро перекусив на кухне, покинули замок. Равина полюбопытствовала, куда они так торопятся, но Филипп увернулся от ответа, сказав, что нужно просто кое-что выяснить.

Он только схватился за плаксивый дверной молоток, чтобы еще раз постучать в дверь, как послышались тяжелые шаги. Вскоре окошко в верхней части двери распахнулось, и из него высунулась чешуйчатая физиономия Драной Бороды, его страшные челюсти обнажились в грозном реве. Филипп вскрикнул от ужаса.

— Так и должно звучать! Добро пожаловать в А… Ой, это вы? — устрашающее рычание растворилось в ласковом голосе, плавно перетекая в виноватый смех. — Простите, честное слово, не хотел. Думал, это грешники пожаловали. Должна вот-вот прибыть горстка адвокатов, а с ними продажный полицейский, вот я и готовился оказать им теплый прием. Ладно, Филипп, не стоит так волноваться.

— Ты… — Филипп пытался совладать с дыханием. Он до сих пор каждой клеточкой чувствовал бешеный стук сердца. — Ты напугал меня.

— Значит, все-таки действует? Видите ли, я тут как раз репетировал новый ужасный рев и был не вполне уверен…

— Не беспокойся, — перебил Филипп. — Действует. Еще как!

— Замечательно! Тогда ни к чему стоять всю ночь на пороге. Проходите в дом, — Драная Борода скрылся за дверью, и друзья последовали за ним.

Они вошли в гостиную, и Филипп сразу заметил бюст предшественника Драной Бороды. Да, сомнений быть не могло. Именно этого демона они видели в Сфере Зла.

Филипп украдкой переглянулся с Сатиной, и та утвердительно кивнула в ответ.

— Люцифер еще, верно, в халате, а вы в такую рань уже у меня.

Привратник посмеялся над своей собственной шуткой, а потом поинтересовался, не угостить ли их чем-нибудь — булочкой или чашкой чая?

Сатина и Филипп вежливо отказались, и Драная Борода недоверчиво склонил голову набок.

— Вы сегодня какие-то серьезные. Что-то случилось?

— Да, — ответил Филипп.

Драная Борода обеспокоенно посмотрел Филиппу в глаза и увидел в них нечто такое, от чего в замешательстве присел в кресло.

— На этот раз ты меня пугаешь, дружок. Выкладывайте. Какой честью обязан вашему визиту?

Филипп засомневался. Насколько это вообще благоразумно? Конечно, он считал Драную Бороду своим другом, но как хорошо он на самом деле знал привратника? Всего мгновение тому назад он лицезрел внушающее ужас чудовище, скрывавшееся за приветливой улыбкой и добрым взглядом. Кто знает, как поведет себя Драная Борода, узнай он об их открытии? Он — демон, они в Аду, и все это, вполне вероятно, очень плохая затея.

«Может и так, — рассуждал Филипп. — Но нам придется рассказать ему. Нам нужно узнать, что он на это ответит».

— Ты знаешь о Сфере Зла, что стоит у Люцифера в кабинете? — обратился он к привратнику.

— Сфера Зла? Да, да, прекрасно знаю, — Драная Борода нахмурился так, что гигантские рога придвинулись друг к другу. — Что с ней не так? Надеюсь, вы ее не сломали?

— Нет, но…

— Что «но», Филипп? О чем у тебя язык никак не повернется сказать?

— Мы кое-что увидели в Сфере, — начал Филипп, и внезапно слова полились из него потоком, совладать с которым он был не в состоянии, да и не хотел: — Мы увидели тебя. В этой гостиной вместе с другим демоном. Вы пили пиво, и ты подсыпал ему в кружку что-то, чтобы усыпить его. Сначала я не узнал второго демона, но потом вспомнил, кто это. Вот он! — Филипп указал дрожащим пальцем в сторону головы, которая как будто наблюдала за ними все это время. — Ты сам рассказывал мне о том, как прежний привратник уснул на посту. В ту ночь одному грешнику удалось улизнуть, а привратнику пришлось уйти в отставку. Но он не был виноват, потому что его усыпили. Ты усыпил его!

Палец Филиппа теперь был направлен на Драную Бороду.

Вид у привратника был такой, словно его ударил гром. Огненные глаза выпучены, челюсть отвисла, грубые руки крепко вцепись в подлокотники — удивительно, как они не треснули.

Затем наступило долгое молчание, и в маленьком домике воцарилась гнетущая тишина.

— Это правда, Драная Борода? — молчание нарушил робкий голос Сатины. — То, что показала Сфера, правда?

Привратник медленно повернул к ней окаменевшее лицо. И опустил глаза. Руки ослабили хватку, он положил ладони на колени, скрестив пальцы.

— Излишний вопрос, — ответил он мрачно. — Единственный источник правды здесь — это Сфера Зла. Вы сами знаете, что она не врет. Вы… Вы рассказали кому-нибудь?

— Нет, — ответил Филипп, не успев обдумать, насколько это благоразумно. Но Драной Бороде, судя по всему, было все равно.

— Есть две вещи, от которых не убежать, — тихо произнес грагорн.

Это были его единственные слова, но Филипп, однажды побывавший учеником Дьявола, прекрасно все понял. Нельзя убежать от собственной тени. И от своего прошлого.

Снова тишина. На это раз ее нарушил сам Драная Борода.

— С тех пор минуло более ста пятидесяти лет, — начал привратник.

Он не отрывал глаз от сплетенных рук. Мысленно он был там, полтора столетия назад.

— Я был молод и легко поддавался влиянию, — он улыбнулся, хотя скорее это была горькая ухмылка. — Знакомые отговорки, да?

Шершавые пальцы расцепились, привратник продолжал:

— Какое-то время я работал палачом, как мой отец, а прежде — отец моего отца. Но выяснилось, что эта работа не по мне. Кровь, грязь, вопли — все было мне не по нраву. Когда жеосвободилось место привратника, я увидел шанс распрощаться с кнутом. Я всегда мечтал стать привратником. Но должность получил Ядовитый Рог, — Драная Борода кивнул в сторону головы с кабаньими клыками. — Они тогда сказали, что выбрали бы меня во вторую очередь. Но у Ядовитого Рога было больше опыта в обращении с грешниками. Мне пришлось вернуться к ненавистному ремеслу палача. Важно, чтобы вы меня поняли. Я ненавидел его, ненавидел все больше с каждой ночью. — В его глазах была пустота. — Это не оправдание. Каждый дьявол должен понимать, что таких как он, тут хоть пруд пруди. Это не оправдание, просто объяснение. Объяснение поступка, который я совершил сто пятьдесят лет тому назад, через сто двадцать лет после той ночи, когда место привратника занял Ядовитый Рог. Сто двадцать лет. Так долго, если делаешь ненавистное тебе дело. Сто двадцать лет — это целая вечность. — Снова холодный хохот, скорее похожий на ироническую усмешку. — Кое-кто назвал бы это настоящим Адом.

Голос привратника затих, затерялся в воспоминаниях, и он долго сидел, бесцельно глядя перед собой.

— Я не знал, чем все может обернуться, — произнес он наконец. — Хотя и это, в свою очередь, не оправдание, даже напротив. Это обстоятельство даже усугубляет мою вину, не так ли? Я все равно пошел на этот шаг. Однажды ночью, вернувшись домой с работы, я нашел письмо. В конверте лежала записка и бумажный пакетик. В записке говорилось о том, что им было известно мое желание и они готовы были помочь воплотить его в жизнь. Единственное, что от меня требовалось, это подсыпать снотворное из пакетика Ядовитому Рогу в пиво и скрыться, как только средство подействует. Я должен был позаботиться о том, чтобы остаться незамеченным, и тогда мог спокойно рассчитывать на должность привратника. Что произошло дальше… вам уже известно.

Молчание. Привратник с отсутствующим видом теребил подлокотники. Казалось, он думает о чем-то своем.

— Кто дал тебе снотворное? — спросил Филипп.

В ответ Драная Борода пожал плечами.

— Я так никогда и не узнал этого. Но я и не стремился узнать.

— Но зачем? Зачем дьяволу пособничать беглецу? Едва ли для того, чтобы помочь тебе занять место привратника?

— Едва ли. Здесь хорошие дела просто так не делаются.

— Может, хотели навредить Ядовитому Рогу?

— Сначала я тоже так подумал, но это маловероятно. Ядовитого Рога все кругом уважали, и, кроме того, если бы хотели доставить ему неприятности, могли придумать что-нибудь похуже. Выход на пенсию раньше положенного срока — не самое плохое наказание для обитателей Преисподней.

— Кем был беглец? — спросила Сатина. — Этот грешник?

— Кем он был? — Драная Борода вздрогнул от одной мысли. — Убийцей, поджигателем, разорителем гробниц и вершителем разного рода злодеяний, которые только могут прийти в голову. Одна из самых черных душ, попавших к нам. Несмотря на свою участь, он всегда вел себя гадко с такими, как он сам. Даже палачам с ним приходилось тяжело. Он любил незаметно подкрасться сзади с цепью в руках и наброситься на охранника, пытаясь задушить. На земле за столь длинный список преступлений его в свое время повесили, но здесь он отбывал поочередно несколько наказаний. По иронии судьбы, в ту самую ночь, когда он сбежал, ему полагалось висеть поддернутым за одно ребро в Долине Виселиц.

— В ту ночь, когда ему помогли бежать, — исправил Филипп, и Драная Борода снова потупился. Филипп поспешил извиниться: — Прости, пожалуйста, я не имел в виду…

— Так или иначе, ты прав, — вздохнул Драная Борода. — Кто-то помог беглецу, и одним из помощников был я. Я был одним из них.

— С тех пор много воды утекло, — начал Филипп. — И никто даже не догадывается…

— Вы знаете. Я знаю. Этого достаточно.

Драная Борода встал из кресла и подошел к бюсту своего предшественника. Движения его были медленными и неловкими. Филипп думал, каким надломленным привратник выглядит сейчас.

— Сто пятьдесят лет подряд я пытался забыть то, что совершил, то, в чем виновен. Но в Аду ничего не забывается, и в одну прекрасную ночь, когда меньше всего этого ждешь, прошлое настигает тебя, и вдруг понимаешь… Понимаешь, что этому рад.

Голос у привратника был не слишком веселым. Скорее наоборот. Никогда прежде Филипп не слышал таких печальных слов.

— Сожалею, но мне придется попросить вас оставить меня одного.

Филипп и Сатина переглянулись, обеспокоенные тоном привратника.

— Что ты задумал? — спросил Филипп.

— Не нужно ничего такого, Драная Борода, — подхватила Сатина. — Ты же знаешь, что можешь доверять нам. Мы никому не расскажем.

— Очень любезно с вашей стороны, но ничего не меняет. Известно ли вам, когда самое неподходящее время для раскаяния? — Драная Борода вздохнул и шепотом ответил на свой собственный вопрос: — Когда уже слишком поздно. Но я раскаиваюсь, и сейчас я понял, что нужно делать. Что следовало сделать много-много лет назад.

Он повернулся к друзьям лицом, в желтых глазах угадывался стыд за грехи прошлого. И кое-что еще читалось так же явственно. Страх.

— Мне нужно попасть на прием к Люциферу, — подытожил привратник, и Филипп увидел, что он весь дрожит. — Просить его о прощении.

29 Старый враг — новый друг

Друзья покинули домик привратника с тяжелым сердцем. Напрасно пытались они отговорить Драную Бороду от беседы с Люцифером — он остался непреклонен.

«Я хочу сделать то, что должен был сделать уже давно, — этой фразой он отметал все доводы. — Прожить сто пятьдесят лет, зная, что совесть твоя нечиста — никакой радости. Пришло время очистить совесть».

Но Драная Борода боялся. Очень боялся. Князь Тьмы отнюдь не славился милосердием. Скорее, наоборот, на что и напирала Сатина в последней попытке переубедить привратника. Ни к чему на свете Люцифер не питал такого отвращения, как к тем, кто приходил просить о прощении. А если этим просителем ко всему прочему был один из дьяволов…

Филипп, которому однажды пришлось слышать вопли кота, когда Люцифер живьем сдирал с него шкуру, даже представить себе не мог, какова будет реакция Властелина Преисподней.

— Во всем виноваты мы, — заключил он, когда они шли по городу обратно. — Если бы мы не рассказали о том, что увидели в Сфере, все было бы хорошо.

Сатина молчала.

— Откуда нам было знать, что он так все воспримет? — продолжил Филипп, пнув валявшийся на дороге камень. — «Совесть нечиста». Он что, забыл, что он дьявол?

На этот раз Сатина что-то пробормотала в ответ, но слишком тихо, чтобы Филипп мог расслышать ее слова.

— Что ты сказала?

— Я просто сказала, что это не только наша вина, — осторожно повторила она, как будто эти слова были ей не слишком приятны. — Это еще вина самого привратника. Его поступок был… очень плохим.

— Плохим? Послушай, неужели ты тоже забыла, какого ты племени? А я-то думал, что все дьяволы считают, чем хуже, тем лучше.

— Не всегда. Есть плохие поступки, и есть — очень плохие. Вспомни хотя бы Азиэля.

— Нет уж, спасибо, — сказал Филипп. — Кстати говоря, мне казалось, что произносить его имя вслух здесь запрещено.

— Ну да, — она посмотрела Филиппу в глаза. — Сможешь простить меня?

— Нет, — ответил он, и оба тихо рассмеялись.

Они прошли мимо огненного пруда, где в горящей воде корчились человеческие силуэты. На лужайке неподалеку двое маленьких дьяволят играли в мяч. Заметив Филиппа и Сатину, дьяволята бросили свое занятие и принялись перешептываться и указывать пальцем в сторону друзей.

— Наш герой, ты потренировался давать автографы? — спросила Сатина, когда ребятишки подбежали к ним поближе.

— Это точно он! — воскликнул один. Дети прыгали от восторга, но когда они оказались совсем рядом, Филипп заметил что-то странное. Что-то в их взгляде.

— Это ты ангел Филипп, да? — спросил его мальчик, державший в руках мяч. Дьяволенок протянул ему руку.

— Филипп Ангел, — с улыбой на губах исправил Филипп, протягивая ребенку свою ладонь. — А как тебя зовут?

— Не твое дело! — мальчик отдернул руку и плюнул прямо Филиппу в ладонь. Улыбки на лице уже не было, ее сменил язвительный оскал, прекрасно сочетавшийся с горящими глазами дьяволенка. — Проклятый человек!

— Что вы вытворяете? — в недоумении воскликнула Сатина.

— Грязный человечишка и его грязная подружка! — верещали мальчишки, перекрикивая друг друга, и тут же принялись бегать вокруг них кругами и плевать на землю. — Грешники! Грешники!

— Прекратите немедленно! — Сатина пыталась схватить их. Но дьяволята были проворными и с громким хохотом уворачивались от нее, прыгали вокруг и подлетали на пару метров вверх, а сверху запускали в друзей мячом.

— Концерт закончен! — раздался чей-то голос, и что-то промелькнуло над самой макушкой Филиппа.

Ребятишки завизжали от страха и бросились наутек, позабыв о мяче.

— Дьявольское отродье, — возмущенно добавил голос, и рядом с Филиппом приземлилась фигура в плаще. Только сейчас он узнал кто это и удивленно ахнул.

— Флукс?

Если не принимать во внимание синяк, что был под глазом у Флукса во время их последней встречи, толстяк ничуть не изменился. Или все же два толстых рога, пробивавшихся из-под кудряшек, немного уменьшились? А еще улыбка — Филипп до сих пор не мог привыкнуть к тому, что Флукс, в прошлом сообщник Азиэля, улыбался ему. Улыбался искренне.

— Привет, Филипп. Привет, Сатина. Так и подумал, что это ты. До меня дошли слухи о твоем возвращении.

Он протянул Филиппу руку, и, к своему удивлению, Филипп призадумался, стоит ли пожимать ее, памятуя о вражде прошлых дней.

— Боюсь, ты передумаешь, — ответил Филипп вместо рукопожатия и показал заплеванную ладонь. Потом присел и вытер руку о сухую траву.

— Дьявольское отродье, — снова прорычал Флукс. — Фан-клуб Азиэля. Он стал меньше, но все еще цветет и пахнет. До этих двоих я точно доберусь, не волнуйтесь. Они учатся в нашей школе. Можно будет их использовать по работе.

— По работе? — повторил Филипп.

Флукс гордо кивнул:

— Я подрабатываю в школе в свободное время. Помогаю делать домашние задания по пакостям. В основном там практические упражнения, и мне как раз нужны подопытные кролики на следующую неделю. Вот они и нашлись.

Он кивнул в сторону, куда скрылись мальчики.

«Жертвы недели», — подумал Филипп и снова удивился, насколько похожи Флукс и Сёрен.

— Помощь Флукса пользуется большой популярностью, — сказала Сатина. — Раньше никогда столько детей не приходило каждую ночь в школу со сделанными уроками.

Флукс покраснел и принялся теребить кончик хвоста.

— Стараешься все делать, как можно хуже, — смущенно пробормотал он.

— Ты научился здорово летать, — сказал Филипп, вспоминая, что раньше Флукс в воздухе больше всего напоминал летающего поросенка.

— Я играю в воздушный мяч, — объяснил тот и бросил взгляд на часы. — Я бы с удовольствием поболтал еще, но, кстати говоря, как раз спешу на игру, а туда лучше не опаздывать. Наш тренер — сущий дьявол. Послушайте, не хотите пойти со мной? Будем играть в одной команде…

— Сожалею, — вздохнул Филипп, указывая большим пальцем через плечо. — Я не прихватил снаряжение.

— Ой, правда, — Флукс закивал. Потом наклонился и поднял с земли оставленный мальчиками мяч. — Зато у меня будет запасной мяч. Еще увидимся!

— Пока!

Флукс расправил крылья и поднялся в воздух. Отлетев метров на десять, он обернулся и улыбнулся Филиппу:

— Может, возьмешь пару уроков у меня, Филипп? Тогда они наверняка вырастут снова. — И скрылся из виду.

— Поразительно, как он изменился, — сказал Филипп.

— Вышел из тени своего господина, — подтвердила Сатина. Объяснять какого именно не было нужды. — Ему пророчат победу на следующем Фестивале Пакостей.

Друзья вернулись в замок, чтобы перекусить. Они так спешили к Драной Бороде, что почти ничего не съели перед уходом, и в животе у Филиппа началось голодное урчание.

И все же, когда они оказались на кухне, кусок не полез ему в горло.

Равины, которой обычно легко удавалось соблазнить Филиппа вкусненьким, и след простыл. Это было очень странно, потому что на плите побулькивал горшок с кашей. Равина не имела привычки оставлять еду без присмотра.

— Ты не забыл, что мы все время должны наблюдать? — спросила Сатина, помешивая кашу. Похоже она тоже не была голодна.

— Не забыл, — ответил Филипп. Он сразу понял, что Сатина имеет в виду.

— Найти его будет сложно.

— Зато узнать легко.

Да, Филипп все время высматривал его. Всю дорогу до замка. Но так и не увидел темптана с обломанным рогом.

Они поклевали немного с тарелок, томясь в ожидании с пустыми желудками. В ожидании признания Драной Бороды. Приговора Люцифера.

30 Неожиданная встреча

Еще не раз в эту ночь друзья проходили мимо жилища привратника, но дома никого не было. На двери висела записка из трех коротких слов, выведенных дрожащей рукой: «Скоро вернусь, надеюсь».

Но скоро он не вернулся, ни в первый, ни во второй, ни даже в третий и четвертый раз, когда они попытались застать его дома.

В остальное время Сатина и Филипп наудачу слонялись по городу, но дьявол с обломанным рогом им так и не повстречался.

Еще они заглянули к Сатине домой и захватили учебники и рюкзак. Следующей ночью, по ее словам, ей надо было обязательно пойти в школу — слишком много занятий пропущено. Когда Филипп поинтересовался, почему она не ходила в школу сегодня, Сатина, покачав головой, ответила, что был выходной.

«Вашгрешный» день, как она называла его вместо «воскресный».

Выходной также означал, что дома был отец Сатины. И это значило, что даже стены пропитались раздражением, которое витало здесь повсюду.

Чернорог был в ванной, оттуда непрерывным рокотом доносился его возмущенный голос.

— Сначала помыть лестницу, потом пропылесосить, потом помыть туалет, потом это, потом то… Можно подумать, что я, черт меня побери, помер и попал в Ад! Но нет, я всего лишь женат. Состою в браке. Так оно и есть. Забракован!

Сатина предложила незаметно прошмыгнуть наверх. Филипп не возражал.

* * *

Во второй половине ночи, когда они в пятый раз оказались у домика Драной Бороды, в окнах горел свет.

— Он вернулся! — воскликнул Филипп, и оба бросились к воротам.

Записки на двери не было, и Филипп с таким усердием принялся колотить дверным молотком, что медная голова истошно завыла и слезы рекой потекли по ее щекам.

— Драная Борода! Драная Борода, это мы! Открывай!

— Хватит, хватит! Пожалуйста, прекратите! — умолял дверной молоток. — Хозяина нет дома, так какой смысл барабанить? Ох, мой лоб, мой бедный несчастный лоб!

— Как это, нет дома? — спросил Филипп. — А где он?

— Я не знаю. Но добрый господин Драная Борода нынче всю ночь не показывается дома. Он ушел вскоре после того, как попрощался с вами.

— А кто тогда в его доме? Там ведь горит свет?

Понтий Пилат, когда-то отправивший на крест Иисуса Христа, а теперь превращенный в медную бляшку у входа в Преисподнюю, посмотрел по сторонам, словно боялся, что кто-то может подслушать. Затем снова взглянул на Филиппа: казалось, молоток наклонился к самому его уху.

— В доме она, — шепнул он дрожащим голосом, и Филипп заметил, как его глаза наполнились страхом.

— Кто?

Капелька пота стекла по потрескавшемуся лбу, и шепот стал еще тише, как выдох: — Ее язык… как кнут! Тише, она идет сюда. Берегитесь!

За дверью послышались шаги, Филипп и Сатина испуганно отскочили. Дверь распахнулась, и на пороге показалась…

— Равина? — воскликнул Филипп, в изумлении вытаращив глаза на кухарку. Без своего фартука она выглядела совсем непривычно. И без своей кухни. — Что ты здесь делаешь?

— Проходите, — коротко пригласила она. Голос показался Филиппу странным, сначала он не мог понять почему. А потом догадался — Равина, вероятно, плакала. Ее глаза были красными. Смущение улеглось, и ему стало очевидно то, что давно следовало понять: тайной подругой Драной Бороды была Равина!

— Малыш говорил, что вы обязательно зайдете, — сказала она, закрывая за собой дверь.

— Малыш? — повторил Филипп. Неужели Равина так называла его? Этого жуткого громилу? Он чуть не рассмеялся. А потом заглянул в грустные глаза кухарки, и смех прошел сам собой.

— Хотите чаю? — предложила Равина.

Они отказались.

— Чего-нибудь другого? Фруктов? Хлеба? Немножко…

— Равина, не беспокойся о нас, — перебил ее Филипп. — Расскажи, что случилось.

— Я пыталась отговорить его, но он был непреклонен, — тяжело вздохнула кухарка.

Они прошли в гостиную, где на полу стояли картонные коробки. Закрытые и открытые, наполовину забитые вещами Драной Бороды. Многочисленные Книги Смерти остались на полках, так же как и бюсты прежних привратников, но все мелочи и украшения были упакованы, картины сняты со стен.

«Никакими правдами и неправдами вы меня не отговорите», — сказал он. Он просто сделал то, что должен был сделать сто пятьдесят лет тому назад.

Сатина кивнула в сторону бюста Ядовитого Рога.

— Значит, ты знаешь!

— Да. Перед тем как отправиться к Люциферу, он рассказал мне все. Но почему вдруг понадобилось идти с повинной прямо сейчас, он не признался.

Филипп и Сатина переглянулись, но оба промолчали.

— Я пыталась объяснить ему, что это всего-навсего прошлое, он был молод и наивен и не ведал, что творит. А он приободрял меня, говорил, что Люцифер наверняка воспримет все так же. Простодушный дурак!

Она шмыгнула носом и взяла в руки подушечку с сердцем, которую сама вышила ему в подарок. Равина ласково погладила ее и уложила в коробку.

— Значит… значит, он не вернется? — спросил Филипп, в горле у него пересохло.

Кухарка смахнула со щеки слезу.

— Меня попросили собрать его вещи. Ворчливый Коготь временно займет место привратника.

— Почему не Ядовитый Рог? — хотела узнать Сатина. — Разве должность не вернется к нему?

Равина покачала головой:

— Дело старое — сто пятьдесят лет. Ядовитый Рог давно уже на пенсии. Он целый век живет в Доме престарелых.

— Что же будет с Драной Бородой?

Голос Филиппа от отчаяния сорвался на крик. Он не мог больше выносить неведения.

— Он обязательно вернется, — ответила Равина, и грустный взгляд ее глаз неожиданно сделался суровым. Голос стал холодным и твердым как металл, без намека на слезы. Она как будто говорила сама с собой, погруженная в бесконечные мысли. Вынашивала планы. — Уж об этом я позабочусь. Вы сами убедитесь. Еще убедитесь!

— Но что с ним сейчас, Равина?

— Purgatorio, — тихо прозвучал ответ, слезы снова подступили к глазам и послышались в голосе. — Чистилище. Его отправили в Чистилище.

31 Черное пламя

— Что такое Чистилище? — спросил Сатину Филипп, когда друзья вновь оказались по эту сторону крепостных стен Преисподней. За их спиной под сонм мучительных криков черные ворота медленно затворились.

— Это место, где люди, раскаявшиеся по-настоящему, очищаются от своих грехов, — ответила Сатина.

— Мы можем туда попасть?

— Ну, в принципе можем, — Сатина призадумалась. — Только это, вообще-то, запрещено.

— И что?

Она кивнула:

— Говоришь моими словами! Пойдем, нам сюда.

Сатина повела Филиппа на окраину города, а затем еще дальше, к огромной реке, за которой возвышались горы.

— Что это за странный свет? — спросил Филипп, указывая на вершины гор.

Морщинистые склоны освещало необычное сияние, которое Филипп заметил еще тогда, когда впервые оказался в Аду. Свет и в самом деле был особенным. Таким странным, что это не укладывалось в голове. Он был черным. Черным, как пылающая тень.

— Чистилище, — ответила Сатина. — Черное сияние исходит оттуда. Осторожно, не прикасайся к воде. — Она оттянула Филиппа от реки, мирно несшей свои глубокие черные воды. Водную гладь покрывала едва заметная призрачная дымка. Вода казалась холодной. — Река никогда не замерзает, хотя вода в ней холоднее самого льда.

— Как нам перебраться на тот берег? — спросил Филипп, оглядываясь по сторонам. — Здесь нет моста.

— Конечно. Иначе грешники попытались бы перебежать по нему. Дело в том, что здесь пролегает граница Преисподней.

— Так Чистилище — это уже не Ад?

— Нет, скорее… как бы сказать?.. соседние земли. Секунду, — Сатина сложила руки трубочкой, поднесла их ко рту: — Герион!

Ее голос разнесся над рекой, растаял в тумане и через мгновение откликнулся далеким эхом. Зеркальная гладь воды была неподвижна, ни единой волны, ни даже легкой ряби.

— Где же он? — Сатина взобралась на обломок скалы, возвышавшийся над рекой. — Герион!

— Кого ты зовешь? — спросил Филипп, всматриваясь в темную воду, чье неестественное спокойствие внушало тревогу. Обычно вода вела себя иначе.

Он нашел на земле камешек и запустил его в реку. Камень беззвучно опустился на дно, не оставив даже кругов на воде. Она просто сомкнулась над ним, как густая черная нефть, и снова стала гладкой как стекло.

Филипп тоже вскарабкался на скалу и встал рядом с Сатиной. Точнее, позади нее.

— Хранитель Ледяной Реки, — ответила она и улыбнулась, заметив что-то в призрачном тумане. — А вот и он.

По реке, приближаясь к ним, скользило нечто. Нечто огромное. Семь черных плавников, острых как лезвия топоров, бесшумно резали водную гладь и туман. За плавниками вздымался толстый чешуйчатый хвост. Голова существа была скрыта под водой, и Филипп разглядел ужасные огненные глаза и пасть, заполненную зубами, острыми, как зубцы пилы.

Филипп попятился, но Сатина удержала его.

— Подожди, — сказала она, и тотчас чудовище вынырнуло из воды.

Филипп ахнул от изумления. Зрение обмануло его. У существа, поднявшегося на поверхность, не было ни желтых глаз, ни ужасных зубов, напротив, у него было лицо с милыми человеческими чертами. Голубые глаза сияли, губы расплывались в дружелюбной улыбке. Лицо так странно не сочеталось с острыми когтями и телом рептилии.

— Это Герион, — украдкой шепнула Сатина. — Он отвечает за обман и притворство.

— Неужели Сатина? — запел голос Гериона, напомнивший Филиппу кошачье мурлыканье. — Чем я могу служить самой прекрасной юной дьяволице всей Преисподней?

Сатина представила Филиппа и рассказала о том, что он давно уже мечтает побывать в Чистилище, не будет ли Герион столь любезен перевезти их на тот берег.

Водный демон призадумался, а потом согласился, добавив, что честный ответ открывает все дороги.

Герион развернулся, и друзья взобрались на покрытую чешуей спину. Каждый схватился за плавник, и они отправились в путь.

Пока они плыли, Филипп то и дело замечал под толщей ледяных вод чьи-то темные силуэты.

— Кто это? — спросил он, крепче держась за плавник.

— Лгуны, мошенники и предатели, — ответил Герион. — Те, кто одну руку протягивает для рукопожатия, а в другой — прячет нож. От их медовых речей потемнела вода в реке. Смотрите, вот один из самых подлых.

Темноволосый мужчина подплыл к самой поверхности воды, и черты его лица немного оттаяли, чтобы он смог говорить. Тело его прикрывал потрепанный балахон, оборванная веревка глубоко впивалась в шею.

— Тридцать сребреников, — стонал человек, и холодные слезы струились по его щекам. — Я продал душу свою за тридцать сребреников. Они звенят в моих карманах и тянут на дно. Они тяжелы, как камни.

— Иуда! — воскликнул Филипп, вытаращившись на веревку, обвитую вокруг шеи. Ту самую, которой он удавился. — Ты предал Христа!

— Поцелуем я указал на него, — рыдал грешник. — Уста мои все еще объяты пламенем.

— И так будет вечно, ты, самый лживый из всех лжецов, — прорычал Герион и выдохнул из ноздрей струю воздуха так, что волна мгновенно накрыла Иуду с головой, и он снова застыл в ледяной воде. Окаменев, словно статуя, он медленно опустился на дно.

В туманной дымке показался противоположный берег, и вскоре под ногами Филиппа и Сатины снова была земля.

Они поблагодарили Гериона и извилистыми тропками направились туда, откуда исходило странное черное сияние.

— Мы уже больше не в Аду? — спросил Филипп, оглядываясь по сторонам.

Над бесплодной пустыней возвышались высокие скалы.

— Нет, — ответила Сатина. — Ты сам это поймешь, если прислушаешься.

Филипп не совсем понял, что она имела в виду, ведь он ничего не слышал. И вдруг его осенило: об этом и говорила Сатина. Вокруг было совсем тихо. Ни криков грешников, ни ударов кнутов, ни шипения огня. Совсем тихо и безлюдно. Он даже не слышал звука собственных шагов.

Они продолжили путь наверх по безмолвному склону горы. Впереди воздух трепетал от черных как уголь всполохов.

«По официальной версии, его отправили в принудительный отпуск, — звучали в ушах Филиппа всхлипывания Равины. — А на самом деле он в Чистилище. Люцифер сказал, что наказание мягкое. Но Чистилище… Это ужасное место…»

Они повернули и оказались на противоположном склоне горы, и тут Филиппу пришлось прижаться к каменной стене, потому что ноги у него подкосились. Настолько потрясло его представшее глазам зрелище.

Перед ними простиралось бесконечное огненное месиво. Языки пламени, высокие как башни замка, вырывались из гигантской бездны, без конца и края простиравшейся у их ног. Жар, исходивший из огненного котла, колебал воздух. Как будто они стояли у кратера самого большого в мире вулкана и смотрели прямо в его пылающее сердце.

Но цвет огня был вовсе не привычным для глаз красным, желтым или оранжевым. Он был черным. Черным, как ночное небо на фоне звезд, и к своему глубокому изумлению, Филипп обнаружил, что его собственная тень, трепетавшая на фоне пылающей черноты, была пронзительно белой.

Непривычной казалась и тишина. Огненные массы должны были шипеть, бурлить и неистовствовать, но полыхание их было беззвучным, как взмах крыльев ночной птицы.

Из центра огнедышащей бездны ввысь вырастала колоссальная гора. Она поднималась так высоко, что Филипп едва мог разглядеть вершину. Поначалу он подумал, что гора черная, потому что выжжена черным огнем. Но потом рассмотрел языки пламени, ключом бившие из скалистых боков, и понял, что это не обычная гора, а…

«Горящая гора», — думал Филипп, не в силах оторвать глаз от черного пламени, спиралью поднимавшегося к небесам.

Крутая лестница семь раз огибала огненную гору и восходила к самой вершине. И Филипп обнаружил то, что до сих пор не способен был осознать: наверх медленно шли люди. Тела их были объяты пламенем.

— Чистилище, — сказала Сатина, — они поднимаются вверх, а черный огонь пожирает их грехи.

— Должно быть… должно быть, им очень больно? — Филипп вглядывался в толпу людей, взбиравшихся по крутой лестнице. Одни двигались быстро, перешагивая через три ступеньки. Другие ползли наверх медленно как улитки, и когда они преодолевали две ступеньки, их снова отбрасывало на ступеньку назад. Но все они горели. Большинство были с ног до головы окутаны черным пламенем, у некоторых горели только руки, грудь или волосы. В воздухе стоял запах гниения.

«Сгоревшие грехи, — удивлялся Филипп. — Так пахнут сгоревшие грехи».

— Разумеется, им больно, — ответила Сатина. — Они ведь горят в огне.

— Почему они не кричат? — он вспомнил о том, как сам завопил от боли, когда однажды обжег палец о горячую конфорку. Невозможно вообразить, какую ужасную боль испытывали эти люди. — Почему ни чего не делают, чтобы погасить пламя?

— Потому что знают, что заслужили это. Как я и говорила, Чистилище предназначено для тех, кто на самом деле раскаивается в своих поступках. Они охотно платят такую цену за избавление от грехов.

— Но многие грешники в Аду тоже раскаиваются. Почему одни — здесь, а другие — там?

— Последние раскаиваются из-за наказания. Если бы не мучения в Аду, они ни за что не пожалели бы о своих поступках.

Из огненной пелены, окружавшей гору, появлялось все больше и больше людей. Они тяжелыми шагами направлялись вверх по лестнице, пожираемые черными языками пламени.

— Сколько времени надо, чтобы взобраться на вершину? — спросил Филипп, наблюдая, как одна старушка споткнулась об уголек и покатилась вниз, где какой-то мужчина с горящими ладонями помог ей подняться.

— Для некоторых путь наверх длится несколько сотен лет, — ответила Сатина. — Другим же хватает нескольких минут.

— А когда они оказываются на вершине, что тогда?

— Дым образует лестницу, ведущую в Рай, — Сатина показала на пик горы, откуда едва различимая тоненькая струйка дыма зигзагом поднималась в темноту. — Если лестница выдерживает их, значит, срок наказания истек. А если нет… Взгляни-ка на этого мужчину. Готова поспорить, что он все еще слишком сильно горит.

Человек, издалека казавшийся размером со спичку, почти добрался до вершины горы. Но его тело все еще пожирали огненные языки.

Он преодолел последние метры, отделявшие его от лестницы. Поднялся на пять ступенек вверх. И тут воздушная лестница прорвалась, а человек, подобно черной комете, низвергнулся в огненное озеро.

— Ему придется начинать все сначала! — Сатина еле сдерживала смех. — Бедняжка!

— Ты нигде не видишь Драную Бороду? — Филипп всматривался в даль в поисках привратника, но не мог найти его.

— Нет, я… Ой, кажется я знаю, кто это! Точно, это он! Мы на уроках истории читали о нем.

— О ком?

— Вон о том старике на середине лестницы. Разглядеть сложно, но у него горит рот.

Человек, о котором говорила Сатина, и вправду был древним стариком. Он двигался очень медленно. Так медленно, что Филипп даже засомневался, что старик вообще шевелится. Ему потребуется не одна сотня лет, чтобы добраться до вершины в таком темпе.

— Кто он?

— Его зовут Экипур, или Эпукир, что-то в этом роде. Он был философом и оказал своим учением большую услугу Преисподней. Его портрет, кстати говоря, висит на Стене Боли. Суть его философии была в том, что человеку дозволено делать все, что пожелает. За этот смертный грех он и отбывает наказание здесь, в Чистилище.

— Почему в Чистилище, а не в Аду?

— Потому что намерения у него на самом деле были хорошие. Если, делая то, что хочешь, ты можешь навредить другому или — в далеком будущем — самому себе, то откажись от этого, так считал Экипур. Но его последователи, экипурейцы — совсем другой разговор. Многие из них использовали учение, чтобы оправдать прожигание жизни в вихре удовольствий, и теперь им вечно суждено надрываться до изнеможения под визг кнута. Как-нибудь покажу их тебе, — Сатина улыбнулась. — Кстати говоря, Экипур много размышлял о смерти. Он считал, что бояться смерти нет никакого смысла, потому что — звучит это, наверно, слегка запутанно — вроде как, раз уж человек все равно не существует одновременно со смертью — ведь если человек умер, он сам не знает об этом, — то бояться нечего. Адские муки, по его мнению, были всего лишь вымыслом. — Сатина рассмеялась. — В этом он ошибался!

По склону с объятым пламенем языком улиткой полз Экипур.

— Там! Он там! Я вижу его! — неожиданно воскликнула Сатина и показала куда-то рукой.

— О, нет! — ахнул Филипп, чувствуя, как кольнуло под ложечкой при виде двигавшегося вверх по горе силуэта. Не было никакого сомнения в том, что это Драная Борода — ростом привратник в два раза превосходил остальных грешников. Но узнать его было невозможно, ведь он с ног до головы был одет в пламя. Горели даже рога.

— Бедняга, — вздохнула Сатина и с сожалением покачала головой.

— Сто пятьдесят лет, — бормотал Филипп, и голова у него кружилась при одной мысли о том, как это долго. К такому сроку приговорил привратника Люцифер. — Не знаю, что задумала Равина. Только бы ей удалось как-нибудь вызволить его отсюда!

Драная Борода бодро шагал по огненному склону, расталкивая прочие души, попадавшиеся на его пути. До Филиппа доносись далекие крики, но то были не стоны боли, а возгласы ужаса тех, кто встречал на своем пути горящее чудовище.

— Он делает все возможное, чтобы чувствовать себя здесь как дома, — заметила Сатина, и Филипп спросил, не пора ли им возвращаться. Он достаточно уже насмотрелся.

Друзья спустились к реке, где Герион встретил их широкой улыбкой. На полпути, когда они были на середине реки, демон спросил Филиппа, как ему понравилось в Чистилище, и Филипп неуверенно сказал, что там было… очень необычно.

Не успели слова слететь с его губ, как Герион щелкнул хвостом по воде с такой силой, что Филипп и Сатина чуть не полетели в воду.

— Лжец! — зашипело водное чудовище, повернув к нему голову.

Дружелюбное лицо сменила ужасная морда. На лбу выросли изогнутые дугой рога, под ними бешеные огненные глаза насквозь пронзали Филиппа своим взглядом. Из жуткой пасти показались кровожадные зубы, подобные истекающим кровью осколкам стекла.

— Последняя попытка или окажешься в реке, как все они! Как тебе понравилось в Чистилище?

— Быстрее, Филипп! — отчаянно повторял за его спиной голос Сатины. — Отвечай ему!

— Там было ужасно! — закричал Филипп, крепче сжимая плавник, он готовился ощутить леденящий холод речной воды. — Там был ужасно!

— Так-то лучше! — сказал Герион, и его лицо вновь приняло привычные черты. Рога и зубы испарились, красный огонь в глазах погас — они снова сделались голубыми и добрыми: — Честный ответ открывает все дороги, — улыбнулся демон и доставил их на противоположный берег.

* * *

На обратном пути оба были немногословны. Мысли переполняли происшествия этой ночи, а в голове Филиппа за первенство боролись горящий силуэт Драной Бороды и шипящая морда речного демона. Вероятно, именно поэтому Филипп заметил слежку, только когда они почти добрались до замка.

Они уже поворачивали на Центральную улицу, когда внимание Филиппа привлек силуэт, кравшийся за ними следом.

Поразмыслив, Филипп спросил себя, как давно их преследуют? В действительности с той самой минуты, как они попрощались с Герионом. Точнее, с Герионом прощалась только Сатина. Филипп молча поспешил прочь.

Верно. Кто-то шел за ними с той самой минуты. Тень, которую видишь краем глаза. Едва заметная помеха в поле зрения.

Преследователь.

Филипп резко обернулся, но, если не считать стайки грешников, которых кнутами подгоняла пара рычащих грагорнов, улица была пуста.

— Что случилось? — спросила Сатина.

— Идем, — ответил он. — Идем быстрее!

Друзья свернули с Центральной улицы и побежали к внутреннему дворику замка, а там спрятались за большим фонтаном.

— Филипп, что происходит?

— Кажется, за нами следят, — шепнул он, не сводя глаз с ворот. Подождал, не объявится ли преследователь. Подождал еще.

Никто так и не появился.

Неужели просто разыгралось воображение? Результат многочисленных событий этой ночи? Переутомление?

— Может быть, я ошибся, — сказал Филипп, неуверенно пожав плечами.

Может быть…

Но сам он не очень верил своим словам.

Их совершенно точно преследовали. Просто преследователь понял, что его обнаружили.

32 Первая ночь в школе

— Скандальное происшествие в Преддверии Ада! Привратник отправлен в бессрочный принудительный отпуск! Купите газету! Купите газету! — доносился громкий голос, когда Сатина и Филипп следующей ночью шли по городу.

Они направлялись в школу. Филиппу не терпелось узнать про школьную жизнь в Преисподней, Сатина, напротив, была очень взволнована. Она переживала, что слишком отстала, а четвертные контрольные по «Сделкам с дьяволом» и «Способам искушений» были не за горами. Большую часть ночи она провела, уткнувшись в учебники.

Друзья переглянулись и побежали на голос. Мальчишка, продававший газеты, как обычно, зазывал покупателей на углу, но на этот раз его крики вызывали интерес. К нему выстроилась целая очередь демонов и дьяволов, желавших приобрести свежий номер «Адских вестей».

Сатина и Филипп остановились напротив объявления с материалом первой страницы.

«НОВОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В ПРЕДДВЕРИИ АДА»,

— гласил заголовок.

Под ним мелким шрифтом было напечатано следующее:

«По неизвестной причине вчера ночью действующий привратник был отправлен в принудительный отпуск. Эти меры вызвали административный хаос, из-за которого ряду грешников пришлось провести целую ночь на лестнице. Власти оставили инцидент без комментариев. Подробности на стр. 2.»

Под заголовком размещалась фотография Драной Бороды и какого-то другого грагорна, которого Филипп поначалу не узнал. Потом он догадался, что это прежний привратник Ядовитый Рог и что снимок, по всей видимости, сделан недавно. Ядовитый Рог, во всяком случае, выглядел намного старше, чем в Сфере Зла. Под портретом демона была приписка, что на странице четвертой можно прочитать еще об одном скандальном инциденте, произошедшем несколько сотен лет назад.

Взгляд Филиппа снова упал на фото Драной Бороды, и сердце его сжалось. Он в очередной раз пожалел о том, что они рассказали привратнику о своем открытии.

— У тебя есть деньги? — спросил он Сатину.

— He-а. Да нам и незачем покупать эту газету.

— И, правда, незачем.

— Пойдем отсюда. Скоро звонок.

Здание адской школы очень напомнило Филиппу его собственную школу — большое, красное и скучное, но жизнь на школьном дворе представляла совсем иную картину, чем то, к чему он привык.

Полчища детишек играли в мяч, догонялки и дразнили друг друга, как это бывает обычно. Отличие было лишь в том, что это действо разворачивалось как на земле, так и в воздухе. Все кругом кишело дьяволятами, порхавшими в толпе с рюкзаками за плечами.

У огромного флигеля стояла стайка малышни. Они заглядывали в окна и хватались за животы от смеха.

— Над чем они так хохочут? — спросил Филипп, и Сатина предложила ему увидеть все своими глазами.

Первое, что почувствовал Филипп, заглянув внутрь, было вовсе не желание рассмеяться. За окнами находилась огромная классная комната. Самая большая изо всех, что ему когда-либо доводилось видеть, с доской такой длины, что не было видно ни конца, ни края. У доски стояла длинная вереница грешников, связанных друг с другом кандалами на щиколотках и шее.

Грешники писали: «Я больше так не буду!» — снова, снова и снова. Их руки были красными и раздувшимися, сплошь покрытыми водянистыми мозолями. Пальцы дымились.

— У них горят пальцы? — спросил Филипп.

— Нет, это Огненный мел. С виду он похож на обычный, а на самом деле он белый, потому что накалился добела. Догадался, кто эти грешники?

Филипп кивнул. Если он не ошибался, то ему был знаком не один ученик, которому однажды предстояло оказаться в этом классе.

— Здесь те, кто плохо вел себя на уроках.

— Это и так все знают, — подтвердил черноволосый мальчишка, стоявший бок о бок с Филиппом. Потом он в недоумении перевел взгляд на Филиппа и ахнул: — Так это ты, верно?

— Ну, да, — сказал Филипп. Сложно было ответить «нет» на такой странный вопрос.

— Ты — тот парень, что вышвырнул Азиэля из Преисподней! Эй, а ну-ка посмотрите, кто к нам пришел! — закричал он своим товарищам, и вскоре Филиппа окружили дьяволята. Они толпились вокруг, восхищенно разглядывая Филиппа, и благодарили его за то, что освободил их от самого отвратительного хулигана во всей школе. Это лучшая ночь в их жизни, он оказал школе неоценимую услугу, неужели он на самом деле побил Азиэля и бросил его в Огненное озеро, и не против ли он дать автограф. Да, и мне тоже! И мне, и мне!

Филипп посмотрел на хохочущую Сатину и спросил, нет ли у нее ручки или карандаша.

— Можешь взять Огненный мел, — раздался чей-то голос, и дьяволята тут же затихли. В следующее мгновение их уже не было — они растворились в толчее школьного двора.

Филипп обернулся и обнаружил, что к их с Сатиной обществу присоединилась группа учеников постарше. Их было десять или двенадцать, мальчики и девочки. Были там и двое ребят, что прошлой ночью плевали в Филиппа и Сатину, обзывая их грешниками.

Впереди стоял дьяволенок ростом немного ниже Филиппа. Светлые волосы на его голове были зачесаны назад, чтобы придать рогам более внушительный вид. Хотя вид у этих рогов был отнюдь не впечатляющим: один был короче, а второй и вовсе рос криво.

— Так значит, знаменитый ангел снова к нам вернулся, — произнес дьяволенок, бросив презрительный взгляд на Сатину. — И подружку свою прихватил!

— Закрой рот, Дроле. Филипп, пойдем, — предложила Сатина и схватила его за руку. — Нам пора!

— Подумать только! Кое-кто научился подставлять вторую щеку. Может, ты уже берешь уроки музыки, почитательница людишек?

— Да она и так на чьих угодно нервах сыграет, — выкрикнул девчоночий голос, и по толпе пронеслись усмешки.

— Думай, что говоришь, — предупредил Филипп, выпуская руку Сатины.

— Вы только послушайте! — осклабился дьяволенок, которого Сатина назвала Дроле. — Вообразил себе, что мы его испугаемся. А может, он и вовсе решил, что он — дьявол. Взгляните-ка на его длиннющие рога! Они и в самом деле очень страшные! — Он указал пальцем на две шишки на лбу у Филиппа, и хихиканье в толпе переросло в смех.

— Во всяком случае, не такие кривые, как у тебя, — парировал Филипп, и улыбка мгновенно стерлась с лица дьяволенка.

— Не смей трогать мои рога, — прорычал он в ответ и подошел на шаг ближе. Кулаки были сжаты. — Слышишь меня, грязный человечишка!

— Знакомые слова, — ответил Филипп. Он не сходил с места. Даже не шелохнулся. И увидел, как при этих словах глаза дьяволенка нервно забегали.

— Понятия не имею, о чем ты, — произнес Дроле дрожащим голосом.

— Неужели? Давай-ка я помогу! Не так давно я вышвырнул кое-кого из Преисподней, так что будь осторожнее, если не хочешь случайно последовать за ним.

Дроле стиснул зубы и зашипел:

— А если ты не будешь осторожным, можешь оказаться в кандалах. Там тебе и место!

Группа поддержки закивала, и Филипп услышал, как кто-то тихо произнес:

— Мой отец говорит то же самое.

Сложно сказать, как развивались бы события дальше, если бы не прозвенел звонок на урок.

Сатина схватила Филиппа за руку и потащила за собой. На этот раз он послушно пошел за ней, а тем временем толпа скандировала, что он еще дождется, мерзкий ангелочек, кем, черт возьми, он себя возомнил?

— Наверно, это была плохая идея, — сказала Сатина по дороге в класс. — Лучше бы ты остался в замке.

— Не страшно. Ничего ведь не случилось. Просто будем держаться от них подальше на следующей перемене.

— Не уверена, что это будет легко сделать, — сказала Сатина и свернула в класс, очень похожий на тот, что был в школе у Филиппа. Повсюду дьяволята и дьяволицы болтали друг с другом или спали, растянувшись на партах.

— Что ты имеешь в виду? Почему не легко?

— Потому что большинство из них учится в моем классе, — ответила Сатина как раз в ту секунду, когда Дроле и еще пятеро дьяволят из его свиты показались на пороге.

Светловолосый дьяволенок посмотрел на Филиппа и злобно осклабился, пощелкивая костяшками пальцев.

— Доброй ночи всем! — взвизгнул чей-то голос так, что все спавшие на партах ученики вскочили.

Дроле прошел на свое место и уселся, по-прежнему не сводя глаз с Филиппа.

— Господин Кокабель, — шепнула Сатина, кивая в сторону высокого тощего дьявола, который решительными шагами приближался к кафедре. Лицо его был суровым, черные рога пронзали воздух, как две длинные острые сосульки. — Учитель истории.

— Вид у него строгий.

— У нас все учителя такие. Я подойду и предупрежу его, что ты посидишь на уроке.

Сатина подошла к кафедре, за которой господин Кокабель рылся в потертом кожаном портфеле в поисках материалов к уроку. Сатина показала на Филиппа, учитель истории посмотрел на него над оправой очков, и Филипп приветствовал его вежливой улыбкой. Кокабель в ответ не улыбнулся. Скорее наоборот — когда Сатина рассказала, кто он, лицо дьявола приняло еще более натянутое выражение. Затем он, небрежно махнув рукой, отправил Сатину за парту и приказал немедленно открыть тетради с уроками, живее, живее!

* * *

Как раз когда господин Кокабель повествовал о некоем Великом Союзе Бога и Дьявола, на парте Сатины приземлилась записка.

Филипп с интересом слушал рассказ о союзе, по причине которого в Преисподней начался настоящий аврал.

Однажды Бог раздосадовался на людей из-за их постыдного поведения. Тогда он обратился к варгарам и попросил их наслать на землю всемирный потоп, дабы очистить ее от скверны и пороков. Сорок дней и сорок ночей бушевала буря, и только одного человека оставил Бог в живых. Имя ему было Бой, и он…

Филипп откашлялся.

— Извините!

Господин Кокабель замолчал и медленно повернул голову в сторону Филиппа.

— Да? — произнес он ледяным тоном. Ему было явно не по нраву, когда его прерывали на полуслове.

— Извините, но его звали Ной, а не Бой.

Учитель истории заглянул в книгу, и Филипп заметил, как желваки заходили на его скулах.

— Так и есть, Ной, — произнес учитель немного погодя. — Как я и говорил!

Филипп собрался было возразить, но резкий удар в голень остановил его. Краем глаза он увидел, что Сатина едва заметно качает головой.

— Ты ведь прекрасно знаешь, что мы делаем здесь с людьми, которые невнимательно слушали на уроках? — раздраженно процедил господин Кокабель.

Филипп съежился под мрачным взглядом и кивнул.

— Да. Простите.

— Я могу продолжать урок? Или требуется еще что-либо повторить специально для тебя?

Филипп помотал головой.

Еще пару секунд учитель буравил его взглядом, а затем отвернулся и продолжил рассказ о том, как Ной построил себе гигантский ковчег и…

Именно в это мгновенье на парту Сатины шлепнулась записка. Филипп оглянулся и увидел Дроле, на лице которого красовалась отвратительная ухмылка.

Сатина развернула листок:

На этот раз спасла своего любимчека. А тебе извесна, что таких как ты сажают на позорный столб? Можишь начать готовитца!

— гласила записка.

— Идиот! — послышался возмущенный шепот Сатины. Она потянулась к Филиппу, чтобы что-то сказать ему на ухо, но не успела.

Как по мановению волшебной палочки перед ними вырос господин Кокабель, его злобный взгляд был направлен прямо на Сатину.

— Так значит, тут пишут записочки, не так ли? — ядовито шипел учитель. — Как опрометчиво! Очень опрометчиво с вашей стороны!

Сатина испуганно посмотрела на него.

— Нет. Нет. Вы неправильно поняли. Господин Кокабель, это не я! Это…

— Одна вещь на свете хуже невоспитанных детей, — перебил ее учитель, угрожающе склонившись над партой. — Это предатели, любезная барышня. Их отправляют в реку. Ступай в учительскую — с тебя пока хватит этого.

— Но…

— В учительскую! Немедленно!

Сатина встала из-за парты, Филипп хотел последовать за ней, но почувствовал у себя на плече костлявую руку с острыми ногтями, которая вдавила его обратно в стул.

— Не ты. Ты останешься. Ты ведь ни чем не провинился?

«Кокабель такой же, как и они, — думал Филипп, вглядываясь в черные глаза учителя. Чувствовал, как сейчас торжествует Дроле и его шайка. — Он тоже ненавидит меня. Не знаю почему, но точно ненавидит».

Сатина покинула класс, и Филипп остался в полном одиночестве, окруженный дьяволятами, которые только и ждали конца урока. Теперь ему не выбраться отсюда целым и невредимым. Права была Сатина — не стоило ходить с ней в школу.

Не прошло и пары минут после ухода Сатины, как на парте у Филиппа снова оказалась записка. На этот раз без слов, только рисунок. Человечек, болтающийся на виселице.

Филипп поднял глаза и удостоверился, что господин Кокабель все прекрасно видел. Но ничего не сказал. Он уткнулся в книгу и продолжал урок.

Пот градом катился по спине Филиппа, а тем временем перемена, как хищник, подстерегающий свою добычу, неумолимо приближалась. Он молился о том, чтобы… Ему лучше всех было известно, что это бесполезно. Молитвы из Преисподней не доходят до Небес.

В то же мгновенье раздался стук в дверь. Стучали быстро и отрывисто, как будто очень торопились. Кокабель, который как раз зачитывал домашнее задание, раздраженно фыркнул. Он зашагал к двери и распахнул ее.

— Да?

Класс ахнул от изумления, когда на пороге показался кот Люцифера. Кокабель выжидающе молчал, стиснув губы в узенькую полоску, и холодно смотрел на Люцифакса, чьи зеленые глаза беспокойно рыскали по классу.

— Мне необходимо забрать Филиппа Ангела, — произнес кот, не извинившись за вторжение. Он с трудом переводил дыхание. — Мне сообщили, что он должен быть здесь.

— К сожалению, у нас нет учеников с таким именем, — начал господин Кокабель, но Филипп перебил его, почти подпрыгнув за партой:

— Я здесь, Люцифакс! — воскликнул он.

— Замечательно. Нам надо спешить, друг мой!

Кот развернулся и вышел из класса. Филипп помчался за ним по пятам, чувствуя на себе разочарованные взгляды дьяволят, провожавшие его до самых дверей. Он облегченно вздохнул. Его жизнь только что висела на волоске — на кошачьем волоске, если угодно.

— Не отставай, Филипп, — поторапливал Люцифакс, когда Филипп догнал его в конце коридора.

Кот нетерпеливо топтался на месте. Выглядел он встревоженно.

— Скорее.

— Что случилось? Куда мы бежим? — спросил Филипп, поравнявшись с Люцифаксом.

— В замок. К тебе пришли гости.

— Гости? Кто? — он шел за котом, размышляя о том, какие это могли быть гости, если Люцифакс так беспокоился. — Мортимер?

Люцифакс покачал головой.

— Нет. Гости из Рая.

Сердце Филиппа часто забилось, во рту пересохло. Похоже, что его молитвы все же были услышаны:

— Сам… сам Бог?

— Нет, Филипп, — Люцфакс замедлил шаг и посмотрел Филиппу в глаза: — Твой отец.

33 Незнакомый отец

От слов кота у Филиппа перехватило дух, он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

— Мой отец?

Люцифакс кивнул:

— Он ждет тебя. Пойдем.

Приглашение было излишним, Филипп уже мчался на всех парах, и на этот раз коту пришлось бежать, чтобы догнать его.

Отец! Его отец здесь. Неужели такое возможно? Его мечта, сокровенная мечта, неосуществимая мечта, которой никогда не суждено было стать реальностью, сейчас сбывалась. Его отец был здесь. Отец, которого он знал только по фотографиям, по снам и мысленным разговорам, когда жизнь казалась невыносимо грустной и Филиппу не с кем было поделиться. Невероятно.

Наконец они добрались до замка, костяные ворота медленно отворились, впуская их в прохладный полумрак здания, но тронный зал оказался пуст.

Не останавливаясь, Филипп взлетел вверх по лестнице, которая располагалась за троном и вела прямо в кабинет Дьявола.

Дверь была приоткрыта, и Филипп бесцеремонно распахнул ее.

Люцифер, что-то царапавший на листке бумаги, сидя за письменным столом, вздрогнул от неожиданности.

— Филипп! — воскликнул он. — Ты напугал меня.

— Где он? — В кабинете не было никого, кроме Люцифера, и Филипп затрясся от волнения. Он весь был словно из хрупкого стекла, которое могло разбиться в любое мгновение. Может быть, над ним просто пошутили, одурачили его… — Его… его здесь нет?

Но Дьявол указал в сторону двери:

— Он в твоей комнате, — кривая ухмылка обнажила белые зубы. — Наше общество пришлось ему не по вкусу. Вот незадача!

Филипп вышел из кабинета, миновал коридор и поднялся по винтовой лестнице. Он больше не бежал — шаги сделались удивительно тяжелыми, и он понял, что не только взволнован, но еще немного… боится?

Вдалеке показалась дверь в его комнату. Она тоже была приоткрыта, и Филипп на секунду замер у входа. Он увидел в щели под дверью тень, услышал звуки шагов, и ему показалось, что все это происходит сейчас не с ним, а с кем-то другим. Невероятно! Все было так невероятно.

Там, по ту сторону двери, его мечта. Отец.

Да, он чувствовал страх.

Медленно, ощущая тяжелые и все же такие легкие удары сердца в своей груди, Филипп подошел к двери и толкнул ее.

Он стоял у окна. Рассматривал Город Дьявола и потирал руки, как будто замерз. Он стоял к Филиппу спиной и не заметил, как тот вошел.

— Папа?

Услышав голос, мужчина вздрогнул. Он обернулся, и Филиппа захлестнула волна из тысячи чувств, в которых он готов был утонуть. Потому что это действительно был его отец, Виктор Ангел. Не прошло и двух ночей с тех пор, как Филипп видел его в последний раз — в ту ночь, когда мара превратила его сон в кошмар, — и вот он здесь, покинул мир сновидений и предстал перед ним наяву.

Не считая черного плаща, отец выглядел в точности как в его сне. Лицо было чуть худощавым с неровной рыжей щетиной. Яркие голубые глаза и густые волосы, небрежно зачесанные на пробор.

И все же он был немного другим, чем Филипп представлял себе, но это не удивительно. С одной стороны, борода. Ее не было на фотографиях, которые Филипп видел дома. С другой стороны, прошло уже четырнадцать лет. Многое могло измениться за эти годы. Все может поменяться даже за долю секунды. Филипп знал это как никто другой.

— Филипп? — произнес отец, пристально глядя ему в глаза.

Филипп кивнул в ответ — слова застряли у него в горле. Слезы накатывались на глаза, и он бросился навстречу отцу, желая, чтобы тот крепко обнял его и долго-долго не отпускал. Очень долго.

Но отец не встретил его с распростертыми объятиями, которых он так ждал. Виктор просто подал ему руку.

Филипп помедлил. Растерянно посмотрел сначала на протянутую руку, потом на отца и робко улыбнулся. Пожал ему руку, но в глубине души почувствовал разочарование.

— Наконец-то удалось, — сказал Виктор, разжимая ладонь. Нервная улыбка сделалась шире. — Наконец-то удалось.

Филипп открыл рот, чтобы что-то ответить. И закрыл.

Сколько часов он провел у себя в комнате, общаясь с человеком, существовавшим только в его фантазиях! Он болтал с ним обо всем, и это было так легко, ведь никто в мире не умел слушать лучше, чем отец. И вот он сидит перед ним, конечно, не живой, но все же из плоти и крови, и Филипп понятия не имеет, что ему сказать.

Однако сейчас отец не слишком походил на человека, умеющего слушать. Он был бледен и взволнован, его глаза начинали бегать, как только за окнами слышался крик или удар кнута.

Филипп понимал его. Кто знает, какой вид был у него самого, когда он впервые оказался по эту сторону черных ворот? Возможно, именно по этой причине, отец выглядел иначе, чем Филипп ожидал; он был ужасно напуган.

— Даже вообразить не мог, что найду тебя здесь. В замке самого Сатаны, — дрожащим голосом начал Виктор. Руки его тоже дрожали. — А я-то думал, что ты хороший мальчик.

В ответ на это замечание Филипп нахмурился. Он не совсем понял, была ли это шутка или отец и вправду разочарован.

— Меня… меня попросили об одной услуге, — объяснил он.

Виктор кивнул, как будто был в курсе.

— Мой родной сын — прислужник Тьмы, — пробормотал он, и вновь Филипп не уловил его тона. — Думаю, об этом не стоит распространять…

За окном послышался целый хор грешников, и Виктора Ангела снова передернуло.

— Не надо бояться, — успокоил отца Филипп, положив руку ему на плечо. И почувствовал, напряглись мышцы под черным плащом. — Это место по-своему хорошее.

— Хорошее? Как ты можешь такое говорить? Здесь зло, боль и страдания. Кандалы и крики. Это ужасно. Это…

В голосе отца внезапно появились хриплые нотки, он перешел на шепот. Казалось, он погрузился в свои мысли и сейчас разговаривал не с Филиппом, а с самим собой:

— …Сущий ад. Долина Виселиц… Я помню Долину Виселиц… Скрип веревок…

Филипп в недоумении посмотрел на него:

— Ты бывал здесь прежде?

Но отец, похоже, не слышал вопроса.

— Ветер раскачивал их… Вперед-назад, вперед-назад… Горячий ветер, обжигающий плоть… Он дул бесконечно… бесконечно… бесконечно…

— Ты бывал здесь прежде? — повторил Филипп на этот раз громче, и Виктор снова вздрогнул, как будто напрочь позабыл о существовании сына.

Виктор судорожно заморгал, одно мгновение вид у него был совершенно растерянный.

— Э-э, да, — спохватился он. — Я бывал здесь однажды. К сожалению, в прошлый раз я опоздал. Тебя уже не было. И мне… мне сделали небольшую экскурсию.

Филипп озадаченно сдвинул брови.

— Почему Люцифер ничего не сказал мне об этом?

— Разве это так важно? — отец смущенно пожал плечами. — Самое важное, что я сейчас здесь, Филипп. И ты здесь. Но ненадолго.

— Ненадолго?

— Я пришел забрать тебя. Нам — тебе — надо выбираться отсюда, из этого жуткого места, медлить нельзя. — Виктор направился к двери. — Небеса ждут нас, сынок. Там наше место. Пойдем. Чем быстрее, тем лучше.

Но Филипп не шевельнулся.

— Я… я не могу.

Отец остановился, устремив на Филиппа недоумевающий взгляд.

— Что это означает?

— Мне придется остаться.

Взгляд Виктора сделался суровым.

— Что значит — придется?

Филипп никак не мог взять в толк. Всю жизнь он делился с отцом — выдуманным отцом — своими самыми большими секретами и самыми тайными мечтами. А сейчас…

Перед ним был настоящий отец, а ему нисколечко не хотелось рассказывать ему об Амулете Судьбы, о своем обещании и о той ужасной вещи, которую он увидел в подвале Мортимера в маминых песочных часах. Этого он никак не мог взять в толк.

Не понимал он и другого: как мог отец, которого не было рядом так много лет, не спросить о маме, или хотя бы поинтересоваться, как идут дела у Филиппа, или просто сказать, что ему не хватало их обоих. Этого он тоже никак не мог понять, и разочарование, как острая заноза, все глубже и глубже вонзалось в его сердце, ведь прежде он никогда не задумывался о том, что отец может оказаться (это только предположение) не совсем приятным ему человеком.

— Просто не могу, — ответил Филипп, потупившись.

— Чушь! — Виктор был явно рассержен. — Ты огорчаешь меня, Филипп! Очень огорчаешь. Я столько хорошего слышал о тебе. И вот, пройдя через настоящий Ад, чтобы встретиться с сыном, — я вижу перед собой непослушного мальчишку. Разве можно так вести себя? Разве можно так поступать с родным отцом?

— Но…

— Можно?

Голос Виктора почти срывался на крик.

— Н-нет, но…

— Это место не для тебя, Филипп! Ты сам это прекрасно знаешь. Ты вовсе не дьявол!

— Но…

— Что подумала бы мама, если бы узнала, что ее сын предпочел Преисподнюю Небесам? — не сказал, а гневно фыркнул Виктор. — Своему родному отцу?

Молчание, тысячи мыслей и тысячи чувств. Самое сильное из которых — недоумение. И разочарование, которое становилось все сильнее.

— Прости.

— Стыдно, Филипп!

— Прости, — бормотал он себе под нос в полном замешательстве. Что за чертовщина? Все совсем не так, как должно быть. — Не сердись на меня, отец.

— Тогда перестань выделываться и веди себя прилично! — Виктор повернулся к нему спиной. — Я ухожу. Больше ни минуты не останусь в этом ужасном месте. Ты понял меня? Ты со мной, или я уйду один?

— Я…«…вовсе не дьявол», — подумал Филипп.

— Сейчас или никогда, Филипп.

— Да, отец, — прошептал он, и Виктор облегченно вздохнул.

— Замечательно, мой мальчик, — сказал он. — Замечательно. Тогда в путь!

34 Поспешное прощание

Не успел Филипп даже подумать о том, что не попрощался с Люцифером, как они оказались за пределами замка, и костяные ворота за ними затворились. Все происходило так быстро, что мысли не поспевали за действиями.

А сам Филипп еле-еле поспевал за отцом. Приходилось бежать, чтобы не отстать от Виктора, не терявшего времени на разговоры со своим вновь обретенным сыном, а вместо этого быстрыми шагами торопившегося прочь из Города Дьявола, не поднимая глаз, со скрытым капюшоном лицом.

Он остановился только единожды. Когда Филипп спросил, откуда у отца черный плащ, ведь насколько ему было известно, на Небесах такие не носят.

— Я взял его на время, — ответил отец и снова заторопился, надвинув капюшон еще ниже. — Чтобы не привлекать лишнего внимания. Такие как мы не по нраву дьяволам. Меньше разговоров, Филипп. Обсудим, когда выйдем отсюда.

Отец снова увеличил темп, и очень скоро вдали показались черные ворота.

Они были открыты. Как раз запускали целую толпу вновь прибывших грешников — их гнали кнутами в сторону гигантской кузницы, где ждали цепи и кандалы.

— Удалось, — прошептал отец, и на губах заиграла загадочная улыбка. — Удалось!

«Почему он все время повторяет эти слова?» — подумал Филипп, но так и не успел задать вопрос вслух, потому что черные ворота в Преисподнюю стали медленно закрываться.

— Быстрее, Филипп! Поторапливайся! — Виктор прибавил шаг, но Филипп остановился, вдруг вспомнив…

— Сатина! — воскликнул он. — Я совсем забыл о ней!

Отец обернулся. Под капюшоном виднелась капля пота, стекавшая по его виску.

— Ничего не поделать, Филипп. Слишком поздно, — со всей строгостью заявил он сыну: — Ворота открыты, нам нужно уходить! Немедленно уходить! Думаешь, они добровольно впустили меня сюда? Посланника Небес? У меня был только один шанс, Филипп, только один. Если мы не уйдем и ворота закроются…

— Я не могу просто так уйти… Я должен попрощаться…

— Ты ничего никому не должен! — отрезал отец. — Она дьявол, Филипп! Это плохая компания, только и всего! Делай, что говорю я, твой отец…

— Как ты можешь говорить такое? Ты ведь совсем не знаешь…

— Сейчас не время и не место препираться, — голос, доносившийся из-под капюшона, внезапно стал ужасно напоминать рычание. — Мы уходим! Уходим сейчас. Слышишь?

Филипп упрямо мотал головой и дрожал всем телом.

— Нет, — сказал он и попятился назад. — Я не пойду. Я хочу сначала увидеться с Сатиной.

Отец посмотрел на него в упор. Потом подошел вплотную и крепко схватил за запястье.

— Кто сказал, что решения здесь принимаешь ты? — зашипел он и потащил Филиппа к воротам, которые уже наполовину закрылись.

Филипп, спотыкаясь, побрел следом, пытаясь вырваться. Но рука отца, больно впиваясь в кость, железным кольцом сжимала его запястье.

— Отпусти меня, — умолял мальчик.

По его щекам покатились слезы. Не от боли, но оттого, что Филипп не понимал, что происходит, почему отец так ведет себя, он даже не мог предположить такого, Филиппу было жаль, что этот мужчина появился, он хотел, чтобы вместо ужасного незнакомца, который кричал на него и тащил неизвестно куда, сейчас здесь был его вымышленный отец.

— Отпусти меня! Прошу тебя, отпусти, пожалуйста!

— Конечно, — прозвучал зловещий ответ. — Как только мы окажемся за стенами Преисподней!

Отец тащил Филиппа к воротам с такой силой, что любое сопротивление было бессмысленным. Он железной хваткой впился в запястье Филиппа, и никому не было до них дела. Грагорны занимались грешниками, которых нужно было загнать в кузницу, и за мгновенье до того, как ворота с оглушительным грохотом захлопнулись, Филипп оказался по другую их сторону.

— Теперь отпусти меня! Ты обещал, что отпустишь, — стонал Филипп, чувствуя, как бессилие душит всхлипывания и высушивает на глазах слезы. Он ощущал пустоту.

— Чтобы ты смог вернуться и попроситься обратно? — В суматохе капюшон сполз на плечи, открыв лицо Виктора. Волосы его взмокли от пота, глаза странно сверкали. — Ни за что!

— Ты обещал мне!

— Замолчи! — отец замахнулся на него, и Филипп даже не сомневался, что сейчас последует удар, но тут в двери дома привратника открылось верхнее окошко. Из него высунулась Равина.

— Что здесь происходит? — спросила она, в недоумении глядя на обоих. — Филипп, что ты здесь делаешь? Кто это с тобой?

— Это… — он смутился. Устыдился своих собственных слов. — Это мой отец.

Равина внимательно посмотрела на рыжеволосого мужчину, изобразившего дружелюбную, но насквозь фальшивую улыбку. Потом выпучила глаза, так, что даже на расстоянии Филипп увидел, что она в шоке.

— Этот человек не твой отец!

Слова потрясли Филиппа до глубины души, на мгновение ему показалось, что его действительно ударили.

— Что?

— Глупая старуха, — огрызнулся мужчина, крепче стискивая руку Филиппа и снова таща его за собой. — Не слушай ее, Филипп. Она дьявол, а дьяволы всегда лгут. Конечно, я твой отец! Пойдем, нам нужно спешить.

— Отойди от него, Филипп. Он опасен! — кричала Равина. — Он опасен!

Филипп снова попытался освободиться, стараясь изо всех сил. Он крутил, тянул и дергал руку, но мужчина крепко держал ее, и все попытки Филиппа были безуспешны.

— Отпусти! — стонал Филипп и колотил мужчину по плечу. — Отпусти меня!

— Ты пойдешь со мной, Филипп! Хочешь ты этого, или нет!

— Равина, по-мо-ги!

— Отпусти его! — прогремела кухарка, распахивая настежь дверь.

Она предстала в дверном проеме дома во всем своем грозном величии, щелкая хвостом, меча гневные взоры, как молнии.

— Я сказала, ОТПУСТИ ЕГО!

Равина бросилась в атаку. Быстрым движением она подхватила подол юбки и с ревом понеслась на мужчину, словно ураган гнева. Слегка пригнув голову, кухарка нацелила на противника свои бизоньи рожки. Земля содрогалась под ее ногами.

Мужчина, утверждавший, что приходится Филиппу отцом, прикрылся сыном, как живым щитом. Филиппу наконец-то представилась возможность сделать то, что он давно уже хотел.

Он размахнулся свободной рукой и со всей силы ударил мужчину локтем в живот.

Послышалось шипение — из Виктора разом вышибло дух, и он ослабил хватку. Этого было достаточно, чтобы Филипп смог освободить вторую руку, а противник растерял всю свою уверенность. Ужас запечатлелся на его лице, он набрал воздух в легкие, чтобы закричать, но не успел.

Равина, словно летящий на полной скорости паровоз, врезалась в него и мигом отправила в свободный полет.

Мужчина рухнул на землю в нескольких метрах от Филиппа, пару раз перевернулся вокруг своей оси и затих.

— Ты цел? — спросила Равина, повернувшись лицом к Филиппу. Взгляд, который всего лишь минуту назад источал столько гнева, сейчас был мягким и взволнованным.

Он кивнул, и хотя это было чистой правдой, он все же чувствовал, что лжет, произнося:

— Я цел.

Вопрос и ответ не заняли больше трех-четырех секунд. Но, очевидно, этого было достаточно, потому что, когда они снова посмотрели на место, куда упал мужчина…

— Куда он пропал? — воскликнул Филипп, озираясь по сторонам. Вокруг была только темнота.

— Черт побери! — тихо выругалась Равина. — Сбежал. Снова!

Недоумение. Полное недоумение.

— Снова?

* * *

— Я узнала его. По этой фотографии, — сказала Равина, разворачивая перед Филиппом сложенный листок.

Они сидели на кухне в домике привратника, Равина поставила на плиту чайник. «Надо выпить горячего крепкого чаю, чтобы успокоить нервы», — заявила она. Филипп попросил, чтобы чай был очень крепким.

— Это он, — шепнул Филипп, и ноги снова подкосились. Кажется, он начал привыкать к этому ощущению.

Бумага пожелтела от старости и по краям была потрепана.

РАЗЫСКИВАЕТСЯ!

— гласил заголовок.

Под ним была фотография человека, выдававшего себя за Виктора Ангела. Он сверлил Филиппа налитыми кровью глазами. Под фотографией было напечатано следующее:

Увидевшим этого грешника просьба звонить 666. Крупное вознаграждение гарантируется.

— Это он, — повторил Филипп. — Тот самый грешник, что сбежал тогда.

Равина кивнула.

— Я нашла объявление у Малыша под подушкой. Подумать только, все эти годы он каждую ночь клал его с собой! Как же беднягу мучили угрызения совести!

— Но как… Почему… Ведь прошло сто пятьдесят лет… Не понимаю… — Филипп растерянно качал головой, вопросы одолевали его. Их было слишком много.

— Ума не приложу, как ты мог поверить в то, что он твой отец? — спросила Равина, наливая ему чай.

Филипп схватил чашку обеими руками, чтобы согреть окоченевшие пальцы.

— Он был похож, — неуверенно ответил он, разглядывая фотографию.

Действительно, человек на картинке был похож на его отца, очень похож. Но… Все-таки было одно «но», не так ли?

«Я представлял его немного другим». — Разве не эта мысль пронеслась в голове Филиппа в первую секунду, когда он лицом к лицу столкнулся с незнакомцем — грешником, утверждавшим, что приходится ему отцом?

Теперь же… когда он знал правду, он видел их. Маленькие отличия. Не только борода. Глаза были слишком близко посажены. Нос был слишком острым. Скулы слишком широкими. Это был не его отец. Филипп знал отца по фотографиям четырнадцатилетней давности, и грешник действительно был на него похож, но больше как на брата, и сейчас Филипп недоумевал, как…

— Как я мог так обмануться? — пробормотал он.

Равина налила себе чаю и присела напротив Филиппа.

— Может быть, потому что ты сам хотел этого? — ответила она. — Хотел верить в то, что он твой отец, хотя…

— Хотя в глубине души знал, что это не так, — заключил Филипп и вспомнил, насколько неприятным незнакомец показался ему в первые секунды. Наверное, Равина права. Возможно, ему так хотелось, чтобы это было правдой, что он готов был обмануться. Хотя все же чувствовал, что дело не только в его желании. Как бы то ни было, он был уверен, что его провели. Только не мог понять каким образом.

— Откуда он узнал это? Откуда он узнал, что похож на моего отца? Откуда он знает меня? И зачем я вообще ему понадобился?

— Об этом мне известно ровно столько, сколько тебе самому, — сказала Равина, серьезно посмотрев Филиппу в глаза. — Но ты точно был очень нужен ему, Филипп. Раз он решился на такое — вернуться сюда!

Филипп молча кивнул.

— Но его план провалился. Благодаря тебе.

— Не стоит благодарить меня, дружок. У меня за тебя болит сердце. За все, что тебе пришлось пережить этой ночью. Сначала обрел отца и потерял его так нелепо и жестоко. Тебе, должно быть, очень тяжело.

Филипп снова кивнул, не произнося ни слова. Все это было и впрямь ужасно, и на душе было очень тяжело, но больше всего его переполняли не грусть и не разочарование. А облегчение.

Все-таки оказалось, что это не его отец.

35 Долина Виселиц

Филипп ждал Сатину у школы, пока не прозвенел звонок с уроков. Вскоре двери школы распахнулись, и навстречу ему хлынула толпа дьяволят. Увидев Дроле и его друзей, которые, громко шумя и смеясь, расталкивали всех на своем пути, Филипп спрятался за сухим деревом. Шайка Дроле прошла мимо.

— Сатина! — позвал Филипп, заметив ее в толпе. Он помахал рукой, и Сатина тут же подбежала.

— Филипп, — вздохнула она и схватилась за голову. — Слава всем чертям! Я целую ночь просидела в учительской. Потом вернулась в класс, но тебя там не было… Я так боялась, что с тобой что-нибудь случится. Все из-за этого старого черта Кокабеля, он наверняка нарочно выгнал меня из класса, чтобы ты остался один. Он ведь прекрасно знал, что Дроле и другие ребята не оставят тебя в покое…

Сатина вдруг умолкла, пристально посмотрела Филиппу в глаза и задумчиво сдвинула брови, что-то заметив в его взгляде.

— Филипп, с тобой в самом деле что-то случилось?

— Да, — ответил он и рассказал все, что ему пришлось пережить.

Сатина глядела на него, открыв рот. И когда Филипп договорил, осыпала его градом вопросов — тех же, что он задавал себе сам.

Филиппу ничего не оставалось, как, отвечая, растерянно пожимать плечами:

— Я не знаю. Правда, не знаю, — помолчав, он добавил: — Но постраюсь узнать.

— Каким образом?

— Ты знаешь дорогу в Долину Виселиц?

* * *

Хуже всего была тишина. А еще хуже — что тишина все же не была полной.

Повсюду стояли виселицы. Они были вколочены в землю на крутых склонах холмов, покрытых тусклой травой. В петлях из прогнившей веревки, извиваясь, болтались грешники, но несчастные не могли дать выход страданиям в крике. Петли так плотно сдавливали им глотки, что душили любые едва слышные хрипы, которые к тому же заглушал скрип веревок. Вперед-назад раскачивались они, вперед-назад.

И все же скрип веревок не был единственным звуком, оглашавшим Долину Виселиц этой ранней ночью.

Неподалеку пожилой грагорн с жилистыми руками копал яму для очередной виселицы.

Сатина предположила, что грагорну может быть что-то известно, и друзья подошли поближе к демону, тяжело вздыхавшему от натуги при каждом движении лопаты. Его гигантские рога немного облупились, кожаные крылья начали приобретать сероватый оттенок.

— Извините, пожалуйста, можно отвлечь вас на минутку? — осторожно поинтересовался Филипп.

Демон мигом обернулся, в руках его оказался готовый к удару кнут.

— Ой, нет! — хором закричали Филипп и Сатина, прикрываясь руками.

Грагорн схватился за сердце и опустил оружие.

— Будь оно неладно, как же вы меня напугали! — воскликнул он, а после кивнул в сторону повешенных. — Было подумал, что это кто-то из них. К такому мы здесь не привыкли. Так что ты сказал?

— Я спросил, можно ли отвлечь вас на минутку, — повторил Филипп, беспокойно поглядывая на зажатый в руке демона кнут. — Мы хотели бы задать пару вопросов и очень надеемся, что вы сможете нам помочь.

— Можете отвлечь меня и не на одну минуту. Старым костям нужно передохнуть. Эти усталые руки сколотили добрых восемь тысяч виселиц — они перед вами. Еще пару сотен, и ваш покорный слуга отправится на пенсию, — грагорн усмехнулся, довольный своей складной прибауткой. А потом свернул кнут. — Так какие у вас вопросы?

— Мы хотим узнать о грешнике, который сбежал отсюда. Это произошло сто пятьдесят лет назад.

Демон помрачнел и подозрительно прищурился.

— Дело давнее и крайне неприятное. Многими позабытое, остальными из головы выброшенное. Зачем вам понадобилось знать о нем?

— В школе дали задание, — ответила Сатина. — Мы собираем свидетельства очевидцев великих событий истории Преисподней. Если расскажете нам что-нибудь, мы не преминем упомянуть ваше имя в докладе.

— Ух, ты! — лицо демона просияло, и он заинтересованно кивнул. — Выкладывайте, что желаете знать. Кстати говоря, зовут меня Цепкий Зуб.

— Все, — сказал Филипп. — Мы хотим знать все!

— Все? — Цепкий Зуб сухо засмеялся. — Нельзя желать невозможного! Особенно в таком деле, как это, где все туманно. — Он помолчал немного, а потом с загадочным огоньком в глазах добавил: — Но некоторым, разумеется, известно больше, чем остальным!

— Как удалось сбежать этому грешнику? — спросил Филипп. — Почему не обнаружили его отсутствия?

— Ну, вообще-то обнаружили, только слишком поздно. Дело в том, что висельников, в отличие от остальных грешников в наших краях, не охраняют грагорны. Они, можно сказать, предоставлены сами себе — просто болтаются в петле, раскачиваясь из стороны в сторону, ведь сбежать отсюда невозможно. Большинство проводят в петле вечность, но некоторых переводят и на другие наказания. Как, например, вот этого.

Цепкий Зуб указал на виселицу, что стояла на противоположном холме метрах в тридцати от них.

Два грагорна как раз вынимали из петли какого-то мужчину. Он с хрипом упал на землю, но тут же был поднят на ноги ударом кнута. Грешник был невысок ростом, а на фоне громадных грагорнов и вовсе казался карликом. Его черные волосы были зализаны набок. Над верхней губой росли короткие черные усики, при виде которых Филиппу сразу стало не по себе. Он знал только одного человека с такими усиками.

— Гитлер, — шепотом произнес он. — Это — Гитлер.

— Разрази меня гром, ты, парнишка, похоже, хорошо учил историю, — Цепкий Зуб был впечатлен. Он окликнул грагорнов: — Привет, ребята! Куда ведете коротышку?

— На Равнину Самоубийц — хоронить заживо, — прозвучал ответ, и человека, начавшего Вторую мировую войну, погнали вниз по склону. — Пошевеливайся! Черви заждались тебя!

— Вот видите, — продолжил Цепкий Зуб. — Так же обстояло и с грешником, о котором вы спрашиваете. На его совести было такое множество злодеяний, что одного наказания оказалось мало. Ему полагалось то висеть на виселице, то гореть в Огненном озере, то выкапывать самоубийц из могил и скитаться в Лесу Ужасов. Но когда в одну прекрасную ночь за ним пришли, чтобы вытащить из петли и перегнать на новое место, его и след простыл. Я лично в ту ночь был на работе и большей шумихи ни разу в жизни не наблюдал. Весь город стоял на ушах, обыскали все вдоль и поперек, но злодей как сквозь землю провалился. И с тех пор никто его не видел.

«До сегодняшней ночи», — подумал Филипп, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

— На виселице болталась пустая петля, а под ней лежали кандалы. Газеты сообщили, что грешник исчез бесследно, и это была правда. Многие так до конца и не поняли смысла этих слов, что, наверное, к лучшему. Так было нужно. Чтобы избежать паники в собственных рядах. — Цепкий Зуб наклонился к ним поближе и едва слышно добавил: — Земля в Долине сплошь пропитана кровью и слезами. Здесь и шага нельзя ступить, не оставив следа. Но беглец не оставил никаких следов. Абсолютно никаких. Понимаете, о чем я?

Сатина кивнула.

— Его унесли по воздуху.

— Вот именно. Вы когда-нибудь слышали что-нибудь столь невероятное? Сбежать грешнику помог дьявол! Умом непостижимо!

— И никому не известно, кто и зачем?

— Нет. Но есть и другие факты, которые утаили от широкой общественности. Выяснилось, например, что дьявол не раз навещал грешника. Как здесь, так и в местах других наказаний. А также удалось узнать, что этот дьявол — женщина. Они слышали ее голос.

— Кто — они?

— Другие грешники. Ведь рядом всегда были другие грешники.

— Раз они слышали ее голос, — вмешался Филипп, — то, наверное, и видели ее саму?

— Они ничего не видели, — ответил Цепкий Зуб. — Поэтому мы и поняли, что встречались эти двое не один раз. Чтобы их не обнаружили, то есть не увидели, дьяволица выколола глаза всем соседним грешникам.

Филипп снова сглотнул комок, а Цепкий Зуб кивнул — он был согласен, что поступок был крайне отвратительный.

— У нас этот факт вскрылся слишком поздно, потому что грешники не кричат. А в других местах — потому что грешники кричат постоянно.

У Филиппа и Сатины было еще много вопросов к пожилому грагорну, только ответов у него больше не нашлось. Цепкий Зуб, по его собственным словам, поведал все, что знал, и теперь пришло время возвращаться к работе. Виселицу, над которой он трудился, нужно было установить до исхода ночи, чтобы она была готова встретить своего первого грешника — какого-то президента. Кстати говоря, не могли бы они немного помочь в благодарность за рассказ? Это ведь не такая большая плата?

— Разумеется, — робко согласился Филипп, и тут же почувствовал на себе грозный взгляд Сатины. Он откашлялся. — Только дело в том, что нам нужно…

— Очень любезно с вашей стороны, — перебил Цепкий Зуб, вкладывая в руки Филиппа лопату. — Вместе мы быстро справимся.

36 Загадочное признание

— То, что он рассказал, вряд ли нам пригодится, — заметил Филипп на обратном пути, когда скрип веревок Долины Виселиц стал стихать за их спиной.

— Зато теперь у меня на каждой руке по три мозоли, — Сатина показала ладони, на которых красовалось шесть пузырей. — Какого дьявола, Филипп, ты же прекрасно знаешь, что чертям нельзя класть палец в рот!

— Мне очень жаль, — смутился Филипп.

У себя на руках он насчитал семь мозолей, три царапины и глубокий порез от камня.

Когда друзья закончили с первой виселицей, Цепкий Зуб вспомнил, что они могли бы помочь ему сделать кое-что еще, раз уж все равно оказались тут. А именно — сколотить и поставить еще одну виселицу. И еще всего лишь одну. Ну, и последнюю — «с ней вы легко справитесь, у вас уже появилась отличная сноровка!»

Закончилось тем, что Филипп и Сатина до поздней ночи копали пересохшую землю, а сбежать им удалось только тогда, когда Сатина спрятала под плащом веревку, из которой делались петли, и Цепкому Зубу пришлось отправиться за новой.

— Что теперь будем делать? — спросила Сатина.

— Не знаю, — ответил Филипп. Рассказ Цепкого Зуба все еще крутился у него в голове. В этом не было никакого смысла. Совершенно никакого.

Друзья продолжили путь и вскоре снова оказались в городе.

Неожиданно внимание Филиппа отвлекло кое-что другое. Бегство грешника тут же перестало его занимать, и он придвинулся ближе к Сатине.

— Нас снова преследуют, — прошептал он. — Только не оборачивайся!

— Кто?

— Сейчас выясним. У меня есть идея. Когда свернем за угол… — Филипп посвятил Сатину в свой план, и она кивнула.

Они дошли до перекрестка и быстро свернули направо. Сатина расправила крылья, бесшумно вспорхнула и исчезла в ночной темноте.

Филипп досчитал до пяти. Он знал, что рискует. У преследователя вполне могли быть плохие намерения. Но было необходимо выяснить кто он.

Филипп сделал глубокий вдох и вышел из-за угла.

Улица была пуста, не считая старого тощего пса, который замер на месте, в замешательстве уставившись на мальчика.

Филипп растерянно оглянулся по сторонам. Поблизости не было ни одного дьявола. Но ведь он был уверен, что…

Его взгляд снова упал на собаку, и он раскрыл рот от удивления. Только сейчас он заметил, что пес не просто тощ, но и изрядно покалечен. На месте вырванных с кожей клочков шерсти запеклась кровь. Левое ухо было порвано до половины, передняя лапа подбита. Но больше всего его поразил окрас собаки.

Пес был серым. Как тот самый клочок шерсти, который они обнаружили на лестнице там, где произошла загадочная битва и Амулет Судьбы перешел к новому владельцу.

В то же мгновение Сатина приземлилась у пса за спиной, и животное испуганно обернулось.

— Филипп? — произнесла девушка шепотом, не отрывая взгляда от собаки. — Этот пес…

— Знаю, — так же шепотом ответил Филипп.

— Но… это же самый обычный пес. Вовсе не чудовище. Как он мог украсть у Мортимера амулет?

— Может, его кто-то натаскал. Если амулет вообще украл он.

Собака дрожала всем телом, озираясь то на дьявола, то на человека, приближавшихся с обеих сторон.

Она поджала хвост, взгляд ее сделался безумным и испуганным.

— Сатина, ты случайно не выбросила веревку?

— Нет, — Сатина вытащила веревку из-под плаща и стала скручивать петлю.

— Поймаем его и отведем к Люциферу. Может, он найдет его хозяина. — Филипп вытянул вперед руку и пошел навстречу собаке, ласково подзывая животное: — Хороший песик, успокойся, мы ничего тебе не сделаем. Сиди на месте.

Пес съежился, и одно мгновение Филипп подумал, что он готов подчиниться. Но внезапно животное зарычало и бросилось на него, оскалив пасть. Филипп едва успел отдернуть руку, и зубы щелкнули в пустоте.

Пес прошмыгнул мимо Филиппа и бросился наутек по улице, которая вела к Огненному пруду.

Скрыться ему не удалось. Правая передняя лапа животного была поранена, поэтому бегство на трех ногах было жалким зрелищем.

Филипп и Сатина погнались за дворняжкой, он бежал, она — летела.

Сатина настигла пса на берегу. Она пролетала между ивами, скользила на крыльях над головой животного — все напрасно. Она в четвертый раз скрутила веревку в кольцо и наконец-то набросила собаке на шею.

Пес остановился и неистово начал дергать веревку. Извивался, грыз петлю, скалил на Сатину зубы. Животное сражалось из последних сил, и сражение вскоре было проиграно.

Когда подбежал Филипп, Сатина уже привязала второй конец веревки к дереву.

Пес прижался к стволу, в ужасе вытаращив глаза на своих преследователей.

— Оставайся здесь и следи, чтобы он не сбежал, — скомандовал Филипп, — а я приведу Люцифера.

— Нет!

Услышав возглас пса, Филипп замер на ходу и медленно обернулся. Лицо Сатины выражало такое же недоумение, как и его собственное.

Он пристально посмотрел дрожащему псу в глаза:

— Ты… ты умеешь говорить?

Сначала собака не отреагировала, и Филипп подумал, что ослышался.

Затем пес кивнул.

— Умоляю вас, — начал он. Голос его был хриплым, словно он давно уже страдал от жажды. — Умоляю вас! Только не Темный Господин! Только не он!

— Кто… кто ты такой?

— Пообещайте, что не поведете меня к нему! Пообещайте, что отпустите! Я все вам расскажу!

— Обещаем, — выпалила Сатина, не успел Филипп и рта открыть. — Правда, Филипп?

Он кивнул.

Пес обмяк и понуро уставился в землю. И долго еще сидел так, не шелохнувшись.

— Он был у меня, — тихо начал он, — этот амулет. Но совсем недолго.

— Так все-таки ты украл его? — воскликнул Филипп. — Почему? Почему ты сделал это? Кто твой хозяин?

Снова пришлось долго ждать, преждечем пес ответил, но когда он заговорил, его рассказ оказался таким невероятным, что Филипп почувствовал, как все его представления о мире перевернулись с ног на голову. Как мало он знал, как ничтожны были его познания!

— Я не всегда был таким, — начал пес. — Когда-то я был человеком. В другие времена, в другой жизни. Признаюсь, я был плохим человеком, но представить себе, что наказание окажется таким суровым я не мог. Вам наверняка известно, что не все умершие души переносятся в Ад. И когда одной летней ночью ко мне подкралась смерть, моя вера — как и много раз прежде — повела меня вниз по лестнице, к подножию горы Куньлунь. Я не знал, что лестницы в Потустороннем мире ветвятся и что можно попасть сюда, пока… — голос животного затих, оно погрузилось в свои мысли.

— Гора Куньлунь? — повторил Филипп. — Что это?

— Место реинкарнации душ, — ответил пес, и, увидев недоумение на лице Филиппа, добавил: — Где души воплощаются в новые тела.

Реинкарнация. Прошлые жизни.

Филипп когда-то слышал об этом. О том, что есть люди, не считающие смерть концом. Они верят, что после смерти душа возрождается в новом теле. Кем ты станешь в своей следующей жизни, зависит от того, каким ты был в предыдущей. Наказание ждет тебя не после смерти, в Аду. Наказание ждет тебя в следующей жизни.

— Я вернулся на землю, — продолжал пес. — В том обличье, что вы видите сейчас. Жалкая дворняга, которую поедают блохи, без хозяина, без дома, вынужденная перебиваться отбросами и крысами. Ужасное существование. Таково было мое наказание. Кончилось оно под колесами машины, и здесь, на лестнице, я повстречал дьявола.

От страха по спине животного пробежала лихорадочная дрожь, взгляд затуманился, полный воспоминаний.

— Он был невысоким и сгорбленным, похожим на тень. Лица я не видел, но голос — никогда не забуду этот голос. Слабый и дребезжащий, и всё же такой… ласковый. Подкупающий. Чарующий. Не слушать его было невозможно.

«Ты был хорошим псом и честно отбыл свое наказание, — говорил мне голос. — Нефритовый император, — продолжал он, — без сомнения наградит тебя человеческим телом в новой жизни».

Человеческим. От этих слов сердце мое наполнилось тоской. В то самое мгновение, когда я оказался в объятиях смерти, передо мной пронеслись все прошлые жизни, и я почувствовал страх и отвращение к своему нынешнему облику. Я был дворнягой, жалкой тварью, и ничего на свете не жаждал я сильнее, чем снова стать человеком.

«Что скажешь на это, — произнесла тень, и голос, нашептывавший так нежно, вдруг послышался совсем близко. Как будто его хозяин не стоял передо мной, но был гораздо ближе, в самих моих мыслях. — Что скажешь на то, чтобы стать человеком навечно?»

Я попросил объяснить эти странные слова и в ответ услышал чудесный рассказ. Рассказ об Амулете. Амулете, дающем и отнимающем жизнь. И способном избавить от смерти.

Пес замолчал, взгляд его блуждал по глади Огненного пруда и горящим в нем телам. Но видел он не их. Перед его мысленным взором повторялся разговор на тропе, ведущей на гору Куньлунь.

«Тот, кто завладеет амулетом, родится бессмертным и навсегда останется человеком. Не жалкой скотиной. Не мухой, свиньей или псом. Но человеком на веки вечные».

Единственное, что от меня требовалось, это украсть амулет, и мне было уготовано счастье.

«А это так легко, — нашептывал голос, — так легко».

Он рассказал, где хранится амулет, и убедил действовать немедленно, ведь та ночь была особенной. В ту ночь Господин Смерть был у себя дома и спал. Я засомневался и спросил, как должен буду расплатиться за столь щедрый подарок. Ответом был холодный смех.

«Никак, — сказал голос. — Просто знай, что делаешь доброе дело».

Силуэт в плаще, прихрамывая и постукивая тростью, удалился.

— А потом ты пробрался к Смерти и украл амулет? — спросила Сатина.

— Все оказалось легко, как и обещал голос, — кивнул пес. — Дверь в дом не была заперта, старик крепко спал, и я унес на шее Амулет вечной жизни. Но радость была недолгой. Когда я добежал до лестницы, на меня напали. Я сражался, но шансов у меня не было — неизвестный противник был беспощаден. Результат у вас перед глазами. Я, конечно, погиб бы, если бы… если бы уже не был мертв. Покалеченный и бездыханный, я остался лежать на ступеньках, а когда очнулся, амулета уже не было.

— Выходит, что этот дьявол, — медленно проговорил Филипп, взвешивая каждое слово, — вынудил тебя украсть амулет, дождался твоего возвращения, напал на тебя и отобрал его?

— Нет, — пес замотал головой. От напряжения многочисленные раны на его теле вскрылись, и капля крови покатилась по ободранной шкуре. — Дьявол, поведавший об амулете, был мал ростом и сутул. Того, кто напал, я не видел, но знаю, что он был огромен. И трость ему была не нужна.

— Значит, дьяволов было двое, — пробормотал Филипп. Он совсем запутался. Чем больше они узнавали, тем загадочней становилось дело.

— Собачий нюх сослужил мне хорошую службу. Когда я немного пришел в себя и смог подняться на лапы, я пошел по следу похитителя, и он привел меня сюда. Мне хотелось вернуть амулет. Но, пробравшись за ворота, я потерял след.

— Зачем ты шел за нами?

— Я услышал, как один дьявол рассказывал, что Господин Смерть попросил вас помочь найти его амулет, и понадеялся, что вы приведете меня к нему.

— Ты слышал это из уст дьявола? — Филипп бросил беглый взгляд на Сатину. Исчезновение амулета было под строжайшим секретом. Только Люцифер и кот знали о том, что Филипп и Сатина ведут его поиски. — Кто это был?

— Его имени я не знаю, но он был тощим с кривыми рогами и льстивым взглядом.

— Грумске! — Филипп стукнул кулаком в ладонь. — Так и знал, что ему нельзя доверять! Наверняка он подслушал наш разговор с Люцифером!

Сатина кивнула и снова обратилась к дворняге:

— Так ты утверждаешь, что украл амулет в одиночку?

— Да.

— И никого другого ты не видел? Никаких других животных?

— Нет. Я был один. Лес был словно мертвый.

Филипп знал, о чем думала Сатина. О второй паре следов, что они обнаружили в лесу. Отпечатки лап величиной с человеческую ладонь. Кто оставил их? Или что оставило их?

— Что еще ты можешь нам рассказать?

Пес потряс головой.

— Ничего.

Он смотрел Филиппу прямо в глаза, и почему-то Филипп не сомневался, что пес не врет. Он рассказал все, что знал. Оставался только один вопрос: что с ним теперь делать.

— За то, что он натворил, его надо бы заковать в кандалы, — пригрозила Сатина. Она как будто прочитала мысли Филиппа. Потом сердито посмотрела на пса, тот съежился в комок под ее суровым взглядом.

— Но ему здесь не место. Он должен вернуться на гору Куньлунь.

— Нет! — завопил пес, в ужасе прижавшись к стволу. — Только не это! Только не это!

— Значит, будет приятнее познакомиться с Люцифером?

— Пожалейте меня, — умолял пес. — Я сделал все, что вы просили. Я все вам рассказал. Если Нефритовый император узнает, что я вор… Я буду наказан на все последующие жизни! Я никогда вновь не стану человеком. Отпустите меня! Вы же обещали меня отпустить!

— Радуйся, что мы не натравили на тебя Мортимера, — сухо бросила Сатина и повернулась к Филиппу: — Присмотри за ним. А я приведу грагорна, чтобы доставить его на гору Куньлунь.

— Нет! — пес беспокойно заметался на привязи.

Он словно взбесился, с остервенением кусал веревку, так что еще больше ран на его теле начало кровоточить. Филиппу это зрелище казалось очень печальным, но Сатина давилась от смеха.

— Зря стараешься, — заявила она псу, впившемуся в веревку с такой силой, что его десны истекали кровью. — Она из Долины Виселиц, ее невозможно…

В то же мгновенье раздался оглушительный треск и веревка лопнула. Дальше все происходило очень быстро.

Пес, которому пришлось всем телом налечь на веревку, чтобы высвободиться, потерял равновесие.

С полными ужаса глазами он оступился и сорвался с берега прямо в горящую воду, которая с тихим шипением сомкнулась над его головой.

Филипп и Сатина подскочили к озеру, но успели увидеть только широко раскрытые от нестерпимой боли глаза животного. Огненная пучина разом поглотила его. Конец веревки — той, которую нельзя порвать, — скрылся в воде мгновение спустя.

— Расплата все же настигла его, — сказала Сатина, и злорадные нотки в ее голосе заставили Филиппа вздрогнуть. — Говорят, что пути Господни неисповедимы. То же можно сказать и о путях Дьявола.

37 Крики грешника

— Двое дьяволов…

Филипп рассматривал обломок рога. Крутил и вертел его в руках, как будто в нем заключались ответы на все вопросы.

— Двое темптанов. Один соблазняет пса украсть амулет, второй — нападает на него на обратном пути и отнимает украденное. Почему? Почему их было двое? И зачем им понадобился амулет?

— Не знаю, — ответила Сатина. Казалось, она слушает его только краем уха. Сидя за столом, она на чистом листе бумаги тренировалась подделывать подпись отца.

Пережив одну из самых насыщенных в их жизни ночей, друзья снова оказались у себя в комнате. Филипп пытался сосредоточиться на рассказе пса, искал зацепки, которые помогли бы им продвинуться в поисках. Но его мысли то и дело возвращались к происшествию…

(с отцом)

…с грешником. За одну ночь он обрел и снова потерял отца, в его мыслях и чувствах царил полный хаос. Одолевали вопросы. Тысячи вопросов беспорядочно громоздились в голове, не давая покоя. А на этом фоне — на фоне всех мыслей, вопросов и загадок — звучал холодный голос Мортимера, настойчивый и неумолимый.

«Время уходит, Филипп. Время как песок, и скоро сосуд жизни твоей мамы опустеет. Скоро будет слишком поздно».

Как он вообще мог быть уверен в том, что еще не слишком поздно? Если сосуд ее жизни уже…

Нет. Нет, даже думать об этом он не хотел. Не позволял себе. Время еще оставалось. Нужно было верить в это. Время еще оставалось.

«Но оно не стоит на месте, Филипп. Поторопись».

— Знаю, — произнес он сквозь зубы и стукнул себя по лбу. Что-то важное он выпустил из виду. Он знал это, чувствовал это. Что-то, связанное с обломком рога и дьяволом на лестнице. Сгорбленным низеньким дьяволом. Голосом, слабым и дребезжащим. И болезнью Люцифера. Три факта. Филипп не сомневался, что они как-то связаны между собой. Но как?

Думай! Думай, черт тебя побери! Думай, черт…

«…ведь время уходит. Время уходит…»

— Ура! Готово! — радостно воскликнула Сатина, нарушив ход мысли Филиппа.

Черт, ему почти удалось. Почти. И вот…

— Взгляни-ка, Филипп. — Сатина подошла к нему. В одной руке она держала дневник, а в другой — листок с поддельными подписями. — Видишь разницу? Смотри на эту, в правом нижнем углу. Похожа на его подпись больше, чем настоящая. Кокабель в жизни не дога…

Филипп вытянул вперед руку. Выхватил листок и разорвал его в клочья в безумном порыве. Он чувствовал, как отчаяние перерастает в неистовый припадок ярости.

Резкая боль пронзила бугорки на его лбу, но Филипп не придал ей значения, а из горла вырвался крик такой невероятной силы, которая прежде была ему неведома. Он кричал во все горло, выпуская из сердца всю боль, бессилие, страх и гнев. И всю свою ненависть. Потому что в это мгновение он ненавидел. Всем сердцем ненавидел. Ненавидел Мортимера за хладнокровие, его проклятое хладнокровие, ненавидел отца за то, что он умер, и мать, потому что она должна была умереть, ненавидел себя, потому что не мог ее спасти. Даже Сатину он ненавидел.

И он кричал и кричал, пока в легких не закончился воздух, и он в изнеможении затих.

— Фи-Филипп? — запинаясь, позвала Сатина, когда крик его наконец-то смолк, и единственным звуком было лихорадочное дыхание. — Филипп, что случилось?

Он откашлялся и присел на кровать.

— Почему ты кричал? — Сатина села рядом, взяла его за руку. Филипп почувствовал, что она дрожит. — Ты кричал… Ты кричал, как они. Как грешники. И шишки у тебя на лбу, Филипп. Они как будто… подросли. Какого дьявола?

Филипп отдернул руку, внезапно ощутив стыд. Но Сатина снова взяла ее и не отпускала, именно это было нужно ему сейчас.

— Я кое-что утаил от тебя, — произнес он. — Кое-что, что следовало рассказать.

При этих словах из его глаз покатились тихие слезы.

Он рассказал ей все — о маминых песочных часах и о сделке со Смертью — и от его рассказа глаза Сатины наполнились слезами.

— Твоя мама, — прошептала она. — Не представляю… Как, наверно, ужасно знать об этом. — Она крепче сжала его руку. — Я догадывалась, что с тобой что-то не так. По тебе было заметно. Ты… изменился. Но не хотела спрашивать. Ты должен был рассказать сам.

Сатина выпустила руку Филиппа. Повернула его лицо к себе, так что теперь они смотрели друг другу в глаза:

— Нужно было рассказать мне, Филипп. Невозможно держать такое в себе. Невозможно быть таким сильным. Почему ты ничего не говорил мне?

Филипп грустно улыбнулся.

— Я боялся, что расплачусь, — ответил он, и его глаза снова стали влажными от слез.

На этот раз Филипп плакал долго, а Сатина просто сидела рядом, крепко обняв его за плечи.

Когда слезы кончились, и в комнате снова стало тихо, Сатина, немного помолчав, произнесла:

— Может, ты и боишься, Филипп. Но из всех, кого я знаю, ты самый смелый.

Она наклонилась и прикоснулась губами к его губам. Долгий и нежный поцелуй немного развеял печаль в его сердце.

Потом Сатина выпрямилась и внимательно, почти с любопытством посмотрела Филиппу в глаза. Оба не проронили ни слова.

— Тебе немного лучше? — спросила Сатина, немного погодя.

Филипп, сердце которого стучало теперь совсем иначе, кивнул.

От последовавшей за этими словами тишины почти стало неловко, если бы ее не нарушило голодное урчание в животе Сатины. Друзья расхохотались.

— Хочешь есть? — спросил он.

— Очень, — ответила она.

— Я тоже. Принесу что-нибудь из кухни.

Филипп встал с кровати и направился к двери. Потом обернулся и осторожно откашлялся:

— Сатина?

— Что?

— Спасибо.

— Как ты там на это обычно отвечаешь? — она сделала вид, что пытается вспомнить его слова. В глазах зажегся таинственный огонек. — Может, в другой раз?

* * *

По дороге на кухню Филипп все еще чувствовал нежный поцелуй Сатины на губах — голова шла кругом. Черные чувства, внезапно нахлынувшие на него, никуда не делись. Но поцелуй разом оттеснил их на второй план, и когда он спускался вниз по лестнице, тяжелое бремя казалось на несколько килограммов легче.

Он добрался до кухни, где из-за закрытой двери было слышно, как Равина гремит кастрюлями и сковородами.

Филипп осторожно заглянул к ней. Кухарка стояла у плиты, где вовсю горела каждая конфорка. Из-под крышки большого железного горшка вырывался зеленоватый пар. Крышка была плотно закрыта, а под ней нечто живое с истошными воплями колотилось о стенки горшка.

— Привет, Равина, — поздоровался Филипп, и кухарка обернулась. Стиснутые зубы, непреклонный взгляд, но, увидев Филиппа, она растаяла и улыбнулась.

Равина подошла поближе, чтобы крепко обнять его, но вдруг одумалась и просто погладила по щеке, чему Филипп очень обрадовался. Фартук Равины был забрызган кровью.

— Здравствуй, мой мальчик. Я много думала о тебе. Несладко тебе пришлось этой ночью.

— Переживу, — сказал Филипп и понял, что на этот раз ответ был честным.

— Ты уже разобрался что к чему?

— Нет, еще нет. Как дела у?..

— Секунду, — перебила Равина и тяжелой поступью вернулась к горшку, в котором кого-то варили живьем. Она постучала по крышке большой поварешкой. — Хватит голосить, оглохнуть можно! — Крики возобновились с удвоенной силой. — Значит, ты сам напросился, — сказала кухарка, добавляя огня. Языки пламени лизнули горшок. Прошло несколько секунд. Грохот и крики затихли. — Так-то лучше! Не совсем по рецепту, но зато теперь все спокойно! Так о чем ты спрашивал?

— Просто хотел узнать, как у тебя дела? — сказал Филипп, искоса поглядывая на горшок. Он размышлял, что в нем варилось. На самом деле, лучше было не знать.

— Обо мне не беспокойся, Филипп. Я в порядке. Если Люцифер надеется, что мой Малыш проведет следующие сто пятьдесят лет на этой чертовой горе, то он глубоко ошибается, вот увидишь.

Взгляд Равины сделался суровым. Она ткнула пальцем в свежую газету, которая лежала у мойки. Фотография Драной Бороды намокла, Филипп не сомневался, что это были слезы.

— Люцифер оставил в тайне причину, по которой Малыша отстранили от дел, и куда его сослали, также никому не известно. По официальной версии его отправили в принудительный отпуск. По мнению Люцифера, это достаточное вознаграждение.

— Вознаграждение за что?

— За что? А кого Малыш спас от этой чокнутой, разве не тебя? Во время торжественного обеда после Фестиваля Пакостей?

— Ах, да, — вспомнил Филипп, и перед его мысленным взором вновь возникло ужасное зрелище — мать Азиэля замахнулась ножом, готовая наброситься на него. Если бы не Драная Борода…

— «Это все, чем я могу помочь». Так он сказал. Это все, чем я могу помочь! — негодовала Равина, ударяя поварешкой в ладонь все сильнее и сильнее. Казалось, она говорит сама с собой, а вовсе не с Филиппом. — Нo мы вдвоем с этим разберемся! Старый черт не знает, против кого он идет!

Про себя Филипп обрадовался, что не был сейчас в шкуре Люцифера. С такой дьяволицей, как Равина, не стоит портить отношения, и Филипп поспешил перевести разговор на другую тему, пока Равина окончательно не разгорячилась.

— Равина, я хотел бы взять что-нибудь поесть с собой в комнату.

Кухарка прекратила ворчать, и лицо ее просияло.

— Поесть? Разумеется! Ты наверняка голоден как волк после всего, что случилось этой ночью, и я знаю, как это исправить! Хорошая тарелка супа из летучих мышей!

Филипп обожал этот суп и попросил налить еще одну большую тарелку для Сатины — настоящий бальзам на душу Равины — губы кухарки расплылись в широкой улыбке. Она отрезала пару кусков хлеба, достала две тарелки и зачерпнула суп из кастрюльки поменьше, той, что стояла позади таинственного горшка.

— А что у тебя в большом горшке? — спросил Филипп, указывая на железный котелок, который больше не издавал ни звука. По краям крышки стелился зеленый пар.

— Это для Люцифера, — ответила Равина без объяснений. Она подала Филиппу полные тарелки с супом. — На здоровье!

Не успел Филипп взять их в руки, как вдруг Равина передумала:

— Так, так, — сказала она, строго посмотрев на него. — Так дело не пойдет. Не знаю, как у тебя дома, а у меня на кухне такими грязными руками есть не полагается.

Филипп осмотрел ладони и увидел, что три пальца на его правой руке были совсем черными. Он поморщился. Поднес пальцы к носу и принюхался. Пахло горелым.

— Откуда это?

— Какая разница, главное чтобы смылось, — сказала Равина и вернула тарелки на стол.

Филипп подошел к мойке и пустил воду. Только он собрался подставить руки под кран, как взгляд его упал на лежавшую рядом газету.

Он был потрясен. Взгляд застыл на странице. Рот его открылся от изумления.

— Это он! — прошептал Филипп, хватая газету, а сердце бешено забилось. Черный порошок с пальцев перепачкал бумагу. — Это он!

Филипп повернулся на триста шестьдесят градусов и бросился прочь из кухни.

— Филипп, нельзя же так… — растерянно воскликнула Равина. — Твой ужин…

Голос стих у него за спиной.

38 Обломанный рог

Филипп влетел в комнату, чуть не запнувшись. Сатина, которая сидела на кровати с дневником и старательно выводила подпись отца под замечанием Кокабеля, вздрогнула. Она нечаянно дернула пером, и на странице возникла черная молния.

— О, нет! Быть такого не может! Филипп, ну, зачем… Филипп? — она осеклась на полуслове, увидев безумный взгляд Филиппа.

— Я нашел его, Сатина!

— Кого?

— Его! Дьявола, который напал на пса! Я нашел его!

Филипп бросил газету на стол и ткнул пальцем в фотографию на первой странице. Ту, что была рядом с портретом Драной Бороды. От волнения голос не слушался его.

— Мы видели этот портрет по дороге в школу, но ни о чем не догадались. Не догадались, потому что думали только о Драной Бороде. Его рога, Сатина! Взгляни на рога!

Сатина склонилась над газетой, всматриваясь в фотографию прежнего привратника, Ядовитого Рога. Конец его правого рога был обломан.

— Мы ошибались! Обломок рога принадлежит не темптану, а грагорну. Он был черным, — Филипп показал свои перепачканные пальцы, — из-за сажи.

— Давным-давно Ядовитый Рог служил палачом, — прошептала Сатина, кивая головой. — Сажу невозможно отмыть. Знаю по папе. Маму это просто сводит с ума.

Текст под фотографией Ядовитого Рога гласил, что на странице четвертой можно узнать подробности другого скандала, касающегося должности привратника, в который был вовлечен Драная Борода.

Они открыли нужную страницу, где излагалась история с бегством грешника.

«Преждевременный выход на пенсию — таким было последствие этого инцидента для привратника Я. Р. Длинного, который, уснув на посту, невольно способствовал бесследному исчезновению вышеупомянутого грешника, — зачитала Сатина. — Корреспондент „Адских вестей“ встретился с экс-привратником в доме престарелых „Вечный покой“, но пожилой дьявол отказался дать комментарии к эпизоду, произошедшему сто пятьдесят лет назад и до сих пор остающемуся белым пятном в темной истории Преисподней…»

— Постой, — перебил Сатину Филипп, который все то время, пока она читала, расхаживал кругами по комнате. Он остановился. — Что ты такое сказала?

— Что Ядовитый Рог отказался дать комментарии к…

— А до этого? Ты прочла, где он живет?

— В доме престарелых «Вечный покой». Все дьяволы, которые слишком стары, чтобы ухаживать за собой самостоятельно, однажды оказываются там. «Вечный покой» стоит на краю Леса Ужасов, — она продолжала, но Филипп перестал слушать. В его голове крутились мысли. Все быстрее и быстрее.

Да!

Конечно, да! Вот она — логическая связь. Вот почему в его голове каждый раз, когда он размышлял об обломке рога, всплывала болезнь Люцифера. Его рога тоже сломались, когда он болел. Его отравили, и яд вызвал упадок жизненных сил. Ослабил и… состарил его. Вот оно — ключевое слово! Старость! Поэтому рог прежнего привратника сломался, когда тот боролся с псом за амулет. Годы сделали рога хрупкими. Поэтому темптан, который слабым голосом поведал псу об амулете, горбился и ходил с палкой. Он был старым.

— Дом престарелых. Старость, — твердил Филипп себе под нос, медленно выговаривая слова, как бы пробуя их на вкус. Снова и снова, на этот раз делая особое ударение на слове «старость».

Он снова потерял нить.

— Кажется, я все понял, — произнес он и посмотрел на Сатину. — Кажется, я знаю, почему украли амулет. И я могу предположить, как его используют. Пойдем!

— Филипп, подожди! Как же…

Но у Филиппа не было времени, чтобы ждать. Он молнией вылетел из двери, черный плащ развевался за его спиной. Сатина последовала за ним. Они добежали до винтовой лестницы, где чуть не налетели на Люцифера.

— Подумать только, какая спешка! — хмыкнул Дьявол. — Куда это вы так торопитесь?

Сатина открыла рот, чтобы ответить, но Филипп опередил ее.

— В кино, — ответил он, стараясь не смотреть в черные глаза Люцифера.

— Вот оно что, в таком случае, приятного просмотра! Кстати говоря, Филипп, раз уж мы встретились, — Люцифер склонился над его ухом, то и дело поглядывая по сторонам, словно боялся быть услышанным: — Не мог бы ты сказать мне, что Равина приготовила вам на ужин?

Вопрос удивил Филиппа. Он напрочь позабыл о супе, который ждал их на столе. Сейчас его аппетит был сосредоточен на другом.

— Э-э, кажется, суп из летучих мышей.

— Она, видите ли, сварила для них суп из летучих мышей, — пробормотал Люцифер.

Филипп услышал какой-то звук, отчетливо напоминавший урчание в животе.

— А что такое?

— Ничего, просто интересно, — Дьявол улыбнулся и замотал головой. — Но если увидите ее, передайте, что…

— У нас нет времени. Фильм скоро начнется. Она на кухне. Так что…

— Ты ведь прекрасно знаешь, что господам не пристало появляться на кухне, Филипп! — Улыбка Сатаны сменилась кислой миной. Он поспешил дальше вверх по лестнице.

— Похоже, она собирается угостить вас чем-то другим! — крикнул Филипп ему вдогонку. — Кажется, блюдо почти готово!

— Спасибо, я уже отужинал! — недовольно фыркнул Люцифер.

— Почему ты не рассказал ему новости? — спросила Сатина, когда друзья добрались до тронного зала, и от неожиданного вторжения под потолком с криками заметались летучие мыши.

— Хочу сначала проверить, — ответил Филипп, толкая костяные ворота. Он выбежали навстречу ночи.

— Проверить что? Может, ты и мне это не можешь рассказать?

— Лучше подождать, пока не окажемся на месте. Думаю, там будет легче все понять.

— На месте? — она в отчаянье всплеснула руками. — Куда мы идем?

— Надеюсь, ты знаешь туда дорогу, — ответил Филипп. — В дом престарелых «Вечный покой», разумеется.

39 На краю Леса Ужасов

Сатина показывала дорогу, а Филипп шел следом. Он очень огорчался, что больше не может летать. Если бы у него были крылья, друзья перенеслись бы туда за считанные минуты, им не пришлось бы тащиться через весь город да еще и попасть в неприятную историю.

На площади Филипп и Сатина услышали громкий смех и странные шлепки. Звуки доносились с соседней улицы. Оттуда, где стоял памятник Филиппу.

Они замедлили шаг и осторожно подошли ближе. Вокруг постамента собралась стайка молодых демонов и дьяволов. Некоторых из них Филипп никогда прежде не видел, но сообщников Дроле узнал сразу. Они развлекались тем, что швыряли в статую яйца и помидоры и обливали ее кровью. Каждый шлепок сопровождался радостными возгласами.

Самого Дроле видно не было. Какой-то дьявол пристроился, ссутулившись, у постамента и писал на табличку.

Узнав его, Филипп нисколько не удивился.

— Грумске, — буркнул он, сжимая кулаки. — Так я и знал!

— Какой догадливый, — зашипел голос у Филиппа за спиной, и он резко обернулся. Позади, с мрачной улыбкой на лице, стоял Дроле. — Стоит отойти на минутку за помидорами и — кого я вижу! Воистину наш герой собственной персоной, на блюдечке с голубой каемочкой. То-то мы повеселимся!

Он схватил Филиппа за воротник и притянул к себе.

— Думаю, такой славный догадливый ангелочек предполагает, что мы сейчас…

Закончить Дроле не успел. Возникший из темноты кулак Филиппа тут же вонзился ему под дых. Легкие дьяволенка сплющились с такой силой, что волосы на его голове встали дыбом. От злорадной насмешки остался только слабый писк.

Дроле выпустил из рук плащ Филиппа и скорчился, жадно хватая ртом воздух, как рыба без воды.

— Так и есть, — сказал Филипп. — Все, как я предполагал.

И бросился прочь от беззащитного дьяволенка, который совершенно лишился дара речи.

Когда к Дроеле снова вернулся голос и улицу огласил его яростный рев, Филипп и Сатина были уже далеко.

— Молодец, Филипп! Наконец-то этот урод получил по заслугам, — ликовала Сатина. Они были вне опасности, и можно было немного снизить темп. — Он такого исхода не предполагал.

— Это точно, — только и сказал Филипп, изумляясь, насколько приятно бывает иногда делать кому-то больно.

Вскоре друзья оказались на окраине города. По правую руку простирался Холм Кнутов, а по левую Болото Кошмаров. С одной стороны доносились резкие щелчки кнутов, а с другой — мерное бульканье болотной жижи. Впереди, словно отвратительное чудовище, показался Лес Ужасов. Долетавшие оттуда крики заглушали звуки Холма и Болота. То были не стоны боли, но вопли страха.

— Кто в этом лесу? — спросил Филипп, вглядываясь в ряды уродливых деревьев, позади которых все тонуло в непроглядной тьме. Листья призрачно шелестели на ветру, словно в затылок дышало привидение.

— Убийцы, — мрачно прозвучало в ответ.

Совсем близко послышались шаги, и среди деревьев показался силуэт мужчины. Его бледное обнаженное тело было в кровь изодрано колючими ветками. Дрожа всем телом, он обернулся: его взгляд был безумным от ужаса.

— Оставьте меня в покое, — простонал он. — Пожалуйста, оставьте меня в покое…

Где-то за его спиной хрустнула сухая ветка, он обернулся и вскрикнул. А потом бросился наутек. Его преследовали.

Филипп успел разглядеть только черную тень.

— Кто это? Кто за ним гонится?

— Его жертва, — ответила Сатина. — По крайней мере, так думает он. Он видит свою жертву. На самом деле это тюстер. Они повсюду в этом лесу.

Тюстеры — существа, живущие в тени. Они порождают кошмары. И безумие.

Друзья поспешили прочь, а Филипп пытался справиться с ознобом и убедить себя в том, что тени, притаившиеся среди деревьев, не протягивают к нему своих рук, что это всего лишь воображение.

Вскоре друзья вышли на широкую аллею.

Дорогу, ведущую к дому престарелых «Вечный покой», освещали небольшие столпы огня, вырывавшиеся из-под земли. Большое, хорошо сохранившееся здание состояло из множества флигелей, лабиринтом сплетавшихся друг с другом. Просторную площадку перед центральным входом окружали черные стены, украшенные белыми шарами.

Не шарами — Филипп обнаружил это минуту спустя. Черепами. Чем же иначе?

Он заметил кое-что еще. Место казалось ухоженным только на первый взгляд. Если присмотреться хорошенько, можно было увидеть приметы разрухи: лопнувшие стекла в окнах, облупившуюся краску, трещины в кирпичной кладке. Скамейки на площадке покрылись ржавчиной и нуждались в покраске, цветы в опрокинутых вазах поникли, в фонтане не было воды.

Все это, конечно, были мелочи, но они усугубляли тягостное впечатление, производимое этим странным местом. Дом престарелых и его обитатели были скрыты от посторонних глаз и позабыты всем миром.

Свет не горел ни в одном окне, впрочем, дело шло к полуночи. Вероятно, старики давно уже улеглись спать. Вот и хорошо. Главное, попасть внутрь.

С этим проблем не было. Входная дверь оказалась открыта, и крики, доносившиеся из Леса Ужасов, стали тише, когда дверь дома престарелых медленно закрылась за их спиной.

В остальном тишина была полной. Как и темнота. Единственным источником света был отблеск уличных огней. Он проникал через большие окна, позволяя Филиппу и Сатине понять, что они стоят посередине длинного коридора.

— Что будем делать? — сказала Сатина.

— Попробуем выяснить, где комната Ядовитого Рога. Есть предложения? — спросил Филипп.

Сатина кивнула и добавила, что ее прапрадед и прапрабабка тоже живут здесь. Она навещала их только однажды, но запомнила, что напротив входной двери на стене висит карта.

Сатина выдула крошечный огонек, осветивший имена с номерами комнат, и через пару минут они уже знали, где живет Ядовитый Рог.

Медленно и осторожно друзья пробирались по длинным, темным, одиноким коридорам. На пути им никто не встретился, как будто дом престарелых вымер. Почти вымер…

Они уже были совсем близки к цели, как вдруг тишину нарушил скрип. Где-то открылась дверь. Затем послышались шаги. Неспешные шаркающие шаги. Шаги приближались.

— Сюда кто-то идет, — прошептала Сатина. — Нужно спрятаться! Скорее!

Филипп юркнул за высокий ветвистый кактус, иголки которого походили на медвежьи когти, и пригнулся за гигантским горшком. Сатина спряталась за стоявшим рядом креслом. Оба тихонько выглянули из укрытия.

В конце коридора показался силуэт. Он был огромным, в темном плаще. Лицо с гигантскими рогами снизу освещали три свечи в подсвечнике. Даже с этого расстояния было видно, что конец правого рога демона отломан.

«Это он!» — знаками сообщила Филиппу Сатина, когда Ядовитый Рог постепенно приблизился. Походка его была тяжелой, на чешуйчатом лице залегли глубокие морщины.

Одной рукой демон сжимал подсвечник, другую держал в кармане плаща и что-то теребил в ней. Что это было, догадаться не сложно, стук сердца Филиппа громко отдавался о грудную клетку. Так близко…

Не подозревая, что за ним следят, Ядовитый Рог прошел мимо. Тень, которую он отбрасывал, крадучись поползла за ним.

Филипп подал Сатине знак следовать за грагорном, но, вылезая из укрытия, плащом зацепился за колючку. Треск разрывающейся ткани — и сердце замерло.

Ядовитый Рог остановился и оглянулся. Пристально посмотрел в темноту, и Филипп ощутил прямо на себе взгляд желтых драконьих глаз. Затем грагорн покачал головой:

— Сначала отказывают ноги, а потом приходит очередь слуха. Когда начинаешь слышать то, чего нет на самом деле, не сомневайся, что глохнешь.

Ядовитый Рог огорченно фыркнул, так что язычки пламени от свечей дрогнули, и поплелся дальше.

Филипп вздохнул с облегчением, и они бесшумно последовали за старым демоном, который нес у себя в кармане Амулет Судьбы.

Ядовитый Рог привел их обратно к центральному входу. Миновав его, они вскоре свернули в широкий коридор. Здесь, напротив двустворчатой двери, демон остановился и оглянулся по сторонам. Филиппа и Сатину он не заметил. В дверном проеме показалась полоска света, которая исчезла, как только Ядовитый Рог затворил за собой дверь.

Друзья подкрались ближе. Голос Ядовитого Рога был отчетливо слышен, но ему никто не отвечал. Как будто он разговаривал сам с собой.

— Не боишься? — едва слышно шепнула Сатина, стук сердца Филиппа почти заглушал ее слова.

«Не боишься?» — подумал он, но промолчал.

Филипп замотал головой и аккуратно взялся за ручку двери.

Медленно, очень медленно, так, что казалось, он вовсе не движется, Филипп опустил ручку. Осторожно, очень осторожно приоткрыл дверь, молясь о том, чтобы она не заскрипела. Дверь поддалась бесшумно, и то, что друзья увидели в щелку…

О, Боже!

40 Лишенные покоя

Филипп не был готов к ужасному зрелищу, которое ждало его за дверью, и от которого хотелось закричать.

Повсюду лежали мертвые тела. Дьяволы и дьяволицы — сморщенные и высохшие как мумии. Тела были рассажены вокруг длинного стола на диванах и в креслах, как будто собрались, чтобы выпить чашечку горячего кофе. Это была картинка из кошмарного сна, самого жуткого ночного сновидения, и Филипп едва сдерживал крик.

Вдруг один покойник моргнул, и Филипп от неожиданности оторопел. Он присмотрелся внимательнее и понял, что ошибся. Дьяволы не были мертвы. Они были… старыми. Настолько древними и дряхлыми, что их можно было принять за мертвецов.

Скелеты, завернутые в тонкую оболочку, кожа да кости — и больше ничего. Бледные беззубые лица походили на лабиринты морщин, глаза тонули во мраке глубоких глазниц. Они были невообразимо старыми, но все же живыми. Они дышали, и от звука их дыхания Филипп покрылся мурашками — то, что он слышал, походило на последний вздох умирающего, повторявшийся снова и снова.

Филипп перевел взгляд на Ядовитого Рога, который стоял спиной к двери и в своей речи обращался к старейшим жителям дома престарелых.

— Дорогие братья и сестры дьяволы, настал заветный час, — торжественно произнес он. — Эта ночь принадлежит только вам. Первая из последних.

В отблеске свечей, освещавших комнату, казалось, что дьяволы пытаются закричать, но вскоре Филипп понял, что это не так. Напротив. Они пытались улыбнуться.

— Наконец-то, — проскрипел совершенно лысый дьявол, и в глубине черных пещер, скрывавших глаза, зажглись огоньки. Поднятый кулак дрожал. — Наконец-то!

Многие подхватили его радостный возглас, но голоса были слишком слабыми, и Филипп не смог разобрать их слов.

— Не будем болтать, дорогие друзья. Слишком много времени потрачено впустую, — вмешался Ядовитый Рог, и в комнате снова воцарилась тишина. — Приступим к игре.

Демон достал руку из кармана плаща и разжал ладонь. В грубой лапе с желтыми ногтями покоился он. Амулет Смерти. Его мощь была настолько сильна, что, казалось, чувствовалась на расстоянии. Как мороз зимним утром.

Словно тлеющий уголек, амулет был накален от смерти, которая ждала, чтобы ее выпустили на свободу.

По комнате прокатилось беззвучное аханье, а Филиппу пришлось проявлять недюжинную выдержку: так ему хотелось сорваться с места и выхватить амулет из рук демона. До спасения маминой жизни было рукой подать.

— Ты первый, Мальторн.

Бывший привратник протянул стогранник маленькому скрюченному дьяволу с белой бородой до пола. Оба рога старика были обломаны. Одна из многочисленных морщин, избороздивших его лицо, приоткрылась в беззубой улыбке.

Мальторн протянул походившую на паука руку, только совсем не в ту сторону, и Филипп догадался, что дьявол совсем слеп. Ядовитый Рог аккуратно вложил амулет в костлявую ладонь. Все взгляды были устремлены на Мальтона, сил которого не хватало даже на то, чтобы потрясти игральную кость, перед тем, как бросить ее на стол. Стогранный амулет выкатился сквозь пальцы, пару раз перевернулся и остановился.

— Сколько? — спросил слепец, чей голос был тише, чем падающий с дерева лист. — Сколько осталось?

— Двадцать семь, — с улыбкой на лице ответил Ядовитый Рог. — Двадцать семь. Поздравляю, друг мой.

Кто-то захлопал, кто-то застучал палкой по столу — все поздравляли старого дьявола, чьи глаза наполнили слезы счастья.

— Осталось двадцать семь лет! — радостно повторял он, и слезы катились по морщинистым щекам. — Только двадцать семь лет!

— Теперь твоя очередь, Саден, — Ядовитый Рог поднял амулет и протянул его дьяволу, сидевшему рядом с Мальторном. Саден взял его искореженными подагрой пальцами. — Определи свой смертный час.

— Этого не может быть, — взволнованно зашептала Сатина. — Они пытаются…

— Да, — ответил Филипп в тот самый момент, когда в комнате снова послышалось приглушенное ликование. Это Саден сделал свой ход. — Только амулет не действует на них.

Филипп глубоко вздохнул, набирая в грудь воздух и пытаясь собраться с духом. А потом — пока не успел передумать — распахнул двери в комнату.

— Филипп, стой! Что ты делаешь?

— Амулет не действует! — громко произнес он и сделал шаг вперед.

Старики, кто еще мог слышать, вздрогнули и повернули изможденные лица в его сторону. Ядовитый Рог обернулся вокруг своей оси настолько быстро, насколько позволяли больные ноги.

— То, что вы хотите сделать, невозможно!

— Кто… кто ты такой? — в замешательстве произнес Ядовитый Рог, увидев на пороге Сатину, заново задал вопрос: — Кто вы такие? Что вам здесь нужно?

— Мы ищем это, — ответил Филипп, указывая рукой на серый стогранник. Казалось, амулет мрачно смотрит в его сторону, бросает ему вызов. — Меня зовут Филипп, а это — Сатина.

— Ты… ты не дьявол, — изумленно воскликнул кто-то из сидящих, и следом пронесся целый ряд таких же беспокойных возгласов, ставших еще громче, когда Филипп замотал головой и продолжил:

— Я человек. Но я не грешник, — поспешил он добавить, когда Ядовитый Рог взялся за висевший на поясе кнут. — Меня призвал Мортимер. Он попросил помочь найти его амулет.

— Мортимер? — повторил Ядовитый Рог. Казалось, он совсем позабыл о кнуте. Филипп заметил, как дрожь пробежала по его мощному телу. — Ты знаешь его?

Филипп кивнул.

— Так ты говоришь, он попросил тебя помочь? Не думал, что Смерть может кого-то о чем-то просить.

— Мы… мы заключили сделку.

— Сделку? Это как?

— Я верну амулет, — объяснил Филипп, — а он… сделает кое-что для меня.

— Ядовитый Рог, что происходит? Кто этот юноша? Почему мы прервали игру? — возмутилась старая дьяволица, сидевшая следующей по очереди за Саденом. Она подкрутила слуховой аппарат, чтобы лучше слышать происходящее. — Теперь моя очередь. Слышишь меня? Моя очередь!

Но Ядовитый Рог, по всей видимости, не слышал. Его черные глаза были устремлены на Филиппа, мысли крутились у него в голове. Бывший привратник наклонился к столу и спрятал амулет в своей огромной лапе. Затем вдруг вытянул свободную руку и схватил Филиппа за воротник. Желтые глаза вспыхнули огнем, из ноздрей повалил черный дым, застилая приближавшееся с рычанием лицо демона.

Филипп озирался на полуживых дьяволов, каждый из которых не сводил с него глаз. Кто-то шипел и тянул к нему костлявые пальцы, кто-то угрожающе расправил потертые крылья.

И хотя крылья были дырявыми и почти прозрачными, вид их все же внушал страх, и Филиппа внезапно охватило смятение. Что он наделал? Попал в лапы скопища дьяволов, вздумавших потягаться с самой Смертью! Никто не знал, что они с Сатиной здесь.

— Меня разоблачил человек, — прорычал Ядовитый Рог, и его черный хвост удавом обвился вокруг шеи Филиппа. — Человек без кандалов. Как чешутся старые руки! Стоит содрать с тебя шкуру живьем.

— Не надо! — взмолилась Сатина. — Отпустите его, пожалуйста, будьте так…

— Тихо, а то начну с тебя! — огненные глаза снова посмотрели на Филиппа, в ушах Ядовитого Рога отдавался стук сердца мальчика. — Понятия не имею, как вы раскрыли нас, и мне это безразлично. Я только хочу знать, почему ты утверждаешь, что амулет не действует. Выкладывай все и не смей мне врать!

— Я… я знаю, что вы задумали, — начал Филипп, когда Ядовитый Рог немного ослабил хватку и Филипп смог заговорить.

Единственной возможностью выбраться отсюда было уболтать бывшего привратника.

— Ничего не выйдет! Каждый раз, когда кто-то из вас делает ход, вы отмеряете срок жизни человека. Не свой собственный! Мы видели это своими глазами.

Филипп торопливо и сбивчиво рассказал о визите в царство Смерти, о подвале и о бессмертных, которые вдруг стали превращаться в смертных.

— Все потому, что вы начали игру. Не подозревая этого, вы сделали бессмертных людей смертными. Но не самих себя. На вас амулет не действует.

При этих словах Ядовитый Рог словно состарился на сто лет. Взгляд его поблек, в ногах появилась слабость.

— Ты говоришь правду, — простонал он, свернул хвост и ослабил хватку. — Я вижу по твоим глазам. Амулет… не действует. Поверить не могу!

— Я тоже! — воскликнула Сатина, она больше не могла терпеть. Голос ее едва не срывался на крик. — Вы украли амулет и хотите воспользоваться им, чтобы умереть. Почему? Зачем вам это?

Старики дружно заворчали:

— Почему? Она еще спрашивает, почему?

— Взгляни нанас, — проскрипел чей-то голос. Это был слепой Мальторн. — Ответ прост — взгляни на нас.

Разговоры стихли, дьяволы грустно закивали. Те, у кого на это оставались силы.

— Надеюсь, ответ исчерпывающий, — сказал Ядовитый Рог. — Перед вами некогда самые могущественные и грозные дьяволы в истории Преисподней. Их вид должен внушать трепет. Старик Мальторн, уничтожившим четверть человечества, соблазнив Каина убить родного брата Авеля. Саден, уговоривший Иуду предать Христа за жалкие тридцать сребреников. Белиал, чьи душераздирающие крики вызвали десять легендарных бедствий, обрушившихся на Египет. Я мог бы продолжать. Достойные великие имена!

— Взгляни на нас сейчас, — повторил Мальторн, и хотя голос его был слаб, как отголосок далекого эхо, говорил он очень ясно. Даже слишком.

«Его голос как будто у меня в голове», — думал Филипп. Несмотря на годы, темптан не потерял мастерства.

— Бренные останки и только. Жалкие скелеты. Мы больше ни на что не способны, мы лежим здесь, медленно тлея, становясь тенью самой тени нашего былого величия. Живем, но не живы. Умираем, но не мертвы.

— Какой позор, какое унижение, — подхватил старик Саден, чье сморщенное тело было изуродовано ревматизмом. — Возраст поражает плоть и разум, и с каждым годом становится все хуже. Бред, слабоумие, ревматизм, белая горячка, пролежни. Ум и тело разъедает яд, имя которому — время. Многие из нас нуждаются в помощи, но на нее времени ни у кого нет. Сиделки торопятся домой. Их посещения столь мимолетны, что мы едва успеваем их разглядеть. Странно, не правда ли? Недостает времени при том, что у нас в запасе целая вечность.

— Вечная жизнь, — продолжил дьявол в инвалидном кресле. Серый хвост, свернутый в кольцо, покоился на его коленях как мертвая змея. — Вам, молодым, она представляется благословением. Сколько тебе лет, девочка моя? Сто сорок? Сто пятьдесят?

— Сто сорок пять, — ответила Сатина, и некоторые печально вздохнули.

— Это так мало — тебя ждет много прекрасных лет жизни. Но… — дьявол поднял вверх скрюченный палец и указал на нее длинным кривым ногтем, — …еще больше — ужасных. Минует первая тысяча, и за ней последует вторая. Затем еще одна. И еще. Так будет продолжаться вечно. Из года в год. — Он направил палец на Филиппа и беззвучно шепнул: — Вы, люди, не знаете, как вам повезло!

— Ад, — сказал Мальторн. Он приоткрыл глаза и посмотрел на друзей в упор невидящим взглядом. — Вот он, настоящий ад. А мы в нем грешники. Нет большего наказания, чем бессмертие.

— Теперь понимаете? — тихо спросил Ядовитый Рог.

Филипп, понявший все с самого начала, кивнул. Сатина кивнула немного погодя.

— Мы похитили амулет, чтобы раз и навсегда прекратить свои мучения, — продолжил бывший привратник. — Чтобы получить право умереть. Законное право на покой. Старик Румьяль, которому некогда удалось соблазнить царя Ирода на убийство младенцев, с легкостью уговорил пса украсть стогранную подвеску. Как одному из самых молодых обитателей дома престарелых, мне поручили расправиться с дворняжкой. И это оказалось проще простого. — Потрескавшиеся губы расплылись в самодовольной улыбке. — Мастерство сохранилось, несмотря на возраст. С тех пор мы все время бросаем жребий. Проводить встречи в тайне оказалось нелегко, но уже сейчас несколько сотен демонов обрели душевное спокойствие при мысли о том, что жизнь их близится к завершению. Как вдруг… — простонал он со слезами в горле, — появляетесь вы и сообщаете, что он не действует!

Филипп с сожалением посмотрел на дьяволов и робко извинился:

— Простите.

Комната погрузилась в глубокую тишину, и долгое время единственным звуком было хриплое сопение стариков.

— Что нам теперь делать? — спросил кто-то из дьяволов.

— Отдайте амулет, — рискнул Филипп. — Мы вернем его Мортимеру. Вам от него все равно нет никакого проку.

— Нас накажут, — прошептал Саден.

Филипп замотал головой.

— Вряд ли, если я расскажу, почему вы сделали это. Мортимер поймет. Я уверен.

— К тому же наказывать — не его задача, — добавила Сатина. — Этим занимается Люцифер.

— Но они ведь знакомы… Мортимер потребует…

— Какое это имеет значение? — перебил старик Мальторн, широко раскрыв слепые глаза. — Ни одно наказание не сравнится с тем, что мы испытываем сейчас!

Услышав его слова, дьяволы снова затихли.

Все это время Ядовитый Рог молчал. Его взгляд был устремлен на Филиппа, казалось, он глубоко о чем-то задумался. Затем он сдвинул брови и строго спросил:

— Ты сказал, что лично знаком с Мортимером?

Филипп кивнул в ответ.

— И что вы заключили сделку?

Филипп снова кивнул, на этот раз не так решительно. Ему не нравилось, куда клонит Ядовитый Рог.

— Передай ему, что он получит свою любимую игрушку, — произнес Ядовитый Рог, и Филипп был готов облегченно вздохнуть. — Но с одним условием.

41 Вопрос жизни и смерти

— С одним условием? — Мортимер в гневе вскочил с электрического стула. Пришлось схватиться за подлокотник, чтобы не упасть с ног. Поблекшие, налитые кровью глаза смотрели на Филиппа в упор. — И какое же это условие, позвольте узнать?

Друзья сидели в кабинете Люцифера, и Филипп во второй раз за последние полчаса пересказывал события, произошедшие в доме престарелых.

Вернувшись в замок, Филипп и Сатина первым делом помчались к Люциферу. Они долго стучали в дверь спальни, пока наконец на пороге не показался недовольный Дьявол, тут же сменивший гнев на милость, узнав, что амулет найден.

Люцифер потребовал, чтобы Филипп и Сатина тотчас посвятили его во все подробности. Затем взял с тумбочки телефон и набрал номер Мортимера. Номер состоял только из одной цифры, которую Филипп раньше никогда не видел. Она шла следом за девяткой и напоминала лежащую на боку цифру «8».

После долгого ожидания Мортимер снял трубку. Поздний звонок тоже вывел его из себя, но он быстро унял раздражение и через каких-то полчаса уже стоял в кабинете Люцифера в наскоро надетом костюме, с взъерошенной шевелюрой и настойчиво требовал объяснений.

— Где амулет? Вы на самом деле нашли его? Отвечайте мне! Отвечайте!

— У мамы, — спросил Филипп, не обращая внимания на беспокойство Мортимера, — еще осталось…

— Да, да, в ее часах еще осталось немного песка, — огрызнулся в ответ Мортимер, и у Филиппа отлегло от сердца.

Мортимер нетерпеливо махал руками, поторапливая Филиппа с рассказом.

— К делу, парень. Мой амулет…

— Да, мы нашли его, — сказал Филипп, и при этих словах у старика подкосились ноги, и он снова рухнул на сиденье электрического стула. Одно мгновенье Смерть походил на обитателей дома престарелых, такой усталый и изможденный у него был вид.

Сатина и Филипп снова повторили все, что удалось узнать в течение этой очень долгой ночи. Условие, на котором Мортимеру вернут его амулет? Неужели он еще не догадался?

— Вы должны дать им то, чего они так жаждут, — сказал Филипп. — Дать им умереть. Таково их условие.

— Так вот оно что! — раздраженно воскликнул Мортимер, его серые глаза искрились от гнева. Люцифер, сидевший напротив с котом на коленях, слегка отклонился назад, когда Смерть ударил кулаком по столу с такой силой, что деревянная столешница треснула. Его гневный взгляд снова обратился на Филиппа:

— Теперь все считают, что могут торговаться со смертью, как вздумается? Считают меня лавочником? Что взбрело им в голову? Что они о себе возомнили?

— Этим дьяволам просто нужна помощь, — успокаивал Смерть Филипп. — Таков их способ попросить вас о ней.

— Так вот в чем дело, — проворчал Мортимер, на этот раз не так раздраженно. Кажется, слова Филиппа утихомирили припадок гнева. Смерть постоял немного, пришел в себя и медленно кивнул. — Ладно, не буду врать, что не понимаю их. Несчастные, вечная жизнь их проклятие. Люцифер, что ты на это скажешь?

Люцифер долго не произносил ни слова. Глаза его были закрыты, рога опущены, губы крепко сжаты.

— Ты можешь это сделать? — спросил Дьявол. — Сделаешь то, о чем они просят?

Мортимер ответил ему таким же суровым взглядом. Воздух в кабинете накалился от напряжения. Сердце Филиппа забилось быстрее. Сейчас что-то произойдет. Он это предчувствовал. Как предчувствуешь, что вот-вот поднимется завеса какой-то тайны. Или узнаешь то, чего не хотел бы знать.

— Да, — сказал Смерть, — и нет.

— Как это понимать?

— Сделать старых дьяволов смертными в моей власти. Но не их одних.

Впервые с тех пор как Мортимер прибыл в замок, Люциферу не удалось сохранить важный вид. Он был явно взволнован.

— Ты хочешь сказать, что…

Мортимер кивнул.

— Все или никто. Чтобы сделать смертными этих дьяволов, я должен… — он покосился на Сатину, глаза которой с каждым словом становились все больше от ужаса, — …сделать смертными всех вас.

— Других вариантов нет?

— Нет. Эти правила неизменны.

— А как же… я? — хотя Люцифер очень старался не потерять лицо, задавая вопрос, он не смог скрыть дрожь в голосе.

— Ты, как бы так выразиться, исключение, подтверждающее правило. Ты не дьявол, и твой статус останется прежним, — услышал в ответ Люцифер и про себя облегченно вздохнул. — Разумеется, в том случае, — добавил Мортимер, позволив себе холодную усмешку, от которой Властитель Тьмы неподвижно застыл в кресле, — если кто-нибудь снова не подложит под твой матрас заячью лапку. Тогда я с удовольствием явлюсь за тобой.

Люцифер молча измерил его мрачным взглядом. Он снова напустил на себя важный вид, но было заметно, как за суровым взглядом кипели мысли.

— Все или никто, — повторил он себе под нос.

— Что вы там бормочете? — возглас принадлежал Сатине, она сделала шаг вперед и с недоверием уставилась на Люцифера. — Неужели вы серьезно думаете об этом? Как… как вы можете! Мы же дьяволы, и мы бессмертны! Так было всегда. Вы… вы не можете просто взять и убить нас!

— Ты понимаешь все превратно, — тихо произнес Мортимер. — Я уже объяснял тебе прежде. На самом деле это дар — обретая смерть, вы также получите и жи…

— Замолчите! — закричала Сатина на весь кабинет, и Мортимер осекся. Он стиснул зубы, щеки раскраснелись от досады.

— Вам просто не терпится пополнить свою коллекцию песочных часов! Думаете, я не знаю, как вы мечтаете об этом? Мы единственные, над кем вы не имеете власти, потому что мы бессмертны, и за это вы нас ненавидите!

— Какие страшные обвинения, — проворчал старик.

Филипп понимал, что Смерть собрал все самообладание, чтобы не поддаться приступу ярости, который возбуждали в нем слова Сатины.

— Ты дьявол и рассуждаешь как дьявол, и потому на этот раз я тебя прощаю. Но еще один упрек…

— Ну, а вы! — перебила его Сатина, обращаясь к Люциферу. По ее щекам катились слезы. — Вы бы даже и думать не стали, если бы не знали, что избежите этой участи!

— Ты взволнована, что понятно, — ответил Люцифер голосом ласковым, как летний бриз, но одновременно холодным, как северный ветер. — Но если ты, любезная барышня, не придержишь свой язычок, я вырву его с корнем!

Угроза не подействовала на Сатину, и она охотно продолжила бы, если бы Филипп не остановил ее.

— Хватит, Сатина, — сказал он, оттащив ее от стола. — Знаю, что звучит это ужасно, но только задумайся! Вспомни, что мы увидели в доме престарелых. Ты сама убедилась, как им несладко.

— Но…

— Они больше не дьяволы. Они обречены на муки, как грешники. Они сами так сказали.

— Но…

— В одну прекрасную ночь так будет и с тобой. Неужели ты действительно этого хочешь?

— Нет, но… но…

— Хочешь?

Она фыркнула и замотала головой.

— Нет.

— Возможно, Мортимер прав, и это лучший выход.

— Как бы то ни было, девочка моя, решение еще не принято и решать не тебе, — Люцифер встал с кресла. — Дело серьезное, как и сама просьба, и потребуется все тщательно взвесить. Раз уж мой сон все равно был нарушен, я отправлюсь в «Вечный покой», чтобы разузнать подробности и пообщаться с заинтересованной стороной.

— Я с тобой, — сказал Мортимер, пригрозив Люциферу пальцем, когда тот попытался запротестовать. — Мой амулет не должен стать заложником дьявольских козней.

— А как же мы? — спросил Филипп. — Что нам делать?

— Ложитесь спать, — Люцифер ласково посмотрел на Сатину, в голосе больше не было холода. — Выспитесь. Судя по вашему виду, вам это не помешает.

* * *

— Не понимаю. Почему все или никто? Почему это не относится к Люциферу? — сыпал вопросами Филипп по дороге к винтовой лестнице. — Мортимер утверждал, что он не дьявол, но ведь это не так.

Сатина долго молчала перед тем, как ответить. Как будто слова не могли протиснуться сквозь пелену мыслей.

— Нет, — сказал она наконец. — Он не дьявол, он — Дьявол. А это другое. Он не старится, как все мы, он совсем другой. Как и Мортимер. Именно поэтому… Филипп, если Люцифер решится на такое…

— То что?

Снова молчание.

— Не знаю. Правда, не знаю, и от этого мне страшно.

Она остановилась у лестницы, ведущей в тронный зал. Филипп попытался взять ее ладонь в свою, но Сатина отдернула руку, и сердце Филиппа больно кольнуло.

— Пойду домой. Хочу побыть одна.

«Но я не хочу», — подумал Филипп, но не произнес этого вслух. Только тихое «Спокойной ночи», когда Сатина скрылась из виду.

Наверняка она даже не услышала. Филипп проводил ее взглядом. А потом поднялся к себе в комнату.

Он так устал, что едва держался на ногах. И все равно не мог уснуть, и еще долго лежал в кровати, глядя в ночную темноту, представляя, как где-то далеко Сатина также не спит. Интересно, она думает о том же?

Куда попадают дьяволы после смерти?

42 Галопом по Преисподней

Филиппу все же удалось уснуть, хотя сон был тяжелым и неспокойным, и когда послышался настойчивый стук в дверь, ему показалось, что он только что закрыл глаза.

Юноша посмотрел на часы, висевшие над зеркалом, и подсчитал, что проспал чуть больше четырех часов. Шатаясь, он выбрался из кровати и открыл дверь. Это был Люцифакс.

— Они вернулись, — сказал кот. — Мортимер ждет тебя.

Филиппа словно окатили ушатом холодной воды, и усталость испарилась как по мановению волшебной палочки. Он поспешно оделся, набросил на плечи плащ и последовал за котом, который дожидался его у винтовой лестницы.

— Когда они пришли? — спросил Филипп.

— Какое-то время назад. Люцифер несколько раз посылал за тобой, но кое-кто из слуг пропал. Мортимер хочет поговорить и уже начинает терять терпение.

— Кое-кто из слуг? Грумске?

— Да. Судя по всему, никто не знает, где он.

— Люцифакс, что касается Грумске, я… — Филипп собрался рассказать коту, что слуга подслушал их разговор с Люцифером, а еще участвовал в осквернении памятника, но Люцифакс перебил его прежде, чем тот успел начать.

— Не сейчас, Филипп. Напоминаю, что тебя ждет Мортимер. И он в нетерпении.

Они добрались до кабинета Люцифера, и кот толкнул дверь лапой.

Мортимер стоял у Сферы Зла, положив руку на светящийся темный шар, в котором метались черные молнии.

Со времени их последней встречи Господин Смерть очень изменился. Сутулые плечи распрямились, морщины казались не такими глубокими, а взгляд — не таким усталым. Он был по-прежнему стар, как само время, но странным образом выглядел лет на десять моложе. Филипп тотчас догадался, почему. На шее Мортимера красовался стогранный амулет. Люцифера в кабинете не было.

— Ты не торопился…, — сказал Мортимер. — Неужели забыл, что нам нужно спешить?

— Он снова у вас, — Филипп не сводил глаз с амулета, который одновременно был и матовым, и блестящим. Как покрытое патиной золото. — Так значит… Их условие будет выполнено?

— Возможно, — загадочно ответил Мортимер. — Амулет они отдали по своей воле. Убеждать не пришлось.

— Когда Смерть и Дьявол нагрянули к ним разом…

Мортимер как всегда сухо рассмеялся.

— Если бы эти старики могли умереть от страха, то точно испустили бы дух.

— Тогда что означает «возможно»?

— Они говорили весьма убедительно. Думаю, Люцифер услышал их просьбу. Теперь окончательное решение за ним. Он удалился, чтобы спокойно все обдумать.

— Когда, по-вашему, он будет готов дать ответ?

— Может, через пять минут, а может, через пять дней. Понятия не имею, да мне, в сущности, все равно. Это их личное дело, и меня оно нисколько не касается. Единственное, что мне важно знать, это, каково будет решение и увеличится ли у меня, так сказать, фронт работ. — Мортимер хлопнул в ладоши и подошел к двери. — В любом случае, я получил то, за чем пришел, и пора отправляться домой. Я слишком давно не играл в кости, придется наверстывать упущенное. — Проходя мимо Филиппа, он остановился и обратил к нему морщинистое лицо. Оно было таким холодным и невыразительным. Мертвым. — Полагаю, ты тоже хочешь поучаствовать?

Филипп медленно опустил голову, чувствуя ускоряющиеся удары сердца.

— Похоже, ты удивлен, — сказал Мортимер. — Ты огорчаешь меня. Думал, я не сдержу свое слово?

На этот раз Филипп не кивнул в ответ. Он остался неподвижен.

— Я вовсе не дьявол, как и ты. Я выполняю свои обещания. Но нам нужно поторопиться, если не хочешь опоздать. Время на исходе.

Сердце Филиппа забилось быстрее. Еще быстрее. Нужно спешить. Спасти маму. И только одно он хотел успеть перед тем, как отправиться в путь.

— Хочу попрощаться с Сатиной. Можно?

Хотя он знал, каким будет ответ.

— Придется отложить прощание до следующего раза. У меня много дел, и у тебя тоже. Смерть не ждет, Филипп. Сейчас или никогда. Но выбор, разумеется, за тобой.

— Тогда идем, — ответил Филипп. — Немедленно.

— Филипп, — окликнул его Люцифакс, когда оба направились к двери. Все это время кот сидел молча, так что Филипп совершенно позабыл о его присутствии. — Что происходит?

— Мы кое о чем договорились со Смертью, — ответил юноша, на секунду замедлив шаг.

Мортимер прошел мимо них и, выйдя из кабинета, решительно двинулся дальше. Он весьма проворно семенил по коридору.

— Передай привет Люциферу, — закончил Филипп.

Кот растерянно пообещал, что так и сделает, а Филипп устремился за стариком, который уже спускался вниз по лестнице. Пришлось бежать, чтобы догнать его.

Они миновали тронный зал, свернули сначала налево, потом направо и, пройдя по узким коридорам, в конце концов оказались перед дверью, ведущей во двор.

— Зачем мы пришли сюда?

— Побережем время, — ответил старик и указал вперед. — Поедем верхом.

У конюшни, мирно пощипывая подгнившее сено, стояла Адская лошадь.

Два слегка напуганных конюха с почтительного расстояния рассматривали трехногое существо, которое при виде Мортимера приветственно заржало. Тощая кляча двинулась к нему навстречу. Над ее гривой кружился целый рой мух, но, по всей видимости, они не доставляли лошади ни малейшего неудобства. Через мгновение Филипп сообразил, в чем дело. Каждая прикоснувшаяся к мертвенно-бледной шкуре муха падала замертво, словно ударенная током. За лошадью тянулся шлейф мертвых насекомых.

— Я… лучше пойду пешком, — робко заметил Филипп.

— Как пожелаешь, — ответил Мортимер, погладив лошадиную морду.

Филипп не успел и глазом моргнуть, как старик, только что стоявший с ним рядом, вдруг оседлал трехногого монстра, чья напоминавшая паутину грива развевалась на горячем ветру.

— Но ты рискуешь опоздать.

Филипп смирился и кивнул:

— Как на нее забраться?

— Вставай на ребро.

— Ребро? Но…

— Не беспокойся, ей не будет больно.

Филипп схватил протянутую Мортимером руку, поставил ногу между ребрами, отчетливо проступавшими на тощем боку.

— Хорошо устроился? — спросил Мортимер.

— Нет, — честно ответил Филипп.

Смерть, дышавший ему в затылок, рассмеялся своим жутким смехом.

Они тронулись в путь.

Старая кляча, к тому же без ноги, оказалась очень прыткой. Она шла рысью, но со скоростью галопа, так что путники во весь опор неслись через Город Дьявола.

Ветер свистел у Филиппа в ушах, плащ трепетал, как два крыла, словно летел по воздуху. Огонь, грешники, снова огонь — все проносилось мимо, сливаясь в единое кричащее месиво, и не раз зазевавшимся дьяволам приходилось поспешно отскакивать в сторону, когда по улицам города мчалась лошадь Смерти с двумя своими всадниками.

Вскоре они оказались у черных ворот, и Мортимер громогласно потребовал немедленно отворить их.

Огромный грагорн, увидев Адскую лошадь, которая нетерпеливо всхрапывала и била копытом, испуганно вскочил и поспешил потянуть вверх ручку в каменной стене. Ворота с душераздирающим скрежетом отворились. Демон шагнул в сторону, уступая дорогу путникам. А потом широко раскрыл рот, узнав в одном из них Филиппа. Филипп с таким же изумлением посмотрел на демона.

Он считал, что привратником сейчас Ворчливый Коготь, грагорн, занимавшийся грешником, которого они с Сатиной встретили у входа в Преисподнюю. Кажется, Равина упомянула, что его поставили замещать Драную Бороду, пока тот отбывает наказание в Чистилище?

Но похоже, на посту в Преддверии Преисподней сейчас совсем не он. Так кто же?

Ответ Филипп узнал через мгновение, когда они выехали в открытые ворота, и Филипп увидел, кто стоит на крыльце черного дома.

— Драная Борода! — воскликнул Филипп. Охваченный радостью и смятением, он спрыгнул с коня и побежал к дому, откуда призывно махал огромный силуэт. Напрасно Мортимер пытался остановить его. — Драная Борода, ты вернулся!

— Я так рад слышать эти слова из твоих уст, мой мальчик, — сказал Драная Борода и широко улыбнулся, так что крокодильи зубы сверкнули в отблеске факелов. Рога его едва заметно дымились, словно до сих пор были раскалены от черного пламени Чистилища. — Сам не могу в это поверить.

— Но как?.. Нам сообщили, что следующие сто пятьдесят лет ты проведешь на Огненной горе.

— Откровенно говоря, сам не знаю. Ни за что не догадаешься, кто пришел за мной этой ночью. Люцифакс! — выпалил привратник, так что Филипп не успел предложить ни одного варианта. — Он рассказал, что Люцифер пересмотрел дело и решил помиловать меня. Помиловать! Просто невероятно! Насколько мне известно, это произошло впервые за всю долгую историю Преисподней. Здесь, можно сказать, и слова такого не знают.

— А это прекрасное слово, господин Драная Борода, — тоненьким голосом запел дверной молоток. — Такое же прекрасное, как и ваше возвращение. Я ведь тоже пытался убедить их помиловать несчастного плотника, — Понтий Пилат сделал особое ударение на слове «помиловать» и невинно заморгал глазами. — По-моему, такое решение было бы единственно верным, ведь и он был сторонником прощения и…

Драная Борода схватил латунное кольцо и с размаху стукнул говорящую голову. Слова слились в протяжный стон боли.

— Даже и не думай, жалкий лицемер. Ты здесь на своем месте.

Привратник снова повернулся к Филиппу.

— В газете написали, что произошла досадная ошибка и слухи о моей внезапной отставке беспочвенны. Понятия не имею, почему я так неожиданно получил прощение, но я и не жалуюсь… — Драная Борода осекся и прищурился. — Я заметил, что ты удивился, когда меня увидел. Но ведь ты уже успел научиться врать. Скажи мне честно, Филипп, ты в этом как-то замешан?

— Нет, — ответил Филипп и поднял вверх руку. — Клянусь.

— Здесь многие любят клясться, — Драная Борода внимательно посмотрел на него. А потом удовлетворенно кивнул. — Рад это слышать. Отпущение грехов, на самом деле, куда хуже, чем его отсутствие.

Демон поднял глаза и посмотрел на древнего старика, сидевшего верхом на лошади немного поодаль.

— Попутчик у тебя, прямо скажем, не веселый. Куда ты собрался с ним вдвоем?

Филипп хотел ответить, но его перебил резкий свист, становившийся все громче и громче.

— Чайник закипел — чтоб ему неладно, — выругался Драная Борода. — Подожди минутку.

Он исчез за дверью.

— Что скажешь насчет чашки чая? — донесся знакомый голос из-за угла.

Филипп обошел дом и увидел Равину, она развешивала на веревке свежевыстиранные плащи Драной Бороды. Кухарка Сатаны покосилась на Мортимера, и глаза ее сделались грустными.

— На дорожку? Можем угостить и твоего попутчика, если хорошо попросит.

— Спасибо, не стоит, — мрачно ответил Мортимер. — Ты идешь, Филипп? Нам нужно спешить.

— Равина, что ты сделала? — Филипп обратился к кухарке, оставив без внимания недовольное ворчание Мортимера. — Как тебе удалось заставить Люцифера помиловать его?

— Мне? Почему ты думаешь, что это моих рук дело? — Равина лукаво улыбнулась, наклонилась к Филиппу ближе и шепнула на ухо: — Я знаю его слабое место. Тот, кто готовит в доме пищу, всегда наделен властью. Стоит какое-то время посидеть на диете из нелюбимых блюд, и будешь готов душу продать за ломоть черствого хлеба. Только не говори ничего Малышу. Он так гордится тем, что получил прощение и…

— Филипп, мое терпение сейчас лопнет, — разозлился Мортимер, а лошадь громко топнула копытом.

— Он мне никогда не нравился, — пробормотала Равина. — Ты уверен, что хочешь ехать с ним?

Филипп кивнул в ответ.

— Придется.

— Филипп, предупреждаю в последний раз!

— Помолчи-ка! — крикнула ему Равина, и Мортимер надулся, как капризный ребенок. — Сейчас он придет. У него, черт возьми, есть минутка, чтобы обняться на прощание!

— Конечно, — сказал Филипп, и шагнул в теплые объятия Равины, почувствовал, как ее руки крепко обхватили его. Сейчас он прощался не только с ней. Но и с Сатиной. Прежде всего, с Сатиной. — Прощай!

— Прощай, мой мальчик. Береги себя. Уезжайте быстрее, пока я не расплакалась, — Равина всхлипнула и выпустила Филиппа из объятий.

Он вернулся к недовольно ворчащему Мортимеру.

— И тебе даже не стыдно, — буркнул старик, помогая Филиппу взобраться на лошадь.

«Немного», — подумал Филипп и помахал рукой Драной Бороде, который появился в дверях с чашкой чая, из которой шел пар. Привратник помахал в ответ, но улыбки на его лице не было.

Равина встала рядом, и Драная Борода приобнял ее.

— Удачи, мой мальчик, — сказал привратник на прощание. — Кажется, тебе она пригодится.

Филипп почувствовал, как при этих словах Мортимер ухмыльнулся, и холодное дыхание старика пробрало его до самых костей, до самой души.

Лошадь рванула с места, и вскоре темнота окружила их со всех сторон. Филипп остался наедине со Смертью.

43 Ангел смерти

Остаток пути оба провели в молчании. Никто не проронил ни слова до самого леса, да и там они обменялись только парой фраз. Мортимер все время сжимал в руке вновь обретенный амулет, как будто боялся лишиться его во второй раз. Филипп размышлял о том, что старик вовсе не собирается расстаться с ним, чтобы дать ему бросить жребий. Сделать единственный решающий ход.

Они добрались до вершины лестницы и вскоре оказались у ветхой двери в царство Смерти.

Мортимер слез с коня и открыл дверь. Их встретил золотистый солнечный свет, и Филипп в изумлении оглядывался по сторонам, когда Адская лошадь переступила порог.

Прошло не более — Филипп посчитал на пальцах — трех ночей с тех пор, как они покинули лес, где на ветру корчились деревья, а земля была еще покрыта опавшими листьями. Тогда лес был мертв.

Но сейчас все изменилось.

Листья, сочные и зеленые, украшали ветви деревьев и нежно шелестели, словно летний дождик. Тюльпаны, розы, анемоны, гиацинты и целое море других цветов настолько ярких, что от их красок рябило в глазах, десятками, сотнями тысяч поднимались из сухой земли. Палитра красок, которой не было равных. Словно на вершине радуги.

Барашки облаков мирно проплывали по лазурному небосводу в потоке теплого ветерка, от которого цветы изящно склоняли головки. Солнце озаряло лес, рисуя полосы света среди густых крон деревьев.

— Как здесь чудесно, — заметил Филипп.

— Придержи язык, — прорычал в ответ Мортимер и громко хлопнул дверью. — Скоро все станет по-прежнему, ведь амулет снова со мной.

Затем путешествие продолжилось в полной тишине.

Они добрались до покосившегося домика с белеными стенами и слезли с лошади. Животное смирно стояло, провожая их взглядом, пока Смерть и Филипп шли к дому через зеленый сад, ветви деревьев в котором склонялись под тяжестью фруктов.

— Наконец-то я дома! — вздохнул Мортимер, когда они вошли в маленькую прихожую. Он не выпускал ценное украшение из рук, и Филиппу показалось, что старик считает себя и амулет единым целым.

Мортимер взглянул на Филиппа, и Филипп не смог понять, что говорили его холодные серые глаза.

— Выпьем кофе. Что скажешь?

— Нет, — сухо ответил мальчик, не добавив «спасибо».

— Чаю?

— Нет. Вы говорили, что нам нужно спешить. Я пришел, чтобы бросить жребий. Вы обещали дать мне шанс!

Филипп повысил голос, и что-то изменилось в стальном взгляде старика. Но Филипп все еще не мог понять что.

— Как хочешь, — сказал Смерть и достал из кармана пиджака коробок спичек. Он зажег стоявшую на комоде свечу и взял ее в руку. Попросил Филиппа идти впереди.

— Дорогу ты знаешь.

Филипп решительно направился к двери подвала и зашагал вниз по крутой лестнице. Смерть следовал за ним по пятам.

Он шли долго, казалось, бесконечно долго, и Филипп готов был поверить в то, что лестница никогда не закончится, когда наконец под ногами начал проглядывать свет. Сердце его похолодело, ноги отказывались слушаться, но каким-то чудом он продолжил путь и даже ускорил шаг.

И вот они оказались в гигантском подвале, тишину которого нарушал лишь шепот песка. Он напомнил Филиппу искушающий голос дьявола.

Старик и мальчик шли дальше длинными проходами мимо тысяч стеклянных сосудов, переливающихся сотнями красок.

Филипп шагал впереди, и в его походке не чувствовалось ни капли сомнения. До тех пор, пока он не оказался напротив маминых песочных часов. Он замер на месте. Пару секунд приходил в себя от потрясения. Уповая на то, что эти секунды все еще были в его распоряжении.

Мортимер не обманывал, когда просил поторопиться. В стеклянном сосуде осталось так мало песка, что разглядеть его на дне верхней колбы было практически невозможно. Песок тоненькой струйкой стекал вниз, а значит, жизнь в ней еще теплилась. Вопрос каких-то минут. А может, секунд.

«Если бы я согласился выпить кофе, — думал Филипп, чувствуя, как весь покрывается мурашками, — я бы опоздал».

Возможно, Мортимер именно на это и надеялся.

— Дайте мне амулет, — потребовал Филипп и протянул руку. Глядя в глаза Смерти, он хотел казаться решительным, но ничего не выходило. Страх был сильнее. — Дайте скорее! Я вернул вашу безделушку, и вы должны мне один ход.

— Ты вернул мой амулет, — ответил Мортимер, — и я должен сказать тебе спасибо. — Мортимер поставил свечу на стол, снял амулет с цепочки. Подвеска светилась и переливалась на грубой ладони, протянутой Филиппу. Амулет казался живым. — Одна попытка, Филипп. Только одна. Как и договорились.

Дрожащей рукой Филипп взял стогранный амулет, сердце его бешено стучало. Подвеска оказалась холодной, как лед. Сотня вариантов. Какая цифра выпадет? Сколько лет жизни назначит он своей маме? И вообще, готов ли он сделать это?

«Нет» — подумал Филипп, сжимая в руке амулет, смерть и жизнь. Власть. Почему же в это мгновенье он казался себе таким бессильным?

«Я не могу».

Он медленно потряс подвеску в руке.

Бросил амулет на стол.

Бег времени остановился. И одновременно все происходило очень быстро.

Амулет покатился по столу. Цифры мелькали одна за другой. Он ударился о стеклянный сосуд мамы и поменял направление. Пролетел мимо откуда ни возьмись появившегося змея. Филипп его не заметил. Он был сосредоточен на амулете, который все катился и катился по столу, потом на мгновение замер, еще раз обернулся вокруг своей оси и остановился на цифре…

«Нет! НЕТ!»

…один.

Ноги у Филиппа подкосились, он точно упал бы, если бы Мортимер не подхватил его. Филипп сверлил взглядом амулет, единицу на его грани и не мог поверить своим глазам. Этого не может быть! Один год, один несчастный год, ведь это ничто, как могла судьба быть так жестока, так чертовски несправедлива к нему! Он спас Дьявола и Смерть, но родную маму спасти не смог, хотя шанс был, и сейчас этот шанс упущен, и тут взгляд упал на змея, отвратительное, дерзкое животное. Через пелену слез, застилавших глаза, казалось, что змей улыбается.

Филипп обернулся на Мортимера и увидел, что он тоже улыбается. Но гнев и бесконечная ненависть, которую в эту секунду он испытывал к хладнокровному бессердечному старику, заглушило другое чувство, подобного которому он никогда прежде не испытывал. Бессилие, сломившее его за долю секунды, разом проглотившее его душу. Он был опустошен. Мертв. То же самое будет с мамой ровно через год.

Тогда — все еще улыбаясь — Мортимер наклонился к амулету и коснулся его кончиком пальца. Амулет качнулся и лег на другую грань.

— Сорок пять? Разве не столько лет ей исполнится на следующей неделе? — спросил Филиппа Мортимер, разглядывая цифру через половинки очков. Не успел Филипп произнести ни слова, как Мортимер поднял песочные часы и перевернул их вверх дном. — Ты подарил ей прекрасный подарок ко дню рождения.

Филипп сначала пристально посмотрел на неожиданно наполнившийся сосуд мамы. Затем на старика, который снова перестал улыбаться. А потом бросился ему на шею, так что теперь Смерть сам едва устоял на ногах.

— Спасибо, — шептал Филипп, и тихие слезы смущения покатились по его щекам. — Спасибо.

— Это я должен благодарить тебя, мой мальчик, — произнес Мортимер, обнимая Филиппа.

Филипп как будто оказался в объятиях холодного зимнего ветра, но это было приятно. Так приятно!

— Я должен благодарить тебя. Так как насчет чашечки чая?

И когда Филипп снова обрел дар речи, он вытер слезы, улыбнулся и ответил:

— Спасибо, с удовольствием.

44 И снова неожиданный визит

Филипп знал, что Смерть не привык принимать в своем доме гостей, но старик от всей души старался угодить юноше. Пока Филипп пил чай, который впервые оказался не ледяным, а всего лишь прохладным, а Мортимер — кофе, они играли в необычные шахматы, что стояли на столике в гостиной.

Филипп ходил черными и проиграл, хотя силы были почти равны.

— В итоге всегда выигрывает Смерть, — улыбнулся Мортимер, сделав решающий ход той самой белой пешкой в виде мальчика. — Шах и мат.

— Черт возьми, — выругался Филипп. Он не стал уточнять, что поддался своему сопернику и оставил при себе выводы о том, каким плохим игроком на самом деле был Смерть.

— Кстати говоря, я позвонил сестре, — вспомнил Мортимер, когда после игры они расставляли фигурки по местам. — Она появится, как только сможет, но вряд ли раньше, чем завтра утром. Хотелось бы вернуть тебя домой до похорон.

— Завтра утром? А я думал, что здесь бывает только вечер.

— Там, куда приходит Вита, всегда утро, — ответил старик, допивая кофе. — К тому же здесь еще нет вечеров. Но скоро они вернутся. Вместе с осенью.

Он хлопнул в ладоши и встал с кресла. Амулет раскачивался на цепочке.

— Жаль, что нет времени еще на одну партию — меня ждет работа, амулету не терпится взяться за дело. Разумеется, ты можешь поучаствовать.

Филипп замотал головой.

— Спасибо. Мне хватило одного хода.

Вскоре Смерть скрылся за дверью в подвал, а Филипп принялся в одиночку бродить по пустому дому. Он заварил еще чаю, полистал пыльные книги, стоявшие в гостиной, все они были о ядовитых животных или смертельных болезнях. Потом набросил плащ и вышел на улицу, посмотреть, как за один короткий полдень весна превращается в осень. Невероятное зрелище.

Лес увядал с каждой минутой. Листья сначала вспыхнули красным, затем желтым, затем свернулись и упали на землю, став сухими и серыми, как пепел. Их сорвал с деревьев ветер, не ласковый и теплый, как прежде, но пронизывающий и холодный. Небо затянули тяжелые тучи, солнце укатилось за лес, наступили сумерки, и тени, как дикие звери, выбрались из своих нор.

Становилось все темнее и прохладнее. Темнее и прохладнее с каждой смертью, которую Мортимер назначал в своем подвале, выбрасывая жребий, и вскоре Филипп заметил, что изо рта у него идет пар при завываниях ветра, напоминавший ускользающее привидение.

Он совсем продрог и собрался вернуться в дом, как вдруг заметил силуэт, шагавший через умирающий лес. Узкая красная полоска света от заходящего солнца на мгновенье прорвалась сквозь тучи, и стало немного светлее.

Одного мгновенья было достаточно, чтобы Филипп успел разглядеть, кто это, и радости его не было предела. Это была Сатина.

Они бросились навстречу друг другу.

— Мне сказали, что ты уехал с Мортимером, — заговорила Сатина, поравнявшись с Филиппом. — Мне сказали, что ты собрался домой.

Он кивнул.

— Прости, что не успел попрощаться с тобой — нужно было спешить. Нужно было… кое-что успеть.

— Многое происходит слишком поспешно, — ответила Сатина, и Филипп подумал, что она намекала на осень, в считаные часы овладевшую Царством Смерти, и кивнул.

— Пойдем в дом, — предложил он. — Мне холодно.

По дороге он пересказал ей недавние события, закончив описанием ужасных минут в подвале Смерти, где он должен был определить срок жизни мамы.

Рассказал о страхе, охватившем его при виде единицы. О том, как Мортимер своей рукой подтолкнул амулет, чтобы тот упал на другую грань.

— Он помог мне, — закончил Филипп, когда они добрались до дома и вошли в темную прихожую. — Он все же не такой злой, каким казался раньше. Сейчас он в подвале, превращает бессмертных в смертных. Вот почему лес снова такой, как раньше. Если бы ты видела его, когда мы только вернулись. Он был таким… Таким…

Филипп осекся, заметив, что Сатина совсем его не слушает. Взгляд ее был отсутствующим, прошло какое-то время, прежде чем она обнаружила, что Филипп прервал свой рассказ.

— Решение принято, так? — спросил он. — Относительно бессмертия. Люцифер принял решение?

— О нем объявили пару часов назад, — тихо кивнула Сатина. — Жителей оповестили, что в полночь нужно собраться на площади перед Замком для важного сообщения. Началась жуткая суматоха. По городу поползли слухи, самые разные слухи. Никто не знал, чего ожидать, ведь раньше нас никогда вот так не собирали. И хотя делались самые смелые предположения, о настоящей причине никто не догадался. Ровно в полночь Люцифер вышел на балкон и огласил свое решение. Сначала он долго говорил, и все его внимательно слушали, ведь он эксперт по этой части. Затем последовали выводы: на основании всего, что он услышал и увидел, было принято решение сделать то, что должно было быть сделано давным-давно, — впустить Смерть в Преисподнюю и таким образом положить конец вечной жизни.

— Значит, они добились того, чего хотели, — хрипло произнес Филипп. От рассказа Сатины у него пересохло в горле. — И когда?..

— С этой ночи, — ответила она. — Сейчас.

— Значит, ты больше?..

— Думаю, нет. Ты ведь сам сказал. Мортимер уже превращает бессмертных в смертных.

Тишина. Сатина снова погрузилась в размышления, а Филиппу сказать было нечего.

Друзья прошли в гостиную, где в камине потрескивал огонь, усердно трудясь над тем, чтобы в комнате было не слишком прохладно. Сели на диван. За окном стремительно темнело.

— Как они восприняли новость? — спросил Филипп немного погодя. — Сами дьяволы?

— Кто-то с облегчением сказал, что давно уже пора было образумиться. Другие были шокированы, речь Люцифера явно потрясла их до глубины души. Думаю, они всё поняли и согласились с решением. Но многие очень разозлились. Были просто в гневе. Ничего подобного я не видела, Филипп. От них исходила… такая злоба! Ненависть.

— И что они сделали?

— Ничего. Не на глазах у Люцифера — они слишком боятся его. Но как долго страх будет сдерживать их, неизвестно. Они перешептывались в толпе, и то, что они говорили, шипели друг другу на ухо… Мол, Люцифер их предал, и за этот смертный грех его следовало бы линчевать. В основном молодежь, но многие взрослые соглашались с ними. Никогда прежде не слышала я таких ужасных слов о Люцифере. Слушать их было страшно.

— Наверно, им просто нужно время, чтобы привыкнуть к мысли о смерти, — успокаивал Филипп. — Конечно, это потрясение. Мы оба это знаем, и они когда-нибудь тоже все поймут.

— Надеюсь, что ты прав, но… мне страшно, Филипп. Я боюсь их! Их гнева и ненависти. Дьяволы плохо умеют прощать, кто знает, что взбредет им в голову? Но это не единственный мой страх, — она опустила глаза в пол, под которым простирался подвал Мортимера, где сейчас смерть вновь обретала жизнь. — Странно вдруг начать бояться того, о чем раньше не задумывался. Странно знать, что одной прекрасной ночью умрешь. Теперь нужно беречь себя и быть осторожной, ведь никогда не знаешь…

Филипп перебил ее на полуслове, замотав головой.

— Совсем наоборот, Сатина! Как раз потому, что тебе не дано знать, когда это случится, не нужно быть осторожной и все время себя беречь. Ведь это невозможно. Ты просто забываешь, и так правильно.

— Совершенно верно! И это надо ценить, — донесся безжизненный голос из открытой двери. В гостиную, словно бледная тень, вошел Мортимер. — Как я уже говорил вам однажды.

Филипп заметил, как Сатина вросла в диван. Он внимательно изучил лицо старика, пытаясь отыскать торжествующую улыбку, но оно оставалось таким же невыразительным, как всегда.

— Давно тебе обо всем известно? — спросил Филипп.

— Люцифер позвонил мне сразу, как принял решение. Конечно, усталому, дряхлому старику прибавится забот, но, признаюсь, я разделяю его взгляды. Не могу взять в толк, почему этого не случилось раньше? На Небесах бессмертие отменили несколько тысяч лет назад.

— Значит, ангелы не бессмертны? — удивилась Сатина. — А я была в этом уверена.

— Ни ангелы, ни блаженные души, приходящие на Небеса через белые ворота. Обитателей Эдема не должно тяготить вечное существование. Это плохо сказалось бы на репутации Рая.

— А после смерти? Что происходит с ними после смерти? Куда они попадают?

— Не знаю, — ответил Мортимер. — Я просто делаю свою работу.

Сатина открыла рот, чтобы еще о чем-то спросить, но ее прервал стук в дверь.

— Вот это да, как она рано! —воскликнул Смерть и посмотрел на Филиппа сквозь половинки очков в свинцовой оправе. — Надеюсь, ты готов?

Филипп нерешительно кивнул, на сердце стало тяжело.

Мортимер вышел из гостиной, а Филипп повернулся к Сатине.

— Кажется, пришла пора прощаться, — сказал он.

— Да, — кивнула Сатина и шепотом продолжила: — Филипп, перед тем как мы расстанемся, я хочу кое-что тебе…

— На улице все еще темно, — перебил ее Филипп, бросив взгляд в окно. В коридоре Смерть гремел связкой ключей.

Сатина сдвинула брови.

— О чем ты?

— Мортимер говорил, что там, куда приходит Вита, всегда утро. Но за окном все еще темно. Это не она.

В то же мгновение дверь со скрипом отворилась, и послышался полный недоумения голос Мортимера:

— Кто вы такой?

Другой мужской голос ответил ему:

— Мое имя Виктор Ангел. Я хочу поговорить с Филиппом. Мне сообщили, что он у вас. Он мой сын.

От этих слов Филиппа словно током ударило, и голова пошла кругом.

«Не спеши радоваться, — предупреждал внутренний голос, казалось, в голове не было ни одной мысли. — Возможно, это снова он. Вторая попытка».

— Так вы его отец. Вот оно что. Проходите, пожалуйста. Он в гостиной. — В коридоре послышались шаги, Филипп поднялся с дивана, он едва держался на ногах, когда в комнату вошел мужчина, назвавшийся Виктором Ангелом.

Казалось, сердце в груди Филиппа остановилось. Перед ним стоял вовсе не притворявшийся отцом грешник или кто-либо другой, кто сошел бы за его отца лишь потому, что Филиппу так хотелось, чтобы это было правдой. Это был его настоящий отец, мужчина с фотографии из маминой спальни. На этот раз он узнал его, действительно узнал — гладко выбритое лицо, рыжие волосы, глаза, пристально смотревшие на него, которые сейчас наполнились слезами, — никакого сомнения. Никакого сомнения.

И все же Филипп в нерешительности стоял на месте. Выжидал, как поведет себя незнакомец. Если это его отец, настоящий отец, то он…

— Филипп! — воскликнул он и с дрожащей улыбкой на губах бросился к сыну. Шаги были уверенными, он обхватил сына, Филипп оторвался от земли в крепких объятиях своего погибшего отца, шептавшего в самое ухо, как ему не хватало его, боже, как он скучал!

— Это ты, — сказал Филипп, прижимаясь к груди отца. — Это ты.

— Да, это я, Филипп. На этот раз я, — отец немного отстранился, ласково погладил Филиппа по голове, осмотрел с ног до головы. — Какой ты взрослый. Даже не верится.

Он прав. Даже не верится. Все так невероятно.

— Как ты узнал, что я здесь?

— Мне рассказал привратник. Я так боялся опоздать. Я слышал о твоих добрых делах. Нет слов. У меня нет слов, как я горжусь тобой!

— Я был не один, — сказал он, смущенно кивая в сторону сидевшей на диване Сатины. — Со мной была Сатина.

Отец посмотрел на Сатину, и что-то странное промелькнуло в его глазах. Словно мгновенная вспышка. Все произошло так быстро, что Филипп не успел этого осознать. Вспышка погасла, а улыбка сделалась еще шире.

— Так это Сатина, — произнес отец, подходя к ней ближе. Он отклонился от огня, горевшего в камине, и протянул Сатине руку: — Я много о тебе слышал.

— Надеюсь, ничего хорошего, — ответила Сатина, пожимая его руку.

Виктор рассмеялся. Радостный, добрый смех заразил их всех. Разумеется, за исключением Мортимера. Филипп, в первый раз в жизни услышавший смех отца, подумал, что таким он и был в его мечтах.

— Ясненько. Не волнуйся, я никому об этом не скажу.

Виктор снова повернулся к Филиппу. Открыл рот, чтобы что-то сказать. Снова закрыл его.

— Мне так много нужно тебе рассказать, — начал он немного погодя. — И так много нужно услышать. Мы можем побыть наедине?

Филипп взглянул на Мортимера, тот кивнул и предложил спуститься в подвал. Главное, ничего там не трогать.

Отец и сын покинули гостиную, и с горящей свечой в руке Филипп направился вниз по лестнице, болтая с отцом обо всем, что он пережил и что совершил. Слова лились так свободно, вспомнились все подробности, как будто мысли и чувства обрели голос, и на душе стало легче, словно с плеч упало огромное бремя. Никто не умел слушать лучше, чем отец.

Они оказались в подземном зале с множеством мерцающих стеклянных сосудов, и отцу пришлось замедлить шаг, чтобы оправиться от этого впечатляющего зрелища. Затем он снова обратился к Филиппу.

— Как долго я ждал, — начал он с улыбкой на лице. — Как долго ждал я этой ночи.

— Когда я услышал, что это ты… — Филипп тихо покачал головой. — Я сначала не поверил Однажды другой человек… уже выдавал себя за тебя.

— Знаю. Я слышал об этом. Мне жаль, что тебе пришлось через такое пройти. Наверное, это было ужасно.

— Я догадывался, что это не ты. В глубине души догадывался. Он был совсем не таким, каким должен был быть. Совсем не таким… Совсем не таким, как ты, — Филипп замолчал, разглядывая мужчину в белом балахоне. Своего отца. Это слово казалось таким непривычным.

— Все эти годы, Филипп. Нам столько нужно восполнить. Каждую ночь я сожалел, что не могу изменить случившегося и что мы… что я не мог быть с тобой рядом.

— Хотя ты не был рядом, я чувствовал твое присутствие, — подхватил Филипп, — когда мне нужно было с кем-то поделиться.

— Как жаль, что я не слышал всего, что ты говорил мне. Как жаль, что мы не были вместе. Как сейчас.

— И мне жаль, — Филипп помолчал немного, потом продолжил совсем тихо. И очень печально: — Мне нужно возвращаться. Мортимер завтра ждет Виту. Так что… пора домой.

Отец кивнул и какое-то время не произносил ни слова. Затем спросил:

— А где твои песочные часы?

— Зачем тебе?

— Хочу посмотреть на них. Увидеть, что ждать в будущем.

Филипп не понял, о чем речь, но все же пошел вперед по длинному проходу. Виктор Ангел последовал за ним.

— На самом деле, они не стоят, — сказал Филипп, когда они добрались до его сосуда. Он бросил беглый взгляд на мамины часы, убедившись, что в них много песка, много жизни. Заметил, что песок поменял цвет — из желтого он превратился в лазурный, — и почувствовал неописуемое облегчение. Затем указал отцу на часы, лежавшие на боку: — Вот мои.

— Завтра их поднимут, — с грустью в голосе заметил отец, и у Филиппа защемило сердце. — В них много песка. Ты доживешь до старости, мой мальчик. Знаешь, что это означает?

Он прекрасно знал, но промолчал. Это означало, что пройдет много, очень много лет, прежде чем он опять увидится с отцом, и сейчас, когда он снова обрел его, эта мысль казалась невыносимой.

Долгое время тишину нарушал только шелест песка. Словно далекий шепот в голове. Если бы что-то можно было изменить.

— Филипп? — Тоже шепот. Сначала показалось, что голос у него внутри. Но это был отец. Грустные голубые глаза поблескивали в свете стеклянных сосудов.

— Да, отец?

— Все можно изменить. Есть выбор.

— Правда?

— Останься.

Филипп выпучил глаза:

— Что ты говоришь?

— Останься, — повторил отец, и в его взгляде не осталось и следа грусти. Только блеск. — Останься со мной. Вернемся в Рай. Будем там вместе. Вдвоем. Ты и я. Нам будет хорошо. Мы будем счастливы. В Раю все счастливы.

Филипп слушал его. Молча. Слушал бархатный голос отца.

— Тринадцать лет мы были разлучены. Тринадцать долгих лет, и вот наконец снова обрели друг друга. Если ты вернешься, мы не увидимся еще целую вечность. Но ворота Рая открыты для тебя, Филипп. Я договорился обо всем.

Слова продолжались в его мыслях, вкрадчиво ластились как кошка: «…обо всем договорился… вместе… ты и я… нам будет хорошо… счастливы… счастливы…»

— Твое место здесь, Филипп, по эту сторону, и ты прекрасно это знаешь. Ты сам говорил это. Столько раз ты рассказывал мне об этом. Я не слышал всего, но кое-что помню. Жизнь сурова. Очень жестока к мальчику, который просто хочет добра. Тебе никогда не было лучше, чем сейчас, после смерти. Разве я не прав?

Филипп медленно кивнул.

— Да…

— Так к чему уходить?

Действительно, к чему? Разве не этого он так хотел? Не об этом мечтал в самых сокровенных мечтах? Сейчас все могло стать реальностью, и ему так хотелось, так страстно хотелось быть рядом с отцом, который оказался точь-в-точь таким, как в его воображении. Зачем возвращаться домой, когда смерть может дать ему все, чего у него никогда не было при жизни?

— И Сатина, — шептал отец, и бархатный голос обволакивал Филиппа, укачивал его. — Ты сможешь видеться с ней сколько угодно.

Отец подошел ближе, Филипп заглянул в его любящие глаза и увидел в них воплощение всех своих желаний.

— Только скажи «да», большего не требуется.

Филипп был словно под гипнозом ласково улыбавшихся глубоких синих глаз. Таких синих. Как море, в котором можно утонуть.

— Пойдем со мной Филипп. Прошу тебя!

И тот же искушающий шепот у него в голове: «Скажи…»

— Не хочу потерять тебя снова.

«…да»

— А как же мама? — спросил Филипп. Голос был слабым и хриплым, его заглушали тяжелые удары сердца, стук крови в ушах, навязчивый шепот.

— Разбей ее часы.

— Что? — Филипп судорожно заморгал, отстранился от отца, от его синих глаз, странно поблескивавших в свете песочных часов.

— Разбей их, и мы снова будем втроем. Разбей их, и мы встретим маму у белых ворот.

— Но…

— Разбей, как однажды была разбита наша семья, и мы создадим ее заново. Мы станем той семьей, которой должны были стать, — это был уже не шепот. Шипение. — Разбей его немедленно!

— Н-нет, я не могу…

Филипп оторвал взгляд от синих глаз, и тотчас почувствовал, как что-то вязкое и противное выскользнуло из его головы. Мысли расслабились, словно мышцы, которые долго были в напряжении, и внезапно Филипп осознал, что какое-то время стоял, затаив дыхание. Его взгляд упал на тень Виктора, извивавшуюся на полу в мерцающем свете подвала. Она была похожа на змею. Казалось, что она…

Филипп оцепенел.

«Как долго ждал я этой ночи». — Он вспомнил слова отца и почувствовал, как от страха замерло сердце.

«„Ночь“. Он сказал, „ночь“». Как сказал бы дьявол.

Тень на полу двоилась.

— Ты не мой отец, — произнес Филипп, в ужасе уставившись на темптана, пытавшегося выманить его из дома Смерти. — Ты не мой отец!

Мужчина опустил глаза и увидел на полу предательскую тень. Он раздраженно фыркнул.

— Кто… Кто ты такой?

— Кто я такой? — повторил незнакомец, подняв взгляд на Филиппа. — Кто я такой?

Глаза его внезапно сделались нечеловеческими и черными как уголь, черты лица исказились. Кожа стала бледной как мел, а на лбу выросли два длинных острых рога. Под плащом, который тоже стал черным, расправились гигантские крылья.

— Теперь узнаешь меня, ангелочек? — прошипел Азиэль.

45 Князь Тьмы

— Ты! — ахнул Филипп при виде своего заклятого врага. Он попятился и наткнулся на стол, так что песочные часы на нем зазвенели. Он судорожно озирался по сторонам в поисках…

— Можешь забыть о бегстве, — сказал Азиэль и двинулся навстречу Филиппу, загоняя его все дальше в угол. — Тебе не удастся улизнуть. Никто не услышит твоих криков. Это наш маленький личный Ад. — Он улыбнулся. Мрачная улыбка сочилась невыразимой злобой. — Я читаю твои мысли, ангелочек. Они кружатся у тебя в голове в растерянности и смятении. Ты не понимаешь, что происходит. Все в порядке, друг мой. Я вернулся!

— Ты… ты знал, что я здесь? Откуда?

— Я много чего знаю. — Азиэль замешкался с ответом, сощурил глаза и пристально посмотрел на Филиппа, как волк на раненую овцу. — Ты нарушил мои планы, по твоей вине меня изгнали из Преисподней. С тех пор, как за моей спиной захлопнулись черные ворота, я мечтал только об одном. Только одна мысль согревала меня в холодной тьме Окраинных земель.

Он не сказал, что за мысль, но этого и не требовалось. Филипп и так все прекрасно понял. Мысль о мести.

— Я начал охотиться за тобой задолго до твоего возвращения, — продолжил Азиэль. — До меня дошли слухи об исчезновении Амулета Смерти, и я понял, что это мой шанс. Я послал оборотня найти амулет. Думал, что с его помощью смогу забрать тебя из мира живых и наконец-то воздать по заслугам.

— Оборотня? — Филипп мысленно представил следы огромных лап, которые они с Сатиной нашли в лесу. Он содрогнулся.

Азиэль кивнул, черные глаза засветились от гордости:

— Одна из тех проклятых тварей, которыми кишат Окраинные земли. Отправляя меня и мать в ссылку, Люцифер думал, что приговорил нас к вечному кошмару, старый дурак. Проклятые… — Азиэль мрачно рассмеялся. — Мерзкие создания, но такие трусы. Содрал живьем шкуру с одного, и с тех пор остальные стали во всем мне послушны, стали пресмыкаться передо мной. И вот, вместе с этими чудовищами я создал свой собственный Ад и тебе, ангел мой, предстоит стать в нем первым грешником. Я полагал, что, имея в руках Амулет, смогу добраться до тебя.

— Но потерпел неудачу, — подхватил Филипп. — Ты упустил амулет.

Азиэль покачал головой.

— Он бы все равно не подействовал, как выяснилось позже. Но это оказалось неважно, помнишь, что случилось дальше? Вампир донес мне, что неподалеку от черных ворот он повстречал мальчика. Человека. По имени Филипп.

«Ангел Филипп», — так называл его вампир. Как будто знал, кто он такой. Или слышал о нем. Филипп помнил, как существо пало к его ногам, когда он вытащил серебряный крестик. Вампир извивался от дикой боли, но все же ни слова из него вытянуть не удалось, кроме одного: «Есть кое-что ужаснее креста… Он ужаснее…»

Вот что сказал вампир. Он имел в виду Азиэля.

— Это облегчило мою задачу, — продолжал Азиэль. Он понизил голос и тихо прорычал: — Если бы не старая чертовка.

— Кто?

— Жирная кухарка Люцифера. Она все испортила!

— Равина? — растерянно переспросил Филипп. А потом догадался. Хотя это все еще не укладывалось у него в голове. — Значит, это ты подослал его. Грешника, который выдавал себя за моего отца.

— И мой план почти удался. Ты уже был у меня в руках. Я прятался в темноте, видел, как ты выходишь за черные ворота. Предвкушал удовольствие. Ты был так близко…

Азиэль жадно облизнулся. От воспоминаний в его глазах вспыхнул огонек безумия, а Филипп знал, что единственная возможность спастись — как можно дольше отвлекать Азиэля разговорами, позволить ему хвастаться. Хвастовство было любимым занятием Азиэля и могло помочь Филиппу выгадать немного времени.

— Кем был тот грешник? — спросил он. — Откуда ты знал, что я поверю ему?

— В темноте, как выяснилось, обитают не только Проклятые, — Азиэль сделался мрачнее тучи, крепко стиснул зубы, пытаясь побороть приступ гнева. Казалось, он с трудом выдавливал из себя слова. — Я нашел… своего отца.

Одно мгновение Филипп не понимал, о чем речь. Потом догадался, и в ужасе вытаращил на Азиэля глаза:

— Ты хочешь сказать?.. Этот грешник… Он твой…

Глаза Азиэля метали молнии, и Филипп не решился продолжать. Он боялся, что само это слово разозлит Азиэля так сильно, что он будет не в состоянии совладать с гневом. Поэтому замолчал.

Но Азиэль понял вопрос и кивнул в ответ.

У Филиппа в горле застрял огромный ком — все становилось на свои места.

Если грешник был отцом Азиеля, то дьяволица, которая помогла ему сбежать, — еще один ком — его мать.

— Как ни противно мне это признавать, но внешне мы с тобой очень похожи, — продолжил Азиэль.

Голос его казался более спокойным, гнев немного утих. Он был прав. Мысль об их сходстве уже приходила Филиппу в голову, но он не придавал ей значения. Сходство на самом деле было поразительным.

Если бы не рога, хвост и крылья, можно было бы принять их за братьев.

— У меня возникло предположение, что наши отцы также могли быть похожи, — продолжал Азиэль. — Я послал мару, и она быстро отыскала тебя. Мара навеяла тебе сон об отце, а потом принесла его мне. Наши отцы оказались и вправду похожи, но недостаточно. Недостаточно, чтобы ты поверил, что грешник на самом деле твой отец. Но мара знала свое дело — она переделала твой сон. Подменила в нем отца, так что он стал точь-в-точь как…

— …как грешник, — пробормотал Филипп. Вот почему он, сам того не желая, поддался на обман. Его провели во сне. — Кто впустил ее в спальню? Кто?

— Как я и говорил, Люцифер — глупый старик, слепой как крот. Не видит даже того, что творится у него под носом. Я, конечно, в ссылке, но по ту сторону черных ворот у меня остались друзья. Сподвижники, которым не терпится сбросить старого хромого черта с трона. Они презирают его за то, что вышвырнул меня из Преисподней, а к себе приблизил жалкое ангельское отродье! В этом весь Люцифер. Его презирают. Но не боятся.

«Грумске, — подумал Филипп. — Так я и думал».

— Почему ты не явился ко мне? — спросил он. — Ты мог сам превратиться в моего отца. К чему посылать какого-то грешника?

— Слишком большой риск, — Азиэль на мгновение потупился, и если Филипп не ошибся, в черном взгляде промелькнул стыд?

«Он не осмелился, — догадался Филипп мгновение спустя. Мысль была такой отчетливой, что на секунду он даже испугался, не произнес ли ненароком ее вслух. К счастью, нет. Иначе Азиэль без колебании вцепился бы ему в горло. — Что бы он ни говорил, он все еще боится Люцифера».

— Велика была вероятность, что заметят мою тень и обман раскроется. А грешник сбежал сто пятьдесят лет назад, и риск, что его узнают, был минимальным. Даже если бы его узнали — там ему самое место. Мне он был безразличен — это было только орудие в моих руках, чтобы добраться до тебя. Мне терять было нечего. Как и ему, — добавил Азиэль, ядовито шипя, так что у Филиппа пробежал мороз по коже. — Он предпочел вернуться в Ад, из которого удалось ему сбежать так много лет назад, лишь бы не иметь дела со мной, новым Князем Зла. Он допустил ошибку… Явился с пустыми руками. — Голос Азиэля сделался зловещим… — А потом пожалел, что не остался в Аду. — …более зловещим… — Он просил, кричал и умолял, — …и еще более зловещим, — пока я не перерезал ему горло.

Молчание. Ужас. Шепот песка. Вопрос, который он задал только мысленно. Но Азиэль все равно услышал его.

Дьяволенок замотал головой, на лице появилась жуткая улыбка.

— Нет, он не умер. Он грешник, а грешные души не могут умереть. Он будет вечно лежать, истекая кровью, мучимый адской болью, первая душа в Новом Аду.

Улыбка исчезла с лица Азиэля, и хотя в ней не было ничего, кроме чистого безумия, Филипп мечтал, чтобы она снова появилась, потому что новая гримаса на его лице была в сотни крат ужасней.

— А вот моя мать, — произнес Азиель, — это совсем другое дело!

Филипп, который не хотел спрашивать, не решался и даже подумать об этом не мог, спросил:

— Что ты имеешь в виду?

Враг измерил его взглядом.

— Когда-то и ты был дьяволом. В худшем случае, его жалким подобием. Наверняка, от него что-то осталось. По крайней мере, так полагает Грумске. Понятия не имею, что ты увидел в его глазах, но посмотри сюда, Филипп. Смотри в мои глаза, и ты поймешь! — Азиель внезапно схватил Филиппа обеими руками за голову и притянул его лицо к своему так близко, что, казалось, черные глаза заполнили собой все вокруг. — Смотри, ангел!

И Филипп, который не хотел смотреть, не решался и даже подумать об этом не мог, увидел…

…огни. Огни повсюду. Небольшие костры, языки пламени шипят подобно сотням тысяч змей. Они образуют кольцо, в центре которого кто-то лежит на земле. Как алтарь для жертвоприношений. Или место казни.

Он стоит среди развалин какого-то города. На пыльных улицах горят костры, они освещают ветхие постройки и разрушенные дома, где повсюду крадутся тени… Огонь лишь отчасти приоткрывает завесу заполнившей все темноты. Перед ним руины заброшенного древнего города. Город-привидение в бескрайнем мраке Окраинных земель, похороненные в темноте останки, которые вновь воскресил из небытия огонь.

Из темноты на него и на тело, лежащее в кольце огня, глядят глаза. Он не видит, но чувствует их взгляды. Чудовища. Монстры. Проклятые. Творения тьмы, они держатся подальше от костров. Боятся их. И почему-то боятся его, Филиппа.

Он приближается к телу, связанному по рукам и ногам, и узнает его. Это мать Азиэля. Она до смерти напугана.

— Азиэль, — шепчет она исказившимся от страха голосом. — Сынок, не делай этого. Я… умоляю тебя. Я твоя мать…

Сначала Филипп никак не может взять в толк, почему она зовет его Азиэлем. Он делает непроизвольное движение, и в руках неожиданно оказывается нож. Острое лезвие поблескивает в свете огня, и на мгновенье он успевает рассмотреть отражение глаз в его холодной стали. Они черны как смерть.

Секунду спустя он склоняется над матерью, хватает ее за волосы и откидывает назад голову, обнажая шею.

Филипп пытается закрыть глаза, чтобы не видеть того, что должно произойти, но не может. Не может потому, что тело не принадлежит ему. Это Азиэль, он — Азиэль, он в плену его мыслей, его воспоминания, и вот уже слышит, как голосом Азиеля, холодным и острым, как лезвие ножа, он произносит слова: «У меня нет матери».

И проводит ножом по ее горлу.

Картинка уменьшается, съеживается в одну точку и тонет в черных как могила зрачках Азиэля.

— Она умерла, — произнес он удивительно спокойно. — Несколько часов назад, когда Люцифер принял свое решение.

Онемевший от страха Филипп не мог отвести глаз от ужасного чудовища, стоявшего перед ним. Сердце его бешено стучало. Хотя было такое чувство, что оно вовсе остановилось.

— Ты… ты убил собственную мать? Почему?

— Почему? — повторил Азиэль, его нижняя челюсть выступила вперед, говоря о вновь вспыхнувшем гневе. — Почему? Она запятнала меня человеческой кровью! Она влюбилась в жалкого человека! Ничтожного грешника! Она заслужила это! Неужели не понимаешь? — Азиэль замолчал, а когда заговорил снова, голос был совсем тихим. Почти печальным: — Она заслужила смерть, а ты дал мне возможность убить ее.

— Я?

— Кто бы мог подумать, что какому-то ангелу удастся обвести самого Дьявола вокруг пальца? — прорычал Азиэль, слегка пригнув голову, так что рога смотрели прямо на Филиппа. — Ты убедил Люцифера в том, что он поступает правильно. Если бы не ты, мы бы не лишились вечной жизни! Но ты все испортил! Сделал нас смертными! Ты сделал нас такими же как…

Он прикрыл веки, словно никак не мог выдавить из себя нужное слово. Когда он снова распахнул глаза, они искрились ненавистью, а голос перерос в животный рев.

— …ЛЮДИ!

Неожиданно в руке Азиэля оказался кинжал. Он замахнулся им, Филипп увернулся и ударился спиной о стол. Нож просвистел в нескольких сантиметрах от его лица, Филипп поскользнулся и потерял равновесие. И повалился спиной на пол, краем уха услышав, как опрокинулся какой-то сосуд.

Азиэль отвел нож, а Филипп потянулся вперед и схватил дьявола за торчавший из-под черного плаща хвост. Раздался истошный вопль — Филипп вцепился зубами в мягкую кожу, — и Азиэль выронил нож. Острие кинжала вонзилось в стол и прочно застряло в дереве.

Азиэль ударил Филиппа ногой прямо в живот. Дыхание у того перехватило, Филипп выпустил окровавленный хвост из рук.

— Чертов… — прорычал Азиель и снова пнул Филиппа ногой. На этот раз в лицо, и Филипп ослеп от дикой боли. Он почувствовал, как из носа хлынула кровь. Красная кровь смешивалась с черной дьявольской кровью, стекавшей по губам. Зрение вернулось, и он увидел Азиэля — дьявол возвышался над ним, широко расставив ноги, словно гора невыразимой злобы. Он хрипел, в глазах читалось вечное безумие, он склонился над Филиппом, схватил его за шиворот и поднял на ноги. Затем потянулся за застрявшим в столешнице кинжалом. На мгновение замешкался, и губы искривились в отвратительной улыбке. Рука скользнула чуть дальше, и к своему ужасу Филипп обнаружил, что Азиэль теперь приближался к песочным часам. Тем, что лежали на боку. Сосуду жизни Филиппа.

«Он хочет разбить их, — думал Филипп, чувствуя, как силы покидают его. — Он хочет убить меня моей же жизнью».

Азиель стиснул в руке стеклянный сосуд, Филипп замер, жадно хватая губами воздух. Казалось, грязная скользкая лапа изо всех сил сжимает его мысли, его сердце, его душу. Это было хуже, чем физическая боль.

Дальше все происходило очень быстро.

Азиэль собрался поднять песочные часы, но так и не успел. Откуда ни возьмись, появился змей. Быстрый как молния, он вонзил зубы в руку дьявола.

Азиэль испуганно ахнул и отдернул руку. Уставился на две маленькие дырочки на запястье.

— Проклятая гадина! — зарычал он и замахнулся на змею, с шипением скользнувшую между ним и песочными часами, словно пытаясь защитить их. Азиэль оставил часы в покое и снова потянулся за кинжалом. — Даже не боль…

Он запнулся и застыл на месте. Глаза беспокойно забегали.

— Что происходит? — зашептал он, и Филипп заметил, что Азиэль дрожит. По его телу пробегали судороги, злобный взгляд затуманился от страха. — Что со мной происходит?

Внезапно дьявол скорчился от резкой боли, сковавшей движения и до неузнаваемости исказившей его лицо. Он закричал. Никогда не доводилось Филиппу слышать такого ужасного крика — даже от грешников.

Облик дьявола начал меняться. Менялось тело, и было слышно, как хрустят кости, а ноги, руки и крылья вырастают все больше. Рога стремительно взметнулись вверх, увеличившись до невероятных размеров, так что кожа на лбу потрескалась и начала кровоточить. Черные струи стекали по щекам и приобретавшему новые черты лицу. Скулы сделались отчетливее, подбородок острее, кожа погрубела и покрылась морщинами, как будто он…

«Старится, — подумал Филипп, в ужасе наблюдая за безумным преображением. — Старится на глазах».

Волосы Азиэля росли. Спадали на плечи, закрывали их, за ними следовала борода. Сначала она была огненно-рыжей, потом потеряла блеск, сделалась седой и потрепанной — за пару секунд Азиэль состарился на несколько сотен лет.

С истошными криками боли и ужаса дьявол промчался через подвал, взбежал вверх по лестнице, плащ развевался за ним следом.

Затем крики стихли где-то далеко, и единственным звуком, нарушавшим тишину подвала, снова стал вечный шелест песка.

46 Самый опасный яд

Какое-то время спустя — двадцать секунд? Двадцать часов? Двадцать лет? Филипп не имел понятия, и что, собственно, значило время? — на лестнице послышались торопливые шаги. Поначалу Филипп испугался, что Азиэль возвращается, но голос, отдававшийся гулким эхом в тишине подвала, принадлежал не ему. Это была Сатина.

— Филипп! Филипп!

— Я здесь, — отозвался он, предварительно откашлявшись, чтобы было лучше слышно.

Сатина бросилась к нему. За ней по пятам летел Мортимер, пот градом катился по лбу старика.

— Что, черт побери, происходит? — запыхаясь, простонал он, когда они оказались рядом с Филиппом. — Сидишь себе спокойно, попивая холодный кофе, а тут из подвала выскакивает незнакомец и с дикими воплями убегает прочь. Кто он? Не твой отец?

— Нет, не мой отец, — ответил Филипп, украдкой взглянув на Сатину, которая ахнула, услышав слова: — Это был Азиэль. Он все подстроил. Оба раза.

Филипп рассказал обо всем — и о том, что пережил в подвале, и о том, что видел в глазах Азиэля; не раз во время рассказа его пробирала дрожь, особенно, когда он приблизился к концу.

— Он схватил мои часы. Вероятно, хотел разбить их. Но змей укусил его… Не знаю, что это было, но он… Казалось… Он состарился.

— Значит, его я и видел, — пробормотал Мортимер. — На этот раз он был самим собой.

Филипп покачал головой.

— Но как такое возможно? Что с ним случилось?

Мортимер протянул руку к змею, свернувшемуся клубком перед песочными часами Филиппа, и костлявым пальцем пощекотал его шею. В ответ Темпус приподнял голову, похоже, ему было приятно.

— Его яд не смертелен, но опасен, и противоядия не существует, — объяснил Господин Смерть. — В такой дозе… Не могу даже вообразить боль, которую испытал этот парнишка. Одно дело тело, но совсем другое — душа… Наверное, ему казалось, что душу раздирают на части… — Смерть вздрогнул. — Видите ли, старик Темпус не совсем обычная змея. Он… Как бы так выразиться? Он заставляет песок в сосудах струиться.

— Время, — прошептал Филипп, разглядывая древнего змея, который был старше жизни и смерти, планет, звезд и галактик. Острые клыки, источавшие яд, самый сильный на свете. Яд, имя которому секунды, дни, месяцы и годы. — Он сам — Время.

Змей то и дело высовывал язык, и на минуту показалось, что он улыбается. Затем Темпусу наскучило их общество, и он куда-то уполз.

— О, нет! — неожиданно воскликнул Мортимер, заметив опрокинутый сосуд, который Филипп задел во время падения. За часами Филиппа его не было видно, и никто не обратил на него внимания. Мортимер осторожно поднял стеклянную колбу, как заботливая мать берет на руки младенца, и Филипп оторопел. Он узнал эти часы.

— Это часы Сёрена, — воскликнул он при виде черного песка с единственной белой полоской. — Что они здесь делают? Когда ты в прошлый раз показывал их мне, они стояли в другом месте.

— Твои часы и часы Сёрена всегда стояли рядом. Я перенес их на время, когда занимался твоим возвращением. Не хотелось случайно снова ошибиться. К счастью, сосуд цел.

Мортимер тщательно осмотрел часы. Сдвинул брови и сосредоточенно прищурился.

— Только нижняя половинка дала трещину, и его смерть… Я не совсем вижу, как он умрет. Все как-то запутанно и неясно. Странно, — он пожал сухими плечами и вернул стеклянный сосуд на место. — Будем надеяться, что это неважно. Ведь песок струится вниз, как положено.

— Ты в порядке, Филипп? — спросила Сатина, а Мортимер посмотрел на него над половинками очков.

Филипп молча кивнул.

— Хорошо, мальчик мой, хорошо. — Старик сжал кулаки. — Чертов юнец! Редкостная наглость! Позвоню я лучше Люциферу и введу его в курс дела. Подумать только, явиться сюда и пытаться обмануть не кого-нибудь, а Смерть…

Негодующий голос сопровождал старика, пока он шел через подвал к лестнице.

Друзья остались одни, и Сатина взяла руку Филиппа в свою.

— Ты правда в порядке?

Филипп покачал головой. Думал, что расплачется, но глаза остались сухими. Ему даже хотелось заплакать. Хотелось, чтобы на душе стало легче.

— Я не сомневался, что это он, — произнес он, не сводя глаз с торчавшего из столешницы кинжала. — На этот раз я был уверен. Но, увы. Оказалось, что это не так.

— Азиэль всех нас одурачил, — вздохнула Сатина, обвила Филиппа обеими руками и крепко прижалась к его груди. Он стоял, как истукан, и тогда Сатина сама положила его руки себе на плечи.

— Ненавижу его, — шептал он, уткнувшись в ее мягкие волосы. Или просто думал? От этих слов или мысли острая боль пронзила лоб чуть выше бровей, а Филипп попытался убедить себя, что не слышал противный голосок, тихо спросивший, кого же он ненавидит? Азиеля — за то, что вновь появился в его жизни? Или отца — за то, что он так и не появился?

Сатина посмотрела на него, и, заглянув в ее иссиня-черные как полуночное небо глаза, Филипп увидел свое отражение в их глубине и неожиданно понял, что любит ее. И что это взаимно.

Возможно, именно об этом он хотел сказать ей, когда открыл рот. Но прозвучали три совершенно других слова.

— Я ненавижу его, — повторил Филипп вслух. А может, только подумал.

Потом Сатина нежно поцеловала его, и он ответил ей таким же поцелуем, и шелест струящегося песка остался очень далеко.

Где-то среди стеклянных сосудов беззвучно скользнул Темпус, оставив мальчика-человека и девочку-дьявола наедине. Это были прекрасные мгновения.

В такие недобрые времена.

47 Прощание

Филипп проснулся от того, что солнце светило ему в лицо. Он постепенно очнулся от глубокого сна, в котором не было сновидений. Открыл глаза и снова зажмурился.

Теплый золотистый луч падал в комнату через окно, пронзая его тело, словно небесная стрела. Филипп зевнул и сел в постели. Посмотрел на Сатину, которая спала рядом в своей кровати. Луч не касался ее, она лежала в тени.

Странное чувство — смотреть на ее спящее лицо, слушать размеренное дыхание. На сердце было одновременно радостно и грустно. Такое случилось с ним впервые. Как будто он потерял что-то, а взамен получил нечто новое. Более значимое.

Филипп заботливо укрыл плечи Сатины и надел свою старую одежду. Очень тихо, так что она не проснулась. Черный плащ остался лежать на стуле.

Затем подошел к окну и ни капли не удивился тому, что снова наступила весна. Пусть ненадолго.

Рассветное солнце взошло надо холмами, зажигая огненными красками небо с редкими крапинками облаков. Сад, умерший в течение ночи, возродился этим ранним утром. Поникшие цветы поднялись от земли и потянулись к солнцу, зеленая трава расстелилась богатым ковром. Он не ослышался — где-то пела птица?

Мгновенье спустя стало ясно, что это не птица. Это голос. Он доносился из сада, такой звенящий и нежный, словно говорили солнечные лучи.

— Филипп!

Он прижался к стеклу, но все еще не видел ее.

— Я иду, — шепнул он. Потом вышел в прихожую, распахнул дверь, и перед ним предстала она.

Филипп зажмурился и отвел взгляд. Свет, который она источала, был так ярок, что даже утреннее солнце в сравнении с ним казалось бледной луной. Ее светлые одежды развевал ветерок — ее вечный спутник.

— Здравствуйте, Вита.

— Доброе утро, Филипп, — ответила Вита чистым высоким голосом. — Тебе хорошо спалось?

Филипп кивнул. На минуту представил, что вдыхает аромат темных волос Сатины.

— Да.

— Брат передает тебе привет и благодарит за помощь. Я встретила его по пути. Сам он, к сожалению, не смог остаться, чтобы попрощаться с тобой. — Ее сияние сделалось ярче. Вита улыбнулась. — У него смерть как много дел.

— И вы передавайте привет ему от меня.

— Он… — Вита смущенно замолчала, словно легкое облако скрыло солнце. — …Он был добр к тебе?

— Да, — ответил Филипп.

— Хорошо. Иногда он бывает таким…

Она не могла подобрать слово.

— Холодным, — подхватил Филипп, и тени всколыхнулись, когда Вита кивнула.

— Ну, нам некогда болтать, жизнь ждет тебя. — Вита протянула Филиппу сияющую руку. — Ты готов родиться вновь? Ты уже знаешь, что нужно делать. Или хочешь сначала попрощаться?

Филипп посмотрел в приоткрытую дверь на мирно спящую Сатину. Она повернулась к нему лицом и, казалось, улыбалась во сне. Улыбалась ему. Филипп сунул руку в карман и проверил, на месте ли коробочка. Все было в порядке.

«Есть еще одна причина, почему я пришла сюда, Филипп, — шепнула ему Сатина ночью. Она взяла его руку и вложила в ладонь какую-то вещицу. Крошечную черную коробочку, в которой что-то позвякивало. — Там их две. В одну и в другую сторону. Просто…» — Она объяснила, что нужно сделать.

Филипп замотал головой.

«Нет, — подумал он и улыбнулся. — Мы не прощаемся. До свидания».

Затем взял горячую руку Виты, сделал шаг в ее жаркие объятия, и все вокруг утонуло в обжигающем сиянии.

48 Новая жизнь, новая смерть

Сияние неожиданно сделалось холодным, что-то мокрое ударило Филиппу в лицо.

Он открыл веки и прямо перед собой увидел острый изгиб молнии, осветившей дождливое ночное небо пронзительной вспышкой. Земля содрогнулась от неистового раската грома.

Не успев оглянуться по сторонам, Филипп уже знал, где он.

Он лежал на размокшей земле под деревом у себя во дворе. Молния — та, которую он только что видел? — раскроила ствол дерева от макушки до самого корня. К счастью, дерево упало в сторону, только толстый сук повалил Филиппа на землю и придавил грудь. Возможно, он ударил его по голове. Лоб болел довольно сильно.

С натужным стоном Филипп сбросил с себя ветку и поднялся на ноги. Он насквозь промок и перепачкался в грязи, ступать на правую ногу было больно.

Он вспомнил, что оступился на лестнице. Когда-то очень давно. А может, всего лишь полминуты назад.

Снова сверкнула молния, на этот раз гром грянул уже пару секунд спустя. Тем временем проливной дождь начал стихать, с неба падали редкие капли. Гроза уходила.

Филипп заковылял через детскую площадку к дому, а когда добрался до двери, дождь окончательно прекратился. Ветер тоже улегся.

На лестнице он снял ботинки, а потом тихо зашел в квартиру.

Он снова дома.

Слова казались невероятными, и Филипп прислонился спиной к двери, как будто хотел перевести дыхание, хотя вовсе не запыхался. Он постоял так немного, послушал тишину и размеренное дыхание, доносившееся из маминой комнаты.

В ванной он снял с себя мокрую одежду и смыл грязь. Вытерся полотенцем, а потом прополоскал и развесил белье на сушилке, стоявшей рядом с душевой кабинкой.

Он уже собрался вернуться к себе в комнату, когда взгляд упал на зеркало над раковиной. Волосы на руках встали дыбом, в голове промелькнула ужасная сцена из нижней половинки маминых часов. Здесь… На этом самом месте Филипп стоял и видел, как она умирает. Сначала было темно, потом открылась дверь, вошла мама и…

В то же мгновенье распахнулась дверь. На пороге показалась мама. Она не заметила Филиппа из-за двери. Но он видел ее. Прикрытые веки, нетвердую походку. Казалось, маме нездоровится, Филипп был потрясен.

Не может быть! Это неправда, все же было решено заново! Мама не должна умереть сейчас, здесь, ведь он спас ее!

Или нет? Неужели Мортимер все-таки обманул его?

Мама неуверенно шагнула вперед…

«Она устала, просто устала, поэтому так плохо выглядит! О Господи, пусть так и будет, она просто устала!»

… и подняла взгляд на зеркало. Затем замерла и ахнула. Широко раскрытые глаза смотрели в зеркало, смотрели прямо на Филиппа, и его сердце похолодело от ужаса.

— Филипп! — воскликнула мама. — Как ты напугал меня! Что ты здесь делаешь?

Он онемел, а когда голос снова прорезался, заговорил так тихо, что мама поначалу не расслышала.

— Шел в туалет, — он дрожал. Всем телом. — А ты… что ты здесь делаешь?

— То же самое. Так значит, это ты зажег свет. А я подумала, что забыла его погасить. Тебя тоже разбудила гроза?

— Можно так сказать, — уклончиво ответил Филипп. — Голова болит?

Мама удивленно посмотрела на него:

— Я совсем забыла о ней, все прошло.

Филипп испытал такое сильное облегчение, что его ноги сделались ватными.

— Ты такой бледный, сынок, — мама подошла поближе и погладила его по голове. — Неважно себя чувствуешь?

— Нет, — ответил он. — Просто приснился сон. Кошмар.

— Очень страшный?

— Да. Но конец был хороший.

— Хорошо, что все позади.

Мама крепко обхватила его руками, и это было как раз то, что нужно.

Филипп отыскал в зеркале свое отражение и подумал, что изменился. Странным образом он выглядел взрослее. Но взрослее себя не чувствовал, ни капельки. Особенно сейчас, когда его обнимала мама. С ней он был все тем же маленьким мальчиком.

«Сатина? — позвал он про себя, сжимая в руке коробочку. — Ты здесь?»

Ответа не последовало. Ее не было рядом. Только Филипп и мама, и было хорошо. Хотя он уже начал скучать, все равно было очень хорошо.

— Да, — произнес он, когда мама отпустила его. — Все позади.

Продолжение истории читайте

в третьей книге серии «Преемник»

«Между Тьмой и Светом»

1

Адская лошадь — имеется в виду лошадь скандинавской богини Хель. Ее появление предвещает смерть. (Прим. перев.)

(обратно)

Оглавление

Кеннет Бёг Андерсен Амулет Судьбы

  1 Прекрасное начало

  2 Хороший, плохой, злой

  3 На краю гибели

  4 Заячья лапка и головная боль

  5 Крик о помощи

  6 Между Небом и Адом

  7 Царство Смерти

  8 Ужасное преступление

  9 В подвале Смерти

  10 Сосуды жизни

  11 Дьявольское обещание

  12 Ужасное открытие

  13 Темная сделка

  14 Без следов — почти

  15 Большие и маленькие перемены

  16 Возвращение к началу

  17 Черная кровь, красная кровь

  18 Заблудшие и обреченные

  19 Проклятый

  20 Добро пожаловать домой!

  21 Странный мир, странные мысли

  22 Под хлыстом

  23 Чертов (А)нгел

  24 Портвейн и яблочный сок

  25 Дьявольская жара

  26 Кошмарный сон

  27 Шокирующее открытие

  28 Грехи прошлого

  29 Старый враг — новый друг

  30 Неожиданная встреча

  31 Черное пламя

  32 Первая ночь в школе

  33 Незнакомый отец

  34 Поспешное прощание

  35 Долина Виселиц

  36 Загадочное признание

  37 Крики грешника

  38 Обломанный рог

  39 На краю Леса Ужасов

  40 Лишенные покоя

  41 Вопрос жизни и смерти

  42 Галопом по Преисподней

  43 Ангел смерти

  44 И снова неожиданный визит

  45 Князь Тьмы

  46 Самый опасный яд

  47 Прощание

  48 Новая жизнь, новая смерть

*** Примечания ***